Аннотация: Художница Энн Марсел, пытаясь спасти бывшего мужа, обвиненного в жестоком убийстве, проникает в порочный, полный темных и влекущих тайн мир новоорлеанских эротических клубов, познает загадки потаенных ритуалов вуду. Привлекательный следователь-креол Марк Лакросс, сначала противостоявший Энн, неожиданно становится ее возлюбленным и защитником. Однако, похоже, Марк и сам напрямую связан с убийством…


---------------------------------------------


 Хизер Грэм
 Жажда искушения



 Глава 1


 В тот вечер Энни ждала Джона.
 Однако ей и в голову не могло прийти, что он ввалится в дом, шатаясь, и упадет на колени, заливая кровью пол, что из его горла судорожно и невнятно будут вырываться загадочные слова.
 Она даже не услышала стука в дверь, потому что стояла на балконе, наблюдая за жизнью ночного города там, внизу. Странно: спустя почти пять лет после развода она действительно испытывала искреннюю благодарность к Джону. За что? За этот город. Она любила Новый Орлеан, она радовалась, что Джон нашел для нее это местечко во Французском квартале, и даже могла без горечи и лишних эмоций признать, что снова полюбила своего бывшего мужа. Раньше ей казалось, что это невозможно. Пятнадцатилетняя история их отношений была слишком бурной, в ней было так много гнева и ненависти, что подчас их общение становилось даже опасным. Но бури улеглись. Во что бы он ни превращал теперь свои субботние вечера — или даже, если угодно, утра, — ей до этого больше не было дела. Она обрела пьянящее чувство свободы, о чем раньше не могла и помыслить: личная жизнь Джона уже не была ее заботой. Она ни в чем его больше не винила. Того, что случилось, видимо, нельзя было избежать. Это была сама судьба.
 Они знали друг друга уже давно. Впрочем, он так и остался большим ребенком, но теперь она научилась справляться с ним и даже любить его совсем по-иному.
 Как странно, что именно в тот вечер она погрузилась в глубокие воспоминания, стоя на балконе с чашкой кофе с цикорием в руке, глядя на простиравшуюся внизу улицу, прислушиваясь к доносившимся оттуда звукам джаза, который она так любила, и размышляя о том, как она счастлива. Поначалу перспектива развода невыразимо пугала ее. Даже осознав, что клятвы верности безвозвратно им поруганы, она еще очень долго держалась за свой брак. Вплоть до момента, когда развод наконец состоялся, она не отдавала себе отчета в том, что панически боится одиночества, и находила разные предлоги для сохранения статуса замужней женщины вовсе не из-за их дочери, как она себя убеждала, а потому, что страшилась остаться одной.
 До того самого дня, пять лет назад, ей никогда не приходилось испытывать одиночества. Она была женой Джона, мамой Кати, а еще раньше — дочерью Джефа и Черил. Прямо после школы она поступила в колледж на гуманитарный факультет, потому что ее родители не верили, что рядовая молодая женщина может обеспечить свое существование, занимаясь искусством. С Джоном Марселом она познакомилась на первом курсе, им было тогда по восемнадцать. Они сразу начали встречаться, ходили на безумные вечеринки, устраивали друг другу бурные сцены ревности, расставались. Но всегда сходились вновь, какими бы яростными ни были их размолвки.
 Так они добрались до выпускного курса и поженились, отпраздновав свои двадцатипятилетия и став, как они считали, зрелыми, ответственными, хорошо образованными взрослыми людьми, готовыми именно в таком качестве вступить в самостоятельную жизнь. Они отдали свою дань увлечениям молодости и стали степенной супружеской парой.
 Интересно, почему она ожидала, что после этого все переменится?
 На самом деле все осталось по-прежнему. Брак ничуть не изменил их. Они, как и раньше, вели себя и ссорились, словно дети: дулись друг на друга из-за пустяков, устраивали сцены, уходили из дому и не сдерживались в выражениях. В какой-то момент слова стали слишком оскорбительными, а ссоры превратились в злобные разборки. Джон замкнулся. Она тоже замолчала. У нее возникли подозрения. Он стал возвращаться домой все позже и позже, а однажды не пришел вовсе. Но к тому времени это, в сущности, уже не имело значения. Если в ней даже и кипела ярость, она держала ее в себе. Она уже не хотела ни в чем его уличать. Настало время, когда она просто обратилась к адвокату и спокойно собрала нужные бумаги.
 Поначалу Джон думал, что она блефует. Он угрожал ей, умолял ее. Потом плакал. Она тоже плакала. И они почти было помирились. Но все это стало к тому времени привычным стереотипом их поведения, и она поняла, что должна его разрушить. Тем более что Шалтай-Болтай уже упал со стены: она не могла больше даже притворяться, что верит, будто Джон не обманывал ее и что существовало золотое времечко, когда, несмотря на все ссоры, в их отношениях царила бесценная взаимная преданность. Итак, они развелись и стали непримиримыми врагами, а потом, неожиданно и необъяснимо, вдруг — лучшими друзьями. Поженившись, они поселились в Атланте. После одной из наиболее бурных размолвок Джон переехал на родину, в Новый Орлеан. Как-то, пытаясь сделать шаг к примирению, он пригласил ее на джазовый фестиваль, потом нашел для нее прелестную мастерскую и дом в самом центре Французского квартала, в районе, где селились художники. Это место ее очаровало. Она жила на втором этаже, а на первом открыла комиссионный магазин, в котором продавались открытки, гравюры и изделия местных ремесленников. Она нашла чудесного управляющего и спокойно могла целыми днями, а при желании и вечерами, работать. Она обожала рисовать и подружилась с владельцем соседней галереи, который успешно продавал ее яркие картины со сценами из жизни Нового Орлеана: деревья, цветы и балюстрады, старики рыболовы, дети. Лица.
 Портреты она любила рисовать больше всего, и, надо признать, они отлично ей удавались. В одной из хвалебных рецензий на ее картины утверждалось, что в лицах, изображенных ею, запечатлены целые десятилетия жизни города и весь спектр человеческих чувств. Однако ей хватало здравого смысла в отношении к собственному таланту и любви к искусству, чтобы, несмотря на то что такие картины маслом приносили ей основной доход, постоянно искать новые стилистические возможности и менять подходы к искусству. В этих творческих поисках Джон был ей другом, советчиком и источником вдохновения. Теперь это было частью их общей духовной жизни — любовь к искусству и взаимное уважение на поприще общего призвания.
 Она взглянула на часы и нахмурилась. Джону давно уже пора было прийти. Он работал над новым циклом картин. В галерее, открытой их старым другом, недавно перебравшимся в Новый Орлеан из Сан-Франциско, были выставлены первые произведения этого цикла. Сегодня Джон должен был повести ее туда. Цикл назывался «Дамы красного фонаря», и она, хоть поначалу относилась к самой идее с насмешкой, вынуждена была признать, что те несколько картин, которые ей удалось увидеть в мастерской Джона, были великолепны. Они, пожалуй, представляли собой лучшее из того, что Джон создал до сих пор. Если ее хвалили за умение писать лица, то Джона признавали мастером передачи характеров женщин, балансирующих на грани жизни и смерти. Первая картина, которая называлась «Сладкая Скарлетт», ошеломляла необычностью зрительного ряда и заставляла испытывать мучительные эмоции. Его «Скарлетт» была выполнена в завораживающе-красных тонах. Костюм женщины, изображенной на портрете, был изощренно-соблазнительным и причудливо-прекрасным, а в глазах ее при этом таились невыразимая боль, чувство утраты и удивления. Кричащий, роскошный, дивный, печальный и трогательный образ. Сколько же всего было заключено в этой картине! Джону позировала актриса стриптиза из местного клуба, и казалось, что он сумел очень многое понять в ее жизни и показать женскую красоту, надежды юности и обретаемую с годами мудрость разочарования. Ему удалось схватить момент грациозного танца, исполненного обещания, изящество, таящееся в примитивном, казалось бы, акте раздевания. Сегодня и другие «дамы» Джона предстанут перед взорами зрителей, и Энн вынуждена была признать, что с нетерпением ждет встречи с ними на полотнах, выставленных в галерее.
 Она отпила кофе и снова взглянула на часы: что могло его задержать? На самом деле она вовсе не спешила. Вечер был таким восхитительным. Только что на город опустилась темнота, поглотив последние отблески заката, которые еще недавно покрывали старинной патиной кружевные балконные решетки на домах, окрашенных в пастельные тона. Закрыв глаза, она прислушалась к отдаленным голосам, звучавшему где-то смеху туристов и местных жителей, гуляющих по причудливым улочкам. Постоянный звуковой фон создавали игравшие повсюду джазовые оркестры. Над городом витали нежные, соблазнительные ароматы крепкого кофе, свежевыпеченных круассанов и пирожных.
 И в этот момент она услышала глухой стук за дверью.
 Стук… или?.. Можно было подумать, что на лестничной площадке падает что-то тяжелое, как бывало, когда Джон приходил и начинал яростно биться плечом в дверь. На мгновение в ней поднялось невольное раздражение: он ей больше не муж. У него вообще была привычка считать, что весь мир должен вертеться вокруг него и что она должна стремглав бросаться к двери, как только он придет, даже если в этот момент руки у нее намылены или испачканы краской или томатным соусом.
 — Джон?
 Она поставила чашку на белый ажурный кованый столик, прошла через квартиру к входной двери, готовая высказать Джону все, что она думает о его беспардонном поведении, откинула крючок и яростно распахнула дверь.
 — Черт тебя побери, Джон, — начала было она.
 В приглушенном свете лестничной площадки его красивое лицо выглядело осунувшимся и бледным, как у покойника.
 А потом он упал.
 Как подкошенный.
 Он падал вперед, прямо на нее. Совершенно не ожидавшая этого, Энн покачнулась и под тяжестью свалившегося тела рухнула рядом с ним.
 — Джон…
 Его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее собственного. Губы его шевелились. В падении она обхватила его руками. Потом разжала руки, но была еще слишком потрясена, чтобы понять, что происходит.
 Ее руки…
 Его губы…
 С кончиков ее пальцев капала кровь. Неожиданно хриплый, отчаянный звук сорвался с его губ:
 — Я не делал этого.
 Кровь. Кровь появилась у нее на руках, потому что она прикоснулась к Джону.
 — О Боже!
 Он, казалось, даже не видел ее. С его губ продолжали слетать слова:
 — Я этого не делал, не делал, не делал…
 А кровь все текла и текла на полированный пол.
 — О Боже! — закричала она.
 Его взгляд сосредоточился на ее лице.
 — Я не делал этого. — И он закрыл глаза.
 А кровь продолжала сочиться.




 Глава 2


 Женщины. Жены. Они всегда узнают последними, думал Марк, раздраженно качая головой. Господи Боже мой, этот парень убил девушку из стриптиза, с которой встречался. Стриптизерка? Боже праведный! Ну конечно. Быть может, у нее было доброе сердце, вероятно, под ценником, который она напяливала на себя во время представления, таилась личность. Но, называя вещи своими именами, бедная зарезанная девочка была проституткой. Однако, похоже, жене этого парня нет никакого дела до того, что та была женщиной такого сорта. Вот она, жена подонка, его крошка: лицо залито слезами, умоляет врача спасти жизнь человеку, который только что украл — пусть и невеликие — мечты другого.
 — Итак, что мы имеем, а? — пробормотал Джимми Дево, высокий, тонкий, словно жердь, дружелюбный парень с лохматой темной шевелюрой и лицом, смахивающим на морду ищейки. По званию Марк был выше Джимми, но они часто работали вместе. Напарники. Когда улицы кишат негодяями с ножами и стволами, до званий ли тут? Джимми тоже покачал головой: — Складненькая. Симпатичная женщина. Волосы богатые. И задок.
 Джимми всегда так выражался. Сослуживцы называли его манеру комментировать картину места происшествия юмором висельника. Сегодня они расследовали убийство. Что может быть серьезнее? Но юмор не в последнюю очередь помогает копам не свихнуться в той жизни, которую они для себя выбрали.
 Обычно Марк подыгрывал напарнику. И в этом не было даже намека на секс, женщины-полицейские, выезжая на происшествие, тоже откровенно обсуждали достоинства и недостатки человеческого тела, не важно, мужского или женского. Мужчины и женщины в таких случаях употребляют разного рода клише, у полицейских тоже свои клише.
 Вот и сегодня…
 — Джимми, мы здесь не затем, чтобы оценивать ее задок, — сказал Марк.
 Джимми, судя по всему, не заметил его настроения:
 — И грудки тоже недурственные.
 — Джимми, мы здесь не для того, чтобы оценивать ее грудки и задок, — еще тверже сказал Марк.
 — Ладно, мы здесь не для того, чтобы их оценивать, но вот ведь они перед нами, и они так хороши! На кой черт, скажи на милость, этому парню понадобилось убивать проститутку, если дома его ждала такая женщина?
 — Да ладно тебе, мой мальчик, ты не первый день служишь в полиции, чтобы не знать, что в мире полно всяких психов и что порой даже более нормальные, «парниковые» особи ведут себя как психи.
 — Я бы ее на проститутку не променял, — со вздохом заключил Джимми.
 — Джина Лаво не была обычной в твоем представлении проституткой, — заметил Марк.
 Джимми посмотрел на друга долгим, тяжелым взглядом, потом пожал плечами и согласился:
 — Да, Марк, она не была обычной в твоем представлении проституткой. Отнюдь. Ты вообще в порядке?
 — Конечно, я в порядке.
 В ожидании доктора, вызванного на место убийства, Марк все больше раздражался. Он отвернулся от пытливого взгляда Джимми и снова с ног до головы оглядел жену Джона Марсела. Ее звали Энн. Энн Марсел. Поначалу он даже принял ее за ребенка, такой миниатюрной она была — росту в ней, казалось, не больше пяти футов трех дюймов. Но Энн Марсел не была ребенком. При ближайшем рассмотрении ей можно было дать лет тридцать — тридцать пять. Может, даже немного больше. Маленькая, но, надо отдать должное вкусу Джимми, отлично сложена. Миниатюрная конституция не портила прелестные формы. Очень светлая блондинка с волосами до плеч, почти неправдоподобно зелеными глазами на фоне светлой кожи лица с мелкими и изящными чертами, она напоминала изысканно сделанную куклу. На ней было нечто, когда-то представлявшее собой, видимо, легкое весеннее платье из мягкой ткани темно-серого цвета, прежде свободно ниспадавшее и скрывавшее ее изящные формы, однако сейчас, пропитанное во многих местах кровью, оно облепило ее тело.
 — Джон Марсел — художник, — сказал Джимми, словно это все объясняло.
 Марк поднял бровь:
 — Что ты хочешь сказать?
 Джимми, словно оправдываясь, пожал плечами:
 — Кто знает? Я слышал, что некоторые города готовы платить им целые состояния, чтобы они во имя искусства окропляли красным отдельные островки. Я просто хочу сказать, что художники — народ странный.
 — Джимми, что ты, черт побери, несешь?
 — Я… я… Может, они делили свои победы?
 Марк снова вопросительно поднял бровь.
 — Ну ладно тебе, Марк, ты же понимаешь, что я имею в виду. — Джимми слегка покраснел. Он мог с откровенным восторгом рассматривать привлекательных женщин, но не был любителем «сугубо мужских» разговоров, если они касались всякого рода отклонений от нормы.
 — А, ты имеешь в виду menage-a-trois1? — догадался Марк.
 — Да.
 — Она вроде не тот тип.
 — Можно подумать, что женщины такого типа стоят за каждым углом, — чуть обиженно заметил Джимми.
 — За каждым углом они, может, и не стоят, но она все же не из таких, как они.
 Есть вещи, которые невозможно объяснить словами.
 — Разве в голове самого обычного, тишайшего обывателя не могут таиться причудливейшие идеи? Вспомни Кларка Кента, его alter ego супермена. А об этом случае уж и говорить нечего.
 — Да, — пробормотал Марк. Об этом случае действительно нечего будет говорить, и весьма скоро, если лабораторные анализы окажутся положительными, никаких сомнений в том, что Джону Марселу будет предъявлено обвинение в убийстве, не останется. Марк судорожно сглотнул и постарался ничем не выдать, насколько потрясло его это дело.
 С тех пор как получил вызов на место убийства, Марк был взволнован гораздо больше, чем мог ожидать. Какой-то турист, наткнувшийся на тело, позвонил в полной истерике. Патрульные полицейские сообщили, что, когда они прибыли к месту преступления, тело еще не остыло.
 Напротив, когда за несколько секунд до приезда сотрудников коронера явился сам Марк, труп был уже холодным. Девушка лежала в луже крови, глаза ее все еще были открыты, и казалось, что мечты, которые жили где-то в глубине ее души, странным образом отражаются в этих мертвых глазах. Она была миловидной женщиной и даже после смерти не утратила своей привлекательности. Если бы не лужа крови, можно было подумать, что она застыла в ожидании того, что ее мечты вот-вот начнут сбываться.
 Но жизнь из нее уже ушла, тело остыло.
 — Лейтенант?
 Опустившись на колено и разглядывая труп убитой, Марк не сразу расслышал, что к нему обращается один из патрульных полицейских. Он словно бы и сам застыл на какое-то время, и ему не без труда удалось перевести дух. Поднявшись, он узнал молодого офицера-новичка.
 — Корби, — спросил Марк, — чем мы располагаем?
 Пока он выслушивал сообщение патрульного, все было хорошо. Так по крайней мере казалось. Прямо от места, где было совершено преступление, тянулся кровавый след к дому Энн Марсел. Оказалось, что миссис Энн Марсел сама вызывала службу спасения «911» и в настоящее время ее муж лежал на операционном столе в отделении реанимации.
 Марк снова опустился на колени возле трупа той, что еще недавно была красивой и печальной женщиной.
 Значит, ты боролась, девочка? Умница.
 Эксперты-оперативники были здесь в полном составе. Они собирали образцы всего, что могло послужить уликами, особенно тщательно изучали тянувшийся к дому Энн Марсел кровавый след.
 Ассистент коронера Хенри Лэпп сказал Марку:
 — Ли сам этим займется. Я позвонил ему домой, он уже едет. Вы же знаете Ли, ему всегда кажется, что, если не доставить труп на вскрытие как можно быстрее, обязательно что-нибудь упустишь. Впрочем, этот случай, похоже, ясен как стеклышко. Ее искромсали ножом, но она оказала сопротивление и убийца побежал. Мы можем проследить весь его путь.
 — Да, — согласился Марк, — может, парень сам все расскажет? Мы с Джимми едем в больницу. Попросите Ли не уезжать домой, пока я с ним не свяжусь.
 И вот с тех самых пор они с Джимми торчат здесь, в больнице. Ждут. И наблюдают за миниатюрной блондинкой, укоризненно качая головами: почему женщины так часто клюют не на тех мужчин?
 — Честно говоря… — он вдруг услышал, как сам произносит эти слова вслух, — разрази меня гром, если я что-нибудь понимаю насчет этого парня. Или его жены. — Он снова покачал головой.
 Она не производила впечатления невменяемой, не была в истерике. Время от времени на глаза у нее набегали слезы, и, когда она слушала, потом отвечала, потом опять слушала, они медленно скатывались по ее щекам. Марк безмерно удивился, почувствовав, что, когда он посмотрел на нее, сердце вдруг бешено заколотилось у него в груди, а потом замерло. «Дурак», — раздраженно обругал он себя. Ему сотни раз приходилось бывать в подобных ситуациях, в том числе и в этой самой больнице. Он с уважением относился к страданиям родственников и близких преступников или потерпевших, но всегда умел профессионально соблюдать дистанцию и был готов задавать им вопросы: вежливо, уважительно, но и безжалостно, если требовалось. Сколько раз он видел женщин, рыдающих над своими мужьями или возлюбленными, но никогда так по-дурацки не испытывал желания утешить кого бы то ни было.
 Странно, особенно если учесть, что эту женщину он считал полной идиоткой, раз она оплакивала беспутного гуляку.
 Марк любил Новый Орлеан. Любил почти отеческой любовью. Здесь он вырос, знал все улочки, знал местное общество, знал все опасности и удовольствия, которые таил город. Новый Орлеан манил и давал приют любому, независимо от того, к какому кругу принадлежал человек, — продажным политикам, дряхлым красавицам-южанкам, музыкантам, художникам, писателям, любителям кофе, святым и набожным католикам, уличным негодяям с ножами, пистолетами и ядом за пазухой. А если все это оказывалось бессильным, у них в запасе оставались приемы мистической магии. Новый Орлеан — дрянной, гнусный город, в котором мужчине нужно на каждом шагу оглядываться и постоянно быть начеку. Но он же и дивный город, где, околдованные скорбными мелодиями, извлекаемыми из трубы печальным стариком, вкладывающим в музыку все свое сердце, застывают на площадях сотни зачарованных людей — белых, черных, кахонов, испанцев, северян, южан… Новый Орлеан — это очаровательное многоголосье местного французского говора, и витающий в воздухе запах вкуснейших кондитерских изделий, и аромат кофе, и роскошь цветников — словом, это бурлящий центр Миссисипи. Для многих Новый Орлеан был неотразимым, волшебным городом.
 Однако Марк никогда не питал иллюзий относительно его опасности и склонности к насилию, хотя и не переставал его любить, несмотря ни на что. Думая о своем городе, он то и дело возвращался к насильнику и женщине, которую ему, к его собственному удивлению, так хотелось утешить. Да, Марк обожал этот город, но, черт возьми, бывал же он в таких местах и прежде, сиживал в ожидании момента, когда можно будет поговорить с какой-нибудь малышкой, лежащей на смертном одре, видел слезы на глазах жен или любовниц, не понимавших, как их возлюбленный мог совершить такое. Не сказать, что подобные картины его вовсе не трогали. Задевали, конечно. Чужую боль всегда тяжело видеть. Но за годы службы полицейский приучается воспринимать все это несколько отстраненно. Такова уж профессия.
 Похоже, нынешний вечер будет нелегким. Он почувствовал необычное эмоциональное напряжение сразу же, как только прибыл к месту преступления.
 И постепенно ему становилось все хуже и хуже. Может, отказаться от дела: пусть кто-нибудь другой им займется?
 Но Марк не собирался отступать, он ясно отдавал себе в этом отчет и поэтому оставался вместе с Джимми в холле больницы.
 Все казалось очевидным. Джина Лаво была актрисой стриптиза, у которой хватало подобных клиентов. Однажды она встретилась с художником, рисовавшим стриптизерок-проституток, они повздорили, и это привело к преступлению. Он ударил ее ножом, она сопротивлялась. Теперь она мертва, а он умирает. Печально, но просто и ясно. Эту книгу можно спокойно закрывать. Но, Господи, почему же он так скверно себя чувствует?! Боже, ведь это всего лишь его работа.
 Марк устал. Ему хотелось все поскорее закончить. Нужно лишь дождаться: если Джон Марсел не умрет во время операции, может быть, он сможет говорить и сам расскажет о своем преступлении.
 Марк увидел, что вышедший из операционной врач, проходя мимо Энн Марсел, положил руку ей на плечо, успокаивая, и направился к ним с Джимми, Это был человек лет пятидесяти пяти, очень солидный и на вид настоящий «профи».
 — Джентльмены, — поздоровался он и пожал обоим руки.
 — Ну что? — спросил Марк.
 Врач неопределенно покачал головой:
 — Нам понадобилось два часа, чтобы сшить его. Он потерял слишком много крови, то и дело впадает в забытье, боюсь, это закончится комой.
 — Думаете, нам не удастся с ним поговорить? — спросил Марк.
 — Во всяком случае, не сегодня. Сегодня мы будем делать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь.
 — И какие у него шансы? — поинтересовался Джимми. Марк видел, что он не сводит глаз с Энн Марсел, к которой в этот момент подошла медсестра. Энн кивала — похоже, благодарила ее, потом пошла следом за ней.
 Женщина-полицейский, Холли, направилась было за ними, но медсестра остановила ее.
 Они не собирались давать возможность копам поговорить с Марселем, но, кажется, разрешили его жене взглянуть на него.
 — Вы позволите миссис Марсел на нега посмотреть? — вежливо поинтересовался Марк.
 — Только шестьдесят секунд, — ответил доктор. — Только шестьдесят секунд.
 — Миссис Марсел? — Любезная медсестра, которая отнеслась к ней по-доброму с самого первого момента, когда Энн ворвалась в больницу, сопровождая каталку, на которой лежал Джон, сейчас стояла рядом.
 Она хочет сообщить, что копы готовы поговорить со мной, подумала Энн.
 Энн ощущала присутствие этих копов с той самой минуты, как они здесь появились. Они деликатно держались в отдалении, пока все ждали выхода доктора, но, даже сходя с ума от тревоги, Энн тем не менее ощущала, что они здесь, что они за ней наблюдают. Она и сама рвалась поговорить с ними, спросить, нашли ли они того, кто напал на Джона, она хотела что-то делать, а не стоять вот так, умирая от страха, не в силах ничем помочь…
 Но они смотрели на нее как-то странно. И тот, что напоминал усталого печального бурого медведя, и другой. Первый был высоким малым с плечами боксера и взглядом старого орла.
 Впрочем, он не стар, но и не молод. Под сорок? Или за сорок? У мужчин так трудно определить возраст. Энн с завистью подумала о том, что мужчины с годами часто становятся интереснее. Ей вдруг представилась комната, полная мужчин в майках с надписью: «Старея, становимся краше».
 Сколько бы ему ни было, смотрелся он действительно превосходно. Она с ужасом поймала себя на том, что ей хочется поглядеть, будет ли он выглядеть таким же мускулистым, сильным и упругим, если снять с него пиджак и брюки. Ей показалось, что он не особо заботится о своей физической форме, вероятно, ему ничего не стоило сохранять ее. Или так только казалось из-за его небрежной позы?
 Красивое тело. Отличное. Да и все остальное в этом человеке интриговало.
 Золотисто-каштановые волосы с проседью на висках, длинные, ниспадающие на воротник, обрамляли удивительно мужественное лицо, словно высеченное из камня: все линии и углы прямые, упрямая нижняя челюсть, скулы высокие, красивой формы. Эдакий Клинт Иствуд, ковбой.
 Такое лицо было бы интересно написать, вдруг подумала она. В нем виден характер. Ум, сила, решительность. М-м-да. Может быть, упрямство. Он неотрывно наблюдал за ней. Она не сомневалась, что он видит ее насквозь. Может, оно и к лучшему. Такой докопается, что случилось с Джоном.
 А может, и нет. В этом вспыхивающем взоре, скользившем по ней, угадывалось легкое презрение. Глядя на нее, он время от времени качал головой. Это ее раздражало. Очень раздражало. Особенно когда она ощущала на себе этот его чертов взгляд и не могла противиться желанию тоже посмотреть на него. В какой-то момент ее словно бы окатила теплая волна, она оглянулась и увидела, что он разглядывает ее от макушки до пят. Изучает: как она выглядит, что на ней надето и что она думает о случившемся.
 Джон…
 Она здесь из-за Джона.
 Ей не хотелось думать о полицейском, который так пристально разглядывал ее.
 Впрочем, лучше перебирать в голове десятки вопросов, которые провоцировал этот странный полицейский, чем умирать от страха за Джона в бессильном ожидании. Вот он, эдакий мачо2, словно сошедший со страниц книги, зануда, которого она скорее всего больше никогда в жизни и не увидит. Да! Да, лучше думать о нем. Он, может, и раздражает ее, но позволяет отвлечься от тревоги за Джона. Не думай о ранах Джона и его шансах на выживание, думай лучше об этом мужчине, сказала она себе.
 Коп в цивильной одежде. Обычный твидовый пиджак, полотняные брюки. Ей сразу сказали, что он полицейский, как только он явился со своим длиннолицым напарником, но тогда ей было все равно. Однако, почувствовав на себе этот взгляд, она тут же поняла, что он действительно коп. И что он ее оценивает. Она готова была рассказать все что могла, чтобы помочь Джону, но в то же время испытывала какую-то странную неуверенность. Надо признаться, ее тянуло к этому мужчине, он был волнующе привлекателен. Однако что-то заставляло испытывать настороженность. Почему? Ведь полицейские — отличные ребята. Они на ее стороне.
 — Если они готовы со мной… — начала она.
 — Нет-нет, дорогая. Они подождут минутку, пока вы не увидите мистера Марсела. — Медсестра взяла ее под руку.
 — Минутку?..
 — Ну, минутку-другую. Он ведь только что перенес тяжелую операцию и, хоть держится молодцом, нуждается в полном покое, чтобы выжить.
 — Но ведь опасность миновала…
 — Ну-ну, миссис Марсел, вы ведь сильная женщина, и доктор был с вами абсолютно честен, ведь так?
 — Да, — ответила Энн.
 Она сильная. Правильно.
 Но когда ее провели в реанимационную палату, у нее комок встал в горле, так больно было смотреть на Джона. Ноги у нее стали ватными, колени подогнулись, хотя чуть раньше, когда он заливал кровью все вокруг, она держала себя в руках. Тогда она не могла позволить себе расслабиться: нужно было остановить кровотечение, согреть его, не дать ему впасть в шок.
 Теперь она была беспомощна. О нем заботились люди, которые действительно знали, что делать. Он был весь старательно сшит. Внутри и снаружи. Капельницы несли к его венам какую-то живительную жидкость. С помощью других трубок воздух поступал ему в легкие. Мертвенно-бледное лицо покоилось на белой больничной подушке. Энн стоически старалась быть сильной, но чувствовала себя как Снежная королева, попавшая в печь, — она словно плавилась. Глядя на него, пепельно-серого, оплетенного всеми этими трубками, она прерывисто всхлипнула и тут же ощутила руку медсестры на своем плече.
 — Мне очень жаль, миссис Марсел, но помните, в вашем распоряжении всего одна минута…
 Минута. Энн понимала, что не должна без толку потратить эту минуту, стоя как истукан.
 Она поспешно прошла к кровати. Мысли мешались у нее в голове. Она не хотела потерять его. Она любила его, ужасно любила. Не как мужа, они и не помышляли о том, чтобы сойтись снова, — как лучшего друга. Как своего самого строгого критика. Однако когда она теряла веру в себя, он, как никто, умел подбодрить. Ее успехам он радовался совершенно искренне. Она прикоснулась к его безжизненно-бледной руке, которая была свободна от капельницы. Джон выглядел как покойник, но она почувствовала тепло жизни в этой руке. Ободренная, она сжала ее крепче.
 — С тобой все будет в порядке, все будет хорошо. Поверь. Я об этом позабочусь. И обещаю: кто бы ни сотворил с тобой это чудовищное преступление, он не уйдет от ответа. — Она поднесла его руку к губам и поцеловала сухую, горячую ладонь. — Джон, ты поправишься. Обещаю.
 — Он все еще под наркозом, — успокоила ее добрая седовласая сестра и добавила с сожалением: — Вряд ли этой ночью он придет в сознание. Но подсознание — вещь удивительная. Не исключено, что он вас слышит, дорогая. Кто знает? Но мы всегда приветствуем, когда с нашими пациентами так разговаривают.
 Энн согласно кивнула, постаравшись улыбнуться медсестре, и позвала:
 — Джон…
 К ее удивлению, Джон открыл глаза. Взгляд был мутным, но постепенно он как бы прояснился, пока наконец не сосредоточился на лице Энн.
 Губы зашевелились. Из горла вырвался вздох и нечто похожее на шепот.
 Энн наклонилась к нему поближе:
 — Джон, все в порядке. Джон, ты в больнице. За тобой ухаживают замечательные люди. Прекрасные доктора и медсестры.
 Он снова зашевелил губами, изо всех сил стараясь что-то сказать. Он не слышал того, что говорила она, не обращал внимания на попытки ободрить его, он отчаянно пытался что-то произнести.
 — Джон, тебе нельзя говорить. Тебе нужен покой, ты должен выздороветь…
 — Энн… — прошептал он ее имя.
 — Я здесь, Джон.
 Он повел головой из стороны в сторону: нет не то.
 — Джон, прошу тебя…
 Рука, которую она держала, напряглась. Чуть-чуть. Энн склонилась еще ниже.
 — Аннабелла…
 Его глаза закрылись.
 Последние силы словно бы ушли из него.
 Энн судорожно всхлипнула и почувствовала, что ей становится дурно. Он умирает у нее на руках. О Боже, он уже умер?..
 — Он, он… — в отчаянии выдохнула она.
 — Не волнуйтесь, миссис Марсел.
 — Но…
 — Дорогая, он просто потерял сознание. — Сестра ласково обняла за плечи. — Посмотрите на мониторы. Вот этот, слева от его изголовья, фиксирует сердцебиение. Его жизненные показатели удовлетворительны и стабильны. Это очень хорошо.
 Энн кивнула, глядя перед собой невидящими глазами.
 — Я уверена, то, что вы с ним в эту минуту, — большая поддержка для него, — продолжала медсестра. — Что он пытался вымолвить? Ваше имя?
 Энн обернулась и с удивлением посмотрела на сестру.
 — Он… — начала она, но осеклась.
 Нет. Это было бы, разумеется, очень приятно, если бы Джон увидел и узнал ее, назвал по имени.
 Но он произнес не ее имя.
 «Аннабелла».
 Он прошептал название клуба, где показывали стриптиз и куда он ходил наблюдать за своими «Дамами красного фонаря».
 Тяжело раненный, возможно, умирающий, он пришел к ней и упал прямо ей на руки.
 И за все это время сказал только две вещи.
 Я не делал этого. О Господи, я не делал этого, не делал, не делал!..
 И вот теперь еще: Аннабелла.
 Когда сестра провожала ее к выходу, она, кусая губы, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Она молилась за него.
 Она проклинала его.
 Чего ты «не делал», Джон? Посмотри, что с тобой произошло и с чем ты меня оставляешь. Чего, черт возьми, ты «не делал»? И какого черта ты смотришь на меня, а шепчешь: «Аннабелла»?




 Глава 3


 Жак Морэ, мужчина в безупречном легком костюме оттенка «серый антрацит» с малиновым жилетом, шелковой рубашке и шикарном галстуке, занимал лучший столик ресторана «Дивинити». У него было удлиненное аристократическое лицо с тонкими чертами, яркие карие глаза, блестящие темные волосы и полные, чувственные губы. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки. Он был красив и обаятелен, обладал прекрасными манерами, говорил, слегка растягивая слова, что придавало ему дополнительную мужскую привлекательность. Где бы он ни появлялся, все женщины провожали его взглядами. От него всегда пахло изысканными, дорогими лосьонами. Он умело культивировал свою природную сексапильность и с тех самых пор, когда в двенадцатилетнем возрасте открыл в себе способность очаровывать, хладнокровно пользовался ею, извлекая из этого удовольствие и забавляясь результатом. Сегодня он ужинал с обычно невозмутимой дамой лет тридцати пяти, исполнительным директором некой туристической фирмы. Дама была одета шикарно и со вкусом. Жак Морэ отлично мог представить себе, как она, словно сержант на учениях по строевой подготовке, отдает распоряжения подчиненным. Умело окрашенные волосы были собраны на затылке в модную прическу из локонов. В своем, казалось бы, простом красном костюме она имела бы успех даже в Париже. Безупречная косметика, безупречный маникюр. Вот уж отнюдь не красивая дурочка — королева современного делового мира, держащая этот деловой мир в руках, такая любого мужчину за пояс заткнет, не без раздражения подумал Жак Морэ о своей спутнице.
 Но только не сегодня вечером.
 Сегодня она была просто влюбленной женщиной. Влюбленной в него. Мисс Икзек хихикала, держа в руках бокал вина — отборного выдержанного шабли из специальных погребов. Вино было особым благодаря не только качеству и возрасту, но и специфическому воздействию. Одну вещь Жак Морэ усвоил с самых первых шагов в своем бизнесе: необходимо использовать все свои преимущества. Он без тени сомнения спаивал своих предполагаемых клиенток и не испытывал ни малейших угрызений совести, соблазняя их после этого.
 Он называл свою спутницу мисс Элли Икзек, делая вид, что ее настоящая фамилия его не интересует. Потом, довольно скоро, она ему понадобится. Сегодняшняя победа имеет для него особое значение. Как разузнал его секретарь, коллеги считали эту даму ледышкой, неприступной крепостью. Она фактически распоряжалась одним из крупнейших туристических агентств Калифорнии, и то, что ей удавалось делать с помощью своего судоходного и гостиничного бизнеса, было феноменально. Стоял прекрасный вечер, и Жак Морэ не только не испытывал сомнений в успехе, но, мысленно раздевая ее весь день, был искренне возбужден перспективой обнаружить, что се белье окажется столь же красным и изысканным, как ее безупречные ногти и костюм. Он постарается не разочаровать ее. Она долго, очень долго будет с нежностью вспоминать Новый Орлеан. К утру он станет владельцем не только ее самой, но и части ее бизнеса.
 Улыбнувшись, он поднял бокал и чокнулся с ней:
 — Значит, вам нравится «Дивинити»?
 — Рыба здесь великолепная! — ответила она по-французски.
 Ее французский был весьма недурен. Гораздо лучше распространенного здесь убийственно-убогого, заикающегося типичного англо-американского сленга. Глаза у дамы были голубыми, а волосы — восхитительно платиновыми. Жак Морэ любил блондинок. Еще в молодости он усвоил, что во все времена креолы и потомки англичан с некоторым презрением относились к каджунам. Креолы происходили от французов или испанцев, а каджуны вели свое начало от акадского племени из Новой Шотландии. Иногда их называли «черной сворой», или просто «черными», а в просторечье даже «чернозадыми». Многие люди и по сию пору сохранили былые предрассудки. В известной мере он и сам их разделял.
 Большинство каджунов были черноволосыми. Сам не зная почему, он любил соблазнять блондинок. Вообще-то ему нравилось соблазнять любых женщин. Но блондинки…
 Быстрая и легкая победа над целомудренной блондинкой всегда давала ему ощущение двойной победы.
 Достав бутылку из ведерка со льдом, стоявшего на его половине стола, он подлил ей в бокал.
 — Рад, что вам нравится наш знаменитый «Дивинити».
 — Вы хотите сказать, что среди местных жителей он популярностью не пользуется?
 Он тряхнул головой и пристально посмотрел в ее голубые глаза.
 — Новый Орлеан на весь мир славится своими ресторанами и своей кухней. И небезосновательно. Местные здесь бывают часто. Но в городе есть немало других интересных мест, где можно послушать музыку, потанцевать. Джаз. Кофе с молоком. Пирожные.
 — А где играют самый лучший джаз? — спросила она.
 Он поднял бровь, едва уловимая полуулыбка скользнула по его лицу.
 — В довольно странном месте.
 — Что вы имеете в виду?
 — На любой улице в Старом квартале можно услышать отличный джаз. Но самый лучший…
 — Да? — перегнувшись через стол, она приблизила к нему лицо. Он нарочно говорил очень тихо, заставляя ее склоняться все ближе и ближе.
 — Хотите послушать лучший в мире джаз?
 Она нахмурилась:
 — Это что, где-нибудь в опасном районе?
 Он отрицательно покачал головой:
 — Со мной вы везде будете в безопасности.
 — Ну тогда…
 — Там играют джаз… и танцуют.
 — И что же там танцуют?
 Она сама прекрасно знала что. Голубые глаза расширились, рот слегка приоткрылся. Она сделала большой глоток вина. Отлично. Еще несколько глотков. И… в клуб. Уж там-то ей не уберечься от него. Она прилетит, как мотылек на пламя свечи.
 — Экзотические танцы, — ответил он невозмутимо.
 Губы ее сложились в кружочек: «О!»
 — Может быть, чуть-чуть слишком экзотические для вас…
 — А… приличные… я хочу сказать… ну, какие там бывают женщины?
 Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой:
 — Даже луизианские дамы самых строгих правил время от времени захаживают. Хотя, признаю, для такой женщины, как вы, это может оказаться несколько вызывающим зрелищем.
 — Я выгляжу такой чопорной? — поинтересовалась она.
 Еще одна обольстительная улыбка.
 — Вы выглядите красивой женщиной.
 — Но чопорной?
 Он снова подлил ей вина.
 — Вы красавица.
 — Я хочу посмотреть это место. Как оно называется?
 — «Аннабелла».
 Он уже накрыл было мягко рукой ее ладонь, как вдруг увидел, что в зал вошел его секретарь и поспешно заскользил между столиками, направляясь к нему. Райан Мартин — рыжий, веснушчатый, серьезный молодой человек, искал его с озабоченным видом.
 Жак выругался про себя, сохраняя на лице улыбку для мисс Икзек.
 — Мистер Морэ, простите за вторжение, — сказал, подходя к столу, запыхавшийся Райан.
 Элли Икзек отдернула руку.
 — Райан… я же просил не беспокоить меня. — Он постарался не выдать голосом, насколько важно для него было, чтобы его в этот момент не беспокоили.
 — Но это чрезвычайно важно.
 — Элли… вы простите, если я отлучусь на секунду?
 Он встал. Его спутница тоже встала:
 — Что ж, я прекрасно провела этот день. Благодарю вас, мистер Морэ. Ужин был великолепным.
 — Постойте, еще так рано…
 — Merci, merci. Поговорим завтра.
 Она направилась к выходу. Жак разозлился: не будь они в публичном месте, он дал бы Райану пинка. Он швырнул салфетку и рухнул на стул, растирая виски.
 — Ну что там? — ледяным тоном буркнул он.
 Райан сел напротив него:
 — Сегодня вечером тело Джины Лаво найдено на темной улице.
 Жак медленно опустил руки, уставился на Райана и чуть было не схватил его за лацканы пиджака, но вовремя удержался.
 — Что-что?!
 Черт! Когда же он от нее ушел?
 — Когда? — спросил он Райана.
 — Сразу после восьми. Я… я не хотел вас прерывать. Но ведь она ваша родственница, хоть и дальняя. Я не мог не поставить вас в известность.
 Жак кивнул.
 — Да-да, конечно. — Потом резко встал, не обращая больше на Райана никакого внимания.
 — Жак, они бы тут же арестовали того художника, если бы он и сам не был весь изрезан.
 — Что? — лающим голосом выкрикнул Жак после недолгой паузы.
 — Художник, Марсел, он после этого потащился к своей бывшей жене, а поскольку из него кровь хлестала, как из недорезанной свиньи, копы его быстро нашли.
 — О!
 — Он может не пережить эту ночь.
 — А-а. — Жак уставился на Райана. — Ты правильно поступил. Молодец, что пришел ко мне. Продолжай следить за событиями. И расплатись за ужин. Дай хорошие чаевые.
 Он вышел из ресторана: мисс Элли Икзек, конечно, давно уже уехала на такси, подумал он.
 Но она не уехала. Она неторопливо шла вдоль улицы. С минуту он наблюдал за ней.
 Жак Морэ был человеком азартным. Необузданно, безрассудно азартным. Он поспешил вслед, догнал ее, схватил за руку, резко развернул к себе лицом и, прежде чем она успела возразить, поцеловал с бешеной страстью. Он стискивал ее все крепче, его руки скользнули ей под подол и начали тискать ягодицы, он прижимал ее к своей воспаленной плоти. В течение нескольких мгновений она пребывала в оцепенении, затем начала таять, словно масло. Он рассчитал правильно. Она так долго создавала представление о себе как о неприступной твердыне, что ей давно уже отчаянно хотелось мужчину.
 Наконец ей удалось оторвать свои губы от его рта.
 — Жак, мы на улице! Ради Бога!
 — Это нетрудно исправить.
 Он жестом подозвал такси и подтолкнул ее в машину. Пока шофер вез их до места назначения, он бесстыдно просунул руку ей между ногами. На ней был пояс с резинками. Вероятно, красный. Впрочем, какая разница. Джина мертва. Теперь не имеет значения, кто эта женщина. Она получит то, чего хочет.
 Джина мертва.
 И похоже, художник сгорит на этом деле. Если выживет.
 Он снова повернулся к Элли Икзек и страстно ее поцеловал.
 Он будет груб и грязен, ей это понравится.
 Именно так и будет.
 Доктор был человеком добрым, но твердым. С пониманием относясь к трудностям полиции, он тем не менее стоял на своем:
 — Ничего страшного, что Энн Марсел сегодня повидается с мужем. Она только взглянет на него и подержит за руку. Уверяю вас, друзья, сегодня он не поможет вам найти тех, кто на него напал. Ничего внятного он сказать не может.
 — Нам бы хоть невнятное что, — сказал Джимми.
 Марк откашлялся:
 — Вы были в операционной, доктор, поэтому не могли слышать, что мы подозреваем этого Марсела в том, что он был ранен в момент совершения им убийства шлюхи.
 — Я что-то слышал от медсестры, будто в это же время где-то по соседству была убита проститутка. И прекрасно понимаю, почему больница кишит полицейскими.
 — Нам бы действительно помогло, если бы мы смогли хоть одним глазком увидеть его, — сказал Марк.
 Врач вздохнул:
 — Послушайте, ребята, я знаю, какая нелегкая у вас работа, но и вы меня поймите. Я давал клятву спасать жизни. За вашим подозреваемым следит целая куча полицейских, которые толпятся в вестибюле. Поверьте, в течение сегодняшней ночи он не вскочит с постели и не исчезнет, не ответив на ваши вопросы.
 — Каково его состояние? — спросил Марк.
 — Он получил несколько ножевых ударов, но жизненно важным органам непоправимого ущерба не нанесено. Однако он потерял слишком много крови.
 — Должно быть, она бешено боролась с ним, — пробормотал Джимми.
 — Не знаю, она ли, но кто-то с ним действительно бешено боролся, — подтвердил доктор.
 Джимми нетерпеливо фыркнул:
 — Доктор, Джон Марсел кровавыми следами прочертил путь от места преступления, от той самой улицы, до дверей дома своей жены. Сэр…
 — Доктор прав, — сухо оборвал его Марк. — Это Америка. Здесь человек невиновен, пока его вина не доказана.
 — Правильно. Даже если он пойман с еще дымящейся винтовкой в руках и с трупом, лежащим у его ног.
 Доктор криво усмехнулся:
 — Должно быть, вам порой приходится гнусно чувствовать себя, ребята, но поставьте себя на место других. В прошлом бывали истории, когда и мужчин, и женщин приговаривали за преступления, которых они не совершали. Выкопать их трупы и сказать: «Ох, простите, ошибочка вышла» — невозможно. Иногда юридический механизм засасывает, как трясина, но, согласитесь, сейчас он работает лучше, чем можно было бы ожидать, имея такое общество, как наше, не правда ли?
 — Доктор, вы правы, — согласился Марк, — просто у нас была тяжелая ночь. И мы рискуем жизнью, чтобы задержать преступника, а его отпускают, и он прямехонько отправляется обратно на улицу, чтобы снова творить беззаконие. Впрочем, скорее всего прокуратура выпишет ордер на арест Марсела, уверен, у нас достаточно улик, чтобы передать его окружному прокурору. Не беспокойтесь, Марсела будут судить честно. Если он выживет, хотя, похоже, в настоящий момент его жизнь в руках Господа, его судьбу решит жюри присяжных, состоящее из таких же, как он, обыкновенных людей.
 — Она возвращается, — вдруг тихо произнес Джимми.
 Марк перевел взгляд в том направлении, куда смотрел Джимми.
 — Она? — непонимающе переспросил доктор.
 Марк кивком показал на Энн Марсел, входившую в вестибюль. Она тяжело опустилась на стул, возле которого стояла взъерошенная женщина-полицейский. По долгу службы ей полагалось успокоить свидетельницу, чтобы детективы могли с ней поговорить. Но, похоже, Энн Марсел предстояло справляться самой: девушка-полицейский напоминала мокрую ворону.
 — О Господи, — неприязненно сказал врач, — не думаете же вы, что…
 — Нет, доктор, мы не думаем, что жена имеет к этому какое-то отношение, — заверил его Марк.
 — О, слава Богу! Она невероятная женщина, — заметил доктор. — Но в наше время ничего точно знать нельзя. Я слышал, что мужья убивают своих жен, потому что не могут помириться из-за того, какой чертов канал смотреть по телевизору. И наоборот, разумеется. Никогда не знаешь, из-за чего это может случиться. Может, британцы правы: они утверждают, что мы сами создаем себе массу проблем, разрешая носить оружие. Вероятно, так оно и есть. В Лондоне бобби не носят оружия, кроме особых случаев.
 Марк и Джимми обменялись взглядами. Хорошенькая мысль. Марк не хотел бы оказаться на новоорлеанской улице невооруженным.
 — Должен вам напомнить, сэр, — сказал Джимми, — что Джон Марсел был ранен ножом. Огнестрельное оружие тут ни при чем. На данный момент представляется, что он перерезал горло проститутке на темной улице, у которой тоже оказался нож, и она, защищаясь, ранила его.
 — Как далеко от дома его жены это произошло? — спросил врач.
 — В трех кварталах, — ответил Марк. — Вы ведь знаете Французский квартал — тесное место, освещенные улицы находятся рядом с темными закоулками.
 — Занятно, — пробормотал доктор. — Он всю ее залил кровью.
 — Что вы можете сообщить о ранах Джона Map-села, доктор? — спросил Марк.
 — Ему нанесли пять ножевых ранений в нижнюю часть живота и в грудь. Нож был с зазубренным лезвием, поэтому раны оказались рваными. Удары нанесены с большой силой.
 — Она же боролась за свою жизнь, — предположил Марк. Джимми уставился на него, прищурившись.
 — Шансы Марсела — пятьдесят на пятьдесят. Как я уже сказал, жизненно важные органы не задеты, его жизнь оказалась под угрозой из-за сильной кровопотери.
 Марк достал визитку:
 — Доктор, если что-нибудь…
 — Позвонить вам? Да, лейтенант Лакросс, я непременно позвоню. — Он издали поклонился Энн Марсел. — Если вам нужно поговорить с миссис Марсел, вам лучше бы поскорее покончить с этим. Женщине сегодня вечером досталось. Она не дала своему мужу умереть, пока не приехала бригада службы спасения. Джентльмены, всего хорошего. Я тоже сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ему выжить, не сомневайтесь.
 — Спасибо, доктор, — сказал Марк. Они проводили его взглядом, пока он проходил через вертящиеся двери, ведущие в глубь отделения.
 — Жена, — задумчиво проговорил Джимми.
 — У-гу, — подхватил Марк.
 Они направились к ряду типично больничных стульев, расставленных в типично больничной приемной. Марк незаметно кивнул девушке-полицейскому, и та вздохнула с явным облегчением:
 — Миссис Марсел, лейтенант Лакросс и детектив Дево хотят поговорить с вами. Они о вас позаботятся, но если я могу быть вам полезна…
 У Энн Марсел были необычайно зеленые глаза. Веки от слез покраснели. Она положила свою маленькую ручку с аккуратно подстриженными ногтями на руку девушки.
 — Благодарю вас, Холли, вы меня очень поддержали. Обо мне не нужно заботиться, я хочу лишь одного — увидеть, как поймают тех, кто напал на Джона.
 Марк и Джимми снова быстро переглянулись. Джимми пожал плечами и немного отступил назад, чтобы наблюдать за происходящим, а Марк присел напротив Энн Марсел.
 — Миссис Марсел, мне нужно, чтобы вы подробно рассказали мне все, что произошло сегодня вечером.
 Она сглотнула, потом кивнула. Глаза ее снова начали наполняться слезами. Она сморгнула их и выпрямилась, подобравшись:
 — Я ждала… Признаю, поначалу я не слишком серьезно отнеслась к решению Джона рисовать актрис стриптиза, но, Боже мой, его работа действительно оказалась великолепной! Простите, я говорю бессвязно, но, думаю, сейчас все важно, я хочу сказать, что сегодня вечером в ожидании Джона я думала, что была не права. Я тревожилась за него, мне казались сомнительными люди, с которыми он встречается, места, где он бывает, но сегодня я поняла: портреты его «дам» так хороши, что, вероятно, он правильно делает, проводя столько времени в их обществе. Ему нужно многое понять в их жизни. Но, должно быть, работая над этими картинами, он имел дело с какими-то плохими людьми. Сегодня вечером я ждала его. Мы должны были пойти с ним смотреть экспозицию его «Дам красного фонаря». Я еще подумала, что он запаздывает. Дальше я помню только, что он колотил в дверь, потом упал, истекая кровью…
 Марк откашлялся и произнес:
 — Итак, миссис Марсел, вам было известно о его связи с… Ну, с дамами из некоего клуба?
 Несколько мгновений она смотрела на него невидящим взором. Подобие улыбки искривило ее губы.
 — Женщинами из клуба? С актрисами стриптиза, лейтенант? С проститутками?
 Он почувствовал, что краснеет. Она опустила глаза, потом снова посмотрела на него и сказала:
 — Разумеется. Я ведь уже видела некоторые из этих его картин. О Боже, молюсь, чтобы тот факт, что его образ жизни хорошо известен, помог вам найти тех, кто на него напал. Джон, наверное, знает, кто так изранил его, но… — Она прерывисто вздохнула. Марк боялся, что она разрыдается, но она хорошо владела собой. — Но прежде всего, — продолжила она, понизив голос, — я молюсь за то, чтобы он остался жив.
 — Миссис Марсел, он что-нибудь вам сказал? Может быть, он что-то вам передал или обронил в вашей квартире?
 — Передал мне? Что, например?
 — Он ничего вам не давал?
 — Лейтенант, как только я открыла дверь, он ввалился в дом и рухнул на пол. Нет, он ничего мне не давал.
 — Он ничего не сказал вам, когда вы его навещали? — спросил Марк.
 — О чем? — вопросом на вопрос ответила она, явно заподозрив подвох в его словах.
 — О сегодняшнем вечере? О том, что случилось?
 Она затрясла головой, облизывая губы. Энн лгала, а лгать она не умела. И не любила. Но сейчас она вела себя, как медведица, охраняющая раненого детеныша. Она была полна решимости защитить своего мужчину. И кажется, полагала, что полиция ищет совсем не там.
 — Ради всего святого, — неожиданно взорвался Джимми, — должны же вы что-то знать! Вы знаете, и он наверняка сказал что-нибудь, когда добрался до вас, или кое-что уронил!
 — Например? — огрызнулась Энн.
 — Джимми! — предупреждающе воскликнул Марк.
 Но было поздно.
 — Например, орудие убийства, — выпалил Марк.
 — Орудие убийства? — повторила она, пораженная. — Да что с вами! — Она с отвращением тряхнула головой. — Офицер… — она начала сердиться.
 — Детектив, — поправил ее Джимми.
 — Детектив, сэр, — нетерпеливо продолжила Энн, — когда Джон ввалился в мою квартиру, из него кровь хлестала, как вода из крана. Он — жертва, у него не было орудия убийства. Вы оба, кажется, упускаете самое главное. Подумайте получше, сообразите! На Джона напали. Чуть не убили. И сейчас, в эту минуту, он борется за то, чтобы выжить.
 Джимми был уже готов сердито перебить ее, но Марк остановил его взглядом. Джимми поднял руку, выражая сожаление и показывая, что сдается, пусть Марк объясняет ей ситуацию.
 — Миссис Марсел, боюсь, вам пока не все известно.
 Она была напряжена и настороженно переспросила:
 — Не все?
 Он наблюдал за ней очень внимательно и после недолгой паузы сказал:
 — Миссис Марсел, молодая женщина, актриса стриптиза, была убита в нескольких кварталах от вашего дома. Кровавый след, оставленный вашим мужем, тянется от трупа девушки прямо к вашему порогу.
 Энн резко поднялась на ноги, чуть не опрокинув полицейского вместе со стулом. Он едва успел вовремя вскочить.
 — Ах вы, жалкие негодяи! — тихо прошипела она. — Я-то думала, что вы здесь для того, чтобы найти мерзавца, который сделал это с Джоном…
 — Миссис Марсел…
 — А вы хотите облегчить себе дело и обвинить его самого в том, чего он не совершал!
 — Миссис Марсел! — проскрежетал Марк. — Вы должны отдавать себе отчет в том, что факт есть факт. Молодая женщина мертва…
 — А Джон на пороге смерти!
 — Он оставил кровавый след!
 — Да! Но это его кровь!
 Джимми осторожно кашлянул:
 — Вообще-то нужно дождаться результатов анализа, но визуально все свидетельствует о том, что на вашем муже окажется кровь девушки.
 Фарфоровое, с совершенными чертами личико Энн Марсел стало белым как полотно. Марк подумал, что она вот-вот грохнется в обморок, и протянул руку, чтобы поддержать ее, но она отбросила ее с гневом:
 — Джон никого не убивал! Можете сколько угодно твердить о своих «очевидных доказательствах»! Я их не видела и не желаю видеть, мне ясно как день, что кто-то хотел убить эту молодую женщину, а Джон попытался защитить ее, в результате чего сам чуть не погиб!
 — Миссис Марсел… — примирительно начал Джимми.
 — Он этого не делал!
 — Если бы вы захотели нам помочь… — попытался убедить ее Марк.
 — Жена всегда все узнает последней, — пробормотал Джимми себе под нос. Но Энн его услышала.
 — Не будьте идиотом, офицер! — неприязненно заметила она ему. — Вы что, совсем не заинтересованы в том, чтобы открыть истину? Довольствуетесь лишь поверхностными фактами?
 Марк предупреждающе взглянул на Джимми. Она может пожаловаться окружному прокурору на травлю со стороны полиции, а он хотел сам закончить это дело.
 — Миссис Марсел, боюсь, улики действительно очевидны, а следовательно, нет иного выхода, кроме как принять их во внимание. У нас нет никаких причин желать зла мистеру Марселу, но, к сожалению, в настоящий момент улики свидетельствуют против него.
 — Значит, вы уже накинули ему петлю на шею?
 — В Луизиане преступников не вешают: им делают смертельную инъекцию яда, — неприязненно вставил Джимми.
 Энн задохнулась от негодования.
 — Джимми! — укоризненно сказал Марк.
 Женщина резко развернулась к нему:
 — Он невиновен, и это будет доказано. А вы — негодяй!
 — Эй, постойте минутку…
 — По-вашему выходит, что полиция жестоко подтасовывает улики? — взорвался Джимми. — Ах, какая бессердечная полиция!
 — О Господи! — взмолился Марк.
 Но миниатюрная блондинка снова глядела на него с возмущением. Плечи расправлены, осанка гордая и прямая — само воплощение несгибаемости и презрения.
 — Джон невиновен. Он сам мне это сказал.
 — Что? — резко спросил Марк. — Значит, кое-что вам известно?
 Она решительно тряхнула головой, на ее бледном лице стал проступать едва заметный румянец, длинные ресницы прикрыли мерцающие зеленые глаза.
 — Добравшись до моей квартиры, как раз перед тем, как потерять сознание, он сказал: «Я этого не делал». Тогда я понятия не имела, о чем он говорит. Теперь, разумеется, знаю. А он наверняка уже и тогда был уверен, что ленивые полицейские постараются как можно скорее свалить вину на него. Но я вам говорю: я знаю Джона и ни минуты не сомневаюсь в том, что он хотел защитить бедную женщину, спасти ей жизнь!
 — Может, вы позволите нам узнать, что еще он вам сказал? — вкрадчиво спросил Джимми.
 — Это все. Я вам все сказала. Ах нет, подождите минутку. Он еще сказал: «О Господи! Я этого не делал». Теперь все. Вы хотите меня арестовать? Я ведь тоже вся в крови.
 — Миссис Марсел… — попытался урезонить ее Марк.
 — Да, я с ног до головы вымазана кровью! Это значит, что я тоже убийца? — с вызовом выкрикнула Энн.
 — Миссис Марсел, если вы не расскажете нам все, что знаете, вас могут обвинить в том, что вы препятствуете расследованию убийства, — неожиданно для самого себя взорвался Марк. — И вы правы, мы имеем полное право арестовать вас, если…
 — Марк! — теперь настала очередь Джимми урезонивать Марка. Что, черт возьми, с ним происходит?
 Женщины!
 Десять раз глубоко вздохнуть. Ему случалось бывать и в более сложных переделках, когда люди визжали и плевали ему в лицо, но он и тогда умел сохранять ледяное спокойствие. Еще недавно ему хотелось обнять и успокоить это нежное создание. Теперь он едва сдерживался, чтобы не ударить ее.
 Она протянула ему руки:
 — Ну что ж, лейтенант, вперед! Арестуйте меня, наденьте на меня наручники, — она вызывающе улыбнулась, сверкнув своими изумрудными глазищами, — мои адвокаты упрячут вас в тюрьму раньше, чем вы успеете глазом моргнуть!
 — Неужели?
 — Он этого не делал, — тихо, но упрямо повторила она.
 Марк тяжело вздохнул, не сводя с нее глаз. Даже испачканная кровью, заплаканная, она все равно оставалась очень привлекательной.
 Похоже, нет в мире справедливости. Он обязан найти убийцу. Убийцей, вполне вероятно, окажется ее муж. И она готова сражаться с ним, с Марком, не на жизнь, а на смерть.
 Джина Лаво была стриптизеркой и проституткой, но и Джина заслуживает справедливости, как любой другой человек. И Марк был полон решимости сделать все, чтобы справедливость восторжествовала.
 — Джон Марсел сказал вам что-нибудь еще? — снова спросил он. — Он говорил с вами, когда вы навещали его в реанимации?
 Она уставилась на него широко открытыми зелеными глазами и бесстрастно ответила:
 — Нет.
 Она лгала, он не сомневался в этом.
 Но сегодня это еще невозможно доказать.
 — Отвезти вас домой, миссис Марсел?
 — Нет, благодарю.
 — Но улицы в столь поздний час небезопасны.
 — Как же им быть безопасными, лейтенант, если охраняете их вы со своим напарником?
 — И все же мы вас проводим…
 — Я намерена остаться здесь.
 Марк привычно достал из внутреннего кармана визитку:
 — Если…
 — Знаю. Если я что-нибудь вспомню, позвонить вам.
 Он мрачно улыбнулся:
 — А если вы вспомните что-нибудь в течение ближайших нескольких часов, можете найти меня по телефону в морге. Не забывайте, убита женщина.
 Она опустила глаза, щеки ее снова побелели, но уже в следующий миг она снова пристально смотрела ему прямо в лицо.
 — Джон Марсел невиновен, лейтенант. Я абсолютно уверена, что он лежит сейчас при смерти только потому, что он хороший человек и пытался спасти жизнь этой женщине.
 — Ваша вера весьма похвальна, миссис Марсел, но ее недостаточно. Нам нужно знать все и вся. Джон Марсел действительно ничего больше вам не сказал?
 — Нет.
 — Совсем ничего?
 — Я уже передала вам, лейтенант, то, что он сказал.
 — И кроме этого — ничего?
 — Нет.
 Он кивнул. Ему очень хотелось в лицо назвать ее лгуньей и сказать, что лгать она не умеет. Вероятно, она почти всегда говорит правду.
 Но в настоящий момент эта женщина защищала близкого человека, и, чтобы заставить ее признаться, пришлось бы прибегнуть к средневековым пыткам, вроде вздергивания на дыбе или вырывания ногтей. Впрочем, под каким бы неприятным давлением ни оказалась полиция, бесстрастно заметил он про себя, к вырыванию ногтей прибегнуть все равно придется.
 — Джимми, полагаю, здесь мы закончили, — обратился он к напарнику, не сводя, однако, глаз с Энн Марсел. — Миссис Марсел, совершенно очевидно, что ни мое общество, ни общество моего напарника не доставляет вам удовольствия. Прошу вас не делать глупостей по этой причине. Рано или поздно вам придется отправиться домой, принять душ, сменить платье и кое-что другое. Не ходите одна. Офицер Холли Сивере с радостью проводит вас, когда вы соберетесь. Не знаю, закончила ли полиция сбор улик в вашей квартире, но Холли может остаться и присмотреть за вами.
 — Благодарю вас, лейтенант. Не думаю, что за мной нужно присматривать, — холодно ответила Энн.
 — Не думаете? — Марк скрестил руки на груди. — Если вы правы и на вашего мужа действительно напали, вы сами, миссис Марсел, находитесь в опасности. Особенно если вы не рассказали нам все, что знаете, не сообщили все, что, возможно, сказал вам муж.
 Она не ответила. Побледнела как мел, но и только.
 — Доброй ночи, миссис Марсел. Не ходите домой одна.
 На этот раз она не стала с ним спорить.
 Она стояла, как прелестная скульптура, пусть и покрытая запекшейся кровью, — маленькая, изящная, с пушистыми светлыми волосами, обрамлявшими восхитительное личико.
 Эта женщина умеет быть твердой как скала, мысленно заметил Марк.
 В этом не приходилось сомневаться: обернувшись, чтобы уйти, он почти физически ощутил стену, которую она воздвигла вокруг себя.
 Она лгала через силу.
 Марсел, несомненно, сказал ей что-то еще.
 Что-то, что может иметь значение.
 Марк знал это точно — так подсказывала профессиональная интуиция.
 Ее муж сообщил ей что-то, что является ключом ко многим разгадкам. Но что, черт возьми?
 И как, будь она проклята, ему это из нее вытянуть?




 Глава 4


 Приготовления к вечернему представлению в «Аннабелле» были в полном разгаре, когда девушки в задней гримерной начали нервно перешептываться. Джина Лаво называла эту комнату раздевалкой. Покачивая головой, Синди Маккена смахнула слезу со щеки: в то, что произошло, трудно было поверить.
 Все шло в клубе сегодня вечером своим ходом. Затем знакомый коп, бывший в этот день выходным, принес весть о смерти Джины Лаво. Парень, который это сделал, находился в больнице при смерти, возможно, уже агонизировал. Он оказался художником, сообщил коп. Уроженец Нового Орлеана, отличный белый парень, красавец, взбесившийся, наверное, из-за чего-то, что сказала ему Джина. Странно, но именно сегодня открылась выставка, на которой демонстрировался цикл картин этого самого Джона Марсела под названием «Дамы красного фонаря». «Если я правильно понимаю, — сказал коп, — теперь его картины будут рвать из рук».
 Чужое горе всегда подогревает людское любопытство, неприязненно подумала Синди.
 Портрет Джины на выставке представлен не был. Джон Марсел его не закончил. Еще не закончил. Однако Синди видела картину, и она была прекраснее всех. Художнику удалось запечатлеть все лучшее и красивое, что было в Джине. Джон утверждал, что никогда не продаст этот портрет.
 Джон не убивал Джину. Синди это знала. Точно знала. Он любил Джину. Он любил всех девочек в клубе. Они были ему интересны. Как интересны писателю его персонажи или любому человеку интересны люди, историю жизни которых он хочет понять и рассказать другим. Просто Джон Марсел рассказывал людские судьбы с помощью кисти и красок. Значит, копы схватили не того.
 И никакого значения не имеет тот факт, что на Джоне Марселе обнаружили кровь Джины. Марсел ее не убивал и точка. Интересно, удастся ли Синди увидеть Джона? Может, она пойдет завтра утром в церковь и помолится за него. Может, навестит Маму Лили Маэ, живущую в Дельте, и попросит ее поколдовать, чтобы он остался жив. А может, сделает и то и другое: пусть и молитва, и ритуалы вуду помогут ему. Синди Маккена покинула дом и почти четыре года проучилась в колледже Айвилиг, однако правду говорят, что девушка может убежать из Дельты, но не от нее. Добрая католичка из Дельты ходила в церковь.
 Но ходила она и к Маме Лили Маэ.
 — Синди, твой выход, — напомнила Эйприл Джэггер. В ее голосе звучало предостережение. Эйприл была высокой, пластичной, поразительно красивой девушкой. Ее темная кожа казалась такой шелковистой, что было трудно справиться с искушением и не прикоснуться к ней. Но никто не прикасался. Эйприл была замужем. Она выступала в клубе, но это ничего не значило. Просто этим она зарабатывала деньги. У нее была годовалая дочка, и они были намерены через несколько лет переехать куда-нибудь подальше от Луизианы. Эйприл не имела возможности учиться в колледже, но была от природы умна. Ее отец погиб во время шторма, рыбача на чужой лодке. Мать поднимала одна восьмерых детей. Эйприл и ее муж Марти, один из четырех мужчин-танцовщиков клуба, уже выгодно поместили свои сбережения.
 — Дорогая, твой выход, — повторила Эйприл.
 Дюваль делал отметки в журнале, если девушки опаздывали на свой выход. Он был очень строгим хозяином. У Хэрри Дюваля, как и у многих его девушек, было нелегкое детство, которое он провел отчасти в Дельте, отчасти на улице. Он обладал поразительной внешностью, поскольку в нем смешались белая и черная кровь: медного цвета кожа прекрасно гармонировала с удивительно зелеными глазами на решительном лице хорошей лепки. И он держал себя в отличной форме. В свои почти шестьдесят лет он был строен и физически силен. Он никогда не ударил ни одной из своих девушек, насколько было известно Синди, а по нынешним временам многие хозяева клубов поколачивали своих женщин. Он честно платил им. Когда кто-то из девушек уединялся с мужчиной, он получал комиссионные, но никого из девушек не принуждал к проституции. Конечно, печально, что приходилось работать на Хэрри, а Синди, которая имела счастье получить образование, тем более страдала от этого, но жизнь есть жизнь, у Синди были свои обязательства в этой жизни, и Хэрри помогал ей их выполнять.
 — Иду, уже иду, — ответила Синди.
 Обычно девушки шутили, иногда подначивали друг друга. Но только не сегодня. Сегодня обе были бледны. Джину убили.
 — С тобой все в порядке, дорогая? — спросила Эйприл.
 — Да.
 Эйприл била дрожь.
 — А со мной — нет. Я хочу сказать, что мне трудно поверить: встретила девушка порядочного парня, все хорошо, а он… О Господи, ты думаешь он мог это сделать?
 — Ты имеешь в виду Джона?
 — Да, Джона.
 — Нет. Нет, не думаю, — ответила Синди.
 — Случаются и более странные вещи, полагаю.
 — Да, конечно. Но…
 — Но — что?
 Синди пожала плечами.
 — Джина встречалась со многими, у нее была масса друзей. — Синди колебалась. — Джина притягивала к себе, как магнит. В нее влюблялись, ее любили. Порой из-за любви к ней сходили с ума. Друзья становились врагами и тому подобное.
 — Послушай, будь поосторожнее, слышишь меня? У меня есть Марта, и я не выйду отсюда без него, можешь быть уверена.
 — Я буду осторожна. Очень осторожна, — пообещала Синди, теперь она тоже дрожала.
 — Ну иди! — подтолкнула ее Эйприл.
 Синди поспешила из гримерной через коридор, ведущий в кулисы. Запыхавшись, она добежала до сцены как раз в тот момент, когда объявляли ее номер.
 — А вот и она, джентльмены, и вы, дамы, там, позади, любительницы восхитительного джаза, который можно послушать только в «Аннабелле», — наша прелестница из Дельты мисс Делайла Де-лайт! — перекрывая гул зала, выкрикнул конферансье осипшим голосом зазывалы. Некоторые девушки выступали под собственными именами или под псевдонимами, в которых обыгрывались их собственные имена. Синди — нет. На сцене она становилась совсем другим человеком.
 Когда Синди занимала исходную позицию возле фаллического жезла в центре сцены, свет был притушен. При первых звуках музыки она начала медленно вращаться. Следуя ритму музыки, она волнообразно изгибалась, и ее греческий костюм, прикрывавший «стратегические» места и державшийся на тонких тесемках, чувственно колыхался.
 Зал был полон. За столиками у самой сцены теснились мужчины. Только мужчины. Женщины, и немало, тоже захаживали в клуб. Иногда бывали нувориши, иногда туристы, иногда и местные, которые прекрасно знали, где можно послушать лучший в городе джаз. А кроме того, здесь выступали и четверо танцовщиков-мужчин — каждый со своим оттенком кожи и каждый сложен, как Адонис. Но даже когда выступали они, женщины оставались сидеть за столиками в глубине зала, скрываясь в тени. Некоторые из них целовались и обнимались со своими спутниками, другие потягивали напитки. Иногда они следили и за выступлениями девушек, иногда — нет.
 Синди хорошо знала свой номер. Исполнять его ей было так же легко, как дышать. Поэтому она могла танцевать, несмотря на то что мысли ее были далеко.
 С Джиной.
  Джина мертва. И они готовы распять Джона Марсела за то, что случилось. 
  А убийца Джины останется на свободе. 
  Останется на свободе… может быть. О Боже, неужели они действительно повесят это на Джона? Не окажутся ли теперь все, кто был связан с Джиной, в опасности? 
 Ближе к концу номера от этих мыслей ее отвлек какой-то диссонанс: знакомая партия трубы вдруг неожиданно оборвалась. Но остальные музыканты быстро подхватили мелодию, так что не очень искушенные в джазовой музыке слушатели могли даже ничего и не заметить.
 Синди бросила взгляд на возвышение в другом конце зала, на котором сидел оркестр «Дикси-бойз».
 Скорчившись на полу, смыкая и размыкая ноги в такт последним аккордам музыки, она откинула волосы с лица, чтобы увидеть, что там происходит. Грегори Хэнсон. Ну конечно. Синди обожала звук его трубы, преклонялась перед талантом этого музыканта и мгновенно поняла, что именно его труба неожиданно замолчала, не окончив своей партии.
 До оркестра только что дошла печальная весть о Джине.
 Грегори спускался с помоста.
 Это был огромный мужчина, с мускулами, как у борца-призера, с кожей цвета черного дерева, гибкий, словно пантера, сильный, неотразимый — воплощение мужественности. Синди видела, что он бредет через зал.
 Его остановил Хэрри Дюваль.
 Похоже, мужчины кричали: оба были в ярости, вне себя, они спорили.
 Поразительно, но, кажется, никто не обращал внимания на их ссору. Никто ничего не замечал, потому что оркестр продолжал играть и мужчины, находившиеся в зале в этот момент, разразились аплодисментами, вознаграждая Синди за танец.
 И за ее финальную позу — в этом она не сомневалась. Грегори ударил Хэрри Дюваля в грудь. Хэрри сощурился, глаза его недобро засверкали, но он не ответил на удар, а положил руку Грегори на плечо и заговорил быстро и увещевающе.
 Они вместе вышли на улицу, растолкав сгрудившихся зрителей.
 Синди хотелось узнать, когда нашли Джину и удалось ли полиции выяснить, когда ее убили. Никто из мужчин не был в клубе до десяти вечера. Она сама пришла в девять, а они все явились после нее.
 Оглушительная овация не стихала. Синди поднялась, улыбнулась, поклонилась, помахала рукой. Сделав пируэт, она покинула сцену и стремглав бросилась в гримерную.
 Только там она дала волю слезам, и они заструились по ее щекам. Слезы боли за подругу. И слезы… страха.
 За себя.
 Вскрытие Джины Лаво проводил доктор Ли Мин, один из самых известных в городе патологоанатомов. Он, Джимми и Марк часто работали вместе, и между ними установилась достаточно прочная профессиональная связь.
 Выйдя из больницы, Марк отослал Джимми домой, а сам отправился в морг. Ли уже приготовился вскрывать труп, но ждал Марка.
 — Я был уверен, что ты захочешь присутствовать при вскрытии, — сказал он. — Хотя и знаешь, что я дам тебе полный и подробный отчет.
 Джина лежала на металлическом столе обнаженная, готовая к встрече с ножом Ли.
 Можно бы пойти домой, подумал Марк. Никто не требовал его присутствия здесь. Ли действительно даст ему полный и детальный отчет, он ничего не упустит.
 Марк подошел к столу и посмотрел на Джину. Мертвая танцовщица была при жизни красивой девушкой, которая пока не ожесточилась от жизни, какую сама себе избрала. Кровь вытекла из нее через глубокую рану в горле, и девушка была бела как снег. Глаза ее теперь оказались закрыты. Если бы не багровая рана на шее, она походила бы на Снегурочку с темными, густыми и все еще блестящими волосами, обрамлявшими покоящееся на подушке белое прекрасное лицо.
 Теперь она была в их власти.
 Отступив назад, Марк сказал, обращаясь к Ли:
 — Если я тебе не помешаю, побуду, пожалуй, здесь.
 Ли кивнул.
 Патологоанатом начал без ножа. Он описал каждую царапину, каждый кровоподтек и каждую малейшую ранку на ее теле, четко произнося свои выводы в микрофон, подвешенный над столом, на котором лежала Джина. Говорил он медленно, методично, подробно. С помощью ассистента он взял образцы грязи из-под ногтей и мазки из всех отверстий тела. В последний день жизни Джина имела половое сношение с мужчиной, но никаких следов насилия не обнаружено. Сперму отправили на анализ, не исключено, что это поможет найти убийцу.
 Ли продолжал говорить ровным голосом, пока он не нашел ничего неожиданного.
 Хотя Ли и обращался с трупом профессионально и деликатно, Марк не удержался от мысли о том, сколь безличной и унизительной может быть смерть. Ему стало больно за мертвую женщину, лежащую на столе. Кусок мяса. Она мертва, и ее разделывают, словно тушу.
 На трупе прочертили линии, вскрыли грудную клетку. Взяли образцы тканей и жидкостей на анализ. Удалили и поместили в посуду для дальнейшего исследования внутренние органы. Наконец Ли сделал окончательный вывод:
 — Смерть наступила в результате непоправимой кровопотери, явившейся следствием разрыва сонной артерии…
 Никакой тайны. Не нужно быть гением судебной медицины, чтобы понять это.
 Это и я мог бы сказать, — подумал Марк. — Любой дурак сказал бы это…
 Он вышел в комнату позади анатомички и в изнеможении прислонился к стене. На скольких вскрытиях ему пришлось присутствовать! Он привык ходить в морг, был благодарен ученым-патологоанатомам, порой помогавшим раскрыть преступление, которое не смогли бы разгадать и величайшие в мире детективы. Сам Шерлок Холмс ничто по сравнению с могуществом современных научных технологий.
 Смерть от кровопотери, вызванной разрывом сонной артерии…
 Но от вскрытия можно ожидать большего. А Ли Мин — гений. Его судебные экспертизы в прошлом способствовали раскрытию не одного преступления. Найденная в желудке убитого полупереваренная жареная картошка из забегаловки когда-то помогла полиции передать окружному прокурору материалы, доказывающие виновность мужа, задушившего жену, с которой он уже не жил. Подозреваемый утверждал, что не видел бывшую жену в день убийства, но оказалось, что он работал именно в том месте, где женщина лакомилась картофелем-фри. Перед лицом неопровержимых фактов убийца сознался.
 Поэтому, независимо от того, сколь малоинтересными казались предварительные выводы Ли, Марк ценил профессиональную тщательность своего коллеги по расследованию и надеялся, что тот найдет, быть может, что-нибудь такое, что им поможет.
 Кто-то сунул ему в руки чашку с горячим кофе. Марк стоял, уставившись в пол, поэтому не заметил, как Ли, сняв свое зеленое рабочее облачение, подошел и встал рядом.
 — Ты паршиво выглядишь, — сказал он устало.
 — Спасибо.
 — Иди домой. Почему ты еще здесь?
 — Не знаю. Думал, что ты еще что-нибудь найдешь.
 — Еще что-нибудь? — эхом отозвался Ли. — Если я правильно понимаю, это дело выглядит совершенно очевидным: типичное убийство. Убийца мисс Дево оставил кровавый след, который тянется до того места, где он свалился без сознания. Тебе не нужно искать его, он в больнице. Печально, но факт — если парень умрет, он сэкономит штату много денег, поскольку не нужно будет никакого суда.
 — Да, — согласился Марк.
 — Ты считаешь, что он ее не убивал?
 — Мы пока не нашли орудие убийства.
 — К утру его найдут. Черт, да ведь уже утро!
 — Гм, неудивительно, что я паршиво выгляжу.
 — Ну так что тебя гложет? Интуиция копа? Парень убил ее, не так ли?
 Марк колебался. Он вдруг осознал, что все время представляет себе ее. Его жену. Маленькую динамо-машину со сверкающими молниями в глазах — таких зеленых в обрамлении покрасневших от слез век. Как она настаивала: Он не делал этого! Она совершенно уверена, что Марсел невиновен.
 Марсел упал ей на руки, когда она открыла дверь.
 Возможно, у него был нож. Возможно, она его спрятала. Как ранили самого Марсела? Тем же ножом? Может быть, нож был у Джины. Что, если она была в состоянии аффекта и первой напала на него, а Марсел убил ее, защищаясь? Вероятно, но только вероятно…
 А может, просто сам Марк так чертовски устал, что ничего уже не соображает?
 — Иди домой, приятель, — снова сказал Ли.
 — Да. Пожалуй, пора. Ты скажешь мне, если…
 — Я скажу тебе все, что буду знать сам.
 — Звони в любое время. Хорошо?
 — Иди домой. Если хочешь знать мое мнение, тебе действительно нужно выспаться. — Ли улыбался.
 Он занимался своей мрачной работой всю сознательную жизнь, но, хотя ему было уже сорок, когда улыбался, становился похож на добродушного мальчишку-озорника. Ли повезло: в своем возрасте он сохранил густую, темную, блестящую шевелюру. Крепко сбитый, выносливый мужчина среднего роста, несмотря на свое призвание, остающийся одним из самых завидных женихов в городе. Они с Марком вместе проводили редкие свободные вечера, оба любили легкое бочковое пиво и джаз.
 — Иди, — повторил Ли.
 Марк согласно кивнул, закинул за спину пиджак и вышел.
 Садясь в машину, он намеревался отправиться домой и сам не мог бы сказать, в какой момент передумал. Наверное, он вел машину на автопилоте и, прежде чем осознал это, свернул во Французский квартал.
 Он возвращался к месту преступления.
 Энн стояла под душем, пока вода не стала холодной.
 У нее не осталось никаких сил, но спать ничуть не хотелось. Она собиралась остаться в больнице, но врачи все равно не позволили бы ей сегодня зайти в палату к Джону.
 Она провела ужасную ночь, страх перед тем, что Джон может умереть, не отпускал ни на секунду.
 Теперь она испытывала ужас, думая о том, что ждет его, если он останется жив.
 То, что жизненные показатели Джона начали стабилизироваться, несколько ободрило ее, но она пришла в отчаяние, осознав наконец, что женщина мертва.
 Женщина, которую рисовал Джон.
 Женщина, с которой он был.
 Женщина, которая у него была…
 Нет!
 Да куда же, черт возьми, подевалась вся ее уверенность? Уж знала-то она его по крайней мере лучше всех на свете! Он не был убийцей.
 Но мне ведь неизвестны все обстоятельства, напомнила она себе.
  Нет, Джон не убийца, ни при каких обстоятельствах. Она это знал а, и верила в него. Но тогда, в больнице, когда Джон схватил ее за руку, она не сомневалась, что он хотел прошептать ее имя, а он прошептал не его. Он прошептал… 
  Аннабелла. 
 Почему она не сказала этого копам? Потому что копы заранее считают Джона виновным и она не уверена, что это помогло бы ему?
 Потому, вероятно, что это единственное, что даст ей возможность ему помочь?
 Она дрожала.
 Тот коп понял, что она лжет. А ведь предстоит снова встретиться с ним. И он опять будет настаивать.
 — Я не должна ему ничего говорить! — прошептала она вслух.
 Во всяком случае, ей так показалось. Она не была сильна в юриспруденции, но понимала: ее могут обвинить в том, что она препятствует следствию. Ну и черт с ними! Она никому ничего не собирается сообщать. По крайней мере до тех пор, пока не узнает, что состояние Джона улучшилось. Пока он не обретет возможность бороться за себя сам.
 А если он никогда не обретет этой возможности?
 Тогда за него будет бороться она.
 Решено. Энн, дрожа, вышла наконец из-под душа, закуталась в поношенный махровый халат и прошла в гостиную. Поколебавшись немного, все же выключила свет. Уже настало утро. Раннее утро. Шторы на балконной двери были раздвинуты, и двустворчатая дверь раскрыта. Энн видела, как встает солнце, оранжево-золотое, прекрасное, льющее мягкий, радужный свет на ажурное литье балконной решетки. Навстречу свету нового дня начали раскрываться цветы. Как же столь прекрасный день может быть полон такой боли? Такой трагедии! Но вероятно, близкая смерть ее бывшего мужа не могла отменить великолепие восхода. Сколько красоты в картине смены ночи новым днем!
 Она пошла на кухню, задержавшись по дороге у входной двери. Когда она вернулась домой, полиция уже закончила осмотр. Ей позволили смыть следы крови, оставленные Джоном, и свинцовый порошок, с помощью которого они снимали отпечатки пальцев. Придя домой, она повздорила с остававшимися там еще экспертами, поскольку не могла понять, зачем им брать образцы крови Джона с входной двери, если он залил кровью всю больницу. А также почему необходимо снимать отпечатки его пальцев — ведь никто не отрицает, что он здесь был.
 — Такова процедура, — любезно, но твердо объяснил ей офицер. — Мы должны следовать правилам, какими бы нелепыми они ни казались.
 — Но вы ведь уже все здесь осмотрели, — настаивала она.
 — Да.
 На площадке перед дверью оставили постового.
 Для ее безопасности, как ей объяснили.
 Прекрасно. Она действительно была немного напугана. Потому что тот коп с орлиным взором в одном точно прав: если Джон невиновен, а он наверняка невиновен, значит, на него и на девушку напал кто-то другой.
 «Аннабелла».
 Он прошептал это слово — название клуба, где работала Джина, где работали почти все его «дамы».
 Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…
 Она поспешила в кухню и автоматически достала с полки кофеварку. Ведь было утро.
 Я не спала, напомнила она себе. Энн была взвинчена до предела, ей не нужен был кофе, ей нужен был глоток вина.
 Она достала из холодильника бутылку шабли, не стала утруждать себя хождением за изящным винным бокалом, а взяла простой стакан для воды, налила в него вина и вышла на балкон.
 Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…
 — Я этого не делал, Аннабелла, — вслух выдохнула она. — Черт бы тебя побрал, Джон, — уже громче произнесла она, — почему ты не сказал мне хотя бы что-нибудь еще? Например, имя того, кто на тебя напал!
 Она отпила большой глоток вина, потом, посмотрев через стекло стакана на узкую улочку внизу, увидела машину, припаркованную на другой стороне. Опершись на машину, стоял и смотрел на балкон Энн мужчина.
 Не какой-то мужчина.
 Тот самый.
 Коп. Орлиный Глаз. Лейтенант Как-там-его.
 Все ее тело обдала горячая волна, у нее перехватило дыхание. Она попыталась убедить себя в том, что этот человек не враг. Он — полицейский. Хороший парень.
 Чушь! Он охотится за Джоном и не допускает мысли о его невиновности.
 — Доброе утро, миссис Марсел, — крикнул снизу мужчина.
 — Офицер, — она дала понять, что узнала его.
 — Лейтенант, — вежливо напомнил он.
 — Лейтенант.
 Он улыбался. Хотя было раннее утро, его серые глаза скрывали солнцезащитные очки. Мужчина поднял руку и указал на стакан вина, который она держала в руке.
 — Необычный утренний кофе. Даже для Нового Орлеана.
 Она не считала себя обязанной объяснять ему столь нетрадиционный выбор утреннего напитка. Но вдруг ощутила, что щеки покраснели, и к своему ужасу услышала, что объясняет:
 — Я не спала этой ночью, лейтенант, она была так ужасна.
 — Ищете забвения на дне стакана, а?
 — Вы могли бы оказать услугу толпе, которой вы служите, сделав нечто в том же роде, лейтенант.
 Его губы искривила полуулыбка.
 А он может быть очень красивым, заметила Энн. И раздраженно добавила про себя — и очень опасным, вероятно. Для Джона.
 Коп был подозрителен. И не скрывал, что подозревает Джона.
 Но подозревал ли он, что и она от него что-то скрывает? Зачем он припарковал машину напротив ее дома и наблюдал за ней?
 — Я оказал бы услугу толпе… — повторил он, задрав голову и глядя на Энн. — Означает ли это, что вы приглашаете меня выпить? — Его улыбка сделалась шире.
 Она не ответила.
 — Лейтенант, что вы делаете там, внизу, и почему глазеете на мои окна?
 Он пожал плечами:
 — Просто хотел убедиться, что с вами все в порядке.
 — Понимаю. Значит, вы здесь в целях моей безопасности?
 — Что-то вроде того, — ответил он, повернувшись к ней спиной и глядя на восходящее солнце. — Нет, честно признаться, я здесь потому, что моя машина сама привезла меня сюда, миссис Марсел. После того как сделала остановку у того места, где нашли Джину.
 — Джину?
 — Мисс Лаво. Женщину, которую убили сегодня ночью.
 — Ах, вот оно что, — сказала Энн. Она с трудом сглотнула. У нее не было пока времени подумать о том, что была убита девушка. Джина Лаво. Она знала это имя. Джон не закончил ее портрет, он продолжал над ним работать и несколько раз говорил с ней о Джине. «Ты должна с ней познакомиться, Энни. Она потрясающая девушка. Я хочу сказать, что при иных обстоятельствах с такой девушкой никогда не встретился бы. Такова странная природа нашего общества. Оно поделено на сегменты. И каждый пребывает в своем уголке. Добропорядочные люди, порочные люди. Чистые — нечистые. Но на самом деле, в самой сущности, мы все одинаковы. Ты познакомишься с ней, ради меня, хорошо?» — попросил он, и, разумеется, она согласилась.
 Теперь она уже никогда не познакомится с Джиной.
 Коп продолжал стоять, уставившись на нее. Он по-прежнему был в темных очках, но она знала, как сверкают за этими темными стеклами его глаза. Ах, эти серо-стальные, всепонимающие, слишком проницательные глаза. Энн отступила в глубь комнаты:
 — Простите, лейтенант, я очень устала. Если позволите, пойду посплю.
 — Конечно.
 — А вы так и будете глазеть на мои окна?
 — Вроде того.
 Энн вошла было в дом, но потом обернулась:
 — Вы ждете девяти часов, чтобы начать действовать? Отправитесь к окружному прокурору за ордером на обыск моей квартиры?
 Он улыбнулся:
 — Колесо правосудия может вращаться медленно, миссис Марсел, однако, согласитесь, у меня есть для этого основания.
 — Но полиция провела здесь полночи.
 — Догадываюсь. Эксперты должны были собрать улики.
 Энн мрачно сжала губы.
 — Спокойной ночи, лейтенант, — сказала она еще раз.
 — Желаю хорошо выспаться.
 Энн устала. Так устала, что ощутила, как вино горячей волной течет по всему телу. И только этим можно было объяснить то, что она сделала в следующий момент.
 Узнай, врага своего. Посмотри ему прямо в лицо, — сказала она себе, продолжая смотреть на мужчину, стоявшего под балконом.
 — Если вы хотите осмотреть дом, лейтенант, поднимайтесь. Выпейте утренний стакан вина.
 Он удивленно поднял бровь:
 — Вы действительно приглашаете меня, миссис Марсел?
 Она сошла с ума. Он ведь определенно враг и скорее всего думает, что она укрывает орудие убийства под подолом.
 — Да, лейтенант, я приглашаю вас.
 Идиотка! — обругала она себя.
 Он колебался всего какую-то секунду. Его орлиные глаза по-прежнему скрывались за темными стеклами. Потом он пожал плечами, губы снова искривила нейтральная полуулыбка, и он зашагал к подъезду.
 Энн неотрывно следила за тем, как он идет к дому, и ее охватывала паника. На кой черт она это делает? Замерев, она прислушалась: вот хлопнула входная дверь, вот он поднимается по лестнице. Потом послышался его низкий, чуть хрипловатый голос с красивыми модуляциями и легким местным акцентом: он разговаривал с постовым у нее под дверью, чуть-чуть растягивая слова.
 Потом постучал.
 Господи, она делает большую ошибку! Нужно сказать ему, чтобы он уходил, что она передумала, пробормотать что-нибудь насчет того, что она не станет разговаривать с ним без адвоката.
 О Господи! Только этого не хватало. Так у него возникнет еще больше подозрений. Чего доброго он ее сразу же и арестует.
 — Миссис Марсел? — позвал он из-за двери.
 Она оторвалась от балконного косяка и двинулась в глубь квартиры, пересекла ее, подошла к двери, небрежно открыла, хотела было что-то сказать, но слова застряли у нее в горле.
 Он снял очки. Взгляд его по-прежнему был остер, как у орла, но глаза и веки покраснели. Он страшно устал, подумала она. Его пиджак был измят, и на щеках появилась щетина. Это придавало ему еще более весомый вид. Он казался мощнее, мужественнее, опаснее. Она подумала, что он настроен так же отчаянно, как и она.
 — Полагаю… — начала Энн.
 — Вы пригласили меня, — напомнил он и, прежде чем она сообразила, что сказать, взял ситуацию под свой контроль, и дверь тоже.
 Решительно пройдя мимо Энн, он оказался в гостиной.




 Глава 5


 — Очень милое местечко, — сказал он, оглядывая квартиру. Она и впрямь была симпатичной: довольно большая гостиная-студия с выгороженной маленькой кухонькой, с альковом в дальнем конце и балконом слева от входа, куда вела двустворчатая французская дверь. Возле кухонной арки стоял мольберт, были разложены масляные краски, с балкона на них падал дневной свет, который с каждой минутой становился все ярче. Энн удалось сохранить ощущение просторности помещения, придав ему в то же время уют. Неподалеку от французских дверей стоял диван, а рядом — современная аудио-видеотехника, утопленная в нише прекрасного старинного гардероба во французском провинциальном стиле, прекрасно сочетающегося с аурой города. В противоположном конце гостиной виднелись двери, ведущие в две спальни: одна — ее, другая — дочери Кати, которая спала там, когда приезжала домой. Сейчас Кати не было. К счастью, она оказалась в экспедиции по Амазонке со своими однокурсниками по колледжу. Готовясь к медицинской карьере, Кати изучала генетическую болезнь, которой страдало некое племя, живущее во влажных тропических лесах.
 Мысль о Кати снова заставила сердце Энн больно сжаться. Если не ради себя и Джона, то уж ради Кати она просто обязана доказать, что Джон невиновен. Кати обожала отца.
 — Хотите кофе? — спросила Энн.
 — Я бы предпочел чашечку того кофе, который вы пили на балконе, — ответил он.
 Поджав губы, она прошла в кухню, извлекла из холодильника бутылку и открыла кухонный шкаф, чтобы достать оттуда бокал. Она не слышала, как он подошел, пока не увидела его протянутую руку.
 Он потянулся за стаканом. Взяв бутылку у нее из рук, он налил себе вина, промурлыкал:
 — «Когда ты однажды в Риме…» Ваше здоровье! — И проглотил стакан розового шабли так, словно это была вода.
 — Вы собираетесь напиться на службе? — поинтересовалась она.
 — Я не на службе.
 — Тогда чем вы здесь занимаетесь? Ищете орудие убийства в моем доме в свободное от работы время?
 — Именно, — бесстрастно подтвердил он, налил еще вина и, пройдя мимо секретера, стоявшего в алькове, остановился у мольберта. Не спросив разрешения, он откинул занавес, прикрывавший ее последнюю работу, и, увидев картину, присвистнул. Портрет старой каджунки, у которой Энн каждое утро покупала цветы на Джексон-сквер, был почти закончен. Женщина улыбалась, и доброта светилась в ее глазах. По обветренному, с задубевшей кожей лицу трудно было угадать ее расовую принадлежность. Впрочем, она, вероятно, и сама не знала, к какой расе принадлежит: такова уж удивительная особенность Нового Орлеана. Женщина была пожилой, потрепанной жизнью, но душа у нее наверняка была прекрасной, и это делало ее лицо красивым. Энн считала этот портрет хорошей работой. Одной из своих лучших. Он был почти закончен, оставалось дописать фон.
 — Я думал, что Джон Марсел работал над «Дамами красного фонаря», — сказал Марк.
 — Он над этим и работал.
 — Но тогда…
 Она выхватила занавес из его рук и закрыла картину.
 — Это моя работа.
 — Ваша?
 — Да.
 Он мог что-нибудь и сказать. Комплимент был бы вполне уместен. Но он промолчал.
 — А! — только и произнес Марк, теперь уже медленно потягивая вино и продолжая обход квартиры. Он качал головой.
 — Просторно, мило, но очень по-женски, — сказал он наконец.
 — Вы уж простите.
 — Вам незачем извиняться передо мной, но нравилось ли это Джону?
 — Комната ведь не набита статуэтками… А Джону? Да, ему нравилось. Почему бы и нет?
 Марк пожал плечами.
 — Потому что, видите ли… это уж больно ваша комната, — ответил он. — Она так и благоухает вашими духами.
 — Вероятно, это мыло, я только что из душа. Вам бы тоже не мешало воспользоваться, знаете ли.
 Он поднял бровь:
 — От меня исходит потный мужской запах?
 — Вам просто, так мне кажется, нужно принять душ.
 — Это тоже приглашение?
 — Да, я приглашаю вас пойти домой, лейтенант, выпить у себя дома и помыться в собственной ванне.
 Он снова улыбнулся, не переставая осматривать квартиру. Подойдя к дивану, он спросил:
 — Вы позволите?
 — Выметайтесь!
 К ее удивлению, он широко улыбнулся и приподнял ближайшую подушку. Энн выругалась и пошла на кухню налить себе еще вина. Если она этого не сделает, этот тип сам прикончит всю ее бутылку. Он и так уже ведет себя здесь как хозяин.
 — А где же картины муженька? — спросил он.
 — Что?
 — Работы вашего мужа. Ведь не все же они в галерее? Или у каждого художника должна быть своя студия, со своей атмосферой?
 Нахмурившись, она подошла к тому месту, где он сидел или, вернее сказать, где он развалился па диване.
 — Картины муженька находятся в доме муженька, — спокойно объяснила она.
 У него брови взлетели кверху от удивления.
 — Вы не живете вместе?
 — Нет.
 Он покачал головой. Она увидела на его лице что-то похожее на неприязнь, которую заметила там, в больничном вестибюле, когда он смотрел на нее.
 — Мадам, должен признать, вы меня озадачиваете. Вы не похожи на сморщенную старуху, вы весьма привлекательная женщина.
 — Как мило с вашей стороны, лейтенант.
 — Вы не живете с этим парнем, вы ничего не имеете против того, что он якшается со шлюхами, вы… — Он вдруг оборвал сам себя.
 — Что?
 — Вы не…
 — Ну что же я — «не»?
 Он смущенно пожал плечами:
 — Уж не ради ли вас он ловит женщин, нет?
 — Ради меня? — непонимающе произнесла Энн.
 Потом до нее дошло, что он имел в виду. Ей захотелось чем-нибудь запустить в него. Слава Богу, что она немного выпила с утра, поэтому сумела вместо этого выдавить из себя улыбку и, подойдя к дивану, остановилась прямо над развалившимся на нем мужчиной:
 — Лейтенант, вы осел. Как вы смеете?
 — Миссис Марсел, я должен учесть все возможные варианты. Но вообще-то идея принадлежит не мне. Мой напарник…
 — Ваш напарник, сэр, тоже осел. Но вы — тот дурак, который сидит здесь, в моем доме, и изрыгает эти грубые, неприличные, оскорбительные слова. Думаю, вам пора встать с моего дивана и убраться к чертовой матери из моего дома.
 — Ну да, без орудия убийства, — ответил он, все еще откровенно разглядывая ее. Потом встал, прошел мимо, положил солнечные очки на секретер и повернулся, чтобы уйти. — Что ж, миссис Марсел, благодарю за гостеприимство.
 — Не за что, лейтенант.
 Он сделал несколько шагов по направлению к двери.
 — Лейтенант!
 Он задержался, медленно обернулся к ней. Его золотисто-каштановая бровь красивой дугой снова поднялась кверху.
 — Миссис Марсел?
 — Вы похожи на человека, который очень много знает.
 — В самом деле?
 Она кивнула:
 — Давайте-ка посмотрим. Вам кажется, вы знаете, что Джон убил эту женщину. И вам кажется, вы знаете, что он должен был спрятать орудие убийства где-то здесь. Вы знаете о ранах Джона, о кровавом следе, и, полагаю, вы точно знаете, как умерла бедная девушка.
 — Знаю.
 — Так вот, в этом свете очень странным кажется то, что вы не знаете о нашем состоявшемся уже довольно давно разводе с Джоном. Джон Марсел — отец моего ребенка, лейтенант, он мой очень хороший друг. Да, я люблю его и намерена бороться за него, поскольку сам он не может за себя постоять. Но с кем ему встречаться — это его личное дело. А теперь, если не возражаете, катитесь ко всем чертям.
 Темные ресницы скрыли взгляд его серых глаз на мгновение. А когда он снова посмотрел на нее, в них застыла покаянная, самоироничная улыбка.
 — Доброго вам утра, миссис Марсел. Не забудьте позвонить мне, если вспомните что-нибудь важное.
 — Непременно.
 — Полагаю, если вы мне будете нужны, я смогу днем найти вас в больнице?
 — Вы можете полагать все, что вам заблагорассудится, лейтенант.
 — Поостерегитесь. Я ведь могу притащить вас в участок для допроса.
 — Поостерегитесь. Я ведь могу позвонить своему адвокату, и вам останется лишь… — Она оборвала себя, приняв решение вести себя зрело и собранно.
 Золотисто-каштановая бровь взлетела высоко на лоб. На губы снова набежала улыбка, которую Энн нехотя вынуждена была признать обаятельной.
 — Прошу прощения? — вежливо сказал он. — Вы не закончили свою мысль.
 — Доброго и вам дня, лейтенант.
 — Надеюсь, миссис Марсел, — он продолжал смотреть на нее в нерешительности. — Я не искусствовед, но ваша картина… Она превосходна, правда?
 Она с удивлением почувствовала, что губы ее растягиваются в улыбке:
 — Думаю, она — одна из моих лучших. Искусство всегда субъективно.
 — А вы умница.
 — Я живу скромно.
 — А ваш муж? Бывший муж, — поправился он.
 — Он живет очень скромно. Но, будьте уверены, он сможет нанять самых искусных адвокатов, лейтенант.
 — Они ему могут понадобиться, миссис Марсел.
 Словно горячая, дрожащая змея проползла по позвоночнику Энн. Этот человек был тверд, хваток и решителен. Если преступникам и удается проскользнуть сквозь прорехи в общественной системе, то на недостаток рвения с его стороны им рассчитывать не приходится. Ситуация была ужасна и сама по себе, но с таким врагом, противостоящим Энн, она становилась ужасной вдвойне.
 — Вам никогда не приходило в голову, лейтенант, что вы можете ошибаться?
 Он помолчал, глядя себе под ноги, и она поняла, что он пытается быть с ней как можно мягче, но от этого становилось еще страшнее, чем от его упрямой решительности.
 — Кровавый след тянется от места убийства сюда, — непреклонно напомнил он.
 — Но ведь мог же на них обоих напасть кто-то другой?
 — Судя по уликам, которыми мы располагаем, такой сценарий маловероятен.
 — Но и не так уж невероятен.
 Он долгим взглядом посмотрел ей в глаза:
 — Если у вас есть какая-нибудь другая ниточка, я с радостью начну искать в этом направлении. У вас есть что-нибудь?
 — Нет, — подумав, ответила Энн. — Пока нет.
 — Пока? — повторил он, нахмурившись. — Миссис Марсел, не вздумайте совать свой нос в дела, которыми должна заниматься полиция…
 — У меня есть ваша визитка, лейтенант.
 — Предупреждаю вас…
 — Не вздумайте совать свой нос в мои дела, лейтенант.
 Биение жилки на шее выдавало его ярость. Сначала он ничего не ответил, даже выдавил из себя очередную улыбку. Потом сказал:
 — Если понадобится, миссис Марсел, я вызову вас в участок.
 С этими словами он наконец ушел, негромко, но решительно щелкнув дверным замком.
 Дрожа, Энн добралась до дивана и рухнула на него. Этот лейтенант опасен. Совершено убийство, кто-то должен за него ответить. Обидно, но всем кажется сейчас очевидным, что преступление совершил Джон.
 А он его не совершал.
 Откуда ты-то сама это знаешь? — невольно вырвалось у нее. — Может ли вообще один человек до конца знать другого?
 Он не убивал эту девушку, Джон не мог. Энн знала его.
 И не понимая, каким образом, но была решительно намерена доказать, что он невиновен.
 Марк дремал, но его терзали бессвязные, тревожные видения.
 Лицо Джины.
 Глаза Джины.
 Он знал ее не столько давно, сколько хорошо. Она была другая. А может, не такая уж другая? Может, просто она научила его понимать, что любое человеческое существо — дитя какой-то женщины, и, вероятно, ее способность смеяться перед лицом всех несчастий помогала ему тогда, когда он в этом больше всего нуждался. Джина верила. Она верила, что ее жизнь изменится, что дни ее наполнятся любовью. Она умела танцевать с чувственностью, способной, казалось, вызвать возбуждение и у евнуха так, что его половой орган восстал бы, словно хвост у ящерицы, но все, чего она хотела от жизни, — это аккуратный белый забор из штакетника, две кошки во дворе, собака, двое детей и муж, возвращающийся каждый вечер домой. Она любила готовить, шить. Мечтала когда-нибудь объехать все американские парки аттракционов, покататься на всех прогулочных корабликах, съехать со всех горок. Когда-нибудь.
 «Когда-нибудь» казалось ей таким близким!
 «Когда-нибудь» окончилось смертью.
 К одиннадцати часам Марк отказался от попыток уснуть. Все равно ничего не получалось. Он выбрался из постели и побрел в душ, моля Бога, чтобы вода принесла облегчение. Чисто вымытый, но ощущающий себя грязным и запущенным, он вышел из душа и направился к письменному столу. Постоял, глядя на фотографию Мэгги, потом устало присел на край кровати.
 Удивительно: он ни на минуту не забывал жену, но понимал, что жизнь продолжается, что у него важная работа и что он не одинок. Ему повезло. Мэгги оставила ему двух сыновей: Майкла, которому было теперь двадцать шесть — сюрприз, подаренный им жизнью еще в начале студенческих лет, и Шона, двадцати двух лет, оканчивающего кинофакультет университета Майами. У ребят все было хорошо, у него тоже. Возможно, сыновья — самое дорогое наследство, оставленное ему Мэгги. Брак их не был идеален, идеальных браков вообще не бывает. Но жили они хорошо, и в день ее похорон он понял, что любит ее так же страстно, как любил в день свадьбы.
 Они повздорили в тот день, когда она собиралась к врачу. Она обратилась к нему из-за головных болей, которые Марк относил на счет похмелья. Мэгги не слушалась, когда он советовал ей притормозить. Он не опасался ничего серьезного, поэтому, когда она вышла из кабинета, улыбнулся и хотел было поддразнить ее: «Ну что, головка болит? Знаю, знаю, в течение месяца никакого секса, да?»
 Но тут он увидел выражение ее лица, боль в глазах, застывшие в них слезы. Она всегда была здравомыслящей женщиной. Такой, какая нужна копу. Она научилась жить с постоянным страхом за него, потому что была сильной. Такой сильной!
 Она никогда не плакала. Даже тогда, когда узнала об опухоли, даже тогда, когда он сам не выдержал и разрыдался. Лишь один раз слезы выкатились из ее глаз, только раз, уже перед самым концом. Она не могла перенести мысли о том, что не увидит, как ее сыновья станут взрослыми. Ей непереносимо было видеть их слезы и слезы Марка, поэтому все они старались не думать о том, что предстояло. У них было время, и они разговаривали. Однажды Марк сказал ей, что никогда не сможет вновь полюбить, она ничего не ответила, лишь потрепала его по волосам: «Ты не сможешь жить без любви, любовь нужна всем». Он спорил, а она лишь улыбалась: «Только непременно убедись, что она хорошая женщина, Марк. Потому что ты хороший и заслуживаешь самого лучшего. Марк, ты ведь человек. Ты любил меня. Мы ссорились, боролись друг с другом, но это было прекрасно. Не наказывай себя за то, что мы любили друг друга!» В другой раз она сказала ему: «Не оставайся один слишком долго, Марк. Боже, я люблю тебя. Не будь одинок. Не сломай себе жизнь из-за меня. Только помни: никогда не суди о книге и о женщине по обложке».
 Перед смертью она очень страдала от болей. Но в самом конце просто тихо обмякла в его руках. Майкл и Шон стояли рядом. С тех пор прошло почти семь лет. Он все еще любил Мэгги. И именно ее слова заставили его в тот вечер, когда он чуть не арестовал Джину, осознать, что в этой девушке было много хорошего. «Никогда не суди о книге и о женщине по обложке». Благодаря Мэгги он смог рассмотреть то, что было спрятано в Джине под внешней оболочкой. Чем бы она ни зарабатывала на жизнь, она была хорошим человеком, жизнелюбивым и любящим.
 Она умерла за свои мечты, так ему казалось.
 Услышав шум за входной дверью, Марк машинально выхватил пистолет из кобуры, висевшей на спинке стула. Но тут же понял, что кто-то открывает дверь ключом. Майкл. Он быстро встал, натянул трусы и джинсы. Когда раздался стук в дверь его спальни, находившейся в дальнем конце квартиры, он был почти одет.
 — Дедушка?
 — Входи, детка, — крикнул он, открывая дверь. На пороге стояла Брит, дочка Майкла, которой только что исполнилось шесть лет. Она смотрела на Марка огромными голубыми глазами, как у бабушки. Он сообразил, что волосы его после душа взъерошены и, должно быть, он похож на черта.
 — Папа сказал, что ты не можешь быть дома так поздно. А я сказала, что ты здесь, потому что видела твою машину.
 — Ты умница.
 — Я собираюсь, когда вырасту, стать сыщиком, — гордо заявила она.
 Он поднял бровь и открыл было рот, чтобы посоветовать ей стать кем-нибудь другим: работа в полиции опасна, и он не хочет, чтобы с ней что-нибудь случилось.
 Однако, подумав, решил, что не имеет права говорить ей это. Жизнь вообще штука опасная, и он будет тревожиться о внучке, чем бы она ни занималась, но она имеет право сама решать, что делать ей со своей жизнью. В конце концов полицейским был он, а семья потеряла Мэгги.
 С улыбкой он погладил внучку по пышной копне соломенно-светлых волос.
 — Запомните, юная леди, вы можете выбрать любую карьеру, когда станете взрослой, но что бы вы ни выбрали, это будет нелегко.
 Она улыбнулась, потом нахмурилась и сказала:
 — Дедушка, ты выглядишь усталым.
 — Я только что встал и принял душ.
 Ее округлившиеся огромные глаза смотрели на него с простодушной наивностью:
 — Дедушка, так это, наверное, из-за мыла. Ты пользуешься неправильным мылом. Тебе нужно купить «Пикантную чистоту». А может быть, «Открой глазки». Да, думаю лучше это.
 — «Открой глазки»?
 Марк недоуменно посмотрел на сына, стоявшего за спиной дочери в гостиной. Майкл был вылитый Марк в молодости. Он смущенно пожал плечами.
 — Наверное, это из рекламы, — сказал он. — Я постоянно твержу, что Брит слишком долго засиживается перед телевизором. Наша жизнь превращается в одну сплошную бесконечную рекламу. Не только полицейские рискуют. Вот он — наш профессиональный риск бизнесменов рекламы.
 — Гм, — Марк взглянул на Брит, — что ж, солнышко, я сегодня же пойду в магазин и куплю себе правильное мыло. Господи, если бы я только знал, что все это из-за мыла! — Он ласково пощекотал ей подбородок, затем перевел взгляд на сына: — Что ты тут делаешь? С каких это пор студенты, обучающиеся рекламному бизнесу, отдыхают среди недели?
 — На этой неделе у меня нет ни занятий, ни деловых встреч, Стефани пошла на прием к врачу, поэтому я отпросился на сегодняшнее утро. Мы заехали за пляжной сумкой Брит, я оставил ее здесь пару недель назад, там все ее купальные принадлежности, игрушки и прочее.
 — Да нет, ты же знаешь, что я всегда рад вас видеть.
 — Я не хотел тебя напугать. Обычно тебя в это время не бывает дома.
 — Конечно.
 — Дедушка, ты уже завтракал? — заботливо спросила Брит. — Молоко — полезно для тела.
 — О Господи! — вздохнул Марк.
 — Спроси дедушку, не хочет ли он где-нибудь позавтракать с нами, Брит. Мы заставим его добавить молока в кофе.
 — Только быстро, — ответил Марк, — очень быстро. Мне надо на работу…
 — Да-да, — улыбаясь прервал его Майкл. Все же он удивительно походил на Марка, только у него были еще ямочки на щеках, как у матери. — Я видел утренние газеты. Все первые полосы посвящены… — он замялся, покосившись на дочь, — этой девушке. Твое имя упоминается неоднократно.
 — Мое имя? — простонал Марк.
 — Суперполицейский. За считанные секунды прибыл на место происшествия. Возглавил расследование, преступление уже раскрыто. Надень рубашку. Ты сможешь прочесть все это за чашкой кофе в парке.
 Идти было трудно. Во-первых, она чувствовала себя более усталой, чем тогда, когда ей наконец удалось заснуть. Во-вторых, от выпитого утром вина болела голова и состояние похмелья усугублялось тяжелой тоской, навалившейся на нее, когда, проснувшись, она поняла, что все случившееся накануне не было сном.
 А кроме того, она просмотрела газеты. «Репортер» состряпал кровавую историю, обвиняя во всем Джона и не без умысла указывая на цвета, которые Джон якобы предпочитал не только в своей живописи, но и в реальной жизни, — багрово-красные. Он утверждал, что из достоверных источников известно, будто у Джона был пламенный роман с Джиной Лаво, который и прежде изобиловал жестокими ссорами.
 Она еще раз возблагодарила Бога, что Кати далеко, на Амазонке, и что Джону сегодня вряд ли принесли в больницу утренние газеты.
 Даже если он пришел в себя.
 Добравшись до больницы, она, впрочем, убедилась, что этого не произошло.
 Он впал в кому.
 Это известие повергло ее в глубокую депрессию, несмотря на заверения врача, что хотя коматозное состояние и представляет некоторую опасность, больной может выйти из него в любой момент. Доктор просидел с ней не меньше двадцати минут, может, полчаса. Ей показалось, что она теряет рассудок, потому что за все это время не поняла ни слова из его профессиональной речи. А ведь она читала когда-то книгу Робина Кука «Кома». Там рассказывалось, что у находящихся в коме больных брали органы для пересадки, так что никакие речи не могли ее утешить.
 Всю первую половину дня она просидела у постели Джона, держа его за руку и разговаривая с ним, поскольку медсестры убедили ее, что ему это полезно. В больнице дежурили полицейские: один стоял за дверью отделения интенсивной терапии, другой, готовый сменить его, расположился в приемной, где было довольно спокойно. Медсестры и полицейские перешептывались, но она не слышала их.
 Было около шести, когда она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Стоит уже давно и наблюдает за ней. До нее донесся очень слабый, приятный запах лосьона после бритья.
 Этот запах ему подходит, подумала она. Лесной аромат. Терпкий, но не слишком обволакивающий.
 Она нисколько не удивилась, когда увидела лейтенанта.
 Однако, почувствовав, как слезы наворачиваются ей на глаза, она всполошилась.
 — Пойдемте, хватит, — голос его звучал неожиданно мягко, — все не так уж плохо.
 Она судорожно сглотнула.
 — Для вас. Газеты целиком на вашей стороне. Джон Марсел — чудовище.
 — Он еще может оправдаться.
 — Может оправдаться, — передразнила она. — Он в коме, а газеты его уже приговорили.
 — Он выйдет из комы и защитит себя.
 — Да, — неуверенно согласилась она.
 — Так в чем же дело? Вы выглядите совсем разбитой. Сдались?
 Она резко обернулась и увидела на его лице уже знакомую полуулыбку.
 — Вы решили, что он невиновен?
 — Нет. А вы решили, что он виновен?
 — Нет!
 Он пожал плечами:
 — Ну что ж, значит, предстоит борьба. А вы к ней, кажется, не готовы.
 Она возмущенно подняла бровь.
 — Вы выглядите разбитой, — повторил он. — Вчера вечером мне показалось, что вам лет тридцать. Сегодня утром вы выглядите на все сорок.
 Энн с интересом уставилась на него.
 — Лейтенант, это грубо.
 — Простите, — хмыкнул он.
 — Кстати, вы тоже отвратительно выглядите.
 — Знаю. Моя внучка сообщила мне об этом.
 — У вас есть внучка?!
 Он снисходительно улыбнулся и подошел ближе к кровати, на которой лежал Джон, оплетенный множеством трубок и подсоединенный ко множеству медицинских аппаратов. Она невольно напряглась.
 — Пожалуйста, э-э-э, поосторожнее.
 — Миссис Марсел, уверяю вас, я не собираюсь отключать его от жизненно важных приборов. Хотите верьте, хотите нет, я сам мечтаю, чтобы этот человек выжил.
 Посмотрев на Джона, он перевел взгляд на нее:
 — Он выкарабкается.
 — Вы действительно хотите, чтобы он выжил?
 — Да, хочу.
 — Чтобы иметь возможность обвинить его.
 — Если он виновен. Если нет, он может сообщить что-нибудь важное.
 — А он знает… что-то важное?
 — Должен. Он уже говорит.
 — Говорит? Занятно, — подозрительно сказала Энн. — И что же он говорит?
 — Он говорит, что вам нужно выйти отсюда. Пройтись по улице, подышать воздухом, вдохнуть аромат цветов. Посидеть в кафе на улице, выпить кофе с молоком и съесть пирожное, печенье, сыр, взбитые сливки, шоколад — словом, поесть. Чтобы вернуть румянец своим щекам и покой душе.
 — Я не в том настроении, чтобы слоняться без дела.
 — Я не предлагаю вам слоняться без дела. Я сам хочу выпить кофе с молоком.
 — Это приглашение, лейтенант? — удивленно поинтересовалась она.
 — Именно.
 — Вы собираетесь допросить меня с пристрастием?
 — Думаю, позднее вас достаточно будут допрашивать с пристрастием. Я применю к вам лишь пытку кофеином и холестерином.
 — А что скажет ваша жена по поводу того, что вы угощаетесь кофеином и холестерином в обществе бывшей жены предполагаемого убийцы?
 — Будь Мэгги жива, она бы согласилась с тем, что вы остро нуждаетесь в этих компонентах. Ну что, идем?
 Вид у нее все еще был очень подозрительный, и она отдавала себе отчет в том, что от него это не укрылось. Но он протянул руку, чтобы помочь ей встать, и, поколебавшись немного, она ее приняла.
 Его пожатие было сильным. Властным. Ей показалось, что через его руку в нее вливается новая сила. Ей действительно нужно было выпить кофе. Не больничную бурду из бумажного стаканчика, а настоящего новоорлеанского кофе. Горячего, смешанного с дымящимся молоком.
 Его рука, на которой покоилась ее собственная, была загорелой, с коротко остриженными, чистыми ногтями.
 — Я…
 — Да?
 — Я не уверена. Вы знаете какое-нибудь местечко, где было бы тихо, но чтобы оттуда открывался приятный вид, чтобы там варили убийственно крепкий кофе и подавали что-нибудь неправдоподобно сладкое на десерт?
 — Знаю.
 — Уверены?
 — Миссис Марсел, я знаю город как свои пять пальцев.
 — Вы — местный?
 — Настолько местный, что порой даже больно становится.
 — Но поблизости от больницы нет таких мест.
 — Я на машине.
 Она продолжала колебаться.
 Он нетерпеливо вздохнул:
 — Миссис Марсел, вы меня боитесь?
 — Разумеется, нет. Я только опасаюсь, что вы будете пытаться заставить меня сказать нечто, что повредит Джону. Вообще-то вы очень милый человек.
 — Может, это и правда, но…
 — Но?
 — Я люблю, когда мои противники лягаются и вопят, сопротивляясь. Однако поскольку вы совсем без сил, то в настоящий момент нет такой опасности. Пора. Идем?
 У нес не было никаких оснований доверять ему.
 Но он потянул ее за руку, чтобы заставить встать. Рука у него оставалась твердой, и от нее по-прежнему шло тепло, придававшее силы.
 — А вам не надо идти на работу или куда-нибудь еще? — в последний раз попыталась она воспротивиться.
 Он замялся, но лишь на секунду, потом сказал:
 — Я работал полдня и, возможно, потом еще вернусь на работу. Пошли.
 Отпустив ее руку, он пропустил Энн вперед. Обернувшись, она бросила прощальный взгляд на Джона.
 Казалось, он мирно спит.
 И прикосновение руки было неожиданно приятным.
 Несмотря на то что она принадлежала лейтенанту Орлиный Глаз.
 Пусть Энн и была полна сомнений, но в этот момент ей захотелось поверить в их перемирие…




 Глава 6


 Синди явилась в клуб рано, ей нужно было подправить кое-что в своем белом костюме. А кроме того, она не могла оставаться одна.
 В клубе царило затишье. Эйприл, которая предпочитала за меньшую плату танцевать в дневную смену в обмен на то, что ее номера ставили в вечерней пораньше, была на сцене одна. По будням до девяти, а по выходным до десяти часов выступления шли под фонограмму, пока не приходили музыканты группы «Дикси-бойз». В баре толпились дневные посетители, заходившие сюда выпить с друзьями по дороге домой, большей частью добропорядочные работающие белые — состоятельные мужчины, которых дома ждут жены и дети. Это была приличная, трезвая публика, и хотя танец Эйприл порой вызывал фривольный посвист там и сям, в основном эти респектабельные мужчины, некоторые приходили с подругами по работе, хотели насладиться музыкой, танцем и атмосферой клуба и вели себя тихо и прилично.
 Грегори сидел в баре над недопитым стаканом. Он был прилежным оркестрантом, часто приходил загодя, чтобы проверить инструменты или порепетировать что-нибудь новенькое в задней комнате, которая когда-то была каретным сараем, а теперь служила репетиционным залом и складом вещей для всех работавших в клубе.
 Грегори редко выпивал в баре, разве что кока-колу.
 Увидев, что он в одиночестве предается размышлениям, Синди подошла к нему и взобралась на высокий табурет рядом.
 — Грегори, — осторожно окликнула она.
 Он кивнул:
 — Привет, детка.
 — Ты в порядке?
 Он снова кивнул:
 — Да, а ты как?
 — Жутко, — призналась Синди.
 — Да, жутко. Я бы сказал, чертовски жутко. Выходит, нет буквально никаких гарантий, знаешь ли. — Он невидяще уставился на сцену. — Мне не хватает ее. Уже не хватает. Я скучаю по ней, потому что в последнее время она была такой счастливой. Потому что она… она верила!
 Синди сжала его ладони в своих.
 — Мне ее тоже не хватает.
 — Я думал, она будет такой счастливой! Думал, у нее будет все, чего она хотела. Сколько друзей толпилось вокруг нее, сколько людей ее любили! Черт, она встречалась со многими парнями, но этот… Мне казалось, он другой. Ведь он художник, знаешь ли. И я думал, что он действительно любит ее, хочет жениться, будет хорошо с ней обращаться и все такое. Проклятие, Синди, я считал, что он совсем не из той шушеры, с которой она якшалась полжизни, не из тех подонков, что обижали и оскорбляли ее!.. И вот приходит такой приличный, казалось бы, парень, понимающий… — Он запнулся и затряс головой, словно никак не мог поверить в то, что случилось. Потом его лицо исказила гримаса отвращения, он запрокинул голову и одним глотком опорожнил свой стакан, в котором, судя по виду, был бурбон со льдом. Вся его мощная фигура содрогнулась. — И этот приличный парень убивает ее.
 Синди колебалась:
 — Может, несправедливо так сразу обвинять именно его?
 — Разве ты не читала газет?
 — Читала, но ее мог убить и кое-кто другой, Грегори. Я знаю, что иногда… ну, я не могу сказать точно, что там произошло, только она ведь встречалась и с Хэрри Дювалем.
 — Да, она продолжала с ним встречаться. И я думаю, что Хэрри мог оказаться таким подонком. Для него Джина никогда не была единственной, но и отпускать ее он ни в какую не желал. — Большие темные глаза Грегори блуждали, красивое черное лицо осунулось. — Я тоже в первую очередь подумал на Хэрри.
 — Ну и?
 — Он клянется, что не делал этого. Он меня подозревает.
 — Тебя?!
 — Да.
 — Боже мой, что ты такое говоришь?
 — Конечно, я тоже поклялся, что не делал этого.
 — Если бы можно было спросить Джона Map-села, — сказала Синди, — голову даю на отсечение, он тоже поклялся бы, что не виноват.
 — Не сомневаюсь, — угрюмо согласился Грегори и протянул стакан бармену Луису, чтобы тот наполнил его снова. «Джек Дэниелс» с черной этикеткой.
 Интересно, удастся ли его немного придержать, подумала Синди.
 Закусив нижнюю губу, она смотрела, как он пьет. Грегори был другом Джины, не более того, но он по-настоящему любил ее.
 — Странно, что…
 — Что? — встрепенулась Синди.
 — Я ужинал с ней. Как раз перед тем, как это случилось. Я был с ней… И я знаю, что она с кем-то встречалась после моего ухода.
 — С кем? — Синди недоверчиво схватила его за руку. Грегори вздрогнул:
 — Должно быть, с Джоном Марселом.
 — А может, и с кем-то другим, — настойчиво предположила Синди. — Может, и с Хэрри…
 — Правильно. И если бы эти мерзавцы прознали, что мы были вместе, мне бы тоже могло не поздоровиться. Я ведь был с ней.
 — И этот смазливый боров, ее родственничек, постоянно следил за ней.
 — Жак?
 — Да, Жак. — Увидев смущение в его лице, Синди вздохнула: — Да ладно тебе, Грегори! Они были сколько-то-там-юродными братом и сестрой. Их матери приходились друг другу троюродными сестрами или что-то вроде этого. Грегори, она спала с ним. Чем-то он держал ее.
 Грегори удивленно посмотрел на нее, с сомнением пожал плечами и сделал большой глоток бурбона:
 — Это не имеет значения.
 — Почему же?
 — Потому что уже решено, что убийца — Mapсел, а он в коме.
 — В коме? — прошептала Синди.
 Грегори печально кивнул, сделал новый глоток и, повернувшись к Синди, бросил на нее мрачный взгляд:
 — Верим мы Марселу или нет, но приговор, похоже, вынесен.
 — И вина Джона доказана?
 — Более или менее. Ходит множество слухов. И ты можешь догадаться, откуда ветер дует. Черт возьми, Синди, неужели ты ничего не слышала?
 — Чего я не слышала?
 Он пересказал ей последние сплетни.
 Главная контора клуба нависала над залом, ее передняя стена была сделана из затемненного стекла, непроницаемого для находившихся внизу, в то время как оттуда хорошо просматривались сцена, бар и главный вход. Это было просторное помещение с огромным современным письменным столом, удобным диваном, обтянутым черной кожей, многочисленными вертящимися стульями, тоже из черной кожи, холодильником, баром и музыкальным центром.
 Контора была любимым местом Хэрри Дюваля. Она так не походила на жалкую грязную лачугу под соломенной крышей, в которой он вырос, что до сих пор он иногда приходил сюда просто посидеть и чуть не плакал от согревающей душу мысли о том, что это принадлежит ему, он сам приобрел это, сам сделал себя. И ему было совершенно безразлично, что говорит о нем эта сопливая «старая гвардия» Луизианы. То, что кое-кто называл его выскочкой, было глупо, а тех, кто делал это слишком уж назойливо, нередко настигали на темных улицах и избивали. Однако никогда не убивали, даже не причиняли тяжелых увечий. Учили.
 При этом пострадавшие мерзавцы могли его подозревать, но никогда бы не сумели доказать, что он хотя бы пальцем кого тронул.
 В конце концов это суровый мир, и в нем случаются подобные неприятности.
 Но теперь…
 Теперь с Джиной случилось нечто посерьезнее.
 Хмуро покачивая головой, он посмотрел через стекло. Джина. Самая яркая, самая лучшая из них. Джина, с ее неповторимым смехом, с ее улыбкой, с оптимизмом, который, наверное, не покинул ее до самого смертного часа.
 О Господи, неудивительно, что это случилось с Джиной, которая слишком тесно сходилась со множеством людей, которая так была ослеплена своей верой, что не замечала хаоса страстей, возбуждаемых ею.
 Джина. Она наотрез отказывалась видеть царящее вокруг зло.
 Эйприл, да благословит ее Бог, старательно двигалась по сцене. Она чудесная, добрая девушка. Божественно красивая и неотразимо греховная. Ей дела нет до других, она добивается своего так, как считает нужным. Эйприл благополучно выберется из чего угодно.
 Он подошел к столу и провел рукой по идеально отполированной деревянной поверхности. Он и сам немного порочен. При этой мысли Хэрри смущенно повел плечом.
 Он ходит по краю.
 Он сладострастен.
 В тот день, когда он в последний раз был с Джиной…
 Это случилось здесь. Он ощущал под собой прохладу диванной кожи, наблюдал, как она движется на этой полированной крышке стола. Она застала его тогда врасплох. Вошла как раз в тот момент, когда он сбросил одежду, забыв, что дверь не заперта. Она не ожидала увидеть то, что увидела.
 Боже, какое же было утро!
 Он побрел к бару, налил себе бурбона, выпил, налил еще. Черт, что еще ему оставалось делать? Только пить. Когда он умрет, его не придется бальзамировать — он будет насквозь проспиртован. Ну и пропади все пропадом. Ему нравилась его жизнь. Он достиг невозможного. У него была эта кожа, которую можно ощущать голой спиной. И девушки тоже принадлежали ему. Они не были его собственностью. Зачем? Просто они шли к нему. Потому что им тоже нравилась эта диванная кожа, шампанское, шелка и его деньги. Черт побери, у некоторых из этих девиц было больше причуд, чем у проклятых парней. Иные прекрасно знали, чем взять. Это была хорошая жизнь. Когда свет начнет меркнуть, ему не о чем будет жалеть. Он не станет уповать на милосердие, на рай небесный и не будет страшиться ада. И то и другое он уже познал на земле.
 Хэрри снова подошел к стеклянной стене и стал наблюдать за происходящим на сцене. Держа в одной руке стакан, другой он снял с себя пиджак и рубашку.
 Вдруг его брови недовольно сдвинулись: он заметил в баре Синди и Грегори, их лбы, его темный и ее светлый, почти соприкасались. Они напоминали двух придурковатых стариков, плачущих друг другу в жилетку над кружкой пива.
 Сплетни. Продолжаются сплетни.
 Хэрри покачал головой.
 Черт, есть люди, которых жизнь ничему не учит.
 Пусть художник у копов в руках. Пусть у них достаточно косвенных доказательств, чтобы повесить на него убийство.
 Но Джина мертва.
 И болтать опасно.
 Дураки.
 Болтовня может оказаться чертовски опасной…
 Интересно, знает ли Грегори что-нибудь, — подумал Хэрри Дюваль.
 Видел ли он что-нибудь?
 И если видел, то что? Будь он проклят!
 Да, если он хоть что-то знает…
 Энн боялась, что он повезет ее в какое-нибудь слишком известное место. Во всех кафе неподалеку от улицы Бурбонов, где она жила, ее хорошо знали, а ей отчаянно не хотелось встречаться с кем бы то ни было. В больнице все относились к ней максимально бережно, они жалели ее. Там сделают все, чтобы вытащить Джона с того света, но, как и все прочие ее земляки, врачи и медсестры уже приговорили его. Без суда.
 Ну что ж, подумала она, пока они ехали, если не знать Джона, можно предположить, что он виновен. Она готова это признать. Но, быть может, все-таки кто-нибудь, кроме нее, тоже захочет принять во внимание тот факт, что на Джона совершено нападение и что орудие убийства так и не нашли? Конечно, можно думать, что она спрятала его. Пока никто не являлся в ее дом с ордером на обыск, но, с другой стороны, она уехала из дома, сопровождая Джона в больницу, и оставила там полицейских, которые могли облазить каждый уголок: пожалуйста!
 Он поставил машину в частном гараже рядом с Французским кварталом, или Vieux Carre — Старым кварталом, как его еще называют, и повел по боковой улочке, где она никогда не бывала, к задней двери кафе с уединенным внутренним двориком.
 Официантку звали Хелена. Она знала Марка. Это была симпатичная женщина лет тридцати, которая приветливо чмокнула его в щеку.
 — Ты сегодня сторонишься избитых тропинок, — сказала она, провожая их к сияющему белизной ажурному кованому столику рядом с маленьким фонтанчиком, в центре которого стояла статуя Афины с совой на плече.
 — Нам нужно поговорить наедине, — объяснил ей Марк.
 — Угу, — хмыкнула Хелена и, окинув Энн изучающим коротким взглядом, тепло ей улыбнулась. — Что, трудный день выдался? Рекомендую утку с апельсинами. Что будете пить? — обратилась она к Энн.
 — Два кофе с молоком и несколько ваших знаменитых домашних пирожных для начала, Хелена, — перехватил инициативу Марк. — Посмотрим, удастся ли мне уговорить мою приятельницу на утку.
 Хелена улыбнулась и, пройдя через дворик, исчезла за дверью старинного здания, где располагалось кафе.
 — Она меня знает? — спросила Энн, озадаченная поведением Хелены.
 — Да, — ответил он. — Разве вы не видели сегодняшних газет?
 — Видела, — сухо сказала она.
 — Вы, должно быть, не заметили своей фотографии в разделе «Искусство».
 — Моя фотография?..
 — Джон Марсел сегодня на первых полосах, но и критики о нем не забыли. Выставка, которая открылась вчера вечером, обещает обернуться золотой жилой. О вас в статье тоже сказано. И там есть ваша большая фотография.
 — Так вот почему Хелена меня узнала.
 — Если только она сама не тайный искусствовед и не знает вас по иным источникам.
 — Тогда будем надеяться, что в городе не так уж много искусствоведов, — пробормотала Энн, — мне не хотелось бы, чтобы меня узнавали. Не желаю, чтобы меня жалели, показывали на меня пальцами и шептались у меня за спиной о том, что Джон — грязный убийца, а я — дура, потому что защищаю его.
 — Ну, сказать по правде, я тоже думаю, что вы делаете глупость.
 — Но вы по крайней мере говорите мне это в глаза. И не оскорбляетесь — во всяком случае, держитесь невозмутимо и демонстративно не уходите, — когда я в ответ говорю вам, что вы осел.
 Глядя в стол, он рассмеялся. Хелена принесла два кофе и корзинку с пирожными.
 — Еще не надумали насчет утки? — спросила она.
 — Вам нужно поесть, — настойчиво посоветовал Джон.
 — Я… ладно, пусть будет утка, — согласилась Энн. Когда официантка удалилась, она сказала: — «Утиная терапия».
 — Плачу за ужин я.
 — За счет департамента и налогоплательщиков? Вы ждете от меня разоблачительных показаний? Я не собираюсь их давать. Если вам нужно именно это, можете сэкономить на утке.
 — Я приглашаю вас поужинать не потому, что жду от вас разоблачительных показаний. Адвокаты в суде сделают из меня «утиную котлету», если узнают, что я пытался с помощью угощения склонить вас к признанию. Расставить западню, так сказать.
 Энн откусила пирожное. Оно было рассыпчатым, теплым, вкусным, тающим во рту. Она только сейчас поняла, как проголодалась. Кофе с молоком тоже был превосходным. Подкрепляющим.
 Он был прав. Ей необходимо было отдохнуть от больницы.
 — Копам утка по карману? — спросила она. — Может, я вас угощу, если уж ужин не за счет налогоплательщиков?
 — Ужин я в состоянии себе позволить.
 — Высокооплачиваемый полицейский?
 — И довольно давно. Так что мне удалось сделать кое-какие удачные вложения.
 — А-а. — Она внезапно отложила пирожное. Ей стало почти хорошо.
 А Джон между тем в коме. При смерти. Кати на Амазонке, быть может, скоро лишится отца. И даже не знает об этом.
 Когда он обхватил пальцами ее запястье, она насторожилась. Он смотрел ей прямо в лицо своими темно-серыми, серебристыми глазами:
 — Вы не потеряете его. Он скорее всего выкарабкается.
 — Но он в коме.
 — У него стабильно приличные жизненные показатели, ему влили достаточно крови, у него хороший цвет лица. Его организм претерпел страшный шок. Если бы не немедленная медицинская помощь, он мог бы умереть. Но теперь не умрет.
 — Вы изучали медицину, лейтенант? — холодно спросила она.
 Он отдернул руку, выпрямился, и глаза, которые он не сводил с нее, приобрели стальной оттенок.
 — Я повидал слишком много раненых на своем веку. Есть вещи, которые копы постигают таким вот жестоким способом. Если задет мозг жертвы, надежды почти не остается. Отмирание мозга, миссис Марсел. И сейчас самое время возблагодарить Бога за то, что наш раненый не попал в списки доноров. Да, Джон Марсел в коме, но все его жизненные органы работают не просто стабильно, а хорошо. Он справится.
 — И тогда вы его арестуете.
 — Вероятно.
 Она вдруг рассвирепела, задрожала, сама не понимая, почему его искренность так ее рассердила, ведь то, что он говорил, ей и так было понятно. Под взглядом его безжалостных серых глаз она с преувеличенной резкостью отодвинула пирожное.
 — Копы! — прошипела она. — Разве ваша работа состоит не в том, чтобы расследовать все до конца? Да, вы схватили Джона, но у вас нет орудия убийства! Не разумнее ли было бы поискать того, кто напал на них обоих?
 Марк долго молчал в нерешительности.
 — Миссис Марсел, мы получили из лаборатории кое-какую информацию.
 — Да?
 — Предстоит сделать более тщательный анализ на ДНК, разумеется, но пока похоже, что ваш муж имел половое сношение с мисс Лаво в тот день, когда ее убили. И на нем, без всякого сомнения, ее кровь, а на ней — его.
 Он снова очень пристально посмотрел на нее.
 — Вы стараетесь рассердить меня, лейтенант, вывести из себя?
 — Я стараюсь представить вам факты.
 — Тогда примите во внимание и тот факт, что для разведенного мужчины не преступление иметь интимные отношения с женщиной, с которой он встречается. Более того, это не преступление даже для женатого мужчины или замужней женщины. В сущности…
 Он нетерпеливо вздохнул:
 — Разумеется. Я также не считаю, что вы совершаете преступление, продолжая любить этого мужчину, миссис Марсел. Но вы обязаны смотреть фактам в лицо…
 — Люблю или не люблю я своего бывшего мужа, это не ваше дело, лейтенант. И пока единственный факт, который налицо, состоит в том, что полиция недопустимо ленива. У вас есть два человека, которых искромсали ножом. И ни одного ножа.
 — Нож обнаружится.
 — Ну да, в моей квартире, конечно!
 — У нас нет ордера на обыск вашей квартиры, миссис Марсел.
 — А почему, собственно, он должен у вас быть? Я оставила двери открытыми для полиции, и они могли найти там все, что хотели.
 — Вы не слишком доверяете полиции?
 — У меня мало опыта в общении с ней. Но из того, что я вижу, можно сделать вывод, что некоторые полицейские проявляют непростительную близорукость.
 — А с другой стороны, некоторые люди не проявляют близорукости, но отказываются видеть очевидное, — напомнил он.
 — Зачем вы меня привезли сюда? Чтобы лишний раз помучить?
 — Потому что вам нужно поесть.
 — Это входит в ваши служебные обязанности: кормить бывших жен преступников, которых вы собираетесь арестовать?
 — Подозреваемых, а не преступников, — уточнил он.
 Она готова была бросить ему в ответ нечто сердитое, но осеклась, так как, лавируя между столиками, к ним плыла Хелена с салатами на подносе.
 — Простите, я забыла спросить, будете ли вы пить вино за ужином?
 — Нет, спасибо, — ответила Энн.
 — Да, будем, — поправил он.
 — Я не пью вина, — солгала Энн.
 Он широко улыбнулся:
 — Ну разумеется, черт возьми, вы не пьете. Хелена, мне — маленький графин вашего розового. Миссис Марсел присоединится ко мне, если жажда ее одолеет.
 Хелена удалилась. Энн свирепо ковыряла вилкой в салате.
 — Разве копам разрешается пить на службе?
 — Я не на службе.
 — Ну да, вы ведь не допрашиваете меня с пристрастием.
 — Вот именно.
 — Но вы собирались вернуться на службу.
 — Я и вернусь.
 — А, понимаю.
 — Что вы понимаете, миссис Марсел?
 — Что вдрызг пьяный полицейский будет топтаться в потемках в поисках орудия убийства.
 — Вы снова приглашаете меня к себе домой?
 — Что?!
 — Если бы я планировал сегодня заняться поиском орудия преступления, то именно к вам мне следовало бы направиться.
 — Нет, вас никто не приглашает. — Она отложила вилку. — Как вы смеете…
 — Хелена идет.
 Хелена действительно приближалась. Она несла графин и два бокала. Быстро поставив их на стол, она проследовала дальше.
 А Энн подумала: какое ему, черт возьми, дело, если Хелена и услышит, куда она пошлет этого копа?!
 — В сущности, я вовсе не уверен, что вы прячете орудие убийства, — сказал он небрежно, когда официантка удалилась.
 — В самом деле? Трудно поверить. Он налил себе вина.
 — Если бы я верил, что это орудие у вас и вы прячете его в своей квартире, уж будьте покойны, я бы давно раздобыл ордер на обыск.
 Она выхватила графин у него из рук и налила себе вина.
 — Напомните мне, чтобы я больше никогда не принимала вашего приглашения на ужин.
 — Разве я вас спаиваю, миссис Марсел? Это обстоятельства виноваты.
 Она со стуком поставила графин на стол, подняла бокал и почти залпом осушила его. Поставив бокал, она привстала, собираясь уйти.
 — Не думаю, что смогу дождаться утки, лейтенант, простите.
 Он взял ее за руку:
 — Меня зовут Марк, Марк Лакросс. Если вы собираетесь покинуть меня посреди ужина, может, вам лучше называть меня по имени?
 Она попыталась высвободить руку. Но хватка у него была стальная, не говоря уж о глазах. Смешно. Она не обязана здесь сидеть.
 — А вот и утка, — услышала она вдруг бодрый голос Хелены. Официантку сопровождал поваренок, который, пока Хелена торжественно представляла основное блюдо, собрал тарелки из-под салата.
 Энн продолжала сидеть. А он все держал ее руку, слегка прижав ее к столу.
 — Приятного аппетита! — пожелала Хелена и ушла в сопровождении поваренка.
 Вдруг Энн показалось, что ресторан находится на самом краю земли. С шумной улицы сюда не доносилось ни звука, хотя она была в двух шагах. Красивый садик, разбитый во внутреннем дворе, успешно скрадывал все шумы.
 Убрав свою руку, Марк принялся за утку.
 — Вам непременно нужно поесть, миссис Марсел. Вы должны отдыхать и есть, чтобы иметь силы для борьбы. — Продолжая резать мясо, он поднял голову. — Для борьбы со мной. Вы ведь не собираетесь подарить мне победу, а?
 — Вы несносны, лейтенант.
 — Наверное, это индейская кровь.
 — М-м-м.
 — Вам следует быть начеку.
 — Вы правы. Поэтому я выпью еще вина, чтобы чувствовать себя увереннее в вашем присутствии.
 — Пейте вино, ешьте утку, отправляйтесь домой и поспите. Это вам поможет.
 Она все еще продолжала сидеть, оцепенело уставившись на него.
 — Миссис Марсел, умоляю вас, поешьте утки. Я изо всех сил постараюсь не раздражать вас в течение последующих двадцати минут.
 Энн отрезала кусочек. Утка оказалась очень вкусной. Энн поняла, что голодна, как волчица.
 Она съела все. Пока на тарелке не осталось ни кусочка, она не смотрела на него и, казалось, вообще забыла о его присутствии.
 Поев и откинувшись на спинку стула, Энн обнаружила, что Марк продолжает наблюдать за ней.
 — Ну а теперь пошли, я отвезу вас домой, — сказал он.
 Она встала.
 — Разве вы не должны расплатиться, лейтенант?
 — Нет. Здесь проходит передняя линия борьбы с нелегальной проституцией, и они за утку покупают мое молчание, — ответил он, вставая.
 — Серьезно…
 — Серьезно — у меня здесь кредит. Поехали, я вас отвезу.
 Итак, ему от нее больше ничего не нужно. Они поужинали, он получил все, чего хотел от нее сегодня. Она повернулась и снова почувствовала его руку: он вел ее по дорожке между растениями, иногда касаясь спины. Она хотела ускорить шаг, чтобы избежать этого прикосновения, но в то же время…
 Прикосновение не было интимным. Это была обычная вежливая поддержка мужчины, ведущего знакомую к выходу. Но она не могла не ощущать тепло и силу его руки. Он очень сильный мужчина, подумала она. И волевой. Вот широкое мужское плечо, на котором всегда можно поплакать.
 И он всегда выслушает.
 Когда они приближались к выходу, снова появилась Хелена с теплой и искренней улыбкой на лице.
 — Все было хорошо? — поинтересовалась она.
 — Еда была превосходная, — подчеркнуто нажимая на слово «еда», ответила Энн.
 — Я так рада. У вас даже румянец на щеках появился, — она вспыхнула. — Простите, я не хотела быть фамильярной и невежливой. Но газеты, знаете, они… Не удивляйтесь, если будете ловить на себе взгляды незнакомых людей. Не обращайте на них никакого внимания. Время все расставит по своим местам.
 — Спасибо. Я запомню это, — ответила Энн.
 — Пока, детка, — бросил Хелене Марк Лакросс, целуя ее в щечку.
 Теплота их отношений вызвала у Энн желание самостоятельных действий.
 — Лейтенант, благодарю вас за великолепный ужин и блестящую беседу. Если не возражаете, мой дом недалеко и я хотела бы пройтись пешком. Одна. Спокойной ночи.
 Не дожидаясь ответа, она повернулась и как можно быстрее зашагала по улице. Она шла все быстрее и быстрее. Пройдя квартал, она оглянулась.
 Он за ней не последовал.
 Она вздохнула с облегчением. Но почувствовала и легкое разочарование. И даже задержалась на минуту, ожидая. Он действительно не шел за ней.
 Она находилась в нескольких кварталах от Джексон-сквер и пошла именно туда. С наступлением сумерек в клубах становилось оживленнее, из открытых дверей доносились звуки джаза, они заполняли улицы, создавая неповторимую атмосферу Нового Орлеана. Она свернула на Чартес-стрит и просто брела вдоль нее, ощущая город вокруг себя, но мало обращая внимания на происходящее.
 Она все еще чувствовала страшную усталость, и напряжение ее не покидало. Надо вернуться в больницу, подумала она. Но она уже провела с Джоном столько часов, разговаривая с ним, поскольку медсестры уверяли, что это ему помогает. Поэтому Энн все время разговаривала с ним и смотрела на него.
 Провела она немало времени, поедая утку и вовсе не подвергаясь допросу с пристрастием со стороны лейтенанта Марка Лакросса.
 Выдерживать его вопросы, решила Энн, не так уж трудно. Это никак не влияло на ход событий. У них есть мертвая девушка и кровь Джона на ней. И доказательство того, что Джон спал с ней. Даже во времена Джека-Потрошителя на это посмотрели бы косо, а теперь это представляется убийственной уликой.
 Доказать невиновность Джона будет почти невозможно.
 Если не удастся доказать виновность кого-то другого.
 Она вдруг обнаружила, что уже дошла до Джексон-сквер и смотрит на памятник президенту-воину, который украшал площадь.
 Вот, например, Джексон, подумала она.
 Этот человек — герой Нового Орлеана, собравший войска, ополченцев-горожан и даже пиратов на оборону города от англичан. Однако для многих индейцев, которых он порабощал и истреблял, Джексон — не кто иной, как обыкновенный убийца.
 Но прошлое Джексона никто не обсуждает. Просто оно у него двоякое: он спас Новый Орлеан, но он же приказал истребить и вытеснить индейцев с их исконных земель.
 Она вздохнула.
 Великолепная статуя.
 Энн огляделась вокруг.
 Все-таки он догнал ее. Волосы его слегка растрепались: видно, ему пришлось поторопиться, чтобы не упустить ее, однако он, судя по всему, ничуть не запыхался. Сумерки и искусственный свет фонарей на улицах скрадывали блеск его серебристо-серых глаз. Высокий, прямой, руки держит на бедрах, голова чуть склонена набок. Он тоже разглядывал памятник.
 — Вам нравится Джексон? — спросила она.
 Его губы тронула едва заметная улыбка.
 — Что ж, он был военным гением.
 — Он был талантлив и решителен, но с политической точки зрения не всегда популярен.
 — Да. Но он сделал достаточно, чтобы эта площадь была переименована из Площади Оружия в Джексон-сквер.
 — Вот как? — она скрестила руки на груди.
 — Вы ведь не наивное дитя.
 — Нет.
 — Вы из…
 — Атланты.
 — Хороший город.
 — Очень любезно.
 — Нет, в самом деле.
 — Хороший, но не такой хороший, как Новый Орлеан?
 — Это другой город, — рассмеялся он. — С Новым Орлеаном ничто не сравнится, — с широкой улыбкой он простер вперед руку, — здесь был парадный плац. После продажи Луизианы французы и испанцы долго противились вторжению американцев. Перемены шли медленно. Они и теперь еще не закончились. И в этом половина прелести Нового Орлеана. Но это трудно объяснить тому, кто здесь не родился.
 — А-а… — Она повернулась вокруг и увидела собор Святого Людовика. — Вот собор, названный именем французского короля, предпринявшего два крестовых похода! Самый старый из действующих соборов в Соединенных Штатах. И тут же памятник, на котором написано: «Союз должен быть и будет сохранен!» — лозунг янки, начертанный, когда они взяли город. А что касается площади, то она действительно служила плацем для парадов. Но и местом казней, где на протяжении многих лет сжигали на кострах, вешали, обезглавливали и колесовали — мой «любимый» вид казни, самый жуткий. Возблагодарим Бога за милосердие, это все в прошлом. Теперь вы не сможете публично сжечь Джона на костре или отрубить ему голову вот на этой площади.
 Она ожидала, что он даст ей гневную отповедь.
 Но он только смотрел на нее, и его глаза мерцали в свете восходящей луны. Он не сердился. Он вообще ничего не говорил, а потом, пожав плечами, лишь заметил:
 — Как жаль, что кому-то не хватает публичных сожжений на костре.
 Она повернулась и отошла от памятника.
 — Миссис Марсел!
 Она не останавливалась.
 — Черт возьми, Энн!
 Она напряглась, когда он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
 — Я провожу вас домой.
 — Я знаю дорогу.
 — Я провожу вас домой.
 — Отсюда нетрудно дойти.
 — Я пойду с вами.
 — Но я не желаю, чтобы вы шли со мной.
 — Отлично, тогда я пойду сзади.
 Энн зашагала вперед. Она проходила мимо множества знакомых художников, которые работали здесь, на площади, улыбалась каждому вымученной улыбкой и торопилась поскорее миновать их, решительно настроившись ни за что не останавливаться.
 Он неотступно следовал за ней.
 — В этом нет необходимости.
 — Думаю, есть.
 — Лейтенант, я здесь живу. Я каждый день хожу по этим улицам. Я не боюсь…
 — Я боюсь.
 Она остановилась и обернулась к нему. Он стоял очень близко, так что она ощутила его запах. От него приятно пахло. Очень приятно. Слишком приятно. Оттого, что она стояла вплотную к этому мужчине, у нее, как это ни смешно, закружилась голова. Он положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза.
 — Я провожу вас домой, — решительно сказал он, — и проверю вашу квартиру.
 — Лейтенант, мы ведь уже расстались сегодня.
 — Я вернулся.
 — Я совершаю вечернюю прогулку и не приглашаю вас разделить ее со мной.
 — Улица принадлежит всем. И я намерен проводить вас даже без вашего согласия.
 — Но со мной все в порядке.
 — Это простая предосторожность.
 — Я не нуждаюсь…
 — Я нуждаюсь.
 — Постойте, вы ведь даже не знаете, что я хотела сказать. Что же это такое, в чем я, безусловно, не нуждаюсь, а вы, по вашим словам, нуждаетесь?
 — Вы.
 — Что?!
 — Мне необходимо наблюдать за вами, миссис Марсел.
 — Почему?
 Он сжал зубы и нетерпеливо вздохнул:
 — Потому что вы мне нужны живая.
 — Да что вы? Зачем, лейтенант?
 — Служебный долг обязывает меня охранять вас.
 — Но мне никто не угрожает.
 — Ситуация сама по себе угрожающая.
 — Я не нуждаюсь…
 — Нуждаетесь!
 — Потому, миссис Марсел, что вы не говорите мне правду — всю правду и ничего, кроме правды. Вы что-то знаете.
 — Не знаю.
 — Знаете. И вы мне это скажете.
 — Черта с два.
 — Ага, — мягко сказал он, — значит, признаете? Кое-что знаете…
 Она разглядывала его глаза, взгляд их был острым и напряженным. От прерывистого дыхания темные волосы шевелились у него на лбу. В лунном свете плечи его казались еще более широкими и мощными. Она почувствовала пагубное желание прислониться к нему.
 Но он же пытается угробить Джона.
 Ему, может, и впрямь хотелось бы увидеть, как тот превратится в золу посреди Джексон-сквер.
 Она ласково улыбнулась:
 — Лейтенант.
 — Да?
 — Идите к черту!
 Потом снова решительно повернулась и зашагала прочь, ни разу не обернувшись.
 Но она была уверена…
 Его шаги сопровождали ее до самого дома. До двери.
 Она вошла в свою квартиру, расположенную на втором этаже, через вестибюль, он следовал за ней и, прежде чем она успела закрыть за собой дверь, проник в дом. Проверил спальни, шкафы и только после этого ушел.
 И все же она ощущала его присутствие.
 Она знала, что даже когда ляжет в постель, заперев все двери и потушив свет…
 Он все время будет рядом.
 Он будет стоять внизу, на улице, не сводя своих пронзительных серых глаз с ее окон.




 Глава 7


 Эйприл чувствовала, будто кто-то смотрит на нее. Ей казалось, что из темноты выплывают чьи-то глаза. Странно, никогда прежде, уходя из клуба, она не нервничала. Она прекрасно знала свою джазовую округу, это были ее места. Их с Марти квартира находилась рядом, неподалеку от реки, и все три года, что работала в клубе, она пешком ходила туда в перерывах между выступлениями и после работы. Новый Орлеан мог быть опасен, здесь, в джазовой округе, или в любом другом месте, это всем известно, это знание у них в крови. Так же, как может быть опасен и Нью-Йорк, и Лос-Анджелес — любой город. Чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно знать свой район. Она избегала мест, куда не советовали заходить туристам, ходила только по освещенным улицам. Носила с собой баллончик с газом.
 Обычно она уходила из клуба с Марти.
 Но сегодня ночью оказалась одна. Марти должен был поработать еще несколько часов, а ей нужно домой. Грегори собирался уйти пораньше, и она хотела часть пути пройти вместе с ним. Но Хэрри задержал его, и теперь она колебалась. Когда бармен сказал, что Грегори пробудет в клубе еще минут двадцать, не меньше, она не могла решить, что в ней сильнее: страх или желание поскорее добраться домой и отпустить сестру. Они хорошо устроились: Эйприл присматривала за ребенком Джесси днем, а Джесси — за ее дочкой ночью.
 Поспать — вот единственное, о чем они обе постоянно мечтали.
 В сущности, нет никаких оснований бояться больше, чем всегда. Бедная Джина! У Эйприл сердце разрывалось. Но Джина играла в такие опасные игры. Влюбилась в художника, держала на привязи Хэрри, дразнила Жака Морэ, когда ее обуревало желание или охватывала тоска одиночества. Более того, когда ей становилось невмоготу или пропадало ощущение реальности, она захаживала и к другим приятелям.
 Джина играла с огнем. И сгорела. Бедное, милое, растерянное дитя. Тем не менее ее убийство, безусловно, имело личные причины.
 А бояться просто улицы нет никаких оснований…
 Но Эйприл никак не могла заставить себя идти домой. Поднимался туман, свет фонарей становился тусклым, город погружался во мглу. На простиравшихся перед ее глазами старых, узких улочках, казалось, маячили призраки. Выла где-то собака, туман поднимался от земли, причудливыми молочными облаками оплетал старые балконные решетки, заборы и ворота. Аромат гардений носился в воздухе, им был насквозь пропитан туман.
 Идти было недалеко, и улицы казались мирными и тихими. Джаз-оркестры больше не наполняли их звуками саксофонов, труб и валторн. Чтобы было не страшно, она начала петь.
 «Вниз по реке плыла я, зеленой и широкой…» — Эйприл осеклась. Это была песня из альбома «Концерт блондинки». Черт возьми! Она любила этот альбом, потому что в нем было столько новоорлеанских реалий.
 «Ты был вампиром, детка, и вот я умерла…»
 О Господи, может, сейчас эта песня не ко времени?
 Плохо, очень плохо.
 Мелодия продолжала крутиться у нее в голове. А улицы были по-прежнему жутковато-тихими.
 В такой поздний (или ранний?) час они всегда такие безмолвные?
 Поворот… вот и ее улица, прямо впереди. Она слышала собственное дыхание, звук своих шагов. Вдали в туманной тишине стали проступать чугунные ворота.
 Створки были разведены. Она видела все это, словно в кино: из ворот вырывались густые клубы тумана. Вот-вот человек в развевающемся черном плаще и остроконечной шляпе зловеще выступит из этой пелены и сделает смертельный шаг ей навстречу. Поднимется луна, и в ее свете блеснет стальной клинок кинжала.
 — Держи себя в руках, Эйприл! — громко и твердо скомандовала она себе. Рука скользнула в сумку, висевшую на плече, и сжала газовый баллончик. Открытые ворота были прямо перед ней. Она замедлила шаги и невольно задержала дыхание.
 — Мя-я-у-у!
 У Эйприл вырвалось что-то среднее между вздохом и криком, когда из садика за воротами стремглав выскочила кошка. Все еще дрожа от страха, Эйприл почувствовала облегчение — кошка. Проклятая черная кошка. Она вгляделась в серебристый туман, скрывавший садик за воротами. У фонтана с птицами стояли детские качели, к которым был прислонен трехколесный велосипед. Эйприл глубоко вздохнула и мысленно посмеялась над своими страхами.
 Но тут же снова застыла. Холод пронизал ее позвоночник и моментально парализовал ее: она стояла на месте, но слышала звук шагов. Они доносились сзади.
 Эйприл резко обернулась. Никого.
 Улица снова затихла. Лишь безмолвно высились причудливые старинные дома на узкой старинной улочке, накрытые одеялом тумана.
 Она повернулась к своему дому и заспешила.
 Шаги, шаги!
 Это не ее шаги. Сзади. Человеческие шаги.
 Чужие шаги.
 Они преследуют ее. Крадутся.
 Она побежала.
 Позади нее…
 Ее преследователь тоже побежал.
 К полудню у Марка было такое ощущение, будто он провел на службе двое суток кряду. Он не мог заснуть.
 Господи, как он устал.
 И все из-за этого дела.
 Из-за Джины.
 И из-за Энн Марсел.
 Стоп — предостерег он себя. Он, похоже, становится одержим этой женщиной. Потому что она лжет. Марсел ей что-то сказал.
 Но что?
 Черт, он слишком устал, чтобы хорошо соображать.
 Может быть, Брит и права. Может, у него «неправильное» мыло.
 Он подошел к столу. На нем лежала высокая стопка бумаг, которые ему предстояло изучить, отчеты, которые необходимо заполнить и представить в окружную прокуратуру. Он постучал по столу карандашом, наблюдая, как при этом подскакивают бумажки.
 Пришел Джимми и уселся на край его стола.
 — Ты здесь, Марк?
 Марк посмотрел на него и кивнул:
 — Я слышал, что Ли Мин прислал дополненный отчет.
 — Да, кажется, ребята из ФБР помогли ему на компьютере провести тест на ДНК.
 — Ну и?
 Марк пожал плечами:
 — Джон Марсел определенно был с Джиной Лаво в день ее убийства.
 — Был с ней? — повторил Джимми. — То есть имел с ней половое сношение?
 — Да, он имел с ней половое сношение. Но это мы уже знали и так.
 — Но теперь мы это знаем наверняка. Все ясно. Нужно лишь закончить бумажную работу, и прокурор предъявит ему обвинение.
 — Нельзя предъявить обвинение парню, находящемуся в коме, — напомнил Марк.
 — Но можно подготовить судебное дело, чтобы пригвоздить его, как только он выберется из этой комы.
 Марк нахмурился.
 — Послушай, ты же уверен, что он виновен, так? — сказал Джимми. — Марк, он же был в крови с головы до ног.
 Марк направил на него острие карандаша.
 — Но у нас нет орудия убийства, — уточнил он.
 — Нужно получить ордер на обыск квартиры его жены.
 Марк решительно покачал головой:
 — Нет.
 — Черт, Марк…
 — Парень умирал, Энн Марсел не знала, что нужно что-то скрывать. Полиция появилась в ее доме немедленно и обшарила всю квартиру. Уверяю тебя, она не колебалась, набирать ли ей «911» или прятать нож. Она спасала его жизнь.
 — Тогда где же нож?
 — Не знаю.
 — Но мы все обыскали.
 — Правильно. И это значит…
 — Это значит, что Марсел оказался достаточно умен, чтобы избавиться от ножа так, что мы никогда его не найдем.
 — В тот момент, когда истекал кровью?
 Джимми сердито насупился.
 — Марк, при тех уликах, которыми мы располагаем, не хочешь же ты сказать, что начинаешь верить, будто Энн Марсел права. Марк, на Марселе и на Джине Лаво — одна и та же кровь…
 — Джимми, хороший судейский адвокат разобьет эти доводы в два счета. Честно говоря, я думаю, что Джон Марсел виновен. Полагаю, это была ревность с его стороны, а может, с ее. Вероятно, они угрожали друг другу и потеряли над собой контроль. Но все, что я сейчас говорю, — только предположение. Потому что мы знаем лишь, что произошло одно из двух: либо Джина ударила Марсела ножом, а Марсел — ее, либо был кто-то третий, кто искромсал их обоих.
 Джимми затряс головой, сжимая виски ладонями, словно у него с похмелья болела голова.
 — Марк, в тот день они много времени провели в постели. Друг с другом. Они оба были чрезвычайно несдержанными людьми, бешено ссорились и прежде, как показывают свидетели.
 — Джимми, я же говорю: я уверен на все сто, что парень виновен. Но этого недостаточно. Ножа нет, Джимми. Нет орудия убийства.
 — Нам не нужен этот чертов нож, — угрюмо заявил Джимми и, наставив на Марка указательный палец, добавил: — Остерегайся Энн Марсел. Если не будешь осторожен, она, глядишь, убедит тебя в том, что Марсел — папа римский, черт его побери.
 — Я думаю, что ей что-то известно, Джимми. Во всяком случае, она — наша единственная ниточка, — ответил Марк.
 Джимми фыркнул.
 На столе у Марка зазвонил телефон. Все еще глядя на Джимми, он снял трубку.
 Звонил капитан Иверс:
 — Только что звонил Тайрел, у нас есть для вас еще один труп.
 — Где?
 — Покойницу нашли ребята, игравшие у реки. Водолазы уже в пути. Я хочу, чтобы вы с Джимми этим занялись.
 — Почему? Что, еще одна стриптизерка?
 — Не знаю, какая-то Джейн Доу. У нас на нее ничего нет, но я хочу как можно скорее узнать, кто она. Она раздета, при ней нет никаких документов.
 — Давайте адрес, мы выезжаем.
 Он бросил беглый взгляд на Джимми, записывая сведения, которые диктовал ему капитан.
 — Еще одна стриптизерка?
 — Еще одна мертвая женщина. Это все, что пока известно.
 Он двинулся к выходу, Джимми последовал за ним.
 — Господи Иисусе, — вздохнул он.
 — Что — Господи Иисусе? — поинтересовался Марк.
 — Я искренне надеюсь, что ты… что мы не знаем этой женщины.
 — Вот именно.
 — Только одно, Марк.
 — Да, что?
 — Если это еще одна девушка из стриптиза, значит, парень, с которым мы нянчимся в больнице, не виновен.
 Марк колебался:
 — Да, может, и так. Пошли, давай поторопимся.
 Джон Марсел мог оказаться невиновным, если эти два убийства связаны между собой. Черт, они ведь даже не знали пока, была ли сегодняшняя девушка жертвой убийства. Они пока ничего не знали, а гадать Марк не хотел.
 Но мысль, высказанная Джимми, запала ему в голову: он тоже чертовски не хотел, чтобы эта женщина оказалась ему знакомой.




 Глава 8


 Собираясь в клуб, Энн чувствовала себя полной идиоткой. Она раз пять переодевалась, выбирая наряд, который не показался бы подозрительным для женщины, собравшейся в одиночестве развлечься в таком месте, где основной приманкой были танцовщицы, представляющие стриптиз.
 В сущности, такого наряда и быть не могло.
 В конце концов она остановилась на простом черном платье для коктейля с короткими рукавами и круглым вырезом. Спокойное, как она надеялась, элегантное и достойное. Не слишком рискованное, чтобы ее могли заподозрить в том, что она хочет кого-нибудь подцепить, но и не настолько чопорное и скромное, чтобы выглядеть в нем, как белая ворона.
 Белая ворона… подумала она, входя в «Аннабеллу». Но она и была именно белой вороной. Или рыбой, выброшенной из воды: несчастной, пойманной на крючок рыбой.
 Не то чтобы в клубе не было других женщин. Были.
 Но они пришли в сопровождении мужчин.
 Они собрались в центре бара и на сцену особо не заглядывались. И мужчины, которые были с ними, на сцену не глазели, больше занятые своими спутницами. Похоже, прежде всего их привлекала музыка, а танцы составляли лишь возбуждающий фон.
 Когда Энн вошла внутрь, ее охватила паника. Что она здесь делает? Она сошла с ума. Это полное безумие.
 Но что еще ей оставалось делать?
 «Аннабелла».
 Это слово прошептал ей Джон. Пытался ли он произнести ее имя в благодарность за то, что она спасла его? Или хотел назвать имя того, кто его ранил? Сама по себе «Аннабелла» не могла напасть на него, клуб не может разгуливать по улицам с ножом за пазухой.
 Единственное, что она могла предположить, — он назвал его потому, что в нем — разгадка тайны. Она где-то здесь.
 В ком-то, кто тут пасется.
 Дуреха. Нельзя же найти этот ключ, просто придя сюда и встав у входа. Она почувствовала, что ее заметили. Едва переступив порог, она осознала, что за ней наблюдают.
 Для этого не требовалось особой интуиции. У стойки бара сидел поразительно красивый негр. Он безо всякого выражения смотрел на нее. Парочки, увидев ее, казалось, были озадачены и заинтригованы ее присутствием. У дверей стояли два дородных молодца: вышибалы, решила Энн. Они следили за ней с раздражением, видимо, опасаясь неприятностей от ее визита.
 На кой черт она так тщательно одевалась! Надо было одеться под стать здешней публике, которая чувствовала себя свободно и раскованно и одета соответственно. А Энн вся была как натянутая струна.
 Она поняла, что выглядит смешно.
 А ведь претендовала на роль тайного шпиона.
 Энн понимала, что не следует задерживаться у дверей, но ей хотелось сориентироваться. Слева находился помост, на котором сидел оркестр. Отличные музыканты. В этот момент они исполняли попурри из старых мелодий. Играли четверо, но на помосте оста вались пустые места. Возможно, они работают по очереди, что позволяет не делать перерывов в представлении.
 Прямо перед ней простирался погруженный в полумрак зал со столиками, развернутыми лицом к сцене. Перед самой сценой стулья были расставлены в ряд, а внешний край ее — обнесен перилами. Вот где ей хотелось сесть. О тех, кто уже сидел там, она не могла по затылкам сказать ничего определенного, кроме того, что они представляли собой гуманоидов с черепами, большей частью покрытыми волосами. Но, разумеется, те, кто окружает сцену, должны быть джентльменами. Или по крайней мере мужчинами.
 В данный момент на сцене находились четверо танцоров, в разной степени раздетых: двое черных мужчин и две белые женщины. Все четверо двигались с изысканной грацией и обладали изящными фигурами. Несмотря на свое решение не маячить у входа, именно это и делала сейчас Энн. Теперь ей было понятно желание Джона попытаться запечатлеть частичку этой грации и красоты в своих «Дамах красного фонаря». Он до сих пор не решался рисовать мужчин, но Энн не сомневалась, что он думал и об этом. Естественно, будучи нормальным гетеросексуальным мужчиной, он в первую очередь обратил внимание на женщин. Но она знала Джона. Закончив первый цикл, он приступил бы к мужским портретам. Как и женщины, мужчины на сцене двигались с зачаровывающей пластичностью. Это были сильные, прекрасно, идеально сложенные молодые люди.
 Она могла бы помочь ему работать над мужскими портретами, подумала Энн, пытаясь одновременно суммировать свои впечатления от клуба в целом.
 Он был не таким, каким она себе его представляла, однако неким странным образом походил на картины Джона. Здесь не было ничего дешевого, безвкусного. В движениях артистов сквозила не столько сексуальность, сколько чувственность. Их танец был возбуждающим, эротическим… и романтическим. Все — от хореографии и режиссуры до подбора пар по цвету кожи — было тщательно продумано.
 Какой-то звук отвлек ее внимание от сцены, она снова почувствовала на себе чей-то взгляд.
 Неудивительно, что за ней наблюдают. Она выглядела здесь до смешного чужеродно, и половина присутствующих, не скрывая, глазела на нее. Нет, не в этом дело. Она посмотрела вверх и вокруг себя. Теперь у нее было ощущение, что за ней следят сами стены.
 — Простите, но кто вы и что здесь делаете?
 Голос раздался у нее за спиной, глубокий, богатый и уверенный. Она стремительно обернулась и с тревогой обнаружила, что к ней подошел тот самый черный красавец из бара.
 — Я… я…
 — Вы редко посещаете такие места, — утвердительно сказал он.
 — Я… я… простите, но ведь заведение открыто для всех…
 — Вы жена…
 Она запнулась, пытаясь разглядеть лицо собеседника.
 — Да, я бывшая жена Джона Марсела. Не окажете ли вы мне, в свою очередь, любезность? Кто вы сами и почему, черт возьми, глазеете на меня?
 Он широко улыбнулся:
 — Я Грегори Хэнсон. Друг вашего мужа. Бывшего мужа. Точнее, приятель. И близкий друг Джины Лаво. Девушки, которую убили прошлой ночью. Говорят, что это сделал Джон…
 Энн приятно удивило, что этот человек не осуждал Джона заранее и безоговорочно, несмотря на все улики, которые, как сообщили газеты, имелись у полиции против него.
 — Джон ее не убивал.
 Мужчина удивленно поднял бровь:
 — Джон как-то говорил мне, что вы с ним друзья. Большие друзья. Это редко случается после развода.
 — Горечь наших отношений осталась позади.
 — В это еще труднее поверить.
 Энн улыбнулась:
 — Тем не менее это правда. Может, нам повезло. У нас дочь. Она и любовь к живописи позволяют нам оставаться вместе. Брак не давал такого шанса. Так вот, я знаю Джона и уверена, что он не способен никого убить.
 — Даже если он любил ее?
 — А он ее любил?
 — Думаю, в нее многие были влюблены. — Грегори указал на бар: — Посидите со мной. По крайней мере не будете выглядеть белой монахиней посреди Гарлема.
 Энн позволила ему провести себя через зал к бару.
 — Что вы пьете? — спросил он. — Вы должны что-нибудь выпить. Назвался груздем… знаете ли.
 Она украдкой огляделась:
 — А что обычно пьют женщины в стриптизных заведениях?
 — Стриптизных заведениях, миссис Марсел? Это клуб.
 — Ну да. И женщины здесь не занимаются проституцией, они лишь сопровождают мужчин, да?
 — Только если сами того пожелают, — вежливо ответил Грегори. — Так что будете пить?
 — Пиво, пожалуйста. Я не хотела никого обидеть.
 — А я и не обиделся, — сказал Грегори, махнув девушке, прислуживавшей в баре.
 — Вы танцор? — спросила Энн.
 Он расплылся в улыбке:
 — Вы хотите спросить, не «сопровождаю» ли я женщин?
 Она зарделась.
 Грегори показал в сторону помоста.
 — Я играю на трубе. Могу сказать, что один из лучших трубачей в Новом Орлеане. А может, и в стране. — Он не хвалился, но говорил без ложной скромности. Просто констатировал факт.
 — А почему же вы сейчас не играете на своей трубе?
 — У меня перерыв. Что вы здесь делаете?
 — Джон в коме.
 — Да. И что же?
 — Он не может себя защитить.
 — Значит, вы явились в «стриптизное заведение», чтобы защитить его?
 — Он не убивал вашей подруги.
 — Может быть. Разве полиция не пытается найти того, кто это сделал?
 — Полиция считает преступником Джона.
 — Дураки. Джон был с ней, их кровь смешалась, они провели какое-то время вместе в тот день…
 — Откуда вы знаете?
 — Прочел в газетах.
 Девушка принесла Энн пиво. На ней была прозрачная белая блузка и ничего под ней. Энн не знала, куда девать глаза.
 — Спасибо, — выдавила она.
 — Не за что, милашка, — ответила та, одарила Грегори ослепительной улыбкой и удалилась.
 Грегори поднял свой стакан:
 — Ваше здоровье, миссис Марсел.
 Энн тоже подняла стакан. Грегори поставил свой на стойку.
 — Я тоже любил ее, — тихо сказал он.
 — Джину?
 Он кивнул:
 — И я с вами согласен. Ваш бывший муж ее не убивал.
 — Спасибо вам. Мне очень важно знать, что хоть кто-то на моей стороне. — Запнувшись, она глотнула пивную пену. — Но тогда кто ее убил?
 Грегори пожал плечами.
 — Не знаю. — Он оглядел свои руки, сначала тыльную сторону ладоней, потом, повернув их кверху, сами ладони. У него были очень большие, сильные руки. — Джина… Надеюсь, мне удастся выразиться поточнее. Джина порой наживала себе врагов из-за того, что слишком любила людей.
 Энн удивленно вскинула брови.
 — Да, она любила людей, жалела их, — продолжал Грегори, — и если кто-то в ней нуждался, считала своим долгом быть с этим человеком, хоть подчас и не стоило этого делать. Она…
 — Она — что?
 — Она имела связи со многими мужчинами. Почти со всеми, кого знала, — кроме меня.
 — Я не понимаю…
 — Я любил Джину. Не могу, однако, сказать, что она была в меня влюблена. Думаю, она влюбилась в вашего бывшего мужа, миссис Марсел, но не сумела порвать некоторые прошлые связи и, боюсь, не верила, что такой приличный человек, как Марсел, действительно женится на ней и даст ей то, чего она искренне хотела от жизни.
 — С кем еще она встречалась?
 — О! — Грегори склонился к стойке. — Спросите лучше, с кем она не встречалась. Сюда придется включить и меня.
 Энн улыбнулась, показывая, что поняла его шутку.
 — Нет, серьезно, вы расскажете мне все, что знаете?
 Он кивнул.
 — Ее семья — из Дельты. Мама Лили Маэ, местная вудуистская гуру, доводилась ей двоюродной бабушкой или что-то в этом роде. Джина обожала ходить к ней. Она выросла на окраине Дельты, в убогой деревушке. Среди детей, с которыми она росла, был ее дальний родственник Жак Морэ. Она продолжала встречаться с ним здесь и каким-то образом время от времени оказывалась вовлеченной в его дела. По большей части чистые, однако чуть-чуть сомнительные, слишком уж большие доходы они ему приносили. А потом появился ваш муж, и… — Он помолчал, глядя на зеркала, которыми были увешаны стены клуба. — И еще был Хэрри Дюваль.
 — А он?..
 — Он — хозяин здешнего заведения. У нее с ним давние отношения. — Грегори замялся. — Было еще и несколько других, полагаю. Друзей. Друзей, которые больше, чем друзья. — Он поднял на Энн тяжелый взгляд карих глаз. — В тот день, когда ее убили, она ходила к Маме Лили Маэ. Ее что-то тревожило, и она говорила об этом со старой ведьмой.
 — Вы спросили у нее — о чем? — нетерпеливо воскликнула Энн.
 Он отрицательно покачал головой.
 — Но…
 — К Маме Лили Маэ просто так не пойдешь. Когда я говорю «Дельта», я имею в виду совсем особый мир, куда чужакам хода нет. Там ни до кого не доберешься: нет ни телефонов, ни света. Ничего.
 — Мне бы хотелось с ней поговорить.
 — Да?
 — Да. Вы не могли бы это устроить?
 Он некоторое время внимательно разглядывал ее лицо, подавшись вперед, потом вдруг сердито произнес:
 — Значит, вы хотите отправиться в Дельту? В болота, к аллигаторам и з-з-змеям? — Конец фразы, скорчив страшную гримасу, он уже прошипел.
 — Да.
 — Дельта сурова к чужакам.
 — Но я же буду с вами.
 На этот раз он не успел ей ответить: к нему подошла стройная брюнетка с огромными серыми глазами.
 — Привет, у меня перерыв. Можно с тобой выпить стаканчик скотча? О! — Она только теперь заметила Энн, сидевшую по другую сторону от него. — Привет, простите, я не хотела помешать…
 — Синди, — перебил ее Грегори, — это жена художника.
 — Бывшая жена, — с улыбкой уточнила Энн, протягивая Синди руку. — Энн Марсел.
 — Синди Маккена. Очень приятно. Ваш бывший, кажется, отличный парень. О черт, наверное, это странно звучит? Я хотела сказать, что для предполагаемого убийцы он отличный парень. То есть… Господи. Но ведь он же ваш бывший, да? Что вы здесь делаете, миссис Марсел? То есть я не имею в виду… черт, что я несу? Я хочу сказать, что для некоторых людей это место неподходящее… — Она смущенно замолчала. — Простите меня.
 — Не извиняйтесь. Джон действительно отличный парень. И он этого не делал. Джон никого не убивал.
 У Синди Маккена расширились глаза.
 — Им удалось доказать, что он невиновен? Его больше не подозревают?
 Энн покачала головой:
 — Нет, никто ничего пока не доказал.
 — О, мне очень жаль. — По ее виду можно было догадаться, что она говорит искренне, глаза ее по-прежнему были широко распахнуты. Глядя на нее, Энн вдруг поняла, что ей знакомо лицо этой женщины. И тут же сообразила откуда.
 — О, вы — одна из тех, кто только что танцевал на сцене, — сказала Энн.
 Синди покраснела и неловко кивнула.
 — Это приносит неплохие деньги, — тихо ответила она.
 Определенно.
 — Вы настоящая красавица, — сказала Энн. — И танцуете так грациозно, так пластично. Замечательно поставленный танец.
 Синди недоверчиво посмотрела на нее, потом на Грегори.
 — Ты слышал?
 Энн нахмурилась:
 — Я сказала это совершенно искренне…
 — И это очень приятно. Так приятно, — воскликнула Синди. — Я не привыкла к таким лестным отзывам, потому что чаще всего…
 — Чаще всего, — сухо вставил Грегори, — комментируя ее танец, прибегают к словам на буквы «ж» и «с».
 — Сиськи и жопа, — пробормотала Синди, словно Энн было трудно догадаться.
 — Что ж, — заметила Энн, — это тоже может быть целомудренно.
 Синди рассмеялась:
 — Джон всегда говорил, что вы очень милая и талантливая. А теперь я вижу, что вы… вы еще и страшно преданная. У вас, должно быть, жутко болит за него душа. Как бы я хотела, чтобы мы могли вам помочь.
 — Я решил завтра отвести ее к Маме Лили Маэ, — сказал Грегори.
 — В Дельту?! — удивилась Синди.
 — А почему бы и нет?
 — О, ну просто потому, что… Я хочу сказать, что кому-то все это может показаться глупостью — гадание по костям, принесение цыплят в жертву и все такое… — Она снова улыбнулась, но улыбка тут же сошла с ее лица: посмотрев куда-то за спину Энн, она смертельно побледнела. Энн резко повернулась на своем высоком табурете и увидела того, кто так напугал Синди.
 Подошедший сзади мужчина был высок, строен и мускулист, элегантно одет — темный пиджак и трикотажная серая рубашка. Кожа его отливала медью, а глаза были почти изумрудными. Неповторимая и поразительная внешность — волнующая, завораживающая. Подходя к Энн, он улыбался.
 — Миссис Марсел, — голос был низкий, красиво вибрирующий, — добро пожаловать в «Аннабеллу».
 — Вы знаете мое имя?
 — Большинство новоорлеанцев знают теперь ваше имя. Ваша фотография была в газетах.
 — Ах да. А вы, сэр…
 — Энн Марсел — Хэрри Дюваль, хозяин «Аннабеллы», — представил их друг другу Грегори.
 — Мы все здесь глубоко взволнованы последними событиями, вы же понимаете. — Его слова не казались банальными благодаря невероятному обаянию, которое излучал этот человек.
 — Разумеется, — ответила Энн. — Если вам неприятно мое присутствие здесь…
 — Напротив, мы очень рады вас видеть. Ваш бывший муж часто рассказывал о вас с большой теплотой и восхищением. Он мало кому поверял свои планы, когда впервые пришел сюда, к дамам и ко мне, собираясь писать свои портреты. Мы очень огорчены, миссис Марсел, и не можем поверить в то, что случилось. Здесь все очень любили Джину, и вот ее нет. Невероятно то, что говорят о Джоне Марселе, но…
 — Он этого не делал, — перебила его Энн.
 Дюваль сделал удивленное лицо, так же как Синди незадолго до того, когда Энн заявила ей о невиновности Джона.
 — Полиция узнала что-то новое, миссис Марсел?
 Не был ли его голос чуть-чуть слишком взволнованным? Словно он испугался, что Джон может оказаться непричастным. Синди ведь тоже встревожилась. Может, хотя и говорят, что хорошо относятся к Джону, они хотят, чтобы он оказался виновным?
 Потому что в этом случае настоящий убийца не будет пойман и тогда никому из них не грозит опасность.
 И перестанут искать виноватого.
 Глядя прямо на Хэрри Дюваля, она медленно покачала головой.
 — Полиция в своих выводах основывается на косвенных уликах, а я опираюсь на знание характера Джона.
 — Ему повезло, что у него есть вы. Это редкость, такие взаимоотношения, не так ли?
 — Не думаю, что дружба такая уж редкая вещь.
 — Почему вы пришли сюда? — словно бы невзначай спросил Дюваль.
 — Из-за портретов, — быстро сказала она. — Мне хотелось увидеть, что же вдохновило Джона на такие прекрасные работы. Теперь знаю: танец, который я видела, восхитителен.
 — Да, у меня лучшие музыканты и очень талантливые танцовщицы и танцоры. Мало кто понимает, что подобного рода танец может, как и все в мире, быть изысканным, исполненным вкуса. — Он неожиданно рассмеялся, и его глаза засверкали. — Я не хочу сказать, что мы не стремимся к соблазнительности, к тому, чтобы затрагивать чувства, щекотать их, возбуждать… нет, мы ставим и такую цель. Но человеческое тело прекрасно и может служить красивым инструментом. Посмотрите на тех, кто сидит вокруг, и вы поймете, что чувственность свойственна всем.
 — Это необычное место, — призналась Энн.
 Он задорно подмигнул ей.
 — А я утверждаю, что вы — необычная женщина, раз не побоялись войти в логово шлюх и воров, чтобы спасти своего друга! — Он махнул рукой барменше: — Выпивку всем за счет заведения. — Хэрри продолжал изучать Энн, улыбка не сходила с его лица. — Я бы хотел, чтобы вы здесь поработали, миссис Марсел. Уверен, что из вас получилась бы бесподобная танцовщица.
 — А знаете, у вас действительно получилось бы, — подтвердила Синди.
 Энн со смехом затрясла головой:
 — Я слишком стара, у меня плохая координация и многое другое.
 — Вы совершенно не правы, — возразила Синди. — За пару часов я обучила бы вас дюжине основных движений. Хотите попробовать?
 — Я…
 — Слишком экзотично для вас, миссис Марсел? — Дюваль пересел чуть ближе, глядя в его мерцающие глаза Энн почувствовала, будто окунается в странное, всепоглощающее пламя. Он двигался по-кошачьи ловко и уверенно. Как будто охотится на меня, подумала Энн.
 — Мистер Дюваль, я уверена, что упустила время, когда могла научиться…
 — Ах, дорогая моя миссис Марсел, время отступает перед тем, что истинно эротично, что возбуждает нас, влечет… так же, как отступает оно перед любовью, перед нашим желанием любить.
 Синди рассмеялась:
 — Он хочет сказать, что мы в любом возрасте стремимся выглядеть сексуально, а разве не так? Почти каждая женщина хочет быть сексуально привлекательной хотя бы для одного мужчины.
 — Посмотрим, — пробормотала Энн. Она почувствовала себя так, словно кончики ее пальцев прикоснулись к раскаленной плите.
 Дюваль взял ее руку в свою.
 — Ну тогда возвращайтесь к нам в любом другом качестве. Если не желаете испытать свое тело в истинном искусстве танца, может быть, поработаете красками как художница? Приходите со своими кистями. Продолжите то, что делал ваш муж. Простите меня, — сказал он вдруг, — я вижу друга, с которым мне необходимо поговорить.
 Он смотрел на только что вошедшего и наблюдавшего за танцорами белого мужчину. Оркестр исполнял что-то в «ритмах джунглей», и рыжеволосая красотка в леопардовых лоскутках скользила вверх и вниз по одному из шестов. Однако мужчина был гораздо интереснее, особенно для художницы, чем женщина на сцене. Высокий, в костюме от Версаче, который с элегантной небрежностью сидел на нем так, словно он в нем родился, с блестящими темными волосами и тонкими чертами лица европейского аристократа. Он был красив, хотя что-то в его облике вызвало в памяти Энн слово «жиголо».
 — Жак Морэ, — прошептал ей на ухо Грегори. — Любовник Джины еще со времен… — Он не окончил фразу, так как увидел кого-то у Энн за спиной. — Марк, — сказал он, протягивая руку.
 — Грегори, Синди, добрый вечер.
 Энн резко повернула голову. Лейтенант Марк Лакросс стоял у нее за спиной.
 Она не видела, чтобы он входил через парадную дверь, и не знала, где он был все это время, она просто вдруг поняла, что он здесь, рядом с ней.
 — Миссис Марсел, — приветствовал он ее, окидывая острым, как лезвие, взглядом серебристо-серых глаз. В его голосе слышалось скрытое недовольство. Ей не следовало здесь быть. Во всяком случае, по его правилам. И она неожиданно почувствовала себя нашкодившей школьницей.
 Она имеет право ходить туда, куда ей заблагорассудится! Ее-то не подозревают в убийстве.
 — Лейтенант, — ответила она как можно более холодно. Но он смотрел на нее этим своим орлиным взором, пронизывая, заставляя дрожать с головы до ног. Не глядя, она потянулась к своему пиву и залпом выпила его.
 — Как идут дела, Марк? — спросил Грегори.
 Грегори называл его по имени, значит, они знакомы. И достаточно хорошо. И Синди Марк знает. Вероятно, он уже допрашивал здешний люд.
 А может, он захаживает сюда просто как посетитель?
 И часто.
 — Дела просто идут, — ответил Марк и взглянул на Синди. — Как ты?
 — Прекрасно.
 — Будь осторожна, — предупредил он ее.
 Она пожала плечами и смущенно посмотрела на Энн.
 — Как я понимаю, вы считаете, что убийца — в больнице.
 — Может быть. А может быть, права миссис Марсел, которая пришла сюда, чтобы сунуть нос туда, куда не следует. Не исключено, что кто-то бродит вокруг в темноте с длинным ножом и готовится нанести новый удар. Будь осторожна, — повторил он.
 — Спасибо за участие, Марк, — сказала Синди. Слова прозвучали искренне.
 — Я не отпущу ее одну, — пообещал Грегори.
 — Миссис Марсел? — обратился к ней Марк Лакросс. Она взглянула на него и снова ощутила эту странную дрожь во всем теле.
 Как ребенок, которого застали с ложкой возле банки с вареньем, она почувствовала, что краснеет, и ей стало неуютно, будто она делала что-нибудь предосудительное.
 А может, в этом было и что-то еще. Здесь полно исполнителей эротических танцев, но нет недостатка и в экзотических мужчинах. Грегори, похожий на статую бога из эбенового дерева, Дюваль — потрясающая смесь двух рас, и Жак Морэ — красивый до совершенства. И все же на фоне Марка Лакросса все они бледнели. В нем было нечто истинно мужское, твердое как скала, зрелое и подлинное. Даже в его манерах, в том, как он стоял. Он был, безусловно, красивым мужчиной, но очень уж жестким. Характер накладывал отпечаток и на лицо: черты его были красивыми, но резкими. А таких глаз она в жизни не видела: взглядом он мог сказать так много, что, казалось, проникал в самую душу и требовал ответа.
 — Думаю, нам пора идти, миссис Марсел, — сказал он.
 Она улыбнулась и заворковала низким, мягким голосом:
 — Не припоминаю, чтобы мы пришли сюда вместе, лейтенант.
 — Может, мы пришли и порознь, но уйдем вместе, — ответил он.
 — Уже поздно, — подхватила Синди. — Миссис Марсел, мне было приятно с вами познакомиться. Грегори, ловлю тебя на слове: ты обещал проводить меня домой. У тебя еще выступление, я подожду в гримерной.
 — Мне нужно возвращаться на сцену, — сказал Грегори.
 Энн поняла, что они с Синди изо всех сил стараются оставить ее на милость лейтенанта Лакросса.
 — Подождите…
 — Пошли, миссис Марсел?
 Его рука легла ей на плечо, он буквально стащил ее с табурета. Хватка, как всегда, оказалась железной. Не успев осознать, что происходит, она поняла, что идет через зал к выходу.
 — Вы не имеете права делать этого…
 — Вам не терпится подвергнуть себя опасности, миссис Марсел? — поинтересовался он.
 — О какой опасности может идти речь, пока вы контролируете ситуацию, лейтенант? Джон в коме, и больше никому опасность не грозит.
 — Вы полны решимости доказать мою неправоту, да?
 — Будьте уверены.
 — Но если убийца кто-то другой, тогда вы — просто идиотка, сующая свой нос куда не следует и играющая с огнем. А теперь пошли, вам здесь не место.
 Она стиснула зубы, понимая, что у нее лишь два выхода — либо идти с ним, либо затеять с ним свару на виду у всех. Этого ей делать не хотелось, она не желала выставлять себя напоказ и выглядеть истеричкой.
 Грегори — вдруг вспомнила она. Он ведь обещал отвести ее к Маме Лили Маэ. Ей необходимо отправиться в Дельту и разузнать, о чем говорила с ней Джина Лаво в день своей смерти.
 — Постойте…
 — Мы уходим! — твердо отмел он ее поползновения. В его глазах тлели огненные угли.
 — Отлично! Отлично, мы уходим. Но Грегори угостил меня пивом, я должна поблагодарить его.
 Ей удалось освободиться и ринуться к Грегори, который уже направлялся на помост для оркестра.
 — Грегори!
 Тот остановился, и она на бегу буквально упала в его сильные, протянутые к ней руки.
 — Спасибо за пиво. Когда мы встретимся, чтобы идти к Маме Лили Маэ? — проговорила она быстро, на одном дыхании.
 Он бросил взгляд на Марка через ее плечо.
 — Я бы не…
 — Прошу вас!
 — Но вы поставите себя в опасное положение…
 — Вы ведь будете со мной.
 — Я…
 — Грегори, помогите мне! Помогите Джону и помогите восстановить справедливость по отношению к Джине, пожалуйста!
 Он снова посмотрел поверх ее плеча. Она быстро повернула голову. Марк шел к ним своей обычной решительной походкой.
 — Завтра утром похороны Джины. Встретимся после них. Здесь, на улице. У меня черный «бьюик-седан».
 — Я приду, — шепотом пообещала Энн.
 В этот момент она почувствовала тяжелое прикосновение руки на своем плече. Твердое, уверенное.
 — Миссис Марсел, пошли. Грегори, спокойной ночи.
 — Спокойной, Марк. Не забывай, если я могу быть чем-то полезен…
 — Спасибо, Грегори.
 Если бы дело происходило пару тысяч лет назад, он бы просто стукнул ее по голове и за волосы выволок отсюда, подумала Энн. Но сейчас он лишь довел ее до выхода и разве что не вытолкал в дверь.
 На улице он не отстал от нее, а подтолкнул к машине.
 — А может, я хочу пройтись…
 — Дура! — взорвался он.
 — Потому что пришла сюда?
 — Да!
 — Но вы ведь тоже пришли.
 — Я полицейский! А вы только и делаете, что нарываетесь на нож.
 Она обернулась и стала вплотную к нему.
 — Какая же опасность мне может угрожать, если убийца в больнице? — почти завизжала она.
 Он стоял перед ней, упершись руками в бока и не сводя с нее глаз. Потом заговорил:
 — Совершено еще одно убийство.
 У Энн перехватило дыхание.
 — Убита… еще одна танцовщица? Это значит, что Джон определенно не виновен?
 Он покачал головой:
 — Жертву нашли раздетой в реке.
 — Но…
 — Она задушена.
 — Значит…
 — Значит, убийства, возможно, не связаны друг с другом. Черт, если бы убийство было в Новом Орлеане исключительным событием! Но это не так. Мы не знаем, кто она. Мы пока не знаем, была ли она актрисой стриптиза, но… у нас нет оснований считать, что она ею не была.
 — Тогда почему вы считаете, что я подвергаюсь опасности?
 Он несколько секунд смотрел себе под ноги, покачивая головой.
 — Так почему же?
 — Профессиональная интуиция.
 — Вы не смеете третировать меня только из-за своей интуиции.
 — Смею.
 — Нет…
 — Давайте смоемся отсюда, ладно?
 — Нет, подождите! — продолжала настаивать Энн.
 Но он не стал ждать. В следующий же момент она сидела в машине, куда он затолкнул ее, сложив чуть не пополам.
 Сам он тоже сидел рядом: зубы стиснуты, глаза зорко наблюдают за дорогой. Она была в бешенстве, дрожала от гнева.
 Он тоже казался раздраженным сверх всякой меры.
 Но от него исходил такой изысканный лесной аромат. Ей захотелось ударить его, встряхнуть.
 А еще ей так хотелось положить руку ему на плечо и сквозь мягкую ткань пиджака почувствовать тепло его мышц, ощутить его тело, скрытое под одеждой.




 Глава 9


 Она не спросила его, поднимется ли он с ней наверх, в этом не было необходимости. Поездка от клуба до ее дома заняла всего несколько минут. Припарковав машину, он тут же оказался у ее дверцы и помог ей выйти. Он быстро провел ее по дорожке к подъезду, втолкнул в дверь и взлетел с ней по лестнице на второй этаж.
 — Ну что ж, спасибо, лейтенант, — процедила она сквозь зубы, роясь в сумочке в поисках ключа, потом вставляя его в замочную скважину. — Вам незачем было провожать меня, но…
 Когда она открыла дверь, он подтолкнул ее внутрь, прошел сам и закрыл дверь за собой.
 — Кто уполномочил вас копаться в этом деле? — спросил он.
 — Мне не нужны никакие полномочия, чтобы пойти выпить в клуб, лейтенант, — бросила она ему в ответ, едва сдерживаясь. Положив сумочку на стул, она подошла к дивану и села.
 Это было ошибкой. Он последовал за ней и, грозно нависая над ее головой, заметил:
 — В Новом Орлеане полно клубов!
 — Я слышала, что в этом — лучший джаз.
 Он протянул руку и поднял ее с дивана.
 — Это преступление и так достаточно сложное для полиции, чтобы еще и с вами возиться.
 Она попыталась вырваться, но он, похоже, даже не заметил ее усилий.
 — Я не просила вас опекать меня…
 — Не хватало мне, чтобы вас убили, Энн.
 — Меня не… — Она снова попыталась высвободиться, придумывая, что бы такое ответить. Он впервые назвал ее по имени? Кажется, так. В этом его обращении ей вдруг почудилось что-то до смешного личное.
 — Меня… меня не собираются убивать, — сказала она и смущенно поперхнулась. — Я…
 Этот человек был невыносим. Он хотел достать Джона. Он властен, упрям и назойлив. Громила. Ей следует пожаловаться на превышение полномочий полицейского.
 Но вдруг Энн поняла, что не может найти слов. Хотела закричать, что он не имеет права находиться в ее доме, держать ее за руку так, как он держит. Но ей было приятно, что он здесь. О Господи, ей нравилось, как он держит ее за руку, как он пахнет, нравилось смотреть на его выбритое лицо, ощущать кожей прикосновение его пиджака, ей нравился этот его пронизывающий насквозь взгляд, он согревал и возбуждал ее. У нее пересохло во рту, она не могла сглотнуть, не могла думать. О Боже, она опять чувствует себя перед ним, словно маленькая школьница, пытающаяся играть с большими мальчиками. Но, Господи Иисусе, да, ей хотелось вступить в игру. Она едва знала этого человека, но ей нестерпимо хотелось прикоснуться к нему и чтобы он тоже к ней прикоснулся. Он был не просто красивым мужчиной, которым она могла бы восхищаться как художник. Она жаждала прикосновения. Ей непреодолимо хотелось почувствовать его.
 Это все клуб. Дюваль прав. Он будоражил кровь, дразнил, соблазнял. С тех пор как она развелась, жизнь ее была слишком целомудренной: время от времени какое-нибудь свидание, дружба, вечеринки… Но ничего, подобного этому. Никогда не испытывала она такого острого желания — сорвать одежду с почти незнакомого мужчины и прижаться грудью к его груди, почувствовать на себе его руки, ощутить прикосновение этих гладко выбритых щек на своем теле.
 «Этот клуб опасен! С тобой может случиться нечто непредвиденное», — сказала она себе.
 Она видела, что губы его двигаются. У него был великолепный рот, чувственный, с благородным изгибом. Он все еще крепко держал ее, что-то втолковывая, они стояли очень близко друг к другу. С каждым вдохом в нее вливался его запах, и с каждым выдохом она слабела, внутренняя дрожь нарастала в ней.
 — Вам пора… уходить, — прошептала она.
 — Вы меня не слушаете.
 — Слушаю. Вы считаете, что в клубе таится опасность и что мне следует держаться подальше от него.
 — Что вы там делали? — прядь волос упала ему на лоб. Лицо было напряжено. Она ощущала, как захлестывавшие его чувства придавали все большую силу его рукам.
 — Живопись Джона… — пролепетала она.
 — Живопись? Вы глупышка…
 — Но Джон не может быть виновен!
 — Виновен ваш Джон или нет, в этом проклятом месте существует некое подводное течение, можете вы это понять? Даже улицы вокруг него опасны, Энн, вы ведь сами прекрасно это знаете. Говорю вам, вы…
 Он осекся, продолжая смотреть на нее в упор. Она приближала свое лицо к нему. Ближе, ближе. Она смотрела на его губы.
 И вдруг он неожиданно, почти свирепо впился ими в ее губы.
 Его руки…
 Она не могла противиться.
 Он нашел ее рот и страстно, бешено припал к нему губами. Она ощутила, как его горячий язык, раздвинув ее зубы, проник глубоко внутрь. Это было гораздо больше, чем просто поцелуй. Внутри у нее вспыхнул огонь, который разрастался и пронизывал ее насквозь. Его рука коснулась ее щеки, спустилась на шею, потом начала нежно, дразняще и мучительно ласкать грудь сквозь тонкую ткань платья. Его поцелуй… Он пронзил ее, как удар молнии, заставил содрогнуться все ее существо, до самых интимных уголков. Разряд прошел по бедрам, по низу живота и воспламенил ее… Но так же внезапно, как это началось, так и закончилось. Он оторвал свои губы от ее рта и хрипло выдохнул:
 — О Боже!
 Рука его ослабла, и в следующий момент Энн уже опять сидела на диване. Он поддержал ее, видимо, поняв, что в противном случае она просто упадет, и сложил ей руки на коленях. Глаза его все еще были темны от страсти, лицо напряжено больше, чем когда бы то ни было, густая шевелюра встрепана. Он глядел на нее не отрываясь:
 — Проклятие! — Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но застыл, словно пораженный.
 Мысленно чертыхаясь, приглаживая волосы рукой, он зашагал к выходу. Потом, обернувшись, наставил на нее палец и грозно произнес:
 — Держитесь подальше от этого проклятого клуба!
 И громко хлопнул дверью.
 Грегори провожал Синди до ее квартиры, находившейся в нескольких кварталах от клуба.
 — Она собирается снова прийти, знаешь? — озабоченно сказал он ей.
 — Она думает, что копы схватили не того. — Синди тряхнула головой. — Я боюсь за нее. Если она права, то может невзначай задеть опасную струну.
 — Клуб — общедоступное место, здесь Америка. Она все равно будет приходить снова и снова.
 — Грегори, ты серьезно собираешься отвести ее к Маме Лили Маэ?
 — Придется. Она все равно пойдет туда, даже если я не поведу ее.
 — Да, наверное, — согласилась Синди. — Только…
 — Что — только? — спросил Грегори.
 — Ну, болота. Господи, там ведь на многие мили ничего, кроме травы, воды, змей и аллигаторов. А когда темно, то уж там такая темень!.. А уж если начнется ураган, то это конец света.
 — Такова природа Дельты.
 Синди дрожала.
 — Надо сделать так, чтобы никто не знал, что она туда собирается.
 — А кто, кроме тебя и меня, может об этом узнать?
 — Думаешь, никто не слышал нашего разговора?
 Грегори оглянулся вокруг в нерешительности. Потом, снова посмотрев на Синди, сказал:
 — Кажется, нет. Почему ты так за нее волнуешься?
 — Не знаю. То есть даже если оставить в стороне Энн Марсел, Джина с Джоном, наверное, страшно боролись друг с другом. Может, они и не хотели этого, но в пылу борьбы… может, он действительно убил ее?
 — Тогда его жене ничего не угрожает.
 — А что, если все было не так? — простонала Синди. — Тогда мы все в опасности.
 Грегори обнял ее за плечи.
 — «Правда делает человека свободным», как говорят. Синди, мы не можем остановить бывшую жену Джона.
 — Но мы должны хотя бы позаботиться о ней.
 — Да, ну что ж, она снова придет в клуб. Она будет приходить туда до тех пор, пока не получит того, чего хочет.
 — Может, мне поучить ее танцевать?
 — А может, она будет рисовать там?
 Грегори остановился.
 — О чем, черт возьми, мы говорим? Что бы она там ни делала, она появится в клубе.
 Синди била мелкая дрожь.
 — Грегори, я завтра тоже пойду с тобой.
 — В Дельту?
 Она кивнула.
 — Чем больше нас будет, тем меньше опасность, — решительно сказала она. — Я хочу сказать, что, если кто-то все же подслушал наш разговор?
 — Синди…
 — Грегори, мы же много раз ходили к Маме Ли Маэ. И никогда не боялись. Поверь, будет лучше, если мы пойдем все вместе, ты так не думаешь?
 Грегори вздохнул.
 — Ну, если ты так хочешь, — он снова обнял ее за плечи, — давай я отведу тебя домой. У меня такое предчувствие, что завтра нам предстоит чертовски длинный день.
 Джину Лаво хоронили в фамильном склепе.
 Энн пришла в церковь на отпевание, но остановилась у входа, предпочитая наблюдать за службой издали.
 Гроб несла любопытная компания мужчин: Грегори, Хэрри Дюваль, Жак Морэ, приходившийся Джине дальним родственником, и, что особенно удивительно, лейтенант Марк Лакросс.
 Энн была совершенно уверена, что к тому времени, когда процессия двинулась на кладбище, ее никто не заметил, Марк-то уж точно. Его напарник, парень с лицом, напоминающим морду породистой собаки, тоже присутствовал на службе, но, как и она, держался в тени. Энн полагала, что ей удалось оставаться на достаточном расстоянии от офицера Джимми, чтобы он ее не увидел. Среди присутствовавших были и другие полицейские. Она узнала их, поскольку в разное время все они дежурили у палаты Джона.
 Энн весьма странно чувствовала себя в этой компании: она не была знакома с Джиной, но ей начинало казаться, что она знала ее.
 Еще более странное ощущение она испытала на кладбище. Энн любила новоорлеанские кладбища, в частности и на этом бывала раньше неоднократно. Когда она пришла сюда впервые, гид, сопровождавший туристскую группу, предупредил ее, что она может встретиться здесь со «смертельной» опасностью. Причем это не было игрой слов. Накануне на кладбище произошла перестрелка. После этого она сама водила сюда туристов, делала зарисовки надгробий и самого кладбища на фоне отдаленного городского пейзажа. Не то чтобы у нее был болезненный интерес к загробному миру, но погребальные сюжеты очень полезны художнику для практики. И хотя на новоорлеанских кладбищах редко встретишь старинные фигуры ангелов с крыльями, посмертные маски, изображения скорбящей Мадонны и прочие традиционные для европейских и новоанглийских кладбищ скульптуры, здешние надгробия, высоко поднятые над землей из-за постоянной угрозы наводнений, были тоже по-своему интересны. Ангелов и других неземных существ здесь тоже хватало, хотя они и были другими. Крылатые грифоны над коваными воротами охраняли фамильные склепы. Дикий виноград, плющ, мхи и цветы пробивались сквозь щели в цементных плитах, оплетали их, создавая таинственную ауру.
 Первые погребения в фамильном склепе Джины относились ко второй половине восемнадцатого века. Массивные чугунные ворота были открыты, усыпальница Лаво готовилась принять гроб с телом Джины. За гробом шла молчаливая, торжественная процессия. Лишь изредка кое-где слышались всхлипы. Энн заметила Синди Маккена в окружении молодых женщин. Она тихо плакала. Какая-то очень старая женщина отказалась принять помощь мужчин, которые хотели поддержать ее под руку. Энн подумала, что едва ли это мать Джины: осанка у женщины была прямая и горделивая, но лицо казалось древним, ей, вероятно, далеко за восемьдесят.
 Пастор начал последнюю часть погребальной церемонии — прощальную молитву над разверстой могилой. Он говорил о жизнелюбии Джины, ее нежной душе и сказал, что Бог принял ее в объятия свои, а на земле восторжествует справедливость.
 Возможно, в этот момент священник не слишком верил в разворотливость новоорлеанской полиции, потому что добавил, что если даже справедливость не восторжествует на земле, то Всемогущий восстановит ее в День Страшного Суда.
 Как только служба закончилась, Энн быстро выскользнула на улицу и села в машину: ей не хотелось, чтобы лейтенант Лакросс увидел ее и помешал отправиться в Дельту. Если он считал возможным выволочь ее из клуба, он не остановится перед тем, чтобы выудить ее и из лодки. Усевшись за руль, она почувствовала, как по телу снова прокатилась теплая волна — это ощущение настигало ее уже неоднократно в это утро. Она не могла забыть вчерашний вечер. Его поцелуй. Господи! Она опять задрожала. Идиотка. Это совсем не то, что ей нужно. Черт, конечно, не то. Но было так приятно, когда он прикасался к ней, целовал ее.
 Он вовремя остановился.
 А что бы она делала, если бы не остановился?
 У нее не было выбора. О Господи, она оказалась такой доступной. Потому что страстно хотела его. Смешно, разумеется. Это произошло лишь потому, что она так занята, у нее нет постоянного партнера, а ей нужен мужчина. Только это, ничего более.
 Нет, нет, ни с кем из своих знакомых она не испытывала подобного. Ей никогда так не хотелось прикоснуться к чьему-то обнаженному телу и ощутить чью-то руку на своем.
 У нее взмокли ладони. Проклятие! Не бросалась же она на незнакомцев до этого. Но его она хотела, и когда он остановился, испытала разочарование, ей хотелось, чтобы он пошел дальше. Его запах, его чуть колючие щеки, руки, такие сильные, — это было искушением.
 Он полицейский, преследующий Джона! — сердито напомнила она себе.
 А вот и он. Энн сползла пониже на сиденье автомобиля, надеясь, что он не узнает ее серую «мазду». Он разговаривал со своим собакоподобным напарником и восточным красавцем. Марк был в черном пиджаке, белой рубашке, черном жилете и галстуке. Он выглядел чрезвычайно достойно и был невероятно красив с этими блестящими каштановыми волосами и чуть посеребренными висками. Очень печален и гладко выбрит по случаю похорон. Ее снова охватили жар и дрожь. Она его совсем не знала, но чувствовала, будто знает всю жизнь. Его образ стоял перед ее мысленным взором еще до того, как она впервые его увидела. И этот поцелуй…
 И конечно, то, как он охранял ее. Ну, положим, он ведь полицейский. И ему нет необходимости соблазнять свою… Кого? Подозреваемую в соучастии в убийстве? Возможную жертву? Свидетельницу?
 «Все вместе, наверное», — горько усмехнулась она про себя.
 Он должен будет пройти прямо мимо нее. Она еще глубже сползла вниз и затаилась, почти не дыша.
 Словно это могло бы помешать ему ее увидеть!
 Но — о чудо! — он ее не заметил. Был слишком озабочен тем, что говорил ему восточный красавец.
 — И ничего, больше ничего? — упрямо твердил Марк Лакросс.
 — Видите ли, наша Джейн Доу никогда не служила в армии, это я могу сказать точно. И не совершала никаких преступлений: ни в одной криминальной картотеке Соединенных Штатов и Канады нет ее отпечатков. Мы проверяем слепки зубов, сверяемся со списками пропавших без вести. Но многих одиноких людей друзья и родственники начинают искать лишь через какое-то время после их исчезновения.
 — А что в клубе? — резко спросил Марк.
 — Ну, понимаете, там все как бы находятся в одной лодке — практически двадцать четыре часа в сутки. Хэрри Дюваль утверждает, что никто из его девушек не пропустил работу, но дело в том, что не все они работают каждый день. Естественно, я не могу слишком уж давить на Дюваля сейчас, сразу после похорон Джины, но я непременно отвезу его в морг на опознание.
 Марк засунул руки в карманы и смотрел через ворота кладбища, как растекается толпа.
 — Я бы узнал ее, если бы она выступала в клубе.
 — Вы знаете всех танцовщиц?
 — Нет, — признался Марк.
 — Но как вы думаете, может это быть тот же самый человек?
 — Может.
 — Почерк другой.
 — Знаю, — сказал Марк, — а вы что думаете, вот что мне хотелось бы знать.
 — Ну… — начал восточный красавец.
 Они проходили как раз мимо машины Энн. Она напряглась, чтобы услышать ответ, но, как ни старалась, не смогла уловить слов. Еще несколько секунд она сидела, прячась за руль и моля Бога, чтобы появились новые улики или юридический повод, для того чтобы полиция хотя бы усомнилась в виновности Джона. Почерк нового преступления иной. Печально, но факт: в Новом Орлеане слишком часто убивают женщин, поэтому вполне вероятно, что здесь действовали два разных убийцы.
 Она выпрямилась, быстро завела машину и поехала прочь от кладбища. Она направлялась в «Аннабеллу».
 Ей не давали покоя события сегодняшнего утра. Как могло случиться, что Марк Лакросс оказался среди тех, кто нес гроб Джины?
 — Позвольте мне пригласить вас на обед, Мама Лили Маэ, — сказал Жак Морэ своей прапрапрате-тушке. Он все время поглядывал на нее, пока шла церемония. Женщина держалась стоически. И теперь продолжала молча смотреть прямо перед собой. Она не плакала, но он знал, как она скорбела. Джина всегда пыталась обманывать Маму Лили Маэ, представляя свою жизнь в более розовом свете. Мама Лили Маэ приходилась прапрапратетушкой по крайней мере двум дюжинам молодых мужчин и женщин, происходивших из рода Лаво в Дельте.
 И все, не задумываясь, назвали ее, когда один из телевизионных каналов задумал сделать специальную передачу о женщине, приближающейся к порогу своего стодесятилетия. Она пребывала в удивительно добром здравии, ни в коей мере не испытывала свойственной старым людям физической слабости, каждый день много ходила пешком, обходясь без палочки. Зрение у нее было по-прежнему острым. Время от времени она испытывала приступы артрита, но пара таблеток лекарства делали чудо.
 — Мама Лили Маэ? — повторил Жак Морэ.
 Она отрицательно покачала головой.
 — Вам не стоит возвращаться к себе прямо сейчас. Поешьте в ресторане, побудьте немного в Новом Орлеане.
 Мама Лили Маэ порылась в сумочке и, достав самокрутку, напоминающую сигару, закурила.
 Жак не хотел, чтобы в его белом «мерседесе» пахло табаком, но не решился сказать ей об этом.
 — Вам не следует курить, это вредно для здоровья, — слукавил он.
 Выкатив глаза, она посмотрела на него:
 — Что? Ты боишься, что я умру молодой?
 Жак вздохнул.
 — Прекрасно. Курите. И упрямьтесь. Я отвезу вас домой. — Он улыбнулся ей одной из самых обворожительных своих улыбок. — Большинство женщин за счастье почли бы отобедать с Жаком Морэ, знаете ли, — поддразнил он ее.
 — Большинство женщин глупы, — ответила она, но, чтобы смягчить свои слова, похлопала его по плечу своей неправдоподобно тонкой и костлявой рукой. — Поедем со мной. Большинство мужчин и женщин платят деньги за то, чтобы послушать Маму Лили Маэ. А ты послушаешь бесплатно, к тому же я угощу тебя самыми замечательными речными раками, которых тебе когда-либо доводилось есть даже в Новом Орлеане. Ну что, сынок?
 — Конечно, конечно, — со вздохом ответил Жак и посмотрел на нее. Она ответила ему долгим пристальным взглядом темных глаз. Они испытывали его. Жака прошиб пот. Она видела насквозь. Это все знали. Она видела все.
 Он с ужасом подумал: что она видит там, внутри него?
 — Вези меня домой, быстро, — сказала она.
 — Хорошо, доставлю вас быстро, хотя лучше бы…
 — Я должна быть дома, — повторила она.
 — Почему?
 — Кое-кто придет ко мне, — ответила она самодовольно.
 Он снова почувствовал, что потеет.
 — Лучше бы вас оставили в покое…
 — Джину убили.
 — Но полицейские же говорили с вами, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ласково. — Они ведь сообщили вам, что человек, который…
 — Чушь! — фыркнула Мама Лили Маэ и сурово посмотрела на него. — Ведь полиции никто не говорит правду, а? Мы никогда не знаем, какая невинная правда может причинить нам боль. Но потом…
 — Что — потом?
 — Потом виновный все равно заплатит, есть на нем кровь или нет.
 Что, черт возьми, она хочет сказать? Может, утопить старую ведьму в заливе, избавить всех наследников от ее власти и прихотей?
 — Вам вообще не следовало разговаривать с людьми, — сказал он сурово. — И полиции надо было оставить вас в покое. Вы слишком близко все принимаете к сердцу, слишком переживаете. — Он замялся. — Вы всегда любили Джину больше всех, больше любого другого члена семьи.
 — Я слишком долго живу на свете и повидала слишком много смертей на своем веку, чтобы слишком переживать, — заверила она. — А вот ты что так волнуешься, mon cher? He слишком ли ты принимаешь все это близко к сердцу, не чересчур ли взволнован? Не боишься ли разговаривать с полицейскими?
 Пепел с ее самокрутки упал на белую кожаную обивку его машины. Она, разумеется, видела это. И разумеется, знала, как его это бесит.
 Ему и впрямь хотелось придушить ее.
 — Я уже говорил с полицейскими, — ответил он.
 — Ты ведь когда-то любил ее. Больше, чем троюродную кузину.
 — Я до самого конца любил ее больше, чем троюродную кузину. Она меня не любила.
 — Страсть рождает ненависть?
 — Это вам сообщили жертвенные цыплята?
 Она самодовольно улыбнулась. Она его не боялась, она вообще никого не боялась. Она стара, устала от жизни и готова встретиться с Создателем, когда он ее призовет.
 — Страсть рождает ненависть, злобу и вызывает бурю.
 — Они схватили того парня! Они поймали человека, с ног до головы покрытого ее кровью! Почему все сомневаются в том, что очевидно? Ее убийца лежит в больнице, он в коме.
 — Ах, если бы он умер, как было бы кстати! — насмешливо сказала Мама Лили Маэ, аккуратно стряхивая пепел со своей хлопчатобумажной юбки. — Всегда найдется тот, кто будет сомневаться в очевидном, а в ту ночь она виделась со слишком многими мужчинами, чтобы с легкостью сваливать все на одного, a, mon cher?
 Опять эта липкая потная волна. Откуда, черт бы ее побрал, она знает, где он был в ту ночь? И что точно она знает? Он вовсе не считает, что виновен в том, что случилось.
 — Кто к вам собирается прийти? Почему надо так лететь домой? — спросил он. — Вы уже говорили с полицией, они излазили сегодня все кладбище. Кто же еще должен прийти?
 — Точно не знаю кто, но знаю — почему.
 — Почему?
 — Потому что ничто не бывает на свете таким простым, как кажется. Ну же, Жак, поторопись. Отвези меня поскорее в Дельту.
 Он стиснул зубы и прибавил газу.
 Мама Лили Маэ удобно устроилась, откинувшись на сиденье. Она была старой женщиной, и у нее осталось так мало удовольствий.
 Одним из них было доводить Жака до белого каления, куря в его машине.
 Другим — оценивать и судить людей. Она постоянно проверяла свои способности, оценивая, что представляют собой на самом деле те, с кем она встречалась.
 Сегодня она видела эту женщину. Наблюдала за ней, наблюдала за другими людьми. Эта женщина едет к ней. В сущности, дело было вовсе не в вудуистской магии, просто один из истинных друзей Джины, молодой красавец Грегори Хэнсон, сказал ей, что привезет кое-кого.
 А интуиция подсказала, что это будет та маленькая блондинка.
 Повинуясь инстинкту, она знала, что сегодня день, когда она выговорится, скажет правду. Потому что правду следует сказать не только для пользы дела.
 Просто правду должны услышать.
 Прежде чем покинуть кладбище, Марк договорился с Хэрри Дювалем встретиться в патологоанатомическом отделении. На церемонии отпевания он видел большинство людей, игравших важную роль в жизни Джины. Если бы на Джоне Марселе не было ее крови, троих — тех, кто вместе с ним несли ее гроб, — можно было бы заподозрить в первую очередь: Хэрри Дюваля, Жака Морэ и Грегори Хэн-сона. Мама Лили Маэ тоже была там — она знает больше, чем говорит, но, чтобы узнать, сообщит ли она ему что-нибудь важное, с ней надо говорить наедине. «Дикси-бойз» присутствовали в полном составе, равно как и большинство танцовщиков из клуба. Джину любили. Не так уж странно, что и убийца мог любить ее.
 Теперь совершено еще одно убийство, и предстояло ответить на самый важный вопрос, связанный с новой жертвой.
 Дюваль не заставил себя ждать. Он так же, как Марк, был, разумеется, одет подобающим для печального случая образом. Марк подумал, что они похожи на пару пингвинов.
 Они вместе направились по коридору к холодильнику, где их должен был ждать Ли Мин.
 — Я их не убивал, вы же знаете, — сказал Дюваль.
 — Я вас и не обвиняю.
 — Мы достаточно хорошо знаем друг друга. У вас необычные глаза, мой друг. Они впиваются в человека и тут же пригвождают его.
 Марк удивленно поднял бровь:
 — Я сыщик, Дюваль, собираю улики для прокурора. Я никого не «пригвождаю».
 Дюваль шмыгнул носом.
 — Я же понимаю, что если полиция решит не ограничиваться только Джоном Марселом в качестве подозреваемого, то в первую очередь обратит свои взоры на меня. Я хозяин клуба, где работала Джина Лаво. Я торговец плотью. Для святош я дьявол, сатана в черно-белом одеянии. Если будет доказано, что убийства Джины и этой задушенной девушки взаимосвязаны, станет очевидно, что Джон Марсел невиновен, если только он не встал с больничного одра, словно призрак, и не совершил убийство единственно силой своей воли.
 — Если эти убийства взаимосвязаны, это прольет новый свет на дело Марсела. О местонахождении скольких из своих танцовщиц вы не знаете в данный момент?
 — Я не видел некоторое время Джуди, но сегодня она появилась на похоронах. Эйприл не было видно, но она замужем, впрочем, ее мужа я тоже не видел и не слышал. Они свободны от выступлений вплоть до второй половины сегодняшнего дня. Рини, Саманта, Эшли и Джен не появлялись на работе, не было их и на похоронах. Но ведь все прояснится через минуту, да?
 — Именно, — подтвердил Марк, открывая дверь перед Дювалем.
 Ли Мин их ждал. Тело лежало на стальном столе. Девушку вытащили из воды, поэтому она в смерти выглядела не так хорошо, как Джина.
 — Вы знаете ее? — спросил Марк уставившегося на труп Дюваля.
 Дюваль не мог разжать зубы.
 Он знал ее.




 Глава 10


 Хорошо, что они отправились в путь пораньше. Синди Маккена ждала Энн вместе с Грегори. Они оказались в клубе раньше, чем она, что ее сначала удивило, но потом она догадалась, что они незаметно уехали с кладбища, пока она старалась подслушать разговор Марка с восточным мужчиной.
 Поскольку Энн с самого начала решила во время отпевания держаться поближе к выходу, она надела черные джинсы, черные кроссовки и черный пуловер, так что теперь она была готова к путешествию в дикие места. Грегори и Синди, которые в церкви были одеты в траурные наряды, тоже успели переодеться, видимо, в клубе, — на них были синие джинсы и трикотажные майки, подходящие для поездки в глухие заросли Миссисипи.
 — Энн, если не возражаете, давайте возьмем вашу машину, — предложил Грегори. — Если моя будет весь день стоять возле клуба, на это никто не обратит внимания: решат, что я где-то поблизости. А вот ваша… — Он замялся. — Если кто-нибудь станет вынюхивать, вашу машину могут узнать и заинтересоваться, что вы задумали.
 — Конечно, — ответила Энн.
 Синди проскользнула на тесное заднее сиденье, Грегори сел рядом с Энн, которая почувствовала себя немного неуютно: ее насторожили слова Грегори. Если она пропадет в зарослях Дельты…
 Никто не найдет ее там.
 Синди протиснула вперед плечо. Энн бросила быстрый взгляд на Грегори. А, какая там интуиция! Этот человек внушал ей доверие с самой первой встречи.
 Либо выпрыгивай немедленно из машины и начинай кричать как сумасшедшая, забыв о Маме Лили Маэ и о том, что нужно спасать Джона, либо спокойно поезжай вперед и радуйся тому, что едешь в Дельту, сказала она себе.
 Город остался позади, они ехали по узкой проселочной дороге вдоль реки. Когда впереди показалась полоса леса, Грегори велел ей съехать с дороги и остановиться у деревьев. Выйдя из машины, она с удивлением обнаружила, что в прибрежных зарослях спрятано множество лодок.
 — Пошли, — скомандовал Грегори и, прыгнув на борт мотобота, протянул ей руку.
 — Это ваша лодка?
 — Это лодка Джины, — пояснила Синяк.
 — Точно. Многие семьи держат здесь лодки, чтобы те, кто захочет навестить родственников, живущих в Дельте, могли ими воспользоваться.
 — И никто не крадет их?
 Синди усмехнулась и тряхнула головой:
 — О том, что они здесь, знают только люди из Дельты. С шоссе лодок не видно. Оттуда и вашу машину сейчас никто не увидит.
 Грегори по-прежнему протягивал Энн руку.
 Ну и пусть, если ее убьют — а при сложившихся обстоятельствах подобное опасение не выглядело паранойей, — она сама будет виновата.
 Но ее не убьют. Она знала, что Грегори не имеет отношения к убийству Джины: в нем не бушевали страсти, он не сердился, он лишь испытывал глубокую сердечную боль. И потом с ними Синди. К тому же Энн видела в церкви Маму Лили Маэ, более того, она была уверена, что та смотрела прямо на нее. Эта женщина не причинит ей зла.
 Она взялась за руку Грегори и перебралась в лодку. Синди устроилась позади нее.
 — А почему мы так уверены, что Мама Лили Маэ там? — громко спросила Энн, стараясь перекричать шум мотора.
 — Я сказал ей, что мы приедем, — крикнул в ответ Грегори. — Она ждет нас и, думаю, хочет, чтобы мы пришли.
 Энн кивнула.
 — Откиньтесь назад и наслаждайтесь поездкой! — громко прокричала ей в ухо Синди.
 Энн обернулась и увидела, что та уже удобно устроилась полулежа. Ветер развевал ее волосы. Она выглядела счастливее и спокойнее, чем когда бы то ни было. Дельта — действительно родной дом для этих людей, подумала Энн. Небо, вода, глухие заросли…
 Они не разговаривали: перекрикивать рокот мотора было слишком трудно. Довольно долго они пересекали речной фарватер. Потом Грегори выключил мотор и взялся за весло — теперь они плыли по узкому и довольно мелкому рукаву, корни деревьев поднимались над водой, и иногда казалось, что берег исчезает в черной пустоте. В зарослях стояла тишина, нарушаемая лишь плеском весла да редким криком птицы. Синди тронула ее за плечо.
 — Взгляните, — тихо проговорила она, указывая на берег.
 Аллигатор длиной в добрых десять футов бесшумно скользнул в реку. Но глаза его странным образом остались над водой и неподвижно наблюдали за лодкой.
 — А это не опасно? — прошептала Энн.
 Грегори мягко цокнул языком.
 — Этот старожил охотится лишь на свою законную добычу — птиц, енотов и тому подобных. Он не людоед.
 — Вообще-то были случаи, когда аллигаторы убивали людей, — возразила Синди. Энн тревожно взглянула на нее. — О, но это случается крайне редко, — спохватилась Синди. — К тому же они не нападают на лодки. Во всяком случае, я о таком никогда не слыхала.
 — Вы в безопасности, — заверил ее Грегори. — Я десятки раз ездил сюда с Джиной и возвращался обратно. И одному доводилось. И Синди тоже. И мы всегда благополучно пробирались через крокодильи места. У этих негодяев, кстати, очень вкусное мясо, если уметь его правильно приготовить.
 — Я ела мясо аллигатора, — сказала Энн, с удивлением обнаружив, что голос ее звучит несколько заискивающе.
 — Значит, вам знакомы эти заводи и аллигаторы? — поинтересовался Грегори.
 Она решительно тряхнула головой:
 — Нет, я переехала из Атланты прямо во Французский квартал. Мне не знакомы заводи и аллигаторы. Я городская девочка.
 — Ах, так вы не бывали в заводях и не знаете аллигаторов, — поддел ее Грегори.
 — Но мне заводи нравятся. Здесь очень красиво. Мне бы хотелось когда-нибудь приехать сюда порисовать.
 — Чудесная идея! — Синди захлопала в ладоши. — Джон всегда говорил, что вам прекрасно удаются пейзажи. Он сказал, что вы больше любите рисовать лица, но пейзажи у вас получаются превосходно.
 — Он очень гордился вами, — тихо сказал Грегори.
 — Он еще не умер! — мягко, но укоризненно шепнула ему Синди, потом с виноватым видом обернулась к Энн: — Правда ведь?
 Энн затрясла головой. По дороге в церковь она заезжала в больницу. Джон продолжал оставаться в коме. Медсестры снова заверили ее, что это «хорошая» кома, что звучало довольно странно, но Энн с благодарностью принимала любые оптимистические сообщения. Она еще не говорила с дочерью, хотя звонила уже в колледж, у которого был канал быстрой связи с экспедицией. Кати проводила свои исследования в отдаленном регионе джунглей и сможет выйти на связь с нею лишь через несколько дней. Энн не стала настаивать, чтобы она позвонила немедленно, в надежде, что к тому времени сможет поведать дочери что-нибудь обнадеживающее.
 — Да, Джон жив, и мне снова сказали, что у него хорошие жизненные показатели, прекрасный цвет лица и что, по их мнению, он скоро выйдет из комы. Конечно, может быть, они меня просто успокаивают. Официально доктор считает, что его шансы — пятьдесят на пятьдесят.
 — Он справится, — ободрил ее Грегори.
 — Спасибо.
 — Нам туда, — неожиданно сказал он.
 Энн посмотрела в направлении, которое он указывал. На первый взгляд в этом месте не было ничего, что отличало бы его от берега, вдоль которого они уже довольно долго плыли. Потом она, разглядела под сплетением изогнутых древесных корней две лодки: наверное, это указывало на то, что здесь находится некое жилье.
 Грегори помог ей выбраться из лодки, предупредив:
 — Осторожнее: здесь глубина всего несколько футов, но это если вы ступаете по твердому дну, не оступайтесь в ил.
 Черный ил тускло светился под водой. Всмотревшись, она увидела что-то вроде дорожки и сделала несколько шагов по ней, потом остановилась. Высоко над головой пронзительно кричали птицы. Легкий ветерок шевелил листву и, казалось, обнимал Энн. Заводь, оказывается, пахнет по-особому: это запах воды и мокрой земли, она подумала, что его можно назвать «зеленым» запахом.
 Грегори обнял ее за плечи:
 — Пошли, нам придется проделать часть пути пешком. Дом находится там, вверху, за изгибом реки. Синди, ты идешь?
 — Сейчас, только лодку вытащу подальше на берег, — крикнула та в ответ.
 — До дома нужно идти пешком? — с сомнением спросила Энн.
 — Ага.
 — И бедная старушка пешком спускается сюда, когда ей нужно в город?
 — Бедная старушка может пройти больше, чем олимпийский чемпион по спортивной ходьбе, — сухо заверил ее Грегори.
 — Но ей минимум восемьдесят лет…
 — Почти сто десять.
 — Господи милостивый!
 Грегори широко улыбнулся:
 — Глядишь, вы уверуете в вуду, а?
 — В жертвоприношения цыплят и втыкание игл в кукол? — скептически отозвалась Энн.
 Грегори рассмеялся:
 — О, вуду — далеко не только это. Так было и в древние времена, и теперь. Мама Лили Маэ — ревностная католичка и в то же время — королева вуду.
 Энн недоверчиво подняла брови.
 — В прошлые века ведьм сжигали на кострах. А некоторые ведьмы чтят землю и практикуют ритуалы вуду. Они добры, ласковы и приносят пользу.
 — Религия вуду добра ласкова и полезна?
 — Мама Лили Маэ исповедует одну из разновидностей вуду, — пояснил Грегори. — Она гадает по костям, наставляет молодежь. Она очень дальновидна. Может, дело вовсе не в костях, просто она прожила такую долгую жизнь, что у нее есть что сказать людям. Пусть она не провидица, но заглянуть человеку в душу умеет.
 — Но она живет по старинке.
 — Старинная жизнь здорово изменилась. Вы должны отдавать себе отчет в том, откуда она ведет свое начало. Вспомните о рабах, которых привезли из Африки — сначала на такие острова, как Мартиника и Эспаньола, потом сюда, в Новый Орлеан: черные мужчины и женщины, вывезенные из племен с разными верованиями разных цивилизаций.
 — Значит, религия вуду зародилась на островах?
 Он усмехнулся:
 — И да, и нет. Родина вуду — Западная Африка, тогдашняя Дагомея (теперь — Республика Бенин) и Иорубаленд (теперь — Нигерия). Белые работорговцы считали, что у дикарей нет истинной веры, они лишь почитают предков, языческих богов и природные стихии и исполняют некие ритуалы под звуки барабанов и примитивной музыки. Но африканцы принесли с собой собственную религию, которая изменилась под влиянием местных индейских культур, а также и христианства. Сегодня вуду, во всяком случае, в трактовке Мамы Лили Маэ, — это спиритуализм. В Новом Орлеане ведь существует много спиритуалистских церквей. Но если мысленно заглянуть в прошлое, представьте себе, что означало тогда быть рабом. Это значило быть в полной власти хозяина, который мог оказаться человеком добрым, а когда и злым. Хозяин имел право взять любую черную женщину, если желал, и от этого рождались дети, которые тоже становились рабами. Вудуистские барабаны были призваны отпугивать белых. Зачастую они оставались единственной защитой рабов от хозяев.
 — Тактика отпугивания?
 — Именно. В 1782 году губернатор Луизианы так испугался восстания вудуистов, что уничтожил всех рабов, вывезенных с Мартиники, поскольку считал этот остров рассадником «заразы». Но с Новым Орлеаном он опоздал. Здесь почва и воздух были слишком влажными и постоянно вспыхивали эпидемии желтой лихорадки. Жизнь была слишком хрупкой, и под бой вудуистских барабанов колдуны обещали сохранить ее, если принести необходимые жертвы и тем самым заплатить должную цену. Разум всегда был либо надежным другом, либо врагом. Иногда это зависит от веры. Вудуистская королева Мари Лаво формировала менталитет своего народа. Вы ведь слышали о ней?
 — Я живу в Новом Орлеане, я не могла о ней не слышать.
 Он усмехнулся:
 — Вы представить себе не можете, сколько туристов ежегодно посещают ее могилу.
 — Признаюсь, я сама там бывала, — сказала Энн. Она замолчала, вытирая лоб тыльной стороной ладони: здесь было очень влажно и душно. Теперь они отошли от воды. Синди семенила сзади. Казалось, они находятся посреди небытия. Из-за густой листвы и пелены облаков над головой день казался вечером, хотя было всего три часа пополудни, лето, и еще долго должно бы быть светло. Если закрыть глаза, подумала Энн, легко представить, как все это было. Заводи, рабы, угнетение, посильный поиск свободы, ритуальный танец под бой вудуистских барабанов и кровь цыпленка, струящаяся по руке вудуистского проповедника. Богатые плантаторы слышат барабанный бой и знают, что это рабы исполняют свой неистовый танец. И им становится страшно.
 — В Мари Лаво, по всей видимости, смешалась кровь белых, черных и индейцев. Она причесывала белых дам и учила их наводить порчу на своих врагов, втыкая иглы в кукол, их двойников. Она также продавала магический порошок «гри-гри», приворотное зелье, порошок от сглаза или для сглаза. Ее дочь, Мари Лаво-младшая, обладала большим влиянием, потом она прославилась своими махинациями и участием в оргиях. В Новом Орлеане теперь, как вы знаете, публично больше не исполняют вудуистских ритуалов. Но кое в чем люди и поныне сохранили старые верования. Правда, Синди?
 Синди, догнавшая их наконец, покраснела:
 — Что ж, признаюсь, я сама пару раз прибегала к приворотному зелью. А в школе у меня был ужасный учитель, так я сделала из соломы его чучело и истыкала его иглами.
 — И что с ним случилось? — спросила Энн.
 — Его назначили директором школы, — ответила она, пожимая плечами.
 Энн рассмеялась, Грегори тоже давился от смеха. Дельта не казалась теперь такой уж запретной и пугающей. И все же Энн с опаской оглядывалась по сторонам. И радовалась, что она не одна. Дельта была призрачным зеленым миром, накрытым облаками. От внезапного птичьего крика начинало бешено колотиться сердце. Пахло густой зеленью. Она почти видела, как болотные испарения завихрялись в воздухе.
 — Однако я знаю случаи, когда колдовство давало результат, — продолжала Синди. Она говорила низким голосом, почти шептала, что добавляло таинственности окружающей обстановке. — Я видела, как сбывается ворожба Мамы Лили Маэ.
 — На ком? — заинтересовалась Энн.
 — На мужчинах, — безразлично ответила Синди.
 — Но может, эти мужчины и так были готовы влюбиться? — предположила Энн.
 Синди загадочно улыбнулась:
 — Но они влюблялись именно в того, в кого нужно! Уверяю вас, дело было именно в колдовстве!
 — Вероятно, вы правы, — рассмеялась Энн. — Имена-то одинаковые, так ведь?
 — Чьи имена? — не поняла Синди.
 — Джины и Лили Маэ. Они ведь обе — Лаво, да? И печально известная Мари тоже была Лаво, правильно?
 — Да, но, кажется, между ними нет родственной связи. Здесь половина населения носит французские фамилии. Порой они почти одинаково пишутся, но это разные фамилии, — возразил Грегори.
 Синди хихикнула:
 — А может, родственная связь и существует. Я хочу сказать, что Мари Лаво была фигурой особенной из-за этих сексуальных оргий. И наши Лаво, вероятно, просто не захотели иметь с ней ничего общего.
 Грегори, шедший впереди, внезапно остановился. Он протянул руку и что-то снял с дерева.
 — Что это?
 — Злая магия, — пробормотал он, полностью поглощенный тем, что нашел. Потом обернулся к женщинам. В руках он держал маленькую соломенную куколку — не больше трех дюймов ростом. Она была одета в черное платье, волосы — из желтой пряжи, глаза — зеленые пуговицы. В куклу были воткнуты иглы.
 У Энн появилось смутное ощущение, что исколотая кукла — это она сама.
 — Я думала, что Мама Лили Маэ занимается только добрым колдовством, — тихо проговорила Энн.
 — Именно так, — не колеблясь подтвердил Грегори и недоуменно пожал плечами. — Но здесь живут и другие люди. Большинство ее родственников и те, кто не принадлежит к ее роду. Население разное, но… к западу от этих мест обретаются каджуны. Большинство рыбаков живут ловлей речных раков. Ну естественно, есть дети, а дети, знаете ли, любят поиграть.
 — Да, дети бывают несносными, — согласилась Синди.
 Но Энн заметила, что они с Грегори переглянулись.
 Энн могла поклясться, что они тоже заметили сходство куклы с ней.
 — Ну, пошли к Маме Лили Маэ, — скомандовал Грегори. — Ее хижина уже близко. Все это полная чушь! — Он бросил куклу на землю и зашагал вперед.
 Энн задержалась, глядя в его широкую спину. Потом незаметно наклонилась, подобрала куклу и сунула в карман. Она хотела спросить о ней у Мамы Лили Маэ, когда представится возможность.
 — Энн? — позвал Грегори, оглядываясь.
 — Иду! — она улыбнулась ему и поспешила вслед.
 — Что вас беспокоит? — осторожно спросил он. — Не можете же вы всерьез воспринимать эту куклу?
 — Я ведь из Атланты, если помните, — заметила она и быстро прошла мимо.
 Конечно, она не воспринимает эту куклу всерьез.
 Но, интересно, достаточно ли серьезно она к этому относится?
 Марк остановил машину у больницы, решительно настроенный выяснить, каково на самом деле состояние Джона Марсела. Оказалось, оно не слишком изменилось, но хорошо, что Марсел продолжает оставаться в больнице. Впрочем, его шансы на выживание и выход из комы чуть-чуть повысились.
 Жены Марсела в больнице не было.
 Расставшись с доктором, Марк поехал к ней домой. Всю дорогу он ругал себя: ведь он рискует работой, честью, рассудком в конце концов.
 С рассудком, видимо, уже не все в порядке.
 Он припарковал машину у ее дома, прошел через уютный вестибюль и поднялся на второй этаж. Охраны у ее квартиры больше не было. Он звонил, стучал, звал ее.
 Ощущая страшную пустоту внутри и странное чувство тревоги, он спустился вниз и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Собиралась гроза. Солнце уже затянула пелена облаков. Надвигался потоп, и ночь в лежащем в низине Новом Орлеане обещала стать сущим адом.
 Где она шастает?
 Не сходи с ума, сказал он себе. Она имеет право ходить куда пожелает.
 Нет, не имеет.
 Она ведь ответила на его порыв. Она его хотела, и он полный идиот, что принял все это за стечение обстоятельств и руководствовался пресловутым здравым смыслом. Может, у него никогда и не было этого здравого смысла, просто ему ни разу не встретилась женщина, похожая на Энн Марсел? Была еще одна женщина, но…
 Так где же она, черт возьми? И что он, разрази его гром, здесь делает? Вчера вечером он ушел, потому что соблазн держать ее в объятиях, быть с ней показался слишком велик. Желание идти дальше почти ошеломило его. Черт! Но он сохранил самообладание. Ладно, он не сохранил его, он ушел в страшном возбуждении. Тогда зачем вернулся? Зачем он себя терзает? Если только он не послал уже к черту понятие о добре и зле, и работу, и проклятый здравый смысл с этим дурацким делом.
 Самым странным и запутанным из тех, с какими ему приходилось сталкиваться. Может, следует остановиться и подождать? И молиться, чтобы Джон Марсел выпутался…
 «Ну же, Энн, возвращайся», — раздраженно сказал он про себя.
 И напомнил себе тут же, что она имеет право ходить куда ей заблагорассудится.
 В клуб, например.
 Он вскочил в машину и завел мотор.
 Его испугал раздавшийся сигнал. Мимо проезжал Джимми.
 — Ее нет дома?
 — Нет.
 — Ты еще не говорил ей, что личность задушенной девушки — Джейн Доу — установлена?
 — Нет.
 — Она была на кладбище, знаешь?
 — Где она была?
 — И в церкви сегодня утром, и на кладбище. То есть она практически не входила в церковь, стояла у входа. У нее был такой вид, какой бывает у людей, приходящих на похороны потому, что они считают это нужным, но не хотят беспокоить тех, кто искренне скорбит, понимаешь?
 — Более или менее, — ответил Марк.
 Проклятие! Она была рядом весь этот чертов день, а он ее не видел. Выдающийся сыщик, нечего сказать! Но ведь он хоронил Джину. А в мыслях у него уже был еще один труп.
 И потом, ему все еще было стыдно за предыдущий вечер, когда ему недостало здравого смысла понять, каким дураком он выглядел. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что он безумно боялся за нее все это время. Может, ему нужно немного остыть? Джон Марсел скорее всего виновен. Все улики против него. Но ей надо быть поосторожнее, а она этого не понимает. Марк сердился и сам удивлялся тому, как он сердился. Можно сказать, страстно. Только страстей тут и не хватало. Лучше бы он к ней никогда не прикасался.
 Лучше бы он не уходил вчера.
 А теперь у него осталось чувство пустоты, его сжигало сознание того, что она была так близка. И желание. Желание, которое его не покидало. Он хотел большей близости.
 Черт, дьявол, она волновала его. Он испытывал к ней нечто. Любовь? Так быстро? Может быть, просто влечение? Что она с ним сделала? Звук ее голоса. Улыбка. Она нравилась ему. Нравился ее талант, ее откровенность и в то же время скромность. Ему нравилась она вся, он восхищался ею.
 Нравилась ее внешность: изящная, маленькая фигурка, мягкие, светлые волосы. Да, вот в чем дело, он погрузился в свое желание и тратил время на фантазии — представлял себе ее обнаженной: ее грудь, ее тело.
 Джимми продолжал что-то говорить, гримасничая.
 — Ей надо бы поостеречься. Она великолепная приманка, если в это замешан кто-то еще. — Джимми замялся. — Обе убитые женщины — настоящие красавицы. Не то чтобы это могло быть так важно. Но она слишком уж активничает. Все время маячит на виду…
 — Я собираюсь проверить кое-что в клубе, — сказал Марк.
 Джимми мотнул головой:
 — Я там только что был. Ты же сам меня туда послал сегодня, не помнишь? Показывал всем фотографию Джейн Доу и набросок ее портрета, сделанный художником, задавал вопросы. Энн Марсел там не было. Она…
 Он вдруг замолчал и посмотрел на Марка своими темными печальными глазами, сделавшимися неожиданно большими.
 — О черт!
 — Что? — спросил Марк. — Джимми, черт бы тебя побрал, что? — Каким бы спокойным он ни притворялся, тревогу, которая в нем поднималась, нельзя было не заметить.
 — Я, ну я слышал, как Грегори Хэнсон разговаривал сегодня с Мамой Лили Маэ Лаво.
 — Да?
 — Он собирался кого-то привезти к ней в Дельту.
 — Черт! — закричал Марк. — Черт!
 Мотор взревел, и машина рванула вперед по улице.




 Глава 11


 Мама Лили Маэ сидела на пороге своего старого деревянного дома, раскачиваясь в обложенном подушками плетеном кресле-качалке. Домик был очень симпатичный, прямо к порогу вел деревянный мостик, переброшенный через небольшой пруд, в котором росли гигантские водяные лилии. Энн поразило это место, затерянное среди сплошных топей.
 Мама Лили Маэ, очевидно, ждала их. Она курила длинную трубку и наблюдала за тропой и мостиком. Увидев их, она приветливо кивнула Энн, игнорируя Грегори и Синди.
 — Энн Марсел, как парень провел сегодняшнюю ночь? Ему лучше?
 — Я не знаю. Он все еще в коме, — ответила Энн, подходя к старухе и принимая протянутую ей руку. Рукопожатие Мамы Лили Маэ было на удивление крепким. В нем чувствовалась неженская сила. Энн уже понимала, что не следует обманываться хрупким видом Лили Маэ. Она напоминала черепаху, панцирь которой с годами становится толще и крепче. И глаза у нее были, как у черепахи, зоркие. Постоянно зоркие. У нее была удивительная улыбка: она озаряла лицо, как солнце землю, делая его умным и красивым.
 — Видела вас сегодня, вы прятались там, позади. Знала, что придете.
 — Знали?
 — Грегори, дай-ка мне руку.
 — Да, Мама Лили Маэ, — встрепенулся Грегори, подошел к старухе и помог ей встать. Энн показалось, что на самом деле она ни в чьей помощи не нуждалась, но ей было приятно внимание и нравилось видеть, как Грегори вмиг подскочил к ней. Она подмигнула Энн:
 — Входите. Поговорим наедине.
 — Но, Мама Лили Маэ… — запротестовала Синди.
 — Юная леди, с вами мы поговорим позже, — пообещала Мама Лили Маэ. Она провела рукой по красивому лицу Грегори. — И с тобой поговорим, сын. Господь всемогущий, как мне больно видеть твои страдания, мальчик. Она в руках всемилостивейшего Бога, пусть это тебя утешит. Джина была вся — сияние, вспышка, сама красота и непокорность, она светилась ярче фейерверка в День Четвертого июля. Теперь она в безопасности, больше никто не сможет причинить ей вреда. Научись жить с этим, мой мальчик. Видит Бог, я повидала достаточно смертей на своем веку, чтобы понять, что смерть — часть жизни, так уж оно есть, вот и все. А ты должен продолжать жить, слышишь?
 Грегори взял в ладони старую руку, погладил ею свою щеку и ласково задержал ее на своем лице.
 — Я постараюсь, Мама Лили Маэ.
 — Старайся лучше.
 С этим строгим наставлением она зашагала в дом. Все последовали за ней.
 Гостиная у нее была странная. Удобные диваны, покрытые красивыми одеялами ручной работы, стояли по углам справа от входа, а с другой стороны находилась маленькая, но очень удобная кухня, отделенная от гостиной лишь невысокой кирпичной перегородкой. Воду накачивали помпой. Комната освещалась керосиновыми лампами, стоявшими на противоположных концах стола.
 С потолка свешивались «колокольчики» из маленьких косточек, которые, позвякивая, колыхались над старомодными, чисто американскими уютными диванами. Ветерок, проникавший через открытые окна, колыхал их, сталкивая одну косточку с другой, третьей, четвертой, извлекая из них странную мелодию. Звук был на удивление легкий, мягкий и, как ни странно, успокаивающий.
 — Не волнуйтесь, это все цыплячьи косточки. Я никогда не участвовала в человеческих жертвоприношениях, — поддразнила Энн Мама Лили Маэ, увидев, как та оглядывает комнату. — Синди, принеси нам с Энн по стакану лимонада. А потом вы с Грегори проваливайте.
 — И что нам делать? — спросила Синди.
 — Погуляйте. Поболтайте со Стариной Билли. Пособирайте цветы. Займитесь поисками души, побеседуйте с Создателем. Господи, детка, я не знаю. Поговорите друг с другом, вы же друзья, не так ли?
 — Мы чудесно проведем время, — сказал Грегори, обращаясь к Синди.
 — Конечно, — согласилась Синди, направляясь в кухню, чтобы налить в стаканы лимонад. — Старина Билли — это огромный аллигатор. Это именно тот, с кем я мечтала поболтать!
 — Он безобиден, — сказала Мама Лили Маэ. — И любит, когда люди с ним разговаривают. Ну принеси же нам наконец наш лимонад и давайте вы двое выметайтесь.
 Синди принесла лимонад, Энн с улыбкой поблагодарила ее. Синди скорчила гримасу:
 — С нами-то там все будет в порядке, Мама Лили Маэ, а как насчет миссис Энн Марсел здесь?
 — Я могу быть гораздо страшнее этого аллигатора, детка, но уверена, что миссис Марсел нужно попытать меня, иначе зачем бы она сюда явилась, а?
 — Все будет хорошо со мной, — сказала Энн. Синди ей подмигнула как заговорщица:
 — Что-нибудь еще, Мама Лили Маэ?
 — Проваливайте!
 — Пошли же. — Грегори закатил глаза, поймал Синди за руку и вывел из дома. Дверь-ширма закачалась и захлопала от их шагов.
 — Ну. — Мама Лили Маэ уселась на диван, не сводя глаз с Энн, и снова закурила трубку. — Приятно видеть вас. Редкий мужчина отзывается так высоко о своей бывшей жене. Парень столько тут о вас наговорил!
 — Джон бывал здесь?
 Мама Лили Маэ утвердительно кивнула:
 — Бывал. Он сказал, что вы замечательная художница, что вам понравится мое лицо и вы захотите нарисовать его.
 — Это правда. — Энн улыбнулась. — Мне не доводилось встречать лицо, столь исполненное мудрости и характера.
 Мама Лили Маэ приняла комплимент как должное.
 — Тогда приезжайте как-нибудь и нарисуйте меня.
 — Если позволите.
 — Я только что это сделала.
 Энн почувствовала, что снова улыбается. Теперь она понимала, почему люди рискуют отправляться в эти топи, чтобы получить совет и порошок «гри-гри» от Мамы Лили Маэ.
 Старуха вдруг наклонилась вперед:
 — Но это потом. А сейчас нам надо поговорить о Джине.
 — Похоже, у них с Джоном были очень серьезные отношения.
 — Вы это знали?
 Энн покачала головой:
 — Нет. Я знала лишь о его портретах, видела первый и другие на разных стадиях завершенности. Он рассказывал, как ему нравятся люди, с которыми он встречается, заставил меня увидеть в новом свете тех, кто работает в клубе.
 Мама Лили Маэ удовлетворенно кивнула:
 — Что ж, он относился к этому осторожно, но хотел жениться на Джине. Это вас шокирует?
 Энн отрицательно покачала головой:
 — Нет. Мы с Джоном друзья. Очень добрые друзья. Мне все время говорят, что это очень необычно, может, так оно и есть. У нас дочь, и мы оба любим ее. И оба любим искусство. У нас много общего, но как у друзей. Если он полюбил и снова собирался жениться, я была бы за него счастлива.
 — Он так и сказал.
 — Так что же случилось? — растерянно спросила Энн.
 Мама Лили Маэ откинулась на спинку дивана и пожала плечами:
 — Я не знаю. Знаю только, что ее что-то тревожило. Она встречалась с кем-то еще… Честно говоря, Джина встречалась со многими, но кем бы ни был человек, который вызывал ее тревогу, ее отношения с ним оказались слишком серьезными. В день своей смерти она приходила ко мне. Спрашивала, выходить ли ей замуж за Джона Марсела, сможет ли он любить ее, зная, какую жизнь она прожила. У нее было столько мужчин.
 — И что вы ей сказали?
 — Я сказала, что человеку не обязательно любить ее прошлое, чтобы любить ее саму. И посоветовала ей выходить за Джона. Покончить со старым и выйти за него.
 — И она…
 — Она, как мне показалось, была счастлива услышать это. Но все равно была какая-то взволнованная. Она собиралась покончить с этим старым любовником. Я не знаю, кто он, не спросила, потому что не чувствовала, что ей грозит опасность. — Она снова покачала головой, на сей раз с глубоким сожалением и смущением. — Прозрение… интуиция… Прекрасные качества, когда они срабатывают. Я не увидела того, что ее ждет. Меня, наверное, ослепляло ожидание счастья в ее глазах.
 — Но вы так же, как и я, уверены, что Джон, хотя и был залит ее кровью, не убивал Джину.
 — Я знаю, что он не убивал. Я также знаю, что вы считаете своим долгом это доказать. В этом нет необходимости. Полиция найдет ответы на все вопросы.
 — Полиция уже приговорила Джона.
 Мама Лили Маэ твердо произнесла:
 — Правда всплывет. Думаю, вы подвергнете себя опасности, если не отступитесь. Сидите лучше в больнице. С Джоном. Уговаривайте его вернуться к жизни. Не вступайте на дорожку, где свободно гуляет смерть.
 — Значит, вы думаете, что мне угрожает опасность?
 — Конечно, угрожает. Джон невиновен, виновен кто-то другой.
 — Интересно, поэтому ли мы нашли куклу по дороге сюда?
 Мама Лили Маэ нахмурилась:
 — Куклу?
 — Да. Она была на дереве. — Энн достала из кармана маленькую измятую куколку. — Вот эту. Это я?
 Мама Лили Маэ, все так же нахмурившись, взяла у нее куклу.
 — Это я? — повторила Энн.
 — Да, вполне вероятно.
 — Откуда она взялась? Кто повесил ее на дерево?
 — Не знаю.
 — И что это значит?
 — Это предупреждение. Это…
 Внезапно Мама Лили Маэ в смятении уставилась на дверь. Потом торопливо сунула куколку в карман юбки.
 Испугалась чего-то?
 Там кто-то был. Кто-то…
 Зловещий.
 Энн почувствовала, как волосы зашевелились у нее на затылке. Она сидела лицом к Маме Лили Маэ и не могла видеть дверь со своего места. На секунду она застыла, ощутив смертельную опасность, как будто нож мог вонзиться ей в спину в любой момент.
 Она вскочила, резко обернулась, отчаянно готовясь встретить любую угрозу лицом к лицу.
 В дверях стоял мужчина. Сначала она не разглядела его лица в неверном свете керосиновых ламп. Только фигуру — высокую и сильную.
 Мама Лили Маэ шумно выдохнула.
 Мужчина сделал шаг в комнату.
 Марк спешил, время от времени поглядывая на небо. Летом солнце должно было садиться позже. Но приближающаяся гроза накрыла небо покровом темноты. Поднимался ветер.
 Марк был недалеко. Уже недалеко. Он увидел маленький грот из сплетенных над водой корней, оттуда начиналась дорожка. Он видел лодки, вытащенные на берег.
 Его волнение достигло такого накала, что он готов был задушить Энн в этот момент. Что заставило ее отправиться сюда, не сказав ни слова полиции?
 То, что они не хотели слушать ничего о невиновности Джона Марсела?
 Я и сейчас не уверен в ней! Полуправда, странные совпадения, вот все, чем мы располагаем, подумал Марк.
 Но ей не следовало ездить сюда. Он должен ее найти. И привезти обратно. Он хочет задушить ее…
 Обнять ее снова.
 Берег был уже перед ним.
 Надо бы выключить мотор, в лопасти могут попасть корни. Но он ждал до последнего момента и вырубил его лишь тогда, когда определил, что инерции движения хватит для того, чтобы лодка воткнулась прямо в берег. Марк спрыгнул прямо в ил и вытащил лодку на берег. Грегори следовало бы придумать что-нибудь получше, чем привозить ее сюда.
 Грегори думал, конечно, что сумеет защитить ее. Наверное, считал, что здесь, в топях, он в безопасности, он ведь так хорошо их знает.
 Именно так решил Марк и быстро зашагал по илистой дорожке, просвечивающей сквозь воду. Дом Мамы Лили Маэ был впереди.
 Грегори и Синди сидели у самой воды. Солнце начало опускаться за горизонт. Собиравшиеся в небе тучи, казалось, придавливали его.
 — Странно, правда? — сказала Синди. — Такое впечатление, что Мама Лили Маэ хочет сказать ей что-то, чего мы не должны знать.
 — Может, Мама Лили Маэ считает, что каждый должен знать только то, что ему положено, — предположил Грегори. Он обнял Синди за плечи. — Не беспокойся. Она с тобой тоже поговорит. И скажет тебе то, что нужно знать тебе.
 — Надеюсь, — пробормотала Синди.
 — Правильно надеешься, — твердо сказал Грегори. Он посмотрел, как она встает, потягивается, потом перевел взгляд на воду и бросил камешек.
 — С ума здесь можно сойти, — пожаловалась Синди.
 Он бросил еще один камешек. «Синди, тогда тебе не нужно было ехать со мной, я ведь не обещал тебе здесь развлечений», — подумал он.
 — Признаю, я слишком нетерпелива. Ты же меня знаешь. Я люблю действовать, двигаться.
 — Тогда представь себе, что ты танцуешь для вон той рыбки.
 — Грегори.
 — Синди, она пробудет там не так уж долго.
 — Я немного подвигаюсь, чтобы размять ноги. Чуть-чуть пройдусь.
 — Не надо, Синди. Останься здесь.
 Через несколько секунд он вдруг осознал, что она ему не ответила. Он обернулся. Ее не было, словно она исчезла в кустах. Или в серой, накатывающей волне тумана, предвещавшего грозу и темень.
 — Дьявол бы их всех побрал! — выругался Грегори, вставая. — Синди, черт тебя возьми, вернись сейчас же!
 Но она не отвечала.
 — Синди, вот паршивка! — пробормотал он себе под нос. — Синди!
 И опять никакого ответа.
 Проклиная все на свете, он пошел искать ее.
 Человек вошел в круг света. Черты его лица проявились. На какой-то момент из-за игры теней ей показалось, что лицо закрывала маска, олицетворяющая зло.
 Тени улеглись.
 Никакой маски не было. Напротив, перед ней стоял, в сущности, очень красивый мужчина.
 И все же…
 Что-то недоброжелательное было в его лице, какая-то зловещая аура исходила от него. Энн пожурила себя за глупость.
 Она знала, кто это.
 Его показали ей в «Аннабелле» и сказали, что это Жак Морэ. Он прошел через дверь и теперь стоял в комнате, уставившись на нее.
 Даже здесь, среди болот, он был изысканно одет: светло-серый костюм из легкой льняной ткани, темная шелковая рубашка. Теперь он смотрел в упор на Маму Лили Маэ, она — на него.
 Потом его глаза, сверкавшие в тусклом свете, как кристаллы, сосредоточились на Энн.
 — Миссис Марсел, я Жак Морэ, — любезно сказал он и, подойдя, протянул руку.
 Она приняла ее, но ей тут же захотелось немедленно вырвать свою ладонь. Он был слишком красив с этой своей неискренней улыбочкой. Скользкой, подумала Энн. И взгляд у него был такой же скользкий, как улыбка, — эдакий красавец с обложки журнала. Улыбка казалась заученной, видно, он слишком часто пускал в ход свое обаяние.
 — Я так много слышал о вас от разных людей. Очень приятно с вами познакомиться.
 — Никакого сюрприза — Жак знал, что вы приедете, — сказала Мама Лили Маэ.
 — Мама Лили Маэ, что примечательно, доводится мне прапрапратетушкой, как и Джине.
 — Весьма примечательно, — согласилась Энн. Действительно. Как в арабской страшной сказке, когда оказывается, что героиня превратилась в женщину из кобры.
 — Сегодня у Мамы Лили Маэ был трудный день. Очень длинный. С этими похоронами. Она, конечно, не хочет показаться негостеприимной, но вы должны понять, как ей было тяжело выдержать…
 — Да, конечно, — ответила Энн.
 — Я выдержала немало за столько лет, знаешь ли, — сказала Мама Лили Маэ. Голос ее звучал резко. Похоже, она, как и Энн, еще не оправилась от внезапного появления этого человека.
 — Вам следует уйти, миссис Марсел, — невыразительно сказал Жак Морэ.
 — Жак! — перебила его Мама Лили Маэ. — Это мой дом…
 Казалось, Жак Морэ ее не слышал и продолжал:
 — Вы чудесная женщина, миссис Марсел. Маленькая, изящная. У вас такая прелестная шейка. Сейчас опасное время. Вам не следует здесь находиться.
 — Она моя гостья, — возразила Мама Лили Маэ.
 — Мама Лили Маэ, вы устали, измучены! — настаивал Жак.
 — Я чувствую себя прекрасно!
 Стараясь не выдать своего испуга, Энн посмотрела на нее. Старая женщина действительно выглядела усталой и измученной. Энн вспомнила, сколько ей лет.
 Мама Лили Маэ уже сказала ей все, что могла.
 И ей очень не нравился Жак Морэ.
 Захотелось снова оказаться в надежной компании Синди и Грегори. Ей просто нестерпимо захотелось быстро умчаться от этого человека.
 Она надеялась, что, когда будет проходить мимо, он не прикоснется к ней, не остановит.
 — Что ж, — сказала она с преувеличенной храбростью и решимостью, — Мама Лили Маэ, вы чудо, я с нетерпением буду ждать возможности нарисовать ваш портрет. Мне, наверное, действительно пора, — она подошла к Маме Лили Маэ, — даже несмотря на то, что я действительно ваша гостья. — Она тепло обняла старую женщину, испытывая неприятное чувство лишь оттого, что на этот момент пришлось повернуться к Жаку Морэ спиной еще раз.
 Это он убил Джину? Он был ее дальним родственником и любовником и ни за что не хотел согласиться, чтобы она перестала встречаться с ним потому, что влюбилась в кого-то другого?
 Эта мысль не казалась невероятной. Энн вполне могла себе представить, как он в ярости всаживает нож в Джину. Как раз в тот момент, когда она ждала Джона. А Джон мог видеть, что произошло, и попытаться помочь ей. И тогда убийца напал и на него…
 А орудие убийства исчезло потому, что исчез настоящий убийца.
 Может, это и впрямь была не лучшая идея — прийти сюда? Наверное, следовало сказать все полиции. Возможно, надо было сказать что-нибудь Марку, и он…
 Он бы заорал на нее и велел не совать свой нос в дела полиции.
 И она, конечно, разозлилась бы в ответ, и все стало бы еще хуже.
 Потому что она продолжала хотеть его, даже когда сердилась. Потому что он отшатнулся от нее, как от прокаженной, обругал ее после того, как поцеловал.
 О Господи. Все это ужасная ошибка. Он нужен ей сейчас. Она хочет его сейчас.
 Энн было страшно. Чертовски страшно.
 Как не хватало ей сейчас его силы, как хотела она прижаться к нему, увидеть этот пронзительный взгляд сердитых серых глаз.
 Но таких надежных.
 «Выходи быстро…
 Убирайся отсюда поскорее… Поскорее!»
 — Понимаю, что вам нужно идти. Все будет хорошо. Синди и Грегори тут, снаружи. Ни о чем не тревожьтесь. И приходите еще, — прошептала Мама Лили Маэ.
 Энн еще раз нежно прижала ее к себе:
 — Приду. Вы же знаете, что приду.
 Мама Лили Маэ тоже обняла ее. Крепко обняла. Эта женщина была совсем не такой слабой, как казалась.
 Она не боится Жака Морэ, подумала Энн.
 Во всяком случае, за себя она не боится.
 И тем не менее…
 Она испугалась. За Энн.
 Освободившись от объятий Мамы Лили Маэ, Энн повернулась лицом к стоявшему у дверей мужчине.
 Он загораживал выход.
 Она расправила плечи.
 — Рада была с вами познакомиться, мистер Морэ, — сказала она.
 И зашагала мимо него.
 До домика Мамы Лили Маэ оставалось еще немного. Болотистую часть пути Марк уже прошел, теперь почва под ногами стала тверже. Он мысленно ругал Энн, и от этого шаги его все убыстрялись.
 — Маленькая дурочка.
 Ей не следовало сюда приходить. А уж если так отчаянно хотелось, сказала бы ему.
 С Грегори с ней ничего не случится.
 Ведь не случится?
 Он представил себе ее глаза, такие зеленые. Такие широко раскрытые. Полные решимости и страсти. Решимости спасти Джона Марсела любой ценой.
 Любой ценой.
 Ее глаза…
 А потом он вспомнил глаза Джины, когда она лежала там, мертвая.
 И побежал.
 Он был почти у цели.
 Почти.
 Но не совсем.
 Он еще не видел дома, когда услышал пронзительный крик.
 И в тот же момент пошел дождь.




 Глава 12


 — Синди! — Грегори услшал крик, но в этот же момент начался дождь, который мгновенно превратился в настоящий потоп. Огромные, жалящие капли обрушивались на землю и на листву с оглушительным треском.
 Стало темно.
 Совсем темно.
 — Синди! — кричал он. — Синди, черт тебя побери, отзовись же!
 Свирепый грохот грозы заглушал его голос. Он проклинал себя: надо же было предвидеть, что пойдет дождь.
 — Синди!
 Он охрип, но продолжал кричать.
 — Синди!
 Голос его слабел.
 Так же, как и надежда найти Синди.
 Тем не менее он не прекращал попыток.
 Потом, увязая в грязи и ругая себя последними словами, он стал продираться через заросли, но вдруг остановился как вкопанный. Действительно ли это кричала Синди? Он хорошо знал здешние места, во всяком случае, думал, что знал, однако теперь уже не понимал, где находится и откуда, собственно, донесся крик.
 Синди? Или Энн?
 Грегори протер глаза, пытаясь рассмотреть что-нибудь сквозь завесу дождя.
 Там, впереди, кто-то был… или что-то. Нет, померещилось или исчезло?
 Появилось неприятное ощущение, что к нему подкрадывается человек. Он обернулся, еще раз. «Синди? Энн? Где же вы, девочки? Господь всемогущий, ответьте же мне!»
 Но отвечал ему только дождь. Теперь поднимался еще и ветер, который начинал срывать листву с деревьев.
 Ни одно человеческое существо не отзывалось на его зов, хотя он был уверен…
 Кто-то слышал его. Кто-то здесь был…
 У него за спиной.
 За несколько секунд до того, как резкая боль обожгла его затылок, он уже точно знал это. Грегори провалился в бездну тьмы…
 И забвения.
 Марк, не переставая, ругался и проклинал все на свете. Прошло уже много времени, с тех пор как он услышал крик, но он так и не приблизился к дому. Крепнувший ветер и поднимавшийся все выше поток воды, наоборот, отгоняли его дальше от места, куда он стремился. Несмотря на все свои усилия, ему казалось, что он находится посреди безбрежного океана.
 Дождь в Дельте в мгновение ока заливал все низины. Дома, подобные дому Мамы Лили Маэ, избегали печальной участи лишь потому, что были построены на сваях. Но дорогу теперь окончательно размыло, и гроза накрыла всю округу гигантской шапкой вредных испарений.
 Вдруг он услышал какой-то хлюпающий звук. Кто-то еще шлепал по грязи. Этот кто-то, невидимый в кромешной тьме, вовсе не собирался пройти мимо. Марк чувствовал, что стоит протянуть руку — и он дотронется до него.
 Марк инстинктивно изменил направление, повернув в сторону, где стояли лодки.
 Дождь лил как из ведра. Мощные потоки сметали тропинки, следы и вехи.
 Но, всматриваясь в то, что наверняка должно было быть кромкой воды, Марк понял, что находится на верном пути.
 Однако все лодки исчезли.
 Морэ…
 «Уф-ф!» — Энн поежилась, сбегая по мостику на тропинку. У нее от него мурашки по коже бегали.
 Она не сомневалась, что он погонится за ней и не даст уйти.
 Но ведь он не притронулся к ней там, в доме. Ей удалось пройти мимо, сохранив невозмутимый и достойный вид, — бравада удалась на славу. Однако, едва выйдя за дверь, она припустила бегом и была уверена, что слышит позади себя его смех.
 — Грегори, Синди? — позвала Энн, сбегая с мостика, как она считала, на тропу. Но вокруг никого не было. Та ли это тропа? Кажется, она была не такой заросшей.
 — Грегори! Синди! — проговорила она на сей раз тихо.
 Где же они?
 Энн подняла голову. Ей показалось, что небо падает на землю. Ее стремительно накрывал шквал кромешной темноты.
 В этот момент она услышала шаги позади себя и резко обернулась.
 Никого. И ничего. Но она ощущала на себе чей-то взгляд, кто-то наблюдал за ней из кустов.
 От страха у Энн помутилось в голове.
 — Здесь, в лесу, масса маленьких зверьков! — вслух сказала она, чтобы успокоиться. И им никто не может запретить смотреть на нее, так ведь?
 Например, этот старый аллигатор, как его? Старина Билли. Что там говорила Синди? Что у него «рост» около пятнадцати футов.
 Энн мало что знала об аллигаторах, но пятнадцать футов — это не шутка.
 — Ничего страшного, — уговаривала она себя, — если встречусь с этим паразитом, просто поговорю с ним. Я ему сразу же скажу: «Пожалуйста, Старина Билли, не ешь меня, прошу тебя, пожалуйста, не ешь меня. Чудная погодка. Может быть, тебе нравится такой кошмар?»
 Шаги!
 Она снова услышала шаги. Кто-то бежал совсем рядом, никаких сомнений.
 — Грегори! Синди!
 И тут кровь застыла в ее жилах. Она услышала пронзительный крик. Непонятно, откуда он донесся. Этот крик сливался с оглушительным шумом ветра, грозным шелестом листвы. Кругом царило неистовое безумие.
 — Синди! — закричала Энн.
 Первая огромная капля дождя ударила ей в левый глаз с такой силой, что она резко отшатнулась и заморгала. И в тот же миг небеса разверзлись и проливной дождь насквозь промочил всю ее одежду.
 Куда идти? Откуда донесся этот дикий вопль? Следует ли ей идти на него или убегать от него как можно быстрее?
 Обхватив себя руками, безуспешно пытаясь стиснуть зубы, чтобы они перестали стучать, Энн двинулась, как она считала, в сторону дома.
 Но тропинки уже не было: дождь превратил землю в сплошное месиво. И вода поднималась все выше.
 Уже через несколько мгновений ей казалось, что она плывет в какой-то утлой скорлупке по мелководью.
 — О черт, — прошептала она.
 Но нельзя же стоять на месте.
 — Синди, черт вас возьми, где вы, что с вами? Где вы, черт возьми?
 Ответа не было, да она и не надеялась его услышать в таком шуме.
 Кроме…
 Что-то она все же слышала.
 Энн резко повернулась кругом и заметила какое-то движение в кустах. Что это?
 Нервно посмотрела налево и вдруг уловила хлюпающий звук справа. Что это, дождь? Или что-то другое?
 Какая опасность грозила ей… преследовала ее?
 Она не понимала даже, с какой стороны идет угроза, но инстинкт, интуиция подсказывали, что она здесь не одна, она ощущала это всеми фибрами своего существа.
 И знала, что это не друг, который хочет ей помочь. Ее охватила паника. Она заставила себя дышать глубоко, вместе с воздухом рот заполнила дождевая вода. Она крепко стиснула зубы и попыталась сообразить, в какую сторону лучше двинуться. Где дом? Где лодки?
 Где то, что недавно было тропой?
 Очень осторожно Энн сделала несколько шагов. Ну вот, там, справа, опять что-то зашевелилось в кустах. Там кто-то есть. Зверь? Какое-нибудь существо, обитающее в трясине?
 Змея.
 Догадка ее нисколько не утешила. В здешних местах, конечно же, должны водиться огромные змеи, а может, и что похуже.
 Должно быть, это какая-то гигантская змея.
 Змея в человеческом обличье.
 Никуда не глядя, она сделала еще несколько шагов в неизвестном направлении, уверенная, что находится в страшной опасности, причем опасность эта уже рядом. И теперь не важно, куда бежать, лишь бы не стоять на месте.
 Она протянула руки, чтобы раздвинуть ветви, которые хлестали ее по лицу, и услышала… да, она расслышала их даже сквозь рев дождя: крадущиеся, шлепающие шаги у нее за спиной. Они приближались. Кто-то шел за ней. Ближе, ближе…
 Она резко сменила направление.
 Ее громкое дыхание не мог заглушить даже шум воды, как бушевавшее внутри пламя не могли охладить ее ледяные потоки.
 Энн увидела какой-то смутный просвет и бросилась туда. Перед глазами была только вода — не отдельные струи, а сплошная стена. Она еще раз сменила направление и ощутила что-то вроде пропасти перед собой, в которую она готова была шагнуть. Прислушалась. Крадется ли все еще за ней этот кто-то безымянный? Кто бы он ни был.
 Что-то треснуло совсем рядом. Она напрягла слух, пытаясь различить что-нибудь, кроме барабанящего звука дождя, и одновременно отступая к воде.
 Упершись в чью-то плоть, она сжалась. Плоть была твердой, мускулистой, неподатливой. В следующий момент сильная, безжалостная рука зажала ей рот и потащила прочь от того, что она считала тропой.
 Мама Лили Маэ стояла на пороге, не обращая внимания на бушевавший ветер и потоки воды, которые он поднимал и обрушивал на крыльцо, хотя оно было поднято высоко над землей.
 Нужно было заставить девочку остаться. Буря ведь уже приближалась. Это было очевидно.
 Но она не предвидела, что ливень окажется таким неистовым. Уже много лет не случалось такого потопа.
 Она покачала головой — ничего не было видно кругом. С ними все должно быть в порядке, несмотря на крик, который она слышала. Они ведь все прекрасно знают здешние места. Наверное, малышка Синди просто наткнулась на змейку, свисающую с дерева, до смерти напугав всех своим воплем. С ними все должно быть хорошо.
 Жак их найдет. Он пошел за Энн Марсел, когда начался дождь. Она ему велела сделать это, так что скоро он приведет ее, если только эти трое уже не добрались до лодок и не успели уплыть. Было бы глупо. Лучше бы им вернуться сюда. Синди и Грегори, наверное, сообразят. Должны сообразить.
 Они вернутся.
 Она озабоченно покачала своей старой головой.
 А может, им и не следует возвращаться. Она вошла в дом и, пройдя через гостиную, направилась в спальню. Зажгла пурпурные свечи перед алтарем в углу, встала на колени и начала раскачиваться, монотонно напевая.
 Потом достала из кармана маленькую куколку, которую отобрала у Энн Марсел.
 Одну за другой она вынула из нее все иглы, не переставая напевать.
 Мужчина, который сгреб ее, не собирался ее убивать. Ее сердце колотилось с такой бешеной скоростью, словно готово было в любой момент выскочить из груди. Она не могла дышать, ничего не соображала, ей казалось, что она вот-вот умрет.
 Нет, без борьбы она не сдастся!
 — Эй, потише! — произнес мужской голос.
 Он заговорил с ней. Это он ее преследовал, собирался убить, но перед этим почему-то хочет, чтобы она успокоилась. Она лягнула его изо всех сил, насколько позволяла неудобная поза, в которой она находилась, и попала по голени. Мужчина выругался и упал в грязь, увлекая ее за собой.
 Стараясь перевернуться, чтобы оказаться сверху, он не отнимал руки от ее рта. Она вгляделась в лицо, которое теперь оказалось совсем рядом. По нему струилась вода, волосы облепили его так, будто на него натянули чулок.
 — Заткнитесь, ради всех святых, слышите? Я пришел, чтобы спасти вашу чертову жизнь, а вы меня лягаете. Ах, женщины!
 Марк. Марк Лакросс. Он здесь, в этой трясине, вместе с ней. Они лежат друг на друге в грязи.
 Он отнял наконец руку от ее рта.
 — Марк?
 — Да.
 Она была так потрясена, что попыталась вскочить.
 — А, чтоб вам пусто было! — выругался он, пытаясь отвести ее острое колено.
 — Вы напугали меня до смерти. Это вы преследовали меня в лесу?..
 — Не будьте дурой. Я не преследовал вас, я пытался понять, кто вы. — Он встал на ноги, протянул руку и поднял ее. Оба были в грязи с головы до ног и напоминали бурых болотных кикимор.
 — Черт бы вас побрал… — начала было Энн. . — Ш-ш-ш!
 Она замолчала, ее бил озноб. Они прислушались. В мерном рокоте дождя посторонних звуков как будто слышно не было.
 — Пошли, — сказал он.
 Его пальцы сомкнулись на ее запястье, он зашагал вперед.
 — Куда мы идем?
 — Назад, к Маме Лили Маэ.
 — Синди и Грегори где-то здесь.
 — Может быть.
 — Что вы хотите сказать этим «может быть»?
 — Лодок нет на месте. Вероятно, они уже уплыли.
 — Без меня?
 — Вы их где-нибудь видели?
 Она тряхнула головой.
 — Но я слышала крик.
 Он резко остановился.
 — Это не вы кричали?
 — Нет. Скорее всего это Синди.
 Он кивнул.
 — Хорошо. Посмотрим. Но ведь Синди была с Грегори, да?
 — Да. Я… я пошла к Маме Лили Маэ. Она хотела поговорить со мной наедине, поэтому Синди и Грегори отправились погулять.
 — Если они вместе, с Синди ничего не должно случиться. Грегори ее никогда не бросит. Но мы тем не менее поищем, насколько это возможно. — Он повернулся и снова зашагал. Она шла за ним, опустив голову, чтобы защитить лицо от резких порывов ветра с дождем. Теперь он вел ее.
 Господи, какое счастье, что теперь можно просто следовать за ним. Скоро они выберутся из этого ада. Пусть орет, пусть ворчит, но скоро они выберутся отсюда. Она не могла дождаться момента, когда встанет под душ, такой горячий, какой только сможет выдержать. Она будет мыть голову до тех пор, пока в волосах не останется ни крупинки этой грязи.
 Выругавшись, он внезапно остановился, от неожиданности она уткнулась ему в спину.
 — Что…
 — Мать твою! Мы здесь не пройдем.
 — Почему?
 Он подтащил ее поближе. Гигантские деревья, вывороченные с корнями, преграждали путь. Чтобы прорубить дорогу через это нагромождение корней, ветвей и листьев, требовалось мачете.
 — Итак, к Маме Лили Маэ мы не попадем, — констатировал он.
 — А с ней все в порядке?
 — С Мамой Лили Маэ? В трудной ситуации, предполагающей серьезную борьбу, она оказывается в лучшей форме, чем я сам, — сухо ответил Марк. — Может, Грегори с Синди удалось пробраться к ней назад. Мы будем продолжать смотреть по сторонам, но где бы они ни были, в доме или под дождем в грязи, слава Богу, если они вместе.
 — Мы что же, возвращаемся в город?
 — Мы не можем туда вернуться.
 — Почему?
 — Вы разве не видели, что лодки исчезли?
 — Я… Вы уверены? Может, это просто не то место?
 — Место то. Но лодок нет.
 — О Боже, тогда куда…
 — Я знаю куда.
 — Куда?
 — В убежище.
 — В убежище? Нам нужно выбираться отсюда.
 — Знаю. Но сейчас…
 Он достал что-то из кармана. Энн поняла, что это сотовый телефон. О, слава Богу! Кто-нибудь приедет за ними.
 — Не знаю, удастся ли мне связаться с кем-нибудь. И не уверен, что кто-нибудь сможет добраться сюда.
 Дерево, возле которого стояла Энн, внезапно начало двигаться. Вернее, задвигалась какая-то ветка на нем и в следующий момент стала падать прямо на Энн.
 Она отскочила, издав крик ужаса, и воткнулась прямо в Марка, выбив у него из рук телефон, который исчез в темноте, утонув, видимо, в топкой грязи.
 Марк выругался:
 — Мать вашу!
 — Это была змея!
 — Это была безобидная древесная змейка.
 — Прекратите орать на меня и поищите телефон.
 — Простите, но не я устроил этот концерт из-за жалкой древесной змейки.
 — Она была не такая уж жалкая.
 — Она была крохотная.
 — Черта с два!
 — Ищите телефон!
 Выругавшись в сторону, он начал искать его сам. Энн опустилась на колени рядом с ним. Но под руками прощупывалась только жидкая грязь. Дождь продолжал хлестать. Энн встала. У нее появилось неприятное ощущение, что ее засасывает.
 И в то же мгновение он схватил ее за запястья и резко рванул с того места, где она стояла. Грязь под ее ногами издала противный чавкающий звук.
 — Идиотка! — крикнул он в темноту.
 — Что?
 — Трясина.
 — Трясина?
 — Топь. Надо же соображать, что делаешь, если чувствуешь, что тебя засасывает.
 — Но мне на каждом шагу чудится, что меня засасывает.
 — Ладно, телефона больше нет. Нет, понимаете?
 — Мне очень жаль. Больше, чем вы можете себе представить.
 Он приблизил к ней лицо и посмотрел прямо в глаза. Дождь продолжал поливать их.
 — Может быть, эта проклятая штука и не сработала бы.
 — Может быть.
 — Идите прямо за мной, держитесь вплотную и не создавайте мне дополнительных трудностей.
 — Я не создаю вам дополнительных трудностей!
 Он зашагал назад, стараясь идти по собственным следам. Они вернулись к кромке воды, но он продолжал идти теперь по воде, которая доходила Энн чуть ли не до пояса.
 — Марк!
 Он ничего не ответил.
 — Марк, черт бы вас побрал, куда вы идете? Что мы делаем?
 — Мы не можем вернуться к дому другим путем.
 — Но мы не можем пройти и по этой проклятой воде.
 — Придется!
 — Давайте попробуем пробраться там. Ну же, вы же полицейский, вы должны что-то придумать.
 — Дьявол, Энн, я не могу расстрелять чертовы поваленные деревья!
 Он снова зашагал. Она попятилась от него в испуге. Ветки деревьев лежали в прибрежной полосе воды, словно пальцы гигантского скелета. При каждом шаге, который она пыталась сделать, корни оплетали ее ноги.
 Зубы у нее стучали. Она не сможет. Эта дорога ей не под силу.
 Энн ухватилась за его плечо и, подтянувшись, закричала ему прямо в ухо:
 — Здесь ведь нет ядовитых змей, правда?
 Он обернулся:
 — Не будьте смешной. Это Дельта. Здесь есть ядовитые змеи.
 — Черт!
 — Не трогайте их, и они не тронут вас.
 — Ну конечно! Я ведь прекрасно вижу, куда ступаю!
 Он остановился и, обернувшись, резко произнес:
 — У вас есть лучшая идея насчет того, что нам делать?
 Она беспомощно смотрела на него: промокшая до нитки, дрожащая, с прилипшими к лицу волосами, со струйкой, стекающей с носа.
 — Забирайтесь ко мне на спину, — вдруг скомандовал он. — По крайней мере ноги у вас не будут тонуть в грязи.
 Она, улыбнувшись, покачала головой:
 — Нет, все в порядке. Пошли.
 Он снова двинулся вперед. Энн казалось, что они идут уже целую вечность. На самом деле прошло всего несколько минут. Вдруг месиво под ногами стало таким мягким, что она провалилась, окунувшись в воду с головой.
 Прежде чем она сама успела вынырнуть, он просунул руки под ее спину и рывком поднял над водой. Она инстинктивно обхватила его шею руками. Глядя ей прямо в глаза, он понес ее.
 — Вам… вам не нужно нести меня. Так мы далеко не уйдем.
 — Вы не такая уж тяжелая.
 — Для такой вязкой грязи — достаточно.
 — Осталось недалеко.
 — До чего недалеко?
 — Увидите. Мы почти пришли.
 Она закусила губу. Конечно, она чувствовала себя несчастной — вся мокрая, в грязи, тревога за друзей не отпускала ее. Но он был прав: Синди и Грегори наверняка вместе, а Мама Лили Маэ в этих болотах, как у себя дома.
 Да и она сама больше не одна. Она у него на руках. И хоть он промок и вымазан грязью, она чувствовала на себе взгляд его серебристо-серых глаз, который согревал ее. И больше — он прожигал ее насквозь.
 — Здесь, — резко сказал он и поставил Энн на ноги.
 Тьма была такой непроглядной, что поначалу она не поняла, о чем он говорит. Потом впереди стало вырисовываться какое-то сооружение, стоявшее на вершине холма. Вода плескалась вокруг, но домик стоял на самой вершине.
 — Пошли. — Он потянул ее за руку и почти побежал к огромному кипарису рядом с домиком по проходившей здесь до дождя дорожке. Добравшись до дерева, он отпустил ее руку и прислонился к стене бревенчатого строения, тяжело дыша. Энн тоже едва переводила дух, наблюдая за стихией дождя.
 — Хотите выпить? — спросил Марк.
 — Выпить?
 Он открыл дверь и вошел в дом. Энн с опаской последовала за ним. Внутри было темно, как в чреве у кита.
 — Сейчас, только туфли сниму…
 Она услышала звук его шагов, потом неожиданно вспыхнула спичка. Секундой позже помещение озарилось мягким мерцающим светом масляной лампы, которую зажег Марк.
 Не веря своим глазам, Энн осмотрелась. Это был домик, напоминающий гостиную Мамы Лили Маэ, но здесь единственная комната служила и гостиной, и спальней, и кухней. У стены стояла двуспальная кровать, покрытая старомодным стеганым одеялом. В центре — письменный стол со стулом, в кухонном уголке — круглый стол с четырьмя стульями, стойка, шкафчики, газовая плита и раковина. Как и у Мамы Лили Маэ, раковина была старомодной, вода накачивалась помпой. В углу комнаты был расположен большой камин, в котором лежала горка хвороста и несколько поленьев.
 — Сейчас зажгу огонь, — сказал Марк.
 Энн в нерешительности топталась у двери.
 — Чье… чье это?
 Он оглянулся и удивленно посмотрел на нее:
 — Мое.
 — Ваше?
 Он не сводил с нее глаз.
 — Мое. Что в этом удивительного?
 — Я… я просто не знала, что…
 — Что я тоже выходец из этих болот? Что ж, миссис Марсел, вы разговариваете с чистокровным «енотом».
 — Вы каджун?
 Он ничего не ответил и присел у камина, разжечь который не составляло ему труда. В комнате все было готово к любому неожиданному приходу хозяина, в частности хворост был уже сложен шалашиком под поленьями. Марк лишь несколько раз подул, чтобы пламя разгорелось и запылало. Он поднялся с колен и посмотрел на Энн.
 — Можете делать, что хотите. Душ — во дворе, я не собираюсь таскать на себе эту грязь.
 — Душ — во дворе?
 — Ага.
 Он толкнул дверь, которая вела в помещение, где был туалет и умывальник. Вода здесь тоже накачивалась насосом. Из настенного шкафа он, порывшись в нем, извлек два чистых полотенца, потом что-то еще. Это оказалась огромная байковая рубашка, которую он бросил ей.
 — Пожалуй, это единственное, что я могу вам предложить. Можете сами поискать что-нибудь еще.
 Он пересек комнату и вышел из домика с полотенцем в руке. Энн глядела ему вслед, онемев. Она встряхнула рубашку, которую он ей бросил.
 Не собирается она принимать здесь душ! Не может. Да, она мечтала о душе и продолжает мечтать, но здесь…
 Это было невероятно. Он снова орал на нее. Но хуже всего, что он был здесь.
 Чем он тут занимается? У него есть этот домик. Как он наткнулся на нее там, в болоте? Она положила на кровать байковую рубашку и резко развернулась, полная решимости немедленно получить ответы на все свои вопросы. Выйдя на улицу, она увидела, что душ действительно располагался во дворе, прилегал вплотную к дому, вода лилась откуда-то из стены по мере того, как Марк дергал за какой-то канат.
 Он стоял обнаженный.
 Широкие плечи, упругое тело, поразительный цвет кожи. Вода смывала грязь с его груди. Мускулы играли на плечах, когда он одной рукой качал воду, а другой натирал себя мылом.
 Волосы на его груди были мокрыми и темными, они спускались до узкой талии и продолжались ниже, образуя густое, темное гнездо в самом низу живота. Она смотрела на него, забыв, о чем хотела спросить.
 О Господи, да, он был именно таким, каким она его себе представляла.
 Даже лучше.
 Боже, она ведь глазеет на него!
 Он тоже смотрел на нее не отрываясь.
 Энн резко развернулась и заспешила в дом.
 Она поговорит с ним потом, когда он оденется.
 Через несколько минут Марк снова вошел в дом, в махровом халате, на ходу вытирая волосы полотенцем.
 — Душ в вашем распоряжении, — сказал он.
 Она собиралась было заявить ему, что не будет принимать душ.
 Ну и что она этим докажет?
 Ей безумно хотелось помыться, даже если вода ледяная. Он выглядел таким чистым, уютным, на нем не осталось и следа этой чертовой глины. Кожа у нее зудела, словно в покрывавшей ее грязи что-то копошилось. Придется вымыться.
 — Спасибо, — коротко поблагодарила она и, взяв полотенце и рубашку, направилась к двери.
 — Вы ничего не забыли?
 — Например?
 — Вам мыло не нужно?
 Он бросил ей кусок мыла. Она машинально поймала его.
 — Спасибо. Большое спасибо, — пробормотала Энн и вышла.
 На пороге она задержалась. Потом, уже раздеваясь, она нервно озиралась по сторонам. Да кто в конце концов придет сюда подглядывать за ней во время ливня в этой глуши? Никто.
 Но ведь был Марк.
 Он не вышел. И не выйдет, решила она. Ведь это он отшатнулся от нее вчера вечером с проклятиями. О Господи, как хорошо освободиться от этой грязной одежды. Может, к ней пристали пиявки? Интересно, в этой трясине водятся пиявки? Вполне вероятно. Теперь в ее одежде может оказаться все что угодно.
 К собственному удивлению, она не смогла быстро раздеться. А потом выяснилось, что ей трудно справляться с этим насосом. Вода лилась ей на голову отдельными, редкими каскадами. Свободной рукой она проводила по волосам снова и снова, пока не удостоверилась, что вымыла их настолько, насколько было возможно. Она закрыла глаза. Вода была холодной, ледяной. Но это не имело значения. Дрожа от холода, Энн продолжала поливать себя ею снова и снова, поглаживая живот, грудь, бедра, потом подставила под воду лицо. Открыв глаза, она увидела его.
 Марк.
 Он стоял рядом.
 Она ошиблась. Он вышел.
 Свет и тени, падавшие из окон комнаты, где горела масляная лампа, причудливо плясали на их лицах. Теперь его глаза казались совершенно серебряными, черты лица стали резкими и само лицо выглядело чрезвычайно напряженным.
 Мужским. Устрашающе мужским…
 Исходящий от него жар невольно передался ей, и все ее тело словно пронзила молния.
 Во рту пересохло.
 Сердце бешено заколотилось.
 Дыхание стало прерывистым.
 — Я подумал, может быть, вам нужна помощь, чтобы вымыть волосы, — закричал он, перекрывая вой ветра и грохот дождя, обрушивавшегося на козырек над крыльцом.
 Его глаза прожигали ее насквозь, он смотрел ей прямо в лицо. Потом взгляд его скользнул вниз, на ее грудь, на живот, на впадину между бедер. Огненная волна прокатилась по ее телу.
 Волосы…
 Он снова посмотрел ей прямо в глаза.
 — Волосы?
 — Да, волосы.
 — Вы глазеете на меня, — сказала Энн.
 Он пожал плечами. Улыбка чуть тронула его губы:
 — Но вы же тоже глазели на меня.
 — Ничего подобного.
 — Глазели-глазели, точно. А я беспокоился только о ваших волосах. Вы ведь слишком упрямы, чтобы попросить о помощи, а мыть голову и одновременно качать воду очень трудно.
 — Я справилась.
 — Тогда извините. Я не хотел… — начал он и осекся.
 — Вы продолжаете глазеть на меня, — повторила она.
 — Правильно. А вы глазели на меня! Мы уже согласились, что оба глазели друг на друга.
 — Но я делала это не так долго.
 — Зато вы первой начали.
 — Случайно.
 — Как же!
 — Ну ладно, насмотрелись?
 — Говорю вам, я не хотел… — голос его стал прерывистым и тихим. — А черт, чего я хотел! Вы совершенно правы. Хватит пялиться! — вдруг решительно согласился он, протянул к ней руки, вытащил из-под душа и крепко обнял.




 Глава 13


 Не сказав больше ни слова, Марк ногой распахнул дверь и точно так же закрыл ее за ними. Не выпуская Энн из объятий, он подвел ее к покрытой стеганым одеялом кровати, и они упали на нее, продолжая целоваться. Он впивался в ее рот, глубоко и жадно проникал в него языком, разжигая внутри нее всепоглощающее пламя. Его руки нежно гладили ее по щекам, потом скользнули на шею, на грудь, стискивая и лаская ее, на бедра… Потом сильные ладони снова сжали маленькие груди, и большими пальцами он начал нежно поглаживать затвердевшие соски, вызывая бешеный, сладкий, неистовый отклик в каждой клеточке ее тела.
 О Боже, она чувствовала…
 Всем своим существом она ощущала, как в ответ на его страсть, его нетерпение в ней поднимается головокружительное, непреодолимое желание, какого она никогда не испытывала с другим мужчиной. Прикосновение его мощного тела было таким возбуждающим. Там, где он касался ее обнаженными его участками, ее словно прожигало насквозь. Халат, все еще скрадывавший кое-где его наготу, создавал ощущение влекущей тайны. Прикосновение его рук…
 Его язык, продолжавший скользить по ее губам, властно проникавший в ее рот, вызывал необыкновенное возбуждение…
 Вдруг он приподнялся и навис над нею, опираясь на кисти рук, глядя прямо в глаза.
 — Есть возражения? — хрипло спросил он, тяжело дыша, жилка на его шее быстро пульсировала. В мерцании лампы серебристые глаза на его красивом, напряженном лице казались теперь почти золотыми. — Господи милостивый, Энн, если ты не хочешь, прогони меня туда, под дождь.
 Слабая улыбка тронула ее лицо. Ей следовало бы привести множество возражений.
 Но она не могла вспомнить ни одного.
 Она вообще не могла выговорить ни слова. Ни единого слова. Поэтому лишь отрицательно покачала головой.
 — Уверена?
 Она кивнула.
 Он тихо застонал.
 Его губы снова приникли к ее рту.
 В следующее мгновение он, обхватив ее ногами и упершись в постель коленями, быстро содрал с себя халат и лег на нее всем своим обжигающим обнаженным телом…
 Обняв и тесно прижимаясь к ней, он гладил ее спину и ягодицы, продолжая целовать в губы. Его тело плавно скользило по ней вверх и вниз. Он захватывал губами ее соски, ласкал их языком, а пальцы его пробегали по ее позвоночнику, спускаясь к округлостям ягодиц. Она выгибалась под ним, тяжело дыша, вцепившись руками в его густые волосы и ощущая, как огонь пробегает по всему ее телу. Подушечки его пальцев были и твердыми, и упруго скользящими, словно капельки ртути. Поглаживая, сжимая, они скользнули на внутреннюю поверхность ее бедер и ласково проникли между ними…
 И вот они ритмично двигаются внутри нее, о Боже!
 Она издала сдавленный крик, ее ногти впились в его бронзовые плечи. Господи, о Господи, оказывается, она уже забыла, каким сладким бывает это неотвратимое влечение… Забыла, когда ей было так невыносимо хорошо от отчаянного желания…
 Его рот снова сомкнулся у нее на груди, язык ласково заскользил по соску кругами, словно омывая его теплыми волнами, а бережные, ласковые движения его пальца там, в ее самой интимной, самой сокровенной глубине, вызывали упоительную истому, от которой едва не разрывалось сердце. Потом вдруг ошеломляюще внезапно он встал на колени, обхватил ее ноги чуть ниже колен, согнул их и раздвинул. Она не закрыла глаза, и, потому что они смотрели друг на друга, огонь желания разгорался еще жарче…
 Новизна. Господи, он дарил ей совершенно новое ощущение. Этим своим пронзительным взглядом в самый интимный момент близости он пробудил в ней такой накал страсти, какого она еще никогда не испытывала. Она ждала, что вот-вот он проникнет в нее: он был так возбужден, так требователен, так дрожал от нетерпения. Но момент для его мужской плоти еще не настал. Вместо этого он наклонил голову, и на интимном треугольнике своего живота она ощутила сначала чуть колючее прикосновение его щеки, потом — мягкое касание губ.
 Потом…
 Боже, потом…
 Потом он стал почти насиловать ее. Властно и в то же время так восхитительно эротично, так страстно, как никто никогда… Она благодарила дождь, который колотил по крыше, заглушая стоны, вырывавшиеся из ее груди. Волна за волной неистовая, животная страсть прокатывалась по ее телу. Она хотела остановить его, попросить оставить ее… Но прежде чем хоть одно слово сорвалось с ее языка, она вновь ощутила состояние такого невыносимого наслаждения, что ей показалось, будто она умирает. Но тут же она поняла, что не умирает, напротив, никогда еще она не испытывала такого острого ощущения жизни. Все вокруг нее потемнело, затем где-то вдали замерцал бледный золотистый свет. А потом…
 Потом он вдруг поднялся над ней и наконец вошел в нее. Еще мгновение назад ей казалось, что она достигла высшей точки, но нет, только теперь все началось. О Боже, она не вынесет такого наслаждения!
 Она ощущала его всем своим существом. Глаза ее крепко сомкнулись, потом открылись. Он смотрел прямо в них. Его серебристые глаза пронизывали ее жадной, сладкой страстью, от которой она словно парила над землей, ощущая лишь его твердую, жаркую плоть, ритмично и требовательно двигавшуюся в ее собственной пылающей глубине.
 Этот экстаз, эта агония, казалось, никогда не кончатся. И она никогда не насытится. Дождь продолжал колотить по крыше, по деревянным стенам, ветер готов был сорвать дом с места, молнии прорезали черное небо, а ей казалось, что все это происходит внутри нее самой. И в тот момент, когда его тело свела последняя судорога и массивная, дрожащая плоть его скорчилась над ней, новая вспышка всепоглощающего пламени обожгла ее, и наступило мгновение высшего, невыносимо острого наслаждения. Она обмякла под ним, умиротворенная и смущенная. Она не помнила, нет, просто не испытывала еще ничего подобного. Джон был хорошим любовником, но никогда, никогда ей не было с ним так хорошо…
 Дождь наконец кончился. Тяжело дыша, она лежала рядом с ним на спине, сердце все еще бешено колотилось у нее в груди. Он тоже откинулся на спину, она не видела его глаз. Неожиданно она вдруг поймала себя на том, что снова глазеет на него.
 Его тело было таким… прекрасным.
 И, Боже милостивый, как он им владел!
 Он повернулся и тоже посмотрел на нее. Нежная улыбка озарила его лицо. Он ласково обнял ее и просто сказал: «Уф-ф!», — коснувшись губами ее лба.
 Но в том, как он это сказал, было такое…
 Что-то, что делало это «уф-ф» самым чудесным, что она когда-либо слышала.
 Он лежал, погруженный в кромешную темноту и пустоту, словно существовал в вакууме.
 Но время от времени он испытывал странные ощущения…
 Какие-то невнятные кошмары вдруг вторгались в этот вакуум. Вот он идет по кривым темным улочкам. Слышит, как она зовет его. Снова и снова. Он знает, что это она, видит ее лицо. Видит боль и ужас в ее глазах. Она пытается о чем-то предупредить его. Но он плохо видит ее в тени.
 Она там не одна.
 Он выкрикивает ее имя, бежит к ней. И чем быстрее бежит, тем медленнее приближается. Его голос звучит искаженно, словно записан на старую, истершуюся пленку. Ноги у него слабеют, как будто по прихоти жестокого режиссера движение в кадре должно замедлиться. Он слышит музыку, любимую музыку своего города, она прорывается сквозь ее отчаянный крик, ее мольбу о помощи.
 — Джина!
 Он бежит, бежит…
 Наконец подбегает к ней. О Боже, его вдруг пронизывает острая боль.
 И кровь, Господи, сколько крови!
 Лицо! Лицо, выступающее из мрака. На один короткий миг оно предстает перед ним. И тут же исчезает. И даже в своих снах…
 Он не уверен, что сможет снова извлечь его из мрака памяти, даже во сне.
 Складная. Он назвал ее поначалу складной.
 Абсолютно неверное определение и по форме, и по существу.
 Она великолепна. Ноги прекрасной формы. Изящная грудь, идеального размера. Тонкая, гибкая талия, совершенная линия плечей. Глаза, когда она смотрела на него, напоминали дымчатые хризантемы. От ее улыбки у него сердце готово было выскочить из груди. А страсть, с которой она отдавалась ему, заставила его обрести острое чувство жизни, которое, как ему казалось, он уже безвозвратно утратил.
 Наверное, не следовало бы делать этого. Очень плохо. Но все же в тысячу раз лучше, чем вчера, когда он ушел.
 Он лежал, обняв ее, положив ее голову себе на грудь. Энн была восхитительна не только потому, что он только что испытал с ней бешеный оргазм. Редчайшим человеческим качеством была ее преданность Джону Марселу и готовность доказать его невиновность, даже с риском для собственной жизни. Слепая вера. В силу профессии он презирал слепую веру, но Энн заставила его увидеть, что такая вера тоже достойна уважения.
 — Голодна? — спросил он.
 — Что ты имеешь в виду? — насторожилась она.
 — Я имею в виду, не хочешь ли ты поесть.
 — А у тебя есть еда?
 Засмеявшись, он встал и, шлепая босыми ногами по деревянному полу, направился в кухню.
 — Меню, конечно, изысканным не назовешь, но пара бутылок приличного вина у меня всегда найдется. Держу на всякий случай про запас пачку-другую крекеров, консервированный суп и прочее. И потом здесь всегда есть… гм-м… Завернись-ка во что-нибудь. Мы пойдем на улицу.
 — На улицу?
 — Пошли.
 Она смотрела на него так, будто он сошел с ума, — зеленые глаза расширены, светлые всклокоченные волосы обрамляли удивленное лицо. Он бросил ей халат, сам надел длинную рубашку, схватил ее за руку и вытащил из постели.
 — Проверим сети, — объяснил он.
 — Мы будем проверять сети?
 — Ага.
 Стащив ее с крыльца, он повел Энн за угол дома. Задняя стена его, как оказалось, нависала прямо над водой.
 Дом принадлежал ему, земля, на которой стоял дом, — тоже, сколько бы ни стоил этот клочок Дельты. Но сети ставили его кузены, которые при необходимости пользовались домом, таков был негласный уговор.
 — Дай мне руку, — велел Марк. Она, все еще в замешательстве, смотрела на него, не понимая, что он собирается делать, но уже готовая подчиниться.
 Слепая вера.
 Ему она будет бесконечно преданна.
 Черт! Он влюбляется.
 — Вот здесь, тяни за веревку.
 Схватившись за противоположные концы, они вытащили сеть, привязанную к столбам причала, который представлял собой заднее крыльцо дома. Увидев запутавшихся в сети раков, Энн вскрикнула.
 — Они очень вкусные, — сказал Марк, схватив одного за голову и высасывая мясо из хвоста.
 Энн побледнела.
 — Не волнуйся, — успокоил он ее, — у нас есть газовая плита, и я их приготовлю. Если хочешь, конечно.
 — Я ела мясо раков, — с отвращением сказала она. — Я ведь уже давно здесь живу. — И после некоторого колебания добавила: — Но я никогда не ела их сырыми.
 — Они вовсе не так плохи, особенно когда умираешь от голода.
 — А ты умираешь?
 — Секс возбуждает аппетит.
 Она неожиданно покраснела.
 Марк невольно протянул руку и погладил ее по щеке и подбородку.
 — Я приготовлю чудесных «дьявольских раков а-ля Марк Лакросс».
 — А из меня выйдет прекрасная кухонная рабыня. Что ж, пошли.
 В кухонных шкафах было полно острых соусов и приправ. Вскоре рачье мясо уже шипело в масле на раскаленной сковороде, вино было открыто и распечатаны коробки с крекерами. А еще через некоторое время на столе появился приличный ужин. Несколько минут они жадно ели, обмениваясь лишь отдельными словами.
 — Очень вкусно, — заверила она его.
 — Спасибо. Конечно, из свежих продуктов получается еще вкуснее.
 — Куда уж свежее.
 — Ассистент у повара был великолепный. — Марк поаплодировал.
 — Просто мы оба умираем от голода.
 — Что правда, то правда. Может быть, великие повара своей славой обязаны умирающим от голода едокам.
 — Гм-м, не исключено, — вытирая пальцы салфеткой, она сверлила его взглядом. — Чудеса: я ем болотных ворованных раков в компании полицейского.
 Он широко улыбнулся:
 — Вряд ли мне придет в голову арестовать самого себя. А кроме того, они вовсе не ворованные.
 — Но мы едва ли сможем вернуть их.
 Он поднял бокал и, проглотив еду, сказал с лучезарной улыбкой:
 — Я ведь из этих мест. У меня здесь семья. Я же говорил тебе, я — «собачий енот».
 — Что за слова!
 — Если кто-то говорит так о себе самом, в этом нет ничего оскорбительного.
 — Мне нравятся каджуны.
 Все так же широко улыбаясь, он протянул руку и пальцами стал гладить ее по запястью.
 — Иначе и быть не могло.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Ничего плохого. Просто в твоей душе нет места каким бы то ни было предрассудкам. — Глотнув еще вина, он вздохнул. — Новый Орлеан — потрясающее место. Кого здесь только нет. Но исторически креольские аристократы смотрели на каджунов свысока, потому что те были беженцами-акадами из Новой Шотландии. Ребенком я жил здесь постоянно. Отец занимался ловлей раков. Его покупатели называли нас, детей каджунов, «болотными гнидами». Вот так-то.
 — Но вы им отомстили.
 — В самом деле?
 Она кивнула:
 — Я имею в виду каджунскую кухню. Нет сомнений, что каджунская кухня сегодня — самая популярная в стране.
 Он засмеялся.
 — Ты ведь не мечтаешь о настоящей мести? — спросила она.
 — Нет, конечно. Мне нравится быть тем, кто я есть.
 — Мне ты тоже нравишься таким, какой ты есть. — Она покраснела, положила в рот кусочек рачьего мяса и замахала рукой, словно пытаясь остудить жар во рту. — Батюшки, это действительно вкусно, но очень остро.
 Он протянул ей свой бокал. Она отпила из него, потом уставилась на свой.
 — Хорошая каджунская кухня и должна быть острой, — объяснил Марк.
 Энн вымученно улыбнулась ему. Она едва дух перевела от этой острой еды. Волосы у нее были по-прежнему всклокочены, на хрупком личике зеленели огромные глаза. Она не походила на девочку, в сущности он так и не определил до сих пор ее возраста. Но в ней была прелесть зрелой и умной женщины, научившейся жить с внутренним ладом в душе. Улыбка ее была спокойной и мечтательной. Она покорила его сердце и его тело. Он мог бы влюбиться в нее, но для этого нужно было избавиться от чрезмерного вожделения. Ситуация была чертовски подходящей. Редко мужчине удается оказаться вместе с предметом своего вожделения в уединенном домике, отрезанном от мира, так что в течение многих часов никто не сможет их найти.
 — Хорошая каджунская кухня должна быть острой, — повторила она. — А хорошие каджунские мужчины?
 Он сделал большой глоток вина. Черт, такое трудно представить даже в самых невероятных фантазиях. Она все еще была в его халате, а он — в рубашке.
 — Это… приглашение? — хриплым голосом спросил он. — То есть ты меня приглашаешь?..
 — Похоже, что да.
 Он вскочил так резко, что стул, на котором он сидел, отлетел к стене, и протянул ей руку. Она колебалась лишь мгновение.
 — Если ты не хочешь больше раков…
 — Нет, я… я сыта…
 Она взяла его руку.
 Они снова занимались любовью.
 Потом спали.
 И снова занимались любовью. В этот третий раз она не просто пригласила его, она вела себя как агрессор.
 О Господи! Что она творила!
 Ее волосы, оплетавшие его голую грудь. Ее язык, словно змейка, проникавший в его жаждущий рот, скользящий по его груди, животу, дразнящий, обжигающий его мужскую плоть… Наконец это становилось невыносимым, будило в нем животное мужское начало, он хватал ее, терзал, проникал в нее, выпивал ее до дна. Он брал ее всю, целиком, они сливались в едином огненном ритме, пока не наступал взрыв, пока они оба не проваливались в бездну, утоляя на время жажду друг друга.
 Потом они лежали изнемогшие, в полудреме. Он гладил ее по волосам, но возбуждение снова зарождалось в глубине его существа. Он хотел заснуть рядом с ней, но было жалко, лежа с ней в постели, терять время на сон.
 — Ты восхитительна, — тихо сказал он.
 Улегшись на его груди, она смотрела ему прямо в глаза.
 — Я действительно… ничего?
 Он расплылся в улыбке.
 — Ничего? Ты красавица. — Он взял ее лицо в ладони. — У тебя совершенные линии. Я не художник, но даже я это понимаю.
 Она приняла комплимент с благодарностью, однако заметила:
 — Но линии меняются, знаешь ли.
 — То есть?
 — Моя кожа уже не натянута так, как это было двадцать лет назад.
 Он рассмеялся и поднял голову, оглядывая ее:
 — Перемены тоже неплохи, они приносят то, что западает в душу.
 — Гм-м, — она сухо рассмеялась, — однако и грудь тоже «западает», точнее, опадает и обвисает.
 Он затряс головой и снова рассмеялся:
 — Лично мне твоя грудь нравится такой, какая она теперь. Прелестные бугорки. Даже мой напарник признал это.
 — Неужели?
 Марк кивнул, лаская один из этих самых «бугорков».
 — Он отметил также достоинства твоего задка.
 — Это очень профессионально.
 Марк пожал плечами:
 — В конце концов он же только комментировал. Это было художественное впечатление. Должен признать, что я как раз был слеп, мне ты поначалу показалась слишком маленькой.
 — Я по-прежнему маленькая.
 — Ерунда, известно, что драгоценные вещи умещаются в маленькой упаковке.
 — Ты действительно так думаешь?
 — Да, — он посмотрел на нее еще внимательнее, тронутый ее неуверенностью в себе. — Сколько вам лет, Энн Марсел?
 — Сорок пять.
 — О!
 — Это имеет значение?
 Он тряхнул головой:
 — Мне совершенно безразличен твой возраст. То есть неправда, я бы не хотел, чтобы ты была моложе.
 — Какое облегчение.
 — Я и сам не цыпленок.
 — Не знаю, не знаю. Ты чертовски задиристый петушок.
 — Перченый каджун? — поддразнил он.
 Она торжественно кивнула.
 Он взял ее лицо в ладони.
 — Мне нравится, как ты выглядишь. Ты красивая женщина сейчас, вероятно, была красива двадцать лет назад и будешь красива еще через двадцать, потому что у тебя красивая душа — это видно по тому, как ты относишься к людям, по твоей страстности, самоотверженности, простоте и обходительности, по твоим работам, даже по тому, как ты двигаешься. Так хорошо, как сейчас с тобой, мне не было с тех самых пор, как…
 Она облизнула губы:
 — Как умерла твоя жена?
 — С еще более давних, — признался он. — Она болела, видишь ли, довольно долго. Я знал, что она умирает. Последние проведенные с ней дни для меня бесценны, но это были дни ее агонии.
 — Сочувствую.
 — Да, ее агония заслуживала сострадания. Я любил Мэгги.
 Энн кивнула — ей было просто понять то, что он сказал, больше слов не требовалось.
 Марк закинул руки за голову, чтобы было удобнее разглядывать Энн.
 — С тех пор я был близок со множеством женщин, — признался он.
 — Все вы, мужчины, таковы.
 — Каковы?
 Она улыбнулась:
 — В одном телевизионном ток-шоу было сказано: чтобы испытать желание, мужчине достаточно находиться рядом с женщиной, женщина для этого нуждается в чувстве.
 Он фыркнул:
 — Не уверен, что это всегда верно.
 — Должна ли я это понимать так, что для тебя это было больше, чем просто секс?
 Он подумал, что она дразнит его, но, может, имеет в виду и что-то более глубокое.
 — А чем это было для вас, Энн Марсел?
 Она уселась у него на животе и, не сводя глаз с его лица, задумалась.
 — Ты очень привлекательный мужчина. Ошеломительно красивый, зрелый во всех отношениях. Широкая, мускулистая грудь с густой, мужественной растительностью, по которой рассыпаны серебряные искорки.
 — О?
 — У тебя потрясающие глаза. Словно пара ножей.
 — Гм-м. Вообще-то это звучит не слишком романтично.
 — Ты прав. Но у тебя есть удивительная способность смотреть на человека так, что кажется, будто ты пронизываешь его насквозь. И в то же время словно раздеваешь. Это может страшно раздражать, разумеется, но может быть и очень сексуально.
 — Да?
 Она снова торжественно кивнула.
 — Продолжай. Говори, говори.
 — У тебя восхитительный голос. Хрипловатый, низкий, богатый. Проникает под кожу. Он может возбуждать чувственность до жара в крови, до дрожи.
 — Здорово.
 — Потом то, как ты целуешься…
 — Да?
 — УФ-Ф-Ф!
 — УФ-Ф-Ф?
 — Так… так многообещающе, — объяснила она.
 — Надеюсь, это хорошо?
 Она опять кивнула:
 — И кстати…
 — Да?
 — У тебя у самого великолепный «задик».
 — Господи, как я рад, что он тебе понравился.
 Она улыбнулась.
 — Ну так скажи мне, — спросил он, — для тебя это был только секс?
 Она наклонилась к нему:
 — Ты собираешься погубить моего очень доброго друга.
 — А, ты о старине — бывшем муже?
 — Это был даже не секс, — чопорно продолжила она.
 — Но желание было непреодолимым?
 — Что-то в этом роде, — сухо призналась Энн.
 — Моя задница оказалась чертовски хороша.
 — Да, но потом… Многое другое оказалось тоже чертовски хорошим.
 Она говорила честно, искренне, голос ее слегка охрип. Это вызывало горячую пульсацию у него в крови и кое-что сверх того.
 — Думаю, мне хотелось бы испытать нечто чуточку более серьезное, — раздумчиво произнес он.
 Она была миниатюрной. Компактной.
 Но чертовски идеально маленькой и компактной. Он без труда опрокинул ее и оказался сверху. Слова о том, какой прекрасной он находит ее грудь, звучали приглушенно, потому что, продолжая говорить, он уже снова ласкал ее сосок языком, губами, слегка прихватывал зубами, и по мере того как сосок становился все тверже, он чувствовал, как восстает и его собственная плоть. Ее естественный обворожительный запах смешивался с запахом мыла и терпким запахом их любви, опять пробуждая в нем животный инстинкт. Он терся своим телом о ее тело, целуя его, лаская, давая и требуя…
 На этот раз, когда все кончилось, он лег на спину и, глядя в потолок, подумал: как странно, с каждым разом становится все лучше и лучше.
 Он снова прижал ее к себе:
 — Ну так как: это только секс?
 — Секс умопомрачительно хорош.
 — Но только секс?
 — Разве я не сказала тебе, что женщине всегда нужно чувство.
 — Ты сказала, что таково было мнение, изложенное в телевизионном шоу.
 Она рассмеялась. А потом серьезно ответила:
 — Ты невозможен, Марк Лакросс. Иногда мне хочется стать огромной, как борец-чемпион, чтобы разорвать тебя на клочки.
 — Гм-м, не слишком обнадеживающе звучит.
 — Но, может быть, не так уж и плохо. Ты вызываешь неумеренные эмоции — будь то гнев или что-то другое. И я обожаю тебя. Мне нравится твоя честность и даже твоя настырность. — Она усмехнулась. — Мне нравится твоя увлеченность, твое мироощущение.
 — Я рад.
 — Итак, я излила тебе свою душу. Как насчет твоей?
 — Для меня это был только секс.
 — Что?! — возмущенно воскликнула она.
 — Только секс, — ответил он и рассмеялся. Она размахнулась, чтобы ударить его, но он перехватил руку, притянул Энн к себе и стал целовать в губы, шепча: — Хотел бы я, чтобы это был только секс. Чтобы ты не проникала мне прямо под кожу, чтобы тревога за тебя не сводила меня с ума.
 Она облегченно вздохнула и прильнула к нему:
 — Нет никаких оснований тревожиться за меня.
 — Ну да, конечно, я нахожу тебя бегающей по болотам во время небывалой грозы, и у меня нет оснований за тебя беспокоиться.
 — А ты-то что делал в болотах?
 — Пришел искать тебя.
 — Почему?
 — Потому что боялся.
 — Почему?
 — Не знаю, интуиция, — он запнулся, вспомнив, что еще не сказал ей про опознание Джейн Доу. — Ты ведь от меня знаешь, что еще одну женщину нашли убитой, правда?
 Она нахмурилась.
 — Задушенной?
 — Нейлоновым чулком.
 — Эти два убийства могут быть связаны между собой? Я думала, что серийные убийцы действуют всегда одинаково, ведь они и убивают потому, что их извращенные желания находят некое удовлетворение в самом способе убийства.
 — Это не обязательно серийные убийства, — ответил Марк. — Когда я начинал служить в полиции, убийства, которые мы расследовали, были главным образом убийствами по личным мотивам. Ревность, алчность служили тогда такими мотивами. С тех пор мир сильно переменился. Все больше и больше преступлений совершают ненормальные, а их жертвами становятся абсолютно незнакомые им люди. И преступники руководствуются именно теми извращенными желаниями, о которых ты говоришь. Но я уверен, что Джину убили по личному мотиву.
 — Ты опять про Джона…
 Он остановил ее повелительным жестом руки.
 — Вовсе нет.
 — Ты пришел к выводу, что Джон невиновен?..
 — Нет. Просто сейчас я не так уверен в его виновности, как прежде.
 — Почему?
 — Из-за Джейн Доу, — ответил Марк.
 — Ты что-то узнал в связи с ее убийством?
 — Нам известно, что в тот вечер, когда ее убили, она была в клубе.
 — О Боже мой! Она тоже танцовщица? — с ужасом спросила Энн.
 — Нет, она не работала в клубе. Просто она зашла в «Аннабеллу» в тот вечер. Ее видело несколько человек. Проблема в том, что никто не знает, с кем она пришла, пришла ли одна и с кем ушла.
 — Да, бедновато.
 — Скоро мы получим дополнительные данные на нее. В наш компьютерный век полиция имеет возможность очень быстро получать кое-какую информацию.
 — Но убийства могут оказаться и не связанными? — предположила Энн.
 — Могут. Джон Марсел мог зарезать Джину, а какой-нибудь придурок — пойти за Джейн Доу, когда она уходила из клуба.
 — Может, Джон скоро выйдет из комы.
 — Может быть. И будем молиться, чтобы, когда это случится, он смог нам помочь, не уличив себя самого.
 — Он, должно быть, что-то знает.
 — На это можно лишь надеяться, — предположил Марк.
 Энн положила голову ему на грудь, он крепко обнял ее за плечи.
 — Марк?
 — Да?
 Она некоторое время колебалась.
 — Марк, когда я была у Джона в палате в ночь убийства Джины, он, прежде чем потерять сознание, действительно кое-что мне сказал.
 — Я знаю.
 — Знаешь?
 — Ты плохая лгунья. В тот момент, когда ты заявила, будто он ничего тебе не сообщал, я знал, что это ложь.
 — В самом деле?
 — Да. — Он помолчал с минуту. — Ты вспомнила об этом потому, что теперь хочешь мне это сказать? — осторожно поинтересовался он.
 — Да.
 — Ну и? Что же он сказал?
 — Я думала, он узнал меня и пытается выговорить мое имя.
 — Но он сказал что-то другое?
 Марк чувствовал, как она дрожит.
 — Он произнес: «Аннабелла». Как я уже рассказывала тебе, когда Джон ввалился в мою квартиру, он повторял лишь, что не делал этого. А потом, в больнице, он произнес название клуба.
 — Значит, поэтому ты туда и отправилась?
 — Убийство каким-то образом связано с клубом.
 Марк размышлял. То, что она сообщила, не было для него таким уж откровением. Но если Марсел невиновен, то…
 Да, похоже, все идет к тому, что парень окажется действительно ни при чем.
 «Аннабелла».
 Он крепче прижал к себе Энн:
 — Ты больше не будешь совать нос ни во что, связанное с этим делом, поняла?
 Она не ответила.
 Прихватив ее волосы, он запрокинул ей голову так, что она вынуждена была смотреть ему прямо в глаза.
 — Я хочу, чтобы ты держалась подальше от всего этого.
 — Хорошо.
 Она лгала. У нее и в мыслях не было слушаться его.
 — Все становится действительно очень опасным.
 — Да, понимаю.
 — Ничего ты не понимаешь! Бегаешь тут по болотам…
 — Я пришла повидаться со старушкой и задать ей несколько вопросов. И пришла, заметь, не одна…
 — Зато убежала одна.
 Энн вздохнула.
 — Энн, я совершенно серьезно говорю тебе: не лезь в это дело.
 — Я же сказала, хорошо!
 — Черт тебя побери! — Она опять разозлила его. Дьявол! Рассердившись, он снова ощутил нарастающее желание. Он опять хотел ее.
 Могло случиться одно из двух: покинув этот домик, они со временем станут действительно близкими друг другу людьми, но вероятно и то, что мир расколется для них на две несовместимые половины.
 — Еще раз повторяю, Энн, абсолютно серьезно: держись подальше от всего этого!
 Она открыла рот, чтобы возразить, но он, чтобы не дать ей еще раз солгать ему, закрыл его поцелуем. Скоро рассвет.
 И он собирался еще раз познать наслаждение близости с ней, пока в свете наступающего дня мир не обрушит на них новые беды.
 Марк сквозь прикрытые веки ощутил свет и тепло восходящего солнца. Вдруг предчувствие опасности заставило его окончательно проснуться. Снаружи кто-то был…
 Там, возле дома.
 Он поднялся, осторожно, бесшумно протянул руку за фланелевой рубашкой, которую достал вчера вечером из шкафа для Энн, и надел ее. Потом пробрался в туалетную комнату, постоянно прислушиваясь, нашел там джинсы, надел и их.
 Шаги. Крадущиеся. Медленные.
 Чуть-чуть шелестит листва под чьими-то ногами.
 Перед тем как идти в душ, Марк оставил в клозете свой револьвер. Теперь он достал его, не переставая прислушиваться к каждому тихому шагу за стеной.
 Он слышал шелест каждого крохотного листка…
 Босиком пересек комнату.
 Тихо…
 Он ждал.
 Дверь распахнулась.
 Марк резко прыгнул вперед, держа револьвер в вытянутых руках.
 — Стоять! — крикнул он. И тут же: — Сукин сын! Это ты!




 Глава 14


 Было рано. Эйприл сама не знала, зачем явилась в клуб в такую рань, может, из-за того, что Марта, ставившему почти все групповые танцы, пришлось прийти на работу загодя, чтобы прикинуть, как будут смотреться на сцене несколько новых придуманных им па. В другое время она осталась бы дома с ребенком, но сегодня сестра была свободна, а сама Эйприл чувствовала потребность все время быть рядом с мужем.
 Она сидела в баре и пила кофе. Марта она не рассказала о том ужасе, который испытала прошлым вечером, возвращаясь домой, когда ей отчетливо показалось, что кто-то преследует ее и что она видит чьи-то глаза…
 Они наблюдали за ней.
 Но муж не мог не заметить, как она нервничает, и, конечно, тоже встревожился.
 Потому что та женщина была здесь, в клубе, перед тем как ее убили.
 Сначала убили Джину.
 А теперь вот эту незнакомую женщину.
 Жизнь становилась опасной. И в газетах не писали ничего утешительного. Авторы нескольких статеек намекали на то, что женщины, посещающие клуб, стоят того, чтобы их убивали. Это так взбесило Эйприл, что ей захотелось написать в редакцию и задать вопрос: а те невинные девушки-студентки, которых убивают на улицах, они тоже заслуживают смерти? За то, может быть, что молоды и носят на пляже бикини? Возможно, она еще и напишет такое письмо. И очень скоро.
 Но не сейчас. Сейчас она слишком взвинчена.
 Эйприл тревожилась за собственную жизнь и за всех, кто был ей дорог. Она всегда считала Хэрри Дюваля хорошим хозяином. Теперь она в этом уже не уверена. Сама она с ним не была близка, но другие были. С ней он обращался уважительно. И он никогда никого пальцем не тронул, но…
 Она также всегда считала, что люди, посещающие их клуб, в основном совершенно нормальные. Теперь она и в этом не была уверена.
 Эйприл насторожилась, когда неожиданно появилась Синди и, вскарабкавшись на высокий табурет рядом с ней, потянулась за кофейником.
 — Синди!
 Синди была бледна, как привидение, и выглядела вконец измученной.
 — Что ты здесь делаешь в такое время? — спросила Эйприл.
 — Волнуюсь, — ответила та.
 — А что случилось?
 Синди тряхнула головой.
 — Я… дождь… Такой дождь! — Она залпом выпила почти всю чашку кофе, потом подняла глаза на Эйприл, в них стояли слезы. — Вчера мы с Грегори и бывшей женой Джона Марсела поехали в Дельту.
 — Зачем?
 — Энн Марсел хотела познакомиться с Мамой Лили Маэ.
 Эйприл в задумчивости покачала головой:
 — Думаю, нужно быть поосторожнее с этой женщиной. Все же она его бывшая жена.
 Синди замахала руками:
 — Нет, Эйприл, она очень хорошая. Просто она пытается выяснить, что же случилось.
 — Да, но не исключено, что ее попытки будут стоить жизни кому-нибудь еще.
 — Эйприл, если Джон не убивал Джину, значит…
 — Значит, ее убил кто-то другой. Кто-то, у кого, вероятно, была причина ее убить. Черт, в любом случае Марсел не жилец, он сейчас, как безмолвное растение, так ведь? Джина мертва, он умирает. Не лучше ли оставить все как есть? Боюсь, это единственное, что может нас спасти! — до Эйприл вдруг дошел смысл сказанного ею только что, и по спине пробежала дрожь. — Нет, конечно же, я тоже хочу, чтобы восторжествовала справедливость, но не такой ценой, почему я должна рисковать собственной головой? Синди, я боюсь. О Господи, я ведь не дала тебе договорить. Так что же случилось потом?
 — Энн Марсел была в доме с Мамой Лили Маэ. Мы с Грегори сидели у пруда. Мне — ты же меня знаешь — стало скучно, и я отправилась погулять. Когда я остановилась под деревом, на нем вдруг треснул сук. Я до смерти испугалась, закричала как резаная и бросилась бежать куда глаза глядят. И тут начался этот бешеный ливень. Я заблудилась. Мой крик, наверное, и всех других до чертиков напугал, они бросились искать меня и тоже заблудились. Не знаю. Я никого не видела. Мне удалось как-то выбраться к лодкам, и я решила поискать, нет ли кого в лесу возле реки. Обшарила там все вдоль и поперек. Потом хотела вернуться к Маме Лили Маэ, но дорогу перегородило огромное упавшее дерево, мне пришлось идти обратно, к реке. Тогда я поняла, что и Грегори с Энн Марсел, дойдя до этого места, наверняка вынуждены были вернуться к Маме Лили Маэ, чтобы переждать грозу. Я тебе передать не могу, какой был ураган. Мне повезло, что удалось выбраться. Потом я вышла на дорогу, там какой-то рыбак подобрал меня и привез в город. Я сразу же попыталась связаться с Марком Лакроссом, но у него телефон не отвечал. Наконец удалось разыскать его напарника, и Джимми сразу же отправился в Дельту. Вот я и жду теперь известий оттуда.
 — Уверена, что с Грегори и этой женщиной все в порядке, — успокоила ее Эйприл. — Мне иногда кажется, что Дельта сейчас — самое безопасное место.
 — Да, даже со всеми ее отнюдь не игрушечными змеями и аллигаторами, — угрюмо согласилась Синди.
 Эйприл явно хотела что-то сказать, но колебалась. Однако наконец все же решилась:
 — Синди, помнишь тот вечер, когда мы узнали, что женщина, побывавшая в нашем клубе, найдена задушенной?
 — Да.
 — Марта кончал работу позже меня, я собиралась идти домой вместе с Грегори, но он почему-то задержался. Мне тогда еще не было страшно, поэтому я пошла одна.
 — О Эйприл!
 — Никому из нас больше нельзя ходить ё одиночку! — горячо воскликнула Эйприл.
 — Что случилось?
 — Видишь ли, в сущности, ничего не случилось, кроме того, что за мной кто-то следил. Я в этом совершенно уверена. Полдороги я бежала бегом, и кто-то бежал следом. А потом…
 — Что потом?
 — Потом, когда я добежала до дома, никого не было. Я поднялась к себе в квартиру, заперлась, вот и все. Чувствую себя, как сумасшедшая, страдающая паранойей.
 Лицо Синди исказилось гримасой, она посмотрела на непроницаемое стекло, отделявшее хозяйский кабинет от зала.
 — Давай рассуждать здраво. Джину убили — и нет ничего удивительного, что ты так себя чувствуешь. Наоборот, было бы безумием не проявлять осторожности. И если подумать, мы ведь все знаем, что Хэрри Дюваль постоянно за нами наблюдает. Так что вполне естественно, что мы все время ощущаем, будто кто-то смотрит нам в спину.
 — Да, конечно. — Эйприл тоже взглянула наверх и вздрогнула. — Ты когда-нибудь занималась этим с Дювалем?
 Синди вспыхнула.
 — Занималась? — настаивала Эйприл.
 — Да, — призналась Синди.
 Эйприл передернула плечами.
 — Слава Богу, что у меня есть Марти. Никому и в голову не придет приставать к нам, пока мы танцуем здесь до потери сознания. Ну ничего, очень скоро у нас будет достаточно денег, чтобы убраться отсюда. Господи, как бы мне хотелось, чтобы этот момент наступил прямо сейчас… — Она не сводила глаз с матового стекла дювалевой конторы. — Ну и как он, Дюваль?
 — Эйприл!
 — Да будет тебе, Синди! Я знаю про половину тех трюков втроем и прочих вывертах, которыми вы развлекаетесь.
 — Эйприл, ты же замужняя женщина, мать…
 — Правильно. И я наслаждаюсь своей благопристойной жизнью, в то время как ты и другие девушки вынуждены…
 — Но Дюваль…
 — Дюваль иногда навевает ужас. Я в последнее время стала так пуглива. Он страшный?
 Синди задумалась:
 — Он выносливый, как лошадь. Любит ходить раздетым перед зеркалом, разглядывая себя, и…
 — И что?
 — Не знаю, как сказать. В нем есть что-то сатанинское. Какой-то намек на то, что он способен перейти грань, но в то же время… это делает его очень сексуальным. Ему подвластно все, чего он хочет, и он берет это не задумываясь. Он умеет возбуждать. Любит заниматься любовью с двумя женщинами одновременно. По-настоящему возбуждается, наблюдая за другими. Джина. Он обожал смотреть, как Джина…
 — Что Джина? — нетерпеливо спросила Эйприл.
 — Он любил наблюдать за тем, как это делает Джина, — сказала Синди. — Он вообще любит женщин как таковых. Любит секс. Со многими женщинами. В одиночку, парами, втроем… Он имеет странную власть, подчиняет себе партнеров. Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
 Эйприл замялась, потом спросила:
 — Он любит причинять боль?
 Синди помолчала, раздумывая:
 — Я…
 — Эй, вы двое! — крикнул им Марта, и обе женщины встрепенулись. — Раз уж вы здесь, идите-ка помогите мне. Давайте посмотрим, хорошо ли я придумал это па. — Он нежно улыбнулся жене.
 Эйприл ответила ему такой же ласковой улыбкой. Они оба были явно испуганы, и он не хотел выпускать жену из поля зрения ни на минуту. Как ей повезло! Марти высок ростом и сложен, как Адонис. К тому же талантлив. Она в жизни не встречала такого милого и умного парня. Как она его любила!
 Может быть, им уехать прямо сейчас? Убраться отсюда, пока с кем-нибудь еще не приключилась беда?
 По правде говоря, они вдвоем заработали уже много денег и скоро смогут хорошо устроить свою жизнь в каком-нибудь другом месте, нарожать еще детей.
 И у их детей будет все, чего только можно пожелать.
 — Давайте, давайте посмотрим, что ты там придумал! — раздался другой мужской голос, и обе женщины снова вздрогнули.
 К Марти приближался Хэрри Дюваль, собиравшийся посмотреть новый танец. Он оглянулся на ходу и окинул девушек пристальным взглядом своих мерцающих зеленых глаз.
 — Дамы? — пригласил он.
 Обе тут же направились к сцене.
 Эйприл прошла мимо него и спиной почувствовала его взгляд. Горячая нервная дрожь пробежала по ее позвоночнику.
 Эйприл обернулась. Смуглая кожа с медным отливом, резкие черты лица, глаза, сверкающие золотистыми искорками, темные волосы, ослепительная белозубая улыбка, полные, чувственные губы. Он наблюдал за ней. Словно знал о ней что-то, чего она и сама о себе не знала…
 В этом мужчине действительно было что-то сатанинское.
 — Марти, где мне встать? — поспешно спросила она, подбегая к мужу.
 Энн проснулась от внезапного испуга. Она услышала какой-то шорох.
 — Марк! — прошептала она, шаря рукой по постели.
 Марка не было.
 Она посреди болот, в хлипком домишке. Одна. Совершенно одна.
 А там, снаружи, — Старина Билл. И кто-то еще. Что-то еще.
 Где же Марк, черт его побери, и что это она слышала?
 Энн осторожно выбралась из кровати, дрожа от страха, что дверь может распахнуться в любой момент.
 Может быть, убийца выследил ее, когда она блуждала по болотам?
 А если не убийца, то…
 Тогда Марковы кузены-каджуны могут прийти сюда и наткнуться на голую женщину. Конечно, лучше, если это окажутся его родственники, но все равно она чувствовала себя крайне неуютно, представляя себе то, что может случиться.
 Она нащупала на полу рубашку и быстро натянула ее на себя. Слава Богу, рубашка была огромной и на ней выглядела как платье. Застегнув ее на все пуговицы, Энн закатала рукава и тихонько подкралась к окну.
 Дождь прекратился. День был восхитительный.
 Там, на дворе, происходило какое-то движение. Слышались шаги, приближающиеся к двери.
 Энн прижалась к стене, потом подумала, что, стоя здесь, представляет собой прекрасную мишень.
 Схватив в кухне сковороду, она нырнула под кровать.
 Дверь отворилась. Показалась пара босых ступней и обтянутые джинсами икры.
 Чьи это ноги? Марка?
 Идиотка! Несколько часов кряду заниматься любовью с мужчиной и не удосужиться запомнить, какие у него ноги! Нет, не в этом дело, просто сейчас ей плохо видно.
 Человек выругался и двинулся через комнату. Потом остановился.
 Он заметил ее.
 И тут же, схватив за ногу, от чего она вздрогнула в испуге, потащил из-под кровати, где она пряталась. Энн бешено сопротивлялась, прикрываясь сковородой, словно щитом. А потом, размахнувшись, изо всех сил ударила ею нападавшего, попав ему прямо в висок.
 Дверь снова распахнулась.
 — Какого черта?
 Это голос Марка.
 — Скажете вы мне, что здесь происходит, черт побери?
 Энн перевела дыхание. Бассетоподобный Джимми, напарник Марка. Это его она только что огрела сковородой. Вернувшийся Марк с удивлением смотрел на раненого напарника и полураздетую любовницу.
 Энн встала на ноги, одергивая рубашку.
 — Простите, — сказала она, переводя взгляд с Джимми на Марка и обратно. — Понимаешь, тебя не было, а я услышала шаги, потом дверь распахнулась так внезапно… О Боже, офицер Дево, надеюсь, я не сильно вас поранила?
 — Черта с два! Знаете, как больно! — выпалил Джимми.
 Марк, упершись руками в бока, наблюдал за ними, потом сердито вздохнул.
 — А зачем вы тащили меня за ногу из-под кровати? — обиженно выкрикнула Энн.
 — Потому что я думал, что это вор, который забрался в дом моего друга, — раздраженно ответил Джимми.
 — Ты же знал, что она здесь, — напомнил ему Марк.
 — Но я не мог предположить, что она прячется под кроватью, — огрызнулся Джимми. — А ты-то где был, черт возьми?
 — Я встретил Жака Морэ. У нас серьезные неприятности.
 — У тебя точно будут серьезные неприятности, — пообещал Джимми. — Синди Маккена звонила сегодня утром в участок, чтобы заявить, что Грегори Хэнсон и миссис Марсел потерялись вчера вечером в болотах, а тебя не могли найти. Я-то знал, где ты, но подумал, что тебе самому может понадобиться помощь.
 — Джимми, ты подоспел как раз вовремя. Нам действительно нужна помощь. Надеюсь, телефон при тебе? Мы только что вытащили Грегори из-под поваленного дерева. Он тяжело ранен. И что еще хуже, слишком много времени провел под открытым небом в бессознательном состоянии. Он в шоке. Мама Лили Маэ и Жак укрыли его, как могли, и пришли ко мне за помощью. Его нужно срочно доставить в больницу.
 Энн полными ужаса глазами наблюдала, как Джимми достал свой сотовый телефон и стал связываться с оперативной службой полиции. Он говорил быстро и сжато, повторил все, что сообщил ему Марк, потом сложил антенну, засунул аппарат в карман и сказал:
 — Пошли поскорее.
 Они заспешили следом за ним. Обернувшись, Энн бросила взгляд на кучу перепачканной одежды, которую сняла с себя вчера, перед тем как принять душ. Черт с ней! Не время думать о вещах и о том, как нелепо она выглядит в мужской рубашке.
 Ведь Грегори, быть может, умирает.
 Джимми приплыл на большой моторной лодке. Грегори уже лежал в ней, укутанный в несколько одеял, его голова покоилась на коленях у Жака Морэ, который мрачно кивнул Энн, когда та влезала в лодку. От его взгляда явно не укрылся ее странный наряд. Усевшись, Энн тщательно подоткнула под себя края рубашки и, протянув руку, нежно коснулась лица Грегори. Оно было холодным, смертельно холодным!
 Глаза у Грегори были открыты, но невидяще смотрели в одну точку.
 — Боже милостивый! — прошептала Энн. — Он…
 — В шоке, — ответил Марк.
 Когда Жак заговорил с ней, она невольно сжалась.
 — Сердце у него работает хорошо, миссис Mapсел. Он сильный человек. Очень сильный.
 Она согласно кивала головой, кусая губы, чтобы не расплакаться.
 — Он еще и очень хороший человек. Где вы его нашли?
 — Меньше чем в ста футах от дома, — ответил Жак. — Он наверняка звал на помощь, но ураган заглушал крики. Мы ничего не слышали. А сегодня на Маму Лили Маэ снизошло прозрение, и мы нашли его, но не смогли вдвоем поднять дерево. Тогда Мама Лили Маэ сказала, что Марк может быть у себя в домике, потому что, если он узнал, что вы сюда отправились, он пошел за вами. — Жак окинул ее наряд выразительным взглядом и едва заметно улыбнулся. — Она оказалась права. Вместе с Марком мы подняли дерево и принесли Грегори сюда. — Он усмехнулся. — Марк угадал, что Джимми утром явится за ним, — профессиональная интуиция!
 Энн, слушая его, кивала головой, не отрывая, однако, взгляда от Грегори. Цвет лица у него был пепельным.
 Лучше бы она в свое время выучилась на медсестру, чем отдавать все время живописи.
 Мотор яростно взревел. Правил лодкой Марк. Энн ухватилась за скамью, на которой сидела, моля Бога, чтобы они не врезались в какой-нибудь корень и не перевернулись.
 Но Марк хорошо знал Дельту.
 Конечно, ведь это его дом.
 Они развили неправдоподобно высокую скорость и быстро двигались против течения. Когда лодка причалила, на поле за дорогой их уже ждал вертолет. Санитары бегом ринулись к лодке, положили Грегори на носилки и тут же погрузили в вертолет.
 Энн, Марк, Джимми и Жак проводили глазами взмывшую в воздух машину, уносившую Грегори.
 Когда вертолет скрылся из виду, Марк обернулся к Энн:
 — Садись в свою машину и следуй домой. Я поеду за тобой. У меня тоже здесь машина.
 Она, не в силах вымолвить ни слова, повиновалась. Это ее вина. Если бы ей не вздумалось во что бы то ни стало поговорить с Мамой Лили Маэ…
 Грегори придавило упавшее дерево. Что это? Знак небес? Или чей-то другой?
 Или именно так?
 Она с трудом забралась на водительское место и тупо уставилась на руль. Марк стоял у окна и наблюдал за ней.
 — Что случилось? — спросил он.
 — Ключи, — в отчаянии ответила она.
 Он ругнулся.
 — Подвинься.
 Энн перелезла на пассажирское место. Марк пошарил пальцами под приборным щитком.
 Она с интересом наблюдала, как быстро ему удалось соединить провода напрямую. Мотор завелся. Он заметил ее недоумение.
 — Ну да, когда имеешь дело с жуликами, невольно кое-что у них перенимаешь. — Он погладил ее по щеке. — Грегори выкарабкается, Энн.
 Она опустила голову и сглотнула комок в горле.
 — Да, я буду молиться за него. Так же, как и за Джона. А двух женщин уже нет на свете.
 — Езжай домой.
 Она кивнула.
 Марк вылез из машины.
 — Я буду ехать за тобой, пока не удостоверюсь, что ты вошла в квартиру.
 Она снова кивнула.
 Он отошел и махнул рукой остальным.
 — Езжай домой, — еще раз предупредил он ее. Он стоял на дороге, босой, в джинсах, обтягивавших его сильные бедра, в красной клетчатой рубашке, очень красивый.
 Да, лучшее, что она могла сейчас сделать, это поехать домой. Нужно принять душ.
 Переодеться.
 Надеть туфли.
 Выпить кофе. О Господи, как ей хотелось кофе!
 — И оставайся там! — еще строже приказал Марк.
 Оставаться там…
 Несмотря на все случившееся, этот его приказ ей будет выполнить труднее всего.




 Глава 15


 Энн приняла душ, выпила три чашки кофе и слонялась теперь по квартире: три чашки кофе только усилили ее беспокойство.
 Потянувшись, она села в кресло, свернулась клубочком и стала вспоминать прошедшую ночь.
 Она закончилась так внезапно. Может быть, иначе сейчас и быть не могло.
 А она страстно желала продолжения.
 Чтобы не дать чувствам снова захлестнуть ее, она встала и опять заходила по квартире. Глупо, решила она, маяться без дела, нужно поработать. Поставив на мольберт чистый лист рисовальной бумаги, она набросала несколько эскизов. Нужно сделать фотографии, подумала Энн. Когда не было возможности рисовать с натуры, она пользовалась фотоснимками. Чтобы нарисовать, как она хотела, портрет Синди, ей придется вооружиться полароидом. Интересно, позволит ли Синди сфотографировать себя? Энн была почти уверена, что позволит.
 Хотя в течение двух часов Энн была полностью поглощена работой, это ей не помогло.
 В полдень она решила поехать в больницу. Но прежде попыталась справиться о здоровье Грегори. Ей сообщили, что он по-прежнему в критическом состоянии, хотя оно и стабильно.
 Энн зашла в часовню и присела на скамью. Она пыталась молиться, глядя на цветы у алтаря. Но нужные слова не приходили в голову, она чувствовала себя обессиленной.
 Покинув часовню, Энн направилась в отделение интенсивной терапии, где лежал Джон, села у его постели и стала разговаривать с ним.
 Медсестры снова заверили ее, что его жизненные показатели не внушают опасений, и обратили ее внимание на вполне здоровый цвет его лица, после чего удалились.
 Энн не просто разговаривала с Джоном, она взывала к нему, умоляла его подумать о себе, быть осторожным. Ведь у него дочь, Господи, скоро она позвонит. Что Энн сможет сказать ей? «Не волнуйся, солнышко, если папа выйдет из комы, его тут же арестуют по подозрению в убийстве»? О Джон, ты просто обязан поправиться и помочь разрешить все сомнения!
 Даже здесь, в больнице, Энн не могла сидеть спокойно. Через некоторое время она позвонила своему консьержу, чтобы узнать, нет ли для нее сообщений, но Марк не объявлялся.
 Наконец она решила, что нельзя больше бездействовать. Выйдя из больницы, она остановила такси и отправилась в клуб.
 Было рано, и в клубе царила тишина. Диск-жокей ставил записи с компакт-дисков.
 На сцене танцевала Синди.
 Стройная девушка, сидевшая у бара, узнала Энн и приветливо улыбнулась ей. Энн подошла, заказала бокал вина и, потягивая его, наблюдала за Синди.
 Та действительно была красива. Высокая, не менее пяти футов девяти дюймов ростом, и каждый дюйм — великолепно вылеплен. Кроме розовой помады и светлых теней на веках, на «Делайле Делайт», актрисе, танцевавшей на сцене, больше почти ничего не было. Она извивалась, наклонялась, приседала, делала волнообразные движения всем телом, вращалась вокруг шестов фаллической формы, расставленных на сцене. Ее блестящие длинные волосы обвивались вокруг лица. Потом к ней присоединился партнер — красивый мужчина с мощными, стальными на вид мускулами. Движения, которые они вместе выполняли, были грациозными: светловолосая, белокожая Синди и ее темнокожий партнер составляли удивительно гармоничную пару. Танец был в высшей степени эротичным. Энн поймала себя на мысли, что теперь эта пара кажется ей гораздо более возбуждающей, чем еще вчера казались все здешние танцовщики.
 Это потому, призналась она себе, что за этот короткий период ей открылась истинная сексуальная жизнь.
 Неожиданно на табурет рядом с ней вспорхнула стройная чернокожая женщина.
 — Вы Энн Марсел, — сказала она.
 Энн утвердительно кивнула, разглядывая соседку. Та была очень хороша. Энн узнала в ней еще одну танцовщицу, которую видела здесь на сцене прежде.
 — Меня зовут Эйприл Джэггер. Там, с Синди, танцует мой муж Марти.
 — О! — воскликнула Энн, пытаясь изобразить улыбку. Она была смущена.
 Эйприл рассмеялась.
 — Не смущайтесь. Они абсолютно безобидны друг для друга.
 Энн покраснела.
 — Я только…
 — Ничего.
 — Но это так красиво. На самом деле красиво.
 — Надеюсь. Марти — прекрасный хореограф. Он поставил несколько музыкальных видеоклипов, и, естественно, многие из нас в них участвовали.
 — Вы все очень талантливы.
 Эйприл снова рассмеялась.
 — Это совсем не сложно. Мы можем научить и вас. Смотрите, номер заканчивается. Синди будет очень рада вас увидеть, она так беспокоилась за вас сегодня утром.
 — Да, я ведь знала, что она вернулась, мне следовало ей позвонить.
 — Все в порядке, полиция нам сообщила, что с вами ничего не случилось. Но, конечно, мы знаем, что Грегори держится на волоске.
 — Я только что из больницы. Мне сказали, что его состояние по-прежнему тяжелое. Он получил страшный удар по голове.
 — Да, ураган был ужасный. Самый мощный за последние годы. Удивительно, как неожиданно они налетают, а потом наступает утро, и все кончается, будто и не было ничего. Однако им обоим следовало бы предвидеть, что надвигается непогода. Над Дельтой постоянно висит эта угроза. Ладно, пойдемте за кулисы, посмотрите, как все это выглядит с обратной стороны. Берите свое вино.
 Энн взяла бокал и последовала за Эйприл через затемненный зал в левую кулису. Они очутились в просторном коридоре со множеством дверей. Открывая одну из них, Эйприл сообщила:
 — Здесь мы переодеваемся, — и жестом пригласила Энн войти. Та вошла.
 В комнате в этот момент находилась лишь одна актриса — пышногрудая брюнетка в головном уборе из перьев, почти касавшихся потолка. Еще несколько перьев искусно прикрывали ее наготу. Некоторые из этих перышек останутся на ней, другие — нет, подумала Энн.
 Брюнетка стояла перед зеркалом, заканчивая красить губы.
 — Дженнифер, это Энн Марсел, жена Джона, — представила Эйприл.
 — Привет, рада познакомиться, Джон был… Джон такой милый, он ведь жив еще, правда? О простите, это прозвучало ужасно. Я, как всегда, опаздываю. Я действительно рада с вами познакомиться, слышала, что вы такая же милая, каким был он, то есть, как и он.
 — Спасибо, — ответила Энн. — Мне тоже приятно познакомиться с вами.
 — Собираетесь работать здесь, дорогая? Вы ведь, кажется, художница?
 — Да. Но работать здесь я не собираюсь.
 Эйприл прыснула:
 — Вообще-то мы ждем Синди, но я попробую дать Энн несколько уроков вращения тазом, посмотрим, не удастся ли мне ее соблазнить.
 — Отлично, девочки. Скоро увидимся.
 Дженнифер выпорхнула за дверь, покачивая перьями.
 — Присаживайтесь, — пригласила Эйприл. — Мне тоже нужно переодеться.
 Она указала на удобный диван, стоявший поблизости от длинной стойки с костюмами. Диван был расположен напротив протянувшегося во всю стену зеркала, перед которым находились пять гримировальных столиков. В дальнем конце комнаты справа Энн заметила ширму. Эйприл сняла с вешалки костюм, состоявший из нескольких полосок тигриной расцветки, и скрылась за этой ширмой.
 — Я слышала, что задушенная дама, обнаруженная полицией, была в клубе в тот вечер? — сказала Энн.
 — Ага. Я сама ее видела, — ответила Эйприл. — Как раз перед тем, как ушла домой.
 — Ну да?
 Голова Эйприл появилась над ширмой.
 — Именно. Она сидела у стойки бара.
 — Наверное, она пришла одна?
 — Но на стойке рядом с ней стоял еще один стакан.
 — Его мог заказать кто угодно.
 — Бармен говорит, что у него этот напиток больше никто не заказывал.
 — Тогда как же…
 — Это значит, что напиток принесла для кого-то одна из официанток в зале, а следовательно, заказать его мог любой из сотни посетителей, находившихся там. Удивительно: ни одна живая душа не видела, с кем пришла эта женщина.
 — Страшновато, правда?
 — Ужасно!
 Синди в махровом халате поверх того, что осталось от ее сценического костюма к концу номера, ворвалась в гримерную.
 — Энн! — она подбежала прямо к дивану и тепло обняла Энн. — Господи, я так рада, что по крайней мере с вами все в порядке! Я ужасно волновалась. Сейчас отлучусь ненадолго, чтобы съездить в больницу, узнать, как там Грегори. Я в отчаянии — ведь это случилось с ним из-за меня.
 — Как вы можете быть виноваты в том, что упало дерево? — возразила Энн.
 — Но все произошло из-за моей непоседливости: я пошла пройтись, а Грегори — ведь это Грегори! — конечно же, бросился искать меня, чтобы со мной ничего плохого не случилось. Ах, мы оба проявили непростительную неосторожность. К вам это не относится, вы ведь не знаете тамошних мест. Но раз уж мы оказались в Дельте и раз начался этот ужасный ураган, всем следовало остаться у Мамы Лили Маэ и спокойно отсидеться там всей компанией. Тогда все было бы в порядке. И Грегори… — она замолчала, глаза ее наполнились слезами, — Грегори не лежал бы сейчас в больнице.
 — Но ведь с Энн, слава Богу, ничего не случилось, — напомнила Эйприл.
 — Да, за Энн пришел «сыщик года», — улыбнулась Синди и, вздохнув, добавила: — А вот Джине он не помог.
 — Он и Джина друг для друга не значили так много, — сказала Эйприл.
 Синди воззрилась на Энн:
 — А я и не знала, что вы с Марком что-то значите друг для друга. Я даже не догадывалась о ваших отношениях. То есть Джимми Дево сказал мне, что Марк в Дельте, но…
 — Он действительно приехал в Дельту и нашел меня, но мы не представляем друг для друга что-то особенное, — заявила Энн, которая больше хотела задавать вопросы, чем отвечать на них. Она ощущала ужасную неловкость. — Я не знала, что у них с Джиной… что-то было.
 — Ну в общем-то ничего и не было. Просто они иногда встречались. Давно.
 — Понимаете, они ведь росли вместе, — пояснила Эйприл.
 Синди вздохнула:
 — Вы не знали? Они с Марком встречались. Марк — родственник Мамы Лили Маэ, она была замужем за одним из Лакроссов. Так что Марк с Джиной тоже были дальними родственниками, равно как и с Жаком Морэ. Но что касается Джины, то…
 — У них с Марком была короткая связь вскоре после того, как умерла его жена. Но потом они расстались. Позднее снова встретились. А в общем, они были друзьями…
 — Значит, он мог быть с ней, когда… когда ее убили?
 — По-настоящему она в конце концов, думаю, полюбила Джона, — предположила Эйприл.
 — Да, — тихо проговорила Синди, — она, конечно, могла быть влюблена в него, но это не останавливало ее от того, чтобы путаться и с другими.
 — В понедельник, перед убийством, она провела достаточно много времени в конторе Дюваля.
 — А как насчет Жака Морэ? — спросила Энн.
 — О, я так и не смогла понять, чем он держал ее. Она встречалась с ним, — ответила Эйприл, — но не любила его. Может, они помогали друг другу время от времени пережить одиночество?
 — Не знаю, — пробормотала Синди, — мне казалось, что они встречались тогда, когда этого хотел Жак.
 — Но это не имело никакого значения. Любила она только Джона. Думаю, у них все получилось бы, — сказала Эйприл, выходя из-за ширмы в сценическом костюме.
 — Ну иди, задай им жару, тигрица, — подначила ее Синди.
 — У меня есть еще несколько минут, — отмахнулась Эйприл. — Энн, вставайте, мы покажем вам, как просто исполнять все эти движения.
 — О Господи, нет, я действительно не могу. Мне сорок пять лет, я не могу быть…
 — Этой может быть каждая, — рассмеялась Эйприл.
 — Кем — «этой»? — не поняла Синди.
 — Да какая разница кем! Поднимайтесь, Энн, встаньте между нами. Представьте себе, что вы на уроке анатомии. Это поможет вам, если вы решите закончить «Дам красного фонаря».
 — Точно, поможет, и это действительно не так уж сложно, — настаивала Синди.
 У Энн не было сил противиться им, даже если бы она захотела. Со смехом они буквально стащили ее с дивана. Все кипело у Энн внутри, но она решила ни за что на свете не выдать себя перед этими женщинами. Едва успев что-то сообразить, она была уже «одета». Девушки, ничуть не смущаясь, сняли с нее платье и обрядили в экзотический «гаремный» костюм цвета пламенеющей фуксии, дополненный немыслимым головным убором.
 Что-то сломалось у нее внутри. Ее спокойный внутренний мир перевернулся вверх дном, но минувшая ночь была все равно прекрасна. Энн влекло к Марку, она жила им, дышала им, она влюбилась в него…
 А он не просто старался погубить Джона, он хотел погубить его, потому что сам был любовником Джины.
 — Движение волнообразное, волнообразное, — командовала Эйприл. — Вы должны чувствовать каждый дюйм своего тела.
 — Да я стараюсь, — смеялась Энн.
 — Расслабьтесь, — советовала Синди. — Бедра должны следовать за коленями, представьте, что вы — змея. Вот так. Очень сексуально. Очень мило. Отлично, отлично…
 — Она чертовски способная. — Эйприл зааплодировала.
 В гримерную вернулась Дженнифер:
 — Эй, Эйприл, тебе пора, поторопись! А, вы учите художницу танцевать? Поостыньте. Покажите ей сначала несколько движений руками. В сущности, большинство из нас учились танцевать еще в детстве. Ваша мама не водила вас в балетную школу?
 — Десять лет, — со смехом подтвердила Энн.
 — Тогда неудивительно, что у вас получается. Вот увидите, вы быстро все вспомните. Тело ведь само все помнит, — сказала Эйприл.
 — Эйприл, ты опоздаешь, — предупредила Синди.
 — Меня уже здесь нет. Энн, это было очень мило. Если вы уйдете раньше, чем я вернусь, приходите снова.
 — Спасибо, приду.
 Энн не могла больше спокойно оставаться на месте. Ах, как бы ей хотелось вернуться на несколько часов назад и огреть сковородкой Марка Лакросса вместо его напарника с печальным взором.
 Переодеваясь, она продолжала говорить:
 — Синди, я просто хотела убедиться, что вы в порядке. Думаю, мне нужно поехать домой, посмотреть какое-нибудь шоу по телевизору и хорошенько выспаться сегодня ночью. Если что-нибудь узнаете, позвоните мне. Если я что-то узнаю, я тоже вам позвоню.
 — Спасибо, Энн.
 — Да, Синди, можно мне завтра сделать несколько ваших снимков?
 — Вы хотите нарисовать мой портрет? — Синди казалась польщенной.
 — Если вы ничего не имеете против.
 — Нет, конечно. Я ведь страшно тщеславная. Буду только счастлива.
 — Отлично.
 — Да, отлично. Завтра увидимся. Мы вас в конце концов вытащим на сцену.
 «Никогда», — подумала Энн, но, улыбнувшись, ответила:
 — Мне очень понравился урок. Пока.
 Выйдя из гримерной, Энн прошла через кулисы в зал и, обойдя его вдоль стены, минуя бар и оркестровый помост, удалилась.
 Странно.
 Она чувствовала…
 Что за ней наблюдают.
 Ну конечно, невесело напомнила она себе, все здесь пялятся на нее, как на белую ворону. А кроме того, она бывшая жена Джона Марсела, а Джон Марсел…
 Да, похоже, почти все здесь хорошо относятся к Джону.
 Его любят.
 Но это не мешает кое-кому думать, что он виновен.
 Зато другие точно знают, кто действительно виноват и кто подставил Джона.
 Точно знают.
 Марк сидел в кабинете Ли Мина и читал отчет о вскрытии тела Джейн Доу.
 «Смерть наступила от… удушения». Он отложил бумаги.
 — Но ее ведь нашли в воде…
 — С удавкой из нейлонового чулка на шее, — закончил за него Ли Мин. — Это очевидно и просто.
 — Ладно, значит…
 — В легких воды не обнаружено. Она умерла до того, как ее сбросили в воду.
 — И раздели.
 — Правильно.
 — И перед тем у нее было половое сношение с мужчиной, у которого резус-положительная кровь нулевой группы…
 — Как и у половины мужского населения земли.
 — Итак, секс, потом удушение. Значит, убийца — мужчина.
 — Если только она не встретила того, кто был на нее так сердит, уже после полового сношения.
 — Но это должен быть кто-то сильный? Ли пожал плечами:
 — Разумеется, не слабый ребенок. Но если подкрасться сзади со скрученным чулком наготове…
 — Понятно. Тогда физическая сила не обязательна.
 — Но и не исключена.
 Марк раздраженно вздохнул:
 — Стало быть, мы опять ничего не знаем.
 — Похоже на то. Правда, еще не получен результат исследования содержимого ее желудка. Мы знаем, где она пила свою «кровавую Мэри», но с кем она ее пила? Может, мы определим, где она ужинала.
 — И ужинала ли она в компании, — согласился Марк. — Я уже разослал фотографию и сделанный художником ее предполагаемый прижизненный портрет по окрестным ресторанам. Будем надеяться, что-нибудь выяснится.
 — Непременно, — подбодрил его Ли Мин.
 — И надеюсь, что это произойдет скоро, — добавил Марк.
 Поблагодарив Ли, он позвонил в отделение, чтобы справиться о состоянии Грегори и Джона Mapсела. У обоих наметилось незначительное улучшение. Состояние Грегори из «тяжелого» перешло в «стабильное». Марк вздохнул с облегчением. Все, кто знал Грегори, считали его своим другом, он заслуживал самого лучшего. Если Богу не безразлично, что здесь происходит, он позаботится о Грегори.
 Марсел внешне выглядел как вполне здоровый человек, но нет, из комы он пока не вышел и, разумеется, ничего не сказал. И все же врачи были настроены оптимистически.
 Покинув заведение Ли Мина, Марк отправился к Энн Марсел домой.
 Свернувшись клубочком на кушетке, Энн пила горячий шоколад и старалась убедить себя, что ей не нужно обращаться к врачу, который станет пичкать ее транквилизаторами, пока все это кончится. Тут она услышала стук в дверь и насторожилась.
 — Энн!
 Она не ответила. Может, он решит, что ее нет дома, и уйдет?
 — Энн! — Марк продолжал колотить в дверь.
 Отставив чашку и ощущая, как горячий шоколад разливается по всему телу, Энн тихо подошла к двери и прислушалась.
 Марк стучал не переставая. Откуда, черт возьми, он знал, что она дома?
 — Энн, разрази тебя гром, что с тобой? Открой дверь! Это Марк.
 Она прислонилась спиной к двери и крикнула:
 — Я знаю, кто ты, чтоб ты пропал!
 На мгновение воцарилась тишина.
 — Тогда… тогда почему ты меня не впускаешь?
 Ответ был готов:
 — Потому что ты самодовольный ублюдок, худший из всех.
 — Что?!
 — Ты ведь чуть ли не на блюдечке преподносишь суду невинного человека, в то время как сам являешься таким же подозреваемым, как он.
 — Какого черта…
 — Ах, какого черта? Да ведь ты тоже спал с ней, бессовестный мерзавец!
 — Ну и что?
 — Значит, тебя тоже можно подозревать!
 — Но на мне не было ее крови!
 — И тебя не искромсали ножом, и ты не лежишь в коме!
 — Энн, позволь мне…
 — Убирайся к черту!
 — Так ты все равно не поможешь разрешить…
 — Что разрешить? Ты — полицейский. А я — бывшая жена Джона Марсела. Если он выживет, увидимся в суде.
 — Черт тебя побери, Энн…
 — Я сказала: убирайся ко всем чертям!
 — Нет.
 — Сукин сын! Я вызову полицию.
 — Я сам полиция.
 — Есть и другие люди в вашем ведомстве, знаешь ли.
 — Энн, прекрати, впусти меня.
 — Почему, черт возьми, ты мне не сказал?
 — Ты не спрашивала.
 — И ты думал, что это не важно?
 — Наша связь вовсе не была романом века, и мы не спали с ней в тот день, когда ее убили.
 — Ах вот оно что! С ней у тебя был просто секс?
 — Энн, я не намерен продолжать разговор через эту проклятую дверь, — вспылил он.
 — В таком случае катись отсюда!
 Она в ярости бросилась прочь от двери. Пусть неистовствует и пустословит. Она подошла к мольберту, на котором стоял эскиз портрета Синди, взяла карандаш и начала штриховать глаза.
 Марк больше не стучал и не кричал.
 Энн постояла с минуту, кусая губы, потом подкралась к двери и прислонила ухо, прислушиваясь.
 Ничего.
 Повернувшись, она чуть не задохнулась от неожиданности.
 Он стоял в гостиной и наблюдал за ней, иронически подняв бровь.
 — Черт бы тебя побрал, — выкрикнула она и бросилась в спальню. Он последовал за ней.
 — Энн!
 Она попыталась захлопнуть дверь у него перед носом, но он успел просунуть плечо. Раздался скрип, и дверь повисла на одной петле.
 Энн попятилась, разъяренная, как никогда в жизни…
 И в то же время довольная тем, что он так настойчив.




 Глава 16


 Может, и впрямь следовало рассказать ей, подумал Марк, видя, какой ненавистью светились ее глаза. У него и в мыслях не было скрывать от нее правду, просто речь об этом не заходила.
 А теперь вот…
 Она была в темно-зеленом махровом халате под цвет глаз. Только что вымытые волосы распушились. Ему страстно захотелось броситься к ней, схватить, снова ощутить то, что он испытал прошлой ночью, забыв все, кроме чувств, которые обуревали его тогда.
 — Должна тебя поставить в известность, что твое поведение может быть расценено как превышение полицией своих полномочий, — сухо проинформировала его Энн.
 — Я к тебе не прикоснулся.
 — Ты нанес мне ущерб, сломав мою дверь.
 — Почему, черт возьми, ты не хочешь поговорить со мной?
 — Ты был в связи с Джиной.
 — Да. Но почему тебя это так злит? Тебя я тогда еще не знал…
 — …достаточно близко, — закончила она за него. — Ты спал с ней, когда ее убили?
 Он крепко стиснул зубы.
 — Насколько мне известно, когда ее убили, с ней никто не спал.
 — Ты понимаешь, что я хотела спросить.
 — Нет.
 Она молчала. Скрестив руки на груди, он спросил:
 — Должен ли я понимать твое молчание в том смысле, что ты мне не веришь?
 — Не знаю. Почему ты мне о ней не рассказал?
 — Ну подумай: когда я увидел тебя в первый раз, тебе не было до этого никакого дела.
 — Когда ты увидел меня в первый раз, ты охотился за моим мужем.
 — Твоим бывшим мужем.
 — Для тебя все проще простого: он спал с ней, значит, он и убийца.
 — Он был весь в ее крови. Почему ты начисто отвергаешь этот маленький факт?
 — Я его не отвергаю. Но он имеет свое объяснение.
 — Какое же?
 — Джон пытался ей помочь.
 — Да ну? Может, он думал, что сможет вытащить ее с того света?
 — Пошел вон! — огрызнулась она.
 Марк сделал глубокий вдох, стараясь унять бурю, бушевавшую у него внутри. Больше всего на свете ему хотелось просто подойти к ней и обнять. Но так эта ссора не могла закончиться.
 Не говоря уж о том, что гордость его была глубоко уязвлена тем, как запросто Энн отвергла его из-за давнего пустяка, который она сочла чуть ли не изменой.
 Покачиваясь с носков на пятки, он наблюдал за ней с возрастающим гневом и раздражением, как вдруг его пронзила мысль: откуда она так неожиданно все это узнала? Ведь ей это стало известно лишь сегодня днем.
 — Когда я привез тебя сюда сегодня утром, я велел тебе оставаться дома.
 — Нет, лейтенант, я сама приехала сегодня утром домой и не считаю вас вправе указывать мне, что я должна делать. Я взрослая женщина.
 — Я велел тебе ехать домой и никуда не выходить.
 — Ты не имеешь права велеть мне что бы то ни было…
 — Я тебя арестую.
 — За что?
 — За безответственное поведение, создающее опасность для жизни.
 — Чьей?
 — Всех, кто находится рядом с тобой. Клуб — весьма опасное место, разве ты еще не поняла этого?
 — Клуб — опасное место только в том случае, если Джон невиновен.
 Марк ничего не мог с собой поделать, он подошел к Энн, но сжал руки в кулаки и заложил их за спину, чтобы не притронуться к ней.
 Он видел, как бьется жилка у нее на шее.
 Кончиком языка она облизнула губы.
 Но не дрогнула.
 Боже, как прекрасны ее шея и эта впадинка, виднеющаяся в вырезе халата. «Мужчине достаточно оказаться рядом с женщиной, чтобы испытать желание», — сказала она тогда.
 Женщине для этого нужно чувство.
 Казалось, что Энн готова убить его.
 — Я ведь признал тот факт, что твой драгоценный Джон может оказаться невиновным, несмотря на море крови и все прочее. Но ты все равно ведешь себя как идиотка, околачиваясь в клубе. Еще одна женщина — которую в последний раз видели живой именно в этом клубе! — убита. Джон Марсел в этот момент лежал в коме. Значит, независимо от того, убил ли он Джину, кто-то другой убил Джейн Доу. Ты хочешь, чтобы и тебя прикончили?
 — Нет! — она ткнула ему в грудь указательным пальцем. — Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома.
 — Ты ходила в клуб.
 — Уйди.
 — И кто-то там поведал тебе о нас с Джиной.
 — У тебя ведь есть свой дом, правда? Вот и иди туда.
 — Джина оказалась рядом, когда мне было по-настоящему плохо, можешь ты это понять? И я сошелся с ней, как, кстати, и твой бывший муж…
 — Ага, вот в чем дело!
 — Она была необычной женщиной.
 — Я слышала об этом.
 — И она стала моим другом. Добрым другом. Но она стремилась к чему-то надежному и постоянному. А мне просто отчаянно нужна была помощь. Мы остались друзьями, а она влюбилась в Джона, и он ее полюбил. Черт, ну чего же ты никак не хочешь мне простить?
 — Того, что ты скрыл от меня правду.
 — Я вовсе не хотел ничего от тебя скрывать.
 — И ты вцепился в Джона, как бульдог! Если бы мог, ты, наверное, распял его на месте.
 — Я не прокурор и не суд присяжных. И никогда не пытался никого судить…
 — Я хочу остаться одна. Уходи немедленно! — сердито сказала Энн.
 Он все еще стоял слишком близко, и она толкнула его в грудь, выпроваживая из комнаты.
 Марк поднял руки, как бы сдаваясь, и попятился.
 — Ты хочешь остаться одна? Ты маленькая дурочка. Приходило ли тебе хоть раз в голову, что ты можешь оказаться в страшной опасности?
 — В своем доме мне нечего бояться. Что здесь может со мной случиться? — спросила она, надменно вздернув подбородок. Ее зеленые глаза сверкали, словно изумруды.
 — Но ведь я-то вошел сюда, правда?
 — Это потому, что я оставила открытым балкон…
 — Повторяю: я ведь сумел войти.
 — Прежде чем лечь спать, я закрою все двери…
 — Да, конечно, а если бы на моем месте оказался убийца, чем бы ты от него защищалась? Кистью?
 — Ты уберешься отсюда когда-нибудь?
 Да, он уберется. Хватит!
 Ему нужно принять холодный душ. Ах, если бы оказаться сейчас там, в чертовой Дельте после грозы, чтобы окунуться в прохладную воду и сидеть в ней до тех пор, пока тело не остынет.
 Но… разве можно ее оставлять? Не опасно ли это?
 — Ладно, послушай, ты не на шутку рассердилась, да?
 Она сделала большие глаза:
 — Лейтенант, вы настоящий сыщик. Ваша наблюдательность превосходит все человеческие возможности.
 — Я буду спать на диване.
 — Что?!
 — Полицейская защита.
 Она надавила ладонью ему на грудь, пытаясь оттолкнуть.
 Он боролся с собой, бешено боролся.
 Почти совладал было со своими чувствами.
 Но в конце концов проиграл.
 Схватив ее за плечо и резко развернув к себе лицом, он заглянул ей в глаза.
 — Черт бы тебя побрал, как легко ты забыла все, что было между нами!
 Он обвил ее руками, приподнял, прижал к себе ее живот, силой раздвинул ей ноги, сжал интимную плоть, а губы тем временем нашли ее рот. Она окаменела…
 Это длилось несколько секунд.
 Всего несколько секунд. Руки ее упирались ему в грудь, она боролась, тесно сомкнув губы…
 А потом губы ее сами собой раскрылись.
 Тело обмякло. Его ласкающие пальцы проникли дальше, в ложбинку между ягодиц, пробежались по позвоночнику и снова спустились вниз. Губы ее раскрывались все шире и шире… на них чувствовался привкус шоколада, они были теплыми, сладкими и становились все более чувственными, по мере того как она сдавалась под его напором. Их языки встретились, тело ее под его руками словно начинало плавиться…
 Он отстранил ее от себя и внимательно оглядел. Она дрожала, он это чувствовал.
 — Черт возьми, Марк…
 — Отлично! Поступай как знаешь.
 Он отпустил ее, резко повернулся и прошел в гостиную. Там быстро сбросил пиджак, снял кобуру, вынул из нее пистолет. То и другое положил на кофейный столик. Потом сел и снял туфли.
 Она стояла в дверях спальни, ошеломленная, прижимая тыльную сторону ладони к влажным, вспухшим губам.
 — Ты… ты уйдешь! Мне ничто не угрожает.
 — Черта с два! Ложись спать. Я тебя не трону. Ты большая девочка. Можешь вести себя как хочешь.
 У Энн вырвался крик возмущения. Она вошла в спальню, громко хлопнув дверью, вернее, попытавшись хлопнуть сорванной с петель дверью, что ей, конечно, не удалось, дверь даже не прикрылась плотно. Но Энн притворилась, что она закрыта.
 И больше не выходила.
 Поначалу ему казалось, что эта ночь не кончится никогда. Он ворочался, метался, чертыхался, бормотал, что у нее самый неудобный в мире диван.
 В полночь, как раз в тот момент, когда он начал проваливаться в сон, его разбудил какой-то звук. Марк открыл глаза, подождал. Да, снаружи что-то происходило.
 Быстро встав, не надевая туфель, чтобы двигаться бесшумно, он подкрался к балконной двери, которую так и не заперли.
 На фоне луны пробегали облака, иногда полностью закрывая ее. Темноту слабо прорезал свет уличных фонарей и лунный свет, когда луна очищалась от облаков.
 Скользнула какая-то тень…
 Кто-то перелезал через балконные перила.
 Словно почуяв присутствие Марка во мраке комнаты, тень замерла, потом спрыгнула на улицу.
 Марк выругался и спрыгнул вслед за ней.
 Вероятно, тень была помоложе Марка, потому что ее соприкосновение с тротуаром оказалось более легким. Однако Марк, быстро вскочив па ноги после падения, бросился вслед за ней.
 Но тень испарилась, и Марк понимал, что ему ее не найти. Слишком много клубов пока открыты, слишком много закоулков и щелей в темных улочках, где могла спрятаться злополучная тень.
 Марк устало побрел назад, к дому Энн, забрался в квартиру через балкон и постучал в дверь ее спальни.
 Она не отвечала.
 Он вошел. Энн сидела на кровати и испуганно смотрела на него.
 — Кто-то пытался влезть в квартиру, — сообщил он. — Я просто хотел поставить тебя в известность, что сообщу об этом сейчас полиции.
 — О незваном госте?
 — О том, что кто-то был у тебя на балконе.
 — Это вор?
 — Или убийца, — холодно ответил Марк.
 Он закрыл дверь и позвонил в участок. Это, конечно, мало что давало, но Марк велел снять отпечатки пальцев с балконных перил.
 Энн надела прохладный летний сарафан. Она молча наблюдала за работой полицейских, потом предложила им кофе. Копы с благодарностью приняли предложение. Ральф Феллоуз, дежурный дактилоскопист, покачал головой:
 — Мы нашли несколько отпечатков, но, похоже, они принадлежат вам и миссис Марсел. Ваша тень была в перчатках. — Он запнулся и тихо добавил: — Вам не померещилось, лейтенант, вы действительно видели тень?
 — Мне не померещилось. Вы видели когда-нибудь, чтобы мне что-нибудь мерещилось, черт возьми? — сердито ответил Марк.
 — Виноват, виноват, сэр! Наверное, какой-то ловкий воришка: Новый Орлеан кишит ими. Если парень ходит в перчатках, значит, он знает, что делает. Мы все запротоколируем. Возможно, миссис Марсел удастся еще немного поспать. Оставить дежурного у двери?
 — Нет, не надо. Я сам здесь останусь.
 — Конечно. Но…
 Ребята выпили кофе, поблагодарили Энн и уехали. Энн подозрительно уставилась на Марка:
 — Ты, случаем, не придумал этого незваного гостя, чтобы доказать мне, что я идиотка, оставившая балкон открытым, и что если бы не ты, я попала бы в большую беду?
 Он ответил ей таким же малоприветливым взглядом:
 — В Новом Орлеане, да будет тебе известно, и без того хватает преступлений. И я бы не стал попусту отвлекать своих коллег от дела.
 Он снова улегся на диван и повернулся к ней спиной, но был уверен, что она ушла не сразу.
 Может быть, она даже хотела поговорить с ним.
 Наверное, и ему следовало с ней поговорить.
 Возможно. Но он уже пытался. И с него хватит того удара по самолюбию, который он получил сегодня ночью.
 Марк спиной ощутил, что она повернулась и ушла к себе в спальню.
 Марк спал долго. Солнечный свет лился в комнату сквозь стеклянную, теперь уже запертую балконную дверь.
 Он все еще чувствовал себя, как с похмелья. Что его разбудило? Телефон! Звонил телефон.
 Энн выскочила из спальни. Заметила его, посмотрела на аппарат, потом на Марка.
 — Это твой телефон, — сказал он.
 — Как мило, что ты это заметил.
 — Ну?
 — Автоответчик включен.
 Она вдруг нахмурилась. Он почти видел, как шарики ворочаются у нее в голове. Да, автоответчик включен, и если она не снимет трубку, он услышит то, что скажет ее собеседник. Энн решительно направилась в кухню, чтобы поговорить с кухонного аппарата.
 Но не успела. Включилась запись: «Привет, это Энн. Я не могу сейчас поговорить с вами. Пожалуйста, оставьте ваше имя, номер телефона и сообщение, я перезвоню вам как только смогу. Спасибо».
 Энн открыла было рот, чтобы заговорить, но тот, кто звонил, опередил ее: «Миссис Марсел, это Роана Дженкинс, я одна из сиделок мистера Джона Марсела в больнице. Я только хотела вам сообщить, что Джон вышел из комы. Естественно, врач проинформировал об этом полицию, но я хотела, чтобы вы узнали об этом как можно скорее, может быть, вам удастся приехать первой, то есть, ну, я же знаю, как вы относитесь к мистеру Марселу, вы были так преданы ему и так ждали его выздоровления…»
 «Естественно!» — раздраженно подумал Марк. Слава Богу, умный доктор сначала позвонил в полицию. Если бы это случилось два дня назад — до того, как он по милости Энн уронил свой сотовый телефон в грязь, — он бы уже все знал.
 Марк подошел к Энн и выхватил трубку у нее из рук прежде, чем она успела что-либо сказать. Энн сверкнула на него злобным взглядом, который он проигнорировал.
 — Это лейтенант Лакросс, мисс Дженкинс. Мы с миссис Марсел выезжаем. — Он отплатил Энн таким же зловещим взглядом. — Вместе.
 На столе у Жака Морэ зазвонил телефон, он снял трубку:
 — Алло?
 — Алло! О, вы действительно в офисе! — женский голос на другом конце провода звучал взволнованно. — Я звонила домой, но правильно говорила мисс Трейнор — вы исключительно трудолюбивы и приходите на работу спозаранку! Это Шери, секретарша мисс Трейнор. Мы здесь немного беспокоимся. Мисс Трейнор должна была вернуться на работу, но не пришла ни вчера утром, ни сегодня, и мы пока не смогли дозвониться к ней домой. Мы надеялись, что она, быть может, задержалась в Новом Орлеане и вы знаете, где она. — Шери неловко откашлялась. — Просто мы обеспокоены, вы же понимаете?
 — Конечно.
 Жак уставился на трубку. «О черт, черт!»
 — Не думаю, что вам стоит так уж беспокоиться, — любезно сказал он. — К сожалению, я не могу вам помочь, поскольку мы проводили время в разных компаниях, но она говорила, что, очутившись в Новом Орлеане, мечтает задержаться на пару дней и совершить экскурсию по туристскому маршруту «Путь плантаторов», знаете?
 — О! Но она, должна вам сказать, очень обязательный человек и всегда звонит в таких случаях.
 — Она ведь ваш босс, не так ли?
 — Да, да, конечно.
 — Может быть, она решила продлить себе отпуск? Как я понимаю, она заботится об отдыхе для других, но редко отдыхает сама.
 — Это правда. Я вовсе не хочу сказать, что она не имеет права отдыхать столько, сколько хочет и сколько заслужила, безусловно… но, как я уже говорила, мы беспокоимся.
 — Уверен, что все прояснится.
 — Да, разумеется. И она, конечно, скоро позвонит. Большое спасибо за помощь.
 — Постараюсь сделать все что смогу.
 — Огромное вам спасибо.
 — Не за что.
 Безмолвная трубка лежала в его руке, и он с ужасом взирал на нее. Потом медленно положил на рычаг. Пот градом катился по его спине.
 Энн казалось, что они с Марком — двое детей, играющих в игру «кто кого обгонит».
 Но это не имело никакого значения. Когда они добрались до больницы, он взял все в свои руки: он был гораздо сильнее и легко сдерживал ее, ведя под руку.
 — Я родственница, — настаивала Энн.
 — Ты — бывшая жена.
 — Этого достаточно.
 — Конечно. Скажи это мужчине, который платит алименты более чем одной бывшей жене.
 Когда они вошли в отделение интенсивной терапии, где лежал Джон, появился сияющий молодой темноволосый доктор:
 — Лейтенант! Рад вас видеть.
 — Я тоже рад вас видеть, Майкл. Как пациент?
 — Скоро будет в полном порядке.
 — Как он сейчас? — нетерпеливо перебила его Энн.
 — Набирается сил. Думаю, вас приятно удивит его внешний вид. Он принял ванну, сам немного поел. Вы его бывшая жена?
 — Да, — ответила Энн, зыркнув на Марка.
 — С ним еще никто не говорил, лейтенант. Если вы хотите повидать его наедине…
 — Разве не члены семьи имеют право первыми повидать больного наедине? — с вызовом спросила Энн.
 — Вы ведь его бывшая жена, не так ли?
 — Это я привезла его сюда!
 Марк крепко взял ее за локоть.
 — Мы войдем вместе, — сказал он.
 — Пятнадцать минут. Завтра у него будет больше сил, тогда…
 — Спасибо, — кивнул врачу Марк.
 Оставшуюся, очень короткую часть пути по коридору они проделали вместе.
 — Значит, вы знакомы с доктором Майклом? — сквозь зубы процедила Энн.
 — Он был ординатором, когда здесь лежала моя жена. И они друзья с моим младшим сыном, который учится сейчас в медицинском институте.
 — Очень хорошо делает, — тихо проговорила Энн.
 У самой палаты она вырвалась вперед, вошла первой и остановилась в изножье кровати, не веря своим глазам.
 Джон сидел. Его большие голубые глаза были открыты. Он был все еще слабым и осунувшимся, но выглядел хорошо. Увидев ее, он улыбнулся. А потом, заметив Марка, нахмурился.
 — Джон!
 Она бросилась к нему, не обращая на Марка никакого внимания, обняла, потом смутилась, вспомнив, что Джон еще очень слаб.
 — Твои объятия я вполне могу выдержать, — прошептал он, крепко прижимая ее к себе. Она отстранилась, чтобы получше разглядеть его. Он тоже внимательно изучал ее.
 — О Господи, Джон, ты выкарабкался!
 — Кати? — обеспокоенно спросил Джон.
 — Она еще ничего не знает. Я сказала, чтобы из колледжа связались с ней и попросили ее мне позвонить, но, чтобы не волновать ее, не стала говорить, что это срочно. Ты… ты ведь был в коме.
 — Ты все сделала правильно. Теперь, когда она позвонит, я сам смогу поговорить с ней. — Он посмотрел на Марка поверх ее плеча. — Из тюремной камеры скорее всего. Привет, лейтенант.
 Энн переводила взгляд с одного мужчины на другого.
 — Вы знакомы?
 Марк смотрел только на Энн:
 — Да, по клубу.
 — Я арестован? — спросил Джон.
 — Еще не знаю. Вы помните, что случилось?
 — Джон, ты отдаешь себе отчет в серьезности?.. — начала Энн.
 — Джина мертва, да. Но я не убивал ее.
 — Ты мне это уже сказал, Джон, в тот вечер, когда все это случилось. Я знаю, что ты не убивал ее. Но мы все молим Бога, чтобы ты смог помочь полиции разобраться в том, что же на самом деле произошло.
 Он вздрогнул и затряс головой.
 — Тебе больно? С тобой все в порядке? — всполошилась Энн.
 — Марсел, если вы что-то знаете… — начал Марк.
 — Тени.
 — Что? — резко переспросил Марк. Своими серыми, острыми как бритвы глазами он сверкнул на Энн, потом перевел взгляд на Джона. — Тени?
 — Точно не могу сказать, что я видел. Но что-то там было, несомненно. Должно быть, я задумался, когда подходил. Все это время я прокручивал в голове тот вечер. Что-то там пряталось… Я видел тень какого-то лица, неясный намек, что-то неопределенное… буквально долю секунды. А потом оно исчезло. И единственное, что осталось, это тени.
 — Ты не знаешь, кто на тебя напал? — с тревогой спросила Энн.
 Он затряс головой, глядя на Марка.
 — Лакросс, я понимаю, как все это выглядит, уже и тогда понимал. Почти умирая, я знал, что мне нужно добраться до Энн, потому что она поверит в мою невиновность. Мы с Джиной должны были встретиться на улице, где живет Энн, у швейцарской кондитерской в длинной аллее.
 — Где и была найдена Джина, — вставил Марк.
 — Да. Подходя к этому месту, я услышал, что она кричит, и бросился на крик. Кто-то в черном навалился на нее. Я попытался оттащить эту тень, и тут она обернулась ко мне. Я склонился над Джиной… Я знал… — Он опять затряс головой и начал снова: — Я склонился над Джиной, попытался поднять ее, но она повисла у меня на руках. Я понял, что она мертва. Тогда я вскинул руки, чтобы защититься от ножа, но он вонзался и вонзался в меня. Я видел…
 — Что ты видел? — умоляюще простонала Энн.
 — Что-то, чего не могу вспомнить. Мимолетное видение чего-то… кого-то, — он не сводил глаз с Марка. — Значит… меня могут обвинить?
 — У окружного прокурора множество улик, свидетельствующих против вас. Вы были весь в ее крови.
 — Значит, вы можете арестовать меня по подозрению, а потом окружной прокурор предъявит обвинение?
 — Я могу лишь задержать вас на короткий срок, но, повторяю, у окружного прокурора весомые улики, свидетельствующие против вас.
 — Вы арестуете меня прямо сейчас? — спросил Джон.
 Марк нетерпеливо цокнул языком:
 — Вы только что вышли из комы, у дверей палаты стоит охранник. Нет, я не собираюсь арестовывать вас прямо сейчас.
 — Я не делал этого, — сказал Джон и, быстро взглянув на Энн, добавил: — Я… я любил ее. Я хотел в тот вечер привести ее к тебе. Собирался жениться на ней, но не хотел, чтобы для вас с Кати это оказалось сюрпризом. Поэтому я и решил, что приведу ее к тебе и мы вместе отправимся в галерею на вернисаж, где будут представлены мои «Дамы красного фонаря». Энн, Боже мой, мы с тобой знавали разные времена, но скажи, хоть раз в жизни я проявил склонность к насилию?
 — Нет, — твердо ответила Энн, глядя на Марка и не выпуская руки Джона.
 — Я любил ее, — повторил Джон. Он выглядел совершенно убитым, но казалось, его совсем не волнует, обвинят его в убийстве или нет, ведь так или иначе Джина мертва. И ничто не вернет ее.
 Марк присел в изножье кровати.
 — Случилось еще одно убийство.
 У Джона расширились глаза.
 — Но это… не еще одна девочка из клуба?
 Марк покачал головой:
 — Мы все еще не знаем настоящего имени этой женщины. Ее задушили нейлоновым чулком.
 Джон выглядел озадаченным, он не мог уловить связи.
 — В тот вечер, когда ее убили, она была в клубе. Множество людей видели ее. Но никто не знает, с кем она была.
 — Значит, еще одну женщину убили, — с горечью констатировал Джон. — Но ведь это свидетельствует в мою пользу? — В его вопросе звучала надежда.
 — Да. Только, к несчастью, это все же убийство.
 — Но… если кто-то убивает женщин из клуба, почему он убивает их не одинаковым способом?
 — Вы правы, серийные убийцы обычно прибегают к одному и тому же способу. Но я не думаю, что этот случай подпадает под категорию серийных убийств.
 Джон неожиданно улыбнулся:
 — Вы действительно не уверены, что я тот, кто вам нужен, правда?
 — У вас масса друзей, — ответил Марк. — И все они уверены, что вы этого не делали.
 — Значит, вы считаете, что я невиновен…
 — Нет, я так не считаю. — Марк бросил тяжелый взгляд на Энн. — Просто я допускаю разные возможности.
 Джон продолжал странно смотреть на Марка.
 — Знаете, Лакросс, Джина всегда говорила, что вы честный стрелок. Клянусь вам: я ее не убивал. Это сделал кто-то другой.
 Услышав, что кто-то покашливает у нее за спиной, Энн вздрогнула. Это вернулся доктор.
 — Больному нужен отдых, — напомнил он. — Вам пора.
 — Завтра я пришлю кого-нибудь записать его показания, — сказал Марк.
 — Очень хорошо. А мы завтра переведем его в обычную палату.
 — А можно мне просто посидеть тут с ним, обещаю, что буду молчать, — попросила Энн. Ей страшно было подумать, что придется покинуть Джона прямо сейчас, и казалось, что, если она уйдет, он может снова впасть в кому. Ей необходимо было побыть с ним еще, убедиться, что он действительно идет на поправку.
 Марк сердито взглянул на нее.
 — Это очень нежелательно, поверьте мне, — мягко возразил доктор.
 — Энн — моя ближайшая родственница, — сказал Джон. — Мне будет приятно, если она останется. То есть… если полиция не возражает, конечно.
 — Я считал, что она ваша бывшая жена, — удивился доктор Майкл. — Не думаю, что она по-прежнему может формально считаться вашей родственницей.
 — Во всяком случае, сейчас я самый близкий ему человек, — заявила Энн. . — Нашей дочери нет в стране, и я — это пока вся его семья.
 — Лейтенант? — вопросительно обратился Джон к Марку.
 И Марк неожиданно согласился:
 — Оставайтесь.
 — Правда? — недоверчиво спросила Энн.
 — Оставайтесь, оставайтесь, я серьезно.
 — Ведь он только что оправился от этой страшной комы, я побуду с ним, — смущенно пробормотала Энн, боясь встретиться глазами с Марком.
 — У дверей будет дежурить полицейский, — предупредил ее Марк.
 — Он стоит там с тех самых пор, как Джона привезли сюда, — сухо напомнила Энн.
 — Он стережет или охраняет меня? — поинтересовался Джон.
 — Считайте, что и то и другое, — ответил Марк, повернулся и вышел. Доктор последовал за ним. Обернувшись, Энн увидела, что Джон пристально смотрит на нее.
 — Что, черт возьми, все это значит? Что происходит?
 — Ничего, действительно ничего.
 — Но его беспокоит вовсе не то, что я могу отсюда сбежать. Он волнуется за тебя.
 — Думаю, он волнуется за нас обоих. Джон, мы оба знаем, что ты невиновен. А это значит, что на свободе ходит убийца, который мечтает, чтобы ты умер, прежде чем сможешь доказать свою невиновность.
 — Но он боится за тебя.
 Тени — вспомнила Энн.
 Она не хотела говорить ему, что какая-то тень чуть не забралась через балкон к ней в квартиру сегодня ночью. И что спас ее от этой тени лейтенант Лакросс, спавший у нее в гостиной на диване.
 Спавший на диване потому, что Энн была вне себя, узнав о его романе с Джиной, и решила во что бы то ни стало не пускать его в свою постель.
 — Энн? — голос Джона звучал одновременно предупреждающе и озабоченно.
 — Джон, я ведь обещала, что буду молчать, если они позволят мне остаться. Забавно: раньше, когда я сидела здесь, они советовали мне разговаривать с тобой, а теперь требуют, чтобы я молчала. Потому что тебе нужен отдых. И ты будешь отдыхать. Мы обязаны сделать все, чтобы ты поправился и выпутался из этой передряги.
 — Она умерла, Энн, — тихо сказал Джон. В его голосе звучало отчаяние.
 — Джон, у тебя есть дочь, ты не смеешь сдаваться! У тебя — дочь, твое искусство и я.
 — Забавная штука жизнь, правда? Эта проклятая выставка была для меня так важна… а сейчас не имеет никакого значения. Ты посмотрела ее?
 Она покачала головой и улыбнулась.
 — Я столько времени проводила здесь. И потом…
 — Что — потом?
 — Были и другие дела. Мы после об этом поговорим. Джон, тебе нужно отдохнуть, набраться сил. Если не ради меня, то хотя бы ради Кати. А если не ради нас обеих, то ради Джины. Не дай уйти от наказания ее убийце.
 — Ты права, — согласился Джон и закрыл глаза.
 Ей показалось, что он заснул, но неожиданно рука его крепко сжалась.
 — Энни… Я докажу это, не знаю еще как, но докажу. Я найду того, кто ее убил, клянусь.
 — Знаю, Джон, знаю, — заверила его Энн.
 Он наконец уснул. Она продолжала держать его за руку, снова и снова обдумывая то, что он сказал.
 Тени…
 Но он видел лицо или часть лица. Жаль, что не может вспомнить.
 Она подумала, что Джону не придется далеко ходить в поисках убийцы: тот был заперт в его голове.
 Важно, чтобы Джон понял, что ему уже известно то, о чем он только собирался узнать.
 Тогда…
 Тогда можно надеяться, что правда выйдет наружу до того, как убийца поймет, что Джон видел его лицо.
 Лицо смерти.
 — Ты всегда будешь со мной, — вдруг пробормотал во сне Джон.
 Да, подумала Энн, если бы он знал, насколько тесно она уже оказалась повязанной с ним!
 Но для правды он был еще слишком слаб. Однако скоро ему предстоит узнать все, что здесь происходит.




 Глава 17


 Марк строго наказал охраннику, дежурившему у палаты Джона, чтобы он немедленно сообщил ему, как только Энн Марсел ступит за порог больницы, и направился к выходу. Ему нужно было разыскать Джимми, а потом встретиться со своим шефом, Чарли Хэррисом, который постоянно грозил уйти в отставку и настаивал, чтобы Марк занял его место. Марк хотел обсудить свои немалые подозрения с ними обоими. Он намеревался побывать и у окружного прокурора. Как ни странно, он хотел изменить свои рекомендации.
 Теперь, когда Джон Марсел пришел в себя, Марк мог арестовать его на двадцать четыре часа по подозрению в убийстве, пока будут готовиться документы для суда, что много времени не займет.
 Однако Марк уже не был так уверен, что Джона Марсела следует арестовывать, хотя считал, что необходимо следить за каждым его шагом, после того как Джона выпишут.
 Но прежде чем Марк вышел из больницы, его окликнул еще один полицейский:
 — Лейтенант! Лейтенант!
 Марк знал его, это был Биллингз, очень старательный новобранец. Запыхавшись, парень подбежал к нему.
 — Что-нибудь случилось с Марселом? — озабоченно спросил Марк.
 Биллингз покачал головой:
 — Нет, это по поводу Грегори Хэнсона.
 — Грегори, Господи!
 — Нет, нет, ничего плохого, сэр. Его состояние улучшается. Но он услышал, что вы в больнице, и хочет вас видеть.
 Марк улыбнулся с облегчением: «Слава Богу! Грегори жив и пришел в себя. Спасибо тебе, Биллингз!»
 Он знал номер палаты Грегори, потому что часто справлялся о его здоровье. Марк быстро прошел по коридору, открыл дверь и задержался на пороге, внимательно оглядывая комнату.
 Голова Грегори была забинтована так, что он напоминал мумию. Цвет кожи был скорее серым, чем черным. Рядом с постелью сидела медсестра, она измеряла ему давление.
 Обложенный подушками, Грегори полулежал, глядя на Марка ясным, острым взглядом.
 — Привет, дружище! — сказал Марк, входя. — Прекрасно выглядишь! Ты здорово нас напугал.
 — Я и сам думал, что мне конец, — согласился Грегори, переводя взгляд на медсестру. Марк понял, что он ждет, когда та уйдет, чтобы сообщить ему что-то важное.
 — Жуткий был ураган, — сказал Марк.
 — И ты сам полез в него.
 — Я пришел за Энн, — честно признался Марк.
 Грегори удивленно поднял бровь.
 — Да, должен тебе сказать, что с ней много хлопот.
 — Маме Лили Маэ она сразу понравилась, — расплывшись в улыбке, сообщил Грегори.
 Марк опустил глаза и кивнул:
 — Да, вообще-то у нее очень интересный характер. Но вы, сэр, о чем вы-то думали, потащив ее в болота?
 Грегори беспомощно развел руками:
 — Она из тех, кто ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего, вот я и решил: пусть уж проводит свое «расследование» под моим присмотром. Правда, помощником я ей оказался никудышным.
 — Брось, кто же может бороться с тем, что Богом предназначено!
 — Не волнуйте больного, он должен спокойно лежать в постели, — предупредила медсестра, сворачивая манжет тонометра.
 — Постараюсь, — пообещал Марк.
 Сестра вышла, закрыв за собой дверь.
 Как только они остались одни, Грегори выругался:
 — Богом предназначено? Черта с два!
 — Что? — не понял Марк.
 Грегори замотал головой:
 — Я больше ничего не понимаю. Мы с Синди сидели на берегу пруда, но ты ведь знаешь, какая она непоседа: вскочила и пошла бродить. Она не могла отойти далеко от меня. Я услышал ее крик и, подумав, что с ней что-то случилось, побежал за ней. Стал оглядываться по сторонам. Начинался ураган. А потом кто-то подошел сзади и шарахнул меня по башке.
 — Кто?
 — Черт меня побери, если я знаю! — воскликнул Грегори. — Но это был человек.
 — Ты уверен? Когда мы нашли тебя, ты лежал, придавленный тем проклятым деревом.
 — Уверен, уверен, уверен! Марк, ты меня давно знаешь и знаешь, что я не какой-нибудь придурок. Кто-то быстро подошел ко мне сзади и огрел меня изо всех сил точнехонько по моей дурацкой голове. Я вырубился, как дитя, задолго до того, как на меня свалилось это чертово дерево.
 Марк присвистнул:
 — Ну и дела!
 — Вот именно.
 — И ты ничего не видел?
 Грегори с несчастным видом затряс перебинтованной головой.
 — На какую-то долю секунды лишь тень этой сволочи. А больше ничего.
 Опять эта проклятая тень.
 Значит, он гоняется за тенью.
 За тенью, которая убила уже двоих и пыталась убить Грегори. Это начинает напоминать головоломку: Джина в аллее, искромсанная ножом, Джейн Доу в воде с чулком на шее, Грегори в болотах с проломленной головой.
 Тень…
 Та же тень, которая чуть было не пробралась в квартиру Энн Марсел.
 — Что же здесь происходит? — проговорил он вслух.
 — Я никому больше не говорил об этом. Когда меня привезли сюда, в больницу, я понял, что все считают, будто меня придавило деревом. Правду я скрыл, решил, что так будет разумней, пока мне не удастся переговорить с тобой. Но до меня дошло, что Марсел вышел из комы. Это здорово. Интересно, он-то что-нибудь видел?
 — Да.
 — Что?
 — Какую-то тень, — ответил Марк. — Ту же чертову, поганую тень!
 Большую часть дня Энн провела в больнице, просто сидя у постели Джона. Медсестры были очень добры, принесли кофе и журналы, чтобы ей не было скучно, пока Джон дремал, набираясь сил. К нему все еще была подсоединена капельница, через которую ему вливали физиологический раствор, глюкозу и витамины, но в полдень он сам хорошо поел — суп, крекеры, рулет с джемом.
 Потом он опять заснул, и Энн решила выйти перекусить и, может быть, заглянуть в соседний магазин, купить бумагу для рисования.
 Выйдя за дверь, она была тут же остановлена молоденьким полицейским:
 — Миссис Марсел!
 — Да?
 — Куда вы направляетесь?
 У Энн брови на лоб полезли.
 — Перекусить.
 — Здесь, в больнице?
 Энн рассердилась:
 — Может, да, а может, нет. А в чем дело?
 — Дело в том, что…
 — Я ведь не арестована и не нахожусь под подозрением, не так ли?
 — Нет, конечно, нет.
 — В таком случае, сэр, прошу не беспокоиться и не выпытывать, куда я иду. — Она попыталась улыбкой смягчить резкость своих слов.
 Это все Марк, конечно.
 Какое он имеет право указывать ей, что она может, а чего не может делать?
 Спеша по коридору, она, однако, напомнила себе, что он хочет лишь спасти ей жизнь. Беда только в том, что он не разделяет ее уверенности в невиновности Джона.
 Энн перекусила в больничном кафетерии, купила в магазине небольшой пакет рисовальной бумаги, которого, как она решила, ей хватит на сегодняшний день.
 У нее было тревожно на душе, и она решила не оставлять Джона. Вернувшись в палату, она насторожилась, увидев, что напарник Марка, Джимми Дево, стоит у стены и наблюдает за спящим Джоном. Энн ощутила какую-то неловкость.
 — Офицер Дево, — тихо прошептала она, — что вы здесь делаете? Сегодня полиция не сможет больше допрашивать Джона. Марк уже был здесь…
 — Я знаю.
 — Он сказал, что письменные показания Джон даст завтра.
 — Знаю, — повторил Джимми со своей обычной печально-собачьей улыбкой. — Я просто решил убедиться, что все в порядке. Вам ничего не нужно, у вас все хорошо?
 — У меня все прекрасно, — ответила она.
 Он покачал головой:
 — Вы же знаете, что не все так уж прекрасно.
 — Прошу прощения?
 — Ведь сегодня ночью у вас в доме случилось некое происшествие.
 — Да, кто-то… забрался на мой балкон.
 — Вот именно. Слава Богу, что Марк остановил этого кого-то, кем бы он ни был.
 — Да, конечно.
 — Вам нужно держаться подальше от клуба, миссис Марсел. Вы сами ставите себя в более опасное положение.
 — Значит… — прошептала она, — вы согласны, что Джон невиновен?
 — Все может быть.
 — Но в таком случае мне ничто не угрожает. Я благодарю вас за заботу, но доктор сказал, что сегодня Джона больше нельзя беспокоить, и буду вам очень признательна, если вы оставите его в покое.
 — Разумеется. Я зашел просто узнать, не нужна ли моя помощь. Вместо Марка.
 Какая странная у него улыбка, подумала Энн и снова почувствовала какую-то неловкость.
 — Со мной все в порядке.
 — Я буду заходить, миссис Марсел, — пообещал Джимми и вышел.
 Продолжая смотреть на закрывшуюся за ним дверь, Энн снова села возле кровати. Потом перевела взгляд на Джона. Он, казалось, мирно спал.
 Она прижалась ухом к его груди, чтобы убедиться, что он дышит и сердце его ровно бьется.
 Джон определенно был жив. Джимми Дево не придушил его во сне.
 Но зачем он приходил?
 Марк и его шеф Чарли Хэррис сидели за маленьким столиком в одном из самых уютных кафе неподалеку от Бурбон-стрит. Они ели раков, и это блюдо напомнило ему о маленьком домике в Дельте. Энн. Об Энн в домике. Обнаженной Энн.
 Он отложил вилку, вспомнив, что она ему тогда сказала: у мужчины само присутствие женщины вызывает вожделение, женщина не может обойтись без глубокого чувства. Она ошибается.
 Ему и присутствия ее не требуется, достаточно воспоминания.
 Но сейчас не время думать об Энн. Марк услышал скрип собственных зубов. Марсел пришел в сознание. Он не отпускает ее от себя, она все время рядом с ним. Она его лучшая подруга, своя в доску. Почти родня.
 Марсел был любовником Джины. Теперь Джина мертва. Значит, у Марсела осталась только Энн, бывшая жена, которая готова рисковать собственной жизнью, чтобы спасти его задницу.
 — Улики, насколько я могу понять, по-прежнему свидетельствуют против Марсела, — говорил Чарли Хэррис.
 Чарли собирался стать губернатором. Это был крупный улыбчивый мужчина с белоснежной шевелюрой, румяными щеками и ясными голубыми глазами. Его присутствие успокаивало, хотя внешность его была обманчива: Чарли умел быть твердым как кремень.
 — Если принять во внимание тот факт, что парень был с ног до головы выпачкан кровью жертвы, то, конечно, — согласился Марк.
 — Но это весьма важный факт, — сухо заметил Чарли. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и потягивал обжигающе горячий кофе. — А ты не хочешь его арестовывать…
 — Пока он был в больнице, произошло еще одно убийство.
 — Совсем другого типа.
 — Но оно как-то связано с первым, я чувствую.
 Чарли нацелил на Марка указательный палец:
 — У окружного прокурора есть улики против Марсела, и если они решат предъявить ему обвинение прямо сейчас, наше полицейское управление не станет совать им палки в колеса. Однако… Прояснилось ли дело об убийстве Джейн Доу?
 — Нет, но Ли Мин убежден, что в течение ближайших суток что-нибудь выяснится. Сейчас как раз по компьютерным службам проверяют списки пропавших лиц. Беда в том, что если убитая — не местная жительница, родственники или друзья могут хватиться ее лишь через несколько дней.
 — Это я понимаю. Но я до сих пор не уверен, что эти два убийства связаны между собой только потому, что одна из жертв работала в клубе, а другую видели там в день убийства.
 — Но это единственное, за что мы можем пока зацепиться.
 — Марк, хотел бы я, чтобы это было не так, но свою норму по убийствам наш район уже выполнил.
 — Согласен.
 — Что говорит Джимми?
 — Не знаю, я его не видел со вчерашнего дня. Он ездил по разным местам с фотографией Джейн Доу.
 Хэррис нервно стучал пальцами по столу.
 — Ты хороший сыщик, Марк.
 — Спасибо. Надеюсь. Я делаю все что могу.
 — Ты умеешь изучать и оценивать улики. Знаешь, как их правильно преподнести. Нам никогда не заворачивали дела в суде из-за того, что в ходе расследования были допущены процессуальные нарушения.
 — Какой толк ловить преступников, чтобы их потом отпускали на свободу?
 — Вот-вот. Но сейчас ты работаешь не так, как работает хороший сыщик, каким ты был совсем недавно.
 — Не так? А в чем дело?
 — Где твое чутье? Оно ведь не выдумка, это результат многолетней работы на улицах, знания людей, умения видеть их насквозь. Ладно, оставляю это дело на твое усмотрение.
 Марк вздохнул. Странная все-таки эта жизнь. Джона Марсела обвинить легче, чем любого мелкого воришку, пойманного с поличным.
 Еще недавно он бы голову дал на отсечение, что тот виновен. А сейчас он в этом не уверен.
 Зато уверен в том, что единственный способ узнать правду относительно смерти Джины — это отпустить Марсела и посмотреть, как будут вести себя те, кто имел хоть какое-то отношение к Джине.
 — Все зависит от тебя, — твердо повторил Чарли. — Ты ведь знаешь, если ты займешь мое место, я смогу уйти в отставку.
 Марк улыбнулся:
 — Я еще не готов покинуть улицу. Мне все еще нравится думать, что я могу поддерживать там хоть какой-то порядок. Но с другой стороны…
 — Да?
 — Не знаю. С другой стороны, мне хочется…
 — Что тебе хочется?
 — Хочется долго жить. И размышлять о каких-нибудь экзотических путешествиях, по Нилу, например.
 — Решай поскорее, пока я не стал слишком старым, ладно?
 Марк засмеялся:
 — Постараюсь, — и тут же посерьезнел. — Как только Марсел выйдет на улицу, я хочу, чтобы с него не спускали глаз.
 — Но есть же Джимми?!
 — Мне понадобятся еще люди. Я вам говорил: кто-то пытался влезть в квартиру его жены…
 — Но ты ведь был там.
 Марк в нерешительности откинулся на спинку стула. Чарли Хэррис смотрел ему прямо в глаза.
 — Я не могу быть везде.
 Хэррис удивленно вскинул брови:
 — Я вовсе не собираюсь вмешиваться в твои дела, Марк. Ты взрослый, умный мужчина. Просто не дай себя запутать. Совершено убийство, и пока оно не раскрыто, никого нельзя считать невиновным.
 — Это я знаю.
 — Не позволяй себе думать передним местом.
 — Я полагал, вы меня лучше знаете. Несколько секунд Хэррис внимательно изучал его.
 — Ладно, дам тебе Лэзема и Хинки, это все, что я могу. Я уже сказал тебе: хватит убийств в нашем районе.
 — Лэзема и Хинки? Отлично. Спасибо.
 В палате интенсивной терапии не было телефона, но на сестринском посту имелся переносной аппарат, который можно было доставить в случае необходимости. Около шести часов симпатичная темноволосая сестричка внесла телефон в палату Джона и сказала Энн, что ее спрашивают.
 Это был Марк.
 — Как дела?
 — Хорошо. Он проспал почти весь день.
 — Я сейчас заеду и повезу тебя поужинать.
 Энн колебалась, глядя на телефонный аппарат и кусая губу. Сам звук его голоса заставлял ее забыть все плохое, что она о нем думала. При этом звуке в бедрах ее вспыхивал огонь. Ей становилось трудно дышать.
 — Лучше я побуду здесь…
 — Там есть полицейский у дверей.
 — В полицейских нигде нет недостатка.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — Твой напарник приходил сюда сегодня днем.
 — Джимми?
 — А у тебя есть еще кто-то?
 — Нет. Просто я не знал, что он приезжал в больницу.
 — Не думаю, что мне следует уходить отсюда.
 — Энн, Джимми приходил не для того, чтобы причинить вред твоему ненаглядному «бывшему».
 — Откуда ты можешь знать?
 Марк тяжело вздохнул:
 — Мы полицейские. Хорошие ребята.
 — Встречаются и плохие ребята, и плохие полицейские.
 — Это не значит, что все полицейские — преступники.
 — Но и не исключает того факта, что некоторые полицейские оказываются лжецами.
 — Я никогда не лгал тебе.
 — Ты никогда не говорил мне, что спал с ней.
 Она услышала его отчаянный вздох на другом конце провода.
 — А также тебе не пришло в голову упомянуть, что вы с Жаком Морэ — родственники. И с Мамой Лили Маэ.
 — Поскольку я не знал, что ты собираешься познакомиться с Мамой Лили Маэ, мне действительно не приходило в голову сообщать тебе о нашем дальнем родстве с ней.
 Интересно, это правда?
 — А еще Жак…
 — Жак — дерьмо. Тебе никто не говорил, что дальних родственников не выбирают?
 Что касается Жака, он ее мало интересовал, а вот того, что Марк спал с Джиной, она не могла перенести. Господи милостивый, неужели она ревновала к бедной покойной женщине? Джон любил Джину. Она была красавицей. И Марк был к ней неравнодушен…
 — Я еду за тобой, — сказал Марк.
 — Не надо… — начала было Энн, но опоздала. Он уже повесил трубку. Отлично, пусть будет ужин, думала она, продолжая держать трубку возле уха, но о том, как его закончить, она еще подумает.
 Хорошенько подумает. И скажет ему все, заставит его понять, каковы ее чувства и какова ее позиция во всем этом деле!
 Положив трубку, Энн хотела было вытащить вилку из штепселя и отнести телефон на сестринский пост, но передумала, набрала номер клуба и попросила к телефону Синди.
 Синди не было. Но когда отвечавшая ей девушка уже собиралась положить трубку, ее перехватил кто-то другой.
 — Энн? Это вы? Как там Джон? Я слышала, что он вышел из комы и быстро поправляется?
 — Да, ему гораздо лучше.
 — Я так рада. Все будут рады.
 — Надеюсь… Я… я позвонила просто, чтобы узнать, все ли там у вас в порядке.
 — Все отлично. В клубе все, как прежде. Кстати, вы слышали? Грегори тоже пришел в себя.
 — Да что вы? Как я рада! Непременно заскочу к нему проведать, пока я здесь.
 — Все потихоньку налаживается, правда? Кроме, разумеется, того, что Джона теперь могут в любой момент арестовать.
 — Вероятно, я не знаю.
 — Я надеюсь, что они не станут этого делать, но для вас и Джона так было бы безопаснее.
 — Почему?
 — Если Джон останется на свободе, он, как и все мы, будет подвергаться опасности.
 — Может быть.
 Эйприл колебалась:
 — Не знаю, говорить ли вам, но…
 — О, Эйприл, ради Бога! Либо говорите, либо нет, но не испытывайте мои нервы.
 — По телефону я, во всяком случае, не могу этого сказать. Приезжайте сюда завтра.
 Телефон замолчал, Энн, ругая Эйприл последними словами, долго смотрела на него, потом — на Джона.
 Он мирно спал.
 Энн вышла из комнаты. Полицейский у дверей сменился. Она улыбнулась ему.
 — Пойду проведаю еще одного друга, который лежит здесь в больнице. Сюда едет лейтенант Лакросс, скажите ему, что я у Грегори.
 Она не стала дожидаться ответа, вернулась в палату, отнесла телефонный аппарат на пост и, спросив у медсестер, в какой палате лежит Грегори, сообщила, что уходит.
 Синди сидела на краешке кровати Грегори. Она приветливо улыбнулась Энн, вскочила и обняла ее. Энн тоже обняла Синди и посмотрела на Грегори поверх ее плеча.
 — Вы уже выглядите гораздо лучше, — сказала она ему, обходя Синди и приближаясь к кровати.
 — Для мумии, — подтвердил он, поморщившись.
 Энн поцеловала его в щеку.
 — Какое счастье, что вы живы. Ураган был такой свирепый.
 Он мрачно кивнул:
 — Да, ураган был свирепый. Что-то вообще происходит в этой жизни. Я только что предупреждал Синди, предупреждаю и вас: будьте осторожны.
 — Обещаю.
 — Джон ничего не вспомнил? — взволнованно спросила Синди. — Я хотела навестить его, но меня не пустили. В отделении интенсивной терапии визиты запрещены.
 — Джон ничего не видел, — ответила Энн.
 Грегори сокрушенно покачал головой и снова нахмурился:
 — Дамы, предупреждаю вас обеих: будьте осторожны, очень осторожны!
 — Будем, будем, — пообещала Синди.
 — Мне все советуют держаться подальше от клуба, — тихо сказала Энн.
 — Но я-то не могу себе позволить держаться от него подальше, — посетовала Синди. — Вообще-то в самом клубе ничего не может случиться, опасность подстерегает по дороге в клуб и из клуба.
 — В этом вы правы, — согласилась Энн, но замялась, она не хотела тревожить Грегори. Протянув руку, она погладила его по щеке. — Я так благодарна вам за то, что вы теперь в порядке. Ну, пора, вам, как и Джону, нужен отдых. — Осторожно, чтобы не задеть бинтов, она поцеловала его. — Синди?
 — Да, конечно. Тебе нужно отдохнуть. А мне пора на работу.
 Синди встала и вслед за Энн вышла из палаты.
 — Синди, Эйприл хотела мне что-то сказать по телефону, но потом решила, что мне лучше прийти в клуб. Вы не знаете, что она хотела сказать?
 — Понятия не имею. Мне очень жаль.
 — Думаю, вы правы насчет клуба. Там всегда людно, там ничего не может случиться. А вот дорога туда и оттуда — опасна. Скажите Эйприл, что…
 — Да?
 — Скажите ей, что я приду завтра.
 Синди кивнула. И тут глаза ее испуганно округлились, она предупреждающе кашлянула.
 Энн обернулась и увидела Марка.
 Синди улыбнулась ему.
 — Привет. Вы знаете, какая радость? Грегори поправляется… и Джон Марсел вышел из комы!
 — Это замечательно, — любезно ответил Марк. — Вы навещали Грегори?
 — Да, но Энн считает, что теперь ему нужно отдохнуть.
 — Скорее всего так.
 — А мне пора на работу.
 — Я только загляну к Грегори на секунду и подвезу вас.
 — Отлично! — радостно воскликнула Синди.
 Пройдя мимо женщин, Марк нырнул в палату Грегори.
 — Я знаю, что у него «пунктик» насчет того, чтобы вы не ходили в клуб! — прошептала Синди. — Вы уверены, что вам следует…
 — Синди, я не под арестом, он не может мне приказывать, что я должна и чего не должна делать.
 — Правильно. Думаю…
 Она запнулась. Марк выходил из палаты.
 — Ну что, дамы, поехали?
 Он зашагал по стерильному коридору, они — за ним.
 Подойдя к машине, он распахнул дверцы. Энн забралась на переднее место, Синди — на заднее. Они поехали по направлению к клубу, обмениваясь по дороге впечатлениями о том, как выглядит Грегори и как чувствует себя Джон. Марк остановился у самого входа.
 — Синди, идите, я не уеду, пока вы не откроете дверь и не помашете нам рукой, ладно?
 — Да, спасибо, Марк.
 — Не за что. Идите.
 Синди подошла к двери, открыла ее, заглянула внутрь, потом обернулась и помахала им с веселой улыбкой, после чего скрылась в глубине клуба.
 Марк тут же повернулся к Энн, наставил на нее указательный палец и сказал:
 — А ты держись отсюда подальше.
 Она оттолкнула его палец.
 — Кончай вести себя как гестаповец.
 — Тебе что, жить надоело?
 — Я не говорила, что собираюсь идти туда.
 — Но и не сказала, что не пойдешь.
 — Зато сказала, что ты не имеешь никакого права указывать мне, что делать, а чего не делать.
 — Я стараюсь, чтобы тебя не зарезали, не задушили или…
 — Или — что?
 Он выругался в сердцах и выехал на оживленную улицу. Энн понятия не имела, куда они едут, пока машина не уткнулась во что-то напоминающее каретный сарай. Марк вышел из машины, обошел ее и открыл Энн дверцу. Пока она выбиралась, он достал из багажника несколько пакетов. До Энн донеслись соблазнительные ароматы, и она осознала, что страшно голодна.
 — Что это? — спросила она.
 — Каджунско-китайская кухня.
 Она расхохоталась.
 — Клянусь.
 Это действительно была «каджунско-китайская» кухня. Через несколько минут они миновали каретный сарай, превращенный в гараж, садик, обнесенный стеной и коваными решетками, фонтан и оказались на широком крыльце, которое вело в красиво отделанный старинный дом: ему было не меньше двухсот лет. Стены гостиной были заняты книжными стеллажами. Напротив камина стояли чудесные кожаные диваны, в углу — музыкальный центр и прочая аудио — и видеотехника.
 Место было и красивым, и уютным. Пройдя через гостиную в столовую, Энн услышала, как Марк возится в кухне. Войдя туда, она увидела огромное помещение с разделочным столом размером с небольшой остров, медными кастрюлями и сковородками, развешанными по стенам, и выгороженным для завтраков уголком. Марк разливал чай со льдом по стаканам и расставлял тарелки на столе.
 — Это твой дом?
 — Да. Садись.
 — Это приказ?
 — Приглашение.
 Она села. Он открывал коробки. В них были цыплята в остром соусе, рис, красные бобы, говядина в апельсиновом соусе, зеленые бобы и брокколи. Настоящий пир ароматов. Название ресторана, откуда прибыла еда, значилось на коробках — «Вонг Сар-тес, каджунско-китайская кухня».
 — Вонг мой друг, — сказал Марк. — Он великий повар, вот увидишь. Его отец — уроженец Дельты, каджун, а мама — китаянка.
 Энн поняла, что надо улыбнуться.
 — Ты знаешь все рестораны в Новом Орлеане?
 — Многие.
 Он, похоже, тоже умирал от голода. Наложив себе полную тарелку, он уплетал за обе щеки, наблюдая, как она осторожно пробует блюдо за блюдом, а потом начинает есть со все большим аппетитом.
 Раз уж я здесь, подумала Энн, нужно извлечь из этого максимум пользы. Загадочная кухня Вонг Сартеса определенно была лучше больничной еды.
 — Итак, каковы твои планы? — спросил Марк.
 — Относительно чего?
 — Относительно сегодняшнего вечера.
 — Ты хочешь сказать, что мне будет разрешено уйти? Я думала, что я твоя женщина. Это ведь твой дом, а ты уже привык диктовать мне, что я должна делать.
 — А если я скажу тебе остаться, ты останешься?
 — Я… я думаю, мне сейчас не следует поддаваться чувствам. Особенно по отношению к тебе.
 — Вот как? Значит, если я попрошу тебя остаться, это тоже не возымеет действия?
 — Я только сказала…
 — А не допускаешь, что я стараюсь быть с тобой для твоего же блага? Я не сказал тебе еще, что Грегори потерял сознание там, в Дельте, не потому, что на него свалилось дерево.
 — Но если так много неясного, ты можешь арестовать теперь Джона в любую минуту?
 Он отложил вилку, отпил чаю из стакана, потом встал, поднял ее на ноги и поставил лицом к себе.
 — Итак, ты не хочешь поддаваться чувствам, — сказал он.
 — Ты делаешь мне больно…
 О Господи, да, он делал ей больно. Он так прижимал ее к себе, что, казалось, ткань ее одежды вот-вот прожжет огонь, исходивший от его мощного тела. Она почувствовала, как восстает его плоть. Запустив пальцы ей в волосы, он откинул ее голову назад, его губы были в дюйме от ее рта.
 — Не поддавайся чувствам, пусть это будет только секс, — сказал он.
 — Я не хочу…
 Его рот! Он приник к ее губам. Открытый, сильный, язык проник внутрь, он двигался там, и его руки…
 Вдруг она почувствовала, что ноги ее оторвались от земли. Марк стремительно нес ее через дом. Ее бедра обвились вокруг его талии. А потом она упала в какое-то уютное гнездо. Его кровать. Бедра стали гибкими, как змеи. Она смотрела ему прямо в лицо. Юбка задралась до самой талии, она слышала, как позвякивает пряжка — он расстегивал пояс на брюках.
 В следующий момент он бросился на нее, срывая с нее шелковые трусики.
 Она услышала, как они треснули.
 Открыла рот, чтобы закричать.
 Но зачем?
 Не было сил ждать. Горячая, как расплавленный металл, волна прокатилась по ее бедрам, застыла внизу живота, горя и пульсируя.
 Когда он прикоснулся к ее интимной плоти и проник в нее большим и указательным пальцами, она задохнулась. А потом резким движением он вошел в нее. Ощущение было таким невыносимо эротичным, что у нее вырвался крик изнеможения, она Обхватила его плечи, впилась в них ногтями, извиваясь, ловя каждый бешеный толчок его тела, а он погружался в нее снова и снова, и темп этих толчков бешено возрастал. Ее желание было таким же ненасытным, как и у него, огонь страсти, сжигавшей ее, казался всепожирающим. Она выгибалась, прижимаясь к нему еще ближе, сливалась с ним, стремясь к высшей точке, когда он наполнит ее собою и придет сладостное облегчение.
 Когда наступила кульминация, она закричала, словно переполнявшее ее чувство вырвалось наружу, задрожала и только тут поняла, что они даже не раздеты. Он овладел ею, фактически изнасиловал, за несколько секунд.
 Где уж тут было подумать о том, как должны складываться их отношения, обсудить их. Обсудить и ее позицию.
 Ее позиция состояла в том, что…
 Ее позиция уязвима.
 Боже, как она уязвима!
 То, что он сейчас сделал, было похоже на землетрясение. И она все еще словно бы летела откуда-то с высоты. Его ничто не могло остановить. Она ощущала на себе его руки, его губы, его поцелуи на своей разверстой плоти, влажной, открытой, откликающейся на каждое его прикосновение.
 Он приподнялся на руках, шепча:
 — Не уходи. Тебе не нужно ничего чувствовать. Пусть будет только секс. Проклятый, восхитительный секс.
 — Черт бы тебя побрал! — прошептала она в ответ.
 — Не уходи!
 Она ничего не ответила.
 Но и не попыталась освободиться.
 И вообще покинуть его дом той ночью.




 Глава 18


 Энн пробуждалась очень медленно. Странно, как ей удалось наконец заснуть? Она спала как убитая, ей было уютно, спокойно и совсем не страшно.
 Он лежал рядом, и это вселяло уверенность, что ничего плохого с ней не случится.
 Сон ее был столь глубок, что она никак не могла от него очнуться. Тем не менее нужно было вставать. Энн открыла глаза.
 И чуть не закричала.
 Кто-то наблюдал за ней.
 Кто-то маленький.
 О Боже!
 Она быстро обернулась простыней и постаралась убедить себя, что это маленькое уставившееся на нее существо совсем не опасно. Это всего лишь девчушка, крохотная девчушка лет четырех, с плюшевым мишкой в руках. Малышка внимательно ее изучала.
 — Вам очень нужно мыло «Открой глазки», — серьезно сказала девочка.
 Энн плотнее завернулась в простыню и села, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство.
 — Брит! — в комнату стремительно ворвался Марк, босой, без рубашки, но приличия ради облаченный в джинсы. Он подошел к кровати, растерянно переводя взгляд с девчушки на Энн и обратно и пытаясь пригладить всклокоченные волосы. Он был явно смущен. — Брит! — повторил он строго.
 Девчушка нахмурилась: она понимала, что сделала что-то недозволенное, но не знала, что именно.
 — Здравствуй, Брит, — сказала Энн, остановив Марка взглядом.
 — Солнышко, — ровным голосом обратился тот к девочке, — ты можешь выйти из комнаты и дать миссис Марсел возможность поспать столько, сколько она захочет?
 Брит угрюмо кивнула, посмотрела на Энн сначала недовольно, но потом нерешительно улыбнулась:
 — А кто это?
 — Это очень хорошая дама, которая вынуждена была ночевать здесь, потому что дома ей оставаться опасно.
 — А! — воскликнула девчушка так, словно хотела сказать: « Ну вот теперь наконец все стало ясно!», и, повернувшись к Энн, уже без тени настороженности поприветствовала ее: — Здравствуйте!
 Энн улыбнулась.
 — Знаете, у дедушки в душе есть «Открой глазки». Вы умоетесь — и все будет в порядке.
 — Спасибо, — серьезно поблагодарила ее Энн. — Я непременно умоюсь мылом «Открой глазки».
 — Это «бодрящее» мыло, — проинформировал Марк, кладя руки внучке на плечи и выводя ее из спальни. Дверь за ними закрылась.
 Энн приняла душ с «бодрящим» мылом.
 Прелестный ребенок. Марк вовсе не был похож на типичного в представлении Энн «дедушку», хотя ему, совершенно очевидно, нравилась эта роль, и Брит, судя по всему, его обожала.
 Энн довольно вздохнула: дедушка, в доме которого внучка чувствует себя как дома, — это смягчало образ Марка и делало его более привлекательным.
 Впрочем, сегодня утром ей не хотелось испытывать на себе обаяние Марка. Уж больно страстное желание пробудил он в ней накануне.
 Ей не оставалось ничего другого, кроме как надеть на себя вчерашнюю одежду — за исключением шелковых трусиков — и высунуть нос из спальни. Сквозь открытую дверь она видела кухню. Марк стоял к ней спиной, его черноволосую голову она видела с затылка. А вот другая черноволосая голова, красивого молодого человека со светлыми глазами, была обращена к ней анфас. На молодом человеке были джинсы и трикотажная рубашка. Он сидел лицом к Марку. По всей вероятности, это был его сын — он очень походил на отца. Рядом с молодым человеком стояла Брит.
 С удовольствием уплетая глазированный пончик, она говорила Марку и своему отцу:
 — Бедная дама! Надеюсь, она понимает, что с дедушкой никого не нужно бояться. Только…
 — Что — только, ежик? — спросил Марк, гладя девочку по головке.
 — Только мы должны сделать для нее что-нибудь приятное. Нужно пойти и купить ей ночную рубашку, чтобы ей не пришлось больше спать без ничего, как сегодня.
 За всю свою жизнь Энн никогда не краснела вот так, всем телом, до малинового оттенка. И конечно же, именно в этот момент сын Марка заметил, как она — оцепеневшая, с пылающими щеками — стоит и наблюдает за тем, что происходит в кухне. Он тут же встал и потянул за руку Марка.
 — Энн, — сказал Марк. Выглядел он на редкость растерянно и неловко, однако, преодолевая смущение, протянул руку ей навстречу и продолжил: — Пожалуйста, входите. Я хочу познакомить вас с моим сыном Майклом и моей внучкой Брит — впрочем, с ней вы уже знакомы.
 — Извините меня, пожалуйста, за то, что я вошла без разрешения, — волнуясь, произнесла Брит, которую явно проинструктировали, как себя вести, но она была очень милой девочкой и слова извинения прозвучали у нее совершенно искренне. — Я просто не знала, что в спальне у дедушки кто-то спит.
 — Все хорошо, детка, — успокоила ее Энн.
 — Но я же вас разбудила.
 — Все равно пора было вставать.
 — Кофе? — предложил Марк.
 — Да, спасибо. — Энн села на стул, с которого Марк встал за секунду до этого, и улыбнулась Брит. — По твоему совету я умылась мылом «Открой глазки», от сна действительно не осталось и следа.
 — Здравствуйте, — вежливо приветствовал ее Майкл Лакросс, у которого оказалась такая же неотразимая улыбка, как у его отца. — Я работаю в рекламном бизнесе и боюсь, что Брит слишком серьезно воспринимает то, что я делаю. Очень рад с вами познакомиться. Знаю, что вы невольно оказались причастны к двум самым нашумевшим за последние годы в Новом Орлеане делам об убийствах.
 Его прямота обезоруживала. По-видимому, он тоже считал, что лучший способ выкрутиться из неловкой ситуации — это отчаянно броситься прямо на нее.
 — Да, похоже, — согласилась Энн. — Я тоже рада с вами познакомиться. У вас прелестная дочка. А это мыло действительно бодрит.
 — Знаете, — совершенно простодушно сказал Майкл, — вы потрясающе красивая, даже гораздо лучше, чем на фотографии в газете.
 — Спасибо, — смутилась Энн.
 Протягивая Энн чашку кофе, Марк застонал:
 — Давай, давай, сынок, вскружи ей голову еще больше, чтобы с ней и вовсе сладу не было.
 — Сладу? — лукавая улыбка появилась на лице Майкла. — Значит, ты пытаешься совладать с миссис Марсел, папа?
 — Я неловко выразился, — попытался объяснить Марк. — Просто я пытаюсь уберечь миссис Марсел от опасности и сохранить ей жизнь.
 — А! — понимающе кивнул Майкл.
 — Кстати, сынок, у тебя разве нет сегодня никаких дел? — поинтересовался Марк.
 — Полно, — согласился Майкл и тут же обернулся к Энн. — Я очень внимательно следил за ситуацией, по газетам, разумеется. Вы действительно уверены, что ваш бывший муж невиновен, несмотря на все эти проклятые улики?
 — Я точно знаю, что он ни в чем не виноват, — просто ответила Энн.
 — Майкл… — предупреждающе начал Марк.
 — В таком случае, — не обращая на него никакого внимания, продолжал Майкл, удобно откидываясь на спинку стула, — отец совершенно прав. Если Джон Марсел не убийца, значит, убийца кто-то другой и для него вы представляете серьезную угрозу, поскольку полны решимости доказать невиновность своего бывшего мужа. Вам следует быть очень осторожной, потому что ваше положение действительно опасно.
 — Майкл, хочешь еще кофе? — поспешно перебил его Марк.
 Глядя в чашку, Энн усмехнулась, потом подняла глаза и, встретившись с искренним взглядом Майкла, подумала, что этот молодой человек ей нравится.
 Отношения Марка с сыном, видимо, были исключительно нежными и доверительными. Судя по всему, у них очень дружная семья. Марку и его жене удалось воспитать обаятельного и умного сына. И между Майклом и Марком по сей день оставалось что-то сугубо личное, сокровенное, недоступное посторонним. Это было очень трогательно.
 — Я понимаю, что мне нужно проявлять осторожность, — заверила Майкла Энн.
 — Ну и отлично, — облегченно вздохнул Майкл. — Да, папа, спасибо, еще немного кофе, и мы с Брит побежим. Нужно забрать нашу маму от дантиста, а потом мы все отправимся на пляж.
 — Будем плавать, — счастливо сообщила Брит.
 — Это замечательно, — сказала Энн.
 — А вы любите плавать?
 — Обожаю.
 — Может, нам лучше купить ей тогда купальник? — озабоченно спросила у деда Брит.
 Энн снова почувствовала, что краснеет.
 — Я… у меня есть купальник, Брит, но большое тебе спасибо за заботу. — Она быстро допила кофе и встала. — Ну что ж, мне тоже пора.
 — Подождите минутку, пожалуйста, — попросил Марк.
 — Я могу вызвать такси…
 — Подождите минутку, — настойчиво повторил Марк.
 — Хорошо. — Она не стала спорить.
 Майкл с дочкой встали. Марк пошел в спальню одеваться.
 — Он старается защитить вас, — сказал Майкл.
 — Но, к сожалению, до сих пор считает Джона виновным, — сокрушенно ответила Энн.
 — Нет, должно быть, он принимает во внимание вашу уверенность, потому что очень тревожится за вас. Знаете, полицейскому трудно идти против очевидных улик. Но он старается. Вы знаете, Марсела ведь не будут арестовывать.
 Энн удивленно вскинула брови:
 — Это окончательно решено?
 Майкл утвердительно кивнул:
 — Во всяком случае, пока, — и помолчав, добавил: — Если вы правы, вам нужно быть очень осторожной. И Джона Марсела убедить, чтобы он зря не рисковал.
 — Непременно. Большое вам спасибо.
 Майкл улыбнулся и крикнул:
 — Папа, пока! Мы с Брит ушли!
 В этот момент Марк появился на пороге в модной хлопчатобумажной рубашке с короткими рукавами, заправленной в джинсы, в кроссовках.
 — Нет, вы не можете так уйти, я должен обязательно попрощаться с моей любимой девочкой, — сказал он, подхватывая Брит на руки и обнимая. Девчушка весело расхохоталась, тесно прижимаясь к дедушке. Марк поставил ее на пол и попросил: — Поцелуй за меня маму и напомни ей, что на следующей неделе мы собирались вместе поужинать.
 — Обязательно, дедуля, — девочка с минуту колебалась, а потом протянула ручки к Энн. Та инстинктивно наклонилась, чтобы быть к ребенку поближе, и искренне обняла девочку.
 — Мне было очень приятно познакомиться с вами, мисс Брит Лакросс.
 — А мы когда-нибудь поплаваем вместе?
 — Непременно.
 — Когда?
 — Когда? — повторила Энн. Глазищи у Брит были огромные и очень синие, она испытующе смотрела ими прямо в глаза Энн. Энн уже и забыла, какими настойчивыми бывают маленькие дети и что они всегда требуют точного ответа.
 — Брит… — начал Марк.
 — Нет-нет, все в порядке, — быстро перебила его Энн. — Брит, я не могу тебе сейчас точно этого сказать, но надеюсь, что скоро.
 — А вы не забудете?
 — Нет, не забуду. Обещаю тебе. Клянусь Богом, мы обязательно встретимся.
 Брит это, похоже, вполне удовлетворило. Энн встала, и они все вместе вышли из дома. Марк запер дверь, Майкл с дочкой сели в длинную серебристую «вольво». Энн забралась в машину Марка. Поворачивая ключ зажигания, он спросил:
 — Куда?
 — Вообще-то мне нужно домой, — ответила она.
 Машина тронулась.
 Ее удивило, что, подвезя ее к подъезду, Марк не выключил мотора.
 — Ты не зайдешь?
 Он качнул головой:
 — Нет, в больнице меня ждет секретарь суда, чтобы записать показания Джона. Я подожду, пока ты войдешь в дом. Выйди на балкон и помаши мне рукой, если все в порядке и в шкафах не прячутся никакие мерзавцы. Потом запри балкон и ни за что никого не впускай, пока не убедишься, что это человек, которому ты полностью доверяешь.
 — То есть никого, кроме тебя? — поддела она.
 — Именно, — подтвердил он, с интересом взглянув на нее.
 — Я, наверное, приеду днем в больницу, — сказала Энн. — И потом мне нужно заскочить в автомастерскую, чтобы сделать другие ключи.
 — Поездишь пока на такси, а я пошлю кого-нибудь сегодня в Дельту, чтобы привезли твои вещи, так что ты получишь к вечеру свои ключи. Кстати, а как ты вошла в квартиру, когда мы вернулись из Дельты?
 — Я прячу ключи под коврик, — призналась Энн.
 Марк застонал в отчаянии.
 — Проверь, чтобы дверь была закрыта изнутри на все задвижки, когда войдешь, поняла?
 — Хорошо.
 — Я врежу тебе новые замки, как только смогу.
 — Но никто ведь не покушался на мои ключи…
 — Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверена, что они лежали там, под ковриком, все время, пока тебя не было?
 — А почему ты думаешь, что кому-нибудь пришло в голову заглянуть под коврик? Если бы кто-то побывал в моей квартире, было бы что-нибудь украдено или хотя бы сдвинуто с места.
 — Ну почему же ты такая беспечная? Не забывай: кто-то уже пытался забраться к тебе.
 Энн тяжело вздохнула. Марк смягчился:
 — Будем надеяться, что никто не заглянул под коврик: кому придет в голову, что ты так неправдоподобно глупо прячешь ключи?
 — Неправдоподобно глупо?
 — А то как?
 Энн собралась громко хлопнуть дверцей, но Марк схватил ее за руку:
 — Ну разве я не прав?
 — Вы умеете удивительно удачно подбирать слова, Лакросс, — сердито заметила она.
 — Проверь все шкафы и прочее, Энн. Я серьезно.
 — Хорошо!
 Энн поднялась по лестнице, добросовестно осмотрела все комнаты и шкафы, потом вышла на балкон и помахала рукой Марку. Он помахал ей в ответ, и машина сорвалась с места.
 Энн хотела было уже войти в комнату, как вдруг заметила какого-то человека, прислонившегося к колонне у входа в кафе на противоположной стороне улицы. Человек читал газету. Его бейсболка была надвинута глубоко на глаза.
 Однако Энн узнала его. Это был напарник Марка, Джимми Дево. Интересно, это Марк попросил его наблюдать за ее квартирой? Почему тогда он ничего ей об этом не сказал? Или Дево делает это по каким-то собственным соображениям?
 Энн передернула плечами, вошла в квартиру и заперла балконную дверь. Поспешно подойдя к телефону, она набрала номер отделения интенсивной терапии, собираясь попросить медсестру отнести аппарат в палату Джона.
 Однако ей сообщили, что поздно вечером его перевели в обычную палату, где в конце концов она его и разыскала.
 — Это Энн, Джон. К тебе едет Марк Лакросс, чтобы снять письменные показания. Хочешь, чтобы я тоже приехала? Я могу быстренько выскочить и…
 — И посторожить меня? — спросил Джон. — Нет, Энни, со мной все будет в порядке. Сделай одолжение, не выходи никуда до тех пор, пока я тебе не позвоню.
 — Ладно. Если ты уверен, что я тебе не нужна…
 — Нужна, но не для этого. Я собираюсь рассказать правду, всю правду и ничего, кроме правды, и сотрудничать с полицией всеми доступными мне способами. Энн, ты была совершенно права: я обязан выяснить истину. Ради Джины, ради Кати, ради тебя и ради себя. Все будет хорошо. Но как пойдут дела, я еще не знаю. Повторяю, никуда не уходи, пожалуйста, ладно?
 — Ну конечно.
 Она повесила трубку, переоделась и принялась слоняться по квартире. Наткнувшись на мольберт, взяла карандаш и продолжила работу над эскизом портрета Синди.
 Но вскоре работу пришлось отложить. Энн так и не сделала пока фотоснимков Синди и, следовательно, не могла писать ее портрет.
 Она укрепила на мольберте новый, чистый лист бумаги, но отставила и его, перейдя к холсту и делая карандашный набросок прямо на нем. Ее воображение и ее пальцы работали с удивительной легкостью. Время полетело незаметно. Минуло несколько часов. Энн не прерывалась даже для того, чтобы выпить кофе, стакан воды или принять душ.
 Когда телефонный звонок вернул ее к действительности, она с удивлением обнаружила, что уже достаточно поздно: солнечный свет, проникавший в гостиную-мастерскую через световой люк, начал меркнуть.
 — Энни? — это был Джон.
 — Привет! Как дела?
 — Отлично. Послушай, я еду к тебе, меня освободили.
 — Что?! — возмущенно закричала Энн. — Джон, ты перенес операцию! Ты не можешь…
 — Энн, — нетерпеливо перебил ее Джон, — ты представляешь себе, сколько стоит пребывание в такой больнице со всем этим сверхсовременным оборудованием? Меня достаточно крепко сшили, тщательно проинструктировали, как вести себя, и отпустили.
 — Но ты только что вышел из коматозного состояния!
 — Точно. Но ведь вышел же!
 — Я не верю, что…
 — Энн, я уже еду. Мне нужно тебя повидать, поговорить с тобой, мы должны вместе все обдумать.
 Джимми Дево там, внизу, наверное, все еще наблюдает за ее окнами. Дверь в ее спальню по-прежнему висит на одной петле. И Марк может появиться здесь в любую минуту.
 К тому же она чуть не забыла, что Эйприл хотела ей что-то рассказать.
 — Джон, не приезжай сюда.
 — Почему?
 — Я не могу тебе это сейчас объяснить. Давай встретимся в клубе.
 — В «Аннабелле»? — озадаченно уточнил он.
 — Да. Жди меня там через полчаса.
 — Хорошо. Буду ждать.
 Энн положила трубку и тут заметила, что огонек автоответчика мигает — Господи, она не удосужилась прослушать записи с тех самых пор, как получила сообщение из больницы и помчалась туда.
 Энн нажала кнопку прослушивания. Первая запись представляла собой лишь чье-то дыхание.
 На второй дыхание было более громким. Кто-то дурачился, пытался напугать меня, подумала Энн, услышав на третьей записи еще более шумное дыхание.
 Она хотела было прекратить прослушивание и выключить автоответчик, но тут услышала голос дочери: «Ма? Это Кати. Мне сообщили, что ты просила позвонить. Это так? — послышался какой-то треск и сдержанное ругательство. — Мам! По их словам, ты говорила, что это не срочно, но чтобы я тем не менее позвонила как можно скорее. Мам, я сегодня вечером уезжаю обратно в лагерь, ну пожалуйста, возьми же трубку. С тобой ничего не случилось? С папой все в порядке? Мам! Ну ладно, попробую еще раз позвонить завтра, в десять часов по вашему времени. Пожалуйста, будь дома, я с ума схожу. Я тебя люблю. И передай папе, что я его тоже люблю. Будь дома, пожалуйста. Просто ужасно, когда не знаешь, где твои родители!»
 Энн упала в кресло рядом с телефоном. «О Кати!» — вырвалось у нее. Она проверила время записи: Кати звонила сегодня утром минут за десять до того, как Энн вернулась домой. Ну что ж, в том, что Кати так долго не могла с ней связаться, был и положительный момент: теперь Энн не придется сообщать ей, что ее отец в больнице.
 Теперь она должна будет лишь сказать, что, если в ближайшее время не откроется что-то новое, Джона, вполне вероятно, обвинят в убийстве.
 Энн отчаянно застонала, потом, вспомнив, что должна встретиться с Джоном, вскочила с места, но тут же сообразила, что бассетоподобный Джимми наблюдает за входом.
 Она задумалась: как бы выскользнуть из дома, чтобы Джимми Дево ее не заметил?
 Синди считала, что в этот вечер танцевала особенно хорошо.
 К своему обычному костюму она добавила одну деталь — крохотную белую сумочку, которая свисала со шнурка, свободно опоясывавшего ее талию. Покачивая бедрами, приседая, делая вращательные движения, посылая воздушные поцелуи, надувая губки и улыбаясь направо и налево, она довольно плотно набила сумочку купюрами.
 Покинув сцену и направляясь в гримерную, она поздравила себя с «хорошим уловом». На полпути ее остановил дородный рыжий вышибала по прозвищу Одноглазый Джек. Его действительно звали Джеком, а глаз он потерял в потасовке еще в школе. Он был вполне симпатичным парнем и хорошим вышибалой: относился к людям очень доброжелательно, но до тех пор, пока те не становились буйными и не начинали себя плохо вести. Уж тогда Джек безжалостно вышвыривал за дверь любого.
 — Синди!
 — Да?
 — Хозяин хочет видеть тебя.
 — Что?
 — Он послал тебе вот это. — Джек поднял руку с зажатыми между пальцами двумя хрустящими сто-долларовыми бумажками.
 Она ловко выхватила деньги.
 — Это ты так хороша или ему так приспичило? — ухмыляясь, поинтересовался Джек.
 — Почему бы тебе не спросить у него самого? — парировала Синди.
 — Потому что мне нравится моя работа, — признался Джек.
 Проходя мимо него, Синди, тряхнув головой, пригрозила:
 — Вот расскажу ему, как ты о нем отзываешься, достанется тебе!
 — Ты не сделаешь этого, — умоляющим голосом попросил Джек, — ты же хорошая девочка.
 — Да, да, да, — пробормотала Синди. Она уже поднималась по лестнице, ведущей в хозяйский кабинет, и ощущение у нее было отвратительное.
 Ей не хотелось видеть Дюваля. Сама виновата. Жадность ее обуяла. Он, конечно же, наблюдал за ее проделкой с сумочкой. Что-то новое… Сейчас он снова задаст ей жару.
 Зато он хорошо платит, напомнила себе Синди.
 И все же ладони у нее вспотели. Она не хотела идти к нему.
 Постучав в дверь, она услышала:
 — Кто там?
 — Синди.
 — Входи, я тебя жду.
 Он ждал. Открыв дверь, она увидела, что он стоит у стеклянной двери, совершенно голый, и наблюдает за Эйприл и Марти, исполняющими свой танец на сцене. Дюваль был высок ростом, крепко сбит. Синди окинула его взглядом.
 Уже возбужден.
 У нее подвело живот.
 Дюваль обернулся. Она увидела его лицо. Оно расплывалось в медленной улыбке. Потом он начал хохотать.
 — Синди… Синди, ты так чудесно танцевала сейчас там, внизу… Ну а здесь будет кое-что другое, правда? Джины больше нет, так что теперь только ты…
 — Да, Джины нет, — повторила Синди, с трудом ворочая языком. Он прислал ей две сотни, и она не собирается их ему возвращать.
 Чего бы он от нее ни потребовал.
 — Ну иди же ко мне, сладкая моя девочка. Ты ведь получила деньги. Так иди сюда. — Он помолчал, окидывая ее с ног до головы возбужденным взглядом. — И сделай все, как положено, детка. С энтузиазмом. С Джиной или без нее, но я хочу получить удовольствие. Если точнее, то я хочу получить еще большее удовольствие.
 У входа ее приветствовал парень с черной повязкой на глазу. Увидев Энн, он широко улыбнулся — ведь она приходила в клуб не в первый раз.
 Войдя, Энн увидела на сцене Эйприл и Марти. Значит, придется немного подождать, чтобы поговорить с Эйприл.
 Она направилась к бару и заметила, что Джон уже там, окруженный толпой девушек. Энн узнала Дженнифер, с остальными она была едва знакома. Они ласкались к Джону, видно было, что они искренне рады ему и хотят его поддержать.
 — Миленький, мы знаем, что ты ни в чем не виноват, — заверяла его Дженнифер.
 — И намерен это доказать, но я очень признателен вам, дамы, за ваше доверие. Раз вы мне верите, полиции придется получше во всем разобраться.
 — Да, только бы поскорее, пока еще кого-нибудь не убили теперь, когда тебя отпустили из больницы, — сказала высокая блондинка с длинными ногами.
 Энн кашлянула.
 — Энн, это вы! — воскликнула Дженнифер, обернувшись. — Посмотрите, это Джон!
 — Да, это Джон, — подтвердила Энн, встретившись глазами со своим бывшим мужем и улыбкой давая ему понять, что ситуация ее забавляет. Джон покраснел. Энн покачала головой, продолжая улыбаться.
 — Энни! — воскликнул Джон, вставая. Подойдя к ней, он тепло и сердечно обнял ее. Однако, ответив ему таким же крепким объятием, она почувствовала, как он напрягся, и тут же отпустила его.
 — Думаю, им надо поговорить, — тихо сказала девушкам Дженнифер.
 — Если вы не возражаете, — подтвердил Джон.
 Девушки удалились.
 — Прости, — сказал Джон и снова покраснел.
 — Да брось, ты ведь все равно ничего не можешь поделать со своим роковым обаянием, а, детка?
 — Они — просто мои друзья.
 — Я знаю. По-настоящему ты любил только Джину, а этих милашек ты только рисовал.
 Он согласно кивнул.
 — Я поняла это, как только пришла сюда в первый раз и увидела их.
 — Сколько раз ты была здесь? — строго спросил Джон.
 — Несколько.
 — Тебе не стоит сюда ходить. Энн удивленно подняла бровь:
 — Но ты ведь ходишь. Кроме того, я надеялась, что ты в знак благодарности за то, что я спасла тебе жизнь, очнувшись от наркоза, прошепчешь мое имя, а ты вместо этого прошептал: «Аннабелла».
 — В самом деле?
 — Именно так.
 — Наверное, я что-то хотел этим сказать.
 — Я так и поняла.
 — Ты что-нибудь еще узнала?
 — Ну ты же уже слышал: Джейн Доу, которую задушили, в вечер убийства видели в этом клубе.
 — Да, это я слышал. Но я имею в виду, не узнала ли ты чего-нибудь, что помогло бы вычислить убийцу?
 Она отрицательно покачала головой.
 — Я должен что-то вспомнить, — сказал Джон, недовольный собой, — я видел что-то такое, что знаю только я, теперь все в моих руках… Но я не могу вспомнить! Я ничего не вижу за этими проклятыми тенями. Я просто в отчаянии!
 — Джон, это может всплыть у тебя в голове совершенно неожиданно.
 — Но когда?
 — Не знаю. Я… — Энн запнулась. К ним приближался Хэрри Дюваль. Он был в шелковой рубашке и хлопчатобумажных брюках, как всегда элегантный. Широко улыбаясь, он протянул руку Джону.
 — Марсел! Как приятно видеть вас. Последнее, что я о вас слышал, это то, что вы в беспамятстве, вроде бессловесного растения, и что вас собираются при первой возможности упрятать в кутузку. А вы вот он, живой, в отличной форме — и свободный, словно птичка!
 — Да, мне, считайте, повезло.
 Усаживаясь на табурет у бара рядом с Джоном, Дюваль одарил улыбкой и Энн.
 — У нас здесь наступили трудные времена, Джон. Без Джины. Очень многие тяжело переживают ее смерть. И полиция снует повсюду. А для бизнеса это, как вы понимаете, очень вредно. Но большинство из нае верят вам. И рады, что вы снова здесь.
 — Спасибо, — поблагодарил его Джон. — Я совершенно не сомневаюсь, что теперь, с моим возвращением, у полиции появится ниточка.
 — За тобой кто-то следил? — всполошилась Энн.
 Джон серьезно кивнул:
 — Уверен, что да.
 — Это, может быть, Марк?
 Джон отрицательно покачал головой:
 — Лакросса вызвали сразу же, как только кончили записывать мои показания. Я вышел из больницы уже через час, к тому же мне удалось выскользнуть через черный ход кафетерия.
 — Вы знаете, — сказал Дюваль, — мы рады видеть вас снова. Девочки вас обожают. Но… должен вам сказать, что ваша жена затмила вас.
 — Поосторожнее с Энни, — предупредил Джон. — У нее… У нее, знаете ли, дочь студентка.
 Джон просто невыносим. Энн не знала, чувствовать ли себя польщенной такой неуклюжей попыткой оградить ее от домогательств или оскорбленной тем, что он не считал ее способной выглядеть привлекательно среди здешних красавиц.
 — Я пытался подрядить ее на работу, — сказал Дюваль и подмигнул Энн.
 При этом она ощутила какую-то странную неловкость. Дюваль вообще возбуждал странные чувства. В его присутствии ей было неуютно, но в то же время он обладал неотразимой сексуальностью.
 — Энн не нуждается в работе, она художница, — ответил Джон. — Она… она…
 — Она отлично смотрелась бы в моей команде, — перебил его Дюваль.
 Джон как-то необычно посмотрел на нее.
 — Она отлично смотрится и сама по себе, — сказал он. — И она — моя бывшая жена, Дюваль. А вовсе не танцовщица.
 — Ваша бывшая жена очень, очень сексуальна, — поддразнил его Дюваль.
 — Ну ладно… — начал было Джон.
 Но в этот момент Энн вскочила с табурета. Эйп-рил закончила выступление. Стоя в затемненной левой кулисе, она уже давно манила ее пальцем, но Энн лишь сейчас заметила это.
 — Простите меня, — сказала она мужчинам и, увидев их удивленные взгляды, с улыбкой пояснила: — Мне нужно повидаться с приятельницей, — после чего поспешно удалилась.
 Эйприл уже исчезла. Пройдя между столиками через затемненный зал, Энн нырнула в кулису. Она была уверена, что Эйприл ждет ее в гримерной, и направилась по коридору в ту комнату, где накануне разговаривала с Синди, Дженнифер и Эйприл.
 Постучав, она толкнула дверь. Свет в комнате был погашен, и повсюду скользили какие-то тени.
 — Эйприл? — позвала Энн и вошла.
 Неожиданно дверь за ней захлопнулась, и комната погрузилась в кромешную темноту.
 Энн хотела закричать, но ее рот зажала чья-то рука и чей-то голос прошептал:
 — Ш-ш-ш-ш!




 Глава 19


 Сидя в кабинете Ли Мина, Марк читал окончательное заключение о вскрытии Джейн Доу, которая теперь была опознана как мисс Элли Трейнор из Лос-Анджелеса, Калифорния, тридцати восьми лет, президент и председатель совета директоров туристической компании «Тайм-тревел инкорпорейтед», специализирующейся на организации путешествий для людей, располагающих ограниченным временем. Она жила одна, всецело отдавалась работе, скопила небольшое состояние, не имела ни детей, ни бывших мужей, ни родителей, сотрудники и коллеги ее обожали.
 — Справка только что поступила по компьютеру, — сообщил Ли. — Мы, разумеется, проверим, но, похоже, это действительно она. Она приезжала в Новый Орлеан, чтобы ознакомиться с местными возможностями организации туристских маршрутов. В офисе ждали ее возвращения, но она не появилась. Данные совпадают — рост пять футов семь дюймов, вес сто тридцать фунтов, блондинка. Мы сейчас ждем ответа от стоматолога, но, ручаюсь репутацией, он будет положительным.
 Марк утвердительно кивал, глядя на прижизненную фотографию женщины. Очень хорошенькая, холеная и утонченная.
 — На ужин ела рыбу… — сообщил Ли.
 Марк вопросительно взглянул на патологоанатома.
 — …которую готовят, насколько мне по крайней мере известно, только в двух местах, — продолжил тот.
 — Ты знаток. Где?
 — В «Дивинити», на Чарлз-стрит, и в «Эйбелоне», рядом с Бурбон-стрит.
 — Сейчас проверим. Можно от тебя позвонить?
 — Пожалуйста.
 — На работу мисс Трейнор уже сообщили, полагаю?
 Ли кивнул.
 Нажимая кнопки на телефонном аппарате, Марк продолжал читать заключение. Потом взглянул на часы.
 — В Лос-Анджелесе сейчас полдень?
 — Да.
 Трубку сняла девушка, говорившая с придыханием. Марк представился, выразил соболезнования, а потом попросил о помощи:
 — Вы можете мне рассказать, что она делала в Новом Орлеане, с кем встречалась?
 — Там должен был быть один джентльмен. Он, знаете ли, такой обаятельный. Он сказал мне, чтобы мы не волновались, когда я позвонила в первый раз… Ну когда мы впервые заподозрили, что Элли пропала.
 — Кто он?
 — Наша компания уже имела с ним дело и прежде, но на этот раз Элли планировала послать к нему большую группу туристов.
 — Вы не могли бы сообщить мне его имя?
 — Жак Морэ.
 Марк вскинул глаза на Ли, поблагодарил девушку и повесил трубку.
 В течение нескольких секунд Хэрри Дюваль и Джон Марсел пристально изучали друг друга.
 — Не смотрите на меня так. Я этого не делал! — твердо сказал Хэрри.
 — Ну и я этого не делал, — так же твердо заявил Джон. — Я любил ее. Вы это знаете.
 — А мне она приносила кучу денег, — напомнил Хэрри Дюваль.
 — Но этому пришел бы конец, если бы она вышла за меня замуж.
 — Говорю вам, я этого не делал, — повторил Хэрри. — И улики пока еще очень сильно свидетельствуют против вас, а не против меня. А вообще-то у нее в прошлом черт знает сколько всего было. Она ведь до самого последнего дня встречалась и с другими. Вы же не были настолько наивны, чтобы полагать, что она отвергла всех остальных в тот самый момент, когда увидела вас?
 — Я не был наивен ни в малейшей степени. Я просто влюбился в нее. Мне было плевать на ее прошлое. И я готов биться об заклад, что Джину убили только потому, что она хотела начать новую жизнь со мной. Кому-то очень не хотелось ее отпускать.
 Хэрри Дюваль решительно затряс головой, глядя в стакан кампари, налитый ему барменом. Медленно подняв его, он проглотил содержимое и, глядя на сцену, скорчил гримасу. Джон тоже взглянул на сцену, где танцевала Дженнифер. Она была далеко не так совершенна, как другие девушки, но мужчинам, сидевшим в переднем ряду, это, похоже, было все равно.
 — Я ее не убивал. Вы ее тоже не убивали. Жак? — Хэрри снова покачал головой. — Не вижу Жака в роли убийцы. Он слишком корыстен, с него сталось бы шантажировать ее, но убить… Наверное, Джина еще с кем-нибудь встречалась. С кем-то, о ком почти никто из нас не знал.
 — С этим копом? — резко спросил Джон. — С Марком Лакроссом?
 Многозначительная улыбка искривила губы Хэрри Дюваля.
 — Ей нравился этот коп. Очень нравился. Однажды она сказала мне, что такого мужчины у нее никогда не было, а уж у нее их было немало.
 Джон понял, что Дювалю доставляет удовольствие злить его, и решил ни за что не поддаваться на провокацию.
 — Впрочем, — Дюваль вздохнул, — не уверен, но один раз… Один раз она оставалась здесь и с другим копом.
 — С каким — другим?
 — С напарником Лакросса. Дево. Джимми Дево.
 — Кто-нибудь еще знает об этом?
 Дюваль пожал плечами:
 — А меня недостаточно? Думаю, она пошла с ним потому, что он узнал…
 — Что он узнал?
 Дюваль пристально смотрел на Джона.
 — Да просто глупая игра. Джине не хватало духовных наставлений Мамы Лили Маэ. Она любила заклинания и магические ритуалы. Иногда они исполняли эти ритуалы на кладбище, и, вероятно, Дево собирался прищучить ее за порчу общественной собственности или что-то в этом роде.
 Джон встал:
 — Какое это кладбище?
 — Это я, это я, — услышала она шепот.
 Рука отпустила ее рот, и Энн глубоко вдохнула.
 — Эйприл! Черт! Вы напугали меня до полусмерти!
 — Просто мы должны быть очень осторожны.
 — У меня чуть сердце не остановилось!
 — Простите, простите. Я хотела, чтобы никто не узнал, что мы с вами разговаривали. Здесь действительно страшно. Дюваль сегодня вызвал Синди к себе, и с тех пор ее никто больше не видел. Мне так неуютно тут! Мы услышали, что Джона отпустили, и теперь все только и делают, что ходят и испуганно переглядываются. Но я позвала вас потому, что хочу кое-что рассказать. Не знаю, поможет это или навредит, но точно знаю, что мало кто догадывается об этом.
 — Ну так скажите же, Эйприл, поскорее!
 Они по-прежнему стояли в полной темноте. Эйприл приоткрыла дверь и выглянула наружу, потом, продолжая поглядывать в коридор, громко зашептала:
 — Джина оставляла тайные послания людям, исповедующим незаконную ветвь «вуду», на кладбище. Там же они поклонялись своему божеству и исполняли свои ритуалы. — Еще больше понизив голос, Эйприл продолжала: — Они делали это довольно часто, но их никто никогда не ловил за этим занятием. Джина обожала это проклятое кладбище и делала все, чтобы никто не узнал о том, что там происходит. Как-то она сказала: «Если тебе понадобится помощь и не от кого будет ждать ее, найди моих Мэннингов».
 — Почему вы не рассказали мне об этом раньше? Почему ничего не сказали полиции?
 Зйприл задумчиво покачала головой:
 — Не знаю. Не думала, что это важно, что это может чем-то помочь. Считала, что это просто глупость. Ну кто станет всерьез воспринимать людей, которые в наши дни приносят в жертву цыплят на кладбище? Я боялась причинить вред друзьям Джины. А может, подсознательно хотела, чтобы Джон оказался убийцей, и тогда никому больше ничто не угрожало бы.
 Вдруг они услышали стон, раздавшийся в темноте.
 Обе оцепенели от ужаса, вглядываясь в мрак гримерной.
 Наконец Энн решилась и зажгла свет.
 На диване лежала Синди, свернувшись, словно эмбрион в материнской утробе. Она казалась такой маленькой, словно раненый воробышек.
 — Синди! — воскликнула Энн и, поспешно подойдя к дивану, опустилась перед ней на колени.
 На Синди были джинсы и хлопчатобумажная рубашка. Обнаженными оставались лишь руки ниже локтей, и Энн увидела на них синяки.
 — Синди! — снова воскликнула Энн.
 — О-о-о… — Синди поднялась и, моргая, уставилась на женщин.
 — О Господи, что он с тобой сделал? — тревожно пробормотала Эйприл.
 Энн с ужасом перевела взгляд на нее.
 — Дюваль? — резко спросила она.
 — Нет, нет… — запротестовала Синди, пытаясь выдавить улыбку. — Хэрри здесь совершенно ни при чем.
 — Тогда кто?
 — Это креветки.
 — Что?
 — Думаю, я переела креветок.
 — И от этого у вас синяки на руках? — поинтересовалась Энн.
 — Мне стало плохо, я упала. Мне просто нужно немного полежать. Я уже выпила лекарство. И мне уже лучше, клянусь. Я спала тут, пока меня не разбудили ваши голоса.
 — Ах, Синди, — тяжело вздохнула Эйприл.
 — Синди, вы должны сказать нам правду! Ведь может погибнуть кто-нибудь еще.
 — Я говорю правду! — твердила Синди. — Пожалуйста, Энн, поверьте мне. Вы должны мне поверить.
 — Я должна высказать этому типу все, что я о нем думаю, — после некоторого колебания заявила Энн.
 — Постойте, пожалуйста! — умоляюще воскликнула Синди. — Вы сделаете мне только хуже…
 Но Энн уже вышла за дверь. Стремительно пройдя между столиками, она вернулась к бару. Джон стоял, собираясь уходить.
 Энн встала перед ним, лицом к Дювалю, сверля его яростным взглядом:
 — Это вы избили девушку?
 — Какую?
 — Синди!
 — А что с Синди?
 Он говорил так искренне и раздраженно, что Энн засомневалась: действительно ли Дюваль виноват в плачевном состоянии Синди.
 — Она… она больна, — сказала Энн.
 — Говорил же я ей, чтобы она не ела этих проклятых креветок. У нее на них каждый раз такая реакция. Надеюсь, она оклемается до вечера и будет в состоянии работать. Вас я еще не уговорил поработать у меня, а?
 — Нет-нет, мы с Энн уходим, — быстро сказал Джон и настороженно взглянул на Энн. — Нам действительно нужно успеть кое-что сделать, прежде чем доблестная полиция нашего округа увяжется за мной снова. Увидимся позже, Дюваль.
 — Да уж, непременно увидимся, — подтвердила Энн, но Джон уже тащил ее к выходу, который по-прежнему охранял одноглазый вышибала. Он широко улыбнулся и приветливо помахал им вслед.
 — Нужно взять такси, — сказал Джон. — Быстро. Полицейские наверняка уже пронюхали, что я сбежал из больницы. И они, конечно же, явятся сюда, — он сердито взглянул на Энн. — За тобой никто не следил?
 Она покачала головой.
 — Не верится, что они оставили тебя без присмотра.
 — Думаю, не оставили.
 — Думаешь?
 — Днем я видела напарника Марка.
 — Напарника Марка?
 — Дево.
 — Я не доверяю ему — впрочем, я не уверен, что доверяю и самому Лакроссу. В конце концов известно же, что он спал с Джиной. А только что я узнал, что однажды она провела ночь и с его напарником.
 — В самом деле? — Энн вздрогнула. — Именно он наблюдал сегодня за моим домом, но я вышла через черный ход магазина на первом этаже.
 — Молодец. И все же нам нужно поторапливаться.
 — Постой! Я кое-что знаю. Нам нужно поехать…
 — Дюваль только что говорил…
 — Ты не понимаешь! Эйприл сказала, что Джина оставляла послания…
 — …что некие вудуистские ритуалы отправлялись…
 — …на кладбище, — произнесли они в один голос и уставились друг на друга в изумлении.
 — Тебе не надо туда ходить, — сказал Джон.
 — Я тебя одного не отпущу. Все будет хорошо. Джон, ради Бога, не возражай, ты никуда без меня не поедешь. Вон такси, быстро помаши ему!
 Она подтолкнула Джона, и через секунду они уже сидели в машине.
 Водитель не поверил, когда они сказали ему, куда ехать.
 — Эй, ребята, вы что, сегодня же полнолуние! Повсюду полно всяких безумцев!
 — Все в порядке, — заверил его Джон.
 — Но кладбища по ночам закрыты! — возразил таксист.
 — Мы хотим просто походить вокруг, — успокоила его Энн.
 — Вот дождетесь, что кто-нибудь прострелит вам голову, больно опасное место вы выбрали, чтобы «походить вокруг».
 — Мы будем осторожны, — добавил Джон.
 — Вы хотите, чтобы я вас там ждал? — тревожно спросил таксист.
 — Нет! — ответила Энн, взглянув на Джона. — Нас… нас друзья заберут оттуда.
 Шофер доставил их по назначению, получил от Джона хорошие чаевые, но не переставал ворчать:
 — Мертвых друзей, вот кого вы там найдете себе на голову. Мертвых друзей. — Потом он рассмеялся. — Ну и ну! Кладбище. Полнолуние. И я только что скинул пару покойничков. Черт знает что происходит! Ну и дела!
 Он наконец уехал.
 Джон и Энн растерянно смотрели на высокие стены и крепкие решетки.
 — Я тебя подсажу, — сказал Джон.
 — Нет, у тебя швы разойдутся! Я сама тебя подсажу.
 — Я мужчина.
 — Но в лучшей форме сейчас я.
 — Энн…
 — Ш-ш, — вдруг шепнула она. — Слушай!
 До них действительно доносились какие-то звуки, похожие на пение.
 — Подсаживай меня! — приказал Джон. Он бросился к стене, Энн с силой подтолкнула его вверх. Очутившись на гребне стены, Джон свесился и протянул ей руку. Схватившись за нее, Энн вскарабкалась наверх, после чего они оба бесшумно спрыгнули на землю по другую сторону забора и застыли, прислушиваясь.
 — Это где-то в глубине кладбища, — прошептал Джон.
 — Джон, может, нам подождать полицию, которая наверняка за нами следит? Страшно!
 — Если мы будем ждать полицию, мы никогда ничего не узнаем. Как только эти ребята почуют приближение полиции, они разбегутся, только мы их и видели.
 Он крепко сжал ее руку.
 — Пошли. Мы должны держаться вместе.
 И они двинулись через кладбище.
 Ночью оно представляло собой весьма зловещее место. Время и стихии разрушили многие надгробья. Круглолицые херувимы, танцующие на куполе какого-то склепа, накренились, и Энн казалось, что они злобно уставились на нее сверху своими стертыми глазами. Полная луна лила свет на статуи и могильные плиты, отбрасывая причудливые тени.
 Голоса были слышны все громче, они пели что-то монотонное на своем диалекте.
 — Подойдем поближе, — шепнул Джон.
 Энн неожиданно ударилась обо что-то, оступилась и чуть не закричала, Джон вовремя закрыл ей рот ладонью. Энн опустилась на выщербленный камень и потерла подбородок.
 — Чуть не упала из-за этого сломанного креста, — прошипела она.
 Джон не обращал на нее никакого внимания. Он всматривался в дальний конец кладбища.
 — Вон они там, в глубине, — шепотом сообщил он, отходя от Энн на несколько шагов и, вытянув шею, вглядываясь куда-то вперед. — Ты можешь идти, Энни?
 Она ответила не сразу, продолжая тереть ушибленный подбородок, потом подняла голову, чтобы ответить, и тут заметила надпись, выбитую на каменном склепе, неподалеку от которого сидела: «Мэннинги».
 Она резко втянула носом воздух, встала и как завороженная направилась к склепу, ступая по каменной дорожке, которая вела к нему.
 Чугунная дверь склепа была открыта, половинка ее висела на сорванных петлях, упираясь в землю. Энн помедлила. Потом пошла дальше.
 И в этот момент луна зашла за облака.
 — Джон, — позвала она обернувшись и тут же выругала себя: как же она забыла о Джоне? А теперь…
 Теперь она осталась одна.
 — Джон, черт тебя возьми, где ты? — громко и сердито зашептала она.
 Ответа не было.
 «Мэннинги».
 В этом открытом склепе должен таиться ответ.
 Энн нерешительно сделала еще шаг вперед. Еще. Она пыталась что-нибудь разглядеть.
 «Дура! Надо было прихватить с собой фонарик, — пробормотала она. — Но, уходя из дома, я ведь не знала, что придется ночью таскаться по кладбищу. Я никогда еще ночью не бродила по кладбищам. А также не была завсегдатаем стриптизных заведений. И потом, зачем нужны бывшие мужья, если не для того, чтобы время от времени устраивать эмоциональные встряски? И конечно же, я не привыкла к такой интенсивной сексуальной жизни… гм-м, интересно, можно ли считать сексуальную жизнь достаточной платой за ужас, который испытываешь, бродя по кладбищу среди ночи?
 — Господи, я же сама с собой разговариваю! — Она замолчала, остановившись на пороге склепа. — Но мне нужно разговаривать хотя бы с самой собой, так я по крайней мере не услышу, если заговорят покойники, — прошептала она.
 Тоненький луч лунного света, выйдя из-за облаков, осветил внутренность склепа. Это оказалось помещение примерно десять на десять футов, где на разных уровнях были захоронены в стенах несколько поколений Мэннингов.
 Большинство надгробных плит было вскрыто, внутри виднелись гробы, некоторые были сломаны. На самом нижнем уровне зиял провал: и стена в этом месте, и гроб были разрушены. В лунном свете там что-то блестело.
 Клочок бумаги? Это здесь Джина оставляла свои послания? Тайному любовнику?
 Энн сделала шаг в глубину склепа. Листок бумаги или то, что там было, внезапно исчезло. Энн прошла дальше.
 Вдруг она почувствовала у себя за спиной какое-то движение и резко развернулась. В этот момент что-то тяжелое обрушилось на могильную плиту, просвистев в дюйме от ее головы. Энн шарахнулась в сторону, потом нырнула вниз, уворачиваясь от чего-то, что рассекало воздух, словно дубинка.
 Бросившись назад, к дверному проему, она выскочила наружу и стремглав помчалась по дорожке.
 Луна снова ушла за облака.
 Энн продолжала бежать и кричать, потом споткнулась и упала. Она попала на низкое, сломанное надгробие и почувствовала что-то у себя под подбородком. Когда она нащупала предмет рукой, ее охватила дикая паника.
 Кость. Человеческая кость! Берцовая?
 Энн вскочила на ноги и, забыв о том, что может покалечиться, бросилась, не разбирая дороги, в сторону, потом в другую. Вскоре она потеряла всякую ориентацию. Луна проглянула сквозь облака, и тут Энн остановилась, как громом пораженная.
 Прямо перед ней стояла фигура в черном плаще с капюшоном. Поначалу она не могла разобрать лица, потому что человек наклонил голову.
 Потом он медленно поднял ее.
 Перед Энн стоял Жак Морэ.
 У нее вырвался крик ужаса.
 — Нет, нет, пожалуйста! — задыхаясь, произнес он.
 «Что — пожалуйста?» — Энн в страхе повернулась, чтобы бежать в другую сторону, и уткнулась в кого-то еще.
 Тут уж она закричала и заметалась так, словно рой демонов гнался за ней.
 — Энн! — услышала она голос Джона где-то поблизости.
 Нет, если Джон сейчас приблизится к ней… Впечатавшись в стену из живой плоти, остановившую ее бешеный бег, Энн подняла лицо.
 — Энн! Это Марк, остановись!
 — Марк? — слабо прошептала она.
 Со всех сторон к ним сбегались люди. Все еще прижатая к Марку, Энн оглянулась. Здесь был Джон.
 И Хэрри Дюваль.
 С соседней дорожки сюда же подходил Джимми Дево.
 Все они остановились как вкопанные, уставившись друг на друга.
 — Что, черт возьми, здесь происходит? — строго спросил Марк.
 Энн попыталась освободиться от его рук.
 — А что… что вы здесь делаете? — подозрительно обратилась она к нему самому. За ее плечом стоял Джимми Дево, которому она тоже не доверяла.
 — Что значит — что я здесь делаю? — Марк повернулся к Джимми. — Жака поймали?
 — Должно быть, ребята взяли его, пойду проверю, — ответил Джимми.
 — Жак? — удивленно спросил Джон, глядя на Марка. — Вы приехали сюда, потому что знали, что Жак будет здесь?
 — Мы собираемся задержать его по подозрению в убийстве Элли Трейнор, она же — Джейн Доу, — объяснил Марк. — Секретарь Жака сообщил нам, где его можно найти в ночь полнолуния, — добавил он. — А вы сбежали от моих ребят, которые за вами следили в больнице, Джон.
 — За мной кто-то следил? — с невинным видом переспросил Джон.
 — А вы! — сказал Марк, крепко сжимая Энн за плечи. — У вас здравого смысла меньше, чем у глупого ребенка!
 — Эй! — вступился за Энн Джон.
 — Вы-то что здесь делаете, черт вас возьми?
 — Пытаюсь расследовать убийство, поскольку полиция с этим не справляется! — сухо сообщила ему Энн.
 — Пошли, — сердито скомандовал Марк. — Мы все отсюда уходим.
 Как они и предполагали, такси, чтобы ехать обратно, им не понадобилось.
 Их увезли на полицейских машинах.
 В участок.
 Жак Морэ, признавший, что участвовал в ритуальных жертвоприношениях на кладбище, но отрицавший какое бы то ни было свое отношение к убийству Элли Трейнор, был помещен в камеру, по крайней мере на ближайшие сутки, пока ему не предъявит обвинение окружной прокурор. Джон, Хэрри Дюваль и Энн сидели в комнате, где не было ничего, кроме стола и нескольких стульев, и пили кофе, пока наконец к ним не вернулся Марк.
 Сложив руки на груди, он прислонился к стене.
 — Вы первый, Дюваль. Что вы делали на кладбище?
 Хэрри пожал плечами:
 — Я слышал о ритуалах, которые кое-кто отправляет там в ночь полнолуния. Не далее как сегодня вечером рассказывал о них Джону. Я подумал: раз он главный подозреваемый в деле об убийстве Джины, он имеет право знать это. А потом я заволновался: вдруг он бросится на кладбище и его жена за ним? И пошел, чтобы помочь им, если понадобится.
 — Джон?
 — Вы слышали, что сказал Дюваль? Мне терять нечего, Лакросс. И я пытаюсь найти хоть что-то, прежде чем вы потащите меня в тюрьму. Если, конечно, вы не считаете, что Жак Морэ убил обеих женщин. У меня-то петля все еще на шее?
 — У нас ни на кого нет пока достаточных улик, — ответил Марк. — И ваша кровь на Джине все еще очень осложняет ваше положение. Но зачем вы потащили на кладбище Энн, подвергнув ее страшной опасности? Я задерживаю всех вас за вторжение на кладбище в неположенное время.
 — Пустая трата денег налогоплательщиков, вам не кажется? — заявил Хэрри.
 Марк, казалось, его даже не слышал. Он неотрывно смотрел на Энн.
 — Тюрьма может оказаться самым безопасным для вас местом, — заметил он.
 Энн ничего не ответила. Она до сих пор никому не рассказала о том, что подверглась нападению в склепе Мэннингов.
 — Жак Морэ арестован за убийство? — это интересовало ее больше всего.
 — Пока задержан по подозрению, — ответил Марк. — Единственное, что нам известно наверняка, так это то, что он ужинал с еще живой Элли Трейнор и был последним, кого с ней видели.
 Может, там, в склепе, Жак искал какую-нибудь чертову записку, оставленную Джиной?
 Так он следил за ней сегодня вечером!..
 Ждал, хотел проломить ей голову дубинкой?
 Так же, как Грегори хотели проломить голову в ту ночь, когда разразился ураган.
 Значит, это был Жак Морэ, подумала она. Господи, ну конечно, это должен быть он. А теперь он под арестом и, даст Бог, будут найдены улики, что это он убил обеих женщин.
 — Если вы меня ни в чем не подозреваете, Марк, можно мне уйти? — вежливо спросил Хэрри.
 — Да, да, вы можете идти, — ответил ему Марк. Хэрри заспешил к выходу.
 — Значит, мы с Энн тоже свободны? — с надеждой спросил Джон.
 — Вас я сам отвезу, — заявил Марк.
 Джон двинулся первым, Энн — за ним. Она все время чувствовала, что Марк идет сзади, не отступая от нее ни на шаг.
 Выйдя на улицу, она устремилась к передней пассажирской дверце его машины, предоставив Джону сесть сзади.
 — Сначала я завезу вас, Джон, — сообщил Марк.
 — Нет, не нужно, отвезите меня к Энни. Не думаю, что ее следует оставлять одну.
 — Вы — бывший муж, не забывайте.
 — Я буду спать в комнате Кати, хотя это и не ваше дело. Но одна она быть не должна.
 — Она и не будет одна, — заверил его Марк.
 — Что?! — возмущенно воскликнул Джон.
 — Я буду спать у нее на диване.
 — Да неужели? Не есть ли это некоторое превышение полномочий полиции?
 — Не будете ли вы оба любезны прекратить говорить обо мне так, словно меня здесь нет? — саркастически попросила Энн.
 — О Господи! — изумленно выдохнул Джон, и Энн почувствовала, как его руки легли ей на плечи. — Ты спишь с ним!
 — Джон, тебя совершенно не касается, с кем я…
 — Вы — лишь бывший муж, — ядовито напомнил Марк. — И вы с ней больше не спите. К тому же вы любили Джину и собирались на ней жениться, не забыли?
 — Да, пусть я бывший муж, но это больше, чем случайный новый любовник, — продолжал настаивать Джон.
 — Прекратите немедленно! — прошипела Энн. — Клянусь, я обоих вас выставлю…
 — В комнату Кати? — быстро подхватил Марк.
 — На диван? — одновременно с ним спросил Джон.
 — Приехали, — сообщил Марк.
 — Вот именно, и я иду наверх одна, — решительно заявила Энн.
 — Черта с два! — воскликнул Марк.
 — Ни за что на свете, — эхом отозвался Джон.
 Энн тяжело вздохнула и стала подниматься по лестнице. Мужчины следовали за ней.
 Оба.
 Не отставая ни на шаг.




 Глава 20


 Марк наблюдал, как Энн сердито прошла в кухню, налила себе бокал вина и скрылась в спальне, постаравшись, насколько это позволяли сломанные петли, как можно громче хлопнуть дверью.
 Дверь закрылась. Но запереть ее было невозможно.
 Разумеется, это не имело особого значения, поскольку их было двое: Джон и Марк.
 — Может, нам тоже выпить вина? — предложил Джон, направляясь в кухню и доставая из шкафа бокалы. — Вы на службе или уже нет? Не возражаете, если я распоряжусь здесь, на кухне? Скажите, вы впервые остались с Энн в рабочее время или по окончании смены?
 — Марсел, — раздраженно перебил его Марк, — это не ваше собачье дело, но если хотите знать, все случилось тогда, когда я искал ее среди болот: она рисковала своей дурацкой головой, чтобы доказать, что убийца не вы, а кто-то другой.
 Марсел на это ничего не ответил.
 — Выпьете вина? Вы ведь официально не на службе?
 — А что у нее еще есть? — поинтересовался Марк. — Сейчас бурбон со льдом больше подошел бы.
 Марсел широко улыбнулся:
 — Будет вам бурбон со льдом, непременно.
 Джон налил виски, протянул Марку и тут заметил эскиз Энн на мольберте. Подойдя, он откинул полотнище, прикрывавшее холст, и присвистнул:
 — Никто, никто не умеет рисовать лица так, как Энн. Идите сюда, взгляните, — позвал он Марка.
 Марк подошел к мольберту и тоже стал разглядывать рисунок.
 На нем были изображены три лица, как на семейном портрете: его лицо, его сына и личико Брит.
 Уже в этом наброске были тонко схвачены все сходства и различия. Детские мечты в огромных глазах Брит, надежность — в лице Майкла, мудрость — в облике Марка. Рисунок был еще не закончен, но уже восхитителен: в нем угадывалась многозначность. И так точно подмечено чувство глубокой и искренней привязанности всех троих друг к другу. Являясь отражением настоящего, он содержал обещание прекрасного будущего.
 — Ну ладно, похоже, вы не такой уж случайный любовник, — прокомментировал увиденное Марсел и стал просматривать рисунки, которые были отложены в сторону. Он брал их один за другим и ставил на мольберт. — Синди. Тоже очень недурная работа: красота, схваченная в движении, печаль, столь естественная для… — Он помолчал, потом взглянул Марку прямо в глаза и сказал: — Я не убивал Джину. Клянусь, я этого не делал. Скажите мне честно — это Жак убил ее?
 — Честно? Я не знаю. Завтра мы будем допрашивать его, чтобы досконально выяснить, что он делал в тот день, шаг за шагом. Так же мы поступим и с вами. Если ничего не выяснится, я не смогу его долго задерживать. Напомню вам, что вас я не держу под стражей, хотя вы были покрыты кровью жертвы с головы до ног.
 — Но если Жак тоже ее не убивал, то кто же, черт возьми?
 — Есть еще Хэрри Дюваль.
 — Или ваш напарник, — заметил Джон.
 — Мой напарник? — удивился Марк.
 Джон холодно улыбнулся.
 — Я сам об этом недавно узнал. Дюваль сказал сегодня вечером. Джимми Дево разузнал о ритуалах, которые отправляли на кладбище, и, вероятно, шантажировал этим Джину.
 — Не верю.
 — Почему? Потому что он полицейский?
 — Потому что он хороший человек.
 — Я тоже хороший человек, верите вы в это или нет. Но это не помешало мне полюбить, возжелать Джину.
 — Однако вы говорите о шантаже и о вещах куда более непривлекательных, чем вожделение к женщине.
 — Бросьте, Лакросс! Я хотел жениться на Джине, но будь я проклят, если я не знал о ней всю правду. Она была проституткой. А полицейские тоже люди. И проституткам они тоже платят. Ну ладно, вы этого не делали, у вас с ней были особые отношения, а я в самый первый раз тоже заплатил ей. И только после этого между нами началось нечто другое. Может, ваш напарник просто заплатил ей?
 Марк последним глотком допил свой бурбон. У него болела голова. Ах, Джимми, чтоб ему пусто было! Почему, черт его возьми, он мне ничего не сказал об этом?
 — Джимми… Джимми ее не убивал, — вслух сказал Марк.
 — Знаете, Лакросс, для меня вы такой же подозреваемый, как и все остальные.
 — Вот как? Позволю себе напомнить, что на мне не было ее крови.
 Джон Марсел остановил его, подняв руку:
 — Я этого не говорил. И не думаю, что вы в самом деле виновны. Я… я не знаю. Знаю только, что видел что-то, что наверняка помогло бы, если бы я только мог вспомнить!
 — Хотите, я приглашу гипнотизера, который постарается помочь вам вспомнить?
 — Гипнотизера? — удивился Джон.
 Марк кивнул:
 — Да, я видел, как действует гипноз: люди вспоминают то, что их бодрствующее сознание наглухо блокирует.
 — Я готов попробовать все, что только поможет делу и истине, — заверил его Джон.
 — Ну и прекрасно. Завтра мы пригласим доктора.
 — Хорошо.
 — Если мне придется утром уйти, не оставляйте ее, пока я не вернусь.
 — Не оставлю, — успокоил его Джон, насмешливо подняв бровь.
 Марк не был обязан объяснять ему что бы то ни было, но одну вещь все же счел необходимым сообщить:
 — Я хочу поговорить с Джимми до того как он выйдет завтра на службу.
 — А! Не беспокойтесь, мне никуда не нужно, и я не собираюсь оставлять Энн одну. Что ж, спокойной ночи, — он взглядом указал на дверь спальни Кати, находившуюся в другом конце коридора, и состроил шутливую гримасу: — Комната Кати.
 Марк кивнул и, указав взглядом на диван в гостиной, в тон ему произнес:
 — Диван.
 — Да. — Джон направился было в спальню Кати, но обернулся и неожиданно сказал: — Я сплю как убитый, чтоб вы знали. Вы человек в высшей степени порядочный. Я… я понял это по рисунку Энни. Мне действительно не следовало сюда приходить.
 — Спокойной ночи, — сказал Марк.
 — Спокойной. — Джон исчез за дверью.
 Марк опустился на диван.
 Жак.
 Черт его побери.
 Джейн Доу оказалась Элли Трейнор, которая вела с ним дела, и они ужинали вместе в вечер убийства. Вероятно, анализы покажут, что они также занимались сексом.
 Ну и что это доказывает?
 Кто еще мог быть связан с Элли Трейнор, кроме Жака Морэ?
 Ответ был простым и страшным.
 Любой, кто был в клубе в тот вечер, когда ее убили.
 Он обхватил голову руками. Сукин сын! Но нужно же найти хоть какие-то ответы! Он так испугался, услышав там, на кладбище, как закричала Энн. Перед его мысленным взором мелькнула ужасная, хоть и совершенно абсурдная картина: Энн, распростертая на могильной плите, словно цыпленок с длинной шеей, и нож вудуистского шамана, занесенный над ней.
 Он взглянул на ее дверь. Мотнул головой: нет, этого он больше не выдержит. Она слишком дорога ему.
 Он ее любит.
 Ему не нужно было сегодня приходить сюда.
 Поднявшись, он все же нерешительно подошел к двери. «Толкни ее, держись уверенней!» — сказал он себе.
 Толкни — и она с грохотом отвалится, Джон и Энн вскочат с постелей и будут смотреть на тебя, как на полного идиота.
 Открой, только открой, уговаривал он себя. Скажи ей, что ты — осел, но ничего не можешь с собой поделать и панически боишься, как бы с ней что не случилось.
 Наконец он открыл-таки заветную дверь, открыл тихо и аккуратно.
 Она не спала, сидела с бокалом вина в кресле-качалке и глядела через окно в садик, прилегавший к торцу дома. На ней была легкая ночная рубашка без рукавов. Свет с улицы освещал куст гардений, подвесные качели и небольшой фонтан с купидоном в центре — прелестный, мирный пейзаж.
 Она услышала, что он вошел, знала, что это он, но не обернулась.
 Однако и не протестовала.
 Он подошел и после недолгого колебания, зарывшись пальцами в ее густые волосы, сжав в ладонях голову, поднял Энн на ноги и стал прижиматься губами к ее плечам, затылку, шее.
 Она по-прежнему молчала.
 Он взял у нее бокал и поставил на подоконник, при этом они встретились глазами, и он прижал ее к себе, покрывая поцелуями лицо.
 Она отвечала на его поцелуи.
 Просунув руки под тонкие тесемки ночной рубашки, он отвел их, и легкая ткань бесшумно скользнула на пол. Марк провел руками по ее спине и обхватил ладонями ягодицы.
 Задыхаясь, он целовал ее губы, груди и чувствовал, как она начинает дрожать. Он опустился перед ней на колени, прижимаясь лицом к ее телу.
 Он почувствовал момент, когда она готова была вот-вот закричать, и, вскочив на ноги, закрыл ее рот поцелуем, потом подхватил ее на руки и понес к постели.
 Здесь было гораздо удобнее, чем на диване.
 Утром Энн разбудил телефонный звонок.
 Они с Марком лежали рядом, их ноги переплелись, но, услышав звонок, Энн мгновенно высвободилась из его объятий, накинула махровый халат, валявшийся возле кровати на полу, и выскочила в кухню, чтобы успеть взять трубку, прежде чем включится автоответчик и оповестит всех о том, кто ей звонит.
 — Алло?
 На том конце провода послышался какой-то отдаленный шорох, потом низкий, испуганный женский голос.
 Да, скорее всего женский.
 — Энн?
 — Да.
 Опять какой-то шорох.
 — Мама Лили Маэ хочет видеть вас. Она говорит, чтобы вы не доверяли никому из тех, кто вас окружает, даже если уверены, что можете доверять этим людям, слышите?
 — Да, слышу, но… кто вы? Эйприл? Синди?
 — О Господи, я не могу долго говорить, меня услышат. Никому не доверяйте, ни единому человеку, отправляйтесь к Маме Лили Маэ, как только сможете. Наймите лодку и поезжайте в Дельту. О Боже, вы не можете себе представить…
 Связь оборвалась.
 Энн постояла в нерешительности, потом положила трубку. Надо сказать Марку. Или Джону.
 «Не доверяйте никому. Даже тем, в ком вы уверены».
 Джон находился в больнице, когда убили Элли Трейнор.
 Но это убийство не обязательно совершено тем же самым человеком!
 Марк тоже встречался с Джиной.
 Нет, не Марк. Только не Марк!
 А как насчет его напарника? Человека с собачьим лицом?
 Что, если убийца работает в полиции? Марк ведь ни за что в это не поверит и невольно может отдать ее в руки не того человека.
 — Кто это звонил? — крикнул из спальни Марк.
 — Это… это из чистки, — ответила Энн. — Мои вещи готовы.
 — Что за черт? — услышала она бормотание Марка и поспешила в спальню. Он все еще лежал в постели, голый, животом вниз, свесившись с кровати и разглядывая что-то на полу.
 Когда она вошла, он быстро вскинул голову и уставился на нее.
 — Что? — спросила Энн.
 — Дай-ка мне полиэтиленовый пакет.
 — Зачем?
 — Дай!
 — Я тебе не горничная…
 — Энн, черт возьми, пожалуйста, дай мне пластиковый пакет!
 Яростно чертыхаясь, она пошла на кухню за пакетом, принесла его и, рассмотрев, что именно он нашел, задохнулась от ужаса.
 — Проклятый нож.
 На лезвии не менее десяти дюймов запеклась кровь. Засунутой в пакет рукой Марк взял нож за рукоятку, поднял и, вывернув пакет, опустил в него нож. Энн переводила взгляд с ножа на Марка.
 — Это не я его сюда положила.
 Он ничего не ответил.
 — Марк, дьявол тебя побери, я его туда не клала. И Джон тоже.
 Марк встал, автоматически протянул руку за одеждой, молча оделся. Энн похолодела:
 — Марк, он этого не делал. Сюда мог войти кто угодно. В ту ночь, когда убили Джину, здесь было полно полицейских. А потом… потом я часто отсутствовала — одну ночь я провела в Дельте, другую — у тебя. Сюда всякий мог проникнуть.
 — Не слишком ли удобно?
 — Ты, сукин сын! Как ты смеешь?
 — Приведи Джона.
 — Слушай, ты мне не старшина, а я не рядовой и я не твоя собственность…
 — Энн, пожалуйста, приведи ко мне своего бывшего мужа. Я не собираюсь причинять ему вреда, мне нужно с ним поговорить! — едва сдерживаясь, замедленно произнес Марк.
 Поняв, в каком он гневе, Энн решила делать то, что он велит. Дрожа и кусая губы, она побежала к комнате Кати и постучала в дверь.
 — Джон?
 Ей никто не ответил.
 — Джон! — она постучала громче.
 Он по-прежнему молчал.
 — Джон, черт, что с тобой? — Энн толкнула дверь.
 Окно, выходившее в тот же скверик, что и окно ее комнаты, было открыто.
 Джона в комнате не было.
 У Энн вырвался длинный, отчаянный стон. Господи, неужели она так ошибалась? Неужели Джон убийца? Не может быть, не может быть!
 «А как насчет Марка? — услышала она свой тревожный внутренний голос. — Он ведь нашел орудие убийства, когда был в комнате один».
 — Энн! — сердито крикнул Марк.
 Она побрела в свою спальню.
 — Где Джон?
 — Он…
 — Что — он?
 — Исчез, — призналась Энн.
 — Сукин сын! — выругался Марк и, наставив на нее указательный палец, строго сказал: — Я не желаю больше слушать твои глупости. Как только я его настигну, он окажется за решеткой. И надеюсь, его накажут по всей строгости закона!
 Марк направился к выходу, но она догнала его и схватила за руку:
 — Постой! Ты ведь пока ничего толком не знаешь…
 — Я знаю, что он сбежал.
 — Но…
 — Мне нужно отправить это на…
 — Пожалуйста, только…
 — Энн, черт возьми, я полицейский!
 — Значит, все кончено. Так оно и должно было случиться.
 — Правильно. И именно поэтому Джон Марсел сбежал.
 — Может, он услышал, как ты орешь, может, просто испугался.
 — Он оставил тебя.
 — Он оставил меня на тебя.
 Марк мотнул головой:
 — Я должен идти.
 — Пожалуйста, не относи нож в полицию. Пока. Должно же найтись хотя бы какое-то объяснение…
 — Энн, я обязан идти. А ты не выходи отсюда, ты меня поняла? Я предупреждаю тебя абсолютно серьезно.
 Он воспользовался не ее телефоном, а своим новым сотовым аппаратом, который он извлек из кармана.
 — Дежурный? Это Марк Лакросс, пришлите кого-нибудь для охраны Энн Марсел. Пусть полицейский постоянно дежурит прямо у нее в коридоре, не забывайте, что вчера ей удалось ускользнуть через черный ход. Немедленно, слышите? Посмотрите, нет ли там Джимми.
 — Нет! — закричала Энн. — Не Джимми. Только не Джимми. Он меня пугает.
 — Джимми не убивал ни Джину, ни кого-либо другого.
 — Ты не можешь с уверенностью это сказать…
 — Ты же утверждаешь, что Джон не убивал ее, ну а я утверждаю, что Джимми этого не делал! — Марк посмотрел на входную дверь, потом на Энн: — Не выходи отсюда, заклинаю тебя, не выходи, слышишь?
 — Иди ты к черту!
 — Если ты хоть шаг сделаешь за порог, я прикажу Джимми или тому, кто будет здесь дежурить, арестовать тебя!
 Она стояла, оцепенев. Ее прищуренные глаза пылали гневом. Он ответил ей таким же разъяренным взглядом, потом смягчился:
 — Энн, извини…
 — Пошел ты к черту!
 — Энн! — он сделал шаг ей навстречу.
 — Я сказала — пошел к черту! И не смей прикасаться ко мне, понял?
 Марк остановился. Она увидела невыразимую боль в его глазах, а потом взгляд его сделался холодным, в нем сверкнула сталь.
 — Не выходи из дома. Или мне придется тебя арестовать, тем более что тебе можно предъявить кучу обвинений, — бесстрастно сказал он, повернулся на каблуках и вышел.
 Как только дверь за ним захлопнулась, Энн бросилась в спальню и стала одеваться с фантастической скоростью. Ей нужно было улизнуть, пока Джимми Дево не встал на посту возле ее квартиры.
 Она оделась так, чтобы было удобнее ехать в Дельту.
 — Эй, Марк! Куда это вы направляетесь?
 К своему несказанному удивлению, Марк увидел Джона Марсела, спешащего к нему из кафе напротив дома Энн. Он нес коробку с пирожными и чашки кофе на подносе.
 — Я думал, что один из нас должен постоянно находиться с Энн. Вы полицейский, я полагал, вы проверите, на месте ли я, прежде чем оставить ее.
 Джон наконец понял, что Марк смотрит на него несколько странно.
 — В чем дело?
 Марк протянул ему пластиковый пакет.
 — Господи Иисусе! — выдохнул Джон.
 — Под кроватью у Энн нашелся, — объяснил Марк.
 — Но вы же не думаете, что это Энн его туда положила?
 — Может, и не она.
 — Да ладно вам! Меня вы тоже не можете в этом заподозрить. «Прошу вас, пожалуйста, спите с моей бывшей женой, покуда я прячу окровавленный нож у нее под кроватью» — так, что ли?
 — Может, именно так вы и рассуждали: нужно спрятать нож там, где его непременно найдут.
 — И после этого отправиться за кофе для вас, — неприязненно продолжил Джон. — Прекрасно. Черт знает, как прекрасно! Что ж, арестуйте меня тогда. Я-то этого не делал, а вот настоящий убийца тем временем будет гулять на свободе.
 Марк внимательно изучал его лицо. Нет, его реакция абсолютно естественна, это не он. Надо начинать с ножа. Но ведь он полицейский и обязан немедленно представить улику.
 Вероятно, это подставка. Может, и кровь на ноже окажется цыплячьей.
 Марк с отвращением передернул плечами:
 — Перед тем как потерять сознание, вы сказали Энн…
 — «Аннабелла». Если бы я мог… если бы я только мог разобрать, что там, за этими тенями. Будь я проклят, я ведь скорее всего видел убийцу!
 — Давайте поднимемся и все спокойно обсудим, — предложил Марк. — Не так уж важно, с чего начинать — с гипнотизера или с анализа крови на ноже.
 — Да. Спасибо. Давайте по крайней мере сначала выпьем кофе. Это очень разумно.
 Они поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Джон поставил на стол коробку с пирожными и поднос с кофе.
 — Энн! — позвал Марк.
 Она не ответила.
 — Наверное, переодевается, — предположил Джон.
 — Энн? Ответа не было.
 Нахмурившись, Марк быстро подошел к двери в спальню и распахнул ее. Сломанная дверь сорвалась с петель и с грохотом рухнула на пол, чуть не ударив Марка по ноге.
 Он этого даже не заметил, так ему стало плохо: она исчезла.
 И ей грозила реальная опасность.
 — Куда? — в бешенстве закричал он, оборачиваясь.
 — Я не… — начал было Джон, но запнулся, уставившись на Марка. — В клуб?
 — Поехали! — крикнул Марк, и они бросились прочь из квартиры Энн.
 По дороге Марк связался с дежурным и сообщил, что Энн Марсел исчезла из дома, но тем не менее пусть охранника все же поставят у ее дверей.
 — Ты еще не нашел моего напарника, Джейни? — спросил он дежурного.
 — Нет еще, простите.
 — Если найдешь, скажи, чтобы ехал в «Аннабеллу».
 Но в клубе Энн не оказалось.
 Одноглазый вышибала Хэрри Дюваля, встретивший их у входа, сообщил:
 — Босс за кулисами, но я не видел сегодня здесь симпатичной художницы. Ее здесь нет. Я совершенно уверен, но на всякий случай вы можете сами убедиться. Сегодня вообще еще никто не приходил — ни Дженнифер, ни Эйприл, ни Марти, ни Синди… Может, они все решили, что Четвертое июля наступило раньше времени или еще что, но никого из них пока не было.
 — Пожалуйста, проверьте, нет ли все же где-нибудь здесь Энн Марсел, — попросил Джон.
 — Сейчас пошлю кого-нибудь в гримерную.
 Они вошли в клуб. Марк оперся на табурет возле бара, ближайший к телефону. Возле аппарата лежала стопка бумаги для записей.
 Когда появился Хэрри Дюваль, Марк внимательно всматривался в нее: на верхнем листке несколько раз был написан номер телефона Энн.
 — Джентльмены, что-то вы сегодня рано, — приветствовал их Дюваль.
 — Дюваль! — резко позвал Марк. Хэрри и Джон одновременно повернулись к нему. — Чей это почерк, вы случайно не знаете?
 — Не уверен, нет, пожалуй, не знаю… — начал Джон.
 — А я знаю. — Дюваль присвистнул.
 — О Господи, да я ведь тоже знаю! — воскликнул Марк. — Да, черт, конечно же, знаю!
 — Так, значит, ее сегодня утром выманили из дома! — догадался Джон. — Боже, а куда нужно выманить женщину, чтобы…
 — …убить ее? — закончил за него Марк, чувствуя, что ему становится совсем плохо, и неотрывно глядя на Джона.
 — В болота, — ответил Джон.
 — Подождите! — воскликнул Дюваль. — Вероятно, вам нужно знать еще кое-что.
 — Что? — нетерпеливо спросил Марк.
 — Я никогда не думал, что это имеет какое-то значение, но сейчас все может оказаться важным.
 Марк и Джон внимательно выслушали его, потом все трое двинулись в путь.
 Вернувшийся из похода по недрам клуба Одноглазый Джек хотел сообщить, что там совершенно никого нет, но его никто не ждал, даже босс ушел.




 Глава 21


 Сначала Энн хотела нанять кого-нибудь, кто доставил бы ее в Дельту, но потом подумала, что это может занять слишком много времени, которого у нее было в обрез. Полиция тут же хватится, что ее нет дома, и дальше все будет слишком сложно.
 Она доехала на машине до того места, где были в укрытии привязаны лодки, и выбрала самую лучшую. Ее опасения, что будет трудно завести мотор, оказались напрасными: три коротких рывка за шнур — и мотор взревел.
 Путь был далеким. Предстояло пересечь широкий фарватер, так что у нее оставалось достаточно времени, чтобы не раз подумать, какая же она идиотка. Ей не следовало отправляться сюда одной.
 Но с кем она могла поехать?
 Ей казалось, что во всей этой истории был только один человек, которому можно было безоговорочно доверять, которого ничто близко не связывало с Джиной, который любил Джину, но не со страстью, а с нежностью.
 Мама Лили Маэ.
 И именно Мама Лили Маэ предупредила, чтобы она не доверяла ни одному человеку из своего окружения, даже тем, кому, как она считала, можно верить.
 Дурочка! Разве она не знала Джона и Марка? Марка, правда, не так давно, но зато хорошо.
 Хорошо ли?
 Пересекая широкую дельту реки, она терзалась сомнениями и время от времени поглядывала на небо.
 Будь оно проклято! Снова собирался дождь, небо уже затянулось серыми облаками.
 Нужно спешить.
 Но ехать быстро становилось все труднее. Как только кончилась открытая вода, начался сложный участок пути. Как найти именно тот рукав, который нужен? Энн была здесь всего один раз. Благослови Бог Грегори за то, что он очень четко знал здесь все дороги. По крайней мере пересечь основное водное пространство для Энн не составило труда.
 Теперь, конечно, надо выключить мотор и поискать причал, от которого идет дорога к дому Мамы Лили Маэ.
 Первая попытка оказалась ложной, пришлось возвращаться. Затем Энн снова заплыла не в тот рукав, потом ошиблась еще раз.
 Увидев наконец домик Марка, Энн обрадовалась: теперь она на правильном пути. Поплавав немного вокруг, она убедилась, что это именно тот причал.
 К нему уже были привязаны три лодки. Энн аккуратно поставила свою рядом.
 Ей было страшно: дождь казался неминуемым, становилось темно.
 Мама Лили Маэ там, в конце дорожки. А Жака Морэ там нет, он в тюрьме, успокаивала себя Энн. С ней ничего не случится.
 Выбравшись из лодки на мелководье, Энн втащила ее на берег и пошла по дорожке, которую показали ей Грегори и Синди.
 Сделав несколько шагов, она остановилась. За ней кто-то шел.
 Энн побежала, снова остановилась. От страха бросилась в кусты и потеряла ориентацию.
 Успокойся, постой, соберись с мыслями, уговаривала она себя. Найди нужную тропинку и иди по ней быстро!
 — Энн! — откуда-то рядом донесся до нее приглушенный шепот. Ей показалось, что голос был женским.
 — Энн! — снова этот мягкий женский голос. Потом другой голос, погромче:
 — Энн! Господи Иисусе, ты здесь?
 Это был Джон. Он звал ее. Джон Марсел. Бывший муж. Который был залит кровью Джины.
 Энн спряталась за кустами. О Господи, ей казалось, что в листве повсюду что-то шуршало и шелестело.
 Со всех сторон натягивало грозовые облака.
 Услышав, как кто-то ругнулся рядом, Энн еще ниже присела за кустами и, слегка раздвинув ветки, выглянула наружу.
 В двух шагах мимо нее шел мужчина, Энн не видела его лица. Джон? Она затаила дыхание. Или кто-то другой? Мужчина снова выругался.
 Джимми?.. Джимми Дево? Коп, которому она не доверяла?
 — Энн!
 Энн резко обернулась и уткнулась прямо в Синди Маккена.
 — Синди!
 — Энн! — Прижав палец к губам, Синди головой показала в сторону мужчины за кустами. — Это Джимми! — предупредила она шепотом.
 — Джимми Дево? — прошептала в ответ Энн.
 Синди напряженно кивнула:
 — Я выведу вас отсюда.
 — Вы можете отвести меня к Маме Лили Маэ?
 — Да, но сначала нужно избавиться от Джимми. Энн, пожалуйста, потише. Вы знаете, он ведь спал с Джиной и шантажировал ее. Он… я думаю, что это он ее убил.
 Энн было трудно дышать, казалось, невероятная тяжесть навалилась ей на грудь.
 — Пошли! — скомандовала наконец Синди.
 Продвигаясь вперед, они слышали, как Джимми шарит по кустам.
 — Миссис Марсел? Миссис Марсел! Это детектив Дево. Пожалуйста, отзовитесь, вы здесь? Мы пришли, чтобы вам помочь. Мы…
 — Не слушайте! — воскликнула Синди, таща Энн за рукав. — Пошли, пошли, бегом!
 Энн следовала за Синди, стараясь держаться подальше от кустов, по которым в поисках ее шнырял Джимми.
 — Как вы можете с такой уверенностью говорить, что это Джимми? — нервно спросила Энн.
 — Я… я не знаю. Но это не важно. Они все здесь! О Господи, и один из них — убийца.
 — Кто — все?
 — Оба полицейских, Марк и Джимми. Они оба с ней спали, вы же знаете. И Джон. Джон тоже здесь. Он больше всех с ней спал. Пошли, я уведу вас подальше, нам нужно выбраться отсюда. Вас кто-то пытается убить, Энн.
 Синди поймала Энн за руку и потащила по дорожке, ведущей через кусты. Они бежали все быстрее и быстрее. Энн начала задыхаться и попыталась вырвать руку.
 — Постойте, остановитесь! Давайте остановимся на минутку. Синди, это глупо. Не собрались же они все вместе, чтобы убить меня. А одному человеку едва ли удастся легко справиться с нами обеими. Может быть, никто из них и не убивал Джину, может, это Хэрри Дюваль!
 — Хэрри просто любит заниматься сексом, — сказала Синди.
 — Наверное, все мужчины любят этим заниматься, — сухо заметила Энн. У нее страшно болел бок, и она заставила Синди остановиться.
 — Женщины тоже! — сердито вырвалось у Синди.
 Энн склонилась вперед, чтобы унять боль в боку, и снизу посмотрела на Синди. Ее красивое лицо исказила странная гримаса.
 — Синди, нам нужно вернуться. Они не могут убить меня, раз они там все вместе. Мы пойдем к Маме Лили Маэ, и она нам все разъяснит.
 — Они все думали, что Джине нравилось заниматься с ними любовью. Например, Хэрри. Он считал, что она не может уйти от него, потому что он такой великолепный племенной жеребец. Он любил, чтобы мы приходили к нему вдвоем, потому что он возбуждался, когда наблюдал за нами. И пока Джина была жива, он хотел ее.
 Что-то в поведении Синди, в том, как она говорила, насторожило Энн.
 — Синди, вам незачем мне об этом рассказывать…
 — Ничего. Вы немного напоминаете мне Джину. О нет, вы, конечно, из «чистой» половины города. Но Джина была лучше, чем казалась… Это они превратили ее в то, чем она стала. Мы собирались вместе выбраться из этой мерзости.
 — Вы были подругами, — осторожно заметила Энн, — но потом Джина полюбила Джона.
 — Мы были больше, чем подругами, — ответила Синди. — Я действительно не хотела, чтобы Джон расплачивался за ее убийство, он вел себя со всеми нами порядочно. В отличие от большинства мужчин. Но, с другой стороны, в сущности, это Джон во всем виноват, и, может быть, было бы лучше, если бы он умер. Я убила эту идиотку, эту проклятую бисексуалку, только потому, что мне сказали, что Джон выжил. Пришлось представить дело так, будто кто-то убивает девушек из клуба. Откуда, черт бы их всех побрал, я могла знать, что она первый раз в жизни зашла в такое место?
 — Синди, не хотите же вы сказать…
 — Ах, Энн! Да, да! Я не хотела убивать Джину, просто она перестала слушаться. И захотела меня бросить, выйти замуж за Джона. Уйти от меня! Но она — это все, что у меня было. Мы всю жизнь вместе ненавидели мужчин, несмотря на то, что она спала с некоторыми из них, потому что ей так хотелось. Дольше всего она была привязана к копу… но это ладно. Она мне о нем рассказывала — рассказывала, когда мы с ней занимались любовью. И о Джоне она рассказывала, когда начала встречаться с ним. А потом перестала и пристрастилась к этим дурацким вудуистским обрядам на кладбище вместе с Жаком Морэ… — Синди замолчала и широко улыбнулась: — Знаете, это я вчера ночью пыталась убить вас. А на Жака так легко оказалось свалить подозрение, поскольку он как идиот бегал по кладбищу в своем дурацком вудуистском наряде. Все вышло отлично. А теперь и вовсе все уладится. Скоро в вашей спальне обнаружат нож. Джон Марсел здесь, и когда здесь найдут вас, получится настоящая трагедия: бывшая жена, которая так старалась доказать, что ее бывший муж-разбойник невиновен, сама оказывается жертвой. Жаль — мне действительно хотелось, чтобы козлом отпущения оказался не Джон, а кто-нибудь другой, но ничего не поделаешь.
 Энн, едва дыша, не сводила глаз с Синди.
 Она не могла поверить в то, что услышала.
 Ее пугали Дюваль, Жак Морэ, у нее были сомнения относительно напарника Марка, собственного бывшего мужа, даже Марка.
 А оказалось — Синди. И эта ее связь с Джиной, которую Энн даже представить себе не могла.
 Значит, Синди убила двух женщин.
 — А Грегори тоже вы ранили? — спросила Энн. Что ей оставалось теперь — только заставить Синди говорить как можно дольше в надежде, что кто-нибудь наткнется на них. Интересно, как далеко они убежали от остальных?
 — Я пыталась убить Грегори. Он расстался с Джиной за секунду до того, как я убила ее, я боялась, что он что-нибудь видел.
 — Нет, он ничего не видел. А вот Джон видел. И скоро он это вспомнит.
 — Кто ему поверит, если он сам будет к тому времени за решеткой по подозрению в убийстве?
 — Все не так просто.
 — Им нужно орудие убийства, чтобы предъявить ему обвинение? Теперь оно у них есть.
 — И все же все не так просто! Даже если Джон сейчас здесь, он в поле зрения Марка. Марк будет точно знать, что меня Джон не убивал. Синди, вы не можете вечно убегать и продолжать убивать снова и снова только затем, чтобы не быть пойманной.
 Синди рассмеялась:
 — Дорогуша, не думайте, что справедливость так уж неизбежна! — и полезла в карман. Энн попыталась убедить себя, что она, хоть и маленькая, но сильная.
 «Ты можешь ударить ее!» — сказала она себе.
 Но когда Синди достала руку из кармана, Энн услышала сначала щелчок, потом какой-то свистящий звук и увидела финку.
 И в этот момент приняла решение.
 Нужно убежать. Она молниеносно наклонилась, схватила полную пригоршню грязи и бросила ее Синди в глаза, после чего развернулась и, крича во всю мочь, бросилась бежать сломя голову.
 — Я слышу ее! — закричал Джон.
 — Где? — встрепенулся Дюваль.
 А Марк уже бежал на голос Энн, не разбирая дороги, ветви кустов и деревьев хлестали его по лицу, он проваливался в грязь, выдирался из нее и бежал, бежал…
 — Проклятие! — выругался он, когда начался дождь.
 Дождь сразу полил как из ведра. Марк продолжал бежать.
 И Энн бежала, не останавливаясь ни на миг. Волосы облепили ей лицо, она ничего не видела. Остановившись, чтобы протереть глаза, она глубоко вдохнула, закрыла глаза, открыла…
 Перед ней была Синди. Она наступала на Энн.
 Энн закричала изо всех сил и резко нырнула вниз. Лезвие ножа ударилось в ствол дерева. Энн хотела прошмыгнуть мимо Синди, но в это мгновение та, вытащив нож из ствола, отшатнулась от дерева, и обе женщины упали на землю. Синди занесла нож над головой Энн. Энн быстро поджала ноги и нанесла сильный удар Синди в живот, сбросив ее с себя.
 Судорожно хватая воздух ртом, извиваясь, она высвободилась, вскочила, бросила грязь Синди в лицо и снова пустилась бежать.
 — Энн! — громко кричал Марк, но ветер относил его крик в сторону.
 Чертов Дюваль! Почему ему не пришло в голову раньше рассказать о том, что девушки были друг другу ближе, чем он мог подумать? Черт бы побрал этого Дюваля, черт бы побрал его самого! Ему следовало вспомнить, как Джина рассказывала о Синди, как она заботилась о том, чтобы ничем не задеть ее чувств.
 Ветер донес новый крик Энн.
 — Энн! — в отчаянии и что было мочи закричал Марк, продолжая бежать сквозь стену дождя и больно хлещущие ветви.
 Споткнувшись о корень, Энн перевернулась и рухнула в грязь. Ловя воздух ртом, она попыталась выбраться, но грязь держала и засасывала ее.
 И тут Энн снова увидела Синди, которую тоже хлестал дождь и ветер, но она этого, казалось, даже не замечала. Она улыбалась, несмотря на жалящие капли, и как-то даже небрежно приближалась к Энн, которая барахталась в чавкающей трясине.
 — Вот вы где! — почти радостно сказала она.
 — Синди! — резкий окрик заставил ее обернуться. Энн увидела, что к Синди приближается Марк, насквозь промокший, изготовившийся к прыжку.
 — Марк, Марк! Осторожнее, у нее нож! — закричала Энн. Нечеловеческим усилием она вырвала себя из трясины и отчаянно рванулась вперед, к Синди, которая держала нож за спиной.
 Синди ждала.
 — Нет! — закричала Энн, бросаясь на нее сзади.
 Синди обернулась, нож блеснул у нее над головой.
 Энн шарахнулась в сторону.
 Промахнувшись, Синди рухнула прямо в грязь. Железные пальцы Марка сомкнулись на ее запястье.
 Нож выпал из ее руки.
 Раздался чавкающий звук.
 Трясина засосала нож. Уткнувшись лицом в грязь, Синди всхлипывала.
 Дождь продолжал поливать землю. Энн стояла неподвижно, глядя вниз, на лежащую Синди. Потом подняла глаза на Марка.
 — Ну почему ты не можешь сидеть дома, когда я прошу тебя об этом? — устало сказал он.
 Очень, очень, очень медленно губы Энн стали растягиваться в улыбке. Дождь омывал красивое лицо Марка. Взгляд серых глаз был твердым, лишь маленькие серебристые искорки плясали в них. Энн не представляла, как ему снова удалось вовремя оказаться рядом с ней. Но он был здесь.
 Неожиданно появились Джон, Джимми и Дюваль. Они увидели Энн, Марка и всхлипывающую на земле Синди.
 — Нужно поднять Синди, — сказал Дюваль. — Джимми, дай мне руку.
 Они поставили девушку на ноги.
 Джон не отрываясь смотрел на Марка и Энн.
 — Эй, ребята, дождь идет, знаете?
 — Да, знаем, — ответил Марк.
 — Ну иди, Джон, спрячься от дождя! — сказала ему Энн.
 Джон забормотал что-то себе под нос и ушел.
 Марк подошел к Энн, притянул ее к себе и, взяв за подбородок, поднял ей голову.
 — Ты когда-нибудь, хоть когда-нибудь можешь послушаться? — спросил он.
 — Женись на мне, — вдруг попросила она. — Я могу быть хорошей женой. Спроси Джона.
 — Что-то не верится, что ты станешь слушаться меня больше, если я на тебе женюсь.
 — Ну может, и не стану. Просто я люблю спорить. Но охотно принимаю советы. В большинстве случаев.
 — Это приглашение? — он насмешливо поднял бровь.
 — Это приглашение, чтобы ты сделал мне предложение, — ответила она. Он улыбнулся и прикрыл глаза. А потом, вытащив ее из грязи, поднял над землей.
 — Ты в порядке? — озабоченно спросил он.
 — Да, в полном, — но она вся дрожала. — О Господи, Марк! Я знала, что Джон невиновен, но сегодня я почти боялась его. И я боялась твоего бедного напарника.
 — Мой бедный напарник, как я и думал, вообще ни при чем. Мы с ним имели сегодня долгую беседу. Он не шантажировал Джину и не спал с ней. Он просто пытался отговорить ее от участия в вудуистских обрядах на кладбище, пока она не попала в беду.
 — Я чувствую себя виноватой. Я ведь считала его мерзавцем.
 — А он действительно высоко тебя оценил.
 — Мне нужно извиниться?
 — Ну, это не обязательно. Не думаю, что он знает, как плохо ты о нем думала. Просто впредь будь с ним приветлива, хорошо?
 — Да, с удовольствием! Но ты, конечно, должен извиниться перед Джоном.
 — Я непременно это сделаю.
 Энн улыбнулась, а потом снова посерьезнела:
 — У меня даже на твой счет были сомнения — очень мимолетные, конечно.
 — Конечно.
 — Но ты имел наглость подозревать, что я прятала нож.
 — Я догадывался, что ты его не прятала.
 Энн фыркнула.
 — Ну хорошо, я был абсолютно уверен, что ты его не прятала.
 — О Боже, Марк, но вот Синди я никогда не подозревала!
 — Ее никто из нас не подозревал. Мы считали, что это было убийство на почве страсти.
 — Это и было убийство на почве страсти. Она любила Джину. Не думаю, что она собиралась ее убить, но когда это случилось, почувствовала себя в западне, — Энн вздрогнула, — и убила эту бедную женщину, мисс Трейнор, только затем, чтобы отвести подозрения! О Боже, кто бы мог подумать! Марк, она не в своем уме.
 — Конечно.
 — Что с ней будет?
 — Думаю, ее признают психически ненормальной и поместят в клинику.
 — Марк, то, что она сделала, так ужасно, но…
 — Но ее тоже жалко?
 — Да. Все ее мечты оказались поруганы. И это привело ее на край пропасти. Увы, это стоило жизни Джине и ни в чем не повинной мисс Трейнор. А Жаку и Джону чуть не стоило свободы, а может, тоже жизней.
 — Но все уже позади, Энн. Истина восторжествовала, и это ты ее открыла. Ты боролась за Джона, как тигрица, и доказала, что он невиновен. Правда, сама чуть не заплатила за это жизнью!
 — А ты не хотел меня слушать!
 — Я слушал тебя! Джона ведь не упрятали за решетку, правда? Он примчался сюда вместе со мной, как видишь.
 — Я знаю. — Только сейчас Энн поняла, что они двигаются. Марк нес ее через болото.
 Дождь продолжал хлестать.
 Но они шли вовсе не к Маме Лили Маэ.
 — Куда мы идем? — спросила было она, однако тут же сообразила. — Но у тебя же гора бумажной работы…
 — Она подождет, пока не пройдет гроза.
 — Но…
 — Они отведут Синди к Маме Лили Маэ и там переждут дождь. Когда он кончится, Джимми сам отвезет Синди в участок и начнет бумажную работу без меня.
 — Ты уверен…
 — Ты можешь заткнуться? Мне нужна подходящая атмосфера, чтобы сделать предложение.
 Энн молча уставилась на него.
 — Ты в порядке? — Марк удивленно поднял бровь.
 Она кивнула и поцеловала его.
 — Энн…
 — Ты только что велел мне заткнуться, не так ли?
 — Да. Но я и подумать не мог, что ты меня послушаешься.
 Энн снова улыбнулась и прижалась к нему. На сей раз дорога к домику не показалась такой длинной.
 Пока Марк разжигал камин, Энн приняла душ.
 Когда он принимал душ, она разливала вино.
 Когда он вернулся, она пошла через комнату навстречу ему, сбрасывая на ходу простыню, в которую была завернута.
 — Приглашение? — спросил он.
 — Определенно да, — ответила она.
 — Ты выйдешь за меня замуж?
 — Определенно да, — повторила она.
 Он рассмеялся и подхватил ее на руки.
 За окном продолжал колотить дождь и завывал ветер.
 А внутри…
 Полыхала страсть. Новые искры доверия делали огонь еще жарче.
 И воспылала любовь.
 Они вернулись в дом Энн около десяти.
 Как только Марк и Энн в сопровождении Джона вошли, зазвонил телефон.
 — Это Кати! — воскликнула Энн и бросилась к аппарату.
 Но Джон опередил ее и с виноватой улыбкой схватил трубку первым:
 — Кати, солнышко! Это папа. Как ты там?
 Энн смутно слышала взволнованный голос дочери, долго что-то говорившей без остановки.
 — Ну а у нас здесь были небольшие неприятности, но теперь все уже позади. Что? Я в полном порядке, — он счастливо улыбнулся. — Мама тоже, она стоит рядом. Это долгая история, но, клянусь Богом, детка, у нас с мамой действительно все отлично. Не бери в голову пока — я хочу сказать, ты ведь скоро возвращаешься? Да нет, придется: мама выходит замуж. Можешь себе представить? — Он подмигнул Марку. — Она выходит замуж за полицейского! Ну передаю ей трубку.
 — Кати, доченька, у тебя все в порядке? — схватив трубку, выпалила Энн.
 — Мам, у меня все отлично, но ты меня страшно напугала: попросила позвонить, а сама ушла из дома. А потом до меня дошли слухи, и еще я увидела заметку в «Нью-Йорк таймс»… Мам, там действительно все в порядке? Да, постой, ты что, в самом деле выходишь замуж? За полицейского? Это так неожиданно.
 — Кати, да, я выхожу замуж за полицейского. Он потрясающий, ты его полюбишь. Папа его уже полюбил. Вот, скажи: «Привет!» — обратилась она к Марку, передавая ему трубку.
 — Привет, Кати.
 — Привет. — Кати немного помолчала. — Гм-м-м… а имя у вас есть? — вежливо спросила она.
 Он рассмеялся:
 — Марк, Кати. Меня зовут Марк Лакросс. И я жду не дождусь, когда мы познакомимся.
 — Значит, вы там все трое — вы, мама и папа?
 — Да. Но твой отец скоро уходит. Он сам сейчас тебе все объяснит. Пока, Кати.
 — Пока…
 Марк передал трубку Джону Марселу и поцеловал Энн.
 Джон вздохнул и повернулся к ним спиной.
 — Что там такое, Кати? Да, ласточка, он действительно отличный парень. Должен признать, что он начинает мне нравиться. У него… у него прекрасный вкус по части женщин. Ну ладно, ладно, птенчик. Что касается меня, то я попробую начать все сначала…
 Марк откашлялся и снова взял трубку.
 — Твой отец хочет спросить, не можешь ли ты позвонить ему минут через тридцать домой? — Слушая, что отвечала ему Кати, он улыбался и кивал головой, потом повесил трубку.
 — Ну и? — сказал Джон.
 — Она не позвонит. Она едет в аэропорт. Возвращается домой. Говорит, что не оставит вас больше без присмотра.
 — О! — вздохнул Джон.
 Марк проводил его до двери.
 — Идите домой, Джон.
 — Да, конечно. — Джон улыбнулся им обоим. — Спасибо, ребята.
 Энн кивнула, а потом подошла и долгим, крепким поцелуем поцеловала его в щеку.
 — И тебе спасибо, — тепло сказала она.
 Джон кисло улыбнулся и похлопал ее по спине.
 Марк схватил Энн за руку и оттащил от Джона:
 — Эй, ты не забыла, что он — твой бывший муж?
 Джон ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
 — А я — новый любовник, — напомнил Марк.
 Энн утвердительно кивнула и долгим, крепким поцелуем поцеловала его…
 Отнюдь не в щеку.
 В сущности…
 Это было приглашение.
 И, обхватив ее своими крепкими руками, Марк принял его.
 С радостью.
 Подул легкий ветерок.
 Откуда-то донеслась джазовая мелодия трубы.
 И аромат цикория разлился в ночном воздухе.