Аннотация: Мужественный воин Клив из Кинлоха поклялся, что никогда не возьмет себе вторую жену взамен умершей, однако с некоторых пор его покой стало тревожить сладостное и мучительное видение незнакомой красавицы. И однажды видение обрело плоть и имя. Вчас грозной опасности повстречал Клив прекрасную зеленоглазую принцессу Чессу – ту, что стала для него страстью и счастьем, пылкой неистовой возлюбленной и верной, отважной подругой. И никакие прошлые клятвы не смогли противостоять величайшей в мире силе– силе настоящей любви... Роман необычный, интригующий, с опасными приключениями, магией и колдовством. --------------------------------------------- Кэтрин КОУЛТЕР ХОЗЯИН СОКОЛИНОГО ГРЕБНЯ Глава 1 Норвегия, Вестфолд, усадьба Малверн 922 год от Рождества Христова Впервые этот сон приснился Кливу в ночь того дня, когда его дочери Кири исполнилось три года. Была середина лета, и ночи стояли светлые – тьма не сгущалась до самого восхода солнца. Клив крепко спал, окутанный мягкой серой мглой летней полночи, когда к нему пришел этот сон… Он стоял на высоком узком утесе, прислушиваясь и вдыхая теплый, влажный воздух. Под ним ревел водопад: бурлящий, мутный поток бежал между мокрых, блестящих валунов, суживался, теснимый берегами, и где-то далеко внизу обрушивался на невидимую сверху скалу. Поднялся легкий туман, и внезапно стало так холодно, что Клива пробрала дрожь и он запахнулся в свой плотный шерстяной плащ. Вокруг тесно стояли деревья и цвело великое множество ярко-лиловых и ярко-желтых цветов, которые, казалось, росли прямо на скалах. Среди низкого кустарника кое-где виднелись валуны и большие камни. Клив начал спускаться вниз по извилистой, узкой тропе. У подножия утеса его ждал вороной пони с белой звездочкой на лбу. Пони тихо всхрапывал. Клив хорошо знал этого конька. Внезапно он понял, что ему хорошо знаком не только пони, но и вся эта земля с ее скалами, моросящими дождями и удивительным, благоуханным воздухом. Вместо седла на спине у пони была волчья шкура, которую Клив сбил набок, когда вскочил на него. Мгновение спустя он уже мчался во весь опор по лугу, полному разноцветных благоухающих цветов. Дождь перестал моросить и из-за туч показалось солнце. Оно стояло высоко в небе, яркое, жгучее. Очень скоро на лбу Клива выступил пот. Миновав поляну, пони свернул на другую тропу и понесся на восток. Клив заставил конька развернуться и скакать в противоположную сторону. Пот щипал ему глаза, подмышки взмокли; Нет, Клив не хотел ехать на восток – при одной мысли об этом он чувствовал такой страх, что у него начинало сосать под ложечкой. Ему хотелось уехать, уехать далеко-далеко и никогда больше не видеть.., не видеть чего? Он сидел верхом на своем пони и тряс головой. Нет, нет, он никогда не вернется туда! Но туг он вдруг понял, что не может не вернуться, понял, что у него нет выбора.., и внезапно снова оказался там и застыл, тупо глядя на огромный деревянный дом с кровлей из дерна и дранки. Это был не просто дом, а настоящая крепость. Клив вдруг осознал, что не слышит никаких звуков, абсолютно никаких. Ничто не нарушало безмолвия, хотя он видел мужчин и женщин, работающих на полях, несущих дрова, разговаривающих с детьми. Какой-то человек с мощными мускулистыми руками поднял над головой меч, видимо, проверяя, хорошо ли он уравновешен. Не было слышно ни смеха, ни споров – кругом царила мертвая тишина. Потом из деревянной крепости донеслись тихие голоса. Но он не войдет туда, ни за что не войдет! Громадная входная дверь отворилась, и голоса зазвучали громче. Сквозь дым, поднимающийся из вырытой в полу ямы для очага, Клив увидел обитателей крепости: мужчины затачивали свои топоры и полировали шлемы, а женщины ткали, шили и готовили еду. Все выглядело так буднично, так обыденно, и все же ему хотелось не медля убежать отсюда – однако это было невозможно. И тут он увидел ЕЕ – она стояла, печально потупив золотоволосую голову, такая маленькая, хрупкая, беззащитная, и он попятился, чувствуя все нарастающее желание завыть, как воют женщины, оплакивающие покойника. Это ОНА спряла, выкрасила и соткала его шерстяной плащ. Клив невольно запахнул его, словно прижимая плащ к своему телу, он прижимал к себе и ее, спасая от опасности. Он не мог вспомнить, в чем состоит эта опасность, но знал, что не в его силах отвести ее, предотвратить то, что должно случиться. Он не входил в крепость, а продолжал стоять снаружи, но до его слуха все равно доносился спокойный негромкий мужской голос, исходящий из-за толстых бревенчатых стен. От этого голоса кровь стыла в жилах; он был так же страшен, как и человек, которому он принадлежал. Скоро этот человек замолчит. Скоро все замолчат, кроме НЕЕ. Негромкий низкий голос все говорил и говорил что-то невнятное, потом его заглушил пронзительный женский крик. И Клив тотчас же все понял – понял, что произошло. Он бросился бежать со всех ног, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках пони, но маленького конька нигде не было видно. Он услышал еще один крик, полный боли, и еще, и еще… Крики становились все громче и громче и наконец стали такими пронзительными и жуткими, что внутри его разверзлась черная пустота, и он перестал что-либо слышать, видеть и ощущать. Клив вскрикнул и рывком сел на кровати. – Отец! Этот тонкий тихий голосок ворвался в его сон еще до того, как ему удалось отогнать от себя ужасную, мучительную картину, которую он не видел, но ясно представлял. Он знал, знал, отчего ОНА так кричит… – Отец, ты кричал во сне. С тобой все в порядке? – Да, – выговорил он, понемногу приходя в себя, и посмотрел на дочь. Спутанные волосы, обрамлявшие ее маленькое личико, были такого же ярко-золотистого цвета, как и у него. – Просто мне приснился страшный сон, только и всего. Иди сюда, моя сладкая, дай я тебя обниму. Клив попытался уверить себя, что это и впрямь не более чем обычный дурной сон, приснившийся ему оттого, что он съел на ужин слишком много ячменного супа. Он поднял свою трехлетнюю дочку, посадил ее к себе на колени и крепко обнял. Он прижимал к сердцу это маленькое существо, в котором его глаза не находили ни одного изъяна, существо, которое неким чудесным образом сотворил он сам. При этом он старался не думать о ее матери, Сарле, женщине, которую он любил и которая пыталась убить его. Нет, он не станет ее вспоминать, особенно сейчас, сразу после того, как ему привиделся этот сон, из-за которого его сердце все еще стучит как бешеное, а подмышки чешутся от обильного пота. Кири чмокнула отца в подбородок, обвила худенькими ручками его шею и сжала ее изо всех своих силенок, а потом хихикнула – и Клив наконец полностью опамятовался. Да, ему просто-напросто приснился необычный сон, только и всего. – Я дала пинка Харальду, – сказала Кири. – Он сказал, что не разрешает мне брать его меч. Он сказал, что я девчонка и не мое дело учиться убивать мужчин. Тогда я сказала ему, что он не мужчина, а всего-навсего сопливый мальчишка. Тут он покраснел как рак и обозвал меня плохим словом, вот я и дала ему пинка. – А ты помнишь это слово – то, которым обозвал тебя Харальд? Она покачала головой. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, однако сердце его болезненно сжалось. Он не сможет вечно скрывать от нее правду. Дети слышат разговоры взрослых, а взрослые иногда говорят о том, что было три года назад, говорят о Сарле и при этом искоса посматривают на Кири, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Она похожа только на него, похожа во всем. Но другие все равно пытаются найти в ней черты Сарлы. Он еще крепче прижал к себе дочь. Как же он любил ее! Она была прекрасна, ее маленькое тельце было совершенно, а личико так красиво, что когда-нибудь при одном виде ее мужчины наверняка будут терять голову. Однако с самых первых месяцев жизни Кири предпочитала хвататься за отцовский нож, а не за тряпичную куклу, которую сделала для нее тетя Ларен. Перед сном Клив сам клал тряпичную куклу в кроватку дочери, чтобы Ларен не чувствовала себя обиженной. Обращаясь к уснувшей в его объятиях Кири, он прошептал: – Мне снилась земля, которая на первый взгляд не очень отличается от Норвегии, и все же она совсем другая – я это знаю. Там стоял легкий жемчужный туман, удивительный, ласкающий кожу, и цвели желтые и лиловые цветы. Я знаю: в том краю они растут повсюду, не только в том месте, которое привиделось мне во сне. Я помню эту землю, я узнал ее. И мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни… Он замолчал. Ему не хотелось говорить об этом вслух. Да, сон напугал его, очень напугал. В нем он каким-то непонятным образом был и в то же время не был самим собой… Клив поцеловал золотистые волосы дочери и вместе с ней улегся на кровать. Заснул он только перед рассветом и во сне чувствовал аромат тех странных, неведомых желтых и лиловых цветов. Норвегия, Вестфолд, усадьба Малеерн Почти два года спустя – Разрази меня гром, Клив, я же мог спокойно убить тебя! Ты стоял как безмозглый козел, у которого в голове нет ни единой мысли и который тупо ждет, чтобы его сердце пронзили стрелой, а из его мяса состряпали ужин. Что с тобой случилось? Где твой нож? Он должен быть нацелен мне в грудь, проклятый ты болван! Клив покачал головой, глядя на Меррика Харальдссона, человека, который пять лет назад, в Киеве, спас его, а также Ларен и ее маленького брата Таби. Меррик был его лучшим другом. Именно он научил Клива сражаться, сделал из него настоящего воина-викинга. Сейчас он торопливо приближался к Кливу, держа в руке лук, и лицо его было искажено гневом: он решил, что Клив плохо усвоил его уроки. А ведь их жизнь была полна риска, опасность подстерегала везде, даже здесь, в Малверне, великолепной усадьбе Меррика, стоящей в окружении могучих гор над фиордом такой ослепительной синевы, что в солнечные дни на него было больно смотреть. Клив стоял и ждал. Когда Меррик подошел на расстояние вытянутой руки, Клив быстро повернулся боком, и, выбросив ногу, лягнул его в живот – но не ниже, поскольку не хотел причинять своему другу сильную боль. Затем он прыгнул вперед и, вскинув колено к груди, повалил Меррика на землю, после чего сел на него верхом и приставил к его горлу нож. Меррик несколько секунд изумленно смотрел на него, а затем, не говоря ни слова, с такой силой стиснул туловище Клива коленями, что у того перехватило дыхание; потом он резко рванулся вбок, одновременно ударив противника могучей ручищей. Однако ему не удалось сбросить Клива на землю: тот еще крепче сдавил бока Меррика, стараясь не обращать внимания на боль от его железной хватки. Будь Меррик врагом, ему пришлось бы совсем худо: Клив мог легко пронзить ножом его горло. Но это был не настоящий бой, а всего лишь состязание в ловкости и силе, и Кливу придется еще потерпеть боль, попыхтеть и поругаться, пока Меррик не признает, что его друг одержал победу – если тот ее одержит. Меррик – хитрая шельма: Клив до сих пор не знал всех его приемов и уловок, хотя они дружили уже пять лет. Сзади раздался зычный голос Олега: – Хватит! Так вы прикончите друг друга – и что тогда будет делать Ларен? Если она увидит, как вы ломаете друг другу ребра, то возьмет большой меч Меррика и отшлепает им вас по задницам. А потом примется целовать своего дорогого Меррика и так его зацелует, что он раздумает драться и ему захочется завалиться с нею в постель. Олег стоял над Кливом и Мерриком, высокий, золотоволосый, голубоглазый, как большинство викингов, и, уперев руки в бока, громогласно хохотал. Клив ослабил хватку, и Меррик вытянул руки вверх. – Все, – сказал он. – Ты меня победил. Честно говоря, я уже покойник. Ты научился очень ловко управляться с этим проклятым ножом, Клив. – Все дело в том, что ты дал волю гневу, Меррик. Ты часто повторял мне, что если мужчина во время боя впадает в ярость, то он глупец. – Клив ухмыльнулся, глядя на поверженного Меррика сверху вниз, и добавил – Впрочем, думаю, что я бы все равно уложил бы тебя, даже если б ты не раскипятился. Меррик громко и цветисто выругался, и все трое разразились смехом. Клив слез с Меррика и протянул другу руку. Меррик мог бы легко сломать эту руку, мог бы одним движением отбросить Клива футов на шесть или же так стиснуть его, что у него переломился бы хребет, но он признал свое поражение, так что состязание было закончено – во всяком случае на сегодня. Потом они еще не раз померяются силами. Внезапно Меррик стал таким же серьезным, как прошлой весной, когда в Малверн пришла лихорадка и забрала жизни десяти человек. – Послушай меня, Клив. Ты должен всегда быть начеку. Никогда нельзя терять бдительность, ведь опасность всегда неподалеку, и если ты зазеваешься, она окажется прямо перед твоим носом. Вспомни: всего лишь несколько недель назад моя двоюродная сестра Лотти едва не погибла, когда на ячменное поле забрел дикий кабан. Ей повезло, что недалеко от нее был Эгилл. Нельзя расслабляться, мой друг, никак нельзя. Клив отлично помнил этот случай, и от воспоминаний о том, что тогда произошло, у него кровь стыла в жилах. Он обожал Лотти, двоюродную сестру Меррика, которая была глухонемой, но умела изъясняться на пальцах, так что все было понятно. Она сама придумала свой язык жестов, но ее муж Эгилл, ее дети и все вокруг прекрасно понимали его и объяснялись с ней так же, как и она с ними, – при помощи пальцев. Клив за последние пять лет тоже научился нескольким словам на ее языке, но вряд ли его пальцы когда-нибудь станут такими же ловкими и проворными, как у Лотти и Эгилла. – Я думал о том сне, который мне приснился, – сказал он и тут же пожалел, что не промолчал. Сны играли важную роль в жизни викингов. Если человек мог вспомнить свой сон, он рассказывал, что ему приснилось, и это обсуждалось долго и подробно, пока все не убеждались, что увиденный сон не таит в себе опасности. – Каком сне? – спросил Олег, протягивая Кливу и Меррику по чаше воды, такой холодной, что от нее стыли зубы. – О том, который являлся мне уже пять раз. – Что? Он снился тебе пять ночей подряд? – Нет, Олег, он снился мне пять раз за последние два года. С каждым разом он становился все полнее, все подробнее, и все же я до сих пор не могу понять, что он означает. Но в нем заключен какой-то смысл, в этом я уверен. – Расскажи его нам, – предложил Меррик. – Сон, который является снова и снова, и притом каждый раз с новыми подробностями, может иметь очень важное значение, Клив. Возможно, он предвещает будущее и те опасности, о которых мы еще ничего не знаем. – Нет, Меррик, я не могу. Пока еще не могу. Пожалуйста, друг мой, не проси, чтобы я рассказал его сейчас. В моем сне не было ничего о тебе и твоих людях или об этом крае. Он – о прошлом, далеком-далеком прошлом. Меррик не стал настаивать. Клив был упрям, так же упрям, как жена Меррика, рыжеволосая Ларен, и если что-то вбивал себе в голову, с ним ничего нельзя было поделать. Шагая вместе с Кливом и полудюжиной других мужчин и юношей к фиорду, чтобы искупаться, Меррик сменил тему: – Завтра ты отправишься в Нормандию, ко двору герцога Ролло. Ты, сообщишь ему, что мы приедем в Руан после того, как соберем урожай. – Скажи Таби… – Он на мгновение замолчал, и лицо его озарилось такой любовью, что Клив подумал: "Хорошо, что здесь нет его сыновей и они его не видят”. – ..скажи Таби, что я научу его новому борцовскому приему. Клянусь богами, мне его очень не хватает. Ему уже десять лет, и он красивый парень. Красивый, честный и верный. – Ты не мог оставить его у себя, Меррик. Он племянник Ролло и должен жить в Нормандии. Да, Ролло теперь герцог Нормандии. Он покорил всю северную Францию и французскому королю пришлось дать ему титул герцога и уступить все те земли, которые он уже захватил. Теперь Ролло должен будет крепко держаться за свои новые владения, иначе их начнут опустошать своими набегами другие викинги. – Да, я знаю, что его место в Нормандии но мне все равно его недостает. – Я скажу Ролло, что его зять так сильно скучает по Таби, что даже проиграл схватку бывшему рабу. Клив вспомнил о том, что произошло пять лет назад. Меррик был тогда в Киеве по торговым делам. Он хотел купить раба для своей матери, но увидел на невольничьем рынке маленького мальчика, и его сердце потянулось к нему. Он купил Таби, а потом спас Клива и сестру Таби, Ларен, от негодяя-торговца, который ее купил. Меррик любил Таби так сильно, как никого другого, разве что кроме своей жены Ларен, – сильнее, чем своих собственных сыновей. Клив подождал, пока Меррик улыбнулся его словам, и продолжил: – Думаю, Ролло хочет отправить меня в Ирландию, к королю Ситрику, – на это мне намекал его посланец. Несколько лет назад Ситрик был стариком, стоящим на краю могилы, но в прошлом году, когда мы были в Руане, Ролло сказал мне, что Ситрик вновь в расцвете сил. Это произошло благодаря колдовству чужеземного чародея по имени Хормуз, который исчез сразу же после того, как вернул королю молодость. Я во всей этой истории сильно сомневаюсь, но многие ей верят. По мне, все это очень странно. А ты, Меррик, знаешь что-нибудь о короле Ситрике? – Я? О Ситрике? Нет, Клив, мне о нем ничего не известно. Ничего. Клив понял, что Меррик лжет. Но почему? Он понимал, что никогда не докопается до правды, разве что ему расскажет сам король Ситрик или же он каким-то образом сумеет перехитрить Меррика. Но и то и другое было маловероятно. – Мы с Ларен рады, что ты стал посланником Ролло, – заметил Меррик. – У тебя острый ум и хорошо подвешенный язык, Клив. Ролло повезло, что ты ему служишь, и он это знает. – Если б я был набитый дурак, Ролло все равно был бы ко мне благосклонен, потому что считает меня спасителем его любимых Ларен и Таби. – Ролло повезло, – повторил Меррик и хлопнул Клива по спине. – А поскольку ты далеко не дурак, то он может не только проявлять к тебе благосклонность, но и пользоваться твоими услугами. Глава 2 Дублин, Ирландия, двор короля Ситрика 924 год Когда Клив впервые увидел ее, она бранилась с другой женщиной, которая была старше ее и у которой были невероятно красивые серебристые волосы. Эта женщина не могла быть ее матерью. Может быть, это ее старшая сестра? Поначалу Клив не разобрал их слов, но сразу же явственно почувствовал, что эти двое – враги, и притом давние. Та, что была моложе, гневно выкрикнула: – Ты злобная ведьма, вот ты кто! Я не позволю тебе больше и пальцем ее тронуть, слышишь? – А что ты можешь сделать, ты, маленькая сучка, которая лезет не в свое дело? Пожалуешься своему отцу? Веди себя как следует, уважай меня, не то тебе придется плохо. – Жить рядом с тобой – что может быть хуже? Внезапно старшая женщина, такая изысканная и прекрасная в своем светло-голубом платье, окутанная покрывалом чудных волос, доходящих ей до самых бедер, размахнулась и влепила своей юной собеседнице увесистую оплеуху. Девушка качнулась назад, потеряла равновесие и ударилась бедром о каменную скамью. Клив хотел было броситься к ней на помощь (правда, он не представлял, как именно будет ей помогать), но девушка вдруг ринулась на свою обидчицу и схватила ее за волосы. Она сжала в обоих кулаках по толстой пряди и принялась дергать их изо всех сил. Старшая женщина закричала, начала бить ее, пытаясь вырваться, но девушка не отпускала ее волосы. Она была такой же боевой, как та драчливая собачонка, которую Кири пригрела, когда была с отцом в Руане три недели назад. В конце концов старшая женщина вырвалась и отступила. Лицо ее побледнело от ярости и боли, прекрасные волосы спутались и растрепались. – Ты еще пожалеешь об этом, Чесса! – крикнула она. – Клянусь богами, я заставлю тебя пожалеть! Ты воображаешь, что много значишь, что стоишь выше меня и моих сыновей, но ты ошибаешься. Твой отец и его сыновья – вот кто много значат, а вовсе не ты. А я значу еще больше, чем все они вместе взятые. Ты еще пожалеешь о том, что сделала, сильно пожалеешь! Она развернулась и быстро вышла из сада через маленькую дверь в стене, которую Клив не замечал, пока она ее не открыла. – Не нужна ли тебе помощь? – спросил он девушку. Она повернулась на звук его голоса. – Кто ты такой? Она тяжело дышала, и ее грудь вздымалась. У нее были красивые груди, полные, высокие, ясно вырисовывающиеся под тонким полотняным платьем. Она были ниже, чем ему показалось вначале, когда она без тени страха набросилась на свою старшую противницу. Глаза у нее были зеленые, как сырой мох, растущий на берегах реки Лиффи. Похоже, в случае чего, она готова бесстрашно броситься и на него и вцепиться ему в волосы. Спокойно и вкрадчиво, как и полагается дипломату, он сказал: – Я Клив из Малверна, посланец Ролло, герцога Нормандии. Она смерила его взглядом, полным презрения и неприязни. Сейчас она скажет ему какую-нибудь грубость, наверняка скажет, ведь в разговоре с той женщиной с удивительными волосами она без обиняков говорила, что думала, и не выбирала выражений. Однако вместо грубости девушка прибегла к другому оружию – насмешке. – Посланец? – произнесла она язвительным тоном. – Насколько мне известно, ты не просто посланец, а полномочный посол. Ты представляешь здесь герцога, не так ли? Ты приехал в Дублин заключить какое-то соглашение с королем. – Можно выразиться и так. Тон девушки стал еще язвительнее. – Все вы, дипломаты, умеете гладко говорить. Вы приезжаете к нам от своих герцогов или королей и пытаетесь добиться каких-то своих хитрых целей. В прошлом месяце здесь был посланник французского короля Карла – льстивый, угодливый, и он все время бросал на меня такие взгляды, словно мое платье спало с меня и лежало у моих ног. После разговора с ним мне захотелось помыться. Вы никогда не говорите прямо, но ваши пустопорожние речи всегда сладки и елейны. Как видно, вы, дипломаты, считаете тех, с кем разговариваете, глупцами. Ну так имей в виду – я не страдаю глупостью. Хорошо еще, что в тебе нет угодливости, как в том французишке, и ты не раздеваешь меня взглядом. А теперь ответь – зачем ты за нами шпионил? Чего тебе надо? Клив улыбнулся девушке. Сейчас она как следует разглядит его шрам и поморщится или отшатнется. Однако она не сделала ни того, ни другого, и он, удивившись, пояснил: – Собственно говоря, я просто осматривался, знакомился с обстановкой. До моего слуха донеслись голоса, и я вышел в этот прекрасный сад. Я рад, что тебе не удалось вырвать волосы твоей противницы. Они у нее слишком красивые, чтобы валяться на земле, не услаждая ничей взор. – Да, она ими очень гордится. – Девушка вздохнула. – Волосы у нее на голове держатся крепко, будь она проклята. Я дергала их изо всех сил, но у меня ничего не вышло. Сегодня я в первый раз дала ей сдачи, но недостаточно. Только боги знают, что она теперь сделает, чтобы поквитаться со мной. Она всегда ухитряется мне подгадить. Клив подошел к ней ближе. На ее левой щеке краснел след от удара. Он протянул было руку, но тут же опомнился и опустил ее. – Тебе не больно? – Нет. Она уже столько раз била меня, что теперь я почти не замечаю ее пощечин. Правда, сейчас все было по-другому, но мы с ней и раньше сцеплялись всякий раз, когда оказывались в одной комнате. – А что было по-другому на этот раз? Она задумалась и наконец ответила, сдвинув брови: – На этот раз она была полна лютой ненависти, а не просто раздражена, как бывало раньше. Теперь я взрослая, а она не может этого стерпеть, хотя я и не понимаю, почему. – А кто она такая? – Вторая жена моего отца. – А, стало быть, она твоя мачеха. Люди рассказывают много историй об их злобности. От одного моего знакомого скальда я слышал рассказ о том, как мачеха превратила свою падчерицу в тыкву и оставила ее на поле, чтобы она там сгнила. К счастью, мимо проходил маленький мальчик. Он пнул тыкву ногой, и она жалобно застонала от боли. Тогда мальчик дотронулся до нее рукой, и она снова превратилась в падчерицу. Мальчик испугался и убежал. – Твоя речь не похожа на речь дипломата. Может, ты все-таки обычный человек, как и прочие? – Возможно, когда-нибудь ты услышишь эту историю о злой мачехе со всеми подробностями. Но вернемся к разговору о твоей мачехе. – Мой отец любит ее, несмотря на всю ее злобность, сварливость и тщеславие. Как-никак она родила ему четырех сыновей. – Понятно. – Надеюсь, ты никому не расскажешь о том, что здесь видел, – сказала она, глядя на него с угрозой. – А зачем мне об этом рассказывать? Разве это так уж интересно? Разве мой рассказ мог бы кого-нибудь позабавить или поднять в чьих-то глазах мой авторитет? Она фыркнула. – Ну вот, ты опять ничего не сказал по существу, просто задал дурацкий вопрос. По-моему, ты довольно плохой дипломат. – Возможно, – спокойно согласился он. – Однако ты не ответила на мой вопрос: зачем мне рассказывать кому-либо о том, что ты пыталась выдрать волосы у своей мачехи? "Подбородок у нее упрямый, но красивый”, – подумал Клив. – Ну, хорошо, – сказала девушка. – Все равно ты в конце концов узнаешь, разнюхаешь, на то ты и дипломат. Моя мачеха – это королева Сайра, жена короля. Когда он на ней женился, то сначала называл ее Нафтой – так звали мою покойную мать, но ей это ужасно не нравилось, и он позволил ей снова носить прежнее имя. Это было после рождения ее первого сына. – Сколько сложностей. Так, значит, ты дочь короля? – Да, я Чесса. – Необычное имя. – Не такое необычное, как то, которое мне дали при рождении. Все изменилось, когда мой отец женился. Кстати, у тебя тоже необычное имя. – Возможно. Но мне оно нравится. – У тебя разные глаза: один золотистый, другой голубой, как будто боги не смогли решить, какой цвет тебе больше подходит. Но получилось неплохо. – Что получилось? Мои глаза? Он ждал, что Чесса ответит, но она ничего не сказала. Клив улыбнулся, наблюдая, как она заплетает косы и подумал: “Она ни разу не поморщилась, глядя на мое лицо”. * * * В просторной комнате короля Ситрика было много воздуха, стены – белые, как крыло голубки, чистые, без единого клочка паутины в углах. Земляной пол покрывали плетеные циновки. В изножии большой кровати, застеленной драгоценными шкурами белых волков, стоял массивный резной сундук для одежды. Простую обстановку комнаты дополняли несколько стульев с высокими спинками; на одном из них, украшенном искусной резьбой, восседал король. Он пристально смотрел на свою дочь, гадая, почему она внезапно явилась к нему и теперь мерит шагами комнату, похожая на молодую тигрицу. Что ее так взбудоражило? Она остановилась и, повернувшись к отцу, заговорила: – Я еще не разобралась, нравится он мне или нет, но одно несомненно – он очень красив. Причем у меня , создалось впечатление, что он, как ни странно, не осознает этого. Как бы то ни было, он не раздувается от самодовольства, как другие красивые мужчины, которых я встречала. Те все до единого были уверены, что ни одна женщина перед ними не устоит. Он похож на викинга, у него такие же, как у них, золотистые волосы, но я слышала, что по рождению он не викинг. У него удивительные глаза: один светло-карий, а другой – ярко-голубой. Они очень красивы. Король Ситрик недоуменно приподнял одну угольно-черную бровь: – Может быть, ты все-таки скажешь мне, кто этот красавец, который то ли нравится тебе, то ли нет? Вероятно, он только что прибыл во дворец? Знаю ли я этого человека с разными глазами? Задавая этот последний вопрос, он вдруг понял, что знает, о ком она толкует, и замолчал, не находя слов от изумления. – Ну разумеется, ты его знаешь, отец. Он сказал, что его зовут Клив из Малверна и что его послал к тебе Ролло, герцог Нормандии. Но он явно не француз. Французы все низкорослые и с елейными манерами, как тот посланник, который приезжал к нам от короля Карла. А Клив из Малверна высок и хорошо сложен и… Король Ситрик переспросил: – Ты сказала – Клив из Малверна? Посланец герцога Ролло? – Да. Он случайно забрел в сад, в который выходит задняя дверь моей комнаты. Я спросила его, кто он такой, и ему пришлось назвать себя. – Так ты считаешь его красивым? – О да, но речи его так же неопределенны и уклончивы, как и у других дипломатов, которые являются сюда, стараясь для своих хозяев. Он скользкий, как уж, и не говорит прямо, что ему нужно. – Думаю, в тебе говорит предубеждение, Чесса. А я-то надеялся, что ты уже забыла ту неприятную историю с Рагнором Йоркским. Она воинственно вздернула подбородок, и Ситрик улыбнулся. Она нисколько не походила на свою мать, нежную, кроткую Нафту, которую он любил больше, чем всю премудрость мира и едва ли не больше, чем собственную жизнь. Но не больше, чем он любит их дочь. Он никогда не пытался излечить Чессу от ее чрезмерной прямоты. Острый язык был ее оружием в стычках с этой ведьмой, его второй женой, которую ему давным-давно следовало приструнить. Но Сайра все время отвлекает его своим гибким телом и бешеной страстью, и он забывает, что надо бы преподать ей урок. О боги, эта страсть сводит его с ума даже теперь, через восемь лет после их первой брачной ночи. Однако он должен надеть на Сайру крепкую узду, ведь она настоящая злыдня и люто ненавидит Чессу, так как почему-то видит в ней угрозу своему благополучию, хотя любому очевидно, что это сущая нелепость. – Я действительно забыла про Рагнора, отец. Он был всего лишь глупый юнец. Я хорошо ему отомстила и выбросила из головы даже его имя. Я уже давно о нем не вспоминаю. – Не лги, Эзе. Ты все еще страдаешь от обиды, которую он тебе нанес. – Ты давно не называл меня Эзе, отец. – Верно. Теперь мне больше привычно твое второе имя – Чесса. А имя Эзе случайно слетело у меня с языка. Ты ведь по-прежнему не возражаешь против своего нынешнего имени? Сама знаешь, я был вынужден дать его тебе вместо того, которое ты получила при рождении. Моему двору имя Эзе казалось странным, об этом много болтали, вот я и переименовал тебя в Чессу, в честь героини ирландских сказаний. – Имя Нафта тоже звучало странно для ирландского уха? Он помрачнел. – Да, именно так. Но мы говорим о тебе, а не о твоей мачехе. – Благодарение Фрейе [1] за то, что речь не о ней, – сказала Чесса и замолчала. Ей редко случалось отклоняться от темы разговора, обыкновенно она твердо придерживалась того предмета, который обсуждался. Ситрик ждал, что она скажет дальше. Наконец Чесса заговорила снова: – Я сказала тебе правду, отец. Я редко вспоминаю о Рагноре. Мне теперь самой странно, что когда-то я была настолько легковерной, что верила его лживым речам. Но я ему славно отомстила, то есть.., я хотела сказать… Это было интересно. Чесса была скрытной и редко проговаривалась. Ситрик видел, что она раздосадована своей оплошностью. – Так что же ты ему сделала, Чесса? – Ну зачем тебе это знать, отец? – Отвечай, Чесса: что ты ему сделала? – Я приготовила из трав рвотное зелье и добавила в него имбиря для вкуса. Рагнор обожает имбирь. Мне говорили, что после этого его три дня выворачивало наизнанку. Ситрик расхохотался. Благодарение богам, она не прикончила этого ублюдка, хотя и могла это сделать. Но нет, она проявила сдержанность, похвальное качество, которым совершенно не обладала Сайра, ее мачеха. Он хорошо ее воспитал и может ею гордиться. Она умеет учиться на своих ошибках и, насколько ему известно, никогда их не повторяет. Жаль, что она всего лишь женщина. Чесса улыбнулась, радуясь, что отец не сердится на нее. Она очень любила его и не хотела огорчать. – Отец, ты не мог бы пригласить этого Клива из Малверна пообедать с нами? – Зачем? – Я хочу посмотреть, способен ли он говорить как подобает мужчине или же только и умеет что пустословить. – Так тебе недостаточно просто любоваться его красивым лицом, разными глазами и ладно скроенной фигурой? – В общем-то достаточно. Кстати, у него и голос приятный. Мне нравится его слушать. – Что ж, прекрасно. Да, вот еще что. Мне сказали, что вы с Сайрой опять повздорили. Из-за чего на этот раз? – Тебе сказал об этом Клив из Малверна? – Нет, дитя мое, не он. Откуда ему об этом знать? Так из-за чего вы ссорились? – Я бы предпочла не говорить об этом, отец. – Ты сделаешь так, как я сказал, Чесса. Отвечай – что стало причиной вашей стычки? – Она опять ударила малютку Ингрид. – За что на этот раз? – Ингрид слишком медленно расчесывала ее волосы. Сайра так сильно ударила ее кулаком по ребрам, что у бедняжки остался синяк. – Я поговорю с Сайрой, – сказал Ситрик. – Но ты постарайся впредь не ссориться с ней, Чесса, хорошо? – Конечно, отец. Ты хочешь, чтобы она родила тебе еще сыновей? Ты поэтому терпишь ее злобность? Он вздохнул: – Ты еще слишком молода, Чесса. – Мне восемнадцать лет. В этом возрасте большинство девушек уже замужем и имеют детей. – Однако ты, Чесса, еще невинна и мало знаешь о том, какие отношения связывают мужа и жену. Сайра дает мне то, о чем ты и понятия не имеешь. – Ты хочешь сказать, что она дает тебе свое тело, когда ты этого хочешь? Что ж, я знаю, что для Мужчин это важно. Но я видела ее голой, отец. Она родила четверых детей, и теперь грудь у нее вся в белых полосках и живот тоже. Правда, она не растолстела, но все равно… – Белые полосы, остающиеся после беременности, – это мелочь, Чесса. Они появляются у всех женщин и не портят их красоту. Для мужчины важно другое, то, чего ты пока не можешь понять. – Рагнор хотел научить меня, чтобы я поняла, но я ему этого не позволила. – Он посмел дотронуться до тебя?! Чесса невольно улыбнулась, услышав суровый тон, которым были произнесены эти слова. Утехи с женой – это одно, а честь дочери – совсем другое. – Да, попытался, но я тут же его одернула. Вот тогда он и принялся врать, что будет любить меня даже после Страшного суда. Клянусь, именно так он и сказал. Я только молча уставилась на него, дивясь его глупости. – Давай заключим договор, дочь моя: держись подальше от Сайры, а я постараюсь привить ей толику смирения и доброты. – Желаю удачи, – сказала Чесса и удалилась. А Ситрик подумал, что вряд ли сумеет перевоспитать Сайру. Пожалуй, когда они останутся одни, она первым делом затащит его в постель, а там уж он позабудет все, вплоть до собственного имени. * * * Клив сразу понял, что этот человек намерен его убить. Он поманил незнакомца рукой и, чтобы раззадорить его, насмешливо сказал: – Ну давай, малыш, иди ко мне. Посмотрим, кто кого убьет: ты меня или я тебя. Иди ко мне, ты, жалкий, слюнявый трус! Обращение “малыш” никак не подходило к незнакомцу: он был намного выше Клива, здоровенный, как бык, с громадными кулаками. Он был ужасающе грязен, и от него исходило резкое зловоние. Незнакомец бросился на Клива, вытянув мощные ручищи. Очевидно, он собирался прижать противника к своей груди и стиснуть так, чтобы тот задохнулся. Ну что ж, пусть считает его легкой добычей. Клив попятился, делая вид, что испугался. Незнакомец, одетый в замызганную медвежью шкуру, захохотал: – Что, перетрусил, ты, паршивый ублюдок?! Сейчас я подойду к тебе, как ты и просил, и раздавлю тебя, как клопа. – Скажи, кто тебя послал? – Я скажу тебе это, когда твой лживый язык вылезет наружу. – Правда скажешь? А может быть, ты настолько глуп, что даже не запомнил имя своего хозяина? Незнакомец издал вопль ярости. Клив прикинул расстояние, отделявшее его от противника, и заставил себя полностью успокоиться, как его учили Меррик, Олег и другие викинги. Потом неуверенным жестом поднял руку и тут же бессильно ее уронил. Увидев это робкое движение, верзила в медвежьей шкуре рассмеялся и стал приближаться к Кливу, заставляя его отступить назад, в темный, зловонный переулок. – Неужели ты все еще боишься, что я от тебя сбегу? – язвительно спросил Клив. – Скажи, кто желает моей смерти? Кто заплатил тебе за то, чтобы ты меня убил? За спиной убийцы мелькнула тень. – Не смей его трогать! – закричал женский голос. – Проклятие, – прошептал Клив, узнав этот голос, и крикнул: – Уйди отсюда, Чесса! Тебе здесь не место. – Не уйду. Сейчас я займусь этим ублюдком. Эй ты, трус, оставь его в покое! Клив вздохнул и поднял руку, прикрывая пальцами лезвие ножа. – Так ты хочешь меня убить?! – крикнул он верзиле, который слегка повернул голову, услышав за спиной женский голос. – Да, хочу! Сейчас ты умрешь! – заревел человек в медвежьей шкуре и ринулся к Кливу. Клив хладнокровно метнул в него нож. Блеснув в тусклом лунном свете, стальной клинок впился в горло убийцы и пронзил его грязную шею насквозь. В то же мгновение Клив услышал крик Чессы: – Ну что, жалкая тварь, получил? Убирайся отсюда и оставь нас в покое. Верзила изумленно уставился на Клива, затем открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но вместо слов из его рта хлынула струя крови. Он тяжело рухнул на землю лицом вниз, и только тут Клив увидел, что из его спины торчит рукоятка ножа. Она пырнула его! Вонзила нож ему в спину! – Ты не ранен, Клив? Она бежала к нему, протягивая руки, будто желала дотронуться до него. Но его слова заставили ее остановиться. – Зачем ты здесь? Почему ты не во дворце? – Как странно! У тебя сердитый голос. Я спасла тебе жизнь, а ты вместо того, чтобы поблагодарить меня, разозлился. Все вы, мужчины, – самодовольные, надутые болваны и ничтожества. Чесса нагнулась, чтобы выдернуть свой нож из спины несостоявшегося убийцы, и увидела, что из его шеи торчит острие другого ножа. Она медленно выпрямилась, глядя на Клива широко раскрытыми глазами: – Ты убил его! – Да, убил, хотя мне и не хотелось этого делать. Сначала я хотел узнать, кто его нанял. Зачем ты вмешалась? В следующий раз не разыгрывай из себя победителя драконов, а занимайся своими собственными делами. – Прости, что помешала тебе. Я думала, тебе нужна моя помощь. Я боялась, что он убьет тебя или ранит. Я не могла этого допустить. – Почему? Ведь я всего-навсего дипломат, никогда ничего не говорящий прямо, а ты питаешь к таким людям отвращение. Когда я обедал с твоим отцом, ты так явно выражала свое недовольство мной, что все это заметили. За столом царила такая натянутая обстановка, что никому кусок в горло не лез. Даже слуги чувствовали это, и один из них чуть не уронил мне на колени тушеную капусту. А затем ты ляпнула такое, что все заспешили вон из-за стола. Зачем ты пришла сюда? – Хотела поговорить с тобой. Я заметила, какие взгляды бросала на тебя за обедом моя мачеха: как на кусок сладкого миндального пирога, намазанного медом. Я сразу поняла, что после обеда она собирается потащить тебя в постель, поэтому я и сказала то, что сказала. – Значит, ты сделала это, чтобы обед поскорее закончился и твоя мачеха не успела меня соблазнить? Она кивнула: – Да, и не делай вид, что это тебя так уж удивляет. Уверяю тебя, я вовсе не хотела оскорбить тебя. Я просто сделала то, что сочла правильным. – Ну разумеется. Ты всего-навсего заявила, что все дипломаты – шелудивые дворняжки, и если подойдешь к ним близко, то непременно подцепишь блох. Если бы такое сказал мужчина, это могло бы стоить ему жизни. – Я выразилась не так. Я сказала, что на дипломате сидят блохи его хозяина и что эти блохи перескакивают на всех, кто подходит близко. – Извини, что неточно повторил твои оскорбительные слова. У твоей мачехи и в мыслях не было соблазнять меня. Она разглядывала меня совсем по другой причине, причине, которая очевидна любому. Мой вид внушал ей только одно чувство – отвращение. Клянусь богами, принцесса, мне кажется, что твои глаза слепы. – Это не я слепа, а ты. Моя мачеха смотрела на тебя с вожделением, потому что ты красив, а она обожает красивых мужчин. Ты совершенно не похож на ее мужа, моего отца. У него, как и у меня, черные волосы и смуглая кожа, а у тебя волосы золотые и красивое белое лицо. Моя мачеха очень любит глазеть на красивых мужчин, она их… – Замолчи и оставь меня. Ты ошибаешься, принцесса Чесса, твоя неприязнь к мачехе ослепила тебя. Тебе здесь не место. Разве отец не говорил тебе, что девушке подобает заниматься шитьем и вышиванием, а не орудовать ножом? Сказав это, Клив подумал о Кири. Его пятилетняя дочка тоже чересчур ловко управлялась с ножом. Он бы не хотел, чтобы она выросла такой же бой-бабой, как эта не в меру воинственная девица. – Я думала, что этот человек может убить тебя. Неужели было бы лучше, если бы я завизжала и упала в обморок? – В данном случае – да, лучше. Иди домой, принцесса Чесса, и оставь меня. Я хочу без помех обдумать то, что произошло. – Я видела, как кто-то прятался возле тех деревьев, наблюдая за тобой и этим молодцом, который пытался тебя убить. Стало быть, эта девушка, не колеблясь бросившаяся ему на выручку, возможно, видела того, кто подослал к нему убийцу. – И кто же это был? – спросил он. – Это была женщина. Я не смогла разглядеть ее, потому что она куталась в плащ и закрывала лицо капюшоном. Но я видела, что это была женщина, а не мужчина. Клив молча смотрел на Чессу, не зная, верить ей или нет. Глава 3 – Моя дочь рассказала мне, что вчера вечером тебя чуть не убили. Она говорит, что кто-то подослал к тебе наемного убийцу. – Этот человек был обычным вором, государь, – спокойно возразил Клив. – Или же он принял меня за кого-то другого. – Но что ты делал в этом квартале Дублина? Он кишит ворами и разбойниками. Вместо ответа Клив только молча пожал плечами. Он не собирался рассказывать Ситрику, что получил записку, в которой его просили прийти в этот зловонный, грязный переулок. Не собирался он говорить королю и о том, что вслед за ним туда явилась его дочь. Вряд ли она сообщила отцу, что была там. “Скорее всего она сделала вид, что знает о происшедшем с моих слов”, – подумал Клив. Раз она рассказала эту историю отцу, значит, считает, что он, Клив, не выдаст ее. А может, лучше поведать Ситрику правду о ее похождениях? Пусть приструнит ее, на то он и отец. Но Клив так ничего и не сказал, хотя его объяснение прозвучало неубедительно. Король отлично понял, что он солгал: Клив прочитал это в его умных темных глазах. – Не думаю, что это был обычный вор, – задумчиво произнес король Ситрик, поглаживая подбородок. Подбородок у него был гладкий, крепкий, совсем не стариковский. Кливу опять вспомнилась не раз слышанная история о том, как колдун Хормуз омолодил старого короля. – Я приставлю к тебе телохранителя, который будет сопровождать тебя, когда ты захочешь выйти за пределы моего дворца. Мне вовсе не хочется, чтобы посланник герцога Ролло погиб здесь, в Дублине, во время наших переговоров. – Поступай, как тебе будет угодно, государь, хотя я не думаю, что мне нужен телохранитель. Это было случайное нападение. Оно не повторится. По правде сказать, Клив хотел, чтобы нападение повторилось. Ему хотелось выяснить, кто желает его смерти. И он надеялся, что в следующий раз королевская дочка не будет путаться у него под ногами и мешать. – Итак, вернемся к предмету наших переговоров, – сказал Ситрик. – Ты сказал, что Ролло, герцог Нормандский, желает, чтобы моя дочь Чесса вышла замуж за Вильгельма, его сына и наследника. – Да. Жена Вильгельма умерла при родах два года назад. Ему нужна новая жена, а также могущественный тесть, которым можно будет припугнуть короля Франции, когда он в очередной раз оскалит зубы, что он делает весьма часто, понуждаемый своей знатью. Ролло не требует, чтобы ты, государь, дал за дочерью большое приданое, поскольку он высоко ценит твою силу и мудрость. Ему нужно не приданое, а родство с тобой. Король Ситрик начал задумчиво барабанить пальцами по подлокотникам своего трона. Нынче утром он выглядел особенно нарядно, его широкое, длинное белое одеяние было перехвачено в талии драгоценным поясом, расшитым алмазами и изумрудами. Блестящие темные волосы короля были зачесаны назад и перевязаны плетеным черным шнурком. Клив молчал, ожидая, что ответит ему Ситрик. Он уже два дня толковал с королем об одном и том же. Они обсудили положение дел в Нормандии, поговорили о том, что французский король Карл III стал сильнее, и о том, что он желает, чтобы принцесса Чесса вышла замуж за его племянника Людовика. Однако Ситрик не доверял королю Карлу. Прямо он об этом не говорил, но Клив понял его и без слов. Они уже договорились по всем вопросам, касающимся брака Чессы и Вильгельма, однако сегодня король вдруг в третий раз попросил Клива повторить ему предложение герцога Ролло. Наконец после долгой паузы Ситрик заговорил снова: – А сколько лет Вильгельму? – Скоро исполнится двадцать девять. – Хорошо, что он не стар. – Да, государь, твою дочь это порадует. Но не все ли равно, стар жених или молод? Мужчина сохраняет способность к зачатию вплоть до самой смерти. Вот что имеет значение. Кстати, мне говорили, что ты, государь, уже в преклонных летах, однако я вижу, что ты здоров и находишься в расцвете сил. Это поистине достойно удивления. Однако ожидания Клива не оправдались: Ситрик не захотел говорить о том, как ему удалось помолодеть. – Мы вернемся к нашему разговору вечером, Клив из Малверна, – сказал он. – Не желаешь ли еще раз отобедать со мной и моим семейством? Быть может, сегодня моя дочь будет вежливее, а королева обуздает свой бешеный нрав. – Надеюсь, твоей дочери это под силу, государь, а что до королевы – не знаю. Ситрик вздохнул. – Зато я знаю, – сказал он. И вздохнул еще раз. * * * Вечером Каллик, королевский телохранитель, снова проводил Клива к королю. Каллик был смугл, красив и холоден, как декабрьская луна. Говорили, что он родом из Испании. Он не сказал Кливу ни слова, только указал рукой на предназначенный для него стул, стоящий за длинным, узким столом, покрытым льняной скатертью. Стол был уставлен блюдами с жареной бараниной, зажаренными целиком гусями, горохом, тушеным луком и капустой. Рядом с каждым блюдом стояла корзинка, доверху наполненная свежим ржаным хлебом. Блюда, с которых ел король Ирландии и его гости, были не из дерева, а из драгоценного рейнского стекла, голубого, с золотыми прожилками. В кубки, сделанные из того же голубого стекла, наливали дорогое сладкое вино, которое королевские подданные вряд ли когда-нибудь попробуют, разве только украдут. Ложки были из полированной оленьей кости, а их черенки – из украшенного резьбой обсидиана. Клив отметил про себя, что когда он обедал с королем в прошлый раз, блюда и кубки были из светло-зеленого стекла – такую посуду привозят из-за гор, что на юге Франции. Да, король Ситрик был богат и выглядел молодо. Клив много бы дал, чтобы узнать о нем побольше. Кожа у короля была смуглая, глаза темные, как безлунная зимняя ночь, волосы такие же угольно-черные, как и у его дочери. Пожалуй, он похож не на викинга, а на какого-то чужеземца из дальних южных стран – или же это свет масляных плошек на столе и факелов, вставленных в кольца на стенах, искажает его черты? – Мне кажется, ты не можешь определить, что это за кушанье, Клив, – сказала Чесса. – Оно приготовлено из рыбы глэйли и яиц. Очень вкусно. Она, как и раньше, смотрела на него, не отрывая глаз. Сегодня у нее была другая прическа: ее черные косы с вплетенными в них зелеными лентами были обернуты вокруг головы. Клив отвел от нее взгляд. Было время, когда Сарла смотрела на него так, как сейчас смотрит Чесса, – без неприязни и отвращения. Нет, он не допустит, чтобы это произошло с ним опять. Никогда. У него есть Кири, и больше ему никто не нужен. Он приехал сюда, чтобы договориться о браке принцессы с Вильгельмом Длинным Мечом, сыном Ролло, герцога Нормандии. Вильгельм – хороший человек и могучий воин. Он достоин уважения и восхищения, и он не стар, так что Чесса будет довольна. – Никогда не слышал о рыбе глэйли, – сказал Клив, чтобы поддержать разговор с этой странной девушкой, которая не морщилась и не опускала глаз при виде его лица. – Эти рыбы водятся в реке Лиффи, ближе к берегу, – объяснила Чесса. – Они похожи на длинные узкие ленты. Говоря, она слегка наклонилась вперед и, глядя в ее глаза, Клив подумал, что сегодня они кажутся еще зеленее, чем вчера, зеленее, чем зеленые ленты, вплетенные в ее волосы. Раньше, до того как она оказалась от него так близко, он полагал, что глаза этой девушки должны быть полны тайны, неких загадочных искушений, которым мужчина не в силах противиться. Однако это было не так: глаза у нее были ясные, ничем не омраченные, как чистые лесные озера после мелкого теплого дождя. Клив напомнил себе, что все женщины лукавы, исключение составляет одна только Ларен. Если эта принцесса и впрямь так прямодушна, как хочет казаться, почему она делает вид, будто не замечает уродливого шрама на его лице? Почему ее ни разу не передернуло от взгляда на этот шрам? – Я хожу на рыбалку вместе с братьями, – продолжала Чесса. – Ту рыбу глэйли, которую мы сейчас едим, поймал мой брат Бродан. – Чесса, я же говорила тебе, что не желаю, чтобы ты уводила мальчиков за пределы дворца. Ты не можешь их защитить. Они рождены не для того, чтобы потакать твоим глупым капризам. Держись подальше от принцев и не забывай, что ты все-таки дочь короля, а не распущенная торговка рыбой. – Я буду делать то, что захочу, Сайра. Королева приподнялась со своего кресла. – Не смей возражать мне, Чесса! – Полно, Сайра, – вмешался король. – Мальчики любят свою сестру. Ты стала раздражительной из-за беременности, вот и горячишься по пустякам. Клив, не желаешь ли отведать яиц ржанки, запеченных в ячменном тесте? – Что? – удивленно воскликнула Чесса. – Ты опять беременна? Ведь ты родила уже четверых, так не пора ли остановиться? – Я рожу королю еще одного сына, – самодовольно ответила Сайра, поглаживая свой еще не округлившийся живот. – У мужчины не может быть слишком много сыновей. Сыновья – это большая ценность, не то что дочери, от которых нет никакого толка. – Не скажи, – заметил король, отправляя в рот ложку гороха. – Я уже говорил тебе, Сайра, что герцог Нормандии Ролло хочет, чтобы я выдал Чессу за его сына и наследника. Так что она – огромная ценность. – О чем ты говоришь, отец? Неужели ты хочешь отослать меня в Нормандию? Это же на другом конце света! Эти люди – свирепые викинги, они… – Она недостойна такого брака, – перебила принцессу королева Сайра. – Я уже тебе это говорила, Ситрик, и снова повторю: выдавать ее за сына Ролло нелепо. Вместо этого ты должен женить одного из наших мальчиков на французской принцессе. Французский король могуществен, не то что этот Ролло, которого он сделал герцогом Нормандским. Ролло уже глубокий старик, скоро он умрет, а его сын не сможет противостоять французам. Он будет разгромлен и убит, и что ты будешь тогда иметь? Вдовую дочь, от которой тебе не будет никакой пользы. Нет, мой господин, ты не должен соглашаться на этот брак. Будет куда лучше, если Бродан женится на принцессе из королевского дома Франции. А Чесса пусть выйдет замуж за Рагнора Йоркского, Воистину, мой господин, лучшего она недостойна. – Интересно, а чего достойна ты сама? – покраснев от гнева, вскричала Чесса. – Разве тебе не известно, что Рагнору недолго осталось хозяйничать в Йорке? Любому ясно, что саксы скоро захватят его королевство Данло и выгонят его из Британии вместе со всеми остальными датчанами. Как видно, этого-то ты и хочешь, Сайра, хочешь, чтобы меня отправили в Йорк, где я, быть может, погибну и тело мое будет брошено в канаву, когда саксы возьмут столицу Данло. Да, именно этого ты и добиваешься. Я вижу тебя насквозь. Сайра! В тебе нет ни капли королевской крови, ты просто-напросто… – Довольно, – спокойно сказал Ситрик. – Сайра, не желаешь ли отведать этого сладкого вина? Его только что привезли из Испании. Оно крепкое и такое же сладкое, как твои губы. Клив видел, что королева в ярости, однако у нее хватало ума не давать волю языку в присутствии мужа. Возможно, ее сдерживало и присутствие за столом гостя, хотя какое ей может быть дело до того, что думает о ней чужеземец? Что до Чессы, то она, не поднимая глаз, смотрела на свою тарелку, полную кушанья, приготовленного из рыбы глэйли и яиц. Было общеизвестно, что королевство Данло слабеет с каждым годом и недалеко то время, когда саксы во время одного из своих набегов захватят Йорк. Еще немного, и викинги будут изгнаны. Едва ли принц Рагнор успеет воссесть на отцовский трон. Интересно было бы узнать, что принцесса Чесса думает о браке с Вильгельмом Длинным Мечом. Несомненно, такой брак пришелся бы ей по вкусу. Какая женщина не предпочла бы богатство и роскошь бедности? Впрочем, ему нет до этого дела. Благодарение Фрейе, ему только и нужно, чтобы спокойно жить, растить свою дочь и чтобы время от времени ему попадалась податливая женщина, дабы он мог утолить потребности своего тела. Право же, это не слишком много. На следующее утро Ситрик призвал Клива к себе в тронный зал. Кроме короля, там никого не было. Так было и раньше. Всякий раз, начиная беседу с Кливом, король приказывал удалиться и министрам, и слугам – всем, кроме своего телохранителя Каллика. Когда Клив во время их первой встречи высказал удивление по поводу таких предосторожностей, Ситрик ответил ему, что иные слуги могут иметь двух господ, и у него нет желании предоставлять им эту возможность. – Я согласен, – сказал он, едва только Клив вошел в тронный зал. – Ты можешь отправиться в Нормандию уже сегодня и сообщить герцогу Ролло, что я выдам дочь за его сына. Я пошлю Чессу в Руан тогда, когда герцог пожелает устроить их свадьбу. Клив низко поклонился. – Как тебе будет угодно, государь. – Клив… – Что, государь? – Ты хорошо справился со своей миссией. Ты умный человек, думаю, тебе можно доверять. Если когда-нибудь тебе надоест служить Ролло, я предложу тебе служить мне. Клив поблагодарил Ситрика за добрые слова и повернулся, чтобы уйти. – С твоей стороны было очень разумно держаться на расстоянии от моей дочери, Клив из Малверна. Сдается мне, она к тебе неравнодушна, чего я никак не ожидал. Знай: я желаю этого брака, ибо предвижу, что герцог Ролло основал могучую династию, которая не угаснет, а будет становиться все сильнее и завоевывать все новые земли. – Думаю, ты прав насчет Ролло, государь. У герцога очень твердая воля. – Клив сделал паузу, смахнул с рукава соринку и добавил: – У меня нет никаких причин искать общества твоей дочери. С этими словами Клив покинул тронный зал. Ни он, ни король не сказали больше ни слова. Усадьба Малверн Месяц спустя – Отец… – Что, детка? – Клив поднял Кири над головой, слегка опустил и прижал к своей груди. – Ты так долго не приезжал. Без тебя мне было плохо. – Мне без тебя тоже. Из Дублина мне пришлось отправиться в Руан, и только потом я смог вернуться домой, в Малверн. Но я же сказал тебе, сколько дней займет моя поездка. Я вернулся на три дня раньше срока. – Это верно, – согласилась Кири и вздохнула. – Иногда мне кажется, что ты нарочно прибавляешь дни, чтобы обмануть меня. А как твои дела? Все прошло хорошо? Он долго молчал; его длинные, сильные пальцы нежно гладили спину дочери. Она заерзала, и он почесал ее левое плечо. – Все прошло так, как желал герцог Ролло, – сказал он наконец. – А теперь иди спать, Кири. Завтра я расскажу тебе о Таби. Твой дядя Меррик прав. Таби – золотой ребенок, сильный и добрый. А вот и Айрек, он хочет лечь вместе с тобой. За прошедший месяц Айрек успел заметно отъесться. Теперь это был почти взрослый пес с черно-белой шерстью и серым пятном на морде. Никакая порода в нем не просматривалась. Он готов был храбро защищать Кири от любых посягательств и яростно лаял, если ему казалось, что кто-то желает причинить ей зло. Когда Айрек обнажал клыки и начинал угрожающе рычать, Харальд, старший сын Меррика, отбегал от него подальше. В кромешной тьме ночи Кливу опять явился знакомый сон, не посещавший его уже почти три месяца. Он очутился в этом сне внезапно, как моряк, которого волна неожиданно смыла с корабля в бушующее море. Все вокруг было реально, словно наяву: его ноздри наполнял аромат растущих повсюду желтых и лиловых цветов, он ясно чувствовал влажное прикосновение тумана. На сей раз он не стоял на вершине утеса, глядя вниз, на лощину, где меж валунов бежал холодный поток, переходящий в водопад. Нет, нынче он сразу же оказался перед дверью громадного деревянного дома с крышей из дранки и дерна, от которой к небу поднималась тонкая струйка дыма, выходящего из дыры над очагом Он весь дрожал. Он не хотел входить в этот дом-крепость Он опять слышал все тот же низкий, повелительный голос и чувствовал, что скоро не выдержит и закричит. Надо убежать! Но куда подевался его пони? Он поднял руку и толкнул дверь. Тяжелые деревянные створки распахнулись. Внезапно низкий мужской голос замолчал. ОНА не кричала. В доме царила мертвая тишина. Комната, в которую он вошел, была очень широка и длинна – не комната, а настоящий зал. В дальнем конце ее виднелся высокий помост, а по бокам – квадратные окна, закрытые массивными ставнями. Пол был земляной. Прямо за помостом висел занавес, за которым – Клив это знал – находились четыре маленькие спальни. Вдоль стен зала, по всей их длине, стояли скамьи, над вырытым в полу очагом, на толстых цепях висел огромный чугунным котел, окутанный густым белым паром. Несмотря на то, что в зале было множество людей – мужчин, женщин, детей, – здесь стояла полная тишина. Даже три сидящие на полу собаки, и те не издавали ни звука. Это было невыносимо тягостно и внушало страх. Клив сделал еще один шаг вперед и увидел, что возле очага стоит полускрытая клубами пара женщина и мешает варево, кипящее в котле. Один из мужчин пил что-то из украшенного искусной резьбой деревянного кубка. Он сидел на единственном в зале стуле, вернее, кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками. На столбиках, что поддерживали подлокотник, был изображен Тор [2] , поражающий своих врагов. Меч Тора был поднят, его грубые деревянные черты выражали свирепое торжество. Кресло, похоже, было очень старинным, однако сидящий в нем человек был молод и крепок, с черными, без единой сединки волосами, худым лицом и изящными, белыми руками с удлиненными пальцами. Рукава его одежды были так просторны, что могли бы развеваться на ветру. Остальные мужчины, находящиеся в зале, сидели на скамьях у стен, а женщины подавали им еду на деревянных блюдах. Мужчина в кресле сидел, опершись подбородком на свою тонкую белую руку, и, казалось, был погружен в размышления, однако Клив знал – хотя и непонятно откуда, – что на самом деле он не размышляет, а разглядывает девушку, работающую за ткацким станком в углу зала. Затем мужчина перевел взгляд на женщину, которая помешивала еду в котле. Та тоже оторвала взгляд от девушки за ткацким станком и устремила его на человека в кресле. В глазах ее читались ярость и страх. Она сказала что-то, однако мужчина не обратил на это никакого внимания. Его взор снова был прикован к девушке. Он негромко велел ей приблизиться. Клив пронзительно крикнул ей, чтобы она не делала этого, не подходила к мужчине в кресле, и она – впервые за все то время, что он видел этот сон, – услышала его голос и повернулась, ища его глазами. Увидев его, она заговорила с ним, но Клив почему-то не мог расслышать ее слов и не понял, что она хочет ему сказать. Он увидел, как она медленно подошла к мужчине и почувствовал страх и гнев, такой же гнев, какой полыхал в глазах женщины, стоящей у очага и неотрывно глядящей на щеголеватого мужчину, что восседал в похожем на трон кресле. Клив знал, что все это ему только снится, однако не мог заставить себя проснуться. Мужчина в кресле посмотрел на него и нахмурился, затем встал и, жестом отослав девушку обратно, направился прямо к Кливу “Сейчас он убьет меня!” – подумал Клив. Он не мог ни сдвинуться с места, ни заговорить: казалось, его ноги приросли к полу, а язык прилип к небу. Мужчина подошел к нему и присел на корточки. Как ни странно, он не сделал Кливу ничего дурного, а только откинул с его лба золотистую прядь и сказал: “Ты такой же лохматый, как твоя овчарка”. Затем вынул из ножен, висящих на его поясе, длинный узкий нож. Кливу стало так страшно, что его едва не стошнило, однако мужчина всего лишь отхватил челку, падавшую ему на глаза. Потом он погладил Клива по щеке и выпрямился. – Это мужское дело, малыш, – сказал он. – Иди и поиграй со своим пони. Клив взглянул на женщину, стоявшую у очага, но она отвела глаза. Тогда он посмотрел на девушку за ткацким станком, и она кивнула ему и продолжала молча кивать, пока он не повернулся и не выбежал из зала. Вот тут он и услышал ЕЕ крик. Но он не обернулся. Он не мог заставить себя обернуться, он бежал со всех ног прочь, прочь… Внезапно он проснулся, чувствуя, что у него сперло дыхание. Теперь он знал, отчего ему снился этот сон: его разум складывал воедино давно канувшие воспоминания, заставляя его заново переживать их, заставляя его вспомнить, кто он такой и кем он был много лет тому назад. Когда начало рассветать, он снова заснул, и на сей раз сон его был спокоен и не тревожим сновидениями. А когда Клив окончательно пробудился, он вспомнил все. * * * Меррик и Ларен, хозяин и хозяйка усадьбы Малверн, молча шли с ним по Вороньему Мысу. Они молчали, ожидая, что он скажет. И Меррик, и Ларен чувствовали, что с ним произошло нечто важное, и готовы были терпеливо ждать, зная, что он расскажет им все, когда захочет. Клив заговорил лишь тогда, когда они достигли оконечности мыса. Он окинул взглядом фиорд и окружающие его голые скалы, потом с улыбкой повернулся к своим друзьям. – Меня зовут не Клив, – начал он. – Мое настоящее имя Ронин. Предки моей матери были из народа, называвшего себя далриада. Когда-то, много поколений назад, они жили в северной Ирландии, потом переселились на малые острова, а оттуда – в Британию, и к югу и к северу от тех двух оборонительных стен, которые построили римляне. Там они сражались и с пиктами, и с бриттами, и с викингами, в конце концов завоевали себе обширные владения, где и осели. Теперь их называют скоттами. В середине прошлого века король Кеннет объединил их с пиктами и бриттами в едином государстве – Шотландии. – О могучий Тор! – воскликнул Меррик. – Неужели ты шотландец? Где же живет твоя семья? – На северо-западе Британии, на западном берегу озера, называемого Лох-Несс. Это дикий край, Меррик, более дикий, чем твоя Норвегия, но зато там никогда не бывает длящихся месяцами сильных холодов. Там кишмя кишат разбойники, не признающие никаких законов. Там повсеместно занимаются торговлей. Тамошняя земля прекрасна и разнообразна, Есть там и равнины, и глубокие долины, и горы, такие бесплодные, голые и грозные, что только молитвы богам помогают человеку сохранить в них свою слабую жизнь. Там есть узкие лесистые лощины и тесные ущелья, где водопады с ревом обрушиваются на валуны, еще более старые, чем окружающие их холмы. Тебе бы там понравилось Меррик, помнишь, я говорил тебе о своем сне? За последние два года он снился мне уже несколько раз, с каждым разом становясь все ярче и подробнее. Прошлой ночью он снова явился ко мне, и на этот раз, проснувшись, я вспомнил, кто я такой. Я вспомнил все. На мгновение он замолк, и глаза его наполнились болью. – По крови я наполовину викинг. Моим отцом был Олрик по прозвищу Таран, вождь викингов, такой же могущественный, какими были до него его отец и дед. Его называли властителем Соколиного Гребня, а крепость, где он жил, называлась Кинлох. Это от него я унаследовал свои золотистые волосы. Что до моих странных разных глаз, то я не знаю, от кого я их получил: от отца или от матери. Когда меня оторвали от дома, я был слишком мал, чтобы задумываться над такими вещами. Как я уже говорил, моя мать была из народа, который когда-то назывался далриада, а теперь зовется скоттами. Она была маленькая, изящная, белокожая, волосы у нее были огненные, как небо на закате. Мой отец захватил ее в плен во время одного из своих набегов и женился на ней. Они поселились на севере Шотландии, недалеко от побережья. У меня есть старший брат и две старшие сестры. Моего брата зовут Этар, а сестер – Аргана и Кейман. – Властитель Соколиного Гребня, – медленно повторил Меррик. – Я о нем слышал. Думаю, что от моего отца. Но как случилось, что тебя продали в рабство? – Да, – сказала Ларен, легко коснувшись кончиками пальцев рукава полотняной рубахи Клива. – Как ты стал рабом, если твой отец был таким могущественным воином? – Мой отец погиб, когда я был совсем мал, и мать вышла замуж за другого вождя викингов, правившего в соседних краях. Я помню его: он был холоден и суров и всегда одевался в черное. Вместе с ним в Кинлохе поселились тишина и страх. Да, хотя в ту пору я и был мал, но ясно помню, что он всем внушал ужас. Однажды я катался по окрестностям на своем пони и увидел кого-то из знакомых. Я остановился и заговорил с ним, и пока был занят разговором, кто-то подкрался сзади и ударил меня камнем по голове. Тот, кто сделал это, решил, что я умер, и оставил меня там, где свалил. Однако я остался жив, хотя потом долго и тяжело болел. Один человек нашел меня и выходил, а потом продал в Хедби человеку, которому нравилось.., впрочем, это не имеет значения. Мой отчим – не помню, как его звали – не терпел, когда ему перечили, и он был неестественно холоден – как же хорошо я это помню! – до того холоден, что все, к чему он прикасался, тоже холодело. Он занял место моего отца, и все в доме переменилось. Уверен, что это он приказал убить меня, но я не умер, хотя результат был почти тот же: ведь я стал рабом и пробыл им пятнадцать лет. Он не собирался растить меня и позволить мне унаследовать мою долю имущества покойного отца; однако странно, почему он решил убить сначала меня, а не моего старшего брата, который был главным наследником отцовских владений. Для меня это загадка. Не сомневаюсь, что, устранив меня, он прижил с моей матерью еще немало детей. Но что сталось с моим братом и сестрами? Этого я не знаю. Когда ко мне в последний раз явился мой старый сон, я вспомнил, что он желал мою сестру Аргану. Тогда она была еще девочкой, ей было не больше двенадцати лет. Но я видел, что он желает ее, и моя мать тоже это видела. Он бил мою мать, это я хорошо помню. Я помню, как она кричала, помню его негромкий, низкий голос, такой спокойный и полный угрозы, и ее крики. Клив посмотрел на Меррика, потом на Ларен. В глазах его сквозила печаль и в то же время полыхал неумолимый, неукротимый гнев. – Я хочу вернуться в свой дом, – проговорил он. – Я молю богов, чтобы моя мать, брат и сестры оказались все еще живы, хотя с тех пор, как мы расстались, минуло уже почти двадцать лет. Я намерен выяснить, верны ли мои подозрения: действительно ли мой отчим пытался убить меня, а потом убил и моего брата, чтобы завладеть тем, что по праву принадлежало нам. Я хочу ему отомстить. – Я поеду с тобой, – сказал Меррик, довольно потирая руки. – Мне до тошноты опостылел этот проклятый мир. Подумать только – за последние полгода у нас тут не было ни единой стычки. И на последнем тинге [3] в Каупанге тоже было невыносимо скучно: только и рассмотрели что несколько глупых жалоб вроде дела о свинье, которую один сосед украл у другого. Ради такой ерунды не стоило тратить время на поездку туда. Даже набег на Рейнское пфальцграфство, который мы учинили, покуда ты был в отъезде, и тот не развеял скуки, поскольку оказался всего лишь легкой прогулкой. Похоже, мне суждено поседеть, так и не дав достойного дела моему мечу. Ты говоришь, твоя земля очень дикая и полна опасностей? Ты можешь поклясться, что там моему мечу не придется праздно болтаться в ножнах? – Ты даже не представляешь, насколько она дика. Однако не забывай: я покинул ее, когда мне было всего лишь пять лет. – Я тоже поеду с тобой, Клив, – сказала Ларен. – Меррик прав. Нам с ним надоело жить без приключений. Меррик открыл было рот, чтобы возразить жене, однако тут же благоразумно закрыл его. Клив медленно произнес: – При рождении меня нарекли Ронином, но вот уже почти двадцать лет, как я ношу ими Клив. Я не стану менять это имя. Глава 4 Руан, Нормандия, дворец герцога Ролло Июль 924 года от Рождества Христова Ролло, герцог Нормандии, слегка подался вперед и сказал: – Клив, моя племянница Ларен поведала мне о твоей семье и происхождении. Я тоже желаю, чтобы ты вернул себе то, что принадлежит тебе по праву, и чтобы ты нашел своих родных живыми, хотя со дня вашей разлуки минуло уже почти двадцать лет, а это долгий срок. Человеческая жизнь коротка. Лишь немногие доживают до таких лет, как я или мой брат Халлад. Ох уж этот Халлад! Готов поспорить, что он сумеет зачать еще одного ребенка даже на смертном одре. – Твоя правда, государь, – согласился Клив. Пять лет назад Халлад, отец Ларен и Таби, взял молодую жену и за это время успел прижить с нею еще троих сыновей. Он был так же крепок и бодр, как и его брат Ролло, который прожил намного больше лет, чем отмерено большинству смертных, не утратив при этом ни зоркости глаз, ни своей железной воли, ни готовности к войнам и приключениям. Порой, думая об удивительной долговечности герцога и его брата, Клив ощущал некоторый трепет. Они напоминали ему ирландского короля Ситрика, человека молодого и сильного, который, однако, если судить по возрасту, был глубоким стариком. Может быть, Ролло к Халлад прибегли к тем же таинственным чарам, что и он? – Государь, не желаешь ли ты поговорить о предмете, более близком твоему сердцу, – о браке между Вильгельмом и Чессой, дочерью короля Ситрика? – Разумеется. Вильгельму пора снова жениться, и он об этом знает. Не то чтобы он страстно желал этого брака, но он не станет противиться. Мой сын все еще тоскует по своей первой жене. – Его долг – родить побольше сыновей, – заметил Клив. – Он понимает это. Ты сказал ему, что принцесса хороша собой. – Да, она девушка пригожая. – И послушная? – В ней много живости и огня, государь. – Значит, она не отличается послушанием? – Пожалуй, нет, государь, однако поверь: Вильгельм будет ею доволен. Но почему ты не пожелал задать мне все эти вопросы раньше? Теперь этот брак – уже дело решенное. Меррик, Ларен и я останемся в Руане, покуда принцесса не приедет на свою свадьбу. Вильгельм попросил нас дождаться ее. – Да, я знаю. Меррик будет все время проводить со своим дорогим Таби, а Ларен будет тешить меня своими песнями и стихами, ведь из нее вышел превосходный скальд [4] . А ты, Клив? Что будешь делать ты? – Я буду наслаждаться блеском твоего двора, государь. – Ах вот оно что. Тогда можешь не объяснять, каким именно делишкам ты намерен посвятить свое время. Готов держать пари, что она пригожая девчонка. Я ведь прав, не так ли? Догадка Ролло была верна, и Клив в ответ только ублаготворение улыбнулся. Ее звали Марда, она была пышнотелая и веселая, и Кливу с ней было очень хорошо. – Стало быть, после свадьбы Вильгельма вы с Мерриком и Ларен отправитесь в Шотландию. Кстати, собираешься ли ты взять с собой свою дочурку и ее невозможную дворнягу? И понадобятся ли тебе еще воины? Клив кивнул. – Кири и ее пес Айрек поедут со мной, ведь там, в Шотландии, будет наш с нею дом. А что до воинов, то их и так достаточно. У нас есть сорок воинов и два боевых корабля. Все люди Меррика так извелись от долгой скуки, что вспыхивают по малейшему поводу. Всем им хочется поторговать, подраться, пограбить и насладиться новыми женщинами. – Да, это свойственно мужчинам. Воины Меррика всегда были в числе самых лучших. И все же мне бы хотелось дать тебе в помощь и моих собственных воинов, Клив. Всего несколько человек и среди них – капитана Бьярни, который очень предан мне и так же крепок, как тот дуб, на котором я вешаю разбойников и злодеев. Ролло откинулся на высокую спинку огромного трона и озабоченно потер свой бритый подбородок. – Мне не нравится, что вы берете с собой Ларен. Она женщина, а ваше предприятие опасно. Если с нею что-нибудь случится, Таби будет безутешен. – Она выдержала два года рабства, государь. Она умеет за себя постоять. – И все же она женщина, а женщинам не дана такая сила, как нам, мужчинам. – Ларен владеет ножом почти так же искусно, как я. Не спорю, меч Меррика для нее слишком тяжел, и она едва может его поднять, но ведь и нож убивает ничуть не хуже самого лучшего меча. Ролло недовольно крякнул. – Я хочу обсудить с тобой еще один вопрос, Клив, – сказал он. – Речь пойдет о Рагноре Йоркском. – А что о нем толковать, государь? Ситрик, после того как я допьяна напоил его медом, рассказал мне, что Рагнор попытался соблазнить его дочь, но у него ничего не вышло. Она не простила ему обмана и, по словам Ситрика, отомстила, дав ему рвотного зелья, от которого он блевал несколько дней. – Судя по твоему рассказу, Клив, эта девушка не обладает должной кротостью и послушанием. – Я бы сказал иначе, государь. Ей нанесли обиду, и она отомстила за себя. – Ей не следовало мстить самой. Она должна была предоставить это право мужчине, воину. – Выходит, что и Ларен следовало покорно ждать, чтобы какой-нибудь воин спас ее и Таби? – С тобой утомительно разговаривать, Клив, слишком уж ты боек на язык. – Прошу прощения, государь. Так что ты хотел сказать мне о Рагноре Йоркском? – Мне сообщили, что он решил заполучить принцессу Чессу в жены. Его отец убедил его, что он поступил глупо, попытавшись обмануть ее и соблазнить, вместо того чтобы сделать ее своей по закону. Однако теперь, услышав твою историю о рвотном зелье, я думаю, что Рагнор скорее сдерет ей плеткой все мясо со спины, чем сочетается с нею законным браком. Так он, говоришь, долго не мог проблеваться? Но как ей удалось угостить "его своим снадобьем? – Она добавила в него имбиря, любимую пряность Рагнора. Так она сказала своему отцу. – А не было ли у ее рвотного зелья еще и слабительного действия? Может, Рагнору пришлось просидеть несколько дней с голым задом? – Это мне неведомо, государь. Я плохо знаю травы. Ролло разразился басистым хохотом, который становился все громче и громче, пока герцог, забывшись, не откинул голову назад и не ударился затылком о спинку трона. Он оборвал смех, коротко крякнул и наклонился вперед, чтобы кто-нибудь из телохранителей потер ему ушибленное место. – Кстати, Клив, говорил ли я тебе, что Вильгельм только посмеялся, когда я сказал ему, что старею и хотел бы уступить трон ему? Да, он долго смеялся над моими словами, однако при этом не ушиб себе голову. Вот что значит молодость. – Вильгельм знает, что человек ваших способностей, государь, в любом возрасте сохраняет мудрость и умение править. – Это пустые слова, Клив, достойные пронырливого дипломата. – Примерно такой же упрек я слышал и от принцессы. Но разве моя похвала лжива? Разве она лишена смысла? Ну что ж, если тебе, государь, хочется услышать правду, то я скажу тебе, что согласен с твоим сыном Вильгельмом; он правильно сделал, что посмеялся над твоими жалобами на старость. Оставайся на своем месте, герцог Ролло, пока тебя будут держать ноги. Ты много сражался, чтобы завоевать свою корону, ты принес процветание на эту землю, которую до того, как она стала твоей, разоряли ненасытные сеньоры, вечно дерущиеся между собой. Наслаждайся же своей властью и могуществом, наслаждайся, пока можешь, ибо все люди смертны. Попасть в Валгаллу [5] и вечно пировать там – может ли человек желать лучшего после смерти? – однако лично я предпочел бы тешиться радостями этого мира так долго, как только возможно. Так что сохрани свой трон и свою власть, государь, еще несколько лет. Вильгельма это устроит и твоих подданных тоже. – Я хорошо воспитал его, – заметил Ролло. – Но вернемся к разговору о принцессе. Так ты говоришь, она оскорбила тебя? – О да. Она сказала, что я скользкий как уж, что язык у меня без костей и с него текут медовые речи, в которых, однако, нет ничего, кроме пустословия. – Похоже, у этой девушки строптивый нрав, Клив. Клив только молча улыбнулся. По его мнению, с принцессой было не так уж трудно поладить. Впрочем, Вильгельм вообще был мягок с женщинами, так что Чесса наверняка будет довольна этим браком. А вот понравится ли ей Ролло, ее тесть – это другой вопрос. – Ладно, с норовом она или нет, но я слышал, что Рагнор все-таки хочет взять ее в жены. Он не мальчик, а взрослый муж, ему уже двадцать один год, однако, насколько я знаю, он самовлюблен, избалован и испорчен. Не думаю, что он будет ласков с девушкой, которая поднесла ему рвотное зелье. Тут герцог снова разразился хохотом, однако на сей раз наклонил голову не назад, а вперед. Отсмеявшись, он сказал: – Пока она не прибудет в Руан, нам придется оберегать ее, чтобы Рагнор не захватил ее силой. – Я сам привезу ее к твоему двору, государь, – сказал Клив и тут же сам себе удивился. Зачем он вызвался сопровождать принцессу Чессу? Ведь ему вовсе не хотелось видеть ее до того дня, когда она и Вильгельм предстанут перед христианским священником, который сочетает их браком. Тогда она станет женой Вильгельма, и о ней можно будет забыть. Герцог Ролло покачал головой. – В этом нет надобности. Я уже послал в Дублин два боевых корабля. Скоро они вернутся в Руан и привезут принцессу. Но довольно об этом. Где моя племянница Ларен? Я хочу услышать продолжение ее рассказа о королеве, которую захватил в плен хан булгар, и о том, как она не подпускала его к себе, рассказывая ему всякие занимательные истории. Да, из Ларен вышел хороший скальд. Она ловко сочиняет. – Думаю, она и Меррик находятся сейчас там же, где твой племянник Таби. В Малверне Меррик очень тосковал по нему. – Да, я знаю, как он любит Таби, но ведь теперь у него есть сыновья. Как их зовут? В последнее время я стал забывать имена. – Их зовут Кендрнд и Харальд, и оба они очень похожи на своего отца. Они вырастут доблестными воинами. Но что с того? Таби для Меррика – это сын его сердца. Надеюсь, его родные сыновья никогда этого не поймут. Герцог Ролло потер свой подбородок, нащупал дряблую складку и нахмурился. – Однако, – сказал он, – эта принцесса явно девица с характером. Как ты думаешь, Вильгельму придется ее бить? – Боюсь, что, если он ее поколотит, она поднесет ему рвотного или слабительного, не испросив на то его согласия. – Женщина становится послушной, когда она носит ребенка. Вильгельм позаботится о том, чтобы она сразу же забеременела. Как ты думаешь, Клив, она достаточно плодовита? Клив мысленно представил себе Чессу. Невысокая, полногрудая, тонкая в талии. – По-моему, у нее правильное сложение, государь. Клив представил себе, как его ладони охватывают ее талию и кончики пальцев почти смыкаются. А потом руки скользят ниже, по ее бедрам и животу… Да, таз у нее достаточно широкий, чтобы вынашивать детей. Но не детей Вильгельма. И не детей Рагнора. Выходя из тронного зала герцога, Клив с удивлением гадал, отчего ему в голову пришла эта глупая, шальная мысль. Дублин, Ирландия, двор короля Ситрика Чесса поймала целую сеть рыб глэйли и довольно засмеялась, вытягивая ее из реки. Одна рыба выпрыгнула из сети и шлепнулась обратно в воду. – Молодец! Ловко ты от меня удрала! – крикнула Чесса вслед торопливо уплывающей рыбе, уже едва видной в воде. Вокруг не было ни души. Двое телохранителей Сайры увели Бродана обратно во дворец. Он не хотел уходить, но у телохранителей был строгий приказ его матери, и Чесса сказала брату, чтобы он шел домой: они смогут наловить рыбы глэйли и в какое-нибудь другое утро. Чесса любила Бродана. В свои неполные восемь лет он был смышлен и очень привязан к ней, своей старшей сестре. По милосердию Фрейи он походил характером на их отца, а не на эту ведьму Сайру. Чаще всего он был серьезен и мечтателен и с удовольствием учился у своих наставников-христиан. А вот ее отец в последнее время не выказывал к ней прежней привязанности. Нынче утром он сообщил ей, что Вильгельм прислал за ней два боевых корабля, чтобы отвезти ее в Руан. Ей надлежит отплыть завтра. Она уже твердо решила, что не желает этого брака, и потому, вздернув подбородок, сказала: – Нет, отец, я не хочу выходить за Вильгельма. Не хочу уезжать из Дублина. Я не желаю выходить за мужчину, которого никогда в жизни не видела. Я отказываюсь! К тому же ему почти столько же лет, сколько тебе, а я не хочу быть женой человека, который годится мне в отцы. Он явно прилагал усилия, чтобы не выйти из себя, – это было заметно по тому, как напряглись его плечи и сжались губы. – Мужчины в любом возрасте остаются мужчинами, Чесса. Что же до Вильгельма, то Клив сказал мне, что ему всего лишь двадцать девять лет, так что он совсем не стар. – Все равно. Пусть этот Вильгельм женится на ком-нибудь, кто больше подходит ему по возрасту. Между ним и мною чересчур большая разница в годах – целых одиннадцать лет. – Ему нужна молодая женщина, которая могла бы рожать детей. – Я не желаю уподобляться Сайре, которая рожает одного ребенка за другим. Больше она ничего не умеет. И еще она ведьма, злобная и… – Мы сейчас говорим не о Сайре, – сказал король, и Чесса, увидев, что его терпение уже на исходе, решила испробовать другой подход. Она вложила свою руку в его руку, как тогда, когда была малым ребенком, а он, ее отец и защитник, был для нее самым главным и чуть ли не единственным существом на свете. – Отец, пожалуйста, не отсылай меня в Нормандию. Я постараюсь быть добрее к Сайре. Я больше не буду водить братьев к реке на рыбалку. И постараюсь говорить вежливее. Ситрик не выдержал и рассмеялся: – Ты обещаешь то, чего никогда не сможешь исполнить, дочь моя. Выслушай меня, Чесса. Ты взрослая женщина, а не ребенок, и тебе пора выйти замуж и покинуть меня. Вильгельм хороший человек, Клив поручился мне в этом. Я очень подробно его расспрашивал и уверен: Вильгельм будет обходиться с тобой достойно. "Да, тут уже ничего не поделаешь”, – подумала Чесса, откидывая назад прядь, упавшую на глаза. Сегодня – последний день ее свободы. Ее камеристка уже складывала в огромный дорожный сундук тонкие полотняные сорочки, шерстяные платья, окрашенные красной краской, полученной из корня марены, и золотисто-желтое платье, краску для которого добыли из болотного лишайника. А еще отец подарил ей шерстяное платье чистого алого цвета, крашенное редкой заморской краской и отделанное искусной вышивкой. У нее достаточно украшений: изящные броши, изысканные сережки из золота, серебра и слоновой кости, золотые шейные цепочки и цветные бусы, подаренные одним из министров отца. Она принцесса и явится к Вильгельму одетая, как подобает принцессе. От этой мысли губы Чессы дрогнули в улыбке. Сейчас ноги у нее были босые и грязные, волосы в беспорядке падали на лоб, на щеках красовались пятна от мутной прибрежной воды. Ее руки были так же грязны, как и ноги, а спину ломило от того, что она долго стояла нагнувшись, когда ловила сетью рыбу глэйли. К тому же подол ее коричневого платья подоткнут сейчас так высоко, что видны все икры, до самых колен. Если бы Вильгельм увидел ее в эту минуту, он, наверное, сразу повернулся бы и убежал без оглядки. Она подумала о Кливе. Интересно, встретит ли она его в Руане? По правде сказать, она много думала о нем за последний месяц. Ей так и не удалось выяснить, кто подослал к нему убийцу. Кто же питал к нему такую ненависть и за что? Она потерла ноющую поясницу и, повернувшись спиной к реке, посмотрела в сторону города. Все здания в нем были деревянные, и между многими из них была настлана дощатая мостовая, так как дожди здесь шли очень часто и немощеные улицы быстро раскисали и становились почти непроходимыми. Опоясывающая город стена тоже была из дерева – она представляла собой частокол из толстых деревянных столбов, надежно скрепленных друг с другом. С внутренней стороны вдоль частокола шел дощатый помост, предназначенный для обороняющихся воинов. Дублин был процветающим торговым городом, который богател с каждым годом, множество врагов жаждали захватить его и свергнуть с трона ее отца. Местные ирландские вожди то и дело учиняли набеги, ибо не хотели терпеть власть викингов. Чесса вздохнула, подумав о том, что надо возвращаться во дворец. Сегодня отец устраивает пир в ее честь, чтобы отметить последний вечер ее жизни в Дублине. Нетрудно себе представить, как обрадуется Сайра, когда ее увезут в далекую Нормандию! Хотя еще недавно эта ведьма бесновалась и кричала, стараясь убедить короля Ситрика отказаться от нормандского брака. Наверно, она так злилась из-за того, что не хотела, чтобы ее падчерица заняла более высокое положение, чем она сама. Но ведь жена сына герцога Ролло не может быть выше по положению, чем королева Ирландии, разве не так? Чесса подобрала свои юбки и направилась к берегу, пробираясь сквозь густые заросли камышей. Подул ветер. Старые ивы, нависающие над рекой, закачались и зашелестели. Со стороны Ирландского моря надвигались тучи. Скоро они прольются дождем. Грянет знатная гроза, – до нее остается совсем недолго. Чесса подобрала юбки еще выше и пустилась бежать. Выронив сандалии, она наклонилась за ними и вдруг услышала за спиной чьи-то шаги. Она обернулась и увидела незнакомого мужчину. Он был высок и мускулист. Он смотрел на нее и улыбался. Она успокоилась. – Кто ты? – Мое имя Керек. А ты принцесса Чесса? – Что тебе от меня нужно? – спросила она, разглядывая его. Этот человек был немолод. В его густых рыжих волосах белела седина. – Да, ты принцесса. Не переставая улыбаться, он шагнул к ней. Она попыталась увернуться, но он схватил ее за руку и притянул к себе. У нее не было с собой ножа: она забыла его в своей спальне. Чесса притворилась, что теряет сознание и обмякла в его руках. Он ослабил хватку, и тогда она швырнула ему в лицо завязанный невод, полный рыбы. Он невольно отпустил ее, и она побежала так быстро, как никогда прежде. Но он тотчас нагнал ее и сильно дернул руку, так, что едва не вывернул сустав. Она вскинула колено, чтобы ударить его в пах, но Керек оказался проворнее. Выругавшись, он спокойно поднял кулак и крепко ударил ее в челюсть, а потом подхватил, когда она без чувств повалилась назад. Керек перекинул ее безвольное тело через свое могучее плечо. Когда через несколько минут она очнулась и начала вырываться, рыжий великан поставил ее на землю перед собой и сказал: – Будешь вести себя спокойно, или мне еще раз оглушить тебя? У Чессы кружилась голова, ее тошнило. Ей не хотелось, чтобы он опять ударил ее. Вместо ответа она только молча кивнула. Он снова взвалил ее на плечо и понес. Она закрыла глаза, гадая, чего хочет от нее этот человек. Столько раз отец говорил ей, чтобы она не выходила за пределы стен дворца без провожатых, потому что это опасно! Но она не обращала на его предупреждения ни малейшего внимания. И вот результат: отец был прав, а она оказалась полной дурой. Чесса посмотрела на землю и поняла, что рыжий верзила несет ее к гавани, куда приходят все торговые суда. Это хорошо: там рынок, где всегда много людей. Кто-нибудь из них ей поможет. Керек начал пробираться сквозь толпу торговцев и торговок, продающих рыбу, башмаки, чаши, выточенные из мыльного камня. Чесса подняла голову и, набрав в легкие побольше воздуха, крикнула: – Я Чесса, дочь короля Ситрика! Помогите мне! Помогите! Рыжий, смеясь, крепко шлепнул ее по заду. – Да, сладкая. Кто же спорит? Ты принцесса, прекрасная принцесса. Как не залюбоваться красотой твоего королевского высочества? И платье у тебя ну чисто королевское, а грязь на мордашке яснее ясного говорит о высоком происхождении. – Помогите! Я принцесса Чесса! Помогите мне! Но толпящиеся вокруг люди только глазели на нее. Одни показывали на нее пальцами, другие смеялись. – Да что-то ты больно грязная, – заметила какая-то женщина, которая стояла возле лавки ювелира и разглядывала серебряный браслет. – В ее босых пятках столько же королевского достоинства, сколько в волосьях, которые растут в носу у моего мужа, – закричала другая, поглаживая красными руками еще живую, шевелящуюся форель. Рыжий опять шлепнул Чессу по заду, на этот раз так сильно, что она чуть не вскрикнула. – Помолчи, дорогуша, – сказал он громко, придав голосу ласковую веселость. – Зачем давать этим добрым людям повод посмеяться над тобой? Или ты орешь все эти глупости, потому что тебе нравится, когда я хлопаю тебя по твоему круглому, гладкому заду? Миновав рынок, он зашагал быстрее. – Ты мне за это заплатишь, – тихо проговорила Чесса. – Да ну? Что же, посмотрим. Она опять попыталась вырваться, и он засмеялся. – Не думаю, что мой господин будет от тебя в таком уж восторге, – сказал он и перешел на бег. Вскоре ее затошнило от тряски. Не прошло и нескольких минут, как он взбежал на деревянный трап, перекинутый между пристанью и большим торговым кораблем. Здесь он наконец поставил ее на ноги, и Чесса чуть не упала, однако он успел вовремя схватить ее за руку. – Пошли, – буркнул он и потащил ее по мосткам, идущим между рядами гребцов. На корме корабля возвышался большой кожаный шатер для сна и хранения грузов. Рыжий толкнул ее туда, и она увидела человека, сидящего в кресле, почти касаясь головой верха шатра. Выглядел он донельзя глупо, потому что восседал с таким видом, словно под ним был трон, а вокруг – не корма корабля, а тронный зал, и Чесса рассмеялась бы, если б не мучившая ее тошнота. – Вид у нее, как у портовой шлюхи, – сказал человек в кресле. – Как у грязной рабыни. От звука этого голоса у Чессы кровь застыла в жилах. Не может быть, чтобы жизнь обошлась с ней так несправедливо. О боги, уж лучше бы она уехала в Нормандию и вышла там за этого Вильгельма по прозвищу Длинный Меч! – Да, вид у нее не очень, – ответствовал рыжий Керек. – Но не все ли равно? Когда я наткнулся на нее, она была одна и не доставила мне никаких хлопот. – Что-то не верится. Она бы сразилась со всеми полчищами дьявола, о котором толкуют христиане, прежде чем сдаться мужчине – как бы силен он ни был. – Ишь ты, – протянул Керек, и в его голосе прозвучало восхищение. – Но я-таки справился с ней и доставил ее к тебе. – Да, наконец-то она в моей власти. Здравствуй, Чесса. Наверное, ты не думала, что увидишь меня снова? Глава 5 Чесса молча смотрела на Рагнора Йоркского. – Да, мерзавка, теперь ты в моих руках, и тебе не убежать. – Что тебе от меня надо, ты, комок болотной тины? Рагнор медленно встал со своего кресла, шагнул к ней и сильно ударил ее по лицу. Она упала на покрывающий корму ковер и больно ушибла бедро. Он стоял над ней, уперев руки в бока, и смотрел на нее сверху вниз. Он явно был очень доволен собой. Его губы кривила злорадная ухмылка. – Вот так ты мне нравишься – распростертая у моих ног лицом вниз. Отныне ты будешь говорить со мною кротко и благопристойно. Ты поняла меня, Чесса? Она подняла на него глаза и с трудом заставила себя проглотить слова, которые – она это знала – принесут ей новую боль. Но как ей хотелось крикнуть этому ублюдку все, что она о нем думает, наброситься на него и кулаками стереть эту наглую ухмылку с его глупого лица! – Я задал тебе вопрос, Чесса. Отвечай! Она не могла выдавить из своего горла ни звука, не могла заставить себя выказать покорность этому подонку. Он пнул ее в ребра. Чесса дернулась от боли и тут же свернулась калачиком, подогнув колени и обняв их руками. – Отвечай! – визгливо закричал он. – Так ты можешь убить ее, господин, – вмешался Керек. – Может, она не смогла ответить тебе потому, что у нее не хватало дыхания. Может… – Держи свое мнение при себе, Керек. Она строптива, упряма, и в ней больше гордости, чем в сотне других женщин. Я с наслаждением сломаю эту гордость. Да, с наслаждением. Она пыталась отравить меня. Она бы меня убила, кабы не мое крепкое здоровье. Чесса, тяжело опираясь ладонями о пол, с трудом поднялась на четвереньки. Преодолевая стреляющую боль в ушибленных ребрах, она сделала глубокий вдох. – Зачем ты велел притащить меня сюда? Он снова занес ногу для удара, но Керек схватил его за руку и торопливо сказал: – Это кроткий и благопристойный вопрос. Она не понимает, для чего ты захватил ее, господин. Если ты скажешь ей о своих намерениях, она станет более мягкой и покорной. Керек был слеп. Он, Рагнор, знал, что эта девка никогда не станет покорной. И все же опустил занесенную ногу. Однако эта дрянь вздрогнула, ожидая удара. Ему это понравилось. Как знать, возможно, Керек все-таки прав. Возможно, после урока, который он ей преподал, она смирится с тем, что теперь он ее хозяин. – Хорошо, слушай, – изрек он и снова опустился в кресло. Она стояла перед ним на четвереньках, с растрепавшейся толстой косой, такой же аспидно-черной, как у этих животных – пиктов, живущих на севере, в дикой Шотландии, у этих проклятых грубых дикарей, которые угоняют овец и коров и крадут женщин из стоящих на отшибе ферм. Но у нее по крайней мере волосы чистые и блестящие, не похожие на сальные, свалявшиеся космы пиктов. Пожалуй, она достаточно пригожа. Глаза у нее хороши: зеленые, редкого оттенка, почти такого же, как болотный мох. Когда-то он хотел переспать с ней, а потом бросить. Но это дело у него сорвалось и иногда, изредка, когда на него накатывали приступы честности, он понимал, что поступил глупо, пытаясь соблазнить ее, как простую крестьянку. Она как-никак была принцессой, а принцессу нельзя просто так обольстить и бросить, даже если ты будущий властитель королевства Данло. Но ему вовсе не хотелось на ней жениться. Он хотел взять в жены Инельду, дочку норвежского купца, который торговал в Йорке драгоценными украшениями. Волосы у Инельды были светлые, почти белые, а глаза – бледно-голубые. О Фрейя, как он желал ее! Но его отец требовал, чтобы он женился на Чессе, этой проклятой стерве, которая отвергла его, которая отравила его, из-за которой он чуть не выблевал собственные кишки. Инельда, та отвергала его лишь потому, что была очень невинна, робка. Нет, на самом деле она не отвергла его, не прогнала, а только прошептала, что боится. Боится не его, пусть он, ее господин, так не подумает, а того, что случится, если она забеременеет. Что же ей тогда делать? Да, она боится, бедняжка, очень боится. Он обожал ее за этот страх и точно знал, что, женившись на этой ведьме Чессе, тут же вернется к Инельде и даст ей все, кроме разве что звания его законной супруги. Он о ней позаботится. И пусть рожает хоть дюжину детей, это его только обрадует. – Слушай же, – повторил он, когда Чесса подняла голову. – Ты спросила, зачем я велел доставить тебя сюда. Я скажу тебе, зачем. Я отвезу тебя в Йорк. Ты выйдешь за меня замуж. Ты станешь будущей королевой Данло. – Ах вот оно что, – медленно проговорила она. – Стало быть, твой отец все еще водит тебя на веревочке? Он нагнулся, схватил ее за косу и резко дернул ее голову вверх, пока ее лицо не оказалось на одном уровне с его коленями. – Не раскрывай рта, а то пожалеешь, – он дрожал от ярости. – Клянусь богами, я бы с удовольствием избил тебя до потери сознания. Но я этого не сделаю. Вместо этого я заставлю тебя сказать мне правду, глупая девка. Признайся, Чесса, тогда в Дублине ты ведь любила меня, желала меня, хотела выйти за меня замуж. Ты хотела, чтобы я лег с тобой в постель. К его удивлению, она кивнула: – Да, тогда я думала, что ты и впрямь меня любишь, и потому доверяла тебе. Я верила в твою честность и искренность, верила, что ты человек достойный. Но потом я раскусила тебя, и мне стало противно. Ты стал мне мерзок, и я сама стала себе отвратительна из-за того, что имела глупость поверить тебе. Жаль, что у меня под рукой было мало рвотных трав, а то бы я приготовила тебе зелье посильнее. Тебе, помнится, пришелся по вкусу этот напиток благодаря тому, что я добавила в него имбиря? Я слышала, как тебя рвало, и эти звуки были для меня словно музыка. Мой напиток не был отравлен, но я очень рада, что тебе стало от него настолько худо, что ты вообразил, будто выпил яд. Он окаменел от злости. – Я хотел прикончить тебя за твое вероломство! – Ты получил то, что заслужил. Ты лгал мне. Ты обманывал меня. У тебя нет чести. – Я только хотел переспать с тобой, но не имел желания видеть потом каждый день твое проклятое лицо. А ты отравила меня. – Я же сказала тебе, что в моем зелье не было яда. Я просто хотела, чтобы тебе стало так плохо, что ты сам захотел бы умереть, но не смог. Он отпустил ее косу. Он до сих пор ясно помнил, как ужасно болел у него живот, как его без конца сводили мучительные спазмы, как извергалась у него изо рта горькая желчь, помнил запах блевотины, которым пропиталась его одежда. Он расквитается с ней за свои страдания! У него уже сейчас руки чешутся схватить ее за горло и придушить. Но он ничего ей не скажет, пусть помучается, гадая, что у него на уме. – Я больше не стану тратить на тебя любезные слова, Чесса. Я хотел взять тебя и я это сделаю, и мне все равно, нравится тебе это или нет. Только попробуй еще раз причинить мне вред, и тогда я позабочусь, чтобы с тобой произошел несчастный случай, а я изображу большое горе, когда буду рассказывать о твоей гибели моему отцу. – Ты не посмеешь прикоснуться ко мне, Рагнор, или я найду способ прикончить тебя, клянусь богами. Как же мне жаль, что я не видела собственными глазами, как тебя выворачивало наизнанку! Правда, мне все было слышно, и я славно посмеялась, потому что ты получил по заслугам. Ты оскорбил меня, Рагнор, и я отомстила тебе. Разве не так поступил бы на моем месте мужчина? Так почему этого не может сделать женщина? Она замолчала, зная, что сейчас он опять ударит ее. Лицо его побелело от ярости, глаза бешено сверкали. Но она не могла молчать. То, что она сказала этому подлецу, было правдой, и она не могла не бросить эту правду ему в лицо. Теперь ей придется расплачиваться за свои слова. Она чувствовала, что сам воздух вокруг них накалился от его гнева. Он упал на колени подле нее, схватил за горло и стиснул его. Чесса вцепилась ему в запястья, пытаясь оторвать его руки от своей шеи, но он только усилил хватку. Она дернулась вбок, и Рагнор упал на дощатый настил на корме. Внезапно он отпустил ее горло, повалил ее на спину и подмял под себя. – Вот что мне было от тебя надо, – прорычал он, упираясь ладонью в ее живот. – И сейчас я это получу. Он навалился на нее, и Чесса застыла от ужаса и отвращения. Она чувствовала тяжесть его тела, ощущала все его выпуклости и изгибы, его каменную твердость, звериную силу. Это было омерзительно. – Мой господин, капитан собирается отплывать. Он хочет поговорить с тобой. Прошу тебя, господин, пойдем. Рагнор совершенно забыл о присутствии Керека, о том, что тот стоит в нескольких шагах и наблюдает. Отец был убежден, что этот проклятый датский ублюдок – наилучший телохранитель для его сына. Он говорил Рагнору, что Керек – человек разумный и здравомыслящий. Вполне возможно. Только зачем он пытается влезть не в свое дело и заступиться за эту стерву Чессу! Чего ему неймется, что он может понимать в таком деле? Он уже старик, и огонь в его крови давно погас. Рагнор скатился с Чессы и вскочил на ноги. Она лежала у его ног, закрывая руками грудь, бледная от страха. Да, нет у нее красивой бледности его беляночки Инельды – Чесса, даже бледная, остается чересчур смуглой. И эти ее черные волосы выглядят слишком странно, и зеленые глаза какие-то уж слишком загадочные, как будто она знает что-то, чего не знает он. Они у нее холодные, не то что ласковые, зовущие глаза Инельды. Он помотал головой, отгоняя несвоевременные мысли. – Имей в виду, я еще вернусь. Если будешь вести себя хорошо, я не дам тебе повода жаловаться на меня моему отцу. Если ты спрячешь свое проклятое высокомерие, я не лягу с тобой, покуда нас не поженят. Но если ты меня рассердишь, если будешь говорить со мной дерзко, я сдеру с тебя всю одежду и выставлю голой перед своими людьми. Ты поняла меня, Чесса? – Я поняла тебя, – ответила она, думая лишь об одном: как убежать от него. – Сейчас ты похожа на самую грязную из йоркских шлюх. Керек принесет тебе воды, чтобы ты умылась. Не знаю, хватит ли ее, чтобы смыть с тебя всю грязь, но ты уж постарайся. Я привез с собой одежду, которую ты будешь носить. Оденься так, чтобы на тебя не было противно смотреть. – Если бы я не пошла на реку ловить рыбу, ты бы не сумел меня захватить. То, что я выгляжу грязнулей, из-за того, что возилась с неводом, должно тебя радовать. Кабы не это, меня бы здесь не было. – Так или иначе, я все равно бы сцапал тебя, Чесса, – с утробным смешком ответил Рагнор. Сказав это, он удалился. Руан, дворец герцога Ролло – Ее похитили! – прохрипел Бьярни. Он тяжело дышал, поскольку бежал всю дорогу от пристани до дворца. – Она как в воду канула! Король Ситрик рвет и мечет. Ролло повернулся к Кливу. – Не могла ли она просто сбежать? Может быть, она не желала выходить замуж за Вильгельма? – Какая разница, чего она желала, государь? Решала не она, а ее отец. – Клив вздохнул. – Нет, тут дело в другом. Кто-то похитил ее. Кому это было выгодно? – Король Ситрик считает, что это дело рук Рагнора Йоркского, – сказал Бьярни. – Он говорил мне, что отец Рагнора Олрик, король Данло, хочет, чтобы Чесса стала женой его сына. Клив не смог удержаться от смеха. Он уже рассказал герцогу, как Чесса обошлась с Рагнором Йоркским. – Да, государь, – сказал он, отсмеявшись, – трудно себе представить, что Олрик мог официально попросить ее руки у Ситрика. Он знал, что Ситрик ему непременно откажет. Поэтому он просто взял и похитил ее, чтобы женить на ней своего сынка Вильгельм, которого это известие должно было бы повергнуть в великое огорчение, бодро сказал: – Да, скорее всего это сделал Рагнор. Лотар по прозвищу Лысый, один из министров короля Карла, тоже говорил мне, что Олрик хочет заполучить принцессу Чессу для своего сына. Даже сам король Карл – и тот не прочь бы сделать ее своей невесткой, хотя его старшему сыну всего одиннадцать лет. – Почему ты ничего не сказал мне об этом? – спросил Ролло, обращая на своего единственного сына тяжелый, властный взгляд. Вильгельм равнодушно пожал плечами: – Французы хотят, чтобы один из сыновей Ситрика обручился с одной из их принцесс. Им не по вкусу союз Ирландии и Нормандии, залогом которого стала бы Чесса. Поэтому я бы не удивился, если бы оказалось, что Карл подсобил Олрику и Рагнору выкрасть эту девицу. – Эта девица, о которой ты говоришь с таким безразличием, должна была стать твоей женой, Вильгельм. – Ну и что, отец? Ей же не грозит бесчестье. Когда-нибудь она станет королевой Данло. А я буду жить, как жил раньше. У меня есть сын, которого мне подарила моя дорогая Маргарет. Эйлдер станет моим наследником. Он выживет и достигнет зрелого возраста. Право же, мне не нужны другие сыновья. Герцог Ролло посмотрел на своего тридцатилетнего сына и веско сказал: – Ты глупец, Вильгельм. Если ты любишь давно умершую женщину так сильно, что готов поставить под угрозу продолжение нашей династии, то у тебя явно не все в порядке с головой; Почуяв, что сейчас старый спор между отцом и сыном разгорится с новой силой, Клив кашлянул и сказал: – Я отправлюсь на поиски принцессы. – Да, – немедля согласился Ролло. – Привези ее в Руан, Клив. Вильгельм исполнит свой долг. Он женится на ней и родит еще дюжину сыновей. Это необходимо, сын мой. Наш род не должен угаснуть из-за того, что ты все еще любишь эту свою треклятую покойницу. Клив повернулся к Вильгельму. Тот явно понимал, что спорить с отцом бесполезно. – Да, Клив, – сказал он, – привези ее сюда. Уговор есть уговор, и я не отступлюсь от своего слова. – Меррик будет рад этому походу, – заметил Клив. – Он соскучился по приключениям. – Я тоже, – спокойно заметила стоящая за его спиной Ларен. – Я тоже. – Отец, – пискнула Кири и протянула к нему ручки. Ларен отпустила ее и, обнимая дочь, Клив подумал, что в предстоящих им приключениях ему придется быть очень осторожным. * * * Вокруг царила непроглядная тьма. До лежащей в кормовом шатре Чессы доносились голоса переговаривающихся между собой гребцов. Они жаловались, что ветер стих и теперь им всем придется мучиться, изо всех сил налегая на весла. Еще они сетовали, что Рагнор слишком их торопит. Он хочет быть в Йорке уже через четыре дня. Сейчас они плывут по Ла-Маншу, подумала Чесса, совсем близко от берегов Нормандии. А потом, уже скоро, повернут на север и поплывут по Северному морю, после чего войдут в реку Уз и по ней доберутся до Йорка. Вот там-то она и сбежит. Знает ли уже Клив, что ее похитили? Что он об этом думает, беспокоится ли о ней? Хочет ли снова увидеть ее целой и невредимой? Вспоминает ли ее так, как она вспоминает его? Она явственно представила себе его прекрасное лицо, яркое золото его волос, его удивительные глаза: один голубой, другой золотистый. А вот вопрос о том, что думают и чувствуют сейчас Вильгельм и герцог Ролло, – ее не занимал. Мысль о них ни разу не пришла ей в голову. Она вздохнула и постаралась поудобнее улечься на ковре, завернувшись в теплое шерстяное одеяло. Как и в предыдущие три ночи, ее мучила тревога – Чесса боялась, что Рагнор не сдержит своего слова и придет, чтобы изнасиловать ее. Она знала, что Керек ничего не сможет сделать, если сын короля Олрика твердо решит взять ее силой. Правда, теперь ей казалось, что, насколько это возможно, Керек все же постарается ей помочь. Хотя этот рыжий великан уже немало пожил, он был так же силен, как и более молодые воины, однако в отличие от них в нем чувствовались мягкость и доброта. Как же побудить его помочь ей бежать? Видно, что Рагнора он терпеть не может, но удастся ли на этом сыграть? За последние три дня Керек провел с ней немало времени, как видно рассчитывая на то, что его присутствие оградит ее от посягательств Рагнора. Он приносил ей пищу и воду, но, беседуя с ней, явно чувствовал себя не в своей тарелке – ведь он был человеком бедным и незнатным, а она как-никак принцесса. Ее считают принцессой только потому, что у нее очень умный отец. Подумав об этом, Чесса улыбнулась. Все эти короли и герцоги желают заполучить ее из-за ее чистой, благородной скандинавской крови и из-за могущества ее отца. Если бы они знали правду!.. – Принцесса… – Да, Керек, я здесь. Какая темная нынче ночь. Луны совсем не видно. Скажи мне: как же кормчий узнает, куда следует грести? – Он видит слабый свет Полярной звезды, принцесса. Наш кормчий знает каждую звездочку на небе. Готов поклясться, что он сумеет найти дорогу, даже если начнется ненастье и пойдет дождь. – Зачем ты пришел на корму, Керек? Он не ответил, и она повторила вопрос. – Чтобы помешать ему, – ответил он наконец. – Сегодня вечером он выпил слишком много меда. Он все время смеется и хвастается перед своими людьми, что сперва попробует, какова ты на вкус, и вышколит тебя и только потом женится. Он уверяет, что, если ты ему не понравишься, он отдаст тебя на потеху своей дружине, а потом выбросит за борт. А отцу своему, Олрику, скажет, что ты упала в море и утонула. Он не очень-то тебя жалует, принцесса. Он никогда не забудет, что по твоей милости его три дня рвало как гадюку, ужалившую христианского дьявола. – Однако зачем-то я ему нужна, – сказала Чесса. – Это точно, нужна, да только он этого не понимает. По годам Рагнор взрослый мужчина, но характер и желания у него как у незрелого мальчишки. Королевство Данло становится все слабее. Скоро саксы захватят Йорк, отберут у нас наши земли, присоединят их к своему королевству, и власти викингов придет конец. Это только вопрос времени. Когда Олрик умрет, Рагнору не хватит ни сил, ни ума, чтобы и дальше сдерживать натиск саксов. Керек замолк и долго молчал, сидя подле Чессы под плотным кожаным навесом. Наконец он заговорил снова: – Думаю, что ты сможешь многое сделать, чтобы не дать саксам разгромить Данло. – Кто? Я?! Но ведь я всего лишь женщина. – Это верно. Но существовали же женщины-воительницы, которые вели в бой мужчин и наголову разбивали врага. – Да, – согласилась Чесса. – Мне рассказывали о Боадицее, королеве бриттского племени айсенай. Она храбро сражалась против римлян, но в конце концов они ее победили, Керек. Она погибла, и вместе с нею погибли тысячи воинов. – Мужчины шли в битву под ее началом. Я слышал, что ее воины, прежде чем их разбили и предали мечу, истребили семьдесят тысяч римлян. – И ты полагаешь, что из меня выйдет вторая Боадицея? По-моему, это глупость. Она не видела его в темноте, но чувствовала на себе его взгляд. – Ты еще очень молода, так что пока рано говорить об этом. Но я видел, с каким холодным презрением ты смотрела на Рагнора. Ты говорила с ним зло и гневно, хотя и знала, что за это он ударит тебя. Ты не плакала, не молила о пощаде. Тебе неведом страх. – Но это вовсе не значит, что я прирожденная воительница. Это означает только одно – что я дура. – Ты сама отомстила за себя. Ты не стала искать мужчину, который бы совершил возмездие. – Приготовить рвотное зелье было парой пустяков. – Но как ты убедила его выпить эту дрянь? Она рассмеялась; – Он был уверен, что я все равно пущу его в свою постель, хотя я и сказала ему прямо, что он – козье дерьмо и ядовитая змея. Он просто не мог поверить, что женщина способна говорить серьезно. Поэтому когда я улыбнулась ему и предложила напиток с имбирем, он расплылся в ухмылке и выпил все до дна. Блевать он начал не сразу, а только к вечеру следующего дня. До него так и не дошло, что я с ним сделала. – Ему было хуже, чем речной змее, которую завязали узлами. Глядя на него, все прыскали в рукава. – И все же я не более чем обыкновенная женщина, Керек. Я верила Рагнору, в самом деле верила, что он меня любит. Я не из тех храбрых женщин, которые способны спасти королевство. Я самая обычная, заурядная дура. – А до Рагнора ты кого-нибудь любила? – Нет, но… Керек встал. – За последние дни я хорошо узнал тебя, принцесса. Ты сможешь многому научиться. Смотри-ка, начинается дождь. И ветер вдруг поднялся. Вот теперь мы увидим, действительно ли наш кормчий способен чуять звезды и держать курс, когда небо обложено тучами. – Я бы предпочла, чтобы он посадил нас на мель. – Если даже тебе удастся убежать, я все равно опять схвачу тебя и отдам Рагнору. Но знай: я сделаю это ради Данло, а не ради этого кичливого ничтожества. Чесса снова опустилась на ковер и натянула одеяло до самого подбородка. Неужели он и впрямь считает ее женщиной-воительницей? Положительно, этот Керек повредился в рассудке. * * * Они покинули Руан и поплыли вверх по Сене к Ла-Маншу на двух боевых кораблях и двух торговых. Меррик предвкушал большой барыш. – У нас есть изящные кубки из мыльного камня, гребни, выточенные из оленьей кости, и красивые браслеты работы Гира-датчанина. Йорк – большой торговый город. Мы выручим там много серебра. – Он улыбнулся, глядя сверху вниз на свою жену. – И потом, мне хочется купить тебе алое платье. Сколько красок ты ни перепробовала, тебе так и не удалось получить этот цвет. Само собой разумеется, что помимо товаров, предназначенных для продажи, торговые суда везли также и предметы, необходимые для обустройства на новом месте: одежду, сундуки, рыболовные сети, семена, – поскольку никто не знал, что они найдут в Шотландии, когда доплывут до ее берегов и по узкому заливу Морэй-Ферт доберутся до торгового города, называемого Инвернесс. Клив охотно отдал Кири на попечение Ларен, которая командовала одним из торговых кораблей. Надо сказать, что взять на себя командование им она согласилась не сразу. – Я предпочитаю остаться с Мерриком и с тобой, Клив, – сказала она, недовольно посмотрев на мужа, когда тот предложил ей перейти на торговое судно. – Мои люди были бы счастливы видеть тебя здесь, тем более что ты искусный скальд и любому хочется тебя послушать, но еще в Малверне Олег попросил меня разрешить тебе взять на себя командование вторым торговым кораблем. Он сказал, что ты справишься лучше любого мужчины. – Ты лжешь так же легко, как умирающий, который клянется, что отныне больше не будет грешить. – Вот поэтому ты меня и обожаешь. Она, не выдержав, рассмеялась и, наклонившись, взяла на руки Кири: – Пойдем, моя радость, а вечером я снова принесу тебя к твоему отцу. Позже, когда корабли вошли в Ла-Манш, Меррик сказал: – Меня беспокоит, что ты взял с собой Кири. Тебе следовало оставить ее в Малверне с моими мальчишками или в Руане, у Ролло. – Нет, – возразил Клив. – Я взял ее, потому что еду домой, Меррик. Я смогу защитить ее. А кроме того, ты же знаешь, она не любит разлучаться со мной. – Не любит – это еще слишком мягко сказано. Она начинает плохо есть, перестает играть с другими детьми. Она выполняет несложную домашнюю работу, которую ей поручает Ларен, но делает это без всякой радости. Страшно смотреть, как она тает на глазах, когда ее отец долго не возвращается. – Вот видишь, значит, я был прав, взяв ее с собой, несмотря на все ожидающие нас опасности. Я не смог бы сказать ей, сколько дней пробуду в отъезде, потому что на сей раз это невозможно высчитать. Лучше уж я буду беспокоиться о том, что может с нею приключиться в походе, чем о том, что она чахнет и угасает вдали от меня, потому что я не вернулся к ней в тот день, в который обещал. – Я не сомневаюсь, что мы сумеем освободить принцессу Чессу, Клив, но с ней на борту мы уже не сможем продолжить путь в Шотландию. Придется сначала доставить ее в Руан. – Да, знаю, и мне не по душе эта задержка, но принцесса Чесса хорошая девушка. Она умна и очень красива. А глаза у нее зеленее, чем холмы под Осло после проливного дождя. Меррик задумчиво поглядел на своего друга: – Стало быть, она тебе нравится? – Да, нравится. Она была добра и искренна со мной. – Но готов поспорить, что ты все равно ей не доверял. – Я был бы ослом, если бы опять доверился женщине. – Клив, тебе пора забыть Сарлу. – Дело вовсе не в этом, Меррик. Мне все равно, похожа ли Чесса на ведьму или на христианского ангела. Она принцесса. Она обещана в жены Вильгельму. И ему повезло, что она добра и искренна или по крайней мере старается казаться такой. – Если Рагнор Йоркский изнасиловал ее, ни один высокородный человек уже не возьмет ее в жены, и тебе это известно. Клив молча взглянул на друга, и его рука невольно легла на искусно изукрашенную рукоять боевого ножа, висевшего у него на поясе. "Что бы это значило?” – подумал Меррик. Но ему было недосуг раздумывать над странностями поведения Клива. Подойдя к скамье, на которой сидел Эллер, он похлопал его по плечу и принял у него тяжелое весло. Вскоре Меррик разделся до набедренной повязки, и спина его блестела от пота. Глава 6 Небо стало черным, как дно ведьминого котла. Буря была уже совсем близко. Ветер полностью стих, и все вокруг словно застыло. Огромный прямоугольный парус из грубого сукна обвис, как дряблая кожа на шее старика. Было трудно дышать – таким неподвижным и душным вдруг сделался воздух. Когда же начнется эта буря? Наверняка она разразится с минуты на минуту – ведь не сможет же корабль вечно стоять на море, как мрачный, безмолвный признак, окруженный ничем не нарушаемой мертвой тишиной. Не слышно ни криков чаек, ни ударов волн о дубовые борта. Даже деревянная фигура на носу, голова морского змея, и та кажется сейчас жуткой и зловещей, такой, какой ее, должно быть, видят мирные прибрежные жители, когда из тумана перед ними вдруг возникает боевой корабль викингов, словно демон, явившийся, чтобы забрать их в ад. Никто из находящихся на корабле не двигался. Все замерли, такие же застывшие и безмолвные, как окружавшее их море, которое вскоре станет их могилой. Чесса стояла в проеме кормового шатра для груза и смотрела на воинов, которые неподвижно сидели на своих скамьях-сундуках, даже не пытаясь грести. Они бросили весла и молча молили Тора или Одина ниспослать им спасение. Непогода настигла корабль Рагнора недалеко от берегов Восточной Англии. Керек сказал Чессе, что принц Рагнор в стельку пьян и валяется возле руля, слишком напуганный, чтобы отдавать приказы. Сейчас он занят тем, что допивает остатки горячего меда, чтобы дойти до полного бесчувствия. А капитан Торрик говорит, что едва ли они доживут до утра. Торрик только один раз в жизни видел, чтобы буря начиналась подобным образом. Это было у западного побережья Норвегии, но тогда воздух был не теплым и душным, как теперь, а холодным – таким холодным, что, если человека смывало за борт, он тут же замерзал до смерти. В то время Торрику было всего десять лет. Ему и еще одному воину чудом удалось выжить: волны выбросили их на скалистый берег неподалеку от Бергена. Капитан Торрик подошел к Кереку и Чессе. – Она вот-вот обрушится на нас, – прошептал он. Чесса молчала. Что тут можно было сказать? Внезапно Керек поднял руку, указывая куда-то в темноту, и прерывающимся от волнения голосом проговорил: – Смотрите, там остров! Видите, там не так черно, как вокруг! Уверяю вас, это остров! Слушай, Торрик, если ребята сейчас изо всех сил налягут на весла, мы сможем добраться до него. Там наверняка есть безопасная гавань. – Да, – сказал Торрик с проснувшейся надеждой. – Я тоже его заметил. Поистине, это боги указали его тебе. Готов поклясться, что раньше он не был виден. Чесса молча ждала, слушая, как Торрик кричит на гребцов, убеждая их работать веслами изо всей мочи, клянясь, что они спасутся, если сумеют достичь острова. – Если б не гроза, мы бы его не увидели, – заметил Керек. – Думаю, сейчас над этим островом льет как из ведра. Там вовсю сверкают молнии, потому нам и удалось его разглядеть. А теперь иди лучше назад в шатер, принцесса. – О нет, Керек, я хочу остаться здесь, чтобы все видеть. Могу ли я чем-нибудь помочь? – Останься в живых – это все, что от тебя требуется, – ответил он и исчез в темноте. Через несколько мгновений начался ливень. Чесса увидела, как огромная, словно гора, волна подхватила одного из воинов и смыла его за борт. Спасти его было невозможно. Торрик еще громче завопил, чтобы все гребли, гребли изо всех сил, иначе им не уцелеть. * * * – Господин, все лодки уже вытащены на берег, привязаны и укрыты. Мы готовы к буре. Рорик Харальдссон, хозяин Ястребиного острова, кивнул и откинул Назад голову, подставляя лицо хлынувшему дождю. От мощи дождевых струй у него перехватило дыхание. Уже много лет он не видел такого неистового ливня. Хорошо, что его люди приняли все меры предосторожности, какие только можно было принять. Теперь остается только переждать ненастье. Он вошел обратно в дом – большое, вытянутое в длину здание. Так как все двери были плотно закрыты, оно уже было полно легкого голубоватого дыма, поднимающегося из очага. Рорик подошел к своей жене Ми-ране, которая спокойно сидела и шила. Скорее всего она шила ему еще одну голубую рубашку, ведь, по ее словам, в голубом он выглядел еще великолепнее и намного лучше, чем в одежде других цветов. Ему нравились ее комплименты и ее подковырки тоже. Она никогда не отличалась кротостью и покладистостью, и именно такой он ее любил. Он знал, что она, не колеблясь, убьет любого, кто попытается причинить ему зло, любого, кто будет угрожать их детям, их острову, их людям. Он доверял ей, как самому себе, и понимал, как ему повезло: лишь очень немногие мужчины могли сказать такое о своих женах или друзьях. Когда он приблизился, она подняла на него взгляд, но не улыбнулась. Ее лицо было бледно, и он с тревогой заметил, что ее пальцы слегка дрожат. Он вопросительно поднял одну бровь; – Опять голубая? – Ты о рубашке? Конечно, она будет голубая, такая же, как твои глаза. Мне надо будет нашить тебе побольше голубых рубашек впрок, чтобы хватило до той поры, когда твои глаза выцветут и я забуду, какими они были раньше. Клянусь всеми богами, Рорик, эта буря так неистовствует, как будто Тор обрушил на наш остров весь свой гнев. – А как ему не гневаться? Во всем виновата ты, женщина. Говорил же я тебе, не обращайся так властно с моим бедным телом. Боги не любят, когда женщины подминают под себя мужчин, которые по слабости своей плоти всегда готовы подчиниться, если в награду им сулят наслаждение. – И он многозначительно ухмыльнулся. Мирана вскочила с кресла, бросила недошитую голубую рубашку на подлокотник и накинулась на мужа. Она колотила по его груди кулачками, смеялась и кусала его плечи. – Мама, не бей отца! Он хороший, он не мог сделать ничего дурного! Мирана обернулась и посмотрела на свою маленькую дочку Аглиду, такую золотоволосую и прекрасную, что от взгляда на нее занимался дух. – Твой отец, – сказала она, подхватывая девочку на руки, – большой шутник. Он считает себя очень остроумным, но это не так, потому что все его шутки весьма сомнительного свойства. – Лучше отца никого нет, – убежденно сказала Аглида, протягивая ручки к Рорику. – Скоро она поймет, что и у тебя есть недостатки, – заметила Мирана, передавая дочь Рорику. – Нет, она вырастет такой же, как ее мать, и будет боготворить меня до конца жизни. Мирана пихнула его локтем, а потом поцеловала. – Я еще расквитаюсь с тобой за твои шутки, господин мой Рорик. – Знаю, что расквитаешься. Ты никогда не даешь мне спуску, и я этому очень рад. Но что я вижу? Ты отшвырнула мою рубашку, словно ненужную обглоданную кость. У меня еще слишком мало голубых рубашек – ими набит всего один сундук. Я не могу допустить, чтобы ты ими швырялась. – Да, да, мама бросила ее, как обглоданную кость! – с готовностью поддакнула Аглида. – Я сошью тебе другую рубашку, отец. Она будет такой же красивой, как и мамина, а может быть, даже лучше. – Мамина рубашка? Звучит заманчиво. – Рорик, замолчи. Пойдем, Аглида, тебе уже пора спать. Все вокруг могли наблюдать веселую возню хозяина и хозяйки, все видели их улыбки, слышали их смех. Все понимали, что они делают это намеренно, чтобы успокоить своих людей, – и это им удалось. Одна из женщин захихикала, когда муж погладил ее по ягодицам. Маленькая девочка крикнула своей подружке, чтобы та бросила ей кожаный мячик. Разговоры стали громче. Дети опять затеяли игру. А их родители заговорили о том, что пора бы уже отойти ко сну. Дождь яростно барабанил по крыше из дерна и дранки, заставляя деревянные балки жалобно скрипеть. Старый Фиррен сказал, что грохот дождевых струй похож на шум битвы между богами и что эта битва сулит смертным новые беды. Дождь все лил и лил, порой ненадолго ослабевая, чтобы затем хлынуть с новой силой. Время приближалось к полуночи, но на Ястребином острове спали только дети, а все взрослые бодрствовали, прислушиваясь к непогоде. Внезапно дверь с шумом распахнулась, и в комнату вбежал Хафтер. – Корабль! – крикнул он. – В гавань зашел корабль и он вот-вот разобьется о скалы. Не прошло и нескольких мгновений, как все мужчины высыпали из дома, гурьбой кинулись в широкие ворота палисада и помчались по узкой тропе, ведущей к берегу. Рорик выбежал на пристань. Дождь хлестал его по лицу с такой силой, что ему казалось, если он откроет рот, то захлебнется. Ослепительные вспышки молний раскалывали небо. Зашедший в гавань боевой корабль швыряло то вверх, то вниз, голова морского змея на его носу то и дело скрывалась под исполинскими волнами. Люди на корабле кричали и отчаянно налегали на весла, пытаясь подгрести к берегу, но все их усилия были тщетны: корабль не приближался к острову, а вертелся на одном месте, словно попав в водоворот. Затем яростный порыв ветра вдруг швырнул судно на берег с такой силой, что несколько человек упали за борт. Рорик крикнул своим людям, и мгновение спустя они уже были рядом с кораблем и помогали тем, кто свалился в воду. Другие обитатели терпящего бедствие судна какое-то время еще стояли на раскачивающейся палубе, ошарашенно глядя на Рорика и его воинов и не смея до конца поверить в то, что уцелели. Пожалуй, скоро они придут в себя и испугаются, подумав, что спаслись от бури на море лишь затем, чтобы быть убитыми на берегу. Чтобы развеять их сомнения, Рорик вышел вперед и заговорил, стараясь перекричать громовые раскаты, рев моря и шум дождя: – Я Рорик Харальдссон, а это моя земля – Ястребиный остров. Мы не причиним вам зла. Спускайтесь с палубы, здесь вы в безопасности. Однако люди на корабле не торопились сходить на берег. Они понимали, что их, вооруженных одними ножами, очень легко перебить. А между тем в их сундуках имелось все необходимое для обороны: мечи, щиты, стальные шлемы. – Спускайтесь! – повторил Рорик, читая их мысли; оказавшись во время бури на незнакомом острове, он думал бы точно так же и не смог бы сразу довериться его жителям. Люди на корабле молча переглядывались между собой, и было видно, что они понимают, насколько сейчас беспомощны. Внезапно с корабля спрыгнула женщина. Женщина?! Рорик протер глаза и услышал, как она зовет его по имени: – О благородный Рорик, неужто это ты? Спасибо тебе за гостеприимство. Мы уже думали, что погибли, но боги сжалились и послали нас к тебе. За женщиной на берег спрыгнул мужчина и завопил: – Не слушайте ее, она лжет! Она моя пленница, Я женюсь на ней, не слушайте ее! "Все это чрезвычайно странно”, – подумал Рорик. Что же за корабль выбросили боги на его остров? Он подошел к женщине, увидел, что она очень молода, и сказал: – Я понятия не имею, что здесь у вас происходит, но прошу тебя: не бойся. – Не прикасайся к ней! Рорик повернулся и посмотрел на спрыгнувшего вслед за женщиной мужчину. Вид у того был взбешенный и вместе с тем жалкий и испуганный. – Кто ты? – спросил Рорик. Незнакомец горделиво выпрямился, словно вдруг вспомнил, что он все-таки воин, а не полузахлебнувшаяся крыса. – Я Рагнор Йоркский, сын короля Олрика, – важно изрек он. – Теперь я буду отдавать приказы. Рорик подумал о том, что мог бы в два счета взять этого субчика за горло и придушить его. – Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования или отдавать приказы, – заметил он. – Собери своих людей и следуй за мною в дом. – Да, мой господин, – обратился к Рагнору другой воин с корабля. – Мы спаслись и должны быть благодарны этому человеку за его гостеприимство. – Я велю вырезать твой проклятый язык, Керек, – прорычал Рагнор. – А ты, – крикнул он Чессе, вставшей рядом с Рориком, – ты не смей гневить меня, поняла? Не смей морочить этого человека своей ложью. Молчи и будь покорной. Чесса не ответила. Она отбросила с лица мокрые волосы и посмотрела на возвышающегося над нею воина: – Господин мой Рорик, капитан Торрик ранен. Кажется, рухнувшая мачта сломала ему ногу. Он хороший человек. Пожалуйста, помоги ему. Рорик повернулся и приказал: – Хафтер, возьми двух человек. Перенесите капитана Торрика в дом. Мирана позаботится о нем. Я вижу, ты, девушка, знаешь меня. Кто ты, как тебя зовут? – Я Чесса, а ты, насколько я поняла, Рорик, владетель Ястребиного острова? – Да. Ее мокрое лицо расплылось в улыбке: – Помнишь ли ты маленькую Эзе, дочь Хормуза, величайшего волшебника всех времен? Рорик вгляделся в лицо незнакомки. Когда он в последний раз видел Эзе, той было десять лет. Она была серьезной, умной девчушкой и не выказывала никакого страха ни перед ним, ни перед его воинами. Тогда он воспользовался ею, чтобы спасти свою жену Мирану от Хормуза. Теперь маленькая Эзе стала взрослой девушкой и по странному стечению обстоятельств ее корабль потерпел крушение возле Ястребиного острова. – Клянусь богами, – медленно произнес Рорик, – эта буря запомнится мне надолго. – Ты красивый мужчина, господин мой Рорик, но все же не такой красивый, как мой отец. Рорик откинул голову назад, громко захохотал и тут же подавился дождевой водой, которая хлынула ему в горло. – Кстати, как поживает твой красавец-отец? – спросил он. Хормуз был большой хитрец. Он изменил свою внешность, притворившись седобородым стариком, таким же древним, как Ситрик, король Ирландии. Потом он убил Ситрика и занял его место. Он хотел получить Мирану, потому что она была очень похожа на Нафту, его давно умершую жену, но в конце концов ему пришлось удовольствоваться кузиной Рорика, Сайрой. Хитрый Хормуз сделал так, что все поверили, будто его пророчество исполнилось и старый король Ситрик благодаря его чарам помолодел. Эту басню с удовольствием рассказывали и слушали во многих странах. И все верили в нее – ведь доказательством ее правдивости был омолодившийся Ситрик. – Теперь у моего отца есть четыре сына, и он все еще влюблен в Сайру – о чем я весьма сожалею. – Четыре сына? Клянусь пальцами ног великого Тора, он неутомимый мужчина. – Да, и Сайра опять беременна. – Интересно, изменился ли ее нрав? Она все такая же ведьма, как и раньше? – Еще хуже, она… Однако Рагнор не дал Чессе договорить: – Эй, ты, не слушай ее! Она лжет. Она всего-навсего моя жена, всего-навсего шлюха, всего-навсего… – О чем это он? – поинтересовался Рорик, глядя на стоящую перед ним красивую молодую женщину. – Сейчас я тебе скажу! – рявкнул Рагнор, оттолкнув от него Чессу. – Ты должен подчиняться моим приказам! – Я – Рагнор Йоркский, а ты – всего лишь жалкий крестьянин, живущий на этой куче грязи и камней. Рорик повернулся к Кереку: – Кто этот дурак, посмевший назвать мой остров кучей камней? – Он не в своем уме, – ответил Керек. – Пойдем, – обратился он к Рагнору. – Я помогу тебе дойти до дома господина Рорика. Твой разум явно помутился из-за бури и выпитого тобою меда. – Я не оставлю ее с ним! Он может похитить ее, он может ее изнасиловать. Ведь он викинг, а не христианский монах. Я знаю, что у него на уме, он… Рорик поднял кулак и ударил Рагнора в челюсть. Тот рухнул как подкошенный. – Странно, что его до сих пор никто не убил, – заметил Рорик, обращаясь к Кереку. – Отнеси его в дом. Иди за моими людьми по тропинке, она приведет тебя к моему жилищу. Надеюсь, когда этот молодец очухается, он поймет, что к чему. Чесса с сомнением покачала головой: – Вряд ли у него хватит для этого мозгов. * * * Мирана встала и вытерла руки льняной тряпицей. – Торрик поправится, – сказала она. Мы с Уттой вправили его сломанную ногу и наложили на нее лубки. Энтти напоил его очень крепким медом, чтобы унять боль. Старая Альна все квохтала и охала над ним, повторяя, какой он красавчик, и он даже улыбался, хотя на него и брызгала ее слюна. Теперь он заснул и проспит много часов. – Спасибо, – сказала Чесса. – А кто такая старая Альна? Покажи мне ее. – Вон она, сидит у очага и ковыряет в своих двух оставшихся зубах, – ответила Мирана. – Смотрю я на тебя, Эзе, и думаю: какая же ты выросла красивая! По правде говоря, я не предполагала, что когда-нибудь встречу тебя опять. Да, из тебя получилась , настоящая красотка. – Красотка – это еще слишком слабо сказано, – заметил подошедший Рорик. Чесса рассмеялась: – Ты говоришь так лишь потому, что я очень похожа на твою жену. Отец был прав: между ней и моей покойной матерью есть большое сходство. Мне жаль, Мирана, что он хотел заполучить тебя из-за этого сходства, но, честное слово, я предпочла бы, чтобы моей мачехой была ты, а не эта мерзавка Сайра. А теперь, господин мой Рорик, скажи нам правду: ведь ты считаешь меня миловидной только потому, что я напоминаю тебе Мирану? – Ты думаешь, у меня плохое зрение? Ты мало похожа на Мирану. У Мираны волосы тоже черные, но у них нет твоего блеска, и глаза у нее другого оттенка: они напоминают цветом сочную траву, которая растет на соленых болотах. А твои глаза, Эзе… – Почему ты называешь ее этим именем? – вмешался Рагнор. Он уже успел протрезветь и подошел к Рорику, потирая рукой ушибленную челюсть. Вид у Рагнора был надутый и надменный, как будто он здесь единственный господин и повелитель. Он походил на разобиженного глупого мальчишку, который возомнил себя взрослым мужчиной. – Какое некрасивое имя – Эзе! И чужеземное. Почему ты назвал ее этим именем? Чесса быстро ответила: – Это мое детское прозвище. Дело в том, Рагнор, что господин Рорик знал меня, когда я была ребенком. Скоро он станет звать меня Чессой – так же, как и все остальные. – Чесса, – повторил за нею Рорик. – Красивое имя. Куда красивее, чем ужасное имя моей жены – Мирана. По-моему, Мирана звучит как название какой-то морской рыбы. Я вот о чем подумал: может, моя женушка еще не слишком стара, чтобы взять себе новое имя? Мирана ткнула его локтем в ребра. – Что-то господин мой Рорик больно осмелел – сказала она. – Но поскольку он не толстеет и исправно носит те голубые рубашки, которые я ему шью и которые так дивно сочетаются с голубизной его глаз, я, так и быть, не стану сталкивать его со скалы в море, по крайней мере до тех пор, пока длится эта буря. Он плохо плавает, и, боюсь, мне пришлось бы прыгнуть в воду вслед за ним, чтобы не дать ему утонуть. – Не понимаю, что вы за люди! – злобно проговорил Рагнор. – Эта женщина оскорбляет своего мужа, он отвечает ей тем же, а все вокруг слушают и смеются как дураки. А ты Чесса, имей в виду: мне нет дела до того, что эти люди знали тебя, когда тебя называли этим глупым именем Эзе. Мне это безразлично. Ты все равно выйдешь за меня замуж. – Эге! Помнится, ты говорил мне, что она уже твоя жена и еще говорил, что она шлюха и… – Попридержи язык, – грубо перебил его Рагнор, однако тут же замолчал, почувствовав на своем плече чью-то тяжелую мозолистую руку. – Что ты сказал, червяк? – пробасил Хафтер, нагнувшись к самому уху Рагнора, и так стиснул его плечо, что хрустнули кости. Рагнор взвыл от боли. – С таким учителем он быстро выучится хорошим манерам, – заметил Рорик. – Отпусти его, Хафтер. Не думал я, что этот глупец так быстро забудет, как мой кулак встретился с его челюстью. Право же, для молодого человека у него слишком слабая память. Если он не поостережется, его забывчивость когда-нибудь будет стоить ему жизни. – Как видно, его мозги утонули во время бури, – сказал Хафтер. – Если власть в Данло принадлежит такой бестолочи, то немудрено, что королевство слабеет день ото дня и вот-вот попадет в руки саксов. Ты и правда сын старого Олрика, или мать родила тебя от другого отца? – Да, я его сын. Олрик стар, скоро он умрет. Тогда я вернусь сюда и поубиваю вас всех. – Господин мой, не надо горячиться, – примирительно сказал Керек. – Эти добрые люди спасли нас. Наш корабль разбился, и они приютили нас из милости. Прошу тебя, господин мой, смягчи свою речь и прими их великодушное гостеприимство с улыбкой и благодарностью. Рагнор выругался и отошел. До Чессы донесся кудахчущий смех старой Альны. – Гунлейк, сколько человек мы спасли? – спросил Рорик. – Семнадцать. Керек сказал мне, что остальные девять утонули. Не так уж много, ведь в такой буре могли сгинуть все. – А я помню тебя, Гунлейк, – сказала Чесса, глядя снизу вверх на седеющего воина. Он был еще не стар, но суровая жизнь, полная битв, избороздила его лицо глубокими морщинами. – Я видела тебя в Клонтарфе, когда Рорик привез меня туда, чтобы обменять на Мирану. Ты помогал Рорику. – Верно, помогал. Но я тебя не узнаю. Кто ты? – Я Эзе. Помнишь маленькую Эзе? Ты, Рорик и другие спасли моего отца. Гунлейк уставился на своего друга. – Вот чудные дела, Рорик, – сказал он. – Да, чудные, но ты привыкнешь. Кстати, теперь эту красавицу зовут Чесса. Послушай, Керек, иди поговори с Энтти. Может, она поднесет этому недоумку из Данло какое-нибудь горячее, вкусное питье, от которого у него взбунтуются кишки. Тогда он сполна насладится бурей, бегая из дома в уборную. Чесса звонко рассмеялась: – О боги, Хафтер, это было бы просто замечательно. Но кто такая Энтти? – Энтти – моя жена, – объяснил Хафтер, и в его голосе было столько гордости, что Чессе захотелось познакомиться с женщиной, сумевшей внушить мужчине такое чувство. – А вот и она. Дорогая, нет ли у тебя какого-нибудь снадобья для улучшения манер? Одному из наших гостей оно бы явно не повредило. У Энтти были роскошные волосы, очень густые, блестящие, как шелк, переплетенные яркими лентами. Они словно плащом окутывали ее спину и колыхались в такт шагам. Она несла на руках младенца; он спал, положив голову ей на плечо и засунув в ротик свой большой палец. – Наверное, ты имеешь в виду нашего великолепного гостя из Йорка? Вот жалкая личность! – Энтти повернулась к Чессе. – Каждому, кто готов его слушать, он орет, что ты его жена. Это правда? – Нет. Этот негодяй попросту похитил меня. Если бы не Керек, который разглядел в темноте ваш остров, и если бы не вы, мы все бы погибли. А если б каким-то чудом и выжили, то мне пришлось бы искать способ сбежать от него после прибытия в Йорк. Я никогда не выйду замуж за Рагнора. Я обещана в жены Вильгельму. Если честно, я и за него не хочу выходить, но мой отец заключил брачный договор. – Ты обещана Вильгельму? – переспросил Рорик. – Сыну герцога Ролло? Чесса кивнула. – Вильгельм хороший человек, – сказала Мирана – Правда, он до сих пор помнит и любит свою покойную жену, но он будет тебе верным мужем. – Ха! – фыркнула Энтти, передавая спящего младенца Хафтеру. – Нашла, за что хвалить его, Мирана. Еще бы ему не быть верным! Ведь он такой мрачный, что и не думает о женщинах. Нет, девушке не стоит выходить замуж за человека, который влюблен в другую, пусть даже она и умерла. Хафтер схватил жену за руку и потащил ее прочь. Энтти быстро нагнулась, укусила его за руку, а потом, к вящему удивлению Чессы, поцеловала то самое место, в которое только что вцепилась зубами. Мирана рассмеялась. Рорик задумчиво покачал головой: – Итак, ты должна выйти замуж за Вильгельма, а Рагнор похитил тебя. Да, Гунлейк прав. Чудные творятся дела. Что мне делать с Рагнором, Чесса? Чесса взглянула на Рагнора – тот сидел между двумя своими воинами и все трое тихо переговаривались. – Он настоящий змееныш, – сказала она. – Коварный и вероломный. Еще он грубиян и трус. Как ты думаешь, может, мне убить его? – Что ж, мысль неплохая. Надо будет об этом подумать. Послушай, жена, по-моему все наши гости уже обсохли и подыскали себе местечки для сна. Кажется, старой Альне явно понравился Керек – я вижу, как она облизывается, разговаривая с ним. Он что, телохранитель Рагнора? – Думаю, да. Жаль, что он служит Рагнору, ведь он, похоже, неплохой человек. – Да, чувствуется, что он человек степенный и надежный. Мне сразу показалось, что ты не питаешь к нему неприязни. – Не питаю, хотя именно он и похитил меня. Он ударил меня, но у него не было другого выхода – иначе я бы от него удрала и его выгнали бы со службы. Я не виню его, он просто выполнял свой долг. – А, тогда понятно, почему ты преисполнена к нему таких теплых чувств, – заметил Рорик, приподнимая одну золотистую бровь. – Ты ляжешь спать в спальне с моей женой, Чесса, а я останусь здесь, с мужчинами, не то этот Рагнор чего доброго перережет нам всем глотки, пока мы будем спать. – Он редкостная дрянь, – сказала Чесса. – Ума не приложу, как я могла ему верить. – Ах вот оно что, значит, было время, когда ты ему верила, – сказала Мирана, беря Чессу под руку. – Я сгораю от желания услышать эту историю со всеми сочными подробностями. – Да, – произнес Рорик, погладив Чессу по плечу, – а мне хотелось бы узнать все про короля Ситрика, этого глубокого старика, которого Хормуз с помощью своих чар опять сделал молодым. Мирана, отведи Аглиду и мальчиков в спальню и уложи их спать. – Да, мой возлюбленный господин, – ответила Мирана и улыбнулась ему улыбкой, невероятно похожей на улыбку Чессы. Рорик смотрел на двух женщин, стоящих рядом, на их зеленые глаза и чуть вьющиеся волосы, такие же черные, как полночное небо, на котором из-за бури не было сегодня ни луны, ни звезд. На него нахлынули воспоминания. “Да, жизнь все-таки очень интересная штука”, – подумал он и, взяв шерстяное одеяло, лег рядом с Хафтером, у очага. Глава 7 Утро выдалось теплым, в воздухе пахло свежестью и цветами, по ярко-голубому небу плыли белоснежные облака. Море было спокойным, едва заметные волны тихо набегали на берег. Керзог, огромный беспородный пес Рорика, бросался вслед откатывающимся волнам, а потом громко лаял, когда они накатывались снова и вокруг его лап завихрилась вода. Рорик глубоко вздохнул: – Если бы не все эти отломанные сучья и прочий мусор, который выбросило на берег, никто бы не сказал, что всего два дня назад здесь бушевал шторм. – Да, ты прав, – согласился Гунлейк, наклоняясь, чтобы поднять причудливо изогнутый обломок дерева, и думая о том, что из этой штуки можно будет выточить какую-нибудь славную безделушку для Эрны, его жены. Может быть, дельфина? – Что ты скажешь о корабле, Рорик? Рорик, осматривавший разбитый корабль, выпрямился. – Мы могли бы подлатать его так, чтобы он доплыл до Йорка. Правда, мачта сломалась у самого основания – тут мы уже ничем не поможем. Руль тоже покорежен, но его починить можно. – Мы возьмем один из твоих боевых кораблей, – заявил Рагнор, бодро шагая по берегу. – Я осмотрел их оба и твои торговые суда тоже. Мы заберем один боевой корабль и один торговый. Можешь считать это выплатой дани. Рорик ничего не ответил, только смерил Рагнора Йоркского взглядом. Платье Рагнора было все в лохмотьях. По-видимому, никто не предложил ему другого, а сам он не подумал о том, что выглядит как пугало, и не догадался попросить новую одежду. – Да, – сказал Рагнор еще громче, поскольку теперь его догнал Керек и еще шестеро из его воинов. – Мы возьмем вон тот боевой корабль. Он крепкий и вполне нам подойдет. – Понятно, – спокойно проговорил Рорик. – А намерен ли ты вернуть его обратно после того, как доберешься до Йорка? – Конечно, нет. Я же сказал тебе, что возьму твои корабли в качестве дани. Мы отплываем после завтрака. Я велел твоей жене и той беззубой старой карге приготовить нам запас еды на дорогу. Старуха посмотрела на меня очень странно, думаю, она ничего не поняла. Должно быть, эта старая ведьма уже выжила из ума. Я сказал Чессе, чтобы она была готова. Да, вот еще что. Тут у тебя есть девушка, которая мне очень понравилась. Ее зовут Утта. Ее я тоже возьму с собой. Для нее будет большой честью стать моей наложницей. Керзог зарычал, ощерив мощные желтые зубы. Рорик усмехнулся и сказал тем же спокойным, мягким тоном: – Сомневаюсь, что это будет большой честью для ее мужа. Моему псу, как видишь, твое предложение тоже не по вкусу. Пса зовут Керзог, а мужа Утты – Хокон. Если хочешь, поговори с ним о своем желании взять ее с собой. Видишь высокого мужчину, который помогает поднять мачту? Это он. Сейчас я его позову. – Нет, мой господин, не надо, – поспешно сказал Керек. – Принц Рагнор пошутил. Ему не нужна женщина, у которой уже есть муж. – Пожалуй, – согласился Рагнор, глядя на бугры мышц на руках и спине Хокона. – Но корабли я возьму. Керек вмешался опять: – Господин мой Рорик, мы попали в сложное положение. Я должен доставить принца Рагнора в Йорк и принцессу тоже. – Никаких сложностей тут нет. Все проще простого, – веско сказал Хафтер. – Заткнитесь все и помалкивайте впредь, а не то мы с моими людьми перебьем вас и сделаем это с большим удовольствием. Вы больше не раскроете ртов, покуда наш господин Рорик не решит, что с вами делать. Ну как, вы все меня поняли? Даже ты, безмозглый болван? – Я Рагнор Йоркский! – визгливо завопил Рагнор. – Ты не смеешь так со мной говорить! Безмозглый болван! Даже моя мать никогда меня так не обзывала. Я велю тебя выпороть! – Он на мгновение замолчал, сверля Хафтера бешеным взглядом, и вдруг успокоился – так же внезапно, как успокоилась погода два дня назад, после того как они едва не погибли из-за бури – Послушай, Рорик, ты должен мне помочь. Ты должен дать мне то, что я требую. Керзог изготовился к прыжку. – Сидеть, – приказал ему Рорик и, взяв пса за уши, потянул их вниз. – Керек, убери его отсюда. Он начинает мне надоедать. Нет, не мой пес, а твой хозяин. Как объяснил Хафтер, я сам скажу вам, что делать и когда. – Господин мой Рагнор, пойдем. Я покажу вам остров. Он вовсе не похож на кучу камней, и грязи здесь теперь тоже нет, потому что погода стоит ясная. Тут очень красиво, много пахотной земли. Мы могли бы погулять, осмотреть… Рагнор повернулся и ударил Керека ладонью по губам. – Глупый старик, как ты смеешь обращаться со мной, словно я бестолковый ребенок? Как ты посмел взять их сторону? Я прикажу кнутом содрать все мясо у тебя со спины! Я… Рорик услышал свирепый вопль и, повернув голову, увидел Чессу. Она мчалась вниз по тропинке, держа курс прямо на Рагнора. Лицо у нее покраснело от быстрого бега и злости. Подбежав к Рагнору, она бросилась на него с кулаками. Она изо всех сил пихала его в грудь, заставляя пятиться, лягала его в голени то одной ногой, то другой и кричала: – Ах, ты грязный ублюдок! Керек пытается сохранить твою жалкую жизнь, но ты слишком туп, чтобы это понять! Оставь его в покое, слышишь? Если ты опять ударишь его, я тебя изуродую! Рагнор попытался схватить ее, но не тут-то было. Она молотила его кулаками в грудь, в живот, в лицо, потом заехала ему коленом в пах. Он завопил от боли и сложился пополам, и тогда Чесса, громко фыркнув, хладнокровно столкнула его с причала в воду. Потом повернулась и нежно спросила: – Тебе не больно, Керек? Керек посмотрел на нее с высоты своего огромного роста и сказал: – Я должен привезти тебя в Йорк, принцесса. Ты единственная надежда Данло. Ты должна выйти замуж за это ничтожество. – Ты говоришь вздор, Керек. Если бы мы поженились, то или я убила бы его, или он меня. Я не Боадицея и вообще не воительница. Я просто женщина. О, Рагнор поцарапал тебе щеку своим серебряным перстнем. Дай я промою царапину. Но Керек отшатнулся: – Ты принцесса. Тебе не подобает возиться со мной. – Принцесса? Да я вовсе… – начала было она, но ее перебил один из воинов Рагнора. – Рагнор не умеет плавать, мой господин, – сказал он Рорику. – Следует ли одному из нас спасти его? Рорик молча уставился на спросившего, потом откинул голову и захохотал во все горло. Он смог остановиться, только когда из воды послышались вопли Рагнора, отчаянно цеплявшегося обеими руками за одну из свай, поддерживающих причал. Хафтер изрек: – Хватило двух дней на нашем острове, чтобы воины Рагнора поняли, что любая жизнь лучше той, которую они вели под властью этого ублюдка. Они даже начали сомневаться, следует ли его спасать. – Да, Арек, помоги ему, – со вздохом сказал Рорик. – Должен признаться, что мне неприятно отдавать тебе такой приказ. Но Рагнор – будущий король Данло, поэтому мы должны сохранить его жизнь. Его правление – это все же лучше, чем власть саксов. – А я чем больше на него гляжу, тем больше в этом сомневаюсь, – сказал Хафтер. * * * Старая Альна не расслышала заданного ей вопроса (слух ее притупился, так же как и разум) и поэтому вместо ответа хихикнула. –Красавец-капитан Торрик пил одно из ее снадобий, которое она подсластила медом и толченым миндалем. Вообще-то, по правде говоря, снадобье это приготовила Утта, поскольку зрение старой Альны так ослабело, что она часто не могла отличить один ингредиент от другого. – Скоро ты увидишь валькирий [6] , – пообещала она, и капитан вздохнул. – Конечно, не настоящих, а тех, которых я вызову для тебя с помощью этого зелья. – Я уже вижу нескольких. Кто эта прекрасная валькирия, которая кормит грудью младенца? – Что? А, это Энтти. Но ты на нее лучше не заглядывайся, капитан, а то ее муж, Хафтер, возьмет да и перережет тебе глотку, и тогда все труды моей доброй госпожи, тебя лечившей, пойдут насмарку. Хафтер ни с кем не будет делиться своей женой. – У нее красивая грудка, – заметил Торрик и отхлебнул еще немного зелья. – Вторая – такая же, – ответила на это Альна. – Надо полагать. Интересно, я ее увижу? – Энтти обнажила грудь не затем, чтобы показать ее тебе, Торрик. Она кормит своего ненасытного малыша Верада и старается делать это так, чтобы не привлекать к себе внимания. Кабы Мирана не отошла, чтобы помешать еду в котле, ты бы не смог увидеть, как Энтти кормит своего ребенка. Знаешь что, смотри-ка ты лучше на мое лицо. Тогда тебе приснятся несказанные красавицы. Капитан Торрик жалобно застонал. Старая Альна хихикнула: – Когда-то и я была такой же красивой, и мои груди были такими же полными и округлыми. Капитан Торрик опять застонал и закрыл глаза, потому что Мирана вернулась на свое место и заслонила собой Энтти. – А как поживает принц Рагнор? – спросил Торрик Альну. – Мой господин пока еще не убил этого олуха, если ты имеешь в виду это, капитан. А теперь, мой мальчик, допей это зелье, и прежде чем ты заснешь, я покажусь тебе красоткой. Тебе захочется взять меня в жены. И уложить в свою постель. Торрик снова издал жалобный стон и посмотрел на кубок со снадобьем так, словно оно вдруг превратилось в яд. Но он все же выпил его, так как сломанная нога причиняла ему сильную боль. – Я рад, что Рорик не прикончил его. Король Олрик поручил нам с Кереком заботиться о его безопасности, но это трудное дело, потому что с Рагнором трудно, нет, просто невозможно ладить. Он все время хвастается и надувает щеки, так что у всех, кто с ним общается, возникает желание вышибить ему зубы. Но вот странно – когда он хочет произвести приятное впечатление, ему это удается. Он умеет казаться умным и обаятельным, даже храбрым, даже способным на сострадание. Керек говорил мне, что именно так он и завоевал сердце принцессы, когда встретился с нею в первый раз. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь мог обвести ее вокруг пальца, но у него это получилось. Он подал себя в самом выгодном свете, притворился добрым, благородным юношей, который ее обожает. Но потом он показал ей свое истинное лицо, а оно у него куда как уродливо. Мы, его люди, хорошо знаем, каково оно, потому что нас он не стесняется. Торрик вздохнул, жалея, что зелья в кубке было так мало. В его животе разливалось приятное тепло, боли в ноге он больше не чувствовал и своего собственного языка – тоже. – Ума не приложу, что делать, – пробормотал он. – Керек хочет, чтобы принцесса Чесса вышла замуж за этого обормота. Он уверен, что она сделает из него человека. – Не думаю, что это возможно, – сказала старая Альна. – Слишком мало исходного материала. Человек не тесто, из него нельзя вылепить то, что желаешь. – Да уж, доброго материала в нем кот наплакал, – согласился Торрик и улегся поудобнее. Он чувствовал себя так, словно плывет по воздуху, в голове ощущалась приятная легкость и – о счастье! – он не чувствовал ни малейшего намека на боль. Он мог бы разбогатеть, торгуя этим чудесным зельем! Его покупали бы целыми бочонками. – Из чего состояло это питье? – спросил он Альна хихикнула. За плечом старухи возникла Мирана: – Как ты себя чувствуешь, капитан? – Еще одна валькирия, – пробормотал он заплетающимся языком. – А твои груди так же красивы, как у Энтти? – Он улыбнулся, вздохнул и впал в забытье – Он видел одну грудь Энтти, ту, которую сосал малыш Верад. Этот капитан – красивый мужчина Помню, однажды, когда я была еще моложе, чем ты Мирана, я заблудилась и меня нашел один свирепый воин, и мы… Мирана улыбалась, слушая рассказ старой Альпы о том, как ей встретился мужчина, которого она никогда не видела прежде и который оказался лучшим любовником из всех, какие у нее были. Вскоре старая Альна тоже заснула, прижавшись к спящему капитану. Мирана укрыла их обоих, гадая, уж не отхлебнула ли и старая Альна дурманящего зелья Утты. Керзог бросился к ней как раз в тот момент, когда она поворачивалась, чтобы вернуться к котлу, висящему над очагом. – Нет, нет, назад! – крикнула она, но пес ее не слушал. Он был рад видеть свою хозяйку и полон нерастраченной энергии, накопившейся за те дни, которые из-за бури ему"пришлось промучиться взаперти. Пробежки по берегу ему было недостаточно. Он сбил Ми-рану с ног и принялся лизать ей лицо, стоя так, что она не могла подняться. Она попыталась закрыться ладонями, но Керзог знал, как противостоять этой уловке. Он просунул морду между ее лицом и руками и стал лизать ее еще более рьяно. – Рорик! – закричала она. – Помоги! Рорик и прибежавшая вслед за ним Чесса засмеялись. – Хорошая собачка, – сказала Чесса и наклонилась, чтобы обнять Керзога. – Сейчас ты об этом пожалеешь, – предупредил ее Рорик, но было уже поздно. Керзог, большой любитель женщин, отпустил Мирану, посмотрел на Чессу, которая была очень похожа на его хозяйку, даже имела похожий запах, и, восторженно прыгнув на нее, уперся передними лапами в ее плечи. Чесса покачнулась, но умудрилась сохранить равновесие. Она смеялась, обнимая громадного пса и почесывая его за ушами. – Мне нравится, какой она стала, – заметила Ми-рана, когда муж помог ей подняться. Обмакнув краешек подола в бочку с водой, она обтерла им свое лицо. – Да, Чесса славная девушка, – согласился Рорик. – Но что нам с ней делать? Рагнор хочет жениться на ней, но она обещана в жены Вильгельму. О боги, как же мне не нравятся подобные запутанные дела! Может, отправить ее обратно в Дублин? Ситрик ее отец, пусть он с ней и разбирается. – Я не хочу возвращаться в Дублин, – резко сказала Чесса. – Отец заставит меня ехать в Руан, к Вильгельму, а я не хочу выходить замуж за Вильгельма. Я его совершенно не знаю. Возможно, он такой же противный, как и Рагнор. А если не противный, то все равно я, быть может, смогу относиться к нему только как к брату. Разве ты захотела бы выйти замуж за такого, как Рагнор, Мирана? И разве ты захотела бы выйти замуж за человека, к которому относишься как к брату? – Может статься, что ты полюбишь его не как брата, а как мужа, – вмешался Рорик. Он стукнул Керзога кулаком, затем поднял с пола его любимую палку и швырнул ее в открытую дверь. – Повторяю, Рорик: я не желаю возвращаться к отцу. Разве тебе хотелось бы вернуться в Дублин и зажить одной семьей с Сайрой? Рорик недоуменно моргнул, потом рассмеялся: – Клянусь богами, я бы не желал для себя такой участи. – Проклятая ведьма, – сердито сказала Мирана. – Она бы убила меня, если б смогла, потому что ей хотелось заполучить Рорика. Она жестоко обращалась с тобой, Чесса? – Да, но когда я подросла, то стала платить ей той же монетой. Увы, мой отец не видит ее пороков, потому что не может и дня прожить без ее тела. Она опять беременна от него. Она родила ему уже четырех сыновей – четырех! Я люблю своих братьев. Старший из них, Бродан, – чудесный мальчик, только слишком уж задумчивый и серьезный. Он христианин и очень любит школьную премудрость. К сожалению. Сайра запрещает мне играть с братьями. Поверь, Рорик, мне нельзя возвращаться к отцу и мачехе, ибо я могу не сдержаться и вонзить нож прямо в ее черное сердце. – О боги, – пробормотала Мирана. – Рорик, что же нам делать? – А я-то полагал, – сказал Рорик, – что Ситрик сумеет вышколить Сайру, научит ее быть покорной его воле. Помню, в ту ночь, когда он овладел ею, он уверял, что непременно это сделает. – При отце она никогда не ведет себя слишком уж скверно, во всяком случае так скверно, чтобы он возмутился. Она злобная, но отнюдь не дура. Да, кем-кем, но дурой ее не назовешь. К тому же отец уже привык, что мы с ней постоянно цапаемся. Он не обращает на это внимания, списывая все ее выходки на очередную беременность. В дом вошел Керек, неся дрожащего Рагнора на руках, словно малого ребенка. Лицо Рагнора посинело от холода, зубы выбивали дробь. – А я-то тешил себя надеждой, что он все-таки утонет, – заметил Рорик. – Теперь кому-то из его людей придется поделиться с ним сухой одеждой. – Я тоже надеялась, что мы от него избавимся, – сказала Мирана. – Он смотрел на Утту, как козел на сочную капусту. – А волосы у Сайры все такие же красивые? – поинтересовался Рорик. – О да. Отец позволил ей перестать красить их в тот день, когда она родила ему первого сына. Как-то раз я набросилась на нее и попыталась выдрать ее хваленую шевелюру, но у меня ничего не вышло. Клив видел, как я дергала ее за волосы. Думаю, он был без ума от них, как и все остальные мужчины. – Она вздохнула. – Отец говорил, что я не понимаю того, что происходит между мужчиной и женщиной. Думаю, он хотел сказать, что Сайра очень хорошо ублажает его в супружеской постели. – Клив, – повторил Рорик, ошеломленно глядя на нее. – О боги, возможно ли? Неужели ты знаешь Клива? – Конечно. Это он договорился с отцом о моем браке с сыном герцога Ролло. Чтоб этого Клива забрал к себе христианский дьявол! Но в чем дело? Почему ты спрашиваешь о нем? Он называл себя Кливом из Малверна. Его действительно так зовут? Ты что, тоже его знаешь? – Да, его действительно так зовут, – подтвердила Мирана. – Мы знаем Клива уже пять лет, с тех самых пор, когда брат Рорика, Меррик, привез его из Киева – А что Клив делал в Киеве? – Он был рабом. – Рабом?! Но этого не может быть! Ведь Клив гак красив, так изыскан, и он очень умный и очень хорошо говорит – пожалуй, даже слишком хорошо, поскольку он дипломат и ему приходится всегда быть любезным, чтобы никого не обидеть… – Осознав, что Рорик и Мирана смотрят на нее с недоумением, Чесса запнулась, сглотнула и уже спокойнее продолжила: – Может быть, я ошибаюсь? Но разве он не хороший человек? Разве он не красив? Разве он не скромен – ведь он нисколько не кичится своим пригожим лицом и ладным телом! Разве он не искусный воин? Он метнул нож так метко, что поразил подосланного к нему убийцу прямо в горло. Я не заметила, как именно он это сделал, потому что тоже метнула свой нож и попала убийце в спину, но потом я увидела своими глазами, что кончик ножа Клива торчит из затылка того человека. Она опять запнулась, заметив наконец, что Рорик и М Ирана продолжают смотреть на нее, ошеломление приоткрыв рты. Керзог вдруг залаял, потом сел и вывалил свой длинный язык. – Ну хорошо, – сказала Чесса, – я готова поверить тому, что вы мне скажете. Неужели я ошиблась насчет Клива так же, как ошибалась насчет Рагнора? Вы расскажете мне о нем всю правду? Рорик откашлялся. – Ты все сказала правильно, Чесса. Клив – прекрасный молодой человек. Он был рабом, и с ним жестоко обращались, но он умен и у него хорошо подвешен язык, и за последние пять лет Меррик сделал из него искусного воина, но… – внезапно Рорик осекся и посмотрел на свою жену, однако та только улыбнулась, покачала головой и заговорила о другом: – Мне надо заняться стряпней. Как ты думаешь, Чесса, угощать нам Рагнора или нет? – Его переодели в сухое платье. Хватит с него и этого. * * * Два дня спустя боевой корабль Рагнора был уже почти полностью отремонтирован. – Хороший корабль, – сказал Хафтер Рорику, глядя, как воины мажут борта судна густым черным сосновым дегтем. – Шестьдесят футов в длину – это, конечно, поменьше, чем у твоего “Воронова Крыла”, но тоже неплохо. С килем пришлось повозиться, но мы его подлатали, и до Йорка они дотянут. Шести весел не хватает, но это неважно. Остальные весла в порядке и уключины тоже. – Рагнор тебе больше не докучал? – Пытался, но всякий раз, когда он подходит близко, я подзываю Хокона или Аслака. Хокон знает, что этот червяк заглядывается на Утту, и принц Рагнор явно боится, что он разъярится и втопчет его в прибрежную гальку. – По-моему, Аслак тоже не прочь это сделать. А потом они бы хорошенько измолотили его ногами и воткнули ножи в его дряблый живот. Аслак вдруг закричал: – Клянусь богами, Рорик, к нам приближается целый флот! Может, это морские разбойники? Рорик не стал терять времени и тут же приказал своим людям вооружаться. Мгновение – и они помчались по тропинке вверх, к общему дому, чтобы взять свои мечи, щиты, луки, стрелы и боевые секиры. Не прошло и нескольких минут, как все мужчины были готовы к битве. – Хорошо, что у нас есть еще семнадцать воинов, которые будут драться на нашей стороне, – сказал Рорик, глядя на людей Рагнора, стоящих рядом с его людьми. – Они нам не понадобятся, – ответил Хафтер. – Смотри, Аслак машет рукой последнему кораблю. На его носу – малвернский дракон, видишь? К нам в гости пожаловал Меррик. – Интересно, – медленно произнес Рорик, – привез ли он с собой Клива. Если да, то, клянусь богами, этого парня ждет большой сюрприз. * * * Клив увидел ее сразу. Он стоял в воротах палисада и смотрел на нее в остолбенении. Он потряс головой. По дороге от берега к палисаду, опоясывающему длинный дом, воины Рорика рассказали ему невероятную историю о том, как Чесса оказалась на Ястребином острове, но он не знал, верить или нет. Итак, теперь не придется разрабатывать план спасения невинной юной девушки от этого ничтожества и мерзавца – Рагнора Йоркского. Клив чувствовал одновременно облегчение и разочарование. Жаль, что теперь он не сможет показать себя. Эта мысль заставила его нахмуриться. Перед кем он хотел показать себя? Неужели перед ней? Нет, конечно же, это не так. Это невозможно. Она так же не сводила с него глаз, как и он с нее. Потом вдруг тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, – один раз, другой и снова пристально вгляделась в его лицо. Он увидел, как в глазах ее вспыхнуло ликование, и в следующее мгновение она бросилась бежать ему навстречу. Длинные черные волосы, переплетенные блестящими на утреннем солнце алыми атласными лентами, развевались у нее за спиной. Она выкрикивала его имя и смеялась. Она простирала к нему руки. Он не двигался – он чувствовал, что не в силах посторониться с ее пути, и она с разбега налетела на него, обвила руками его шею и, встав на цыпочки, взволнованно заговорила: – О Клив, ты пришел! Я на это не надеялась! Обычно боги не бывают настолько добры к нам, смертным. О, как я тосковала по тебе, я без конца о тебе думала, гадая, что ты сейчас делаешь, думаешь ли обо мне и если да, то что. Как же мне хотелось увидеть тебя! Она поцеловала его в подбородок, потом в щеку, потому что он торопливо отвернулся, чтобы она не смогла поцеловать его в губы, чтобы случайно не коснулась его шрама. Ему было бы слишком больно, если бы радость на ее лице сменилась отвращением. Чесса вдруг осознала, что только, она обнимает его, а он ее – нет. Он просто стоял как столб, опустив руки, не двигаясь, не отвечая ей ни слова, не делая ничего – просто терпя ее излияния. Она быстро разжала руки и отступила, уставив глаза в землю. Она чувствовала себя униженной. Все видели, как она бросилась ему на шею. Все видели, как он ее отверг. Все, все! Ее терзал стыд. Она так обрадовалась, неожиданно увидев его перед собой, что кинулась к нему, забыв обо всем от переполнявшего ее счастья. Какая же она дура! Она совершенно не знала мужчин, нисколько их не понимала. И вот снова ошиблась… Надо что-то делать. Не может же она продолжать вот так стоять перед ним, словно провинившийся ребенок. Она подняла голову. Клив был бледен. – Прости, – сказала она, вздергивая подбородок. – Ты застал меня врасплох. Я не ожидала увидеть тебя здесь, то есть не ожидала увидеть кого-то, кого я знаю. То есть я хочу сказать, что я о тебе много думала, вернее…" – Я понимаю, – перебил он. – Чесса, с тобой все в порядке? – Да. Полагаю, тебе уже рассказали, что со мной случилось? Клив кивнул: – Не все, но пока и этого довольно, остальное ты успеешь досказать мне до отплытия. – До какого отплытия? – Я должен отвезти тебя в Руан, чтобы ты сочеталась браком с Вильгельмом. Мы ожидали твоего прибытия туда, когда до нас дошла весть о том, что тебя похитили. Мы сразу поняли, что скорее всего это сделал Рагнор Йоркский. И отправились в Данло, чтобы спасти тебя от него. Чесса кивнула. Его спокойные слова оглушали ее. Боль придет позже. – А потом, – медленно произнес Клив, – нам надлежало отвезти тебя к Вильгельму. Она опять кивнула, все еще ничего не чувствуя: – Но почему вы сделали остановку на Ястребином острове? – Меррик из Малверна и владетель Ястребиного острова Рорик – родные братья. Мы с самого начала собирались навестить его, но нам и в голову не пришло, что буря забросит сюда также и тебя. – Он шагнул к ней и, понизив голос, добавил: – Чесса, постарайся меня понять. В этом деле у меня нет выбора. Я не могу распоряжаться ничем, кроме своей собственной жизни, к тому же будущее мое весьма туманно, Что он хочет этим сказать? У него нет выбора? Значит ли это, что он бы любил ее, не будь она принцессой и невестой Вильгельма? Но как понять, каковы в действительности его чувства? Из него невозможно что-либо вытянуть, уж очень он скрытен и уклончив. – Понятно, – сказала она и, повернувшись, пошла прочь. Рорик, стоявший рядом со своим братом Мерриком, заметил: – Она говорила о Кливе еще до вашего появления здесь, причем говорила с таким воодушевлением, что я подумал, нет ли между ними какого-то чувства. Теперь я вижу, что чувство есть, но испытывает его только она. Меррик не спускал глаз с Клива. Тот стоял и молча смотрел, как Чесса подходит к дому и скрывается за дверью. – Рорик, ты же знаешь, что предательство Сарлы внушило ему глубокое недоверие ко всем женщинам. Клянусь молотом Тора, она даже пыталась убить его. Она хотела похитить Кири, чтобы потребовать с него выкуп. Как бы ты сам относился к женщинам, побывай ты в шкуре Клива? – Не знаю, – сказал Рорик. – Что касается Клива, то он, быть может, и любит Чессу, но поскольку именно он договаривался с Ситриком о ее браке с Вильгельмом, честь заставляет его держаться от нее на расстоянии. Странное дело, она, кажется, не замечает шрама на его лице. Она говорила мне, что он красив и телом, и лицом. Все уши мне о нем прожужжала. – Если Сарла и замечала его жуткий шрам, то она тоже ничего об этом не говорила, – заметил Меррик. – Ну нет, она его очень даже замечала, и его вид вызывал у нее отвращение. Как-то раз она сказала Илерии, что если бы Клив не был так хорошо сложен и не доставлял ей такого наслаждения, она бы ни за что не подпустила его к себе. Еще она сказала, что прощает ему его лицо, поскольку он боготворит ее и поскольку он заставил ее забыть Эрика. Когда Илерия передала мне этот разговор, мне захотелось убить Сарлу. Но Чесса не такая. Она честна в своих чувствах и словах. Меррик негромко выругался. – Вот именно, – заключил брат. – В жизни все непросто. – Да, попал Клив в переплет, – согласился Меррик. Глава 8 Рагнор Йоркский глядел на Клива и распалялся все больше и больше. Этот человек был сущим уродом с этим его белым, изогнутым, как полумесяц, шрамом, рассекавшим лицо от края брови почти до самого подбородка. Из-за этого шрама он выглядел злобным, свирепым – и очень опасным. Высоким ростом и мощным телосложением он походил на викинга, бороды не носил, а его длинные золотистые волосы были схвачены на затылке шнурком. Держался он спокойно, уверенно, говорил складно и логично. У него были необычные, завораживающие глаза, Рагнор не мог отвести от них взгляда. Один глаз был золотистый, а другой – голубой. Наверняка эти разные глаза – знак проклятия богов. О, как же он, Рагнор, ненавидел этого человека! “Интересно, как его разноцветные глаза действуют на женщин, – подумал он. – Наверное, из-за них он кажется им еще более привлекательным” От этой мысли ненависть Рагнора вспыхнула еще сильнее. Ему хотелось убить Клива. С какой стати он вдруг явился сюда, с какой стати дружит с этим Рориком! А как же этот ничтожный крестьянин Рорик кичится своей жалкой грудой камней, которую он называет Ястребиным островом! Ко всему прочему Клив еще и посланник герцога Ролло, треклятого нормандского ублюдка, который хочет, чтобы Чесса досталась его сыну Вильгельму. Керек доложил ему об этом с таким довольным видом, как будто это невесть какая важная новость, и он, Рагнор, не стал обрывать его, хотя и так уже давно все знал. Долг Керека – расспрашивать этих подлых людишек и представлять все сведения ему, принцу Рагнору, своему хозяину и господину. А то что на сей раз ему и без Керека было все известно, не имеет значения. Подлые людишки. И этот проклятый Клив – тоже подлого происхождения. Презренный, низкий раб, пусть он даже и стал посланником герцога Нормандии из-за своего умения складно говорить. Впрочем это еще вопрос, действительно ли он говорит так складно. По словам Керека, выходит, что да, но пока что Клив произнес всего несколько фраз, все больше молчал, сидя на скамье у дома, наблюдая за другими и слушая их разговоры. Вот хладнокровный ублюдок!.. – Мы не позволим ему увезти ее, – сказал Рагнор Кереку. Он все еще смотрел на Клива, не в силах оторвать от него взгляд. Эти проклятые завораживающие разные глаза – как он их ненавидел! – Этот человек – раб, подлый, ничтожный раб. – Нет, он свободный человек, – возразил Керек. – Пять лет тому назад Меррик дал ему свободу. Я уже говорил тебе: он посланник герцога Ролло. – Ну и что? Какое это имеет значение? Он ничтожный человечек, хотя у него и хорошо подвешен язык. Его легко убить. С ним должны были покончить еще в Дублине.., впрочем, теперь это уже не важно. Он здесь и он все еще жив. Но я все равно заполучу Чессу. – Да, ты должен взять в жены принцессу, но нам следует действовать очень осторожно. Я не хочу, чтобы Клив перерезал тебе горло. Рагнор посмотрел на Керека с подозрением: – А ты-то чего так горячишься? Может, она и тебе приглянулась? Небось, и тебе хочется, а, Керек? Да только такому, как ты, нечего надеяться – эта сучка слишком горда. Для тебя она никогда не захочет раздвинуть ноги. – Для тебя тоже, мой господин. Рагнор вскочил из-за стола, злобно шипя. Ему хотелось убить кого-нибудь, а ближе всех был этот наглец Керек. – Сядь, – сказал Керек, и голос его прозвучал холодно и жестко. Рагнору это не понравилось. Он не ребенок, чтобы кто-нибудь говорил с ним таким тоном. Он уже собрался пригрозить Кереку, что опять ударит его, когда тот вдруг сказал: – Я знаю, как заполучить принцессу. – Что? И как же? – Я скажу тебе, но сначала сядь и начни слушать меня со вниманием.., мой господин. Рагнор сел и жадно осушил кубок, полный меда. – Я хочу получить эту девку, Утту. Она очень хорошо готовит мед. – Она не для тебя.., мой господин. – Что с тобой, Керек? Мне не нравится этот тон, который ты вдруг усвоил. Ты насмехаешься надо мной, а я этого не терплю. Прежде я был снисходителен к тебе, потому что ты знал свое место, знал, что по сравнению со мной ты ничто, что я твой господин и ты обязан быть покорным моей воле. Ты должен защищать мою особу не щадя жизни, слышишь? Не щадя жизни! Но сейчас ты вдруг начал мне дерзить. Прекрати это сию же минуту, или я убью тебя! – Если ты убьешь меня, несчастный глупец, то принцесса сразу же всадит нож прямо в твое трусливое сердце. Или твой разум так слаб, что ты уже не помнишь, как она побила тебя и столкнула с причала в море за одно то, что ты ударил меня по лицу? – Она налетела на меня неожиданно, застала меня врасплох. И потом, не мог же я задать ей трепку на глазах у всех. Но она мне за все заплатит. Когда мне никто не будет мешать, я еще разок лягну ее в ребра. Мне понравилось, как она валялась у моих ног и хватала ртом воздух, точно рыба, вытащенная из воды. Это было приятное зрелище. "Как легко этот недоумок отклоняется от темы”, – подумал Керек. – Послушай меня.., мой господин. Вильгельм, наследник герцога Нормандии, возьмет в жены только девственницу. – Ну конечно, ни один могущественный человек не захочет жениться на женщине, с которой уже ложились другие мужчины. Но что с того? . Керека так и подмывало сказать Рагнору, что он в жизни не встречал никого тупее, но он только молча улыбнулся, думая о том времени, когда Чесса согнет Рагнора в бараний рог и будет править сама. Она сумеет спасти Данло от саксов. Она была молода и неопытна, но он видел скрытую в ней силу, ясно видел. Он добьется, чтобы этот брак состоялся. А потом он будет учить ее, наставлять, поможет ей ощутить свою силу. И Турелла тоже будет наставлять ее. Но прежде всего надо растолковать очевидное этому болвану Рагнору. – Если бы ты взял принцессу силой, Вильгельму пришлось бы отказаться от нее и отдать ее тебе, потому что, если бы он на ней женился и она бы понесла, он не смог бы с уверенностью сказать, кто ее обрюхатил: он или ты. Рагнор изумленно воззрился на Керека: – Клянусь молотом Тора, Керек, ты еще глупее, чем я думал. Я же хотел взять ее силой и взял бы, кабы ты не помешал. Я мог бы ее обрюхатить, но ты мне не дал. Керек почувствовал сильное желание придушить этого поганца, но вместо этого сделал над собою усилие и сказал: – Не важно, взял ты ее или не взял. Тебе достаточно сказать, что ты это сделал. – Но она будет все отрицать. Разве что я изобью ее до полусмерти – тогда она не откроет рта, может, даже кивнет, когда я скажу всем, что спал с ней. – Ты не можешь избить ее до полусмерти. Если ты поднимешь на нее руку, Рорик или Клив тут же прикончат тебя, несмотря на то, что ты принц. Даже сейчас только твое высокое звание и удерживает их мечи. Нет, ты ничего не станешь делать, а только скажешь, что уже успел овладеть ею силой, и не один раз, и что она уже не девственница. – Она будет все отрицать и попытается убить меня. Керек пожал плечами: – Какой женщине захочется признать, что ее взяли силой? Если она станет все отрицать, кто ей поверит? Однако на всякий случай я подтвержу твои слова. – Немного помолчав, он добавил: – И я не позволю ей убить тебя. – Ничего путного из этого не выйдет, Керек. Она будет вопить и ругаться и попытается убить нас обоих: и меня, и тебя. Она никогда не станет покорной, никогда не станет слушаться меня с готовностью и охотой. Я не хочу на ней жениться. Пускай мой отец отделается от матери – все равно ему от нее никакого толку – и сам женится на Чессе. А я хочу эту милашку Утту. Она варит отличный мед, сладкий и крепкий, и чем больше я его пью, тем больше мне ее хочется. Думаю, я ей тоже нравлюсь, иначе она не варила бы мед так хорошо. Она варит его для меня, а не для этого скота Хокона, ее мужа. "О боги, пошлите мне терпение”, – подумал Керек. * * * Она сторонилась его, и это, к его удивлению, было ему неприятно. Чтобы избегать его общества, ей приходилось прилагать немалые усилия, поскольку на Ястребином острове было тесно, очень тесно. Во время трапез в длинный общий дом набивалось столько народу, что яблоку было негде упасть. По крайней мере дюжина мужчин ночевала не в доме, а в отдельно стоящей бане, а теплыми ночами большинство из них спали под открытым небом, лежа вповалку, чтобы не замерзнуть, и используя все имеющиеся на острове одеяла. Некоторые спали даже в хлеву. Интересно, о чем она думает? Он помнил, как она обрадовалась, когда увидела его и поняла, что он не призрак, не видение, а человек из плоти и крови, Клив из Малверна, и что он в самом деле здесь, на Ястребином острове. Она бросилась к нему, обняла его, поцеловала и заговорила с ним так откровенно, так свободно… Ему хотелось ответить ей тем же, хотелось ощутить вкус ее губ, но он знал, что не должен этого делать, и отвернул лицо. Он осторожно повернулся, стараясь не потревожить Кири, спавшую тем крепким сном, который боги посылают только детям. Интересно, снится ли ей сейчас какой-нибудь сон и если да, то о чем он? Что может привидеться девочке, которая прожила на свете всего пять лет? Кири вздохнула, и он обнял ее и поцеловал в золотистую макушку, Он представил себе лицо Чессы в то мгновение, когда она поняла, что эта малышка – его дочь. Она посмотрела на него, потом на Кири, которую он держал на руках, и наконец сказала с улыбкой: – Ты очень похожа на своего отца. Когда ты вырастешь, то будешь красавицей. – Правда? – спросила Кири. – Я такая же красивая, как и мой отец? – Да, могу тебе в этом поклясться. На что Кири заметила: – Ты совсем не такая красивая, как мой отец, но ты честная, и ты хорошо видишь. Клив засмеялся и подбросил дочку в воздух. Она весело взвизгнула, и он подбросил ее еще раз. – Ты бесстыдница, Кири. Теперь принцесса решит, что ты тщеславна, а тщеславие умаляет красоту, как рука, прикрывающая зажженную свечу, ослабляет ее свет. Однако, сказав это, он поцеловал бровки Кири и так крепко прижал ее к груди, что она пискнула. – Но она сама сказала, что я очень похожа на тебя, отец. – Верно, Клив, – подтвердил Рорик. – Не спорь со своей девчушкой. Кири протянула Рорику ручки и он поднял ее, обнял и поцеловал. – Ты пахнешь совсем как Аглида, – сказал он, вдохнув ее запах. – Скажи-ка, Чесса, как по-твоему, моя дочка тоже красивая? Она тоже вырастет красавицей? Подошел Рагнор, стараясь, как всегда, держаться важно и величественно. Однако у него это плохо получалось, поскольку он был в подпитии и выделывал ногами кренделя. – Что за глупости вы тут болтаете? – брюзгливо сказал он. – Кому какое дело до девчонки, от которой не может быть никакого толка? Когда она вырастет, многие из нас уже постареют или умрут, так что не важно, станет она красавицей или уродиной. Идем, Чесса. Я желаю поговорить с тобой. Ты станешь моей женой и должна повиноваться моей воле. Идем. Чесса повернулась к Рагнору и вздохнула. – Уйди, – коротко сказала она. Рагнор, казалось, был потрясен: – Как? Ты хочешь, чтобы я ушел? Ты не хочешь, чтобы я поговорил с тобой наедине? Ты желаешь, чтобы я при всех сказал то, что должен сказать? – Уйди, Рагнор. Мне нет дела до того, что ты собираешься сказать. Ты опять напился меда Утты, не так ли? – Нет, я не пьян. Керек сказал, что у меня должна быть ясная голова, дабы я мог говорить складно и убедительно. Иди со мной, или я при всех скажу то, что должен. Керек слегка кивнул Рагнору. Он был удивлен. Рагнору-таки удалось привлечь к себе всеобщее внимание. Все сгрудились вокруг него и Чессы, навострив уши. – Ну и говори, – ответила Чесса. – Мне все равно, что ты скажешь. Твой корабль ждет тебя. Покинь Ястребиный остров – ты здесь нежеланный гость. А я посмотрю, многие ли из твоих воинов согласятся сопровождать тебя. – Это не твое дело! Ты всего лишь глупая женщина, и тебе многого не дано понять. Керек негромко кашлянул, и Рагнор осекся, поняв, что отклонился от темы. Помолчав несколько мгновений, он продолжил: – Тебе лучше последовать за мной, Чесса. То, что я собираюсь сказать тебе, очень важно, и об этом надо говорить без посторонних ушей. – Выкладывай, Рагнор, что у тебя там, – вмешался Рорик. – Чессе безразлично, что ты скажешь, так что говори при всех. – Она не может выйти замуж за Вильгельма. – Очень даже может, – спокойно возразил Клив. – И должна. Это решено. И запомни, Рагнор, ты все еще жив только потому, что ты – будущий король Данло. Но прими совет – не испытывай наше терпение. Чесса посмотрела на Клива, и по ее взгляду он ясно понял, что она откажется выходить замуж за Вильгельма, и тогда.., о боги, что тогда делать ему? Он потеряет доверие Ролло, потеряет доверие Ситрика. И что станет с Чессой? С законной гордостью викинга, который только что разграбил богатый монастырь, Рагнор изрек: – Принцесса не может выйти замуж за Вильгельма, потому что я уже ложился с ней! Я был с нею много раз. Она больше не девственница. Может, она уже теперь носит моего сына, будущего правителя. Но он, конечно, будет править нескоро, только после того, как я процарствую много лет, Керек опустил голову, чтобы скрыть довольную улыбку. Рагнор хорошо сыграл свою роль. Керека всегда удивляло, что Рагнору порой удается предстать человеком, исполненным достоинства, разумным и красноречивым. Теперь он ждал, что сделает принцесса. Она смотрела на Рагнора, ошеломленно раскрыв рот и не произнося ни слова. Керек был готов к ее гневным крикам и возмущенным опровержениям. Он был готов лгать, подтверждая слова Рагнора. Эта ложь будет оправдана. У него нет иного пути. Внезапно Чесса закрыла рот и с младенческим простодушием сказала: – Ну и что с того, принц Рагнор? Что с того, что ты несколько раз взял меня силой? Ведь это только увеличило мою ненависть к тебе, жестокому и тупому хаму. Рагнор стал похож на рыбу, вытащенную из воды. Челюсть его на мгновение отвисла. Он явно не знал, что ответить. Керек понял, что пора вмешаться. – Принцесса, – торопливо сказал он, – то, что случилось, не навлекает на тебя позора. Однако ты должна понять, что теперь Вильгельм Нормандский не может взять тебя в жены. Человек, столь знатный и могущественный, как он, может жениться только на девственнице. – Ах вот как, – медленно произнесла Чесса. – Но ведь Рагнор взял меня силой, против моей воли. Я не могла ему помешать. Неужели я не могу выйти замуж за Вильгельма только потому, что этот ничтожный червь Рагнор изнасиловал меня несколько раз? Меррик вдруг спросил: – А после последнего раза у тебя были месячные? Мирана и Ларен одновременно схватили Меррика за руки и встряхнули его. – Замолчи, – прошипела Ларен. – Ты ставишь Чессу в неловкое положение. О таких вещах надо говорить без посторонних ушей. – О, я отвечу на его вопрос, – сказала Чесса, надменно расправив плечи и не отрывая взгляда от Клива. – Нет, у меня не было месячных. Клив бросился на Рагнора без единого слова предупреждения. Он поднял его, как тряпичную куклу, впечатал кулак в его зубы, потом в живот и отшвырнул его на добрых шесть футов. – Подлый ублюдок, ты посмел изнасиловать благородную даму, принцессу! Клянусь богами, мне плевать, что ты принц. Сейчас я убью тебя! С этими словами он снова прыгнул на Рагнора, сел на него верхом и опять обрушил на его физиономию свой тяжелый кулак, так что голова наследника короля Олрика стукнулась о земляной пол. Потом Клив рывком поднял Рагнора на ноги, легко уворачиваясь от его ударов. – Я этого не допущу, – пробормотал Керек и бросился к ним. – Стой! – крикнул Рорик, заметив, что Керек выхватил из-за пояса нож. Четверо мужчин оттащили Клива от Рагнора; у того были в кровь разбиты губы и подбиты оба глаза. Он дрожал и был весь в поту. «О боги, – подумал Рорик, – а что, если Клив отбил ему потроха?» Рорик крепко держал вырывающегося, задыхающегося от ярости Клива, не сводя взгляда с Рагнора, которому Керек обтирал с лица кровь. Остальные люди Рагнора не спешили прийти ему на помощь. Меррик тихо сказал: – Клив, перестань. Возьми себя в руки. Ты не можешь прикончить этого поганца. Не можешь. Никто из нас не может этого сделать, несмотря на то, что он натворил. – Я могу его прикончить и прикончу! Разве ты не слышал? Он изнасиловал ее и с тех пор у нее не было месячных. Он рванулся, но четверо воинов держали его цепко. Чесса не хотела, чтобы Клив обагрил руки кровью Рагнора. – Благодарю тебя за то, что ты защищаешь мою честь, Клив, – сказала она. – Но в этом нет нужды. Клив повернулся к ней и погрозил ей кулаком: – Послушай меня, Чесса: ты не отвертишься от брака с Вильгельмом! Скоро у тебя начнутся месячные, и тогда ты выйдешь за него замуж, поняла? – Ты так громко кричишь, что тебя мудрено не понять. – Не заговаривай мне зубы! Ты выйдешь за Вильгельма. Это твой долг. – Но Рагнор говорит, что это невозможно, поскольку я уже не девственница. Неужели это правда? Неужели ни один могущественный сеньор, у которого есть гордость и честь, не захочет жениться на мне только потому, что меня изнасиловали? Разве я не осталась такой же, какой была до этого? Разве у меня теперь другое имя? Разве я стала говорить иначе или вести себя не так, как прежде? Что изменилось из-за того, что Рагнор несколько раз взял меня силой? Клив рванулся изо всех сил, и державшие его руки разжались. В следующее мгновение он уже сжимал горло Рагнора. Его еле оттащили, в такое он впал неистовство. Меррик никогда еще не видел Клива в подобном исступлении. Поскольку ничего иного не оставалось, он размахнулся и крепко ударил своего друга в челюсть. – Пусть поспит от этого снотворного, – сказал он, потирая костяшки пальцев. – Он был в таком бешенстве, что слова на него не подействовали бы. Когда очухается, мы с ним поговорим. – Благодарю тебя, – сказал Керек. – Мне не хотелось убивать твоего друга, но я должен был защитить Рагнора. – Что ты сказал, Керек? Что ты был готов убить, чтобы защитить меня? Это хорошо. Хорошо, что ты вспомнил, что обязан меня уважать. Многие из этих людей имеют дурные намерения, и вполне может статься, что тебе придется защищать меня. Керек на мгновение закрыл глаза. Чесса тихо сказала: – Ты знаешь, каков он на самом деле, Керек. Я ни за что не выйду за него, и ты не сможешь меня принудить. Никто не сможет. – Я должен попытаться, принцесса, – ответил Керек и, вздохнув, повернулся к Рагнору, который пил мед из деревянного кубка и с неприкрытым вожделением смотрел на Утту. * * * Клив очнулся и застонал от боли в подбородке. Открыв глаза, он увидел лицо Чессы – она держала его голову у себя на коленях и осторожно прижимала к его ноющей челюсти мокрое полотенце. Он ощутил мягкость ее тела, почувствовал исходящее от нее тепло и тут же отодвинулся и сел, спустив ноги с кровати. – Где мы находимся? – В спальне Рорика и Мираны. Я перевязала твои руки: ты ободрал костяшки пальцев. Клив вспомнил, что он сделал и, закрыв глаза, выругался. – Меррик сказал, что ему пришлось ударить тебя. Он сказал, что никогда не видел тебя в таком ужасном гневе и что… – Помолчи и дай мне подумать. Она сложила руки на коленях, прислонилась к дощатой перегородке, отделявшей спальню Рорика и Ми-раны от соседней, и стала ждать. Она была довольна. Клив попытался убить Рагнора. Его ярость была просто великолепна! Однако время шло, а он все молчал, и Чесса нетерпеливо заерзала: – Ну как, Клив, ты уже подумал.' – Помолчи, – повторил он, еще больше отворачивая от нее лицо. – Ох, как же у меня ноет челюсть. – Понадобилась сила четырех человек, чтобы оттащить тебя от Рагнора, но ты продолжал рваться к нему. Наверное, ты происходишь из рода воинов. – Да, я из рода воинов, но с какой стати ты говоришь обо мне с такой гордостью? – сказал он, вновь поворачиваясь к ней. – Можно подумать, что я твой сын и ты гордишься тем, что я, дрался как одержимый. Не знаю, что на меня нашло, но это не повторится. Я этого не допущу. О проклятие, это все ты! Это ты заставила меня потерять голову. – Именно так, – подтвердила она, и уголки ее губ приподнялись в чуть заметной улыбке. – Я обладаю большой силой – возможно, я даже ведьма. Всякий оказавшийся рядом со мной мужчина делает то, что я желаю. Ты не исключение, хотя поначалу я думала, что… – Помолчи. Ты можешь сколько угодно насмехаться над этим придурком Рагнором, но не надо мной. Так что помолчи. – Что ж, ладно. А вот и Кири. Иди сюда, дорогая. Как видишь, твой папа чувствует себя хорошо. У Кири был испуганный вид, и Клив почувствовал угрызения совести. Он быстро посадил дочь к себе на колени и прижал ее к груди. – Прости меня, детка. Не знаю, что на меня нашло. – Что ты, отец, – сказала Кири. – По-моему, ты здорово дрался. "Женщины, – подумал Клив. – Как видно, у всех у них извращенный ум, даже у самых юных”. – Жаль только, что дяде Меррику пришлось ударить тебя. Ему тоже жаль, он сам мне так сказал. А Ларен сказала, что жалеет, что тут не было Олега, потому что он был бы очень рад посмотреть, как ты дерешься, когда выходишь из себя. – Бред, – пробормотал Клив, ссаживая Кири с колен и ставя на пол. – Иди, поиграй со своими кузенами. – По правде, они мне не кузены. – Ну, почти кузены. Иди поиграй. Кири вприпрыжку бросилась вон из спальни, но возле двери вдруг остановилась и обернулась. – А почему ты так рассердился, отец? Не все ли тебе равно, за кого она выйдет замуж? – Иди поиграй, – повторил Клив и, когда Кири выбежала вон, повернулся к Чессе. – Я скажу тебе то, что уже говорил: скоро у тебя начнутся месячные, и тогда ты выйдешь замуж за Вильгельма. Она засмеялась. – Но я ведь уже не девственница, или ты забыл? – Вильгельму тридцать лет, он человек зрелый, умный. Он все поймет. Мужчина, желающий непременно получить в жены девственницу, – дурак, а Вильгельм далеко не глуп. – Если ему, будущему правителю Нормандии, и впрямь все равно, окажется ли его жена девственницей или нет, то его скорее можно назвать не зрелым, а перезревшим. – Говорю тебе – он не стар. Он старше меня всего на пять лет. А ума у него больше, чем у прочих, потому что он никогда не был дураком и потому что он десять лет был женат на женщине, которую любил. Он всегда был ей верен, а когда вы поженитесь, будет верен тебе. – Возможно, Вильгельм и не дурак, а вот ты, Клив, точно дурень. Скажи мне, с какой стати ты напал на Рагнора? Он посмотрел на нее так, словно хотел ее задушить. Глава 9 – Я требую, чтобы ты убил этого Клива, этого бывшего раба, который возомнил о себе невесть что! Он должен умереть. Он посмел ударить Рагнора Йоркского, сына Олрика! Рорик посмотрел на синяк под правым глазом Рагнора, на его багровую, распухшую челюсть, на его покрасневшее горло и спросил: – А почему ты говоришь о себе так, словно речь идет о ком-то другом? Почему ты сказал “он ударил Рагнора Йоркского”, а не “он ударил меня”? – Во мне течет королевская кровь, а люди королевской крови говорят именно так, когда желают, чтобы их приказание было исполнено немедленно. Убей его, Рорик. Я тебе приказываю. – Мало ли чего ты там наприказываешь, – ответствовал Рорик. – Наверно, если убивать всех, кого ты прикажешь, на земле и народу-то не останется. Думаю, надо давать тебе поменьше меда, поскольку он явно разжижает твои и без того не самые крепкие мозги. – Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! – Твой корабль готов отвезти тебя в Йорк, – сказал Рорик, чувствуя, что еще немного – и он тоже бросится на этого придурка, как давеча Клив. – Надеюсь, у тебя осталось достаточно людей, чтобы грести. – Людей у меня достаточно. Больше, чем мне нужно. – Вот и хорошо, потому что сдается мне, что многие из них не собираются возвращаться с тобой в Йорк. Рагнор молча воззрился на него, а потом, вновь обретя дар речи, заорал: – Утта, меду! Керек, поди сюда и скажи мне, что Рорик лжет. Рорик покачал головой и поспешил выйти вон. Проходя мимо Энтти, которая месила в большом общем корыте тесто для хлебов, он потрепал ее по плечу. Ему редко приходилось видеть столько теста. Энтти месила его и негромко пела. Как хорошо, что Рагнор со своими присными уедет завтра утром. Из-за того, что надо было кормить этакую ораву, запасы ячменя и ржи уже порядком истощились. Приходилось подавать на стол все больше и больше рыбы. Рорику хотелось сплавать на большой остров, чтобы поохотиться на фазанов и тетеревов, а может, даже и на диких кабанов, но он не решался покинуть свои владения, пока там находился Рагнор. Правда, там оставался и Меррик, но Рорик не собирался взваливать на него такое бремя. Меррик и его воины и так постоянно следили за Рагнором и его подручными, так же как и люди самого Рорика. Однако как же хочется поесть свежей дичи! Как надоела рыба, даже жареная селедка Утты, даже ее запеченный окунь с пряностями! Он встретил брата у ворот палисада. – Куда ты, Меррик? – На охоту. Аслак, Хафтер и еще около дюжины человек идут со мной. Я знал, что ты не захочешь покидать остров, пока здесь торчит этот недоумок Рагнор, от которого можно ждать любой пакости. Будь спокоен: я оставил здесь достаточно людей. Мы с ними будем ходить на охоту по очереди. Вообще-то мне следовало начать еще вчера. Клянусь Тором, моей утробе до смерти надоела рыба, хотя здесь ее и хорошо готовят. Рорик невольно улыбнулся при мысли о том, как они с братом похожи. – Хорошая мысль, – сказал он. – Я и сам только что думал о том же. Я разрешу своим людям поохотиться с тобой. О боги, как же мне надоело сидеть здесь! Мои мышцы совсем размягчились от безделья. Кстати, а где Клив? – Если Чессе удалось добиться своего, то он, вероятно, сейчас с ней. – А ей удалось добиться своего? – Возможно. Она очень упорная. * * * Когда они дошли до сосновой рощицы, Клив вдруг спросил: – У тебя не болит живот? – Ас какой стати ему болеть? Утта варит прекрасную кашу, другой такой я в жизни не пробовала. Рыбу она тоже готовит очень вкусно, хотя мне рыбные блюда уже успели надоесть. – Я говорю о месячных, Чесса. Разве у тебя не болит живот, когда начинаются месячные? – Клив, вместо того, чтобы толковать о моих месячных, тебе лучше поскорее отправить послание герцогу Ролло и его сыну Вильгельму. Сообщи им, что прежней юной принцессы Чессы, пригожей, юной и невинной, больше нет. Вернее, что она все так же молода и пригожа, но – увы! – уже не невинна. Сообщи Вильгельму, что, если он женится на мне, я смогу сравнить его с другим мужчиной. Насколько мне известно, мужчинам такое не по вкусу, потому они и требуют, чтобы их невесты были девственницами. – Не все мужчины – тупые скоты. – Правда? Значит, мне просто не повезло. Поначалу Рагнор казался мне самим совершенством и только потом показал свою истинную натуру, лживую и вероломную. Ты можешь спросить, как же я могла так обмануться, ведь любому видно, какой он болван. Что ж, я тебе отвечу: да, я была слепа. А потом мой отец решил выдать меня замуж за человека, которого я никогда не видела, который много лет был женат на другой женщине и которого ты назвал зрелым и умным. Но тут мой прежний поклонник, Рагнор, похищает меня и насилует. А затем являешься ты и хочешь отправить меня к тому, кого выбрал для меня отец, к этому твоему зрелому Вильгельму. По-моему, слово “зрелый” может означать только одно – что он нудный и несносный. О, Клив, неужели я еще недостаточно страдала? Она закрыла лицо руками и зарыдала. – Прости меня, Чесса, – сказал Клив, обнимая ее. – Клянусь богами, я чувствую себя последним мерзавцем. Он крепко прижал ее к груди и почувствовал, что ее руки тоже обвиваются вокруг его тела. Ее груди уперлись в его грудь, ее теплое дыхание обдало его шею. Он нагнул голову и поцеловал Чессу в макушку. – Мне очень жаль, что так произошло. Теперь я вижу, что мне все-таки следовало прикончить этого подлого ублюдка Рагнора, несмотря на то, что он должен унаследовать Данло. Он причинил тебе сильную боль? Она кивнула, прижимаясь головой к его плечу и не переставая рыдать: – Он сильно ударил меня ногой по ребрам. Он сказал, что ему нравится смотреть, как я лежу у его ног. Ему нравилось смотреть, как я страдаю от боли, потом он навалился на меня и овладел мною насильно. Клив снова поцеловал ее, эту удивительную девушку, которая считала его более красивым, чем сами боги, эту восхитительную девушку, которая была принцессой и потому стояла намного выше его. Ей причинили великое зло, и теперь он должен был позаботиться о том, чтобы она не претерпела новой, еще горшей обиды. – Ты должна выйти за Вильгельма. – Он поцеловал ее в ухо. – О Чесса, ты ведь принцесса, дочь короля. Ты должна выйти за Вильгельма, другого выхода у нас нет. – Я подумаю об этом, если ты отправишь ему послание, в котором сообщишь, что со мной случилось. – Уйдет много дней, прежде чем мое послание достигнет его, и еще столько же, прежде чем гонец вернется сюда, на Ястребиный остров. – А ты бы предпочел сразу отвезти меня к нему, чтобы я рассказала ему все сама? Чтобы я своими глазами увидела презрение на его лице и поняла, что он обо мне думает? Какой ты недобрый, Клив. – Нет, я не это имел в виду, – пробормотал он и обнял ее еще крепче. Он поцеловал ее горячий, нагретый жарким солнцем висок. – Чесса, ты обещана ему в жены. Твой отец и герцог Ролло обо всем договорились. – С тех пор все изменилось, – шепнула она, потом поцеловала его в ухо и, подняв руку, легонько коснулась пальцами его губ. – Все изменилось, Клив. Скажи, ты не презираешь меня? Не ненавидишь меня из-за того, что со мной сделал Рагнор? – Клянусь всеми богами, нет! Ты – это ты, и этого ничто не изменит. – Тогда почему мы не можем просто… – Ты сказала, что, когда впервые встретилась с Рагнором, ты была слепа. Посмотри на мое лицо. Посмотри! Она взглянула ему в лицо: – О чем ты? Ты прекрасен. Я никогда не устану любоваться тобой. Он не мог ей поверить. Она лгала – иначе и быть не могло. – Разве ты не видишь этот шрам? А может быть, считаешь меня дураком и тебе нравится насмехаться надо мной? Я же урод, я безобразен, безобразнее, чем деревянный дракон на носу корабля Меррика. Разве ты этого не видишь? Она улыбнулась, обхватила его лицо ладонями, притянула к себе и поцеловала его шрам. Он чувствовал на своей коже ее нежные, теплые губы и не знал, что делать: то ли оттолкнуть ее, то ли припасть к этим губам и целовать их, пока они оба не начнут задыхаться. Она заговорила снова: – Ты хотел убить Рагнора за то, что он сделал со мной. Если ты покажешь мне того негодяя, который сделал это с тобой, – она снова поцеловала его шрам, – я его зарежу. Он ошеломленно посмотрел на нее, потом медленно произнес: – Это сделала женщина. – Тебя ударила женщина? – Да. – Хорошо, что она больше ничего тебе не сделала. Ты жив, и ты здесь, со мной. – Это ненадолго. Как только у тебя начнутся месячные, ты поедешь в Руан. – Ты сказал это таким тоном, словно тебе вовсе не хочется, чтобы я вышла замуж за Вильгельма. И ты продолжаешь держать меня в объятиях. Может быть, ты хочешь жениться на мне сам? – Нет, – сказал он, – не хочу. Он наклонил голову, она приподняла лицо, и он поцеловал ее в губы. О боги, она была готова отдаться ему. Он тоже желал ее, желал страстно, но он не должен поддаваться этому порыву. Надо держать себя в узде. Он не должен прикасаться к ней и уж тем более целовать ее в губы, как будто она принадлежит ему по праву. – Нет, – проговорил он и отшатнулся. – Нет, я не хочу на тебе жениться. Я никогда не женюсь. Мне, конечно, нужна женщина, чтобы утолять желания плоти, но мне не нужна жена. У меня есть дочь, и больше мне никто не требуется. Я воспитаю мою Кири честной и прямодушной. Когда она вырастет, она не будет обманывать мужчин. Она молчала. Клив слышал ее "учащенное дыхание, видел, как вздымается ее грудь, и не мог отвести взгляда от этих высоких полных грудей, вырисовывающихся под платьем. Ему безумно хотелось дотронуться до них, ощутить их вкус. – Уйди, Чесса, – произнес он наконец. – Что же ты стоишь? Не хочешь уходить? Ну что ж, тогда уйду я. Не знаю, в какую игру ты сейчас играешь, но женщины всегда играют с мужчинами в какие-то игры. Скоро у тебя начнутся месячные, и тогда я буду в безопасности, потому что ты выйдешь замуж за Вильгельма. Сказав это, он резко повернулся на каблуках и почти бегом вернулся в дом. – Он желает меня, – вслух сказала Чесса. – Да, он желает меня. * * * – Кири спрашивала меня, как ты можешь быть принцессой, если глаза у тебя не голубые, а волосы не золотые, – сказала Мираиа. – По ее мнению, ты совсем не похожа на настоящую принцессу, Чесса. К тому же, малышке Клива не нравится, как ты смотришь на ее отца. – И что же ты ей ответила? Объяснила, что я ничего не могу с собой поделать? Ах, Мирана, какой же Клив упрямец! Я ему небезразлична, я это знаю, и он это знает, но все равно отталкивает меня. Причины, побуждающие его делать это, либо неясны, либо нелепы, либо основаны на ложных сведениях. Пожалуйста, скажи ему, что никакая я не принцесса, что во мне так же мало от настоящей принцессы, как в Сайре от настоящей королевы. – Я не могу этого сделать, Чесса, и ты отлично знаешь, почему. Что до Клива, то какими бы ни были причины, по которым он отталкивает тебя – неясными и нелепыми или нет, – ты все равно не сможешь его переубедить. А Кири я ответила, что если принцесса смотрит на ее отца с восхищением, то это значит, что ее отец происходит из очень знатного рода. – А это правда? – Я еще не знаю всей правды. Клив только недавно вспомнил свое прошлое. Он помнит, что его отец владел усадьбой Кинлох на западном берегу озера Лох-Несс, что находится в Шотландии, недалеко от торгового города, называемого Инвернесс. Еще он вспомнил своего отчима, человека холодного и безжалостного, жестоко обращавшегося с его матерью. Но соответствуют ли его воспоминания истине? Действительно ли все было так, как он помнит? Когда ты, Чесса, будешь.., ну, скажем, пристроена, Клив, Меррик и Ларен отправятся в Шотландию, туда, где Клив родился, чтобы уладить его дела, если, конечно, будет с кем их улаживать. – А что, с тех пор как Клив уехал из Шотландии, прошло очень много времени? – Да, двадцать лет. Не знаю, на что Клив надеется, но он твердо решил, что вернется в свой дом и посмотрит, что там осталось. У него была мать, старший брат и две сестры. Но человеческая жизнь так непрочна! Возможно, все они уже умерли. – Когда я буду пристроена, – медленно повторила Чесса и улыбнулась. Она знала, как и с кем она хочет пристроиться. И знала, как этого добиться. Пусть даже средства для достижения ее цели окажутся неблаговидными – ей это безразлично. Ведь она борется за свое будущее. Чесса положила в рот еще немного каши, сваренной Уттой, проглотила, запила козьим молоком и спросила: – А что из себя представляла мать Кири? – Сарла? О, это любопытная история. Сарла всегда казалась женщиной мягкой, чувствительной и доброй. Голос у нее был тихий и нежный, глаза светло-карие, волосы темно-русые. Она была очень хорошенькая. Однако люди редко замечали ее красоту, потому что она держалась слишком тихо и незаметно. После того как ее муж, Эрик, умер, она и Клив стали любовниками и Сарла зачала Кири. Но потом в Малверн приехал Хал-лад, отец Ларен, и она ему приглянулась. Халлад – брат герцога Ролло. Он был очень богат и мог предложить Сарле куда больше, чем она когда-либо имела. И она решила выйти за него замуж. Клив сказал, что она может поступать, как ей угодно, но пусть сначала родит и отдаст ему его ребенка. Она попыталась убить его, но к счастью, он выжил, а ее разоблачили. Сарла жила в Малверне до рождения Кири, а потом умерла. – Клив любил ее? – Вначале, может быть, и любил. Но разве можно продолжать любить того, кто пытался лишить тебя жизни? Чесса улыбнулась, положила в рот еще одну ложку каши и сказала: – Я не виню Рагнора за то, что ему хочется похитить Утту. Она прекрасно готовит. – Это верно. Когда я приехала на Ястребиный остров, ей было всего одиннадцать лет. Но она и тогда уже замечательно готовила. Ее стряпня спасла мне жизнь. – Спасла тебе жизнь? Как это? Что ты хочешь этим сказать? Мирана похлопала Чессу по руке. – О, чтобы рассказать эту историю, нужен длинный зимний вечер. Сейчас у меня много дел, ведь надо кормить столько голодных мужчин. Кстати, Чесса, у тебя еще не начались месячные? Чесса только молча закатила глаза. * * * Вечером Чесса постаралась сесть поближе к Кливу. Все обитатели Ястребиного острова собрались в общем доме, чтобы послушать историю Ларен, которая была не только хозяйкой усадьбы Малверн, но и признанным скальдом. Рагнор был недоволен. – Ведь она женщина, – брюзгливо сказал он, вытирая с губ мед. – Как она может быть скальдом? Это просто смешно. Где настоящий скальд, где мужчина? – Замолчи.., мой господин, – процедил Керек. – Раз уж они по своей доброте разрешили тебе остаться в доме, придержи язык. С этими словами Керек налил в кубок своего хозяина еще меду. Рагнору не понравился его тон – пренебрежительный, дерзкий – и, чтобы не услышать его опять, он счел за лучшее промолчать и налег на мед. Ларен медленно начала: – Я расскажу вам о великом короле Тарокамине, который правил в знойной земле, что лежит далеко-далеко на юге. Земля та зовется Египтом, и есть там большая длинная река, называемая Нил, которая делит всю страну пополам. А по обе стороны от этой реки лежит бесплодная песчаная пустыня. На протяжении тысяч лет короли Египта строили для себя огромные каменные гробницы, в которых их хоронили вместе с несметными сокровищами. Чем могущественнее был король, тем больше сокровищ клали в его гробницу. Эти гробницы назывались пирамидами. У основания они были очень широки, но чем выше, тем меньше строители укладывали каменных плит, так что на самом верху оставалась только острая вершина. – Все это вранье, – встрял Рагнор. – На свете нет страны, которая бы называлась Египтом. И что за глупость эти пирамиды? Кому захочется строить себе такую нелепую гробницу? Ты говоришь, у них были острые вершины? Чушь. Я человек ученый и знаю, что все, что ты рассказала, – сплошные выдумки. – Это всего лишь занимательная история, – сказала Ларен и улыбнулась одними губами. – Слушайте же и узнайте, что случилось с королем Тарокамином. Он хотел построить себе гробницу выше, чем у его отца, выше, чем у его деда, чья гробница превосходила все построенные ранее. Он велел искусному вавилонскому зодчему руководить работами и нанял многие сотни надсмотрщиков. Сто тысяч рабочих добывали в каменоломнях камни и волочили их туда, где возводилась гробница. Король Тарокамин женился, и у него родился сын. Сын был дорог его сердцу, дороже, чем его жена, чем его войско, однако не дороже, чем его гробница. Он знал, что эта гробница сделает его имя бессмертным, так как все, кто родится после того, как он окончит свою земную жизнь, будут видеть ее и знать, что он был великим королем, могучим и богатым. Шли годы. Сын Тарокамина повзрослел и стал красивым, сильным мужчиной. Каждый день он смотрел на гробницу своего отца, которая была уже выше всего того, что он видел в жизни. Ее основание было так широко, что, если бы две тысячи человек встали вокруг нее бок о бок, они не смогли бы полностью окружить ее. Скоро она будет завершена, эта огромная пирамида, внутри которой находятся великолепно убранные покои, где будут погребены кости его отца. Пришел день, когда Тарокамин призвал к себе своего сына и приказал ему жениться на его сестре. Пусть это вас не ужасает – таков был обычай той страны. Нам он кажется странным, однако среди королей Египта было принято жениться на родных сестрах. Сам Тарокамин не был женат на своей сестре только потому, что у него не было сестер. Его женой стала принцесса из соседнего королевства. Однако он чтил обычаи. Но сын его ненавидел свою сестру, ненавидел всей душой. Он сказал отцу, что не женится на ней, ибо его ненависть к ней так велика, что он не сможет зачать с нею детей. Он сказал, что сестра его порочна, что у нее было много любовников, что алчность ее не знает границ. Поэтому он никогда не возьмет ее в жены. Тогда отец сказал ему, что, если он отказывается, его сестра выйдет замуж за его младшего брата, а он, старший, любимый сын, будет изгнан из королевства. И вот на следующий день старший сын короля исчез вместе со своими двумя слугами и шестью воинами из королевского войска. Тарокамин очень огорчился, ибо его любимый сын сгинул без следа. Его искали, но не нашли. Никто не видел его до тех пор, пока старый король не скончался и после его кончины не минуло три дня. Рассказывая, Ларен постепенно понижала голос и последние слова произнесла почти шепотом. В доме воцарилась полная тишина. Все слушатели невольно подались вперед, ожидая продолжения удивительной истории. Ларен выдержала паузу, потом улыбнулась и заговорила снова: – А теперь попробуйте угадать, что случилось со старшим сыном короля? Меррик рассмеялся. – Опять ей удался этот трюк. Я живу с ней уже пять лет, но до сих пор не могу понять, как работает ее голова. – Погоди, – перебил его Клив. – Ларен, ты сказала, что старшего сына никто не видел, пока после смерти его отца не прошло три дня? – Да, именно так. – А, понимаю! – воскликнула Чесса. – Он вернулся во главе большого войска и сверг своего младшего брата. А потом занял престол, который принадлежал ему по праву. Клив кивнул в знак согласия, большинство слушателей тоже закивали. Однако Ларен отрицательно покачала головой. – Может быть, младший брат отправился в поход и встретился со старшим, когда пересек границу королевства? – предположил Рорик. Ларен опять покачала головой. Она вопросительно посмотрела на Хафтера, на Энтти, державшую на коленях своего спящего младенца, на Мирану, на остальных. – Ну же, Ларен, скажи нам, что же с ним случилось? – крикнул Аслак. – Что случилось со старшим сыном короля? Куда он делся и как появился через три дня после смерти отца? Внезапно Рагнор разразился хохотом. Потом встал со скамьи, рыгнул и снова захохотал. – Все вы глупцы, – важно изрек он. – Любой человек, в жилах которого течет королевская кровь, легко разгадает ее глупую загадку. Все обратили взоры к Рагнору, причем многие сжали кулаки, готовые проучить его за грубость и заносчивость. Он отхлебнул еще меда и, глядя на него, Ларен удивилась, что он до сих пор способен сидеть на лавке и даже стоять на ногах – ведь он влил в себя столько хмельного. Увидев ярость, отразившуюся на лице Меррика, она поспешила спросить: – Вот как, принц? Ты знаешь разгадку? – Конечно, – сказал Рагнор. – Ну что, сказать вам или нет? – Скажи, если можешь, – ответил Рорик. О, если бы можно было прикончить этого надутого поганца Рагнора! Но тогда Олрик, король Данло, обрушит на Ястребиный остров свою месть. Меррик кивнул. Он надеялся, что Рагнор даст не правильный ответ, как и все остальные, и выставит себя дураком. Рагнор повернулся к Ларен: – Ты сказала, что он ненавидел свою сестру и отказался взять ее в жены и за это отец изгнал его и объявил своим наследником его младшего брата? – Именно так. Рагнор опять рыгнул и рассмеялся. – Все вы глупцы, – повторил он. – Все. Слушайте же ответ. Его сестра ненавидела его так же сильно, как и он ее – разве могло быть иначе? Итак, он исчез, от него долго не было ни слуху ни духу. А когда его вновь увидели через три дня после смерти его отца, он лежал в этой огромной гробнице, которую ты называешь пирамидой. Увидевшие его узнали его одежду и драгоценные украшения, но его плоть уже превратилась в прах. Сестра убила его, она отомстила ему за то, что он ее отверг, а потом спрятала его тело в гробнице старого короля. Возможно, в этом ей помог вавилонский зодчий, который руководил строительством гробницы и знал там все ходы и выходы. Ведь он был ее любовником, не так ли? – Клянусь богами, ты отгадал правильно, – сказала Ларен. Рагнор раздулся от гордости. – А еще я скажу вам вот что, – продолжал он. – Сестру не обвинили в убийстве брата. Все решили, что это старый король убил сына и поместил его тело в своей гробнице. Он любил сына и потому положил его там, где они будут вместе до скончания времен. – Ты прав, принц Рагнор. – С меня довольно, – пробормотал Рорик и, торопливо встав, вышел из дома. Рагнор засмеялся и выпил еще меду. – Я принц. – важно сказал он. – Разумеется, я не мог не знать разгадки. И не грозите мне кулаками, помните, кто я и кто мой отец. Сказав это, он повернулся к Ларен и посмотрел на нее, как хозяин смотрит на щенка, который хорошо выполнил команду. – Возможно, я был не прав, – милостиво проговорил он. – Она рассказала недурную историю. Мне понравился вопрос, которым она закончила свой рассказ. Это вопрос для умного человека. Да, Ларен, ты хорошо справилась с этим делом. Возможно, и женщина может быть скальдом, и притом неплохим. С этими словами он снял с руки широкий серебряный браслет и протянул его Ларен. – Спасибо, – ошеломленно сказала она. Клив обернулся к Чессе: – Я пойду к Рорику, – пробормотал он. – Мое терпение на исходе. Клянусь богами, мне хочется прикончить его. Керек отошел от Рагнора, громогласно хваставшего перед всяким, кто соглашался его слушать, и приблизился к Чессе, которая смотрела, как маленькая Кири играет с кожаным мячиком. – Вот видишь, принцесса, он не всегда бывает глупым, хотя, надо признаться, он чересчур расхвастался, превознося свое умственное превосходство. – Ты прав, он ловко разгадал загадку, – ответила Чесса, глядя не на Керека, а на Кири. – Не кажется ли тебе, что если человек умен – а Рагнор только что доказал, что ум у него есть, – то его можно многому научить? – Ты хочешь сказать: научить доброте, здравомыслию, великодушию? И смирению – величайшему из всех достоинств? Мне продолжать, Керек, или хватит? Керек скрипнул зубами: – Человек есть человек. Он не может обладать всеми достоинствами, не может быть таким, как боги. У всякого человека есть недостатки. – Давай покончим с этим, Керек, – сказала Чесса, похлопав его по руке. – Я не выйду за него замуж. Никогда. Керек ничего не ответил. Чесса вздохнула и направилась к Миране и Энтти, чтобы помочь им убрать еду, оставшуюся после ужина. Глава 10 Чесса крепко спала. Ей снился Египет, та земля далеко на юге, о которой рассказывала Ларен, земля, где на многие мили вокруг не было ничего, кроме песка, и где всегда царил обжигающий зной. Она хорошо помнила этот зной. Еще она помнила пальмы и вкусные финики, которые поднимала с земли и запихивала в рот. Она помнила тонкие полотняные одежды, которые носила, и открытые сандалии. Но лучше всего она помнила зной. А еще ей снилась прекрасная женщина, теплая, мягкая, с добрым голосом – ее мать, Нафта. Она тихо застонала и от этого звука проснулась. Над ней склонилось мужское лицо. В следующее мгновение тяжелый кулак врезался в ее челюсть, и она полетела в непроглядную черноту, где не было ни песка, ни зноя, а только пустота и покой. Придя в себя, она поняла, что больше не лежит в кровати Мираны. Она была одна, и ее руки были связаны. Она потрясла головой и почувствовала острую боль в подбородке. Она сидела в маленькой хижине, прислонившись спиной к копне сена. Сквозь щели в дощатых стенах просачивался дневной свет. Ее лодыжки тоже были связаны. На ней по-прежнему была надета ночная рубашка, доходившая ей до колен. Когда через несколько минут низкая входная дверь скрипнула, отворяясь, Чесса немедля прекратила свои попытки освободить руки от веревки. Керек нагнул голову и вошел в хижину. В руках он нес миску и ломоть хлеба. – Доброе утро, принцесса, – сказал он. – Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь. О боги, у тебя на челюсти кровоподтек. Я же велел этому болвану быть осторожным и не бить тебя! Он такой здоровенный, что вполне мог бы унести тебя, просто-напросто закрыв тебе рот рукой. – Кто был этот человек? – Один из воинов Рагнора. Я не мог похитить тебя сам, потому что за мной все время наблюдали. Ну ничего, я как следует задам Оттару, этому неуклюжему ублюдку. Тебе больно, принцесса? – Еще бы не больно! Зачем вы утащили меня? – Полно, принцесса. Ты сама знаешь, зачем. Она вздохнула: – Сейчас же развяжи меня, Керек, и отвези обратно в дом. – Нет, после того, как ты поешь, я отнесу тебя на корабль. Рагнор уже собирает своих людей, чтобы отплыть.. – Неужели еще остались воины, желающие плыть в Йорк вместе с ним? Разве ты не единственный? – Он обещает дать им много серебра, если они вернутся вместе с ним. – Неужели они не понимают, что он лжет? – Ты не должна так говорить о своем будущем муже, принцесса. Ибо очень скоро Рагнор станет твоим мужем. Я обещал королеве добиться этого брака и я его добьюсь. – Ты добьешься и того, чтобы Рагнор сдержал слово и дал своим людям много серебра? – Я этого не говорил. Я добьюсь, чтобы ты вышла за него. Остальное не важно. – Послушай, Керек, я не понимаю, как ты можешь сохранять верность такому, как Рагнор. Лучше отпусти меня, не то, клянусь, я сделаю твоего проклятого хозяина самым несчастным человеком на земле. – Я постараюсь, чтобы этого не случилось. Но скажи, принцесса, зачем ты объявила всем и каждому, что Рагнор изнасиловал тебя? Я долго над этим думал, но так и не нашел ответа. Рагнор считает, что это просто знак того, что ты хочешь его и готова ему отдаться. Но он, конечно же, ошибается. Скажи мне, зачем все-таки ты это сделала? Чесса ничего не ответила, только выразительно посмотрела на миску каши в большой руке Керека. Он развязал веревку на ее запястьях и растер их, чтобы ее онемевшие руки вновь обрели подвижность. Чесса взяла ложку и стала есть восхитительную кашу Утты, приправленную медом. Наконец Чесса заговорила снова. – Это Рагнор объявил всем и каждому, что взял меня силой. А я только подтвердила его слова. – Зачем? – Я не хочу выходить замуж за Вильгельма Нормандского. Это был отличный способ заставить его отказаться от брака со мной. – Дело не только в этом, – сказал Керек. – Мне не хотелось верить своим глазам, но я ясно видел, как ты смотрела на Клива. Но ведь Клив урод, а Рагнор красивый мужчина. Почему же ты бросала на Клива такие взгляды? – Никакой он не урод. Он прекрасен. Я уже съела кашу, Керек. Теперь отпусти меня. – Не могу, принцесса. Он наклонился, быстро сунул ей в рот скомканную тряпку, прежде чем она смогла выплюнуть ее, завязал ей рот другой тряпкой и туго затянул узел на затылке. Затем он так же проворно связал ей руки, завернул ее с головы до ног в плотное шерстяное одеяло и взвалил на плечо. – Прости за неудобство, принцесса, – сказал он, – но я не мог отнести тебя на корабль раньше. Ворота палисада хорошо охраняются, и караульные не позволили бы мне выйти наружу с таким большим свертком на плече. А теперь все люди Рагнора относят на корабль свои пожитки, и на меня никто не обратит внимания. Он отворил низкую дверцу, огляделся по сторонам и направился к воротам палисада. Ворота были распахнуты, вокруг них толпились обитатели Ястребиного острова: мужчины, женщины, козы, коровы, куры. Одни воины возвращались с пристани, другие, напротив, спускались туда, где стоял корабль Рагнора, неся с собой одежду и съестные припасы. Керек начал, насвистывая, спускаться по тропе, ведущей к берегу. Похоже, многие из людей Рагнора поверили его обещанию. Интересно, Рагнор действительно щедро заплатит им? Керек в этом сомневался. Но сказать по правде, ему было все равно. – Это она? – спросил Рагнор, глядя на большой сверток у Керека на плече. – Да. Пришлось заткнуть ей рот и связать руки. Я поговорю с этим болваном Оттаром. Он не должен был бить ее. – Это я велел ему хорошенько стукнуть ее, если понадобится, так что тебе не о чем говорить с ним, Керек, – сказал Рагнор, потом повернулся и бросил через плечо: – У меня есть дело в доме. Я скоро вернусь. Пусть все приготовятся и ждут меня, сидя на веслах. Керек посмотрел вслед Рагнору, гадая, что же он мог забыть в доме. Ему хотелось побить этого паскудника за то, что он велел Оттару ударить Чессу. Керек отнес ее на корабль, в новый кожаный шатер, где хранились немногие ценности, уцелевшие после бури. Там он осторожно уложил ее на палубу и развернул одеяло. Она смотрела на него глазами, полными ярости. Он быстро затянул веревки на ее запястьях. – Прости, принцесса, но у меня нет другого выхода. Она яростно замычала. Керек сокрушенно покачал головой и вздохнул. Он еще немного постоял над ней, чтобы убедиться, что она легко дышит через нос, потом пошел к воинам, которые согласились плыть с Рагнором. Их было всего тринадцать, с таким малым числом гребцов будет нелегко добраться до Йорка. Ему тоже придется грести, и он надеялся, что и Рагнор не откажется взять в руки весло. Надо будет грести изо всех сил, ибо в скором времени Чессы хватятся и бросятся в погоню. Да, надо торопиться. – Зачем Рагнор вернулся в дом? – спросил Керек Торрика, который лежал на палубе, прислонившись к рулю и вытянув вперед ногу в лубке. Торрик закатил глаза: – Если я тебе скажу, ты не поверишь. – Чему я не поверю? Тут он услышал крик и, посмотрев на берег, увидел Рагнора, бегущего вниз по тропинке. На плече Рагнор нес бесчувственную Утту. Торрик был прав – увидев такое, не хотелось верить собственным глазам. Проклятый недоумок! Чессы хватятся не сразу, ведь он, Керек, велел Оттару положить на ее кровать свернутое одеяло, так что если кто заглянет в спальню, то подумает, что она все еще спит. Это помогло бы им выиграть время. Но теперь этот придурок Рагнор все испортил. Он просто-напросто схватил Утту, оглушил ее и унес. Но теперь уже ничего нельзя было сделать. Керек заорал: – Приготовьтесь грести что есть сил, не то вы все пойдете на корм рыбам. Когда Рагнор подбежал к кораблю, Керек крикнул ему: – Брось ее, Рагнор, брось, не то они сразу же бросятся в погоню и всех нас перебьют! – Нет, она будет варить мне мед и спать со мной. Ты видел, как она на меня смотрела? Она меня хочет и пустит меня в свою постель, хотя я и не смогу на ней жениться. – Брось ее, проклятый дурак, или ты нас всех погубишь! Рагнор поднял Утту и бросил ее Оле, самому сильному из своих воинов. Тот поймал ее легко, точно малого ребенка, потом посмотрел на Керека и пожал мощными плечами. Рагнор прыгнул на борт корабля и завопил: – – Гребите, все гребите! Но было уже поздно. Керек беспомощно смотрел, как по тропинке, крича во все горло, мчатся воины, вооруженные мечами, ножами, секирами. В руках у некоторых были даже камни, которые они подобрали по пути. Первым бежал Хокон, муж Утты. Неужели Рагнор похитил ее прямо из постели, где она спала вместе с мужем? За Хоконом неслись Рорик, Меррик и Клив. “Теперь нам конец, – обреченно подумал Керек. – Из-за этого дурака мы все погибнем”. Он повернулся к Торрику: – Прикажи Оле бросить Утту обратно на берег. И побыстрее, иначе нас всех перебьют. – Гребите! – завопил Рагнор. Воины подчинились приказу Рагнора и налегли на весла, но все было бесполезно. Хокон и еще две дюжины воинов успели броситься в воду, достигли корабля и взобрались на борт. Начался бой. Торрик попытался было встать, но Рорик тут же утихомирил его, плашмя ударив по голове своим тяжелым мечом. Торрик свалился на палубу возле руля. Оле уронил Утту, обнажил меч и ринулся в сражение. Вскоре один меч пронзил его живот, другой – грудь. Викингов с детства учили никогда не сдаваться врагу, поэтому большинство людей Рагнора пало в бою. Когда все было кончено, на палубе стонали трое раненых. Остальные были мертвы. Только Керек и сам Рагнор еще оставались невредимы. Керек, верный клятве, которую он дал королеве, загораживал собой Рагнора, готовый защищать его до конца. Он стоял на носу корабля, возле самого форштевня, ожидая, когда мечи нападающих наконец достанут его. Но те, как видно, решили сначала разделаться с остальными воинами Данло. Когда все они полегли, убитые или тяжело раненые, Керек приготовился умереть. Он знал, что ему не будет пощады. Рагнор прятался у него за спиной, проклятый трус. Но внезапно наследный принц Данло выбежал вперед, схватил бесчувственное тело Утты и, закрывшись им как щитом, выхватил из-за пояса нож. – Прикажи своим людям остановиться, не то я убью ее! – крикнул он Рорику. – Мне плевать, что она варит такой хороший мед! Все мигом замолчали. Потом все воины из Малверна и с Ястребиного острова отступили на несколько шагов и остановились за спиной Рорика, не сводя глаз с Рагнора и не приходящей в сознание Утты. Хотя руки у него дрожали, Клив спокойно, как и подобает дипломату, проговорил: – Принц Рагнор, твое сопротивление бесполезно. Ты проиграл. Если ты хочешь остаться в живых, освободи Утту, сейчас же. Осторожно положи ее на палубу и убери свой нож, чтобы даже его тень не коснулась ее горла. Ты меня понял? Рагнор не знал, что ему делать. Во всем виноват Керек, только он! Почему он не мог похитить Утту вместо этой гордячки Чессы, которая смотрит на него, Рагнора, как на жалкого червя даже теперь, после того, как он разгадал загадку скальда! – Хокон! – крикнул Рагнор. – Я куплю ее у тебя. Клив сжал руку Хокона. – Не двигайся, – прошептал он. Потом, обращаясь к Рагнору, сказал прежним спокойным тоном: – Отпусти Утту сейчас же. Ты, Керек и капитан Торрик останетесь в живых, если ты сделаешь то, что я сказал. – Ты ничтожный раб, и ты урод, ибо твой шрам безобразен. Не знаю, с какой стати Чесса считает тебя красивым. Должно быть, ее глаза косят. Ты вообще не имеешь права говорить со мной. Убирайся! Внезапно с кормы донесся женский стон. Все воины повернулись к маленькому кожаному шатру и увидели Чессу с завязанным ртом и связанными руками, которая пыталась на четвереньках выползти наружу. – Ах ты, грязный ублюдок! – взревел Клив и, вмиг позабыв всю свою дипломатическую невозмутимость, бросился к Рагнору. – Сейчас ты умрешь, трусливый червь, и, клянусь богами, мне плевать, кто ты такой и что может сделать твой треклятый отец! Корабль сильно качнуло, и Рагнора отбросило в сторону. В это мгновение Утта очнулась и потрясла головой, чтобы поскорее обрести ясность мыслей. Увидев невдалеке бледное лицо своего мужа, она тут же сообразила, что происходит, и что есть силы ударила Рагнора локтем прямо в мягкий, дряблый живот. Рагнор взвыл и отпустил ее. Почувствовав, что она свободна, Утта тут же упала и откатилась в сторону. Клив набросился на Рагнора и повалил его, иначе оба они свалились бы за борт. Сев верхом на Рагнора, Клив принялся сильно и гулко колотить его головой о доски. – Убей этого мерзавца! – заорал Хокон, помогая Утте подняться. – Сверни ему шею, – посоветовал Хафтер. – Отрежь все его паршивые мужские принадлежности! – Нет. Клив, прошу тебя, – взмолился Керек и кинулся было Рагнору на помощь, однако Рорик преградил ему путь. – Если Клив желает убить его, пусть убивает, – сказал он. – Именно Рагнор виноват в смерти всех этих славных воинов. Лицо Клива покраснело от ярости. Он ударил Рагнора кулаком по кадыку, потом быстро выхватил нож из висящих на поясе ножен. – Нет, Клив! Эти слова заставили Клива остановиться, хотя Чесса произнесла их еле слышным шепотом. Она все еще стояла на четвереньках, однако ей удалось вытолкнуть кляп изо рта, несмотря на связанные запястья. – Нет, Клив, – повторила она, пытаясь подползти к нему. – Не убивай его. Я не хочу, чтобы тебя объявили вне закона, а это самое малое, что сделает король Олрик, если ты убьешь его сына. Он не остановится ни перед чем, чтобы отомстить. Он пошлет своих воинов в набег на Ястребиный остров. Поверь, Рагнор не стоит таких жертв. Не убивай его, Клив. Клив медленно убрал нож обратно в ножны. Рагнор молча смотрел на него снизу вверх. Он был охвачен таким страхом, что даже не решался стонать от боли В ребрах и разбитой голове. – Он причинил тебе боль, Чесса? – Нет, он ничего мне не сделал. Пожалуйста, отпусти его. Клив медленно поднялся, посмотрел на распростертого Рагнора и пнул его в ребра. Рагнор вскрикнул от боли, потом злобно завопил: – Я убью тебя, Керек! Это все ты виноват, ты! Ты похитил ее и смотри, что из этого вышло! Керек повернулся к Утте, все еще стоящей рядом со своим мужем: – Мне жаль, что он это сделал. Иногда он бывает неуправляемым. Ты не убьешь его, Хокон? Рорик молча посмотрел на Хокона. Утта обняла мужа за шею: – Не трогай его, Хокон, пусть живет. Чесса права. Тот, кто убьет принца, будет объявлен вне закона, а я не хочу, чтобы отцу моих детей пришлось бежать, чтобы сохранить жизнь. – Детей? – изумленно повторил Хокон. – Да, детей, – сказала она с улыбкой. – Первый из них должен родиться примерно через семь месяцев. Меррик крикнул Чессе: – У тебя еще не начались месячные? * * * Принц Рагнор, Керек и Торрик будут отправлены в Йорк после того, как Чесса уедет в Руан, чтобы сочетаться браком с Вильгельмом. Приняв это решение, мужчины сообщили о нем женщинам. – Понятно, – сказала Мирана, когда Рорик закончил говорить, – стало быть, вы, могучие и мудрые мужчины, уже все продумали, да? Представляю, как вы сидели, накачиваясь пивом и всесторонне взвешивая это сложное решение. О, как же я счастлива, что вы любезно соизволили известить нас о своем великом замысле! О, как же вы, бедные, должно быть, устали после таких тяжких мыслительных усилий! Может быть, тебе принести еще пива, мой повелитель? Может быть, у моего повелителя устали ноги? Я могла бы встать на четвереньки, чтобы мой повелитель мог дать отдых своим ногам, поставив их мне на спину. Рорик опешил: – Что это ты так разошлась, Мирана? Послушай, кому-то ведь надо было принять решение. Вы, женщины… – тут он осекся, увидев, что за спиной Мираны стоят Ларен и Чесса, а за ними – Энтти, Амма, Эрна, старая Альна и все остальные женщины Ястребиного острова. Они стояли за своей госпожой, готовые ради нее на все, вплоть до убийства, преданные только ей, но не ему. От этой мысли Рорику стало не по себе. Он повернулся к брату: – Меррик, поговори с Ларен, а то она чего доброго сочинит историю о том, что здесь происходит, и изобразит всех нас, мужчин, гнусными злодеями, чем-то вроде дьявола, которого боятся христиане. Образумь ее. А ты, Клив, дождись, когда у Чессы начнутся месячные, и отвези ее к жениху. Не ее дело решать. Ее отец уже все решил и дал слово. – Ларен, – произнес Меррик, стараясь говорить как можно тише (в итоге получилось нечто, лишь немногим отличался от его обычного мощного рыка), – неужели ты и впрямь готова это сделать? Нет, дорогая, я убежден, что ты не станешь насмехаться над своим мужем, как Мирана насмехается над Рориком. Ты не сделаешь из этого незначительного происшествия песни скальда, не так ли? – Христианский дьявол слишком хорош для тебя, Меррик, – холодно ответила его жена. Старая Альна хихикнула. – Думаю, нам надо отказаться стряпать для них, – сказала Ларен. – Никакой каши, которую так хорошо готовит Утта. Никакого пива. Никакого мяса дикого вепря, поджаренного на углях. Что ты на это скажешь, Амла? Амла, крупная, сильная женщина, ухмыльнулась, глядя на Скуллу, своего великана-мужа: – Что скажешь, муженек. Хочешь, чтобы твой толстый живот усох? Это будет наказанием за твою глупость. Клив перебил ее, вновь прибегнув к спокойному, ровному тону, которым он вел дипломатические переговоры: – Мы отошли слишком далеко от темы нашего разговора. Женщины, я собираюсь задать вам всего один вопрос. Выберите ту из вас, которая на него ответит. – Что это за вопрос? – спросила Утта. – Вопрос такой: за кого должна выйти замуж принцесса Чесса? Женщины отошли в сторону, сбились в тесный кружок и заговорили все разом. Потом Мирана подняла руку. – Давайте выйдем из дома, – сказала она. – Я , не хочу, чтобы нас слышали мужчины. Уверена, что, обсуждая этот вопрос, они спорили и оскорбляли друг друга и орали во все горло, но они наверняка станут все отрицать, и мы почувствуем себя дурами, когда и сами начнем делать то же самое. Когда все женщины покинули дом, Рорик хлопнул Клива по спине. – Ты это хорошо придумал, – сказал он. – Да, – согласился Меррик, довольно ухмыляясь, – хорошо. Они придут к тому же выводу, что и мы. Потому что иного решения просто не существует. – Они женщины, – заметил на это Клив. – А женщины непохожи на мужчин. Они думают по-другому, иначе, чем мы. Он покачал головой, сел на лавку, положил руки на колени, и, опустив голову, молча уставился в землю. Остальные мужчины вели себя как ни в чем не бывало; пили пиво, точили топоры, обменивались шутками, играли с детьми, чесали за ушами всеобщего любимца Керзога. Три раненых воина Рагнора молча лежали в углу, всей душой желая, чтобы их господина убила молния, пока этот дурак не навлек на них новую беду. – Отец, что случилось? – маленькая Аглида забралась Рорику на колени. – Мама сердится на тебя, да? Что ты натворил? – Ничего, дорогая. Просто мужчины и женщины не всегда соглашаются друг с другом. А где Кири? – Она ушла с тетей Ларен и другими женщинами. – Мне это не нравится, – пробормотал Клив. – Зря я это затеял. – Ерунда, – бодро сказал Меррик. – Другого решения просто не может быть. – А что, если месячные у нее так и не начнутся? – спросил Рорик. – Даже если начнутся, она может утаить это от нас, – предположил Хафтер. – Я прикажу Энтти последить за ней и сказать мне правду, Все уставились на Хафтера с таким видом, словно у него только что выросла вторая голова. – Неужели? – с насмешкой произнес Рорик. – Ты прикажешь Энтти следить за другой женщиной? Так она тебя и послушается. Рорик басовито расхохотался, и через минуту все мужчины опять шутили, смеялись и потягивали пиво. Наконец женщины возвратились в дом. Впереди шла М Ирана. – Мы решили, что делать, – объявила она. Мужчины медленно встали. Никто из них не произнес ни слова. Мирана посмотрела на своего мужа и улыбнулась: – Мой господин, мы согласны с тем, что Рагнор, Керек и Торрик должны быть возвращены в Йорк. Очень жаль, что мы не можем их убить, хотя они это вполне заслужили, но делать нечего, придется оставить их в живых. Остальных троих надо отправить вместе с ними. – Вот видишь, – сказал Рорик Кливу, – я же говорил тебе, что они не смогут решить иначе. – Теперь о браке Чессы с Вильгельмом. – продолжала Мирана. – Она не хочет выходить за него замуж, и мы с нею согласны. Она хочет выйти за Клива. Клив молча воззрился на Мирану, чувствуя, что бледнеет. Какой же он был дурак, что позволил женщинам решать, согласны ли они с мужчинами! Наконец он заговорил, прервав неловкое молчание: – Я не женюсь на принцессе. Не женюсь, потому что она принцесса, а я – никто. – Ты сын владетеля Кинлоха, – сказала Ларен. – Так ты нам сказал. – Я даже не знаю, что представляет собой этот Кинлох. Может быть, это какая-то жалкая скала посреди озера Лох-Несс. Может быть, его давно захватили пикты или бритты. Может быть, он существует только в моем сне. Может быть, я все придумал. Нельзя исключать такую возможность. Ларен кашлянула. – Клив, мы все видели, как ты дважды набрасывался на Рагнора, когда узнавал, что он причинил зло Чессе. Любому ясно, что ты хочешь ее. – Да, верно, я хочу ее, потому что она женщина и притом красивая, а я не ложился с женщиной уже много недель. Но что с того? Любому мужчине нужна женщина, на то он и мужчина. – Давайте прекратим этот бессмысленный разговор, – вмешался Меррик, смущенно глядя на женщин. – Послушай, Ларен, вы, женщины, привыкли думать сердцем, а не головой. Клив вел переговоры с Ситриком о браке Чессы с сыном Ролло. Он просто обязан отвезти ее к Вильгельму. Он дал слово и должен его сдержать. Речь идет о его чести. Чесса, до сих пор стоявшая среди других женщин, решительно вышла вперед. – Меррик, ты сказал, что речь идет о чести Клива. А я считаю, что речь идет о моей жизни. Я выслушала вас, а теперь вы послушайте меня. Пришло время рассказать правду, которую вы четверо уже знаете и о которой, быть может, догадываются и все остальные. – Чесса, нет! – торопливо сказала Мирана, хватая ее за рукав. – Оставь, Мирана. Это мое будущее, а не твое. Я прошу всех присутствующих поклясться, что они будут молчать о том, что сейчас услышат, ибо я не хочу причинить вред моему отцу. И не забудьте убрать отсюда Рагнора, Керека и троих раненых. Им ни к чему это знать. Капитана Торрика можно оставить. Он так одурел от снадобий старой Альны, что не понимает, где находится. – Не делай этого, Чесса, – молвил Рорик. Хафтер, Аслак и Скулла вынесли троих раненых вон из дома, хотя те и клялись Тором и Одином, что ничего никому не расскажут – пусть только им разрешат остаться и послушать. У Рагнора был скучающий вид. Керек раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но, увидев выражение, которое приняло лицо Рорика, передумал. Хафтер посмотрел на Рорика, вопросительно приподняв бровь, однако тот только молча покачал головой. Рагнора и Керека выпроводили из дома вслед за тремя ранеными. Чесса поглядела на Клива. Вид у него был озадаченный и сердитый. – Говори, что хотела, принцесса, – сухо сказал он. – И побыстрее, потому что мне пора везти тебя в Руан, к твоему жениху, к человеку, за которого ты должна выйти замуж, ибо это единственное возможное решение. Надеюсь, что во время плавания у тебя наконец начнутся месячные. Глядя ему прямо в глаза, она медленно и внятно проговорила: – Послушай меня, Клив, ибо то, что я сейчас скажу, – правда. Я не принцесса. Глава 11 После этих слов в доме наступила гробовая тишина. Даже дети перестали шуметь. – Вы слышали, что я сказала? – спросила Чесса, оглядывая мужчин и женщин, заполнивших просторный общий зал. – Я не принцесса. До того, как мой отец убил Ситрика, короля Ирландии, он был известен как Хормуз, чародей. Я дочь Хормуза. Ее удивило, что все восприняли это известие так спокойно. Никто не изумлялся, никто не кричал, что этого не может быть. Ну конечно, они и так все знали. Знали с самого начала. Единственное, что их удивило в ее признании, – это то, что она решилась его сделать. Мирана прервала затянувшееся молчание; – Чесса, здесь все знают правду. Вскоре после того как Хормуз, твой отец, женился на Сайре и стал королем Ирландии – королем, который вновь обрел молодость, – он послал к нам на Ястребиный остров скальда. Этот скальд поведал удивительную историю о том, как волшебник Хормуз омолодил старого короля Ситрика и дал ему жену, которая сможет родить ему сыновей. Многие верили этой выдумке, а кто не верил, помалкивал, понимая, что из твоего отца выйдет отличный король. Мы здесь, на острове, конечно, сразу смекнули, зачем он послал к нам скальда – затем, чтобы мы узнали, что все произошло именно так, как он предсказал. Кстати, если память мне не изменяет, тогда твоя мачеха Сайра уже была беременна своим первым сыном. Клив посмотрел на Меррика: – Когда я спросил тебя, что ты знаешь о короле Ситрике, ты сказал, что не знаешь о нем ничего. – А что еще я мог ответить? Я не собирался никому рассказывать эту историю. Хорошо, что мы выпроводили из дома Рагнора и Керека и они ничего не пронюхали. – Значит, это правда? – проговорил Клив, глядя на Чессу. – Она не принцесса? – Конечно, нет, – ответила Чесса. – Как это ни удивительно, на самом деле я родилась в Египте, той далекой южной стране, о которой вчера вечером рассказывала Ларен. Мой отец хотел взять в жены Мирану из-за того, что она очень походила на мою мать, однако Мирана была уже замужем за Рориком. – Чесса вздохнула. – Поэтому отец женился на Сайре. Он был уверен, что сумеет исправить ее нрав. Она была необузданна, жестока и безжалостна – эти качества, как мне кажется, хороши, если ими обладает король, но они совсем не подходят королеве. Впрочем, моего отца они, кажется, больше не беспокоят. – Она снова устремила взгляд на Клива. – Так что повторяю: я не принцесса. Во мне нет ни капли королевской крови, иными словами, во мне нет ничего, что могло бы заинтересовать Вильгельма Нормандского или Рагнора Йоркского. Мой отец даже сменил мое имя, переименовал меня из Эзе в Чессу, чтобы никто не вспоминал, что у волшебника Хормуза была дочь и что эта дочь – я, и чтобы никому не приходило в голову, что омолодившийся король Ситрик напоминает лицом Хормуза. – Что же, теперь я знаю твою историю, – сказал Клив. – Я верю тебе – достаточно взглянуть на лицо Рорика, чтобы понять, что ты сказала правду. Но это не меняет дела. Если в твоих жилах нет королевской крови, то ее нет и в жилах Вильгельма. Его отец, герцог Ролло, не был герцогом, пока не заставил французского короля Карла III дать ему этот титул. Теперь он герцог Нормандии, и значит, в его жилых течет герцогская кровь. А ты – принцесса, потому что твой отец сделался королем. Но все это не имеет значения. Важно другое – то, что я дал герцогу Ролло слово привезти тебя в Руан. И я сдержу это слово. Чесса посмотрела ему прямо в глаза: – Я не выйду замуж ни за кого, кроме тебя. Клив повернулся и, широко шагая, направился к двери – Куда ты идешь? Он обернулся и посмотрел на нее. Она стояла перед ним, сжав сцепленные руки, ее черные волосы, перевитые желтыми полотняными лентами, ниспадали на спину. Сегодня на ней было платье темно-оранжевого цвета, и из-за этого ее глаза, и без того ярко-зеленые, казались еще зеленее. Она не выйдет замуж ни за кого, кроме него – она только что сказала это, сказала при всех. Поистине она глупа! И слепа. Одного взгляда на его изуродованное лицо должно было хватить, чтобы отвратить ее от этой нелепой мысли. Несомненно, с ее стороны это только безрассудное увлечение, которое скоро пройдет. Однажды утром она проснется и поймет, что он ей противен, и удивится, как вообще он мог ей нравиться! – Я должен подумать, – пробормотал он и торопливо вышел из дома. Все молчали. Никто не произнес ни слова, пока звук его шагов не затих. Чесса стояла неподвижно, ничего не видя и только смутно слыша голоса, которые становились все громче, все настойчивее, потому что у каждого было свое мнение и каждый хотел высказать его вслух. Чесса услышала, как Рорик сказал Миране: – Ты должна была сказать ей, что таким путем она ничего не добьется. Нельзя вот так, без предупреждения, заявлять мужчине, что ты хочешь заполучить его в мужья, тем более если этот мужчина – Клив! Ведь Клив толком не знает, кто он такой, и, кроме того, ему вовсе не хочется обзаводиться женой, что вполне понятно, если вспомнить, как гнусно с ним обошлись. – А почему моему отцу не хочется обзаводиться женой? – О боги, – вздохнула Ларен, подхватывая Кири на руки. – Дело не в том, что ему не нужна жена, детка, а в том, что… Она запнулась, не зная, что сказать, и Меррик пришел ей на помощь. – У твоего отца сейчас слишком много дел, Кири, ты и сама это знаешь. Мы с ним собираемся ехать в Шотландию, в то место, где он родился. Положение его слишком неопределенно, поэтому он пока не может обзавестись женой. – Почему? Она могла бы помогать ему, как тетя Ларен помогает тебе. Она могла бы говорить ему, что делать, когда он растеряется, как тетя Лар… – Я знаю, Кири, знаю, – перебил ее Меррик, стараясь не рассмеяться. – Но дело в том, что сейчас положение твоего отца слишком э.., сложное. – Кири права, – сказала Чесса. – Почему он не может жениться на мне? – Чесса, – попытался урезонить ее Рорик. – Замолчи. – Нет, не замолчу. Кири, твой папа может сделать меня своей женой уже сегодня днем, стоит ему только захотеть. Или вечером, если Миране нужно время для приготовлений к свадебному пиру. Я помогу твоему отцу узнать, кто он и откуда и почему его чуть не убили, когда он был маленьким мальчиком, а потом продали в рабство, как твою тетю Ларен. – А может, мой отец не хочет жениться, потому что он очень любил мою маму? – предположила Кири. – Может, ты ему вообще не нравишься? Я не знаю. Она вырвалась из рук Меррика и побежала к двери – Кири, милая, – крикнула ей вдогонку Ларен, – поиграй во дворе со своими кузенами. Смотри, не выходи за ворота. Клив возвратился вечером, держа на руках спящую Кири. – Мы весь день просидели на вершине утеса на восточном берегу, наблюдая за чернозобиками и сорочаями. Больше он не сказал ничего и избегал смотреть на Чессу вплоть до самой ночи, когда все обитатели общего дома начали готовиться ко сну. Тогда он подошел к ней, посмотрел на нее сверху вниз и, помолчав несколько мгновений, сказал: – Погляди на мое лицо. Она поглядела на его лицо. – Что ты видишь? Она улыбнулась, потом медленно подняла руку и провела кончиком пальца по его губам, его носу, его бровям и, наконец, по шраму на его щеке. – Я вижу тебя, – сказала она. – Я вижу мужчину, которого хочу, мужчину, который всегда будет для меня единственным. Я вижу тебя, и мне хочется улыбаться и смеяться и, может быть, даже немного потанцевать. Я хочу целовать тебя и касаться тебя. Я знаю, что передо мной тот, кого боги создали для меня. А теперь, Клив, погляди на мое лицо. Что ты видишь? Он поглядел на нее, но не стал касаться ее, как она коснулась его. – Я никогда не видел глаз такого цвета, как у тебя, – тихо проговорил он. – Я думал, они такие же, как у Мираны, но я ошибался. Зелень твоих глаз темнее, чем у Мираны, в этом тусклом свете они выглядят почти черными, а их уголки слегка приподняты, и от этого кажете”, будто тебе ведомы некие тайны, неизвестные остальным. Это так, Чесса? – Нет, не так. Ей очень хотелось поцеловать его в губы. Когда-то она несколько раз целовалась с Рагнором, и это слияние губ показалось ей странным. – Клив… Она встала на цыпочки. Ее сердце билось так неистово, так громко, что она была уверена: он слышит его удары. Она положила обе ладони ему на грудь и почувствовала жар его тела и сильный, ровный стук его сердца. – А что еще ты видишь, Клив? – Я вижу женщину, которая отказывается делать то, что ей говорят. – И это все, что ты видишь? Необычные глаза и женщину, которая не желает, чтобы ее водили на поводу? Я чувствую стук твоего сердца, Клив. Сейчас оно бьется очень быстро. – Если бы ты стояла еще ближе, то почувствовала бы и другое – твердость моего мужского естества. Пойми, принцесса, я мужчина, а мужчина всегда готов переспать с хорошенькой женщиной. Как видишь, все очень просто. Он взял ее за запястья, мягко отстранил от себя и отступил сам. – Меррик, его люди и я отвезем Рагнора, Керека и Торрика в Йорк. Это займет только пять дней, во всяком случае, не больше восьми, даже если погода испортится или случится что-нибудь непредвиденное. Когда мы вернемся, ты поплывешь со мной в Руан. Уверен, что до тех пор у тебя начнутся месячные. Вряд ли ты беременна. Думаю, дело не в том, что ты могла понести от Рагнора, а в твоем своенравии и упрямстве. Ты не желаешь подчиниться воле твоего отца и выбрала этот путь, чтобы добиться своего. Но у тебя ничего не выйдет. Если ты откажешься выйти замуж за Вильгельма, я отошлю тебя обратно к Ситрику. – Разве ты не слышал, что я сказала? Я не принцесса. Он пожал плечами: – Я уже сказал тебе: раз ты дочь короля Ирландии, значит, ты принцесса. То, как он стал королем Ирландии, не имеет значения. По мне, так ты могла бы рассказать свою историю и при Рагноре, а он мог бы раззвонить ее по всему свету. Это все равно ничего бы не изменило. Мы с Мерриком отплываем завтра утром. Спокойной ночи, принцесса. Она молча смотрела ему вслед. Он считал, что должен сдержать слово, данное им герцогу Ролло и ее отцу. Надо придумать какую-нибудь вескую причину, которая заставила бы его решить, что теперь это уже не важно. Но дело не только в данном им слове. Женщина, которую он любил, пыталась убить его. После такого любой мужчина начнет опасаться женщин. Надо будет доказать ему, что ее незачем опасаться, что он может ей доверять, доказать, что она никогда не причинит ему зла и никогда его не предаст. А что, если он действительно нисколько не любит ее? Нет, этого не может быть. Все видели, в какое бешенство он впадал, когда Рагнор посягал на нее. Пожалуй, придется сказать ему правду. Что она не принцесса, он уже знает, но он не знает, что она все еще девственница. О боги, какое лицо будет у него, когда она скажет ему об этом! Только теперь она поняла, что сама себе вырыла глубокую яму и вот-вот рухнет в нее. А какой замечательной показалась ей вначале эта мысль… Ведь если она больше не девственница, то Вильгельм не захочет взять ее в жены, и она будет свободна и сможет выйти замуж за Клива. А когда она наконец отдастся ему, ее девственность станет для него приятной неожиданностью. Но теперь она поняла, что он воспримет все совершенно иначе. Узнав, что она солгала, он решит, что она ничем не лучше этой мерзавки Сарлы. О, если бы эта"Сарла не умерла, если бы она оказалась сейчас здесь, перед Чессой! Честное слово, она убила бы эту дрянь за то, что та сделала с Кливом. Наверняка ей рассказали только часть этой гнусной истории. Хотелось бы узнать о ней побольше. Намного больше. * * * Меррик, Клив и два десятка воинов из Малверна отплывали на рассвете. Все жители Ястребиного острова собрались на берегу, чтобы проводить их. Чесса, Ларен и Мирана стояли на пристани бок о бок, глядя, как мужчины грузят на корабль съестные припасы. Энтти вручила Меррику большой мех с пивом и сказала: – Я не хочу, чтобы хоть капля моего пива попала в ненасытную глотку Рагнора. Выпейте его в первый вечер после отплытия из Йорка, когда наконец отделаетесь от этой троицы. Старая Альна явилась на пристань, чтобы проститься с капитаном Торриком. Она ласково погладила его связанные запястья и прокудахтала: – Эх, красавчик, в прежние времена ты бы не задумываясь бросился в драку, чтобы заполучить меня. Я была куда красивее, чем эти курицы, что стоят рядом со мной. – Но Альна, если ты и вправду была такая красотка, то в прежние времена за твою благосклонность сражался бы не я, а мой дедушка. И если бы он победил, я бы мог быть твоим внуком. Альна стукнула его по уху и проквохтала: – Не снимай с ноги лубков, капитан, так она быстрее срастется, и пей вот это зелье. – Она сунула ему в руку небольшой флакон. – Если бы тебе не надо было уезжать, красавчик, я дала бы тебе другое зелье – любовное, н тогда ты бы влюбился в свою старую бабку. Она расхохоталась. Торрик бросил затравленный взгляд на Меррика, но тот только усмехнулся: – Считай старую Альну милостивым даром богов. Ларен улыбнулась мужу, но ничего ему не сказала. Она уже раз десять велела ему держать ухо востро, поскольку Рагнор не из тех, кому можно верить. А Керек еще опаснее, потому что одержим мыслью непременно заполучить Чессу для Рагнора, вернее – для Данло. Клив не сказал Чессе ни единого слова. Он стоял поодаль, беседуя о чем-то со своей маленькой дочерью, которую держал на руках. Наконец он поцеловал малышку, поставил ее на землю и велел ей идти к тете Ларен. Потом он прыгнул на корабль, помахал дочери рукой, и гребцы налегли на весла. Через несколько минут парус из полосатого бело-голубого сукна превратился в удаляющуюся точку. Мужчины Ястребиного острова собрали свое оружие и инструменты и отправились на охоту. Чесса повернулась к Миране. – Он даже не посмотрел на меня, – пожаловалась она. – Ему все равно, что я не принцесса. Он продолжает меня отвергать. – Не тревожься раньше времени. Подожди, пока Клив вернется из Йорка. Тогда и посмотрим. Чесса оглядела лица женщин, стоящих вокруг нее. – О боги, – сказала она со вздохом. – Я сказала ему, что я не принцесса, но это еще не все. Да, я еще не все ему сказала. Мирана не отрывала взгляда от пары кроншнепов, убегающих от накатившей на берег волны. – Лично я предпочла бы не знать, о чем ты толкуешь, – сказала она. – Я не беременна. – У тебя начались месячные? – Да, но дело не в этом. Все обстоит гораздо хуже. – О чем это ты? – спросила подошедшая к ним Ларен. – У нее начались месячные, – ответила Мирана. – Она не забеременела от Рагнора. – Это не имеет значения, – уныло пробормотала Чесса. – Еще как имеет, – не согласилась Ларен. – Когда ты наконец выйдешь замуж за Клива, тебе не придется беспокоиться о том, что в тебе, возможно, живет ребенок Рагнора. Чесса посмотрела на Мирану, потом на Ларен и на других женщин, сгрудившихся вокруг нее. – Я все еще девственница, – сказала она с печальным вздохом. – Я солгала. Я надеялась, что если все будут думать, что я лишилась невинности, меня не отправят к Вильгельму. Теперь я поняла, что совершила ошибку. – Но это же прекрасно! – воскликнула Утта, но тут же осеклась, и глаза ее округлились. – О боги, что же теперь делать? – пробормотала она. – Да, это дело приобретает неожиданный оборот, – сказала Энтти. – Если Клив узнает, что ты по-прежнему девственница, он тут же потащит тебя в Руан, и там тебя в два счета окрутят с Вильгельмом. А что обо всем этом думаешь ты, Амма? Высокая, мощная Амма, обладавшая такой же силой, как и многие мужчины, с досадой посмотрела вслед удаляющемуся кораблю. – Я думаю, – медленно проговорила она, – что ты должна будешь переспать с Кливом, как только он возвратится из Йорка. Женщины принялись спорить, и спорили долго. Все были серьезны, никто не шутил. Наконец Ларен сказала: – Послушайте меня все. Дело не в Чессе, а в Кливе. Я рассказала Чессе о Сарле, но многие ужасные и мерзкие детали опустила. Если я расскажу их сейчас, она и все вы поймете, отчего он так старается убежать от нее. – Сарла пыталась убить его, – сказала старая Альна и плюнула с пристани в воду. Она перебила Ларен, потому что была старше всех на Ястребином острове и по праву старшинства могла делать, что хотела.. Ларен промолчала и позволила ей продолжить. – Но это ты, Чесса, знаешь и без меня. Ты не знаешь другого, того, что перед этим она заманила его словами любви на самый высокий утес Вороньего мыса и там отдалась ему, а потом, когда он лежал перед нею, счастливый и уверенный, что она тоже счастлива, ударила его камнем по голове и столкнула вниз. Но боги спасли его. Он упал на уступ. Маленький брат Ларен, Таби, все видел, но Сарла пригрозила ему, что лишит жизни Ларен и Меррика, если он кому-нибудь скажет хоть слово. По счастью, в конце концов он все же рассказал правду Меррику, и Клива спасли, но спасение едва не запоздало. Если мужчина пережил такое, немудрено, что у него сводит живот при одной только мысли о том, чтобы связаться с новой женщиной. Да-да, я слышала, что теперь всякий раз, когда Клив ложится в Малверне с женщиной, он непременно зажигает масляную лампу. И после любовных утех всегда спит один. Он доверяет женщинам еще меньше, чем наши мужчины доверяют этому паскуднику Рагнору. – Альна, откуда ты все знаешь? – удивленно спросила Ларен. – Ведь когда все это случилось, ты была здесь, на Ястребином острове, далеко от Норвегии. – Я напоила твоего красавца-мужа зельем, от которого у него развязался язык. Он рассказал мне все в подробностях, и когда рассказывал, все время улыбался. Он даже сказал мне, какая я красивая. – Я этому верю, – сказала Ларен Миране. – Кроме последнего утверждения. – Я и так знала эту историю, новые подробности, которые добавила Альна, ничего не изменили, – раздраженно сказала Чесса. – И потом, Сарла – всего лишь одна из многих тысяч женщин. Уверена, Клив слишком умен, чтобы считать, будто все женщины на земле такие же, как она. – Да, – согласилась Ларен, – это верно. Но пойми, Чесса, она была первой женщиной, которую Клив познал, после того как стал свободным. Он доверял ей. Он отдал ей свое тело и свое сердце. Он любил ее. А она попыталась убить его. – Но ведь Чесса нисколько не похожа на нее, – вмешалась Мирана. – Не могу поверить, что Клив настолько слеп, чтобы не видеть этого. – Мужчины, – сказала могучая Амма, – даже мой ненаглядный Скулла, иногда страшно возбуждаются по пустякам и теряют способность рассуждать здраво. Как раз это и случилось с Кливом. Он и впрямь вбил себе в голову, что все женщины такие же, как Сарла. Хуже того, он воображает, что шрам на лице сделал из него урода. Он убедил себя, что это так, и искренне считает себя безобразным. Мужчинам вообще свойственно видеть то, чего нет. Ко всему прочему бедняга Клив считает, что его долг – доставить Чессу к герцогу Ролло, иначе будет нарушено его твердое слово. – Мужчины и их нерушимое слово, – со вздохом проговорила Мирана. – Сколько же войн было затеяно из-за этого проклятого нерушимого слова! Чесса медленно произнесла: – Я совершенно уверена, что мой отец больше всего на свете желает, чтобы я была счастлива. Он хочет заключить союз с Нормандией, это несомненно, но разве нельзя подписать договор с герцогом Ролло, не принося в жертву меня? Как же мне заставить Клива уразуметь, что мой отец не станет его проклинать, если он сам возьмет меня в жены? Ведь он в конце концов не безродный, его отец – владетель Кинлоха. Сей вопрос остался без ответа, так как в эту минуту огромный пес Рорика Керзог с громким лаем пронесся сквозь стайку детей, сгрудившихся на тропе, что вела от пристани к дому, и радостно бросился к женщинам. Увидев стоящих бок о бок Мирану и Чессу, он остановился, посмотрел сначала на одну, потом на другую и в припадке бурного восторга прыгнул на них обеих. Чесса вскрикнула, падая с пристани в воду. Мирана свалилась прямо на нее. Старая Альна разразилась кудахтающим смехом. * * * К концу недели женщины забеспокоились. Мужчины же с раздражающей самоуверенностью повторяли, что все дело в погоде. Меррик и Клив наверняка задержались из-за бури, и не просто задержались, а еще и сбились с курса. Но почему же в таком случае буря обошла Ястребиный остров? Миновал еще один день, а корабль Меррика все не возвращался. После сытного обеда, состоящего из мяса кабана, зажаренного с морошкой, Мирана сказала: – С ними что-то стряслось. Я это чувствую. Рорик взял у нее из рук их маленькую дочку Аглиду и ответил: – Подождем еще два дня. Если через два дня они не появятся, мы отправимся в Йорк и выясним, что случилось. Услышав это решение, все вздохнули с облегчением, потому что утром этого дня маленькая Кири перестала есть, играть и спорить с другими детьми. Она отгородилась от всех и ушла в себя. Вид у нее был такой несчастный, что у Чессы защемило сердце. – Это случается с ней всякий раз, когда ее отец долго не возвращается, – объяснила Ларен. – В Малверне он, бывало, отлучался на неделю, чтобы поохотиться или поторговать, но тогда Кири всегда знала, что он скоро вернется, и не отказывалась от пищи. Когда Клив стал посланником герцога Ролло, он каждый раз говорил ей, когда вернется с точностью до дня. Но несколько раз он опаздывал и по возвращении в Малверн обнаруживал, что она превратилась в маленький скелетик, бледненький, слабый, ко всему безразличный. Мы с ума сходили от беспокойства, пробовали все средства, но все было напрасно. В этот раз Клив сказал ей, что вернется на восьмой день. Она начала считать дни. Если ты пошаришь в дальнем углу дома, то увидишь там ряд палочек. Когда она положила на пол восьмую палочку, а Клив так и не вернулся, бедная девочка потеряла веру в его возвращение. Я ее уговаривала и так и этак, но ничего не добилась: она уверена, что он уже не вернется. Я даже стащила одну из ее палочек, но она догадалась и положила на ее место другую. Наверное, теперь тебе понятно, почему Клив взял Кири с собой. Конечно, он знал, что путешествие в Шотландию, где он родился, будет сопряжено со многими опасностями. Все мы, разумеется, в подобном случае оставили бы своих детей дома. Но Кири – другое дело. Она бы умерла, если бы Клив оставил ее в Малверне. Только посмотри, до чего она себя довела. Ее любовь к отцу слишком сильна. Никто из нас не знает, как ей помочь. – Ларен, а что случилось с Сарлой после того, как она попыталась убить Клива? – Ее заставили остаться в Малверне до родов. Потом, когда она родила Кири, Меррик согласился отправить ее к ее семье, у которой была усадьба в долине Берген. Ее отец прислал дюжину воинов, чтобы они сопровождали ее. И тогда она похитила Кири. Когда Клив догнал ее, она крикнула своим провожатым, что он ненавидит ее и явился, чтобы убить ее и ребенка. Пока он убеждал их, что это не так, Сарла убежала с младенцем на руках. Кири тогда едва не погибла. Ее бы не было сейчас в живых, если бы Клив в последний момент не сумел вырвать ее из рук Сарлы, прежде чем та упала с обрыва и разбилась насмерть. Для Клива все это было ужасным потрясением, но, как мы и надеялись, он оправился. Свою дочь он любит безумно. Если в Йорке с ним приключилось что-то дурное, что не дает ему вернуться, он, должно быть, с ума сходит от тревоги, потому что знает, что без него Кири долго не протянет. Чесса посмотрела на девочку – та сидела, прислонившись спиной к стене дома. Сухорукая Эрна, сидевшая рядом и работавшая на ткацком станке, пыталась ее расшевелить. Она разговаривала с Кири, отпускала шутки, смеялась, притворяясь, будто не замечает, что Кири ничего не отвечает и даже не смотрит в ее сторону. Муж Эрны, Гунлейк, тоже делал, что мог. Он вырезал из дуба нож и попытался подарить его Кири, но та только молча взглянула на нож, а потом посмотрела на Гунлейка без тени улыбки. Женщины уговаривали ее поесть, мужчины сажали на колени и рассказывали ей сказки. Керзог хватал ее зубами за подол и тянул к очагу, где варилась пища. Но все было тщетно. Прошел еще один день. Корабль Меррика так и не появился на горизонте. Все ждали завтрашнего дня, чтобы отплыть в Йорк, но в середине ночи разыгралась буря. О том, чтобы выйти в море в такое ненастье, нечего было и думать. Услышав рев бури, Кири проснулась, села на кровати и уставилась в пол. Потом она подобрала одну из своих палочек и начала разламывать ее на мелкие кусочки. Следующей ночью Чесса не выдержала. Она вошла в спальню, где десять детей спали в ряд, тесно прижавшись друг к другу – ни дать ни взять сушеные рыбки, нанизанные на веревочку. Чесса взяла на руки спящую Кири и улыбнулась, увидев, как остальные ребятишки тотчас задвигались во сне и заняли место, где только что лежала дочь Клива. Кири не проснулась. Чесса отнесла ее в общий зал и легла с нею вместе, завернув себя и девочку в одно одеяло. – Почему ты принесла меня сюда, Чесса? Чесса открыла глаза. Ночная темнота постепенно уступала место тусклому серому рассвету. Пока все лежали неподвижно, но скоро обитатели дома проснутся, и в зале станет так шумно, что никто уже не сможет спать. – По-моему, хватит тебе морить себя голодом. Глядя на тебя, все места себе не находят от беспокойства. Я собираюсь положить этому конец. Пока твой отец не вернется, я буду вместо него. Я буду заменять тебе его во время всех его отлучек. Когда Утта сварит кашу, ты обязательно ее поешь. А потом мы с тобой пойдем гулять. Мы будем играть, бегать и смеяться, и я научу тебя одной веселой песне, которую любят петь ирландские крестьяне. В этой песне поется о свинье, которая спасла своего хозяина от смерти, и за это ей разрешили спать в одной постели с хозяином и хозяйкой. А потом мы с тобой расположимся на скале на восточном берегу и съедим большой-пребольшой обед. – Ты не можешь заменить мне моего отца, потому что ты девушка. – Ну и что? Я все равно буду тебе вместо него. Кири попыталась высвободиться из объятий Чессы, но та держала ее крепко. Тельце девочки исхудало, длинные золотистые волосы утратили свой обычный блеск. Чессе стало страшно. Как же тяжело сейчас Кливу – ведь он знает, что его дочь может умереть от истощения! Хоть бы с ним самим ничего не случилось! – Это еще не все, Кири. Слушай, если после того, как кончится буря, твой отец не вернется, мы обе, ты и я, поплывем в Йорк. Поплывем вместе с Рориком и его воинами. Я поговорю об этом с твоим дядей Рориком, и он согласится – но с одним условием. – С каким? – Он согласится взять тебя, если ты будешь делать то, что я говорю. – Мой отец никогда мною не командует! – Еще как командует, просто ты этого не замечаешь. А теперь ложись ко мне поближе и я расскажу тебе историю про одну маленькую девочку, которой пришлось жить с мачехой, очень красивой и очень злой. Эту мачеху звали Сайра, а что до девочки, то это была я. Глава 12 Волны с плеском разбивались о борт корабля. Ночь выдалась темная, безлунная. “Черная, как волосы Чессы”, – сказал Рорик. И это было хорошо: ведь в такой темноте датчане не заметят появления чужаков. Дождь шел не переставая, небо обложили тяжелые, низкие тучи. – О том, что мы здесь, их не предупредит ни одна чайка, – сказал Хафтер. – Надеюсь, что боги будут к нам благосклонны и дождь не прекратится до тех пор, пока мы не покончим с этим делом. Гунлейк провел корабль Рорика через просторную Йоркскую гавань, обнесенную мощным палисадом, предназначенным для того, чтобы не пропустить к городу врага. Гунлейк управлял кораблем столь искусно, что караульные ничего не заметили. Всем хотелось надеяться, что люди, приплывшие из Малверна вместе с Мерриком и Кливом, были захвачены в плен живыми. Однако в глубине души каждый воин понимал, что это маловероятно. Викинг продолжал сражаться, пока меч не выпадал из его ослабевшей руки. Тогда он брался за нож и дрался им, покуда не ослабевал окончательно. Но даже тогда он не сдавался – он ругал врага, пока ему не отказывал язык. Что же сталось с Мерриком и Кливом? Рорик не говорил о них, а просто молча делал свое дело, спокойный и невозмутимый, как всегда. Гунлейк медленно и осторожно вывел корабль из гавани и направил его в реку Уз, на которой стоял Йорк, столица Данло. К пристани было привязано по меньшей мере три десятка торговых и военных кораблей, их высокие мачты, смутно виднеющиеся в ночи, плотно обернутые парусами из темной кожи и белого холста, тихо качались в такт волнам. Воины Рорика вытащили корабль на берег, усыпанный камнями и обломками дерева, выброшенными недавним штормом. Вокруг не было ни огней, ни домов. Рорик решил, что, пробираясь назад, в город, они будут держаться поближе к кромке воды. Затем воины постарались укрыть корабль густолистными ветвями дубов и кленов, растущих неподалеку от берега. Когда корабль был, насколько это возможно, замаскирован, Рорик тихо сказал: – Кири, ты пойдешь с нами, но держись поближе к Чессе. Я бы хотел оставить тебя здесь, но боюсь, что это слишком опасно. Хотя идти с нами тоже опасно. О боги! – Он в досаде ударил себя кулаком по лбу, но делать было нечего – нельзя было оставить этих двоих без присмотра, значит, надо было взять их с собой. К тому же Чесса неплохо умела обращаться с ножом, и ножны с двумя острыми клинками висели на ее кожаном поясе, скрытые под шерстяным плащом. Кири послушно позволила Чессе взять себя за руку, и все двинулись в путь. – Мы все викинги, храбрые воины, – шепнул Рорик Хафтеру, – и идем в Йорк, чтобы вызволить своих друзей. И что же? С нами вместе идут женщина и маленькая девочка. Хафтер пожал плечами: – Опять ты завел эту песню, Рорик. Какой от нее прок? Если бы девочка не поехала с нами, она была бы уже мертва. – Так утверждала Чесса, – тихо пробормотал Рорик, гадая, не солгала ли девушка: все три дня, что они добирались до Йорка, Кири охотно ела. До отплытия с Ястребиного острова она тоже не отказывалась от еды. – Это оттого, что Кири знает: скоро она увидит Клива, – объяснила Чесса, спокойно встретив вопрошающий взгляд Рорика. – Если бы она осталась на Ястребином острове, то очень скоро уморила бы себя голодом. А с нами у нее по крайней мере есть шанс на спасение. Двадцать два воина были вооружены мечами, ножами и секирами. В руках у них были щиты, на головах – шлемы. Они хорошо знали, как нагонять на врагов страх, внезапно появляясь из ночной тьмы или густого тумана с поднятыми мечами, с воинственными криками, в шлемах, закрывающих лица. Но сегодня все нужно было сделать тайно и бесшумно. Гунлейк неплохо знал Йорк. Он прожил в этом городе десять лет, охраняя короля Гунтрума, старшего брата нынешнего короля, Олрика. Ему было ведомо, где содержались пленники, и он очень надеялся, что узилище по-прежнему находится на старом месте. До рассвета оставалось четыре часа – достаточно времени, чтобы вызволить Меррика и всех его людей, достаточно времени, чтобы скрыться. Достаточно времени, чтобы узнать, что они мертвы, и отомстить за их смерть. Отряд не стал входить в Йорк, а обошел его кругом. Дворец короля Данло стоял на возвышенности, за гаванью и городом, а за ним располагались казармы королевской стражи и темница. Там будет трудно остаться незамеченными, куда труднее, чем на безлюдном берегу. Гунлейк объяснил остальным, где расставлены часовые, надеясь, что они по-прежнему стоят на тех местах, которые он помнил. Воины и Чесса с Кири подошли к возвышенности сзади, скрываясь то за одним деревом, то за другим. Четыре стражника, попавшиеся им на пути, были убиты быстро и бесшумно. Наконец весь отряд крадучись подобрался к казармам, где жила королевская стража. В дальнем конце ряда казарм виднелось топорно сколоченное деревянное строение, окруженное кучами нечистот. Все вознесли молитву Тору, чтобы их товарищи все еще находились там, внутри, и чтобы все они были живы. Но каждый со страхом гадал, будет ли услышана эта молитва. Кругом были видны стражники, человек двадцать. Одни из них стояли, прислонясь к дворцовым воротам, другие подпирали стены казарм, явно не помышляя о том, чтобы что-либо охранять. Никто из них не ходил дозором между дворцом, казармами и темницей, они просто праздно стояли и при этом, возможно, даже подремывали. Незаметно подобравшись к казармам, каждый воин с Ястребиного острова выбрал себе жертву. Несколько мгновений – и королевские стражники лежали на земле. Все они были убиты. Гунлейк махнул рукой, приглашая следовать за ним. Возле темницы, где содержались узники, стояли в ленивых позах с полдюжины стражников, тихо переговариваясь между собой. Только один из них успел вскрикнуть, перед тем как Хафтер перерезал ему горло. Все замерли на месте, ожидая, что на крик из казарм высыпет толпа стражников, однако ничего не произошло. Рорик тихонько толкнул дверь темницы. Она была заперта на деревянный засов. Скулла, руки которого были такие же толстые, как сучья мощного дуба, перерубил старый деревянный брус одним ударом топора. – Теперь нам понадобится свет, – прошептал Рорик и кивнул Аслаку. Тот быстро подполз к небольшой яме для очага, где все еще рдели раскаленные угли, и зажег фитиль, плававший в масляной плошке, которая лежала рядом с ямой. Фитиль загорелся, и Аслак, освещая путь коптящей плошкой, вошел в темницу. За ним вошли и остальные. Когда Чесса увидела королевскую темницу изнутри, она едва не вскрикнула от облегчения. Клив, Меррик и все воины из Малверна были здесь. Живые! Но едва глаза Чессы привыкли к сумраку, ей снова захотелось закричать – на сей раз от ярости. Все узники были прикованы к огромным, тяжелым чурбакам. Платье их было изорвано и покрыто грязью и нечистотами. В темнице стояло невыносимое зловоние. И все воины из Малверна выглядели такими худыми и изможденными, словно их долго морили голодом. – Отец! – крикнула Кири. Чесса мгновенно закрыла девочке рот рукой и наклонилась к ее уху: – Молчи, Кири. Это опасно. Мы здесь для того, чтобы вызволить твоего отца, а не для того, чтобы и нас посадили в эту темницу. Поэтому молчи и не издавай никаких звуков. – Но отец… – Я знаю, – перебила ее Чесса, чувствуя такой гнев, что у нее перехватило горло. Она подняла Кири на руки и бегом бросилась к Кливу. Тот глядел на нее так, словно это была не она, а некий дух из преданий викингов, и ей показалось, что в его глазах промелькнула тревога, однако было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо наверняка. Все узники что-то шептали. Облегчение от того, что они снова видят своих друзей, явно придало им сил. Чесса опустилась на колени рядом с Кливом и принялась перепиливать ножом толстую веревку, которой он был привязан к цепи, пропущенной сквозь железное кольцо, вделанное в толстый чурбак. – О боги, – проговорил он. – Кири, дитя мое, неужели это ты? – Да, отец, я пришла, чтобы спасти тебя. Он засмеялся, сам не понимая, откуда у него взялись для этого силы. Ему хотелось обнять Кири, но он был слишком грязен, чтобы дотрагиваться до нее. Он боялся, что, если прикоснется к ней, она может заболеть. В голове у него шумело. Должно быть, все это только сон и больше ничего. Он так много думал о том, как Рорик их спасет, что это спасение, наверное, просто привиделось ему в обманчивом сне. Однако почему Рорик привез с собой Чессу и Кири, ведь вся эта затея очень опасна! Клив потряс головой и снова вперил взгляд в свою маленькую дочь. Нет, это не сон, это происходит наяву. Перед ним в самом деле Кири, живая и здоровая. Если бы Рорик не взял ее с собой, она бы уморила себя голодом. Она была бы уже мертва. – Поторопись, – тихо попросил он Чессу. Гунлейк встал на колени рядом с Чессой и тоже начал перепиливать ножом веревки. Через несколько мгновений Клив был свободен. – Ты можешь встать? – спросил Гунлейк. Клив медленно поднялся, опираясь спиной о стену. Он чувствовал страшную слабость. И злость оттого, что Чесса и Кири видят его в таком состоянии. Не давая им разглядеть его как следует, он свирепо прошептал, обращаясь к девочке: – Ты опять морила себя голодом, да? Она только молча посмотрела на него. Вид у нее был сытый. Как это понять? Чесса протянула ему мех с водой. Он осушил его до дна. Тогда она дала ему длинный, узкий кусок вяленой говядины. Он жадно засунул его в рот. Никогда еще он не был так голоден. То есть, конечно, был, но очень давно, много лет назад, еще ребенком. Тогда он недостаточно быстро принес своему хозяину кубок с вином, и тот в наказание долго его не кормил. Глупое воспоминание… Клив снова потряс головой и осушил еще один мех, наполненный прохладной водой. Чесса протянула ему еще вяленой говядины. Он подумал, что никогда не ел ничего вкуснее. Чесса огляделась по сторонам. Все узники жадно поглощали воду и пищу. Если они слишком ослабели от голода, чтобы идти самостоятельно, люди Рорика понесут их. Хвала богам, что Меррик остался жив! Если бы он погиб, Рорик постарался бы разрушить Йорк до основания. Через неделю все эти люди умерли бы от жажды и голода. Будь проклят Рагнор! Чессе хотелось убить его собственными руками. И Керека. И капитана Торрика. Клив пережевывал вяленое мясо и мысленно благодарил богов за спасение. В последние дни он и его товарищи так ослабели от голода и жажды, что им даже не хотелось разговаривать друг с другом. Они молча ждали смерти. Когда ночами Керек иногда приносил им пищу и воду, они думали, что он делает это лишь для того, чтобы продлить их страдания, чтобы их конец не был слишком легким и быстрым. Он продолжал приходить, хотя и не каждую ночь, не давая им умереть от голода и жажды. Но они не доверяли ему ни на йоту. Они были уверены, что это игра, жестокая игра, которую ведет Рагнор, и в конце концов все они умрут. Только один человек верил в спасение – Меррик. Он повторял: "Рорик нас выручит”. И вот Рорик действительно здесь, и у них появился шанс на спасение. Каждый из воинов Рорика поддерживал одного из узников, чтобы тот не упал от слабости. Они медленно вышли из темницы, стараясь идти бесшумно и пристально вглядываясь в темноту. Клив вдохнул свежий ночной воздух и прошептал: – Я уже не надеялся когда-либо выйти на волю. Мы все отчаялись все, кроме Меррика. Он ни мгновение не сомневался в том, что Рорик явится к нам на выручку. Спасибо. Гунлейк усмехнулся: – Мы еще не унесли отсюда ноги, Клив. Прибереги свою благодарность до того времени, когда мы погрузимся на корабль и отплывем от этого проклятого Данло на много миль. Все произошло так быстро, что никто не смог ничего сделать. Из потемок вдруг выскочили двое мужчин. Один из них схватил Чессу, другой – Кири: он поставил девочку перед собой и сжал руками ее горло. – Не двигайтесь, – крикнул он, – иначе я сверну ей шею. "О боги!” – подумал Клив, беспомощно глядя на свою дочь. Значит, кто-то знал об их побеге и, наверное, заранее принял меры. Но почему они схватили Кири и Чессу? И где остальные воины Данло, почему они не выходят из темноты, чтобы убить незваных пришельцев? Когда грубые руки схватили ее, Чесса сначала опешила от неожиданности, как и мужчины, но ее замешательство продолжалось только один миг. Она схватилась было за один из ножей, которые висели у нее на поясе, но, увидев, что другой враг держит Кири, решила действовать иначе. Она оставила нож в ножнах, уронила руку и обмякла. – У нее обморок, – пробормотал схвативший ее мужчина и, пыхтя, прижал ее к себе, чтобы она не свалилась у его ног. – Погоди, Эрик, посмотри на нее получше. Керек говорил, что она больно ушлая. Может, она… Речь второго воина была прервана воплем Эрика. Чесса изо всех сил ударила его кулаком по кадыку. Он мгновенно отпустил ее, схватился обеими руками за шею и рухнул на колени. Она тут же выхватила нож, и, взяв Эрика за грязные космы, рванула его голову назад и приставила лезвие к его горлу. – Вели ему отпустить девочку, – тихо сказала она, – или ты умрешь. И она слегка полоснула его по горлу, чтобы он почувствовал, как из пореза вытекает кровь. – Отпусти ее, Олаф. Я не хочу умирать! – Да, отпусти ее, – сказал Клив, выступая вперед. – И отдай ее мне. – Извини, Клив, но я еще подержу твою дочь у себя, во всяком случае пока. – Из темноты показался Керек. – Ты… – проговорил Рорик. – Керек, зачем ты здесь? – О боги, – промолвил Меррик. – Керек, ты же приносил нам пищу и воду! Ты не дал нам умереть. Зачем же ты здесь? Что за подлую игру затеяли вы с Рагнором? Керек поднял руку, призывая всех к молчанию, и повернулся к Чессе. – Я предлагаю обмен, принцесса. Если ты согласишься пойти со мной, Олаф отдаст Кири ее отцу. – Отец! – Успокойся, детка. Не двигайся. – Но я не могу вырваться. Он слишком сильный. – Я знаю. Прошу тебя, не двигайся. Клив посмотрел на Чессу. В призрачной предрассветной мгле было видно, что лицо ее побледнело, однако рука ее, держащая нож, не дрожала. Эрик стоял, не шевелясь и едва дыша. Клив перевел взгляд на Керека: – Ты этого хотел, не так ли? Но ты же не мог знать, что Рорик возьмет с собой Чессу и Кири. На что же ты рассчитывал? – По пути в Йорк мы с Торриком придумали план. Когда ты отпустил его с корабля на берег, чтобы он привел к вам короля Олрика, он рассказал королю, что мы задумали одурманить вас медом с сонным зельем. Так все и произошло, и вы, сонные, оказались в темнице. Я не дал вам умереть от голода и жажды, потому что в отличие от Рагнора помню, что вы спасли нам жизнь. Я не забываю добра. Но мой долг – забрать у вас принцессу. В тот день, когда вы проснулись в темнице, король отправил на Ястребиный остров гонца. Его предложение было очень простым: мы возвращаем вас на остров в обмен на принцессу. – К нам не приплывал никакой гонец, – сказал Рорик. Керек пожал плечами: – Капитан Торрик ” я объяснили людям короля, как к вам доплыть. Но, как видно, они не смогли найти ваш остров. – Буря, – медленно проговорил Рорик. – Она бушевала четыре дня. Мы не могли отплыть, пока она не утихла. Наверное, ваши люди утонули. – Да, я тоже об этом подумал. А может, их просто унесло далеко в море. Я знал, что Рорик придет к вам на выручку. Рагнор требовал, чтобы вас всех убили, но король не дал ему это сделать. Вернее, не король, а… Впрочем, это не имеет значения. Да, господин мой Рорик, я знал, что ты явишься. Я расставил своих людей, чтобы они незаметно наблюдали за тобой, когда ты высадишься на берег. И когда ты ступил на землю Данло, один из них тут же доложил об этом мне. Когда я увидел среди твоих воинов принцессу и эту девочку, я глазам своим не поверил. Такая удача! Тогда я понял, что боги на моей стороне. Да, боги одобряют то, что я делаю для блага Данло. Это они послали мне принцессу и девочку. – Ты безумен, Керек, – сказал Клив. – Чесса – всего лишь обыкновенная женщина. Напрасно ты возомнил, будто ей суждено стать спасительницей Данло. Оставь эту бредовую мысль. Керек самодовольно улыбнулся и отрицательно покачал головой: – Если ты влюбился в нее, Клив, то мне жаль тебя. Она предназначена для другого. А теперь, принцесса, подойди ко мне, и тогда я верну Кири ее отцу. Меррик рассмеялся: – Чесса, стой, где стоишь. Керек не убьет Кири. Не посмеет. Керек увидел, как Хафтер сделал шаг вперед. Люди Меррика и Рорика придвинулись ближе, обступив Керека плотным кругом. – Стойте, не двигайтесь с места, если не хотите, чтобы я убил девочку. Клянусь богами, я убью ее. Мне не хочется, но я это сделаю. Выбор за тобой, принцесса. Ты пойдешь со мной? Если ты согласишься, Олаф отпустит девочку. – Если Кири умрет, то вслед за ней умрешь и ты, Керек. – Да, Клив, я это знаю. Но меня это не пугает. – Хорошо, – сказала Чесса. Ее нож по-прежнему касался горла Эрика. – Я согласна. – Чесса, я не могу обменять тебя на Кири. Не могу. – Я знаю, Клив. Я сама так решила. Керек улыбнулся ей, потом приказал: – Олаф, отпусти девочку. – Но ведь она все еще держит нож у горла Эрика! – Когда девочка будет в безопасности, она бросит нож. Делай, как я сказал. На лице Олафа мелькнуло недоумение, однако он все же разжал руки, сжимавшие шею Кири. Но девочка осталась стоять на месте, глядя то на Клива, то на Чессу. – Иди, Кири, иди к своему отцу: Со мной будет все хорошо. Иди. Кири сломя голову бросилась к Кливу, он сжал ее в объятиях, но его взгляд был прикован к Чессе. Он видел, как она медленно опустила нож и отступила от Эрика. Затем протянула нож Кереку черенком вперед. – Благодарю тебя, принцесса, – промолвил Керек и повернулся к воинам из Малверна и с Ястребиного острова. – Меррик, Клив… Мне жаль, что Рагнор обращался с вами так жестоко. Но теперь вы свободны и можете вернуться домой. Для вас ничего не изменилось. Вы снова заживете своей прежней жизнью. Ты, Клив, можешь просто известить герцога Ролло о том, что принцесса вышла замуж за наследника Данло, Что до тебя, Меррик, то твой корабль “Серебряный Ворон” стоит у самого дальнего причала. Мои люди вывели его из того места, где я его прятал, когда мне донесли о появлении Рорика. Этот корабль – твой, что бы там ни говорил Рагнор. В кормовом шатре ты найдешь достаточно провизии и чистой одежды. Однако товаров там уже нет. Король не настолько щедр. Счастливого пути. Керек повернулся, сделал знак двум своим воинам, и они скрылись в лесу. Чесса пошла с ними. Клив, не слушая свирепых ругательств остальных, шагнул в сторону леса. – Нет, Клив, не теперь, – остановил его Меррик. – Сейчас не время. – Мы должны найти способ спасти ее, должны! – Мы его найдем, – сказал Хайтер. – Но Меррик прав. Сейчас не время. Сначала тебе необходимо восстановить свои силы. И мы должны придумать план. Мы вызволим ее, Клив. Гунлейк положил на плечо Клива свою большую жилистую руку: – Она сделала то, что должна была сделать. Она здорово похожа на Мирану и, значит, сумеет за себя постоять. "Но как?” – подумал Клив. Чесса из тех, кто сначала говорит, а уже потом думает. Она презирает Рагнора и не побоится выразить свое презрение. Если король Олрик не остановит своего сына, Рагнор, пожалуй, задушит ее. Клив представил себе, как Чесса доводит Рагнора до бешеной ярости и тот убивает ее. Ему стало страшно. И его все больше терзало чувство вины. И еще у него было острое чувство потери. На душе было пусто и холодно. Керек сказал, что ему жаль, если он, Клив, влюбился в Чессу. Это нелепо – он не мог влюбиться. Он был размазня и дурак, когда поверил Сарле, и та преподала ему хороший урок. Правда, благодаря Сарле у него есть Кири, и это хорошо. Но урок он усвоил на всю жизнь: нельзя верить женщине, которая пытается убедить тебя в том, чего не может быть. Его лицо обезображено шрамом, и он беден. Чего хочет от него Чесса, мудрено понять. Но любить его она не может. Он слишком хорошо помнил остервенелую ненависть Сарлы, чтобы поверить в эту невероятную сказку – любовь Чессы. Клив опустился на колени и пристально посмотрел на свою дочь. – Я вижу, на этот раз ты не морила себя голодом. – Ты не вернулся, когда я положила на пол восьмую палочку. – Но ведь теперь ты знаешь: я не мог вернуться. Ты не должна считать, что я умер, если я опаздываю с возвращением. Кири кивнула: – Да. Чесса сказала то же самое. – Хорошо. Поговорим об этом после. А теперь нам надо убираться отсюда. Хафтер, будь другом, понеси ее, а то я слишком грязный. Когда они шли по берегу, Клив заговорил снова: – Я не могу бросить Чессу в беде. Она пожертвовала собой, чтобы спасти Кири. Я должен придумать, как ее выручить. – Да, – бросил через плечо Рорик. – Но перестань изводить себя, Клив. Мы сумеем ее вызволить. – Я убью этого паршивого ублюдка, – сказал Меррик. – Но сначала мне надо как следует вымыться и досыта наесться. В разговор вмешался Гунлейк: – Говорю вам: эта девчонка здорово похожа на Мирану. Она сильная и очень хитрая, совсем как Мирана. – Ты, я помню, уверял, что это из-за Мираны и ее штучек у тебя поседели волосы, – заметил Рорик. – Истинная правда, – согласился Хафтер. – И у тебя тоже поседеют. Клив слушал их шутливую пикировку и молчал. Чувство, что он потерял что-то очень дорогое, все разрасталось в его душе. Он старался подавить его, но ничего не получалось. * * * Вечером они бросили якорь в скалистой бухточке в нескольких милях к северу от Йорка и сошли на берег, чтобы заночевать. Все бывшие узники уже успели смыть с себя грязь и одеться в чистое платье. Весь день они, не переставая, ели. К изумлению Клива, Кири отказалась есть фазана, которого они поджарили на костре. – Что с тобой, детка? Почему ты не хочешь поесть? Ведь я снова с тобой. Со мной ничего не случилось. Ну же, поешь. – Здесь нет Чессы. Рорик пододвинулся к Кливу и посадил Кири к себе на колени. – Что-то я не пойму, – сказал Клив. – При чем тут Чесса? И как случилось, что Кири снова начала есть после того, как на восьмой день моего отсутствия принялась морить себя голодом? – Это все Чесса, – ответил Рорик. – Она ее уговорила. Она сказала, что всегда, когда ты будешь отлучаться, она будет Кири вместо тебя. Клив посмотрел на огонь, на шипящих, истекающих жиром фазанов, насаженных на длинные прутья. Один прут уже начал тлеть. Он не хотел, чтобы фазан упал в костер и сгорел. Протянув руку, он вытащил его из пламени. – у – Отец, что ты теперь будешь делать? – Возможно, Чесса все-таки решит, что ей лучше выйти замуж за Рагнора. Кири ничего не ответила, только посмотрела на него так, словно он сказал гадость. Клив попытался оторвать у фазана крыло, обжег пальцы и вскрикнул. Меррик взял у него птицу и осторожно положил ее на камень. – Если бы ты уронил этого фазана на землю, я бы сломал тебе челюсть, – невозмутимо заметил он. Наконец Клив сказал: – Кири, если я выручу Чессу, ты обещаешь мне, что поешь мяса этого фазана, на которого твой дядя смотрит такими жадными глазами? Девочка взглянула ему в лицо, коснулась его золотистой бороды и наконец протянула руку и отщипнула кусочек мяса. – Ладно, – сказала она. Клив повернулся к Рорику: – Керек ждет, что мы попытаемся что-то сделать. Надо придумать такую штуку, чтобы даже он ни о чем не догадался. – Да, – задумчиво произнес Хафтер, сидевший рядом с Кливом. – Этот Керек очень умен. Он опасный враг. Клив вдруг улыбнулся, ощерив зубы. С этой волчьей улыбкой и кривым шрамом через все лицо он казался ужасающим, как сам христианский дьявол. – Керек ни о чем не догадается, – негромко проговорил он и довольно потер руки. Глава 13 Чесса сидела за длинным пиршественным столом напротив Рагнора. Обеденный зал был длинным и узким, вдоль всех его стен стояли скамьи. Здесь могло бы поместиться много едоков, однако сегодня скамьи пустовали. В зале не было ни одного окна, и для освещения на сколоченном из дубовых досок столе горело множество масляных плошек – глубоких глиняных блюд, полных масла, в котором плавали зажженные фитили. К стенам были прикреплены тростниковые факелы. У двух входов в зал стояла вооруженная стража. Чесса посмотрела вверх. Потолок был низкий, толстые потолочные балки покрыты многолетним слоем копоти. Видимо, прежде здесь был большой очаг, на котором готовили пищу. Массивное, роскошно изукрашенное кресло короля пока пустовало. Рядом с Чессой сидел Керек. Рагнор восседал напротив, лениво улыбаясь и всем своим видом напоминая ящерицу, греющуюся на солнце. – Вот уж не думал, что Кереку удастся добыть тебя для меня, – небрежно заметил он и, откусив большой кусок хлеба, принялся пережевывать его с открытым ртом. – По правде сказать, Чесса, я бы предпочел взять в жены не тебя, а Утту. – Утта уже замужем, болван, – коротко ответила Чесса и тоже взяла кусок хлеба. Она постаралась открыть рот как можно шире, плотно набила его хлебом и начала жевать точно так же, как это делал Рагнор. – Сейчас же перестань! – крикнул Рагнор, отшвырнув свой кусок хлеба в сторону. – Закрой рот, слышишь? Ты выглядишь омерзительно, уродливо, безобразно! – Да ну? А ты не подумал о том, что когда ты сам жуешь с открытым ртом, то тоже становишься омерзительным и безобразным? – Перестань, принцесса, – вмешался Керек. – Прошу тебя, не выводи его из себя. Он не понимает твоих шуток. – Заткнись, Керек! – взвизгнул Рагнор. – Сам ты ничего не понимаешь! А тебя, Чесса, я изобью. – Он угрожающе перегнулся через стол. – Я возьму на конюшне хлыст, раздену тебя донага и выпорю. Тогда ты отучишься насмехаться надо мной и впредь будешь придерживать свой ядовитый язык. – Ты попал рукавом в миску с тушеным горохом, Рагнор. Посмотри, с него капает подливка. До чего же нелепый у тебя вид! – Принцесса, мой господин, прошу вас, – торопливо проговорил Керек. – Сюда идет король. Прошу вас, выбирайте выражения. Король Олрик величаво приближался к столу, сопровождаемый двумя очень молодыми и очень красивыми служанками, похожими друг на друга как две капли воды. “Интересно, для чего они здесь? – с удивлением подумала Чесса. – Зачем понадобилось их присутствие за обедом?" Керек учтиво осведомился: – Надеюсь, тебе понравилась твоя комната, принцесса? – Нет, – ответила Чесса. – Комната слишком мала, кровать слишком узка, подушка жесткая и… – А как твоя служанка Ингурд? – перебил Керек. – Может, она глупая и оскорбляет тебя? Я сам ее выбрал. Но Чесса уже закусила удила. – Слуги принесли мне для ванны холодную воду. Это не для меня. Я привыкла к куда большей роскоши, Керек. – Она огляделась по сторонам и ее взгляд смело встретился со взглядом короля. – И дворец тоже оставляет желать лучшего. Он не соответствует моим ожиданиям. В нем мало света и пахнет несвежей пищей. Дворец моего отца в Дублине намного красивее и великолепнее. – Что? Наш дворец не соответствует твоим ожиданиям?! – заорал Рагнор. – Ах ты, проклятая, испорченная сука! Ты думаешь, кто-нибудь тебе верит? Здесь никто, никто не будет тебя слушать, особенно когда все поймут, какая ты упрямая ведьма. – Я король Олрик, – важно объявил король. Чесса повернулась к нему и любезно улыбнулась. Король Олрик, низенький старичок с выпирающим толстым животом и совершенно беззубыми деснами, был явно преисполнен сознания собственной значимости и, похоже, обладал вздорным нравом. Глаза у него были пустые, и Чессе подумалось, что он, должно быть, немного выжил из ума. – Это мои наложницы, – пояснил Олрик, показывая на своих белокурых служанок. Обе они стояли, опустив глаза. – Они двойняшки и так похожи друг на друга, что даже я не могу их различить. Я купил их у их отца. Они мне подходят. А ты – принцесса Чесса, дочь короля Ситрика. Все-таки ты здесь, как и обещал Керек. Молодец, Керек, ты хорошо потрудился. – Жаль, что ты обратился к Кереку, а не ко мне, отец, – сказал Рагнор. – Я бы добыл ее быстрее. – В самом деле, Рагнор? Что ж, возможно, как-нибудь позднее ты расскажешь мне, как ты собирался доставить принцессу в Йорк. В его голосе прозвучало нечто такое, что Чесса поняла: этот, человек опасен. Может, он и выжил из ума, но размениваться на пустые угрозы не станет. Он, не колеблясь, нанесет удар, и удар беспощадный. Вслух она сказала: – Твои наложницы очень красивы, государь. Раб помог королю сесть в кресло, после чего одна из наложниц развернула красиво вышитую полотняную салфетку и накрыла ею грудь Олрика, чтобы тот не испачкал пищей висящие у него на шее золотые цепочки, инкрустированные алмазами и рубинами. – Пожалуй, она недурна, – изрек король Олрик, обращаясь к Кереку. – Плохо, что у нее черные волосы, но вплетенные в косы яркие ленты придают им вполне пристойный вид. Оттенок кожи % нее странный – золотисто-смуглый. Он необычен, однако его нельзя назвать безобразным. Она не похожа на дочь викинга, скорее она смахивает на чужеземку. Но глаза у нее интересные, они достойны внимания. Встань, принцесса. Я хочу посмотреть, пригодна ли ты для деторождения. Керек с шумом втянул в себя воздух, и Чесса поняла: он боится того, что она может сделать. Она перевела взгляд на Рагнора: тот напрягся и всем телом подался вперед. Чесса улыбнулась – так кротко и ласково, как только могла – и медленно встала из-за стола. Потом так же медленно приблизилась к королю, который все это время не сводил с нее глаз. Чесса легко коснулась его рукава: – Что скажешь, государь? По-твоему, я смогу нарожать много детей? Олрик положил ладони ей на живот. Она не шелохнулась и продолжала кротко улыбаться. Руки короля скользнули по ее бедрам и легли на ягодицы. Чесса по-прежнему стояла неподвижно и не отпрянула даже тогда, когда он притянул ее к себе и принялся шарить беззубым ртом по ее груди. – Да, – сказал он наконец, щелкая пальцами, – с ней будет хорошо в постели. – А я думал, что ты собираешься посмотреть, годится ли она для деторождения, – заметил Рагнор. Он сидел, лениво развалившись на стуле, и недовольно смотрел на своего отца. Тот между тем прихлебывал вино из кубка, который держала у его губ одна из наложниц. Чесса вернулась к своему месту и села. Она чувствовала отвращение, но не решалась его выказывать. Король Олрик был непохож на своего сына. Он был куда опаснее. Одна из наложниц взяла нож, отрезала толстый кусок жареной говядины, положила его в рот и стала тщательно пережевывать. Затем, к полнейшему изумлению Чессы, вынула пережеванное мясо изо рта и осторожно вложила его между губами короля. Чессу чуть не вырвало, однако она сделала над собой усилие и сдержалась – только опустила голову, чтобы больше не видеть омерзительного зрелища. Керек, понизив голос почти до шепота, сказал: – Ты поступила благородно, принцесса. Я не успел предупредить тебя, что у нашего короля не такой добрый и ровный нрав, как у его сына, но ты проницательна и догадалась сама, не так ли? – О чем ты с ней шепчешься, Керек? – Ни о чем, мой господин. Я просто говорил принцессе, что мне очень нравится это блюдо из капусты с морошкой. – Ты тупица, Керек. Если б не ты, этот мерзавец Рорик никогда бы нас не поймал. Если б не ты, мы бы не оказались на этом проклятом Ястребином острове. Во всем виноваты вы двое: ты и этот безмозглый лентяй Торрик. Король поднял руку; все пальцы на ней были унизаны золотыми и серебряными перстнями. К удивлению Чессы, Рагнор, увидев этот жест, тотчас замолчал. – Мои посланцы сегодня вернулись, Керек. Они так и не нашли этот Ястребиный остров. Они говорят, что буря занесла их в совершенно незнакомые воды, и им очень повезло, что они сумели возвратиться в Йорк. Я бы велел убить их за то, что они не выполнили моего приказа, но, поскольку нам все же удалось заполучить принцессу, их неудача уже не имеет значения. К тому же один из них – весьма искусный моряк, так что убивать его было бы мне невыгодно. – Я убью капитана Торрика, отец. Это он дал твоим посланникам неверный курс. И потом, теперь он хромой и от него нет никакой пользы. – Не забывай, что именно капитан Торрик и Керек придумали, как нам взять в плен этих викингов и обменять их на принцессу. Я уже наградил и Торрика, и Керека. – Но это же смехотворно! Это я сказал Кереку, что надо опоить их сонным зельем. Я не хотел, чтобы они приняли бой и погибли. Я хотел, подвергнуть их пыткам. Я хотел чтобы этот проклятый Клив умер медленной мучительной смертью. Или же я снова продал бы его в рабство. Он ведь уже был рабом – ты это знал? Да, это был мой план, а Керек и Торрик украли его у меня. Король ответил только после того, как одна из наложниц бережно обтерла ему рот белой полотняной салфеткой. – Не лги, Рагнор, – сказал он. – Ты помнишь рабыню по имени Мора, ту, которую ты будто бы изнасиловал, когда тебе было тринадцать лет? Ты тогда только и делал, что похвалялся своей мужской силой, говорил даже, что Мора осталась очень довольна. – Король на мгновение замолчал и посмотрел на сына с улыбкой, от которой Чессу пробрала дрожь. – Но я, конечно же, выяснил, как все произошло на самом деле. Девушку взял не ты, а капитан твоей стражи, а ты, Рагнор, смотрел, как он развлекался, а потом пригрозил девчонке, что убьешь ее, если она расскажет правду. Чесса взглянула на Рагнора и сразу поняла, что он ждет не дождется, когда умрет его родитель. Если бы он был уверен, что отцеубийство сойдет ему с рук, то прикончил бы Олрика собственными руками. – Эта девка солгала тебе, – сказал он сквозь зубы. – Я узнал эту историю не от нее, а от твоей матери. Твоя мать – моя узница, но я позволяю ей ходить по дворцу под конвоем. Она многое видит и послушно докладывает мне обо всем. Рагнор подцепил ножом большой кусок морского окуня и отправил его в рот. По его подбородку потекла струйка подливы. – Это было давно, – пробормотал он, жуя. – Мать, наверное, что-то перепутала. Керек все равно заслуживает наказания, а не награды. Он позволил нашим пленникам сбежать, хотя легко мог схватить их всех, а в придачу к ним еще и Рорика вместе с тем сбродом, который он привел с собой с Ястребиного острова. Но он этого не сделал. Он дал им убежать. Я бы хотел захватить этот Ястребиный остров. Тогда Утта стала бы моей. Король опять что-то пил, но на этот раз из другого кубка, который держала у его губ другая наложница. По-видимому, они поили его разными напитками: перед ним стоял не один, а три кубка, богато украшенные драгоценными камнями. – Она была от меня без ума! Утта была от меня без ума. Она желала меня. Она поила меня своим восхитительным медом. Да, отец, она бы уехала со мной, если бы не вмешались эти скоты. Чесса сказала громовым голосом: – Утта считала тебя непроходимым дураком. Она потчевала тебя своим медом для того, чтобы ты всегда был в стельку пьян и не мог вытворять свои обычные пакости. Правда, у нее ничего не вышло, но она очень старалась. В зале воцарилась мертвая тишина. Прислуживавшие за столом рабы и обе наложницы застыли, как изваяния. Одна из наложниц продолжала держать мясную жвачку в двух дюймах от рта Олрика. Тот не сводил глаз с Чессы. Рагнор вскочил на ноги. От ярости его лицо покрылось красными пятнами. Он угрожающе затряс кулаком и завопил: – Будь ты проклята, Чесса! Ты забыла, что здесь ты ничто, а я – все. Теперь ты в моей власти и будешь делать то, что я велю. Если мне захочется, я задам тебе трепку. Запомни: ты должна уважать меня и быть во всем мне послушной. – Я никогда тебя не уважала и не слушалась и не собираюсь менять своих привычек. Ты не достоин ни уважения, ни послушания, потому что ты жалкое, презренное ничтожество. Чесса слышала, как Керек втянул в себя воздух и задержал дыхание. Она знала, что играет в опасную игру, но от этого зависело ее будущее, ее счастье. Рагнор вдруг вспрыгнул на стол и бросился на нее. Это было так неожиданно, что наложница, державшая в руке пережеванное мясо, вскрикнула и уронила его на пол. Керек в мгновение ока вскочил со своего места, рванул Чессу назад и закрыл ее своим телом. Рагнор прыгнул на него, сдавил его горло. Керек схватил Рагнора за руки выше локтей и попытался оттолкнуть его от себя, однако это ему не удалось. Чесса схватила со стола свой красивый серебряный нож и всадила его в кисть руки Рагнора. Тот заорал благим матом и упал спиной на стол, после чего соскользнул на пол. На его одежду налип тушеный горох, кусочки капусты и раздавленные яблоки, запеченные в меду. Блюдо с жареной кабанятиной мгновение покачалось на краю стола и свалилось, обрызгав подбородок и грудь Рагнора соусом и жиром. Рагнор стоял на четвереньках, ощущая острую боль в руке. Он чувствовал себя таким униженным, что у него путались мысли. Но одно он знал точно – он ее убьет. Как только встанет, так сразу и убьет. Но тут, к своему величайшему изумлению, он услышал хриплый старческий смех. Он посмотрел на отца – тот откинул голову назад и хохотал во все горло. С тех пор как он достаточно подрос, чтобы понимать, что такое смех, Рагнор ни разу не слышал, как смеется его отец. Теперь же король заливался неудержимым хохотом. Его беззубый рот был разинут, и он обеими руками держался за свой толстый живот. Наложницы суетились вокруг него, не зная, что предпринять. Стражники, стоявшие у дверей, сделали несколько шагов по направлению к столу, ошеломленно вытаращившись на своего престарелого монарха. Чесса стояла не двигаясь, Керек тоже замер, онемев от изумления. – Что это с тобой, Олрик? У тебя такой нелепый вид. Над чем ты смеешься? – раздался женский голос. – Это королева, – прошептал Керек и быстро поклонился даме, которая стояла футах в трех от него и Чессы, глядя то на своего сына, то на мужа. Ее платье было куда красивее, чем любой из нарядов Сайры, – из тонкой белой шерстяной материи, на которой золотыми нитями были преискусно вышиты птицы и цветы. В роскошных белокурых косах королевы лишь кое-где проглядывала седина; они были уложены короной на голове и прекрасно оттеняли худое и очень красивое лицо, похожее на лицо Рагнора. При взгляде на эту царственную женщину никто бы не подумал, что она узница этого жирного старикашки Олрика, во всем покорная его воле. – Госпожа, – учтиво обратился к ней Керек, – позволь представить тебе Чессу, ирландскую принцессу, супругу принца Рагнора. Чесса гордо выпрямилась. Она была такого же роста, как и королева, и это ее порадовало: по крайней мере не надо будет смотреть на нее сверху вниз. – Я вижу, ты не из тех плаксивых дур, которых я терпеть не могу, – сказала королева. – Я Турелла, из рода Тур, дочь короля Булгарии, королевства, по сравнению с которым Данло выглядит как объедки с пиршественного стола. Можешь поцеловать мою руку. Чесса взяла изящную белую руку и поцеловала ее. – Встань, Рагнор, – спокойно сказала королева. – Твой отец уже перестал смеяться, а теперь ты перестань распускать нюни. Попытайся же наконец вести себя как мужчина. Ну же, встань с пола и сядь на свое место. – Но она напала на меня, матушка! Ты только посмотри на мою руку – эта дрянь всадила в нее нож. Я накажу ее. Я велю своим людям держать ее, а сам выпорю ее хлыстом. – Ты же мужчина, Рагнор, – сказала королева. – Если ты желаешь выпороть ее, ты должен сделать это сам, без посторонней помощи. – Повернувшись к Чессе, она невозмутимо добавила: – Он похож на меня, так что я не могу заявить, что он не мой сын, а подменыш, которого подложили в колыбель. Налей мне вина, Керек. Осушив кубок, королева заняла место на дальнем конце стола. Во время ее разговора с принцем король не сказал ни слова. Его смех медленно иссяк, как иссякает водоем под палящим солнцем пустыни. – Я услыхала, что ты здесь, принцесса, и захотела посмотреть на тебя. В часы трапез я всегда выхожу из своих покоев, однако избегаю обедать в этом зале. Как тебе удалось рассмешить короля? Он не смеялся вот уже двадцать лет. Я надеялась, что к моему приходу вы уже закончите трапезу, однако, похоже, что это не так. Я вижу, большая часть кушаний оказалась на полу. Королева вдруг щелкнула пальцами, и Чесса увидела трех воинов, вставших вокруг ее стула. “Неужели это ее личная охрана?” – подумала Чесса. Вслух она спросила: – Отчего ты не обедала вместе с нами, госпожа? Королева рассмеялась. У нее был на редкость приятный смех, тихий и мелодичный. – Я перестала есть за одним столом с королем с тех пор, как он потерял все свои зубы. Видишь ли, я отказалась пережевывать за него пищу. – А, – сказала Чесса. – Думаю, я бы тоже не согласилась. – Я слыхала, что твой отец был некогда глубоким стариком, таким же, как Олрик; Все скальды поют о том, как его омолодил чародей по имени Хормуз. Что ты об этом знаешь? Ведь ты дочь Хормуза, не так ли? – Да, госпожа. Как видишь, на самом деле я вовсе не принцесса. Король удочерил меня из благодарности и воспитывал как свое собственное дитя, после того как мой родной отец, Хормуз, исчез, перенесясь в таинственное царство магии, которого нам, простым смертным, не отыскать и не понять. – Что за вздор, – сказала королева. – Олрик, ты знал, что она не настоящая принцесса? Зачем она здесь? – Госпожа, мне жаль, что я не разрешила Рагнору и Кереку услышать то, что я объявила перед всеми жителями Ястребиного острова. Я сказала им, что я не принцесса, что во мне не течет королевская кровь. Ты слышишь меня, Рагнор? И ты, Керек? Я не принцесса, а обычная, простая женщина. Отпустите меня. Дайте мне уехать. – В глазах света она все равно принцесса, госпожа, – вмешался Керек. – Разве ты не слыхала, что герцог Ролло хочет женить на ней своего сына Вильгельма? – Теперь Вильгельм уже не захочет взять меня в жены, Керек. – Ты ошибаешься, принцесса. Ты по-прежнему считаешься дочерью короля Ирландии независимо от того, родной он тебе отец или нет. – Об этом надо будет поразмыслить, – молвила королева и отпила несколько глотков вина из кубка, который поставил перед ней один из трех воинов. – Я полагаю, ты не отравил это вино? – осведомилась она у короля, который с довольным видом поедал толченый горох с медом. – Если его кто и отравил, то не я. Я не ожидал увидеть тебя за обедом, так что можешь пить это вино, не опасаясь. А она сможет нарожать много детей, – присовокупил он, переводя взгляд на Чессу. – Он щупал ее, матушка, – брюзгливо сказал Рагнор. – Он мял руками ее живот и бедра, прижимался ртом к ее грудям. Она выходит замуж за меня, а не за него, но она позволила ему все это. А если бы я пожелал сделать то же самое, она убила бы меня на месте. – Прекрати хныкать, Рагнор. Король указал пальцем на кусок жареной кабанятины, удержавшейся на самом краю блюда, свалившегося на пол. – Я хочу этого мяса, – сказал он одной из своих наложниц, и та немедленно подняла с пола блюдо, разрезала уцелевшую кабанятину и засунула кусок себе в рот. Чесса отвернулась, чтобы не видеть, как она положит мерзкую мясную жвачку на язык короля. Королева сделала то же самое. Потом Турелла встала из-за стола и сказала: – Вели перевязать тебе руку, Рагнор. Ты уже заляпал кровью всю репу на блюде. К счастью, я репу не люблю. С тобой, принцесса, мы увидимся утром. Не пытайся покинуть дворец. Она величаво выплыла из зала, и следом за ней удалились три воина, что охраняли ее. Король удовлетворенно крякнул и причмокнул губами. – Еще кабанятины, – приказал он. Керек встал и учтиво обратился к Чессе: – Принцесса, я провожу тебя до твоей опочивальни. Когда они подходили к двери, король крикнул им вслед: – Перед тем как ты увидишься с королевой, ты должна явиться ко мне. Не забывай, что я король. Здесь повелеваю я. Рагнор, позаботься о своей руке. Выйдя из зала, Чесса испустила глубокий вздох: – Все здесь очень странно, Керек. – Да, странно, – согласился он. – Теперь ты видишь, как ты нам нужна. Если Рагнор взойдет на трон и станет править, как ему вздумается, саксы разобьют нас наголову и захватят Данло. – Надеюсь, что тогда саксы отрубят Рагнору голову и подадут ее на стол на блюде, как ту жареную кабанятину, которой объедался король. На лице Керека мелькнуло страдальческое выражение, однако он ничего не ответил на этот выпад, а только пожелал Чессе спокойной ночи на пороге ее спальни, после чего тихо заговорил с двумя стражами, охраняющими дверь. Чесса улеглась в кровать, укрылась до подбородка мягким лисьим мехом и приготовилась поразмышлять без помех. Однако тут она обнаружила, что в комнате она не одна. – Ингурд? – окликнула она служанку. – Выходит, ты все еще здесь? Ты можешь оставить меня. Девушка стояла перед ней, нервно сплетая и расплетая пальцы рук. – Но Керек велел мне не отлучаться от тебя, госпожа. Он сказал, что я должна держаться почтительно, но при этом мне следует не отходить от тебя ни на шаг, словно я твоя тень. Он даже сказал, что… – Хорошо, оставайся, но где же ты будешь спать? Нет, только не на полу. Скажи стражнику, чтобы он принес тебе соломенный тюфяк. Ингурд изумленно раскрыла рот. Неужели ей дадут тюфяк, неужели она будет спать на мягкой соломе, а не на твердом полу? Ей с трудом верилось в такое счастье. Но ведь в конце концов ее новая госпожа – принцесса и может отдавать любые приказы. Ложась на тюфяк, первую мягкую постель в ее краткой жизни, Ингурд решила, что принцесса вовсе не сука, хотя Рагнор и кричал Кереку, что она именно такая. Чесса повернулась на бок и осторожно нащупала нож, который тайком завернула в полотенце и засунула под подушку. Завтра утром надо будет как-нибудь прикрепить его к ноге под юбкой, где его никто не увидит. Она закрыла глаза и мысленно представила себе Клива. Когда она видела его в последний раз, его платье было изорвано и грязно, золотистые волосы свалялись, ввалившиеся щеки заросли неровной щетиной. От него ужасно пахло. Но он все равно был красив, красивее всех мужчин, которых она знала. Во время плавания в Йорк она твердо решила, что если застанет его в живых, то женит его на себе любой ценой. Она не позволит ему прожить свою земную жизнь без нее. Он пока еще не понимает, какое счастье ему привалило, но в конце концов поймет. Однако сейчас она пленница, ее держат в неволе. Надо перестать думать о Кливе и о том, как она сделает его счастливее, чем он того заслуживает. Первым делом надо придумать, как спастись от этого недоумка Рагнора. Чесса заснула, представляя себе лицо Клива и радуясь тому, что маленькая Кири снова рядом со своим отцом. Теперь с ней ничего не случится. Глава 14 Перед входом в комнату королевы стояли три вооруженных стражника. Чесса кивнула им в знак приветствия и подождала, пока один из них откроет перед ней дверь. Когда она вошла, дверь за ней сразу же закрылась. Турелла велела ей явится, и Чесса сделала это охотно, поскольку вчера вечером поведение королевы весьма ее заинтриговало. Она полагала, что Турелла будет ждать ее у себя, однако просторная светлая комната, в которую она вошла, оказалась пуста. Здесь было необычайно чисто, на выбеленных известкой белоснежных стенах не заметно ни единого пятнышка грязи, ни малейшего, даже самого тонкого слоя пыли. Обстановка комнаты королевы Туреллы состояла из узкой кровати, одного-единственного стула, жаровни и стоящего возле кровати громадного сундука. Больше здесь не было ничего. В дальней стене имелись три окна и узенькая дверца. Чесса подошла к дверце и, отворив ее, очутилась в маленьком саду, обнесенном высокими стенами. Сад содержался в идеальном порядке. Кругом цвели нарциссы, маргаритки, наперстянки и гиацинты. На поверхности маленького пруда, вырытого в середине сада, плавали самые красивые водяные лилии, которые Чесса когда-либо видела в жизни, белые, как снег на зимних полях. Высокие каменные стены, поседевшие от времени и непогоды, были сплошь увиты плющом, виноградом и ползучей дикой земляникой. Это было чудесное место. Спокойное. Безмятежный уголок, прибежище от житейских бурь. Чесса глубоко вдохнула теплый ароматный утренний воздух. – Ты хорошо спала? Чесса повернулась и увидела королеву – та только что выпрямилась после того, как сорвала с куста удивительно яркую красную розу. – Нет, я спала плохо. Разве могла я спать хорошо? Ведь я здесь не по своей воле. Я хочу вернуться домой. – Ты желаешь вернуться в Дублин? Чесса покачала головой: – Мой дом там, где живет Клив, мужчина, которого я люблю. Я хочу быть с ним. Королева сощурилась от ярких солнечных лучей и сделала Чессе знак следовать за ней. В углу сада стояла каменная скамья, над которой возвышалась старая раскидистая груша. Королева протянула розу Чессе: – Понюхай ее. Она великолепна, не правда ли? Чесса вдохнула нежный аромат. – Да, у нее чудный запах. А какой прекрасный цвет! Эта роза не просто красная, а ярко-красная, ослепительно красная. Королева улыбнулась: – Это я вывела ее. Я и сама не очень понимаю, как это у меня получилось. Я перепробовала многие хитрости, возясь с семенами различных роз, и вот результат моих усилий. – Это удивительно. Я никогда не слышала ни о чем подобном. – Мало кто слышал о способах выведения новых сортов роз. Однако теперь ты смотришь на меня так, словно у меня на плечах вдруг выросла вторая голова. – Я не могу понять, куда подевалась женщина, которую я видела вчера в пиршественном зале. Ты на нее совсем не похожа. – Ах, принцесса, во мне сосуществуют много разных женщин. Это необходимо, иначе я бы не выжила. – Прошу тебя, зови меня просто Чессой. Я вовсе не принцесса. Как бы мне хотелось, чтобы твой муж, король, понял это и отпустил меня! – Что ж, хорошо, я стану звать тебя Чессой. Что до моего мужа, то он тебя ни за что не отпустит. Кстати, что ты подумала о женщине, которую увидела вчера вечером в пиршественном зале? – Вчера вечером ты, госпожа, вела себя так, будто считаешь короля слабоумным, а Рагнора – глупцом (кстати, так оно и есть) и не снисходишь до того, чтобы вмешиваться в их дела. Слушая тебя, я подумала, что ты, должно быть, тоже не в своем уме. Ты держалась не менее странно, чем король и Рагнор. Королева довольно улыбнулась, и погладила Чессу по руке: – Это хорошо. А то иногда я забываюсь, и тогда король начинает поглядывать на меня с подозрением. Я вижу, что Керек ничего тебе не рассказал и ты не понимаешь, как у нас здесь обстоят дела. Он очень горячо убеждал меня, что в тебе заключено спасение нашего королевства. Я не могла постичь, как это может быть: ведь ты в конце концов всего лишь юная неопытная девушка. Наконец вчера вечером я впервые увидела тебя. Сначала мне показалось, что твоя невероятная дерзость – свидетельство глупости. Ты выделывала такое, на что я никогда бы не решилась, и все только ради того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, чтобы проверить, чего стоят люди, которые удерживают тебя в неволе. И еще ты спасла Керека, человека, которого ты должна бы ненавидеть, которого должна бы стремиться убить. Он дважды похищал тебя, однако ты ударила Рагнора ножом, чтобы он отпустил Керека. Мне сказали, что ты позволила королю щупать тебя. Ты не отшатывалась и не дрожала от отвращения, хотя Олрик – противная старая жаба. Я знаю, почему ты не стала ему противиться. Ты хотела посмотреть, что он за человек, как он думает, как ведет себя. Ты держалась весьма разумно. Ты сразу сообразила, что король – человек опасный, не останавливающийся ни перед чем. Правда теперь, чем старше он становится, тем меньше от него вреда, потому что он все быстрее забывает свои обиды. Это великое облегчение. Что до моего сына Рагнора, то он просто мальчишка, который любит дуться по пустякам. Однако, как ни странно, у него порой бывают проблески, когда он проявляет обаяние и даже ум. – Госпожа, ты видишь во мне то, что желаешь, видеть. Между тем на самом деле я всего лишь самая обычная девушка и не более того. Я люблю другого мужчину. Я не желаю оставаться здесь и ни за что не выйду замуж за твоего сына. Что до проблесков ума и обаяния, о которых ты упомянула, то они весьма мимолетны. Королева в ответ только улыбнулась. – Госпожа, – медленно произнесла Чесса, – кто истинный правитель Данло? – Ты видела его вчера вечером принцесса. Это абсолютно безжалостный старик с беззубым ртом и зловонным дыханием. – А для чего перед дверью твоей комнаты стоит стража. И почему стены твоего сада так высоки? Я искала в них калитку, но так ее и не нашла. – Это потому, что я узница. Чесса ошеломленно воззрилась на королеву. – Как я уже говорила тебе, я происхожу из рода Тур, который царствует в Булгарии. Когда мой отец продал меня королю Гунтруму, который желал выдать меня замуж за своего брата, я воспротивилась. Я сопротивлялась Олрику всеми силами, но это не принесло мне пользы. Когда он убедился, что я ненавижу его и никогда не стану покорной, он рассвирепел. Он насиловал меня, снова и снова, много раз. А после того, как я родила Рагнора, Олрик заточил меня в этой комнате и с тех пор я лишена свободы. Ребенка у меня сразу же отняли, и все последние годы – двадцать один год – я остаюсь узницей, запертой в этой комнате и в этом саду. В то время эта комната была отхожим местом дворцовой стражи и в ней стоял ужасающий смрад. Я всю ее вымыла, вычистила, побелила, так что теперь ее не узнать. Времени на уборку у меня, как ты понимаешь, было более чем достаточно. По мере того как шли годы, условия моего заточения смягчались, и я получала все больше свободы. Однако меня до сих пор везде сопровождает стража. – Но вчера вечером ты вошла в пиршественный зал величаво, как полновластная королева. Ты осыпала оскорблениями короля и принца, твоего сына, и начала командовать. Я не понимаю. По правде говоря, ты держалась так, будто полностью лишилась рассудка. Турелла тихонько рассмеялась: – Дело в том, Чесса, что Олриком можно без труда управлять, если у тебя более сильный характер. А у меня характер сильнее, чем у него. Во время трапез мне позволено ходить, куда я хочу – это одно из послаблений, которых я для себя добилась, – хотя стража всегда следует за мной по пятам. Однако я никогда не обедаю вместе с королем – я перестала это делать, когда у него выпали все зубы и он потребовал, чтобы я пережевывала ему пищу. Вот и все, что я могу сказать о вчерашнем обеде – и это чистая правда. Но несмотря на то, что я заточена в этих высоких каменных стенах, я знаю все, что происходит при дворе. Керек – мои глаза и уши. Ему доверяют все. Даже король полностью на него полагается. Керек сказал мне, что ты очень похожа на меня и сумеешь вертеть Рагнором, как тебе будет угодно. Что бы я делала без Керека? Ведь я в конце концов узница, дверь моей комнаты на замке и ее всегда охраняет стража. Чесса еще раз оглядела сад. Солнце уже стояло высоко и светило ярко. Воздух, и без того напоенный ароматом, с каждой минутой благоухал все сильнее по мере того, как солнечное тепло согревало цветы, влажные от ночной росы. Две пчелы копошились в пурпурном цветке гортензии. Чесса смотрела на яркие цветы, на трудяг-пчел и ясно осознавала, что все, сказанное королевой, – ложь от начала и до конца. До чего хитрая и ловкая женщина эта Турелла! Повернувшись к ней, Чесса сказала: – В том, что ты рассказала мне, нет ни слова правды. Стража находится при тебе, королева, для того, чтобы предупреждать тебя о том, что к тебе кто-то пришел. И для того, чтобы задерживать тех, кого ты не желаешь видеть. Эти стражи охраняют тебя от короля. Они готовы умереть за тебя. Это ты правишь королевством Данло, а вовсе не Олрик, этот гадкий, вульгарный старик. – О боги, – воскликнула Турелла и залилась мелодичным грудным смехом. Сначала тихий, он становился все звонче и громче. В конце концов ее пальцы разжались, и прекрасная роза упала на устилающий землю мох. – Да, – произнесла она наконец. – Керек был, как всегда, прав. – Нет, нет, что ты! Я беру свои слова обратно. Я ошиблась. Ты в самом деле узница, госпожа, и не помышляешь ни о чем, кроме своих цветов. Королева засмеялась еще громче. – Клянусь великим могуществом Фрейи, у тебя много ума, моя девочка, много, но все же недостаточно. Ты не сможешь так легко исправить свою ошибку. Да, моя дорогая Чесса, ты совершенно права. Это я повелеваю Данло, однако делаю это с помощью хитрости и тайных уловок, ибо не могу править открыто. Дело это нелегкое, и нередко решения принимаю все-таки не я. Но когда король умрет, и мне, и тебе станет намного легче управлять этой страной. Рагнору нужна лесть, очень много лести, но если дать ему достаточно, он успокаивается и из него можно веревки вить. У тебя это отлично получится, к тому же мы с Кереком окажем тебе всяческую помощь. Тебе придется спать с моим сыном, чтобы зачать от него ребенка, но потом ты сможешь приставить к нему наложниц, как я приставила их к Олрику. Не правда ли, две девушки, которые прислуживали ему вчера за столом, очень красивы? Они глухонемые от рождения – благодарение богам за их немоту – и охотно делают все, чего бы ни пожелал старый король. Им обеим хочется иметь красивые платья, и я потакаю им до такой степени, что их нарядам завидуют все придворные дамы. Да, Чесса, даже эти две наложницы преданы не королю, а мне. А вот и Керек. Она уже обо всем знает, мой друг. – Принцесса, – сказал Керек, – я не мог открыть тебе правду раньше, ибо, как ты, несомненно, и сама понимаешь, я не мог подвергнуть свою королеву опасности. – Все это неважно. Как бы там ни было, я не выйду за Рагнора. Когда король умрет, ты, госпожа, будешь править через своего сына. Найди ему жену, которая будет услаждать его слух лестью и родит от него сына. Я не стану делать ни того, ни другого. – Я не могу жить вечно, Чесса. Я должна успеть обучить ту, которая займет мое место. Я не могу допустить, чтобы мое королевство попало в руки саксов, а это наверняка произойдет, если сидеть сложа руки. – Госпожа, мне нет никакого дела до того, что случится с Данло. По мне, так пусть пропадает – я из-за этого не стану расстраиваться. Если вы, датчане, не можете удержать собственную землю, то вы ее утратите. – Если мне не останется ничего другого, как принудить тебя, – спокойно сказала Турелла, поднимая с земли и нюхая свою удивительную красную розу, – то я это сделаю. Чесса улыбнулась: – А что, позволь мне узнать, ты сделаешь с моим первым ребенком? – Я буду радоваться его рождению, как и весь народ. – Но ведь мой первый ребенок будет не от Рагнора. Керек вздрогнул, потом отрицательно затряс головой: – Ты уже прибегала к этому трюку, принцесса. Второй раз твоя уловка не сработает. – Я понесла от Клива. Неужели ты, Керек, можешь в этом сомневаться? – Я тебе не верю. Клив избегал тебя. Он только и делал, что спрашивал, не начались ли у тебя месячные, и повторял, что отправит тебя к Вильгельму Нормандскому, чтобы ты стала его женой. – Но ты же знал, Керек, что я не желала выходить замуж ни за твоего Рагнора, ни за Вильгельма. Ты знал, что я хотела только одного мужчину – Клива, оттого-то я и солгала, будто беременна от Рагнора. Все поверили этой басне, и я была спасена – во всяком случае, на какое-то время, но Клив по-прежнему был неумолим. Но я не собиралась сдаваться. Я была готова на все. Однажды ночью я пришла в его спальню, легла к нему в постель и сделала так, что он проснулся – не полностью, но достаточно для того, чтобы ощутить желание. Излив в меня свое семя, он очнулся окончательно и узнал меня. Тогда он выругался, а потом взял меня снова, и не один раз, потому что моей невинности все равно уже было не вернуть. Насколько я помню, ты сам говорил ему, что тебе его жаль из-за того, что он влюблен в меня. Лицо Керека исказила мука, и он изо всей силы хлопнул себя ладонью по лбу. – Я проклят, воистину проклят, – тихо проговорил он и начал раскачиваться взад и вперед, сидя на каменной скамье. – Проклятие пало на меня в то самое мгновение, когда я впервые увидел тебя, рыбачившую на реке Лиффи. Сначала ты выдумываешь лживые истории, а затем делаешь так, что они становятся правдой. Клянусь богами, я этого не заслужил! Прошу тебя, принцесса, скажи мне, что ты солгала. Скажи, что весь рассказ о твоей последней беременности – не правда. – О нет, он правдив. Отправьте меня обратно к Кливу. Оставьте меня в покое. Послушай меня, госпожа, Олрик умрет, и, как я уже говорила, ты сможешь наконец править открыто. Отчего бы тебе не убить его? Если хочешь, я сама его отравлю. – У короля есть слуги, которые пробуют все его блюда и напитки, – рассеянно сказала королева. – Так что отравить его не удастся. Я как-то попыталась, но вместо короля убила всего-навсего слугу, пробовавшего его пищу. После этого король удвоил число таких слуг. К тому же, кроме них, есть еще и наложницы, которые пережевывают каждую крошку, прежде чем положить ее в его беззубый рот. – Королева замолчала, пристально глядя на Чессу. – Если Керек тебе верит, то придется поверить и мне. Ну да ничего, я избавлю тебя от ребенка. Керек, отведи ее в комнату, и я сделаю это сейчас же. – Если ты дотронешься до меня, госпожа, – очень тихо помолвила Чесса, – я убью тебя. Поверь, я сумею это сделать. – Возможно, ее ребенок окажется девочкой, госпожа, – уныло пробормотал Керек. – Тогда нам не о чем беспокоиться. Королева вздохнула и, наклонившись, сорвала еще одну розу, на сей раз бледно-розовую. Поднеся ее к лицу, она с наслаждением вдохнула ее аромат. – Мои цветы никогда мне не противоречат. Порой они доставляют мне хлопоты, но я всегда знаю, что с ними делать. Но как поступить с этой девушкой? Я в затруднении, Керек. Может, нам следует отослать ее к саксонскому двору, чтобы она все там перевернула вверх дном? Пусть она их всех перетравит. "Но я же ничего такого не сделала, – подумала Чесса. – Я всего-навсего догадалась, каково истинное положение королевы, а потом имела глупость проболтаться ей об этом. А затем я обманула ее и Керека. В общем, нынче утром я вела себя не лучшим образом, и королева изменила свое мнение обо мне. Что ж, может быть, теперь она и Керек захотят отправить меня обратно”. – Собственно говоря, госпожа, я пришел к тебе, чтобы сказать, что король желает видеть принцессу, – сказал Керек. – Должно быть, кто-то напомнил ему о ней, – ответила Турелла. – А может быть, этот старый дурак просто вспомнил, как щупал ее и ему захотелось подержаться за нее еще раз. Ну что ж, моя девочка, посмотрим, как ты с ним справишься, когда вы окажетесь наедине и этого похотливого козла некому будет остановить. – Я не покину ее, – перебил королеву Керек. – При мне он не станет к ней приставать. Королева перевела взгляд с Керека на Чессу: – Не убивай короля при свидетелях, иначе я не смогу тебя спасти. – Не буду. Но Рагнор – это другое дело. – Да, Рагнор – другое дело, – повторила Турелла и встала со скамьи. – Как я тебе уже говорила, Олрик отнял его у меня, едва только он родился, и это совершенно испортило натуру моего сына. А теперь, Керек, отведи ее к королю и останься при ней, даже если король велит тебе уйти. Я не уверена, что эта девушка захочет рассказать мне правду о том, что произойдет между нею и Олриком. Когда они шли по узкому коридору, ведущему в опочивальню короля, Керек заговорил снова: – Умоляю тебя, принцесса, скажи, что ты солгала о своей беременности. Чесса рассмеялась: – О чем ты, Керек? Я сказала правду. О, как мне хочется родить ребенка от Клива! Уверена, что это будет мальчик. Моя мачеха родила четырех сыновей. Она всегда говорила, что, когда женщина носит в своем чреве мальчика, ее ужасно тошнит. А я в последнее время чувствую себя неважно. Как бы меня не вырвало. Керек остановился и посмотрел на Чессу сверху вниз. – Я начинаю думать, что Турелла права, – сказал он. – Возможно, нам следует отправить тебя к саксонскому двору. Она опять засмеялась: – Вам достаточно вернуть меня на Ястребиный остров. Керек тяжело вздохнул: . – Мне надо многое обдумать. Я не могу позволить тебе расстроить мои замыслы. Это хорошие замыслы. Они определяют будущее королевства Данло. В них учтено все – все, кроме твоего характера, принцесса. Из-за твоего характера все мои замыслы идут прахом. – Вот и хорошо, – подытожила Чесса. * * * Клив поцеловал свою маленькую дочурку в нос, дал ей откусить еще кусочек жареного окуня, который так хорошо удавался Энтти, и сказал: – Смотри, не голодай. Завтра я отправлюсь в Данло, а ты останешься здесь. Если ты перестанешь есть, то уморишь себя, и тогда нам с Чессой придется лечь по обе стороны от твоего тощего бездыханного тела и тоже умереть. Ты хочешь нашей смерти? – Нет, отец. – Тогда ешь, как всегда. И не играй в молчанку, почаще разговаривай со своими дядями и тетями, чтобы они о тебе не беспокоились. Играй с другими детьми. Учись у Эрны ткать. Она очень хорошая и добрая. Что до меня, то я вернусь, когда смогу, однако сколько дней меня не будет, я не знаю. Ты веришь, что я вернусь вместе с Чессой? – Это будет трудно, отец. Но ты ведь не оставишь ее в Данло, даже если она тебя очень рассердит? – Нет, я твердо обещаю привезти ее домой, после чего обрушу на ее упрямую голову потоки ругательств. Кири прожевала кусок морского окуня, улыбнулась и кивнула. – А вот и твои тети: Мирана и Ларен. Пообещай мне еще раз в их присутствии, что будешь хорошо себя вести. – Я обещаю, – сказала Кири, одарив Мирану и Ларен улыбкой, – что буду кушать и буду жива, когда отец вернется вместе с Чессой. Но знаешь, отец, мне все-таки хочется считать палочки. Клив застонал, как от зубной боли, и подбросил Кири в воздух. – Никаких палочек, моя крошка! И ешь, поняла? Йорк, столица Данло, королевский дворец Неделю спустя Чесса грызла яблоко. Оно было в меру кислое и твердое – как раз такие ей и нравились. Рагнор сидел на стуле и пытался извлечь мелодию из небольшой арфы. Играя, он старательно пел любовную поэму, которой его научил Барик, придворный скальд. Стихи поэмы рифмовались, но Рагнору никак не удавалось совместить рифмы и мелодию. Чесса взяла еще одно яблоко и откусила кусок. Сегодня она весь день ничего не ела, потому что и за завтраком, и за обедом ей пришлось сидеть за одним столом с королем. Он внушал ей одновременно страх и омерзение, и сочетание этих двух ощущений начисто лишило ее аппетита. Король сказал, что сам ляжет с нею, если Рагнор не сумеет хорошо ее потешить, и что уж он-то непременно заставит ее кричать от наслаждения. Потом он добавил, что, если она в достаточной мере понравится ему в постели, он позволит ей пережевывать его кушанья. Когда Чесса думала об этом, ее передергивало. Наконец Рагнор допел свою поэму до конца. – Тебе понравилось? – О да, я обожаю музыку. Право, Рагнор, твой пыл тронул меня. Знаешь, я попросила Барика научить меня нескольким колыбельным, чтобы я могла петь их ребенку Клива, когда он появится на свет. Рагнор замахнулся на нее арфой, выругался и, швырнув арфу на пол, принялся ее топтать. При каждом ударе его ноги по хрупкому инструменту Чесса довольно улыбалась. – Чтоб тебя разорвало! – орал Рагнор. – Сейчас же замолчи, замолчи! Ты не родишь его ребенка, Чесса. Я это запрещаю! Проклятый Клив, я должен был сообразить, что он непременно соблазнит тебя. Паршивый ублюдок! Соблазнит просто для того, чтобы стать мне поперек дороги. Он врал, будто хочет, чтобы ты вышла за Вильгельма Нормандского. На самом деле он хотел заполучить тебя сам. – Он был очень рад, когда узнал, что я вовсе не беременна от тебя, – сказала Чесса, откусывая яблоко еще раз. – Ему понравилось, что я была девственницей. Когда он понял, что он у меня первый мужчина, то совершенно потерял голову и уже не мог остановиться. Это было прекрасно, во всяком случае для него. – Ты рассердила моего отца. Тебе не следовало выкладывать ему, что ты беременна от Клива, – и все только из-за того, что он сказал о своем желании переспать с тобой и заставить тебя кричать от наслаждения. Велика важность! Он бы скоро забыл об этом намерении. Он теперь все забывает. Но тебе непременно надо было выложить ему правду и разъярить его! Он так рассвирепел, что забыл сказать наложнице, стоявшей слева от него, пробовать каждую крошку, которую он желал съесть. Он мог бы умереть от яда. – Возможно, – небрежно сказала Чесса, – я могла бы подкупить наложницу, которая стоит слева. – Замолчи, ехидная ведьма! Теперь ты пытаешься рассердить меня. Я знаю, ты делаешь это нарочно. Моя мать предупредила меня, что ты будешь вести себя именно так. Она велела мне не позволять тебе возбуждать мой гнев, ибо каждое твое слово идет не от сердца, а говорится с хитрым умыслом. Моя мать очень умна, но, когда я толкую с тобой, мне трудно следовать ее указаниям. – Это верно, – сказала Чесса. – Она очень умна. – А вот и Барик. Он явился, чтобы спросить, как тебе понравилось мое пение и игра на арфе. Скажи ему, что моя песня проникла тебе в душу – если, конечно, она у тебя есть, – или я тебя побью. Барик был очень мал ростом и очень худ. Роскошная темно-каштановая борода доходила ему почти до пояса, но при этом он был лыс, как колено. Человек он был добрый, его глаза светились умом и весельем. Чессе Барик нравился, и она подозревала, что он втихомолку забавляется, глядя как Рагнор, скрежеща зубами, безуспешно воюет со струнами арфы. Вместе с Бариком в комнату вошла какая-то женщина необычайно высокого роста. Она несла главную драгоценность Барика – его любимую арфу. Голову женщина опустила так низко, что невозможно было разглядеть ее лицо. Руки великанши украшали белые митенки, а волосы скрывал капюшон. Рагнор устремил на незнакомку плотоядный взор, которым он награждал всякую женщину, которую видел. – Кого это ты привел, Барик? Она вдвое больше тебя. Наверное, тебе нравится взбираться на нее, как взбираются на высокую гору? – Да, мой господин. Ее размеры – источник величайшего наслаждения, а также залог моей безопасности, ибо моя подруга – женщина не только крупная, но еще сильная и смелая. Ее зовут Исла, она из Исландии. Я спел ей песню на рынке, и она влюбилась в меня без памяти. Теперь она моя и предана мне душой и телом. Такова, мой господин, сила музыки. Рагнор выругался. – Мой господин, ты доставил принцессе удовольствие своими прекрасными стихами? – Я всегда получаю удовольствие в обществе Рагнора, – промолвила Чесса, грызя ноготь большого пальца. – Ведь он такой душка. – Я имел в виду его пение и игру на арфе, принцесса. – А, это? Это дело другое. Он пытался добиться немыслимого совершенства, а когда это ему не удалось, он взял и растоптал арфу. Барик взглянул на обломки арфы и часто заморгал, сдерживая слезы. Однако он не дал воли своему негодованию, только пробормотал что-то нечленораздельное и дернул себя за бороду. Женщина подняла лицо. Она была красива и к тому же размалевана, как портовая шлюха: брови вычернены сурьмой, один глаз также обведен сурьмой, причем так жирно, что невозможно было понять, каково его выражение. Второй же глаз скрывала белая полотняная тряпица. Незавязанный глаз могучей женщины был голубым, губы – кроваво-красными и влажными, щеки – белыми от покрывающей их корки крахмала. Ошеломленная Чесса широко раскрыла глаза. Пожалуй, слой краски на лице этой потаскухи весил не меньше фунта. Рагнор тоже широко раскрыл глаза, однако его взгляд выражал не изумление, а вожделение. – Исла, – проговорил он восхищенно. Чесса уже видела это выражение на лице Рагнора – тот как-то практиковал его, глядя на свое отражение в металлическом щите, который держал перед ним один из его воинов. – Принц Рагнор, – произнесла женщина с придыханием. – Я долго ждала этой встречи. Барик говорил мне, что ты играешь и поешь как никто другой. О, как мне хочется услышать твое пение! Но что стряслось с твоей бедной арфой? Наверное, эта сука разбила арфу, а ты так благороден, что покрываешь ее? Сука? Чесса взглянула в лицо женщины внимательнее. Право же, дело принимало все более занятный оборот. – Исла, – укоризненно сказал Барик, тряся великаншу за руку. – Эта дама – принцесса. Ты не можешь называть ее сукой. – Я называю ее так, как она того заслуживает, – ответствовала Исла. – Мой бедный правый глаз тоже повредила одна мерзкая принцесса, и с тех пор мне приходится носить на нем эту повязку. Конечно, она придает мне интересный и загадочный вид, но все же мне хотелось бы видеть обоими глазами. Эта принцесса – сука, я в этом уверена. Сука. Сука! Рагнора распирало от удовольствия. Какая же умная эта Исла и какая крупная – а ему очень нравились крупные женщины, во всяком случае теперь, когда он видел Ислу и слышал, как она оскорбляет Чессу. Ему нравилась даже повязка на ее правом глазу. Интересно, как выглядит этот глаз без повязки? – А что ты делала на рынке, где на тебя наткнулся Барик? – спросила Чесса. Женщина пренебрежительно пожала плечами. Она не удостоила Чессу ни единым взглядом; а продолжала упорно смотреть на Рагнора. – Я готовлю лучший в Йорке мед. Я продавала мой мед на рынке. Барик купил у меня кружечку, чтобы промочить горло и, выпив, пришел в неописуемый восторг. Он попросил меня жить с ним, и я согласилась, потому что мне нравятся волосатые мужчины, особенно такие, у которых густая борода и много волос на спине. А что до лысины, то я ее не замечаю. – Мед, – проговорил Рагнор, и его глаза загорелись. – Она и правда хорошо его готовит? – Она ангел, – ответил Барик. – А теперь, мой господин, я научу тебя еще одной любовной поэме. – У меня на спине совсем нет волос, – сказал Рагнор. – Как ты думаешь, Барик, это не отвратит ее от меня? – Нет, мой господин. Как только ты споешь для нее, она полюбит тебя. Чессу замутило. – Меня тошнит из-за беременности, – сказала она. – Боюсь, меня сейчас вырвет, так что я лучше выйду Рагнор смотрел на Ислу, как голодный смотрит на кусок мяса. – Да, Барик, – произнес он, – научи меня новой любовной поэме, и я продекламирую ее Исле. Для практики. – Твой чудный голос устанет, мой господин, – ласково сказала Исла. – Позволь мне принести тебе моего лучшего меду, чтобы ты мог смягчать им горло, когда будешь мне петь. Чесса поспешила вон из комнаты и столкнулась со стражником, который стоял снаружи. Тот схватил ее за руки, чтобы она не упала. Из комнаты послышался крик Рагнора: – Чтоб тебя разорвало, Чесса, я хочу, чтоб у тебя сейчас же начались месячные! Чесса услышала смех Ислы: – Месячные, мой господин? О чем это ты толкуешь? Глава 15 Чесса была одна в темной спальне. Ее мучило тягостное чувство – скорее тревога, "чем страх. Она знала, что ни за что на свете не выйдет замуж за Рагнора и королева не сможет принудить ее к этому браку. Но ей не хотелось ждать до последней минуты, чтобы узнать, к каким именно уловкам прибегнет королева Данло. Она понимала, что надо что-то придумать – но что? Каждый день она препиралась с Туреллой, осыпала оскорблениями Рагнора и всеми силами избегала встреч с королем. Олрик уже не внушал ей прежнего ужаса, однако он был непредсказуем и мог нанести жестокий удар, прежде чем Турелла успела бы его остановить. Что до Керека, то, хотя он и был несокрушимой стеной, преграждавшей ей путь к спасению, она его нисколько не боялась. Но как же ей ускользнуть от них, как убежать? Два часа назад она вместе с королевской семьей ужинала в обществе знатнейших вельмож Данло – тех было много, не меньше двух дюжин. После того как рабы убрали ,со стола недоеденную пишу, король оглядел раскрасневшиеся от выпивки лица гостей и сказал: – Все вы уже видели принцессу Чессу из Ирландии. Через три дня она выйдет замуж за Рагнора. Она уже носит его ребенка, так что у него будет наследник. Услышав это, Чесса едва не лишилась чувств. Рагнор, по-видимому, тоже. Она слышала, как он сказал Кереку: – У, чтоб тебе пропасть! Это все ты виноват! Ты же знал, что я вовсе не хотел ее. Я хотел Утту. А теперь хочу Ислу. Ее мед такой же вкусный, как мед Утты – она дала мне хлебнуть прямо из меха, – и я знаю: она тоже хочет меня. Ты видел, как она мне улыбалась? Как разговаривала со мной? Барик даже посетовал на то, что она уделяет мне слишком много внимания. Ей все равно, что у меня нет густой бороды и волос на спине. Но мне не нравится, что на нее глазеют все мужчины! Ведь многие из них такие же волосатые, как Барик. А Чесса не желает варить мне мед. Она не хочет даже пить его вместе со мной. Она даже не пытается доставить мне удовольствие. Чесса была в смятении. Королю было безразлично, что она беременна не от его сына. Наверняка Турелла обманула его, сказав, что ребенок зачат Рагнором. Впрочем, нет, она не могла этого сделать! Однако, с другой стороны, король выглядел таким уверенным, таким довольным, когда объявил, что принцесса Чесса беременна от Рагнора. В любом случае надо скорее что-то придумать. И она решилась. Но когда она медленно встала со своего места, Керек, дергая ее за юбку и задыхаясь от страха, прошептал: – Нет, принцесса, нет! Молчи, не противоречь королю в присутствии его вельмож – это опасно! Прошу тебя, сядь и улыбайся. Чокнись с Рагнором, это произведет хорошее впечатление. Чесса села и опустила голову, слушая одобрительные выкрики знатных датчан и непристойные советы, которые они во всеуслышание давали Рагнору. Тот, похоже, был вполне доволен собой, хотя только что с жаром уверял, что не хочет свою невесту. – Это еще не конец, Керек, – тихо сказала Чесса. – Я все равно не выйду за этого осла. – Как тебе будет угодно, принцесса, – учтиво ответил Керек. Он явно не принимал ее всерьез и не сомневался в том, что Турелла сделает так, как сказала. По правде сказать, Чесса тоже была уверена, что королева не отступится от своего намерения. – Вы с Туреллой обманули короля насчет отца моего ребенка или ему просто все равно, что я зачала не от его сына? Вместо ответа проклятый Керек только пожал плечами. * * * Что же ей делать? Что придумать? В любом случае надо действовать быстро, ведь до свадьбы осталось только три дня! Думая об этом, Чесса поплотнее завернулась в теплые шерстяные одеяла. Внезапно до ее слуха донесся тихий шум – кто-то отворил дверь ее спальни. Может быть, это пришла Ингурд, чтобы спросить, не надо ли ее госпоже чего-нибудь еще? А может, это один из стражников, караулящих дверь? Вдруг Турелла решила ускорить события, применив силу? Нет, это маловероятно. Между дверью и косяком появилась узкая полоска света и тут же исчезла, когда дверь закрылась опять. Чесса осторожно вытащила спрятанный под подушкой нож. Было бы неплохо, если бы это оказался Рагнор, явившийся, чтобы изнасиловать ее. Пусть только попробует – тогда она преподаст этому жалкому червяку хороший урок. Ее пальцы, держащие нож, были сухи и не дрожали Она не боялась. Она была готова. – Ну так как, принцесса, у тебя начались месячные? – спросил тихий, насмешливый голос. Чесса сразу узнала его – это был голос потаскухи Ислы. – Не начались и не начнутся, но, похоже, это никого не волнует. Готова поспорить, что и Вильгельму Нормандскому было бы на это наплевать. А я-то воображала, будто мужчинам хочется, чтобы их невесты были чистыми и невинными. – Мужчины – странные создания, – согласилась Исла, садясь на край кровати Чессы. – Жаль, что я не могу увидеть твоего лица, принцесса, но я не стану зажигать лампу – это слишком опасно. Стражники, приставленные к твоей двери, дремлют, но сон их еще недостаточно крепок. – Чего тебе надо? – Во-первых, я хочу узнать, правда ли то, что ты говоришь. Ты действительно беременна от другого мужчины? – Рагнор выболтал это тебе и Барику, когда я ушла и оставила вас втроем? – Да. Он был в бешенстве. Он сказал, что ты уже прибегала к этой уловке, поэтому он не желает тебе верить. Но потом добавил, что поскольку Керек уверен, что на сей раз"ты не врешь, то, должно быть, это все-таки правда. Кто тот мужчина, от которого ты забеременела? Чесса вздохнула. Странно, конечно, но она разговаривает в кромешной тьме с этой женщиной, которую никогда не видела до сегодняшнего дня, женщиной, которая обозвала ее сукой и которая по какой-то непонятной причине явно заигрывала с Рагнором. – Его зовут Клив. Он очень красив и храбр. Он единственный мужчина, с которым я желала бы прожить до конца жизни. Иногда с ним трудно иметь дело, но в глубинах его существа таятся великие сокровища. Он еще не понимает, что я ему нужна, но скоро поймет. Он уже любил, одну женщину или думал, что любит, а она предала его, и теперь он не верит женщинам. Но я никогда не предам его, и в конце концов он научится мне верить. Он считает себя некрасивым, даже уродливым, но он просто слеп. Я не знаю, где он теперь, но надеюсь, что он жив и здоров и что ему не грозит опасность. – Он спал с тобой? – Нет, но я всем сказала, что так оно и было и что я ношу его ребенка. – Зачем? Неужели тебе не хочется стать в будущем королевой Данло? Ведь ты же принцесса. Правда, кровь в тебе течет отнюдь не королевская, но это не имеет значения. Мне, чтобы заработать на жизнь, приходится подкрашивать лицо и варить мед, но ты, будучи принцессой, можешь делать все, что хочешь, можешь иметь любого мужчину, любого принца. Почему же ты так упрямо желаешь этого Клива? – Я люблю его. Возможно, когда-нибудь он поверит в мою любовь. Но зачем ты спрашиваешь, Исла? Ведь тебе все это должно быть безразлично. Ты сказала, что я могу делать все, что хочу. К сожалению, это не так. Знаешь, чего я хочу сейчас? Сбежать и оказаться как можно дальше отсюда. Король – человек со странностями, его настроение невозможно предугадать, королева говорит, что она уже двадцать один год, как является узницей, но она никакая не узница, напротив, именно она правит королевством. А бедный глупый Рагнор – всего лишь пешка, которую эти двое двигают, как хотят. Король решил, что меня можно заставить выйти замуж за Рагнора. Он уверен, что королева найдет способ это сделать. Может, ты сделаешь доброе дело: дашь мне белил и сурьмы, чтобы я размалевалась, как шлюха, и смогла сбежать из этого змеиного гнезда? Исла рассмеялась. – Что ж, может, если бы, ты дала мне достаточно серебра, я бы попробовала тебе подсобить, но ведь у тебя, кажется, нет ничего ценного, даже серебряных браслетов? Но об этом мы поговорим после. А теперь не расскажешь ли ты мне о Кереке? Каково его положение при дворе? – Он боготворит королеву. Он готов исполнить все, чего бы она ни пожелала. Король также полностью ему доверяет. Именно поэтому я и оказалась здесь. Керек вбил себе в голову, что я, обыкновенная женщина, предназначена судьбой спасти Данло от саксов, и я никак не могу его переубедить, хотя это и верх нелепости. – Ну и что же ты собираешься делать? – осведомилась Исла. Чесса вздохнула: – Пожалуй, какое-то время я буду изображать беременность, а когда подвернется удобный случай, сбегу. Вот только куда? Ястребиный остров далеко. Если бы даже у меня было серебро, чтобы заплатить тебе за помощь, куда бы ты меня дела? Кстати, королева высказала мысль, что меня следовало бы послать к саксонскому двору, чтобы я сеяла там смуту и создавала хаос. Исла расхохоталась: – По-моему, королева совершенно права. Где бы ты ни появлялась, от тебя везде одни неприятности. Мужчины только зубами скрежещут, глядя на твои проделки. У них руки чешутся тебя придушить, потому что ты вертишься вокруг них, потчуя их то одной лживой басней, то другой, покуда у них голова не начинает идти кругом. Ты не считаешься ни с кем, кроме себя. Ты не уважаешь волю своего отца. Ты забрала в свою глупую голову, будто желаешь только одного мужчину, и утверждаешь, что в глубинах его существа таятся великие сокровища. Что за высокопарная фраза! Уверена, что ты даже не понимаешь ее значения. И не сомневаюсь, что ты толком даже не знаешь того человека, которого так превозносишь. Ты точь-в-точь как Керзог, который ни за что не желает отдавать палку, в которую он впился зубами. И вот еще что. Этот Клив, о котором ты толкуешь, безобразен. Из-за шрама на лице он похож на христианского дьявола. И он отлично сознает свое уродство, потому что он не слепец. Это ты слепая. Ты не желаешь видеть его таким, каков он есть, потому что ты невыносимо упряма. У этого человека нет ни кола ни двора, никакого ценного имущества, и ему не нужна жена, потому что однажды у него уже была женщина, на которой он хотел жениться, но, боги свидетели, из этого проистекли одни несчастья. С него уже хватит бед и страданий, поэтому ему не нужна женщина, которая по самой своей натуре не способна приносить ничего, кроме смуты и раздора. – Как ты смеешь, Исла! – Чесса мгновенно приподнялась на локтях, готовая ринуться в бой. – Послушай, я вовсе не виновата в смуте и раздорах. Да, верно, я стараюсь изменить положение вещей в свою пользу, но зато я не ношу на лице многих фунтов краски, от которых голова клонится к коленям. Но постой, откуда тебе известны такие вещи? Откуда ты знаешь про Керзога? И про Клива? О боги, да кто же ты на самом деле? – А как ты думаешь, принцесса? Я тот самый человек, который соблазнил тебя и сделал тебе ребенка. – Клив?! – Он самый. – О, как я молилась, чтобы ты пришел! – воскликнула она и бросилась ему на шею. – Наконец-то ты здесь, Клив! Я так по тебе соскучилась. Она обняла его еще крепче и вдруг услышала, как он застонал от боли. – Что с тобой? Что случилось? – Ты воткнула в меня нож. Я явился, чтобы спасти тебя, а ты пырнула меня. Впредь держись от меня подальше. – Я же не хотела! Она лихорадочно пыталась найти на ощупь, куда же она его ранила, но Клив шлепнул ее по рукам. – Нет, не трогай меня, ты размажешь краску на моем лице. Убери свой проклятый нож и ляг. Чесса засунула нож обратно под подушку. Ее сердце учащенно билось. Никогда еще она не чувствовала такой радости, такого облегчения. Теперь все будет хорошо, она была в этом уверена. То, что она сказала о своей любви, не могло его не тронуть. По крайней мере он хотя бы задумается над ее словами. – Я сказала, что беременна от тебя. Ты не против? – Нисколько. Если мое семя может быть тебе полезно, что ж, можешь выжать его из меня сколько тебе угодно. – Мне было позарез необходимо что-то предпринять. Нынче вечером король объявил, что я выхожу замуж за Рагнора. – Я знаю. Ведь я тоже там был. У меня камень с души свалился, когда тебе хватило ума промолчать и не опровергать этого объявления. – Я едва этого не сделала, но Керек уговорил меня не перечить королю. – А если бы Керек не остановил тебя, что бы ты сказала? – Наверное, заявила бы, что король лжет. Что я беременна вовсе не от Рагнора. Возможно, я упрекнула бы их всех в отсутствии гордости – как же, ведь они собираются выдать меня за Рагнора, зная, что ребенок, которого я ношу, – от другого. Возможно, – я бы заявила им, что они не мужчины, что их мужские отростки давно сморщились и сгнили. В общем, что-нибудь в этом духе. – Вот видишь – ты и в самом деле сеешь смуту и создаешь хаос. Ты хоть представляешь, что произошло бы, если б ты выложила все это во всеуслышание? – А может быть, королю пришлось бы пойти на попятный, если бы все вышло наружу? Если бы я объявила, что жду ребенка не от его сына? Может быть, тогда этот недоумок Рагнор подавился бы твоим медом и умер? – Не будь дурой. Одни боги знают, что бы произошло, если б ты не прикусила язык. От одной мысли об этом у меня кровь стынет в жилах. А теперь хочешь, я скажу тебе, почему королева так торопится выдать тебя замуж за Рагнора и почему ее нисколько не волнует, что твоя так называемая беременность – не от него? – Откуда тебе это знать? Ведь ты и дня не находишься во дворце! Он улыбнулся в темноте и почувствовал, как трескается слой краски в уголках его губ. – Королева рассудила, что ребенок, которого ты носишь, станет лучшим правителем, если он зачат не от Рагнора. По-видимому, она подробно расспросила Керека о том, что я за человек. Ее совершенно не беспокоит, что ты, в которой нет ни капли королевской крови, и я, бывший раб, не имеющий, во всяком случае пока, никакого будущего, дадим королевству Данло нового властелина. – Блестящее решение! У королевы нет ни стыда ни совести. – Да, но зато много ума. Я слышал, как ты грозилась, что будешь вопить так, что рухнет крыша, если они попытаются сочетать тебя браком с Рагнором. Королева этого не допустит. Она твердо решила, что ты станешь женой Рагнора и наверняка замыслила какую-то каверзу, чтобы достичь своей цели, несмотря ни на что. Но я еще не выяснил, что именно она задумала. – Я сама это выясню. Я достаточно хитра, чтобы выудить у нее, что она замышляет. Клив не выдержал и рассмеялся: – О боги, Клив, как я рада, что ты здесь! А где Кири? Она не морит себе голодом? Может быть, ты привез ее с собой? Она на “Серебряном Вороне”? С нею все в порядке? – Она осталась на Ястребином острове и ест, как обычно, потому что я поклялся ей, что привезу тебя обратно. Она даже не откладывает палочки, чтобы отмечать дни моего отсутствия, во всяком случае, я надеюсь, что это так. Чесса снова прильнула к нему и уперлась в огромные накладные груди. Он засмеялся и оттолкнул ее. – Поосторожней, не то ты размажешь всю краску на моем лице. А это личико мне еще понадобится – ведь оно разожгло страсть Рагнора. Нет, не обнимай меня. Мои груди держатся не очень прочно. – Клив, после того, как ты спасешь меня, ты сделаешь меня беременной? По-настоящему беременной? А то я боюсь, что скоро потеряю счет отцам этого несуществующего ребенка. – Полагаю, мне придется это сделать, ведь если я скажу “нет”, одни только боги знают, кого ты выберешь своей следующей жертвой. Он замолчал, и Чесса пожалела, что не может видеть его лица. Она почувствовала нежное прикосновение его пальцев – они гладили ее губы, подбородок, нос. Ей хотелось поцеловать его, но она боялась размазать краску на его лице. Потом она ощутила на своем ухе его теплое дыхание. – Я рад, что Рагнор не изнасиловал тебя, – прошептал он. – Изнасилованная женщина обычно не горит желанием лечь в постель с другим мужчиной, даже если ей кажется, что она его хочет. – Откуда ты знаешь? – Я сам это видел. Не забывай, что я пятнадцать лет был рабом. Я многого навидался. – Но теперь все изменилось, не так ли? Теперь у тебя есть я. – Похоже, что так, – ответил он и засмеялся. Потом погладил ее по щеке и встал с кровати. – Спи и не ломай голову ни над какими планами. Мне совсем не хочется везде следовать за тобой по пятам и гасить пожары. Я сам решу, что мы будем делать. Послушайся меня хоть в этом, Чесса, не то тебе же будет хуже. * * * Все обращались с нею с величайшим почтением, включая стражника, который следовал за ней повсюду, куда бы она ни пошла. Через два дня она должна будет выйти замуж за Рагнора. Она видела, как Клив в личине Ислы флиртовал с этим недоумком и поил его медом, но с нею не заговаривал. Клив велел ей ничего не предпринимать самой и предоставить все ему. Но почему? Ведь она не какая-нибудь беспомощная дурочка, не умеющая за себя постоять. Прошел уже целый день – и что же? Ничего не произошло. Нет, надо брать дело в свои руки. Она сумеет спасти их обоих: и себя, и Клива. Входя в сад королевы, Чесса весело насвистывала. Стояли сумерки, уже почти стемнело, и чудесный сад с его яркими цветами выглядел совсем не таким, как при солнечном свете. Все стало каким-то настолько блеклым и безжизненным, что казалось, каждый цветок, каждое деревце, каждый куст рассыплется в прах, едва только на землю опустится вечерняя тьма. Может быть, у нее разыгралось воображение из-за того, что она сама поверила в то, что беременна? Чесса рассмеялась, вспомнив, как Сайра объясняла беременностью все свои безумные капризы и постоянные приступы злости. – Наконец-то ты пришла, Чесса, – ласково сказала королева. – Сядь рядом, и давай вместе насладимся вечерней тишиной. Потом ты поужинаешь вместе с, королем и Рагнором; думаю, я тоже там буду. Один из моих людей доложил мне, что король гневается на наложницу, которая стоит от него слева. Он забыл приказать ей отведать какое-то блюдо и, таким образом, подвергся опасности отравления. В этом, конечно же, виновата она. Да, нынче я буду ужинать вместе с королем и придворными, потому что не хочу, чтобы Олрик покалечил бедную девушку. Что же ты стоишь, дитя мое? Сядь. – Я вовсе не дитя и к тому же не ваше. – Очень скоро ты станешь моей дочерью, но довольно об этом. В конце концов ты поймешь, что жизнь не всегда дает тебе то, чего ты от нее хочешь. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на меня. – Я смотрю на тебя, госпожа, и вижу перед собой женщину, у которой есть все, чего она только может пожелать. Я вижу женщину, которая может командовать и вмешиваться в чужие дела, сколько ее душе угодно. Я вижу женщину, которая настолько не любит своего единственного сына, что желает женить его на женщине, которая его терпеть не может, женщине, которая беременна от другого. Пожалуй, мне больше нравится моя мачеха Сайра – она по крайней мере не скрывает своей испорченности и хотя бы в этом честна. Турелла заставила себя сдержаться. Эта девушка нарочно старается разъярить ее, и это у нее получается, Потому что все, что она сказала, – правда. Королева вздохнула. – Этот лимонад такой вкусный. Не хочешь ли попробовать? Говоря, Турелла спокойно налила лимонада в свой кубок и осушила его. – Да, хочу, – сказала Чесса, когда Турелла выпила последний глоток. Они сидели рядом в сгущающихся сумерках, и Турелла рассказывала Чессе о Булгарском ханстве, о безбрежных бесплодных степях, простирающихся между редкими поселениями, о торговых путях, которые бдительно охраняют, за которые сражаются, о викингах, которые правят в Киеве и постепенно распространяют свое владычество на юг и восток. Чесса слушала рассказ королевы и – вот странно! – ее голос звучал все глуше и глуше, будто отдаляясь. Меррик привез Ларен, ее младшего брата Таби и Клива из Киева. Как бы ей хотелось побывать в этом удивительном городе! От одного его имени веяло волшебством. Она слышала тихое гудение насекомых, которые летали вокруг, но не задевали ее лица. Ее ноздрей вдруг достиг аромат гиацинтов и необыкновенных роз Туреллы, хотя она сидела далеко от них. Нет, когда наступает ночь, цветы не умирают. От этой мысли она почувствовала облегчение. Когда солнце зашло, тьма окутала ее, как мягкий бархат, и воздух наполнился свежестью и сладостным благоуханием. Улыбаясь, Чесса медленно соскользнула со скамьи на землю. Турелла встала и посмотрела на нее. – Когда я была в твоем возрасте, принцесса, я тоже попалась бы в эту ловушку, – проговорила она. – Из-за того, что тебя так одурачили, ты будешь упрекать себя в глупости, но поверь мне: ты вовсе не глупа. Просто ты думала, что если я попытаюсь опоить тебя, то сделаю это намного позже. Однако я не стала ждать до последней минуты. Если бы я так поступила, ты бы не притронулась к этому лимонаду даже после того, как я на твоих глазах выпила его из своего кубка. Сказав это, королева кликнула своих стражников. Один из них завернул Чессу в теплое одеяло и взвалил ее себе на плечо. * * * На следующий день Барик вместе с Ислой явился к Рагнору, чтобы дать ему еще один урок игры на новой арфе и научить его еще одной любовной песне. – Я не хочу учить еще одну любовную песню, – брюзгливо сказал Рагнор. – Я женюсь на принцессе завтра, так что мне больше не придется распевать ей твои дурацкие песенки. К тому же я все равно больше не увижу ее до свадьбы. Моя мать куда-то упрятала ее, чтобы она не наделала глупостей. Я очень надеюсь, что мать забудет, где именно она ее спрятала, но знаю, что этого не случится. Моя матушка никогда ничего не забывает. Исла смотрела на Рагнора так, словно он был сочным куском жареной кабанятины. – Ах, мой господин, – непринужденно обратилась она к нему, – как жаль, что тебе, такому красавчику, приходится жениться на этой суке! Она неблагодарная, она не ценит того, что ты ей предлагаешь, не ценит твоих достоинств. Я до сих пор не понимаю, почему ее надо заставлять выходить за тебя. Барик уставился на свои башмаки, перебирая струны арфы и что-то напевая себе под нос. Рагнор пожал плечами: – Я тоже не понимаю. Она уверяет, что любит другого, но разве это возможно? Она ведь видит меня – по-моему, этого достаточно, чтобы ни о ком другом не думать. Когда-то я ей нравился, но потом ее чувства переменились; единственная причина такой перемены, которая приходит мне на ум, – это то, что я попытался соблазнить ее. Она ужасно упряма. – Рагнор испустил глубокий вздох. – Мне кажется, в этом она похожа на мою мать. – По-моему, королева боится короля, своего мужа. Он ее хорошо вышколил. Ты тоже сумеешь вышколить принцессу, и она будет у тебя ходить по струнке. – Ха! – сказал Рагнор. – Ты совсем не знаешь мою мать, Исла. Ты ничего не понимаешь. – Не хочешь ты хлебнуть моего меду, мой господин? Когда я варила его, я думала о тебе. Он хмельной и сладкий, похожий на женщину, которая хочет мужчину. У него такой же вкус, как у меня. А у этой суки принцессы, вкус, наверное, такой же, как у травы козлятника, который в рот не возьмешь, такой он противный. Рагнор почувствовал, как его рот наполняется слюной. Он смотрел, как Исла приподнимает юбку и достает из-под нее еще один мех с медом, потом перевел взгляд на ее пышные груди. Ему не нравилось, что она так сильно размалевана, но, наверное, дело в том, что в детстве она переболела оспой и поэтому все лицо у нее рябое. Что же касается повязки у нее на глазу, то это ее нисколько не портит. Это совершенно не важно. Важно другое – ее потрясающий мед, ее очевидная страсть к нему и ее громадные груди. Он выпил изрядное количество меда, зная, что Исла смотрит на него и улыбается. Он вытер губы и сказал: – Ты варишь мед лучше, чем Утта. Ты будешь спать со мной после того, как я женюсь на Чессе? Будешь варить мне мед? – Я подумаю. Знаешь, Рагнор, может статься, тебе нужна женщина, непохожая на твою мать. Женщина, которая объяснит этой глупой принцессе, как ей повезло. Может, мне поговорить с ней? Я бы сумела ее образумить. Я бы заставила ее понять, какое счастье ей привалило, какую великую честь ты ей оказал, согласившись взять ее в жены. И потом, может быть, она вовсе не беременна от другого, может, она просто притворяется, а твой хваленый Керек позволил ей обвести, себя вокруг пальца? Я смогла бы выудить у нее правду. – Если уж моей матери не удалось уговорить ее, то никому не удастся, даже тебе. Матери даже пришлось опоить ее дурманным зельем. Думаю, она сейчас спит. Исла пожала плечами и подлила в кубок Рагнора еще меда. – Все равно я могла бы попробовать. Попытка не пытка. – Я об этом подумаю. Барик, я хочу спокойно пить мед, а не учить твои глупые песенки. И пока я пью, я желаю любоваться Ислой. Пусть она разотрет мне лоб. А ты можешь поиграть для нас. – Да, мой господин, – кротко сказал Барик, продолжая глядеть на свои башмаки. – Так ты говоришь, Исла, что на вкус ты хмельная и сладкая? – И еще какая, мой господин! Ни одна женщина не сможет со мной сравниться. В глубинах моего существа таятся великие сокровища. – Что-что? Как это? – Я и сама не понимаю, как это, мой господин, но мне нравится, как звучат эти слова. Барик запел громче, и его приятный голос заполнил собой всю комнату. – Хочешь еще меда, мой господин? – Я очень устал, Исла. Очень устал. – Тогда отдохни. Положи голову мне на колени и отдохни. Вот так. Хорошо. Рагнор захрапел. Исла бросила взгляд на стражников, стоящих у двери. Они явно скучали. – Ты так красиво поешь, Барик. Думаю, это твое пение усыпило принца. – Я знаю. Но мне надо выйти, чтобы справить малую нужду. Хочешь, я вынесу отсюда Рагнора? – Да, пожалуй. Если бы его понесла я, это выглядело бы странно. – Ты понесешь только мою арфу и больше ничего, – сказал Барик и, понизив голос, добавил: – Боюсь, иначе твои груди не удержались бы на месте и шлепнулись на пол. Глава 16 Когда Керек вошел в тесную комнатушку, которую Олрик предоставил в распоряжение Барина пять лет назад, Клив поднялся ему навстречу. – Зачем ты хотел поговорить с принцессой, Барик? И почему здесь находится эта женщина? – Здравствуй, Керек. Керек уставился на размалеванное лицо, на белую повязку, закрывающую правый глаз, на огромные выпирающие груди. – Входи, Керек. Поздоровайся со своим старым знакомым. – О нет, – пробормотал Керек, отступая на шаг. – Значит, ты не шлюха? Неужели это ты, Клив? – Я, Керек, собственной персоной. – А сколько мужчин хотят затащить тебя к себе в постель! И Рагнор туда же. Клянусь богами, ты здорово всех одурачил. Но все бесполезно. Ты должен уехать. Королева спрятала Чессу так надежно, что даже я не знаю, где она укрыта. Ты должен покинуть дворец, прежде чем кто-нибудь раскроет твой обман. Я не хочу тебе зла, но, если Рагнор узнает, кто ты на самом деле, он настоит, чтобы с тебя живьем содрали кожу. – Это вряд ли, Керек. Собственно, поэтому я тебя сюда и позвал. Барик, закрой дверь и прислонись к ней, чтобы никто не вломился. Вот так, отлично. Керек, теперь я хочу предложить тебе обмен. Ты захватил Чессу, а я захватил Рагнора. Если ты не вернешь мне Чессу, он умрет. У тебя есть время до прилива, то есть примерно три часа. Керек затряс головой и застонал: – О боги, какой провал! Это дело не задалось с самого начала. Казалось бы, обычное похищение, чего уж проще, однако с самого первого мгновения все пошло кувырком. Я думал, только принцесса способна на всякие каверзы, а от тебя не ожидал никакого подвоха, и вот на тебе! Ты появляешься во дворце в женском наряде, размалеванный, как продажная девка, и так заводишь Рагнора своими заигрываниями, что он совершенно теряет голову. Никто не сообразил, что ты мужчина, даже я не догадался. – Неужто и тебе захотелось переспать со мной, а, Керек? – Нет, в последнее время я думал только о принцессе и о том, что она может выкинуть. Больше меня ничего не интересовало. – Это хорошо. Кстати, Рагнор воспылал ко мне такой страстью, потому что ему пришелся по вкусу мой мед. Ни о чем другом он и думать не может. Он говорил, что я варю мед лучше, чем Утта. Керек выругался: – Так ты, стало быть, привез сюда мед, сваренный Уттой, верно? Мне следовало догадаться, что с этим медом дело нечисто. – Ну конечно, это мед Утты, – подтвердил Клив. – Теперь меня беспокоит только одно: а вдруг королева не захочет отдать Чессу? Вдруг она считает ее нужнее м ценнее этого дурака Рагнора? – Не беспокойся, королева отдаст ее. Датчане ни за что не согласятся, чтобы ими открыто правила женщина. Но почему ты не захотел отступиться? Ты ведь можешь найти себе другую женщину. Почему ты так держишься за Чессу? – Ты ведь сам сказал мне, что тебе жаль отбирать ее у меня, потому что я люблю ее? – Верно, я так сказал, но на что тебе сдалась эта любовь? От нее одни неурядицы. Взять хотя бы тебя: ведь мать Кири пыталась убить тебя, не так ли? Забудь об этой глупой любви, Клив, и уезжай отсюда. Вот увидишь, Чесса будет здесь счастлива. – Так вот почему Турелла опоила ее сонным зельем? Потому что она заботится о ее счастье? Отдай мне Чессу, Керек. Признай, что ты проиграл. – Я должен поговорить с королевой. – Почему бы нам обоим не поговорить с ней? Они обнаружили Туреллу в саду. Она стояла на коленях и, тихо напевая, сортировала семена цветов. – Госпожа, – сказал Керек и легко коснулся ее плеча. Королева замерла, потом медленно подняла на него взгляд. Клив заметил, что выражение ее лица стало при этом чересчур ласковым для королевы, взирающей на подданного, и подумал, что неплохо было бы обратить это обстоятельство на пользу себе и Чессе. – Керек, ты привел с собой Барика и эту женщину. Зачем? – Я не женщина, госпожа, – сказал Клив. – Меня зовут Клив. Я отец ребенка Чессы. Я здесь, чтобы забрать ее и отвезти домой. Королева медленно отряхнула руки и встала с колен. Она долго разглядывала Клива, потом раздраженно сказала: – Смой краску с лица. Я хочу увидеть, каков ты в своем мужском обличье. Я желаю знать, как будет выглядеть мой внук. – Возможно, ребенок будет похож не на меня, а на Чессу, – заметил Клив. – Ты никогда ее не получишь, Клив. Это решено. Либо ты оставишь Данло по доброй воле, либо я отдам тебя своему сыну. Когда ты попал к нему в руки в прошлый раз, он обошелся с тобой весьма круто. Только представь себе, что он сделает с тобой сейчас. – Рагнор ничего со мной не сделает, госпожа. Твой сын сейчас храпит, видя десятый сон. Я напоил его сонным зельем, так же, как ты опоила Чессу. Королева пошатнулась, и Керек тут же схватил ее за руку, чтобы не дать ей упасть. – Керек, он говорит правду? – Да. Я не знаю, где он спрятал Рагнора. Он хочет обменять его на принцессу. – Я хочу получить ее сейчас же, – твердо сказал Клив. – Отведи меня к Чессе. Королева медленно покачала головой: – Я не могу этого сделать. Она должна выйти замуж за Рагнора. В будущем она станет править Данло. Клив улыбнулся и, вытащив маленький, остро заточенный нож, схватил Керека и приставил острие к его горлу. – Коли так, то я сперва перережу горло Кереку, а потом прикончу Рагнора. Чессу ты, госпожа, можешь оставить себе, вот только не знаю, что ты с ней будешь делать. К тому же она наверняка постарается, чтобы ты горько пожалела о том, что не захотела расстаться с ней. Ну вот, я вижу, что ты уже об этом жалеешь. Полно, госпожа, признай, что ты проиграла. Он вонзил кончик ножа в горло Керека и по лезвию скатилась капля крови. Турелла подалась вперед: – Нет, не убивай его! Скажи, Керек, что же мне делать? – Если он убьет меня, Турелла, это ничего не изменит. Но, покончив со мной, он убьет и Рагнора – и тогда у нас не останется ничего. Клив прав. Все кончено. Мы должны придумать другой план. Королева хмуро посмотрела на свои руки, на жирную черную грязь, забившуюся под ногти. – Придется женить Рагнора на какой-нибудь смазливой дуре. Но тогда мне придется править вечно. Мне нельзя будет умереть. – Ты не умрешь, – сказал Керек. – Все это очень трогательно, – вмешался Клив, – но не пора ли кончать? Ты будешь меняться, госпожа? Королева кивнула: – Отпусти Керека. Клив отпустил его, потом вытер острие ножа о рукав. – Отведи меня к принцессе. Королева хотела было возразить, но Керек мягко сжал ее руку. – Ты можешь ему верить, – сказал он. – Он освободит Рагнора. Клив всегда держит свое слово, такой уж он человек. * * * Чесса лежала навзничь на кипе мягких мехов в маленькой, тесной кладовой. Сидевшие рядом с ней два стражника тотчас встали, когда в кладовую вошла королева. – Оставьте нас, – приказала она. Клив опустился на колени подле Чессы и осторожно потряс ее. – Ты опоила ее сонным зельем еще вчера. Но она до сих пор лежит в беспамятстве. – С ней ничего не случится. Я собиралась дать ей завтра утром другого снадобья. Тогда бы она достаточно опамятовалась, чтобы держаться на ногах и послушно исполнять все мои указания во время брачного обряда. Чесса застонала, но не проснулась. – Керек, заверни ее в меха. Ты пойдешь со мной. Когда мы погрузимся на корабль, я скажу тебе, где спрятан Рагнор. Все было проделано очень быстро. Бросив последний взгляд на королеву, Клив невольно улыбнулся. Она задумчиво постукивала себя пальцами по виску, явно замышляя очередную каверзу. Надо полагать, брачная постель Рагнора недолго останется холодной. Скоро Турелла подыщет какую-нибудь несчастную девушку, которой придется ее согревать. Не прошло и часа, как Йоркская гавань осталась позади. – У меня уже появился один седой волос, – сказал Клив, обращаясь к бесчувственному телу Чессы, лежащему у него на коленях, – а ведь я знаю тебя еще очень и очень недолго. На что же я буду похож, когда достигну преклонных лет, Рорик? Рорик рассмеялся, не переставая грести. – Что верно, то верно, – бросил он через плечо. – Я уже немолод. В начале следующего лета мне стукнет тридцать. Но как, позволь узнать, ты разглядел этот седой волос? По-моему, вся твоя шевелюра как была золотистой, так и осталась. – Он чувствует, как седеют его волосы, Рорик, – подал голос Хафтер. – Я его хорошо понимаю. Много раз, когда Энтти доводила меня до такой ярости, что я готов был ее задушить, я чувствовал, как седые волосы лезут наружу из кожи на моей бедной голове. Кстати, Клив, принцесса уже проснулась? – Нет, и это начинает меня беспокоить. Она бледна, и ее кожа суха. Какого же дурака я свалял, не узнав, какое именно зелье дала ей королева! – Намочи тряпку и оботри ей лицо, – посоветовал Гунлейк. – Может, это приведет ее в чувство. Клив осторожно провел мокрой тканью по ее сухой коже. Он разгладил ее брови, дотронулся пальцами до кончика носа, потер мокрой тряпицей горло. Ее сомкнутые ресницы были необыкновенно длинными и густыми. Раньше он этого не замечал. Ее губы, прежде такие мягкие и влажные – о, он успел это заметить! – потрескались от сухости. Но как могла она настолько измениться всего за один день? Когда стемнело, Клив встревожился не на шутку. Чесса по-прежнему лежала неподвижно. Несколько раз он тряс ее, шлепал по щекам, но все было напрасно. Она не просыпалась. Гунлейк посоветовал раздеть ее и обтереть мокрой тряпкой, и Клив отнес ее в кормовой шатер, подальше от чужих глаз. Здесь он осторожно опустил ее на сложенные одеяла, потом лег рядом и взял за руку. Рука была очень маленькая, сухая и вялая. Он снял с Чессы всю одежду и начал обтирать ее тело мокрой тряпкой. Но и это не помогло. Она так и не очнулась. Когда рассвело, Гунлейк сказал: – Зелье королевы подействовало на нее слишком сильно. Надо разбудить ее во что бы то ни стало, потому что если она не придет в себя, то постепенно угаснет у нас на глазах. Клив похолодел от страха: – Что же нам делать? Гунлейк встал: – Пойду, принесу мешок с лекарствами, который Ми-рана всегда дает Рорику в дорогу. Может, там есть какое-нибудь снадобье, которое поможет привести ее в чувство. Вскоре Гунлейк вернулся в кормовой шатер с большим кожаным мешком, обшитым изнутри мягким белым полотном. В мешке было множество баночек и флаконов с жидкостями и мазями. Вслед за Гунлейком в шатер вошел Рорик. – Здесь нет подходящих средств, – сказал он. – Если б были, я бы вам сразу сказал. – Она должна проснуться! – вскричал Клив. – Должна! Она пролежала без сознания уже почти два дня. Если мы ее не разбудим, она умрет от голода. – Мы подплывем к берегу и ты прыгнешь за борт, прижимая ее к себе. Возможно, холодная вода приведет ее в чувство. Мирана как-то применила это средство, когда наш маленький сын Ивар был в беспамятстве, и он очнулся. Кливу это предложение показалось безумным, но он был готов испробовать все. Когда до берега оставалось всего несколько футов, Клив поднял Чессу, крепко прижал ее к себе и прыгнул в воду. Вода была такой холодной, что у него перехватило дыхание. Он вынырнул на поверхность, нащупал ногами дно и встал, держа Чессу по шею в воде. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула, вздрогнула и, застонав, попыталась отпихнуть его от себя. – Ты убиваешь меня! – хрипло закричала она, молотя его кулаками в грудь. – Я умираю от холода! Пожалуйста, Клив, не убивай меня! Клянусь, я больше не буду врать, что ношу твоего ребенка. Клив, вне себя от радости и облегчения, поднял ее на руках и поцеловал в губы. – Мне следовало догадаться, что, очнувшись, ты сразу же заговоришь о моем ребенке. Пойдем, тебе надо поскорее вытереться. Чесса посмотрела на корабль, на воинов, которые все как один перегнулись через борт и радостно вопили. – Как странно, – проговорила она, стуча зубами. – Ты перестал быть Ислой. Что.., что случилось? Куда подевалась королева? Клив в ответ только рассмеялся и передал Чессу Хафтеру, и тот втянул ее на борт. – Что случилось? – повторила она. – Где мы находимся? Клив вскарабкался на борт, отряхнулся, совсем как Керзог и, ухмыляясь, сказал: – Мы спасли тебя. Королева опоила тебя сонным зельем, а я дал сонного зелья Рагнору. Потом мы с ней произвели обмен. Королеве очень не хотелось отдавать тебя, но она понимала, что не сможет править одна, без Рагнора в качестве ширмы. К моему большому сожалению, этот милейший принц так и не проснулся, пока был в моих руках, и я был лишен удовольствия сказать ему, что, влюбившись в Ислу, он тем самым влюбился в меня, свой самый жуткий кошмар, и что мед, который он так жадно лакал, был сварен Уттой. Вот и все, Чесса. Отныне ты в безопасности. А теперь нам обоим надо поскорее вытереться и согреться. – Я ужасно хочу есть, Клив. Со вчерашнего вечера я не съела ни крошки. – Ты не ела целых два дня! – сказал Рорик, фамильярно хлопая ее по плечу, как он хлопнул бы парня. – Но возможно, тебе, Клив, все-таки не стоит ее кормить, – добавил он. – Сам видишь, она вопит и разговаривает как ни в чем не бывало. Того и гляди попросит тебя сделать ей еще одного ребеночка – на этот раз настоящего. Как ты себя чувствуешь, Чесса? – Мне очень холодно. И я упаду от слабости, если вы сейчас же не дадите мне поесть. – Пойдем, – сказал Клив. – Кстати, не желаешь ли примерить мои накладные груди? Я взял их с собой. Я хотел отдать их бедняге Барику, но он не принял моего подарка. Думаю, потому, что ему было бы грустно видеть их отдельно от красотки Ислы. Да, мы с Бариком пережили немало интересных моментов. * * * – Отец, лучше бы ты все-таки разрешил мне откладывать палочки. На этот раз мне бы их хватило. Клив поцеловал Кири: – Никаких палочек. Как видишь, детка, я выполнил свое обещание. Я привез Чессу. – Чесса! Кири бросилась в объятия Чессы и крепко обхватила ее за шею. Чесса, смеясь, расцеловала девочку. – Твой отец, Кири, – великий герой. Все в Йорке решили, что это сам Тор сошел на землю со всеми своими громами и молниями и так перепугал короля и королеву, что они отдали меня ему. А ты, Кири, как я вижу, все это время была молодцом. Я очень рада, что ты не морила себя голодом. – Тетя Ларен сказала, что вы оба очень огорчитесь, если я отощаю. Поэтому я старалась есть побольше. Чесса провела ладонью по животику Кири. – Клив, – сказала она, смеясь, – боюсь, теперь у нас появился другой повод для беспокойства. Если мы будем часто отлучаться, этот ребенок страшно растолстеет. Вместо того чтобы морить себя голодом, она будет так объедаться, что скоро ей станет трудно ходить. Кири залилась смехом, высвободилась из объятий Чессы и, широко улыбнувшись Кливу и Чессе, побежала играть с Аглидой. – А я-то думал, что мы для нее значительные персоны, – сказал Клив. – Но теперь вижу: Аглида куда важнее. – Он повернулся к Миране. – Мы с Чессой собираемся пожениться. Я не в силах и дальше ей противиться, иначе у меня все волосы поседеют. Я пошлю гонца с этим известием к герцогу Ролло и к королю Ситрику. – Завтра, – прокудахтала старая Альна. – Поженитесь прямо завтра. Наконец-то ты, Клив, сделаешь ей настоящего ребенка, а то до сих пор все были фальшивыми. Ах, господин мой Рорик, какая жалость, что ты не привез с собой капитана Торрика. Такой был красавец! Вечером, во время ужина, состоявшего из жареных фазанов, жареного палтуса и восхитительного ржаного хлеба, который испекла Энтти, Клив поведал о своих приключениях в Йорке. Его рассказ о том, как он перевоплотился в Ислу, вызвал восторг и взрывы громового хохота. Все начали просить его еще разок переодеться Ислой, но он наотрез отказался, сказав, что это неподобающее зрелище для его невинной дочери. Ларен засыпала его вопросами об обитателях королевского дворца, и Клив с помощью Чессы описал их со всеми подробностями. Они знали, что скоро скальд Ларен сочинит на основе их рассказов свою историю, и в конце ужина Клив попросил ее: – Пожалуйста, Ларен, сделай так, чтобы в твоем повествовании я остался мужчиной. Мне страшно подумать, какие шутки мне придется сносить все последующие годы, если ты станешь рассказывать, как Клив из Малверна, для того чтобы спасти попавшую в беду деву, переоделся шлюхой, прицепил большие сиськи и размалевал лицо таким количеством краски, что хватило бы побелить стену. Ларен ткнула его в бок кулаком и рассмеялась: – Я подумаю над твоей просьбой. Все будет зависеть от того, что скажет о тебе Чесса после нескольких дней брака. Я расспрошу ее, и если она будет тобой довольна.., что ж, тогда я позволю тебе остаться неустрашимым и могучим Тором. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. Милая, милая Ларен, которую он любит как родную сестру! – Я буду стараться, Ларен, стараться изо всех сил. * * * На следующий день, перед самым началом брачного обряда, Кири сказала: – Отец, а ты уверен, что тебе надо обязательно жениться на Чессе? Она, конечно, очень хорошая, но ведь раньше ты не хотел заводить новую жену. Ты говорил, что у тебя уже была одна жена – моя мама – и другой тебе не надо. – Я думаю, из нее выйдет хорошая жена. И потом, Кири, я просто обязан на ней жениться. Кири недоуменно нахмурилась: – Почему? – Если я этого не сделаю, она начнет считать палочки и в скором времени так отощает, что ветер поднимет ее и унесет с Ястребиного острова. Она не хочет разлучаться со мной и с тобой, Кири, поэтому я должен на ней жениться. – Я поговорю с ней, отец, – сказала Кири и побежала туда, где стояла Чесса вместе с тетей Мираной и тетей Ларен. – Это ты, моя красавица! – весело воскликнула Чесса. – Посмотри, тебе нравится мое новое платье? Кири обошла ее кругом, не говоря ни слова. Чесса вопросительно приподняла одну бровь: – Ну, что скажешь? – Я не знаю, как мне теперь тебя называть. За Чессу ответила Мирана: – Возможно, иногда ты сможешь называть ее мамой. – Подумай об этом, Кири, – сказала Чесса. – Мне бы хотелось, чтобы ты называла меня так, но решать тебе. Ну так как, нравится тебе мое оранжевое платье? Кири медленно кивнула: – Отец сказал, что он должен жениться на тебе, потому что, если он этого не сделает, ты начнешь считать палочки и уморишь себя голодом. – Он прав. Кири опять кивнула и вприпрыжку умчалась прочь. – Ох уж эти дети, – сказала Энтти, качая головой. – Мужчины ничуть не лучше, – заметила Ларен. Когда мужчины подошли к женщинам, чтобы встать в круг для свершения брачного обряда, они увидели, что те весело переглядываются и хихикают. Глава 17 Послеполуденное небо сверкало ослепительной голубизной, воздух был напоен ароматами вереска и можжевельника и насыщен солоноватой водяной пылью. Жар солнечных лучей немного смягчали пышные белые облака, стоявшие неподвижно из-за полного безветрия. Тишину нарушал только ритмичный шум волн, разбивающихся о скалы. По обычаю, принятому в Малверне, мужчины встали за спиной Клива, а женщины – за спиной Чессы. Дети сгрудились в сторонке, старшим из них было поручено следить за младшими, чтобы те не очень шумели. Собаки присоединились к детям – все, кроме Керзога, который улегся перед Чессой и уткнулся носом в ее ноги. – Поскольку Сайра замужем за твоим отцом, – сказала старая Альна, обращаясь к Чессе, – тебе не надо беспокоиться, что она явится сюда, чтобы украсть у тебя Клива, как она пыталась украсть Рорика. Да-да, она пыталась увести Рорика у Мираны и чуть не убила мою дорогую деточку. Но я сумела ее спасти. Подумать только – эта мерзавка Сайра стала королевой! Уму непостижимо. Рорик прикрикнул на Альну, чтобы она замолчала, после чего торжественно начал: – Боги послали нам хорошую погоду – верный знак того, что они благословляют этот брак. Клив из Малверна явился сюда, дабы взять в жены Чессу, дочь Ситрика, короля Ирландии. Слушайте все, как они будут клясться друг другу в верности. Клив выступил вперед, взял Чессу за руки и мягко потянул ее за собой к центру круга. – Керзог, – сказал он, отпихивая огромную дворнягу в сторону, – оставь мою невесту в покое. Ты сможешь сколько угодно нюхать ее ноги и спать на них, но только после того, как я исполню свой супружеский долг. Послышался смех. Руки Чессы были холодны как лед. – Не бойся, – тихо сказал Клив. – Ты же такая смелая. – Я не просто боюсь. Я в ужасе. Я ведь никогда еще не выходила замуж. Клив улыбнулся, глядя на нее, и громким голосом, доносящимся до подножия восточных утесов, где с грохотом разбивались набегающие волны, сказал: – Я предлагаю этой женщине все, что у меня есть, и все, что у меня когда-либо будет. – Он поднял ее руку. – Наше будущее покрыто мраком неизвестности, но она согласна делить его со мной. Когда я до конца выясню, кто я такой, она по-прежнему будет рядом со мною. Я глубоко чту ее и каждый день буду просить Фрейю ниспослать нам много детей, и чтобы отныне все они были моими. По толпе прокатился смех, затем опять воцарилось молчание, когда Чесса стиснула запястье Клива и высоко подняла его руку. – Ты, Клив, станешь моим супругом, моим спутником на всю жизнь. Я отдаю тебе всю мою верность и преданность. Я буду защищать тебя, не щадя жизни. Мы вместе завоюем Шотландию. Я люблю твою дочь как родную. Я всем сердцем и всей душой люблю тебя, ее отца. Я полюбила тебя с самого первого мгновения, когда увидела тебя в саду королевы. Ты мой муж отныне и навсегда. На скандинавских свадьбах было не принято говорить о любви. Просто жених и невеста клялись друг другу в верности и взаимном уважении. И потому, когда Чесса закончила свою речь, в толпе воцарилось ошеломленное молчание. – Значит, ты полюбила меня с первого взгляда? – спросил Клив. Он сказал это тихо, но, поскольку все остальные молчали, его слова достигли слуха каждого. – Да, – ответила она. – Я никогда не видела никого красивее тебя. Я видела твою силу и твои золотые волосы. В тот день, в саду, они сверкали под лучами солнца. Клив наклонился и поцеловал ее в губы. Толпа разразилась одобрительными криками: кричали и женщины, и мужчины. Клив обнял свою жену и прижал ее лицо к своему плечу. * * * Было уже поздно, но свадебному пиру не было видно конца, только голоса пирующих стали громче и в них появилась хрипотца. То тут то там слышались взрывы смеха. – Ты правда будешь верна мне до конца, Чесса? – спросил Клив. – И не покинешь меня до самой смерти? – Да, – прошептала она и, встав на цыпочки, поцеловала его в губы. Гости одобрительно загомонили, многие стали выкрикивать советы, которые обычно дают новобрачным. Чесса почувствовала, как муж прикоснулся языком к ее нижней губе и вздрогнула от неожиданности. Он поднял голову и улыбнулся ей. Старая Альна крикнула: – Влей ей в глотку меда Утты, Клив, тогда она станет податливее! Все кругом без устали ели и еще усерднее пили. Черпаки то и дело опускались в бочонки с медом и пивом. Однако Чесса за все время не выпила ни глотка. Она была слишком взволнована. Клив понимал это и глядел на нее с едва заметной загадочной улыбкой, в которой таилось обещание – обещание того, что он уже познал, а она еще нет. Он дразнил ее и делал это очень искусно. Рорик, которого начинало тошнить, стоило ему выпить больше одного кубка меда, был так же трезв, как Чесса. Когда время подошло к полуночи, он посмотрел на нее и серьезно сказал: – Ты изменила жизнь Клива больше, чем я мог себе представить. Мы с Мерриком беспокоились за него, потому что до сих пор в его жизни не было ничего, кроме унижения, испытаний и горя. Удивительно, что он вообще выжил. То, что он до сих пор способен улыбаться, способен оценить прелесть заката и красоту белых грудей женщины, говорит о том, что он обладает той великой силой, которой наделены только викинги. – Я буду защищать его, Рорик, – сказала Чесса. – Клянусь тебе в этом. Я дам ему все, что смогу. Рорик улыбнулся: – Ты уже говорила это во время брачного обряда. Женщины были тронуты твоими словами, мужчины же не поверили, за исключением тех из них, которые знают мою жену. – Мужчины никогда не верят, но это не важно. Я всегда буду рядом с ним. Я владею ножом так же искусно, как и он. – Нет, все же не так, – сказал Клив, поднявшись со своего места и встав у нее за спиной. Он приподнял волосы, закрывавшие ее шею, и прильнул губами к влажной коже. Чесса вздрогнула. Он рассмеялся, уронил ее волосы и начал пропускать их сквозь пальцы. – Черные, как у твоей Мираны, Рорик, – проговорил он. – Честное слово, мне повезло. А теперь я хочу увести свою жену в укромное местечко и показать ей, как именно мужчина делает женщине ребенка. И если потом ей снова захочется поговорить о таких вещах, она по крайней мере будет знать, о чем толкует. – А вот и не правда, я владею ножом ничем не хуже тебя, – сказал Чесса, вставая. Рорик засмеялся и крикнул им вслед: – Мы с Мираной отдаем вам нашу спальню, но вам еще рано туда отправляться. Не забудьте – вы должны выслушать шутки гостей. Таков обычай. – Мы скоро вернемся, – ответил Клив. – Но сначала я хочу немного проветриться. В отличие от своей жены я изрядно хлебнул меда Утты. Он взял ее за руку и вывел за ворота палисада. – Но ты же почти не пил, Клив, – сказала Чесса. – Я все время за тобой наблюдала. Ты кивал, улыбался, смеялся над советами, которые тебе давали, но ты едва притронулся к хмельному. – Осторожно, здесь очень неровная тропа, – промолвил он, притягивая ее к себе. – Ты права. Я почти не пил, потому что и так был пьян: меня пьянили мысли о том, что я буду делать с тобой этой ночью. Я до сих пор не решил, с чего начать. Наверное, с твоих грудей, а может быть, лучше всего просто поласкать твой живот и дать полную волю пальцам, чтобы они гладили все, что захотят? Ну как, Чесса, ты покраснела от моих слов? Повернись и дай мне посмотреть. Он нежно повернул ее лицом к себе и кончиками пальцев приподнял ее подбородок. Потом его пальцы медленно погладили ее плечи, скользнули ниже и обхватили левую грудь. – О, как хорошо. Я чувствую, как колотится твое сердце. Да, именно здесь и следует начать. Не убирая руки, он наклонился и поцеловал ее в губы. Его пальцы начали ласкать ее грудь. – Раскрой губы, Чесса. Она раскрыла губы и встала на цыпочки, прижимаясь грудью к его руке. Его язык легко скользил по ее нижней губе. – О, Клив, я чувствую себя так странно. Мне хочется прильнуть к тебе еще теснее и еще мне хочется кричать. – Делай то, что тебе хочется, – прошептал он. Его язык проник в ее рот, и она задохнулась от изумления. – Смотри, не откуси мне язык, – пробормотал он и поцеловал ее в ухо, потом лизнул нежную мочку и наконец слегка куснул ее. – Извини, что укусила тебя, но это было так неожиданно. И то, что ты делаешь сейчас, тоже странно. Мне это не нравится. Ты только и делаешь, что удивляешь меня, а я не знаю, как тебе ответить, и просто стою столбом, как невежественная дура. Он отстранился от нее и скрестил руки на груди. – Смотри, полная луна. Она великолепна, правда? Ее сердце неистово стучало, внизу живота разливалась тупая сладкая боль. Ей хотелось целовать его, касаться его так же, как он касался ее. Ей хотелось сжать зубами мочку его уха. – Да, – произнесла она. – Луна светит так ярко, что я вижу двух ржанок, сидящих в гнезде вон под тем можжевеловым кустом. Он снова приблизился к ней вплотную, прижал ее тело к своему и сразу же, без предупреждения его ладонь медленно заскользила по ее животу, потом скользнула еще ниже и там остановилась. Она чувствовала обжигающий жар его руки сквозь ткань платья. Чесса не двигалась, только взглянула на него широко открытыми глазами. – Никто никогда не касался меня.., там, – проговорила она. Он слегка пошевелил пальцами, и она вздрогнула. – Я так и думал, хотя, с другой стороны, ты уже столько раз была беременна, что трудно предположить, что тебя до сих пор никто не касался. У тебя встревоженный вид, Чесса. Почему? Разве тебе не нравится, когда моя рука прижимается к твоей плоти? Она смотрела на него, и все ее чувства ясно выражались на ее подвижном лице. – Я не знаю, нравится мне это или нет. Я к этому не привыкла. Но я знаю другое: я люблю тебя, Клив. Если ты еще не полюбил меня, это не важно. Я просто хотела, чтобы ты знал о моих чувствах. Он застонал и рывком прижал ее к себе, чтобы она ощутила жар его тела и твердость его возбужденной мужской плоти. Он часто и тяжело дышал, ему хотелось овладеть ею прямо сейчас, прямо здесь, среди кустов можжевельника и вереска, где свила себе гнездо пара ржанок. – Чесса, – проговорил он, не отрываясь от ее губ, – я больше не могу терпеть. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу ждать. Я собирался действовать не торопясь, но чувствую, что не в силах медлить. Я собирался раззадоривать и ласкать тебя, пока ты не начнешь стонать от нетерпения, но это выше моих сил. Чесса с таким пылом прильнула к нему, что он едва не опрокинулся на спину. Он пошатнулся, рассмеялся и опять припал к ее губам. Потом медленно уложил ее на тропинку, и только тут до него дошло, что под ними косогор, что земля очень твердая и что для Чессы это будет в первый раз. Он выругался и сел. – Мы не можем здесь остаться. Здесь неудобно. Идем, Чесса. И, пожалуйста, поторопись. Он схватил ее за руку и потащил за собой, не глядя по сторонам. Все их друзья по-прежнему пировали под открытым небом между домом и палисадом, однако, когда Клив протащил Чессу мимо них и втянул ее за собой в дом, они прервали трапезу. Вдогонку новобрачным раздались взрывы хохота. Старая Альна крикнула: – Пусти в ход язык, Клив. Женщине нравится мужской язык. – Ха! – сказал Хафтер. – Ты, Альна, так стара, что наверняка давно забыла, что это такое – мужской язык. – Альна, не обращай на него внимания. Вот, выпей меду, – вмешалась Утта и довольно хихикнула, когда Хокон погладил ее по заду. Керзог залаял и бросился было вслед за Кливом и Чессой, однако, вбежав в дом, тут же остановился, вскинул свою большую голову, потом повернулся и ринулся обратно, туда, где люди ели, смеялись и кричали. – Наконец-то, – задыхаясь, проговорил Клив; грудь его вздымалась. Он быстро отдернул в сторону медвежью шкуру, которая закрывала вход в спальню Рорика и Мираны, и с облегчением увидел, что они не потушили фитиль, плавающий в плошке с маслом. Свет в спальне был мягким, неясным, воздух – теплым и ласкающим, и рядом с ним была его жена. Она принадлежала ему по праву. Он поднял ее на руки и уложил на кровать, но тут же спохватился и опять поставил ее на ноги. – Твое платье, – пробормотал он и вместо того, чтобы расстегнуть драгоценные броши, скреплявшие платье у нее на плечах, едва не оторвал их. Внезапно Чесса рассмеялась: – Дай мне раздеться самой, Клив, иначе завтра утром мне придется просить у кого-то из женщин новое платье. Он отступил на шаг и сорвал с себя одежду. Когда Чесса, все еще в своей длинной полотняной сорочке, подняла на него взгляд, он стоял перед ней совершенно обнаженный и пожирал ее глазами. Он тяжело дышал. Он не мог взять в толк, отчего его вдруг захлестнуло такое неукротимое, всесокрушающее желание, но ничего не мог с ним поделать. Он хотел свою жену и возьмет ее сей же час, как только она ляжет на спину; – О-о, – проговорила Чесса и судорожно сглотнула. – О-о, – проговорила она опять. Теперь она видела каждый дюйм его тела, от золотистых завитков на груди до плоского живота и еще ниже – до золотистых зарослей в паху. Она еще раз сглотнула. – О-о. – Чесса, прошу тебя, не медли. И не бойся! Я вмещусь в тебя легко, я тебе обещаю, что вмещусь и что тебе это понравится. Я клянусь тебе, что так и будет. Но поторопись же, поторопись. О боги, я не понимаю, что со мной происходит. Прощу тебя, быстрее! Когда полотняная сорочка упала к ее ногам, он посмотрел на нее и застонал: – Я хотел медленно подготовить тебя к этому. Я раззадоривал тебя весь вечер, но, похоже, больше всего я раззадоривал сам себя, и вот что из этого вышло. Сейчас, Чесса, я должен взять тебя прямо сейчас. Он поднял ее и припал лицом к ее грудям; когда его губы сжали ее сосок, спина ее выгнулась и тело напряглось, как тетива лука. Еще мгновение – и она оказалась на спине, а он – между ее ног. Он тяжело дышал, его руки лихорадочно шарили по ее телу. Казалось, он не знает, с чего начать, что именно сделать сначала, а что – потом. Он ругнулся, рывком приподнял ее бедра и приник губами к сокровенной плоти, которой никто до него не касался. Она замерла, потом передернулась, она была так изумлена, что не знала, что делать. Клив поднял голову. Его губы влажно блестели – это была влага, выступившая в том месте, которое он целовал. Лицо его было перекошено, словно от боли. Он раздвинул ее колени еще шире, посмотрел на ее розовую плоть и опять застонал. – Я не могу ждать, – проговорил он, и она снова подумала, что он, должно быть, испытывает боль: его зубы были судорожно стиснуты, глаза закрыты, голова откинута назад. Она не знала, что ей думать, что делать. В следующее мгновение он уже входил в нее. Она по-прежнему не могла понять, что с ним происходит и чего он от нее хочет. Полагается ли и ей как-то двигаться, и если да, то как? И что она должна при этом чувствовать? Сейчас она больше ничего не чувствовала. Странная сладкая боль внизу живота исчезла. Но не все ли равно, что ощущает ее тело? Ведь она любит его, и это останется неизменным, что бы он ни делал. К тому же ей было любопытно узнать, что же будет дальше, однако она не могла забыть, что его.., меч чересчур велик для ее ножен. Она вдруг почувствовала боль, попыталась отпихнуть его, упершись ладонями в его грудь: – Клив, пожалуйста, остановись на минутку. Только на минуту, пожалуйста! – Я не могу, Чесса, не могу. Попытайся расслабиться и впустить меня. О боги, ты такая тесная, но я должен.., должен войти в тебя глубже. Я не могу ждать, Чесса, поэтому прошу тебя, не противься, впусти меня. – Хорошо. Она ощущала хватку его рук, сомкнувшихся на ее бедрах и чувствовала, как он медленно протискивается внутрь ее лона. Боль нарастала, и ей это совсем не нравилось. Этот акт, акт совокупления, дарил женщине ребенка, и это было хорошо, но где же то наслаждение от плотской любви, о котором она не раз слышала? Он опять врезался в самую сердцевину ее тела, и она почувствовала раздирающую боль, как будто что-то внутри нее прорвалось. Она закричала и снова попыталась оттолкнуть его. Она толкала, била его кулаками в грудь, силясь сбросить его с себя. Он приподнялся с глухим стоном, все его тело дрожало и блестело от обильного пота. Она не понимала, что с ним происходит, но что бы это ни было, он явно хотел этого – а раз так, то, стало быть, этого хотела и она. Но как же ей было больно! Кажется, он проник в нее до упора, и это было так странно – то, что он оказался так глубоко внутри нее, стал как бы ее частью. Он врезался в нее снова и снова, горячий, напряженный, то и дело входя со стоном в ее плоть, выходя и снова входя. Теперь она уже не сопротивлялась и не двигалась. Ей было больно, очень больно, но она больше не отталкивала его. Она любила его. Если он этого хочет, она ему это даст. Она впилась зубами в сжатый кулак, чтобы не кричать. Наконец все закончилось. Он выгнулся, его кадык заходил ходуном, потом из его горла вырвался крик, один, другой, третий и она почувствовала, как он извергает в нее свое семя. Она лежала совершенно неподвижно. Боль стала меньше и его мужское орудие – тоже. Оно больше не распирало ее плоть. Теперь он лежал на ней, опираясь на локти, дыша сипло и часто. Он был покрыт потом, и от него чудесно пахло. Она приподнялась, поцеловала его в плечо, ощутила соленый вкус его кожи и поцеловала еще раз. Клив глубоко вздохнул: – О боги, я жалею, что все так вышло. Я сделал тебе больно, да, Чесса? Но я не мог иначе, правда не мог. Ты понимаешь меня? Ты меня простишь? Я вел себя неуклюже, как зеленый юнец, и мне очень, очень жаль. Я вовсе не хотел брать тебя таким образом, во всяком случае в первый раз. Наверное, тебе было противно, да? Скажи, я стал тебе противен из-за того, что причинил тебе боль? Чесса купалась в ощущении его близости, его нераздельности с ней. Он целовал ее, говорил с ней… – Ты задаешь слишком много вопросов, Клив, – ответила она. – Давай оставим их на потом. Он снова лег на нее всем телом, и она почувствовала, что вовсе не хочет, чтобы он сменил позу. Его живот прижимался к ее животу, его мужская плоть все еще оставалась внутри ее лона. – Знаешь, как я себя сейчас чувствую? – прошептал Клив. – Нет, конечно, не знаешь. – Он лег рядом и, приподнявшись на локте, посмотрел на нее. – Я чувствую, что из меня получился никудышный муж. Прости меня, Чесса. – Это всегда происходит так? – Как? Она подняла руку и нежно провела пальцами по его подбородку, губам, носу. – Ты всегда будешь обходиться с моим телом, как в этот раз? Как будто все оно принадлежит тебе и ты вправе делать с ним все, что захочешь? Ты будешь делать со мною все, что тебе угодно, и причинять мне боль? Он прикусил кончик ее пальца. – Это обоюдно, Чесса. Ты тоже можешь делать с моим телом все, что захочешь. А боли я тебе больше никогда не причиню, Она не поверила ему, но ничего не сказала. – Но я же ничего не знаю и не умею, – вдруг жалобно воскликнула она и, схватив за уши, резко притянула к себе его голову и впилась в его губы. Он засмеялся, но смех тут же перешел в стон. Чесса запустила свой язык в его рот, не вполне сознавая, что делает, не думая ни о том, какие чувства испытывает при этом он, ни о том, что почувствует она сама. Его язык коснулся ее языка, и она ощутила такое острое наслаждение, что едва сумела выговорить: – Как хорошо… – Да, – пробормотал он и не отрывался от ее губ, пока она не придвинулась к нему совсем близко, и ее руки не начали ласкать его спину, грудь, все его тело, кроме живота и паха. Он проговорил, покусывая ее ухо: – Дотронься до меня там, Чесса, ну же, дотронься. Она знала, где он хочет ощутить прикосновение ее руки, знала, но не была до конца уверена. Когда она осторожно дотронулась до его мужской плоти, та была горячая и влажная, и Чесса вдруг осознала, что они оба сделали ее такой, и отдернула пальцы. Он опять застонал. Потом она снова сомкнула пальцы вокруг его плоти и поцеловала его в губы. Они были теплыми и отдавали медом и пивом и вкусом ее собственной сокровенной плоти. Горячий жезл из плоти и крови был твердым и напряженным под ее пальцами. Это было волшебное ощущение. Внезапно Чесса вновь ощутила приятную тупую боль внизу живота и в грудях: это было так непривычно и сладко, когда он целовал ее груди! Тогда он почти сразу же перестал. Сейчас ей хотелось, чтобы он сделал это еще раз. – Клив… Он поцеловал ее в уголок губ, и его рука бессильно остановилась на ее бедре, а мужская плоть обмякла и выскользнула из ее пальцев. – Клив? Он что-то промычал и перекатился на спину. Чесса рывком приподнялась и вгляделась в его лицо. Он спал. Ей захотелось ударить его, но вместо этого она легко-легко поцеловала его в губы, потом задула фитиль. – Ну, что ж, – сказала она, глядя в темноту, – вот все и началось. Не ахти какое, а все-таки начало. * * * Комнату заполнял смутный серый свет утренней зари. Чесса вдруг вскрикнула от боли и внезапно пробудилась. Она вспомнила, что вчера вечером вышла замуж, вспомнила все. Между ногами; ныло и было липко. А в ребра вдруг вновь ударила острая боль. Она тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и увидела, что между нею и Кливом лежит Кири и упирается худым локтем прямо ей в бок. Так вот кто дважды так больно ткнул ее! Чесса и Клив лежали на разных сторонах кровати, а между ними навзничь умостилась Кири, широко раскинув руки и ноги. Ей явно что-то снилось и она беспокойно металась, время от времени дергая локтем. – Ну уж нет, – твердо сказала Чесса и прижала руку девочки к ее боку. – Клив, просыпайся. У нас здесь гостья. Клив проснулся мгновенно – к этому его приучил его первый хозяин, торговавший мехами и красивыми мальчиками. К счастью, Клива он посчитал тогда слишком маленьким, чтобы продать его, как остальных, и вместо этого оставил его при магазине, чтобы тот считал и сортировал меха. Взглянув на недовольное лицо жены, потом на свою маленькую дочку, Клив застонал. – Отец, – сказала Кири, зевая. – Ты обнимал ее ужас как крепко. Мне пришлось очень долго протискиваться между вами. Клив опять застонал и спросонок упал с кровати. Когда он открыл глаза, его дочь и жена стояли на четвереньках на краю кровати и смотрели на него сверху вниз во все глаза. – Отец, – удивленно проговорила Кири, – на тебе нет никакой одежды. Чесса кинула ему шерстяное одеяло и втащила Кири обратно на середину кровати. – Радость моя, что ты здесь делаешь? Ты не могла заснуть? Кири улыбнулась и выскользнула из объятий Чессы, – Керзог! – позвала она. – Ты был прав. Иди сюда, Керзог. Нет, постой, я пойду с тобой. – В чем был прав этот треклятый пес? – недоуменно пробормотал Клив, забираясь обратно под одеяло. – Лично я боюсь узнать ответ, – шепнула Чесса и прижалась к мужу. – Нет, – твердо сказал он. – Не дотрагивайся до меня, Чесса, и вообще держись подальше. У тебя внутри рана, и я не стану брать тебя вновь, пока там все не заживет. Чесса выругалась. Услышав ее слова, Клив довольно рассмеялся. Глава 18 Клив тупо смотрел на кашу, приготовленную Уттой. Впервые с тех пор, как он узнал ее божественный вкус, ему не хотелось даже смотреть на разваренные зерна. Он вяло отодвинул миску в сторону и вдруг услышал звонкий женский смех. Он поднял голову и увидел Чессу – она весело улыбалась и качала головой в ответ на какую-то реплику Ларен. Как может она улыбаться и смеяться после того, что он с нею сделал? Да, она была сильная. Она не из тех, кто жалуется или плачет. Но даже если и так, разве так уж необходимо притворяться такой довольной? Такой счастливой? Разве она не понимает, чего он не сделал с нею? А она, непостижимая женщина, еще и улыбалась и даже хотела, чтобы он снова причинил ей боль тогда, на рассвете, после того как ушла Кири. Хорошо еще, что ему хватило порядочности не поддаться, искушению. Нет, ее все-таки невозможно понять. Он встал со скамьи, и на его спину тут же обрушились дружеские хлопки Хафтера, Рорика и Гунлейка. – Она выглядит довольной, – сказал Хафтер. – Не такой довольной, как Энтти после нашей первой брачной ночи, но по крайней мере она улыбается и смеется. – Да, похоже, ты не загнал ее вконец своей жеребячьей похотью, – добавил Гунлейк. – Никогда нельзя с уверенностью сказать, как воспримет это дело невинная девушка вроде Чессы. – Я доволен уже и тем, что она по-прежнему может ходить, – заметил подошедший Меррик. – Ты чересчур долго обходился без женщины, Клив. Сказать по правде, я боялся, как бы ты не проявил излишнего рвения. – Мирана сказала мне, что под конец между вами двоими втиснулась Кири, – заметил Рорик. Клив кивнул: – Она пнула меня так, что я свалился с края кровати, а потом позвала Керзога. По-моему, она была уверена, что все это какая-то забавная шутка. Гунлейк, хмуро глядя на Клива, сказал: – Что-то не больно ты похож на мужчину, который провел длинную сладкую ночь с любящей молодой женой. – Гунлейк прав, – согласился Хафтер и тоже нахмурился. – У тебя такая рожа, будто ты мучаешься от кишечной колики.., или же сотворил со своей новобрачной женой какую-то несусветную глупость. Это было уже слишком, и Клив рассвирепел. – Чума на вас всех! – заорал он. – Мои кишки в полном порядке. Так вам, стало быть, не терпится узнать, как все было, хотя это совсем не ваше дело? Ладно, я вам скажу. У меня ничегошеньки не вышло, ясно? Я просто-напросто взял и заснул. Рорик застонал и ткнул Клива в руку своим тяжелым кулаком. – Не может быть! Неужто ты и впрямь задал храпака? И быстро? Да, по твоим виноватым глазам видно, что так оно и было. Клянусь богами, Клив, ты позоришь всех нас! – Пойду-ка я в баню, – буркнул Клив и поспешил прочь, чувствуя на своей спине осуждающие взгляды. Выходя из дома, он потер ушибленную руку. Он не посмел взглянуть на свою молодую жену, женщину, которая не давала ему проходу с их самой первой встречи, которая сделала все, чтобы избежать брака и с будущим королем, и с будущим герцогом Нормандии. Она всегда хотела только его, его одного, хотя любой бы сказал, что это нелепо. Но теперь ей пришлось горько пожалеть о своем выборе. После прошлой ночи едва ли ей захочется хотя бы поглядеть в его сторону. Но в таком случае почему она смеялась, разговаривая с Ларен? И почему у нее был такой счастливый вид? Чесса следила за каждым его движением, следила с той самой минуты, когда он взял миску вкуснейшей каши Утты и тут же отставил ее в сторону, как будто миска была полна змей, – готовых его укусить. Она видела, как мужчины, улыбаясь, говорят с ним, наверняка расспрашивая о том, что происходило прошлой ночью. Она улыбнулась. Ей не терпелось снова поцеловать его, дотронуться до него. Но он вдруг резко повернулся спиной к остальным мужчинам и ринулся вон из дома, ни разу не оглянувшись и даже не посмотрев на нее. Что с ним? Какая муха его укусила? Рорик подошел к женщинам, поцеловал в щеку свою жену, потом повернулся к Чессе, и его красивое лицо расплылось в широкой ухмылке: – Знаешь, в конце концов Клив все-таки сознался, что не оправдал твоих ожиданий. Нам за него стыдно – так я ему и сказал. Скажи, Чесса, неужели он и впрямь заснул? "Ах вот оно что!” – подумала Чесса и скромно опустила взор. Потом голоском, таким тихим и робким, что Рорику пришлось нагнуться, чтобы услышать ее, проговорила: – Да, в конце концов заснул – перед самым рассветом. И должна признаться, что для меня это было великим облегчением. Я не ожидала, что это продлится так долго. Меня никто не предупредил. – И она с упреком посмотрела на Ларен и Мирану. – То, что он заснул, было для тебя облегчением? – недоуменно промолвил Рорик. – Но почему? – Ах, Рорик, я к тому времени так устала, – слабо пискнула она, по-прежнему не поднимая глаз. – Не то чтобы мне это не понравилось, ведь Клив как никто другой умеет пробудить в женщине страсть. – При этих словах она изобразила дрожь. – Но право же, разве мужчине не достаточно пяти раз? Неужели ему нужно больше? Неужели он не устает? Рорик воззрился на нее в изумлении. – Пяти раз? – переспросил он. Она кивнула, все так же потупив взор и всем своим видом выражая девическую стыдливость. Рорик нахмурил брови. – Чесса, а ты уверена, что правильно сосчитала? Ведь пять раз – это.., это.., я хочу сказать, что считать надо не те движения, которые мужчина делает, когда он уже.., ну, в общем, не важно. Пять раз – это когда между ними есть промежутки, то есть время, то есть… – Тут Мирана ткнула его локтем. Рорик покачал головой. – О боги, да если он и дальше продолжит в том же духе, ты уже нынче вечером забеременеешь. Пять раз? Ты уверена, что сосчитала верно? Она так и не подняла глаз, а только кивнула. Теперь в ее слабом голоске зазвучало смущение. – О да, конечно. К пятому разу я уже очень устала, но Клив только смеялся и целовал меня и не хотел останавливаться. От наслаждения, которое он заставлял меня испытывать снова и снова, я едва не лишилась чувств. И, разумеется, я заснула раньше его – не стану скрывать этого от вас. Я была рада, что он позволил мне отдохнуть. Так он сказал, что потом и сам заснул, да? Я спрашиваю, потому что, засыпая, я чувствовала, как он продолжает доставлять мне наслаждение своими ласками. Рорик пошел прочь, не переставая качать головой. Мирана внимательно посмотрела на Чессу, заметила озорной блеск в ее глазах и рассмеялась. – Отлично придумано, Чесса! – сказала она. – Ты умеешь сочинять не хуже Ларен. Теперь мой бедный муж станет думать, что не оправдал моих надежд. Честно говоря, я с нетерпением жду ночи… Уж сегодня-то он постарается, уверенный, что обязан доказать мне, что и он чего-то стоит. Клянусь богами, теперь все мужчины будут чувствовать себя неуютно, сравнивая себя с Кливом, и постараются усерднее ублажать своих жен. Женам это понравится. Отлично придумано, Чесса, отлично! – Это точно, – сказала Чесса с довольной улыбкой сорванца, которому удалось в очередной раз одурачить своих родителей. – А теперь я пойду в баню. Сделав несколько шагов, она обернулась: – А что, пять раз за ночь – это слишком много для мужчины? – По правде говоря, не знаю. Надеюсь выяснить нынче ночью. Уж теперь-то Рорик расстарается, чтобы соответствовать новой мерке. И уж поверь мне, до конца дня об этой новой мерке узнает каждый мужчина на острове. Да, Чесса, ты молодец. Когда Чесса вошла в предбанник, Клив был уже одет. Она подошла к нему, взяла его лицо в ладони и, наклонив его голову, поцеловала в губы. – Здравствуй, муж, – проговорила она и снова поцеловала его. На густых золотистых волосах, падающих Кливу на плечи, блестела вода. Он выглядел таким сильным, полным жизни, что она не могла отвести от него глаз. – Я иду на охоту с Мерриком, Олегом и другими воинами из Малверна, – сказал он и, сжав ее запястья, опустил ее руку. – А ты помоги женщинам вялить рыбу и мясо. Нам понадобится много провизии для похода в Шотландию. Я собираюсь отплыть через четыре дня. С Кири я уже поговорил. – Хорошо. Я понятия не имею, как вялят рыбу и мясо, но Мирана меня научит. А ты не хочешь еще раз искупаться, Клив? Вместе со мной. Он ощутил ее желание, ее готовность отдаться ему без оглядки, и почувствовал себя последним подонком. Он не оправдал ее ожиданий, не дал удовлетворения ее телу. Она даже не поняла, чего лишилась из-за его свинской торопливости. Но сейчас он должен был взять себя в руки. Когда она целовала его, ему хотелось повалить ее на земляной пол, сорвать с нее платье и снова войти в нее. Но он этого не сделает. Легко представить, что бы подумал о нем Меррик, если б узнал, как он обошелся в первую брачную ночь со своей невинной молодой женой! А теперь она хочет искупаться вместе с ним в бане. От этой мысли его пробрала дрожь, и он ясно представил ее себе нагой и мокрой, представил, как его скользкие от мыла руки ласкают ее, как он поднимает ее и входит в ее плоть. О боги, что за мука! Он скорее перережет себе горло, чем снова так обойдется с ней. – Нет, Чесса, сейчас я не могу. Позже увидимся. Он быстро чмокнул ее в щеку и поспешно двинулся к двери. У самой двери он остановился, обернулся и сказал: – Прости меня за прошлую ночь. Не знаю, что на меня нашло, но я просто не мог с собой совладать. Прежде со мной такого никогда не случалось, но… – Он явно был страшно зол на самого себя, сгорал от стыда и не знал, что делать. Она проговорила, не отрывая от него взгляда: – Я хочу снова касаться тебя, Клив, ласкать тебя, слышать твои стоны, чувствовать твою дрожь. Прикосновение к твоему телу доставляет мне такую радость! Разве тебе не нравится, когда я касаюсь тебя там? Вид у него был такой, словно она пронзила его стрелой. Не говоря ни слова, он почти выбежал наружу. Чесса опустила глаза и улыбнулась. Мужчины – странные существа. И очаровательные. Ей не терпелось снова оказаться наедине с мужем в спальне. Проснувшись сегодня утром, она не знала, чего ждать, но была полна надежд. Однако эти надежды быстро угасли. По его виду было заметно, что ему стыдно, что он не знает, куда себя деть от смущения. Он быстро покинул спальню, едва обменявшись с Чессой парой слов. Теперь она поняла, почему. Интересно, что же он сказал другим мужчинам и что они сказали ему? * * * Лицо Клива покраснело, жилы на шее вздулись. – Ты сказала Рорику, что я взял тебя пять раз?! Пять раз? И вдобавок еще спросила, достаточно ли это или нет? И поинтересовалась, устают ли мужчины вообще? Чесса уставилась на свои башмаки, потом робко подняла на него глаза. – Да, – пролепетала она испуганным тоненьким голоском, чертя по земле носком башмака. – О боги, перестань сейчас же! Твое притворство меня не обманет. Смотри мне прямо в глаза и, если уж хочешь смеяться надо мной, смейся вслух, а не про себя. – Ладно, – и она широко улыбнулась, отбросив всю свою напускную скромность. – У бедняги Рорика челюсть отвисла чуть ли не до земли. Он все задавал мне вопросы об одном и том же. Правильно ли я сосчитала? Хорошо ли я понимаю, что это такое – пять раз за одну ночь? Пять отдельных раз с промежутками между ними? По-моему, для него это было очень важно. Клив все еще видел перед собой озадаченное лицо Рорика: тот был явно удивлен, что его друг способен на такую прыть. Он тяжело вздохнул: – О боги, что за день! Мужчины только об этом и говорят. Ты ведь не рассчитывала, что Рорик будет помалкивать, не так ли? Разумеется, не рассчитывала. – Клив опять вздохнул и запустил руку в свою золотистую гриву. – Я поступил с тобой как свинья, взял тебя едва ли не силой, а потом заснул. Вот и все, а ты… – Ну и что с того, Клив? Я рада, что ты желал меня настолько сильно, что не смог обуздать свое нетерпение. Не могу поверить, что ты сказал Рорику и остальным, что будто бы не оправдал моих надежд. Это вздор. Ты сделал мне больно, это правда, но боль не была сильной. И я жду не дождусь вечера. Кливу захотелось как следует встряхнуть ее, чтобы вбить хоть немного здравого смысла в ее шальную голову, но вместо этого он только глухо зарычал – ни дать ни взять Керзог, когда у него пытаются отобрать кость, – повернулся на каблуках и пошел прочь. * * * Вечером, после того как все поужинали жареной селедкой, ржаным хлебом, пропитавшимся жиром запеченных фазанов, самими запеченными фазанами, а также тушеным луком и капустой и запили все это несравненным медом Утты, Ларен встала и откашлялась. Все тотчас повернулись к ней, вытянув шеи, чтобы лучше слышать увлекательную историю, которую она сейчас расскажет. Даже Керзог насторожился, что было достойно удивления, поскольку за сегодняшний вечер он съел больше, чем трое голодных мужчин, и от сытости его совсем развезло. – Я расскажу вам историю, – начала Ларен. Послышались одобрительные крики, после чего все смолкли, и в доме воцарилась полная тишина. Слушатели ждали, затаив дыхание. – Я расскажу вам об одном мужчине, который далеко превосходил всех других мужчин, однако не желал, чтобы кто-либо узнал о том, что он обладает мощью, которой нет равных. Он предпочитал молчать и никогда не бахвалился и не кричал всем и каждому, что ему дано то, чего не дано другим. Его считали человеком добрым и уравновешенным, хорошим другом, но никто не догадывался о его великом даре. И вот случилось так, что этот мужчина взял в жены женщину из очень знатного рода. Он вовсе не собирался жениться на ней, но она хотела заполучить его в мужья, и, поскольку она умела добиваться своего, в конце концов они поженились. В первую брачную ночь он возлег с нею на ложе и овладел ею пять раз, прежде чем занялся день и рассветный туман растаял под лучами солнца. – Прекрати, Ларен! – завопил Хафтер, осушив кубок меда. – Я этому не верю. Я еще никогда не брал Энтти больше чем три раза за ночь. – Не может быть, чтобы он сделал это пять отдельных раз, то есть пять раз с промежутками, – сказал Рорик. – Чесса, просто-напросто не знает, как надо правильно считать. Она ошиблась, только и всего. В конце концов она ведь была невинной девушкой, так где же ей было разобраться в таких вещах? – Да нет же, я во всем отлично разобралась, – воскликнула Чесса. – Перед тем как мы начали, Клив мне все объяснил. Он сказал, что доставит мне неизъяснимое наслаждение. Еще он сказал, что, поскольку я девственница, мне поначалу может быть больно, поэтому он будет со мною очень бережен, пока я к нему не привыкну. – Уверен, Клив просто заговаривал ей зубы! – заорал Меррик. – Он мне как брат и врет не хуже моего. У меня научился! Ларен подняла обе руки; – Перестаньте, ведь все это просто история, которую я выдумала, чтобы вас потешить. Она низко опустила голову, чтобы скрыть широкую ухмылку, и продолжила: – Он любил ее пять раз и каждый раз был прекрасен, ибо он был великолепный любовник и дарил ей все свое умение, всю свою нежность. Он говорил ей ласковые слова и восхвалял ее красоту и необоримую притягательность ее плоти для его плоти. Да, он оказался таким мужем, о котором грезит каждая женщина. И… О! Как же он был нежен со своей молодой женой, потому что знал – она никогда еще не была с мужчиной и не знала, каково это – быть женой. И после каждого раза, заметьте – после каждого отдельного раза, оба они лежали в блаженном оцепенении, удовлетворенные и счастливые, однако спустя некоторое время страсть их снова разгоралась, и они опять предавались любви. Наутро у всех мужчин отвисли челюсти, когда они узнали, как славно их товарищ потешил свою новобрачную жену. Сам он, естественно, ничего не сказал, потому что он был не из тех, кто кричит о своих доблестях на всех перекрестках. А может быть, он считал, что не сделал ничего особенного и что так делают все. Однако его простодушная юная жена не стала хранить молчание. Она не усмотрела ничего необычного в том, что произошло в ее первую брачную ночь, ибо полагала, что так происходит всегда. И когда другие мужчины узнали о славных подвигах ее мужа, они не поверили, потому что никому из них еще не удавалось сделать это столько раз и притом так безупречно. Они не знали, что делать. Раньше они все любили и уважали его, называли его своим другом, но теперь… Теперь, глядя на него, они видели перед собой мужчину, далеко превосходящего их всех. Достигшего высот, о которых они только мечтали. Что же им делать, спрашивали они себя. Мой господин и повелитель Меррик, храбрый воин, от гнева которого дрожит земля, мужчина, который дарит мне… – Замолчи, Ларен, – медленно отчеканил Меррик, у которого руки чесались немедля придушить жену. – Замолчи сейчас же, или тебе несдобровать. – Хорошо, мой господин. Я просто увлеклась своим рассказом и забыла обо всем. Право же, я прошу прощения. Ведь я всегда считала, что самый совершенный мужчина на свете – это ты.., но забудем об этом. Теперь все изменилось, ведь нам стало известно о дотоле неведомых нам доблестях Клива, и.., ох, что это я? Опять забылась и увлеклась. Мой господин, прошу тебя, скажи нам – что же теперь делать мужчинам? Меррик взревел и вскочил на ноги: – Хватит, Ларен! Ты нарочно сеешь смуту, но я это пресеку. – Он повернулся к мужчинам, которые говорили все разом и все больше распалялись. – Я не желаю больше слушать ее, и вы, наверное, тоже не желаете. Все это чушь, она намеренно подзуживает нас, а мы… Рорик встал, поставив свой кубок на скамью и перебил брата: – Послушай, Меррик, мне все же хочется узнать, что, по-твоему, должны сделать мужчины. Очень хочется. Сначала об этом скажешь ты, а потом и все остальные скажут Ларен, как, по их мнению, следует поступить с героем ее рассказа, этим паршивцем, который до того совершенен, что лучше всего отправить его к праотцам, чтобы он не смущал остальных своими трижды клятыми совершенствами. – Правильно! – заорал Хокон. – Теперь моя Утта всегда будет смотреть на меня с кислым видом и в конце концов начнет упрекать меня и ставить мне в пример этого ублюдка Клива. У меня руки чешутся всадить нож ему в глотку и скормить его потроха Керзогу. Энтти, держа на руках спящего сына, встала со скамьи и сказала сладким голосом: – Ну что ты, Хокон! Утта никогда ничего тебе не скажет. Ни одна из нас не станет попрекать своего мужа, ведь мы женщины добрые. Мы понимаем, что некоторые мужчины просто не могут.., ну да ладно, оставим этот разговор. – Немного помедлив, она повернулась к Чессе. – Я знаю, как уладить это дело. Все очень просто. Мы, женщины, поговорим с Чессой, и она расскажет нам, каково это – иметь мужа, у которого есть столько сил и умения. Слушая ее подробный рассказ, мы тоже приобщимся к великому счастью, которое выпало ей. Но вас, наши обожаемые мужья, мы не станем ни укорять, ни стыдить. Ведь мы вас любим и понимаем ваши трудности. Хафтер побагровел до корней волос. – Я убью этого ублюдка! – взревел он и кинулся к Кливу, протягивая к нему руки и явно желая схватить его за горло. Меррик преградил Хафтеру путь, тот попытался отпихнуть его в сторону, и между ними завязалась драка. Клив вскочил на стол и во все горло закричал: – Хватит, перестаньте! Неужели вы не видите, что женщины просто подшучивают над вами? Все это шутка и больше ничего. А теперь я скажу вам правду – как все было на самом деле. Слушайте: я заснул. Да, да, это чистая правда. Я заснул, когда Чесса еще бодрствовала. Я не оправдал ее ожиданий и не доставил ей никакого удовольствия. Я взял ее как дикий зверь и не дал ей ничего, только причинил боль, потому что она была девственна. Не ломай Хокону руку, Гунлейк. Никто из вас не должен мне завидовать, поскольку муж из меня вышел никудышный. Он кинул на жену злобный взгляд, погрозил ей кулаком и, широко шагая, вышел вон. Минуту назад стены дома сотрясались от многоголосого возмущенного рева. Теперь в нем стояла мертвая тишина. Глава 19 Гунлейк отпустил руку Хокона. Хафтер замер, уставясь на дверь, в которую вышел Клив. Меррик сверлил свою жену взглядом, в котором не было видно никаких теплых чувств. Наконец Хафтер прервал всеобщее молчание. – Энтти, – мрачно сказал он, – клянусь богами, если бы ты не держала на руках нашего спящего сына, я бы удавил тебя. Женщины вроде тебя опасны; пожалуй, от них даже больше вреда, чем от этих сволочных саксов и датчан. Рорик прочистил горло: – Чесса, стало быть, ты солгала? Скажи, Клив в самом деле заснул, так и не дав тебе никакого удовлетворения? Ни ласк, ни слов любви, короче, ничего, кроме храпа? Чесса закрыла лицо руками: – О Рорик, прости меня. Я и не подозревала, что что-то не так, пока нынче утром Клив не ушел из спальни, не поцеловав меня. Я видела, что ему стыдно, но не понимала, почему. Он вообразил, что ночью не оправдал моих надежд, вот почему утром он повел себя так странно. Я солгала, потому что не могла смотреть, как он страдает. – А теперь ты говоришь правду, Чесса? Чесса подняла голову. Ел лицо покраснело от смущения, нижняя губа дрожала. – Но он ошибался, Рорик! Он напрасно вбил себе в голову, будто не оправдал моих надежд. Ну, хорошо, я признаюсь: он любил меня не пять раз, а только три А потом заснул. Простите мне мою ложь. – Но теперь-то ты точно говоришь правду Чесса? – спросил Меррик. Она долго не отвечала. Остальные тоже молчали, не сводя с нее пристальных взглядов. Даже собаки притихли, все, кроме Керзога, который негромко поскуливал у ее ног. Наконец Чесса заговорила сдавленным, прерывающимся голосом: – Ну хорошо, я скажу вам всю правду, хотя мне.., мне так неловко об этом говорить… Дело в том, что у Клина такой огромный… Когда он разделся, я испугалась, что если он овладеет мною, то это меня просто убьет. От страха я заплакала, но Клив был очень нежен и бережен, и я отдалась ему. Он был очень добр и заботлив, но с таким огромным… – Она зябко передернула плечами и заговорила еще тише: – Я думала, что умру, но, конечно, не умерла. После того, как все было кончено, он долго успокаивал и целовал меня. Он сказал, что скоро все заживет, а до тех пор он меня больше не тронет. Из меня вышло ужас сколько крови. Вот почему он чувствует себя виноватым. Он сделал мне больно и вызвал сильное кровотечение и теперь корит себя за это. В конце концов он и правда заснул, но только после того, как успокоил меня и убедился, что со мной все в порядке. А вам он сказал, что заснул и не оправдал моих надежд, потому что не хотел, чтобы я чувствовала себя неловко. В действительности это я не оправдала его надежд, потому что оказалась не такой, как другие женщины. Внутри у меня все чересчур узко. Это не он никудышный муж, а я никудышная жена. Не он, а я во всем виновата. – Чесса, – медленно проговорил Меррик, сознавая, что все мужчины с нетерпением ждут его вопроса, – а какие у него размеры? – Что ты имеешь в виду? – Ну, я хотел спросить, что именно показалось тебе таким большим? Длина или толщина? Или же ты действительно какая-то не такая? – Не знаю. Чесса огляделась по сторонам, и ее взгляд упал на толстенную деревянную ручку, вделанную в цепь, на которой висел котел для варки пищи. Она показала рукой на эту ручку. – По-моему, толщина была вот такая, а длина… – тут она еще больше понизила голос, – длина, пожалуй, такая, как у ножки вон того стула. – Так как же все было на самом деле? – спросил Рорик. – Сколько раз он овладел тобою: один, три или пять? – Один, потому что он был ужасно крупный и причинил мне боль. Он и потом хотел меня, но был так добр, что не утолил своего желания. Я не могла заснуть, потому что видела, как он мучается, но всякий раз, когда я просила его сделать то, чего ему хочется, он отказывался и говорил, что больше ничего не станет со мною делать, пока внутри у меня все не заживет. – Вот что, – веско сказал Меррик. – Будем считать, что у Чессы то место и впрямь узковато. И еще будем считать, что она не может судить ни о длине, ни о толщине мужского орудия. Откуда невинной девушке знать о таких вещах? Она просто не может в этом разбираться. Чесса улыбнулась и молча потупила глаза. Благодарение богам, настроение мужчин изменилось. Они снова шутили и смеялись. Впрочем, что ей до них? Ей сейчас нужен только один мужчина – ее муж. Клив стоял на мостках наверху палисада, прислушиваясь к взрывам смеха, то и дело доносившимся из дома. О боги, что же еще сказала им Ларен? Что умения любить у него столько же, сколько у кобеля, полезшего на суку? Теперь он стал всеобщим посмешищем – и все из-за своей дуры-жены. – Клив! Он обернулся и увидел ее: она стояла и подножия палисада и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ночь была светлая: на небе сияла почти полная луна и пропасть ярких звезд. Он увидел дорожки слез на ее лице, и весь его гнев вмиг улетучился. – Что с тобой, Чесса? О боги, что они сказали тебе, почему ты плачешь? Это хороший знак, подумала Чесса и выжала из себя жалобную улыбку. – Со мной все хорошо, – сказала она нарочито слабым, тоненьким голоском. – Но я беспокоилась о тебе, Клив. Пожалуйста, пойди со мной. Мне хочется переночевать на твоем корабле. Там есть одеяла. Мы будем там одни, и нам будет удобно. – Нет. Ведь в доме осталась Кири. – Кири сейчас спит вместе с другими детьми. Мы с ней уже обо всем договорились. Отныне она будет спать в одной кровати с нами только в том случае, если мы ее сами попросим. Правда, она пригрозила, что опять перестанет есть, если мы не будем приглашать ее достаточно часто. Чтобы скрыть свое смущение, Клив натянуто рассмеялся. – Но почему ты хочешь переночевать на корабле? – Потому что мужчины еще не решили, что с тобой делать. Думаю, будет лучше, если сегодня вечером ты больше не покажешься им на глаза. Некоторые из них предлагали раздеть тебя догола, чтобы получше рассмотреть твое телосложение. – Это зачем же? – Ну, дело в том, что я призналась им в своем обмане. Я сказала им, как все было в действительности – что ты взял меня не пять раз и не три, а только один, потому что эта часть тела у тебя ужасно крупная и ты меня сильно поранил, а потом по доброте не стал больше трогать меня, хотя тебе и хотелось. Когда я выходила из дома, я услышала, как Рорик сказал, что нет никакого смысла тебя раздевать, потому что это ничего не даст. Он сказал, что о настоящих размерах мужского отличия можно судить, только когда мужчина хочет женщину. А начальная величина этой штуки значения не имеет. – Чесса, – медленно проговорил он, слезая по лестнице с мостков. – Ты что, сказала им, что у меня очень большая мужская плоть? – Ну разумеется. Ведь это же правда. Когда я увидела тебя без штанов, я чуть в обморок не упала Я им так и сказала. Клив, пойдем на корабль прямо сейчас. От всех этих разговоров о том, сколько раз ты меня взял, и рассуждений о длине и толщине, мне захотелось поскорее узнать, как это должно происходить на самом деле. Клив запустил руку в волосы, как делал всегда, когда начинал чувствовать себя не в своей тарелке. – Вчера я не оправдал твоих надежд, Чесса, но сегодня все будет иначе. Согласен, мы проведем эту ночь на корабле, но предупреждаю тебя: я не сказочный герой, а всего лишь обычный мужчина, такой же, как и любой другой. Кстати, надеюсь, ты не сравнивала мою мужскую плоть со стволом вон того дуба? – Нет, до этого я, к сожалению, не додумалась. Ведь в зале, где мы сидели, не было дубов. – Что ж, и на том спасибо. Я не спрашиваю, с каким именно предметом ты сравнила мое мужское достоинство, потому что не сомневаюсь: завтра мне и так скажут. А теперь пойдем, еще немного – и ты узнаешь, что вышла замуж за самого обыкновенного мужчину, а не за божество, у которого между ног помещается дуб. – Это великолепно, – прощебетала Чесса и взяла его под руку. – Какая чудесная ночь, не правда ли? Мне нравится соленый запах моря и шум волн, бьющихся о скалы. Думаю, когда корабль будет качаться, мне это тоже понравится. Клив посмотрел на нее так, словно она сошла с ума, потом схватил ее за руку, и они вместе выбежали из ворот палисада. Старый Олгар посмотрел им вслед и ухмыльнулся. В лунном свете блеснули два последних зуба, еще оставшихся у него во рту. * * * – Ох, да что же это такое! – Клив сел на пятки и уставился на свою жену. – Не иначе как это боги наказывают меня за то, что я в конце концов все-таки согласился взять тебя в жены. Сколько раз, сколько раз все кому не лень спрашивали тебя, не начались ли у тебя месячные? И вот пожалуйста! – Клив, у меня болит живот. Клив потряс головой и, снова запустив пальцы в волосы, стащил стягивавший их кожаный ремешок. Приглядевшись, он заметил, что лицо Чессы побледнело, а губы сжались. Он негромко выругался и сел рядом с ней. – Может, мне сходить попросить у Мираны какого-нибудь снадобья от колик в животе? – Не надо. Мнрана сейчас наверняка блаженствует в постели со своим Рориком. Надеюсь, что этой ночью на остров не нападут никакие враги, потому что, если таковые найдутся, никто из мужчин их не услышит. Сегодня они будут слишком заняты со своими женами. – Ну, я-то услышу, – сказал Клив и глубоко вздохнул. – Я услышу. * * * На следующий день, когда все собрались за обедом, Меррик объявил: – Мы отплываем в Шотландию через два дня. Я проверил припасы – они готовы к погрузке на корабли. – Хорошо бы сделать остановку в Йорке и прикончить Рагнора, – сказал Хафтер. – Ведь из-за этого ублюдка тебе, Клив, пришлось прицепить накладные груди и размалевать лицо. Клив в ответ только рассмеялся. – Из него получилась настоящая красотка, – заметила Чесса. – Мужчины с него глаз не сводили. А когда он пришел как-то раз в мою комнату, то не позволил мне обнять его, потому что боялся, как бы у него не отвалились груди и не потрескался слой краски на лице. – Но у него же такие приметные глаза, – сказала Мирана. – По ним ты должна была сразу узнать его – Его правый карий глаз был закрыт повязкой, так что я видела перед собой просто размалеванную шлюху с большими грудями, которая шлялась по дворцу и в конце концов заявилась в мою комнату. – А когда я это сделал, – сказал Клив, – она обняла меня так крепко, что мои груди едва не отвалились. Послышался смех и такие соленые шутки, что даже у Чессы покраснели уши. Про себя она благодарила богов за то, что мужчины настроены так благодушно и никто больше не угрожает убить Клива за его оскорбительное превосходство. Клив сообщил Чессе, что пригласил Кири спать вместе с ними. При этом вид у него был такой страдальческий, что казалось, еще немного – и он заплачет. На сей раз все трое не пошли в спальню, а улеглись возле очага, завернувшись в теплые одеяла. Кири примостилась между отцом и Чессой. – Через два дня мы поплывем в страну, которая зовется Шотландией, – сказал Клив, целуя ее в лобик. – А точнее говоря – в местечко, называемое Инвернесс. Это торговый город на берегу залива Морэй-Ферт. Там много викингов, но среди жителей есть и другие народы. – Да, Кири, – подтвердила Чесса. – Там, живут пикты, древний народ, о котором я ничего не знаю, и еще бритты, саксы, скотты. Они верят в разных богов. Викинги верят в Одина, верховного бога-воина, хранителя неба и земли. И еще они верят в сына Одина – Тора, бога грома и бурь, которому наши моряки молятся о ниспослании хорошей погоды. В Дублине, где я жила, наше племя называли племенем Тора. – Ты не забудешь имени наших богов, Кири? – Нет, отец. Фрейя поможет мне сохранить их в памяти. – А некоторые викинги стали христианами. Теперь у них есть монахи, настоятели, священники и епископы, которые говорят им, во что верить и как жить. Они считают, что существует только один бог. У христиан есть своя Валгалла, похожая на нашу, но в отличие от нас они считают, что их единственный бог позаботится обо всем: и о плодовитости их женщин, и об урожае, и о победе в битвах. Пожалуй, для одного бога это будет многовато. Нормандский герцог Ролло и те викинги, что живут и правят в Данло, – христиане, во всяком случае, они так себя называют. А теперь, золотко, мы все заснем, потому что мне очень хочется поцеловать Чессу, но я не могу, так как это причинит мне боль. Спокойной ночи, Кири. – Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, Чесса. – Очень скоро, Кири, – шепнула Чесса, – мы поплывем в Шотландию, навстречу удивительным приключениям. – Отец, а почему ты не можешь поцеловать Чессу? – Спи, Кири. Сам Клив долго не мог заснуть. Ему было страшно. Кабы знать, что их ждет в Шотландии! Наверное, его уже никто не помнит. Должно быть, за двадцать лет, что он не был дома, все там изменилось до неузнаваемости. Да и кто он был такой, чтобы остаться в памяти людей? Всего-навсего малый ребенок, который сгинул много лет назад. А что, если все, что он помнит, исчезло, превратилось в прах? Что, если, приехав в его родные края, они не найдут там ничего знакомого? Теперь у него есть жена и ребенок. Что же ему тогда делать? Глава 20 Северная Шотландия, залив Морэй-Ферт День выдался прохладный, солнце безуспешно пыталось пробить своими лучами туман, лежащий на воде, окутывающий берег. Только вершины самых высоких гор возвышались над плотной белой пеленой. – Кири, золотко мое, – сказал Меррик, – насколько я знаю, в Шотландии это считается ясным летним днем. – Ясным? Но ведь солнце едва видно, не то что дома. – Как я уже сказал, в Шотландии и такой день называют солнечным. Кири сидела у него на коленях. – Тогда мы, наверное, уже почти приехали, да, дядя Меррик? – Да, Кири. Теперь мы поплывем по заливу к торговому городу Инвернессу, а оттуда по реке Несс – к озеру Лох-Несс. Твой папа помнит, что на западном берегу озера был длинный скалистый мыс, изогнутый как полумесяц. На этом мысе стоял большой деревянный дом, что-то похожее на усадьбу Малверн. – А у отца там есть мама? У меня теперь будет бабушка? – Не знаю, золотце. С тех пор прошло очень много времени, а человеческая жизнь не бесконечна, хотя нам бы и хотелось, чтобы те, кого мы любим, жили вечно. Но возможно, у твоего отца еще остались в Шотландии тети и кузены. Но ты пойми, Кири: с тех пор, как твой отец покинул свой родной край, минуло целых двадцать лет. Никому из нас неведомо, что мы там найдем. – Чесса говорит, что нас ждут удивительные приключения, – Пока их что-то не видно, – ответил Меррик. По правде говоря, ему вовсе не хотелось встретиться с кораблем других викингов, ищущих поживы, – только не теперь, когда на корабле полно припасов и с воинами плывут женщины: Чесса, Ларен и Кири. Однако давненько его боевой корабль “Серебряный Ворон” не мчался навстречу атакующему врагу. Давно его воины в остроконечных шлемах и длинных кольчугах не стреляли в грабителей из своих луков и не прыгали на борт вражеского корабля, чтобы завязать бой. Эх, все-таки хорошо было бы вновь помахать мечом, славным мечом, который принадлежал его отцу, а потом его брату Эрику! У этого меча есть имя – он зовется Рубака, – а длины в нем целых три фута, клинок из железа, рукоять выкована из бронзы и украшена рубинами и серебром, которыми он сам инкрустировал ее три года назад, когда был в маленьком торговом городке Радовня, что находится к югу от Киева. – Да, пока что обошлось без приключений, – проговорил он, отогнав вдруг нахлынувшие воспоминания и вновь перенеся внимание на малышку Кири. Потом, скосив взгляд, крикнул: – Эй, Эллер, твой нос что-нибудь чует? До берега уже рукой подать, но я почти ничего не вижу из-за этого проклятого тумана. И такие вещи происходят летом! Летом! Ох, сдается мне, что этот так называемый утренний туман продержится весь день. Клянусь богами, этот край кого угодно собьет с толку, но сердце говорит мне, что он богат, и здесь есть какая-то тайна, что-то волшебное. Чесса права: здесь нас ждут приключения. Кормчий Эллер постучал пальцем по своему носу и отрицательно покачал головой. Другой рукой он продолжал крепко держаться за руль. Меррик подумал, что из Эллера получился хороший кормчий. В этом плавании он вел корабль просто отменно. Он выучился почти всему, что знал и умел старый Фиррен. Тот, бедняга, помер прошлой зимой. – Надеюсь, у Эллера не начнется насморк, – заметила Кири. – Однажды он схватил насморк, – сказал Меррик. – Мы тогда только что вышли из Бирки и плыли по Балтийскому морю [7] . Нос у Эллера был так забит соплями, что он ничего не мог учуять. Из-за этого мы едва не разбили корабль. – Инвернесс! Ну вот они и приехали. Все плавание заняло всего лишь восемь дней – благодарение богам за теплую погоду и постоянные западные ветры, которые дуют в этих краях летом. Только один раз налетел шквал с дождем, да и тот продолжался недолго. И вот наконец они добрались до Инвернесса. Всем не терпелось поскорее сойти на берег. На “Серебряном Вороне” плыли тридцать мужчин, в основном из Малверна. Все они были закаленные в боях воины, готовые к любым неожиданностям, все искусно владели и мечами, и боевыми секирами, а также умели применять другое оружие викингов – военную хитрость. Все воины привезли с собой немало товаров, которые они рассчитывали сбыть в Инвернессе, и Меррик надеялся, что это плавание не только поможет Кливу вернуть свое законное наследство, но и принесет изрядный барыш. Торговый городок Инвернесс выглядел так же, как выглядел Йорк много лет назад, до того как там пышным цветом расцвела торговля. Инвернесс был меньше, его постройки были не так хороши, как в Йорке, укрепления тоже не производили большого впечатления. Пожалуй, подумал Меррик, своим видом он напоминает Бирку. Впрочем, нет, в Бирке есть деревянные мостовые, а тут улицы не замощены и в дождливую погоду наверняка раскисают и становятся опасными. А дождей в этих краях, надо полагать, выпадает предостаточно. Совсем как в Ирландии, где из-за частых дождей куда ни глянь – везде ярко-зеленая трава. Вот только туман здесь не такой, как на Изумрудном острове, там он обволакивает все равномерно, а тут напоминает клочья паутины; где густо, а где пусто. По мере того как время подходило к полудню, туман редел, но, похоже, полностью он не рассеется никогда. Они пришвартовали “Серебряный Ворон” и приведенный из Малверна торговый корабль у самого дальнего причала, рядом с торговым кораблем из Дублина и двумя другими – один приплыл с Шотландских островов, а другой – с более северных Оркнейских. Половина воинов осталась на корабле, остальные сошли на берег. Клив взял Кири на руки и вместе с Чессой направился в центр города. Вдоль узких улиц стояли тесные ряды деревянных строений – лавок, где торговали всем, чем угодно: мехами, украшениями, обувью, мечами, топорами, луками и стрелами. Было немало таких, где обменивали или продавали рабов. На рынках торговали рыбой, мясом, зерном, овощами, причем все товары были разложены под кожаными навесами, чтобы уберечь их от солнца, когда это самое солнце все-таки показывалось на глаза. – Куда мы идем, отец? – спросила Кири. – Мы, золотце мое, ищем баню. Ты у меня грязная, как та вошь, которую я нынче утром снял с головы Эллера. И мы с Чессой тоже обросли грязью. Я хочу, чтобы ты, моя красавица, снова стала пахнуть душистым медом, тогда я смогу целовать твое маленькое ушко и не морщить при этом нос. Кири засмеялась и все продолжала смеяться, когда Клив, наконец отыскав баню, оставил ее и Чессу на попечение древней старухи-банщицы. Баня представляла собой бревенчатую хижину с такой же, как и у большинства других построек Инвернесса, соломенной крышей. Стоящий внутри горячий пар окутывал густой пеленой установленную в середине громадную деревянную лохань и расстеленные вокруг нее соломенные половики. Чессе эта тесная, убогая баня показалась прекрасной, как сама Валгалла. Когда через два часа Клив, тоже вымывшись, пришел вместе с дюжиной малвернских воинов, чтобы встретить из бани жену и дочь, он принес с собой только что купленные женские и детские платья и новые украшения для Чессы: две серебряные броши с Шотландских островов, на которых с боков и сверху был выгравирован чертополох, и золотое кольцо с Оркнейских островов, искусно сплетенное из пяти тонких прутков. Чесса поглядела на кольцо с восхищением. Она знала толк в украшениях; отец часто дарил ей красивые браслеты, кольца, броши, сделанные из такого чистого золота и серебра и такой тонкой работы, что Сайра сгорала от зависти (при этом на нее было очень интересно смотреть), но никогда еще ей, богатой ирландской принцессе, не доводилось видеть ничего изысканнее и изящнее этого кольца. Позабыв о дюжине наблюдавших за нею мужчин, о Кири и старой банщице, Чесса бросилась Кливу на шею. При этом она едва не сбила его с ног, так как он вовсе не ожидал столь бурного проявления благодарности и восторга. – О, как же они прекрасны! – воскликнула она. – Это самые великолепные украшения, которые я видела в жизни! Ты просто чудо, Клив, ты лучший из людей и самый лучший… – тут она осеклась, сконфуженно посмотрела на мужчин из Малверна, которые начали зловеще хмурить брови, и, потупив взор, тихо, но так, чтобы они ее слышали, продолжила: – ..самый лучший на свете муж и любовник. В общем, о таком мужчине, как ты, женщина может только мечтать. Кливу захотелось придушить ее. – Замолчи сейчас же, – прошипел он, – или я тебя изобью. Неужели тебе так хочется, чтобы они меня убили? – Хорошо, – прошептала Чесса, улыбаясь. – Я замолчу, хотя мне кажется, что я сказала чистую правду. – С этими словами она чмокнула его в губы. – Разве ты, Клив, не великолепный любовник? – Я тебя задушу. – А что ты купил мне, отец? Кливу пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить внимание с жены на дочь. Он перевел взгляд на Кири и, улыбнувшись, протянул ей маленький браслет из сверкающего полированного серебра. – Чесса – дочь короля Ирландии, – сказал он. – Полагаю, это и тебя делает важной особой. Этот браслет очень идет тебе, Кири. У воинов, пришедших с Кливом, был недовольный, понурый вид. Они явно завидовали ему, и Чесса знала, почему: они тосковали по своим собственным женам и детям. Наверное, они тоже выменяли свои товары на золотые и серебряные украшения, но пройдет еще много времени, прежде чем они смогут надеть их на своих жен. Пройдет много времени, прежде чем они вернутся в Малверн. – О-о, белые язычники! Все мужчины обернулись и увидели старика, до того древнего, что ему явно следовало умереть еще лет двадцать назад. У него была длинная, неопрятная седая борода, свисающая едва ли не до пояса, и совершенно лысый череп. На старике было длинное черное одеяние, подпоясанное веревкой. Он широко улыбался, показывая беззубые десны. – К нам сюда часто приезжают черные язычники, – сказал он, подойдя ближе, и Чесса подумала: “Вот идеальная пара для Альны”. – Но долго они тут не задерживаются, – продолжал между тем седобородый старец. – Немного побудут в наших краях, а потом возвращаются к себе в Данло. Им не подходит наш климат. – Чесса, о чем это он? – прошептала Кири, во все глаза глядя на старика. – Понятия не имею. Клив, может, ты знаешь? – Знаю. Белые язычники – это мы, викинги из Норвегии, а черными язычниками здесь называют датчан. Мы отличаемся от них тем, что, как правило, выше ростом и волосы у нас более светлые, ну и, конечно, мы куда честнее этих проклятых датчан. Меррик улыбнулся старику. – Я Меррик, владетель Малверна, что в Норвегии, – сказал он. – Мы здесь для того, чтобы вернуть домой одного нашего друга. Он покинул здешний край, когда был малым ребенком. Его семье принадлежит крепость Кинлох. Старик вдруг съежился на глазах, даже морщины на его лице, казалось, стали глубже. Он, не мигая, уставился на Клива и попятился. – Ох, чур меня, чур, – тихо проговорил он. – Ты.., ты один из них, один из тех демонов, которые умеют вызывать чудовище. – Каких демонов? – спросила Чесса. – Какое чудовище? – спросил Меррик. Старик дрожал всем телом, его узловатые руки нервно сжимались и разжимались. – Он.., ну, тот, что владеет Кинлохом.., он называет себя Властелином ночи. Он суров и жесток, так же жесток, как те графы, что правят на Оркнейских островах. Он приказывает своим людям убивать и забирать Себе все, что им приглянется. Он демон, он служит злу, он хуже дьявола, который с каждым днем подбирается к нам все ближе. Мы не знаем, кто сильнее: христианский Бог или христианский дьявол, и не хотим узнавать, потому что это опасно. Но у нас тут есть свой собственный дьявол – твой родственник, этот проклятый Властелин ночи, Властелин зла. Уходи отсюда, уходи! Ты такой же, как он и его приспешники! Да, ты чудовище, такое же чудовище, как он. Теперь я это ясно вижу – достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы все понять. – Весьма любопытно, – заметил Клив, глядя вслед старику, который удирал с проворством, удивительным для его преклонных лет. – Стало быть, я происхожу из семейки демонов и прихожусь сродни этому.., как его… Властелину ночи и зла. Такому же мерзкому, как христианский дьявол. Как видно, этому старичку не понравилось мое безобразное лицо. Честное слово, все это похоже на одну из историй, которые сочиняет Ларен. Кстати, где она? – Скоро придет, – ответил Меррик. – Они с Эллером сейчас продают миски из мыльного камня. Хорошие миски, самые лучшие из тех, которыми тут торгуют. Их вырезала Сарла перед тем, как она.., э-э.., сошла с ума. На это никто ничего не сказал. * * * Они покинули Инвернесс через несколько часов, задолго до того как стемнело, и поплыли по узкой реке Несс, разглядывая маленькие поселения, стоящие на ее берегах, и высматривая какую-нибудь укромную бухточку, где можно было бы провести ночь. Подходящая бухта отыскалась только в устье, там, где река впадала в озеро Лох-Несс. Оба корабля, военный и торговый, завели в узкий залив и вытащили на берег. Вечером похолодало, а туман, так и не рассеявшийся с утра, стал еще плотнее, Ларен приготовила жаркое из оленины, восхитившее всех. – Теперь я вспомнил, – сказал Клив, насаживая на нож кусок нежного оленьего мяса. – Вспомнил, что здесь всегда было полно оленей и еще кроликов и тетеревов. А в озере водится пропасть рыбы: тут тебе и лосось, и сельдь – так что в этих краях никто никогда не голодает, даже зимой все сыты, потому что здесь не бывает таких лютых морозов, как в Норвегии. – В общем, тут край изобилия, – заключил Меррик, обращаясь к Кливу. – Но что ты скажешь об этом треклятом тумане? Сейчас не зима, а лето, и что же? Мы все дрожим от холода и чуть ли не стучим зубами. Чесса, державшая на руках Кири, подсела ближе к костру. – Клив, – сказала она, – расскажи нам о том человеке, который женился на твоей матери после того, как умер твой отец. Клив невольно вздрогнул. – Его звали Варрик. Знаешь, что я помню лучше всего? Холод. Мне было холодно всегда, даже когда я ложился возле очага. Все в доме ощущали этот холод. Холод, который исходил от него. Да, от него. Думаю, он был такой же “белый язычник”, как и ты, Меррик; хотя волосы у него были не белокурые, а темные. А моя мать была из народа далриада, который также называет себя скоттами. Я до сих пор ясно вижу этого человека – Варрика, как будто я все еще маленький мальчик и гляжу на него снизу вверх. Тогда он казался мне настоящим великаном – ведь сам я был от горшка два вершка, но я уже тогда твердо знал: он должен ненавидеть меня, потому что мы с моим старшим братом были законными наследниками Кинлоха. Я знал, что он хочет нашей смерти, хочет раз и навсегда покончить с нами и только выжидает удобного случая. Он наводил на меня ужас. Нет, он ни разу не ударил меня, не сделал мне больно. Он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз, как будто разглядывал какую-то интересную зверушку. Он был высок, как большинство викингов, но очень худ. Я это помню, потому что как-то раз видел его голым в бане – у него можно было пересчитать все ребра. Тогда он был очень молод, не старше, чем я теперь. Как я уже говорил, волосы у него были темные, и он обычно не подбирал их, так что они свободно спадали на плечи, обрамляя лицо. А лицо у него было такое холодное, что и не передать. Он был холоден со всеми: с моей матерью, сестрами, но особенно – с моим старшим братом. Всем он внушал ужас, почему – не знаю. Помню, ему отчего-то нравилось брать меня на руки и поднимать высоко, прямо к своему лицу, а потом он начинал трясти меня – не так чтобы очень сильно, – и я съеживался от страха. Он смотрел на меня и улыбался, и от этого мне становилось еще страшнее. Часто он вдруг обнимал меня и прижимал к себе, и тогда я чувствовал такой ужас, что даже забывал дышать. Помню, он повторял мне, что я принадлежу ему, только ему и что я стану тем, чем захочет он. И что я должен хорошенько это запомнить и никогда не забывать. Еще я помню, как однажды ночью он вернулся в дом после того, как долго стоял на краю мыса, врезающегося в Лох-Несс. Тогда была гроза. Он был одет во все черное – впрочем, он, по-моему, всегда ходил в черном, – и его лицо было разрисовано странным синим узором. Все смотрели на него, но никто не проронил ни слова. Да, вот еще что. Я ясно помню, что он терпеть не мог грязи и никому не позволял показываться ему на глаза, если на этом человеке были кровавые пятна. Когда мужчины возвращались домой с охоты, они могли появиться перед ним, только смыв с себя всю кровь и переодевшись в чистое. И еще я совершенно точно помню, что он никогда не ел мяса животных. Однажды моя мать забыла об этом и подала ему блюдо с жареной олениной. Он взял блюдо и поставил его на пол у своих ног, чтобы оленину съели собаки. Потом он посмотрел на мать своим тяжелым взглядом и сказал, что она пожалеет о своей забывчивости. А до того как появился Варрик, холода в доме не было. Я помню, что раньше все: мужчины, женщины, дети, – не стесняясь, смеялись, ссорились, дрались, шумели, вместе переживали и радости, и несчастья и вместе работали. Странно, что я это помню, ведь в те времена я был совсем мал. Может, я все это просто придумал, когда дом стал таким тихим и холодным? Но один случай я точно не придумал, я помню его очень ясно. Как-то вечером мать подошла к моей постели, обняла меня сказала, что когда-нибудь мой старший брат станет хозяином Кинлоха и тогда я должен буду почитать его и служить ему верой и правдой. Зачем она это сказала? Ведь она наверняка знала, что ее муж найдет способ избавиться и от моего брата, и от меня. Она не могла не знать. Ларен слегка наклонилась вперед, и ее густые, ярко-рыжие волосы, влажные от осевших на них капель тумана, заблестели, отражая пляшущее пламя костра. – Помнится, ты говорил нам, что твоя мать умерла. Скажи, Клив, ее убил Варрик? – Этого я не знаю. Она умерла как раз перед тем, как меня ударили по голове, а потом продали в рабство. Одного я никак не могу понять: почему это случилось со мной, а не с моим братом? Ведь не я, а он был законным наследником Кинлоха. Однако напали почему-то именно на меня. Меня, а не его оглушили и бросили, посчитав мертвым, а потом, выходив, превратили в раба. – Клив ненадолго замолчал. – Посмотрите туда, на Лох-Несс. Посмотрите, какая мутная в нем вода. Это из-за того, что в ней очень много торфяного мха. Даже когда нет тумана и на небе ярко светит солнце, невозможно разглядеть, что происходит в глубине озера, видно только то, что находится близко к поверхности. Говорят, что у озера Лох-Несс вообще нет дна и что люди, упавшие в него, никогда не всплывают. Говорят, что его берега похожи на соты – так много в них подводных пещер – и течение уносит тела утопленников в эти пещеры, а там их поедает чудовище. – Ого! Неужели ты все это вспомнил? – сказал Меррик, накалывая на нож последний кусок жаркого. – Ларен, дорогая, это было очень вкусно. Клив усмехнулся: – Нет, я просто пересказываю то, что мне говорили сегодня на рынке. Один из местных рыбаков только что сгинул в озере, и мне сказали, что его ищут без особого усердия, потому что он наверняка погиб и от его тела ничего не осталось, так "что хоронить будет нечего. После захода солнца никто из здешних жителей не отваживается отплыть от берега. Считается, что это слишком опасно. – Ты весьма живо описал своего отчима, – сказала Ларен. – Судя по твоему описанию, ему очень подходят те имена, которыми его называл тот старичок в Инвернессе: Властелин ночи и Властелин зла. Ты говоришь, он всегда носил черное, расхаживал по берегу в грозу и разрисовывал лицо синей краской. Кстати, как выглядели те рисунки на его лице? Ты их помнишь? – Я помню только, что там были круги и квадраты. Ведь тогда мне было всего лишь пять или шесть лет, а может, и того меньше. – Я знаю, с тех пор прошло уже целых двадцать лет, – вмешалась Чесса, – а это долгий срок, но мне почему-то кажется, что твой отчим все еще жив и здоров. Мне не терпится его увидеть. Мне нравится представлять себе, как он, весь в черном, разгуливает по берегу в грозу. Как воображу эту картину, так прямо голова идет кругом. – О нет, – пробормотал Клив и хлопнул себя ладонью по лбу. – Хватит с меня твоих безумств, Чесса, я уже сыт ими по горло. Замолчи и постарайся ограничиться мыслями чинными, безмятежными и безопасными. – Как бы то ни было, завтра мы будем точно знать, жив ли еще отчим Клива или нет, – сказал Меррик и повернулся к жене, которая сидела, прислонясь к его плечу, и задумчиво смотрела на пламя. – Лапушка, наверное, ты уже начала сочинять новую историю? – Да, мой господин. Но ее конец пока ускользает от меня. Мне хотелось бы побольше узнать об этом чудовище. – Оно существует, – тихо произнес Клив, и все мужчины молча подались вперед, настороженно слушая. Он явственно почувствовал охвативший их страх, страх перед неизвестным. Этот страх сжал н его сердце. – Говорят, что это чудовище живет в озере Лох-Несс с незапамятных времен, многие и многие тысячи лет. Никто не знает, доброе оно или злое. Те люди, что говорили мне о нем, сказали, что его видели не только в ясные лунные ночи, но и днем. Еще толкуют, что в грозу чудовище выплывает из глубин только тогда, когда его позовут. Наверное, именно поэтому моего отчима все и считают демоном: здесь верят, что он умеет вызывать чудовище и что оно приплывает на его зов. – Из этого можно сплести преотличный рассказ, – сказала Ларен и зевнула. – Мой господин… – С этими словами она протянула мужу руку. Он помог ей встать, а потом крепко прижал к груди. Клив позавидовал Меррику. У него самого не было выбора: Кири твердо решила проспать эту ночь вместе с ним и Чессой. Клив желал жену, и желание это было так сильно, что он едва не застонал, когда понял, что сегодня у них ничего не выйдет. Что до Чессы, то она ничего не сказала, только посмотрела на мужа унылым взглядом, украдкой поцеловала его, когда Кири отвернулась, а потом тяжело вздохнула, потому что малышка вдруг обернулась, хмуро посмотрела на нее и на ее маленьком личике ясно отразилась ревность. – Я принцесса, Кири, – тут же нашлась Чесса, – и имею право целовать любого, кого захочу. Даже тебя. – И, схватив девочку в охапку, она подбросила ее вверх, поймала и звонко чмокнула в губы. Ларен тихонько сказала Кливу: – Она очень хорошо управляется с Кири. Я знала, что когда-нибудь ты женишься и что Кири такая перемена не понравится, сильно не понравится. Но, думаю, со временем это у нее пройдет, потому что ты, Клив, сделал великолепный выбор. – Ха! Никакого выбора я не делал. Это она выбрала меня – меня, с моим обезображенным лицом и глазами, взятыми словно от двух разных людей. – Ох, перестань, – перебила его Ларен, раздраженно тряхнув рукой в широком шерстяном рукаве. – Лицо у тебя и правда необычное, от него веет какой-то опасностью, так что все женщины просто дрожат, когда представляют себе, что ты способен с ними сделать. А что до твоих разных глаз, то имей в виду: если бы сейчас рядом со мной не стоял Меррик, я бы коршуном бросилась на тебя, мой друг, как хотела бы броситься бедняжка Чесса, которая все время смотрит на тебя голодным взглядом. – Да, ты бы бросилась мне на шею, и Меррик бы тут же меня убил, – со вздохом сказал Клив. – Так ты, Ларен, считаешь меня опасным, роковым мужчиной? – О да, – уверенно изрекла она и, не обращая внимания на Меррика, который, смеясь, дергал ее за руку, добавила: – Вполне возможно, что именно твои разные глаза помогут тебе возвратить то, что принадлежит тебе по праву рождения. Подумай: легко ли узнать давно пропавшего ребенка во взрослом мужчине, вернувшемся домой через двадцать лет? Никто не смог бы узнать тебя, Клив, если бы не глаза, таких глаз, как у тебя – один голубой, а другой золотистый, – люди не забывают. – Она права, – подхватил Меррик. – Но я боюсь, что этот самый Варрик просто-напросто возьмет и воткнет тебе под ребра нож или же опоит тебя ядом. А теперь, дорогая женушка, пошли. Я здорово устал за сегодняшний день, но одна часть моего тела нисколько не утомилась. – И он повел жену к стоящему особняком шатру. Всю дорогу Ларен заливалась веселым смехом, и когда полог шатра закрылся за нею, смех не затих. Чесса схватила Клива за уши: – Не слушай других женщин, муж мой, никого, даже Ларен. Как только ей пришло в голову сказать, что она бы бросилась на тебя, не будь рядом Меррика! Право же, если ты начнешь прислушиваться к тому, что могут наговорить тебе такие, как она, то возомнишь о себе невесть что. Ты должен слушать только меня, меня одну, запомнил? Уж я-то никогда тебе не солгу. – А что ты мне скажешь, Чесса? – Что когда я гляжу на тебя, то мне хочется слиться с тобой навсегда. – А что еще? – Что я бы набросилась на тебя, даже если бы рядом торчал Меррик. Что касается Кири… – Отец, я устала. – Да, золотце, сейчас мы пойдем спать, – сказал Клив и испустил глубокий тяжкий вздох. Чесса тоже вздохнула. Глава 21 Озеро Лох-Несс ярко блестело под лучами утреннего солнца. Сегодня было ясно, и туман больше не окутывал сосновые и дубовые леса на окрестных холмах таинственным, непроглядно белым покровом. Лесной край выглядел пустынным, диким и безжалостно суровым. С борта корабля Чесса хорошо различала густой подлесок из орешника и остролиста. Кругом на опушках цвел ярко-лиловый вереск, его заросли покрывали все, даже камни, и доходили до самого берега. Вся эта земля: и леса, и вересковые пустоши – выглядела какой-то покинутой, заброшенной. По небу пролетел золотистый орел, вслед за ним – скопа. Откуда-то доносились крики канюков. Было тепло и тихо, вода в озере была спокойной, и мужчины гребли легко, не борясь ни с ветром, ни с течением. Озеро было большим и даже возле устья реки очень широким. Вода в нем была пресная, но не прозрачно-голубая, как в норвежских фиордах, а темная, и в ней ничего нельзя было разглядеть. – Клив, неужели это озеро и впрямь не имеет дна? – опасливо спросила Чесса, вглядываясь в мутную воду. – Так говорят. – Может быть, нам удастся увидеть это чудовище? Тебе говорили, как оно выглядит? – Существует много различных описаний. Самое первое принадлежит святому Колумбе [8] , который проповедовал здесь христианство более трехсот лет назад. Большинство считает, что лохнесское чудовище – это огромная морская змея с длинной тощей шеей и крошечной головой. Еще мне говорили, что на спине у него есть горбы, но количество этих горбов каждый называл разное. – А вот и то, что мы ищем, – крикнул Эллер. – Кинлох. – И показал рукой на скалистый холм на западном берегу озера Лох-Несс. На его голой вершине стояла большая деревянная крепость, именно крепость, а не обычная усадьба, со стороны озера совершенно неприступная. Проникнуть в нее можно было бы только с суши, по узкому мысу, лишенному всякой растительности. Вдоль мыса шла широкая, хорошо утоптанная тропа, ведущая прямо к дому, только это был не длинный общий дом наподобие Малверна. Это была крепость. Она стояла особняком – громадное деревянное здание, занимающее всю верхнюю часть мыса. Надворные же постройки – низкие бревенчатые строения с крышами из дерна – теснились на другом конце мыса, обращенном к берегу. Здесь были коровник, овчарня, хлев для коз, а также большая коптильня, баня, уборная и две хижины для рабов. Вокруг простирались ячменные, ржаные и овсяные поля, тянущиеся до подножий холмов, поросших еловым лесом. Вся усадьба: крепость, надворные постройки, поля – была обнесена высоким частоколом из толстых, восьмифутовых сосновых стволов, скрепленных кожаными канатами. Верхний конец каждого столба был острым, как копье. – Хорошие укрепления, – одобрил Меррик. – Если бы здешним хозяином был я, то не боялся бы, что мои владения захватят скотты, пикты или бритты. Когда мы были в Инвернессе, я, как и ты, Клив, прислушивался к разговорам. Набеги, вернее теперь уже не военные набеги, а просто небольшие грабительские налеты, здесь обычное дело. Но прежние ожесточенные битвы между викингами, скоттами и пиктами отошли в прошлое еще в минувшем веке, когда Кеннет Макалпин стал королем Шотландии. Он объединил скоттов и пиктов и перенес столицу страны на запад, в город Скоун. Нынешний король Шотландии зовется Константин. Не отрывая глаз от мощной деревянной крепости, Клив медленно проговорил: – Я помню, что внутри, слева от этих огромных дверей, есть гигантское деревянное изваяние – голова морской змеи на длинной шее. В ней прорезаны глубокие желоба, чтобы подвешивать на цепях котлы для варки пищи. Когда пища готова, одна из женщин просто передвигает голову змеи подальше от очага. Помню, однажды я посмотрел на эту голову и испугался, потому что она выглядела совсем как настоящая. Тогда моя мать засмеялась и сказала, что лохнесское чудовище служит ей и потому никогда не причинит мне зла. – Клив, ты говорил, что твоя мать умерла незадолго до того, как тебя чуть не убили. А помнишь ли ты о ней что-нибудь еще? – Нет. Единственное, что я помню, – это то, что волосы у нее были рыжие, почти такие же рыжие, как у Ларен, а глаза зеленые, как у тебя, Чесса. И она была небольшого роста. – Итак, – сказал Меррик, поглаживая загорелой рукой подбородок, – что же мы предпримем? Не думаю, Клив, что твоему отчиму хотелось бы еще раз увидеть твое лицо. Наверняка он считает, что благополучно отделался от тебя двадцать лет назад. Мы не сможем взять крепость штурмом. Это невозможно. Однако должен быть и какой-то другой способ проникнуть внутрь, и я уверен, что ты его уже знаешь. Что до твоего старшего брата, о котором ты говорил, то его, должно быть, убили тогда же, когда пытались убить тебя. – Я знаю, – ответил Клив. – Знаю. А теперь я в одиночку подойду к воротам палисада и скажу, что мне надо встретиться с лордом Варриком по очень важному делу. – Ха, ты опять заговорил как дипломат, Клив, – сказала Чесса. – Однако, судя по всему, этот человек, Варрик, не обладает тем здравомыслием, которое отличает герцога Ролло и моего отца. Поэтому даже не надейся, что я позволю тебе войти в Кинлох в одиночку. Я пойду с тобой. – Я тоже, отец, – заявила Кири. – А если ты меня не пустишь, я перестану есть. – Ларен и Меррик тоже пойдут, – продолжила Чесса. – Когда там увидят сопровождающих тебя женщин и Кири, никому не придет в голову, что мы враги. К тому же, мой дорогой, не забывай, что я принцесса. А Ларен – родная племянница герцога Ролло. Вряд ли твой отчим отважится причинить вред двум таким важным дамам. Я уверена, что он не дурак. Кливу все эти рассуждения показались сплошной бессмыслицей. Взглянув на людей Меррика, он увидел, что и они держатся того же мнения, однако, когда он попытался объяснить, что предпочитает идти один, Чесса твердо сказала: – Даже не думай об этом. Ты мой муж. Я не пущу тебя туда одного, ни за что не пущу! А если ты пойдешь, то я начну морить себя голодом, как Кири. Клив выругался. Спорить было явно бесполезно. Оставив всех воинов на кораблях, маленькая группа двинулась к широким воротам палисада. Их окликнул старик, который стоял на мостках, идущих под верхней частью палисада. Клив, уголком глаза заметив ухмылку на лице Чессы, сказал: – У меня есть важное сообщение для лорда Варрика. Как видишь, у нас на озере есть два корабля: военный и торговый. Мы оставили там всех наших воинов. Мы не собираемся на вас нападать. Как видите, нас всего-то двое мужчин, две женщины и ребенок. Отведите нас к господину Варрику. Старик сплюнул, молча кивнул и отворил ворота. В проеме стояли четверо мужчин, одетые в оленью кожу. Они не походили ни на норвежцев, ни на датчан, ростом были заметно ниже Клива и Меррика и в отличие от большинства викингов у них были темные волосы и темные глаза. Их лица были разрисованы синими узорами, в которых сочетались круги и четырехугольники. Вид у всех четверых был злобный и свирепый. Кири обхватила ногу Клива и уткнулась в его бедро. – Отец, это чудовища! Они отрежут нам пальцы и зажарят их над огнем. Один из мужчин расхохотался, и от этого грубого раскатистого хохота Кири испугалась еще больше. – Нет, малышка, мы не чудовища, разве что когда приходится иметь дело с врагами. Пошли, мы отведем вас к Варрику, нашему господину. Вот только вопрос, захочет ли он вас принять. Двое мужчин двинулись спереди, двое сзади. Нож Клива по-прежнему висел у его пояса, меч и боевой топор – тоже. Меррик также не расстался со своим оружием. Воины Кинлоха не пытались разоружить своих гостей, ведь оружие было для мужчины своего рода частью одежды. Чесса и Ларен также не были безоружны: у той и – другой к бедру был прикреплен нож. Их мужья не ведали о том ни сном ни духом, поскольку и та и другая сочли за лучшее ничего не говорить своим супругам. – Мужчины, – убежденно сказала Ларен, вручая Чессе кожаный ремешок, которым нож крепился к ноге, – просто не могут взять в толк, что женщинам необходимо сознание того, что они могут в случае чего защитить своих мужей. Если бы мы им это сказали, они бы только посмеялись. Но Меррик – мой и только мой. Я никому не позволю причинить ему зло. Помню, как-то раз его пырнули ножом в Руане, и он ничего мне не сказал. Я была так зла, что хотела убить его своими руками. Чесса была полностью согласна с Ларен. До стоящей на возвышении крепости было шагов сто, и, глядя на нее, Чесса подумала, что Клив был прав. С каждым шагом ей становилось все холоднее, несмотря на то, что солнце ярко светило у нее над головой. Казалось, леденящий холод исходил из самой крепости. Это было очень странно. Дойдя до огромной двери крепости, тот из стражей, что заговорил с ними первым, обернулся и сказал: – Оставайтесь здесь. И возьмите девочку на руки. Тут есть собаки, они могут сбить ее с ног и поранить. Клив взял Кири на руки. Она была явно испугана, но не пожаловалась ни единым словом. Клив был горд за нее. Они стояли перед громадной, потемневшей от времени дубовой дверью. Железные засовы на ней выглядели такими старыми, словно им было много веков. Неужели крепость и впрямь такая древняя? Нет, в это трудно поверить. Кто же ее построил? Его отец? Его дед? Клив смотрел на мощную бревенчатую стену и пытался припомнить, как выглядела крепость, когда он был ребенком. Внезапно откуда-то всплыло очень раннее воспоминание: множество людей, входящих в Кинлох, каждый что-то несет, все весело болтают, перекрикиваются, лают собаки, кричат и играют дети. Затем все пропало, осталась только эта крепость, от которой веет холодом и которая кажется такой же древней и незыблемой, как окружающие ее холмы. Теперь здесь не слышно ни криков, ни лая, ни смеха – воздух кажется пронизанным какой-то тяжелой, мертвящей тишиной. По дороге Клив видел работающих на полях рабов, но они не разговаривали друг с другом. Видел он также и свободных мужчин: как викингов, так и других, похожих на их четырех провожатых, таких же низкорослых и темноволосых и с такими же синими узорами на лицах. Около двух десятков женщин стирали белье, другие нанизывали на веревки лососей для сушки на зиму. Все были заняты делом и все молчали, будто набрав в рот воды. От этого молчания становилось не по себе. Клив почувствовал, как Кири прижалась к нему и задрожала. – Не бойся, золотце, – шепнул он ей на ухо. Дверь наконец отворилась, и появившийся на пороге воин сказал: – Господин Варрик примет вас. Они вошли в огромный темный зал. Несколько женщин стояли у очага, помешивая большими деревянными половниками в висящем над огнем котле. Возле стены еще две женщины ткали на ткацких станках. Около дюжины мужчин чистили и смазывали оружие. Все они – и женщины, и мужчины – молчали. Через открытые в дальнем конце зала громадные ставни лился поток яркого света. Прорезая окружающий полумрак, слепящие лучи солнца ложились на деревянный помост и стоящего на нем человека в черном. Человек не шевелился – неподвижный черный силуэт в потоке солнечного света, похожий на мрачный призрак, внезапно явившийся, чтобы сеять ужас. Кири тихонько заскулила и уткнулась лицом в шею отца. Вокруг по-прежнему никто не двигался, никто не говорил. Похоже, что никто не решался даже дышать. – Подойдите ближе, – сказал человек в черном низким звучным голосом, заполнившим собою каждый уголок зала. Клив передал Кири Чессе. – Оставайся с Чессой, детка. И ничего не бойся. Это человек просто развлекает нас, как твоя тетя Ларен, только он использует для этого не слова, а свет и тень, белое и черное. Правда, черного у него, на мой вкус, многовато, ну да это ничего. Подойдя к высокому человеку, который стоял на помосте, слегка расставив ноги, Клив сказал громко и ясно: – Тебе повезло, что нынче нет тумана. Иначе тебе не удалось бы проделать этот трюк с тьмой и светом и сделаться похожим на демона из христианского ада. – Да, – проговорил незнакомец в черном. Он по-прежнему стоял неподвижно, глядя на Клива сверху вниз. Лицо Клива, освещенное солнечными лучами, было видно ему отчетливо, сам же он стоял спиной к свету, так что Клив не мог разглядеть его черт. – То, что ты сказал, верно, но есть и другие способы вселять в людей страх, заставлять их падать передо мною на колени и беспрекословно, подчиняться мне. Но скажи мне, пришелец, кто ты? – Я Ронин из Кинлоха, но меня уже столько лет все зовут Клином, что я привык к этому имени. Так что я – Клив из Кинлоха. В зале послышался глухой шум. Люди ошеломленно смотрели на Клива, некоторые что-то тихо говорили, прикрывая рты ладонями. Его смелые слова явно поразили их, однако никто из мужчин не сдвинулся с места. Да, Варрик хорошо их вымуштровал, ничего не скажешь. Сам Клив не боялся его, он чувствовал к нему только ненависть. Но как вырвать у этого человека, всеми силами старающегося вселить в окружающих страх, свое наследство? Этого Клив еще не знал, но был уверен, что непременно что-нибудь придумает. Варрик между тем продолжал разглядывать его, все так же не двигаясь и не говоря ни слова. Внезапно налетевший из-за его спины порыв холодного ветра пронесся по всему залу и раздул широкое черное одеяние, отчего он стал выглядеть еще более устрашающе. – Где мои сестры? – Они здесь. Ты говоришь, что ты Ронин? Мы уже давно считали тебя мертвым. Ты пропал без вести двадцать лет назад. Трудно себе представить, что такой маленький мальчик и впрямь сумел выжить и превратился во взрослого мужчину. Ты действительно тот, за кого себя выдаешь? – Моя мать говорила мне, что я как две капли воды похож на моего отца. Приглядись ко мне повнимательнее, Варрик. Разве ты не видишь сходства между мною и прежним хозяином Кинлоха, чье место ты занял много лет назад? Человек в черном ответил по-прежнему холодно и невозмутимо: – Нет, ты нисколько не похож на первого мужа твоей матери. Кстати, откуда у тебя на лице этот шрам? – Это сделала женщина. Она ударила меня хлыстом, когда я отказался овладеть ею. Некоторые из мужчин засмеялись, но тут же оборвали смех и уставились на своего господина. – Почему? – спросил он. – Какая разница; одна женщина или другая? Почему ты ей отказал? – Рядом с нею стояли три обнаженных молодых раба. Она хотела, чтобы я доставил ей наслаждение ласками, а потом залез на нее и показал тем трем, как это делается. Она сказала, что видела меня с другой девушкой и захотела меня. Я отказался. Она пришла в ярость, схватила хлыст и рассекла мне лицо до крови. – Если бы меня изуродовала женщина, я бы ее убил. – У меня не было такой возможности. В то время я был рабом. Но тебе ведь это и так известно, господин Варрик, не правда ли? – Клив сделал шаг вперед. – И вот еще что. Не думай, что тебе удастся легко избавиться от меня, как ты избавился от малого ребенка, которым я был двадцать лет назад. Не воображай, что я всего лишь кошмарное видение, которое исчезнет через час. Я пришел сюда, чтобы остаться. Здесь мой дом, здесь моя земля. Ответь: где мой брат? Я вижу, что тут его нет. Ты убил его, как пытался убить меня, верно? – И что же ты намерен делать, Клив? Уничтожить меня? – Я хочу договориться с тобой, Варрик. Имей в виду: я уже не тот беззащитный ребенок, каким был двадцать лет назад. У меня есть могущественные друзья. Это моя жена, Чесса, она дочь ирландского короля Ситрика. Это Меррик, владетель Малверна. Рядом с ним стоит его благородная супруга – племянница нормандского герцога Ролло. Если со мной вдруг опять что-то случится, ты потеряешь все. Эта крепость будет стерта с лица земли. У тебя не останется ничего, Варрик. Ни помоста, стоя на котором ты возвышаешься над другими, ни огромных окон за спиной, из-за которых ты кажешься таким значительным и грозным. Ты больше не сможешь внушать людям трепет. Я говорю тебе все это затем, чтобы ты не поступил опрометчиво. Чесса почувствовала на себе пристальный взгляд Варрика. – Ты дочь Хормуза, не так ли? – спросил он. – В тебе действительно течет его кровь? – Да. Я была еще ребенком, когда он вернул королю Ситрику молодость. Я очень любила его, но он покинул меня, исчезнув в тумане времен, и отдал меня на попечение омоложенного им короля. – Хормуз – самый великий чародей из всех, которых я встречал в жизни, – сказал Варрик. – Хотел бы я знать, кто-нибудь из вас видел своими глазами, как он совершил это великое колдовство – вернул молодость королю Ситрику? – Мой брат, Рорик, владетель Ястребиного острова, был там, когда это произошло, – сказал Меррик. – Все случилось в точности так, как предрек Хормуз. Король Ситрик взял в жены деву, которую выбрал для него Хормуз. Когда на следующее утро он вышел в Клонтарфе к своим воинам и народу, он был уже молодым человеком, красивым и полным жизни. Скаредность, свойственная старому Ситрику, исчезла без следа. Омолодившись, он перестал быть жадным и сделался щедр и благороден. – Значит, ты его дочь. – Да, и он учил меня своему искусству, – ответила Чесса, слегка вздернув подбородок. – Он показал мне, как готовить различные снадобья и научил меня заклинаниям. Но когда он оставил меня, я была еще мала и не смогла научиться многому. – Я не хочу воевать с тобой, господин Варрик, – сказал Клив. – Я хочу только вернуть себе то, что должно принадлежать мне по праву. Я пятнадцать лет был рабом. Тогда я не помнил, кто я такой и откуда. Память вернули мне сны, которые приходили ко мне в последние три года. Теперь я знаю, кто я, и хочу получить свое наследство. Если для достижения этой цели мне придется убить тебя, я сделаю это не колеблясь. При этих словах находившиеся в зале мужчины вскочили на ноги, держа оружие наготове. Человек в развевающейся на ветру черной тунике сказал: – Тебе нет нужды угрожать мне. Я знаю, что ты сын своего отца. Я это признаю. А теперь посмотри на меня, Ронин из Кинлоха. – Я Клив из Кинлоха. Варрик молча кивнул, сошел с помоста, и Клив впервые ясно увидел его лицо. – О боги, – пробормотал Меррик. – Не может быть! – Но ведь ты его отчим, – проговорила Ларен. – Его мать вышла за тебя замуж после смерти его отца. Как же это возможно? Клив смотрел в глаза Варрика – один золотистый, другой голубой, – и ему казалось, что он смотрит на свое собственное лицо. – Ты мой сын. Двадцать лет я считал тебя погибшим. Но ты вернулся домой. Варрик протянул руки и сжал руки Клива выше локтей. – Ты мой сын, – повторил он. – Мой. – Отец, – громко сказала Кири, – мне это не нравится, Я перестану есть! Сзади раздался негромкий женский голос: – Она – вылитая ты, Кейман, когда ты была в ее возрасте. Просто одно лицо. Она очень красивая. Добро пожаловать домой, брат. Клив обернулся и узнал в говорившей свою старшую сестру. Она была похожа на их отца – высокая, белокурая, светлокожая. – Ты Аргана? Моя сестра? – Да, Клив. Однако он не обнял ее. Она была его сестрой, но только по матери. У него все еще голова шла кругом. Рядом с ним стоял его отец, тот самый человек, который, как он столько лет считал, продал его в рабство и забрал у него все. Человек, который стоял в своих черных одеждах на помосте и вызывал чудовищ во время гроз. В это трудно было поверить. Он чувствовал, что Чесса готова забросать его десятками вопросов, на которые он не знал ответов. – Аргана, – повторил он. – Помню, мать сказала мне, что так звали нашу бабушку. Это необычное имя. Значит, я только твой единоутробный брат. – Да, но мать-то у нас одна. Так не все ли равно? – Все это для меня очень ново. Я не знаю, что и думать. – Смотри, это мои сыновья, Клив, – сказала Аргана, указывая ему на трех мальчиков, стоящих у нее за спиной с ножами в руках. Старший из них был уже почти взрослый, младшему же было на вид лет двенадцать. Клив кивнул, каждому из трех. Взглянув в лицо самому младшему, он замер: глаза у мальчика были разные, один золотистый, другой голубой. Значит, его отец приходится отцом и этому подростку? Значит, он женился на сестре Клива? Чесса сказала громким и ясным голосом: – Я Чесса, а это моя падчерица Кири. Ты сказала, что она вылитая Кейман. А кто такая Кейман? – Моя младшая сестра. Кейман, иди сюда. Кейман оказалась самой красивой женщиной, которую Клив видел за всю свою жизнь. Волосы у нее были светлые, кожа белая, глаза – такие ярко-голубые, что, казалось, они освещают окружающий полумрак. Неужели и Кири станет такой же красавицей, когда вырастет? – Кейман, – сказал Клив, – я помню, что ты была тощая и вечно ходила со спутанными волосами. Когда меня увезли из Шотландии, тебе было десять лет. "Неужели?” – с изумлением подумала Ларен. Кейман выглядела на удивление юной, невинной и вместе с тем очень привлекательной. – Да, – произнесла Кейман. – А теперь мне уже почти тридцать лет, братец. Я рада, что ты тогда не умер. Но о тебе столько лет не было ни слуху ни духу… Внезапно Варрик сказал, обращаясь к Кири; – У меня нет маленьких дочерей. Ты, Кири, моя первая внучка. Иди ко мне. И он протянул к ней руки. Кири по своему обыкновению пристально на него посмотрела: на его развевающуюся черную тунику с широкими рукавами, на лицо, которое так походило на лицо ее отца, но было более худым и старым. – Значит, ты мой дедушка? – Да, я твой дедушка. – Л ты разрешишь мне стоять спиной к свету, как стоял ты? Ты разрешишь мне выглядеть как демон? Так, как выглядишь ты? – Да, разрешу, – ответил он, и в его голосе и во всем облике было столько холода, что Чесса отшатнулась. – Я разрешу тебе постоять в потоке света, если захочешь. Кири медленно подняла руки и протянула их Варрику. В крепости по-прежнему царила полнейшая тишина. Вокруг помоста сгрудилось множество людей: мужчин, женщин, детей, – но никто не произносил ни слова. Три сына Арганы стояли безмолвно и совершенно неподвижно. Чесса видела, как Варрик взял Кири на руки и поднес ее к огромному окну с раскрытыми ставнями. Здесь он повернулся спиной к свету, и сзади на них хлынули резкие солнечные лучи, однако лица обоих остались в тени. Вокруг головы Кири вспыхнул золотой ореол. Глава 22 Когда стемнело, Клив еще раз убедился, насколько опасна его жена. Она, ни слова не говоря, схватила его за руку, рывком затащила в небольшую спальню, которую им отвел Варрик, и, упав на кровать, повалила его на себя. Он и представить себе не мог, что женщина может с таким неистовством набрасываться на мужчину. Он тяжело дышал, а Чесса жадно кусала его в подбородок, целовала в ухо, в щеку и все это время настойчиво стягивала с него одежду. – Ну же, Клив, поторопись! Я хочу тебя. – Я больше не могу, – проговорил Клив. Глаза его блестели в полумраке. – О боги, я хочу, чтобы ты разделась донага. Клив лихорадочно хватался за ее одежды, и Чесса несколько раз шлепнула его по рукам. У нее было не так уж много платьев, и ей вовсе не хотелось, чтобы он в своем нетерпении разорвал то, что было на ней. Но потом ей вдруг стало все равно. Он хочет ее, и она даст ему то, что он так хочет. – Быстрее, – пробормотала она. Она не понимала, откуда взялось в ней это нетерпение, но оно сжигало ее, и она не могла дождаться, когда он наконец расстегнет все ее броши, стащит с нее верхнюю тунику и платье, развяжет подвязки на чулках. Скорее же, скорее! Он лежал на ней, ясно видя ее лицо в серебристом лунном свете, льющемся из открытых ставен. – Чесса, – проговорил он и поцеловал ее в губы, прижимая ее к себе, лаская ее груди. Ее руки крепко, страстно стискивали его спину, жадно притягивали его тело. Потом она вдруг слегка оттолкнула его и изо всех сил дернула вниз его штаны. – Быстрее, Клив, – пробормотала она. – Прошу тебя, быстрее! Он знал, что ей неведомо любовное наслаждение. У нее не было случая его испытать, ведь в их брачную ночь он повел себя как последняя свинья и не мог вызвать у нее ничего, кроме отвращения. Однако наутро она встала на его защиту и солгала ради него, так что другим мужчинам даже захотелось убить его из зависти к его любовным доблестям. Тогда, в их первую брачную ночь, он не смог обуздать своего нетерпения, а теперь она вела себя точно так же. Он не знал, что делать. Но затем жаркая волна желания захлестнула его так неистово, что он забыл обо всем. Он сдвинул вверх ее одежду, чувствуя под ладонями ее обнаженную кожу, потом его пальцы раздвинули ее бедра и ощутили влажность ее плоти, ее готовность принять его. Он застонал. – Раздвинь ноги шире, – проговорил он, не отрываясь от ее губ, и она мгновенно подчинилась, впившись пальцами в его ягодицы. – Быстрее, – снова пробормотала она, и он засмеялся, приподнимая ладонями ее бедра, посмотрел вниз на ее прекрасное обнаженное тело и, откинув голову назад, прогнув спину, вошел в нее как мог глубоко. Она подалась вперед, стараясь сделать так, чтобы он вошел в нее еще глубже. На сей раз он не причинил ей боли, но почувствовал, что ее сокровенная плоть все еще чересчур тесна и туга. Стало быть, она еще не вполне готова.., так что же ему делать? А между тем она крутилась и извивалась под ним, изгибая спину и повторяя: – Быстрее, быстрее! Он не хотел торопиться, но она была так хороша, ее лицо с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом дышало такой страстью… – Я хочу подарить тебе наслаждение, Чесса, – выдавил он из себя, хотя чувствовал, что его терпение уже на исходе. Ее устье было тугим и тесным, и она двигалась под ним, затягивая его все глубже и глубже. Он попытался выйти из нее хотя бы на мгновение, чтобы немного овладеть собой, но не смог. Когда он слился с нею до конца и ощутил, как изливается его семя, из горла его вырвался стон, стон человека, испытывающего такое наслаждение, что ему уже нет дела до того, слышит ли его кто-нибудь или нет. На миг ему показалось, что теперь он наверняка умрет, ибо простому смертному не пережить такого блаженства. Он лежал на ней, прижавшись потной грудью к ее груди, также покрытой испариной, и тяжело дышал, целуя между вдохами ее горячую щеку. Он так и не вышел из нее, и его плоть была по-прежнему слита с ее плотью. – Я не собираюсь спать, – сказал он, приподнявшись на локтях. – Чесса, поговори со мной. Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх: – Сейчас ты находишься глубоко во мне, Клив. Мне нравится ощущать в себе твою плоть, твою силу. Ты такой твердый и гладкий, и мне это очень приятно. – Глупые слова, – ответил он. – Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. И никогда не смей рассказывать никому из мужчин, что я будто бы гладкий и твердый, иначе я тебя задушу. Теперь я понял, отчего ты вдруг как с цепи сорвалась. Как же я сразу не догадался! Ты не получила от нашей близости никакого наслаждения, но тебе это было безразлично. Единственное, чего ты хотела, – это овладеть мною и доставить мне удовольствие, ничего не получив взамен. Но послушай, Чесса, так эти дела не делаются. Я больше не позволю тебе водить меня на поводу, как ты водишь всех мужчин, которые на свою беду подворачиваются тебе под руку. Я больше никогда тебе не поддамся и все буду делать по-своему. – Но Клив, доставить тебе наслаждение – это для меня так важно, это приносит мне такую радость, что… – Она ахнула и осеклась, когда его горячие губы прильнули к ее животу, а руки начали ласкать, гладить ее бедра. Он встал на колени между ее ног и взглянул ей в лицо, грозно сдвинув брови. – Вот увидишь, женщина, я заставлю тебя вопить от восторга, – сказал он. Он наклонил голову и коснулся языком ее лона. Спина Чессы тут же непроизвольно выгнулась, таким неожиданным было пронзившее ее ощущение. – Нет, Клив, нет, я.., не знаю, – проговорила она, чувствуя, что ее тело, все без остатка, горит как в огне от неведомого ей прежде властного, неодолимого желания. Она ощущала его язык, его пальцы, ласкающие ее лоно, и упивалась острым, сокрушительным наслаждением, от которого не было спасения. Она тихо вскрикнула, не в силах сдержаться. – Ну вопи же, вопи во все горло, – приказал он. Со своим багровым шрамом, пересекающим все лицо, освещенный тусклым светом луны, он походил на демона, сурового и безжалостного, всегда добивающегося своих целей. Да, он добьется того, чего хочет. Сейчас он казался Чессе особенно красивым, еще более красивым, чем христианские святые или Один и Тор. – Да, – проговорил он, увидев перемену в ее лице. Его сильные руки приподняли ее, и она поняла, что не сможет сдержаться, ни за что не сможет. Он говорил ей о женском сладострастии, но она не верила, что это и впрямь будет так, что это будет похоже на то чувство, которое делает мужчин похожими на зверей, лишает их разума. Нет, это невозможно. Женщина не способна впасть в такое неистовство. И тут она не выдержала и закричала во все горло. Она больше не владела собой, не контролировала себя, она вопила дико, исступленно, как животное. И ей было все равно. Она хотела одного – чтобы это безумство продолжалось. Ее руки судорожно цеплялись за его волосы, за его плечи, она распалялась все больше и вопила все истошнее, пока ей вдруг не показалось, что на нее полился нежный, мягкий дождь, который успокаивал ее и возвращал ей здравый рассудок – хотя, по правде говоря, ей этого вовсе не хотелось. Она желала другого – продолжения этого бешеного наслаждения. Но разве смертный человек способен долго выдерживать такое? – О Клив, – прошептала она, – от этого можно умереть. – Тогда ты будешь умирать от этого каждую ночь, – ответил он, глядя на нее с улыбкой победителя, улыбкой, полной торжества и мужского самодовольства. – Ты отлично кричишь, Чесса. Мне нравится. И ты хорошо откликаешься на мои ласки. Это мне тоже по душе. Думаю, я всегда знал, что мы с тобой великолепно подойдем друг другу в постели. Но запомни: никогда больше не пытайся обмануть меня. Я хочу, чтобы наслаждались мы оба, не только я, но и ты. Поняла? Она сказала тихим, тоненьким голоском, выдававшим у нее улыбку: – Ну что ж, раз это так приятно, я, пожалуй, сделаю, как ты просишь. Он обнял ее и прижал к своему боку: – Через несколько минут мы проделаем это опять. Ты не сможешь пожаловаться, что у тебя нерадивый муж. – Ты говоришь, я проделаю это опять? Но как же это возможно? Он улыбнулся, услышав смущение в ее голосе, почувствовав внезапно охватившую ее робость. Он поцеловал ее в нос. – Ты считала себя очень умной, не правда ли? Ты воображала, что можешь вертеть мною, как хочешь? – Он поцеловал ее в ухо. – Но вот увидишь, я буду исторгать у тебя эти безумные вопли наслаждения всякий раз, когда мне этого захочется. И ты ничего не сможешь с собой поделать. – И он поцеловал ее в подбородок. Она долго молчала, потом прошептала, уткнувшись лицом в его плечо: – Ты мне это обещаешь? Рука, гладившая ее ягодицы, замерла. – Да, – сказал он. – Обещаю. Через несколько мгновений Чесса заснула, а Клив еще долго лежал с открытыми глазами, улыбаясь широкому потоку лунного света, лившемуся в открытые ставни. Чувствовать на разгоряченном лице дуновение свежего ночного ветерка было необычно. В Норвегии, где он жил последние несколько лет, большую часть года было слишком холодно, чтобы впускать в дом ночной воздух. Толстые деревянные доски длинного общего дома в Малверне были плотно пригнаны друг к другу, чтобы через щели не уходило тепло. Там в стенах просто не было окон. Он перевел взгляд выше и увидел луну. Ее вид отчего-то взволновал его. Если память ему не изменяет, в детстве, засыпая в этой крепости, он не видел луны. Он закрыл глаза и вдруг ясно увидел отца, склонившегося над его постелью и глядевшего на него своими разными глазами. Да, это был его родной отец, а вовсе не отчим, не тот страшный человек, которого он так боялся, когда был маленьким, не тот, кто, как он всегда думал, приказал его убить. Здесь, в Кинлохе, было много тайн, слишком много, и Клив до сих пор не представлял, как он будет в них разбираться. Он молил богов, чтобы между воинами из Малверна и людьми Варрика обошлось без ссор. Впрочем, это был глупый страх. Откуда взяться ссорам в том глухом молчании, которое царит в Кинлохе? В этом мертвящем, пугающем безмолвии? Даже мужчины из Малверна, всегда словоохотливые и не лезущие за словом в карман, словно заразились здесь молчаливостью и за весь долгий вечер едва выдавили из себя несколько слов. Итак, его сестра Аргана теперь жена его отца и мать троих сыновей. Он помнил ее смешливой, подвижной девочкой, которая часто брала его на руки и звонко чмокала в щеку. Но вчера вечером она ни разу не засмеялась и все время молчала. А Кейман? Ей уже тридцать, а она до сих пор не замужем. Почему? Ведь она так красива! Ларен пыталась расспросить ее, но все ее уловки была тщетны: Кейман стала такой же молчаливой, как и Аргана. Клив плохо помнил, какой Кейман была в детстве. Возможно, она и тогда уже была замкнутой, но по правде говоря, он в этом сомневался. Да, в Кинлохе точно было что-то не так. Давящее безмолвие, странная зловещая темнота, которая, казалось, с тихим шипением сочилась из всех углов огромного зала, поток яркого, чересчур яркого света, лившегося на помост, на котором стоял его отец… А тот порыв ветра, что вдруг влетел в раскрытое окно, хотя день был безветренный? Чесса что-то прошептала во сне. Да, боги дали ему хорошую жену. Она прекрасна, она всем сердцем любит его и его дочь, но уж больно она умная. С ней надо держать ухо востро, потому что слишком уж она похожа на своего отца, хитроумного Хормуза, который теперь называет себя королем Ситриком. Пожалуй, Рагнору Йоркскому повезло, что он на ней так и не женился. Она бы задала ему жару. При этой мысли Клив улыбнулся. Интересно, решилась ли наконец Турелла устранить короля Олрика и посадить на трон Рагнора, чтобы через него править самой? Рука Чессы коснулась живота Клива, потом скользнула ниже и остановилась, – зарывшись в его паховые волосы. Она явно не спала: это было ясно по ее участившемуся дыханию, Клив ухмыльнулся и быстрым движением перекатился на нее. – Да, я тебе обещал, – прошептал он и принялся целовать ее. Ее тело было уже готово для любви. Он этого ожидал, но вместе с тем понимал, что ей понадобится немало времени, чтобы привыкнуть к наслаждению, которое отныне он будет дарить ей всякий раз, когда они будут вместе. Когда она наконец тихо вскрикнула, не отрывая губ от его рта, он почувствовал себя свободным и абсолютно счастливым. Это ощущение было восхитительным и немного пугающим. Касаясь губами ее полураскрытых губ, он тихо сказал: – Имей в виду, Чесса, не пытайся вертеть мною. Твои штучки и уловки забавляют меня, это верно, но не забывай, что я не похож на тех мужчин, с которыми ты имела дело раньше. Она обняла его крепко-крепко. Да, с этой ведьмой точно надо держать ухо востро. Рагнора Йоркского она бы наверняка убила. Что до Вильгельма Нормандского, то Клив был рад, что Вильгельму так и не представился случай увидеть ее. Ведь в отличие от Рагнора Вильгельм был отнюдь не дурак. * * * Аргана пристально посмотрела на Клива. – Странно, – сказала она, – но, когда ты был маленьким, я не замечала, что глаза у тебя такие же, как у Варрика: один золотистый, а другой голубой. Может быть, тогда они были одинакового цвета и только потом изменились? – Не знаю, – ответил Клив. – В те годы я, кажется, ни разу не смотрел на себя в зеркало. – Когда наша мать говорила мне, что ты сын моего отца, я ей верила. Но потом он погиб, как часто погибают наши мужчины. Его убил Варрик – в этом я никогда не сомневалась. А потом Варрик женился на нашей матери. – Я знаю, – сказал Клив. – Меня удивляет другое – то, что позднее мой отец женился на тебе, дочери своей первой жены. Обычно так не поступают. Думаю, если бы вы были христианами, такой брак был бы запрещен. – Наша мать умерла, Клив. Мне в ту пору было почти тринадцать и скоро я должна была стать невестой на выданье. Варрик не притронулся ко мне, пока мне не минуло четырнадцать, а потом сказал, что желает со мной переспать, чтобы убедиться в том, что я сохранила невинность, и проверить, способна ли я ответить на страсть мужчины. Он сказал мне, что, если я оправдаю его ожидания, он возьмет меня в жены. Тогда я спросила одну из женщин, что именно мне следует делать. Она рассказала мне все подробно, и Варрик остался доволен. Пойми, Клив, у меня просто не было других женихов. Мы здесь живем очень уединенно, хотя мужчины, конечно, торгуют в Инвернессе, на северных островах и на юге, в Йорке, и еще совершают набеги на пиктов и бриттов. Я всегда считала, что, когда Варрик умрет, Кинлох перейдет к Атолу, моему старшему сыну. Но ты вернулся, и я впервые вижу, чтобы Варрик был так доволен. Знаешь, я долго, очень долго оплакивала тебя. Я рада, что ты жив, хотя теперь мой старший сын больше не наследник Кинлоха. Он расслышал разочарование, прозвучавшее в ее мелодичном голосе, и почувствовал, что ей горько за сына. – Аргана, ты знаешь, что такое христианский ад? Я провел в нем пятнадцать лет. А ведь я не сделал ничего плохого. Я был пятилетним ребенком, когда меня лишили семьи и продали в рабство в чужие края. Так неужели я не заслужил, чтобы мне вернули мой дом и то, что должно принадлежать мне по праву? Твой сын Атол – прекрасный юноша и мой единокровный брат. Я очень надеюсь, что он не будет испытывать ко мне ненависти и признает мои права. Ибо что мое, Аргана, то мое, и я не собираюсь отказываться от своего наследства. Уверен, ты признаешь мою правоту, ведь ты как-никак моя сестра. – Да, в твоих рассуждениях не к чему придраться, но Атолу от этого не легче. Он уже почти взрослый, он всю жизнь считал, что унаследует Кинлох, но вдруг являешься ты, и он остается ни с чем. И вот еще что. Ты не помнишь моего отца, а я помню. Он очень любил свою семью, любил своих сыновей. Говорили, что он погиб в стычке с разбойниками, но, как я тебе уже говорила, я этому не верю. Я не сомневаюсь, что его убил Варрик. – Не беспокойся за Атола, Аргана. Он пробьет себе дорогу, ибо таков удел всех младших сыновей. У меня бы тоже ничего не было, если бы был жив наш брат Этар. Варрик сказал мне вчера вечером, что вскоре после того, как я потерялся, исчез и он, и все решили, что он упал в озеро и был съеден чудовищем. – Скорее всего он просто утонул, и подводное течение затянуло его в одну из береговых пещер, которых здесь очень много. Но наверняка я этого не знаю. Сначала умерла наша мать, потом пропал ты и, наконец, исчез Этар. А Варрик остался. Знаешь, наша мать испытывала к нему сильное вожделение. И она его боялась. Как раз это ему и было надо. Ему нравится внушать страх. Он странный человек, его происхождение и прошлое покрыты мраком, но наша мать все равно вышла за него замуж. – А ты тоже его боишься? До сих пор? Аргана улыбнулась, показав белые ровные зубы. Она все еще была красивой женщиной, такой же высокой, как Клив, стройной, с ярко-голубыми глазами и ямочками на щеках. В ней не было волшебной красоты Кейман, но явно было больше твердости и силы. Морщины на ее лице говорили о том, что она не просто скользила по жизни, а по-настоящему жила и, наверное, страдала. Возможно, ее следует опасаться и, уж во всяком случае, он должен будет получше ее изучить, прежде чем поймет, чего от нее следует ждать. Ведь теперь он, Клив, для нее почти чужак. Полузабытый мальчик, пропавший много лет назад. К тому же она знает, что он приходится ей братом только по матери. – Боюсь ли я Варрика? Ну разумеется, боюсь. Его все боятся. Ему нравится внушать трепет, нравится, когда вокруг него веет страхом. Он хочет, чтобы люди преклонялись перед той завесой тьмы, которой он окружает себя. – Ты говоришь красноречиво, Аргана, – сказал внезапно подошедший Варрик. Она вздрогнула, но не побледнела и не отшатнулась. – Я замужем за тобой уже много лет, Варрик, вот и выучилась от тебя красноречию, насколько это возможно для женщины. Хорошо ли я усвоила урок? Варрик величаво простер руку, изящную, белую, с тонкими длинными пальцами, без единой мозоли, без каких бы то ни было следов физического труда. – Да, Аргана, мы женаты уже почти восемнадцать лет, – проговорил он. – Атолу исполнилось шестнадцать, он уже почти взрослый. Его долг – чтить своего старшего брата Клива, который чудесным образом вернулся к нам, словно вознесенный обратно на землю из царства мертвых. Теперь моим спутником и правой рукой будет не Атол, а Клив. Ты поняла меня, Аргана, не так ли? – Собственно, до царства мертвых дело не дошло, – заметил Клив, глядя в лицо Варрика. Да, этот человек, несомненно, был его отцом. Смотреть на него было все равно, что смотреть на свое собственное отражение. Это ошеломляло и в то же время пугало. – Я слышал о том, как ты спасся из Киева вместе с Мерриком и его благородной супругой Ларен, – сказал Варрик. – Скальды с удовольствием рассказывают эту историю. Но скажи мне, Клив, отчего ты не попытался вернуться домой сразу же после того, как обрел свободу? – Я забыл, кто я и откуда, и память начала возвращаться ко мне лишь недавно, когда мне стали сниться сны о моем детстве. В конце концов я вспомнил почти все. Я помню, как ехал на своем пони и какой-то человек остановил меня. Когда я говорил с ним, кто-то подкрался ко мне сзади и сильно ударил по голове. Потом он, как видно, решил, что я умер, и оставил меня лежать на берегу Лох-Несс. Проезжавший мимо торговец наткнулся на меня, отвез к себе домой, дал мне имя Клив, выходил меня, а когда я полностью поправился, продал в рабство. Я ничего не помнил ни о своей семье, ни о доме, пока три года назад мне не начали сниться сны. – Принеси мне каши, Аргана, – сказал Варрик. – Может статься, что это я послал тебе те сны. Клив. Я умею насылать на человека сновидения и иногда делаю это невольно, не отдавая себе в том отчета. – Если тебе нравится так думать, что ж, почему бы нет? Аргана бросила на Клива взгляд, в котором ясно читалось предостережение, однако ничего не сказала, только утвердительно кивнула и направилась к огромной яме для очага, где горел медленный огонь. Железный котел, в котором варилась каша для утренней трапезы, был очень велик, намного больше тех котлов, которыми пользовались в Малверне и на Ястребином острове. – Сколько людей живет в Кинлохе? – спросил Клив. – Почти сто. После того как я женился на твоей матери, у моих воинов родилось здесь много детей. По твоим глазам я вижу, о чем ты сейчас думаешь, Клив. Ты мой сын, однако ты помнишь человека, который, как ты думал, был твоим отцом. Он был не таким уж плохим воином, но мозгов у него было не больше, чем у скотины, иначе он не лишился бы жизни и всего, что имел. Я взял твою мать силой, Клив, когда она купалась в озере, взял потому, что хотел ее, и в тот день она зачала тебя. Поскольку ее первый муж, тот, кого ты считал своим отцом, не знал о моем существовании, он решил, что твои разные глаза – дар богов того племени, к которому принадлежала твоя мать… А вот и моя каша. Садись рядом со мною, Клив. Нам с тобой надо о многом поговорить. Я хочу побольше узнать о твоих снах. Клив взглянул на Чессу, которая играла с Кири, кидая ей маленький кожаный мячик. Ларен разговаривала с Кейман, а Меррик – с воинами Варрика, которые точили свои мечи и топоры. Внезапно послышался рев сильного ветра и огромная деревянная крепость затряслась, словно под напором бешеной, неистовой бури. Все сорок с лишним человек, находившиеся в общем зале, разом замолчали. Никто не вскрикнул, никто не пошевелился. Все стали неподвижны, как камни, и безмолвны, как железный котел, висящий над очагом. Затем к реву ветра прибавился новый звук – шум бурлящей воды, обрушивающейся на скалы. Казалось, что все озеро, яростно клокоча и пенясь, поднимается и вот-вот обрушится на крепость, хотя этого никак не могло быть, ведь Кинлох стоял на самом высоком месте мыса, на несколько сот футов выше поверхности Лох-Несс. Варрик встал со своего дубового кресла. Все кресло было покрыто искуснейшей резьбой, а столбики, поддерживающие подлокотники, изображали змей, однако эти змеи нисколько не походили на тех морских змей, чьи деревянные изваяния украшали носы кораблей викингов. Это были волшебные змеи, мудрые змеи, и их глаза, казалось, впивались в человека, которому случалось остановить на них свой взгляд. Варрик между тем взошел на помост, приблизился к огромному окну и распахнул ставни. В это мгновение Клив заметил, что в руках он держит какую-то странную деревянную палочку. Варрик поднял ее и поднес к раскрытому окну. Что это за палочка? И давно ли Варрик ее держит? Было раннее утро, и, когда ставни растворились, на миг стало видно безоблачное небо и яркое солнце, уже успевшее разогнать туман. Однако затем все исчезло, и за окном сделалось черно, как ночью. Это была кромешная, непроглядная тьма. Ветер дул так неистово, что Варрику пришлось схватиться за край окна. Клив смотрел и не верил своим глазам – он мог бы поклясться, что видит, как за окном взметнулись и затем с шумом обрушились вниз огромные, пенящиеся струи воды. Варрик повернулся спиной к открытому окну и распространившейся за ним странной тьме. Он поднял руки, и ветер раздул широкие рукава его черной туники. – Я вызвал Кальдон и должен выйти на берег, чтобы посмотреть на нее. Вы же оставайтесь здесь. Не бойтесь, ничего не случится. Но не выходите наружу. Он спустился с помоста, быстрым шагом подошел к дверям и распахнул их. Глядя на него, Чесса подумала, что на вид он кажется ничуть не старше Клива. Трудно было поверить, что ему по меньшей мере вдвое больше лет и что Клив – его сын. Он выглядел молодым, сильным и проворным, как горный козел. Кири прижалась к Чессе и шепнула ей на ухо: – Варрик ужасно странный, правда, Чесса? Скажи, а что такое Кальдон? – Да, он очень странный. А Кальдон – это, наверное, имя, которым здесь называют чудовище, живущее в глубине озера. – Чесса, а почему стало так темно? Ведь сейчас утро. – Вот этого, золотце, я объяснить не могу. А теперь возьми миску, попроси, чтобы в нее положили каши, и отнеси своему отцу. И не бойся. Скоро все это наверняка закончится. – А ты сама, сразу видно, нисколечко не боишься. Почему? Чесса задумалась. – Верно, не боюсь, – сказала она, помолчав. – Но почему, не знаю. По-моему, все это: и темнота, и шум воды, и ветер – всего лишь искусное представление, что-то вроде тех историй про героев и чудищ, которые рассказывает твоя тетя Ларен. Когда она начинает свой рассказ, то герои и чудища оживают словно по волшебству. Но потом история заканчивается и чары рассеиваются. Вот так и с Варриком. – А-а, – сказала Кири, – тогда все понятно. Чесса, я опять голодная. Дай мне еще поесть. Глава 23 – Как ты это проделал? Варрик улыбнулся, во всяком случае его губы чуть заметно изогнулись, и на всегда бесстрастном лице промелькнуло выражение довольства. – Задай этот вопрос своей жене, – сказал он. – Ее отец – самый могущественный маг из всех, кого я встречал, или о ком мне доводилось слышать, и она переняла кое-что из его искусства. Я вижу это по ее глазам, странным зеленым глазам, в которых таится немало секретов. Эти глаза говорят о ее скрытой силе. Тебе повезло, Клив, она сумеет защитить тебя от врагов. – Если она когда и защищала меня, то делала это благодаря своему уму и хитрости, а не с помощью магических заклинаний. Рагнор Йоркский хотел заполучить ее в жены, Вильгельм Нормандский – тоже. Надеюсь, ни Рагнор, ни Вильгельм, ни король Ситрик, ее отец, не явятся сюда, чтобы спустить с меня шкуру. А теперь все-таки скажи мне, Варрик, как тебе удалось сотворить все это: ужасающий ветер, кромешную тьму, страшное волнение на озере? Варрик поднял странную, покрытую резьбой деревянную палочку, лежавшую у него на коленях. Вблизи было видно, что длины в ней не больше фута и что необычный, состоящий из кругов и квадратов резной узор раскрашен в два цвета: ярко-синий и ярко-красный. – Она принадлежала одному пиктскому вождю, который жил к востоку от озера, в одном дне пути отсюда. Я знал, что в ней сокрыта магическая сила. Эта палочка называется “бурра”, так ее называли друиды, которые владели ею многие сотни лет и использовали ее в своих обрядах. Она очень стара, старше, чем Кальдон, возможно, старше, чем Один и Тор. Я изучал ее много лет и познал все ее секреты. Когда я колдую, я делаю так, что моя сила перетекает в нее и от этого становится еще больше. – А как вышло, что от пиктского вождя она перешла к тебе? – Я убил его и забрал ее. Вот, подержи ее. Клив осторожно взял бурру. Она оказалась тяжелой, такой тяжелой, что от неожиданности он едва ее не выронил. Как это возможно, чтобы такая тонкая деревянная палочка была настолько тяжела? И почему Варрик держал ее с такой легкостью, будто она ничего не весит? В любом случае, в ней было нечто такое, отчего Клива мороз подирал по коже. – Что ты чувствуешь? – спросил Варрик. – Ничего, разве что она очень тяжелая. Как видно, тот, кто ее смастерил, вставил внутрь дерева что-то еще. И он с готовностью отдал бурру своему отцу. Ему не хотелось ни видеть эту странную штуку, ни дотрагиваться до нее. Варрик позвал: – Чесса, прошу тебя, подойди к нам. Я хочу кое-что тебе показать. Чесса, беседовавшая с Ларен, подняла голову, посмотрела на помост, увидела, что Клив сидит совершенно неподвижно, и торопливо подошла к Варрику. – Что тебе угодно, мой господин? – На, возьми, – коротко сказал Варрик и протянул ей бурру. Чесса взяла палочку, успела подумать, что украшающий ее узор выглядит довольно необычно, и вдруг, вскрикнув, подбросила ее в воздух, потом поймала, схватив всего тремя пальцами. Палочка была легкая как пушинка. Это было странно, потому что на вид она казалась гораздо тяжелее. – Она очень горячая, – с изумлением сказала Чесса, легко, словно перышко, перебрасывая бурру из одной руки в другую. – Очень горячая и совсем ничего не весит. Почему она такая? На вид она кажется очень тяжелой, так что и не поднимешь. – Посмотри на изображенные на ней знаки, Чесса. Но та внезапно уронила палочку на земляной пол: – Прости меня, господин Варрик, но твоя палочка вдруг сделалась такой холодной, что моей руке стало больно. Я не смогла ее удержать. Она взглянула на Варрика, недоуменно хмуря брови, потом наклонилась и дотронулась до бурры. Теперь палочка не была ни горячей, ни ледяной, а только приятно теплой. Чесса подняла ее и вгляделась в узор из квадратов и кругов. – Я чувствую, что она очень старая, – сказала она. – Старше, чем мыс, на котором стоит эта крепость. – Она озадаченно свела брови, глядя на мужа. – О, Клив, как странно! Я касаюсь этих квадратов и кругов, и мне кажется, будто пальцы погружаются в дерево, хотя на самом деле это, конечно же, не так. – Она замолчала, ощупывая узор и глядя на свои пальцы. Внезапно лицо ее побелело, глаза расширились от страха. Клив тут же вскочил на ноги, выхватил у нее из рук проклятую палку и бросил ее Варрику. Это было нелегко, потому что бурра снова оказалась ужасно тяжелой. Потом он крепко обнял жену. – Что с тобой, Чесса? Что случилось? Ты можешь мне сказать? Она уткнулась лицом в его плечо и прошептала: – Я видела свою мать, Найту, видела так ясно, словно она и впрямь стояла передо мной. Она была такой живой, Клив, и улыбалась мне. Я смотрела на нее и мне казалось, что я очень маленькая, совсем маленькая девочка. О, Клив, я видела ее словно наяву! Клива пробрал озноб. Как же ему все это не нравилось: и черная, непроницаемая тьма, вдруг наступившая нынче утром, и потрясший крепость неистовый ветер, и клокочущая вода, которая, казалось, вдруг обрела жизнь и собственную волю и пожелала поглотить крепость и всех, кто в ней находился. Не нравилась ему и эта бурра, которая явно пробудила что-то странное и пугающее, что таилось в душе Чессы. Внезапно Кливу очень захотелось бросить все и поскорей унести отсюда ноги. Но он не мог этого сделать. Здесь была его родина. Кинлох был его домом. Чтобы успокоить Чессу, он сказал: – Ты дочь своего отца, а ведь он чародей. Так что вполне естественно, что ты чувствуешь влечение к предметам древним и священным. Но все это не важно, Чесса, и не забивай себе голову такими пустяками. А теперь давай возьмем с собой Кири и поедем осматривать окрестности. Я хочу увидеть, многое ли здесь изменилось с тех пор, как я был ребенком. Варрик ничего не сказал. Он бережно вложил бурру в футляр и привязал его к своему поясу кожаным ремешком, который тоже был расписан красными и синими кругами и квадратами. От взгляда на этот ремешок, разрисованный таинственными символами, Кливу стало еще больше не по себе. Люди и так довольно беспомощные создания – он знал это по опыту, – а тут еще все это необъяснимое колдовство и непонятная бурра, которая ему казалась почти неподъемной, а Варрику и Чессе – легкой как перышко. – Я пошлю с вами твоего брата Атола, чтобы он показал вам окрестности, – сказал Варрик. – Он знает здесь каждый пригорок и каждую долину. Он будет начеку, ведь в этих краях нельзя терять бдительности. Изредка на нас нападают пикты и бритты, но всего опаснее разбойники, которые не имеют дома и бродят по горам и лесам, грабя и убивая. От них всегда можно ждать нападения, но мы, конечно, тоже не остаемся в долгу. Мои люди – свирепые бойцы, они дерутся без пощады. Если ты поедешь на юг, возьми с собой не меньше дюжины воинов. И знай: я рад, что ты хочешь узнать побольше об этой земле, которая после моей смерти будет принадлежать тебе. Варрик дал им верховых лошадей. Клив катался на пони в раннем детстве, пока его не увезли из Кинлоха, но потом он разучился ездить верхом и снова научился, только когда поселился в Малверне. Теперь он чувствовал себя достаточно уверенно, сидя на поджаром гнедом жеребце. Правда, до сих пор ему больше нравилось ходить пешком, но обойти владения отца было невозможно – они простирались слишком далеко на запад и на юг. Чессе досталась кобыла с белыми чулками, которая то и дело вскидывала голову, смеша Кири. Ларен, такая же хорошая наездница, как и Чесса, ехала с задумчивым видом, не глядя по сторонам. Что до Меррика и его воинов, то они явно чувствовали себя не в своей тарелке. Вид у них был настороженный, как будто они опасались, что из темных вод озера Лох-Несс вот-вот выскочат демоны и растерзают их на части. Сзади, зорко поглядывая по сторонам, ехали воины Варрика. Все они были одеты в медвежьи шкуры, а их лица разрисованы синими линиями и кругами. Варрик сказал Кливу, что это пикты, которые находятся у него на службе и дали ему клятву верности. У их предводителя Игмала было свирепое, как у христианского дьявола, лицо и ослепительно белые зубы, которые он то и дело обнажал в улыбке. Кири все время приставала к нему с расспросами, а он в ответ улыбался своей свирепой улыбкой и подбрасывал девочку в воздух. Клив подумал о том безрадостном молчании, которое всегда царило в крепости. Если кто из ее обитателей и улыбался, то только за ее стенами, и при этом повод для улыбок давала им одна лишь Кири и больше никто. Неужели в Кинлохе и Кири скоро разучится улыбаться? Нет, он этого не допустит. Чесса подъехала к Кливу: – Взгляни на этот туман. Он приближается, как морской прилив, и скоро мы окажемся в холодной серой мгле и перестанем видеть солнце. Мне нелегко будет привыкнуть к тому, что даже в разгар лета здесь бывают такие туманы. Но зато зелени здесь столько же и она такая же яркая и сочная, как в Ирландии, где нет таких туманов и все время идет дождь. – Тебе правда нравится этот край, Чесса? – спросил Клив. – Ты в самом деле считаешь его красивым? Ты хочешь, чтобы эта земля стала твоей землей и чтобы Кинлох стал твоим домом? – Да, хочу. Эта земля великолепна, но дика, и все же овцы и коровы пасутся здесь так мирно; а сколько здесь разных птиц! Думаю, Мирана бы здесь блаженствовала, ведь она обожает птиц. Мне надо будет научиться узнавать их и выучить, как каждая из них называется, чтобы потом я могла рассказать о них Миране. Да, Шотландия – замечательный край, и отныне она будет нашим домом! – Она немного помолчала и вдруг заговорила о другом: – Кейман ничего мне не рассказывает, Аргана и трое ее сыновей тоже уходят от моих вопросов. Нельзя сказать, что они обращаются со мною дурно, но я явно вижу: они не хотят, чтобы я здесь жила. Единственное, о чем женщины готовы со мной беседовать, – это стряпня, ткачество и крашение тканей. Стоит мне заговорить о другом, и они тут же умолкают. Все они боятся – боятся Варрика. – Все, кроме тебя. – Да, я его не боюсь, но это и немудрено, ведь мой отец – величайший чародей в мире. С моей стороны было бы трусостью трепетать перед Варриком. Твой отец кажется мне весьма интересным и забавным, но он опасен, не забывай этого, Клив. – Она дотронулась рукой до его рукава и добавила; – Никогда не забывай, что он очень опасен. – Я этого не забуду, но что именно ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что он опасен не только в сражении, не так ли? – Да, но мне трудно объяснить это словами. – Вспомни эту его бурру, Чесса. Когда я держал ее в руке, она казалась мне страшно тяжелой. Я еле-еле смог ее поднять. Однако, когда ее взяла ты, она вдруг стала легкой, как пылинка. А как насчет исходящих от нее жара и холода? Несомненно, тут не обошлось без колдовства. Мой отец был доволен, что бурра показалась тебе такой легкой. Ему тоже было легко ее держать. Да, здесь точно замешаны какие-то чары, хотя мне и не нравится признавать, что я в них верю. Чесса, сдвинув брови, глядела на гладкую поверхность озера, темневшую на глазах от опускающегося тумана. Сквозь него еще можно было разглядеть лоскутки голубого неба, но скоро он загустеет, и тогда уже не будет видно ничего, кроме сплошной серой мути, и станет холодно, несмотря на то, что сейчас лето. На озере виднелось несколько рыбацких лодок, но все они держались вблизи берега, как будто рыбаки боялись покидать мелководье и заплывать на глубину. Чесса вздрогнула и плотнее запахнула свой теплый шерстяной плащ. – Как же это произошло? – тихо произнесла она. – Как получилось, что я вдруг увидела свою мать? Неужели я сама вызвала ее образ, подумав о ней? Но как это возможно? Ведь на самом деле мой отец Хормуз не волшебник. Он вовсе не омолодил старого короля Ситрика, а просто убил его и занял его место. Единственная “магия”, которой пользуется мой отец, – это его ум, его понимание людей и знание причин их поступков. Когда я слышу, как Варрик называет его великим чародеем, мне хочется прыснуть со смеху. Но если мой отец не обладает магическим даром, тогда почему же я смогла увидеть свою покойную мать? И почему бурра кажется мне такой легкой? – Я так же, как Керек и королева Турелла, преклоняюсь перед твоим умом, Чесса, но чтобы ты была способна вызвать из могилы свою мать? Нет, в это я не верю. Думаю, что все дело тут в Варрике. Наверное, он способен заглянуть в твое сознание, вот он и сделал это нынче утром и, увидев там твою мать, показал ее тебе с помощью своих колдовских чар. Чессу пробрала дрожь, и дело здесь было вовсе не в обволакивающем их тумане. Туман больше не казался ей ни промозглым, ни холодным, напротив, он был приятным и ласковым, как прикосновение пальцев любовника. Они уже подъезжали к южной оконечности озера Лох-Несс. Вокруг возвышались пологие, низкие холмы, на их зеленых склонах мирно паслись овцы. По небу то и дело пролетали большие хищные птицы: соколы, канюки. Над озером носились чайки, время от времени ныряя в воду за рыбой. Вокруг виднелись ячменные поля, на которых трудились рабы, а там, где не было полей и пастбищ, густо росли деревья или высились нагромождения огромных валунов, словно собранных в кучу мощной рукой великана. Похоже, владения Варрика не имеют конца, – нарушил молчание Клив. – Он говорил мне, что это место зовется Соколиным гребнем – такое название он дал ему сам. Однажды, проезжая здесь, он позвал к себе птиц, и на его вытянутую руку сели три сокола, словно в знак приветствия. – Эти земли никогда не будут твоими, братец, – вдруг произнес подъехавший к ним Атол и, натянув поводья своего коня, поднял его на дыбы. – Эти земли мои. А ты убирайся назад в свою Норвегию. Ты стал совсем таким же, как те викинги, что приплывают оттуда, чтобы торговать в Инвернессе. А мы тут не такие. Мы другие. Мы тоже викинги, но не такие, как твои норвежцы. Мы лучше, сильнее и умнее. Но ты слишком невежествен, чтобы это понять. Уезжай отсюда. Тебе здесь никто не рад, хотя мой отец и наговорил тебе всяких приятных слов. Он не знает тебя, ты ему чужой, хотя и родился от его семени. Уезжай из наших мест по-хорошему, Клив из Малверна. Здесь ты ничего не получишь. Клив спокойно разглядывал лицо Атола. Страсти так и кипели в этом мальчишке, и он не умел их сдерживать. – Хотел бы я знать, – невозмутимо протянул Клив, – научишься ли ты властвовать собой, когда повзрослеешь, и проявишь ли хоть немного здравого смысла? Многим это так никогда и не удается. Я знаю, тебе кажется, что с тобой поступили несправедливо, лишив тебя того, что ты считал своим. Я не виню тебя за это, потому что твои чувства естественны. Ты не знаешь меня. Как и все остальные, ты считал, что я давно умер. Но я снова здесь, я вернулся – и тебе не остается ничего другого, как примириться с моим существованием. – Нет, – процедил Атол сквозь зубы. – Никогда. – И, резко развернув своего жеребца, поскакал на свое прежнее место, впереди отряда. – Держи нож наготове, – тихо сказал Клив, повернувшись к Чессе. – О проклятие, и зачем только я взял с собой Кири? – А в чем, собственно, дело? – Я чую опасность, Чесса, она где-то рядом. Так что держи нож наготове и смотри в оба. О боги, какой же я был дурак, что взял с собой этого своего новоявленного брата! Нападение было таким внезапным, что Чесса не успела ответить. Клив бросил тревожный взгляд на Кири, которая сидела в одном седле с Мерриком, и вытащил из ножен свой меч. Атакующих было не меньше трех дюжин. То были не викинги, а местные разбойники, бродяги и дикари. Одеты они были в грязные, рваные медвежьи и волчьи шкуры, обуты в грубые кожаные сандалии. В руке у каждого был деревянный щит, на голове – деревянный шлем, и все грозно размахивали короткими мечами. Чувствовалось, что они бывалые воины и готовы убивать без пощады. Они вопили во все горло, лица у них были разрисованы синими и красными квадратами и кругами. Пикты, подумал Клив, и глаза его сверкнули. Он ни на миг не сомневался, что их позвал Атол, после того как они поговорили несколько минут назад. Да, не может быть никаких сомнений – , тут приложил руку этот ублюдок. Пока мужчины из Малверна и воины Варрика воинственно кричали и выстраивались в боевой порядок, Клив спокойно направил своего коня вперед. Пикты прижимали их к озеру, отступать было некуда, впрочем, в любом случае ни один уважающий себя викинг не стал бы помышлять о бегстве с поля боя. Клив внимательно посмотрел на Атола, грозно размахивающего мечом над головой. Да, он не ошибся – это был условный знак, который этот молокосос подавал разбойникам. В следующее мгновение Клив схватил его за горло и приставил к груди острие ножа. Стащив Атола с коня, он пересадил его к себе в седло. – Отзови своих людей, – шепнул он ему на ухо. Атол попытался вырваться, визгливо крича: – Они не мои люди, Клив, они просто воры, разбойники! Они хотят отнять у нас мечи и драгоценные украшения. И еще они хотят забрать женщин. – Отзови их сейчас же, или я всажу нож прямо тебе в сердце. Ты понял? – Да я скорее умру, чем позволю тебе… Клив слегка нажал на нож, и острие, разрезав ткань туники Атола, неглубоко вошло в плоть. Атол закричал от боли. – Вот видишь, сопляк, выбирая между жизнью и смертью, человек всегда отдает предпочтение жизни. Я хорошо усвоил это за те пятнадцать лет, которые провел в рабстве. Человек может выдержать все, если верит, что у него есть шанс выжить? Ну, давай же, отзови своих головорезов, иначе ты умрешь, прежде чем успеешь еще раз вздохнуть. Атол завопил: – Сарва, стой! Не подъезжай ближе! Вели своим людям отступить. Вели сейчас же, или меня убьют! Вожак разбойников остановил своего коня, и его раскрашенное лицо нахмурилось. Стало быть, эти бандиты, эти дикие пикты, служат Атолу. Но как же этот молокосос сумел так быстро привести их сюда? Этого Клив не мог понять. Между тем вожак отрицательно затряс головой – похоже, ему не хотелось отступать, – и тут Атол, почувствовав, что нож Клива начал погружаться глубже, истошно завопил: – Нет, нет! Назад! Уходи! Сарва медленно поднял руку. Разбойники, скакавшие вслед за ним, остановились, затем окружили его и стали совещаться. – Чего мы ждем? – воскликнул Меррик. – Давайте ударим по ним и перебьем эту шваль. Но тут он вдруг вспомнил, что прижимает к себе Кири. Девочка уткнулась лицом ему в бок. – Ох нет, я вовсе не это хотел сказать. Кири, золотце мое, мы не будем драться. Смотри, твой отец уже все уладил. – Отец всегда все улаживает, – сказала Кири, выглядывая из-под мышки Меррика. – Отец, кто эти люди? – Скоро они уедут. Мое сокровище, и тогда мы выясним, кто они и откуда тут взялись, – ответил Клив, а потом, понизив голос, шепнул Атолу на ухо: – Что-то уж очень быстро они появились, братец, и, судя по их виду, явно собирались всех нас убить. Молись, чтобы этот бандит Сарва послушал тебя, Атол, иначе тебе не уйти отсюда живым. Ну как, нравится тебе, как в твою плоть входит холодное железо? – Кончик ножа вонзился еще глубже. Окаменевший от ужаса Атол застонал. Разбойники вдруг рассыпались и быстро скрылись за тремя невысокими холмами, грудами валунов и серой завесой тумана. Клив убрал свой нож от груди Атола, спокойно вложил его в ножны, потом схватил Атола за грудки, поднял его и швырнул на землю. Потом он соскочил с коня и встал над ним, глядя на своего младшего брата сверху вниз. – Встань, трус, и перестань скулить. – Ах вот оно что, – сказала Чесса, остановив свою кобылу в одном футе от Атола. – Значит, это было твоих рук дело?! Ты хотел перебить нас всех. ТЫ ХОТЕЛ УБИТЬ КЛИВА, УБИТЬ КИРИ! – Тут ее голос поднялся почти до визга. Она мигом соскочила с кобылы, выхватила из-за пояса нож и коршуном бросилась на Атола. Клив едва успел остановить ее. – Нет, Чесса, нет! Я не хочу, чтобы его подлая кровь запятнала твои руки. Ни с Кири, ни со мной ничего не случилось. Все закончилось благополучно. Считай, что Атол – это второй Рагнор Йоркский, еще один несчастный дурак, только и всего. Ты же не хотела убивать Рагнора, ты просто хотела, чтобы он держался от тебя подальше. – Он подверг тебя и Кири смертельной опасности, – задыхаясь, проговорила Чесса, вся еще во власти дикой ярости. Клив взял ее за плечи и тряхнул. – Чесса, Чесса, опомнись, успокойся. – Он наклонился, крепко поцеловал ее в губы и прижал к своей груди. Кири повернулась к Игмалу, который ехал бок о бок с Мерриком, и сказала: – Чесса никому не позволяет обижать меня и моего отца. Она тогда так разъяряется, что глаза у нее становятся красными, как горящие уголья. Однажды я видела, как она набросилась на одного плохого человека, который хотел обидеть другого человека, который ей нравился. Она очень хорошая, но, когда она выходила замуж за моего отца, я не знала точно, хочу я этого или нет. Ведь мы с ним и до нее хорошо жили. – Кири тяжело вздохнула. – Но с ней наша жизнь стала куда интереснее и, по-моему, отец считает ее просто чудом. Но она не моя настоящая мама. Игмал понимающе кивнул: – Она достойная жена викинга. Она сильная, гордая и очень любит твоего отца – я в таких вещах хорошо разбираюсь. Тебе здорово повезло с мачехой, Кири. Клив нагнулся и помог Атолу встать на ноги – Ты порезал меня, у меня идет кровь! Эта потуга на благородное негодование вызвала у Клива презрительную улыбку. – Удивительно, до чего он напоминает мне этого поганца Рагнора. Такое же ничтожество и такой же нытик. – Размахнувшись, он впечатал свой кулак в челюсть Атола и от души пожалел, что при этом не раздался хруст. Было бы совсем неплохо сломать этому маленькому ублюдку челюсть. – Жаль, – коротко выразил свои чувства Меррик. – Сломанная челюсть пошла бы ему на пользу: ему бы казалось, что каждое произнесенное слово убивает его, и в конце концов он, может быть, умер бы голодной смертью. Жаль, что у тебя не получилось, Клив, но я видел, что ты старался. – Меррик усмехнулся. – О боги, я пять лет учил тебя, как надо драться, но так и не смог привить тебе вкус к убийству врагов. И все же ты хорошо ему врезал, и, полагаю, тебе это понравилось. – Да, мне это понравилось, – подтвердил Клив и ударил Атола кулаком в живот, отчего тот согнулся пополам. Клив примерился и пнул его в зад. Атол пролетел несколько футов и ничком растянулся на каменистой земле. Тогда Клив повернулся к Игмалу и остальным людям Варрика и сказал: – Мы отвезем его обратно в крепость. Пусть Варрик решает, что с ним делать. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас или моя жена пачкал руки его кровью. Игмал, ты со мной согласен? Игмал опустил взгляд на Атола, который лежал на боку, подтянув колени к груди и держась руками за живот. Лицо пикта выражало печаль, но не удивление. – Я видел, как он вышел из чрева матери, здоровый, кричащий во все горло, готовый к жизни. Я наблюдал за тем, как он рос. Он вырос высоким. Высоким, но не прямым. В его сердце образовалась тьма, нехороший, черный угол, хотя откуда в нем эта чернота, я не понимаю. Я следил за ним, Клив, следил с той самой минуты, как появился ты, и видел, как в нем растет страх, ибо он знал, что теперь потеряет все, что считал своим. А потом я заметил, что он строит планы, заметил овладевшую им ненависть и решимость. Сегодня он попытался убить тебя, своего брата, убить твоих женщин и эту маленькую девочку, которая так здорово умеет меня смешить. Он опозорил всех нас. Не сказав больше ни единого слова, Игмал вытащил свой короткий, узкий нож, соскочил с коня и нагнулся над Атолом. Клив едва успел удержать его руку, целившуюся Атолу прямо в сердце. – Нет, Игмал, не надо. Это дело Варрика. Пусть он решает его судьбу. Ты говорил о позоре. Но это не твой позор, а позор моей семьи. Поэтому наш долг – отвезти его к Варрику. – Как хочешь, Клив, – коротко сказал Игмал и, выпрямившись, убрал нож обратно в ножны. – Когда-нибудь ты будешь здесь хозяином. – С этими словами он повернулся и плюнул на валяющегося на земле Атола. – Клив спас твою жизнь. Ты пытался убить его, а он спас тебя. Спас от своей жены и от меня. – Он еще раз плюнул на Атола, повернулся к нему спиной и знаком приказал своим людям садиться на лошадей. – Игмал, – позвала Кири. Страшный пикт посмотрел на девочку и улыбнулся ей своей свирепой улыбкой, показав блестящие белые зубы: – Что, малышка? – Игмал, я хочу ехать в крепость с тобой. Меррик молча покачал головой, передал Кири Игмалу, и тот посадил ее рядом с собой. – Я начинаю подозревать, что все мы здесь только для того, чтобы ублажать ее, – пробормотал пикт. Клив кивнул, потом приказал: – Посадите моего брата на коня. Надо отвезти его к Варрику. Атол, убедившийся наконец, что Клив не собирается лишать его жизни, посмотрел по сторонам, ища глазами скрывшихся разбойников, потом уверенно сказал: – Мой отец любит меня. Он примет мою сторону. Он меня простит. – Ни за что, – зло сказала Чесса. – А если он все-таки сделает это, значит, ума у него не больше, чем у такого дурака, как ты. – Ты гнусная ведьма! Моя мать сказала мне, что ты ведьма, когда увидела, как ты держишь бурру, и тогда я понял, что такой, как ты, лучше умереть, чтобы с тобой умерли и все твои злые чары. Надо же, ты всего лишь женщина, а пыталась всадить в меня нож! – Может, ты и прав, и я в самом деле ведьма, – улыбаясь, сказала Чесса. – Ты набитый дурак, Атол, если воображаешь, будто тебе под силу тягаться со мной. Не забывай этого, не то тебе же будет хуже. Твой отец знает, кто я такая, и уверена: он тоже посоветовал бы тебе обходить меня десятой дорогой. Чувствуя на себе его взгляд, полный страха и бессильной ненависти, она направилась к своей кобыле и остановилась, ожидая, пока Клив подойдет и подсадит ее в седло. – Смотрите, чудовище! – вдруг крикнул один из воинов. – О боги, это Кальдон! Кальдон! Чесса резко повернулась и посмотрела на озеро. Но не увидела ничего, кроме плотной серой пелены тумана. – Оно вон там, на востоке! И тут она увидела его. Длинная, изогнутая пятнистая шея и, кажется, маленькая головка, которая сначала была задрана вверх, а потом вдруг повернулась, как будто чудовище взглянуло в их сторону. Но Чесса не была уверена, вправду ли она все это видит или же ей просто чудится, так как пласты тумана делили то, что ей казалось длинной шеей, на три части, а потом слились воедино и все заволокли. Мужчины тихо перешептывались. Они были убеждены, что только что видели Кальдон, чудовище, обитающее в Лох-Несс. Чесса не могла с уверенностью сказать, что видели ее глаза. Она посмотрела на Клива, который только что помог Атолу взгромоздиться на лошадь. Но Клив только пожал плечами и молча покачал головой. Кири глядела на озеро, не мигая и не произнося ни слова. Игмал сказал: – Это чудовище хорошее, Кири. Оно доброе. Его не надо бояться. У него есть семья, детка, совсем как у нас. Чесса знала, что он лжет, лжет гладко, уверенно, без малейшей запинки. И ей захотелось расцеловать его за эту ложь, потому что Кири сразу же расслабилась и успокоилась. Кивнув в знак полного согласия, она прислонилась к широкой груди своего спутника, но тотчас же выпрямилась. – Игмал, твоя медвежья шкура плохо пахнет, – сказала она, сморщив носик. – Я тебе ее постираю. Игмал с изумлением посмотрел на малышку, сидящую у него на коленях; – Постираешь медвежью шкуру? Ты? – Да, если, конечно, у тебя нет жены. Но у тебя ведь нет жены, верно? Если бы она у тебя была, от шкуры бы не воняло. – Да, в этом ты права, – сказал Игмал и, оглянувшись через плечо, посмотрел на Чессу. – Я вижу, что Кливу здорово повезло с его женщинами. Атол вдруг заорал: – Этот Клив – проклятый ублюдок! Ублюдок! Он жалкое ничтожество! Вот увидишь, Игмал, мой отец прикончит тебя за то, что ты хотел пырнуть меня ножом. Он убьет и Клива, и эту проклятую ведьму. – Да неужели? – протянул Игмал. – Может, он вообще никого не оставит в живых? Заткнись-ка ты лучше, Атол, не то Клив чего доброго все-таки не выдержит и сломает тебе челюсть. Думаю, это бы всем понравилось. Интересно, подумала Чесса, знала ли мать Атола, Аргана, о том, что задумал ее сын? Она хотела надеяться, что это не так, но тут ей вспомнилось постоянное молчание Арганы и ее слепая любовь к сыну. Что значит для нее Клив, ее единоутробный брат, которого она едва помнит, по сравнению с Атолом, родным сыном? Чессе стало не по себе. Ей не хотелось возвращаться в Кинлох. И совсем не хотелось снова встречаться с Варриком, Глава 24 Куда же подевалась Кири? Клив уже искал ее и в овчарне, и в уборной, и в бане. Где же она? Он обернулся, еще раз посмотрел на крепость, но среди стоящих там людей его дочери не было. Он направился к ячменным полям, чтобы поискать ее там. В большом общем зале Кинлоха Варрик как всегда стоял на деревянном помосте, холодно взирая на собравшихся внизу людей, которых сегодня было более пяти десятков. Спокойным, бесстрастным голосом, который, казалось, звучал прямо с почерневших от копоти потолочных балок, он произнес: – Аргана, я приказываю тебе подойти ко мне. Чесса нахмурилась. Куда подевался Клив? С какой стати Варрик подзывает к себе Аргану? Она повернулась, чтобы посмотреть на Атола, который стоял рядом с Игмалом и его воинами, и не увидела на его лице ни малейших признаков страха. Напротив, его тощая физиономия выражала полное довольство жизнью. Более того, вид у него был откровенно торжествующий. Чесса встревожилась. О боги, что же здесь затевается? Аргана, высокая, прямая, горделивой поступью приблизилась к помосту, где стоял ее муж, и, остановившись, вскинула голову, чтобы посмотреть на него: – Я здесь, Варрик, мой господин. Что тебе угодно? – Скоро узнаешь. А теперь ответь мне, Аргана: согласна ли ты с тем, что наш сын Атол еще очень юн? Что он еще мальчик? – Да, ведь ему всего лишь шестнадцать лет. Однако он уже почти мужчина. Ты сам начал подыскивать ему подходящую жену. Ты говорил мне, что хочешь женить его в самом ближайшем времени. Ты бы не стал устраивать его брак, если бы считал его мальчиком. – И все же он еще не вошел в разум. Он до сих пор легко поддается влиянию тех, кого он уважает и любит, тех, кому он верит. Например, твоему влиянию, Аргана. – Надеюсь, что он всегда будет прислушиваться к моему мнению, мой господин. Даже тогда, когда достигнет твоих лет. Варрик смотрел на жену молча, но Чесса ясно видела, что ее оскорбительный ответ привел его в ярость. Внезапно из распахнутых ставней за его спиной подул ветер. В руках владетель Кинлоха держал бурру, и его длинные белые пальцы поглаживали ее пеструю поверхность. Люди вокруг Чессы тихо переговаривались, и в их приглушенных голосах ей слышался страх. Но где же Клив? Она оглянулась и посмотрела туда, где стояли Меррик и Ларен. Ларен держала на руках Кири. У малышки был недовольный, скучающий вид, но она вела себя смирно. Ветер постепенно ослаб и стих. Варрик по-прежнему молчал – похоже, он ждал, когда и внутри, и снаружи крепости воцарится полная тишина. Бурру он снова убрал в футляр, висевший у него на поясе, причем сделал это быстро и как бы украдкой. Интересно, подумала Чесса, видел ли кто-нибудь еще, что он держал в руке эту бурру, когда вдруг поднялся ветер? Наконец Варрик заговорил снова. – Мать имеет большое влияние на своих детей, и особенно – на сыновей, – сказал он. – Да, – тихо ответила Аргана. – Обычно так оно и бывает. Но только не здесь, не в Кинлохе. Атол слушается только одного человека – тебя, господин мой Варрик. Все здесь слушаются только тебя и исполняют только твои приказы. – Разве не ты назвала Чессу ведьмой? – Да, я. Она ведь и впрямь ведьма. Разве ты сам не говорил нам, что ее отец Хормуз самый великий чародей, которого ты знал? – Не ты ли сказала своему сыну Атолу, что она ведьма и лучше бы ей умереть? – Нет, этого я не говорила. – Но ты ведь именно так считаешь, верно? Аргана медленно повернула голову и посмотрела на Чессу. Ее брови слегка сдвинулись, как будто она старалась, но не могла понять чего-то, чего ей следовало бы понять. В ее взгляде не было особой неприязни, в нем читалось только замешательство. – Ну.., возможно, – сказала она, и всем стало ясно, что она колеблется, что ей невдомек, куда именно клонит Варрик. Чесса почувствовала, что покрывается гусиной кожей. Ей было страшно. Где же Клив? Почему его здесь нет? – Атол рассказал мне, что именно ты велела ему убить Клива и всех тех, кого он привез с собой, включая его маленькую дочь и Чессу. Он сказал мне, что во всем виновата ты, а он только исполнял твои желания и твои приказы. – Нет, ничего такого я ему не говорила. Клив твой сын. Для чего мне просить одного твоего сына убивать другого? – Ах вот оно что, Аргана! Значит, ты называешь своего любимого сына лжецом и желаешь, чтобы я вонзил ему между ребер нож за его предательство? Аргана улыбнулась: – Как ловко ты все повернул, муж мой. Я задам тебе только один вопрос: зачем? Варрик не ответил на ее вопрос. – Атол научится ходить дорогой чести, – сказал он. – Он раскается и пожалеет о том, что сделал сегодня. Потому что у него больше не будет матери, которая подстрекала бы его к предательству и насилию. Он вытащил из-за пояса длинный узкий нож и медленно двинулся к Аргане. Та стояла неподвижно, не отводя от него взгляда, примирившись со своей участью. Чесса не могла поверить своим глазам. Аргана покорно стояла и смотрела, как Варрик приближается к ней с ножом в руке, готовясь вонзить его в ее сердце. Все его разглагольствования сводились к одному – убедить всех, что именно мать побудила Атола прибегнуть к насилию. Чесса закричала: – Не смей убивать ее, Варрик! О боги, что ты делаешь?! Она как безумная бросилась к Аргане, оттолкнула ее в сторону и преградила дорогу Варрику, который был уже совсем близко и высоко поднял правую руку с ножом, чтобы нанести удар. – Нет, я не верю, что ты способен это сделать! Послушай, Варрик, ты не убьешь ее, слышишь? Я тебе не позволю. Чтобы добраться до нее, тебе сначала придется убить меня. Атол завопил: – Убей ее, отец! Убей их обеих! Избавь меня от этой ведьмы и от вероломной матери. Чесса пристально посмотрела на Варрика и сказала так же негромко и спокойно, как говорил он сам: – Видишь, какого урода ты породил? Он заслуживает смерти. Клянусь богами, мне жаль, что Клив удержал мою руку и я не всадила нож в его черное сердце. Что с того, что он еще юн? Повзрослев, он не исправится, а только станет еще более жестоким, глупым и бесчестным. Но он вырос из твоего семени, поэтому ты защищаешь его и перекладываешь вину на его мать. Тогда уж лучше обвиняй во всем себя, проклятый ублюдок! – Отойди, Чесса. – Какой убедительный у тебя тон, Варрик! Как раз то, что надо для могучего чародея! Но я не отойду. Я не позволю тебе убить Аргану. Она всего-навсего назвала меня ведьмой, но что в этом дурного? Ты и сам считаешь, что я ведьма, более того, ты молишься богам, чтобы это было именно так. Так не обвиняй же ее в том, в чем она не виновата. Обвиняй того, кто действительно виноват. – Отойди, Чесса. Аргана попыталась оттолкнуть Чессу в сторону. Она была выше и на вид казалась сильнее, но ей не удалось сдвинуть Чессу с места ни на дюйм. – Нет, – проговорила Чесса, не отрывая взгляда от лица Варрика, который продолжал пристально смотреть на нее. Его золотистый правый глаз горел, как полуденное солнце, голубой левый походил цветом на гневное беснующееся море, тело было совершенно неподвижно, а в правой руке по-прежнему холодно блестел нож. – Не мешай мне, Аргана. Я не позволю ему убить тебя, я так решила. Не лезь в это дело. Я не дам тебе умереть вместо твоего сына. Я все думала: куда же подевался Клив? Но потом я сообразила: это ты, Варрик, куда-то услал его. Ты боялся, что если он будет здесь, то захочет защитить свою сестру. Ты был прав, он непременно встал бы на ее защиту. Он привез тебе Атола, чтобы ты покарал его, но вместо этого ты пытаешься убить мать Атола, свою жену. Почему, Варрик? Почему? – Отойди в сторону, Чесса. Аргана, пусть она мне и жена, должна заплатить за свое предательство. Ее наказание – смерть. – О проклятие, но почему? – взревел возмущенный Меррик и, оставив жену, загородил собою Чессу. – Только попробуй тронуть Аргану, и я сразу же прикончу тебя, а потом этого маленького поганца, который вырос из твоего семени. – Это не твое дело, Меррик из Малверна. Отойди в сторону и уведи Чессу. – Скажи нам, Варрик, зачем ты хочешь это сделать? – воскликнула Чесса, схватив Аргану за запястье, чтобы она не ринулась вперед. – А ты подумай получше, Чесса, и ты тоже, Меррик. Он хочет избавиться от моей сестры, потому что не желает, чтобы она оставалась его женой. Чесса резко обернулась, продолжая, однако, стоять между Варриком и Арганой. – О Клив, ты здесь! Благодарение богам, наконец-то ты пришел! Ей хотелось броситься к нему, но она не решилась это сделать. В глубине души она точно знала, что стоит ей отойти, как Варрик убьет Аргану. – Да, я вернулся. Он сказал мне, что Кири убежала от Игмала, и я пошел искать ее. Но, оказывается, все это время она была здесь, с Ларен и Мерриком. Я ведь правильно угадал, не так ли, господин мой Варрик? Мы прибыли сюда два дня назад, и ты решил убить Аргану, чтобы заполучить Чессу, мою жену, дочь чародея Хор-муза. Но как же ты собирался это сделать? В чем состоял твой план? Ведь Атол легко мог убить Чессу заодно со всеми нами: в его распоряжении было не меньше сорока бандитов, готовых на все. – Это Аргана, а не я, хотела смерти Чессы, – сказал Варрик. – Разве ты этого еще не понял, Клив? – Нет, – ответил Клив, медленно качая головой. – Я думаю, Атол просто перестарался, выполняя твое пожелание. Он хотел убить нас всех, включая и мою жену. Если бы он выиграл, отец, ты бы проиграл, потому что Чесса все равно бы тебе не досталась. И кого бы ты обвинил тогда? Кому бы пришлось заплатить жизнью за твою неудачу? – Ты ошибаешься, Клив, ты ничего не понял. Однако Клив продолжал: – Но у Атола ничего не получилось. Чесса не погибла, и я тоже. Скажи, отец: что же ты собирался делать, покончив с Арганой? Убить меня, своего сына? А потом заставить Чессу выйти за тебя замуж? Клянусь богами, отец, ты не знаешь мою жену. Если бы я погиб по твоей вине, она бы тебя наверняка убила. Варрик медленно опустил нож и вложил его в ножны. Он долго молчал, потом заговорил своим обычным, звучным, спокойным голосом: – Чесса – всего лишь еще одна женщина, каких много. Я не хочу ее. С какой стати мне ее хотеть? Ведь она твоя жена. – Потом, не меняя тона, он обратился к Аргане: – Аргана, принеси мне меду. Я хочу пить. Аргана молча повернулась и направилась к огромной бочке, в которой обитатели Кинлоха держали мед. Мужчины, женщины и дети поспешно расступились, освобождая ей путь. Варрик смотрел ей вслед. – Ответь мне, отец, – настаивал Клив. – Так что же ты собирался сделать? Убить своего собственного сына? Варрик только молча замахал рукой, ожидая, когда Аргана вручит ему серебряный кубок с медом. У Клива промелькнула мысль: интересно, у кого он украл эту вещицу? Варрик, не спеша, выпил кубок до дна, бросил его одному из своих людей, который ловко подхватил его, а затем вытер рот тыльной стороной своей безупречно белой руки. – Ответь мне, – повторил Клив. Варрик тихо произнес: – Твои слова причиняют мне боль, Клив. Я твой отец. Я не хочу убивать Атола, потому что он тоже мой сын. Я считаю, что именно Аргана, его мать, толкнула его на это вероломство. Вот я и пытался покарать виновную. Твои слова, Клив, глубоко уязвили меня. Ты должен поверить, что я не хочу твою жену. Не знаю, откуда у тебя появилась подобная мысль. Клив досадливо отмахнулся от его уверений: – Ты бы убил Аргану, если бы не вмешательство Чессы. Варрик перевел взгляд на нее: – Зачем, принцесса? Зачем ты спасла ее? Я считаю, что именно она виновна. Ведь и ты ее подозревала, не так ли? Чесса покачала головой, и на ее лице мелькнуло отвращение: – Тебя с нами не было, Варрик. Ты не видел, что сделал Атол. Ты не слышал, что он говорил. Он был как шелудивый пес, обвиняющий нас в том, что на нем так много блох. Он недостоин такого отца, как ты, и такого брата, как Клив. – Она права, господин Варрик, – вмешался Игмал, выступив вперед. – Я уже рассказал тебе, как все произошло. Атол не заслуживает твоего снисхождения. – С Атолом поступай как хочешь, – сказала Чесса, – но Аргану не трогай. – Она взглянула на Клива, тот кивнул, взял ее за руку и притянул к себе. Варрик улыбнулся, потом рассмеялся. Его смех оказался звучным, скрипучим и пугающим, потому что он не смеялся много лет. Все ошеломленно воззрились на него, однако никто не произнес ни слова и не сделал ни единого движения. Чессе показалось, что она чувствует даже запах их страха. Безмолвие огромного зала, тягостное, гнетущее, было полно этим запахом, накопившимся за много лет. – Неужели ты, глупая женщина, воображаешь, будто можешь помешать мне сделать то, что я хочу? Чесса отпустила руку Клива, спокойно взошла по ступеням помоста и встала перед Варриком. Глядя на него снизу вверх с таким видом, будто перед нею было просто насекомое, она сказала: – Если ты причинишь вред Аргане, я убью тебя, и никто никогда не догадается, как я это сделала. Аргана права – я ведьма. Я дочь Хормуза, величайшего колдуна, который когда-либо жил на свете. Ты сам так сказал. Ты сам сказал, что я, его дочь, унаследовала его колдовскую силу. Ты ведь веришь в это, не так ли, Варрик? Ну так поверь и тому, что я скажу тебе сейчас. Клив – единственный мужчина, которого я люблю и которому всегда буду верна. Он и Кири – часть моего сердца, сердца ведьмы. Если кто-либо причинит им зло, он умрет. – Она по-прежнему смотрела на Варрика, но заговорила громче: – Ты слышал, что я сказала, Атол? Надеюсь, что слышал, потому что, если ты попытаешься навредить тем, кто мне дорог, я сделаю так, что ты умрешь в тот же день, еще до того как зайдет солнце. Не сомневайся – я на это способна. Были такие, которые сомневались, и им пришлось горько об этом пожалеть. Она не стала ждать, что ответит Варрик, только молча повернулась на каблуках, спустилась с помоста и, ни на кого не глядя, подошла к мужу. Приблизившись к нему, она улыбнулась и подмигнула. Клив долго молча смотрел на нее. Он знал, что никто, кроме него, не заметил ее подмигивания. Наконец он заговорил так тихо, чтобы слышала только она: – Теперь я уразумел, что имел в виду Керек. Но послушай меня, Чесса, ты играешь с тем, чего не понимаешь. Это и пугает, и сердит меня. Ты должна быть осторожной и действовать самостоятельно лишь тогда, когда это совершенно необходимо, когда рядом нет меня. Тут он осекся и досадливо тряхнул головой. Она поступила правильно. Его не было рядом, она была одна – и стала действовать по своему разумению. И она все сделала правильно: он на ее месте поступил бы точно так же. – О боги, что же мне делать с женщиной, которая могла бы вести воинов на битву с римскими легионами? – тихо проговорил Клив. – Это все нелепые выдумки Керека. Зачем ты их повторяешь? – Выдумки? – эхом отозвался он. – Вот уж не знаю, выдумки это или нет. – И еще тише добавил: – Пожалуй, мне просто-напросто придется всегда быть рядом с тобой и любить тебя крепко-крепко. Ты согласна? Чесса вгляделась в его лицо. Она так давно хотела услышать от него эти слова! – Да, – ответила она. – Я согласна. Я всегда буду согласна, муж мой. Всегда. * * * Следующие три дня миновали без происшествий. Атол старался держаться в стороне от Клива и Чессы. Что до Арганы, то она не сказала Чессе ни единого слова, но поскольку она и так всегда молчала, этому едва ли стоило удивляться. Кейман же с каждым днем хорошела еще больше, ее бело-розовая кожа сияла, как жемчуг, глаза блестели ярче полуденного солнца. Это было донельзя странно, но очевидно. Однако эта непонятная перемена не сделала ее более разговорчивой. Она молчала так же, как и ее сестра. А вот поведение Варрика стало иным. Он по-прежнему держался отчужденно, но не со всеми. Исключением стал Клив. Варрик держал себя с ним так, словно был убежден: если он не завоюет доверие Клива, то потеряет все. На четвертый день, когда Клив, Чесса, Меррик и Ларен прогуливались по узкой тропинке, идущей вдоль берега озера, Меррик вдруг сказал: – Знаете, мы с Ларен решили, что нам пора возвращаться в Малверн. Мои люди соскучились по дому. Впрочем, скажу-ка я вам лучше все как есть. Они боятся, боятся этого странного места и озерного чудовища, которое Варрик называет Кальдон. Им не хочется оставлять здесь тебя, своего товарища, но они здорово боятся. Клив посмотрел на Ларен и увидел, что ее взгляд устремлен на озеро. Он знал – она высматривает там чудовище. Она только и делала, что смотрела на озеро в разное время дня, пристально вглядываясь в его поверхность. Меррик сказал: – Она хочет увидеть чудовище еще раз. Она хорошо разглядела его в тот день, когда на нас напали разбойники, но, по ее словам, этого недостаточно. Она хочет, чтобы чудовище приплыло к ней, чтобы она могла с ним поговорить. Тогда она сочинит о нем историю, которая сотни лет будет переходить из поколения в поколение, и люди будут продолжать верить в это чудовище и искать его, как ищет она. Ей ужасно хочется выманить эту зверюгу из глубины. – А я видела ее вчера, – вдруг сказала Кири, и все, остановившись, как вкопанные, уставились на нее. Девочка держала в руке ярко-лиловый цветок вереска, нюхая его и важно кивая. – Игмал был прав: Кальдон не чудовище. Кальдон – большая мама, у нее много деток. Она подплыла ко мне и улыбнулась. У нее длинная шея, но она умеет наклонять ее низко-низко, так что я смогла разглядеть ее лицо. Я сказала ей, что мой отец и ты, Чесса, не такие, как господин Варрик. Мне кажется, что ей совсем не хочется подплывать на его зов. Она была очень грустная. Я смотрела на нее и чувствовала, что какая-то сила заставляет ее плыть к Варрику, когда он ее зовет. А потом она вдруг скрылась под водой, и больше я ее не видела. Клив смотрел на свою маленькую дочь, гадая, правдив ли ее рассказ. В конце концов он решил, что это выдумка, однако ему было приятно, что Кири способна сочинить такую великолепную небылицу. Возможно, у нее есть задатки скальда и, повзрослев, она станет второй Ларен. – Кири, пожалуйста, расскажи мне перед сном обо всем, что ты видела, хорошо? – попросила Ларен. – Хорошо, тетя, – прощебетала Кири и побежала собирать букет вереска, такого же лилового, как синяк, который остался на бедре Чессы после вчерашних любовных утех. Клив сказал: – Это моя земля, я здесь родился; Чесса говорит, что где буду жить я, там будет жить и она. Она клянется мне, что любит этот дикий край и что здешний туман ласкает ее лицо, как пальцы возлюбленного. – Неужели я и правда так сказала, Клив? – Ну, может быть, не так красноречиво, – сказал Клив. – Как бы то ни было, мы отсюда никуда не уедем. Это мой дом, моя земля. В Малверне мне ничего не принадлежит, Меррик. Хозяин там ты, а хозяйка – Ларен. Да, друзья мои, Чесса, Кири и я останемся здесь. Мы должны остаться. У меня есть один замысел, который, как мне кажется, должен понравиться моему отцу. – Ты мог бы вернуться в Руан, ко двору герцога Ролло, – предложила Ларен. – Мой дядя очень ценит твои дипломатические способности. – Когда я становлюсь дипломатом, я перестаю нравиться Чессе. – Это точно, – подтвердила Чесса. – Он тогда становится скользким, как змея. Если бы он не был таким красивым, я бы не обратила на него никакого внимания, когда он явился ко двору моего отца. Меррик коротко рассмеялся, качая головой, и пристально посмотрел на озеро. – Смотрите, с моря опять наплывает туман. Похоже, здесь никогда не бывает ясно. В Норвегии бывают морозы и чересчур много снега, но в летние месяцы небо почти всегда безоблачное. Оно еще красивее, чем глаза Ларен. – Ты привыкнешь, – сказала Чесса. – Я понимаю, ты не можешь решить, что делать. Ты боишься оставить нас здесь одних. Не бойся, ведь от тебя все равно ничего не зависит. Если Варрик захочет нашей смерти, он позаботится о том, чтобы нас прикончили. И твои воины нам не помогут. Возвращайся в Малверн, к своим детям, Меррик. А наш дом теперь здесь. Меррик покачал головой, взял жену за руку и сказал: – Мы уедем через два дня, если, конечно, ничего не случится. – Мне надо поговорить с Кири, – бросила Ларен и поспешила вслед за девочкой, которая пыталась погладить овцу, пасущуюся на склоне холма возле куста вереска. – Она хочет еще раз увидеть это треклятое чудовище, – сказал Меррик. – Молю богов, чтобы это ей удалось, иначе она будет изводить меня всю оставшуюся жизнь. – Он улыбнулся и быстро зашагал вслед за Ларен. Глава 25 Чесса доела кашу с медом и медленно облизала деревянную ложку. Мед Арганы был так же сладок, как поцелуи Клива. – Это верно, что Меррик со своими людьми скоро уезжает? – спросила Аргана. – Да, – подтвердила Чесса. – Им незачем здесь оставаться. А мы с мужем останемся. Дом Клива здесь, а не в Малверне. Аргана бросила на нее взгляд, смысла которого Чесса не поняла. – Что ты будешь делать теперь, Аргана? – Я? Делать? Что ты имеешь в виду, Чесса? Может быть, ты хочешь узнать, что я буду делать с Варриком, человеком, который восемнадцать лет был моим мужем и который готов был убить меня без особого сожаления? Ну так вот: я не сделаю ничего. Что может сделать женщина? Ничего, разве что продолжать прислуживать своему мужу и держать язык за зубами, а может быть, даже кусать его, пока не пойдет кровь. – Ты могла бы по крайней мере сказать ему, что он свинья. Аргана ошеломленно уставилась на нее, потом откинула голову назад и рассмеялась. Она все хохотала и хохотала, и Чессу в конце концов тоже разобрал смех. Все глядели на них с раскрытыми ртами, украдкой ища глазами грозного владетеля Кинлоха. – Отчего здесь нет радости? – спросила Чесса. – Нет смеха? Сейчас ты смеялась, Аргана, и это тебе очень шло, однако посмотри на своих людей! Они потрясены тем, что мы посмели смеяться; пожалуй, они даже испуганы. – Кейман иногда смеется, – сказала Аргана, – но чтобы дать волю смеху, она уходит далеко отсюда. Я видела, как она бродит по холмам, совсем как твоя Кири. Там она собирает цветы, нюхает их и улыбается, а порой даже смеется. У нее очень приятный смех. Кейман всегда была чудесным, милым ребенком, но она прожила здесь всю жизнь, а это, Чесса, слишком долго. Ты спасла меня, а я ни разу не заговорила с тобой об этом, потому что я… – Тут она вдруг осеклась и посмотрела на порез на своем пальце. Из него шла кровь. – Ума не приложу, как это получилось. Я даже не заметила, как порезалась. – Ранка глубокая, и тебе нужна помощь. У меня есть немного мази, которую мне дала Мирана с Ястребиного острова. Помажь ею свой порез, и он заживет. Чесса быстро прошла в небольшую комнату, которую занимали они с Кливом, открыла сундучок, который стоял у изножия кровати и отыскала в нем целебные травы и баночку с мазью – подарок Мираны. Она отнесла мазь Аргане. – Втирай ее в больное место по крайней мере трижды в день, и следи за тем, чтобы рана оставалась чистой. Повязки не надо. Мирана говорила мне, что раны заживают быстрее, если их овевает воздух. Едва Аргана успела наложить немного белой мази на порез, обе женщины почувствовали, что на них упала тень. Чесса обернулась через плечо и вздрогнула, увидев, как Варрик смотрит на свою жену, которая втирала мазь в порезанный палец. – Что ты делаешь, Аргана? – Я как-то порезала палец, хотя совершенно не помню – как. И Чесса дала мне немного целебной мази. На миг на лице Варрика мелькнуло такое выражение, словно у него руки чесались вырвать у нее пузырек с мазью и бросить его в огонь в очаге, однако он только пожал плечами и сказал: – Чесса, я хочу поговорить с тобой. Клив сейчас с Кири и Игмалом – они оба учат ее ездить верхом на пони, которого я велел Атолу привезти из Инвернесса. Аргана даже не подняла глаз. Если ее палец, втирающий мазь, и замер на мгновение, то это было единственным свидетельством того, что она вообще слышала то, что сказал ее муж. – Хорошо, – сказала Чесса, улыбаясь Аргане. – Не забывай, что мазь надо втирать не меньше трех раз в день. Тогда порез заживет очень быстро. А теперь, господин мой Варрик, скажи мне: о чем ты желаешь говорить со мной? Может быть, о чем-нибудь смешном? В твоем Кинлохе не хватает смеха. – Я желаю поговорить с тобой о Кальдоне. Я позвал его сегодня рано утром, но он не явился. – Возможно, Кальдон – не он, а она? – ответила Чесса, и голос ее был холоден, как вода горного ручья, бегущего к югу от озера и со всех сторон затененного мшистыми скалами, высокой осокой и густыми ветвями кленов. – Возможно, она просто устала от твоих приказов. – Возможно, – сказал он так же холодно. – Я хочу, чтобы ты прошлась со мной, Чесса. Она кивнула. У нее не было причин для отказа. Этот человек был ее тестем, и она будет жить с ним бок о бок до самой его смерти. К сожалению, в настоящий момент он выглядел бодрее того козла, от которого убегала Кири, спеша в надежные объятия Игмала. На мгновение Чессе стало любопытно: в чем заключается его магическая сила? – и она бросила взгляд на бурру, висящую в футляре у него на поясе. Она явственно вспомнила исходивший от нее пронзительный холод и пугающий жар, вспомнила, как перед ней, точно наяву, вдруг предстала ее мать. Повернувшись к Аргане, она сказала: – Аргана, я ненадолго выйду. Мы с моим тестем идем гулять. Чесса почувствовала, что эти простые слова разгневали Варрика, что он едва сдерживает раздражение, и это ее порадовало. Она твердо решила добиться своего – сделать так, чтобы в Кинлохе снова зазвучал смех, чтобы там стало так же шумно и весело, как в любом другом многолюдном жилище. Споры, перебранки, шутки, потасовки, крики детей – вот какой должна быть нормальная жизнь. А с гнетущим холодом и оцепенением, которые принес с собою Варрик, должно быть покончено. – Итак, ты хочешь поговорить о Кальдон? Он продолжал хранить молчание, пока они не отошли туда, где их не смог услышать никто из обитателей Кинлоха. Здесь Варрик наконец заговорил. – Нынче утром выдалась хорошая погода, – сказал он. – Солнечная. Чесса рассмеялась: – Бьюсь об заклад, что это ненадолго. Здесь всегда так. Всякий раз, когда я начинала верить, что солнце будет светить ярко и долго, появлялся туман и за несколько минут заволакивал все. Хочешь, побьемся об заклад, Варрик, что и на этот раз будет точно так же? – Почему ты не называешь меня господином? – Ты мой тесть. Для чего мне называть тебя господином? Разве не ясно, что я и так чту тебя, поскольку ты отец моего мужа? Он поглядел на нее так, словно хотел придушить. – Я согласен побиться с тобой об заклад, что солнце нынче будет светить ярко и долго, – сказал он, и тут Чесса заметила, что его тонкие белые руки сжаты в кулаки. – И если я выиграю, ты должна будешь кое-что для меня сделать. – Что именно? – Я хочу, чтобы ты родила от меня ребенка. – – Что?! – Она смотрела на него, широко раскрыв глаза. От несказанного удивления все остальные слова вылетели у нее из головы. – Что?! – Я не могу убить своего собственного сына и взять тебя в жены. Поэтому ты просто станешь моей наложницей и родишь от меня ребенка, а Клив ничего не узнает. Ребенок, который родится у нас с тобой, Чесса, будет еще более могущественным волшебником, чем я или твой отец. Родить его – это твой долг перед той великой древней силой, что сокрыта от смертных, ведь наше дитя унаследует способности, каких еще не было ни у кого. Забудь об этом глупом пари. Я жалею, что предложил его. То, о чем я прошу тебя, очень важно, важнее тебя или твоего мужа, важнее всего на свете. Скажи мне, Чесса, ты согласна? Согласна стать моей наложницей и родить мне сына, который станет великим чародеем? Чесса, по-прежнему не сводя с него пристальных глаз, спокойно сказала: – Стало быть, Клив был прав. Ты хотел убить Аргану, чтобы заполучить меня. А что ты собирался делать потом? Убить своего собственного сына? – Нет, Клив заблуждался. Я желал убить Аргану, потому что это был вопрос чести. Я хочу тебя, Чесса, это правда, но я вовсе не собираюсь делать тебя своей женой, так как ты замужем за Кливом. Ответь же мне: согласна ли ты родить от меня ребенка? Что же ей сказать ему? Как поступить? Она сделала над собой усилие и спокойно сказала: – Возможно, когда-нибудь в будущем, Варрик, но не сейчас. – Нет, мы не можем ждать. Ведь люди так недолговечны. Ты должна зачать моего ребенка сейчас. – Я не могу этого сделать, Варрик, – все так же спокойно ответила Чесса и улыбнулась ему. – Я уже ношу под сердцем ребенка. Ребенка Клива. * * * – Что? Ты беременна? – растерянно переспросил Клив, глядя на нее сверху вниз. В его мозгу сразу же зароились беспорядочные воспоминания, и все слова, кроме слова “беременна”, разом выскочили из головы. Только что он страстно целовал ее, ласкал ее груди, и вдруг она без всякого предисловия выпалила эту новость. Клив потряс головой и подпер рукой подбородок, хотя это было не очень-то легко сделать, поскольку он лежал на Чессе. – Что, Чесса, опять? Ты опять беременна от меня? А я-то думал, что ты уже бросила эти игры. Одно хорошо – по крайней мере на сей раз ты не стала утверждать, что беременна от Рагнора. – Выслушай меня, Клив, и ты поймешь, что у меня не было другого выбора. Твой отец вознамерился переспать со мной и сделать мне ребенка. – Что?! Клив с такой силой хлопнул себя ладонью по лбу, что чуть не потерял равновесие. – О всемогущие боги, за что мне такое наказание! Я уже почти взобрался на вершину наслаждения, и вдруг ты говоришь, что мой собственный отец хочет прижить с тобой ребенка! Чтоб ему провалиться, он же старик! Клянусь богами, за такое оскорбление я перережу ему горло! Теперь я вижу, что он так же вероломен, как Рагнор, только умнее его, хотя обратиться к тебе с подобным предложением было не очень-то умно. Так он, стало быть, хочет переспать с тобой? За это я убью его, Чесса, и не вздумай мне перечить! – О нет, Клив, я не стану тебе перечить Я только попрошу тебя выслушать меня до конца. Варрик хочет сойтись со мной вовсе не потому, что он желает меня, а потому, что он всей душой верит, будто ребенок, рожденный от нашего союза, станет величайшим чародеем всех времен. По годам он годится мне в отцы, и, когда он заявил, что хочет поговорить со мной, я посмотрела сначала на него, потом на Аргану и в конце концов сказала, что с удовольствием прогуляюсь со своим тестем. По-моему, когда он услышал это, ему захотелось меня задушить, однако он сдержался. Потом он объявил, что хочет сделать меня своей наложницей и родившийся у нас ребенок станет величайшим колдуном на свете. Вот тогда я и сказала, что не могу выполнить его желание, поскольку уже ношу под сердцем твое дитя. Так что вряд ли тебе есть смысл убивать его прямо сейчас. Клив скатился с Чессы и сел на край кровати. Его желание остыло, как остывает зола в очаге, когда ее покрывают на ночь толстыми бревнами. – Подумать только, мой отец возжелал мою жена! Конечно, я знал, что у него на уме, но когда ты помешала ему убить Аргану, я решил, что на этом все и закончится. Он понял, что все прознали о его недостойных намерениях, вот я и подумал, что впредь он поостережется лезть к тебе с домогательствами, ан нет, он опять взялся за свое! О боги, как же мне быть? Наверное, мне все-таки придется убить его. Это бы положило конец его поползновениям раз и навсегда. Но с другой стороны, тогда Аргана с ее сыновьями и все его люди остались бы без защитника. Чесса встала на колени и обвила его руками. Она поцеловала его в затылок и с наслаждением вдохнула запах его тела и его золотых волос. Потом она поцеловала шрам на его щеке, и на сей раз он, к ее радости, не отшатнулся. Она поцеловала его плечо. – Я сожалею, что сказала тебе об этом в такой момент. Теперь тебе уже не до плотских утех, да? – И она посмотрела вниз, через его плечо. Он крякнул, но ничего не сказал. – Я сказала тебе об этом, Клив, потому что теперь ты должен как можно скорее сделать так, чтобы я и впрямь забеременела. Отныне мы должны думать не только о своих удовольствиях, как раньше, но и о том, чтобы поскорее зачать ребенка. Он снова повернулся к ней, уложил на спину и сам лег на нее, опираясь на согнутые локти. – В моей жизни было немало странных поворотов, Чесса, но самый странный из них – это ты. Нет, не пытайся со мною спорить – ты же знаешь, что это правда. Ты знаешь, что обвела меня вокруг пальца, заставила плясать под свою дудку, вынудила меня забыть обо всем и даже отказаться от данного слова. Ты столько раз беременела, не рожая, что ни одной женщине тебя не переплюнуть. И вот ты опять прибегла к этому трюку, и теперь я должен отбросить все помыслы, кроме сладострастных. Каждый раз, когда я гляжу на тебя, я думаю о том, как буду любить тебя, целовать, ласкать, входить в твою горячую, размягченную плоть. Когда подобные мысли воплощаются в действия, женщина не может не зачать ребенка. Так что нам с тобой не нужно предпринимать никаких дополнительных усилий – все произойдет само собой. Надеюсь, ты не сказала Варрику, сколько месяцев ты беременна моим ребенком? – Об этом он не спросил, – пробормотала она, целуя Клива в подбородок. – По-моему, он так удивился, так оторопел от неожиданности, что ему просто не пришло в голову поинтересоваться сроком. Но возможно, он уже начал думать об этом нынче днем или вечером. – Она попыталась снова притянуть Клива к себе, но он не шелохнулся, неподвижно глядя на нее сверху вниз, опираясь на ладони. Чесса ласково провела руками по его спине и ягодицам. Он сдвинул брови, но она только стиснула его сильнее и улыбнулась. – Тебя так приятно трогать, – прошептала она и выгнулась вверх, однако ничего этим не добилась. Ее пальцы протиснулись между его бедрами, лаская его, наслаждаясь прикосновением к его плоти, – Не надо, – пробормотал он. – Я люблю тебя, Чесса, чего скрывать, хотя я вовсе не хотел в тебя влюбляться. Однако сейчас мне не до любовных игр. Послушай меня, Чесса, послушай внимательно. Ты умна, и тебе не нужно объяснять, что как раз сейчас мой отец решает, что ему делать с тобой, с нами обоими. Это тревожит меня, потому что мой отец безжалостен и не остановится ни перед чем. Он желает тебя. О всемогущие боги, неужели каждый мужчина на этой треклятой земле желает тебя? Неужто отныне мне придется заглядывать в глаза всякому встречному и поперечному, чтобы убедиться, что в его глазах нет вожделения и они не устремлены на тебя? – Вспомни, Кляв: Рагнор вовсе не горел желанием взять меня в жены. Он хотел жениться либо на Утте, либо.., на тебе. – Об этом ты могла бы мне и не напоминать, – проворчал Клив. – А теперь замолчи и не давай воли рукам. Я говорю серьезно, Чесса. Послушай, мне надо подумать, надо решить, какую тактику лучше всего избрать. Ты права, пока я еще не могу убить его. Но можешь быть уверена: завтра он непременно захочет узнать, когда именно должен родиться наш ребенок. О проклятие, да раздвинь же ты ноги и дай мне взять тебя. Возможно, на этот раз мое семя проникнет глубоко в твое лоно и ты наконец забеременеешь. Он больше не ласкал ее, только развел ее ноги еще шире и вошел в нее резко и глубоко. Он закрыл глаза, стараясь отвлечься от сладкого ощущения ее мягкой плоти, охватившей его плоть. Он вошел в нее легко, она была готова принять его, однако он знал: если он не замедлит темпа, она не получит от этого совокупления никакой радости. Конечно, она сама будет виновата – никто ведь не тянул ее за язык говорить об этой очередной мнимой беременности, но он тут же отбросил эту мысль, едва она пришла ему в голову. Он не думал о ребенке – ни когда припал к ее губам, ни когда она судорожно изогнулась вверх, крича от наслаждения. Он улыбнулся, погружаясь в нее опять, еще настойчивее, резче, и она протолкнула его еще глубже и принялась гладить руками его спину в такт его ритмичным движениям. – Я люблю тебя, – проговорил он, достигнув вершины наслаждения. Когда он опустил голову, тяжело лежа на теле Чессы, она шепнула ему на ухо: – Ты говорил Меррику и Ларен о каком-то замысле. В чем он состоит? * * * – Я хочу построить для себя отдельную усадьбу, – сказал Клив Варрику. – Я хочу поставить ее к югу от озера, в том месте, где есть много пологих холмов, долин и цветущих лугов. Я с детства помню тамошний водопад и особенно яркую зелень растущих там деревьев и кустов. Еще я припоминаю, что там было много валунов и почва вокруг них была вся устлана густым, пышным мхом. На востоке там есть достаточно ровной пахотной земли, на которой можно выращивать хлеб. Возможно, некоторые из твоих людей захотят поселиться там вместе со мной. В конце концов они научатся быть верными мне, ведь ты, я знаю, хочешь именно этого. – Разумеется, мои люди будут преданы не только мне, но и тебе, моему сыну, – сказал Варрик – Игмал уже сейчас готов умереть за Кири. Твоя дочь очень похожа на тебя, Клив, похожа во всем, кроме разных глаз и шрама. Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о ее матери. Она умерла при родах? Клив ничего не ответил, только отрицательно покачал головой. – Когда ты был маленьким, тебе очень нравилось то место, которое ты мне сейчас описал. Ты проводил там много времени. – Да, я был совсем мал, когда меня чуть не убили, – тихо сказал Клив и замолчал, глядя на огонь в очаге. В воздухе витал крепкий аромат свежесваренного меда. Его сделала Кейман. Этот хмельной напиток получался у нее таким же вкусным, как у Утты. К его запаху примешивался запах горячей утренней каши и пчелиного меда, который собрала Аргана. Наконец Клив заговорил снова: – Когда я вспомнил все, я решил, что это ты, мой отчим, пытался убить меня. Теперь я знаю, что это не так. Варрик протянул к огню ноги, обутые в черные кожаные сапоги. Штаны у него тоже были черные, такие же, как и сшитая из мягкой тонкой шерсти туника с пышными рукавами. Он долго молчал, потом сказал: – Я знаю, кто пытался убить тебя. У меня с самого начала не было сомнений в том, кто это сделал, потому что никому другому твоя смерть была не нужна. Но я надеялся, что ты не станешь спрашивать меня о нем. Мне не хотелось бы причинять тебе новую боль. – Кто это был? Варрик посмотрел в глаза своему сыну: – Я знаю, тебе будет горько узнать правду. Это был Этар, твой брат. Ему тогда было четырнадцать. Он посмотрел на твои глаза и понял, что ты не сын его отца, что ты произошел от моего семени. Он сообразил, что ты мой сын. Девочки так ничего и не заметили, но Этар разгадал правду. И с этой минуты он возненавидел тебя так же, как ненавидел меня. Клив отшатнулся, как от удара. – Нет, – прошептал он хрипло, – нет, только не Этар! Я так любил его, я его боготворил! И он никогда не показывал мне, что он меня не любит. Никогда. – Да, он хорошо скрывал свои чувства. Он попытался убить тебя очень скоро после того, как узнал правду. Полагаю, меня он хотел убить еще больше, чем тебя, но это было ему не по силам. Благодарение богам, с тобой у него тоже ничего не вышло. Несмотря ни на что, ты остался жив. Мне жаль, что тебе пришлось пятнадцать лет провести в рабстве. Я не могу себе представить, как ты жил все эти годы и сколько ты выстрадал. Думаю, эти пятнадцать лет оставили на тебе много шрамов, Клив, – не только тот, что рассек твое лицо, но и другие, которых никто не может увидеть. Но теперь все это позади. Ты вернулся домой. Здесь ты в безопасности. Клив молчал, думая об этих бесконечно долгих пятнадцати годах рабства, о своих хозяевах, мужчинах и женщинах, которые превращали его жизнь в ад, и об одном-единственном добром человеке, старике, который рассказывал ему сказки и кормил три раза в день. Но старик умер, и Клива продали следующему хозяину, оказавшемуся редкостным мерзавцем. Да, за столько лет он многое пережил. Но отец прав: теперь все это позади. Он снова был дома. Варрик сказал, что здесь счастлив в безопасности. Но как же быть с Атолом, который натравил на него убийц? Что ж, надо полагать, Варрик сумеет разобраться с Атолом. Клив поднял голову и посмотрел на отца. Он хотел задать ему вопрос, хотя уже наперед знал, каков будет ответ. – Мне сказали, что Этар утонул в озере. Это верно? Варрик отвел глаза. – Да, – ответил он, помолчав. – Так оно и было. Конечно же, Варрик убил его за то, что он сделал с его маленьким сыном. С тех пор как после многих лет забвения к нему вернулась память, Клив не сомневался в том, кто именно пытался убить его. Он был уверен, что это сделал Варрик, его отчим, и вся его ненависть была устремлена на него. Сейчас он понимал, что ему следовало бы поблагодарить отца за то, что тот отомстил за него, но он был не в силах выдавить из себя слова благодарности. Этар, его родной брат, нет, не родной, а только единоутробный.. Это случилось так давно, Этар был так молод. Да, но самому ему было в ту пору и того меньше – всего пять лет. Он был слишком мал, чтобы стать предметом такой жестокой ненависти и мести. Как же давно все это было! С тех пор прошла целая жизнь. Теперь он даже не мог вспомнить лица своего брата. Он снова взглянул на отца – тот сидел неподвижно, его изящные белые руки застыли на резных подлокотниках кресла. Теперь, когда Клив узнал эту давнюю историю, он мог с легкой душой доверять отцу, доверять во всем, кроме, разумеется, того, что касалось Чессы. Когда речь шла о Чессе, нельзя было доверять ни одному мужчине. – У тебя будет еще один ребенок, – сказал Варрик, прервав долгое молчание. – Да, – уверенно подтвердил Клив. – Но твою жену не тошнит. – Пока нет. Еще слишком рано. У разных женщин беременность проходит по-разному. Взять хотя бы мать Кири – ее все время тошнило, даже после того, как все остальные женщины сказали, что при таком сроке она должна чувствовать себя хорошо. – Он улыбнулся отцу и спросил; – А почему она сказала тебе о своей беременности? – Я же ее тесть. Вполне естественно, что она мне сказала. Я рад, что вы подарите мне внука. Конечно, он лгал, но это получалось у него великолепно. – Я бы хотел начать строить свою усадьбу прямо сегодня, – сказал Клив. – Думаю, в конечном итоге там сможет поселиться Атол. – То есть, после того как я умру, ты с Чессой и вашими детьми рассчитываете переехать сюда? – Такова жизнь, – коротко ответил Клив и, подняв глаза, улыбнулся Чессе, которая спешила к нему, держа в руке кубок, полный меда. Она протянула ему кубок и положила руку на его плечо. Он накрыл ее руку своей и ощутил нежную бархатистость ее кожи и исходящее от нее сладкое тепло. Он продолжал смотреть на нее и улыбаться. Пусть его отец видит, что она принадлежит ему и только ему. Он не только желал ее, не только восхищался ею, находя ее остроумной и порой невыносимой, но еще и любил ее, любил всем сердцем. Это было совсем не то, что он когда-то чувствовал к Сарле; матери Кири. Тогда ему казалось, что он любит Сарлу больше, чем любой другой мужчина, когда-либо любивший женщину, но теперь он понимал, что это было не так. Теперь ему было ясно, что его чувство к Сарле во многом состояло из сострадания к ней и ярости против ее мужа, который обращался с ней так дурно. И еще он вожделел к ней и отчаянно хотел защитить ее, стать ее заступником, доказать, что он больше не беспомощный раб, а мужчина, который может позаботиться о своей женщине. Но с Чессой все было иначе. К Сарле его привязывало сочувствие, желание доказать всем свою силу, наконец, вожделение, Чессу же он просто любил. Раньше он и не подозревал, что столь глубокое, полностью изменяющее всю твою душу чувство может существовать, но теперь он точно знал – оно существует. Он любил ее, с каждым мгновением любил ее все сильнее и сильнее и не сомневался, что эта любовь продлится до тех пор, пока они оба не умрут и не обратятся в прах. Теперь он наконец понял, что она чувствовала к нему. Прежде это было для него непостижимо, потому что он был всего лишь обыкновенным мужчиной, который к тому же много лет оставался бесправным, ничтожным рабом. Она с самого начала не замечала уродливого шрама на его лице. Она всегда считала его красивым, считала совершенно искренне. Тогда он не понимал ее, и все ее заверения казались ему притворством. Но она не притворялась. И его чувства, и ее были так же подлинны и реальны, как туман, который висел над озером. Его любовь к ней, глубокая радость от того, что она рядом, – все это переполняло его сердце теплом, надеждой, желанием действовать. Он был безмерно счастлив сознанием того, что он и она значат друг для друга, и чувствовал, что быть человеком – это великое блаженство. Он продолжал улыбаться ей, и от этой улыбки его золотистый глаз сиял каким-то особым светом. – Поехали со мной, Чесса. Я хочу показать тебе то место, где мы начнем строить наш с тобой дом. – Да, мне очень хочется его увидеть, – ответила Чесса и, наклонившись, поцеловала его в губы. Прямо на глазах у Варрика. Он знал, почему она это сделала – потому что, заглянув в его глаза, увидела в них его душу. Она принимала его и его любовь, и то, что она счастлива, было очевидно всем. В том числе и его отцу. Глава 26 Меррик, Ларен и все мужчины из Малверна отплыли два дня спустя, ясным, безоблачным утром. Чесса надеялась, что таким оно и останется и туман не закроет озеро до вечера. Перед отплытием кормчий Эллер потянул носом воздух и удовлетворенно крякнул. – Думаю, денек будет ничего себе, – сказал он. – Подходящий для плавания в незнакомых водах. Чесса и Клив с Кири на руках махали им вслед, пока оба корабля не скрылись за поворотом береговой линии. – Теперь это наш дом, – сказала Чесса. Кири попросила: – Отец, опусти меня на землю. Я хочу поискать Кальдон. Я не видела ее уже два дня. Думаю, она по мне соскучилась. Я сказала ей, что хочу познакомиться с ее детками. Клив молча кивнул и поставил девочку на узкую тропинку, которая вела к длинному деревянному причалу, выдающемуся далеко в озеро. – В богатстве воображения она может поспорить с Ларен, – заметил он, глядя ей вслед. – Жаль, что Ларен так и не удалось увидеть чудовище еще раз. Меррик говорит, что она теперь долго будет пребывать в расстроенных чувствах. – Давай возьмем с собой Кири и опять примемся за работу, – сказала Чесса. – Я хочу поскорее заиметь свою собственную кровать. Варрик каждый день смотрел на ее живот и при атом всякий раз спрашивал, как она себя чувствует. В ответ Чесса всегда улыбалась ему и говорила, что чувствует себя превосходно. Мало-помалу в жизни обитателей Кинлоха начались перемены. Теперь здесь иногда звучал смех, и мужчины порой оживленно спорили друг с другом и за столом, и во время работы. Дети, которыми верховодила Кири, все чаще устраивали потешные сражения, используя при этом ножи, мечи и топоры, вытесанные из дерева. Они играли кожаными мячиками, опрокидывали друг друга на землю, громко обзывались. Прядя шерсть, женщины, раньше всегда безмолвствовавшие, теперь с увлечением болтали. Глядя на все эти новшества, Варрик хмурил брови, но ничего не говорил. Чесса смеялась так много, как никогда в жизни, и чаще всего не потому, что ей в самом деле было смешно, а потому, что ей хотелось, чтобы жители Кинлоха поняли, какая чудесная вещь смех, и убедились, что они могут смеяться, не опасаясь наказания, и что Варрик ничего им за это не сделает. “Пожалуй, Клив скоро возомнит, что он самый остроумный человек в Шотландии, – говорила она себе, – поскольку теперь я заливаюсь смехом почти от всего, что он говорит”. * * * Тот день, когда Чесса сломала Атолу ногу, начался с мутного серого тумана, однако затем развиднелось и мглистый рассвет перешел в солнечное утро, пахнущее свежестью. На высокий скалистый гребень, окаймляющий их новую усадьбу с восточной стороны, опустился крупный сокол. Все мужчины работали на строительстве усадьбы, которую Клив собирался назвать Карелией в честь перешейка между озером Ладога и Финским заливом, места, которое он, по его словам, всегда вспоминал с удовольствием. Когда Чесса попыталась выяснить причину этого удовольствия, Клив поцеловал ее в кончик носа и сказал, что ответ на этот вопрос он унесет с собой в могилу. – Карелия, – произнесла она. – Что ж, это и впрямь красивое название, не стану спорить, хоть я и уверена, муж мой, что там у тебя была какая-то женщина. Как ее звали? – Тайра, – ответил он и снова чмокнул ее в кончик носа. – Если, конечно, мне не изменяет память. Ведь их было так много. Чесса сжала руку в кулак и с наигранной яростью ударила его в живот. Он ухмыльнулся: – Ну как, ты еще не забеременела? Она нахмурилась: – Я столько раз объявляла себя беременной, и вот теперь, когда я и вправду этого хочу, у меня ничего не выходит. Как ты думаешь, Клив, может, я бесплодна? – Нет, дорогая, я думаю, что твой муж просто недостаточно усерден. А может, все дело в том, что ты чересчур тревожишься по этому поводу и твои опасения передаются моему семени, вот оно и отказывается оплодотворить тебя. – Да, верно, в последнее время ты слишком много работаешь на этой стройке и всегда возвращаешься домой очень усталый. Клив схватил ее за шею и легонько сдавил. Потом крепко поцеловал в недовольно сжатые губы. Он пристально посмотрел ей в лицо, заглянул в прекрасные зеленые глаза, такие же зеленые, как те мшистые камни у водопада, которые он ей показывал. – Мой отец что-нибудь говорил тебе? Он никак тебе не досаждал? – Нет. Но всякий раз, когда он видит меня, он пялится на мой живот. – Чесса, это правда? – раздался детский голосок. Клив и Чесса опустили глаза и увидели Кири, которая хмуро смотрела на отца и мачеху. В руках у нее было недогрызанное яблоко. Чуть поодаль трое ребятишек, вечно ходящих за ней хвостом, спорили из-за кожаного мячика. – О чем это ты, золотце? – спросила Чесса. – Что правда? – Я слышала, как Атол сказал своему брату, что у тебя будет ребеночек от моего отца. – Чистая правда, – глазом не моргнув, ответствовал Клив. – А потом он сказал, что ты говоришь не правду и что ребеночек у Чессы будет не от тебя, а от Варрика. Я сказала ему, что он ошибается, а он надо мной посмеялся. Атол противный. Он мне не нравится. – Кири на мгновение уставила глаза в землю, свирепо сдвинув брови. – По-моему, он полоумный. – Да, Кири, ты права. У него не в порядке с головой, – твердо сказала Чесса. – Так что держись-ка ты от него подальше. Он трус и любит делать гадости. Но Кири не последовала этому совету. По счастью, Чесса подоспела как раз вовремя. Она увидела Атола, который с издевкой смотрел на девочку с высоты своего роста, услышала, как Кири крикнула: – Ты все наврал мне, Атол. Чесса родит ребеночка не от Варрика, а от моего отца, вот! – Ты маленькая дура, – зло прошипел Атол. – Ты ничего не понимаешь. Убирайся отсюда, поняла? – Никуда я не уйду, пока ты не признаешься, что все наврал! Атол обругал ее грубым словом, она лягнула его в голень, и тогда он нагнулся, схватил ее и начал трясти, словно нашкодившую собачонку. – Ах ты, мерзкое отродье! – заорал он, брызжа слюной ей в лицо. – Мерзкое, проклятое отродье! В тебе его кровь, и ты не имеешь права жить здесь и присваивать то, что принадлежит мне! Чесса не представляла, что у него на уме, но лицо его было искажено такой бешеной яростью, что она ужаснулась. Он полностью утратил самообладание и, похоже, мог сделать все что угодно. – Отпусти девочку, Атол, – тихо сказала она. – Ты! – злобно прохрипел Атол и снова тряхнул Кири. Та сжала свою маленькую ручку в кулак и изо всей силы стукнула его по носу. Атол взвыл и швырнул ее на землю. В следующее мгновение Чесса вихрем налетела на него, пронзительно выкрикивая все бранные слова, которым она выучилась в Дублине от воинов своего отца. Он занес было кулак, чтобы отпихнуть ее, и тут она что было сил ударила его коленом в пах. Когда он согнулся вдвое, вопя от боли, она лягнула его в голень и он, не удержавшись на ногах, шлепнулся на землю. Но Чессе этого было мало. Она пнула его в ребра, потом еще раз с силой ударила его каблуком в голень, и услышала, как хрустнула кость. Однако это ее не остановило. Тяжело дыша, она продолжала исступленно наносить удары. – Чесса, перестань! Она попыталась вырваться из рук Клива и снова наброситься на Атола, который сжался в комок под градом ее пинков, однако Клив все же сумел оттащить ее. Чесса резко повернулась к мужу и, задыхаясь от ярости, крикнула: – Он схватил Кири и стал ее трясти! А потом швырнул ее на землю. Швырнул ее, Клив( – С Кири все в порядке, Чесса. Я научил ее, как перекатываться через плечо при падении. Перестань же, Чесса, оставь его. Смотри, с Кири ничего не случилось. – Отец, погляди, я не ушиблась, не то что Атол. Красный туман, застилавший глаза Чессы, рассеялся, когда она услышала удовлетворение, прозвучавшее в тонком голоске Кири. Она набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула. – Ума не приложу, почему я не вытащила нож и не всадила в его черное сердце, – сказала она, тряхнув головой. Потом посмотрела на съежившегося в страхе Атола, занесла ногу для очередного пинка, однако не ударила. – Нет, – сказала она. – Думаю, с него хватит. – Моя нога, – простонал Атол. Он с трудом сел, схватился за голень и начал раскачиваться из стороны в сторону, не переставая скулить. – Моя нога! Ты ее сломала! – Да, сломала, – согласилась Чесса. – Я слышала, как хрустнула кость. Посиди спокойно, и я тебе помогу. Услышав это предложение, Атол завопил во все горло и попытался отползти прочь. – Сиди смирно, ты, трусливый задира. – Не бойся, Атол, теперь она уже не станет тебя убивать, – сказал Клив. – Делай, что она велит, иначе мне придется огреть тебя камнем по голове, чтобы ты не трепыхался, пока она будет заниматься твоим переломом. – Что тут стряслось? – спросил подошедший Игмал, вытирая руки о кожаный передник. – Вижу, ты, Атол, забыл о моем предупреждении, а? Вот и получил. Тебе еще повезло, что она тебя не убила. Атол застонал: – Игмал, я тебе приказываю: не подпускай ее ко мне, не позволяй ей касаться меня! – Попридержи свой глупый язык, Атол. Она тебя не убьет. – Мой отец… Клив наклонился и, не говоря ни слова, хрястнул Атола кулаком в челюсть. Тот, оглушенный, упал навзничь. – Отец, ты научишь меня так бить? – Нет, не научу, – ответил Клив, беря дочь на руки. – У тебя и правда ничего не болит, сердечко мое? – Нет, – беспечно сказала Кири. – Игмал, можно я пойду с тобой и помогу тебе работать? Игмал широко улыбнулся, показав свои блестящие белые зубы, и взял Кири у Клива. – Да, малышка. Я разрешу тебе поиграть в чане из-под смолы. Думаю, твоему отцу и мачехе это понравится. * * * В конце сентября, когда в Норвегии по утрам уже подмораживало, в Шотландии еще стояла теплая погода, воздух был ласков и напоен ароматом вереска. Строительство Карелии, новой усадьбы Клива и Чессы, было уже закончено. В доме пахло свежим деревом, и Чесса с удовольствием вдыхала его запах. Дом был невелик, но в нем хватало места для Клива с Чессой и Кири, дюжины воинов и четырех семей, которые решили переселиться в Карелию из Кинлоха. Рядом с общим домом имелась баня, совсем такая же, как в Малверне, только меньше, а также уборная, амбар для зерна, сараи, где хранились инструменты и припасы, хлев для коров, коз и двух лошадей, кузница и небольшой барак для рабов. Теперь мужчины сооружали вокруг усадьбы палисад высотой в десять футов. – Этот дом – наш, – сказала Чесса, радостно потирая руки. Аргана дала ей котелки, блюда, ложки, ножи и даже красивую полотняную скатерть для длинного общего стола. Когда Клив впервые разжег огонь в очаге, а Чесса в первый раз взялась за прикрепленную к потолочным балкам толстую палку со змеиной головой на конце, чтобы подтянуть приделанные к ней тяжелые цепи, на которых висел большой железный котел, она не смогла сдержать счастливого смеха. Присутствовавший при этом Варрик посмотрел на нее и нахмурился. Аргана тоже рассмеялась, Кейман же даже не улыбнулась. Она просто стояла и смотрела, не проронив ни единого слова. Атол тоже смотрел, опираясь на костыли, и вид у него при этом был такой злой и мрачный, что Кливу захотелось вышвырнуть его вон. Именно в эту ночь, их первую ночь в новом доме и на новой кровати, застеленной новой мягкой медвежьей шкурой, которую подарил им Оттар, один из воинов Игмала, Чесса сказала: – Я беременна. Клив, как раз собиравшийся овладеть женой, застыл, напрягся, оторопело глядя ей в лицо, а потом глубоко вошел в нее и она засмеялась, проталкивая его еще глубже. – Я гадала, что же ты сделаешь, когда я тебе скажу, – прошептала она ему на ухо, потом легонько укусила его за мочку и поцеловала в подбородок, а затем в губы, ощутив смешавшийся с его дыханием хмельной вкус меда. – Я люблю тебя, Клив, – сказала она. – И теперь я знаю, что не бесплодна. Он на мгновение отстранился от нее и, наклонив голову, припал губами к ее лону. Когда она вскрикнула, невольно изогнув спину, он рассмеялся. – Пусть мой ребенок услышит, как его мать кричит от наслаждения, – проговорил он и снова вошел в нее, чувствуя, как ее плоть сжимается вокруг его, чувствуя, как она конвульсивно вздрагивает от жгучего наслаждения. – Лучше оставь свои попытки управлять мною, Чесса, – прошептал он, распрямившись и целуя ее при каждом слове. – Уверен, ты воображала, что я так ошалею, узнав о твоей беременности, что свалюсь с кровати на пол, а ты будешь смотреть на меня с самодовольной улыбкой. Ох нет, Чесса, не делай таких движений, а то я… Больше он ничего не сказал. Он овладел ею опять, но не так, как в первый раз, потому что теперь он знал – в ее чреве зреет его дитя, и ему хотелось показать ей, как он этому рад, как сильно он ее любит и как будет лелеять и оберегать ее до самого конца своей жизни. Когда к нему вернулся дар речи, он прошептал: – Я люблю тебя, Чесса. Я никогда не считал тебя бесплодной. Она ткнула его локтем в ребра, потом притянула к себе, так что его губы коснулись ее губ. . – Ты в самом деле любишь меня, Клив? Не то чтобы я не поверила тебе, когда ты заставил себя сказать это в первый раз, – просто дело в том, что ты мужчина, а я знаю, что мужчины не любят говорить о таких вещах. Говоря о любви, они чувствуют себя глупыми. – И кто же тебе это сказал? Уверен, что не Ларен и не Мирана. – Нет, я заметила это сама. – Так ты, стало быть, такая же старая и опытная, как Альна с ее беззубыми деснами, скрипучим кудахтаньем и вечными разговорами о недостатках, свойственных всем мужчинам, включая даже ее любимого Рорика? – Нет, я, конечно же, не такая – разве что совсем немножко. Но ты так редко говорил мне о своей любви – раз, два и обчелся. Обычно ты только устраиваешь мне разносы и кричишь на меня или же хочешь затащить меня в постель – впрочем, все мужчины только об этом и думают. – Это чистая правда, – пробормотал он, страстно целуя ее. – Скажи, когда родится наш ребенок? – В марте. – Кири тоже родилась в марте, – сказал он и, скатившись с нее, обнял ее за плечи. – И что же тогда случилось? В ответ он рассказал о Сарле, о том, как он любил ее, вернее, думал, что любит, о том, как она предала его, и о том, как он заставил ее остаться в Малверне до тех пор, пока она не родит. – Я помню, как она кляла меня, когда рожала Кири. – Почему? – Потому что роды – это очень больно, Чесса. – Ты уверен? Сайра говорила мне, что это сущий пустяк. Она уверяла, что стоило ей немного покряхтеть, как из ее чрева выходил еще один мальчик. Клив поморщился, уж слишком радужны были ее представления о рождении детей. Хотя, с другой стороны, что об этом мог знать он, мужчина? – Может, тебе лучше расспросить Аргану? – сказал он. – А когда появилась на свет Кири, роды были долгими? Он хотел было солгать, но тут же понял, что это было бы нечестно. – Очень долгими, – ответил он, – но я знаю, что у разных женщин это происходит по-разному, – И многие женщины от этого умирают. – Ты не умрешь, и я запрещаю тебе говорить такие вещи. Когда ты будешь рожать, я буду с тобой, и все будет хорошо. – Мой отец никогда не приближался к Сайре, когда она рожала ему очередного сына. – А Меррик оставался рядом с Ларен оба раза, когда рождались их сыновья. В Ирландии что, есть обычай, что муж должен уйти из дома, когда у его жены роды? – Мне всегда казалось, что мужчинам не хочется быть рядом со своими женами, когда они рожают, – сказала Чесса. – Мой отец в этих случаях всегда покидал дворец и уезжал на охоту. – Когда придет твой срок, я не уеду на охоту. Чесса поцеловала его в грудь. – Я помню, что Сайра и сама не подпускала к себе моего отца, когда ее срок был уже близко, потому что тогда она становилась толстой и некрасивой. Я слышала, как она говорила об этом с одной из своих дам. Мне она, конечно, ничего такого не говорила. И сказать по правде, мне она не казалась некрасивой, даже тогда, когда у нее вырастал огромный живот. Клив погладил ее бока, потом живот. – Я не оставлю тебя, когда ты будешь рожать моего ребенка, – сказал он. – Ни за что не оставлю. – Ты готов мне в этом поклясться? – Даже если ты станешь похожа на Равнольд, любимую свинью Ларен, я все равно тебя не покину. Я буду обнимать тебя каждую ночь, чтобы тебе не было одиноко и страшно. Чесса куснула его в подбородок и быстро взгромоздилась на него. Это его озадачило: – Что-то я тебя не понимаю, Чесса. Ты забеременела. Мое семя оплодотворило тебя. Почему же ты такая ненасытная? Ведь теперь в этом деле нет большой нужды, разве не так? Она наклонилась и снова укусила его в подбородок. – Это нужно не ребенку, – шепнула она, – а мне. * * * – Прибыл посланец от короля Ситрика, – сообщил Игмал. – Он говорит, что знает тебя, Чесса. Чесса вытерла руки шерстяной тряпкой, одернула платье, сняла с головы платок и вышла за ворота. Перед ней стоял Бродан, ее брат, а за ним – две дюжины воинов во главе с Кулликом, телохранителем ее отца. – Бродан! – радостно крикнула она и бросилась в его объятия. – О, Бродан, Бродан, ты приехал, приехал, – повторяла она, целуя брата. – Я уж и не чаяла когда-нибудь свидеться с тобой, братец, и вдруг – такое счастье! – ты здесь. Надо же, как ты вырос! Кстати, как ты нас нашел? Нет, вы только посмотрите, как он вымахал! С виду уже почти взрослый парень) И какой пригожий! Глаза темные, горячие, совсем как у нашего отца. Уверена, что девушки тебя обожают. Поскольку Бродану было еще всего-навсего восемь лет, эти восторженные похвалы не пришлись ему по вкусу. Заметив его смущение, Чесса оборвала свои излияния и крикнула: – Клив, скорее иди сюда и познакомься со своим шурином Броданом. За последние полгода Бродан действительно заметно возмужал. И он в самом деле обещал стать красивым мужчиной. Глядя на него, Чесса невольно подумала об Атоле и мысленно помолилась каждому богу, которого знала, чтобы ее младший брат вырос порядочным и достойным человеком, не таким, как Атол. Бродан вскинул голову и устремил взгляд на Клива. Чесса заметила, что он вглядывается в ее мужа, как один взрослый мужчина вглядывается в другого, стараясь высмотреть в нем все сильные и слабые стороны. Именно так учил его их отец. – Я помню тебя, – сказал Бродан. – Ты был послом герцога Ролло. Когда твой гонец приехал с Ястребиного острова в Дублин и сообщил моему отцу, что ты женился на Чессе, отец три дня рвал и метал. Он ругался последними словами, пинал мебель и орал на всякого, кто к нему приближался, – даже на мою мать. Мать не понимала, что на него нашло, м очень удивлялась. Но потом отец снова начал улыбаться. Я слышал, как он сказал матери, что ты хороший человек и что Чесса считает тебя совершенством и даже находит красивым твое лицо. Он сказал, что коль скоро она не замечает твоего шрама, то, должно быть, действительно очень сильно влюблена в тебя. Так что он согласен на этот брак. Не сказал бы, что он в восторге, но он согласен. – Рад это слышать, – ответил Клив, дружески сжав плечо своего восьмилетнего шурина. – Мне вовсе не хотелось, чтобы твой отец явился сюда во главе войска, чтобы перерезать мне горло. – Отец сказал, что Чесса сама перережет тебе горло, если будет за что. – Это точно, – кивнув, подтвердил Клив. – Странно, что отец отпустил тебя в Шотландию, – заметила Чесса. Решение отца в самом деле удивило ее – ведь Бродан в конце концов был совсем ребенок, а такое дальнее путешествие всегда сопряжено с опасностью. – Я хотел посетить Айону [9] , где жил и проповедовал святой Колумба. Кстати, вам известно, что много лет назад король Кеннет приказал увезти его останки с Айоны и перезахоронить их неподалеку от Скоуна? – Да, – сказал Игмал. – Мой дед рассказывал мне, что после того, как Кеннет объединил скоттов и пиктов, ему захотелось показать всем, что скотты лучше, чем пикты, потому что он перенес свою столицу из Арджилла в Скоун. Он увез кости бедного святого Колумбы из монастыря на Лионез и перевез Камень судьбы из Данадда в свою новую столицу Скоун. Мой дед терпеть не мог этого коротышку Кеннета за то, что тот столько всего наворотил, и ругал его на все корки. – А что из себя представляет этот Камень судьбы? – спросила Чесса. Бродан понизил голос до шепота: – С виду это просто обычная плита из песчаника, но именно она служила подушкой Иакову, сыну Исаака и внуку Авраама, когда он видел сон об ангелах и лестнице, ведущей на небо. – Ты стал христианином, Бродан? – спросила Чесса. Имена, которые упомянул ее брат, были ей неизвестны, но она ясно расслышала благоговение, прозвучавшее в его голосе. – Да, Чесса. Я сказал отцу, что хочу пожить в монастыре на Айоне. – О, – сказала Чесса. Ее брату было всего восемь лет – так неужели в столь раннем возрасте он уже знал свое предназначение? Конечно, он всегда был не по годам серьезным, но ведь в прежние времена ему так нравилось ходить с ней на рыбалку. Чесса вспомнила, как рыбу глэйли, которую они поймали вместе с Броданом, подали на стол, когда Клив ужинал в королевском дворце в Дублине. – Как отец, Бродан? Он здоров? – Да, как всегда. Мать родила ему еще одного сына. Я сказал ему, что, имея еще четырех сыновей, он не нуждается во мне и может отпустить меня с легким сердцем. Он ответил, что спросит совета у звезд, а потом сказал, что они расположены благоприятно и со мной ничего не случится. – Чародей всегда останется чародеем, – пробормотал Клив. Куллик, личный телохранитель Ситрика, выступил вперед и встал рядом с Броданом. Положив руку на плечо принца, он сказал; – Мы пробудем здесь три дня, а потом принц Бродан желает отправиться в аббатство святого Андрея. Это новое аббатство, оно построено недавно. Известно, что тамошний епископ займет главенствующее место в шотландской церкви. – Да, – сказал Бродан. – Монастырь на Айоне – это старая святыня, а аббатство святого Андрея – новая. Я хочу помолиться и там, и там. – Он замолчал, явно борясь с собой, затем выпалил: – Я слышал, что святой Колумба видел в озере Лох-Несс какое-то чудовище. Думаю, оно не злое, если его смог увидеть такой великий и святой человек. Чесса, а ты его видела? – Да, но только один раз. У него очень длинная шея и маленькая голова. Оно появилось и тут же опять скрылось под водой. А вот Кири видела его много раз. Она говорит, что это вовсе не чудовище, а большая мама, у которой есть детки. – Кири? Кто это? – Дочка Клива. А вот и она. Кири, голубушка, познакомься с моим братом Броданом. Он приехал из Ирландии и хочет узнать побольше о Кальдон. Восьмилетний принц посмотрел сверху вниз на маленькую золотоволосую девчушку, и на лице его отразилось горькое разочарование. – Ты говоришь, что эта малышка видела знаменитое чудовище? – У нее есть имя, – сказала Кири. – Ее зовут Кальдон. Бродан вздохнул: – Нет, это невозможно. В конце концов это несправедливо. Не может быть, чтобы она и впрямь видела это чудовище. Просто у маленьких девочек очень богатое воображение, и они готовы нафантазировать невесть что. – Только не она, Бродан. Поверь мне, она в самом деле не раз видела это существо. А теперь, братец, добро пожаловать в нашу новую усадьбу. Мы рады принять тебя и твоих воинов и собираемся закатить для вас такой пир, что даже столь сдержанный человек, как Куллик, будет весело смеяться и довольно рыгать. Невозмутимый воин выслушал это обещание без тени улыбки, однако кивнул в знак согласия и приказал воинам входить в ворота. * * * Легкий моросящий дождик тихо шелестел по крыше дома. Вместе с дождем пришел туман, который сначала повис над холмами, а потом медленно опустился на темные воды озера. Чессе нравились шотландские дожди, потому что прекращались они так же внезапно, как и начинались, и после этого сразу же показывалось солнце, освещающее сочную, чисто промытую зелень. Входную дверь Чесса оставила открытой, чтобы через нее уходил дым из очага. Дыра в крыше была явно недостаточна для этой цели – она была слишком узка. Хорошо еще, что в Шотландии можно спокойно открывать двери и окна, не боясь морозов. Не прошло и часа, как моросящий дождь кончился и над озером снова засияло солнце. Чесса вышла из дома и направилась в уборную, поглаживая свой слегка округлившийся живот и разговаривая сама с собой: – Наверное, скоро из-за тебя, малыш, мне придется еще чаще бегать в уборную по малой нужде. Тогда уж наступит зима и станет холодно, и ветер с озера будет приносить с собой снег. Интересно, здесь снежные зимы? Выйдя из уборной, она тихо замурлыкала себе под нос и решила заглянуть в сарай, где хранилось сено для скотины, которое недавно прислал из Кинлоха Варрик. Внутри было темно и пахло сеном, коровами и козами. Внезапно мужская ладонь закрыла ей рот, а обе ее руки оказались крепко прижатыми к бокам. Чесса окаменела от страха. “Варрик?” – подумала она. Но это был не Варрик. – Не двигайся, Чесса, – сказал знакомый голос. – Я не хочу причинять тебе боль. Глава 27 – Ах это ты, Керек, – проговорила Чесса, с трудом шевеля губами, которые зажимала его рука, – Давно не виделись. Я по тебе скучала. Он ослабил хватку и медленно развернул ее лицом к себе. – Я тоже, – сказал он, глядя на нее. – Ты стала еще красивее, чем когда мы виделись в последний раз, Чесса, но у тебя усталый вид. Тебе пришлось слишком много работать. Тебе нужно больше рабов и больше семей, которые жили бы в доме. Палисад выглядит довольно внушительно, так что разбойники вряд ли посмеют его атаковать. Знаешь, я наблюдал за тобой три дня, поджидая случая, когда ты будешь одна. Но вокруг все время было много народа. – Чего ты хочешь, Керек? Зачем ты явился? Зачем прячешься, как вор? Здесь наш с Кливом дом. Клив назвал нашу новую усадьбу Карелией. Да, мы все много работали и устали, но дело того стоит, ведь теперь у нас есть свой собственный дом. Почему ты не пришел к нам открыто, как друг, и не поздоровался с нами? Керек вздохнул: – Я хотел бы прийти к вам с добром, но это невозможно” Поверь мне, Чесса, мне совсем не нравится то, что я делаю, но Турелла считает, что только в тебе заключено наше спасение. Это она послала меня. Рагнор стал королем. Олрик умер, подавившись куском мяса, который плохо прожевала одна из его наложниц. Он умер во время пира, на глазах у многих. Говорят, что как только его отец упал лицом в тарелку, Рагнор подбросил в воздух обглоданную кость и сказал, что теперь он возьмет себе отцовских наложниц и они станут пережевывать его пищу. Он собирается напасть на Ястребиный остров и захватить Утту. И это не пустая похвальба. Он действительно намерен сделать то, что сказал. Он не прислушивается к советам Туреллы. Он винит свою мать в исчезновении Ислы. Поскольку королева до сих пор не объяснила ему, в чем дело, он твердит, что его мать приказала убить Ислу. Он говорит, что раз уж Исла для него потеряна, он удовольствуется Уттой, которая тоже хорошо варит мед. Но сначала он захватит Ястребиный остров. Он во всеуслышание вопит, что там с ним дурно обошлись, что его бросили в воду, чтобы утопить, и вообще не оказали уважения, подобающего наследному принцу Данло. И теперь, когда он стал королем, он им покажет. Он перебьет их всех или же обратит в рабство. И говорю тебе, Чесса, – он в самом деле собирается выполнить свою угрозу. Ты не поверишь, но он искренне оплакивает Ислу. Он с тоской вспоминает о ее больших грудях; и еще ему понравилось, как она держалась с ним: непринужденно и вместе с тем с уважением, которое подобало ему как наследному принцу Данло. Но мне кажется, что более всего ему понравилась повязка у нее на глазу. Ему очень хотелось снять ее и посмотреть, что под нею скрыто. – Если бы он снял ее, то увидел бы золотистый глаз Клива. – Ни Турелла, ни я не сказали ему, что женщина, которую он так сильно желал, была на самом деле переодетым Кливом, который явился в Йорк, чтобы вызволить тебя. Поэтому, принцесса, мы решили снова обратиться к тебе. Тебя Рагнор послушается. Он побаивается тебя, да-да, не спорь, ты же знаешь, что это правда. Сам он никогда в этом не признается, но он испытывает перед тобой какой-то страх, природы которого я не могу понять. Турелла уверена, что ты сможешь подчинить его своему влиянию – ей это уже не под силу. Ты должна поехать со мною в Йорк, Чесса. Ты должна взнуздать Рагнора. Ты сумеешь управлять им. – Ни за что. Он убьет меня, Керек. Я никогда не смогу управлять им. Все это чепуха, полная чепуха. Пожалуйста, оставь меня в покое. – Турелла не хочет убивать собственного сына, но может статься, ей придется это сделать ради спасения Данло. Он помышляет только о своем отмщении Рорику и о том, чтобы заполучить Утту. Когда советники говорят ему о набегах саксов, о том, что они захватывают наши земли, он и ухом не ведет. Знай себе пьянствует да жалуется, что мед нехорош – хуже, чем у Утты или Ислы. С таким королем у всех в Данло опускаются руки, не только у меня с Туреллой. Все королевство в отчаянии, принцесса. Это твой долг – вернуться в Йорк и обуздать Рагнора. Возьми его в свои руки. – По мне, так пусть Турелла его убивает. Мне это безразлично. Все равно рано или поздно Данло окажется во власти саксов. Все это знают. Это просто вопрос времени. Поэтому еще раз прошу тебя, Керек, оставь меня в покое. – Данло не падет, если вы с Туреллой объединитесь и станете править вместе. Чесса стиснула руки Керека выше локтей и попыталась встряхнуть его. – Посмотри на меня. Керек. Я обыкновенная женщина. Нынче утром я вымылась в баке. Только что я сходила в уборную. Волосы у меня повязаны так же, как и у других замужних женщин. Посмотри на мои руки – они измазаны мукой, потому что я месила тесто. Здесь моя жизнь, Керек, здесь мой дом. Мне не нужно королевство Данло, и я не хочу иметь никаких дел с Туреллой. Я просто женщина, а не воительница, подобная Боадицее. – Я должен отвезти тебя к Турелле, Чесса. Таков ее приказ. У меня нет выбора. – Я не пойду с тобой, Керек. А если ты попытаешься заставить меня, клянусь, ты об этом пожалеешь. Однако вопреки ее ожиданиям эта угроза не подействовала. Керек только улыбнулся: – Неужели? Значит, мне придется очень зорко стеречь тебя, чтобы ты меня не убила. Знаешь, именно это и делает тебя таким грозным противником, Чесса: твой пыл и твоя железная решимость добиться своего. Я уверен, ты легко подчинишь Рагнора своей воле и сумеешь устрашить саксов. Почему ты артачишься? Пойдем со мной, тогда Турелла успокоится и королевство Данло будет спасено. Чессе хотелось как следует стукнуть его по голове, чтобы вбить в нее здравые мысли. Но он был намного сильнее ее, и она знала, что не сможет ему противиться. – Оставь меня в покое, – повторила она. – Я никуда с тобой не пойду. – Однако он, казалось, не обратил на ее слова ни малейшего внимания. – Дослушай меня до конца, принцесса. Турелла все рассчитала. Она уверена, что Клив, когда все его поиски окажутся тщетными, решит, что ты умерла, и в конце концов забудет тебя. Конечно, поначалу он будет оплакивать тебя, но как долго способен мужчина оплакивать женщину, какой бы она ни была? Весьма недолго, принцесса, весьма недолго. А потом он найдет себе другую и вскоре снова станет совершенно счастлив. Так что не беспокойся: после того как ты исчезнешь, ему не придется долго страдать. Турелла хочет, чтобы ты вышла замуж за Рагнора. Никто не узнает, что этот брак незаконен, потому что только мы трое: Турелла, ты и я – знаем, что у тебя уже есть муж. Турелла сказала мне, что ты непременно согласишься, чтобы спасти Рорика с Мираной и Ястребиный остров. Рассуди сама, Чесса: теперь под началом у Рагнора много воинов. Они последуют за ним, даже если им придутся не по вкусу его приказы. Ты же сама знаешь: верность своему вождю у викингов в крови. Рагнор захватит Ястребиный остров и уничтожит там все и вся. Ему нравится уничтожать и разрушать – разве ты не помнишь, что это его любимое развлечение? – Да, помню, но это не изменит моего решения. Пойдем со мной, Керек, пойдем в дом. Расскажи все это Кливу. Вместе мы сможем что-нибудь придумать, чтобы помочь тебе и Турелле и спасти Ястребиный остров. Прошу тебя, пойдем. – Нет, – сказал он, и в этом коротком ответе прозвучала такая непоколебимая решимость, что Чесса поняла: он не передумает и не отступится от своего плана. Тогда она глубоко вздохнула, улыбнулась и сказала: – У меня будет ребенок. Я беременна от Клива. Мгновение Керек молча смотрел на нее, потом откинул голову и расхохотался. – Клив тоже сначала рассмеялся, когда я ему сказала. Но на сей раз это правда, Керек, Я действительно беременна. И в этом нет ничего удивительного, как-никак мы с Кливом поженились еще летом. Смех Керека оборвался. Он положил руки на ее живот, почувствовал чуть заметную выпуклость и побледнел. – Ох нет, – пробормотал он, – ох нет. Об этом мы не подумали. – Он взъерошил свою густую шевелюру и, сжав руку Чессы железными пальцами, притянул ее к себе. Несколько мгновений он молчал, погруженный в свои мысли. – Но это ничего не меняет, – сказал он наконец. – Мы постараемся как можно скорее отвезти тебя в Йорк и, как и в прошлый раз, объявим, всем, что ты беременна от Рагнора. Турелла будет довольна. Более того, она будет счастлива. Помнишь: она хотела, чтобы ты правила Данло и чтобы ребенок Клива стал наследником. Так что все идет хорошо, даже лучше, чем мы ожидали. Ты как всегда не разочаровала меня, принцесса. – Я не оставлю Клива и Кири, – упрямо оказала Чесса. – Даже если ты сумеешь довезти меня до Йорка, я не стану плясать под твою дудку. Я не выйду замуж за Рагнора и не стану послушной дочерью Туреллы. Я вам не покорюсь. Керек посмотрел на нее с печальной улыбкой: – Покоришься, Чесса. Ведь у тебя будет ребенок. Уверен, что ты захочешь его защитить. * * * Клив легко ударил носком кожаный мячик и послал его Кири. Девочка подхватила его и бросила маленькому Эрику. Мячик попал малышу в грудь н отскочил. Кири стала ругать его и замолчала только тогда, когда рядом с ней присела на корточки Инга, жена Ашкольда, – Не ругай его, золотце, ведь он еще такой маленький и несмышленый. У него пока неловкие ручки. Так что будь с ним терпеливой. И запомни: терпение – удел всех женщин, и тебе тоже пора учиться терпеть слабости мужчин. Клив засмеялся. – Это верно, – сказал он, кивая. – Слушай, что она говорит тебе, Кири, и мотай на ус. А потом перескажи ее мудрые слова Чессе, которая нередко забывает, что ее первый долг – быть терпеливой. – Да, малышка, – подтвердил Игмал, тоже садясь перед Кири на корточки, – Инга права, с мальчиками надо быть терпеливой. Им надо много времени, чтобы повзрослеть и созреть, а у иных это затягивается очень надолго. – Ладно, – сказала Кири, беря Эрика за руку. – Свожу-ка я его на озеро и позову Кальдон. Она обязательно приплывет, если я ее кликну. – Хорошо, идите, – одобрил Игмал. – Но смотри, Кири, будь осторожной. Ты уже большая девочка, а Эрик еще маленький. Ты уж присмотри за ним, ладно? И возвращайтесь поскорее. Кири кивнула, потянув Эрика за грязную ручку, и потащила его за собой из дома. Клив в задумчивости покачал головой. Все здесь было, совсем как в Малверне или на Ястребином острове. И мужчины, и женщины заботились обо всех детях, которые были рядом: не только о своих, но и о чужих, и все усердно трудились, чтобы усадьба процветала. Клив чувствовал себя частью большой дружной семьи – ощущение, которого он был лишен большую часть своей жизни, пока ему не встретились Меррик и Ларен и он не поселился вместе с ними в Малверне. Но сейчас все было иначе. Ведь здесь был его собственный дом. Его и Чессы. Ему захотелось увидеть Чессу, крепко обнять ее и поцеловать в губы. – Инга, а где Чесса? – Час назад я видела, как она месила тесто, а потом она сказала мне, что ей опять надо в уборную. С тех пор я ее не видела, Клив. Сейчас обойду всех и поспрашиваю, может, кто ее видел. – Хорошо. А я поищу ее снаружи. Чессе нравилось ходить к водопаду, сидеть на покрытых мхом камнях, прислонясь спиной к узловатому старому дубу, и мечтать. Она говорила, что думает о ребенке, которого носит под сердцем, о том, будет ли это мальчик или девочка, и о том, какие у этого ребенка будут волосы, золотистые, как у Клива, или черные, как у нее? Но если всего час назад Чесса месила хлеб, зачем ей вдруг вздумалось выйти за ворота? Вскоре все обитатели Карелии включились в поиски, но все было тщетно – Чесса как в воду канула. Вечером из Кинлоха приехал Варрик. Он явился один, без сопровождающих, и направился прямиком к Кливу. – Чессу похитили, – сказал он. – Не знаю, кому это понадобилось, но ее увел какой-то мужчина. Я видел все это очень ясно. Клив ошеломленно уставился на отца: – Мы действительно не можем найти ее, хотя уже все обыскали, но зачем кому-то понадобилось похищать ее? Кто мог проникнуть в усадьбу и увести ее? – Не знаю, кто это, но он пробрался внутрь и выжидал случая, когда она будет одна, чтобы захватить ее. – Откуда ты знаешь? Из кожаного футляра, всегда висящего у него на поясе, Варрик вытащил бурру. – Я взял бурру в руки и все увидел. Это случилось недавно. Я увидел высокого мужчину, мускулистого и очень сильного, со свирепыми глазами и густыми рыжими волосами, тронутыми сединой. Судя по выражению его лица, он был рад видеть Чессу. Я видел, как они разговаривали. Они спорили, и он ее о чем-то просил. В конце концов он засунул ей в рот кляп, связал ей руки, завернул ее в одеяло и перебросил через плечо. Теперь он уже ушел, но куда – я не знаю. Все образы исчезли. – Сколько лет было этому мужчине? – Примерно столько же, сколько и мне, но выглядит он старше, на его лице больше морщин, и у него более широкая кость. Ты знаешь этого человека, Клив? – Да, – тихо ответил Клив, – знаю и притом очень хорошо. Его зовут Керек, он служит королеве Турелле. – Турелле? – повторил Варрик, задумчиво глядя вдаль. – Турелле? Как странно. – Когда я расскажу тебе эту историю от начала до конца, ты поймешь, что “странно” – это еще мягко сказано. Турелла – королева Данло. Считается, что король Олрик уже много лет держит ее в заточении, но это вовсе не так. На самом деле страной правит именно она. Олрик – глупец, но Турелла позволяет ему думать, что он главный и ничто в королевстве не происходит без его воли. Должно быть, в Йорке произошло что-то чрезвычайное. Турелла была убеждена, что ее сын должен во что бы то ни стало жениться на Чессе. Она считает, что Чесса сможет управлять Рагнором, а потом, после смерти Туреллы, возглавить королевство Данло и спасти его от саксов. Рагнор – мерзкий, себялюбивый гаденыш, такой же безмозглый, как Атол. – Атол исправляется, – холодно сказал Варрик. – После того как ты покинул Кинлох, он вновь обрел самообладание и душевный покой. Его сломанная нога постепенно срастается. Клив в ответ только хмыкнул, а потом, после небольшой паузы, спросил: – Ты поедешь со мной на поиски Чессы? – Да, – медленно произнес Варрик. – Мы"ее найдем, непременно найдем. "Ага, – подумал Клив, – он все еще желает ее и просто выжидает, пока родится ребенок. Когда Чесса разродится, он опять возьмется за свое. О боги, хоть бы он не причинил вреда Аргане, по крайней мере до того, как появится на свет ребенок”, Клив, Варрик и Игмал начали обсуждать, какой путь мог избрать Керек. Поедет ли он в Данло морем или же по суше, через всю Шотландию. – Морем, – уверенно сказал Клив. – Керек ни за что не станет рисковать жизнью Чессы, путешествуя по Шотландии. Он не знает здешних краев и тех опасностей, которыми они изобилуют. К тому же, если погода не испортится, морем будет быстрее. – Вот-вот наступит зима, – заметил Варрик. – В это время года в Северном море то и дело разражаются бури. Они налетают внезапно и часто гибельны для кораблей. У Варрика было три боевых корабля, у Клива – один. В их распоряжении имелись шестьдесят воинов, большей частью пиктов, искусно владеющих оружием, закаленных в битвах, беспощадных, но, увы, все они были никудышными моряками. Клив не находил себе места от тревоги. Ему хотелось немедленно броситься в погоню за Кереком и Чессой, но уже стемнело, и поэтому никто не решился бы пуститься в плавание по водам озера. Все попытки уговорить воинов оказались бы бесполезны – они согласятся отправиться в путь только на рассвете. Так что выбора не было – приходилось ждать. Весь вечер Клив думал и думал, слушая Игмала, своего отца и других мужчин. Когда Варрик уже собирался покинуть Карелию и вернуться обратно в Кинлох, Клив наконец сказал: – У меня есть план. Отец, ты согласен слушаться меня, чтобы спасти Чессу? Варрик внимательно посмотрел на своего сына. Да, пожалуй, в нем вполне достаточно трезвой расчетливости, изобретательности, ума и силы. Что ж, это неудивительно. Иначе как бы смог Клив целых пятнадцать лет выжить в рабстве? Клив – его сын, когда-нибудь он будет править Кинлохом. Но не эти мысли побудили Варрика утвердительно кивнуть. Ему нужна была Чесса, он хотел вернуть ее, а кто смог справиться с этой задачей лучше, чем Клив, ее муж? – Я согласен, – сказал он. – Расскажи мне свой план. Клив рассказал. Когда он закончил, Варрик медленно кивнул, потом вынул из футляра бурру. Она была горячая и такая легкая, что он подумал: интересно, если выпустить ее из рук, не улетит ли она под самую крышу? Варрик протянул ее Кливу: – Возьми бурру. Скажи, что ты чувствуешь? Клив посмотрел на странную зловещую палочку. Ему не хотелось прикасаться к этой проклятой штуке, но он все же взял ее. Она оказалась такой тяжелой, что он едва не уронил ее, и ему пришлось ухватиться за нее обеими руками. У Клива по спине побежали мурашки Он всунул палочку обратно в руки Варрика. – Возьми свою бурру, отец, и вложи ее обратно в футляр. Мне она не нужна и не интересна. Она тяжелая и холодная. Я понимаю, она обладает силой, непостижимой для простых смертных, но я ничего не желаю знать о ее возможностях и тайнах. Возьми ее обратно, отец, и больше не заставляй меня брать ее. Варрик взял палочку и улыбнулся Кливу, легко держа ее на кончике указательного пальца. Он понимал, что Клив сознает: у него нет и никогда не будет власти над буррой. Но у Чессы такая власть есть, есть наверняка. – Итак, мы отправляемся на рассвете. Но скажи, Клив, ты вполне уверен в том, что это наилучший путь? Клив кивнул: – Уверен. Большой отряд не смог бы освободить ее. Нет, мы будем действовать по-другому. – И он улыбнулся зловещей улыбкой, предвещавшей возмездие и смерть. – Мне не нужна твоя бурра, отец. Мне ни к чему вызывать дождь, превращать озеро в клокочущий хаос или призывать к себе из глубин это несчастное чудовище. Мой ум – это ум мужчины и воина, и он поможет мне одержать победу. – Ну что ж, хорошо, – согласился Варрик. – Мне по душе твой замысел. Небольшой отряд, одетый как воины дворцовой стражи в Йорке, – да, полагаю, что этот план сработает, тем более что ты хорошо знаешь дворец. Но если твой план не даст результата, тогда, Клив, тебе понадоблюсь я. И тогда ты увидишь, что не стоит недооценивать силу колдовства. * * * Над озером стлался густой, плотный туман. Он касался поверхности воды и причудливо клубился вокруг одинокой лодки. Здесь, на воде, было холодно и сыро, и у Чессы стучали зубы, несмотря на то, что Керек завернул ее в теплый шерстяной плащ. У него было всего шесть воинов, и все они гребли, налегая на весла изо всех сил. Они знали, что у этого озера нет дна и что в нем обитает чудовище. Они знали, что, если один из них упадет за борт, он исчезнет навсегда: либо его проглотит чудовище, либо засосет в бездонный омут. Все гребцы уже тяжело дышали, но никто не помышлял об отдыхе. Каждый молился про себя Тору, чтобы он помог им благополучно доплыть до Инвернесса. Их не надо было торопить – их подгонял ужас перед неизвестным, он же придавал им сил. Чесса сидела на носу лодки, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь завесу тумана. На небе не было видно звезд, все застилал этот непроглядный туман, светящийся зловещим сероватым светом. Чесса поднесла руку ко рту и тихонько позвала: – Кальдон, Кальдон, если ты здесь, приплыви ко мне, как ты приплываешь к Варрику, как ты приплываешь к Кири. У меня нет волшебной силы Варрика или его бурры, нет простодушной веры Кири, но я взываю к тебе. Помоги мне, Кальдон! Помоги! – Что ты там бормочешь, Чесса? Чесса обернулась и улыбнулась Кереку, который греб так же усердно, как и шестеро остальных, и дышал так тяжело, что она едва смогла разобрать его слова. – Я вызываю чудовище, которое обитает в озере, – сказала она, повысив голов, чтобы все в лодке услышали ее. – Отец Клива зовет его, и оно всегда приплывает. Он чародей, могучий чародей. Кири тоже умеет вызывать чудовище. Посмотрим, приплывет ли оно на мой зов. Если оно приплывет, то оно спасет меня. Все воины повернулись к ней и на их лицах она прочитала такой страх, что поняла: стоит ей подлить еще немного масла в огонь, и они совсем потеряют голову. – Да! – сказала она еще громче. – Чудовище Кальдон явится на мой зов! Вы только посмотрите, какой странный туман стоит над этим озером. Видите – он светится, а разве обыкновенный туман может светиться? Это потустороннее свечение! Глядите"внимательнее, скоро чудовище всплывет. Моя дорогая Кальдон огромна, много больше, чем боевой корабль. Это гигантская водяная змея, которая живет в этом озере уже многие сотни, а может быть, и тысячи лет. Может статься, она жила здесь еще до начала времен. Здешние рыбаки никогда не заплывают на середину озера и никогда не забрасывают свои сети после захода солнца. Они знают, что если сделают это, то погибнут, и их тела не отыщут вовек. Слушайте! Что это там за шум? Может, это приближается Кальдон? Один из воинов истошно завопил: – Керек, нам конец! Керек тихо процедил сквозь зубы: – Замолчи, Чесса, не то я опять заткну тебе рот. – Только попробуй дотронуться до меня, Керек, – улыбаясь, промолвила Чесса, – и увидишь, что Кальдон сделает со всеми вами. – Замолчи сейчас же, или я… Не успел он договорить, как в борт лодки ударила большая волна. Воинов окатило холодными брызгами, и они в страхе побросали весла. – Гребите, проклятые вы глупцы, гребите, – заорал Керек. – Гребите к берегу, он уже совсем близко. Если б не этот паршивый туман, вы бы увидели, что до него рукой подать. Гребите шибче, или мы все утонем. Лодку опять окатило ледяной волной. Вода не коснулась Чессы и гребца, сидевшего рядом с ней, но до нитки промочила Керека, как будто вся она предназначалась одному ему. Воинов сковал ужас. Керек вскочил на ноги и, вытянув руку, закричал: – Смотрите, берег вон там! Да гребите же, идиоты, гребите! Перед самым носом лодки вдруг послышался тихий свист. В борт опять плеснула волна, однако она была не так велика, как две предыдущие. Лодка сильно закачалась, словно к ней, разрезая воду, стремительно подплывало что-то огромное. Свист приближался, становясь все громче и громче. Воины застыли на месте. Один из воинов крикнул: – Принцесса, вели чудовищу остановиться! Скажи ему, что мы отпустим тебя, пусть только оно сохранит нам жизнь. Скажи, что мы больше не будем слушаться Керека. – Кальдон, – закричала Чесса, – ты слышала, что сказал этот человек. Если он сказал правду, пощади этих людей. Если же он солгал, убей их всех. Свист между тем превратился в громкое шипение, похожее на шипение громадной змеи. Теперь каждый воин явственно слышал его, каждому казалось, что чудовище угрожающе шипит прямо ему в ухо и обдает своим горячим дыханием его лицо. Каждый живо представлял, как чудовищная морская змея бьет по лодке своим мощным хвостом и та, крутясь, погружается в бездонную пучину. – Top, Top, спаси нас! – завопил один из воинов. – Оно погубит нас! Глава 28 Кири закричала, разбудив других шестерых детей, которые, тесно прижавшись друг к другу, спали в одной с ней кровати. Она все кричала и кричала, извиваясь и колотя по воздуху ручками. Маленький Эрик заплакал. Эйдалла, которая была на год старше Кири, схватила ее за руку и начала трясти: – Кири, Кири, это просто ночной кошмар. Успокойся, проснись и перестань кричать. Но Кири вдруг вскочила с кровати и бегом бросилась в спальню отца. Тот уже проснулся и стоял в дверях, натягивая штаны. – Отец! Клив подхватил ее на руки и начал укачивать, как младенца. Их тут же окружили разбуженные мужчины и женщины, протирающие заспанные глаза. Вид у всех был встревоженный. Клив покачал головой: – О нет, нет, вам не о чем беспокоиться. С Кири все в порядке. Она просто боится за Чессу, вот ей и приснился плохой сон. Правда, дорогая? Но Кири только молча трясла головой, уткнувшись лицом в шею отца. Клив ощущал на своей коже ее слезы, чувствовал, как холодно ее дрожащее тельце. Он поцеловал ее в ушко, в макушку, потом вошел обратно в свою спальню, сел на кровать, посадил Кири себе на колени и завернул ее в шерстяное одеяло. – Скажи мне, Кири, что стряслось? Кири, дрожа, прошептала: – Отец, Кальдон пытается спасти Чессу. – Что?! Он видел, что девочка в смятении. Она прижалась к нему еще теснее, дрожа, как в лихорадке. – Успокойся, Кири, успокойся. Ничего не случилось. Это был сон, только сон. Кири опять затрясла головой: – Нет, отец, я правда видела сон, но это был ненастоящий сон. Там была Кальдон, и она услышала, как Чесса зовет ее на помощь. Чесса сейчас в лодке на озере вместе с Кереком и еще шестью воинами. Отец, что это значит? Он не знал, что ей ответить. О боги, почему вокруг него столько колдовства? Вещей, которых он не понимает, но вынужден принять? Он крепко обнял свою маленькую дочку. – Кальдон молодец, – сказала она вдруг таким тоном, словно говорила о чем-то обыденном. – Она старается спасти Чессу. Но она не всегда делает то, о чем прошу ее я. Я попросила ее привести с собой своих деток, чтобы я могла с ними поиграть, но она не захотела. Я надеюсь, что она спасет Чессу, отец. Клив не знал, что сказать. Неужели Кири все это нафантазировала? Нет, вряд ли. Он начал задавать ей вопросы про Кальдон, но ее ответы становились все невнятнее, и очень скоро ее глазки закрылись, и она опять погрузилась в сон. Клив сидел на кровати, обнимая свою спящую дочь, прижимая к сердцу ее маленькую белокурую головку и спрашивая себя; что же делать? Он не знал ответа на этот вопрос. Ему было нелегко поверить в странную историю про озерное чудовище, которое старается помочь Чессе, но в одном он нисколько не сомневался: когда Кири сказала, что Чесса сейчас плывет по озеру, он поверил сразу. Она действительно находится сейчас где-то на озере, и это в такой час, в глухую полночь! От одной мысли об этом он ощутил такой страх, что у него засосало под ложечкой. Он знал, что никто из мужчин не отважится пуститься в плавание по озеру после наступления темноты: ни по его приказу, ни тем более по слову несмышленого ребенка. И пусть он даже сто раз уверен, что Чесса в самом деле находится там и охраняют ее всего-навсего семь человек – Керек и его шесть воинов, – все равно до рассвета никто не осмелится подойти к воде. Клив не сомневался в том, что чудовище, эта самая Кальдон, как ее называют Варрик и Кири, действительно существует. Но неужели эта тварь и впрямь способна улавливать человеческие мысли, неужели ее и вправду можно выманить из глубины с помощью бурры? Ему очень не хотелось этому верить, но доказательство было налицо – он держал его на коленях. Его маленькая дочь откуда-то знала, что произошло и где сейчас находится ее мачеха. Теперь Клив был убежден: то, что Кири видела во сне или в видении, которое явилось ей, когда она спала, было чистой правдой. Он слегка потряс ее, чтобы разбудить, и тихо сказал: – Прости, что бужу тебя, золотце, но это очень важно. Я хочу, чтобы ты сосредоточилась и подумала о Чессе. Ответь мне: ты видишь ее? Она все еще в лодке с Кереком и его воинами? И Кальдон находится рядом? Пожалуйста, ляг и подумай. Кири глубоко вздохнула и легла. – Так, хорошо. Дыши глубоко и подумай о Чессе. Ты видишь ее? – Я вижу господина Варрика. Он смотрит на свою палочку, бурру, и вкладывает пальцы в дырочки, которые находятся внутри нарисованных на ней квадратов и кругов. Он что-то напевает, и его глаза закрыты. – Почему ты сказала: господин Варрик? Ведь он твой дедушка. – Да, я знаю, но ему не нравится, когда я называю его дедушкой. Он велел мне называть его господином Варриком. Еще он сказал мне, что он молод, моложе тебя, отец, что годы не старят его и что, когда я вырасту и нарожаю собственных детей, он останется таким же, как сейчас. – Если он держит в руках бурру, значит, он видит Чессу? – Да, наверное, и мне кажется, что он как-то посылает свои мысли Чессе и Кальдон. О, отец, я вижу! – Что ты видишь? Кири вскрикнула и скинула с себя одеяло. – Кальдон ударила по лодке. Она боднула ее головой! Все, кто в лодке, ужасно кричат! * * * …Это был лишь легкий толчок, но в первое мгновение гребцы чуть не лишились чувств от страха, а потом стали дико вопить. – Гребите! – во весь голос закричал Керек. – Гребите, трусы, мы вот-вот уткнемся в берег! Чесса почувствовала еще один удар и с изумлением поняла, что Кальдон толкает лодку с берегу, а не прочь от него. Что ж, пожалуй, это к лучшему. Если Кальдон заставит их всех выйти на берег, там можно будет улучить момент и сбежать. Гребцы закричали от радости и облегчения, выскочили из лодки и бросились бежать по мелководью, стараясь как можно скорее достичь берега, до которого оставалось всего несколько футов. Керек схватил Чессу за руку, потом поднял, перебросил через плечо и тоже полез в воду. Перевалившись через борт лодки, он крикнул своим людям, чтобы они немедленно вытащили ее на берег. Но было уже поздно. Когда Керек поставил Чессу на ноги на покрытом галькой берегу, рядом с лодкой вынырнула Кальдон. Туман вдруг рассеялся, и стала видна ее длинная изогнутая шея и маленькая голова. Кальдон открыла пасть и громко заревела. Воины выронили из рук веревки, привязанные к лодке, и застыли как изваяния. Их объял такой ужас, что они не могли ни сдвинуться с места, ни закричать. Чесса довольно усмехнулась, увидев, как Кальдон нагнула голову и боднула лодку, отталкивая ее от берега. Керек бросился в воду, изрыгая проклятия в адрес чудовища, но стена тумана уже опять сомкнулась, скрыв за собой и Кальдон, и уплывающую лодку. Воцарилось молчание. Воины Данло все еще были немы от страха. Наконец Керек громко сказал: – Чудовище уплыло и увело с собой нашу лодку. Ну же, ребята, возьмите себя в руки, встряхнитесь и отгоните подальше свой проклятый страх. Пошевелите мозгами, ведь на то они вам и даны. Все кончено, понимаете? Опасность уже позади. Нам придется остаться здесь до утра, так что надо развести костер. Ты, Халак, разожги огонь, а остальные пусть натаскают хвороста. Костер согреет нас и не даст замерзнуть до утра, когда взойдет солнце. – А ты уверен, что оно взойдет? – громко спросила Чесса и, повернувшись к Кереку, холодно улыбнулась. – Может быть, ты, Керек, забыл, что я дочь самого могущественного колдуна на свете? Керек уставился на нее, побледнев от ужаса. Он промок до нитки, как и остальные воины, Чесса же была совершенно суха, и только там, где ее одежда касалась его, когда он нес ее на плече, темнело небольшое мокрое пятно. Керек задрожал – интересно, от холода или от страха? Чесса продолжала смотреть на него, все так же улыбаясь про себя, и думала, что он наверняка трясется от страха. Это была приятная мысль. Мужчины развели огромный костер и вскоре обсохли. Чесса сидела у огня, по-прежнему завернувшись в шерстяное одеяло. Туман легко касался ее лица невидимыми влажными пальцами. Керек отошел в лес, чтобы облегчиться. Подождав, пока он уйдет достаточно далеко, чтобы не слышать ее слов, Чесса обратилась к воинам. – Вы видели силу моих чар, – сказала она. – Вы видели чудовище. Кальдон не убила всех вас только потому, что я была в одной лодке с вами, и она боялась, что я тоже могу пострадать. Когда рассветет – если, конечно, я позволю солнцу осветить землю, – вы должны будете отвести меня обратно в мою усадьбу. А если вы по-прежнему будете слушаться Керека, то все погибнете. – Не слушайте ее! – сердито воскликнул подоспевший Керек. – Никакая она не колдунья. Все вы знали, что в этом озере обитает чудовище, так что в его появлении нет ничего странного. Оно просто-напросто увидело нашу лодку и захотело завладеть ею, только и всего. Вот увидите: солнце завтра будет ярко светить и жарко греть, хотя уже наступила осень и листья на деревьях из зеленых стали желтыми и красными. Я клянусь вам, что именно так все и будет. А теперь спите и не слушайте ее лживых речей. – Мгновение помолчав, он заговорил снова: – Вам хочется знать, зачем она понадобилась нашей королеве Турелле. Я скажу вам, зачем. Все дело в силе ее духа. Выйдя замуж за Рагнора, она взнуздает его и будет править королевством вместо этого придурка. Когда она станет королевой Данло, саксы ничего не смогут с нами поделать. Только что вы сами были свидетелями той необычайной силы, которой обладает принцесса. Подумайте об этом на сон грядущий. – Керек только что высказал два суждения, которые исключают друг друга, – сказала Чесса. – Какому же из них вы поверите? Посмотрите на меня внимательно. Неужели вы думаете, что я позволю Рагнору стать моим мужем? – Она тряхнула головой и плюнула в догорающий костер. Одна из головешек зашипела. – Да если на то пошло, я сама отдам Данло в руки саксов. Ну что, нужна вашему новому королю такая жена? – Лучше уж прикончить этого недоумка Рагнора, – сказал один из воинов. – Да, – согласился другой. – Надо прикончить его, и дело с концом. Чесса вздохнула. Во всем атом было слишком много подводных течений, и она не знала, по какому из них плыть. Она попыталась прибегнуть к колдовству и угрозами способствовать смерти Рагнора и попала впросак. Эти люди и сами хотели его гибели. Она взглянула на Керека и увидела, что он улыбается. – Принцесса нужна нашему королевству, – сказал он. – Она представляет большую ценность. А теперь спите. Осталось совсем мало времени до восхода солнца. Чессу, хоть ей этого и не хотелось, сморило, и вскоре она уже спала, крепко и без сновидений. Утром ее разбудил Керек. – Посмотри, какое яркое нынче солнце, принцесса, – сказал он с торжеством в голосе. Или же это вовсе не торжество, а облегчение? Она не могла разобрать. – Да, – не унимался он, – солнце светит ярко, как я и обещал. И правда, солнце полыхало так, что на него было больно взглянуть. Темные воды озера сверкали под его лучами. Насколько хватал глаз, оно было пустынно. Лодка исчезла. Чесса довольно улыбнулась: – Теперь Клив быстро разыщет нас, Керек. Ведь у тебя больше нет лодки. Как же ты теперь доберешься в Йорк? Пойдешь пешком? Или, может, полетишь на крыльях? – Взгляни туда, принцесса. – Она посмотрела в ту сторону, куда указывал его палец. Там, за узким протоком, стоял торговый город Инвернесс. От разочарования Чесса едва не заплакала. – Полно, принцесса, примирись со своей судьбой. Подумай, какой приятной будет твоя жизнь. Ты будешь купаться в роскоши. Если тебе захочется иметь любовника, я подыщу тебе его после того, как ты родишь наследника для Данло. Что до ребенка Клива, то о нем не тревожься – ему не причинят вреда. И не забудь – ты сможешь иметь любовников. У Туреллы тоже есть любовники. Воины радостно кричали, показывая пальцами в сторону города. Потом они быстро оправили свою помятую одежду и забросали тлеющие остатки костра песком. – Но, у вас нет лодки, – напомнила Чесса, когда Керек помог ей подняться с земли. – Как же вы доберетесь до Йорка? Украдете другую лодку? – У нас есть кое-что получше, – ответил Керек, отряхивая ее платье. Он взял у нее одеяло, аккуратно сложил его, после чего взял ее под руку и двинулся в путь. – Смотрите в оба, здесь полно разбойников, – бросил он своим людям, торопливо шагая по каменистой земле. Чесса выругалась. Они дошли до Инвернесса вскоре после полудня. Погода стояла теплая, их лица обдувал приятный ветерок. В городе Керек купил Чессе оранжевую нижнюю тунику, желтую верхнюю и две красивые броши с Оркнейских островов, чтобы было чем застегивать верхнюю тунику на плечах. Еще он купил ей гребень из оленьего рога и велел старухе-банщице не только вымыть ее в бане, но и уложить ей волосы. – Зачем? – спросила Чесса, но Керек в ответ только молча покачал головой. Пока она мылась, он охранял вход в баню, в то время как остальные воины тратили на рынке свои серебряные монеты, покупая то, что им было нужно. Перед заходом солнца Керек вывел Чессу и своих воинов из города через ворота палисада и направился к пристани. – Смотри, принцесса. И он подвел ее к стоящему у причала боевому кораблю, нос которого украшала фигура черного ворона. Это был большой корабль, и на нем было не меньше пяти десятков воинов. Все они стояли и смотрели на вновь прибывших. Один из воинов закричал: – Глядите, Керек! И принцесса с ним. О боги, он-таки умудрился привести ее. Керек потащил Чессу за собой по грубо сколоченным сходням. Потом подтолкнул ее сзади, и она поднялась на палубу. На носу корабля располагался шатер для груза, на редкость просторный. Шатер был из грубого сукна в красную и белую полоску. Из такой же полосатой материи был сделан и свернутый парус. – Ты дала понять, что ты колдунья, – шепнул Керек. – Вот и скажи мне, что сейчас случится. Чесса не ответила. Керек опять слегка подтолкнул ее, и ей пришлось войти в шатер. Там на украшенном искусной резьбой кресле восседал Рагнор, держа в руке бокал из голубого стекла. За его спиной, положив руку ему на плечо, стояла Турелла. – Добро пожаловать, Чесса, – сказал Рагнор и, отсалютовав ей бокалом, осушил его до дна и рыгнул. На лице его играла довольная ухмылка. – Вот ты и здесь. Честно говоря, я сомневался, что Керек сумеет провернуть это дело, потому что он уже старик и доверие моей матери к нему явно чрезмерно. Однако он-таки ухитрился захватить тебя. Выходит, ты не такая уж и ловкая, а, Чесса? – Хорошая работа, Керек, – сказала Турелла. – Однако мы ожидали, что ты прибудешь раньше. Я уже начала беспокоиться. – Принцесса очень горазда на выдумки, госпожа. Она вызвала из глубин лохнесское чудовище, и мы были принуждены высадиться на берег. До Инвернесса нам пришлось добираться пешком. – Чудовище? – переспросил Рагнор, подавшись вперед. Лицо его побледнело. – Да, чудовище. Оно существует. – О, в этом я никогда не сомневалась, – заметила королева. – Однако ты, Керек, как видно, победил его. Что до принцессы, то ей это приключение явно не повредило. Она выглядит превосходно. – Я приказал искупать ее в бане и одеть в новое платье, – сказал Керек. – Она прекрасна, мой господин, не правда ли? Позднее, когда Чесса и Рагнор поженятся и он сможет поговорить с королевой наедине, он расскажет ей все подробности того, что произошло прошлой ночью. Интересно, подумал Керек, как она это воспримет: поверит или просто улыбнется своей загадочной улыбкой, которая так ему знакома? – Да, она ничего себе, но она не Утта, – брезгливо ответил Рагнор. – Паршивый мед. – И он отшвырнул пустой бокал в сторону. Тот упал на палубу и разбился на мелкие куски. Турелла ахнула. – Этот бокал принадлежал моей матери, – сказала она. – Я привезла его из Булгарии. – Она была мерзкая старая карга, – изрек Рагнор. – Я помню, что, когда я был маленьким, она однажды ударила меня. Она приезжала в Йорк всего один раз, и именно тогда она ударила меня. Теперь, когда я знаю, откуда взялись эти голубые бокалы, я переколочу их все. Турелла мягко сказала: – Чесса станет твоей женой, Рагнор. Ты женишься на ней нынче вечером. Керек согласился еще раз съездить на Ястребиный остров и выяснить, как именно эта твоя Утта готовит свой мед. Так что у тебя будет и королева, которая родит тебе наследников, и мед, который так тебе понравился. – Но у меня нет Ислы, – пробрюзжал Рагнор. – Нет и никогда не будет, – твердо сказала его мать и так сжала его плечо, что он поморщился. – А теперь, сын мой, скажи принцессе, что она прекрасна и что ты желаешь взять ее в жены больше всего на свете. Рагнор хмуро посмотрел на Чессу, однако затем его недовольная гримаса вдруг исчезла. Он глазел на ее груди, и в его глазах разгоралось вожделение. Теперь, благодаря беременности, ее груди стали заметно полнее, и – она это ясно видела – он захотел ее. Стараясь говорить как можно громче и отчетливее, чтобы ее услышали и за пределами шатра, Чесса сказала: – Я не могу выйти за тебя, Рагнор, как бы мне этого ни хотелось. Я знаю, ты прекрасный человек, ты мог бы подарить мне много украшений и великолепных нарядов, а именно это я всегда и хотела, но видишь ли, Рагнор, я уже беременна от Клива. "И зачем только я сказала это?” – подумала она, глядя, как Рагнор хохочет, держась за бока. Как жаль, что никакая ложь не остается безнаказанной. – Ее будут искать? – спросила Турелла у Керека. – Да, Клив будет искать ее повсюду, но он никогда не догадается, что ее похитили мы. Эта мысль покажется ему безумной. Если она и придет ему в голову, он наверняка отбросит ее. В конце концов ему не останется ничего другого, как поверить, что она погибла. Возможно, он решит, что она упала в это проклятое озеро и утонула. – Она замужем за Кливом? – спросила Турелла. – Так, значит, этот ублюдок все еще жив! – воскликнул Рагнор и крикнул одному из своих людей: – Подай мне еще меду! И налей его в один из голубых стеклянных бокалов. – Да, – сказала Чесса, – я замужем за Кливом. Он жив и здоров и вернулся в дом своего отца на озере Лох-Несс. И уверяю вас, он пустится за вами в погоню, чтобы получить меня обратно. Он будет искать меня, но не найдет, и тогда он сядет и подумает. Он поймет, что вы снова похитили меня, нападет на Йорк и убьет вас всех. Ему следовало бы давно прикончить Рагнора, однако он сдерживал свой гнев, полагая, что королевство Данло должно оставаться владением викингов так долго, как только возможно. Да, мой муж придет за мной, и тогда все вы горько пожалеете о том, что сделали. А если вы этому не верите, то вы глупы и глупее всех ты, Турелла. Ты ведь встречалась с Кливом и знаешь, что он за человек. Рагнор посмотрел на свои ногти и нахмурился, увидев заусеницу. – Я хотел убить его, но ты, Керек, помешал мне, а потом уговорил мою мать, чтобы и она его защищала. – Он посмотрел на мать мутными пьяными глазами и нахмурился еще больше. – А откуда ты знаешь Клива? Не может быть, чтобы он приходил к тебе. Или все-таки приходил? – Нет, сынок, принцесса ошиблась. Не думай больше об этом человеке. – Я уже однажды пытался прикончить его, но убийца, которого я к нему подослал, провалил дело. Если бы Клив не убил этого дурака, я бы сам с удовольствием перерезал ему горло. Но кто бы мог подумать, что какой-то шаркун-дипломат окажется таким искусным воином? Чесса уставилась на Рагнора и тихо произнесла: – Так, значит, ты пытался убить Клива? – Да, и в этом деле мне помогала твоя мачеха Сайра. Красивая сука. Мы оба – и она, и я – хотели убрать его с дороги. Он явился в Дублин, чтобы убедить твоего отца выдать тебя замуж за Вильгельма Нормандского. Сайра не хотела этого брака. Она хотела, чтобы ее сын женился на принцессе из французского королевского дома. А я к тому времени окончательно решил, что женюсь на тебе. Но нам не удалось убрать этого ублюдка Клива. Он прикончил наемного убийцу, а потом нам больше не подворачивался удобный случай. Чесса почувствовала, что ярость душит ее. Она открыла рот, но не смогла ничего сказать. Мгновение – и она бросилась на Рагнора и, стиснув пальцами его горло, закричала: – Я была там и видела все это собственными глазами, проклятый ты трус! Я сама метнула нож в спину подосланного тобой убийцы, но нож Клива уже пронзил его горло. Ты прав, Клив прикончил его! Стало быть, этого головореза нанял ты? И моя подлая мачеха? Вы оба замышляли это убийство? О да, наверняка так оно и было. Ведь я же видела Сайру, когда она пряталась в тени, только тогда я ее не узнала. Я убью тебя, Рагнор, убью! И она бы убила его, если бы Керек не оттащил ее прочь. Сделать это было нелегко – взбешенная Чесса так вцепилась в горло Рагнора, что Кереку понадобилась помощь, чтобы оторвать ее от него. В ее глазах полыхала ярость. – Я не выйду за тебя, ублюдок, чем бы ты мне ни грозил. А если ты все-таки заставишь меня это сделать, я убью тебя, Рагнор, и будь уверен: в отличие от того убийцы, которого наняли вы с Сайрой, я не промахнусь! – Перестань, – невозмутимо промолвила Турелла. – Полно, дитя, успокойся. Клянусь тебе, я ничего об этом не знала. Успокойся же – ты не должна волноваться. Это может повредить твоему ребенку. – Ребенку? – повторил Рагнор, опять устремляя похотливый взгляд на груди Чессы. – О каком ребенке идет речь? Это еще один ее розыгрыш, матушка, только и всего. Чесса уже много раз объявляла о своей беременности, и всякий раз это оказывалось ложью. Теперь ей уже никто не верит. Ты видела, как она покушалась на мою жизнь? Если бы я не был так мягок с женщинами из-за их слабости и хрупкости, я бы не позволил ей тронуть меня и пальцем, но мне не хотелось причинять ей боль. Ты ведь понимаешь это, матушка, не так ли? – Да, сын мой, – сказала Турелла, – понимаю. Пойдем, Чесса, нам надо поговорить. Но Чесса отрицательно покачала головой. – Нет, госпожа, – ответила она с улыбкой, – я не стану с тобой говорить. И я не выйду за твоего сына. – Ты изменилась, – сказала Турелла, нахмурив брови. – Рагнор, дорогой, вот и твой мед. Выпей его и пойди поговори с капитаном Торриком. Мы отплывем завтра на рассвете. А нынче вечером вы с Чессой сочетаетесь браком. Рагнор, поддерживаемый Кереком, пошатываясь, выбрался из шатра. Он выпил мед, налитый в бокал из голубого стекла, посмотрел на свою мать и, злорадно хихикая, выбросил бокал за борт. – Какое же он ничтожество, – тихо промолвила Турелла. – Как я могла породить такое жалкое существо? Во всем виноват его отец, Олрик. Он был глуп и слабоволен, и все его желания ограничивались пьянством и развратом. – Ты уже говорила мне об этом. Прости меня, госпожа, но я не буду тебе помогать. Ты была права – я изменилась. Теперь я замужняя женщина и люблю своего мужа. Мы с ним живем в нашей новой усадьбе на берегу озера Лох-Несс, неподалеку от усадьбы его отца. Там я и намерена прожить свою жизнь, заботясь о муже и воспитывая детей. Там, а не в Йорке. – Я вижу, что на этот раз ты, дитя мое, и вправду беременна. Когда Керек кивнул мне, я все поняла. И я так же, как и он, уверена, что ты не захочешь, чтобы с ребенком, которого ты носишь под сердцем, что-нибудь случилось. Чтобы спасти его, ты выйдешь за Рагнора. Никто никогда не узнает, что Рагнор не твой законный муж, потому что ты уже замужем. Даже если ты будешь кричать об этом каждому встречному и поперечному, никто тебе не поверит. Вот и все, что я хотела тебе сказать. Ты отнюдь не глупа, Чесса. Не сомневаюсь, ты понимаешь, когда следует отступить. Глава 29 – О боги, неужели это правда? – Клив едва сдержался, чтобы не завопить от облегчения. – Ты вполне уверен? – Вполне, – ответил Варрик. – Они все еще в Инвернессе, и Чесса у них. Старая банщица рассказала им о красотке, чьи волосы она вымыла и переплела желтыми лентами. – По виду, ну настоящая принцесса, – восхищенно сказала старуха. "Если бы она только знала”, – подумал Клив, давая ей серебряную монету. Игмал проскользнул мимо палатки ювелира и поспешил к Кливу и Варрику. – Рагнора и Чессу собираются поженить нынче вечером, – сказал он. – Брак этот, конечно, не будет иметь силы, но кому придет в голову ставить под сомнение его законность? Я подслушал разговор между воинами королевы, которые торговали здесь, в Инвернессе. Они готовятся отплыть в Йорк утром, едва рассветет. Всего воинов из Данло здесь шесть десятков. Королева Турелла находится на корабле вместе с ними. – Даже если брачный обряд состоится, это будет всего лишь фарс, – сказал Варрик и повернулся к Кливу. – По твоему лицу я вижу, что ты понимаешь – теперь твой план не сработает. Пришла пора вмешаться мне с моими чарами. Он медленно вынул из футляра бурру и, держа ее в вытянутых руках, расположил пальцы так, что кончики их оказались в середине изображенных на ней квадратов и кругов. Кливу не хотелось смотреть, что будет дальше, но он все же не отвел глаз. Он видел, как пальцы Варрика начали погружаться в рисунки, как в горячий воск. Он видел это ясно и отчетливо, хотя все его существо кричало, что этого не может быть. – Я вижу Чессу, – тихо проговорил Варрик. – Она сидит рядом с Туреллой в шатре для груза. О боги, кто-то из этих двоих – то ли Турелла, то ли ее безмозглый сынок – велел привезти сюда королевское кресло. Неужели у этой женщины нет ни крупицы здравого смысла? Чесса здорова, она не пострадала. Она напряженно думает, пытаясь решить, что ей делать. Я чувствую переполняющий ее гнев и решимость во что бы то ни стало возвратиться к тебе и, разумеется, ко мне. А теперь она почувствовала, что мы здесь и начала придумывать, как помочь нам добраться до нее. Варрик замолчал. Глаза его были закрыты, но и с закрытыми глазами он явственно видел, что происходит на борту корабля Туреллы. Клив смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Он чувствовал себя как человек, загипнотизированный взглядом змеи. Только этой змеей был его отец с его колдовским жезлом. * * * Чесса сразу поняла, кто так властно зовет ее: Варрик, использующий древнюю колдовскую силу бурры. И на нее снизошло спокойствие. Она упорно старалась придумать способ побега и в конце концов решила, что лучше всего будет попробовать сбежать, когда после свадебной церемонии она останется наедине с Рагнором. Она представила себе, как этот пьяный недоумок пытается коснуться ее, и усмехнулась. Пусть попробует – она переломает ему все пальцы. Но что делать сейчас? В любом случае надо дождаться темноты. Чесса встала и вышла из шатра. – Ты случайно не знаешь, будет ли виден нынче ночью месяц? – небрежно спросила она капитана Торрика. – Полумесяц, – коротко ответил Торрик. Ему было не по себе. Он участвовал в этом деле против своего желания – ведь Рорик, Меррик и Клив спасли жизнь и ему, и Кереку, и даже этому придурку Рагнору. Он посмотрел на Чессу и подумал о том, какая она красивая в этой желтой тунике и с такими же желтыми лентами в косах. – Прости меня, принцесса, – сказал он со вздохом. – Мне очень жаль, что так случилось, и Кереку тоже жаль, но он… – Скажи, Торрик, если бы я сейчас прыгнула в воду, ты бы бросился за мной? – Нет, принцесса. Меня все еще беспокоит нога. Уж лучше я дам тебе уплыть, потому что, если я окажусь в воде, то наверняка утону. – Вот и хорошо, – бросила Чесса и бегом кинулась к борту. Но едва она сделала несколько шагов, как ее руку стиснули железные пальцы Керека. – Так ты испортишь свой новый наряд, Чесса, – спокойно сказал он. – Пойдем, сейчас ты выйдешь замуж за Рагнора. Чесса посмотрела на его толстые, тупые пальцы и вдруг ясно поняла, что ей делать. Она взглянула в лицо Кереку и улыбнулась: – Ты был прав, Керек, у меня нет выбора. Давай побыстрее покончим с этим делом. – Чему ты улыбаешься? – А почему бы мне не улыбаться? Если уж такова моя участь, что ж, остается только смириться. Разве ты не рад, что я стала покорной? Разве ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Рагнора? Керек нахмурился. Она шагала так быстро и бодро, словно ей не терпелось поскорее выйти замуж за Рагнора. Но какая женщина в здравом уме так спешила бы выйти замуж за Рагнора? Что-то здесь было нечисто. Внезапно Кереку стало страшно. Он догнал торопливо шагающую Чессу и опять схватил ее за руку. Да, за ней нужен глаз да глаз. Брачный обряд занял очень мало времени. Чесса встала рядом с Рагнором. Тот был уже настолько пьян, что едва держался на ногах, однако все же умудрился произнести громко и ясно: – Я беру тебя в жены, принцесса Чесса, дабы ты стала моей королевой и рожала мне детей, наследников королевства Данло. Если ты будешь покорной и во всем послушной моей воле, если ты будешь мне угождать, жизнь твоя будет долгой и приятной. Я, Рагнор Йоркский, король Данло, клянусь тебе в этом. У Чессы руки чесались как следует съездить по его тупой, пьяной роже, но она сделала над собой усилие и сдержалась. Вместо того, чтобы ударить, она улыбнулась и положила руку на его предплечье. – Я, Чесса, дочь короля Ирландии, стану королевой Данло и поеду с тобой, Рагнор, в твою столицу Йорк. Поскольку ты такой, какой ты есть, многое в жизни изменится. Все знают, что это неизбежно. А кто до сих пор не знает, тот узнает, и очень скоро. Она сделала паузу и кивнула сначала Турелле, а затем Кереку. – Больше мне нечего сказать, – заключила она. – Абсолютно нечего. Рагнор заорал: – Теперь она королева, матушка, она, а не ты! Теперь ты можешь удалиться и забрать с собой все бокалы из голубого стекла, которые я еще не разбил. Чесса, подай мне еще меда, а потом мы уединимся и я сделаю тебя своей. Клянусь богами, мне следовало взять тебя еще в тот, первый раз, но тогда Керек мне помешал. Кстати, я до их пор не наказал его за ту дерзость. А теперь ты уже не девственна. Ну что ж, за это я его тоже накажу. – Конечно, муж мой, – сладким голосом сказала Чесса, вручая Рагнору большой кубок с медом. – Стать твоей – это нечто такое, что даже трудно себе представить. Вот мед, который ты велел тебе подать. Пей, муж мой, пей до дна. Я придумаю, как наказать Керека. Он не должен был наносить тебе такое тяжкое оскорбление. – Пожалуй, тебе не стоит больше пить, – вмешался Керек. Он знал, что в скором времени Рагнор погрузится в пьяное беспамятство, и тогда Чесса попытается сбежать. Как видно, придется ему караулить их всю ночь. Керек тихо выругался. Между тем Рагнор не унимался. – Я король Данло, – важно изрек он, – а ты, Керек, – ничто. Когда мы вернемся в Йорк, я возьму воинов и устрою набег на Ястребиный остров. Мы разнесем эту жалкую груду камней и захватим Утту. Пойдем, Чесса, пора мне наконец по-настоящему стать твоим мужем. – Конечно, муж мой, – проворковала Чесса и, взяв его под руку, повела в шатер. Турелла пристально смотрела им вслед. – Она попытается перехитрить меня, Керек, но ей это не удастся. Так что не тревожься. Если нынче Рагнор окажется неспособен овладеть ею из-за того, что слишком пьян, то он сделает это завтра, когда протрезвеет. А после того как он наконец возьмет ее, мы устроим так, чтобы он пил, не просыхая. Так с ним будет легче справиться. – Не нравится мне все это, – сказал Керек. – Ты знаешь, госпожа, мне это никогда не нравилось. – У тебя слишком мягкое сердце, – заметила королева. – Пойдем отсюда, Керек. Чесса ничего не сможет сделать. На корабле шестьдесят воинов, и восемь из них будут стоять на страже всю ночь. * * * Клив приказал воинам из Кинлоха затаиться в глубокой тени, которую отбрасывал высокий палисад Инвернесса. – Сядьте и не двигайтесь с места. Я не хочу, чтобы вас заметили с корабля. Нам нет нужды видеть, что там происходит. Варрик расскажет все, что нам требуется знать. – Я вижу восемь воинов, несущих вахту, – сказал Варрик. Он нарисовал на песке план корабля и отметил на нем места, где стояли вахтенные. Воины тут же сгрудились вокруг него и присели на корточки, чтобы лучше рассмотреть рисунок. – Рагнор напился и беспробудно спит в шатре для груза, который находится вот тут. Чесса сидит рядом и ждет. – Ждет? – переспросил Игмал. – Да, она ждет нас, – ответил Клив. – Ждет меня. Когда мы появимся, она начнет действовать. Это пугает меня. Мне кажется, Турелла скорее убьет ее, чем выпустит из своих рук. – Нет, – уверенно возразил Варрик. – Турелла не убьет ее. Клив недоуменно сдвинул брови. Откуда у его отца такая уверенность? Однако он не стал задавать вопросы. – Пусть каждый из вас выберет, кого из вахтенных он возьмет на себя, – приказал он воинам. – Мы должны убить их быстро и бесшумно. Не давайте телам падать в воду – плеск от падения может всех всполошить. Я займусь Чессой. Повторяю: чтобы все прошло гладко, мы должны действовать быстро и бесшумно. У кого-нибудь есть вопросы? Однако оказалось, что датский корабль стоит не у самого причала, как говорил Варрик, а по меньшей мере в пятидесяти ярдах от него. На месте его удерживал якорь и толстые швартовы, обвязанные вокруг причальных кнехтов. Вдоль пристани ходили трое дозорных. Все трое были хорошо вооружены и то и дело поглядывали в сторону города. Незаметно подплыть к кораблю не было ни малейшей возможности – это было очевидно. К тому же четверо из людей Варрика не умели плавать. Клив выругался. Варрик был явно озадачен. – Странно, – сказал он. – Когда это они успели отвести корабль от пристани? Когда я видел его, он стоял у самого причала. Игмал пожал плечами. – Ну и что же нам делать? – спросил он. – Теперь твой план не годится, Клив. Придется придумать другой. Клив посмотрел на отца: – Ты можешь что-нибудь сделать? Варрик молча улыбнулся, извлек из футляра бурру и направился к пригорку, возвышающемуся возле дальнего конца палисада. Клив не знал, зачем его отец удалился: то ли для того, чтобы все еще раз почувствовали, какой он великий чародей, то ли потому, что это действительно было нужно для дела. Варрик взошел на пригорок, сжал бурру обеими руками, высоко поднял ее и начал нараспев произносить какие-то непонятные слова. Вскоре тихую ясную ночь прорезала молния. Она ударила точно в деревянный причал всего в нескольких футах от того места, где прохаживался дозорный с датского корабля. От дощатого настила повалил дым. Дозорный застыл как вкопанный, потом дико заорал. Ударила еще одна молния, потом еще две, одновременно, и наконец от удара очередной молнии сухие доски в конце пристани загорелись. Прямо над головой загрохотал гром, так оглушительно, что люди Клива закрыли руками уши. По кораблю бегали проснувшиеся воины, глядя то на небо, то на своих товарищей, оставшихся на пристани, которую пожирал огонь. Капитан Торрик закричал: – Гребите к пристани, чтобы спасти их! Скорее, скорее! Внезапно хлынул дождь. Только что воздух был ясен и сух, и вдруг хлестнули струи воды. – Скорее, – кричал Торрик. – Скорее! Воины на датском корабле разделились: одни изо всех сил налегали на весла, другие вычерпывали ведрами воду, которая накапливалась на дне. Но дождь с каждой минутой становился все сильнее, и количество воды на дне не уменьшалось. – Ага, – сказал Игмал Кливу, – вот они, голубчики, идут прямо к нам в руки. Скоро, очень скоро Чесса вернется к нам. Однако Клив не был в этом так уверен. У него всего семь воинов, а на борту корабля – шестьдесят, которые к тому же проснулись и были готовы к бою. Так что даже в этой кутерьме у Клива оставалось немного шансов на успех. Молния ударила в огромную мачту датского корабля, и она переломилась пополам и рухнула, придавив сразу двенадцать человек. Раздались вопли, полные боли и страха. И тут Клив увидел в проеме шатра Чессу. Она смотрела на берег, на Варрика, который был хорошо виден с моря. Он стоял на возвышении в развевающемся за спиной черном плаще, и его губы шевелились. Клив знал, что он читает заклинания, но не мог разобрать слов, ибо Варрик произносил их тихо, почти шепотом, и их тотчас же уносил ветер, влекущий корабль все ближе и ближе к причалу. Сейчас он врежется в пристань! Воины на корабле возносили молитвы Одину, Тору, Фрейе. Они обезумели от ужаса. Керек и Торрик кричали, чтобы они гребли обратно, в сторону моря, но ветер неумолимо нес их к берегу. Чесса стояла и улыбалась. К ней подбежала Турелла. Ветер был так силен, что королева едва удерживалась, чтобы не пригнуться. – Это твои проделки! – закричала она. – Я вижу это в твоих зеленых глазах, глазах ведьмы. Успокой этот ветер, успокой сейчас же, иначе мы все погибнем! – Да, это сотворила я! И что касается меня, то я не погибну. Когда корабль врежется в причал, все твои воины в ужасе разбегутся. Тогда, Турелла, я уйду. И надеюсь, что впредь мы с тобой уже не увидимся. А если это все-таки произойдет, я уничтожу тебя. Ты считаешь, что эта буря – сильная? А ведь я еще не колдовала в полную силу. Это еще только начало. Внезапно корабль налетел на причал. Грохот ломающегося дерева был так оглушителен, что перекрыл даже неистовый вой ветра. Воины, истошно вопя, попрыгали на остатки причала и бросились бежать в глубь берега, подальше от бури и колдовских чар. – Трусы! – крикнула им вслед Турелла, однако ее голос был заглушен ветром, а раскрытый рот тут же наполнился дождевой водой. – Чесса, прекрати бурю! – заорал Керек. – Нет, Керек, не прекращу. Лучше забудь обо мне и спасай свою королеву. Что до Рагнора, то уверена, он до сих пор еще не проспался после выпитого меда. Я ухожу. Мне хотелось, чтобы ты был моим другом, но ты не пожелал им стать. Поэтому я не стану говорить “всего хорошего”. Прощай, Керек. Но он схватил ее за руку: – Нет, я тебя не пущу! – Отпусти ее, Керек, – раздался голос Клива. – Она права. Ты не сможешь ее удержать. Чесса торопливо выпалила: – Мой муж знает, что это я вызвала бурю, которая разбила корабль, только не хочет в этом признаться. Если ты немедленно не отпустишь меня, Керек, я призову на ваши головы еще более ужасные несчастья. Или же Клив прикончит тебя. Керек отпустил ее руку. – Иди, спасай своего жалкого короля, – крикнула ему Чесса, когда Клив поднял ее на руки и легко перебросил Игмалу, стоявшему на причале. Но Керек замотал головой и ринулся к Турелле. Он схватил ее и вскинул на плечо. – Мы спасемся! – крикнул он, прыгая на причал. Едва приземлившись, он поскользнулся на надломленных досках и уронил свою ношу. Оба, и он, и Турелла, упали ничком. И тут страшная буря прекратилась так же внезапно, как началась. Ветер стих, тьма, только что необычайно густая и давящая, немного рассеялась, дождь перестал. В черном небе вспыхнула еще одна молния, но она не шла ни в какое сравнение с предыдущими – то был лишь слабый отголосок грозы, которую демоны развязали несколько минут назад. Турелла села, медленно приходя в себя. – Она могла убить нас, – проговорила она, глядя на Керека. Тот, не отрываясь, смотрел вслед Кливу, который уходил прочь, неся на руках свою жену. Те из людей Туреллы, которые не поддались искушению спрятаться за стенами Инвернесса, молча стояли на причале, тяжело дыша, не понимая, что же произошло, и радуясь, что они все еще живы. – Это все штучки принцессы, – проговорил потрясенный Торрик. – О боги, я не хочу, чтобы она приехала к нам в Йорк. В следующий раз она умертвит нас всех. – Это точно, – соглашались воины. – Она ведьма. – Ночь только что была такая темная, что хоть глаз выколи. А теперь луна так и сияет. – Лучше нам убраться отсюда подобру-поздорову. Керек слышал разговоры воинов и понял, что проиграл. Он встал, протянул руку Турелле и помог ей подняться на ноги. Она вымокла до нитки, ее волосы прилипли к плечам, пропитанная водой одежда облегала тело. – Ты не пострадала, госпожа? Она покачала головой и вдруг застыла, точно обратившись в камень. Кереку показалось, что она даже перестала дышать. Он медленно повернулся, чтобы увидеть, куда устремлен ее ошеломленный взор, и увидел высокого незнакомца в черном, быстро шагавшего к ним. У него не было меча, его белые, изящные руки были свободны. Снова поднялся ветер, но уже не прежний яростный вихрь. Казалось, этот ветер дует лишь для того, чтобы развевать черный плащ приближающегося незнакомца. Он выглядел так, словно явился из другого мира. Воины Туреллы тоже заметили его. Они уставились на фигуру в черном, подходящую все ближе и ближе, и невольно придвинулись друг к другу, чувствуя необъяснимый страх. Один из воинов выхватил меч, но высокий человек в черном вдруг на мгновение остановился, повернул голову и его глаза впились в того, кто посмел обнажить оружие. Воин невольно сделал шаг назад, потом опустил меч, и его острие вонзилось в доски причала. Турелла тихо проговорила: – Варрик? Неужто это и впрямь ты? После стольких лет? – Да, Турелла, это я. Ты посмела посягнуть на то, что принадлежит мне. Какой же путь мне теперь избрать: убить тебя или пощадить, сочтя, что тебя извиняет твоя неосведомленность? – Кто этот человек? – спросил Керек, чувствуя, что его голос дрожит, и злясь на себя за это. Откуда взялся этот непостижимый страх, ведь этот незнакомец – обыкновенный человек, и у него даже нет оружия? Он, Керек, мог бы легко подойти к нему и задушить его голыми руками. Да, он мог бы убить его, но что-то не давало ему сдвинуться с места. – Ты его знаешь, госпожа? – снова спросил Керек. Лицо Туреллы заметно побледнело, внезапно она показалась ему старухой, совсем не похожей на гордую королеву, которую он любил столько лет. Турелла медленно произнесла: – Это Варрик. Мой брат. Сказав это, она вдруг выпрямилась и расправила плечи, словно вспомнив, что она как-никак королева, а не перепуганная старая крестьянка. – Я вижу, ты по-прежнему одеваешься в черное, Варрик. Наверное, ты до сих пор стараешься узнать то, что не полагается знать смертным? И, как и прежде, пугаешь людей своими фокусами? – Как тебе понравилась буря, Турелла? Ты почувствовала страх? Твои воины перепугались насмерть. – Бурю наслала Чесса. – Неужели ты и вправду этому веришь, сестра? Она не верила – Керек прочел это по ее лицу. Он видел ее страх, видел, как она испуганно сглотнула, и Варрик, этот колдун в черных одеждах, тоже видел, как сильно она боится. Внезапно она воскликнула: – О боги, как же я раньше не догадалась?! У него твои глаза, Варрик: один золотистый, другой голубой. Один раз, в Йорке, я уже видела Клива и обратила внимание на его необычные глаза. И сегодня я тоже их заметила. Он ведь твой сын, не правда ли? – Да, он мой сын. – А Чесса – его жена, – задумчиво произнесла королева. – Их дитя будет иметь великую силу. – Весьма возможно, – ответил Варрик, – только это уже не твое дело, Турелла. Послушай меня и запомни, что я скажу. Твой корабль мало пострадал, он по-прежнему на плаву. Собери своих людей и разбуди своего пьяницу-сына или же отдай его мне, и я его убью. Покинь Шотландию и никогда больше не возвращайся сюда, Турелла, иначе ты горько пожалеешь. – Да, – медленно проговорила Турелла, – мы уйдем отсюда. Я знаю: здесь мне больше нечего делать. Теперь мое королевство обречено. Чесса была нужна мне, Варрик. Я хотела, чтобы она стала королевой Данло и управляла Рагнором и королевством. Она бы смогла отстоять его от саксов. Ее брат стоял неподвижно и пристально смотрел на темное море. Ветер совершенно стих, однако черный плащ по-прежнему развевался у Варрика за спиной. Наконец он сказал: – У меня есть падчерица по имени Кейман. Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. В Кинлохе для нее нет подходящего жениха, и она может состариться в одиночестве, без мужа и детей. Если ты попросишь меня, Турелла, я поговорю с ней и спрошу, не желает ли она поехать с тобой в Йорк. Она очень умна, что неудивительно – ведь в конце концов она много лет прожила рядом со мной. Она бы стала прислушиваться к твоим советам, Турелла, и сумела бы справиться с твоим жалким сыном. Она могла бы заменить Чессу. – Она действительно красива? Варрик кивнул и повторил: – Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Не в моих правилах прибегать ко лжи, Турелла. – А она умеет варить мед? – поинтересовался Керек. – Мед? О да, ее мед превосходен. Если она решит уехать с вами, ей придется рассказать своей сестре, как она его готовит, иначе наша жизнь станет куда менее приятной. Керек потер руки. – Если это так, – сказал он Турелле, – то Утте с Ястребиного острова ничего не грозит. Рагнор всегда будет пьян, и вы с этой Кейман сможете спокойно править королевством. Турелла перевела взгляд на брата. Его плащ продолжал развеваться, несмотря на полное безветрие. – Я согласна выдать ее за моего сына. Варрик кивнул: – Тогда подождите здесь два дня. Если она согласится поехать с вами, я привезу ее. Прощай, сестра. Хорошо обращайся с моей падчерицей. Если ты будешь обращаться с ней дурно, тебе придется держать ответ передо мной. Он еще раз кивнул Турелле, резко повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь. Керек увидел, как он вынул из-за пояса деревянную палочку, и поднял ее над головой. Тотчас же подул ветер, однако не везде, а только там, где находился Варрик. Поднявшийся вокруг него вихрь раздул его плащ и широкие рукава туники. Потом внезапно сгустился туман, однако и он клубился только в одном месте – прямо перед Варриком. Варрик вошел в него, и тут пелена тумана вдруг начала рваться, в ней появились прорехи, которые становились все шире и шире, словно дыры на горящей материи. Несколько мгновений – и туман исчез. Варрик исчез вместе с ним. К немалому изумлению Керека, Турелла расхохоталась, – Он проделывал этот трюк еще когда был ребенком, – сказала она. – Этому его научили булгарские маги. – И она снова залилась смехом. – Но.., он же исчез, госпожа, – вымолвил Керек, чувствуя, как его горло сжимается от страха. – Да, – согласилась Турелла, – он исчез. Когда я приехала в Британию, чтобы выйти замуж за короля Данло, он приехал вместе со мной. К тому времени булгарские маги уже научили его всему тому, что умели сами. Он слышал о магии, которой владеют на Западе, о древней магии друидов. Ему хотелось посетить землю, называемую Шотландией, и вызнать тайны пиктов. Как видно, там он и поселился. Мне трудно поверить в это, Керек, но Клив – его сын. Эти удивительные разные глаза – как же я не догадалась раньше? Если 6 я не была такой дурой, то сразу бы поняла, что он сын Варрика. Достаточно было приглядеться к нему, когда мы встретились в Йорке. – Нет, моя госпожа, тебе не в чем себя упрекнуть, – сказал Керек и привлек ее к себе. – Ох, как же ты вымокла и устала. Не хотелось бы мне еще раз пережить такую ночку. Пока мы будем ждать прибытия Кейман, надо будет собрать всех наших людей и успокоить их. И еще надо заняться починкой корабля. – Она готовит превосходный мед, – пробормотала Турелла и хихикнула, уткнувшись лицом в плечо Керека. Неужели она и впрямь хихикнула? Керек в жизни не слыхал более приятного звука. Хромая на больную ногу, подошел капитан Торрик. Он посмотрел на Керека, обнимающего королеву, прочистил горло и буднично сказал: – Рагнор проспал всю бурю, не проснулся ни от молний, ни от грома. Когда корабль врезался в пристань, он все еще дрых. Но сейчас он продрал глаза и требует, чтобы ему принесли меда. Глава 30 Чесса сидела в лодке, на коленях у Клива. Воины из Кинлоха сидели рядом, ожидая Варрика. Чесса увидела его первой. Он приближался к лодке, высокий и прямой, горделиво откинув назад голову, и его проклятый черный плащ продолжал развеваться за спиной, несмотря на полное отсутствие ветра. Чесса понимала, что именно он спас ее, но понимала она и другое: ей надо предпринять что-то прямо сейчас, иначе она никогда не избавится от его домогательств. Если она не сумеет как-то отвратить его от себя, Варрик не оставит ее в покое. Он будет дожидаться своего часа. Нет, этому необходимо положить конец. И когда он приблизился к ним, она вдруг повернулась, уткнулась лицом в грудь Клива и громко зарыдала, прижимаясь к мужу все теснее и теснее, словно ища у него защиты. Клив несказанно удивился, однако тут же обнял жену, поцеловал ее волосы и принялся укачивать ее, как ребенка, шепча ей на ухо нежные слова, чтобы ее успокоить. Но все было тщетно. Она рыдала все сильнее и сильнее. Варрик недоуменно воззрился на нее. – Что это с ней? – спросил он. – У нее что-то болит? Чесса прошептала между всхлипами: – О, мне так страшно! Я думала, придется ехать в Йорк. Я боялась, что мне придется стать его женой. Вы спасли меня. Вы все спасли меня! – Чесса, дорогая, – начал Клив, – все уже кончено. Все в порядке. Я всегда буду тебя защищать. Ну же, любовь моя, перестань плакать, а то чего доброго заболеешь. Говоря, он поднял глаза и заметил, что Варрик смотрит на Чессу так, словно видит ее в первый раз. Взгляд его был холоден. – Какую чепуху она говорит. Что с ней случилось? Игмал пожал плечами: – Она как-никак женщина, господин Варрик. Ей было страшно. Это буря так перепугала ее. Варрик продолжал смотреть на Чессу, не скрывая недовольства. Больше он не проронил ни слова. * * * Туман растаял; воздух был холодным и ясным, а темные воды озера спокойными. Чесса подняла взгляд и увидела Варрика – он приближался к усадьбе, а вслед за ним шли Аргана, Атол и по меньшей мере дюжина воинов. Его плащ, как обычно, развевался за спиной – впрочем, к этому она уже успела привыкнуть. У нее вдруг мелькнула мысль: интересно, как же Аргане удается делать шерстяную ткань такой тонкой? Последние семь дней Варрика не было видно. Приходила Аргана и рассказала, что Варрик отвез Кейман в Инвернесс, к Турелле. Теперь Кейман уже на пути в Йорк. – Она улыбалась и пела, – сказала Аргана. – Ей понравится быть королевой, она сумеет получить удовольствие даже от брака с этим недоумком Рагнором, о котором ты, Чесса, так много мне рассказывала. Кейман очень умна и умеет добиваться своего, хоть по ее виду этого и не скажешь. После возвращения из Инвернесса Варрик не заходил к своему старшему сыну. Но Чесса знала; скоро он обязательно явится. Интересно, какими глазами он будет смотреть на нее теперь? И вот сегодня, на седьмой день после их последней встречи, он пришел. Чесса радушно поздоровалась с Варриком, Арганой, хмурым, как туча, Атолом и Игмалом. Игмал первым делом позвал Кири, а когда девочка подбежала к нему, восторженно выкрикивая его имя, поднял ее, подбросил в воздух и крепко прижал к своей груди. Остальные мужчины быстро смешались с обитателями Карелии и вскоре все уже оживленно болтали и громко смеялись. Четыре живущие в усадьбе собаки прыгали, чтобы лизнуть знакомые лица, и радостно лаяли. Варрик стоял поодаль, молча глядя на это веселье. Он не хмурился, однако и не улыбался. До его слуха донесся голосок Кири: – Игмал, я понюхала тебя, и от тебя больше не воняет. Ты помылся, да? Как я тебе говорила? – Да, малышка, помылся. С тех пор не прошло и трех дней. – И твоя медвежья шкура почти не воняет, – заметила Кири и понюхала ее еще раз. – Ну конечно. Ведь я мылся в ней. Кири залилась веселым смехом и долго не могла остановиться. – Я спрошу отца и Чессу, можно ли и мне мыться, не снимая одежды. Приближалось зимнее солнцестояние, однако снега не было. Не было и ночных заморозков, от которых у спящих начинают стучать зубы. Чесса погладила свой округлившийся живот. В последнее время люди из Кинлоха все чаще приходили в их с Кливом усадьбу, и немудрено. Здесь были и смех, и споры, и ссоры – и никакого колдовства, ничего таинственного и пугающего. Никаких черных плащей, развевающихся при полном отсутствии ветра. Чесса улыбнулась, глядя на Варрика и одновременно сжимая руку Клива. Что же на уме у ее тестя? Может быть, он наконец решил отступить и оставить ее в покое? – Добро пожаловать, отец, – сказал Клив. – Чесса считала, что ты сегодня заглянешь к нам, и велела женщинам наготовите” побольше еды. Скоро все уже будет готово для пира, так что если ты хочешь послать кого-нибудь в Кинлох за остальными, тебе надо поторопиться. Варрик снисходительно улыбнулся. – Мне не нужно никого посылать. – И он вынул из футляра бурру. – Я вызову своих людей с помощью чар. Он любовно погладил бурру и отошел на несколько шагов в сторону. Потом посмотрел на Чессу, скользнув взглядом по ее животу, и в его глазах она заметила сомнение и вместе с тем – твердую решимость. Чесса вздохнула. Стало быть, истерический припадок, который она разыграла после того, как ее спасли, не отвратил его от нее. Она сложила руки на груди и зевнула. Варрик продолжал смотреть на нее не отрываясь, и теперь в его странных разноцветных глазах сверкал гнев. Когда ей случалось рассердить Клива, она иногда думала, что его золотистый глаз, пожалуй, выражает больше ярости, чем голубой. Однажды она сказала ему об этом, и они оба так хохотали, что забыли про свою ссору. Варрик взошел на вершину Соколиного гребня – в окрестностях Карелии это была единственная возвышенность, – в очередной раз решив показать, на что он способен. Он вызвал и гром, и холодные белые вспышки молний. Однако дождя он не наколдовал, за что все были ему очень благодарны. Закончив, он обернулся и застыл как громом пораженный. Никто на него даже не взглянул. Игмал учил Кири метать деревянный нож, который он сам для нее вырезал. Другие дети внимательно наблюдали за ними и просили, чтобы он научил и их. Трое воинов из Кинлоха – его воинов! – пили мед и шутливо пихали друг друга локтями. Другие были заняты разговором с обитателями Карелии, которые прежде тоже входили в его дружину, и никто не обращал на него, Варрика, ни малейшего внимания. Двое его младших сыновей бросали камешки в озеро, соревнуясь, кто дальше бросит. Аргана, всегда молчаливая, покорная Аргана, разговаривала с Чессой и еще несколькими женщинами. Внезапно Чесса засмеялась над чем-то, что сказала Аргана. Как, неужели Аргана сказала что-то смешное? Никто не глядел в его сторону, кроме одного-единственного пса, который сидел, наклонив голову набок, и таращился на странного человека в черном. Варрик решительно подошел к Чессе. – Пойдем, – властно сказал он. Чесса улыбнулась ему: – Ты уже вызвал остальных людей из Кинлоха? – Да, вызвал, – ответил он тоном, который показался ей похожим на тон обиженного ребенка. – Вот и хорошо, – сказала Чесса. – Эта твоя палочка – очень удобная штука. Я скажу женщинам, чтобы они поджарили еще кабанятины для гостей. Как удачно, что Клив и его люди подстрелили нынче утром больше дюжины фазанов. У нас будет знатное угощение. – Это не палочка, а бурра. И я же ясно сказал тебе, чтобы ты пошла со мной. Чесса продолжала улыбаться: – Ах да, я забыла. Ты хочешь поговорить со мной именно сейчас? Нельзя ли отложить этот разговор на потом? Сейчас я очень занята. Ну хорошо, Варрик, давай отойдем; Они вошли в дом. Здесь не было деревянного помоста, как в Кинлохе. В длинной общей зале пахло жарящимися фазанами, пекущимся хлебом и дымом, который поднимался из очага. Варрик подошел к столу и взобрался на него. – Осторожнее, отец, – сказал Клив. – Этот стол качается. – – Да, – ухмыльнулся Игмал. – Клив приделал к нему ножки разной длины. Клив ткнул его локтем под ребра. – Замолчите, – бросил им Варрик и посмотрел на Чессу. – Подойди ко мне. – Надеюсь, ты не станешь просить, чтобы я тоже залезла на стол, – сказала Чесса, поглаживая живот. Варрик гневно сдвинул брови, казалось, еще немного – и он зарычит. Внезапно он слез со стола и, вытащив из футляра бурру, протянул ее Чессе. – Возьми ее. Возьми и скажи, что ты чувствуешь, что ты видишь. Чесса медленно вытянула руку и взяла бурру, но тут же вскрикнула и схватила палочку обеими руками, словно ей было не под силу держать такую тяжесть одной рукой. – Она ужасно тяжелая, – пробормотала она и положила бурру на стол, однако не отняла от нее рук. Варрик сверлил ее взглядом: – Сейчас бурра горяча, не так ли? Чесса покачала головой: – Вовсе нет. Я чувствую только, что она тяжелая, такая тяжелая, что я не могу ее держать. – А теперь она стала холодной, верно? – Холодной? Вот уж нет. На ощупь это обычное дерево, только очень тяжелое. – Что ты видишь? Чесса посмотрела на бурру: – Нарисованные круги и квадраты. Краска, похоже, выцвела и скоро начнет лупиться. Возьми обратно эту палочку, Варрик. Она мне не нравится. На его лице отразилось недоумение, потом гнев. – Я спросил тебя, что ты видишь, а не как выглядит бурра. – Что я вижу? Ничего не вижу, разве что этот стол. Боюсь, он слишком мал, чтобы на нем поместились все кушанья, которые мы готовим. Варрик выхватил у нее бурру и засунул ее обратно в футляр. – Все дело в ребенке, – сказал он. – Ребенок забрал твою силу. – Какую силу? – удивленно спросила Чесса. – Колдовская сила есть только у тебя, Варрик. У меня ее нет. Он испустил глубокий вздох и приказал: – Аргана, принеси мне меду. – Не могу, Варрик. У меня руки в капусте. – В голосе Арганы все еще звучали отголоски веселого смеха. Он медленно повернулся и посмотрел на женщину, которая восемнадцать лет была его женой. Она рубила капусту и укладывала ее на большое деревянное блюдо. – Атол, – позвала она, – отнеси своему отцу кубок меда. – Я мужчина, а не раб. – А я, сынок, женщина и тоже не рабыня. Не пойму, при чем тут это? Я занята делом, твои братья тоже, а ты не делаешь ничего. Ты должен слушаться своего отца, как и все мы. Делай, что я тебе сказала, иначе ты не сядешь вместе с нами за стол. К немалому удовольствию Чессы, Атол подчинился. Он налил в кубок меда и подал его своему отцу. Сделал он это с явной неохотой, но все же сделал. Во время всего этого разговора Чесса старалась держаться как можно незаметнее. Она была удовлетворена. По всему было видно, что царству ужаса и безмолвия, которое создал вокруг себя Варрик, приходит конец. Пир прошел как нельзя лучше. Еды было вдоволь, а столько смеха Чессе не доводилось слышать с тех самых пор, как она покинула Ястребиный остров. Внезапно ей вспомнилась история про Египет, которую рассказывала тогда Ларен, и загадка, которую она задала под конец и которую разгадал этот хорек Рагнор. Чесса пересказала историю своим новым родичам и друзьям и задала им загадку. До разгадки додумался один только Атол. Остальные долго не могли поверить, что именно он дал правильный ответ, а они все ошиблись. “Пожалуй, – подумала Чесса, – между Атолом и Рагнором есть что-то общее”. Надо будет уговорить Варрика послать Атола в Йорк. Он смог бы подружиться с Рагнором. Ночью, когда все заснули, Клив спросил жену: – Скажи, Чесса, что же ты все-таки видела? – О, Клив, – тихо ответила она, – это было чудесно. Я видела нашего с тобой ребенка, нашего сына. Он не унаследовал твоих прекрасных глаз, глаза у него больше похожи на мои. Они такие же зеленые, но глубже, чем у меня, они полны тайн и радости, и любви к приключениям. И у него твои волосы, такие же золотистые и густые. – А как его зовут? Она улыбнулась: – Об этом я не успела его спросить. ОТ АВТОРА Во времена римского владычества Шотландию называли Каледонией. Название “Шотландия” окончательно привилось только в середине девятого века нашей эры. Что касается озера Лох-Несс, то оно называлось Лох-Несс и в эпоху викингов. Однако я, по понятным причинам, не могла назвать лохнесское чудовище “Несси”. Я решила назвать ее Кальдон. Озеро Лох-Несс имеет двадцать четыре мили в длину и в среднем милю в ширину. Оно никогда не замерзает. В него впадает восемь рек и бесчисленное множество ручьев, русла которых за последние века и тысячелетия наверняка сильно изменились. Единственная река, вытекающая из озера, – это река Несс, впадающая в залив Морэй-Ферт. Святой Колумба действительно был первым человеком, который сообщил, что видел лохнесское чудовище. Это произошло еще в шестом веке нашей эры. С тех пор его много раз наблюдали и описывали, причем по большей части эти описания были очень похожи. Количество сообщений очевидцев, видевших чудовище, резко пошло вверх в 30-е годы, когда густой лес, росший на западном берегу озера, был вырублен для строительства автострады. Именно в 30-е годы о Несси стали много писать, и охота за Несси сделалась модной. Верю ли я в существование Несси? В 1990 году, когда мы с мужем путешествовали по Шотландскому нагорью, нам как-то раз захотелось выйти из взятой напрокат машины и немного побродить пешком. Мы оставили машину возле замка Уркарт неподалеку от Драмнадочита, одного из наиболее популярных мест, где наблюдали Несси. Погода была теплая и сырая, стоял густой туман – обычный летний день для горной страны. Мы взяли с собой еду и устроили пикник в развалинах старинной крепости на вдающемся в озеро высоком мысе. Из-за плотного тумана туристов в крепости было мало, а те, которые были, смотрели на наш обед и обходили нас стороной. Мы расстелили скатерть и начали пировать. Туман оседал влажной пленкой на запеченном цыпленке, хлебе, бокалах для вина, но нас это не беспокоило. После обеда мой муж заснул, а я стала читать роман. Между тем туман сгустился еще больше. Услышав впереди себя тихое шипение, я подняла голову. Что здесь Может шипеть? Змея? В озере? Волосы у меня на затылке зашевелились, сердце екнуло. Тихое шипение послышалось снова, на сей раз еще ближе. Затем туман внезапно разошелся, как будто кто-то взял нож и вырезал квадрат из тонкой занавеси. В этом неровном квадрате показалась маленькая голова на длинной, невероятно длинной шее и медленно, без единого звука стала подниматься из воды. В этот момент я поняла, что смотрю на Несси. Я помню, что протянула к ней руку и что-то прошептала. Потом туман вдруг сгустился снова и все исчезло. Я долго сидела не двигаясь, гадая, не отравилась ли я цыпленком и не оказалось ли выпитое мною сладкое красное вино крепче заявленных на этикетке одиннадцати градусов. И в конце концов пришла к выводу, что мой обед здесь ни при чем. Несен существует, и у нее есть дети. Не знаю, сколько поколений Несси сменилось в озере после того, как святой Колумба увидел ее в шестом веке нашей эры. Пять? Десять? Не все ли равно? Главное, что она есть.