Аннотация: Они встретились на корабле — гордая красавица-южанка Кендалл Мур, бросившая все ради своей свободы, и отважный агент конфедератов, Брент Макклейн. Эту встречу послала им сама Судьба… Они провели вместе одну-единственную ночь, но эта ночь связала их навеки… Их разделила война, но они жили надеждой на новую встречу, жили любовью, которая — они знали — рано или поздно принесет им счастье…


---------------------------------------------


 Шеннон Дрейк
 Взгляд незнакомки



 Пролог




Чарлстон. Южная Каролина



Декабрь 1860 года

 Вечер восемнадцатого декабря выдался необычайно холодным, на город опускалась промозглая, сырая тьма. Однако никакая сила на свете не могла бы остудить воодушевление, охватившее Чарлстон. В церквах звонили колокола, гулко ухали пушки, которым вторила частая, беспорядочная ружейная пальба.
 Рев толпы доносился до городского вала, и казалось, что городом овладело безумие.
 Только что Южная Каролина объявила о своем выходе из Союза штатов.
 Лишь немногие граждане не разделяли восторга толпы, но и они хорошо понимали, что после победы на выборах фермера из Иллинойса Авраама Линкольна мятеж неминуем. Еще в мае губернатор Южной Каролины разослал в соседние хлопководческие штаты письма с просьбой поддержать его идею о расколе.
 Да, умные люди понимали неизбежность происходящего. Но только самые проницательные, будучи самыми ревностными южанами, отнюдь не разделяли эйфории опьяневшей от восторга толпы и не предавались радужным мечтаниям о славе. Эти люди знали, что неотвратимое, как восход солнца, противостояние чревато разрывом, что пройдет совсем немного времени — и брат поднимется на брата, а земля, благодатная и ухоженная, обагрится кровью задолго до того, как провозглашенная независимость станет явью…


* * *

 Один из таких людей стоял сейчас на валу, глубоко засунув большие натруженные руки в карманы сюртука, и смотрел на море. В задумчивых глазах на обветренном загрубевшем лице этого человека, коренного южанина, таилась грусть. Он много повидал в своей жизни, много ездил и не чурался политики, и ему было ясно, что Эйб [1] Линкольн не станет вежливыми поклонами провожать разбегающиеся из Союза штаты…
 Но час еще не пробил. Сегодня Южная Каролина единственная решилась бросить вызов, однако недалек тот день, когда крылья независимости расправят Миссисипи и Флорида, а потом Техас, Джорджия, Арканзас и другие последуют за «Пальметтой» [2] в желании отделиться от Союза.
 К Бренту Макклейну уже обращались виднейшие деятели Юга, уверяя, что многие штаты проголосуют за независимость и будет сформирована южная коалиция. Ну что ж, отлично, но проклятые янки неизбежно начнут вставлять палки в колеса, и Югу потребуется армия… и флот. Вот тогда Юг и призовет своих верных сынов пожертвовать собой и своими кораблями.
 В раздумье, устремив на море взгляд серо-стальных глаз, Брент не смог сдержать невеселой усмешки. Ему, имеющему репутацию старого морского волка, способного вслепую провести корабль сквозь жесточайшую бурю и обойти самую предательскую мель, теперь суждено оказаться в самой гуще назревающих событий. Ясно, что северяне первым делом попытаются занять гавани и порты и для прорыва блокады потребуются умелые и мужественные капитаны.
 Макклейн содрогнулся от острой душевной боли. Произойдет неизбежное: время и судьба ополчились на южан, и с этим ничего не поделаешь. Но боль он испытал оттого, что наступит конец прекрасной, единственной и неповторимой породе мужчин и женщин — истых сынов и дочерей Юга. Макклейн мысленно представил себе красоту своего поместья «Южные моря», величественные магнолии и густой флоридский мох… Перед глазами возникла семейная плантация в Сент-Огастине, и от этих видений на душе потеплело, на глаза навернулись слезы. Он давно перестал придерживаться многих джентльменских обычаев южан, но трепетно любил свою гостиную, где некогда мать играла на клавикордах; был не прочь выпить после охоты стаканчик доброго старого бренди и радовался виду охранявших покой дома гладких стройных колонн.
 «Южные моря» они с отцом и братом выстроили собственными руками. На плантации гнули спину наравне с освобожденными неграми и индейцами. Этот хлопок обходился такой кровью, потом и слезами, что он скорее умрет, чем…
 Брент вздохнул. Нет, он не дрогнет, когда настанет час битвы. Но он знал, что битва не закончится быстро, ибо не верил, что все без исключения янки — подлые трусы. Он часто заходил в северные порты и давно не тешил себя иллюзиями на их счет.
 На валу гулял пронизывающий ветер. Да что торчать здесь, вперившись в море? Пора укрыться от непогоды в теплой шкиперской каюте на «Дженни-Лин», глотнуть порцию бренди и забыть о дурных предчувствиях.
 Неожиданно ему почудилось какое-то движение.
 В свете огней гавани и ярком, сиянии луны четко выделялась женская фигура. Она находилась далеко, ни один звук не выдавал ее присутствия, и Брент не заметил бы эту маленькую фигурку вдали, если бы она не пошевелилась.
 Теперь незнакомка стояла, как статуя, устремив взгляд на форт Моултри, аванпост Союза.
 Брент направился к ней, движимый сначала любопытством, потом и раздражением. Близилась полночь, и в такой час ни одна уважающая себя женщина не станет в одиночестве бродить по гавани.
 Но, подойдя ближе, Брент понял, что перед ним вовсе не портовая девка. Это была дама в богатой одежде. Из-под черной, бархатной накидки виднелось шелковое платье, отделанное серебристым жемчугом; юбка ловко сидела на модном кринолине, Рыжеватые с медовым оттенком волосы струились по плечам ослепительным водопадом.
 С виду незнакомка казалась очень важной, но… она здесь одна, а вокруг столько налитых бурбоном насильников и воров.
 Брент резко остановился в нескольких футах от незнакомки, но та не пошевелилась и стояла, наверняка продрогнув от насквозь пронизывающего ветра.
 Макклейн тихо выругался. Женские чары давно перестали на него действовать, слишком хорошо были ему знакомы повадки слабого пола. Да, Брент знавал многих женщин — не только леди, но и потаскух, — и ему было хорошо известно, что эти нежные создания вполне способны вести себя, как подзаборные кошки. Никакие салонные уловки не могли подчас скрыть коготков в лапках некоторых особ. По правде, говоря, Макклейн предпочитал общество доброй, честной шлюхи компании южной красавицы, жаждавшей с обманчиво невинным видом затащить его в свою постель.
 Но не надо забывать, что Брент Макклейн был уроженцем галантного Юга и по природе своей не был способен оставить женщину одну на берегу, когда улицы переполнены шумными, веселыми гуляками. Может статься, эта дама заслужила свой жребий, но… черт возьми, что она здесь делает одна в такой час? Брент не простит себе, если с ней что-нибудь случится.
 — Мадам… — начал было он, но осекся, ибо женщина резко обернулась и сдавленно вскрикнула от страха и неожиданности. Она стояла на краю вала, погруженная в свои мысли, и появление Брента нарушило ее уединение.
 На Макклейна в упор взглянули глубокие темно-синие, как предгрозовое море, глаза, обрамленные бархатистыми черными ресницами. Эти глаза поразили его, они манили и завораживали. Женщина оказалась на удивление красивой. Небольшой прямой нос и высокие скулы подчеркивали породистые черты слегка удлиненного лица. Рубиново-красные от холода губы плотно сжаты, но даже этот знак недовольства не мог скрыть их чувственность и полноту.
 Да, с такой кошечкой весьма приятно встретиться ночью, и не важно, остры ли у нее коготки.
 — Мадам… — снова произнес Брент, но в это время, с моря налетел резкий порыв ветра. Юбки и кринолин взметнулись вверх, женщина покачнулась, и Брент сам не понял, как она оказалась у него на руках, а не свалилась в ледяные волны.
 Незнакомка, легкая, как пушинка, и холодная, как ледышка, едва слышно не то простонала, не то вздохнула, и лицо ее сделалось мертвенно-бледным, тело безвольно обмякло.
 — Господи!.. — пробормотал Брент, испытывая тревогу и раздражение одновременно. Не надо было к ней подходить, а теперь у него на руках неизвестная женщина в обмороке.
 Несколько секунд Брент пребывал в несвойственной ему нерешительности — с бездыханной красоткой надо было что-то делать, но что? Макклейн не был уроженцем Чарлстона и не мог предложить иного пристанища, кроме своего гостеприимного корабля и его команды — не слишком-то роскошного убежища для благородной леди.
 Если, конечно, она благородная леди. Ни одна порядочная южанка не стала бы прохлаждаться одна в полночь вблизи батареи и разгулявшихся пьяниц. Брент вздрогнул. Его ребята тоже, должно быть, еще пьют и веселятся. А насчет женщин он не заблуждался, как и насчет янки, — сколько потрясающих ночей провел он в спальнях соломенных вдов!..
 Ему показалось, что женщина похолодела. Чертыхнувшись еще раз, он резко повернулся и зашагал к причалу, где была пришвартована «Дженни-Лин».
 Слава Богу, почти весь его экипаж все еще слонялся по кабакам и публичным домам Чарлстона. На палубе Макклейн встретил только Чарли Макферсона, который при виде хмурого капитана мгновенно прикусил язык, удержав готовую сорваться с туб скабрезную шутку. Отойдя в сторону и с любопытством глядя на приятный груз, который капитан понес к шкиперской каюте, Чарли лишь осведомился, не требуется ли чего.
 — Бренди, Чарли, — отозвался Брент, — и нюхательную соль.
 — Мы не держим на борту нюхательной соли! — оторопело воскликнул Чарли.
 — Тогда неси бренди, да поживее! — нетерпеливо проговорил Брент.
 — Слушаюсь, капитан Макклейн! Слушаюсь!
 Буркнув что-то нелестное о женщинах, Чарли бросился выполнять приказание. Брент пинком распахнул дверь каюты и бережно положил бездыханную ношу на лавку.
 Лицо незнакомки было все так же мертвенно-бледно. Достав теплое шерстяное одеяло, Брент попытался укрыть ее, но тщетно — каждый раз оно съезжало с обруча кринолина. Яростно, но вполголоса ругаясь, Брент, путаясь рукой в многочисленных складках шелка, с трудом отыскал застежки кринолина и, расстегнув их, освободил незнакомку от объятий чудовищного изобретения моды.
 Прикосновение к женскому телу несколько умерило его раздражение. Выпуклости бедер и мягкая округлость ягодиц — что может быть восхитительнее! Живот был плоским и гладким, бедра — снимая с незнакомки кринолин, Брент провел по ним руками — дьявольски соблазнительными. Почувствовав жар от такой близости внизу живота, Макклейн разозлился. Он понятия не имеет, кто она такая, но черта с два его заставят жениться, даже если она окажется дочерью какого-нибудь уважаемого джентльмена. Знает он все эти штучки, его не так-то легко провести!
 От его прикосновений незнакомка тихо застонала, но лицо осталось бледным, ресницы не дрогнули. Брент завернул ее в одеяло и прижал к себе, стараясь согреть своим теплом. Появился Чарли с бутылкой бренди, и Макклейн с нарочитой грубоватостью велел ему наполнить стакан.
 — Где вы нашли ее, капитан? — поинтересовался Макферсон. Он не мог не заметить, как красива незнакомка, и лицо его вспыхнуло любопытством.
 — На берегу, — коротко ответил Брент. — Все, Чарли. Никогда раньше я ее не видел.
 Макферсон скорчил недоверчивую гримасу и почесал щеку — слишком уж бросалось в глаза волнение капитана, притащившего на борт эту таинственную красотку. Кремень дал трещину! Чарли едва подавил ехидную усмешку — ему до смерти захотелось подначить капитана. Чтобы капитан Брент Макклейн вдруг отказался от женщин? Да скорее небо упадет на землю! Макклейн любил женщин, а те так и падали в обморок, столкнувшись с взглядом его стальных глаз. Но где бы ни подбирал Брент своих подружек — на улице или на плантациях, — он прежде всего придирчиво изучал их и играл в постельные игры только с теми, кто хорошо знал правила игры. Капитан Макклейн имел славу неисправимого ловеласа, хотя и был лишен лоска, свойственного таким людям, но женщин как раз привлекали к нему острые углы, из которых он и состоял. От тяжелой работы ладони Макклейна были в жестких мозолях, мышцы твердые, как сталь, черты лица грубые и исполненные решимости — в общем, в Бренте не было ни грана мягкости и дипломатичности. Он совершенно не умел льстить и угодничать. И этот морской волк, спрашивает для женщины нюхательную соль! Обычно если какая-нибудь девица в присутствии Макклейна падала в обморок, затрепетав ресницами, то бравый капитан отходил в сторону, предоставляя другим играть роль спасателей.
 Однако, несмотря на то, что капитан Макклейн умел пить и забористо ругаться, он был вполне приличным и благоразумным человеком — в общем, добропорядочным джентльменом южанином. Брент, второй по счету сын в семье, был вынужден наживать свое состояние потом и мускулами, но понятия о чести были прочно заложены в нем — он никогда и ни при каких обстоятельствах не стал бы соблазнять невинную девушку.
 Короче говоря, Чарли сильно сомневался, что Брент притащил девицу себе для забавы.
 Но тогда какого черта он нянчится с ней здесь, в каюте? Нет такого мужчины, который, находясь в здравом уме, не подумал бы чего-нибудь эдакого, глядя на лицо женщины и ее формы…
 — Чарли! — рявкнул Брент.
 — Понял вас, капитан, — пробормотал Чарли, пятясь к двери. — Но будь я на вашем месте, кэп, я бы снял с нее корсет. Как-то я был на представлении в Ричмонде, так там дамы падали в обморок, и все говорили, что это от надетых на них костяных капканов. Да-да, кэп, — повторил Чарли, встретившись с ледяным взглядом Брента и несколько ускорив свое продвижение к двери. — Как хотите, но я бы это сделал.
 Чарли скоренько прикрыл за собой дверь. Яростно встряхнув бутылку, Макклейн сделал большой глоток бренди.
 Приставив горлышко бутылки к губам незнакомки, Брент запрокинул ей голову и попытался влить в рот немного огненной жидкости. Она поперхнулась и закашлялась, потом слабо застонала, пошевелила рукой и медленно открыла свои бездонные глаза цвета индиго.
 В этих глазах была боль. Это первое, о чем подумал Брент, когда взглянул в них. Неизбывная боль сделала глаза незнакомки темнее, чем самое темное море в жестокий шторм… Но выражение боли прошло так быстро, что капитан Макклейн решил, что ему померещилось.
 Однако было непохоже, чтобы она испугалась, оказавшись в незнакомой обстановке — в каюте на чужом корабле. Она взглянула на Брента, огляделась, силясь понять, куда попала. Потом снова перевела на него взгляд.
 — Вы не скажете, где мы находимся, сэр?
 — Вы на борту корабля, мадам, на борту «Дженни-Лин».
 — Это вы позаботились обо мне? — спросила она, и на ее щеках вспыхнул слабый румянец — вероятно, она заметила, что на ней нет кринолина.
 — Да, — выпалил Брент.
 Она продолжала смотреть на Макклейна со спокойным интересом. Брент снова начал не на шутку злиться.
 — Я нашел вас на берегу, — хрипло произнес он. — Вы упали в обморок, и мне пришлось доставить вас сюда.
 — Так, значит, это ваше судно?
 Брент мрачно улыбнулся:
 — Да, мэм, это мое судно.
 Незнакомка поднялась, и Брент заметил, что для женщины она довольно высокая. Его снова поразила ее красота. Ее фигурка без кринолина оказалась стройной и грациозной. Теперь, когда она пришла в себя, Брент увидел, что у нее превосходная, шелковистая кожа. Бледность уступила место изумительному румянцу, так подходившему к медовому цвету волос, черные ресницы были пушистыми, синева глаз пленительной. С небрежной грацией она прошлась по маленькой каюте.
 — Прошу извинить меня, капитан. Я никогда в жизни не падала в обморок. Кажется, я проголодалась, а день был полон волнений.
 — Понимаю, — проговорил Брент. Скрестив руки на груди, он внимательно наблюдал за своей таинственной гостьей. — Слишком увлеклись праздником?
 Незнакомка прикрыла глаза:
 — Нет, сэр, я не праздную этот день.
 — Вы юнионистка? — требовательно спросил он.
 — Нет, сэр, — пробормотала она.
 Взгляд ее остановился на лежащем, на полу кринолине, но, видимо, ее не заинтересовали обстоятельства, при которых она его лишилась. Казалось, она воспринимает свое положение с холодным интересом.
 — Я уроженка Южной Каролины, капитан. — Она подняла на него глаза и неожиданно улыбнулась. От этой улыбки у кого угодно могла закружиться голова. Боже, какие у нее губки, а зубы! Не слишком крупные, ослепительно белые и необыкновенно красивые.
 Но какой же мужчина, если он в здравом уме, позволит такой красавице гулять одной по улицам?
 — А вы, капитан?
 Вопрос не застал его врасплох. «Молодец, — подумал он, — хочет перевести тему разговора с себя на собеседника. Все правильно». Но глаза его сузились. Ну что ж, поиграем в твою игру, красотка.
 — А я?.. — переспросил Брент. Он не спеша, заложил руки за спину и, обойдя гостью, остановился у дощатой двери каюты, продолжая рассматривать неожиданную гостью.
 — А вы праздновали сегодня? — настаивала она, подарив Макклейну еще одну ослепительную, кокетливую улыбку.
 — Праздновал ли я? — озадаченно повторил он.
 — Сэр, — в голосе незнакомки проскользнули нотки нетерпения, — если дело дойдет до войны, то кому вы будете преданы?
 — Своему штату, — спокойно ответил Брент.
 — Какому штату? — спросила она внезапно охрипшим от волнения голосом.
 Сдвинув брови, он удивленно посмотрел в ее синие глаза.
 — Флориде, мадам. Я из Флориды.
 — Флорида, — повторила незнакомка и медленно, словно нехотя, улыбнулась. Она снова опустила ресницы, равнодушно, скользнула глазами по разложенным на столе морским картам, коснувшись одной из них изящным пальцем. И подняла глаза на Брента. — Я всегда думала, что ваш штат — это сплошные болота, индейцы и дикие леса. Не так ли, сэр?
 Брент от души расхохотался:
 — Нет, мадам, на наших землях самые лучшие в мире плантации. Почва плодородная, погода всегда теплая, солнце яркое, а океан всегда синий, всегда прекрасный.
 Она снова опустила глаза. Эта дамочка великолепно играет роль типичной южной красавицы, но она непохожа ни на одну из женщин, которых приходилось ему встречать, — она либо аристократка, либо опытная шлюха. Начинает свою игру, лишь, когда ей хочется добиться прямого ответа на заданный вопрос, и при этом в ее глазах отражается напряженная работа ума. Она явно ищет выхода из какого-то трудного положения.
 Получалось так, что эта с виду беспомощная гостья подвергает его, Брента Макклейна, какому-то нешуточному испытанию, оценивает его. Но что она задумала?
 Капитан разозлился. Ему захотелось схватить дамочку за плечи и как следует встряхнуть. Она не понимает, что ходит по краю пропасти? Его возбуждал один ее вид — ее прелестные губы, плавная походка… Кровь заиграла в жилах Брента, жарко пульсируя, бросилась в голову…
 — Ну, довольно, мадам, — сказал он, как отрубил. — У меня нет времени забавлять вас или потакать вашему любопытству. Я хочу знать, черт возьми, кто вы такая, чтобы вернуть вас отцу или мужу.
 Она снова опустила ресницы.
 — Не делайте ни того, ни другого, капитан, — тихо произнесла она.
 — Тогда скажите на милость, что мне с вами делать?
 — Когда вы отплываете?
 — Завтра, с утренним отливом.
 Она подняла на него глаза, и взгляд ее был твердым.
 — Я бы хотела остаться на корабле и уйти вместе с вами. — Медленно, с подчеркнутым вниманием Брент осмотрел гостью с головы до ног, намеренно задержав взгляд на соблазнительных выпуклостях груди и бедер.
 — На шлюху вы не похожи, — грубо произнес он. Незнакомка слегка вздрогнула, ее ресницы на мгновение опустились, но через секунду она снова посмотрела на капитана, да таким страстным взглядом, что Бренту показалось, будто она и не думала, вздрагивать.
 — Я не шлюха, капитан, — проговорила она, и от ее хрипловатого голоса Макклейна снова бросило в жар. — Просто я хочу добраться до одного порта. К тому же, — она понизила голос и посмотрела на Брента с откровенным интересом, — я нахожу вас очень… привлекательным.
 Такой ответ поразил Макклейна. Но, не поддавшись очарованию, он скептически выгнул бровь. Несмотря на слова и манеры, что-то в незнакомке настораживало. Но что? Она удивительно красива, роскошно одета, умело владеет голосом.
 Он уселся на стул, откинулся на спинку, с грохотом водрузил ноги на стол и, чиркнув спичкой, прикурил сигару, стараясь бесцеремонным взглядом вогнать незнакомку в краску.
 — Леди, вы хотя бы понимаете, на что напрашиваетесь? Если от вас отвернулась фортуна, то я не тот человек, которого вы ищете. Я не собираюсь жениться.
 — У меня нет ни малейшего желания обременять вас женитьбой! — раздраженно воскликнула незнакомка.
 Увидев, что в ответ на такое проявление темперамента капитан лишь саркастически улыбнулся и вскинул брови, она снова опустила глаза и тихо, но чарующе произнесла:
 — Я хочу заключить сделку. — Она мелодично засмеялась. — В самом деле, капитан. — Незнакомка выразительно посмотрела на кринолин. — Мне кажется, я уже и так скомпрометирована, а джентльмен-южанин…
 — Не слишком-то рассчитывайте на это, — оборвал ее Брент и затянулся сигарой.
 Но, произнося эти слова, он чувствовал непреодолимое желание прикоснуться к этой женщине, увидеть, как в ожидании поцелуя раскроются пухлые чувственные губы, как загорится страсть в бездонных глазах цвета индиго. Его серые, как гранит, глаза впились в женщину… Но нет, он не позволит использовать себя никому.
 — В чем дело, леди? — поинтересовался Брент. — Если вы хотите подразнить своего любовника, заставить его примчаться сюда и вызвать меня на дуэль, чтобы потешить свое самолюбие, то вы ошиблись: я не стану участвовать в этом представлении. Я не собираюсь рисковать жизнью ради тщеславия какой-то дамочки, желающей привлечь к себе внимание. Боюсь, мадам, что скоро и без того многие галантные кавалеры в этих краях станут покойниками.
 Незнакомка едва слышно вздохнула:
 — Уверяю вас, сэр, ни один кавалер не ринется на мою защиту.
 Боже милостивый, чем она его околдовала? Еще немного, и он перестанет сопротивляться и думать о последствиях, сорвет с нее остатки одежды и овладеет ею прямо на полу… Он встал и бесцельно подошел к двери.
 Кто она такая? Прекрасная куртизанка? Как иначе объяснить, что она предлагает себя с таким вызовом? Может быть, она вдова, давно лишенная мужского общества? Она, конечно, не невинное создание, и коли ей хочется прыгнуть к нему в постель, то уж будьте уверены, он не станет возражать, если только она не рассчитывает на брак.
 — Вы хотите заключить сделку, но я предупреждаю вас, что цена может оказаться слишком высокой. Назовите ваши условия. — Брент холодно улыбнулся. — А я сообщу вам свои.
 Кажется, эти слова произвели на нее впечатление — с лица сбежал румянец, взор потупился.
 — Я хочу добраться до одного порта. — Она чуть поколебалась и продолжила: — Возьмите меня с собой, и я — ваша. Брент Макклейн еще выше вскинул брови и помолчал.
 — Наверное, вы голодны, — изрек он.
 — Так вы принимаете мое предложение? — выдохнула незнакомка.
 — Пока нет, — задумчиво произнес Брент, — но в любом случае я не хочу, чтобы вы снова грохнулась в обморок. Надо подумать, стоит ли брать вас на борт.
 На долю секунды незнакомке, казалось, изменило ее безмятежное спокойствие: ее взгляд сверкнул так, словно она собиралась перерезать Бренту горло. Но краска тотчас сбежала с ее лица, а в глазах погас острый блеск. Она снова улыбалась:
 — Поверьте, капитан, вы не пожалеете.
 Макклейн открыл дверь и хрипло позвал Чарли. Макферсон явился с выражением живейшего любопытства на лице. Брент попросил его принести ужин и никого не впускать в каюту. Чарли скорчил уморительную гримасу, приветствуя даму своеобразной ухмылкой. В ответ женщина одарила вестового ослепительной улыбкой.
 Ожидая возвращения Чарли, Брент резко повернулся к незнакомке.
 — Я капитан Брент Макклейн, — холодно представился он. — Как зовут вас? Если я сегодня буду задыхаться от страсти, то должен же я, по крайней мере, знать, к кому мне обращаться. — Она снова вспыхнула, но не потеряла самообладания.
 — Кендалл, — раздельно произнесла она. — Кендалл Мур. — Брент рассеянно кивнул, подошел к открытой двери и нетерпеливо загремел:
 — Чарли, черт бы тебя подрал, куда ты запропастился? — Капитан сердился напрасно: Чарли летел к каюте со всех ног, укоризненно поглядывая на своего командира. За несколько минут он ухитрился собрать немудреный ужин из холодной курятины, хлеба, масла и вина.
 — Отлично, Чарли, спасибо, — раздельно произнес Брент, выпроваживая его из каюты.
 Брент сел за стол и с любопытством посмотрел на женщину. Кендалл жадно ела, не думая извиняться за зверский аппетит, но и ухитрялась сохранять при этом изящество движений. Он заметил, как она украдкой посмотрела на него, поднеся к губам стакан с вином. Казалось, она жаждет расслабления и забвения, которое несет с собой доброе вино…
 Кендалл не слишком любила вино, но сейчас она пыталась заглушить все возраставшую нервозность. Человек, сидевший напротив нее за столом, внушал страх. Сложен, как Голиаф, движения полны опасной, кошачьей стремительности. Лицо не отличается красотой, как будто состоит из одних ломаных линий, кожа обветрена и продублена всеми ветрами, твердый подбородок, спокойный, прямой взгляд стальных глаз. Но от него невозможно оторвать взгляд. Этот человек может потребовать слишком многого, а если ему перебежать дорогу, то он станет просто опасен. Или если его использовать… А ведь именно это она собирается сделать. Кажется, этот морской волк видит ее насквозь. Господи, неужели она ошиблась и выбрала не того человека? Да, так оно и есть. Капитан не станет разыгрывать благородного джентльмена. Но ей во что бы то ни стало надо убраться из Чарлстона — значит, придется потерпеть.
 Она снова украдкой взглянула на Брента. Идеальная фигура: высокий рост, широкие плечи, узкие бедра. Под обтягивающими лосинами и высокими, до колен сапогами угадывались крепкие, как древесные стволы, длинные, мускулистые ноги. В пальцах, тоже длинных, узловатых, которыми капитан рассеянно барабанил по столу, чувствовалась недюжинная сила, под стать всей фигуре.
 Кендалл снова вздрогнула. Как такой мужчина обойдется с женщиной? Чтобы Макклейн не заметил в ней страха, она вонзила зубы в куриную ножку. Как мало знает она мужчин…
 Она снова отхлебнула вина и едва не поперхнулась. От этого человека буквально веет мужественностью и силой — такие беспощадны. Кендалл поняла это под пристальным немигающим взглядом капитана. «Как у держать его на расстоянии?» — в отчаянии подумала она. Если у нее ничего не получится и он распознает ложь, не будет никакого снисхождения. «Господи, не оставь меня! Наверное, я просто сумасшедшая… Ну почему мне все время не везет? Но я должна это сделать! Должна!»
 Кендалл и сама не могла бы сказать, когда в ее голове возник этот план. Возможно, в тот момент, когда она увидела Брента. И кто только ее за язык тянул! Но теперь надо довести дело до конца. Ей надо исчезнуть из Чарлстона, особенно после недавних событий, иначе она станет пленницей в чужой стране.
 Сумасшедшая…
 Кендалл съела все до последней крошки; стараясь унять дрожь в пальцах, налила себе вина и безбоязненно взглянула в глаза Брента.
 «Отчего он так разозлился?» — удивилась она.
 — Вы уже закончили… Кендалл? — спросил Брент, растягивая слова в притворной зевоте. Она кивнула.
 — Тогда не соблаговолите ли встать? — Его голос прозвучал сладко и вкрадчиво. Слишком вкрадчиво.
 Он снова окинул ее цепким, раздевающим взглядом. Эта дама не новичок в подобных делах, решил он. Она, конечно, юная, свежая, но давно переступила возраст, когда девушек-южанок выводят в свет и выдают замуж. Интересно, часто ли она играет в такие игры, заводя себе любовников на стороне? Глаза Кендалл излучали невинность, но все же в них угадывалась какая-то тайна и вечная, обольстительная женская мудрость…
 — Так почему вы решили, мадам, что стоите рейса? — раздраженно спросил Брент, не в силах подавить затопившую разум волну жестокости.
 Незнакомка побледнела — нет, это не была прежняя мертвенная бледность, но высокие скулы стали белыми как мел. Брент не слишком торжествовал, но все же это было справедливо — он прекрасно понимал, что она также, внимательно изучает его мужскую стать. «Ну что ж, кажется, я сдал экзамен!» — криво усмехнувшись, подумал Брент.
 А Кендалл внезапно с ужасающей ясностью поняла, как чувствуют себя рабы, выставленные на аукционе. Ее план, показался ей отвратительным, глаза застлала черная пелена ярости.
 — Потому что сразу поняла, что ты бесчестный игрок, ты, неотесанный ублюдок!
 Резко повернувшись на каблуках, она бросилась к двери каюты.
 — Ну, нет, мадам! — зарычал Брент вне себя от злости, Одним прыжком он настиг ее и схватил за руку. — Вы слишком долго дразнили меня своими дерзкими предложениями, ваши глаза слишком многое обещали. Я возьму вас сегодня, Кендалл. Мур. Сделка заключена!
 Она гордо вскинула голову, храбро встретив его разъяренный взгляд, — синие глаза потемнели, как море в бурю.
 — Это произойдет, когда мы окажемся в другом порту! — Холодно произнесла Кендалл. — Это мои условия.
 Губы Брента поджались, подбородок чуть выдвинулся. Жесткий взгляд серо-стальных глаз пронзил, как кинжал.
 — Так это ваше предложение, мадам? Но, знаете ли, я предпочитаю попробовать на вкус товар, который мне предлагают, чтобы решить, подходят ли мне условия.
 Брент буквально впился в губы Кендалл, раздвинул их языком, лишив всякой возможности протестовать. Сильные пальцы гладили ее волосы, прошлись по ее шее, скользнули к пояснице. Брент рывком прижал Кендалл к себе… Внезапно его намерения изменились. Он хотел покорить красавицу страстью, охватившей все его существо, но не преуспел в этом намерении. Ослабив хватку, он слегка коснулся губами ее лица, вдохнув упоительный аромат, исходивший от ее нежных, словно лепестки розы, уст, благоухающих мятой.
 Отступив на шаг, Макклейн выдернул из-за пояса полы рубашки и расстегнул перламутровые пуговицы. Изогнув бровь, начал не спеша вынимать из манжет серебряные запонки, Он молчал и, полный решимости, ждал.
 — Сейчас, Кендалл, — произнес он хрипло. В его голосе прозвучала неумолимая беспощадность. — Если ты хочешь выбраться отсюда, то я возьму тебя сейчас.
 Кендалл задрожала, потрясенная таким напором, однако чувствовала, что не в состоянии сопротивляться его силе и еще чему-то неведомому. Брент сумел затронуть в ее душе заветные струны, пробудить в ней желание — желание остаться с этим мужчиной, каким бы опасным и настойчивым он ни был…
 «Господи, — подумала она, — но он же все узнает, обман раскроется, и Брент просто вышвырнет меня с корабля».
 — Сейчас, тотчас же! — снова потребовал Макклейн. В его серых глазах осталось одно только желание, которое он был не и силах подавить.
 Кендалл, словно зачарованная, смотрела, как рубашка полетела на пол. Какие у него мускулистые плечи и широкая грудь, и эта полоска рыжеватых волос, исчезающая за поясом бриджей.
 — Я… — Кендалл снова вскинула подбородок. Конечно, этого человека нельзя назвать типичным джентльменом-южанином, но он, несомненно, привык держать свое слово. — Обещайте мне, — произнесла она, стараясь унять дрожь в голосе, — обещайте, что вы доставите меня в другой порт.
 Брент сурово сжал губы. Какая досада, подумала Кендалл, надо было потребовать с него обещание до этого идиотского приступа паники. Она же не может это сделать! Она не знает правил игры! А теперь придется в нее играть, и сейчас!
 Кендалл изобразила чувственную улыбку и грациозно потянулась к крючкам платья. Серебристое одеяние шелковой волной соскользнуло на пол. Кендалл стоило немалого труда сохранить самообладание, когда над корсетом обнажилась ее грудь.
 — Обещаю вам, что буду стоить перевоза, — пробормотала она, медленно и томно, дразнящими движениями развязывая шнуровку корсета, который последовал на пол вслед за платьем.
 Брент, запрокинув назад рыжеволосую голову, громко расхохотался:
 — Мадам, вы уже заплатили за проезд. Не так-то уж, это трудно — доставить вас от одного причала к другому.
 Кендалл недовольно скривила губы, поспешно прикрыв их кончиками пальцев. Каким-то наивным движением она приложила руку к сердцу, между своих очаровательных грудей.
 — Дайте слово, капитан, — проворковала она едва слышно. И прикрыла свои синие глаза дрожащими ресницами, моля Бога, чтобы это оказался верный ход в совершенно незнакомой ей игре. — Дайте мне честное слово…
 Брент, не отвечая, во все глаза смотрел на полуобнаженную незнакомку, которая не обманула его ожиданий и, к вящему удовольствию, оказалась самим совершенством. Крепкая, высокая, с кремовым оттенком и розовыми сосками грудь невольно притягивала взор. Осиную талию, казалось, можно было обхватить двумя пальцами. С сильно бьющимся сердцем Макклейн протянул вперед руку и, не сознавая, что делает, распустил тесемку панталон, которые медленно соскользнули на пол.
 У Кендалл оказался изумительной формы плоский живот, длинные, стройные ноги обещали наслаждение. Темные тени и медовые волосы в ложбинке между ног магнетическим контрастом выделялись на фоне кремово-шелковистой плоти.
 Желание вскипело в Бренте, как огнедышащая лава. Пожирая взглядом женское тело, вожделенные бедра Кендалл, он отступил на несколько шагов и опустился на стул. Не отрывая от нее взгляда, Макклейн начал стягивать сапоги. Мужчина и женщина не сводили друг с друга глаз.
 — Я жду вашего слова, капитан, — настаивала Кендалл. «Господи, помоги мне, — думала она, — я не могу больше оставаться здесь!»
 Он победно улыбнулся и пожал плечами:
 — Даю вам слово, Кендалл. Я же сказал, что перевезти вас в другой порт для меня сущий пустяк.
 Кендалл прикусила губу. Так вот оно что — она стоит переезда только потому, что этот переезд дешевле комка грязи, но для этого приходится торчать совершенно голой перед этим наглецом! Однако без одежды он внушал ей еще больший трепет… Как же он красив и привлекателен, этот дерзкий незнакомец!
 Отбросив в сторону сапоги, Брент встал и решительно направился к Кендалл. Его губы приникли к ее шелковистой щеке, затем его жадно ищущий рот впился в манящие губы Кендалл страстным поцелуем. Ладони Брента легли на ее плечи, на мгновение задержались на них, ощупывая шелк нежной кожи, и скользнули вниз, вдоль спины, поглаживая легкую впадину между лопатками. На своей груди Макклейн ощутил ласковое прикосновение кончиков мягких женских пальцев…
 Ее рот слегка приоткрылся, и Брент почувствовал сладостный аромат мяты. Охваченный неистовой страстью, он едва не задушил ее в объятиях. Ответа он не почувствовал, но до чего же сладко было сжимать ее…
 Внезапно Кендалл резко уперлась в грудь Брента пальцами, которые только что ласково касались его кожи, и откинула назад голову, прервав страстный поцелуй. Изумленный капитан вдруг увидел, что взгляд ее стал диким, и она опрометью кинулась к двери каюты.
 — О, дьявол! — выругался Брент, схватив Кендалл за руку. — Вы что, с ума сошли? Не хватало еще, чтобы вы сбежали отсюда голышом. Этот номер у вас не пройдет, мадам!
 Схватив Кендалл, он поднял ее на руки и, потеряв от гнева остатки галантности, швырнул на койку. Кендалл во все глаза смотрела на Макклейна — ее взгляд снова стал осмысленным. Брент сбросил с себя бриджи.
 Кендалл воспитывалась на плантации и, конечно, знала кое-что о жизни и мужчинах, но все-таки не была готова лицезреть голого Макклейна. Однако каков! Сухощавый и жилистый, широкий в плечах, с мощной грудью, бронзовой от морского ветра. Но взгляд сам собой приковался к сильным ногам Брента, между которыми выдавалось вперед готовое взорваться от желания его мужское естество.
 Восхищение Кендалл тут же сменилось ужасом. Господи, она сама не знает, что делает! Как справится она с этой первобытной стихией? Может быть, закричать? Вдруг у нее ничего не получится? Да нет, после того страшного ада, в который превратилась ее жизнь, так ли уж важно то, что случится сегодня? Какое унижение и стыд могут быть хуже и горше, чем ее прежняя жизнь? Будь что будет, она согласна платить любую цену.
 Брент склонился над ней, обхватив ладонями ее голову. Кендалл задрожала — ей стало по-настоящему страшно, она во все глаза уставилась на Макклейна. Но он вдруг ласково улыбнулся.
 — Леди, — прошептал он, — мы заключаем наконец сделку или нет? — Выбирать ей. В конечном счете, выбирать снова приходится ей.
 — Мы заключаем сделку, — проговорила она, понизив голос до шепота.
 — В таком случае, мадам, — отозвался он, и в голосе его прозвучала хрипловатая ласка, — не дрожите так сильно, я буду с вами очень нежен.
 Кендалл вдруг ощутила тяжесть и тепло его сильного тела. Горячая, жаждущая плоть огнем обжигала ее.
 Но он дал слово быть нежным и выполнял его. Мягко придерживая ее голову ладонями, он начал страстно и нежно целовать ее в подбородок, глаза, щеки, виски… медленно подбираясь к губам. Языком, раздвинув ее губы, медленно коснулся кончиком зубов, десен…
 Он погладил ее грудь, пощекотал большим пальцем розовый бутон соска, приник к нему губами. Руки и губы ласкали нежный и чувствительный сосок, а горячее, твердое мужское естество скользило по ее животу, медленно спускаясь к бедрам — и все ее тело превратилось в текучий огонь. Кендалл громко вскрикнула и, чувствуя, как ее накрывает волной страсти, вцепилась пальцами в волосы Брента…
 Он скользнул губами по ложбинке на ее шее, по тонкой ключице, поцеловал другую грудь, ласково сжал зубами сосок, чувствуя, как он твердеет, слыша, как ее дыхание постепенно становится таким же прерывистым, как его собственное. Он не спешил и продолжал покрывать горячими влажными поцелуями ждущее тело Кендалл. На миг он останавливался, чтобы взглянуть на нее. Ее страсть поддерживала в нем испепеляющий огонь желания. Эта женщина создана для любви, думал Брент.
 От одного взгляда на нее пьянеешь: от вида медовых волос, разметавшихся по подушке, от наполненных океанской синевой, затуманенных страстью глаз, от приоткрытых влажных губ, от прекрасного, распростертого под ним тела. Он чувствовал непреодолимое желание, даже не касаясь ее. Страсть переполняла его, как кипящая лава переполняет жерло вулкана. Но и не прикасаться к Кендалл Брент не мог — до чего же сладостно ее тело!
 Кончиком языка он провел по ложбинке между ее грудями, чувствуя, как лихорадочный жар охватывает его чресла при звуке ее сдавленного стона. Его горящие нестерпимым желанием губы скользили все ниже… и вдруг, словно противясь первозданному зову страсти, тело Кендалл выгнулось дугой. Неистово целуя Кендалл, Брент издавал глухие восклицания, ощупывая пальцами ее тело, словно стараясь познать ее всю. При этом он наслаждался колдовством, которое творил с ней. Каждая клеточка Кендалл была прекрасна, невероятна, чувственна, чутка и податлива…
 Она слегка напряглась, когда Брент попытался рукой и коленом осторожно раздвинуть ее ноги… Помедлив немного, она сама развела колени в стороны.
 — Успокойся, — проговорил он, задыхаясь, я же знаю, что ты меня хочешь. Ты такая теплая, влажная, зовущая…
 Господи, подумала Кендалл, она действительно его хочет. Разве могла она подумать, когда увидела его впервые, что все будет именно так? Что по ее жилам от его прикосновений будет разливаться текучий огонь, сжигая ее в пламени желания, причиняя сладкую боль и вызывая нетерпеливое влечение. А он все касался ее… ласкал… и снова касался…
 Вот сейчас, подумала она, совсем теряя голову… сейчас!
 Однако Брент не спешил, сжигая их обоих на медленном огне сладострастной пытки. Кендалл извивалась под ним, источая любовную истому, но он снова начинал целовать ее. Раскинув ноги, она ждала, а Брент в безумном желании познать: целовал ее влажную, горячую, зовущую плоть своими страстно вздрагивающими губами, легко касался зубами самых потаенных мест и ласкал, ласкал без устали, слыша, как Кендалл в исступлении беспрестанно повторяет его имя. Господи, как сладко…
 — Приласкай меня, — хрипло потребовал он. Дрожащими пальцами она выполнила его приказ, ощутив, как в ее руке пульсирует жизнеутверждающий огонь страсти.
 Кендалл снова задрожала: ей страшно, но она желает этого человека, хочет обладать им не меньше чем он хочет обладать ею… Он сумел воспламенить ее…
 Никто из них не услышал осторожных, крадущихся шагов на палубе — вздохи, восклицания и оглушительно бьющиеся сердца сделали Брента и Кендалл глухими к тому, что происходило вокруг.
 Внезапно дверь каюты распахнулась.
 — Так и есть — это он, проклятый мятежник Макклейн! — крикнул незваный гость.
 В щеку Брента тотчас уперлось дуло ружья. Скрипнув зубами, Макклейн застыл на месте.
 — Кендалл, хитрая лисичка, отыскала самого подходящего ублюдка-южанина. Ты, как всегда, удобно устроилась, а, Кендалл?
 Все произошло в считанные секунды… Грохот распахнутой настежь двери, крики, резкий, скрипучий голос. На мгновение Брент взглянул в глаза Кендалл — всего на мгновение, но его взгляд успел выразить все: убежденность в ее злокозненном предательстве, злость и холодную, беспредельную ярость…
 Но нельзя было терять ни секунды. Быстрый как молния, Брент попытался вскочить, чтобы, набросившись на врага, отнять у него ружье или погибнуть в схватке. Однако ему не помогли ни быстрота, ни ловкость, ни ярость — противник явился на борт во всеоружии, а он, Брент Макклейн, доверил свою бдительность этой…
 Кендалл, Кендалл… Прекрасная незнакомка с медовыми волосами, с тайной в синих глазах и необыкновенным даром соблазнительницы.
 Он так и не увидел нападавшего или нападавших, Брент мог бы поклясться, что их было несколько, — как на его голову обрушился сильный удар прикладом, пронзила страшная боль, и весь мир погрузился во тьму.
 Какой-то миг в Бренте мучительно билась единственная неотвязная мысль: какой же он болван, как мог он, умудренный опытом, попасть в такую примитивную ловушку! Голый и безоружный, он превратился в легкую добычу, а эта ведьма и правда все точно рассчитала. Как она ловко сыграла роль сирены-соблазнительницы! Недаром этот подонок со скрипучим голосом назвал ее хитрой лисичкой…
 Но что с экипажем? Господи, что же делать? Сознание неумолимо ускользало, мир заволакивала чернота, и последнее, что мелькнуло в мозгу Макклейна, была мысль о мщении: если он останется жив, то найдет этих людей, найдет и ее, Кендалл Мур. Она горько пожалеет, что родилась на свет. Помоги ему Бог, эта ведьма заплатит за все, дорого заплатит…
 Брент впал в беспамятство и не слышал, что говорил обладатель скрипучего голоса. Ворвавшийся в каюту неизвестный был высок, статен, темноволос. На лице выделялась полоска усов и аккуратно подстриженная борода. Его можно было бы назвать красивым, если бы не глаза: холодные, серо-голубые, колючие — воплощенная пустота, подчеркивавшая жестокость, которая исказила привлекательные, казалось бы, черты лица.
 — Ты, сука, — тихо и вкрадчиво произнес он, — да я просто убью тебя!
 Схватив за плечи бесчувственное тело Макклейна, человек сбросил его на пол. Грубо дернув Кендалл за руку, он заставил ее подняться, и в тот же миг, сбитая с ног, она ударилась затылком о переборку.
 Несмотря на неимоверную боль, Кендалл не издала ни звука — не вскрикнула и не застонала.
 Она гордо вскинула голову. Лицо начало заплывать кровоподтеком.
 — Я ненавижу тебя, Джон, — холодно произнесла она. — И рано или поздно уйду от тебя.
 Вне себя от ярости, Джон снова ударом наотмашь опрокинул Кендалл на пол.
 И собрался ударить еще раз, но вмешался другой человек, бывший до сих пор немым свидетелем происходящего. Он тронул Джона за плечо:
 — Джон, я помог тебе найти Кендалл, но не могу видеть, как ты избиваешь ее. Нам надо уходить отсюда.
 — Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока я не выброшу за борт этого подлого мятежника, — проговорил Джон. Его губы сложились в мерзкую ухмылку, когда он пнул сапогом бесчувственное тело капитана.
 Трейвис Диленд, вздрогнув от отвращения, прошел мимо своего старого приятеля и протянул Кендалл одеяло. Пробормотав слова благодарности, та с трудом поднялась на ноги. Она завернулась в одеяло и повернулась к Джону:
 — Если ты убьешь этого человека, Джон, я найду способ привлечь тебя к суду за убийство. Тебя повесят.
 — Джон, — спокойно произнес Трейвис, — это действительно будет убийство.
 — Но этот ублюдок — мятежник! — рявкнул Джон.
 — Войны еще нет, — запротестовал Трейвис.
 — Но она непременно начнется, — взорвался Джон, — и этот подонок возглавит флот южных предателей! — Он перевел взгляд, полный ненависти, на Кендалл. — К тому же, мисс Южная Красотка, когда я со всем этим покончу, ты мало, чем будешь отличаться от мертвеца. Какая разница: висеть за одно убийство или за два?
 — Джон…
 — Не волнуйся, я не стану ее убивать — она нужна мне невредимой. Ей крупно повезло. Приди мы на несколько минут позже, я мог бы убить их обоих совершенно безнаказанно, а так…
 Кендалл внезапно умоляюще взглянула на Трейвиса. В ее глазах промелькнул упрек:
 — Трейвис, как ты мог?! Неужели ты заставишь меня вернуться к нему?
 Трейвис ощутил, как сжалось от боли сердце. Он мельком взглянул на Джона — в глазах приятеля застыло выражение хищника, убийцы. Он посмотрел на Кендалл. В ее глазах была непреклонная гордость. Трейвиса охватила глубокая, невыносимая печаль. Ведь было время, когда Джон Мур был хорошим, добрым человеком, умел смеяться, и смог бы дать своей жене всю ту любовь, ласку и нежность, которых она заслуживала…
 Разве справедлив Бог, который столь жестоко обошелся с Джоном, допустив, чтобы болезнь, от которой погибла его мужественность, поразила разум и совесть, сделала его зверем в человеческом обличье!
 Бедняжка Кендалл!.. Она-то знала этого человека, которому ее продали за добрый кусок земли, как бездушное и жестокое чудовище. Разве можно винить ее за то, что она стремится сбежать от своего мужа? Но… Трейвис знает Джона всю жизнь и постоянно молит Бога, чтобы тому стало лучше. Трейвис никогда не видел, чтобы Мур бил свою жену! Впрочем, он и не осознавал, насколько все плохо в супружеской жизни Джона и Кендалл. А теперь еще ее застали с чужим мужчиной…
 Он грустно посмотрел на Кендалл и покачал головой.
 — Джон — твой муж. Ты… должна вернуться к нему. — Джон поднял с пола одежду Кендалл и швырнул ей этот ворох шелка и кружев.
 — Одевайся, да поживее, пока я не передумал и не убил тебя вместе с твоим любовником-южанином!
 Вся, дрожа, Кендалл подхватила одежду и, забившись в угол, начала торопливо одеваться, изредка украдкой поглядывая на капитана-южанина, который лежал, не подавая признаков жизни. Кендалл от души молила Бога, чтобы удар по голове не оказался смертельным.
 «Прости меня, прости!.. — мысленно повторяла она. — Прости за то, что втравила тебя в эту страшную историю, прости, что я никогда не смогу тебя забыть. Ты стал единственной радостью в моей жизни, как мне теперь жить?»
 Она резко повернулась, когда Джон склонился над распростертым на полу телом и, крякнув, взвалил на плечо тяжелого, мускулистого капитана Макклейна. — Придержи ее, Трейвис, я сейчас вернусь.
 Сгибаясь под тяжестью ноши, Джон вышел из каюты. В панике Кендалл попыталась вырваться из рук Трейвиса:
 — Трейвис, останови его! Я получила то, что заслужила, но этот человек ни в чем не виноват.
 — Тихо, Кендалл, — старался успокоить ее Трейвис. — Когда он вернется, ты должна пойти с ним — так будет лучше. А я позабочусь о капитане. У Джона на палубе еще пять человек — они захватили экипаж врасплох.
 Дверь каюты с треском распахнулась — это вернулся Джон. Схватив Кендалл за руку, он потащил ее к выходу, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.
 — Идемте со мной, миссис Мур. — Он горько рассмеялся. — Моя милая женушка, великолепная южная красавица, великолепная южная шлюха!
 Кендалл опустила голову и крепко зажмурила глаза. «Господи, — подумала она, — как же я ненавижу этого человека!» Однако ее серьезно тревожила судьба Брента, и она покорно последовала за мужем на палубу.
 — Брент Макклейн, — издевательским тоном провозгласил Джон Мур. — Она сделала неплохой выбор, не правда ли, Трейвис? К тому же сослужила Союзу добрую службу.
 — Конечно, Джон, — пробормотал Трейвис.
 Он замешкался, пока Мур выводил жену с корабля, и быстро обежал палубу. На душе у него немного полегчало — несколько матросов лежали на палубе, но все были живы. Но где же Макклейн? «Господи, он же за бортом, за бортом!»
 Трейвис со всех ног бросился к причальным кнехтам. Так и есть, капитан, голый, в ледяной воде, извивается, стараясь удержаться на плаву и распутать веревку, обвитую вокруг рук.
 Поспешно сбросив сапоги, Трейвис нырнул в море, едва не задохнувшись от обжигающего холода. В несколько взмахов доплыв до капитана, он потащил его к берегу.
 — Лиса, проклятая лиса!.. — бормотал Брент. — Проклятая лиса заманила меня в ловушку. Ну, ничего, я ее из-под земли достану.
 На берегу капитан Макклейн резко открыл глаза и взглянул на человека, который вытащил его из воды:
 — Благодарю вас.
 «Не стоит меня благодарить, — подумал Трейвис. — В этом деле я соучастник, а дело-то гнусное и отвратительное. И не стоит обвинять Кендалл, просто ты ничего не понял». Трейвис печально улыбнулся.
 — Когда придет время, вспомни, что не все проклятые янки плохие, — произнес он вслух.
 — Оттенки серого, — пробурчал капитан Макклейн.
 Трейвис услышал, как на корабле началось какое-то движение — члены экипажа понемногу приходили в себя. Ну что ж, они осмотрятся и найдут своего капитана на берегу, в доке. Впрочем, и у самого Трейвиса зуб на зуб не попадал. Он еще раз посмотрел на мятежного капитана и бегом бросился к батарее.
 «Оттенки серого…» — вспомнил он на бегу, обдумывая странные слова.
 Да, речь действительно идет об оттенках серого — ведь жизнь никогда не бывает окрашена только в черный или только в белый цвет…




 Глава 1




Ноябрь 1861 год

 Морская вода поражала своей изменчивой красотой. Сверкающая в лучах солнца гладь ослепляла блеском драгоценных жемчужин, а дальше, если перевести взгляд в открытое море, вода приобретала завораживающую синеву таинственной ночи, подчиняла своей прихотливой воле. В кристально чистой, прозрачной глубине носились мириады крошечных, блистающих в лучах солнца рыбок. Но стоило Кендалл прищурить глаза, как рыбки сливались в пеструю, светящуюся пелену — волшебную, как радуга, как некое мистическое обещание.
 Кендалл глубоко вздохнула и решительно открыла глаза. Все это иллюзия, нет никакого обещания ни в волнах моря, ни в стайках рыб, снующих вокруг подводных скал. Сейчас действительно середина ноября, удушающе жарко, и сама Кендалл находится на много миль южнее разделительной линии Мэйсона — Диксона, а штат стал третьим по счету, объявившим о выходе из Союза, и принадлежит конфедератам. Но… Форт-Тэйлор, как, впрочем, и весь остров Ки-Уэст, стал оплотом янки.
 Жители крошечного Ки-Уэста не могли противопоставить ничего, кроме своей гордости, войскам янки, но Кендалл доподлинно знала, что почти все люди здесь считают себя конфедератами. Эта мысль грела душу. Но Кендалл было строжайше запрещено покидать пределы Форт-Тэйлора. Оставалось только мечтать, что когда-нибудь у сторожившего ее солдата притупится бдительность и, воспользовавшись случаем, удастся сбежать. Добрые конфедераты помогут ей, когда узнают, что она родом из Южной Каролины и всей душой хочет освободиться из плена северян. Она сумеет убедить земляков, что ее насильно выдали замуж за проклятого янки.
 Слезы застлали глаза, но Кендалл поспешно вытерла их тыльной стороной ладони. После всего, что случилось, плакать нелепо. Она вспомнила неудачную попытку бегства в прошлое Рождество. Счастье, что после всего этого она осталась жива-здорова.
 Кендалл снова прищурила глаза — вода опять засверкала, как волшебная радуга после летнего дождя. Жизнь могла быть приятной — нет, конечно, не приятной, но хотя бы терпимой, — если бы Джон не так сильно ее ненавидел. Но почему, почему же он так настойчиво хотел получить ее в жены, если с самого начала она внушала ему отвращение?
 Трейвис много раз повторял, что Джон любит ее, что днями и ночами он молит Бога, чтобы прошла, наконец, его болезнь, и он смог бы любить свою жену так, как подобает любить настоящему мужу. Но Кендалл не верила ни одному слову Трейвиса. Джон относился к ней, как к своей синей военной форме, сабле или ружью. Для него жена была не более чем символом. Ее присутствие должно было говорить всем; смотрите, Джон Мур — настоящий мужчина.
 Если бы Мур хотя бы один раз попытался отнестись к ней по-доброму, то Кендалл постаралась бы понять его… Но Джон каждым своим, словом и даже тоном вызывал у Кендалл чувство протеста.
 Возможно, она сама накликала эту ненависть, сухо, как о посторонней, подумала о себе Кендалл. Но кто мог предположить?..
 Она закрыла глаза и снова — уже в который раз! — ясно представила себе сцену, происшедшую в Крестхейвене три далеких года назад; когда Кендалл Тартон впервые увидела Джона Мура.
 Крестхейвен…
 По закону Кендалл должны были достаться имение и плантация, которые отец создал своими руками практически из ничего. Когда они с сестрёнкой были еще совсем малышками, отец, бывало, сажал их на свои широченные плечи и без устали гулял с ними по огромным полям. Его слова до сих пор звучали в ушах Кендалл.
 «Сыновья! — смеясь, восклицал Тартон. — Не нужны мне никакие сыновья! Кендалл, маленькая моя красавица, ты же у меня умница! Когда-нибудь Крестхейвен станет твоим, а уж я позабочусь, чтобы ты умела делать все: и хлопок выращивать, и обед готовить. Твоим соседям-мужчинам будет стыдно. И мужа ты себе выберешь, какого сама захочешь, моя радость. Это будет мужчина с умом, умеющий любить женщину сильно и нежно, ибо только такого человека ты сможешь по-настоящему полюбить и никогда не выйдешь замуж лишь затем, чтобы занять высокое положение в обществе…»
 По щекам Кендалл снова потекли непрошеные слезы. «Что же ты наделал, отец? — едва не воскликнула она вслух. — Ты двенадцать лет тешил меня сладкой мечтой, а умер, так и не сумев внушить моей матери ту любовь к земле, какую внушил мне!»
 Кендалл охватила дрожь — как самозабвенно любила она отца! Но с не меньшей нежностью относилась она и к матери. Всем своим воспитанием ее мать, Элизабет Тapтoн, была подготовлена к тому, чтобы стать украшением дома, — умела играть на клавикордах, устраивать блестящие приемы. Но совершенно не умела считать деньги.
 Невзирая на все мольбы и протесты дочери, мать вышла замуж за Джорджа Клейтона и перепоручила ему плантацию.
 Джордж Клейтон не стал возражать и рьяно взялся за дело, разорив за несколько лет семью дотла.
 Вот тогда-то в жизни Кендалл и появился Джон Мур, бравый офицер из форта Моултри. Однажды он с несколькими друзьями приехал на скачки в Чарлстон, где и познакомился с Джорджем Клейтоном, который немедля пригласил нового приятеля домой. Так Джон увидел Кендалл.
 Муры были сказочно богаты. Отчим, не сказав Кендалл ни слова, предложил ее янки за баснословную сумму.
 При одном воспоминании об этом Кендалл задрожала, на лбу выступила испарина — слишком отчетливо помнила она ту ссору в гостиной…
 — Нет! — в ужасе кричала тогда Кендалл. — Я никогда не выйду замуж за янки! Ты, видно, окончательно спятил, Джордж, если не понимаешь, что нас ждет! Страна вот-вот расколется!
 Джордж злобно поджал губы.
 — Нечего на меня кричать, задавака. Я давно понял, как только увидел тебя, что ты слишком много о себе воображаешь, но мне на это наплевать, дорогуша. Я твой отец и…
 — Ты мне не отец! Ты женился на моей матери, но никогда — слышишь, никогда! — не станешь мне отцом! И ты никогда не заставишь меня выйти замуж только потому, что прокутил имение отца.
 — Что ты сказала, мерзавка? — Джордж расстегнул ремень. — Я сейчас вздую тебя как следует!
 То была не пустая угроза — Джордж частенько поколачивал ее и Лолли, — но Кендалл не дрогнула. Она была рослой и сильной девушкой, а Джордж хотя и отличался богатырским ростом, но порядком обрюзг от лени и пьянства.
 — Только тронь меня, поганая свинья, — холодно проговорила Кендалл, — я тебе глаза выцарапаю.
 Спокойная уверенность в ее голосе поколебала решимость Джорджа. Он отвернулся и прикурил дорогую гаванскую сигару.
 — Пожалуй, ты права, девочка, ты слишком взрослая, чтобы стегать тебя ремнем по мягкому месту. Пусть теперь муж учит тебя учтивости и послушанию.
 — Я не выйду за твоего приятеля янки и не выйду ни за кого по твоей прихоти, Джордж. Я стану женой человека, которому не нужен ремень, чтобы внушить уважение к себе. — Джордж снова повернулся к Кендалл и довольно усмехнулся:
 — Никуда ты не денешься, выйдешь за него как миленькая, Ну а если нет, то…
 — Я не выйду за него замуж! Он грубый и противный, и не имеет ни малейшего понятия о хороших манерах — когда смотрит на женщину, то, кажется, будто он ее уже раздел. К тому же он янки, и пойми, что я вообще никогда не выйду замуж, лишь бы потешить твое самолюбие!
 Кендалл повернула голову и увидела стоящего в дверях Джона Мура. Голубые глаза на его бесстрастном лице смотрели с убийственной холодностью. Кендалл стало стыдно, что посторонний человек услышал нечто не предназначенное для его ушей, но отступать было поздно.
 — Прошу прощения, мистер Мур, за то, что вам пришлось стать свидетелем столь дурного гостеприимства, но замуж я за вас не выйду.
 В тот момент Кендалл наивно полагала, что теперь-то оба мужчины пойдут на попятную.
 Лицо Мура исказилось злобной гримасой, он мрачно посмотрел на отчима девушки и отвернулся. Джордж визгливо расхохотался:
 — Кендалл, ты только что обрекла себя на несчастную жизнь — тебе же все равно придется выйти замуж за этого человека. Короче так: или ты соглашаешься, или я отдам твою хорошенькую маленькую сестричку Лолли Мету Уортону. А ему наплевать, скажет ли она «да» на свадебной церемонии, — он ведь просто без ума от юных девственниц, особенно если у них голубые глазки и пшеничные волосы, такие, как у твоей сестрички.
 — Но ей же только четырнадцать! — в бессильной ярости крикнула Кендалл. — Ты не посмеешь это сделать, мама тебя убьет!
 Джордж небрежно стряхнул пепел на натертый пол:
 — Ну знаешь, твоя чокнутая мамаша вряд ли поверит тому, Что ты напоешь ей про старину Джорджа, ведь ей нужен мужчина, к которому можно прилепиться. Вот так-то, моя радость, а уж я позабочусь, чтобы она не узнала о том, что Мет получит Лолли.
 Кендалл похолодела. Лолли больше походила на мать, чем на отца, — такая же мягкая, изящная. Джордж запугает ее и непременно добьется своего. А ведь Мет Уортон — грубая и бездушная скотина, избивает своих рабынь бычьей плетью и уже успел похоронить двух жен, но никто так и не смог доказать, что он убил их жестоким обращением,
 — Ты выйдешь за этого янки как миленькая, а я подпишу обязательство, что с головы твоей драгоценной Лолли не упадет ни один волосок. Более того: ты сама выберешь для нее подходящего мужа, а я буду следить за тем, чтобы ты продолжала ее опекать. Надеюсь, ты поняла меня, милая Кендалл?
 В том, что Джон Мур ненавидит и презирает ее, Кендалл убедилась сразу же, как только впервые почувствовала на себе холодный, изучающий взгляд его прозрачных голубых глаз. Она была готова ко всему, но первая брачная ночь оскорбила и испугала ее до глубины души. Муж буквально швырнул ее в спальню и, поставив посередине, велел раздеться. Подавив ненависть и отвращение, она подчинилась и дрожащими пальцами начала расстегивать неподатливые пуговицы старомодного подвенечного платья, подарка матери.
 Она разделась, но Джон продолжал неподвижно стоять у двери и буквально пожирал жену глазами. Он не сделал даже попытки приблизиться к ней. Хмурое выражение голубых глаз затуманилось дымкой ненависти и затаенного горя. В отчаянии Джон Мур изо всех сил ударил кулаком по стене и вышел из спальни, с треском захлопнув за собой дверь.
 За время их совместной жизни эта сцена повторялась десятки раз.
 Трейвис рассказал Кендалл, что Джон заболел какой-то страшной болезнью еще во время второй войны с семинолами во Флориде. Он едва не умер в 1856 году, но каким-то чудом выкарабкался и остался жив. Один только Трейвис, а теперь и Кендалл знали, что это несчастье сделало Мура неполноценным мужчиной. Кендалл изо всех сил стремилась понять, какие демоны мучают ее мужа, делая его жестоким и злобным, но как можно было достучаться до этого человека, если вся его ненависть была направлена именно на жену.
 В первый год замужества Кендалл сносила выпавшие на ее долю невзгоды с молчаливым достоинством. Бывало, в гневе Джон бил ее, однако никогда не оставлял следов. Но самым ужасным была не физическая боль: ее Кендалл научилась выносить стоически, с гордо поднятой головой — эту гордость не могла бы переломить никакая плеть. Хуже было другое — Кендалл не могла выносить одиночества и изоляции. А среди нью-йоркских друзей Джона были вполне приличные и приятные люди, и сам город завораживал своим шумом, суетой. Супруги поддерживали в глазах окружающих образ идеальной семейной пары.
 Через полтора года после так называемого замужества Кендалл пришло известие от Лолли, что она нашла-таки своего рыцаря. Ее письма дышали преданностью и восторгом — а ведь ей только-только исполнилось пятнадцать лет. Кендалл дала согласие на ее брак. Джин Макинтош отвечал Лолли полной и искренней взаимностью, он был сыном уважаемого в Чарлстоне плантатора и всегда вызывал у Кендалл симпатию.
 Умный, добрый, начитанный — поистине воплощение галантного джентльмена-южанина; за ним Лолли будет как за каменной стеной.
 Теперь, когда будущее Лолли было обеспечено, Кендалл ощутила себя свободной. Она жадно прислушивалась к новостям с Юга, и, когда пришло известие о казни Джона Брауна, который возглавил восстание аболиционистов, Кендалл поняла, что Гражданская война неизбежна. Значит, она не сможет оставаться на постылом Севере после того, как Южная Каролина выйдет из Союза.
 С помощью Трейвиса Кендалл удалось уговорить Джона позволить ей навестить мать, несмотря на растущую напряженность в отношениях Севера и Юга. Но и тут Кендалл ждало разочарование. Однажды, в самом начале проживания в Нью-Йорке, она пыталась бежать от Мура, но тогда попытка сорвалась, и теперь Джон зорко следил за женой. Он последовал за ней в Южную Каролину в компании нескольких морских офицеров.
 — Бог мой!.. — простонала Кендалл, спрятав лицо в ладонях. Как же это было ужасно! Ее выходка едва не стоила человеку жизни! Но откуда могла она знать, что человек, с которым ее столкнула судьба, окажется морским волком, вызывающим страх и ненависть северян? Но не это было главным. Главное, что, не вмешайся в дело Трейвис, Джон наверняка убил бы и ее, и моряка-южанина. Но, слава Богу, тот человек жив, как уверял Трейвис.
 Человек. Мужчина. Брент Макклейн.
 При одном воспоминании о нем Кендалл бросало в дрожь. Сколько раз с той роковой ночи ее мысли невольно снова и снова возвращались к нему. Сколько раз думы о Бренте бросали ее то в жар, то в холод. Он снился ей, и каждый раз Кендалл просыпалась в горячей испарине, с душевным трепетом.
 Она не могла забыть Брента, несмотря на все свои старания: не могла забыть тягучую хрипотцу в его голосе, бездонную глубину серых глаз — стальных, когда их обладатель испытывал гнев, и затуманившихся, когда был охвачен страстью…
 Да, но как он был дерзок и надменен, напоминала себе Кендалл. Дерзок, надменен, самоуверен и язвителен… и великолепен своей первозданной мужской силой. Из памяти никогда не изгладится вид его обнаженного тела — поджарого и мускулистого. Мышцы живота крепкие, как железные обручи, движения легкие, как у дикой кошки, несмотря на высокий рост, и тяжелое, мощное тело. Брент был красивый дикий зверь, дышащий здоровьем, мужественностью и сдерживаемой невероятной силой.
 — Бог мой!.. — снова прошептала она, вся дрожа. Она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, взять себя в руки. Никогда она не забудет и его взгляда, который он бросил на нее перёд тем, как Джон ударил его по голове прикладом ружья.
 Никогда прежде не видела Кендалл такого холодного и угрожающего взгляда и никогда не испытывала такого страха — даже под взглядом мужа…
 Южанам, конечно, посчастливилось, что капитан Брент Макклейн остался жив, — в казармах армии Союза это имя произносилось с трепетом и страхом. Храбрый капитан умел проскользнуть мимо любой преграды, провозя амуницию с островов во Флориду, Джорджию и Луизиану. Макклейн проводил корабли под носом северян так умело, что те ни разу не заметили его.
 Президент южан Джефферсон Дэвис поручил капитану Бренту Макклейну организацию военно-морского флота Конфедерации. Дважды бравый капитан был представлен к отличию за проявленную храбрость. Все это Кендалл узнала из южных газет, которые ей иногда приносил Трейвис, — она с жадностью набрасывалась на них и прочитывала залпом от первой до последней страницы.
 «Господь милостивый, — молилась Кендалл, — сделай так, чтобы его никогда не смогли поймать. Но если поймают, то пусть не привозят сюда…»
 От этих мыслей Кендалл начал бить озноб, несмотря на жару. Да, никогда не забыть ей того острого, как кинжал, взгляда, который Брент бросил на нее в последний раз. И даже если ее будут охранять здесь сотни солдат, ей все равно страшно, потому что, задумай Макклейн убить ее, не спасет никакая стража, если, конечно, Джон не успеет выстрелить первым. Узнав, что Брент остался жив, он пришел в неописуемую ярость и в пух и прах разругался с Трейвисом. С тех пор в отношениях друзей так и осталась отчужденность. Однако Трейвис вслед за Джоном попросил перевести его в Форт-Тэйлор. Он приехал защитить ее, с благодарностью решила Кендалл. Какой он честный и благородный человек, подумала Кендалл, хоть и янки. Но тут же укорила себя: как ей не стыдно? За последнее время она узнала много честных янки. Люди везде люди, и степень их благородства не зависит от цвета мундира, который они носят.
 Но все это полбеды — главная беда в ней самой. Ее родина — Южная Каролина. С молоком матери она впитала любовь к хлопковым полям, самой прекрасной музыкой для нее было заунывное пение рабов на плантациях. В своем сердце она сохранила верность родине и не смогла бы избегнуть опасности, оставаясь мятежницей в стане северян, в окружении ненавистных синих мундиров.
 — Кендалл?
 Слава Богу, это Трейвис! Кендалл с улыбкой оглянулась, Хорошо, что Джон редко бывал в форте" так как постоянно участвовал в морских стычках от Пенсаколы до Джексонвилла. Флорида, чьи губернаторы, прошлый и настоящий, были ярыми приверженцами Конфедерации, принесла на алтарь общего дела наибольшие жертвы. Большая часть флоридской армии была Послана в Виргинию и Миссисипи, где развернулись решающие сражения, а сотни миль побережья остались попросту беззащитными.
 — Привет, Трейвис, — ласково сказала Кендалл. Трейвис широко улыбнулся в ответ и, взбежав по лестнице на галерею, встал рядом с Кендалл. Каждый раз, встречаясь с ней, Трейвис испытывал грызущее чувство вины. За последнее время он сильно привязался к Кендалл, и не только потому, что она была красива, — ее голос, которому мягкий южный акцент придавал несравненную мелодичность, врожденное благородство, умение не склонять головы перед превратностями судьбы, чувство собственного достоинства и поистине мужское самообладание могли внушить любому мужчине любовь. В любых обстоятельствах Кендалл оставалась настоящей леди.
 Если бы он тогда не помог Джону найти ее, Кендалл, возможно, удалось бы ускользнуть от мужа… Трейвис до боли вонзил ногти в ладони: эта женщина была законной женой его друга, связанной с ним священными узами, только поэтому Трейвис счел своим долгом участвовать в поисках. Нет, не только… Он боялся, что разъяренный Джон убьет неверную жену, а у нее не хватит сил сопротивляться.
 — Не желаете совершить морскую прогулку? — спросил Трейвис.
 Он увидел, как оживились и вспыхнули синие глаза Кендалл.
 — А мне позволят?
 — Да, — радостно ответил Трейвис. — Мне поручили провести один почти развлекательный рейс. Капитан Бреннен утверждает, что это будет обычная инспекция. Опасности никакой: мы не будем далеко отходить от форта. Джона нет уже четыре месяца, и капитан считает, что вам надо немного развеяться.
 Кендалл довольно улыбнулась: что за прелесть этот Бреннен! Он не знал, что Кендалл глубоко несчастна в браке, но, вероятно, догадывался об этом. Будучи командиром Джона, он часто делал для Кендалл приятные сюрпризы, скрашивавшие ей жизнь.
 — О Трейвис! — Кендалл буквально просияла от счастья. — Когда мы отправляемся?
 — Прямо сейчас.
 — Подождите, я только накину шаль.
 Она крикнула это уже на бегу, устремившись вниз по лестнице, ведущей с крепости. Вздохнув, Трейвис посмотрел ей вслед. Как она хороша! Одета в стиле местных женщин. Из-за жары, царившей на острове, отказалась от пышных нижних юбок и тесных корсетов, столь модных на материке. Светлое платье из легкой хлопковой ткани ловко сидело на ней: облегало крепкую молодую грудь, подчеркивало тонкую девичью талию. Платье очень скромное, но даже и монашеское одеяние не могло бы скрыть притягательную женственность Кендалл. Широкополая твердая соломенная шляпа, защищавшая от немилосердно палящего солнца, придавала очаровательную таинственность ее изумительным синим глазам, изменчивым, как волны морского мелководья.
 — Я буду ждать вас у ворот! — крикнул ей вдогонку Трейвис. В ответ Кендалл помахала рукой и опрометью бросилась в дом, который она делила с Джоном, когда он приезжал в форт, и где наслаждалась одиночеством, когда муж уходил в очередной рейд. Схватив белую шаль, лежавшую на кровати, Кендалл помчалась к воротам форта. В последнее время у нее появилось новое увлечение, захватившее все ее существо, — морские прогулки. Она всей душой полюбила океан, свежий морской ветер, трепавший волосы; ей нравилось, когда ходуном ходила под ногами палуба и брызгала соленая волна. После таких прогулок она чувствовала, как оживает ее душа, исстрадавшаяся в неудачном браке.
 — На каком судне мы выйдем в море, капитан? — прерывисто дыша, спросила Кендалл.
 — На «Мишель», — улыбаясь, ответил Трейвис. — У нас будет маленькая приятная компания — вы, я и матросы: Джонс, Льюис и Артур. Ну, как?
 — Восхитительно! — от души рассмеялась Кендалл. Три матроса очень нравились ей. Никто из них в ее присутствии не отпускал глупых шуток или, хуже того, замечаний, как «неплохо бы вышибить дух из этих деревенщин-южан». Не называл ее втихомолку одной из «предательниц, которые хлещут кнутами своих рабов». В казармах Форт-Тэйлора было полно разного люда — в большинстве своем вполне достойные люди, случайно оказавшиеся в водовороте злополучной войны. Но были среди них и твердолобые, упрямые как ослы, которые, несмотря на поражение унионистов при Бул-Ран, продолжали твердить, что скоро «мы проучим этих задравших нос мятежников и вздернем их на виселице, как каких-нибудь индейцев».
 Взяв Кендалл под руку, Трейвис повел ее по пирсу к «Мишель» — маленькой шхуне, на которой в отличие от военных судов не было пушек. Судно предназначалось исключительно для разведки. Прогулки на ней доставляли Кендалл особое удовольствие.
 — Я разрешу вам постоять у штурвала, — подмигнув, сказал Трейвис и сомкнул на талии Кендалл мощные руки, чтобы поднять на борт.
 — Как здорово! — восторженно воскликнула Кендалл. Приветливо улыбнувшись трем матросам, она уселась у штурвала.
 Отдали концы, и судно, маневрируя, вышло в открытое море. Подставив лицо свежему ветру, Кендалл с удовольствием смотрела, как матросы ставят паруса. Она мечтала, чтобы плавание длилось вечно.
 Бриз был прохладным и мягким. Кендалл взглянула на Трейвиса, который встал к рулю, и закрыла глаза, погрузившись в мир грез. Настанет такой день, когда она, наконец, убежит от Джона — Флорида окажет ей гостеприимство. Там есть потайные бухточки и такие островки, на которых человек может бесследно исчезнуть для всего мира, недаром пираты прошлых веков прятались от властей именно там, во Флориде. А ей самой много не надо. Она хотя и воспитывалась в роскоши, но отец приучил ее к тяжелому труду, и она выживет в любых условиях. Сумеет заработать себе на жизнь, купит судно, поменьше, чем «Мишель», и справится с ним в одиночку… Вот тогда она отправится в бесконечное плавание по синим морям….
 — Смотри, Кендалл! — Ласковый голос Трейвиса прервал ее мечтательную полудрему. Трейвис в расстегнутой рубашке небрежно облокотился о переборку и показывал рукой на море.
 Повернув голову, Кендалл увидела резвящуюся в воде пару дельфинов. Лоснящиеся животные то выпрыгивали из воды, то уходили вглубь, держась вровень со шхуной.
 Кендалл вежливо улыбнулась, но по выражению ее глаз Трейвис понял, что вернул ее из мира прекрасных грез в царство безжалостной действительности. Он помрачнел и быстро оглянулся на корму, где матросы напряженно следили за маневрами маленького суденышка в одной из: бухточек островка к северу от Ки-Уэста.
 — Кендалл… — тихо произнес Трейвис.
 Щека его дернулась, он, немного поколебавшись, сказал:
 — Кендалл, у меня до сих пор не было случая поговорить с тобой, но сейчас я должен сказать, что… очень сожалею, о том происшествии в декабре. Я… вырос вместе с Джоном, ты знаешь об этом. Всю жизнь он был моим лучшим другом…
 — Не надо винить себя ни в чем, Трейвис, — тихо отозвалась Кендалл. — Ты поступил тогда так, как считал справедливым.
 — Нет, мне есть, в чем себя винить, — убежденно произнес Трейвис и, взвешивая каждое слово, продолжал, видя, что Кендалл отвела глаза. — Кендалл, я… О, черт возьми, я думал, я все время думал и надеялся, что в один прекрасный день Джон поправится и выздоровеет. Но он не выздоровел. Он похож сейчас на раненое животное. Когда стреляешь в дикую кошку, ее надо убить наповал, иначе она будет всю жизнь страдать, медленно умирая. Джон должен был умереть. Боль гнездится у него не в теле, а в голове, в душе, в сознании. Болезнь извратила и отравила его дух…
 Кендалл наконец в упор посмотрела в карие глаза друга, потемневшие от душевной муки, которой с лихвой хватило бы на двоих, — он страдал за себя и за Джона. Бедный Трейвис!
 — Трейвис, — мягко произнесла она. — Я восхищена твоей верностью Джону, он был твоим другом, и ты любил его. Ты стал и мне добрым другом, сделал мою жизнь в форте почти сносной. Ты… уговорил Джона не убивать меня и избавил меня от желания умереть.
 Трейвис откашлялся и опасливо оглянулся на корму, чтобы удостовериться, что матросы по-прежнему заняты наблюдением и о чем-то тихо переговариваются между собой.
 — Кендалл, ты не поняла меня. Я думаю, что Джон перешел грань дозволенного — даже матросы считают своего командира сумасшедшим. Я… хочу помочь тебе бежать.
 Кендалл выпрямилась и с отчаянной надеждой вперила в него взгляд.
 — О Трейвис! Господь да благословит тебя! Я поеду, куда ты скажешь, я сделаю для этого всё, что ты сочтешь нужным! Может быть, мне стоит поехать в Чарлстон? Я буду очень осторожна, отправлюсь к Лолли и не стану появляться в городе. Или нет, Чарлстон не годится… Если меня отыщет отчим, он немедленно отправит меня назад, к Джону. О, если бы мне удалось получить развод! Да, Трейвис, мне нужен развод! Я обращусь в суд Южной Каролины, они не отправят меня к мужу, потому что он янки!
 — Кендалл, — предостерегающим тоном проговорил Трейвис, — даже во время войны, а может быть, особенно во время войны, получить развод очень не просто, а твой отчим настолько боится потерять денежки, что, пожалуй, действительно отправит тебя прямиком к Джону. Нет… не надейся и не рассчитывай на развод, Кендалл. Мы должны разработать такой план, чтобы ты вообще исчезла…
 — Капитан! Капитан Диленд!
 Тревожный окрик матроса Джонса прервал их беседу. Трейвис нахмурился и передал в руки Кендалл штурвал.
 — Прости, Кендалл, — смущенно произнес он; на его сухощавом лице отразилась тревога.
 Взяв в руки штурвал, Кендалл, сдвинув брови, смотрела, как Трейвис проворно бросился на корму. Она сдвинула шляпу на глаза, чтобы защититься от слепящих лучей яркого солнца. Матрос Джонс, парнишка лет восемнадцати, взволнованно показывал рукой куда-то назад. Скосив глаза, Кендалл посмотрела в том же направлении, и душа ее ушла в пятки: шхуну на полном ходу догоняли три длинных узких одномачтовых судна.
 «Три долбленки, — молнией пронеслось в голове Кендалл, — три долбленки под парусами!» Лодки быстро настигали неповоротливую шхуну…
 «Господи, спаси и сохрани нас!» — взмолилась Кендалл. Рядом снова появился Трейвис и почти вырвал штурвал из рук Кендалл.
 Спину Кендалл сковал липкий холодный страх, и всю ее затрясло.
 — Что это? — спросила Кендалл дрожащим голосом. Трейвис обернулся. На его лице явственно проступило выражение изумления и паники, которое он не сумел скрыть.
 — Индейцы, — коротко выдохнул он и приказал: — Джонс, поднять кливер! Прибавить ходу на несколько узлов!
 — Индейцы? — Кендалл не поверила своим ушам. Холодный страх сменился отчаянием. — Какие индейцы? Почему? — Трейвис нетерпеливо тряхнул головой.
 — Я… не знаю, почему. Наверное, это семинолы, а может быть, микасуки. Здесь со времен последней войны с ними случались стычки. Эти индейцы ненавидят Союз. — Трейвис посмотрел назад — долбленки неумолимо приближались. — И надо же было мне именно сегодня взять тебя на прогулку. Черт бы побрал наше правительство! Все время лгало и торговалось, загнало семинолов в болото, а теперь они за это атакуют мое судно! «Полцарства за коня!»
 — Но ты не виноват, что я сегодня оказалась здесь, — быстро возразила Кендалл, не сумев, однако, скрыть ужас перед надвигавшейся бедой. Еще девочкой она наслушалась легенд о жестокости флоридских индейцев. Рассказывали, как они сжигали плантации, убивали белых плантаторов, издевались над женщинами и малыми детьми…
 — Заряжай! — скомандовал Трейвис. — Бери штурвал, Кендалл!
 Вспотевшими ладонями она ухватилась за рукоятки штурвала. Оглянувшись, увидела, что лодки уже начали окружать их шхуну. Матросы лихорадочно заряжали ружья, разрывая зубами пакеты с порохом. Из их старых ружей стрелять можно было только один раз, а дальше придется действовать штыками.
 Трейвис торопливо зарядил винтовку.
 — Трейвис, — дрожащим от волнения голосом воскликнула? Кендалл, — дай мне нож! Дай мне хоть что-нибудь!
 Он мельком взглянул на нее, потом на лодку, подходившую к шхуне с левого борта. Полуголый индеец, зажав в зубах нож, приготовился прыгнуть на «Мишель». Трейвис быстро выхватил из-за голенища нож, протянул его Кендалл и прицелился в индейца.
 При звуке первого же выстрела Кендалл пошатнулась и не устояла на ногах. Один из индейцев прыгнул на шхуну, но неудачно и рухнул в воду, поднимая тучи брызг. Однако другой индеец стремительно и даже грациозно, как дикая кошка, перескочил на борт «Мишель» и занял низкую стойку, готовясь к драке. Крепко зажав рукоятку ножа, Кендалл вскочила на ноги и бросилась на корму. В это время вторая индейская лодка ткнулась носом в правый борт «Мишель». Три загорелых, полуголых, в штанах до колен, мускулистых воина, издавая леденящий душу боевой клич, прыгнули на палубу. Кендалл обуял неописуемый ужас, когда она увидела, как в горло Джонса вонзился нож — и матрос замертво свалился за борт в клубящуюся пену волн. Перекрывая грохот выстрелов и шум рукопашной схватки, кто-то прокричал грубым голосом на безупречном английском языке:
 — Сдавайтесь, янки, мы сохраним вам жизнь! — Оцепеневший, как и Кендалл, от неожиданного нападения, Трейвис допустил в этот момент непростительную ошибку, застыв на месте от изумления. Воспользовавшись минутным замешательством, индеец, обладатель громоподобного голоса, выбил из рук Трейвиса винтовку. Оружие исчезло в пучине моря.
 Держась за грот-мачту, Кендалл, ни жива, ни мертва от страха, смотрела, как Трейвис разговаривает с индейским воином.
 — Кто ты? — спросил моряк.
 — Рыжая Лисица, — ответил индеец и посмотрел на корму, где двое матросов, бледные, дрались с четырьмя воинами. Рыжая Лисица резко тряхнул головой, и индейцы, схватив матросов, явно приготовились выбросить их за борт.
 — Постойте! — крикнул Трейвис. — Ты обещал сохранить нам жизнь.
 Голос его дрогнул и осекся, когда Рыжая Лисица снова посмотрел на него, — в тяжелом взгляде индейца плясали искорки смеха: он явно забавлялся.
 — А ты храбрец, друг мой, и я сохраню тебе жизнь. Дарю тебе и лодку — прыгай за борт вслед за своими матросами, плыви к ней и моли Бога, чтобы в море не было голодных акул.
 Трейвис выпрямился. Кендалл видела, что он побаивается рослого, мускулистого индейца. Однако моряк сохранял достоинство.
 — Я уйду только после женщины.
 — Женщина останется. — В голосе Рыжей Лисицы прозвучала непреклонность. — А ты уходи — или умрешь.
 — Я не могу… — начал было Трейвис, но индеец не дал ему договорить. Оглушительно расхохотавшись, Рыжая Лисица легко, как пушинку, поднял Диленда и швырнул в море.
 Кендалл услышала дикий визг и только спустя мгновение поняла, что визжит она сама, к ней не спеша, приближался Рыжая Лисица.
 В панике она отбежала от мачты, угрожающе размахивая ножом. Несколько индейцев, тихо, как кошки, подкрадывались к ней. Переводя дикий взгляд с одного на другого, она была готова воткнуть нож в первую же жертву… Однако в воздухе вновь прозвучал низкий раскатистый смех — это засмеялся Рыжая Лисица. Он что-то повелительно скомандовал на своем языке, и индейцы отступили, а один из них встал к штурвалу.
 Рыжая Лисица медленно стал приближаться к ней. Кендалл пристально смотрела на врага, — от страха кровь горячо пульсировала у нее в жилах. Черные прямые до плеч волосы индейца блестели в лучах солнца, лицо напоминало высеченную из гранита маску. Лишь усмешка, кривившая губы, да озорные искорки, пляшущие в глазах, говорили о том, что это — живое существо, способное на человеческие чувства. Теперь-то Кендалл доподлинно знала, что испытывает мышь, когда ее загоняет в угол кошка.
 — Женщина, отдай нож! — властно приказал индеец.
 — Ни за что? — отчаянно прокричала Кендалл. Страх, а отнюдь не мужество, придавал ей сил и способность к сопротивлению.
 Уперев руки в бока, Рыжая Лисица громко, от души расхохотался.
 — Огонь, а не женщина! — Нотки восхищения сглаживали грубое звучание голоса. — Я бы с удовольствием сам занялся тобой, но… тебя пожелал Ночной Ястреб, а его слово — закон для меня.
 Кендалл никак не могла взять в толк, о чем идет речь, — до сих пор она ни разу в жизни не встречалась с индейцами. Да и не все ли равно, какой язычник посчитал ее наградой для себя, если она собирается драться до тех пор, тюка…
 Пока что? Единственный путь к спасению — это прыгнуть в море…
 Рыжая Лисица сделал еще один шаг, и Кендалл, выставив вперед нож, отчаянно бросилась вперед. Индеец отскочил и начал кружить вокруг нее, а она следовала за ним, то, наскакивая, то отступая. Противники настороженно следили друг за другом.
 Внезапно Кендалл опять бросилась вперед и ударила индейца в грудь. Он тихо выругался, преграждая ей дорогу. Сжав ее кисть, словно тисками, индеец отнял нож. Кендалл отчаянно закричала от боли и ярости. Крутанув рукой, она ухитрилась вырваться из железных тисков индейца.
 Путь к морю был свободен, но что ждет ее в воде? Только смерть. Кендалл почти не умела плавать; длинная юбка будет сковывать движения, а до берега не меньше мили.
 Но охваченная неукротимой яростью, Кендалл перестала чувствовать страх, она бросилась к левому борту и прыгнула в воду. Все глубже и глубже она погружалась в кристально прозрачную глубину. Грудь давило от невероятной тяжести, хотелось выпустить из легких воздух, чтобы избавиться от страшной боли, но в последний момент решимость не сдаваться, жажда жизни одержали верх. Отчаянно взмахнув руками и разогнув ноги, Кендалл стремительно понеслась к поверхности.
 Но лишь только ее голова показалась над водой и едва Кендалл успела глотнуть живительного воздуха, как ее плечо попало в капкан.
 Повернув голову, она увидела рядом Рыжую Лисицу — его красивое лицо было искажено злостью.
 Кендалл попыталась ударить его, но он, надавив рукой на голову, погрузил ее в воду и держал до тех пор, пока Кендалл не начала извиваться от удушья с одной только мыслью: дышать, дышать, дышать! Словно почувствовав, что сопротивления больше не будет. Рыжая Лисица вытянул Кендалл на поверхность.
 На этот раз у нее не было сил; драться. Перед глазами плавали черные точки — еще чуть-чуть, и они сольются в непроницаемый черный занавес. Кендалл была еще в полуобморочном состоянии, когда Рыжая Лисица, волоча ее за собой, поплыл к шхуне. Он тащил Кендалл за волосы, и она окончательно пришла в себя от боли.
 Два индейца подхватили ее расслабленное тело, а Рыжая Лисица, ухватившись мощными руками за борт, подтянулся и легко вспрыгнул на борт «Мишель».
 Воины бросили Кендалл на палубу. Неподвижно лежа на досках, Кендалл ощущала, как ее тело согревается под жаркими лучами солнца, а кожа на голове стягивается от высыхающей морской соли. Сознание постепенно возвращалось к ней.
 Неподалеку о чем-то тихо переговаривались индейцы. Шхуна двигалась, постепенно набирая скорость.
 Кендалл открыла глаза и приготовилась вскочить, чтобы снова броситься в море. Но не успела она пошевелиться, как увидела на своем животе огромную босую ступню. Кендалл яростно вскинула глаза и встретилась с взглядом Рыжей Лисицы.
 — Убери свою вонючую ногу! — вне себя произнесла Кендалл.
 Зарычав от злости, индеец не слишком нежно схватил ее за руки и перевернул на живот. Она попыталась вырваться. Но сопротивление было бесполезным. Без всякого усилия Рыжая Лисица связал ей запястья тонким кожаным ремешком, а к узлу привязал веревку, сделав нечто вроде поводка, чтобы Кендалл не могла уйти.
 В отчаянии она начала осыпать индейца неистовой бранью и пинать ногами, растрачивая последние силы.
 Рыжая Лисица не обращал на Кендалл особого внимания до тех пор, пока она не лягнула его по голени. Скривившись от боли, он снова зарычал, потянул за веревку и заломил Кендалл руки. Острая, нестерпимая боль, казалось, пронзила ее насквозь.
 — Женщина, — прошипел Рыжая Лисица, — от тебя хлопот больше, чем от синих мундиров. Прекрати! Или я забуду, что ты добыча моего брата Ночного Ястреба, и вместо него утолю его месть.
 Обессилев, Кендалл закрыла глаза и легла на палубу. Вскоре она услышала мягкие шаги босых ног: индеец отошел от нее. Потом почувствовала подергивания веревки, впрочем, не сильные, — Рыжая Лисица для верности привязал ее к своей руке.
 Мокрая и несчастная, в пропитанной солью, измятой одежде лежала Кендалл на жестких досках палубы и старалась не думать о том плачевном положении, в котором оказалась. Сейчас главное — отдохнуть и восстановить силы.
 Тем временем «Мишель» взяла курс на север. Как ни старалась Кендалл отогнать мрачные мысли, они продолжали лезть в голову, окатывая волнами страха… Кто такой, ради всего святого, Ночной Ястреб? И за что он собирается ей мстить?




 Глава 2


 Солнце зашло за горизонт, а одежда Кендалл так и не высохла, как следует. С наступлением темноты удушающая жара зимнего дня уступила место ночному холоду. Продрогнув до костей, Кендалл могла только с испугом и раздражением гадать, куда везут ее индейцы.
 Ясно было одно — шхуна держит курс на север. Уже проплыли мимо нескольких мелких островков, но было бы смешно предполагать, что индейцы забрались так далеко на юго-запад и дошли до самого Ки-Уэста, чтобы предпринять столь странный и бессмысленный рейд…
 Люди, захватившие ее в плен, не причиняли ей ни малейшего вреда. Они спокойно переговаривались на родном языке, а в это время солнце медленно исчезало за горизонтом. Если бы не их полуобнаженные бронзовые фигуры и не черные, как вороново крыло, прямые волосы, можно было бы подумать, что это обычные матросы вывезли ее на морскую прогулку под парусом. Индейцы обращали на нее ровно столько же внимания, как на канатную бухту или причальный кнехт. За это Кендалл была искренне благодарна своим похитителям.
 Все же интересно, есть ли какое-то мерило того, что человек в силах вынести и чего он вынести не в силах? Она сумела, не расплакаться и не упасть на колени, встретив лицом к лицу Рыжую Лисицу, и даже была готова умереть, сжимая в руках кинжал. Но теперь… Теперь она была не слишком уверена в том, что ей удастся еще долго сохранять гордость — так она продрогла и промокла. Кожаный ремень, которым были связаны ее руки, высох и немилосердно впился в нежную кожу на запястьях. Кендалл была голодна, и во рту ощущался отвратительный вкус морской соли.
 Такая длительная тупая боль способна свести с ума, подумала Кендалл, заставит просить о пощаде и плакать, как ребенок. Она судорожно сглотнула и едва не вскрикнула от саднящей сухости в горле. А ведь на борту «Мишель» есть вода — в маленькой каюте стояла дюжина кувшинов с кристально чистой, прохладной питьевой водой.
 Рыжая Лисица оказался вполне разумным человеком, во всяком случае, он совсем не походил на того кровожадного дикаря, образ которого рисовало воображение Кендалл при одном упоминании об индейцах. Дикари обязательно убили бы всех мужчин, изнасиловали бы белую женщину, а потом, перерезав горло, бросили бы ее труп на съедение акулам.
 Но Кендалл тут же напомнила себе, что ей сохранили жизнь лишь потому, что она должна принадлежать Ночному Ястребу, и содрогнулась. Но как бы то ни было, надо попросить воды и одеяло, иначе схватишь воспаление легких и не сможешь утолить желание отомстить Ночного Ястреба, с иронией подумала она.
 И хотела было уже позвать Рыжую Лисицу, но в этот момент в кромешной темноте вдруг сверкнула молния. В ее зловещем свете Кендалл увидела лицо индейца, стоящего в лодке футах в двадцати от борта «Мишель». Другая пирога подошла вплотную к шхуне, раздались резкие, гортанные выкрики, и индейцы, находящиеся на «Мишель», начали торопливо спускать паруса. Оглушительно плюхнулся брошенный в воду якорь. В следующую минуту Рыжая Лисица, не обращая ни малейшего внимания на протестующий вопль Кендалл, перекинул ее через плечо и прыгнул с ней в море. Обдавшая ее вода показалась Кендалл ледяной, как волны Арктики, а она ведь и без того дрожала от холода и сырости.
 Рыжая Лисица быстро выскочил с Кендалл на берег и положил ее возле жаркого костра, разведенного на белом прибрежном песке. Индеец взглянул на пленницу, и в его темных глазах промелькнуло нечто похожее на озабоченность.
 — Вы замерзли?
 В ответ Кендалл только слабо кивнула головой.
 Рыжая Лисица отошел, и Кендалл заметила, что он бросил веревку, которой она была привязана к нему. Конечно, горько подумала она, теперь нет нужды держать ее на привязи — бежать все равно некуда. Куда ни кинешь взгляд — кругом один только песок, а дальше угрожающая темная масса ночного моря.
 Некоторое время Кендалл пристально смотрела на пламя костра, затем, сощурившись, стала оглядывать берег. Четверо воинов вытащили на песок пирогу и о чем-то говорили между собой, но шум прибоя и ветер заглушали их голоса. Еще двое поговорили с Рыжей Лисицей и подошли к индейцам у пироги. Оттуда они извлекли пестрые рубашки, тканые одеяла и несколько кожаных мешков. Кендалл видела, как Рыжая Лисица через голову натянул рубашку, потом подхватил в руки мешок, одеяло и направился к ней.
 Мешок он бросил на песок рядом с ней.
 — Одежда, — коротко изрек он. Кендалл не отрываясь, смотрела на индейца. Он наклонился, и презрительная улыбка тронула его полные губы.
 — Дрожишь, белая женщина, дрожишь? Боишься, что от вида твоего нежного белого тела мои воины набросятся на тебя, как дикие, необъезженные жеребцы набрасываются на кобылу?
 Кендалл не знала, смеяться ей или плакать. Этот индеец ничего не знал о ее жизни. Она перенесла столько унижений, что он вряд ли бы мог придумать что-нибудь более тяжелое.
 Она улыбнулась:
 — Если я и дрожу, Рыжая Лисица, так только от холода. А теплой одеждой не могу воспользоваться лишь потому, что у меня связаны руки. — И она испытала радость, увидев разочарование на лице индейца. Но через мгновение на его губах снова появилась усмешка, а в глазах — выражение восхищения. Сняв с пояса нож, он подошел к ней сзади и перерезал путы, стягивавшие ее руки.
 — Твои руки свободны, белая женщина. Можешь зайти за деревья, переодеться и справить нужду, но не пытайся бежать — деться тебе некуда. Остров мал, пресной воды здесь нет. Море бурное, и у берега полно голодных акул.
 Кендалл с трудом поднялась, растирая затекшие, онемевшие руки. Она взяла мешок с одеждой и горько улыбнулась своему тюремщику:
 — Я не собираюсь бежать, Рыжая Лисица, — разве, можно отказаться от такого радушного гостеприимства?
 Она направилась к кустарнику, но остановилась и сказала, глядя на янтарные языки пламени:
 — У меня есть имя. Рыжая Лисица, и мне не нравится, когда ко мне обращаются «белая женщина». Меня зовут миссис Мур. Обращайся ко мне так, если хочешь, чтобы я отвечала.
 Рыжая Лисица скрестил руки на груди:
 — Я знаю, что тебя зовут Кендалл Мур. А теперь иди и переоденься, да поживее. Я очень устал, а мне еще надо накормить тебя.
 Кендалл повернулась и зашагала к деревьям, больше озадаченная, чем испуганная. Откуда этот индеец знает, как ее зовут? Похоже, что «Мишель» атаковали с единственной целью — взять ее, Кендалл Мур, в заложницы.
 Да, на острове было кое-что, кроме песка, — она добралась до довольно густых мангровых зарослей и углубилась в них. Смятение и растерянность усилились, когда Кендалл заглянула в мешок. Она ожидала увидеть там индейскую одежду, что-то вроде пестрой рубашки, которые надевали индейские воины, прибыв на остров.
 Но в мешке оказалось платье из хлопковой ткани, примерно такое же, как на ней, но сухое и чистое. Кендалл начала судорожными рывками стягивать с себя мокрую одежду. В голове ее царил полный сумбур: что же происходит?
 Торопливо одеваясь, Кендалл думала о том, что ей хочется побыстрее вернуться к костру и… к Рыжей Лисице. Она все больше верила, что индейцы не собираются причинять ей вреда, во всяком случае, сейчас. Она предназначена в добычу Ночному Ястребу, а он, видимо, обладает не меньшей властью, чем Рыжая Лисица, и приказал оставить ее в покое до поры до времени. Эта мысль придала Кендалл сил.
 Она застегнула пуговицы, собрала мокрые вещи и поспешила к лагерю.
 Вокруг костра уже были расстелены одеяла. Воины сидели или лежали на них: одни лениво жевали вяленое мясо, другие уже спали, завернувшись в одеяла.
 Рыжая Лисица, скрестив ноги, сидел на прежнем месте. Поразительно, но на куске коралла посреди костра стоял кофейник с дымящимся кофе. Кендалл издала непроизвольный возглас радостного изумления и с вызывающим видом села, тоже скрестив ноги, напротив Рыжей Лисицы.
 — Кофе! Как это мило с вашей стороны. Но сначала я хочу выпить воды.
 Однако гостеприимство Рыжей Лисицы имело свои пределы. Небрежным жестом он бросил ей оловянную кружку и фляжку с водой. Кендалл быстро открыла фляжку и, налив полную кружку, выпила все залпом, снова наполнила кружку и снова приникла к ней губами. И тут она ощутила на своем плече теплую руку индейца.
 — Не так быстро, а то у тебя начнутся судороги в животе. Его темные глаза смотрели по-прежнему загадочно и таинственно. Кендалл кивнула и медленно допила воду. Рыжая Лисица хмыкнул, выражая нетерпение, и налил в кружку кофе, затем помахал перед ее носом куском вяленого мяса. Кендалл взяла его, жадно вцепившись в него крепкими зубами.
 — Спасибо, — пробурчала она с плохо скрытым сарказмом. Мясо оказалось вполне съедобным и даже вкусным. — Вы очень добры. Это и есть настоящее южное гостеприимство — в добром индейском духе.
 Рыжая Лисица снова хмыкнул:
 — Ешь, белая женщина.
 — Миссис Мур.
 В ответ опять прозвучал смешок.
 — Ты вождь, Рыжая Лисица?
 — Да.
 — Чей?
 Ожидая подвоха , индеец подозрительно сузил глаза:
 — Я вождь моего племени.
 — Ну, это я и так понимаю! — нетерпеливо проговорила Кендалл. — Я хочу узнать, ты не семинол?
 — И да, и нет. Я сын великого Оцеолы, а он был из племени крик, семинол. Но моя мать — микасуки. А ты слишком болтлива. Ешь свою еду, белая женщина, я хочу спать.
 Кендалл оглянулась. Кругом было тихо, все воины безмятежно спали, доверив своему вождю стеречь пленницу. Она невольно вздохнула, удивляясь этим людям с бронзовой кожей и бесстрастным выражением на неподвижных лицах. Она действительно была им совершенно безразлична.
 — Мы не звери, белая женщина. И не дикари. Во всяком случае, не больше, чем любые мужчины, на страну которых напали враги.
 Кендалл вспыхнула, когда снова встретилась взглядом с глазами Рыжей Лисицы.
 — Тогда скажите, почему вы напали на нас? Зачем вы меня похитили? — тихо, но с вызовом спросила она.
 — Ночной Ястреб хочет тебя видеть, — ответил Рыжая Лисица.
 — Но это же бред, какой-то! — воскликнула Кендалл. — Я ни разу в жизни не видела флоридских индейцев! Я вообще ни разу в жизни не причинила вреда ни одному из них!
 Рыжая Лисица встал, поднял с земли одеяло и бросил его Кендалл:
 — Успокойся и ложись спать. Не вздумай зарезать нас ночью, мы спим чутко и просыпаемся от малейшего дуновения ветерка. А если ты осмелишься побеспокоить меня, то я свяжу тебя до конца пути.
 Кендалл высвободила голову из-под одеяла, которое накрыло ее, и продолжала невозмутимо прихлебывать кофе, чувствуя, однако, что Рыжая Лисица навис над ней всем своим могучим телом.
 — Такая слабая женщина, как я, вряд ли сможет перерезать семерых спящих воинов, — сухо произнесла она. И даже не взглянув на него, с удовольствием почувствовала, что ему стало немного стыдно, и он даже смутился.
 Индеец снова усмехнулся, поднял с земли свое одеяло и расположился недалеко от нее, вызывающе повернувшись к Кендалл спиной. А она продолжала спокойно пить кофе, пока и ее тоже не начала одолевать усталость. Кендалл была искренна с Рыжей Лисицей. Попытаться украсть нож и зарезать семерых здоровенных, сильных воинов в полной тьме на берегу было равносильно самоубийству. Да и куда бежать — кругом только морская стихия и бесконечный песок.
 Тяжело вздохнув, Кендалл вытянулась, стараясь поудобнее устроиться на плотном, жестком песке. Вряд ли удастся ей заснуть на таком ложе.
 Но она уснула. Глаза ее закрылись сами собой, как только она легла. Сон сморил мгновенно: стоило коснуться щекой жесткого, шершавого одеяла, и Кендалл провалилась в благодатное забытье.
 Когда розоватые лучи восходящего солнца ласково коснулись ее век, она проснулась, открыла глаза и села, прикрывая их ладонью от слепящего света. От костра доносился аромат пищи, вокруг раздавались все еще странные ,для слуха Кендалл гортанные звуки индейского языка.
 Она опасливо огляделась. Костер по-прежнему горел, кофейник с дымящимся напитком снова стоял на куске коралла. Кроме кофейника на огне стоял котел, в. котором, дразня обоняние, варилась свежая рыба. В желудке у Кендалл заурчало от голода. Один из воинов помешивал варево, другой, ловко орудуя ножом, нарезал новые порции рыбы.
 — А ты хорошо спала, белая женщина.
 Кендалл резко обернулась. За ее спиной возвышался Рыжая Лисица. Он так не слышно подошел сзади, что Кендалл почувствовала себя неуютно. Она метнула на индейца хмурый взгляд.
 — Неплохо, надо сказать, краснокожий мужчина, — произнесла она, вложив в голос весь сарказм, на который была способна.
 Кендалл с удовольствием заметила, как исказились гневом его черты. Она сладко улыбнулась, и в ее голосе зазвучал ласковый южный акцент — не голос, а кленовый сироп.
 — Я хочу еще кофе! Могу я положиться на тебя, краснокожий мужчина, или нет? Я просто обожаю кофе по утрам. Рыжая Лисица, помолчав, недовольно зарычал.
 — Ладно, Кендалл Мур, я буду называть тебя по имени. — Он указал пальцем в сторону костра. — Джимми Эматла накормит тебя. Иди к нему.
 Улыбнувшись, Кендалл повиновалась. Джимми Эматла, — видимо, был тем индейцем, который помешивал рыбу в котле, и Кендалл направилась к нему. Он был хорош собой, особенно когда улыбался. Мускулистый, как и Рыжая Лисица, гибкий. Сегодня в его поведении не проявлялось ничего страшного. Кендалл чувствовала спиной, что другие воины, наливавшие кофе и раскладывавшие на оловянные блюда рыбу, тихо говорят о ней, но теперь, когда она смирилась со своим положением пленницы, в их голосах не было ни малейшей угрозы.
 Интересно, что подумали бы о ней эти люди, если бы узнали, что среди них она чувствует себя лучше, чем в иной компании людей одной с ней крови?.. Увидев Рыжую Лисицу, который задумчиво стоял у кромки воды, не обращая внимания на морскую пену, обдававшую его ноги, Кендалл поспешила к нему, захватив с собой тарелку с рыбой и кружку кофе. Вождь с хмурым видом следил, как она приближается, видимо, ожидая новых подвохов. Кендалл от души рассмеялась.
 — Если ты освободишь меня. Рыжая Лисица, то я перестану тебя раздражать, — улыбаясь, сказала она.
 Он взглянул на нее без улыбки, но и без враждебности:
 — Я не освобожу тебя, Кендалл Мур.
 Спокойствие и убежденность в его голосе испугали Кендалл больше, чем любая угроза. Но, решив не показывать индейцу, насколько сильно его слова подействовали на нее, она протянула ему кружку кофе.
 — Напиток просто восхитительный, и меня это удивило. Никогда не думала, что семинолы по утрам пьют кофе.
 — Кофе действительно хорош, — стоически согласился Рыжая Лисица. — Колумбийский.
 Вождь произнес это слово со странной интонацией, будто поиграл языком, удивляясь, что на свете существует место с таким названием. Он пожал плечами и сказал такое, отчего по спине Кендалл пробежал холодок.
 — У нас много кофе. Это подарок Ночного Ястреба, Он отвернулся, что-то крикнул своим воинам и зашагал прочь, оставив Кендалл одну с тарелкой в руках и с кофе.
 — Подкрепись, Кендалл Мур, — крикнул, обернувшись, Рыжая Лисица. — Сегодня нам предстоит долгий путь.
 Она опустилась на песок и принялась за рыбу, которая была так же вкусна, как и кофе, — в нежнейшем филе не оказалось ни одной косточки. Эти семинолы, подумала Кендалл, знают, как орудовать своими ножами.
 Лагерь был, свернут в считанные минуты. Двое воинов отплыли на пироге, а Рыжая Лисица без особых церемоний сопроводил Кендалл на борт «Мишель» и поднялся на нее вместе с остальными. На этот раз вождь не стал связывать Кендалл, решив, Что она не собирается сводить счеты с жизнью: прыжок в море вдали от родных берегов был бы настоящим самоубийством.
 Но самой худшей пыткой для нее оказались ее собственные мысли. Индейцы были заняты парусами, и Кендалл, предоставленная самой себе, мучительно размышляла над одними и теми же вопросами. Куда ее везут? Зачем? Кто такой Ночной Ястреб? Чем она могла обидеть семинолов, если до сих пор в своей жизни не видела ни одного живого индейца?
 Ближе к вечеру они подошли к той части моря, где было много островков, поросших мангровыми деревьями. Кендалл начала было волноваться, однако, как выяснилось, индейские мореходы знали толк в своем деле — шхуна благополучно миновала все рифы и подводные камни,.
 «Где мы находимся? — спрашивала себя Кендалл. — Может быть, где-то возле Флориды?» Наверное, так и было, ибо, войдя в устье какой-то реки, шхуна продолжала путь вверх по течению, а по обе стороны миля за милей потянулись нескончаемые, покрытые сочной травой топкие болота.
 Неподдельный страх охватил Кендалл. Боже милостивый, надо было выбрать смерть в океане! Теперь ведь бежать совсем некуда. Вдруг она увидела, что с покрытого грязью берега в воду сползает какое-то бревно, и, когда судно приблизилось к нему, она поняла, что это вовсе не бревно. Но ведь и не чудовище из давно канувших в Лету эпох? Монстр неуклюже соскользнул в воду, и движения его приобрели быстроту и даже своеобразную грациозность. Он стремительно приближался к шхуне — над поверхностью воды уже виднелись глаза и кончик носа.
 — Аллигатор! — шепнул голос над ухом Кендалл, и она едва не подпрыгнула от страха.
 Рыжая Лисица получил истинное удовольствие, оттого что ему удалось ее напугать.
 — Он голоден. Наступили сумерки, и он ищет, чем бы поживиться на ужин, — продолжал индеец. — Цапля — один бросок и один глоток. Дикий кабан — два глотка. Мужчина… или женщина — четыре или пять глотков. Самое большее — шесть.
 Кендалл внимательно посмотрела на индейца. В сумерках его темные глаза казались еще бесстрастнее, чем днем, однако Кендалл чувствовала, что продолжает удивлять его. Она еще раз посмотрела на берег.
 — Потрясающе интересно, — пробормотала она.
 И снова услышала дразнящий шепот индейского вождя:
 — Интересно, Кендалл Мур? Тебе только интересно, и ты совсем не испугалась?
 Выпрямив спину и расправив плечи, Кендалл вызывающе взглянула на Рыжую Лисицу.
 — Нет, — упрямо произнесла она.
 — Не глупи, ты просто не могла не испугаться.
 — Ты хочешь скормить меня аллигаторам?
 — Я хочу только одного — поскорее доставить тебя к Ночному Ястребу. Должен правда, сказать, что эта страна не очень любит белых людей. Здесь полно болотной грязи, которая так и жаждет тебя поглотить. Здесь полно аллигаторов, которые только и ждут момента, чтобы тебя сожрать. Здесь водятся змеи, от ядовитого укуса которых люди умирают на месте, не успев вскрикнуть.
 Кендалл невольно задрожала. Рыжая Лисица посмотрел на корму, намереваясь идти туда, но Кендалл, охваченная внезапным порывом, изо всех сил вцепилась в его руку и повернула лицом к себе.
 — Прошу вас. Что плохого я сделала этому Ночному Ястребу? — с отчаянием спросила она. — Клянусь: я никогда в жизни не причинила вреда ни одному индейцу! Я никогда даже не бывала во Флориде.
 Рыжая Лисица окинул ее внимательным взглядом. Кендалл, напряженная, словно натянутая струна, ждала ответа, уверенная, что ее мольба не могла оставить бесчувственным сердце, стучавшее в бронзовой груди. Помолчав, Рыжая Лисица только развел руками.
 — Ночной Ястреб не убивает женщин. Я говорю тебе это только потому, что ты храбрая, но слишком наивная. Не пытайся бежать. Даже если Ночной Ястреб решит тебя наказать, он не будет жестоким, как яд медноголового щитомордника.
 Рыжая Лисица направился к штурвалу, а Кендалл, едва сдержав крик ужаса, прижала пальцы к губам. Боже милостивый! Индеец дал понять, какой у нее выбор: либо месть Ночного Ястреба, либо зубы ядовитой змеи; либо пасть аллигатора, либо зыбучие пески.
 — Что я могла им сделать? — ломая руки, прошептала она. Со стороны левого борта донесся резкий, тоскливый крик какой-то птицы, от которого всю Кендалл пронзил леденящий ужас. Ночь наступила практически мгновенно, и в зловещем мраке над болотами встали какие-то страшные призраки. Неведомо откуда появились полчища москитов, от которых Кендалл едва успевала отбиваться. С берега что-то шумно плюхнулось в воду, но темнота мешала разглядеть, что именно. Неужели еще один аллигатор?
 — Боже милостивый! — с мольбой прошептала Кендалл. Резко повернувшись, она опрометью бросилась в маленькую каюту, стремительно миновав двух воинов. Ее нисколько не смутил раздавшийся вслед язвительный хохот Рыжей Лисицы.
 Наедине с собой Кендалл чуть не расплакалась — глаза наполнились горячими слезами, вот-вот готовыми хлынуть по щекам. Как далеко осталась та красота, к которой она стремилась вернуться и ради этого была готова пережить все. Где величественный дом с белыми высокими — как в детстве казалось, до самого неба — джорджийскими колоннами; где белый стол, который накрывали в саду и каждый день полировали до блеска пчелиным воском; где книги, которые читали обитатели того сказочного дома? Где мужчины, курившие маленькие сигары и неторопливо потягивавшие бренди? Где женщины, спокойно беседующие или мило сплетничающие в тени высоких дубов? Где хлопковые поля, простирающиеся до самого горизонта? Где тот мир, жизнь в котором была красива, как клубящиеся в небе легкие белые облачка?..
 Крестхейвен.
 И вот сейчас люди сражаются за этот мир и здесь, и далеко отсюда. Какая несправедливость — только что она была пленницей в казармах юнионистов, а теперь вдруг ее приволокли в это смердящее болото…
 «Конфедерация!..» — с горечью подумала она, готовая истерически расхохотаться. Наконец она дома, Куда так стремилась… Она в болотах Флориды, а Флорида — часть Конфедеративных Штатов Америки… Люди здесь умирают за острую осоку, зыбучие пески и аллигаторов. Люди сражаются.
 Джон! Господи, ну как же она раньше не догадалась? Это Джон Мур виноват во всем. Кендалл знала, конечно, что ее муж очень жестокий человек, лютой ненавистью ненавидящий индейцев. Возможно, во время одного из рейдов он столкнулся с этим племенем и причинил какое-то зло Ночному Ястребу. Но что? Вырезал его семью? Вполне возможно: Джон считал индейцев дикарями и, не раздумывая, застрелил бы индейского ребенка, как волчонка. Кендалл с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в кожу. Змеиные зубы и клыки аллигатора показались ей в этот момент менее страшными, чем встреча, которая ожидала ее в стане Ночного Ястреба.
 Кендалл сидела в каюте до тех пор, пока не услышала крики на палубе. По суете на судне она догадалась, что воины только что бросили якорь. Она заторопилась к сходням, но запуталась в подоле платья и едва устояла на ногах. Вдруг стало светло: рядом, как по мановению волшебной палочки, оказался Рыжая Лисица — вождь держал в руке фонарь.
 — До берега можно добраться только на лодках, — сказал индеец.
 Другого выбора не было, и Кендалл последовала за ним.
 — Возьми это! — Индеец передал Кендалл фонарь, схватился за леер и прыгнул в воду.
 Фонтаном взметнулись брызги, но когда вода успокоилась, Кендалл увидела, что Рыжая Лисица стоит в реке по пояс — настолько здесь было мелко. Кровь отхлынула от лица Кендалл — она вспомнила об аллигаторах. Однако на лице вождя не было заметно ни малейших признаков страха.
 — Прыгай! — нетерпеливо приказал он.
 Индеец хотел, чтобы она вошла в эту болотную реку, да еще в кромешной тьме! Кендалл отшатнулась и в ужасе затрясла головой.
 — Давай же! — настаивал снизу Рыжая Лисица. — Подними повыше фонарь, я подхвачу тебя.
 Прикусив губу, Кендалл торопливо подошла к борту. Если она сейчас разозлит индейца, то он, чего доброго, может утопить ее в болоте.
 Она высоко подняла фонарь, и в это мгновение Рыжая Лисица, обхватив ее сильными руками, поднял и снял с борта шхуны. Фонарь Кендалл держала левой рукой, а правой, чтобы ни упасть, инстинктивно обняла индейца за плечи и шею.
 Его тело оказалось теплым, кожа гладкой и слегка лоснящейся. Пристально вглядываясь в чеканные черты индейского вождя, Кендалл почувствовала, что краснеет, — слишком сильно прижал ее к себе этот странный человек. Он тоже внимательно посмотрел на нее — его глаза, были очень близко, всего в нескольких дюймах… Чтобы справиться с собой и успокоиться, Кендалл сказала:
 — Ты отлично говоришь по-английски. Рыжая Лисица неопределенно хмыкнул. Видимо, он отвечал на вопросы, лишь когда это было в его интересах.
 — Где ты научился так хорошо говорить на нашем языке? — не отставала Кендалл.
 Он снова взглянул на нее, и неприветливая глубина его темных глаз сказала Кендалл, что ничего приятного в ответ она не услышит.
 — Я научился говорить на языке белых людей еще мальчиком. Я был совсем ребенком, когда они белым флагом перемирия заманили моего отца в ловушку. Мне исполнилось восемь лет, когда Оцеола умер в их тюрьме. Он всегда говорил, что надо хорошо понимать английские слова, потому что за ними всегда прячется коварство и предательство.
 Кендалл молчала, пока Рыжая Лисица пробирался по илистому дну по пояс в воде. Оцеола умер в форте Моултри. Это произошло за два года до ее рождения, но история об Оцеоле была хорошо известна чарлстонским детям. Сейчас Кендалл казалось весьма странным и примечательным, что именно в том Городе, где умер Оцеола, раздались первые выстрелы бушевавшей теперь Гражданской войны.
 Раздался зловещий крик еще какой-то ночной птицы, и Кендалл невольно вцепилась в плечи индейца. Заметив усмешку на его губах, она рассердилась:
 — Я не знаю болот, Рыжая Лисица, но если их знают индейцы, то и белый человек не заблудится, и даже женщина освоит все премудрости.
 Он, не обращая внимания на язвительные слова, посмотрел на Кендалл с улыбкой.
 — Только благодаря Ночному Ястребу я с каждым годом все лучше и лучше говорю по-английски.
 Кендалл с вызовом взглянула на него, но в этот момент Рыжая Лисица добрался до пироги. Кендалл поняла, Что вождь одной фразой легко отпарировал все ее плохо скрытые угрозы.
 Рыжая Лисица посадил ее на корму пироги, забрался в нее сам и махнул рукой двум войнам, которые ждали сигнала к отплытию. Они погнали лодку вперед по мелкой, заросшей водорослями реке, отталкиваясь от дна длинными шестами.
 — Нам недалеко, — успокоил Кендалл Рыжая Лисица. Плыть действительно оказалось недалеко. А Кендалл предпочла бы длительное путешествие. Но времени для пустых треволнений не оставалось. Впереди между деревьями уже показались какие-то огни. Миновав крутую излучину реки, пирога приближалась к лагерю семинолов.
 Больше всего поразили Кендалл странные жилища индейцев: одни были сооружены прямо на деревьях, другие поставлены на низкие сваи. Стены нескольких хижин были собраны из расколотых коряг. На свободном пространстве между ними горело много костров, сгущавших мрак здешней глуши, а вокруг них хлопотали Женщины в пестрых, ярких одеждах, бегали дети. Внезапно они с радостными криками устремились к берегу.
 Трепеща от страха, Кендалл съежилась на дне пироги. Так близко семинолы! Она увидела женщин разного возраста. Лица одних были грубыми, но лица других выделялись точеностью черт и красотой — той же благородной красотой, что и у Рыжей Лисицы. Несколько маленьких детишек были совершенно голенькими, старшие дети, как и взрослые, — кто в чем: или в одних коротких тонких штанах, или в европейских рубашках и брюках. Впрочем, сочетания одежды были самыми причудливыми. Преобладали пестрые рубашки — воины надевали их с наступлением прохладной ночи — и платья и юбки на женщинах.
 Приветственные крики становились все громче. Воины, правившие пирогами, выпрямились во весь рост, а встречающие их родные и близкие, оглашая окрестности радостными воплями, кинулись обнимать их, ступая прямо по мелководью. Лодка ткнулась носом в болотистый берег. Кендалл перевела взгляд с трогательной сцены встречи на Рыжую Лисицу: вождь напряженно вглядывался в берег. Но вот и его лицо озарилось широкой улыбкой, он вскочил, едва не перевернув лодку.
 — Аполка! Аполка!
 Кендалл проследила за его взглядом. К пироге приближалась стройная женщина в набивном ситцевом платье. Издав радостный крик, она бегом бросилась к пироге, и Кендалл увидела настоящую экзотическую красавицу с тонкими чертами лица, на котором выделялись огромные карие глаза, опушенные длинными темными ресницами. Походкой и движениями молодая женщина напомнила гибкую, изящную серну.
 — Рыжая Лисица!
 Индеец так стремительно выпрыгнул из лодки, что Кендалл чуть не свалилась в воду. В последний миг она отчаянно ухватилась за шершавый деревянный борт — не хватало еще упасть в это отвратительное болото. Рыжая Лисица обнимал свою красавицу. И если Кендалл ждала, что радость встречи притупит его бдительность, то здесь ее подстерегало горькое разочарование. Быстро что-то говоря вождю, индианка скосила глаза в сторону Кендалл и с любопытством ее разглядывала. Рыжая Лисица что-то ответил на своем языке, а потом они оба посмотрели на Кендалл. Та в ответ тоже — в упор взглянула на них.
 Рыжая Лисица улыбнулся:
 — Оказывается, тебе придется подождать, Кендалл Мур. Мы ожидали, что Ночной Ястреб будет сегодня здесь. Но… времена сейчас неспокойные. Впрочем, это не имеет значения — он все равно приедет сюда. А теперь ты пойдешь с Аполкой.
 Кендалл заколебалась, глядя на индианку, которая продолжала рассматривать ее с нескрываемым любопытством.
 — Иди же, Кендалл Мур! — В голосе индейца зазвучали металлические, повелительные нотки, но Кендалл колебалась.
 Как много в этом лагере индейцев! Но все же сколько их? Казалось, они всюду, их число продолжало расти — все больше и больше находилось любопытных, кому было интересно поглазеть на белую женщину. Это были и совсем юные, и старые, морщинистые, продубленные тяжелой жизнью и беспощадным южным солнцем. Мужчины, женщины…
 — Иди же! — рявкнул потерявший терпение Рыжая Лисица.
 Коснувшись рукой плеча вождя, Аполка что-то тихо сказала ему. Индеец нетерпеливо пожал плечами, однако отступил назад, скрестив руки на бронзовой груди.
 Индианка шагнула навстречу Кендалл, протянув ей натруженную, но изящной формы руку ладонью вверх — это было предложение дружбы. Кендалл взглянула в темные, как у серны, глаза — они были ласковыми и выражали только симпатию и сочувствие, а не жалость. Поколебавшись еще секунду, Кендалл протянула свою руку, коснувшись маленькой, но сильной ладони Аполки.
 Сделав шаг, Кендалл покачнулась, ибо ее ноги увязли в топкой грязи речного берега. Помня, что идти придется сквозь строй любопытствующих индейцев, она постаралась взять себя в руки и приняла такой же стоический вид, как у Рыжей Лисицы. Выпрямившись, она гордо последовала за индианкой.
 К Кендалл тотчас протянулись десятки рук. Индейцы старались дотронуться до ее одежды, волос, плеч… Она не уклонялась, но каких отчаянных усилий стоило ей сохранять достоинство и самообладание! Сзади, сбоку раздавались издевательские смешки и дразнящие крики, и она едва сдерживалась, чтобы не заткнуть уши и не слышать всего этого.
 Но хорошо, что ее никто не ударил.
 Кендалл не понимала ни слова, но было ясно, что Аполка ругает любопытных женщин. Подведя ее к шаткой Лестнице, приставленной к порогу высоко стоящей на сваях крепко сколоченной хижины, Аполка обернулась и что-то сказала шумевшим женщинам. Это подействовало, и они начали расходиться.
 В единственной комнате хижины на низеньком столике горела маленькая лампа. Кендалл торопливо огляделась, заметив, что два окна в комнате не закрыты. Но они были настолько высоко от пола, что нечего было и думать добраться до них и выпрыгнуть наружу. В углу лежала стопка пестрых одеял, на столе стоял кувшин, вероятно, с водой.
 Больше в комнате ничего не было.
 — Кендалл.
 Тихо произнесенное индианкой имя прозвучало так странно, что Кендалл не сразу поняла, что Аполка обращается именно к ней. Ясно, что эта индианка выбрана специально, чтобы оказать белой женщине самое лучшее гостеприимство. Аполка сделала движение рукой, и Кендалл поняла, что ее спрашивают, не хочет ли она есть. В ответ она энергично закивала головой: мол, просто умирает от голода.
 Индианка грациозно повернулась и исчезла, закрыв за собой дощатую дверь. Раздался громкий звук задвигаемого засова — индейское гостеприимство имело свои границы. Кендалл оставалась пленницей, возможности бежать не было. Дверь будет заперта всегда.
 Кендалл прошлась по маленькой комнате, с удивлением заметив, что пол в хижине и одеяла, сложенные в углу, были чистые. В кувшине действительно оказалась вода — Кендалл с жадностью приникла к нему, но, вспомнив наставления Рыжей Лисицы, стала пить не спеша, маленькими глотками. Вода была холодной и прозрачной.
 Прежде чем Кендалл успела поставить кувшин на стол, вернулась Аполка. Она принесла с собой миску, наполненную каким-то ужасным на вид варевом. Голод взял верх, и Кендалл , тихо прошептав слова благодарности, приняла миску из рук индианки.
 — Конти, — произнесла Аполка.
 Это слово ничего не говорило Кендалл, однако она приветливо улыбнулась индианке. Та что-то снова сказала, но, видя, что Кендалл опять ничего не понимает, огорченно покачала головой. Подумав, Аполка сложила руки и прижала их к уху, изображая спящего человека. Не зная, как ответить, Кендалл согласно кивнула. Ответ вполне удовлетворил Аполку. Она тотчас вышла, не забыв запереть за собой дверь на засов.
 Тяжело вздохнув, Кендалл опустилась на пол, держа в руках злополучную миску. Попробовав кашу, содрогнулась — во рту осталось ощущение чего-то грубого и зернистого. Отставив еду в сторону, Кендалл невесело задумалась. Неужели ее волокли в такую даль, чтобы отравить? Нет, этого не может быть.
 Мысли снова лихорадочно закружились в ее мозгу. Она должна бежать, но бежать, увы, не может. Если даже она сумеет сбежать отсюда, то навсегда заблудится в болоте… Впрочем, нет, не навсегда, поправила себя Кендалл, — она будет блуждать я6 лесам до первой встречи со змеей или аллигатором, если, конечно, не набредет до этого на зыбучий песок…
 «Боже милостивый! — прошептала она, представив себе, как ее засасывает беспощадная болотная топь. От страха Кендалл обхватила себя руками, чтобы унять непроизвольную дрожь. — Нет, нет, нет!.. — беспрестанно повторяла она, чтобы не прийти в отчаяние. — Выход должен быть». Она обязательно найдет способ убежать.
 Соберись, Кендалл, — мысленно приказала она себе. — Ты выдержишь все и найдешь возможность ускользнуть из этой тюрьмы. До сих пор ты умела переносить удары судьбы, выпадавшие на твою долю. Что могут сделать с тобой? Никто не сможет отнять у тебя самое главное — гордость и твердость духа. Ты пережила издевательства Джона, ты пережила заточение в казарме юнионистов, когда кругом бушевала война…"
 Наконец Кендалл перестала дрожать. Выход непременно найдется. Она цела и невредима, здоровая, сильная. Присмотрится к новому окружению, кое-чему научится и найдет способ, обязательно найдет…
 Она взяла миску и начала есть: нельзя себе позволить лишиться сил из-за нелепого утверждения, что еда — дело вкуса!
 Покончив с кашей, Кендалл выпила еще немного воды и, задув лампу, начала готовить себе постель. Из одного одеяла соорудила некое подобие подушки, а вторым накрылась. Спать она будет с той же целью, что и есть, — чтобы быть готовой сбежать, сохранить ясную голову и крепкое тело.
 Но пока ей не спалось. В окно светила полная луна — необычайно яркое пятно на фоне непроглядного мрака.
 Кто такой Ночной Ястреб? Такой же воин, как Рыжая Лисица? Сейчас вождь ее защищает, но как он поведет себя в присутствии Ночного Ястреба?
 Кендалл застонала и, повернувшись на бок, плотно сомкнула веки. Рыжая Лисица сказал, что Ночной Ястреб не убивает женщин. Но горит жаждой мести. И как он будет мстить — насиловать, издеваться, пытать? Зачем убивать жертву, если можно по одному отрубать пальцы и бросать их аллигаторам.
 Кендалл снова мучительно застонала. «Стоп, — приструнила она себя, — прекрати!» И повторяла это слово много раз, будто считала овец, чтобы уснуть.
 Наконец она забылась неглубоким, тяжелым сном, в котором ей привиделся сильный высокий человек. Он приближался к ней под крики ночных ястребов, а она содрогалась, но спасения не было…




 Глава 3


 Кендалл чертыхнулась, вздрогнув от боли. Круглый голыш, которым она изо всех сил отбивала рубашку, стирая ее, содрал с ладони самый большой волдырь. Конечно, воспитанной южанке, леди не пристало поминать чертей, но сейчас Кендалл меньше всего чувствовала себя леди. Присев на корточки, она взглянула на свои руки. Ну и зрелище! Обломанные ногти, кожа на ладонях потрескалась.
 В порыве ярости она швырнула в реку только что постиранную рубашку и злорадно наблюдала, как, подхваченная течением, пестрая тряпка медленно скрылась из виду. Кендалл облегченно вздохнула — эта выходка немного улучшила ей настроение. Рядом на камне высилась гора нестираного белья, и Кендалл охватило едва сдерживаемое желание отправить все это вслед за рубашкой. Наверное, семинолы накажут за такое, но она знала, что наказания здесь — строжайшее табу. Да, отдохнуть не мешает. Кендалл уселась на камни. Она жила среди индейцев уже целую неделю и внимательно изучала их быт и нравы.
 Сначала она боялась, что ее будут держать взаперти в высокой хижине. Но этого не случилось.
 Жизнь среди болот текла, насыщенная трудами и заботами. Воины покидали становище задолго до рассвета, проводя дни на охоте — в лесах водились олени и птицы — и охраняя местность от чужаков. Старики что-то постоянно строгали, мастерили всякую всячину и коротали время в рассказах о днях былой славы. Дети пасли кур и свиней, женщины, как всегда, выполняли тяжелую и нудную работу — стирали, варили, шили.
 Ни одной женщине не позволялось праздно сидеть в хижине, поэтому на рассвете второго дня пребывания в плену у семинолов Кендалл выпустили из хижины и дали первое трудовое задание. Вот тут-то она и узнала значение таинственного слова «конти», услышанного в первую ночь из уст Аполки. Оказалось, это корень, составляющий основу питания семинолов. Его перетирали, потом пекли из него хлеб, варили кашу вроде той, которую с превеликим трудом Кендалл осилила в ночь своего прибытия. К концу первого же дня после растирания конти у нее начала жутко ныть спина.
 Кендалл снова взглянула на свои руки и тяжело вздохнула, Трудно было представить себе, что когда-то она слыла первой красавицей Южной Каролины и у нее имелось столько платьев, юбок, тончайшего белья и кринолинов, что при всем желании она не смогла бы их пересчитать по памяти. Трудно также представить, что всего неделю назад она была под опекой солдат-янки, которые ухаживали за ней, как ухаживают за призовым щенком:
 Что и говорить, в отсутствие Джона ее жизнь у янки можно было назвать даже приятной. Конечно, ей приходилось жить в казарме северян, зато каждый день она слышала волнующие сообщения о победах конфедератов.
 Кендалл посмотрела на реку, откуда вытаскивали на берег пару лодок.
 «Завтра!» — решительно прошептала она. Она сдержала данное себе в первую же ночь слово и полностью была готова к побегу. Покорно принимаясь за любую работу, которую ей поручали, Кендалл внимательно следила за всеми событиями и перемещениями в становище, стараясь не упустить ни одной мелочи. Похоже, индейцы начинали ей доверять, а может, просто были уверены, что бегство через болота бессмысленно и обречет ее на смерть.
 Но кто может знать это наверняка? Вдруг ей повезет… Кендалл вспомнила, какой страх наводила на нее темнота в первую ночь. При дневном свете вернулась способность собраться с мыслями. Если суметь запастись достаточным количеством пищи и воды и удастся угнать пирогу, то все будет в порядке. Она отправится по реке, ни при каких обстоятельствах не покинет лодку, и тогда ей не страшны ни аллигаторы, ни зыбучий песок, ни змеи. Щитомордник, правда, плавает, но Кендалл не будет опускать в воду руки, чтобы не привлекать тварей.
 Сомнений, что ей удастся без труда угнать пирогу, у нее не было. Семинолы настолько уверились в ее покорности, что оставляли одну на берегу стирать белье. Каждый день как две капли воды походил на предыдущий: по утрам перетирка конти, после обеда стирка белья. Последние пять дней она ходила с Аполкой купаться перед наступлением сумерек и училась плавать. Сначала чувствовала себя очень уязвимой, стоя голой в воде, которая кишела бог, знает какими тварями, да к тому же рядом находились молодые, здоровые мужчины. Но вскоре она поняла, что семинолы сумели построить очень нравственное общество. Браки, даже полигамные, были священны, и молодых женщин тщательно оберегали. Аполка была женой, или женщиной. Рыжей Лисицы, и никто из мужчин племени не мог даже помыслить о том, чтобы посягнуть на собственность вождя. Вечерние купания были для Кендалл истинным наслаждением после одуряющей дневной жары, которая могла довести ее до бессмысленного бунта, а этой вспышки надо было, во что бы то ни стало избежать — успех задуманного плана целиком зависел от ее покорности и послушания. Индианки, если не считать их воркотни по поводу бесплодных попыток научить чему-то путному белую женщину, были вполне добры к ней. Аполка приняла ее почти как равную себе, к неудовольствию некоторых соплеменников. Но за неделю к Кендалл привыкли, как к забавному зверьку, и приняли в племя.
 Ела она вместе с Аполкой и ее двумя детьми, потом некоторое время проводила в курятнике Рыжей Лисицы, после чего ее препровождали в хижину, которую запирали на ночь на засов. Каждый вечер Кендалл просила вождя отпустить ее на свободу, и каждый раз получала отказ. Правда, теперь Кендалл совершенно не боялась его и даже видела, что он испытывает к ней нечто похожее на восхищение. И ей казалось, что если бы не обещание передать ее в целости и сохранности так и не появившемуся Ночному Ястребу, то он давно бы отпустил ее на все четыре стороны. Когда первоначальная неловкость в их отношениях прошла, Кендалл с удовольствием проводила время в хижине Рыжей Лисицы, Аполки и их детей. Играя по вечерам с маленькими семинолами, Кендалл с удивлением обнаружила в себе материнские чувства. Большие карие глаза мальчишек смотрели на нее, белую женщину, с восторженным, но серьезным любопытством, когда они, пользуясь отсутствием матери, хлопотавшей у костра, забирались к ней на колени.
 Рыжая Лисица быстро понял, что из Кендалл никогда не получится хорошей поварихи. После одной из ее попыток приготовить конти он прямо сказал, что ее стряпня по запаху напоминает болотную жижу.
 Вспоминая это, Кендалл стиснула зубы и снова принялась за работу.
 — Осталась еще одна ночь, надменный дикарь? — в сердцах произнесла она вслух и тут же прикусила язык, мысленно признав, что Рыжая Лисица вовсе не похож на дикаря. Он действительно был вспыльчив и резок, но ни разу не причинил Кендалл сильной боли, даже когда она вовсю провоцировала его. Он с трогательной нежностью относился к Аполке и своим мальчуганам. Рыжая Лисица был прекрасным мужем и отцом, не в пример многим цивилизованным белым мужчинам, которых ей приходилось встречать.
 Кендалл снова выпрямилась, решив немного отдохнуть, и призналась самой себе еще в одном: она не возражала бы остаться с семинолами. Конечно, хотелось домой, но ее домом навсегда останутся Чарлстон, Крестхейвен и хлопковые поля, а не то место, откуда ее похитили индейцы. Правда заключалась в том, что с семинолами Кендалл было намного спокойнее, чем с Джоном Муром. Если бы не уверенность Рыжей Лисицы в том, что мстительный Ночной Ястреб когда-нибудь появится, то Кендалл с удовольствием осталась бы в этой глуши моля Бога, чтобы конфедераты поскорее разбили в пух и прах ненавистных янки. А тогда она смогла бы вернуться домой, и предъявить права на принадлежащую ей землю.
 Кендалл яростно тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли, — надо спуститься с небес на грешную землю. Конечно, людей здесь немного, все население сосредоточено в Ки-Уэсте, но встречаются и отдельные поселения. Надо бежать и найти каких-нибудь поселенцев. Если это удастся, она выберется в Чарлстон, а то и в Атланту или даже в Ричмонд. Война с каждым днем разгорается все яростнее, для нее всегда, найдется дело в помощь Конфедерации. Можно будет устроиться в госпиталь сестрой милосердия.
 С этими мыслями Кендалл собрала мокрое белье и зашагала к становищу. Еще одна ночь. Она будет готова завтра днем, когда покорно пойдет на реку стирать.
 Кендалл остановилась у поляны так резко, словно ее толкнули в грудь. В первый момент ей показалось, что она сходит с ума, — в становище семинолов пожаловали гости. Мужчины. Примерно двадцать мужчин. Они смеялись и шутили на таком родном тягучем диалекте, что у Кендалл сладко заныло сердце. Мужчины были одеты в желто-серые мундиры… Конфедераты! Эскадрон солдат Конфедерации.
 — О Господи! — Кендалл едва не задохнулась от нежданной радости. Теперь ей не придется продираться через проклятые болота! Эти галантные южане с удовольствием доставят ее в ближайшую гавань.
 Прижав к груди мокрое белье, Кендалл радостно бросилась к поляне, но на полпути остановилась как вкопанная. Между ней и поляной стояли Рыжая Лисица и высокий широкоплечий офицер. Они разговаривали. Что все это может значить? Ничего страшного, успокоила себя Кендалл, она обратится с просьбой к высокому светловолосому человеку, который стоит сейчас к ней спиной.
 — Сэр! — неистово крикнула Кендалл, швырнула. наземь белье и устремилась вперед. — О, сэр! Умоляю, вы должны мне помочь! Эти индейцы взяли меня в плен и хотят передать какому-то дикарю по прозвищу Ночной Ястреб, и…
 Офицер медленно обернулся, и слова застыли на ее губах, сердце бешено застучало, по спине пробежал холодок страха.
 Она узнала этого человека, да и не мудрено было его узнать. Он преследовал ее в сладострастных сновидениях больше года, он как призрак являлся к ней по ночам, и не раз она просыпалась в холодном поту…
 Его серые глаза, казалось, были готовы пробуравить ее, потом они потемнели, приобретя стальной оттенок. Кендалл застыла на месте, пригвожденная невыразимым ужасом. Лицо мужчины напряглось, глаза налились гневом, на щеках заходили желваки, губы поджались, под рубашкой цвета орехового масла напряглись мощные мышцы.
 — Вы… — только и смогла прошептать обескураженная несчастная Кендалл. Боже милостивый, а она-то надеялась, что никогда больше не увидит его. В самых страшных кошмарах она представляла себе этого человека в тюрьме янки, но такое… Боже, Боже мой…
 Как же хорошо она помнила этого человека, спокойные, властные интонации его голоса, его сильные пальцы, его ласку, нежность… Нежность! Да он сейчас убьет ее! Напряженное выражение лица капитана не изменилось, когда он, сняв фуражку, поклонился Кендалл:
 — Да, миссис Мур. Мадам, позвольте вам представиться: капитан Брент Макклейн, военно-морской флот Конфедерации. В этих местах больше известен под именем Ночной Ястреб.
 Кендалл чуть не закричала от отчаяния, но страх парализовал ее настолько, что она не смогла сделать этого. Ужас, равного которому она не испытывала никогда в жизни, сдавил ей горло и едва не скрутил в три погибели. Нет, никогда еще не была Кендалл так напугана — ни тогда, когда боялась, что ее убьет Джон Мур, ни тогда, когда воины Рыжей Лисицы брали на абордаж «Мишель»…
 Макклейн. Брент Макклейн! О Господи… Она никогда не забудет его взгляда в ту памятную ночь. Пронизывающего насквозь взгляда, наполненного ни с чем не сравнимой яростью готовой сжечь Кендалл.
 Сжатые губы Макклейна изогнулись в усмешке, однако в глазах горел недобрый огонек. Он шагнул к Кендалл, и тут она обрела способность двигаться. Испустив дикий крик, она со всех ног бросилась бежать к причалу. Страх удесятерил ее силы.
 Но как быстро ни бежала Кендалл, она все время слышала позади тяжелые шаги. Сердце бешено стучало в груди, его удары отдавались в ушах, словно пушечные выстрелы. Конечно, он погнался за ней, преследует ее и догонит — разве можно сравнить ее силенки с его силой?
 — Нет! — отчаянно закричала она, не смея оглянуться. Все оборачивалось против нее. Она почувствовала себя загнанным зверем.
 Ноги путались во мху, по лицу хлестали ветки, а когда Кендалл, наконец, выбежала к лодкам, и тут ее поджидала неудача. Кендалл попыталась столкнуть пирогу в воду, но тяжелая лодка была далеко вытащена на берег, и у Кендалл не хватило сил сдвинуть ее с места.
 Стремительно обернувшись, она увидела, что страшный капитан Брент Макклейн почти настиг ее и, замедлив бег, издевательски ухмыляется. Охваченная паникой, она снова попыталась сдвинуть пирогу — а Брент приближался, как флоридская пантера. Кендалл почувствовала себя жертвой, которую догнал хищник, — теперь он может позволить себе роскошь расслабиться, перед тем как перегрызть ей горло…
 Пирога не сдвинулась с места. Кендалл в панике обернулась. Капитан Макклейн, с напряженным, несмотря на сардоническую улыбку, лицом, был уже в каких-нибудь двадцати футах, готовый напасть на свою жертву.
 Кендалл подобрала юбку, перепрыгнула через пирогу и, лихорадочно озираясь, в панике соображала, куда бежать в поисках спасения. Справа было индейское становище, позади река. В отчаянии Кендалл бросилась бежать вдоль берега.
 — Стой, остановись, дура, вернись!
 Кендалл не уловила предостережения, прозвучавшего в грубой команде. В голове стучало только одно: он близко и если догонит, то начнет медленно, мучительно душить.
 Дыхание вырывалось из ее груди судорожными всхлипами, она выкрикивала бессвязные мольбы, не заметив, как топкая почва начала липнуть к ее ногам. Берег незаметно изменился: земля стала зыбкой и податливой, пропитанной водой. Теперь он был покрыт мангровыми кустами. Их корни торчали из земли, как зловещие щупальца страшных животных.
 — Кендалл, стой!
 Из ее горла снова вырвалось судорожное рыдание, когда она споткнулась о торчавший из земли корень. Толчок выбил почву из-под ног. Кендалл рухнула в грязь, осока, словно бритва, полоснула по рукам и лицу.
 — Боже! — выдохнула она, протягивая руки к стволу мангрового дерева. Коснувшись его, она ощутила нечто больше похожее на кожу, чем на кору. В ужасе Кендалл вскинула глаза и, отдернув руку, дико вскрикнула: она едва не ухватилась за пеструю змею. Съежившись на грязной осоке, Кендалл со страхом подумала, что где-то рядом рыщут другие твари, готовые броситься на нее.
 — Нет! Нет, нет… — повторяла она как в бреду и, не обращая внимания на порезы, судорожно хваталась за осоку. Шатаясь, Кендалл поднялась. Впереди росло еще одно мангровое дерево. «Там хоть есть куда поставить ногу», — подумала она.
 — Кендалл!
 Она стремительно обернулась. На нее всей своей массой надвигался Брент Макклейн; его глаза стали темными, как грозовая туча. Он нисколько не изменился — совершенно не к месту мелькнуло в ее мозгу. Рыдая, она продолжала продираться сквозь осоку и грязь болота. Он совсем не изменился с той декабрьской ночи.
 Боже, ну как она не додумалась, что это и есть Ночной Ястреб? Она же знала, Что он из Флориды, что постоянно охотится за кораблями янки вдоль всего побережья, как на востоке, так и на западе…
 Он единственный человек на земле, у которого имелись причины мстить ей. Он всерьез думал, что Кендалл заманила его в ловушку той декабрьской ночью. Она же помнила мстительное выражение в его стальных глазах, когда он навис над ней, как глыба! Помнила ту жажду мести, которая пылала в его глазах даже в первые секунды беспамятства!
 — Остановись, идиотка! — крикнул он.
 Кендалл ухватилась за ствол мангрового дерева, успев торопливо посмотреть, нет ли там змеи. Прочно поставив ноги на корень, оглянулась.
 Он стоял в грязи, подбоченившись, и холодно рассматривал ее. Китель и рубашка расстегнуты. Она видела его крепкую шею, пульсирующую артерию на ней; у ямки на горле виднелась золотистая поросль, которая, она помнила, густо покрывала его мускулистую грудь. Капитан Брент Макклейн стоял в вызывающей позе, широко расставив ноги, обтянутые форменными бриджами. Губы так плотно стиснуты, что их почти не видно.
 На мгновение Кендалл зажмурила глаза.
 — Не дури, — предупредил он, и в его тоне просквозило едкое издевательство, хотя голос источал холодное спокойствие. — Бежать тебе больше некуда.
 Она открыла глаза и посмотрела на своего преследователя — его массивная фигура возвышалась перед ней, словно сама опасность. Она обернулась. Мангровые заросли кончились, река почти не видна. Впереди была только высокая, до пояса трава.
 — Оставайся на месте, — протянул Брент с тихой угрозой. — Я сейчас подойду к тебе.
 Кендалл услышала, как он сделал шаг. Грязь звучно чавкнула, выпуская из своей цепкой хватки его высокий сапог. Кендалл снова, широко раскрыв глаза, посмотрела на Брента и предпочла опасность, таившуюся в высокой траве, опасности, которую излучали стальные глаза капитана Макклейна.
 Но едва она сделала шаг, как с ужасом убедилась, что не в состоянии сдвинуться с места. Грязь не хотела отпускать ее. Невероятным усилием Кендалл постаралась освободить ноги, но в результате погрузилась еще глубже. Трясина держала цепко, постепенно затягивая ее в глубину. Кендалл в отчаянии схватилась за траву, но только порезалась. Грязь продолжала засасывать, и Кендалл в ужасе поняла, что действительно погружается: грязь уже дошла ей до пояса и поднималась выше.
 — Я же говорил тебе: не будь дурой! — тихий голос раздался от ближайшего мангрового дерева.
 Брент Макклейн поставил одну ногу в высоком сапоге на корень, а локтем небрежно оперся о толстую ветвь. Искорка удивления блеснула в его серо-стальных глазах, белые зубы ослепительно выделялись на фоне загорелого до черноты лица — впечатление такое, что он дарит Кендалл очаровательную улыбку. Однако впечатление было обманчивым — выражение его лица было по-прежнему напряженным. Кендалл почти физически ощущала исходящий от капитана Макклейна гнев.
 В эти поистине ужасные секунды Кендалл была уверена, что сейчас Брент повернется и спокойно уйдет — его месть исполнится без его участия. Он будет глумливо усмехаться, а трясина беспощадно засосет ее в свою страшную таинственную глубину и, выжав из легких воздух, раздавит грудную клетку.
 — Знаете что, мадам, то есть, простите, миссис Мур, вы сейчас и на самом деле выглядите довольно жалко. Вряд ли вам удалось бы так легко меня провести тогда, в декабре, если бы вы были в таком виде, как сейчас, а не разодеты в шелковое платье. Серебристое. Да, оно было именно такого цвета, я хорошо это запомнил. Слишком хорошо… Конечно, я помню, как я его снимал. Вы, однако, оказались очень умелой соблазнительницей.. Какую хитрую ловушку мне подстроили! Правда, несколько опасную. На месте вашего мужа я не стал бы заходить так далеко. Даже если бы мог лишить Конфедерацию самого генерала Макклеллана.
 Удивительное дело, но в этот драматический момент Кендалл больше всего волновала горечь в голосе капитана Макклейна и его полная уверенность в том, что год назад именно она заманила его в ловушку. Кендалл даже на миг забыла, что ужасная трясина продолжает засасывать, поднимаясь все выше. Но это не грязь поднималась, а все глубже и глубже опускалась в нее сама несчастная миссис Мур, ощущая близкое дыхание смерти. А Брент, оказывается, думает, что она соблазнила его с одной-единственной целью — лишить жизни…
 Конечно, он хочет, чтобы она умерла. Он и пальцем не пошевелит, чтобы спасти ее. С каким же удовлетворением будет он наблюдать, как природа совершит акт справедливого, по его мнению, возмездия.
 Внезапно Кендалл охватил дикий гнев. Самоуверенность и предубеждение затмили его разум! Да и в ту ночь он тоже вел себя как сукин сын.
 — Вы форменный осел, капитан Макклейн! — выпалила она, но тут же осеклась. Сейчас этот «осел» оставался ее единственной надеждой на спасение. Кендалл тут же умерила спесь, заметив, как саркастически изогнулась бровь Брента, когда его жертва заговорила голосом благовоспитанной чарлстонской девицы: — Я и не думала вас дурачить, капитан. Мне действительно надо было срочно уехать из города…
 — От собственного мужа? — презрительно спросил Брент. Кендалл глубоко вздохнула, стараясь унять невольную дрожь. Трясина мертвой хваткой сдавливала ее грудь и при малейшем движении поднималась еще выше.
 — Капитан Макклейн, — произнесла Кендалл с нежнейшим протяжным южным акцентом. — Клянусь вам, я ни в чем не виновата. Я…
 — Пощадите мои уши, — с не менее тягучим южным акцентом проговорил капитан. Под деланной галантностью скрывалась неподдельная стальная решимость. — Сладкая моя, любая женщина, если у нее есть хоть капля ума, будет клясться в своей невиновности, когда ее засасывает зыбучий песок. А вас, миссис Мур, я никогда не считал наивной!
 — Но вы же не можете считать меня янки! — взорвалась Кендалл.
 — Что вы, миссис Мур. Вы настоящая, истинная южная красавица, и я не мог сделать такой грубой ошибки. Но… вы замужем за самым ненавистным на Юге янки…
 Он замолчал, снял китель и деловито закатал рукава рубашки. Затаив дыхание, Кендалл смотрела, как Брент становится на корточки, стараясь сохранить равновесие на толстом корне мангрового дерева. Интересно, что он собирается делать — спасать или топить?
 — Что вы хотите делать? — побледнев, спросила она. Он улыбнулся в ответ, но ей очень не понравились желваки, заходившие под туго натянутой кожей его щек, и стальной блеск прищуренных глаз.
 — Вас интересует, не собираюсь ли я дать вам утонуть? — ласково спросил Брент. — Ни за что на свете, миссис Мур. У меня с вами свои счеты, и я не собираюсь отдавать какому-то дурацкому болоту свое право мести.
 Макклейн лег плашмя, носки его сапог погрузились в трясину. Протянув вперед руки, он словно тисками сжал руки Кендалл. Она инстинктивно схватилась , за его плечи, вся дрожа, но испытывая благодарность за намерение спасти ее, ощутив силу вздувшихся бицепсов, их неимоверную жаркую мощь. Его глаза оказались так близко, что Кендалл прикусила губу, чтобы не закричать. Но Брент был абсолютно спокоен и полностью владел собой, однако за этим самообладанием угадывалась такая злая воля, что Кендалл задрожала еще сильнее.
 — Вылезай! — сдавленным голосом скомандовал Макклейн. Вцепившись в его плечи, она старалась вытянуть себя из трясины. Пальцы Брента с такой силой впились в нее, что все ее тело пронзила резкая боль. Но коварная грязь не желала отпускать свою добычу. Лицо капитана исказилось от напряжения. Он снова скомандовал сквозь зубы:
 — Тянись!
 Откинув назад голову, Кендалл громко вскрикнула от боли и ужаса — Брент причинял ей невыносимую боль, а зыбучий песок по-прежнему не хотел расставаться с жертвой. Она оказалась в роли каната, как в старой игре — кто кого одолеет: Макклейн — песок или песок — Макклейна? Кендалл была уже готова молить капитана бросить ее умирать здесь, как вдруг произошло чудо. Ей показалось, что она взлетела на воздух, держась за руки мятежного конфедерата, — зыбучий песок сдался и выбросил свою жертву, словно отказался от дальнейшей борьбы. Оба — и Брент, и Кендалл — стремительно откатились по мангровым корням на безопасное место, к осоке.
 Несколько минут они, тяжело дыша, неподвижно лежали под лучами палящего солнца. Закрыв глаза, Кендалл, не думая о царапинах, синяках и порезах, наслаждалась освобождением от объятий черной зловонной жижи. Грязь была везде — на платье, в волосах и даже на ресницах.
 Капитан Макклейн быстро, по-кошачьи вскочил на ноги. Кендалл встрепенулась и села. Он решительно шагнул к ней, и она инстинктивно отползла в сторону. Снова бежать она не могла. А Брент схватил ее за руки и, резко выдохнув, взвалил себе на плечо… Лежать животом на твердых мышцах и костях было неудобно и унизительно. Пылая негодованием, Кендалл принялась колотить кулаками по широкой спине.
 — Отпусти меня! Немедленно отпусти меня! — вопила она. — Это похищение. Существуют же какие-то законы!
 Брент на мгновение остановился, но только для того, чтобы ладонью увесисто шлепнуть Кендалл по заду.
 — Миссис Мур, нигде в мире нет таких законов, которые могли бы вам помочь. От души советую вам заткнуть ваш прелестный ротик, если, конечно, не хотите меня о чем-нибудь очень вежливо попросить.
 И он пошел вперед так быстро, что голова Кендалл, болтаясь, как у тряпичной куклы, несколько раз ударилась о его широкую спину. Кендалл зажмурила глаза и попыталась овладеть собой, чтобы не разразиться унизительным плачем.
 — Я этого не заслужила! — зло прошипела она.
 — Дорогуша, ты еще не получила и половины того, что заслужила.
 — Говорю тебе, ты просто самоуверенный осел! — не унималась Кендалл. Ее боевой пыл возродился, как только она снова услышала в его голосе тихую угрозу. Извиваясь всем телом, она пиналась, кусалась, царапалась, била кулаками в спину Брента. Внезапно он схватил ее обеими руками за талию и поставил на землю. Только теперь Кендалл увидела, что они вышли на поляну.
 Публика уже собралась в ожидании веселого представления — со всех сторон их обступили семинолы и конфедераты.
 Кендалл понимала, что индейцы не станут помогать ей, но здесь есть еще моряки из экипажа Брента. Они, разумеется, обожают своего капитана, но неужели эти мужчины позволят ему оскорблять хорошо воспитанную молодую белую женщину? Она обернулась, вглядываясь в незнакомые белые лица.
 — Помогите! — закричала она. — Господи, да помогите же мне! Этот человек сошел с ума!
 Голос ее пресекся, как только она увидела каменные лица и немигающие, равнодушные глаза. Конечно, с внезапно нахлынувшей тоской подумала Кендалл, это те самые люди, которые были с капитаном Макклейном в ту роковую декабрьскую ночь в Чарлстоне! Это их атаковали люди Джона Мура.
 Тяжелая рука Брента властно опустилась на ее плечо. Кендалл опять загнали в угол. Словно затравленный, потерявший всякую надежду на спасение зверь, она отчаянно бросилась на Макклейна. Вонзив острые ногти в его лицо, она с силой провела пальцами вниз, оставив на щеках капитана кровавые полосы — от глаз до подбородка.
 — Будь ты проклята, чертова ведьма! — выругался Брент, угрожающе сузив глаза. Немного помедлив, Кендалл решила, что бегство сейчас будет почетнее бессмысленного сопротивления. Она резко повернулась и кинулась бежать, но остановилась, почувствовав сильную боль. Брент Макклейн тут же схватил ее своими железными пальцами за волосы и притянул к себе. В отличие от Кендалл капитан Макклейн знал, что в таких ситуациях мужчина должен поступать решительно и быстро, чтобы не ударить лицом в грязь. Кендалл поняла только одно — она довела Брента до опасной черты и теперь для нее было бы лучше снова оказаться в объятиях зыбучего песка.
 Брент мгновенно опустился на одно колено, и Кендалл снова дико вскрикнула, когда он за волосы притянул ее к земле. Она взмахнула руками в тщетной попытке удержать равновесие, но в этот момент капитан Макклейн, выпустив волосы, с мрачной усмешкой схватил ее за руки. Кендалл не успела ничего понять, а Брент уже швырнул ее вниз животом на свое выставленное колено. Она пыталась сопротивляться, но что может сделать слабая женщина с разъяренным, сильным мужчиной! Свет померк в ее глазах — Макклейн резким движением задрал юбку и набросил подол ей на голову. Кендалл закричала от унижения, а ладонь Брента с размаху опустилась на прикрытую тонкими, панталонами округлую попку. Удары сыпались один за другим, прожигая насквозь…
 Как долго это будет продолжаться? Сколько было ударов — девять или десять? Кендалл сбилась со счета после пятого — она просто потеряла голову от злости и растерянности. Экзекуция закончилась так же внезапно, как и началась. Брент встал, стряхнув Кендалл с колена словно тряпку. Оказавшись на земле, она кое-как поправила одежду. Грязная, она не видела ненавистного капитана сквозь мокрые, в болотной жиже волосы, облепившие ее лицо, но отчетливо слышала его повелительный голос. Брент возвышался над ней, как языческий бог. Он подозвал к себе нескольких индейских женщин и сказал по-английски, но его поняли:
 — Отмойте хорошенько эту замарашку!
 Ноги в высоких сапогах круто повернулись и зашагали прочь. Индианки помогли Кендалл подняться.
 Надеяться было не на что.




 Глава 4


 Брент Макклейн, удрученно поглядывая на покрасневшую ладонь, направился к хижине своего друга Рыжей Лисицы. Конечно, не следовало бить женщину с такой силой, но черт бы побрал все ее хитрости и уловки. Она вела себя, как дикая кошка, и не оставила ему другого выбора. Сегодняшняя встреча оказалась для него полной неожиданностью, и, когда он услышал ее нежный, звучный голос, мелодичный, протяжный южный акцент, увидел пышную, сияющую в лучах солнца копну золотистых волос, тонкие, аристократичные черты лица и невинные синие глаза, в его мозгу словно что-то взорвалось. Ярость выплеснулась в душу с такой силой, что Брент содрогнулся.
 Верно, все это оттого, что Кендалл была по-прежнему прекрасна. Ее голова торчала из болотной жижи, как благоухающее, великолепная роза. На мгновение его снова очаровали совершенство форм, полнота груди и бедер, осиная талия, которую не могла скрыть тонкая хлопковая ткань платья.
 Но какова невинность! Какие просительные нотки зазвучали в ее голосе, когда она надумала обвести доблестного офицера армии конфедератов вокруг своего изящного пальчика! Нет, она напрашивалась на хорошую трепку. Конечно, он не предполагал, что месть окажется именно такой, но она заслужила наказание, которому он ее подверг.
 К тому же, подумал Макклейн, помрачнев от горьких воспоминаний, то, что она получила, не идет ни в какое сравнение с тем, что уготовила эта женщина ему самому. До конца своих дней не забудет он ту злополучную декабрьскую ночь, когда его, словно щенка, бросили погибать в ледяной воде чарлстонской гавани. Брент помнил, как из последних сил сдерживал дыхание, чтобы не набрать полные легкие соленой океанской воды; как тщетно пытался удержаться на поверхности, стараясь сбросить путы, стягивавшие его руки. Если бы не тот янки, который кинулся в воду и выволок его на берег…
 Несмотря на жару, при одном лишь воспоминании о том холоде Брент содрогнулся. Он заскрипел зубами — как он жаждал мести! Как ждал случая снова посмотреть в бездонные синие глаза Кендалл Мур и выбить из подлой предательницы дерзкую уверенность в красоте, уличить ее в обмане и лживости.
 Брент не поленился навести справки, и узнал, кто она такая. Тогда он поклялся, что когда-нибудь разыщет ее… и ее муженька, Джона Мура.
 Мур… Брент был уверен, что настанет день, и он найдет Мура. Этот человек совершал набеги на побережье Флориды с необыкновенной жестокостью и проявлял необычайную верность Эйбу Линкольну и его делу.
 Но о том, что рано или поздно в его руки попадется, эта бессовестная соблазнительница, завлекшая его в ловушку, Брент всерьез даже не помышлял. Как бы ни желал он отомстить, не следовало забывать, что он капитан всего лишь слабого флота Конфедерации. Было бы полнейшим безумием атаковать Ки-Уэст. Это значило обречь на верную смерть или плен своих людей. Известно было, что во вражеских тюрьмах погибло гораздо больше южан, чем на поле брани.
 Но Рыжая Лисица с горсткой своих храбрецов совершил то, о чем Брент Макклейн не смел и мечтать. Можно даже сказать, что такой поворот событий несколько озадачил бравого капитана. Брент не рассказывал Рыжей Лисице, что именно произошло той декабрьской ночью в Чарлстоне. Однако Рыжая Лисица хорошо знал Макклейна, и, когда капитан, приехав однажды в болота, попросил вождя семинолов оказывать помощь припасами небольшим постам конфедератов в болотистой части штата, вождь невозмутимо поинтересовался, что тревожит его белого брата. Брент сказал только, что у него свои счеты с одним янки и еще большие счеты с женой этого янки. Мечта Брента о мести в то время была расплывчата и неопределенна, он подумывал отложить ее осуществление до окончания войны. Он не мог даже предположить, что Рыжая Лисица столь серьезно отнесется к рассказу белого брата о желании отомстить.
 Вождь приветливо заулыбался, увидев, что Брент взбирается по лестнице к двери его жилища. Макклейн улыбнулся в ответ, поднявшись на помост. Он не видел такого выражения на лице вождя с тех пор, когда они были еще юношами и Рыжая Лисица подарил своему белому другу настоящий нож семинолов, который был предметом мечты Брента с самого детства.
 — Мой друг, — произнес Рыжая Лисица, — ты еще не выиграл войну с этой женщиной. Пока ты победил только в одном бою, но победить в войне тебе только предстоит. Я неплохо изучил эту женщину — она настоящий боец. Очень похожа на семинола — нас можно сломить силой, но покорить нельзя.
 Скрестив ноги, Брент сидел напротив Рыжей Лисицы, улыбаясь Аполке, которая в этот момент подала гостю кружку дымящегося кофе. Капитан подождал, когда Аполка уйдет, чтобы уделить внимание своему краснокожему другу.
 — Не перестаю удивляться, Рыжая Лисица, как тебе удалось выкрасть ее. Но знаешь, теперь, когда она здесь, я просто ума не приложу, что с ней делать.
 Рыжая Лисица скептически поднял бровь. Ему было трудно поверить, что такой сильный белый воин, как его брат Брент, не знает, что делать с этой непокорной женщиной, тем более с такой красавицей, даже на взгляд искушенного семинола.
 Брент рассмеялся, однако, когда он заговорил, в голосе его не было радости.
 — Не беспокойся, Рыжая Лисица, я закончу те дела, которые мы с тобой задумали. Но что потом? Я, конечно, могу свернуть ей шею и избить до смерти, но…
 Рыжая Лисица недоверчиво хмыкнул:
 — Ты никогда не сможешь так поступить с женщиной, мой друг. Скажи, а что с ней случится, если ты передашь ее своим генералам?
 Брент не спеша, отхлебнул глоток кофе с цикорием и пожал плечами.
 — Практически ничего, Рыжая Лисица. Женщин-шпионок ловят по обе стороны линии Мэйсона — Диксона. Похоже, что янки галантностью не уступают конфедератам. Самое худшее, что случается с такими женщинами, — это небольшой срок тюремного заключения и принудительные работы, хотя иногда условия там могут оказаться довольно суровыми. Я знаю, что раненые мрут в этих тюрьмах как мухи, причем как на Севере, так и на Юге.
 — Лучше умереть на воле, — тихо произнес Рыжая Лисица. Брент на мгновение замолчал. Оба вспомнили, как мучительно чахнул и умирал гордый вождь Оцеола в тюрьме форта Моултри. Рыжая Лисица не мог даже утешить семью Оцеолы — по законам белых людей он был незаконнорожденным сыном Оцеолы и не мог жить с его семьей. Брент попросил своего отца вмешаться, но и Джастину Макклейну не удалось ничего сделать. Антииндейские настроения в ту пору были очень сильны. Но Джастин сделал все возможное, ни на минуту не забывая о том, что в свое время Оцеола спас его сына и воспитывал некоторое время, прежде чем вернуть в родительский дом.
 Брент и сам никогда не забудет Оцеолу. В памяти капитана Макклейна навсегда запечатлелись красивые черты сильного, волевого лица вождя. Он так живо представил себе сейчас Оцеолу, словно видел его в последний раз только вчера. В то далекое время маленький Брент гостил у родственника-плантатора. Тогда и произошло это несчастье: от плантации близ Миканопи осталось одно пепелище, хозяин был убит, а заботливо выстроенный дом сгорел дотла.
 В ту пору маленький Брент еще не мог знать, что правительство Соединенных Штатов разорвало все территориальные договоры, заключенные с индейцами Флориды. Не знал он и о том, что белые вообще не собирались соблюдать какие бы то ни было договоры с краснокожими: они хотели, чтобы индейцы убрались в резервации на Диком Западе. Он не знал, что агенты и чиновники Бюро по делам индейцев вели себя как последние воры и мошенники, постоянно обманывая доверчивых краснокожих, а многие поселенцы рассматривали индейцев, оказавшихся на территории их участков, как объект для охоты.
 В тот момент Брент видел только одно: к нему верхом на пони направился мужчина с тяжелым взглядом умных темных глаз. На голове краснокожего была повязка с пером. Да, это индеец. Брент достал карманный нож и приготовился к обороне. Оцеола остановил пони и некоторое время они с Брентом рассматривали друг друга — напуганный ребенок и умудренный опытом, но молодой годами вождь. Наконец Оцеола сказал:
 — Положи нож, мальчик. Ты стоял передо мной, как мужественный воин, но Оцеола не воюет с детьми.
 Брента отвезли в главный лагерь семинолов во Флориде, и Оцеола лично проследил, чтобы родителям Брента послали письмо с вестью, что их сын жив. Однако прошло еще пять месяцев, прежде чем они приехали, получив радостное известие.
 С тех пор прошло двадцать пять лет. Война, изгнавшая индейцев, закончилась. Оцеола умер. Семинолы и микасуки доблестно сопротивлялись, и их не удалось вытеснить в западные резервации. Они остались здесь, в болотах Эверглейдса. Они не сдались и не покорились. Они научились жить в мире топких болот. Ни один белый не знал эти места так, как индейцы — семинолы и микасуки.
 — Все воюете? — спросил Рыжая Лисица, отвлекая Брента от воспоминаний.
 — Воюем, Рыжая Лисица. Гибнут люди. В Виргинии развернулись большие сражения, в которых смерть скосила тысячи солдат. Близ Манассаса, у местечка под названием Бул-Рак, с обеих сторон убитых было не счесть, и все — молодежь. Говорят, что там победили южане. Северяне были разбиты и бежали к себе в Вашингтон. Но всем ясно, что эта война быстро не закончится. Сейчас удача улыбнулась южной армии. Наши генералы лучше соображают. А почему бы и нет? Большинство из них закончили Уэст-Пойнт, военную академию армии Соединенных Штатов. Они и служили в ней, пока не отделились их родные штаты. Похоже, наши генералы лучше разбираются в Стратегии, чем их северные коллеги. Но мне тревожно, Рыжая Лисица. У Севера больше людей. Солдаты гибнут, но потери быстро восполняются. Они, как прилив, а его невозможно остановить или удержать.
 Рыжая Лисица внимательно смотрел, как его старый друг, перестав мерить шагами помост, остановился, глядя на мирную картину, освещаемую заходящим солнцем. Эверглейдс был очень красив в эти часы наступления сумерек. Солнце огненно-рыжим шаром клонилось к горизонту, освещая покрытые мхом деревья и высокую траву, которую пригибал к земле легкий ветерок, рассеивавший влажную духоту уходящего дня. Цапли и журавли изящными силуэтами вырисовывались на фоне золотистого неба.
 — Ты против этой войны, — произнес Рыжая Лисица. — Зачем же ты воюешь? — Брент пожал плечами.
 — Флорида — мой дом Рыжая Лисица, как и твой. Она принадлежит Конфедерации, беда пришла на мою прекрасную землю. Ее сыны умирают за сотни миль от родного дома, а здесь никто не может защитить людей и дома от набегов янки, рыщущих по всему побережью. Теперь я воюю за это, так же как и ты, Рыжая Лисица. Я просто хочу сохранить мой дом…
 Брент помолчал. Индейский вождь внимательно смотрел на него, и Брент продолжил:
 — А может быть, я хочу сохранить образ жизни… Сам не знаю. Иногда мне кажется, что я воюю за то, чтобы привезти лекарства старым и больным людям, еду детям. Иногда я вожу оружие, чтобы люди могли продолжать и дальше истреблять друг друга. Подчас я и сам не могу разобраться в своих чувствах, Рыжая Лисица. Я знаю только одно: мужчина; должен следовать велениям своей совести и, выбрав свою позицию, сохранять верность долгу.
 Рыжая Лисица долго молчал, обдумывая слова друга, потом взгляд его стал испытующим:
 — Рабство чернокожих — несправедливо. Мы прятали здесь многих беглецов: их спины были изуродованы плетьми. Брент не отвел взгляда.
 — У меня нет рабов, Рыжая Лисица. Но у моего отца они есть. Правда, он хорошо с ними обращается и даже учит читать и писать, они сыты, одеты, обуты.
 — Джастин Макклейн — хороший человек. Не многие плантаторы похожи на него.
 Но не у многих имеются рабы, Рыжая Лисица. У половины солдат Конфедерации никогда в жизни не было ничего, кроме клочка земли. Рабы очень дороги и есть только у богачей. Естественно, плантаторы сражаются не за страх, а за совесть. Правда, некоторые богачи нанимают за деньги бедняков, чтобы те шли за них умирать, и большая часть нашей армии состоит именно из бедняков. Но насколько я знаю, у индейцев тоже существует рабство.
 — Да, но так же, как и ты, я не могу смириться с тем, что человеком можно владеть, как вещью. Он не зверь — его нельзя истязать кнутом, заковывать в цепи и продавать.
 — Но, однако, ты помогаешь мне, — тихо произнес Брент.
 — Я воюю с синими мундирами, брат мой. Я воюю с пехотой и кавалерией, с которыми мой народ воевал всегда. Семинолы просто привыкли ненавидеть синие мундиры федеральной армий. Вот закончится война, и тогда я посмотрю, продолжать ли борьбу с белыми или нет. — Рыжая Лисица посмотрел на друга, но Макклейн промолчал. Они оба молили Бога, чтобы семинолов оставили наконец в покое в их Эверглейдсе. — Но объясни мне, будь добр, одну вещь. Что именно вы называете военно-морским флотом? Ты выходишь в море на собственном корабле, со своим старым экипажем. Какой же это военно-морской флот?
 Брент сухо и невесело рассмеялся, в голосе его прозвучала неприкрытая горечь:
 — Когда создали Конфедерацию, у нее сразу появилась сухопутная армия. Люди пришли из армии юнионистов. Были у Конфедерации и морские офицеры, но не было кораблей. Тогда Юг воззвал к своим гражданам. — Брент пожал плечами. — Лучшего в такой ситуации придумать было нельзя. Моя шхуна имеет прекрасные мореходные качества — такую я бы никогда не получил ни на каком флоте. Я могу на приличной скорости ходить на ней по океану, а при необходимости проскальзывать в устья самых узких рек. Не успели мы начать эту войну, как поставки продовольствия и одежды были блокированы северянами…
 Рыжая Лисица хотел что-то сказать, но в этот момент появилась Аполка. Она взошла по лестнице, держась одной рукой за перила, а в другой с прирожденной грацией неся поднос, уставленный едой для мужа и его гостя. Этого красивого белого воина индейцы назвали Ночным Ястребом — именем, хорошо известным в портах Конфедерации, куда приходил корабль Брента, отважно прорывая блокаду юнионистов.
 — Моя жена принесла ужин, — сказал Рыжая Лисица. — Теперь мы будем говорить только о приятных вещах.
 Брент сел на пол напротив вождя, скрестив ноги. Улыбнувшись Аполке, он поблагодарил ее за поданное ему блюдо. Жаркое — с наслаждением отметил он про себя, с удовольствием вдыхая чудесный аромат мяса. Воины на славу поохотились, добывая еду для своего племени и для его экипажа.
 — Я, как всегда, хочу поблагодарить тебя, Рыжая Лисица, за твое неизменное гостеприимство.
 — Она хорошая повариха, моя Аполка, верно?
 — Самая лучшая, — ответил Брент, улыбаясь жене вождя. Макклейну было нелегко поддерживать разговор с женщиной. Несмотря на то, что белые часто объединяли флоридских индейцев общим названием «семинолы», на самом деле языки семинолов и микасуки довольно сильно отличались. Оба племени проживали первоначально на реке Джорджия, но происходили от разных предков. Брент хорошо знал наречие мускоги, но микасуки говорили на диалекте языка хитичи, а Аполка происходила из племени микасуки. Обычаи племен были очень схожими, и межплеменные браки — притом, что на флоридских просторах осталось всего несколько сотен индейцев, — стали делом весьма обычным. За последнее время Аполка сделала большие успехи в освоении языка мускоги, но небольшой языковой барьер между ней и Брентом не мешал им общаться на языке теплой, сердечной дружбы.
 По закону племени женщины ели отдельно от мужчин, поэтому Аполка, принеся мужчинам ужин, собралась уйти, но задержалась и шепнула что-то на ухо Рыжей Лисице. Вождь от души рассмеялся, и в его глазах мелькнули смешливые искорки, когда он сказал Бренту.
 — Аполка говорит, что Кендалл искупали, накормили и заперли в хижине.
 — Спасибо вам, — спокойно произнес Брент и принялся за еду, не ощущая, однако, теперь ни вкуса, ни запаха изысканного блюда. Какой же мести он хочет?
 Он едва не принял смерть из ее рук год назад, но теперь играет со смертью каждый день и нисколько от этого не страдает. Тогда в чем же дело?
 Эта женщина задела его гордость. По ее милости его корабль подвергся неожиданной предательской атаке.
 Было, однако, нечто такое, кроме жажды мести, что толкало Брента на поиски Кендалл Мур. Именно из-за этого «нечто» ему было невыносимо мучительно видеть, как зыбучий песок увлекает ее в бездну.
 Он все еще желает ее, подлую Кендалл Мур. И не только ради мести. Он желает ее потому, что так и не смог полностью избавиться от ее вожделенного образа. Он так и не смог забыть ее шелковистую кожу, тепло ее упругого тела, которое ощутили его ладони, взгляд ее глаз, когда он был готов к любви.
 «Мошенница!» — напомнил Бренту внутренний голос. Она просто очень хорошо играла свою роль, чтобы ненадежнее заманить его в ловушку и лишить бдительности. О, она преуспела в этом! В ее объятиях он забыл обо всем на свете, думая только о том, как бы познать эту женщину…
 Но она тоже отвечала ему взаимностью, невесело подумал Брент. Такой трепет невозможно изобразить. Как билось ее сердце, какой тяжелой и налитой стала грудь, как она выгибалась навстречу ему, какими полными и жаждущими поцелуев были ее губы! Неужели эта сладость была заранее отрепетирована и… О, черт возьми, как не хочется в это верить!
 Но видно, так оно и есть, с вздохом подумал Макклейн. Отчасти им движет жажда мести. Господи, она же соблазнила его и собиралась сделать свое дело! Мужчины не забывают такого до конца дней своих. Однако за жаждой мести стояло и сильнейшее влечение, острое желание узнать, что за облака заволокли тогда его разум. Если он будет обладать этой женщиной, то, может быть, тогда сможет, наконец, избавиться от власти духа, который овладел им, — синеглазого духа с золотистыми волосами… Брент поднял глаза и увидел, что Рыжая Лисица, не притронувшись к еде, в упор смотрит на него.
 — Хочу сделать тебе одно предложение, Ночной Ястреб.
 — Ну? — Брент удивленно вскинул рыжие брови.
 — Оставь ее мне.
 — Кого, Кендалл? — Рыжая Лисица кивнул:
 — Что ты собираешься с ней делать? Отправишь к янки, чтобы выразить им свою ненависть?
 Брент помолчал, почувствовав с удивлением, что испытывает какое-то непонятное стеснение в груди.
 — Похоже, что теперь она ухитрилась соблазнить и краснокожего?
 Рыжая Лисица пожал плечами:
 — Признаюсь, мне очень нравится эта женщина. Она — прирожденный боец, у нее есть гордость. Не в ее характере сдаваться или признавать свое поражение. Не знаю, чем она тебе насолила, но она очень ценная награда. Если она не станет твоей, брат, то я возьму ее себе.
 — Заодно можешь пригреть у себя парочку аллигаторов, — вполне серьезно посоветовал Брент.
 Рыжая Лисица от души рассмеялся:
 — Ты прав, Брент Макклейн! Но укрощение любого создания требует больших хлопот и заботы. Ни один войн не захочет отправиться на битву верхом на кляче со сломленным духом. Ни один мужчина не хочет, чтобы в его постели лежала запуганная и грустная женщина. Но я скажу тебе, что эту женщину, жену янки, не удастся сломить — она очень сильна духом. У нее сердце великого воина. Если с ней умело обойтись, то она сможет дать мужчине то, что редко получает под солнцем человек.
 — Хм, например, удар ножом в спину, — пробормотал Брент. Рыжая Лисица вскинул бровь, но ничего не сказал. Макклейн проглотил последний кусок мяса.
 — Она твоя пленница. Рыжая Лисица, — сказал он.
 — Нет, она больше не моя. Я отдал ее тебе, поэтому она твоя. Я предлагаю только сохранить ее для тебя, если ты снова уйдешь в море.
 Брент неторопливо обдумывал слова друга. Встал. Он слишком долго ждал, копаясь в своей душе. Разговор о Кендалл Мур неожиданно взволновал его. Все его тело охватило жаром, желание жгло его, словно огнем. Пора, наконец, разобраться, чего же он хочет, почему не дают ему покоя мысли об этой женщине.
 — Еще раз благодарю тебя, мой друг, — сказал он Рыжей Лисице. — Утром я решу, как мне поступить с ней.
 Рыжая Лисица приглушенно рассмеялся, словно намекая на что-то:
 — Спи спокойно, Ночной Ястреб, тебя никто не потревожит до рассвета.
 Брент спустился с помоста. Чем ближе подходил он к высокой хижине с запертой дверью, тем шире и увереннее становились его шаги.


* * *

 Кендалл нервно мерила шагами тесное пространство своей тюрьмы. От волнения она была готова разрыдаться.
 Там, на поляне, она сегодня потерпела поражение. И когда потом ее повели к реке, ей было все равно, что будет дальше; она чувствовала себя, как калека, как человек после тяжелой болезни, которому с превеликим трудом дается каждое, пусть даже маленькое, усилие. Словно ребенку, ей требовались посторонняя помощь и поддержка. Она не протестовала даже против того зверского мытья, которому ее подвергли индианки после сцены на поляне, — они мыли и терли ее волосы и тело, словно в этом был какой-то смысл. Ну а если бы ей удалось вырваться из рук тех старательных женщин, что бы она получила? Возможность бежать? Но куда — в очередное болото?
 Кендалл стала не столько покорной, сколько равнодушной. Все чувства притупились и онемели. Это онемение оставалось даже тогда, когда ее притащили в хижину и заперли на ночь. Однако молодость взяла свое — Кендалл ощутила голод. Она восстановила свои силы, подкрепившись вкусной олениной.
 Но это не принесло облегчения душе. Ее ни разу не пороли и даже не шлепали, и хотя в жизни ей приходилось сталкиваться с более жестоким обращением, но быть перекинутой через колено, словно дитя, которого наказывают за провинность, намного унизительнее, чем быть избитой охваченным гневом мужчиной. Никогда в жизни не испытывала Кендалл такой злости, подобно той, которую она чувствовала по отношению к человеку, так сильно ее оскорбившему. Да она была готова выцарапать ему глаза. Но что она может сделать? Ведь она пленница и прекрасно это знает. Бежать невозможно, да и некуда. Остается только одно — ходить взад-вперед по крошечной комнате, нервничать и ждать, когда явится этот человек, который считает ее соблазнительницей, заманившей его в убийственную ловушку.
 Самовлюбленный сукин сын, подумала Кендалл, со злостью пнув дощатую стену. Да как он вообще посмел вообразить, что ее голова только, и занята мыслями о его убийстве.
 Кендалл содрогнулась. А ведь он хотел отомстить ей. Капитан искренне считает, что из-за нее его ударили по голове и в беспамятстве бросили в ледяную воду. И за это он готов ее убить.
 Однако у "его уже была такая возможность. Да он мог просто постоять рядом с ней, пока ее засасывал зыбучий песок, наслаждаясь зрелищем ее мучительной смерти. Но нет, его гнев был для этого слишком велик! Он сам так сказал. Он решил самолично покончить счеты между ними. Он хочет ее изнасиловать? Очень глупо со стороны человека, который и так получил от нее больше, чем она давала другим. Ее охватил жар, заливший горячим румянцем щеки. Кендалл с наслаждением бы растерзала этого негодяя, но услужливая память не давала ей забыть, какие ощущения она испытала в его объятиях. Как он касался ее тела, как мужествен был в своей бронзовой мускулистой наготе, как ее пугало и одновременно возбуждало прикосновение его горячей, пульсирующей плоти. Как чувственно и умело он ее ласкал, как хотелось ей утолить голод, мучивший ее от невнимания мужа…
 Но в те минуты он не испытывал к ней ненависти. И она относилась к нему лучше, чем сейчас.
 По телу Кендалл пробежал холодок, было такое ощущение, будто за шиворот высыпали пригоршню снега. Теперь-то он не станет ее ласкать. Теперь он ценит ее не выше, чем кучу никуда не годного вонючего хлама.
 Этот человек может быть жестоким. Он может быть беспощадным. Скорее всего, сейчас капитан Брент Макклейн хочет только вырвать ей ногти, превратить лицо в кровавое месиво, отрезать уши…
 Кендалл резко остановилась, сжала кулаки и с силой ударила рукой в стену. Будь он проклят! Будь он тысячу раз проклят! Он уже подверг ее пытке: это была славная месть — заставить ее дрожать от страха в ожидании мучений!
 Она истерически расхохоталась. Не может быть ничего хуже того, что она уже пережила с Джоном Муром. Но она выжила… Что бы ни делал или ни говорил Джон Мур, Кендалл только, вскидывала подбородок и смотрела на него сверху вниз — и она выжила!
 Но этот человек не Джон Мур. Брент молод, силен и мужествен. Он не тот человек, который прощает обиду. Он, несомненно, захочет довести начатое до конца.
 От этих гаданий у Кендалл голова пошла кругом. Комната поплыла перед глазами, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы удержаться на ногах. Нет, теперь он не будет страстным и нежным любовником, на этот раз к ней придет дикий и жестокий мститель.
 — Я должна с ним поговорить! Я должна найти с ним общий язык. Я должна убедить его в том, что не хотела причинить ему зла, — вслух произнесла она.
 Это будет нелегко, но она больше не собирается, словно загнанный зверь, в отчаянии мерить шагами свою тюрьму, страшась собственных предчувствий. Сейчас она сядет и будет терпеливо ждать. Она будет помнить о том, что ее невозможно сломить, что хотя Брент может избить ее, он не в состоянии ничего сделать с ее сердцем, душой и волей.
 Кендалл опустилась на пол, скрипнув зубами от боли, когда ягодицы соприкоснулись с жесткими досками. От боли и унижения она готова была заплакать.
 «Я никогда не хотела причинять тебе зла, Брент Макклейн, но с этой минуты — берегись и не вздумай повернуться ко мне спиной!»
 Осторожно скрестив ноги, Кендалл уставилась на дверь. Не думая о том, что делает, она расправила юбку, словно это был роскошный бальный наряд, а сама она ожидает желанных гостей в своем Крестхейвене.
 «Это еще не конец, капитан Брент Макклейн. Ты осудил меня без всякого разбирательства и вынес обвинительный приговор, но я не стану дрожать и валяться у тебя в ногах с мольбой о помиловании. Я разумно все тебе объясню».
 Он же никогда ей не поверит…
 Собравшись с силами, Кендалл придала своему лицу спокойное и безмятежное выражение и сложила руки на коленях.
 Но когда она услышала на лестнице тяжелые шаги, сердце ее отчаянно забилось, дыхание стало прерывистым и, хриплым.
 Брент не стал с силой распахивать дверь хижины, он отворил ее медленно и осторожно. Вошел в комнату, внимательно рассматривая женщину, которая невозмутимо ждала его прихода. Он снова ощутил сильное раздражение. Кендалл выглядела так, словно сидела перед серебряным чайником в красиво обставленной гостиной и готовилась произнести слова: «Вам один кусочек сахара или два, капитан?»
 Брент несколько секунд пристально смотрел на нее, потом тихо затворил дверь.
 — Ну, миссис Мур, кажется, сейчас вы выглядите несколько лучше.
 — Вы сами виноваты в том, что случилось сегодня со мной, капитан Макклейн.
 — В самом деле? — Рыжая бровь взлетела вверх. — Не припомню, чтобы я толкал вас в эту грязь.
 Решимость Кендалл оставаться невозмутимой поколебалась, характер брал свое.
 — Я убегала от вас. Если бы вы не напугали меня до смерти…
 — Я напугал вас? Да я вообще не успел произнести ни одного слова, миссис Мур. Увидеть вас здесь было для меня приятным сюрпризом, — медленно и протяжно произнес Макклейн.
 — Сюрпризом? — вежливо переспросила Кендалл. — Хорошенький сюрприз, капитан! Ясно же, что Рыжая Лисица и его воины атаковали нас по вашему приказу.
 Брент засмеялся, впрочем, не слишком весело. Смех прозвучал сухо, в нем таилась угроза спокойствию, царившему в душном воздухе хижины.
 — Вы сильно ошибаетесь, миссис Мур. У меня нет никакого права что-то приказывать Рыжей Лисице.
 — Вы легко можете одурачить меня, капитан.
 — Да, но вы-то сами в действительности одурачили меня, миссис Мур, не правда ли? — Вопрос прозвучал настолько тихо и вежливо, что Кендалл задрожала. Брент прошел к узкому оконцу и, подбоченившись, выглянул на улицу.
 — Вы замужем за Джоном Муром только формально, Кендалл?
 У нее пересохло во рту. Слова застыли на губах, она была не в силах отвечать.
 Он перестал смотреть в окно и требовательно взглянул на нее. В голосе его зазвучали стальные нотки:
 — Я жду, Кендалл.
 «Не позволяй ему запугать тебя, — предостерегающе сказала она себе. — Держись… Держись достойно».
 — Если честно, капитан Макклейн, то вы не понимаете…
 — О, миссис Мур, я просто умираю от желания понять! — с сарказмом произнес Брент. — Умоляю вас, разъясните мне ваше положение.
 Не надо было ей садиться, с запоздалым сожалением подумала Кендалл. Макклейн медленно прохаживался вокруг нее. Вот он зашел сзади и остановился. Она чувствовала на себе его взгляд — он огнем жег ей спину. Каждый его тяжелый шаг отдавался в ее душе страхом. Она не хотела, чтобы он видел ее страх, однако искушение повернуться к нему лицом было так велико. Но она не могла себе этого позволить. Не могла! Нельзя было показать ему, как ужасает ее само его присутствие. Кендалл с трудом проглотила слюну, прежде чем заговорить: стоять неподвижно под его взглядом было то же самое, что замереть, чувствуя, что сейчас на твою спину кинется ядовитая змея.
 — Я жду ответа, миссис Мур.
 Шепот обжег ей ухо, словно раскаленный, шипящий уголь. Однако Кендалл не шелохнулась,
 — На самом деле все очень просто, капитан. Я родилась в окрестностях Чарлстона. Я знала, что как только Южная Каролина отделится от Союза, войны не миновать. Я не хотела возвращаться на Север, когда…
 — Совершенно случайно рядом с вами оказался ваш муж? — Язвительный вопрос прозвучал из дальнего угла хижины. — И он тоже случайно оказался на месте в… момент истины, назовем это так… Да?
 Кендалл неестественно выпрямилась:
 — Да.
 — Но вы сказали мне, мадам, что у вас нет мужа.
 — Я… я солгала.
 — Вот этому я охотно верю.
 Кендалл вскрикнула от неожиданности и боли, когда Брент грубо схватил ее за волосы своими железными пальцами и откинул назад ее голову. Мощные, как колонны, широко расставленные ноги упирались в ее спину, коленями он сдавил ей плечи. Он наклонился и посмотрел в лицо Кендалл своими переполненными холодной яростью серыми глазами. Она не стала вырываться, вскинула подбородок и ответила Бренту не менее яростным взглядом,
 — Ты эгоистичный осел! Ты просто идиот! — Она вскрикнула, когда Брент изо всех сил дернул ее за волосы, а потом резко отстранил от себя.
 — Но вы все-таки объясните, миссис Мур, как вышло, что меня вышвырнули за борт, как крысу?! Вы знаете, что оказаться в зыбучем песке — ужасно. Вы правы. Но попробуйте прыгнуть голой и связанной в ледяную воду.
 От толчка Макклейна Кендалл упала. Она поднялась и повернулась лицом к капитану, гневно сверкая глазами. Какая она была дура — разве можно показывать спину змее? Его грубость вывела ее из равновесия. Она должна проявить характер! С Брентом надо как-то поладить, а для этого придется унять и страх, и злость.
 Она выпрямилась и отважно посмотрела ему в глаза, с болью ощутив, что его гнев был почти физически осязаем, им был пропитан воздух комнаты. Однако этого человека надо укротить.
 — Сэр, — ледяным тоном произнесла Кендалл, — вас вытащили из воды. Хочу напомнить, что это сделал янки. Вы живы и здоровы. Верите вы мне или нет — не имеет значения. Дело прошлое, и я склонна думать, что вы должны удовлетвориться мщением. В самом деле, меня похитили дикари, вы загнали меня в болото, где я чуть не умерла от страха, меня едва не засосал зыбучий песок, и… вы отшлепали меня, что было очень унизительно. Если кто и заслуживает в этой ситуации справедливости, так это я, капитан Макклейн. А теперь прошу вас, сэр, — прошу как конфедерата, как капитана — покончить с этими детскими глупостями, оставить мальчишество и как можно скорее доставить меня в ближайший южный порт!
 Несколько секунд он в изумлении смотрел на нее, не веря своим ушам, а затем расхохотался, запрокинув назад рыжеволосую голову.
 — Говорите, глупости и мальчишество? — В его тоне не было угрозы, и Кендалл немного успокоилась:
 — Капитан, я просто знаю, что офицер флота Конфедеративных Штатов должен проявить доброту по отношению к леди, попавшей в беду на его глазах.
 — Вы сами не понимаете, как вы правы, миссис Мур! — Он как бы невзначай отступил назад, глаза затуманились, в них появилась поволока и какая-то леность. — Мы, офицеры флота, я а самом деле всегда стремимся оказать всяческую помощь леди, попавшим в беду на наших глазах, и вообще проявляем по отношению к ним лояльность. Однако знаете, что я вам скажу? В наше время найти истинную леди так же трудно, как шелковые чулки в Джексонвилле.
 Тон его стал обволакивающим и ласкающим. Даже здесь, в лесной глуши, от него приятно пахло морем. Произнося свой монолог, Брент продолжал ходить вокруг Кендалл, пока наконец не остановился перед ней. Она во все глаза смотрела на него, загипнотизированная и убаюканная ласковыми нотками хрипловатого голоса. Как он вдруг изменился! Конечно, ее слова заставили его вспомнить о чести южанина и джентльмена. А он может быть джентльменом, если захочет… Как он хорош — строен и широкоплеч — в своем военно-морском мундире с золотыми галунами! Да и грубое лицо стало даже красивым, когда его украсила обаятельная, хотя и сдержанная улыбка…
 Каково же было удивление Кендалл, когда железные пальцы Брента вдруг впились в ее плечи и он так тряхнул ее, что волосы рассыпались у нее по плечам. Стиснув Кендалл, Макклейн заставил ее посмотреть ему в глаза.
 — Мне почему-то кажется, мадам, что по отношению ко мне вы вели себя, как дешевая, неразборчивая шлюха…
 Договорить Брент не успел. Высвободив плечо, Кендалл взмахнула рукой и влепила Макклейну увесистую, звонкую пощечину. Все произошло молниеносно.
 — Плебей! Деревенский ублюдок! — вне себя шипела Кендалл, пытаясь проклятиями подавить охвативший ее ужас.
 Брент стиснул зубы и сузил глаза, превратившиеся в два стальных лезвия. Куда только подевалось лениво-снисходительное выражение! Сейчас его глаза метали молнии. На загорелой коже, словно вырубленного из камня лица четко отпечаталась ее ладонь, но губы не дрогнули, только стали уже и бледнее. Макклейн мертвой хваткой стиснул запястье Кендалл. Она яростно старалась вырваться, уже забыв о своем намерении сохранять Ледяное спокойствие.
 — Пусти меня!
 Извернувшись, она ухитрилась вонзить ногти в руку, схватившую ее. Кендалл изо всех сил пинала Брента ногами. Он непроизвольно вскрикнул, когда удар пришелся по голени.
 Не отпуская запястья Кендалл, Брент изловчился схватить ее за ногу, которую она занесла для нового удара, и рванул вверх. В долю секунды Кендалл ощутила ни с чем не сравнимое чувство свободного полета — но только на долю секунды. В следующий момент полет кончился, и она с грохотом упала на пол. Брент с силой припечатал ее спиной к твердым доскам.
 Кендалл успела только испустить проклятие — Макклейн не дал ей подняться, навалившись на нее всем своим немалым весом, обхватив ногами, словно тисками, ее бедра. Кендалл не могла шевельнуться. Об освобождении нечего было и думать. Она взглянула в беспощадные серые глаза, и страх придал ей сил, заставил продолжить сопротивление: она заколотила кулаками по его спине, извивалась, отчаянно пытаясь вырваться из железных объятий Брента. Он тихо ругался, выведенный из себя ее непокорностью, однако в тот же миг завел ее руки за голову, прижав к полу. Моля Бога, чтобы не разразиться рыданиями от охватившего ее чувства безнадежности, она посмотрела Бренту в глаза… Господи, как они близко!
 — Мадам, вы что-то хотели мне предложить тогда в декабре, но так и не осуществили своего намерения. Ну что ж, дорогая, теперь вы в другом порту, с тем самым джентльменом, которого вы так ловко использовали.
 Кендалл лежала спокойно, но Макклейн чувствовал, что внутри у нее все кипит и сопротивляется: она вызывающе выпятила грудь и тщетно напрягала бедра, плотно прижатые к полу его ногами? Так же, как в ту давнюю ночь, она будила в нем неуемное желание, лишавшее способности мыслить и туманившее голову. Как и тогда, она была прекрасна. Даже сейчас, когда ненависть придавала ее синим глазам оттенок холодного камня, он не мог думать ни о чем, кроме того, как приоткрылись тогда ее губы, прижавшись к его губам и вызывая неутолимую жажду ласк, как ожило в его руках ее тело, как она с силой прижалась своей крепкой грудью к его груди…
 «Она же едва не убила меня, — напомнил себе Брент. — Довела до состояния невменяемости, до животной страсти только затем, чтобы стать хладнокровной свидетельницей моей гибели».
 — Честно говоря, миссис Мур, я не понимаю, почему вы сегодня решили так яростно сопротивляться. Когда мы с вами встречались в прошлый раз, вы не возражали против моих объятий. Вы что-то сказали? Ах да, понимаю! Сегодня поблизости нет ни одного янки, который мог бы вырвать вас из рук судьбы. — Ее тело окаменело под ним, глаза смотрели все так же вызывающе. С ее губ сорвался короткий смешок.
 — Капитан Макклейн, можете мне не верить, но янки почти столь же омерзительны мне, как и вы. Делайте, что хотите, у меня просто нет сил одолеть вас. Я даже не стану сопротивляться.
 Кендалл продолжала пристально смотреть в глаза Бренту, всей душой надеясь, что ей удалось пристыдить его, заставить вспомнить о совести мужчины и офицера. Он молчал, глаза его были пусты и бесстрастны, и Кендалл не смогла найти ответа в них. Его лицо тоже оставалось неподвижным, полные губы не шевельнулись. Только одна бровь издевательски взметнулась кверху, изогнувшись дугой.
 — Ты и, правда, не будешь сопротивляться? — тихо спросил он. Кендалл снова почувствовала, как жаркий румянец залил ее лицо. Как только началась эта дуэль с Брентом, память о той ночи в Чарлстоне вспыхнула в ее душе с новой Силой, картина ожила во всех красках и подробностях, словно это было вчера. Так же как тогда, она всем телом чувствовала силу его рук, так же как тогда, ощущала жар исходившей от него мужественности. На мускулистой шее сильно билась жилка в такт учащенному пульсу — Брента тоже захлёстывала страсть. Сквозь тонкую материю платья и толстое сукно его армейских бриджей Кендалл ощущала, как напряглось его мужское естество.
 Она судорожно сглотнула — они оба подумали об одном и том же.
 Брент медленно, словно нехотя, улыбнулся, но усмешка тронула только его губы, не изменив жесткого выражения серо-стальных глаз. Вдруг он отпустил ее руки и запустил пальцы в ее волосы. Ладонь он положил ей на грудь и погладил большим пальцем нежный сосок. Ткань платья не препятствовала — и он в полной мере ощутил волнующую округлость и тяжесть ее груди, твердеющий от встречного желания бутон соска. Но сильнее всего Макклейн ощущал сумасшедшее биение ее сердца. Она не пыталась больше его ударить, но лежала безучастно, только в глазах что-то неуловимо изменилось… Она была явно испугана… Интересно, кого она боится — его или, быть может, себя? Внезапно Бренту захотелось погладить ее по щеке, шепнуть ей на ухо несколько ласковых слов о том, как она опьяняет его, о колдовстве и очаровании ее ладной и обволакивающей красоты.
 Он сильно, до крови закусил губу. Эта женщина однажды расчетливо использовала его, Брента Макклейна. А теперь снова оттачивает о его душу свое искусство соблазна. Он буквально приник губами к ее уху.
 — Ты сделаешь то, что я хочу, Кендалл?
 — Я не смогу тебя остановить, — прошептала она.
 — Повторим то, что было в Чарлстоне? — тихо и невнятно спросил Брент.
 Казалось, язык и губы перестали повиноваться Кендалл.
 — Я не могу остановить тебя, — упрямо повторила она. Внезапно в Брента словно вселился бес — он, как вампир, впился в ее губы. Она ощутила во рту привкус крови, когда Брент попытался языком раздвинуть ей губы. Сердце Кендалл забилось еще неистовее, она жалобно застонала, от прихлынувшего ощущения удушья едва не потеряла сознание. Она попыталась вырваться, но его ладонь плотно прижимала к полу ее волосы. Тогда Кендалл обхватила Брента за спину, вонзив острые ногти в его мощные мышцы. На какое-то мгновение его натиск ослаб, но затем возобновился с удвоенной силой. Однако жестокости в действиях Брента не было. Губы стали настойчивыми, но не грубыми, он словно старался приласкать ее распухший рот. Кендалл поддалась неожиданной перемене в прикосновениях Брента, задрожала и сдалась. Вопреки разуму она чувствовала, что все еще испытывает голод по капитану Бренту.
 На мгновение он поднял голову. Лицо было напряженным, голос прозвучал хрипло, когда он произнес:
 — Все, что началось в Чарлстоне, закончится здесь. — Но Кендалл чувствовала, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба. То, что он говорит серьезно и искренне, было ясно. И если она скажет ему нечто ласковое, о чем, впрочем, он и сам сейчас догадается, то поведет себя еще мягче…
 Она хотела произнести это, но не смогла: дрожащие губы не смогли вымолвить нужные слова.
 Ей оставалось только тихо лежать и смотреть, как он раздевается. Брент высился над ней всей своей громадой. В лучах заходящего солнца блестели его бронзовые плечи; серые глаза потемнели и стали похожи цветом на бурное ночное море.
 Зачарованная, она смотрела, как он шагнул к ней и прилег рядом — его стройное мускулистое тело было грациозным, как тело пантеры. Он привлек ее к себе и расстегнул пуговицы на платье. Из его горла вырвался хриплый стон нетерпения, легкая ткань треснула по швам, когда он потянул ее вниз.
 — Брент… — Ее губы, наконец, смогли произнести только его имя. Она прикрыла глаза, когда его рука коснулась ее талии и скользнула ниже, стягивая панталоны — единственное, что еще оставалось на ней.
 Он лег сверху, накрыв ее своим телом. Жар его мощи опалил Кендалл. Она напряглась, когда он попытался коленом раздвинуть ей ноги, но даже тогда голос не повиновался ей. Он поискал ее взгляд. Она не отворачивалась, но по-прежнему не могла произнести ни слова.
 И снова закрыла глаза, когда Брент опять приник губами к ее рту. Теперь он нежно ласкал: его язык мягко обвел контур ее губ. Вот его губы коснулись ее подбородка, влажно прошлись по ее уху и нежно куснули мочку. И снова губы отправились в любовное странствование по ее телу. Он поцеловал шею, ямку на плече, потом опять губы.
 Время, разум, сама жизнь — казалось, все сместилось и исчезло. Может быть, они снова в Чарлстоне? Как сладостны его прикосновения, как зажигательны его ласки! Он угрожал, предупреждал о мести, продолжал войну с самим собой, а она молчала, понимая, что теперь все это не имеет никакого значения. Если он хотел причинить ей боль, то ошибся. Он не мстил, а соблазнял. От одного поцелуя в губы у нее перехватило дыхание и исчезло желание сопротивляться. Прикосновения его языка, несли с собой невыразимую сладость, по всему ее телу разлилось приятное тепло, истома…
 Он целовал ее, лаская рукой грудь, гладил…, завораживая и унося куда-то… Вдруг его длинные загорелые пальцы сплелись с ее пальцами и развели ее руки, положив вдоль их тел. Только теперь до нее дошло, что она царапала его ногтями и сильно тянула за волосы…
 Нет, она не хотела драться с ним! То была буря чувств. Но еще больший всплеск чувств ей предстоит испытать…
 До слуха Кендалл донесся слабый, едва слышный звук. Тихий вскрик, похожий на стон. Но это же ее голос, это она вскрикивает и стонет. Брент нежно, но крепко держал ее, продолжая свою… месть. Он покрывал жгучими, страстными поцелуями все ее тело, жесткий кончик его языка скользнул по твердым соскам, наполнив жаром груди. Кендалл дрожала всем телом, извивалась, стремясь броситься навстречу медовой сладости, которая вливалась в ее тело с каждой новой лаской, — она так хотела освободить руки, чтобы двигаться, извиваться еще сильнее, с большей страстью…
 Ах, да, это же месть! Он будет до конца беспощадным. Его сильные пальцы крепко держали ее руки. Натиск его поцелуев стал еще сладостнее. Его сила раздирала ее на части, обдавала соблазнительным жаром ее невинное обнаженное тело, разливалась внутри нее, зажигала огнем бедра, приближаясь к заветному месту, где огонь желания бился сильнее всего. Кендалл поняла, что ни вскрикивания, ни конвульсии, в которых непроизвольно билось теперь ее тело, не остановят Брента и не отвратят от терзавшего его желания…
 От его мщения.
 Кендалл подумала о смерти. Да жива ли она или вот-вот умрет? Ночь то взрывалась в ее сознании звездами, то снова окутывала все мраком, то опять сияли звезды. Кендалл снова попыталась вырвать руки — ей надо освободиться или коснуться чего-то волшебного, что находится за гранью ее понимания. Она вскрикивала, не помня себя, восклицая его имя…
 Он был здесь, он никуда не уходил. Брент снова был над ней, и его губы опять приникли к ее губам. Теперь и он был в плену лихорадочного состояния, его губы дрожали, выдавая глубину страсти. Как в тумане, Кендалл вдруг осознала, что ее руки свободны. Так же смутно она ощутила, что Брент напрягся. Она чувствовала его, ощущала, как его твердое естество горячим концом уперлось в ворота ее женственности. Это было ощущение прикосновения горячего стального клинка. Боже милостивый, если бы она знала! Но она и подумать не могла… Она была так захвачена пылом его страсти, просто соблазнена…
 Волшебство рассеялось от рванувшей ее изнутри боли. Из глаз хлынули слезы. Она постаралась сдержать крик, но рыдания рвались наружу вместе с прерывистым дыханием, хотя Кендалл, извиваясь, пыталась избежать вторжения в ее тело мощного, твердого копья.
 Но избежать не удалось. Они зашли слишком далеко. Ее обесчестили.
 Месть…
 — Кендалл, о черт, Кендалл, глупенькая, почему ты мне ничего не сказала… что ты… никогда… — В хриплом голосе Брента сквозило несказанное удивление, однако он продолжал крепко держать Кендалл за голову, пытливо заглядывая ей в глаза. В его же взгляде была такая буря…
 — Если бы я тебе все сказала, что тогда? — шепотом спросила она. — Ты бы меня отпустил?
 — Я…
 — Ты бы мне поверил?
 — Черт бы тебя побрал! — в ярости выкрикнул он. Мускулы его вздулись громадными узлами, его просто трясло от возмущения. Но ничего уже не исправишь, пути назад нет.
 — Так поверил бы? — снова спросила Кендалл.
 — Нет! — прорычал он. — Но я… — Вел бы себя более нежно? — поинтересовалась она, смеясь над собой и Брентом. Боже, она же горит, как на медленном огне. Ее сжигает боль и… что-то еще. Жидкий огонь, который он влил в нее своими прикосновениями, продолжал разливаться внутри ее тела. Ей нужна была завершенность…
 — Так ты отпустил бы меня? — не унималась она. Он посмотрел на нее сверху вниз своими страстными, штормовыми, темно-серыми глазами.
 — Нет, — ответил он, скрипнув зубами, хватая Кендалл за пальцы, — я не стал бы тебя отпускать и сейчас не могу этого сделать.
 Из горла Кендалл вырвалось сдавленное рыдание, она прикрыла глаза пушистыми ресницами.
 — Будь ты неладна, Кендалл, но я не могу тебя отпустить, — повторил он, а она не знала, как сказать ему, что не хочет быть отпущенной, что именно сейчас, и этот момент, больше всего жаждет быть любимой им.
 — Обними меня, — нежно прошептал он. — Держи меня, держи, крепче… целуй меня…
 Брент снова приник к ней губами, впитывая соленые слезы на ее лице. Его руки ласково касались ее щек, пальцы вплелись в шелк ее волос. Его взгляд гипнотизировал, источая магнетическое притяжение, вырваться из которого она была не в силах и не хотела этого. Кендалл опять прикрыла глаза и крепко обхватила Брента руками.
 Он ощутил, как ее ногти впились в его спину, но понимал, что не боль она хочет причинить ему, а что в ней заговорила страсть. Он начал мерно двигаться, едва удерживая себя от неистовства, — настолько сильно он желал ее, настолько сильную страсть она внушала ему. Бренту трудно было сдерживать огонь, бушевавший в его чреслах. Милостивый Иисус, какое же это мучение — двигаться так медленно, какое невыносимое мучение! Брент почувствовал, что напряжение тела Кендалл ослабевает, с ее губ сорвался едва слышный стон.
 — Кендалл? — В шепоте прозвучали бурная страсть, требование, мольба.
 Она опустила голову, прижавшись лицом к его шее, не в силах смотреть ему в глаза. Но ее тело жило своей жизнью, не внимая голосу разума, — оно начало таять, растворяясь в его мужественной силе, извиваясь, корчась в конвульсиях, входя в нужный ритм. Макклейн ощутил шелковистую упругость ее грудей, дразняще прижавшихся к его поросшей жесткими волосами груди, почувствовал, как ее ногти снова впились в его плечи…
 Вдруг он понял, что Кендалл предоставила ему полную свободу.
 Страсть взорвалась, как пороховая бочка. Его руки скользнули вниз, он приподнял Кендалл за ягодицы и подтянул к себе как можно ближе. Она с готовностью двинулась ему навстречу. Казалось, его огонь воспламенил и ее. Теперь бушующее пламя грозило поглотить обоих и превратить в ничто весь мир вокруг.
 Для Кендалл во всей Вселенной не осталось никого, кроме Брента и затопившего ее наслаждения. Прошлое исчезло, время остановилось, жизнь потеряла ценность. Она парила на ветрах ночи, в нее вселилось чувство незнакомого доселе голода, стремление прикоснуться к чему-то манящему, запретному, сладкому и мучительному одновременно. Она жаждала какой-то вершины, не достигнутой пока… Наслаждалась странной прелестью неземной пытки, которая должна была вот-вот кончиться… неизвестно чем. Как сладко это ожидание конца!
 Он наступил — момент наивысшего восторга и наслаждения. Не чувствуя ничего, кроме разлившегося по всему телу сладкого нектара, Кендалл неистово содрогалась, словно опускалась сквозь снежные облака страсти на мягкую равнину неземного блаженства.
 Брент издал торжествующий, победный крик. Его тело напряглось, вздрогнуло, снова напряглось, в ее тело снова полилось тепло… Кендалл задрожала в его объятиях…
 Но вот они ослабли.
 Брент лег рядом. Он не прикасался к ней, но Кендалл чувствовала его рядом. Он приподнялся на локте и с любопытством, которое снова разыгралось после утоления страсти, посмотрел ей в лицо.
 Она закрыла глаза и попыталась отодвинуться от него, издав негодующий возглас, когда он решил снова привлечь ее к себе. Она очень хотела его. Отчаянно хотела! Это было ни на что не похожее волшебство; она все еще была вся во власти чувства, с которым не может сравниться ни один другой… восторг.
 Как хотелось все запомнить! Каждую мелочь. Запомнить для себя. Сохранить на память, пока чувство еще свежо, создать себе Сладкую грезу на всю жизнь.
 Но больше всего ей хотелось вжаться в пол и умереть. Ведь это случилось только потому, что он ненавидел ее и жаждал мести. Он просто ее использовал, закончил начатое год назад в Чарлстоне.
 Он никогда не поймет, насколько хорошо удалась его месть. И от этой мысли Кендалл стало тоскливо.
 Она плотно сомкнула глаза: ей нужно было отгородиться от Брента. Она не хотела видеть его и слышать его навязчивые вопросы. Она не хотела, чтобы они оба стали свидетелями ее нового унижения…
 — Кендалл…
 — Нет…
 — Кендалл…
 — Ты получил то, что хотел, ты славно мне отомстил.
 — Ну, нет, миссис Мур, — тихо произнес Макклейн. — Это только начало.
 — Брент…
 — Открой глаза, Кендалл! — решительно потребовал он. — Нам надо поговорить.




 Глава 5


 Если и был в жизни Кендалл момент, когда ей отчаянно, до смерти хотелось расплакаться, так это сейчас: на полу индейской хижины, в объятиях Брента. Но одновременно никогда прежде, не испытывала она такой, как сейчас, решимости не поддаваться этому искушению. Оцепеневшая, с закрытыми глазами, лежала она в капкане его рук.
 — Не держи меня, — произнесла она без всякого выражения и тихо добавила: — Пожалуйста.
 В ответ Брент сжал ее еще сильнее, но лишь на мгновение. И когда он выпустил ее из своих железных объятий, она испытала даже некоторое удивление, но и облегчение. Легла на спину, прикрыв грудь руками и стыдливо скрестив ноги.
 Брент озадаченно посмотрел на нее. Его раздирали противоречивые чувства: еще не утихший гнев, но и не вполне ясное чувство вины — в этой женщине странного и необычного было гораздо больше, чем он мог предположить.
 Лунный свет придал ее телу нежную шелковистость магнолии. Кендалл напоминала картины мастеров Возрождения, воплощая позой и сложением вечный сюжет об утраченной невинности. В мягком лунном сиянии тени ресниц на щеках подчеркивали таинственность ее облика, в котором было и целомудрие, и необыкновенная чувственность. В серебристом свете темнела, впадина живота, белели длинные, стройные ноги, пленительное тело. Бренту отчаянно хотелось прикоснуться к ней, погладить… Желание, лишь недавно утоленное, поднялось с новой силой.
 Ловко, по-звериному он поднялся на ноги. Надел бриджи, взял в углу одеяло и подошел к Кендалл. Присев на корточки, набросил на нее одеяло, прикрыв наготу. Синие, как море, глаза широко раскрылись в немом удивлении. Она тихо и невнятно поблагодарила его.
 — Не надо меня благодарить, — коротко отрезал он. — Я хочу услышать твою историю.
 — Что еще ты хочешь знать? — с горечью спросила она. — Замужем ты за этим янки или нет?
 — Замужем.
 — Почему?
 — Потому что меня продали, — без всякого выражения произнесла Кендалл, избегая смотреть в глаза Бренту. — Как продают участок земли.
 — Так тебя вынудили выйти за него замуж?
 — Да.
 Брент недоверчиво хмыкнул:
 — Ни один человек не может заставить другого сказать «да» в момент венчания.
 Кендалл бросила на Макклейна сердитый взгляд:
 — Все не так просто, как ты думаешь, капитан. К сожалению не у всех есть крепкие мускулы и решимость заявить миру о своей независимости.
 — Понятно, — сухо произнес Макклейн, — тебя избили и силой потащили к алтарю.
 — Нет, все было не так, — холодно возразила Кендалл. Она закрыла глаза и отвернулась. Однако Брент не собирался оставлять ее в покое. Она услышала шорох: Брент спокойно уселся рядом, скрестив ноги. Вот он положил ей на плечо свою широкую теплую ладонь.
 — Повернись ко мне, Кендалл. Я хочу точно знать, с какой целью ты оказалась на моем корабле прошлой зимой? Кроме того, мне хотелось бы понять, как так получилось, что я лишил девственности женщину, которая несколько лет состоит в законном браке?
 Она так быстро повернулась, что Брент приготовился к защите — слишком много яда плескалось в гневном взгляде синих глаз.
 — Ты когда-нибудь любил, капитан? — холодно спросила она, — Не женщину — брата, друга, мать? Если ты любил, то поймешь меня, если нет… Любовь может быть самым сильным оружием, какого не изобретал еще ни один даже самый талантливый оружейник. Если ты видишь, что любимому человеку угрожает опасность, ты сделаешь для его спасения даже то, что противоречит твоим принципам.
 Серые глаза сузились, однако Брент оставался бесстрастным:
 — Продолжай, я жду.
 Кендалл стиснула зубы и уставилась в потолок.
 — Чего ты ждешь, капитан? Я все тебе сказала. Мой отец умер, мать вторично вышла замуж. Он оказался белым подонком в элегантном белом фраке. Первые годы он продавал недвижимость и движимость процветающей плантации, чем и питал свою тягу к роскоши. Когда распродал все неодушевленные предметы, настала очередь созданий из плоти и крови. Думаю, моя цена оказалась выше, чем цена моей сестры, потому что отчим письменно обещал мне не трогать ее, если заплаченная за меня сумма окажется достаточной, чтобы заплатить все долги.
 Брент так долго молчал, что Кендалл с любопытством посмотрела на него.
 «Сидит, как Рыжая Лисица!» — подумала она. Спина прямая, плечи развернуты. Голая грудь дышит спокойной силой, руки на коленях. Мозолистые пальцы медленно перебирают ткань бриджей — только эти движения выдавали взбудораженное состояние капитана Макклейна.
 — Ты так и не объяснила мне свое поведение, — ледяным тоном произнес Брент.
 — Я не думала, что тебе понадобятся какие-то объяснения, — ответила Кендалл. Как ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали едко и презрительно, но в. них не было ничего, кроме боли. Краска стыда залила ее щеки, презрительный выпад прозвучал, как слабый шепот.
 — Мне не надо объяснять очевидные вещи, — жестко, не давая ей поблажки, возразил Брент. — И хотя мне еще только предстоит удовольствие от встречи с твоим мужем, я все же довольно много слышал о нем и знаю — это достойный мужчина, статный и сильный. В моей голове не укладывается, что может найтись мужчина, который, заплатив за невесту бешеные деньги, оставляет ее девственной в течение нескольких лет, если не ошибаюсь…
 — Не ошибаешься, это продолжалось три года! — огрызнулась Кендалл.
 Она стиснула зубы, заметив, что ее сарказм не произвел на Макклейна ни малейшего впечатления. Хуже того: он смотрел на нее с еще большей угрозой, более мрачно… Опустив глаза, она взглянула на его руки. Кулаки так сжаты, что на фоне темной, загорелой кожи костяшки пальцев кажутся мертвенно-белыми пятнами. Содрогнувшись, она выпалила ответ, которого он настойчиво добивался:
 — Внешне Джон Мур выглядит великолепно, но на самом деле не так уж и здоров. Несколько лет назад он заразился лихорадкой, которая едва не убила его. До конца он так и не оправился. До сих пор у него остаются мышечные спазмы и сильные-головные боли… Кроме того, у него полнейшее… половое бессилие.
 В глазах Брента появился едкий, язвительный интерес:
 — Значит, тебя надо понимать так, что ты оставила мужчину только потому, что он болен?
 Обвинение настолько сильно поразило Кендалл, что она лишь тупо посмотрела на Брента. Но уже в следующую секунду ярость затопила ее рассудок — слепая ярость, вызванная несправедливостью его издевательского замечания. Кендалл просто обезумела от огромного желания уничтожить эту кривую ухмылку. Не помня себя, она вскочила, отшвырнув одеяло, и с кулаками набросилась на Макклейна, стараясь попасть в мощную челюсть.
 — Ты сукин сын! — прошипела она, но ее ярость, как, впрочем, и внезапный порыв, моментально иссякла — Брент сжал ее своими могучими руками, лишив возможности пошевелиться. Молочно-белые груди плотно прижались к жесткой рыжеватой поросли на груди Макклейна. Это иное, отнюдь не нежное объятие вызвало в Кендалл мысль о недавней близости, о том, что этот странный мужчина с удовольствием повторит все, что между ними произошло. Неужели это один и тот же человек? Еще совсем недавно — преданный любовник, а теперь — чужой, ненавидящий ее человек.
 Она постаралась вырваться — не для того, чтобы причинить ему боль, просто ей хотелось отстраниться от него. А он был все так же непреклонен и беспощаден; лицо его оставалось мрачным, когда он сказал:
 — Но если ты стала женой янки, то каким образом оказалась в Чарлстоне в день объявления независимости штата?
 Кендалл ухитрилась упереться руками в его грудь, но ничего хорошего из этого не вышло — интимность только возросла: теперь его бедро упиралось в низ ее живота, а нога обняла ее ягодицы. Одеяло сползло, и Кендалл вновь ощутила свою уязвимость.
 — Кендалл!
 Он слегка встряхнул ее, голова ее запрокинулась назад. Она посмотрела ему в глаза и сделала еще одну тщетную попытку высвободиться.
 Высоко вскинула подбородок. Сдаваться она не собиралась:
 — Я приехала домой, капитан Макклейн. Несмотря на замужество, я продолжала считать Чарлстон домом. Я знала, что Южная Каролина объявит о своем отделении, если президентов изберут Линкольна. И мне обязательно надо было быть дома. Убедив мужа в том, что мне надо повидаться с матерью, пока не начались военные действия, я была уверена, что мне удастся бежать. Разве могла я подумать, что он станет меня преследовать?
 Брови Макклейна выгнулись дугой от изумления:
 — Так ты натолкнулась на меня случайно и тут же решила использовать, чтобы сбежать от законного мужа?
 — Да! Да! — закричала Кендалл, снова приходя в ярость и нанося Бренту бесполезные удары в грудь, капитан едва ли замечал их. — Это был не заговор, а роковое стечение обстоятельств.
 — Короче, ты просто использовала меня?
 — Да, да, да! — снова закричала Кендалл. — Но ты не смеешь меня за это осуждать. Я бы использовала кого угодно — даже Господа Бога! — чтобы сбежать. Ты не знаешь, как это бывает, ты даже не представляешь себе, через что мне пришлось пройти, ты не знаешь, что… что… — Голос ее пресекся, от гнева не осталось и следа. Кендалл доверчиво прижалась к плечу Брента, шепча горькие слова: — Ты неукротим, капитан Макклейн. Ты сам — первобытная, могучая сила, во власти которой казнить или миловать. Ты просто не понимаешь, каково быть ненавидимой только за то, что ты молода, здорова и… всецело принадлежишь этому человеку.
 Объятие Брента на мгновение стало чуть сильнее, но Кендалл едва ли заметила это. Она сильно дрожала, прижимаясь щекой к гладкой бронзовой коже, подсознательно улавливая пряный мужской запах его горячего сильного тела. Но хотя она и дрожала всем телом — да что там говорить, ее просто-напросто трясло, как в лихорадке! — она все еще не могла позволить себе расплакаться. Не станет она просить Брента понять и простить ее.
 Но вдруг Кендалл ясно ощутила какое-то изменение в Макклейне. Что-то произошло, но что? Одна рука капитана все еще покоилась на ее бедре, а вторая нежно поглаживала ее спину. Она затаила дыхание, боясь шевельнуться. Его ласка была такой убаюкивающей, успокаивающей, усыпляющей. Она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он крепко обнял ее своими мощными руками. Как хотелось, чтобы он вдохнул в нее силу, которой она сама лишилась и которой ей так недоставало; найти в его объятиях тихую гавань, в которой можно укрыться от жизненных невзгод и превратностей судьбы!
 Но этому не бывать — мучительная мысль о замужестве пронзила Кендалл. О чем тут можно мечтать, если она законная жена человека, который не воюет, а в слепой ярости дерется с Богом и самим собой?.. А эти руки, которые доставляют ей столько удовольствия, — всего-навсего руки мятежного капитана, которым движет только чувство мести. Человек, которого использовала она, теперь использовал ее. Они квиты. Рядом с ней чужак, призрак, который скоро исчезнет.
 Это мужчина, который удовлетворил свою справедливую месть. От его имени ее похитили и приволокли в поганое болото, кишащее змеями. Сильная рука, которая сейчас ласково гладила ее спину, — не более чем орудие унизительного наказания, на которое она была осуждена уже давно.
 Кендалл напряглась, протестуя против его ласки. Брент сделал ее своей любовницей, не испытывая к ней даже тени любви, а она бесстыдно ему уступила. Она позорно отдалась ему, охваченная лихорадкой отвергнутой мужем женщины.
 Она радостно, страстно, ненасытно отдалась человеку, который унизил и оскорбил ее. Подспудно дремавшая чувственность, разбуженная его прикосновениями, хлынула неудержимым потоком, сметая все на своем пути.
 — Прошу тебя, — устало проговорила она, — я сказала тебе правду. Я действительно использовала тебя, но не хотела причинить никакого вреда. Пожалуйста, отпусти меня.
 Ласкающая рука замерла. Брент слегка потянул за золотистые локоны и приподнял голову Кендалл.
 — Ты сказала правду, Кендалл? — сурово спросил он, испытующе глядя ей в глаза.
 — Правду, — прошептала она. — Клянусь тебе!
 Кендалл не поняла, поверил он ей или нет. Серо-стальные глаза оставались непроницаемыми. Рот был плотно сжат. Черты красивого, волевого лица казались высеченными из камня.
 Сердце Кендалл бешено колотилось, но она продолжала смотреть Бренту в глаза. Как это забавно — они так близки сейчас, а ведь, по сути, они два врага. На долю секунды ей показалось, что сейчас капитан Макклейн склонится к ней с требовательным, безжалостным поцелуем. Господи, она сама не знает, чего хочет, Остаться одной? Сохранить достоинство и гордость?
 А может быть, она хочет испытать экстаз от слияния с мужчиной? Ни с чем не сравнимое ощущение бурного влечения и желания, самой сокровенной близости, какая только бывает на свете?..
 Кендалл закрыла глаза, напомнив себе, что этот человек овладел ею только из чувства мести. Если им и руководило какое-то другое чувство, то имя ему — похоть. Он смог-таки причинить ей зло, а она, открыв душу, позволила ему это зло совершить. Еще секунда, и она в слезах стала бы умолять его отпустить ее — настолько невыносимы были эта сладкая пытка, боль, волнение, эти мучительные сомнения…
 Брент не стал ее целовать, он просто опустил ее на пол. Кендалл машинально потянула на себя одеяло, закрываясь им, как щитом. Почувствовав, что Брент отошел, Кендалл рискнула открыть глаза.
 Он натягивал сапоги. Затем потянулся за рубашкой, надел ее и заправил в бриджи, не потрудившись застегнуть пуговицы.
 — Ты… уезжаешь? — услышала Кендалл будто со стороны свой вопрос.
 — Я скоро вернусь, — пообещал он, наклонившись за кителем. Она вздрогнула. Отчего ее бросает то в жар, то в холод, отчего она переходит от отчаяния к надежде, от волнения к испугу? От грубой непреклонности, прозвучавшей в его голосе? А может быть, она пришла в ужас, решив, что он сейчас уйдет, вычеркнув ее из своей жизни, — ведь долг уплачен, и она больше не представляет для него никакого интереса? Кендалл не могла ответить на эти вопросы, и охватившая ее мука стала невыносимой, истязая душу. Она провела языком по пересохшим от волнения губам и, стараясь не выдать страха, спросила:
 — Куда ты идешь?
 — Хочу посмотреть, чем заняты мои люди. Среди них есть молодые рекруты — не хватало еще, чтобы этих дураков перекусали гремучие змеи.
 Брент повернулся и направился к выходу. Как желала Кендалл, чтобы он ушел, как страстно хотелось ей убедить себя, что его уход безразличен ей!.. Но она не смогла удержаться и окликнула Брента, не сумев унять дрожь в голосе, однако, пытаясь придать ему холодность и даже вызов.
 — Капитан Макклейн!
 Он остановился и повернулся к ней, придерживая дверь. Серые глаза его поблескивали в серебристом лунном свете.
 — Что вы теперь собираетесь со мной делать? — Он несколько мгновений смотрел на нее, не изменившись в лице и сохраняя бесстрастное выражение стальных глаз.
 А когда, наконец, произнес ответ, тот был сух и короток, мало того, жесток:
 — Не знаю, еще не решил.
 Кендалл вздрогнула, когда капитан решительно захлопнул за собой дверь. И тут она почувствовала, как в ней просыпается, прежний характер и мятежный дух.
 Послышался скрежет задвигаемого засова. Он не решил, как с ней поступить, но одну вещь он, несомненно, для себя решил — ни в коем случае не доверять ей. Он не верил ей и не был готов отпустить ее. Пока не был готов, и поэтому запер ее на щеколду. Она снова его пленница.
 Она долго сидела, тупо уставившись на дверь. Потом робко посмотрела на свою полуприкрытую одеялом наготу, на голые доски пола, на которых, захваченная бурей ярости и нежности, потеряла девственность. И вновь ощутила свое тело, ибо мысли о Бренте обуревали ее, он был рядом, подавлял своим присутствием, и она не могла думать ни о чем, кроме его грубой силы и неприкрытой мужественности. Но теперь она почувствовала боль, которая жгла ее изнутри, словно огонь, мучительно напоминающий о насилии. Особенно сильно мучила мысль, что она потеряла невинность и гордость, поддавшись вихрю слепого желания, расчетливой мести.
 Лишь теперь Кендалл поддалась слабости и позволила себе разрыдаться. Она вволю поплакала, глаза высохли, но всхлипы еще сотрясали ее тело. А отчего же она плакала? Кендалл и сама толком не понимала отчего…


* * *

 В становище еще раздавались какие-то звуки, когда Брент, мягко спружинив, спрыгнул с лестницы на землю. Постояв несколько мгновений и привыкнув к темноте, он увидел, что на площадке возле угасшего костра сидят его матросы и о чем-то серьезно беседуют с группой индейских воинов. С корабля матросы принесли изрядное количество бутылок хорошего бурбона из Кентукки. Было ясно, что и белые, и индейцы успели глотнуть огненной воды.
 Они так и не услышали приближения Брента, пока он не возник совсем рядом, — событие неслыханное, особенно если речь идет о матросах и семинолах. Чтобы скрыть изумление, Брент напустил на себя суровость и обрушил на головы своего экипажа и воинов-семинолов отрывистую армейскую команду. Командный рык мигом прекратил все разговоры, и Макклейн увидел устремленные на него виноватые глаза.
 — В чем дело? — рявкнул капитан. — Вы что, хотите, чтобы любой жалкий янки сделал из вас свиную отбивную?
 Матросы дружно повскакивали с мест, наспех отдавая честь. Обескураженные индейцы, следуя их примеру, тоже отсалютовали капитану Макклейну, который при виде этой сцены не смог удержаться от смеха.
 — Вольно! — скомандовал Брент. — Но не забывайте, что сейчас ночь. На рассвете воины перенесут на борт амуницию для ополчения, и мы направимся к проливу. В Форт-Пикенсе назревает заваруха, и мы должны помочь тамошним морякам. Нам предстоят тяжелый поход и жаркая битва.
 — Есть, капитан! — дружно отозвались матросы. Они с сожалением передали своим индейским собутыльникам полдюжины бутылок, но и не думали двигаться с места. Они выжидающе смотрели на своего капитана. В глазах мелькали любопытство, торжество и легкая зависть.
 — Ну?! — рявкнул Макклейн. Вперед выступил Чарли Макферсон:
 — Мы тут интересуемся насчет шпионки-янки, капитан. Думаем, что она больше не выкинет никакой штуки против ничего не подозревающих матросов, правда, сэр?
 Брент прикрыл глаза. Вопрос не нарушил субординации, к тому же и задали его не в строю, Чарли, Ллойд, Крис Дженкинс и Эндрю Скотт — все они в ту злополучную ночь были на палубе. Крис заработал сотрясение мозга от удара прикладом по голове, Эндрю сломали руку. Чарли потом целый месяц видел перед глазами какие-то круги, а Ллойд вообще едва выжил после лихого сабельного удара.
 Экипаж был крепкий и спаянный, все ярые конфедераты, Большинство матросов служили на шхуне Макклейна до того, как ее превратили в судно военно-морских сил южан. Команда состояла из сорвиголов, способных устроить невообразимую панику среди намного превосходящих сил противника, применяя тактику партизанской войны, что было бы не под силу многотысячной армии.
 Макклейн почувствовал, что должен объясниться, но медлил с ответом. Экипаж поставил его перед необходимостью принять быстрое решение, хотя у него самого душа была еще полна сомнений.
 — Парни, я думаю, мы ошиблись насчет этой леди. — Слова были произнесены, и Макклейн, прищурив глаза, внимательно вглядывался в лица матросов. Он прочел в их глазах одно: осуждение. Команда была явно раздражена ответом, и капитан прекрасно понимал, о чем сейчас думают его люди. Все они видели Кендалл Мур. Теперь в их глазах ясно читалось сожаление. Кендалл была удивительной женщиной, умеющей своим очарованием расчистить себе путь в любой ситуации, — женщиной, способной убедить самого Господа Бога в том, что дьявол — не более чем шаловливый мальчишка.
 В тишине жаркой ночи кто-то отчетливо хмыкнул, и Брент напрягся. Но прежде чем он успел произнести хотя бы одно слово, заговорил Эндрю Скотт. Молодой канонир выступил вперед:
 — Я готов выслушать ваши доводы, капитан. Почему вы думаете, что мы ошиблись насчет этой женщины? — Он со смехом обернулся к другим матросам: — Кто-нибудь из вас видел, чтобы на капитана Макклейна подействовали женские хитрости? Женщины липли к нему, как мухи к меду, но все было напрасно!
 Мгновенно наступила тишина. Теперь на угрюмых лицах читалось и любопытство, смешанное с завистью.
 — Рассказывайте вашу историю, капитан, — потребовал Макферсон.
 — Она очень проста, парни. Наша маленькая леди — настоящая южанка, она родилась в окрестностях Чарлстона. Ее силой выдали замуж за янки, который увез ее на север, откуда она отчаянно хотела убежать домой. Она использовала нас, это верно, но без злого умысла.
 Снова воцарилась тишина, нарушаемая только шарканьем ног. Следующим заговорил Роберт Катли, плантатор из Джорджии. Он стал членом экипажа Брента после того, как «Дженни-Лин» по приказу президента Дэвиса была превращена в военное судно.
 — Так что будем делать с ней, капитан? — Роберт был джентльмен до мозга костей и считал леди южанок главным сокровищем Конфедерации. — Мы никак не можем вернуть чарлстонскую леди злобному янки.
 — Но если мы ошибемся, — спокойно возразил Чарли, — тогда что делать? Не можем же мы послать в тыл шпионку! Вы представляете, что может натворить такая красотка? Да она обведет вокруг пальца любого генерала и выведает у него секреты целой армии!.. Все ожесточенно загалдели. Брент резко вскинул руку:
 — Тихо!
 Мгновенно наступила мертвая тишина.
 — Мы оставим ее здесь. Если она шпионка, то здесь не сможет принести никакого вреда. Если же нет, то… Ну, тогда, по меньшей мере, она не будет мучиться в окружении юнионистов до конца войны. Рыжая Лисица дал мне слово, что присмотрит за ней, а лучшей гарантии, чем его слово, я не знаю. А теперь — разойдись! Всем спать. И ради Христа, заберитесь повыше, на помосты хижин, чтобы вас не покусали гремучие змеи.
 Уперев руки в бока, Брент следил, как расходятся его люди в поисках индейского гостеприимства. Услышав сзади мягкие, крадущиеся шаги, он резко обернулся.
 Хлебнувший виски Джимми Эматла смотрел на него затуманенными глазами человека, непривычного к алкоголю.
 — Что случилось, Джимми Эматла? — спросил Брент, переходя на наречие мускоги. Воин вполне прилично владел английским, но Брент из уважения к нему заговорил на его родном языке.
 — Мы берем десять воинов, чтобы доставить припасы. Поведу их я. Десять воинов и пять пирог. Этого хватит?
 Брент улыбнулся торжественности индейца, гордого оказанным доверием и с удовольствием украсившего себя бусами, которые надел поверх просторной пестрой рубахи.
 — Этого вполне достаточно, Джимми Эматла. Мы очень признательны тебе. Человека, который ожидает вас в заливе, зовут Гарольд Армстронг. На нем не будет военной формы. Я велел ему появиться перед вами, как только наступят сумерки. Сами не высовывайтесь до тех пор, пока он не покажется и не подаст сигнал — крик пересмешника. Это знак того, что все в порядке.
 Джимми Эматла понимающе кивнул, потом лицо его расплылось в улыбке. Он высоко поднял полбутылки бурбона, зачарованно глядя на янтарную жидкость.
 — Это очень сильная огненная вода, Ночной Ястреб. Мы благодарны тебе за подарки, которые ты всегда привозишь в знак уважения к нашему вождю.
 Брент улыбнулся, но внезапно вздрогнул от неожиданного мрачного предчувствия. Джимми вручил Ночному Ястребу бутылку. Брент сделал изрядный глоток — огненная вода сначала обожгла внутренности, а когда жжение стихло, эта янтарная жидкость согрела кровь. Брент Макклейн внимательно посмотрел на индейца, и внезапно с губ капитана сорвались слова, которые он не собирался произносить:
 — Джимми, я оставляю на вашего вождя белую женщину. Я хочу попросить тебя об одном одолжении — у Рыжей Лисицы слишком много забот. Я бы хотел, чтобы ты тоже присмотрел за ней.
 Индеец обнажил в улыбке сверкнувшие в темноте ослепительно белые зубы.
 — Я послежу за твоей женщиной, Ночной Ястреб. Ни один мужчина не притронется к ней.
 В знак благодарности Брент наклонил голову. Индеец от души рассмеялся:
 — Ночь кончается, мой бледнолицый друг. Ты уезжаешь с рассветом. Я не буду больше тебя отвлекать — ты еще успеешь насладиться своей женщиной.
 Брент пожал плечами и поднял бутылку бурбона.
 — Сначала я побуду один и выпью немного огненной воды. — Он снова кивнул Джимми, потом отвернулся и задумчиво подсмотрел на потухающий костер, прислушиваясь к мягким шагам индейского воина.
 Семинолы умели уважать право человека на уединение. Слава Богу, теперь он остался один и может спокойно попытаться разобраться в сумятице мыслей. Брент присел к костру, глядя на теплые золотистые и оранжевые язычки пламени.
 Лучше бы ему думать о войне. На самом Юге войска конфедератов имели успех, но во Флориде, обстановка становилась все более угрожающей. Армии штата удалось захватить несколько фортов в самом начале войны, но в руках юнионистов оставались ключевые укрепления. Войска северян по своему произволу могли в любое время вторгнуться на побережье. Пока юнионисты не решались на глубокие операции, но война продолжается, и командование перебрасывает флоридские войска все дальше на север, чтобы отразить атаки, северян, оголяя фронт на полуострове. Генералы юнионистской армии вели себя, как напуганные старухи, но во главе флота северных штатов стоял мужественный и умный командующий — Гидеон Уэллс. Под его руководством флот северян действовал стремительно и умело. Пока Бренту удавалось обходить рогатки морской блокады, но долго ли это будет продолжаться?
 Глядя на пламя костра, Брент до боли закусил губу. Джексонвилл так уязвим перед атаками северян и вряд ли устоит долго, а ведь оттуда рукой подать до Сент-Огастина и родного дома. Флорида ждала подкреплений от правительства конфедератов в Ричмонде, в то время как ее мужчины сражались на далеких от дома фронтах.
 «Что происходит с нами, доблестными мятежниками? — задумчиво спрашивал себя Брент, глядя на пламя костра. — Мы просто доблестные дураки. Мы неспособны приблизиться к идеалу, за сохранение которого воюем».
 Кендалл. Даже Кендалл. Какое благоговение появляется в ее голосе, когда она говорит о Юге!.. Из нее получился бы пламенный оратор, подобно тем, кто в конвенте Южной Каролины горячо требовал отделения. А может быть, она просто талантливая актриса и каждое ее слово лживо?
 Нет, история, которую она рассказала, не может быть ложью. Ведь можно сказать, что он изнасиловал девственницу, Это действительно так. Нет, он ее не насиловал, попытался мысленно оправдаться Брент. Однако он решил овладеть ею, невзирая ни на какие отказы. Так он и поступил. Они оба прекрасно понимали, что сопротивление и возражения бесполезны.
 Да, но ведь все, чего он добивался, чего так страстно желал, о чем так пылко мечтал, оказалось явью. Глубокая, всепоглощающая страсть была настоящей, Кендалл не притворялась. Да, она кричала от боли, когда он лишил ее девственности, но она и сама была не в силах сопротивляться волне своей чувственности — волне, которая сделала практически незаметной боль первого познания мужчины, волне, которая затопила все существо этой женщины наслаждением…
 Брент сделал еще глоток. Мышцы его напряглись, как только он подумал о Кендалл. Джимми Эматла прав. На рассвете он уходит, а сейчас сидит у костра, как последний болван, в компании бутылки бурбона, в то время как в какой-то сотне футов отсюда его ждет прекрасная женщина.
 Хотелось бы знать, чем она его встретит? Гневом и ненавистью? Новой вспышкой нежной страсти, которой он лишь недавно упивался? А может быть, она посмеивается, думая, что обвела его вокруг пальца своей душераздирающей историей? Может быть, история брака Кендалл — не более чем военная хитрость, которую придумали люди, напавшие на его судно…
 Глядя на огонь, Брент прищурил глаза — костер превратился в бесформенное ярко-желтое пятно. Нет, брак не выдумка. Он сам навел справки в Чарлстоне, и там рассказали, что Кендалл Мур действительно жена Джона Мура, офицера военно-морских сил Соединенных Штатов.
 Макклейн невесело взглянул на бутылку и одним глотком прикончил виски. Встал и швырнул пустую бутылку в огонь, затем повернулся и направился к хижине. Взбираясь по лестнице, он чувствовал, что все его тело горит огнем. Не важно, ждет она его или нет, но сам он буквально жаждал увидеть Кендалл.
 В хижине царил непроглядный мрак. Брент несколько мгновений постоял на пороге, привыкая к темноте. В комнате не слышно было ни шороха. Наконец он разглядел в дальнем углу закутанную в одеяло Кендалл.
 Стянув сапоги, Макклейн тихонько подошел к спящей женщине и, готовый к любой неожиданности, опустился рядом с ней на колени, опасаясь, что глубокий сон — всего лишь уловка. Но стоило Бренту легонько коснуться плеча Кендалл, как она повернулась к нему лицом, издав прерывистый негромкий вздох. Черные занавеси ресниц по-прежнему закрывали прекрасные глаза, отбрасывая тени на бледные щеки. Женщина спала глубоким сном. Вздох был всего лишь отзвуком недавних бурных рыданий.
 Брент задумчиво рассматривал лицо Кендалл. Изящная, тонкая красота его черт была ясно видна даже в неверном свете луны, и было в нем что-то трогательное и волнующее. Чистотой и матовым блеском безупречная кожа Кендалл напоминала алебастр. Как хотелось Бренту запустить руки в блестящие шелковистые волосы, разметавшиеся беспорядочными локонами!..
 Но он не стал этого делать и неподвижно созерцал Кендалл, облитую призрачным лунным светом. От движения одеяло соскользнуло с нее, открыв взору Брента плечи и нестерпимо соблазнительные груди. Макклейн ощутил непреодолимое влечение. Чудесные ямки на плечах, вздымавшаяся в такт дыханию крепкая молодая грудь — от всего этого кружилась голова, и наливались жаром чресла. Однако сейчас Брент собирался руководствоваться головой, а не инстинктом.
 Капитана Макклейна обуревали противоречивые чувства.
 Глядя на Кендалл в серебристом сиянии луны, Брент вдруг понял, что она так и не оделась после его ухода. Не стала надевать свою броню, защищаясь от него. Конечно, одеяло тоже могло служить щитом, но во сне Кендалл была беззащитна. Пальцы выпустили край одеяла, и оно соскользнуло с прекрасного тела. Но черты лица даже во сне оставались напряженными. Даже глубокий сон не смог стереть следов горя и боли, запечатлевшихся на ее челе, и следы слез на щеках. «Сколько ей лет? — подумал Брент. — Восемнадцать, может быть, двадцать. Самое большее — двадцать два. Как может на таком молодом лице отражаться столько муки?»
 Брент встал и, раздевшись, аккуратно сложил на полу одежду. Его охватило нестерпимое желание, но капитан сумел справиться с ним.
 Он не стал будить Кендалл, а просто лег возле нее, слегка прижавшись к ее чудесному телу. Он испытал новое чувство и поразился этому: старый морской волк Брент Макклейн ощутил… небывалую нежность.
 Брент тихо лежал, положив голову на вытянутую руку, другой рукой обвив стан Кендалл, слегка касаясь ее ровного живота.
 Гладким прохладным боком она прижалась к груди Брента, ее бедра касались его ног. Ощущая всем телом, тепло Кендалл, Брент испытывал пронзительное, почти невыносимое желание обладать ею, но не двигался с места.
 Удивительно, но ему нравилось лежать так, чувствуя своей кожей ее мягкое, нежное тело, соприкасавшееся с его мускулистым телом. Напряженная мужественность Брента не представляла опасности для Кендалл, словно поняв желание Макклейна охранять ее покой.
 Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как он в последний раз спал с этой женщиной, закутавшись в мягкие завитки волос, источающих неповторимый нежный аромат, навевающий безмятежный сон.
 Надо сказать, что никогда в жизни Макклейн не спал именно с такой женщиной, которая сумела, бы столь поразить его воображение. Никому из них не удавалось с такой силой потрясти гневом его душу и тело, и никому из них не удавалось вызвать к себе такую всепоглощающую страсть. Какая женщина смогла бы довести его до белого каления от злости и одновременно заставить кипеть желанием, так, что он совершенно потерял голову?..
 Брент закрыл глаза и слегка пошевелился. Кендалл инстинктивно придвинулась ближе, бессознательно отдаваясь лежащему рядом мужчине.
 Макклейн легонько провел руками по телу Кендалл, задержав ладони в ложбинке между грудей, ощущая, как ровно бьется ее сердце. Неудержимое желание снова пронзило все его существо. Он хочет ее, и он будет ею обладать.
 Но… это может и подождать. «Остынь и настройся на сон, — приказал себе Брент. — Прояви терпение и сдержанность, и, может быть, тишина и прохлада ночи наполнят покоем душу и разум, помогут понять, кто такая все-таки его прекрасная пленница — ангел, хитрая лиса или… самое коварное оружие, которое Север намерен использовать против Юга».




 Глава 6


 Кендалл заворочалась от холода. Непроизвольная дрожь пробежала по ее телу и разрушила теплый, уютный кокон, в котором она спала.
 Сон не хотел отпускать ее из ласковых объятий. Но она проснулась от какого-то нового ощущения. Легкое, нежное, волнующее прикосновение. Чья-то рука медленно скользнула вдоль спины — все ниже, ниже, по пояснице — и остановилась на ее мягких женственных округлостях. Дрожь усилилась, но уже не от холода. Каждое касание ласковой ладони, словно язык пламени, изгоняло холод из ее тела.
 Рука не спеша, заскользила вверх, нежно коснулась шеи, снова спустилась вниз… дразня Кендалл и разжигая задремавший огонь ее чрева. Жар пронизал все тело.
 Кендалл, выгнувшись дугой, сладострастно застонала, хотя дремота еще не прошла.
 — Рядом с ее ухом раздался хрипловатый, требовательный шепот:
 — Проснись, Кендалл, скоро рассвет, мне надо уезжать. Да я… так хочу тебя.
 От звука голоса Брента Кендалл моментально проснулась. Она открыла глаза и оцепенела. Она действительно продрогла — одеяло сползло на пол, — зато рядом лежал пышущий жаром мужчина.
 Луна скрылась, ее серебристый свет не заливал больше хижину; на востоке едва занималась оранжевая заря, чуть-чуть рассеивавшая ночной мрак. Рука Брента уверенно и властно опрокинула Кендалл на спину, и Кендалл заметила в его глазах насмешливый огонек — мужчину явно забавляло сопротивление, которое пыталась оказать ему женщина. Его желание было откровенным; в его решимости овладеть ею было нечто такое, чему невозможно противиться. Кендалл закрыла глаза и судорожно глотнула воздух. Смешно сопротивляться, тем более что она и сама хотела Брента. Он соблазнил ее еще во сне, когда она не контролировала себя, но и от него не укрылся страстный трепет, объявший Кендалл, от его слуха не скрылся ее сладостный, полный томления стон. Но как бы хотелось ей отвергнуть его притязания! Лежать бы неподвижно, как бревно, не обращая внимания на притязания мужчины…
 Но… даже и грубое его приставание возбуждало ее. Она снова жаждала его ласк, от которых трепет, словно ртуть, пробегал по ее жилам, пробуждая в ней еще большее желание непередаваемого наслаждения…
 Он уезжает. Брент сказал, что разбудил ее потому, что уезжает. Правда, ни словом не обмолвился о том, что будет с ней. И она снова вспомнила, что Брент овладел ею лишь из чувства мести.
 — Опять месть, капитан? — спросила она, не открывая глаз. Брент молчал так долго, что Кендалл, приоткрыв веки, посмотрела на него. Капитан Макклейн задумчиво и не без любопытства разглядывал ее. Увидев, что Кендалл открыла глаза, Брент вдруг улыбнулся и, наклонившись к ее лицу, прошептал:
 — Нет, это не месть — это желание.
 Его губы решительно и маняще прикоснулись к ее чувственным губам. Он словно пробовал их на вкус, дразнил, играл и завлекал в какую-то даль. Языком Брент ощупывал губы Кендалл, нежно покусывая их зубами. Раскрыв рот, он охватил ее губы, требуя, чтобы она впустила его напористый язык, но стоило ей уступить, как он отпрянул назад, приглашая к вечной игре… желая, чтобы она познала его рот так же, как он познавал ее. Кендалл не помышляла об открытиях. Ей было очень приятно от тепла его тела, она довольствовалась его сильными прикосновениями, ей нравилось лежать в плотном кольце его мощных рук. Она теряла голову оттого, как его грудь прижалась к ее нежной упругой груди.
 Брент немного отстранился, и Кендалл широко открытыми глазами вопросительно посмотрела на него. В ответ он коснулся пальцем ее губ.
 — Прошлая ночь была хороша, но она принесла тебе не только наслаждение, но и боль. Утро даст тебе одно наслаждение.
 Кендалл была не в силах отвести глаз от Брента. Все ее страхи куда-то исчезли, как и мысли о своем незавидном положении. Но подспудно это продолжало ее тревожить, и она чувствовала, что надо сопротивляться.
 Однако все ее сопротивление свелось к вопросу, заданному тихим и нежным голосом.
 — Почему?
 Брент не ответил. Он бережно откинул с ее щеки прядь волос и приник к ней всем телом. Она ощутила его вес, но тяжело ей не стало. Он не спешил… Движения его были неторопливыми, почти ленивыми. У нее было теперь время почувствовать каждый томительный момент, каждое его прикосновение. Почувствовать их всем телом, каждой клеточкой. Вот его мускулистые, с жесткими волосами ноги коснулись мягкой и нежной кожи ее ног; вот его сильные темные от загара руки крепко обхватили ее белые руки — сила не подавляла: Брент не брал, он щедро отдавал ей свою силу. Его лицо, почти невидимое в темноте, склонилось к ее лицу, губы ласкали лоб, щеки, шею, груди.
 Вдруг она ощутила его напряженное, горячее, пульсирующее желание. Это желание мужской плоти жарко застучало в ее бедра. Оно заявляло о себе, дразнило и жгло, как раскаленное лезвие, раздувая огонь, который и без того бушевал уже в ее теле. Ей уже было знакомо предчувствие любви, и она с нетерпением ждала. Предчувствие заставляло ее дрожать. Разве можно отказать? Она тоже хочет его — хочет сейчас, немедленно, хочет, чтобы он наполнил ее жизнью, от которой она чувствует себя такой цельной и сильной.
 С уст Кендалл сорвался непроизвольный вздох, когда Брент обхватил губами ее грудь, лаская и тревожа языком, бутон соска — медленно, томительно, сладко… Она судорожно выгнулась дугой и запустила пальцы в его волосы.
 Но он не хотел спешить… Упоительная пытка продолжалась, ласки стали смелее — Брент провел рукой по боку Кендалл, скользнул ладонью по бедрам, наслаждаясь прикосновениями к ее длинным ногам. Она не заметила, как он переместился в сторону. Его губы снова приникли к ее губам, шершавая, в мозолях рука легко и ласково погладила ее упругий живот, спустилась ниже, описывая замысловатые узоры по потаенной поверхности бедер. Кендалл судорожно вздрогнула от сладкого и одновременно мучительного чувства. Она резко повернулась и прильнула к его телу, стремясь ускользнуть от его вездесущих рук, которые лишили ее способности думать, превратил в стонущее, извивающееся существо, всецело подчиненное его воле.
 Она попыталась скрыть обуревавшие ее чувства, спрятав голову на его груди. Но не так-то легко было обмануть искушенного в любовных делах капитана Макклейна. Он взял ее двумя пальцами за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Потом отпустил и положил руку меж ее грудей. Сердце ее трепетало, дыхание стало прерывистым.
 Кендалл дрожала, охваченная одним неуемным желанием — принадлежать Бренту.
 — Ты спросила меня почему, — тихо произнес он. — Вот… вот, — его рука твердо взяла Кендалл за плечо, которое подалось под его натиском словно воск, быстро провел ладонью по ее ногам и бедрам, — вот почему.
 Кендалл хотела что-то произнести, но уста отказались повиноваться.
 Он крепко обнял ее и закрыл глаза:
 — Держись за меня, Кендалл. Ласкай меня, люби меня. — Она послушно обхватила его руками, а он опять нежно накрыл ее своим могучим телом, сильные ноги раздвинули ее ноги, не встретив никакого сопротивления. Она смотрела на него широко открытыми глазами, и в них не было протеста. Он тоже неотрывно смотрел на нее. Когда его плоть вошла внутрь нее, с ее полураскрытых влажных губ сорвался едва слышный звук. От этого стона любовный пыл Брента удвоился, им овладела какая-то умопомрачительная лихорадка: он двигался в ней все быстрее. Кендалл опять страстно выдохнула и прикусила зубами мускулистое плечо возлюбленного пальцы, оставляя бороздку, судорожно царапали его спину, неистовые в ласке.
 — Прижмись ко мне, — хрипло прошептал он. — Вся.
 Она тут же подчинилась, Обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом; с ее уст слетали тихие стоны. Движения Брента стали размашистее, он проникал все глубже в нее и все больше становился частью ее существа. Как в бреду, она слышала ласковые слова, которые он нашептывал ей, — о том, как она хороша и как возбуждает его своим телом и ласками…
 Брент приподнял, голову.
 — Говори, Кендалл, говори, скажи, что ты чувствуешь. — Глаза ее были плотно закрыты. Сотрясаясь всем телом, она, извиваясь, выгибалась навстречу каждому его движению, воспаряя все выше и выше — до немыслимых высот, задыхаясь от неведомого ранее наслаждения. Но слов не было. Сойдясь с Брентом в этой восхитительной близости и растворившись в нем, она не находила сил что-либо произнести. Румянец стыда залил ее щеки, ей хотелось спрятаться от самой себя — настолько беззаветно и бесстыдно отдавалась она Бренту.
 — Кендалл…
 — Я… Я не могу…
 Раздался приглушенный хрипловатый смех — признак мужского торжества.
 — Ты сможешь, радость моя! Придет такое время — и ты все сможешь.
 Смех оборвался, слова затихли, когда она застонала и бешено ухватила Брента за спину. Мозг затуманился, она выкрикивала его имя, как символ чистого наслаждения, а ее тело сотрясалось от неизведанного доселе блаженства.
 — О Брент… Брент…
 Он еще раз сильно и жестко вошел в нее; тело его напряглось, содрогнулось и обмякло. Опьяняющее чудо вливалось в Кендалл вместе со сладостным нектаром, истекавшим из Брента. Он сумел показать ей, какая огромная сила заключается в любви. Да, она покорилась и подчинилась ему, его воле, но сейчас она чувствовала, что тоже обрела над ним безграничную власть.
 Брент приподнялся на локте и хозяйским жестом положил ей руку на талию. Кендалл смотрела на него во все глаза, страстно желая, чтобы ощущение головокружительного наслаждения осталось с ней навечно. Но чувство небесного удовольствия прошло, и на нее снова навалились невеселые мысли о том положении, в котором она оказалась по воле этого человека. Брент молчал, в уголках рта таилась улыбка, глаза все еще были подернуты туманной дымкой страсти.
 Он шевельнул рукой, провел ладонью по щеке Кендалл, убрал с плеча прядь ее волос и снова положил свою широкую ладонь на ее талию.
 — Мне надо снова отправляться на войну, — пробормотал он, покачав головой с удрученным видом, словно сожалея о такой вопиющей несправедливости.
 Кендалл оцепенела, застыв в напряженной позе, потом прикрыла глаза, но тут же вызывающе взглянула на Брента, стараясь не выдать рвущийся наружу страх.
 — По крайней мере, вы знаете, на что идете, капитан Макклейн.
 Он выгнул бровь, усмехнулся, морщинки у рта стали глубже.
 — Кажется, мы вдруг решили соблюдать официальность, не правда ли, миссис Мур? Хотя должен признать, что вы прекрасно чувствуете, когда следует называть меня по имени, данном при крещении. Согласитесь, что шепот в порыве страсти «капитан Макклейн» не прибавит любовного пыла.
 Глаза Кендалл зло вспыхнули. Брент заметил, как она стиснула зубы и вскинула голову, но он успел выбросить вперед руку и поймал ее за запястье, прежде чем ее ладонь коснулась его щеки. Кендалл молча метала в Брента громы и молнии, а он, посмеиваясь, развел ее руки в стороны и, склонившись над ней, нежно поцеловал ее в побелевшие, поджатые губы.
 — Кендалл, лучше ты скажи мне, что с тобой делать.
 — Ты должен взять меня с собой, — отозвалась она. — Ведь ты. наверняка зайдешь по пути в какой-нибудь открытый порт Конфедерации.
 — Конечно, зайду, — благодушно согласился Брент, пресекая одновременно отчаянные попытки Кендалл освободить руки.
 — Но тогда…
 — Я не могу взять тебя с собой, Кендалл. Я направлюсь к проливу, а там предстоит довольно, жестокое сражение, что, согласись, небезопасно.
 — Но ты можешь высадить меня по пути, например в Тампе! А оттуда я доберусь до Джексонвилла или до Фернандины…
 Снисходительная улыбка исчезла с лица Брента, голос его приобрел суровость и печаль:
 — На побережье не осталось ни одного безопасного города, а хуже всего дела обстоят в Джексонвилле.
 К своему изумлению, Брент увидел, как с лица Кендалл схлынула краска, щеки стали мертвенно-бледными:
 — Но… ты же не отошлешь меня обратно в Форт-Тэйлор?
 Брент нахмурился:
 — Нет.
 Из груди Кендалл вырвался вздох облегчения, но она тотчас отвернулась, однако не смогла скрыть дрожи в теле и выражения ужаса в глазах. Она действительно ненавидела янки, за которым была замужем, но еще сильнее боялась его. Да что там говорить: Джон Мур внушал ей неподдельный ужас.
 — Успокойся, Кендалл, я не отошлю тебя в Форт-Тэйлор. — Она прикусила губу; потом вскинула опущенные ресницы и взглянула в лицо Брента своими глазами цвета индиго.
 — Но тогда… тогда… как ты собираешься поступить? — Он усмехнулся — его немало забавляли растерянность и замешательство Кендалл.
 — Ты можешь остаться здесь, — сказал он с прежней снисходительной улыбкой. — Рыжая Лисица предложил мне сберечь тебя для меня.
 — Сберечь меня для тебя! Хорошенькое дело! Что я, какая-нибудь овца? Брент Макклейн, я не собираюсь оставаться здесь! Я умоляю вас, возьмите меня с собой! Говорю это вам как джентльмену…
 — Кендалл, хочу тебе напомнить, что еще при первой нашей встрече в Чарлстоне я сказал вам: на меня нечего рассчитывать как на джентльмена.
 Он снова заметил в ее глазах злые искорки, увидел, как упрямо надулись губки. Ресницы задрожали, и она взглянула на Брента с видом полнейшей невинности.
 — Капитан… Брент, ну неужели ты ничего не понимаешь? Идет война! Я не могу оставаться в неведении…
 — Кендалл… — попытался вставить слово Брент. Не обращая на это внимания, Кендалл продолжала говорить сладким, как патока, голоском.
 — Ну не могу же я пропадать в этом забытом Богом болоте вместе с краснокожими и аллигаторами!
 Он отпустил ее руки и сел, устремив взгляд в окно, за которым уже наступило утро.
 — Кендалл, голубка, — в протяжном флоридском говоре Брента проскользнул едкий сарказм, — не помогут тебе ни уловки южной красавицы, ни капризы богатой дамы. Ты остаешься здесь.
 Она притихла и молчала до тех пор, пока он снова не посмотрел на нее. Потом села, обхватив руками колени, как бы прикрывая свою наготу. Печальные глаза приобрели цвет неба в лунную ночь; негодуя, она кусала себе губы.
 — И надолго? — спросила она глухим голосом. Брент окинул взглядом возлюбленную. Его поражал мгновенный переход от безумной страсти к самой невинности, целомудрию. Распущенные волосы, широко открытые красивые глаза, в которых светилась незапятнанная чистота… Смягчившись, Брент вздохнул:
 — До моего возвращения. До тех пор, пока я не найду вполне безопасное место, куда можно тебя отвезти и где в ближайшее время не ожидается никаких сражений.
 Кендалл опять охватила дрожь. Была ли это дрожь облегчения? Неизвестно… Она откинула назад волосы и вызывающе посмотрела в глаза Бренту:
 — Если я останусь, капитан Макклейн, то хотела бы сказать вам, что не желаю больше молоть этот проклятый конти и не хочу стирать ничего, кроме собственного белья!
 Брент нежно улыбнулся и, обняв Кендалл, осторожно и мягко повалил ее спиной на пол — искушение было слишком велико, и он не смог устоять.
 — Брент, — едва слышно запротестовала она, отталкивая его своими тонкими пальчиками.
 Однако капитан Макклейн смотрел на возлюбленную с непреклонной решимостью во взгляде:
 — Послушай меня, Кендалл, сейчас я скажу тебе очень важную вещь. Я хочу, чтобы ты дала мне обещание не доставлять индейцам никаких хлопот. Болото может быть спасительной гаванью, но может стать и опасностью, адом. Опасность возрастает оттого, что по побережью постоянно рыщут янки. Как конфедерат, да теперь и как твой возлюбленный, я не собираюсь возвращать тебя мужу, от которого ты в отчаянии бежала. Но я уверен, что первый же янки, на которого ты наткнешься, быстренько вернет тебя мужу, ты и глазом не успеешь моргнуть. И он будет прав — это даже почетно: вернуть мужу похищенную жену.
 Впервые в его присутствии Кендалл не смогла сдержать слез. Правда, она тотчас попыталась взять себя в руки и отвернулась, чтобы смахнуть со щек эти непрошеные слезы. А он с горечью подумал о ее унизительном, жалком существовании с Джоном Муром.
 — Я жду твоего слова, Кендалл, — настойчиво произнес Брент.
 Пушистые ресницы прикрыли глаза.
 — Я не сделаю попытки убежать от индейцев. Мне нравится Рыжая Лисица, и Аполка, и … — На лице Кендалл отразилась душевная мука. Помолчав, она продолжила бесцветным голосом:
 — Я просто хотела вернуться домой. Но теперь поняла, что дома-то у меня нет. Меня будут преследовать и в Чарлстоне.
 Это была не мольба о помощи, а признание истины. И в этот момент Брент все простил Кендалл Мур. Нежно обхватив ладонями ее лицо, он заглянул в ее глаза:
 — Кендалл, война не может продолжаться вечно. — Она горько рассмеялась:
 — Знаю. Я слышала это с обеих сторон. «Да мы вскорости вышибем дух из этих плюгавых янки! Еще месяц, и им конец». Или: «Эта деревенщина скоро смажет пятки и разбежится по домам, дайте только срок».
 — Все так, Кендалл, война кончится не завтра, но когда-то она ведь кончится. И как только представится, возможность, я обязательно доставлю тебя в какой-нибудь южный порт. А здесь, кстати, тебе будет совсем неплохо. Рыжую Лисицу нельзя назвать дикарем.
 — Его — нет, но вот Ночной Ястреб… — пробурчала Кендалл.
 — Я?.. — Вежливо, пропустив мимо ушей язвительные нотки в ее голосе, Брент поинтересовался: — Неужели я — дикарь?
 — С головы до пят.
 Он снова посмотрел на разгоравшуюся зарю, которая красноватым светом начала заливать хижину. И взглянул на Кендалл:
 — Я очень рад, голубка, что ты сумела разгадать, какая я скотина, потому как во мне опять проснулось что-то звериное, а война предстоит тоскливая и долгая.
 Кендалл была далека от мысли отказывать Бренту в его желаниях. С радостным тихим вздохом она раскрыла ему объятия, стремясь навстречу его ласкам, его ненасытной страсти. Она уже немного изучила его, и чем больше узнавала, тем головокружительнее становилось предвкушение.
 Наступило утро. Ее жизнь перевернулась за одну ночь только потому, что этот человек стал ее возлюбленным. Она открыла для себя полноту страсти, возможной между мужчиной и женщиной. В объятиях Брента она могла забыть обо всем на свете: о зловещей войне, бушевавшей в стране, о горьких превратностях своей судьбы.
 Она не знала, что он чувствует по отношению к ней. Не понимала она и своего отношения к нему, но одно знала точно — ей хочется ласкать его, встречать его бурные ласки своими, не менее пылкими, запечатлеть на своем теле и в своей душе его нежность и его силу. Как хотелось ей, чтобы исполнилась мечта о любви и чести, столь часто посещавшая ее в тревожных снах…
 Он долго держал Кендалл в объятиях, потом, наконец, поднялся. Она прикрыла лицо одеялом, не желая видеть, как он оденется и уйдет. Зачем добровольно подвергать себя мучениям? Она чувствовала себя измотанной и обессиленной. Самые чувствительные струны ее души были обнажены и отзывались острой болью при малейшем прикосновении. Брент надругался над ее чувствами, но потом бросил ей нить спасения, за которую она ухватилась, чтобы окончательно не потерять надежду. Он удовлетворил ее плотские желания, ей понравилась животная страсть, с которой он любил ее. Она радовалась, видя, что он тоже хочет сохранить ее в своей памяти, но… все пережитое за прошедшую ночь лишило ее последних сил.
 Какое мучение сознавать, что он уезжает!
 — Ночной Ястреб, — пробормотала она, пытаясь сдержать, готовые хлынуть из глаз, слезы отчаяния. — Рыжая Лисица, да еще Аполка. Но почему Рыжая Лисица и Ночной Ястреб? Это же английские имена.
 Кендалл была уверена, что в ответ Брент пожал плечами, но не стала смотреть на него, слыша, как он заправляет рубашку в бриджи.
 — Цивилизация, — сказал Брент. — Всему причиной белые люди, дорогуша. Во время индейских войн белые начали давать индейцам клички и прозвища; а для того чтобы вести переговоры с белыми, многие семинолы и микасуки стали переводить на английский свои имена, произведенные от названий животных, которые водятся в этих местах: орлов, опоссумов, сусликов и лисиц. Сейчас-то, подражая белым, многие индейцы придумывают себе фамилии по прозвищам отцов, но для них это необычно, потому что эти люди живут в условиях матриархата. Например, Рыжая Лисица сын индианки, скво, по имени Маленькая Лисичка. Имя у него семинольское. У всех микасуки и семинолов есть настоящие имена, которые даются во время Пляски земной кукурузы. Настоящее имя Рыжей Лисицы — Асияхоло, а его отца — Оцеола. Но мы, белые, ни умеем правильно произносить такие сложные имена. — Кендалл услышала, как застучали по полу сапоги Брента, — он подошел и склонился над своей возлюбленной.
 — Очень интересно и само слово «семинолы». Белые поселенцы переводят это слово как «беглецы», потому как считают, что семинолы бегут на юг от межплеменных распрей и нашествия белых, но на самом деле это не так. В действительности слово «семинол» означает «поступающий свободно». И должен тебе сказать. Рыжая Лисица действительно поступает свободно. Даже если его народ терпит лишения и бедствия, он все равно поступает свободно… — Его голос стих. Затем Брент присел рядом с Кендалл и, приподняв ее голову, повернул к себе лицом, не обращая внимания на протестующее восклицание, сорвавшееся с ее губ. — Поступающий свободно, Кендалл. Это единственное, что мы все должны стараться делать. Рыжая Лисица, ты… я. Верь ему, Кендалл. Но если вдруг с ним что-нибудь случится, то у залива ты найдешь человека, который поможет тебе, если ты назовешь ему мое имя. Этого человека зовут Гарольд Армстронг. Ты сможешь найти его в устье Майами в первую ночь каждого полнолуния. Сигналом того, что все в порядке и за тобой никто не следит, должен быть крик пересмешника. Ты поняла?
 Едва сдерживая слезы, Кендалл взглянула в глаза Брента и согласно кивнула. Как много стал значить для нее этот человек — и всего за одну ночь, которая началась с непримиримой вражды.
 — Я поняла, — прошептала она, наконец.
 Она думала, что он поцелует ее на прощание, слившись с ней еще раз перед долгим расставанием, но этого не произошло. Брент встал и, не оборачиваясь, направился к двери. На пороге остановился, не решаясь оглянуться. Душа его была не на месте и нестерпимо болела. Он был храбрым воином, но насколько тяжелее, оказывается, оставить здесь женщину, которую только вчера с наслаждением так крепко обнимал, что у нее перехватывало дыхание. Увидеть бы еще хоть один раз — сидящей на полу с обнаженной молодой грудью, прикрытой только водопадом золотистых волос, ниспадающих по плечам, упиться видом ее бездонных, индиговых глаз…
 — Я постараюсь сделать так, чтобы тебя не заставляли растирать конти, — хрипло пообещал Брент.
 — Сделай это, пожалуйста, — прошептала она, с трудом сдерживая рвущиеся из горла рыдания. Судорожно сглотнув, она справилась с собой и постаралась с насмешкой произнести: — И еще я прошу вас, капитан Макклейн, не дать себя убить. Конечно, это болото чудо как гостеприимно, но я не хотела бы долго здесь засиживаться…
 Голос ее пресекся. Брент постоял на пороге еще минуту, помедлил, потом рывком распахнул дверь и вышел, прикрыв ее за собой. И пока он уходил, Кендалл не отрывала глаз от его широкой спины, затянутой в серую униформу, и от его рыжего затылка.
 Дверь закрылась, но Брент не запер ее на засов. Раздался быстрый топот — Макклейн стремительно спустился с лестницы, потом мягкий звук — он спрыгнул со ступеньки, и тотчас же на улице раздались голоса, выкрикивавшие команды на английском языке и мускоги. Затем мощные глотки нестройно затянули «Дикси». Мужчины отправились на войну. Звуки песни постепенно стихли.
 Глаза Кендалл остались сухими. Она тупо смотрела на сплетенный из соломы потолок хижины. В звуки природы тем временем вмешались человеческие голоса, нарушавшие ее гармонию. Из оцепенения Кендалл вывел яркий солнечный луч, сверкнувший в крохотном оконце. До слуха донеслась целая симфония звуков: стрекот сверчков, курлыканье журавлей, глухое хрюканье аллигатора…
 Но в душе Кендалл продолжала звучать мелодия «Дикси». Она преследовала ее, как и вид широкой мужской спины, затянутой в серый мундир. На глаза вновь навернулись слезы, и она дала волю своим чувствам, разрыдавшись в голос. Утомленная плачем, она, наконец, погрузилась в глубокий, спасительный сон.


* * *

 Кендалл проснулась внезапно, как от толчка. Открыв глаза, лихорадочно оглянулась, пытаясь понять, что разбудило ее столь неожиданно. В хижине царила тишина и не было ни души. Кендалл нахмурилась, соображая, что же изменилось за то — время, пока она спала. Потом до нее дошло, что в хижине стало гораздо темнее — была еще не ночь, но на индейское становище уже опустились вечерние сумерки: солнце клонилось к западу. Она проспала целый день, и индейцы не тревожили ее.
 Она встала, обхватила себя руками. Ее колотила дрожь. Уже много часов, как Брент ушел из лагеря, сейчас ее отделяют от возлюбленного десятки миль, но она не хотела думать о предстоящем одиночестве. Ее не оставит яркое солнце, мелькнувшее в прогале туч на горизонте ее жизни. Сейчас у Кендалл есть то, чего не было во всей прошлой жизни, — надежда. Она поступает свободно…
 На лице медленно проступила улыбка. Кендалл быстро оделась, пригладила волосы и открыла дверь хижины. Та легко подалась. Кендалл спустилась с лестницы и пошла к становищу.
 Жизнь в индейском лагере шла своим чередом. Бегали босоногие дети, горели костры, женщины готовили пищу. Над становищем стоял неумолчный гул звонких голосов — женщины судачили о том, о сем, сшивая куски пестрой материи, прядя пряжу и готовя еду для своих неустрашимых воинов.
 — Вижу, ты решила присоединиться к нам, Кендалл Мур. — Кендалл оглянулась. По тропинке, ведущей к зловонной реке и мангровым зарослям, к ней приближался Рыжая Лисица с молодым белохвостым оленем на плечах. Вождь возвращался с охоты — шея животного была пронзена стрелой. На Рыжей Лисице было полное облачение индейского воина-вождя. Голову украшала повязка с перьями, рубашка расшита серебряными узорами. На нем теперь красовалась отделанная бахромой кожаная юбка; голени Рыжей Лисицы туго обтягивали краги из оленьей кожи. На шее висели ружье, патронташ, рог с порохом, лук и стрелы,
 — Я спала, — пробормотала Кендалл, с раздражением сознавая, что заливается краской. Едва заметные искорки в глазах индейца ясно дали ей понять, что Рыжая Лисица прекрасно знает причину ее долгого сна. Однако он не стал насмешничать, а, взяв Кендалл за локоть, предложил следовать за ним к его дому.
 — Мы не всегда жили в таких хибарах, Кендалл Мур, — начал вождь светскую беседу. — На севере наши хижины были сложены из деревянных бревен, как тот дом, в котором живешь ты. Но наши дома столько раз сжигали! А сколько раз нам приходилось отступать все дальше и дальше к югу! Здесь очень часто дуют сильные ветры и бывают такие ливни, которые разрушают любые самые крепкие жилища. Но мы научились быть стойкими, как корни мангрового дерева, нас нельзя уничтожить, потому что мы очень быстро заново отстраиваем наши жилища.
 Внезапно Рыжая Лисица остановился и обернулся к идущей за ним Кендалл:
 — Я слышал, что ты больше не хочешь перетирать корни конти.
 Кендалл снова вспыхнула до корней волос, на этот раз от стыда. Из-за слов, которые она в запальчивости наговорила Бренту, индейцы, чего доброго, сочтут ее избалованной и ленивой плантаторской дочкой. Но откуда могли знать краснокожие, что жизнь белых женщин, жен и дочерей плантаторов, отнюдь не была легкой, даже если плантацию обрабатывали многочисленные рабы.
 — Я не боюсь тяжелой работы, Рыжая Лисица, и буду делать все, что нужно, уж коли я решила остаться с вами.
 Индеец загадочно улыбнулся и зашагал дальше. — Так ты по доброй воле решила остаться с нами? — спросил он.
 — Да, — тихо ответила Кендалл. Она слегка запыхалась, стараясь не отстать от быстро идущего вождя.
 Рыжая Лисица остановился так внезапно, что Кендалл с ходу уткнулась в его спину. Все еще улыбаясь, индеец обернулся:
 — Я тоже не хочу, чтобы ты растирала конти. Я хочу, чтобы ты научила моих детей говорить по-английски. Кендалл с изумлением уставилась на него:
 — Но ведь ты и сам бегло говоришь по-английски, Рыжая Лисица!
 Индеец в ответ только нетерпеливо махнул рукой.
 — Я мужчина, и у меня совсем нет времени. К тому же Аполку тоже надо научите языку белых людей, а у мужчины не всегда хватает выдержки, когда он говорит с женщиной.
 Кендалл улыбнулась. Как же похожи друг на друга все мужчины, и не важно, белые они или краснокожие.
 — Но я совсем не знаю языка твоего народа, Рыжая Лисица!
 — Ничего, постепенно ты научишься говорить на нем, так же как учатся языку дети. Да ты ведь и так уже немного говоришь на языке мускоги, Кендалл Мур. Ты знаешь слово «Таллахасси».
 Кендалл удивленно вскинула брови и рассмеялась:
 — Я только знаю, что это столица штата.
 — Это означает «старый город», — сказал индеец, сбросил на землю свою тяжелую ношу.
 Обняв Кендалл за талию, он подвел ее к дому. Усмехнувшись, показал на свой дом — в глазах его мелькнули озорные искорки.
 — Чулуота — логово лисицы, — сказал он и, легко приподняв Кендалл, поставил её на деревянный настил террасы. — А я, Кендалл Мур, буду учить тебя жизни в наших болотах. Ты научишься понимать, где течет река, когда кажется, что вокруг нет ничего, кроме осоки и кустарника, ты научишься распознавать змей, укус которых смертелен, будешь по кончику хвоста узнавать гремучую змею. Ты привыкнешь слышать во сне самые тихие шаги приближающегося врага и предсказывать погоду по цвету неба.
 Кендалл с любопытством вгляделась в волевое лицо Рыжей Лисицы. Он только что предложил ей дружбу, которой удостаиваются очень немногие белые, такую же, какая связывала вождя и Брента и которой Макклейн дорожил, невзирая на предрассудки белого общества. У двери дома уже стояла Аполка, терпеливо ожидающая, когда муж обратит на нее внимание. На лице индианки светилась приветливая улыбка, к ногам жались малыши с широко открытыми глазами — они ждали своей очереди приветствовать отца и белую женщину, к которой уже давно успели привязаться.
 Кендалл от души рассмеялась — ее мелодичный голос прорезал тишину вечера. Улыбнувшись Аполке, она обернулась к вождю:
 — Я постараюсь угодить тебе, Рыжая Лисица. Я очень постараюсь — учить и учиться.
 Индеец с довольным видом кивнул. Сняв с пояса нож в широких ножнах, он бросил его Аполке, кивнув головой в сторону принесенного с охоты оленя.
 — Можешь начинать учиться прямо сейчас, Кендалл Мур. Присмотрись, как Аполка готовит еду, а утром ты пойдешь учиться со мной. — Он помолчал, в глазах его снова появились озорные смешинки. — Тебе больше не потребуется отдых: Ночной Ястреб вернется не скоро. Жена воина не должна предаваться праздности, если ей не приходится ублажать по ночам своего мужчину.
 Кендалл покраснела от смущения, не зная, что делать — то ли влепить затрещину Рыжей Лисице, то ли рассмеяться. Второе более подходило к ситуации, особенно потому, что вождь резко повернулся и зашагал прочь. Она улыбнулась Аполке, которая подталкивала к ней детей. Кендалл наклонилась к мальчикам и обняла их, наслаждаясь теплом доверчиво прижавшихся к ней детишек.
 Дикари — со стыдом подумала она. Еще совсем недавно она была столь невежественна, что искренне считала всех индейцев дикарями, а теперь ей было несказанно приятно прикосновение двух краснокожих малышей.
 Кендалл вздохнула, глядя, как Аполка, спустившись с террасы, подошла к туше оленя. На землю опускалась ночь. Природа дышала первозданным покоем. Яркий закат окутывал оранжевым светом становище и растущие по краю поляны кипарисы.
 Конечно, это не Чарлстон. Это даже не Ричмонд, Атланта, Мобил или Новый Орлеан… Но все же это несравненно лучше, чем юнионистская казарма. Во всяком случае, для южанки, которой надо пережить превратности войны. Может быть, Брент ошибается и дела у конфедератов скоро пойдут в гору?
 Дети сильнее прижались к Кендалл, требуя внимания. Как приятно это детское доверие! В самом деле, не в такое уж плохое место она попала;
 Сердце женщины затрепетало.
 Для нее это лучшее на свете место — ведь именно сюда рано или поздно вернется за ней Ночной Ястреб…




 Глава 7


  13 марта 1862 года 
 Капитан Брент Макклейн стоял на носу «Дженни-Лин» и пристально вглядывался в поросшие соснами берега устья Флориды. У рта его залегли горькие складки; тело было напряжено, словно сопротивлялось липкому страху, который против воли закрадывался в душу.
 Джексонвилл был объят пламенем.
 Военное счастье отвернулось от конфедератов Флориды.
 Судно юнионистов «Гаттерас», базировавшееся в Ки-Уэсте, подошло к Сидар-Ки шестого января. Высаженный с корабля десант взял железнодорожную станцию, депо, пакгауз с военным снаряжением и телеграф. Были захвачены шхуны, сторожевые суда и паром. Во время штурма станцию защищали только двадцать три конфедерата, — незадолго до нападения северян две роты были отправлены на отражение возможного наступления юнионистов на Фернандину.
 Жертвы оказались напрасными: федералы взяли и Сент-Огастин, и Фернандину, теперь наступил черед Джексонвилла.
 Клубы черного дыма, поднимаясь над деревьями, застилали синее небо. Солнце померкло. Брент закрыл глаза и стиснул зубы. От чувства собственной беспомощности можно было сойти с ума. Еще немного, и он сорвет с себя одежду, кинется в воду и поплывет к берегу, а потом… Потом он, чего бы это ни стоило, доберется до «Южных морей»…
 Нельзя так распускаться, одернул себя Брент. Он капитан и должен держать себя в руках. Командир не имеет права принимать поспешных решений — нельзя подвергать бессмысленному риску корабль, команду и собственную жизнь. Надо набраться терпения и ждать, когда вернутся разведчики.
 — Мы здесь, капитан! — Брент посмотрел вниз и увидел Чарли Макферсона, карабкавшегося на борт по веревочной лестнице.
 — Быстрее, Чарли. Что происходит на берегу? Взглянув в напряженное лицо капитана, Чарли опустил глаза и грустно покачал головой. Как тяжело сказать этому железному человеку, что его родной город превратился в руины.
 — Чарли! — рявкнул Брент.
 — Федералы оккупировали Сент-Огастин и Джексонвилл, капитан. Там сейчас стоит Четвертый нью-хэмпширский полк. Конфедератам пришлось отойти, разрушая при отступлении город. Горят в основном лесопилки — их сожгли, чтобы они не достались неприятелю. Уничтожены сталелитейный и металлический заводы, в устье реки затоплено несколько кораблей, так что придется следить за фарватером, капитан.
 Брент молчал, не в силах вымолвить ни слова. Сент-Огастин, Джексонвилл… Как близко от «Южных морей», как близко!.. От выражения ярости и горя в глазах командира у Чарли сжалось сердце.
 Он деликатно кашлянул и продолжал:
 — На самом деле не все так страшно, как кажется, сэр. Мы видели своими глазами, что дома почти все целы. Янки, конечно, бесчинствовали, но не сильно, мы с Крисом видели это своими глазами. Во всяком случае, они вели себя тихо, не так, как будут вести себя, если войдут в Ричмонд или Чарлстон. Они думают, что в Джексонвилле немало тайных юнионистов, и соблюдают осторожность.
 Брент наконец пришел в себя. С решительным видом он повернулся и направился в свою каюту. Матросы на палубе занервничали, ожидая возвращения капитана.
 Макклейн не заставил себя долго ждать. Он появился на палубе, сменив украшенную золотым позументом военно-морскую форму на коричневые бриджи, белую рубашку и синий сюртук без каких-либо знаков отличия офицера армии Конфедерации, Засовывая на ходу за пояс пистолет, Брент снова прошел на бак; охотничий нож был заткнут за голенище сапога. В глазах капитана Макклейна горел огонь. Он внимательно оглядел свой экипаж.
 — Я собираюсь, на берег, — не тратя слов на вступление, сказал он. — Со мной пойдут три человека. Я не стану никого принуждать, пойдут добровольцы. Не буду скрывать: дело опасное, может случиться так, что нас расстреляют или мы проведем остаток войны в лагере для военнопленных. Правда, расстрел более вероятен. Мы без формы, нас могут принять за шпионов, а их расстреливают и янки, и конфедераты, не задавая лишних вопросов.
 Эндрю Скотт, ходивший в разведку с Чарли, сразу выступил вперед:
 — Я иду с вами, капитан. Но вы хорошо все обдумали, сэр? Оба города захвачены. Офицер, которого мы повстречали близ Сент-Огастина, приказал нам уходить на запад, потому что уже поздно…
 — К черту этого офицера, — тихо проговорил Брент, не дав Скотту закончить фразу. — На борту я — офицер флота, а на Западном побережье мы еще окажемся, ждать осталось не так долго!
 Эндрю мгновение колебался — его немного беспокоил лихорадочный блеск в глазах капитана. Но внешне, как и всегда, капитан Брент Макклейн казался воплощением спокойствия. Он никогда не поведет их в бой, не имея четкой стратегии. Да разве они прославились не благодаря капитану? И, между прочим, не только на Юге. Когда захлебнулась атака конфедератов на Форт-Пикенс, они с Макклейном ушли в Новый Орлеан, проскользнув под носом у целой эскадры федералов, — им потом показывали нью-йоркскую газету, где был описан этот подвиг.
 Макклейн дерзок — это правда, но юнионисты еще не знают, что, кроме этого, он еще и умен.
 — Я с вами, капитан, — проговорил Эндрю.
 Тут же выступила вперед половина команды. Напряженно улыбаясь, капитан испытующе оглядел смельчаков.
 — Крис, Эндрю и… — Перед капитаном выросла фигура Чарли:
 — Вы никуда без меня не придете, Брент Макклейн. — Капитан едва удержался от улыбки — Чарли явно дрожал, но все же решился.
 — Хорошо, Чарли, ты идешь с нами. Всем остальным оставаться здесь в полной готовности — может быть, нам придется удирать отсюда во все лопатки. Отведите «Дженни-Лин» за рейд, с глаз долой. Кто знает, возможно, нам надо будет подняться вверх по реке, хотя я предпочел бы открытое море. Для нас лучшее нападение — защита. Нам надо будет оторваться от янки. Крис, Эндрю, Чарли, форму снять, мы превращаемся в мирных торговцев, сторонников федерации. Легенда такая: мы пробираемся на юг, потому что услышали, что здесь высадились северяне.
 Несмотря на обуревавшее его беспокойство, Брент дождался темноты, чтобы направить шлюпку с тремя матросами к северу от доков Джексонвилла. Увидев военные корабли янки, Брент снова ощутил душевную боль. Всего пять месяцев назад он приводил сюда «Дженни-Лин» для мелкого ремонта и ставил на стоянку там, где теперь торчала канонерская лодка юнионистов под звездно-полосатым флагом. Сердце Брента забилось. Неужели солдаты северян топчут сейчас своими сапогами сосновые полы дома в «Южных морях»? Отец и старший брат были далеко — в самом начале войны Джастин и Стерлинг Макклейны вступили в Первый флоридский кавалерийский полк, и два месяца назад их часть отправили на север, на подмогу армии Северной Виргинии. Беда, что в доме остались сестра Брента Дженнифер и жена Стерлинга Патриция с пятилетним сыном Патриком.
 На секунду Макклейн прикрыл глаза. Можно только поблагодарить Бога за то, что мать умерла еще в пятьдесят восьмом году и не видит всего этого ужаса. «Южные моря» были для нее еще одним любимым ребенком. По ее планам отделывались вое комнаты и украшался каждый уголок. Всю свою жизнь и всю свою любовь она отдала двум вещам: семье и дому — «Южным морям».
 Была, правда, зыбкая надежда, что янки не станут разорять плантации, расположенные между Сент-Огастином и Джексонвиллем. Пока шлюпка неторопливо рассекала воды, окончательно стемнело, и на берегу зажглись огни — жилые дома и служебные помещения пристани стояли в целости и сохранности.
 Пустые надежды — Брент известен всем как непримиримый враг северян. Все знают, что Макклейны — хорошие плантаторы, отличные моряки и добрые воины Конфедерации. Неужели янки пощадят дом, принадлежащий двум офицерам-кавалеристам и знаменитому своей дерзостью капитану?..
 — Правь к той бухточке. — Брент наклонился к уху Чарли, сидевшему на руле. — Дальше мы пойдем пешком. Сейчас разойдемся и до города будем добираться каждый сам по себе.
 Они вытащили шлюпку на песок и тщательно замаскировали ее ветками. От берега до гавани было всего около полумили, но как только они двинулись вперед, пришлось залечь и двигаться ползком. Вокруг было полно патрулей. Северяне охраняли доки и причалы. Невдалеке остановились двое солдат. Они беспечно стояли у всех на виду, раскуривая трубки. «А что им волноваться? — с горечью подумал Брент. — Город сдан, противника поблизости нет».
 — Янки не ждут никаких неприятностей, — пробурчал Брент в никуда, зная, что рядом с ним, прижавшись к песку, лежит Чарли, — и в этом наше преимущество.
 Какое еще преимущество? Он не планировал никакой военной акции. Единственным желанием было раздобыть коня и во весь опор помчаться в «Южные моря». Втягивать своих людей в семейное дело Брент не хотел, да и не имел права.
 — Как насчет Лил? — шепотом поинтересовался Чарли. Брент задумчиво сдвинул брови. Лил держала таверну на Мэйн-стрит, куда частенько захаживали моряки. Федералы сейчас наверняка пьют, как сапожники, отмечая победу, так что план скорее всего удастся на славу.
 — Проходить со стороны кухни, — шепотом скомандовал Брент. — Мимо строений пристани, и поскорее. Идем по одному. Если поймают, держите язык за зубами,
 — Кто первый? — спросил Эндрю.
 — Я, — ответил Брент. — Если мне не удастся дойти до склада, возвращайтесь на судно. Следующий Крис, потом Эндрю, потом Чарли.
 Макклейн напрягся, словно перед прыжком. Он подождал, пока солдаты разошлись в разные стороны, вскочил и бросился в ночь.
 Добежав до склада, Брент, едва сдерживая рвущееся из груди дыхание, прижался к стене. Постоял, ожидая, когда успокоится сердцебиение, затем обернулся в сторону пустыря и поднял руку. В следующее мгновение в темноту из кустов рванулась вторая тень, потом третья и четвертая. Через минуту все четверо стояли, тесно прижавшись к холодной стене склада, держась за нее так, словно это была нить их жизни.
 Не было слышно ни звука, и Макклейн показал своим людям следующее здание. Остерегаясь патрулей, они по одному перебежали к укрытию.
 Вокруг было полно солдат. С каждым следующим шагом передвижение смельчаков становилось все более опасным. К счастью, теперь они могли укрыться от посторонних глаз за повозками, складскими помещениями, деревьями, кустарниками.
 Чудеса все-таки случаются: четверка благополучно прошла по городу и перелезла через частокол, окружавший таверну Лил.
 В зале стоял неумолчный гул голосов и звон посуды, поэтому никто не услышал, как Брент с товарищами перепрыгивали через забор. Макклейн подошел к двери кухни и заглянул внутрь, слегка приоткрыв створку.
 В кухне, большую часть которой занимала огромная плита, никого не было. Приоткрыв дверь пошире, Брент дал знак своим товарищам подождать и вошел в дом. Спрятавшись за плитой, он застыл в ожидании. Спустя довольно продолжительное время послышался шелест юбок, и в кухню через вращающуюся дверь, ведущую в бар, вошла женщина. Выждав, когда она приблизится к плите, Брент сзади подскочил к ней и зажал рот рукой, чтобы она не вскрикнула от удивления.
 — Это я, Лил, — быстро проговорил он, — Брент Макклейн.
 Тело женщины сразу обмякло в его руках. Большие карие глаза широко раскрылись от изумления. Лил облегченно вздохнула. Брент ослабил хватку — он хорошо знал хозяйку таверны, ведь столько хмельных вечеров провел здесь вместе со своим экипажем.
 — Брент Макклейн! — прошептала женщина, радостно обнимая капитана. Потом она отстранилась, чтобы лучше разглядеть своего старого знакомого. — Ты сошел с ума, Брент! Здесь кругом полно янки. Они считают тебя добычей, которая стоит больше всего их треклятого золотого запаса! Какой черт принес тебя сюда, дорогой?
 В ответ Брент только пожал плечами, улыбнувшись Лил. Ее статная фигура была немилосердно затянута в корсет, округлое лицо все еще казалось прекрасным и молодым. Соблазнительная грудь была вот-вот готова вывалиться из глубокого корсажа. В глазах женщины появилось теплое, манящее выражение. Видимо, чувство опасности подогрело в ней возбуждение. Еще совсем недавно Брент с радостью бы принял это приглашение хозяйки — немало ночей провел он когда-то в ее жарких объятиях, да и сейчас Брент солгал бы себе, если бы стал утверждать, что его больше не волнуют прелести Лил. Но… он не собирался затягивать игру в шпионов. Ему надо попасть в «Южные моря», а потом уносить ноги. Но если бы не…
 Брент не мог сказать с уверенностью, хочет ли он другую женщину. Сможет ли он притвориться, что испытывает нечто похожее на страсть, и доставит ли женщина ему хоть небольшое удовольствие…
 — Мне надо знать, что происходит. Лил. Я привел с собой трех человек, они ждут во дворе, в кустах. Здесь безопасно?
 Лил кивнула, и Макклейн распахнул дверь кухни. Эндрю, Крис и Чарли молча проскользнули в дом. Лил метнулась к двери в зал и осторожно выглянула. Успокоившись, она обернулась к мужчинам:
 — Я сейчас только скажу, чтобы дядюшка Пит приглядел за янки, а сама подумаю, чем можно вам помочь, ребятки.
 Дядюшка Пит был освобожденным негром, но, после того как Лил подписала ему вольную, он остался со своей прежней хозяйкой. Лучшего сторожевого пса, чем старый Пит, было не сыскать.
 Четверо конфедератов напряженно поглядывали друг на друга в ожидании возвращения Лил. Она вошла, улыбнулась и, понизив голос, сказала, поглядывая на Брента:
 — Что говорить, пока ничего особенного не случилось. Перед уходом наши ребята спалили все, что могло пригодиться янки. Некоторые жители бежали из города, но большинство осталось. Было несколько обысков, но, слава Богу, никого не арестовали. Были драки, пара пожаров, но в остальном ничего существенного. Вроде бы их офицеры получили приказ не распускать солдатню, и, похоже, это правда. Янки ведут себя очень вежливо и тихо, надеются найти себе здесь союзников, чтобы люди сами поддерживали в городе порядок. — Лил тяжело вздохнула.
 — Что творится в окрестностях? — напряженно спросил Брент.
 В красивых глазах Лил мелькнуло выражение боли.
 — Не знаю, Брент, честное слово, не знаю. Они забирают хлопок, табак, лошадей, скот и провиант, но что еще делают, не знаю. Прошу тебя, не волнуйся за сестру и жену Стерлинга. Я же сказала, радость моя, они держат солдат на коротком поводке. Женщин не обижают и не насилуют. Оккупация прошла как-то тихо и незаметно, но тебе, Брент, лучше убраться отсюда.
 — Я никуда не уйду, пока не побываю в «Южных морях», — твердо произнес Брент. — Лил, у тебя в доме все еще есть та потайная комната в подвале?
 — Да, но…
 — Ты дашь мне лошадь и седло. Ребята останутся здесь, в твоем подвале, и дождутся моего возвращения.
 — Мы не отпустим вас одного, капитан! — запротестовал Чарли.
 — Еще как отпустите. Я приказываю вам оставаться здесь: не хватало мне втягивать вас в свои дела. Если я не вернусь, пусть Лил расскажет вам, что творится, а потом возвращайтесь на «Дженни-Лин». Поднимите якоря и вперед, к заливу. Все ясно?
 Матросы понуро кивнули головами. Лил оказалась более разговорчивой:
 — Ты просто дурак, Брент Макклейн.
 — Да, — охотно согласился капитан. — Так ты дашь мне лошадь?


* * *

 Улочки на окраине города были безлюдны. Вокруг царила неправдоподобная тишина, в воздухе пахло гарью. Впрочем, в этой тишине не было ничего удивительного: как еще может выглядеть город, который только что оккупировала армия противника? Население Северной Флориды затаилось в тревожном ожидании.
 В зловещем безмолвии не было ничего противоестественного. Оставшиеся в городе люди заперлись в домах, моля Бога, чтобы их не тронули неприятельские солдаты. Много дней матери не осмелятся выпускать на улицу детей. Долго еще побежденные будут с угрюмым видом взирать на победителей…
 Эти бестолковые янки, решил Брент, пользуются плодами своей победы с удивительной беспечностью, видимо, считая, что Флорида не представляет для них никакой опасности и годна лишь на то, чтобы быть источником провианта, кораблей и вооружений…
 Достигнув западной заставы, Брент изо всех сил пришпорил костлявые бока искусанной оводами клячи, которую Пит добыл для Лил. Счастье еще, что хозяйка смогла разыскать для капитана хотя бы это четвероногое подобие коня: отступая, конфедераты увели с собой почти всех годных лошадей — Флорида славилась своей доблестной кавалерией.
 Двинувшись в путь, Брент отчетливо сознавал всю сумасбродность своего предприятия, которое могло закончиться после первой же встречи с патрулем юнионистов. Ему не удастся уйти от погони на этой жалкой кобыле. Но что толку думать об этом? Макклейн попытался отвлечься от мрачных мыслей.
 «Не дай себя убить», — сказала на прощание Кендалл. Каким легкомысленным тоном были произнесены эти слова! Очаровательный протяжный южный говор был буквально пропитан беззаботностью, однако за этой обманчивой оболочкой скрывалась подлинная тревога, и Брент, вспоминая сцену прощания, вновь и вновь преисполнялся желанием выжить, во что бы то ни стало. С того дня утекло много воды, все время было заполнено морскими переходами и жестокими сражениями, но память о Кендалл осталась жива. Эта женщина преследовала его во сне и мечтах — Брент явственно видел, как они снова близки. Макклейн воочию представлял себе то, что было, и то, чему только суждено будет произойти… Но дайте только срок — и все исполнится.
 Именно из-за Кендалл Брент был одержим желанием увидеть «Южные моря». Имение принадлежало Джастину, но вокруг плантации было сколько угодно свободной земли. Этих акров хватит мужчине и женщине для того, чтобы построить дом, который Кендалл украсит своим присутствием, — дом, в котором она будет полновластной хозяйкой, королевой. Брент представил себе ее бездонные изумительной синевы глаза, когда она встречает его на пороге дома. Кендалл… Эта женщина может быть великосветской леди в гостиной и ненасытной ведьмой в постели… Но… она жена другого.
 Правда, если честно, то последнее обстоятельство мало беспокоило Брента. Закончится война, Кендалл получит развод, и плевать на скандал, который поднимут разные ханжи по этому поводу. Самое главное — уберечь ее от янки до развода.
 Брент улыбнулся, представив себе, как живет сейчас Кендалл посреди болот. Как давно они не виделись! Интересно, как они поладили с Рыжей Лисицей? В том, что Кендалл уживется с индейцами, Брент нисколько не сомневался. А вот каково придется индейцам?
 Задумчивая улыбка, смягчившая черты резко очерченного лица Брента, мигом погасла. В воздухе сильно запахло дымом пожарища. Гарью несло не из города. Макклейн сильно ударил каблуками по впалым бокам клячи, и она неожиданно пустилась по дороге тяжелым галопом. Обдуваемый дымным ветром, Брент летел сквозь ночь, трепеща от тяжелых предчувствий.
 Он потерял всякое представление о времени. Доскакав до юго-западной развилки, он, не снижая аллюра, свернул в нужную сторону. На обсаженной магнолиями дороге, ведущей к «Южным морям», его внезапно охватила страшная слабость. Ноги стали ватными. В душу закралось неясное подозрение. Он остановил лошадь и пристально вгляделся в темноту.
 В нетерпении Брент спешился и двинулся пешком к родному дому, немного погодя сорвался на бег, потом снова остановился. Он увидел… Опустившись на колени, Брент застыл на месте, не в силах идти дальше.
 От «Южных морей» остались одни воспоминания. От былого великолепия сохранились только три колонны. Призраки, выделяющиеся на фоне темного ночного неба, напитанного запахом горького дыма. Белый цвет колонн, отражавших яркий лунный свет, зловеще контрастировал с чернотой пепелища.
 Брент не знал, сколько времени простоял он на коленях… Тупая боль, овладевшая всем его существом, сводила с ума.
 Он начал молиться, возблагодарив Бога за то, что умерла мать, не дожив до этого ужаса.
 Потом он ощутил ярость. Ярость и чувство невосполнимой утраты. Однако продолжал не двигаясь стоять на коленях. Оцепенев, он услышал чьи-то шаркающие шаги.
 — Масса Брент?
 В голосе прозвучало такое недоумение, словно Макклейн был привидением. Он присмотрелся и увидел в темноте фигуру высокого худого негра.
 — Боже! Так это и вправду вы, масса Брент?
 — Здравствуй, Томас, — тихо произнес Брент, узнав старого лакея отца Опираясь на протянутую черную руку. он поднялся. — Томас, где Дженнифер, Патриция, Патрик?
 — Не переживайте понапрасну, молодой господин. Миссис Патриция и ее малыш ушли в Ричмонд, к своим. А мисс Дженни, она здесь, никуда не уехала. Но вы не волнуйтесь, у нее все хорошо, с ней ничего плохого не произошло. Они не стали жечь дома рабов. Они, янки то есть, очень хотят, чтобы мы, цветные, записались в их армию и бросили свои дома. Где же мы будем потом жить? А мисс Дженнифер живет в домике матушки Ли.
 — Можешь отвести меня к ней, Томас? — устало спросил Брент.
 — Ну да, конечно, могу, сэр, буду просто счастлив. Но знаете, масса Брент, это очень опасно для вас, бродить здесь. Янки имеют на вас большой зуб и хотят засадить в тюрьму.
 — Спасибо, Томас, я знаю и пробуду здесь недолго, но мне очень надо увидеться с Дженни.
 — Идемте, сэр, идемте. Матушка Ли живет сейчас в большой пристройке. Пока конфедераты были здесь, в господском доме лечили раненых солдат, и мисс Дженни еще тогда переехала к матушке Ли.
 Брент внезапно остановился, хлопнул себя по лбу и изумленно присвистнул. Вблизи он еще раз посмотрел на развалины сгоревшего дома.
 — Так они же не сожгли дом, они его взорвали?
 — Да, сэр, именно так они и сделали. Но пойдемте скорее, масса Брент, не то мм наскочим на янки, которые все время рыщут в округе.
 Брент знал, что многие плантаторы держали своих рабов в полной нищете, хижины негров порой были хуже загонов для скота, и в душе Макклейн понимал, что рабство несправедливо.
 Но Макклейны не были жестокими рабовладельцами, и, переступив порог чисто выбеленного домика семейной поварихи, можно было в этом убедиться. В добротной печи весело потрескивал огонь, на окнах — аккуратные занавески, на полу старый ковер, из господского дома.
 Войдя в дом, Брент едва ли заметил худую старушку Ли. Его взгляд мгновенно отыскал хрупкую светловолосую девушку, которая, низко склонившись над рукоделием, что-то шила у плиты.
 — Дженни!.. — хрипло произнес Брент. Девушка вскинула на брата свои огромные серые глаза и, уронив шитье, порывисто вскочила с табуретки:
 — Брент!
 Она бросилась к нему на шею и чуть не задушила в объятиях.
 — О, Брент, как я рада, что ты приехал! Но тебе не надо было этого делать!
 Взяв сестру за плечи, он отстранился, наслаждаясь каждой черточкой родного лица. Губы его сложились в ласковую улыбку:
 — Дженни… Какая ты красавица!
 Брент снова привлек сестру к себе, с щемящей грустью отметив, как она повзрослела, с тех пор, как он ее не видел. Дженни только что исполнилось семнадцать, и от угловатого подростка, каким он ее запомнил, не осталось и следа. Девочка превратилась в красивую девушку с затаенной печалью в глазах.
 — Что здесь произошло, Дженни? — спросил он, все еще прижимая девушку к себе. Какая мерзость — эта война! Старшие братья всегда подтрунивали над своими младшими сестренками, но когда тем приходилось туго, девочки всегда могли найти помощь у братьев и выплакаться на их плечах.
 Но Дженни осталась одна.
 Однако каким же молодцом она держится! В глазах грусть, но рот упрямо сжат — невзгоды не сломили ее, а закалили. И во всем ее юном облике чувствовалась какая-то весенняя свежесть. Короткие рукава-буфы обнажали руки, корсаж плотно охватывал стройный стан, голубая юбка обрамляла фигурку сестры чудесным колокольчиком. Блестящие толстые косы были аккуратно уложены кольцами.
 «Как она похожа на меня!» — подумал Брент и от этой мысли на сердце стало теплее. Жаль, конечно, что разрушены «Южные моря», но их можно восстановить, пока жива их душа — Дженни.
 — Так что здесь произошло, Дженни? — тихо повторил он свой вопрос.
 Дженнифер отступила назад и попыталась лучезарно улыбнуться.
 — Сначала обними матушку Ли, Брент, и садись. Матушка принесет нам чаю. Ты не голоден, Брент? Сколько бы я ни встречала моряков и солдат, они всегда умирают с голода!
 Брент послушно обнял старушку, которая, сколько он себя помнил, всегда была членом их семьи. С плачем, негритянка обвила его шею.
 — Садитесь, масса Брент. Я сейчас принесу вам чаю, детки, а потом мы с Томасом оставим вас одних.
 — Спасибо тебе большое, матушка Ли, — ответил Брент, едва сдерживая нетерпение услышать рассказ сестры. — Я совсем не хочу есть, Дженни, камбуз на моем корабле работает исправно.
 Минуту спустя Брент сидел на полу, скрестив ноги и потягивая сассафрасовый  [3] чай с доброй толикой бренди.
 — Ты слышала что-нибудь о папе и Стерлинге? — спросил Брент.
 — Около месяца назад я получила от них письмо. У них все хорошо, их часть отправили в Виргинию, — ответила Дженни, тяжело вздохнув, но тут же улыбнулась: — Папа так гордится тобой, Брент! Он пишет, что и в Виргинии все слышали, как ты надул янки, проведя корабль под самым их носом!
 Брент болезненно поморщился. Слова Дженни напомнили ему о вопросе, все время мучившем его:
 — Они сделали это из-за меня? Янки отомстили, уничтожив «Южные моря»?
 Смутившись, Дженни неловко поправила юбку.
 — Это так, Дженни?
 — Ну да, Брент. Но не только из-за тебя, конечно. Из-за папы и Стерлинга тоже. И знаешь, Брент, для тебя это прозвучит странно и вряд ли мои слова тебе понравятся, но мне показалось, что они не хотели этого делать. Когда янки пришли, я встала на пороге с ружьем и сказала, что пока я жива, они не войдут в дом. Командовавший ими лейтенант оказался очень милым человеком. Солдаты обложили дом взрывчаткой, а он поднялся по ступенькам и встал напротив меня. Наверняка лейтенант понимал, что я смогу выстрелить, но еще больше он боялся, что дом вспыхнет, а я останусь в нем. Парень начал говорить, что ему страшно жаль взрывать мой дом, но он не может ослушаться приказа начальства. Брент, когда пришли янки, я была в ужасе. Ты же знаешь, какие россказни ходили о них. Я была уверена, что меня изнасилуют, а потом перережут горло, но тот лейтенант оказался настоящим джентльменом. Он сказал, что, конечно, я могу его застрелить, но он обязательно попытается вытащить меня из дома, чтобы я осталась живой-невредимой. Знаешь, Брент, я не смогла выстрелить. Убежала в дом, и он бросился за мной, хотя здание вот-вот должно было взлететь на воздух. Я схватила старую Библию — ты помнишь, как ею дорожила мама, — а он схватил меня и выволок из дома. — Дженни замолчала на мгновение. — Его зовут лейтенант Джекоб Хэллорен. Если ты когда-нибудь встретишь этого янки, не убивай его, Брент. — Он помолчал, прихлебывая чай:
 — Это война, Дженни. У людей, которых приходится убивать, не всегда успеваешь спросить имя.
 — Но есть очень достойные янки, — тихо произнесла Дженни. Брент стукнул своей чашкой о чашку сестры.
 — И негодяи конфедераты. Война не меняет людей, Дженни, она просто выявляет их лучшие и худшие черты. Приличный человек всегда остается приличным человеком. Линия Мэйсона — Диксона не может изменить этого факта. — Брент встал. — Но это война. Кстати, ты не помнишь, что они сделали с динамитом, который остался после взрыва?
 Дженни пожала плечами:
 — У них был фургон, откуда они доставали взрывчатку, но куда они потом ее отвезли?.. Думаю, к Мерфи. Янки собирались использовать их дом как свою штаб-квартиру. А зачем тебе это? — Глаза Дженни расширились от ужаса, она вскочила на ноги и, уронив чашки, схватила брата за руки: — Что ты задумал, Брент3
 — Послушай меня, брат, отсюда бежала вся доблестная армия конфедератов, потому что янки было видимо-невидимо. Что ты хочешь сделать, скажи мне ради Христа?
 — Маленький фейерверк, Дженни. Это будет моя личная месть. — В глазах Дженни промелькнул откровенный страх: — Брент, ты ничего не понял. Здесь вокруг янки! Наши войска ушли. Тут даже не было сражений. Федералы просто заняли город, и все.
 — Дженни, я все прекрасно понимаю.
 — «Южные моря» не стоят твоей жизни, Брент Макклейн?
 — Не стоят? — хмуро переспросил Брент.
 «Южные моря». Хлопок. Джексонвиллский порт. Верховые прогулки по собственным полям. Обоз с урожаем на северные мельницы.
 Бурбон у камина и чтение хорошей книги. Охота на чистокровном жеребце со сворой гончих. Друзья и знакомые, связанные неписаным кодексом чести южанина. Пожалуй, это все, что осталось от старого, доброго Юга.
 «Южные моря»…
 После стольких лет он, наконец, нашел женщину, С которой был готов разделить свой дом, — женщину, которая с молоком матери впитала в себя его образ жизни…
 «Южные моря». Кодекс чести. Какая могла быть жизнь?
 Но если он воюет не за это, так за что, черт возьми?
 Брент ласково разгладил морщинку над бровью сестры.
 — Я получил задание от своего командования, Дженни. У меня приказ — отнять у янки порох и передать его тем, у кого его нет. Кроме того, я получил задание сеять панику в стане неприятеля любыми доступными способами. Не волнуйся за меня, Дженни. Теперь мне есть для чего жить. К тому же ты помнишь мое имя — Ночной Ястреб? Я не простой маленький бездомный бродяга. А теперь подумай и скажи, как они доставили взрывчатку к дому Мерфи?
 Дженни с сокрушенным видом кивнула;
 — Прошу тебя, Брент, будь осторожен. Вокруг очень много людей, которые поменяли цвет мундира и утверждают, что в душе они всегда были юнионистами.
 — Клянусь тебе, Дженни, я буду осторожен. Я же говорил, что сейчас меньше чем когда-либо помышляю о смерти. — Дженни с любопытством взглянула на брата:
 — В твоей жизни что-то изменилось, Брент? — Он широко улыбнулся:
 — Кажется, я влюбился.
 — В самом деле? — Глаза Дженни вспыхнули неподдельной радостью.
 — Знаешь, когда-нибудь я расскажу тебе об этом, но сейчас меня ждут более важные дела.




 Глава 8


 — Клянусь Богом, Брент Макклейн, вы ненормальный! — Чарли вложил в шепот, которым он произнес эти слова, все свое возмущение. Они с Брентом только что вынырнули на поверхность холодного ночного моря вблизи борта «Марианны», военного парохода янки, пришвартованного к пристани Джексон-вилла.
 Брент сделал вид, что не слышит гневного шипения помощника, и только поднял высоко над головой объемистый сверток из просмоленной парусины.
 — Я буду ненормальным только в том случае, если подмокнут взрыватели. Помни, Чарли, успех отличает гениальность от сумасшествия.
 Вытащить из фургонов изрядное количество взрывчатки оказалось делом нехитрым: охрана была на удивление беспечна. А почему бы солдатам вести себя иначе? Янки прошлись по Джексонвиллу как по бульвару, не встретив никакого сопротивления. Все разрушения были делом рук отступавших конфедератов. Так почему северяне должны бояться диверсий или нападения? Джексонвилл, находится в полной их власти.
 Труднее всего было убедить Дженнифер, что он не проявит безрассудства в ярости, вызванной разрушением «Южных морей».
 Справедливости ради надо сказать, что поначалу Брент был безрассуден, но только поначалу. Это было до того, как он воочию увидел пепелище «Южных морей». Зрелище разрушенного дома остудило его голову. Он стал осторожен, как лиса. Раздобыв взрывчатку, он затаился и весь следующий день наблюдал за янки, посылая весточки своим людям через Дженни и Лил, То же самое повторилось и на следующий день, и на третий…
 Брент прекрасно представлял себе силу неприятеля. Патрули регулярно прочесывали доки и корабли, так что сегодняшний заплыв в ледяных волнах диктовался суровой необходимостью. Незамеченным на корабль можно было пробраться только с кормы.
 — Какого лешего! — продолжал возмущаться Чарли. — Мы не сможем чиркнуть спичкой такими мокрыми руками.
 Он изо всех сил работал ногами, стремясь удержаться на поверхности.
 — Тес! — предостерегающе цыкнул на него Брент. — Ты поможешь мне забраться на борт, а потом дуй к берегу во все лопатки. Фейерверк я устрою сам. Подгони к кораблю лодку. До берега я доберусь вплавь, а лодку волоком оттащим к реке. Назад мы пойдем другим путем — янки устроят на нас настоящую охоту, вот посмотришь, будут травить, как волков. Но у них нет судов, способных ходить по реке, да и вообще до утра они вряд ли опомнятся, а за это время я тебя найду.
 Чарли ничего не ответил. Отчаянно ругаясь, он пытался помочь капитану, но выронил в море один пакет взрывчатки.
 — Ничего у тебя не выйдет, Брент!
 Чарли, как только остался один на один с капитаном, покончил с всякими формальностями. До этого парень соблюдал субординацию — даром, что он теперь был первым лейтенантом флота Конфедерации, но Брент оставался его командиром, вторым после Бога начальником.
 — Хватит и одного пакета, надо только, положить его в нужное место, тогда заряды в пороховом погребе довершат дело. Подсади меня, Чарли. Сейчас я схвачусь за линь и заберусь на палубу.
 Изрыгая весь свой соленый морской лексикон, Чарли пытался помочь Бренту, готовясь одновременно поймать оставшийся пакет взрывчатки, если капитан вдруг его уронит.
 — Нет, ты точно ненормальный, Брент Макклейн, будь ты неладен!
 Крепко ухватившись руками за конец веревки, Брент обхватил его ногами и стал проворно взбираться вверх, зажав в зубах фитиль. Вот его голова показалась над фальшбортом. Он вгляделся в темноту — на палубе не было ни души. Подал Чарли знак уходить. Первый лейтенант не заставил повторять дважды. Голова Чарли тотчас исчезла под водой.
 Зажечь первую спичку не удалось — она фыркнула, задымила и сразу же погасла. Брент быстро взглянул на нос и чиркнул второй спичкой. Пушечная палуба у него под ногами. Если удастся поджечь фитиль, «Марианна» превратится в фейерверк похлестче праздничного салюта в день Четвертого июля.
 Брент нахмурился: не слишком ли длинен фитиль — он же будет гореть до скончания века, — но потом пожал плечами, Понадобится время, чтобы отплыть подальше. —
 Фитиль вспыхнул ровным пламенем. Брент облегченно вздохнул.
 Поднявшись, он рявкнул во все горло:
 — Эгей, янки! Сейчас ваша посудина взлетит на воздух! Прыгайте за борт!
 Схватившись за такелаж, он перевалился через планшир и полетел в воду. Не успел он погрузиться, как услышал топот множества ног — на судне подняли тревогу.
 Над ухом просвистела шальная пуля. Стремительно уходя в глубину, Брент чувствовал, как разрываются его легкие. Вынырнув, он поплыл на север, продвигаясь вперед мощными гребками сильных рук. Глотнув воздуха, Брент каждый раз погружался в воду, стараясь не показываться на поверхности. Вот он миновал доки, несколько стоявших на причале кораблей и только тогда рискнул приподнять голову над водой. Выдохнув воздух, с наслаждением глотнул свежесть ночной прохлады.
 — Сукин сын!
 Над портом разносились громкие крики, люди с борта корабля кидались в воду, и Брент снова нырнул, не дожидаясь, пока его обнаружат. Вода содрогнулась и завибрировала — на борту «Марианны» начали рваться боеприпасы.
 Как и предвидел Брент, «Марианна» оказалась плавучей бочкой с порохом. Вынырнув, капитан увидел жуткое и величественное зрелище — куда там фейерверку по случаю Дня независимости! По берегу метались обезумевшие янки. Вокруг царил невообразимый хаос. Вода, даже на таком значительном расстоянии от взорванного судна, стала теплой. «Марианна» горела.
 Нырнув, Брент снова поплыл, вынырнул, набрал в легкие воздуха, нырнул и снова поплыл… Наконец он прикинул, что удалился от места взрыва на достаточное расстояние. Зимний холод заставлял его поторапливаться — вода снова стала ледяной. Укрывшись в маленькой скалистой бухточке, он все еще видел пламя горящего судна.
 Брент надеялся, что вся команда «Марианны» успела последовать его предостережению. На войне он воевал, но на хладнокровное убийство был неспособен.
 Некоторое время, он, ворочаясь, полежал на берегу. Затем встал и направился к густому лесу, видневшемуся невдалеке. Холодный, сырой ветер вызывал противную дрожь, пронизывал до костей. Утром он доберется до реки, где в надежной бухте спрятана верная «Дженни-Лин».


* * *

 — Стой! Кто идет?
 Голос остановил Брента, как только он взялся усталой рукой за веревочный трап. Несмотря на то что с Брента ручьями стекала холодная, затхлая речная вода, он был доволен, что его появление не осталось незамеченным.
 — Капитан Макклейн! — крикнул он.
 — Сэр! Поднимайтесь на борт!
 Брент не нуждался в помощи, но не стал сопротивляться, когда две пары мускулистых рук подхватили его и легко втащили на палубу.
 Он наскоро встряхнулся и огляделся. На борту его встретили Крис и Ллойд.
 — Где Макферсон? — коротко спросил Брент.
 — Он явился полтора часа назад, капитан. Мы влили в него немного бренди, и сейчас он спит в кубрике. Нельзя сказать, что он сопротивлялся, когда мы поили его бренди, наш старина Чарли.
 — Не старина Чарли, а лейтенант Макферсон, — с легким упреком в голосе произнес Брент.
 Он и его экипаж были некой аномалией во флоте Конфедерации. «Дженни-Лин» была вооружена только легкими пушками и в отличие от фрегатов и броненосцев не годилась для серьезных морских сражений. Макклейна и его людей зачислили во флот с оговорками, они должны были доставлять помощь и припасы в нужное место с максимально возможной скоростью. Таких охотников было много, но в большинстве своем это были частные суда, владельцы которых не брезговали наживаться на военных действиях, а Брент и его люди действовали исключительно по заданию правительства в Ричмонде.
 Вся команда «Дженни-Лин» состояла из верных конфедератов, но у них не было никакого стимула воевать, кроме одного — капитана Брента Макклейна. Брент осознавал щекотливость своего положения, ему постоянно приходилось балансировать, как на тонкой жердочке. Дисциплина на судне была на высоте, но ее не следовало испытывать на прочность. Приходилось быть дипломатом, заставляя людей играть по жестким правилам. Бренту предлагали взять более мощный корабль, но он тактично отказался, убедив военно-морского министра в том, что главное преимущество его корабля — скорость и маневренность.
 — Понял вас, сэр! — смущенно отреагировал Ллойд на замечание командира. — Мы снимаемся с якоря, капитан? Куда мы идем: вверх по реке или в открытое море?
 — Вверх по реке… — начал было Брент, но осекся. Сверху, из корзины впередсмотрящего, раздался предостерегающий звон.
 — На горизонте флаг янки! — крикнул матрос. — Шхуна. Направляется в устье реки, сэр!
 — Черт! — сквозь зубы выругался Брент, схватился за ванты и полез на мачту, к впередсмотрящему. Действительно, в эстуарии разворачивалась шхуна, по виду примерно такая же, как и «Дженни-Лин».
 Брент был уверен, что никакое более крупное судно не бросится за ними в погоню. Надо очень хорошо знать фарватер, чтобы не посадить корабль на мель в этом ручье. Отведя от глаз бинокль, Брент продолжал задумчиво смотреть на вражеское судно. Что делать — принимать бой или бежать? Если затопить шхуну янки, то удастся блокировать вход в реку.
 — Свистать всех наверх! Комендоры к орудиям! Товсь!
 По палубе затопали матросские ноги. Брент соскользнул с мачты и встал рядом с Ллойдом, готовый отдать приказ открыть огонь.
 Он выжидал, когда судно противника подойдет ближе, чтобы выстрелить по нему наверняка, но не настолько близко, чтобы его огонь оказался смертельным для «Дженни-Лин».
 Жилистый Макферсон находился у штурвала.
 Брент нервно сжимал и разжимал кулаки, глядя, как шхуна начинает подниматься вверх по реке. Еще рано, рано… Пять, четыре, три, два…
 У левого борта взметнулся фонтан — федерал выстрелил первым и промахнулся. «Дженни-Лин» заплясала на волне.
 Войну нервов выиграл Брент, теперь его черед.
 — Огонь! — скомандовал он, когда брызги упали на палубу.
 — Первый, огонь! — прокричал Ллойд четырем комендорам у первого орудия.
 Пушка изрыгнула пламя, и «Дженни-Лин» содрогнулась от отдачи. Экипаж издал вопль восторга — бомба проделала дыру в борте вражеской шхуны.
 — Первый, заряжай, второй, товсь!
 — Заряжай!
 — Второй, товсь!
 — Прекратить огонь! — скомандовал Брент, подняв руку и глядя, как оседает федеральное судно.
 Залп оказался смертельным — шхуна, несомненно, пойдет ко дну. Можно, конечно, добить ее, но результатом будет только бессмысленная гибель людей.
 — Смотрите, капитан! — Ллойд показал рукой в сторону гибнущего судна.
 — Они высаживаются в шлюпку, сэр. Их трое, и они размахивают белым флагом.
 Прищурившись, Брент тоже смотрел на маленькую шлюпку. Двое матросов гребли, а на носу в полный рост стоял офицер, держа в руке белый флаг. «Храбрец! — подумал Брент с невольным уважением. — Решился приблизиться, хотя не знает, заговорят ли снова пушки „Дженни-Лин“».
 — Прекратить огонь! — повторил он команду. — Я посмотрю чего хочет капитан федералов.
 — Может, это трюк, сэр, — предостерег командира Ллойд. Брент отрицательно покачал головой:
 — Не думаю. У нас решающее преимущество: вражеское судно быстро тонет. Думаю, он просто хочет избежать бойни.
 — Как скажете, сэр.
 — Помогите им подняться на борт. «Дженни-Лин» уважает белый флаг и капитуляцию по правилам.
 В следующий момент перед Брентом "Макклейном уже стоял молодой лейтенант с аккуратной шкиперской бородкой и бакенбардами. Лейтенант четко отдал честь:
 — Сэр, лейтенант военно-морских сил Соединенных Штатов Бартоломью Грир!
 Брент с трудом удержался от возгласа удивления, видя безупречную выправку молодого офицера, и ответил на приветствие:
 — Капитан Брент Макклейн, лейтенант. Что вам; угодно?
 — Сэр, я сдаюсь. Прошу милосердия для моего экипажа. Следующий выстрел по «Иорквиллу» уничтожит его, а судно не представляет для вас никакой опасности.
 — Вижу, лейтенант, — согласился Брент. — Думаю, ваше самопожертвование оказалось напрасным, мы не собирались стрелять второй раз.
 Молодой человек заметно расслабился, и Брент, как ни странно; был растроган. Этот янки, на взгляд Брента, поступил очень благородно. Вспомнился недавний разговор с сестрой. Честь может носить и синий, и серый мундир. Лейтенант словно испугался собственной успокоенности:
 — Признаюсь, капитан, я очень рассчитывал на ваше милосердие. Мы знаем, что это вы взорвали «Марианну», но ни один человек не погиб.
 Прищурив глаза, Брент пожал плечами:
 — На войне убивают, янки. Но мы стараемся обойтись без напрасных жертв.
 — Да, сэр, — взволнованно заговорил лейтенант. — Но я не колеблясь поднял бы ваше судно на воздух, если бы у меня это получилось.
 — Все верно, лейтенант. Я бы тоже взорвал вас, если бы это было необходимо.
 Молодой человек вдруг нервно огляделся — его матросы стояли молча, и экипаж Макклейна, тоже в полном молчании, слушал любезный разговор двух офицеров.
 — Сэр, — тихо сказал лейтенант Бренту, — мне бы хотелось переговорить с вами наедине.
 Брент с любопытством склонил голову.
 — Прошу в мою каюту, лейтенант. — Он обернулся к Ллойду и показал рукой на двух янки, которые, переминаясь с ноги на ногу, ожидали решения своей участи. — Мы пойдем вверх по реке, но пока позаботься о… наших гостях. Налей им по чашке кофе и дай табачку. Остаток войны они проведут в лагере для военнопленных, а там их вряд ли будут поить кофе. Остальных мы подбирать не станем. Если они настоящие моряки, то сами доберутся до берега… вплавь.
 Десять минут спустя Брент сидел в своей каюте напротив молодого лейтенанта, их разделял только узкий стол. Грир с удовольствием набивал табаком трубку, отвыкнув за последние месяцы от такой роскоши. Видно было, что федералы тоже испытывают трудности со снабжением.
 Брент терпеливо наблюдал, как лейтенант набивает трубку и раскуривает ее, выпуская изо рта клуб синего дыма. Потом повторил свой вопрос:
 — Так что ты хочешь мне сказать, янки? — Лейтенант на мгновение застыл, но справился с собой, и смело взглянул в глаза противнику:
 — Я уже сказал тебе, что ты воюешь честно, хотя ты и мятежник. Я у тебя в долгу, поэтому хочу тебя кое о чем предупредить, Нарушив свой долг.
 Брент прищурил глаза и напрягся. Сейчас он ощутил тот неподвластный ему страх, который испытывал, когда приближался ночью к «Южным морям», зная, что его там ждет…
 — Продолжайте, лейтенант.
 Янки неловко поерзал на стуле. Брент понимал, что сейчас в этом человеке борются чувство долга и совесть, не позволяющая нарушить справедливость.
 — Вашей репутации можно позавидовать, капитан Макклейн. Уверен, что вы об этом знаете. Ваш дом единственный, который мы сожгли между Сент-Огастином и Джексонвиллом.
 Брент промолчал, только приподнял бровь и сделал лейтенанту знак продолжать.
 — Многое делается не так, как надо, с обеих сторон, — задумчиво произнес Грир, посмотрел на свою трубку, потом снова перевел взгляд на Брента. — Говорят, капитан, что вы водите дружбу с индейским племенем, которое обитает в этих болотах. Кто-то из этих индейцев похитил жену нашего офицера из части, расквартированной в Форт-Тэйлоре. Поговаривают еще, что и вы приложили руку к этому делу, потому что леди — южанка. Есть и еще кое-что, капитан. Говорят, что муж леди просто свихнулся от злобы. Я был в Ки-Уэсте несколько дней назад и слышал, что лейтенант Мур добивается приказа отправиться в болота. Ясно, что он хочет разыскать свою жену. Но дело не только в этом. В Форт-Тэйлоре есть сведения, что индейцы снабжают припасами армию конфедератов, а это значит, что никто не может запретить северянам пойти войной на таких индейцев, которые воюют на стороне южан,
 За все время длинной речи офицера янки Брент не шевельнулся и не проронил ни слова. Пустым взглядом он смотрел прямо перед собой, но это было обманчивое спокойствие. По спине пополз неприятный холодок. Брент испытывал страх, неуверенность и тяжелое предчувствие.
 Он опоздал. Опоздал. Опоздал!.. Болота так далеко…
 Мало того: он поставил своего друга Рыжую Лисицу в безвыходное положение, подверг его смертельной опасности. Эта мысль причинила Бренту большее страдание, нежели вид сгоревших «Южных морей». Злость от своего бессилия, словно тисками сдавила его сердце. Кендалл… Она была здесь в ту первую ночь. Именно здесь, в этой каюте, на борту «Дженни-Лин». Брент прекрасно помнил, как она тогда выглядела. Ее огромные, блестящие, соблазнительные глаза! Он помнил звук ее голоса, помнил, как она двигалась, как он прикасался к ней…
 Брент вскочил со стула и рывком распахнул дверь каюты:
 — Чарли! Рулевого к штурвалу! Идем мимо федералов к порту. Там совершаем маневр — и дальше к югу. Поднять все паруса, Чарли! Командуй!
 Брент застыл, стоя на пороге каюты и слушая, как Чарли повторяет его приказ, поднимая команду.
 Потом он повернулся к янки, который смотрел на него с плохо скрытой тревогой.
 — Не волнуйся, янки, — тихо произнес Брент. — Мы высадим тебя и твоих людей где-нибудь на берегу. Ты не заслужил того, чтобы сгнить или умереть в тюрьме, лейтенант. Мы можем сказать, что убили тебя, потому что не было времени сдать тебя властям.
 Грир прикрыл глаза.
 — Спасибо тебе, мятежник, — прошептал он.
 — Не за что, янки. Это я твой должник.
 Капитан оставил своего пленника в каюте — в разложенных на столе картах не было никакой военной тайны.
 Брент поспешил на палубу. Им предстояло пройти, стреляя из всех орудий, мимо федеральных кораблей, заполонивших Джексонвиллский порт. Была еще одна задачка — миновать затонувшую в устье реки шхуну.
 Однако проблемы навигации сейчас меньше всего волновали Макклейна. Надо проскочить, и он проскочит. Он должен прорваться — у этой игры слишком высокие ставки.
 Рыжая Лисица — человек, живущий по таким строгим законам чести, которые не снились ни одному джентльмену ни на Севере, ни на Юге, человек, многим рисковавшей ради дела конфедерации. То был его собственный выбор. Он не потребует ни платы, ни вознаграждения за свои поступки, так же как, и не примет утешения, если его действия приведут к трагедии.
 Но еще более мучительной, чем мысль об индейце, который научил его настоящей дружбе, была мысль о Кендалл. У Брента слезы подступали к горлу при одном воспоминании об этой женщине. Его охватило отчаяние.
 Они были вместе так мало, на это она показала ему, что такое настоящая любовь. Ее любовь опутала его сердце так прочно, что он не мог бы никуда уйти от нее, хотя и был свободен.
 Кендалл…
 Он явственно видел ее своим мысленным взором: ее изменчивые, как буря, глаза цвета индиго, ее медовые волосы, разметавшиеся по плечам в великолепном беспорядке.
 Она воплощение красоты и грации. В ней был истинный, непобедимый дух Юга. Тот дух, ради сохранения которого они теперь шли на смерть. Тот неуловимый дух, который объединял сейчас бедного фермера и процветающего плантатора, а они желали только одного — одолеть сильнейшего противника. И дело здесь было не только и не столько в рабстве, и не в хлопке. Дух неприкосновенен, но Кендалл — она живая женщина с горячей кровью, и, прикасаясь к ее теплому телу, он прикасался к чему-то очень для себя дорогому, чем так страстно желал обладать…
 В этом было все, за что он воевал, — гордость повстанца, его честь, его слава, его безграничная, непоколебимая любовь.




 Глава 9


  Oh, I wish I was in the land of cotton. 
  Old times there are not forgotten. 
  Look away, look away, look away, 
  Dixieland 
  [4] .
 Кендалл от души рассмеялась, закончив песню в сопровождении веселого дуэта, и потрепала по волосам маленького Чиколу.
 — Хлопка, Чикола, хлоп-ка. Слушай внимательно и запоминай: хло-пок. Видел бы ты его во время сбора урожая! Он тянется на много миль, как поле нескончаемых облаков!
 — Облаков, — торжественно повторил Хаджо, старший из братьев, и протянул пальчик к небу, повторив еще раз: — Облаков…
 — Да, прекрасно. Ну а теперь слушайте дальше:
 Oh, I wish I was in Dixie, away, away.
 In Dixieland I’ll make my stand,
 Тo live, to die, in Dixie!
 Away… away… .away down south in Dixie!  [5] 
 Смеясь, дети подпевали ей. Чистые, высокие голоса взлетали к верхушкам сосен, возвышавшихся над маленькой сухой поляной, куда Кендалл каждый день уводила мальчиков — поиграть и позаниматься с ними. Иногда к ним присоединялась Аполка, но не только она. Полянка была недалеко от становища, и другие женщины, прихватив с собой детишек, приходили с любопытством поглазеть на странную белую женщину, которая с таким удовольствием занимается чем-то с сыновьями их вождя.
 Кендалл и в самом деле была счастлива. На нее снизошло какое-то небывалое спокойствие, немало ее удивлявшее. Она не знала, что происходит в мире, но казалось совершенно невозможным, чтобы дела шли плохо.
 Мечты ее простирались далеко, как бескрайние хлопковые поля, постоянно грезившиеся ей. Кендалл знала, что ей будет спокойно и хорошо везде к югу от линии Мэйсона — Диксона. Пусть только мужчины победят янки, тогда она получит развод, а потом…
 Брент Макклейн…
 В редкие минуту рассудительности Кендалл понимала, что ее мечты глупы и наивны. Она провела с этим человеком всего одну ночь и несколько часов в ночь первого знакомства больше года назад. Но со времени первой встречи она только и делала, что мечтала о нем… И когда мечты воплотились в явь, это потрясло ее до глубины души. Теперь Кендалл постоянно думает о нем, и только о нем. Она полюбила Брента.
 А он? Что она могла сказать о нем? Брент знал, что она замужем, и стремился овладеть ею только из чувства мести. Конечно, он уверил Кендалл, что не станет возвращать ее мужу. Но быть может, это обещание не что иное, как соблюдение кодекса чести, который Макклейн свято чтит, хотя и говорит при каждом удобном случае, что он отнюдь не джентльмен. Думает ли он об их совместном будущем? Брент — герой Конфедерации; он необычайно мужествен и умеет обращаться с женщинами. Более чем, вероятно, что в разных портах его с нетерпением ожидают десятки женщин, одну из которых он и выберет себе в жены. Почему, собственно говоря, это должна быть она, Кендалл?
 Ее глаза на мгновение затуманились, и она плотно сжала губы. Странно, но все эти мысли не имели сейчас для нее никакого значения. Да, она замужем, но узы, связывавшие ее с Джоном Муром, не стоили в ее глазах ни цента. Единственное, чего жаждала ее душа — это возвращения Брента Макклейна. С ним она будет счастлива где угодно.
 — Кендалл!..
 Маленькая ручка изо всех сил дергала ее за юбку. Кендалл посмотрела вниз и увидела встревоженные глаза Чиколы: у тети стал такой отсутствующий взгляд! Кендалл улыбнулась и прижала к себе мальчика, уткнувшегося в ее колени.
 — «Дикси», постреленок, написал сын северянина. Он сочинил менестрельскую балладу, а конфедераты подхватили ее и сделали своим гимном. Что ты на это скажешь?
 Чикола наморщил носик, не поняв ни одного слова.
 — Спой еще, — попросил он.
 — Не сегодня, малыш. Сейчас пора домой. Видишь, уже спускаются сумерки?
 Двухлетний Чикола и трехлетний Хаджо неохотно кивнули, и Кендалл едва не рассмеялась, глядя на их грустные мордашки, но в этот момент по спине ее пробежал холодок. Ощущение было смутным, она скорее почувствовала, чем услышала какой-то посторонний звук. В зарослях деревьев за ее спиной кто-то был — и этот кто-то был не зверь. Кендалл отчетливо это поняла. Теперь она научилась ориентироваться в обманчивых водянистых тропках болот и различать звуки, которые издавали их обитатели. Научилась слушать не только ушами, но и всем телом. Рыжая Лисица сдержал свое слово.
 Кендалл еще не понимала, почему это ощущение вызывает у нее такой страх. Она с мальчиками была недалеко от становища. Семинолы постоянно ждали нападения, и, случалось, молодые воины, крадучись, выходили в лес, чтобы удостовериться, все ли в порядке.
 Холод неизъяснимого страха перерос в настоящую панику, когда заросли ожили от звука приближающихся сапог и фальшивого пения строевой песни янки.
 Охваченная ужасом, Кендалл вскочила на ноги и, издав предупреждающий крик, подхватила на руки детей.
 В один миг мирный, чудесный вечер превратился в зловещий водоворот кошмара. Казалось, кустарник затопили солдаты в синей униформе и в высоких, до колен сапогах. Они появлялись и появлялись из-за деревьев. Один из них, со сверкающими бешеной злобой и решимостью глазами, был тем человеком, которого Кендалл надеялась никогда больше не увидеть. Но ее молитвы оказались тщетными — к ней шел ее муж.
 Кендалл снова закричала, схватила детей в охапку и бросилась бежать к становищу, под защиту индейских воинов, желая только одного — убежать от Джона.
 Она неслась, не разбирая дороги…
 Это была непростительная глупость.
 Становище семинолов уже превратилось в визжащий женскими голосами хаос. Солдаты врывались в хижины со штыками наперевес, разыскивая в первую очередь воинов. Кендалл выскочила на середину становища и заметалась в ужасе и отчаянии.
 Рыжая Лисица! Надо непременно его найти! Найти, чтобы укрыться под защитой его мощных рук. Но даже в таком состоянии, отчаянно желая увидеть вождя, она понимала, что в этой ситуации даже Рыжая Лисица ничего не смог бы сделать. Ему оставалось бы умереть, сражаясь. Но его и не было сейчас в становище.
 — Кендалл? Кендалл Мур?
 Ее звал Джимми Эматла. Увидев Джимми, Кендалл со всех ног бросилась к нему. Эматла стоял, готовый отвести Кендалл с детьми в спасительную чащу леса.
 — Джимми! — крикнула она. Какое счастье, что Джимми здесь. Она верила в силу его мускулов, в его верность слову, в его желание спасти ее с детьми вождя.
 — Нет!
 Застыв на месте, Кендалл дико закричала. Штык вонзился в живот Джимми, и он упал на землю. Слезы застлали глаза, она не разглядела лица солдата, поразившего индейца, увидела только два пятна: синее — мундир и красное — кровь.
 Нечеловеческий крик заставил Кендалл повернуться в сторону дома Рыжей Лисицы. Аполка увидела своих детей и бросилась к ним. По ее лицу текли обильные слезы, черты красивого лица искажены страхом.
 То, что последовало за этим, навсегда запечатлелось в памяти Кендалл как воплощение безумного кошмара. Индианка со всех ног неслась к своим детям, а молодой солдат, отступавший от грозившего ему воина, не видел ее — не видел, что за его спиной всего лишь женщина, мать, которая хочет спасти своих детей. Он был уверен, что на него кто-то хочет напасть.
 Солдат резко обернулся, и его штык нашел свою жертву. Кендалл неожиданно ясно на расстоянии вытянутой руки увидела глаза индианки — в них была одна невыносимая боль. Аполка раскрыла рот, но не смогла издать ни звука. Прекрасные глаза подруги Рыжей Лисицы померкли, и бездыханная Аполка, обливаясь кровью, упала к ногам солдата.
 Не в силах сдержать крик, Кендалл упала на землю, прикрыв собой детей от взглядов убийц в синих мундирах. Когда она закричала, дети начали плакать. Вокруг раздавались боевые кличи, воинские команды, женские вопли, тяжелый топот обутых в сапоги ног.
 Вот раздался еще один исполненный тоски крик. Кендалл ясно различила в нем смерть. Неужели солдаты думают, что женщины могут напасть на них? Нет, видимо, их обуяла жестокость — звери почуяли запах крови. Может быть, женщины и в самом деле напали на солдат. Видя смерть Аполки, они решили умереть с честью, а не с позором;
 Подняв глаза, Кендалл стала свидетельницей кровавой бойни. Женщины и дети бежали к лесу. Некоторым удалось ускользнуть, некоторых убили — они не могли противостоять белым пришельцам. У женщин не было никакой возможности устоять против натасканных на убийство самцов в мундирах. Воинов не было — ни о чем, не подозревая, они еще не возвращались с охоты. Время нападения выбрано удачно: в становище никого, кроме стариков, женщин и детей.
 Кендалл снова вскрикнула, на этот раз от боли. Чья-то сильная рука железными пальцами схватила ее за волосы и рывком поставила на ноги. Та же рука развернула ее, и она лицом к лицу столкнулась со своим мужем.
 На нее смотрел Джон Мур, высокий, широкоплечий, темноволосый, с аккуратно подстриженными усами. Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не пугающая в своей бездушности жесткость мрачных черт и не ледяное выражение пустых беспощадных глаз. В нем не было даже намека на возможное милосердие. Ничего человеческого не было в немигающем взгляде. Мур ни на йоту не изменился в лице, наматывая на руку прядь волос жены и намеренно причиняя ей боль.
 — Надо избавиться от этого отродья, — коротко произнес Мур.
 Кендалл посмотрела на ружье, зажатое в руке Джона, — штык был красен от крови, алевшей в лучах закатного солнца.
 Несмотря на мучившую ее боль, Кендалл сделала отчаянную попытку остановить резню;
 — Остановись, Джон! Я умоляю тебя, остановись! Это не война, это — убийство!
 — Надо избавиться от этих маленьких индейских ублюдков. — Вокруг по-прежнему слышались страшные крики и шум борьбы. «Где-нибудь здесь есть знакомые?» — лихорадочно соображала Кендалл. Есть ли здесь хотя бы один янки, в ком заговорит чувство доброты и справедливости? Такие янки существуют, Кендалл точно это знала — она встречала их в Форт-Тэйлоре.
 Но здесь таких не было. Джон специально подобрал себе подручных. Эти головорезы участвовали в войне против семинолов и ненавидели индейцев.
 — Пошли со мной, — сказал Мур. — Идем, Кендалл, не то я проткну этих зверенышей штыком прямо на твоих глазах.
 Кендалл была не в силах повернуть голову — Джон Мур и не думал ослабить хватку. Вспомнив нужные слова на языке, мускоги, Кендалл отбросила от себя детишек:
 — Бегите! Бегите, лисята. Прячьтесь в лесу. Люди в синем уйдут, и вы снова увидите своего отца!
 Дети не двигались. Охваченные ужасом, они продолжали цепляться за юбку Кендалл. Чикола и Хаджо были слишком малы, чтобы понять, что происходит.
 — Уходите! — изо всех сил закричала Кендалл, отпихивая детей от себя. Она дернулась, толчок страшной болью отозвался в голове — Мур продолжал крепко держать жену за волосы. Из глаз Кендалл полились слезы ярости и бессилия. Но она с радостью ощутила, что мальчики отпустили подол ее юбки.
 Джон не проронил больше ни слова. Сжал губы так, что они исчезли под аккуратной ниточкой усов. Он развернул Кендалл и пихнул ее в руки молоденькому солдату лет восемнадцати. Парнишка был очень бледен, казалось, его вот-вот вырвет.
 — Отведи ее в лодку, — коротко приказал Мур.
 Солдат машинально кивнул. Было совершенно ясно, что мальчишка вне себя от вида кровавого побоища — он представлял себе войну совершенно по-иному. Ясно было и другое: парень настолько растерян, что неспособен сейчас на самостоятельный поступок. Его хватка не была зверской, он просто крепко держал Кендалл за руку, Кендалл смогла оглянуться, когда он повел ее к реке.
 Немой крик застыл в горле Кендалл. Она поднесла руку ко рту и впилась в нее зубами, не замечая боли. То, что она увидела, повергло ее в ужас.
 Чикола послушался Кендалл. Его маленькие загорелые ножки быстро понесли его к лесу, где он надежно спрячется в неприступном для чужаков болоте. Через секунду его никто не сможет настичь.
 Но Хаджо поддался панике и бросился к привычному, надежному укрытию, припав к мертвому телу матери. Пятившийся задом солдат споткнулся о ребенка. В ужасе Кендалл видела, как охваченный злобой вояка в синем мундире опустил приклад ружья на голову мальчика. Бездыханный, Хаджо упал на труп Аполки.
 Кендалл закричала. Это был дикий, нечеловеческий вопль. Отчаяние придало ей сил, она вырвалась из рук молодого солдата и бросилась на поляну.
 — Остановитесь! — кричала она на бегу. — Прекратите! Убийцы! Кровавые убийцы! Остановитесь, остановитесь, остановитесь!
 Не сознавая, что делает, Кендалл начала молотить кулаками по первой попавшейся спине, затянутой в синий мундир. Мужчина обернулся. Лицо его было недовольным и злым, но не бессмысленно-жестоким: он был просто охвачен лихорадкой боя. Кендалл смотрела в лицо этого человека расширенными, полными слез глазами, и выражение лица янки смягчилось. Он взглянул на творившееся вокруг смертоубийство, потом снова перевел взгляд на Кендалл.
 — О Господи… — едва слышно выдохнул он.
 Затем случились нечто такое, что поначалу едва дошло до сознания Кендалл. Сзади подбежал Джон Мур и грубо схватил ее за плечи. Потом раздался тяжелый топот сапог: со стороны реки шел какой-то человек.
 На поляне воцарилась неестественная тишина.
 Раздался громкий, командирский голос:
 — Что за чертовщина здесь происходит?
 Кендалл с трудом узнала этот голос.
 Трейвис!..
 Теперь она ясно видела, как он, красивый, в ладно сидящем мундире, вышагивал к центру поляны, заполненной притихшими солдатами. Наступила неловкая тишина. За спиной Трейвиса стояли двадцать солдат, изумленно взирающих не на поле битвы, а на сцену массового безжалостного истребления.
 Не веря своим глазам, объятый ужасом от содеянного его людьми, Трейвис прошелся по поляне, глядя на трупы стариков, женщин и детей. Среди них было несколько убитых воинов, которых Рыжая Лисица оставил охранять становище, затерянное, как он полагал, в дальнем и совершенно безопасном Эверглейдсе…
 Трейвис обошел поляну. Он все еще не верил своим глазам. Наконец он посмотрел на своих солдат. В глазах его застыла убийственная ярость:
 — Что здесь произошло? Будьте вы прокляты, мы не воюем с индейцами! Мы воюем с Конфедеративными Штатами, а не с кучкой индейских детей.
 — Что с тобой случилось, Трейвис? — Джон Мур, задавший раздраженным тоном этот вопрос, еще сильнее сжал плечо Кендалл. — Подумаешь, дело! Убили нескольких дикарей. Велика важность. Маленький индеец — тоже индеец. Он вырастет и станет нападать на белых людей.
 Лицо Трейвиса покраснело, затем стало белым от гнева.
 — Здесь командую я, Джон. Нам надо было прийти и разобраться с похитителями Кендалл, предупредить вождя, чтобы он не сотрудничал с конфедератами.
 — Лейтенант Мур прав, командир, — раздался тягучий, ленивый голос одного из головорезов Джона. — Нет никакого вреда в том, чтобы убить индейца. Двадцать лет назад у нас был приказ не давать пощады никому — ни мужчинам, ни женщинам, ни детям. Мы убивали их, сколько могли.
 Трейвис помолчал, затем произнес коротко и резко:
 — Вам, солдат, месяц тюрьмы за нарушение субординации! Однако я скажу вам, что плохого в том, если убито несколько индейцев! Мы — моряки и морские пехотинцы военно-морского флота Соединенных Штатов. Наша главная и единственная цель — сохранить Союз. Мы получили приказ воевать, а не убивать беззащитных людей. Мы представители страны. Страны богобоязненных, миролюбивых людей. Мы воюем за свою честь. Но нет никакой чести в убийстве женщин и детей!
 Трейвис стремительно повернулся к Джону. Ярость Трейвиса была так сильна, что он лишь едва кивнул Кендалл.
 — Как вы могли допустить это, лейтенант Мур?
 — Грязные дикари похитили мою жену, командир, — процедил Джон сквозь стиснутые зубы. — Нам было приказано прийти и…
 — Прийти и разобраться, а не убивать?
 Джон помолчал. Кендалл чувствовала, что в нем закипает гнев.
 — Ты воюешь по-своему, Трейвис, а я — по-своему. — Глухая неприязнь, возникшая между двумя мужчинами, была почти осязаема — казалось, она вот-вот взорвется, как пороховая бочка. Напряжение настолько сильное, что могло породить молнию. Но Трейвис и Джон молчали. Вокруг них тоже царила мертвая тишина. Ветерок не шевелил листву деревьев; не пели птицы. Притихли даже сверчки.
 Но вот раздался низкий, все усиливающийся звук — это гудели мухи, привлеченные запахом крови убитых. То ли этот противный, зловещий звук, то ли вид многочисленных мертвых тел и стоящих среди них солдат отрезвили Трейвиса и Джона, но оба так и не сказали ни слова друг другу, понимая, что здесь не место для выяснения отношений и продолжения соперничества, превратившего друзей в злейших врагов.
 Трейвис скользнул взглядом по лицу Кендалл, в его глазах застыла печаль. Он молча просил у нее прощения, и Кендалл поняла, что Трейвис явился сюда только потому, что искренне думал: Кендалл томится в жестоком индейском плену. По глазам Трейвиса было видно, что он понял; она предпочла бы остаться в плену у семинолов, чем жить с Джоном Муром.
 Трейвис обернулся к своим людям:
 — Идите к лодкам, живо!
 Послышалось шарканье множества ног. Кендалл, Джон и Трейвис остались на поляне одни, окруженные мертвецами.
 — Вот твоя жена, Джон, — с мягким упреком произнес Трейвис. — Мне кажется, она не очень пострадала.
 — В самом деле? — иронически спросил Джон. Он горько рассмеялся. — Может быть, она действительно не пострадала. Может быть, ей было хорошо среди этих краснокожих, как сучке с кобелями.
 — Замолчи, Джон! — воскликнул Трейвис. Ему было неловко перед Кендалл за грубость ее мужа.
 — Зачем ты защищаешь ее, Трейвис? Ты же не хуже меня знаешь, чего всегда хочет моя женушка. Но может быть, я зря грешу на дикарей? Может быть, ты так сильно стремился сюда только потому, что за моей спиной вас с Кендалл связывало кое-что посильнее дружбы?..
 Трейвис застыл на месте как истукан. Лицо его потемнело от гнева, глаза вспыхнули недобрым огнем, руки сжались в кулаки.
 — Я не стану отвечать на этот выпад, Джон, потому что я твой друг. Пока. Но как друг могу тебе сказать, что если ты и дальше будешь продолжать в таком же духе, то скоро во всей Вселенной не останется человека, которого ты бы смог назвать другом. Но если ты посмеешь причинить Кендалл…
 — Кендалл — моя жена, и я поступлю с ней так, как считаю нужным! — Джоном овладела ярость. — Ты не имеешь никакого права вмешиваться в нашу личную жизнь. И не только ты, но и президент Линкольн, и этот чертов адмирал Фэррагат! — Трейвис вздрогнул, как от удара:
 — Когда война кончится, Джон…
 — Тебе не кажется, что нам пора уносить отсюда ноги, Трейвис? — холодно осведомился Джон, перебив Диленда. — Мы можем напороться на засаду сильных и злопамятных индейцев, и когда один из них приставит к твоему горлу нож, ты не станешь больше плакать по поводу пущенной сегодня крови. Не забудь, ты привел сюда два взвода и отвечаешь за жизнь своих людей.
 Трейвис вполголоса выругался и, резко повернувшись, пошел прочь.
 Кендалл стояла неподвижно во время этой перепалки, зажмурив глаза, чтобы не видеть того ужаса, который творился вокруг. Но тщетно: кошмар не проходил. Она попыталась вырваться, но железные пальцы мужа, впившиеся ей в плечо, не расслабились.
 — Ну, нет, моя сладкая, — прошипел Джон и схватил Кендалл за шею, едва не задушив. — Нам пора домой, в казарму, там мы на славу отпразднуем благополучное возвращение. То-то будет веселье: еще одна белая женщина спасена любящим мужем из плена дикарей!
 Другой рукой он взял Кендалл за горло, слегка сдавив его, затем отпустил, глядя на жену с выражением холодной жестокости. Лицо его превратилось в каменную маску. Не задумываясь о последствиях, Кендалл, смело взглянула в глаза мужу. Джон ничего не сможет ей сделать: никакая боль не сможет заглушить муки совести, которые терзали ее душу.
 — Ты не представляешь, любовь моя, каким джентльменом я буду. Я приму тебя в супружеские объятия со всей добротой, невзирая на то, что над тобой надругались индейцы. Но я хочу послушать, как все было. Да-да, я просто сгораю от желания узнать, почему вы так хорошо выглядите, миссис Мур.
 Внезапно ею овладело отчаяние. Единственно, о чем она могла сейчас думать, — это о гостеприимстве, которое оказал ей Рыжая Лисица. А теперь он вернется с охоты и увидит, что его жена и сын зверски убиты. И все это из-за нее, Кендалл! Господи, ну почему ее не убили вместе со всеми?
 — Джон, — тихо произнесла она. — Я предлагаю тебе убить меня, иначе в один прекрасный день я убью тебя.
 Губы Джона сузились в тонкую нить. Он выпустил Кендалл, но только для того, чтобы изо всех сил ударить ее кулаком.
 — Понимай теперь вот это, сука!.. — Это было последнее, что слышала Кендалл. Мир погрузился во мрак. Кендалл не почувствовала, как муж взвалил ее на плечо, словно мешок, и потащил к лодке.


* * *

 Лежа на спине, Кендалл считала темные отверстия сучков в досках потолка.
 Боже, как она хотела уснуть! Она надеялась, что Джон допоздна засидится в кают компании, вернется только ночью и не станет ее трогать, если застанет спящей.
 Однако Джон не смог урвать минуту, чтобы еще раз покуражиться над женой. Кендалл не чувствовала, как ее в беспамятстве затащили в гребную лодку, как лодка подошла к шхунам, стоящим в устье реки на якоре. С того момента Джон Мур был постоянно занят, управляя своим судном. Сильный дождь и ветер обрушили на корабли всю свою ярость.
 До Ки-Уэста они добирались двое суток, и за все это время Кендалл почти не видела Джона. Ее заперли в маленькую каюту, и рядом находился только молоденький лейтенант, приносивший Кендалл еду и каждый раз справлявшийся о ее самочувствии. Парень, видимо, думал, что женщину спасли от лап диких и свирепых индейцев. Кендалл не стала тратить силы на то, чтобы переубедить конвоира. Она чувствовала себя беспомощной и несчастной, подавленная горем. Засыпая, она снова явственно слышала крики; закрывая глаза, видела перед собой умирающую Аполку. В мучительном, поверхностном сне перед ней представала одна и та же картина: маленький Хаджо бежит к телу матери и умирает у нее на груди;
 Господи, как же она благодарна шторму, который немилосердно трепал шхуну! Как она молила Бога, чтобы судно затонуло, расколовшись о предательские флоридские рифы. Она стала невосприимчива к страху, теперь ничего на свете не боялась. Ее совершенно не волновало, какую судьбу уготовил ей Джон. Она не станет разуверять его, что отдавалась краснокожим.
 Но сон кончался быстро. Умирая, словно индейские женщины в становище, и каждый раз пробуждаясь от забытья, Кендалл чувствовала себя так, словно ее душа расстается с телом.
 По возвращении в Форт-Тэйлор Кендалл немедленно доставили к капитану Бреннену, и она рассказала коменданту горькую правду — о том, что индейцы не причинили ей ни малейшего вреда, и о том, как было истреблено все племя, большей частью женщины, дети и старики. Но тут до сознания Кендалл дошло, что, допрашивая ее, Бреннен интересуется вовсе не индейцами. Она осеклась и замолчала, думая о Бренте и его экипаже.
 Со времени разговора с капитаном прошло несколько часов — Бреннен проявил трогательную заботу о Кендалл, согласившись с Джоном, что, вероятно, миссис Мур заболела болотной лихорадкой и у нее небольшая истерика, — чем еще можно объяснить ее просьбу к капитану Бреннену помочь бежать от мужа? Правда, справедливости ради надо сказать, что капитан Бреннен был вообще-то добродушным человеком. Выслушав Кендалл, ей участливо потрепал ее по голове и сказал:
 — Ну-ну, успокойтесь, миссис Мур. Вам пришлось пережить такое… Это же надо, вас похитили и принудили жить среди дикарей! А сцена кровопролития после пребывания с этими… людьми! Этого хватило с лихвой для такой впечатлительной женщины, как вы. Представьте, насколько сейчас тяжело приходится вашему мужу, и вам сразу станет легче.
 С этими словами капитан сочувственно посмотрел на Джона, и Кендалл, перехватив этот взгляд, едва удержалась от хохота. Ясно, что все уверены: Кендалл. изнасиловали дикари, но бедняга Джон держится молодцом, по-прежнему обожает свою жену и делает вид, что ничего не произошло.
 Добряк Бреннен списал бойню на счет понятного стремления Джона защитить супругу. Естественно, Джону поставят на вид, но дисциплинарного взыскания не последует. Акция против индейцев «достойна сожаления, но вполне объяснима».
 Сама Кендалл была вынуждена с горечью признать, что и южане в этой ситуации вряд ли повели бы себя по-иному. Войны с индейцами были еще слишком свежи в памяти всех белых, и лишь немногие понимали, что тогда происходило на самом деле. И уж совсем единицы были способны оценить по достоинству кодекс индейской чести.
 Кендалл так и не смогла сосчитать сучки. Тёмные пятнышки в досках, сливаясь, превращались в лица. Сначала перед ее мысленным взором возникло лицо Рыжей Лисицы. Он вернулся и увидел, что стало с его племенем, домом, его женой и детьми.
 Потом всплыло лицо Брента Макклейна. Кендалл осталась жить и именно поэтому не потеряла способности испытывать боль. Брент сделал ее очень уязвимой, потому что теперь она знала, что ее можно ценить, ласкать и любить…
 Не важно, что при этом Брент не произносил высоких и красивых слов.
 Она никогда больше его не увидит. Так и проведет остаток дней взаперти. В этой крошечной каюте или в какой-нибудь другой — какая разница! Часовой без устали прохаживался возле двери. Лейтенант был очень пунктуален и старателен, его шаги звучали, как тиканье больших надежных часов.
 Внезапно Кендалл оцепенела и закрыла глаза. Звук шагов изменился — теперь это была решительная, тяжелая поступь.
 Джон!
 Перевернувшись на бок, она свернулась калачиком и уткнулась лицом в подушку. Дышать постаралась ровно и спокойно, но внутри у нее все клокотало, как у разъяренной кошки. Скрипнула дверь, и ее муж вошел в каюту.
 Она слышала, как Джон задержался на пороге, прошел в каюту, снял парадную форму, которую надел для визита к капитану Бреннену. Шпага со скрежетом волочилась по полу возле изголовья постели Кендалл. Она открыла глаза и посмотрела на Мура. Он прекрасно понимал, что жена не спит.
 — Итак, — вкрадчиво произнес Джон, — ты неплохо подружилась с индейцами, которые тебя похитили, не правда ли?
 Что-то в его голосе насторожило Кендалл. Она перевернулась на спину, не спуская глаз с мужа, ожидая вспышки необузданной ярости. От Джона не укрылось, что его жена предпочитает жизнь на болоте возвращению к законному супругу. Было, однако, в его позе и голосе нечто такое, что ее сильно напугало. Уж лучше бы Джон ворвался в каюту, размахивая кнутом!
 — Да, — холодно произнесла женщина. — «Дикари», которых ты утопил в крови, оказались очень приличными людьми.
 — Не исключая и воинов?
 — Да.
 — Ах, вот как…
 Джон согласно кивнул головой, словно они с женой вели милый, светский разговор, и присел на край кровати.
 — Скажи мне, Кендалл, — пробормотал он, протянув свои жесткие, холодные пальцы к груди жены. От этого прикосновения Кендалл передернуло. Джон усмехнулся, от него не укрылась ее реакция. — Скажи мне, как это было. Ты так же дергалась, когда дикари лапали тебя? Или их прикосновения доставляли тебе удовольствие? Ты спала с одним воином? Мне очень интересно знать их обычаи. Я знаю, что вас с Трейвисом атаковали шесть или семь человек. Они все обладали тобой или ты сумела найти ключик к сердцу их вождя, польстившись на его мужские достоинства, моя милая женушка?
 Это было глупо, но Кендалл не смогла сдержаться. Она улыбнулась, а в глазах ее горела страшная ненависть:
 — Нет, Джон, я не остановила свой выбор на одном индейце. Я любила их всех. Каждую ночь я проводила в новой хижине, и так было с самого начала. Должна сказать, что мне это понравилось…
 Кендалл закричала от боли — Джон сильно ущипнул ее за щеку. Она попыталась вскочить, чтобы дать отпор, но Мур схватил ее за руки.
 — Ты лжешь, — спокойно проговорил он.
 — Я не понимаю, о чем ты говоришь!
 — Ты не имела дел с индейцами.
 Мрачное предчувствие сжало в тугой ком желудок Кендалл, но она постаралась держать себя в руках, и голос ее не дрогнул, когда она сказала:
 — Да, я солгала, но это оттого, что я презираю тебя, Джон Мур. Скажу тебе правду: был только один воин…
 Кендалл снова вскрикнула — Мур так больно стиснул ее запястья, что казалось, косточки не выдержат и треснут.
 — Ты опять лжешь, — вкрадчиво произнес Джон. — И ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
 — Нет…
 — Тебя не тронул ни один индеец, и ты прекрасно это знаешь. Капитан Бреннен рассказал мне о разведсводке, которая поступила несколько часов назад. Конфедераты взялись за оружие по всей Южной Флориде. Часть семинолов, живущих севернее твоих болот, подняли мятеж, который таинственным образом перекинулся в Джорджию и Луизиану. Ты знаешь, почему это случилось, Кендалл? Конечно, знаешь. Потому что вождь того племени, которое мы так примерно наказали, не кто иной, как Рыжая Лисица — закадычный приятель некоего покровителя индейцев, конфедерата по имени Брент Макклейн.
 Кендалл застыла на месте, стараясь ни одним движением не выдать себя.
 — Ты сошел с ума…
 — Нет. И запомни, Кендалл, ты умрешь, если он еще раз приблизится к тебе. Считай, что он мертвец. Я найду его и принесу тебе его голову на блюде.
 Кендалл почувствовала, как с лица схлынула краска, но голос не дрогнул, когда она прошипела мужу.
 — Нет, Джон, ты ошибаешься. Это ты — мертвец. Когда он узнает, что ты сделал, на свете не будет места, где ты сможешь спрятаться.
 — А тебе очень бы этого хотелось, не правда ли, Кендалл? — Вопрос был задан таким непринужденным тоном, что тревога Кендалл переросла в панический страх. — Ты же всегда хотела, чтобы я умер.
 — Неправда. Я не хотела выходить да тебя замуж, но никогда не презирала тебя…
 — До тех пор, пока не убедилась, что имеешь дело с неполноценным мужчиной?
 — Нет, до тех пор, пока не убедилась в твоей непомерной жестокости, которую ты не считаешь нужным обуздать.
 Джон снова улыбнулся, но глаза его остались холодны как лед:
 — Приободрись, Кендалл. Скоро я поправлюсь от своей болезни. В форте появился новый человек — доктор, который прекрасно разбирается во всех этих болотных лихорадках и всем таком прочем. Этот доктор дал мне лекарство, которое применял много лет с потрясающим результатом. Он думает, что через месяц я снова буду здоров, с твоей помощью, разумеется.
 Кендалл отрицательно покачала головой:
 — Слишком поздно, Джон. Я не смогу прикоснуться к тебе после того, что произошло. Единственное, что я вижу, когда смотрю на тебя, — это кровь невинных жертв и убитых детей…
 Джон рассмеялся, и от его смеха по коже Кендалл поползли мурашки.
 — Прикоснешься, никуда не денешься, говорю тебе, и произойдет это очень скоро. Ты моя жена.
 Он отпустил ее руки, холодно улыбнулся, потом встал и начал неторопливо расстегивать ремень. Она с тревогой следила за действиями мужа, глядя на него, как на вампира, безжалостно сосущего кровь.
 Джон посмотрел на нее и рассмеялся:
 — Не сегодня, дорогая моя, не сегодня. Еще не время. Но сегодня ты получишь хороший урок.
 Его намерения были прозрачны, как стекло. Зная, что может спровоцировать вспышку гнева, Кендалл тем не менее не смогла удержаться и проговорила с холодной яростью в голосе:
 — Ты сделаешь глупость, если начнешь избивать меня здесь. Что подумают твои сослуживцы?
 — Ничего они не подумают,: мадам. Здесь нет ни одного человека, который не убил бы свою жену, если бы между ее ног побывал повстанец.
 Кендалл посмотрела на мужа и надменно подняла подбородок:
 — Ты болен, Джон, ты, в самом деле, тяжело болен. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты больше не сможешь причинить мне боль. И в этом часть твоего несчастья, не правда ли? Ты знаешь, это и стараешься еще больше.
 Она судорожно вздохнула и попыталась вырваться, извиваясь и царапаясь, когда он, схватив ее за плечи, повалил на постель лицом вниз.
 Только теперь она узнала, что он может-таки причинить ей боль. Кендалл истошно закричала, когда кожаный ремень с размаху впился в ее нежное тело. Она была почти в беспамятстве, когда Джон закончил экзекуцию на десятом ударе.
 Словно сквозь вату, Кендалл слышала, как он с удовлетворением произнес, укладываясь рядом с ней:
 — Обещаю тебе, моя возлюбленная женушка, что настанет время, когда ты приласкаешь меня и дашь мне больше, чем давала этому конфедерату.
 — Никогда!
 Она была уверена, что Джон не услышал ее — голова ее повернута в сторону, а запекшиеся губы шевелились с трудом.
 Но никогда еще в своей жизни не была Кендалл так сильна духом.
 Он может сделать с ней все, что ему заблагорассудится, но он никогда ничего от нее не получит. Он может избить ее до синяков, переломать все кости — все равно ничего не добьется.
 Она победит. Она перехитрит Джона Мура. Никакой силой, никакими пытками он не вынудит ее дать ему то, что без всякого труда получал Брент, которому она отдала свою любовь.
 Однако уверенность ее поубавилась, когда Кендалл задумалась о том, как же ей бежать из форта.




 Глава 10


 С момента отплытия Брента не покидало ощущение бешеной гонки.
 Если бы он мог прибавить ходу, если бы смог успеть… Только бы не опоздать, а там… Он сумеет справиться с любым противником и остановить любой ужас.
 Только бы найти ее! Найти и защитить…
 Рассекая волны, «Дженни-Лин» стремительно продвигалась к югу вдоль береговой линии. По палубе, словно тигр в клетке, расхаживал капитан Брент Макклейн. Быстрее, быстрее! Каждая клеточка его большого, сильного тела была напряжена. Если бы Бренту дали волю, он бы со всех ног бросился спасать своих друзей и возлюбленную.
 Он прекрасно знал, что берег усиленно патрулируют суда федералов, но это не могло остановить его. Пусть только попадутся — уж он сумеет пустить ко дну любого противника. Стремление достичь болот было таким сильным, что Брент на самом деле стал неуязвимым. Когда «Дженни-Лин» столкнулась с втрое большим юнионистским судном, огонь ее пушек был столь свиреп, что фрегат северян пошел ко дну, не успев сделать ни одного выстрела.
 Наконец «Дженни-Лин» вошла в устье реки и бросила якорь. Брент и десять матросов, высадившись в шлюпку, направились к лабиринту болот. Но прежде чем они успели достичь поросшего соснами берега, Брент бросился в воду, чтобы добраться до земли вплавь.
 Теперь он, наконец, мог осуществить свое желание — бежать, и он побежал.
 Кровь закипела в его затекшем от бездействия теле, но в сердце Брента был страх. Страх опоздать…
 На одном дыхании он домчался до поляны и остановился… Крепко зажмурив глаза, снова открыл их, надеясь, что страшное видение исчезнет. Но оно не исчезло — то был не кошмар, а ужасная явь. Поляна была усеяна мертвыми телами. Вот рука убитого воина свисает с террасы полуразрушенного дома; вот у потухшего и остывшего костра лежит маленькая девочка, сжимая в мертвых руках соломенную куклу с тыквенными семечками вместо глаз…
 Казалось, эти белые пятна, так же, как остекленевшие глаза ребенка, с упреком смотрят на Брента. Насилу передвигая ноги, он подошел к мертвой девочке, склонился над маленьким тельцем и, нежно коснувшись пальцами окоченевшего личика, прикрыл темные безжизненные глаза.
 — Господи Иисусе! Вы только посмотрите на это, кэп! — Брент обернулся. Верный Чарли пришел в становище вслед за своим командиром. Дрожа всем телом, Макферсон опустился на колени рядом с телом какой-то женщины. Его обветренное лицо превратилось в маску скорби. Он взглянул на Брента.
 — Это Аполка, кэп, и ее мальчуган.
 Ноги Брента словно налились свинцом, но он заставил себя подойти к Чарли и встать на колени рядом с ним. Тела мертвецов облепили мухи. Именно это выглядело как самое ужасное надругательство над погибшими, попранием их достоинства.
 — Их надо похоронить, — прохрипел Брент, голос отказывался ему повиноваться.
 Казалось, что в тело его впились тонкие стальные нити, они сжимали грудь, причиняя невыносимую боль, лишая возможности дышать. Аполка! Любящая, стройная и грациозная, как лань. Всю себя она отдавала любви к детям и обожанию мужа…
 За что? Кто мог так жестоко распорядиться этим прекрасным цветком? Кто мог совершить такое святотатство — убить женщину, все предназначение которой была любовь?
 Едва ли Брент заметил, как отошел Чарли — исполнить приказ капитана. Не обращая внимания на мух, не чувствуя отвратительного запаха тлена, Макклейн обнял тела Аполки и ее сына. Мощное тело Брента содрогнулось от рыданий, из глаз потекли обильные слезы отчаяния, утраты, ужаса и ярости. То были муки предательства — его собственного предательства, жертвой которого пали близкие Рыжей Лисицы. Он, Брент Макклейн. предал лучшего друга!..
 Приближалась ночь. На поляну опустились тихие сумерки, когда земля купается в багряном золоте заходящего солнца, а восток уже окрашен в глубокие синие и лиловые тона. Уважая горе капитана, матросы «Дженни-Лин» стояли поодаль, ожидая момента, когда можно будет приблизиться к Бренту и приступить к обряду похорон.
 Могучие плечи Макклейна сотрясались от рыданий, когда он баюкал на руках тела дорогих ему людей. Крик отчаяния эхом отдался в болотах, бездонном небе и зарослях кипарисов. Больше Брент не издал ни звука.
 Солнце уже коснулось горизонта, но Брент не двигался с места. Не шевелились и матросы,
 Вдруг что-то произошло. И Брент, и моряки что-то почувствовали, хотя вокруг по-прежнему было тихо. Первым обернулся Макферсон, за ним остальные.
 Позади матросов стоял Рыжая Лисица с группой воинов. В руках у них было не оружие, а лопаты. Чарли стало не по себе. Он понял, что вождь уже был в становище; теперь вернулся, чтобы сделать то, что приказал сделать своим людям Брент Макклейн.
 Это будет не традиционное погребение, принятое у семинолов. Обычно индейцы кладут тела своих умерших в деревянные гробы и относят в тень густых зарослей. Вместе с покойниками в дальнее странствие по полям счастливой охоты отправляются и их вещи: меч воина, лук и стрелы охотника, игрушки ребенка, шаль женщины.
 Но этим мертвым предстояло быть погребенными по-другому. Их надо защитить от хищных зверей и мух. Надо было подумать и о живых. Рыжая Лисица хорошо это понимал. Вернувшись с охоты, он увидел, что его жена и дети убиты дикими белыми людьми, и вот теперь он похоронит их по обычаю белых людей.
 Бесконечно долгие мгновения стоял Рыжая Лисица, глядя на, рыжеволосую голову и вздрагивающую спину своего друга. Черты лица семинола были неподвижными, словно высеченными из камня. Бронзовое лицо не выражало ни боли, ни гнева. Время, жизнь, вечные скитания и врожденная гордость давали семинолу ту силу и стойкость, которые не смогли бы сломить ни смерть, ни самые страшные муки.
 Рыжая Лисица первым подошел к Бренту. Вождь встал на колени рядом с ним и взял на руки своего сына. Семинол поднялся и прижал ребенка к груди, словно тот просто уснул на руках своего отца. Макклейн повернул голову. Взгляд его блестящих серых глаз встретился с взглядом бездонных темных глаз Рыжей Лисицы.
 — Я уже выплакал свои слезы, как подобает даже самому сильному мужчине. Мои слезы уже высохли. Я кричал ветру о своей мести, но эхо моего крика уже стихло. Впереди у меня много одиноких ночей, и я, может быть, буду еще плакать. Настанет время утолить свою месть и отплатить за страдания моего народа. Но сейчас я должен предать земле тех, кого любил. Я не могу допустить, чтобы их и дальше ели проклятые мухи. Месть Рыжей Лисицы будет подобна яростному шторму. Шторм скор и коварен; таким буду и я. Встань, мой друг. Ты поможешь мне выполнить мой долг перед сыном чресл моих и перед Аполкой, которая оберегала мое сердце своими нежными руками. Ведь и ты тоже любил их. Я знаю это, потому что вижу слезы мужчины, который никогда не плачет. Эти слезы утешают мою душу.
 Брент молча поднялся. Рыжая Лисица протянул вперед руки, и Брент принял холодное, окоченевшее тельце ребенка. Вождь опустился на колени возле той, которая только вчера была его женой. Он прижал ладони к ее щекам, потом провел пальцами по все еще прекрасным чертам ее лица. Он взял ее тело на руки и легко поднялся.
 — Пойдем, — сказал он Бренту. — Нам надо попрощаться с ними.


* * *

 Аполку похоронили с сыном на руках. По обычаю, в могилу положили ее вещи.
 Сосновая роща стала вечным пристанищем мертвых. Похоронив своих мертвых, семинолы подожгли свои дома. Пылавшие сосновые строения освещали ночь пляшущими оранжевыми бликами, когда индейцы и конфедераты покидали поляну.
 Рыжая Лисица повел своих людей к расположенному неподалеку становищу родственного племени микасуки. Густой лес, где жили в землянках люди этого племени, находился к северо-востоку от того пепелища, которое совсем недавно было средоточием жизни и веселья семинолов. Рыжая Лисица и Брент Макклейн плыли в пироге вождя по извилистым рукавам реки, ведя за собой племя и матросов с «Дженни-Лин».
 Мужчины молчали. Первым нарушил тишину ночи Брент:
 — Я слишком дорого тебе обошелся. Ты потерял дом, жену, ребенка…
 — Ты ни во что мне не обошелся, Ночной Ястреб, — спокойно перебил друга Рыжая Лисица. — Ни ты, ни твои конфедераты. Мы всегда воевали. Нам всегда приходилось умирать. Не ты причина всего этого. И запомни. Ночной Ястреб, я всегда сам делал свой выбор. Сейчас мой выбор — сражаться.
 Брент снова погрузился в мрачное молчание. Потом в темноте ночи попытался заглянуть в глаза индейца.
 — Что с Чиколой? Я не видел…
 — Его тела? — продолжил за друга Рыжая Лисица, видя, что Брент осекся на полуслове. — И не увидишь. Он жив. Убежал в лес. А теперь, мой друг, задай мне вопрос, который, как червь, грызет твою душу.
 Брент не колебался, прямо взглянув в глаза вождя.
 — Что случилось с ней… с Кендалл? — напряженным шепотом задал свой вопрос Макклейн.
 — Она сражалась, — с удовлетворением и гордостью ответил Рыжая Лисица, — но не ножом и не пистолетом, а своей волей. Чикола рассказал мне, как она пыталась его спасти. А Джимми Эматла — он жив, но вряд ли увидит восход солнца — слышал, лежа на земле со смертельной раной в животе, как Кендалл говорила с синемундирником.
 Брент почувствовал, как все его тело охватывает мертвящее оцепенение.
 — И о чем же они говорили? — напрягшись, спросил он.
 — Об этом лучше расскажет сам Джимми Эматла. — Рыжая Лисица был прав. Джимми не суждено было увидеть восход солнца. Глаза индейца уже подернулись пеленой смерти, когда вождь привел к нему Брента. Лежа на высоком помосте среди болота, Джимми мужественно ждал смерти.
 Однако он явно обрадовался приходу Брента и с неожиданной силой сжал его руку, когда тот опустился на колени рядом с его циновкой.
 — Ночной Ястреб, — произнес Джимми, плотно прикрыв глаза.
 — Эматла, — произнес Брент, стискивая руку индейца. Гримаса боли исказила лицо Джимми.
 — Может быть, тебе не стоит говорить, — сказал Брент, — побереги силы, они тебе еще пригодятся.
 Эматла отрицательно покачал головой и облизнул пересохшие губы.
 — Я не переживу эту ночь, мой друг. Я знаю это и благодарю богов, что успел увидеть тебя. Я обманул тебя, Ночной Ястреб, и прошу у тебя прощения.
 — Ты не обманывал меня…
 — Да, в своей самоуверенности я пообещал защитить женщин. Но белые пришли, словно волны моря. Я оказался слабее старухи.
 — Один человек не может победить двадцать, как бы силен он ни был.
 Эматла пожал плечами. Он с трудом мог говорить, но не сдавался. Он открыл глаза и посмотрел прямо в лицо Бренту.
 — Тебе придется победить их, Ночной Ястреб. Эта женщина своей доблестью сравнялась с воинами. Она не думала о себе, стремясь спасти детей Рыжей Лисицы. А те, кого не убили обязаны ей своей жизнью. Она смогла вырваться из рук мужчины и, вернувшись на поляну, сумела затронуть милосердие, таившееся в душах пришедших к нам бледнолицых. Но тот, кто искал ее… она сказала, что убьет его. Лань против тигра. У него лицо убийцы. Он сам убьет ее или оставит жить, но каждый день она будет завидовать мертвым.
 Брент судорожно вздохнул:
 — Спасибо тебе за то, что ты рассказал мне, Джимми Эматла. — Джимми слабо кивнул в ответ. Он снова заговорил, но голос его звучал так тихо, что Бренту пришлось склонить ухо к самым губам индейца.
 — Среди них был один… белый человек в синей форме… он не убивал. Должно быть, он плакал. Он был в ярости от убийства. И…
 — И?.. — с надеждой спросил Брент, в волнении комкая одеяло, которым был укрыт Джимми.
 — Трейвис… Его зовут Трейвис. Он…
 — Что, Эматла? Джимми, думай. Скажи мне, что может сделать человек по имени Трейвис.
 — Он поможет тебе. Я думаю, что он… любит эту женщину. Кендалл. Она бежала ко мне. Она верила мне?.. Кендалл…
 Джимми произнес это имя едва слышно. То был его последний вздох. Лучи восходящего солнца позолотили восточный край неба, когда гремучая змея смерти нашла приют в груди Джимми Эматла. По телу его прошла судорога, и мужественный человек затих навсегда. С лица его исчезло страдальческое выражение. Все беды остались позади. Джимми отправился в страну счастливой охоты.


* * *

 — Ты неплохо выступил в Джексонвилле, — сказал Чарли Макферсон, потрясая пальцем перед носом Брента. — Но это вовсе не значит, что ты сможешь то же самое проделать в Форт-Тэйлоре. Это тебе не аттракцион на ярмарке. Там солдат понапихано как сельдей в бочке!
 — Я не собираюсь поднимать флаг и входить в порт с пушечным салютом! — взорвался в ответ Брент, беспокойно ероша волосы. — И потом не забывай, Чарли, что форт удерживают янки, но в Ки-Уэсте есть и преданные конфедераты.
 — И что вы собираетесь делать, капитан? — сухо осведомился Чарли. — Попросить всех конфедератов поднять руки?
 — Конечно, нет, но я собираюсь использовать в форте ту же тактику, что и в Джексонвилле. Но на этот раз я пойду один.
 — У тебя есть только один шанс, — твердо заявил молчавший до сих пор Рыжая Лисица, — попасть в форт. С моря.
 Брент выжидательно посмотрел на вождя. Все трое собрались на рассвете в его открытой хижине для серьезного разговора.
 Рыжая Лисица продолжал:
 — Ты можешь, конечно, войти в город пешком, мой друг, но какая от этого польза? Остается взорвать форт, но что толку? От этого получится один только вред, потому что в нем находится Кендалл. Ее избавление — в твоем терпении, Ночной Ястреб. Сейчас, понятное дело, ее держат под замком и тщательно охраняют. Но настанет день, когда ее муж, синемундирник, покинет форт. Охрана потеряет бдительность. Кендалл снова захочет покататься по морю, а это уже шанс.
 — Но мы не можем сидеть и смотреть на Форт-Тэйлор! — горячо возразил Чарли. — Идет война, мы должны патрулировать побережье и сопровождать сквозь блокаду корабли с хлопком, в обмен на который в Англии покупают оружие.
 — Освободить Кендалл могу я, — спокойно произнес Рыжая Лисица.
 — Нет, — так же буднично проговорил Брент. — Только не ты. Рыжая Лисица. В моем сердце и так зияет рана, которая не заживет никогда, пока я дышу.
 — Это никому не нужно! — раздраженно бросил Рыжая Лисица. Он встал и начал ходить по комнате взад-вперед, стараясь не горячиться. — Я же сказал тебе — это мой выбор. У меня гораздо больше прав мстить этим людям, чем у тебя, Ночной Ястреб. Я пострадал от них больше всех.
 — Ты индеец, а это война белых!
 — Я сделал ее своей войной! — С нарастающим гневом Брент уставился в глаза Рыжей Лисице. Казалось, эти двое вот-вот яростно подерутся. Макклейн глубоко вдохнул, стараясь умерить злость:
 — Пойми, Рыжая Лисица, они ждут, не дождутся нападения индейцев. Они будут следить за твоими лодками внимательнее, чем за нашими кораблями, прорывающими их блокаду.
 В разговор встрял Чарли. Он явно нервничал:
 — Янки убьют любого краснокожего, который появится в их водах, а мы не сможем появиться там, размахивая звездно-полосатым флагом. И что нам остается?
 — Янки… — тихо произнес Брент.
 — Что? — разом выдохнули изумленные Чарли и Рыжая Лисица.
 — Янки. Его зовут Трейвис. О нем перед смертью успел сказать Джимми Эматла.
 Брент изо всех сил сцепил пальцы и взглянул в глаза Чарли. Это снова был решительный и властный командир.
 — Чарли, мы идем в устье реки и находим там Гарольда Армстронга. Посмотрим, что ему известно и что он может узнать по телеграфу. Янки взяли Сидар-Ки, но Гарольд сможет нам помочь. А нам надо кровь из носу, узнать, что за парень этот Трейвис. Надо попросить Гарольда связаться кое с кем из Ки-Уэста, чтобы точно узнать, когда Джон Мур отправится в очередную экспедицию. Будем придерживаться твоей тактики. Рыжая Лисица, наберемся терпения.
 Брент замолчал, стиснув зубы. Терпение!.. Хорошенькое терпение, когда этот янки собирается убить Кендалл, если, конечно, уже не убил. Ну, нет, скорее всего Мур не причинит ей никакого вреда. Во всяком случае, он не станет ломать ей кости. Кендалл для него желанный приз, своего рода трофей.
 Судорожно сглотнув, Брент снова заговорил:
 — Рыжая Лисица, если хочешь, можешь идти со мной. Мы собираемся сыграть игру с янки по имени Трейвис.


* * *

 Высоко в ночном небе светила полная луна. На берегу появился темный силуэт человека.
 Тишину ночи нарушил крик пересмешника.
 Однако, несмотря на это, люди, вышедшие из-за деревьев, старались не производить лишнего шума. Они оживились, когда встретивший их Гарольд Армстронг, громко хохоча, долго тряс руку Брента и изо всех сил хлопал его по плечу.
 — Здорово, пропащий! — кричал Гарольд. — Тысячу лет тебя не видел, капитан Макклейн! Но дела здесь идут, и неплохо, у меня, да и у других поселенцев. С индейцами мы ладим. Ну ладно, ребята, пошли-ка в мою избушку, я вам кое-что расскажу да заодно покормлю вас дичью и попою домашним сидром.
 — Звучит заманчиво, — согласился со стариком Брент. — Нам как раз надо кое-что узнать, особенно о том, что происходит в Форт-Тэйлоре.
 — Постараюсь, постараюсь" — пообещал Армстронг. — Скажи только своим воякам, чтобы держали ушки на макушке. Здесь, на горке, не так много гремучих змей, но зато хватает коралловых. Прошлой ночью я видел у своей хижины целое змеиное гнездо со змеенышами. Все за мной.
 Брент сделал знак своему экипажу. Люди подтянулись и двинулись вперед колонной по одному, ступая след в след.
 Брент поспешил за седовласым поселенцем, который бодро зашагал в чащу леса, где по берегам реки жили в поселке его собратья — настоящие конфедераты. Выше по течению той же реки находился форт, который удерживали юнионисты — еще со времен индейских войн. Однако поскольку в этом девственном уголке штата насчитывалась жалкая горстка белых людей, янки не особенно беспокоились за свой тыл в этом районе и редко наведывались в поселок. Солдаты Севера оставили поселенцев в покое, не думая о том, что эти люди с задубевшими от солнца и ветра лицами, эти мужчины и женщины, живущие в жалких хибарах, и есть тот драгоценный металл, из которого выковывается победа.
 Прошло еще немного времени. Брент, Армстронг, Рыжая Лисица и Чарли сидели за столом и, с аппетитом поглощая жаркое, приготовленное женой Гарольда Эйми, обсуждали свои непростые дела.
 — Вообще-то становится все тяжелее. Да, сэр, тяжелее. Особенно на море. Позавчера, например, расшибли эту железную духовку, «Виргинию».
 — Железную… что? — переспросил удивленный Чарли Макферсон.
 — Железную духовку, морячок, духовку? Наши подняли со дна старую посудину, «Мерримак», которую янки уже давно потопили. Обили это старье железом и назвали «Виргиния». — Глаза старика загорелись завистью: — Хотел бы я посмотреть на нее! Короче, «Виргинию» сразу двинули против янки, и она нагнала на них страху. Пушечные ядра просто отскакивали от ее бортов.
 — Вот черт! — Щеки Чарли вспыхнули от удовольствия. — Я всегда знал, что мы зададим янки хорошую трепку на море.
 — Эге, ребятки, не все так просто, — печально протянул Гарольд, наливая сидр в свою оловянную кружку. — Эта победа длилась недолго. На следующий день янки пригнали свои железные посудины, и началась потеха. Такое морское сражение! Вы представить себе не можете. Они стреляли друг в друга несколько часов кряду, но в конце концов и «Монитор», и «Виргиния» пошли ко дну. Вы ничего об этом не слышали? Но завтра об этом узнает весь мир. Вот что я вам скажу, ребятки, на войне не бывает так, чтобы удача была все время у кого-то одного. А это морское сражение показало, что вся наша амуниция давно вышла из моды!
 Бренту следовало бы поинтересоваться подробностями и восхититься гениальностью корабелов Конфедерации, однако в настоящий момент его интересовала только одна вещь на свете.
 — У тебя есть связь с Ки-Уэстом, Гарри? — спросил он старика. — Мне надо кое-что разузнать насчет Форт-Тэйлора.
 — Конечно, есть. Разве вы не держите меня за разведчика, капитан Макклейн?
 Брент улыбнулся такой горячности старика.
 — И еще за какого, Гарри!
 Гарри выволок из-под стола табуретку и сел на нее, с любопытством глядя на Брента.
 — Вот что я скажу тебе, капитан, — начал Гарольд Армстронг, — ты не сможешь проникнуть в Форт-Тэйлор. Их лейтенант просто взбесился с тех пор, как индейцы умыкнули его жену. Я слышал, он недавно привез ее обратно.
 — Это мы знаем, Гарри.
 — Ну да? — изумился старик и с плохо скрытым любопытством посмотрел на Рыжую Лисицу.
 Однако Брент не стал вдаваться в подробности:
 — Что ты знаешь о лейтенанте Муре, Гарри?
 — Рыщет по округе, как волк, все мечтает, я слышал, встретиться с тобой, капитан. Говорят, полжизни бы за это отдал.
 — Ты сможешь узнать, когда он уйдет в море?
 — Конечно.
 — Кроме того, мне надо узнать как можно больше об офицере юнионистов по имени Трейвис, не знаю, как его фамилия.
 — Диленд, — тут же сказал Гарри. Брент удивленно взглянул на старика, и тот торопливо продолжил:
 — Капитан второго ранга военно-морских сил Соединенных Штатов Трейвис Диленд. Служит под началом тамошнего капитана первого ранга.
 — Какая у него репутация? — Гарольд пожал плечами:
 — Людям в Ки-Уэсте он нравится. Настоящий джентльмен. Тверд, но справедлив и вежлив. А что?
 — Хотел бы встретиться и поговорить с ним. — Брент встал и нетерпеливо хлопнул Чарли Макферсона по плечу. — Собирай экипаж. Мы отходим сегодня ночью.
 — А, черт! — с сожалением пробормотал Макферсон. Он допил сидр и, отодвигая стул, поднялся с места. — Крис и Ллойд нашли себе хорошеньких девушек в этой забытой Богом глуши, а теперь мне придется сказать парням, что мы уходим!
 Гарольд Армстронг рассмеялся:
 — Ребятам просто повезло, что вы уходите! Ты, Чарли, должно быть, толкуешь о дочках Билера. Их папа — проповедник, человек очень тяжелый и ружьем владеет неплохо. У него куча дочерей — младшенькой три годика, но вы наверняка говорите о старших, а он стережет их, как цепной пес! Вот, наверное, барышни-то довольны! Но лучше вам уйти, а то как бы беды не было, Билер воспитал своих крошек, как настоящих леди, будьте уверены. Ему совсем не понравятся приставания каких-то там матросов. Поймите меня правильно.
 — Вот черт! — снова ругнулся Чарли. С этим они и отбыли.
 Час спустя «Дженни-Лин», покинув устье реки, выходила в открытое море.
 Если бы Брент дал команду к отплытию на несколько минут позже и если бы черная туча не закрыла луну, погрузив мир во мрак, экипаж наверняка заметил бы маленькую лодочку, проскользнувшую в опасной близости от судна.
 Но что произошло, то произошло. «Дженни-Лин» была уже далеко в море, когда следивший за ее отходом Гарольд Армстронг заметил утлое суденышко, двигавшееся прямо к берегу. Обеспокоенный старик спустился поближе к воде. Лодка ткнулась носом в песок. Гарри с изумлением увидел тонкие женские пальчики, схватившиеся за борт. Посветив фонарем, Армстронг присвистнул, не веря своим глазам.
 На борту находилась девушка. Ее лицо было бледным, как луна, и прекрасным, как ее вечный свет. Лицо обрамляли золотистые волосы, разметавшиеся по днищу лодки, на котором лежало это чудесное создание. Армстронг воззрился на красавицу, и в этот момент она открыла глаза, которые были то ли черными, то ли темно-синими, как ночное небо над морем. Разлепив пересохшиё губы, девушка попыталась что-то сказать, но не смогла. Полежав без движения несколько мгновений, она снова постаралась заговорить. Чтобы услышать ее, Гарольду пришлось склониться к ее лицу. Старик дивился красавице, возникшей из моря.
 — Что с тобой, девочка? — нежно спросил он. Тонкая рука потянулась к Гарольду, но упала на дно лодки — у девушки не было сил удержать руку на весу.
 — Помогите, — произнесла наконец девушка. Она обрела голос, и в темноте ночи прозвучал умоляющий шепот: — Помогите, прошу вас, помогите мне!..
 — Ну-ну, конечно же, старина Гарри Армстронг поможет тебе, девочка. Не пугайся, детка, успокойся. Я отнесу тебя в свою хижину, накормлю и согрею у огня.
 — Гарри!.. — оживившись, произнесла девушка. — Гарольд Армстронг?
 — Да, мэм. Гарольд Армстронг к вашим услугам.
 — Слава Богу! Меня зовут Кендалл Мур. Брент… Капитан Макклейн сказал, что я должна найти вас… Вы поможете мне? Вы не отдадите меня янки?
 — Никакие янки не найдут мою хижину, мэм. И здесь нет лучшего друга у Брента Макклейна, чем я. Положитесь на меня, мэм. За вас можно не беспокоиться, вы в безопасности.
 — О, благодарю вас, благодарю вас…
 Шепот ее, слабея, стих. Глаза снова закрылись.
 Радость освобождения, чувство облегчения лишили ее последних сил, которые позволяли ей сохранять сознание, — Кендалл Мур погрузилась в спасительное небытие. Гарольд посмотрел на девушку — нет, на женщину, — почесал затылок и взглянул в сторону моря.
 Значит, это жена того самого янки. Эту женщину похищали индейцы. И именно из-за нее капитан Макклейн отправился в Ки-Уэст…
 Капитан только что разминулся с ней. Какая жалость, разминулись всего на несколько минут…
 Гарри склонился над лодкой и подхватил девушку на руки. В полной растерянности он зашагал по песку, углубляясь в сосновый лес, и вышел на тропинку, которая вела к его хижине.
 Что они натворили — индейцы, капитан и эта женщина, красивая, как южная магнолия? И как она сумела добраться до берега? Проделать путь от Ки-Уэста в этой утлой, разъеденной морем посудине. Непостижимо!..




 Глава 11


 Сон был наполнен кошмарами, в которых снова и снова звучали знакомые голоса: ее собственный — пронзительный и резкий, и Трейвиса — спокойный, умиротворяющий, просящий…
 — Клянусь тебе, Кендалл, я что-нибудь придумаю. Послушай, Джон получил назначение на «Миссисипи». Теперь он вернется очень не скоро.
 — Я не должна оставаться здесь, Трейвис. Не должна! После всего того, что случилось…
 — Кендалл, я не могу позволить тебе просто так уйти отсюда. Я знаю, что Джон бьет тебя, поэтому и пришел. Но если ты дашь мне время, я что-нибудь придумаю. Пойми: надо переубедить Бреннена. Он уверен, что пригрел в своем форте шпионку конфедератов.
 — Я и в самом деле конфедератка и никогда не скрывала этого! Но не это расстраивает меня, Трейвис. Все дело в индейцах. Это он приказал устроить бойню! О, Трейвис, я никогда не смогу забыть того, что там было! Никогда, сколько, буду жить. И я ненавижу янки…
 — Кендалл? — Голос Трейвиса прозвучал очень тихо. — Кендалл, но ведь я тоже янки. Ты ненавидишь и меня?
 — О, Трейвис, нет, конечно же, нет! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но прошу тебя, Трейвис, пойми меня. Я не могу изменить себе и никогда не забуду, кто я, как никогда не забуду, что сделал Джон, прикрываясь именем Союза.
 — Это нечестно, Кендалл.
 — А как смотрят на меня люди в форте! Они ведут себя так, словно я должна быть повешена! Я не могу этого вынести.
 — Кендалл, это война. Люди знают, что ты была с одним из злейших врагов Союза. О, Кендалл! Я все понимаю. Мои люди никогда не позволяли себе подобного зверства и к тебе они относятся хорошо. У тебя гораздо больше друзей, чем ты думаешь, Кендалл. Ты просто не хочешь дать им шанс.
 — Я не могу дать им шанс. Джон думает, что поправится, а я не могу даже представить себе… Трейвис, я всегда буду видеть кровь на его руках! Я всегда буду слышать крики…
 Кендалл металась во сне, так похожем на явь. Она ясно видела, как Трейвис с выражением бесконечной любви и заботы во взгляде прижимает ее к себе.
 — Кендалл, дай мне время, и я найду способ вызволить тебя отсюда. Я отыщу место, где ты почувствуешь себя в безопасности.
 В этот момент Кендалл осознала, что видит за спиной Диленда открытую дверь. Решение созрело мгновенно. Пока Трейвис шептал свои обещания, она схватила со стола кувшин с водой и с размаху опустила его на голову майора:
 «Прости меня, Трейвис!»
 Кендалл тихо застонала и снова заметалась в постели. Вот ей положили на лоб что-то холодное. Она уже не в каюте, а в рыбацкой хижине на западном берегу острова.
 — Бог с тобой, милая. Бог с тобой!..
 Женщина, произносившая эти слова, выглядела рано постаревшей. Старшего сына она потеряла в первой битве у Манассаса. Другой ее сын погиб во второй битве там же. Сыновья сражались по разные стороны: один пал в синей форме, второй — в серой.
 Путешествие оказалось намного тяжелее, чем ожидала Кендалл. Как быстро измотало ее плавание! Жара солнечного дня сменилась ледяным холодом, тянувшим от воды ночью. В голове все перепуталось и слилось в одно туманное пятно…
 Кендалл проснулась внезапно, словно от толчка, удивившись, что лежит в удобной постели, — прохладные, чистые простыни, в горле не першит и во рту не пересохло.
 Она открыла глаза и увидела окно с распахнутыми ставнями. Ослепительный солнечный свет щедро вливался в комнату. Ветви винограда обвивали наличники окна, а в его проеме Кендалл увидела прекрасные пурпурные цветы. Орхидеи.
 — Ты снова с нами, дорогая?
 Кендалл повернула голову и увидела полную женщину с седыми волосами, уложенными в опрятный низкий пучок, и ясными синими глазами, сидящую у изголовья кровати на стуле с прямой высокой спинкой. На женщине было простенькое домотканое платье, но ее осанке могла бы позавидовать любая леди. Голос у нее был тихий и приятный. Кендалл смущенно улыбнулась в ответ.
 — Меня зовут Эйми Армстронг, барышня, — продолжила женщина. — Прошлой ночью тебя вынесло на наш берег. Гарри говорит, что тебя зовут Кендалл Мур и ты подруга Брента.
 Кендалл согласно кивнула. Ночной кошмар оказался настоящей реальностью. Теперь все позади. Ей удалось-таки бежать! Она сама нашла надежную гавань. Гарольд Армстронг действительно существовал, и, как сказал ей Брент, она может рассчитывать на его помощь…
 — Значит, я не ошиблась, — пробормотала Кендалл и вздохнула.
 — Именно, так, барышня, — проговорила Эйми. Встав со стула, она взбила подушку Кендалл и поправила на ней простыню. — Посиди пока, а я принесу что-нибудь поесть. Ты же, должно быть, умираешь с голоду. Как ты выжила в этой лодчонке, ума не приложу! Как ты вообще добралась до берега? Наверное, ты опытный моряк, Кендалл Мур!
 «Я — моряк?» — изумилась Кендалл. Она просто пыталась плыть на острова, потом ориентировалась по солнцу, потом, когда наступила темнота, по звездам. Трейвис много рассказывал ей о навигации, а потом Рыжая Лисица научил ее читать небо и ветры, как открытую книгу.
 Но едва ли ей удалось бы справиться со стихией. Если бы ее не выбросило в устье реки в тот момент и если бы там не оказалось Гарри Армстронга, она наверняка бы погибла.
 — Я совсем неопытный моряк, миссис Армстронг, — тихо возразила Кендалл. — Меня вело отчаяние.
 Она закусила губу, но потом пересилила себя и одарила гостеприимную хозяйку открытой улыбкой.
 — Мне хочется поблагодарить вас, миссис Армстронг. Вас и, конечно, вашего мужа. Я ничего о вас не знаю — даже не вполне представляю, где нахожусь, — но я так благодарна вам за помощь и не хочу быть для вас обузой. Сейчас встану и помогу вам по дому.
 — Не глупи, девочка! — запротестовала Эйми Армстронг, легко поднимаясь и направляясь к двери. — Оставайся-ка лучше в постели! Ты сильно пострадала. Можешь в этом не сознаваться, но ты еще очень слаба, поверь мне, барышня. Любой друг Брента…
 — Я не очень-то уверена, что меня можно назвать другом Брента, миссис Армстронг.
 — Можно, можно! — громогласно объявила Эйми Армстронг, берясь за ручку двери. Обернувшись, она приветливо улыбнулась Кендалл. — Мы точно знаем, кто ты, милая. И мы знаем, что именно случилось. Если этот семинол Рыжая Лисица считает, что за тебя можно отдать жизнь, то для меня достаточно и этого. А Брент, да он просто места себе не находил из-за тебя! Не побоюсь сказать, что я люблю Брента Макклейна как родного, и, видя, как он относится к тебе, я готова тоже полюбить тебя! Так что не переживай из-за положения, в которое ты попала. Конечно, это не Чарлстон и даже не Джексонвилл. Здесь нет старой доброй стражи, которая следила бы за нашей нравственностью! — Женщина грустно покачала головой. — Не знаю, существует ли еще старая добрая городская стража.
 Эйми горестно вздохнула, но потом, решительно тряхнув головой, согнала с лица меланхолическое выражение.
 — Так что сегодня, барышня, ты останешься в постели, а завтра я, так уж и быть, разрешу тебе встать.
 — Подождите, пожалуйста! — воскликнула Кендалл, встав в постели на колени и протягивая руки, чтобы удержать Эйми. — Вы сказали Бренту?..
 — Ты не добьешься от меня больше ни одного слова, барышня. Разговаривать мы будем только после того, как ты поешь и как следует отдохнешь!
 Эйми Армстронг вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Как ни уговаривала Кендалл свою сиделку, как ни умоляла, Эйми Армстронг, вернувшаяся вскоре с полным подносом еды, осталась непреклонной:
 — Кендалл, когда ты проснешься завтра утром, мы обязательно поговорим.
 — Но я уже проснулась!
 — Сейчас ты слаба, как новорожденный жеребенок. Теперь ты еще поспишь, а завтра утром я хорошенько искупаю тебя, а патом мы погуляем в саду.
 — В саду?
 — О да! У нас есть замечательный сад. Гарри — отличный садовник. Вернее, он был им до войны. Теперь с деревьями вожусь я, а Гарри все время рыщет, добывая сведения для наших конфедератов. Все, а теперь спи…
 — Не буду я спать… — словно ребенок закапризничала Кендалл.
 Но молодость взяла свое, и Кендалл уснула сном младенца. Она спала долго, и сон ее не был омрачен кошмарами. Утром она помогла миссис Армстронг натаскать в кувшинах горячую воду в железную ванну, в которой Эйми хорошенько пропарила свою гостью. Кендалл прикрыла глаза от удовольствия и не заметила выражения ужаса и ярости в глазах женщины, когда та увидела на шелковистой коже спины Кендалл не зажившие еще рубцы.
 Эйми поджала губы и помолчала.
 — Джули Смит, одна из местных девушек, дала мне для тебя чудесное платье. Думаю, оно тебе подойдет. Вы обе такие тоненькие и стройные. Правда, ты немного потоньше, но это не беда, потому что у нас как раз нет корсета.
 Платье и вправду оказалось на редкость красивым, Кендалл не видела такого уже много месяцев. Оно было светло-персикового цвета с белым корсажем, а Эйми достала откуда-то персикового цвета ленту, которую можно было повязать вокруг шеи.
 — Нижняя юбка! — с досадой воскликнула Эйми. — Для этого платья нужен обязательно кринолин. Постой, у меня же есть кринолин в сундуке.
 Кендалл рассмеялась.
 — Миссис Армстронг, вы так добры! Я чувствую себя так, словно вы снаряжаете меня на бал с барбекю, музыкой и танцами на всю ночь!
 — Эйми, дорогая, называй меня Эйми. Я ведь еще помню, каково быть молодой. Мы ведь тоже чарлстонцы, Кендалл. Разве я тебе не говорила? Странно, а ведь собиралась. Мы жили там раньше, а здесь мы живем уже двадцать лет.
 — Совсем одни?
 — Ну, нет. Здесь, на побережье, живут около сотни человек. Места здесь чудные. Правда, немного жарко, но это не большая беда. Зато как здесь красиво, а как дивно растут орхидеи! Пойдем, я покажу тебе сад!
 Домик Армстронгов стоял в чудесном окружении. С трех сторон темными стенами возвышались сосны. На грядках росли многочисленные овощи, но все дорожки были обсажены пестрыми, красивейшими, цветами. Гибискусы, орхидеи и еще какие-то экзотические растения, названия которых ничего не говорили Кендалл.
 — Если идти по этой дорожке, то упрешься в скотный двор, — продолжала рассказывать Эйми. — У нас две коровы, два мула и три отличные чистокровные кобылки. Можешь, если хочешь, покататься верхом, только не выезжай за ограду, а то заблудишься!
 Кендалл улыбнулась, но потом нахмурилась и схватила Эйми за руку.
 — Эйми, теперь ты расскажешь мне о Бренте? Прошу тебя, пожалуйста! Ты видела его? Ты знаешь, где он?
 Эйми колебалась. Вид у нее был совершенно несчастный, но потом она взяла себя в руки и снова ласково заулыбалась:
 — Знаешь, Кендалл, мне кажется, что он скоро приедет.
 — Но тебе известно, где он?
 — Да.
 — Где, Эйми? Ну, пожалуйста, скажи! — Женщина тяжело вздохнула:
 — Ладно, Кендалл, так и быть, скажу. Он отправился искать тебя.
 — О нет, только не это! — судорожно выдохнула Кендалл. — Его же поймают, убьют!
 — Прекрати, — жестко приказала Эйми. — Брент не дурак. Он не полезет туда, куда голова его не лезет. Сначала разберется, что к чему. Он хочет разыскать человека по имени Трейвис.
 — Нет! — снова воскликнула Кендалл. Брент и Трейвис. Она любила их обоих. И тот и другой были воплощением чести и гордости. Верный юнионист и верный конфедерат. Оба тверды в своих убеждениях. Они же убьют друг друга, и в этом будет ее вина, как и в резне на болотах…
 — Успокойся, девочка, держи себя в руках! — резко велела Эйми. — Рыжая Лисица и Брент вдвоем стоят целой армии янки. Вот увидишь. К тому же хватит тебе отдыхать. Мы не держим рабов, Кендалл. Можешь помочь мне в саду. Отнеси курам мешанку. Они там, в дальнем углу. Терпеть не могу этих тварей, когда они околачиваются возле дома. Им только дай волю — все испортят и изгадят. К тому же скоро придет Гарри, голодный как волк. Он ходил чинить одну шлюпку. Так что пошли, хватит гулять.
 Кендалл машинально последовала за Эйми. Девушка была просто счастлива заняться хоть какой-нибудь работой. Но как ни старалась Эйми заговорить Кендалл, ей это не удалось.
 Кендалл сходила с ума от страха. Брент и Трейвис! Что произойдет, когда они встретятся? Трейвис не слабак. А Брент силен и отважен, как черт. У него стальная воля. Он в ярости и будет мстить, потому что знает о трагедии в индейском стойбище…
 Кроме того, с ним Рыжая Лисица. Он вне себя от гнева и боли. Он убьет каждого, кто одет в синюю форму. Рыжая Лисица… Как теперь смотреть ему в глаза? Он так много дал ей, а что получил взамен? Потерял все.
 Кендалл думала, что не перенесет еще одну потерю, тем более по своей вине. Лучше бы Джон Мур убил ее.


* * *

 Этим янки, думал Брент, прищурившись и глядя на солнце, видно, на роду написано быть непроходимыми дураками. Иногда Брент даже пугался, оттого что эти дуралеи могли прохлопать все, что происходило у них буквально под носом. Если бы он постоянно не одергивал себя, то стал бы совсем беззаботным, потому что янки были на редкость беспечны!
 Если бы у южан было в армии столько же солдат, как у северян, и если бы к югу от линии Мэйсона — Диксона находился хоть один орудийный завод, то война кончилась бы в две недели.
 От Гарри Брент узнал, что лейтенанта Мура в Форт-Тэйлоре нет Джона послали на север, на флот адмирала Фэррагата.
 Узнал Брент и то, что коммандер  [6] Трейвис Диленд должен сегодня патрулировать побережье к югу от Ки-Уэста на своей шести пушечной шхуне «Леди Блю».
 Макклейн прошел под самым носом «Леди Блю», круто развернулся, миновал рифы и укрылся за поросшим мангровыми кустами островком, настолько маленьким, что даже дотошные картографы не удосужились обозначить его на картах.
 Теперь оставалось только одно — ждать. «Леди Блю» гналась за ним на всех парусах. Казалось, что длительное пребывание в Ки-Уэсте ничему не научило янки, они не думали о том, насколько опасны в этих местах рифы. При такой скорости синие мундиры наверняка через несколько минут наскочат на коралловую скалу. Вот тогда надо будет выйти из укрытия и подобрать плавающих в воде янки. Трейвис Диленд сам приплывет в руки Брента.
 — Капитан, — произнес Чарли, стоявший на палубе рядом с Брентом. В голосе его прозвучала тревога. — Посмотрите на них. Они меняют курс. Этот чертов федерал знает о рифах!
 Брент нахмурился, видя, что «Леди Блю» и в самом деле меняет курс. Скорость осталась прежней, но шхуна явно поворачивала вправо. Капитан знал свое дело.
 — Мы не выдержим их залпа, капитан. Пойти на абордаж мы тоже не можем — у федерала на борту человек сорок, а у нас только двадцать.
 — Двадцать пять, — поправил помощника Брент. — У нас на борту Рыжая Лисица и четверо его молодцов. Но я не желаю, чтобы нас потопили огнем пушек, Чарли. Мы находимся в федеральных водах и не сумеем отсюда выбраться. Нам надо как следует угостить «Леди Блю». Чарли, командуй Ллойду — пусть поднимает командоров. Живо!
 — Боевая тревога!
 Палуба «Дженни-Лин» загудела от топота множества бегущих ног.
 — Первое орудие, заряжай!
 — Первое, заряжай!
 — Достаньте ее с первого выстрела! — скомандовал Брент. — Как только я выведу «Дженни» на позицию, бейте «Леди» в нос!
 Стоявший у штурвала Чарли вывел «Дженни-Лин» из укрытия как раз в тот момент, когда шхуна противника, миновав рифы, устремилась за судном конфедератов.
 — Огонь! — скомандовал Брент.
 Пушка выстрелила со звонким грохотом. Секундой позже шхуна вздрогнула и завалилась на правый борт. Нос «Леди Блю» был объят пламенем. Даже отсюда, с палубы «Дженни-Лин», были слышны звуки переполоха на судне противника.
 — Подай мне трубу, Чарли, — приказал Макклейн. Глядя на подбитую шхуну, Брент увидел, как по горящей палубе бестолково мечутся люди. Некоторые прыгали в воду. Внезапно чей-то властный голос прокричал слова команды" и паника прекратилась. Матросы кинулись на нос тушить огонь.
 — Идем на сближение, пока их комендоры не опомнились и не взялись за дело, — спокойно произнес Брент.
 «Дженни-Лин» скользнула навстречу судну, команда которого героически боролась с огнем. Брент приказал сигнальщику предложить федералам сдаться.
 В такой ситуации должен капитулировать любой разумный офицер. Для Брента это было ясно как дважды два. Второго выстрела, тем более с такой близкой дистанции, шхуна не выдержит. Отклонив предложение о капитуляции, капитан подпишет своим людям смертный приговор.
 На мачте «Леди Блю» заполоскался белый флаг.
 «Дженни-Лин» подошла вплотную к вражеской шхуне, чей экипаж с угрюмыми лицами столпился у борта, готовый пустить в ход багры. На палубе, ожидая встречи, стоял высокий офицер в безупречно отглаженной морской синей форме. Рядом с ним находились два сухопутных офицера.
 Брент внезапно вздрогнул, приглядевшись к коммандеру, стоявшему на палубе. У него были умные карие глаза, худощавое, сильное лицо. Это был тот самый янки, который вытащил его из воды в ту ночь в порту Чарлстона. Так вот он кто, Трейвис Диленд!
 — Мы опять встретились, янки, — спокойно произнес Брент.
 — Да, мы снова встретились.
 — Не устраивайте из нашего столкновения бойню, коммандер. Прикажите своим людям не открывать огонь.
 — Условия сдачи, капитан Макклейн? — отчеканил Диленд.
 — Хочу, чтобы вы уделили мне несколько минут внимания, коммандер, — сухо ответил Брент. Слегка повернув голову, он заметил, что из трюма вышел Рыжая Лисица и встал рядом с ним. — Кроме того, я хочу узнать, кто из ваших людей принимал участие в резне на болотах. Выдайте мне этих людей — для честного боя с индейцами, дома и семьи которых они уничтожили. Остальные получат свободу. В южных лагерях военнопленных отвратительно кормят, коммандер. Это не злой умысел, у нас и в армии есть нечего.
 На борту федерального судна наступило зловещее молчание. Его нарушил Трейвис:
 — Моих людей там не было, капитан Макклейн. Даю вам слово джентльмена, сэр, что я не стал бы участвовать в убийстве невинных.
 — Я не обвиняю лично вас, коммандер Диленд. Но у вас на борту не только ваш экипаж. Уверен, что под вашей командой сейчас есть люди, которые совершали на болотах убийства, и действовали они под флагом флота федерации, а командовал ими лейтенант Джон Мур.
 Из шеренги федералов, разрывая зубами зарядный пакет, выскочил какой-то матрос:
 — Атакуйте повстанцев, коммандер! Атакуйте! У нас численное преимущество…
 Прежде чем янки успел вскинуть ружье, с борта «Дженни-Лин» раздался выстрел. Бренту не было нужды оборачиваться, чтобы понять: матроса убил первым же выстрелом Крис, сидевший на мачте в бочке впередсмотрящего.
 Трейвис Диленд бесстрастно посмотрел, как мертвое тело рухнуло в воду, потом перевел взгляд на Брента:
 — Я не могу выдать вам своих людей на пытки и казнь.
 — Никого не будут пытать и казнить. Будет честный бой. Ваши бравые молодцы с удовольствием пускали индейскую кровь, так пусть попробуют сделать это сейчас. Почему нет?
 — Матросы Крокер, Хэйнс, Данфри и Холмс, выйти из строя!
 — Нет! — протестующе воскликнул один из моряков. — Эти дикари…
 — Трус! — рявкнул Диленд. — Вы сами затеяли войну с индейцами, так сражайтесь теперь и не теряйте мужества!
 — Это будет честный поединок — один на один, — Брент кивнул Рыжей Лисице.
 Вождь и трое его воинов стремительно перепрыгнули на борт «Леди Блю».
 — Всем остальным бросить оружие! — скомандовал Брент своему экипажу.
 — Бросить оружие! — повторил приказ Трейвис не моргнув глазом.
 — Никто не вмешивается, — произнес Брент и показал рукой на впередсмотрящего. — Крис застрелит любого, кто вздумает помогать индейцам… или янки. Честно так честно.
 Трейвис в знак согласия кивнул.
 Прозвучал яростный боевой клич, и Рыжая Лисица бросился на своего противника в синей форме. Матросы приняли бой, пустив в ход свое излюбленное оружие — штыки.
 Битва была честной, но продолжалась недолго. Рыжая Лисица и его воины горели жаждой мести, мысленно видя своих убитых женщин и окровавленных детей.
 Четверо матросов были убиты. Над кораблями снова воцарилась мертвая тишина. Трейвис сделал знак, и трупы накрыли саванами.
 — А теперь, коммандер, если не возражаете, поднимитесь на борт «Дженни-Лин». Мы с вами немного потолкуем, а потом мирно разойдемся.
 — Не делайте этого, коммандер! — крикнул один из комендоров. — Это ловушка!
 — Не болтайте глупостей, — устало ответил Трейвис. — Какая там ловушка? Если бы он захотел, то давно пустил бы нас ко дну.
 Не изменившись в лице, Диленд перебрался на «Дженни-Лин». Брент слегка поклонился:
 — Пройдите в мою каюту, если не возражаете, коммандер. Надеюсь, вы не забыли, где она находится?
 Они вошли в капитанскую каюту, и Трейвис в ожидании застыл у двери.
 — Садитесь, коммандер.
 Брент достал из деревянного ящичка сигару и, не спеша, раскурил ее. Потом он сел и подвинул ящик с сигарами Трейвису. Глядя на офицера янки, Брент почувствовал укол ревности. Возможно, Джон Мур был отвратительным ублюдком, но насколько мог судить капитан Макклейн, Трейвис Диленд обладал сильным и благородным характером. Ясно, что он хорошо знает Кендалл и любит ее, так сказал перед смертью Джимми Эматла. Но как относится к Диленду сама Кендалл?
 Трейвис взял сигару и прикурил.
 — Вы ищете Кендалл, не правда ли, капитан? — тихо спросил он. Брент кивнул.
 — Я не могу атаковать форт, коммандер, — у меня нет для этого ни оружия, ни людей, а мое командование вряд ли мне все это даст. У нас есть более важные задачи, чем взятие Форт-Тэйлора. — Брент поколебался несколько секунд, но затем продолжил: — Кое-кто из индейцев в становище уцелел. Один из индейцев слышал разговор, который состоялся между вами, Муром и Кендалл. Он понял, что происходит между Кендалл и… ее мужем. Диленд, этот человек убьет ее. Индеец сказал, что вы человек чести. Коммандер Диленд, я хочу, чтобы вы мне помогли. Я действительно ищу Кендалл, но не смогу освободить ее без вашей помощи.
 Трейвис Диленд тяжело вздохнул, потом твердо посмотрел в глаза Бренту.
 — Мне должно показаться странным, капитан, что знаменитый Ночной Ястреб отвлекается от войны, чтобы разыскать какую-то женщину в Ки-Уэсте. Но мне не кажется это странным, потому что я тоже люблю Кендалл. Очень жаль, но я не смогу помочь вам, капитан. Кендалл бежала из форта сама.
 — Что? — Брент чувствовал, что цепенеет. Трейвис молчал, и Брент увидел в его темных глазах выражение боли.
 — Кендалл была со мной, когда ее похитили индейцы под Предводительством того самого воина, который был сегодня с вами. Я был уверен, что ее увезли силой, и только поэтому исследовал за Джоном Муром в ту злополучную экспедицию. Я догнал его слишком поздно. Слишком поздно я понял, что Кендалл было хорошо среди индейцев. Как бы то ни было, но, вернувшись на базу, мы узнали, что предполагаемый союз между повстанцами и племенем семинолов является фактом, а Джон знал, что Кендалл была с вами.
 Трейвис снова замолчал, и по его лицу было видно, как трудно ему говорить. Затем он снова заговорил:
 — Я слышал, как она кричала в ту ночь, когда мы вернулись в форт. Никто не обратил на это внимания, и никто не поспешил к ней на помощь. Янки не станут жалеть женщину, которая мало того, что обманула мужа, — она изменила ему с офицером Конфедерации, и их нельзя осуждать за это, капитан. Они решили, что Мур преподал женушке урок, после которого все снова вернется на круги своя. Но я… слишком хорошо знаю Джона. Как только он ушел, я навестил Кендалл. Я обещал, что найду способ вызволить ее из форта, но она захлебывалась рыданиями. Что-то говорила о том, что Джон скоро вылечится, и она не может ждать. Потом она притворилась, что слушает меня, и ударила кувшином по голове. Когда я пришел в себя, ее не было. Она сбежала из форта сама. Позже, в городке, я разузнал, что она отплыла в неизвестном направлении в маленькой шлюпке. Она исчезла, капитан, исчезла два дня назад.
 «Где она сейчас. Господи?» — подумал Брент. Вопрос не давал покоя, но Брент не выдал волнения. Он не спеша, поднялся, подошел к двери каюты и распахнул ее:
 — Вы свободны, коммандер Диленд.
 Трейвис неловко поднялся и направился к выходу.
 — Наверное, вы должны это знать, Диленд, — негромко произнес Брент. — Я очень хочу разыскать лейтенанта Мура и убить его. i
 Трейвис помолчал, сжимая в руках фуражку:
 — Может быть, наступит такой день, капитан, когда я убью его сам. — Он направился к двери, но снова остановился:
 — Вот что я хотел вам сказать, если вы не слышали. Вчера адмирал Фэррагат взял Новый Орлеан.
 Брентом овладели мрачные предчувствия. Новый Орлеан — самый большой город Юга…
 — Спасибо, что сказали. До свидания, коммандер. Надеюсь, мы с вами встретимся, когда кончится эта война.
 — Я тоже надеюсь, — пробормотал Трейвис, — я тоже… Капитан!
 — Что?
 — Ищите ее, капитан, ищите и непременно найдите. Кендалл неплохо ориентируется в море, но она совершенно одна. Единственно, в чем ей повезло, так это в том, что Джон Мур сейчас в Новом Орлеане. Но я не знаю, куда она направилась, Найдите ее…
 — Я найду ее, — слова были произнесены очень спокойно и негромко, но no-выражению серо-стальных глаз капитана Диленд понял, чего стоит Бренту это спокойствие.
 — И передайте ей… Скажите, что я люблю, ее. — На это Макклейн ничего не ответил. Он преувеличенно четко приложил пальцы к козырьку фуражки, салютуя Трейвису:
 — Прощайте, коммандер Диленд.
 — Прощайте, капитан Макклейн.
 Матросы «Дженни-Лин» убрали багры, как только офицер янки перебрался на борт своего судна.
 Они уже обогнули мыс островка, когда Брент появился на палубе и подошел к стоявшему за штурвалом Чарли.
 — Кажется, я проведу полвойны, гоняясь за одной глупой бабой! — загремел Брент.
 — Мы идем на север вдоль гряды островов, Чарли. Удвой число сигнальщиков, пусть во все глаза осматривают каждый островок, каждую бухту. Выдай им подзорные трубы. Мы ищем любой плавающий объект… Черт возьми! — в сердцах высказался Макклейн и с силой ударил кулаком по штурвалу.
 Но капитану не удалось провести Чарли. Макферсон сразу понял, что Макклейн не на шутку встревожен. И тут с мачты раздался голос Ллойда.
 — Впереди по правому борту шлюп, капитан!
 — Под каким флагом? — живо откликнулся Брент.
 — Флага нет, сэр. Прикажете спустить наш? — На мачте «Дженни-Лин» гордо реял флаг Конфедерации. Макклейн посмотрел на него и отрицательно качнул головой.
 — Не надо, этот шлюп — ничто против нас. Смотри, не поднимут ли на нем флаг;
 — Поднимают! Это конфедераты, сэр. Они просят разрешения подойти.
 — Просигналь им, пусть подходят, но пусть комендоры приготовятся. Все же мы в территориальных водах янки,
 Однако Брент волновался напрасно. Шлюп принадлежал каперу из Ричмонда, который шел на Багамы. Молодой моряк признался Бренту, что не решился поднять флаг до тех пор, пока не увидел флаг на мачте «Дженни-Лин».
 — Но я очень рассчитывал встретиться с вами, капитан, — продолжал капер. — Мы только что были в Бискейне. Ну, вы знаете, там есть один верный человек, я отремонтировался у него — на прошлой неделе меня «приласкали» ядром в правый борт. Ну да ладно, короче, этот Гарольд Армстронг — так он отрекомендовался — просил сказать вам, если я вас встречу, что он нашел женщину. Больше он ничего не сказал, капитан.
 Брент испустил долгий вздох облегчения.
 — Благодарю, капитан, — сказал он каперу. — Вы сэкономили нам массу времени.
 — Вы слышали о Новом Орлеане? — тихо спросил капер.
 — Да, только что.
 — «Пускайте торпеды — и полный вперед!»
 — Что?
 — Это команда адмирала Фэррагата, которую он отдал, когда штурмовал Новый Орлеан. Янки везде повторяют эти слова. У них становится все больше и больше кораблей. Мы их никогда не догоним.
 — Нет, не догоним, — согласился с капитаном Брент. — Ну ладно, еще раз большое спасибо, и поберегитесь: вы в водах янки. Они усилили блокаду и распространили ее к югу. Знают, что мы получаем припасы с Багамских островов.
 — Я буду, осторожен… и спасибо вам, сэр.
 — За что?
 — Никогда не думал, что доведется лично познакомиться с Ночным Ястребом. Вами так восхищаются в Ричмонде? Могу добавить, что в Вашингтоне у вас немало врагов.
 — Я знаю, но это война, сэр. — Брент отсалютовал капитану и повернулся к Макферсону: — Чарли, мы сделаем еще одну остановку, а потом вернемся на эту проклятую войну!
 Он покачал головой и отвернулся.
 — Пожалуй, я пойду посплю. Скажи Рыжей Лисице, что Кендалл у Гарри. Вот бестия! — буркнул он. — Воображает, что может справиться не только с янки, но и с океаном. Она сведет меня с ума. Да я просто убью ее?




 Глава 12


 — Попомни мои слова, Кендалл, — говорил Гарольд Армстронг, старательно окучивая только что пересаженную бугенвиллею, — скоро здесь будет твориться такое же столпотворение, как в Ричмонде!
 Присев на корточки, старик, думая о своем, любовно трудился над кустом. Он улыбнулся Кендалл.
 — Здесь встречаются такие растения, родиной которых считают Южную Америку! Но они растут и здесь: ветры заносят сюда пыльцу! Глейдс уникален, барышня. Дикая, первозданная земля. А когда посмотришь на эти песчаные пляжи… — Гарольд вздохнул от избытка чувств, навеянных щедростью здешней земли.
 Кендалл рассмеялась:
 — Да, Гарри, вы живете в замечательном месте! — Внезапно лицо ее погрустнело. — Я, конечно, замечала красоту Эверглейдса, когда находилась у Рыжей Лисицы… но не знаю, хватило бы у меня пионерского духа жить там, где так одиноко и пустынно, а за красотой прячутся зыбучие пески, змеи и…
 Она осеклась на полуслове: Гарри насмешливо хмыкнул:
 — Не надо рассказывать мне сказки о пионерском духе, девочка. На мой взгляд, у тебя его больше чем достаточно — пройти такое расстояние по морю в какой-то дырявой посудине.
 Вздохнув, Кендалл покачала головой:
 — Я все время мечтаю только о том, чтобы вернуться домой, Гарри.
 «Если бы я еще не волновалась за Брента, Трейвиса и Рыжую Лисицу и обо всем, что может произойти», — мысленно добавила она.
 — Еще я мечтаю о том, чтобы поскорее кончилась война, чтобы янки устали от попыток покорить нас и убрались к себе, предоставив нам жить, как мы хотим. Тогда я смогла бы вернуться в Чарлстон. Уж я нашла бы способ поставить на место своего отчима и восстановить Крестхейвен во всем его великолепии. О, Гарри, как жаль, что ты не видел, какая была у нас плантация! Папа сделал из нее настоящую сказку. А дом! Лестница казалась бесконечной, и впечатление такое, что она вела не к подъезду, а прямо в небо. Когда мы устраивали званые вечера, дом наполнялся женщинами в красивых платьях и шуршащих кринолинах, мужчинами в строгих костюмах. Папу считали умным, как богослова, и в гостиной во время вечеров было что послушать! Все это было так волнующе, так прекрасно!
 Гарри едва заметно улыбнулся, дивясь собственной душевной боли, которую вызывали рассказы девушки о доме. Почему так щемит сердце? После смерти детей единственной настоящей привязанностью Гарри стал сад. Армстронг переехал во Флориду, понимая, зачем он это делает. Он и Эйми никогда не имели рабов, но когда родной штат Армстронгов объявил о выходе из Союза, а потом за ним последовала и новая родина Гарри, он понял, что не сможет остаться в стороне, и воспринял этот жребий как должное.
 Сейчас, слушая восторженный рассказ Кендалл, Гарри читал по ее синим глазам все о тех благословенных днях. Достойное, необременительное житье. Кодекс поведения и чести, запечатленный в сердцах и потому ставший крепче писаных законов.
 Всему этому настал конец. Гарри и сам не знал почему, но понимал, что прошлая жизнь канула в Лету. Тяжкие предчувствия обуревали старика. Военное счастье вроде бы улыбается южанам, но… янки только что взяли Новый Орлеан. Армия конфедератов испытывает большие трудности со снабжением и страдает от недостатка оружия. Но Армстронг не хотел говорить об этом Кендалл. Она покорила сердце не только Эйми, но и его, Гарри.
 Так приятно видеть ее улыбку, слышать ее беззаботный смех.
 — Да-да, — пробормотал Гарри, рассеянно похлопав Кендалл по плечу. — Поможешь мне подвязать помидоры?
 — Конечно, Гарри.
 Армстронг направился было к грядкам, но его остановил внезапно раздавшийся в отдалении низкий, протяжный и печальный звук. Гарри оглянулся в сторону пляжа, и лицо его осветилось широкой улыбкой.
 — Гарри, — растерянно спросила Кендалл. — Что это? — Старик от души расхохотался, глаза его сияли радостью:
 — Это сигнал, девочка. Билли Магреттер дует в раковину на берегу.
 — И что означает этот сигнал?
 — Он означает, барышня, что вернулся капитан Макклейн!
 — Ой!
 Он вернулся! В волнении Кендалл прижала руки к горлу. Дрожь восторга и неясный страх охватили все ее существо, и она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Как она истосковалась по нему! Как она хочет его видеть! Она так страдала, так стремилась к нему… И вот он здесь. Но что ей делать? Вот так спокойно стоять и ждать, когда он придет? Или отдаться зову сердца и сломя голову броситься по тропинке к реке, а потом дальше, к устью, где река впадает в океан, и, стоя на берегу, смотреть, как Брент сходит с корабля. И кинуться к нему на шею, умирая от счастья видеть его?!
 На мгновение она прикрыла глаза. А что, если он возненавидел ее? Если винит ее, и только ее, в разыгравшейся в индейском поселке трагедии? Если решил спасти ее только потому, что он истинный джентльмен-южанин, кавалер высшей пробы, неспособный оставить женщину в руках врагов?
 Этот вопрос решила Эйми, которая выскочила из домика на улицу, вытирая о передник измазанные тестом руки. Миссис Армстронг так спешила, что не закрыла за собой дверь дома.
 — Это что за безобразие? — шутливо набросилась она на Гарри и Кендалл. — Что вы стоите, как столбы? Надо устроить нашим мальчикам в серых мундирах достойную встречу!
 Эйми пронеслась мимо Кендалл, как ураган, грудь ее бурно вздымалась. Оцепенение прошло, Кендалл бросилась следом. Тропинка между соснами показалась бесконечно длинной, сомнения терзали ее. Действительно ли так крепки узы, связывающие ее с Брентом? Может быть, они плод ее воображения, потребности видеть его? Может быть, он совсем не такой, каким его рисует память?
 Сосны начали редеть, в просветах между ними показался берег. Дерн под ногами постепенно сменился темным песком. Потом исчезли деревья, уступив место густому колючему кустарнику, обрамлявшему затхлые воды реки.
 Ноги вынесли Кендалл из-за кустов, и тут она остановилась, не в силах сделать больше ни шагу, боясь приблизиться к воде.
 В бухте на якоре стояла «Дженни-Лин». Матросы выпрыгивали из шлюпок и, поднимая тучи брызг, плыли к берегу. Они плескались, словно дети, радостно выкрикивая боевой клич южан. Понимают ли эти люди, подумала Кендалл в это мгновение, что теперь они на какое-то время избавлены от ужасов войны. Сама она не испытывала желания разделить с этими повстанцами радость возвращения из опасного похода, потому что искала глазами только одного повстанца. Дыхание ее стало прерывистым, и не от быстрого бега, а от страшного волнения. Сердце билось так сильно, что казалось, в груди грохочут пушки. Но когда она увидела Брента, сердце ее замерло.
 На нем был серый капитанский мундир, отделанный золотыми галунами, — в таком же мундире Кендалл видела его при расставании. На ногах высокие, почти до колеи сапоги, но серые форменные бриджи все-таки намокли от воды — вместе с экипажем Брент выпрыгнул из лодки довольно далеко от берега. Однако Макклейн вряд ли замечал, что промочил ноги. Он широко шагал, решительно наклонив вперед голову.
 За время плавания Брент отрастил усы и бороду, которые, впрочем, аккуратно подстриженные, очень шли ему. Он, подумала Кендалл, затрепетав от любви и гордости за возлюбленного, воплощение настоящего кавалера. Воображение никогда не сможет превзойти реальность…
 — Брент! О Брент!
 Кендалл забыла страх, приличия — она забыла, что леди в ее положении должна выглядеть респектабельной. У нее будто выросли крылья. Она не думала больше ни о том, что на ней красивое платье, которое следовало бы поберечь, ни о невольных свидетелях. Сломя голову она бросилась навстречу Бренту, не замечая, что бежит по воде.
 Макклейн наконец поднял на Кендалл свои серые глаза. Губы скривились в сухой улыбке. Он остановился, ожидая.
 И когда Кендалл подбежала к нему, Брент протянул руки и, обняв ее, тесно прижал к себе. Ей хотелось плакать от радости — наконец-то она может обнять его, прижаться к его горячему, сильному телу, от которого за милю веяло мужественностью. Железные объятия Брента не причиняли ей боли, она испытывала лишь чувство умопомрачительного, опьяняющего счастья.
 — О Брент! — только и смогла вымолвить она. Он отодвинул ее от себя и круто изогнул бровь:
 — Ты почти заставила меня забыть, что я собирался задушить тебя.
 — Задушить меня? — изумленно спросила Кендалл, буквально пожирая глазами любимые черты. Как ей хотелось ласково коснуться его лица, потрогать чувственные губы, спрятанные под каемкой усов, разгладить напряженные морщины вокруг глаз и жесткие складки у рта! Как хотелось ей погладить его брови…
 — Да, мэм, именно так. Задушить, — жестко произнес Брент, и Кендалл поняла, как сильно может ранить пронзительный взгляд его глаз. — Когда я встретил коммандера Диленда…
 — Трейвиса? — в ужасе выдавила из себя Кендалл. — Брент, ты ведь не убил его, правда?
 Она была слишком взволнована, чтобы заметить, как Брент мгновенно напрягся и застыл на месте. Не заметила она и того, как он стиснул зубы. Но внешне он остался спокоен и только ответил:
 — Нет, я не убил его. Твой друг янки жив и здоров.
 — Слава Богу! — пробормотала Кендалл. Но, освободившись от объятий Брента только для того, чтобы обхватить его за шею, Кендалл неожиданно увидела Рыжую Лисицу. Он стоял за спиной Брента, лицо вождя, как всегда, было гордым и бесстрастным. Слезы брызнули из ее глаз, она отпрянула от Брента и упала на колени прямо в воду, склонившись перед Рыжей Лисицей.
 — Боже милостивый, Рыжая Лисица! Я так виновата, так виновата перед тобой. Прости меня!
 — Встань, Кендалл. — Вождь наклонился и поднял ее с колен. Он нежно посмотрел на нее. — Не надо просить у меня прощения за жестокость других.
 — Рыжая Лисица… — Губы ее задрожали, когда она произнесла это имя. Помедлив секунду, Кендалл обняла индейца и прижалась к нему, пытаясь этим вернуть ему хотя бы часть его потери, своей печалью показать, насколько глубоко она его понимает.
 Рыжая Лисица неловко обнял Кендалл и погладил по спине.
 — Мы переживем это, Кендалл, — шепнул он на языке мускоги, и Кендалл потребовалось несколько секунд, чтобы мысленно перевести его слова на английский. Она отстранилась и полными слез глазами посмотрела в лицо вождя.
 — Твой сын Чикола убежал в лес…
 — Он жив, и сейчас находится в семье своей бабушки.
 — О благодарю тебя, Господи!
 Глядя в пространство через голову Кендалл, индеец ласково прижал ее к своей обнаженной груди. Брент Макклейн смотрел на них, и на какой-то момент сталь его глаз смягчилась, превратившись в легкий и зыбкий серебристый туман. Но слабость оказалась минутной, и Брент снова словно окаменел. Беспощадная стальная завеса вновь опустилась на серебристый туман. Он иронически изогнул бровь:
 — Может быть, мы выйдем из воды, миссис Мур? Сапоги могут промокнуть, а где я сейчас найду себе новую пару?
 Голос Брента был сух, как удар бича, и Кендалл, недоумевая, чем она могла рассердить капитана, обернулась. И почувствовала, что сердце ее готово разорваться. Почему он так жестоко напомнил ей, что она жена янки? Что это? Предупреждение? Или язвительный намек на то, что она связана узами брака с другим человеком и Брент может считать себя свободным? Да, он получал удовольствие, наслаждаясь ее телом, но в каком законе сказано, что мужчина не имеет право наслаждаться женщиной? С неожиданными гневом и яростью Кендалл подумала, что южное благородство идет рука об руку с надменностью и высокомерием. Брент считает возможным ставить ее на место, когда ему заблагорассудится; он никогда бы не женился на ней, даже если бы она была свободна, как ветер.
 Эйми Армстронг первой заметила боль, растерянность и гнев, вспыхнувшие в выразительных глазах Кендалл. Она выступила вперед, стараясь, впрочем, не замочить ног:
 — Пошли-ка в дом, Брент Макклейн, да захвати с собой своих необузданных жеребцов. Вас ждет, не дождется говяжий бок!
 — Спасибо, Эйми, — буркнул в ответ Брент. Он вышел, отряхиваясь, из воды и обернулся к своему экипажу, который все еще плескался в речке: — Все свободны, кроме вахты! Ллойд, Крис, прежде чем приставать к дочерям пастора, вспоминайте, что вы как-никак офицеры военно-морского флота Конфедерации.
 — Да, сэр! — в один голос ответили молодые люди. Несмотря на уставную покорность, молодые офицеры весело переглянулись, прежде чем исчезнуть за соснами. Брент положил руку на полное плечо Эйми и что-то сказал ей на ухо. В ответ она звонко, словно девушка, рассмеялась.
 Стоя по колено в воде, Кендалл оцепенела, видя, как Брент, не оглядываясь, удаляется по тропинке. Матросы прошли мимо, и она едва ли заметила, — с каким уважением они, приветствуя ее, снимали свои шапки.
 — Идем, Кендалл. — Рыжая Лисица обнял ее за плечи. Все остальные уже скрылись за деревьями.
 Кендалл изумленно посмотрела в темные глаза индейского вождя:
 — Что я сделала плохого, Рыжая Лисица?
 — Ничего ты не сделала, Кендалл.
 — Но тогда почему?..
 — Ночной Ястреб — сильный человек, он способен справиться со многими вещами. Он не боится битвы и не страшится смотреть в лицо смерти. Но теперь он столкнулся с неведомым доселе чувством — он учится страху.
 — Страху? Но Брент не боится меня!
 — Он боится своих чувств к тебе. Он впервые на своей шкуре понял, что такое ревность. Пойдем. Это хороший урок для него, но не надо торопить события. Я очень люблю учить его, но учить друзей надо бережно и не торопясь.
 И Рыжая Лисица вместе с Кендалл направились вслед за другими к гостеприимному дому четы Армстронгов.


* * *

 Кендалл не имела понятия, где живут другие поселенцы Глейдса, но моряки из экипажа Брента, видимо, отлично это знали. Получив увольнение, они разбрелись кто куда. По-видимому, женское общество не исчерпывалось дочерьми пастора, потому что исчезли все до одного члены экипажа. Однако Эйми была уверена, что они сбегутся, когда будет готов обед, и явятся к столу не одни.
 Так и вышло. Когда Кендалл, стоя у кухонного стола резала овощи и бросала их в котел с приправленным пряностями овсяным супом, на террасе сидели только четыре человека — Брент, Рыжая Лисица, Чарли Макферсон и Гарри. Чарли и Гарри с удовольствием попыхивали трубками, Брент закурил пахитоску. Все четверо пили бренди и разговаривали о войне.
 — На Миссисипи наши дела пошли совсем плохо, по-настоящему плохо, просто погано, хуже, чем под Новым Орлеаном, который занял этот чертов Фэррагат, — сурово говорил Гарри. — На Миссисипи у них даже появился генерал, который кое-что соображает в своем деле, — некий Грант.
 Брент, который сидел, опершись спиной на камин из красного коралла, неопределенно хмыкнул. Кендалл посмотрела на него поверх уставленной горшками плиты, и встретила его сумрачный взгляд. Он не отвел глаз, и, казалось, еще больше разозлился от самого вида Кендалл.
 — Не думаю, что нам стоит волноваться из-за какого-то там Гранта, когда у нас есть Джеб Стюарт, старина Джексон и Роберт Ли с армией Северной Виргинии, — солидно возразил Чарли.
 Гарри состроил насмешливую гримасу, но нахмурился, увидев, какими глазами смотрит Брент на Кендалл. Старик внезапно улыбнулся и спросил:
 — А ты что скажешь, капитан Брент Макклейн? — Брент нехотя повернулся лицом к Гарри:
 — Что?
 — Куда ты теперь направляешься со своими сорвиголовами, капитан?
 — Э… на запад. У нас есть дела в заливе и ближайшей акватории. Потом мы отправимся в Лондон. Продадим там хлопок и купим оружие. Кендалл мы отвезем в Лондон. Она будет жить там в надежном месте под вымышленным именем…
 — Что ты сказал? — воскликнула изумленная Кендалл. От неожиданности она уронила в котел неочищенную морковь.
 — Я сказал, что отвезу тебя в Лондон, — повторил Брент, насупившись.
 — Никуда ты меня не отвезешь! Я не хочу в Лондон.
 — Да? — Небрежно облокотившись на каминный экран, Брент поднес к губам стаканчик с бренди и саркастически изогнул бровь. — Ты предпочитаешь вернуться в Форт-Тэйлор?
 Кендалл положила нож на стол и уперла руки в бока.
 — Нет, капитан Макклейн, я не хочу возвращаться в Форт-Тэйлор. Но я не собираюсь ехать и в Лондон, когда идет война и здесь остается все, что мне дорого.
 — Но я не могу постоянно опекать тебя, пока продолжается эта война, Кендалл!
 — Тебе совершенно не обязательно опекать меня! — яростно запротестовала Кендалл.
 — Что значит не обязательно, черт бы тебя побрал? — прорычал Брент, сжав стакан так, что побелели костяшки пальцев. — Да за тобой каждую секунду следить надо!
 Кендалл в эту минуту совершенно забыла, что на них с Брентом с интересом смотрят три пары посторонних глаз. Кендалл подскочила к Бренту, ее глаза горели, как две синие молнии.
 — Никто не просит тебя следить за мной, Брент Макклейн, и я вовсе не твоя рабыня, не собственность, которую надо приберечь до лучших времен. Я не поеду в Лондон, так и знай! Я могу остаться здесь, с Эйми и Гарри, а если окажусь для них обузой, то отправлюсь к племени Рыжей Лисицы, и не вздумай говорить, что этим я подвергну племя опасности. Капитан в Форт-Тэйлоре пришел в ярость, узнав о резне, и приказал своим людям впредь не подходить к становищам индейцев!
 Губы Брента сузились в такую тонкую ниточку, что стали. практически неразличимой полоской между усами и аккуратно подстриженной бородой. Он с такой силой грохнул стаканом о каминную доску, что едва не разбил его вдребезги. Швырнув пахитоску в огонь, он встал и церемонно поклонился своим друзьям.
 — Надеюсь, джентльмены, вы извините меня и миссис Мур? Ее надо призвать к порядку, но не могу же я делать это в присутствии посторонних!
 С этими словами Брент схватил Кендалл за руку и с такой силой поволок за собой, что она чуть не задохнулась от неожиданного рывка. Трое мужчин в доме и не думали прийти ей на помощь, пока Брент тащил ее к двери. Они только весело посмеивались.
 — Перестань! — Кендалл едва не задохнулась от возмущения, цепляясь за дверной косяк. — Брент Макклейн, прекрати это безобразие! Отпусти меня, суп убежит!
 — Не волнуйся, Кендалл, я послежу за супом, — бодро пообещал Гарольд.
 — Ты можешь идти, как настоящая леди, — прошипел ей на ухо Брент, — но если будешь упрямиться, то я перекину тебя через плечо, как мешок с картошкой. Но ты все равно пойдешь со мной!
 — Нет! Брент…
 Его нешуточный гнев напугал Кендалл до глубины души. Она так ждала его, ей не терпелось вновь почувствовать его прикосновения, ощутить его пылкую ласку. Но теперь ей казалось, что между ними все кончено, а ведь счастье было так близко. Из глаз ее брызнули слезы. Ну почему она вызывает такую непонятную злобу у человека, которого так любит? И боится одновременно.
 — Брент, постой! Послушай…
 — Знаешь, мне больше нравится нести тебя через плечо, — нетерпеливо произнес Брент. За словами последовало действие. Пальцы Кендалл разжались, не в силах сопротивляться мощному натиску. В руках Макклейна не было никакой нежности, когда он одним рывком перекинул её через свое широкое плечо. Она только охнула, когда ее живот соприкоснулся с грубым сукном мундира. Протестовать она уже не могла — голос отказался повиноваться.
 «Где Эйми?» — в отчаянии подумала Кендалл, которой так нужна была помощь этой славной женщины.
 Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать. Эйми Армстронг стояла за клумбой недалеко от входа в дом и крутила на вертеле копченый говяжий бок.
 — Мы немного прогуляемся, а заодно поговорим, Эйми, — ласково проговорил Брент, проходя мимо нее.
 Кендалл изо всех сил уперлась кулачками в спину Брента и попыталась обратиться к Эйми:
 — Эйми… Миссис Армстронг…
 — Желаю вам приятно провести время, мои дорогие! — крикнула им вслед хозяйка, весело помахав на прощание салфеткой.
 Кендалл заметила, что они приближаются к хлеву, но Брент прошел мимо и углубился по тропинке в сосновый лесок.
 — Кендалл, тебе уже давно пора понять, что ты всего-навсего слабая женщина, — наставительно произнес Брент, и в его голосе прозвучали гневные нотки. Тем временем слабая женщина изо всех сил пыталась вырваться из его железной хватки.
 — Всего-навсего женщина? — в ярости вскрикнула Кендалл. — Как прикажешь тебя понимать?
 — Ты не можешь сопротивляться мужчине! Ты, кажется, действительно этого не понимаешь. Придется мне восполнить пробел в твоем образовании.
 — О чем ты говоришь?
 В этот момент Брент остановился и усадил ее на землю. Кендалл огляделась. Макклейн притащил ее на берег реки. Однако в этом месте пляж был покрыт мелким белым песком, а по краям окаймлен густыми зарослями. Она посмотрела на Брента и увидела, что он мрачно улыбается и стоит, уперев руки в бедра.
 — Здесь мы одни, миссис Мур. Совсем одни. Можете кричать, рвать на себе волосы, пожалуйста, ни одна живая душа не увидит и не услышит вас.
 Сердце Кендалл болезненно сжалось, когда она увидела Брента, возвышавшегося над ней всем своим мощным телом. Все его мышцы были напряжены, на шее пульсировала жилка. Во всем его облике не было ни капли любви, только едва сдерживаемый гнев. Глаза смотрели холодно и враждебно, от них веяло холодом, как от глубокого сугроба.
 Кендалл, подбоченившись, резким движением головы откинула назад пышную копну своих великолепных волос:
 — Я не могу вас понять, капитан Макклейн. Не вы привезли меня сюда. Я добралась до берега сама. Да, я женщина, как вы милостиво соизволили заметить, но я все сделала…
 — Ты запросто могла убить себя! Какая от этого польза? Твой друг Трейвис обещал вызволить тебя, но нет, мы выше этого. Ты повела себя как полная идиотка…
 — Я не могла ждать! — запротестовала Кендалл, чувствуя тревогу. Откуда он так близко знает Трейвиса? — А я хотела бы знать, каким образом Ночной Ястреб, гроза морей, гордость Конфедерации, получил такую исчерпывающую информацию от янки? Ты что, ведешь двойную игру, капитан Макклейн? Ты на самом деле герой, за которого себя выдаешь, или проходишь сквозь блокадное кольцо только с целью наживы, как многие другие?
 Произнеся эти слова, Кендалл отпрянула назад. Лучше бы она промолчала. Выражение лица Брента почти не изменилось, но во всей его позе, когда он шагнул к ней, было столько угрозы, что Кендалл поняла: она очень больно задела его,
 — Мужчину я убил бы за гораздо меньшее оскорбление, — спокойно произнес он. — Но ты не мужчина, не правда ли? В этом суть нашего разговора.
 Брент стремительно поднял руки и. Схватив Кендалл за запястья, рывком прижал ее к себе. Не успела она что-либо сообразить, как ее спина оказалась припертой к стволу дерева. Навалившись на Кендалл всем своим весом, Брент сжал ладонями ее голову.
 — Ну? — произнес он спокойно, хотя тело его все еще было напряжено. — А теперь скажи мне, Кендалл, что ты собираешься делать? Ты же не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Ты пленница. Это очень грустный факт, моя дорогая, но самец всегда сильнее самки, во всяком случае, у людей это так. Я могу сотворить с тобой все, что захочу, и ты не сможешь даже сопротивляться.
 — И что ты собрался этим доказать, ты наглый… — Она осеклась, потому что в этот момент его губы неистово прижались к ее губам, лишив возможности не только говорить, но и дышать. Она пыталась протестовать, возмущенная таким грубым насилием, но одновременно ее охватила волна столь же неуемного желания. В последний раз она видела Брента много месяцев назад и теперь так хотела прикоснуться к нему, что ей доставляли наслаждение даже его грубые объятия. Всю силу своего желания, весь жар своего сердца вложила она в ответный поцелуй. Ее ответ был таким же диким и необузданным, как и его напор.
 Его губы медленно соскользнули с ее губ, Брент перевел рвущееся из груди дыхание и стал нежно ласкать губами брови, веки, щеки Кендалл. Из груди ее вырвался тихий стон, когда она с мольбой о взаимопонимании взглянула в его темно-серые, как грозовая туча, глаза. Как она хотела увидеть в них те бешеные, ничем не сдерживаемые чувства, перед которыми была не в силах устоять.
 — Кендалл, черт тебя подери, ты должна понять…
 — Понять что, Брент? — Она сорвалась на крик. — Чему ты хочешь меня научить? Что мир опасен, а жизнь может быть жестокой?
 В глазах ее закипали слезы ярости.
 — Боже милостивый, ты думаешь, я этого не знаю? Какой ужас я пережила без тебя! Иногда мне казалось, что я не хочу дальше жить. Когда я не спала, меня окружал кошмар, а сон представлялся явью, и единственным радостным сновидением было…
 Она замолчала и вперила в Брента негодующий взгляд. У них с Брентом был целый мир. Проведенным вместе часам суждено наполняться поступками и чувствами, гневом и страстью. И не важно, что этих часов было очень мало — именно они составляли волшебную сказку ее жизни. Именно он, Брент Макклейн, стал смыслом ее жизни, и она не хотела, чтобы он исчез, как сон.
 Макклейн впился в Кендалл взглядом, пожирая ее глазами и стараясь проникнуть в ее душу. Как ему хотелось стиснуть ее в объятиях, изгнать из нее, любимой женщины, пережитый ею ужас, ибо тот ужас больно ранил и его сердце. Кендалл понимала, что у него множество других забот и волнений — сражения, которых она не видела. Смелые вылазки, в которых он рисковал головой… Как много всего в их молчании! Брент даже отпустил Кендалл и стоял напротив, испепеляя ее огненным взглядом. А когда заговорил, голос его звучал хрипло, в тоне слышалась неожиданная мольба:
 — Так что было твоим единственным радостным сновидением, Кендалл?
 Она задержала дыхание и посмотрела в глаза Бренту. Он покорил ее сердце, ее душу. Но сейчас из глубины ее существа медленно поднимался непонятный страх. Оттого, что, возможно, Брент не так стремился быть с нею, как стремилась Она. Она не могла произнести ни слова. Но тут же поняла, что сама жестокость их существование задела в ее душе какие-то струны. Она поняла, что единственный выход — быть честной, раскрыть свое сердце и молить Бога, чтобы Брент принял этот дар.
 — Ты… — прошептала она. Замолчала и почувствовала на лице дуновение свежего бриза.
 Над головой шелестели пальмы. Слышались крики чаек. Брент во все глаза смотрел на Кендалл.
 — Ты, — снова прошептала она. — Ты — мои сновидения, ты — моя жизнь, ты — ожидание… ты… Я люблю тебя, Брент.
 — О Боже!.. — воскликнул он. — Дурочка! Я забыл о войне, забыл о своем долге, забыл о смерти и чести — и все это потому, что я люблю тебя! — В словах его слышались боль и горечь. Он схватил Кендалл за плечи своими сильными пальцами. — Вот почему ты должна услышать мои слова, вот почему ты должна меня слушать!
 — Умоляю, Брент! Я тебя не понимаю, но люблю, а время, которое мы проводим вместе, так коротко и мимолетно, мы встречаемся так редко! Прошу тебя, Брент, прошу…
 — Кендалл, — с ласковой хрипотцой проговорил он, заключая ее в нежные объятия. — Что ты не поймешь? Я до смерти боюсь оставлять тебя здесь! Никому не под силу сражаться в одиночку. Джон Мур может в любой момент вернуться сюда, и ты будешь так же беспомощна, как и тогда. Я не могу одновременно защищать тебя от него и воевать…
 — Брент, ты бы не смог защитить меня в тот раз! Их было много. Пуля не разбирает, в кого ей попасть, и одинаково легко убивает и мужчину, и женщину. Клянусь тебе, Брент…
 — Мы обсудим это позже, — перебил ее Брент. — Я больше не могу этого вынести.
 — Что ты не можешь вынести? — спросила Кендалл. Она положила руки на плечи Бренту и заглянула в его глаза.
 — Люби меня, Кендалл, — ласково прошептал он.
 — Но я и так люблю тебя, Брент, — невинно ответила она. Он сдавленно застонал и снова прижал ее к себе, пожирая своими горящими серыми глазами. Его мундир не мешал Кендалл чувствовать обжигающее прикосновение его тела. Жар пронзил ее внезапной вспышкой лихорадочного возбуждения и какой-то веселой отваги. Лицо Кендалл зарделось.
 — Как, прямо здесь?
 Брент пальцем откинул с ее лица прядь волос:
 — Угу…
 Она вдруг почувствовала, что подкашиваются ноги. Уловив это, Брент обхватил ее, бережно уложил спиной на песок и лег рядом. Он медленно ласкал поцелуями ее губы — то были медлительные, сладостные поцелуи, а руки гладили ее тело. Хотя он ласкал Кендалл очень осторожно, едва касаясь, она трепетала от близости его невероятной силы.
 — Брент, — прошептала она, приникнув к его губам.
 — Мм?
 — А что, если кто-нибудь придет?
 — Никто сюда не придет, — ответил он, а его длинные сильные пальцы расстегивали крючки на платье Кендалл.
 — Брент?
 В ответ он снова промычал нечто невнятное.
 — А что подумают Армстронги? — не унималась Кендалл. — Они же будут нас искать.
 — Они подумают, что мы нашли очаровательный уголок в лесу и занимаемся там любовью.
 — Брент! — Одежда соскользнула с обнаженных плеч Кендалл, и Брент жадно впился губами в нежное тело. Кендалл застонала и прижалась к Бренту, размягченная и не делая больше попыток протестовать.
 Он смотрел на нее с нежностью и страстью потемневшими от желания глазами. Чувства его передались ей, и она вспыхнула от долго сдерживаемого любовного томления. Брент снял мундир, свернул его валиком и бережно подложил Кендалл под голову, потом разметал ее волосы по песку, зачарованно взирая на нее. Он снял с себя рубашку, и Кендалл, глядя на его обнаженную грудь, не смогла оставаться спокойной. Издав сдавленный крик, она рванулась к нему, прижалась всем телом и приникла лицом к завиткам жестких волос, покрывавших его мужественный торс.
 — Я больше не могу без тебя, — прорыдала она.
 Он ничего не ответил, провел ладонью по ее нежной шее и, опустив руку дальше вниз, взялся за подол юбки. Он стащил ее через голову Кендалл. Великолепные длинные волосы водопадом обрушились на ее груди, и Брент, испустив сдавленный крик, отбросил в сторону юбку и начал неистово ласкать возвышения любимой и долину между ними. Он исступленно целовал ее шею, губы, грудь… Огонь его страсти вливался в Кендалл с каждым поцелуем, заставляя ее забыть, что ложем им служит песок, а над ними простирается бездонное синее небо. Кендалл объяла сладостная истома, которая занялась внутри пламенем, запредельным в своей сладости. Желание самой прикоснуться к возлюбленному поднялось такой жаркой волной из самых глубин ее существа, что затопило се всю. Она схватила за волосы Брента и стиснула его голову в ладонях. Жар полыхал, и движимая любовью, желанием, нежностью, она стала ласкать его везде, куда могла дотянуться руками.
 Она почувствовала, как его ищущая рука скользнула за пояс панталон и погладила ее живот. Словно котенок, она всем телом выгнулась навстречу его ласке, полностью раскрепостившись на песчаном берегу божественно красивой бухточки. Первозданная страсть закипела в груди, ей захотелось сделать что-то необыкновенно хорошее этому человеку. Который столь искусно передал ей огонь, в котором горел сам.
 Не отрывая глаз от Кендалл, Брент присел на корточки и потянул за тесемки ее панталон. Приподняв сильными руками ее бедра, он освободил ее от одежды, которая еще прикрывала ее наготу. Он не спешил, наслаждаясь видом постепенно обнажавшегося тела, нежно целуя каждый появляющийся из-под одежды дюйм. Усы тревожили Кендалл, жаркое и влажное прикосновение губ вливало в ее тело жидкий огонь. Это была упоительно сладкая мука. Кендалл содрогнулась, но Брент не спешил прерывать любовную пытку, стараясь довести возлюбленную до полного исступления. Она затрепетала и, забыв обо всем на свете, выкрикивала его имя.
 Макклейн поднялся, сбросил шпагу и сапоги, взялся за бриджи, но Кендалл опередила его. Вскочив на колени, она поспешила помочь любимому. Всем сердцем она поняла, зачем он так долго ласкает ее, доводя до полного изнеможения, питая ее своей страстью. Огонь, бушевавший в ней, горел все сильнее и сильнее, она ждала продолжения, ждала момента, когда, слившись с его мощными бедрами, гладкой кожей мускулистого живота, сможет беззаветно отдаться безмерной силе его мужественности.
 Он опустился на колени, обнял ее, жадно приник к губам и высоко приподнял над песчаным ложем. Его ласковые руки гладили ее спину, он баюкал ее, как маленького ребенка, проводя руками по округлым ягодицам, наслаждаясь жидким огнем, который плавил в горниле нежности их обнаженные тела. Вот он поднял ее выше и затем бережно опустил на песок, черты его лица странно напряглись. Он раздвинул ей ноги и вошел в нее одним страстным и сильным движением, которое само по себе вызвало в Кендалл ощущение необыкновенного чуда. Жар объял все ее тело, доставив высочайшее наслаждение, сладость, она упивалась этим до потрясения, обнимая Брента, а он заполнял все ее существо.
 Приподнявшись над Кендалл, он посмотрел ей в глаза. Она не ведала стыда. Обхватив его шею, без страха взглянула ему в, лицо, испытывая настоящее чувственное чудо. Волны прибоя ритмично бились о берег, тихо раскачивались верхушки сосен. Теплый песок грел спину. Это были давно знакомые ощущения, но сейчас звуки природы усиливали первозданный восторг от его обладания ею, оттого что он заполнил ее тело своим, оттого что она безраздельно принадлежит ему в такое прекрасное время.
 — Я люблю тебя, Брент, — прошептала она. — Я так сильно тебя люблю!
 Он улыбнулся и ответил, приблизив свой губы к её губам:
 — Я тоже люблю тебя, моя маленькая южаночка. Я тоже люблю тебя…
 Нежно поцеловав ее, он слегка приподнялся и начал ритмично двигаться в ней. Нежность воспламеняла любовный голод, голод удесятерял желание. Кендалл выгнулась навстречу Бренту, извиваясь в исступлении. Податливая, дарящая красота женщины распалила его страсть. Казалось, у нее нет границ. Но тут он услышал, как Кендалл, дрожа, неистово закричала от испытанного свершения, а его семя горячей струёй излилось в ее лоно. Наслаждение их было полным…
 Он приник к ней в молчании, наполненном умиротворением и покоем, потом лег рядом и стал легонько поглаживать ее руку. Сосны прикрывали их от прямых палящих лучей солнца, и единственное, что сейчас мог испытывать Брент, было ощущение прекрасного, ничем не омраченного счастья. Любимая женщина лежала рядом с ним, не стыдясь яркого света чудесного дня, красивая, как солнце и море.
 Они долго молчали, тихо наслаждаясь присутствием друг друга. Нежные прикосновения временами будили страсть, которую они утоляли. Взаимное желание вспыхивало, как огонь, вознаграждая их за долгие месяцы грез и сновидений. Первым нарушил молчание Брент.
 — Я и в самом деле люблю тебя, Кендалл, — тихо произнёс он. — Только поэтому иногда веду себя, как сумасшедший. Меня так пугает, что с тобой может что-нибудь случиться.
 Кендалл приподнялась на локте и взглянула на него томным, любящим взглядом, затуманенным волшебством любви.
 — Сколько времени у нас осталось? — спросила осевшим голосом.
 Он вздрогнул:
 — Сегодняшняя ночь. Завтрашний день. И еще одна ночь. — Она легла на него, и золотой шелк ее волос, дразня, разметался по его телу.
 — Так не будем терять времени, — пробормотала она, покрывая поцелуями его нагое тело.
 От этого водопада любви в Бренте снова вспыхнула страсть. Он схватил Кендалл за плечи, почти сердясь на себя за то, что так легко поддался ее чарам, и прижал к песку.
 — Да, не будем терять времени, — горячо выдохнул он. И снова он любил ее с потрясающей страстью…. И потом любил ее, потом еще и еще. А романтическую бухту постепенно заливал золотой свет наступившего заката.




 Глава 13


 Барбекю Эйми Армстронг имело необыкновенный успех. Поприветствовать героев Конфедерации собрались почти все поселенцы, жившие на холмах возле устья реки. Играли скрипки и флейты, на дорожках сада весело резвились дети. Мужчины обсуждали породы лошадей, виды на урожай и ход войны; женщины делились кулинарными рецептами и дружно вздыхали над иллюстрациями «Дамской книги», которую Брент еще в декабре конфисковал на какой-то федеральной шхуне.
 Высоко в небе, освещая шумную пирушку, висела полная луна; ее серебристый диск, словно соревнуясь с музыкантами, придавал вечеринке дерзкую радость. Трудно было поверить, что совсем близко отсюда янки овладели фортом Даллас в верховьях реки Майами. Однако гарнизон этого почти угасшего форта вряд ли особенно беспокоился по поводу горстки поселенцев Богом забытого уголка вблизи залива. Их было слишком мало, да и жили они у самой границы диких, необжитых болот — какая может быть от них опасность? Откуда было знать янки, что самые непримиримые противники дела Союза живут именно здесь.
 Кендалл тоже не было дела до веселья, царившего во дворе Армстронгов. Она ловила каждый миг счастья. Она была бесконечно благодарна Эйми и Гарольду за то, что они приняли ее без лишних вопросов. Самое высокоморальное и консервативное общество, собравшееся сейчас в доме, приняв величественную осанку и вздернув подбородки, решило чествовать Кендалл как героиню. Еще бы: она была женщиной, пострадавшей от тирании Севера, она стала подлинным воплощением всего поруганного Юга. Понятно, что между нею и героем Брентом Макклейном возникла пылкая любовь — это же так естественно! Любовь Кендалл Мур к повстанцу и ее преданность придали ей вес в глазах людей и респектабельность. Эта любовь была так невинна и прекрасна, так пронзительна, что наложила на облик Кендалл такое притягательное обаяние, которому было невозможно противостоять. Вернувшись в дом в самый разгар празднества, Брент и Кендалл присоединились к танцующим, и через полчаса в компании не осталось женщины, которая не отнеслась бы к Кендалл как к благородной леди.
 А Эйми, благословенная Эйми! Эта прирожденная и воспитанная в лучших традициях Юга леди вела себя с необычайной уверенностью и ненавязчивой заботливостью. Когда веселье угасло и матросы Брента разбрелись на постой по домам поселенцев, Эйми, не говоря ни слова, достала из сундука подушку и вручила ее Бренту, не выказав при этом ни малейшего осуждения Кендалл.
 Один только Гарри не удержался и игриво подмигнул ей.
 Кендалл провела ночь в объятиях любимого. Как хорошо было просто спать под защитой его теплого сильного тела, какая сладость была в том сне. Она хорошо спала не только потому, что Брент утомил ее своими ласками, во и потому, что удовлетворение навевало мир и покой.
 Однако, проснувшись поутру, Кендалл, была не на шутку встревожена. Подняв голову с груди Брента, она посмотрела ему в глаза. Он почувствовал, что его возлюбленная проснулась, но продолжал озабоченно смотреть в потолок.
 — Я отвезу тебя в Лондон, — спокойно, но твердо произнес Брент.
 — Нет! — запротестовала Кендалл. Она вытянулась над Брентом, сжала ладонями его виски и попыталась повернуть его голову к себе, чтобы заглянуть в глаза. — Нет, Брент! — снова умоляюще воскликнула она. — Подумай, это же глупо. Ты говоришь, что здесь я в опасности, но что будет, если «Дженни-Лин» наткнется в море на мощный корабль федералов? Это же будет настоящая катастрофа. Тебе придется пересечь залив, прежде чем ты сможешь направиться в Лондон. Я же понимаю, что ты вовсе не собирался везти меня ни в какой Лондон. Это импровизация. Не глупи, Брент. Ты доставишь меня в Европу, потом вернешься сюда, потому что идет война и твой долг быть здесь. Я чувствую, что потом никогда больше тебя не увижу, потому что твое место здесь. Поэтому я тоже хочу остаться здесь: ведь я знаю, что сюда ты вернешься всегда, что бы ни случилось. Пожалуйста, я прошу тебя…
 — Но здесь тебя некому защитить! — с жаром возразил Брент.
 Он долгим взглядом посмотрел в глаза Кендалл — бездонные, мерцающие синие глаза, вобравшие в себя всю необъятность и красоту неба и океана. Всем телом Брент ощущал, как она прижалась к нему. Грудь Кендалл упруго касалась его груди, возлюбленная приникла к нему со страстной мольбой. Пальцы Брента проникли в ее шелковистые волосы, ласково погладили шею, коснулись головы.
 — Если мы поедем в Лондон, то будем вместе почти месяц, — пробормотал он.
 — А потом может случиться так, что я тебя больше никогда не увижу, — ответила Кендалл надтреснутым голосом. — Брент, пойми, никто не придет сюда убивать поселенцев. Янки плюют на них с высокого дерева. Но если они все же придут, то я смогу постоять за себя. Рыжая Лисица…
 — Рыжая Лисица возвращается на болота, — перебил ее Брент.
 — Но я знаю, как его найти! — воскликнула Кендалл. Упершись руками в грудь Брента, она приподнялась над возлюбленным и снова просяще заглянула ему в глаза, — Нет, правда, Брент! Он меня многому научил. Я могу теперь ориентироваться в руслах рек и ручьев лучше, чем иной белый мужчина. И потом, его теперь никогда не застанут врасплох, Брент. Ты знаешь это не хуже меня, Брент!
 Брент нахмурился, по его лицу пробежала, как холодная волна, легкая тень. Он взглянул на Кендалл сквозь прищуренные веки.
 — Скажи мне, — произнес он и внезапно притянул Кендалл к себе, схватив ее сильной рукой за поясницу, — ты так хочешь остаться здесь из-за меня… или из-за Рыжей Лисицы?
 Не веря своим ушам, Кендалл широко открытыми глазами взглянула на Брента. Потом ее губы скривились в едва заметной усмешке:
 — Ты что, в самом деле, ревнуешь меня к человеку, который любит тебя, как свой собственный народ? Если это так, мой дорогой мятежник, то ты просто слепой глупец. Я открыто могу сказать, что люблю Рыжую Лисицу, люблю как брата, которым он был мне в твое отсутствие.
 Кендалл приблизила свое лицо к лицу Брента, целуя его упрямый рот, лаская своими губами его усы, приятно возбуждавшие ее. Понимая, что делает, Кендалл чуть пошевелилась, лежа на Бренте, слегка прижимая к его груди свою обнаженную грудь. Упершись ладонями в его плечи, она приподнялась и, глядя ему в глаза, сильно встряхнула ревнивца:
 — Я люблю тебя, Брент. Где бы я ни оказалась, мне будет очень одиноко без тебя. Но если я буду жить с верой, что рано или поздно ты вернешься ко мне, я с честью и смирением пройду через все испытания. Пожалуйста, не подвергай унизительному сомнению мою любовь — это единственное, что я могу тебе дать, — и не сомневайся в дружбе, которая благородна и чиста.
 Тяжелые веки с золотистыми ресницами прикрыли глаза Брента. Но вот он снова медленно открыл их. Глаза его превратились в два пылающих угля, когда он снова посмотрел на свою возлюбленную. На этот раз в глазах его была нежность. Он ласково погладил Кендалл по щеке.
 — Как ты прекрасна! — пробормотал он.
 Больше ничего не надо было говорить. Он все понял — Кендалл почувствовала это по выражению теплой гордости в его глазах и по нежности ласки. Кендалл приникла к нему и отдалась его крепким объятиям. Однако почувствовала, что слишком мало дает ему. Она впилась зубами в его плечо, потом провела кончиком языка по их красноватым отпечаткам.
 — Это ты, — шептала она, — ты тот, кого я люблю. — Скользнув лицом вниз, Кендалл покрывала любимого бесчисленными поцелуями, шепот ее стал бессвязным, когда она почувствовала, что Брент отвечает ей не менее сумасшедшей страстью. Лихорадочное возбуждение, овладевшее Кендалл, передалось и Бренту.
 — Мне нужен только ты… как я хочу тебя, мой любимый…
 Она больше не боялась касаться его, самых интимных мест. Нет ничего чище чувственной красоты женской любви. Кендалл не стала стыдливо вздрагивать, когда Брент поднял ее над собой и усадил верхом на свои чресла. Глаза ее светились гордостью, ясной, как свет солнца, и стали похожи на синие озера, в которых плескалось очарование. Встретив его взгляд, она не отвела своего взгляда — ей нечего было стыдиться. Ее чувство превратило каждое движение, каждый вздох в магические нити, из которых сплеталось высочайшее в мире волшебство — волшебство любви.
 Он будет любить ее, думал Брент, всю жизнь, его любовь неподвластна даже смерти.
 Он содрогнулся, вспомнив, как мало времени отпущено им для любви, как драгоценно это время. Нельзя потратить впустую ни одной секунды из этих бесценных часов.
 Он улыбнулся, глаза его сделались обманчиво сонными.
 Брент рывком притянул ее к себе, и они слились в упоении, в страсти, подобной взрыву, вознесшему их на вершины блаженства. Когда пыл немного остыл, Брент все еще не мог оторвать рук от прекрасного тела Кендалл, ему хотелось без конца ласкать и ласкать ее. Вот его пальцы ласково коснулись ее спины…
 Внезапно он напрягся и, как ужаленный, подскочил на месте, перевернув Кендалл на живот. Она недоуменно вскрикнула, но Брент, не обращая на это внимания, провел пальцем вдоль слабого рубца на спине любимой.
 Отметины уже успели побледнеть, припухлость была едва заметна, но Брент удивился тому, что только сегодня обнаружил их. Но вчера он был словно в лихорадке, сгорая от желания, это можно понять. Он так радовался, что Кендалл в безопасности, что он сжимает ее в своих объятиях…
 От желания у Брента кружилась голова, но теперь он ясно видел отвратительные линии, пятнавшие безукоризненную красоту женского тела любимой. Он побледнел от охватившей его ярости. Такой сильной ненависти он не испытывал, пожалуй, никогда в жизни.
 — Это он? — глухо спросил Брент, и из его груди вырвался такой звериный рык, что Кендалл невольно задрожала.
 — Все это уже в прошлом, Брент, — тихо произнесла Кендалл.
 Но она понимала, что сказала неправда. Он провел пальцами вдоль безобразных рубцов.
 — Я не буду знать покоя, пока этот человек ходит по земле. — В его голосе прозвучала столь неприкрытая угроза, что Кендалл снова задрожала. Но Брент не заметил этого.
 — Прошу тебя, Брент, не теряй головы.
 — Я никогда не теряю головы, — спокойно ответил он. Да она и сама прекрасно это знала. Брент все тщательно подготовит, спланирует и только потом разыщет Джона Мура, чтобы обрушить на его голову беспощадную месть.
 Однако эта мысль не принесла ей радости, в сердце заполз предательский холодок. В голосе Брента было столько ненависти, столько неуправляемой ярости, что Кендалл испугалась. Она ненавидела и презирала Джона Мура всей душой, но ей хотелось только одного — забыть его навсегда. Ему не было здесь места. Сейчас он вольготно расположился между ней и Брентом, а это было невыносимо. Ненависть может затмить и отравить красоту любви, которой и так было отпущено очень мало времени.
 — Брент, — тихо позвала она.
 — Что? — Даже в этом обычном вопросе прозвучала неистовая злоба.
 — Прошу тебя, Брент, не говори о нем: я не хочу, чтобы этот человек сейчас стоял между нами. Хорошо?
 Брент перевернулся на спину и, уставившись в потолок, положил руки под голову.
 — Брент, — снова окликнула она его. Он повернул голову к любимой.
 — Я найду его, Кендалл. Не сегодня и, может быть, не завтра. Но такой день обязательно настанет. Я разыщу его. И он заплатит за Аполку, Эматлу и сына Рыжей Лисицы, за всех невинных, которых настигла смерть из-за него. Заплатит он и зато, что сделал с тобой.
 Сдерживая слезы, Кендалл уткнулась в плечо Брента. Она не могла отрицать, что Джон заслуживает наказания. Но, как ни странно, она не хотела, чтобы Брент убил его.
 Кендалл знала, что Бренту приходилось убивать. Но… заговорили пушки, и мужчины умирают, таков закон войны. Но это на войне. Трагедия битвы существует и будет существовать до тех пор, пока люди будут отстаивать свои убеждения. И Кендалл была уверена, что большинство солдат на войне убивают по необходимости, не испытывая при этом ни радости, ни ненависти. Война обезличивает. Мужчины по одну сторону окопов убивают мужчин по другую сторону, и кровь убитых — это всего лишь ужасное знамение победы.
 Однако если Брент найдет Джона, то смерть не будет безличной. Смерть Джона станет убийством.
 Что станется с душой человека, которого она любит? Человека, воспитанного в понятиях о высокой чести…
 — Брент, — прошептала она, — пожалуйста, пожалуйста, вернись ко мне. Не дай ему победить, не позволяй ему становиться между нами сейчас. Он отнимает тебя у меня, а у нас и так осталось мало времени, ведь скоро ты на самом деле покинешь меня.
 Он взглянул на Кендалл, и жажда мщения, наконец, исчезла с его лица.
 — Иди ко мне, милая, — шепнул он, ероша ее волосы и нежно притягивая к себе. Он крепко обнял ее, потом ослабил объятия, и Кендалл почувствовала, как спадает его напряжение. Месть не ушла, но он не дал ей выхода, чтобы оставшиеся в их распоряжении часы сберечь для любви, а не для ненависти.
 — Я и так потерял полдня, ревнуя тебя к краснокожему «дикарю», который на самом деле мой верный друг. Глупо, правда?
 — Конечно, глупо.
 — Вот как? А что ты скажешь о Диленде? — спросил Брент с напускной суровостью.
 — О Трейвисе? — наивно переспросила Кендалл.
 — Именно о Трейвисе, с его объяснением в любви. — Лицо Кендалл внезапно стало серьезным:
 — Я тоже люблю Трейвиса. Люблю, как самого дорогого друга. Он очень хороший человек, Брент. У него есть душа и сердце, и очень часто именно благодаря его доброте моя жизнь была вполне сносной.
 Он не стал смеяться и вышучивать Кендалл, как делал это обычно, а лишь с изумлением посмотрел на нее, потом поцеловал в лоб.
 — Очень жаль, что этот человек носит синий мундир. Из парня вышел бы превосходный конфедерат! Я серьезно, любовь моя, и знаешь, мне вовсе не хочется, чтобы ты отрицала свое хорошее отношение к Рыжей Лисице и Диленду и преданность им. Твоя страсть и верность — это часть той любовной паутины, которой ты меня опутала. Мне придется привыкнуть к тому, что женщина, которую я люблю, притягивает к себе всех, кто с ней соприкасается, как прекрасный цветок притягивает к себе пчел. Но с этим я как-нибудь справлюсь.
 Грустно улыбнувшись, Брент поцеловал Кендалл в кончик носа.
 Никогда еще не была она так счастлива.


* * *

 Весь день они провели вместе, катаясь по песчаному берегу на арабских кобылицах, которых дали им Армстронги. Брент показал Кендалл тайные, чуть заметные в плотном ковре из листьев тропинки в сосновом лесу. Побывали они и на уединенных пляжах, и он поддразнивал свою подругу; да так, что она, потеряв терпение, разделась и нырнула вместе с ним в теплую воду, наслаждаясь купанием, песком и золотым солнцем. Вокруг был подлинный рай, царил он и в их душах. Но блеск светила постепенно тускнел, золото полудня превратилось в багрянец сумерек, а потом на землю спустилась тьма. Лица влюбленных стали печальны и торжественны. Время неумолимо превращалось в их злейшего врага. В их распоряжении осталась только одна ночь, и только то единение и близость, которые сулила эта ночь, заставили их вернуться в дом Армстронгов.
 Велико же было изумление влюбленных, когда, вернувшись, они застали новую пирушку. Гарри, совершенно потрясенный, сообщил им, что они пропустили свадьбу.
 Ллойд решил жениться на дочери пастора, и тот не смог устоять перед его упорством. Поначалу священник только посмеивался над моряком, но потом, взвесив все «за» и «против», решил, что офицер такого прославленного судна, как «Дженни-Лин», вовсе не плохая партия для его дочери. Тем более что Ллойд пообещал ему после войны не пожалеть сил и основать в бухте Глейдса настоящий порт.
 Брент наблюдал, как воспринимает новость Кендалл — она с восторженной радостью поздравила новоиспеченную супружескую пару. И даже когда Брент сам поздравил своего подчиненного с бракосочетанием, он продолжал, нахмурив брови, следить за своей возлюбленной.
 Кендалл с аппетитом поела, а потом вместе с другими женщинами вызвалась помочь Эйми убрать грязную посуду. После этого она незаметно и тихо ушла в дом.
 Извинившись перед своим экипажем, Брент поспешил за ней. Гостиная была пуста. Он шагнул к двери маленькой спальни, которую занимала Кендалл, и без стука вошел туда.
 Кендалл неподвижно лежала на спине, тупо уставившись в потолок. Волосы золотистым ореолом окружали ее прекрасное лицо; юбка аккуратно окутывала ноги.
 Кендалл молчала, но по щекам ее струились обильные слезы.
 — Кендалл!
 Он быстро подошел к кровати и присел рядом с любимой. Склонившись над ней, он обнял ее. Она не сопротивлялась, обвила руками его шею и, прижавшись, горько разрыдалась у него на плече.
 — Что с тобой, любовь моя? — нежно спросил он.
 — О, Брент, я так счастлива за них, так счастлива!..
 — Я бы не сказал, что ты выглядишь очень счастливой, — сухо проговорил он, стараясь вызвать у Кендалл хотя бы слабую улыбку. Но рыдания стали еще горше.
 — Кендалл, милая, что случилось?
 — О, Брент! Я никогда не смогу выйти за тебя замуж! Мы никогда не будем вместе, как это положено из века в век. Мы никогда не станем супружеской парой перед Богом и людьми. Мне не было так больно, пока я не думала об этом, но теперь…
 — Кендалл! Тсс-с… Дорогая, не надо так плакать и убиваться.
 Нельзя сказать, что Брент не думал о женитьбе. При нормальных обстоятельствах и при тех отношениях, которые их теперь связывали, такой исход был бы совершенно естественным.
 Он хотел сказать, что к концу войны Мура наверняка не будет в живых, но вовремя одернул себя. Понимал, что Кендалл очень остро воспримет его слова и будет переживать. Брент не верил, будто Кендалл боится, что Джон одолеет его в рукопашной схватке или что она станет оплакивать законного мужа.
 Нет, все было намного серьезнее. В неприятии Кендалл убийства было что-то такое, чего Брент не понимал до конца, но готов был уважать.
 — Кендалл… — Он погладил ее волосы со всей нежностью, на которую был способен. — Кендалл, война кончится, и ты получишь развод.
 Она оцепенела в его руках и прошептала едва слышно:
 — А что будет… если янки победят?
 Это был тот самый вопрос, которого весной 1862 года южане боялись. Лишь немногие военные и штатские, обладавшие даром предвидения, — а они знали, что блокада становится все более удушающей, что Юг неспособен производить необходимое ему вооружение, — все чаще серьезно задумывались над происходящим.
 Бренту захотелось крикнуть, что конфедераты не могут, не имеют права проиграть. День за днем он сам участвовал в сражениях, в которых гибли люди и лилась кровь. Статистика потерь стала угрожающей.
 Но только сейчас Брент осознал, что просто не в состоянии признать как факт: все жертвы могут оказаться напрасными.
 — Мы не проиграем войну, — тихо произнес он, но даже говоря эти слова, ощущал, как по его спине пробегает холодок прозрения.
 — Я сказала: «Что, если…» — проговорила сквозь слезы Кендалл.
 — Ничего, мы как-нибудь справимся. Ты ведь жила в Нью-Йорке и знаешь, что янки это тоже люди из плоти и крови. На Севере есть матери, которые будут оплакивать смерть своих сыновей-южан. Если мы проиграем, последует наказание. Все изменится — изменится безвозвратно. Но мы все равно будем иметь дело с людьми. У меня есть друзья и в северных портах, Кендалл, — в Вашингтоне, Балтиморе, Бостоне. Эти люди не превратились в чудовищ, хотя и разразилась война. Как бы ни окончилась эта драка, после нее ты обязательно получишь развод. Ну, пожалуйста, Кендалл, перестань плакать. — Брент помолчал. — Кендалл, мы же оба прекрасно знаем, что Трейвис поможет тебе в суде, если слово южного офицера не будет ничего значить.
 Кендалл прикусила губу, молча кивнула и закрыла глаза. Но, охваченная каким-то лихорадочным беспокойством, снова открыла их:
 — А что скажет твоя семья? Что будет с твоим домом?
 — Мой дом сейчас — груда развалин, а моя семья полюбит тебя. не важно, был у тебя один муж или двадцать. Не обижай их, Кендалл. Они не станут тебя осуждать, а просто порадуются нашему счастью. Ну, как?
 — О нет, Брент! Твой дом…
 — Джексонвилл захвачен, — коротко отрезал Брент. Помолчал, потом добавил: — Большей частью его разрушили сами конфедераты, но боюсь, что Макклейны не пользуются особой любовью федералов. Но это всего-навсего дом. Сестра жива, я узнал, что отец и брат также живы. А дом… Дом можно отстроить заново. Я понял это, когда приехал к Рыжей Лисице и осознал, что такое настоящая потеря. Поверь мне, Кендалл, мы с тобой — просто счастливчики, а вокруг столько подлинных трагедий. Ты есть у меня, а я — у тебя; мы можем видеть друг друга в снах. Будут и у нас хорошие времена.
 Он немного отстранился и посмотрел Кендалл в глаза. Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Тогда она снова уткнулась лицом в плечо Брента и дала волю слезам.
 — Что теперь? — в изумлении спросил Брент, испытывая чувство, близкое к отчаянию.
 — Ты уезжаешь, — продолжала рыдать Кендалл. — Утром ты уйдешь в море… а я так боюсь за тебя, Брент! Ужас сколько людей погибло и сколько еще погибнет…
 — Я обещаю тебе остаться в живых, — внутренне смеясь над собой, поклялся Брент, поглаживая Кендалл по вздрагивающей спине. — Обещаю тебе, я не погибну, и ничего со мной не случится.
 — Но так невыносимо, что тебе надо уходить…
 На это Брент не смог найти ответа.
 Он думал о том, что его Кендалл — настоящий боец; о том, что она с достоинством и честью перенесла все выпавшие на долю невзгоды и испытания. Он вспомнил рубцы на ее спине, подивился ее страданиям, а еще больше тому, что, несмотря на все испытания, эта изящная, хрупкая женщина высоко несла голову и расправляла после каждого удара судьбы свои тоненькие плечи.
 Но сейчас Брент был счастлив, что Кендалл плакала. Он был счастлив, быть рядом с ней и хоть что-то сделать для нее — пусть даже просто подставить плечо, на котором она могла бы выплакаться. А что еще мог он предложить ей, кроме смутных обещаний?
 — Брент!
 — Что, любовь моя?
 — Пообещай мне, что всю ночь будешь держать меня в своих объятиях и не отпустишь ни на секунду. — Он лег рядом с ней и крепко обнял.
 — Обещаю, — прошептал он.
 Это было единственное обещание, которое он мог выполнить.


* * *

 Под утро к Кендалл вернулось самообладание. Они с Брентом неистово любили друг друга в эти предрассветные часы, а потом она своими ловкими пальцами помогла возлюбленному надеть мундир и перепоясаться золотым поясом. Кендалл молча ждала, пока Брент наденет перевязь и шпагу, и подала ему широкополую шляпу. Они замерли в долгом объятии, не замечая рассвета и наслаждаясь горечью прощального поцелуя.
 Долгие проводы — лишние слезы. Кендалл решительно открыла дверь, взяла Брента под руку и направилась с ним к «Дженни-Лин».
 Экипаж судна сердечно простился с Армстронгами и поселенцами, которые пришли проводить своих героев. Потом все мужчины обратились к Кендалл, хвастливо уверяя ее, что их «Дженни-Лин» — самое быстроходное в мире судно, которому не страшна никакая буря. Даже Ллойд поцеловал ее, после того как оторвался от своей молодой жены. Чарли Макферсон поцеловал ей обе руки, а потом краснел, поднимаясь по трапу на судно.
 Наконец Кендалл ощутила на своей щеке губы Брента; рукой, затянутой в перчатку, он обнимал ее стан. Она так и не осмелилась взглянуть в лицо возлюбленному и молча смотрела на корабль.
 Брент сжал ее руку, отпустил, четко, по-военному, повернулся и зашагал к трапу.
 Кендалл никогда не забудет, как выглядел ее герой в миг расставания. В своей капитанской форме он одновременно был воплощением рыцарства и властности. Шляпа была красиво сдвинута на правую бровь, усы и борода аккуратно подстрижены. Плечи казались неестественно широкими. Форма не стесняла движений, но Брент выглядел в ней монументально.
 Поднявшись на борт, Брент снова взглянул в глаза любимой через разделявшую их полоску воды. Он отсалютовал, но улыбка вышла немного натянутой. Кендалл в ответ замахала рукой, изобразив на лице самую бодрую улыбку.
 Эта улыбка, словно маска, держалась на ее лице, пока «Дженни-Лин» выходила из бухты.
 Но когда судно превратилось в маленькую белую точку на горизонте, улыбка Кендалл растаяла, словно ее и не было.
 — Пошли домой, милая.
 Кендалл почувствовала ласковое прикосновение к плечу и обернулась. За ее спиной стояла Эйми, каждая черточка ее доброго полного лица излучала сочувствие.
 Странно, но эти материнские черты и интонация голоса затронули самые потаенные струны в душе Кендалл. Ей так захотелось домой, в Чарлстон. Увидеть мать и Лолли. Ведь было же такое время, когда мама любила их, баюкала на ночь, готовая защитить своих дочек от любой опасности.
 Однако пути домой нет. Вся ее надежда на Эйми Армстронг.
 Но это совсем не то же самое, так что придется привыкать к одиночеству.
 — Я скоро приду, Эйми, — пообещала Кендалл, снова выдавив бодрую лучезарную улыбку. — Правда, приду. Ты иди, не беспокойся. Я скоро приду и помогу тебе убраться.
 Эйми была не очень довольна таким ответом, но решила уважить просьбу Кендалл:
 — Ладно, детка, но не задерживайся слишком долго.
 — Хорошо, хорошо, я скоро.
 Эйми ушла. Кендалл смотрела на устье реки и бухту, ощущая лицом дуновение бриза и впитывая звуки леса.
 Внезапно что-то неуловимо изменилось. Кендалл тревожно оглянулась и увидела Рыжую Лисицу.
 — Время пролетит быстро, — спокойно, не повышая голоса, произнес он. — Я знаю.
 — Это так же неизбежно, как заход солнца. Кендалл кивнула.
 Рыжая Лисица протянул ей руку, и она порывисто стиснула ее своими ладонями.
 — Я ухожу, — тихо произнес индеец, — но всегда буду рядом с тобой. Ты ведь знаешь это, правда?
 — Да. — Кендалл подняла голову и впервые за сегодняшнее утро улыбнулась от всего сердца. — К тому же я знаю, как тебя найти.
 Рыжая Лисица освободил руку и так же, как это мог бы сделать только Брент, откинул со щеки Кендалл непокорную прядь волос.
 — До скорой встречи, — сказал индеец. Кендалл кивнула, и Рыжая Лисица исчез за деревьями. Глядя ему вслед, Кендалл думала, сможет ли Брент понять, что, хотя к Рыжей Лисице она испытывает совершенно иные чувства, узы, связывающие ее с вождем, столь же крепки, как и те, что навеки связали ее с Брентом.




 Глава 14




Июнь 1862 года

 Самое тяжкое для оставшихся в тылу во время войны — это ждать возвращения близких с полей сражений и нести бремя обыденной повседневности.
 Каждое утро Кендалл помогала Эйми по дому и в саду, по вечерам каталась верхом по лесным тропинкам и песчаным пляжам.
 Лето выдалось невыносимо жаркое, но в укромных местах леса и в тени пальм на берегу моря было довольно прохладно, да и легкий бриз действовал освежающе. Кендалл любила бывать на берегу — ей казалось, что оттуда короче расстояние, разделявшее ее и Брента.
 Для нее было страшным разочарованием, когда Макклейн не вернулся в Глейдс после выполнения задания в заливе. Еще горше оно становилось оттого, что поход Брента кончился ничем. Новый Орлеан оказался в таком плотном кольце, что сквозь блокаду не могла проскочить даже мышь. Пенсакола находилась в руках федеральных сил. В отчаянии Брент оставил доставленную из Флориды соль в глуши луизианских болот, утешая себя надеждой на то, что ополченцы сумеют доставить груз на бойни, где готовили солонину для войск, сражавшихся на Дальнем Юге.
 Самого же Брента после возвращения немедленно послали в Лондон, где южанам была обещана партия морфия. Макклейн не смог выкроить даже одного вечера, чтобы повидать свою ненаглядную. Война с неимоверной яростью набирала обороты, разгораясь все жарче, и даже многочисленные победы конфедератов не могли заглушить боль раненых солдат. Блокадное кольцо вокруг Конфедерации становилась все уже, и войска Юга все больше страдали от недостатка снабжения. Брент в письме к Кендалл с красноречивым отчаянием описал судьбу раненых. Один из его комендоров был ранен в ногу осколком снаряда. Произошло это в устье Миссисипи. Не нашлось ничего обезболивающего, даже капли бурбона или бренди, чтобы облегчить его муки, когда матросу ампутировали ногу. Можно только представить, какие страдания испытывают солдаты в окопах.
 Морфий был жизненно необходим Конфедерации.
 Кендалл все понимала, но ожидание не становилось от этого легче. Она читала и перечитывала все газеты, которые попадали в поселок, а потом они с Гарри ликовали по поводу описывавшихся там побед конфедератов. Однако неуверенная тактика генерала Макклеллана едва не привела к катастрофе на полуострове; Стоунуолл Джексон, Джеб Стюарт, старый Джубал Эрли и достойнейший Роберт Ли отважно, проявляя чудеса стратегии, управляли своими потрепанными армиями. Только Макклеллан, как выразился Гарри, оказался таким медлительным, что Эйб Линкольн отпустил по его поводу одну из своих знаменитых острот: «Если Макклеллан не использует пока свою армию, то пусть одолжит ее мне».
 Обе противоборствующие стороны сходились во мнении, что Макклеллан скоро будет смещен со своего поста. Но и без этого усталого генерала армия не одерживала больше крупных побед.
 Каждый день приносил какие-нибудь новости — то на каком-то участке фронта везло северянам, то на другой день и на другом участке брали свое южане. Неизменной оставалась только дань, которую собирала неумолимая смерть. Раненые проклинали свою судьбу, мучаясь от ран.
 Кендалл остановила лошадь на берегу, возле той самой бухточки, куда принес ее Брент в тот чудесный день, который, как теперь казалось, был немыслимо давно. Она привязала кобылу к дереву, сбросила башмаки и чулки и, подвернув юбку, прошлась босыми ногами по песку, а затем спустилась к морю.
 Глубокая морщина прорезала ее лоб. Хотя на восточном фронте дела конфедератов шли в целом неплохо, на западном они потерпели несколько крупных поражений, среди которых не последним была потеря Нового Орлеана. Генерал Грант вел победоносные бои на Теннесси, в Кентукки и на берегах Миссисипи. Успешным было и его наступление на форт Генри и форт Донелсон в Западном Теннесси. Несмотря на то, что потери федералов были огромными, южанам пришлось сдать крепости превосходящим силам неприятеля. К Гранту относилось высказывание Линкольна: «Я не могу беречь этого человека — он сражается».
 Кендалл с еще большей остротой продолжал мучить вопрос, который она задала когда-то Бренту при расставании.
 Что будет, если Союз выиграет войну?
 Кендалл закрыла лицо руками. Сама мысль об этом казалась невыносимой. Будет навсегда, безвозвратно утеряно то, чему в своих мыслях она не находила словесных определений. Ощущение близкой потери было мучительно.
 Она отняла руки от лица и стала вглядываться в морскую даль. Потом резким движением снова прикрыла глаза ладонями, чтобы защититься от нестерпимо яркого солнца. То, что она увидела, едва не заставило ее сердце выпрыгнуть из груди. В пятистах ярдах от берега на воде покачивалось судно.
 Это была шхуна, вооруженная пушками. Четыре из них, которые располагались по левому борту, были хорошо знакомы Кендалл — она видела такие в Форт-Тэйлоре.
 На мачте развевался звездно-полосатый флаг.
 В панике Кендалл бросилась бежать, но потом остановилась, и снова всмотрелась в шхуну.
 Судно не стояло на якоре, маневры его были какими-то беспорядочными, словно на судне не было команды, будто это был призрак корабля, которым по своему произволу играет морская стихия.
 Еще немного, и судно сядет на мель, невольно подумала Кендалл. Присмотревшись, она заметила, что мачты обгорели, а паруса порваны во многих местах.
 Это покинутое судно, подумала Кендалл, почувствовав какой-то неясный трепет.
 Гарри… Надо немедленно привести сюда Гарри Армстронга! Кендалл решила так и сделать, но что-то остановило ее. Шхуна, конечно, сильно повреждена, но управляема, к тому же недалеко от берега и приближается.
 Прикусив губу, Кендалл оглянулась на привязанную к дереву кобылу, которая нашла в песке пучок травы и теперь с довольным видом пощипывала ее. Кендалл снова пристально всмотрелась в шхуну.
 Если ее сейчас не вывести на глубину, то она неминуемо сядет на мель и разобьется о подводные камни у берега. Судно было достаточно большим и в дальнем переходе не могло, конечно, управляться одним человеком. Но погода прекрасная, дует легкий бриз. Парусов осталось вполне достаточно, чтобы сманеврировать…
 «Должно быть, я совсем сошла с ума!» — подумала Кендалл. Может быть, судно только кажется покинутым. Если она поплывет на шхуну, то рискует оказаться в опасности. Она сама напрашивается на изнасилование или убийство. В лучшем случае ее ожидает плен.
 Кендалл стояла, но секунды неумолимо отсчитывали время. И тут голова у нее закружилась, словно от пьянящего дурмана. Чем она занята все дни? Она ждет. Бесконечно ждет, а сейчас ей в руки прямо-таки плывет шанс что-то сделать.
 Всю жизнь подчинялась она диктату мужчин. Был Джон Мур. Но даже те, кто любил ее, стремились направлять ее действия. Трейвис, Рыжая Лисица… и Брент. Когда Макклейн был с ней, само собой разумеется, все решения принимал он, и только он. Он уехал, полагая, что поместил ее в укромный уголок своей памяти, где и найдет ее по возвращении, как хорошо спрятанную вещь. А пока он может не утруждать себя мыслями и воспоминаниями, теперь дело его жизни — война.
 Кендалл еще раз огляделась и… не стала больше ждать. Она торопливо стянула через голову платье и сбросила на песок кринолин. Оставшись в панталонах и рубашке, глубоко вздохнула и бросилась в воду.
 Она отнюдь не была искусным пловцом, но, пожив некоторое время среди индейцев, научилась вполне сносно держаться на воде. И теперь, плывя в синевшей бездной Глубине, она испытала укол страха, который попыталась прогнать вспышкой ярости. Но что делать? В эти воды иногда заплывали акулы. Были здесь и другие малоприятные твари — скаты, медузы, барракуды…
 Но еще более опасные и мерзкие твари могут ждать ее на борту шхуны. Мужчины. Она будет по-настоящему беззащитна, когда поднимется на борт в одном тонком белье.
 Кендалл с новой силой заработала руками и ногами, разбивая теплую поверхность моря. Руки начали уставать, ей стало не хватать воздуха. В душе нарастала тревога.
 Она выпрямилась в воде и перевела дыхание, сделав несколько глубоких вздохов. Нахлынувшая волна приподняла ее и обдала брызгами, но не накрыла с головой. Волна прошла, и Кендалл успокоилась. Если она попадет в беду, то значит, такова ее судьба…. Пусть будет, что будет. Было бы глупо утонуть из-за собственной трусости.
 Движения Кендалл стали размеренными и уверенными. В считанные минуты она достигла шхуны. Но как проникнуть на борт? Озадаченная, Кендалл мигом забыла про акул, которые могут оказаться рядом. Наконец, обогнув судно, она обнаружила на носу повреждение корпуса у самой ватерлинии. По отодранным доскам обшивки не составляло никакого труда добраться до пушечной палубы и оттуда попасть на корабль.
 Приняв решение, Кендалл немного помедлила, чувствуя, как горячее солнце обжигает ее просоленную морской водой кожу. Вдруг она яростно заморгала, борясь с внезапным головокружением. Нет, она все же форменная идиотка! Что же случилось с экипажем? Может быть, все они умерли от какой-то болезни, которой теперь заразится и она?
 Уцепившись за край пушечной палубы, Кендалл вздрогнула от боли — в ладонь вонзилась маленькая щепка. Машинально поднеся ко рту руку, чтобы вытащить занозу, Кендалл огляделась.
 Шхуна была гораздо меньше «Дженни-Лин», но отличалась благородством линий и компактностью. У борта на талях висела спасательная шлюпка, на борту которой было написано черной краской название: «Гордость Новой Англии» и чуть ниже: «Судно Соединенных Штатов».
 — Отлично, «Гордость Новой Англии», — пробормотала Кендалл, перебравшись на палубу и медленно шагая по ней. — Посмотрим, может быть, нам удастся сделать из тебя «Судно Конфедеративных Штатов». А что, это было бы неплохо!
 Робко пробираясь к штурвалу, Кендалл все больше убеждалась, что на корабле действительно никого не было. Видимо, после сражения, в котором довелось участвовать шхуне, экипаж покинул ее.
 Однако вопреки ожиданиям команды судно не затонуло, и течение принесло его сюда.
 Напрягая силы и пыхтя от натуги, Кендалл пыталась развернуть судно, но оно не желало слушаться неумелой руки. Кендалл была уже готова сдаться и зарыдать от отчаяния — задача оказалась ей не по плечу, — как вдруг шаловливый ветер изменил направление, и паруса наполнились. Шхуна подчинилась женщине.
 Покорившись рулю, судно сделалось послушным словно ягненок. Порванные паруса поймали ветер, и оно двинулось по направлению к устью реки.
 Внезапно до Кендалл дошло, что она приближается к тайной гавани конфедератов с развевающимся на мачте флагом Соединенных Штатов! Моля Бога, чтобы судно сохранило курс, Кендалл подбежала к мачте и занялась канатом, который исполнял роль флаг-линя. Чтобы спустить флаг, надо было сначала распутать просоленный и продубленный всеми ветрами узел. Пустив в ход зубы и. ногти, Кендалл смогла решить и эту задачу. Но теперь флаг надо было спустить. Обдирая кожу с ладоней, Кендалл справилась и с этим. Флаг безвольно повис посередине мачты, между снастями.
 В этот торжественный момент шхуна угрожающе накренилась на левый борт, и Кендалл опрометью бросилась к штурвалу. И шхуна снова послушалась с готовностью маленького котенка.
 — Если бы я могла быть одновременно в двух местах, — пробурчала Кендалл, обращаясь к судну, — тогда, пожалуй, управилась бы и в открытом море.
 Но быть одновременно в двух местах невозможно. И так же внезапно, как Кендалл поняла, что несется к поселку под флагом Союза, так же вдруг она осознала, что стоит у руля в рубашке и панталонах, прилипших к телу. С равным успехом она могла бы просто раздеться догола.
 — Вот черт! — выругалась она сквозь зубы. Кендалл снова оставила свое место у штурвала и кинулась спускать порванные паруса. Задача оказалась не из легких: узлы оснастки заскорузли и не хотели поддаваться усилиям слабых женских рук. Но, в конце концов, она спустила все паруса, кроме кливера. Обойдя палубу, Кендалл обнаружила и ворот якоря, который, к ее безмерному удивлению, оказался в приличном состоянии. Слишком поздно, правда, она сообразила, что бросать якорь куда легче, чем его поднимать. Была и еще одна проблема. Несмотря на все перенесенные в жизни унижения, Кендалл никогда не теряла привитого ей в детстве чувства приличия. Она не возражала против того, чтобы раздеться с целью спасти корабль, но приветствовать общество в голом виде — это было слишком! В кают-компании должна быть какая-то одежда, подумала Кендалл. Шхуна еще не вошла в устье, но уже скрылась за манговыми зарослями, так что ее невозможно было разглядеть с корабля, который зашел бы в бухту.
 Хотя Кендалл была преисполнена решимости одеться, ее все же охватил страх, когда наступил момент направиться для этого на нижнюю палубу. Это был шаг в неизвестность, и руки Кендалл задрожали, когда она взялась за леер трапа. Однако сквозь пробоины в корпусе струился яркий свет, и она сумела отогнать страх. Если бы на этом корабле-призраке находился хоть один янки, он бы давно уже появился.
 Но, достигнув длинного коридора, ведущего в кают-компанию, Кендалл помедлила. Перед ее мысленным взором возникли страшные физиономии жестоких, плотоядных дезертиров. Нетерпеливо тряхнув головой, она решительно направилась к дверям офицерских кают. Если бы она на самом деле была такой впечатлительной трусихой, то ни за что бы ни рискнула, вплавь достичь покинутой шхуны, а уж, коль решилась, то надо что-то предпринимать, а не предаваться бессмысленным страхам.
 Однако Кендалл не смогла сдержать вздох облегчения, когда, открыв дверь полутемной каюты, воочию убедилась, что там никого нет. Ее предположение оказалось верным — на шхуне не было ни души. Экипаж покинул «Гордость Новой Англии».
 Оглядевшись, Кендалл догадалась, что попала в капитанскую каюту. На столе лежал открытый судовой журнал, на спинке стула висел китель с капитанскими погонами. Кендалл охватило любопытство. Она подошла к столу и, водя пальцем по строчкам, прочла последние записи, сделанные четким, затейливым почерком.
 31 мая 62 года
 07.00
 На горизонте — фрегат. Флаг не поднят. Нет никаких сомнений, что это судно конфедератов. Мы — быстроходнее; он — сильнее. Атаковать его мы не будем, постараемся уйти от столкновения.
 11.00
 Капитан третьего ранга Бриггс сумел прочесть название судна — «Окичопи». Матрос Тернер сказал, что это флоридский капер. Поблизости ни одного нашего судна. Делаем право руля, чтобы уйти от конфедерата.
 13.00
 Фрегат идет на сближение, приходится принимать бой. Заканчиваю. Я обязан выполнить свой долг — победить или умереть. Боже милостивый. Отец наш, защити нас, сынов твоих. На нашей совести братоубийство, но ты в своей божественной мудрости не оставишь нас своими милостями. Мы уповаем на тебя и надеемся, что ты взираешь на нас с небес без гнева. Прости нам грехи наши.
 Капитан Джулиан Каспис Смит Военно-морской флот Соединенных Штатов «Гордость Новой Англии».
 Слезы жгли глаза Кендалл. После тринадцати часов в журнале не было ни единой записи — ни упоминания и событиях, ни хроники.
 Хотелось бы ей поближе узнать капитана Смита. Этот человек не может быть бездушной военной машиной.
 Кендалл пробежала глазами предыдущие записи и молча помолилась, чтобы Бог оставил в живых капитана Смита. Она узнала, что шхуна была заложена на верфи Бостона в 1859 году и приписана к флоту Соединенных Штатов в июне следующего года. Судно привлекалось к выполнению задач по блокаде Чарлстона и до недавнего времени патрулировало побережье близ Мобила.
 Ничего стоящего внимания, задумчиво решила Кендалл. Однако судовой журнал надо взять с собой и показать Гарри.
 Кендалл взяла в руки синий китель капитана, журнал и вышла из каюты, плотно закрыв за собой дверь. Она накинула на плечи китель и, выбираясь на палубу, кусала себе губы, раздумывая о трагических превратностях войны. На сердце лежала тяжесть. Лучше бы она не читала судовой журнал, лучше бы не знала и Трейвиса… Как хорошо на войне тому, кто может без всяких рассуждений и вопросов ненавидеть врага…
 — Так-так-так. Что же мы здесь имеем?
 Кендалл вздрогнула, как от удара, и, лихорадочно оглянувшись, окинула взглядом палубу. У штурвала стоял какой-то человек. Короткая кавалерийская куртка на нем была какого-то неопределенного цвета и то ли сильно поношена; то ли невероятно замызгана. Брюки были синими, но это не смутило Кендалл: многие конфедераты носили с кителями серого или песочного цвета синие форменные брюки.
 Мужчина был толст, приземист, темноволос. Неухоженная, жесткая борода торчала в разные стороны какими-то клочьями, к которым прилипли крошки жевательного табака. Противное лицо расплылось в гаденькой, похотливой улыбке.
 — О-хо-хо, — закудахтал человек. — Вот, оказывается, что мы здесь имеем!
 Гнусно ухмыляясь, он направился к Кендалл. Словно надеясь защититься, она судорожно прижала к груди судовой журнал.
 — Кто вы? — резко, с наигранной бравадой спросила она у незнакомца. — Как вы попали на борт судна?
 Человек молчал, удивленный гневным требованием почти голой женщины. Однако удивление быстро прошло. Он вскинул лохматые, кустистые брови и от души расхохотался.
 — Маленькой южаночке приспичило немного повоевать, а? Ничего, ничего, я люблю женщин с характером.
 Кендалл пропустила мимо ушей издевательскую реплику, отчаянно пытаясь найти выход из положения и лихорадочно соображая, что она может предпринять.
 — Так ты янки? — спросила она, не сумев сразу понять, с каким выговором он произносит слова. Смущала и его форма.
 — Южанин, янки — какая разница? Армия не для таких, как старина Зеб.
 — Так ты дезертир?
 — Нет, милая моя. Я просто головастый мужик. — Он прижмурил свои круглые, как пуговицы, черные глазки и с кривой усмешкой посмотрел на Кендалл. — Я возьму эту посудину и унесу отсюда ноги, дорогая леди. Надо же, этот берег преподнес мне такую красотку! Такую красотку, мм…
 Он сделал еще шаг по направлению к ней, и только теперь она заметила, что за поясом у него заткнуты два пистолета, а в ножнах на ремне висит огромный нож. Чем ближе он подходил, тем желтее казались его зубы и отвратительнее исходивший от него запах.
 — Это мое судно, — холодно, без всякого выражения произнесла Кендалл, — И никуда ты его не уведешь.
 — Хо-хо, малютка! Ты хорошо проведешь время со стариной Зебом! Отложи-ка эту книжку, и старина Зеб обнимет тебя от всего сердца!
 Отступать некуда: если она сделает шаг назад, то провалится в люк, а если этот подонок прикоснется к ней, она умрет от ужаса.
 Однако он вооружен до зубов, а у нее ничего нет, кроме толстого журнала.
 Зеб вырвал судовой журнал из рук Кендалл и сорвал с ее плеч капитанский китель. Она предстала перед мужланом в мокром нижнем белье. Зебу почти ничего не надо было воображать.
 — Господи, какая потрясающая красотка… — пробормотал он. Он едва не раздавил ее в своих медвежьих объятиях. Неизвестно отчего Кендалл испытала мгновенную дурноту — от его напора или от исходящего от бродяги амбре.
 Надо что-то придумать, надо что-то предпринять…
 Она заставила себя прикоснуться к отвратительному типу, который царапал своей жесткой щетиной ее нежную шею и тянулся к лицу губами, чмокая в предвкушении удовольствия. Она едва удержалась, чтобы по-дурацки не начать молотить его кулаками по спине.
 Ее руки медленно скользнули вниз по его спине, пока не наткнулись на кожаный ремень. Вот и рукоятка ножа.. Она схватила ее и, не в силах больше сдерживаться, что есть мочи ударила ножом между лопаток.
 Подонок испустил рык изумления и боли. Он отшвырнул Кендалл от себя и покачнулся. Лицо его покрылось красными пятнами и исказилось от недоумения и ярости.
 — Сука! — заорал он. — Конфедератская сука!
 Кендалл не удержалась на ногах и упала на палубу. Торопливо вскочив, она попыталась убежать, но Зеб уже надвигался на нее, шатаясь из стороны в сторону, словно пьяный. Она громко закричала, когда квадратная пятерня с черными от грязи ногтями схватила бретельку рубашки и рванула вниз.
 Она проиграла. Зловонный монстр заставит ее тысячу раз пожалеть, что она не умерла.
 Кендалл издала низкий, грудной крик первобытной ярости и отчаяния, когда грязная рука потянулась к ее обнаженной груди.
 Но Зеб так и не смог прикоснуться к ней. Он вдруг остановился и застыл на месте, как истукан. В его широко открытых глазах отразилось удивление и недоверие. Несколько бесконечных секунд он постоял перед ней, а потом бесформенной кучей рухнул к ногам.
 Словно пораженная громом, Кендалл уставилась, на бездыханное тело.
 Только спустя несколько мгновений до нее дошло, что между лопаток Зеба торчат уже два ножа.
 Потрясенная, она на какую-то минуту потеряла способность здраво мыслить и действовать. Медленно обвела взглядом палубу.
 На планшире, легко сохраняя равновесие, стоял Рыжая Лисица; с него струями стекала вода. Мельком взглянув на Кендалл, он спрыгнул на палубу и, подойдя к убитому, выдернул из его окровавленной спины свой нож, затем вытер его о рукав кавалерийской куртки покойника. Потом он проделал то же самое с ножом убитого и засунул оба клинка за повязку на голени.
 Кендалл была настолько поражена появлением вождя семинолов, что даже не подумала о том, что надо прикрыть наготу. Индеец стоял напротив, глядя на нее мерцающими глазами, потом, мягко переступая босыми ногами, подошел к брошенному на палубу кителю, поднял и накинул ей на плечи,
 Его прикосновение вернуло ее к жизни. Она бросилась к нему и уткнулась лицом в его мощную грудь. Ее колотила нервная дрожь, из глаз неудержимым потоком лились слезы.
 — Рыжая Лисица, благослови тебя Бог… как… откуда ты пришел?
 Несколько мгновений вождь стоял, обнимая ее, потом отстранил от себя и наклонился над трупом. Подхватив за ноги, он подтащил его к борту и бросил мертвое тело в воду.
 Он внимательно посмотрел, как водная гладь приняла покойника, словно это было языческое жертвоприношений. Казалось, море жаждало поглотить труп. Потом он, конечно, всплывет, но пока послужит пищей местным рыбам, Рыжая Лисица вернулся к Кендалл.
 — Я часто бываю поблизости от тебя, — просто, без всякой рисовки произнес он. — Я видел, как ты плыла на судно, как провела его в устье. Я-то прошел к нему по суше, а это заняло много времени. Видел я, как этот белый ублюдок сел в каноэ и отправился к шхуне. Тогда я решил вмешаться и поплыл сюда.
 Кендалл была тронута до глубины души: суровый вождь оберегал ее все то время, когда она совершала свои «подвиги».
 — Спасибо, — тихо сказала она.
 — Ты все сделала правильно, — заговорил Рыжая Лисица, пропустив мимо ушей ее слова. — Ты нанесла ему глубокую рану, но она оказалась не смертельной. Тебе надо еще учиться, Кендалл.
 В знак согласия она молча кивнула.
 — Ты научишь меня этому. Рыжая Лисица? — Он пожал плечами:
 — В свое время. Ты не должна была подниматься на борт шхуны, Кендалл,
 Она немного помолчала, опустив, глаза, но потом торопливо и сбивчиво заговорила;
 — Но, она теперь моя… наша. Рыжая Лисица. Судно, конечно, здорово потрепано, но его можно починить. — Индеец насмешливо улыбнулся:
 — Итак, она наша. Но для чего?
 — Я не знаю, пока, — уклонилась от прямого ответа Кендалл.
 Но внезапно ее озарило. Желание, до сих пор неясное, вдруг обрело четкость.
 — Это мое судно, — сказала она. — Я нашла его, не дала ему сесть на мель. Оно наше, если ты хочешь, но вообще-то по справедливости оно мое.
 Рыжая Лисица издал возглас раздражения, смешанного с изумлением.
 — Я спрашиваю тебя еще раз: для чего тебе это судно?
 — Сражаться, — тихо ответила Кендалл.
 Рыжая Лисица в отчаянии вскинул вверх руки, потом стремительно шагнул к якорному вороту и остановился возле него. Кендалл поспешила следом.
 — Послушай меня. Рыжая Лисица…
 — Нет!
 — Мы можем многое сделать, главное — поставить перед, собой цель.
 Индеец повернулся к Кендалл лицом, темные глаза его горели гневом.
 — Глупая женщина! Я хочу защитить тебя, а ты сама идешь навстречу опасностям и даже смерти.
 — Рыжая Лисица, я больше не могу вынести этого бесконечного ожидания.
 — Ночной Ястреб придет в неописуемую ярость.
 — К черту Ночного Ястреба! — воскликнула Кендалл, пораженная собственной смелостью, но уверенная в том, что индеец не заметит ее игры. — Рыжая Лисица, Брент бывает здесь только краткими наездами, а потом опять уходит в море. Я очень люблю его, но он легко забывает меня ради своей войны. Он каждый день рискует быть убитым, но это считается в порядке вещей. Я не его собственность. Рыжая Лисица, я не рабыня. Моя жизнь принадлежит мне, так же как его жизнь принадлежит ему. Пожалуйста, Рыжая Лисица, послушай меня, прошу тебя. Мы можем сделать что-нибудь очень хорошее с небольшим риском. Например, мы могли бы выслеживать небольшие корабли янки, которые патрулируют берег. Мы могли бы…
 — Без экипажа? — скептически поинтересовался Рыжая Лисица.
 — Мы можем найти экипаж. — Вождь насмешливо хмыкнул:
 — Где, Кендалл, в поселке? Да там остались только несмышленые детки и древние старцы.
 — Старые не значит бесполезные. Кроме того, у тебя есть воины, Рыжая Лисица.
 — Белые никогда не воюют бок о бок с индейцами. Они используют нас как союзников, но никогда не действуют вместе с нами. То, что ты предлагаешь, это…
 Кендалл впервые услышала, как вождь запнулся, подбирая подходящее английское слово.
 — …смешно! — взорвался он, наконец, кипя от негодования. Кендалл повернулась к нему спиной.
 — Я уже сказала тебе, Рыжая Лисица, это — мое судно. И я буду ходить на нем, с твоей помощью или без нее.
 Рыжая Лисица разразился потоком ругательств — так, во всяком случае, показалось Кендалл. Вождь говорил на своем языке так быстро и горячо, что она совершенно не улавливала смысла его слов. В конце тирады прозвучало имя Брента, и Кендалл резко обернулась. Она посмотрела в его глаза. В ее взгляде была откровенная мольба.
 — Рыжая Лисица, Брент ничего не узнает. Он вернется сюда не раньше чем через несколько месяцев. Мы можем незаметно курсировать в гавань и обратно, поставляя амуницию, которую Брент сможет потом забирать для нужд нашей армии. Знаешь, Рыжая Лисица, я даже немного разбираюсь в пушках. Эти, например, называются «попугаи», и из них можно очень неплохо стрелять. Я, — глаза Кендалл слегка затуманились, — достаточно долго прожила в Форт-Тэйлоре, чтобы узнать кое-что об артиллерии. Ты что, не слушаешь меня. Рыжая Лисица? Мы изменим название и назовем наш корабль «Гордость повстанца»! Нам не нужен экипаж больше чем в двадцать человек. Десять белых, десять индейцев, и…
 — Одна женщина? — спросил вождь с невеселой усмешкой.
 — Да, — спокойно ответила Кендалл. — Между прочим, я не такой уж плохой моряк. Ведь смогла я добраться сюда из форта в гребной шлюпке! Мы будем осторожны и сначала опробуем крылышки на чем-нибудь простом, прежде чем пытать счастья в большом полете. Рыжая Лисица, женщины уже участвуют в этой войне с обеих сторон как шпионки. Иногда они вступают в армию, как мужчины, переодеваясь в мужское платье. Я конфедератка, Рыжая Лисица, и мой долг — сражаться!
 — Ты хочешь сражаться или мстить?
 — Какая, в сущности, разница?
 — Ты знаешь, что тебя ждет, если ты попадешь в плен? — Кендалл, не дрогнув, выдержала взгляд индейца.
 — Да, я знаю, что меня ждет.
 Рыжая Лисица поднял якорь и закрепил его. Потом сказал:
 — Я не могу сделать такую гадость единственному белому человеку, которого называю своим другом.
 — Тогда мне придется обойтись без тебя, — упрямо произнесла Кендалл.
 Рыжая Лисица устало вздохнул. В разговоре ни разу не упоминалось о смерти Аполки, но Кендалл знала, что индеец никогда не забывал об убитых жене и сыне.
 — Армстронги не позволят тебе это сделать. Они никогда не согласятся с такими дурацкими планами.
 Кендалл опустила глаза, чтобы спрятать улыбку. Она поняла, что сумела убедить Рыжую Лисицу. И уж если ей удалось уговорить индейца со стальной волей и железным характером, то это значит, что ей удастся уговорить кого угодно.
 «Гордость Новой Англии» превратится в «Гордость повстанца», судно выкрасят серой краской, и оно станет верно служить Конфедерации.
 Конечно, Брент будет очень недоволен, когда узнает об этом, но Кендалл от души надеялась, что ему никогда ничего не станет известно.
 Да и не может она позволить себе роскошь все время думать о Бренте. Так же, как и нельзя постоянно думать о том, что она могла ударить человека ножом, а Рыжая Лисица спокойно прикончил его. И нельзя постоянно терзать себя мыслью о возможной встрече с Джоном Муром.
 Ни Брент, ни Рыжая Лисица никогда не поймут, что она сама должна вести битву с человеком, который превратил ее жизнь в ад задолго до того, как началась эта злосчастная война.
 Но все же, как долго нет Брента! В эти бесконечные дни и бессонные ночи она иногда думала о том, как трудно ей поверить, что когда-то этот человек страстно сжимал ее в своих объятиях.
 Любовь — тонкая и неосязаемая материя. Кендалл часто одолевали сомнения, сможет ли она сохранить свою любовь среди этого кошмара братоубийственного кровопролития…




 Глава 15




Сентябрь 1862 года

 Войдя в залив Норфолк, «Дженни-Лин» поднялась по реке Джеймс и достигла гавани Ричмонда. Судно получило пять прямых попаданий, но сумело удержаться на плаву и сохранить драгоценный груз.
 Брент был рад ступить, наконец, на твердую землю, но сразу же по прибытии попал в дружеские объятия офицеров флота. Ему пришлось терпеливо выслушивать многочисленные поздравления, приветствия и принять приглашение президента Дэвиса и военно-морского министра Мэллори.
 Приказав Чарли заняться ремонтом, Крису проследить за разгрузкой и распределением морфия, Брент сошел на пристань и скоро оказался на улицах Ричмонда.
 Насколько же жалко выглядела столица Конфедерации в сравнении с Лондоном!
 В Англии не было недостатка в шелках и атласе. Улыбающиеся женщины в нарядах, сшитых по последней парижской моде, украшали своим изяществом улицы, не желая ничего знать о нищете, рубища которой нестерпимо воняли у них под носом. Не желали они знать и о той дурацкой войне, которая бушевала где-то за океаном.
 Дурацкая война…
 Ричмонд был мрачным и торжественно-молчаливым. Немногочисленные прохожие на улицах — напряженными, подавленными и худыми.
 Хорошо одетый негр сердечно встретил Брента у входа в дом президента и проводил капитана в уютную гостиную.
 Пожав руку президенту, Брент был поражен тем, как постарел Дэвис за последний год. Мэллори тоже выглядел не лучшим образом.
 Черный лакей налил всем бренди и предложил Бренту сигару. Макклейн закурил, наслаждаясь великолепным табаком. Нет, все-таки что ни говори, но там, в Британии, не умеют делать хороших сигар.
 — Я слышал, вас обстреляли на подходах к порту? — озабоченно произнес Джефферсон Дэвис.
 — Да, сэр. Нас заметили два фрегата и погнались за нами, как только разглядели флаг.
 — Однако вы ушли от них. — Дэвис покачал седой головой. — Вы — нетипичный человек, Макклейн, один из тех мужчин, которые составляют славу и честь нашего славного Юга, — тихо сказал он больше себе, чем Бренту. Затем сухо улыбнулся своему официальному гостю.
 — Вы, наверное, заметили, капитан Макклейн, что я принимаю вас сегодня в неформальной обстановке. — Он помолчал, его лицо болезненно сморщилось. — На севере идут тяжелые бои, нам пришлось эвакуировать женщин, вот почему здесь нет моей супруги Варины.
 Брент согласно кивнул, пристально наблюдая за выражением лица президента. Какая ирония судьбы в том, что Джефф Дэвис вообще сидит в этом доме! Нынешний президент Конфедерации очень долго противился отделению южных штатов — до тех пор, пока Эйб Линкольн не заявил, что считает вражескими все территории, на которых процветает рабство. Дэвис заседал в сенате Соединенных Штатов и был военным министром при президенте Франклине Пирсе. Являл собой образец джентльмена — статный, высокий, исполненный чувства собственного достоинства, с прямым и честным характером. Единственным его недостатком было слабое здоровье. Отличаясь горячим темпераментом, он нередко ссорился с генералами — исключение составлял только Роберт Ли, старый товарищ президента по Уэст-Пойнту.
 — Я заметил, сэр, что улицы очень пустынны, — произнес Брент.
 — Я не вижу сейчас реальной угрозы нашей столице, — торопливо, словно оправдываясь, проговорил президент. — Такого рода опасности не будет, пока нашими армиями в Виргинии командуют такие генералы, как Ли и Джексон!
 Сузившимися глазами он пристально посмотрел на Брента. — У вас же есть родственники в одном из полков генерала Ли, не правда ли, капитан?
 — Мои отец и брат, сэр. Они служат во флоридской кавалерии, и я надеялся услышать от вас пару слов о них и о том, что вообще происходит на фронте, особенно во Флориде. Я совсем отстал от жизни.
 Дэвис порывисто поднялся и подошел к давно не топленному камину. Затем поднял свой бокал и отсалютовал им Бренту.
 — Ваш корабль останется здесь на ремонте, по крайней мере, на две недели. Этого времени вам вполне хватит, чтобы съездить в действующую армию и навестить родных. Можете побыть там пару дней. Что касается войны… Не думаю, чтобы мы когда-нибудь были так близки к славной победе. Если бы только снабжение… — Президент помолчал, затем улыбнулся: — Пока у нас есть такие люди, как вы, капитан, нам нечего унывать. А ведь многие атакуют военные корабли Союза только в поисках наживы. А, ладно…
 — Что делается во Флориде? — стоял на своем Брент. Джефферсон Дэвис вздохнул в ответ:
 — Мы не смогли отобрать у противника ни одного форта из тех, что он захватил, капитан Макклейн. Но надо сказать, что мы не дали северянам продвинуться в глубь страны. Они остаются в Сент-Огастине и Фернандине. Нам удалось выбить их из Джексонвилла, но ненадолго. Если же вас интересует, что происходит возле некой бухты, сэр, то у поселенцев, которые поддерживают там наше дело, все в полном порядке.
 Он снова помолчал.
 — Миссис Мур все еще находится у них и, насколько я знаю, ни на что не жалуется.
 Брент почувствовал, как сквозь загар на его лице помимо воли проступил румянец. Черт бы побрал, эту деревню! Неужели все знают о его отношениях с Кендалл?
 Военно-морской министр Мэллори, до сих пор державшийся в тени, вступил в разговор.
 — Мы считаем своим долгом, капитан Макклейн, заботиться о тех, кто верой и правдой служит Конфедерации, выполняя ее опасные поручения.
 — Спасибо вам. — Благодарность прозвучала довольно натянуто. Но может быть, это и к лучшему, что все осведомлены о его личных делах: не придется так волноваться и переживать из-за Кендалл, как это было во время всего плавания в Лондон и обратно. Брент так тосковал по ней, что часто просыпался по ночам от собственных стонов. Иногда сны о Кендалл превращались в кошмары: он, Брент, возвращается, и узнает, что любимая женщина исчезла, ее в цепях увозит в открытое море шхуна ненавистного янки Джона Мура. Этот негодяй всегда присутствовал во снах и с торжеством произносил: «Это моя жена, мятежник. Моя. Женщина, которую ты любишь, принадлежит янки. Ты потерял ее навеки».
 Брент изо всех сил стиснул зубы. Боже, как ему хочется поехать во Флориду! Забыть об этой проклятой войне, броситься к Кендалл, обнять ее — ждущую, живую, счастливую, прекрасную, смеющуюся и свободную.
 Но надежды на такой поворот дел не было, во всяком случае, пока его корабль на плаву. Конфедерация не сможет снабдить его новым судном; придется ждать, пока починят «Дженни-Лин». Потом наступит ночь прощания, и он снова уедет. Брента охватило отчаяние. Да кончится ли когда-нибудь эта война? Когда же снова начнется нормальная жизнь?
 Как ответить на эти вопросы, задумываться не хотелось — Ричмонд сам по себе был достаточно красноречивым ответом. Жизнь никогда уже не станет такой, какой была.
 — Значит, так, — Дэвис откашлялся. — После ремонта, капитан, я пошлю вас на Багамы, за грузом оружия. Инструкции вы получите позже, пока могу только сказать, что оружие это вы доставите на Миссисипи.
 — Миссисипи? — не веря своим ушам, переспросил Брент. — Разве Новый Орлеан уже не…
 — Нет, капитан, янки все еще удерживают город. Они хотят расколоть наш фронт надвое, захватив фарватер, но мы не имеем права им это позволить. Вы проскочите сквозь их кордоны и доставите амуницию в Виксберг. Боюсь, что этот город станет следующей мишенью федералов.
 Дэвис замолчал и без всякого предисловия перешел от требования невозможного к обыденным делам:
 — Но прежде, капитан, почему бы вам не разыскать свою семью? Мы дадим вам приличную лошадь и карту, где обозначены самые безопасные дороги. Сейчас генерал Ли начинает на фронте большое наступление. Он послал Джексона брать Харперс-Ферри, а потом обе армии встретятся у Мэриленда. Мы приносим вам самую искреннюю благодарность, капитан Макклейн. Я не могу выразить словами, что значат морфий и лауданум для наших храбрых солдат, проливающих кровь на поле брани.
 Всего этого Дэвис мог бы и не говорить, мрачно подумал Брент, но с чувством пожал протянутую президентом руку и терпеливо выслушал все, что хотел сказать ему Мэллори.


* * *

 Экипаж Брента получил отпуск на две недели и разбрелся по Ричмонду. Корабельные инженеры пообещали за четырнадцать дней привести «Дженни-Лин» в идеальный порядок. Не беспокоясь больше о своих людях, которые разбрелись по кабакам и публичным домам Ричмонда, охваченный волнением Брент собрался в дальнюю дорогу. Он решил выехать немедленно. Больше года он не видел отца и Стерлинга и не хотел терять ни минуты драгоценного времени.
 Отыскать армию Северной Виргинии было не такой уж легкой задачей, даже зная маршрут ее передвижения. Проезжая по виргинской глубинке и наслаждаясь красотой жаркого лета, Брент начал понимать, почему союзные генералы с такой неохотой имели дело с Робертом Ли.
 У бравого капитана стало тяжело на сердце, когда он воочию увидел, в какую кровавую купель окунулась Виргиния. И хотя вдоль дорог по-прежнему пели птицы, буйно зеленели деревья и сочная, густая трава, а кроны деревьев были едва тронуты красками ранней теплой осени, то есть все вокруг говорило о красоте и жизни, капитан Макклейн не дал себя убаюкать этому обманчивому впечатлению. Виргиния стала полем битвы. Он прекрасно понимал, что в любую минуту может столкнуться с войсками янки, рыскавшими в непосредственной близости от Ричмонда, и это чувство опасности заставляло его соблюдать максимальную осторожность: он ехал кружным путем, обогнув Вашингтон, чтобы догнать ушедшую далеко на запад армию Северной Виргинии.
 Брент был в пути три дня, не заезжая на фермы и минуя городки, проводя все свое время в одиночестве. Ночевки под открытым небом были спокойными и острой тоской бередили сердце Брента. Единение с прекрасной природой напоминало о времени, проведенном в Эверглейдсе с Рыжей Лисицей. Сейчас его снова тянуло к дикой природе, величественный покой которой был так созвучен его душевному состоянию. Страшно тянуло домой, но он вовремя вспомнил, что у него нет больше дома. Правда, все это не имело никакого значения, когда он лежал под звездным шатром неба, подложив под голову седло. Он мог бы разделить свою радость и ночи под небом с одной единственной женщиной. Там, где была она, был и его дом.
 На четвертый день пути Брент наткнулся на разъезд, по счастью, это были конфедераты. От неожиданности они не успели начать стрелять, только поэтому Бренту удалось уцелеть. От разведчиков он узнал, что генерал Стоунуолл Джексон, командуя шестью дивизиями армии Ли, только что взял Харперс-Ферри, а теперь спешит соединиться с главными силами у городка Шарпсберга, на реке Антиетам-Крик. Брент без труда найдет армию Ли, если просто остановится на дороге.
 — Вот что я, однако, скажу тебе, капитан, — предупредил Макклейна, высокий сухощавый разведчик. — Ли уже встретился с главными силами Макклеллана. Скоро начнется сражение. Так что сейчас не время для дружеского визита. Вы, моряки, не очень годитесь для драки на суше, правда?
 Брент пожал плечами:
 — Если флоридская кавалерия сражается, то я буду сражаться вместе с ней.
 Разведчик, прищурившись, посмотрел на него, потом кивнул в знак согласия:
 — Пожалуй, ты прав, капитан. У тебя там родственники?
 — Они служат у Стюарта, — ответил Брент. — Отец и брат.
 — Кавалерия Стюарта перекрыла главную дорогу от Южных гор. Там уже собрались все большие начальники. Ты найдешь кавалерию Джеба у Шарпсберга, не сомневайся. Найдешь, если, конечно, уверен, что хочешь ее найти,
 — Я и, правда, этого хочу.
 — Я думаю. Так вот, штаб-квартира Ли находится в балке, неподалеку от Шарпсберга. Могу тебе сказать, что он надеялся на мэрилендское гостеприимство, которого так и не дождался. Ну ладно, не буду тебя больше задерживать. Ищи своих родных, пока они еще живы. Каких-нибудь два часа, и ты доедешь до штаба Ли.
 Разведчик прикоснулся к шляпе, и Брент поехал дальше. Через два часа Брент предстал перед людьми, которые составляли цвет и гордость армии Конфедерации: Робертом Ли, Томасом Джонатаном Джексоном и Джеймсом Юэллом Брауном Стюартом. Ли был очень удивлен и обрадован появлением в своей палатке прославленного морского капитана, однако его приветствие было кратким. Ситуация складывалась сложная, и генералу было не до шуток и веселья. Брент никогда раньше не видел Роберта Ли, но сейчас, встретившись с этим блистательным человеком, о котором много слышал, понял, что генерал действительно великий человек.
 Несмотря на тяжесть положения, сложившегося на фронте для его армии, Ли остался настоящим джентльменом. Скрыв свое удивление, он представил Брента Стоунуоллу Джексону и Джебу Стюарту.
 — Сражение уже началось, капитан Макклейн. Первые выстрелы прозвучали сегодня в полдень. Мы не в море, сэр, и вы не обязаны подчиняться моим приказам. Могу лишь предупредить вас, что дело будет не из легких, и, как всегда, у федералов большое численное преимущество перед нами.
 — Я все понял, сэр, — спокойно, но твердо ответил Брент. — Но под вашим командованием находится рота флоридской кавалерии, а в ней служат мои отец, брат и еще дюжина джексонвилских джентльменов, с которыми я вместе рос. Я много поездил бок о бок с ними в мирное время, теперь хочу быть рядом с ними на войне. Я хороший стрелок, сэр, и не стану никому обузой.
 — Джеб! — Ли оторвался от разложенных перед ним карт и обратился к Стюарту: — Ты командуешь кавалерией. Знаешь что-нибудь о родственниках этого молодого человека?
 — Конечно, знаю, — отозвался Стюарт. — Капитан Джастин Макклейн и лейтенант Стерлинг Макклейн. Их лагерь находится в миле отсюда, они в самых дальних палатках.
 Брент отсалютовал генералам и торопливо направился к выходу, однако Ли окликнул его. В глазах генерала, несмотря на серьезность момента, блеснули смешливые искорки:
 — Не дайте себя убить, молодой человек. Говорят, на флоте вам нет достойной замены.


* * *

 Первым делом Брент увидел привязанных к кольям возле палаток лошадей, а уже потом людей. Вид животных был поистине жалок, не лошади, а одры, и они едва ли годились на то, чтобы нести в бой благородных кавалеристов.
 Сердце Брента болезненно сжалось, когда он приблизился к группе солдат, расположившихся вокруг костра, ярко горевшего под темным небом, обещавшим скорый дождь.
 Люди выглядели еще хуже лошадей. Несколько солдат сидели без сапог, в каких-то тряпичных опорках.
 Одеты кавалеристы были кто, во что или в рваную форму, и сами они, как и встреченный Брентом разведчик, были невероятно худы.
 Не успел Макклейн подойти к костру, как какой-то похожий на пугало солдат порывисто встал:
 — Брент! Стерлинг, Господи, это же Брент!
 Один из ходячих скелетов бросился к Макклейну и едва не сбил его с ног, но Брент и не думал обороняться. Он обнял исхудавшего человека, терпеливо принимая удары, сыпавшиеся ему на спину. Наконец, человек немного успокоился и чуть отстранился. Брент с любовью взглянул в серые глаза, так похожие на его собственные.
 — Па! Как здорово, что я тебя нашел! Я так боялся…
 — Боялся, что я схлопотал пулю, а ты ничего об этом не слышал? — насмешливо поинтересовался Джастин Макклейн. — Не отлили еще ту пулю, сынок. Старые кости, конечно, хрупкие, да и голова седая, но бравый солдат еще живехонек!
 — Брент!
 К нему подбежал еще один оборванец, в котором Брент не без труда узнал родного брата. Моряк смотрел на своих близких с неловкой улыбкой:
 — Не примите это за обиду, но вы оба ужасно выглядите. — Стерлинг пожал плечами:
 — Именно по этой причине мы и пришли в Мэриленд. Виргинию просто изнасиловали, Брент. Ли не мог ни одеть, ни накормить нас только потому, что виргинская глубинка залита кровью, разграблена и сожжена. Но мы надеемся чем-нибудь разжиться в обозах янки.
 — Зато ты выглядишь просто здорово, сынок! — с гордостью произнес старый Джастин. Брент скривился:
 — Я только что из Лондона.
 — Ты еще не был дома? — с тревогой в голосе спросил Джастин. — С самой весны? Но почему? Я, правда, получал письма от твоей сестры, но все равно волнуюсь. Она пишет, что все хорошо. Янки приходят и уходят, но не трогают мирное население.
 Горло Брента сдавил спазм. Ясно, Дженнифер ни словом не обмолвилась, что от их «Южных морей» остались одни головешки и воспоминания.
 — Дженнифер прекрасно выглядела, когда я ее видел, — красивая, как картинка, па.
 Незачем было говорить отцу и брату правду о «Южных морях», тем более, что им скоро идти в бой.
 — А что ты делаешь здесь, братец? — Лицо Стерлинга расплылось в широкой улыбке. — Тебе мало дел на море, а? Или в Лондоне? Каков молодец, па! Пока мы тут надрывались, этот парень прохлаждался в Англии. Надо было нам записаться во флот, па, а не в кавалерию! — Стерлинг рассмеялся и хлопнул Брента по плечу. — Ладно, братец, коль тебе не терпится поучаствовать в драке, то завтра представится такая возможность. Макклеллан постарался вовсю. У него все готово для генерального сражения.
 — Я слышал, что Бренту и на море бывает жарко, — вмешался в разговор старик Макклейн, смеясь шутке старшего сына. — Но действительно, что ты делаешь здесь?
 В ответ Брент пожал плечами.
 — «Дженни-Лин» получила несколько пробоин, и ее сейчас ремонтируют на верфи Ричмонда. Мне все равно надо ждать две недели, и Джефф Дэвис предложил мне навестить вас.
 — Это он здорово придумал! — похвалил президента Стерлинг. — Пошли, Брент, поздороваешься с ребятами. Ты многих знаешь — Клиффа Дерфилда, Крейга Хэмптона и еще нескольких. Старика Рейли убили у Манассаса, но нас еще много.
 Взявшись за руки, отец и сыновья направились к костру.


* * *

 Языки пламени угасали. Лагерь погрузился в беспокойный сон; бодрствовали только часовые и дозорные.
 Стерлинг Макклейн, с преувеличенным вниманием рассматривая свою палатку, легонько толкнул брата в плечо:
 — Брент.
 — Что? — тихо отозвался тот.
 — Ты знаешь, тут ходят слухи, что ты умыкнул у какого-то янки жену?
 Брент невольно вздрогнул, как от удара.
 — Это не слухи. Стерлинг. Это очень похоже на правду. Только я ее не умыкал, это сделал Рыжая Лисица. Потом янки снова ее отобрал, но она сбежала от него и вернулась ко мне.
 Стерлинг тихонько присвистнул:
 — Столько лет тебя не могла прибрать к рукам ни одна девица, а теперь ты спутался с замужней женщиной.
 — Ее муж — настоящий зверь в человеческом обличье, Стерлинг. — Брент помолчал. — Она достойна лучшей участи. Я готов сделать для нее все, что будет угодно судьбе. Как только она получит развод, я женюсь на ней. — Испытывая неловкость, Брент снова помолчал. — Стерлинг, папа тоже все знает?
 — Да.
 — В этом деле нет ничего постыдного, Стерлинг. Я люблю ее, и меня совершенно не волнует, что будут болтать по этому поводу ханжи. Надеюсь только, что эти слухи не задели папину гордость.
 Внезапно из темноты негромко прозвучал третий голос:
 — Гордость твоего отца нисколько не задета, сынок. Я доверяю твоему чувству чести. Делай для этой женщины то, что считаешь правильным.
 Брент улыбнулся в темноте южной ночи:
 — Хорошо, па. Я обязательно поступлю так, как ты говоришь.
 — Вот и хорошо, а теперь заткните свои молодые глотки и дайте старику немного вздремнуть. Болтаете, как леди за чашкой чаю на званом обеде, сынки. Спите.


* * *

 Занимался серый, дождливый рассвет семнадцатого сентября. Кавалерии Джеба Стюарта было приказано прикрыть фланг Джексона, развернутый к Потомаку. Артиллеристам дали задание создать у противника видимость большого скопления пушек на этом участке фронта, для чего после каждого залпа пушкари должны были менять позиции.
 К семи часам битва разгорелась с полной силой, смерть начала собирать свой щедрый урожай.
 Люди сошлись в смертельной схватке на кукурузном поле — золотые початки и сочные зеленые стебли ждали хозяйской руки, но не дождались. Нет больше початков, и нет больше сочных зеленых, стеблей. Беспощадный артиллерийский огонь с обеих сторон сжег на этом поле всю зелень до самых корней.
 Теперь оно было усеяно трупами. Там, где на рассвете гордо покачивали початками стебли кукурузы, лежали в уродливых позах тела в синих и серых мундирах.
 Кавалерия сдерживала натиск союзного генерала Даблдея, который пытался овладеть дорогой на Хейгерстаун; путь янки преградила и артиллерия. Стоунуолл Джексон стоял с непоколебимым упорством, но потери просто ужасали.
 Брент работал в поте лица, заряжая вместе с отцом и братом пушку. Для ведения огня требовался расчет из шести человек, и если один выбывал, скошенный пулей наступавшей пехоты янки, на его место тотчас же вставал другой. По команде отца они после нескольких выстрелов перекатывали пушку на новую позицию.
 Стерлинг пытался шутить, стараясь не обращать внимания на все увеличивавшееся число трупов в серых и синих мундирах.
 Брент устал. Болели натруженные мышцы, руки стали черными от пороха. Теперь-то он знал, что такое армия Северной Виргинии: эти люди не умеют отступать. Настоящие бойцы! И генералы отличались упорством, мужеством и стойкостью и готовы были бить любого противника, даже превосходящего их по численности. Казалось, эти люди способны сражаться почти без боеприпасов, только силой своей неисчерпаемой воли.
 Было совсем неясно, кто одерживает победу. К полудню самый ожесточенный бой закипел у маленькой церквушки на краю поля. Конфедераты потеряли шесть тысяч человек, федералы — семь. Ужасающая статистика! И даже нечто большее, чем статистика. Это были убитые люди, густо усеявшие своими телами кукурузное поле.
 — Что мы тут делаем, Брент? — устало спросил Стерлинг, вытирая с лица пот и оставляя на лбу черные следы пороха.
 — Сражаемся за Конфедерацию, — без всякого выражения ответил Брент.
 Стерлинг горько усмехнулся.
 — Да, за Конфедерацию. Брент, мы начинали эту войну, чтобы сохранить права штатов. Конечно, рабство — очень спорное право, но есть и другие права, которые мы хотели сохранить. И что получилось? Вот я здесь, в Мэриленде, вокруг трупы, а мой дом захвачен, и я ничего не могу с этим поделать…
 — Ложись, Стерлинг, — прохрипел Брент. Над головами братьев просвистело пушечное ядро и взорвалось совсем рядом, за спиной Стерлинга. Брент почувствовал, как его подхватила какая-то горячая, неимоверная сила и подбросила в воздух, крутя, словно былинку. Потом отпустила, и он тяжело грохнулся на землю. Секунду он лежал неподвижно, с трудом ловя пересохшими губами горячий, влажный воздух, наконец, смог пошевелиться. Кости целы. Однако вокруг клубился такой густой пороховой дым, что ничего нельзя было различить. Брент встал на колени и наугад пополз вперед, слыша со всех сторон крики раненых.
 — Стерлинг! Па!
 Дым начал потихоньку оседать, и тут Брент увидел брата. Изо рта Стерлинга вытекала тонкая струйка крови. Но не эта кровь привела Брента в неописуемый ужас. Руки Стерлинга были прижаты к животу, в котором зияла огромная рана, залитая кровью.
 — Брент?
 — Я здесь, Стерлинг. Не разговаривай, я вынесу тебя отсюда. — Стерлинг попытался рассмеяться, но тут же осекся, едва не захлебнувшись кровью.
 — Ты помнишь магнолии, Брент? Наши магнолии? Как они свешивались вдоль дороги… почти до самой земли. Я так любил ездить верхом… по этой дороге… Потом выезжаешь на пригорок, и «Южные моря» видны, как остров в лесу… Ты помнишь, Брент?
 — Да, Стерлинги все помню. Не разговаривай. Сейчас я подниму тебя, — и Стерлинг вскрикнул от боли, когда Брент приподнял его, чтобы обернуть живот сюртуком. Надо вынести брата с поля боя, найти врача, но как отыскать его в этом месиве?
 Позади был Вествудский лес, впереди кипел ожесточенный бой за церковь, переходившую из рук в руки. Господи, подумал Брент, где найти помощь?
 Вытащив брата из зоны артиллерийского огня, Брент выволок его на небольшую лесную полянку. Стерлинг открыл глаза:
 — Не бросай «Южные моря», Брент. Позаботься о Патриции и Патрике…
 — Спокойно, Стерлинг, — проговорил Брент, стараясь скрыть отчаяние наигранной бодростью. — Просто лежи и старайся глубоко дышать.
 — Носилки! — Возглас раздался где-то совсем рядом. Брент повернулся, но заволакивавший все вокруг дым мешал разглядеть того, кто кричал.
 — Носилки! — громко крикнул Брент. Где-то рядом была помощь.
 — Я иду… Крикните снова, чтобы я смог сориентироваться!
 Голос, ответивший Бренту, был исполнен спокойствия и уверенной властности. Макклейн встал, чтобы разглядеть неожиданного помощника, и остолбенел.
 Человек был одет в синее. «Капитан янки!» — понял Брент, разглядев золотые нашивки на рукаве. Светло-желтые волосы офицера были коротко подстрижены, карие глаза смотрели дружелюбно; в них светился недюжинный ум. Федеральный капитан смотрел на Брента озадаченно.
 Несколько секунд, которые показались бесконечными, двое мужчин разглядывали друг друга, напряженно ожидая нападения. Потом капитан федералов перевел глаза на Стерлинга:
 — Ранение в живот?
 — Думаю, что да.
 Капитан склонился над Стерлингом и сдвинул с места импровизированную повязку.
 — Все может быть не так уж плохо, — произнес янки, стаскивая со Стерлинга кавалерийскую куртку и рубашку, чтобы осмотреть рану:
 — Надо унести его отсюда, — с трудом выдавил из себя Брент.
 Стало ясно, что янки взяли церковь и захватили лес. Капитан посмотрел на Брента:
 — Вы не сможете никуда его унести: он не выдержит дороги и умрет. Вы не сможете обойтись без помощи.
 Брент попытался прочистить горло и откашлялся.
 — Я не могу оставить его здесь, — почти шепотом произнес он.
 Капитан янки встал, покусывая губу:
 — Послушай меня, мятежник. Слухи о том, что хирурги янки зарезали больше конфедератов, чем их убили на поле боя, довольно сильно преувеличены. Я врач, сэр. Я дал клятву лечить больных и раненых, и мне плевать, какую форму они носят — синюю или серую. Оставьте его мне. Это его единственный шанс. Тут земля уже объята смертью. Тысячи уже погибли, и еще больше погибнет потом. Не делайте этого человека одним из убитых.
 Стерлинг мучительно застонал, и Брент склонился к нему:
 — Брат, ты слышишь меня? Это капитан…
 — Капитан медицинской службы Дурбин, — подсказал Бренту янки, снова опускаясь на колени возле раненого.
 — Я знал Дурбина в Нью-Йорке еще до войны, — солгал Брент. — Он позаботится о тебе.
 — Нет-нет, не оставляй меня умирать у янки!
 — Ты не умрешь. Стерлинг. Я никогда не собирался всерьез заниматься «Южными морями». Тебе придется самому вести там хозяйство, а для этого надо остаться в живых. Стерлинг! Только янки могут оказать тебе медицинскую помощь! Только они…
 Рука доктора коснулась плеча Брента. Он посмотрел в глаза армейскому капитану-хирургу.
 — Он совершенно обессилел от потери крови. Не стоит с ним разговаривать. Может быть, он умрет, но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы спасти ему жизнь. А вам лучше уйти отсюда. Тюрьма — не самое хорошее место на земле. Скажите, как вас найти. Я напишу вам, как только смогу.
 Брент колебался лишь краткую секунду.
 — Дженнифер Макклейн, Джексонвилл. Если он умрет, она приютит его жену и… сына. — Янки кивнул.
 — А теперь уходи, мятежник, пока сюда не пожаловал военно-полевой суд.
 Брент поднялся и побежал в лес.


* * *

 Сражение продолжалось до самого вечера. Генерал Худ изо всех сил старался удержать линию, ограничивающую поле, но федералов было слишком много и им удалось потеснить южан. Канавка глубиной в несколько футов была заполнена трупами. Солдаты успели окрестить ее кровавой дорогой.
 Ли принял решение форсировать Потомак и уходить в Западную Виргинию. У генерала Макклеллана не было сил преследовать отходящих конфедератов.
 Так закончилась самая кровавая битва в истории Гражданской войны.
 Всю ночь, слушая неистовые крики раненых, Брент разыскивал на поле боя своего отца, но тщетно. Капитан Джастин Макклейн из Второго флоридского кавалерийского полка пропал без вести.


* * *

 На рассвете Брент покинул армию Северной Виргинии я направился в Ричмонд. Быстро проскакав по улицам столицы Юга, он примчался прямо к своему кораблю. Люди все еще находились на берегу, пользуясь отпуском, но Бренту не было никакого дела до команды. Следующие четыре дня он безвыходно провел в своей каюте, в одиночестве предаваясь своему горю.
 Первым вернулся Чарли Макферсон. Он уже слышал о несчастье, приключившемся с отцом и братом Брента, и предпочел бы не тревожить капитана, но на судно начали возвращаться матросы, и пришлось постучаться в капитанскую каюту.
 — Я не стану слишком беспокоить вас, капитан, но команда возвращается, да к тому же по тавернам ходят странные слухи, которые могут вас заинтересовать.
 — Что там стряслось, Чарли? — устало поинтересовался Брент.
 — Кажется, кто-то решил составить нам конкуренцию. В море откуда ни возьмись появилась конфедератская шхуна, на которой нет ни одного офицера. Янки говорят, что команда состоит из индейцев и одной… женщины, сэр. Они потопили уже четыре шлюпа, три шхуны и два фрегата янки, и все это у берегов Южной Флориды. Шхуна называется «Гордость повстанца».
 Когда Чарли входил в каюту, Брент безучастно смотрел в потолок. Услышав сообщение помощника, он сбросил ноги на пол и вскочил с койки.
 — Что? — вне себя от гнева прошипел он.
 — Скорее всего, это правда, капитан. Старики в таверне читали это в газетах янки. А сами янки здорово досадуют на это. Уж больно много хлопот доставляет им это судно. Там, видно, собрались такие же нахалы, как мы!
 — Сукина дочь! — загремел Брент. — Маленькая идиотка! Не верю я в это! Она же не знает, как ведется война. Где она раздобыла судно? Откуда взялся экипаж? Ах да, это же индейцы! Ну, Рыжая Лисица!
 Чарли молча попятился, не желая быть захлестнутым волной капитанского гнева. Брент Макклейн редко выходил из себя, но уж если это случалось, то чертям становилось жарко.
 Капитан мерил нетерпеливыми шагами свою тесную каюту. Серые глаза его горели огнем.
 Внезапно Макклейн резко остановился у стола:
 — Мы готовы к отплытию?
 — Да, сэр. Экипаж на борту. Мы предполагали выйти с рассветом… — Брент с решительным видом прошел мимо Чарли.
 — Снимаемся с якоря сейчас же. Сумерки — самое лучшее время для прорыва блокады. — Задержавшись в дверях, Брент вдруг обернулся и изо всех сил грохнул кулаком по обшивке каюты; — Я ее убью! Черт, задушу собственными руками! Она должна понять, что не такая уж она неуязвимая. Она не должна вести себя как последняя дура. Если не поймет, то я закую ее в цепь и посажу в клетку.
 С этими словами он вышел на палубу, откуда через секунду донесся его голос, отдающий команды.
 Чарли шел следом, но ему совсем не хотелось напоминать капитану, что тот ведет себя тоже как последний болван — сначала ввязался в сражение вместе с виргинской армией, а теперь хочет пройти сквозь блокаду, словно это прогулка на яхте.
 Дураки, подумал Чарли. Дураки и герои. Впрочем, это, видимо, одно и то же.




 Глава 16




Октябрь 1862 года

 — Она исчезла, Кендалл! «Гордость повстанца» исчезла! Он ее увел!
 Кендалл открыла глаза и тупо уставилась на Эйми Армстронг, которая с громким криком ворвалась в спальню. В первый момент Кендалл не могла ничего понять. Эйми нервно ломала руки, а она усилием воли пыталась стряхнуть с себя остатки сна. Наконец до нее начал доходить смысл слов Эйми.
 Как сладко спалось… Ей снился сон, что война, наконец, кончилась, жизнь снова стала такой, какой была когда-то… давным-давно. Главным в ее сне был Крестхейвен: над бескрайним морем созревшего хлопка высился громадный плантаторский дом.
 Они с Брентом рука об руку шли по тропинке, и хотя оба оплакивали прошлые времена; в их сожалении была некая ностальгия по тому потрясению, которое пришлось пережить и Северу, и Югу. Их же собственное будущее представлялось светлым и лучезарным.
 Славные мечты стали реальностью, Конфедеративные Штаты Америки выжили. И она, Кендалл, была их частью; маленькой, но частью. И ее шхуна, отнятая у янки, внесла свою лепту в достижение военной победы…
 — Исчезла! — не веря своим ушам повторила Кендалл, сбрасывая с себя простыню и расставаясь со сладким сном. — Судно исчезло? Эйми, о чем ты говоришь? Как оно могло исчезнуть? Его же охраняли! — Она вскочила с кровати.
 Эйми собралась ответить, как вдруг на плечо легла большая загорелая рука и отодвинула ее в сторону. От неожиданности у Кендалл прямо-таки отвисла челюсть — Брент собственной персоной вытолкал Эйми из комнаты.
 — Я сам объясню, как все произошло, если ты не возражаешь, Эйми, — вежливо произнес Брент. Пожалуй, даже чересчур вежливо…
 Макклейн, как всегда, выглядел великолепно. Возможность видеть и слышать его наполняла Кендалл неизъяснимым жаром, кровь заиграла в жилах, душу объял почти священный трепет. Кендалл всегда думала только о нем, о Бренте. С мыслью о нем засыпала и просыпалась, жила только ради того момента, когда он снова появится перед ней, — живой, из плоти и крови. Сейчас она бросится к нему на шею, прижмется всем телом, осыплет ласками, радуясь, что может целовать его настоящего и живого.
 Однако она не бросилась целовать возлюбленного, а застыла на месте, чувствуя, как жар в крови уступает место леденящему холоду.
 Никогда еще не смотрел он на нее так холодно и с такой яростью. Самое страшное заключалось в том, что это не была внезапная вспышка. Нет, Брент был спокоен, убийственно спокоен, полностью владея своими чувствами, Кендалл подумала, что если сейчас прикоснется к нему, то ощутит твердость бездушного камня.
 — Брент, — пробормотала она, стараясь придать своему голосу хоть какое-то подобие твердости и не поддаться панике, которая была готова охватить ее при виде холодной ярости, словно аура, окружающей Брента.
 Эйми, очевидно, сочла за благо послушаться его. Во всяком случае, она куда-то пропала.
 Брент плотно закрыл дверь.
 Кендалл была перепугана до глубины души. Она испугалась почти так же, как когда-то в болотах, где они встретились впервые после происшествия в Чарлстоне. Пожалуй, сейчас Кендалл испугалась больше — теперь она знала Брента.
 Знала… Чепуха, совсем она его не знает! Что сделала с ними всеми война? Разве когда-нибудь источали ее глаза такую неописуемую боль? В его же глазах застыл такой холод, что Кендалл показалось: у нее сейчас остановится сердце.
 Его гнев был бесстрастным, но грубым и… беспощадным.
 Внешне Брент почти не изменился. На нем также ловко сидел серый морской мундир с золотыми нашивками, но усы и борода нуждались в стрижке. Резкие черты лица заострились. Губы были плотно сжаты, и Кендалл с внезапной грустью подумала о том, что гораздо чаще видела Брента в гневе, чем в хорошем настроении.
 «Нет! — кричало ее исстрадавшееся сердце, — нет, он любит ее, она же точно знает, что любит!» Она вспомнила, что когда они были вместе последний раз, им было хорошо, хотя вокруг все так же бушевала война.
 Он молчал, просто смотрел на нее, и, как всегда, в его молчании крылась неистовая скрытая сила, таился взрыв. Даже когда Брент стоял неподвижно, было ясно, что от него исходит непоколебимая сила. Вся его фигура дышала несокрушимой страстью.
 Кендалл была не в силах пошевелиться. Все, на что она была способна, — это стоять, глядя на Брента, и с грустью думать, что она совсем по-другому представляла себе их встречу.
 Брент, наконец, пошевелился. Кендалл нервно схватилась пальцами за высокий ворот ночной рубашки — она, наконец, обрела способность соображать. Эйми кричала, что «Гордость повстанца» исчезла, а теперь появился Брент Макклейн, который ведет себя, как король, который сейчас пошлет свою нерадивую подданную на плаху.
 Усилием воли Кендалл стряхнула липкий страх, охвативший ее, и, прищурив глаза, посмотрела на Брента. Восторженных объятий не будет, нежности тоже, и пусть он будет проклят, если сможет заставить ее обороняться от его несправедливого нападения.
 — Что ты сделал с моим судном? — резко спросила она.
 Искра попала в бочку с порохом, воспламенив весь тот гнев и страх, который Брент прятал под маской спокойствия всю дорогу от Ричмонда.
 Может быть, если бы он не был в битве у Шарпсберга и не видел потоки крови, затопившие Антиетам-Крик… Если бы он не видел ужасную рану своего брата… Если бы ему не пришлось оставить Стерлинга врачу янки… Если бы его отец не пропал без вести… Если бы…
 Если бы этого не было, то, возможно, Брент смог бы вести себя по-другому. Может быть, тогда он обнял бы свою любимую и нежно сказал ей, что он потерял всех своих близких, утратил все, что ему было дорого, и не хочет потерять еще и ее, Кендалл. Но это было…
 Брента трясло, когда он пересек комнату; самообладание изменило ему, когда он посмотрел на копну непокорных волос и услышал заданный холодным тоном вопрос. Он знал, что причиняет Кендалл боль, когда схватил ее за руку, но не мог ослабить железную хватку. Брент изо всех сил встряхнул Кендалл, увидев сопротивление в ее синих глазах. Надо во что бы то ни стало вышибить из нее гордыню. Это надо сделать сейчас, пока то же самое не попытался сделать кто-нибудь другой, когда его, Брента, не будет рядом, чтобы защитить это неразумное создание.
 — Ты безмозглая маленькая ведьма, — прошипел он сквозь зубы. — Если ты хочешь, чтобы тебя убили, не впутывай в это дело стариков, индейских женщин и детей, которых убьют вместе с тобой!
 Как больно он ее схватил! Первым побуждением Кендалл было освободиться и бежать. Свободной рукой она вцепилась в его руку, державшую ее, как в железных клещах.
 — Прекрати, Брент! Оставь меня!
 Он оставил ее, с такой силой отшвырнув от себя, что Кендалл с размаху упала на кровать. Пока она пыталась встать, он отошел к двери, сорвал с головы шляпу и запустил в волосы пальцы. Кендалл оставила попытку встать. Она натянула ночную рубашку на колени и оперлась на резную спинку кровати.
 Когда он обернулся, она была готова вскочить, чтобы бежать… или драться.
 — Ты когда-нибудь, — с жаром спросил он, — научишься думать о том, что творишь?
 Кендалл вдруг почувствовала, что внутри у нее все закипело, давали себя знать ожидание, страдания. Борьба… мечты. Он был ее миром. Он и та смутная, неосязаемая фантазия, которая исчезала днем, — Юг.
 Без них, Брента и Юга, не было для нее никакого будущего, только серый пепел выжженного дотла существования.
 Она вынуждена сражаться с янки. Пусть Трейвис превосходный человек — Кендалл знала и многих других достойных мужчин в синей форме, — ей все равно надо сражаться. Она никогда не сможет простить того, что с ней сделали. Следы ремня на ее спине почти исчезли, но рубцы, оставленные Муром на ее сердце, останутся в памяти и сердце навсегда. Никогда, пока она жива, не забудет Кендалл и крик Аполки… и своей беспомощности, когда вокруг убивали детей.
 — Я прекрасно знаю, что делаю, капитан Макклейн! — медленно произнесла она, кипя спокойным гневом. — И я еще раз спрашиваю вас, где мое судно?
 Он ответил ей сухой мрачной усмешкой и, скрестив руки на груди, небрежно оперся плечом на дверь.
 — Так ты признаешь, что это твое судно? — Кендалл помолчала.
 — Я им не командую, если ты это имеешь в виду. Но оно мое. Это я нашла и спасла его.
 — Ты выходишь на нем в море?
 — Не всегда. Только в ближние походы, когда противник вторгается в наши воды, Гарри и Рыжая Лисица, бывает, уходят дальше. Официально капитаном считается Гарри. Слушай, поди к черту, Брент! Ты ведешь себя так, будто я сражаюсь на стороне янки.
 — Ясно, — не повышая голоса, перебил ее Брент, — ты делаешь, это только для военной пользы.
 — Конечно, идиот, а ты как думал?
 Он удивленно вскинул бровь, однако не стал злиться по поводу словечка, которым наградила, его Кендалл, хотя на щеках его заиграли желваки.
 — Значит, — произнес он, делая шаг к ней, — ты не станешь возражать, если судно будет передано флоту Конфедерации?
 Краска схлынула с лица Кендалл, когда она поняла, что он сделал. И тут же ее охватила жгучая, испепеляющая ярость. Он всегда уходит. Всегда! А потом возвращается только за тем, чтобы грубо вмешаться в ее жизнь, и даже не считает нужным сначала поговорить с ней.
 — Нет, стану! — злобно прошипела она, не обращая внимания на то, что Брент уже навис над ней всем своим мощным телом. — Даже буду очень возражать! Брент, я… Прекрати…
 С быстротой молнии он схватил ее за плечи, оторвал от спинки кровати и перевернул на спину. Придавив к постели и навалившись всем телом, он начал энергично вдалбливать Кендалл прописные, по его понятиям, истины:
 — Когда ты начнешь думать, Кендалл? Когда ты чему-нибудь научишься? Черт тебя возьми, ты когда-нибудь задумывалась над тем, что с тобой будет, если янки тебя схватят? Они распнут тебя, Кендалл, тебя и Рыжую Лисицу. Если они поймают индейца, который пустил ко дну их судно… Но Рыжая Лисица — мужчина и воин, он знает, на что идет. Но ты, дурочка…
 — Нет! — яростно вскрикнула Кендалл. Она не могла при всем желании освободиться из его железных объятий, но хотела, по крайней мере, быть услышанной. — Ни о чем не говори мне, ни о том, что Рыжая Лисица — мужчина, ни о том, что я ничего не понимаю. Я была там, Брент! Я была там, когда убивали семинолов! Почему ты думаешь, что у женщины меньше прав умереть, чем у мужчины? Почему ты присвоил себе исключительное право ежечасно рисковать жизнью? Скажи мне, в чем разница? Ты почти не бываешь со мной, а когда приезжаешь, то твоя душа покидает меня прежде твоего тела. Ты укладываешь меня, как вещь, на дальнюю полку, планируешь свои военные действия и спокойно уплываешь. По-твоему, женщина существует только для удовольствия и развлечений, она обречена ждать и тревожиться за судьбу мужчины — в этом заключается ее жалкий удел?! Нет, Брент! Я не могу просто ждать и сходить с ума от тревоги!
 Она не поняла, какое впечатление произвела на Брента ее пылкая речь, — он продолжал смотреть ей в глаза пламенным взглядом. Как много ночей провела она, ожидая, когда настанет час, и он снова обнимет ее своими сильными руками. Чувство, которое она испытывала сейчас, разрывало ее надвое. Даже теперь ей было упоительно приятно ощущать его мужественность, его силу, тепло. Но ей также хотелось отбросить его прочь, доказать ему, что она сильная и равная ему во всем.
 — Кендалл, — спокойно произнес Брент. Он наклонился над ней еще ниже и коснулся телом ее груди. — Постарайся понять то, что я сейчас тебе скажу. Я уже все тебе говорил раньше. Если янки схватят тебя, то вернут Джону Муру. Но не исключена возможность, что они отнесутся к тебе, как к своей законной военной добыче. Они прекрасно знают, что ты спала с мятежником и воевала против них, — не важно, командовала ты тем судном или нет. Если ты называешь прежнюю жизнь с Муром каторгой, то как назовешь ее, когда попадешь к нему снова, если, конечно, после рук янки у тебя останется хоть капля разума.
 Слова его были холодными как лед, они падали и падали, и душа ее стыла и цепенела.
 Действительно ли он любит ее? — Прошло столько месяцев с тех пор, как она видела его в последний раз. Он побывал в Лондоне, где нет войны, где холеные дамы с благородными манерами разодеты в шелка. Он был с другой женщиной? Или с другими женщинами? Кендалл зажмурила глаза, ей страстно захотелось коснуться Брента, чтобы удостовериться, что он принадлежит ей и только ей.
 Нет, он не принадлежит ей. Он просто-напросто Ночной Ястреб. Приходит и уходит, оставляя ее наедине с тьмой беспросветного, одинокого существования… И так будет всегда. Как вихрь ворвался он в ее жизнь, а когда буря уляжется, останется лишь гнетущая пустота.
 Сможет ли он когда-нибудь по-настоящему понять ее чувства?
 — Брент, — вкрадчиво начала она, — ты слышал что-нибудь о том, что многие женщины, чтобы попасть на фронт, переодеваются в военную форму и выдают себя за мужчин? Гарри раздобыл вашингтонскую газету — там написано про северянок, которые сравниваются с женщинами Юга. Конечно, автор заметки признает, что у него нет сведений по южным Штатам…
 — Кендалл…
 — Выслушай меня, Брент. Клянусь тебе, это правда. Статья написана только потому, что в битве у Шарпсберга, была ранена женщина-юнионистка. Дело было в Мэриленде…
 — Замолчи, Кендалл! — Брента снова охватила ярость. — Угомонись! Я не хочу ничего слышать! Все, что ты говоришь, — чушь и не имеет ни малейшего значения. Если ты не можешь, сама спокойно сидеть на месте, то я лично передам тебя янки, так, по крайней мере, ты хотя бы останешься жива.
 — Жива! Пуля может попасть в сердце женщины так же легко, как и в сердце мужчины…
 — Кендалл, клянусь Богом, если ты еще раз посмеешь открыть рот, я сумею его заткнуть.
 — Попробуй только. Тебе придется меня выслушать… — Раздался звонкий удар — ладонь Брента с размаху опустилась на щеку Кендалл. В ее глазах отразилась целая гамма чувств: упрек, боль и… враждебность. Он хотел, было попросить прощения, но не смог, и это малодушие еще больше увеличило его смятение и растерянность.
 Только много позже он попытался оправдать себя тем, что упоминание о Шарпсберге вызвало у него вспышку гнева.
 Но оправданий не было, как не было и прощения. Чувство вины, подкрепленное ногтями Кендалл, вонзившимися в его руки, только подогрело злость.
 — Вот видишь!.. — издевательским тоном прохрипел он, стараясь грубостью прикрыть страстное желание молить о прощении. Кендалл яростно размахивала руками, пытаясь освободиться, но он крепко держал ее. — Ты не сможешь сбежать. Ты получила урок, но никак не желаешь сделать правильные выводы, да? Ты не сможешь победить меня, Кендалл, поэтому перестань сопротивляться.
 — Отпусти меня, — сказала она, отчаянным усилием стараясь удержать закипавшие слезы. Она не могла поверить, что он действительно ударил ее. Наверное, для него это ничего не значило — подумаешь, ударил! Джентльмен не может ударить леди… но, значит, в глазах Брента она не леди. Она жена янки, и все, что было между ней и Макклейном, не имеет ни малейшего значения. Да, он шептал ей слова страсти и любви, но делал это только для собственной выгоды.
 Нет! Нет, он все же любит ее. Она верит в это, должна, обязана верить…
 Но он только что дал ей пощечину, а теперь насмехается, сознательно и расчетливо провоцируя ее.
 Она перестала сопротивляться и холодно, прищурясь, посмотрела ему в глаза.
 — Капитан Макклейн, вы мне не отец и не муж. Теперь я очень сомневаюсь и в том, что вы — мой друг. Оставьте меня и приберегите свои уроки для других. Я не хочу, чтобы мне давали пощечины, издевались надо мной и учили. Я не хочу, чтобы вы вообще прикасались ко мне!
 — Ты ведешь себя, как ребенок, Кендалл. Как взбалмошная девчонка.
 — О Господи!.. — простонала она, скрипя зубами от ярости и отчаяния. — Я говорю серьезно, Брент.
 — Это и, правда, серьезно? — внезапно оцепенев, переспросил Брент. Заглянув ей в глаза, он понял, что это не так. Кендалл просто хотела закрыть глаза, открыть их и увидеть, что перед ней все тот же возлюбленный, что их ссора — тяжкий сон, что сейчас Брент улыбнется и раскроет ей свои объятия.
 «Что он от меня хочет?» — подумала Кендалл и страшно пожалела, что любит этого человека, жаждет его сильных ласк, его мужественной любви, тепла его могучего тела.
 Она закрыла глаза.
 — Нет, — едва слышно прошептали в ответ ее губы.
 — Кендалл, — нежно произнес Брент.
 Она не поняла, произнес он ее имя с любовью или с лихорадочным желанием, да это и не имело никакого значения, потому что, будучи не в силах отказаться от него, она тем более не могла устоять перед зовом своего тела. Однако это нельзя было назвать влечением. После неистового всплеска обоюдной ярости она чувствовала себя настолько разбитой, что ей хотелось спрятаться в тихой гавани.
 Ощутить нежность, ласковое прикосновение, почувствовать, что он все еще любит ее, пусть даже любовь окажется всего-навсего иллюзией.
 Руки, которые только что грубо прижимали ее к постели, внезапно нежно обняли ее стан. Губы, сжавшиеся в узкую полоску, раскрылись для ласкового поцелуя. Сначала этот поцелуй был похож на тихий бриз, но тут же превратился в неистовый шторм. В этой буре страсти не было места нежности.
 Отдаваясь этой буре, Кендалл тесно прижалась к Бренту. Она противилась ветру, а покорилась его дуновению. Она вновь переживала вкус и прикосновения, ощущения и запах, мужскую властность губ на своих губах…
 Как она стосковалась по знакомому, желанному!..
 Кендалл обвила руками шею Брента, счастливая, оттого что может держать его в объятиях, наслаждаться солнцем, вдыхать аромат моря и мужской силы. Но даже обнимая его, чувствуя прикосновения его губ, языка, зубов, умопомрачительное щекочущее влечение, таившееся в его усах и бороде, наслаждаясь мускулистыми, жилистыми руками, Кендалл продолжала сопротивляться его откровенной мужской власти.
 Она устала получать уроки.
 Настало время поучиться и ему. Брент Макклейн всегда стрелял первым. Гнев на его условиях, любовь тоже на его условиях…
 Он оторвался от нее, и Кендалл не смогла прочитать выражение его затуманенных страстью глаз. Ее тело сотрясал легкий озноб — как трудно думать, когда он рядом и так близко. Сила его ласк подавляла ее чувства и затуманивала разум. Но надо держать себя в руках, для того чтобы не сойти с ума, надо доказать ему свою правоту.
 Она одарила его чарующей улыбкой.
 — Я так скучала по тебе, Брент! — Хрипловатая дрожь в ее голосе была неподдельной.
 Он не ответил, и Кендалл, робко протянув дрожащую руку, нежно дотронулась до мягкой бороды и провела пальцем по гладкой загорелой коже, наслаждаясь этими прикосновениями.
 Она улыбнулась, но на душе стало грустно. Наверное, Бренту не суждено понять, что она воюет за тот идеал, ради которого мужчины ведут эту войну, — за дух женщин Юга. Ах, да разве можно объяснить им это? Для них, джентльменов, женщины должны оставаться опекаемыми леди, нежными цветками, нуждающимися в отважной мужской защите. Идеал Кендалл оставался прекрасным, куртуазным, но недостижимым, как сон.
 Мужчины никогда не понимали, что Юг взрастил сильных женщин. Из жен бедных фермеров они превратились в красавиц и первых леди, они выходили замуж и вели дела на плантациях, но были достойны неизмеримо большего, им по плечу были и более трудные дела.
 Однако Брент будет защищать женскую честь, как он ее понимает, до последнего вздоха; так же как он будет защищать ее жизнь. Кодекс чести, идеал, мечта — в этом весь он и другим никогда не станет.
 — Ты забрал мое судно, — мягко произнесла Кендалл. — Что теперь может со мной случиться?
 — Зачем ты рискуешь, Кендалл? — ответил он вопросом на вопрос.
 — Это и моя война, Брент.
 Он помотал головой:
 — Нет, Кендалл, ты не понимаешь сути войны. Ты просто бросила все на чашу весов в безумной надежде убить Джона Мура.
 — Нет, ты ошибаешься, Брент. Я никогда понапрасну не рисковала. Судном управляли и командовали Гарри и Рыжая Лисица. Они потопили несколько кораблей янки. Рыжая Лисица не стремился к мести и ни разу не устроил побоища. Я принимала участие в нескольких вылазках, это правда, и была на борту, когда они потопили фрегат. Да, Брент, в тот день я почувствовала чудесное ощущение собственной силы, меня охватило упоение победы. Я поняла, какое это счастье — сражаться. Но я никогда не надеялась убить Джона. Если я смогу когда-нибудь забыть, что произошло между мной и Муром, то мне, пожалуй, даже станет его жаль. Он поражен смертельной болезнью, — которая погубила его сердце.
 Кендалл погрузила пальцы в волосы Брента, наслаждаясь этим прикосновением к мягкому светлому золоту. Она снова улыбнулась. Как он оброс!
 — А ты сильно похудел, — тихо произнесла она. Брент молча встал. Кендалл тоже поднялась с кровати и, обойдя ее, села возле маленького столика с откидной крышкой, где лежал нож. Рыжая Лисица учил её обращаться с холодным оружием после того, как с ней случилась неприятность на найденной шхуне. Откинув крышку, Кендалл ловко извлекла оттуда нож и незаметно сунула его себе за пояс.
 — У тебя что-то случилось в Лондоне? — поинтересовалась она.
 — Нет, все прошло как нельзя лучше.
 «Тогда почему ты так себя ведешь?» — чуть было не спросила вслух Кендалл. Казалось, между ними выросла непреодолимая стена, и то, что она собиралась сейчас сделать, только ухудшит положение.
 — Ты… ты говорил об этом с Рыжей Лисицей?
 — Да.
 — Он знает, что ты забрал судно?
 — Конечно.
 И конечно, нет никакого сомнения в том, подумала Кендалл с горечью, что Рыжая Лисица с большим облегчением вздохнул, узнав об уходе «Гордости повстанца». Теперь ему не придется вечно переживать за безопасность Кендалл. Он избавился от тяжелого бремени ответственности за нее…
 Кендалл напряглась, услышав, что Брент подошел к ней. Он отстегнул портупею, снял шпагу, расстегнул пуговицы мундира и, небрежно сбросив его на пол, нежно взял Кендалл за подбородок, приподняв ее голову. Их взгляды встретились.
 — Кендалл, — сдавленным голосом проговорил Брент, — для тебя война кончилась. Прошу тебя, выслушай меня внимательно, потому что я говорю совершенно серьезно. Если я узнаю, что ты затеяла еще какую-нибудь глупость, то я найду тебя и силой увезу в другую страну дожидаться окончания войны. Ты меня поняла?
 — Брент…
 Он сделал неуловимое движение, и не успела Кендалл даже глазом моргнуть, как Брент выхватил из-за голенища длинный нож и приставил к ее груди.
 Рот его снова был плотно сжат. Кендалл была обескуражена.
 — А если бы на моем месте был янки, Кендалл? — спросил Брент. — Ты бы ничего не смогла сделать: эта сталь давно бы вонзилась тебе в грудь.
 Он провел лезвием между пуговицами ночной рубашки — лезвие холодило кожу, но не царапало, а только касалось. Она впилась взглядом в Брента. В ее глазах было стремление загипнотизировать, в них был гнев. Стиснув зубы, она молча терпела, когда он не спеша срезал по одной пуговицы на ее ночной рубашке. Ее клинок ждал своего часа у бедра, но Кендалл выжидала — время было ее союзником.
 — Что бы ты стала делать, Кендалл, если бы на моем месте был янки? — не унимался Брент.
 Она вздернула подбородок:
 — Не все янки — жестокие насильники; Брент.
 — Нет, не все. Так же, как и не все южане — истинные джентльмены. Ты понимаешь теперь свое положение, Кендалл?
 — Да! — огрызнулась она, скрипя зубами от бессильной ярости.
 Спрятав нож, он отвернулся и начал стаскивать через голову рубашку.
 — У меня совсем нет времени, — сказал он, не оборачиваясь.
 — У тебя никогда его нет… для меня, — сухо согласилась Кендалл.
 Он резко обернулся:
 — Но я ничего не могу с этим поделать.
 — Ну-ну, — пробормотала она, опустив глаза. — Доблестный муж должен отправляться на линию огня.
 — Прекрати, Кендалл.
 Она тихо сидела, слушая, как он с шорохом сбрасывает с себя одежду.
 — Сейчас утро, — ничего не выражающим голосом произнесла она.
 — Ну и что?
 «Итак, ты приехал, устроил мне взбучку, отдал распоряжения, а теперь сунешь меня в постель, — говорила она сама себе. — И как это ни странно, видит Бог, я люблю и желаю тебя. Но потом ты встанешь, выберешься из теплой постели и отправишься на войну, забыв обо мне, и вспомнишь лишь тогда, когда надумаешь возвращаться».
 — Я понимаю, Брент, — сказала она вслух, — что от моей репутации не осталось и следа, но мне кажется, что Эйми все еще в доме.
 — Кендалл, — теряя терпение, проговорил Брент, становясь на колени перед ней. — Меня не было здесь очень и очень долго. Твоя репутация здесь никого не интересует, мы с тобой находимся на особом положении, и Армстронги прекрасно понимают, что мы хотим побыть вдвоем.
 Она не желала прислушиваться к чувственному огню, который медленно начал пожирать все ее существо. Она не смела поднять глаза или повернуться к нему лицом. Ее тело уже трепетало от его прикосновений, всю ее пронзила слабость, сердце заныло от сладкого предвкушения. Он откинул с ее шеи волосы и приник губами, нежно покусывая ее, лаская языком… губами. Жар охватил Кендалл, она таяла на этом огне с каждой новой его лаской, с каждым прикосновением.
 Но нет, она не имеет права так просто сдаться и уступить… Она посмотрела ему в глаза, когда он положил руки ей на плечи и прижал к кровати. Не отрывая взгляда от ее глаз, Брент раздвинул края рубашки, разрезанной ножом и обнажил ее грудь. Улегшись рядом, он начал ласкать ее упругую грудь, дразнить пальцем сосок, набухший от желания и страсти, потом приник к нему губами, чтобы ощутить его полноту.
 Кендалл запустила пальцы в волосы Брента, стараясь не думать о том, как она желает его любви, как жаждет сгореть в огне страсти, умереть от силы влечения, поднявшегося из самой сердцевины ее существа.
 Брент запустил руку под подол ночной рубашки и начал описывать рукой дразнящие круги от икры до бедра, разжигая в Кендалл танталовы муки. Он немного помедлил, приник губами к ее груди и стал поднимать подол.
 — Давай снимем это, — хрипло произнес он прерывающимся от страсти голосом.
 Она судорожно сглотнула и замерла.
 — Поцелуй меня, Брент.
 — Я и так целую тебя.
 — Нет, не так. В губы. Прошу тебя, Брент, поцелуй меня!
 Он послушно приподнялся и приник губами к ее губам. С быстротой молнии она извернулась, сунула руку под бедро и, выхватив оттуда нож, приставила лезвие к горлу Брента, туда, где билась артерия. В первое мгновение в его глазах промелькнуло несказанное изумление, сменившееся яростью. Серые глаза потемнели и стали почти черными.
 Кендалл быстро спросила:
 — И что ты теперь будешь делать, Брент? Одно движение… одно едва заметное движение, и я перережу тебе сонную артерию.
 Он тихо выругался, в его тоне прозвучала смертельная угроза. Она снова сглотнула, изо всех сил стараясь не отвести глаз.
 — Мы все очень уязвимы, Брент. Каждый из нас может умереть. Твоя жизнь дороже для меня, чем моя собственная, но ты обязан рисковать ею. Но ты даже не спрашиваешь, понимаю ли я, зачем ты это делаешь.
 — Это разные вещи, Кендалл.
 — Почему разные? — Она надавила кончиком ножа посильнее, и на коже Брента выступила капелька крови. — Я женщина. Да, ты намного сильнее меня, но вот сейчас, сию минуту, я могу лишить тебя жизни.
 Он улыбнулся. Кендалл продолжала во все глаза смотреть на него, но упустила момент, когда Брент неуловимым движением протянул руку и сильно сжал запястье. Кендалл едва не задохнулась от боли и выпустила рукоятку ножа. А Брент схватил клинок, упавший на подушку, и в ярости швырнул его в дальний угол комнаты.
 — Я отобрал у тебя нож, Кендалл.
 — Только потому, что я тебе это позволила.
 — Ты смогла приставить лезвие к моему горлу только потому, что я тебе это позволил. А ты позволила мне отнять у тебя оружие только потому, что ты женщина.
 — Это не имеет никакого отношения к тому, что я женщина! Ты смог отнять у меня нож только потому, что я люблю тебя!
 — Ты проиграла этот спор, Кендалл.
 — Я все проиграла, когда влюбилась в тебя! — горько проговорила Кендалл.
 — Ты влюбилась, в меня, однако без колебаний приставила мне к горлу нож?
 Кендалл закрыла глаза. Она снова открыла их, почувствовав, как пальцы Брента коснулись ее волос. Он поцеловал ее — требовательно, хищно, почти зло. На глаза Кендалл навернулись жгучие слезы, но она не могла сопротивляться, так же, как не могла понять причину его бешеной ярости.
 Он не шептал нежных слов и не подбадривал ее в любви, он просто грубо стремился обладать ею. Сорванная сильными руками ночная рубашка упала на пол.
 Сегодня любовь Брента была скорее похожа на насилие: он овладел ею, подавляя волю, причиняя боль и унижая. Желание Кендалл помогло справиться с этой мукой, она отдалась дьяволу, вселившемуся в Брента, сгорая от ответной страсти.
 Утро пролетело в этих неистовых, ураганных объятиях. Сладкая истома проходила, и любовный огонь вспыхивал вновь и вновь. Но никто из них не произнес ни слова. Мир так и не был заключен.
 Наконец физическая усталость взяла свое, и Кендалл забылась тяжелым сном, переплетя свои ноги с ногами Брента и обняв его…
 Когда она проснулась, солнце еще ярко светило, но… Брента рядом не было. Кендалл осмотрела комнату и не обнаружила ни шпаги, ни шляпы. Нигде никаких следов. Брент исчез…
 Она сползла с кровати, ощутив боль в истерзанном, с синяками теле. Застонав, она все же встала и заставила себя одеться.
 Кендалл нашла Эйми в саду, где хозяйка дома подстригала розы. Прежде чем подойти к почтенной матроне, она пригладила волосы, моля Бога, чтобы на ее лице не было заметно следов недавней страсти.
 — Эйми, — пробормотала она, опустив глаза, — где Брент? — Она осмелилась поднять глаза, но Эйми не спешила с ответом. Наконец сказала:
 — Он уехал, голубушка, ты разве не знаешь? Он поговорил с Гарри и Рыжей Лисицей, потом они отогнали судно, а потом он пошел к тебе. Мы… ээ… все поняли. У вас, молодые люди, было так мало времени. А он такого навидался за свой отпуск, что не приведи Господи. Ты же понимаешь, отец пропал без вести, а раненый брат остался в руках у янки.
 — Эйми, о чем ты говоришь?
 — Ну, насколько я понимаю, его корабль поставили на ремонт в Ричмонде, а ему самому дали отпуск, повидать родных — отца и брата, которые служили у Ли. Он поехал и попал как раз на страшную битву при Шарпсберге. Его брат был тяжело ранен и взят в плен северянами, а отец — тот просто пропал без вести.
 — О, Боже!.. — простонала Кендалл.
 — Гарри очень расстроился, когда узнал, что я поговорила с тобой до прихода Брента, но… я же тогда ничего не знала и сочла своим долгом сообщить о пропаже судна, — говорила между тем Эйми. — Я сама-то не могу понять, почему Брент уехал, а тебе ничего не сказал.
 — Зато я, кажется, понимаю, — едва слышно прошептала Кендалл, повернулась и пошла из сада, чтобы Эйми не видела ее слез.
 — Кендалл…
 — Со мной все в порядке, Эйми, просто мне надо немного побыть одной.
 Кендалл бросилась бежать, не разбирая дороги. Миновав конюшню, она выбежала к бухте, куда привел ее инстинкт. Добежав до песчаного пляжа, она упала на колени и разрыдалась в голос.
 Брент тоже был ранен — в сердце и душу, и ее долг был помочь ему, а вместо этого…
 Она не представляла всей меры его страданий. Даже не сделала попытки понять, что с ним происходит, изводила его пустыми издевками, стараясь загнать в угол. А он, в самом деле, испытал горечь истинной потери…
 Кендалл оставалась на берегу до самого захода солнца. Наконец она наплакалась и побрела к дому.




 Глава 17




Виксберг, Миссисипи



Июнь 1863 года

 Моя дорогая Эйми, у меня, естественно, нет ни малейшей уверенности в том, что это письмо когда-нибудь дойдет до вас, но я все же пишу его, моля Бога, чтобы это чудо произошло. Здесь, в госпитале, слишком много работы, чтобы иметь возможность завязать по-настоящему дружеские отношения, поэтому я от души надеюсь, что ты вытерпишь мои навязчивые излияния, которые я поверяю бумаге. Надежда на то, что ты прочтешь и поймешь мое письмо, согревает мне душу.
 День ото дня обстановка здесь становится все более и более угрожающей. Жизнь в осаде опустошает, и это еще мягко сказано. Упаси меня Господь, Эйми, в моих словах нет и тени упрека! Никто из нас не мог знать, что будет, когда я по твоему совету уезжала из Флориды в госпиталь брата Гарри, хирурга. Как ни странно, но я очень довольна своим положением. Правда, меня приводит в ужас вид израненных солдат, но я очень рада, что могу приносить пользу. Я могу приносить настоящую пользу, Эйми! Я не могу выразить словами, насколько это важно для меня. Я занята от рассвета до заката, и это помогает мне не думать о Бренте, а значит, я не распускаюсь, не ною и не плачу и…
 Кендалл содрогнулась от внезапно раздавшегося рядом разрыва артиллерийского снаряда. От неожиданности она судорожным движением прикрыла губы, чтобы удержать крик. В масляном светильнике на сколоченном из неоструганных досок столе затрепетал язычок пламени. Стены угрожающе заскрипели.
 Наступила тишина, продолжения обстрела не последовало. Кендалл с облегчением вздохнула. Виксберг находился в осаде уже более двух месяцев, и Кендалл изо всех сил старалась привыкнуть к звукам взрывов снарядов, которыми янки каждый день буквально засыпали город. Госпиталь располагался довольно далеко за рекой и поэтому находился в относительной безопасности, правда, как-то раз, несколько снарядов разметали две палатки, где лежали раненые. Тогда все погибли.
 Кендалл прислушалась, но свиста снарядов не было. Янки называли такой выстрел пожеланием спокойной ночи. Кендалл посмотрела на лежавшее перед ней письмо, схватила его со стола и порвала на мелкие клочки.
 Она, видно, совсем сошла с ума. Зачем писать Эйми о Бренте? От него нет никаких известий уже девять месяцев. Целых девять месяцев прошло с тех пор, как он ушел от нее, не попрощавшись.
 Известия о нем, конечно, были. Капитан Брент Макклейн по-прежнему был героем Конфедерации. Южные газеты трубили о том, что именно он на одну пятую часть обеспечил провиантом армию конфедератов и потопил пятьдесят кораблей янки.
 Где он теперь? Кендалл рассеянно постукивала пером по столу. Интересно, возвращался ли он в залив? Интересовался ли ее делами? Последняя весточка от Эйми пришла в феврале, вскоре после того, как Кендалл уехала в Виксберг.
 Было просто невозможно оставаться у Армстронгов после того, как Брент покинул ее в последний раз. Он увел «Гордость повстанца», и Кендалл стало ясно, что Брент никогда не вернется. Во всяком случае, к ней.
 Вернуться в Чарлстон она не осмелилась — никогда, пока она способна дышать, не станет Кендалл доверять своему отчиму. Хотя она немного нервничала, зная, что Джон Мур служит под командованием адмирала Фэррагата на Миссисипи, все же у Кендалл, как, впрочем, и у многих других, была уверенность в том, что на западном фронте конфедераты не уступят своих позиций. Виксберг, окруженный с трех сторон горами, стоящий на реке, считался неприступной крепостью. В феврале, когда Кендалл поехала в госпиталь вместе с Дэвидом Армстронгом, никто не мог даже предположить, что именно Виксберг окажется в столь жестокой осаде.
 Никто, естественно, на Юге. С самого начала войны конфедераты сражались с необыкновенным мужеством и доблестью. Но этого оказалось слишком мало, чтобы отразить натиск превосходящих сил янки, вооруженных современной тяжелой артиллерией.
 Кендалл встала и потянулась, массируя занывшую от дневных трудов спину. Как она устала! Но как бы ни заставляла она себя работать, полного забвения не наступало — она все равно продолжала вспоминать Брента. Как ни странно, но эти воспоминания были вполне сносными — тяжелыми, но сносными, пока она могла ждать и верить, что настанет день, когда он вернется. Но это было только в те часы, когда она осмеливалась думать о нем и в мыслях строить планы совместной жизни с ним.
 Однако эти мечты были мертвы, как былая красота Виксберга. Память не потускнела, но продолжала каждый день мучительно донимать Кендалл. Даже по прошествии столь долгого времени в часы тяжкого, не приносившего отдыха ночного сна, она явственно представляла себе лицо Брента. Можно только посмеяться над тем, что она видела в своих коротких снах. Улыбка кавалера скрашивала жесткие черты его лица, серые глаза загорались таким страстным огнем, что жгли, как лучи яркого южного солнца.
 Кендалл вздрогнула и прикусила губу. Уж вспоминать, так вспоминать. Была бы она умнее, так припомнила бы, что характер у Брента был кусачим, что он мог быть высокомерным, надменным, холодным и оскорбительно поучающим. Это он оказался глупцом, готовым без всякого смысла рисковать собственной жизнью.
 Ну почему нельзя, с горечью подумала Кендалл, убежать от любви? Помнится, Рыжая Лисица сказал ей, что это невозможно… И время доказало его правоту. Вождь потратил много слов и сил, чтобы убедить Кендалл не уезжать в Виксберг. Она действует, как ребенок, говорил Рыжая Лисица нетерпеливо. Так же в свое время говорил Брент. Макклейн вернется: он надеется найти Кендалл у Армстронгов.
 Но она не могла поверить, что Брент захочет ее искать.
 Скучала Кендалл и по Рыжей Лисице, который незаметно стал ее самым близким другом. Ей недоставало его рассудительных слов, самого его присутствия, спокойствия и стоической красоты духа.
 Скучала она по нему и потому, что он был живой нитью, связывавшей ее с Брентом…
 Но о Бренте надо забыть, похоронить себя в делах, довести до полного изнурения, чтобы ненужные воспоминания не лезли в голову.
 И Кендалл трудилась от рассвета до заката. Осада заполнила госпиталь ранеными настолько, что иногда было трудно протиснуться между койками.
 Генерал Конфедерации Джон Пембертон проявил чудеса отваги в отчаянных попытках сохранить город, но его противник — генерал Грант оказался весьма настойчив. Жители старого южного города, под стать командующему, были готовы стойко переносить все лишения и трудности.
 Но тяжкие недели сменяли одна другую, и вместе с запасами продовольствия таяли мужество и отвага, уступая место тупому ожиданию. Люди начали есть лошадей, собак и кошек. В последнее время на ужин стали употреблять жареных крыс.
 В дверь комнатки Кендалл постучались.
 — Кто там? — отозвалась Кендалл, радуясь возможности отвлечься от мрачных размышлений.
 — Вы мне нужны, Кендалл. Последний снаряд накрыл несколько человек, их только что доставили к нам.
 — Иду, доктор Армстронг! — торопливо откликнулась Кендалл. Она поправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, машинально посмотрела на себя в осколок зеркала над простеньким рукомойником. Что-то в отражении привлекло ее внимание, она пристально взглянула на свое лицо и вздрогнула, увидев глубоко запавшие щеки.
 Как ужасно она выглядит! Страшно исхудала, одни кости. Под глазами появились темно-синие крути. Только глаза остались прежними. Отведя взгляд, она быстрым движением заправила в пучок выбившуюся прядь и решительно вышла из комнаты. Умирающим солдатам нет никакого дела до ее красоты; ее долг ухаживать за ними, подавать пить, хоть как-то облегчать их нечеловеческие страдания.
 Дэвид Армстронг был очень похож на своего брата — такой же сильный, благородный человек и неутомимый работник. Кендалл привязалась к нему так же, как к Эйми и Гарри. Дэвида она увидела в коридоре. Хирург, засучив рукава рубашки, мыл руки.
 — Идите в операционную, Кендалл, у нас три ампутации.
 Она заметно побледнела, но согласно кивнула головой, всей душой ненавидя эту часть своих обязанностей. Раненые кричали и сопротивлялись, плакали и молили о пощаде.
 Но гангрена не оставляла людям шансов: там, где бессильной оказалась пуля, зараза грозила сиять свою жатву.
 — У нас есть какое-нибудь обезболивающее? — В ответ доктор Армстронг посмотрел на Кендалл тяжелым взглядом:
 — Нет.
 Кендалл, снова кивнула, едва справившись с подкатившим к горлу чувством тошноты.
 — Идемте, — кратко произнес Дэвид.
 Кендалл пошла вслед за доктором.
 Она была не в состоянии спасти ногу молодому солдату, но знала, что очень нужна доктору Армстронгу. Здоровые мужчины находились на передовой, обороняя город от неприятеля. Армия не могла позволить себе роскошь использовать их для работы в госпиталях. Кендалл хорошо изучила привычки доктора Армстронга, поняла суть его работы и содержала хирургические инструменты в идеальном порядке. Научилась Кендалл накладывать повязки на культи, говорить раненым слова утешения и ласково — прикасаться к их покрытым испариной лицам. Однако каждый раз, стоя в операционной, она боялась упасть в обморок от вида мучений, которым подвергает хирург и без того израненных людей.
 Доктор Армстронг работал быстро, сноровисто и умело. Наконец последнего, третьего, раненого унесли в палату; его крики постепенно стихли под сводами коридора. Санитар унес то, что осталось от искалеченных ног, и Кендалл тупо уставилась ему вслед.
 Хирург подошел к ней и обнял за плечи.
 — Вы знаете, — проговорил он тихо, — что для меня самое тяжелое на войне? Слушать пение птиц. Продолжается эта кровавая вакханалия, а птицы видят только, что на смену весне пришло лето. И цветы… Они продолжают расти невзирая ни на что. Да что там… жизнь всегда будет продолжаться, Кендалл. Время сеять, и время собирать урожай.
 Кендалл с удивлением воззрилась на него, пораженная неожиданными фантазиями доктора Армстронга. Он всегда казался ей настоящим сухарем — вечно занятым, добрым, но по-солдатски прямым.
 Он улыбнулся:
 — Кендалл, вам следовало бы одеваться в щелка и бархат и блистать на балах, флиртуя со всеми молодыми людьми. Дитя мое, я даже представляю вас только так — прекрасной, милой, беззаботной, без лихорадочного волнения в глазах. Боюсь, что госпиталь не самое подходящее место для изящных молодых леди.
 Она натянуто улыбнулась:
 — Доктор Армстронг, я уже не уверена, была ли я когда-нибудь изящной молодой леди.
 Он покачал мудрой седой головой:
 — Девочка моя, вы всегда будете прекраснейшей из всех леди. К тому же вы сильны и переживете весь этот кошмар, который, к несчастью, не переживут столь многие.
 У Кендалл заныло сердце.
 — Вы… вы верите, что мы… потеряем Виксберг?
 — Кендалл, это отнюдь не вопрос веры. Посмотрите, что творится вокруг. Мы страшно голодаем и умираем от истощения. От Виксберга остались только воспоминания. Граждане скрываются в погребах и подвалах своих домов, точнее, того, что от них осталось. Генерал Пембертон делает все, чтобы отстоять город, но долго ли сможет босая, потрепанная, голодная армия сопротивляться сытому, хорошо вооруженному и вдвое превосходящему по численности противнику? Если не произойдет чуда, то Виксберг падет… как, впрочем, и весь Юг…
 Он замолчал, видя, какое впечатление произвели его слова на молодую женщину.
 — Не обращайте на меня внимания, Кендалл. Я старая, до времени изношенная рабочая лошадь!
 Однако лицо Кендалл оставалось напряженным и беспомощным. И снова доктор Армстронг попытался сгладить боль, которую невольно причинил своей помощнице.
 — Завтра мы должны получить немного морфия, — бодро произнес он. — На тот берег послан человек, который должен пройти сквозь боевые порядки янки и встретиться с нашими. Мы пойдем получать его вместе с вами.
 Кендалл едва заметно улыбнулась.
 — Морфий, — тихо пробормотала она. — Это прекрасно. Когда завтра они будут кромсать очередную жертву, та будет кричать не так громко. Час от часу не легче!
 — Идите отдыхать, Кендалл. Вам надо немного поспать.
 Она послушно легла в постель и даже сумела уснуть. Но это был неспокойный сон: ее преследовал один и тот же кошмар. На операционном столе дико кричит от боли человек в сером мундире. Кендалл смотрит на него и видит Брента.
 Кендалл проснулась и, придя в себя, попыталась снова уснуть, но стоило ей закрыть глаза, как видение снова представало перед ее взором с ужасающей ясностью. Но теперь на столе лежал другой человек. У него была темно-бронзовая кожа, из многочисленных ран текла кровь. Он обернулся и прошептал: «Отомсти!»
 Это был Рыжая Лисица.
 Кендалл кинулась от стола, но, обернувшись, увидела, что вождь преследует ее по пятам, а впереди поджидает Брент, залитый кровью, — босой, в рваном сером мундире, который он носил когда-то с такой щеголеватой выправкой. Его глаза обвиняли.
 Она оказалась в ловушке. Закрыв глаза руками, Кендалл с криком упала на колени. Ведь это были люди, которые когда-то любили ее, заботились о ней, а она обрекла их на невероятные страдания… Даже во сне она испытывала дикий страх. Она снова проснулась, ее крик потонул в адском грохоте: наступило утро, и янки возобновили артиллерийский обстрел города. С трудом, поднявшись, Кендалл ополоснула лицо, потом подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало. Круги под глазами стали еще темнее.
 Чтобы не разрыдаться, пришлось еще раз напомнить себе, что раненым и умирающим нет дела до ее красоты, от нее требовалось совсем другое.
 Казалось, день тянулся вечно. Генерал Грант обстреливал город с суши, а адмирал Портер — с реки. Вместе с солдатами в госпиталь начали поступать гражданские люди — старики, женщины, дети, — попавшие под конические снаряды, несшие смерть. Вид раненых детей разрывал сердце Кендалл. Худые, маленькие, одетые в невероятные лохмотья, эти создания не понимали, что происходит, они знали только, что им невыносимо больно.
 Обстрел, наконец, прекратился. Врачи, передохнувшие днем, приступали к ночной работе. Кендалл ушла в свою крохотную каморку и постаралась отмыть себя от страшного запаха тления и смерти.
 — Кендалл!
 Она услышала стук в дверь и голос доктора Армстронга.
 — Что случилось?
 — Вы идете со мной?
 О! Как она могла забыть? Они же собирались идти за морфием.
 — Да-да, сейчас иду!
 Она быстро надела простенькое хлопковое платье, рывком распахнула дверь. Доктор Армстронг галантно предложил ей руку.
 — Пойдемте, голубушка, — сказал он, подмигнув Кендалл. — Я буду сопровождать вас.
 В этой прогулке не было ничего приятного. Улицы казались вымершими, на месте некогда великолепных домов стояли лишь обгорелые остовы. Однако доктор вето дорогу пытался развлечь Кендалл забавными рассказами из жизни людей, которые раньше жили в этих сгоревших домах.
 Воздух был напоен ароматами лета. С реки дул свежий ветерок, очищавший Кендалл от вони и грязи госпиталя.
 Они свернули налево, оставив позади себя город и повстанческую батарею. Раздался тихий свист, и доктор Армстронг остановился, крепко сжав руку Кендалл. Из кустов навстречу им выскочил какой-то мальчишка.
 — Док Армстронг, что-то неладное с лодкой. Я ее вижу, а она не пристает к берегу. Вот посмотрите сами. Видите, как она плывет? Сейчас выглянет луна, тогда увидите… Вот смотрите! Почему он не пристает? Билли не мог не пройти.
 Доктор Армстронг молча смотрел на гладь воды.
 — Не знаю, — тихо произнес он, наконец. — Течение скоро унесет лодку. Интересно, он привез морфий?
 Кендалл посмотрела на мальчишку, которому не было еще и тринадцати лет, потом на старого доктора. Словно прочитав ее мысли, мальчик произнес внезапно охрипшим голосом:
 — Я бы постарался доплыть до нее, но я не умею плавать. Мама всегда говорила, что хорошенько высечет меня, если увидит в реке или ручье.
 — Я смогу пригнать лодку, — вызвалась Кендалл. Доктор Армстронг посмотрел на нее как на сумасшедшую:
 — Нет, Кендалл, я не могу послать женщину…
 — Можете, — раздраженно сказала Кендалл. — Этот мальчик не умеет плавать, а вы, простите, доктор Армстронг, слишком стары. Кроме того, раненые в госпитале вряд ли обойдутся без вас.
 Говоря эти слова, Кендалл начала торопливо раздеваться. Надо избавиться от этой кучи тряпья, иначе утонешь. Она не осмелилась сказать доктору, что сильно испугалась. Ведь, в сущности, она не такая уж и хорошая пловчиха. Но если не поддаваться панике, то все будет хорошо. Лодка была пока недалеко от берега, однако течение с каждой минутой уносило ее все дальше и дальше.
 — Кендалл, мы найдем кого-нибудь другого.
 — У нас нет на это времени. Морфий уплывет к янки, а они вряд ли преподнесут его нам на блюдечке?
 Она сбросила туфли и увидела, что мальчик смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Она рассмеялась, чтобы разрядить неловкость.
 — Я понимаю, что одета не по последней моде, но будем считать, что это самый лучший женский купальный костюм. — Кендалл посмотрела на свои панталоны и короткую тесную рубашку.
 — Кендалл… — снова попытался остановить женщину доктор Армстронг.
 Но она уже не слышала его. Сквозь заросли она подбежала к реке и сразу окунулась в воду. Вода оказалась не по-летнему холодной, и у Кендалл захватило дух. Кроме того, она боялась, что в реке может водиться какая-нибудь нечисть. Она вытянула руки вперед и поплыла, стараясь побыстрее оторваться от противного, илистого дна. В несколько взмахов выбралась на глубокое место и огляделась. До маленькой гребной лодки оказалось не так близко, как это виделось с берега, — не менее нескольких сотен футов. Надо поворачивать назад…
 Но воспоминание о кричащих на операционном столе раненых погнало Кендалл вперед вопреки доводам разума. Она набрала в легкие побольше воздуха и поплыла, делая медленные, размашистые гребки. Остановилась и снова посмотрела на лодку. Господи, как же она далеко! Снова вздохнула и поплыла вперед, уговаривая себя, что если перестанет двигаться, то просто замерзнет.
 Она плыла вперед, стараясь быть методичной, как доктор
 Армстронг. Вот она подплыла ближе… еще ближе.
 Наконец она добралась до цели. Ухватившись за борт, решила отдохнуть, прежде чем попытаться перевалиться через него. Она отдыхала, прижавшись щекой к мокрому дереву борта, и ее распирало от гордости и счастья. Она сделала это! И только благодаря ей солдаты будут меньше мучиться на операционном столе… .
 Внезапно сильные мужские руки схватили ее за плечи и грубо потащили из воды. У Кендалл вырвался дикий крик.
 — Добро пожаловать на борт, шпион, — поприветствовал Кендалл чей-то веселый голос.
 — Нет! — отчаянно сопротивляясь, не своим голосом взвизгнула Кендалл. Но ее быстро вытащили и посадили на среднюю банку.
 — Будь я проклят, сержант, это женщина!
 — Не буду с тобой спорить, Уокер, — добродушно согласился сержант. — Это определенно женщина.
 Она испуганно перевела взгляд с одной фигуры, одетой в синий мундир, на другую, одетую так же. Один из них сидел на веслах и сноровисто греб к противоположному берегу.
 — Подождите!.. — умоляюще воскликнула Кендалл, решив, что сержант, судя по голосу, порядочный человек и с ним можно будет договориться. — Подождите, прошу вас! Нам так нужен морфий!
 — Какой еще морфий? — поинтересовался сержант. Его сухощавое лицо было покрыто сетью морщинок. — Здесь не было никакого морфия, леди. Только легкое стрелковое оружие. Мы отняли его у человека, который пытался провезти свой груз в Виксберг.
 — Но я не понимаю… — начала было Кендалл. Сержант от души рассмеялся:
 — Прошу прощения, леди, но ваш человек отнюдь не филантроп. Он решил, что на провозе оружия заработает больше, чем на лекарствах. Но не переживайте за него, мадам, остаток войны он проведет в федеральной тюрьме.
 «Тюрьма…» — с запозданием подумала Кендалл и содрогнулась от этой мысли. Эти люди — янки и везут ее к позициям янки. Она сидит перед ними почти в чем мать родила, а они везут ее к своим. Что ее ждет?
 Она вскочила, едва не опрокинув лодку, и попыталась выпрыгнуть, но сержант проворно поймал ее за ногу и отбросил на дно лодки.
 — Прощу прощения, мэм, — пробормотал он, — но мы вернемся домой с полным набором шпионов. Мы обязательно познакомим вас с нашим лейтенантом.
 Кендалл не чувствовала боли в ушибленных ребрах. Содрогнувшись от ужаса, она закрыла глаза.


* * *

 При всем желании Кендалл не могла бы пожаловаться на плохое обращение. Как только лодка пристала к берегу, солдаты дали одеяло, в которое Кендалл завернулась. Каждый солдат, вздумавший пялить на нее глаза, получал суровое внушение от сержанта.
 Кендалл отвели приблизительно на полмили от берега, где рядами стояли солдатские палатки. Тысячи людей в синих мундирах сидели вокруг лагерных костров и ужинали. Никто из них не выкрикнул вслед полуголой женщине ни одной непристойности. Солдаты лишь на минуту отрывались от котелков и снова равнодушно опускали глаза.
 Наконец остановились возле большой палатки. Сержант откинул полог и проскользнул внутрь. Не прошло и нескольких секунд, как он вышел обратно, отодвинул полог и сделал Кендалл приглашающий жест.
 Она вошла в палатку и остановилась перед раскладным столиком, за которым сидел молодой лейтенант. Кендалл чувствовала, как по ее щекам стекает с намокших волос холодная вода.
 К ее безмерному удивлению, лейтенант поднялся навстречу. Он улыбнулся, и Кендалл поняла, что на самом деле он еще моложе, чем ей показалось с первого взгляда. Просто черты юношеского лица обострились из-за сильной усталости. Глаза офицера были золотисто-орехового цвета, в них читалась настороженность, переутомление и, несмотря на молодость, властность и привычка командовать.
 — Так это вы и есть шпионка конфедератов? — негромко спросил он.
 — Я не шпионка, — ответила Кендалл. От усталости она перестала испытывать страх и с вызовом посмотрела в глаза лейтенанту. — Нам нужен морфий, и я поплыла к лодке, чтобы его взять.
 — Там не было морфия, лодка была битком набита оружием.
 — Это я уже слышала.
 — Правда? Вы, конечно, не знали, что, перехватив эту лодку, мы превратили ее в ловушку, чтобы захватить тех, кто послал того парня в наш тыл?
 — Нет.
 — Как ваше имя, мэм? Кендалл на секунду задумалась.
 — Кендалл, — пробормотала она. — Кендалл… Армстронг.
 — Вы голодны, мисс Армстронг?
 — Я…
 — Простите мой дурацкий вопрос. В Виксберге давно все голодают.
 Лейтенант шагнул к пологу палатки:
 — Рядовой Грин! Добудьте еды для нашей гостьи, живо.
 — Слушаюсь, сэр!
 Он снова улыбнулся Кендалл и жестом указал ей на складной стул, стоявший возле его стола. Делать нечего, Кендалл со вздохом подчинилась.
 — Лейтенант, — с трудом произнесла она, — уверяю вас: я не шпионка. Неужели вам неясно? Виксберг в тисках осады, и нет никаких секретных сведений, которые могли бы нас спасти, ведь так?
 — Спасти — нет, — ответил лейтенант, — но продлить страдания — да. Мы же знаем, что перевозчик оружия контактирует с кем-то на нашей стороне. Ах да, что я… вот еда. Ешьте прошу вас.
 Как бы хотелось ей, гордо подняв голову, отказаться от еды, но… она не смогла. На тарелке лежал кусок мяса и незаплесневелый хлеб. Аппетитная кукуруза буквально плавала в растопленном сливочном масле…
 — Спасибо, — только и смогла вымолвить потрясенная Кендалл, набрасываясь на мясо, сводившее с ума своим ароматом.
 — Не ешьте так быстро, — участливо посоветовал лейтенант. Он сел на свое место и принялся ее рассматривать. Потом достал бутылку с темно-коричневой жидкостью и поставил на стол.
 — Леди южанки не возражают против виски? — спросил он.
 — Эта не возражает, — тихо ответила Кендалл. Покопавшись в ящике, лейтенант нашел стакан. Кендалл приняла из его рук огненный напиток и проглотила содержимое стакана одним духом. Виски обожгло горло, но почти сразу согрело продрогшее тело. Осушив стакан, Кендалл нетерпеливо вернулась к самому вкусному деликатесу, какой ей когда-либо приходилось есть. Она едва ли замечала, что лейтенант продолжает рассматривать ее.
 — Я до сих пор не решил, что делать с вами, — и, наконец, сказал он. — Эту ночь вы проведете в соседней палатке, разумеется, под надежной охраной, а завтра утром мои люди раздобудут для вас какую-нибудь одежду. Ну, а потом я поговорю с генералом.
 Кендалл отложила вилку и, положив руки на колени, опустила глаза. Она не собиралась ссориться с этим человеком, похоже, он не очень верил в то, что она на самом деле шпионка. Скорее всего, он собирается ее отпустить.
 Лейтенант снова позвал рядового Грина, который препроводил ее в соседнюю палатку, где стояла походная кровать, застеленная грубым, но теплым одеялом.
 Кендалл думала, что после таких событий, она всю ночь промучается без сна, но ошиблась. Сон сморил ее моментально, разогнав все мрачные мысли и страхи. Кендалл спала глубоко и без сновидений.


* * *

 Ее разбудили звуки трубы — играли утреннюю зарю. Раздался топот множества ног и лязг оружия — солдаты строились перед палатками на поверку.
 Услышав эти звуки, Кендалл поплотнее завернулась в одеяло и, зажмурив глаза, взмолилась Богу:
 — Господи, сделай так, чтобы эти люди освободили меня раньше, чем выяснится, что я жена лейтенанта федерального флота.
 — Мисс Армстронг, я сейчас брошу вам платье… Немедленно одевайтесь! Рядовой Грин проводит вас в мою палатку.
 Кендалл затаила дыхание, когда на пол палатки упало коричневое хлопчатобумажное платье. Она узнала голос лейтенанта, сохранившего прежнюю вежливость, не что-то в этом голосе неуловимо изменилось…
 Ей страшно не хотелось вылезать из постели: грядущий день начал вселять в нее ужас.
 Брент Макклейн! Она подумала о нем с тихой яростью. «Ты забрал у меня корабль и потребовал, чтобы я оставалась только женщиной — держалась подальше от войны. Но на судне я могла сражаться, а здесь совсем беспомощна. Это ты, самоуверенный ублюдок, виноват во всем, из-за тебя я попала в такую беду!»
 Хотя, если подумать, то это не совсем, правда. Брент хотел, чтобы она осталась во Флориде, в тихой гавани… А она отправилась в Виксберг и так глупо напросилась плыть к этой проклятой лодке.
 Но ведь она не могла поступить иначе, с вздохом подумала Кендалл. Что делать, надо вставать и надевать это коричневое платье.
 Смутное подозрение, что за ночь что-то изменилось, превратилось в абсолютную уверенность, как только Кендалл ввели в знакомую палатку. Юный лейтенант был не один, рядом с ним за столом сидели два старших офицера с суровыми лицами.
 При ее появлении лейтенант не встал и не предложил ей сесть, он смотрел на нее с выражением холодного осуждения.
 — Слева от меня, мадам, сидит мистер Джордан, квартирмейстер военно-морского флота Соединенных Штатов. Надеюсь, вам известно, что в осаде Виксберга принимают участие сухопутные силы во взаимодействии с флотом. Квартирмейстер Джордан переведен к нам недавно после кратковременного пребывания в Ки-Уэсте. Ночью он видел, как вас привели в лагерь. Он уверен, что узнал вас. Он утверждает, что это вы были на борту конфедератской шхуны, которая на его глазах потопила наше судно. Что вы можете ответить на это обвинение, мадам?
 — Естественно, я его отрицаю, — произнесла Кендалл, стараясь унять охватившую ее дрожь.
 — Далее, — продолжал лейтенант, сделав вид, что не слышал ее слов, — он говорит, что, по слухам, женщина, которая топит наши корабли, является женой одного из офицеров флота и что ваше настоящее имя Кендалл Мур, мадам, а вовсе не Армстронг.
 Они ее поймали и прекрасно знают это. Весь этот допрос — сплошная проформа. Кендалл почувствовала, как почва ускользает из-под ног, но они не должны этого видеть.
 Она выпрямила спину, расправила плечи и вздернула подбородок.
 Лейтенант встал и подошел к ней.
 — Мадам, вы виновны в проведении актов саботажа против вооруженных сил Соединенных Штатов. За это полагается очень строгое наказание, миссис Мур. Если бы не некоторые обстоятельства, мы вынуждены были бы послать вас в лагерь для военнопленных, где вы находились бы до конца войны. На вашем месте, миссис Мур, я возблагодарил бы Бога за то, что вы являетесь женой офицера нашего флота. Мы можем отправить вас под надзор мужа, под его личную ответственность…
 — Нет! — Кендалл не дала лейтенанту договорить.
 — Что? — Юный офицер явно растерялся.
 — Я сказала, нет. Я не хочу отправляться под надзор своего мужа.
 — Боюсь, вы меня не поняли. Альтернатива такому решению — тюрьма.
 — Я прекрасно все поняла, — с холодным достоинством произнесла Кендалл. — Я предпочитаю тюрьму.
 Обескураженный лейтенант уставился в синие глаза Кендалл и не прочел в них ничего, кроме решимости и целеустремленности. Секунды отсчитывали бесконечный бег времени. Наконец молодой человек пришел в себя и в отчаянии тряхнул головой. Он сел за стол и положил руку на какой-то листок бумаги.
 — Вы причиняете мне боль, — с хрипотцой в голосе проговорил лейтенант. — Никогда не думал, миссис Мур, что мне придется обрекать женщину на такую судьбу. Пожалуйста, подумайте еще раз. Конечно, ваш муж рассердится, но в конце концов ведь вы его жена перед Богом…
 — Нет, лейтенант, — твердо возразила Кендалл, — я не стану менять решение.
 Молодой человек, поколебавшись, расписался в официальной бумаге.
 — Рядовой Грин! — рявкнул он, не отрывая глаз от Кендалл. В палатку вошел солдат и отдал честь. Лейтенант запечатал в конверт приказ и отдал его рядовому Грину.
 — Организуйте конвой. Старшим назначаю сержанта Мэтлинга. Ваша задача — доставить миссис Мур в лагерь Кэмп-Дуглас в Чикаго. Она останется там до окончания войны.
 Кэмп-Дуглас! У Кендалл упало сердце. У этого места была репутация северного Андерсонвила. Говорили, что он славится голодным прозябанием, болезнями и вшами…
 Ее губы задрожали, но она плотно сжала их и снова вскинула подбородок. Даже Кэмп-Дуглас лучше, чем Джон Мур…
 Так или почти так думала Кендалл, пока четыре дня спустя не прибыла в печально известный лагерь. Хуже Кэмп-Дугласа мог быть только ад, да и то вряд ли…




 Глава 18


 До самой смерти не забудет Кендалл омерзительную вонь Кэмп-Дугласа.
 Молодые конвоиры, препровождавшие ее в лагерь, оказались словоохотливыми и поведали ей, что начальник лагеря — тиран и садист, считавший, что наглые мятежники должны страдать за свое отступничество. Впрочем, условия в лагере такие, что страдать там приходится без всяких усилий со стороны начальства.
 Едва взглянув на бесконечно длинную стену, окружавшую длинные ряды бараков, Кендалл ощутила тошноту и почувствовала, как ей изменяют силы и твердость духа.
 Открылись ворота, и Кендалл увидела пленников, которые проделывали на огромном плацу какое-то подобие гимнастических упражнений. На людей было страшно смотреть. Это были бледные тени бывших воинов Юга, оборванные, грязные, исхудавшие, — вороньи пугала, а не солдаты. В их внешности было что-то трагическое.
 Впрочем, у Кендалл не было времени долго ужасаться от этого печального зрелища, ее сразу повели к коменданту. На мгновение оторвавшись от разложенных на столе бумаг, он мельком взглянул на женщину и приказал:
 — Бросьте ее к тем, из Джорджии.
 — Сэр, — нерешительно произнес рядовой Грин, нервно откашлявшись, — эта пленница — миссис Мур.
 — Она хотела сражаться вместе со своими мятежными дружками, так пусть теперь и гниет вместе с ними! — Он еще раз поднял свое заросшее бородой лицо и окинул Кендалл презрительно-насмешливым взглядом. — Кажется, она предпочитает компанию мятежников южан обществу мужа янки? Что ж, быть посему, ведите ее в барак. Пусть она собственными глазами убедится, каким галантным может быть этот конфедератский сброд. Многие из них больше года и близко не видели женщины. Посмотрим, что произойдет с ее повстанческим пылом после того, как она проведет в обществе этих учтивых кавалеров пару-тройку ночей.
 В барак Кендалл повел уже не рядовой Грин, а один из людей коменданта. Она вырвалась и, обернувшись, обратилась к человеку за столом:
 — Капитан!
 — Что вам угодно? — Он неторопливо поднял голову и с интересом посмотрел на пленницу.
 — Пусть меня лучше изнасилует тысяча повстанцев, чем приласкает хоть один янки.
 — Уведите, ее! — рявкнул капитан. — Посмотрим, что она запоет завтра.
 «Вероятно, я запою по-другому», — подумала Кендалл несколько минут спустя, ощущая подступившую к горлу тошноту.
 Пройдя несколько рядов одинаковых, как близнецы, бараков, они остановились перед одним из них. Надзиратель отпер тяжелую дверь, и Кендалл втолкнули внутрь. Первые несколько минут она ничего не видела во мраке, царившем в помещении. Но когда ее глаза после яркого полуденного солнца привыкли к темноте и стало понятно, куда ее привели, она не смогла скрыть гримасу отвращения.
 В крохотных отсеках теснилось почти тридцать человек. И что это были за люди! Грязные, оборванные, исхудавшие, небритые и вонючие. От стоявшей в углу параши исходил нестерпимый смрад. У оконца стояла бочка с протухшей водой — вода капала туда во время дождя сквозь дыру в потолке.
 Люди, внимательно рассматривавшие Кендалл, даже отдаленно не напоминали солдат великой армии Конфедерации. Их форма давно превратилась в такие лохмотья, что перестала напоминать одежду вообще.
 Все эти люди до странности напоминали хорьков — так плотоядно они смотрели на свою нежданную гостью.
 Один из солдат — кожа да кости, едва прикрытые невообразимым тряпьем, — вскочил с пола как ужаленный:
 — Будь я проклят, если это не баба! Я ее хочу! — Он подошел к Кендалл и начал описывать возле нее круги. В желтоватых глазах несчастного появился нездоровый блеск.
 Кендалл попятилась к запертой двери и, прижавшись к ней спиной, настороженно следила за телодвижениями солдата.
 «А ведь этот парень — мой ровесник, — с горечью подумала Кендалл, — и, наверное, был бы очень красив, если бы не невероятная худоба, страшные лохмотья да грязь, покрывавшая все его тело».
 — Сладкая моя, — проворковал между тем этот солдат, приблизившись к Кендалл. Он обхватил руками ее голову и прижал затылком к дубовой двери. — Как давно не видел я такую мягкую, круглую…
 Он потянулся к ее груди, и чувство симпатии и жалости в ее душе мгновенно исчезло, уступив место гадливости и страху. Она дико закричала и упала на пол, прикрыв лицо руками.
 — Пожалуйста, прошу вас… нет… нет… только не это! — Отзвуки ее голоса постепенно стихли, и в мрачном узилище наступила мертвая тишина. В толпе пленных раздался тихий ропот, прозвучали шаги, и возле Кендалл оказался еще один человек. Он опустился на колени рядом с ней и ласково погладил ее по волосам, потом выпрямился — гордый и статный, несмотря на волдыри, покрывавшие его ноги, лохмотья и грязь.
 — Мы до сих пор, — заговорил он командным, звучным и исполненным достоинства голосом, обращаясь к товарищам, — являемся солдатами армии Конфедеративных Штатов. У нас остались воинская честь и человеческое достоинство. Мы воспитанные люди, а не банда профессиональных насильников. Леди сражалась с врагами точно так же, как и мы, за это ее бросили в этот ад. Я еще раз хочу вам напомнить, что мы не станем помогать нашим врагам и не будем подвергать эту бедную женщину еще большему унижению. Покажем янки, что мы истинные джентльмены и кавалеры, и останемся ими до последнего вздоха.
 Он опять склонился к Кендалл, и она встретила теплый, все понимающий взгляд. Лицо мужчины, несмотря на следы лишений и немалый возраст, было очень добрым.
 — Майор Бью Рэндалл из Двадцать второго джорджийского полка, — представился он. — Мне нечего предложить вам, мадам, но я весь к вашим услугам.
 Спокойно вынести такую доброту было выше сил, и Кендалл горько разрыдалась в отеческих объятиях майора, который, как мог, пытался ее успокоить.


* * *

 Бью Рэндалл с самого первого дня определил отношение к Кендалл со стороны остальных военнопленных. Ей было приятно сознавать, что ее присутствие хоть как-то скрашивает безрадостное существование заключенных. Все тридцать человек, сидевших в бараке, жаждали любви. Она не могла предложить им свое сердце, но раскрыла его для чистой дружбы. Пребывание с кавалеристами Двадцать второго полка вновь вселило в нее веру в человечность. Не так уж отличаются друг от друга мужчины, когда дело касается женщин. Пленники часто делились с ней рассказами о своих женах, невестах и подругах, оставленных в далеких домах и ждущих возвращения своих мужчин.
 Кендалл была уверена, что сумела напомнить этим мужчинам о хороших манерах и помочь им вспомнить о гордости и собственном достоинстве, понять, что они люди, а не загнанные в клетку звери.
 Но бывали дни, когда ее начинала колотить дрожь омерзения от невыносимых условий лагерной жизни. Половина заключенных страдала дизентерией и цингой. Рацион был настолько скуден, что люди не могли сопротивляться поразившим их болезням. Смерть была привычной гостьей в бараке.
 Распорядок дня не отличался большим разнообразием. В шесть часов утра горнисты играли подъем, и узники выстраивались на поверку. Строиться должны были все без исключения, больные и ослабевшие не могли рассчитывать на поблажку — их поддерживали в строю более крепкие товарищи. Нарушение правил каралось неукоснительно и очень строго. За одно неосторожное слово человека могли на несколько часов привязать к деревянным козлам, которых заключенные с мрачной иронией называли «мулом Моргана». Наказывали и одиночным заключением в карцер, и урезанием рациона, что было равносильно смертному приговору. В отличие от коменданта, который был известен своей жестокостью, большинство надзирателей и охранников были совершенно нормальными людьми. Ужас положения узников был обусловлен не зверствами охраны, а скученностью, голодом и болезнями.
 После переклички узники обычно были предоставлены самим себе. Те из надзирателей, которые были подобрее, частенько передавали им газеты или весточки из дома. Все дни Кендалл проводила за чтением и перечитыванием газет. Читала она и вслух — тем солдатам, которые были неграмотны. Постепенно Кендалл стала официальным чтецом. Каждый раз, когда в барак попадала очередная газета, собирались желающие послушать последние новости.
 В конце июля до пленных стали доходить грустные вести. Голос Кендалл задрожал, когда она прочла своим товарищам о падении Виксберга. Пембертон сдал его войскам генерала Гранта четвертого июля. Но это было не все — четвертого июля закончилось еще одно крупное сражение за маленький городок в Южной Пенсильвании под названием Геттисберг. Генералу Ли пришлось оставить город под натиском превосходящих сил противника, при этом как конфедераты, так и янки понесли ужасающие потери в битве, которая продолжалась с первого по четвертое число. Такой вот грустный День независимости…
 Тягостное молчание повисло в бараке, когда Кендалл закончила чтение. Все разбрелись по своим углам, погрузившись и скорбные раздумья.
 Уронив голову на колени и обхватив себя руками, Кендалл сидела у стены и силилась понять, почему ею овладело безразличие. Она хотела чувствовать, переживать из-за тысяч жертв последних боев, но не испытывала ровным счетом ничего. Война сделала ее сердце невосприимчивым к чужой трагедии и боли.
 Она ощутила рядом чье-то присутствие и подняла голову. Рядом сидел Бью Рэндалл.
 — Вы хорошо себя чувствуете, миссис Мур? — участливо спросил он.
 — Да, вполне.
 — Это точно?
 — Ну, не совсем, — Кендалл скорчила брезгливую гримасу, — кажется, у меня завелись вши.
 — Это было бы чудо, если бы они не завелись, — рассмеялся в ответ Бью. — Тут у всех вши.
 Кендалл улыбнулась, но тотчас нахмурилась:
 — Скажите, Бью, как вы думаете, обмен пленными будет или нет? Есть надежда, что мы когда-нибудь выберемся отсюда?
 Бью тяжело вздохнул:
 — Боюсь, надежды очень мало. Генерал Грант уверен, что все мы немедленно вернемся на фронт, если нас отпустить. Тогда ему придется перебить все население Юга, чтобы одержать победу. Это его доподлинные слова. Хотя он прекрасно знает, что его парни сильно страдают в наших лагерях для военнопленных. Более того, он прекрасно знает, что многие из них не доживут до окончания войны. Но… он получает пополнение и не нуждается в призыве освобожденных военнопленных, а генерал Роберт Ли не может позволить себе такую роскошь.
 — Значит, надежды нет, — горестно прошептала Кендалл.
 — Надежда есть всегда, Кендалл, — возразил Бью. — Почти все янки такие же люди, как и мы, они не получают никакого удовольствия от вида наших страданий. Ручаюсь, что некоторых из них можно подкупить. Жаль, что у нас нет денег на взятку. Я…
 Раздался звук отпираемой двери. Бью замолчал, и они с Кендалл взглянули в сторону входа. В барак вошел солдат.
 — Миссис Мур, — позвал он, пошарил взглядом в толпе притихших пленных, потом глаза его остановились на лице Кендалл. — Вам записка, миссис Мур.
 Нахмурившись, Кендалл встала и взяла из его рук письмо. Солдат, не сказав ни слова, вышел из барака.
 Рядом немедленно оказался Бью.
 — Что это?
 — Я… не знаю, — пробормотала Кендалл, вскрывая конверт. У нее закружилась голова, когда она узнала четкий почерк мужа.
 Все только начинается. Первого сентября я буду в Чикаго и возьму тебя из лагеря на поруки. Наш добрый президент мистер Линкольн пришел в ужас, узнав, что леди содержится в Кэмп-Дугласе. Так что поминай мистера Линкольна в своих молитвах, Кендалл.
 Твой преданный муж Джон.
 — Что это? — еще раз спросил Бью, видя, что Кендалл побелела как полотно. Она приникла к Рэндаллу, он взял письмо из ее трясущихся пальцев и быстро скользнул глазами по строчкам. — Кендалл, за вас можно только порадоваться: вы выйдете отсюда!
 Не в силах вымолвить ни слова, она покачала головой.
 — Вы… вы ничего не знаете, — вымолвила она, наконец. — Он… он убьет меня.
 — Нет, Кендалл, не бойтесь, ни один мужчина не сможет убить вас. Он же прекрасно понимает ваши чувства. Такая уж это война: брат воюет против брата, а бывает, что сын поднимает оружие на собственного отца.
 Кендалл горестно покачала головой:
 — Джон не обычный мужчина. Он не понимает слово «милость».
 Она расплакалась на плече Бью и, рыдая, рассказала ему всю свою историю, начиная с бегства в Чарлстон — Господи, как давно это было! Рассказала о Рыжей Лисице, его индейцах и… все о Бренте.
 — Брент Макклейн? — недоверчиво переспросил Бью, выслушав исповедь Кендалл.
 Она не заметила ничего странного в его тоне и согласно кивнула головой.
 — По тем отзывам, какие я слышал, — он настоящий мужчина, а по тому, что я услышал от вас, могу сказать, что он вас очень любит.
 Кендалл горько рассмеялась сквозь слезы:
 — Не так уж он меня и любит. Уехал от меня и даже не попрощался.
 — Кендалл, он же морской офицер и должен выполнять приказы! — Бью секунду помедлил, потом, нахмурившись, продолжил: — Здесь есть один Макклейн — лейтенант Стерлинг Макклейн.
 — Должно быть, это его брат, — проговорила Кендалл, обрадовавшись, что Стерлинг жив. — Он был тяжело ранен в прошлом году под Шарпсбергом.
 — Сейчас он выглядит вполне нормально, то есть, я хотел сказать, точно так же, как и все мы, — мрачно поправил себя Бью. — Я несколько раз разговаривал с ним. Нас, пленных из Джорджии, иногда выводят гулять вместе с флоридцами.
 — Очень рада, что у него все хорошо, — сказала Кендалл. — Одна подруга рассказала мне, что он был ранен, а… отец Брента пропал без вести. Видимо, он погиб, во всяком случае, я вполне могу это допустить. Какое счастье, что Стерлинг поправился!
 Бью положил руку на плечо Кендалл и посмотрел ей в глаза:
 — Кендалл, ты рассказала мне, что Брент покинул тебя вскоре после того, как вернулся из Шарпсберга. Радость моя, неужели ты не понимаешь, что он в это время чувствовал? Я могу сказать тебе, что он думал в то время.
 — Что? — безучастно спросила Кендалл.
 — Брент только что потерял отца и брата. Для него была невыносима сама мысль о том, что тебя могут убить или взять в плен — как и произошло на самом деле. В Шарпсберге было очень тяжелое сражение, настоящая кровавая мясорубка. Естественно, Брент пришел в ярость, узнав, что ты подвергаешь себя излишнему риску. Он не смог примириться с мыслью, что может потерять еще и тебя. Он уехал, потому что любит тебя, а не потому, что решил бросить. Он был в бешенстве, ибо понимал, что не сможет помочь тебе, если ты снова вздумаешь сунуть голову в петлю.
 Кендалл пожала плечами.
 — Очень в этом сомневаюсь. Мы не виделись с ним уже почти год. Наверное, он уже забыл, как я выгляжу. Ха! Меня сейчас вряд ли узнает даже родная мать! — Она всхлипнула. — Он так и не приехал, а я не собиралась совать голову в петлю. Я стала медсестрой в госпитале, в тылу, как и подобает настоящей женщине. К янки попала чисто случайно… Господи, да какое все это сейчас имеет значение? — прерывисто вздохнула она. Слезы обессилили ее, навалилось полное безразличие ко всему на свете. Прислонившись к плечу Бью, она закрыла глаза. — Теперь-то вы понимаете, что Джон наверняка убьет меня.
 — Не теряй надежды, Кендалл, — тихо прошептал Бью, невидящим взглядом уставившись в пространство барака. — Мы что-нибудь придумаем, я обещаю.
 — Все это не имеет ни малейшего значения, — снова повторила она каким-то бесцветным голосом. Сейчас, когда она сидела, прислонившись к плечу Бью, все действительно не имело никакого значения. Война, голод, болезни — вот и вся ее нынешняя действительность… И еще Джон, который сам по себе опаснее, чем война, голод и… болезни. У нее нет будущего.
 Все у нее было, но прошло. Золотое время надежд и счастья…
 Брент… Она до сих пор с мучительной ясностью представляла его себе. Она до сих пор любила его душой и телом, но была почти уверена, что больше никогда не увидит.
 Теперь в ее жизни будет только Джон Мур. Кендалл вдруг захотелось, чтобы заключение в Кэмп-Дугласе продлилось вечно.
 — Как же я устала. Бью, как я устала!..
 — Отдохни, — мягко сказал он, давая уснуть у себя на плече.
 Когда Кендалл сморил тяжелый, глубокий сон. Бью Рэндалл бережно уложил ее на тюфяк, и попросил у одного из раненных огрызок карандаша. Потом нашел письмо, валявшееся на полу, и. приписал к нему несколько строк. Места на бумаге было мало, поэтому пришлось тщательно подбирать нужные слова.
 Закончив писать, Бью ощупал пальцами рубашку и в одном потайном шве нашел то, что искал, — последнюю свою золотую монету. Зажав ее в кулаке, он стал терпеливо дожидаться появления ночного стражника. То был добрейшей души человек, отец, шестерых детей, вечно нуждавшийся в деньгах. Если этому человеку пообещать еще больше, рассудил Бью, он наверняка передаст письмо по назначению.
 Остается только молить Бога, чтобы письмо дошло вовремя. Но что толку, подумал вдруг Бью, если даже его вовремя доставят Бренту? Конечно, он морской гений, но ведь не волшебник. Как ему удастся вызволить Кендалл из федеральной тюрьмы? Да янки его просто пристрелят.
  Флорида-Кис 
  18 августа 1863 года 
 Шхуна летела по ветру, как птица, потом круто накренилась на правый борт и исчезла за островом.
 Проклиная свой жребий, Трейвис Диленд еще раз посмотрел в ту точку горизонта, где должно было сейчас находиться неизвестное судно.
 Он понимал, что попал в ловушку. При всем желании он не смог бы с такого расстояния разобрать название судна, а флага на нём не было. Будь у Диленда хоть капля разума, он бы повернул назад. Трейвис тяжело вздохнул. Приказ не допускал вольных толкований. Каждое судно, пытающееся прорвать блокаду, должно быть остановлено любой ценой.
 Если северянам удастся лишить Юг источников снабжения, то исход войны можно считать предрешенным — победа неминуема. Но очень много отважных капитанов прорывается сквозь блокаду, пользуясь многочисленными островами и зарослями флоридского берега, а именно Флорида поставляет армии конфедератов соль и мясо,
 — Что скажете, капитан? — спросил стоявший за штурвалом лейтенант Хэнсон.
 Трейвис горестно покачал головой и снова тяжело вздохнул:
 — Преследуйте шхуну, лейтенант. Самое худшее, что может случиться, — это то, что мы погибнем, но упускать ее мы не имеем права!
 «Самое главное, — напряженно думал Диленд, — обнаружить судно и при этом как можно дольше не попадаться на глаза ее капитану». Трейвис слишком хорошо помнил тот день, когда попался в ловушку, подстроенную ему капитаном Макклейном…
 Они обогнули мыс, и в ту же секунду Трейвис услышал скрежет киля о коралловый риф.
 Вот черт! Он снова позволил мятежному капитану заманить себя в ловушку. Отдавая команды, Трейвис пристально смотрел вслед ускользавшей шхуне.
 На судне подняли белый флаг. Нахмурив брови и прищурив глаза от яркого полуденного солнца, Диленд напряженно размышлял. На борту шхуны значилось ее название, на мачте развевался белый флаг, но капитан противника" скорее всего не думал о сдаче.
 Просит выслать парламентеров? Трейвис пригляделся к очертаниям шхуны, и сердце его забилось чаще. Это наверняка «Дженни-Лин», судно Брента Макклейна.
 — Шлюпку на воду! — хрипло приказал Трейвис.
 — Есть, сэр! Я иду с вами? — спросил лейтенант Хэнсон.
 — Нет, я пойду один.
 — Но это может быть западня какого-нибудь отчаянного капера, сэр.
 Трейвис сухо рассмеялся:
 — Капитан этого судна — самый опасный человек, какого я только знаю. Но для меня он сейчас не опасен, лейтенант.
 Через пятнадцать минут Трейвис встретился лицом к лицу с Брентом Макклейном.
 Южанин был без рубашки, загорелый, поджарый и мускулистый, только тени под глазами говорили о тяготах войны, которые пришлось ему пережить.
 Команда «Дженни-Лин» молча наблюдала, как Трейвис поднимается на борт. Брент подал ему руку, и, как это ни смешно, у Диленда появилось ощущение, что он здоровается со старым другом.
 — Пройдемте в мою каюту, — пригласил Брент и пошел вперед. Вдруг он остановился и, обернувшись, посмотрел на Трейвиса, словно не веря — своим глазам. Его охватила дрожь от мысли что могло бы произойти, не встреть он сегодня Трейвиса.
 Послание из Кэмп-Дугласа Брент получил только десятого августа. Какое счастье, что он в это время был в Ричмонде, а не в Лондоне, не на Багамах или еще бог весть где! Но не стоит думать об этом. Все же он оказался в нужный момент именно в Ричмонде, за три дня он сумел проделать путь до Ки-Уэста, хотя ему в затылок дышали корабли береговой охраны. Еще пять дней, сходя с ума от волнения, он выяснял, где находится коммандер Диленд… А ведь это только начало. Но нет, он, капитан Макклейн, не имеет права паниковать. Его план сработает с точностью хорошо отлаженного часового механизма.
 Рывком открыв дверь, Брент чуть не сорвал ее с петель. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и взять себя в руки.
 Они сели за стол, и Брент, не говоря ни слова, протянул Трейвису измятый, потертый на сгибах клочок бумаги. Нахмурившись, Диленд начал разбирать полустертые строчки. Он нахмурился еще больше, когда узнал руку Джона. И изумился, когда прочитал добавление, написанное незнакомым почерком:
 Кендалл и Стерлинг Мак-К. находятся здесь. Положение отчаянное. Первого сентября приезжает Мур. Если у вас есть друзья среди янки, спешите воспользоваться их услугами.
 Б. Рэндалл Кэмп-Дуглас
 Потрясенный до глубины души, Трейвис резким движением положил клочок бумаги на стол.
 — Когда вы получили это письмо? — хрипло спросил он. — Я слышал, что Кендалл была в Виксберге. Когда город сдался, генерал Грант приказал не брать пленных.
 — Я могу сказать, что Кендалл попала в плен еще до сдачи города, — без всякого выражения произнес Брент. — Один доктор по имени Армстронг должен был получить партию морфия. Они с Кендалл пошли на реку и обнаружили лодку, в которой должно было находиться обещанное, но лодка выглядела покинутой.
 Брент устало пожал плечами и тяжело вздохнул.
 — Короче, вы знаете Кендалл — она поплыла к лодке, а там ее поджидали два солдата янки.
 Трейвис взял со стола письмо и снова просмотрел его:
 — Кто знает, может быть, Джон изменился? Я ведь не видел его больше года, с тех пор как его перевели на Миссисипи…
 Не выдержав, Макклейн перебил Трейвиса нетерпеливым восклицанием:
 — Вы же знаете не хуже меня, что он убьет ее или сделает что-нибудь еще более мерзкое, как только Кендалл попадет к нему в руки.
 Трейвису нечего было возразить:
 — Здесь сказано, что ваш брат тоже в Кэмп-Дугласе.
 — Да.
 Трейвис невесело вздохнул:
 — Даже не знаю, смогу ли я что-нибудь сделать для вас. Вы можете мне не поверить, но Эйб Линкольн — очень добрый и мягкий человек. Когда он посетил столичную тюрьму в Вашингтоне, то пришел в ужас. Думаю, он считает истинным благодеянием для Кендалл передачу ее на поруки мужу. Вряд ли я смогу освободить ее: у меня нет такой власти, да и Джону я не начальник.
 — Я не хочу, чтобы вы освободили Кендалл, я хочу, чтобы вы отвезли меня в Кэмп-Дуглас как своего пленника.
 — Что?! Вы с ума сошли, Макклейн! Какой от всего этого будет толк? Вы просто попадете в тюрьму, а Джон, приехав, спокойно увезет Кендалл…
 — Как я выберусь из Кэмп-Дугласа — это мое дело, — не повышая голоса, отпарировал Брент. — Вы только помогите мне туда попасть. И еще: одолжите мне, прошу вас, пригоршню золотых монет, ведь наши деньги там не в ходу. Все остальное я сделаю сам. Сейчас я пойду с вами, судно дальше поведет Чарли Макферсон.
 — Послушайте, Макклейн, я не комендант Форт-Тэйлора, а ведь он может отправить вас в другой лагерь. Брент насмешливо поднял бровь.
 — Скажите, — произнес он, — существуют на свете янки, которым все еще дорога честь?
 — Наш комендант очень порядочный человек.
 — Тогда он поймет, что я сдался при условии, что меня отправят в Кэмп-Дуглас, к брату, и вы дали мне слово это сделать.
 — От души надеюсь, что вас не пристрелят по дороге, — пробормотал Трейвис. Брент рассмеялся:
 — Кажется, я больше верю в цивилизованность юнионистов, чем вы, Диленд. Но нам пора, времени и так мало.
 Сидя в углу лагерного плаца, Кендалл невидящим взглядом смотрела на выведенных для прогулки заключенных. Несмотря на все попытки Бью приободрить Кендалл, она слабела с каждым днем, не в силах справиться с охватившим ее чувством безнадежности. Бодрость духа окончательно покинула южанку.
 Теперь ничто на свете ее не волновало. Вырваться из Кэмп-Дугласа невозможно, она обречена. С каждым днем все ближе и ближе становился срок, когда сюда явится Джон Мур и заберет ее с собой…
 Так много людей погибло во время этой войны, но почему именно Джон остался жив?
 Она презирала себя за то, что желает человеку смерти, но этой смерти она просто жаждала. Она хотела ее всякий раз, когда вздрагивала от скрипа отпираемой двери барака и появлялись обутые в сапоги йоги. Она вздрагивала даже тогда, когда к ней подходил Бью.
 — Кендалл? Простите, но должно быть, вы — миссис Мур? — Она скосила глаза и увидела рядом с собой покрытые пылью босые ступни. Подняв голову и оглядев человека с ног до головы, едва не поперхнулась от изумления. Перед ней стоял невероятно исхудавший темноволосый мужчина, но что-то в его лице показалось ей до боли знакомым.
 Серые глаза! Нет, глаза были синие, но с оттенком грозового неба…
 — Прошу прощения, — торопливо проговорил мужчина, присаживаясь рядом с ней. Стерлинг Макклейн очень встревожился, разглядев сильную бледность точеного лица Кендалл. На первый взгляд она показалась ему сумасшедшей — светло-рыжие волосы нечесаной гривой падали на спину до пояса, безжизненный цвет лица, поношенная, рваная одежда, полное отсутствие какой бы то ни было осанки, взгляд лишен выражения.
 Однако сейчас Стерлинг сумел разглядеть под лагерной грязью и рваными лохмотьями поразительную и тонкую красоту. Он увидел ее синие бездонные глаза, взглянувшие на него с неподдельной тревогой. Он разглядел под разводами грязи красоту черт ее лица и пухлые губы, напоминающие лепестки розы.
 — Простите, — повторил он, — я не хотел вас напугать. Меня зовут Стерлинг Макклейн.
 — Я поняла, — тихо сказала Кендалл. — Вы… вы очень похожи на Брента.
 Стерлинг улыбнулся:
 — Нет, это он похож на меня, я старше. — Стерлинг был счастлив, увидев, как губы женщины изогнулись в улыбке. Нет, она без сомнения, настоящая красавица. Макклейн откашлялся.
 — Мне рассказал о вас майор Рэндалл. Он очень тревожится за вас, впрочем… как и все мы. Я хотел бы с вами поговорить. Майор сказал, что вы совсем перестали есть, он говорит, что вы не хотите больше жить. Не стоит, Кендалл. Война, так или иначе скоро кончится, найдутся люди, которые, вам помогут. И… знаете, Кендалл, мой брат вас очень любит.
 — Я не видела вашего брата почти год, — тихо проговорила Кендалл.
 — Это ничего не меняет, Кендалл, я знаю Брента. «Действительно ли он его знает?» — засомневалась Кендалл. Ею вновь овладело отчаяние. Что толку обо всем этом думать? Все равно она никогда больше не увидит Брента! Но Кендалл заставила себя улыбнуться Стерлингу.
 — Не беспокойтесь, все будет хорошо, я… я прекрасно себя чувствую. Просто сейчас у меня нет аппетита, только и всего, — она попыталась рассмеяться, но вместо смеха из ее горла вырвался какой-то сиплый клекот. — Вы должны согласиться со мной, что еда здесь не вызывает желания есть.
 — Вам надо поддерживать свои силы, — очень серьезно произнес Стерлинг. — Никогда не знаешь, что будущее…
 Внезапно он осекся на полуслове. Кендалл с удивлением заметила, как напряглось его лицо. Напряжение сменилось озадаченностью, а потом безмерным изумлением — Стерлинг смотрел в центр плаца. Худое лицо Макклейна осветилось радостью. Он поднялся и, слегка прихрамывая, направился в середину лагерного двора. Потом он, сильно хромая, побежал.
 Кендалл недоуменно посмотрела ему вслед и пожала плечами, увидев, что он с такой скоростью убежал от нее только за тем, чтобы поздороваться с каким-то заключенным. Августовское солнце било ей прямо в глаза, и единственное, что она могла разглядеть, — это силуэт мужчины, одетого в лохмотья серого мундира. Ею снова овладело безразличие, и она тем же бессмысленным взглядом уставилась в пространство.
 Мгновение спустя на нее упала чья-то тень. Снова рядом были чьи-то ноги, правда, на этот раз они были обуты в добротные и крепкие сапоги. Сердце Кендалл упало — это пришли янки, чтобы передать ее Джону…
 Страх прошел, когда она подняла глаза и увидела ноги, обтянутые серыми форменными бриджами. Пленный, несомненно, был привезен сюда недавно: он выглядел гораздо здоровее остальных — сплошные сухожилия, мышцы и…
 — О Боже!.. — Кендалл почувствовала, что дрожит. Сверху на нее в упор смотрели серые глаза. Серо-стальные глаза без всякого намека на голубизну. Она смотрела на это знакомое, как солнце, сильное, излучающее мощь лицо — и не верила своим глазам. Брент… Она несколько раз моргнула, боясь, что видение сейчас исчезнет, растворится в воздухе. Но это было не видение — живой Брент, из плоти и крови, стоял перед ней, такой же сильный и надежный, как всегда.
 Сколько ночей она не спала, стремясь к нему всей душой, сколько слез выплакала, желая хоть краем глаза еще раз увидеть его!.. И вот он здесь, перед нею.
 Но, Боже мой, как выглядит она сама? Как ходячая смерть. Худая, оборванная и грязная, как прах… Ключицы выпирают — от нее, женщины, остались только кожа да кости. Волосы спутались и свисали с головы неряшливыми прядями. Да и бледна она, словно покойник.
 — Брент? — прошептала она. — Нет, о нет!.. — Хватаясь за стенку барака, она с трудом поднялась на ноги и спрятала в ладонях лицо, чтобы скрыть закипавшие в глазах слезы. Из груди ее рвались хриплые рыдания.
 — Нет! — снова прошептала она и сделала слабую попытку убежать.
 Но он поймал ее за руку, повернул и прижал к груди.
 — Кендалл… — нежно проговорил Брент. Он не обращал внимания на разводы грязи на ее щеках, не видел, что волосы Кендалл утратили золотистый отлив, его не волновало, что на ней надеты невероятные лохмотья, он не замечал, насколько она исхудала. Капитан видел перед собой только любимую женщину, которую едва не потерял.
 — Кендалл… — повторил он, лаская ее и баюкая, как ребенка, поглаживая шею и положив ее голову себе на плечо. — Прости меня, любимая, — прошептал он, — прости меня за все…
 Раздался громкий свисток — время прогулки истекло. Брент отстранился и с тревогой взглянул в глаза Кендалл.
 — Мы обязательно выберемся отсюда, — пообещал он.
 — Каким образом? И как ты попал сюда? О Брент, выбраться отсюда невозможно!
 — Верь мне. Сейчас у нас нет времени на разговоры. Я сижу здесь с флоридскими кавалеристами. Просто будь готова бежать. Ты меня понимаешь?
 Кендалл кивнула:
 — Я люблю тебя, Брент.
 — Я знаю… — На губах Брента мелькнула знакомая, лукавая улыбка. — Я тоже люблю тебя. А теперь иди — нас не должны видеть вместе.
 Он слегка подтолкнул ее к бараку джорджийцев, а сам побегал к колонне флоридских кавалеристов, которые уже шагали к своему бараку.
 Кендалл потеряла способность двигаться. Не заметила даже, как к ней подошел Бью, взял за руку и повел к бараку. Она машинально шла за майором, но продолжала следить глазами за Брентом. Смотрела на него до тех пор, пока он не исчез за дверью барака. Только после этого она обратила внимание на Бью. Он что-то взволнованно говорил:
 — Он пришел, Кендалл! У него есть план. Мы все теперь выберемся отсюда!
 — Все? — словно эхо повторила Кендалл. Слова Бью и встреча с Брентом потрясли ее, но все же она была как в дурмане, не в силах связно мыслить и действовать.
 — Ну, если и не все, то мы и флоридские кавалеристы. Господь милостив. Ночной Ястреб явился выручить нас!.. Будь готова, Кендалл. Полное внимание…
 Она сдержанно улыбнулась. Она будет внимательна к Ночному Ястребу и всегда будет его слушать и ждать. Всегда…




 Глава 19


 — Ночной Ястреб!
 Слова эти были произнесены громким шепотом, и сказал их один из надзирателей, только что вошедший в барак и старательно затворивший за собой дверь.
 Кендалл дремала. Как ни странно, в голодном пайке лагеря есть доля преимущества: сон овладевает усталым, измотанным телом, несмотря на смятение и волнение, царящие в голове. Однако Кендалл отчетливо услышала тихие слова, которые произнес надзиратель янки.
 Она порывисто вскочила, лихорадочно переводя взгляд с солдата на Бью.
 — Стукнете меня как следует по голове, — говорил между тем надзиратель. — Мне не улыбается попасть под трибунал или стать к стенке.
 С этими словами янки сунул в руку Бью армейский револьвер.
 Бью согласно кивнул:
 — Я прослежу, чтобы, тебя ударили как надо. Все остальное устроено?
 Янки тоже кивнул:
 — Спокойно выходите во двор. Половина надзирателей уже вырубилась, и их уложили в старом складе. Часовому у ворот щедро уплачено, а остальные надзиратели получат деньги только после вашего удачного побега. Выходите по одному и внимательно прислушивайтесь к тому, что будет происходить в лагере. Если что-то пойдет не по плану, то у нас будут большие неприятности. Вот и все. А теперь удачи вам, майор!
 Широко раскрытыми от волнения глазами Кендалл следила за Бью. Он наклонил голову, потом взмахнул рукой с зажатым в ней револьвером и опустил его рукоятку на голову солдата. Янки без звука повалился на грязный пол.
 Бью оглядел мрачные, исхудавшие лица людей, столпившихся вокруг.
 — Кендалл идет первой, потом все остальные по очереди. Вы слышали, что сказал янки? Двигаться молча и соблюдать тишину!
 — Куда мне идти? — спросила Кендалл, выжидательно глядя в глаза Бью.
 — К западному полю позади прогулочного плаца. Туда, где склад гробов.
 — Склад чего? — в ужасе произнесла Кендалл, но Бью не стал ее слушать.
 Он открыл дверь, легким движением вытолкнул Кендалл наружу и снова прикрыл дверь барака. Кендалл обуяла настоящая паника, страх сдавил горло… Но надо взять себя в руки и идти…
 Она лихорадочно огляделась в поисках стражников, которые могли поджидать ее здесь, но вокруг никого не было. Она почти бегом кинулась к плацу и, добравшись до него, оцепенела.
 Тьма. Ни души. Стоит только повозка, запряженная четверкой лошадей, а вокруг прямо на грязной земле стоят многочисленные гробы.
 Внезапно чья-то рука зажала рот Кендалл. Холодный ужас окатил ее с ног до головы. Она попыталась вырваться и закричать.
 — Кендалл, успокойся, это я, Брент. Иди вперед, быстро! — Удивленная до глубины души, Кендалл во все глаза рассматривала Брента. одетого в синюю форму, капитана федеральной армии.
 Заметив ее страх перед мрачными предметами, Брент сказал:
 — Один из нас наверняка выберется отсюда. — Он не дал Кендалл времени на возражения и подтащил ее, очумевшую от ужаса, к гробам. Страх ее усилился, когда она увидела у сосновых ящиков еще двух человек в синей униформе. Брент, конечно, почувствовал ее состояние, потому что шепнул:
 — Не бойся, это всего-навсего Стерлинг и один из его сержант. Давай, давай, Кендалл, быстренько!
 — Идите сюда! — позвал Стерлинг. Он поднял крышку одного из гробов и знаком предложил Кендалл в него лечь.
 — Я… я не смогу! — в панике запротестовала женщина.
 — Ложись, Кендалл, — коротко приказал Брент.
 — Выбраться отсюда можно только трупу, — с притворной беспечностью проговорил Стерлинг. Кендалл напряженно вгляделась во тьму — двое людей что-то укладывали в гробы. «Настоящих мертвецов, — мелькнуло в голове Кендалл. — Тех, кто действительно умер сегодня в Кэмп-Дугласе».
 — Господи, мы бесчестим наших павших, — пробормотала Кендалл.
 Брент нетерпеливо выругался. Стерлинг, стараясь успокоить и ободрить ее, торопливо произнес:
 — Кендалл, ясе они раньше были храбрыми конфедератами, но теперь они, даже мертвые, помогают нам. Они порадовались бы, что могут это сделать…
 — Полезай в гроб, живо! — прошипел Брент, окончательно разозлившись, — Нас ждут еще двадцать джорджийцев!
 Она послушно забралась в продолговатый сосновый ящик и изо всех сил стиснула зубы, чтобы удержать рвущийся из груди крик. Крышка над ней закрылась. Наступила полная темнота, и подкрался дикий страх удушья. Страх стал просто невыносимым, когда Кендалл почувствовала, как чьи-то руки подняли гроб и поставили на повозку. В следующее мгновение сверху с грохотом поставили еще один гроб.
 «Не кричи, не плачь, не поддавайся панике», — твердила себе Кендалл, ощутив еще один толчок, — лошади потащили свой скорбный груз.
 Внезапно повозка остановилась, и Кендалл поняла, что они подъехали к воротам. Словно откуда-то издалека донесся приглушенный голос Брента:
 — Никого тут нет, кроме мертвых мятежников! Мы собираемся передать их южанам, пусть похоронят по-христиански!
 — Открыть ворота! Пусть вывезут трупы!
 Кендалл затаила дыхание. Ей казалось, что она лежит в этом темном узком гробу уже целую вечность. Темнота действовала так же удручающе, как и неимоверная теснота. Ей хотелось визжать от ужаса и колотить кулаками в деревянную крышку ящика, столь очевидно напоминавшего о смерти.
 Неожиданно повозка снова покатилась, и Кендалл непроизвольно уперлась руками в стенки соснового ящика. Казалось, время опять остановилось. Но нет, этот ужас никогда не кончится! Дорога была неровной, лошади торопились, и Кендалл, перекатываясь в гробу, билась боками, головой, спиной о его жесткие стенки.
 Лошади, наконец, остановились. Кендалл услышала, как заскрипели друг о друга гробы, когда их стали вытаскивать из повозки. Слезы облегчения покатились из ее глаз, когда она почувствовала, как ее гроб вытянули из повозки и поставили на землю.
 Откинули крышку, и первое, что увидела Кендалл, напряженные, взволнованные глаза Брента. Он протянул ей руку и помог вылезти из гроба.
 — О Брент!.. — выдохнула она, готовая броситься ему на шею. На мгновение он прижал ее к своей груди, но почти тотчас передал в руки своего брата.
 — Нам надо идти дальше! — В голосе его прозвучала холодная властность.
 Поддерживаемая за плечи Стерлингом, Кендалл огляделась. Они находились в густом лесу. С неба светила, рассеивая непроглядный мрак, благодетельница луна. Рядом несколько человек помогали выбираться из гробов последним «покойникам» — Кендалл узнала в этих людях своих товарищей по бараку. Было среди освобожденных и несколько флоридцев из роты Стерлинга, которых Кендалл несколько раз видела во время прогулок.
 — Нас здесь почти пятьдесят человек, — сказал Брент собравшимся вокруг него бывшим пленным. — Разбейтесь на группы по десять человек и рассредоточьтесь по проселочным дорогам. Идите строго на юг и помните, что здесь вы на вражеской территории. Не забывайте об этом ни на минуту.
 — Да поможет нам Бог, — проговорил едва слышно Бью.
 — Аминь!
 В толпе возник тихий говор, каждый считал своим долгом на прощание подойти к Бренту и поблагодарить его за спасение, Рядом с Кендалл появился Стерлинг.
 — Пошли, Кендалл, — тихо сказал он.
 — А Брент?
 — Он догонит нас. Пошли.
 Он крепко взял ее за руку, и они не пошли, а побежали по лесу. Сзади раздавался тяжелый топот множества ног, встревоживший Кендалл, но по спокойному и уверенному лицу Стерлинга она поняла, что это бегут их освобожденные товарищи.
 В лесу, потревоженном незваными пришельцами, пробудилась ночная жизнь. Тропинка, которую выбрал Стерлинг, становилась все уже и уже. Листья и ветви хлестали Кендалл по Рукам, ноги то и дело натыкались на корни и камни. Неторопливо взмахивая крыльями, над ними, пристально глядя вниз и настороженно ухая, летела сова. Не обращая на нее внимания, они бежали по лесу в призрачном путеводном свете луны.
 Наконец Кендалл почувствовала, что если сделает хотя бы еще один шаг, то умрет. Ноги болели так, словно икры пронзили невидимые ножи, сердце билось как сумасшедшее, а легкие были готовы лопнуть от напряжения. Она вырвала свою руку из ладони Стерлинга и в изнеможении привалилась к дубу:
 — Стерлинг, я больше не могу…
 — Надо бежать, Кендалл. Я понесу тебя.
 — Нет! — Она не могла допустить, чтобы изможденный и утомленный человек тащил такую тяжесть. — Я… я прекрасно себя чувствую.
 Она заставила себя бежать до тех пор, пока они не достигли поляны, окруженной стеной дубов и устланной плотным ковром из листьев. В центре поляны виднелась маленькая хижина, едва заметная на фоне деревьев.
 Стерлинг издал негромкий крик, подражая приглушенному клекоту ночного ястреба, и тут же со стороны хижины раздался такой же ответ. Макклейн схватил Кендалл за руку и буквально втащил на крыльцо по шатким ступенькам. Она инстинктивно съежилась, когда дверь распахнулась, но испуг был напрасен: в комнате Стерлинга и Кендалл ждали Бью и еще три человека из Двадцать второго полка. Они добрались до хижины немного раньше.
 — Как ты себя чувствуешь, Кендалл? — участливо спросил Бью. — Джейк, подай-ка ей воды!
 Рядовой Джекоб Тернер метнулся к трубе, проходящей сквозь заднюю стену дома, и, наполнив водой ковш, протянул его Кендалл.
 — Не ржавая, — сказал он.
 Кендалл жадно выпила половину ковша и передала его Стерлингу.
 — Где мы? — нервно спросила она. — И где Брент?
 — Ему и еще четверым флоридским парням придется отогнать лошадей и повозку в Кэмп-Дуглас, чтобы янки ничего не заподозрили. А хижина эта принадлежит какому-то янки, твоему другу, так во всяком случае, сказал нам Брент. Кстати, здесь оставлена для нас одежда, — ответил Бью. — Лейтенант Макклейн, — продолжал он, обращаясь к Стерлингу, — снимите этот синий мундир: он привлечет ненужное внимание, когда мы будем проходить мимо ферм.
 Стерлинг не заставил себя уговаривать и быстро сбросил синий мундир. Кендалл заметила, что вместо серых лохмотьев на Бью и других солдатах надето обычное гражданское платье.
 — Для тебя тут тоже кое-что есть, Кендалл, — сказал Бью. — Мы выйдем, а ты пока переоденься.
 Не говоря ни слова, мужчины деликатно покинули хижину. Кендалл с любопытством приблизилась к платью, небрежно брошенному на кресло-качалку.
 Слезы выступили на глазах, когда она поняла, что это одно из ее собственных платьев. Простенькое будничное платье из легкой хлопковой ткани с высоким воротником, длинными рукавами и буфами на плечах. Как часто она надевала его, живя в Форт-Тэйлоре!
 Трейвис… Милый Трейвис!.. Он рисковал не меньше Брента, чтобы освободить ее.
 — Кендалл? — раздался вежливый голос Стерлинга. — Да, я почти готова, — тихо откликнулась Кендалл, торопливо сбрасывая с себя лохмотья и надевая чистое платье. Хорошо бы сейчас принять ванну. Она привыкла к грязи в Кэмп-Дугласе, но теперь…
 Теперь здесь Брент. Правда, он сказал, что любит ее, несмотря на худобу и костлявость… да и запах от нее, должно быть, как от нестираных солдатских портянок.
 Но что делать — с ванной придется подождать. Кендалл решительно одернула платье и распахнула дверь… В ту же секунду увидела Брента, который подходил к хижине в сопровождении четырех флоридских кавалеристов. Сердце ее замерло: то ли ей хотелось броситься ему на шею, то ли спрятаться, чтобы ее никто не видел. Но она знала, что положение их остается почти отчаянным и главная задача сейчас — выжить. Однако сама мысль о том, что Брент видит ее сейчас замызганной и исхудавшей — бледным подобием той красавицы, которую он встретил целую вечность назад на городском валу Чарлстона, была совершенно невыносимой.
 Он мельком взглянул на нее своими серыми глазами, но тотчас отвернулся к Бью:
 — Одежда была на месте?
 — Да, для вас тоже.
 — Вода?
 — Вполне достаточно, есть даже водопровод.
 — Как с едой?
 — С едой плохо. Кто-то пытался оставить здесь запас провианта, но енот или еще какой-то, зверь все стащил. Осталось только немного червивой говядины.
 — Плохо, — негромко произнес Брент и обернулся к пришедшим с ним кавалеристам. — Выпейте воды и переоденьтесь, поищите в доме — друг обещал оставить там обувь. Стерлинг, найди, в чем можно будет нести воду, и давайте двигаться. Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше!


* * *

 Они шли сквозь ночь, Брент вел свой маленький отряд, а рядом с Кендалл неотлучно находились Бью или Стерлинг. Как только взошло солнце, Брент распорядился сделать дневной привал. Они продолжат путь только в темноте, а дневной зной переждут в тени спасительного леса. Свернувшись калачиком и отвернувшись от остальных, Кендалл прилегла возле кряжистого, могучего дуба.
 Но разве можно спрятаться от Брента! Он лег рядом, обнял и привлек Кендалл к себе. Слезы заструились по ее щекам, и, хотя она изо всех сил старалась скрыть свои чувства, плечи ее предательски вздрагивали от рыданий. Брент повернул Кендалл лицом к себе и, сверля ее требовательным взглядом своих серых глаз, спросил:
 — Что с тобой происходит?
 — Прошу тебя, не прикасайся ко мне, — проговорила она сквозь слезы. — Не трогай меня… такую, пожалуйста. Брент, я сейчас просто отвратительна. Ты… не можешь любить меня такую. Я тощая, как скелет, а лицо…
 Он приложил палец к ее губам, заставив замолчать, потом нежно погладил по щекам и подбородку.
 — Никогда еще твое лицо не казалось мне таким прекрасным, Кендалл. Да, на нем появились морщинки, да, под глазами тени, а щек бледны. Это пройдет, но останется то мужество, которое наложило на твой облик этот суровый отпечаток. Я так хочу тебя обнять, и не лишай меня этой возможности, не отдаляйся от меня. Я не буду требовать от тебя близости, но не потому, что ты стала менее привлекательна, а только потому, что ты ослабела от голода. — Он теснее прижал ее к себе. — Кендалл, я очень люблю тебя. Не стану просить у тебя прощения за, то, как я покинул тебя в последний раз, — я и сам никогда не прощу этого себе. Я думал, что если оставлю тебя не прощаясь, то смогу забыть. Ты же все время искала приключений на свою голову, приключений, которые в любую минуту могли убить тебя. Я долго размышлял над тем, что движет твоими поступками, и, наконец, понял, что мы с тобой очень похожи. Но я видел так много смертей и страданий… Мой отец пропал без вести в той кровавой мясорубке. Та бойня была так ужасна, что я не забуду ее до самой смерти. Мне нужно было, чтобы ты ждала меня, Кендалл. Я должен был понимать, ради чего я воюю. Мне было необходимо сознание того, что когда весь этот кошмар кончится и я вернусь туда, где меня любят и ждут. Тогда весь этот ужас имел бы для меня хоть какой-то смысл.
 — Я так боялась, что ты… разлюбил меня после того, что я сделала.
 — Это после того, как ты угрожала мне ножом? — мягко спросил он. — Да, я был очень раздражен, ты перехитрила меня. И ты права: тот случай сильно задел мою гордость. Но из-за этого я не смог бы разлюбить тебя. Нет такой силы, которая заставила бы меня это сделать. Я стал корить себя за эгоистичность, ведь я все время так далеко и не могу защитить тебя. — Он помолчал, ласково поглаживая Кендалл по волосам. Затем продолжил, и в голосе его уже не было нежности: — Мы сейчас в большой опасности, Кендалл. Нам предстоит еще очень долгий путь, прежде чем мы доберемся до дома.
 Дом… Он имел в виду Флориду, но Кендалл не стала возражать. Чарлстон перестал быть для нее домом, как, впрочем, и Нью-Йорк. О Виксберге и говорить нечего — она сбежала туда от отчаяния.
 — Как мы пойдем? — спросила она.
 — На юг, через Иллинойс. Потом по границе Теннесси и Кентукки мы пройдем в Виргинию. В Кентукки сейчас янки, но население симпатизирует конфедератам, хотя риск, конечно, есть, и немалый. Идти мы будем пешком, оставляя в стороне крупные населенные пункты. Всегда помни, Кендалл, что каждый встречный может либо убить тебя, как мятежника, либо сдать военным властям.
 Идти пешком… от Иллинойса до Виргинии! Шутка сказать. Кендалл никогда бы не пришло в голову, что она будет способна выдержать такой путь. Впрочем, она же никогда не думала, что покинет Кэмп-Дуглас в гробу…
 — Брент…
 — Мм?
 — Это Трейвис помог тебе попасть в Кэмп-Дуглас? — Брент после долгого молчания сказал:
 — Да. Мы выманили его из бухты Ки-Уэста, затем я бросил якорь и встретился с Трейвисом Дилендом. Я сдался ему в плен.
 Кендалл почувствовала, что ее охватывает трепет. Солнце сильно пригревало, и ей стало тепло, покойно, но она была уверена, что это тепло она ощущает от ласковых прикосновений Брента и его спокойных слов.
 Он бросил все — команду, судно, Конфедерацию, — чтобы только спасти ее.
 — Спасибо тебе, Брент, — прошептала она, поднеся к губам сильную руку, обнимавшую ее. — Я так тебе благодарна!..
 В ответ он, склонившись к её уху, тихо произнес ласковые, заветные слова.
 — Я должен был прийти за тобой, — сказал он просто, — ведь я люблю тебя.
 Кендалл вдруг снова расплакалась.
 — О, Брент, не обнимай меня и вообще держись от меня подальше, ты подцепишь от меня вшей!
 Он от души рассмеялся, и от этого смеха страхи Кендалл мгновенно растаяли.
 — Кендалл, я люблю тебя даже со вшами. Перестань плакать. Мы раздобудем где-нибудь хорошее щелочное мыло, и все будет в порядке. А теперь отдыхай, любовь моя. С наступлением темноты нам придется поторопиться. Джон Мур приведет сюда половину иллинойсского ополчения, как только узнает, что произошло.
 Джон… Как он далек сейчас… А ведь он едва не отнял у нее жизнь. Но теперь, несмотря на бушевавшую вокруг войну и продолжавшееся кровопролитие, Кендалл чувствовала себя вполне счастливой. Она, грязная и оборванная, лежит сейчас в северном лесу, но никогда еще солнце не казалось ей таким теплым и ярким, никогда еще не чувствовала она такого покоя просто оттого, что рядом был мужчина, обнимавший ее своими сильными и надежными руками.
 Не важно, что будет с ними завтра или через пять минут — Кендалл наслаждалась настоящим… и сознанием того, что Брент поставил на карту все, чтобы быть сейчас рядом с ней.
 — Кендалл?
 — Что, Брент?
 — Знаешь, вообще-то нашей свободой мы обязаны твоему другу Диленду.
 — Я знаю это. — Она положила голову на плечо возлюбленному. — Брент, если эта война когда-нибудь кончится, я бы хотела, чтобы ты тоже стал его другом.
 — Война обязательно кончится, Кендалл, а теперь спи. — Кендалл закрыла глаза. Она хотела так много ему сказать — что очень переживает по поводу его отца, что очень рада выздоровлению Стерлинга и его спасению. Она хотела бы разузнать об Эйми и Гарольде, о Рыжей Лисице, семинолах и микасуки. Но она смертельно устала, а ведь силы нужны, чтобы быстро идти ночью, чтобы избежать ловушек, которые расставит на их пути Джон.
 У них с Брентом еще будет время поговорить. Когда-нибудь настанет день, когда она снова обретет способность мечтать — о том времени, когда она очистится телесно и духовно и снова сможет любить Брента как прежде.
 Ну а сейчас она может отдохнуть от тягот войны в объятиях Брента, под сенью его любви.


* * *

 Брент не давал своим людям никаких поблажек. Его поход мог бы сделать честь любому генералу Конфедерации. Для того чтобы оставить позади Иллинойс, оплот янки, им надо было делать в сутки не меньше двадцати миль.
 Кендалл не представляла, что штат может быть таким большим. Они шли, шли и шли, отмеряли мили ночью, отдыхали днем, но пейзаж вокруг них не менялся. Правда, шли они не прямо. Маршрут был замысловатый, извилистый, оставлял в стороне города и поселки. Иногда им приходилось делать немалый крюк, чтобы обойти какую-нибудь Богом забытую ферму.
 Каждое утро, как только занимался рассвет, Кендалл чувствовала себя настолько измученной, что тут же падала, забываясь глубоким, без видений сном. Брент очень тревожился за здоровье своих людей, но обстоятельства требовали быстрого и безостановочного продвижения вперед.
 Пока никто не сломался. С каждым днем мышцы бывших узников наливались новой силой. Правда, еда оставляла желать лучшего. Несмотря на богатый урожай, созревавший на полях, беглецы редко отваживались им поживиться, а для охоты у них не было подходящего снаряжения. Бренту пришлось вспомнить уроки, которые в юности преподал ему Рыжая Лисица. Капитан смастерил из веток деревьев и кремней лук и стрелы, а все его люди были отличными стрелками, так что мясо иногда попадало в котел, хотя готовить пищу приходилось с великими предосторожностями. Все это было лучше, чем тюремный рацион, но спать они все же ложились голодными.
 Многочисленные ручьи помогали им не страдать от жажды — воды было достаточно. Но для Кендалл самой большой роскошью и удовольствием было купание, хотя вид собственной наготы приводил ее в ужас — она была худа, как палка. Как хорошо, что они возвращаются домой не одни! Ей было бы просто страшно показаться на глаза Бренту в таком неприглядном виде. Когда она купалась, поблизости всегда находились либо Стерлинг, либо Бью, и Кендалл была очень благодарна Бренту, что он в это время находил для себя другие занятия. Между ними возникли странные отношения, которые и помогли перенести тяготы похода, — они были друзьями, но не любовниками. По ночам разговаривать было некогда, но спали они с Брентом, крепко обнявшись.
 Иногда Кендалл начинала бояться его долготерпения. Брент выглядел таким же здоровым и сильным, как всегда. Его могучее тело привыкло к тяжелым нагрузкам. Проходили неделя за неделей, Брент немного похудел, но от этого стал только сильнее и жилистее. От него исходили страсть, желание, бьющая через край жизненная сила…
 Все это только усиливало страх Кендалл. Нет, Брент был таким нежным и предупредительным, каким никогда не был суровый капитан Макклейн. Но именно его доброта и пугала ее больше всего. Ей претила жалость. Она хотела жгучей страсти, но боялась, что в ней навсегда умер порыв к такой любви. Война оставила шрамы в ее душе и на сердце.
 Они покинули Иллинойс только с наступлением осени. В тот октябрьский день, когда группа пересекла границу Иллинойса и Кентукки, устроили шумный праздник. Бью и его однополчане разразились громкими воинственными кликами повстанцев. Стерлингу пришлось напомнить им, что хотя в Кентукки, несомненно, живут подлинные конфедераты, штат все-таки находится в руках янки.
 Брент не принимал участия в общем веселье. Прислонившись к дереву, он благосклонно, как король, взирал на веселящихся солдат.
 — Джентльмены, приберегите свой пыл до Теннесси, — спокойно произнес он, наконец. — Если мы пойдем в прежнем темпе, то скоро будем там.
 Но слова командира не смогли остудить радость измученных Долгим походом сердец. Люди радовались хотя бы тому, что, наконец ,покинули проклятый Иллинойс. Это была их победа, потому что бывшие узники понимали: янки прочесали весь штат в попытках найти сбежавших пленных.
 Вечером второго дня пребывания в Кентукки Кендалл проснулась от шепота. Она открыла глаза и поняла, что Брента рядом нет. Озадаченная, она села и увидела, что он о чем-то вполголоса беседует с Бью. Охваченная любопытством, она поднялась и приблизилась к мужчинам.
 — Я еще раз говорю тебе, Брент, что эта старая фермерша — настоящая конфедератка.
 — Ты утверждаешь. Бью? — скептически поинтересовался Брент.
 — Ну а что она сможет сделать, если даже переметнулась к янки? Девять мужчин и молодая женщина против одной старой карги. Брент, она хоть нормально нас накормит. Горячий хлеб, вареная картошка, окорок, овсянка, горох…
 Слушая размечтавшегося Бью, Брент внезапно рассмеялся:
 — Я не могу осуждать тебя, майор, за такой потрясающий аппетит. Ладно, мы остановимся на этой ферме, но охранение все же выставим.
 Кендалл решила подать голос.
 — Что случилось? — спросила она, недоуменно хмуря брови.
 — Да понимаешь. Бью тут бродил по окрестным полям в поисках еды и посреди кукурузного поля наткнулся на какую-то старую даму, которая пригласила нас всех на воскресный обед. Я не очень все это одобряю, но…
 Кендалл почти физически ощутила вкус и аромат домашней пищи. Она схватила Брента за плечи и умоляюще посмотрела ему в глаза.
 — Брент, ну какой вред сможет причинить нам эта старуха? Ну, пожалуйста, прошу тебя…
 — Майор уже использовал этот аргумент, Кендалл. — Брент с сомнением пожал плечами и благодушно подмигнул: — Кажется, там рядом протекает ручей, а тетка согласна пожертвовать нам весь свой запас щелока. Ну что ж, нам есть чем занять вечер.
 Мыло… какая роскошь!
 — Так чего мы ждем? — с нетерпением спросила Кендалл. Брент снова с недовольным видом пожал плечами, весьма неохотно соглашаясь провести вечер на ферме.
 — В общем, мы идем! — вне себя от счастья крикнула Кендалл. Она повернулась и зашагала к маленькому лагерю. — Я сейчас разбужу остальных.
 Через несколько минут Бью вел всю группу через заброшенное кукурузное поле к ветхому фермерскому домику. Вокруг было тихо, стояла ясная чудная осенняя погода. По дороге им навстречу не попалось ни одной живой души. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышла подтянутая, высокая седая женщина. Лицо ее освещала приветливая, широкая улыбка.
 — Очень рада снова видеть тебя, Бью. Это и есть твои друзья?
 — Да, мэм, целая толпа. ответил Бью. — Я же говорил, что нас много.
 Женщина зорко оглядела людей, но улыбка оставалась дружеской и гостеприимной.
 — Меня так радует, когда ко мне кто-то приходит. Чем больше народу, тем веселее, а то живешь здесь, как волк. Входите, входите, не стесняйтесь. Не зря же я все утро варила и пекла.
 — Спасибо, вы очень добры, мэм.
 — Зовите меня мисс Хант, Ханна Хант, молодые люди, — Бью в ответ представил своих людей по именам. Ханна поздоровалась с каждым энергичным кивком головы и посторонилась, давая гостям пройти в дом. Бью собрался было подняться по ступенькам, но задержался.
 — Рядовой Тэннер, сержант Маршалл — в охранение! Скоро вас сменят Хадсон и Лоуэлл.
 Дразнящие запахи, доносившиеся с кухни, сводили Кендалл с ума. Однако когда она начала подниматься в дом вслед за Бью, шестое чувство остановило ее. Она застыла на месте и оглянулась. Брент, стоя поодаль, внимательно, с напряженным лицом разглядывал дом. Выглядел он несколько озадаченно.
 — Брент, что случилось? — окликнула его Кендалл.
 Он покачал головой, словно придя в себя от ее вопроса, потом неопределенно пожал плечами:
 — Не знаю… Видимо, нервы.
 — Капитан, — произнес Билл Тэннер, услышав слова Брента, — мы с сержантом знаем, как несут боевое охранение.
 — В этом-то я как раз не сомневаюсь, — проговорил задумчиво Макклейн. Он еще раз покачал головой и положил руку на плечо возлюбленной. — Ну что, Кендалл, пошли есть?
 — Конечно, — воскликнула она с горящими глазами. Ее тревожило поведение Брента, и она успокоилась, лишь когда он вместе со всеми сел за круглый стол посреди огромной кухни деревенского дома. Кендалл предложила помочь хозяйке, но та отказалась от помощи. Когда в кухню на огромных блюдах были внесены дымящиеся окорока, Кендалл успокоилась окончательно, видя, что Брент больше не проявляет настороженности. Похвалы хозяйке сыпались со всех сторон. Кендалл была уверена, что такой вкусной еды она не ела никогда в жизни. Ханна принимала участие в общем разговоре, жалуясь на тяготы войны.
 — У меня раньше было с десяток рабочих рук, которые надо было кормить, но потом все они ушли в армию, и я осталась одна. Приходили то янки, то повстанцы. Все вытаптывали мне поля — и те, и другие. Я чуть с ума не сошла. Вояки ограбили меня дочиста. Сначала прошли эти южные генералы — Кирби Смит и Брэкстон Брэгг, отобрали все для нужд своих солдат. Теперь снова вернулись федералы… — Она вдруг осеклась. — Господи, да как же я могла забыть? Я же испекла для вас черничный пирог.
 Кендалл не смогла притронуться к пирогу. За время плена желудок ее съежился и не смог принять столько пищи сразу. Не желая обидеть хозяйку, Кендалл отрезала себе тонкий ломтик и сбросила его на тарелку сидевшего рядом сержанта, подмигнув ему. Тот подмигнул в ответ и с удовольствием отправил лакомство в рот.
 Скрипнул отодвигаемый стул, и Кендалл увидела, что Брент встал из-за стола. Макклейн обошел вокруг стола и что-то шепнул на ухо Ханне Хант. Та рассмеялась, достала что-то из комода и дала Бренту. Спустя мгновение он стоял уже за спиной Кендалл. Она с любопытством подняла голову. Напряжение, искажавшее лицо Брента, совершенно исчезло, губы слегка изогнулись в лукавой усмешке, в глазах появилась жаркая поволока.
 Он наклонился к Кендалл.
 — Пойдем прогуляемся, — шепнул он ей на ухо. Он помог отодвинуть стул, и Кендалл встала, теряясь в догадках: что он еще задумал? Брент вежливо извинился перед
 гостями и взял Кендалл за руку.
 — Хадсон и Лоуэлл сейчас придут, — пообещал Брент, проходя мимо Маршалла и Тэннера.
 — У нас все в полном ажуре, капитан, — отозвался Билл Тэннер. — Эта милая мисс Хант принесла нам по куску пирога.
 — Ну да, — вдруг расхохотался Джо Маршалл, — и Тэннер тут же их сожрал. Мне даже крошки не оставил.
 — Ты же сам сказал, что не хочешь до порядочного куска окорока портить себе аппетит! — запротестовал Билл.
 Кендалл веселилась от души. Оба парня, моложе ее на два года, за время войны стали настоящими солдатами. Как приятно было слушать их забавную перебранку после всего пережитого.
 — Куда это вы направились, капитан? — поинтересовался Тэннер.
 — Хотим немного прогуляться, растрясти жирок, — ответил Брент.
 — А куда мы идем на самом деле? — спросила Кендалл, когда они с Брентом миновали поле и углубились в сосновую рощу. Он нежно посмотрел ей в глаза и тихонько сжал руку:
 — Мы идем любоваться заходом солнца.
 С этими словами они приблизились к ручью, который мелодично журчал, освещенный золотистыми лучами закатного солнца. Вокруг царила прохлада. Над ручьем, словно часовые, высились стройные Сосны, вода переливалась тысячью ярких бликов.
 — О, Брент, какая здесь красота! — воскликнула Кендалл. Она высвободила руку и бросилась к ручью. Дрожа от радостного волнения, зачерпнула воды и с наслаждением ополоснула лицо.
 — Угу, — согласно пробормотал Брент, — я так и думал, что здесь будет очень красиво.
 Кендалл уловила ласковую хрипотцу в тембре его голоса и недоуменно обернулась. Лицо Брента снова было непроницаемо, изменился только взгляд. Потемневшими глазами он пристально следил за каждым движением Кендалл. В его взоре таились давно забытые намеки. Наконец он заговорщически улыбнулся, подошел к Кендалл и, присев рядом с ней, достал из кармана какой-то предмет. Он протянул руку и разжал пальцы. На ладони лежал кусок настоящего мыла.
 — Как насчет вечерней ванны, любовь моя? — Она нерешительно посмотрела на мыло, потом взглянула в глаза Брента, испытывая нелепый, невесть откуда взявшийся страх перед его предложением.
 — Сейчас очень холодно, Брент, мы подхватим воспаление легких.
 — Нет, не холодно, а только прохладно, но не волнуйся, я тебя согрею.
 Кендалл снова посмотрела на кусок мыла, казавшийся таким маленьким и легким на громадной ладони Брента.
 — Кендалл, — он нежно приподнял ей подбородок и заглянул любимой в глаза, — я хотел дать тебе время прийти в себя и поправиться после пережитого, привыкнуть ко мне, снова научиться доверять мне. Но… будь милостива, дорогая. Я схожу с ума, когда сплю рядом с тобой.
 — Я… я боюсь, — прошептала она в ответ.
 — Меня?
 — Нет, не тебя, а за тебя.
 — За меня? — В подернутых поволокой глазах Брента мелькнуло удивление и недоумение. Он сел поближе к Кендалл и привлек ее к себе. — Объясни мне, что ты хочешь этим сказать, моя радость.
 Голос его был сама нежность, когда он ласково провел рукой по волосам Кендалл и погладил ее плечи.
 — Ты… всегда такой сильный, Брент, — сказала она. — Тебя ничто не берет. Мы сейчас голодаем, а ты от этого, кажется, становишься только сильнее. О, Брент…
 — Кендалл, — он не дал ей договорить, приподнял и усадил лицом к воде. Левая рука тихонько поглаживала, спину Кендалл, расстегивая крючки и застежки на платье. Она попыталась оттолкнуть его, но Брент легонько отвел ее руки. — Я просто зарос давно нечесанной бородой, и поэтому не видно, как я исхудал. Мы оба с тобой сейчас не слишком годимся для появления в порядочном обществе.
 — Брент, прошу тебя, не надо. Я…
 — Ты прекрасна.
 — Нет. Мне сейчас можно пересчитать все ребра.
 — Я просто умираю от желания это сделать. — Голос Брента стал тихим и хриплым, усы ласково касались нежных ушей Кендалл, а руки все сильнее обнимали ее, прижимая к его сильному, зовущему телу.
 — Кендалл, у меня внутри все горит. Я так хочу тебя, что не могу ни о чем другом думать. Иногда я забываю, зачем и куда иду, потому что вспоминаю, как было прекрасно, когда ко мне прижималось твое обнаженное тело, как я целовал твои груди, как ты извивалась. Любовь моя — это боль, мука, лихорадка. Ты когда-нибудь испытывала что-нибудь подобное? Влечение… жар… любовный голод…
 Кендалл нервно облизнула внезапно пересохшие губы — ее начал бить озноб. Да, о да, сейчас, воспламененная его ласковыми прикосновениями, она действительно начала испытывать трепетное, неуемное желание близости с ним. Но она все еще боялась — боялась неудачи, что не сможет дать ему того, чего он так страстно ждет, боялась, что потеряла способность гореть в пламени любви…
 — Брент, иногда мне кажется, что я могу вспомнить только плачущих в бараке пленников Кэмп-Дугласа. Меня преследуют воспоминания о горе, несчастьях и бесконечной грязи; Я не помню теперь ничего прекрасного, что было в моей жизни…
 — Я помогу тебе вспомнить, — сказал Брент. Слова его прозвучали нежно и уверенно. Он встал и помог Кендалл подняться. Повернув ее спиной к себе, он расстегнул крючки на платье и снял его с ее тонких плеч. Легкая ткань с Шелестом скользнула к ногам.
 Кендалл стояла, боясь пошевелиться и не решаясь обернуться, слыша, как позади нее сбрасывает с себя одежду Брент. Она едва не задохнулась, когда он, подойдя сзади, крепко обнял ее за талию. Он присел и снял с нее туфли, потом поношенные панталоны. Положив голову на плечо Бренту, она задрожала всем телом, когда он поднял ее на руки и понес к ручью.
 — Я замерзну! — протестующе воскликнула она.
 — Не замерзнешь, солнце за день прогрело воду.
 Он опустил Кендалл в воду. Солнце посылало на землю прощальные лучи, от которых серые глаза Брента становились еще ярче. Вода была холодной, но от прикосновений Брента кожа Кендалл начала гореть жарким огнем. В воздухе разлился острый, едкий запах щелочного мыла, но когда Брент начал мыть ее, ощущение чистоты было столь же восхитительным, как и ласки его мозолистых ладоней. Она не могла оторвать взгляд от глаз возлюбленного. Закатное солнце отражалось в воде сотнями маленьких сверкающих бликов, а Кендалл все смотрела и смотрела в горящие, как угли, глаза Брента.
 Он на секунду замер, держа кусок мыла у ее плеча, потом осторожно провел пальцем по щеке любимой. Ласково пощекотал шею, нежно провел рукой по выступавшей ключице. Кендалл была очень худой, но ее красота не уступила беспощадному натиску голода. Напротив, она стала рельефнее, словно подчеркнутая умелой кистью живописца. Бренту хотелось без конца прикасаться к ней, целовать впадинки на теле, оттененные золотистыми лучами закатного солнца, любить это красивое, гордое тело женщины, отважно бросившей вызов превратностям судьбы.
 Он снова принялся мыть Кендалл, наслаждаясь прикосновениями к ее мягкой плоти. Его руки покрыли нежные груди, ладони коснулись сосков. Кендалл порывисто вздохнула, с ее губ сорвался едва слышный стон. Она продолжала смотреть в его глаза своими синими, бездонными, как ночное небо, глазами. А ладони Брента скользнули вниз, и он понял, что действительно может пересчитать все ее ребра, что талия стала невероятно тонкой. Ее бедра напряглись от жара в ответ на его прикосновение.
 Он хрипло застонал, привлек ее к себе и начал исступленно ласкать длинную податливую спину, впадинку на пояснице и округлости женственных ягодиц. Влечение было сильным и неудержимым, мужская плоть пульсировала от неутоленного желания, упершись в нежную женскую плоть. Тело его содрогалось от желания и… любви.
 — Теперь ты вспомнила? — гортанно прошептал он. Коснувшись волос и легонько откинув её голову назад, он внимательно посмотрел ей в глаза. — Вот, смотри… Ты помнишь, любовь моя? Помнишь чудо влечения, кипящий источник в своей душе, желание ласки, нежности, насыщения и освобождения? Скажи мне, любимая, ты помнишь?
 Помнит ли она? Да… Нет… Да… Но это не память, это происходит сейчас, по жилам побежал жидкий огонь, пожирая на своем пути остатки страха, Кендалл воспламенилась. Сначала у неё подкосились ноги от внезапно нахлынувшей слабости, но потом свершилось чудо, любовное томление вдохнуло в нее волшебную силу. Сладостный огонь любви заставил затрепетать, выгнуться дугой, прильнуть к Бренту, желать…
 — Кендалл!
 Он слегка встряхнул ее, и она ощутила вдруг, как неистова бьется его сердце. Всем своим существом она почувствовала его сухощавую мускулистость, обнаженную мужскую плоть, обжигающую своим неистовством. Мужская сила в Бренте била через край, от этого прикосновения в животе Кендалл разлился огонь, Не владея больше собой, она облизнула пересохшие губы и сжала в ладонях его мужское естество, получая необыкновенное наслаждение от его хриплого стона. Брент поднял ее на руки и понес к берегу.
 Они любили друг друга, лежа в воде. Изголодавшийся и сходящий с ума от страсти Брент окончательно потерял голову. Буйство его любви только усиливалось от порывистых движений Кендалл, которая, крепко обняв любимого, обхватила его ногами и с каждым натиском все плотнее прижимала к нему свои пылающие бедра.
 То была дикая, необузданная, прекрасная, страстная любовь. Солнечный взрыв в сумерках…
 Нет на свете другой такой женщины, как она. Через все моря и океаны он всегда будет возвращаться только к ней, к этой необыкновенной женщине.
 Он сжал ее в объятиях, содрогнувшись от завершающего излияния любви, достигнув вершины наслаждения.
 Вот она рядом, его возлюбленная, тихо дышит и прижимается к нему всем телом.
 Так они лежали бесконечно долго, пока Брент не почувствовал, как дрожит его любимая.
 — Пожалуй, нам стоит одеться, — мягко сказал он. Она помотала головой:
 — Нет, Брент, сначала я хочу помыть голову, а потом…
 — А потом?
 — А потом я опять хочу любить тебя. У нас будет для этого не так много времени по дороге домой.
 Он тихо рассмеялся, встал и помог ей подняться:
 — Надеюсь, я сумел восстановить твою память?
 — Да, вполне, и даже более чем… — пробормотала Кендалл, внезапно покраснев. Она отвернулась и поспешила к воде, но Брент успел схватить ее за руку. Кендалл опустила глаза и еще сильнее покраснела, чувствуя, что возлюбленный внимательно рассматривает ее.
 — Кендалл, ты прекрасна и не прячься от меня. Сделай мне такую милость, у нас действительно мало времени.
 Она бросилась к нему и прижалась щекой к мощной, заросшей жесткими волосами груди.
 — Брент, я так тебя люблю! — жарко прошептала она. Разжав руки, не спеша направилась к ручью.
 Улыбнувшись, Брент последовал за ней, помог вымыть голову, а потом попросил Кендалл помочь ему.
 На берегу они снова любили друг друга, но теперь не спеша, наслаждаясь каждым движением, каждой лаской. Жар любви грел их в тусклом свете осенней луны, огонь любви рассеивал мрак холодной ночи.
 Затем в свои права вступило умиротворение, и Брент почти задремал. Вздрогнув, он взял Кендалл за руку.
 — Пойдем, любимая, а то мы и вправду подхватим воспаление легких. Да и людей надо увести в лес от греха подальше.
 Кендалл неохотно зашевелилась. Невесело улыбнувшись, она не спеша, поднялась и лениво позволила Бренту одеть себя.
 Он застегнул пуговицы сюртука, и они с Кендалл, обнявшись, пошли к дому.
 Они шли молча, окутанные аурой полного единения и умиротворения, страсти и покоя. Кендалл поняла, что ей не страшны никакие невзгоды, пока жив Брент.
 Чудо было недолгим. Блаженная тишина раскололась отчаянным криком:
 — Господи, да помогите же кто-нибудь! Святые небеса, на помощь, сюда, скорее!
 Раздались тяжелые шаги, затрещали ветви сосен — какой-то человек бежал по лесу, не разбирая дороги.
 — Брент, где вы?! Быстрее сюда! Господи, помилуй! Брент!
 — Я здесь! — откликнулся Макклейн, и Кендалл почувствовала, как мгновенно напряглось его тело. Он схватил ее за руку, и они побежали к дому, охваченные недобрыми предчувствиями.




 Глава 20


 Выбежав на опушку леса, они едва не столкнулись с Джо Маршаллом.
 — Беда, капитан! С Тэннером происходит что-то неладное, сейчас с ним майор. И другие тоже заболели.
 Брент рванулся вперед, буквально потащив за собой Кендалл.
 Подбежав к дому, они увидели Тэннера, который корчился на ступеньках крыльца от жуткой боли. Брент выпустил руку Кендалл и бросился к солдату. В этот миг Тэннер издал отчаянный крик, мольбу к Богу — прекратить ужасные страдания.
 — Тэннер, — позвал Брент, пытаясь разогнуть его сведенные судорогой руки. Но солдат снова дико закричал, а потом затих — навсегда. Бью и Брент, не веря своим глазам, смотрели на него. Бью закрыл глаза страдальца, в которых, несмотря на милостивую смерть, застыло выражение страшной боли.
 — Какого черта… — начал было Бью, но в этот момент из дома тоже донесся крик. Минутное оцепенение прошло — Брент, Бью, Кендалл и Маршалл бросились в дом.
 В гостиной Стерлинг Макклейн пытался, добиться ответа от Хадсона и Лоуэлла, у которых были те же страдания, что и у Тэннера.
 — Лоуэлл, ответь мне! Ответь! Что у тебя болит?
 — Внутри все разрывается и горит, как в огне… О Господи! Силы небесные!
 Лоуэлл страшно закричал от боли, схватившись за живот. Изо рта потекла тонкая струйка крови. По телу солдата пробежала судорога, и он замер.
 Брент, Бью и Стерлинг в ужасе смотрели друг на друга, пытаясь понять, что происходит, но не находили вразумительного ответа. Первым опомнился Бью и опрометью кинулся на кухню. Двое его кавалеристов все еще сидели за столом, уронив на него головы. Майор дотронулся до лица сержанта и понял, что тот мертв. На столе стояли тарелки с остатками еды.
 Кендалл, подбежав к двери на кухню, уставилась широко открытыми от ужаса глазами на Бью. Следом за ней вошли Брент и Стерлинг. Брент, лицо, которого изменилось до неузнаваемости за эти минуты, подошел к столу и стал внимательно рассматривать остатки еды, разминая их пальцами и нюхая каждый кусочек.
 — Пирог! — вдруг сообразил Стерлинг. — Брент, Бью, вы ели пирог?
 — Нет!
 — Кендалл?
 — Нет.
 — А ты, Джо?
 — Нет, сэр.
 Брент добрался до блюда с остатками пирога. Взяв в руку черничную начинку, он размял ее пальцами.
 — Яд, — негромко произнес он.
 — Яд? — тупо переспросила Кендалл.
 — Хозяйка подсыпала яд в пирог! — Брент помолчал, потом обратился к Бью: — А где она сама, черт бы ее побрал?
 — Я… не знаю. Она варила кофе, а я дремал в гостиной, когда Тэннер закричал.
 — Стерлинг? — рявкнул Брент.
 — Я был здесь, с Бью, но слышал, как хлопнула входная дверь.
 — Наверное, она пошла искать юнионистов. За мной! — Они молча прошли мимо Кендалл, оставив ее наедине с тем, что осталось от людей, ставших ей родными.
 — Подождите! — вдруг закричала она, вспомнив леденящее душу выражение их лиц. Особенно страшным было лицо Брента. Они же убьют старуху!..
 Кендалл бросилась вслед за ними, споткнулась на крыльце о тело Тэннера и упала со ступенек. Ее сердце и ум переполнились смятением и растерянностью. Да, шесть человек умерли в невыразимых муках, но она не могла допустить, чтобы живые, поддавшись слепой ярости, устроили самосуд над старухой…
 — Подождите! — снова крикнула она и, путаясь ногами в траве, побежала за мужчинами. — Постойте!
 Она увидела их на краю кукурузного поля — хозяйку верхом на старой кляче, Брента, Стерлинга, Бью и Джо Маршалла, которые пытались окружить старуху и свалить с лошади. Кендалл бросилась к ним, натыкаясь на кукурузные стебли, не разбирая дороги во мраке, который едва рассеивал призрачный свет луны.
 Она добежала как раз в тот момент, когда раздался истошный крик Ханны Хант:
 — Вы все заслуживаете смерти, все. Вы, со своим рабством! Это из-за вас началась война!
 — У Билла Тэннера в жизни не было ни одного раба! Как ты могла спокойно слушать его вопли? — крикнул в ответ Джо Маршалл, обливаясь слезами.
 Он бросился вперед и схватил старуху за ногу. Кендалл взглянула на Брента, Бью и Стерлинга: глаза всех троих блестели в свете луны, как осколки льда.
 — Нет! — не помня себя, закричала Кендалл, кинувшись на спину Джо. От толчка он не удержался на ногах и повалился на землю, увлекая за собой Кендалл. Брент громко выругался, и в следующий миг она услышала глухой стук копыт. Она поняла, что Ханне удалось вырваться.
 — Держите ее! — крикнул Стерлинг.
 — Ты что, спятила, Кендалл Мур? — изумился Джо, вскакивая на ноги и глядя на Кендалл сверху вниз.
 Брент оказался не столь галантным — подскочив к ней, он грубо поднял ее на ноги и изо всех сил встряхнул.
 — Что ты сделала? — заорал он в дикой ярости. Под его бешеным взглядом Кендалл ощутила противную слабость во всем теле. Зубы ее застучали, как в ознобе. В гневе, как и в любви, Брент не знал меры.
 — Это было бы убийство, — без всякого выражения произнесла Кендалл.
 — Убийство?.. Справедливость! Правосудие! Ты что, ослепла? Ты не видела, в каких мучениях умирали эти люди? А теперь эта ведьма собирается донести янки на живых. Идиотка! Тебя надо было посадить в железную клетку, как только началась война! Как ты думаешь, что бы стали делать янки, если бы ты на их глазах разорвала в клочья кого-нибудь из них? А здесь было еще хуже — холодное, расчетливое, кровавое убийство. Я бы сейчас с удовольствием…
 — Избил меня? — перебила Брента Кендалл, не в силах удержать свой колючий характер, столкнувшись с таким напором. — Тогда бей, но избавь меня от своих нравоучений. Ты действуешь, как бандит! Нельзя ставить себя выше закона.
 — А что ты предлагаешь делать? Обратиться в федеральный суд? Кендалл, ты же была в тюрьме вместе с этими людьми, они были твоими друзьями, близкими, как кровные родственники! Ты же провела с ними не один месяц…
 — Брент, мне не надо напоминать, как ужасно…
 — Пожалуй, нам надо убираться отсюда, — раздался из темноты голос Бью, — Старуха сбежала, и через несколько минут сюда может нагрянуть целый полк.
 Брент отшвырнул Кендалл с такой силой, что она отлетела в сторону, едва не сбив с ног Стерлинга. Тот подхватил ее, чтобы не дать упасть, но в его жесте не было обычной предупредительности. Глаза его были столь же холодны, как и глаза его брата. Брент вполголоса выругался.
 — Ты прав. Бью, нам надо уносить ноги.
 — Нам надо похоронить Билла и остальных, — упрямо проговорил Маршалл, не стесняясь своих слез. Брент положил руку на плечо сержанта.
 — У нас нет времени, Джо. Тэннер был хорошим солдатом и поймет нас правильно.
 Он повернулся к Кендалл и схватил ее за руку, оторвав от Стерлинга.
 — Надеюсь, вы, как всегда, полны энергии, миссис Мур? Благодаря вам нам всю ночь придется бежать, как зайцам.
 Кендалл не стала отвечать, но украдкой взглянула на Бью, Стерлинга и Маршалла.
 Кажется, они готовы были убить ее вместо старухи — настолько злы на нее. Даже в глазах Бью не было обычного понимания.
 Когда Брент назвал ее по фамилии мужа, она поняла, что ярость его гораздо глубже и сильнее, чем она думала. Неужели она и правда предала их? Нет и еще раз нет! Она поступила совершенно правильно. Если бы ей представилась возможность выбирать, она снова сделала бы то же самое. Нельзя допустить, чтобы эти мужчины превратились в дикарей.
 Настанет время жить, и когда оно придет, к людям вернется человечность. Будущее возможно, пока живут такие люди, как Бью, Брент и Трейвис Диленд. Такие люди, как Эйб Линкольн, президент, который, как говорят, умирает вместе с каждым из своих людей, погибающих на поле битвы, и который возражает против того, чтобы женщин содержали в лагерях для военнопленных.
 Кендалл вскрикнула, когда Брент, стиснув ее руку, потащил через кукурузное поле. Он ее совсем не понимает. Но не перестал же он от этого ее любить… Хотя кто знает?..
 В эту минуту Кендалл показалось, что во всем мире у нее не осталось ни одного друга.
 Брента обогнал Стерлинг:
 — Надо на минутку забежать в дом — захватить пистолет Тэннера и карабин Лоуэлла.
 — Верно! — согласился Брент резким голосом. — А потом нам надо бежать в тот лесок и пересечь ручей — на случай если нас начнут искать, с собаками. Оттуда мы пойдем к югу, в Теннесси, и дай нам Бог наткнуться на полк повстанцев, а не федералов.
 Стерлинг кивнул головой и присоединился к Бью и Маршаллу, которые бежали по пятам за Брентом.
 — За мной! — крикнул он. — Сейчас мы зайдем в дом, а потом побежим так, словно за нами гонится полк чертей!
 Оставив Кендалл на крыльце, мужчины прошли в дом, забрали оружие и снова бросились бежать. Брент пронесся, не обратив ни малейшего внимания на свою возлюбленную, будто не сжимал ее в своих страстных объятиях на том самом месте, мимо которого они сейчас пронеслись, как призраки.
 В эту длинную ночь никто из них почти не разговаривал. Когда занялся рассвет, они нашли приют в горной пещере и в полном изнеможении растянулись на холодных камнях.
 В этот день Кендалл спала в одиночестве.


* * *

 Так прошло много дней и ночей. Стерлинг, Бью и даже Джо Маршалл простили Кендалл. Во всяком случае, они опять стали вежливыми и предупредительными, прислушивались к ее словам. Первый снег выпал в тот день, когда беглецы пересекли, границу Теннесси. Бью позволил себе положить руку на плечо Кендалл, стараясь согреть ее. Один только Брент оставался холодным, как арктический лед.
 Они шли по суровой местности. Продвижение их замедлилось, стало все труднее добывать пищу. Но все эти физические лишения были ничто в сравнении с душевной болью, от которой страдала Кендалл.
 Конечно, можно было попросить у Брента прощения, умолить его понять, что она всего-навсего женщина с нежным и слабым сердцем.
 Но она не может этого сделать, не может, потому что чувствует свою правоту. За те долгие месяцы, которые они провели вместе во время этого марша по штатам, Кендалл многое поняла в любви. Длительные, прочные отношения нельзя построить только на сладостной ночной страсти. Любовь — это нечто более глубокое. И чем больше Кендалл любила Брента, чем больше страдала от холода отношений и той молчаливой войны, которую они вели между собой, тем больше проникалась убеждением, что именно Брент должен просить у нее прощения.
 Даже перейдя границу Теннесси, Бью и Брент продолжали остерегаться фермерских домов, ведя группу по горным ущельям, в надежде вскоре добраться до какого-нибудь крупного города, где можно будет, наконец, выйти к людям. Однажды они набрели на старую, заброшенную хижину. Брент и Стерлинг, подвергнув ее настоящему индейскому набегу, добыли две пары почти новых башмаков, немного муки и красивую шкатулку с иголками и нитками. А когда Кендалл ухитрилась из покрывал, занавесок и меха кроликов сшить своим товарищам некое подобие плащей, чтобы хоть как-то защититься от страшного зимнего холода, это стало настоящим богатством для них.
 В день Рождества, когда Кендалл только-только улеглась спать, к ней, наконец, подошел Брент. Она вздрогнула от неожиданности, почувствовав прикосновение к своему плечу, и резко повернувшись, пристально посмотрела на Брента. Ее глаза горели опасным огнем.
 Он предостерегающе поднес палец к ее губам и показал на остальных беглецов, спавших вокруг маленького костра. Затем взял Кендалл за руку, заставил ее подняться и увлек в дальний угол пещеры, где выступавший из скалы камень, позволял уединиться, как в маленькой отдельной комнате.
 Кендалл открыла было рот, но успела только прошептать имя возлюбленного, ибо Брент мгновенно приник к ней губами в страстном поцелуе. Руки его уже обнимали ее.
 Позже Кендалл удивлялась тому, насколько легко удалось Бренту соблазнить ее и на этот раз. Но… как только он умело снял с нее одежду и начал покрывать тело поцелуями, она забыла обо всем на свете. Ее тело само прижалось к его сильному телу, и в этом прикосновении было что-то невероятно опьяняющее. Сердце подсказывало ей, что Брент пришел не просто так. Он пришел просить у нее прощения — просить своей любовью. Опаленная огнем его любви, она от всей души была готова простить его. Когда он вошел в нее, она почувствовала, что жар возлюбленного плавит ее, как воск. Теперь Брент мог вить из нее веревки, ее тело и душа были в его власти — он мог делать с ней все, что делает со своими марионетками опытный кукловод. Шепотом он отдавал ей приказы, словно командуя своими матросами, а она охотно подчинялась всем его требованиям, полностью отдаваясь его ласкам. Он вознес ее к вершинам удовольствия, отстранился, покрыл водопадом поцелуев, позволяя себе с ней любую прихоть. Когда его влажные губы, коснувшись ее спины, замерли на пояснице и приникли к ягодицам, она едва не задохнулась от острого, жгучего наслаждения. Он снова вошел в нее, слился с ней, стал частью ее существа, поверг в знойную лихорадку, взорванную невыносимо сладким приливом нежной страсти.
 Кендалл лежала, прижимаясь к Бренту и укрытая платьем, — как только возлюбленный перестал обжигать ее своими прикосновениями, она почувствовала холод зимней ночи.
 — Брент, — проворковала она, потершись щекой о него и запустив пальцы в густые волосы на его груди. — Я так рада: ты, наконец, понял, что я была права. Мне было нестерпимо…
 — Что? — резко перебил он ее. Она подняла голову и уставилась на Брента своими бездонными синими глазами.
 — Я принимаю твои извинения…
 — Какие еще извинения? — взорвался Брент, прищурив свои серо-стальные глаза. — Я и сейчас бы с удовольствием задал тебе хорошую трепку…
 — Что ты сказал? — Теперь в голосе Кендалл появились ледяные нотки.
 — Ты же могла погубить всех нас! Ты поступила как полная дура. У меня кровь закипает, как только я вспоминаю об этом. Прошу тебя, Кендалл, не буди во мне зверя.
 — «Не буди во мне зверя!» — передразнила она его, — Что это значит, наглый сукин сын? Что, собственно говоря, заставляет тебя заниматься любовью с дурой?
 Брент медленно прикрыл свои ставшие ледяными глаза. Даже сквозь рыжевато-золотистую бороду было видно, как его лицо покрылось пятнами, так сильно он разозлился.
 — Есть такие потребности, — процедил он сквозь зубы, — которые не имеют ничего общего с умом глупой бабы.
 В ярости Кендалл обхватила себя руками. У нее был взрывной характер, и сейчас она, стиснув зубы, едва удерживалась, чтобы не ударить Брента. Темперамент взял свое, и Брент не успел вовремя среагировать. Он перехватил ее руки, но она все же успела оставить на его лице следы ногтей.
 В мгновение ока она оказалась лежащей на нем. Сдавленная могучими руками, она продолжала сверлить его негодующим взглядом.
 — Кендалл, — тихо прошипел Брент, — не лезь в драку, если у тебя нет оружия, и не раздавай направо и налево то, чего не хочешь получить назад.
 — Капитан Макклейн, — холодно и высокомерно произнесла Кендалл, тщетно стараясь вырваться из его мертвой хватки, — я решила согласиться с вами. Действительно, во всем, что касается вас, я полная и законченная идиотка. Но я не лакомое блюдо, которое существует только для того, чтобы вы могли утолить свой голод. Видимо, мой убогий умишко — органическая часть моего женского естества.
 — Кендалл, ты же чувственная женщина. Я не могу поверить, что наш с тобой спор уменьшает наслаждение, которое ты только что испытала.
 — Блестяще! Брент, ты абсолютно прав. Любовь — это то же самое, что еда, верно? Это, правда, что бы ни происходило, мы всегда хотим есть, когда проголодаемся, и пить, когда испытываем жажду. Раньше я как-то не задумывалась над этим, но теперь задумалась. Раньше я была дурой и любила тебя, а теперь поумнела. Но я, как ты только что изволил заметить, чувственная женщина, и у меня есть определенные потребности. И теперь выбирать буду я. Кроме тебя, здесь есть еще трое мужчин.
 — Перестань выражаться, как шлюха!
 — Кроме того, Бью намного привлекательнее, чем ты, да и обхождение у него не в пример твоему, так что… — Брент пребольно ухватил ее за волосы.
 — Ты в уме, Кендалл? Тебе мало войны, так теперь ты хочешь, чтобы мы с Бью вцепились друг другу в глотки? — Она закрыла глаза и помотала головой.
 — Нет, — прошептала она едва слышно. Брент отпустил ее волосы и обнял с трепетной нежностью.
 — Прости меня, Кендалл. Я был вне себя и не хотел сказать то, что сказал, но ты обозвала меня наглым сукиным сыном, и я решил отплатить тебе той же монетой.
 Кендалл захотелось плакать. Боже, какая это радость — чувствовать его нежность, проникнуть в его душу, слушать его тихий, ласковый шепот…
 — Если бы ты только научилась не вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, — сказал он в пространство. — Когда ты делаешь то, чего не понимаешь, ты поступаешь глупо, Кендалл.
 Чтобы не потерять решимости, она отодвинулась от него.
 — Брент, — холодно произнесла она. — Меня касается все, что с нами происходит, и я никогда не поступаю глупо. И раньше не поступала. Да, у моих действий были плохие последствия, и, не буду отрицать, много раз мне требовалась помощь. Но поступать иначе я просто не могла. Если ты не можешь этого принять…
 Брент резко сел, взял Кендалл за плечи и взглядом приказал ей замолчать. Глаза его горели.
 — Я могу принять только одно — твое доверие. Ты должна научиться мне доверять, хотя бы иногда. Я совсем не хочу с тобой ссориться. Признаю: ты умная и жаждущая жизни, тебе не занимать мужества. Но пойми, Кендалл, ты не в силах изменить ход войны. Эта старуха убила пять человек, ее место на виселице. Ты позволила ей бежать, а значит, нас могли схватить. Тогда меня, без сомнения, повесили бы или расстреляли, а тебя отправили бы к Джону Муру. Поэтому хочешь, не хочешь, но я намерен отправить тебя в безопасное место. А если ты вздумаешь улизнуть, то — клянусь Богом! — я найду тебя… Надеюсь, ты поняла меня, Кендалл?
 — Погоди, — сердито возразила она. — Так нечестно, и ты это сам знаешь. Ты покинул меня, и только поэтому я оказалась в Виксберге.
 — Ты не права, я не покидал тебя. Просто мне надо воевать, а тебе — нет.
 — Теперь тебе не надо воевать, потому что ты пленник.
 — Кендалл, я снова приму командование своим судном. Стерлинг вернется в армию Северной Виргинии, а Бью и Джо присоединятся к своему полку.
 — А я, как паинька, буду сидеть взаперти? — язвительно поинтересовалась Кендалл.
 Брент не принял иронического тона.
 — Именно так, любовь моя.
 — Брент…
 — Кендалл, ты можешь хоть раз послушаться меня? — Он нетерпеливо поднялся и стал натягивать на себя одежду. Кендалл торопливо схватила платье с явным намерением уйти.
 — Брент… — произнесла она.
 — Кендалл, — перебил он ее, — я очень люблю тебя. — Из ее глаз брызнули слезы.
 — Брент, ты не можешь любить меня и называть идиоткой. — Улыбка коснулась губ Брента.
 — Могу, — нежно произнес он.
 — Мой ум для тебя пустое место, и это не по мне, — пробормотала Кендалл. — А если так, то я найду в себе силы порвать с тобой!
 Неожиданно Брент тихо рассмеялся и подал Кендалл руку. Он помог ей подняться, застегнуть крючки на платье, не обращая ни малейшего внимания на ее протесты и возмущение.
 — Мадам, я предлагаю вам отложить выяснение отношений до лучших времен. Когда-нибудь, если захочешь, мы с тобой устроим настоящий скандал по всей форме, но теперь нам надо выживать. Пошли спать, а то наши проснутся и решат, что мы сбежали.
 Кендалл хотела возразить, но передумала. Однако досада на то, что они с Брентом так ничего и не решили, не покидала ее. Но Брент прав: сейчас главная задача — выжить.
 Они подошли к костру и легли, но только во сне Кендалл расслабилась и позволила Бренту обнять себя.


* * *

 В ту ночь, как обычно, они шли по поросшему лесом склону горы, когда вдруг увидели костры воинской части. Брент и Стерлинг вызвались пойти на разведку. Бесшумно ступая по опавшей листве, они исчезли в ночи. Очень скоро вернулись, радостно объявив, что это бивак конфедератов.
 Рождественские праздники… Как чудесно, что именно теперь они добрались, наконец, до родных мест! Как приятно разделить со своими даже тощий солдатский рацион, сидеть у костра и во все горло распевать рождественские песенки.
 Но было в этой встрече и нечто пугающее. Солдаты Конфедерации выглядели не намного лучше, чем наши беглецы. Ноги у некоторых из них были за неимением сапог обмотаны какими-то тряпками. Форма ветхая, поношенная. Но некоторые солдаты щеголяли в снятых с убитых янки синих мундирах.
 Кендалл сидела рядом с Брентом, прихлебывая из кружки жидкий кофе и вполуха слушала песенки и приглушенные разговоры. Кто-то рассказывал Бью, что половина людей мучается от дизентерии. Болезнь не знает пощады — только за последний месяц умерли двадцать четыре человека. Услышав это, Кендалл чуть не разрыдалась, но в следующий момент на нее вдруг снизошло небывалое спокойствие.
 Юг проиграет войну, теперь у нее не было в этом никаких сомнений. Стало ясно и то, что почти все солдаты приютившего их полка понимали: их ждет поражение. Но в их глазах нельзя было прочитать ничего, кроме гордости и решимости драться до конца, каким бы горьким этот конец ни был.
 — Кендалл, ты меня слышишь?
 — Что? — Она оглянулась, встретив мрачный взгляд Брента.
 — Завтра отсюда отправляется обоз в тыл, на восток. Повезут ампутированных и других раненых в Ричмонд. Когда янки придут туда, эти люди станут последним гарнизоном столицы. Они могут взять тебя с собой. Ты же не откажешься помочь ухаживать за ранеными в дороге?
 — Конечно, не откажусь, но что будет с тобой и…
 — Место есть только для тебя. Нам придется и дальше идти пешком: у них нет для нас даже лошадей. Но ничего, до Виргинии осталось рукой подать.
 — Я…
 — Ты поедешь, Кендалл. Мне сказали, что опасность нападения на Ричмонд уменьшилась. В столицу вернулась даже жена президента Дэвиса. Она моя старая знакомая и будет счастлива оказать тебе гостеприимство до тех пор, пока я не выясню, куда Чарли отвел «Дженни-Лин».
 — А потом?
 — А потом я отвезу тебя домой, если смогу.
 — А где этот дом, Брент?
 Вопрос застал его врасплох. «Южных морей» больше нет, но есть еще один дом, правда, он намного южнее Теннесси.
 — Мы поедем к Эйми, — бесцветным голосом ответил Брент. — Кендалл, я так устал, что у меня нет ни малейшей охоты с тобой ссориться.
 Она тихо вздохнула:
 — Я просто спрашиваю.
 Она не стала спорить, когда Брент повел ее в маленькую палатку, которую отвели им для ночлега.
 Кендалл была счастлива быть рядом с Брентом, принимать его огненные ласки, говорить с ним, даже если весь разговор состоял из невнятных слов страсти. Утром им предстояло расстаться, но расставание — обычное дело на войне.
 Наутро Брент проводил ее до фургона, который должен был отвезти Кендалл в Ричмонд. Он забрался на козлы, едва найдя место, где встать, и молча смотрел, как Кендалл усаживалась между двумя старыми капралами. Он наклонился к ее уху:
 — Будь в Ричмонде, Кендалл. Жди меня там, жди. — Она натянуто улыбнулась в ответ:
 — А где я еще могу быть, Брент?
 — Не знаю, и именно это всегда тревожит меня больше всего. — Кендалл опустила ресницы.
 — Я буду там, Брент, обещаю тебе.
 Щелкнул кнут, лошади тронулись мелкой рысью, повозка заскрипела и сдвинулась с места. Перед тем как спрыгнуть на землю, Брент прошептал:
 — Я люблю тебя, Кендалл. — Он выпрямился и посмотрел в прекрасные глаза любимой, блестевшие от стоявших в них слез.
 — Я люблю тебя, моя Кендалл, хотя ты и безнадежная идиотка, — добавил он с озорной улыбкой.
 Кендалл попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.
 — Я тоже люблю тебя, хотя ты и неисправимый сукин сын. — Он поцеловал ее, наслаждаясь вкусом любимых губ; Потом быстро спрыгнул с козел, несмотря на скорость, с которой фургон теперь несся по грунтовой дороге. Кендалл, не отрывая своих бездонных глаз от Брента, смотрела грустным и отрешенным взглядом. Но были в этом взгляде непоколебимый дух и обещание любви. Любви, несмотря ни на что.
 Брент следил взглядом за фургоном, пока он не исчез в ярких лучах утреннего солнца.




 Глава 21


  Март 1864 года 
 Брент вернулся в Ричмонд не сразу. Это не явилось неожиданностью для Кендалл, хотя и портило ей настроение. Теперь она хорошо знала Брента, и если разведка доносила, что янки планируют вторжение с суши для захвата столицы со стороны Джексонвилла, то Кендалл было совершенно ясно, что капитан военно-морского флота Конфедерации Макклейн немедленно оставит свое судно и вместе со Стерлингом отправится сражаться в составе сухопутной армии.
 Если бы она не любила его так сильно и не боялась, что его отважное сердце пробьет вражеская пуля, то, наверное, скорее бы поняла, что, помимо чести и воинского долга, движет Брентом в его постоянном стремлении участвовать в сражениях.
 Он участвовал в войне с самого начала и бился на фронтах уже три года, но до сих пор у него не было возможности с оружием в руках защитить свой родной, истерзанный безжалостным противником штат. Вместе со Стерлингом он получил особое разрешение на участие в битве под Оласти, и Кендалл от души порадовалась за него, прочитав в газетах о блестящей победе конфедератов. Войска южан были вынуждены оставить под натиском янки Таллахасси, и на этом фоне триумф доблестных флоридцев выглядел еще внушительнее. Как, должно быть, радуется Брент этой победе, думала Кендалл, ощущая себя в эти минуты рядом с ним. Она сама хорошо знала, какое, это счастье — сражаться по зову сердца!
 И еще к Кендалл приходили его письма. Так что ее положение было ничуть не хуже, чем положение других женщин Конфедерации. Многие из них не видели своих мужей с самого начала войны… а многие не увидят их никогда.
 Ей вообще грех было роптать — она живет в самом Ричмонде. Варина Дэвис, первая леди Конфедерации, неизменно проявляла к ней доброту. Жена президента взяла Кендалл под свое покровительство с той самой ночи, когда молодая женщина прибыла в Ричмонд. В ту ночь она, наконец, насладилась долгожданной горячей ванной, отведала великолепного угощения Варины и с удовольствием отведала у камина превосходного бренди. Миссис Дэвис устроила Кендалл в старинном отеле, поблизости от президентского дворца, и частенько приглашала ее на обед или просто к чаю, чтобы рассказать о Бренте Макклейне и том, как идут дела на войне.
 Восхищение Кендалл Вариной Дэвис не знало границ. Первая леди Юга говорила мягким, тихим голосом, преисполненным спокойного достоинства. Во время войны она, любящая мать, потеряла сына. Нет, он не был солдатом. Маленький мальчик разбился, упав с крыльца президентского дома — Белого дома Конфедерации. Кендалл знала эту грустную историю о малыше, который умер на руках своего отца. Слышала она и о том, что Дэвиса оставили наедине со своим безутешным горем только на несколько часов — именно столько времени для скорби и оплакивания могла предоставить нация своему президенту. Думая о сыне Варины, Кендалл невольно вспоминала о другом погибшем малыше — сыне Рыжей Лисицы. Она понимала, что хотя никто и никогда не забудет пережитых во время войны ужасов, но боль за гибель детей будет мучить матерей всю жизнь, а может, и после смерти; Варина, однако, не выставляла напоказ свое горе — у нее были и другие дети, которых надо было растить.
 Кендалл приходила в восторг от многочисленного семейства президента. Как ей хотелось самой иметь хотя бы одного малыша! Но… сейчас она никак не могла стать матерью. Это было невозможно в ее положении жены, отвергнутой одним мужчиной, и любовницы другого. Но все же, все же…
 Хозяйка гостиницы, в которой жила Кендалл, оказалась вдовой, матерью двоих детей — девочек пяти и четырнадцати лет. И Кендалл все свое свободное время проводила с этими девочками за шитьем, чтением и играми.
 Она истосковалась по Бренту и не раз спрашивала себя, отчего мир так плохо устроен. Как мечтала она о настоящем доме и настоящей семейной жизни! Непременно должен настать такой день, когда… Ее ожидания омрачались от мысли о неспособности выносить дитя и от страха, что мечты о совместной жизни с Брентом могут оказаться лишь иллюзией.
 Но кто знает, может быть, все не так уж и плохо.
 Неожиданно для самой себя Кендалл узнала от Варины, что южане считали ее чуть ли не героиней. О ней рассказывали, что ради своей родины она бросила постылого мужа янки, что, как настоящая дева-воительница, захватила корабль янки и обратила его на службу делу Конфедерации. Ее, необыкновенную женщину, взяли в плен в Виксберге, когда она пыталась забрать из брошенной лодки партию бесценного лекарства для раненых воинов Конфедерации. Это происшествие жители столицы Юга много раз рассказывали друг другу, отчего оно обросло подробностями и превратилось в легенду. Все знали, что Кендалл — подруга героя капитана Макклейна. Одно это делало ее загадочной и романтичной, особенно в глазах молодых леди Ричмонда.
 Сама Кендалл относилась к своей популярности с иронией, понимая, что в глазах некоторых людей она остается дамой с сомнительной репутацией. На войне с обеих сторон погибали тысячи добрых и порядочных людей, но Джона Мура не брала ни одна пуля. Он был жив и невредим. Юнионисты считают ее шпионкой. Хотя Кендалл никогда не высказывала вслух своих сокровенных мыслей — Юг был намерен сражаться до конца, — она была уверена, что исход войны предрешен. А когда федералы одержат окончательную победу…
 Значит, надо заблаговременно подготовиться к бегству. Она не видела своего мужа почти два года, но хорошо знала, на что он способен. Как и Брент. Она понимала, что Мур будет разыскивать ее, не останавливаясь ни перед чем, и ждать своего часа, даже если война продлится еще пять или десять лет…
 Она должна бежать, лучше всего в Европу, но… как сможет она уехать, пока не вернулся Брент? А он будет до конца драться за Конфедерацию.
 Все дни Кендалл были заняты работой в госпитале. Она безмерно страдала от вида раненых солдат, от чужой боли, но мужественно выносила запах гниющих ран. Война закалила ее, в Виксберге она приобрела бесценный опыт. Кендалл стала прекрасной помощницей врачам, не бледнела от вида окровавленных бинтов и червивых ран, ни разу не упала в обморок во время ампутации. Одно это делало ее незаменимой.
 Работа полностью изматывала ее, но окружающие поддерживали ее дух. Иногда она встречала знакомые лица — тех, с кем вместе выросла в Чарлстоне. Она писала по их просьбе письма домой и сама мысленно переносилась в свою прошлую жизнь, которая, казалось, никогда не вернется. Пожилые раненые вспоминали о ее отце; сверстники — о многочисленных барбекю, охотах и балах… Кендалл вспоминала, что когда-то и она была молодой.
 В конце марта Варина Дэвис передала ей письмо от Брента. Он написал его в конце февраля, под впечатлением изгнания янки из Флориды после битвы под Оласти, в которой ему выпала честь участвовать. Брент писал, что они со Стерлингом собираются навестить свою сестру по дороге в Ричмонд, а потом заехать к жене и сыну Стерлинга, который не видел свою семью с начала зимы шестьдесят первого года. В конце апреля Стерлинг должен вернуться в свой полк к Джебу Стюарту, а Брент — на свое судно. Когда Брент писал письмо, «Дженни-Лин» находилась в Англии, и Макферсон должен был привести корабль назад в апреле или мае.
 Письмо не отличалось красноречием — Брент сухо и лаконично излагал факты, — да и написано оно было на обратной стороне какого-то старого приказа. Но заканчивалось словами: «Любящий тебя Брент». И это согрело душу Кендалл и вдохнуло в нее новые силы.
 Было, однако, в этом письме нечто такое, что не давало ей покоя. Что именно, она сумела понять только несколько недель спустя, когда обнаружила в госпитале еще одно знакомое лицо.
 Как-то раз, склонившись над мечущимся в лихорадке солдатом, чтобы смочить холодной водой его губы, Кендалл почувствовала, что кто-то дернул ее за подол юбки. Откинув со лба прядь волос, она обернулась и увидела человека, лицо которого было до странности знакомо ей, но до самых скул заросло давно не стриженной, клочковатой бородой. Приглядевшись к излучавшим восторг ореховым глазам, Кендалл узнала в раненом мужа своей сестры.
 — Джин! Джин Макинтош! Господи, как это глупо! Ты лежишь в госпитале и…
 — …И иду на поправку, Кендалл. На прошлой неделе я был в разведке и получил пулю в плечо, только и всего. Пулю вытащили, рука осталась цела. Доктор обещал через пару дней выписать меня. Кендалл, мы столько лет беспокоились за тебя. Лолли пишет, что всегда молит Бога о том, чтобы у тебя все было хорошо. — Кендалл опустила глаза и прикусила губу.
 — О, Джин, я не писала маме и Лолли только потому, что до сих пор боюсь какой-нибудь подлости от отчима.
 — Кендалл, — Джин удивленно посмотрел на нее, — твой отчим умер.
 — Он погиб на войне? — с не меньшим удивлением спросила Кендалл.
 — Нет, — усмехнулся Джин. — Джордж объелся до смерти, пытаясь сожрать всю свою говядину, пока ее не реквизировали для армейских нужд.
 Понимая, что грех радоваться смерти человека. Кендалл не смогла сдержать удовлетворенной улыбки — все же на свете существует еще справедливость.
 — Как Лолли и мама? Ты их видел?
 — Видел, когда был в отпуске перёд Рождеством. Ты даже не знаешь, что теперь ты тетя, правда, Кендалл? У нас с Лолли прошлым летом родилась дочка. Красивая, как картинка. Глаза — синие, как небо, а волосы — ну просто золотые, как солнышко!..
 — Какое чудо, Джин! Я так рада! Ну как они — Лолли, мама и малышка?
 — У них все хорошо, Кендалл, правда, я иногда волнуюсь за них — вдруг янки захватят Южную Каролину! Говорят, они держат на нас зуб, считают, что это из-за нас началась война.
 — О, Боже мой…
 — Да не переживай так, Кендалл. Эх, не надо было мне этого говорить! У нас лучшие в мире солдаты и толковые генералы. Янки никогда не возьмут Чарлстон.
 Еще как возьмут, подумала Кендалл, но промолчала, не желая расстраивать раненого.
 — Кендалл, почему бы тебе не съездить домой и навестить своих?
 От этого простого вопроса ей вдруг стало ясно, что мучила ее на протяжении нескольких недель и обеспокоило в письме Брента — упоминание о семье. Любовь к Кендалл не уменьшила привязанность Брента к брату и сестре, а она не видела свою мать с того дня, когда в Чарлстоне узнали об отделении Южной Каролины.
 — Джин, я обязательно поеду к ним, не откладывая. Я сейчас вернусь. — Она поцеловала зятя в лоб и направилась было к главному хирургу; чтобы отпроситься на несколько дней, но обернулась к Джину: — Ты на самом деле хорошо себя чувствуешь?
 — Можешь не сомневаться, — широко улыбнулся раненый.


* * *

 Весть о смерти Джина Лолли получила в день приезда Кендалл в Чарлстон.
 Сестры целых два часа восторженно обсуждали свою встречу, когда в дверь постучали, и какой-то солдат передал Лолли письмо командира части, в которой служил Джин. Рядовой Джин Макинтош умер в госпитале от заражения крови после операции.
 Что наша жизнь? Как радовалась Кендалл, приехав в Чарлстон! Лолли за годы войны возмужала, ее брак оказался на редкость счастливым. Но в тот роковой день вместе с Джином умерла часть ее души. Кендалл благодарила Бога, что своим присутствием могла поддержать сестру в эти первые, самые тяжелые дни горя, помочь ей перенести боль утраты.
 Направляясь в Чарлстон, Кендалл мечтала провести с сестрой несколько радостных дней, поболтать, вспомнить прошлое, позабавиться проделками маленькой племянницы.
 Вместо этого она заботилась о поминках и стояла рядом с рыдающей сестрой, обнимая ее за плечи, когда тело Джина с воинскими почестями опустили в могилу на семейном кладбище.
 Да и с матерью было неладно — она лежала, прикованная к постели сильной простудой.
 Но, несмотря на все горести, Кендалл испытывала и счастье — после стольких дней разлуки с матерью могла, наконец, обнять и поцеловать ее, хотя та и ругала Кендалл, боясь, что дочь заразится и заболеет сама.
 — Пусть я даже слягу на месяц, — сказала Кендалл. — Это такая малость по сравнению с тем, что я снова вижу тебя и могу поцеловать.
 Мать плакала, обнимая Кендалл, — она так давно не видела свою старшую дочь.
 — Мама просто пугает меня, — призналась Лолли, тщетно пытаясь унять слезы. Она кормила дочку, которой не суждено было увидеть своего отца. — Она стала так часто болеть. У нее совсем нет сил, а я чувствую, что и сама скоро свалюсь. Я не могу справиться с двумя плантациями. Послушай, Кендалл, может быть, ты останешься? Ведь Крестхейвен принадлежит тебе.
 — Нет, Лолли, — грустно ответила Кендалл. — Я должна вернуться в Ричмонд. Но я найду сиделку для мамы и найму хороших людей, которые помогут тебе управиться с хозяйством.
 — Кого ты найдешь? — с горечью спросила Лолли. — Все хорошие люди в армии.
 — Некоторые уже вернулись домой, — возразила старшая сестра.
 В течение следующей недели Кендалл нашла пожилую освобожденную негритянку, прекрасно поладившую с матерью, и наняла для управления плантациями двух достойных людей, которым вполне можно было доверять. Лолли скептически поморщилась, когда увидела, что Кендалл наняла одноногих инвалидов, отпущенных из армии, но потом пожала плечами и махнула рукой. Но Кендалл прекрасно понимала, что сестра еще не скоро оправится от своего горя.
 Несмотря на все хлопоты, Кендалл перед отъездом откровенно поговорила с сестрой.
 — Лолли, от Чарлстона не останется камня на камне, если…
 — Если янки выиграют войну? — сухо добавила Лолли.
 — Да, — тихо ответила Кендалл.
 — И что ты предлагаешь? — без всякого выражения спросила Лолли.
 — Пока не знаю, но мне кажется, что есть место, где не будет никаких потрясений. Скоро все будет ясно, и я дам тебе знать. — Кендалл отшатнулась, заметив .кривую усмешку сестры.
 — Мы не видели тебя, Кендалл, с самого начала войны, и когда ты говоришь скоро…
 — Это нечестно, Лолли. Я не могла приехать в Чарлстон, и ты знаешь почему.
 — Но ты могла написать мне. Кендалл, ты до сих пор злишься на меня за то, что тебя продали Джону Муру вместо меня?
 — Нет! — воскликнула Кендалл, потрясенная до глубины души. — Лолли, я никогда не держала на тебя зла за это. Я была старше и сильнее. Отчим надеялся получить за меня лучшую цену.
 Лолли рассмеялась, и ее светлая красота на мгновение прорвала черную завесу траура, омрачавшую ее лицо в эти трагические дни.
 — Кендалл, я и сейчас не очень-то сильная. Совсем измотана и не смогла бы пережить даже малую толику трагедии, которую пережила ты, — брак с Джоном, лагерь военнопленных, побег через всю страну. Знаешь, мне до смерти хочется познакомиться с твоим капитаном Макклейном. Всю войну только о вас и говорят везде!
 — Мы не сможем быть с ним вдвоем, если я сейчас не вернусь в Ричмонд, — пробормотала Кендалл.
 При расставании мать горько плакала, не желая отпускать Кендалл и утешаясь лишь надеждой, что старшая дочь позаботится о них с Лолли, когда придется отступать и выехать из города. Мать была еще очень слаба, провожала Кендалл одна Лолли.
 На прощание сестры крепко обнялись — война связала их неразрывными узами. Потом Кендалл поцеловала малышку и постаралась придать своему голосу бодрость, когда прощалась с ней.
 — Кендалл, — вдруг тихо и очень серьезно произнесла Лолли.
 — Что?
 — Какая же это ирония судьбы — Джин умер, а Джон остался жив!..
 — Да, это ирония судьбы, Лолли… До скорой встречи, — добавила Кендалл и пошла по улице. Лолли улыбнулась сквозь слезы и помахала ей вслед.
 Кендалл была настолько поглощена думами о семье, что, сидя в поезде, идущем в Ричмонд, даже не видела, как испуганы мирные жители и взвинчены солдаты, толпившиеся на станциях.
 Она давно не верила в благополучный исход войны, но до самого приезда в столицу Конфедерации не понимала, что произошло нечто страшное и непоправимое. В гостинице ей сказали, что с ней пыталась связаться Варина Дэвис. Кендалл наскоро привела себя в порядок и поспешила к первой леди Конфедерации.
 У подъезда особняка Кендалл встретил черный дворецкий и проводил в музыкальный салон Варины, которая, ожидая прихода Кендалл, прихлебывала из чашки мятный чай.
 — О Кендалл, дорогая, как я рада вас видеть! — воскликнула Варина, когда молодая женщина чуть ли не вбежала в апартаменты. Однако жена президента сразу же взяла себя в руки и заговорила тихим, ровным голосом, которым равно могла восторгаться чудесной погодой или сообщить о том, что янки только что захватили Ричмонд. Варина Дэвис была редкостной женщиной — доброй, мягкой, очень тактичной и выдержанной, умевшей в любой ситуации сохранять чувство собственного достоинства.
 — Что случилось, Варина? — спросила обеспокоенная Кендалл.
 Пожилая леди ответила не сразу. Она улыбнулась и, шурша кринолином, подошла к Кендалл.
 — Прежде всего, моя дорогая, хочу вам сказать, что я снова покидаю город. Этот ужасный генерал Грант подошел слишком близко. Кроме того, должна сообщить вам новость, которая, боюсь, причинит вам немалую боль. В ваше отсутствие сюда приезжал капитан Макклейн. Он надеялся забрать вас к себе на корабль, но лейтенант Макферсон еще не вернулся из похода, так как «Дженни-Лин» снова послали в Лондон. О, если бы британцы вступили в войну и поддержали нас! Но этому, к сожалению, не бывать. Капитан Макклейн уехал к своему брату и вступил в его воинскую часть. Поэтому я предлагаю вам уехать из Ричмонда со мной.
 — О нет, нет! — воскликнула Кендалл, чувствуя, как кровь отхлынула от ее лица. Она побледнела как полотно. — Нет! Брент был здесь, а я…
 — Все не так страшно, дорогая. Он был в госпитале, и там ему сказали, что вы уехали навестить своих родных… — Варина осеклась, видя как Кендалл стремительно вскочила со стула:
 — Вы не поняли! Я обещала ему, что буду все время здесь.
 — Кендалл, идет жестокая война, я думаю, что капитан поймет и простит вас.
 Кендалл яростно тряхнула головой:
 — Я должна обязательно его найти! Вы не знаете, куда он поехал?
 — Он отправился на север, в армию генерала Ли. Вы не можете ехать за ним, Кендалл. Окрестности города кишат солдатами янки.
 — Я должна ехать, понимаете, должна! Прошу вас, Варина! Если вы можете мне помочь, то помогите! Я должна быть с Брентом, чего бы это ни стоило.
 Варина вздохнула:
 — Президент Дэвис будет очень недоволен. Ну да ладно, я узнаю, когда в армию Ли отправят фельдъегеря правительственной связи, и устрою, чтобы вы поехали вместе с ним. Но поймите, Кендалл, вам придется ехать очень быстро и по очень плохим дорогам. Письма моего мужа должны доставляться генералам как можно быстрее.
 — Поверьте мне, миссис Дэвис, я очень хорошо знаю, что такое плохие дороги и опасные путешествия!


* * *

 Кендалл и капитан Мельбурн, фельдъегерь президента, добрались до лагеря армии Ли за два дня, и снова Кендалл была потрясена, увидев, насколько голодны и оборваны солдаты Юга.
 Однако это было не самое главное, что занимало сейчас Кендалл. Всю дорогу сердце ее бешено стучало от страха и тяжелых предчувствий. Брент велел ей оставаться в Ричмонде. Это был ультиматум, хороший или плохой, но Кендалл чувствовала себя предательницей. Они находились вместе так недолго, но как драгоценны были эти краткие встречи. Она страстно желала видеть его, но не знала, как он воспримет ее появление, и сильно трусила. В дороге Кендалл снова и снова повторяла про себя слова, которые готовилась сказать Бренту, когда, наконец, капитан Мельбурн привез ее в расположение кавалеристов…
 Она увидела Брента первой. Он стоял, небрежно опершись рукой о чалую лошадь, лениво щипавшую траву, и потягивал кофе из оловянной кружки. Какой-то офицер что-то говорил ему. С напряженным вниманием, выслушав собеседника, Брент рассмеялся, красиво изогнув в улыбке четко очерченные губы.
 За то время, что Кендалл не видела его, он разительно изменился. Борода и усы были тщательно подстрижены, волосы отросли, но тоже были в полном порядке. Мундир сильно поношен, как и у всех солдат и офицеров, но все же именно Брент Макклейн являл собой образец офицера-южанина — мускулистого и подтянутого, надменного и одновременно открытого.
 Она хотела окликнуть его, но имя замерло у нее на устах, потому что вдруг раздался продолжительный свист. Один из солдат узнал Кендалл и в изумлении свистнул, не в силах сдержать своего восхищения.
 Серые глаза Брента посмотрели на Кендалл и расширились от удивления. Казалось, ее сердце перестало биться — она ждала, что скажет Брент. Какой будет его реакция — гнев, отчуждение, недовольство?
 Но он радостно улыбнулся, и Кендалл испугалась, что сейчас умрет от счастья и облегчения. Широкими шагами Брент стремительно направился к ней. Вот он рядом, вот она чувствует, как его сильные руки обнимают ее, пальцы ерошат волосы. Брент с такой силой прижал к себе Кендалл, что ей показалось, кости вот-вот затрещат. На виду у своих товарищей Брент не стесняясь, начал страстно целовать и ласкать свою любимую. Из глаз ее потекли слезы — она снова прижимается к его сильному телу, вдыхает его родной запах, чувствует его прикосновения. Какое ей дело до войны, до всего мира, если от счастья в бешеном танце закружились в ее глазах земля и нёбо!
 Кендалл услышала его шепот. Брент был растерян, и в этом шепоте прозвучала мучительная тревога:
 — Кендалл… что ты здесь делаешь?
 — Я… Понимаешь, я должна была тебя увидеть, Я обещала быть в Ричмонде, но…
 — Кендалл, ты понимаешь, что на нас идет армия генерала Гранта?
 — Но я …
 — Подожди! — Он отстранился, держа Кендалл за руки. В его затуманенных от близости любимой женщины серых глазах вспыхнул жаркий огонь. Движением головы он указал на оживившихся солдат. — Думаю, нам стоит уединиться.
 Рядом кто-то притворно кашлянул и рассмеялся:
 — Послушай, братец, тут недалеко есть одна приличная таверна. Лагерь не самое подходящее место для леди. Кендалл обернулась на голос.
 — Стерлинг! — радостно воскликнула она и бросилась ему на шею. Макклейн-старший закружил Кендалл в воздухе, не обращая внимания на потемневшего от досады Брента.
 — Кендалл, ты прекрасно выглядишь! Наши бедолаги солдаты наверняка вообразили, что увидели ангела во плоти! Но здесь небезопасно. — Он повернулся к брату: — Брент, ты должен увезти ее отсюда.
 — Знаю, но…
 — Я поговорю со Стюартом. В конце концов, ты моряк и тебе не место здесь.
 — Я вернусь на рассвете, — пообещал Брент, Только теперь он заметил, что весь полк смотрит на них. Он поднял вверх тонкую руку любимой. — Кендалл, познакомься с ребятами Второго флоридского кавалерийского полка. Ребята, познакомьтесь — это Кендалл Мур. Дорогая, быстро скажи им здравствуйте и до свидания.
 Кендалл вспыхнула до корней волос, видя от души смеющихся солдат, но смущение длилось недолго — Брент подхватил ее на руки и в мгновение ока усадил на лошадь впереди себя. Они рысью поскакали прочь от лагеря. Несколько, раз их останавливал патруль, но Брент говорил, что везет леди в безопасное место, и их беспрепятственно пропускали.
 Брент и Кендалл не произнесли ни слова, пока не доехали до захудалой, таверны. Он помог ей слезть с лошади и, держа за руку, провел в дом, где потребовал у испуганного хозяина лучшую комнату. Встревоженный хозяин, разглядев форму Брента, спросил, что происходит на фронте, и Макклейн не стал скрывать правду.
 — Скоро будет большая драка, сэр. И произойдет она совсем рядом.
 — Вы случайно не дезертир, капитан?
 — Нет, сэр. Я хочу провести несколько часов со своей… женой. Потом вернусь в свою часть.
 Но вот, наконец, Брент и Кендалл оказались одна в обшарпанной комнатке дешевой деревенской гостиницы. Брент недовольно оглядел апартаменты, вздохнул, пожал плечами и заключил Кендалл в объятия.
 — Прости, что не смог найти ничего лучшего, — хрипло прошептал он.
 Кендалл усмехнулась:
 — Помнится, мы неплохо проводили время даже в пещере, сэр. Так что этот дворец меня вполне устраивает, а самое главное, ты со мной.
 — Да, я с тобой.
 — Брент, — сказала Кендалл, — прости меня за то, что я не была в Ричмонде. Я обещала, что буду ждать тебя там, но не ожидала, что ты приедешь и…
 — Ты все объяснишь мне позже, Кендалл… не сейчас, позже…
 Он начал целовать ее своими жаркими влажными губами — в уши, шею, губы, затылок. В груди Кендалл жарким пламенем вспыхнуло неудержимое желание, оно накатывалось горячими волнами. Она приникла к Бренту и, выгнув шею, заглянула в его серые глаза своими бездонными, как море, синими очами.
 — Конечно… потом, — с готовностью согласилась она. — Потом… позже…
 Разговор состоялся намного позже. Давно зашло солнце и взошла поздняя луна, когда Кендалл и Брент, утомленные любовью, лежа в уютной постели, обрели способность говорить. Подложив одну руку под голову и глядя в потолок, Брент другой рукой обнял возлюбленную, а она доверчиво прижалась щекой к его обнаженной волосатой груди.
 — Кендалл, я нисколько не рассердился на тебя, наоборот, страшно рад тебя видеть, но вообще-то ты напрасно приехала. Завтра здесь будет очень много суеты, потому что именно в этом месте генерал Ли намерен дать бой генералу Гранту. Наш старик хочет встретить янки в глухих лесах под Ричмондом, пользуясь преимуществами лесистой местности, потому что противник имеет подавляющее численное превосходство.
 Кендалл судорожно вцепилась пальцами в плечи Брента.
 — Ты не должен оставаться здесь. Прошу тебя, не участвуй в этом сражении, я боюсь за тебя!
 Несколько мгновений Брент молчал.
 — Знаешь, Кендалл, я десятки раз давал себе клятву задушить тебя, но последние несколько месяцев много думал о том, что было, и кое-что понял. Я был нечестен с тобой. Я люблю тебя, Кендалл, люблю по-настоящему, и поэтому постарался понять тебя. Перестать тебя любить я не могу. Расстояние и война не могут изменить мою душу. И еще я знаю, что тебя невозможно сломить, но надеюсь, что тебя можно хотя бы немного укротить. Дело в том, Кендалл, что я должен участвовать в завтрашнем сражении. Конфедерация ведет счет каждому бойцу.
 Кендалл едва сдержала слезы, и, когда она смогла говорить, голос ее зазвучал, как натянутая струна от невыплаканных слез и еле сдерживаемых рыданий:
 — Я не понимаю тебя, Брент. Нет решительно никаких причин…
 Он нежно прервал ее:
 — Причины как раз есть, и очень основательные. Есть Юг, есть ты, есть я — есть все мы.
 — Юг обречен, Брент.
 — Не говори так, Кендалл! — резко произнес Макклейн.
 — Но это правда, которую ты знаешь не хуже меня. Ты знал ее еще во время нашей первой встречи, когда Южная Каролина объявила о независимости, — а я тогда была очень романтично настроена.
 — Кендалл, сейчас я не хочу ничего знать, кроме того, что завтра мне надо сражаться. Все, что у нас осталось, Кендалл, это дух и стойкость.
 Он вдруг навалился на нее всей своей тяжестью, прижав ее руки к постели, и страстно заговорил.
 — Кендалл, мы не всегда в состоянии отличить добро от зла, потому что мир не состоит лишь из белого и черного. Между этими цветами есть множество оттенков. Мы можем делать лишь то, что считаем правильным и справедливым. Ты — замужняя женщина, но мы любим друг друга, и наша любовь — благо, и не важно, куда она заведет нас. Помнишь, в Кентукки мы поссорились с тобой из-за старухи. Тогда твои действия могли обернуться для нас страшным злом. Но ты сделала то, что считала правильным. Думаю, теперь я могу тебя понять. Ах, Кендалл, ты всегда будешь для меня головной болью!
 — Брент!
 — Но именно за это я и люблю тебя. Люблю потому, что ты гордая и настойчивая, ни один мужчина не в силах сломить тебя, даже я. И я прошу тебя понять, что мне необходимо участвовать в завтрашнем сражении. Кроме того, я хочу попросить тебя кое-что мне пообещать.
 — Что?
 В Кендалл боролись два желания: стукнуть Брента за то, что обозвал ее головной болью, и, обняв, так прижать к себе, чтобы он и не думал оставлять ее.
 — Что ты как можно скорее вернешься домой. Под домом я разумею дом Эйми и Гарольда. Оставаться в Ричмонде опасно.
 Кендалл хотела, было возразить, но Брент закрыл ей рот нежным поцелуем.
 — Я приеду к тебе, как только смогу, — пообещал он. — Вернусь к тебе навсегда. А теперь дай мне свое обещание.
 Она не могла говорить, но Бренту было достаточно ее кивка.
 Он, кажется, понимал, почему она плачет в самые сладкие мгновения любви, и поцелуями осушал ее слезы после взрывов страсти, нежно прижимая ее к себе. Засыпая, она слышала, как Брент ласково шептал ей на ухо:
 — Я вернусь к тебе, Кендалл, я обязательно вернусь, обещаю тебе.
 Когда Кендалл проснулась незадолго до рассвета, Брента уже не было. День занялся громом канонады и разрывами снарядов. Лесное сражение началось.


* * *

 За всю свою жизнь Брент не видел ничего ужаснее этого сражения.
 Кавалеристы первыми выдвинулись к месту предстоящей битвы. В лесу стояла необыкновенная тишина, мирно пели птицы, деревья и кусты источали сладкий аромат свежей зелени. Синее небо дышало покоем.
 Тишина оборвалась внезапно — слева, из-за деревьев, обрушился дождь пуль. Лошади в панике сбились в кучу. Люди спешились, чтобы подавить огонь противника.
 Потом грозно заговорили пушки.
 Деревья превратились в пылающие костры.
 Брент слышал, как Стерлинг отдал своим людям приказ отступить, и сам последовал их примеру, но в этот момент он увидел Билли Крисчена, маленького барабанщика из Таллахасси.
 Подросткам не место на войне, но Билли воевал с первого дня, во всяком случае, так сказал Бренту Стерлинг. Мальчишке всего неделю назад исполнилось тринадцать лет, но во время утомительных переходов не переставала звучать ободряющая дробь барабана Билли. Он был круглым сиротой, единственный его родственник, старик Джош, служил в том же полку.
 Джош погиб. Билли остался.
 Раненный в ногу, Билли упал на землю среди, трупов людей и лошадей, среди стенаний и проклятий, среди огненного ада горящего леса и клубов удушливого дыма.
 Брент услышал отчаянный крик мальчика и начал пробираться на звук, стараясь обходить горящие деревья и опасливо поглядывая наверх. Прямо перед ним рухнуло одно из пылавших деревьев, опалив жаром искр. Брент нашел Билли и попытался обнаружить рану. Мальчик открыл затуманенные болью глаза.
 — Капитан, я ручаюсь, что теперь вы никогда не расстанетесь с морем, да? — Он еще был способен шутить. Но снова закричал от боли, и Брент, разорвав штанину, увидел огнестрельное ранение ниже колена. Скорее всего, Билли лишится ноги — пуля раздробила кость. Хорошо еще, если он вообще останется жив.
 — Уходите, капитан, этот лес сейчас взорвется, — хрипло проговорил мальчуган.
 — Непременно взорвется, — сквозь зубы процедил Брент. Он наклонился, взял Билли на руки, словно маленького ребенка, и понес его, силясь разглядеть безопасную дорогу сквозь клубы дыма и черной копоти. Он продирался сквозь лес, надеясь не заблудиться. Казалось, что в лесу больше никого не осталось, и они с Билли были одни в этом огненном аду. Сзади треснуло и повалилось еще одно дерево. В этот момент Брент различил впереди топот копыт и поспешил в направлении звуков.
 Через несколько минут он действительно увидел лошадь. На ее спине сидели два солдата; один — раненный в руку, второй — в живот. Они остановились, как только увидели Брента с ребенком на руках.
 — Сэр, мы можем отдать вам лошадь, — произнес тот, который был ранен в живот. Благородное предложение прозвучало резким диссонансом с гримасой боли, исказившей его лицо.
 — Я не бог весть, какая драгоценность, а вы нуждаетесь в помощи больше меня. Я не возьму у вас лошадь, ребята.
 — Ничего, мы найдем еще одну, пока эта кляча не сдохла на ходу, сэр! — проговорил солдат с раненой рукой.
 — Еще одна лошадь — это прекрасно. Но я вполне могу идти пешком, — заверил солдат Брент. — Но если можете, то захватите с собой Билли.
 — Слушаюсь, капитан! — Раненый козырнул. Он наклонился и, подняв Билли, посадил его на спину лошади впереди себя. Брент отдал честь.
 — Езжайте, ребята!
 Старая, искусанная слепнями кляча, казалось, вот-вот упадет под тяжестью ноши, но солдат вонзил в ее бока шпоры, и клячонка довольно резво поскакала, унося всадников подальше от поля боя и смерти.
 Брент последовал за ними со всей быстротой, на какую был способен. Жар усиливался, дышать становилось почти невозможно.
 Он быстро потерял ориентацию, но постарался сосредоточиться, и в первый момент ему показалось, что он выбрал правильное направление. Вот впереди мелькнуло что-то похожее на деревенский дом. Брент остановился. Только бы не начать ходить кругами по пылающему лесу.
 В этот момент загорелась крона стоящего рядом дерева. Уловив вспышку пламени, Брент вовремя отпрыгнул в. сторону, и объятый огнем ствол рухнул, не задев его. Но при падении от дерева отломился огромный тлеющий сук, а Брент заметил это слишком поздно, и тяжелый сук ударил его по голове. Брент упал, но не потерял сознание. Перед глазами поплыли светящиеся пятна, небо потемнело…
 Нет, я еще жив, подумал Брент секундой позже. А может быть, умер и попал в ад, мелькнула мысль, ведь вокруг такой нестерпимый жар. Брент попытался встать, но туман в голове не проходил. Стоило ему приподняться, как глаза снова заволакивала серая пелена.
 Нет, он не имеет права умереть, ведь он обещал Кендалл вернуться.
 Когда он закрывал глаза, то явственно видел перед собой Кендалл — она бежала по кромке воды, и лазурные волны ласково касались ее босых ног. Волосы отливали на солнце светлым золотом, а он шел ей навстречу, возвращаясь домой…
 Он открывал глаза и снова видел сплошной огонь. Кажется, умирает. Ну, нет, так просто он не сдастся, он же обещал уцелеть.
 «Кендалл!» — хотелось громко крикнуть ему, но с губ сорвался лишь едва слышный шепот.
 Над ним склонилось чье-то лицо. «Кендалл, ты пришла…»
 Кендалл? Но почему она седая? Нет, это не Кендалл.
 Он снова сделал попытку подняться и увидел над собой грустное лицо старой худой женщины. Откуда она взялась здесь?
 — Мадам, я всего-навсего хочу выбраться отсюда, — проговорил Брент.
 — Вы же полумертвый, сэр, — сказала женщина. Он попытался изобразить на лице улыбку:
 — Но ведь только наполовину?
 Женщина усмехнулась. Когда-то и она была молодой, может быть, даже незадолго до войны. Лицо старухи пропало, она ухватила его за ноги, и в этот миг Брент почувствовал, что ударился затылком о землю. Кендалл…
 Он обещал ей вернуться. Господин как же он любит ее! Он должен, он обязан вернуться к ней, он вернется, вернется, вернется… Назло всему он останется жив!
 Казалось, что деревья корчатся в огне от нестерпимой боли и громко кричат, взывая о помощи. Жар куда-то исчез, боль отпустила его, стало тихо… Сознание покинуло Брента, мир подернулся спасительной черной пеленой…


* * *

 Уже утром стало ясно, что вблизи таверны пройдет линия огня. Вместе с другими постояльцами Кендалл спустилась в подвал.
 С каждым часом нарастал тяжелый грохот артиллерийского огня. В полдень таверна действительно стала частью оборонительной линии южан. Пивную переоборудовали в лазарет для раненых солдат, которых вынесли с поля боя, подальше от губительного огня противника.
 Ожидание превратилось в невыносимую пытку, и Кендалл выбралась из подвала. Повстанцы были немало удивлены ее появлению, но не стали протестовать, убедившись в ее правоте. Кендалл перевязывала раны и носила воду уставшим в сражении солдатам, жадно прислушиваясь к тому, о чем говорили пехотинцы, надеясь узнать что-нибудь о Бренте. Кавалеристы Джеба Стюарта были совсем рядом, доблестно сдерживая натиск превосходящих сил противника. Внезапно канонада стихла, и наступила неправдоподобная тишина. Кендалл сказали, что обе стороны прекратили артиллерийский огонь, поэтому что дым от горящего леса стал таким густым, что каждый командир боялся попасть из пушек по своим. Битва стала рукопашной.
 С наступлением темноты бой прекратился. В таверну хлынули кавалеристы, стремившиеся немного передохнуть, прежде чем снова идти в бой.
 Кендалл молила Бога, чтобы среди них оказался и Брент. Сердце ее замерло, когда она узнала форму Второго флоридского полка и увидела Стерлинга Макклейна. Она хотела окликнуть его, видя, как он ищет кого-то глазами. Он обратился к ней первым:
 — Господи, Кендалл, ты все еще здесь? Тебе надо немедленно возвращаться в Ричмонд. Поедешь с госпитальными повозками.
 — Где Брент? — воскликнула Кендалл, не дав Стерлингу договорить.
 Стерлинг на мгновение нахмурился:
 — Не знаю.
 — Вы были там вместе. Что с ним случилось. Стерлинг? — Макклейн взял ее за плечи и слегка встряхнул.
 — Там все горело, как в аду! Люди сгорали в огне, от которого погибло больше солдат, чем от неприятельских пуль. Стоял такой чад, что невозможно было разглядеть собственную руку. Противники узнавали друг друга, лишь сойдясь лицом к лицу.
 Кендалл вырвалась из рук Стерлинга, не желая ничего слышать.
 — Я пойду туда. Он где-то там, — говорила она словно в бреду. — Может быть, он умирает, и ему нужна помощь. Пробежав мимо Стерлинга, она бросилась к лесу.
 — Кендалл, подожди, — закричал Стерлинг. — Там везде огонь!
 Она услышала, как он побежал за ней, но это мало ее волновало. Вбежав в лес, она остановилась и огляделась, кашляя и задыхаясь от густого дыма. Стерлинг был прав. Во тьме наступающей ночи и в клубах дыма от тлеющих деревьев ни зги не видно.
 — Брент! — что было сил закричала Кендалл. Ответом ей была зловещая тишина, которую нарушил треск повалившегося от огня дуба. Кендалл дико вскрикнула и отскочила в сторону, споткнувшись о мертвое тело какого-то солдата. Рядом лежали и другие. Кто-то схватил Кендалл за ногу:
 — Помогите мне, леди, ради всего святого, помогите, не оставляйте меня!
 Кендалл наклонилась и увидела перепачканное сажей и искаженное болью лицо молодого солдата, корчившегося от страдания и страха. На нем была синяя форма.
 — Господи, хотя бы пристрелите меня. Не дайте мне сгореть, пожалуйста, поимейте милость!
 — Ты можешь вцепиться в меня покрепче? — выдохнула Кендалл.
 — Да, но у меня прострелена нога.
 Кендалл наклонилась и схватила солдата за ремень. Напрягая все силы. Она потащила его по лесу. Несколько раз он вскрикнул от боли, и Кендалл, не выдержав, остановилась, но солдат попросил тащить его дальше.
 — Да благослови вас Бог, мадам, вы — святая.
 — Я южанка, — сухо произнесла Кендалл.
 — Святая южанка…
 Дым начал понемногу развеиваться. Кендалл увидела впереди медленно бредущих людей, которые казались зловещими, серыми призраками.
 — Помогите! — крикнула она.
 К ней подошел какой-то человек. К своему ужасу, Кендалл увидела, что на нем тоже синий мундир.
 — Леди, — произнес он, принимая из рук Кендалл ее тяжелую ношу, — вам надо немедленно выбираться отсюда. Лес горит, как сухая солома!
 — Я… я должна найти человека, — сказала она. Янки поколебался.
 — Мятежника?
 Закусив губу, Кендалл молча кивнула. Внезапно ночь осветилась оранжевым светом — в нескольких десятках ярдов вспыхнула ярким пламенем целая куча деревьев, заполнив чащу невыносимым гулом.
 — Вам нельзя идти назад тем же путем, мадам, — предостерег янки, — там наверняка не осталось ни одной живой души. Пойдемте со мной, я отведу вас к лейтенанту Бауэру. — Он взял ее за руку, и Кендалл не стала вырываться — ее охватило полное безразличие к своей судьбе. Теперь и она была с ног до головы запачкана сажей, смертельно устала и отчаялась. Брент погиб в огне. Все остальное не имело никакого значения. Совершенно никакого.
 Кендалл казалось, они шли по пепелищу много часов, двадцать человек несли на носилках своих раненых товарищей. В пути им приходилось делать большие круги, чтобы обойти наиболее опасные места. Процессия углубилась далеко на север и вышла наконец к лагерю янки.
 Кендалл привели к пожилому усталому человеку, который, судя по всему, тоже участвовал в бою — лицо его было все в копоти, от формы исходил запах гари, как и от самой Кендалл.
 — Мы нашли хорошенькую южанку, лейтенант Бауэр, — сказал молодой янки. — Что прикажете с ней делать?
 Офицер посмотрел на женщину — в его глазах застыло выражение удивления и сочувствия. Должно быть, Кендалл представляла собой весьма плачевное зрелище: лицо в саже, волосы растрепаны, плечи безвольно опущены.
 — Как вы попали в это пекло? — спросил лейтенант, недоуменно качая головой. — Если леди — южанка, мы отпустим ее домой. Позаботьтесь о конвое.
 От такой доброты Кендалл расплакалась.
 — Спасибо, сэр, — произнесла она тихим шепотом.
 — Вокруг и без того достаточно ужаса и боли, — сказал лейтенант, махнув рукой, словно разрубая узел.
 К своим Кендалл вернулась на коне, и парламентеры передали ее с рук на руки эмиссарам генерала Ли. Но ей так и не посчастливилось увидеть прославленного генерала по той причине, что был смертельно ранен Джеб Стюарт, и Ли счел своим долгом находиться рядом со старым другом, пока того не отвезли в Ричмонд.
 Кендалл была по-прежнему глуха ко всему происходящему и бесцельно слонялась возле костра, пока офицеры, негромко переговариваясь, решали, что с ней делать. Вдруг Кендалл ощутила чье-то прикосновение.
 Это был Стерлинг. Он повернул ее к себе лицом и заключил в крепкие, дружеские объятия.
 — Кендалл, ну, слава Богу!
 Он чуть отстранил ее от себя и внимательно посмотрел в безжизненные глаза.
 — Сейчас в Ричмонд отправится транспорт с ранеными. Ты должна ехать с ними, Кендалл.
 Она помотала головой, ничего не видя вокруг от слез, струившихся по щекам.
 — Я не могу уехать.
 — Кендалл, ты ничем не поможешь Бренту, если опять попадешь в лапы янки или сгоришь в лесу. Я буду держать тебя в курсе событий. Но если ты действительно любишь моего брата, то позаботься о себе. Как можно быстрее возвращайся во Флориду, — Стерлинг помолчал и сильнее прижал к себе Кендалл. — Кто знает, может быть, ты носишь его ребенка.
 Она сомневалась в этом. Сколько раз они с Брентом были вместе, и каждый раз она думала, что забеременеет, но судьба отказывала ей и в этом.
 — Кендалл, — проговорил Стерлинг, — тебе пора идти.
 — Я буду ждать в Ричмонде, — сказала она. Стерлинг хотел возразить, но передумал:
 — Я обязательно буду писать, Кендалл, обещаю тебе.


* * *

 Стерлинг сдержал свое слово. Она получала его письма приблизительно один раз в месяц. Брента так и не нашли, писал Стерлинг, но тело его тоже не было найдено. Письма вселяли надежду: он отказывался верить, что его брат мертв.
 Кендалл тоже не верила в это. Но, несмотря на то, что в каждом своем письме Стерлинг убеждал ее покинуть Ричмонд, Кендалл каждый раз откладывала отъезд. Она отказалась ехать, даже когда у дверей ее номера появился Чарли Макферсон и сказал, что прибыл в Ричмонд на «Дженни-Лин» и может отвезти ее к Эйми.
 — Я вернусь через два месяца, барышня, — твердо сказал Чарли. — И тогда вы поедете со мной. Капитан очень бы этого хотел.
 Кендалл слабо улыбнулась Чарли. Она знала, что никуда не поедет.
 Прошло еще несколько месяцев, миновал октябрь, но Брент по-прежнему числился среди пропавших без вести. Снова появился Чарли Макферсон.
 — Из этой поездки не выйдет ничего хорошего, Чарли. Я никуда не поеду, пока не узнаю, что произошло с…
 Она осеклась на полуслове, увидев, что из-за спины Чарли выступил вперед человек, который весьма странно выглядел в гостиной Кендалл.
 — Рыжая Лисица!.. — прошептала она, пораженная до глубины души.
 Вождь выступил вперед и нежно привлек к себе Кендалл, глядя на нее суровыми, неулыбчивыми глазами.
 — Ты поедешь, Кендалл. Когда Ночной Ястреб сможет, он обязательно приедет к тебе.
 — Я…
 — Я знаю своего друга, — твердо сказал Рыжая Лисица. — И я отвезу тебя, его женщину, туда, куда он приказал.
 Противостоять силе семинола Кендалл не смогла. Она вспомнила слова Брента. Да, когда он сможет, то приедет к ней, и будет искать ее у Армстронгов. А она будет ждать… В Ричмонде день ото дня становилось все опаснее, вокруг столицы все теснее сжималось кольцо вражеской осады.
 — Я еду, — прошептала Кендалл.


* * *

 Они легко прошли сквозь кольцо морской блокады — Чарли хорошо усвоил уроки своего командира. В пути Кендалл старалась быть ближе к Рыжей Лисице. Она доверяла ему, ее странно успокаивали его прикосновения. Но однажды ночью, когда они стояли на палубе под звездным небом, индеец резко отстранился от Кендалл.
 — Кендалл Мур, я люблю Ночного Ястреба. И я чувствую, что он жив. Но я человек из крови и плоти, даже если эта плоть и красная. Ты красивая женщина, и я люблю тебя. Ты пришла ко мне с невинными мыслями, но искушаешь меня предать моего брата.
 Кендалл уставилась на Рыжую Лисицу широко открытыми от изумления глазами. Она вдруг с необыкновенной ясностью поняла, что этот сильный человек любит ее и он одинок. Точно так же, как и она сама. И если бы на свете не существовало Брента Макклейна, то она, несомненно, полюбила бы Рыжую Лисицу и отдала бы ему свое сердце. Он был одним из самых сильных и цельных людей, каких она когда-либо знала.
 Но они оба любили Брента и надеялись, что он вернется.
 — Прости меня, — прошептала она и попятилась. Он приблизился к ней и взял за руку.
 — Нет, не уходи. Он мой брат, ты моя сестра. Мы не будем разрывать узы связывающей нас дружбы.
 — Конечно, нет, — сказала Кендалл. дивясь вековой мудрости вождя. — Мы не станем этого делать.
 «Дженни-Лин» пришла в залив в ноябре, А с началом нового года дела южан на фронтах стали хуже некуда. Генерал Шерман начал свой позорный марш по Джорджии, предавая огню и мечу все, что попадалось на его пути. Кендалл не на шутку встревожилась за судьбу своей семьи и попросила Чарли, который появился в заливе в феврале, найти возможность зайти в Чарлстон и привезти в залив мать, сестру и племянницу.
 Лолли с ребенком прибыла во Флориду ветреным мартовским днем. Она привезла Кендалл печальную весть: мать умерла еще в конце января.
 Кендалл не испытала никакой боли от этой скорбной новости. Она стала совсем бесчувственной. К тому же для матери это было лучше: она не перенесла бы крушения Юга, вся ее жизнь потеряла бы смысл.
 Эйми Армстронг пришла в неописуемый восторг от малышки. Пожилая леди много занималась ребенком, и для маленькой Юджинии это было настоящим счастьем, потому что Лолли стала почти такой же апатичной, как и Кендалл. Гарри отремонтировал старый домик в задней части двора, и Лолли проводила там почти все свое время, будучи вежливой и предупредительной с хозяевами, но, не проявляя ни малейшего интереса к происходящему вокруг. Бедняжка совсем замкнулась в себе.
 Телеграфная связь и железнодорожное сообщение на Юге теперь отсутствовали. Вести о положении армии доходили нечасто, от случая к случаю. Над всей страной висел гнет обреченности. Когда в конце марта Чарли отплыл из залива, Кендалл была почти уверена, что никогда больше не увидит его.
 Наступила весна. Несмотря на ее буйную красоту, несмотря на ясное синее небо, дни казались серыми и мрачными, как осеннее море.




 Глава 22




Весна 1865 года

 Все свое свободное время Кендалл проводила в бухте.
 Время шло, и она все больше убеждалась в том, что окружающие жалеют её и считают нелепым и безнадежным ее ожидание Брента.
 Но жизнь без надежды стала бы и вовсе невыносимой. Месяц проходил за месяцем, и шансов на то, что Брент жив, становилось все меньше. Но в душе Кендалл была уверена, что он жив, что его не могли убить, что он непременно вернется. И она продолжала упрямо ходить на берег океана.
 Нельзя сказать, что она не пыталась вести себя разумно. Она помогала Эйми в саду, шила, штопала и выполняла другую домашнюю работу. Но ее состояние вызывало у Эйми тревогу. Пожилая леди любила Брента как родного сына, но и она считала его погибшим, а о Кендалл думала, что та не должна жить пустыми надеждами, погрузившись в прошлое. Лолли замкнулась в себе и разговаривала с людьми мало и неохотно.
 Только Рыжая Лисица понимал, что происходит с Кендалл. Она знала, что иногда вождь приходит на берег и издали наблюдает за ней, а потом незаметно исчезает. Она была тронута его вниманием и благодарна за понимание. Иногда он приглашал ее к себе в Эверглейдс, и она с удовольствием приходила туда — Рыжая Лисица никогда не читал ей морали и не навязывал своего мнения о том, как надо себя вести. Он ни разу не выказал неодобрения по поводу того, что Кендалл часто ищет одиночества. Семинол любил Брента как кровного брата, и Кендалл очень привязалась к нему. После разговора на борту «Дженни-Лин» они не прикасались друг к другу, но узы дружбы, которая связала их, остались такими же крепкими, как и прежде, неподвластные времени.
 Ей все равно, что будут говорить другие, — она будет ждать. Обычно Кендалл сидела на берегу, обняв руками колени. Она пристально вглядывалась в морскую даль. Апрель был чудесным месяцем в Глейдсе. Легкий бриз ласково обдувал Кендалл, солнце отражалось в водной ряби тысячами мелких ослепительных осколков. Изменчивая поверхность воды успокаивала и умиротворяла ее, вселяла покой в душу. Кендалл закрывала глаза и слушала неумолчный рокот прибоя, шелест листьев прибрежных пальм и приглушенный треск птичьих крыльев.
 Но сегодня к знакомым звукам прибавилось что-то еще. Кендалл не могла сказать, что это был какой-то новый звук, нет, просто в звуковой гамме что-то неуловимо изменилось. Она улыбнулась, открыла глаза и, глядя в море, громко произнесла:
 — Рыжая Лисица, тебе незачем следить за мной. Ты ведь хорошо меня знаешь: я не прыгну в море и не утоплюсь!
 Ответа не было, и Кендалл ощутила, как по ее спине пробежал холодок. Повинуясь шестому чувству, она медленно обернулась. Дыхание ее пресеклось, сердце едва не остановилось. В следующую секунду она ощутила бешеный стук в груди, и теперь казалось, что сердце ее вот-вот выпрыгнет.
 Конечно, ей следовало бы изумиться, остолбенеть от неожиданности, но она даже не удивилась. Она всегда знала, чувствовала, что он жив… что обязательно придет к ней. Сюда. В бухту.
 И вот он здесь, действительно здесь — живой, из плоти и крови. В потертом сером с золотом мундире, высокий, широкий в плечах, загорелый до черноты, как всегда. Глаза его затуманились. Он просто стоял, не произнося ни слова. Боль и тоска в любимых глазах были красноречивее любых самых красивых слов.
 — Брент… — не веря тому, что видит, прошептала Кендалл. В следующую секунду она была на ногах. Не помня себя, она летела к нему, протягивая руки, чтобы обнять его, покрыть поцелуями любимое лицо, плакать от счастья, прильнув к его сильному плечу.
 Они долго стояли, обнявшись, и только теперь Кендалл окончательно поверила, что жизнь неправдоподобно, ослепительно хороша! С ней ее Брент — горячая плоть и кровь. Он обнимает ее, вливая в нее неведомые доселе силы. Легкий бриз обдувал их, солнце ласкало своими лучами, море пело свою вечную песнь. Они долго стояли молча, наслаждаясь объятиями, прикосновениями, дарившими и нежность, и любовь.
 Кендалл наконец отстранилась и, вытирая слезы, посмотрела в глаза любимого:
 — Где ты был? Почему не писал? Я едва не сошла с ума после этой страшной битвы при Вилдернессе…
 — Я послал тебе телеграмму, но провода оказались перебитыми, — ответил он, нежно коснувшись, пряди ее волос, упавшей на лоб, — и я не смог послать тебе весточку.
 — Так что же случилось, и где ты был все это время? Он пожал плечами и снова обнял её.
 — Я был ранен и попал в огненную ловушку. Пролежал в лесу несколько дней, подхватил ужасную лихорадку. По счастью, меня нашла одна женщина и приволокла к себе домой. Много дней спустя она рассказала мне, что я очень долго был в бреду, а когда пришел в себя, то был в силах лишь что-то бессвязно лепетать. Я смог встать с постели только в августе, а в Ричмонд вернулся лишь в ноябре. Именно тогда я попытался послать тебе телеграмму, но Чарли потом сказал мне, что ты не получила ее.
 Кендалл уткнулась лицом ему в грудь.
 — Какое все это теперь имеет значение? Ты здесь! Я всегда знала; что ты вернешься, Брент… — Голос Кендалл задрожал, когда она почувствовала, как напрягся Макклейн. Она отпрянула и с тревогой и страхом посмотрела ему в глаза.
 — Что это значит, Брент? Что…
 — Кендалл, война еще не кончилась.
 Не веря своим ушам, она, словно пораженная громом, на мгновение застыла на месте, потом вырвалась из объятий и отбежала в сторону.
 — Нет! Ты никуда не уедешь! Брент, война кончилась! Мы редко получаем здесь новости, а те, что доходят до нас, давно устарели, но, Брент, каждому ясно, что все кончено. Шерман сокрушил Джорджию! Атланта и Колумбия сожжены дотла. Все кончено! Армия Ли уничтожена почти полностью.
 — Не надо рассказывать мне сказки об армии Ли, — взорвался Брент, — я только что оттуда! Армия дерется, и Кирби Смит тоже сражается на Западе! Кендалл, сейчас особенно важно снабжать припасами этих людей!
 — Нет! — Кендалл сорвалась на крик. — Я никуда тебя не пущу! Да и на чем ты будешь доставлять боеприпасы? Чарли увел «Дженни-Лин» на Багамы.
 — Я привел сюда «Гордость повстанца», — тихо произнес Брент.
 Она недоверчиво уставилась на него. Судно, которое она захватила своими руками, теперь увезет от нее ее Брента! Какая ирония судьбы!
 — Нет! — снова крикнула она. От возмущения и горя, не сознавая, что делает, она изо всех сил колотила его кулаками по мощной груди. — Нет! Конфедерация и так уже отняла у меня все! Ты никуда не уедешь! Слышишь, никуда!
 Он схватил ее за руки и прижал ее к себе. Но это нисколько не охладило ее пыл.
 — Послушай, Кендалл, я приехал сюда к женщине, которую люблю, а не к капризной, крикливой гарпии!
 — Что?! — взвилась она. — Я исполняла твои капризы целых четыре года!
 Это была последняя капля — Кендалл окончательно разъярилась. Она столько раз расставалась с Брентом, не надеясь снова его увидеть, и вот теперь… Ей казалось, что сердце не выдержит и разорвется на тысячи кусочков.
 Ярость была так велика, что Кендалл ухитрилась вырваться из железных объятий Брента и снова замолотила по нему кулаками.
 — Прекрати немедленно! — закричал Брент. Схватив за руки, он повалил ее на песок, подмял под себя и прижал к земле всей своей тяжестью. Потом закинул руки ей за голову и придавил к песку.
 — Кендалл, если я перестану выполнять приказы, то пойду под суд за дезертирство. Пойми, если мы не выиграем эту войну, то для нас не останется места на этом свете. Насколько я знаю, Джон Мур жив и здоров. Если янки победят, мы никогда не найдем суд, который разведет тебя с ним. Послушай меня, Кендалл, судьба Конфедерации — это и наша судьба.
 — Мне все равно, получу я развод или нет! — взорвалась Кендалл. — Какой от него толк, если тебя убьют? Брент, прошу тебя! Мы можем куда-нибудь уехать, например, в Англию или на Багамы.
 — Кендалл, ты же прекрасно понимаешь, что ни один из нас не может вот так просто взять и уехать!
 — Я не хочу ничего понимать! — В ее глазах закипали злые слезы. Не желая показывать их Бренту, она неистово забилась под ним, стараясь освободиться. Но единственно, чего добилась, — это оторвала две верхние пуговицы на своем платье, отчего обнажилась ее упругая белая грудь. Брент напрягся и застыл неподвижно, глаза его заволокло столь хорошо знакомой дымкой.
 Всего несколько секунд назад она была счастлива до самозабвения тем, что видит его, и с удовольствием бы разорвала свою одежду, чтобы ничего не мешало ему ласкать ее тело. Наслаждение от его прикосновений и страсти было незабываемо. Влечение сыграло с Кендалл странную шутку. Все ее желание, весь ее голод по мужской ласке мгновенно всколыхнулись, стоило Бренту появиться. Она уже понимала, что ее тело предаст ее же решимость не уступать мужчине.
 Она судорожно вздохнула:
 — Брент, не смей…
 Но он посмел. Его губы с жадностью нашли ее губы, полностью отметая саму возможность отказа или сопротивления. Протест был подавлен в зародыше. Это был шторм, буря, сметающая все на своем пути. Язык Брента с наслаждением пробовал сладкий нектар уст Кендалл, неистово требуя ответа на ласку.
 Кендалл сопротивлялась, сколько могла, но хватило ее ненадолго, сознание затуманилось, разум уступил место чувствам, нахлынувшим под ураганным напором Брента. Желание в ней самой было слишком сильным, чтобы ему противостоять. Огонь любви расплавил ее тело, которое таяло, как воск, в умелых руках Брента. Она вернула ему все поцелуи, пылая злой страстью, горечь которой усиливалась от сознания того, что она не может ни в чем отказать ему.
 Она почувствовала, как его ладонь проникла в вырез платья, приласкала грудь; шершавая кожа дразняще потерлась о сосок. Текучий жар разлился по всему ее телу, взрывая его изнутри. Она задрожала от гнева, но уступила обоюдной страсти. Она прикрыла глаза, когда он приподнял ее и начал срывать мешавшее ему платье дрожащими, неуклюжими от возбуждения пальцами. Она снова почувствовала песок своей обнаженной спиной, когда Брент начал стягивать с нее панталоны, услышала хриплый вздох, когда Брент увидел ее нагое тело. Отдых и время пошли ей на пользу: груди и бедра налились и стали маняще округлыми, талия могла свести с ума любого мужчину.
 Кендалл открыла глаза, чтобы насладиться зрелищем, как Брент снимет с себя одежду. Но когда он, обнаженный, встал над ней и склонился, чтобы лечь на нее, она ощутила головокружение и снова закрыла глаза. Брент был сухощав, жилист и мускулист, как тигр, мощен, но поджар, его мужское естество было твердым, как и взгляд его беспощадных серых глаз.
 Она любила, обожала, хотела и жаждала его — навсегда. Если он погибнет, исчезнет смысл ее жизни. Она поняла это за время мучительного многомесячного ожидания.
 — Нет! — вдруг вскрикнула она и вскочила на ноги.
 — Какого черта?.. — прорычал Брент и попытался схватить ее, но она с быстротой молнии пробежала мимо него и голая бросилась в кусты.
 — Кендалл! — зло крикнул ей вдогонку Брент. Она изо всех сил бежала, продираясь сквозь прибрежные заросли, но разве могла женщина убежать от такого мужчины, как Брент Макклейн? Догнав Кендалл, он схватил ее за волосы, резко повернул и прижал к своей нагой груди.
 — Кендалл!
 Она отчаянно дралась и кусалась, стараясь освободиться от его мертвой хватки, но Брент крепко держал ее. Они вместе повалились на кучу пахнущих летним дурманом листьев. Кендалл отвернулась, стараясь не смотреть Бренту в глаза.
 — Я не позволю тебе умереть! Не позволю!
 — Кендалл, я не собираюсь умирать!
 — Не умирай, Брент, я умоляю тебя! Я изо всех сил старалась научиться жить без тебя. А теперь ты здесь, но только для того, чтобы снова меня покинуть. Я жила одной лишь надеждой снова увидеть и обнять тебя. О Боже, я не вынесу, если ты опять бросишь меня здесь, не вынесу!
 Силы ее внезапно иссякли, она перестала сопротивляться. Она обвила его шею и приникла к его губам в страстном поцелуе. Пальцы ее ерошили его волосы; она оторвалась от его губ только для того, чтобы прижаться губами к его плечу. Она лгала: она так и не научилась жить без него и до смерти хотела его сейчас, немедленно, прямо здесь, под теплыми лучами солнца, на листьях, приятно щекотавших их обнаженные разгоряченные тела. Она страстно желала его всегда, в любое время, в любом месте.
 — Брент…
 — Кендалл, о Боже милостивый, Кендалл! Я люблю тебя, люблю. Я мечтал о тебе все дни и ночи, я жил только для того, чтобы снова обнять тебя, прикоснуться к тебе, любить тебя…
 Она почувствовала, как Брент коленом раздвинул ее бедра, ощутила, как его руки приподняли ее, и громко закричала от наслаждения, ощутив в себе его твердую плоть. Казалось, в душе Кендалл взорвались тысячи солнц, она неистово выкрикивала имя возлюбленного, задыхаясь от охватившей ее бури. Крик сладостной муки смешивался с рыданиями, волны страсти накатывали одна за другой, вызывая жаркий трепет во всем ее существе.
 Она чувствовала и свежесть весеннего ветра, и мягкость листьев, и тепло солнца, растекавшееся по их телам, как расплавленное золото. Она наслаждалась мужским запахом, чудесным прикосновением сильного, мускулистого тела, шершавостью волосатой груди, от которой твердели ее соски, Она чувствовала, как его жизненная сила вливается в нее, удесятеряя ее собственные силы. Эта сила переполняла ее, словно поток реку во время половодья. Тело ответило на призыв Брента и сотрясалось на вершине наслаждения.
 Мир перед ее глазами медленно прекратил кружиться. Она опять отчетливо увидела небо, землю и листья — ложе их любви. Брент приподнялся, тяжесть ослабла, он нежно погладил пальцами щеку Кендалл. Как он ей нужен, но он снова покидает ее!
 — Вот и все, а теперь можешь ехать, — прошептала она, прикрыв руками глаза.
 — Кендалл, прошу тебя, будь благоразумной.
 — Я очень благоразумна! — Она вскочила на ноги. Брент тоже быстро поднялся и попытался обнять ее, но Кендалл с силой оттолкнула его руку. — Я не стану возвращаться домой голая, а надену платье и буду, благоразумна, обязательно буду.
 — Черт бы тебя побрал, Кендалл! Иди! Но я не собираюсь уезжать сегодня! В моем распоряжении три дня.
 — Мне все равно, три дня или три недели.
 — Тебе надо как следует искупаться в холодной воде! — крикнул задетый за живое Брент. — Только не вздумай бежать. Нам есть, чем заняться сегодня вечером.
 Кендалл подобрала с песка одежду и быстро натянула не себя. Взгляд ее упал на серые брюки, мундир и высокие черные сапоги. Схватив мундир, она швырнула его в море. Но волна выбросила его обратно на берег, и Кендалл разразилась слезами. Она повернулась и медленно пошла в лес, не по тропинке, а сквозь чащу, чтобы не встречаться с Брентом. Она не стала возвращаться к Эйми, а долго и бесцельно бродила по берегу моря. Ей хотелось все обдумать, но мыслей не было: на нее напало какое-то оцепенение. А когда она силилась думать, в ее душе вспыхивала только жажда мести.
 Как заставить его остаться?
 Эта фраза стучала в ее мозгу, как навязчивый ритм. Кендалл подняла глаза и поняла, что вышла к устью реки. Она села на мокрый песок и бесцельно уставилась на воду. Невдалеке от берега покачивалась на волнах «Гордость повстанца». А что, если угнать судно, мелькнуло в ее голове. Кендалл прищурилась и внимательно посмотрела на свой корабль, потом взгляд ее рассеянно скользнул по заливу.
 И тут сердце ее бешено застучало, готовое выпрыгнуть из груди. На горизонте появился другой корабль, и он стремительно приближался к устью реки. На грот-мачте развевался звездно-полосатый флаг.
 Кендалл вскочила и несколько раз моргнула глазами, но судно не исчезло — то не был призрак. Несколько мгновений она стояла, тупо уставившись на шхуну, потом повернулась и, что есть духу, бросилась к Эйми.
 Пожилая женщина работала в саду. Заслышав шаги Кендалл, она подняла на нее счастливые глаза.
 — Кендалл, разве это не чудо? Ты, наконец, встретилась с Брентом! Но где он?
 Кендалл едва устояла на ногах.
 — Разве он не здесь?
 — Нет, он пошел искать тебя.
 — Боже мой, Эйми, ты знаешь, что к нам идет федеральное судно?
 Хозяйка уронила на землю только что сорванные цветы.
 — Господи, этого еще только не хватало! Кендалл, беги! Бери лодку и плыви в болота. Тебе надо спрятаться!
 — Я не стану прятаться, пока не узнаю, где Брент и что с ним.
 — С Брентом ничего не случится, если только он не будет тревожиться за твою судьбу. Мы не хотели тебя расстраивать, но Гарри узнал, что недавно твоего мужа снова перевели в Форт-Тэйлор. Наверное, это он ищет тебя. Тебе надо уходить отсюда, и поживее!
 Кендалл ощутила противное головокружение, дневной свет померк в ее глазах.
 — Джон…
 Эйми нетерпеливо подтолкнула ее:
 — Беги, Кендалл!
 — Погоди! Мне надо взять с собой Лолли и малышку. Один только Бог знает, что может сделать с ними Джон, чтобы выведать, где я.
 — Иди в лодку, Кендалл. Я приведу Лолли и девочку. Ты найдешь хорошее место, где можно спрятаться, ведь ты хорошо знаешь болота. И не возвращайся, пока мы не придем за тобой.
 — Но янки…
 — …Не причинят нам никакого вреда, У нас нет ничего такого, что было бы им нужно. Беги сначала в дом и захвати провизию, потом скорее в Лодку, а я пойду позову твою сестру.
 Кендалл до крови закусила губу. Она не хотела уходить без Брента, но Эйми была права. Если он будет уверен, что она в безопасности, то сумеет постоять за себя и с ним, скорее всего ничего не случится. Видя, что Эйми уже побежала за Лолли. Кендалл опрометью бросилась в дом, набрала пресной воды в бидон и положила на скатерть хлеб, фрукты и копченое мясо, завязав крест-накрест углы скатерти. Она задержалась в доме, моля Бога, чтобы появился Брент, но его не было. Ждать было больше нельзя.
 Кендалл побежала к лодке и бросила в нее мешок с провизией. В этот момент она увидела светловолосую голову Лолли. Сестра забралась в лодку, крепко прижимая к себе недовольно хнычущую Юджинию. Лолли посмотрела на старшую сестру, в глазах ее не было упрека, и Кендалл начала выгребать на середину реки, чтобы потом направить лодку к болоту.
 Сестры не разговаривали, пока Кендалл не миновала первый поворот. Теперь они стали невидимы для людей на федеральном судне.
 — Прости меня, Лолли, — прошептала Кендалл. — Я думала, что здесь будет безопаснее, я не могла даже подумать, что сюда пожалует Джон. Какой же он мстительный! Никогда не знаешь, Лолли, чего от него можно ожидать,
 — Кендалл, но ты же думала, что так будет лучше, — успокаивала сестру Лолли.
 Нервно облизнув губы, Кендалл продолжала грести изо всех сил.
 — В болотах есть свайный поселок, там мы и спрячемся…. Только индейцы знают, где он находится. — Лолли улыбнулась:
 — Я верю тебе, Кендалл.
 — Не надо мне верить! Мне кажется, я просто притягиваю к себе разные беды.
 Лолли снова улыбнулась:
 — Я видела твоего капитана, он не очень-то похож на несчастного! Он придет за нами? Я уверена, он придет.
 С наступлением ночи женщины добрались до свайного поселка. Лолли следила, чтобы Юджиния не наелась ядовитых ягод, пока Кендалл сооружала какое-то подобие шалаша. Через час Кендалл даже сумела развести небольшой костер, чтобы защититься от холода весенней ночи.
 — Я, конечно, понимаю, что костер может привлечь к нам внимание, Лолли, — сказала Кендалл, — но зато он предохранит нас от змей и насекомых.
 — Я предпочла бы иметь дело с гремучей змеей, а не с янки, — буркнула Лолли, — но делай, как знаешь.
 Девочка безмятежно уснула на руках Лолли, но сестрам было не до сна. Они как-то незаметно поменялись привычными ролями — теперь сильной была Лолли, а Кендалл жаловалась ей, изливая душу, рассказывая о своей любви к Бренту и о том, как он подчинил ее своей воле и не хочет считаться с ее требованиями. Однако Лолли настаивала на том, что Кендалл напрасно ссорится с Брентом.
 — Ты не можешь изменить мужчину, который сражается за свои идеалы, Кендалл. Ты можешь только молиться, чтобы он остался жив. — Лолли внезапно рассмеялась. — Должно быть, у вас была бурная встреча после долгой разлуки — полюбуйся на свое платье!
 Кендалл опустила глаза и вспыхнула до корней волос — с воротника были оторваны те самые две злосчастные пуговицы. Лолли снова заговорила серьезно:
 — Разве ты не понимаешь, Кендалл? Это конец. Наступило время, когда тебя кто-то должен позвать — либо Брент, либо Джон.
 Кендалл вздрогнула от этих слов сестры, по спине побежал неприятный холодок страха. Она хотела, было посмотреть в глаза Лолли, но та отвернулась и уставилась на кусты.
 Кендалл посмотрела в ту же сторону, и тут Лолли лихорадочно зашептала полным ужаса голосом:
 — Из-за кустов на нас смотрит какой-то индеец!
 — Рыжая Лисица! — радостно прошептала Кендалл. Она подбежала к вождю и бросилась ему на шею, спрятав лицо на его широкой груди.
 — Что вы здесь делаете? — хрипло спросил он.
 — Янки… снова пришли сюда, — ответила Кендалл, заглядывая в его темные бесстрастные глаза. — А Брент…
 — Я знаю, где Брент. Он вернулся на «Гордость повстанца».
 — Откуда ты это знаешь? — спросила пораженная Кендалл.
 — Он разыскал меня сегодня днем. Как раз перед тем, как отправился к устью.
 — Один? — в ужасе вскрикнула Кендалл. — Он же попадет в ловушку! Боже! Я должна обязательно его найти.
 — Ты должна остаться здесь, Кендалл, — твердо сказал Рыжая Лисица. — К Бренту пойду я. — Он взглянул на остолбеневшую Лолли: — Кто эта женщина?
 — Моя сестра.
 Рыжая Лисица величественно кивнул:
 — Она останется с тобой. Я ухожу. Возьми мой нож, ты знаешь, как с ним обращаться.
 — Да, — ответила Кендалл, но вождь исчез из вида прежде, чем в воздухе растаял звук ее голоса.
 — Индеец! — воскликнула потрясенная Лолли. — Ох, Кендалл, как ты можешь доверять дикарю?
 — Он не дикарь, Лолли, и вообще это долгая история. — Лолли задрожала от нетерпения.
 — Расскажи мне эту историю, Кендалл. Поговори со мной. Надо же что-то делать, чтобы хоть как-то перенести это ужасное ожидание.
 Сестры проговорили всю ночь до утра, пока не проснулась девочка и не захныкала, прося есть. Над болотами занимался рассвет.


* * *

 Ближе к вечеру Кендалл играла с маленькой Юджинией — насыпала в чашку мелкие камешки, а девочка высыпала их оттуда. Восторгу ребенка не было предела. Кендалл не переставала поражаться ее красоте. Глазенки ее были голубые, как весеннее небо, волосы, как у матери, отливали светлым золотом солнечного блеска.
 Лолли, которая весь день дремала, не обращая ни малейшего внимания на окружающее, проснулась и улыбнулась Кендалл.
 — Настанет день, когда ты станешь чудесной матерью. — Кендалл пожала плечами и ответила, стараясь казаться равнодушной:
 — Я… Не думаю, что когда-нибудь вообще ею стану. Мне кажется, я не могу иметь детей, Лолли.
 К ее удивлению, сестра в ответ только весело рассмеялась:
 — Ты хочешь сказать, что много раз спала со своим капитаном, и у вас ничего не получилось? Перестань глупить, Кендалл. Когда вы начнете жить вместе, ты обязательно забеременеешь.
 — Если увижу его снова, — тихо прошептала Кендалл.
 Лолли промолчала.
 Когда на землю спустились сумерки, Кендалл решила собрать топлива для костра. Лолли с малышкой, прижавшись друг к другу, уже спали, а Кендалл никак не могла успокоиться. Бродя вокруг шалаша, она собирала хворост. Она так увлеклась этим мирным занятием, что прошло время, прежде чем она поняла, что слышит, как трещат сухие ветки под ногами неизвестного. Теперь он стоял рядом с ней…
 Медленно, с чувством обреченности Кендалл подняла глаза и увидела Джона Мура.
 Война не изменила его. Он выглядел так же, как тогда, во время бойни на болотах. Мур был все тем же человеком, которого она слишком хорошо знала.
 Она выпрямилась и молча, настороженно взглянула на мужа. Ее обуяли страх и ненависть. Время не залечило ее раны. Она до сих пор отчетливо помнила во всех подробностях ту резню, которую учинил Джон в индейском поселке. До сих пор призраки этого побоища преследовали ее по ночам… Она не забыла и никогда не забудет низость его мести…
 — Кендалл!
 Он произнес ее имя так тихо и мягко, словно обратился к ней на званом вечере за чашкой чая. На лице его медленно, как при проявлении дагерротипа, появилась улыбка.
 — Я знал, что найду тебя, если зайду подальше в лес. — Кендалл все еще никак не могла обрести дар речи. Она отступила на несколько шагов, не спуская глаз с Джона.
 — Наконец-то все кончилось! — приятным тихим голосом сообщил ей Мур. — Неужели ты думала, что я забыл о твоем существовании? Если да, то ты меня явно недооценила. Ты, оказывается, плохо меня знаешь, Кендалл, а я-то надеялся. Я думал, ты знаешь обо мне все! В конце концов, ты моя жена, и теперь мы, наконец, воссоединились. Сегодня поистине благословенный день. Наконец-то ты моя и пойдешь со мной, Кендалл. Мы упустили столько времени, и теперь нам предстоит наверстать упущенное.
 Отвращение и ужас обуяли Кендалл. Никогда. Никогда, ни теперь, ни потом, не пойдет она с ним! Никогда после всего, что ей пришлось выстрадать и пережить по его милости.
 — Зачем это тебе? — хрипло спросила Кендалл. Она все еще не верила, что живой Джон Мур стоит перед ней. Самое странное заключалась в том, что Джон был и остался красивым мужчиной со стройной фигурой, на которой ладно сидел хорошо сшитый мундир. Лицо его украшали романтические усы, голубые глаза контрастировали с темными волнистыми волосами. Он мог бы найти женщину, которая полюбила бы его от всего сердца, и тогда, возможно, Джон Мур стал бы нормальным человеком и был бы счастлив до конца своих дней.
 Да, он мог бы…
 В это когда-то верил и Трейвис. Трейвис, который дружил с Джоном всю сознательную жизнь. Но даже он отвернулся от Джона, ужаснувшись произошедшей в нем перемене. Кендалл была бы рада пожалеть Джона — пожалеть человека, который потерял себя из-за уязвленной гордости. Но их разделяло многое такое, чего ни за что нельзя было простить, и теперь Кендалл чувствовала по отношению к Джону только страх и отвращение.
 — Зачем мне это? — повторил он ее вопрос и усмехнулся. — Не знаю, Кендалл. Знаю только, что я желал тебя с того самого момента, когда увидел впервые. Я молил Бога, чтобы ты исцелила меня. Никогда в жизни мне не приходилось видеть такой красивой женщины…
 Он пожал плечами.
 — Мне пришлось заплатить за это, и я заплатил без малейшего сожаления огромную сумму! Но с самого начала мне стало ясно, что ты ненавидишь меня, считаешь себя выше, чем я. Ты вела себя, как все эти хвастуны, которые затеяли войну, но оказались биты. Великие солдаты Юга! Но ты не исцелила меня, Кендалл. Вместо этого ты нанесла мне еще один удар. Но с тех пор многое изменилось, Кендалл. Я узнал, что страдал нервным заболеванием, которое поразило меня вследствие лихорадки. Но, как и многие другие болезни, этот недуг тоже вылечило время. Он помолчал, наклонился и посмотрел на спящих Лолли и Юджинию.
 — Это твой ребенок, да?
 — Нет! — поспешно произнесла Кендалл, энергично мотнув головой, боясь навлечь беду на головы ни в чем не повинных родных. — Это ребенок моей сестры — Лолли. Ты посмотри сам, у девочки такие же платиновые волосы, как у ее матери.
 — У тебя тоже светлые волосы, — напомнил ей Джон. — Впрочем, твой повстанец тоже блондин. Или мне лучше сказать, что он был им…
 — Что ты хочешь этим сказать? — с трудом сохраняя спокойствие, проговорила Кендалл. Она хотела и боялась услышать ответ и, задавая вопрос, невзначай взглянула за плечо Джона, чтобы посмотреть, откуда он пришел и один ли он. Злорадная усмешка заиграла на губах Джона — движение. Кендалл не осталось незамеченным.
 — Ах, какие искорки страха засверкали в ее прекрасных синих очах! — издевательски произнес он. — Как это мило, видеть твой испуг. Но не переживай, я не встретил знаменитого капитана Макклейна — пока не встретил. Но знаешь, Кендалл, война окончилась. Ваш генерал Роберт Ли сдался нашему генералу Гранту два дня назад. Джефф Дэвис бежал из Ричмонда, а преданный делу повстанцев губернатор Флориды Милтон покончил с собой.
 Улыбка Джона исчезла, лицо его стало злым, он молчал, ожидая, пока смысл его слов дойдет до Кендалл. Какое это было наслаждение — рассказывать Кендалл о последнем акте постигшей ее трагедии!
 — Все кончено, Кендалл. Твой великий Юг, твой рай больше не существует. Он превратился в прах и пепел. И если мои люди не найдут Макклейна и не убьют его, то я сам это сделаю. Со временем я заставлю тебя забыть о нем. В Новом Орлеане я встречал множество южных красавиц. Они очень сердечно принимали федеральных солдат — знали, что у нас есть деньги на то, чтобы покупать им шелковые чулки. Но знаешь, Кендалл, несмотря на то, что я был поражен, как чудом, собственным исцелением, даже понимая, что я снова настоящий мужчина, я не переставал желать только тебя. Тебя вместе с твоим несгибаемым духом, твоей страстью и яростью и даже с твоей ненавистью. Ты не хотела иметь со мной ничего общего и добилась своей цели. Но теперь все изменится, Кендалл. За тобой долг, ты моя любовь, ты моя жена. Но ничего, теперь все в полном порядке. Я еще раз обещаю тебе, что теперь все изменится. Я заставлю тебя забыть о прошлом.
 — Ничто и никогда не изменится, — прошептала Кендалл. — Я не смогу ничего забыть и не хочу этого. Господи, Джон! Я не хотела выходить за тебя замуж, но во мне не было ненависти до тех пор, пока я не узнала, каким жестоким ты можешь быть. Наверное, ты действительно изменился, но я никогда — слышишь, никогда! — не смогу забыть прошлое. Я не забуду ни то зло, которое ты причинил мне, ни того, что ты сделал с другими. Не так далеко отсюда ты устроил бойню и убил людей, которых я успела полюбить, как родных, — женщин, детей. Совсем еще младенцев. Я не могу насиловать свою душу, Джон. Не важно, что мы проиграли эту войну, я все равно люблю Брента Макклейна.
 — Кендалл, пойми, это не имеет ровным счетом никакого значения. Я тебя разыскал, и ты пойдешь со мной. Сейчас.
 — Нет! — ответила Кендалл, вложив в свой шепот всю ярость, на какую была способна.
 — Кендалл, на борту моего судна двадцать хорошо вооруженных солдат. Они будут здесь с минуты на минуту, так что тебе не стоит драться со мной, Кендалл. Ты моя жена и побежденная конфедератка, шпионка и беглая пленница, вот так-то, милая. Закон на моей стороне.
 Ах так, закон…
 Никогда!
 Рыжая Лисица дал ей свой нож и когда-то очень давно научил ее пользоваться этим оружием. Если бы только незаметно дотянуться до подвязки на ноге…
 Она усмехнулась и присела на корточки, словно показывая, что останется здесь и не собирается никуда идти.
 — Джон, — тихо произнесла она, — я дралась целых четыре года, а теперь мне все безразлично… — Она стремительно выхватила из-под юбки нож. Но то ли Джон предвидел ее поступок, то ли понял, до какой степени она отчаялась, но он опередил ее. Молниеносно наклонившись к Лолли, он приставил лезвие своего ножа к горлу спящей женщины. Она была уязвима и беззащитна.
 — Брось нож к моим ногам, живо? — приказал Джон. Кендалл судорожно сглотнула.
 — Ты не ударишь ее, Джон. Черт бы тебя побрал, но даже ты…
 — Бросай нож! Быстро!
 Кендалл не знала наверняка, как далеко он может зайти в своей жестокости, и не решилась рисковать жизнью сестры. Признав свое поражение, она бросила на землю нож. Глаза ее наполнились слезами, плечи безвольно опустились. Она сама зашла слишком далеко! И так бездарно проиграла! Кендалл подумала о Бренте, который совсем недавно держал ее в своих объятиях после долгой, бесконечной разлуки и томительного ожидания в неизвестности. Он вернулся к ней. Война надолго разлучала их, но взаимная страсть и обоюдное притяжение только росли от этих расставаний. А, едва прикоснувшись к любимому, она тотчас убежала от него, охваченная гневом и злобой.
 Однако она даже помыслить не могла, что никогда больше не увидит его, что все ее ожидания, мучения и страдания будут перечеркнуты так нелепо, как сейчас!
 Джон мрачно ухмыльнулся, спрятал нож Кендалл в карман и подошел к жене, поигрывая сверкающим в лучах закатного солнца лезвием своего ножа.
 — Пожалуй, мне стоит вырезать у тебя на лбу букву "п" — прелюбодейка… или сделать это на твоих щечках?..
 Он рывком поставил Кендалл на ноги и приложил лезвие ножа к ее щеке. Она не отводила взгляда, изо всех сил стараясь сохранить твердость духа и не выказать страха. Он провел холодной сталью по ее горлу, не причиняя, однако, боли и не царапая кожу. Лезвие скользнуло ниже, в ложбинку между грудями, нож срезал пуговицу платья.
 — Есть, правда, и другие места, которые подходят для того, чтобы вырезать на них эту букву. Например, на груди. Мне не нужно, чтобы о тебе судачили соседи, но зато ты дважды подумаешь, прежде чем броситься в объятия следующего любовника…
 Кендалл скрипнула зубами и содрогнулась, когда лезвие надавило сильнее. Из-под кончика ножа выступила капелька крови — Кендалл не смогла сдержать стон. Страх ее превратился в панику — она поняла, что Джон не шутит. Но что она могла сделать — одна, с усталой женщиной и маленьким ребенком?
 — Джон, прошу тебя, не…
 — Тебе придется платить, Кендалл, и ты это прекрасно знаешь. Становись на колени, как вся твоя драгоценная страна. Давай, давай, Кендалл, проси у меня пощады!
 По выражению ледяных глаз Джона Кендалл поняла, что совершенно не важно, станет она на колени или нет. Она дважды унизила Джона: сначала — с другим мужчиной, потом — когда бежала из плена. Он действительно собирался заставить ее платить за эти унижения.
 Кендалл осталась стоять. Глаза ее наполнились слезами, которые она изо всех сил старалась скрыть. Сквозь этот туман Кендалл разглядела фигуру какого-то человека, который только что причалил к берегу в лодке и оставил ее возле той, в которой, без сомнения, прибыл сюда Джон. На мужчине была синяя форма.
 Помощи ждать неоткуда. Люди Джона — такие же звери, как и он сам. Они тоже считают, что Кендалл должна заплатить за все.
 Злоба Джона внезапно взорвалась вспышкой неистовой, ничем не сдерживаемой ярости:
 — Кендалл — помоги мне Бог — я просто убью тебя, сука! — Он воткнул нож в ее грудь и повернул лезвие. Кендалл вскрикнула от острой боли. Она смотрела в глаза Джону, с ее губ была готова сорваться мольба о пощаде, но слова застыли на губах. Вместо торжествующего взгляда в выражении лица Джона появилась какая-то отрешенность, глаза его уставились куда-то в пустоту и остекленели.
 Нож выпал из его руки.
 Джон Мур наклонился вперед, едва не свалив Кендалл, и тяжело рухнул на землю. Широко раскрытыми от изумления глазами смотрела Кендалл на это неожиданное падение и вдруг увидела нож, торчащий из тела Джона, — лезвие вонзилось между плечом и лопаткой. Кендалл подняла глаза.
 Человек в синей форме шел прямо к ней. Лицо его выражало муку, печаль и одновременно тревогу.
 Трейвис Диленд остановился перед Кендалл и, прежде всего, убедился, что ее рана не опасна. Тогда он опустился на колени рядом с Джоном. Кендалл видела, как вздымается его грудь, как побелели костяшки пальцев — с такой силой Диленд сжал кулаки. В этот момент мимо Кендалл промелькнула какая-то тень.
 — Проклятый янки! — закричала Лолли, вцепившись в Трейвиса. — Ты сделал мою сестру вдовой! Я убью тебя, разорву в клочья своими руками!
 — Лолли! — воскликнула Кендалл. — Остановись! — Но было уже поздно. Лолли и Трейвис покатились по земле. Лолли отчаянно дралась, вымещая на Диленде все горе, гнев и ненависть, накопившиеся в ее душе за годы войны.
 Трейвис изо всех сил пытался не причинить вреда Лолли и одновременно защититься — задача явно не из легких.
 — Уймись, психопатка! — рявкнул Трейвис и, схватив Лолли за плечи, как следует встряхнул ее, стараясь привести в чувство.
 — Уймитесь вы оба, — вмешалась Кендалл в потасовку. — Трейвис! Лолли!
 Но она не успела разнять дерущихся: чья-то рука схватила ее и оттолкнула в сторону. Это прикосновение Кендалл могла бы узнать даже во сне. Грубое или нежное, оно могло принадлежать только одному человеку. Бренту.
 Брент…
 Он подумал, что Трейвис напал на Лолли, и решил вмешаться в драку сам. Он оттолкнул Диленда от женщины. Мужчины, вцепившись друг в друга, полетели в грязь. Схватка могла стать смертельной.
 — Слава Богу! — закричала Лолли. — Убей его, капитан Макклейн, убей этого янки!
 — Нет! — Кендалл оглянулась и увидела рядом с собой Рыжую Лисицу, который спокойно взирал на драку.
 — Рыжая Лисица! — воскликнула Кендалл. — Останови Брента! Останови его! Трейвис только что спас мне жизнь! Вождь хладнокровно пожал плечами:
 — Да не убьют же они друг друга…
 — Трейвис спас меня, и он — мой друг, — решительно объявила Кендалл и приблизилась к дерущимся: — Прекратите! Да остановитесь же, черт бы вас побрал!
 В воздухе мелькали кулаки, издавая глухие звуки при соприкосновении с живым телом. В отчаянии Кендалл бросилась к реке и, набрав воды в ведро, которое отыскала в лодке, вылила ее на головы дерущихся.
 Враги отпрянули друг от друга, с изумлением и гневом уставившись на Кендалл.
 — Не лезь не в свое дело, — прошипел Брент. — Этот человек напал на тебя и твою сестру…
 — Ни черта я на них не нападал! — запротестовал Трейвис.
 — Он не напал на нас! — вскричала Кендалл. — И я не могу не лезть в это дело. Трейвис спас мне жизнь, а ты теперь хочешь сделать из него отбивную.
 — Прошу прощения, Кендалл! — возмущенно воскликнул Трейвис. — Я сумею постоять за себя и сам. Этот человек не слишком-то хорошо дерется на кулаках,
 — Это, верно, драться ты научился неплохо! — неожиданно раздался резкий, язвительный, как жало змеи, голос.
 Кендалл попыталась обернуться, но не смогла. За талию ее схватила чья-то окровавленная рука; к горлу прикоснулось холодное, острое, как бритва, лезвие ножа. Она была не в состоянии вздохнуть и застыла на месте.
 Джон! В суматохе они все забыли о нем, решив, что он мертв. Он и должен был умереть, но может быть, этот человек бессмертен?
 Драка Трейвиса и Брента закончилась сама собой. Противники вскочили на ноги. Побледневшая Лолли спряталась за их спинами. Рыжая Лисица, ничем не выказывая свое волнение, спокойно стоял рядом с ней.
 Полумертвый, Джон сохранил ровно столько сил. Чтобы, почти лишившись жизни, попытаться отнять ее у Кендалл.
 — Проклятые ублюдки! — прорычал он голосом, в котором не осталось ничего человеческого, и со звериной злобой взглянул на Трейвиса. — Вы все проклятые ублюдки!
 Брент сделал шаг вперед, глаза его горели темным, мрачным огнем.
 — Отпусти ее немедленно!
 — А вот и он — бесстрашный, непотопляемый и непобедимый, безупречный капитан Макклейн! Великий и неподражаемый! — злобно произнес Джон. — Соблазнитель чужих жен! Уверяю тебя, когда я разберусь с ней, она будет не слишком дорого стоить. Но я еще раз говорю тебе: она моя! Моя, чертов мятежник! И теперь она пойдет со мной в мой дом.
 Нож прыгал в его руке. Кендалл не смела дышать, чувствуя, как лезвие щекочет ей кожу, грозя вот-вот проткнуть ее…
 — Джон! — крикнул Трейвис. — Ради всего святого, отпусти ее! Это я…
 — А-а, про тебя-то я совсем забыл! Вот он стоит, мой заклятый друг! Человек, который ударил меня ножом в спину! Ничего, дай срок, я поквитаюсь и с тобой, Трейвис. Но сейчас мне не до тебя, все мое внимание только для Кендалл. Я не буду ее убивать, если, конечно, вы не вынудите меня к этому. Так что освободите дорогу и дайте нам пройти. Моя жена возвращается домой, в мои ласковые объятия! Ей уже никогда не быть прежней Кендалл, я обещаю это тебе, мятежник! Смотри внимательно на это лицо, оно никогда не будет прежним, и ее нежная грудь… О, я тоже ее видел, и она тоже изменится до неузнаваемости. Ничего, мятежник, потерпи, может быть, когда-нибудь я снова покажу тебе эту женщину, когда мы все снова встретимся… в аду!
 Джон начал пятиться назад к лодкам и поволок за собой почти бездыханную Кендалл. Внезапно раздался низкий, почти звериный рев…
 Брент с быстротой молнии бросился вслед за ними, в мгновение ока пролетев разделявшее их расстояние, и с силой столкнулся с Муром, откинув его от Кендалл. Он схватился с Джоном в последнем смертельном поединке. Джон взмахнул ножом, рассчитывая поразить Брента в грудь, но того не надо было предупреждать об опасности, он перехватил руку Джона и пригвоздил к земле. Нож выскользнул из ослабевшей руки. Брент сжал кулак и обрушил на лицо Джона страшный удар. Глаза Брента загорелись сумасшедшим огнем — он принялся остервенело бить Джона.
 Кендалл бросилась к дерущимся и упала на колени рядом с ними:
 — Брент, Брент!
 Кендалл ни в коем случае не желала, чтобы Джон остался жить. Она сама столько раз мысленно убивала его…
 Но она не могла вынести того, чтобы Брент забил его насмерть. Если бы он это сделал, то между ними навечно встала бы проклятая тень Джона Мура.
 — Брент, он повержен и не опасен, Брент… — Она не могла словами выразить свои чувства. Кендалл испытывала почти то же самое, что испытала, когда Брент и другие собирались убить отравившую своих гостей старуху. Джон заслуживал смерти за свои дела, но он не должен был умереть вот так. Брент не должен стать палачом, нет, только не это!
 Макклейн посмотрел на свою возлюбленную. Казалось, прошла целая вечность. Все, кто видел эту сцену, застыли онемев, словно статуи. Стих даже ветер. И вдруг Кендалл осознала, что Брент ее понял без всяких слов. Он вздохнул, подошел к Кендалл и погладил ее по щеке.
 — Боже, как я все-таки люблю тебя, — нежно произнес он. Брент взял ее за руку и повел прочь от человека, который причинил им обоим так много боли и горя. В этот миг мимо них пролетела серебряная стрела. Пораженные Брент и Кендалл застыли на месте и оглянулись.
 Джон снова начал подниматься, готовый схватить нож, и он диким взглядом искал свою жертву. Душа его жаждала крови, он был готов зарезать кого угодно: Брента, Кендалл — любого, кто осмелился бы стать на его пути.
 Но ему не суждено было сделать это. В одно мгновение в груди его оказался вонзившийся по самую рукоятку нож. Темное кровавое пятно расплылось по мундиру.
 Рыжая Лисица прошел мимо Лолли, Трейвиса, Брента и Кендалл. Наклонившись над трупом — ибо Джон Мур был теперь бесспорно мертв, — вождь вытащил из его груди нож и еще раз воткнул его в бездыханное тело.
 — Первый удар — за Аполку, мою жизнь, второй — за сына, мою кровь.
 Рыжая Лисица выпрямился. Брент подошел к Трейвису.
 — Диленд, — хрипло произнес Брент. — Я искренне прошу у вас прощения, но теперь, сэр, прошу вас, убирайтесь с нашей территории, прежде чем…
 — Брент, — заговорила Кендалл дрожащим голосом. — Брент, это больше не наша территория. Все кончено, Брент. Война кончилась.
 Макклейн посмотрел на Кендалл, несколько раз моргнул глазами, потом посмотрел на Трейвиса. Недоверчиво покачал головой:
 — Кендалл…
 — Генерал Ли капитулировал! — продолжала Кендалл. — Трейвис, скажи ему, он не верит.
 Брент вперил в Диленда тяжелый взгляд. Тот многозначительно кивнул:
 — Клянусь вам, Макклейн, это сущая правда. Генерал Ли капитулировал в Аппоматоксе девятого апреля в здании городского суда.
 Брент тяжело вздохнул. Он стоял, прямой как палка, выпустив руку Кендалл. Пальцы его непроизвольно сжались в кулаки.
 — У нас есть и другие генералы — не только Ли. Я уверен, что Кирби Смит все еще сражается на западном театре. Ничего еще не потеряно. Война не может так кончиться, не может!.. Зачем же было столько жертв, зачем все эти годы страданий, вся эта кровь?!
 — Да, слишком много крови и смертей! — согласилась с ним Кендалл. — Брент, прошу тебя, успокойся. Пойми, все действительно кончилось.
 Он замолчал. Заплакала дочка Лолли.
 Брент постоял немного, потом направился к лодке, передвигаясь, словно слепой, не видя ничего и никого вокруг себя.
 — Макклейн! — окликнул его Трейвис. — Я уполномочен объявить, что будут прощены все мятежники, которые добровольно сложат оружие.
 Брент на мгновение остановился, но затем продолжил свой путь к реке. Кендалл бросилась было за ним вслед, но ее удержал Рыжая Лисица.
 — Пусть он побудет один, — мягко сказал вождь. — Он очень любит тебя и готов ради тебя умереть, но должно пройти время, чтобы он научился жить ради тебя. Пусть он сам осознает, что война кончилась. Только тогда он сможет прислушаться к твоим словам.
 Кендалл остановилась, глядя, как Брент садится в лодку и отплывает от берега. Ее сердце было готово разорваться. Она едва ли слышала, как Лолли, взяв на руки плачущую девочку, подошла к Трейвису и обратилась к нему с нескрываемой враждебностью:
 — Скажи-ка, янки, что твои дружки сделали с поселком?
 — Ничего! — огрызнулся Трейвис. — Вам же сказано: война окончилась, я приказал своим людям уходить.
 Лолли направилась к лодке, в которой они с Кендалл приплыли сюда.
 — Ну и компания — индеец, янки! — ворчала она. — Кендалл, мы можем ехать домой, если этот янки говорит правду и у нас еще есть дом?
 — Да, я говорю правду. — Трейвис начинал терять терпение.
 — Кендалл, ты идешь? — нетерпеливо спросила Лолли.
 — Нет еще.
 Она не испытывала никакой горечи, оттого что Джон умер, но прекрасно сознавала, что хоронить его придется им с Трейвисом.
 — Ну ладно, — продолжала ворчать Лолли, — видно, мне придется привыкать к обществу индейца. Рыжая Лисица рассмеялся.
 — С дикарями надо быть поосторожнее, Золотоволосая Женщина, — спокойно сказал он. — Но ради вашей сестры я отвезу вас в поселок.
 Кендалл посмотрела, как Лолли с Рыжей Лисицей садятся в лодку, а потом повернулась к Трейвису:
 — Ты пришел, чтобы спасти меня, и я знаю, чего это тебе стоило.
 Он с деланным равнодушием пожал плечами, но поспешил прикрыть глаза.
 — Джон умер уже давно, — заговорил Трейвис. — Он и не жил все последние годы. Но когда-то он был моим другом. Я молю Бога, чтобы Джон, наконец, обрел мир и покой.
 — Я тоже, — пробормотала Кендалл.
 Веслом и черпаком они вырыли могилу и похоронили в ней Джона и свое прошлое.
 Они водрузили над могилой самодельный крест, и пошли к последней лодке на берегу. Возвращаясь в поселок, они говорили о будущем.
 Как и ожидала Кендалл, она нашла Брента на берегу бухты, Он смотрел в море невидящим взглядом. Она знала, что Макклейн слышит ее шаги, но он не повернул головы. Она села рядом с ним. Он по-прежнему не смотрел на нее и не произносил ни слова. Помолчав, она положила голову ему на плечо.
 — Я люблю тебя, — нежно произнесла она.
 Брент вздрогнул как от удара и положил руку на плечо Кендалл.
 — Юг потерян, Кендалл. Все жертвы войны оказались напрасными. Мы банкроты — у нас нет ровным счетом ничего.
 Кендалл ужаснулась, почувствовав обреченность и отчаяние в его голосе. Она встала перед ним на колени, обхватила ладонями его лицо и заставила посмотреть себе в глаза.
 — Брент, у нас есть все.
 — Все! — с горечью воскликнул он. — Кендалл, у меня нет ничего! «Южные моря» исчезли в огне, у меня нет ни цента, кроме бумажных купюр Конфедерации, которые теперь годятся только на растопку. Прежняя жизнь закончила свое существование вместе с нашим Югом. Все умерло.
 — Нет, не умерло! — решительно запротестовала Кендалл. — Земля осталась, Брент. Да, нам придется заново строить наш дом, но есть земля, на которой он будет стоять, а это самое главное! О, Брент, мы многое потеряли, но выиграли мы намного больше. Мы вместе, и мы живы. И я люблю тебя, Брент. Прикоснись ко мне. Я тоже жива, и ты мне нужен. Наконец-то у нас с тобой будет что-то реальное, настоящее, осязаемое. Мы можем быть вместе навсегда.
 Она схватила руку Брента и прижала ее к своей груди, где сильно билось ее любящее сердце, из горла ее вырвалось глухое рыдание.
 — О Боже, Брент, все это кончилось, но мы можем все начать заново! Прошу тебя…
 Она прижалась к нему и горько расплакалась. Она потеряла его из-за этой войны! Он не может принять поражения, он снова покинет ее и отправится на запад, где, как он думает, продолжают сопротивление некоторые повстанцы.
 Прошло несколько долгих, томительных минут, и пальцы Брента ласково прикоснулись к ее волосам.
 — Мне нечего тебе предложить, Кендалл. У меня нет даже дома. Я не знаю, где «Дженни-Лин».
 — У меня тоже ничего не было, пока в моей жизни не появился ты, — прошептала Кендалл. — Но мы можем построить дом прямо здесь. — Она мгновение поколебалась, но его тихая ласка ободрила ее. — Трейвис хочет построить здесь порт и основать судовую компанию.
 — Ты советуешь мне вести совместные дела с янки? — изумился Брент.
 Кендалл вздрогнула, но не отступила:
 — Нет, я советую тебе серьезно рассмотреть предложение человека, который всегда, несмотря ни на что, оставался нашим с тобой другом.
 Брент на мгновение напрягся, но потом неожиданно успокоился. Кендалл подняла голову и, ладонью вытерев слезы, посмотрела в глаза любимому. Он нежно взял ее за подбородок.
 — Я обязательно буду иметь в виду его предложение.
 — О Брент! — От избытка чувств Кендалл с такой силой прижалась: к нему, что оба они повалились на песок. Она поцеловала его так быстро, что он не успел отвернуться или оттолкнуть ее.
 Сначала его губы были холодны как лед, но постепенно он оттаял, обнял ее и приник к ней своим жадно ищущим ртом. К нему вернулись любовь, жизнь, желания… Она немного отстранилась и увидела, что отчаяние уступило место ласковой улыбке.
 — Я так люблю тебя, моя маленькая южаночка, — проговорил Брент хрипловатым голосом и обнял ее. — Кажется, у нас действительно есть все. У меня, во всяком случае, всегда будет мужество и красота Юга — до тех пор, пока со мной будешь ты.
 — О Брент!.. — Кендалл прижалась щекой к его груди, чувствуя тепло его сильного и горячего тела. Они улеглись под пальмами, наслаждаясь миром и красотой ночи. Кендалл сказала: — Брент, Трейвис сделал мне еще одно предложение.
 — О?!
 Она почувствовала, как напряглись его твердые мышцы, но не смогла отказать себе в удовольствии немного помучить его:
 — Да, да…
 — Кендалл! — Руки Брента сильно сжали ее талию. Она посмотрела на него умопомрачительно красивыми синими глазами.
 — Он предложил нам с тобой пожениться на его судне. Трейвис имеет законное право на это.
 Брент рассмеялся, и Кендалл поняла, что между ними наступил настоящий, крепкий мир. Пусть им придется заново отстраивать свою жизнь, главное — мир, который воцарился, наконец, в их душах и отношениях.
 — Мне кажется, что это вполне достойное предложение, оно мне нравится, — прошептал Брент, привлекая к себе Кендалл.
 Она позволила ему поцеловать себя, но потом попыталась выскользнуть из его объятий.
 — Брент, если ты хочешь, он может поженить нас сегодня же.
 — Я хочу.
 — Ну, так за чем же дело стало?
 Глаза Брента загорелись неистовой чувственностью.
 — Подожди немного, — проговорил он. — Прежде чем стать женатым человеком, я хочу провести часок под луной с одной капризной девчонкой. Которая затеяла все это много лет назад..
 Кендалл поджала губы, но тут же забыла о своих обидах и улыбнулась, отдаваясь нежной силе его рук. Луна так ослепительно прекрасна… они с Брентом так желают друг друга… Какое чудесное время — весна. Время исцеления и радости.


* * *

 Два часа спустя Брент Макклейн стал женатым человеком. На церемонии присутствовали и янки, и южане. Командиры приказали проявлять сдержанность. Так они и стояли рядом — люди в синих и серых мундирах.
 Начало встречи было напряженным. Янки несколько лет проклинали южан за все те лишения, которые выпали на долю северян. Южане со своей стороны никак не могли примириться с тем фактом, что все пошло прахом, что все жертвы и вся пролитая кровь напрасны…
 Но когда пастор призвал Бога в свидетели таинства брака, казалось, в души присутствующих проникло что-то неуловимое, то, что не могло принадлежать только синим или только серым. Оно возвращало их в истинный дом всех людей, давая возможность понять, что война кончилась, и кончилась навсегда. Природа тоже обновлялась — наступила весна. Этим людям теперь не надо было убивать себе подобных, называя их чужаками. Настала пора возвращаться домой.
 Когда недолгая церемония закончилась, бывшие противники смешались. Напряжение, конечно, оставалось, была в их взглядах и враждебность… но говорили они о том, как будут жить теперь. И чем больше они говорили друг с другом, тем крепче становилась их решимость начать новую — мирную жизнь.
 Брент и Кендалл вышли на палубу корабля Трейвиса. Весенний ветер, освежая, обдувал их, запах моря бодрил и дарил радость бытия. Прижавшись к мужу, Кендалл указала рукой в сторону устья реки:
 — Смотри, Брент.
 В устье, слегка покачиваясь на волнах, стояла на якоре «Гордость повстанца». Судно было похоже на гордую леди, приготовившуюся к празднику. На фоне звездного неба выделялся великолепный силуэт, мачты устремлялись ввысь в свете полночной луны. Кендалл умиротворенно подумала, что корабль хочет напомнить им всем: жизнь не кончилась и ничто еще не потеряно. Гордость и честь принадлежат людям, мужчинам и женщинам, а не просто нации. Гордость, честь и мужество нельзя потрогать руками, но они с Брентом крепко придерживались этих понятий и так же крепко держались за свою любовь.
 Брент положил подбородок на голову Кендалл, и она почувствовала, что он улыбается. Думает ли он сейчас о ней? Кендалл была уверена, что да.
 — Я хочу сохранить судно, — сказал Брент, и Кендалл знала, что так и будет.




 Эпилог




Декабрь 1865 года

 Зимний вечер выдался промозглым и холодным. Население города не испытывало и малой толики того подъема, который оно переживало пять лет назад. Началась реконструкция Юга. Чарльстон первым праздновал отделение от Союза, здесь же прозвучали первые выстрелы Гражданской войны. Испытывая боль и разочарование, люди — и мужчины, и женщины — привыкали к мысли, что война осталась позади. Эти люди должны были теперь отражать нападки северян, особенно усилившиеся после убийства Авраама Линкольна. Отважные защитники Юга, которые создали самую доблестную армию в мире, привыкали заниматься мирными делами, начиная жизнь с нуля.
 Один из таких людей как раз сейчас стоял на городском валу и смотрел на море. Его лицо было обветрено, сильные, натруженные руки глубоко засунуты в карманы сюртука. Он был южанином и останется им навсегда. Но он сумел подняться над пережитым поражением и был уверен, что Юг сумеет возродиться. Конечно, страна изменится, и ностальгия по прежним временам часто будет посещать его и таких же, как он, людей. Но они станут работать во имя будущего и построят его собственными руками.
 Он рассеянно смотрел на море и думал о прошедших годах. Война для него началась здесь. Здесь начались все потери… но они обернулись для него великим счастьем — всем, что было хорошего в его жизни, всем, что обещало стать его — и только его — будущим.
 Он улыбнулся, подумав о том, понимает ли она сама, что именно в ней черпает он свои силы. Она думает, что он неукротим и необуздан, но на самом деле это совсем не так. Когда он почти поддался отчаянию, она оказалась рядом, подарив ему красоту, вдохнув в него идеалы чести и гордости, без которых не может жить ни один настоящий человек.
 Становилось холодно. Он и сам не знал, что заставляет его мерзнуть здесь, на холодном, пронизывающем ветру, вглядываясь в морскую даль. Надо бы вернуться в капитанскую каюту «Гордости» и пропустить рюмку согревающего бурбона….
 Какое-то едва уловимое движение привлекло его внимание.
 На фоне огней гавани и яркого сияния луны четко выделялся силуэт женщины. Она была довольно далеко, и он не слышал ни звука с той стороны, где она стояла. Если бы она не пошевелилась, он бы ни за что не заметил ее.
 Сейчас она стояла совершенно неподвижно, устремив взгляд в море.
 Брент улыбнулся, и поспешил к ней.
 — Мадам, — произнес он, а она, обернувшись, одарила его удивительным взглядом необыкновенно красивых глаз и улыбнулась ему чарующей улыбкой, тронувшей ее полные розовые губы. Он обнял ее и в тысячный раз подумал, как она необыкновенно хороша. Синие бездонные глаза взглянули на него. Эти глаза, опушенные длинными ресницами, гипнотизировали, в них было что-то колдовское.
 — Почему ты стоишь здесь? — хрипловатым голосом спросил Брент. Он обнял ее за плечи и направился вместе с ней к судну.
 — Не знаю, — ответила она. — Просто захотелось побыть в уединении. О, Брент! Чарлстон так сильно изменился, и это очень грустно.
 Он крепче прижал ее к себе.
 — Зияющие раны заживают долго, Кендалл.
 — Знаю. Просто мне хочется, чтобы Лолли не вздумала вернуться.
 — Это ее дело, Кендалл. Как она?
 — Она очень злится, стала желчной. Она не может не понимать, что сохранила свою собственность только благодаря Трейвису. Она моя сестра, Брент, и я очень ее люблю, но если бы я была Трейвисом, то давно послала бы ее ко всем чертям!
 — Кендалл!
 — Но это же правда, она его просто терпеть не может и обходится с ним ужасно, просто ужасно…
 — Но это же твоя сестра.
 — Как прикажешь это понимать?
 — Никак, моя дорогая, — засмеялся Брент, — Они оба взрослые люди, и пусть сами решают свои проблемы. — Они подошли к трапу, и Брент взял жену под руку.
 — Больше ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил он, прикрыв свои серо-стальные глаза.
 В притворном удивлении Кендалл вскинула тонкие брови.
 — О чем? — сладко проворковала она.
 Брент нахмурился и чуть сильнее сжал ее тонкую, изящную руку.
 — Кендалл, не разыгрывай из себя кокетку, любовь моя. Мне нужен ответ.
 Она довольно рассмеялась:
 — Это будет в сентябре.
 — В сентябре?
 — Да, доктор Ласситер говорит, что ребенок родится в середине сен…
 Она не успела договорить. Он подхватил ее на руки и бегом понес по трапу. Ступив на палубу, он заторопился в свою каюту.
 Обвив руками шею Брента, Кендалл, смеясь, вскрикнула:
 — Брент! Куда ты так торопишься?
 — Подумать только, я буду отцом! — Брент не мог успокоиться. — Конечно, я и сам знал, но раз теперь это подтвердил сам доктор Ласситер…
 Он молча внес жену в каюту и торжественно усадил на койку. Потом повернулся и бросился к двери.
 — Брент, куда ты? — удивленно окликнула его Кендалл, озадаченно выгнув бровь.
 — Отдам команду к отплытию, — ответил он. — Я хочу заняться любовью со своей беременной женой в открытом море. Боже, я, наверное, не смогу дождаться момента, когда заключу тебя в объятия.
 — Но зачем для этого надо отплывать в открытое море?
 — Знаешь, с некоторых пор я боюсь делать это в Чарлстонской гавани!
 — Брент! — протестующе воскликнула Кендалл. Но капитан уже выскочил на палубу. Через несколько минут он вернулся. Сбросил сюртук прямо на пол, не успев даже прикрыть дверь каюты. В мгновение ока он стоял перед Кендалл совершенно голый. Поставив жену на ноги, он стремительно освободил ее от многочисленных одежд. Смеясь, Кендалл шутливо сопротивлялась такому напору:
 — Брент!
 Он заставил ее замолчать сладким, нежным поцелуем.
 — Дорогая, я не имею ничего против того, чтобы заняться любовью в открытом море.
 — Я тоже, капитан, я тоже.