Аннотация: Единственный наследник возвращается в фамильное имение — и незамедлительно влюбляется в молоденькую вдову престарелого дядюшки? Почти…
 Но кто заподозрит, что под маской всем известного ловеласа скрывается Николас Мейси. состоящий на службе у Британской короны и выполняющий опасное задание?
 Кто догадается, что скромная вдова Элизабет в действительности — неотразимая соблазнительница, увязшая в хитросплетениях политических интриг?
 Впрочем. СТРАСТЬ не признает доводов рассудка, и эти двое, лгущие друг другу во всем, не лгут лишь в одном — в ЛЮБВИ, которая внезапно обрушилась на них…


---------------------------------------------


 Тия Дивайн
 Жажда наслаждений



 Пролог


  Лондон, Англия 
  Зима 1896 года 
 Одетый в лохмотья человек, не имеющий ни крова, ни средств к существованию, жевал заплесневелый хлеб и пытался укрыться от дождя, вжимаясь в угол дома. Актерская игра была настолько великолепной, что ни один из прохожих не обращал на него внимания.
 Момент был подходящим. Все должно завершиться именно здесь. Он проделал неблизкий пусть, однако теперь он готов со всем завязать и наконец-то выйти на свет, после того как провел большую часть жизни в тени, подбираясь к неизведанному.
 Он ждал, и его терпение было бесконечно, как Вселенная, и бездонно, как глубокий колодец. Для достижения цели он все, как правило, планировал заранее и обеспечивал полный контроль над ситуацией. При всей рискованности его жизни он всегда принимал необходимые меры предосторожности. Сегодня наступил решающий момент — он просто ждал заранее условленного знака, сигнала, — и все будет кончено.
 Кончено… Страшная мысль. Нет, нет… Это только начало, как прошептала его мать на смертном одре: «Заяви свои претензии на наследство. Не отвергай того, что по праву принадлежит тебе». Но ему ничего не принадлежало. В своей жизни он избегал всего, что могло подчинить его. Ему была нужна независимость, свобода передвижения — вот на что он претендовал, всегда помня о постоянном риске, которому подвергалась его жизнь.
 Он лежал в грязном углу, пытаясь укрыться от дождя, и ждал, ждал, ждал с бесконечным терпением изгоя, который знает о несправедливости жизни.
 Каждые пять минут он поднимал голову, будто моля дождь прекратиться, выискивая сквозь водяные струи знак того, что его связной уже близко.
 Похожие на привидения тени, согнувшись в три погибели, двигались сквозь ливень в поисках укрытия от непогоды. Иногда, пробиваясь через грязь и неистовство бури, тьму пронизывал свет из открытой двери или от фонарей на экипажах.
 Скоро, уже скоро… нечего бояться — все под контролем. Еще совсем немного до… до…
 Сейчас?..
 Он глубоко дышал, ощущая запахи дождя, грязи, лошадей. Вот оно… Проявляя обычную осторожность, он выждал еще одно мгновение…
 Низко пригнувшись, чувствуя вонь своего немытого тела, гниющего хлеба и легкий аромат ладана, он выглянул из-за угла. Длинная тень подходила все ближе, помахивая кадилом, запах от которого становился все сильнее и сильнее…
 …знак, сигнал…
 Сейчас…
 Когда он распрямился, раздался полный ужаса крик…
 Не-ет!..
 Зловещий звук падающего тела. Удаляющиеся шаги…
 Истекающий кровью человек лежал на улице, а вокруг неистово шипели рассыпавшиеся из кадила угли. Аромат ладана постепенно смывался дождем…
 …нет времени остановиться, убедиться…
 «Проклятие… нож… надо подобрать — черт — снова выронил… надо убираться!» — в спешке думал он.
 Дробные шаги, голоса: «Там — бродяга — за ним…»
 «Проклятие, проклятие… Скотланд-Ярд…» — Мысли перебивали друг друга.
 «Там!» Звук свистка, толпы людей, стекающиеся из-за углов, из дверей, отовсюду. Топот ног, силуэты со всех четырех сторон, старающиеся загнать его в угол…
 Крики в ночи. «Стой!.. Стоять!» Выстрел, второй, третий… звуки поглотились туманом и дождем. Две дюжины констеблей собрались под фонарем, где его видели последний раз. Он же победно наблюдал за ними издалека. Как будто бы смертные могли его остановить.
 Его ничто никогда не могло остановить. Его называли Туманом за невероятную способность растворяться в воздухе.
 На этот раз он уносил с собой драгоценности русского царя стоимостью в несколько тысяч фунтов стерлингов.




 Глава 1


  Шенстоун Эксбери, Англия 
  Неделю спустя 
 Не стоит приходить по ночам.
 Необходимо быть крайне осторожной и приходить днем, ведь неизвестно, кто может рыскать во тьме.
 Пища была не так важна. Главное — безопасность.
 И еще: она должна была всему верить.
 Она поначалу сопротивлялась, но выбора не было. И не было смысла о чем-либо расспрашивать.
 Ежедневно спускаясь по лестнице в потайную подземную комнату с узелком еды в руках, она: ощущала себя героиней средневекового романа.
 — Ты здесь? — прошептала она, нащупывая в темноте дверь.
 Из одного из темных углов явилась тень, как происходило уже на протяжении четырех дней.
 — Ш-ш… не стоит говорить даже шепотом, милая девочка.
 Тень приняла узелок с едой из ее протянутой руки.
 — Может быть, стоит зажечь хотя бы маленькую свечку… сегодня безопасно… — рискнула предложить она.
 — Нет, нет. Сегодня не надо. Я думаю, через день-два я смогу уйти, и тогда все станет по-прежнему.
 — Станет ли? — пробормотала она.
 — Моя дорогая Элизабет…
 Она немного опешила от обвиняющего тона, каким было произнесено ее имя. Все будет по-прежнему. Все будет даже лучше, несмотря на то что ее муж был мертв и время ожидания истекло.
 Но сейчас все было очень неопределенно.
 — Сейчас от нас ничего не зависит. Никто не знает, что я здесь. Все будет как прежде.
 — Я тебе верю, — прошептала она. Она действительно верила. Он был единственным, кому она могла верить.
 Сегодня впервые прозвучало обещание прежней спокойной жизни. Для нее оно тоже что-то значило.
 — Еще совсем немного, Элизабет, и все будет как раньше.
 «А мне, конечно, нужно просто ждать», — язвительно подумала она. Ей всегда приходилось ждать. И всегда — реализации планов других людей.
 Однако она сама вырыла себе яму и не собиралась ни от чего отказываться. В возрасте семнадцати лет она стала невестой овдовевшего Уильяма Мейси, графа Шенстоуна, с единственной целью войти в высшие круги общества, где вращались знатные особы.
 Элизабет сознавала, что Уильям Мейси хотел сына и что она прекрасно подходила стареющему кобелю: привлекательная, молодая, неопытная, покорная девственница.
 Она надеялась, что Уильям рано или поздно преставится, однако пришлось ждать долгих семь лет, пока он наконец умер от сердечного приступа во время очередной тщетной попытки зачать ей ребенка.
 Ей и сейчас приходилось ждать.
 — Я так устала от ожидания, — пробормотала она.
 — Осталось недолго. Предстоит лишь небольшая отсрочка.
 Как и все прежние отсрочки, подумала она с раздражением. Но зачем вспоминать прошлое? Возврата не будет. Она знала наверняка. К тому же было дано обещание.
 Она решила переменить тему:
 — Я снова должна покинуть тебя?
 — Должна. — Тот же неумолимый тон, который последние четыре дня предостерегал ее, что любые вопросы и проявления симпатии не приветствуются и ответов ждать не стоит.
 Женщины созданы для того, чтобы ждать…
 — Итак, ты отправляешься сегодня ночью?
 — Именно так. Но скоро я вернусь. Еще одно обещание?
 — Хорошо. — Она старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Когда-нибудь ответы все же будут даны. Она на мгновение задержалась в дверях, но не смогла ничего увидеть в темноте.
 — Элизабет?..
 Создавалось впечатление разговора с привидением.
 — Да?
 — Есть какие-нибудь вести от нотариуса?
 — Никаких, — прошептала она.
 — Хорошо… — Как будто шелест листвы пронесся над ухом. Она это услышала или ей показалось? Тьма позади нее была непроницаемой.
 Таким же непроницаемым казалось настоящее: когда ее непостоянный высокородный возлюбленный покинет ее в очередной раз, ничего в жизни не будет иметь смысл. Он ни за что не женится на простолюдинке.
 Что ж, так тому и быть, с решимостью подумала она, осторожно пробираясь по темному туннелю, ведущему из погреба. Сожалеть все равно бесполезно. И тем более о ее замужестве с Уильямом.
 Она толкнула железные двери, закрывающие вход в погреб, и вышла в сад. Никто, кроме нее, не знал о тайном ходе; двери находились вровень с землей и всегда были прикрыты ветками и виноградными лозами.
 — Мэм…
 Хриплый голос старого садовника прозвучал настолько неожиданно, что она набросилась на него:
 — Уоттон! Ты меня испугал до полусмерти!
 — Не хотел ничего подобного, мэм. — Он пригнул свою седеющую голову, будто не мог или не смел смотреть ей в глаза. — Просто увидел, как вы прогуливаетесь, и подумал, что могу быть чем-то полезен.
 — Ничем. Мне ничего не нужно, Уоттон. Я просто гуляла. — С чего она вдруг пустилась в объяснения? Нужно немедленно прекратить. — Спасибо.
 Уоттон кивнул. Пять или шесть лет назад муж Элизабет нанял этого странного скрюченного старика, умеющего выращивать растения и возиться в земле, что сделало его незаменимым работником, несмотря на немощь и причуды.
 Однако сегодня он просто слонялся по саду, испугав ее. Но он совсем не бездельничал: она была слишком взволнованна и поэтому не могла четко мыслить. Ее сбили с толку обещания…
 Собравшись с мыслями, Элизабет снова превратилась в хозяйку поместья.
 — Что-нибудь еще, Уоттон?
 — Нет, мэм. — Он вновь склонил голову и побрел в противоположном направлении, передвигаясь медленно, как слон.
 Ничего особенного не произошло. Среди веток и виноградных лоз невозможно было что-либо рассмотреть. Нужно успокоиться. Уоттон просто-напросто встретил Элизабет в неподходящее время и в неподходящем месте.
 К тому же скоро все будет по-прежнему, и тогда уже ничего не будет иметь значения.
 Так было обещано. И она верила.
 Врага следует знать в лицо. Николас жил согласно этому принципу.
 Неизвестно, кто может оказаться твоим врагом.
 Им мог оказаться даже отец. Перед смертью мать Николаса рассказала, что его отец, младший брат графа, завел интрижку с графиней, за что был сослан на бескрайние просторы России [1] 
 Известие потрясло Николаса, ведь если бы его отец не поддался искушению, то все могло быть иначе, он мог бы родиться в другом месте и вести совершенно другую жизнь. И, что хуже всего, его отец теперь казался обычным человеком, подверженным ошибкам, хотя до рассказа матери он был для Николаса непогрешим. И никакие титулы в мире не могли уже изменить его мнение об отце.
 Полученный урок был самым тяжким. Он пустил корни в душе Николаса наподобие сорняка, подрывая самые устои его существования, в течение многих лет связывая его по рукам и ногам, заставляя убегать от самого себя.
 Но от своего прошлого не убежишь. Оно преследовало Николаса, словно привидение, сулило новые возможности, обещало ему права по рождению, которых он никогда не желал.
 Такому человеку, как Николас, в наследство могли достаться только неприятности.
 Второй принцип, по которому жил Николас, — всегда есть враг, известный или неизвестный.
 Даже сейчас у него оставалось чувство неопределенности и греховности, напоминающее ему о жизни, полной риска, в которой он встречался со многими опасностями и становился причиной многих смертей. Только в последнем задании из всех участников он оказался единственным выжившим. Пока. Потому что еще не все кончилось, и уверенности в нем не было.
 Хождение по лезвию бритвы, жизнь, похожая на игру в кошки-мышки, манили множеством соблазнов. Он играл в нее, как в шахматы, опережал оппонентов на три хода, запутывал врагов, заставляя их потеть от напряжения.
 Он скучал по такой жизни, хотя и испытывал к ней отвращение.
 Он снова хотел обрести контроль. А человек скрывающийся, гоняющийся за тенью, человек, разыскиваемый за убийство, не обладал контролем над ситуацией.
 Если бы он только был уверен в своих предположениях насчет человека, которого он называл Невидимой Рукой. Но предположения могли оказаться всего лишь игрой его воображения.
 Возможно, поиски Невидимой Руки вообще никогда не закончатся, устало думал Николас. Он умрет в одиночестве, и только тени пожалеют о нем.
 Выбор, совершаемый человеком… все его деяния…
 А кто-то знал. Знал все.
 И кто-то совершил убийство.
 И он до сих пор гуляет на свободе, намереваясь завладеть царскими драгоценностями, ожидая следующего шага Николаса.
 За последние четыре месяца в городах от Эксбери до Лондона было совершено четыре убийства, и заголовки бульварной прессы единодушно кричали о разгулявшемся маньяке.
 Друзья Элизабет беспокоились, что она жила совсем одна так далеко за городом. Поэтому они радовались, что она всю последнюю неделю провела в Лондоне, а тут как раз пришло известие об обнаружении четвертого тела.
 Ее поездка в Лондон была частью плана, неожиданно для нее приведшего к обратным результатам. Элизабет благодарила друзей за участие, но называла их заботу бессмысленной.
 — У меня есть прислуга, конюхи. В крайнем случае меня сможет защитить Уоттон.
 Все засмеялись. Уоттон не мог защитить даже одуванчик, не говоря уж о попавшей в беду даме.
 — Я серьезно, Элизабет. Пока страсти не улягутся, одному из нас придется жить с тобой, — вдруг запротестовал ее отец.
 — Я могу оставаться в городе, — предложила она, скорее для того чтобы успокоить отца, нежели из желания жить в Лондоне. Тем более что разговоры об убийствах наводили тоску на собравшихся за столом, а она хотела заставить всех сосредоточиться на основной теме разговора — бизнесе.
 — А разве в Лондоне сейчас безопасно? Помните того ребенка, которого сбросили на скалы в Тайне? — пробормотал отец Элизабет. — А тело, найденное на церковном дворе в Сент-Клере?
 — И еще одно в Монморанси, — добавила Элизабет, — так что невозможно предугадать, где сумасшедший убийца объявится в следующий раз. По-моему, в Шенстоуне я в большей безопасности, чем где-либо еще.
 — Значит, мы поступим следующим образом, — решил отец. — На уик-энд мы все отправляемся за город. Остановимся у тебя. Тогда оставайся в Лондоне до пятницы, а затем мы все поедем в Эксбери… раз уж тебе так нужно уезжать.
 Элизабет прикрыла глаза в знак смирения. Никакой необходимости в отъезде не было. Она могла месяцами жить в Лондоне или навечно заточить себя в Шенстоуне. Ей было безразлично. Ее друзья могли гостить у нее в любом месте, она не возражала. Главное, что теперь она знала о том, чего еще никто не знал, даже отец. Николас Мейси, племянник ее мужа, считавшийся пропавшим и, вероятно, умершим, был на самом деле жив.
 Жив и полон решимости заявить свои права на все, что она уже считала своим.
 Как такое могло случиться? Она все еще не могла поверить такой новости.
 Элизабет открыла глаза и улыбнулась всем сидящим за длинным столом, обитым парчой. Своему отцу. Его трем деловым партнерам и их женам, Иоланде — актрисе, возлюбленной королей, Григорию Краснову и его жене Марии, Виктору Иллиеву — бунтарю до мозга костей, яростно орудующему в данный момент ножом и вилкой, великой княгине Минне, элегантно окунающей пальцы в хрустальную чашу с водой, и Джайлсу, своему дворецкому, невозмутимо стоящему сбоку от нее.
 Пока она сама не примирилась с известием, она не могла им ничего рассказать, Боже мой! Как?.. Как произошло, что Николас вдруг появился, ведь его так и не смогли разыскать агенты с двух континентов.
 До сих пор…
 — Приглашение касается всех, даже если его высказал мой отец, — проговорила она. — Приезжайте все ко мне на уик-энд, не то отец нагонит на меня скуку.
 И чтобы вдруг объявившийся Николас не попробовал выгнать ее из дома, подумала она.
 — Дорогая, — укоризненно сказал отец, — ты снова чувствуешь себя стесненной. Держись, время траура скоро пройдет, и ты снова сможешь выходить в свет, даже больше, чем раньше. Но только — пощади меня — не тогда, когда на свободе разгуливает маньяк.
 — Мы приедем, — сказал Виктор.
 Почему бы и нет, подумала Элизабет. Виктор жил за городом, для того чтобы испробовать все прелести сельской жизни, хотя сочетал в себе презрительное к ней отношение и одновременно необъяснимую тягу. Красавец революционер-одиночка, обладавший душевностью резонер, он был очень интересной личностью и притягивал к себе всех как магнит. За ним всегда следовали люди, надеющиеся, что смогут называться его друзьями, ведь он слыл человеком, развалившим империю. К тому же он оказывал помощь отцу Элизабет, занимавшемуся в России финансовыми спекуляциями.
 Однако еще большую поддержку оказывал Григорий Краснов, очень преданный своему царю. В его руках были богатейшие, практически не используемые ресурсы огромной страны, созревшие для вложений иностранного капитала.
 Уик-энд с ними сулил бесконечные разговоры о бизнесе, но зато она не оставалась одна. К тому же можно было выудить крупицы нужной информации, которая могла впоследствии пригодиться.
 Ее отцу совершенно необязательно было знать, что в каждом разговоре, каждой встрече она искала для себя новые возможности, хотя и старалась поддерживать репутацию хорошей хозяйки — элегантной, красивой, трагичной, отстраненной. И одинокой. Но ей лучше сейчас ни о чем не думать.
 Она встала, давая джентльменам понять, что они свободны.
 — Тогда решено, — в любом случае другого выхода она не видела, — мы остаемся в городе до пятницы, а потом все вместе едем в Шенстоун.
 Николас не мог вспомнить, когда ему впервые пришло в голову, что все убийства происходили по общему плану. С первого взгляда они казались совершенно разными, поэтому никто не удосужился связать убийство священника в Бенгейте с последующими.
 Священник на самом деле был первым, за ним последовали еще пятеро: женщина на церковном дворе, ребенок, сброшенный на скалы в Тайне, пожилая женщина, задушенная в Монморанси, и нападение на молодую мать и ее ребенка в Литтон-Вуд, унесшее обе жизни.
 Убийства были очень жестокими, и на поиски четырех убийц, оставивших немало улик, были пущены ищейки Скотланд-Ярда.
 Однако убийца был один: тот, кого Николас называл Невидимой Рукой. Убийца дразнил Николаса, зная, что тот вычислит его по имеющимся уликам, бросал ему вызов, чтобы тот попытался его остановить. Он как бы говорил: «Это же так просто, мой достойный противник, — мне нужен ты».
 Все действительно обстояло очень просто. Ему следовало всего лишь разок показаться на публике, и убийства бы прекратились.
 А пока что он должен мириться с тем, что могут появиться новые жертвы.
 Хитроумно. Кошка играет с мышью, предлагая выманить ее из норки. Николас должен был открыться, чтобы спасти семьи убитых людей, которые работали на него.
 Все так называемые несвязанные преступления направлялись против членов семей нанятых им людей. Сестра. Ребенок. Мать. Жена.
 Убийства были на его совести… а не на совести Невидимой Руки.
 Убийце было все равно.
 «Приди ко мне. Нам есть о чем поговорить. Многое нужно решить», — как бы призывал он.
 Призыв звучал настолько отчетливо, как будто был высечен в камне.
 Невидимая Рука выжидал.
 В очередной раз Николас знал, что у него есть враг. Знал, что он не одинок.
  Шенстоун. Неделю спустя 
 — Виктор… ты слишком много пьешь. — Элизабет ловко выхватила у него бокал и отодвинула подальше от его протянутой руки.
 — Я недостаточно много пью. — Он потянулся за бокалом, и Элизабет почувствовала запах мужского тела и водочных паров. — Ведь мы сюда приехали, чтобы играть. А как можно играть без употребления жидкости?
 — Будь так добр… — Элизабет намеренно отодвинулась. Она уже знала, что будет дальше: такое случалось каждый раз, и ей, конечно, следовало бы знать привычки каждого приглашенного в Шенстоун. Возможно, в последний раз.
 Она содрогнулась при одной мысли, что больше здесь может не появиться.
 — Довольно. — Элизабет швырнула бокал о стену; звук бьющегося стекла на мгновение прервал шум разговоров. Затем кто-то пробормотал: «А, это всего лишь Виктор», — и шум возобновился.
 — Всего лишь Виктор, — передразнил Виктор. — Вот чем я занимаюсь. Я пью. Я даю право голоса той части английской души, которая живет слишком комфортно и оттого стыдится себя. У меня есть цель, Элизабет, выше, серьезнее и чище, чем ты можешь представить. Я пью, потому что с выпивкой все становится чище, понятнее и… приходят на ум слова, необходимые для выполнения работы, которую только предстоит еще сделать…
 Элизабет зааплодировала:
 — Браво, Виктор. Ты еще никогда не был так красноречив… Жаль, что ты играешь для аудитории, состоящей всего из одного человека…
 Виктор все еще пытался говорить:
 — Ты не имеешь ни малейшего представления, над чем ты насмехаешься. Грядут перемены, Элизабет. Они все слепы. Они беспечно идут по длинному коридору к смерти… — Он качнулся в ее сторону и рухнул к ее ногам.
 — Уберите его, — попросила Элизабет, увидев, как в фойе входит ее отец. — Он снова заболтался.
 — Дорогая, он же не шутит.
 — Мне следовало подумать, перед тем как его приглашать, — проворчала Элизабет. — Отец, пожалуйста, отнеси его наверх в одну из гостевых комнат. И наверное, ему лучше будет принять ванну. Вот настоящая революционная идея.
 — Не будь снобом, дорогая. Он нам очень сильно помогает.
 — Когда молчит, — возразила Элизабет. — А вот и Джайлс. Будь добр, убери его отсюда.
 — Как пожелаете, моя госпожа.
 Два лакея ловко подняли Виктора и унесли наверх.
 — Теперь, отец, он для нас наиболее полезен… потому что не портит вечеринку.
 — Ты слишком жестока, Элизабет. Ты же знаешь, через что ему пришлось пройти.
 — Однако, несмотря на все его высокие рассуждения, памфлеты, лекции и его философию, вот он здесь, а ты… мы… ухаживаем за ним, готовым продаться за ложку икры. На самом деле.
 — По крайней мере он честен, — многозначительно сказал отец.
 Элизабет застыла, подумав, что еще не сказала ни слова о другом. Боже мой!
 — Давай больше не будем говорить ни о нем, ни о Питере. Тема о них закрыта.
 — Ерунда. Ты с радостью примешь его обратно быстрее, чем я щелкну пальцами.
 — Он сделал свой выбор. Он вернулся в Москву семь лет назад, чтобы доказать преданность своей семье. И больше не стоит ни о чем говорить.
 А сказать на самом деле было что. Некому было довериться, поэтому она держала все в себе долгие семь лет. И ей казалось, что она очень хорошо держалась все время. Однако стоило только раз упомянуть его имя, как… у нее подкосились ноги? Ее решимость ослабла?
 Не стоило отцу бередить ее рану именно сейчас. Ведь он был единственным, с кем она могла поговорить в течение тех головокружительных месяцев, когда, казалось, Питер решится и предложит ей выйти за него замуж.
 Головокружительных до тех пор, пока не пришло письмо, подписанное Николаем Романовым, будущим императором и племянником Питера, в котором тот подробно описывал все последствия брака с Элизабет и то, от чего Питер откажется в таком случае.
 С будущим императором она тягаться не могла. Питер вернулся в Россию, и осталось только разбитое сердце. А затем опрометчивое замужество, посредством которого она надеялась пробиться в высшие круги общества, где был Питер. Ведь если она хотя бы изредка могла видеть его…
 Но нет. Даже мимолетные взгляды… она глубоко вздохнула. Они тоже были бесполезны.
 Ее отец как-то странно посмотрел на нее.
 — Он, конечно, так никогда и не женился?
 — Нет, — ответила Элизабет.
 — А теперь другой дядя Николаса уже проторил дорогу…
 — Тот большой роман брата Питера, породивший на свет ребенка? Нет. Как вообще может женщина согласиться на него?
 «Обменять свободу на незаконнорожденного ребенка и неограниченную денежную прибыль? Никогда. Никогда? Даже если бы он сейчас вошел через парадную дверь?» — подумала она и услышала одобряющие слова отца.
 — Я так счастлив это слышать… — начал он, но его вдруг прервали.
 — Моя госпожа? — Джайлс возник совершенно бесшумно. — Прибыл еще один гость, моя госпожа.
 — Я больше никого не жду, — пробормотала Элизабет, нахмурившись. — Кто может быть настолько невоспитан, чтобы прийти так поздно, Джайлс?
 — Вот, госпожа. — Джайлс протянул ей визитку; пробежав ее глазами, Элизабет на мгновение потеряла способность дышать.
 Ее отец прочел визитку через ее плечо:
 — Бог мой… Питер…
 Элизабет взглянула на отца.
 «…Все будет, как прежде…» — промелькнуло у нее в голове.
 Сбылось обещание и пророчество — действительно, никакие препятствия не помешали, — и все ее благие намерения испарились.
 Вот Питер, высокий, потрясающе привлекательный, прекрасно одетый, берет ее руки в свои, и семь лет разлуки забываются в одно мгновение, как будто он никуда и не уезжал.
 Утро было самое лучшее время суток. Гости еще спали, так как шведский стол к завтраку накрывался только в одиннадцать.
 Сегодня Элизабет решила позавтракать на террасе пораньше, до того как все проснутся и она встретится с отцом.
 Ей нужно было подумать, составить план. А тут еще и Питер… Она не ожидала его увидеть ни сейчас, ни когда-либо.
 Последний раз она видела его два года назад. По душной, заполненной народом комнате расхаживали светские львы, находящиеся в самом разгаре своего охотничьего сезона. Боже, как было отвратительно сидеть рядом с Уильямом и смотреть на то, как они дефилируют мимо, готовые к флирту с каждой встречной. Питер с любопытством рассматривал окружающих, за тем заметил ее, сделал движение в ее сторону, но сменил курс и ушел.
 Элизабет не ожидала, что ее сердце может разбиться дважды. Она думала, что пережила разлуку с Питером. Самое плохое, что он так и не женился и что он снова возвращался в Москву.
 За два года ее сердце должно было охладеть к нему.
 Но в то же мгновение, когда он вошел, она растаяла и почувствовала такое дикое счастье, как будто ей вновь было семнадцать.
 Она уже почти забыла, как ощущают себя влюбленные. И не имело значения, что пока она должна была еще соблюдать траур. Питер снова здесь, а следовательно, все на свете становилось возможным.
 Все будет как прежде… При мысли об обещании она замерла.
 Нужно было рассказать отцу о Николасе Мейси. Времени не оставалось. А приезд Питера все окончательно запутал.
 — Элизабет… — Отец сел за стол и налил себе чаю.
 Она посмотрела на часы. Десять утра.
 — Доброе утро, отец. — Теперь она могла ему рассказать. Может быть…
 — Итак, он здесь наконец. Похоже, ему нечего было сказать, — проговорил отец.
 — Одно его присутствие уже говорит о многом, — пробормотала она. Ей понравилось то, что она сказала. Член королевской семьи должен обладать харизмой, и у Питера она была. Слова были не нужны. Питер присоединился к гостям, и она весь вечер только и делала, что смотрела на него.
 Казалось, он совсем не постарел. Все были очарованы его интересом к разговорам гостей. И никто не подал вида, что заметил, как большую часть вечера Питер просто смотрел на нее.
 Элизабет не могла позволить отцу омрачить ее радость. Все объяснения будут позже. Она была уверена, что Питер обязательно сделает ей предложение.
 — Да и вообще, его практически не было слышно, — продолжал ее отец. — Он так тихо говорил.
 — Прекрати. Я очень рада его видеть, даже если ты — нет.
 — Он не женится на тебе, Элизабет.
 — Я тем более не желаю сейчас слышать всякие мрачные предсказания.
 — Ты все такая же наивная, хотя и общалась с довольно непростыми людьми.
 — Тогда не заставляй меня напоминать тебе, что всем твоим состоянием ты обязан семейству Мейси.
 — Действительно, не напоминай. Я делал деньги из тех подачек, которые доставались от Уильяма, Элизабет, но мой успех связан не только с тем, что он соизволял кидать в мою сторону.
 Элизабет застыла. Вот как меняется история с годами. На самом деле каждой своей удачей ее отец был обязан Уильяму или его связям, а впоследствии и ей, жертвующей своими доходами, чтобы поддержать его бизнес.
 Однако в то время как они оба заключали сделки с дьяволом, расплачиваться приходилось ей. Но с приездом Питера она наконец получит свою «долю». Остальное не имело значения, да и не должно было иметь.
 — Возвращайся завтра с нами в Лондон, — сказал отец.
 — Но я не буду одна, отец. Я уверена, что Питер планирует остаться.
 — Нельзя быть в нем уверенной, пока он не посвятит тебя в свои планы.
 — Ты действительно намерен испортить мне сегодня день.
 — Я намерен заставить тебя реально воспринимать Питера. У вас с ним нет будущего.
 — Пусть сам Питер мне об этом скажет.
 — И тем самым вновь растопчет твое сердце, — произнес отец. — Я не хочу снова видеть твои страдания.
 — Ну, так и не будешь. Я тебе ничего не расскажу.
 «Ничего. Ни о чем. Боже, что мне делать?» — думала она.
 Элизабет взяла кусочек холодного тоста и со злостью впилась в него зубами, раздраженная тем, что отец был так непоколебим насчет Питера, но даже не попытался отговорить ее от замужества с Уильямом.
 «Как же ему рассказать про наследника Уильяма?» — опять подумала она.
 — Ну, теперь ты вообще все скрывать будешь, — проворчал отец. — А вот и гости твои идут. Как раз вовремя, а то мы бы с тобой договорились до не совсем приятных вещей. Надо позвать Джайлса.
 Но Джайлс уже следовал за широкими платьями Иоланды и жены Краснова, отодвигал им стулья, в то время как прислуга разносила подносы с закусками и свежезаваренным чаем. За ними на террасу вышел Питер.
 В лучах утреннего солнца он выглядел как золотой бог: высокий, одетый в безупречный летний костюм.
 Элизабет нетерпеливо наблюдала, как он обошел всех гостей, поздоровавшись с каждым как с лучшим другом, и только тогда занял место за столом рядом с ней. Питер обладал безупречными манерами и великолепно владел английским благодаря обучению в английских школах-пансионах.
 — Моя дорогая Элизабет, — прошептал он, многозначительно беря ее за руку под столом.
 Именно ради такого момента стоило жить. Он придавал всему смысл. А остальное делал бессмысленным. В нем смешивались прелесть летнего уик-энда, тепло солнца, легкий прохладный ветерок, тихое движение прислуги, подающей завтрак, чувство невыразимого согласия между друзьями.
 «Ни о чем другом я не буду думать…» — вспорхнула ласточкой ее мысль.
 Пока Элизабет разливала чай и передавала чашки, не было сказано ни слова. Слов и не требовалось. Питер все сказал своим взглядом и прикосновением руки.
 — Какая прелестная сцена, — вдруг прозвучал незнакомый голос.
 Все подняли головы от тарелок и посмотрели на вошедшего, которого безуспешно пытался удержать Джайлс.
 Прихрамывая, он вышел на террасу. Присутствие траурно-черной фигуры оказывало гипнотическое и одновременно пугающее воздействие благодаря высоте, ястребиному носу и острому тяжелому взгляду.
 Элизабет вскочила на ноги. «Нет… нет, Господи… Не сейчас. Еще не время. Нотариус сказал, что он еще в пути… Но не здесь, не в Эксбери. Что-то слишком быстро, слишком рано…» — неслышным речитативом мыслей отозвалось все ее существо на столь внезапное вторжение.
 Она почувствовала, что не в состоянии двигаться и что на ее лице отражаются и шок, и осведомленность о случившемся. Ей нужно было взять себя в руки. Немедленно. Ей нужно было вести себя как возмущенной вдове. Нельзя было позволять ворвавшемуся… пирату… ставить все с ног на голову, не сейчас, не сегодня…
 Не тогда, когда наконец вернулся Питер…
 «Боже мой, никто ведь не знает, что мне сообщили о нем еще в Лондоне», — подумала она.
 Отец отстранил ее с дороги, Питер положил руку на его локоть и прошептал:
 — Позвольте мне разобраться… Джайлс, кто этот человек?
 — Я рад, что вы наслаждаетесь гостеприимством Шенстоуна, — продолжал незваный гость. — Пожалуйста, продолжайте, я не хотел вас прерывать. Джайлс. — Он щелкнул пальцами, и дворецкий вздрогнул, — Будь добр, принеси мне стул.
 — Кто вы такой? — Питер встал из-за стола и двинулся навстречу незнакомцу, тогда как все остальные просто наблюдали за ситуацией.
 — Вы знаете, кто я такой. А вот кто вы? — ответил чужак. — А, спасибо, Джайлс, поставь стул вон туда. — Он указал на Элизабет и занял место рядом с ней, — Прошу всех садиться, пожалуйста. Я счастлив составить вам сегодня компанию.
 — Неужели? — резко сказала Элизабет, затем вспомнила, что должна вести себя, как будто ничего не знает. — Кто вы? — обратилась она к незнакомцу, непоколебимому, уверенному, пришедшему сюда, чтобы здесь остаться. — Кто вас приглашал?
 — О, вопрос не в том, кто приглашал меня, а в том, кто приглашал вас, — сказал незваный гость. — Но я не буду придираться — сегодня слишком хороший день, к тому же я не ожидал встретить такую веселую компанию.
 — Какой странный человек. Да он спятил, — сделал совершенно бесполезное замечание отец Элизабет. — Джайлс…
 — Позови констебля, — радостно закончил незнакомец. — Еще позови доктора, местного адвоката, постройте их здесь и натравите на меня. Я не возражаю. Хотя перед схваткой я бы выпил чашечку чая. Элизабет, будь так добра…
 «Я ничего не знаю», — твердила про себя Элизабет, пронзая его взглядом.
 — Вы слишком нахальны, сэр. Я требую, чтобы вы ушли.
 — Кто, черт побери, вы такой? — снова подал голос отец Элизабет, пытаясь вести себя разумно в создавшейся абсурдной ситуации.
 — Я думал, вы знаете. — Незнакомец посмотрел на него. — Элизабет, ты же получила письмо от нотариуса?
 Он осмотрел присутствующих, удовлетворенно отмечая про себя их растерянность. Великолепно… все даже лучше, чем он себе представлял.
 — Нет? — Он взял свою чашку и сделал маленький глоток, чтобы выдержать паузу. — Ну, хорошо. Позвольте представиться. Я Николас Мейси. Сын Ричарда. Наследник Уильяма.




 Глава 2


 Элизабет! Она была для него всем, чего он мог ждать от женщины. Самоуверенная блондинка с интеллектом во взгляде.
 Она была холодная, как земля, горячая, как солнце, страстная, жгучая, завораживающая… И слишком прекрасная, полностью созревшая для соблазнения.
 Николас желал ее. Незамедлительно. Неистово. Она как нельзя лучше подходила ему. На любых условиях. Там, где отец забрал жену, сын украдет вдову, и месть свершится.
 Он обязательно возьмет ее и получит несравненное удовольствие, думал он, наблюдая, как она элегантно провожала гостей, каждому из которых было совершенно необходимо успеть на четырехчасовой поезд в Лондон.
 Прекрасно. Чем меньше помех, тем лучше.
 Однако оставался еще ее надзиратель-отец, а также жалкий Виктор. И пухлая Минна, так называемая великая герцогиня. И элегантный Питер, потомок царей.
 Все они стояли у него на пути.
 Но ничто не могло помешать ему трахнуть ее.
 Все было очень просто: он был новым графом Шенстоуном, а они все злоупотребляли его гостеприимством.
 Однако Элизабет придется остаться.
 Настало время откровенного разговора; он подождал, пока отъедут все экипажи, затем разыскал ее.
 — Элизабет. — Прихрамывая, он вошел в библиотеку и застал ее около стола Уильяма.
 — Николас. — Голос был холоден, как лед. — Садитесь.
 — Я постою.
 — Как хотите. — Она повертела в руках бумаги, одна из которых содержала письмо от нотариуса из Лондона, бегло просмотрела их и положила на стол.
 Отныне они не входили в перечень ее забот. Не ее дом, не ее место, не ее земля. Оставался только один козырь.
 — Что вы хотели сказать, Николас?
 — Я хочу, чтобы все уехали. Ты можешь остаться.
 Она склонила голову.
 — Спасибо за заботу, но я уеду вместе со всеми.
 — Моя дорогая Элизабет. Куда ты поедешь? У тебя нет дома; лондонское владение принадлежит мне, и я с ним не расстанусь. И мой дядя не распоряжался насчет выдачи тебе денег, чтобы ты тратила их на нужды своего отца. Таким образом, ты лишилась практически всех средств. У тебя почти ничего нет, кроме моей доброй воли, которую я тебе открыто предлагаю.
 Она была шокирована до глубины души его осведомленностью о ее бедственном финансовом положении.
 — Вы? — ледяным, как у королевы, тоном, изогнув бровь, спросила она. — Кто вы такой? Ничто не доказывает, что вы Николас Мейси. Ходили слухи, что Николас на самом деле незаконнорожденный сын Ричарда и Ирины.
 Выражение его лица из доброжелательного превратилось в жесткое и целеустремленное. Даже угрожающее. Он уже не был тем человеком, который неожиданно явился во время завтрака.
 Он заставил себя расслабиться и пожал плечами.
 — Не мое дело — доказывать.
 — Согласно слухам, ребенок родился от Ричарда и жены его брата…
 Николас замер.
 — И если все действительно было так и это можно будет доказать, что станет с твоей щедростью и доброй волей?
 — Все будет зависеть от тебя, Элизабет. Если, конечно, это можно будет доказать…
 — Лицом в грязь, Николас. И прямо в ней я разотру вас в порошок без всякого сожаления.
 Он не ответил; образ был очень силен, но он был намного сильнее ее. Он бы утащил Элизабет за собой в грязь. И сделал бы с ней то, о чем она даже не предполагала…
 Он развернулся и, подойдя к окну, выглянул на террасу. Забавная вещь терраса. Построенная намного выше уровня земли, она давала человеку, находящемуся на ней, возможность почувствовать себя королем всех окружающих владений.
 — Тебе нужен русский? — надменно спросил он.
 — Не нужно менять тему разговора.
 — Теперь тема нашего разговора — русский. Предыдущая тема закрыта, потому что она была великолепным, хотя и рискованным блефом. У тебя нет доказательств, не существует никаких доказательств и никогда не будет существовать. А теперь вернемся к тому, что ты хочешь: ты хочешь русского. Ты никогда его не получишь, и с твоей стороны абсолютно бесполезно даже пытаться его получить. Что такого ты можешь ему предложить, чего он не может получить от любой другой женщины?
 Она не хотела касаться разговора о своих чувствах; она не желала, чтобы какой-то самозванец знал хоть что-то о ее сердечных желаниях. Но тут возникла непрошеная догадка: «Он хочет меня».
 И она не была уверена, кого она имела в виду под «ним».
 — Он хочет меня, — произнесла она. Он устремил на нее тяжелый взгляд.
 — Тебе нечего ему предложить, кроме своего тела и своей невинности. Собственно, как раз то, что он может в любой момент получить от любой женщины.
 Невинность! Она резко встала.
 — Я больше не намерена слушать ни единого слова.
 — Однако ты будешь слушать. У тебя нет выбора.
 — Всегда есть выбор. — Она швырнула бумаги на стол и гордо направилась к двери.
 — Тогда сделай сейчас правильный выбор, — невозмутимо продолжал он. — Я предлагаю сделку.
 — Неужели, Николас? Сделку? А что я могу предложить, у меня ведь ничего нет? — Она чувствовала гнев, ярость из-за того, что он поставил ее в такое безвыходное положение.
 — Молва. Предположения. Вещи, о которых люди распускают сплетни. Слухи, которые я не хотел бы воспроизводить, даже если они ничем не обоснованы.
 — То, о чем знал Уильям, — едко заметила она.
 — Уильям ничего не знал, даже как лишить девушку девственности.
 Она замахнулась на него:
 — Ах ты, ублюдок!
 Он поймал ее руку таким сокрушающим движением, что мгновение Элизабет не ощущала ничего, кроме его мощи.
 — Ты же до сих пор девственница, во всех смыслах, — сказал он. — И если ты хочешь заполучить русского, тебе нужен я. А также то, что я могу тебе дать. Чему я могу тебя научить. Что могу дать почувствовать.
 — Нет. Нет. Нет! — Она выдернула свою руку. — Нет. Вы за кого меня принимаете?
 — За юную, прекрасную вдову, которую никогда должным образом не трахали и которой, возможно, в любом случае придется продавать свое тело, чтобы сводить концы с концами. Предлагаю обдумать мое предложение, Элизабет. Представь себе два варианта развития событий. Твой путь упрямства: ты едешь в Лондон и с головой окунаешься во все страсти борделей на Мит-стрит. Или путь, который предлагаю я: ты остаешься в Шенстоуне со всеми удобствами. В твоем полном распоряжении будут двое мужчин: один — для твоего обучения, другой — для любви. Более того, ты будешь получать денежное содержание, чтобы ты могла по своему усмотрению расходовать его на своего отца. Можешь позволить ему жить здесь — тем самым убережешь его от многих забот. В любом случае твоя проблема будет решена. На большее ты не можешь рассчитывать.
 — Так вы предлагаете мне стать любовницей двух мужчин в обмен на молчание, которое означает, что я больше никогда не упомяну о том слухе, — усмехнулась Элизабет. — Проблема в том, что я не согласна.
 — А тебе следовало бы ухватиться за мое предложение обеими руками, — холодно сказал он. — Если у тебя не хватит опыта, чтобы удержать русского, он тебя бросит. Разве он так однажды уже не сделал? Подумай, что нужно такому мужчине. У него было все, что может предоставить королевский двор. Деньги. Досуг. Знатность. Путешествия в экзотические страны. Женщины, мечтающие о том, чтобы раздвинуть для него ноги, с того времени, как он понял, что делать со своим пенисом. Каждая принцесса в Европе хотела бы стать его женой. Дочери всех герцогов и графов желают вписать дядю императора в свое генеалогическое древо. Гарем страстных обнаженных девушек по первому его желанию. Так что такого может ему дать англичанка, чего не может дать наложница?
 Элизабет погрустнела. На фоне перечисленных им аргументов любовь показалась слишком незначительным чувством. Все ее желания и мечты обратились в дым, столкнувшись с реальностью.
 — Я вас ненавижу. Он пожал плечами.
 — Меня не сильно беспокоит твое отношение ко мне. Мне даже все равно, согласишься ли ты на сделку. Но знай: если ты примешь мои не слишком обременительные условия, я буду тебя трахать и обучать всем секретам обладания мужчиной.
 Вот к чему привели семь лет жизни с Уильямом: его наследник хотел обучать ее, трахать ее, а затем по какой-то извращенной причине наблюдать, как она оттачивает свое женское мастерство на пресытившемся женским вниманием королевском отпрыске.
 На мужчине, в которого она была влюблена. Боже! Как она вообще могла слушать такую пошлость?
 Хотя… Хотя…
 …Двое желанных мужчин в полном распоряжении.
 О таких вещах она еще никогда не задумывалась.
 Ее тело напряглось: любовница двух мужчин… двое мужчин в ее полном распоряжении… Комфорт… и деньги…
 То, чему она научится, что он ей покажет… о чем она не знала. То, что составляет мужские фантазии. Тайны. Удовольствие. Тысяча и одна ночь, в течение которых страстный незнакомец будет делать с ее обнаженным телом все, что пожелает…
 Никакого отличия от женитьбы? Почти. А в конце ее ждет Питер…
 Страждущий ее. Любящий ее. Умоляющий остаться с ним навсегда…
 Потому что она будет знать все о том, как овладеть мужчиной.
 И все свои знания, удобства и деньги за мизерную цену молчания о слухе…
 Не так уж и сложно заставить Питера ревновать. Хотя, может, она не права. Особенно сейчас, когда она была уже не такая молодая и цветущая, как раньше.
 Неужели она задумалась о предложении Николаса всерьез?
 …Ею будут обладать двое мужчин… после долгих лет скуки…
 Она удивлялась, что не дала ему пощечину, не закричала, не выбежала из комнаты; она просто стояла и слушала одноглазого пирата, спокойно рассуждающего о том, как он будет ее трахать. Она сошла с ума. Или находилась в безвыходном положении. Или существовала еще какая-то причина.
 — Элизабет… — Николас был доволен. Она не упала в обморок от его грубости. Не выпрыгнула в окно. Похоже, ей было просто необходимо, чтобы ее хорошенько оттрахали. И не только. Со стороны казалось, что она на самом деле всерьез размышляет над его скандальным предложением.
 Он знал женщин. Ни одна из них не устоит перед возможностью отдать свое обнаженное тело на растерзание двум зрелым мужчинам. Каждая женщина с удовольствием пошла бы на то, чтобы два самца соревновались друг с другом за право доставить ей сильнейшее удовольствие в ее жизни.
 Она повернулась к нему:
 — А что конкретно вы имеете в виду, говоря, что будете… трахать меня?
 — Я имею в виду, что, если ты останешься, мы будем трахаться. Жестко, страстно, где я захочу и когда я захочу. Не ошибись. Я бы с удовольствием отымел тебя прямо здесь, на столе, ведь я так тебя хочу. Однако сделка пока еще не состоялась. Поэтому сегодня ты никаких секретов не узнаешь. А если ты сейчас уйдешь, другого предложения не будет. Можешь что угодно рассказывать всему свету — мне все равно.
 Итак, он отвел от себя угрозу, скорее всего считая, что поступает очень благородно, предлагая обучать ее тому, чего у нее в ином случае сейчас не было бы.
 Питер…
 Она дрожала, как лист на ветру, не понимая — от возбуждения или от отвращения.
 Могла ли мысль о постижении секретов секса для привлечения Питера вызвать такой резонанс в ее душе?
 Или потому, что он не затронул саму суть того, что она хотела. Ей необходимо было понять, что именно она извлечет из сделки, при которой ей придется целиком отдать себя в его распоряжение.
 — Я хочу заставить Питера ревновать, — неожиданно сказала она. — Так ревновать, чтобы он на коленях умолял меня принять его.
 На губах Николаса появилась легкая улыбка.
 — Мы заставим его обнаженным ползать на коленях с напряженным пенисом, моля о том, чтобы ты обратила на него внимание. В тот день можешь делать с ним что угодно, приласкать или игнорировать. А в другой день ты, возможно, захочешь обратить внимание на его член и творить с ним непристойные вещи.
 — Конечно, — прошептала она. — Конечно. А какие непристойные вещи?
 — Знай, Элизабет, что мужчина и его пенис не любят, когда их игнорируют.
 «Урок начался, — подумала она, возвращаясь к реальности. — И Николас имел в виду себя, а не Питера».
 А она игнорировала его пенис, не соглашаясь на сделку.
 О чем же она думает?
 Она мысленно встряхнулась и посмотрела на него из-под ресниц. Его нельзя было назвать красавцем: черты его лица, помимо орлиного носа, были ничем не примечательны. Но взгляд его единственного глаза… К тому же он в отличие от Уильяма был высок; стройность его фигуры подчеркивалась строгим черным костюмом. И его плоть в отличие от Уильяма была длинной, массивной и твердой.
 «Прекрати! Но посмотри, как он движется под тканью… как он будет двигаться внутри меня…»
 Она почувствовала, что ее бьет дрожь. Она действительно думала об этом на самом деле. Неужели?
 — Как? — прошептала она, ей было необходимо знать.
 — Существует множество способов. Нужно обладать умением, чтобы научить женщину желать проникновения в нее мужского члена. Я обещаю, что ты будешь желать его, умолять. Я научу тебя, как целовать мужчину, как для него одеваться, как дразнить и возбуждать его, сколько ему позволять и как заставлять его просить…
 Да, да, да… научить всему, чего она не знала, тогда она могла бы чувствовать себя… могущественной.
 Может быть, она сошла с ума?
 — Все, что ты должна знать о том, как заставить русского сходить с ума от ревности. Все, чтобы заполучить его и удержать…
 Да, да, да… она хотела, чтобы Питер был в ярости от ревности…
 — Ты всему научишься, трахаясь со мной.
 Падение с небес на землю было болезненным.
 Николас заметил судорожное подрагивание ее ресниц.
 — Моя милая девочка, как еще ты можешь всему научиться, если не раздвинешь для меня ножки?
 Она чувствовала себя, как будто ее обдали холодной водой.
 — Понятно. Поясните еще раз, чему я научусь.
 — Ты даже не имеешь представления о своей мощи, о своей сексуальности… Больше ты от меня ничего не услышишь, пока не примешь решение насчет моих условий. Я многосторонний человек. У меня было больше женщин, чем я могу сосчитать, я испробовал больше разновидностей секса в большем количестве стран, чем есть на карте мира. И глядя на тебя, я становлюсь твердым, как сталь, и заряженным, как пистолет. Я хочу вставить мой член в тебя настолько сильно и глубоко, чтобы ты после этого пять дней не могла двигаться. Ты и не сможешь двигаться, потому что я все еще буду внутри тебя, жесткий, как кость. Ты неимоверно соблазнительна, Элизабет, а твоя сексуальность притягательна, как у куртизанки. Сможешь ли ты выдержать мои опыты? Сможет ли твоя вагина принять всю длину, толщину и напряженность моего пениса? Сможешь ли ты захватить двух мужчин в сексуальное рабство? Двух мужчин, сгорающих от желания войти в тебя? Двух мужчин, сражающихся за твое обнаженное тело и разгоряченную, влажную киску? Двух мужчин, соревнующихся за право изо всех сил засадить тебе? Найди ответы на мои вопросы, потом приходи ко мне. Или уйди. Как пожелаешь… Но прими решение сегодня.
 Прихрамывая, он вышел на террасу. Она осталась, ее тело горело от представления того, что он вызвал в ее воображении, в голове все еще звучали его чувственные слова, совращая ее.
 Двое мужчин… стонущие от похоти при мысли о том, что у нее между ног… один из них — Питер, ползающий на коленях и умоляющий ее…
 — Просто возмутительно и совсем недопустимо, — прогремел ее отец, с топаньем врываясь в библиотеку пятнадцатью минутами позже. — Он вламывается, делает какие-то заявления, ничего не предъявляет в подтверждение своих слов и захватывает дом. Тоже мне, наследник. Все знают, что наследник мертв, иначе он объявился бы год назад, когда его известили о смерти отца.
 Элизабет с трудом переключила свое внимание на отца.
 — Прошу прощения, отец?
 — Кто этот человек? Он мог оказаться вором, убийцей; он мог бы нас обокрасть, ограбить в собственных постелях. Нам даже не следовало бы оставлять его наедине со столовым серебром.
 Она наблюдала, как он взволнованно меряет комнату шагами, думая, что большую часть жизни она не могла найти с ним взаимопонимания и что она обязана ему своей преданностью, жизнью. И деньгами.
 — Нотариус уведомил меня, еще когда мы были в Лондоне, отец. Он пришел к нам со всеми необходимыми документами, которые были в полном порядке, так что ничто не мешает ему принять титул и вступить во владение всем. Ее слова заставили его замереть на месте.
 — Что?! Ты знала? Тогда почему ты не сказала мне?
 — Я не могла тебе рассказать… когда вокруг были Виктор, Питер и остальные гости. Подумай, отец. У меня просто не было возможности…
 — Я не могу поверить. Ты все знала и не могла найти минуты… даже пяти секунд, чтобы сказать мне? Даже в поезде?..
 Он был настроен на спор с ней.
 — Отец, у нас не было ни секунды, чтобы кто-нибудь не смог нас подслушать. И здесь все обстоит так же.
 Жар затопил ее тело. Уже слишком поздно о чем-либо волноваться…
 — Черт побери!
 А, прелюдия. Элизабет хорошо знала, что дальше последует. Ему нужны были деньги, много денег, чтобы вложить в ненасытную пасть сибирской нефтяной компании, которую он финансировал.
 — Я полагаю, ты пытаешься сказать, что Уильям хотел написать другое завещание.
 Элизабет вздохнула.
 — Нет, он думал, что до его смерти я рожу ему хотя бы одного сына. Поэтому он не видел смысла изменять последнюю волю. Так что Николас получает главный приз.
 — Черт его дери!
 — И что теперь делать? — покорно спросила она.
 — Связи Краснова недостаточно надежны для продолжения финансирования бурения. А мы так близки, так близки. Говорю тебе, там достаточно нефти, чтобы обеспечить ею весь мир. Я должен поддерживать компанию на плаву. Я вложил слишком много средств и продал слишком много акций, чтобы просто так уйти оттуда. Элизабет, а может быть, Николас?..
 — Мы не знаем, имеет ли он доступ к каким-либо средствам, отец. И, возможно, он не азартный человек. — Она почувствовала лживость своих слов, еще до того как они слетели у нее с языка. Как раз он-то был азартен до мозга костей. Просто кинул кости на нее и ушел, заранее зная, сколько выпадет очков.
 — Спроси у него, Элизабет. Если ты не спросишь его, наши тела будут вылавливать из Темзы, а наши ближайшие друзья потеряют тысячи фунтов стерлингов… Элизабет?..
 А может быть, его тонкий шантаж построен на фактах, которые он знал еще до того, как его нога ступила на землю Шенстоуна. На фактах, которые он заранее выведал, чтобы иметь возможность манипулировать ею и ее отцом.
 Но теперь у нее не было выбора. Если он вообще когда-то был…
 — Да, отец. Я спрошу у него, если ты так хочешь.
 Николас говорил про денежное содержание для ее отца, чтобы тот расходовал его по своему усмотрению… и про двух зрелых мужчин у нее в услужении.
 Спасти его душу и потерять свою собственную.
 А цена, в конце концов, была не так уж высока…
 На раннем обеде Элизабет с урчащим желудком заняла место во главе стола и указала Питеру занять место напротив.
 — Ты совершаешь большую ошибку, дорогая, — прошептал отец, отодвигая для нее стул. — Тебе следует подыгрывать Николасу.
 — Ты считаешь все мои действия ошибкой. Я вообще ничего не могу сделать, не совершив ошибку. В любом случае Николаса здесь пока нет.
 — Как хочешь, — пробормотал он, занимая место напротив Минны. — Но ты знаешь, что поставлено на кон. Черт бы побрал Уильяма…
 Виктор уселся за стол лицом к пустому стулу Николаса, спокойно посмотрел на него и фыркнул.
 — Крестьянские манеры, — сказал он как раз в тот момент, когда Николас не спеша вошел в дверь.
 — Я знаю этого человека, — внезапно заявила Минна, что заставило Николаса застыть как вкопанного. Вот уж чего ему совершенно не надо было, чтобы его кто-то узнал или подумал, что узнал.
 А Элизабет не преминула бы воспользоваться таким шансом.
 Так она и сделала.
 — Правда? — пробормотала Элизабет. — Расскажи, пожалуйста, нам о нем, Минна.
 Минна нахмурила бровь.
 — Я не помню. Но я вспомню. Никак не могу ухватиться за воспоминание… — Она наблюдала за Николасом, садящимся за стол.
 — Мы с великой герцогиней ни разу не встречались, — холодно произнес он, вынимая салфетку. — Однако если она желает заявить о нашем знакомстве, я не возражаю.
 Для него такая сцена была всего лишь осложнением, но совсем не таким, с каким он хотел бы сейчас столкнуться.
 Он выдержал взгляд великой герцогини, и она первая отвела глаза. Хорошо. На данный момент инцидент исчерпан. Минна не была уверена. И чем больше он отрицал их знакомство, тем более неуверенной становилась она.
 Он посмотрел на Элизабет. С безразличным видом она взяла маленький хрустальный колокольчик, лежавший сбоку от ее тарелки, и позвонила, сигнализируя слугам, что пора разносить блюда. Обед начался.
 Казалось, ничего не изменилось: Уильям был любителем хорошо поесть, и она продолжала его традицию, всегда накрывая ломящийся яствами стол.
 Обеденное меню состояло из устриц на половинке раковины и легкого бульона для разминки. Рыбные блюда были представлены вареным лососем с зеленым горошком, затем подавалось говяжье филе в грибном соусе с гарниром из оливок, пикулей, картофеля и аспарагуса. И в завершение разнообразные фрукты, ореховый торт, два вида шербета на выбор, лимонный пирог и ванильное мороженое. К десерту подавались кофе и ликеры.
 Пока подавали первые блюда, за столом царило молчание. Как думала Элизабет, все исподтишка наблюдали за Николасом и ждали его реакции на обеденную церемонию. Ей было интересно, что он слышал из того, о чем она говорила с отцом, и слышал ли вообще сам разговор.
 На деле все пока было неясно. Она все еще сидела во главе стола в качестве хозяйки дома, в то время как после прошедшей ночи могла рассчитывать только на то, что будет хозяйкой одного мужчины.
 Нет, даже двух мужчин, двух… сильных… мужчин, каждый из которых мечтает только об одном — том самом, что может дать только женщина…
 Она почувствовала трепет внутри и вспышку возбуждения. Если уж на то пошло, ей нечего терять. Нечего. Что бы ни произошло, она навсегда осталась бы вдовой. У нее не было никакой репутации, ничего, что заставляло ее вести добродетельную и безупречную жизнь. По правде говоря, в стенах Шенстоуна она могла делать, что захочет, с кем захочет, и никогда никто бы не узнал.
 …двое сильных мужчин в самом расцвете…
 Укрытая занавесом, за который никто не мог заглянуть…
 …комфорт, роскошь и пожизненное содержание…
 И Питер…
 И никто никогда не узнает…
 Она подняла глаза и встретилась с тяжелым, тревожным взглядом Николаса. Он знал, о чем она размышляла; он наблюдал за всеми ее действиями и был уверен, что она придет к нужному ему выводу, примет единственно верное решение.
 Выражение ее лица сделалось каменным. Она не хотела, чтобы он мог хоть что-нибудь прочесть на нем. Когда он принял на себя бразды правления Шенстоуном, она не стала создавать ему трудностей. Он знал, что ее угрозы беспочвенны, что она не могла доказать правдивость слуха. В худшем случае ему пришлось бы посвятить несколько месяцев судебной тяжбе, которую он бы выиграл, а Элизабет с отцом оказались бы окончательно разорены.
 Существовал один единственный путь. Но она не хотела, чтобы он показался ему легким.
 И… она хотела того, что он предлагал. Она хотела всего, о чем он говорил. Со всеми сопутствующими деталями.
 Она была шокирована своими мыслями. Она даже не могла хорошенько все обдумать, потому что не хотела показать полную капитуляцию перед ним, полное смирение, которое означало, что она готова раздвинуть для него ноги и с удовольствием принять каждый твердый, длинный дюйм его пениса в свое лоно.
 У нее перехватило дыхание. Какое будет у нее ощущение? Вся мощь его мускулов и страсти, врывающаяся в нее… По сравнению с вялостью Уильяма… нет, нет, нет… больше ей не нужно его терпеть…
 Она осмелилась еще раз взглянуть на Николаса. Он набрал ложку шербета и сейчас вылизывал его с ее дна.
 Она не могла оторваться от него, думая о тех местах женского тела, куда может добраться язык мужчины. А когда его губы сомкнулись вокруг ложки, между ее ног пробежала небольшая дрожь чистого наслаждения.
 Здесь… да, здесь… сейчас… в ту же минуту…
 Ей необходимо было отсюда уйти. К счастью, обед уже подошел к концу. Она поднялась:
 — Джентльмены…
 Она оставляла Николаса в логове львов. Один только ее отец с удовольствием съел бы его живьем, а Виктор со своими утомительными рассуждениями нагнал бы на него смертельную скуку. А может быть, и нет. Николас мог сам о себе позаботиться. После сегодняшнего дня она в нем не сомневалась, он уже был на три хода впереди их всех.
 И намного впереди ее, зная о том, что ей нужно, еще до нее.
 …Двое мужчин… слишком фантастично, слишком непристойно, настолько возбуждающе, что она практически не могла сдерживаться..;
 И он знал. Еще когда он предлагал ей двух страстных мужчин у ее ног, он знал, что она загорится его предложением…
 Она почувствовала прилив крови к щекам и опустилась на стул возле Минны. Ей нужно перестать думать. Необходимо избавиться от мыслей о всех запретных вещах, которые с ней будут делать два требовательных любовника.
 — Кто он такой, Минна? Почему ты считаешь, что знаешь его?
 Минна покачала головой:
 — Я не могу вспомнить.
 — Если бы ты могла… — Если бы она действительно хоть что-то вспомнила, у Элизабет была бы некая точка опоры. Немного информации о Николасе, которой бы располагала только она.
 — Я думаю, вспоминаю, — сказала Минна. — Я обещаю, что вспомню. Было бы неплохо знать что-то о нем, как ты думаешь? О, а вот и они…
 — Хорошие новости, Минна, — сказал отец Элизабет. — Граф пригласил нас остаться в Шенстоуне на сколь угодно долгое время. Даже Виктора, который с большим удовольствием спал бы на матрасе, независимо от того, что он сам говорит.
 — Чудесно, — пробормотала Элизабет. — Как чудесно, Николас.
 — Неужели? — так же пробормотал он.
 Напряжение в воздухе, казалось, можно было потрогать рукой, однако никто его не замечал, кроме Элизабет. Он требовал от нее ответа, ему было недостаточно простых предположений.
 — Я думаю, самое время всем отправиться спать, — сказала Элизабет, намеренно избегая смотреть на Николаса. — У меня, к примеру, был сегодня очень тяжелый день.
 — О да.
 — Конечно.
 — Спокойной ночи, дорогая, — сказал отец. Минна взяла ее руки в свои и прошептала:
 — У нас все получится.
 За ней последовал Питер, запечатлев легкий поцелуй на щеке Элизабет.
 — Нужно будет увидеться наедине завтра утром. Я хочу… сказать тебе… что мне нужно.
 — Я желаю тебя услышать, — прошептала она. — Я бы хотела, чтобы ты…
 Виктор, взяв Питера за локоть, потянул его за собой:
 — Завтра, после матраса, будет революция.
 — Спокойной ночи, Виктор.
 Так один за другим все гости разошлись, оставив Николаса и Элизабет наедине. Он выглядел настолько грозно, что она похолодела и ее решимость немного уменьшилась.
 — Итак, я совершил свой акт доброй воли, — произнес он. — Конечно, я могу в любой момент передумать. Тебе есть что мне сказать?
 — Я… — Слова застряли в ее горле. Он подошел к ней ближе.
 — Ты ведь согласна, не так ли? Я вижу по твоим глазам, твоему телу. — Он схватил ее за руку. — Но больше всего ты хочешь заполучить его любым способом. Ты на все готова ради этого, ведь так? Даже на секс со мной. Да. Я вижу. Но ты сама должна мне сказать.
 Она выдернула руку. Выхода не было. Оставались только слова, но он разбрасывался ими, как мелочью.
 — Так и есть. Я хочу его. Я… хочу… его. Я сделаю все, чтобы заполучить его и удержать, даже отдамся вам. Я буду трахаться с вами, где вам будет угодно и когда вам будет удобно. Вы это хотели услышать? Что мне нравится идея иметь двух сильных мужчин у своих ног? Что я хочу заставить Питера так сильно ревновать, чтобы он не знал, куда деваться от ревности? Два напряженных пульсирующих члена, желающих меня? Какая женщина откажется от мускулистой мужской мощи, жаждущей ее? Я с нетерпением жду тех уроков, которые вы мне обещали дать.
 Ее дерзкий взгляд прошелся от его сурового лица, вниз по телу и дальше, до огромного, отчетливого бугра между его ног.
 Возбудилась ли она хоть немного от такого зрелища? Он все еще хотел ее. Вся его мощь рвалась через одежду, только для того чтобы совокупиться с ней.
 — Отличное решение, Элизабет. Через пятнадцать минут в моей комнате. Обнаженной, на моей кровати, с раздвинутыми ногами и полностью открытым для меня телом.
 Ее бросило в дрожь от возбуждения. Он хотел, чтобы она была обнаженной. И ждала его.
 — Я хочу тебя с первой минуты, как я вошел в дом, — спокойно сказал он. — Мужской член может терпеть только до определенного момента. Пора мне войти в тебя. Время наполнить твою дырочку моим семенем.
 У нее перехватило дыхание. Его семенем… Его пенис заметно пульсировал под штанами, удлиняясь, по мере того как он говорил.
 — Ты сделала выбор, Элизабет. Иди приготовься. Сегодня ночью мы трахаемся.
 Он налил себе бренди. Черт, ему нужно было выпить. Что за день! Что за ночь! Слишком много для одного вечера. Нужно было отдохнуть. Отдохнуть, после того как он разобрался с Элизабет.
 Но одна часть его не хотела отдыхать.
 Проклятие.
 Итак, он здесь.
 Господи.
 Что за дьявол в него вселился?
 Судя по всему, Элизабет. Еще одна задержка на пути очистки его жизни от разного мусора.
 Многие годы он никого так не хотел. Его пленило холодное высокомерие, с которым она согласилась на сделку… Она так же яростно примет его пенис. Он не мог ждать.
 Его пенис не мог ждать. Через пять минут он будет между ее ног, с каждым толчком приближаясь к забытью.
 Слава Господу, что она хотела этого неинтересного русского. Ему просто не хватало времени влюбиться в нее. Но у него было достаточно времени, чтобы использовать ее и держать в постоянном возбуждении для обслуживания пениса какого-то ублюдка.
 На данный момент такое положение дел развлекало Николаса.
 Он поднялся и подошел к каменному парапету, ограждающему террасу. Перед ним простирались сады, ступенями спускающиеся к дороге, далее местность уже не была видна в наступающих сумерках.
 Мое…
 Боже.
 Шенстоун. Погрязший в мщении и безысходности.
 Он не мог позволить своему пенису руководить своими действиями. Он не должен ни на секунду забывать, что за каждым его действием наблюдает Невидимая Рука.
 Он был готов поклясться своей жизнью, что не ошибся. Он и так поставил на кон свою жизнь.
 …Элизабет…
 Он не мог ничему позволить отвлечь себя от нее.
 Ну что ж, гаденыш, я здесь. И я знаю, что ты где-то там. Я заявил свои права. Теперь приди и возьми меня.




 Глава 3


 Элизабет была готова начать игру. Ей было некуда отступать. Он заставит ее ответить за свои дерзкие слова, и, если она откажется от них, она потеряет все.
 Ей было нечего терять. Возьмет ли он ее, отвергнет ли — она ничего не теряет. Вскоре она добьется своего — станет хозяйкой двух зрелых мужчин, соперничающих за обладание ее обнаженным телом.
 У нее будет власть. Чистая любовная власть. При одной мысли об этом ее тело увлажнялось. Если бы он пришел прямо сейчас… было бы проще… все быстрее бы завершилось…
 Что бы ни случилось, как бы ни случилось, она должна была оставаться сильной. Она должна забыть о своем неумелом бывшем супруге, о его вялом половом члене и бесконечных попытках сделать ей ребенка.
 Все теперь в прошлом и должно предаться забвению. Теперь она самая желанная женщина на свете, потому что Николас предложил ей сделку, горя страстью обладать ею.
 Что бы ни случилось в его комнате, никто ни о чем никогда не узнает. Она могла играть роль девственницы или распутницы. Все зависело от нее и от того, какой сценарий приведет к власти.
 Она легла на массивную кровать с балдахином и скинула свой халат на пол. Обнаженная на его кровати, в его комнате, в самом дальнем уголке дома. Самое подходящее место, для того чтобы начать жить в удовольствие. Она осмотрелась вокруг. Здесь она бывала редко.
 Богато отделанная комната со стенами темно-багряного цвета, который присутствовал и в толстом персидском ковре, и в картинах с позолоченными рамами, висящих на стенах, относилась к мужской части гостевого крыла здания. Подходящие по цвету занавеси колыхались на окнах и на балдахине кровати. Тяжелый шкаф, украшенный орнаментом, обтянутый тканью стул и маленький столик — все говорило о мужских пристрастиях и мужском вкусе.
 В круглом зеркале над столом отражался свет полудюжины свечей, горящих на комоде у противоположной стены, рядом с дверью, в которой наконец-то показался Николас, уже снявший сюртук и на ходу расстегивающий сорочку.
 — Итак… — проговорил он. — Сделка состоялась.
 Элизабет оказалось неожиданно трудно просто лежать обнаженной на его кровати, позволяя его взгляду исследовать каждый дюйм ее тела. Она боролась с собой.
 Ей хотелось убежать; она хотела остаться.
 Для нее был момент наивысшего напряжения. Впервые в жизни она чувствовала себя совершенно беззащитной перед мужчиной. Впервые в жизни на нее смотрел мужчина. Впервые в жизни она была полностью обнажена под взглядом мужчины.
 Она не верила, что такое возможно, но ей нравилось то, как он на нее смотрел. Очень нравилось. Ей нравилось, что его мужское достоинство стремилось прорвать ткань брюк. Нравилось, что оно продолжало удлиняться под ее взглядом.
 Она не думала, что ей когда-нибудь такое понравится. Что слова, которыми она швырнула в него, в конце концов сбудутся.
 Она выгнула спину, чтобы лучше обозначить грудь и напрягшиеся остроконечные соски.
 Раздвинула ноги, чтобы ему был виден пушистый холмик между ними, и бросила на Николаса самый дерзкий взгляд, на который была способна.
 — Я выполнила свою часть договора, — наконец произнесла она осипшим от волнения голосом. — Я жду, когда вы выполните свою.
 — А я передумал. — Он бросил свой пиджак на кровать.
 — Что?! — Она резко села.
 — Я решил, что мой член может подождать. Удовольствие намного сильнее, когда нагнетается малыми дозами. Знай: я готов извергнуться на твое обнаженное тело немедленно, но на сегодня у меня припасено кое-что другое, так что я сохраню свое семя для другой ночи.
 Он протянул ей руку.
 — Иди сюда.
 Черт побери, как разочарована она. Она не хотела, чтобы ее возбуждение прошло просто так. И она не стала сопротивляться, когда он притянул ее к стулу, к себе на колени, прямо на угрожающую выпуклость в штанах, и усадил ягодицами верхом на источник мужской силы и страсти.
 В таком положении она облокотилась на него спиной, выставив вперед груди с торчащими сосками и ощущая его плоть изгибом ягодиц.
 — Положи руки мне на бедра и не двигай ими.
 Она так и поступила, наслаждаясь своей обнаженностью и тем, что он мог делать с ней, что пожелает.
 Ее возбуждение усилилось. Ему даже не нужно было ничего делать. Ее тело дрожало от предвкушения; она сидела, устроившись своими бедрами поверх его, чувствуя, как колышутся ее груди и увлажняется лоно от переполнявших его соков.
 И самым возбуждающим было то, что он до нее даже не дотронулся. Он просто дал ей возможность ощутить ее собственное тело, обнаженное, мокрое, ощутить зуд в сосках. Он дал ей возможность представить, что он мог бы с ней сделать, позволил медленно закипать от чувственного подъема, нетерпеливо извиваясь на холме из плоти, молчаливо умоляя освободить его из плена одежды.
 И даже тогда он не прикоснулся к ней.
 — Закрой глаза. — Приказ пришел, как дуновение ветерка в ее ухо.
 Она подчинилась, уронив голову назад. И застыла в ожидании. Чувствуя его мужскую мощь, жар своего тела, влагу, страсть… ждала… и наконец…
 Прикосновение чего-то прохладного, гладкого, округлого к кончику ее напряженного соска, затем к ореолу, снова к соску… туда-обратно, взад-вперед, пока она уже не могла терпеть, туда-обратно, туда-обратно, бесконечно…
 А затем… его пальцы, только лишь пальцы, сжимающие ее другой сосок, легко, крепко, идеально, именно так, как было нужно… и ее тело сжалось, ягодицы уперлись в него, и она сорвалась в спираль долгого, буйного, искрящегося оргазма.
 Все остановилось. Она ощущала себя разгоряченной, замерзшей, использованной, опустошенной. Ей хотелось уйти, но он крепко ее держал. Она почувствовала… ощутила…
 Что-то между своих широко расставленных ног. Нет, не сейчас, еще рано…
 …Еще рано…
 …В его руке было что-то круглое, гладкое, и упругим движением оно оказалось между ее половых губ, двигаясь вперед-назад, плотно, ритмично… она хотела это в себя, удерживать это внутри, чтобы более остро почувствовать его трение о свое обнаженное тело…
 Со свистом втянув воздух меж сжатых губ, она наклонилась вперед, чтобы более плотно прижаться к округлому предмету. И неожиданно он оказался внутри нее, прижатый к самому центру удовольствия, поглощенный ее лоном.
 У нее оборвалось дыхание. Это было. Она почувствовала настоящее наслаждение.
 — Ты можешь ее носить, — прошептал он ей на ухо, — но только для меня.
 Ее тело обволакивал округлый предмет.
 — Для тебя…
 — Но есть еще для тебя кое-что.
 В тумане сладострастной эйфории она могла с трудом концентрироваться на словах, которые прошептала:
 — Что?
 Она почувствовала, как его пальцы раздвигают ее половые губы в поисках отверстия. Затем давление переместилось глубже, еще глубже, почти вытеснив округлый предмет.
 Он не дал ему покинуть ее лоно, плавными круговыми движениями возвратив его к центру наслаждения. И тут лепестки ее цветка сомкнулись на всем, что было внутри нее, и она почувствовала, как трепет передается от них всему телу, заставляя его конвульсивно забиться в яростном оргазме от ощущения переполнения ее лона.
 Никакими словами нельзя было описать испытываемый ею вулкан плотских чувств.
 И все успокоилось. Ни один из них не двигался. Он молчал; он давал ей ощутить всю полноту обладания, необузданность ощущений.
 Затем медленным, очень медленным движением он начал погружать в нее капельки удовольствия, бисеринками входящие в ее влагалище. Совершенно. Безупречно.
 Идеально…
 И тут он остановился.
 — Встань, я хочу посмотреть на тебя.
 Ей совсем не хотелось двигаться; она хотела сидеть верхом на нем, но он поднял ее на ноги.
 — Поставь ногу мне на колено и посмотри.
 Она посмотрела. Из ее самого интимного места свисала нить жемчужных бусин, частично скрытая половыми губами. На скрытом от взора конце нити находилось… то, что сейчас располагалось внутри Элизабет.
 Зрелище было необычайно возбуждающим. Маленькие бусинки доставляли огромное удовольствие. Ладонь Николаса легла на лобок Элизабет, и его пальцы стали углубляться в ее лоно, теребя и шевеля жемчужины, пока ее колени не подогнулись.
 — Дай мне свои соски. — Он привлек ее к себе так, чтобы ее груди находились на уровне его рта. — Такие напряженные. Такие упругие. Идеально подходящие для сосания.
 Он лизнул кончик ближайшего соска, и жар его языка, ощущения его пальцев и то, как его губы сомкнулись на раздразненном соске, чуть не лишили ее сознания. А затем он начал сосать ее грудь так страстно, жарко и ритмично… что она конвульсивно содрогнулась, надевшись на его пальцы, и в бессилии опустилась к нему на колени.
 И снова тишина. И ощущение, что эротические игрушки все еще находятся внутри ее. Такая мощь. Такое наслаждение…
 Его увеличившийся пенис упирался ей в ягодицы, жаркий, яростный, требующий удовлетворения.
 — Его время еще не настало, — проговорил Николас. — Сначала мы поиграем в одну игру.
 — Жемчужины, — удивленно прошептала она. — Жемчужины?
 — Смотри.
 Он нежно вынул из нее то, что было закреплено на конце ожерелья, и дал ей рассмотреть: круглая, гладкая, блестящая бусина на ожерелье, которое с легкостью выскользнуло из ее сочащегося влагалища.
 — Твое.
 Длинное блестящее ожерелье, покрытое ее соками, с большой круглой жемчужиной, прикрепленной на одном из концов.
 — Для начала ты получишь только его. Ты можешь обернуть ожерелье вокруг бедер и поместить жемчужину в любое место, где тебе будет приятнее. Его можно носить между ног как украшение. Но только для меня, только для того, чтобы возбудить себя перед встречей со мной.
 Он протянул ей ожерелье.
 — Одно условие: если на тебе ожерелье, значит, ты подаешь мне знак, что хочешь меня немедленно, знак того, что ты хочешь, чтобы мой пенис ублажил тебя. Если ты когда-нибудь наденешь его для другого, наша сделка расторгнута. Я заберу ожерелье, и ты покинешь Шенстоун. Согласна?
 — Даааа… — прошептала она.
 Он поднял ее со своих колен и встал со стула. Она упала обратно на сиденье, чувствуя тепло, оставшееся от его тела. Он подобрал ее халат и накинул ей плечи.
 — Сегодня ты узнала, на что способно твое тело. Теперь я сдержу вторую часть моего обещания. Я расскажу тебе, как заполучить и удержать русского. Во-первых, ты должна его убедить в том, что я тебе интересен. Я тебе помогу, и мы начнем с завтрашнего утра. Во-вторых, будь послушна. Соглашайся со всем, что он говорит, чего он хочет, кроме секса. Таким образом, он возжелает тебя еще сильнее. Третье. Ты должна позволять ему трогать и ласкать тебя, как ему заблагорассудится. Не носи нижнего белья и дай ему понять, что не носишь его со значением. Его аппетит к твоей плоти усилится. Но будь осторожна: не доводи дела до секса, иначе он остынет к тебе, как только заполучит тебя в постели. Четвертое. Если тебе покажется, что он теряет к тебе интерес, положи руку ему между ног и поласкай член и мошонку. Ты сразу привлечешь его внимание к себе. Поступай таким образом так часто, насколько считаешь необходимым, но не возбуждай его без необходимости. Чем больше внимания ты будешь уделять его пенису, тем сильнее он будет тебя желать. Так что не игнорируй его член.
 — Я даже и не думала о таких вещах, — пробормотала она. Для нее все было слишком необычно. После того как он оттрахал ее всем, кроме своего члена, он читал ей наставления, как обращаться с Питером и как позволять Питеру обращаться с ней.
 Какое-то безумие. Она чувствовала, как жар и удовольствие медленно рассеиваются, подобно дыму.
 Поежившись, она накинула на себя халат и плотно завернулась в него. Затем она взяла ожерелье, надела его на себя и молча посмотрела на Николаса.
 — Я знал, что ты захочешь большего. Позволь девственнице вкусить плотского наслаждения, и она ляжет перед тобой в любом месте. Поверь, я с тобой еще не закончил. У тебя такое ненасытное тело и упругие чуткие соски. Так что возвращайся к себе в спальню, Элизабет. Поиграй со своим ожерельем. Позволь мне представлять, как жемчужина трется о твой клитор, когда ты занимаешься своими будничными делами. И не беспокойся — ты получишь все, что сможешь взять от моего члена, и я утоплю тебя в своем семени. У нас еще есть время. Много времени, Элизабет. Я тебя еще только начал обучать всему.
 Благословенное утро. Элизабет в одиночестве пила чай на террасе, и ее тело до сих пор помнило все, что произошло предыдущей ночью. Ощущение умиротворения и покоя.
 И в перспективе — обучение всем приемам для пленения Питера.
 Прекрасное утро не могло омрачить даже появление наследника. Все будет по-прежнему. Обещание будет сдержано. Она сохранит свои деньги, ее отец сможет воплотить в жизнь свои планы, а рядом будет Питер.
 — Элизабет!
 Ее сердце на мгновение остановилось. Нет… это был не Николас, не так рано утром… Это был Питер. Питер!..
 — Элизабет… — Теперь Питер говорил более спокойным голосом, и она почувствовала его руки на своих плечах, когда он подошел сзади. Она прильнула к нему, когда он ее развернул и, увидев ее лицо, крепко прижал к своей груди.
 Она ждала его прикосновения, с тех пор как Питер покинул дом ее отца много лет назад.
 — Боже, Элизабет. Просто ужасно, что объявился какой-то наследник и захватил все в свои руки.
 — Да, ты прав. — Ее голос звучал приглушенно. Ему незачем знать, что ей было известно о нем за неделю до того, как все произошло.
 — Господи, у нас с тобой даже не было минутки, чтобы поговорить, с тех пор, как все случилось. Ты, должно быть, ужасно себя чувствуешь.
 Она вновь прижалась к нему. Как с ним было хорошо, каким он был сильным и уверенным. Питер…
 — Тогда давай поговорим.
 Он осыпал ее губы невесомыми поцелуями.
 — Может быть, давай не говорить…
 Элизабет почувствовала внутри легкий всплеск удовольствия. Не слишком ли скоро? После того как прошлой ночью она почти теряла сознание, обнаженная, в руках Николаса?
 — Питер…
 — Я знаю. Здесь слишком людно. А проклятый незнакомец может где-то здесь бродить. Пойдем прогуляемся, Элизабет. Сегодня прекрасное утро.
 — Прекрасное, потому что ты наконец-то здесь, — прошептала она, беря его под руку. Прогулка была восхитительной — вдвоем, наедине, между деревьями и живыми изгородями, где только солнце смогло бы увидеть ту шалость, которую себе позволила бы Элизабет.
 После прошлой ночи Элизабет была полна желания. Она позволила Питеру увлечь себя от террасы к пологой каменной лестнице, спускающейся в сад.
 — Элизабет…
 — Ш-ш… — Она не хотела, чтобы он говорил. Момент был настолько идеальным и долгожданным, что не хотелось его ничем испортить.
 Она обернулась и посмотрела на него, в то время как он сорвал цветок с клумбы.
 — Для тебя. — Он протянул ей цветок. — Когда я вижу розы, я всегда думаю о тебе.
 Неужели? Все прошедшие годы? Она провела лепестками по своей щеке. Он всегда думал о ней.
 — Элизабет… — Он шагнул к ней, и она потянулась навстречу.
 — Питер… — Элизабет легко ударила его розой по губам и почувствовала его руки вокруг себя.
 — Я хочу тебя, — прошептал он, — хочу обладать тобой, Элизабет. Многие годы я ждал. Скажи, что хочешь меня, Элизабет. Скажи, чего ты хочешь…
 — Поцелуя… — выдохнула она, и он нежно прикоснулся своими губами к ее. От сладкого поцелуя у нее по коже побежали мурашки наслаждения.
 Она вспомнила об обещании, но пока еще было рано просить его выполнения. Он оторвался от нее первым.
 — Моя дорогая Элизабет, подай мне знак, который будет только твоим и моим; я должен знать, что ты меня хочешь.
 — Я очень тебя хочу. — Она вновь прильнула к его губам, и он еще крепче прижал ее к себе, они разговаривали дыхание к дыханию, губы к губам.
 — Тогда позволь мне…
 — Но, Питер…
 — Чтобы я знал…
 Так скоро? Он у ее ног? По ее телу прошла дрожь. Двое мужчин…
 — Питер… Невозможно выразить, насколько я тебя желаю. Как я могу тебе показать мое желание?
 — Ты знаешь как…
 — Если ты хочешь, — прошептала она. — Мне нужен…
 — Скажи мне…
 — …Ты… — выдохнула она. — Держи меня крепче.
 — Навсегда.
 — О да. Теперь я чувствую, Питер!..
 Он впился губами в ее уста.
 — Вот так?
 — Мммм… — Она засосала его нижнюю губу. Нельзя игнорировать мужской член. — Твердый…
 — Для тебя, — прорычал он, не отрываясь от ее губ.
 — Я так рада.
 — А что у тебя? — Он прикусил ее нижнюю губу.
 — Я вся мокрая, — задыхаясь произнесла она.
 Он застонал.
 — Милая Элизабет. Мне нужно ощутить, насколько ты мокрая.
 У нее перехватило дыхание. Двое мужчин…
 — …Да…
 Его язык проник еще глубже в ее рот.
 — Сейчас.
 — Как ты пожелаешь, Питер… — Она прильнула к нему, чувствуя, как он задирает сзади ее платье, проклиная его длину, покрой, ее белье… Ей не терпелось ощутить его руки на своем теле…
 — Элизабет… — При звуке постороннего голоса, страшного голоса они поспешно отстранились друг от друга. Изумительный момент новых открытий был безвозвратно утерян. Из-за близлежащей каменной стены к ним, хромая, приближался Николас.
 — Ой.
 Элизабет в упор посмотрела на него.
 — Николас.
 — Шустрая работа, — вполголоса пробормотал он. — Прекрасный вид. — Он отвернулся от них, давая Элизабет возможность поправить одежду. — Великолепные сады. Мои люди прекрасно поработали.
 — Тогда тебе стоит поговорить с Уоттовном… здешним садовником, — холодно сказала Элизабет, — и выразить ему свое восхищение.
 Она чуть не сказала «моим садовником»… А он сказал «мои люди». Черт, черт, черт… Его присутствие не ограничивалось правилами сделки. Ей нужно было прекратить думать обо всем в Шенстоуне как о принадлежащем ей. Ей больше ничего не будет принадлежать, за исключением Питера.
 — Уделишь мне минутку своего времени? — спокойно спросил Николас.
 — Конечно. Ты нас извинишь, Питер?
 — Мне нужно почувствовать тебя, — прошептал он ей на ухо.
 Покраснев, она последовала за Николасом к каменной стене, где их не могли подслушать.
 — Ты хороша, — пробормотал он. — Прошлой ночью Спящая красавица была благополучно разбужена даже без поцелуя.
 — Ну почему, поцелуй был, — едко сказала она. — Ах да, он был от Питера. Почему ты нас прервал? Что тебе нужно?
 — Просто не хотел, чтобы все зашло слишком далеко раньше времени, — ответил он. — Кстати, а когда обед?
 — В шесть, — процедила Элизабет сквозь сжатые зубы. — Как ты, наверное, уже заметил, мы обедаем рано. Возможно, ты пожелаешь изменить наши привычки?
 — Может быть.
 — Что ты еще хотел?
 — Питер весь дымится. Сегодня больше ничего ему не позволяй. Хотя, если захочешь, можешь немного поиграть с его мошонкой.
 Она закрыла глаза и сделала медленный выдох. Неужели он никогда не уйдет? Николас взглянул на Питера.
 — Он раньше часто приезжал в Шенстоун?
 Элизабет с трудом сдерживалась.
 — Ты уйдешь наконец?
 — Слишком грубо с твоей стороны, Элизабет, — мягко сказал Николас.
 — Я именно так и хотела, — отрезала она.
 — Я уверен, что нет. Особенно после прошедшей ночи. Когда ты успокоишься, я приму твои извинения. Ну а пока… — Он повернулся к Питеру, — увидимся за обедом, Питер… — Он поклонился и заковылял обратно, провожаемый яростным взглядом Элизабет.
 — Ужасный человек… — начала она, затем глубоко вдохнула. Таковы были условия сделки — заставить Питера ревновать. Николас обещал начать сегодня. Но не так же скоро?
 Черт бы его побрал…
 — Он умеет вывести из себя, — сказал Питер.
 — Умеет, однако, он по крайней мере не отбирает всего у тебя, — возразила Элизабет, пытаясь справиться с раздражением. — Ты, наверное, хочешь знать, почему я злюсь?
 Но сильнее всего она злилась из-за испорченного замечательного момента, когда казалось, что Питер мог бы сделать ей предложение.
 Черт, черт, черт, черт…
 Сегодня все должно было быть иначе. Питер поцеловал бы ее еще раз, взял бы на руки и сказал, что так и не смог забыть ее, что он не может жить без нее, а теперь, когда она наконец свободна, ничем не стеснена и преисполнена желания…
 …Такого желания…
 Проклятие. Он мог бы что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, если бы не появился Николас.
 Питер взял ее за руку и притянул в тень от каменной стены. Затем он снова обнял ее с такой решимостью, что Элизабет была удивлена.
 — Ты должна сказать мне, действительно ли ты меня хочешь?
 Она заставила себя сосредоточиться на нем.
 — Что должна сказать?
 — Что я мог бы… — Он слегка прикоснулся губами к ее устам.
 О да, конечно, он мог бы.
 — С тобой я становлюсь готов за мгновение.
 Она вздохнула. Да. Слова Николаса не имели значения. Не имело значения, чем занимался Питер в течение последних лет. Он жаждал ее прямо сейчас. Он был весь напряжен, показывая, что она все еще возбуждала и притягивала его. Он целовался, как ангел, его руки были такими мягкими и нежными, когда он водил ими по ее спине, изгибу бедер и ягодицам.
 — Мне нравится слышать, что ты говоришь, — проговорила Элизабет.
 — Мне нравится, что твое тело откликается на мои ласки. — Еще один поцелуй, более крепкий и долгий. — Ты ведь позволишь мне… — Питер припал к ее губам.
 Она медленно, очень медленно отодвинулась от него. Только для того, чтобы, оторвавшись от его губ, прошептать:
 — Я тоже хочу тебя…
 — Мы могли бы пойти в мою комнату… Забудь о правилах, не заставляй его ждать, не то он может уйти…
 — Я повернусь спиной к стене. Нас никто не увидит…
 — Ах, Элизабет, если бы я раньше знал… — Его руки задирали ее платье все выше и выше.
 — Теперь ты знаешь, — выдохнула Элизабет в тот момент, когда он обхватил ладонями ее ягодицы.
 — Такие упругие… Господи, я хотел бы сорвать всю одежду с твоего тела…
 — Э-ли-за-бет!..
 Она резко отстранилась.
 — Боже, мой отец.
 — Не оставляй меня в такой момент, Элизабет.
 — Но что я могу сделать? — беспомощно сказала она.
 — Сделай хоть что-нибудь.
 Нельзя игнорировать мужчину и его член.
 — Я должна идти. — Она дотронулась до его щеки, губ… Провела по груди, еще ниже и обхватила его торчащий клинок из плоти. — Ох, Питер!.. — пробормотала она и убежала.
 — Я хочу знать все, — потребовал отец, врываясь часом позже вслед за Элизабет в кабинет. — Что осталось, что получаешь ты, где нотариус и почему мы ничего не знаем?
 — Я уже сказала тебе, что у меня есть все бумаги, отец. Все подписано, опечатано и абсолютно законно. Николасу достается все, за исключением моего имущества, драгоценностей, а также моего дохода. Все остается за мной до моего следующего замужества или смерти.
 — Прекрасный мотив для убийства.
 — Господи, отец. Смирись. Такой поворот событий шокировал меня сильнее, чем всех остальных. Однако нам не нужно ничего менять. Мы можем оставаться здесь столько, сколько захотим. Или, если тебе так больше нравится, снять апартаменты в Лондоне. И не волнуйся, у нас хватит средств для выхода из твоего очередного финансового кризиса, о котором ты должен позаботиться уже самостоятельно.
 — Неужели ты согласна оставаться здесь, позволяя этому человеку контролировать твои доходы? А если он однажды приведет в дом жену?
 Убийство, замужество, капитуляция перед Питером, и все за одно утро. В такой ситуации любая женщина упала бы в обморок.
 — Я хочу на какое-то время остаться здесь, отец. Чтобы привыкнуть, спланировать дальнейшую жизнь, помочь тебе чем смогу.
 — Красивые слова, — пробормотал отец. — Ты помогаешь только тогда, когда тебя вынуждают.
 Время блефовать.
 — Что ж, вот моя помощь. — Элизабет подошла к своему столу и вынула чековую книжку. — Я могу выписать тебе чек в любое время, когда пожелаешь.
 Но на самом деле она не имела ни малейшего представления о том, когда Николас пополнит ее счет и сделает ли он это вообще. Тем более она не знала, будет ли на счету достаточно средств для удовлетворения нужд ее отца.
 — Уже лучше. Раз есть деньги. Мы должны защищать наши интересы, моя девочка. Если ты не сможешь, благодари небо, что у тебя есть я. Я возьму твой чек… в пятницу.
 — Прекрасно. — Она закрыла чековую книжку. Еще один блеф сработал.
 А где же Питер? Или она отвратила его от себя? Нет. Ни один мужчина не может быть шокирован тем, что женщину интересует его член.
 Так сказал ей эксперт.
 — Мы закончили? — удовлетворенно сказал отец.
 — Я надеюсь, — сказал Питер, появляясь в дверях. — Мне нужно немного твоего времени, Элизабет.
 — Действительно? — спросил отец. — Ну что ж, тогда позвольте вас покинуть.
 Он протиснулся в дверь мимо Питера и многозначительно кивнул Элизабет. Она его проигнорировала и ждала с протянутыми руками, пока Питер закроет за собой дверь.
 — Дорогая Элизабет, я с трудом…
 — Я знаю, я тоже…
 Она снова была в его объятиях, наедине, за закрытой дверью… Если бы он только запер дверь на ключ… Но теперь она уже ни за что не согласилась бы пошевелиться. Питер обнимал ее, в его руках был рай.
 Они разговаривали чуть слышным шепотом.
 — Ты чувствуешь меня?
 — Наверное, да…
 А не слишком ли робко она себя ведет? Он еще крепче прижал ее к себе, слегка касаясь своими губами ее губ.
 — Я не могу поверить, что ты прикоснулась… Насколько много можно ему открыть?
 — Я… все изменилось…
 — Боже, да! Ты хочешь…
 Поцелуй, краткий, отрывистый.
 — Я знаю…
 — Да, ты знаешь. Ты чувствуешь…
 — Я не могу тебе сказать…
 — Время пришло. Пойдем в мою комнату…
 «…Все, что он захочет… Но не позволяй ему трахать тебя…»
 Слишком рано. Слишком рано.
 — Я не могу больше ждать… — прошептала она.
 Она сделает все, что нужно, поднимет свое платье, даст ему, что он хочет взять от ее тела. Или ее желание покажется слишком очевидным? Возможно, от нижнего белья прок все-таки есть… но она не могла ни о чем больше думать: он целовал ее, крепко, нежно, зарываясь руками в ее одежду.
 Отлично. Ей не придется…
 Ой! Его ладони вновь были на ее ягодицах, плотно прижимая ее тело к его стволу.
 — Мы подходим друг другу, — пробормотал он, впиваясь в нее языком, сжимая пальцы на мягких кружевах, прикрывающих ее тело.
 Он держал ее за ягодицы и медленно, приятно прижимал к своему телу. Ей было хорошо и спокойно.
 — Я хочу большего… — Он начал стягивать с нее нижнее белье. — Намного большего… Ты хочешь меня, Элизабет?
 — Да.
 — Тогда позволь мне…
 — Слишком рискованно… ты не запер дверь…
 — В моей комнате…
 — Сейчас?
 — Если ты хочешь… — Он прижал свой эрегированный пенис к ее животу.
 Ой-ой, слишком опасно. Никакого секса. Надо его отвлечь.
 Она сымитировала сладострастный стон.
 — Так приятно ощущать твои руки там, внизу.
 — Насколько приятно?..
 — Я обожаю, когда ты меня так ласкаешь.
 — Твоя попка такая возбуждающая.
 — Я чувствую, насколько ты возбужден.
 — Хорошо. Почувствуй еще сильнее. — Он прижался к ней.
 Время обратить внимание на его пенис.
 — Я знаю, как почувствовать сильнее.
 Она вновь ощутила робость. Надо что-то делать. Она просунула руку между ног Питера и сжала его плоть.
 — Намного сильнее.
 — Элизабет… — Его голос звучал все настойчивее.
 Может быть, не стоило ей так делать?
 — Не здесь, Питер. Не здесь.
 — Когда? Где? Я хочу тебя сейчас…
 — Но мы не можем…
 — Ты меня так сильно возбудила, завела, а теперь «мы не можем»?
 — Мы обязательно будем любить друг друга, — пообещала она.
 — Когда? Где?
 Бам-бам-бам! Дверь распахнулась, и, когда через секунду в комнату вошел Николас, Элизабет уже стояла у окна, поодаль от Питера.
 — Я прошу прощения. Я не знал, что здесь кто-то есть.
 — Здесь никого нет, — язвительно сказал Питер. — Мы с Элизабет просто вспоминали прошлые времена. А сейчас я отправлюсь на конную прогулку. — И он гордо покинул комнату.
 — Вот так случай! — воскликнул Николас. — Моя лучшая кобылка довела этого пони до пены у рта, и теперь он отправился вымещать свое настроение на моих лошадях.
 Моя… Кобылка…
 — Я делала то, что ты сам мне сказал, — попыталась защититься Элизабет.
 — Я не ожидал, что ты потащишь его в постель дважды за один день, — обвиняюще сказал Николас. — Оставь немного пыла для меня, Элизабет. Я не заметил никаких сигналов с твоей стороны сегодня. Но в первый день я и не ожидал их увидеть. В любом случае произошло именно то, что я и предсказывал: у твоих ног двое страждущих мужчин, молящих о соитии с тобой.
 — Я не вижу, чтобы второй мужчина умолял меня.
 — Я всегда в твоем распоряжении, Элизабет.
 — Сложно назвать твои слова мольбой.
 — Какая еще мольба? После прошлой ночи ты должна, раздвинув ноги, лежать на спине и умолять меня.
 — Сейчас как раз такая ситуация — где ты хочешь и когда ты хочешь? — с отвращением спросила она.
 — Хочется верить. Запри дверь, Элизабет.
 Она впилась в него взглядом.
 — После прошлой ночи я решил иначе, но… Мужчина живет мечтами, как и его член. Иди. Запри дверь.
 — Так просто?
 — Так просто. Запирай.
 Прозвучал тон, не терпящий возражений. В любом случае она всегда могла выпрыгнуть из окна, если бы события приняли нежелательный оборот.
 Николас казался недовольным.
 — То, что ты не можешь дать русскому, ты отдашь мне.
 Она ненавидела его за то, что он передразнивал ее. И себя за то, что позволяла ему указывать, где и когда заниматься любовью с Питером. Наверное, нужно было выбежать из комнаты, разыскать Питера и отдаться ему.
 Привлекательная мысль. Почему бы и нет? Какая между ними была разница? В конце концов, твердый пенис — это твердый пенис. Питер мог бы довести ее до оргазма так же просто, как и Николас. Более того, она любила Питера.
 И у нее не было доказательств состоятельности Николаса в постели.
 — Какая ты все-таки непостоянная… продолжаешь думать о русском после прошлой ночи.
 — Мне не стоило тебя слушать. Нужно было ему позволить взять меня сегодня утром.
 — Зачем? У тебя есть я. — Он снял брюки. — А его оставь для замужества.
 И вот перед ней предстал его член — массивный, жесткий, вибрирующий, с толстой головкой, длинный и сильный, как он и обещал, как он и предлагал.
 Она потянулась, чтобы коснуться его, но Николас отвел ее руку.
 — Не трогай меня. Я кончу, если ты ко мне прикоснешься.
 — Ну и что?
 — Я не расходую свое семя зря. Либо я извергну его в твою вагину, либо сохраню до лучших времен.
 Он наклонил свой пенис, и Элизабет почувствовала, как напряглось ее тело.
 — Я готов обслужить тебя прямо сейчас. — Он погладил свое орудие.
 У нее пересохло в горле; она почувствовала сокращение своих мышц и поток своих соков. Элизабет не могла оторвать взгляд от его сильных пальцев, манипулирующих членом.
 — Ты сказала, что хочешь, чтобы по тебе сохли двое мужчин. Итак, у тебя есть двое мужчин, задыхающихся от желания трахнуть тебя. Но сейчас здесь я, и удача улыбнется именно мне.
 Он выждал еще мгновение, продолжая ласкать свой пенис.
 — Что насчет денег? — спросила Элизабет. Он остановился, затем начал прятать восставшую плоть обратно в брюки.
 — Ах да. Деньги. Плата за оказанные услуги. Дай только мужчине вкусить секса совсем немного и можешь делать с ним что угодно. Ты способная ученица, черт побери. И я сам порекомендовал тебе такую стратегию. Но в последний раз я допускаю, когда ты отказываешь мне под предлогом денег, Элизабет. Итак, сумма, эквивалентная четверти твоего дохода, будет ежемесячно перечисляться на твой счет начиная со следующей недели. Мы с тобой подпишем бумаги; я уже послал за нотариусом. Он прибудет в течение двух дней. Меня не интересует, на что ты будешь тратить деньги. Но я знаю, что денежный вопрос закрыт. Ну а теперь иди к себе в спальню. Я присоединюсь к тебе через пять минут и отымею тебя. Я купил твое тело за свои деньги. На этот раз.




 Глава 4


 Двое мужчин…
 Она узнает все сокровенные мужские фантазии. Все шло именно так, как она хотела. И она приобретет Питера. И деньги. У нее будет Питер, стабильный доход, у ее отца будут средства для своих нужд: она получит все, что имело для нее значение.
 Элизабет взяла в руки жемчужное ожерелье, и крупная жемчужина на конце коснулась ее обнаженного тела.
 Невыразимое удовольствие.
 Такова была сделка. Николас будет ее удовлетворять. Питер женится на ней. Если она сможет соблазнить и удержать его.
 Питер все знал о сексе; о нем знали все женщины мира, кроме нее. Поэтому ей нужен был Николас, ведь у нее не было ни малейшего представления о том, как соблазнять мужчин.
 Однако Николас, как он сказал, все равно возжелал ее с первого взгляда.
 И Питер тоже хотел ее. Сегодня утром, затем в полдень… может быть, даже ночью? Да, он будет хотеть ее сегодня ночью.
 Но Николас заплатил за обладание ею. Заплатил за то, чтобы она осталась. Заплатил за то, чтоб брать ее тогда, когда пожелает. Значило ли, что он желал ее сильнее?
 Внутри Элизабет поднялась волна. Она хотела…
 Где же он?
 Она дотронулась большой жемчужиной до своего соска.
 Совсем не такое ощущение, как когда так делал он. Однако ее сосок затрепетал и напрягся. Она могла бы… не думать о его пенисе и о том, как его стальной ствол будет ощущаться внутри нее.
 Она могла бы просто… вставить жемчужину… только на мгновение, чтобы попробовать… чтобы ощутить…
 Она провела жемчужиной по лобку, экспериментируя, совсем легко вдавила ее внутрь своего отверстия, и тело неожиданно легко приняло в себя округлый предмет, крепко прижав изнутри к центру удовольствия.
 Ох-х… Вот оно, настоящее удовольствие. Первобытное, кипящее, нереальное удовольствие. Николас знал, что ощутит Элизабет, когда вставлял в нее жемчужину. У нее теперь была женская тайна, влажная, жаркая, эйфорическая.
 Она целиком отдалась волшебному ощущению блаженства, извиваясь на своей кровати, ощущая, как жемчужина движется внутри ее тела.
 «Носи это только для того… чтобы подготовиться для встречи со мной».
 В таком состоянии постоянного возбуждения она могла бы находиться вечно. Она была готова всегда носить ожерелье, ходить обнаженной и отдаваться любому мужчине, желающему ее. Любому мужчине.
 В таком состоянии она могла бы прийти и к Питеру…
 Она поежилась от возбуждения. Она наберется сексуального знания специально для Питера…
 Она обхватила ладонями свои груди и надавила телом на жемчужину. Вот так, вот здесь… Элизабет извивалась на постели, двигалась, перекатывая внутри себя округлый предмет и… медленно, сладко достигла высшей точки.
 — А теперь, — сказал Николас, когда она открыла глаза и увидела его обнаженным, с восставшим жезлом стоящим у кровати. — Теперь ты готова для меня.
 Она моментально оказалась в сидячем положении и сердито пробормотала:
 — Вот теперь ты мне уже не нужен.
 — Да ну? Стоит дать девственнице поиграть с жемчужиной, как она уже думает, что может обойтись без хорошего секса. Только не сегодня, моя вишенка. Ты уже удовлетворена, но тебе все равно придется хорошо расплатиться со мной. Тем более после того, как ты почти позволила своему русскому забраться на тебя. Ты опасна. Остается только запереть тебя в комнате, уложить на постель и жарить с утра до вечера.
 Он схватил ее за лодыжки и притянул к себе.
 — Теперь я и займусь тобой. Перевернись и встань на колени. Сейчас же. Приподними свою попку повыше.
 — Мне не нравится… — Она была еще не готова, только не после такой потрясающей кульминации. Она не хотела его, по крайней мере сейчас.
 Однако он все равно добился своего: она оказалась на краю кровати, на коленях, так что-бы он мог свободно трогать и ласкать ее промежность.
 — Мне все равно. Я хочу твои половые губы. Вот так… — Он просунул два пальца между нежных складок кожи и, ощущая сочащийся из глубины жар, извлек наружу жемчужину. Элизабет застонала.
 — Тебе она не нужна. У тебя есть я…
 Он водил пальцами вдоль ее промежности, вниз-вверх, что доставляло ей одурманивающее наслаждение, какого она не ожидала получить от простого поглаживания ее лобка.
 — Ничего не говори. — Он резко и неожиданно вставил четыре пальца во влажную и горячую расщелину. Он продвигался все глубже, и ее тело сжалось. — Ты ничего не спрячешь от меня. — Он еще плотнее вогнал в нее свои пальцы. — Скажи мне, что хочешь еще. — Он начал медленно поворачивать пальцы внутри ее, заставляя ее стонать от невообразимого удовольствия.
 — Еще… — выдохнула она, яростно двигая бедрами. — Заполни меня…
 — Мои пальцы недостаточно тебя заполняют? — Он еще раз провернул пальцы в ее влагалище, и она насела на них так глубоко, насколько была способна, вращая бедрами, будто исполняя танец живота.
 — Мммм… еще…
 — Я дам тебе еще… — Он вытащил из нее пальцы и всунул самый кончик своего толстого любовного клинка между ее половых губ.
 Она изогнулась и приготовилась принять в себя всю длину его члена, но он не двигался. Он застыл на самой границе ее тела, давая ей ощутить только ту небольшую часть себя, что уже была в ней.
 Она застонала, вращая бедрами, пытаясь глубже насадить себя на его пенис.
 — О нет, моя леди, нет. Ты получишь только то, что я дам тебе… — Он немного отодвинулся, и она почувствовала, что головка его бугристого члена вышла из нее. — Вот столько, не больше… — Он вновь вошел в нее, только на длину головки, и волнообразным движением покачал бедрами, чтобы она ощутила всю его мощь и длину, не охваченную ее телом. — Именно столько… — Он вновь вышел из нее, лаская ее половые губы жестким бугристым стволом. — И вот столько… — Снова внутрь вошла только крупная головка. Наружу и внутрь, наружу и внутрь…
 — Еще… — прошептала она. — Я хочу большего…
 — Для удовлетворения тебе не нужно ни дюйма больше, чем ты сейчас получаешь, моя дорогая. И я буду продолжать так, пока ты не кончишь.
 И все: только внутрь и наружу, внутрь и наружу. Внутрь и наружу.
 Она не могла больше вынести. Она ощущала всю длину его сильного члена, контролируемую размеренным движением его бедер. Она страстно хотела его целиком, но он не углублялся в нее.
 — Дай его мне.
 — Тебе недостаточно моей головки, дорогая? — Внутрь и наружу. Только до уздечки. Дюйм стали внутрь и наружу. Жар плоти внутрь и наружу.
 Она корчилась на макушке его члена, пытаясь вобрать в себя всю его длину. Он продолжал двигаться с размеренностью поршня. Вперед и назад. Внутрь и наружу.
 — Ох-х… — Она почувствовала, как подступает волна жара, медленно подкрадываясь, завиваясь вокруг ее распаленных половых губ и затем разливаясь по всему телу. — Ох! — Ритмичный взрыв разнес ее на тысячу осколков чистого наслаждения.
 Он остановился, погруженный в нее всего на один дюйм, крепко обхватив ее бедра руками и удерживая в таком положении.
 — Не двигай своим членом, — простонала она.
 — Ему и так совсем не плохо.
 — Я думала, что мы закончили.
 — Мы только начинаем, моя ненасытная, особенно если тебе недостаточно моей головки. — Он двинул бедрами, входя в нее еще на один дюйм. — Русский может подождать.
 А я нет.
 — Кроме русского есть еще кое-кто, кто тоже не может ждать, — произнесла она.
 — Стоит только дать моей даме один дюйм, — он вошел в нее еще немного, — и ей уже нужен еще дюйм. — Он продвигался в глубь нее. — И еще один. — Все глубже и глубже. — Пока она не получит… — он наконец вошел так глубоко, что его лобковые волосы коснулись ее ягодиц, — то, что ей нужно. — Сильным движением он прижал ее к себе, загоняя в нее свой член.
 Боже, она такая спелая, жаркая, ненасытная, как течная сучка. И ее никто никогда не трахал. Она была очень тугая и необъезженная. Она облегала его, как горячая мокрая перчатка, доставляя настолько непередаваемые ощущения, что он хотел войти в нее еще глубже.
 И каждое движение заставляло ее ловить ртом воздух, как будто она не могла поверить, насколько он был большим и насколько глубоко он мог войти в нее.
 А затем тишина. Густая тишина, усиленная их близостью. Он мог бы оставаться в таком положении часами. Днями. Месяцами. Годами.
 Он нашел женщину, чей сексуальный аппетит был за гранью возможного.
 Он был погружен в нее и не собирался двигаться. А весь мир, все его обязанности и его враги могли катиться ко всем чертям.
 Но его член хотел большего. Он хотел двигаться, пульсировать, скользить до самой кульминации… немедленно, сейчас.
 Николас резко дернулся и начал неожиданно, неконтролируемо кончать.
 — Черт возьми… — Он с усилием оттянул бедра назад. Не сейчас, не сейчас. Он вернул контроль над своим телом, удерживая руками ее ягодицы на самом кончике своего стального члена.
 Под контролем.
 Она возбужденно умоляла его вернуться обратно, домой.
 Восставшая плоть была обуздана…
 Николас, как бы пробуя, продвинулся в глубь нее еще немного.
 Железный мужчина…
 …не может…
 — Вот так… — Он резко вошел в нее, прижимаясь лобковыми волосами к изгибу ее ягодиц. — Вот так.
 И затем словно поршень… Воттаквоттак-воттаквоттаквоттак… он доводил ее до исступления, жестко, яростно, неумолимо, пока не почувствовал, как она сдалась, содрогнулась, сломалась… колотя кулаками по матрасу в такт оргазму.
 Он застыл на грани; одно движение… пауза… вдох… и извергнулся, исторгая нескончаемый поток из бездонного источника своей мощи, пока не иссякнул, выжатый, как лимон, и рухнул на нее…
 Какая коварная вещь — наслаждение. Общество отвергает его. Мужчины совершают ради него убийства. Женщины лгут о нем, лгут, потому что обожают его, хотят его, нуждаются в нем.
 А ведь стоило только перебороть свой страх, собраться с духом для достижения цели. Почему же она не знала всего раньше? Она бы тогда никогда не вышла замуж за Уильяма; она бы преследовала Питера до полной его капитуляции и наплевала бы на все последствия этого.
 Суть мужских фантазий… Теперь она понимала, что в них входит: обнаженное тело, желающее и открытое для всего, что пожелает мужчина…
 Женщина — игрушка, удовлетворенный мужчина слишком тяжел, и удовольствие очень мимолетная вещь.
 А если она будет слишком активно шевелиться, пытаясь выбраться из-под его тела, то может заново возбудить его.
 — А ты очень торопишься уйти, — пробормотал он, еще крепче прижимаясь к ней. — Не лучший комплимент после того, что произошло.
 — Я тороплюсь убрать с меня мужчину весом в пятнадцать стоунов [2] , — возразила она.
 — Понимаю, не совсем джентльменский поступок с моей стороны, но я какое-то время был далек от цивилизованных аспектов полового акта. — Он перекатился на спину, положил руки под голову, позволив Элизабет подняться на колени и прислониться к подушке. Впервые она имела возможность, как следует рассмотреть его и была восхищена его телом, его физической силой, мускулистостью, мощью и одновременно уязвимостью. Обнаженный мужчина, даже настолько великолепно сложенный, как Николас, был беззащитен, словно новорожденное дитя.
 — Далек? — саркастически переспросила она. — А где ты был, Николас, что тебя не могли найти нотариусы?
 — В разных местах. — Он уставился в потолок. — И здесь, и там. Но тебе не стоит волноваться, ведь нотариус наконец-то удовлетворен. Как и ты будешь удовлетворена, когда прибудет мистер Гиддонз и привезет бумаги, подписание которых позволит твоему отцу и далее пользоваться твоими доходами. Благодари Господа, что у тебя не будет никаких расходов.
 Никаких расходов? Имел ли он в виду, что она может спокойно отдать свою вдовью часть наследства своему отцу и больше ни о чем не беспокоиться?
 Нет, нет. Так дело не пойдет. Необходимо было положить конец постоянному отцовскому требованию денег. Она поставит условие перед ним, предупредив, что он не сможет вечно пользоваться ее средствами в своих целях.
 Элизабет собралась встать с кровати.
 — Нужно позаботиться кое о чем, Николас.
 — Тебе нужно позаботиться обо мне. — Он кивком указал на свою неистовую эрекцию.
 — Я считала, что на сегодня мы с тобой закончили. Ты разве не… устал?
 — Вот ты точно не устала. И я подозреваю, что ты сейчас собираешься позаботиться о раненых чувствах русского. Но я против, Элизабет. Только не за мой счет.
 — Однако… однако дела в твоем доме сами по себе не делаются. Твои слуги нуждаются в надзоре и указаниях, а мои гости — в хозяйке. И я не хочу, чтобы обо мне распространились разного рода слухи.
 — Дорогая Элизабет. Те трое или четверо гостей, отбывших в Лондон, разнесли весть о моем прибытии быстрее ветра. Не бойся. Молва уже идет полным ходом. Слава Богу, ты находишься под защитой русского. И твоего отца. И моей.
 — Как видно, ничего хорошего мне такая защита не дала.
 — Если подумать, то очень много хорошего. Со временем ты научишься с легкостью очаровывать мужчин, включая русского. А тем временем ты будешь наслаждаться моей компанией.
 — О чем я всегда мечтала, — язвительно сказала она.
 — Я думаю, на самом деле так и было, Элизабет. Нетрудно представить, каково тебе было в браке, что ты потеряла и что приобрела.
 — Я не желаю слышать о моем браке. Я выполняю свои обязанности по договору и, кроме того, должна присматривать за домом, так как все твои обязанности сводятся к тому, чтобы валяться в кровати и всовывать в любое понравившееся тебе отверстие свой член.
 — И совсем даже не в любое, — протянул он, когда она встала с кровати.
 — Я поняла твою точку зрения, Николас.
 — Позволь мне еще раз объяснить тебе ее.
 — Позволь мне убедиться, что обед будет подан вовремя. — Она начала собирать свою одежду.
 — Я всегда голоден, — пробормотал Николас. — Моя постоянная обязанность — чувствовать голод.
 — Именно так и обстоит дело, — со злостью сказала Элизабет, направляясь к двери. — Обязанность.
 Николас встал с кровати и неслышными шагами последовал за ней.
 — Если бы только у некоторых людей… — он подошел ближе, слишком близко, — не было постоянного чувства голода… — Он прижал ее к стене. — Некоторые люди хотят того, чем они не могут обладать. Другие питаются чем придется… И только немногим уготован настоящий пир…
 Он подошел слишком близко… она даже не успела ничего на себя надеть, а он уже недвусмысленно терся членом о ее живот.
 — И ты, моя дорогая вишенка, как раз являешься моим пиром… — Он впервые за все время поцеловал ее. Он раздвинул языком ее губы и впился в ее язык; одновременно его бедра подбросили ее вверх, и Николас пригвоздил ее к стене.
 Его поцелуй уничтожил Элизабет; ее никто и никогда так не целовал, так властно, с такой жадностью впиваясь в ее язык, губы, как будто питаясь всем ее телом. Он заполнял каждый уголок ее существа, грубо, жестко прижимая к стене, входил в нее с единственной целью — накачать ее своим семенем.
 И все равно ему было мало. Она чувствовала, что ее прокалывают насквозь, окружают, подавляют своей мощью, силой, размером.
 На этот раз все было только для него. Она была всего лишь сосудом для его жидкости. Вся сексуальная энергия была направлена на удовлетворение его потребности… Такое чувство ей очень знакомо. Нужно продержаться еще пару минут, и все закончится.
 Развязка приближалась, жестко, горячо, неумолимо…
 — Именно так, — прошептал он вплотную к ее губам, — я люблю тратить свое семя.
 И он выплеснул в нее последние капли пенящейся жидкости.
 Поцелуй.
 Поцелуй Николаса окончательно высосал из нее все силы. Никогда в жизни она не испытывала такого. Даже с Питером.
 А с Уильямом?.. Нет, то были ужасные, скользкие, мокрые поцелуи, громкие и… отвратительные…
 Как быть после такого поцелуя? Необходимо было просто перестать о нем думать, принимая его как часть соглашения и этапа обучения искусству завлечения Питера в ловушку.
 — И где же ты была? — спросил ее отец, когда она вошла в библиотеку, где он играл с Минной в какую-то глупую карточную игру.
 Дьявол. После предыдущих двух часов она меньше всего хотела видеть именно своего отца. Она была измождена, тело казалось лишенным костей и наполненным жидкостью, и Элизабет скорее всего бы просто уснула, если бы Николас наконец ушел.
 Однако ж нет, как раз Николас сейчас спал на ее кровати, а ей нужно было разыскать Питера, даже если бы она потеряла сознание прямо на его руках. После того как погрязла бы в очередной лжи.
 — Я была с Николасом, — сказала она. — По имущественным делам.
 — Ах да, имущественные дела. Касающиеся его имения и его благотворительности по отношению к бедствующей вдове. Я так и не могу привыкнуть к мысли, что этот чужак в одно мгновение захватил все вокруг. Ты уверена, что у него есть права?
 — Мы достаточно скоро все узнаем. Через день или два сюда прибудет мистер Гиддонз, нотариус, и привезет необходимые бумаги на подпись. Либо он будет рад видеть Николаса, либо вызовет констебля. Тогда мы все и узнаем.
 — Может быть, мы сможем узнать все еще раньше, — сказал отец.
 Элизабет устало опустилась в кресло.
 — Я не понимаю, в чем твоя проблема. Я была заранее уведомлена обо всем. Я не могу унаследовать титул, но сохраняю солидный доход. Ты получишь все средства для ведения своего бизнеса и сможешь оставаться в Шенстоуне в течение неограниченного времени. Так что именно ты еще хочешь знать?
 Отец отмахнулся от перечисления всех этих выгод.
 — Нам… нам необходимо узнать, кто он такой, откуда приехал и почему ему понадобился целый год для вступления в наследство.
 — А ты спрашивал его?
 — А разве нет, еще вчера утром? Он не обратил на наши вопросы никакого внимания, наплевал на наши проблемы и не предъявил нам никаких бумаг, удостоверяющих его права на наследство.
 — Гиддонз послал мне все бумаги еще в Лондоне. Николас привез копию письма.
 — Черт с ним, Элизабет. Он же не показал тебе копию его свидетельства о рождении. Он может оказаться самозванцем. Что мы все знаем о Николасе Мейси? О человеке, который называет себя Николасом Мейси? Можешь не отвечать. Никто во всей Англии ничего о нем не знает.
 — И следовательно?..
 — Ты должна разузнать о нем хоть что-нибудь.
 — Понятно.
 — Обыщи его комнату или что-то сделай. У него должны быть какие-нибудь бумаги, черт побери.
 — Где Питер?
 — На конной прогулке с Виктором. В поместье прекрасные тропы для верховой езды. Великолепные лошади. Все принадлежит теперь ему. Слышишь, Элизабет? Все теперь его, после того как ты семь лет отбывала наказание в браке.
 Еще один удар хлыста. Ее замужество было ее виной.
 — Я очень рада, что ты так думаешь, — с каменным лицом сказала Элизабет и подумала: может, так оно и было на самом деле?
 — Если бы ты родила сына…
 — Господи…
 — Послушай, Фредерик, — подала голос Минна, которая никогда раньше не вмешивалась в разговоры. — Во-первых, ты слишком жесток сейчас. А во-вторых, возможно, здесь вина Уильяма.
 — Но ведь если бы был сын, то не было бы разговора ни о каком другом наследнике. Я имею в виду, что сын и был бы наследником и никто не задавал бы никаких вопросов. А теперь мы в тупике. Если только Элизабет не предпримет никаких действий.
 — Например, обыщет его комнату, — вставила Элизабет.
 — Как минимум.
 — Ты могла бы это сделать за последние два часа, — заметил он. — Ты же в своем доме, или по крайней мере ты бы могла найти причину, по которой ты попала к нему в комнату, в случае если он тебя поймает.
 — Неужели? — иронично сказала Элизабет. — Да, возможно, смогла бы… Я могу сказать, что пришла разделить с ним постель…
 — Элизабет! — в ужасе вскричал показавшийся в дверях Питер. Он вбежал и припал на колени у ее кресла. — Где ты была?
 — По имущественным делам, — ответила она, благодарная за то, что ее последние слова объясняли все.
 — Имущественные дела, — фыркнул Питер. — Моя дорогая Элизабет. Мы тут все говорили о появлении этого… самозванца…
 — Я так устала вам всем повторять. Я была должным образом уведомлена. Я просто решила не извещать вас.
 — Но кто он такой? Где он был? Откуда нам знать?
 Она протянула ему руку.
 — Питер…
 Он принял ее и поцеловал.
 — Я прошу прощения. Я не имею права вмешиваться. Никакого. Я просто желаю тебе блага.
 — Я знаю, я знаю, — сдалась она под давлением его пальцев, переплетенных с ее. Она хотела его больше всего на свете… «Не позволяй ему трахать тебя»… Поэтому расспросы о Николасе Мейси и его лицемерных сделках уже не казались слишком большой ценой.
 Если бы она только могла поделиться с Питером тем, что она уже знала…
 — Пойдем, — сказал Питер, будто читая ее мысли. — Мы покатаемся верхом. Погуляем в саду. Мы слишком сильно на тебя надавили. Тебе сейчас тяжелее всех. Мы же только хотим помочь.
 Она позволила ему поднять ее с кресла, провести по залу, вниз по лестнице, затем вывести через переднюю дверь. Она подумала, что он всегда уводит ее от чего-то, вместо того чтобы к чему-то вести.
 — Какой великолепный парк, — сказал Питер, когда они начали прогуливаться по дорожке.
 — За семь лет я его полюбила больше всего.
 И она действительно любила свой парк: длинную, широкую аллею от дома до дороги на Лондон, идущей в миле отсюда, растущие по бокам деревья, живые изгороди и цветочные клумбы, попадающиеся в неожиданных местах. Сейчас Элизабет смогла рассмотреть согбенную фигурку Уоттона, копающегося в земле.
 — Бедная Элизабет. К чему привели годы, проведенные в Шенстоуне?
 «К тому, что я дождалась тебя…» — слова, которые она никогда не смогла бы произнести.
 — Здесь прошла моя юность, — наконец сказала она. — Я получала доход. Солидные средства, которые шли на финансирование разработки нефтяных месторождений в Сибири. Маленький кусочек свободы. Что мне еще нужно?
 — Действительно, что же? — Он взял ее руку и поцеловал. — Тебе нужно узнать, действительно ли Николас тот самый человек, которому ты должна уступить наследство. — Он взял обе ее руки. — Мы должны знать…
 «Мы… Оказывается, есть „мы“…» — подумала она и, подняв подбородок, рискнула сказать:
 — Как хорошо звучит, Питер. Мы… Он прикоснулся губами к ее губам.
 — Нам так много нужно сказать друг другу… Не тот поцелуй.
 — Да, — прошептала она. Поцелуй был лучше, слаще. Поцелуй Питера.
 — Ты должна знать…
 — Да… — Она была готова сделать все в тот момент. Питер хотел ее, а, согласно инструкциям, она должна была подчиняться Питеру во всем. Почти во всем.
 И вдруг:
 — Боже правый, Элизабет. Не совсем прилично с твоей стороны оказаться в чьих-то объятиях так скоро после смерти твоего мужа.
 На дорожку вышел Николас, появившийся неизвестно откуда. Элизабет стало неловко при мысли о том, где и с кем он был еще полчаса назад.
 — Итак, что ты думаешь о моих конюшнях? — спросил он, обращаясь к Питеру и, не дожидаясь ответа, повернулся к Элизабет: — У меня есть к тебе еще вопросы…
 Она бросила взгляд на Питера.
 — Твои вопросы не могут подождать? Николас посмотрел на Элизабет:
 — Вполне возможно. Вы ведь не сможете нанести существенный вред моей репутации, если будете просто стоять здесь и разговаривать.
 Он удалился, и Элизабет заметила, что Питер смотрит ему вслед.
 — Я ненавижу его, — выдохнул Питер.
 — Я думаю, нам всем он начинает не нравиться, — сказала Элизабет. — Не прошло и двух дней. Я последую твоему совету. Ты прав, Питер. Мы должны знать.
 Он обнял ее и поцеловал, и она могла бы поклясться, что Николас за ними наблюдал.
 Настало время перейти в наступление, время найти ответы на все вопросы. Ее отец был прав: начинать надо было с того места, где человек является самим собой, — с его спальни. Там она узнает все его секреты и сравняет его с землей.
 Но никаких секретов не было. Человек без прошлого ничего не принес с собой в настоящее. Она не нашла ничего, что бы говорило о том, какую жизнь вел Николас в прошлом.
 Она нашла только кожаный чемодан, потертый и порванный, лежавший на полке в шкафу рядом с тремя черными костюмами, двумя чистыми белыми хлопковыми сорочками и парой поношенных ботинок, стоящих на дне шкафа.
 В покрое и стиле одежды не было ничего экстравагантного. У него не было ювелирных изделий, колец, шелковых галстуков, ночных рубашек.
 Нигде в комнате не лежали фотографии, книги, записки, банковские чеки или деньги. Она также ничего не нашла под ковром, под матрасом, за комодом или в нем.
 Ничего в карманах пиджаков, в ботинках, в чемодане, даже под потрескавшейся кожаной обивкой.
 Как может человек существовать без личных вещей, могущих его идентифицировать?
 Николас не существует, разочарованно подумала она. Он мог прийти откуда угодно или вообще ниоткуда. Он мог быть кем угодно, и в его комнате не было ничего, что могло хоть как-то охарактеризовать его, не говоря уже о том, чтобы доказать, что он Николас Мейси. И у нее больше не оставалось времени продолжать обыск — она и так задержалась здесь слишком надолго.
 Черт его побери!
 Послышался скрип открываемой двери, и она подпрыгнула от неожиданности.
 — Вот ты где… — прошептал ее отец, прокрадываясь в комнату. — Питер рассказал мне. Ты что-нибудь нашла?
 Она покачала головой.
 — Черт. Я надеялся…
 Она подняла руку, и он заговорил еще тише:
 — Позволь мне попробовать. Две головы лучше одной…
 Она уже устала. На сегодня.
 — Как хочешь…
 — Постой на страже…
 Легко сказать, когда Николас может вернуться в любую минуту и обнаружить ее на пороге своей комнаты, и у ее отца будет совсем немного времени, чтобы спрятаться.
 Тем не менее она заняла позицию в проеме двери и позволила ему попытать удачу.
 — Ни одной вещи, — прошептал он ей на ухо десятью минутами позже.
 — Тогда пойдем. Он не должен нас здесь застать.
 — Иди вперед.
 — Нет, ты. Я могу придумать причину моего прихода сюда. — По крайней мере она могла придумать одну вескую причину. — Иди немедленно.
 Отец не стал больше спорить и удалился. Удаляться он умел очень хорошо, едко подумала она. Это была одна из его сильных сторон.
 Напоследок она окинула комнату еще одним взглядом, чтобы убедиться, что все вещи лежат на своих местах, затем повернулась к выходу и столкнулась нос к носу с Николасом; ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
 Она подняла подбородок, готовая к схватке.
 — Уже готова для очередной порции, Элизабет? — проговорил он.
 «Вспомни поцелуй Питера. Вспомни, что находится на кону. Не думай о сделке. У тебя есть право находиться в этой комнате», — думала она.
 — Так и знала, что ты так скажешь, Николас, — саркастически произнесла она. — Никогда не мешает проверить, насколько свежее белье постелено на кровати, особенно если принять во внимание, что в гостевом крыле так редко живут люди.
 «Ты слишком много говоришь. Слишком много, чем следует знать гостю, тем более ему», — остановила она себя.
 — Я очень признателен тебе за такое внимание к деталям.
 — Заботе о других научил меня мой муж.
 — Такое индивидуальное внимание к гостям, — проговорил он, надвигаясь на нее. — Я впечатлен. Чему же еще научил тебя твой муж? Я имею в виду по сравнению с тем, что ты узнала от меня.
 Отступая от него, она с яростью подумала, что должен быть закон против высоких хищных мужчин, подкрадывающихся, как тень. И еще должен быть закон, запрещающий сделки.
 В одежде он снова стал тем самым человеком, которого она видела из-под своей маски радушной хозяйки; сейчас в нем не было ничего привлекательного. Осталась только тонкая аура опасности, окружающая его. И такой взгляд, будто он знал все, что она пыталась от него скрыть.
 — Я надеюсь, ты сам узнаешь, — ответила она, подражая его тону.
 — Конечно, узнаю, — согласился он, и она не сомневалась в его словах.
 — Как и я. — Фраза, сказанная ею шепотом, не предназначалась для его ушей. А может, и предназначалась, так как он услышал ее слова и сразу уловил их смысл.
 — Возможно, тебе не понравится то, что ты найдешь, Элизабет.
 Она напряглась.
 — Мне уже не нравится, Николас.
 — Еще как нравится.
 Она осторожно взглянула в его глаза. Маска снова была на месте. Не осталось никакой опасности, просто огромное изумление.
 — Женщины ведь западают на тебя, не так ли?
 Зачем она задала такой вопрос?
 — Разве? — Он окинул ее многозначительным взглядом, направляясь к столику из орехового дерева, стоящему около кровати.
 — Я не из их числа. — Она в смятении наблюдала, как он вынул кожаный бумажник из-под съемной крышки стола, под которой она даже не догадалась посмотреть. Но кто бы догадался?
 — Неужели? Но ты же здесь, разве нет? — Он осмотрел содержимое бумажника и взглянул на нее, будто знал все ее секреты.
 Но у нее не было секретов. Только один. Нет, только два. Он тоже был ее секретом.
 — Не можешь насытиться?
 — Я по горло сыта тобой, Николас. Наполнена тобою до краев.
 — Именно так, моя леди. Полностью покрыта моим семенем. И готова к большему, даже если не хочешь признаться. Тебе понравилась каждая минута сегодня утром, и ты, несомненно, готова оказать своему гостю еще немного индивидуального внимания, если он пожелает. Именно поэтому ты сейчас в моей комнате, не так ли?
 Западня.
 Она посмотрела на бумажник у него в руке. Он знал, что она собиралась пойти к Питеру. Он знал.
 Когда они успели перейти от ее необъяснимого присутствия в его комнате к постельной теме?
 Или она подсознательно планировала таким образом отвлечь его, если он поймает ее у себя в комнате?
 Она почувствовала дрожь в груди. Он хочет ее, он заплатил за нее.
 — Ты хочешь меня, Николас?
 — Я всегда готов трахать тебя. — Он запер дверь и повернулся к ней. — Ты сомневаешься?
 Она перевела взгляд на его пах. Его пенис был напряжен и в полной боевой готовности, как она и предполагала.
 Неужели она уже стала мокрой? Нет, не для него, только не для него. Для Питера, ведь он ждал ее. Руки Питера. Его поцелуи.
 — Приди и возьми меня, моя созревшая леди. Покажи, насколько сильно ты хочешь того, что ты видишь.
 Она облизала губы. Она не знала, как сильно она его желала и желала ли вообще. Но сделка была сделкой: нужно было побыстрее с ней покончить и убираться отсюда.
 Она медленно подошла к нему и ухватила рукой за промежность; такая дерзость повергла его в изумление. Прекрасно. На самом деле отличный урок: мужчина и его пенис не любят, когда их игнорируют. Ей нужно было только извлечь его член и немного поиграть с ним. Заставить его кончить. Покрыть его собственным же семенем.
 Поразительная вещь — пенис: часть тела, обладающая собственным разумом, готовая сдаться перед лаской, поглаживанием женской руки. И более того.
 Элизабет прижала Николаса к стене, обхватила рукой его обнаженный пенис, жесткий, налившийся кровью, все более увеличивающийся от ее прикосновений, и начала гладить его, ласкать головку, теребить туго натянутую мошонку и щекотать нежную кожу под ней.
 Он был в ее руках, она ощущала ими всю его силу. Он был целиком в ее власти, когда она обхватила обеими руками его окаменевший ствол и начала его ласкать.
 …Быстрее, быстрее, быстрее…
 Она сжимала его, гладила, возбуждала и не переставала удивляться, насколько высоко может подняться мужской член. Она была уверена в своей победе. Она заставит его кончить, извергнуться фонтаном до потолка, жестоко, иссушающе. Его семени будет так много, что горничные станут оттирать его со стен в течение нескольких дней.
 — Вниз…
 Она почувствовала, как на ее голову легла его рука и начала давить вниз, принуждая стать на колени, ближе к головке его члена.
 — Возьми его в рот…
 — Выполняй. Я тебе говорил — я не трачу свое семя попусту…
 Натиск его рук усилился, и она прикоснулась губами к нежному и желанному отверстию, в котором сверкала капля его эякулята. Он на жал еще сильнее, она разомкнула губы и взяла головку его пениса в рот.
 По его стону она поняла все. Ее губы сомкнулись на его уздечке, и она втянула в себя головку, помогая языком.
 Только один дюйм. Почему бы не отомстить ему?
 Она выпустила головку изо рта, зажав губами только самый кончик, затем опять всосала ее внутрь. Именно так. Она сжимала ее, сосала, опять сжимала и снова сосала. Только один дюйм. Мучила его.
 Мучила себя…
 Внутрь и наружу, сжимала и сосала, сжимала и сосала…
 Внутрь и наружу…
 Она почувствовала, как напряглось его тело, и она еще плотнее сжала губы на его головке, рыча, как щенок с костью, не желая расставаться с соблазнительным кончиком.
 — Открой шире рот…
 Теперь он был доведен до отчаяния. Ей было интересно узнать, что же он станет делать, он, не тратящий попусту своего семени. Он целиком был в ее власти, ей принадлежала вся длина его члена до последней доли дюйма, и ей очень нравилось ощущение власти над ним.
 — Открой рот…
 Он действительно изможден, с сочувствием подумала она. У нее самой отняло очень много сил продолжительное сосание с прежней энергией. И он становился все более раздраженным. Он хотел кончить, и она решила, что теперь, когда она разобралась, где находится источник мужской силы, она может позволить ему кончить» аз! Власть;. Ее власть.
 Она глубоко вдохнула, немного округлила рот и позволила ему войти глубже. Намного больше дюйма, больше, чем она могла представить, что он захочет вставить в ее рот.
 — Моя сучка… — прошипел он, откинулся назад и выплеснул свое семя в ее открытый рот.
 Она не справлялась с потоком; сперма капала у нее изо рта, текла по подбородку, по груди, по корсажу. Семени было так много, что оно могло покрыть все ее тело и его тоже. А он все продолжал кончать, и кончать, и кончать, как будто и не собирался останавливаться, да она и не хотела, чтобы он останавливался.
 Затем неожиданно все прекратилось. Полностью.
 — Мое семя становится тобой, — произнес он, приподняв ее голову и размазав эякулят по ее щеке. — Ложись.
 — Конечно…
 Выражение его лица не допускало ни малейшего сопротивления.
 — Ложись. Поверь, у меня осталось достаточно сил для того, чтобы обслужить тебя, моя дорогая любительница секса.
 Он уложил ее на кровать, задрал платье и сорвал с нее нижнее белье. Затем раздвинул пальцами ее половые губы и, наконец, с силой вошел и плотно прижался лобковыми волосами к ее нежной коже.
 — Именно сюда мужчины любят извергать свое семя. — Он повел бедрами. — Сюда.
 Он прижался еще сильнее.
 — Ты так и не смогла меня окончательно иссушить. — Он был целиком внутри ее. — Ты думала, что знаешь, чего хотят мужчины, чего им нужно… Но ты не… — он терял контроль, — знала всего…
 Она была слишком страстной, желанной и горячей. С таким потрясающе нежным ртом.
 — Моя ле… — И тут он взорвался, словно вулкан, извергая все, что у него оставалось, в самую глубину ее тела.




 Глава 5


 — Элизабет!!
 Она замерла. Она совсем немного отошла от комнаты Николаса, еле успела привести себя в порядок, высохнуть. Она все еще чувствовала его вкус во рту, ее тело до сих пор содрогалось от его яростного оргазма.
 И тут появился Питер, как раз в том месте, где она бы не хотела, чтобы ее кто-нибудь видел. В том месте, где она не должна была находиться.
 Она медленно обернулась, пытаясь взять себя в руки.
 — Питер, слава Богу, Питер!..
 Он схватил ее за руку и притянул к себе с лестницы, ведущей вниз.
 — Неужели я видел тебя выходящей из комнаты этого мужчины? Ты там была?
 «Да, я была там. И не просто была. И в доказательство оставила там свое разорванное нижнее белье. Ах! Нужно успокоиться. Я всего лишь обслужила пенис того мужчины. И все. Но, слава Богу, Питер даже не знал, что Николас был у себя в комнате», — мысленно разговаривая с собой, она ответила Питеру лаконично:
 — Да.
 Питер определенно решил, что она последовала его совету обыскать комнату Николаса. Очень хорошо! Тогда ей не придется ничего ему объяснять.
 — Пойдем в мою комнату. Расскажи мне, что ты там обнаружила. Шшш… здесь ничего не говори. — Он взял ее за руку, и они на цыпочках спустились с лестницы и направились в семейное крыло здания.
 Прозвучал гонг, зовущий на ленч.
 — Значит мы опоздаем, — тихим голосом проговорил Питер. — Пусть думают что угодно. Пойдем… — Он открыл дверь своей спальни, втянул ее туда и обнял.
 Ей снова было так приятно. Он держал ее, обнимал, гладил по спине, и она не желала думать о том, что происходило еще менее двадцати минут назад и о том, что подумает Николас, если кто-либо из них опоздает.
 В любом случае она может объяснить ему, что обучалась тому, как привлечь и удержать Питера.
 — Ну… скажи мне… — прошептал Питер.
 — Я бы рада была что-нибудь рассказать. Я ничего не нашла. И мой отец ничего не нашел. — А теперь начиналась ложь. — Если в той комнате что-то и есть, то оно слишком хорошо спрятано.
 — Я знал, я предполагал, что он бродяга и он что-то скрывает. Вот и доказательство. И я считаю, что мы должны установить наблюдение за его дверью, до тех пор пока не прибудет нотариус.
 — Питер… не беспокойся, пожалуйста.
 — Элизабет, подумай, кто этот человек?
 У нее учащенно забилось сердце. Было слишком поздно думать. У нее уже было письмо от мистера Гиддонза.
 — Бумаги могли быть у кого угодно. Кто угодно мог фальсифицировать личность, — продолжал Питер. — Кто угодно мог войти в дом и заявить, что он Николас Мейси.
 Если так, то она заключила договор с дьяволом. Пришедший не Николас Мейси. Тогда он был частью какого-то искусного заговора.
 Но сейчас не хотелось ни о чем думать.
 — Питер… а мы можем не говорить про него?
 Он снова погладил ее по спине.
 — Конечно же, можем. Действительно, не стоит об этом говорить именно сейчас. Ты ведь понимаешь, мы одни, и никто не знает, где мы.
 — О да… — Она подняла лицо, как бы приглашая поцеловать себя. — О да… — Он осыпал ее лицо, ее губы легчайшими поцелуями. Губы, которые совсем недавно…
 Она отвернула голову, и он проговорил:
 — Не бойся, не стесняйся. Я бы никогда не причинил тебе боль.
 — Мне хотелось бы навсегда остаться в твоих объятиях, — прошептала она.
 — А мне бы хотелось всегда тебя вот так обнимать.
 Он провел руками вниз по ее спине, бедрам, исследуя, пробуя, как далеко она даст ему зайти.
 Именно так все и должно быть, подумала она, кладя голову ему на плечо, в то время как он пробирался к ее ягодицам. Мягко, нежно, уважительно, ища ответного чувства.
 Что он подумает, когда обнаружит, что она без нижнего белья?
 Он подумает, что ей и не надо лишнего, что она старается для него. Она же убедит его, что специально для него не надела нижнего белья. В других обстоятельствах она действительно была бы обнажена именно для него…
 — Милая Элизабет… мы так долго ждали. Слишком долго, подумала она, зато теперь она стала женщиной, знающей многие тайны и разочарования. Совсем другой женщиной, но так же влюбленной в него. А прошедшие годы уже не имели значения.
 Все будет как раньше. Обещание не должно быть нарушено.
 — Элизабет, — пробормотал он, ища ее губы.
 Но она все еще не решалась поцеловать его.
 Только не после…
 — Питер… — Она обожала произносить его имя, обожала находиться в его объятиях, обожала легкие движения его рук, поднимающих ее платье.
 — Теперь ты моя, милая Элизабет. И ничто не заставит меня отпустить тебя! Ее юбка уже была собрана складками под его руками. Он уже мог дотронуться до ее обнаженного тела. Он ощутил своей ладонью ее округлую ягодицу. Обнаженную ягодицу. — Э-ли-за-бет… Для меня?
 — Все для тебя, — прошептала она. Он так крепко прижимал ее к себе, что она ощущала себя его частью. У него были такие легкие прикосновения, такое восхищение ее телом.
 «Позволь ему трогать и ласкать. Но не позволяй ему трахать тебя».
 Если он действительно был Николас Мейси… Черт побери, как ужасно было сомневаться теперь, после того как она получила шокирующее письмо от мистера Гиддонза.
 Однако у нее не было сомнений: они были у ее отца и у Питера. И пусть они делают что угодно, чтобы их разрешить.
 Ее задачей в данный момент было сосредоточиться на Питере. Мужчина и его пенис не любят, когда их игнорируют. И Питер был стопроцентным мужчиной, возбужденным мужчиной.
 — Боже, Элизабет… — Он ласкал ее, пытаясь взять от нее как можно больше за короткое время наедине. — Ты позволишь?..
 — Все, что пожелаешь… Все, что он пожелает…
 …кроме легкого стука в дверь его спальни.
 — Чччерт побери… — выругался Питер, открывая дверь; он мгновенно выпустил из рук ее юбку. — Джайлс! В чем дело?
 — Я по поручению хозяина, милорд. Элизабет насторожилась. Хозяина?
 — Он послал меня удостовериться, что все в порядке, напомнить вам, что ленч уже подан, и познакомить вас с сегодняшним меню. Да. Итак, сегодня: дыня в белом вине, луковый суп, яйца-пашот, сандвичи с сельдью или ростбифом; салат с креветками или с чеддером. А на десерт…
 Питер хлопнул рукой.
 — Господи!
 — …ореховый пудинг под ванильным соусом, — закончил Джайлс, проигнорировав всплеск эмоций Питера. — Пожалуй, вот и все, сэр.
 — Спасибо, Джайлс, — сказал Питер, с трудом сдерживая ярость и пронзая Джайлса таким взглядом, что тот все понял и удалился. — Черт побери.
 Он повернулся к Элизабет:
 — Я клянусь, тот мужчина желает тебя. Теперь он послал Джайлса в качестве своего глашатая. Ты можешь вспомнить хоть один раз нашего уединения, когда он бы нас не прервал?
 — Ни одного, — согласилась Элизабет. Николас действовал согласно плану: заставить Питера поверить в то, что она может интересоваться наследником Мейси. Забавно, что Питер все воспринял наоборот.
 — По какой-то гнусной причине он пытается не дать нам ни минуты наедине. И вот пожалуйста — приходит слуга. Он не хочет, чтобы другой мужчина даже разговаривал с тобой. Поэтому я преисполнен решимости вывести его на чистую воду и разрешить вопрос о его личности. Ты поддерживаешь меня, Элизабет?
 — Абсолютно.
 Все, что он скажет, все, что пожелает.
 — Я уже не в настроении заниматься любовью, поэтому предлагаю спуститься на ленч и обдумать, как проследить за ним до приезда нотариуса.
 «Будь покорной. Что бы он ни захотел, что бы он ни сказал, соглашайся с ним».
 — Если ты считаешь, что так будет лучше, — сказала Элизабет.
 Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
 — Моя милая Элизабет. Когда все уладится, у нас будет все время на свете.
 Она колебалась, стоит ли сейчас запустить руку между его ног, чтобы немного оживить ситуацию. Однако… он же не в настроении для занятий любовью.
 — Не могу дождаться того момента, — прошептала она, ощущая легкую благодарность Джайлсу за неожиданное вмешательство. Могла ли она сейчас отдаться Питеру, все еще ощущая вкус Николаса на губах?
 Она не хотела ни о чем думать, и ей уже не нужно было принимать никакого решения. Слава Богу.
 Она покорно последовала за Питером.
 — Мы позволяем ему вести себя здесь по-хозяйски.
 Элизабет взглянула на отца и опустила свою чашку с чаем. Он продолжал жаловаться. Похоже, ей так и не удастся прожить с Николасом в мире хотя бы минутку.
 — Он больше похож на заблудшую овцу, отец.
 — Значит, нам нужно всего лишь дождаться приезда нотариуса, — проворчал ее отец.
 — Нам больше ничего не остается делать. И, честно говоря, тебя вообще ничего не должно касаться. У тебя будет все, что нужно. А вот о моем будущем еще ничего не известно.
 К тому же ее всегда злило, что из ее несчастливого брака по расчету наибольшую выгоду извлек именно отец. Хотя он никогда не упускал случая напомнить ей, что она получила все, о чем только может мечтать женщина: самую дорогую одежду, прекрасно обустроенное загородное имение, дом в Лондоне, социальный статус.
 Страдание.
 А затем муж умер, и все имущество перешло к его наследнику. Черт, черт, черт…
 До приезда мистера Гиддонза нужно было пережить еще один обед.
 Сегодня меню было, как обычно, богатым: суп из воловьего хвоста, жаренные на шампурах устрицы, свиное жаркое с горчичной корочкой, филе камбалы под соусом, запеченный картофель, салат из огурцов, разнообразные сыры, шербет и пирог.
 Во время подачи первого блюда никто не произнес ни слова. Все тайком наблюдали за Николасом, будто опасались, что он может стянуть столовое серебро.
 Он же намеренно активно орудовал ножом и вилкой, заставляя всех нервничать; серебро и впрямь было великолепным — тяжелое, покрытое орнаментом с монограммами.
 Мое..
 Он чувствовал вокруг себя стену враждебности. Они думали о том же, о чем и он.
 Все здесь теперь принадлежит ему. А они хотели доказать обратное. Был только один выход. Он оглядел всех присутствующих за столом. Гости были заняты десертом, кофе, малозначащими тихими разговорами, намеренно избегая его. Все считали часы и минуты до того времени, когда настанет пора ложиться спать. Придумывали способы, как держать его взаперти. Но у них не получалось. Всегда есть враг…
 Гнездо гадюк, готовых ужалить в любое мгновение.
 Кто из них больше всего терял? Ответ был ясен: Элизабет. Прекрасная, роскошная, созревшая для постели Элизабет. Может быть, атмосфера за столом была частью ее плана?
 Никогда не знаешь, кто может оказаться твоим врагом…
 Он взял себе порцию шербета; вкус показался очень кислым. Николас глотнул кофе, чувствуя, как горячая волна встречается со стеной холода у него в горле.
 Все смотрели на него, напряжение нарастало.
 Они чего-то ждали… но чего?
 Они переглядывались между собой, как будто что-то обсуждали, однако никто не решался заговорить первым.
 И наконец начал Виктор:
 — Я скажу. Нам необходимо себя защитить. Нам ничего не известно о пришедшем к нам внезапно человеке. Тот ли он, за кого себя выдает? Он ведь может убить нас, пока мы будем спать.
 Вот она, горькая правда — все его подозревали. И только революционер был достаточно храбрым или глупым, чтобы выразить всеобщее мнение.
 — А зачем мне вас убивать? — спросил Николас. — Разве от вашего убийства мне будет какая-то выгода?
 — Время разграбить дом и исчезнуть, — возразил Виктор. — Мы можем проснуться завтра утром и обнаружить, что все исчезло. Что вы только обманывали Элизабет, для того чтобы ограбить ее. Но не стоит беспокоиться, Элизабет. Я, — он выпятил грудь, — буду следить за ним денно и нощно начиная с настоящего момента. Я буду знать каждый его шаг…
 — И мне тоже, — вдруг сказал Питер, — не нравится создавшаяся ситуация. Думаю, нам нужно будет по очереди следить за ним пока не прибудет нотариус и не подтвердит его права на наследование.
 — Великолепный план, джентльмены, — с воодушевлением сказал Николас. — Действительно, установите стражу у моей двери. У меня нет абсолютно никаких возражений.
 Все смотрели на него.
 Он в упор взглянул на Элизабет.
 — Мне нечего скрывать. Я тот, за кого себя выдаю. Элизабет получила письмо от нотариуса. Однако раз уж вы так серьезно относитесь к моей персоне, я соглашусь со всем, что вы решите предпринять. Тебя удовлетворит такой ответ, Элизабет?
 Она первая отвела взгляд.
 — Я не… — начала она и остановилась. Она не была уверена в действенности таких мер. Они только приведут к недоступности для нее ночью Николаса. Может быть, оно и к лучшему. — Не склоняюсь ни к чьему мнению.
 — Ты же знаешь, что я Николас Мейси.
 — Я поверила письму мистера Гиддонза, но все остальные, похоже, сомневаются.
 — Ты слишком много принимаешь на веру, моя дорогая Элизабет, — сказал Питер. — Ты ничего не знаешь о нем, кроме того что написано на куске бумажки, которую с легкостью можно подделать.
 Я слишком много знаю, язвительно подумала Элизабет, и не могу выкинуть свою осведомленность из головы. Однако с таким знанием далеко не уйдешь. Завтра приедет мистер Гиддонз, ответит на все вопросы, а до тех пор Николас будет находиться под стражей и наблюдением.
 Она не была уверена, что выдержит еще день постоянных подозрений… или Николаса, оказывающегося на ней чуть не каждую минуту.
 Она встала.
 — Джентльмены…
 Время выпить сладкого ликера в компании людей, которых связывают не такие уж сладкие отношения.
 Сегодня ее отец, Виктор и Питер окружат Николаса вниманием, таким же плотным, как ткань смирительной рубашки. У нее будет возможность что-нибудь предпринять, что-нибудь найти. Может быть, Минна вдруг вспомнит, где видела Николаса.
 Дураки. Он еще ни к кому не испытывал такого презрения. Они просто не знали, с кем связались. Но ему было уже не важно.
 С того момента как он впервые ступил на землю Шенстоуна, он понял, что ему нужно.
 Она?
 Нет. Ему нужно удовлетворение от сознания того, что ему удалось одержать триумф над Уильямом Мейси. Отомстить за отца, хотя и после его смерти.
 И разоблачить Невидимую Руку.
 Однако он не знал, что ему было нужно на самом деле, пока не увидел все собственными глазами.
 Он желал Шенстоун.
 Он не думал, что у него появятся такие мысли. Все было слишком неожиданно: он почувствовал, что вернулся домой.
 Пора было прекращать лгать самому себе: пути назад не было.
 Шенстоун не был врагом. Элизабет?
 Он также не знал, насколько сильно ее желал, пока не заполучил ее тело…
 Но она тоже уже не имела значения. Нужно было сфокусироваться на тех, кто сейчас находился в коридоре за его дверью, считая себя такими умными.
 А где-то там, в темноте, его поджидала Невидимая Рука, готовая нанести удар.
 Дом был похож на склеп, окутанный жуткой, нереальной темнотой, без малейшего проблеска света. Густая матовая тишина не нарушалась ни одним звуком.
 Все следили за Николасом.
 «А кто следит за мной?»
 Было полным безумием покидать свою комнату. Еще более безумным казалось, что она сможет найти в темноте то, что не смогла найти при свете.
 Но как она могла просто сидеть, бездействовать и ждать?
 …Ждать… Боже, как она ненавидела ждать.
 Темнота скрывала все. Не существовало никаких границ; казалось, что она покинула землю и унеслась в пустоту.
 Элизабет выставила руки вперед. Она не могла ничего нащупать, и это пугало больше всего.
 К тому же она не догадалась прихватить свечку.
 Разумнее было бы вернуться к себе в кровать, а не идти в пустоту, окружавшую ее.
 Ее отец, Виктор, Питер — они обо всем позаботятся. Но почему-то она не особо на них надеялась. Если бы им приходилось волноваться еще и о том, что она крадется по дому, подобно привидению, ситуация бы только осложнилась.
 Она на самом деле ощущала себя привидением, как будто она больше не существовала после того, как чужое присутствие разрушило ее жизнь.
 …Сын брата Уильяма. Вся запутанная история семьи должна была разрешиться с рождением сына Уильяма и Элизабет… Настоящий ночной кошмар. Было так темно. В темноте ничего не существовало: она была похожа на смерть, такая же сковывающая и ослепляющая. Она держала ее…
 У любого человека в темноте начинает разыгрываться воображение. С колотящимся сердцем она сделала шаг назад, но за спиной тоже была пустота.
 В коридоре, помимо нее, был кто-то еще… О Боже…
 Она протянула руку в темноту, но не нащупала ничего, даже двери.
 О Боже, что происходит? Она развернулась и… коснулась человека. От неожиданности она подпрыгнула, и он крепко зажал ей рот ладонью и прижал к своей груди.
 — Как ты могла подумать, — зашептал ей на ухо голос, — что меня можно заставить держаться от тебя подальше?
 Ужас, оцепенение.
 Она была полностью обездвижена его руками, одна из которых держала ее за талию, а вторая закрывала рот. Человек был слишком силен. Он втащил ее обратно в спальню, двигаясь в темноте с уверенностью кошки и неумолимо приближаясь к ее кровати. Он швырнул ее на кровать, как мешок с мукой, затем залез на нее и прижал своим телом.
 Она чувствовала его тепло, силу, ярость, желание поглотить ее…
 …В темноте женщины чувствуют себя беспомощными… а мужчины всегда знают, что делать…
 И теперь она точно знала, на что способны мужчины…
 Неужели Николас?
 В данный момент она не была уверена ни в чем, кроме каменной тяжести над ней. Его запах…
 Его прикосновение… Она знала. Она знала, это был он… Но как?..
 Как?
 Он был в ее комнате. А сколько времени прошло с тех пор, как за его дверью было установлено наблюдение?
 Знали ли его стражи, что он отлучился? Как долго? Как долго продолжался поцелуй? Долгий, крепкий поцелуй — его поцелуй — ей был знаком; от него ее тело начинало плавиться. Он поцеловал ее, чтобы возбудить, отвлечь, предвосхитить ее вопросы… Он поцеловал ее в полной темноте, где все было разрешено и она не стала бы ему ничего запрещать.
 В темноте он мог делать с ней что угодно, и она хотела, чтобы он делал с ней все, что захочет. Там, где их никто не видел. В темноте…
 — Не задавай вопросов, — прошептал он, в очередной раз впиваясь в ее губы. — Просто чувствуй.
 Проникая поцелуем все глубже и глубже, он стащил с нее ночную рубашку, пробираясь к ее вульве. Она почувствовала, как что-то прижалось к ее клитору, что-то очень знакомое, что ее тело привыкло ощущать внутри. Жемчужина!
 В то же мгновение она почувствовала возбуждение, предвкушение… она хотела, чтобы жемчужина осталась там навсегда. Она была такой гладкой, плотной, идеально подходящей для ее тела, выгибающегося и изнемогающего под его руками, его неутомимыми пальцами, диким языком.
 — Сегодня все для тебя, — произнес он вплотную к ее губам. — Сегодня я получаю удовольствие от твоего наслаждения…
 У нее вырвался стон.
 — Конечно, ты хочешь большего. Жемчужина пробуждает потребность в большем. Она не наполняет тебя так, как тебе бы хотелось, ведь так? А ты уже знаешь, что наполнение так же важно, как ощущение…
 Он раздвинул ее ноги.
 — Ночью ты получишь и то, и другое. Жемчужину и наполнение… — Он медленно, очень медленно вошел в нее, приближая свои бедра к ее, погружая свой пенис дюйм за дюймом.
 — Вот так, моя спелая вишенка. Вот так. И вот так. Обними собой мой член, — прошептал он прямо в ее губы. — Вот так… теперь ты чувствуешь… мой член и жемчужину… так плотно, так глубоко…
 Он впивался в ее губы, продолжая шептать между поцелуями, прижимая свои бедра к ее дрожащему, извивающемуся телу.
 — Вот так, именно так. Я хочу еще. Дай мне еще. Ты уже чувствуешь, ты хочешь, дай мне себя…
 Ее тело затрепетало, она сорвалась на ритмичное, яростное «Трахай меня!». Вся энергия устремилась вниз, собралась там в единый шар, ринулась в голову, нарастая, нарастая… …Сейчас…
 И взорвалась, затопляя ее целиком, вздымая на гребне волны необъяснимого блаженства, разбиваясь на яркие пучки наслаждения, постепенно удаляющиеся и ослабевающие. В темноте.
 Никто не должен был ни о чем знать… Даже о том, что он был с ней… У нее перехватило дыхание. Наслаждение очень коварно. Оно лишает рассудка… она не должна быть на его стороне…
 Он наверняка знал, о чем она думает, поняла она, когда к ней вернулась способность мыслить.
 — Все ты делаешь для русского, — пробормотал он, одновременно с поцелуем извлекая из нее свой пенис и жемчужину. — И для меня… И ушел.
 Через дверь? Через окно? Нет: Он до сих пор в комнате.
 — Поймайте меня… если сможете, — насмешливо сказал он, и наступила тишина.
 Ожившая тишина, полная образов того, что только что произошло между ней и ним.
 Черт побери… Она была настолько измождена, что с трудом могла двигаться.
 Черт бы побрал коварную жемчужину; черт бы побрал ее предательское тело.
 Николас был прав, что все, что случилось, было для русского. Все, чему он ее учил, было для Питера.
 Питер!
 Они должны были поймать Николаса за пределами его комнаты…
 Она спустила ноги с кровати, поправила ночную рубашку, нащупала халат и свечу.
 Спички в руках дрожали, как будто у нее был паралич. И наконец — свет. И тени, странно удлиненные.
 А Николас свободно разгуливал по ее дому — его дому? — выставляя их всех дураками.
 Черт. Она побежала в холл, затем вверх по ступенькам в гостевое крыло, преследуемая колеблющимися тенями.
 Все были там: ее отец, мирно спящий на одном из стульев вдоль стены, полусонные Виктор и Питер сидели на полу. Питер, завидев Элизабет, моментально вскочил на ноги.
 — Он здесь? — задыхаясь, спросила она. Питер прижал палец к губам и прошептал:
 — Конечно же, он здесь. Что за вопрос? Так и должно быть, Элизабет.
 — Откуда ты знаешь?
 — Мы не сходили со своих мест всю ночь.
 А в чем дело?
 — Проверь, действительно ли он у себя?
 — А почему тебе понадобилось будить его посреди ночи?
 Почему? Потому что он разгуливает по дому и ничто не может его удержать. Почему? Потому что он слишком легко согласился на заточение, затем явился к ней подобно привидению, выставив ее полной дурой, перебирала она в голове происшедшее.
 — Чтобы… чтобы… Посмотреть.
 — Я думаю, надо проверить, там ли он. Питер неуверенно взглянул на нее.
 — Ну хорошо, тогда мы его разбудим. Тут проснулся Виктор:
 — Что происходит?
 — Элизабет интересуется местонахождением предполагаемого наследника.
 Виктор в упор посмотрел на нее и сказал:
 — У тебя есть причины. По крайней мере он понял.
 — Да, у меня есть причины, — с благодарностью подтвердила она.
 — Тогда мы выполним твою просьбу. Ему нельзя доверять даже на мгновение. Пойдемте…
 Он отрывисто постучал в дверь, разбудив отца Элизабет.
 Дверь отворилась; появился Николас, одетый лишь в штаны и не застегнутую рубашку, своим взъерошенным и небритым видом напоминая пирата.
 — Что случилось, мои стражи? Элизабет? Надо же, весь личный состав пришел разбудить меня посреди ночи. А зачем?
 — Чтобы убедиться, что вы здесь, — ответил Виктор.
 — Так я здесь или нет?
 — Не надо грубить, Николас, — сказал Питер.
 — А вот я думаю, что я, наоборот, очень дружелюбно отнесся к вам, — заметил Николас. — Так мы закончили, Элизабет? — Он направил на нее пронзительный взгляд. — Ты удовлетворена?
 Внутри нее все сжалось. Даже слишком удовлетворена, черт бы побрал его самодовольство.
 — На сегодня, да, — пробормотала она.
 — Нет ничего более убеждающего, чем человек, вырванный из объятий сна, — проворчал Николас. — Посмотри же на меня.
 — Не будем, — подал голос Питер. — Что бы ты ни думала, Элизабет, он не мог покинуть комнату без нашего ведома.
 — Именно так, — сказал Николас. — Видишь ли…
 — Дело в том, что я не могла видеть… — пробормотала Элизабет, на середине фразы спохватившись и замолчав.
 Слишком поздно. Питер услышал ее слова.
 — Видеть что?
 — У меня был тревожный сон, вот и все. Мне просто показалось кое-что.
 — В доме, погруженном в темноту и тишину, может показаться что угодно, — сказал Николас.
 — Тебе не стоит оставаться одной, Элизабет, — вставил слово Питер. — Особенно когда в доме присутствует незнакомец.
 — Совершенно с вами согласен, тебе не стоит оставаться одной, — эхом отозвался Николас.
 — Нет… — Виктор вышел вперед. — Мы должны серьезно отнестись к словам Элизабет. Этому человеку нельзя доверять. Поэтому кто-то из нас должен будет остаться в комнате Николаса и провести там остаток ночи.
 — И кто будет добровольцем? — спросил Николас, не скрывая веселья. — Элизабет? Да, Элизабет с удовольствием заснет рядом со мной. Таким образом мы будем наверняка знать, не покинул ли я комнату. Давай, Элизабет, соглашайся.
 Она покраснела.
 — Черт возьми… — Отец Элизабет наконец вышел из себя, и Виктор преградил ему дорогу, прежде чем тот набросился на Николаса. — Мы и так потратили слишком много времени на этого… этого…
 — Ну, хватит, хватит, — сказал Николас. — Давайте не будем опускаться до сквернословия.:
 — Но Виктор прав, — заметил Питер. — Кто-то должен остаться в комнате Николаса до утра — может, все мы…
 Николас пожал плечами.
 — Я думаю, мне вполне хватило бы общества Элизабет, но… — заметив, как руки Питеpa сжимаются в кулаки, — я склоняюсь перед вашей мудростью.
 — Боже мой, Боже мой… — донесся взволнованный голос Минны мгновением раньше того, как она сама появилась, высоко неся керосиновую лампу. — Что случилось? Что произошло?
 — Ничего, ничего, — сказала Элизабет. — Мы просто проверяли, находится ли Николас в своей комнате.
 Заявление прозвучало по меньшей мере глупо: где еще мог находиться Николас?
 — А где еще он мог быть? — Голос Минны прозвучал голосом разума.
 «…В моей комнате, преследуя меня, насмехаясь надо мной, доводя меня до оргазма», — говорила себе мысленно Элизабет.
 «Неужели ты думала, что меня можно удержать?..»
 — Думаю, Элизабет лучше провести остаток ночи в комнате Минны, — заявил отец Элизабет.
 — Прекрасная идея, — согласился Николас. — Здесь и так поднято слишком много шума из ничего. Я на месте. — Его взгляд коснулся Элизабет, и она почувствовала себя пронзенной им. — Мы все на месте. А раз так, пора немного поспать.
 — Действительно, иди с Минной, — проговорил Питер. — Увидимся утром, и ты расскажешь, что тебе показалось.
 Она кивнула.
 «…Ничто и никто не может меня удержать…»
 Питер взял ее за руку.
 — Мы все останемся здесь на ночь. Ничего не может произойти.
 «Я хочу большего…»
 Николас смотрел на нее с мерцающим блеском в глазах.
 «Большего…»
 Ничего не оставалось делать. Она ответила ему жестким взглядом… «для русского»… и последовала за Минной.




 Глава 6


 Пора было прекращать играть в игры. Дураки.
 Заперли, думая, что смогут удержать его. Что он не сможет их всех перехитрить.
 И вот в четыре утра он уже находился в библиотеке, просматривая содержимое стола Уильяма, а они все спокойно спали на полу в его комнате.
 Среди бумаг Уильяма он не нашел ничего достойного внимания. Ничего, что могло опровергнуть его право на наследование. А с прибытием Гиддонза сегодня днем их сомнения исчезнут, и все перейдет в его безраздельное владение. «Мое». А Элизабет?.. «Моя».
 Нет. Не следует так думать. Она была лишь развлечением, приятным времяпрепровождением.
 Забавой.
 Нет. Она не успела еще так глубоко запасть ему в душу.
 В любом случае он не мог позволить себе такой роскоши.
 Достаточно того, что он заявил свое право на Шенстоун, тем самым поставив свою жизнь в еще большую опасность. Его миссия еще не была завершена: необходимо было доставить пакет с драгоценностями в Лондон, сестре императрицы Александры — своего рода страховой полис царской семьи, если ей когда-либо понадобится искать убежище.
 В ходе операции уже погибло пятеро людей, пять невинных душ, и он сам подставил себя под удар Невидимой Руки.
 А он уже было решил, что все кончено.
 Он много чего передумал до приезда в Англию, и все его предосторожности, все планы оказались разрушенными.
 Всегда есть враг, известный или неизвестный…
 Часы в холле пробили пять. Были слышны движения прислуги, начинавшей утренние приготовления. Откинувшись в кресле Уильяма, Николас видел серо-голубую полоску неба.
 Нет. Теперь кресло Уильяма было его, как и стол.
 Его дом.
 — Где он? Черт… — В его доме поднялся шум. Топот ног вниз по лестнице. Звук голосов. Неожиданно в библиотеку с дикими глазами ворвался Виктор и закричал:
 — Сюда — он здесь…
 Вслед за ним появились Питер и отец Элизабет.
 — Черт бы меня побрал, — выпалил отец Элизабет. — Мы думали, вы пропали.
 — Надеюсь, вы проверили сохранность столового серебра, — любезно сказал Николас.
 — Но каким образом… — начал Виктор.
 Питер предостерегающим жестом поднял руку:
 — Теперь уже не важно. Николас нас всех обвел вокруг пальца. Он слишком самодовольно выглядит. Так что нам, вероятно, остается только пойти завтракать.
 — Так мы, оказывается, планировали завтрак? — Николас развернулся в кресле. Его кресле… — А я думал, мы играем в прятки. Найди настоящего Николаса Мейси и получи приз. А что за приз, господа? Монетка в овсянке? Джайлс знает о том, что кормит свору голодных ищеек?
 — Какой ты разговорчивый, — раздраженно заметил отец Элизабет. — Судя по всему, мы неправильно подошли к решению проблемы. Мы ведь всего лишь защищаем интересы Элизабет. И вообще, я голоден. У меня затекло все тело от лежания на полу. И еще я чертовски хотел бы узнать, каким образом тебе удалось выбраться из комнаты, когда Питер лежал у окна, а мы с Виктором у двери?
 — Профессиональные секреты, джентльмены.
 Черт. Непроизвольно вырвавшиеся слова. Их нужно отвлечь.
 — А где же Элизабет?
 — Следит за тем, чтобы завтрак был подан вовремя, — холодно ответил отец. — Что еще она может делать в такой час?
 Николас смог бы, не задумываясь, назвать еще дюжину других занятий, но всего лишь проводил всех к дверям.
 — Тогда прошу всех пожаловать в столовую. Обожаю обсуждать неудачи ночной стражи за чашечкой чая.
 Отец Элизабет пронзил его взглядом. Николас проигнорировал его, отметив про себя, как легко ему удалось их провести.
 — А вот и Элизабет. Доброе утро. Ты сегодня рано поднялась. Хорошо ли ты спала?
 — Не совсем. У меня был ночной кошмар.
 — Неужели? А я видел интереснейший сон про то, как я объезжаю молодую кобылку. — Он проследовал во главу стола вместе с Элизабет. Их руки соприкоснулись, когда они оба взялись за спинку одного и того же стула.
 Николас ласково посмотрел на нее.
 — Прошу всех садиться. Элизабет?
 Она неохотно заняла стул справа от него. Он уселся на место и оглядел стол.
 — Ну что ж, Кук превзошла саму себя. Яйца с куриной печенкой. Холодная ветчина. Копченый лосось. Овсянка. Фруктовый компот. Горячий шоколад. Чай. Прошу всех не стесняться.
 Все смотрели на него.
 Маска радушного хозяина вновь надета, с обидой подумала Элизабет. Он ведет себя как хозяин.
 Он и впрямь был хозяином. Или по крайней мере станет им, как только приедет мистер Гиддонз.
 Она первая последовала его совету, взяла свою чашку и обратилась к отцу:
 — Отец, чаю? Или шоколада?
 — Чай подойдет, — пробормотал отец, протягивая руку за яйцами и овсянкой.
 Итак, завтрак начался, цинично подумал Николас. Всем им нравится обильный стол, приятное окружение, внимательное обслуживание. Поэтому они все будут притворяться, что не запирали его сегодня ночью.
 Что ж, пусть наслаждаются. Сегодня будет достаточно времени для нарушения их покоя. После того как они насытятся и обретут самодовольство.
 Все молчали. Каждый был занят едой. У них и ранним утром был великолепный аппетит.
 Даже Виктор, несмотря на все свои радикальные заявления, пожирал свою порцию с жадностью крестьянина, будто думал, что у него отберут пищу, даже если он на мгновение перестанет жевать.
 Минна так и не объявилась к завтраку.
 — Я распоряжусь, чтобы Минне отнесли поднос с завтраком, — сказала Элизабет.
 Никто не обратил на ее слова внимания. Всех мало волновало, даже если бы Минна вдруг уехала в Лондон. Тем лучше, подумал Николас, иметь под ногтем Четверых, сидящих за столом.
 …всегда есть враг…
 Он еще не задумывался о странных совпадениях. А они были очевидны: его раздражали крепкие связи семьи Элизабет с его родиной.
 Отец Элизабет инвестировал средства в России и искал поддержки у Григория Краснова — преданного сторонника царя. Элизабет была влюблена в члена царской семьи. Они пригрели у себя на груди известного революционера. Великая герцогиня была постоянной гостьей в их доме…
 От всех можно было ожидать неприятностей. Часы пробили семь. Николас отбросил салфетку.
 — Мои комплименты мастерству Кук. Великолепно. Все насытились? Никто не желает совершить утреннюю конную прогулку? Нет? Тогда позвольте ознакомить вас с моими планами на сегодня. Необходимо, чтобы Элизабет сегодня утром представила мне полный отчет о состоянии хозяйства. Хорошо бы до приезда мистера Гиддонза. Скажем, часов в девять, чтобы мы все успели отдохнуть и переодеться. Как мое предложение соотносится с твоими планами, Элизабет?
 — Я в твоем распоряжении, — мрачно ответила она. Ей совсем не хотелось передавать управление домом ему или нанятому им управляющему.
 Она любила Шенстоун. Раньше она считала, что останется здесь на всю жизнь, окруженная благами, оставленными ей Уильямом. Сейчас же не осталось практически ничего, кроме увеличения доходов для покрытия трат ее отца и призрачной возможности замужества с Питером.
 Или можно было остаться в Шенстоуне в распоряжении Николаса, пока он от нее не устанет.
 Все будет как прежде.
 — Прекрасно, — сказал Николас, поднимаясь и тем самым сигнализируя, что завтрак подошел к концу.
 Ее обязанности закончились, работа была сделана; обещание было нарушено, и ничто уже не будет по-прежнему.
 — Увидимся в девять часов. — Он, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
 Питер взял ее за руку и отвел в противоположный конец комнаты, где ни Виктор, ни ее отец не могли их слышать.
 — Мы обыскали его комнату. Ты была права. Там ничего нет. Ни одной зацепки. Он чертовски умен, Элизабет, чертовски умен; трое мужчин не смогли его удержать; трое мужчин не смогли найти у него в комнате ни волоска. Поэтому визит нотариуса представляет для нас особую важность. Нельзя допустить, чтобы Николас увиделся с Гиддонзом до того, как тот переступит порог дома. Поэтому ты должна занять его до прибытия Гиддонза. Я встречу его на станции и привезу сюда. И тогда… тогда, моя дорогая Элизабет, ты узнаешь правду, и мы решим, что будем делать.
 Занять Николаса. Ей совсем не хотелось видеться с Николасом, тем более водить его по дому и занимать его. После предыдущей ночи она не хотела проводить ни минуты в его обществе. Предыдущая ночь стала рубежом, темным и запретным.
 Ей казалось, она до сих пор могла чувствовать жемчужину, спрятанную глубоко внутри ее; могла ощущать его жар, энергию… темную, как ночь… мимолетную, как сон… Воспоминание возбуждало страсть, желание, наслаждение.
 Мужские фантазии сталкивались с жестокой реальностью.
 Теперь она уже знала достаточно. И он наверняка получил свое. Она больше не нуждалась в его «уроках».
 Возможно, после приезда Гиддонза и подписания бумаг она сможет уехать в Лондон и найти место в новом обществе. Вместе с Питером они составили бы звездную пару, которой самой судьбой было предначертано воссоединиться после долгих лет разлуки.
 Такова была ее мечта. Ее фантазии, не имеющие ничего общего с реальной жизнью в Шенстоуне и грядущими переменами.
 Однако ей еще оставалось закончить некоторые дела. Она дала указание, чтобы поднос с завтраком отправился наверх, в спальню Минны, распорядилась насчет обеденного меню и пополнения запасов; проверила список домашних дел на следующую неделю. Нужно было отполировать все медные и серебряные предметы, а также мебель в спальных комнатах, протереть хрустальные люстры в холле, бальной комнате и столовой, сменить постельные принадлежности в каждой спальне, протрясти покрывала, заново набить подушки. Когда в Шенстоуне были гости, такая работа слуг производилась практически ежедневно.
 Слуги вынесут ковры на открытый воздух, выбьют и проветрят; натрут полы, прочистят мраморные камины, сведут пятна и грязь с мебельной обивки.
 Со следующего дня все обязанности такого рода лягут на Николаса, и ей уже не нужно будет знать о ходе выполнения работ.
 Черт побери. Она даже не думала, как будет ей не хватать хозяйских хлопот. Она любила Шенстоун и заботилась о нем. На протяжении семи лет замужества Шенстоун давал ей кров, комфорт. Управление домом помогало ей не сойти с ума.
 Как теперь она могла расстаться с ним?
 — Ты готова для нашей экскурсии? Внезапно раздавшийся за спиной голос заставил вздрогнуть.
 — Ты слишком легко возбуждаешься, — сказал он, и тембр его голоса придал словам несколько иное значение.
 — Чепуха, — бодро сказала она. — Я просто задумалась. Ведь мне так много надо тебе поведать о том, как управлять Шенстоуном.
 — С удовольствием послушаю. Давай начнем с фойе перед входом. У меня так и не было возможности по-настоящему осмотреть мой дом.
 — Как скажешь, — сухо сказала она. Его дом. Шенстоун принадлежит ему…
 Они проследовали из столовой в холл, который вел к лестнице. Здесь располагался главный вход, обозначенный длинной ковровой дорожкой. На противоположной стене висели две картины в позолоченных рамах, с потолка свисала великолепная люстра, а в изгибе лестничного колодца находились старинные часы, равномерный ход которых Элизабет всегда ощущала, как биение сердца.
 Затем они проследовали в гостиную, длинную комнату прямоугольной формы, обставленную во французском стиле и занимающую всю ширину дома. Здесь группками были расставлены небольшие диваны и столики. Далее они прошли в основной зал с расписанными фресками стенами, полированной мебелью из красного дерева и обеденным столом на пятьдесят мест. Оттуда — в библиотеку с темно-зелеными стенами, книжными полками до потолка, массивным столом и стеклянными дверями, выходящими на террасу. Затем они вернулись в небольшую столовую, где на стенах были развешаны картины. Далее они перешли в кабинет с камином и стенами, обшитыми панелями, обставленный удобными диванами и маленьким столом у окна, идеально подходящим для написания писем и различных бумаг.
 Поднявшись по лестнице, они заглянули в каждую из спален, прошли по коридору, одолели еще несколько ступенек, ведущих в гостевое крыло, оказались еще в одном коридоре, откуда спустились в бальный зал с расставленными около стен позолоченными стульями. Здесь находились мраморный камин под потолок, возвышение в дальнем конце для оркестра и передняя с маленькими столиками и стульями для закусок. Над залом располагались комнаты прислуги, а еще выше — чердак, забитый ненужной мебелью, трубами, картинами, ящиками с бумагами, которые отчаянно нуждались в каталогизации. Отсюда Элизабет провела Николаса на кухню, находящуюся в пристройке, где в данный момент Кук начинала составлять меню на ленч и обед.
 Николас сказал теплые слова поварихе, и они проследовали в огород, откуда вышли на солнечный свет позднего утра.
 — Как видишь, для одного только дома нужно большое количество слуг. — Элизабет продолжала свое скучное перечисление необходимых для управления домом вещей. — Еще есть садовник и его помощники. Работники конюшен. Водители: у нас их двое. Подковщик лошадей и кузнец, также занимающийся починкой всего в имении. Если понадобится, в Эксбери есть еще рабочие руки. И еще…
 — А подвал здесь есть? — прервал ее Николас.
 — Прошу прощения?
 — Подвал.
 — А. Подвал. Да. Здесь есть подвал, но он никогда не используется.
 — Тем не менее я хотел бы осмотреть подвал.
 Элизабет встряхнулась. Она обрекла себя на утомительный поход по всему имению, а теперь он хочет спуститься еще и в подвал. В темноту. В запретную темноту.
 Чепуха. Он просто хочет осмотреть подвал.
 — Пойдем. — Она направилась к фронтону здания, и они вошли в холл. В противоположном конце, сбоку от лестницы и прямо рядом со старинными часами, находился вход в подвал. — По-моему, есть еще вход через кладовую, но тут тоже можно войти. Нам понадобится свет.
 Ее голос звучал смелее, чем она себя чувствовала; она ненавидела подвал. Там было сыро, холодно и темно; он напоминал ей о нарушенном обещании. Нельзя было позволить ему пройти слишком далеко, в глубь темноты, чтобы он не обнаружил секрета.
 Николас ушел и вернулся с парой свечей и спичками, которые он взял в столовой.
 — Я думаю, будет достаточно?
 — Достаточно, чтобы ты убедился, что там не на что смотреть, — ядовито сказала она. — Сюда.
 Она открыла дверь и высоко подняла свечу, которая отбросила тень от Элизабет вниз, во тьму.
 — Здесь узкий проход. Перила очень хрупкие, так что будь осторожен. Тебе хорошо видно?
 — Достаточно, — пробормотал он. Призрачный свет, грубые каменные стены и лестница, спиралью уводящая в бесконечность, напоминали средневековые легенды о замках. Но никакой романтикой здесь и не пахло.
 — Следи за потолком, — предупредила Элизабет, нащупывая следующую ступеньку. — И осторожнее с воском… — Она почувствовала, как горячая капля с его свечи попала ей на волосы.
 — Похоже, мы пришли. — Она выпрямилась и развернулась к Николасу, чтобы осветить ему дорогу. — Здесь есть фонари, но они уже очень давно не использовались.
 Лгунья.
 Она помахала свечой перед собой.
 — Проход ведет к складским помещениям. Желаешь их осмотреть?
 — Желаю.
 — Но зачем?
 — Чтобы подумать, что я при случае смогу здесь хранить.
 Она глубоко вздохнула.
 — Тогда пойдем.
 Проход расширился. По обеим сторонам находились складские помещения, разделенные толстыми деревянными перегородками.
 — Здесь нет ни окон, ни вытяжки. Сюда нет другого хода, помимо того, через который мы спустились. Таким образом, здесь нельзя хранить дрова, сено или даже домашнюю утварь, — заметил Николас. — Что же здесь должно храниться, если не считать вина?
 — Уильям никогда не использовал подвал для хранения чего-либо, — сказала Элизабет. — У него не было склонности, интереса заниматься хозяйством. Уверяю тебя, здесь больше не на что смотреть.
 — Но ведь подвал простирается подо всем домом, не так ли?
 — Полагаю, да.
 — Тогда пройдем дальше. У меня есть еще пара свечей.
 Она с усилием сдержалась, чтобы не сорваться на грубость.
 — Как пожелаешь.
 Она не надеялась убедить его действовать, как ей было нужно, поэтому оставалось только подчиниться воле судьбы, пока он не обнаружит маленькую комнатку, в которой она даже не удосужилась уничтожить следы пребывания бывшего обитателя.
 В той комнатке была койка, стол, раковина для умывания, свечи, котелок с водой. И у нее не было ни малейшего понятия, как предотвратить обнаружение.
 Она будет отрицать все. Нельзя допустить, чтобы Николас решил, что она имеет отношение к такого рода делам.
 Все будет как прежде…
 Кто мог предположить, что Николас пожелает обследовать подвальный этаж здания?
 С другой стороны, только так можно было его «занять».
 Они продвигались вперед довольно медленно из-за неровностей земляного пола и хромоты Николаса.
 — Никогда не видел столько пустого, неиспользуемого пространства, — заметил он, держа свечу высоко над головой.
 Вскоре они увидели ряд дверей, вделанных в стену напротив складских помещений.
 — Куда ведут двери? Элизабет задержала дыхание.
 — Понятия не имею. — Еще один шаг ко лжи. — Думаю, я раньше так далеко не заходила.
 — Проверим. — Он схватился за ручку ближайшей двери и потянул. — Хмм… Заперта. Или заклинило. Или…
 Он перешел к следующей двери, затем к следующей, везде добиваясь того же результата. Элизабет с замиранием сердца наблюдала, как он продвигался все дальше и дальше, ожидая, что он в любое мгновение обнаружит ее секрет.
 Ее сердце подпрыгнуло; рука дрогнула, отчего пламя свечи заметно покачнулось. Нужно было остановить его.
 — Держи свечу ровно, — попросил он, продолжая попытки открыть двери.
 — Здесь холодно.
 — Разве? — Он продолжал дергать за дверные ручки.
 Она подсчитала: он успел проверить десять дверей, при свете свечи можно было разглядеть еще пять. За границей тьмы находится еще как минимум десяток дверей.
 — Николас, ты же видишь — двери не открываются, за ними ничего нет. Можно предположить, что там еще множество дверей, которые тоже не откроются. Так зачем мы теряем время?
 — Чтобы удовлетворить мое любопытство. — Он прервал исследования и повернулся к ней. — Удовлетворить меня.
 Нужно его отвлечь.
 — Думается, твое любопытство должно уже быть удовлетворено, — сказала Элизабет в надежде поскорее увести его отсюда.
 — А я думаю, все еще только начинается. В зависимости от того, какие у нас будут планы на сегодня.
 Она почувствовала приступ боли. Ее тело желало, страстно хотело чего-то.
 Своей подписью она продаст свое тело за тысячу кусков золота.
 — Я выполню свою часть сделки, — сказал Николас, — если ты выполнишь свою.
 Он обошел ее и направился обратно к лестнице.
 — Кстати, я также имел в виду мистера Гиддонза. Ты прекрасно понимаешь. Все заканчивается… и начинается здесь и сейчас. Твой выбор. Твои деньги. Твоя жизнь. Думаю, обход на сегодня закончен. Уверен, что закончен.
 Нижний край ее юбки был испачкан землей с подвального пола.
 Ее нервы были на пределе. А Николас вел себя так, будто утомительный поход по подвалам был всего лишь прогулкой в парке.
 Ничто уже не будет по-прежнему: как сказал Джайлс, мистер Гиддонз уже направлялся в имение. Питер встретил его на железнодорожной станции.
 Она взбежала вверх по лестнице, чтобы успеть переодеться. Умывшись холодной водой, она расчесала волосы и забрала их заколкой. Затем она сменила блузку и юбку, надев сверху жакет, чтобы выглядеть по-деловому.
 А каким именно делом она занималась? Продавала свое тело за то, чтобы финансировать расходы своего отца. Взмах волшебной палочки, и Золушка получит своего Принца.
 Или дядю.
 Откуда вдруг у нее появились такие мысли?
 Она собралась и спустилась в библиотеку, где ее уже ждали Николас и ее отец. Плохой знак. Отец выглядел разозленным, а Николас стоял у дверей на террасу, глядя в небо.
 Она опустилась в одно из кресел у стола.
 Ожидание… снова ожидание. Такое напряжение могло расшатать нервы даже у канатоходца. Разве она постоянно не занималась бесконечным ожиданием, шагая по тонкой линии между моралью и жадностью? Один росчерк пера, и она получит деньги и комфорт.
 Только не нужно упоминать про «слухи». Даже при мистере Гиддонзе — именно слухи имел в виду Николас там, в подвале. Особенно при мистере Гиддонзе.
 Такой упор на слухи позволял предположить, что в них есть доля правды, подумала она, глядя на спину Николаса. Итак, предстояло сделать дьявольский выбор: деньги или ее жизнь. Он заключал сделку, прекрасно зная, как обстоят финансовые дела в имении, так что ей оставалось только подписать бумаги и больше ничего.
 Звук хлопающей входной двери и звучный голос Джайлса возвестили о прибытии мистера Гиддонза. Мгновением позже Джайлс появился, чтобы объявить посетителя. За ним следовал Питер, зорко следящий за выражением лица мистера Гиддонза и реакцией Николаса, повернувшегося к двери.
 — А, Николас, вот и ты. Рад тебя видеть. — Они пожали друг другу руки. Мистер Гиддонз был на целый фут ниже Николаса, и казалось, что рукопожатие последнего переломает нотариусу все кости. — Элизабет, здравствуй. Фредерик, как поживаешь? Все в сборе. Прекрасно.
 Он положил на стол свою кожаную папку и повернулся к Николасу:
 — До отправления лондонского поезда остается не так много времени, так что давайте приступим к делу.
 Николас отвесил поклон Питеру и отцу Элизабет,
 — Господа? Вы удовлетворены?
 — Ты, наверное, заплатил какому-нибудь актеру за нынешнее представление, — ехидно сказал отец Элизабет. — Но, полагаю, мы должны сдаться.
 Питер многозначительно посмотрел на Элизабет.
 — Допустим, что все в порядке. Элизабет, подойдешь ко мне позже?
 — Хорошо, — сказала она, испытывая смешанные чувства от ухода Питера и ее отца.
 — А теперь, — обратился Николас к мистеру Гиддонзу, — мы перейдем к цели вашего визита. Элизабет? Продолжим… или ты тоже предпочтешь удалиться?
 — Как галантно с твоей стороны, — проворчала она, чувствуя, что Николае блефует, бросает ей вызов.
 — Мы все знаем, что стоит на кону, — загадочно сказал он. — Выбор за тобой.
 Но она уже слишком далеко зашла, слишком много ему отдала, чтобы теперь сокрушаться.
 — Я сделала свой выбор три дня назад, — жестко сказала она. — Я исполняю свои обязанности по сделке.
 — Мудрый выбор, — проговорил Николас, подходя к столу и придвигая стул. — Тогда давайте начнем.
 — Мне тут пришла в голову одна мысль, — сказал отец Элизабет Питеру, когда они расположились в кабинете. — Мы не знаем наверняка, зачем сюда пожаловал мистер Гиддонз. То есть у Элизабет нет никаких сомнений насчет личности Николаса, значит, не она вызвала нотариуса. Она у меня слишком доверчивая. Так зачем же Николасу понадобился нотариус, сразу после того как он заявил права на титул?
 — Уверен, Элизабет нам все расскажет, — ответил Питер. — Я знаю, что для нее его появление было настоящим шоком. Очевидно, он сумел доказать свое право по рождению мистеру Гиддонзу. Так что у нас нет ни малейшего повода сомневаться в нем.
 — Я все же сомневаюсь, — изрек отец Элизабет. — И с прибытием мистера Гиддонза стал сомневаться еще сильнее. В конце концов, что он за человек? У него даже нет никаких личных вещей! Кто он такой на самом деле? Говорю тебе, Питер, Элизабет должна выяснить ответы на эти вопросы.
 Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
 — Знаешь, здесь есть определенный смысл. Элизабет красивая женщина. А как известно, мужчины любят доверять тайны красивым женщинам.
 Отец Элизабет вопросительно взглянул на Питера.
 — Что конкретно ты имеешь в виду?
 — Послушай, мы оба желаем Элизабет только добра. Следовательно, будет вполне логичным, раз уж вы все равно оба остаетесь в Шенстоуне, если она… познакомится с Николасом поближе. Может, она разузнает что-нибудь такое, что сможет использовать в своих целях?
 — Я тоже так думал, — согласился отец Элизабет. — Возможно, ей удастся узнать нечто, что докажет несостоятельность его претензий на титул.
 — Точно.
 — Бесспорно, — добавил отец Элизабет.
 — Она должна знать все. И у нее больше всего шансов что-нибудь раскопать. В конце концов, будут моменты, когда нас просто не будет в Шенстоуне.
 — Верно. Бывают вещи, о которых джентльменам лучше не знать.
 — Да, ты совершенно прав, Фредерик. Думаю, мы сможем убедить Минну остаться здесь в качестве компаньонки. Чтобы присматривать за Элизабет.
 — Великолепная идея, — воскликнул отец Элизабет. — И если у нас все получится, что-нибудь обязательно произойдет. И тогда ты сможешь…
 — Тогда я буду чувствовать себя спокойно, — сказал Питер. — Важно, насколько спокойно я буду себя чувствовать.
 — Вполне, — согласился отец Элизабет. — Одна маленькая вещь может вызвать крупные последствия. Что ж, тебе остается поговорить с Элизабет, а потом мы просто подождем и посмотрим.




 Глава 7


 — Эй… Элизабет! Элизабет!
 — Отец?
 Был уже поздний полдень. Николас после нескольких часов соблюдения необходимых легальных процедур и подписания бумаг уехал провожать мистера Гиддонза на четырехчасовой поезд в Лондон. Она была утомлена и совершенно не настроена отвечать на вопросы отца.
 Однако он настаивал, пытаясь получить у нее информацию. Или деньги.
 Конечно, он же хотел знать о цели визита мистера Гиддонза.
 — Тихо. — Отец втянул ее за руку в свою спальню и закрыл дверь. — Клянусь, в твоих слугах нет ни капли преданности. Они донесут Николасу, и все будет испорчено. Присаживайся, моя дорогая девочка. Расскажи мне все.
 — Все? Нет никакого «все», отец.
 — Тогда зачем был вызван мистер Гиддонз?
 — Имущественные дела, которые не могли быть улажены до приезда Николаса в Шенстоун.
 Звучало правдоподобно; она уже научилась с легкостью лгать. А теперь можно сказать и немного правды:
 — И еще мы уладили небольшое дельце касательно моей доли.
 Его уши навострились, чего она и ожидала.
 — Да? Я думал, что она неприкосновенна.
 — В какой-то мере да. Но ее можно изменить. Поэтому, учитывая, что я пообещала тебе деньги, определенная сумма была оговорена отдельно и записана на твое имя. Так что у тебя будет полный контроль…
 О да. Контроль ему был необходим.
 — …Однако сумма ограниченна. Когда ты ее истратишь, больше денег не будет. Я не дам больше ни цента.
 — Понятно.
 Было заметно, как в уме он уже начал прикидывать, на что потратить деньги. Что-то здесь, что-то там.
 — Сколько? — под конец спросил он. Когда она назвала цифру, он выглядел оскорбленным. Ей было все равно. Деньги, обещанные Николасом в качестве платы за сделку, шли отдельно от ее счета, и для нее такое решение было самым главным. Оно положит конец его постоянным просьбам и заставит ограничить свои бездумные траты.
 — Но недостаточно.
 — Что делать! Я не могу большего себе позволить, поэтому впредь советую тебе думать, перед тем как тратить деньги на мифические нефтяные скважины в Сибири.
 — Нет. У меня есть обязательства, обязанности…
 — Тогда спроси у Питера. Он разберется, является ли твое дело достойным капиталовложением.
 — Нет. Мне понадобится больше денег.
 — Отец, послушай меня. Больше быть не может. Процентов с оставшейся суммы с трудом хватит на покрытие моих расходов, да и то потому только, что мы остаемся в Шенстоуне в ближайшем будущем. Понимаешь? Денег всегда было ограниченное количество, и из остатков средств я выделила тебе часть на твои расходы, так что умерь свой пыл и будь более ответственным.
 — Уильям бы никогда не подумал, что единственным родственником мужского пола по его линии станет сын его далекого братца. Все, что я надеялся унаследовать, мне уже никогда не получить.
 — Ничего уже не изменить. Вот что ты никак не желаешь признать. Ничего поделать нельзя. Шенстоун и все остальное принадлежит Николасу, а я теперь всего лишь молодая вдова, у которой есть немного денег, но практически некуда податься.
 — Но ведь есть твои личные вещи, твои драгоценности…
 — Да, но это мое. Заперто. И я не трону их ни за что на свете. Даже ради тебя.
 Она наблюдала за отцом, раздраженно мерявшим шагами комнату.
 — Мне твое поведение не нравится. — Он все больше горячился.
 — Что я могу сделать! — Элизабет старалась сохранять спокойствие.
 — Я подобного не потерплю. — Отец поднял вверх палец и погрозил кому-то невидимому.
 — Имению на это наплевать, — опять спокойно ответила Элизабет.
 — Тебе не наплевать, — вдруг успокоившись, сказал он.
 — Ради твоих причуд я не пойду в приют для бедных, — ядовито сказала Элизабет. — Николас не собирается нас выкидывать на улицу; мы вольны оставаться здесь сколько захотим. Пожалуй, для нас лучшего и придумать нельзя.
 Но отец не усматривал положительных сторон своей приобретенной финансовой автономии. По крайней мере пока.
 — Все же он остается загадкой, — произнес он.
 — Он может оставаться чем пожелает, — отозвалась Элизабет.
 — Но вдруг есть что-либо, что… может аннулировать его право на наследование, — задумчивым и нарочито медленным тоном проговорил отец.
 «Я кое-что знаю», — проснулся тоненький голосок внутри Элизабет, а вслух она сказала:
 — Не могу даже представить. «Можешь. Проблема в том, как доказать.
 Как вообще можно это доказать? Если бы я смогла, то вернула бы себе Шенстоун и все деньги», — продолжал тот же голосок внутри Элизабет.
 Боже правый, она отбросила коварную мысль. Ее отец всегда мог убедить ее, что еще не все потеряно.
 Но не сейчас. Она заключила сделку. Возврата быть не могло.
 Кроме… пожалуй, того незначительного факта, о котором знала только она…
 — Я тоже. Думаю, ты сама должна выяснить, — наставительно произнес отец.
 — А я думаю, что я должна вздремнуть. Я устала от того, что все ставят под сомнение личность Николаса. И я устала от того, что меня заводят в темные места, куда я не хочу идти.
 Она повернулась, чтобы уйти, но отец схватил ее за руку.
 — Почему ты защищаешь его? — требовательно спросил он. — Послушай меня. Если нам удастся найти один-единственный факт, опровергающий его право наследования, мы вернем себе все. Снова. У тебя будет все. Все вернется на свои места. Ты, Питер, ваше будущее…
 Господи, она прислушивалась к его словам. Разве она могла не слушать их? Ведь они были правдой, которой лишал ее Николас: если она найдет доказательства, она сможет себе все вернуть.
 А тем временем она имела в своем распоряжении Николаса…
 …И Питера тоже…
 — Вот мы все и собрались, — темпераментно сказал Николас, оглядывая лица собравшихся за обеденным столом. — Одна счастливая семья. Я надеюсь, вы все будете спать в своих комнатах сегодня ночью?
 — Мы считали, что необходима предосторожность, — пробормотал отец Элизабет. — На нашем месте все поступили бы именно так. — Он посмотрел на Элизабет, но она отвела взгляд.
 — Вполне вас понимаю, — искренне согласился Николас.
 Слишком искренне, подумала Элизабет.
 — Но теперь вы мои гости, и, я надеюсь, мы забудем произошедшее недоразумение, — миролюбиво произнес Николас.
 — Слишком великодушно, — тихо проговорила Элизабет.
 — Потому что я так люблю принимать гостей. Я почти забыл, как весело развлекать чьих-то друзей, — объяснил Николас.
 — Неужели? — поинтересовался Питер. — Как давно вы были социализированы, Николас?
 — Я совсем не социалист, Питер. А вы?
 Питер вскипел:
 — Я вас уверяю…
 — Нет, нет. — Николас поднял руку. — Давайте вести только застольные разговоры. Никаких оскорблений. С вашими связями вам рады в любом доме. Так как вы близкий друг Элизабет, вы всегда желанный гость и здесь.
 — Спасибо. — Питер сидел прямо, как доска. Никто не пропустил мимо ушей вспышку ярости со стороны Питера и те два слова… никто, кроме Николаса. Или он намеренно подстрекал Питера?
 Элизабет занялась мясом на своей тарелке. Сегодня были заливное из телятины, начиненное соусами, грецкими орехами, беконом и сваренными вкрутую яйцами, а также разнообразные салаты, вареный картофель, рулеты, меренга на десерт. Но Элизабет сегодня страдала отсутствием аппетита.
 Виктор, напротив, атаковал мясо, проявляя к нему излишний интерес, да и все остальные уже доканчивали первую порцию.
 Но ей надо было о многом подумать. Все, что сегодня произошло, вместо разрешения проблем только породило новые, ей нужен был союзник.
 Она взглянула на Минну, гонявшую по тарелке картофелину. Минна провела большую часть дня в своей комнате, в чем нет ничего необычного. Однако если принять во внимание, что в доме происходило столько событий и что, по заявлению самой Минны, она откуда-то знала Николаса, она могла хотя бы присутствовать при прибытии мистера Гиддонза.
 Но Минна была единственным человеком, которому ничего не было нужно от Элизабет, разве что кроме удобной комнаты и приятной компании.
 Она наклонилась вперед и коснулась руки Минны.
 — Минна, дорогая. Ты просто должна оставаться здесь как можно дольше.
 Минна улыбнулась:
 — Я с радостью останусь так долго, как ты пожелаешь.
 — Прекрасно.
 Прекрасно? Все смотрели на нее, будто некто сказал что-то такое, чего Элизабет не услышала.
 — Джентльмены. — Она поднялась, по привычке давая понять, что они могут покинуть столовую. Николаса, выходящего из комнаты, казалось, что-то позабавило. За ним следовали Виктор, отец Элизабет и Питер, который одними губами произнес:
 — Не уходи.
 Элизабет вновь обратилась к Минне:
 — Минна, дорогая, неужели ты совсем не можешь вспомнить, откуда ты знаешь Николаса?
 — Ну, я пыталась припомнить. Наверное, видела его у кого-нибудь дома. Не то чтобы в тех же кругах, к тому же я покидала страну на несколько лет… Я просто никак не могу соединить воедино различные обстоятельства. Но воспоминание вернется, я уверена. А тем временем я постараюсь не дать ему или твоему отцу запугать тебя.
 — Запутать меня? Думаешь, все настолько плохо?
 — Милая девочка, сколько я тебя знаю, твой отец всегда манипулировал тобой. Очень мило со стороны Николаса позволить нам всем остаться. Я приложу все усилия, чтобы помочь вам с Питером, если он тот, кто тебе нужен.
 — Спасибо, Минна. Я знала, что могу на тебя рассчитывать.
 — На меня ты тоже можешь рассчитывать, — вдруг послышался голос Питера.
 — Питер! — вскричала Минна. — Пожалуй, мне стоит оставить вас двоих наедине. Прошу извинить. Спокойной ночи, Питер. — И она выскочила из комнаты.
 Питер сел в освободившееся кресло и взял Элизабет за руки.
 — Что за денек, дорогая Элизабет. Как ты вообще держишься? Ночная стража, организованная твоим отцом, враждебность Николаса…
 — Я устала, — коротко ответила она, радуясь его присутствию, его прикосновениям. Он всегда так к ней прикасался… — Мне сегодня пришлось сопровождать Николаса по всему дому и даже по подвалу еще до приезда нотариуса.
 — Правда? Бедная моя. Время, проведенное с мистером Гиддонзом, наверное, было не из легких. А прогулка с Николасом наверняка напомнила обо всем, что тебе пришлось пережить.
 — Однако я все еще здесь, — беспечно сказала она, — значит, еще не все потеряно.
 — Я надеюсь, моя милая девочка. Я все еще не верю ни единому слову, которое говорит твой новоявленный хозяин. Я бы очень хотел, чтобы была возможность… ради твоего же блага, я имею в виду… какой-нибудь способ…
 — Конечно, — пробормотала она. — Но его добропорядочность была подтверждена нотариусом.
 — Все же он остается загадкой. Должны ли мы предположить, что он был ранен во время одного из романтических приключений? Меня бесит, когда я думаю, что он столько у тебя отнял.
 «А сколько он мне дал… Но Питеру нельзя было ничего знать, пока», — подумала она.
 — Ты должна пытаться опровергнуть его претензии, — настаивал Питер.
 — Питер! — воскликнула она и подумала: разве ее отец не говорил теми же словами?
 — Что-нибудь обязательно найдется, я уверен, — продолжал он.
 — О чем ты говоришь? — возразила она. Питер еще крепче сжал ее руки.
 — Я говорю о том, что на кон поставлено так много, что ты должна любыми средствами добраться до правды.
 — Любыми средствами? — хитро спросила она. Не мог же он предлагать…
 — Ты ведь красивая женщина…
 — Надеюсь, что так, — вставила Элизабет с легким раздражением.
 — Элизабет. Уверен, что ты понимаешь. Ты единственная, у кого есть… возможность добраться до правды. Ты ведь постоянно будешь здесь, в то время как мы с твоим отцом будем периодически отлучаться в Лондон по делам. Говорю тебе, Николас хочет тебя… У тебя будут возможности, просто разумно ими распоряжайся, и ты получишь все, что захочешь.
 — Питер?! — Но ведь все, что она когда-либо хотела, — только быть с ним. Не мог ведь он говорить о том, о чем ей казалось. Или мог?
 — Дорогая Элизабет, — продолжал он. — Ты знаешь, что тебе нужно сделать.
 Она знала, знала наверняка. Как бы он реагировал, если бы узнал, что она уже распорядилась собой?
 Питер посмотрел на нее ласково:
 — Давай больше не будем говорить о делах. Лучше позволь, я тебя поцелую.
 — Я буду счастлива, — прошептала она.
 Он наклонился к ней, обхватил руками ее лицо и прижался своими губами к ее губам. Сладкие, сладкие поцелуи, вначале легкие, затем более требовательные, будто где-то повернулся переключатель. Или будто его страсть удерживалась под жестким контролем и выплеснулась только тогда, когда он узнал вкус Элизабет.
 Она так ждала выражения его страсти, ради которой стоило пойти на все. Абсолютно на все. Она обвила свои руки вокруг него и прижалась к нему. Он пододвинул свой стул, а она свой.
 Она хотела приблизиться к нему еще больше, получить ту его жесткую часть, которую она так давно хотела.
 Он проник языком в ее рот, и у нее бешено забилось сердце. Он убрал ее руку со своей шеи и положил ее между своих ног.
 Он уже был напряжен и готов к действиям. Она схватила его за кончик, и он немедленно отреагировал:
 — Ооооо, Элизабет…
 — Да-а-а…
 — Пойдем ко мне в комнату.
 — Я бы хотела. Но я не могу.
 — Не надо играть со мной, Элизабет. Если ты не будешь относиться к мужчине с вниманием, ты его потеряешь.
 Достаточно жесткое предупреждение Питера ее обескуражило.
 — Я тебя потеряю? — прошептала она вплотную к его губам, лаская его между ног.
 — Если будешь продолжать в том же духе, то нет.
 — Я бы могла… — проговорила она, сжимая его пенис. — Я буду… — Она провела рукой вниз по стволу. — Я могу… — Она взяла в руку его мошонку.
 Методика Николаса работала безошибочно…
 — Поцелуй меня.
 — Мммм.
 — Аххх…
 — У нас остался еще десерт? — спросил Николас, врываясь в дверь. — Ой, прошу прощения. Я слышал такие сладострастные стоны, исходящие отсюда. Вот и решил, что Кук предложила добавку десерта. Не обращайте на меня внимания. Продолжайте заниматься тем, чем занимались до меня.
 — По-моему, мы закончили, — произнес Питер сквозь сжатые зубы. — Не знаю, как ты, Элизабет, но… прошу извинить меня…
 Он наклонился к Элизабет и прошептал:
 — Останься. Для тебя хорошая возможность.
 — Боже мой… — прошипела она. Он отстранился от нее.
 — Нет. Оставайся. — Питер был настойчив. Она сжала губы, и он ушел. Она добивалась того, чтобы возбудить Питера, довести его до точки кипения. У нее прекрасно получалось, пока не объявился Николас.
 — Чего тебе надо? — ворчливо спросила она.
 — Тебя.
 — Боже правый, Николас. Неужели? Именно сейчас?
 — А ты как думаешь?
 Ей даже не нужно было смотреть. Ей было интересно: неужели Питер ни разу не замечал набухший член Николаса? Наверное, нет.
 — Я все оплатил, Элизабет. Моя часть сделки выполнена.
 Господи, снова сделка.
 — Думаю, я уже многому научилась, — пробормотала она.
 — Понимаю. Дело в Питере. Неужели наша стратегия не работает?
 — Она прекрасно работает, Николас. О твоем вторжении он может подумать только то, что решил уже давно: по какой-то нелепой причине ты меня хочешь.
 — Питер очень проницателен. Я бы с удовольствием взял тебя прямо здесь, но, думаю, твой отец будет не слишком рад обнаружить нас голыми на столе в гостиной.
 Он посмотрел на стол, затем на дверь. С другой стороны, вряд ли кто решит вернуться в столовую в такой час.
 — Я передумал…
 — Только не здесь. Нет. Николас…
 — Мы не будем раздеваться. У нас просто… будет десерт.
 Она снова запротестовала:
 — В любой момент сюда могут войти.
 — Им наши упражнения только прибавят интереса, не так ли? Никто не будет вмешиваться; скорее всего они затаятся за дверью и будут подсматривать. На тебе сейчас идеальная юбка, Элизабет. Под нее очень легко залезть. А там, наверное, обычное нижнее белье. Просто сядь на край стола, и мой член тебя обязательно найдет.
 Она медленно поднялась. С его стороны было совершенным безумием пытаться обладать ею в столовой. Здесь не было запирающейся двери. Здесь негде было спрятаться. Сюда любой мог войти.
 Питер… Что, если он их увидит?
 Он наверняка посоветовал бы ей использовать такую возможность, едко подумала она.
 Разница была лишь в том, что Николас использовал ее, использовал их сделку и свои деньги в качестве основания брать ее везде, где захочет, только потому, что ему так хотелось. Он уже разделся, и его пенис был нацелен на нее. Теперь все, о чем она думала, что она хотела, что чувствовала, уже не имело значения. Он сейчас думал только о том, как насадить ее на свой ствол. Она балансировала на краю стола, немного наклонившись назад.
 — Прекрасно, — проговорил он. — Подними юбку. Раздвинь ноги. — Он обхватил руками ее бедра и придвинул ближе к себе. — Сейчас.
 Она была уверена, что кто-нибудь войдет в любую минуту, но ему было все равно. Он пробирался сквозь ее нижние юбки, продираясь через ткань к ее щелочке. Вскоре он нащупал ее лобковые волосы и вошел в нее.
 Она хватала воздух ртом.
 — Мокро, туго… не шевелись…
 Она и не могла шевельнуться; ее тело было наклонено под странным углом, ноги раздвинуты и обвиты вокруг его бедер. Она чувствовала его пульсацию внутри себя, чувствовала, как он старается держать себя под контролем. И неожиданно ее охватила волна возбуждения оттого, что она отдалась ему в таком общедоступном месте.
 Хотела ли она, чтобы кто-нибудь их увидел?
 — Посмотри на себя…
 Он практически целиком вытащил из нее пенис, она наклонилась вперед, чтобы видеть его ствол, частично погруженный в нее.
 Вращая бедрами, он вошел в нее немного глубже. Затем еще глубже, казалось, что его внушительная длина целиком уместилась внутри ее тела, жестко и неумолимо наполняя ее, пока он не прижался лобком к ее щелочке.
 Он начал ритмично двигаться, погружаясь с каждым толчком все глубже и глубже. Его пенис пульсировал, наливался кровью и неожиданно изверг в нее свое семя.
 — Взбитые сливки для торта моей женщины, — произнес он, плотно прижимаясь к ней. — Но десерт еще не весь.
 Он поглощал ее.
 Он уложил ее спиной на стол, сорвал нижнее белье, погрузил свое лицо в ее лоно и поглощал ее.
 Она лежала обнаженная на обеденном столе, где любой мог увидеть ее.
 Но как только его язык погрузился в ее святая святых, ей стало абсолютно наплевать на всех.
 Он ее лизал, сосал, погружая язык так глубоко, как мог. Он слизывал соки, обильно выделяемые ее разгоряченным влагалищем, водя языком вверх и вниз по ее половым губам, устремляясь к ее центру удовольствий.
 …здесь… здесь… он знал, как надо делать, насколько сильно, насколько энергично… ахххх…
 Она насаживалась глубже и глубже на его язык, плотнее, плотнее, плотнее…
 Вот так… вот так… вот так…
 Ее тело таяло на кончике его упругого языка…
 .. .растворялось, расплывалось…
 На кончике его языка она достигла высшей точки наслаждения, и ее тело конвульсивно сокращалось от приливов удовольствия.
 Она лежала обнаженная на обеденном столе, а его голова была между ее ног.
 Поздно ночью Шенстоун казался зловещим. Все разошлись по своим комнатам, заперли двери, задернули занавеси и погрузились в сон.
 Предыдущие два часа были настоящим эротическим сном. Теперь она знала, как надо проводить ночи: в объятиях любимого, утопая в его семени.
 В объятиях Питера, в семени Питера.
 Ее тело томилось, слабело от желания; она терлась промежностью об обивку скамьи, на которой сидела, расчесывая волосы. Она была ненасытна. Двух часов, проведенных на спине, ей было недостаточно. Она хотела еще.
 Нет. Она хотела Питера.
 Ее соски набухли под тонким шелком ночной рубашки. Она задрала подол и широко расставила ноги, чтобы касаться обнаженным телом поверхности скамьи. Внутри поднялась волна возбуждения.
 Ее тело желало наполнения; оно было готово принять нечто твердое, горячее, брызжущее семенем.
 Любой мог запросто зайти к ней в комнату, опуститься на колени и войти в нее, еще раз предоставив ей возможность испытать непередаваемые ощущения блаженства.
 Если бы он только пришел…
 Она со свистом втянула воздух. Стояла ночь, и темнота заставляла ее ощущать возбуждение, вспоминать эротические впечатления, полученные предыдущей ночью.
 И на обеденном столе.
 И с жемчужиной.
 И с ним.
 Не с Питером.
 С напряженным пенисом, не принадлежащим Питеру…
 Она издала чувственный звук и прижалась обнаженным телом к скамье.
 Ее тело жаждало секса, ее движения были замедленными, тяжелыми. Она чувствовала свое возбуждение, свою влагу, вес грудей, трение шелка о свои торчащие, напряженные соски.
 Она хотела, чтобы горячие мужские руки ласкали ее соски, а вибрирующий пенис яростно вонзался в ее плоть.
 И тут она подумала, что, если мужчина не идет к ней, она может прийти к мужчине. И она кончит в то же мгновение, когда он войдет в нее.
 Мысль ей понравилась. Откуда Питеру знать, что она изнывает по нему? Ведь она сама отказала ему предыдущим вечером.
 Его комната располагалась в конце коридора. Она могла бы прийти к нему обнаженная, отдаться ему и позволить довести ее до изнеможения.
 Пенис Питера… При мысли о нем у нее перехватило дыхание. Она уже как-то ласкала его. Достаточно будет пары минут, чтобы проскользнуть по коридору и упросить Питера вогнать свой член между ее ног.
 О да. И никто не будет ничего знать. Наконец-то… пенис Питера… Когда она представила его, у нее внутри все сжалось. Она постучится в его дверь, и он схватит ее, прекрасно зная, зачем она пришла. Он снимет с нее тонкую ночную рубашку, чтобы насладиться видом ее тела, а она с удовольствием даст рассмотреть себя. Она представит свои торчащие соски и мокрую киску только перед его взором. Ей не нужны были его поцелуи; ей нужен был его член, напрягшийся от желания ее тела…
 Она бросилась к двери, уверенная, что Питер ждет ее…
 …она заберется к нему в кровать, а он заберется на нее…
 Вдруг сильная, горячая рука остановила ее и грубо толкнула на кровать.
 Николас.
 — Только не сегодня, моя дорогая. Сегодня ты будешь забавляться только с моим членом.
 — Где ты был? — возмущенно спросила она.
 — Там, где нужно. Кстати, мой посох длиннее, чем у Питера.
 — Ты шпионил за мной, — зло проговорила она, подбираясь к краю кровати.
 — Нельзя доверять девственнице, вкусившей плотской любви.
 — Твоя задача была всего лишь обучать меня. Для Питера.
 — Разве? У меня после эякуляции начисто отшибает память. Мне даже еще сильнее начинает хотеться. А ты, моя дорогая обладательница торчащих сосков…
 — Не… — он надвигался на нее, — приближайся… — он уже забирался на постель, — ко мне…
 — Я уже здесь. И ты знаешь, что я принес с собой. — Он просунул руки под ее колышущиеся груди. — Я хочу твои соски. Обнажи их для меня.
 — Нет.
 — Я все равно до них доберусь. — Он сжал пальцами один из напряженных кончиков, и она скорчилась от нахлынувших ощущений. — Такие горячие… — Он сжал второй сосок, и она застонала. — Такие ненасытные…
 Он одновременно сжал оба ее соска, и она содрогнулась от затяжного оргазма, заставившего ее стечь на покрывало подобно свечному воску.
 Он склонился над ее свернувшимся телом и горячо зашептал ей на ухо:
 — Когда твои соски нуждаются в хорошем сексе, ты идешь не к нему. Ты идешь ко мне. Если тебе нужен жесткий член, ты приходишь ко мне. Если ты трахаешься дважды в день или по десять раз на дню и тебе мало, то ты идешь ко мне. Таковы условия сделки. Ты не забыла о нашей сделке? Взамен ты получаешь деньги… образование… и столько секса, сколько сможешь выдержать. А в перспективе ты еще получаешь Питера в качестве мужа.
 — Очень щедро с твоей стороны, — пробормотала она.
 — Так и есть, — любезно сказал Николас. — Очень щедро… Что там такое?
 Элизабет выбралась из-под него и спустила ноги на пол.
 В коридоре звучали голоса. В дверь застучали. Голоса ее отца и Джайлса…
 — Пожар! Пожар! Просыпайтесь и выходите наружу! Все вставайте!..
 Николас выругался.
 — Обуйся, надень халат потолще и убирайся из дома…
 — Но они же не обнаружат тебя в твоей комнате…
 — Обо мне не беспокойся. Собирай вещи и бегом отсюда.
 Где-то в отдалении забил колокол. Пожар — пожар — пожар! Она схватила халат, всунула ноги в первые попавшиеся туфли и распахнула дверь.
 — Николас, я не могу тебя так оставить…
 — Можешь. Делай, как я говорю. Иди!..
 — Боже мой…
 Она колебалась еще мгновение, увидела нетерпение на его лице и желание, чтобы она побыстрее убралась, и выбежала в коридор прямо в густое облако дыма.




 Глава 8


 Борясь с дымом, она почувствовала, как чьи-то руки подхватили ее, услышала голоса — отца, Виктора, Минны… Кто-то метнул стул в оконное стекло, дым устремился наружу, а они все побежали в противоположном направлении, к лестнице.
 Они скатились с лестницы, хватаясь друг за друга, отчаянно кашляя, и вырвались через переднюю дверь на свежий ночной воздух.
 — О Боже мой, о Боже мой, — завывала Минна, обхватив себя обеими руками.
 — Где Питер? — закричала Элизабет. — Где Виктор? Кто-нибудь успел предупредить Николаса? Минна? Где Питер?
 Она закрутилась на месте и попала в плотный поток слуг, выполняющих свои обязанности.
 — Огонь в подвале, — прохрипел отец Элизабет. — Скажите слугам. Найдите воду. Где-то в нижних полях есть еще один вход.
 Джайлс! — Он побежал за дворецким. — Виктор, помоги мне!
 Вокруг был полный хаос, слуги сновали взад-вперед, принося песок, воду, стараясь помочь чем-нибудь.
 Вдалеке бил колокол.
 — Где Николас? Где он?
 — Боже мой, Элизабет. — К ней сзади подошел отец. — Кого он волнует? Помоги погрузить ведра на повозку. Попробуем найти старый вход в подвалы, чтобы подобраться к огню с той стороны.
 Элизабет, дрожа, провела рукой по волосам.
 — Бог мой! — Там же ее секретный вход… заботливо укрытый ветками и виноградными лозами… — Боже… Где Николас?
 — Элизабет, прекрати болтовню и помоги мне.
 Не сумев придумать себе иное занятие, она начала грузить ведра с водой на тележку. К ним подбежал Питер:
 — Элизабет, ты в порядке? Послушайте, слуги таскают ведра с водой через главный вход, но там слишком много дыма. И мы не уверены, где находится источник огня.
 — Тогда распорядись, чтобы слуги выстроились цепочкой и попробовали отыскать другой вход в полях, — скомандовал отец Элизабет. — Если появятся люди из города, ставьте их в ту же цепочку. Сейчас нам крайне необходим свет, не считая воды и земли. Элизабет?..
 — Да. Да. — Она откинула с лица прядь волос. — Боже, я хотела бы знать, что с Николасом все в порядке.
 Отец на минуту остановился.
 — А что, если с ним не все в порядке?
 — Что ты имеешь в виду?
 — Я имею в виду… что, если с ним что-то случилось? Что тогда будет?
 — Не хочу даже об этом думать.
 — А все-таки?
 — Может, мы не будем снова заводить этот разговор? — попросила Элизабет, решительно ставя ведро на тележку. — Никто не хочет, чтобы с ним… что-то случилось. Никто.
 — Как скажешь.
 — Где Виктор? Он мог бы помочь тебе с недрами: они слишком тяжелы для меня. А я хочу отыскать Николаса.
 Отец схватил ее за руку:
 — Ты уверена, Элизабет?
 Она была уверена только в том, что у нее и плохое предчувствие. Шенстоун мог сгореть дотла и ее секрет может быть обнаружен, если она будет настаивать на том, чтобы найти Николаса, и если слуги наткнутся на тайный вход в полях.
 Она должна находиться рядом с Питером, командуя слугами, прочесывающими поле с факелами. Она должна рассказать ему о местонахождении секретного входа. Именно она должна спасти Шенстоун.
 — Смотри — вот и подмога… — Она указала на толпу народа, направляющуюся к ним из города. — Я иду к Питеру.
 — Иди, моя девочка. Заодно подумай о тех временах, когда Шенстоун принадлежал тебе — всего три дня назад, — и о том, что такое положение очень устраивало некоторых.
 — Отец! — Как он может говорить ужасные слова в такой момент? Не мог же он действительно предполагать… Она не должна его слушать, не должна.
 — Иди к Питеру, дорогая. Не волнуйся о Николасе. У меня предчувствие, что он скоро обнаружится.
 Торопливо направляясь к Питеру, она с сарказмом подумала, что может обнаружиться что-нибудь другое. Она прошла мимо пары дюжин горожан, которыми командовал Джайлс, мимо двух повозок, груженных баками с водой. Их везли в сторону полей, освещая дорогу факелами.
 Все рассчитывали найти тайный вход в подвалы, иначе Шенстоун мог сгореть.
 — Питер!
 — Мы еще не нашли его, — отозвался он. — Мы проверяем каждый куст, заглядываем под каждую лозу.
 — Ты не видел Николаса?
 — Кого он волнует? Нам необходимо найти источник огня. — Он помахал рукой в сторону темной фигуры, направлявшейся к ним со стороны людской цепи. — Эй, ты! Возьми человек пять и продолжайте осматривать кусты. Черт. Николас.
 — Очень рад узнать, что распоряжаешься здесь ты, — холодно сказал Николас. — Элизабет.
 Она с облегчением вздохнула. Если не считать грязных пятен на лице и руках, он выглядел вполне невредимым.
 — Я в порядке.
 — Хорошо. Что там насчет предполагаемого входа в подвалы со стороны полей?
 Она обернулась и посмотрела на дом. В колышущемся свете факелов он казался вросшим в землю, непоколебимым, как время, и почти живым.
 Она взглянула на Николаса.
 — Есть предположение, что где-то здесь находится потайной ход. Или, возможно, он где-то в саду. Вот и все, что я могу тебе сказать. Наверняка он располагается недалеко от дома. Но это всего лишь… — Она почти сказала «предположение».
 Опять ложь.
 — Отлично, — произнес Николас. — Пошлите вот тех людей с факелами на поле, ближайшее к садам. Так, Питер. Я не хочу, чтобы мой дом сгорел дотла.
 — Твой дом, — процедил Питер. — Тогда поступим следующим образом. Образуем полукруг и начнем двигаться в сторону дома. Понадобится около двадцати человек, чтобы вырубать поросли и искать под ними.
 — Найдем, — сказал Николас. — Давайте действовать.
 — Я с вами, — вставила слово Элизабет. Николас в упор взглянул на нее.
 — Хорошо.
 Все было организовано за десять минут, и цепь людей с лопатами, мотыгами, метлами и серпами начала поиск любого объекта, похожего на дверь в земле.
 Элизабет встала на краю цепочки, чувствуя, как ее сердце пытается выпрыгнуть из груди. Именно она должна обнаружить замаскированный вход, но как сделать, чтобы находка выглядела чистой случайностью.
 За ней шли трое человек с факелами, а вдоль линии людей разъезжала повозка, пополнявшая запасы горючих материалов.
 Со стороны выглядело так, будто зловещая армия крадется по кустарнику, похожая на языки пламени.
 В воздухе витал легкий запах гари. Люди смачивали рубахи и платки, повязанные на лица, стягивая кольцо вокруг дома. Во главе цепочки шел Николас.
 Вокруг дома земля, густо покрытая зарослями кустарника, прорезанными тропинками, была очень неровной. Они подходили все ближе и ближе.
 Именно она должна обнаружить… ведь они были уже так близко…
 Она ткнула лопатой в переплетение веток и виноградных лоз. Послышался звон металла.
 — Николас! — Ее голос сорвался, ведь она знала, обо что ударилась лопата.
 Все собрались вокруг и начали разбрасывать ветки, не обращая внимания на дым.
 — Не прикасайтесь к дверям, — приказал Николас. — Металл сильно нагрелся. Кто-нибудь, принесите вилы, чтобы мы могли поддеть дверь.
 У кого-то в цепи нашлись вилы. Николас схватил их, распорядился поднести поближе несколько факелов и стал пытаться подцепить вилами одну из дверей.
 — Черт возьми…
 Питер выхватил у кого-то другие вилы и начал стараться приподнять другую створку.
 Позади них люди, державшие факелы, стали меняться и по очереди отходить дальше, чтобы прочистить легкие. Элизабет в спешке смачивала их повязки водой.
 Время от времени Николасу удавалось зацепить вилами дверь, но она все равно срывалась.
 Тогда Николас передвинул Питера на свою сторону, и вдвоем они наконец зацепили дверь и удержали ее.
 — Черт… так… теперь толкай…
 Дверь стала медленно подниматься. Из туннеля повалил дым.
 — Господи… Элизабет, назад… все назад… — Николас повязал себе на лицо очередную повязку, смоченную водой, и присел перед входом в туннель. — Бог мой…
 Внизу был кромешный ад. Дым вырывался маленькими вихрями, и Николас абсолютно не представлял, что теперь делать.
 — Давайте закачаем туда воду, затем я спущусь вниз.
 — Не ходи, — запротестовала Элизабет.
 — Дом мой, и я пойду. Подвезите сюда повозки. Пошевеливайтесь…
 Они придвинули поближе повозки с водой, спустили вниз по каменным ступеням шланг, и двое мужчин стали качать воду. Рядом встали еще двое, чтобы сменить первых, когда те устанут. Через две минуты в подземелье хлынул поток воды.
 Послышались радостные крики. Дым пошел на убыль.
 — Горит дальний конец подвалов, по которым мы вчера ходили? — спросил Николас у Элизабет. Она кивнула. — И ты не подумала сказать мне, что ходы тянутся досюда?
 Несмотря на жар вокруг, ей вдруг стало холодно.
 — Я не знала наверняка. Я бы никогда не подумала…
 Он оборвал ее:
 — Правильно. Кто бы подумал, что в пустом подвале может случиться пожар?.. Сколько воды в баке?
 — Он почти пустой, — доложил один из людей.
 — Тогда начинайте качать из второго, а этот пока наполните. Джайлс, проследи. И всех, кто не занят у основного входа в подвалы, пришлите сюда. Смотри… — Он повернулся к Элизабет. — Сюда идут твой отец и Виктор… и Минна.
 — Слава Богу, Элизабет. — Отец взял ее за руки.
 — Козни, — провозгласил Виктор. — Тебя окружают враги. Они ни перед чем не остановятся, чтобы убить тебя. Пожар — их предупреждение, Николас. Отнесись к нему серьезно.
 — Из какой они революционной группировки? — сухо спросил Николас. — Достаточно. Элизабет, намочи мою рубашку. Питер, подай мне новый факел. Я спускаюсь.
 — Один ты не пойдешь, — сказал Питер.
 — Я тоже иду, — добавил отец Элизабет.
 — И я… — послышался голос Виктора.
 — Без меня вы никуда не пойдете, — сказала Элизабет.
 Все повернулись и в один голос отрезали:
 — Нет!
 Она протянула Николасу мокрую рубашку и носовой платок на лицо.
 — Дайте мне с собой пару ведер. Я постараюсь затушить огонь в подвале.
 — Или погибнешь, — возразила Элизабет. — Если мы пойдем все вместе, мы сможем оказать помощь. Я буду идти позади и нести факел. Минна, ты следи за работой насоса и обеспечивай хорошее освещение входа. Отец, ты, Питер, Виктор и Николас, начинайте перетаскивать вниз песок. Все остальные могут выстроиться в линию и начинать передавать по цепи ведра с водой. Как минимум мы будем в курсе того, что происходит внизу.
 — А как максимум все задохнемся, — добавил Николас. — Не очень хороший план, Элизабет. Поскольку собственность моя, я пойду. Приготовьте все, что необходимо, и продолжайте качать воду. Дыма стало меньше, но он по-прежнему опасен.
 — Хорошо, — с обидой сказал отец Элизабет. — Хочешь поиграть в героя — играй. Опусти его, Элизабет. Мы достаточно скоро узнаем, что происходит внизу.
 Они смотрели, как он спускался, освещаемый мерцанием факелов. Какое-то время было видно, как он пробирается по воде, неся в одной руке факел, в другой — ведро, затем он исчез. Во тьме была видна только красная точка его факела. Затем и она исчезла.
 — Сгинул, — пробормотал Питер.
 — Мы должны что-то делать, — с несчастным видом проговорила Элизабет. На самом деле именно она должна была пойти, ведь она знала, что он обнаружит в подземных комнатах.
 — Элизабет, успокойся. Он отказался от помощи.
 Один из людей, качающих воду, доложил, что резервуар почти пуст.
 — Пусть кто-нибудь проверит, наполнили ли другой бак, — распорядился Питер.
 — Есть. — Человек поднял руку и бегом припустил к дому.
 — Черт… — пробормотал Питер.
 — Элизабет права, мы должны спуститься. Что, если он попал в беду? — сказал отец Элизабет.
 — Вдруг огонь распространился, и он не может с ним справиться? Что, если напора воды недостаточно? Если он потерял сознание от нехватки воздуха? — перечисляла Элизабет.
 Она могла придумать еще тысячу несчастий, но Виктор высказал самое главное:
 — Что, если он мертв?
 — Такой факт все меняет, — ответил Питер и подозвал держателей факелов. — Подойдите поближе. Будем действовать согласно плану Элизабет. Передавайте по цепочке ведра, а мы спустимся вниз и постараемся помочь Николасу. Элизабет, возьми факел, запасное древко и немного воды, на всякий случай. Виктор, возьми два ведра. Фредерик, встань у первой ступеньки и передавай информацию наверх. Заодно следи, чтобы хватало людей и ведер. И продолжайте качать воду. Элизабет, пойдем.
 Он взял два ведра с водой и направился вниз по ступенькам. За ним шла Элизабет, высоко держа факел, чтобы освещать дорогу Питеру, а замыкали шествие ее отец и Виктор.
 В воздухе все еще витал дым, образуя неясные круги вокруг факелов.
 Хотя Элизабет прекрасно знала дорогу, ей казалось, что она спускается в никуда и в любой момент может оказаться в полной пустоте.
 — Я на дне, — прошептал Питер. — Приготовьтесь наступить в воду. Боже мой, здесь сущий ад. Я ничего не вижу, но дыма не так уж много. Элизабет, передай мне факел.
 Она протянула ему факел и взамен взяла одно из его ведер.
 — Николас! — закричал в темноту Питер. Ничего. Каждая проходящая секунда обдавала леденящим страхом.
 — Я здесь! — Они с трудом расслышали его голос.
 Господи, он обнаружил комнату…
 — Черт… — пробормотал Питер. — Оставайтесь здесь. Я пойду за ним; нет необходимости всем там умирать.
 — Но он же жив, — возразила Элизабет. — И дым почти рассеялся. Мы все пойдем.
 Питер провел рукой по волосам.
 — Может быть. Может быть. Есть возражения, Фредерик? Виктор? Нет? Подайте мне еще один факел. — Он поджег его от факела Элизабет. — Есть только один путь.
 Он развернулся, ведя за собой остальных, бредущих по щиколотку в воде, журчащей по тоннелю, подобно реке.
 — Николас!
 — Вы уже недалеко, — закричал тот, и Элизабет почувствовала, как ее сердце уходит в пятки. Он был именно там; он нашел комнату.
 До нее оставалось не более тридцати шагов. И до того, как ей придется раскрыть правду.
 Неожиданно она споткнулась — о Питера? — и упала. Оба факела погасли. Она барахталась по колено в воде, пытаясь уцепиться за стену, слыша рядом с собой ругань.
 — …Черт… — Голос Николаса раздался совсем недалеко от нее.
 По поверхности холодной воды плыли облачка едкого дыма, и она почувствовала головокружение. Чьи-то руки уцепились за нее, послышался сухой голос. Ее отец?
 — Элизабет? — Или Питер?
 — Черт побери… где спички? — произнес Николас странно-напряженным голосом. Послышался шуршащий звук, и их осветил тусклый свет.
 — Какого черта? — Ее отец поднялся на ноги и уставился на клубок рук и ног на полу. — Николас…
 — Я в порядке. — Голос звучал сдавленно.
 — Элизабет?
 — Да. — Она с трудом выдавила из себя одно слово. При свете факела Николас выглядел настолько грозно и мрачно, что ей захотелось убежать, ведь он обнаружил комнату. Он протянул ей один из двух факелов, поднятых из поды, не говоря ни слова о том, что только что произошло.
 А что сейчас произошло? Просто она споткнулась, и все упали, барахтаясь в холодной воде.
 — Попробуем его зажечь. — Он поднес конец древка к пламени. Факел затрещал, зашипел и занялся. — Удачно. Пойдемте, покажу, что я там нашел.
 Все столпились за его плечами у дверного проема комнаты, из которой сильно пахло дымом.
 — Что там? — спросила она скрипучим голосом. Черт побери.
 — Эпицентр возгорания, — сказал Николас.
 — И что это значит? — подал голос Виктор.
 — Пожар был ограничен стенами одной комнаты. Дальше в туннеле нигде нет ни следа горения, а ведь там строительные леса, которые легко воспламеняются. Но сгорела только комната, в которой возник пожар.
 Он выдержал паузу, чтобы смысл слов лучше дошел до его слушателей.
 — Огонь был только здесь. — Он очертил факелом полукруг, освещая комнату.
 Комната была умеренных размеров, примерно восемь на десять футов. Каменные стены. Земляной пол пропитался водой, заливавшейся сюда из тоннеля. Все предметы сгорели до полной неузнаваемости. В воздухе все еще чувствовался запах дыма.
 — Виктор, Питер, вылейте ваши ведра в тот угол. Там еще остались угли.
 — Пожар прекратился? — неуверенно спросила Элизабет.
 Огонь был только здесь, он ограничивался одной комнатой. Объяснение повисло в воздухе, едко, как дым. Что он недоговаривал? О чем он думал?
 Он обернулся и посмотрел на нее. Хрупкая, стройная Элизабет, достаточно сильная, чтобы поднять ведро воды и факел, достаточно сильная, чтобы выдержать ночь с ним.
 — Все кончено, — загадочно сказал он. — А теперь Виктор поднимется наружу и организует цепочку для передачи ведер. И продолжайте качать воду. Питер, возвращайся в дом и проследи, чтобы все начали приводить в порядок. Фредерик, где-то здесь должны быть фонари. Найди их и освети комнату. Я останусь здесь, пока не потухнет последний уголек.
 Часом позже все, за исключением Николаса, собрались в библиотеке. Они сидели и молча смотрели друг на друга.
 — Ну, — наконец произнес Виктор, — теперь вы убедились, что здесь действуют посторонние силы. Происшествие является предупреждением. Враги…
 — Ради Бога, Виктор… — с отвращением сказал отец Элизабет. — Только потому, что случился небольшой пожар…
 — Да, — медленно проговорила Элизабет, — но как?
 — Могло быть много причин, — ответил отец. — Кто-то мог неосторожно зажечь спичку. Или оставить горящую свечу. Или…
 — Но там ведь ничего нет; туда никто никогда не спускается, — проговорила Элизабет.
 Отец пожал плечами:
 — Значит, кто-то спустился.
 — И совершил поджог, — скептически добавила Элизабет.
 — Я имел в виду… допустил небольшую неосторожность, вот и все.
 — Такая неосторожность нас всех до смерти перепугала, — сказала Элизабет.
 — Вот именно, — перебил ее Виктор. — Кто-то хотел напугать кого-то в доме. Предупреждение. Враги…
 — Виктор! — Он начинал действовать на нервы Элизабет. С другой стороны, он, как обычно, произносил вслух то, о чем они не смели и подумать.
 — Сейчас слишком поздняя ночь, для того чтобы строить какие-то предположения, — сказал Питер. — Важно, что пожар потушен, никто из нас слишком сильно не рисковал и сейчас все в безопасности.
 — Тогда зачем мы здесь все собрались, раз мы все в безопасности? — требовательно спросил Виктор. — Раз нет никаких врагов?..
 — Замолчи, Виктор.
 — Вы меня никогда не слушаете. — Он придвинулся к двери на террасу. — Враг здесь, в воздухе витает запах перемен…
 — Ему на самом деле следует вернуться в Лондон, — сказал отец Элизабет. — У него здесь нет подходящей аудитории.
 — Дураки, — фыркнул Виктор. — Или вы все ждете прихода Николаса? — Он прошелся по комнате, глядя на них. — Ах да. Вы все ждете. Хотите услышать, что был несчастный случай. Что не было никакого злого умысла. Что огонь может заняться и потухнуть сам по себе, не распространяясь, не причиняя никакого вреда. Наивные глупцы.
 — Пожалуй, на сегодня мы услышали достаточно, — сказала Элизабет, поднимаясь с кресла. — Мне становится скучно. Никто не ждет прихода Николаса. Я иду спать.
 Лгунья, подумала она о себе.
 — Элизабет. — Питер схватил ее.
 — Только не сегодня, — пробормотала она, неожиданно сознавая, что еще три часа назад она была готова растаять в его руках.
 — Конечно, нет. Я просто хотел сказать, что совершенно нечего бояться.
 — Я знаю.
 — Произошел всего лишь несчастный случай, — бросил отец, проходя мимо них.
 — Я знаю.
 — Ты глупа, — сказал Виктор, открывая дверь.
 Она повернулась в его сторону и долго смотрела на него. — Я знаю.
 Он должен был все предусмотреть, думал Николас. Он должен был его сразу поймать. Между тем его враг подкрался на цыпочках и поймал его. Черт побери.
 Кто угодно мог быть его врагом. Их было четверо, и каждый из них был способен…
 Пожар там, где никакого пожара быть не могло. Дым, хаос и страх — только для того, чтобы завлечь жертву.
 И он попался, разыгрывая из себя героя, рисковавшего жизнью ради своего наследства. Все остальное было бы очень просто: его могли убить в подвале и снова разжечь огонь…
 Случайная смерть от Невидимой Руки.
 Первый шаг — кошка подкрадывается к добыче.
 …все будет как прежде…
 Уже не будет. Комната уничтожена в паническом порыве, совершенно ненужном. Она не видела в таком поступке смысла. Никто бы никогда не нашел ее. Если бы она знала, она бы вычистила ее, уничтожила все следы чьего-либо пребывания.
 Но теперь…
 Пожар вызвал вопросы. Вызвал расследование. Кто-нибудь обязательно обыщет пожарище, чтобы найти объяснения.
 А в тот момент, когда она споткнулась… ей показалось, что она почувствовала руку, подталкивающую ее в спину. Просто невозможно!
 Хотя теперь все было возможно. С тех пор, как появился Николас. Все было именно так, как сказал ее отец: три дня назад Шенстоун принадлежал ей.
 Ей было тяжело думать об этом.
 Она медленно поднималась по лестнице. В воздухе все еще витал запах дыма.
 Запах страха.
 Николас. Он шел со стороны гостевого крыла, невозмутимо хромающий, сопровождаемый слугой, несущим его чемодан и ботинки.
 — Что ты делаешь? — требовательно спросила она.
 — Переезжаю в комнату Уильяма, естественно.
 — Что?! — Комната Уильяма была смежной с ее собственной спальней, соединенная с ней дверью.
 — Дорогая Элизабет, а ты что ожидала? Что я буду вечно ютиться в гостевом крыле?
 — Наверное, да, — пробормотала она.
 — Ты совсем не думала, Элизабет.
 — Кто же ожидал, что сегодня случится пожар? — вспыльчиво воскликнула она.
 — Очевидно, тот, кто его начал.
 Теперь она наверняка знала, что во всем был виноват дым, вызвавший у нее галлюцинацию, что Николас стоял перед ней. Ей, конечно же, казалось то, о чем он говорил.
 — Тот, кто… начал пожар?..
 — Милая Элизабет. Пожары сами по себе не происходят. И так не бывает, чтобы некоторые вещи сгорали, а другие нет. Или чтобы огонь не распространялся, а потом потухал без видимой причины.
 Она почувствовала сильную слабость. Она даже не могла найти слов, чтобы возразить ему.
 — Понимаю.
 — Неужели? — произнес он, открывая дверь в спальню Уильяма. — Тогда тебе, возможно, будет интересно узнать, что я понимаю, — таинственно добавил он, входя внутрь вслед за слугой.
 Она застыла на месте.
 — Что? Что ты понимаешь?
 — То, о чем говорит Виктор, Элизабет. — И он закрыл дверь.
 Враги.
 …Если бы с ним что-то случилось? Что было бы тогда?..
 Нет, нет, нет. Ей не могла быть выгодна его смерть…
 Она ненавидела своего отца за то, что он посеял в ее голове такую мысль.
 А теперь еще и пожар…
 К. тому же существовал другой способ… И, возможно, она совершила ошибку, не задумавшись о нем раньше.
 Нет. Скорее всего он не сработает, потому что нет гарантии, что ей удастся найти доказательства. Николас утверждал, что их нет. Хотя… откуда ему знать? Она продолжала втайне лелеять идею вернуть ей все. Подстрекаемая отцом, который желал того же.
 Иметь возможность предложить Шенстоун Питеру со всеми вытекающими последствиями? Три дня назад у нее еще была такая возможность.
 …подумай о тех временах, когда Шенстоун принадлежал тебе. И о том, что такое положение очень устраивало некоторых людей… Ее отец был большой хитрец. Возможно, еще не слишком поздно. Бумаги Уильяма остались у нее. Они с мистером Гиддонзом просмотрели самые важные из них, но она еще не изучила те, которые не имели отношения к поместью.
 Но теперь она столкнулась с вереницей неожиданных событий: возвращение Питера; появление незнакомца, перевернувшее ее жизнь; пожар, который не мог начаться сам по себе; переезд Николаса в комнату Уильяма…
 От такой реальности она уже не могла убежать.
 Значит, настало время использовать то оружие, которым она обладала: то, которое Николас использовал против нее. А было ли у него право вступать во владение титулом, имением и ею?




 Глава 9


 — С другой стороны, — сказал отец Элизабет за завтраком, налегая на селедку, омлет и пшеничные лепешки, — мне не нравятся намеки, которые делал Николас прошлой ночью.
 — А твои намеки, которые ты делал прошлой ночью? — поинтересовалась Элизабет, сидя напротив серванта и нехотя размазывая свою порцию по тарелке.
 — Я? Я ничего такого не сказал, что дало бы тебе право высказывать такие заявления. — Он многозначительно посмотрел на Элизабет. — Мы должны радоваться, что дом не сгорел, пока мы спали.
 — Мы должны радоваться, что пожар не распространился, — сказала Элизабет.
 — Конечно, и я так считаю. Но зачем что-то придумывать — пожары довольно часто прекращаются сами по себе. Туннель и весь подвал по большей части состоят из каменных стен и земляного пола. Нет причины предполагать, что огонь возник не по случайности. Итак. Теперь, когда мы разобрались с происшедшим инцидентом, что ты собираешься предпринимать?
 — Предпринимать? Насчет чего?
 — Насчет Николаса. Ты ведь знаешь, что он переселился в комнату Уильяма.
 — Конечно, знаю.
 — Так вот, поставь замок на смежную дверь, моя девочка. Он может решить, что у него появились некоторые привилегии — ну, знаешь, «право синьора».
 Она покраснела. Разве может отец говорить такое своей дочери? Что бы он сказал, если бы узнал, что затронутый им вопрос уже давно решен?
 — Ты же не хочешь, чтобы о его переселении узнал Питер? Сколько, ты думаешь, он будет ждать при таких условиях?
 — Каких условиях? — воскликнула она. — Вчера ночью ты говорил нечто подобное. Я хочу знать, что ты имеешь в виду.
 — Я? Я не говорил ничего такого. Я просто утверждаю, что Питер никогда не сделает тебе предложение. Даже если бы у него было такое намерение, в чем я сильно сомневаюсь, твоя доля в наследстве недостаточна, для того чтобы подвигнуть его на какие-либо действия. Я уж не говорю о твоем возрасте.
 — Отец!
 — Элизабет, я никогда не лгал тебе. Если бы ты была скорбящей вдовой с огромным имением, тогда совсем другое дело. Если, конечно, ты действительно любишь Питера всем сердцем, то вот тебе способ: большое имение, доход, готовность его принять… место для твоего отца…
 Наконец-то выяснился мотив его действий. Он желал, чтобы все было по-прежнему. Он хотел, чтобы Николас никогда не появлялся и чтобы все имущество перешло ей. Тогда бы Питер смог на ней жениться, а он продолжал бы тратить деньги на свои нужды.
 Значит, с раздражением подумала она, не секс определяет мужские поступки: всем заправляют деньги, а она с самого начала пошла неверным путем.
 Вернее, она вообще не искала собственного пути; она приняла на веру слова Николаса, приняла условия сделки, приняла его деньги без малейших угрызений совести. А зачем? Из-за своего отца, который бы продолжал делать рискованные финансовые вложения в далекой стране и который даже не мог следить за ними, чтобы контролировать их расходование, пользуясь советами едва знакомых людей.
 Он даже мог полагаться на такого революционера, как Виктор, общеизвестной целью которого было свержение самодержавия на его родине путем внедрения в сельские имения. Например, в ее имение.
 Взамен комфорта и сохранения своих доходов она заключила сделку с Николасом. И он хорошо выполнял свою часть сделки, обучая ее вопросам мужских фантазий.
 Питер ревновал и безумно желал ее, как и предсказывал Николас.
 От Николаса она получала намного более дельные советы, чем от своего отца. И все равно в его глазах она была всего лишь слишком молодой вдовой со слишком низким доходом и без крыши над головой.
 Если взглянуть правде в глаза, не очень привлекательная партия для дяди императора.
 — Да, отец, — наконец согласилась она. — Ты прав. Было бы намного лучше, если бы Николас вообще не появлялся.
 — Наконец-то ты поняла, — сказал отец. — Но я тебе ничем помочь не могу.
 — Я тоже.
 — Ну что ж, моя дорогая. Замужество с Питером — твоя идея. Так что не трогай меня. У меня собственные проблемы. Исполнение твоей мечты зависит только от тебя.
 Зависит от нее?
 Она вышла на террасу. Ранним утром вокруг суетились слуги, готовя все для завтрака, подметая полы, полируя деревянные изделия. Вдалеке престарелый садовник и его три или четыре помощника обрезали кустарники и косили лужайку.
 Дым успел полностью развеяться, и только почерневшая штукатурка у входа в подвал напоминала о происшествии прошлой ночью. Но до того как первые гости спустятся на завтрак, почерневшие следы тоже исчезнут.
 Слуги знали свое дело; она их хорошо натренировала.
 Теперь они уже не ее слуги. Черт побери. В такие моменты она жалела, что отдала так много, получив взамен крайне мало. У нее оставалась тонкая соломинка, за которую можно было ухватиться и попробовать воскресить свою удачу: о ней знали только Уильям и она.
 И Николас. Николас знал.
 Но он отнесся к данному факту слишком легкомысленно, хотя даже простое упоминание о нем побудило его предложить ей нелепую сделку — соблазнить недозволенным, запретным способом.
 Что, если бы она тогда ничего не сказала?
 Нет, даже не надо вспоминать. Такие мысли ни к чему не приведут; было слишком поздно что-либо менять, слишком поздно жаловаться.
 Оставался только один крохотный шанс все вернуть, рискованная авантюра, основанная на малейшей вероятности: она должна найти доказательство того, что Николас был рожден в результате связи его отца с первой женой Уильяма…
 В то время как она будет думать, что искать и где искать, Николаса надо будет постоянно чем-то занимать.
 Затишье перед бурей. Элизабет и Питер сидели на террасе и играли в карты, наслаждаясь тишиной и ласковым утренним солнцем.
 Жизнь должна быть именно такой, счастливой и неторопливой, чтобы всегда было время поговорить за чашечкой чая с любимым человеком. Такой должна быть цель, задача.
 Важнее ничего быть не могло. Ее отец куда-то уехал, Минна была все еще в постели, Виктор совершал конную прогулку, Николас еще не появился.
 Возможно, он уже давно проснулся и теперь занимался своими делами, но на завтрак еще не спускался, что тоже было хорошо.
 Элизабет не хотела говорить ни о пожаре, ни о будущем. Она чувствовала себя вполне счастливой. Если бы она могла, она бы затащила Питера в постель.
 «…Если он тебя трахнет, он больше не будет тебя желать…»
 Но пока он желал ее, еще как желал. Желание переполняло его. Оно было в его глазах, в том, как он наклонялся к ней, надеясь мельком увидеть ее лодыжку или выпуклую грудь.
 — Может быть, тебе не стоит так по-деловому одеваться с самого утра, — заметил он. — Ты выглядишь как одна из тех мужеподобных деловых женщин, с утра спешащих в офис. Тебе наверняка уже можно не носить строгих траурных платьев, а надевать что-нибудь более удобное.
 Он очень хотел фривольности в ее одежде; она тоже. Действительно, английская блузка и длинная юбка были не самым лучшим утренним нарядом.
 Но она так оделась, для того чтобы осмотреть чердак, куда она распорядилась сложить все вещи Уильяма вместе с тремя его коробками бумаг, которые она собиралась изучить. Вопрос был в том, когда ей удастся добраться до чердака.
 Она очень дорожила временем пребывания наедине с Питером. Спокойно. Умиротворенно. Ничто не нарушало тишину утра, лишь тихое шлепанье карт о стол и редкие комментарии, неизменно вызывающие у Питера улыбку.
 Между ними все еще оставались незримая связь, желание, стремление, страсть. Если бы только она могла поддаться эмоциям…
 — О, ну вы меня удивляете! — воскликнул Николас, прихрамывая, входя на террасу. — Они играют в карты, после того как сгорел Рим.
 Питер бросил на Элизабет взгляд, говорящий: «Видишь? Он опять нас прерывает. Думаешь почему?»
 — Не будь смешон, Николас, — сказал он, бросая карты на стол. — Все кончилось благополучно. Зачем твердить об одном и том же в такое прекрасное утро?
 Николас налил себе немного горячего шоколада.
 — Я просто поражен, что никто ничем не интересуется. Ни твой отец, Элизабет. Ни Питер. Ни ты. Даже ты. Я не могу понять. — На самом деле он мог. — Вы как стайка кошек. Если вы повернетесь к чему-то спиной — значит, все остальное для вас не существует.
 Он тяжело опустился в кресло рядом с карточным столиком, и Питер со злостью собрал карты.
 — Ладно. Пожара не было. Так, что еще нового в такое прекрасное утро? — произнес Николас.
 — Грубость, — резко ответил Питер. — Главная новость сегодняшнего утра — невоспитанность. А также способность хозяина постоянно появляться там, где его не хотят видеть.
 Николас выглядел ошарашенным.
 — Ух ты. Я и не думал вас прерывать…
 Элизабет искоса взглянула на него. Еще как думал…
 — Тогда я оставлю вас наедине…
 — Будьте так добры, — слащаво процедил Питер.
 Он ушел, и Питер повернулся к Элизабет:
 — Дорогая, ты должна что-то предпринять.
 — Мне все об этом говорят, — осторожно проговорила она.
 — Тебе не удалось?..
 Она предупреждающе подняла руку.
 — Я скажу тебе, если…
 — Не то чтобы я на чем-то настаивал…
 — Нет, конечно…
 — Только для твоего блага. Его поведение просто невыносимо. — Питер подвинулся ближе.
 — Ты даже не представляешь, — вздохнула Элизабет.
 — Представляю, Элизабет. Правда, совсем немного. — Он взял ее руки в свои. — Я помогу чем смогу.
 — Я знала, что смогу на тебя рассчитывать, милый Питер.
 — Позволь утешить тебя.
 — Одно твое присутствие уже утешает меня.
 — Элизабет, ты же знаешь, что я имею в виду.
 Она наклонилась к нему и коснулась его бедра.
 — У нас достаточно времени, Питер.
 — Если ты дотронешься до меня…
 — Тогда не буду.
 — А я бы очень хотел, — тоскливо произнес он.
 — Я знаю, что ты чувствуешь.
 — Я уже не могу, Элизабет. Доставь мне облегчение.
 — Питер… Я не могу. Не здесь и не сейчас.
 На самом деле она могла, но где-то на инстинктивном уровне чувствовала, что еще слишком рано. Другой мужчина на месте Питера мог бы повернуться и уйти от нее.
 Но он всего лишь поднял обе руки и сказал:
 — Я не буду умолять. Если не хочешь играть со мной в постели, что ж, поиграем тогда в карты.
 Враги.
 Пару минут он наблюдал за ними издалека. Элизабет очень хорошо держала Питера на поводке. Она не позволяла ему слишком многого, прекрасно занимая его время и свое тоже, что как нельзя лучше соответствовало его планам на сегодняшнее утро.
 У него было другое занятие: осмотреть проклятую подземную комнату и выяснить, кому могло понадобиться ее поджигать и совершать на него покушение.
 В подвальном тоннеле было темно и промозгло, как в могиле. Под ногами хлюпала вода, не впитавшаяся в земляной пол. Здесь все еще чувствовался запах дыма.
 Тоннель вполне мог стать его могилой. Николас взял фонарь, который он повесил у входа прошлой ночью, и осветил пространство вокруг себя. Нигде, кроме той комнаты, на деревянных балках не было видно ни одного следа огня. Огонь бушевал только в небольшом помещении.
 Пол покрывала масса сгоревших предметов. Он наклонился, чтобы поближе рассмотреть их, и они рассыпались от его прикосновения. Однако среди углей ему удалось обнаружить куски дерева, расплавленного воска, металла, фрагмент чашки, осколок раковины, лоскут ткани, вилку. Кто-то раньше здесь прятался. Кто и в течение какого времени? Зачем? И кому так не терпелось уничтожить следы пребывания кого-то, что поджог оказался единственным выходом?
 Он бы никогда не обнаружил сгоревшую комнату, по крайней мере очень не скоро. Возможно, через много месяцев, если бы он вообще решил использовать подвал. Посещение подземелья, совершенное с Элизабет, убедило его, что здесь нет ничего интересного.
 Однако одного посещения оказалось достаточно, чтобы кто-то поджег подвал. Почему?
 Потому что кто-то решил, что Николас обнаружит потайную комнату?
 Напрашивался вопрос: устроив пожар, кто-то пытался уничтожить улики или покушался на его жизнь?
 Вполне логическое заключение.
 Враги.
 Четыре человека настояли на том, чтобы спуститься с ним в подвал. Все четверо были вместе, когда погасли факелы. Четверо копошились на полу, создавая неразбериху, и один из них пытался задушить его.
 — Черт! — Он в сердцах пнул кучку пепла. В его сознании вырисовывалась ясная картина.
 Все они выигрывали в случае его смерти.
 Все. Элизабет, ее отец, Питер. Причиной, конечно, были деньги, а их всегда недостаточно для претворения в жизнь чьих-нибудь желаний.
 Даже его.
 Миссия была еще не завершена; он мог бы скрыться и зажить по-царски.
 Со всеми деньгами… драгоценностями…
 Став отличной приманкой для врага, жаждущего убийства.
 Вчера, прошлой ночью, нынешним утром Элизабет готова была отдать половину всех своих доходов, чтобы иметь возможность побыть с Питером. Все было идеально: они разговаривали обо всем. Они касались друг друга. Изредка он целовал ее. Были моменты, когда они молчали, просто глядя друг на друга.
 Иногда ей казалось, что он был готов сказать те слова, которые она так хотела услышать. Но даже в такие мгновения ей не терпелось оставить его, чтобы просмотреть бумаги Уильяма, сложенные на чердаке.
 Однако сегодня она была фактически привязана к стулу. Если не Виктор присоединялся к их компании, то приходила Минна. Затем был ленч на террасе: холодная лососина, сырный салат, студень из цыпленка, имбирные пряники и чечевичная похлебка. После ленча Виктор отправился на прогулку, Минна ушла в свою комнату, зато пришел отец, чтобы посидеть на террасе.
 Только Николас не появлялся, что немного сбивало Элизабет с толку, учитывая произошедший накануне пожар.
 — Ты рассказала Питеру? — лениво спросил отец Элизабет, пытаясь подцепить на вилку кусок лосося.
 — О чем?
 — О том, что Николас занял комнату Уильяма.
 Элизабет пристально посмотрела на отца.
 — Я думала… — начала она.
 Отец проигнорировал ее взгляд и перебил:
 — О таких вещах ты должен знать, Питер. По-моему, его переезд все облегчает.
 — Согласен, — кивнул Питер. — Комната Уильяма находится по соседству с Элизабет?
 — Со смежной дверью, — добавил отец.
 — Элизабет! Именно о такой возможности мы с тобой и говорили, — уточнил Питер.
 — Да? — переспросила она.
 Может быть, она сходила с ума? Они оба совершенно спокойно относились к тому, что Николас теперь жил рядом с ней, хотя отец ранее предупреждал ее не говорить об этом Питеру.
 Питер, конечно, уже дал ей добро на использование своих женских хитростей на Николасе, но то, что они оба согласились с переездом последнего в комнату Уильяма, было невероятным.
 — У тебя будет возможность периодически наведываться к нему в комнату, — сказал отец.
 — Я уже как-то туда наведалась, причем безрезультатно, — напомнила ему Элизабет.
 — Ну, тогда он довольно бесхитростно припрятал некоторые вещи, — ответил отец. — Теперь у него уже не получится. Потому что рядом ты, Элизабет. Не так ли, дорогая? Он должен быть лишен наследства, вот что я хочу сказать.
 Она посмотрела на них обоих. Отец был готов на все; Питер подмигнул ей, будто между ними существовал заговор, а ее отец оставался в дураках.
 К сожалению, он таким и был. И вся тяжесть, как всегда, ложилась на ее плечи.
 — Ну, и что такого я могу обнаружить, что сможет аннулировать его права?
 — Я не знаю, дорогая. Но, уверен, ты поймешь, когда найдешь.
 Она обратилась к Питеру:
 — Вы говорите абсолютно нереальные вещи.
 — Милая, тебе предоставляется прекрасная возможность…
 Да уж, она помнила предыдущую такую возможность: Николас позабавился с ней в столовой, и никакой выгоды она не получила.
 — …Мы должны использовать любой повод. Шенстоун должен принадлежать тебе, — как можно убедительнее сказал Питер.
 — Я даже не могу, — вмешался ее отец, — представить, каково тебе было в годы замужества с Уильямом. И после стольких лет мучений вдруг появляется какой-то… позер и все у тебя отбирает…
 — Ну, хорошо, хорошо. — Не стоило злить отца, когда она сама была достаточно разгневана. — Прошло всего четыре дня. У наследника есть все права занимать комнату Уильяма. Давайте относиться к его поступку благоразумно. До тех пор пока мы не докажем обратное.
 — Совершенно с тобой согласен, — сказал отец. — Но надо поторапливаться. Он начинает чувствовать себя в Шенстоуне слишком по-свойски.
 Только вчера ей пришлось посетить чердак в сопровождении Николаса. Сегодня у нее появился шанс подняться туда только после полудня, хотя ей все равно пришлось сослаться на головную боль, чтобы покинуть Питера, желающего провести с ней весь день.
 — Я мог бы смачивать твой лоб, — предложил он. — Мы могли бы вместе лечь в кровать.
 Она с удовольствием представила себе сцену, которую предлагал Питер. Вдвоем на кровати, обняв друг друга. Обнаженные. Любящие.
 Еще рано. Никакого секса.
 — Нет. Нет. Я должна побыть одна в затемненной комнате, — проговорила она. Ох уж эта ложь. — Часок-другой, и я буду в порядке.
 — Я пойду с тобой.
 — Я спущусь к обеду, Питер. Тогда и увидимся.
 Нельзя игнорировать мужчину и его пенис. Особенно когда мужчина постоянно предлагает, а она постоянно ему отказывает.
 Он нахмурился.
 — Я принесу тебе обед. Мы пообедаем… вместе.
 — Посмотрим, как я буду себя чувствовать.
 Господи, она уже и не надеялась от него отвязаться. Но он ведь так ее желал, и то, что она себя сдерживала, еще больше разжигало его страсть. Именно так и следовало его удерживать, как сказал Николас.
 По крайней мере хоть что-то у нее получалось.
 Но где же среди тех коробок с бумагами искать маленькую червоточину в прошлом Николаса? Перед ней стояла еще одна проблема.
 Во-первых, ей понадобится не один час, чтобы просмотреть все бумаги. Во-вторых, она не могла все время сидеть на чердаке. Там было слишком темно, а пыль оседала на ее рукавах и юбке, что могло вызвать подозрения.
 Необходимо было перетащить коробки в ее комнату, и, как бы тяжелы они ни были, она должна перенести их сама, да так, чтобы ее никто не увидел.
 Боже, в какую историю она позволила себя втянуть? Она пробралась на чердак, схватила тяжелую коробку, торопливо пробежала по коридору, прячась за мебелью при любом звуке, затем нырнула в свою комнату.
 Где же теперь прятать коробку? На доставку коробки с чердака ушел почти час. Питер мог прийти в любую минуту. Или ее отец. Или Николас.
 Под кровать, быстро…
 Коробка вошла с трудом, оцарапав углами великолепную деревянную отделку. Черт, черт, черт.
 Послышался какой-то звук? Николас?
 Ее одежда! Головная боль…
 Она сорвала с себя юбку с блузкой и закинула их в шкаф. Кровать. Она должна лежать в кровати. Без халата. Он может лежать в ногах. Компресс. Есть ли у нее время? Она сбросила с себя покрывало.
 Что, если сейчас войдет Николас?
 Нет, он сначала постучит. Наверное.
 Она нашла носовой платок, обмакнула его в кувшин на умывальнике. Вот так. Теперь осталось только…
 Тук, тук…
 Она нырнула в постель и набросила мокрый платок на лоб.
 Черт, занавеси… Она выпрыгнула из кровати.
 — Минуточку. — Она рывком задернула занавеси, залезла в кровать и натянула одеяло. — Войди-ите…
 Дьявол… Ее голос прозвучал слишком энергично для страдающей головной болью.
 Питер просунул голову в приоткрытую дверь.
 — Ох, Элизабет, бедняжка, ты все еще лежишь. Позволь мне присоединиться к тебе.
 — Не подходи, Питер. Я в порядке. Еще полчаса, и я спущусь вниз.
 — Я могу тебе помочь одеться.
 — Не надо. Спасибо, что проведал меня, — проговорила она намеренно холодно.
 — Я знаю способ, как ты можешь выразить мне свою благодарность.
 — Только не с головной болью, Питер.
 — Послушай, мне не нравится, что я всегда иду у тебя на поводу.
 — Но ведь ты знаешь, что со временем ты все получишь.
 — Неужели?
 — Больше всего на свете я хочу быть с тобой.
 — Тогда почему ты медлишь?
 — Не могу же я просто взять и отдаться тебе. Столько всего мешает нам.
 — Ничто не может помешать мне залезть к тебе в кровать. Все остальное разрешится само собой, Но, очевидно, ты не в настроении. Что ж, используй свои возможности, Элизабет. Все возможности. Хорошо используй. — Он закрыл за собой дверь.
 Предупреждение? Совет? Она сделала глубокий выдох и осторожно выбралась из кровати, чтобы запереть за Питером дверь. И еще нужно закрыть смежную дверь…
 Нет…
 Смеясь, на пороге стоял наполовину раздетый Николас.
 — Прекрати смеяться, — раздраженно сказала она, забираясь обратно в постель. — Уходи.
 — Мне больше понравилась идея Питера.
 — Какая идея?
 — Насчет «залезть к тебе в кровать». Он просто изнемогает от желания взобраться на тебя.
 — Ты тоже, — пробормотала она, отводя взгляд. Ей с трудом удавалось не смотреть на его пах.
 «Нельзя игнорировать мужской пенис…»
 Господь всемогущий; его пенис нельзя было игнорировать даже при всем желании.
 — Постоянно. Только не говори, что от его слов ты не намокла.
 — На самом деле у него было довольно романтическое предложение: просто лечь и позволить ему войти в меня. Любая женщина загорелась бы желанием.
 — У тебя напряглись соски.
 — У тебя тоже.
 Он был по пояс обнажен, но она могла смотреть только на его пах. Сегодня она не была готова к утехам с ним. Она даже не ожидала увидеть Николаса. В ее планы входил просмотр бумаг Уильяма. О Боже.
 Что теперь делать? Нужно его отвлечь…
 — Так почему бы тебе не раздвинуть ноги и не позволить мне войти? — Он начал снимать брюки.
 Ей даже не нужно было его возбуждать. В тот момент, когда он сбросил штаны, она сама находилась уже на полпути к оргазму.
 Почему же ей всегда приходилось ставить все с ног на голову, чтобы угодить другим?
 Но такова была сделка. И лучше она будет придерживаться ее условий, чем позволит ему совать нос в ее дела.
 Пропади он пропадом.
 Она пожала плечами.
 — Мы же заключили сделку, разве нет? Он забрался к ней на кровать.
 — Да, мы заключили сделку.
 Он раздвинул ее ноги, нащупывая ее дырочку через кружева кальсон, действуя в опасной близости от ее половых губ.
 Она чувствовала, как он пытался контролировать свою энергию, мощь. Он держал себя в руках, водя головкой пениса по самому краю половых губ, вблизи от жара, источаемого ее возбужденной дырочкой.
 Как у него все получалось? Она с уверенностью могла утверждать, что еще минуту назад совершенно не хотела его, но одно легкое движение заставило ее изнемогать от желания. Не оставалось никакого выбора, кроме как побыстрее со всем покончить.
 Она изогнулась, моля его о проникновении, однако она чувствовала только самый кончик его члена, вибрирующий у входа во влагалище.
 — Ты так и не надевала мои жемчужины, — произнес он. — Пожалуй, стоит тебе напомнить о них.
 Он безжалостно вводил в нее кончик своего члена.
 — Я тебя заставлю умолять меня, чтобы ты крепко уяснила, чей пенис тебе нужен.
 — Я тебя уже умоляю…
 — Еще нет… — Он поводил бедрами, продолжая удерживать внутри ее только самую верхушку члена.
 Она подалась ближе к нему, пытаясь насадить себя на него поглубже.
 — Нельзя.
 — Но мне нужно.
 Он вышел из нее и прекратил двигаться.
 — Так что именно тебе нужно, моя дорогая?
 — Твой пенис. Мне нужен твой пенис…
 — И?..
 И? И? Если он не войдет в нее сию же минуту, она закричит и соберет в своей комнате всех обитателей дома.
 — И?..
 — Я жду.
 Он застыл на границе ее тела, готовый стремительным движением ворваться в ее плоть. Чувствовалось, что он с трудом справляется с собой, пытается не поддаться ее чарам, и она уже хотела схватить его член и силой засунуть в себя.
 — И… Я хочу… Я хочу тебя…
 — Да, — прорычал он и мощным движением вошел в рай.
 Сегодня он совсем не намеревался заниматься любовью с Элизабет. Он просто не мог устоять перед желанием посмеяться над Питером и его джентльменством.
 В Элизабет было что-то, чему он не мог противостоять. Она была слишком сексуальна, страстна и желанна.
 И все же, размышлял Николас, двигаясь в размеренном темпе, какой ценой Элизабет пришлось капитулировать перед ним? Она уже получила от сделки все, что хотела: деньги, право оставаться в Шенстоуне, секс…
 Она практически ничем не поступилась, а он умудрился потерять контроль над всем. Какая ошеломляющая мысль! Он взял в руку ее ладонь и какое-то время внимательно ее изучал. Красивая рука, сильная. Достаточно сильная, чтобы убить? Достаточно отчаявшаяся, чтобы попытаться?
 — Врага следует знать, — проговорила она обессилевшим голосом.
 Он хорошо ее изучил. Девственница Элизабет попалась ему в руки, определив тем самым свою жизнь.
 Он очень хорошо ее обучил.
 Женщина, открывшая для себя секс, становилась дьяволом во плоти.
 Она хотела вернуть себе то, что ей раньше принадлежало.
 На что она может решиться ради этого?
 Переспать с врагом? Заняться сексом с любимым?
 С обоими? Ни с кем?
 Невозможно предугадать, кто станет твоим врагом.
 — Николас, — прошептала она в пылу страсти.
 — Я все еще здесь. — В постели он все еще был хозяином положения.
 — Я чувствую, — послышался саркастический ответ. — Надеюсь, ты сделаешь нечто запоминающееся, пока ты там.
 Такова была она! Что поделаешь? Он с силой вошел в ее усталое тело и пока небо в алмазах.




 Глава 10


 Двумя минутами позже или часами? Элизабет услышала настойчивый стук в дверь. «Боже мой, только не Питер». Было темно. Николас уже давно ушел; обед, судя по всему, давно закончился. Спросонья она совершенно не была готова к общению с Питером. Какой сейчас час?
 Она поколебалась минуту, затем схватила халат, зажгла газовую лампу на стене и чуть приоткрыла дверь.
 — Отец?
 — Ну?
 — Что «ну»?
 — Я думал, ты использовала головную боль в качестве предлога, чтобы сделать что-нибудь.
 — Я могла бы убить его, — не без иронии предложила она.
 — Я тоже подумывал о его убийстве, — пробормотал отец.
 — Отец!
 — Забудь. Забудь, что я вообще что-то говорил. Ты сделаешь то, что должно быть сделано.
 Она уже все сделала. Ее настроение перешло от раздражения к страсти через минуту после того, как Питер закрыл за собой дверь. Она отдалась Николасу раньше, чем Питер успел дойти до конца коридора.
 Что же она за женщина?
 — Я пропустила обед? — спросила она.
 — Да. И стычку Николаса и Питера. Не слишком прелестная картина. Каждый остался при своем мнении, однако я сильно подозреваю, что Николас может иногда подслушивать через смежную дверь. Тебе принести поднос с едой? Может, попросить Минну составить тебе компанию?
 — Нет, нет. Я позвоню, если мне что-нибудь понадобится.
 — Отлично, — проговорил отец и направился к двери.
 Она медленно закрыла за ним дверь. И смежную дверь тоже, хотя ее распирало любопытство, почему за ней так тихо, не было слышно ни звука.
 Теперь ей больше никто не помешает.
 Она должна сохранять верность себе и своему отцу. Своему будущему и Питеру. Что бы ей ни предстояло, она должна попытаться.
 Она выдвинула ящик с бумагами из-под кровати, села на пол и принялась за чтение.
 Часы пробили час ночи. Элизабет отложила последнюю подшивку домашних счетов десятилетней давности, написанную неразборчивым почерком первой жены Уильяма.
 Идея прочесть записи о подробностях управления Шенстоуном оказалась совсем не удачной. Слишком много времени было потрачено, и никакого толка. Затруднения заключались в том, что она не знала, что искать. Документ, соглашение, какой-нибудь дневник, меченые записки. Дневник был бы самой большой удачей.
 Но скорее приходилось рассчитывать на записку или некое упоминание.
 Нет. Если бы на самом деле существовал внебрачный ребенок, о нем не должно сохраниться никаких сведений в Эксбери. Уильям бы не допустил. Он бы увез ребенка куда подальше. Возможно, он в порыве отдал его брату и заплатил большие деньги, чтобы только тот уехал с ним из Англии на край света.
 Россия была достаточно далекой страной…
 А она пыталась сочинить историю, не основанную на реальных событиях.
 Но она пока не просмотрела все коробки. На чердаке оставались еще две. Если в них ничего не обнаружится…
 Что же она предпримет, если среди бумаг Уильяма она не найдет никакой улики?
 Она не сдастся. Ни за что.
 Однако… она может задавать вопросы. Слухи обязательно должны иметь под собой реальную основу. Она будет расспрашивать людей. Викария. Джайлса. Он всю жизнь прослужил здесь. И Кук. Согласно счетам, которые она только что просмотрела, Кук была нанята первой женой Уильяма.
 Итак, у нее сложился план. Ненадежный, шаткий план, основанный на домыслах… и отчаянии.
 И настойчивости ее отца и Питера.
 Теперь она уже окончательно проснулась и Пыла полна энергии. Ей бы хотелось принести с чердака очередную коробку, но сейчас она была не готова на такой подвиг.
 Она задвинула коробку под кровать и легла в постель.
 Сна ни в одном глазу. Черт. Она даже не голодна. Почему за стенкой не слышно шагов Николаса? Скорее всего он мирно спит. Нечестно с его стороны. Она спрыгнула с кровати и на мгновение заколебалась; действительно ли она могла рискнуть побеспокоить его в такое время?
 Она задержала руку на ключе, отпирающем смежную дверь. И замерла.
 В коридоре послышался скребущийся звук, слишком тяжелый для шагов и слишком жуткий, чтобы его описать словами.
 Она рывком распахнула смежную дверь… Гулкие звуки приближались… Николаса в комнате не было… Будто кто-то, хромая, волочил за собой цепи. Боже правый, что такое? Звук приводил в ужас; она метнулась в свою комнату, зажгла свечу и медленно приотворила дверь своей спальни.
 — Что за звук? — Ее отец стоял в дверях своей спальни.
 — Вы слышали тоже? — пролепетала бедняжка Минна.
 Привидения… В доме праздных богачей водятся привидения… — Виктор пытался обернуть вокруг тощего торса парчовый халат, одолженный ему Питером.
 — Никто не паникует. — Питер последний открыл дверь своей двери, но сразу взял на себя командование. — Где Николас? Он слышал ужасный звук?
 — Конечно, слышал, — сказал отец Элизабет. — Звук напоминал шаги великана в тяжелых ботинках, хромающего по коридору. И еще металлический звук…
 — Как цепи, — воскликнула Минна. — Будто волочились цепи. Такой жуткий звук.
 — Николас у себя в комнате? — требовательным тоном спросил Питер.
 Элизабет покачала головой.
 — Там я посмотрела первым делом.
 — Значит, мы волнуемся без причины. Скорее всего Николас в темноте бродит по своему дому. Неизвестно по какой причине.
 — Вполне вероятно, — подтвердил отец.
 — Элизабет.
 — В конце концов, мы просто гости имеем права осуждать странности новоиспеченного хозяина.
 — Я думаю, что похоже на шаги привидения — объявил Виктор.
 — В Шенстоуне никогда не было и намека на потусторонние силы, — резко сказала Элизабет. — Так что не стоит начинать…
 — Но звук действительно устрашающий, — проговорила Минна. — И там никого не было.
 — Скорее всего это Николас. Он находился на лестнице или на чердаке, поэтому мы его не увидели, — сказал Питер. — Пора всем возвращаться в постели.
 — Думаешь, мы теперь сможем заснуть? — проворчал Виктор, ретируясь в свою спальню.
 — Элизабет, хочешь, чтобы я побыл с тобой?
 — Больше всего на свете, но только не сегодня, Питер. Если шаги принадлежали Николасу, он вернется и услышит нас.
 — Мне наплевать, — пробормотал Питер.
 — А мне нет. — Они выждали, пока ее отец и Минна закроют свои двери, затем продолжили разговор шепотом.
 — Ты на самом деле считаешь, что это был Николас?
 — Кому же еще там быть? Та штука хромала, будь она неладна.
 — Да. Конечно. Но он испугал нас до полусмерти. Зачем?
 — Знаешь, Элизабет, он такой шум устроил насчет пожара. А вдруг пожар устроил он сам?
 — Ты говоришь серьезно?
 — Мы многого не знаем, Элизабет. Необходимо, чтобы ты о нем как можно больше разузнала всеми возможными путями. Он мог совершить поджог — не спрашивай зачем. Теперь устраивает хождение в темноте. Она кивнула:
 — Да, да. Действительно странно. Он ведь пытался издавать звуки, похожие на привидение, не так ли?
 — Может быть, он изображал дух Уильяма? Тогда мы можем устроить небольшой спиритический сеанс и попросить Уильяма, чтобы он из могилы подтвердил права Николаса на наследование.
 — He лучшая история на ночь, Питер. Пожалуй, я пожелаю тебе доброй ночи.
 Он на мгновение задержал ее:
 — Дорогая Элизабет. Мы желаем тебе только добра. Но только ты сможешь опровергнуть право Николаса на наследование Шенстоуна.
 — Я знаю. Она не нуждалась в напоминании. — Я что-нибудь придумаю. — Завтра на чердаке.
 Итак, произошли следующие события неожиданное появление наследника, необъяснимый пожар и прогулка загадочного привидения. Каким-то образом Николас оказался замешанным во всех трех.
 Все произошедшее уже выходило за рамки разумного.
 Элизабет была абсолютно уверена, что Николас не был сумасшедшим. Но у него были секреты. Жизнь, которую он вел до приезда в Шенстоун, определенно заключалась не только в поездках по разным странам.
 Может быть, здесь ключ к разгадке, и его удастся найти в бумагах Уильяма.
 Казалось, что чем сильнее она хочет попасть на чердак, тем труднее ей становится пробраться туда незамеченной.
 Сначала ее поймал Питер.
 — Ты ужасно выглядишь. Пойдем, позавтракаем вместе, — сказал он.
 — Рановато, Питер.
 — Ну да. Мы встаем вместе с садовниками, дорогая, и никто не может помешать нам насладиться прекрасным утром. Пойдем. Мы с твоим отцом собирались сегодня в Лондон, чтобы уладить кое-какие его дела.
 Значит, ее отец сегодня выпишет чек, подумала Элизабет, соглашаясь составить Питеру компанию на время завтрака. И, наверное, на очень крупную сумму, принимая во внимание средства, выделенные Николасом специально для него.
 Господи, все было совершенно непонятно. Зачем ему сначала давать деньги и крышу над головой, а затем пугать их до полусмерти посреди ночи?
 — Ты видела его сегодня утром? — спросил Питер, наливая ей чай.
 — Нет, нет. И прошлой ночью тоже. Я вообще не слышала, чтобы он заходил в свою комнату. Возможно, к тому времени я уже заснула. — Она взяла кусочек тоста и намазала на него апельсиновый мармелад. — Сегодня утром он, наверное, спал. Я не слышала ни звука из-за его двери.
 — Хорошо. Я даже не пытаюсь понять, Элизабет. Ко мне он относится очень враждебно, а тебя желает до потери сознания. Доказательством тому может служить хотя бы то, что он не дает нам ни минуты наедине. А ведь именно па твое внимание я надеялся, приезжая в Шенстоун. Правда, тогда никто не ожидал, что вдруг появится наследник. Странно все.
 — Сегодня вечером ты вернешься вместе с моим отцом? — Она постаралась придать своему голосу безразличное выражение, однако в душе была напугана тем, что город завлечет Питера и она его потеряет.
 Он гостил в Шенстоуне уже пять дней — долгий визит по меркам загородных домов. Но он не страдал от недостатка деятельности. Он без устали катался на лошадях, охотился, играл в карты. Питер привык к хорошей компании и большому выбору развлечений везде, куда бы он ни приехал.
 — Мы вернемся к обеду, — заверил он ее. — У тебя будет время и… возможность, чтобы… А вот и твой отец.
 — Элизабет. — Отец сел рядом с ней. — Итак, Питер рассказал тебе о наших планах посоветоваться насчет инвестиций?
 — Вас не нужно провожать до станции, не так ли? — Поезд до Лондона отходил в девять утра и в четыре пополудни. — Нет? Тогда я, пожалуй, поднимусь наверх и переоденусь.
 Было еще довольно рано, около восьми утра; она могла бы проскользнуть на чердак, не будучи замеченной.
 Не торопясь, она поднялась на спальный этаж, затем пулей метнулась по коридору в гостевое крыло.
 Ей не нравилось, что приходится все делать в такой тайне: прятаться в альковах, дожидаясь, пока слуги пройдут мимо, продвигаться по коридору на цыпочках, забираться в бельевой шкаф. Вдруг кто-то схватил ее за руку, и она подумала, что сейчас умрет.
 — Господи, Элизабет, зачем ты спозаранку крадешься в гостевое крыло?
 Она не могла произнести ни слова. Ее сердце упало в желудок и яростно колотилось там.
 — Я могу задать тебе тот же вопрос, — наконец смогла выговорить она.
 — Я ночевал в моей гостевой комнате, — ответил Николас. — Мне нужно было поспать. А смежная дверь — слишком большой соблазн.
 — Теперь я буду запирать ее на замок, чтобы тебе не приходилось топать по коридору, как призраку Рождества.
 — О чем ты говоришь?
 — О тебе. Ты ходил по коридору, поднимая несусветный шум.
 — Я спал.
 — Ты… Хромал и волочил за собой цепи…
 — Ты сошла с ума? Что бы там ни было, Элизабет, но то был не я. Ты, должно быть, испугалась до смерти.
 Голос разума говорил ей: конечно, не он. И пожар устроил тоже не он. Он просто захватил все, что было в ее жизни.
 Итак, ты пришла проверить, все ли хорошо у твоего гостя?
 Боже, он так сильно ее напугал, что она совсем забыла, зачем пришла в гостевое крыло. И любые объяснения только ухудшат ее положение.
 — Нет, — наконец сказала она. — Ты меня напугал до полусмерти, и я забыла, зачем сюда шла.
 Он явно не поверил ей, но не стал настаивать.
 — Почему бы нам не совершить сегодня верховую прогулку и не осмотреть имение?
 — Согласна. — Ей меньше всего хотелось прогуливаться верхом.
 — Около десяти?
 — Хорошо.
 — Я не привидение, Элизабет.
 — Я верю тебе.
 Он казался удивленным, но продолжал:
 — И как бы вам ни хотелось услышать обратное, поджог был совершен намеренно.
 — Питер считает, что ты поджег. — Она развернулась и пошла прочь.
 — Может, поджег он, — сказал Николас ей вдогонку.
 Но она уже не слышала.
 Они выехали в десять, начав путь от конюшен и углубляясь в земли имения, обрамленные фермерскими хозяйствами, расположенными в пяти милях отсюда позади зеленых рощ и террасированных садов.
 Итак, он вполне компетентен в вопросах управления имением, подумала Элизабет. Такой факт следует запомнить.
 Он задавал дельные вопросы об управлении поместьем, о получении доходов, об уплате налогов и распределении прибыли.
 Чем же он таким занимался в жизни, что оказался настолько хорошо подкован и знал, какие вопросы нужно задавать?
 Она чувствовала, что он наблюдает за нею.
 — Ты любишь Шенстоун, — неожиданно сказал он, продолжая следить за выражением ее лица.
 — У меня больше ничего не было, — сказала она, не подумав, и тут же захотела взять свои слова обратно. — Мне здесь действительно нравится, — добавила она. — Полагаю, здесь все несколько иначе, чем там, где ты вырос?
 Он отвернулся и заслонил глаза от солнца.
 — Нет, на самом деле очень даже похоже. У моей матери были деньги. Мы жили вполне обеспеченно.
 Итак, она получила ответ хотя бы на один вопрос.
 — А как познакомились твои родители? Ведь твой отец был эмигрантом.
 Николас не подал вида, что ему не понравился вопрос.
 — Он был врачом, ты же знаешь. Она не знала.
 — Он лечил мою мать во время тяжелой болезни, когда впервые приехал в Москву. Он владел некоторыми полезными медицинскими навыками, тогда еще неизвестными в России. Так они полюбили друг друга.
 — Она все еще жива?
 — Нет. Случился рецидив болезни, и она умерла — совсем недавно.
 — Прости.
 — Я был с ней, когда она умерла, — это мое единственное утешение.
 И еще то, что ему удалось выполнить ее последнюю просьбу — заявить права на титул и наследство, а также доказать свою состоятельность. «Могла ли она когда-нибудь представить себе место, вроде Шенстоуна?» — подумал он.
 Знала ли она о том, что его будет здесь ждать, когда просила сделать маленькое одолжение? Могла ли его мать представить себе такую женщину, как Элизабет? С распутным телом и каменным сердцем, продолжал он свои мысли.
 Теперь все не имело значения. Насколько хватало глаз и даже дальше — все принадлежало ему. И он стоял, освещенный ярким солнцем, бросая вызов всем своим врагам.
 Что-то изменилось. Что-то кардинально изменилось, но Элизабет не могла понять, что именно. К тому же у нее просто не было времени понять.
 У нее оставалось полчаса до ленча на то, чтобы сходить на чердак и принести оттуда вторую коробку.
 В доме было тихо. Николас ушел в сад. Ее отец и Питер сели на утренний поезд. Виктор отправился в Эксбери. Минна читала в библиотеке.
 Самое время…
 Вверх по лестнице, прямо по коридору, наверх в гостевое крыло, снова прямо…
 — Мисс Элизабет.
 Джайлс. Боже, Джайлс.
 — Да, Джайлс.
 Он ничем не выдал своего удивления, что увидел Элизабет в гостевом крыле.
 — Я решил сообщить вам, что хозяин провел прошлую ночь в гостевом крыле.
 — Спасибо, Джайлс, за очень полезную информацию.
 — Я так и подумал, моя госпожа.
 У нее не было другого выбора, кроме как повернуться и уйти.
 Что теперь? Она вернулась в свою комнату, выскользнула из утренних одеяний и тщательно умылась. Теперь необходимо вздремнуть, а потом, возможно, после полудня она снова попытается подняться на чердак.
 Что ей вообще взбрело в голову искать какие-то документы?
 Если бы только ее отец и Питер перестали подстрекать ее к каким-то действиям.
 Она вынула из шкафа плащ и надела его. Если бы ей удалось пробраться на чердак до ленча…
 Она прислушалась к смежной двери. Ни звука. Никакого признака возвращения Николаса. Она выскользнула в коридор. Стояла могильная тишина. Неслышно ступая, она прошла по коридору, поднялась по ступенькам, прокралась по гостевому крылу и подошла к лестничному колодцу, ведущему на чердак.
 Минуты… Ей нужно лишь пару минут… Ее сердце выпрыгивало из груди; каждый звук скручивал нервы в клубок.
 Она открыла дверь на лестницу и проскользнула внутрь. Поднявшись по ступенькам, она оказалась в чердачных помещениях, быстро схватила коробку и поспешно ретировалась.
 Коробка оказалась очень громоздкой, а полы плаща путались под ногами, норовя свалить ее с ног. Голоса прислуги, словно бестелесные духи, прилетали из ниоткуда.
 Джайлс звал Минну на ленч, тщетно стучась в ее собственную дверь.
 Элизабет спряталась в алькове у лестничного колодца в гостевом крыле, удивляясь, зачем ей понадобилось прятаться, если у нее было абсолютное право брать вещи с чердака, тем более вещи Уильяма…
 Пять минут спустя она оказалась в своей комнате и, обессиленная, упала на кровать.
 И…
 — Элизабет, ты здесь? — спросил Николас через смежную дверь.
 — Нет, меня здесь нет, — сердито ответила она. — Не смей входить, — Она торопливо задвинула ящик под кровать, скинула пыльный плащ и закинула его туда же.
 Что теперь? Она пригладила пятерней волосы.
 — Что тебе нужно? — задала она ему наводящий вопрос. — Я знаю, что ленч готов; я присоединюсь к вам через пятнадцать минут.
 Однако она хотела сказать совсем не то.
 Но Николас не стал придираться к ее словам, как он обязательно бы сделал вчера. Он всего лишь сказал:
 — Увидимся внизу.
 К ней немедленно вернулось тревожное ощущение.
 Что-то изменилось после привидения, пожара и чего-то еще.
 Она спустилась, одетая в темно-синее шелковое платье с узкой юбкой и кружевным воротником. Ее золотистые волосы были собраны на макушке и удерживались золотой заколкой.
 Она надела немного украшений: на ее пальце сверкало обручальное кольцо с бриллиантом, на шее красовалась камея, а запястье обнимал золотой браслет.
 Она совсем не была похожа на врага. Она была похожа на саму себя — красивая женщина, дорогая игрушка.
 И Николас заплатил очень высокую цену за то, чтобы обладать ею.
 Сегодня атмосфера за столом отличалась от предыдущих дней: все были спокойны и молчаливы. Правда, компанию им составляла только Минна, сидящая в дальнем углу стола, с удовольствием угощаясь холодной телятиной, вареным луком, картофельным салатом, хлебным пудингом и чаем.
 В Минне было что-то особенное. Она никогда не вступала в дискуссии, никогда не спорила. Она прекрасно подходила для компании, будучи необходимым буфером в жарких спорах. Время от времени она многозначительно поглядывала на Николаса, будто все еще пыталась вспомнить, где она могла его видеть.
 Но ее внимание его больше не беспокоило. Перед ним стояла другая проблема: в доме обосновался враг. И кандидатур на него всего четыре. Помимо них, была еще Невидимая Рука. — Николас, ты как-то странно на меня смотришь, — проговорила Элизабет, беря ломтик мяса. Она знала… она знала, что что-то изменилось. У нее тут же пропал аппетит.
 — Я просто размышляю.
 — По-моему, мне не нравится, когда ты размышляешь. И о чем ты думаешь?
 — О пожаре.
 — Ты опять? Просто произошел несчастный случай. Никто его не начинал. Никто даже не подозревал о существовании той маленькой комнатки. — Ложь, ложь, ложь. То, что она так решительно убеждала, не делало ее доводы правдивыми.
 — Кто-то все же знал, — сказал Николас. Она почувствовала, как у нее внутри все сжалось от холода.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Кто-то ее использовал.
 У нее перехватило дыхание. Она с трудом выдавила из себя слова:
 — Откуда ты знаешь?
 Она пыталась скрыть свою панику. Ей можно было не задавать такой вопрос: она уже знала ответ. Он спускался вниз. Он внимательно все осмотрел — все, что не успело сгореть.
 Почему он так на нее смотрит?
 — Я спустился вниз и осмотрел ее. Ожидаемый ответ. Она боролась со страхом.
 — И что ты нашел?
 — Осколки. Немного глиняной посуды, обугленное дерево, расплавленную свечу.
 — Ой. — Маленькие улики, не уничтоженные бушующим огнем.
 — Кто там скрывался, Элизабет? Она проглотила ложь:
 — Я не знаю.
 — Кто совершил поджог?
 Она почувствовала во рту привкус желчи.
 — Я не знаю.
 — А кто хотел убить меня там, внизу, когда погасли факелы, Элизабет? Ты?




 Глава 11


 Неуверенной походкой Элизабет поднялась наверх.
 Кто-то пытался его убить?
 Нет, они хотели, она хотела всего лишь найти способ, как лишить его наследства. Вот и все, но теперь он уже не поверит.
 — Никто не хочет тебя убить.
 — Враги повсюду, Элизабет. Ты очень наивна, если говоришь так.
 — Ты говоришь совсем как Виктор.
 — На кон поставлено слишком многое. Ты могла больше всего потерять и больше всего получить. В темноте любой может наложить руки на горло упавшего человека и задушить его.
 — Боже, я не хочу слушать такие ужасы. — Она вскочила с кресла. — И не буду. Я была согласна с условиями сделки; я получила то, что хотела, хотя на самом деле с большим удовольствием сохранила бы у себя Шенстоун. Но явился ты. Не то чтобы из ниоткуда. Просто… все считали тебя давно мертвым. Мы думали, что ты умер в младенчестве. Тебя пытались найти, но никто никогда не воспринимал тебя в качестве реальной угрозы…
 — Пока я не вошел к вам в дом.
 — Даже тогда. — Она говорила неправду. Он представлял угрозу всем ее помыслам и мечтам.
 — Я был угрозой тебе и всему, что тебе принадлежало. Поэтому тебе покушение было наиболее выгодно. Кто-то сбил меня с ног в тоннеле и пытался задушить. А мешанину на полу устроила именно ты, когда споткнулась и потушила факел.. Кто где был в тот момент, Элизабет? Ты можешь сказать? Четверо настояли на том, чтобы спуститься в подземелье вместе со мной, и каждый имел свой интерес к наследству. Говоришь, что я не представлял угрозы?
 — Я не верю твоим словам.
 — Ты лжешь. Он встал из-за стола и оказался нос к носу с ней. — Если ты избавишься от меня, все перейдет обратно к тебе. Кто откажется от убийства, если получит от него такую выгоду?
 Она размахнулась и отвесила ему смачную пощечину.
 — Ты не откажешься, Николас. Только ты. Она опять лгала. Ее отец сам как-то признался, что подумывал о таком ходе. Но думать не значит делать. Ее отец явно преувеличивал. Он всего лишь хотел того, чего и она, — вернуть Шенстоун.
 Черт бы побрал дурацкий пожар. Никто бы никогда не нашел ту комнату. Поджог был совершенно необдуманным поступком. Если бы она посчитала, что от комнаты исходит угроза, она бы сразу убрала из нее все свидетельства чьего-то пребывания там.
 Она могла бы предотвратить все события» просто убравшись в комнате, после того как ее; покинул обитатель.
 Она виновата во всем. Она надеялась, что все само собой образуется, в то время как ее жизнь оказалась похожей на ряд доминошных костей, падение одной из которых влечет за собой шквал падений, связанных друг с другом.
 Теперь Николас считал ее способной на убийство, а значит, вынудит покинуть Шенстоун.
 Но нет… должен же быть какой-то выход. Николас просто все выдумал.
 Однако разве ей не показалось, что она почувствовала руку на своей спине за мгновение до того, как упала?
 Нет… в такое было слишком трудно поверить… В такое отчаяние. Оно просто не имело смысла, ведь он постарался все оставить как было.
 Они только желали его ухода. Его уход был их единственным намерением, единственной целью.
 Теперь у нее оставался только один выход — найти волшебную палочку и заставить Николаса исчезнуть.
 Она рассчитывала, что у нее будет время, чтобы осуществить его исчезновение. Теперь времени больше не оставалось. Ей было некогда рассуждать или проявлять осторожность. Или пытаться сохранить все в тайне.
 Нужно было действовать немедленно.
 Она встала с кровати, опустилась на колени, вытащила из-под кровати вторую коробку с бумагами Уильяма, опрокинула ее на пол и вновь принялась за чтение.
 Здесь были свидетельство о браке, информация о приданом, подробности союза, заключенного с единственной целью родить наследника, которого так хотел Уильям. Зачем?
 Уильям и Дороти не испытывали друг к другу страсти и каких-либо чувств. Скорее почти так же, как поступила сама Элизабет, Дороти заключила с мужем сделку: ее тело за его сына. Шенстоун и все его удобства получала жена, родившая Уильяму наследника.
 Поражало сходство союза Элизабет и Уильяма с его первым браком. Уильям тогда был уже не очень молод, а Дороти не очень стара.
 Записки от многих лондонских врачей в очень обтекаемых фразах сообщали, что проблема, из-за которой они не могли зачать ребенка, заключалась не в Дороти.
 Бедная, бедная Дороти. Но нигде среди бумаг не упоминалось, что Дороти могла забеременеть от другого мужчины. Никаких дневников. Никаких любовных писем. Никаких документов или упоминаний о чем-то необычном.
 Просто сухие указания Уильяма, требующие обратить внимание на некоторые вещи. Приглашения на обеды и мероприятия. В театры, оперы. На маскарад, что казалось немного фривольным в отношении Уильяма.
 Несколько фотографий. Дороти, выглядевшая старше своих лет в платье со слишком большими буфами на рукавах и подолом до пола. Уильям с редкими волосами на голове, но длинными усами, одетый в жесткий сюртук и невозмутимо облокачивающийся на колонну.
 Какие-то записи об истории Шенстоуна. Набросок фамильного древа. Уильям был очень щепетилен. В коробке находились бумаги, касающиеся только Дороти. Элизабет могла предположить, что в оставшейся коробке будет все об их совместной жизни.
 Настало время ее принести.
 Теперь ее не беспокоило, кого она может встретить на пути. От Джайлса, попавшегося навстречу, она просто отмахнулась.
 Пятнадцать минут спустя все оставшиеся бумаги были разложены на полу вокруг нее. Еще через два часа стало ясно, что вся работа была выполнена ею впустую.
 В бумагах Уильяма не было ничего, позволяющего опровергнуть право Николаса на получение наследства.
 — А вот и мы, вот и мы, — пропел отец Элизабет, когда они с Питером вошли в дом. — Элизабет! Где ты?
 вот и ты. Что за денек. Пойдем в библиотеку, мне нужно многое тебе рассказать.
 — Единственное, что я хочу знать, — сколько ты истратил.
 — Ах… Вот как… Моя дочь — скептик, Питер. Разве я не готов был побиться об заклад, что она скажет нечто подобное?
 — Было такое. Я недооценил внимание Элизабет к деталям.
 — Мы спасли положение, Элизабет. Сегодня я разговаривал с Красновым, и он уверил нас, что компания находится в каких-нибудь двадцати фатомах [3] . от нефтеносного слоя. Если мы сделаем небольшое капиталовложение сегодня, завтра мы проснемся миллионерами. Давайте выпьем за это. — Он схватил колокольчик и позвонил. — Джайлс! Принеси всем бренди.
 — Хорошо, сэр.
 Элизабет не хотелось омрачать отцовскую радость; он так долго ждал, чтобы его инвестиции начали приносить результаты. Да и Краснов заслуживал доверия.
 Питер был в Лондоне с ее отцом; он должен знать Краснова. Значит, дело и впрямь не было таким безнадежным, как она всегда считала.
 Конечно, напрашивался вопрос: что компания будет делать с нефтью, которую она найдет? Нужно было обеспечить хранение и перевозку, но ее отец никогда не задумывался о своем следующем ходе, не говоря уж о долговременных планах.
 — Позовите Виктора, чтобы он присоединился к нам, — сказал отец, когда Джайлс принес поднос. — И Николаса.
 — Хорошо, сэр. — Джайлс поставил поднос на стол.
 — Господи, какой непоколебимый человек, — проговорил отец Элизабет. — Именно такой идеально подходит на роль дворецкого. Всегда знает, что надо делать. Что ж, начнем. За компанию. — Он поднял свой бокал. — Когда мы найдем нефть, мы создадим совместное предприятие и откроем представительства в Москве и в Лондоне, затем заключим контракт с перевозчиком для доставки припасов сюда. Нет, еще лучше, мы организуем и наладим линию доставки. Построим собственное нефтехранилище. Когда мы найдем нефть, возможно нашей компании не будет предела. И все благодаря моей дорогой дочери, ее щедрости и вере в нас.
 Он поклонился Элизабет.
 — За тебя, моя девочка. — Он выдохнул, залпом осушил бокал, и выражение неземного счастья появилось на его лице. — Все просто прекрасно, великолепно. Питер позднее тебе подробнее расскажет. Кстати, не было никаких новых известий о сумасшедшем, без разбора убивающем людей. Представляете? На протяжении двух или трех недель монстр не показывает носа и ни на кого не нападает. Беспокойство оказалось напрасным. Теперь его никогда не поймают. Он получил то, что хотел, и пропал. Теперь ты, Элизабет, расскажи, как у тебя дела?
 — Вкратце? Итак, Николас утверждает, что не он притворялся привидением прошлой ночью. Он также считает, что один из нас пытался его убить в подвале во время пожара. Так что, возможно, маньяк находится здесь.
 Ее отец выглядел ошарашенным.
 — Боже. Никогда не говори такое, даже в шутку. Где же тогда Николас? Почему бы ему не взглянуть нам в глаза, а затем выкинуть из Шенстоуна?
 — Я здесь, — сказал Николас с порога комнаты. — И я скажу вам почему: уж лучше пусть вы все будете перед моими глазами, чем я повернусь к вам спиной.
 — Что ж, утешительное заключение.
 — Ты практически сказал, что один из нас и есть маньяк. Николас вновь подает пример великодушного хозяина. С другой стороны, мы все здесь присутствуем для блага Элизабет, следовательно, ничто другое не имеет значения. Пожар был случайностью, а то, что мы слышали прошлой ночью… возможно, нам вообще все показалось.
 — Верно, — согласился отец Элизабет. — Поэтому давайте выпьем еще по рюмочке и забудем все плохое.
 — Нам показалось? — с отвращением пробормотала Элизабет, наблюдая, как отец наливает себе очередную порцию.
 — Мы все такие выдумщики, — колко сказал Николас. — Поэтому закончится все, как в сказке: и жили они счастливо в Шенстоуне до конца дней своих.
 — Выпей бренди, — предложил отец Элизабет, игнорируя сарказм и протягивая ему бокал. — А вот и Виктор. Входи, мой мальчик, и давай выпьем за удачный день.
 — Что означает, он потратил деньги, — сказала Элизабет. — Но так и не сказал сколько.
 — Вот и оправдание всех страданий, — напомнил ей Николас, принимая бокал из рук ее отца. — Которое мы празднуем моим лучшим бренди.
 — Лучшим бренди Уильяма, — поправила его Элизабет.
 — За деньги можно купить все, — сказал Виктор ее отцу. — Преданность, оружие, правительства… Когда случится революция, какой прок вам будет от ваших нефтяных скважин?
 — Не слушайте его бунтарский романтизм, — посоветовал Питер. — Тот факт, что Виктор сейчас с нами, а не в ссылке рядом со своими соратниками, красноречиво говорит о том, что он умеет только разглагольствовать. Возьми бокал, мой дорогой человек, и выпьем за твою лояльность.
 — Вот когда государство заберет у вас все ваши скважины, посмотрим, чья возьмет, Питер. Твой аристократический племянник будет последним из вашего рода, кто взойдет на престол, клянусь тебе. — Виктор метнулся в угол, где уселся и стал задумчиво глядеть сквозь стеклянные двери.
 — Боже, привидения и уроки по революционной теории… и все в один день, — весело сказал отец Элизабет. — Вот вечерок выдался. Именно такие вещи делают визиты в Шенстоун незабываемыми. Ну, я пойду, пожалуй, закроюсь в кабинете со своими бумагами. Кто-нибудь желает ко мне присоединиться? Виктор, пойдем со мной. Расскажи мне, каким образом я потеряю свои деньги в случае свержения правительства.
 — О чем бы нам поговорить? — спросил Питер, провожая взглядом отца Элизабет и Виктора.
 — Может быть, о преимуществах родства с царской семьей? — предложил Николас.
 — Если послушать Виктора, — проговорил Питер, — то никаких преимуществ нет. Возможно, мне стоит принять его философию, и тогда революция освободит меня. Но освободит для чего? Я точно не смогу стать рабочим. Я воспитан в атмосфере богатства и комфорта, и если Виктор считает, что все перейдет в руки посменного правительства, то он еще больший романтик, чем отец Элизабет со своими нефтяными скважинами. А по улицам потечет кровь, словно нефть.
 Он повернулся к Элизабет:
 — Прости меня, дорогая. Я более чем уверен, что Фредерик никогда не вернет свои деньги.
 — Тогда тебе нужно было его остановить.
 — Он бы меня не послушал. Краснов позволил овладел его воображением, и чек был выписан раньше, чем я успел что-либо предпринять.
 Элизабет взглянула на Николаса, который только пожал плечами. Ее отцу был предоставлен отдельный счет для расходования по собственному усмотрению. Так он и поступил. У нее сводило живот при мысли о том, сколько денег мог передать ее отец Краснову. Вполне возможно, что все до последнего фартинга. И она предвидела, что в течение недели он попросит у нее еще денег.
 Теперь она понимала, насколько нестабильно ее положение.
 Она все еще пыталась раскрыть тайну Николаса, но на самом деле у нее тоже были свои секреты. Сегодня ей стало как никогда раньше ясно, что необходимо сохранять равновесие и не расторгать сделку с Николасом.
 Она была совсем не готова расстаться с Шенстоуном.
 Ее положение было очень шатким: ей нужно было уводить Николаса в сторону от правды, одновременно преследуя собственные цели. И все из-за одного необдуманного поступка.
 Теперь он подозревал их всех. Однако он не последовал предложению ее отца отправить их собирать свои вещи.
 Он не просто хотел, чтобы они были у него под присмотром. Здесь было нечто большее… еще секреты?
 Кто же он такой, Николас?
 — Мой отец всегда был мечтателем, — сказала Элизабет в ответ на замечание Питера. — Если он на что-то настроился, ничто не заставит его свернуть с намеченного пути.
 — Как тебе повезло, что ты можешь поддерживать такого фантазера, — любезно проговорил Николас.
 Она метнула на него взгляд.
 — Я всегда гордилась своей изобретательностью.
 — Да, ты права… Ты потрясающе умна. И легко приспосабливаешься к новым обстоятельствам, — произнес Николас. — И все для того, чтобы удовлетворять прихоти и желания одного человека.
 — Я бы хотел, чтобы кое-кто уважительно относился к моим прихотям и желаниям, — вспыльчиво вмешался Питер. — Могу я хоть когда-нибудь побыть с Элизабет наедине?
 Николас вскинул руки.
 — Что пожелаешь, Питер. Видишь ли, я тактичный хозяин: я больше не стану вас огорчать, Элизабет…
 Со смешанным чувством она посмотрела ему вслед, когда он, хромая, вышел из комнаты.
 — А теперь? — спросил Питер. Он обнял ее сзади и притянул к своей груди.
 — Ты все знаешь. Он доверяет нам еще меньше, чем раньше. А ведь он все еще хозяин Шенстоуна. — Она накрыла его руки своими.
 — Значит, мы недостаточно глубоко копаем, не изыскали все возможности, Элизабет. — Его губы коснулись ее виска. — Как ты можешь терпеть, когда он говорит о своем бренди? Своем доме? Более того, если твой отец будет продолжать в том же духе, он лишит тебя последнего пенни.
 — Я знаю. — Чем больше лжи, тем больше тайн. Она не могла ему рассказать, что Николас финансирует траты ее отца. — Я установила ему жесткий предел. То есть я даю строго определенное количество денег.
 — Напомни ему, после того, что произошло сегодня. — Он коснулся ее уха.
 — Лучше бы он сам поехал в Сибирь и за всем там проследил.
 — И что он будет там делать, помимо того, чтобы выписывать еще чеки?
 Она кивнула в знак согласия, и Питер продолжал:
 — Мы должны действовать в соответствии с нашим планом, Элизабет. Единственное, что может тебя спасти, — докопаться до правды происхождения Николаса.
 «Может, он имел в виду „спасти нас“?» — подумала она.
 — Не сможет, если Николас считает, что я пыталась… ему навредить.
 — Значит, ты должна убедить его в обратном, Элизабет. — Он повернул ее лицом к себе, положив руки ей на плечи.
 — После всего, что случилось? — удивилась она.
 — Будь с ним поласковей. — Он поцеловал ее в губы. — Будь гибка. Когда придет время, ты сама узнаешь, что делать. — Он еще раз поцеловал ее, но уже более долгим и любящим поцелуем. Затем он выпустил ее из своих объятий. — Иди к нему. Еще не поздно начать. Я бы предпочел, чтобы ты осталась со мной, но необходимы решительные действия, чтобы успокоить его подозрения. Ты ведь меня понимаешь? Поверь мне, дорогая, наш единственный выход — в нем.
 Она не думала, что сможет сделать предложенное Питером. Но, поднимаясь по лестнице в свою комнату, она уже не совсем понимала, что именно он предлагал. Поговорить с Николасом? В любом случае они уже давно пересекли черту простых разговоров.
 Как вообще нужно реагировать, когда человек тебя обвиняет в покушении на его жизнь?
 У нее не было достаточных аргументов, чтобы убедить его в обратном.
 А все остальные способы заключались в его соблазнении.
 Да, она будет соблазнять его, а обо всем остальном постарается забыть.
 «Надень ожерелье и соблазни его».
 «…Это сигнал, что ты хочешь, чтобы мой пенис тебя обслужил…»
 «…Что ты хочешь, чтобы тебя трахнули прямо сейчас…»
 У нее перехватило дыхание. Нужно напомнить ему о сделке и том, что он сказал приходить к нему, если ей захочется секса.
 Она начала стягивать с себя одежду.
 …Переспать с ним и выйти замуж за Питера. Питер был прав.
 Она вынула ожерелье из шкатулки. Длинное, гладкое, блестящее; прижимая его к своему обнаженному телу, она могла придумать полдюжины способов, как его надеть.
 Можно было бы обернуть ожерелье вокруг шеи и оставить крупную жемчужину свисать между грудей. Она могла бы обвить его вокруг грудей, сдвинуть их ближе друг к другу, чтобы ему было легче играть с ее возбужденными сосками. Можно было бы обмотать ожерелье вокруг бедер, чтобы свободный конец с жемчужиной вставить между ног. Она даже могла вставить в себя все ожерелье целиком…
 Каждая новая возможность возбуждала ее все сильнее. Она сидела на кровати, поглаживая жемчужиной свои напряженные соски.
 Она решила, что в любом случае нужно будет надеть ожерелье, но можно было бы подвесить крупную жемчужину на шее, а остальные бусины, насколько хватит длины ожерелья, оставить внутри ее тела.
 Таким образом, ожерелье будет обрамлять ее груди с обеих сторон, спускаться к промежности и эротично скрываться в ее теле.
 Прекрасно. Прекрасно. Она не могла оторваться от созерцания своего отражения в зеркале. Ее соски возбуждающе торчали, заставляя ее трепетать от страсти.
 Теперь надо притвориться, что она полностью одета. Может быть, стоит надеть какие-нибудь туфли, дополняющие ее облачение? У нее была пара сатиновых туфель цвета слоновой кости без задников. Она просунула в них ноги и прошлась по комнате.
 Небольшие каблуки немного наклоняли ее тело вперед, из-за чего она еще лучше ощущала трение ожерелья о свой обнаженный лобок.
 Теперь она была готова и, дрожа от возбуждения, осторожно приблизилась к смежной двери.
 Дверь представлялась ей ящиком Пандоры.
 «Открой ее и выпусти на свободу все плотские удовольствия. Открой и призови его мужество и силу. Открой, но точно знай, чего ты хочешь и кого…
 Открой ее… и отдай свое обнаженное тело во власть его желаний и страсти…
 Открой ее…»
 Она медленно приоткрыла дверь и вошла в его комнату.
 Он стоял перед ней обнаженный, возбужденный, горящим взглядом обозревая ее тело.
 — На тебе надет талисман.
 — Я надела его для тебя.
 — Ты знаешь, что он означает?
 — Поэтому я и пришла к тебе.
 — Да? Зачем?
 — Сегодня мне нужен толстый и жесткий пенис.
 — В доме есть другие, которые могут тебя обслужить.
 — Но я хочу твой член.
 Он не мог оторвать взгляда от ее тела, колышущихся грудей, напряженных сосков и манящего треугольника между ее ног, скрывающего гладкие жемчужины.
 Только святок мог устоять перед таким телом. И, черт побери, соблазненный им мужчина может забыть обо всем, даже о покушении на его жизнь.
 — Что ты сделаешь, для того чтобы получить его?
 — Я пришла к тебе, надела ожерелье. Я сделала все, что ты просил. Теперь мне нужен той член.
 — Кажется, мне некуда его вставить.
 — Ты найдешь, куда вставить.
 — Нужно поискать. Дай мне твою ногу. Он протянул руку. Элизабет сбросила туфли, подняла одну ногу и поставила ему на ладонь.
 Теперь он все увидел, и увиденное лишило его дара речи: длинное блестящее ожерелье протянулось вплотную к ее телу, исчезая в густом пушке, направляясь в глубь ее тела.
 Принадлежащего ему.
 Все в Шенстоунском доме принадлежало ему.
 Он почувствовал первобытное желание взять ее, заявить своей собственностью.
 Она и ее тело принадлежали ему, только ему.
 Он провел рукой по ее ноге, продвигаясь все выше и выше. Балансируя, она ухватилась за его руку, и он прижал ладонь к ее промежности.
 От его прикосновения она испустила еле слышный вздох, который возбудил его еще сильнее. Она опустила ногу на пол, и он повел ее в ее спальню, держа руку у нее между ног.
 Он чувствовал ее влагу, пушистые волосы на лобке, твердые бусины в ее вагине; от нее исходили жар и желание, подобные духу греховности.
 Она была воплощением разврата — от сочного тела до пылающего взгляда.
 Когда ее ягодицы коснулись края кровати, она выгнула бедра, насаживаясь на его пальцы.
 Ее ладони переместились с его руки на твердый пенис, и она ухватилась за него, словно за камень.
 Так они и стояли: ее пальцы обхватывали его толстый стержень, а его пальцы вжимались в ее вагину.
 — Итак, моя ненасытная, куда ты предлагаешь мне его вставить?
 — Сначала дотронься до… да-а… — Она издала долгий стон удовлетворения, когда он нашел ее набухший клитор. У нее перехватило дыхание от движения его пальцев. Совершая судорожные движения руками, сжимающими его член, она глубоко насела на его волшебные пальцы.
 Она почувствовала, как он дернулся от ее неистовых ласк. Он толкнул ее на кровать, отвел ее руки и прижал их к простыне. Затем он начал водить головкой пениса по ее животу, бедрам, приближаясь к груди, соскам. Он попеременно терся то об один сосок, то о другой, затем высвободил одну руку, чтобы иметь возможность удерживать груди вместе.
 Она обхватила ногами его торс и выгнула спину. Он почувствовал, как ее горячая влажная киска коснулась его ноги. Тогда он начал с силой водить головкой по кончику ее твердого соска, что довело его до высшей ступени возбуждения, и он начал нескончаемым потоком извергать семя на сосок, грудь и все ее тело.
 Когда его тело перестало конвульсивно сокращаться и к нему вернулась способность дышать, он перекатился на бок и начал размазывать свое семя по ее коже.
 Он хотел покрыть ее целиком, залить с головой своим кремом. Он втирал его в ее лобок, живот, груди… и мгновенно возбудился в момент, когда покрыл семенем ее торчащие соски.
 — Я хочу, чтобы ты был у меня между ног, — выдохнула она.
 — У тебя будет кое-что между ног, моя обладательница твердых сосков. И ты прекрасно знаешь что.
 — Тогда вынь жемчужины и возьми меня.
 Он приподнял ее правую ногу и перекинул через свое бедро, чтобы лучше видеть, как эротично скрывались бусины в нежных складках кожи.
 — Не знаю. Наверное, я лучше просто посмотрю на тебя.
 — А я прошу трахнуть меня. — Она приподнялась на локтях. — Я хочу видеть, как ты будешь вытаскивать жемчужины.
 Он медленно потянул за нить, и первая жемчужина выскочила из влагалища, за ней еще одна, и еще, как круглые дождинки, которые перед прощанием целовали ее половые губы.
 А затем с таким же благоговением, как мужчина приподнимает подол женской юбки, чтобы открыть находящееся под ней сокровище, он поднял ожерелье над ее головой, снял его с ее шеи и положил на подушку.
 — А теперь, моя обнаженная госпожа… — Он всем телом наклонился к ней. — Вот тебе еще кое-что между ног.
 — Скорее…
 Но он и не думал торопиться. Он хотел заставить ее ощутить его силу и мощь. Он хотел заставить ее жаждать его длинного напряженного могущества. Он хотел вминать ее в кровать до тех пор, пока она не попросит пощады.
 Он намеревался все делать очень медленно, постепенно, дюйм за дюймом, вводя свой пылающий жезл в ее разгоряченное лоно именно так, как ему нравилось. Он надеялся, что сможет совладать с собой, что введет только головку пениса и будет наслаждаться ее желанием, нетерпеливостью.
 Он думал, что продержится до того момента, как полностью войдет в нее и коснется своими бедрами ее бедер.
 Так он намеревался сделать. Так он хотел. Медленное движение внутрь ее тела. Трепещущее чувство обладания. И ощущение, как его клинок плавно входит в ее ножны.
 Он находился на самой границе ее тела, введя в нее только первый дюйм… Но тут она широко расставила ноги и с силой насадила себя на его пенис, заставив его войти в нее на полную длину.
 Одно маленькое движение, одно сокращение ее мышц повлекло за собой бунт его тела, которое вышло из-под контроля, ритмично содрогаясь, пытаясь проникнуть еще дальше в ее манящую глубину. Он уже не мог остановиться, только не после того как покрыл ее соски своим семенем.
 Теперь он хотел затопить ее тело своим кремом, пропитать, накачать, залить, извергнуть так глубоко, чтобы затронуть ее душу.
 В яростном порыве он атаковал ее тело, раздираемый желанием. Она прижималась к нему, требуя отдать ей весь его запас до последней капли.
 Он все еще пытался сдержаться, пытался контролировать себя в агонии ошеломляющего оргазма.
 Она противилась ему, сражалась с ним. Она хотела изнурить его, иссушить его тело, высосать все жизненные соки и использовала все чары своего обнаженного тела.
 — Ты не сможешь… — процедил он сквозь зубы, чувствуя, как она ласкает его ягодицы. — Во мне больше не осталось ни капли.
 — Смогу. Дай мне еще.
 — Черт бы тебя побрал… — пробормотал он, утыкаясь головой в ее плечо и с силой входя в нее до упора.
 — И еще… — прошептала она.
 — Проклятие! — Он вновь вскипел, работая бедрами.
 — Мммм… — Она обхватила влагалищем его пульсирующий пенис и издала сладострастный звук. — Не двигайся. Только… немного… — Она резко вдохнула, вновь сжимая влагалище и чувствуя всю длину его горячего жезла. — Вот так… — Еще одно сокращение. — Так… — Она почувствовала, как в глубине поднимается волна наслаждения. — И вот так… — Набежавшая волна удовольствия подхватила ее, с силой ударила о его окаменевший пенис и медленно, нежно вынесла на юг.




 Глава 12


 Пришла пора отдать ее возлюбленному, подумал Николас, вставая с кровати и подходя к окну, за которым небо только начало освещаться зарей.
 Она отвлекала его от основного дела. Находясь рядом с ней, он чувствовал постоянное возбуждение, и если так будет продолжаться и дальше, он не найдет в себе силы расстаться с ней.
 Нельзя сказать, что он больше не хотел ее. Его непокорный пенис настойчиво требовал продолжения, но он знал, как обуздать его. Через пару недель он будет спокоен.
 Настоящая проблема заключалась в том, что он становился нетерпелив. Впервые в жизни он провел столько времени на одном месте и впервые работал под собственным именем.
 Размеренная жизнь знати раздражала его. Слишком комфортно, слишком сковывающее, слишком строго.
 Нужно было переходить к делу, он приехал сюда не просто так, и надо было выводить врага на чистую воду. Глубоко внутри он чувствовал: Невидимая Рука был готов нанести очередной удар.
 Отец Элизабет сказал, что в течение нескольких недель не было совершено ни одного нападения. Хотя, по мнению Николаса, одно нападение все-таки произошло: призрак в обугленном тоннеле пытался выдавить из него жизнь.
 Однако все можно отложить в сторону. Можно притвориться, что произошедшее было случайностью. Притвориться, что он может целыми днями не вылезать из постели, как изнеженный граф, и без устали трахать Элизабет.
 Может быть, и не нужно притворяться, думал он, наблюдая, как она потягивается на кровати и просыпается с широко раскрытыми глазами при виде его взрывной эрекции.
 — По-моему, мне нужно немного крема на завтрак, — пробормотала она.
 Он не мог перед ней устоять, пока еще нет.
 — Приди и возьми его.
 — Возьму. — Она выскользнула из-под одеяла и плавной походкой направилась к нему. Ее соски уже напряглись в предвкушении.
 — Как ты хочешь взять его, моя госпожа?
 Она погладила толстую уздечку его члена, и все его тело дернулось от ее прикосновения. Затем она из-под длинных ресниц взглянула ему в глаза.
 — Я голодна. — Она опустилась перед ним на колени. — Я хочу позавтракать… прямо сейчас. — И она обхватила кончик члена губами.
 Он сдался перед ней, перед яростным сосанием, жадным языком, соблазнительными стонами, исходящими из ее горла.
 Как он мог отказаться от такой настойчивости, такой требовательности, желания высосать из него все удовольствие до последней капли?
 Он постиг правду, изнывая от иссушающего оргазма: его настоящим врагом был он сам.
 Затем они вернулись в постель, и он вошел в нее — на часы, дни, — он точно не знал. Она находилась в постоянном тумане оргазма, получая энергию от его тела и немногочисленных поцелуев, пока наконец не заснула.
 Она проснулась одна, покрытая его семенем и окруженная стойким запахом их яростных совокуплений.
 Ей бы хотелось навсегда остаться в таком состоянии. Она провела пальцем по своим половым губам и нанесла немного семени на набухшие твердые соски.
 Где же Николас?
 Она лежала на подушках и размышляла.
 Нет, ей не стоит так думать. Все, что происходило здесь, является всего лишь прелюдией для жизни с Питером. Все, что ей было необходимо знать о мужских фантазиях…
 Разве она уже недостаточно знала?
 Она вскочила с кровати. Общение с Николасом становилось опасным: она получала от секса с ним слишком большое наслаждение.
 Сделка совсем не была обременительной.
 Но она была нечестной по отношению к Питеру.
 Николас был не прав. После того как Питер испробует любовь Элизабет, он будет желать ее еще сильнее.
 Значит, ей не следует лежать на кровати и размышлять о Николасе. Такой путь вел к беде. Она должна сосредоточиться на желаниях и нуждах Питера.
 На том, чего желали они оба.
 Не найдя ни единой зацепки в бумагах Уильяма, необходимо было переходить ко второму пункту ее плана: разговорам с людьми.
 Разговорам со всеми, кроме Николаса.
 Сегодня, пожалуй, стоит наведаться к викарию. Она потратит на встречу с ним не так много времени. Никто не станет ее ни о чем расспрашивать, если она съездит в Эксбери.
 И она наконец выберется из дома подальше от Николаса.
 Отлично.
 Она села на кровать и звонком вызвала служанку.
 За завтраком она вспоминала, что ей известно про Николаса. Его отец был врачом, а мать, по мнению Уильяма, русской. До приезда в Шенстоун Николас обитал «то здесь, то там», хотя агенты искали его на двух континентах.
 Чем должен заниматься человек, чтобы его было невозможно разыскать? Возможно ли такое, что Николас действительно внебрачный сын Ричарда?
 Уильям как-то рассказывал про него, но она тогда не обратила внимания.
 «Я не позволю ублюдку моего брата унаследовать мое имение…»
 Нет. На все высказывание рассчитывать нельзя. Только на короткую фразу, которая, если окажется правдой, изменит всю ее жизнь.
 Она вышла из задумчивости и обнаружила Минну, в нерешительности стоящую рядом с ней.
 — Ты одета так, как будто собираешься куда-то ехать, — заметила та.
 — Я еду в город, поедешь со мной? — пригласила ее Элизабет, которой поездка вместе с ней показалась отличной идеей; никто не заподозрит ничего плохого в том, что она поедет развлечь свою гостью.
 — Было бы великолепно, дорогая. — Минна налила себе чаю и села подле Элизабет. — Я все еще немного беспокоюсь из-за того небольшого пожара.
 — Не нужно. Все произошло случайно. Я так считаю. С тех пор ведь все нормально, и Николас, согласись, делает все, чтобы мы чувствовали себя как дома.
 — Да, Николасу идет облик аристократа.
 — Кстати, раз уж мы упомянули о нем, он как-то сказал, что его отец был врачом. Такая информация не поможет тебе вспомнить, откуда ты знаешь Николаса?
 — Хм… Я подумаю. Тем временем я возьму свою накидку, и мы поедем.
 Около половины одиннадцатого они сели в «Викторию» [4] , так как был теплый и солнечный день, с намерением немного покататься, посетить пару магазинов и заехать к викарию.
 Весь путь был проделан под ненавязчивый и беспечный Лепет Минны:
 — Разве Эксбери не прекрасно выглядит, когда цветут деревья и цветы? Тот магазин недавно открылся? Ой, посмотри на прическу вон той леди. А вот прибыл поезд, издав протяжный гудок и выпустив облако пара.
 В магазинах они купили немного пирожных, тесьмы и отрез черной вуали, которой Элизабет хотела отделать шляпку.
 — Элизабет, ты можешь уже переходить на формальный траур.
 — Я так и собиралась. Приезд Николаса все поставил с ног на голову.
 И уложил ее на спину…
 — Не говоря уж о приезде Питера, — добавила она, надеясь, что ее реплика не показалась высказанной с запозданием. — Вот мы и у церкви. Я должна принести извинения за недобросовестное посещение служб.
 Она нашла прекрасный повод для посещения викария. Она пропустила одну службу, между тем как должна была каждую неделю молиться за упокой души Уильяма.
 Однако ей, наоборот, пришлось принимать извинения викария за то, что тот не приехал с визитом в Шенстоун поприветствовать нового наследника.
 — Уверен, последние события были для вас большим потрясением, — добавил он, провожая ее в свой кабинет. — Вам, возможно, не очень приятно появление нового хозяина поместья.
 — Да, для меня его приезд был потрясением, — согласилась Элизабет, — хотя мы заранее знали о том, что брат Уильяма имел ребенка. Но так как ничего не было о нем слышно, мы решили, что он умер. И вот он так неожиданно появился…
 Экономка принесла им чай, и викарий стал разливать его по чашкам, пока слова Элизабет еще висели в воздухе. Он протянул ей чашку.
 — Да, такие обстоятельства могут заставить нервничать.
 — Естественно. Боюсь, с его появлением снова поползут слухи про первую жену Уильяма.
 — Уверен, тебе не о чем беспокоиться, — заверил ее викарий. — Слухи совершенно беспочвенны. Просто Ричард был очень хорош собой. Лихой, авантюрный, полная противоположность Уильяму. Поэтому жизнь в России была как раз для него. К тому же он был достаточно молод, чтобы завести семью, обустроить жизнь. К сожалению, Дороти умерла, да и от обоих браков Уильяма так и не получилось наследника.
 — Да, — кивнула Элизабет. — Ни одного наследника. От обоих браков. Хотя… разве не было разного рода пересудов, когда Ричард уехал?
 — Пересудов? О Ричарде? Нет, ничего не было, — мягко ответил викарий. — Только о том, что Уильям сильно горевал после отъезда брата.
 Вот и все. Больше она ничего не могла узнать. Продолжать расспросы без объяснения своих намерений было неприлично.
 Они попрощались с викарием и еще немного покатались по городу.
 — Я жила здесь семь лет, — задумчиво проговорила Элизабет, когда они проезжали мимо межевого знака, — и не знаю никого, кроме своего агента. Мы редко развлекались.
 Иногда мы, конечно, выезжали в Лондон и жили в городском доме, но Уильям не любил таких поездок. Даже не знаю, чем я интересовалась в течение семи лет замужества за Уильямом.
 — Ты интересовалась собой, — сказала Минна. — Обстоятельства сложились для тебя не самым лучшим образом. Но ты же была так молода.
 — Я сама сделала свой выбор. — Элизабет вздохнула.
 — Иногда молоденькие девушки делают неверный выбор. Я уверена, что к твоему выбору приложил руку твой отец. Но теперь с прибытием Николаса ты сможешь начать новую жизнь.
 — Если бы я могла.
 — Тебя ничто не останавливает, — заметила Минна. — Пройдет год формального траура, и ты снова сможешь выходить в люди. Тебе не обязательно запирать себя в Шенстоуне или где-либо еще.
 — Но что я в результате буду иметь? — прошептала Элизабет.
 Она не была уверена ни в чем, ни в своих доходах, ни в Питере, ни в возможности жизни за пределами Шенстоуна. Ни в том, что ее отец когда-нибудь перестанет залезать в ее карман.
 — У тебя будет все, — сказала Минна, — потому что ты будешь свободна.
 Николас снова спустился в тоннель. Поначалу, когда он вышел в сад, у него не было такого намерения.
 Но он заметил, что неосознанно направляется к дальнему концу сада и немного забирает влево, в сторону поля.
 Стоял яркий полдень, на небе не было ни облачка. В Шенстоунё вовсю бушевала весна.
 Никогда в жизни он не ощущал привязанности к чему-либо или кому-либо. Сейчас же он чувствовал потребность поддаться очарованию Шенстоуна. А также соблазну остаться с ней. Ее губы, ее тело будут его до конца дней.:. Неосторожный мужчина, без сомнений, попадется в ее ловушку.
 Он сделал широкий полукруг и проследил путь, по которому той ночью прошли люди с факелами. Он тогда искал справа, а Элизабет и ее отец слева.
 Разве не Элизабет нашла вход? О котором говорила, что ей ничего не известно? Что-то здесь было не так. Он перешел на ту сторону поля и проследил ее путь.
 Немного назад, чуть вперед, и вот он уже ясно представлял, как она передвигалась той ночью. Она могла двигаться только одним путем. Ведь если бы она отошла в сторону на какие-то два метра, вход обнаружил бы кто-нибудь другой.
 Боже, Элизабет…
 На этот раз двери, расположенные вровень с землей, открылись без усилий, и он, оставив их открытыми, спустился во тьму.
 У основания лестницы все еще висел фонарь. Николас чиркнул спичкой и зажег ее.
 Двадцать шагов, и он у заветной комнаты.
 Его худшие опасения подтвердились. Освещенная фонарем комната была совершенно очищена от углей и всего мусора.
 Его враг Невидимая Рука и сюда добрался.
 Николас намеренно встал на линии огня, но враг обогнул его и нарушил все остальное.
 Напрашивался единственный вывод: один из пятерых в Шенстоунё и был его врагом.
 Виктор, Питер, отец Элизабет, Минна… и Элизабет.
 Получалось именно так, как он себе представлял: она могла больше всех получить, но и больше всех потерять. Самый сильный мотив — самые сильные руки.
 Его беспокоило, что он проигнорировал свой инстинкт и все знаки, которые должны были его насторожить.
 Черт, он слишком сильно расслабился.
 Или враг спланировал его слабость?
 А теперь?..
 Что теперь? Он понимал, в чем дело. Шла борьба нервов и коварства. К нему пришло понимание методов, которые использовал его оппонент.
 Николас знал о своем враге больше, чем тот думал.
 Он знал, что враг храбр и немного безумен. Хорошо приспосабливается. Никогда не сдается. Нуждается во внимании и одновременно ищет укрытия. Хочет получить признание и предпочитает одиночество.
 Более того, никто бы и не подумал, что его враг…
 Один из пяти.
 Или они все.
 Они играли в игру, которая руководствовалась намерением «подождем и посмотрим»…
 Элизабет напряженно мыслила. Должно быть что-то еще. Обязательно должно быть.
 Может быть, она пропустила какую-нибудь деталь на чердаке? Там еще были старая мебель и сундуки с одеждой. Кто знает, вдруг что-нибудь можно обнаружить в кармане одного из пиджаков Уильяма?
 Неужели она действительно дошла до такого отчаяния?
 — Я слышал, ты сегодня ездила в город, — сказал отец, входя в гостиную, где Элизабет сидела с вышивкой, не вызывающей в ней никакого интереса. — Надеюсь, не безрезультатно?
 — Отец, мы с Минной всего лишь решили выбраться из дома. Ничего больше.
 — Ты ездила, чтобы встретиться с викарием.
 — У тебя что, в городе есть шпионы? — раздраженно спросила она. — Я ездила, чтобы извиниться за то, что нас не было в церкви в прошлое воскресенье.
 — А. Я надеялся, что у тебя были еще дела.
 — Какие? Почему бы тебе не присесть, отец? Раз уж ты решил допросить меня.
 Он сел напротив нее.
 — Элизабет. Я не допрашиваю тебя. Я побуждаю тебя к действиям. Знаешь, у нас осталось совсем немного денег, поэтому скажи, как мы будем существовать, когда щедрость Николаса иссякнет и он попросит нас покинуть дом?
 — Я не думала о таком далеком будущем.
 — Питер даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам.
 — Правда? Откуда ты знаешь?
 — Иначе бы он давно сделал тебе предложение. К тому же он целиком на моей стороне: ты должна вернуть Шенстоун, и тогда… возможно…
 Она отбросила пяльцы.
 — Возможно, он неправильно истолковал мои девичьи отказы?
 — Нет. Твоя скромность делает тебе честь. Если бы к ней еще добавить Шенстоун и десять тысяч в год… Конечно, я не получаю десять тысяч в год…
 — Насколько ты знаешь, я тоже. Кроме того, есть еще три дюжины наследниц, которые с удовольствием охомутают Питера.
 — Если бы он их захотел. Но по какой-то причине ему нужен Шенстоун и ты. Я не понимаю. Никогда не думал, что так получится. Тебе остается только найти способ.
 Она вновь подобрала пяльцы и продела иголку в лепесток начатой ею ромашки.
 — А что, если есть один способ? — Она сама не ожидала, как задала вопрос. Хотя, если она собирается проводить более детальное расследование, ей понадобится помощь.
 Разве ее отец и Питер не помогут ей?
 — Что ты имеешь в виду? — Ее отец подался вперед, всем своим существом излучая заинтересованность. — Ты что-то от меня скрывала, моя девочка? Что за способ? Шенстоун и все деньги в нашем распоряжении. Элизабет! Быстрее расскажи мне…
 — Ничего конкретного. Есть, правда, кое-что…
 — Есть — нет, о чем ты говоришь? Скажи мне!
 — Фредерик, ты снова говоришь о деньгах? — с порога спросил Питер, ухвативший последнюю фразу разговора. — Он не прекращает разговоры о деньгах. Для него деньги очень болезненная тема. Своими разговорами о них он утомляет. Чем занимаешься, Элизабет?
 «Жду тебя», — хотела сказать она и сказала:
 — Вышиваю. И еще ездила утром в Эксбери.
 — Дорогая, пора бы тебе посетить Лондон. Тебе определенно уже можно перейти к формальному трауру и начать понемногу выходить в свет. Можно организовать небольшой визит к миссис Фарли. Она будет очень рада тебя видеть.
 Элизабет не понравились его слова. Парвеню… миссис Шарли… будет рада принять ее… в то время как раньше она была самым желанным гостем в дюжине домов. На таких условиях она не может показываться в Лондоне.
 — Спасибо, Питер, — сказала она. — Я подумаю.
 Никогда… пока она не проснется от происходящего кошмара.
 — А вот и Николас, — произнес Питер. — Где же ты был?
 — У меня было очень интересное утро, — ответил он, облокачиваясь о дверной проем. Трое из пяти были здесь. Интересно. — Я спускался в тоннель.
 — А зачем? — спросил Питер. — Я думал, что мы уже разобрались с пожаром. Навсегда.
 — Ну, кто-то действительно там разобрался вчера, — проговорил Николас. — Я не отдавал приказаний вычистить ту комнату. Но кто-то взял на свои плечи заботу об уборке углей и мусора. Кто-нибудь из вас знает что-либо об уборке? Элизабет? Нет?
 — Какая разница? — снова спросил Питер. — Тебе бы все равно пришлось когда-нибудь все убирать.
 — Может, и так. Однако там нужно было еще многое осмотреть. Там могла находиться разгадка…
 — Разгадка? — насмешливо переспросил отец Элизабет. — Чего?
 — Того, кто мог совершить поджог в той комнате.
 Фраза на всех подействовала угнетающе.
 — Мы же решили, что была просто случайность, вот и все, — продолжал протестовать отец Элизабет, когда они сели обедать. — А ты придаешь случившемуся намного большее значение, чем следовало бы. Такая мелочь… Что ты вообще надеялся найти в той комнате?
 — Все сгорело до неузнаваемости, — сказал Питер. — Искать в таком хаосе — мартышкин труд. Наверное, об уборке позаботился один из слуг.
 — Виктор, хочешь высказать свое мнение? Может быть, враждебные силы или, например, враг у ворот?
 — Как будто такого не может быть, — фыркнул Виктор. — Ха. Здесь все понятно. Поджоги совершаются, когда необходимо что-то уничтожить. Там было много дыма, но почти не было огня. Тебе, Николас, крупно повезло, что уничтожить хотели не весь Шенстоун.
 — Так что же было? — агрессивно спросил Питер. — Что там хотели уничтожить?
 — Свидетельства, — ответил Николас. Рядом с телячьими отбивными и картофельными крокетами ответ прозвучал странно. — То, что кто-то хотел спрятать.
 Вечером никому не удалось лечь спать пораньше.
 — Он думает, что это один из нас, — сказал отец Элизабет, когда они все, кроме Николаса, собрались в библиотеке. — Боже, мне нужен бренди.
 — А ведь только вчера мы праздновали твои удачные инвестиционные проекты, — проговорил Питер. — Какая перемена за один день. Теперь неожиданно среди нас затесалась тайна.
 — Я больше не хочу ни о чем говорить, — заявила Элизабет.
 — Такие разговоры слишком сильно действуют на нервы, — добавила Минна. — Думать о том, что кто-то мог специально поджечь и огонь мог распространиться дальше… — Она поежилась.
 — Думаю, нам надо всем уехать в Лондон, — сказал отец Элизабет. — С нас достаточно. Какая тут гостеприимность. Скорее просто расследование Скотланд-Ярда. Я больше не буду такого терпеть. Только не в моем доме. — Он многозначительно взглянул на Элизабет.
 — Надеюсь, ты сможешь найти себе дом, — пробормотала она.
 — Мы все уезжаем, согласны? — продолжал он. — Элизабет?
 — Отец… — в тон отцу ответила она.
 — Этот человек перешел все границы, — запальчиво сказал он.
 — Совершенно верно, ему только и нужно, чтобы мы все побыстрее уехали, — проговорила Элизабет.
 — Ему нужно, чтобы мы покинули его униженными, — ответил ей отец. — Особенно ты, все еще распоряжающаяся слугами и следящая за чистотой и порядком в доме.
 — Я отправляюсь спать, — сказала Элизабет. — Вы слишком шумите, а я очень устала.
 — Хорошо. Тогда поднимемся наверх все вместе. Кто знает, что может скрываться в залах, — усмехнулся отец. — Может, Николас ждет, чтобы нас испугать, — тихим голосом добавил он, когда они поднимались по ступеням.
 Питер всех проводил до их комнат, последней — Элизабет.
 — Не бойся… ничего. Ни своего отца, ни Николаса.
 — Постараюсь, — проговорила Элизабет.
 — Все будет хорошо.
 — Ты обещаешь?
 — Насколько в моих силах. — Он поцеловал ее. — Сегодня все такие беспокойные. Я просто пожелаю тебе спокойной ночи.
 Она медленно отодвинулась за порог своей комнаты и прикрыла дверь, все еще прижимая пальцы к тому месту, где запечатлелся его поцелуй.
 Все будет хорошо…
 …Насколько в моих силах…
 Элизабет, казалось, снился сон. Откуда-то доносились музыка и смех, дом был озарен огнями, кругом слышались звуки шагов, топ, топ, топ… вверх и вниз по ступенькам, по коридору, за гардинами слышался любовный шепот…
 …все счастливы…
 …топ, топ, топ…
 Подождите минутку… подождите меня…
 Она бежала по коридору за странным звенящим звуком… подождите минутку, подождите!
 Дым? Она почувствовала запах дыма?
 Дом, озаренный огнями, топ, топ, топ…
 Она резко села на кровати, чувствуя, как колотится сердце и дрожат руки. Она схватила халат, просунула руки в рукава… Боже, она больше никогда не будет спать без света.
 Где же свеча?
 Дрожащими руками она зажгла спичку и подняла над головой свечу.
 В своей комнате она не заметила ничего особенного. Смежная дверь закрыта и заперта с ее стороны. Тогда что?
 …топ, топ, топ…
 Господи, звуки вполне реальны. Глухие звуки существовали на самом деле и приближались к ней…
 Она заколотила кулаками в смежную дверь.
 — Николас! — Она повернула ключ и распахнула дверь. — Николас! — горячо зашептала она в темноту, даже не зная, есть ли он там…
 Она от неожиданности подпрыгнула на месте, услышав тяжелые звуки за дверью. Звук тел, падающих на пол? Трясущимися руками она поставила свечу и отворила дверь спальни.
 Темнота. В коридоре было темно; кто-то потушил все лампы. Какие-то тени боролись, дрались… тело на теле… голоса… «Прекратите!»
 «Остановитесь!»
 Душераздирающий звук падения тела с лестницы.
 Кто-то, возможно, Виктор, додумался вынести в коридор свечу. Минна, дрожа, стояла в дверях своей спальни. А Питер? А отец?
 Элизабет обняла Минну, и они стояли вместе, отчаянно дрожа.
 — Что произошло? Что случилось?
 — Мы не знаем, — сказал Виктор, поднимая свечу, чтобы рассмотреть их лица. — Какой-то шум. Стойте на месте. Сейчас я зажгу пару ламп.
 — Где Питер? Где мой отец?
 — Я не знаю. Что-то или кто-то упал с лестницы.
 — Боже мой… Минна, ты сможешь идти? — Минна замотала головой. — Виктор, сходи посмотри.
 — Сейчас вернусь. — Он перегнулся через перила, чтобы взглянуть вниз, и вдруг с противоположного конца коридора появился Питер.
 — Боже, Элизабет! Минна! Что здесь произошло?
 — Звуки. Драка. Кто-то упал с лестницы. Где мой отец?
 — Не знаю. Я помогу Виктору. Виктор был уже на полпути вниз.
 — Черт, Питер! Это Николас.
 — Дьявол. — Питер припустил вниз по лестнице. — Элизабет! Вызови Джайлса. Быстрее.
 Сопровождаемая Минной, Элизабет вбежала в свою комнату и несколько раз дернула за шнурок звонка. Затем она усадила Минну в кресло и зажгла еще несколько свечей.
 — Я должна найти отца. Надеюсь, ты понимаешь. — Минна кивнула, но Элизабет была не уверена, что та ее поняла. — Я вернусь через три минуты, обещаю.
 Минна снова кивнула, и Элизабет выскользнула из комнаты, прежде чем Минна ей могла что-то ответить.
 По лестнице уже поднимались слуги, неся Николаса на импровизированных носилках. Она пошла впереди них, открыла дверь его спальни и зажгла газовые лампы на стене.
 Тут, зевая и потягиваясь, из дверей своей спальни показался отец.
 — Что случилось?
 — Николас… с лестницы, — кратко сказала она, в то время как Джайлс, Питер, Виктор и двое слуг осторожно положили Николаса на кровать.
 — Он в сознании, — сказал Виктор. — Просто немного контужен и ранен, но мы не знаем, насколько серьезно.
 — Как все произошло? — требовательно спросил отец Элизабет.
 — Боже… Минна! — Элизабет стремительно вылетела из комнаты.
 Перепутанная до смерти Минна сидела, вжавшись в кресло.
 — Минна, дорогая… — Элизабет подняла ее и отвела в комнату Николаса. — Видишь, с Николасом случился несчастный случай. Но он поправится, не так ли? Виктор?
 Виктор осматривал тело Николаса на предмет переломов и ранений.
 — Похоже, ничего не сломано. Но я ничего не могу сказать насчет внутренних травм. Вы пошлете за врачом?
 — Джайлс уже послал, — сказал Питер. Николас издал глухой звук.
 — Он просыпается… — вскричала Минна. — Слава Богу, Слава Богу…
 Все подошли поближе. Лицо Николаса представляло собой сплошной синяк, губа была разбита, а из раны на лбу сочилась кровь. Но когда он открыл глаза, его взгляд оказался четким и осмысленным.
 — Значит, вы все здесь, — проговорил он, осматривая присутствующих. — Кто-то из вас желает моей смерти… сильно желает.




 Глава 13


 — Ты бредишь, — резко сказал Питер. — Даже если ты свалился с пары ступенек. Непростительно обвинять кого-то. Элизабет… все… давайте просто оставим его одного.
 — Мы все слышали, — подхватила Элизабет, — как ты ходишь по коридору. Наверное, ты просто промахнулся мимо ступеньки и упал.
 Николас посмотрел на нее тяжелым взглядом.
 — Ты действительно так считаешь?
 — Думаю, ему лучше помолчать до прихода врача, — робко вставила Минна.
 — Я хочу вернуться в кровать, — проговорил отец Элизабет, подавляя зевоту. — Много шума из ничего. Человек проявил неосторожность и тут же обвиняет всех в покушении на его жизнь. Очень похвально обвинять в таком ужасном поступке своих гостей. Может быть, если бы ты остался в своей комнате, ничего бы и не случилось.
 — Интересная мысль, — пробормотал Николас. — Мне следовало предусмотреть последствия моего приезда в Шенстоун. Такие, как несчастные случаи и попытки убийства. Да, действительно.
 — Отец… достаточно. — Элизабет схватила его за руку и попыталась вывести из комнаты, но тут вмешался Николас:
 — Ну уж нет. Вы все останетесь и дождетесь прихода врача. Вам ведь всем будет интересно узнать диагноз.
 — Не будь таким наглым, — проговорил отец Элизабет. — С тобой произошел несчастный случай, черт побери.
 — Тебе на самом деле стоит отправляться обратно в постель, — сказала ему Элизабет.
 — Нет уж, теперь я останусь, — решил ее отец. — А то нахальный ублюдок… возомнит бог весть что.
 — Что ж, давайте принесем сюда стулья и посидим тут, — предложил Питер. — Виктор?
 У кровати Николаса стояла скамья, а у окна — стул. Они принесли еще два стула. Минна села у окна. Элизабет усадили на один из стульев рядом с кроватью. Отцу достался третий стул, а Питер и Виктор уселись на скамью.
 — Давайте попросим принести закуски, — предложил Николас, но его голос звучал несколько надломлено и уже не так дерзко, как раньше.
 — Доктор скоро придет, — сообщил Виктор. — А тебе следует прекратить отпускать колкие замечания. С тобой же произошел несчастный случай.
 — …Не несчастный случай… — пробормотал Николас. — …Я не просто прогуливался… Он закрыл глаза, и все переглянулись.
 — Я его не слышал, — сказал отец Элизабет.
 — Не могу поверить, — произнес Питер. — Он топал и чем-то бряцал по всему коридору.
 — Я слышала, — проговорила Минна.
 — И я, — подтвердила Элизабет. Виктор кивнул.
 — Становится все интереснее. Очевидно, сегодня был уже второй случай. Николас находится здесь уже… неделю? И не поднимал такого шума.
 — Значит, раньше он просто не шлялся ночью по дому, — ответил отец Элизабет, и она согласно кивнула. И она знала почему. Но объяснения тому, что случилось сегодня, не было.
 — Он промахнулся мимо ступеньки, — уверенно сказал Питер.
 — Но я слышала звуки борьбы, — возразила Минна.
 — Ты слышала, как человек пытался не свалиться с лестницы, — сказал отец Элизабет.
 — Мы так о нем говорим, будто он умер, — раздраженно проговорила Элизабет. — Будьте уверены, он слышит каждое наше слово.
 — …не упал… — прошептал Николас в подтверждение ее слов.
 — Думаю, свои теории мы должны держать при себе, — сказал Питер. — Доктор нам все расскажет.
 Однако до приезда доктора прошло еще полчаса.
 — Здесь вам не поминки, — резко сказал Николас и выпроводил всех в коридор.
 — Он настоящий бык, — проговорил отец Элизабет. — У него останется пара синяков, может быть, сломано ребро или два, но он выживет. А я отправляюсь спать.
 — Я тоже, — подала голос Минна.
 — Мой отец напился, — пробормотала Элизабет.
 — Он беспокоится о своих инвестициях и деньгах, — сказал Питер, касаясь ее руки. — И ты знаешь, что ему всегда будет нужно еще больше. Поэтому…
 — Сейчас не лучшее время для таких разговоров. Ты имеешь в виду, если Николаса признают недееспособным, тогда…
 — Нет. Мы просто хотим, чтобы у него не было легального права на получение титула. Но сейчас действительно не время продолжать разговор. А вот и добрый доктор.
 Доктор Пембл отличался резким характером и деловитостью.
 — Кто здесь главный?
 Виктор и Питер взглянули на Элизабет, которая немедленно почувствовала себя мошенницей.
 — Что нужно делать для выздоровления больного? — спросила она, проглотив вопрос, который на самом деле намеревалась задать.
 — Отдых. Питье. В течение нескольких дней. У него есть серьезные ушибы. Потери крови не было, за исключением нескольких порезов; сломанные ребра я зафиксировал. Он получил сильный удар по голове. А также заново травмировал свою поврежденную ногу. Есть возможность потери сознания, но тот факт, что он все воспринимает четко и ясно, уменьшает такую вероятность. Его нельзя беспокоить. Мне он сказал, что не считает происшедшее с ним несчастным случаем. Хотя не похоже. Я дал ему болеутоляющее. Ваша работа будет заключаться в наблюдении за его состоянием. Если что-либо изменится, посылайте за мной.
 — Вот так, — удовлетворенно проговорил Питер, когда Джайлс ушел проводить врача. — Даже доктор считает, что Николас придумал чепуху с нападением.
 — Думаю, на сегодня достаточно, — жестко сказал Виктор. — Я иду в постель.
 — Да, давно пора; уже очень поздно. — Питер дождался, пока Виктор закроет дверь своей спальни. — Что ж, Элизабет, тебе придется присмотреть за Николасом. Тебе и Минне, я имею в виду. Думаю, все, что произошло, нам только на руку. Чем больше он будет находиться в твоем обществе, тем сильнее он будет тебя желать. Таким образом, у тебя будет возможность оказаться рядом с его вещами, когда… он не успеет принять необходимые меры предосторожности. Используй свой шанс. Полагаю, ты останешься с ним на ночь?
 — Я могла бы попросить экономку, но не покажется ли это дурным тоном, как ты думаешь? — саркастически заметила Элизабет. — Посмотрим, как он себя будет чувствовать утром.
 — Ему дали лекарство, дорогая. До конца ночи все будет очень тихо. — Он поцеловал ее в щеку. — Заботься о нем. Твоя забота будет нашей лучшей местью.
 Два нападения… возможно, три, если считать ту ночь, когда по коридору гуляло «привидение». Или то была репетиция сегодняшней ночи?
 Он пытался выбраться из окутывающего его тумана, стремясь уцепиться за что-то реальное. Он лежал в кровати; в комнате было темно, но не совсем — в дальнем углу горела лампа.
 Он не чувствовал чьего-либо присутствия, но не могли же они оставить его одного.
 Или все-таки оставили?
 Беспомощный, раненый, одинокий, чтобы враг мог добить его раз и навсегда.
 Нет, стоп — какое-то движение в углу…
 Женщина…
 Нет, не Минна…
 Его самый вероятный противник…
 Он почувствовал, как проваливается… Как она и хотела, вниз, вниз, вниз…
 Нет, нет!
 Он выкрикнул это вслух. Он не сдастся, только не им… не своему врагу, не рукам, нежно ласкающим его… только не голосу, соблазнительному, как сам грех…
 — …Нет!.. — Он пытался ухватиться за ускользающее сознание, волей отвергать то, чего желало тело… — Нет!
 — Шшшш…
 — Нет!
 Он почувствовал, как всплывает из пучины беспамятства при помощи одной только своей решимости. Почувствовал свое тело… Не просто падение…
 …Он слышал топающие шаги… Звон цепей…
 …Нужно проверить, в чем дело, посмотреть, кому настолько не терпится с ним разобраться, что он решил применить детскую шутку…
 Выключился свет! Крадущийся в темноте враг…
 Нападение… сбил его с ног, бьет его, бьет, нужно уползти, не получается подняться на ноги…
 Наконец-то получилось… рядом с лестницей — и вдруг полетел вниз…
 …Пропали к черту все инстинкты…
 Господи, болит каждая косточка…
 — …Не упал, — сиплый шепот. — Черт, не просто упал…
 И он снова потерял сознание.
 Экономка миссис Гейтс принесла бульон.
 Минна порхала вокруг кровати, то и дело поправляя покрывало и взбивая подушки. А Элизабет пыталась заставить Николаса поесть.
 — Ну, давай, Николас. Прошло уже два дня, и тебе надо набираться сил. Врач сказал, что все прекрасно заживает, кроме твоего настроения. Если ты не поешь бульона, я не позволю тебе читать газету, за которой специально для тебя сходил Питер.
 — Сначала ты его попробуй.
 — Ты уже вконец свихнулся на почве покушений. — Она поднесла ложку ко рту, подула на нее и отхлебнула. Затем выждала три или четыре минуты. — Видишь, я не умерла. Теперь ешь.
 — Я не упал.
 — Да, ты говорил уже несколько десятков раз, и мы все тебе верим. Ну, давай. Возьми ложку.
 — Черт. — Он взял ложку, потому что впервые за два дня почувствовал голод. Бульон оказался вкусным. Слишком вкусным. А Элизабет слишком хорошо выглядела.
 …Его самый вероятный враг… Он с жадностью выпил бульон.
 — Все. Я встаю.
 — Николас! Тебе нельзя. Врач сказал…
 — Врачу не обязательно беспокоиться о… — В последний момент он удержался. Он не мог себе позволить делать такие заявления. Он был один против всех, и, если он будет продолжать лежать, с ним смогут сделать все, что захотят. А отец Элизабет был особенно нетерпелив, чтобы что-нибудь предпринять… — Беспокоиться об управлении Шенстоуном, — договорил Николас. — У меня есть дела. Нужно проведать фермерские хозяйства. У меня была целая неделя на акклиматизацию, и теперь пора брать дела в свои руки.
 — Да. Конечно, — еле слышно проговорила она. — Пора брать в свои руки.
 — Я хочу взглянуть на счета Уильяма.
 — Конечно.
 На те бумаги, снова засунутые в коробки, которые все еще стояли у Элизабет под кроватью?
 — Замечательно, — сказала она и подумала: хорошо, что ей удалось просмотреть их незаметно от него. — Я попрошу Джайлса принести их тебе. Позже. Сюда, в постель. Ты сможешь просматривать их, не вставая с кровати. Уверена, там не будет ничего такого, что сможет расстроить твое пищеварение.
 — Я встаю.
 — Ну, хорошо. Но ты можешь просмотреть их и позже, когда ляжешь.
 — Сейчас.
 — Я попрошу Джайлса.
 — Спасибо.
 — Ты уверен, что ты справишься?
 Он почувствовал ноющую боль в пояснице и безжалостно задавил ее.
 — Да, Элизабет, ты можешь спокойно идти отдыхать.
 — Ну, и что мы имеем? — спросил Элизабет ее отец, когда она часом позже вошла в столовую.
 — Послушай, Фредерик, неужели ты не можешь помолчать хотя бы в течение пяти минут? — попросил Питер. — Ты испортишь нам весь ленч.
 — Он сейчас спустится на ленч, — сказала Элизабет. — Чтобы показать нам, что он почти здоров и что даже наша великолепная пятерка не в силах его остановить.
 — Он считает, что здесь сейчас есть его враги, — проговорил Виктор.
 — Так ты ему веришь? — спросил Питер.
 — Я верю в то, что кто-то ходил ночью по коридору, что он сильный мужчина, что отчего-то погасли все огни и что мы не знаем, что именно произошло.
 — Но Николас знает.
 — Главное — его ощущения, — заявил отец Элизабет. — Я лично ничего не слышал. А когда я проснулся, то обнаружил всех вас в темном коридоре и упавшего с лестницы человека.
 Питер поклонился ему, как будто представлял Фредерика суду присяжных.
 — У нас есть один надежный свидетель. Дело закрыто.
 — Значит, свидетельства очевидца теперь не являются доказательством? — входя в столовую и хромая, спросил Николас больным голосом.
 — Мы уже слышали твою версию, — сказал отец Элизабет. — И больше не хотим слышать ни слова.
 — Осужден и повешен без предъявления доказательств, — проговорил Николас.
 — Ты сделал с нами то же самое, — возразил отец Элизабет. — Повесил на всех нас ужасное обвинение.
 — Среди вас нет ни одного, кто не желал бы моего ухода.
 — Совершенно верно. Уходи. Прочь, — ожесточенно сказал отец Элизабет. — Позволь нам вернуться к той жизни, которой мы жили до тебя.
 — А какой жизнью вы жили? Твоя рука всегда была в кармане у Элизабет? Виктор, сколько денег она пожертвовала на твои цели? Мадам Минна жила за счет щедрости Элизабет. А Питер… ну, конечно, у тебя было все, что нужно.
 — Кроме Элизабет, — сухо сказал тот.
 — Так возьми ее. Она больше не обременена заботами по управлению большим имением. Год ее траура прошел. Что тебя теперь останавливает?
 — Более благопристойно носить траур в течение двух лет, — ответил Питер. — До тех пор мне совесть не позволяет что-либо предпринимать.
 Николас взглянул на Элизабет, которая была пунцовая от смущения и ярости.
 — Когда решите пожениться, приглашаю вас провести церемонию в Шенстоуне. Элизабет будет очень хорошо смотреться на центральной лестнице с орнаментом… Но я отвлекся. Ленч уже подан. Джентльмены, леди.
 Ленч состоял из бульона, на выбор — запеченной рыбы или куриных крокетов, маринованных огурцов, бобов под майонезом и хлебного пудинга.
 Элизабет с трудом впихивала в себя еду. Она могла бы собственноручно убить его прямо здесь.
 Он отдавал ее Питеру! Поставил его в неудобное положение! Обвинил всех в намерении избавиться от него, а затем пригласил всех на обед!
 Либо у него лихорадка, либо он сошел с ума, и ее отец прав: в любом случае он был неспособен управлять Шенстоуном по состоянию здоровья. Они все слышали слова Николаса, и дело было только за доктором Пемблом, подпись которого могла бы навсегда убрать Николаса с дороги.
 Питер покачал головой, предупреждая Элизабет ничего не говорить и не продолжать дискуссию. Он будто говорил: они все знают, как теперь надо действовать. Никто, будучи в здравом уме, не стал бы бросать им в лицо такие обвинения.
 Верно. Совершенно верно. Но, глядя на израненное лицо Николаса, она чувствовала некоторую симпатию к нему. Он еще не оправился от травм. Он был бледен и угрюм, и с ним совсем не хотелось бороться.
 Идиллия закончилась, неожиданно для себя подумала она. Наступил момент, который, она надеялась, никогда не наступит. Раньше она была абсолютно уверена, что сможет каким-то образом опровергнуть его право на наследование. Уверена, что Шенстоун снова перейдет к ней.
 Питер…
 Вдруг не Николас был сумасшедшим, а все они, еще пытающиеся что-то предпринять из-за свалившегося на их голову несчастья, хотя все уже было решено? Им следовало смириться с мыслью о том, что лучшим выходом для них будет очистить Николасу дорогу.
 Бумаги находились в полном беспорядке. Торопясь просмотреть все как можно быстрее, Элизабет побросала их обратно в коробки без какой-либо системы. Утешало только то, что она не смешивала содержимое разных коробок.
 Что ж, Николасу придется разбираться самому. До его полного выздоровления еще оставалось много времени: было видно, с каким трудом он передвигался после ленча. Вероятно, у него был жар. Он с трудом смог подняться по лестнице в свою комнату.
 И то только с помощью Питера и Виктора.
 Убийственный ленч. После слов Николаса еда по вкусу напоминала опилки. Может, у него началась лихорадка? Его слова были слишком злобными и отвратительными.
 Им всем лучше просто уйти.
 Какой ей теперь прок от их сделки? Напрашивалось единственное решение: отдать все, что у нее было, ее отцу, после чего они могут уходить.
 Элизабет закончила складывать бумаги в первую коробку, где в основном хранились документы, касающиеся дел имения. Теперь по крайней мере не бросалось в глаза, что кто-то в спешке рылся в коробке. Однако бумаги все равно лежали не по порядку, что позже могло вызвать вопросы.
 Но он наверняка не заметит.
 Она вышла в коридор, чтобы внести коробку через основную, а не смежную дверь.
 Николас полулежал на кровати, а вокруг снова порхала Минна.
 — Как ты себя чувствуешь?
 — Отвратительно.
 — Ты и сам отвратителен, мерзавец: ты неблагодарный, злобный, сварливый подлец.
 — Почему же, черт побери? Потому что я подумал, что Питеру самое время предложить тебе выйти за него?
 — Чтоб ты сдох! — Она швырнула коробку на кровать, напугав Минну.
 — Ты могла поранить его, — вскрикнула та.
 — Смотри, Минна защищает меня, несмотря на то, что я подлец.
 — Ты бредил, Николас. Зачем еще тебе надо было говорить такие ужасные вещи?
 Николас покачал головой:
 — Клянусь, вы тут живете в своем собственном мирке. Минна, я отдавал себе отчет в том, что говорил.
 — Я так и думала, — успокаивающим тоном проговорила Минна. — Но у тебя лоб горячий, как чайник, поэтому все, что ты говорил, не может быть правдой. Тебя оставить с ним на минутку, Элизабет?
 Элизабет неуверенно осмотрела его.
 — Не думаю. По-моему, он свихнулся, и я не желаю даже находиться рядом с ним.
 — Уже что-то новенькое, — пробормотал Николас.
 — О чем ты говоришь, Николас?
 — О твоей новой выдумке.
 — Ты взял и отдал меня Питеру.
 — Такова была первоначальная цель, не так ли?
 — Только не моя цель.
 — Разве ты не желала все довести до логического завершения? — Николас вдруг осознал, что Минна жадно вслушивалась в их разговор. — Иногда мужчине нужно говорить все в лицо.
 — Мне бы хотелось чем-нибудь кинуть в твое лицо, — процедила Элизабет. — Из-за тебя мне придется ждать еще целый год.
 Ждать, ждать, ждать… Ничто уже не будет таким, как раньше… Не будет — она похоронила данное когда-то ей обещание глубоко внутри себя. Черт бы его побрал.
 — Черт бы побрал все, и тебя тоже… Вот тебе. — Она схватила коробку и высыпала все ее содержимое на его ноги. — Здесь все счета. Я не могу гарантировать, в каком они состоянии. Но мне наплевать.
 Она вылетела из комнаты под успокаивающие звуки голоса Минны, которая пыталась унять бушующую ярость Николаса.
 Под вечер Питер созвал всех, чтобы, как он сказал, решить, какие шаги стоит предпринять. Конечно, принимая во внимание непредсказуемое поведение Николаса.
 Все собрались в библиотеке. Джайлс принес чай, немного пудинга и пирога. Элизабет почему-то почувствовала себя очень уютно. Наверное, потому, что все казалось по-прежнему.
 — Итак, вот с чем мы имеем дело, — начал Питер. — Появляется незнакомец, не имеющий ни малейшего отношения к Шенстоуну, и захватывает бразды правления. Затем небольшой пожар, несчастный случай в необычном месте. Таинственные шаги в коридоре. А теперь случайное падение с лестницы. Согласен, незначительные события, не имеющие разумного объяснения. Однако… Николас нас всех обвинил в попытках убить его. Любой бы решил, что как минимум произошло недоразумение, как максимум — непростительное оскорбление. Думаю, его слова и обвинения — бред, но для блага Шенстоуна и Элизабет мы не должны поддаваться первому побуждению и оставить его наедине со своим недомоганием.
 — Слушайте, слушайте, — проговорил отец Элизабет.
 — Виктор? — спросил Питер.
 — Враг уже у ворот; мы должны противостоять ему всеми средствами, которые есть в нашем распоряжении, — сказал Виктор.
 При таких словах у Питера приподнялась бровь.
 — Разглагольствования Виктора всегда кажутся очень осмысленными. Но затем встает вопрос, что же они означают. Минна?
 — Бедняга с трудом осознает свои слова и поступки. Я, естественно, остаюсь.
 — Элизабет?
 — Он может отправляться к черту, — ответила она.
 — Элизабет! Ты в любом случае в меньшинстве. И, насколько я знаю, у тебя есть веские причины, чтобы остаться.
 — Я их пересматриваю, — возразила она, стиснув зубы.
 — Не нужно, — предупредил Питер. — Мы на правильном пути. Кем бы мы оказались, если бы оставили Николаса одного в таком отчаянном положении?
 — Людьми, к которым вернулся разум? — предположила Элизабет.
 — Может статься, что он не отвечает за свои действия, — вмешался отец Элизабет, — тогда что будет с Шенстоуном? Он, я убежден, окажется в чужих руках, и никто тогда не подумает об Элизабет. Нет. Наиболее разумным представляется остаться здесь, дождаться выздоровления Николаса, а затем принять решение согласно сложившейся ситуации.
 — Ну, просто добрые самаритяне, — сказал Виктор. — Для меня звучит вполне осмысленно.
 — Отлично, — проговорил Питер. — Мы пришли к следующему решению — на данной стадии болезни Николас не ведает, что творит и говорит, поэтому мы просто забудем о сегодняшнем происшествии и будем делать вид, что ничего не случилось.
 Теперь все, чего лишился его отец, было в его руках.
 История была стара, как Библия: престарелый муж, привлекательный младший брат и молодая жена, не получающая достаточно любви и внимания. Любому ясно, что интрига была неизбежна, равно как и бурная развязка.
 Конечно, Ричарду пришлось уйти. По мнению Николаса, его отец переезжал с места на место и уже не мог остановиться. Только такой причиной можно объяснить его появление в Москве.
 Там он и остался, пока Уильям разыгрывал из себя продолжателя славного рода, история которого насчитывала несколько веков на английской земле.
 Шенстоун должен был перейти к отцу Николаса. Если бы Уильям умер немного раньше, Ричард смог бы вернуться на родную землю.
 Всю свою жизнь он мечтал о родной земле.
 Но когда Ричард умер, Николаса даже не было рядом с ним. Он находился в бегах, и ему было не до того…
 Хватит плохих воспоминаний. От них надо избавляться. Нужно разобраться с бумагами.
 Уильям прекрасно зарекомендовал себя в качестве управляющего собственным имуществом. Николасу даже не нужно было ничего делать, так что его попытка разобраться в делах имения была направлена всего лишь на получение большего контроля над ситуацией.
 Черт.
 Ему не удалось шокировать Питера, оскорбить Минну или лишить равновесия отца Элизабет.
 Он отбросил бумаги и спустил ноги с кровати.
 Голова кружилась. Дьявол. У него все еще осталось ощущение падения с лестницы.
 Совсем не годится ни для него, ни для его обязанностей, ни для его миссии, ни для Элизабет…
 Элизабет…
 Черт. Он практически сказал ей, что она может отдаться Питеру.
 А тот оказался лицемерным сукиным сыном, который ухлестывал за ней в течение многих лет, дал надежду, а теперь разочаровывает ее.
 Ему просто нужен Шенстоун. Всем им.
 А Элизабет нужен?..
 Еще вчера был нужен он, Николас.
 Благодаря любезности Джайлса Николасу подали завтрак в постель. Минна зашла проведать его и обнадеживающе похлопала по плечу.
 — Сегодня ты выглядишь намного лучше. — Она коснулась его лба. — Жар спал. Теперь я уверена, что ты скоро поправишься.
 Кто же Минна такая?
 В дверь просунулась голова Питера.
 — Ты будешь рад узнать, что тебе не удастся так просто от нас избавиться.
 — А если не так просто? — ворчливо спросил Николас.
 Затем заглянул отец Элизабет:
 — Слышал, ты сегодня намного лучше себя чувствуешь. Кстати, мы простили тебя за твои вчерашние высказывания.
 — Зато я вас не простил.
 Господи, что здесь происходит? Напоминает библейское общество, разносящее благую весть. Обещают каждому надежду и прощение, скрывая в своих рядах убийцу.
 Виктор, как всегда, изрек:
 — Нас окружают враги, Николас. Я уверен в этом.
 — Теперь я могу спать спокойно. — Николас был вне себя от злости. — А где, черт побери, Элизабет?
 — Я выполняю свои обязанности, — сухо сказала она. — И за тебя, и за моего отца.
 — О Господи Боже, только не говори, что он снова требует от тебя деньги.
 — Не твое дело, Николас, что я решу сделать со своей долей. За все остальное я заплатила с лихвой. Теперь тебе не нужно беспокоиться, раз уж ты отдал меня Питеру.
 — Разве не этого ты хотела? В тебе нет ни грамма прощения.
 — Ты отдавал себе отчет в своих словах, Николас. Я не могу тебя простить.
 Значит, вот оно как.
 В течение дня бывали моменты, когда он сам начинал думать, что он все придумал. Что его план поимки врага был всего лишь результатом долгих лет, проведенных в бегах. Что его умозаключения не имели связи с реальностью. И что каждое происшествие было простой случайностью.
 Боже, он слишком долго пролежал в постели.
 Кто-то на самом деле пытался его убить.
 И он ничего не выдумал.




 Глава 14


 Теперь расстановка сил была ясна: с одной стороны — Николас, с другой — отец Элизабет и Питер, а Минна, Виктор и сама Элизабет придерживались середины.
 И все собирались притворяться, что ничего особенного не произошло.
 Интересная стратегия, учитывая, что перевес был на стороне Николаса. Почему же он просто не выкинет их вон из Шенстоуна?
 Одна из причин, возможно, была в том, что он нуждался в ней, пока был ранен.
 Сделка на данный момент существовала только в теории; было неизвестно, останется ли она в силе теперь, когда Элизабет уже достаточно обучена, а Николас практически вынудил Питера назвать дату свадьбы.
 Она все еще не могла забыть ту сцену. А Питер вел себя так, будто ничего не произошло. Будто все решили шагнуть во времени на пару дней назад, чтобы все оказалось по-прежнему.
 Боже…
 «Все будет по-прежнему…»
 Она все еще ждет…
 Сегодня Питер пришел к ней, специально пришел к ней, чтобы они могли какое-то время побыть наедине.
 — Николас решил, что выбил меня из колеи тем, что пытался выудить из меня предложение, — сказал Питер. — Он считает себя таким умным. А ведь все видят, что ему не терпится затащить тебя в постель.
 Его слова немного испугали ее, нарушив прекрасную атмосферу молчаливого согласия между ними, установившуюся во время прогулки.
 — Да? Все? — переспросила она.
 — Разве ты не замечала? Как ты могла не заметить? У него эрекция, как у быка.
 Элизабет издала невнятный звук, и Питер тут же развернул ее лицом к себе.
 — Ой, я прошу прощения; мне не стоило так грубо говорить. Наверное, такое можно говорить только в мужском обществе. Но поверь мне, каждый раз, когда он нас прерывал, его член торчал, как свеча. Если бы он смог трахнуть тебя… Господи, у меня при одной такой мысли закипает кровь. Но, конечно, он не может тебя трахнуть, ведь тебе нужен я. — Он обнял ее. — Скажи мне, Элизабет. Скажи, что хочешь меня, что я тебе нужен.
 — Я хочу тебя, и ты мне нужен. Сейчас нельзя было игнорировать его член;
 только не после такого признания. Ее рука проскользнула ему между ног.
 — Питер. Ты единственный, кого я когда-либо замечала. — Огромная ложь. — И ты всегда мне рад.
 — Тогда скажи мне когда?
 — Когда сможем, — прошептала она.
 — Сейчас?
 — Поцелуй меня, Питер.
 Он подарил ей долгий, восхитительный поцелуй. Его пенис пульсировал в такт ее ласкам.
 — Элизабет, ты потрясающая. Позволь мне взять тебя сейчас…
 «Если он трахнет тебя, он тебя больше не захочет…»
 — Продолжай целовать меня, — взмолилась она.
 — Не играй со мной, Элизабет; мы уже достаточно далеко отошли от дома, — проговорил он, осыпая ее губы поцелуями. — Я могу взять тебя прямо здесь, у дерева. Я ведь вижу, что ты хочешь меня. Позволь трахнуть тебя сейчас, милая Элизабет. Тебе будет очень хорошо, и я постараюсь все сделать быстро.
 Элизабет почувствовала большой соблазн. Сбылось все, что предсказывал Николас: Питер был у ее ног, и она задавала тон их отношениям.
 Но немного скромности никогда не помешает. Ей нельзя выглядеть слишком жаждущей.
 — Что, если нас увидят?
 — Разве тебя кто-то беспокоит? — Он изнывал от желания войти в нее… его напрягшийся член настойчиво упирался в ее ладонь.
 — Но, если мы хотим остаться в Шенстоуне, нам не следует…
 — С меня довольно отговорок, Элизабет. Я хочу тебя немедленно.
 — Я тоже хочу тебя, но…
 — Никаких «но»… Я сейчас же войду в тебя. — Он задрал ей юбку. — Проклятое нижнее белье. Я думал, ты специально для меня не наденешь его.
 — Я не думала сегодня о белье. После того что…
 — А я всегда думаю, — пробормотал он. — Может быть, тем самым мы и отличаемся друг от друга — мужчины и женщины.
 Его руки уже были у нее под ее юбкой, чего она и добивалась: Питер, практически стоящий перед ней на коленях, без сделок и задних мыслей.
 — Питер, — прошептала она. Он был уже очень близок, почти там… «он больше не будет тебя хотеть»… могла ли она позволить себе рискнуть?..
 Вдруг издалека донесся голос:
 — Элизабет! Элизабет!
 — Черт! Какого дьявола? — Питер настолько резко отдернул от нее руки, что она чуть не упала. — Если тебя зовет Николас, я убью его, и ты станешь свидетелем.
 Элизабет прикрыла глаза. Вовремя? Чувствовала ли она облегчение? Он так и не взял ее; он все еще желал ее.
 — Нет. Это не Николас, а мой отец. Боже правый, мой отец?!
 — Его послал Николас, — ожесточенно проговорил Питер. — Я знаю.
 — Ау-у… — Отец спешил через сады к нижнему полю. — Элизабе-ет…
 Она помахала ему, когда он приблизился.
 — Я так рад, что нашел вас сразу двоих. Мы должны поговорить.
 — Нам не о чем больше разговаривать, — оборвал его Питер. — Я считаю, что мы избрали верную линию поведения с Николасом. Не обращать на него внимания, игнорировать его обвинения и его попытки контролировать нашу жизнь; таким образом заставить его уйти.
 — Совершенно верно, — согласился отец Элизабет. — Поэтому становится еще более важным то, про что как-то Элизабет начала мне рассказывать. Я не забыл, моя девочка. Ты сказала, что есть некий способ.
 Она застыла на месте. Неужели она могла так безрассудно поступить? Упомянуть при своем отце, чья хватка не уступала бульдожьей, что есть одна лазейка?
 Но сегодня она не собиралась ничем делиться, ни временем наедине с Питером, ни тем знанием, которое можно было применить против Николаса.
 — Я ошибалась. Питер встрепенулся:
 — А в чем дело?
 — Она сказала, что, вероятно, есть способ избавиться от Николаса…
 — Элизабет? Давай же, ты должна нам сказать.
 — Я не готова сейчас разговаривать.
 — Почему же? — требовательно спросил отец. — Я думал, что мы все стремимся к одной цели.
 — Мне нечего рассказывать. — Ее подозрения были целиком основаны на беседе с викарием. Она почему-то перестала действовать, хотя ничего, по сути, не изменилось. Ей все еще нужно опросить двух человек, перед тем как что-то предпринимать.
 — Так когда мы сможем узнать? — Питер перешел на сторону ее отца и давил на нее.
 — Отец, как обычно, сделал из мухи слона, — ответила Элизабет. — Мне абсолютно нечего вам рассказать. Думаю, нам нужно вернуться в дом. — Она взяла Питера под руку и практически силой заставила двигаться.
 Лучше так, чем начать говорить.
 — Опять нарушили наше уединение? — прошептал Питер, когда они следовали за ее отцом по направлению к дому. — Я больше не собираюсь терпеть, когда ты дразнишь мой член. Ты прекрасно знаешь, что делаешь. Так что никаких отговорок. И никаких откладываний на потом.
 — Как пожелаешь, Питер, — прошептала она. — Я тоже хотела бы.
 — Отлично. Возможно, теперь ты придешь ко мне, когда я захочу. — Он поцеловал ее в щеку, не переставая смотреть в сторону дома. — А вот и Николас ждет нас у дверей. Почему меня его присутствие не удивляет? Только взгляни на его пах, Элизабет. У него стоит, как столб.
 — Питер, не надо…
 — Я имею в виду, все мы готовы постоять за тебя, Элизабет. Но твой отец испортил нам утро, как думаешь? Я надеюсь, ты больше не будешь ничего портить. Но раз Николас здесь, я оставляю тебя с ним. Очевидно, он нас ждал с какой-то целью. Используй возможность общения с ним, Элизабет. Увидимся позже.
 Она угрюмо проводила взглядом Питера, затем повернулась к Николасу:
 — Ты должен находиться в постели.
 — Ты тоже.
 — В постели Питера, — дерзко сказала она.
 — Он тебе о постели шептал на ушко? Он хочет видеть тебя рядом с собой, хотя так и не смог ничего сделать с тобой сегодня? Да, он действительно особенный. Но, с другой стороны, он же не купил тебя.
 Элизабет напряглась.
 — Он хотя бы не обвинял меня в убийстве.
 — Перестань. Разве ты не слышала слова Минны? Я бредил.
 — Ты и сейчас бредишь, если думаешь, что кто-то из нас хочет причинить тебе вред.
 Он поднял руки.
 — Тогда я склоняюсь перед твоим превосходящим интеллектом. У меня был шок. Произошел несчастный случай. Все просто хотят, чтобы я ушел.
 — Тогда почему бы тебе не уйти? Здесь тебе делать нечего.
 — Разве? Мне кажется, я здесь что-то купил.
 — Ты же не будешь продолжать настаивать на выполнении сделки?
 — Почему бы и нет? Ведь твой отец тратит деньги, как черноморский пират. Скоро он снова придет к тебе, когда будет подводить счета за месяц. И что с ним будет тогда, Элизабет? Пан или пропал? Тебе решать.
 — Шантаж, — угрюмо проговорила она.
 Разговор такого рода не стоило вести на крыльце Шенстоуна, где их могли подслушать. Но Николаса это, похоже, не волновало.
 — Я и не отрицаю. Конечно, шантаж. Твое тело за его банковский счет. Твое сексуальное образование за мое удовольствие. Ничего не изменилось. Но когда придет время, ты покажешь Питеру твой маленький фокус с бусинами между ног? Покажешь, как ты возбуждаешь свои соски жемчужиной? Какое зрелище! Ему стоит посмотреть.
 Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и взглянул на нее.
 — Или фокус останется нашей маленькой тайной? Ты не можешь отрицать, что от сделки ты получила именно то, что тебе было нужно, — с одним играешь ты, а другой играет с тобой. На твоем месте я бы сделал все, чтобы сохранить сделку в силе.
 Таковы были условия: сделка оставалась в силе. Элизабет казалось, что Николас получает от нее больше выгоды, чем она. На самом деле она занималась самообманом. Факт оставался фактом: пока он наполняет счет ее отца, он должен наполнять ее.
 Ей не стоило строить из себя праведницу: она была добровольной участницей. И ей очень нравилась такая сделка.
 Канат над пропастью, по которому она шла, становился все тоньше и тоньше.
 Необходимо было найти выход.
 — Минна, дорогуша. Ты так и не вспомнила, гае могла видеть Николаса раньше? — Элизабет тихо присела позади Минны, которая уединилась в библиотеке. — Помнишь, мы с тобой говорили о том, что его отец был врачом?
 Минна оторвалась от книжки и виновато посмотрела на Элизабет.
 — Честно говоря, я как-то забыла обо всем, ведь произошло столько событий.
 — Я надеялась, что ты вспомнила.
 — Ну, ты же знаешь, как бывает: чье-то лицо выглядит знакомым, но ты не можешь вспомнить, где его видела, как бы ни старалась. У меня вертится в памяти, но на ум не приходит… Как себя чувствует Николас? Мне показалось, я видела его внизу.
 — Да. Он ходит и разговаривает, как и раньше.
 — Ужасный несчастный случай, — сказала Минна, снова берясь за книгу.
 Элизабет начала подниматься наверх, затем передумала, осознав, что в доме стоит полная тишина.
 Возможно, наступил подходящий момент для разговора с Джайлсом.
 «…используй все возможности…»
 Хороший совет Питера.
 Джайлс, вероятно, сейчас в кладовой.
 Элизабет положила ладонь на дверную ручку и застыла. А что она будет говорить?
 «Что ты помнишь про ужасный скандал, который разразился в Шенстоуне из-за любовной связи мистера Ричарда с леди Дороти?»
 Нет, так говорить нельзя.
 Она спустилась в кухню.
 Может, расспросить Кук? Элизабет уже проверила меню на сегодня, но можно внести изменения, чтобы как-то оправдать свой визит на кухню.
 Нужно было что-то делать.
 — Моя госпожа. — К Элизабет подошла Кук, вытирая испачканные мукой руки о передник. — Как поживает его светлость? Доволен ли он тем, как мы готовим?
 — Все в порядке. Я просто хотела внести небольшое изменение в меню. Лучше снова подать морковь вместо зеленого горошка. В прошлый раз его светлость был очень доволен.
 Элизабет поколебалась еще долю секунды, затем решилась:
 — Могу предположить, что тебе в своей жизни приходилось готовить для очень многих людей. На моей памяти в доме редко бывало много народу. Полагаю, что во времена первой жены Уильяма дела обстояли иначе.
 — А, тогда. Тогда с нами жил мистер Ричард. — Кук продолжала месить тесто. — К мистеру Ричарду приезжало много друзей. По выходным всегда находилась работа, какая-нибудь вечеринка для его друзей. Жаль, что он решил уехать.
 Элизабет почувствовала, как у нее участился пульс. Зацепка!
 — Он сам решил уехать?
 — Ну, мистер Уильям сказал… Хотя я не могу утверждать, просто ходили слухи, моя госпожа.
 — Было, наверное, ужасно.
 — Я точно не знаю, моя госпожа. Я только слышала чужие разговоры, и в них нелестно отзывались о мистере Ричарде. Слова не для ушей моей госпожи.
 — Я уже знаю, — мягко проговорила Элизабет. — Мистер Ричард и леди Дороти.
 — Да.
 — Поэтому мистер Уильям вынудил брата уехать.
 — Так и было.
 — А леди Дороти?
 — Она тоже ненадолго уходила. Элизабет задержала дыхание. Дороти ушла после отъезда Ричарда?
 «Почему?» — подумала она.
 — Грустная история, — пробормотала она. Ключ?
 — Но вы, моя госпожа, со временем помогли облегчить боль господина.
 — Спасибо, Кук. Рада слышать.
 — Всегда с удовольствием, моя госпожа.
 Достаточно. Элизабет получила больше информации, чем рассчитывала узнать. Теперь у нее было нечто осязаемое, точка, от которой можно начать.
 Николас чувствовал, что кризис назревал. Не нужно больших усилий, чтобы довести обстановку до кипения.
 Напряженность, обида, жадность — все было сфокусировано на нем, незнакомце, который прибрал к рукам Шенстоун.
 Стоило добавить еще связи с его родиной, потайную комнату; пожар, уничтоживший следы пребывания, попытку его удушения. А затем зловещие шаги и его последующее падение с лестницы.
 Все случившееся подкрепляется его своевольной сделкой с Элизабет, враждебностью Питера и нечестивыми планами ее отца.
 Плюс обманутый революционер, погрязший в роскоши, и идеальная гостья с ненужными воспоминаниями.
 Кто эти люди?
 Они все чего-то хотели. Им всем было что терять.
 И они все понимали, что он не выгнал их из Шенстоуна, потому что тоже чего-то от них хотел.
 Для ясной картины недоставало одного связующего звена.
 Страсти накалились до предела, но ему так и не удалось вычислить своего врага.
 Настало время изменить план. Или он уже изменился без его ведома? Вдруг его миссия была провалена намеренно, чтобы вывести убийцу на чистую воду?
 У него было пятеро подозреваемых.
 А цель оставалась прежней: выполнить миссию, получить титул и поймать убийцу…
 Если убийца его не опередит.
 Дороти… Почему она сразу не подумала о Дороти?
 Хотя мысль, конечно, была, но как дополнение к Уильяму, а не как об отдельной личности.
 Дороти. Женщина с умом, идеями и страстью. В ее характере должна была быть некая самостоятельность, для того чтобы отвергнуть Уильяма и завести интригу с отцом Николаса.
 Господи, даже представить сложно — такая дерзкая, смелая и авантюрная женщина была под пятой Уильяма.
 Даже в стенах Шенстоуна она сумела вести свою личную жизнь. Должно быть, у нее были друзья; она наверняка писала записки, письма, вела собственные домашние счета, покупала одежду.
 Где обитала Дороти?
 В комнате Уильяма? Там все вычищено до блеска, после того как она вышла замуж за Уильяма. Кроме того, была куплена новая мебель.
 Элизабет не захотела спать в кровати бывшей жены Уильяма, хотя сам он был против новых покупок.
 И кто теперь там спал? Человек, о котором Уильям думал меньше всего, мужчина, который, возможно, был внебрачным ребенком его брата.
 Могло ли так быть на самом деле?
 После того как Ричарда выгнали из Шенстоуна, Дороти тоже ушла.
 Элизабет могла представить, как все было: Уильям вел себя замкнуто и не собирался ничего прощать. Должно быть, он сделал жизнь Дороти абсолютно невыносимой: во-первых, потому что она не родила ему ребенка, во-вторых, потому что у нее хватило мужества возжелать другого мужчину.
 Уильям был намного старше и чувствовал себя более уязвимым.
 Возможно, он и ее выгнал.
 Возможно, она умерла за пределами Шенстоуна.
 Возможно, Уильям спрятал ее, чтобы скрыть позор.
 И уничтожил все, что принадлежало ей в доме.
 То, что Элизабет необходимо было знать.
 Почему она раньше никогда не интересовалась Дороти?
 Она знала почему: она была поглощена Питером, только Питером, а с Уильямом старалась поддерживать ровные отношения.
 Чем же она отличалась от Дороти? Она вышла замуж за старшего мужчину, а любила другого. Если бы Уильям узнал о Питере, он также вычеркнул бы Элизабет из своей жизни.
 Сходство пугало.
 Но Элизабет получила второй шанс, чем она и воспользовалась, принимая уроки от Николаса и одновременно пытаясь найти способ лишить его наследства.
 Насколько ее план был безумен? Однако последние события показали, что ее затея казалась не лишенной смысла.
 Но разве благоразумно было спать с другим мужчиной, желая Питера?
 Нет, цель сделки была в том, чтобы поставить на колени двух жаждущих ее мужчин. Так и случилось, значит, жаловаться не стоит.
 Дороти бы никогда не решилась на такое безумство.
 Может быть, она никогда и не заводила интригу с Ричардом, ведь Элизабет узнала о ней только со слов Кук, которая сама получила информацию из вторых рук.
 Такая улика могла ничего не значить.
 Где же нужно искать, чтобы хоть что-то найти?
 Ответ напрашивался сам собой: там, где вещи обретали значение, — на пыльном и душном чердаке.
 Все шло не так, как он планировал, рождая в нем чувство раздражения и предчувствие беды.
 Ему нужно было подумать и совершить нечто такое, что вывело бы его слишком спокойных гостей из равновесия. То же самое нужно было сделать с его врагом, который кружил вокруг него, выжидая подходящий момент.
 Достаточно будет одного решающего удара, который поразит всех в незащищенное место и побудит врага к действиям.
 Одного присутствия Николаса оказалось недостаточно, так же как и соблазна заполучить огромное сокровище. Его враг выжидал идеального случая, чтобы не оставить ему ни единого шанса.
 Его врагу некуда спешить. В его распоряжении достаточно времени.
 А у него совсем не было времени. Николас задержался с доставкой пакета уже больше чем на месяц, надеясь избежать дальнейшего кровопролития и захвата драгоценностей врагом.
 В миссии, которую он выполнял, ему никто не помогал, агентов, которым он бы мог доверять, у него не было. Он должен был выполнить задание. Кроме него, его не мог выполнить никто.
 Кому же может доверять человек? Семье? Отцу? Матери? Жене? Своей… Жене.
 Стоп… …Идея…
 Он в благоговении опустился в кресло. В его распоряжении находится прекрасный рычаг…
 Простота задуманного им поражала. Вот что обязательно вызовет волнение и заставит их всех сразу начать действовать, все повергнет в хаос. И пробудит его врага. Он нашел!
 Николасу даже не обязательно было доводить план до конца. Достаточно объявить о нем и создавать видимость некой активности. Все остальное они сделают сами. Идеальный план.
 В нем было все, что нужно. Движение. Смятение.
 Власть.
 Все остальное разрешится само собой.
 В дальнем углу чердака спертый воздух покрывал все предметы подобно пыли. В тусклом свете было сложно отыскать проход.
 Чердак хранил каждый предмет обстановки со времен предков Уильяма. Одежда, которую носили поколения обитателей Шенстоуна. Все предметы имели свое место: свисали со стропил, покоились в сундуках, выстроившихся под слуховым окном и связанных между собой мышиными тропками.
 Здесь царило уныние. Элизабет точно знала, где лежат бумаги Уильяма, но все, что касалось Дороти, представляло большую загадку.
 Можно было воспользоваться простой логикой: ее вещи должны находится ближе к входу на чердак. Вероятно, сохранилась какая-нибудь одежда, коробки с личными вещами, возможно, ее стол, сундук, где она хранила всякую всячину.
 В течение некоторого времени Элизабет просто осматривалась и думала, что сошла с ума. Она пыталась найти доказательства происхождения Николаса, хотя тот представил нотариусам настолько убедительные факты, что они передали ему имение.
 При мысли об этом ее бросало в дрожь. Ею двигала не жадность. Она всего лишь хотела получить Шенстоун в единоличное пользование, чтобы не нужно было делиться ни с какими чужаками. Ей нужна была компенсация за семилетние страдания с Уильямом.
 Она хотела, чтобы все стало как прежде. Глупая. Она наживет себе только еще большие неприятности.
 Но… раз уж она здесь…
 Элизабет подняла надо головой медный фонарь, размышляя, откуда бы начать.
 Проще всего было бы начать с сундука у двери.
 Она встала на колени, поставила фонарь на невысокий табурет, смахнула с сундука паутину и взялась за медные скобы.
 Она открыла еще один ящик Пандоры.
 Очередной день, наполненный отдыхом, чтением, игрой в карты и гулянием, подходил к концу.
 Виктор и Минна находились в библиотеке, увлеченные карточной игрой. Питер читал в углу, а полусонный отец Элизабет расположился у камина.
 — Мне очень приятно видеть, что мои гости хорошо проводят время, — сказал Николас. — Стоит отдать должное хозяину, если люди вокруг него настолько спокойны, что засыпают. Фредерик, не нужно вставать. А где Элизабет?
 — Мы не видели ее с полудня, — ответил Питер. — А ты?
 — И я не видел. Я занимался другими делами.
 Все с подозрением взглянули на него.
 — Жаль, что здесь нет Элизабет, — любезно проговорил Николас. — Где она может быть?
 — Вероятно, задремала, — сказал Фредерик. — Она была уставшей, когда мы пришли с прогулки сегодня утром.




 Глава 15


 Слова Николаса произвели впечатление выстрела.
 — Ты живешь здесь всего неделю и уже хочешь жену? — оцепенело переспросил отец Элизабет. — Зачем?
 — Мой дорогой Фредерик, разве мое желание не очевидно?
 — Ты же только что приехал сюда. Ты никого не знаешь. На черта тебе сдалась жена именно сейчас?
 — Фредерик, — умиротворяющее проговорил Николас. — Среди нас присутствуют дамы.
 — Ой, ради Бога… Николас пожал плечами.
 — Кроме того, — теперь он в упор смотрел на Элизабет, — мне нужен кто-то, чтобы управлять домом и чтобы родить мне наследника. И чем раньше я начну, тем скорее все произойдет…
 Фредерик подпрыгнул на месте; он не мог совладать с собой.
 — Ты с ума сошел, — неистово запротестовал он. — Питер? Элизабет? Видите, как я вам и говорил: он сумасшедший и не способен на принятие решений по управлению домом или чем-либо еще.
 — Я только что принял решение, — прервал его Николас. — Мой дорогой, держите себя в руках.
 — Ты не отвечаешь за свои поступки, Николас. При падении ты слишком сильно ударился головой. Тебе даже из кровати нельзя вставать, не говоря уже о поисках жены. Элизабет, позови Джайлса, мы отведем Николаса в кровать, вызовем доктора Пембла, чтобы он посмотрел, что за болезнь поразила его мозг.
 — Сядь, Фредерик. Тот сел.
 — Итак, — продолжал Николас, — вас мое решение никоим образом не должно коснуться. Я всего лишь планирую закатить недели через две небольшую вечеринку, пригласить всех соседей и посмотреть, кто из прекрасных девушек Эксбери подходит для моих целей.
 — Практически все из них сейчас в Лондоне, — сказала Элизабет.
 — К тому же невозможно жениться на ком-либо всего за одну неделю, — проговорил Фредерик.
 — У меня есть особые привилегии, — заметил Николас.
 — Да, конечно, — подтвердил Фредерик.
 — Вы все выглядите немного обеспокоенными. Неужели все согласны? — спросил Николас.
 — Как мы можем противиться, — сказала Элизабет, проглатывая подступивший к горлу от волнения комок. Она не знала, как относиться к такой новости. Она не могла понять свои чувства по поводу его сообщения… если он вообще говорил серьезно. — Тебе даже не нужно было нам сообщать.
 — Как раз наоборот: здесь вы моя единственная семья, — эмоционально проговорил Николас. — Само собой, вам я должен был сказать в первую очередь.
 — Если тебя интересует мое мнение, то я считаю твое решение большой ошибкой, — заметил Фредерик. — Ты слишком скоро принял его, тем более еще не оправившись от травмы. Таково твердое мое убеждение.
 — Возможно, нам стоит проголосовать, — понимающе сказал Николас. — Один голос против у нас уже есть. Питер?
 — Меня вообще-то трудно назвать членом вашей семьи, — начал он, — но я полностью согласен с Фредериком. Слишком рано принимать решения такого рода. Засчитай еще один голос против.
 — Интересно. Итак… Виктор?
 Пока можешь, бери от жизни все, — сказал Виктор.
 — Значит, ты — за, по-моему. Минна?
 — Мне нравятся разного рода романтические штучки, — неопределенно ответила она.
 — Так, получается два против двух. Очень интересно. Элизабет?
 — Наследницы не падают с неба, Николас, — ядовито сказала она. — Чтобы подчинить их, потребуется большая работа.
 — Хм, так же как и с эмигрировавшими членами королевской семьи, — пробормотал Николас.
 — Вопрос состоит в том, есть ли у тебя кто-нибудь на примете.
 — Женщины способны оценивать романтические предложения с практической стороны. Но ты не сказала, на чьей ты стороне, Элизабет.
 — Ты все равно поступишь по собственному усмотрению, Николас, как ты и делал с самого начала твоего пребывания здесь.
 — Ты не до конца честна. — Он наклонился к ней, вынуждая ее посмотреть ему в глаза. Она вдруг почувствовала, что хочет ударить его. Хочет уничтожить его. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
 — Кто я такая, чтобы лишать тебя удовольствия получить наследника? — наконец выговорила она.
 Он наградил ее кривой усмешкой.
 — Или вообще лишать меня удовольствия, — пробормотал он вполголоса. И затем громко: — Думаю, такой ответ можно засчитать за согласие. Итак, друзья, тогда я буду строить планы на вечеринку, чтобы посмотреть, какие сокровища скрываются в Эксбери.
 «… Дорогой, любимый… … на краю пропасти… он знает, — возможно, всегда знал … он выгонит тебя, я знаю, и тогда я … умру вместе с тем, что сокрыто во мне…»
 Вот и сокровище.
 Таков был результат долгих поисков на чердаке, осмотров каждого сундука с вещами Дороти, большинство из которых составляли всякие пожитки — книги, платья, обувь, шляпки, драгоценности, пока Элизабет не обнаружила небольшой чемодан, запрятанный под самый карниз.
 Возможно, Дороти спрятала его сама много лет назад. Элизабет пришлось буквально пробираться через пыль, грязь, паутину и тряпки, пока не заметила дорожный кейс с облупившейся кожей.
 Дрожащими руками Элизабет открыла ржавые замки и обнаружила кипу писем и фотографий, лежащую поверх всего.
 Фотографии Дороти, почерк Дороти?
 Она выудила первое попавшееся письмо и наклонилась поближе к лампе, чтобы рассмотреть выцветшие строчки, почти пропадающие на местах сгиба.
 «… умру вместе с тем, что сокрыто во мне…»
 Слова письма можно было истолковать двояко: Дороти могла иметь в виду свою душу или ребенка.
 А может быть, и то и другое?
 Закрывая крышку кейса, Элизабет почувствовала, что вторглась в личную жизнь Дороти, и на мгновение ощутила сожаление о том, что она собиралась сделать с ее вещами.
 Но разве они сами не подвергли ее своему вторжению?
 Николас первый четко и недвусмысленно объявил войну, а теперь еще подлил масла в огонь своим заявлением.
 Ему нужна жена!
 Она вспомнила, как осталась сидеть в библиотеке, когда все остальные разошлись переодеться к ленчу. Чувство радости, обуревающее ее с утра, куда-то испарилось.
 Вернулся отец, прокрался и заглянул через плечо.
 — Видишь, Элизабет, никогда нельзя ничего предугадать заранее; сегодняшнее известие всех поразило. Николас может быть повсюду, подслушивая наши разговоры. Хотя он заявил, что будет обедать у себя в комнате, потому что хочет передохнуть.
 О, нет… Элизабет судорожно пыталась вспомнить, успела ли она спрятать дорожный кейс. Должно быть, успела, потому что через пять минут после ее возвращения в комнату постучался Питер.
 Да, она точно его спрятала — задвинула под кровать вместе с другими ящиками. Хотя знала, что, если Николас решит обыскать комнату, ничто не помешает ему заглянуть под кровать.
 — Послушай, Элизабет…
 — Ну, что теперь?
 — То же, что и всегда, — ты должна что-нибудь сделать. Помнишь, ты тогда посмеялась над моими словами, когда я сказал, что Николас когда-нибудь приведет в дом невесту? Что ж, время пришло, и если он действительно так поступит, что будет с нами? Тогда в случае его смерти тебе уже ничего не перепадет. Элизабет! Ты вообще понимаешь, насколько серьезно я говорю?
 Понимает ли она? Разве она когда-нибудь не понимала основной мотив поступков своего отца?
 — Да, ты опять о деньгах.
 — Да что бы я был за отец, если бы думал только о деньгах? Я имею в виду твои потребности, твои права, твое благосостояние. Ты что-то нашла?
 Ошеломленная, она взглянула на него; он не мог ничего знать о тайнике с письмами.
 — О чем ты говоришь?
 — Я говорю о той возможности, о которой ты упоминала и которая якобы должна заставить Николаса уйти.
 Элизабет снова пришлось солгать:
 — Нет.
 — Боже, что же нам делать? Ему ведь стоит только проявить маломальский интерес к женщине, и она будет его. И что тогда, Элизабет? Скажи мне, что тогда?
 — Тебе придется прекратить свои рискованные инвестиции, отец. А я буду жить на свои средства.
 — Элизабет, ты не видишь всей картины. Твои средства не позволят нам вести жизнь, о которой мы мечтаем.
 — Тогда благодари судьбу за то, что Уильям хотел себе в жены девственницу.
 — Будь добра не говорить со мной в таком тоне, Элизабет. Немедленно прекрати. И вообще, какой прок нам был от твоего замужества? Ты так и не родила ребенка, который бы обеспечил нам благополучие, а теперь еще и… этот иностранец, шарлатан… может отобрать у тебя все раз и навсегда. Я уже говорил тебе и продолжаю говорить — ты должна что-нибудь предпринять.
 — Я не знаю, что я могу сделать, — проговорила она.
 «…Все, что сокрыто во мне…»
 Нет, она не могла рассказать ему о том письме, которое было ей очень дорого как ключ к разгадке тайны.
 — Ты что-нибудь придумаешь, потому что, клянусь тебе, если Николас закатит вечеринку и найдет невесту, Питер покинет тебя. И не думаю, что он вернется.
 — Ты и раньше думал, что он не вернется.
 — Элизабет, проснись. Питер вернулся, потому что у тебя был Шенстоун. Если у тебя не будет Шенстоуна, у тебя не будет ничего. И у меня ничего не будет. И совершенно точно, что у тебя не будет Питера. Вот она, жестокая правда, которую ты никогда не хотела слушать. А заодно и возможные опасности.
 Он всплеснул руками и направился к дверям. — Тебе решать, что ты будешь делать. Она почувствовала, что его речь выбила почву у нее из-под ног. И еще ее находка…
 — Я не понимаю, чего ты от меня ждешь, — крикнула она ему вдогонку.
 Он задержался на пороге.
 — Элизабет, ты же женщина, в конце концов. Ты знаешь, что делать.
 Кровать Элизабет была завалена фотографиями, надписанными четкой рукой Дороти.
 «Через час после венчания» (она выглядела очень молодой и испуганной).
 «Мой отец» (у нее тоже был отец — интересно, такой же коварный, как у Элизабет?).
 «Наше свадебное путешествие» (они ездили в Шотландию).
 «Охотничий домик Уильяма» (в Хертфорд-шире, давно проданный).
 «Я» (привлекательная девушка в белой тенниске и с очаровательной улыбкой. Судя по дате, фотография была сделана за год до того, как ее представили Уильяму).
 «Парадный Обеденный Зал» (большая столовая в Шенстоуне, накрытая для большого приема).
 Какая была жизнь! Молодая и энергичная жена ворвалась в мир Уильяма, нарушив существующий порядок.
 «Партия в теннис с Броктонами» (групповая фотография, на которой Дороти была в центре, а Уильям вообще отсутствовал).
 «Уильям и Матси» (широко известная личность).
 «Охота в Ирландии» (Уильям с ружьем; у его ног — готовый сорваться пойнтер).
 «Новый экипаж Уильяма» (сверкающая повозка, соответствующая последнему слову техники).
 Неожиданно в дверь постучали.
 — Элизабет… — Голос отца прозвучал с надеждой.
 — Уже иду, — ответила она. — Ты пока спускайся.
 Элизабет не могла сдвинуться с места. Она сложила фотографии стопкой и перешла к настоящему сокровищу: письмам Дороти.
 Однако она не нашла ни одного любовного письма к Ричарду. Здесь был дневник, подробно описывающий каждый день жизни Дороти замужем за Уильямом; записки Уильяму, в которых молодая жена пыталась придать немного тепла отношениям с мужем.
 Два письма без обращения — может быть, к Ричарду? Элизабет отложила их в сторону, чтобы прочитать позже.
 Она также нашла записки друзьям и от друзей, приглашения, благодарственные письма, списки. Неизвестно, зачем Дороти их хранила.
 Еще фотографии. Дороти двумя годами позже, имеющая очень усталый вид. Угрюмый Уильям в компании знакомых. Под фото лежали меню, указания Кук, вырезанные из журналов рецепты.
 И наконец, на самом дне кейса Элизабет нашла его фотографию.
 Ричард.
 Одно емкое слово, написанное на обратной стороне.
 Она посмотрела на фотографию, затем на имя. Ричард.
 Лихой, как сказал о нем викарий. Статный. Воплощающий все то, чего недоставало Уильяму.
 Он стоял, скрестив на груди руки и повернув высокое и сильное тело в три четверти оборота к фотоаппарату, с дьявольским огоньком в глазах и кривой усмешкой на губах…
 Губах Николаса…
 Нет! Ей нельзя искать в нем сходство с Николасом. Она должна заниматься совсем другим делом.
 Знал ли Уильям, что у Дороти есть фотография Ричарда?
 Должно быть, она прятала ее в кейсе, доставая только в редкие мгновения, когда оставалась одна. Под фотографией было еще три письма.
 Элизабет взяла их вместе с тремя ранее отложенными записками и устроилась для чтения у окна.
 С неким благоговением она развернула первое письмо без обращения:
 «…Это первое из тысячи писем, что я напишу, которые ты никогда не прочтешь, моя любовь… Мне бы хотелось, чтобы все, что должно произойти с тобой по его воле, произошло быстро, дабы избавить меня от страданий и боли при виде того, как он обращается с тобой. Уильям всегда был таким, ты это знаешь лучше, чем я. Его собственность принадлежит только ему, будь это его охотничий пес, его дом или его жена. Доставшихся ему ударов судьбы хватило бы на то, чтобы отомстить в сто раз сильнее. Ты просто попался ему на пути…»
 И второе письмо:
 «…Еще одно письмо, которое ты никогда не увидишь… Я с трудом могу выносить его гнев — он так силен. Он обвинил меня в тысяче грехов. Я оказалась распутницей. В каждом он видит своего врага. Его брат носит печать Каина. Подходящее имя для ребенка от такого союза, как ты считаешь?.. Раз ты уничтожил душу своего брата…»
 У Элизабет учащенно забилось сердце. Ребенок от такого союза…
 Вот он, ключ к разгадке?
 Она взяла в руки еще одно письмо — первое, которое она нашла, — и осторожно развернула его.
 «Дорогой, любимый,
 …Мы на краю пропасти… Он знает, — возможно, всегда знал. Но теперь он выгонит тебя. Глубоко в моем сердце я уверена, что он так и сделает, и тогда я умру вместе с тем, что сокрыто во мне.
 Что нам делать?
 Что нам делать?
 Теперь Элизабет дрожащими руками взяла первое из писем, найденных под фотографией. Оно было от Ричарда:
  «Моя дорогая, 
  Тебе не стоит так волноваться, позволь мне одному нести бремя нашей вечной любви. Я так дорожу минутами с тобой наедине, что отныне не позволю ни единому слову о нем сорваться с твоих прекрасных губ. Он всего лишь песчинка в безграничном небе нашей страсти. Все будет — должно быть! — хорошо. Мы созданы друг для друга. Нам стоит запастись терпением, и мы обязательно будем за него вознаграждены». 
 Второе письмо также было от Ричарда:
  «Моя дорогая, 
  Возможно, ты считаешь, что я неблагодарно и невнимательно отнесся к новости, которую ты сегодня сообщила. Позволь мне лишь сказать, что я вне себя от счастья и готов коснуться рукой небес. С таким известием, дорогая, мы можем смотреть в будущее, планировать новую жизнь, и никакие слова больше не нужны. Абсолютно все указывает на то, что рано или поздно мы будем вместе». 
 Что за новость? Какое известие? Возможно… может быть… — можно понять по-разному…
 Последнее письмо было написано рукой Дороти:
 «Милый, я бы так хотела, чтобы эти слова дошли до тебя, но ты уже далеко, поэтому я их пишу только для того, чтобы „услышать“, как я сама говорю, их, ведь мне так трудно в них поверить: он отсылает и меня тоже. Как он сказал, для отдыха, выздоровления и для моего собственного „блага“. По его словам, „до того времени, как…“ Затем все снова будет по-прежнему… Но говорю тебе, любовь моя, без тебя ничто уже никогда не будет по-прежнему. Каким-то образом мы должны найти в себе силы продолжать жить».
 Но Дороти потеряла любимого, проиграла битву и в конечном итоге проиграла все.
 Дрожа всем телом, Элизабет опустила письма.
 …Все будет по-прежнему… Она гонялась за абстракцией и в конце концов нашла саму себя. Разделенные десятками лет, Элизабет и Дороти вели сходные жизни.
 Такое заключение потрясало сильнее всего.
 Две несчастные и одинокие женщины, так или иначе покинутые своими мужьями и возлюбленными.
 После таких событий уже ничего не могло быть по-прежнему.
 Можно ли было что-то почерпнуть из недосказанностей и смутных упоминаний, которые значили что-либо или не значили ничего? Могла ли их интерпретация в суде означать, что Николас должен быть лишен наследства?
 Она снова просмотрела письма.
 «…для отдыха, выздоровления и для моего собственного „блага“. По его словам, „до того времени, как…“
 Как что?
 «…новость, которую ты сегодня сообщила…»
 От какого известия Ричард мог быть «вне себя от счастья»? У Элизабет напрашивался очевидный для нее ответ…
 Однако ее теория выглядела притянутой за уши. За словами Дороти могло скрываться что угодно.
 «…то, что сокрыто во мне…»
 Как жаль, что Дороти приходилось облекать каждую мысль в туманную и неясную форму.
 Несчастные влюбленные. Элизабет снова взяла в руки фотографию Ричарда. Лихой, отважный Ричард Мейси отправился за семь морей, чтобы попытаться забыть любимую женщину.
 Но… уехал ли он один? Или с ребенком? Вот в чем вопрос, и в расплывчатых выражениях из писем Элизабет могла усмотреть все, что ей хотелось увидеть.
 Все, что могло бы устранить Николаса из Шенстоуна.
 Она почувствовала, как внутри зажегся огонек надежды. Неистовое желание ее отца вернуть Шенстоун неожиданно показалось не таким уж несбыточным. Таким же теперь казалось и будущее с Питером.
 Найденные письма и записки помогут ей выиграть битву и выковать свое счастье.
 Но ведь они принадлежат Николасу.
 К черту, сейчас не время для угрызений совести. Она уже совершила слишком много грехов. И она не собиралась страдать от несчастной любви, подобно Дороти.
 Но что же делать с бесценным архивом писем Дороти? Наиболее разумным казалось вернуть его на место. Сделать так, будто все осталось нетронутым, — положить дорожный кейс обратно на чердак, оставив при себе три или четыре письма, а также фотографию Ричарда.
 И никогда не выпускать их из вида.
 Элизабет будто наблюдала за собой со стороны, замечая растущее недоверие и подозрительность, пока она пыталась решить, где спрятать четыре письма и фотографию, чтобы их никто не обнаружил.
 Что, если Николас вздумает обыскать ее комнату? Или если случится еще один пожар? Или ее отец будет продолжать требовать от нее действий?
 Элизабет пришла в голову идея спрятать их под крышкой стола, но Николас уже знал об этом тайнике.
 Она почувствовала, что ходит по кругу. Нельзя под кроватью, под простынями или в шкафу среди одежды. Или под ковром, за занавесками, под стулом, в столе.
 Так где же спрятать четыре драгоценных письма и фотографию?
 Было одно возможное решение: спрятать их на себе.
 Но даже на себе — учитывая страсть Николаса и потребности Питера — прятать было слишком рискованно.
 — Элизабет, ты где?
 Черт, снова отец. Она еле успела закинуть письма и фотографию в кейс и задвинуть его под кровать, как он распахнул дверь.
 — Где ты была? Николас полон идей, как встретить свою наследницу и жениться на ней. Одна мысль о его женитьбе начисто лишила меня аппетита.
 — Вечеринка внесет необходимые перемены в наш образ жизни, — сказала Элизабет.
 — Только если ты повлияешь на обстоятельства, — проворчал отец. — Николас действительно решил найти себе жену.
 — Тогда мы поможем ему всем, чем сможем.
 — Элизабет. Я не позволю насмехаться над моими словами. Ситуация слишком серьезная, нет — она просто катастрофическая.
 Она знала; ей стоило только взглянуть на него, на его искаженное лицо, его резкие движения. Он, конечно, будет отрицать, но что еще его могло так взволновать, как не деньги?
 — Я уже устала, что ты на меня давишь. Скажи своему другу Краснову, что денег больше не будет.
 — Ты не понимаешь всей сложности дела. Я несу ответственность не перед одним Красновым: в проект вовлечены и другие инвесторы.
 — Тогда тебе придется их из него извлечь. Твоя жизнь не должна зависеть от того, найду ли я способ вернуть себе Шенстоун.
 — Тогда готовь мне гроб, дорогая. Если я не смогу сдержать своих обязательств, то для меня такое положение будет означать верную смерть.
 Она почувствовала легкий укол страха. Отец, очевидно, слишком далеко зашел со своими капиталовложениями. Вероятно, он недалек от банкротства.
 Если он находился в таком отчаянном положении, был так напуган, так сильно нуждался в деньгах, он мог стать клиентом для ростовщиков.
 Элизабет, конечно, считала, что он уже рассматривал такую возможность. Но его жизнь вдали от города пока помогала ему избегать соблазнов.
 Поездка в Лондон, очевидно, позволила ему принять лишь временные меры. Он заткнул одну дыру в своем проекте, но тут обнаружилась другая, на которую у него уже не оставалось средств на личном счету.
 Так могло продолжаться вечно. Его затея подобна бездонному колодцу, куда он уже кинул уйму денег, продолжая раз за разом вытаскивать оттуда пустое ведро.
 Ему пришла пора остановиться и ограничить свои расходы. И перестать зависеть от нее. Она даже не хотела вспоминать, сколько денег он спустил в свой колодец. Вполне возможно, что на них он мог бы безбедно жить до конца своих дней.
 Бесполезно теперь думать о его затеях, когда он давит на нее и по другой причине. Ее отец был азартен до безобразия, и его стратегия всегда была одинакова: вкладывать все больше и больше денег, пока он не сорвет куш. Слова «осторожность» и «благоразумие» отсутствовали в его словаре.
 В ее словаре их тоже не было, иначе как еще объяснить ее попытки лишить Николаса наследства? В конце концов, как бы то ни было, она была дочерью своего отца.
 И она тоже хотела, чтобы ее рискованные проекты принесли прибыль.
 Вокруг сновали слуги, включившиеся в процесс подготовки дома к вечеринке, которая была запланирована на следующую неделю. Для оказания помощи в составлении списка приглашенных был вызван викарий. Кроме того, наняты дополнительные работники для очистки помещений и два повара.
 — Кто мог подумать, что вечеринка Николаса вызовет такой переполох? — проговорил отец Элизабет, когда он, Питер и сама Элизабет сидели на террасе после ленча. — Мы так себя ведем, будто мы никогда ни одной не посещали.
 — Так и есть, ведь прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мы вернулись в Шенстоун. Николас живет здесь неделю с лишним, а кажется, будто прошла целая жизнь, — заметила Элизабет. — Вечеринка будет хорошей переменой.
 — У Николаса даже нечего надеть на вечеринку, — вполголоса сказал отец. — Помнишь?
 Она помнила: у Николаса было только три строгих черных костюма, хотя черный цвет подходит к любому случаю. Но она позаботится о нем.
 — Николасу придется хорошо поработать, чтобы успеть разослать все приглашения, — сказал Питер. — Кто из землевладельческой элиты знает про нового графа Шенстоуна? Он получил всего одно приглашение от Бакстера Грейнджа на осеннюю охоту. Но здесь сыграл роль викарий. Так что будет крайне интересно посмотреть, насколько хорошо он ориентируется в обществе и примет ли общество Эксбери его в свои ряды. Меня заботит, чего он хочет добиться, собрав здесь всех.
 — Ты крайне подозрителен, — проговорил отец Элизабет. — О чем ты думаешь?
 — Есть некоторые препятствия, которые могут помешать ему быстро найти себе жену, — задумчиво сказал Питер.
 — Ну, теперь я спокоен, — пробормотал отец Элизабет. — Как будто мы когда-нибудь были в чем-либо уверены.
 — Фредерик, ты самый большой скептик на свете. Ты позволил Николасу испугать нас до полусмерти своим объявлением. Но если ты посмотришь внимательнее, ты увидишь, что для претворения в жизнь такого плана нужно много времени. Если, конечно, начинать с самого начала, как и вынужден делать Николас. Поэтому ничто не заставляет тебя немедленно отказаться от твоих планов.
 — У меня нет планов. Элизабет отвергла все мои предложения.
 — Мудро, — пробормотал Питер. — Все, что предлагает твой отец, Элизабет, может только привести к полной катастрофе.
 — Я рада, что ты так считаешь. — Элизабет на самом деле была рада. Они не должны ничего замышлять против Николаса. Она спасет их всех, спасет Шенстоун при помощи писем Дороти, которыми она не преминет воспользоваться, если только Николас задумает завести какой-нибудь роман.
 Но до той поры им совершенно не обязательно ни о чем знать.
 Ее оружием должна быть внезапность. Знание придавало силы.
 — Итак, — продолжал Питер, — вот что ты должна будешь сделать.
 — У тебя тоже есть план? — удивилась Элизабет.
 — Я не скажу тебе ничего такого, чего бы ты от меня не слышала раньше, милая девочка. Но теперь, раз уж Николас решил найти себе жену, мои слова становятся более настойчивыми.
 И вот снова вся ответственность за выполнение чужого плана ложилась на нее.
 — Так что же такого я могу сделать, чего не можете вы с моим отцом?
 — Соблазни его, Элизабет, и забери у него все.




 Глава 16


 Слова Питера потрясли ее. Ошеломленная, она долго смотрела на него, затем перевела взгляд на отца. Тот лишь пожал плечами.
 …Ты же женщина, Элизабет. Ты знаешь, что делать…
 Если он имел в виду постель, то она уже давно в ней побывала.
 А теперь настало время с головой зарыться в ложь.
 — Забавно, — пробормотала она, тряся головой. — Просто неслыханно. — Достаточно ли благочестиво звучали ее слова? Достаточно ли возмущенно? — Вы просто хотите наложить руки на Шенстоун, — раздраженно добавила она. Правильный ли она выбрала тон?
 — Нет, Элизабет, — холодно ответил Питер. — Мы хотим вернуть Шенстоун тебе. Разве иначе мы бы могли тебе такое предложить? Такой неожиданный поворот событий — поиск жены Николасом — все меняет. Ты должна признать, что здесь я и Фредерик не можем составить тебе конкуренцию. Если мы считаем, что женитьба займет больше времени, чем предполагает Николас, мы не должны отрицать самой такой вероятности. Поэтому мы должны предупредить появление в Шенстоуне любой возможной кандидатки на место жены Николаса. Не думаю, что их будет очень уж много. Все заботливые мамаши увезли своих дочерей в Лондон, где у них будет возможность попасться на глаза какому-нибудь американскому миллионеру, ищущему жену. В радиусе двадцати миль не найдется дюжины миловидных девственниц, не уехавших в город. Ему совсем не обязательно жениться на наследнице, Элизабет. Ему нужна самка для размножения.
 Она зажала уши руками.
 — Я не намерена больше выслушивать ваши наставления.
 — Кто еще может его образумить, как не ты, Элизабет? Ты можешь охмурить его с ног до головы, если захочешь. — Питер не обращал внимания на ее реакцию. — Я знаю, что можешь. Он хочет тебя. Ты должна. Мы можем использовать это в своих целях. Мы всего лишь просим тебя отвлечь его желание от других дел. Чем дольше он будет искать себе жену, тем больше у нас будет времени на разработку плана лишения его Шенстоуна. Честно говоря, от тебя и не требуется делать ничего такого, чего бы ты уже не делала.
 Если бы он только знал, что она уже делала…
 — Я буду любезна с Николасом, — сухо проговорила она.
 — Если можешь. Просто чтобы выиграть время. Очевидно, что вы с отцом так и не смогли придумать мало-мальски благоразумный план, — продолжал поучать Питер.
 Он называл свой план благоразумным?
 Что же теперь? Она могла немедленно прекратить разыгравшийся фарс, предъявив письма Дороти.
 Но в интересах Питера, чтобы она согласилась с его планом. Он не знал, что предлагал; он не догадывался, что она уже сделала.
 Не мог же он полагать, что соблазнение Николаса будет заключаться всего лишь в активном флирте и безобидных поцелуях? Он почему-то выказывал жгучую ревность, когда Николас прерывал их уединение.
 Что он будет испытывать, видя, как Элизабет заигрывает с Николасом?
 Он будет еще сильнее ревновать, особенно представляя, о чем они говорят и что делают, когда находятся наедине друг с другом.
 Возможно, его идея была неплохой. Она в конце концов заставит Питера сделать ей предложение.
 А тем временем она послужит в качестве отвлекающего маневра. Позволит отложить ухаживание и женитьбу на более поздний срок. Элизабет знала, как можно отложить подобные вещи на будущее.
 И все-таки главная ее ценность — письма Дороти. Вот где важные доказательства.
 Элизабет хотела им рассказать о них, но что-то удерживало ее.
 — Элизабет, — снова подал голос Питер, кладя руки ей на плечи. — Ты мне очень дорога. Помоги всем нам.
 Она уже устала слушать его.
 — Ты мне продолжаешь говорить одно и то же, — пробормотала она, — хотя никто так и не спросил у меня, чего я хочу.
 — Я знаю, чего ты хочешь, — прошептал он, склоняясь перед ней. — И тебе осталось потерпеть совсем немного. Нам надо преодолеть всего одно небольшое препятствие, и тогда все будет так, как ты хочешь.
 — Правда?
 — Правда.
 — И ты с легкостью предлагаешь мне такой план, хотя известно, как относишься к Николасу и к его предполагаемой страсти ко мне?
 Питер встал перед Элизабет на колени и взял ее за руки.
 — Видишь ли, дорогая Элизабет, дело в том, что ты не хочешь его. Таким образом, мы лишь усилим его страдания — лишим его наследства, а ты его отвергнешь.
 Элизабет подумала, что как ее отец с головой увяз во лжи, так она погрязла в пороке.
 Жребий был брошен. Он снова сделал себя мишенью. И они снова объединились, для того чтобы избавиться от него. Его объявление выбило у них почву из-под ног. Забавно и любопытно было смотреть на них.
 Он редко ошибался. Они начали очень осторожно с ним обращаться, после того как он обвинил их в организации несчастного случая.
 Самое время было обрушить на них новость о вечеринке и возможности обретения невесты.
 — Устроить небольшую загородную вечеринку — прекрасная идея, — одобрил затею Николаса викарий во время своего визита насчет приглашений. — Так щедро. Великолепная возможность со всеми познакомиться.
 Цель была несколько иная, но Николас решил не упоминать о ней. Его прислуга уделяла внимание всем деталям предстоящей вечеринки. Всем, кроме одной, — приглашениям.
 Ему нужна была Элизабет.
 И нужно, чтобы она поменьше гуляла с Питером в поле. Там может случиться что угодно, ведь терпение Питера уже на пределе. Неделя — достаточно большой срок для удерживания мужчины в подчинении и для наполнения его страстью. Вероятно, Питер уже давно готов получить свою долю плоти Элизабет.
 А она более чем созрела для него.
 Николас ее хорошо обучил.
 Может быть, даже слишком?
 Поэтому нелишне будет напомнить ей, что их сделка все еще находится в силе.
 Если, конечно, она согласится продолжить выполнение своих обязанностей…
 Ведь с момента его падения с лестницы Элизабет вела себя очень предусмотрительно и осторожно. А после объявления о вечеринке еще и подозрительно.
 Атмосфера напряженности в доме была густой, как сироп. Любой из них мог оказаться либо его союзником, либо врагом. А Элизабет? Где же Элизабет?
 Черт, именно там, где он и предполагал: с Питером и своим отцом, секретничая и вынашивая планы.
 Николас, хромая, вышел на террасу, где они все сидели.
 — Итак, действие развивается, — предположил Питер.
 — Как по накатанной колее, — добродушно сказал Николас. — Викарий одобрил мою идею, а Элизабет уже вполне вышла из траура, чтобы участвовать в нашем веселье. Идеальная задумка.
 — Выбор жены ты называешь весельем? — недоверчиво спросил Фредерик. — Неужели ты и вправду относишься небрежно к таким вещам, как будто жену можно найти в буфете рядом с солеными огурцами.
 — Кто знает, — ответил Николас, — может быть, и можно. В любом случае ее можно найти рядом с буфетом. Элизабет, я хотел бы попросить тебя помочь мне с приглашениями. «Соблазни его…»
 Приглашение было обернуто жемчужинами. Элизабет проигнорировала жесты своего отца, справилась с раздражением и сказала:
 — Если ты хочешь.
 — Прямо сейчас, если ты ничем не занята. Теперь уже Питер послал ей многозначительный взгляд.
 Она сжала губы и повторила:
 — Если ты хочешь.
 — Тогда пойдем в библиотеку.
 Она проследовала за ним с террасы и села в одно из кресел в библиотеке, пока он разгребал бумаги на столе. Краем глаза она видела энергичные кивки своего отца и знаки, которые он показывал руками.
 «…Да, да… продолжай…» Питер сделал движение головой: «Приумножь его страдания…» Затем они оба исчезли.
 — Вот список, составленный викарием, — проговорил Николас, протягивая ей лист бумаги. — Элизабет?
 Она повернулась к нему.
 — Ах да. — Она просмотрела перечень имен. — Так много соседей?
 — Я тоже не ожидал такого количества, — признался Николас. — Но если уж пригласил одного, придется приглашать всех. К тому же среди них есть достаточное количество подходящих дам, хотя, конечно, подойдет только одна.
 — Ты имеешь в виду, подойдет для… — Она сдержалась. Было не самое подходящее время для вульгарных замечаний. Николас был серьезен, как никогда раньше, и она поняла, что, как только он найдет себе жену, шенстоунская вдова окажется здесь лишней.
 «…Соблазни его…»
 Обманам не было конца. Она должна притвориться, что никогда не отдавалась ему, заодно преодолеть отвращение от того, что он считал ее способной на жестокость по отношению к нему.
 Она могла многое получить, но и многое потерять, если он найдет себе жену.
 Значит, если она вновь примется за соблазнение Николаса, то лишь для того, чтобы выиграть время. Таким образом, ей придется лгать и ему тоже.
 Ситуация была очень неприятной, поэтому Элизабет с трудом удавалось концентрировать внимание на списке гостей, хотя она все-таки пыталась угадать, кто из местных дам мог бы подойти для Николаса.
 «…Ему нужна не наследница, ему нужна самка для размножения…»
 Чертовски многообещающая компания, с досадой подумала Элизабет, просматривая список. Очень молодая, привлекательная и целомудренная.
 Она исподтишка взглянула на нижнюю плоть Николаса. Его проныра был готов заняться делом.
 — Если завтра до обеда мы успеем отослать Патрика разносить приглашения, вечеринку можно смело назначать на следующую субботу, как думаешь? — спросил он.
 Он рассчитал время? У него уже составлено расписание? Как будто он собирался решить вопрос с женитьбой как можно быстрее и вычеркнуть его из списка дел, которые надо сделать.
 А ведь прошло немногим более недели со времени его приезда в Шенстоун. Элизабет прервала свои размышления.
 — Как пожелаешь, — ответила она, лихорадочно обдумывая свой следующий шаг. У нее ни на что не оставалось времени. До конца недели все приглашения дойдут до адресатов, и уже на следующей неделе сюда прибудет целый гарем созревших для замужества дев.
 Таким образом, у Элизабет было совсем немного времени на то, чтобы определить свои дальнейшие действия.
 Если она, конечно, решит их предпринять.
 — Давай решим, что будет написано в приглашениях, — сказала она.
 — Просто, что я приглашаю на неформальную встречу в своем поместье, чтобы иметь возможность познакомиться со своими соседями. Будут танцы, карты, легкий ужин и выпивка. Сгодится?
 — Метко сказано. — Черт побери, он действительно наметил свои ориентиры. — Какое указывать время?
 — Шесть часов.
 — Хорошо. Обо всем другом уже позаботились?
 — Конечно, ведь для этого существуют слуги. И, конечно, нужна жена.
 Элизабет закусила губу и решилась:
 — Среди гостей будет отличный выбор нетронутых девушек.
 — Расскажи о них, — попросил Николас. — Ты их знаешь? Какая из них, по-твоему, мне лучше подойдет?
 «Я», — подумала она и прикусила язык.
 — Рискну сказать, что решать будешь ты сам. У каждой из них есть черты, которые тебе понравятся, но ни одна из них не идеальна. Хотя кто вообще идеален?
 Элизабет еще раз просмотрела список. Черт, здесь была Селена Тайпен, милая и покорная девственница, мечта любого мужчины. И Урсула Сэмвик со страстным взглядом и гибким телом.
 Да, они приедут. Все приедут, чтобы построить глазки новому графу Шенстоуну и поймать его ответный взгляд.
 «Соблазни его».
 Она успела поймать не только его взгляд…
 Нужно перестать думать о постороннем…
 …Она поймала своим ртом самую беззащитную часть его тела…
 Элизабет со свистом втянула в себя воздух. Нужно перестать думать, перестать.
 — Итак, до завтрашнего обеда? — переспросила она спокойным голосом.
 «Соблазни его».
 И у нее имелись для соблазнения свои средства.
 — До завтрашнего обеда, — ответил он. У нее была еще целая неделя.
 Жемчужина, ах, какая жемчужина…
 Она поднесла ее к свету, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон. Ее блеск был воистину соблазнителен. Тело вспомнило то, чего так долго было лишено.
 Тайны.
 Элизабет была окружена ими со всех сторон. Тайная жизнь. Тайные письма. Тайные планы.
 Тайные удовольствия.
 Ей нужно было всего лишь поместить жемчужину туда, где бы она была скрыта от всех.
 Тайны.
 Наслаждение от жемчужины… самая большая тайна.
 И с последним содроганием изнемогающего тела Элизабет поняла, что ей нужно делать.
 Жемчужина. Она обмотала ожерелье вокруг своей шеи и прицепила жемчужину. Сделка оставалась в силе. Жемчужина являлась символом того, что Элизабет нуждалась в срочном мужском обслуживании.
 «…соблазни его…»
 Ничто не должно помешать ее решению — ни ее угрызения совести, ни его обвинения, ни ее планы, ни замыслы ее отца. Ничто.
 В конце концов, он же был мужчиной, и все разговоры о девственницах и супружеском счастье, несомненно, возбуждали его.
 Она проверит его. Она проверит, насколько серьезно он говорил о сделке, символах и о поисках жены.
 Элизабет попросила Минну помочь ей завершить написание приглашений, для чего они обе устроились после завтрака на террасе.
 — Разве не прекрасно? — проговорила Минна, склоняясь к листу пергамента, на котором писались приглашения. — Разве Николас не великодушен? Такие приготовления к вечеринке! Ты наблюдала за прислугой? Они трудятся день и ночь, даже сейчас: взгляни на старого садовника Уоттона — он занят твоими розами. А как вычищают дом! Каждый предмет мебели натирают льняным маслом, ковры выбили и пропитывают лимонным соком. Господи. А медь и серебро! Я очень рада помочь тебе с приглашениями, дорогая. Мне бы не хотелось натирать серебро.
 — Тебе и не нужно, Минна. Вот, взгляни на свою часть списка; в нем должны быть имена пяти семей в Эксбери.
 — Понятно. А это образец того, что я должна писать? Тогда я, пожалуй, начну. — Она развернула к себе образец и склонилась над первым листом.
 Элизабет какое-то время рассматривала свою часть списка. Всего было двадцать пять имен, десять из которых она уже написала вчера, оставив еще десять на сегодня.
 Насколько красивым почерком нужно писать? Элизабет тщательно вывела: «Граф Шенстоун был бы польщен вашим присутствием…» И так далее — раз, второй, третий, еще трижды, пока не услышала приближающиеся шаги.
 Сердце дрогнуло у нее в груди, она с надеждой посмотрела навстречу входящему и увидела… своего отца.
 — Что тебе нужно?
 — Я смотрю, ты занята приглашениями. Не понимаю, зачем тебе понадобилось помогать ему, — ворчливо проговорил он. — У меня есть предложение — написать неверный обратный адрес, чтобы в следующую субботу на десять миль в округе не было ни одной девственницы.
 Она была с ним согласна, но спокойно сказала:
 — Так что тебе нужно, отец?
 — Где ты взяла жемчужное ожерелье? Я его раньше не видел.
 Она видела, что он уже прикидывал его стоимость.
 — Я уже говорила тебе, отец, что не дам ни полпенса из моих драгоценностей. Они неприкосновенны.
 — Тогда не нужно вводить меня в искушение. Оно выглядит очень дорого.
 — Ну и что, если даже так? Тебе-то что? — Элизабет уже не могла сдержаться, потому что безрассудству ее отца не было предела. Все образуется, если он не будет мешать.
 — Еще один выход из положения, — тупо сказал он. — Хотя, думаю, ты сама знаешь, что делать.
 Опять — и уже открытое предупреждение из всех слышанных ею. Она низко склонилась над пергаментом, пытаясь скрыть от Минны раскрасневшееся лицо.
 — Шредерик сегодня не в духе, — прокомментировала Минна, глядя ему вслед, не подозревая о подтексте недавнего разговора.
 Он определенно предоставил ей все условия для соблазнения Николаса; ее нервы были натянуты, как струны.
 Она коснулась жемчужины, и ее тело немедленно напряглось.
 …Тело помнило…
 Приглашение номер семь.
 «Вдова покойного графа Шенстоуна требует удовлетворения…»
 Господи, она на самом деле написала то, что было в ее голове, закончив предложение большой чернильной кляксой, когда поняла смысл написанного. Она сложила лист и разорвала его в клочья.
 Поиски жены Николасу начинали действовать ей на нервы.
 В ее силах было все прекратить. Нужно всего лишь представить для всеобщего обозрения письма Дороти. Указать на разоблачающие фразы.
 Почему же она колебалась?
 Элизабет устало закрыла глаза.
 Даже Николас бы заметил, что разоблачения не заключали в себе неопровержимые доказательства. Каждая фраза была двусмысленна.
 Возможно, именно поэтому Элизабет медлила.
 Обуреваемая яростью, она склонилась над приглашениями.
 Тремя часами спустя приглашения были переданы Патрику, одному из лакеев, а Элизабет и Минна позволили себе расслабиться за чашкой чая.
 — Похоже, Николас хорошо поправляется после падения, — заметила Минна. — У него, должно быть, очень сильный организм. К тому же его разум полностью восстановился. Вероятно, он сожалеет о том, что наговорил в разгар событий.
 — Ты так считаешь? Ты всегда слишком хорошего мнения о людях, даже если они того не заслуживают.
 — Помимо небольшой раздражительности после падения, Николас всегда относился ко мне хорошо. Даже позволил мне — всем нам — оставаться здесь столько, сколько мы захотим. Не правда ли, Элизабет, благородно с его стороны?
 Элизабет прикрыла глаза от, солнца и вгляделась вдаль, День был необычно жаркий. Все цвело и благоухало. Вдалеке У отгон со своими помощниками постригал траву вдоль дороги. Ближе к дому одна из служанок собирала цветы, как было заведено каждый день, для украшения столовой и гостиной. Затем Элизабет расставляла там цветы и следила, как накрывается обед.
 Ее внезапно охватило острое чувство ностальгии по тем делам, которыми она занималась, будучи женой Уильяма.
 Теперь хозяйством занималась экономка, а вскоре оно станет обязанностью новой хозяйки Шенстоуна.
 Элизабет внутренне сжалась. Боже, она и не предполагала, что все случится так скоро.
 Она считала, что акклиматизация Николаса займет как минимум полгода.
 Ей представлялось, что они с отцом останутся в Шенстоуне до конца года, когда она сможет урезать расходы, а он — закончить со своими рискованными финансовыми операциями.
 К тому времени, по ее расчетам, Николасу надоест их сделка, и тогда он будет готов найти себе жену.
 Такое развитие событий вполне бы ее устроило. Но нет. Вероятно, у него были совсем иные планы, на корню разрушающие ее надежды.
 Итак, надо его соблазнить…
 Ну что ж! Ей слишком нравилось выполнять свою часть сделки?
 А теперь еще и Питер предоставил ей карт-бланш.
 Где он был, когда она так в нем нуждалась? Вероятно, где-нибудь развлекался с Виктором. А Николас скорее всего сейчас давал отдых своему «сильному организму», чтобы за обедом иметь силы продолжать изводить их всех рассказами о поисках жены.
 Оказывалась ли она раньше в подобной ситуации?
 «Николас благороден?» — вспомнила она слова Минны. Возможно, ведь он не выкинул бедную вдову на улицу. За это я благодарна ему в разумных пределах.
 Элизабет, прекрасная Элизабет сидела за его обеденным столом, привлекая взор жемчужным ожерельем. Что же ей нужно?
 Атмосфера была слишком спокойной. Со времени его объявления о вечеринке не произошло ничего выдающегося. Его месть ждала своего часа, предоставляя ему время на планирование следующего хода.
 Идея была гениальной.
 Никому не понравилось его решение найти себе жену.
 Они ненавидели его затею. Осуждали ее.
 А Элизабет вдруг решила надеть ожерелье.
 Что же ей было нужно?
 Долго ли она продержится?
 Что касается сделки, то, вероятно, пока ее отец будет продолжать требовать у нее денег. И до тех пор, пока Николас будет желать ее.
 Если он вообще будет ее желать.
 А какой мужчина не стал бы ее желать?
 Так как он сам обозначил условия сделки и дал ей понять, что она все еще в силе, она должна знать, о чем говорит ожерелье на ее шее.
 «Возьми меня».
 Он установил правила; она бросала ему вызов.
 Он видел вызов в ее глазах.
 Сейчас.
 Она все рассчитала, она знала, на что идет… но ему было все равно.
 «Мне нужен ты».
 В черном платье она выглядела как образец скорбящей вдовы, но ему было все равно.
 Я хочу тебя.
 О ее желании говорили взгляд и сияющая жемчужина на ее шее.
 «Возьми меня сейчас же».
 Николас бросил салфетку на стол.
 — Все пообедали? Джентльмены, угощайтесь бренди. Минна, прошу извинить нас. Элизабет, ты мне нужна.
 Многозначительные слова, но ему было уже все равно.
 Никаких слов. Все произойдет быстро, жестко, в первом же уединенном месте. Он рывком распахнул дверь под лестницей, ведущей в подвал, и втащил ее внутрь.
 Идеальное место. Темное. Уединенное. Запретное.
 Он задрал ей юбку и не нашел под ней никакого белья.
 Его пенис упруго вошел в нее.
 Ни слова, ни вздоха; его бедра ходили взад-вперед, прижимая ее к стене.
 — Да, — прорычал он. — Да.
 Она сжала мышцы, и он извергнулся.
 Вот так… он вбивал свой стержень глубоко в ее лоно… да, да, да, да…
 Он чувствовал свою силу внутри ее, чувствовал ее податливость, и постепенно его желание обладания ею начало угасать.
 Прижав ее к стене, он подарил ей долгий, проникающий поцелуй, чтобы продлить удовольствие.
 Он ощущал каждый дюйм своего якоря, удерживающего ее. Он держал ее только своей обнаженной мощью.
 Он хотел лишить ее всех сил, заставить ее молить о пощаде. Держать ее в сексуальном рабстве всю жизнь.
 — Вот что тебе нужно, — прошептал он вплотную к ее губам. — Вот без чего ты не можешь жить. Вот… — Он с силой вошел в нее. — И вот. — Снова движение бедер.
 — Скажи, когда будет достаточно, — прошептал он, вновь входя в нее. — Скажи, когда тебе будет достаточно. Если тебе когда-нибудь будет достаточно…
 Он знал, что ее тело примет каждый дюйм его пениса, что он может жить в ее влагалище, провести там всю свою жизнь, и ей все равно будет недостаточно.
 Он почувствовал ярость. В темноте, где каждое слово обретало форму и оживали чувства, он не мог обуздать желание ее плоти.
 Он не мог обозначить, когда стоит прекратить.
 Может быть, такой момент никогда не наступит. В темноте невозможно было определить начало или окончание чего-либо.
 Здесь можно было лишь ощущать — жар, влагу, твердое и мягкое, упругое и податливое, безжалостные выпады его клинка, проникающего в самую ее суть.
 «Хватит, хватит, хватит, хватит» — будто молчаливый речитатив, как вызов ее безграничной возможности принимать его в себя, принимать бесконечно долго и бесконечно глубоко;
 «Вот так, вот так, вот так, вот так…»
 Из него вырвалась мощная струя, и он почувствовал, как напряглось ее тело.
 — Достаточно?
 — Никогда не достаточно, — выдохнула она. Он знал. На свете нет женщины, которая бы не хотела выжать все соки из мужского члена. И, черт побери, он не собирался сдаваться.
 — Отлично. У меня есть еще.
 И еще, и еще. Пока они оба не были покрыты потом, усталые, но решившие не сдаваться во что бы то ни стало.
 Он не мог оторваться от ее губ и мягкого сладкого языка. На какое-то время он просто приник к ее устам и сосал ее язык.
 Вдали послышался мягкий голос Минны. Их искали, что придало больше пикантности их занятию.
 — Боже, мы должны… — прошептала она.
 — Пусть ищут.
 — Кто-нибудь догадается посмотреть здесь.
 — Только не до того, как мы закончим… если мы когда-нибудь закончим… — Он прижался к ней бедрами. — Ты готова?
 — Да-а… — выдохнула она.
 — Хорошо, — прорычал он, вбивая себя в ее лоно, словно молотом, и отправляясь на небеса блаженства.
 Пятью минутами позже он встретил Питера, лихорадочно разыскивающего Элизабет.
 — Где, черт возьми, ты был? — требовательным тоном спросил Питер.
 — Я был наверху с Элизабет, — спокойно ответил Николас. — Полагаю, она сейчас в своей комнате. Странно, что ты не можешь ее найти, — крикнул он вслед Питеру, несущемуся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
 Он, например, ее нашел.
 Чего же хотела Элизабет?
 Самый простой ответ: мужчину между своих ног ежечасно и ежедневно. Боже правый, она могла столько выдержать. И она постоянно хотела, как течная сучка.
 Он хорошо ее обучил.
 Но для ежедневного секса подойдет любой мужчина. Питер вполне бы подошел, хотя, однажды отведав ее тела, он никогда бы не женился на ней.
 Однако Элизабет пришла именно к Николасу, даже после того как тот обвинил ее в попытке покушения на его жизнь. Тогда она озлобилась, вела себя с ним настороженно и сдержанно. Теперь же ей что-то было нужно.
 И она, не колеблясь, решила использовать свое тело.
 И он был не прочь принять то, что она предлагала.
 Равновесие нарушалось.
 Они все находились в таком отчаянии, что подослали к нему Элизабет, чтобы она использовала свои женские чары.
 Он дал Питеру достаточно времени. Элизабет, наверное, уже избавилась от него и теперь ждет Николаса.
 Но ожидание было неотъемлемой частью горячего, дикого секса.
 И хотя Николас всегда готов немедленно вонзить в нее свой клинок, он решил подождать еще минутку.
 Всего одну минутку.
 И затем медленно начал подниматься по ступенькам.




 Глава 17


 Она ждала его. С нетерпением, с предвкушением. Сгорая от желания ощутить его член между своих ног.
 Она с трудом могла сдержаться, когда он вошел в ее спальню, где она, обнаженная и обвитая ожерельем, лежала на кровати.
 После двух дней воздержания и всего одного жестокого совокупления в темноте она не ожидала, что его презрение и ее нахальство добавят столько огня в их отношения.
 — Я хочу только его. — Элизабет выскользнула из кровати и двумя руками схватилась за его пенис.
 — А я хочу вставлять его между твоих ног всеми возможными путями и как можно чаще.
 — Прекрасно. Мы понимаем друг друга. Мне от тебя нужно только, чтобы ты вставлял свой жесткий член в меня так часто, как можешь.
 — Тогда приди сюда и насади себя на него, моя дорогая сучка.
 Он сидел на стуле, как олицетворение мужского могущества, величественно воздев напряженный пенис в небо. Чтобы достать до макушки его члена, ей придется встать на цыпочки и забраться верхом на него.
 Подойдя к креслу, она почувствовала жар, исходящий от его тела. Она перекинула одну ногу через его бедро, схватилась противоположной рукой за его плечо и, приподняв тело, замерла, еле касаясь половыми губами головки его члена.
 Затем медленно, очень медленно она начала опускаться, наблюдая, как его могучий пенис исчезает в ее промежности.
 У нее перехватило дыхание. Ее груди оказались как раз напротив его губ. Она Обхватила руками его плечи, позволяя ему ласкать языком ее соски. Его руки нежно гладили ее ягодицы.
 На нее обрушилось сразу полдюжины ощущений: жар, власть от своего главенствующего положения поверх него, от его языка и губ, теребящих ее набухшие соски, от его пальцев, скользящих вдоль щели между ее ягодицами, и от ее собственного тела, плотно обхватившего его член.
 Его тоже поглощали ощущения, пенис яростно пульсировал, бился внутри ее. Она не позволяла ему шевелиться. Она хотела, чтобы он вот так, вечно продолжал ласкать и сосать ее груди. Гладить ее ягодицы.
 Она опустилась еще ниже, желая почувствовать всю его длину внутри себя. Она хотела, чтобы он не совершал ни малейшего движения. Хотела почувствовать его силу и мощь под своим полным контролем.
 Под контролем своего тела. Своих половых губ. Своей дырочки.
 Он сжал губами один из ее сосков.
 — Позволь мне двигаться.
 — Нет, мне нравится и так. Он всосал сосок в себя.
 — Дай мне двинуться.
 — Нет. Я хочу, чтобы твой член оставался там, где он есть. Возможно, в течение ближайших двух недель.
 Интересно. Он сжал пальцами другой сосок, и ее тело сжалось.
 Он сделал рывок бедрами. Есть немного пространства для движения. Интересно. А он думал, что вошел в нее так глубоко, насколько только мог.
 Он сдвинул ее груди вместе, чтобы иметь возможность по очереди ласкать соски.
 — У тебя самые напряженные, самые острые соски, которые я когда-либо сосал, — пробормотал он, глубоко заглатывая ее левый сосок.
 Она почувствовала зарождающееся жжение между ног и сдвинула их вместе. Чем глубже она насаживала себя на его пенис, тем интенсивнее он ласкал ее соски, и чувство наслаждения ходило кругами по ее телу, то спускаясь вниз, то вырываясь вверх, превращая две части ее тела в жидкость и сплавляя их друг с другом в единый шар неимоверного напряжения, готовый взорваться в любое мгновение.
 У нее был его пенис, у него были ее соски; она слышала его хриплый голос, почти рев:
 — Я не могу насытиться твоими сосками. — Он снова потянул губами за левую грудь. Элизабет почувствовала, как сквозь ее тело прошла волна расплавленного блаженства, застыв на мгновение в самом центре только для того, чтобы разбиться на миллион маленьких искр удовольствия.
 И они были подхвачены разрушительной волной его оргазма.
 Теперь она постоянно носила ожерелье, каждый день. Неожиданно они обнаружили, что соблюдать условия сделки становится все труднее: в доме было не так уж много мест, где можно незамедлительно осуществить половой акт.
 Больше всего для таких целей подходила лестница, ведущая в подвал, — сюда можно было быстро добраться практически из любой части дома. Жаркий запретный секс в темноте. Иногда она опиралась на стену, иногда они располагались прямо на ступеньках, а иногда она вставала на четвереньки, и он входил в нее сзади.
 В ночной тьме он проникал в нее прямо на ее постели. Улучив полчаса, когда никого не было в округе, они уединялись в любой из гостевых комнат. Они резвились даже в повозке, которая стояла в конюшне.
 Иногда на ожерелье не было крупной жемчужины, и Николас точно знал, что с ней сделала Элизабет.
 — Когда в распоряжении женщины находится нечто твердое и приятное на ощупь, должна же она что-то с ним делать, — говорила она.
 — У меня и так есть нечто твердое и приятное на ощупь, и я наверняка знаю, что мне с ним делать, — говорил он.
 — Мне повезло.
 А еще он шептал, кладя ее руку на свой лобок:
 — У меня есть и то и другое. Господи, как хорошо он ее обучил! Днем позже ее встретил Питер.
 — Я наблюдал за вами двумя. Клянусь Богом, Элизабет, он ни на шаг от тебя не отходит.
 — Разве? Наверное, так. — Она решила немного понервировать его. — Но я не знаю, как долго я еще смогу удерживать его подле себя, Питер. Есть какие-нибудь продвижения в деле лишения его наследства?
 — Мы не можем найти ни единой зацепки. Думаю, мне придется съездить в Лондон и продолжить поиски там.
 — Разумно.
 — Вероятно, мы сегодня сядем на вечерний поезд и вернемся завтра. Виктор едет со мной, так что, боюсь, тебе придется остаться с Минной и своим отцом.
 — Минна меня не стесняет. А вот мой отец… что ж, надеюсь, ты сумеешь разузнать, насколько были выгодны его капиталовложения.
 — Постараюсь, милая. Я не уверен, смогу ли я раздобыть какую-либо информацию по поводу капиталовложений, но надеюсь, что не приеду с пустыми руками. А пока тебе следует целиком подчинить себе Николаса. Но ничего более, Элизабет.
 — Ах, конечно, нет, — ужаснулась она.
 — Сдается мне, что его не так уж и сложно охмурить. Подумай, сколько времени прошло, с тех пор как у него последний раз была женщина, — размышлял Питер.
 «У тебя самые напряженные, самые острые соски, которые я когда-либо сосал…» Она издала неопределенный звук. Он тут же среагировал на него:
 — Ты что-то знаешь, Элизабет?
 — Только то, что обязательно должно что-то быть про него, и ты раскроешь его тайну.
 — Да, ты тоже должна постараться, — заметил Питер.
 — Я работаю. Но каждый раз, когда я задаю ему личный вопрос, он тут же меняет тему разговора. И, конечно, он занят приготовлениями к вечеринке. Знаешь, я опасаюсь ее. Множество юных милашек будет прогуливаться по моему дому, выставляя себя напоказ, как коровы на деревенской ярмарке.
 — Постоянно будь с ним. После тебя общение с милашками нагонит на него жуткую тоску. Поверь мне.
 — Я верю тебе, Питер, во всем.
 — Вот так, дорогая. — Он положил руки ей на плечи и поцеловал в лоб. — А теперь иди, найди его и продолжай делать все, чтобы он был целиком в твоей власти.
 Да. Во власти.
 Но кто из них был в чьей власти?
 Слава Богу, что сейчас на ней не было ожерелья. Что бы она почувствовала, надев его для другого мужчины?
 Сегодня после отъезда Питера она вставит жемчужину.
 — Кто-нибудь видел Николаса? — спрашивала Элизабет у каждого из прислуги, разыскивая его по всему дому.
 Минна знала, где он.
 — Думаю, он наверху, в бальном зале, пытается определить, стоит ли накрывать обед именно там.
 Элизабет бегом пустилась наверх, но задержалась в дверях, чтобы перевести дух. Она играла с огнем, приходя к Николасу в таком виде, когда кто-то знал, где он находится. Но она не могла ждать, потому что была крайне возбуждена одной мыслью о жемчужине.
 Она хотела, чтобы Николас сам вставил ее. И ее совсем не беспокоило, что их мог застать Питер.
 Он стоял у дальнего окна, которое выходило на дорогу и на лес.
 Она медленно подошла к нему, чувствуя, как с каждым шагом внутри нее усиливается возбуждение при мысли, как он будет вставлять в нее жемчужину. У нее напряглись соски и увлажнилась промежность.
 Когда он повернулся к ней, она увидела огромный напрягшийся бугор между его ног и почувствовала, как земля уходит из-под ног.
 — Так, так, так, — пробормотал он. — Так, так…
 Она могла бы овладеть его пенисом прямо здесь, за занавесками. Но такой поступок не приводил ее в ошеломляющий восторг. В восторг ее приводила мысль о том, где она будет носить жемчужину.
 На ходу она расстегнула ожерелье, сняла с него жемчужину и протянула ему.
 — Я хочу жемчужину.
 — Ты хочешь жемчужину?
 — Я хочу, чтобы ты ее вставил, — прошептала она.
 — Прямо здесь? Ты хочешь жемчужину?
 — Сейчас. Чтобы ее вставил ты.
 — Тогда возьми стул, — бесстрастно сказал он.
 Она нашла один неподалеку и опустилась на него.
 — Подними юбку.
 Она задрала ее до груди, чтобы открыть обнаженное тело.
 — Раздвинь ноги.
 Она положила ноги на подлокотники.
 — Приподними бедра… вот так. — Его пальцы раздвинули ее половые губы, нащупывая клитор.
 И затем она почувствовала, как в нее проскальзывает твердый округлый предмет, и его пальцы вдавливают его в глубь ее влагалища. Ее тело плотно обхватило жемчужину.
 — Теперь жемчужина в тебе.
 Она дала ему время, чтобы хорошо разглядеть ее промежность, скрывающую жемчужину, затем демонстративно сдвинула ноги, опустила юбку и поднялась со стула.
 Вот он, первый всплеск удовольствия между ее ног.
 Она подошла к нему, наслаждаясь ощущением твердой жемчужины, прижавшейся к ее плоти.
 Она обожала такое ощущение, оно быстро приводило ее в состояние крайнего возбуждения.
 — И теперь ты будешь думать о жемчужине и о том, где она находится. И будешь возбуждаться еще больше. — Она обхватила его мошонку и прошлась рукой вдоль его напряженного пениса. — И когда он станет настолько жестким, что будет мешать тебе двигаться, возможно, я позволю тебе взять меня.
 — Когда он станет настолько жестким, дорогая, я не выпущу тебя из постели в течение двух дней.
 — Не могу дождаться такого прекрасного мгновения, — произнесла она. — Когда твой пенис станет жестким, приди и возьми меня. И помни, где я ношу твою жемчужину.
 Ей пришлось оставить его в таком состоянии, потому что Питер собирался скоро отправляться и ждал ее, чтобы она проводила его до станции.
 Внутри ее была жемчужина, но она не чувствовала ни малейших угрызений совести, только растущее возбуждение при мысли о грядущей ночи, когда она сможет остаться одна.
 Нет, не одна…
 Сейчас у нее была жемчужина, а в будущем ждал напряженный пенис Николаса.
 «Соблазни его…»
 «Насколько жестким может становиться пенис?» — подумала она в тот момент, когда прощалась с Питером и желала ему удачного пути.
 Один из конюхов подогнал экипаж к переднему крыльцу, где уже ждали Элизабет, Минна, Питер и Виктор.
 — Постарайся занимать его как можно сильнее, — прошептал Питер ей на ухо, беря ее за руку. — У нас осталось совсем немного времени.
 Сегодня среда, завтра, в четверг, он вернется, в субботу состоится вечеринка, а в промежутке будет одно беспокойство.
 Да. Она будет его занимать, подумала Элизабет и крепче сжала бедра.
 — Он совершенно невозможный человек, — тихо проговорила она.
 Кого она предавала?
 — Не давай своему отцу попасть в неприятности.
 — Неприятности его ждут, только если он начнет говорить.
 — Тогда не позволяй ему говорить, он может проронить неосторожное слово.
 — Ты прав. Не позволю. — Она напрягла мышцы влагалища. О да! Почему он так медлит с отъездом?
 — Тогда мы отправляемся. — Питер присоединился к Виктору, сидящему в экипаже. Кучер щелкнул кнутом, лошади тронулись с места, и до нее донесся голос Питера: — До завтра.
 До завтра пройдет еще не один час…
 Мягкой походкой она направилась к дому.
 Ода.
 И сегодня еще тоже осталось время.
 Стерва. Полная стерва. Потребовала, чтобы он вставил жемчужину, и ушла. Позволила коснуться ее вульвы, а затем сбежала. Оставила его с готовым взорваться пенисом.
 Дьявол.
 Она ходит с жемчужиной внутри.
 Черт. Гладкая круглая штучка вставлена в ее влагалище. Покрыта ее соками. Трется о ее тело, с каждым движением доставляя невыразимое наслаждение.
 Он не поддастся. Ни мысли об этом, ни зову своих чресл, ни жемчужине.
 У него было о чем подумать и что сделать.
 Но… он сам дал ей жемчужину и сам установил правила.
 Проклятие.
 А ее соски…
 И жемчужина — глубоко в ее лоне надавливает на центр удовольствия, доводя ее до изнеможения…
 Черт, она могла достичь оргазма.
 Если простое ношение жемчужины доведет ее до оргазма, вся мощь его пениса окажется ненужной. Одна мысль об этом могла привести его к семяизвержению.
 Как она и приказала ему.
 Проклятие. Он не должен терять себя при мысли о ней. Он не должен терять из виду конечную цель.
 Еще несколько дней, и что-то сломается.
 Он.
 Если он немедленно не найдет ее, не овладеет ею…
 Черт подери…
 Он распахнул смежную дверь между их комнатами.
 Она была обнажена. Сидела на кровати, полностью обнаженная посреди дня. Швырнув ему ожерелье, она сказала:
 — Одень меня.
 — Если тебе нужно, приди ко мне.
 Она одарила его долгим взглядом, затем расслабленно поднялась и прошлась по комнате, понимая, что он помнит об источнике удовольствия между ее ног.
 Там был не его пенис.
 — Поставь одну ногу мне на бедро.
 Она подняла ногу и потерлась ступней о его пенис. Кинув на него мерцающий взгляд, она поставила ступню на его бедро и схватилась руками за его плечи, когда он просунул руку между ее ног.
 — А теперь…
 Она почувствовала, как он нащупал пальцами ее отверстие. А затем всунул по крайней мере три из них.
 — А теперь…
 Непостижимым для нее образом ему удавалось вставлять в нее бусины ожерелья по одной. Он наполнял ее жемчугом, пока почти половина ожерелья не скрылась в ее влагалище.
 — Достаточно. Пусть остальное висит между моих ног. — Она сняла ступню с его бедра и плавно прошлась по комнате, поворачиваясь из стороны в сторону.
 Достигнув кровати, она забралась на нее и расположилась, опираясь на локти и колени, предоставляя ему великолепную возможность во всей красе рассмотреть, с какой жадностью ее тело приняло в себя бусины.
 — Теперь ты можешь взять меня.
 — Теперь я просто хочу получше разглядеть тебя в моем ожерелье.
 Она повиляла бедрами.
 — Твое ожерелье подходит ко всему, — дерзко сказала она, опустившись на локти и высоко подняв зад. — Но особенно хорошо оно подходит к обнаженной промежности, как считаешь?
 Дьявол, черт, проклятие…
 Как же ему устоять перед ней?
 Но сегодня ему не нужно было сражаться со своим естеством.
 Он сделал шаг по направлению к ней, подчиняя свои чувства воле.
 Сначала он вынет из нее ожерелье, а затем будет обладать ею до тех пор, пока она не взмолится о пощаде.
 Ни одна женщина до нее не дразнила мужской член таким образом.
 Он ухватился за ожерелье и начал медленно, со вкусом вытягивать его из влагалища. Элизабет чувствовала каждую выходящую из нее бусину.
 Он не спешил. Ее тело в экстазе расставалось с горячими и влажными жемчужинами.
 Когда все ожерелье целиком оказалось в его руке, он вдохнул в себя запах ее тела, исходящий от бусин.
 Затем он медленно снял с себя одежду, забрался на кровать и вошел в нее.
 — Ты ведь знаешь, что жемчужина все еще во мне. — Она выгнула спину.
 — Да. — Он с трудом сдерживал себя, прижимаясь к изгибу ее ягодиц. Он обхватил ее бедра, пытаясь войти еще глубже.
 — Тебе нравится жемчужина?
 — Да.
 — Тебе нравится, как я ее использую? Она доводила его до исступления, что слишком легко удавалось: он был крайне податлив.
 — Да.
 — Мне понравилось, как ты вставил ее в меня.
 — Да. — Ответ сам пришел откуда-то изнутри, пока он пытался справится со своим непокорным телом.
 — Мне нравится ощущение тебя и ее во мне… — Она прижалась к нему ягодицами. — Она такая твердая, гладкая…
 — Да. — Он даже не сознавал, что произнес, вдавливаясь внутрь ее тела.
 — Она трется внутри меня, и…
 Его тело взяло верх…
 — …я теряю контроль…
 …И он потерял контроль над своим телом, извергнувшим мощный поток семени.
 Что-то изменилось. В суете приготовлений к вечеринке у него даже не было времени поразмыслить об этом. К тому же большую часть времени он проводил между ног у Элизабет.
 Таковы были условия сделки. Вскоре на счету ее отца вновь появятся деньги, чтобы он мог их опять проматывать.
 Они оба не заводили разговора о деньгах, так же как о вечеринке на которой он найдет себе не просто подругу, а спутницу жизни.
 Он лежал на ней, купаясь в море горячего семени, полностью иссушенный, когда вдруг неожиданно встрепенулся:
 — Элизабет…
 — Да? — сонно пробормотала она. — Не шевелись.
 Но ему нужно было пошевелиться. Нужно было войти в нее. Необходимо было ощутить власть над ее обнаженным телом. Сквозь туман желания до него дошла мысль, он уже не мог прожить и половины суток без желания — нет, потребности — овладеть ею.
 У него ведь были и другие дела. Он не мог проводить все время внутри Элизабет.
 Нет, мог. Более того, хотел.
 Он обхватил ладонями ее груди и накрыл губами один из сосков.
 Теперь она проснулась сама, и в ней проснулось желание.
 — Ты ведь любишь, когда я целую твои соски. — Он обвел языком остроконечную вершину. Затем потянул за нее губами, и ее тело выгнулось. — Ты снова готова, моя обладательница твердых сосков?
 Она хитро взглянула на него, отчего его кровь почти вскипела. Он почувствовал напряжение внизу живота, поток соков и, откинув голову назад, жестко и первобытно овладел ею.
 — А где же Элизабет? — спросил у ее отца Питер, когда на следующий вечер они с Виктором вошли в дом.
 — Я ее не видел, — ответил Фредерик. — В течение последних двадцати четырех часов мы с Минной играли в карты и обедали только вдвоем. Николас, похоже, занимается подготовкой вечеринки, а Элизабет ему помогает. Мы уже получили полдюжины ответов на приглашения.
 — Черт побери. Наша поездка оказалась совершенно бесполезной. Совершенно. Я не сумел вытянуть ни слова из нотариуса Гиддонза, и, клянусь тебе, Фредерик, никто из моих знакомых ни разу не слышал о Николасе. Конечно, они знали его отца и мать. Она была графиней, приближенной к императрице, а брат Уильяма был врачом, который лечил ее от болезни и, в конце концов, влюбился в нее. Известно, что у них был ребенок. Но после все следы Николаса обрываются. Его мать умерла не так давно. Вот и все, что о нем известно. Короче, мы только потеряли время.
 — Тогда нам, наверное, конец, — как всегда безнадежным голосом, проговорил Фредерик. — Что еще мы можем сделать?
 — Не знаю, но я что-нибудь придумаю, обещаю тебе. Я не позволю ему привести в Шенстоун новую хозяйку и выгнать Элизабет из ее собственного дома.
 — А Виктор, чего он добился? — полюбопытствовал Фредерик.
 — Как всегда, произнес речь, отдал свой памфлет издателю, кутил со своими друзьями. В конце концов, чем еще занимаются революционеры, кроме как пьют и болтают?
 — А также разыскивают и обезвреживают врагов, — зловеще вставил Виктор. — И разобравшись во всем, я готов к вечеринке.
 — Ты имеешь в виду, что готов выпить, — сказала Элизабет, спускаясь по ступенькам. — Питер! Ты вернулся. Ну, и какие новости?
 — Никаких. А у тебя? Она пожала плечами.
 — Было совсем несложно не отпускать его от себя. — Она чуть не поперхнулась при таких словах. — Мы сошлись на том, что для мероприятия нужно будет открыть гостиную. Бальный зал слишком велик. А в столовой будет стол с легкими закусками, за которым можно будет посидеть в неформальной обстановке.
 — Я смотрю, вы тут решали глобальные проблемы.
 — Питер, осталось всего два дня до того момента, как перед ним будут дефилировать потенциальные невесты.
 — Он не захочет ни одной из них, Элизабет. Я тебя уверяю, после времени, проведенного с тобой…
 С ней… что он хотел сказать? Догадывался ли он о том, что она позволила себе с Николасом абсолютно все задолго до того, как Питер выдал ей карт-бланш?
 Может быть, она источала запах измены?
 — Что ж, позволь рассказать, что завтра мы украшаем комнату цветами. Бедный Уоттон, он столько лет их выращивал. Мы собрали все белье и кружево, которое только смогли найти, а также обнаружили столовый набор на сто персон, о котором не знала даже я. Таким образом, к вечеринке дом перевернут вверх дном.
 — Я слышал, что уже начинают поступать ответы.
 — Да, уже около полудюжины. Николас уверен, что все приглашения будут приняты.
 — Всеми дамами.
 — Особенно дамами, — сказала Элизабет. — У нас будет струнный квартет и, возможно, небольшие танцы. Николас намерен близко сойтись со своими соседями, о чем никогда не заботился Уильям.
 — Возможно, он им даже понравится, но в любом случае пробыть ему здесь осталось недолго, — уверенно заявил Питер.
 Элизабет с сомнением посмотрела на него. Может быть, стоит ему рассказать?
 Она сделала вдох и проглотила слова, готовые сорваться с языка. Сейчас не время и не место. Возможно, она расскажет ему это после вечеринки, когда все бабочки помашут крылышками перед Николасом, но ни одна его не привлечет.
 Возможно, тогда. Возможно.
 — Пока всего лишь пустые слова, — неопределенно проговорила она.
 — Увидим, дорогая Элизабет. Игра еще не окончена.
 Она мысленно согласилась. Игра только началась.
 Меню было уже утверждено. Для начала: устрицы на льду и копченый лосось. Из мяса: ростбиф, ветчина и свинина. Далее: различные соусы и овощи, картофельные крокеты, печеные помидоры, оливки и соленые огурчики, несколько салатов, из латука, огурцов или фруктов. Торты и пирожные. Сыры. Свежие фрукты. Кофе, чай, какао. Вина и другие спиртные напитки.
 — Хватит на целую армию, — проворчал Фредерик.
 — У нас на кухне сейчас куча народу. И все жарят мясо, — сказала Минна. — Я спускалась, чтобы проверить, как идут приготовления. Славная будет вечеринка, как вы считаете? — Она обвела взглядом угрюмые лица присутствующих. — Вы так не думаете?
 Милая Минна, подумала о ней Элизабет. Они тащили в гостиную охапки тканей, которыми будут накрываться столы и пианино, недавно принесенное из кладовой. Все стулья должны быть расставлены вдоль стен. Слуги унесут мебель, которую не удастся придвинуть к стенам. Со столов уберут бьющиеся вещи и заменят медными или оловянными безделушками. Затем нужно будет убедиться в том, что ковры идеально вычищены и на них нет ни соринки.
 Потому что здесь Николас, возможно, найдет свою будущую жену.
 Элизабет с трудом справлялась с мыслью о будущей жене.
 Она готова была назвать любое слово — претендентка, кандидатка, — только не такое суровое, как жена.
 Почему же Минна так и не смогла вспомнить, откуда знает Николаса? Теперь уже слишком поздно. Хотя еще нет, ведь у Элизабет были письма. Поэтому, как только бабочка устроится на плече у Николаса, она сгонит ее с него.
 Почему? Неужели она ревнует?
 Нет, нет. Она просто хочет вернуть себе свой дом, свою жизнь. И необходимые средства для финансирования своего отца.
 Ничего не изменится до тех пор, пока она не примет решения насчет писем.
 Значит, она должна сосредоточиться на грядущих событиях.
 Завтра утром экономка принесет цветы. В полдень в гостиной накроют стол и расставят посуду.
 В начале вечера Николас перельет вино в графины, чтобы оно отдышалось, затем они все поднимутся наверх, чтобы переодеться.
 В пять часов прибудут музыканты. В полшестого слуги начнут расставлять закуски.
 Элизабет нужно будет спуститься, чтобы проследить за всем.
 Нет, пусть следит домоправительница…
 Господи… все происходит так быстро.
 — Минна, дорогая, ты уверена, что не можешь вспомнить, где еще ты могла видеть Николаса?
 — Я чувствую себя такой дурочкой, — прошептала Минна. — Я не могу вспомнить.
 Или не хочет?
 Откуда же подкралась такая коварная мысль? В первый вечер Минна сделала уверенное заявление о том, что знает Николаса, а затем вдруг начала утверждать, что ничего о Николасе не помнит.
 Неужели она тоже везде видела врагов?
 Минна?
 Она знала Минну уже много лет. Она была ежегодной гостьей, эмигрировавшей из России знатной женщиной, у которой не было ни семьи, ни дома. У нее была достаточно романтическая история, благодаря чему Минна обзавелась множеством покровителей, которые обеспечивали ее жильем и пропитанием.
 Минна, Подруга несдержанного Виктора, вместе с ним высмеивающая аристократию, но принимающая ее. Поддерживающая революцию, но живущая на периферии общества, которое Виктор хотел уничтожить.
 Кто на самом деле были Виктор и Минна?
 А Питер? Его жизнь пестра, как шахматная доска, и полна любовниц. Он сохранял связи со своей царской семьей, которая в настоящий момент находилась у власти. Должно быть, ему тяжело, приходясь дядей правителю России, подчиняться его воле.
 Питер всегда был не в ладах с властью. Но Питер был хорош в отстаивании права Элизабет на Шенстоун.
 Все уже почти закончилось. Она либо использует письма, либо нет. И даже если использует, они еще ничего не докажут, являясь лишь маленьким рычажком давления на Николаса вроде упоминания о слухах насчет его происхождения, которое позволило ей остаться в Шенстоуне и продержаться до сих пор.
 Она даже не могла представить, что принесет с собой завтрашний день.
 Возможно, окончание всех мучений.




 Глава 18


 Он подобрался к кровати, схватив ее за ноги и положив их на свои плечи.
 В комнате было темно. Она ощущала лишь его возбуждение от того, что он намеревался сделать.
 Он поднял ее еще выше, так что она касалась кровати лишь плечами, выставив ему напоказ свое обнаженное тело. Он притянул ее еще выше, чтобы иметь возможность коснуться языком ее половых губ. И еще выше, чтобы погрузить свой жезл внутрь ее лона.
 Он проникал все глубже, разведывая своим любопытным языком ее таинственные глубины, постигая саму ее суть. Он вынул из нее жемчужину и заменил ее своим языком.
 Истинное наслаждение доставлял ей горячий, дрожащий язык, вонзающийся между ее ног и сосущий ее клитор и губы.
 Он не собирался останавливаться. Она запустила пальцы в его волосы, впилась ими в его плечи. Она изгибалась, ища его язык. Она хотела почувствовать его еще глубже, еще плотнее.
 Еще… еще… и еще… Она надела себя на его язык. Соси меня… еще… Ее тело на мгновение напряглось и затем, подобно стреле, выстрелило к небесам и плавно опустилось на землю.
 Он медленно опустил ее дрожащее тело на кровать и прижал к себе. Она до сих пор находилась во власти ощущений, окутывающих ее мягкими волнами удовольствия.
 Такое удовольствие. Такой бурный ответ на его ласки.
 Только когда она полностью пришла в себя, он взял ее, мягко вводя свой пылающий стержень в ее податливое лоно.
 И отдавалась она ему в последний раз.
 Он искал себе жену и не мог позволить себе во время поисков продолжать овладевать Элизабет. Значит, в последний раз.
 В последний раз он прижал ее к своему телу.
 Она ухватилась за него, сердцем чувствуя, что такое блаженство больше не повторится. После того как он будет окружен бабочками, она уже не сможет быть с ним, больше не будет невыразимого наслаждения, которое он ей дарил.
 Боже, как она будет жить дальше?
 Вечеринка должна состояться сегодня вечером. С бешено бьющимся сердцем она почувствовала, как он уходит. Этим ранним утром Элизабет было совсем одиноко.
 Она поежилась, но не от холода. За дверью уже раздавалась возня слуг.
 Что-то изменилось.
 И когда она наконец огляделась вокруг, она заметила, что ожерелье пропало.
 Мужчины бывают разными. Ушедший мужчина пробудил в ней женщину, любовь к своему телу, умение доставлять и получать необъяснимое наслаждение.
 Черт бы побрал Питера за то, что он подкинул ей мысль опорочить Николаса, чтобы она стала наследницей.
 …Им не обязательно быть наследницами…
 Нет, они должны быть просто милыми и непорочными дочерьми провинциальных сквайров. И способными к размножению.
 Она почувствовала ярость, которой не знала раньше. Зачем Николас так с ней поступил, когда они вроде бы прекрасно ладили?
 Хотя что она знала о Николасе и о его мотивах?
 Она знала о нем только одно, всего одну вещь, и настало время воспользоваться своим знанием. Николас передал ее Питеру. Теперь она не имела никакого права голоса.
 Мужчины бывают разными. Возможно, он отложил все, что связано с Элизабет, в один из уголков своей памяти. Небольшое развлечение графа Шенстоуна, пока он осваивался на новом месте и решал, когда стоит приступить к поискам жены.
 Черт, черт, черт — Николас в постели с другой женщиной проделывает все, что проделывал с ней…
 — Вот мы все и собрались, — воодушевленно сказал отец Элизабет, когда они встретились за завтраком.
 — А где Николас? — поинтересовался Питер. — Его никогда нет там, где он должен быть.
 — Он хотел убедиться, что дорога сюда хорошо освещена, — сказала Минна. — Я так думаю, он поставит вдоль нее нескольких слуг с фонарями.
 — Какой заботливый хозяин, — проговорил Питер, накладывая себе филе сельди. — Сегодня мы поведаем всем одну историю.
 — Что за историю? — язвительным тоном спросил Виктор.
 — Историю о человеке, который является ниоткуда, заявляет права на крупное имение и, подобно сказочному принцу, ищет себе невесту среди простого люда, чтобы продолжить свой род. Вышибает слезу, не так ли?
 — Но ведь, — начал отец Элизабет, — все было признано законным. В личности Николаса не было никаких сомнений. Мы больше ничего не можем сделать.
 «Можем попытаться сделать еще кое-что, — подумала Элизабет. — Но еще рано, еще рано».
 — Мы могли бы убить его, — сказал Питер. — И таким образом навсегда избавиться от всех проблем.
 — Ты шутишь, — сказал Виктор. Последовала затянувшаяся пауза, затем Питер произнес:
 — Я шучу. Я всего лишь забочусь об Элизабет и о ее будущем, когда Николас найдет себе жену.
 — Послушай, — резко оборвала его Элизабет, стремясь предупредить их бесконечные рассуждения, — что произойдет, то произойдет. Процедура поисков жены займет не один день. Он не выкинет нас отсюда. Он предупредит нас заранее и даст время на необходимые приготовления к отъезду. И тогда мы покинем Шенстоун.
 — Однако, — уклончиво проговорил Питер, — у нас еще есть кое-какая надежда.
 — Еще есть, — сказала Элизабет, умалчивая о том, что Николас уже покончил с ней.
 — Отлично. Тогда еще не все потеряно.
 Нет, все только начиналось. Сразу после завтрака приготовления к вечеринке пошли полным ходом.
 Был заново осмотрен и протерт каждый предмет мебели. Ковры были выбиты и подметены целой бригадой слуг.
 В гостиной установили помост для музыкантов, вдоль стен поставили стулья и диваны, а небольшие столики расставили по всему залу для отдыха гостей.
 Все было закончено к полудню, когда в дом внесли огромные охапки цветов.
 По просьбе Николаса за всем процессом наблюдала лично Элизабет. Стол в гостиной украсили вазы с цветами, выгодно оттенявшие позолоченную отделку мебели и изысканную скатерть цвета слоновой кости. Высокие вазы стояли в художественном беспорядке по всей комнате.
 В холле гостей встречала большая цветочная композиция.
 Позади каждого столового прибора, в канделябрах на стенах, везде, где только можно, красовались небольшие букетики, наполняющие нежным ароматом каждую комнату в доме.
 В четыре пополудни слуги начали носить наверх в спальни горячую воду, чтобы обитатели могли принять ванну.
 Снаружи дома люди подметали дорожки и аллеи.
 В пять часов в столовую внесли тщательно отмытый фарфор и расставили его на буфете, разложили серебряные приборы возле каждой тарелки, салфетки сложили и вставили в богато украшенные кольца, во всех залах расставили свечи.
 «Очень скоро, — подумала Элизабет, — я буду знать, что мне делать».
 И вдруг она обнаружила, что смежная дверь между ее спальней и комнатой Николаса была заперта, видимо, в знак его отречения, и она растерялась, ей сначала захотелось плакать, но она пересилила себя.
 Она почувствовала, будто превратилась в камень.
 Совершенно автоматически она облачилась в сизое краповое платье, отделанное черным бархатом, манжеты, вырез и подол которого были украшены нитями черного бисера.
 На сегодня с нее достаточно. Недолго думая, она заколола волосы в свободный узел и вставила в него черный гребень.
 Глядя на свое отражение в зеркале, она решила, что выглядит как образцовая скорбящая вдова, совершенно не готовая к приему гостей.
 И уж конечно, не готовая к общению с Николасом.
 Однако общаться все-таки придется.
 Без десяти шесть она спустилась вниз. Без пяти шесть слуги зажгли свечи и подали блюда на стол.
 В шесть все собрались внизу у входа, включая Николаса. В приглушенном свете люстры он выглядел таким высоким, сильным и могущественным, что Элизабет не знала, как она выдержит прием гостей.
 Она предполагала, что, соглашаясь на любовную связь с ним, ее душа останется незатронутой.
 Питер повернулся к ней, взял ее за руку и обнадеживающе улыбнулся.
 Именно он был тем, кого она хотела и кого любила.
 Было ли так на самом деле? Она отошла за его спину.
 — Рад, что ты сменила черный цвет одежды, — прошептал он.
 — Мы все так изысканно выглядим, — проговорила Минна, смахивая пылинку со своего черного платья.
 В шесть пятнадцать послышался звон кареты, остановившейся у входа.
 Лакей объявил Пэкстонов-Уитби, которые высокомерно прошествовали в вестибюль, и вечеринка началась.
 В гостиной собралось порядка пятидесяти — семидесяти пяти человек. На фоне приглушенного гула голосов слышались звуки струнного квартета. Официанты сновали между гостями, предлагая им шампанское и вино.
 Повсюду можно было видеть претенденток на роль жены: невинная милашка Селена Тайпен, Урсула Сэмвик с горящим и хитрым взглядом, тощая Фиби Пэкстон-Уитби с лошадиным лицом, спокойная и изящная Элинор Рейнсфорд.
 Помимо них, порхало еще с полдюжины девушек, ничем не выделявшихся из толпы. Их можно было проигнорировать. Но только не Урсулу Сэмвик, которая уже имела опыт общения с мужским полом. Она знала, что делать с глазами и как двигать телом, чтобы привлечь внимание мужчин.
 Даже Питер не устоял перед ней, но Элизабет не хотела ни о чем думать и знать.
 Она продвигалась сквозь толпу, принимая запоздалые соболезнования и теплые приветствия. Представляла Николаса гостям. Провела некоторое время в компании викария Бристоу и его жены. Взяла себе бокал вина. Знакомилась с теми, с кем раньше не встречалась.
 Краем глаза она заметила, как ее отец оживленно беседует с несколькими джентльменами. Для нее — недоброе предзнаменование. Фредерик постоянно охотился за богатыми инвесторами, пытаясь выжать отовсюду хоть какие-нибудь деньги.
 — Отец, милый… — Она взяла его под руку. — Мне нужно с тобой поговорить.
 — Э-ли-за-бет… — запротестовал он, когда она отвела его в сторону. — Ты только что сорвала намечавшуюся сделку. Отличные партнеры — наши соседи. Я бы никогда не подумал…
 — И не думай. Ты не будешь обманывать собственных соседей.
 Фредерик расправил плечи.
 — Я предлагаю им солидный инвестиционный проект.
 — Колосс на глиняных ногах. Хотя бы сегодня, отец, постарайся держать руки у себя в карманах и позволь нам насладиться вечеринкой.
 — Но здесь же можно разбогатеть.
 — Я запру тебя, клянусь.
 — Что случилось? Фредерик снова плохо себя ведет? — К ним подошел Питер, держа под руку Урсулу. — А где Николас? Согласно своим обязанностям, представляю вам мою знакомую. Урсула, это Элизабет Мейси и ее отец. Элизабет, Фредерик: Урсула Сэмвик.
 — Польщена, — произнесла она звучным голосом. — А теперь, Питер, прошу тебя…
 Питер откланялся и оставил их одних.
 — Ну! — сказал Фредерик.
 — Один взгляд, одно представление Николасу, и она вонзит свои когти в него так глубоко, как только сможет, — угрюмо проговорила Элизабет.
 — Посмотрим. Возможно, он возжелает ее с первого взгляда. И что тогда?
 Элизабет все-таки держалась за тонкую ниточку надежды, подброшенную Питером, которая состояла в том, что Николасу понадобится какое-то время, чтобы найти себе пару. Установить с ней отношения. Справиться с трудностями, которые неизменно встанут у него на пути.
 Но вот появилась Урсула. Чувственная и соблазнительная Урсула с темными мерцающими глазами.
 Урсула соблазнит его. Он возжелает ее немедленно, целиком и полностью. Он женится на ней.
 От этой мысли ей стало дурно. Так дурно, что она повернулась в противоположную сторону от места, где Николас и Урсула обменивались приветствиями. Она чувствовала даже отсюда их взаимное влечение и сексуальную ауру вокруг них.
 Отвернувшись, Элизабет тут же столкнулась с Питером.
 — Все еще хуже, чем мы могли предполагать, — поведал он. — Стоило ей разок на него взглянуть, как она вспыхнула, как спичка. Она совсем не производит впечатления невинной девушки.
 — Не хочу ни о чем слышать. Мне с самого начала не понравилась идея женитьбы.
 — Не падай духом, Элизабет. Ты одна из самых красивых присутствующих женщин. Прекрасная и трагичная. Продолжай общаться, разговаривать со всеми и разузнай как можно больше об этой пташке. Мы должны пресечь их альянс на корню.
 — Хорошо.
 Не хорошо. То, что происходило сейчас, козни ее отца… предшествующие события. Она годилась разве только в пациентки дома для умалишенных.
 Гонг возвестил о том, что обед накрыт. Николас, ведя под руку Урсулу, окруженный другими бабочками, показывал дорогу в столовую. Элизабет с отцом замыкали шествие.
 — Прожорливые хищницы, — проворчал отец Элизабет. — Взгляни на них — будто они голодали всю предыдущую жизнь.
 — Возьми свою тарелку, отец. Ты так же голоден, как и все они. Даже сильнее, если на то пошло.
 — Ты никогда не упустишь возможности указать мне на мои недостатки. Что ты за дочь такая?
 Ей не хотелось разговаривать с ним. Она оставила его, взяла себе кусочек тоста, немного картофеля и присоединилась за столом к Питеру.
 Она идеально ему подходила. Он не мог и придумать более идеальной подруги, чем Урсула с горячими большими глазами, которая повисла на нем, внемля каждому слову.
 Он не мог смотреть на горестное лицо Элизабет. Нужно закончить начатое, да так, чтобы ни у кого не возникло сомнения в истинности его желаний.
 Урсула была именно такой женщиной, на которую бы запал любой мужчина, желающий иметь наследника. Она была охотницей, желающей взять от жизни все.
 Вот если бы он попытался кого-нибудь убедить в том, что ему понравилась Фиби Пэкстон-Уитби с лошадиным лицом или невзрачная Селена Тайпен…
 Но судьба подарила ему Урсулу, которая как нельзя лучше подходила, для того, чтобы убедить всех в его серьезных намерениях.
 Он обратил все свое внимание на Урсулу, крепко сжимая ее ладонь сгибом локтя и подводя ее к столу, где они заняли соседние места.
 Он улыбался, когда она произносила нечто веселое. Он наклонялся в ее сторону, когда она шептала ему на ухо. При разговоре он накрывал ее ладонь своей. Он просил слуг передать ей понравившееся блюдо.
 В течение всего вечера он отчаянно флиртовал направо и налево, давая пищу многим пересудам и врагу, который выжидал идеального момента. Они уже перешли к разговору о самой Урсуле, когда гости покончили с десертом и небольшими группками стали снова собираться в гостиной.
 Великолепный персидский ковер уже убрали с пола. Музыканты — пианист, скрипачи и виолончелист — были наготове, поэтому с первыми вошедшими в зал гостями заиграли популярную мелодию, вскоре перешедшую в вальс.
 Николас вытянул руки. Урсула с удовольствием пришла в его объятия, и они закружились в танце.
 «Только не смотри на Элизабет… Не смотри…»
 Еще один день, может быть, неделя — и все закончится. Навсегда и бесповоротно, а его враг будет побежден раз и навсегда.
 Нельзя бросать на Элизабет даже один взгляд, нельзя смотреть на ее прекрасное усталое лицо, на котором отражался переживаемый ею стресс.
 Нельзя…
 Он улыбнулся Урсуле, которой не нужно было даже такого поощрения, чтобы еще плотнее прильнуть к нему.
 Милая, идеально подходящая ему Урсула.
 Все равно Элизабет пока еще не могла танцевать.
 Нет, Элизабет танцевала — на кончике его языка и вокруг его тела. Никто никогда не двигался в его объятиях, как Элизабет.
 Скоро… Скоро…
 Николас кружился с Урсулой в окружении других танцующих пар, радуясь, что вечеринка удалась на славу.
 Но еще нужно потанцевать с Селеной, с Фиби и с Элинор. С теми, кто не умеет двигаться так, как Урсула.
 Покончив с танцами, он прошелся сквозь толпу, поговорил с викарием и с Бакстерами, которых поблагодарил за приглашение на охоту. Высказал признательность Минне, старающейся помочь в меру своих сил. Вынес предупреждение Фредерику, который продолжал затевать темные делишки.
 Виктор угрюмо сидел у выхода из гостиной, понемногу напиваясь. Николас подошел к Питеру, бдительно сопровождающему Элизабет.
 — Прекрасная вечеринка, — вынужден был признать Питер. — И прекрасная задумка. Прибыли все, кому были разосланы приглашения. Тебя нужно поздравить с отличной способностью получать отклики от незнакомых людей.
 — Да, — язвительно проговорила Элизабет. — Николасу очень хорошо удается получать отклики от незнакомых людей.
 — Ну ладно, ладно, — проворчал Николас. — Скажите, что вы думаете об Урсуле?
 — Колдунья, — ответил Питер.
 — Ведьма, — заявила Элизабет.
 — Прекрасно, — сказал Николас и удалился.
 — Боже правый, он повержен, — проговорил Питер. — Что же нам теперь делать, черт возьми?
 — Убить его, — предложил подошедший к ним отец Элизабет. — Разве мы уже недостаточно об этом говорили?
 — Мы не будем принимать такие крайние меры, — сказал Питер, внося немного здравого смысла в разговор. — Он всего лишь с ней потанцевал. Он же не предложил ей выйти за него замуж.
 — Пока еще нет, — проговорил Фредерик. — Должен же быть какой-нибудь способ остановить его. Он обратил на нее слишком пристальное внимание, чтобы мы не отреагировали. Элизабет, что ты делаешь, чтобы улучшить наше положение?
 Умираю, подумала она, а вслух произнесла:
 — Я сделала все, что смогла.
 «Только не использовала письма Дороти. Грустные, туманные письма Дороти. Но еще рано, еще рано…» — пронеслось в голове.
 — Судя по всему, наш план не сработал, — состроив гримасу, проговорил Питер. — Теперь, когда Урсула наложила на него руку, он и думать забыл про Элизабет.
 — Интересно знать, насколько далеко ты с ним продвинулась? — спросил Фредерик. — Очевидно, недостаточно далеко.
 Она в упор посмотрела на них.
 — Вы слышите, что вы говорите? Вы притворяетесь, что заботитесь обо мне, о моем благополучии. Питер…
 — Мы просто пытаемся помочь, Элизабет.
 Она попалась во все их ловушки, чтобы оградить себя от упреков и как можно дольше оставаться в постели Николаса.
 Как оказалось легко найти ей замену. Она взглянула на Николаса, который в дальнем конце зала танцевал с Урсулой кадриль.
 Он нашел себе потенциальную самку, Элизабет было достаточно видеть их танец.
 Она не собиралась оставаться здесь до отъезда всех гостей.
 Некоторые из них уже собрались внизу, вызывали свои кареты, разъезжаясь по домам.
 Николас пришел проводить их к каретам, которые стояли у ступенек.
 Уезжать собрались три семьи, по три или четыре человека в каждой. Пожелав Николасу удачи и всех благ, двенадцать человек начали спускаться по лестнице, выражая признательность за хорошую вечеринку.
 Они неторопливо переговаривались, договариваясь увидеться завтра в церкви и строя планы на грядущую неделю. Спускаясь, они легко касались друг друга локтями.
 Смеялись. Жали друг другу руки. Вдруг — толчок, нет, неверный шаг… Неожиданно, совершенно необъяснимым образом Николас закувыркался вниз по ступеням.
 Ниже и ниже, не за что ухватиться, невозможно остановиться. За ним спешили четверо гостей, пытаясь остановить его падение.
 — Господи…
 — Он в порядке?
 — Не ранен?
 Сквозь туман боли до него начал доходить гул голосов.
 — Позовите доктора Пембла, — закричал кто-то.
 Врач поспешил к ним.
 — Боже, Николас…
 — Да… — Ему с трудом удавалось говорить.
 — Не разговаривай. Позовите слуг. Кто собирался домой, могут ехать — и побыстрее. Остальные — помогите мне.
 — Господи, Николас, — склонился над ним Виктор.
 — Враги, — прошептал тот.
 — Да, я знаю.
 Затем Виктора оттеснили, чтобы поднять Николаса.
 Его положили на кушетку в кабинете и сказали всем гостям покинуть комнату.
 Остались только врач, Элизабет, Урсула и Виктор.
 — Меня кто-то толкнул, — с трудом проговорил Николас.
 Урсула упала перед ним на колени и схватила за руку.
 — Кто? — потребовал Виктор.
 — Там было слишком много народу.
 — Уберите девчонку отсюда, — раздраженно сказал доктор Пембл. — Человек страдает. Николас, твои травмы могли повториться.
 — Только не голова, — прошептал он. — Не…
 — Боже, Николас, такое несчастье, когда я только тебя нашла, — простонала Урсула.
 — Шшш! Элизабет, уведи ее.
 Элизабет собралась с духом и дотронулась до плеча Урсулы. Затем взяла ее за руку, помогла подняться и отвела в библиотеку, которая находилась напротив.
 — Боже мой, — заплакала Урсула, опускаясь в кресло, — он умрет? Он не должен умереть, Элизабет. Он такой чудесный. Я даже не знала, что он есть.
 — Теперь ты знаешь, — сухо проговорила Элизабет. — Так что вытри слезы. Он поправится. Уверена, с ним все будет в порядке.
 — Элизабет?
 — Виктор. Ты можешь побыть с мисс Урсулой, пока она не успокоится?
 Он взглянул на ее напряженное лицо.
 — Все, что нужно, Элизабет. Кто мог такое с ним сделать?
 — Должно быть, он просто оступился, — сказал Питер, входя в комнату. — На тех ступеньках была целая дюжина людей. Удивительно, что больше никто не упал.
 — Питер! — вскричала Урсула.
 — Я позабочусь о тебе, — проговорил Питер. — Думаю, ее нужно проводить домой.
 — Я никуда не уйду, пока не буду знать, что с Николасом все в порядке.
 — Тогда мы подождем. Элизабет? Она кивнула.
 — Я вернусь в кабинет, узнать, что сказал врач. — Ей не терпелось покинуть комнату, где двое мужчин любезничали с манерной Урсулой.
 — Доктор? — Она закрыла за собой дверь. — Что вы думаете?
 — Я думаю, что он еще раз крайне неудачно упал. Что вообще здесь происходит, Элизабет?
 — Не знаю. Наверное, снова несчастный случай.
 — Он утверждает, что его кто-то толкнул. У него сильный ушиб ребер, вновь подвернута раненая нога и повреждена спина. Постель и только постель. Настойка опия и ничего более. Грудь я ему перевязал. Я знаю, что через пару дней он опять встанет.
 — Ах, вы знаете?.. — хрипло отозвался Николас.
 — Дорогой мой, вам необходимо оставаться в кровати по меньшей мере в течение нескольких дней. У вас была прекрасная вечеринка, Николас, но падения нужно прекратить.
 — Вы правы — опять прохрипел Николас.
 — Он может ходить? — Элизабет была очень расстроена.
 — Не уверен. Через час я попытаюсь отвести его наверх, — сказал доктор.
 — Мы сами справимся, — отозвалась Элизабет.
 — Отлично. Вы знаете, где меня искать. — Доктор удалился.
 Элизабет проводила его, затем вернулась к Николасу. Ей причиняло страдания смотреть на его лицо, перекошенное болью.
 — Николас? — позвала она его.
 — Урсула все еще здесь? — спросил он.
 — Да, она здесь, я приведу ее, — сказала Элизабет, внутренне содрогаясь. Урсула была такой молодой, свежей, идеально подходящей для женитьбы. Она не могла пересилить себя и войти к Николасу вместе с ней. Поэтому она оставила ее у дверей кабинета.
 Ночь Николас провел на кушетке в кабинете, ожидая следующего удара своего врага.
 Враг рядом, и он готов на любой риск.
 Ведь с женитьбой Николаса все изменится.
 Кому из них было совершенно необходимо предотвратить любые перемены?
 Элизабет, Элизабет и еще раз Элизабет.
 Черт.
 Элизабет.
 Все остальные имели к происходящему второстепенное отношение. Все упиралось в Элизабет.
 Он потер глаза рукой. Элизабет.
 У него не оставалось другого выбора, кроме как продолжить исполнение своего плана.
 — Кто бы мог предусмотреть такое осложнение? — произнес за завтраком отец Элизабет. За столом сидели только они вдвоем, и Джайлс позаботился, чтобы Николасу отнесли поднос с едой.
 Он не желал никого видеть.
 — Ты имеешь в виду несчастный случай или Урсулу? — саркастически спросила Элизабет.
 — И то и другое, в особенности ее. Джайлс сказал, что она собиралась приехать сегодня утром. А когда Николас поправится, он продолжит свои ухаживания.
 — Откуда тебе все известно?
 — У меня свои источники, — высокопарно ответил он. — Я один беспокоюсь за дальнейшее развитие событий.
 — Он был очарован ею, — пробормотала Элизабет. — Как только он поправится, он примется за свое. Однако меня беспокоит только несчастный случай.
 — Не делай из мухи слона, Элизабет. На тех ступеньках собралось слишком много народа. Вот и все. Естественно, он завоевал всеобщую симпатию, Урсула буквально молится на него. Из трагедии он сделал нечто совершенно иное.
 Значит, теперь оставался лишь вопрос времени. Соседи приняли его в свое общество.
 Она уже ничего не могла противопоставить.
 Кроме… писем Дороти…
 Еще рано, еще рано…
 Она поднялась к Николасу, чтобы принести ему чай, и обнаружила его сидящим в кровати с напряженным выражением лица.
 — Не возражаешь?.. — Он протянул ей письмо.
 — Тебе нужно отдохнуть, — спокойно сказала она.
 — Когда мне отдыхать? — спросил он тоном, вынудившим ее взглянуть на конверт.
 «Доставить Урсуле». У нее похолодели руки. Еще рано… Еще рано…
 В полдень приехала Урсула. Она взлетела по ступенькам Шенстоуна, будто уже была его хозяйкой. Смерила Элизабет взглядом, будто та была единственным предметом, чем Урсула еще не владела.
 — Где Николас? — требовательным тоном спросила она, протягивая Джайлсу свою шаль.
 — Все еще в кабинете, — сдержанно ответила Элизабет. — Но гостей принимать может. Ты помнишь дорогу?
 — Я все помню, — отрезала Урсула и устремилась по коридору к кабинету.
 Такая колючая, что можно уколоться, подумала Элизабет. Уверена, что способна заполучить все, что пожелает.
 Даже Николаса.
 И если Николас действительно желал Урсулу, Элизабет пора собирать вещи.
 Но остались еще письма Дороти…
 Еще рано, еще рано…
 — Элизабет…
 — Что тебе, отец?
 — Мне пришла в голову поистине потрясающая идея.
 — Сомневаюсь. До сих пор у тебя ни разу не было ни одной хорошей идеи.
 — Та девчонка сейчас у него, не так ли? Она начала свою кампанию.
 Элизабет кивнула:
 — Она ему нужна.
 Отец отмел ее утверждение:
 — Николас сам не знает, что ему нужно. Он знает только, что ему нужен наследник.
 — Прекрасно, отец. Он уже говорил о своем желании.
 — А что ему для его осуществления нужно?
 — Жена, черт побери.
 — Элизабет, подумай. Ему нужен наследник и нужна жена, женщина, любая женщина. Милая моя девочка, а теперь — моя гениальная идея: такой любой женщиной можешь быть и ты.




 Глава 19


 Она.
 Элизабет никогда не задумывалась о своей кандидатуре даже в своих самых смелых мечтах.
 Она.
 Элизабет пристально посмотрела на своего отца.
 — Дорогая моя, всем известно, что в том, что наследника нет, вина Уильяма. Ничто не говорит, что ты неспособна к материнству. И ничто не препятствует твоему замужеству с Николасом, которое будет самым оптимальным решением. В результате мы получим все, что хотим!
 Последняя фраза вернула ее с небес на землю.
 — Что? Ты предлагаешь мне выйти замуж за Николаса, чтобы получить все, что мы хотим?
 — Элизабет, если бы ты была его женой, в случае смерти Николаса, имение перешло бы к тебе. И тогда мы позаботились бы, чтобы такая ситуация с тобой больше никогда не случилась.
 — Я поняла. Конечная цель — вернуть имение. Ты собираешься его убить, как и предлагал раньше.
 — В убийстве нет необходимости. Все и так вернется к тебе. Невероятно. Я не знаю, почему не подумал о такой возможности раньше.
 — Потому что ты сошел с ума, — заявила Элизабет. — Твои предложения выходят за рамки возможного.
 — Разве? — лукаво спросил ее отец. — Может быть, ты последовала предложению Питера и зашла несколько дальше, нежели он предполагал?
 Она сжала кулаки и спокойно сказала:
 — Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь — как обычно.
 — Ты знаешь, о чем я говорю, Элизабет. Ты же взрослая женщина, а он зрелый мужчина. Вот и все, о чем я говорю, кроме того, что у тебя есть преимущество. Симпатяшка Урсула не идет с тобой ни в какое сравнение. Подумай. Лучшие ученые мира не смогли бы придумать более гениального решения.
 Она подумала. Выйти за него замуж.
 А как же Питер? Как же долгие годы страданий по Питеру и его неожиданное возвращение в ее жизнь? Как же время, потраченное на нее, и поддержка, которую он всегда оказывал?
 Как быть с ним?
 Как же ее вера в то, что когда-нибудь они будут вместе?
 Как же все тайны, обманы и недосказанности?
 Нет, отец верно высказал то, что никогда бы не сказал Питер. Он остался с ней только из-за Шенстоуна. Если у нее не будет имения, он на ней не женится.
 За все время своего пребывания здесь он не проронил ни слова об имении, он просто подослал к ней ее отца. Своего посредника. Родственник царей, пусть даже дальний, не может жениться на простолюдинке без небольшого довеска к ней.
 Так, прямо и без обиняков, сказал ее отец. Без Шенстоуна не будет и предложения. Питер мог жениться на любой наследнице с богатым приданым. Он мог получить любую женщину, которую захочет, о чем не преминул упомянуть Николас; зачем же ему была нужна англичанка?
 Почему Питер вернулся?
 С одной стороны, чтобы скрыться от посторонних глаз; с другой стороны, чтобы воскресить былые чувства. Она поступила глупо, простив его.
 Теперь же ей грозило нищенское существование.
 А как много надежд она возлагала на Питера. Ведь он вернулся спустя столько лет после смерти Уильяма.
 И он не забыл ее.
 Все держалось на надежде, на желании, на том, что он не забыл ее.
 А теперь у нее был новый выбор. Неожиданный наследник хотел себе жену, и ею могла стать она. Как в детской игре: любой из играющих может оказаться «крысой».
 Странно, что Николас огласил свои намерения так скоро после своего приезда. Значит, у него был на уме некий план.
 И он прекрасно осознавал, что последствия рождения его наследника окажутся сокрушительными. Для Элизабет, для ее отца, для Питера будет означать конец их мечтаниям, смерть всех надежд на возвращение Шенстоуна.
 Даже ей трудно осознать весь размах его плана.
 Шенстоун будет потерян навсегда.
 Все их жалкие попытки дискредитировать Николаса окажутся совершенно бесполезными.
 Кроме писем Дороти.
 Но как? Как?
 Господи, ее отец сошел с ума.
 «…любой женщиной могла бы стать ты…»
 Нет. Она слишком легко досталась Николасу. Ее оказалось слишком легко обмануть, сбить с истинного пути, слишком легко ублажить.
 Кто решится взять такую распутницу в жены?
 Мужчина, находящийся в безвыходном положении?..
 Однако у Николаса было полдюжины альтернатив, у него появилась Урсула Сэмвик, кандидатка для женитьбы.
 Хватит.
 Предложение ее отца выходило за рамки разумного, оно было равнозначно самоубийству.
 Нельзя силой заставить мужчину жениться.
 Хотя… Можно…
 Шантажом…
 У нее учащенно забилось сердце. Николас использовал ее, почему же нельзя ей?
 При помощи писем Дороти.
 Немедленно.
 Николас продолжал оставаться в кабинете, не возвращаясь в спальню. Так ему было удобнее: на первом этаже он мог беспрепятственно принимать посетителей — столько, сколько хотел или мог видеть.
 С ним ежедневно находилась бдительная Урсула, читая ему или играя с ним в карты. Бабочка, порхающая вокруг него, поправляя подушки и поглаживая по волосам.
 Элизабет и Минна меняли ему простыни, взбивали подушки, приносили бульон и чай.
 Питер становился нетерпеливым.
 — Он что-нибудь сказал?
 — О чем?..
 — О своих намерениях относительно Урсулы. По-моему, ему нравится ее внимание. Любому бы понравилось.
 — Тогда тебе нужно всего лишь упасть с лестницы, и обязательно найдется какая-нибудь юная милашка, которая захочет тебя утешить.
 — Он всегда очень удачно падает. А между тем кто сейчас ведет повседневные дела Шенстоуна? Элизабет, нельзя так хорошо относиться к человеку, который впоследствии лишит тебя всего на свете.
 — Сейчас мы должны заботиться о его здоровье, — поджав губы, произнесла Элизабет.
 — Губя тем самым свое.
 Она подумала, как бы он мог позаботиться о ее здоровье. Например, свозить ее на Лазурный Берег. Но такая экстравагантность не отличала Питера, по крайней мере в отношении Элизабет.
 Она могла бы стать женой Николаса…
 Почему же не стала?
 Почему теперь могла стать?
 Может быть, она вообще была ни при чем?
 — Давай, — озлобленно проговорил Питер, — удели ему больше времени, этому ленивому лежебоке.
 — Питер!
 — Ты, черт побери, балуешь его, позволяя валяться без дела. И занимаясь всеми его делами.
 Она взглянула в его нетерпеливые глаза и нашла в них ответ. Она была совершенно ни при чем.
 Николас уже не мог больше выносить свое вынужденное безделье, к тому же Урсула начинала действовать ему на нервы.
 После обеда он попытался встать со своей импровизированной кровати. Как же можно приводить в исполнение свой план, если нет даже возможности выбраться из кровати.
 Николас с трудом сохранял равновесие, борясь с болью. В конечном итоге он, обессиленный, опустился обратно на подушки.
 — Урсула пришла проведать тебя, — крикнула Элизабет, еще больше нервируя его.
 Не могла же она, в самом деле, поддерживать его решение. Одному Богу известно, как сильно он желал окончить начатый им фарс, несмотря на то что Урсула идеально подходила для его исполнения.
 Но еще рано. Необходимо было сыграть еще один акт.
 На обед он пригласил всех в свой кабинет.
 — Что ж, я не должен роптать на произошедший со мной случай, потому что он привел к моей постели изумительную Урсулу, — вдруг сказал он, когда все были поглощены поеданием креветок и мяса.
 Отец Элизабет поперхнулся.
 — Разве есть еще на свете такая женщина? — продолжал Николас. — Она будет прекрасной хозяйкой Шенстоуна. Вы же знаете, она выросла здесь, в Эксбери. Обучалась за рубежом. Я знал, что поступил правильно, начав поиски жены дома.
 — Действительно, — согласился Фредерик, бросив многозначительный взгляд в сторону Элизабет. — Прямо здесь, дома.
 — Я рад, что вы одобряете мои действия, — сказал Николас. — Думаю, не стоит долго тянуть с предложением.
 За столом, который Джайлс придвинул к кровати Николаса, установилось мертвое молчание.
 — А? Или вы все еще считаете, что мне рано так делать? После нескольких дней ее ухаживаний за мной я уверен, что Урсула должна стать моей.
 — Возможно, и так, — проговорил Питер. — Но после двух дней лежания в постели трудно сказать.
 — Угощайтесь пирогом, — предложил Николас. — В трудные моменты пирог очень помогает.
 Но даже вкуснейший пирог, приготовленный Кук, и перечисление бесконечных достоинств Урсулы не смогли всех развеселить.
 Решение было преждевременным. Она была слишком молода.
 Более того, никто не верил в серьезность его намерений относительно Урсулы. Возможно, он действительно поспешил.
 Не важно. Главное, что его враг вновь проявил активность, поддавшись на объявление Николаса о поисках жены.
 Николас теперь смог убедиться в своей правоте и был уверен в ней, как в том, что его зовут Николас.
 Если бы он покалечился или погиб, имение перешло бы к прежнему владельцу. Больше всего выиграла бы Элизабет.
 Боже правый, снова Элизабет.
 Кровать была хороша только для одного занятия. Нет, для двух. У обездвиженного человека появлялось много времени на размышления.
 Спокойно подумать, не находясь в пылу сражения. Сделать выводы и увидеть недостающие звенья цепи, которые он бы иначе не заметил.
 И до него медленно дошло, что не все было таким, каким казалось. Вся история его трехнедельного пребывания в Шенстоуне предстала перед ним в ясном свете.
 Он сделал себя мишенью, и его враг наносил по ней удары. Ловкие, искусные. Убийство священника. Приезд Николаса в Шенстоун.
 Пожар. Таинственная сила. Нападение в подвале. Шаги в коридоре. Падение. Второе падение.
 Сами по себе случаи ничего не значили. Какой же из них обладал весом и значимостью?
 Как так случилось, что он — эмиссар Императрицы Всея Руси — оказался в рассаднике русских эмигрантов?
 Какая между всем связь?
 Элизабет?
 Они все сплотились вокруг Элизабет, у которой были свои секреты.
 Прелестная милая Элизабет. Она могла бы, не моргнув глазом, убить его, чтобы завладеть Шенстоуном.
 Кому он был нужен больше, чем ей?
 Ее отцу, безрассудному аферисту?
 Питеру? У него не было причин, кроме той, что Шенстоун должен быть приданым Элизабет, если он вздумает жениться на ней.
 Но он никогда не женится на Элизабет.
 Николасу чего-то не хватало для полной картины. Было нечто еще. Ради имперских бриллиантов его враг был готов выжидать своего часа вечно. Николас знал это.
 Но он не ожидал, что в подвальной комнате будет жить кто-то, имеющий намерение убить Николаса и неограниченный запас времени.
 Виктор?
 Минна?
 Кому нужны деньги, скрытые в бриллиантах?
 Всем, каждому из них.
 Таким образом, Николас вернулся к тому, с чего начал.
 Он слишком долго здесь пробыл. Ему так сильно хотелось поймать врага, что он сам угодил в ловушку.
 И тут ему пришло в голову, что его больше ничего из происшедшего не должно беспокоить. Он может немедленно отправиться в Лондон и завершить свою миссию. Его, наверное, уже давно не разыскивают. К тому же его никто не узнает.
 Все остальное не имело значения. Скоро он поедет в Лондон, затем вернется к прежней жизни. Он передаст Шенстоун Элизабет.
 И все встанет на свои места.
 — Ты думала о моем предложении?
 — Да, отец. Оно настолько нелепое, что заставляет меня смеяться каждый раз, когда я о нем вспоминаю.
 — А мне хочется плакать каждый раз, когда я вспоминаю последний обед и высказывания Николаса о женитьбе на бесстыдной Урсуле.
 — Понимаю. Думаешь, я могу просто подойти к нему, похлопать по плечу и сказать: «Простите, я бы хотела выйти за вас замуж»?
 — Примерно так я и думал.
 — Ты всегда был мечтателем, отец.
 — А ты слишком большой прагматик.
 Но она не была такой. Она была целиком в плену собственных грез и желаний, которые все растворились в воздухе.
 Чего стоило наступить на горло еще одной мечте?
 — А что же случилось с вашими планами?
 — Пуф! Лопнули! Они основывались только на одном — что кто-нибудь из нас обнаружит нечто, могущее поставить под сомнение права Николаса на наследование. Поэтому единственное, что стоит между ним и Урсулой, — только ты… если ты хочешь вернуть себе Шенстоун. Если у тебя хватит смелости привести в исполнение свой дерзкий план.
 — Но в твоем плане отсутствует одно звено — Питер. Если я выйду замуж за Николаса, Питеру ничего не останется.
 — Знаешь, ты права, — согласился отец. — Но меня вопрос Питера ни в коей мере не волнует.
 Таков был весь ее отец — нацеленный на одну задачу с решимостью достичь ее любыми средствами. Так или иначе он намеревался вновь вручить ей Шенстоун и получить свою долю прибыли.
 Вот уж кто всегда удачно падает, подумала Элизабет. Все проблемы и осложнения стекают с него, как с гуся вода. Недаром на протяжении последних трех недель он прятался в Шенстоуне, чтобы не сталкиваться с ненужными ему проблемами в Лондоне.
 И если сейчас ему удастся устроить небольшой выгодный для него роман, тем лучше он будет себя чувствовать. Он сможет вернуться к своим партнерам и надавать еще больше обещаний.
 А затем вытянет руку и, как обычно, заставит ее платить.
 — Почему мне никто не сказал, что Николас сегодня вставал? — с таким вопросом ворвалась в кабинет Урсула. — Я каждый день приезжаю в одно и то же время, и никто не встретил меня у дверей и не сказал, что он ушел. Где он, Элизабет? Мы должны были закончить чтение книги.
 — По-моему, он решил немного покататься верхом.
 — Бедняжка, он растрясет себе все кости. — Она выскочила из кабинета, пронеслась к выходу и исчезла в направлении конюшен.
 — Она ушла? — Николас вышел из-за двери.
 — Как вихрь.
 — Не уверен, что смог бы вынести еще один день чтения Диккенса.
 — Представь, что будет, если вы поженитесь, — сказала Элизабет. — Вы сможете совместно изучать многочисленные литературные труды. Как приятно вам будет!..
 — У нее множество добродетелей, — заметил Николас. — Но должен заметить, что она немного более нахальная, чем мне бы хотелось.
 — Чем тебе бы хотелось? — эхом отозвалась Элизабет, не зная, плакать ей или смеяться. Если такая черта ему не нравится, она заранее обречена на поражение. Хотя всерьез она не думала предлагать ему себя. — Может быть, ты ищешь себе монашку?
 — Может быть, я просто еще ищу, — уклончиво ответил он.
 — Ты выглядишь намного лучше сегодня, — решила она сменить тему.
 — Я уже могу ходить — все, что мне нужно. И еще мне нужно покончить с бдениями Урсулы у моей кровати.
 — Тогда ты должен поставить ее в известность о своем намерении. Она считает, что ты уже почти готов сделать ей предложение.
 — Черт побери. — Он сам попался в свою же ловушку. — И что мне теперь делать?
 Слова повисли в воздухе и заставили Элизабет облегченно вздохнуть. Необходимо было действовать именно сейчас, если только у нее хватит воздуха вытолкнуть из себя нужные слова.
 — Сделай предложение какой-нибудь другой женщине. — Боже, она действительно так сказала. Или прошептала. Она не была уверена, так как оцепенела уже оттого, что произнесла.
 Он резко повернулся к ней:
 — Кому предложение?
 Вот он, главный момент ее жизни. Сможет ли она предложить себя?
 «…Любой женщиной могла бы быть ты…» Она сделала глубокий вдох и выпалила:
 — Мне.
 Он затих. Черт побери.
 — Тебе? — наконец проговорил он. — Какого черта тебе?
 Все было хуже, чем она ожидала.
 — Почему бы и нет? — Ей пришлось протолкнуть слова сквозь комок в горле. — Такой выбор решил бы все твои проблемы, а заодно и мои. Ты получишь жену; получишь наследника.
 — И твоего отца в придачу, — с отвращением в голосе сказал он. Черт, черт, черт. Зачем она так поступает? Услышать сейчас от нее такие слова ему хотелось меньше всего и больше всего на свете. Поэтому он должен отвергнуть ее предложение. — Нет, Элизабет, нет.
 Просто… черт возьми… нет.
 — Я предполагала, что ты ответишь именно так, — проговорила она. — И твои объяснения, что я уже стара и далеко не первой свежести. Поэтому я подумала, что ты захочешь увидеть вот это.
 Она швырнула на стол несколько листов бумаги, и он с любопытством взял их в руки.
 — Фотография? Господи… мой отец?
 — Твой отец. И копии некоторых писем, написанных им и ему. Оригиналы у меня. Но, думаю, ты заметишь даже при беглом просмотре, что там есть некоторые упоминания, требующие большего внимания. Кое-что можно интерпретировать по-разному.
 Он снова затих.
 — Да? И что?
 — То, что я буду настаивать на судебном разбирательстве. Означают ли некоторые детали переписки, что твоей матерью на самом деле была жена Уильяма.
 — Я же тебе говорил, что нет.
 — А вот слова Дороти говорят об обратном. Многие ее фразы можно понять, что, возможно, да.
 Он закрыл глаза.
 — Боже.
 — Я вынуждена пойти на шантаж.
 — Да уж. — Он ведь мог просто уйти от всех проблем. Планировал уйти. Теперь она заставляет его остаться, что неожиданно все осложняет. — Хорошо, Элизабет. Мы сделаем, как ты хочешь.
 Она не ожидала такой быстрой капитуляции. Что теперь? Нужно решить все очень быстро.
 — Тогда сегодня вечером, — сказала она, не зная, возможно ли такое быстрое завершение.
 — Сегодня вечером? — Он выглядел слегка оглушенным.
 — Викарий проведет церемонию сегодня. — Она еще не знала как, ведь между словами и реальным положением дел была огромная про пасть. Но, чего бы ей ни стоило, она завершит начатое.
 Все остальное можно устроить.
 — Ты так уверена в себе? — удивленно спросил он.
 Она ни в чем не была уверена, даже в том, что сделала минуту назад, но холодно ответила:
 — Мне кажется, ты сам указывал на такую возможность. — Она начала складывать письма Дороти.
 — Разве? Какой я дальновидный. И что потом? — иронизировал он.
 — По-моему, викарий должен быть сейчас у себя дома и пить херес с пирожными.
 — Элизабет, — произнес он.
 — Если ты хочешь спросить, будет ли присутствовать так называемая семья, то ответ — нет. Я не хочу, чтобы они знали.
 И неожиданно поняла почему. Она внезапно осознала, почему так и не решилась рассказать отцу о письмах.
 Потому что это касалось только ее. Ни его, ни его финансовых проблем и деловых планов. Использование писем должно было помочь ей одной, вот почему она сохранила в тайне их существование.
 Оттого и не хотела никого видеть на венчании.
 Их очень сильно испугала мысль о возможной жене Николаса. Теперь ею станет она. Никто из них не думал, что так может произойти, тем более чем такой поворот событий может грозить им.
 Особенно Питер. И даже ее отец.
 Более того, она не знала, что может произойти с ней самой.
 Оказалось не очень просто незаметно выскользнуть из дома на венчание. Во-первых, она не могла надеть нарядное платье. Во-вторых, ее отец постоянно ходил за ней по пятам.
 Она не знала, как ей удалось уложиться в восемь часов, за время которых слуги сновали между ее домом и домом викария, относя записки, в которых говорилось, какой Элизабет хотела бы видеть свою свадьбу. Она очень надеялась, что викарий каким-то образом сможет достать кольца.
 После семи Элизабет сказала, что Николасу нужно лечь в кровать, и они вдвоем спустились по лестнице для слуг и вышли через заднюю дверь.
 Там их ждала заранее приготовленная двуколка, так что через десять минут они покинули земли Шенстоуна, а через двадцать уже стояли перед дверями церкви.
 Здесь их приветствовал викарий Бристоу:
 — Дети мои.
 Он помог Николасу, все еще страдающему от боли, вылезти из двуколки.
 — Пойдемте.
 Они вошли в дом, где их ждала его жена.
 — Батюшки, Николас выглядит не совсем здоровым.
 — Бумаги подготовлены? — спросила Элизабет, отметая в сторону все возражения.
 — Да, конечно. Садитесь. Выпьем чаю. Ты подпишешь здесь, здесь и вот здесь. Николас, ты проделаешь то же самое. А вот и чай.
 Жена викария поставила перед Николасом поднос, и викарий налил чай.
 — От него ты себя почувствуешь лучше. После церемонии мы заверим все свидетельскими подписями, как положено. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы стоять? Не хотите ли пройти в церковь?
 — Нет. Ваша комната вполне подойдет, — проговорил Николас, оглядываясь на побеленные стены и удобную мебель. — Прекрасно подойдет.
 — Тогда будьте добры встать передо мной, — сказал викарий. Они встали перед ним: Николас в своем строгом черном костюме, а Элизабет в черном платье, отделанном бархатом. В нем она вполне могла пойти на прогулку. Церемония венчания началась.
 Элизабет схватила Николаса за руку, когда викарий предложил им повторять за ним слова клятвы:
 — Я беру тебя, Николас… — С этими словами она надела ему на палец кольцо.
 — Я беру тебя, Элизабет… — Он проделал то же самое.
 — …пока смерть не разлучит нас…
 — …пока… смерть не разлучит нас…
 — А теперь я объявляю вас…
 Затем миссис Бристоу сказала:
 — Вы можете поцеловать невесту.
 Николас положил Элизабет руки на плечи и заглянул в глубь ее глаз.
 Снова Элизабет.
 Теперь она получила именно то, что ей было нужно, использовав небольшой шантаж, как в свое время поступил и он.
 Он легко поцеловал ее в губы. В ее прекрасные лживые губы.
 Затем они подписали необходимые бумаги, записали жену викария в качестве свидетеля, их имена занесли в церковный реестр, они выпили еще по чашке чая, а затем миссис Бристоу принесла поднос с хересом и пирожными, как и говорила Элизабет.
 — Поздравляю, — сказал викарий, поднимая бокал с хересом. — Лучше и быть не могло. Кроме, конечно, семейной свадьбы… Но, полагаю, у вас не такие уж и многочисленные семьи. Твой отец, Элизабет?
 — Он на какое-то время уехал в Лондон. — Ложь легко сорвалась с ее языка.
 — Я имел удовольствие знать твоего отца, — обратился викарий к Николасу.
 — Разве?
 — Милый, немного безрассудный молодой человек. Уехал в Россию, если я не ошибаюсь? Мы, знаете ли, лишились деревенского врача. Но… ты ведь родился там?
 — Да. — Николас явно выглядел не в своей тарелке.
 — Я всегда считал, что было большим позором, что Уильям и Ричард отстранились друг от друга.
 — Такое случается, — произнес Николас.
 — Однако все вернулось на круги своя. Ты вновь в Шенстоуне, там, где и должен быть. И по великой мудрости Господней Элизабет теперь с тобой.
 — Я очень рад, — сказал Николас, осторожно взглянув на Элизабет. — И тому, что вы были так добры и настолько быстро организовали церемонию.
 — Элизабет дала мне понять, что церемония должна быть проведена безотлагательно, поэтому я поспешил удовлетворить ее пожелания, как, надеюсь, и твои.
 — Конечно же, — проговорил Николас, прожигая взглядом Элизабет. — Думаю, нам пора ехать, Элизабет?
 — Да, Николас. — Такого покорного тона он от нее еще не слышал.
 Конюх викария подогнал двуколку, и они сели в нее.
 Викарий сжал руку Элизабет.
 — Удачи, моя дорогая. Бог в помощь.
 — Так что такого ты сказала викарию, отчего он решил, что бракосочетание необходимо организовать немедленно? — спросил Николас. — Или я должен догадаться?
 — Полагаю, ты можешь догадаться, — защищаясь, ответила она. — Но я не говорила никаких конкретных слов.
 — Понятно. — Ему было ничего не понятно, кроме того, что своим маленьким шантажом Элизабет смешала все карты, и теперь у его врага было две мишени вместо одной. — Интересно, как они отреагируют, когда мы им расскажем?
 — Не могу дождаться, чтобы увидеть их лица. После твоих рассказов о поисках жены…
 — Я перепугал их всех до смерти.
 — Только моего отца.
 — Теперь он ничего не получит, — сказал Николас спокойным голосом, за которым угадывалась с трудом сдерживаемая ярость.




 Глава 20


 Ее отец чуть не прыгал от радости.
 — Дорогая моя девочка, я не думал, что ты серьезно отнесешься к моей идее, — вполголоса проговорил он, когда они все сели в библиотеке. — Ты должна быть мне благодарна.
 — Я вышла замуж совсем по другой причине, отец.
 Он не обратил внимания на ее замечание.
 — Но ты же вышла замуж, вот что главное.
 — Конечно же, — Питер произнес вслух то, о чем все думали, — ты не должен нам ничего объяснять, но после всей нервотрепки с поисками жены, я думаю, мы вполне заслуживаем объяснений.
 Элизабет беспомощно взглянула на Николаса.
 Николас осмотрел комнату. Враг был здесь.
 Фредерик, выглядящий слишком счастливым.
 Минна, как всегда, смущенная. Виктор, как обычно, с выпивкой в руке. Питер, с каменным лицом сидящий у камина.
 — Вполне разумное решение, друзья. Стоило только посмотреть на дам, которых мы развлекали здесь несколько дней назад. Юные, невинные, скучные. Одна из них, которая хоть чем-то отличалась от остальных, уже начала мне надоедать. И тут я заметил Элизабет. Молодая, красивая, изящная, рассудительная, остроумная, мудрая. Все еще способная на рождение ребенка. Я ее хорошо знаю, и мы вполне ладим.
 — Вполне, — кисло подтвердила она.
 — Сегодня днем, когда я прятался от Урсулы, появилась Элизабет, и, как всегда, она дала мне мудрый совет, указав на ошибочность моего пути. Что я еще мог сделать, как не жениться на ней?
 — Да, — радостно воскликнул Фредерик.
 — И вы тут же рванули к викарию. — Питер совсем не выглядел радостным.
 — Ну, здесь немало подсуетились слуги, как вам подтвердит Джайлс, — вставила Элизабет.
 — Но никто из нас там не присутствовал, — недовольно пробурчал Питер.
 — Чтобы вы не могли высказать свои доводы, почему наш брак не должен состояться, — проговорил Николас. — А теперь… Я устал и все еще не оправился после травмы. Так что, наверное, я проведу свою брачную ночь в койке для больных.
 Хромая, он вышел из комнаты. Минна подошла к Элизабет, сжала ее руку и поцеловала в щеку.
 — Выйти замуж за Николаса было очень мудрым поступком.
 — Пью за вас, — сказал Виктор, поднимая бокал.
 — Очень умно, — проговорил Питер, садясь рядом с Элизабет. — Ты понимаешь, что сделала?
 Она не могла понять, что он имел в виду: что она разрушила их любовь или что она наконец-то обрела Шенстоун для себя и своих детей.
 — Да, — произнесла она, ожидая подсказки с его стороны.
 — Ты настолько искусно соблазнила его, что ему ничего не оставалось, кроме как жениться на тебе. Ты следовала моему совету до последней буквы?
 — Нет, только до алтаря.
 Смогла бы она сделать предложение Николасу, если бы по-настоящему любила Питера? В такой беспокойный момент, когда она еще не пришла в себя от неожиданного замужества, она не могла с уверенностью ответить на этот вопрос.
 — Ты получила то, что хотела, — сказал Питер.
 Было слишком просто сказать такие слова после всего случившегося. Теперь только смерть могла разрушить ее брак. Став женой Николаса, она обрела силу созидания и силу разрушения.
 И она не преминула тут же ими воспользоваться. Мужчина, которого она так долго любила, который вернулся к ней, подобно мечте, стал теперь мужчиной без мечты.
 — И не говори, что мы должны быть друзьями, — добавил он. — Мы и так были друзьями. И у нас была возможность стать друг для друга чем-то большим. Если бы…
 Если бы она вернула себе Шенстоун.
 Шенстоун был основной проблемой. Таковы были его условия.
 В общем-то на самом деле у нее никогда не было шанса на союз с ним, если только каким-то образом она не получила в свое владение Шенстоун.
 «… отдайся ему, и он никогда на тебе не женится…»
 Кажется, что она слышала эти слова так давно…
 Нужно быть вдовой, обладающей хорошим доходом и крупным имением, чтобы надеяться на брак с Питером.
 И то только через год.
 Таким образом, организованное на скорую руку венчание, возможно, было самым лучшим, что она сделала для себя за всю жизнь.
 — Никаких «если», — отрезала она. — У меня не было ни малейшей возможности вернуть себе Шенстоун.
 Если бы только…
 Если бы он знал…
 Но она никогда ему ничего не расскажет.
 — Итак, — продолжала она, — почему бы тебе не остаться еще на пару дней и хорошенько отдохнуть, перед тем как ты вернешься в Лондон?
 — Ты думаешь? — бесстрастным голосом спросил Питер.
 — Ничего не изменилось, Питер, — сказала Элизабет.
 — Все изменилось, — заметил он.
 — Поступай как хочешь. Знай: ты всегда будешь здесь желанным гостем. — Что она могла ему еще сказать
 — Милая, милая Элизабет. В тебе вновь чувствуется хозяйка имения. — Питер глубоко вздохнул.
 — Я всегда так считала, — отозвалась Элизабет.
 — Желаю удачи, когда завтра ты будешь разбираться с Урсулой. Ты же знаешь, что она вернется, — проговорил Питер.
 Она улыбнулась:
 — Может быть, ты возьмешь ее с собой на верховую прогулку или еще что-нибудь придумаешь?
 — Дорогая моя, она, наверное, начала бы читать мне книгу. — Он поцеловал ее в лоб и ушел.
 Жребий брошен. Доставка бриллиантов в Лондон, поначалу казавшаяся плевым делом, теперь требовала кропотливого планирования защиты его миссии и его самого от Элизабет.
 Он так и не был уверен, почему позволил себе ввязаться в столь поспешную женитьбу. Может быть, он испугался быть втянутым в крайне дорогостоящее судебное разбирательство. Он не должен был допустить, чтобы какой-нибудь суд склонился к мнению, что письма Дороти ставили под сомнение его происхождение.
 Сейчас он не мог себе позволить ничего такого. Проще было просто жениться на ней. Он все еще дико желал ее, его планы поисков жены с треском провалились.
 Его враг не проглотил наживку.
 Пока еще.
 Но сегодня!.. Сегодня что-то очень нехорошее ощущалось в воздухе, когда он объявлял об их женитьбе. Никто такого события не ожидал, а ведь неожиданность — основное преимущество при нападении на врага. И все были повергнуты в шок, что давало ему дополнительный перевес.
 Но если бы он серьезно задумался, то обнаружил в настоящей ситуации и один очень существенный недостаток: Элизабет оказывалась между его врагом и конечной целью последнего.
 Элизабет либо находилась на линии огня, либо являлась тем, в чьих руках было оружие. И Николас не знал, какое из двух положений может быть верно.
 Что-то должно произойти. Его врага поистине можно назвать Невидимой Рукой — легкие толчки, умелое управление, правильный выбор линии поведения. В результате все произошедшие события оказывались следствиями его уверенных действий.
 Николас хотел чувствовать себя хотя бы немного лучше. Последствия падения напоминали о себе: у него все еще болели ребра, нога тем более, а поврежденная спина до сих не давала нормально спать.
 Но жребий был брошен. Он должен хотя бы немного выспаться, потому что знал, что завтра будет уже не таким, как прежде.
 На следующее утро, спустившись вниз, он обнаружил, что в доме все стоит вверх дном.
 — Что произошло? — покорно спросил он. — Могу я хотя бы чаю попить?
 — Чай? Какой может быть чай в такой момент? — заламывая руки, вскричала Минна.
 — Где все?
 — Где все? Они все разбежались; они по всей провинции, по всему городу, — всхлипнула она. — Элизабет не хотела тебя беспокоить. Она не думала, что все так серьезно. Оказалось, что серьезно. Она сначала не знала. А я даже не могу ничем помочь.
 — Разбежались? Почему? — Ему было трудно сохранять терпение при разговоре с ней. — Что случилось? Что пропало?
 — Ты хотел спросить, кто пропал? Отец Элизабет. Он не спустился сегодня к завтраку.
 — Черт… — пробормотал Николас. Первый удар?
 — Вначале никто ничего особенного не подумал, — взволнованно продолжала Минна. — Мы, конечно, знали, что Фредерик не любит пропускать завтрак. А когда он не спустился к завтраку и Элизабет послала за ним, обнаружили, что его постель даже не была разобрана. А ведь мы все видели, как вчера он поднимался в свою спальню.
 — Значит, сейчас они все разыскивают его.
 — Ну да. Только никто не имеет понятия, где он может находиться.
 — Кто-нибудь додумался проверить железнодорожную станцию?
 — Думаю, Питер. Или Виктор. По всему дому и прилегающей территории рыскают армии слуг, — причитала Минна.
 Черт побери. Он не ожидал, что все произойдет так скоро.
 — Вероятно, он уехал в город.
 — Тогда Питер или Виктор должны были съездить на станцию и проверить, не отправлялся ли он в Лондон. Где слуги еще не искали его? — спросил Николас.
 — Они прочесали все, Николас. Господи, я не знаю, что делать, — всхлипывала Минна.
 — Позволь мне проверить его комнату. — Не обращая внимания на боль в теле, он понесся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку.
 Спальня Фредерика располагалась ближе к лестнице, чем его комната. Когда он перед этим спускался вниз, дверь была закрыта.
 Он распахнул ее, и внутри было все именно так, как сказала Минна. Постель была заправлена, и ничего не было тронуто. Окно не было закрыто на ночь, и легкий ветерок колыхал занавески.
 Черт.
 Если не пытаться копать слишком глубоко, самым разумным объяснением исчезновения Фредерика была поездка в Лондон. Возможно, он попал в настолько затруднительное финансовое положение, что вынужден был встретиться с партнерами и обрадовать их известием о том, что его дочь вышла замуж за графа, и теперь Фредерик мог вновь продолжать вложение денег.
 Но, Бог тому свидетель, Николас больше не собирался спасать отца Элизабет. Он мог теперь вариться в собственном соку. Достаточно того, что Элизабет поддерживала его в течение целого года, практически не имея собственных доходов.
 Но проблема была в другом. Николас спустился к Минне.
 — Должно быть, он тайно уехал в Лондон; он просто не хотел никому говорить о своих проблемах. Это единственное объяснение.
 — Своим исчезновением он создал еще большие проблемы, — проговорила Минна. — Фредерик был рожден, чтобы создавать проблемы. А нам остается только сидеть и ждать.
 Но Николас не мог спокойно ждать. Его беспокоила мысль о Невидимой Руке. То, что Фредерик никому не сказал о своем отъезде в Лондон, не имело смысла.
 Николас не мог нормально ходить или ездить верхом, поэтому он запряг двуколку и отправился в сторону ферм, где он видел пару конюхов, проверяющих каждый куст.
 Затем он вернулся назад, сделав широкий круг, что напомнило ему о пути следования искателей в ночь пожара.
 Боже, в ночь пожара…
 Кто-нибудь догадался посмотреть там?
 Дьявол…
 Он погнал двуколку на нижнее поле и на ходу выскочил из нее, рискуя сломать себе еще несколько костей.
 Через минуту-другую он нашел двери, практически сливающиеся с землей. Черт. Закрыты и нечем подцепить. Придется руками.
 Стоп. В повозке… он видел гвоздь для подковы…
 Пытаться поднять двери этим гвоздем — все равно что валить дерево столовым ножом.
 Он почувствовал, что ему не справиться в одиночку. Казалось, что боль разорвет его пополам.
 Проклятие. Поддайся… хоть немного.
 Минна ждет его. Элизабет уже, наверное, вернулась в дом.
 Поддайся, черт тебя дери!
 Еще одно яростное усилие, и неожиданно дверь подалась, открыв щель, достаточную, чтобы просунуть в нее пальцы.
 И достаточную, чтобы уложить его в больницу, язвительно подумал Николас, открывая двери и спускаясь по ступенькам.
 Фонаря не было на месте.
 Нет на месте? Каким образом?
 Что теперь? Вернуться в дом и прилечь отдохнуть?
 Он расставил в стороны руки.
 Двадцать шагов. Он считал каждый.
 Двадцать шагов. В воздухе все еще висел легкий запах гари.
 Двадцать шагов, и он достиг комнаты. У входа в нее его ботинок коснулся чего-то твердого…
 На закате они перенесли тело отца Элизабет в дом и положили в его спальне до прихода доктора Пембла.
 К тому времени Элизабет давно вернулась в дом, Питер приехал из Лондона, и они все собрались в гостиной, включая заливавшуюся слезами Минну.
 — Никто не хотел мне ничего говорить, — сказал Питер под аккомпанемент тихих всхлипываний Минны. — Краснов — эдакий Макиавелли, клянусь, он пытался выжать из твоего отца все соки. Я практически уверен, что никаких нефтяных скважин даже не существует.
 — Я не хочу ни о чем знать, — с каменным лицом проговорила Элизабет. — Зачем мне знать, что он был таким неудачником?
 — Он не был неудачником, — попытался успокоить ее Питер. — У него было доброе сердце, но сам он был слишком доверчив. И у него была ты.
 У него никогда не было ее, подумала Элизабет. Она была его основным критиком. Она никогда не верила ни в одну из его честолюбивых затей. Но она доказала свою веру в него, продав себя для того, чтобы иметь возможность обеспечивать его средствами.
 На какую жертву она пошла? Брак по расчету? Целых два? На греховную сделку? Она считала, что смогла обмануть его. Она думала, что он до конца своих дней будет высасывать из нее деньги и вторгаться в ее личную жизнь.
 Как мог умереть такой человек — в своем собственном доме?
 Она проклинала все на свете. И Николаса — за то, что именно он обнаружил ее отца. И где обнаружил — в наиболее очевидном месте, где никто не догадался поискать.
 Она так и не могла поверить в его смерть; она так и не могла плакать.
 — Когда прибудет доктор Пембл? — сжав губы, спросила она.
 — Скоро, — ответил Питер. — Скоро.
 Нет, скорее ее отец войдет в комнату, будет требовать от нее ответа, где она была, когда пришла и сколько денег даст ему на неделе.
 Проклятие… Черт, черт, черт… А он так гордился своей гениальной идеей, что Элизабет должна выйти замуж за Николаса и что она последовала его совету.
 Почему его нашел именно Николас? Николас, который обвинял их всех в посягательстве на свою жизнь?
 — Как он умер?
 Она задавала этот вопрос уже в десятый раз. Николас не знал, не знал и Питер. У Минны было бесполезно спрашивать, а Виктор отрешенно смотрел в окно.
 «Господи, как мне его не хватает!» — думала Элизабет.
 Прошел час. Никто не был голоден. Джайлс принес чай и бисквиты, бормоча:
 — Я так сожалею, мадам, так сожалею.
 Доктор Пембл приехал, только когда часы уже пробили шесть. Питер и Николас проводили его в комнату Фредерика.
 Элизабет переместилась на диван.
 — Я не могу ничего понять, не могу. Почему мой отец умер? — повторяла Элизабет.
 — Враги, — многозначительно заявил Виктор. — Вокруг нас.
 — Господи, Виктор, твои слова утомляют.
 — Тогда думай что хочешь, Элизабет. Каким-то образом он умер.
 — В тоннеле, — проговорила Элизабет, будто читая молитву. — Он просто спустился в тоннель и упал замертво?
 — Прекрати! — потребовал Виктор. — Бесполезно рассуждать об этом. Ты только еще сильнее себя расстроишь.
 — Ничто уже не может меня расстроить еще сильнее.
 — Тогда плачь, — ожесточенно сказал Виктор. — Ты только сидишь, выдумываешь разные истории и притворяешься, что он в любой момент может войти в комнату.
 — Я ненавижу тебя, Виктор. Он пожал плечами.
 — Мне все равно.
 — Боже, что они там делают наверху? Разве врач уже не должен был вынести заключение?
 — Прошло всего полчаса, дорогая, — сквозь слезы проговорила Минна. — Он наверняка очень тщателен.
 — Я хочу, чтобы он сказал, что еще есть надежда.
 — Мы все хотим, милая.
 Часы продолжали тикать. Странно, что время продолжало свой бег, как будто ничего не произошло. Как будто время ее отца на земле не остановилось.
 Она почувствовала, как слезы наконец начинают щипать ей глаза, когда послышались спускающиеся с лестницы шаги.
 Она не могла пошевелиться. Слезы застилали глаза.
 Первым вошел Питер, затем Николас, последним доктор Пембл, севший рядом с ней на диване.
 Он прочистил горло.
 — Расклад таков. Он упал и ударился головой.
 Она с трудом проглотила слюну.
 — В тоннеле, — едва слышно произнесла она.
 — Похоже на то, миледи, — объяснил доктор. — Милорд сказал, что, когда он спустился туда сегодня, там не было фонаря. Мы должны предполагать, что его там не было и когда туда спускался твой отец. Но он решил продолжить путь во что бы то ни стало, споткнулся и упал. Трагический инцидент, миледи.
 — Да, — прошептала она, хотя каждая клеточка ее тела кричала: «Не-ет!»
 — Я сообщил в церковь. Если вас устроит, завтра с утра оттуда придут женщины, чтобы помочь вам, а викарий обсудит с вами детали службы.
 — Да, конечно. — Но не-ет… Как ей вообще дожить до завтра?
 — Несчастный случай, — проговорил Питер. — Мы ничего не могли поделать. Случай.
 Элизабет изумленно протянула доктору руку.
 — Но зачем он пошел туда?
 — Боюсь, моя леди, мы этого никогда не узнаем.
 Своим дерзким выпадом противник вошел в игру. Смерть Фредерика была очередным ходом, превратившим пешку в ферзя. Он оказался всего лишь ладьей в рокировке.
 Кому выгодна его смерть?
 Снова Элизабет.
 Николас был настолько обессилен поисками и смертью Фредерика, что не мог сделать ничего, кроме как остаться в гостиной и позволить Минне и Элизабет заниматься приготовлениями.
 Возможно, было даже к лучшему, что он не один.
 Его инстинкты в ожидании чего-то напряглись.
 Зачем Фредерику понадобилось спускаться в тоннель?
 Николас мог придумать четыре объяснения: его туда заманили; он там с кем-то встречался; он там что-то прятал; он последовал за кем-то…
 Прошлой ночью? Но ведь вчера они были все ошеломлены известием о венчании Николаса и Элизабет. У Невидимой Руки просто не было времени, чтобы составить некий план.
 Однако же… Его враг был очень умен и осторожен. Если он собирался сделать очередной ход, значит, он должен был действовать прошлой ночью. Или по крайней мере ранним утром…
 Очевидно, он занимался чем-то таким, что вынудило его пойти на убийство. Значит, логично предположить, что Фредерик увидел нечто, за что и поплатился жизнью.
 Николас встал и прошелся по комнате. Звучало разумно. Однако… чего-то еще недоставало…
 В вестибюле послышался полный слез голос Элизабет:
 — А, Урсула. Думаю, тебе никто не успел сообщить. Сегодня у нас произошло два значительных события: смерть и венчание. Да, мы с Николасом. Да, неожиданно. Но ты вполне можешь остаться погостить.
 Минутой спустя Элизабет показалась в дверях.
 — Думаю, ты не удивишься, если я скажу, что Урсула решила сегодня не составлять тебе компанию.
 — Сегодня я ничему не удивляюсь. — Он увидел, как ее лицо исказилось, вытянул руки, и она пришла в его объятия.
 Он был таким сильным, уверенным и успокаивающим.
 — Почему мой отец умер?
 Николас молча обнимал ее; он не решался сказать ей, что Фредерик просто попался под руку.
 Вместе с Виктором они спустились в тоннель и тщательно обыскали комнату и окружающую территорию.
 — Ничего не видно. Но так всегда, — проговорил Виктор. — Что бы ни заманило сюда Фредерика, ничего уже найти невозможно.
 Николас на мгновение погрузился в размышления.
 — Возможно, он видел, как кто-то выносил нечто из тоннеля.
 Наиболее вероятное предположение.
 Оно прекрасно дополняло общую картину.
 Должно быть, Фредерик совершал утреннюю прогулку, заметил кого-то у тоннеля, спрятался поблизости, затем встретился с тем человеком лицом к лицу, чем и предопределил свою смерть.
 Подойдя к зарослям кустарника неподалеку, Николас нашел подтверждение своим словам: некоторые ветви были придавлены и повсюду виднелись отпечатки ног.
 Фредерик был убит, и круг подозреваемых продолжал сужаться.
 — Что будем делать? — спросил Виктор.
 — Не представляю. Наверное, просто ждать. Хотя ожидание было совсем неподходящим средством защиты.
 Может, просто все бросить и уехать вместе с Элизабет, подумал он. Однако впереди еще предстояли похороны. Уже прибыл владелец похоронного бюро, Фредерика должным образом уложили, и завтра им всем придется идти вслед за повозкой с гробом до семейного места захоронения в полумиле от Шенстоуна.
 Дом был похож на морг. Над ним, словно туман, нависла угроза, пропитав собой все комнаты и тела обитателей.
 Все по очереди посидели рядом с Фредериком.
 — Ах, Элизабет, — проговорил Питер, утирая ей слезы. — Ты сделала все, что могла.
 Пройдет еще день, за ним ночь, и нужно будет принимать какое-то решение; им не стоило оставаться в Шенстоуне.
 Нужно похоронить отца и покончить с этим, думала Элизабет.
 Из-за его внезапной смерти ей не надо было разбираться с последствиями брака по принуждению.
 Николас теперь стал для нее надеждой и опорой. Несмотря на его необузданную чувственность, в нем была некая надежность. В нестабильное для нее время Элизабет понимала, что может на него положиться.
 Однако ее преследовало ощущение неуверенности.
 Виктор слишком много пил. Минна постоянно заламывала руки. Николас рыскал вокруг, словно лев на охоте. Питер был неподвижен и молчалив, как монах.
 — Думаю, после похорон нам всем стоит отправиться в Лондон, — наконец сказала Элизабет, чтобы как-то разрядить атмосферу. — Не то чтобы я смогла что-то предпринять, просто здесь какой-то… мертвый воздух.
 — Ты же только что перенесла такое потрясение, — запротестовал Питер. — За два дня — и столько событий. Они способны изменить всю твою жизнь. Если ты будешь от них убегать, тебе с ними не справиться. Лучше остаться здесь. Говорю тебе как друг. Ты же знаешь, я желаю тебе только добра.
 «А я желаю вернуть своего отца», — подумала Элизабет. Она все еще надеялась, что он стоит за дверью и подслушивает их разговор, чтобы суметь каким-нибудь образом извлечь из него свою выгоду.
 — Возможно. Я не знаю. Пойду лягу, — бесцветным голосом произнесла она.
 Но и лежать ей тоже не хотелось. Она хотела остаться одна, потому что не доверяла Питеру.
 И даже Николасу.
 Чего она добилась, вынудив Николаса жениться на ней?
 Если бы она ничего не предприняла…
 Но от нее зависело немногое. Теперь она была женой Николаса, а ее отец был мертв. Почему?
 С момента прибытия Николаса она только и занималась что обманом и ложью. Только один Николас оказался правдивым. Он был тем, кем себя назвал, представил необходимые доказательства и приютил в своем доме Элизабет и ее отца. А она все равно пыталась обманом отобрать у него Шенстоун.
 А письма Дороти… в лучшем случае были блефом, в худшем — большим риском, если бы Николас не отступил. И она пошла бы даже на риск. Так что можно было после таких поступков о ней сказать?
 Именно ее нужно оплакивать — потерю ее невинности и все неблаговидные поступки, совершенные ею во имя любви к Питеру.
 На самом деле она любила только одно — быть хозяйкой Шенстоуна.
 Теперь она ею стала.
 Дом был тих, как могила. Не слышалось ни единого звука. Только слабый свет мерцал в пустых коридорах.
 Ночью должна была наступить смерть — смерть желаний, надежд и грез, смерть духа, поэтому все старались заснуть, хотели заснуть, чтобы отгородиться от кошмара.
 Глубоко в сны каждого закрался легкий запах дыма. Легкий, словно воздух, нереальный, словно туман, он стелился по коридору, забираясь под двери.
 Сейчас все было иначе; не похоже на рев бушующего пламени. Скорее медленное горение, ощущение некоего присутствия.
 Теперь спасется только один.
 Тот, с кем нужно было сыграть партию.
 Тот, кто владел сокровищем.
 Тот, кому было что терять.
 Ему снился огонь… или, может быть, мысль о нем закралась в подсознание, ведь он обнаружил Фредерика там, где начался пожар, и запах горелого дерева все еще оставался в его памяти.
 Но огонь был во сне. Неторопливый, коварный огонь, лижущий перила, пробирающийся по перекрытиям…
 Николас резко проснулся. Оказывается, огонь и пожар не сон. Дым не был похож на плотное облако, скорее на мягкую удушающую вуаль.
 Он выскочил из кровати и бросился к смежной двери. Запертой двери. С его стороны? Он не мог вспомнить — он уже начинал задыхаться.
 Значит, пожар, где бы он ни начался, бушевал уже достаточно давно.
 Николас забарабанил в дверь.
 — Элизабет!..
 Он рванулся к окну и разбил стекло.
 — Элизабет!..
 В коридоре висело тонкое облако удушливого дыма.
 — Минна! Виктор! Питер! — Николас понесся по коридору, стуча в каждую дверь. Он слышал, как они начинали кашлять, пытаться в темноте открыть двери. Наконец все вывалили в коридор.
 — Вниз! Вставайте на четвереньки… скорее! Сам он бросился обратно в спальню и яростным ударом выбил смежную дверь.
 Элизабет там не было. Элизабет не было в ее спальне.
 Господи, что случилось?
 Все поползли по коридору к лестнице, и Николас первым добрался до лестничной площадки, где дым был еще более густым.
 — Черт. Огонь опять в подвале. Дьявол. Все назад, назад; не сюда, здесь мы не выберемся. Через гостевое крыло… по задней лестнице… быстрее…
 У него не было времени поразмыслить, оценить ситуацию, даже унять свой дикий страх, когда дым мягко принял его в свои объятия, лаская, словно нежная возлюбленная.
 Где же Элизабет?
 Господи Боже. Они ползли обратно по коридору, вверх по лестнице, снова по коридору в гостевое крыло, вниз по служебной лестнице. На всем пути их ласково окутывал дым.
 Они кубарем выкатились на кухню, оттуда в сад и обернулись, чтобы посмотреть на дело рук врага.
 Шенстоун горел.
 А Элизабет куда-то пропала.
 Ничего нельзя было сделать. Слышался звон пожарного колокола, громыхание повозок с водой, движущихся из города. Оставалось только убедиться, что все слуги успели выбежать из дома.
 И Элизабет. Боже, где Элизабет?
 Была ли она творцом погребального костра или его жертвой?
 Николас почувствовал такую жгучую боль, что чуть не лишился рассудка.
 Элизабет…
 Питер смотрел на него. Пристально смотрел. Николас почувствовал, как по коже прошла волна мурашек.
 — Все, что было прекрасного внутри, теперь горит, — проговорил Питер. — Какая потеря, Николас.
 — Я ее перенесу.
 — Было бы совсем ужасно, если бы внутри оказалось нечто, что тебе обязательно нужно было бы спасти, — таким же бесстрастным голосом сказал Питер.
 — Только Элизабет, — резко сказал Николас. — Ты видел Элизабет? Ее не было в ее комнате. У меня даже не было времени на ее поиски. — Он с трудом сдерживался от боли.
 — Ее там нет, — словно во сне произнес Питер. — А ведь она самый ценный бриллиант.
 — Тогда где она? О чем ты говоришь, черт возьми? — закричал Николас в отчаянии.
 — Николас. — В руке Питера появился пистолет. — О том, где она, знаем только я и ты.
 Рев пламени, грохот рушащихся стен и гул собравшейся толпы только подчеркивали гнетущий момент откровения.
 — Ты. — Он понял все; перед ним стоял он — Враг, Невидимая Рука.
 И его целью были имперские драгоценности.
 — Тогда пойдем и возьмем то, что, как мы оба знаем, находится у тебя, — сказал Питер твердо.
 — Найди сам, — дерзко сказал Николас. — Или все умрет вместе со мной.
 — Я не против убить тебя, Николас. Подумаешь, еще одно из множества совершенных мною убийств. Нет. Мы заключим с тобой сделку. Ты же любишь сделки. Мы совершим простой обмен: жизнь Элизабет за бриллианты императрицы.
 — Где она?
 — Я показал ей небольшой фокус с веревкой. Она там, куда огонь еще не добрался… пока. Остается посмотреть, как долго ей суждено там пробыть. Все, друг мой, зависит от тебя.
 — Зачем? Почему?
 — Не будь наивен, Николас. Членам королевской семьи нужны деньги. Мы же вынуждены вести соответствующий образ жизни, для чего требуются сотни тысяч фунтов. Поэтому представь мою обеспокоенность, когда до меня дошел слух, что Александра собирается переправить бриллианты в Англию и положить их в банк. Будто мои собратья и так недостаточно поддерживают британскую экономику, тратя деньги на содержание здесь загородных домов. Нет уж — эти бриллианты должны были достаться мне. Я не видел смысла в том, чтобы драгоценности Александры следующие полвека пролежали на пыльной полке.
 — Фредерик?
 — Видел, как я вношу в дом горючие вещества. Он был все равно недостоин жизни — обычный паразит.
 Неожиданно, подняв фонтан искр, обрушилась крыша, и в воздух взметнулся столб пламени.
 Кто-то закричал, Питер вздрогнул и оглянулся.
 В то же мгновение Николас бросился к Питеру, а сзади на него прыгнул Виктор.
 Питер боролся, выл и корчился, словно привидение при свете пожара, пока им двоим наконец не удалось справиться с ним.
 Когда Николас взглянул вверх, он увидел Минну, стоящую над телом Питера с его пистолетом в руках.
 — Виктор? — неуверенно произнес Николас.
 — М-м?
 — Спасибо, — сказал уже уверенно Николас.
 — Не за что, Николас. Такова наша с Минной работа — поддерживать тебя в трудную минуту.
 — Господи. — Какое-то время он приходил в себя. — Каким образом?
 — Благодари свою мать. Она попросила нас помочь тебе, когда убедилась, что ты решил заявить права на титул.
 Надо же, его мать. Его дорогая праведная матушка следит за ним свысока.
 — Тебе должны были сообщить пароль, — продолжал Виктор, внимательно следя за Питером. — Но когда Минна сказала, что знает тебя, а ты никак не отреагировал, мы решили, что тебе лучше пока ничего не говорить.
 — Проклятие. — На него лился поток новой информации, и он не справлялся с ним. Но… — Элизабет?
 — Я слышал, что он говорил. Где она, как ты думаешь?
 — Только в одном месте: в тоннеле, где умер ее отец… если еще не поздно…




 Глава 21


 Дым, словно погребальный саван, медленно подбирался к ней. Огненные языки пожирали деревянные балки, двери, лизали земляной пол, рисовали на каменных стенах смертельные узоры.
 Он привязал ее к одной из деревянных балок в потайной комнате, отчего у нее было фатальное ощущение, что она умрет в том месте, которое она считала колыбелью своих надежд и мечтаний.
 Все будет по-прежнему…
 Обещание Питера, ее золотого бога, которому она доверила свое сердце, душу и власть. Питер, который приходил к ней за помощью. Не к своим друзьям-эмигрантам. Не к своей семье. Не к своему племяннику, императору.
 К ней.
 К глупой, наивной Элизабет.
 Разве это могло не польстить ей? А заодно атмосфера таинственности, связанная с тем, что ему нужно было безопасное место, чтобы скрыться от врагов.
 Он сказал, что ему нужна всего одна неделя, и его не волновало, где он ее проведет, — на чердаке, в кладовке или в чулане. Только одна неделя, пока все не уляжется. И он просил ее сохранять все в строжайшем секрете. О его пребывании здесь не должен был знать никто.
 Затем, когда его враги будут уничтожены, он обещал, что вернется, и все станет по-прежнему, и они смогут начать жить заново.
 Он тогда ничего не сообщил об убийствах. О тех самых, которые обсуждали отец, Минна и Виктор. Безумным маньяком, терроризирующим Лондон, был… Питер.
 Питер.
 Она была ошеломлена своей бесхитростностью. Она настолько сильно его любила, что верила всем его словам, тогда как разумная женщина поставила бы их под сомнение. Каково же было ее отчаяние тогда? И как легко ее оказалось обмануть.
 К тому же что она знала о жизни эмигрировавших членов царской семьи? Казалось вполне правдоподобным, что они окружены врагами. И что они время от времени нуждаются в безопасной гавани.
 Она желала быть для Питера такой гаванью. Хранилищем его тайн и его любви.
 Он ненавидел свою семью за то, что он постоянно нуждался в средствах, что привело к…
 Последней каплей стало ее внезапное замужество.
 — Ты не понимаешь, — говорил он ненавистным ей рассудительным тоном, волоча ее в тоннель, — все было закручено вокруг бриллиантов. Все всегда было из-за бриллиантов.
 Она даже не знала, что они существуют. Бриллианты, ради которых Питер совершил несколько убийств. Дальше ее засосал водоворот событий. Затем появился международный секретный агент, оказавшийся наследником Шенстоуна…
 До нее доносилось потрескивание огня, а дым казался вратами в рай…
 Тайны. У всех были тайны.
 Она умрет за них и за свою слепую веру в Питера.
 Они неслись так быстро, как могли. Спотыкаясь в неверном свете пожара, они бежали к садам, к нижнему полю, где дым лежал на земле подобно толстой серой мантии.
 Должно быть, металлические двери уже горячие, как адское пекло. Тело Николаса болело, будто его избили на боксерском поединке. И он совершенно не представлял, как ему спасать Элизабет.
 Проклятие… У них с собой не было ничего такого, чем можно было подцепить двери. Только собственные руки.
 Чертов ублюдок…
 Элизабет…
 Сукин сын… Николас подозревал его с самого начала. Но не был уверен. Он не понимал, чего добивался Питер, после того как Элизабет потеряла Шенстоун.
 И все время она искала, что бы использовать против Николаса.
 По приказу Питера?
 Черт. Ему нужно было так много узнать, а дым становился все плотнее, а она — внизу в тоннеле… черт бы его побрал, он убьет его…
 Они резко затормозили, когда Николас наступил на одну из металлических дверей и выругался.
 — Чертовски горячая. Не прикасайся к… — предупредил он Виктора. — Повяжи что-нибудь на рот и нос. Нужно найти толстую ветку. Черт, я почти ничего не вижу. Будь он проклят, будь он проклят…
 В отчаянии они бродили вокруг, разыскивая что-нибудь тяжелое, чем можно было бы приподнять двери. К счастью, у Виктора оказался нож, которым они срезали две крепкие ветки. Освещаемые далеким пожаром, они легли на землю, воткнули концы веток в щель и налегли на них всем телом.
 Дым пробирался в легкие даже через самодельные повязки. Ближе к земле он был густым, как кисель, и с каждым вдохом наполнял их легкие.
 А Элизабет была внизу.
 Нажимая на ствол, Николас чувствовал, что его тело как будто разрывается надвое.
 Проклятие…
 Элизабет!..
 Она могла уже быть без сознания, она могла… нет, если он будет так думать, он тоже умрет…
 Он благодарил Бога за то, что Виктор методично и четко помогал ему во всем.
 — Мы доберемся до нее, — хриплым голосом пообещал Виктор. — Мы ее найдем.
 Металлический лист поддался. Они еще сильнее налегли на ветки — одна из них треснула, но створка двери все же приподнялась. Всего на дюйм, но вполне достаточно.
 Еще через минуту Виктор открыл обе створки, и наружу повалил дым.
 — Черт возьми…
 — Я за тобой, — сказал Виктор. Времени почти не осталось. Они скатились вниз по задымленной лестнице и на четвереньках двинулись в сторону потайной комнаты.
 Огонь еще не достиг ее, но жар был почти невыносим. Питер поджег часть подвала непосредственно под домом, и теперь огонь распространялся по тоннелю.
 В их распоряжении оставались считанные минуты, возможно, еще меньше.
 — Я нашел ее… без сознания. Где нож?
 Виктор передал ему нож, и Николас перерезал веревку везде, где мог ее нащупать, понемногу продвигая неподвижное тело Элизабет в сторону Виктора, пока не освободил ее целиком.
 Теперь надо было подняться на ноги и, полагаясь только на память, пробираться к выходу через плотные клубы дыма.
 Сущий ад. Кашляя и сплевывая, они волочили тяжелое тело Элизабет, нащупывая путь вдоль стены, каждые несколько минут падая на пол, пытаясь глотнуть последние остатки воздуха.
 Затем Виктор коснулся нижней ступеньки. Он поднял Николаса на четвереньки и уложил Элизабет ему на спину.
 — Наверх, — с трудом выдавил из себя Виктор. Он не знал, остались ли у Николаса силы, чтобы карабкаться наверх вместе с Элизабет.
 Однако Николас кивнул и начал движение. Медленно, сквозь ужасную боль, он продвигался вверх по ступенькам, сопровождаемый Виктором.
 Достигнув верхней ступеньки, они услышали за своими спинами яростный рев пламени, ворвавшегося в тоннель и пожирающего деревянные перекрытия.
 Они упали на землю, жадно глотая задымленный воздух.
 — Нужно убираться отсюда, — задыхаясь, выдавил из себя Виктор. — Мы слишком близко…
 Николас кивнул и встал на ноги. Кружилась голова, а ноги отказывались держать тело. Легкие, казалось, высохли и пожухли… У них не было времени, даже чтобы проверить состояние Элизабет. С помощью Виктора он поднял на руки ее тело.
 — О нет. Никуда вы не пойдете. Николас пошатнулся и почти уронил Элизабет, когда узнал голос Питера.
 — Опусти ее на землю, — приказал Питер. Подобно привидению, он вышел из кустов и заставил их отступить к тоннелю.
 — Опусти ее, Николас. Нам надо еще закончить некоторые дела.
 — У него пистолет, — прошептал Виктор. — Лучше опустить Элизабет.
 — Она мертва? — заботливо спросил Питер, наблюдая, как Николас опускал ее тело на землю.
 — Почему бы тебе не подойди и проверить? — сказал Николас.
 — Нет, меня интересует нечто другое, приятель, и ты прекрасно знаешь что, — произнес Питер.
 — У меня нет ничего.
 — Забавно, Николас. Я рассчитывал, что в случае пожара ты первым делом кинешься спасать бриллианты. А ты вышел из дома, словно собрался на прогулку. Сукин ты сын, где бриллианты?
 — Где Минна? — неожиданно подал голос Виктор.
 — Старая стерва. Я позаботился о ней… Значит, так, Николас, у меня пистолет, у тебя — имперские бриллианты, и тебе некуда бежать, кроме как в тоннель. Бог знает, что ты сделал для своей родины, но, уверен, ты готов за нее и умереть. Однако мне интересно, — он выстрелил, и пуля попала в землю рядом с Элизабет, — согласна ли с тобой Элизабет?
 Николас сделал шаг вперед, но Виктор остановил его. Еще рано.
 — Значит, все зло — твоих рук дело, — произнес Виктор. — И только для того, чтобы узнать местонахождение бриллиантов!
 — Какой ты смышленый агент контрреволюции, Виктор. Было бы неплохо, если бы мы все это закончили без лишних убийств.
 — Ах да, убийств. Загадочных убийств, — медленно проговорил Николас. — А затем маньяк пропал.
 — Я возмущен. Неужели ты так ничего и не понял? В одной из потайных комнат прятался я. После того как я убил тех людей и твоего священника, я пришел к Элизабет и пообещал ей весь мир. Тот мир, который она хотела. То есть меня. Именно она спрятала меня здесь.
 Николас был сражен. Элизабет не могла ничего знать. Он не мог поверить в то, что она укрывала убийцу.
 Он взглянул на Виктора. Когда?
 Из тоннеля вырывался густой дым, обдавая их спины нестерпимым жаром.
 — Минна, — одними губами произнес Виктор.
 — Элизабет обо всем знала, — усмехнулся Питер. — Знала все. Я намеревался жениться на ней. Но вместо того чтобы лишить тебя наследства, эта сучка вышла за тебя замуж. Ты знал о ее планах? Если бы ей удалось тебя отстранить, я бы женился па ней и продолжал скрываться в Шенстоуне. Так надо себя нести с женщинами, Николас. Она пыталась играть против нас обоих, и ей удалось одурачить нас. А теперь я хочу получить бриллианты.
 Николас пожал плечами.
 — Иди и возьми их.
 Питер снова выстрелил, и пуля пролетела в опасной близости от Элизабет. Она заметно пошевелилась.
 — Ты хочешь поиграть со мной? Ты еще не наигрался? Их не было в доме, не было в тоннеле; их слишком много, чтобы ты смог спрятать на себе. Так где же они?
 Он снова выстрелил в подтверждение своих слов, теперь ближе к ногам Николаса. Тело Элизабет заметно дернулось.
 Где же Минна? Было уже достаточно светло, и Николас мог отчетливо видеть Питера и задымленное пространство за его спиной. Минны нигде не было. С каждой минутой дым становился все более густым, а воздух все более горячим.
 И тут он увидел движение на земле позади Питера. Элизабет, кашляя и шатаясь, поднялась на ноги.
 Питер оглянулся. С резким «Сейчас!» Николас бросился на Питера, откуда-то появилась Минна и большой дубиной ударила его.
 Тот упал, успев выстрелить. С протяжным стоном Минна рухнула на землю.
 Виктор прыгнул на Питера. Николас успел оттащить Элизабет в сторону, в то время как Питеру удалось выбраться из-под Виктора и вскочить на ноги. Николас нырнул вслед убегающему Питеру, схватил его за лодыжки, но не смог удержать, и Питер рухнул в разверзнутую пасть тоннеля, ударившись головой о ступеньки и скатившись в объятия ревущего пламени.
 Николас подполз к краю, но Виктор удержал его.
 — Не стоит.
 Покрасневшими глазами Николас взглянул на Виктора.
 — Оставь его. — Виктор протянул ему руку, помог встать, и они побрели подальше от тоннеля.
 Казалось, что от дыма невозможно укрыться. Он окружил Шенстоун, растворяя языки пламени, лижущие скелет бывшего дома.
 — Господи, — пробормотал Виктор, когда они повалились на землю в двухстах ярдах от входа в тоннель и смогли увидеть полную картину разрушения.
 Они не двигалась, она была ранена. Они медленно шли через нижнее поле. Двигал цепочкой, они напоминали вестников смерти — впереди Виктор, позади Николас.
 Они повстречались с викарием, который на полной скорости несся в своей двуколке.
 — Господь всемилостивый! — вскричал он. — Боже, мы не знали, что и думать. Ужасное несчастье. Мы отвозили ваших слуг в город и повсюду разыскивали вас. Ты в порядке, Элизабет?
 — Мы все в порядке, — ответила она, но ее голос прозвучал очень слабо.
 — Пока не решите, что делать, вы должны остаться в нашем доме, — предложил викарий. — Ужасная, ужасная трагедия.
 — Спасибо, мы ценим вашу заботу, — проговорил Николас. — Но нам нужно убедиться, что все наши люди успели спастись.
 — Я как раз возвращался, чтобы проверить, ведь мы не знали, где вы были. Тогда я поеду вперед, и мы встретимся около дома.
 — Он обо всем уже позаботился, — сказал Виктор, тряся головой, когда они двинулись по дороге вслед за викарием. — Он живет, для того чтобы помогать людям в их несчастьях.
 — У нас как раз несчастье. Мой прекрасный Шенстоун, — простонала Элизабет, хватаясь за Николаса, потому что ее ноги вдруг отказались ее держать.
 Утреннее солнце светило сквозь разбитые окна Шенстоуна, отчего тот становился еще сильнее похож на древнюю могилу. Крыша провалилась, камни почернели, и над пожарищем все еще витал едкий дым.
 К ним медленно подъехал викарий.
 — Здесь больше ничего нет. Все ушли. Я могу взять Элизабет и другую даму с собой в приход, а затем прислать повозку за вами.
 — Было бы великолепно; Минна поцарапана пулей — ничего серьезного, но, возможно, доктор Пембл пожелает осмотреть рану, — сказал Николас.
 Элизабет кивнула, и он помог Минне взобраться на повозку. В двуколке с трудом могли уместиться трое человек, даже принимая во внимание хрупкое телосложение Минны, но викарий заверил, что они сумеют добраться до прихода.
 — А теперь, — проговорил Николас, полнимая руку, словно для клятвы, — окончание истории.
 История закончилась в полу заброшенной хижине с соломенной крышей, стоящей в полумиле от дома около крестьянских домов. Неказистый маленький домик ничем не отличался от множества таких же хижин, раскиданных вдоль дороги. К потертой деревянной двери даже никто не протоптал тропинку, а сама дверь не имела замка.
 Николас толкнул дверь, и они с Виктором вошли в просторную комнату с тремя окнами.
 Пол покрывала солома, поверх которой лежал тонкий ковер. В дальнем углу стояли кровать и сундук. Около переднего окна располагался камин, напротив него стол и стул. На стене висела полка с горшками, кувшинами и двумя мисками, накрытыми куском ткани. На полу под полкой стояла корзина с черствым хлебом.
 — Дом Уоттона, главного садовника, — сообщил Николас, — которого Уильям Мейси нанял около пяти лет назад. Довольно своеобразный старик, интересующийся только цветами и, без сомнения, имеющий некоторые странности. Однако в наше время трудно найти хорошего работника, особенно старика, который возится с каждым цветком, как с дитем. Кстати, он калека, — с некоторым трудом Николас выгнул свое покалеченное тело, — и он сильно трясется, — его руки начали дрожать, — и он далеко не самый привлекательный человек, — продолжал он дрожащим голосом постоянно недовольного старика, — но мисс хорошо к нему относится, а хозяин вообще считает, что нашел великолепный самородок в виде старика, который за небольшую плату берет на себя все заботы о саде.
 — Боже мой, — прошептал Виктор.
 — Вот так, — сказал Николас, выпрямляясь и возвращаясь к нормальному голосу, — я здесь и скрывался, когда мне было нужно.
 — Ты решил скрываться в Шенстоуне, — проговорил Виктор, и в его голосе прозвучали нотки недоверия.
 — Своего врага нужно знать, — сказал Николас. — Никто бы и не подумав искать меня здесь. — Была еще одна причина, касающаяся его отца и жены Уильяма, но он предпочел об этом умолчать.
 — А затем Питер начал серию убийств, — произнес Виктор, все еще не веря тому, что Николас провел несколько лет в Шенстоуне.
 — Разве не поразительное совпадение, …..
 — Я даже не знал и не смогу себе простить, что не удосужился узнать.
 Тем более что он часто встречал Элизабет там, где ее не должно было быть.
 — Но Питер имел надо мной некоторое преимущество, — продолжил он. — Благодаря своим связям с королевским двором, он знал, кто я такой; он изучил мои методы работы. Когда ему в очередной раз отказали в финансовой поддержке со стороны его семьи, он узнал о моей миссии, ему не составило особого труда найти себе место среди моих людей. И вот перед нами конечный результат. В живых мог остаться только один из нас.
 Он поднял с пола корзину заплесневелого хлеба, разломил одну из буханок и наклонил ее над столом. Сверкая в тусклом свете, на стол посыпался дождь из бриллиантов. Николас взглянул на Виктора.
 — Дело сделано; миссия будет завершена. Потому что в живых остался именно я.
  Лондон. Неделя спустя 
 Тайны. У всех тайны.
 Возможно, его тайна была самой преступной. Он укрылся там, где мог спокойно наблюдать за своей семьей, не опасаясь быть разоблаченным.
 Такая мысль поначалу казалась ему гениальной, пока он не увидел Элизабет.
 В течение долгих пяти лет… Элизабет. Каждый день он исподтишка наблюдал за ней. Безумно желал ее. Но за такие запретные чувства рано или поздно приходится расплачиваться.
 Его желание выйти из тени повлекло за собой почти полдюжины смертей, сгоревшее имение и гибель дяди Романова.
 Чья жизнь стоила больше, чем пригоршня рубинов?
 Так кто совершил более тяжкий грех? Элизабет, которая хотела опровергнуть его право наследования и выйти замуж за любимого человека, или он, ворвавшийся в ее жизнь и лгавший ей абсолютно во всем?
 Прихватив с собой всех слуг, они приехали в Лондон, чтобы поселиться в принадлежащем им городском доме. Стоял самый разгар светского сезона, поэтому найти портного оказалось нелегко.
 Конечно, викарий и его прихожане снабдили их кое-какой одеждой, ведь они не могли отправиться в Лондон без соответствующего облачения. Некоторые из соседей пригласили их ПОЖИТЬ к себе, пока не будет принято решение, что делать с Шенстоуном.
 Но Николас решил, что пройденный период их жизни лучше будет завершить, выполнить миссию и начать новую жизнь вдали от Шенстоуна.
 На следующее утро после их приезда в Лондон его согласилась принять сестра царицы. Его провели в ее официальную приемную, которая представляла собой огромную комнату, украшенную фресками на пасторальные темы. Два высоких окна, выходящих на террасу, наполняли комнату сияющим солнечным светом. Старинный камин и зеркало от пола до потолка составляли главное ее украшение, паркетный пол блестел и сверкал, отчего комната казалась еще больше. Два стула и небольшой столик служили Виктории, леди Баттенберг, для работы с деловыми бумагами.
 Она была старше Александры, но Николасу казалось, что царица сильно постарела со времени, когда стала императрицей, и даже со времени начала миссии Николаса.
 Леди Виктория была неотразима в платье из голубого узорчатого шелка, украшенном кокеткой на груди и цветочными бантами, вшитыми в линии юбки. Когда он вошел в комнату, она взглянула на него с некоторым сомнением.
 Иначе и быть не могло. На нем был переделанный сюртук, а в руках он держал льняную сумку с хлебом.
 — Прошу прощения, — пробормотала она. — Если вы что-то продаете, вам нужно зайти со служебного входа.
 Николас покачал головой.
 — Если позволите, моя госпожа… — Он протянул руку; на его ладони лежало кольцо.
 Леди Виктория ахнула и взглянула на него. Кольцо Александры говорило о том, что человек был ее посланником.
 Николас подошел к столику. Он был слишком мал, чтобы на нем уместились все принесенные бриллианты. Он наклонил уже отломленный кусок хлеба, и на великолепную полировку вишневого стола посыпались мелкие блестящие камни.
 Бриллианты и опалы лежали в солнечном свете, создавая вокруг себя небольшую радугу.
 — О, Боже мой, о, Боже мой, — выдохнула леди Виктория. — Я уже не верила. После того как был убит священник, Я не думала… Мой дорогой человек, мой дорогой человек. — Она схватила его руки.
 — Можете проверить. Все камни не месте, — сказал Николас.
 — Мой дорогой человек… — На ее глаза навернулись слезы. — Вы спасли ее жизнь.
 Элизабет нравился городской дом. Ее восхищала суетная, быстрая жизнь города с бесконечными развлечениями.
 Будет чем заняться, когда Николас начнет ее избегать.
 Ее предательства камнем лежали на ее душе. Она никогда бы не подумала, что все закончится смертью отца и Питера и тем, что Шенстоун сгорит.
 На самом деле она и не задумывалась, что будет после свадьбы, когда она вернет себе Шенстоун.
 Что, если Николас решит что-нибудь предпринять?
 Что, если он потребует развода?
 Ложь и обман. Их было так много, что они, как лавина, могли смести ее навсегда.
 После произошедших смертей и бедствий она и не надеялась что-нибудь спасти.
 Чего ей, в конце концов, было нужно от жизни? Любовь, дом, семья. Отец, который бы не был мошенником. Очаровательный принц, который бы не был убийцей.
 Боже, что, если Николас ненавидит ее?
 Ненавидит за то, что она вывела на него Питера, что она пыталась лишить его наследства, что ради достижения своих целей заставила его жениться на ней, что из-за нее Шенстоуна больше нет.
 Она ненавидела саму себя. Презирала за то, что была такой легковерной, доверчивой, наивной.
 Нельзя строить жизнь на предательствах. Она не представляла, как сможет жить сама с собой. Николас тем более не захочет с ней оставаться.
 Теперь он был графом Шенстоуна, и для него открыт весь мир и все женщины.
 Возможно, ей стоило просто уйти.
 Тайны… Больше никаких тайн, кроме одной. Он никогда не расскажет ей об Уоттоне, о том, как близко он был от нее, как сильно желал в течение такого длительного времени.
 В конце концов, он отобрал у нее жизнь, которую она вела, заключил с ней сделку, запугивал ее, заставил быть заложницей Питера и куклой в своих руках. И при каждом удобном моменте он заваливал ее на кровать.
 Именно так следует заставлять женщину себя желать.
 Единственной умной вещью, которую он сделал, была женитьба на Элизабет.
 И даже в женитьбе он постоянно сомневался. Что, если она хотела с ним развестись?
 Черт побери. Только не сейчас, когда все уладилось, миссия завершена, враги побеждены и они могут начать новую жизнь.
 Нет. Только не это. Он не позволит Элизабет уйти от него.
 Из городского дома. Он стоял на крыльце, размышляя, найдет ли он внутри Элизабет?
 Есть только один способ узнать, там ли она.
 Он медленно поднялся по ступенькам и открыл дверь.
 В коридоре:
 — Элизабет!
 В гостиной:
 — Элизабет!
 В кабинете:
 — Элизабет!
 И затем с неистовым криком «Элизабет!!!» он понесся вверх по лестнице.
 Она появилась в дверях одной из спален.
 — Я здесь, Николас.
 — Слава Богу.
 Слова повисли в воздухе. Насколько она была смелой? Элизабет размышляла: стоило ли делать выводы из такого своеобразного признания или притвориться, что ничего не произошло?
 На таких условиях она вполне смогла бы с ним жить, разве нет?
 — На самом деле? — робко спросила она.
 — Что на самом деле?
 — Ты благодаришь Бога…
 — За то, что ты здесь, что ты не умерла в том тоннеле, что вышла за меня замуж? — нетерпеливо переспросил он. — Да, я благодарю Господа за тебя, а также за надежду на то, что все хорошо закончится, ведь я должен разобраться с Красновым и спасти мечту твоего отца. Мы заново выстроим Шенстоун. Мы…
 — После всего, что произошло? После того, что я натворила?
 — После того, что натворил я. Здесь только моя вина. Моя ложь, мое предательство. И мне придется с этим жить. Но я не позволю потерять ни титул, ни жизнь, ни тебя. Я не позволю себе лишиться всего, что у меня сейчас есть.
 Такого подарка она не ожидала. Он принимал груз ее грехом и прощал ей весь позор.
 — Я не позволю тебе развестись со мной, после того как ты вынудила меня жениться на тебе.
 — Нет, — прошептала она, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Я не представляла, чем закончится мой шантаж.
 — Именно так, — заботливо проговорил он. — Поэтому мы останемся верны нашему браку и тому, каким образом он родился. Я знаю, что ты не любишь меня… пока еще.
 Почти люблю, подумала она. Она была практически готова в него влюбиться.
 — Но я подумал, что смогу обменять это… — он вынул из кармана длинное ожерелье, заканчивающееся крупной, блестящей жемчужиной, — на поцелуй.
 — Просто на поцелуй? — Она помнила тот поцелуй.
 — Просто поцелуй. — Он перекинул ожерелье через ее плечи, шестьдесят дюймов прекрасных, безупречных жемчужин и крупный кулон, висящий немного ниже ее живота.
 Она почувствовала, как напряглось ее тело и как по нему побежали искорки наслаждения. Ее тело все еще помнило.
 — На поцелуй согласна.
 Он прижал ее к себе и склонился к ее лицу.
 — Просто поцелуй, — прошептал он вплотную к ее губам и глубоко проник языком в ее рот.
 Просто поцелуй. Всепоглощающий, глубокий, жаркий поцелуй.
 Просто плотное кольцо его рук вокруг нее.
 Просто мысль о том, что будет завтрашний день.
 Просто символическое ожерелье и то, что оно означало для нее.
 Просто все то, что заключалось в соблазнительном сногсшибательном поцелуе.
 Обнимая его, она подумала, что только на поцелуе, пожалуй, останавливаться не стоит.