Аннотация: Лорду Энтони Эрхарту нужна жена. Но… вовсе не верная и преданная «спутница жизни». Просто женщина, которая примет его имя и титул – а потом исчезнет навеки из его жизни, удовольствовавшись щедрым содержанием. Идеальный вариант для «старой девы» Чарити Дункан, готовой па вес, чтобы помочь своей семье. Но условия «брачной сделки», вполне устраивающие Чарити, вот-вот нарушит сам лорд Энтони, без памяти влюбившийся в собственную жену – и сгорающий в пламени яростной, неодолимой страсти…


---------------------------------------------


 Мэри БЭЛОУ
 ЖЕНА НА ВРЕМЯ



 Глава 1


 Было бы очень странно искать себе жену по объявлению. Энтони Эрхарт, маркиз Стаунтон, старший сын и наследник герцога Уитингсби, поместил во всех лондонских газетах извещение о вакансии на место гувернантки.
 Под извещением стояло его собственное имя – и полный титул, – к большому удовольствию его друзей и знакомых, которые сочли это поводом для шуток.
 – Сколько у вас детей уже есть, Стаунтон? – спросил маркиза Гарольд Прайс в «Уайтсе» в то утро, когда появились первые газеты. – А не разумнее ли нанять учителя? Такого, который мог бы справиться с целым классом?
 – Вам нужно было бы нанять даже целый штат учителей, Стаунтон, – добавил Катберт Пайн. – На целую школу, я полагаю. Один учитель вряд ли захочет обучать целый класс отчаянных сорванцов – слишком рискованно.
 – А мамочки будут забирать их после обеда, Тони? – спросил лорд Роулинг, насыпая табачок на тыльную часть руки. – У тебя достаточно большой салон, чтобы они все могли мирно ждать своих детей и не ссориться?
 – Вы уверены, Стаунтон, что хотите дать образование всем своим детям? – поинтересовался полковник Форсайт. – У вас достаточно имений, где требуются экономки и управляющие, старина? Во всей Англии хватит на них имений?
 – Вы забыли про Уэльс, Форсайт, – сказал мистер Пайн. – И про Шотландию.
 – Но будет ли честно по отношению к другим внебрачным детям, если все места будут заняты только молодыми Стаунтонами, – нарочито жалобным голосом заметил полковник.
 – Полагаю, Тони ищет совсем не гувернантку, – сказал сэр Бернард Шилдс. – Он ищет себе новую любовницу. Я слышал, Тони, вы лишь на прошлой неделе уволили прелестную Анну, одарив ее рубинами. Вы решили поискать ей замену в другом месте? Не в злачных местах Лондона? Хотите найти кого-нибудь, кто мог бы развлекать вас разговором, пока вы занимаетесь… э… делом?
 – Или кого-нибудь, кто сможет научить тебя чему-нибудь новенькому? – поддел лорд Роулинг. – Знаешь, Тони, говорят, что учиться никогда не поздно. А кто может научить лучше гувернантки? Уму непостижимо, сколько возможностей для практических занятий в классной комнате со всеми этими партами и столами!
 – Полагаю, – заметил очень молодой и очень серьезный лорд Каллагэн, – Стаунтон хочет нанять гувернантку для племянницы или племянниц, а мы черним его, выдумывая небылицы.
 Маркиз Стаунтон не принимал участия в разговоре, лишь время от времени он поднимал брови или поджимал губы. Он выглядел так, будто лично его все эти разговоры совершенно не касаются. Насколько ему известно, детей у него не было. Имений у него тоже не было – пока. От Анны он устал уже через шесть недель. Он совсем не спешил найти ей замену. Любовницы все меньше возбуждали его. Их трюки и приемы были ему хорошо известны и наскучили. Роулинг ошибался, говоря, что у. них можно научиться чему-нибудь. И если уж на то пошло, со своими племянницами и племянниками Энтони Эрхарт никаких дел не имел.
 Нет, он не искал ни гувернантку, ни любовницу. Он выбирал себе жену, как и объяснил лорду Роулингу, своему самому близкому другу, когда они возвращались из клуба.
 – Разве обычно это делают не в «Олмаке»? Или на балу? Или на приеме у кого-нибудь, Тони? – засмеялся лорд Роулинг, считая, что друг просто шутит. – И без всяких объявлений в газете? Ты ведь все-таки Стаунтон и однажды станешь герцогом Уитингсби. Ты богат как Крез, а внешность у тебя такая, что ни одна женщина не останется равнодушной, будь ты даже бедняком. А ты ищешь жену через объявление в газете. Что-то я тут не понимаю, скажи на милость? – Он повертел тростью и поднес руку к полям шляпы, приветствуя проходившую мимо женщину.
 – В «Олмаке» я не могу найти то, что ищу, – серьезно ответил маркиз на ехидное замечание друга. И продолжил:
 – Она должна быть благородного происхождения – это обязательное условие, видишь ли. Она также должна быть бедной, скромной, серьезной, очень сдержанной, даже немного чопорной. Она должна быть… э… серой мышкой.
 Лорд Роулинг смотрел на друга, удивленно подняв брови.
 – Боже мой, – едва слышно прошептал он, – Серая мышка, Тони? И это говоришь ты? Неужели тебе так необходимо командовать женщиной, которую ты хочешь взять в жены?
 – Герцог Уитингсби вызвал меня домой, – ответил маркиз. – Он якобы очень болен. Он напомнил мне, что леди Марии Лукас, дочери графа Тилдена, уже исполнилось семнадцать лет. При ее рождении семьи договорились о нашем браке. Теперь настало время официально объявить о нашей помолвке. Он считает, что у меня было достаточно времени, чтобы перебеситься. Ведь я восемь лет не жил дома.
 Лорд Роулинг поморщился.
 – Твой отец очень ошибается, – серьезно сказал он. – За эти восемь лет ты сколотил изрядное состояние, Тони. – И, ухмыльнувшись, добавил:
 – А также приобрел заслуженную репутацию одного из самых известных повес в Лондоне. Значит, ты собираешься жениться на серой мышке только назло его милости?
 – Совершенно верно, – подтвердил маркиз. – Сначала я думал не обращать внимания на приглашение или отказаться вступить в брак с ребенком, которого выбрали и воспитали на роль следующей герцогини Уитингсби. Но новая моя идея гораздо лучше. Если его милость еще и не болен, так скоро заболеет. Если он ничего не понял за последние восемь лет, то скоро поймет. Да, я действительно буду очень тщательно выбирать себе жену. Думаю, кандидатур будет много.
 Лорд Роулинг был потрясен: только сейчас он понял, что его друг говорит совершенно серьезно.
 – Но, Тони, – заметил он, – ты же не можешь жениться на самом глупом создании, какое тебе удастся найти, только для того, чтобы досадить своему отцу?
 – Почему бы и нет? – спросил маркиз Стаунтон.
 – «Почему бы и нет»? – переспросил его друг и покрутил в воздухе тростью. – Женитьба – это пожизненный приговор, старина. Тебе не удастся отделаться от этой женщины до конца жизни. Положение будет для тебя невыносимым.
 – Я вовсе не собираюсь провести с ней остаток своей жизни, – сказал маркиз. – Как только она выполнит свою задачу, я отправлю ее на пенсию – гувернантка едва ли может претендовать на лучшую судьбу, правда?
 – Но она может дожить до девяноста лет, – заметил лорд Роулинг. – А тебе, Тони, захочется иметь наследников. Если она даст их тебе, то захочет – и с полным правом – быть им матерью, захочет жить в твоем доме до тех пор, пока дети не вырастут.
 – У меня уже есть наследник, Перри, – возразил маркиз. – Мой брат Уильям. А у него есть сыновья. По крайней мере так мне сообщила Марианна. Остается только надеяться, что они крепкие ребята.
 – Но мужчина обычно хочет иметь наследников от собственной плоти, – заметил лорд Роулинг.
 – Неужели? – насмешливо спросил маркиз Стаунтон. – А у меня все будет совсем по-другому, Перри. Давай сменим тему? Надоело. Скажи лучше, ты завтра идешь на скачки? У меня на примете есть парочка многообещающих новеньких лошадок.
 Лорду Роулингу хотелось бы продолжить разговор и образумить друга, но, понимая всю бесполезность своих усилий, он замолчал. Он уже достаточно давно дружил с Энтони Стаунтоном и знал, что у друга железная воля. Он всегда поступал по-своему, не обращая внимания на мнение других людей. Если уж Тони решил найти себе жену таким способом, значит, он так и сделает.
 Между тем маркиз Стаунтон, с энтузиазмом рассуждая о лошадях и скачках, с удовлетворением размышлял о своем возвращении в имение Инфилд-Парк в Уилтшире и о впечатлении, которое он произведет на герцога Уитингсби. Это будет хорошим щелчком по носу человеку, которому он обязан как своим рождением, так и несчастливой жизнью на протяжении последующих двадцати лет. Покинув родительский дом после той ужасной сцены, он восемь лет жил сам по себе, отказываясь от финансовой помощи отца. Маркиз сколотил себе состояние: начал с игры в карты, потом предпринял ряд рискованных капиталовложений. Теперь он занимался более достойными и надежными сделками.
 Отец, очевидно, все еще не понял сути дела. Но поймет. Он поймет, что его старший сын раз и навсегда вышел из-под его власти и влияния. Да, опрометчивая женитьба – а именно так и оценят женитьбу наследника герцога Уитингсби на обедневшей леди – самое лучшее из того, что он может сделать. Маркизу не терпелось увидеть лицо его милости, когда он привезет свою жену в Инфилд.
 Маркиз стал ждать откликов на свое объявление. Первые ответы пришли на следующий же день после публикации объявления в лондонских газетах. Они продолжали поступать в течение нескольких дней в таких количествах, каких он и не ожидал. Некоторых претенденток он отверг сразу, даже не встретившись с ними, – моложе двадцати и старше тридцати лет. Затем тех, у кого были слишком внушительные рекомендации, и еще одну молодую леди, которая очень хотела произвести на него впечатление своими знаниями латыни, на которой и было написано ее письмо.
 Он поговорил с пятью кандидатками, прежде чем нашел свою тихую мышку в шестой. Мисс Чарити Дункан проводили в салон на первом этаже, где она выбрала место в самом темном углу. Войдя в салон, маркиз не заметил девушку и решил, что она передумала встречаться с ним. Обнаружив ее в темном углу салона, он увидел особый знак в том, что девушка осталась. Одета она была с головы до ног в нечто тусклого коричневого цвета и выглядела очень скромной и тихой. Она была образцом гувернантки – именно такой, против пребывания которой в одном доме с мужем не стала бы возражать даже самая ревнивая жена.
 – Мисс Дункан? – спросил маркиз Стаунтон.
 – Да, сэр.
 Голос у нее был спокойный и низкий. Она сделала реверанс, не поднимая глаз от ковра под ногами. Она была ниже среднего роста, очень стройная, почти худая, хотя одежда и не позволяла судить об этом с полной уверенностью. Лицо ее выглядело бледным и заурядным. Волосы и шляпка – одного цвета. Трудно было понять, где кончаются волосы и начинается шляпка. Одежда – скромная, неброская. У маркиза сложилось впечатление, что одежда далеко не новая, хотя ее нельзя было назвать потрепанной.
 Девушка идеально подходила для его цели. Отец придет в ярость.
 – Садитесь, пожалуйста, – сказал маркиз, указав на кресло рядом с ней.
 – Да, сэр, – ответила она и села, как он и ожидал, выпрямив спину так, чтобы не коснуться спинки кресла. Сложила руки в перчатках на коленях и скромно опустила глаза.
 Эта претендентка была воплощением благородной бедности. Она была просто великолепна. Маркиз Стаунтон сразу решил, что она ему подойдет, что его поиски закончены. Перед ним сидела его будущая жена.


* * *

 Чарити Дункан шила у окна, пользуясь остатками дневного света. Не стоит зажигать свечи раньше, чем это будет действительно необходимо. Свечи так дороги. Она зашивала рубашку своего брата и со вздохом заметила про себя, что ткань очень износилась.
 Сегодня работа продвигалась медленнее, чем обычно. Мысли ее были заняты объявлением в газете. Чарити ежедневно покупала газету, и это была единственная «роскошь», которую она себе позволяла. Вернувшись домой с работы, Филип любил почитать газету, но в основном покупку она совершала для себя. Ей как можно скорее нужно найти работу. Почти месяц уже она искала место, предлагала свои услуги и – очень редко – ходила на собеседования. Несколько раз она даже предлагала свои услуги на более низкие должности, чем гувернантка или компаньонка.
 Никто не хотел ее нанимать: она была слишком молода или слишком стара, слишком скромна или слишком хорошенькая, слишком благородного происхождения или слишком образованна, или… Или потенциальные хозяева начинали задавать слишком неприятные вопросы.
 Чарити не собиралась сдаваться и прекращать поиски. Дома осталась ее семья: сестра, которая на три года моложе ее, и трое маленьких детей. Они были очень бедны. Хуже, чем просто бедны. Они увязли в долгах и не знали об этом до самой смерти отца, умершего чуть больше года назад. И вместо того чтобы жить, как подобает сельскому джентльмену, Филип был вынужден работать в конторе, чтобы содержать семью. Чарити настояла на том, что будет работать, хотя женщина вряд ли может заработать достаточно денег для семьи или оплаты долгов.
 Если бы найти способ быстро разбогатеть! Она даже подумала об ограблении. Не серьезно, конечно. Плакаться рано, оборвала себя Чарити, заканчивая наконец работу. По крайней мере, они еще не совсем нищие. Не совсем, но близко к тому. И кажется, света в конце пресловутого туннеля не видно.
 Пришел Филип. Сестра поднялась, с улыбкой поздоровалась с ним, поцеловала в щеку, подала ужин. Она поинтересовалась, как прошел день, потом обратила его внимание на одно из объявлений в сегодняшней газете, показавшееся ей интересным.
 – Здесь не говорится, сколько детей, какого они возраста и пола, – задумчиво сказала Чарити, когда они принялись обсуждать эту тему. – Неизвестно, живут они в Лондоне, на далеких Гебридских островах или в глуши Корнуолла. Но здесь говорится, что есть свободная вакансия.
 – Тебе совсем не обязательно поступать на работу, Чарити, – сказал Филип Дункан. Он всегда это говорил. Филип считал себя ответственным за семью.
 – Нет, обязательно, – решительно возразила сестра. – Это единственное подходящее предложение в сегодняшней газете, Фил. А в агентстве совсем ничего не было ни вчера, ни сегодня. По крайней мере, я могу попытаться.
 – Ты можешь вернуться домой, – сказал Филип, – и позволить мне содержать вас, как я и буду делать. Можешь вернуться к детям, которые тебя ждут и которым ты нужна.
 – Я так не сделаю, и тебе это хорошо известно, – сказала Чарити, улыбаясь брату. – Ты не сможешь содержать нас всех, Фил, и не обязан это делать. Ты должен жить своей жизнью. Агнес…
 – Агнес может подождать, – сухо сказал Филип. – Если ей надоест меня ждать, пусть выходит замуж за другого. Но не пристало моей сестре быть в услужении.
 – Мне это нужно, чтобы почувствовать, что от меня тоже есть польза, – сказала Чарити. – Нечестно сидеть дома за вышиванием и ухаживать за садиком только потому, что я – женщина. И я – самая старшая. Попытаюсь получить это место. Если не повезет, тогда, может, вернусь в деревню.
 – Возвращайся домой, Чарити, – настаивал брат. – Сейчас я всего лишь мелкий клерк, но добьюсь более высокой должности. Я буду зарабатывать больше денег. Возможно, когда-нибудь стану состоятельным человеком. Чарити, ты в самом деле не создана для того, чтобы быть у кого-нибудь в услужении. В тебе нет необходимого раболепия. Последнее место ты потеряла, потому что не смогла удержаться и высказала свое мнение.
 – Конечно, – возмутилась сестра, – отец детей не должен приставать к хорошенькой горничной. Я так и сказала им – ему и жене. Он действительно был ужасен, Фил. Если бы ты его увидел, он бы тебе сразу не понравился. – Не сомневаюсь, – согласился Филип. – Но его отношение к другим слугам тебя совсем не касалось, Чарити. Полагаю, та девушка могла сама за себя постоять.
 – Но она боялась говорить, – возразила Чарити. – Иначе она потеряла бы место.
 Филип только взглянул на сестру. Ему не нужно было ничего объяснять. Чарити засмеялась.
 – Мне все равно не хотелось там оставаться, – сказала она. – Жаль только, что так трудно найти новое место. В прошлом месяце было шесть собеседований – и никаких результатов. Возможно, для меня было бы лучше, чтобы Эрхарты с детьми действительно жили на Гебридских островах. Тогда ни у кого, кроме меня, не хватило бы мужества отправиться в такую даль. Возможно, мне стоит написать, что я готова отправиться на край света. – Она мечтательно вздохнула. – Может быть, они стали бы платить мне больше за работу в глуши.
 – Чарити, – настойчиво сказал Филип. – Мне хотелось бы, чтобы ты вернулась домой. Детям тебя не хватает. Пенни пишет об этом во всех письмах. Ты могла бы заменить им покойную мать.
 – Нет, я не буду писать, что готова отправиться на край света, – продолжала рассуждать Чарити, как будто не слыша слов брата. – Иначе покажусь слишком нетерпеливой или слишком раболепной. Попытаюсь в последний раз получить место. Возможно, мне даже не ответят и все твои желания сбудутся. Но я буду чувствовать себя такой беспомощной женщиной, Фил.
 Брат только вздохнул.
 Но Чарити ошиблась. Через пять дней после того, как она отправила письмо мистеру Эрхарту, пришел ответ. Ей назначили встречу на следующее утро. Чарити заволновалась. Трудно терпеть, когда на тебя смотрят так, будто ты товар, а не человек. Но это был единственный шанс получить место. Как ужасно беседовать, быть почти у цели, а потом снова пережить крушение.
 – Это будет седьмая встреча, – сказала она Филипу, когда брат пришел домой поздно вечером. – Как ты думаешь, мне повезет?
 – Если ты действительно хочешь получить это место, Чарити, – со вздохом сказал он, – ты должна сыграть свою роль. Гувернантки, как и другие слуги, должны быть невидимы и неслышимы.
 Чарити недовольно поморщилась. Не то чтобы она когда-нибудь громко говорила или вульгарно себя вела. Она была настоящей леди и привыкла считать себя равной с другими леди. Было трудно привыкнуть к мысли, что существует презираемый класс обедневших людей благородного происхождения – и она одна из них. По крайней мере, до тех пор, пока ищет место. На это не нужно обращать внимания – лучше смириться с этим.
 – Значит, я должна быть очень скромной? – спросила она. – Не высказывать свое мнение или суждение?
 – Именно так, – прямо заявил Филип. Чарити стало больно при мысли, что брату и самому нужно научиться вести себя так же. – Ты должна убедить мужа и его жену, если она там будет, в том, что ты прекрасно впишешься в обстановку дома.
 – Как унизительно! – воскликнула Чарити и закусила губу, тут же пожалев о своих словах.
 – И еще, Чарити. – Филип наклонился над столом и взял сестру за руку. – Не соглашайся на работу, если он, ну, если он – молодой человек. Хотя дело не в возрасте. Если он покажется тебе…
 – Распутным? – подсказала она. Брат покраснел.
 – Если тебе покажется, что он может быть таким, – сказал он.
 – Я могу постоять за себя, Фил, – возразила Чарити. – Когда мой прежний хозяин в первые дни работы посмотрел на меня… определенным образом, я ответила ему холодным взглядом и поджала губы – вот так.
 Она изобразила этот взгляд, и брат невольно улыбнулся.
 – Будь осторожнаэ Чарити, – попросил он.
 – Буду осторожной и скромной, – пообещала она. – Буду похожа на настоящую мышку. Тихую, незаметную, серенькую мышку. Буду держаться в тени так, что он даже не заметит меня в комнате. Я буду…
 Филип не выдержал и расхохотался. Чарити подошла к брату и обняла его за плечи.
 – Ах, ты так редко смеешься, Фил, – сказала она. – Все уладится, вот увидишь. Мы как-нибудь разбогатеем, ты женишься на Агнес, и вы будете жить долго и счастливо.
 – А ты? – Он ласково похлопал ее по руке.
 – Я тоже буду жить долго и счастливо, – ответила Чарити. – Пенни сможет выйти замуж. Я буду заботиться о младших детях, пока они не вырастут.. А потом стану вздорной и эксцентричной старой девой.
 Филип снова засмеялся, а она чмокнула его в макушку.
 Тем не менее, на следующее утро в доме на Аппер-Гросвенор-стрит, куда ее пригласили на собеседование, Чарити нервничала. Холл был скромный, но элегантный. Так же выглядел и слуга, открывший ей дверь. Так же выглядел и салон, в который ее проводили. Чарити инстинктивно выбрала угол, куда не попадал яркий солнечный свет. Она постаралась успокоиться. Если она не получит это место, она потеряет уверенность в себе. Ей придется вернуться домой. Она будет… Мысли се прервал звук открывшейся двери.
 Он был молод – на вид не более тридцати. «Красив, – подумала про себя Чарити, – но красота какая-то мрачная». Немного выше среднего роста. Стройный, очень темные волосы и глаза, худощавое аристократическое лицо. Яркие лучи солнца осветили его, когда он вошел в салон. Выражение холодного цинизма придавало его лицу что-то дьявольское. Он был дорого и элегантно одет. Хорошо сшитый сюртук и панталоны сидели на нем как влитые – верный признак того, что он следит за модой и одевается у хорошего портного. Он не производил впечатления человека добродушного. Такие мужчины не снисходят до горничных. Но нельзя судить о человеке, который еще не произнес ни единого слова. Чарити почувствовала себя униженной: одна в доме незнакомого джентльмена без слуг или компаньонки, потому что сейчас она сама была в роли прислуги – безработной прислуги. Девушка опустила глаза, оставаясь в тени. Она изо всех сил старалась сохранить манеры типичной гувернантки.
 – Мисс Дункан? – спросил он. Тон у него был, как и ожидала Чарити, высокомерный и скучающий, хотя тембр голоса приятный. Он совершенно не стремился произвести на нее приятное впечатление. А почему, собственно, должно быть по-другому? Он всего лишь проводил собеседование с гувернанткой для своих детей.
 – Да, сэр, – сказала Чарити, стараясь выглядеть достойно, но не слишком гордо. Спину она держала прямо. Все-таки она леди!..
 – Присядьте, пожалуйста.
 Он указал на кресло, стоявшее рядом с ней, куда не попадал солнечный свет, чему Чарити была очень рада. Собеседования не становятся легче, даже если уже имеешь опыт.
 – Да, сэр, – ответила она, садясь в кресло и опустив глаза долу. Она будет отвечать на вопросы кратко и честно. Будем надеяться, что ужасных вопросов не будет.
 Мистер Эрхарт сел в кресло напротив нее, положив ногу на ногу. Сапоги из дорогой кожи ярко блестели. Его камердинеру пришлось немало потрудиться, чтобы добиться такого блеска. Атмосфера богатства, уверенности в себе и силы окружала мужчину. Чарити чувствовала себя очень неуютно во время последовавшей паузы.




 Глава 2


 «Как нужно проводить собеседование с претенденткой на должность будущей жены?» – размышлял маркиз Стаунтон.
 – Рекомендательное письмо от пастора вашего прежнего прихода произвело на меня хорошее впечатление, мисс Дункан, – сказал он.
 – Благодарю вас, сэр, – ответила девушка.
 – Однако оно было написано уже год назад. С тех пор вы где-нибудь служили? – спросил мистер Эрхарт.
 Не поднимая глаз, Чарити помолчала, обдумывая ответ.
 – Да, сэр, – наконец сказала она.
 – И где же, мисс Дункан?
 – Восемь месяцев я была гувернанткой троих детей, сэр, – ответила Чарити.
 – «Восемь месяцев», – повторил он и замолчал, ожидая продолжения. Не дождавшись, сам задал вопрос:
 – А почему расторгли договор с вами? – Меня уволили, – поколебавшись, ответила она.
 – В самом деле? – спросил он. – Почему же, мисс Дункан?
 Может быть, она не могла справиться с детьми? В это он мог поверить. Казалось, у нее совсем нет характера.
 – Мой… мой хозяин обвинил меня во лжи, – тихо ответила девушка.
 Так. По крайней мере, она честная. Его удивил ее ответ и тот факт, что она не стала оправдываться. Вот уж действительно кроткая мышка.
 – А вы и вправду солгали? – поинтересовался он.
 – Нет, сэр, – коротко ответила она, не вдаваясь в объяснения.
 Он знал, каково быть несправедливо обвиненным. Это чувство было ему очень хорошо знакомо.
 – Это ваша первая попытка найти место после того случая? – спросил мистер Эрхарт.
 – Нет, сэр, – честно сказала Чарити. – Седьмая. Это седьмое собеседование.
 Его совсем не удивило, что она провалилась на всех предыдущих собеседованиях. Кому захочется нанять такое бесцветное и робкое создание для воспитания своих детей?
 – А почему же вам не везло? – спросил маркиз.
 – Думаю, сэр, – сказала она, – потому, что все задавали те же вопросы, что и вы.
 Да, конечно. Ее откровенное признание, без сомнения, приводило к немедленному окончанию беседы.
 – И вам никогда не хотелось солгать? – спросил он. – Сказать, что вы оставили место по собственной воле?
 – Да, – призналась девушка. – Я думала об этом, сэр. Но я так не сделала.
 Маленькая мышка к тому же еще и очень нравственная. Однажды кто-то сказал ей, что лгать очень дурно, и с тех пор она никогда не лгала, даже в своих собственных интересах. Даже если это значило, что она никогда не получит места. Она твердо придерживалась пуританской морали. Его отец ужаснулся бы.
 – Такая честность достойна похвалы, мисс Дункан, – заметил мистер Эрхарт. – Возможно, я смогу предложить вам кое-что.
 И тут она впервые взглянула ему в лицо, всего на мгновение. Длинные темные ресницы взметнулись вверх, и открылись большие ясные глаза глубокого синего цвета. Цвета летнего неба. Не того серого цвета, который иногда переходит в синий, а чистого синего – тут не могло быть никакой ошибки. А потом глаза снова скрылись за ресницами и веки опустились. На миг маркизу показалось, что он совершает ужасную ошибку.
 – Спасибо, сэр, – поблагодарила его девушка, задыхаясь от радости. – Сколько у вас детей? Они живут здесь вместе с вами?
 – Никаких детей у меня нет, – заявил он.
 Оба молчали. Она долго изучала свои колени, потом перевела взгляд на его колени и подняла глаза на уровень его груди – возможно, даже до его подбородка.
 – Нет детей? – Она нахмурилась. – Значит, мои ученики, сэр…
 – Нет никаких учеников, – сказал мистер Эрхарт. – Мне нужна не гувернантка, мисс Дункан. Я хочу предложить вам совсем другую должность.
 Очевидно, маленькая мышка почувствовала, что большой злой кот готовится к прыжку. Она вскочила с кресла и повернулась к двери.
 – Я не собираюсь предлагать вам ничего непристойного, мисс Дункан, – успокоил ее маркиз, не вставая с места. – По правде сказать, мне нужна жена. Я хочу предложить вам это место.
 Чарити повернулась к нему, избегая смотреть ему в лицо.
 – Место вашей жены? – недоуменно спросила она.
 – Да, место моей жены, – подтвердил он. – Мне нужна миссис Эрхарт, мисс Дункан. На время, разумеется. Конечно, брак будет навсегда, я полагаю, потому что такие вещи практически невозможно расторгнуть каким-нибудь менее драматическим способом, чем смерть одного из супругов. Если у вас романтические представления о браке по любви и счастливой жизни навеки, то мне придется распрощаться с вами и провести следующую встречу. Но я полагаю, что у вас нет таких романтических представлений о браке, а если и есть, то вам нужно понять, что это – всего лишь мечта, нереальная для человека в вашем положении.
 Чарити удивленно подняла брови, но возражать не стала. Она все еще стояла, готовая в любую минуту покинуть комнату, и смотрела на него через плечо.
 – Брак будет настоящим, – сказал он. – Но наше совместное пребывание как супружеской пары будет коротким – всего несколько недель, полагаю. После этого вы снова будете свободны, за исключением одного маленького неудобства – вы будете называться миссис Эрхарт вместо мисс Дункан. И вы будете очень хорошо обеспечены на всю жизнь.
 Она задумчиво смотрела на ковер, но уже не стремилась как можно скорее покинуть комнату. Было видно, что она боролась с искушением. Странно, если бы это было не так.
 – Не хотите ли снова присесть, мисс Дункан? – предложил маркиз.
 Чарити села в кресло, аккуратно сложив руки на коленях и не поднимая глаз.
 – Боюсь, я вас не совсем понимаю, – неуверенно произнесла она.
 – На самом деле все очень просто, – заявил мистер Эрхарт. – Мне нужна жена на короткий период времени. У меня мелькала мысль нанять кого-нибудь на эту роль, но это мне не подходит. Мне нужно иметь настоящую жену, связанную со мной на всю жизнь.
 Чарити облизнула внезапно пересохшие губы.
 – А когда этот короткий период закончится, что тогда? – помолчав, робко спросила она.
 – Я назначил бы вам содержание в пять тысяч в год, – сказал маркиз, – плюс дом, экипаж, слуги. Оплата ежегодных расходов на содержание дома.
 Девушка долго сидела очень тихо, не произнося ни слова. «Она обдумывает предложение, – сказал себе маркиз Стаунтон. – Думает о пяти тысячах в год, о доме и собственном экипаже. О том, что ей никогда больше не придется предлагать себя в гувернантки».
 – Откуда я знаю, что вы говорите правду? – наконец спросила она.
 Господи! Маркиз удивленно поднял брови и одарил ее своим самым холодным взглядом. Но взгляд его наткнулся на опущенные веки и пропал впустую. Она сидела, судорожно сцепив руки на коленях, не поднимая глаз. Конечно, для нее и ей подобных такое предложение действительно могло обернуться лишь злой шуткой.
 – Мы заключим с вами письменный договор, – успокоил ее мистер Эрхарт. – Я с моим адвокатом подготовлю его сегодня после обеда, мисс Дункан. Скажем, к трем часам? Вы, если хотите, можете поговорить с адвокатом и спросить его, могу ли я выполнить свою Часть соглашения. Вы готовы принять мое предложение?
 Она долго ничего ему не отвечала. Несколько раз открывала рот, как бы намереваясь что-то сказать, но не решалась.
 Чарити покусывала попеременно то нижнюю, то верхнюю губу, осторожно потянула за каждый палец правой перчатки, как бы собираясь снять ее, потом решительно натянула перчатку до запястья и тихо, но четко произнесла:
 – Семь тысяч.
 – Простите? – Ему показалось, что он ослышался, хотя говорила она очень отчетливо.
 – Семь тысяч в год, – более решительно повторила девушка. – Помимо тех вещей, которые вы назвали.
 Тихая маленькая мышка не хочет упустить свой единственный шанс!
 Ну, он не мог винить ее за это.
 – Конечно, мы сойдемся на шести тысячах, – сказал он, прищурив глаза. – Значит, вы принимаете мое предложение, мисс Дункан? Я могу отменить другие встречи?
 – Д-да, – неуверенно пробормотала она. Потом повторила более уверенно и громко:
 – Да, сэр.
 – Великолепно. – Мистер Эрхарт встал и протянул ей руку. – Я буду ждать вас здесь ровно в три часа. Поженимся мы завтра утром.
 Мисс Дункан подала ему руку и встала с кресла. Ее ресницы снова взметнулись вверх, и маркиз почувствовал, как его пронзил твердый взгляд этих синих глаз. Он едва удержался от желания сделать шаг назад.
 – Что произойдет, если вы встретите леди, на которой захотите жениться по-настоящему и провести с ней всю свою жизнь? – спросила она.
 Мистер Эрхарт ответил ей холодной улыбкой.
 – Не существует женщины, – твердо сказал он, – с которой я готов был бы провести даже один год.
 Чарити хотела что-то возразить, но передумала и отвела взгляд.
 «Все прошло на удивление хорошо», – подумал маркиз после ее ухода. Он ожидал, что его засыплют вопросами, особенно о том, что ей придется делать в течение первых нескольких недель. До того, как она снова станет свободна и сможет жить своей собственной жизнью на те средства, которые должны казаться ей огромным состоянием. Мисс Чарити Дункан не спросила его ни о чем. Он ждал от нее всяческих признаний. Она не рассказала ему никаких подробностей о себе. Ему по-прежнему было известно о ней очень немногое: ей двадцать три года, она дочь джентльмена, умеет читать, писать и считать, говорит по-французски, рисует и играет на фортепиано, имеет опыт в уходе за детьми и их обучении, любит детей. Это она сообщила в своем письме.
 Он также узнал, что она спокойна, скромна, не хорошенькая и не уродливая, сметливая. Его удивило только ее требование повысить сумму годового содержания. Нет, было что-то еще – ее глаза. Они противоречили всему ее облику. Но в каждой, даже самой заурядной, самой глупой женщине можно найти хотя бы намек на красоту, решил маркиз.
 Итак, завтра она станет его женой. Он поднял брови и поджал губы, обдумывая эту перспективу. Да, она подойдет, решил он. Очень даже мило.


* * *

 Чарити Дункан сидела у окна и штопала носки Филипа. Было еще только шесть часов, но уже темнело.
 Дом, в котором они с братом снимали скромную квартирку, стоял на узкой улице. Высокие дома на противоположной стороне закрывали небо. Изредка ей так хотелось снова оказаться в деревне. Нет, если быть честной, это случалось довольно часто. Девушка вздохнула.
 Что сказать Филу, когда он вернется с работы? Ей и самой все еще не верилось в реальность событий этого дня. Утром она отправилась на Аппер-Гросвенор-стрит, изо всех сил надеясь, что ее наконец возьмут на работу в качестве гувернантки. Но, даже приближаясь к дому, где ей предстояло встретиться с новым хозяином, она не могла сосредоточиться на предстоящей беседе: то ей виделось, как она находит бесценное ожерелье в сточной канаве, то представлялся другой способ неожиданно разбогатеть.
 Вместо того чтобы предложить ей скромное место гувернантки, мистер Эрхарт – красивый, элегантный, надменный – предложил ей замужество. Это было похоже на волшебную сказку – за исключением того, что в сказке он сделал бы предложение, влюбившись в нее отчаянно и бесповоротно. Мистеру Эрхарту же нужна была жена только на время, но он был действительно готов очень прилично содержать ее. Она удостоверилась, что в письменном соглашении все сказано. Она не лишится денег и в том случае, если он умрет раньше ее. Она будет иметь свои шесть тысяч в год до конца жизни, помимо других вещей, о которых он упомянул утром. Она с Пенни и детьми сможет жить очень неплохо на шесть тысяч и очень быстро заплатит долги отца. Филип, конечно, не слишком обрадуется, узнав, что он не единственный, кто спасет их от нищеты, но ему придется смириться. И он сможет жениться на Агнес.
 Чарити уже знала, что скажет Филипу, когда он придет с работы. У нее было достаточно времени, чтобы придумать правдоподобную историю. Но ей было очень не по душе лгать брату. Она даже не была уверена, что сможет сделать это. Но она должна – другого выхода у нее нет. Правду она не может ему сказать, он сочтет ее просто сумасшедшей. Ей и самой было трудно поверить в реальность происшедшего.
 – О Господи, – тяжело вздохнула Чарити, разглядывая уже не раз штопанные носки брата. Бедный Фил, он ничего не тратил на себя, а все только на братьев и сестер. Она поспешно смахнула слезу.
 И тут Чарити снова охватила паника. Это случалось с ней всякий раз, когда она вспоминала подписанное сегодня соглашение. Завтра ей придется выйти замуж за человека, совершенно ей незнакомого, да к тому же еще и внушающего страх. Она делала это исключительно ради денег. Но после того как бракосочетание состоится, пути назад не будет. У нее не будет – никогда! – настоящего мужа, настоящей семьи. Не то чтобы она собиралась замуж, однако лишиться всякой надежды было страшно.
 Вот Филип уже дома, усталый после длинного рабочего дня. Чарити приветливо улыбнулась ему, отложила работу и встала, чтобы налить ему супу.
 – Ты выглядишь усталым, – заметила она, подставляя щеку для поцелуя.
 – Ничего удивительного, вечером всегда выглядишь усталым, – ответил он. – М-м, как вкусно пахнет, Чарити.
 Он устало плюхнулся на стул.
 Чарити сидела с ним за столом, подперев лицо рукой, и смотрела на брата. Она не знала, с чего начать. Филип спросил, были ли письма из дома, а потом, когда она отрицательно покачала головой, вспомнил:
 – У тебя же была сегодня встреча. Прости, что не спросил об этом раньше. Как все прошло?
 Чарити улыбнулась брату.
 – Мне предложили место, – весело сказала она, Филип застыл с ложкой в руке.
 – Ну, это хорошая новость, – заметил он, улыбаясь. – Люди приятные, Чарити? Где они живут? Сколько у них детей?
 – Очень приятные, – ответила Чарити. – Уилтшир. Три. – Она продолжала улыбаться. – Да, это хорошая новость.
 Брат постарался изобразить радость ради нее, догадалась девушка.
 – С тобой кто беседовал, мистер Эрхарт? – спросил Филип. – А ты видела миссис Эрхарт, Чарити?
 – Да, конечно, – сказала она. – И детей тоже. Они все очень приятные, Фил. Тебе бы они понравились. Завтра уезжают в деревню. Я поеду с ними.
 – Завтра, – нахмурился брат. – Так скоро?
 – Да. – Она ласково улыбнулась ему. – Я приготовила тебе супу на три дня и испекла печенье с изюмом – ужасная роскошь, я знаю, но мне захотелось сделать тебе приятное.
 – Наверное, я завтра отпрошусь на час, – сказал он, – чтобы проводить тебя и убедиться, что твои новые хозяева достойны тебя. Когда вы отправляетесь?
 – Нет, Фил. – Она протянула руку и погладила брата по спине. – Не нужно этого делать. Мне будет неприятно попрощаться с тобой и сразу же заняться детьми. Лучше не провожай меня.
 Брат накрыл ее руку своей ладонью и ласково похлопал.
 – Ну, как хочешь, – сказал он. – Но Уилтшир не так уж далеко, Чарити. И это не на всю жизнь. Если тебе там не понравится, то в любое время можешь оставить это место и вернуться домой. Пенни будет очень рада, а дети придут в восторг.
 – Но я все-таки хочу работать, – сказала Чарити. – Почему ты один должен кормить всех нас?
 – Потому что я – глава семьи, – ответил Филип.
 – Глупости!
 Она встала, взяла его пустую миску и налила еще супу, не спрашивая, хочет ли он добавки. «Филип, – подумала она, – очень рассердится на меня. И это понятно. Но послезавтра он уже ничего не сможет поделать». На мгновение ей стало ужасно жалко себя при мысли, что на свадьбе не будет никого из родных. Но она постаралась прогнать это чувство. Почему она должна себя жалеть? Она собирается стать состоятельной женщиной – вот уж действительно судьба, достойная жалости!
 Они рано легли спать. Уже стемнело, а свечи они экономили. Кроме того, прощаться всегда очень сложно. Кажется, в последние часы перед расставанием и говорить уже не о чем – возможно, потому, что сказать друг другу нужно так много. А на этот раз было бы еще хуже, чем всегда, потому что пришлось бы много лгать. Фил спросил ее о детях, которых она будет учить, и ей пришлось придумать для них пол и возраст.
 Чарити ненавидела ложь. Но как она может сказать ему правду сейчас? Наступит время, когда она сможет рассказать ему все. Когда она сможет наконец заботиться о семье. Тогда будет поздно ужасаться ее безумному поступку. Да, такое время наступит. Но не сейчас.
 Утром Чарити поднялась рано. Так она делала каждый день с тех пор, как поселилась вместе с братом в Лондоне, чтобы приготовить ему завтрак и завернуть пару кусков хлеба с жалкими ломтиками засохшего сыра. Сегодня она добавила еще его любимое лакомство – печенье с изюмом. Чарити молча обняла брата, когда тот собрался уходить.
 – Береги себя, – сказал он, крепко обнимая сестру. – Мне очень не нравится, что ты вынуждена делать это, Чарити, хотя я – глава семьи. Однажды ты снова станешь свободной и сможешь жить, как и подобает леди, обещаю тебе.
 – Я тебя люблю, – сказала Чарити. Через несколько часов, Фил, я стану женой очень состоятельного человека. Я собираюсь стать очень богатой женщиной. О, Фил, Фил. – Слезы! Какая я глупая. – Она засмеялась и вытерла слезы.
 Филип ушел. Вот так. В комнате было пусто и холодно. Это день ее свадьбы. В детстве они с Пенни иногда играли в свадьбу – она всегда была веселой и роскошной. Но теперь это была не игра. Это был день ее настоящей свадьбы. Чарити нетерпеливо поморгала, прогоняя появившиеся слезы.


* * *

 – Ты с ума сошел, Тони? – спросил друга лорд Роулинг на еженедельном балу в «Олмаке». Маркиз Стаунтон равнодушно разглядывал в монокль танцующих женщин. – Ты действительно хочешь совершить этот безумный поступок?
 – Да, абсолютно верно, – со вздохом ответил маркиз. Он повел рукой, усеянной кольцами с драгоценными камнями. – Взгляни на этот огромный брачный рынок, Перри, – «Олмак» в разгар сезона. Весь самый ходовой товар выставлен на продажу в этом зале, и предполагаемые покупатели осматривают его. Я – покупатель. Почему бы мне и не быть им? Я наследник герцога, а старый герцог, как говорят, очень болен. Мне двадцать восемь лет и моложе я не стану. Вот я и решил тоже сделать покупку, только на другом рынке.
 – Ты дал объявление в газете насчет гувернантки, а выбрал жену, – укоризненно покачал головой лорд Роулинг. – Ты выбрал совершенно незнакомую женщину после короткого разговора. Тебе ничего о ней не известно.
 – Напротив, – возразил маркиз Стаунтон, направив лорнет на очень молодую леди и оглядывая ее с ног до головы. – Ее очень рекомендовал пастор прихода, где она выросла. Ее уволили с последнего места через восемь месяцев за ложь, которую она, по ее словам, не говорила. Она – простая, тихая, маленькая мышка. Она торговалась со мной, Перри, и выжала больше денег, чем я ей предложил. Она идеально подходит мне. Так, девчонка Марчей прибавила в весе с начала сезона. Тот, кто возьмет ее замуж, через несколько лет будет иметь очень толстую жену. Но некоторым мужчинам нравятся пухлые женщины.
 – Тони! – возмутился его друг. – Такого циника я еще не встречал. Твоя женитьба не укладывается ни в какие разумные рамки.
 – Почему? – удивился маркиз. – Если бы я обратился к папаше одной из присутствующих здесь юных леди, Перри, он сцапал бы меня тут же, не обращая внимания на мою репутацию неисправимого повесы. Точно так же и его дочка. Я – матримониальный приз. Эта дочка ничего не знала бы обо мне, кроме самых общих сведений, а я не знал бы ничего о ней. Мы были бы чужими друг другу. Существует ли действительно разница между женитьбой на одной из этих женщин и женитьбой на маленькой мышке? Гувернантке, у которой слюнки потекли, когда она почуяла запах богатства? Между ними есть только одно существенное различие. Мышку можно бросить, когда она выполнит свою задачу.
 Лорд Роулинг достал из кармана табакерку и, забыв открыть, держал в руке, уставясь на своего собеседника.
 – Ты совершаешь ошибку, Тони, – сказал он. – Ужасную и непоправимую ошибку. А что, если эта женщина не захочет быть сброшенной со счетов?
 Маркиз Стаунтон высокомерно приподнял бровь.
 – Как все невесты, Перри, – сказал он, – завтра она даст обет послушания. Полагаю, я все-таки потанцую с мисс Хеншоу. Ей уже известна моя дурная репутация. Она так очаровательно краснеет и отводит глаза всякий раз, когда случайно встретится со мной взглядом. А делать это ей приходится очень часто.
 Он неторопливо отошел. Главная задача вечера была выполнена – Роулинг согласился быть свидетелем на его свадьбе. Стаунтон не часто посещал «Олмак» или другие модные бальные залы, но сегодня вечером он решил повеселиться как следует. Маркиз танцевал с пылающей от смущения мисс Хеншоу, заставляя ее краснеть еще больше. «Последний вечер неженатого человека», – подумал он. Но эта мысль никак его не пугала.
 Завтрашнее его бракосочетание – просто еще один день в его жизни.




 Глава 3


 Верный своему обещанию, лорд Роулинг явился на следующее утро на Аппер-Гросвенор-стрит как раз вовремя, чтобы сопровождать жениха в церковь. Маркиз Стаунтон, к вящему изумлению друга, появился спокойным и одетым, как будто собрался на утреннюю прогулку по Бонд-стрит.
 – Ты не передумал? – спросил друга лорд Роулинг, когда они собрались выйти из дома. – Я могу как-нибудь убедить тебя, Тони, отказаться от этого опасного шага?
 – Боже милостивый, конечно, нет, – сказал маркиз, небрежно надевая шляпу.
 Церковь была не самой фешенебельной в Лондоне. Лорду Роулингу она показалась довольно мрачной, так же как и улица, на которой она стояла. Жених, казалось, не испытывал ни уныния, ни особой радости. Он кивнул своему адвокату и без дальнейших церемоний направился в церковь. Обменявшись взглядами, свидетели последовали за ним.
 В церкви, сидя в слабо освещенном заднем ряду, их уже ждала невеста. Жених сразу заметил, что она была одета так же, как и накануне. Не сделала даже попытки украсить себя всяческой мишурой, как это обычно делают невесты. Маркиз пожалел, что вчера не догадался дать ей денег на покупку нового платья для сегодняшнего дня и на свадебные наряды, которые она могла взять в свое более богатое будущее. А ведь они должны сразу после бракосочетания отправиться в имение. Теперь времени для покупок уже не будет. Ну ладно. Не важно. Будет даже лучше, если она поедет так, как есть.
 – Мисс Дункан? – Маркиз слегка поклонился и предложил девушке руку. – Да, сэр. – Она встала и, быстро взглянув на него, опустила глаза. Казалось, она не знает, как ей поступить: положить свою руку сверху или взять его под руку. Маркиз взял ее руку и положил на свое запястье. Он не стал знакомить свою невесту с лордом Роулингом, чтобы не терять времени. Он спешил.
 – Священник уже ждет нас, – нетерпеливо сказал маркиз Стаунтон.
 – Да, сэр. – Чарити посмотрела в сторону алтаря.
 Энтони Эрхарт, к своему удивлению, почувствовал, что рот у него пересох, а сердце бьется неровно. Эта совершенно незнакомая женщина сейчас станет его женой. На всю жизнь.
 «Как бы мне не пришлось потом горько пожалеть о своем поступке», – подумал маркиз, но тут же прогнал эту мысль. Она уже посещала его сегодня на рассвете, а потом за завтраком. Он презирал себя за эти минутные слабости. Маркиз Стаунтон решительно повел свою невесту к алтарю.
 Энтони нашел свадебную церемонию очень короткой и ничем не примечательной. Что-то сказал священник, что-то сказал он, что-то сказала она. Роулинг вручил маркизу кольцо, которое тот надел невесте на палец. Теперь было поздно гадать, пожалеет ли он когда-нибудь об этом дне. Больше не было мисс Чарити Дункан. Она стала его женой. Энтони почувствовал облегчение. Он наклонил голову и сжатыми губами слегка коснулся уголка ее холодных губ.
 Потом священник поздравлял их с добродушным юмором, адвокат постарался придать себе торжественный вид, а Роулинг улыбался и был очарователен. Оставалось еще расписаться в книге регистрации браков.
 – Примите мои наилучшие пожелания, леди Стаунтон, – тепло улыбнувшись, сказал Роулинг, беря руку Чарити в свои.
 – Ч-что? – спросила она.
 – Вы еще не привыкли к своему новому имени, – сказал лорд Роулинг, поднося ее руку к губам. – Желаю вам счастья, мэм.
 – Вы теперь Чарити Эрхарт, – объяснил ей маркиз. – Маркиза Стаунтон.
 – О, вы в самом деле маркиз? – удивилась Чарити, взглянув на него широко открытыми глазами. И на этот раз он отступил назад под ее взглядом.
 – Стаунтон, к вашим услугам, сударыня, – сказал он. Ему действительно вчера нужно было уделить больше внимания этим глазам. Но теперь уже поздно. – Позвольте представить вам лорда Роулинга.
 Шел дождь, когда они вышли из церкви. Холодный мелкий дождь моросил с серого тоскливого неба.
 – Добрый знак, – засмеялся Роулинг. – Самые счастливые браки всегда начинаются в дождливые дни, как говорила моя бабушка. Думаю, она вышла за моего деда в проливной дождь, и они счастливо прожили вместе сорок лет.
 Но кажется, никто не был готов разделить его искренний оптимизм. Маркиз Стаунтон торопливо вел свою молчаливую невесту к экипажу. Им нужно было еще позавтракать со своими свидетелями, забрать сундуки жены из ее квартиры и отправиться в имение. Он написал отцу, чтобы его ждали завтра, но не упомянул, что привезет жену.
 Маркиз сел в экипаже рядом с супругой. Двое других мужчин расположились напротив них. Ему было немного жалко девушку – странно, если учесть, что он обеспечил ей будущее, на которое ни одна гувернантка не могла бы рассчитывать. Кроме того, ему было непривычно испытывать сочувствие к кому-либо. И впервые его поразило, что никто не сопровождал ее на бракосочетание. Неужели у нее совершенно нет друзей или родственников?
 На внутренней стороне большого пальца кожаная перчатка совсем износилась, скоро там появится дырка.
 Он – женатый человек. Незнакомка, чья рука в тонкой перчатке легко касается его запястья, – его жена, маркиза. На мгновение все показалось ему странным и нереальным. И очень реальным тоже.
 Она – замужняя дама. Она пришла к этой пустой мрачной церкви сегодня утром, вошла в нее как Чарити Дункан, а полчаса спустя вышла из нее другим человеком. Человеком с другим именем. Все изменилось в ее жизни. Ничто уже не будет прежним. Она – Чарити Эрхарт…
 Чарити повернула голову, чтобы взглянуть на неразговорчивого мужчину, сидевшего рядом с ней в экипаже. Он не произнес ни слова с тех пор, как его лакей вынес маленький сундучок из квартиры Филипа. Экипаж, казалось, заполнил всю улицу и привлек всеобщее внимание. Он удивленно спросил ее, не будет ли еще чего-нибудь.
 – Нет, сэр, – сказала она, подумав, не должна ли она называть его сударем.
 Она была… Она чувствовала себя очень глупо. Он, должно быть, ощутил ее взгляд, повернул голову, и взглянул на нее. Какие темные глаза, подумала Чарити. Почти черные. И непроницаемые. Казалось, будто его глаза закрыты тяжелым занавесом или стальной дверью так, чтобы никто не смог заглянуть ему в душу.
 – Я – кто? – спросила Чарити. Ни за что на свете она не могла бы вспомнить свое новое имя и титул. – Вы – маркиз, как дальше?
 – Стаунтон, – сказал он. У него был орлиный нос и довольно тонкие губы. Темный локон упал на правую бровь и завивался там, как вопросительный знак. – Старший сын герцога Уитингсби. Его наследник, сударыня. Мы едем в Инфилд-Парк, имение отца в Уилтшире, чтобы представить вас ему.
 Он действительно маркиз. Лорд Роулинг не шутил. Значит, ее муж не просто мистер Эрхарт. Ну, конечно, ведь слуги обращались к нему милорд, а ее называли миледи. Он сын и наследник герцога. Герцога Уитингсби. В один прекрасный день он и сам станет герцогом. А она станет… Нет, она не станет. Не на самом деле.
 – Почему вы женились, не сообщив об этом отцу? – спросила Чарити. – И почему на мне? Я дочь благородного человека, но любой ожидал бы, что будущий герцог будет искать себе жену более высокого происхождения, чем у меня.
 «Зубы у него очень белые, но улыбка довольно неприятная, – подумала Чарити, – глаза в ней не участвуют».
 – Возможно, сударыня, в этом все дело, – сказал он.
 Он женился на мне, чтобы кому-то насолить? Своему отцу?
 – Вы с отцом поссорились? – спросила Чарити. Маркиз продолжал улыбаться – только губами.
 – Скажем так, – сказал он. – Чем меньше будет доволен отец, тем больше удовольствия это доставит мне.
 Чарити сразу все поняла. Было бы глупо не понять.
 – Значит, я только пешка в вашей игре, – грустно заметила она.
 Улыбка исчезла с лица маркиза.
 – Очень хорошо оплаченная пешка, сударыня, – сухо сказал он. – Такая, которая будет носить мой титул до конца жизни.
 Хорошо, подумала Чарити, что им придется провести вместе всего несколько недель – ровно столько, чтобы она успела внушить отвращение герцогу Уитингсби. Вряд ли ее «муж» сможет когда-нибудь понравиться ей. Кто женится на незнакомке только для того, чтобы досадить своему отцу?
 Конечно, у нее нет морального права осуждать его. Она ведь приняла его предложение вчера – Господи, неужели это было лишь вчера? – не требуя от этого человека ничего, кроме подтверждения, что он может сдержать данное обещание. Она вышла за него замуж именно из-за этих обещаний. Она – женщина того орта, которая может выйти замуж за незнакомца ради денег. Такое признание было неприятно делать даже себе. Именно себе.
 Маркиз, наверное, всегда будет для нее незнакомом, подумала Чарити Эрхарт. Даже если она и проведет в его обществе несколько недель. Эти глаза! В них невозможно заглянуть. Это говорит о том, что человек предпочитает скрывать свои чувства и ему нет дела до чувств других людей. Глаза почти пугали ее.
 – Разве не жестоко жениться на мне лишь для того, чтобы свести с кем-то счеты? – спросила Чарити. – Разве ваша ссора не утихла бы через некоторое время, как бывает со всеми ссорами?
 Ей это было очень хорошо известно: она выросла в многодетной семье.
 – Вы хотите сказать, что мы с отцом могли бы расцеловаться и помириться? – насмешливо сказал маркиз. – Поберегите эти пустые разговоры для ваших учеников, сударыня. Хотя у вас их больше не будет, правда?
 Чарити обиделась. Пустые разговоры? Как старшая в семье, она давно научилась понимать других, принимать их точку зрения, быть посредником, миротворцем. «Какой же все-таки неприятный человек, – подумала девушка. – Так пренебрежительно разговаривать с леди!» И снова ее потрясла мысль, что он – ее муж. Она дала ему обет послушания на всю оставшуюся жизнь, хотя всего через несколько недель снова будет дома, с детьми. Однако свободной по-настоящему она уже никогда не будет. В любое время, когда ему заблагорассудится, маркиз сможет потребовать от нее выполнения его желаний. Нет, напрасно она мучает себя такими глупыми мыслями. Маркиз Стаунтон, как и она сама, будет только счастлив порвать связывающие их узы.
 – Мне кажется, – сказала Чарити, помолчав, – что мужчине, который в один прекрасный день может стать герцогом, захочется иметь собственных наследников.
 Едва она произнесла эти слова, как уже пожалела, что вовремя не остановилась и не прикусила язык. Щеки ее вспыхнули. Она пыталась разобраться в мотивах, по которым маркиз женился именно на ней, и, к сожалению, произнесла свои мысли вслух.
 – В самом деле, сударыня? – удивился он. – Вы добровольно предлагаете мне свои услуги?
 «Непринужденный тон совершенно не соответствует мрачному и холодному выражению его лица», – подумала Чарити.
 Она углубилась в размышления о том, сам ли он завязал шейный платок таким сложным узлом или это сделал его камердинер. Прошлой ночью, лежа без сна, она вдруг подумала: «А что, если…»
 Но сейчас он, казалось, дал понять, будто в ближайшие недели не собирается вменить ей в обязанности это.
 – Вы – моя жена, – раздался спокойный, холодный голос маркиза.
 – Да, сэр, – согласилась Чарити, думая о своем.
 Без сомнения, камердинер помогает ему надеть пальто, которое сидит на нем как влитое и подчеркивает его широкие плечи. Интересно, кто его портной – может быть, знаменитый и очень дорогой Уэстон?
 – Нам придется остановиться на ночь раньше, – сказал маркиз Стаунтон, глянув в окно, и недовольно поморщился. – Черт возьми, дождь опять усилился.
 Чарити была рада сменить тему. Ее мучил один важный вопрос, хотя она должна была задать вчера сотню вопросов, прежде чем принимать предложение и подписывать какие-либо бумаги. Но на самом деле она подумала об этом гораздо позже, уже сидя дома за штопкой носков Филипа. Не могла же она тогда прямо спросить мистера Эрхарта: «Вы собираетесь спать со мной, сэр?» От одной мысли об этом ее бросало в жар и холод.
 Внешне он очень хорош собой и даже опасно привлекателен. Но как человек довольно неприятен. Вряд ли он может быть хорошим мужем или… э-э-э… любовником.
 Если это случится, конечно. К счастью, совершенно не похоже, что это может произойти. Значит, она проживет всю свою жизнь, так и не став женой по-настоящему. У нее никогда не будет собственных детей. На это она давно уже не надеялась – с тех пор, как умер отец и она осознала, насколько бедна их семья. Теперь, когда не оставалось ни малейшей надежды, эта мысль угнетала ее. Ей бы хотелось узнать… Она догадывалась о том, что происходит между супругами, но одно дело – знать, и совсем другое – испытать это самой. Ход собственных мыслей огорчал Чарити. Не пристало настоящей леди думать об этом.
 Дождь постепенно усиливался и, наконец, полил как из ведра. Дорога превратилась в море бурой грязи, из окна экипажа было видно не больше, чем на несколько метров. Экипаж медленно двигался вперед, иногда его опасно заносило. Минут через пятнадцать кучер свернул на булыжный двор придорожной гостиницы. Как поняла Чарити по выражению лица маркиза Стаунтона, заведение было отнюдь не того сорта, в каких привык останавливаться будущий герцог.
 Ей. вспомнились слова лорда Роулинга о браках, заключенных в дождливый день. Если он прав, то их брак должен стать самым благословенным за всю историю человечества, грустно улыбнулась Чарити.
 Маркиз и маркиза Стаунтон подождали, пока лакей открыл для них дверцу экипажа и опустил ступеньки. Под большим черным зонтом, который держал над ее головой маркиз, Чарити поспешила в темную комнату с низким потолком, которая в гостинице служила пивным баром. Она стояла, отряхивая капли дождя с подола платья и пальто, пока маркиз Стаунтон беседовал с хозяином, человеком необъятных размеров. Тот, казалось, был больше раздосадован, нежели обрадован тем, что дождь загнал в его гостиницу нежданных гостей.
 – Идемте, – наконец сказал ее муж, указывая на деревянную лестницу, по которой уже поднимался хозяин гостиницы. – Кажется, плохая погода сделала эту гостиницу очень популярной. Нам повезло, мы приехали вовремя, одна комната еще свободна.
 Комната была не слишком большая. От середины ее скошенный потолок уступами спускался вниз. Единственное крошечное оконце выходило во внутренний двор. В комнате стоял умывальник, маленький стол и кресло. Другой мебели не было, потому что все остальное пространство занимала огромная кровать.
 – Можете оставить нас. – Маркиз кивнул хозяину, который молча покинул их. – Ну, сударыня, вот это должно будет заменить нам комнаты, которые я заказал для нас в почтовой гостинице в двадцати милях отсюда. Нам придется ужинать в общем зале, и остается только надеяться, что еда будет сносной.
 Кровать похожа на живое существо, чье молчаливое присутствие бросается в глаза и раздражает, отметила про себя Чарити.
 – Уверена, так и будет, сэр, – сказала она, бросая шляпку и перчатки на кровать непринужденным, как ей хотелось надеяться, жестом.
 – Вы, наверное, захотите привести себя в порядок и, может быть, отдохнуть немного до ужина, – предположил маркиз. – Я оставлю вас, сударыня, и буду иметь честь вернуться за вами, чтобы сопровождать в обеденный зал.
 Чарити попыталась представить себе, куда маркиз может пойти в этой жалкой гостинице.
 Наверное, в бар, чтобы выпить скверного эля. Вряд ли он придется ему по вкусу. Но сейчас это мало ее заботило. Она испытывала чувство огромного облегчения, оставшись одна, – пусть и в этой ужасной комнате. Никогда прежде Чарити не воспринимала кровать как одушевленное существо. Кровать всегда была для нее лишь мебелью, на которой спят. Однако раньше она никогда не была в спальне с мужчиной. Кроме отца или братьев. Не говоря уж о том, чтобы провести ночь в одной спальне и в одной постели с джентльменом.
 «Но я – жена этого джентльмена», – напомнила себе Чарити, лежа на постели, чистой, но очень жесткой и довольно неровной. Она сняла обувь и вытащила заколки из волос.
 Филип, наверное, думал о ней сегодня. Воображал себе, как она знакомится с мистером и миссис Эрхарт, их тремя детьми. Наверняка он желал, чтобы они были добры к ней, а дети не слишком действовали на нервы во время поездки. Он смотрел в окно на дождь и волновался за нее. Брат с нетерпением будет ждать ее первое письмо.
 «Что бы сказал Филип, – гадала Чарити, – если бы узнал о моем замужестве? О том, что теперь я – Чарити Эрхарт, маркиза Стаунтон, а в один прекрасный день стану герцогиней Уитингсби? Что в течение ближайших недель мне предстоит играть роль пешки в глупой ссоре между маркизом и герцогом, его отцом? Что после этого я стану состоятельной леди с годовым доходом в шесть тысяч, и к тому же обладательницей дома со слугами и собственного экипажа?»
 Отец никогда не имел собственного экипажа. Единственной служанкой у них была Полли, которая оставалась с ними все последние десять лет, потому что считала себя членом семьи, да ей и некуда было больше идти.
 «О, Фил, – думала Чарити, закрывая глаза. – У тебя будет возможность жить в собственном доме, пожениться с Агнес, завести детей. Жить без груза долгов, оставшихся после отца, без необходимости содержать всех нас. Ты сможешь жить, как подобает сельскому джентльмену».
 Ей вспомнились дом и дети. Как Пенни там справляется одна? Ей только двадцать лет, она хорошенькая, добрая девушка. Наверное, мечтает о поклоннике и о замужестве. Здоровы ли дети? Не голодают ли? Есть ли у них приличная одежда? Скучают ли они по ней так же, как она по ним?
 «Скоро, – мысленно пообещала себе Чарити, – я снова буду с вами. Все будет так, как мы мечтали, когда еще был жив отец и мы не знали о своей нищете. Никогда больше мы не будем бедными, беззащитными – и никогда больше не разлучимся».
 Да, она поступила правильно. Как она могла отказаться от такого совершенно неожиданного и заманчивого предложения? Это было как дар небес. А как же? Она гнала от себя мысль о том, что это предложение может оказаться вовсе не даром небес. Особенно если учесть демоническую внешность и непроницаемые глаза маркиза Стаунтона.
 Конечно, она поступила правильно. Поздно сожалеть, сделанного не вернешь.
 Да, она поступила совершенно правильно.
 К полуночи дождь прекратился. Маркиз Стаунтон стоял в дверях гостиничного бара, опершись плечом о косяк двери, и глядел на вымощенный булыжником двор. Ему было холодно. Конечно, теперь уже слишком поздно двигаться в путь, да и дорогу развезло.
 Он был последним из посетителей бара и постояльцев гостиницы, который еще не отправился на покой. За его спиной хозяин намеренно шумно наводил порядок. Он ясно давал понять, что постояльцу пора отправиться в постель.
 – Завтра утром будет солнце, милорд, – сказал хозяин.
 – М-да, – согласился маркиз.
 В Инфилд-Парк они приедут в солнечную погоду. Как чудесно! Губы его сжались в тонкую линию. Нужно было проигнорировать приглашение отца, с запоздалым сожалением подумал Энтони Эрхарт. Ему не нужно было отвечать на него. Было бы лучше написать коротко и учтиво в том смысле, что он слишком занят делами и не сможет воспользоваться любезным приглашением его милости. Какое ему дело до болезни герцога? Разве отец думал о нем, когда он сломал себе ногу и едва не сломал шею шесть лет назад, когда мчался в двухколесном экипаже в Брайтон? Нисколько.
 Восемь лет назад все связи между ним и отцом были прерваны. Даже в финансовом отношении ничто не связывало его с Уитингсби. Он был совершенно независим материально и мог не обращать внимания на письмо отца. Его удивляло, почему же он все-таки чувствовал себя некоторым образом обязанным принять приглашение. Прошлое все еще держало его, оно еще не было похоронено окончательно.
 Ему нужно было проигнорировать это письмо. Он нашел бы способ отречься от своих прав по рождению. Пусть Уильям станет герцогом после смерти отца, а Клодия – герцогиней. При этой мысли маркиз Стаунтон насмешливо скривил губы. Какая в этом была бы ирония: Клодия – герцогиня Уитингсби.
 Клодия…
 Хозяин гостиницы покашлял, пытаясь обратить на себя внимание маркиза.
 – Подать вам что-нибудь еще, милорд? – спросил он.
 – Нет, спасибо, – поблагодарил его маркиз, выпрямился, вошел в дом и закрыл дверь. – Я иду спать. Спокойной ночи, – сказал он и направился вверх по лестнице.
 В его планы не входило осуществление своих супружеских прав. Да и какое удовольствие можно было получить, переспав с серой мышкой? Зачем ему девственница с ее страхом, болью и слезами? И кровью. Кроме того, он женился не ради удовольствия. Маркиз Стаунтон и сейчас не собирался воспользоваться своими правами мужа. Но условия для ночлега в этом жалком подобии гостиницы действовали ему на нервы. Во-первых, он спал очень беспокойно и ему не нравилось делить постель с кем-нибудь. Делить постель с кем-нибудь он мог только для любовных утех, а не для сна. Во-вторых, ему была неприятна даже мысль о присутствии другого человека в такой интимный момент, как сон.
 Сегодня маркизу больше, чем когда бы то ни было, хотелось уединения. Вместо этого он был обречен провести остаток ночи не только в одной комнате со своей женой, но еще и в одной постели.
 В комнату попадало достаточно света от фонаря, висевшего над дверью конюшни во внутреннем дворе гостиницы, чтобы он смог раздеться, не зажигая свечи, и скользнуть под одеяло с краю широкой постели, ближе к двери. Жена спокойно спала на другом краю кровати.
 Его жена! Вдруг маркизу стало интересно, есть ли у нее семья. Никто не только не проводил ее в церковь, но никто не вышел из квартиры, когда экипаж остановился, чтобы забрать ее сундук. Неужели у нее совсем никого нет? Семьи? Друзей? Ну, друзей у нее скоро будет сколько угодно, цинично подумал маркиз Стаунтон. Очень просто найти друзей, когда у тебя шесть тысяч фунтов в год. Неужели в этом маленьком сундучке уместилось все ее имущество? Где же остальные вещи? Можно ли жить, имея так мало?
 Но она сама его не интересовала. Ему не хотелось знать о ней ничего, кроме того, что он уже знал. И конечно, он не хотел жалеть ее. Она и не нуждается в жалости: ее будущее обеспечивает контракт, подписанный ими обоими вчера, и сегодняшнее бракосочетание. Лишнее любопытство ни к чему. Она послужит его цели, и будет за это хорошо вознаграждена. Он всегда хорошо платил женщинам, которые были ему полезны. Эта, конечно, оказывала ему не совсем обычные услуги, но, тем не менее, ее время будет хорошо оплачено. Он не должен беспокоиться за нее.
 Маркиз решительно приказал себе уснуть.
 Но сон не шел к нему. Совершенно. И постепенно Энтони осознал почему: правым боком он чувствовал тепло ее тела, хотя они и не касались друг друга. Девушка лежала тихо и спокойно – слишком тихо и слишком спокойно для спящей. Наверное, ей так же трудно уснуть, как и ему.
 – Вам нужно уснуть, – сказал маркиз. – Завтра будет трудный день.
 Он ощутил беспричинную досаду на нее. Не спит и этим вмешивается в его личную жизнь даже больше, чем просто своим физическим присутствием.
 – Я уже пересчитала всех овец в Англии, – тихо сказала Чарити.
 Маркиз поджал губы.
 – Я как раз принялась считать овец в Уэльсе, когда вы заговорили со мной, – укоризненно сказала девушка, – Теперь мне придется начать все сначала.
 Он ждал от нее обычного кроткого «да, сэр», и ответ удивил его. Неожиданно для себя маркиз вспомнил ее глаза. За ужином она сидела напротив него, и по непонятной для него самого причине он старался избегать ее взгляда. Ее глаза, казалось, грозили опасностью, хотя вряд ли он смог бы объяснить какой. А сейчас в ее ответе ему послышался намек на юмор, Маркизу Стаунтону совсем не хотелось, чтобы его временная жена имела чувство юмора – и такие глаза. Ему хотелось, чтобы она была незаметной, бесхарактерной и безликой.
 – Это самая убогая постель, на какой мне только доводилось спать, – сказала Чарити.
 – Примите мои извинения, – вежливо сказал Энтони. – Другого выбора не было.
 Она помолчала, но это молчание говорило само за себя. Он ощущал ее присутствие в комнате, в его постели. Это лишало его сна. Энтони повернулся на бок и оказался лицом к лицу с ней. В полумраке он смог разглядеть, что девушка не надела свой скромный ночной чепец. Волосы закрывали всю подушку. Они были длинные, слегка волнистые и выглядели очень привлекательно. И опять Энтони ощутил беспокойство. Достаточно и того, что у нее необыкновенно красивые глаза, чего он в свое время не заметил. Ведь на роль временной жены он выбрал эту девушку именно из-за невзрачной внешности.
 «Что может чувствовать невинная девушка в такой ситуации?» – с любопытством подумал маркиз Стаунтон. Возможно, только этого он еще не испытал в своей жизни, столь богатой любовными приключениями. Она лежала на спине, закрыв глаза. Но, почувствовав его изучающий взгляд, повернула к нему лицо и открыла глаза. Энтони чувствовал свежий запах ее волос. Они пахли мылом. Никогда еще запах мыла не казался ему таким возбуждающим. Он таким никогда и не был. Энтони нахмурился.
 – Тысяча триста шестьдесят четыре, – произнесла Чарити вслух, когда молчание стало уже слишком гнетущим. Голос ее звучал напряженно. «Шуткой девушка пытается побороть свой страх, – внезапно осенило его. – Она ведь наверняка впервые в одной постели с мужчиной. И ей страшно».
 – Есть еще один способ, – внезапно сказал он и сам испугался того, что сказал. – Победить бессонницу, я хочу сказать, – поспешно уточнил он.
 – Притвориться, что можешь завтра спать хоть целый день, если захочешь? – сказала она, тоже как-то слишком быстро. – Иногда это помогает. Я попробую.
 Маркиз оперся на локоть, подперев щеку рукой.
 – Вы – моя жена, – сказал он, понимая, что ступает по тонкому льду.
 – Да, – односложно ответила Чарити. Он видел ее широко раскрытые глаза, но в темноте они не были для него так опасны, как при свете, когда можно было видеть их необыкновенно синий цвет. – Я не собираюсь воспользоваться своим законным правом насильно. Однако если овцы не помогли и кровати не удалось вас убаюкать, то готов предложить вам свои услуги, – сказал маркиз, склоняясь к ее лицу. Он сошел с ума? Но пути для отступления уже не было. Остается надеяться, что она скажет «нет». Ему хотелось, чтобы она сказала ему «нет».
 – О, – только и произнесла она. Судя по тону восклицания, девушка очень хорошо его поняла.
 – Если хотите попробовать… – неуверенно сказал Энтони. Он был удивлен и даже напуган тем, что плоть против его воли восстала и отвердела. А ведь девушка даже не казалась ему привлекательной. – Если же нет, то мы можем еще раз пожелать друг другу хороших снов"и, может быть, нам удастся уснуть, считая овечьи ноги.
 Она взглянула ему в глаза, которые были теперь совсем близко от ее лица. Энтони догадался, что она хочет что-то сказать, но не решается. Он должен услышать от нее ответ, а не это невнятное восклицание. И теперь его тело хотело услышать от нее «да».
 – Хотите попробовать? – более настойчиво повторил маркиз.
 – Да, – шепнула Чарити.
 Энтони Эрхарта, маркиза Стаунтона, не удивил бы ее отказ. Еще вчера она была всего лишь обнищавшей дворянкой, вынужденной служить гувернанткой и терпеть любые унижения от своих хозяев. Сегодня она стала респектабельной замужней дамой с перспективой более чем обеспеченного существования на всю жизнь. И ради этого ей нужно провести всего несколько недель в его обществе. Она могла бы без труда избежать той стороны замужней жизни, которая, как он понимал, была неприятна для каждой порядочной женщины. Маркиз и представить себе не мог, что его жена вдруг окажется чувственной женщиной. Совсем наоборот. Но вот он предоставил ей совершенно свободный выбор – интересно, многие ли мужчины предоставляли своим женам такой выбор в первую брачную ночь, – и она прошептала «да».
 Ну что же. Значит, так тому и быть.
 Чарити ждала, что муж поцелует ее. Его губы были так близко от ее лица. Она ощущала запах виски, которое он пил вечером. Если бы он поцеловал ее, она могла бы закрыть глаза и сосредоточиться на ощущениях, которые вызвало прикосновение его губ. Его поцелуй в церкви ошеломил ее, хотя он лишь коснулся ее губ. Если бы он поцеловал ее, она могла бы закрыть глаза и отдаться ощущениям от поцелуя, пока происходило бы… другое.
 Девушка и сама не понимала, почему сказала «да». Может быть, потому, что устала от безуспешных попыток уснуть и на нее странно действовало тепло его тела рядом с ней? Или потому, что знала: это, возможно, единственный шанс в жизни познать интимную сторону отношений между мужчиной и женщиной? Или на нее так подействовал запах виски?
 Он не поцеловал ее. И не отвернулся. Его глаза казались совершенно черными. Волосы разлохматились. Вот он коснулся ее плеча, и Чарити от этого прикосновения словно огнем обожгло. Его рука скользнула к груди, обхватила ее снизу, приподняла. У Чарити дыхание перехватило. Она была в полном замешательстве. Грудь у нее довольно большая – слишком большая, считала она.
 И вот ее сосок в плену между большим и указательным пальцами, он сжимает его, заставляя ее чувствовать боль, не похожую ни на какую другую боль, которую ей доводилось испытать раньше. Без сомнения, это была боль, но она поднималась вверх к горлу, опускалась вниз к другой груди и дальше вниз к животу, к бедрам, так что у нее все внутри заболело от страстного желания. В комнате было слышно лишь прерывистое дыхание.
 Чарити испугалась. Нужно было сказать «нет». Может быть, еще не поздно сделать это сейчас? Но ее мучило любопытство. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Разве это не должно быть романтичным? Разве это не должно быть – любовью? И тут же поняла всю нелепость своих мыслей. Конечно, это не любовь. Но, во всяком случае, это возбуждало. Она и не предполагала, что это будет так восхитительно. Думала, что это будет любовь – сладкая и нежная. Каким-то образом пуговицы ее ночной рубашки оказались расстегнуты, и он занялся другой обнаженной грудью. На этот раз Чарити задохнулась от боли. Но его рука двигалась вниз по вырезу ее ночной сорочки. Еще ниже, к тому месту, где рождалась сладкая ноющая боль. Она немного раздвинула ноги и приподняла бедра, чтобы облегчить движение его руке, потом до нее дошло, где находится его рука и что она там делает: Ее поглотило чувство восторга и страстное желание. Его пальцы раздвигали, изучали, поглаживали. Она услышала хлюпающие звуки. Будь ее воля, она умерла бы сейчас от восторга.
 Чарити внезапно открыла глаза. Маркиз все еще опирался на один локоть и смотрел на нее сверху вниз. Он поднял ее рубашку – до самой талии. Ну, об этом она слышала. Ей известно, чего ждать дальше. Чарити глубоко вздохнула и затаила дыхание. Она не жалела о том, что сказала «да». Он был незнакомцем, и ей не верилось, что когда-нибудь она полюбит его. Вряд ли когда-нибудь она по-настоящему даже узнает его, хотя он действительно ее муж. И очень хорош собой, этого нельзя отрицать. А в целом Чарити была рада, что в ее жизни будет такой опыт – только один-единственный раз.
 – Выдохни, – посоветовал Энтони. – Ты же не можешь не дышать. Дыши нормально.
 «Ему просто говорить», – подумала Чарити, когда он надвинулся на нее и придавил своим весом. Она почувствовала его руки под собой. Они обхватили ее ягодицы и крепко сжали. Ее бедра были прижаты к его широко раскинутым ногам. Казалось, он весь состоит из твердых, железных мускулов. Она почувствовала себя совершенно беззащитной. Но у нее ведь был выбор, и она сказала «да». И снова сказала бы это. Любопытство, страх и восторг – одуряющая смесь, решила она.
 Сначала было ужасно страшно. Помимо предположения, что он там не поместится, было опасение, что он может проткнуть ее, что-нибудь разрушить, пока она лежит, раскинувшись, совершенно беспомощная. Потом была ужасающая уверенность в том, что места действительно нет и что сейчас она испытает непереносимую боль. Потом он оказался глубоко в ней и оставался там, твердый и спокойный. Тут она с удивлением обнаружила, что и место есть и что она останется в живых. Вообще ощущения, пусть незнакомые, восхитительны.
 Но Чарити была права, считая, что знание и опыт – две совершенно разные вещи. Она и представить себе раньше не могла, какое чувственное удовольствие могут доставить ощущения.
 А потом, пережив несколько удивительных минут, поняла, как мало ей было известно. Она и не догадывалась, что проникновение – это всего лишь начало. Он двигался внутри ее взад и вперед твердыми толчками, пока груди, сжимаемые его руками, не заболели. Но это была не просто боль: в ее словарном запасе не нашлось подходящего слова, чтобы описать это чувство. С каждым толчком оно становилось все сильнее, потом стало просто непереносимым.
 – Ах! – внезапно воскликнула она, в панике и удивлении прижимая ладони к его ягодицам и пытаясь удержать его внутри. Мышцы внутри ее тела, о существовании которых она прежде и не подозревала, судорожно сжались. – Ах!
 Он немедленно откликнулся на ее призыв. Твердым толчком он проник в глубину узкого прохода и замер.
 – Господи, – пробормотал он ей в ухо. – Господи.
 Ей показалось, что она сейчас умрет. Она погрузилась во тьму, испытывая такое прекрасное ощущение, в которое трудно было поверить. Небытие. Абсолютное благословенное небытие.
 Чарити едва сознавала, что он опять начал двигаться, на этот раз быстрее и сильнее. Глубоко внутри ее вспыхнуло пламя, он вздохнул и снова застыл, придавив ее всем телом. «Теперь уже можно не бояться смерти, – подумала она как в тумане. – Смерть – это исполнение всех желаний».
 Она уснула, едва слышно пробормотав что-то, когда сладкая жаркая тяжесть, прижимавшая ее к постели, уступила место более легкому одеялу.
 «Да, – успела только подумать Чарити, – этот способ гораздо лучше, чем считать овец».
 А любовь не всегда бывает сладкой и нежной. И любовь – не всегда любовь.


* * *

 К следующему утру дорога просохла и можно было продолжить путешествие. Хозяин гостиницы, в которой они заночевали, оказался прав в своих предсказаниях. На небе, украшенном редкими пушистыми облачками, светило яркое солнце. В прозрачном утреннем воздухе радовали глаз чисто вымытые поля и зеленые изгороди.
 Прекрасный день для возвращения домой. Маркиз Стаунтон пребывал в дурном настроении. Он смотрел в окно на своей стороне экипажа, не замечая проплывающий мимо пейзаж. «Будь все проклято», – злился он про себя.
 Она действительно покраснела, встретившись с ним утром за завтраком. И выглядела совершенно так же, как выглядела бы любая невеста на утро после первой брачной ночи. Она казалась почти хорошенькой, хотя, конечно, маркиз не тратил свое драгоценное время на разглядывание ее лица. Он занялся своим завтраком, не чувствуя вкуса. Только еда показалась ему слишком жирной.
 Какой дьявол обуял его прошлой ночью? У него не было ни искорки интереса к ней, как к женщине, с того самого первого момента, когда она сидела в полутьме салона и ожидала встречи с хозяином. До того момента, когда она заговорила об овцах, Уэльсе и жестком матрасе.
 И все-таки он подтвердил их союз в самую первую брачную ночь. И занимался этим с энтузиазмом, и получил удовлетворения больше, чем обычно. Он уснул сразу же, как только все кончилось, и проспал допоздна сном младенца.
 А что, если он сделал ей ребенка? Такая мысль мелькнула у него почти сразу, как только он открыл глаза. Правда, сначала он подумал, не разбудить ли ее и не заняться ли с ней любовью? Но потом отбросил эту мысль. Беременность могла бы существенно осложнить все дело. Кроме того, детей от собственной плоти и крови он желал меньше всего. От одной мысли о том, что женщина может быть беременна от него, его трясло. Обычно он выбирал себе партнерш, которые были в состоянии позаботиться о себе. Так было до этой ночи.




 Глава 4


 В это утро у маркиза Стаунтона появилось смутное чувство, будто он обманулся в своей жене. Она действительно была невинной девушкой, неопытной и некрасивой. Но оказалась похожей на бочку с порохом, которая только и ждет, когда ее запалят. И он высек эту искру. И неосмотрительно посеял в ней свое семя.
 Она доказала, что он ошибается, полагая, будто ему уже нечему учиться в любви, кроме обладания невинной девушкой. Очень ошибается. Он знал, что женщины могут испытывать оргазм. Так было со всеми его любовницами. Но прошлой ночью он отчетливо понял, что женщина может притвориться, будто испытывает оргазм. Может притвориться, будто получает удовольствие от всего процесса, понимая, насколько важно для тщеславного мужчины не только самому получить удовольствие в постели, но и верить в то, что он доставил его женщине. Многие женщины зарабатывали себе на хлеб насущный, заставляя своих любовников чувствовать себя дьявольски сильными в постели. Лихими и горячими мужчинами.
 Чарити Эрхарт, маркиза Стаунтон, этой ночью дала ему урок, сама того, конечно, не сознавая. Ее безыскусное, совершенно спонтанное согласие лечь с ним в постель показало, какими притворщицами были все женщины, которых он знал раньше. Его жена заставила его гордиться своими достижениями. Она заставила его хотеть этого снова – он захотел ее, как только открыл глаза утром.
 Маркиз злился еще и потому, что не знал, на ком сорвать свою злость. На ней? Она только реагировала на его действия. На себе самом? Он поджал губы. Неужели он не в состоянии быть наедине с женщиной, даже с такой, на которой он женился для определенной цели?
 – Какая красивая местность, – заметила Чарити, нарушая затянувшееся молчание.
 – Да, – односложно ответил маркиз Стаунтон. Она уже несколько раз пыталась завязать с ним разговор. На все ее попытки он отвечал так отрывисто и кратко, что это уже граничило с грубостью. Ему совершенно не хотелось разговаривать, особенно на такие высокоинтеллектуальные темы, как очаровательный пейзаж за окном экипажа.
 «Больше это не повторится», – твердо решил маркиз. В Инфилде у них, конечно, будут отдельные спальни. По общему мнению, они должны спать отдельно и только изредка тайно встречаться, чтобы заняться любовью. Но двери между их комнатами будут постоянно крепко заперты. Он же больше никогда не прикоснется к ней.
 – Как выглядит поместье Инфилд-Парк? – спросила маркиза Стаунтон.
 – Большое, – равнодушно и коротко ответил Энтони. Такой ответ означал не только нежелание разговаривать, но и выходил за рамки приличия, даже отдавал грубостью. Она ни в чем не виновата, кроме того, что сказала «да» прошлой ночью. Но ведь именно он задал этот вопрос.
 – Дом огромный, похож на рыцарский замок. Перед ним лужайки и клумбы, вековые деревья. С одной стороны поместье спускается к озеру, а с другой – поднимается на гору к лесу, там проложены дорожки. С горы открываются очень красивые виды. В поместье есть деревня, фермы, древние руины, – рассказал маркиз, заглаживая свою грубость. Потом снова пожал плечами. – Там есть все, чему полагается быть в большом процветающем поместье. Ваш муж, сударыня, похоже, станет очень состоятельным человеком. Гораздо более состоятельным, чем теперь. И он в состоянии обеспечить вам безбедную жизнь до конца ваших дней.
 – Ваша мать жива? – спросила Чарити – У вас есть братья и сестры?
 – Мать умерла, – отрывисто ответил Энтони, – вскоре после рождения тринадцатого ребенка. Сейчас в живых остались пятеро детей.
 Ему не хотелось говорить о матери, ее постоянной беременности, рождении мертвых детей. В число тринадцати он не включил еще четыре выкидыша. Черт побери, хотелось бы надеяться, что женщина не забеременела от него.
 – У меня два брата и две сестры.
 – О! – воскликнула Чарити и повернулась к нему. Но он, не отрываясь, глядел в окно. – Они все живут здесь?
 – Не все, – ответил он. – Но думаю, большинство из них живет в поместье. Марианна писала ему время от времени. Только сестра и писала ему. Она вышла замуж за графа Твайнэма шесть лет назад. Чарлзу сейчас уже, наверное, лет двадцать. Огасте – восемь. Она на двадцать лет моложе его. За двадцать лет замужества его мать была беременна семнадцать раз. Ему не хотелось думать о матери.
 – Вы, наверное, рады вернуться домой, – сказала жена, о существовании которой он почти забыл. – Вам, конечно, очень не хватало ваших родных.
 Она положила ладонь на его руку. Маркиз резко повернул голову и выразительно взглянул на ее руку, а потом в глаза.
 – Впервые за восемь лет, сударыня, я еду домой, – холодно сказал он. – И мое отсутствие было совершенно добровольным. Сейчас я еду домой только потому, что у герцога Уитэнгсби слабое здоровье. Несомненно, его милость пригласил меня за тем, чтобы напомнить мне о моих недостатках и перечислить мои обязанности. Как старшему из пяти детей, наследнику титула и большого процветающего поместья, мне надлежит нести определенное бремя ответственности.
 Рассказ произвел на Чарити большое впечатление. Ее необыкновенно синие глаза вспыхнули и стали еще больше. Они делали ее лицо выразительным и красивым. Он подосадовал, что ей удалось скрыть их от него во время первой встречи. Такие глаза разрушали впечатление о ней как о серой мышке. Впечатление, которое она так старательно создавала. Если бы она подняла глаза на него в самом начале беседы, он даже не пригласил бы ее присесть и отправил бы сразу восвояси. А лицо у нее действительно было в форме сердечка.
 – Вы жили без семьи целых восемь лет? – с сочувствием спросила Чарити. – Ах, ссора была, наверное, действительно ужасная.
 – Вас это совершенно не касается, сударыня, – холодно сказал Энтони, ожидая, что она отведет глаза под его взглядом. Очень немногим удавалось выдержать его взгляд.
 Девушка продолжала смотреть ему прямо в глаза.
 – Думаю, вы очень обижены, – заметила она. Он прищелкнул языком, нетерпеливо отмахнулся от нее и повернулся к окну.
 – Избавьте меня от ваших глупых рассуждений о том, чего вы не знаете, – резко сказал он. – И о человеке, которого вы не знаете.
 – А я думаю, что вы, чтобы защититься, замкнулись в себе, как в крепости. Мне кажется, что вы очень несчастный человек, – не обращая внимания на его резкость, продолжила Чарити.
 Маркиз глубоко вздохнул. Он ощутил неистовую ярость. Вообще-то ему было несвойственно проявлять свою злость или раздражение. Как всегда, когда ему приходилось сдерживать свои чувства, в душе он ощутил ледяной холод. Энтони Эрхарт повернулся к жене и взглянул ей прямо в глаза.
 – Сударыня, – очень спокойным голосом произнес он, – настоятельно советую вам помолчать. В ее глазах что-то мелькнуло и исчезло. Чарити склонила голову набок, нахмурилась на мгновение, но глаз не отвела. Однако послушалась мужа и замолчала…
 Маркиз откинул голову на мягкую спинку сиденья и закрыл глаза. И долго сидел с закрытыми глазами, заставляя себя успокоиться. Он понимал, что злится без причины. Эта женщина – его жена, он везет ее в отчий дом на встречу со своей семьей. Совершенно естественно с ее стороны проявить любопытство, даже если соглашение между ними больше похоже на договор о найме на работу, чем на брачный договор. Не может же он ожидать, что она будет вести себя как неодушевленный предмет.
 Наконец он снова заговорил, не открывая глаз.
 – Вас не должно касаться то, что произойдет в Инфилде, когда мы туда приедем, – спокойно объяснил маркиз Стаунтон. – И вам не нужно стараться произвести хорошее, да и вообще какое-нибудь впечатление. За вас говорить буду я. Если хотите, считайте себя просто моей тенью. Ведите себя так же, как и два дня назад, когда мы встретились впервые.
 – Почему? – В ее голосе не было возмущения, только простое любопытство.
 – Герцог Уитингсби очень высокого мнения о себе, – сказал Энтони. – Он считает себя очень влиятельным человеком, и о своей семье тоже высокого мнения. Хотя наследник восемь лет прожигал жизнь и завоевал репутацию распутника и повесы – вам известно это о вашем муже, сударыня? – теперь его милость ожидает от него великих подвигов. Блестящего и выгодного брака, например.
 – Вашу женитьбу на мне они сочтут катастрофой, – сказала Чарити.
 – Без сомнения, – согласился он. – Ведь я женился на гувернантке, девушке из обнищавшей дворянской семьи. Хотя, по крайней мере, не на даме полусвета.
 – И вам нужна жена, которая не только по рождению и богатству была бы ниже вас, но еще была бы непривлекательна внешне, не обладала хорошими манерами, не могла бы вести беседу. Настоящая тень.
 – Не волнуйтесь, – успокоил ее маркиз. – Никто не будет оскорблять вас. Если кому-нибудь и придет это на ум, то ему придется иметь дело со мной.
 – Но кто защитит меня от ваших оскорблений, сэр? – спросила она своим низким приятным голосом.
 Он удивленно раскрыл глаза:
 – Вам, сударыня, очень хорошо платят за то, чтобы вы служили моим целям.
 – Да, – согласилась Чарити, – платят мне хорошо.
 Эти слова она произнесла спокойно и мягко. Почему же у него создалось впечатление, что она объявила ему войну?
 Он снова закрыл глаза.




 Глава 5


 Имение Инфилд-Парк в Уилтшире просто великолепно. «Но это слишком слабо сказано», – поправила себя Чарити. Большую часть своей жизни она прожила в деревенском коттедже, в котором было восемь спален на втором этаже. Стоял он посреди красивого, но небольшого парка. Чарити была частым гостем в соседнем имении – Уиллоубурне, в доме сэра Хамфри Лоринга и его семьи. Этот дом всегда казался ей очень богатым и красивым. Кассандра Лоринг, всего на восемь месяцев младше Чарити, была ее лучшей подругой. Оба эти имения поместились бы в уголке Инфилд-Парка, и никто бы их там даже не заметил.
 Сначала, когда экипаж проехал через массивные каменные ворота и миновал домик привратника, Чарити приняла за господский дом здание справа от подъездной аллеи. Но потом она поняла, как ошиблась. К счастью, вслух она ничего не сказала, да и не смогла бы при всем желании, потому что просто лишилась дара речи от размеров и красоты здания, построенного в классическом стиле. Значит, это всего лишь «вдовий дом»? Наверное, так и есть. Маркиз что-то пробормотал об этом, когда они проезжали мимо.
 Дорога вилась между цветущими живыми изгородями, за которыми виднелся целый лес из вековых деревьев. Кажется, они переместились в другой, тихий таинственный мир, где раздавался лишь стук лошадиных копыт и поскрипывание экипажа. Чарити с удивлением оглядывалась вокруг. Но лес остался позади, они подъехали к реке и переехали на другую сторону по роскошному крытому мосту. На другом берегу экипаж стал понемногу подниматься в гору между ухоженными лужайками и цветниками. Тут и там встречались вековые деревья с толстыми шишковатыми стволами. Справа виднелись холмы, поросшие лесом. Но не успела она как следует рассмотреть их, как ее внимание привлек дом, который возник прямо у нее перед глазами.
 Было бы смешно назвать это строение домом. Это был огромный особняк в классическом стиле. Настолько величественный, что подошел бы и королю. Он мог бы быть королевским дворцом. Но это всего лишь дом герцога Уитингсби, ее свекра. Однажды ее муж станет герцогом и владельцем всего этого великолепия. А еще только вчера утром она думала, что выходит замуж за обыкновенного мистера Эрхарта.
 Чарити проглотила комок в горле. Муж молчал. Сегодня, как, впрочем, и вчера, он почти не разговаривал с ней. Попытки завязать разговор успеха не имели. Очевидно, предложенные ею темы его не интересовали. Сегодня утром она по своей наивности ожидала, что ей будет легче найти с ним общий язык. Относительно происшедшего ночью Чарити ни на миг не заблуждалась и не приняла это за любовь. И не ждала, что муж изменит из-за этого свои планы на будущее, однако надеялась на более простые и теплые отношения.
 И очень ошиблась. Все было совсем наоборот. Интимные отношения (трудно поверить, что это произошло у нее с элегантным, довольно мрачным мужчиной, сидящим рядом с ней), как оказалось, не имели для него никакого значения, а ей это действовало на нервы. Чарити помнила, где и как он касался ее, и старалась не смотреть на его руки – изящные и крепкие, с длинными тонкими пальцами. Она помнила, как он был в глубине ее тела, энергично двигался там, какое сильное наслаждение доставляли ей эти движения.
 Все произошло с этим безукоризненно одетым, очень привлекательным незнакомцем с замкнутым лицом. Это должно было сблизить их, даже если не говорить о любви. Как они могут оставаться чужими, если тела их сливались в единое целое?
 Но кажется, ей придется постичь еще очень многое. Он сказал ей о своей репутации повесы. Значит, в том, что произошло прошлой ночью, для него нет ничего нового. Она была всего лишь одной из многих женщин в его жизни. И, без всякого сомнения, наименее опытной из всех. Эта мысль была ей неприятна. Ее это событие потрясло. Она пока не разобралась, хорошо или плохо для нее приобрести такой опыт. Если учесть, какое будущее у нее впереди, возможно, было бы лучше не иметь такого опыта.
 Экипаж уже почти подъехал к дому-особняку. И чувство дискомфорта, не оставлявшее Чарити весь день, усилилось. Даже если бы она приехала сюда как гувернантка, то тряслась бы от страха. Но у нее сейчас совсем другое положение. Она прибыла в имение как жена наследника – временная жена. Нежданная жена. Чарити расправила складки своего коричневого пальто и порадовалась, что перчатки еще целы.
 – А, мое прибытие заметили, – произнес у нее за спиной голос мужа. Он мягко хохотнул – довольно неприятный звук.
 Высокие двери у вершины мраморной лестницы распахнулись, и появились два человека – мужчина и женщина. На мгновение Чарити забыла, что герцогиня умерла.
 «Такие величественные фигуры, одетые в элегантные черные одежды, могут быть только герцогом и герцогиней, – подумала она. – Но конечно, это не так. Это – всего лишь слуги. Возможно, экономка и дворецкий», – догадалась девушка.
 – Его светлость при любом знаменательном событии полностью соблюдает этикет. А возвращение блудного сына – событие знаменательное, пояснил жене маркиз и снова коротко засмеялся. И на этот раз его смех звучал так же безрадостно.
 Чарити не успела отреагировать на слова мужа, как на террасе появились слуги в ливреях. Они открыли дверцы и опустили лестницу, прежде чем экипаж полностью остановился. И вот она уже стоит на площадке, вымощенной булыжником, ощущая себя карликом рядом с массивными колоннами по обе стороны лестницы, подавленная всем происходящим. Муж с холодной вежливостью принимает приветствия слуг. Они пошли впереди маркиза, а он, как полагается, подал руку жене.
 Лицо у него было жесткое и холодное, глаза непроницаемые. В лице не было ни кровинки.
 «Он надел эту маску, – с неожиданным сочувствием подумала Чарити, – чтобы никто не мог разглядеть его настоящее лицо. И даже глаза, которые нельзя скрыть под маской, не позволяют заглянуть в его душу. Сын вернулся домой к своему отцу и к своей семье через восемь лет. Насколько это отличается от той встречи, которая ждет меня дома всего через несколько недель».
 Маркиз отпустил ее руку, когда они подошли к двери, и прошел вперед. С этого момента она и должна стать его тенью, поняла Чарити и не очень огорчилась, что муж не пропустил ее вперед в дверях. Ее даже обрадовала возможность остаться незаметной. Она оглядела холл – грандиозно. Весь этот мрамор, колонны, классические бюсты и высокий купол. При определенных обстоятельствах этот холл мог бы выглядеть даже пугающе. Но не при нынешних. Две шеренги молчаливых слуг, женщины слева, мужчины справа, стояли посреди холла, образуя проход к короткой широкой лестнице, ведущей в парадный салон.
 У подножия лестницы расположилась живописная группа людей, определенно не слуг и даже не простых смертных. В центре, слегка впереди всех, стоял мужчина. Мужчина, так похожий на маркиза Стаунтона, каким он станет лет через двадцать пять или тридцать, что на мгновение Чарити даже была сбита с толку.
 И тут она поняла, что перед ней герцог Уитингсби.
 Маркиз остановился, с ироничной улыбкой на губах оглядывая людей, стоявших слева и справа от герцога. Потом он остановил взгляд на отце и двинулся к нему через холл, постукивая каблуками по мраморному полу. Чарити сделала шаг вслед за мужем. Но чья-то рука остановила ее. Обернувшись, она увидела презрительное лицо экономки.
 – Ты пройдешь налево, девочка, – тихо сказала женщина, – и встанешь позади слуг, пока кто-нибудь не займется тобой.
 Чарити вдруг развеселилась. Ее приняли за прислугу!
 – Ах, благодарю вас, – улыбнулась она экономке, но не сдвинулась с места.
 – Нахалка, – холодно, но все еще довольно тихо, стараясь не привлекать внимание, сказала экономка. – Позже я сама тобой займусь. Стой на месте.
 Маркиз поклонился отцу, который в ответ лишь слегка склонил голову. Все остальные – братья и сестры? – молча наблюдали за встречей. Никто не рискнул нарушить правила и приветствовать брата, которого они не видели восемь лет. Чарити похолодела.
 «Насколько же это отличается от встречи, которая ждет меня дома, – подумала девушка. – Сестры и братья повиснут на мне, стараясь перекричать друг друга». Сейчас до ее ушей через огромный холл доносилось только едва слышное вежливое бормотание.
 И туг муж обернулся, встретился с ней глазами, едва заметно поднял брови и протянул к ней руку. Чарити не смогла удержаться и бросила торжествующий взгляд на экономку, у которой брови от удивления почти исчезли под чепцом. Потом она шагнула вперед. Казалось, ей нужно пройти по холлу несколько миль. Наконец она оказалась рядом с мужем и смогла положить свою руку в протянутую руку мужа. Чарити посмотрела на их руки. Наступил тот момент, когда она начнет играть свою роль пешки, момент торжества для ее мужа. Конечно, ее внешность соответствует роли, на которую она была вынуждена согласиться. Это только что было доказано. И она сыграет свою роль как можно лучше. Ей очень хорошо платят за это. Да и сыграть эту роль в данных обстоятельствах будет не так уж сложно. Бог свидетель, ей казалось, будто она язык проглотила. Да и ноги у нее подкашиваются.
 – Ваша светлость, – сказал маркиз, – позвольте мне представить вам маркизу Стаунтон.
 «Он не назвал отца папой, – заметила Чарити, – даже не назвал его отцом, обратился к нему „ваша светлость“. Очень странно. Очевидно, ссора была не на жизнь, а на смерть. И голос у маркиза был холодный как лед».
 Чарити сделала реверанс. Взволнованная молчанием, последовавшим за словами ее мужа, она подняла глаза, чтобы взглянуть на герцога Уитингсби.
 Вблизи он еще больше походил на своего сына. Единственным приметным отличием было серебро на висках и серый цвет лица. Герцог ответил ей жестким взглядом, лицо его оставалось неподвижным. Даже выражение лица и мимика у них с сыном были похожи. Чарити вынуждена была признать, что старый герцог великолепен. В своем роде.
 – Сударыня, – прервал он молчание и слегка склонил голову, приветствуя ее. И его голос – даже тон – был похож на голос сына, если не считать того, что его тон был холоднее. – Добро пожаловать в Инфилд-Парк, – произнес герцог, ничем не выдав своего удивления. Он посмотрел на сына. – Вы, конечно, хотите поздороваться с остальными членами семьи и представить их леди Стаунтон.
 «Без сомнения, муж выиграл этот раунд, – удрученно подумала Чарити, – хотя его отец не доставил ему удовольствия, упав в обморок от ужаса или разбушевавшись от гнева. Он только что узнал о женитьбе своего сына, встретился с невесткой и приветствовал ее с радушием, которое проявил бы и к камердинеру маркиза. Разница только в том, что он не стал бы рассматривать, во что слуга одет. Определять, когда это куплено и сколько стоит». У Чарити было ощущение, будто его светлость даже заметил, насколько изношены ее перчатки на подушечке большого пальца. Его светлость посторонился.
 – Уильям? – Голос мужа звучал напряженно. Чарити поняла, что возвращение домой не было для него так безразлично, как он пытался ей это представить. И в чем, возможно, убеждал себя самого. Он поклонился молодому человеку из группы родственников, молча стоявшей справа, – молодому человеку, который, хоть и не такой высокий и темноволосый, как маркиз, без сомнения, был его братом. Разница в возрасте у них была, должно быть, очень небольшая.
 – Клодия? – произнес маркиз.
 Молодая женщина, сделавшая реверанс, была чрезвычайно красива: высокая, светловолосая, в модном платье зеленого цвета, прекрасно подходившем к цвету ее глаз.
 – Энтони, – в один голос произнесли Уильям и Клодия.
 – Позвольте представить вам мою жену, леди Стаунтон, – обратился к ним маркиз. Чарити включилась в. следующий раунд официальных поклонов и вежливых приветствий. – Мой брат, лорд Уильям Эрхарт, сударыня. А это – леди Уильям.
 «Значит, вот так принято в аристократических семьях приветствовать жену члена семьи? – удивилась Чарити, оборачиваясь к следующей паре. – Никаких объятий? Никаких слез? Никаких улыбок и поцелуев? Только сухая формальность, как будто они все чужие друг другу? – Ей показалось, что она задыхается. – Но конечно, жены-аристократки встретились бы с семьей своего будущего мужа еще до свадьбы. И были бы одобрены семьей. Да, муж выиграл этот раунд. Для семьи это настоящее бедствие».
 Леди Твайнэм, одетая по последней моде, была сестрой маркиза. Она назвала его Тони, побранила за то, что ни разу не ответил на ее письма, и представила его графу Твайнэму, дородному мужчине средних лет, которого, казалось, раздражала вся эта процедура. Чарити она лишь кивнула и не произнесла ни слова. Как и отец, леди Твайнэм одним взглядом оценила коричневую шляпку и пальто своей невестки.
 Лейтенант лорд Чарлз Эрхарт, стройный светловолосый красивый молодой человек, очень сдержанно поклонился как своему брату, так и невестке. И вряд ли его можно было винить за это, ибо маркиз его не сразу даже узнал.
 – Чарлз? – недоверчиво спросил маркиз Стаунтон. – Вы действительно Чарлз? Уже лейтенант?
 «Он, наверное, моложе Филипа, – решила Чарити. – Сколько ему? Девятнадцать? Двадцать? Он был еще совсем маленьким мальчиком, когда брат покинул родительский дом. И восемь лет они не встречались. Как это все печально. Возможно, если бы не эта женитьба, и я не увиделась бы со своими братьями и сестрами еще лет восемь или даже больше. И младшие выросли бы без меня. Уже почти год прошел с тех пор, как я была дома», – с грустью подумала она.
 И вот очередь дошла до самого молодого члена семьи. Это была девочка в дорогом платье и с изысканной прической. Для своего возраста она вела себя неестественно спокойно, тихо и величественно. У нее были темные волосы и смуглое, тонкое аристократическое лицо, как у старшего брата. Она будет скорее красивой, чем просто хорошенькой, когда подрастет.
 – Огаста? – спросил маркиз. Впервые его голос смягчился. – Я – твой брат Энтони. А это – моя жена.
 – Как вам идет голубой цвет, Огаста, – ласково заметила Чарити. – Очень рада познакомиться с вами.
 Девочка сделала изящный реверанс перед братом.
 – Сударь, – произнесла она. Затем присела в реверансе перед Чарити. – Сударыня.
 «Ну что же. Хорошо, – подумала Чарити. – Спектакль закончен. Можно сказать, что маркиз Стаунтон одержал убедительную победу. Возможно, его возвращение домой было бы таким же холодным, даже если бы меня и не было рядом с ним. Этого я никогда не узнаю. Мне ничего не известно о ссоре, из-за которой маркиз покинул дом и пребывал вдали целых восемь лет. И я не узнаю, что будет дальше». Чарити не думала о том, что будет после этого момента, не знала, что думает по этому поводу ее муж. Положив руку на ее узкую спину, он заставил ее опять повернуться к отцу. Экономка стояла всего в нескольких шагах от них. Очевидно, она получила какое-то тайное указание.
 – Миссис Эйлворд, – сказал герцог Уитингсби. – Пожалуйста, проводите маркизу Стаунтон в апартаменты маркиза и позаботьтесь о том, чтобы ей было там удобно. Чай будет подан в гостиной через полчаса. Вас, Стаунтон, я жду в библиотеке.
 Кто-нибудь тут вообще улыбается? Выражает свои чувства, совершает неожиданные поступки?
 От Чарити ожидали, что она будет вести себя тихо, незаметно и скромно. Так она себя и вела с того момента, как переступила порог этого дома. Но ее угнетала атмосфера, царившая в нем. Все эти люди были одной семьей. Предполагается, что члены семьи любят и помогают друг другу. А она, хоть и временно, – член этой семьи. Сдержанный мужчина с серебром на висках – ее свекор. Нужно – даже необходимо – сделать какой-то жест, чтобы как-то заявить о себе. Чарити тепло улыбнулась герцогу и сделала реверанс.
 – Благодарю вас, – сказала она и, немного поколебавшись, добавила:
 – отец.
 Никто ничего не сказал. Все продолжали молчать. Но чувствовалось, что общая напряженность усилилась, как будто она сказала что-то неприличное. Чарити улыбнулась своему мужу, который поклонился ей.
 – Скоро увидимся, любимая, – сказал маркиз, сделав ударение на последнем слове.
 Эти слова потрясли ее. Он никогда не говорил, что намерен создать у всех впечатление, будто они привязаны друг к другу. Но маркиз вообще не очень посвящал ее в свои планы. Чарити повернулась и направилась вслед за экономкой к мраморной арке, за которой находилась лестница.
 Миледи, – сухо сказала экономка, когда они поднимались по лестнице. – Нам не сообщили, что милорд едет в Инфилд с женой. Прошу прощения.
 – За то, что назвали меня нахалкой? – засмеялась Чарити. Она очень хорошо понимала, в каком замешательстве пребывает экономка. – Меня это очень позабавило, миссис Эйлворд. Забудьте об этом, пожалуйста.
 Но было не похоже, чтобы это позабавило миссис Эйлворд, особенно напоминание о ее собственных словах. Должно быть, есть правило, решила Чарити, запрещающее улыбаться под крышей этого дома. Ее собственный смех прозвучал глухо и бесследно исчез. И снова ее охватило гнетущее чувство. Все будет очень непросто. Нужно надеяться, что первый этап ее брака продлится всего несколько недель. Ей страстно захотелось домой, к семье, увидеть родные, жизнерадостные, улыбающиеся лица.
 Апартаменты маркиза на втором этаже состояли из двух просторных спален, соединенных гардеробными комнатами, кабинета и гостиной соответствующего размера. Было видно, что апартаменты предназначались для супружеской пары.
 – Я сейчас же проветрю и перестелю постель, миледи, – сказала экономка, проводя Чарити в спальню, квадратную комнату с высоким потолком. Зеленые и золотые тона, преобладающие в интерьере, придавали комнате нарядный вид. Из всех комнат, которые успела увидеть Чарити в этом доме, она была самой приятной. Эта спальня, была уверена девушка, раза в четыре больше, чем ее комната в родном доме.
 – Какая милая комната, – сказала она, проходя по мягкому ковру к высокому окну. Из окна были видны лужайка, озеро в форме подковы и вдали – деревья. – А какой прекрасный вид!
 – Мне нужно проследить, чтобы ваши вещи принесли сюда, а вашу горничную немедленно проводили в вашу гардеробную, миледи, – сказала миссис Эйлворд. – Вы ведь захотите переодеться и освежиться, перед тем как спуститься к чаю.
 Господи!
 – У меня нет горничной, – улыбнулась экономке Чарити. – А из вещей – только маленький сундучок. Но кувшин горячей воды, мыло и полотенце мне бы очень пригодились. Спасибо, миссис Эйлворд.
 Экономка была слишком хорошо воспитана, чтобы ужаснуться, хотя, как многие из ее породы, в совершенстве владела искусством выразить презрение лишь взглядом. Теперь она проверила этот взгляд на Чарити. Однако в течение восьми месяцев работы в качестве гувернантки Чарити научилась не обращать внимания на такие взгляды и сохранять достоинство.
 Теперь она поняла, в какое трудное положение попала. Ей это и в голову не приходило, когда она соглашалась на этот брак, и даже потом, когда узнала, кем ее муж является на самом деле. Только теперь, в этом доме, среди всех этих людей Чарити, к своему стыду, поняла, что, кроме довольно старого серого шелкового платья и еще одного, поношенного муслинового, с узором в виде веточек, у нее нет ничего подходящего. Она попала в благородное общество, занимающее гораздо более высокое положение, чем простое дворянство. Конечно, дома у нее осталось еще несколько приличных платьев, но она не сочла нужным взять их с собой, отправляясь к новому месту работы.
 Ей хотелось бы знать, заметил ли муж, насколько беден ее гардероб, и сделал ли соответствующие выводы. Он ведь дал объявление о том, что ищет гувернантку, он видел ее сундучок и даже спросил, все ли это вещи. Она гадала, какое впечатление произведет на него ее жалкий вид. И сразу же решила, что его это совершенно не тронет. Все это – только часть его плана. Ему как раз и хотелось, чтобы она выглядела именно такой, какая есть, или такой, какой она показалась ему в ту первую встречу на Аппер-Гросвенор-стрит. Маркизу хотелось видеть в ней серую мышку, к тому же жалкую. Теперь она начала понимать почему. Даже экономка приняла ее за прислугу. Герцог Уитингсби, должно быть, пришел в ярость, узнав, что она – жена его наследника. Чарити посмотрела на свое коричневое платье и попыталась увидеть его глазами герцога. Да, ее муж действительно может быть уверен, что выиграл этот раунд.
 Обижаться Чарити не имела права. У нее не было никаких оснований чувствовать что-нибудь, кроме желания, чтобы этот спектакль закончился как можно скорее.
 Миссис Эйлворд оставила ее, пообещав прислать в комнату ее сундук и горничную.
 – До тех пор, пока не прибудет из Лондона ваша горничная, – добавила экономка, уверенная в том, что никакой горничной в Лондоне не существует.
 Чарити оглядела роскошную комнату и обхватила себя руками. В общем-то, она предпочла бы оказаться в маленькой комнате в мансарде, собираясь начать новую работу в качестве гувернантки. Только в этом случае у нее было бы слишком мало надежды вернуться к своей семье или надеяться на счастливое будущее для своих братьев и сестер.
 Она поступила правильно. Конечно, она поступила правильно.




 Глава 6


 Мальчиком маркиз Стаунтон часто испытывал странное чувство: стоит ему переступить порог дома, и потолок в огромном холле начинает давить ему на плечи, как небесный свод на плечи Атланта. Даже через восемь лет он испытал то же, едва переступив порог.
 Это было ощущение тяжести и тьмы. И люди, от которых он уже давно освободился, казались ему ночным кошмаром. Они тащили его назад, вниз, на дно. Он начинает задыхаться, глотать воду и понимать, что гибнет. Он был действительно рад, что привез с собой жену, что у него есть такое верное средство для борьбы с их влиянием. И они все были здесь. Он это сразу увидел.
 Никто из них ни разу не навестил маркиза Стаунтона в Лондоне за те восемь лет, что он провел там. Это странно. Ведь за исключением детей все они совершеннолетние и занимают определенное положение в обществе. Но старый герцог Уитингсби все еще имел такую власть над своей семьей. Старший сын и наследник покинул семью без его разрешения. Ни одному из детей герцога не разрешалось встречаться с ним, чтобы не подвергаться дурному влиянию. Даже граф Твайнэм был у герцога под каблуком. Он ни разу не привез Марианну в город и не приезжал сам, насколько было известно маркизу. Они никогда не встречались.
 Оставив отца, Энтони был вынужден разлучиться со всей семьей, даже с малышкой Огастой. Его заставили сделать такой выбор. Он оставил малышку и двенадцатилетнего Чарлза. Теперь в группе, стоявшей за спиной отца, маркиз заметил девочку. Наверное, это и была та малышка. А очень молодой человек, наверное, Чарлз. Он постарался не вспоминать о том, как часто мучил себя вопросом, особенно поначалу, было ли жестоко с его стороны их покинуть. И как часто его мучило страстное желание повидаться с ними.
 Казалось, отец нисколько не изменился за эти годы. Лишь серый оттенок кожи подтверждал, что он не лжет, говоря об ухудшении своего здоровья.
 Все это маркиз Стаунтон увидел и почувствовал в первый же момент, как только вошел в огромный холл. И заволновался. Однако он приучил себя вообще не поддаваться эмоциям. И Бог свидетель, теперь, когда это ему так необходимо, он воспользуется своим опытом. Прежде чем пересечь холл и начать сцену воссоединения семьи, маркиз насмешливо оглядел шеренги молчаливых, безукоризненно одетых слуг.
 Не было ничего неожиданного. Отец приветствовал возвратившегося сына с холодным пафосом, так, будто тот и не покидал дома с горечью в душе и не прожил восемь лет вдали от семьи. И как Энтони и ожидал, отец не проявил ни неудовольствия, ни восторга при известии о его женитьбе. Свою невестку он приветствовал с безукоризненной учтивостью. Так же поступили и все остальные члены семьи. Но маркиза такой сухой прием даже обрадовал. Будь все по-другому, он не знал бы, как ему смотреть в глаза Уильяму и Клодии, что сказать им. Еще в дверях Энтони заметил их и понял: они – муж и жена. И Клодия стала еще красивее, чем раньше.
 Ему доставило огромное удовольствие, больше, чем ожидал, представить свою жену. Ощутить, как потрясен отец. Продемонстрировать им всем, что женился. Женился, в конце концов, по собственной воле, что его при этом ни в малейшей степени не интересовали династические соображения. До этого момента маркиз и сам не понимал, как много причин у него было, чтобы выбрать жену именно таким образом и жениться до приезда домой.
 А потом наступил кульминационный момент. Когда экономка уже собиралась увести его жену, она улыбнулась. Нет, даже не улыбнулась, а осветила весь холл теплым выражением своего лица и, несмотря на свою ужасающе тусклую поношенную одежду, внезапно поразила всех своим очарованием. И она назвала его светлость отцом. Это был незабываемый момент. Никто еще не позволял себе такой фамильярности с герцогом Уитингсби. Ни в ее улыбке, ни в словах не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало вульгарность. Просто все это было очень неожиданно для этого дома.
 И тут-то у маркиза и родилась идея. Он назвал жену «любимая». Герцог, без сомнения, счел такое обращение вульгарным. Энтони пережил такой триумф, о котором и мечтать не смел.
 Он последовал за отцом в библиотеку, но не остался стоять в дверях, как обычно делал раньше, когда его сюда приглашали. Прежде Энтони смотрел на отца, сидящего за своим огромным дубовым письменным столом, соблюдая субординацию. Нет, он никогда не будет больше стоять в дверях. Маркиз Стаунтон подошел к окну и посмотрел на озеро.
 – Как поживаете, сэр? – спросил он. Отец не лежал на смертном одре, но, без сомнения, был болен. А именно здоровье отца и послужило причиной его возвращения домой.
 Его светлость не ответил на вопрос.
 – Вы женились недавно, – сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. Маркиз не сомневался, что отцу известно каждое его движение за последние восемь лет, хотя они не написали друг другу ни строчки до того, как герцог в своем письме призвал сына домой.
 – Вчера, – ответил Энтони. – Наш союз был скреплен прошлой ночью, – добавил он, внезапно ощутив себя счастливым от того, что сказал истинную правду. Хотя его брак был бы действителен и без осуществления супружеских прав.
 – Кто она? – спросил герцог..
 – Она была мисс Чарити Дункан, дворянка из Гемпшира, – ответил маркиз. – До замужества зарабатывала себе на жизнь, работая гувернанткой.
 – Полагаю, – сказал отец, – вас пленили ее синие глаза, обольстительная улыбка и откровенная наглость?
 Обольстительная? Откровенная наглость? Его маленькая серая мышка? Губы у маркиза дрогнули, но он промолчал. Скоро отец поймет, насколько далеко от истины было его первое впечатление от невестки. Хотя ей не повредит улыбаться почаще. Маркиз Стаунтон отвернулся от окна и посмотрел на герцога, сидевшего, как и полагалось, за своим письменным столом. С этой выгодной позиции он обычно вершил суд над слугами и детьми. Как судья, а не как любящий отец.
 – Я женился на ней, – спокойно сказал он, – потому что так решил, сэр. Совершеннолетним я стал уже семь лет назад.
 – Вы женились на ней, – заметил герцог, – вопреки моей воле и забыв свое происхождение. Вы женились на женщине без родословной и с дурными манерами. Думаю, вы ее очень тщательно выбирали.
 – Да, сэр, – сказал сын, чувствуя себя победителем, – по любви.
 Он совершенно не собирался этого говорить, даже не думал об этом. Одна мысль о любви заставляла его содрогаться. Но что-то мелькнуло у маркиза в голове в тот момент, когда он увидел, как шокировано все семейство одним-единственным словом и очаровательной улыбкой. Нет, это была удачная мысль. Герцоги Уитингсби и их наследники никогда не женились по любви, тем более – на обедневших дворянках без титулов. То, что наследник может проявить такое неблагоразумие и заключить брак по любви, должно было показаться его светлости чрезвычайно вульгарным.
 – Завтра сюда прибудет граф Тилден с женой и дочерью, – сказал герцог. – Они приедут на празднование официальной помолвки леди Марии Лукас и моего старшего сына. Послезавтра вечером состоится бал по случай помолвки. Как вы объясните им все случившееся?
 – Полагаю, сэр, – невозмутимо ответил маркиз, – я вообще ничего не должен им объяснять.
 – Вам было известно о соглашении, достигнутом между нами семнадцать лет назад, – сказал его светлость. – А если вы об этом забыли, то мое письмо, которое я направил вам всего несколько недель назад, должно было напомнить об этом. Думаю, это письмо вы получили еще до того, как познакомились с теперешней маркизой, Тилден имеет полное право считать, что вы нарушили договор.
 – Если такой договор и существует, то на нем нет моей подписи, сэр, – холодно заметил маркиз. – Если соглашение было устным, то я не подтверждал его. Этот договор не имеет ко мне никакого отношения.
 – Юная леди, выросшая в уверенности, что однажды она станет герцогиней Уитингсби, будет оскорблена, – сказал герцог.
 – Я не поддерживал ее надежды, – возразил маркиз. – Думаю, вы должны согласиться, сэр, что этот разговор не имеет смысла. Я женат. Церемония бракосочетания состоялась, мы расписались в книге регистрации браков в присутствии свидетелей.
 Отец холодно, без всякого выражения, смотрел на него. Для его сына это был момент наивысшего торжества. Он спокойно выдержал взгляд отца.
 – Остается надеяться, Стаунтон, что вы знаете, как надлежит одеваться вашей жене, – наконец сказал герцог. – Надеюсь, ее дорожная одежда завтра бесследно исчезнет? У меня создалось впечатление, будто экономка приняла ее за служанку.
 Значит, она поэтому все еще стояла в дверях, когда он обернулся, чтобы представить ее отцу? Маркиз улыбнулся про себя.
 – Моя жена нравится мне такой, какая она есть, – возразил он. – И не важно, какое на ней платье.
 – Нелепо так считать, если внешность жены отражает ваше положение в обществе, – сказал герцог. – В том виде, в каком она появилась в моем доме, ей едва ли нашлось бы место на кухне.
 – Как мой отец и человек, в чьем доме мы гостим, вы имеете право сказать это, – жестким и холодным тоном ответил маркиз Стаунтон, скрывая чувство глубокого удовлетворения. – Однако я переговорю на эту тему с тем, кого это непосредственно касается.
 «Что же у нее там в этом маленьком сундучке?» – подумал он.
 – Вы, наверное, хотите подняться наверх, прежде чем спуститесь в гостиную к чаю? – спросил герцог и строго добавил:
 – Вы будете сопровождать леди Стаунтон. Не опаздывайте. И сообщите миледи, как нужно обращаться ко мне, Стаунтон.
 Сын постоял некоторое время, глядя на отца, потом молча направился к двери. Он еще помнил, когда, будучи мальчиком, восхищался отцом, которого редко видел. Как радовался любому замечанию о своем сходстве с герцогом. Как всю свою юность старался сделать все, чтобы отец был им доволен, соперничал с ним, хотел быть достойным преемником его светлости. Все его усилия оставались незамеченными. А из-за всякой ошибки на уроках, любой мальчишеской выходки, из-за ссоры с младшими братьями и сестрами его призывали в эту комнату, где допрашивали и читали ему нотации. Он выслушивал поучения, стоя у массивного письменного стола, и знал, что сейчас последует приказание наклониться над столом.
 Трудно сосчитать, сколько раз отец бил его палкой. И он не смог бы вспомнить, сколько раз отец проявил к нему свое расположение. Этого не было ни разу.
 Энтони, наверное, простил бы отцу жестокость по отношению к нему самому. Но герцог не проявлял любви ни к кому, даже к своей жене, родившей ему тринадцать детей и пережившей четыре выкидыша. Герцог только раздраженно отмахнулся, когда после смерти герцогини старший сын попытался уговорить его посмотреть на новорожденную дочь.
 Это была одна из причин, почему маркиз покинул родной дом.
 Он стал ненавидеть свое сходство с отцом, как во внешности, так и в характере. Он стал ненавидеть себя самого. Он стремился стать свободным. Теперь он свободен и приехал домой, когда его позвали, но явился на своих собственных условиях. Герцог Уитингсби больше не имел над ним власти.
 «Но черт бы все побрал, – думал маркиз Стаунтон, быстро поднимаясь наверх, – эти потолки снова начинают давить на меня».
 Для маркиза приготовили апартаменты, которые он занимал с того времени, как покинул детскую. Наверное, их держали для меня все это время, подумал он. Его заявление о том, что он уезжает и никогда не вернется домой, всерьез тогда не приняли – и вот он снова здесь. Энтони думал, что эти апартаменты отдадут Уильяму и Клодии. Но, похоже, этого не сделали. Они, наверное, живут в комнатах поменьше.
 Свою жену маркиз нашел в гостиной. Она стояла лицом к окну, но обернулась, как только он открыл дверь. Комната, которой маркиз никогда раньше не пользовался, выглядела неожиданно милой, обжитой и женской. Хотя здесь ничего не изменилось, кроме того, что здесь была его жена.
 Вдруг Энтони показалось странным присутствие женщины в этой давно знакомой комнате.
 Впервые с тех пор как они познакомились, на ней не было коричневого платья, которое он привык видеть на ней. Маркиза Стаунтон переоделась в легкое муслиновое платье с завышенной талией. Было заметно, что оно перенесло много стирок. Волосы у Чарити были гладко зачесаны назад и стянуты на затылке в узел. Они были светлее, чем ему казалось раньше. Она выглядела как бедная родственница. Очень бедная родственница. Но выглядела удивительно юной и хорошенькой. У нее была на редкость стройная фигура, довольно соблазнительная, подумал он, вспомнив ночь, когда лишил ее девственности.
 – Вид из окна просто великолепный, – сказала жена.
 – Да, – согласился маркиз и подошел к ней. Дом всегда как-то угнетал его. За пределами дома он чувствовал себя свободным. Косые лучи вечернего солнца освещали озеро, превращая его в тусклое золото. Лес за ним – место его детских игр и волшебная страна – выглядел таинственным и влекущим.
 – Вы очень похожи на своего отца, – сказала она, посмотрев на его профиль.
 – Да, – сухо сказал маркиз.
 – И вам не нравится походить на него, – спокойно продолжила Чарити. – Сожалею, но это очевидно.
 Ему совсем не понравилась ее проницательность, ее попытки понять его характер и прочитать мысли. Он никогда не делился своими мыслями ни с кем. Даже с самыми близкими друзьями-мужчинами. Она должна понять, что у нее нет права вторгаться в его жизнь. Ему претила даже мысль об этом. Нужно напомнить ей, что между ними существует лишь деловое соглашение.
 – Я женился на вас и привез сюда, как вы знаете… – начал было маркиз и посмотрел на нее. Она взглянула ему прямо в глаза своими необыкновенными синими глазами. Помолчав, он продолжил:
 –…чтобы доказать его светлости, что могу сам распоряжаться своей собственной жизнью. Никому не позволено решать за меня, как мне жить, и никому не позволено вмешиваться в мою личную жизнь. Я – наследник герцога Уитингсби, и только моя смерть может изменить это обстоятельство. Но во всем остальном я сам по себе. Вас я привез в поместье, чтобы доказать всем, что и впредь буду поступать только так, как сочту нужным.
 – У вас не хватило бы мужества просто заявить им об этом? – спросила маркиза Стаунтон.
 – Вы позволяете себе вольности, сударыня, – заметил маркиз.
 Жена хотела что-то возразить, но промолчала. Она смотрела на него своими широко открытыми синими глазами. У маркиза появилось странное чувство, будто стоит ему только заглянуть поглубже в ее глаза – и он увидит ее душу. Если она будет и дальше так открыта для других, то рано или поздно жизнь ранит ее очень больно.
 – Вы очень хорошо начали исполнять свою роль. Продолжайте в том же духе. Пусть вас не смущает отсутствие модного платья. И не смущайтесь, если вы не сможете поддерживать беседу. С членами моей семьи разговаривать нелегко. Но нас уже ждут в гостиной. Держитесь поближе ко мне и предоставьте разговоры мне. Вам не нужно производить хорошее впечатление ни на кого.
 Чарити слегка улыбнулась мужу.
 – Огаста, наверное, была совсем маленькой, когда вы уехали из дома? – спросила она.
 – Ей была всего неделя от роду, – сказал маркиз. – Я остался здесь только на похороны матери.
 Он не плакал по матери, но горько всхлипывал, держа на руках ребенка, перед самым своим отъездом. Это было последний раз, когда он плакал. Последний раз в его жизни.
 Жена только сочувственно ахнула. Маркиз готов был поклясться, что она снова прочитала его мысли и поняла, что так он попрощался с любовью. Со слабостями для него было покончено.
 Больше ей не удастся заглянуть в его мысли. Вообще он ее к себе больше не подпустит.
 – Наше знакомство до свадьбы было очень коротким, – быстро сказал маркиз Стаунтон. – Вы были гувернанткой в семье моих знакомых. Там я встретил вас, мы полюбили друг друга и отбросили все условности. Мы поженились вчера, прошлую ночь провели вместе и сегодня испытываем глубокие и страстные чувства друг к другу.
 Чарити покраснела и на мгновение отвела глаза. Но потом снова взглянула мужу в лицо.
 – В таком случае, сударь, вы должны научиться улыбаться, – заметила она.
 Маркиз удивленно поднял брови.
 – Вы выглядите как человек, который женился на незнакомой женщине с единственной целью досадить кому-то, – сказала жена, оглядывая его. – Вы выглядите как человек, который испытывает чувство злобного удовлетворения, но при этом несчастен.
 Энтони прищурился. Было ли достаточно короткого разговора два дня назад, чтобы узнать ее характер? Или как ему тогда показалось, понять, что у нее нет характера? Но возможно, она права.
 – Я буду вам улыбаться, сударыня, – сказал маркиз. – Но только в гостиной, в присутствии остальных. Наедине нам совершенно не нужно притворяться.
 – Да, – спокойно согласилась маркиза.
 – Возьмите меня под руку, – предложил он. – Мы уже опаздываем. Его светлость терпеть не может, когда опаздывают.
 – Так именно поэтому мы задержались здесь? – спросила Чарити. В ее глазах мелькнула веселая искорка.
 Маркиз ничего не ответил, ожидая, пока жена возьмет его под руку.
 Семейство герцога Уитингсби из холла направилось прямо в гостиную. Хотя в другое время в такую хорошую погоду некоторые члены семьи предпочли бы погулять в парке до чая, сейчас они испытывали желание держаться вместе и подальше от ушей прислуги.
 – Можно было бы догадаться, – начал лорд Уильям Эрхарт, как только за ними закрылась дверь в гостиную, – что перед возвращением в Инфилд Стаунтон приготовит парочку сюрпризов. Я посоветовал бы его светлости не писать письма, если бы он считался с моим мнением.
 – Ах, Уильям, – укоризненно сказала Клодия, отпуская руку мужа и обнимая за плечи Огасту, – тебе и не нужно было этого делать. Ты ведь так же, как и мы, хотел, чтобы Энтони вернулся.
 – О чем это ты говоришь? – возмутился муж, нахмурившись. – Может быть, ты жаждала его возвращения?
 – Не могу поверить, – сказала виконтесса Твайнэм, грациозно опускаясь на диван. – Просто не могу поверить. Как он может? Одно дело сбежать из дома в Лондон на какое-то время. Могу себе представить, что многие молодые люди мечтают об этом. Одно дело прожигать там жизнь и приобрести репутацию… – Она посмотрела на маленькую Огасту. – Ну, это одно дело. И совершенно другое – жениться без разрешения его светлости и привезти жену в дом, никому предварительно не сообщив об этом. Ты видела ее, Клодия? Я умерла бы от унижения, появись моя служанка на людях в такой одежде.
 Клодия, леди Уильям, подвела Огасту к окну и села вместе с ней на диван.
 – Кстати, Марианна, – заметила она. – У них было трудное путешествие. Помнишь, какой дождь лил вчера весь день? Кто же надевает хорошую одежду в такую погоду?
 – Но кто она такая, черт побери? – пробормотал граф Твайнэм, стоявший у бара и щедро наливавший себе в бокал виски, пока было время. (Во время чая крепкие спиртные напитки в Инфилде были запрещены.) – Что Стаунтон сказал? Наверняка сказал бы, если она что-нибудь собой представляет, будьте уверены. Положение будет очень щекотливое завтра, когда приедет леди Мария.
 – Ах! – Марианна взмахнула платочком, как бы отмахиваясь от неприятного запаха, потом прижала его к носу. – Я этого не вынесу. И его светлость уже не успеет сообщить Марии, чтобы она не приезжала. И Тони знал, что она приедет. Должен был знать. Как он может так поступать с нами? Я не могу в это поверить. Он женился неизвестно на ком и привез эту женщину сюда, чтобы унизить нас. Она ужасно вульгарная особа, это сразу видно.
 Лорд Уильям пригладил волосы рукой.
 – Она назвала его светлость отцом, – сказал он, подмигнув. – Не пробыв в доме и пяти минут. Можете себе представить, чтобы леди Мария назвала герцога отцом? Она так никогда не поступила бы. Не хотел бы я быть на месте его светлости завтра ни за какие коврижки.
 – Но у леди Стаунтон очень славная улыбка, – заметила Клодия. – Может быть, нам стоит подождать и познакомиться с ней поближе, прежде чем судить. Ты как думаешь, Чарлз?
 Лейтенант лорд Чарлз Эрхарт стоял рядом с ней и Огастой, глядя в окно.
 – Я не стал бы брать отпуск, если бы не приказ отца приехать домой, – сказал он. – Особенно если бы знал, что Стаунтона тоже пригласили. Мне нет дела ни до него, ни до его жены. Меня это не касается.
 Он хотел произнести эти слова с холодным достоинством, но ему это не удалось. Его голос по-юношески дрожал. Клодия успокаивающе взяла его за руку. Чарлз руки не отдернул, но головы не повернул и не улыбнулся ей.
 – А что ты думаешь о своем старшем брате, Огаста? – спросила девочку Клодия.
 – Мне кажется, маркиз очень похож на его светлость, – сказала Огаста. – По-моему, он очень противный. И еще я думаю, что маркиза очень некрасивая.
 Граф Твайнэм хихикнул. А его жена снова помахала платочком перед лицом.
 – Устами младенца… – сказала она. – Ты права, Огаста. Маркиз выглядел отвратительно, как будто наслаждался этой ужасной сценой. А у нее нет и намека на красоту или обаяние. Не удивлюсь, если узнаю, что он нашел ее у кого-нибудь на кухне или в классной комнате. Сомневаюсь, что она вообще благородного происхождения. Очень сложно будет быть с ней вежливой.
 – Будь уверена, его светлость будет с ней вежлив, Марианна, – сказал лорд Уильям. – И того же он ждет от нас. Как бы то ни было, она теперь леди Стаунтон, кем бы ни была до замужества.
 – И в свое время она станет герцогиней, – сказала его сестра с глубочайшим отвращением. – Она станет старшей в семье, и будет командовать Клодией, мной, всеми. Это нестерпимо. В будущем мы с Твайнэмом будем бывать в Инфилде как можно реже. Ну, есть много способов быть вежливой, Уилли, Я буду вежлива.
 Лорд Твайнэм снова хихикнул.
 – Интересно, как Уитингсби справится завтра, – сказал он. – Тилден не обрадуется новости, попомните мои слова. И жена Энтони уже главнее тебя, Марианна. Она – маркиза Стаунтон.
 – Сегодня мы все должны быть вежливы с ней, а что будет завтра – увидим, – сказала Клодия. – Энтони вернулся домой и привез жену, которую любит. Он ведь назвал ее любимой. Кто-нибудь еще слышал это? Я была очень тронута, честно сказать.
 Ее муж пренебрежительно фыркнул.
 – Герцоги Уитингсби и их наследники никогда не женятся по такой вульгарной причине, как любовь, – сказал Уильям. – И ты это хорошо знаешь, Клодия.
 Она покраснела и, наклонившись, поцеловала Огасту в макушку. Ее мужу стало неловко за свои слова, он тоже покраснел, но возможности продолжить разговор уже не было. Двери отворились, и в гостиную вошел герцог. В воцарившемся молчании он прошел к камину и встал рядом, заложив руки за спину.
 – Стаунтона еще нет? – зачем-то спросил его светлость. – Он опаздывает. Подождем.
 Никто не отреагировал на его слова, произнесенные очень холодным тоном.
 Семья ждала в напряженном молчании. Граф Твайнэм подумал: не допить ли оставшийся глоток виски? Но не решился и с сожалением незаметно поставил бокал на буфет. Клодия обняла Огасту, для которой возможность пить чай в гостиной вместе со взрослыми была редкой честью, и ободряюще улыбнулась девочке.




 Глава 7


 Чарити ожидала увидеть роскошь в Инфилд-Парке. Но, войдя в гостиную, она была просто обескуражена. У нее дома гостиная была скорее уютной комнатой, где можно было посидеть, где собиралась вся семья по вечерам, где принимали друзей и соседей. А эта комната походила на зал для приемов. Такое сравнение сразу пришло ей в голову. Высокий потолок расписан сюжетами из мифологии, хотя было не до того, чтобы разбираться, какими именно. На стенах висели огромные картины в золоченых рамах, в основном – пейзажи. Тяжелая позолоченная мебель свидетельствовала о богатстве и вкусе владельцев. Двери украшала великолепная резьба. Мраморный камин – настоящее произведение искусства.
 Чарити успела только перевести дыхание и посмотреть на людей, собравшихся в гостиной. Герцог стоял перед камином, все остальные распределились по комнате: одни сидели на диване, другие стояли у окна.
 Никто не пошевелился, не сказал ни слова, хотя все обернулись к двери, когда она вошла об руку с мужем.
 Ее простенькое муслиновое платье с узором в форме веточек было здесь так же уместно, как ночная рубашка.
 Чарити мужественно выдержала испытание, ей даже захотелось встряхнуть их всех. Брат вернулся домой, и никто не заговорил с ним. Что же, ради всего святого, с ними происходит? Ответ не заставил себя долго ждать. Глаза почти всех присутствующих обратились к герцогу. Было видно, что все ждут, чтобы отец заговорил первым. Он не спешил это сделать, без слов давая понять, как недоволен сыном.
 «Такой деспот, как герцог, никогда не позволит кому-нибудь уйти из дома без его разрешения», – подумала Чарити.
 – Теперь, когда Стаунтон соблаговолил почтить нас своим присутствием, – наконец сказал герцог, – мы можем приказать подать нам чай. Марианна? Позвоните, пожалуйста, пусть подают чай. Леди Стаунтон пока может быть свободна от выполнения своих обязанностей.
 Чарити сразу поняла, что это именно ее освободили от обязанностей. Каких? Разливать чай? Ее? Ну конечно, догадалась Чарити. Она – жена маркиза. Она – старшая из присутствующих женщин. И еще острее Чарити ощутила всю неуместность своего старенького муслинового платья в этой роскошной гостиной.
 – Тони, иди сюда, садись рядом со мной. Расскажи мне, почему ты не отвечал на мои письма, – сказала Марианна, вставая, чтобы позвонить в колокольчик. И по тому, как она не удостоила Чарити взглядом, и по тому, что на диване, где она сидела, могли поместиться лишь двое, было ясно – ее приглашение не касалось жены брата.
 Но Чарити смотрела в сторону окна, где собралась небольшая группа. Клодия сидела на диване у окна с Огастой, обняв девочку за плечи. Рядом с ними стоял Чарлз. Клодия поймала взгляд маркизы и ответила дружелюбным взглядом. Так истолковала это Чарити – она к ним и направилась. Не будет она его тенью, что бы ни говорил ее муж. Она – леди, а леди не бывают тенью других людей. Даже своих мужей.
 Чарити ласково улыбнулась Огасте.
 – Вам разрешили прийти на чай в гостиную, Огаста? – спросила она девочку. – Я очень рада.
 – Только сегодня, – ответила за девочку Клодия. – В виде исключения. Из-за возвращения Энтони. Другим детям не так повезло, хотя они тоже очень хотели его увидеть.
 – Другие дети? – удивилась Чарити.
 – Энтони вам не сказал? – спросила Клодия. – Правда, он и сам их не видел. Тут трое детей Марианны и Ричарда – две девочки и мальчик. Наши с Уильямом два сына. Может быть, после чая вы подниметесь в детскую и познакомитесь с ними? Они будут в восторге, уверяю вас.
 Чарити с радостью приняла это приглашение. По крайней мере хоть кто-то в Инфилд-Парке относится к ней по-человечески. «Как Клодии удалось подобрать материал для платья, так подходящий к цвету ее глаз?» – подумала она.
 – Чарлз, – улыбнулась молодому человеку Чарити, – у вас отпуск?
 – Сударыня. – Он сдержанно поклонился. – Его светлость велели мне прибыть домой.
 – «Сударыня», – мягко повторила Чарити, – не могли бы вы называть меня по имени, если уж я теперь довожусь вам сестрой? Чарити. Так меня зовут.
 – Сударыня. – Чарлз склонил голову.
 Хорошо. Чарити обернулась и встретила презрительный взгляд Марианны, оглядывающей ее с головы до ног. Маркиз сидел рядом с ней с таким же циничным и холодным выражением лица, как и в то утро на Алпер-Гросвенор-стрит. Лорд Твайнэм – Клодия назвала его Ричардом – с мрачным видом разместился у буфета. Уильям стоял посреди комнаты, угрюмо глядя в пустоту. Герцог оставался на своем командном посту у камина.
 Чарити представила, что случится, если она вдруг закричит во весь голос и вскинет руки вверх. Она даже сама испугалась, поняв, что едва не осуществила эту затею. Но спасло ее то, что дверь открылась и внесли поднос с чаем. Внезапно у нее родилась удачная мысль.
 Она пересекла комнату со всей грацией, на какую была способна. Мать часто укоряла ее за неумение двигаться, как настоящая леди. Даже Пенни иногда намекала на это, когда они гуляли вместе.
 – Поставьте здесь, пожалуйста, – сказала она слугам, указывая на стол, очевидно, предназначенный именно для этого. Она обошла вокруг стола, села и ласково улыбнулась своей невестке:
 – Я буду разливать чай, Марианна. Не беспокойтесь.
 И с такой же улыбкой обернулась к герцогу:
 – Благодарю вас, отец, за доброту, но не нужно освобождать меня от обязанностей, которые мне надлежит выполнять как жене Энтони.
 Она улыбнулась Энтони. Подумала, не послать ли ему воздушный поцелуй, но передумала. Это было бы слишком вульгарно.
 На мгновение ей показалось, что в гостиной можно было бы услышать, как падает пресловутая иголка. Только вряд ли кому-нибудь пришло в голову бросать ее здесь. Да и пол был покрыт коврами. Но ее муж вовремя встал с места.
 – Налейте мне чаю, любимая, – ласково сказала он. И потом сделал то, о чем она его просила, – он улыбнулся ей. Улыбались его губы, белые зубы, глаза – все его лицо. Энтони улыбался – и преображался на глазах. Он стал живым и красивым мужчиной, неотразимо привлекательным. Чарити была так взволнована этим, что засомневалась, сможет ли налить чаю в его чашку, не облив все вокруг. Ей пришлось напомнить себе об их договоренности: он играет свою роль, а она – свою.
 Никогда еще, подумала Чарити, не приходилось ей таким тяжелым трудом зарабатывать себе на хлеб насущный. Правда, на этот раз она зарабатывает не только на хлеб. Однако даже и в этом случае… Однако даже и в этом случае, если бы Чарити заранее знала, что ей предстоит, она вряд ли приняла бы предложение мистера Эрхарта.


* * *

 К обеду Чарити надела свое серое шелковое платье со скромным вырезом, скромными рукавами, скромными… Вообще очень скромное.
 «Это точно не последний писк моды, даже не предпоследний, – подумал ее муж. – Платье выглядит как пристойная, неприметная одежда, какую и полагается носить гувернантке, сопровождающей детей в гостиную. Такой наряд словно специально предназначен для того, чтобы сделать его обладательницу совершенно незаметной. К тому же на ней нет никаких украшений». Маркиз Стаунтон стоял на пороге гардеробной маркизы – дверь ему открыла ее новая горничная – и, прищурившись, разглядывал свою жену.
 – Вы можете идти, – разрешил он горничной. Девушка сделала реверанс и удалилась, даже взглядом не попросив разрешения у своей госпожи.
 Горничная удивительно искусно причесала свою хозяйку: мягкие кудри обрамляли лицо и большим красивым узлом спускались на затылок. Маркиз предпочел бы увидеть жену с ее прежней скромной прической, но промолчал.
 – Почему вы решили разливать чай? – спросил он Чарити.
 Своим неожиданным поступком она повергла его в изумление. Энтони физически ощущал неловкость, которую испытывали все остальные члены семьи. Он наблюдал, как они зачарованно смотрят на его жену, одетую в свое скромное поношенное муслиновое платьице. Ему удалось ошеломить их всех, подумал маркиз, всех вывести из равновесия, даже собственного отца. Они не знали, что думать о нем и его скоропалительной женитьбе. И еще: они все его немного побаивались. Еще: они очень хорошо понимали, зачем их собрали в Инфилд-Парке. Официальной причиной этому было плохое здоровье отца, но это был лишь повод: их собрали на помолвку наследника с девушкой из аристократической семьи, избранной для него еще при ее рождении. Было даже намечено устроить бал, чтобы торжественно отпраздновать это событие.
 – Потому, что ваш отец напомнил мне, что это обязанность жены старшего сына, – ответила на его вопрос жена.
 – Нет необходимости, чтобы вы выполняли свои, как вы говорите, обязанности. Вы знаете, что это не входило в мои планы.
 – Но вы ведь выбрали себе в жены леди, сэр, – напомнила ему Чарити. – А настоящая леди знает, чего ждут от нее в замужестве, даже если она одета или ведет себя не так, как полагается будущей герцогине. Уверена, что ваша семья презирает меня за скромное происхождение, отсутствие связей и состояния. Это меня не волнует, потому что я не могу, да и не хочу ничего менять. Но мне не хотелось бы, чтобы они думали, будто меня плохо воспитали. Это было бы не правдой и оскорблением памяти моей матери. «Вот так серая мышка! Похоже, что никакой серой мышки вообще не существует», – подумал маркиз. Конечно, мисс Чарити Дункан просто исполнила такую роль во время их первой беседы. Ей было необходимо получить место гувернантки, у нее ведь уже было шесть неудачных попыток, вот она и вела себя так, как ожидают от гувернантки. А он принял игру за правду и не заметил, что за ее показной слабостью скрывается очень сильный характер. Конечно, ему нужно было бы обратить больше внимания на эти пронзительные необыкновенно синие глаза. Его обманули. Но в том, что она сказала, была доля правды. Сегодня за чаем все относились к его жене снисходительно, как и подобает хорошо воспитанным людям. Она не принадлежит к их среде. Их ужасала мысль, что в один прекрасный день она станет женой главы семейства. А отец, должно быть, чувствовал, что мир, в котором он жил, рушится.
 – Открыто никто не будет оскорблять вас, – уже не в первый раз заверил маркиз свою жену. Однако теперь он чувствовал больше ответственности за то, чтобы этого не случилось. – Никто не осмелится.
 Чарити улыбнулась и подошла к мужу.
 – Оскорбить можно только того, кто дорожит мнением людей, наносящих ему оскорбление. Меня здесь никто не сможет оскорбить, сударь, – сказала она и взяла его под руку.
 «И как спокойно, мило и уверенно она это сказала», – подумал маркиз. Ей нет дела ни до кого в этом доме, говорили ее слова. Ну, ему тоже ни до кого нет дела. Он приехал домой не потому, что ему этого хотелось. У него была своя цель: раз и навсегда утвердить свою независимость. И может быть, чтобы успокоить некоторые призраки. Эта неожиданная мысль удивила его. Нет никаких призраков, которых ему нужно успокаивать. Все, что относится к прошлому, давно умерло и забыто.
 – Мне хотелось бы знать больше о вашей семье, – сказала Чарити, идя рядом с мужем к главной лестнице. Теперь она опровергала свои собственные слова. – Может быть, завтра вы меня просветите на этот счет.
 – Я и сам не видел их последние восемь лет. И мне нечего рассказывать, сударыня, – ответил он.
 – Но у вас же есть воспоминания юности, – возразила Чарити. – В то время вы были близки с Уильямом, да и с Марианной тоже.
 – Уильям на год, а Марианна на два года моложе меня, – сказал маркиз. – Потом почти ежегодно стали рождаться мертвые дети и случались выкидыши.
 – Наверное, хорошо иметь брата и сестру, близких по возрасту, – заметила Чарити.
 Да, он всегда обожал, защищал и опекал младшего, более слабого, но жизнерадостного Уилли. Он поменялся бы с ним местами, если бы это было возможно, но не смог бы защитить брата от тяжелых обязанностей наследника титула.
 – Думаю, так и есть, – сказал маркиз. – Но я не часто вспоминаю свое детство.
 – До сегодняшнего дня вы не встречались с лордом Твайнэмом, – сказала Чарити, глядя на мужа. – Но вы знали Клодию. Они с Уильямом поженились до вашего отъезда?
 – За месяц до этого, – коротко ответил Энтони. Ему не хотелось говорить о Клодии. Или об Уилли. Ему вообще не хотелось разговаривать.
 – Клодия очень красива, – сказала жена.
 – Да, моя невестка милая женщина.
 К счастью, времени для разговора больше не было. Вся семья собралась в гостиной, и ужин был подан.
 Марианна и Клодия, как сразу заметил Стаунтон, были роскошно одеты и увешаны драгоценностями. Огасте, очевидно, не разрешили присутствовать на семейном ужине. Мужчины были в безукоризненно сшитых костюмах, как и он сам. Парадная одежда к ужину – правило, которое неукоснительно соблюдалось в Инфилде. Даже если ужин проходил в узком семейном кругу, как сегодня.
 – Сударыня? – Герцог Уитингсби с поклоном предложил руку Чарити, чтобы сопровождать ее к столу. Правила хорошего тона требовали от него именно такого поведения. Он также предложит ей место напротив себя на другом конце стола, хотя для него будет нож острый оказывать такое уважение женщине, которая выглядит как самая настоящая гувернантка.
 Чарити тепло улыбнулась старому герцогу и приняла предложенную руку.
 – Благодарю вас, отец, – сказала она.
 Маркиз поджал губы. Он не ожидал от своей жены такой непринужденности и очарования, но, тем не менее, такое поведение ему даже понравилось. На самом жена на время деле это гораздо лучше, чем застенчивость и робость, на что он вначале рассчитывал. Жизнь в Инфилде никогда не располагала к улыбкам и теплым отношениям. И никто из детей герцога не осмеливался обратиться к нему менее официально, чем «сэр». Маркизу было любопытно, заметила ли это его жена. И пришел к выводу, что заметила. Ему даже захотелось, чтобы она назвала герцога «папой». Он постарался спрятать довольную ухмылку.
 Но постепенно маркиз Стаунтон успокоился. Может быть, от него ждут, что он поведет к столу Клодию, как следующую по старшинству даму? Однако к своему облегчению, заметил, что лорд Уильям уже подал руку жене. Уильям, который за чаем не обменялся с ним ни единым словом, едва взглянул на него. Когда-то он был его самым близким другом, а потом стал смертельным врагом. Ну что же. Все в прошлом. Твайнэм и Марианна направились к столу вместе. Маркиз Стаунтон оказался за столом рядом с Чарлзом.
 Чарлзу тоже нечего было сказать ему за чаем.
 Восемь лет назад брату было всего двенадцать. Тогда это был подвижный, умный мальчик, смотревший на своего старшего брата с обожанием, как на героя. Теперь в его глазах такого взгляда не было. Невозможно было объяснить мальчику, почему он уезжает. Он даже и не попытался ничего ему объяснить. Просто уехал, даже не простившись с ним. Достаточно того, что он плакал, покидая малышку сестру. И ему не хотелось плакать еще и из-за младшего брата.
 – Ты, оказывается, стал самым высоким из нас, – заметил он.
 – Кажется, так и есть, – ответил брат.
 Его светлость, сидя во главе стола, склонил голову, и все последовали его примеру. Конечно, перед обедом полагалось прочесть длинную благодарственную молитву. «Как странно вернуться в прошлое», – подумал маркиз. Быть среди людей, которых он, с одной стороны, совершенно не знает, а с другой – знает как самого себя. И он почувствовал, что в течение этих восьми лет они каким-то странным образом были рядом с ним, были частью его. Их снова связывали тесные узы, как будто они никогда и не прерывались. Маркиз едва не задохнулся от этого чувства.
 Когда молитва закончилась, Энтони поднял голову и посмотрел на другой конец стола, где его жена с улыбкой обернулась к сидевшему рядом с ней Уильяму, намереваясь вступить с ним в разговор. И радость от того, что он женился именно на ней и привез ее сюда – пусть на мгновение, – можно было принять за нежность.
 За обедом Чарити солгала. Когда Марианна в свойственном ей высокомерном тоне спросила ее о семье, Чарити сказала правду об отце, но умолчала о его долгах и заявила, что она – единственный ребенок в семье. Потом ей пришлось солгать еще раз. Она объяснила, что имение отца перешло в управление дальнего родственника, поэтому ей пришлось стать гувернанткой. Совсем недавно Чарити уверяла своего мужа, что в этом доме никто не сможет ее оскорбить. Но теперь ей показалась невыносимой мысль о том, что члены такой семьи с высоты своего общественного положения могли бы презирать ее братьев и сестер. Она не смогла бы вынести реакцию богатых аристократов на рассказ о несчастной судьбе бедного Фила.
 Ее семья – это ее сугубо личное дело. Она даже не будет пытаться рассказать о ней этим холодным людям. Чарити сожалела о том, что приняла предложение маркиза Стаунтона. Причин тому было много. Не в последнюю очередь – необходимость лгать и жить во лжи. Но, напоминала себе Чарити, это только на время. Потом она снова будет со своей семьей и уже никто не сможет их разлучить.
 Когда обед подошел к концу, герцог посмотрел на Чарити, сидевшую на другом конце стола, и поднял брови. Она улыбнулась ему – как же трудно улыбаться и не поддаваться гнетущей атмосфере этого дома! – и пригласила дам следовать за ней в гостиную.
 Только Клодия поддерживала разговор. Она рассказала о своих детях, с которыми Чарити уже познакомилась в детской, затем пригласила ее в свой дом, чтобы Чарити могла снова увидеться с ними.
 – Хотя завтра к вечеру приедут гости, – вспомнила она. – Приходите тогда утром, если вы не очень поздно встаете. Но думаю, вы привыкли вставать рано, вам ведь нужно было идти в класс.
 В ее голосе не было презрения.
 Гости. Да, конечно. Герцог говорил об этом за ужином. Приедут граф и графиня Тилден с дочерью. Чарити удивило, что ждут гостей, хотя герцог серьезно болен. Ведь именно из-за этого муж вынужден был приехать домой. Но возможно, граф и графиня Тилден – близкие друзья герцога. Конечно, трудно представить себе, что у герцога Уитингсби могут быть близкие друзья.
 С прибытием гостей ее положение станет еще сложнее. У нее нет опыта общения с людьми более знатными, чем сэр Хамфри Лоринг. И платьев у нее слишком мало, да и не подходят они для такого изысканного общества. Но она не позволит себе поддаться панике. Ведь в этом и состоит ее задача, разве нет? Ее привезли в поместье именно для того, чтобы она действовала всем на нервы.
 – Леди Стаунтон, – громко сказала Марианна, когда мужчины снова присоединились к ним в гостиной. – Сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь. Я не спрашиваю, умеете ли вы играть на пианино, так как предполагаю, что обучение игре на этом инструменте входит в круг обязанностей гувернантки.
 – Да, действительно, – согласилась Чарити, вставая. – И у меня был самый лучший учитель музыки – моя мать учила меня играть на пианино.
 Инструмент был прекрасный. Чарити уже давно хотелось опробовать его. Она села за пианино и стала играть. Старый герцог остался стоять у камина. Марианна весело беседовала со своими родственниками и громко смеялась. Лорд Твайнэм уютно устроился на диване и закрыл глаза, собираясь вздремнуть после обильной еды. Маркиз Стаунтон подошел и встал за спиной жены.
 – Прекрасно, любимая, – сказал он, когда Чарити закончила пьесу. Он нежно улыбнулся и поцеловал ей руку. – Вы поиграете еще – для меня?
 – Не сегодня, Энтони, – ответила маркиза, слегка откидываясь назад и глядя мужу в глаза с нежной признательностью. Соглашаясь на его предложение, она и представить себе не могла, что будет вынуждена участвовать в спектакле. Все это было нечестно и не нравилось Чарити, Но беспокоило ее не только это. Она встала и, немного поколебавшись, направилась к камину. Герцог Уитингсби – такой изысканный и властный джентльмен. Так легко поддаться его обаянию и подчиниться его власти. Можно даже начать пресмыкаться перед ним, ведь в соглашении с маркизом Стаунтоном ей отведена лишь роль тени своего мужа, не более того. Но она не будет пресмыкаться перед ним! Чарити взяла герцога под руку и улыбнулась, заметив его изумленный взгляд.
 – Отец, – обратилась она к нему, – не хотите ли присесть? Вы выглядите усталым. Я велю принести чай и налью вам чашечку, не возражаете?
 Герцог действительно выглядел плохо. Казалось, он держится на ногах только усилием воли.
 В комнате воцарилась удивленная тишина. Все затаили дыхание.
 – Благодарю вас за внимание, сударыня, – после молчания, которое, казалось, длилось целую вечность, ответил герцог Уитингсби, – но предпочитаю стоять. И я не пью чай вечером.
 – О! – в замешательстве воскликнула Чарити. Она продолжала держать герцога под руку, не зная, что сказать, что делать и куда идти. – Можно я постою здесь с вами немного? На всех картинах в этой комнате только пейзажи. А где-нибудь есть портреты? Я имею в виду семейные портреты?
 – В доме есть галерея, – вежливо ответил герцог. К их разговору все прислушивались, затаив дыхание. – Да, там есть портреты членов семьи. С удовольствием покажу их вам завтра утром, сударыня.
 – Благодарю вас, – сказала Чарити. – Я буду очень рада. А там есть ваш портрет? И портрет Энтони?
 Герцог поджал губы и еще больше напомнил ей мужа. А потом свекор рассказал ей о портрете, который был написан всего за два года до смерти ее светлости. Он рассказал о некоторых старинных портретах членов семьи. Один из них был написан Ван Дейком, а еще один – сэром Джошуа Рейнолдсом.
 Руки у герцога, как заметила Чарити, были красивые, ухоженные. Сквозь тонкую, как пергамент, бледную кожу просвечивали голубые вены. «Он не лгал, когда сообщал сыну об ухудшении своего здоровья, – подумала она, – Он действительно болен». И ей стало жалко старого герцога. Хотелось бы знать, способен ли он кого-нибудь любить? Любил ли он свою жену? Любил ли своих детей? Любил ли ее мужа?
 Чарити пришлось напомнить себе, что дела этой семьи ее совсем не касаются, ведь ей нужно лишь сыграть отведенную ей роль, чтобы заработать денег на будущую жизнь со своей собственной семьей. Ей хотелось иметь как можно меньше общего с этим странным, холодным, одиноким человеком и с его молчаливой, мрачной, грустной семьей. И с его сыном, за которого она вышла всего день назад и с которым провела прошлую ночь. Ее муж. Ее временный муж.
 Это был напряженный, утомительный день. И она была рада, что он уже заканчивается.




 Глава 8


 Маркиз Стаунтон проснулся на рассвете, хотя заснул очень поздно. Он лежал и смотрел в полутьме на знакомый узор балдахина над кроватью. Потом стоял у окна, нервно барабаня пальцами по подоконнику. Озеро в парке серебрилось в лунном свете.
 Его охватило беспокойство. Впечатления предыдущего дня беспорядочно мелькали у него в голове. Серое лицо отца. Чарлз, из неуклюжего мальчишки превратившийся в высокого, уверенного в себе молодого человека. Зрелая красота Клодии. Молчаливый Уилли. Сдержанная Огаста. Теплая встреча с Марианной. Его жена, сидящая за столиком для разливания чая, его жена, беседующая за обедом с Твайнэмом и Уилли, его жена, очень хорошо и умело играющая на пианино, его жена под руку с герцогом, она улыбается герцогу и втягивает его в разговор.
 Последняя картина вызвала у маркиза улыбку. Герцог Уитингсби терпеть не мог прикосновений. Он никогда не улыбался сам, и никто не улыбался ему.
 Никто еще не осмеливался первым начать с ним разговор. И уж, конечно, никто не называл его отцом.
 Она была очень хороша. Гораздо лучше, чем та серая мышка, которую он нанял для осуществления своего плана. Если бы она оставалась этой тихой мышкой, ею просто пренебрегли бы. Ей не удалось бы так накалить атмосферу в доме. А так она вызвала панику и нарушила принятые в доме правила приличия. Без сомнения, чрезвычайно корректный герцог Уитингсби и его потомство сочли ее вульгарной. На самом деле она совсем не вульгарная, но в их кругу непосредственность – синоним вульгарности. И она была его женой, будущей герцогиней. Эта мысль, вероятно, отравляла им жизнь.
 И стоя сейчас у окна, маркиз понял, в чем причина его бессонницы. Она спала в соседней спальне, их разделяли всего лишь две гардеробные комнаты. Она – его жена. Прошлой ночью он воспользовался своими супружескими правами, и она страстно ответила ему. К своему удивлению, маркиз понял, что совсем не возражал бы против повторения этого опыта, хотя на самом деле и не считает ее желанной.
 Маркиз Стаунтон вернулся в постель и некоторое время лежал, вспоминая запах ее волос. Странно, как запах может лишить сна. Мыло! Даже запах самых дорогих духов никогда так не возбуждал его. Он вспоминал, как вдыхал запах волос, проникая в ее тело. Сексуальное удовольствие, которое он получил, неразрывно связалось у него в мозгу с этим запахом.
 Он действительно испытал удовольствие, а не только физическое удовлетворение.
 Ранним утром маркиз проснулся снова и уже не смог больше заснуть. Яркое солнце проникало сквозь занавеси. Звучали птичьи трели. Он совсем забыл об этой стороне сельской жизни. Энтони нетерпеливо отбросил одеяло. Сейчас он прогуляется верхом и сбросит с себя гнет этого дома.
 Но, выйдя через несколько минут из дверей дома и направляясь к конюшне, он застыл на крыльце. На террасе внизу стояла его маленькая серая мышка и смотрела на него. Еще только рассвело, а она уже одета и вышла из дому?
 – Доброе утро, сударыня, – поздоровался маркиз, удивляясь, как это он мог прошлой ночью лежать без сна и желать это невзрачное создание. Сейчас даже ее необыкновенные глаза были скрыты полями убогой коричневой шляпки.
 – Я не могла больше спать, – пожаловалась Чарити. – Птицы и лучи солнца сговорились против меня. Я стояла тут и раздумывала, куда мне направиться: к озеру или на холм.
 – Попробуйте подняться на холм, – посоветовал муж. – Туда ведет очень живописная тропа. А с холма открывается прекрасный вид на парк, усадьбу и окрестности.
 – Вот туда я и направлюсь, – согласилась она. Маркиз щелкнул хлыстиком по высокому сапогу, пребывая в некоторой нерешительности.
 – Может быть, – неожиданно сказал он, – вы позволите мне сопровождать вас?
 – Конечно. – Чарити приветливо улыбнулась мужу.
 Энтони шел рядом с женой, помахивая хлыстиком. Она шла быстрым шагом, сцепив руки за спиной. «Наверное, она привыкла так ходить в своей деревне», – подумал маркиз. Но походка у нее была очень грациозная. Как она жила, когда был жив отец? Как давно умерла ее мать? Она действительно очень одинока? Отец не смог обеспечить ее, даже зная, что управление имением перейдет в руки дальнего родственника? А этот родственник не хочет заботиться о ней? Тоскует ли она по дому, знакомой местности и жизни, достойной леди? Любили ли друг друга члены ее семьи? Любила ли она кого-нибудь? Пришлось ли ей оставить любимого мужчину, чтобы зарабатывать на жизнь в качестве гувернантки? Ему хотелось бы получить ответы на эти вопросы. Конечно, не потому, что она сама интересовала его. Это было нужно для реализации задуманного плана.
 – Ваш отец действительно очень болен, – сказала Чарити. – Вы знаете, что с ним и насколько это серьезно?
 Прошлым вечером Энтони после ужина поговорил об отце с Марианной.
 – У него проблемы с сердцем, – ответил он. ~ За последние несколько месяцев уже были небольшие приступы. Врач предупредил, что следующий приступ может оказаться последним. Он рекомендовал отцу соблюдать постельный режим.
 – Думаю, ваш отец не любит советов, – заметила она.
 – Это еще слишком мягко сказано, – поддержал ее маркиз.
 – Может быть, он послушает вас. Наверное, отец пригласил вас домой в надежде поговорить с вами. Он рассчитывает, что вы сможете снять с него бремя управления имением.
 Энтони невесело засмеялся, и Чарити вопросительно посмотрела на него.
 – Вы его любите? – тихо спросила она.
 Он снова засмеялся.
 – Глупый вопрос, сударыня, – заметил он. – Я прервал с ним все отношения восемь лет назад. И все эти годы специально занимался всем, к чему отец питает глубокое отвращение. Я жил безрассудно, занимался рискованным бизнесом и инвестициями. Я сделал себе состояние, не связываясь с землей. И стал… – Он заколебался, не зная, как продолжить.
 – Повесой, – закончила за него Чарити.
 – Я обрел свободу, – сказал маркиз. – От него и от всего этого. Я вернулся сюда как независимый человек, на своих собственных условиях. Нет, я его не люблю. Его не за что любить. Да я и не способен любить, даже если и есть за что. Вчера вы были совершенно правы, сказав о моем сходстве с отцом.
 – Но почему же он позвал вас домой? – спросила Чарити.
 – Чтобы еще раз доказать свое превосходство надо мной, – сказал маркиз Стаунтон. – С намерением превратить меня в такого человека, как запланировал с самого моего рождения. Чтобы я мог продолжить традиции, которые он так тщательно хранил.
 – А может быть, чтобы увидеть своего сына перед смертью, – предположила Чарити.
 – Скажите мне, сударыня, – раздраженно спросил маркиз, – вы увлекаетесь романами? Все этой сентиментальной чепухой? Вам рисуется трогательная картина у смертного одра: отец и сын в слезах, на фоне всхлипывающих остальных членов семьи, примирение и заверения во взаимной любви? Обещание встретиться на небесах? Такую книгу можно было бы назвать «Прощение и мир». Или «Блудный сын». Хотя мне кажется, что такое название уже было.
 – Это был не роман, – заметила она. – Так говорится в Библии, сударь.
 – Ах, вот как. Ваша взяла, – ответил он. Чарити мягко улыбнулась мужу и ничего больше не сказала.
 Энтони был раздражен, но ее молчание не позволило ему излить свое раздражение на нее. Они подошли к зарослям рододендрона, извилистая гравиевая дорожка стала подниматься вверх. Скоро она сделает поворот и приведет их к маленькой беседке, откуда открывается вид на дом и озеро за ним.
 Возможно, теперь ей пора узнать истинную причину их женитьбы.
 – Отец призвал меня домой, чтобы женить на невесте, которую выбрал для меня семнадцать лет назад, – сказал маркиз, испытывая злобное удовлетворение, когда она резко повернула голову и вопросительно посмотрела на него. – Брак по династическим соображениям. Вы понимаете, мадам? Эта леди – дочь графа Тилдена, аристократа с древней родословной и огромным состоянием. Человека, занимающего такое же высокое положение в обществе, как и Уитингсби.
 Она удивленно раскрыла глаза – теперь он мог рассмотреть их даже под полями шляпки.
 – Значит, это их ждут сегодня к вечеру, – догадалась Чарити.
 Маркиз засмеялся.
 – Предполагалось, что я вернусь домой, поухаживаю за леди Марией Лукас и отпраздную свою помолвку на балу, который планировалось дать завтра вечером. А до конца лета мы бы уже поженились, – насмешливо сказал он. – И ожидалось, что потом лет двадцать подряд она будет рожать от меня сыновей и дочерей. Как видите, была выбрана очень молодая герцогиня Уитингсби, чтобы у нас впереди было достаточно времени для продолжения рода. Ведь жаль, если такую безупречную родословную продолжит всего парочка детей, правда?
 Чарити остановилась. Они смотрели друг другу прямо в глаза.
 – Поэтому вы дали объявление насчет гувернантки и предложили претендентке, подходящей на эту роль, замужество. Блестящая шутка, – заметила она, но в голосе ее веселья не было.
 – Я тоже так думал, – прищурился маркиз. – Да и сейчас так думаю. Гости прибудут сегодня вечером, сударыня, не подозревая, что надежды их напрасны.
 Пронзительный взгляд синих глаз. И какое-то непонятное выражение. Гнев? Презрение? Он вопросительно поднял бровь.
 – Полагаю, сударь, – сказала Чарити, – что вы поступили бессовестно по отношению ко мне, намереваясь использовать меня в таких жестоких целях и не сказав мне об этом ничего. Думаю, я отказалась бы от вашего предложения, если бы знала правду.
 – Жестокие цели? – недоуменно спросил маркиз.
 – Сколько ей лет? – поинтересовалась Чарити.
 – Семнадцать, – ответил он.
 – И сегодня она едет сюда на свою помолвку, – сказала маркиза Стаунтон. – И обнаружит, что вы уже женаты на мне. На женщине, гораздо старше ее по возрасту и гораздо ниже по общественному положению. Да, сударь, вас можно поздравить. Это была дьявольская задумка, и она вам прекрасно удалась.
 Его задело ее спокойное презрение. Как она смеет!
 – Мне кажется, сударыня, что вы были рады принять мои деньги и разбогатеть на всю оставшуюся жизнь. Вы задали тогда очень мало вопросов. Вас не очень интересовало, какие требования будут предъявляться к вам, как моей жене. Единственный вопрос, который вас действительно волновал, смогу ли я выполнить свои финансовые обязательства. Вы потребовали более высокую цену. Вы настояли на дополнительном пункте, то которому вам полагается ежегодное содержание и в том случае, если я умру раньше вас. А теперь вы собираетесь читать мне нотации?!
 Чарити вздернула подбородок и не отвела взгляда, но сильно покраснела.
 – Я никогда не давал леди Марии Лукас никаких обещаний, – заявил маркиз. – У меня не было ни малейшего намерения жениться на ней.
 – Но вам не приходило в голову написать отцу и все ему объяснить? – спросила она. – Сказать ему, что этот брак не состоится и что он должен предупредить графа Тилдена о вашем решении? Вместо этого вы женитесь на мне и привозите сюда, чтобы разозлить и унизить всех?
 – Да, – коротко сказал Энтони. Его раздражало, что эта женщина хочет заставить его почувствовать свою вину. У него нет ни малейшего повода чувствовать себя виноватым. У него есть своя собственная жизнь. Это он старался дать понять еще восемь лет назад, и если его тогда не поняли, то теперь поймут.
 Чарити открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, но промолчала и продолжила прогулку. Маркиз шел рядом с ней.
 – А впрочем, – наконец произнесла Чарити, – для нее это наилучший выход. Никто не пожелал бы семнадцатилетней невинной девочке попасть в ваши руки.
 – Вы, конечно, лучше можете справиться со мной.
 – Мне и не нужно этого делать, – возразила она. – Когда я смогу уехать? После того, как сегодня закончится этот унизительный спектакль?
 – Нет, – ответил маркиз. – Вы мне понадобитесь некоторое время. Мне нужно остаться дома еще на несколько дней.
 В действительности после того, что произойдет сегодня вечером, особой необходимости в этом не будет. Он спокойно может вернуться в Лондон: семья больше никогда его не побеспокоит. Но, приехав домой, Энтони понял, как ему будет трудно на этот раз покинуть семью. Отец болен. Возможно, смертельно. Уильям и Чарлз – его родные братья. Марианна и Огаста – родные сестры. Встретившись с ними, он снова почувствовал, как тесно связан с ними. И однажды, возможно, даже скоро, он станет главой семьи. Нет, до того как он покинет Инфилд-Парк, нужно кое-что привести в порядок. Только после этого он сможет отпустить свою жену. Он и сам не знал, что имел в виду, собираясь «привести в порядок». Во всяком случае, не был в этом уверен.
 Они продолжали молча идти по дорожке. Чарити заметила беседку и остановилась.
 – Вход в беседку с другой стороны, – подсказал маркиз Стаунтон. – Отсюда открывается великолепный вид на поместье. Если хотите отдохнуть, то в беседке есть скамья.
 Чарити обошла беседку, но входить в нее не стала. Она стояла перед беседкой, глядя на дом и окрестности. В лучах утреннего солнца пейзаж выглядел особенно великолепно. Если возле дома они слышали пение отдельных птиц, то здесь звучали целые птичьи хоры.
 – Со временем все это будет принадлежать вам, – после долгого молчания произнесла Чарити. Казалось, она разговаривает сама с собой. – А вы не собираетесь оставить это своему сыну?
 Маркиз резко обернулся и посмотрел на нее. Она стояла очень прямо, подняв подбородок. Это характерная для нее поза – гордая и прямая, понял он. В соответствующей одежде она будет выглядеть настоящей герцогиней. И если ее хорошо одеть, то она будет красавицей. Эта мысль потрясла его. Конечно, мысль не о том, что платье сделает из нее красавицу. Красивая одежда только усилит впечатление. Но теперь он уже достаточно хорошо разглядел ее лицо и вынужден был признать, впрочем, очень неохотно, что она гораздо красивее, чем он сначала подумал. На свою первую встречу с ним она специально оделась так, чтобы выглядеть совершенно неприметно. Только глаза чуть не выдали ее, но у нее хватило сообразительности почти все время скрывать их.
 – Пожелайте лучше, чтобы я не изменил своего мнения, – сказал маркиз, многозначительно глядя на нее.
 Чарити взглянула на него и покраснела.
 – Я не изменю своего мнения, – подтвердил маркиз. – Той ночью все было очень приятно, но я не должен был этого делать. Могут быть и последствия, но будем надеяться, что ничего не случится. Однако в будущем вы можете быть совершенно уверены – я больше никогда не подвергну вас опасности забеременеть.
 Чарити покраснела, но взгляда не отвела. Склонив голову набок, она продолжала внимательно разглядывать мужа.
 – Думаю, – наконец сказала Чарити, – вы очень любили свою мать. На мгновение гнев ослепил маркиза. Он крепко сжал руки за спиной и несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Его радовало, что он и на этот раз смог справиться со своими чувствами.
 – О моей матери мы с вами, сударыня, говорить не будем. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. Надеюсь, вы меня поняли?
 По его мнению, она могла дать только один ответ. Тем не менее, она что-то обдумывала.
 – Да, – наконец сказала она, – да, думаю, так я и поступлю.
 – Поднимемся выше? – Маркиз указал на тропу. – Оттуда тоже открывается прекрасный вид.
 Нужно было ему все-таки поехать кататься верхом, подумал Энтони. Тогда бы он не выдал себя.
 – Думаю, не сегодня, – отказалась Чарити. – Ваш отец после завтрака хотел показать мне галерею семейных портретов. Я постараюсь не задерживать его долго. Потом попытаюсь уговорить его немного отдохнуть.
 – Попытайтесь, – сухо сказал Энтони.
 – А потом я навещу Клодию, – сказала она.
 Он только коротко кивнул в ответ. Пусть делает, что хочет. Пусть подружится с Клодией, Уилли со всеми остальными. Если сможет. Увидит, что это гораздо труднее, чем ей кажется. Пусть подружится с Тилденами и леди Марией, когда они приедут сегодня вечером. Сегодня утром он должен был чувствовать себя победителем больше, чем когда-либо. Но ей все-таки удалось испортить ему настроение.
 – Позвольте проводить вас в дом к завтраку, – сказал он.
 – Может быть, вы пойдете со мной? Я имею в виду, к Клодии и Уильяму, – предложила Чарити. – Вчера у вас не было возможности как следует поговорить с братом. И мне кажется, вы еще не познакомились со своими племянниками.
 – Моими наследниками после Уильяма? – спросил он. – Нет, я их еще не видел. К сожалению, на это утро у меня другие планы.
 Они молча стали спускаться с холма, стараясь не коснуться друг друга.
 Возле дома маркиз снова заговорил.
 – Может быть, мои дела смогут подождать, – неуверенно сказал он. – Я, возможно, пойду с вами к Уильяму.
 Как он узнал вчера вечером, Клодия с Уильямом и два их сына жили во флигеле, который Уильям получил от отца после женитьбы.
 – Кроме всего прочего, мы ведь женаты всего два дня по горячей любви. Мы не хотим разлучаться без крайней необходимости, – пояснил маркиз. Он и сам слышал, как фальшиво звучит его голос.
 – И Уильям ведь ваш брат, – улыбнулась Чарити. Да, Уильям – его брат. И как он понял вчера вечером, ему нужно еще кое в чем разобраться.
 «Может быть, герцог Уитингсби просто не способен любить», – подумала Чарити. Хотя никак не могла себе представить человека, не способного любить. Но, несомненно, старый герцог был способен на гордость, граничащую с любовью.
 Он уже завтракал, когда Чарити с мужем вернулись с прогулки и вошли в столовую. Герцог встал и вежливо поклонился ей, при этом высокомерным взглядом окидывая ее скромное коричневое платье и простую прическу. Чарити причесалась утром самостоятельно: ей не хотелось так рано беспокоить горничную.
 Сразу после завтрака герцог Уитингсби повел невестку в картинную галерею и принялся показывать ей семейные портреты, рассказывать, кто там изображен, а в некоторых случаях рассказывал и о художниках, написавших портреты. Гордость – и даже тепло, – с которым герцог демонстрировал картины, удивили Чарити. Никогда еще она не видела его таким.
 – Люди, которых писал Ван Дейк, – сказала она, подходя к картине, на которой была изображена группа людей, – имеют сходство. И дело не только в бородах или закрученных усах. В локонах, которые в то время были в моде. Это проявляется в овале лица, в глазах, в покатых плечах. Его портреты всегда можно отличить.
 – И все-таки, – сказал свекор, думаю, вы согласитесь, мадам, что герцог Уитингсби, изображенный здесь, очень похож на вашего мужа.
 Так и есть. Она улыбнулась сходству.
 – И на вас тоже, отец, – сказала Чарити. – Думаю, я раньше никогда еще не видела, чтобы отец и сын были так похожи.
 «И чтобы они так любили и ненавидели друг друга», – подумала она.
 – Про этого терьера, – герцог указал тростью на маленькую собачку, которую держал на руках мальчик с длинными локонами, одетый в шелковое платье, – расказывают, что он спас своего маленького хозяина, когда тот упал в реку. Собака лаяла до тех пор, пока не подоспела помощь.
 – Кто этот мальчик, который держит на руках собаку? – спросила Чарити, подходя поближе к картине.
 – Наследник герцога, мой предок, – сообщил ей граф.
 – Ах, значит, вы тоже обязаны жизнью этой маленькой собачке, – улыбнулась она герцогу.
 – А вы обязаны ей своим мужем, мадам, – ответил он, надменно подняв брови.
 – Да, – согласилась Чарити и покраснела. Свекор, конечно, заметил ее смущение и не правильно его истолковал. На самом деле она покраснела, потому что обманывала старого герцога, потому что, несмотря на церемонию бракосочетания, женой маркиза не была. Ей не хотелось лгать. Лучше бы маркиз приехал в Инфилд-Парк один и убедил бы его светлость в том, что он будет жить так, как считает нужным и сам выберет себе невесту в свое время.
 Герцог переходил от картины к картине, и, наконец, они оказались перед самой последней.
 На портрете герцог выглядел гораздо моложе. У него были очень темные волосы и здоровый цвет лица, и сходство с сыном потрясающее. Маркиз Стаунтон – гордый, юный, красивый – стоял рядом с ним. Другой молодой человек, изображенный на полотне, был, должно быть, лорд Уильям. Хотя он выглядел не только моложе того человека, которого она вчера увидела, но и вообще мало походил на него. Он был такой солнечный и беззаботный, Марианна изменилась очень мало. Серьезный ребенок был наверняка Чарлз. Никто из них не улыбался, позируя художнику, только Уильям, казалось, прячет улыбку.
 – Она, вероятно, была красавицей, – сказала Чарити, имея в виду герцогиню, сидевшую рядом с герцогом и смотревшую прямо на зрителя. Ее глазам художник уделил больше внимания, чем глазам ребенка, самого герцога или его гордого старшего сына. «Художник, – подумала Чарити, – был увлечен герцогиней». Красота ее увядала, хотя художник и попытался это скрыть. Но ее печальный взгляд он оставил.
 – В свое время она была признанной красавицей, – сухо сказал герцог.
 Значит, поэтому он на ней и женился? Из-за ее красоты? Но любил ли он ее? Она родила ему тринадцать детей. Но это ничего не доказывало. «Она была матерью Энтони», – подумала Чарити. Женщина, которую он до сих пор так обожал, что превратился в кусок льда, когда сегодня утром она заговорила о его чувствах к матери.
 – Она была старшей дочерью в семье графа, – продолжал герцог. – И с детства знала, что будет моей женой. Она исполняла свой долг до самой смерти.
 Когда рожала Огасту, вздрогнула Чарити. Любил ли он ее? И любила ли она его? Она исполняла свой долг…
 Я дочь дворянина, хотелось сказать Чарити. Меня воспитывали как леди. Я знаю, в чем заключается мой долг и готова выполнять его до смерти. Но разве это правда? Она вышла замуж всего два дня назад и дала множество обещаний, которых никогда не выполнит. Она надсмеялась над таинством брака ради денег. Она возмутилась, узнав сегодня истинную причину его поспешной женитьбы, но муж был совершенно прав, напомнив ей, как она вела себя при заключении соглашения. Она почувствовала угрызения совести, и ей захотелось защититься, оправдаться перед этим надменным человеком, который никогда не улыбался и, казалось, не смог пробудить чувство любви в своих детях.
 – Отец, – сказала она, беря его за руку. – Вы уже давно на ногах. Я искренне благодарна вам за то, что вы привели меня в галерею и познакомили со своей семьей, семьей Энтони. А теперь разрешите мне проводить вас туда, где вы сможете отдохнуть. Скажите, куда бы вы хотели пойти.
 – Мне кажется, Стаунтон даже не предложил вам приобрести одежду, более подходящую к данному случаю.
 Герцог молча разглядывал ее некоторое время. Чарити отчетливо представляла себе, как выглядит в своем поношенном платье, в котором ходила на прогулку. Ей, конечно, нужно было бы переодеться к завтраку и, конечно, для посещения галереи. Но у нее такой маленький выбор. Она продолжала держать его под руку.
 – Мы поженились быстро, отец, – сказала она. – Энтони очень спешил домой. Его волновало ваше здоровье. У нас просто не было времени для покупок. Но я не обижаюсь. Одежда – не самое главное в жизни.
 – Напротив, – возразил герцог, – внешность имеет первостепенное значение, особенно для женщины с вашим теперешним общественным положением. Вы – маркиза Стаунтон, мадам. Конечно, он женился на вас в спешке. Интересно, знаете ли вы, почему он на вас женился? Неужели вы так наивны и верите в его любовь только потому, что он ласково смотрит на вас, целует вам ручку и прошлой ночью воспользовался своими супружескими правами? Если вы мечтаете о любви и счастливой жизни, то, без сомнения, будете очень разочарованы.
 Чарити проглотила комок в горле.
 – Я верю, отец, – мягко, но твердо сказала она, – что мы с Энтони сами разберемся, каким будет наш брак и сколько любви будет в нем.
 – Значит, вы глупы, – ответил герцог. – В вашем браке нет понятия «мы». Есть только Стаунтон. Вы – жена, мадам, которую он приобрел на нижней ступени социальной лестницы, чтобы показать мне, насколько он презирает меня и все то, что я олицетворяю. И он намеренно афиширует передо мной и перед всем светом ваше низкое происхождение.
 Вот так мне приходится зарабатывать деньги. Для Фила. Для Пенни. Для детей. Чарити сильно задели слова герцога, но она продолжала держать его под руку. Ради достижения своей цели она будет терпеть. Как хорошо, что она оказалась такой предусмотрительной л ничего не сказала о своих братьях и сестрах.
 – Вы чувствуете себя оскорбленным, отец? – спросила Чарити. – Вас задел брак Энтони со мной?
 Герцог помолчал.
 – Да, мадам, – наконец сказал он. – Но я никогда не доставлю Стаунтону удовольствия и не покажу ему этого. Вы увидите, что у меня есть свои возможности. Обычно игру ведут не только в одни ворота. И чаще всего игра интересна только тогда, когда игроки равны в силе и умении. Да, дорогая, я очень устал. Проводите меня, пожалуйста, в мою библиотеку и велите подать мне прохладительное. Вы можете почитать мне утренние газеты, пока я буду отдыхать. Вы обещали леди Уильям зайти к ней сегодня утром? Через час я вас отпущу, но не раньше. Вчера мой сын явился домой и привез мне невестку. Нужно познакомиться с ней поближе. Совершенно не исключаю, что смогу почувствовать к ней привязанность.
 Голос у него был холодный, глаза тоже. «Не нужно быть гением, – подумала Чарити, – чтобы догадаться, какую игру собирается предложить его светлость». Конечно, ей с самого начала было известно: она – всего лишь пешка в игре. Однако она и не догадывалась, насколько серьезной может быть ее роль. Теперь с каждым часом Чарити все отчетливее понимала, во что ввязалась.
 По ее мнению, она заслужила все случившиеся и все грядущие неприятности.




 Глава 9


 Маркиз Стаунтон ничего не ждал от сегодняшнего вечера и особой радости не испытывал. Но от этой поездки он и ждал не радости, а удовлетворения от одержанной победы. Это чувство еще не покинуло его, хотя во время утренней прогулки жена обвинила его в жестокости. В жестокости по отношению к молоденькой девушке, которую он помнил неприметной и неуклюжей девочкой, часто игравшей с Чарлзом.
 Если бы он вернулся домой один, то, наверное, все-таки женился бы на этой девушке. Несмотря на восемь лет независимости и уверенности, что он свободен от влияния отца. Если бы он вернулся домой один, избежать помолвки, на которую все так рассчитывали, вряд ли удалось бы. Сказать «нет» было бы слишком жестоко.
 Маркиз совсем не был жестоким человеком. Скорее он относился к тем людям, которые хотят, чтобы их оставили в покое и дали возможность жить своей собственной жизнью. Но наследник герцогского титула не принадлежит самому себе, если только не отважится на крайние меры для обретения своей независимости.
 Энтони с женой шли по аллее к дому Клодии. Он пока не смог оценить свое отношение к этому визиту. Да и не собирался разбираться в своих чувствах. Интересно, будет ли дома Уильям. Хотелось бы знать, представят ли ему детей.
 – Вы ходили сегодня в деревню? – спросила жена.
 – Да, – ответил маркиз. – Я хотел поговорить с врачом его светлости. Человека пригласили сюда из Лондона, чтобы следить за здоровьем герцога, но, как он жалуется, его оскорбляют и его мнением пренебрегают на каждом шагу.
 – Ваш отец очень болен, – сказала Чарити. – Он так быстро утомляется.
 – Его светлость смертельно болен, – подтвердил маркиз. – Сердце у него настолько слабое, что может отказать в любой момент, если он не будет беречь себя. Но герцог не хочет следовать советам врача и передать управление имением кому-нибудь другому.
 – Значит, мы должны убедить его.
 Они вступили на мост и остановились, чтобы полюбоваться прекрасным видом на реку, лужайки и вековые деревья.
 – «Мы?» Маркиз удивленно поднял брови. – Мы должны? – резко спросил он.
 Испуганная его тоном, Чарити взглянула на мужа.
 – Отец ведь позвал вас домой, – сказала она. – Ему нелегко было так поступить, сделать первый шаг. Ему – такому гордому человеку. Герцог хочет привести в порядок свои дела, сударь. Ему хотелось, чтобы вы женились на леди, которую он для вас выбрал, и взяли на себя управление имением. Тогда ваш отец смог бы отдыхать и встретить смерть в уверенности, что ваше будущее обеспечено.
 – Он просто хотел снова ощутить свою власть надо мной, – резко возразил маркиз.
 – Говорите, что хотите, – заметила Чарити. – Но вы приехали. Да, конечно, это произошло на ваших условиях, как вы постоянно уверяете меня и себя. Но можно было бы вообще не приезжать. У вас – своя жизнь, свое собственное состояние. Однако вы изменили свое решение – никогда не возвращаться домой. Вы вернулись. Вы даже сделали странный шаг и женились на совершенно незнакомой женщине, прежде чем вернуться сюда. Вы приехали.
 У нее потрясающая способность раздражать его. Наверное, в ней говорит гувернантка, решил Энтони.
 – Что вы хотите этим сказать, мадам? – спросил он.
 – Что вы никогда не отрывались от семьи, – сказала Чарити. – Что вы все еще любите своего отца.
 – Все еще, сударыня? – недоверчиво переспросил маркиз. – Все еще? Уверяю вас, вы – плохой наблюдатель. Разве вы не заметили, что для этой семьи, да и для вашего мужа, не существует такого понятия – любовь? Вы, как всякая женщина, принимаете желаемое за действительность.
 – И отец все еще любит вас, – продолжала Чарити, не обращая внимания на слова мужа.
 Энтони только махнул рукой и предложил ей продолжить прогулку.
 – Вы можете облегчить последние дни своему отцу, – снова заговорила Чарити, – а заодно облегчить жизнь и себе. Сегодняшний вечер будет неприятным для всех. Союз, на который так надеялся ваш отец, не может быть заключен. Но все еще можно исправить. Вы можете остаться здесь. Думаю, вам незачем срочно возвращаться в Лондон. А ваш отец, может быть, признает меня и даже немного полюбит.
 Маркизу много хотелось бы сказать в ответ, но он не смог сразу найти нужные слова.
 – Вы думаете, что его светлость может полюбить вас? – наконец спросил он. Неужели эта женщина ко всему прочему страдает еще и манией величия?
 – Герцог показывал мне галерею, – сказала Чарити, – и, конечно, очень утомился. Он позволил мне проводить его в библиотеку, поставить скамеечку для ног и подложить подушку ему под голову. И даже попросил меня почитать ему газеты, а сам сидел, закрыв глаза. Потом он сказал, что отпустит меня через час, не раньше, и только потому, что я обещала Клодии навестить ее.
 Черт! От удивления маркиз лишился дара речи.
 – Знаю, сюда вас привела только жажда мести, – сказала Чарити, – но остаться дома вы можете по более благородной причине, сударь. Мы можем сделать его светлость счастливым.
 «Мы». Он расхохотался бы при мысли о том, что герцог Уитингсби может быть счастливым, если бы его не душил гнев.
 – Мне кажется, сударыня, вы забываете одну очень важную вещь. Его светлость может прожить еще лет пять или больше. И мы могли бы сделать его счастливым на все эти годы? Как, ради всего святого? Доказав, что наш брак свершился на небесах? Подарив ему кучу внуков? Вы готовы продлить наше соглашение на такой долгий срок и включить в него дополнительные… э… услуги?
 Наконец он заставил ее замолчать. И конечно, как он и ожидал, жена покраснела. Внезапно у маркиза мелькнула мысль. У нее нет семьи. Похоже, у нее нет и друзей. Она совершенно одинока. Возможно… Что же такое она задумала?
 – Возможно… – презрительно сощурился маркиз Стаунтон, – вы на это и надеетесь, мадам. Может быть, вы хотите подражать моей матери с ее семнадцатью беременностями за двадцать лет брака. Вам придется уговорить меня выполнить ваши желания. Моя собственная роль в подобном предприятии будет не очень большая, но довольно приятная.
 – Было бы глупо с моей стороны, – спокойно сказала Чарити, – желать длительных отношений с вами, сударь. Вы – очень неприятный человек. Единственная причина, почему я терплю вас, – это надежда на то, что в глубине души вы все-таки совсем другой. Когда-нибудь вы проявите себя как человек, достойный симпатии. А в больших семьях нет ничего дурного. Такие семьи существуют. Горечь от потери ребенка восполняется огромным счастьем иметь дружную и любящую семью.
 – Вы, наверное, об этом много знаете, – насмешливо сказал маркиз и заметил, как ее глаза наполнились слезами. У нее ведь никого не было. Родители умерли, а ей было всего двадцать три года.
 – Простите, – сухо сказал он. – Пожалуйста, извините меня. Я сказал, не подумав, и обидел вас.
 Чарити сквозь слезы глядела на него своими большими синими глазами. «Как же я мог считать ее невзрачной?» – удивился Стаунтон. Проклятие, постепенно она становилась для него живым человеком. Человеком со своими собственными чувствами. Ему совершенно не было дела до чужих переживаний. Когда же это он, черт побери, в последний раз извинялся перед кем-нибудь? Или страдал от собственной не правоты?
 – У вас есть отец, – снова заговорила Чарити, справившись со слезами, – братья и сестры, племянники и племянницы. Теперь они все здесь, с вами. Может быть, завтра, или в следующем месяце, или на следующий год они все разъедутся. Вы расстанетесь, а потом будет трудно или даже невозможно встретиться с ними. Вы не виделись с родными последние восемь лет из гордости или по какой-то другой причине, не знаю. Сейчас вам представляется возможность побыть с ними. Жизнь не так часто дает нам шанс.
 Господи! Боже милостивый! Черт бы все побрал! Он женился на проповеднице. На проповеднице с огромными выразительными синими глазами, в которых он мог бы утонуть, если бы не был осторожен.
 Прервав ход его мыслей, на шляпу и в лицо ему посыпались листья. Чарити удивленно вскрикнула и гоже смахнула листья с лица. Раздалось приглушенное хихиканье.
 Чарити обернулась и посмотрела на вершину ближайшего дерева.
 – Наверное, уже осень наступила, – громко удивилась она, – листья с деревьев падают. Если вы, сударь, стукнете своей тростью по нижним веткам, то собьете еще больше листьев.
 Снова раздалось приглушенное хихиканье.
 – Это не осень, сударыня, – так же громко возразил маркиз, – это эльфы. Если я собью их, то они упадут и разобьются. Может быть, пусть они лучше сами спустятся?
 Хихиканье превратилось в громкий хохот, и маленький мальчик спрыгнул на дорожку перед ними. Он был грязный, растрепанный и красный от смеха.
 – Мы вас увидели, тетя Чарити, и спрятались, – сказал он.
 – А мы неожиданно угодили в ловушку, – сказала Чарити и снова взглянула вверх на дерево. – Ты застрял, Гарри?
 Похоже, Гарри мог ловко забраться на дерево, но спуститься ему было трудно. Маркиз дотянулся до застрявшего на дереве мальчика и снял его. Гарри был светловолосый, зеленоглазый и еще совсем маленький. Так бы мог выглядеть сын маркиза.
 – Можете поздороваться со своим дядей Энтони, – сказала Чарити. – Этих эльфов зовут Энтони и Гарри, сударь.
 – Меня назвали в вашу честь, сэр, – сказал старший мальчик. – Мне папа так сказал.
 Он этого не знал. Так, значит, это дети Уильяма и Клодии.
 – Я скажу маме, что вы идете, – сказал маленький Энтони, собираясь бежать.
 – А я скажу папе. Не говори первый, Тони, – заIхныкал Гарри. Конечно, ему не удастся обогнать брага. Младшим братьям никогда это не удается.
 – Мы уже недалеко от дома, – улыбнулась маркизу жена.
 – Да, – согласился он. Уилли, должно быть, дома. – Возьмите меня под руку. Все ведь думают, что мы с вами влюблены.
 – А вы тогда улыбайтесь, – напомнила ему жена.
 – Я буду улыбаться, – мрачно пообещал он.
 Он не только улыбался, но обнял ее за талию и прижал к себе, когда они подошли к дому через аккуратный палисадник. Чарити чувствовала, что рука его напряжена. Напряженные улыбки были и на лицах Уильяма и Клодии, вышедших из дома им навстречу.
 Но, по крайней мере, они улыбались. Все улыбались.
 – Чарити, – сказала Клодия, – рада, что вы пришли и привели с собой Энтони. Как приятно.
 – Энтони, – кивнул Уильям. – Мое… – Он выглядел очень смущенным. – Чарити. Добро пожаловать.
 «Что-то тут не так, – подумала Чарити. – Наверное, это серьезно». Дело не только в том, что он обидел их, покинув дом восемь лет назад. Они поженились за месяц до его отъезда. За месяц до рождения Огасты и смерти герцогини. Клодия была очень красива. Уильям и его старший брат примерно одного возраста. Может быть, ее муж тоже был влюблен в Кподию?
 – Благодарю вас, – ответила Чарити. – Дом очень хорош. Вчера, когда мы приехали, я приняла его за дом герцога, такое впечатление он на меня произвел.
 Все рассмеялись, даже ее муж. Чарити еще никогда не слышала его смеха. Он смотрел на нее – ему бы на сцене выступать, подумала она – с нежной привязанностью.
 – Вчера вы мне этого не сказали, любимая, – заметил маркиз.
 – Вы посмеялись бы надо мной, – возразила Чарити. – А я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Кроме того, я вообще не могла сказать ни слова. Мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не стучали. Вы не поверите, как я волновалась.
 – Хоть я и был рядом с вами?
 У Чарити внутри все сжалось. Определенно, на сцене ее муж имел бы бурный успех у зрителей.
 – Вы ведь тоже нервничали, Энтони. Признайтесь! – поддразнила она мужа и улыбнулась свидетелям этой сцены. – Теперь, когда самые тяжелые испытания позади, можно отдохнуть в приятном обществе. До сегодняшнего вечера, разумеется. Энтони и Гарри устроили нам хорошую засаду на дороге. Они засыпали нас листьями. А нам совершенно негде было спрятаться.
 – Не спрашиваю, были ли они на дереве, – сухо сказал Уильям. – В этом доме существует строгое правило: нельзя забираться на дерево, если рядом нет взрослых.
 – Там были взрослые, даже двое. Никаких правил они не нарушили, – встала на защиту мальчиков Чарити.
 – Дяде Энтони пришлось снять Гарри с дерева, – сказал Энтони-младший.
 – Поэтому и существует такое правило, – добавил Уильям. – Не сомневаюсь, Гарри надоело бы сидеть целый день на дереве.
 Этой приятной и пустой болтовней они создали непринужденную атмосферу, подумала Чарити. Но было очевидно, что вступительная часть встречи закончилась.
 – Чарити, проходите в дом, – пригласила Клодия, беря ее за руку. – Я хочу загрузить вас работой. Но сначала нам, конечно, нужно спросить Энтони, не возражает ли он. Мы никогда не выбираемся в Лондон, на что я, впрочем, совсем не жалуюсь. Я люблю модную одежду, а Уильяму нравится, когда я хорошо одета. Во всяком случае, он так говорит, когда я ему намекну. И поэтому два раза в год он недели на две привозит из города модистку и ее помощниц. Они сейчас здесь, и я пытаюсь сделать гак, чтобы Уильяму не пришлось потратить на меня целое состояние. Мне показалось, что если уж вы поженились так поспешно, то у вас не было времени на покупку готовой одежды. Может быть, вы захотите воспользоваться услугами моей модистки.
 – Ах! – покраснев, воскликнула Чарити, опасаясь смотреть на мужа. Бедность ее гардероба была, без сомнения, на его совести. Но не говорило ли это еще и о другом?
 – Это избавило бы меня от необходимости оправдываться. Я был так захвачен чувствами и так горел желанием жениться как можно скорее, что совершенно забыл, куда повезу жену прямо из классной комнаты. Для меня Чарити хороша в любом наряде, даже в дерюжном мешке. Хотя в данном случае это меня не извиняет. Конечно, его светлость со мной не согласился бы. Любимая, хочешь, чтобы тебе сшили платья? Для всех возможных случаев? Сколько платьев ты хочешь?
 Бедный Энтони. Выбор у него был очень невелик. Чарити не смогла удержаться от озорной улыбки.
 – Ты пожалеешь, что дал мне карт-бланш, – сказала она.
 – Никогда, – улыбнулся муж, склоняя к ней голову. На мгновение Чарити испугалась, что он ее сейчас поцелует. – Тебе нужно что-нибудь совершенно особенное для завтрашнего бала.
 Он имеет в виду бал, который собирались дать в честь его помолвки с дочерью графа Тилдена? Неужели бал все-таки состоится? Наверное, состоится. Все гости уже приглашены. И она будет присутствовать на этом балу? На настоящем балу? Как маркиза Стаунтон? Чарити не знала, отчего у нее ослабели колени: от страха или восторга.
 – Ах, великолепно, – сказала Клодия. – Пойдемте со мной. Мы оставим Энтони с Уильямом, пусть они предаются воспоминаниям. И заодно присмотрят за мальчиками, потому что у няни сегодня выходной. Вы когда-нибудь видели таких сорванцов, Чарити? Но в своем доме я настаиваю на том, чтобы детям позволили быть детьми. И Уильям меня в этом поддерживает.
 Чарити видела, что мужчины остались в палисаднике и выглядели оба очень настороженно. Они братья. Разница в возрасте – всего лишь один год. Что произошло между ними? Дело в Клодии?
 Но она отбросила эти мысли. «Нужно быть каменной, чтобы не радоваться при мысли о новом платье», – подумала она, проходя в дом вслед за Клодией. И даже не об одном, а о множестве платьев на все случаи жизни. Столько, сколько она захочет. От этого голова может закружиться. И обязательно бальное платье!
 Братья стояли, глядя друг другу в лицо, а их жены, взявшись за руки, направились к дому. Мальчики бегали по дорожкам сада, раскинув руки. Они изображали корабли под парусами, которые подгонял ветер.
 Но вот маркиз Стаунтон посмотрел брату прямо в глаза. Это было очень неловкое мгновение, но он не собирался первым отвести взгляд или нарушить молчание.
 – Она очень приятная, – сказал наконец брат.
 – Да, – согласился Энтони, – приятная.
 – Я боялся, что леди Мария не подойдет тебе, – сказал лорд Уильям. – Рад, что ты так удивил нас и женился по любви, Тони.
 – Да? – Маркиз холодно посмотрел брату в глаза. – Значит, ты изменил свое мнение.
 – Я надеялся, что за восемь лет все забудется, – вздохнул Уильям. – Разве нет?
 – В свое время ты выступал против моего намерения жениться по любви, – напомнил брату маркиз, – на женщине, которая ниже меня по положению в обществе.
 – Тайное бегство с возлюбленной было бы катастрофой, – сказал Уильям. – А это была единственная возможность. Его светлость никогда не простил бы тебя.
 На лице маркиза появилась недобрая улыбка.
 – Хорошо, – сказал он, – ты проявил братскую заботу обо мне и спас меня от меня самого и от гнева отца. Ты сам женился на моей невесте.
 – Она не была твоей невестой, – резко возразил Уильям.
 – А когда я вызвал тебя на дуэль, ты побежал жаловаться отцу. Рад, что ты одобряешь мою женитьбу по любви, Уилли. Твое мнение много для меня значит.
 – Ты тогда плохо соображал, Тони, – сказал его брат. – Ты был вне себя из-за смерти матери…
 – Оставь нашу мать в покое, – резко прервал его маркиз.
 – Мать была в центре всего, – начал лорд Уильям.
 – Оставь ее.
 Уильям отвел взгляд и посмотрел на сыновей, которых «штормом» вынесло на запрещенный нижний газон. Он не стал ругать их, как сделал бы в другое время.
 – Пойдем посмотрим конюшни, – предложил он брату. – У меня есть несколько лошадей, которыми я горжусь.
 Лорд Уильям окликнул мальчиков, тотчас прибежавших к отцу, забыв о кораблях и шторме в Атлантике.
 – Должен признаться, я не особенно обрадовался, узнав, что ты возвращаешься домой, Тони. Со временем неловкость только возрастала. Но рано или поздно нам все равно пришлось бы встретиться. Боюсь, его светлость не сможет пережить новый приступ. Может быть, забудем прошлое? Я тоже не без греха, но менять ничего не стал бы. Мне хорошо с Клодией. Больше, чем хорошо. Ты ведь уже не испытываешь к ней никаких чувств?
 – Я люблю свою жену, – спокойно сказал маркиз.
 – Да, конечно, – согласился брат. – Все обернулось к лучшему, правда?
 – Все прекрасно, – подтвердил маркиз. – Раньше и конюшни не были в таком прекрасном состоянии.
 – Да. – Лорд Уильям остановился в дверях и огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет конюхов. – Друзья, Тони? Мне так нужна твоя дружба.
 – Возможно, – сказал брат, – тебе нужно было подумать об этом прежде, чем ты стал на сторону отца, чтобы потом увести мою невесту.
 – Черт побери! – закричал лорд Уильям, потеряв терпение. – Разве Клодия не имела слова? Разве она просто собственность, из-за которой можно спорить? Ее мнение тоже имело значение, разве нет? Она должна была сказать «да». Во время венчания она должна была сказать «да». И она это сказала. И никто не угрожал ей пистолетом. Она вышла за меня замуж. Тебе никогда не приходило в голову, что она может любить меня? Ты всегда был на первом месте, Тони. Ты всегда и во всем был самым лучшим. Выглядел лучше, был умнее и сильнее. К тому же ты – наследник титула. Я никогда не возмущался. Ты был моим старшим братом. Моим героем. И думаю, тебе даже в голову не пришло, что в одном случае я обошел тебя. Клодия любила меня.
 Маркиз Стаунтон стоял очень тихо, ноздри его трепетали, руки сжались в кулаки. Он изо всех сил старался сдержаться.
 – Теперь все это не имеет значения, Уилли, – сказал он. – Вы с Клодией женаты уже восемь лет, и у вас двое сыновей. Я недавно женился на женщине, которую выбрал себе сам. Забудем прошлое и снова станем братьями, как ты того хочешь. Я тоже хочу этого.
 Будь проклята его чопорная жена с ее проповедями о семейных узах и шансе, который дает жизнь… И вот теперь он прощает своего брата, обманувшего его?
 Их глаза встретились снова – враждебные, настороженные, несчастные.
 Лорд Уильям первым протянул руку брату. Маркиз посмотрел на нее и протянул свою. Они пожали друг другу руки.
 – Братья, – растроганно выдохнул лорд Уильям. Они стояли молча, не зная, что сказать. Положение спасли мальчики, выбежавшие из конюшни, чтобы позвать дядю и показать ему своих пони. Потом Энтони и Гарри захотели продемонстрировать свое мастерство. Они взобрались на пони и поскакали по загону.
 «Уилли очень любит своих детей», – подумал маркиз, наблюдая за братом, следившим за сыновьями. Лицо его выражало гордость, радость и любовь. Уилли не пошел по стопам отца. Брат всегда мог лучше всех остальных противостоять мрачной атмосфере Инфилд-Парка. В этом смысле он также имел превосходство перед старшим братом.
 Неужели Уилли на самом деле чувствовал себя неполноценным?
 Неужели ему на самом деле удалось завоевать любовь Клодии?
 Разве она не вышла за него замуж только потому, что ей не позволили выйти замуж за мужчину, которого она предпочитала, – за него, Энтони?
 Может быть, она все-таки вышла замуж по любви?
 Мысль была совершенно неожиданная. Энтони не хотелось верить в это – его самолюбие страдало.




 Глава 10


 – Вы, наверное, сердитесь на меня, – сказала Чарити. – Поэтому вы такой мрачный и неразговорчивый.
 Многие обитатели Инфилд-Парка вели себя точно так же. Они не собирались принимать ее в свой круг. А Чарити не собиралась оставаться посторонним наблюдателем. Она провела бесподобные полтора часа с Клодней и мадам Колетт, чей изысканный французский акцент иногда странным образом походил на простонародный лондонский говор. Они обсуждали модели и перебирали ткани. Они смеялись, болтали, снимали размеры и делали выкройки. Как оказалось, платья Клодии были почти готовы и модистка собиралась через несколько дней вернуться в Лондон. Но теперь она с энтузиазмом согласилась вернуться к работе и в мгновение ока создать для миледи полный и шикарный гардероб. И бальное платье – прежде всего.
 Клодия рассказала о принятом решении мужчинам и вынудила маркиза заявить, что он никогда в жизни так еще не радовался. Маркиз ослепительно улыбнулся Чарити, глядя ей прямо в глаза.
 Но сейчас он шел рядом с ней по дорожке, мрачно глядя прямо перед собой.
 – Что? – вдруг спросил он, остановившись так неожиданно, что Чарити вздрогнула. – Я – неразговорчивый и мрачный, мадам? Мне что, бессмысленно улыбаться верхушкам деревьев? Слагать стихи о красоте утра и чуде жизни? А почему я должен сердиться на вас?
 – Вам нравится видеть меня в убогих нарядах, – сказала Чарити. – Вы одобряли мое серое шелковое платье. Вас не огорчало, что два платья составляют весь мой гардероб. Теперь же вы готовы, потратить целое состояние на дорогие туалеты для меня, хотя нам осталось провести вместе совсем немного времени. Вы были вынуждены так поступить. Вы оказались в ловушке. Но должна признаться – и я в нее попала.
 – Мне вовсе не нравится видеть вас в убогих нарядах! – возразил маркиз, оглядывая Чарити с головы до ног. – Эти ваши наряды просто отвратительны, сударыня. Я буду счастлив, если они окажутся на помойке, И чем скорее, тем лучше.
 – Ах, значит, вы не возражаете против того, что… что вы замените их новыми?
 – По нашему… соглашению я должен содержать вас так, как подобает вашему положению в обществе, – сказал маркиз Стаунтон, резко повернулся и продолжил путь.
 Только тогда он не сказал, каково будет ее положение в обществе. В соглашении говорилось, что Чарити получит после того, как они расстанутся. Но она не будет спорить с ним по этому поводу. Выбор новых туалетов всегда доставлял ей большое удовольствие. Но раньше Чарити крайне редко доводилось приобретать больше одного платья. Клодия же настаивала на том, чтобы она выбрала сразу полный гардероб. Даже то скромное количество, на которое Чарити в конце концов согласилась, приводило ее в восторг.
 Значит, не ее новые платья заставили мужа мчаться домой с кислой миной. Он провел эти полтора часа с Уильямом и его детьми. Со своим собственным братом и племянниками.
 Чарити коснулась руки мужа и заглянула ему в лицо.
 – Вы поговорили с Уильямом? – спросила она. – Вы с ним помирились?
 Маркиз Стаунтон опять остановился, но продолжал смотреть вперед, поджав губы.
 – Скажите, вы всегда такая въедливая? – спросил он. Филип тоже сказал бы так, хоть и другими словами. Пенни – нет. Пенни всегда понимала ее и часто восторгалась своей старшей сестрой, которая не желает сидеть и ждать. Если дети ссорились, то она собирала их вместе, а не разводила по разным углам. И не отпускала, пока они не разберутся и не помирятся.
 – Да, всегда, – подтвердила Чарити. – Так почему вы с ним поссорились?
 Он гневно раздул ноздри и промолчал.
 – Из-за Клодии, правда? – спросила она и тут же пожалела об этом. Есть вещи, о которых лучше не знать. Пусть она не является его женой в обычном смысле этого слова и ей осталось провести с ним всего несколько недель. Но она все-таки его жена, и пока еще срок их совместного пребывания не закончился.
 Неожиданно маркиз крепко схватил жену за плечо и повел в сторону от дороги. Там было темно, тихо. Муж был очень сердит, но Чарити не испытывала страха.
 – Когда я был глупым юнцом, – сказал он, – и верил в любовь, преданность, верность, вечное счастье и прочие юношеские бредни, я увлекся Клодией. Мы выросли вместе. Она была дочерью баронета и жила милях в шести от нас. Я полностью доверял моему самому близкому другу – моему брату. Он сочувствовал мне, но был в то же время и разумным. Разумным в том смысле, что не советовал мне поступать так, как я задумал после отказа его светлости благословить наш союз. Клодия. была всего лишь дочерью баронета и, естественно, не пара маркизу Стаунтону, наследнику герцога Уитингсби. Кроме того, мне уже нашли невесту. Мой брат советовал набраться терпения, а мать советовала проявить настойчивость. Она считала, что только любовь может быть причиной для брака. Но мать снова была в положении и чувствовала себя очень плохо. И мне пришлось бы бежать и покинуть ее. А мой брат решил за меня эту проблему. Он сам женился на Клодии с благословения его светлости.
 Они замедлили шаги. Маркиз перестал сжимать ее руку. Интересно, заметил ли он, что их пальцы переплелись.
 – Брат побоялся сказать вам о своих чувствах к Клодии, – сказала Чарити. – Поэтому он вообще ничего не сказал. Люди часто так поступают. И поступают так ужасно именно по отношению к своим самым близким. Наверное, Уильям очень мучился из-за своего поступка все последние восемь лет.
 – В этом не было никакой необходимости, – заметил маркиз. – Мое бегство из дома пошло мне только на пользу. Я повзрослел. Понял, какая глупость – эти наши увлечения. Как мы заблуждаемся, веря в любовь.
 – Во что же вы тогда верите? – удивленно спросила Чарити. – Каждому нужно во что-то верить.
 – Я верю в себя, – сказал Энтони, мрачно глядя на нее. – И в то, что я сам управляю своей жизнью и судьбой.
 – Почему же Клодия вышла замуж за Уильяма, если любила вас? – задумчиво спросила Чарити. – Если бы я любила вас, то не могла бы выйти замуж ни за кого другого. Особенно – за вашего брата.
 – Вы и так замужем за мной, – сказал маркиз, и в голосе его послышалась насмешка. – Но я дам хороший совет, Чарити: никогда не влюбляйтесь в меня.
 Да, подумала она, любить Энтони Эрхарта, маркиза Стаунтона, ее мужа, будет очень нелегко. Но он так и не ответил на ее вопрос.
 – Клодия вас любила? – снова спросила она.
 – Я так тогда думал, – сказал Энтони. – Она всегда мне улыбалась, была такой очаровательной и дружелюбной. И – красивой. Уилли говорит, что она всегда любила его, что они поженились по любви. Собственно, это и могло бы быть единственным разумным объяснением их брака. Я постоянно изводил себя вопросом, каким образом эти двое, мой брат и его светлость, могли повлиять на Клодию.
 – Она никогда не говорила вам, что любит? – спросила Чарити. – Никогда не говорила, что хочет выйти за вас замуж?
 – Вы должны понять эту семью, – сказал маркиз. – Здесь ничего не делается спонтанно. Я знал, что происхождение Клодии может быть препятствием для нашего брака. Леди Марии Лукас было в то время уже девять лет. Она несколько раз приезжала к нам с родителями. Я не мог сделать Клодии предложение, не будучи уверен в том, что и когда именно я смогу ей предложить. И мне, кроме того, было всего двадцать лет.
 – Начинаю понимать, – сказала Чарити, – почему вы решили вырваться на свободу. И даже могу понять, почему вы не верите ни во что и никому, кроме самого себя.
 Понять это она могла, но согласиться – нет. Понимал ли сам маркиз, что последние восемь лет он провел во сне и только сейчас начинает пробуждаться к жизни? Интересно, позволит ли он себе проснуться. Но теперь дело не только в нем. Маркиз поговорил с Уильямом, брат сказал ему, что Клодия любила его, Уильяма. Возможно, он уже начал прозревать.
 Внезапно лес перед ними поредел, появилось озеро, за ним – лужайки и дом. Если на другом берегу озера все было ухоженное, то на этом деревья спускались к самой воде, а берег порос высокими камышами. Нетронутая дикая красота на одном берегу и созданная человеком – на другом.
 Они остановились. Маркиз все еще держал Чарити за руку, хотя уже не так крепко, не так больно.
 – Не знаю, каким было бы мое детство без этих лесов и без этого озера, – заметил он, задумчиво глядя на водную гладь, поблескивающую в лучах солнца.
 Чарити промолчала, чтобы не прервать ход его мыслей. Казалось, он забыл о ее присутствии и полностью погрузился в воспоминания.
 – Мы с Уильямом всегда играли здесь, – вспоминал он. – Для нас этот лес был и тропическими джунглями, и подземными пещерами, и Шервудским лесом. Или скорее – убежищем от реальной действительности. Тут я научил Чарлза лазать по деревьям. Я научил его плавать, ездить верхом.
 Энтони глубоко вздохнул. Она очень хорошо знала, какую силу имеют детские воспоминания, детская дружба. Она знала, сколько радости и какое чувство собственной значимости дают младшие братья и сестры.
 – Кто научил вас быть таким хорошим слушателем? – вдруг спросил маркиз Стаунтон. Голос, смягчившийся, когда он вспоминал свое детство, снова звучал отрывисто и жестко. И незаметно, как ему показалось, он отпустил ее руку.
 – Вы чувствовали себя одинокой в детстве? Ведь у вас не было братьев и сестер.
 Чарити пожалела, что солгала. Она ненавидела говорить не правду.
 – У меня были друзья. У меня было счастливое детство.
 – Ах, вот как. Но это было недолго. – Энтони посмотрел на нее. – Жизнь наносит жестокие удары. Жизнь в целом – жестокая штука.
 – Жизнь – драгоценный дар. Она такая, какой мы ее делаем, – возразила Чарити.
 – И вам, в конце концов, представился шанс сделать ее лучше. И вы без колебаний воспользовались этой возможностью.
 В голосе маркиза слышалась легкая насмешка, на лице появилась презрительная улыбка.
 – А вам представился шанс исправить то, что вы натворили, когда восемь лет назад сбежали из дома.
 – У вас очень дерзкий язык, сударыня. Но вы все не правильно понимаете. Я сбежал от удушливой атмосферы. Я убежал к жизни.
 – Мы опаздываем к обеду, – напомнила Чарити.
 – Черт! – воскликнул маркиз и, к ее удивлению, ухмыльнулся. Глаза у него весело заблестели. – Похоже, так и есть. Все, как в прежние времена, только на этот раз его светлость вряд ли запретит нам сесть за стол и не заставит меня ждать в библиотеке, чтобы, пообедав, подвергнуть наказанию. Голод никогда не считался достаточным наказанием, понимаете?
 – Строгость, даже суровость, не обязательно означают отсутствие любви, – возразила Чарити.
 Муж засмеялся и подал ей руку.
 – Вы – чопорная маленькая моралистка, мадам, – сказал он. – Вы так мудро рассуждаете о вещах, о которых ничего не знаете и в которых ничего не понимаете. Но ведь я и женился на вас именно из-за вашей чопорности, разве не так? И еще из-за вашего безобразного наряда. Хотя в одном вы меня все-таки обманули.
 Чарити вопросительно взглянула на него.
 – Вы прикинулись маленькой серой мышкой, – сказал он. – Вы очень хорошо сыграли эту роль, и вам должно быть стыдно за это. Тогда я даже и предположить не мог, что вы – красавица.
 Это было странно и неожиданно, но этот двусмысленный комплимент так подействовал на нее, что даже ноги подкосились. Маркиз считает ее красивой? Неужели? Даже еще до того, как увидел ее в новых нарядах? Конечно, это ничего не меняет. Он все еще остается человеком, от которого она с радостью освободится через несколько недель. Ее маркиз использует просто как щит в борьбе со своей семьей. Но он все-таки считает се красивой? – По крайней мере, мне удалось заставить вас замолчать, – заметил Энтони.
 «Похоже, он в хорошем настроении», – подумала Чарити.
 Герцог Уитингсби решил встретить своего старинного друга графа Тилдена без той помпы, с какой встречал сына. Семейству не пришлось собираться в полном составе в холле. Всем было велено собраться в гостиной к чаю. Уильяму и Клодии герцог отправил записку.
 – Мы со Стаунтоном встретим графа с семьей в холле, – сказал старый герцог.
 Все сидели за обеденным столом. Его светлость молча дал понять сыну, что недоволен его опозданием к обеду на десять минут. Однако маркиз не собирался возвращаться к старым привычкам.
 – Моя жена будет с нами встречать гостей, – сказал он отцу.
 – Леди Стаунтон будет ждать нас в библиотеке, – возразил его светлость.
 Маркиз не стал спорить с отцом, понимая всю бесполезность такой дискуссии.
 И вот несколько часов спустя, когда слуги сообщили, что карета графа уже на мосту, маркиз Стаунтон стоял рядом с отцом в холле. Он очень нервничал, презирал себя за это. Его это все.уже не должно волновать. Он никогда не выказывал никакого интереса к леди Марии Лукас. Никто не спрашивал его мнения по поводу предстоящего визита семьи графа Тилдена в Инфилд-Парк. После восьми лет молчания его светлость многое принимал как должное. Маркизу не в чем было винить себя.
 И все-таки он нервничал. Успокаивало его только то, что в библиотеке ждет жена, одетая в свое простенькое муслиновое платье. Бледная и сдержанная.
 «Граф Тилден нисколько не изменился», – подумал маркиз Стаунтон, когда граф в сопровождении своих женщин появился в холле. Высокий и дородный, с сияющей лысиной, граф мог бы казаться добродушным, если бы не постоянно нахмуренные брови и презрительно поджатые губы.
 Вслед за ним шла графиня – маленькая, похожая на призрак женщина с постоянной, как бы извиняющейся улыбкой на губах. Она всегда казалась милой и робкой и сейчас выглядела так же.
 За ней следовала леди Мария Лукас. По крайней мере маркиз подумал так. Теперь она уже не была тем худым и неуклюжим подростком, каким ее помнил маркиз. Леди Мария была невысокого роста, стройная, изящная. Очаровательное милое личико обрамляли прежде ярко-рыжие, а теперь блестящие каштановые волосы. Всякий назвал бы ее красавицей. И перед тем как его светлость стал приветствовать гостей, ее взгляд встретился с его взглядом. Девушка широко раскрыла ореховые глаза и покраснела.
 «Она – невинная девочка. Несмотря на свои семнадцать лет, модное платье и свою красоту», – подумал маркиз с внезапным чувством досады и неловкости. – Тилден, – приветствовал друга герцог, изящно склоняя голову. – Ваш кучер показал хорошее время. Мадам, рад видеть вас в Инфилд-Парке. Надеюсь, путешествие было приятным. Леди Мария, добро пожаловать.
 Начался оживленный обмен приветствиями, поклонами и любезностями.
 – А, Стаунтон, – наконец сказал граф Тилден. – Вы приехали раньше нас. Рад вас видеть, мой мальчик.
 Маркиз Стаунтон поклонился.
 – Сэр, – пробормотал он.
 – Вы, конечно, удивлены, увидев, как выросла наша маленькая Мария за время вашего отсутствия, – потирая руки, добродушно сказал граф.
 – И превратилась в настоящую красавицу, – одобрительно заметил его светлость.
 Его сын снова поклонился.
 – Окажите мне честь и пройдите в библиотеку, потом слуга проводит вас в ваши комнаты, – сказал герцог.
 – А как вы себя чувствуете, Уитингсби? – спросил граф Тилден. Его светлость уже предложил руку графине, а маркиз, соблюдая этикет, предложил руку леди Марии. Она мило улыбнулась и положила свою маленькую нежную ручку на его рукав. – Выглядите вы просто отлично.
 «На самом деле отец очень бледен, даже губы у него серые», – подумал сын.
 Чарити спокойно стояла у окна в библиотеке. Маркиз отпустил руку леди Марии и хотел подойти к жене.
 Однако герцог опередил его. Он протянул руку к Чарити и сказал:
 – Подойдите сюда, дорогая.
 Как же, наверное, действовала на нервы его светлости необходимость так называть свою невестку! Сам маркиз остался стоять рядом с леди Марией. Чарити подошла к его светлости и подала ему руку. Она улыбалась ему, а он улыбался ей.
 – Я хочу представить вас моим гостям, дорогая, – сказал герцог. – Тилден? Мадам? Леди Мария? Позвольте мне представить вам маркизу Стаунтон. Они со Стаунтоном поженились в Лондоне два дня назад.
 Маркиз услышал, как вздохнула стоявшая рядом с ним леди Мария.
 – Очень рада с вами познакомиться, – сказала Чарити, приветливо улыбнувшись всем по очереди. – Не хотите ли присесть? А вы, отец? Вы переоцениваете свои силы.
 Она вела себя так, как будто родилась герцогиней. Только урожденные герцогини, насколько знал маркиз, не излучают такого теплого очарования.
 – Поженились? Два дня назад? – Брови графа Тилдена почти соединились в одну линию.
 – Очень рада с вами познакомиться, леди Стаунтон, – доброжелательно произнесла леди Тилден, опускаясь в ближайшее кресло. – Желаю вам счастья, И вам тоже, сударь. – Она робко улыбнулась маркизу.
 – Поженились? – Граф в отличие от своей жены не собирался тратить время на пустые любезности. – правда, сэр?
 – Да, – с улыбкой подтвердил маркиз. – Его светлость сообщил мне о своем плохом здоровье, и, естественно, я поспешил домой. Но мне не хотелось оставлять в Лондоне мою нареченную на неопределенное время. Мы поженились по особому разрешению.
 – Ваша мама, леди Стаунтон, наверное, огорчилась, что не может устроить подобающую свадьбу, – заметила графиня. – Но при таких обстоятельствах…
 – Мои родители умерли, мадам, – сказала Чарити. – Мне не с кем было посоветоваться.
 – И не было опекуна, который мог бы возражать, – сказал маркиз. – Маркиза Стаунтон работала гувернанткой, когда я с ней познакомился, мадам.
 – Боже! – слабо воскликнула графиня, прижимая руку к горлу.
 – Я хотел бы получить объяснение, Уитингсби, – потребовал граф Тилден. – И немедленно.
 – Дорогая… – Его светлость ласково похлопал Чарити по руке. – Миссис Эйлворд ждет, наверное, в холле. Не будете ли вы так любезны и не проводите ли к ней леди Тилден и леди Марию? Можете не возвращаться сюда. Леди, чай подадут в гостиную ровно в четыре.
 Маркиз открыл дверь перед дамами и поклонился им. Его жена, проходя мимо, улыбнулась ему. Он закрыл дверь и постоял, собираясь с силами. Потом обернулся. Ведь именно поэтому он сюда и приехал: раз и навсегда лишить отца даже иллюзии власти над ним. Доказать всем, что маркиз Стаунтон не марионетка в чужих руках.
 – Полагаю, что я могу потребовать сатисфакции, – злобно процедил граф Тилден.
 Боже мой! Неужели он имеет в виду дуэль?
 – Садитесь, Тилден, – пригласил гостя герцог, садясь в кресло. Он выглядит совсем больным, заметил маркиз и, к своему удивлению, ощутил страх. – С самого приезда сын напоминает мне, что он никаким образом не участвовал в письменном или устном соглашении, касающемся леди Марии Лукас. И я вынужден признать, что в его словах есть смысл.
 – Проклятие, ему и не нужно было в этом участвовать, – повысил голос граф, забыв о вежливости. – Это было соглашение между отцом жениха и отцом невесты. Разве кто-нибудь когда-нибудь спрашивал согласия участников такого договора? Вы, значит, не имеете власти над своими отпрысками, Уитингсби. Ваш старший сын, ваш наследник позволяет себе игнорировать соглашение, заключенное его отцом семнадцать лет назад, и женится на женщине из сточной канавы?
 Во время разговора маркиз Стаунтон стоял у двери, заложив руки за спину. Теперь он заговорил очень спокойно. Его не удастся втянуть в громкий скандал.
 – Выбирайте, пожалуйста, слова, сэр, когда говорите о моей жене, – сказал он.
 – Что? – возмутился граф и с такой силой стукнул по письменному столу, что едва не расплескались чернила из чернильницы. – Наглец, как вы смеете рот раскрывать без позволения отца? Как вы смеете грубить мне?
 – Двадцать восемь лет, сэр, – спокойно сказал маркиз. – С двадцати лет я живу самостоятельно. И руководствуюсь своими собственными принципами. Я женился на леди по собственному выбору. Это мое право. Очень сожалею, что из-за моей женитьбы вы и леди Тилден оказались в щекотливом положении. Еще больше сожалею о том, что причинил неприятности леди Марии. Но я не признаю за собой нарушения соглашения, на которое не давал своего согласия.
 – Я требую от вас компенсацию за это, – возмущенно заявил граф, указывая пальцем сначала на маркиза, затем на молчащего герцога. – Все узнают о вашем бесчестном поступке, и вы не сможете показаться в обществе до конца своей жизни. – Он встал. – Пусть подают мою карету, а жена и дочь пусть собираются в путь. Я и часу не останусь в доме, где честь ни в грош не ставят.
 – Садитесь, Тилден, – высокомерно произнес герцог. – Садитесь и выслушайте меня, если не хотите сделать себя всеобщим посмешищем, а свою дочь – старой девой. Никто, кроме членов моей семьи, не знает, по какой причине вы приехали, хотя, возможно, некоторые и догадываются. Между нами никогда не было письменной договоренности. Никогда не было также и официальной помолвки. Вы мой друг и приехали ко мне в гости, как делали это в течение многих лет. Вы приехали сейчас, потому что вас волнует мое здоровье. Никому не говорилось, что бал, назначен на завтра, дается по случаю официальной помолвки. Бал мы устраиваем по случаю возвращения домой Стаунтона с молодой женой. Мы хотим отпраздновать встречу всех членов семьи впервые после смерти герцогини Уитингсби. И отпраздновать приезд моего старинного друга, графа Тилдена. Это событие мы можем отпраздновать достойно.
 Граф Тилден вернулся на свое место. Похоже, он задумался над словами своего друга.
 – Я просто поражен, Уитингсби, – сказал он. – Надеюсь, Стаунтона и его… его жену ждет суровое наказание.
 – Сыну я уже выразил свое неудовольствие, – сказал его светлость. – Леди Стаунтон винить не за что. Признаюсь, с первого дня нашего знакомства я очень к ней привязался.
 Маркиз удивленно поднял брови.
 – Несмотря на то, что она ничего собой не представляет? – спросил граф. – Несмотря на то, что она была гувернанткой, которая только и стремилась…
 Стаунтон сделал шаг вперед, а герцог Уитингсби продолжил вежливым, но холодным и очень твердым тоном:
 – Я действительно очень привязан к своей невестке, маркизе Стаунтон.
 Маркиз Стаунтон видел – граф Тилден уже согласен остаться в их доме. По крайней мере – на завтрашний бал. Он понял, как сильно скандал может повредить и его семье.
 – Позвоните дворецкому, Стаунтон, – сказал его отец. – Он проводит вас в ваши комнаты, Тилден. Надеюсь, они вам понравятся. Жду вас с дамами к чаю в четыре часа.




 Глава 11


 Чарити сидела у туалетного столика перед зеркалом и расчесывала свои длинные каштановые волосы. Новую горничную она уже отпустила до утра. Ложиться спать не имело смысла, она все равно не уснет. В голове вертелись разные мысли.
 Сначала все казалось таким простым. В обмен на благополучие для себя и своих близких она должна была выйти замуж за этого человека и провести с ним несколько недель в его семье. Она намеренно не задавала ему вопросов. Ей не нужно было знать о нем слишком много.
 Даже после того, как она узнала, кто же на самом деле ее муж, все еще казалось достаточно простым. Конечно, приезд в Инфилд-Парк и знакомство с герцогом Уитингсби и членами его семьи стоило ей нервов. Все оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала, но она с этим справилась.
 И дальше все могло бы быть достаточно просто, держи она себя именно так, как ей велели: играй роль тихой и скромной жены, тени своего мужа, будь просто тихой серой мышкой. Но, оглядевшись, она поняла, что перед ней люди, которые попали в драматическую ситуацию и не могут найти из нее выхода. Если бы ее это не волновало!
 Чарити тяжело вздохнула и отложила щетку для волос. Она даже не будет пытаться уснуть, а пойдет сейчас в малую гостиную и напишет несколько писем: Филипу, Пенни и детям. Пора уже написать им. Она слишком долго откладывала. А что она, собственно, может написать им, кроме лжи? Даже если она и сообщит им правду, они все равно уже не смогут ничего изменить. Она просто не может передать все в письме. Ей нужно видеть их лица, когда она будет рассказывать эту историю.
 Кажется, с некоторых пор – с каких именно? – она только и делает, что лжет. Вчера они прибыли в Инфилд-Парк. Накануне приезда они поженились. Неужели прошло меньше трех дней? Еще четыре дня назад она и не подозревала о существовании маркиза Стаунтона. Она нервничала по поводу встречи с неким мистером Эрхартом.
 Маркиза Стаунтон взяла свечу и направилась в гостиную. Там Чарити зажгла две свечи, нашла бумагу, ручку и чернила и села к изящному письменному столу.
 – Дорогой Фил… – начала она.


* * *

 Граф Тилден в течение всего вечера вел себя так, будто Чарити и на свете не существует, хотя его светлость посадил друга за ужином справа от своей невестки. Графиня Тилден, когда их взгляды встречались, ласково – пусть и неуверенно – кивала, но близко не подходила и в разговор не вступала. Марианна взяла под свое крыло леди Марию Лукас, красивую и элегантную молодую леди, которая чувствовала себя в роскошной гостиной и среди членов семьи так непринужденно, как будто родилась здесь.
 Маркиз не хотел жениться на леди Марии, которую отец выбрал ему в жены. Поэтому он и женился на ней, Чарити. Но муж не видел леди Марию целых восемь лет. Тогда она была просто ребенком. И сегодня он, наверное, был удивлен ее чудесным превращением в красивую юную девушку. Может быть, он уже жалеет о своей женитьбе… Чарити решительно макнула перо в чернила. Ну что же, это его проблемы.
 «Дорогой Фил, ты, наверное, гадаешь, куда я исчезла. Прошло целых два дня, а я только теперь даю знать о себе. За эти дни произошло так много всего. Еле-еле нашла время для письма. Детей в семье оказалось четверо, а не трое. Но младший ребенок еще слишком мал для занятий со мной. Это очаровательный карапуз, который лезет всюду, куда ему нельзя, тащит в рот все, что попадет под руку, и веселится по любому поводу, особенно веселит его ворчание старой няньки».
 Трудно поверить, чтобы такой забавный малыш мог родиться у Марианны и Ричарда. Этот вымышленный карапуз заставил ее подумать о материнстве… Ну да ладно. Зато она будет самой внимательной и терпеливой теткой детям Фила, Агнессы и Пенни.
 «Старшей девочке, Огасте, уже восемь лет, – продолжала сочинять Чарити. – Это очень грустный и замкнутый ребенок. Она враждебно относится ко мне и, – девушка в задумчивости провела пером по подбородку, – к мистеру Эрхарту. Но сегодня мне впервые удалось вызвать у нее улыбку, когда я рассказала ей, как сыновья привратника спрятались на дереве и забросали меня листьями. Похоже, она очень привязана к этим мальчикам. Посмотрим, удастся ли мне сделать так, чтобы они хоть иногда могли играть вместе. У меня создалось впечатление, что ей вообще редко разрешают играть с детьми».
 Чарити действительно рассказала Огасте о своих детских подвигах. Например, как залезла на самую верхушку высокого дерева, росшего рядом с домом, чтобы снять жалобно мяукающего котенка. Пенни плакала, а Фил хныкал, стоя под деревом. Котенку надоело сидеть на тонкой ветке, и он спустился вниз раньше, чем Чарити удалось добраться до ветки, на которой он сидел. А потом произошло то, чего и следовало ожидать. То же самое, что случилось сегодня утром с Гарри. Усилиями садовника, отца и проходившего мимо бродячего торговца удалось снять ее с дерева. Все это сопровождалось потоками слез и противоречивыми советами, которые давали остальные. дети и мать. Рассказывая Огасте эту забавную и трогательную историю, Чарити искусно соединяла правду и вымысел.
 Она остановилась, задумчиво нахмурилась и снова, сама того не сознавая, провела пером по подбородку. Она выдумала троих детей, которых должна учить. Нужно запомнить, что она сейчас написала о них Филу, иначе потом запутается в противоречиях. В этом вся беда. Нужна очень хорошая память, если собираешься лгать.
 Но вдруг дверь в гостиную отворилась. Чарити удивленно обернулась.
 В дверях стоял ее муж. На нем был парчовый бордовый халат и кожаные домашние туфли. Волосы растрепаны, но, как ни странно, это делало его еще более привлекательным. Маркиз вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
 – Ах, это вы, – удивился он. – Чем вы занимаетесь?
 Чарити как бы ненароком прикрыла письмо рукой.
 – Я хотела написать пару писем, прежде чем лечь спать, – сказала она. – Извините. Вам помешал свет?
 – Нет, – ответил Энтони. – Кому же вы пишете?
 – Ах, – засмеялась Чарити, – друзьям.
 – Друзьям в Лондон? – удивился он. – А у меня сложилось впечатление, что вы там никого не знаете.
 Чарити порадовалась, что муж не полюбопытствовал и не заглянул в письмо.
 – Я пишу не в Лондон, а туда, где жила раньше, объяснила она.
 Маркиз стоял в дверях – руки за спиной, губы поджаты и, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Похоже, он был смущен, хотя и находился в своих собственных апартаментах. В доме, где провел детство и юность.
 – Я никогда не жил в этой комнате, – сказал маркиз, как бы прочитав ее мысли. – Она больше подходит женщине.
 – Здесь очень мило, – вежливо ответила Чарити.
 – Да, – согласился Энтони. – Спокойной ночи. Он повернулся, собираясь уйти.
 – Спокойной ночи, сударь, – пожелала ему Чарити.
 Энтони помедлил, держась за ручку двери.
 – Не возражаете, если я посижу здесь, пока вы пишете? Я не буду вам мешать.
 Неужели этот неуверенный в себе, почти робкий человек – холодный, высокомерный и циничный маркиз Стаунтон?
 – Я ничего не имею против, сударь, – сказала она. – Садитесь, пожалуйста.
 Маркиз сел на уютную козетку, опершись локтем на руку и прижав сжатый кулак к губам.
 – Продолжайте писать свои письма, сударыня, – предложил он, заметив, что жена внимательно смотрит на него и не спешит приняться за письмо.
 Глаза у него были темнее обычного, так казалось в свете свечей. «Но нет, – подумала Чарити, возвращаясь к своему письму. – Тут что-то другое. В его глазах появилось другое выражение». Однако она не стала оборачиваться, чтобы проверить свою догадку.
 Будь она даже одна в комнате, писать письмо Филу было бы все равно трудно. А теперь, в его присутствии, это было почти невозможно. Целых двадцать минут Чарити писала несколько предложений и наконец кое-как закончила свое послание. Подождав, пока высохнут чернила, она аккуратно сложила письмо. Завтра Утром она отнесет его на почту в деревню. Оставить Мэри письмо на подносе внизу, как это принято в доме герцога, невозможно: ведь оно адресовано мистеру Филипу Дункану.
 – Я закончила, – сообщила Чарити, с улыбкой обернувшись к маркизу, и была потрясена. Он сидел в той же позе, что и двадцать минут назад, и внимательно наблюдал за ней.
 – Вы написали очень короткое письмо, – заметил Энтони. – И всего одно. Я мешал вам сосредоточиться.
 – Не имеет значения. Другое письмо я напишу завтра, – возразила Чарити.
 – Вы очень любезны, леди Стаунтон, – заметил маркиз. – Вы всегда любезны. Кажется, мой отец очень расположен к вам.
 – Его светлость очень добр ко мне, – подтвердила Чарити.
 Маркиз засмеялся.
 – Дорогая, – произнес он, подражая отцу. – Дорогая дочь, подойдите и сядьте на скамеечку у моих ног.
 Он ласковым жестом коснулся ее плеча, нежно глядя ей в глаза.
 – Он очень добр ко мне, – повторила Чарити. Благодаря герцогу вечер, которого она так боялась, прошел хорошо.
 – Его светлость никогда не бывает добрым, – возразил маркиз Стаунтон, – и не испытывает привязанности ни к кому. Герцог играет с вами, сударыня. Или точнее, он ведет свою игру со мной. Мы играем с ним в кошки-мышки.
 Каждый только притворяется, будто расположен к ней, чтобы позлить другого. Ни один из них не испытывает к ней тех чувств, которые демонстрирует на публике.
 – Вас это оскорбило? – спросил Стаунтон.
 Да, ее это оскорбило. Ужасно оскорбительно, когда тебя используют как пешку в чужой игре. Но, она добровольно согласилась на такую роль и пренебрегла советом быть только тенью своего мужа. Тени не чувствуют обиды и не испытывают жалости к тем, кто их обижает.
 Чарити покачала головой:
 – Это соглашение не будет длиться вечно. Скоро все закончится.
 – Да, – согласился с ней маркиз. По выражению его лица Чарити поняла: он: готов ослабить защиту. Может быть, потому, что чувствовал себя в безопасности в этой комнате наедине с ней в столь поздний час.
 Она встала:
 – Уже поздно. Мне пора спать. Спокойной ночи, сударь.
 – Позвольте мне пойти с вами, Чарити, – вдруг сказал Энтони, когда она уже подошла к двери в спальню и взялась за ручку.
 Тут Чарити поняла, насколько была наивна. С самого начала, как только маркиз появился в гостиной, она ощутила некоторое напряжение, которое приняла сначала за смущение. Но теперь ей все стало ясно. Им обоим – да, им обоим – хотелось снова заниматься любовью. И его слова, и тон, каким он их произнес, выдавали это желание. И ее тело откликнулось на этот призыв. В самом сокровенном месте, где он побывал два дня назад, все трепетало. Ей снова хотелось ощутить его там.
 Вряд ли это будет умно с ее стороны. Это ведь не любовь и даже не страсть. Это даже не замужество. Это просто потребность. Потребность двадцатитрехлетней женщины ощущать себя женщиной. Эта потребность дремала в ней, она почти не сознавала ее прежде. Даже всего лишь два дня назад. И теперь потребность была настолько сильной, что это пугало се. Эта потребность, если она даст ей волю и лучше узнает запретные радости, которые открыла для себя всего два дня назад, может превратиться в постоянную жажду.
 – Вы можете отказать мне, – сказал маркиз. – Я не хочу ни убеждать, ни принуждать вас.
 Но если уж быть честной с самой собой, то придется признать, что она уже не сможет победить эту жажду. Она испытывала ее и прошлой ночью, по этой же причине она не легла спать сегодня. И с этим демоном ей предстоит бороться в будущем. Сегодня у нее есть возможность снова испытать наслаждение, вкусить его, чтобы потом вспоминать долгие годы, которые ей придется провести в одиночестве.
 – Позвольте, я открою вам дверь, сударыня, – произнес голос за ее спиной. – Это не входит в наше соглашение. Вы не должны чувствовать себя обязанной принять мое предложение. Я больше не буду беспокоить вас.
 – Мне хотелось бы спать с вами, – сказала маркиза Стаунтон.
 Он коснулся ее плеча одной рукой, а другой открыл дверь в спальню.
 – Если не возражаете, я приглашаю вас в мою постель, – сказал маркиз.
 – Нет, не возражаю, – согласилась маркиза.
 Их спальни были одинакового размера, но здесь царила другая атмосфера. Комната маркиза была выдержана в вишнево-красном цвете с отделкой в кремовых и золотых тонах. И запах здесь был мужской – запах кожи и одеколона, вина и мужчины.
 Имеет ли какое-нибудь значение, что это не по любви? И даже не по супружеской обязанности? Что это всего лишь физическая потребность, неутолимая жажда? Аморально ли, если это происходит не по любви или из чувства долга? Но ведь он – ее муж. Чарити обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он – ее временный муж. О морали она подумает потом, когда он уже не будет ее мужем. Когда она снова будет одна. Одна со своей семьей. Одна.




 Глава 12


 Это был день его окончательного триумфа. День, когда он, наконец, завоевал безоговорочную независимость и заставил своего отца публично признать это. Он вернулся домой, встретился с призраками прошлого и даже заключил с ними мир. Теперь он сможет бывать дома и встречаться со своими родными. Сможет, как прежде, дружить с Уильямом. Он мог бы радоваться. Мог бы планировать возвращение к своей прежней жизни. Мог бы поручить своему адвокату уладить дело со своей женой.
 Но он не радовался, а волновался. Лег и попытался уснуть, но сон не шел. Ему нужно остаться в Инфилд-Парке, наконец признался он себе. Отец смертельно болен, он умирает. Его охватила паника. Им необходимо поговорить, поговорить откровенно. Нужно убедить отца передать управление поместьем, чтобы он мог отдохнуть и, возможно, продлить себе жизнь. Это означало, что он, Стаунтон, должен взять на себя дела. Ему придется остаться в Инфилд-Парке на неопределенное время. Он не может, не хочет оставить умирающего отца.
 Он не может держать здесь жену все это время. Он стоял у окна, глядя в темноту. Наверное, небо закрыли тучи: луны не было видно. На самом деле нет необходимости задерживать ее здесь надолго. Как только Тилден с семьей покинут Инфилд, она тоже может уезжать. Кроме того, он не обманул отца относительно истинной причины своей женитьбы, да у него и не было такого желания или такой необходимости. Важно, что брак настоящий и расторгнуть его невозможно. Отец, будучи реалистом, признал это. Она выполнила свою задачу. Теперь ей можно разрешить уехать.
 Маркиз крепче оперся руками о подоконник и тяжело вздохнул. Придется признаться себе – он хочет ее. Немедленно. Не именно ее, поправил он себя, а просто женщину. Ему нужна женщина сейчас, потому что неизвестно, как долго ему придется обходиться без женщины, если он останется в Инфилд-Парке.
 Его светлость строго запрещал связь своих сыновей с местными девицами. И его старший сын в этом согласен с ним. Существуют другие места, где можно утолить самую жгучую жажду. Но супружеская спальня, конечно, к таким местам не относится. А свою жену он хочет только потому, что она рядом – в соседней спальне. Она скоро уедет, а он останется без женщины. Маркиз тихо засмеялся над самим собой.
 Интересно, как она отнеслась бы к его появлению в.ее спальне с требованием выполнить супружеские обязанности? Возможно, согласилась бы без возражений. Он возбужденно вздохнул. Нет, он пойдет в свой кабинет, решил маркиз, и найдет там себе какое-нибудь занятие. Там его любимые книги. Если как следует подумать, то можно вспомнить, кому он должен написать письмо. А если не это, то можно переодеться и отправиться на прогулку в темноте.
 Но, подходя к своему кабинету, маркиз увидел свет под дверью гостиной. И вот он вошел и напросился посидеть со своей женой, писавшей письмо. «Почему же она все еще не ложится спать?» – подумал он. На ней был очень простой и удобный белый ситцевый халат. Распущенные волосы блестящими волнами падали на спину.
 Он все еще хотел ее. И сейчас был вынужден признать, что хотел он не просто какую-нибудь женщину. Он хотел именно ее с ее неопытностью и здравым смыслом. Две ночи назад эти качества показались ему очень привлекательными. "Она хорошо играла свою роль, – подумал маркиз, наблюдая за тем, как Чарити пишет письмо, сидя очень прямо. – Даже очень хорошо. Ее сердечность, очарование и грация покорили всех, за исключением, пожалуй, только Марианны. Даже у Чарлза было удивленное лицо, когда, он наблюдал, как она сидит на низенькой скамеечке у ног отца.
 Она держалась отлично. Энтони ощутил гордость за нее, такую хорошенькую и полную достоинства в своем жутком сером шелковом платье, но потом понял, что гордость – это не то чувство в данных обстоятельствах. Во всяком случае, не теплая гордость.
 Ему было интересно узнать, кому это она пишет, почему письмо дается ей с таким трудом. Это кто-нибудь, кому она просто обязана написать? Или это кто-то, к кому она так привязана, что чувствует себя скованно в присутствии «мужа»? Но у него нет никакого права проявлять любопытство. Да и желания такого нет. Ему хотелось бы забыть о ее существовании, как только она покинет поместье.
 Но сегодня он хотел ее. Ему хотелось ощутить ее под собой. Хотелось спрятать свое лицо в ее волосах. Чем скорее она исчезнет из его жизни, тем лучше будет для него.
 Он поддался слабости и теперь надеялся, что жена откажет ему. Будет хорошо, если она ему откажет, неизвестно только, что ему тогда делать, чтобы уснуть. Но она ему не отказала.
 – Я хочу спать с вами, – сказала она, когда он открыл перед ней дверь гостиной.
 Его жена не жеманилась. И он поддался еще одной слабости. Ему хотелось иметь се в своей собственной постели. Он хотел, чтобы здесь осталась память о ней, хотя эта неожиданная мысль заставила его нахмуриться.
 Его жена не робкого десятка. Теперь ему самому было смешно: как он мог принять ее за серую тихую мышку всего несколько дней назад? В его гардеробной она обернулась и. посмотрела ему прямо в глаза. Ее глаза были огромные и ясные, как всегда. Хорошо, если она не окажется слишком ранимой. И пусть никто никогда не обидит ее.
 Энтони развязал поясок ее халата и спустил его с плеч. Расстегнул пуговицы, распахнул халат, и он упал на пол. Чарити стояла молча, не сопротивляясь, глядя ему в глаза.
 Она прекрасно сложена, не слишком полная. Раньше ему казалось, что он предпочитает полных женщин – до сегодняшней ночи.
 Маркиз снял свой халат и стянул через голову ночную рубашку. Чарити скользнула взглядом по его обнаженному телу.
 – Мы сейчас ляжем в постель, – сказал он.
 – Да, – согласилась она.
 Энтони очень нравились любовные игры, и опыта у него было достаточно. Ему нравилось, когда тело женщины выгибалось дугой перед тем, как вознестись на вершину блаженства. Он никогда не целовал своих женщин, во всяком случае, в губы. Поцелуй – это очень интимно, слишком интимно. В эмоциональном плане, конечно. А спать с женщиной – это чистая физиология без каких-либо эмоциональных оттенков. Маркиз не стал целовать свою жену. Его руки принялись за давно привычную работу. Хотя он уже был возбужден, мозг его никак не участвовал в происходящем. Привычные действия наскучили. Скоро это его уже не будет удовлетворять. Не с ней. Ему хотелось лежать на ней. Греться ее теплом, успокаиваться ее нежностью. Ему хотелось быть внутри ее, охваченным ее женственностью. Ему хотелось погрузить лицо в ее волосы.
 И он решил отказаться от своих привычек, ритуальных действий, навыков. Энтони поднял свое тело и опустился на нее всем весом. Он раздвинул ее ноги. Он понятия не имел, готова ли она. Женщинам нужно больше времени, чтобы созреть. Он осторожно вошел в нее. Она была влажной и скользкой.
 «Странно, – подумал Энтони, вдыхая возбуждающий запах мыла от ее волос. – Как можно быть таким напряженным, дрожать от возбуждения и не чувствовать обычного животного желания?» Ему только хотелось быть в ней, на ней, близко к ней. Быть частью ее, ее грации, ее тепла и очарования, вдыхать ее аромат. Он перестал думать.
 И отдался своему инстинкту. Это единственное, чем он мог руководствоваться. Он забыл навыки, опыт и знакомые движения. Он следовал только инстинкту, сливаясь с ней в медленном и уверенном ритме, оттягивая прекрасный и неизбежный момент, когда они на мгновение сольются в единое целое, чтобы потом скова разъединиться. Он не заметил, как она обняла его ногами, но почувствовал, что им стало удобнее двигаться в едином ритме.
 Он выдохнул в ее волосы. Она удовлетворенно застонала. На мгновение он удивился, что ни один из них не испытывает полного восторга. Что-то гораздо более опасное. Но он прогнал эту мысль прежде, чем она оформилась.
 Чарити первая потеряла ритм. Мышцы внутри ее стали сокращаться конвульсивно. Дыхание сбилось. Она перестала обнимать его ногами и уперлась пятками в матрас. Она двинулась вперед, прижимаясь к нему. Он сжал руками ее бедра.
 Мгновение она была жестко напряжена, потом самозабвенно подалась вперед. Она молча отдалась ему. Она отдалась ему полностью. Он почувствовал, что его одарили. Это было странное чувство, если учесть, что все происходящее было для нее лишь хорошим сексуальным опытом. Чисто физическим опытом.
 Он позволил ей расслабиться. Он берег тепло, мягкость и молчание. Он ждал, когда ее дыхание успокоится. Потом он проник туда, куда стремился. Куда стремился всегда. Всегда. Всю свою жизнь. И это было…
 Он услышал свой голос. Почувствовал ее руки на своем теле. Почувствовал, как ее ноги снова обхватили его. Слышал, как она что-то шепчет ему на ухо. Что-то очень приятное и совершенно невнятное.
 Он чувствовал, как проваливается куда-то, и у него не было сил удержаться.
 Чарити долго не могла уснуть. Сначала ей было неудобно под весом его тяжелого тела: дышать было трудно, а ноги занемели в неудобной позе. Но она даже не попыталась изменить положение. Она не стала будить его или принимать более удобную позу. Напротив. Она лежала очень тихо, полностью расслабившись, так, чтобы он не двинулся. Она остро ощущала, что они обнажены, что он все еще внутри ее, что они муж и жена. Даже после того, как он скатился с нее и лег рядом, не выпуская ее из своих объятий, и теперь она лежала, удобно прижавшись к нему, Чарити все равно не могла уснуть. Она лишь дремала.
 Ничего не изменилось. Совсем ничего. Это не любовь. Нужно быть последней дурочкой, чтобы поверить в это. Она нисколько не романтизировала их отношения, в которых не было ни капли романтики. Они были всего лишь мужчиной и женщиной, которым свойственны физические желания. Все было вполне благопристойно: они – муж и жена, у них общие апартаменты, и они удовлетворили свои желания. Она была очень рада, что получила такой бесценный урок. Знания вообще никогда не бывают лишними. Она узнала, что нельзя сравнивать любовь и романтические отношения с тем, что происходит между мужчиной и женщиной в постели.
 Ничего не изменилось. За исключением одного: она по собственной глупости – это так типично для нее – оказалась втянутой в чужие дела. Оказалась связанной с ними – неприятными, мрачными людьми с запутанными отношениями. Почему бы ей и дальше не придерживаться о них такого мнения и не держаться от них в стороне?
 Всегда с ней происходит одно и то же. Она могла выйти замуж в двадцать один год за джентльмена, который был подходящим женихом, она была к нему привязана. Но мать умерла всего четыре года назад, и семья нуждается в ней, отговаривалась она. Хотя на самом деле вдовая сестра матери была готова взять на себя заботы о семье. После смерти отца, когда, казалось, весь мир рухнул, Чарити настояла на том, что будет помогать обеспечивать семью и выплачивать долги отца. Все пытались убедить ее, что дома она нужнее. А на последнем месте работы она, конечно, заступилась за хорошенькую горничную, которая сама за себя постоять не могла, и ее уволили. И теперь она поступила так же. Ей опять до всего было дело: до герцога Уитингсби, который никого не любил и которого никто не любил. По крайней мере, эти глупые люди так думают. До Огасты, которой нужно вернуть детство. До Чарлза, который чувствовал себя обманутым старшим братом. Все это она поняла сама. Ей было дело и до Клодии, из-за которой между братьями образовалась пропасть и которая, определенно, знала об этом и расстраивалась, несмотря на все ее очаровательные улыбки. Ей было дело до Уильяма, которого, наверное, мучили угрызения совести. Только до Марианны и Ричарда ей не было дела, хотя их дети ей нравились.
 Да, ей было дело до всего. Глупая женщина. И ей было дело до этого мужчины. Этого несчастного бедного мужчины, который верил, будто сам распоряжается своей жизнью. Как же глупы бывают мужчины! Как они похожи на детей: шумят, обижают и пугают других, а сами такие беззащитные. Ее испугала его беззащитность в тот момент, когда он вскрикнул, а она поняла, что особый жар внутри ее вызвало изверженное им семя. Он выглядел таким потерянным. Она окутала его своим телом, чувствуя к нему всепобеждающую нежность, успокаивала его тихим шепотом, как будто он был маленьким мальчиком, который разбил коленку.
 – Все будет хорошо, – успокаивала она его, – все будет хорошо, дорогой!
 Дорогой! Оставалось только надеяться, что он не расслышал этого слова. Маркиз Стаунтон был не из тех, кого можно назвать дорогим. Или испытывать к нему материнские чувства. Именно в этот момент она не испытывала к нему материнских чувств.
 Он проснулся. Ласково провел рукой по ее спине, ягодицам, бедрам, потом рука скользнула между ног, поднялась вверх, к груди. Он погладил ее грудь, потом потер сосок большим пальцем.
 – М-м, – прошептала она.
 Никто не произнес ни слова. Он поднял ее ногу, положил себе на бедро, придвинул ее к себе и вошел в нее. Она была такой неопытной, такой наивной. Она не догадывалась, куда приведут его ласки. Она не могла подумать, что все может повториться так скоро, ведь они лежали на боку лицом друг к другу. Но потом она сжала внутренние мышцы, о существовании которых узнала лишь недавно, и почувствовала его восхитительную длину и твердость. И как глубоко он в ней. Он вышел и снова вошел в нее. Ей казалось, на свете нет более сладкого ощущения. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.
 Потом она уснула крепко и глубоко. Он положил ее ногу так, чтобы ей было удобно, и укрыл одеялом. Но он крепко обнимал ее, очень крепко. Их тела были вместе. Ей нужно уезжать, подумала она, погружаясь в сон. Нет причины оставаться. Он добился своего, их брак не может быть расторгнут. Он вышел из-под власти семьи, которая, как ему казалось, пыталась подавить его. А она должна уехать, снова вернуться к своей жизни, постараться жить счастливо со своей семьей на шесть тысяч фунтов в год.
 Но об этом она подумает завтра.


* * *

 Ночью прошел небольшой дождь. Капли еще поблескивали на траве; холмы и деревья окутывал туман. Утро располагало к прогулке верхом. Маркиз Стаунтон стоял на мраморных ступенях перед парадной дверью, полной грудью вдыхая влажный прохладный воздух, и похлопывал хлыстом по голенищу.
 Этим утром на террасе серой мышки не было. Он оставил ее в постели. Рано утром он разбудил ее, чтобы заняться с ней любовью, а потом предложил поспать подольше. Она обняла его подушку и уткнулась в нее лицом. Она уснула прежде, чем он успел подоткнуть одеяло, чтобы ей было тепло.
 Он направился к конюшне. Он сошел с ума? Совсем лишился разума? Три раза за последнюю ночь, еще раз три ночи назад. Что, черт побери, он будет делать, если у нее будет ребенок? Если? Четыре раза, а он все еще думает «если»?
 Маркиз решил прогуляться, чтобы проветрить мозги и восстановить силы после бурной ночи. Он нахмурился. Какого черта она вздумала писать письма так поздно? Если бы не это, то ничего и не случилось бы. Он ведь уже решил не поддаваться искушению и не входить в ее комнату, чтобы предъявить свои супружеские права.
 Но его мрачные мысли были прерваны. Во дворе конюшни он встретил Чарлза. Тот уже сидел верхом на своем жеребце и сейчас выяснял, кто же из них главный.
 – Ты, значит, не забыл еще первые уроки верховой езды? – крикнул Энтони, входя во двор.
 Чарлз только сейчас заметил его. Он поднес руку к полям шляпы, приветствуя старшего брата.
 – Стаунтон, – сухо сказал он.
 – Заметно, что за прошедшие годы ты многому научился, – сказал маркиз. – Конечно, ты ведь кавалерийский офицер. Для тебя, наверное, ездить верхом так же привычно, как для других – ходить пешком.
 – Полагаю, любой настоящий джентльмен должен владеть искусством верховой езды, – заметил Чарлз. – Извини, Стаунтон. Мне нужно ехать.
 Маркиз остался стоять у ворот.
 – На утреннюю прогулку? – спросил он. – Я тоже собираюсь. Поедем вместе?
 Чарлз только пожал плечами.
 – Как хочешь, – равнодушно ответил он.
 «Во всем виновата моя вредная жена, – подумал маркиз, отказавшись от услуг конюха и самостоятельно седлая свою лошадь. – Эта маленькая ханжа с ее анализом характеров, моралью, утверждениями, что они все – одна семья». Когда в последний раз он навязывал свое общество человеку, который видеть его не желает? Может быть, этой малышке, которая никогда не была высокомерной с ним? Это она виновата в том, что у него появилась потребность поговорить с братом.
 – Ты был в действующей армии? – спросил он, когда они скакали бок о бок через поле к холмам.
 – Я был здесь, в резерве, – сказал Чарлз.
 – Вот как? – удивился маркиз и искоса взглянул на брата. «В ярко-красном мундире своего полка он, должно быть, неотразим, – подумал маркиз. – Трудно поверить, что брату уже не двенадцать лет».
 – Через месяц мы отплываем в Испанию, нас там ждут, – сообщил брат.
 – А его светлость не возражает? – поинтересовался маркиз.
 Брат ничего не ответил.
 – Думаю, он вообще не одобрил твой выбор, – продолжил маркиз. – Он ведь хотел, чтобы ты выбрал Церковь, правда?
 Он вспомнил, что когда-то говорил на эту тему с отцом. И помнил, как обещал непокорному Чарлзу свою поддержку, чтобы его не принуждали заняться делом, совершенно его не привлекавшим. Но потом ему пришлось уехать, и он не выполнил своего обещания.
 Чарлзу, очевидно, не хотелось поддерживать этот разговор, и он пришпорил коня.
 – Но я не помню, чтобы ты хотел стать военным, – продолжил маркиз, поравнявшись с братом. – Твоя любовь к армии возникла недавно?
 Брат посмотрел на него жестким враждебным взглядом.
 – Ты говоришь просто ради разговора, Стаунтон? – спросил он. – С каких это пор тебя интересует моя карьера или причины, по которым я выбрал именно такую карьеру? Только не говори, будто тебя это интересует как брата. Ты мне не брат, у нас просто одни родители.
 Значит, Чарлза его бегство задело гораздо глубже, чем он думал. Тогда ему казалось, что мальчик быстро его забудет и, как свойственно молодости, переключит свои привязанности на кого-нибудь другого. Например, на Уилли. Очень наивно с его стороны. Но тогда ему самому было всего двадцать. Столько, сколько сейчас Чарлзу.
 – Ты хотел стать джентльменом, иметь землю, фермы и свои обязанности, хотя земли у тебя нет. Ты надеялся, что Уилли выберет церковь или армию, а его светлость разрешит тебе помогать ему в управлении этим поместьем или каким-нибудь более отдаленным. Мне хотелось получить дальнее поместье. И мы часто шутили на эту тему. Я бы разрешил тебе жить там и управлять поместьем вместо меня, а я развлекался бы в Лондоне.
 – Именно это ты и делал, – сказал Чарлз. Впервые в его голосе прозвучала откровенная обида. – И с огромным успехом.
 – Ты знаешь, почему я уехал из дома? – спросил маркиз.
 – Да, – засмеялся брат. – Его светлость не позволял тебе охотиться за любой юбкой в радиусе десяти миль от Инфилда. А после смерти матери никто и ничто не удерживало тебя здесь.
 Маркиз вздрогнул. Возможно, ему нужно распрощаться. Или попытаться объяснить. Но нет, невозможно рассказать про боль, оскорбления и унижение.
 – И Уилли выбил бы тебе зубы, если бы ты подошел к Клодии, – добавил Чарлз.
 Так. Значит, двенадцатилетние иногда замечают и понимают больше, чем думают взрослые.
 – Я любил Клодию и думал, что она любит меня, – сказал Энтони. – Но раз она вышла замуж за Уилли, то я никогда не подошел бы к ней.
 – Ты всегда был ужасно самонадеянным, – укоризненно заметил его бывший почитатель. – Всякий, у кого есть глаза, заметил бы, что она думает только об Уильяме. А Уилли ужасно мучился, потому что думал, что ты ее отберешь. Он не отваживался драться с тобой из-за нее. Ты не тот мужчина, который нужен Клодии, Стаунтон. Клодия, при всей своей красоте, ценит надежность и покой. Она любит Уилли.
 Боже! Неужели он был так слеп? Сам себя ввел в заблуждение? Похоже, так и есть.
 – Я уехал по другой причине, – сказал он. – Жизнь здесь стала невыносима. Женитьба Уилли и смерть матери довели меня до последней черты. Конечно, здесь был ты и еще малышка.
 Маркиз Стаунтон тяжело вздохнул. Много лет он избегал воспоминаний о прошлом. И сейчас не знал, сможет ли говорить об этом.
 – Было еще кое-что, что гнало меня отсюда. Если Чарлз не попросит, он не будет рассказывать об этом, решил он. Все уже в прошлом. Он это пережил, добился независимости.
 – Да? – нетерпеливо спросил Чарлз.
 – Он обвинил меня в воровстве, – сказал маркиз. – Его светлость, я хочу сказать. Он сам обыскал мои комнаты и нашел это там. И ждал меня в моей комнате, держа этот предмет в руке, а потом ударил меня этим по лицу. У меня потекла кровь.
 Энтони даже не взглянул на брата, который не проронил ни слова.
 – Его светлость приказал мне спуститься вниз и ждать его в библиотеке, – продолжил он. – Я знал, что меня ждет. И каждый из нас знал бы, правда? Мне было двадцать лет, и я ни в чем не был виноват. Я пообещал его светлости ждать в библиотеке. Я не собирался с ним ни драться, ни ссориться. Сказал ему, что перенесу порку, как и раньше, когда был маленьким мальчиком. Но я сказал ему также, что уйду из дома еще до конца дня, что никогда больше нога моя не ступит на землю Инфилда, что он меня никогда больше не увидит. Его светлость такие угрозы, конечно, не испугали. Он задал мне сильную порку. Не сам, конечно. Он приказал слуге выпороть меня, после чего я с трудом смог сесть в седло. Однако остаться даже на одну ночь под одной крышей с ним я не мог.
 Чарлз все еще не сказал ни слова.
 – С моей стороны это были не пустые угрозы. Я уже все обдумал и свой выбор сделал, хотя мне приходилось из-за этого оставить новорожденного младенца, на которого его светлость даже не пожелал взглянуть, и тебя. Ты был мне очень дорог. Понимаю, мои доводы тебя не убеждают. Ты был тогда ребенком. Я тебе был нужен. А у меня даже не хватило мужества попрощаться с тобой, иначе я, наверное, не смог бы покинуть дом. На кон было поставлено не только уважение к самому себе. Речь шла о спасении моей жизни, моей души. Понимаешь, Чарлз, когда человеку всего двадцать, он склонен драматизировать события. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю – мое самоуважение, жизнь и душа значили все-таки меньше, чем ребенок, для которого я был героем.
 К своему ужасу, он заметил, что Чарлз все еще не произнес ни слова.
 – Черт! – воскликнул Энтони. – Я рассказываю это не для того, чтобы разжалобить тебя, Чарлз. Это очень глупый и печальный эпизод из моего прошлого. Моего давно забытого, прошлого. Я даже не смог сдержать своего обещания – я снова в Инфилд-Парке после восьми лет отсутствия. И у меня почти нормальные отношения с его светлостью.
 Чарлз внезапно пришпорил коня и помчался прочь. Двадцатилетние, к тому же кавалерийские лейтенанты, не любят, чтобы видели их слезы.
 Маркиз остановил своего коня. Нет, он не поскачет вслед за братом. Чарлз ужасно расстроен, и ему нужно все хорошо обдумать. А ему самому добавить больше нечего. Теперь Чарлз, по крайней мере, знает, что он покинул его не за тем, чтобы прожигать жизнь в городе. Конечно, это не меняет сути дела. Причина, по которой он покинул дом, не извиняет его. Он порвал узы любви и доверия. А в итоге пострадал не он один.
 Маркиз Стаунтон повернул было коня к дому, потом передумал и поехал совсем в другом направлении. Он выедет в открытое поле, пустит коня галопом, и они будут мчаться, пока хватит сил у них обоих.


* * *

 Чарити поспала после ухода мужа всего полчаса, хотя очень мало спала этой ночью. Старые привычки оказались живучи. Она всегда была ранней пташкой.
 Вдыхая запах, исходивший от его подушки, Чарити попыталась разобраться в своих ощущениях: обида и удовлетворение, вялость и энергия. Было бы очень приятно быть замужем на самом деле и просыпаться каждое утро так, как сегодня. Но ее замужество не настоящее. В этой семье столько неприятностей, что и не сосчитать. А она скоро будет дома.
 Сегодня вечером состоится бал. Завтра, самое позднее послезавтра, граф Тилден с семьей уедет. И на том ее работа закончится.
 Завтра утром она спросит маркиза Стаунтона, когда ей можно уехать. Может быть, он захочет, чтобы она осталась еще на несколько дней. Но уж на следующей неделе она должна быть дома. Чарити отбросила одеяло и села на краю постели. Как родные обрадуются ей! А как она обрадуется! И какими интересными новостями поделится с ними. Сначала немного подразнит – сделает вид, что лишилась места и у нее нет никаких средств к существованию. Потом, увидев их реакцию, расскажет правду.
 Пенни ее не одобрит. Фил разбушуется. Он даже пригрозит, что не тронет ни копейки и не разрешит ей оплачивать долги из этих денег. Но с Филом они сражаются всю жизнь. Да и потом, она же старшая сестра! Как-нибудь она его убедит.
 Чарити попала в щекотливое положение, когда в одной ночной рубашке, с распущенными и взлохмаченными волосами, проходила через гардеробную своего мужа и столкнулась там с его камердинером, убиравшим принадлежности для бритья. Через некоторое время она спустилась вниз к завтраку. Было еще очень рано, и Чарити надеялась никого не встретить в столовой. Особенно ей не хотелось бы встретить там мужа. Она не знала бы, как себя вести, что сказать..
 Но за столом был только Чарлз, выглядевший особенно молодо и привлекательно в своем костюме для верховой езды.
 – Доброе утро, – приветливо поздоровалась с ним Чарити. – Вы тоже ранняя пташка? Хотя конечно, вы ведь военный.
 – Я ездил верхом, – сказал Чарлз. Он поднялся с места и поцеловал ей руку. Это был очень галантный жест со стороны молодого человека.
 – Вот как. Вы встретили Энтони? – спросила она. – Он встал сегодня очень рано и тоже собирался покататься верхом.
 Чарити покраснела, поняв, что выдала себя.
 – Мы немного проехались вместе с ним, – сказал Чарлз.
 – Да? Вам удалось поговорить? – поинтересовалась она, садясь на свое место. Слуга в это время наливал ей кофе. – Я не встречала еще семьи, где так редко говорили бы на важные темы.
 Чарлз настороженно взглянул на нее.
 – Мы поговорили, – коротко сказал он.
 – Хорошо, – заметила она и взяла себе несколько тостов. – Вы простили его за то, что он оставил вас, когда вы были мальчиком?
 – Значит, он рассказал вам об этом? – удивился Чарлз.
 – Нет, – улыбнулась Чарити, – мне он очень мало рассказывал о своем прошлом. Не знаю точно, в чем было дело. Но я уверена, что ничего не удастся исправить, если не поговорить об этом. Вы ведь когда-то любили своего старшего брата.
 – Да, – сказал Чарлз. – Любил больше всех на свете. И считал все его поступки правильными, хотя и видел его недостатки. Например, высокомерие.
 – Думаю, высокомерие можно объяснить его высоким положением в обществе, знатным происхождением, привлекательной внешностью, – сказала Чарити и улыбнулась молодому человеку как заговорщик.
 – Вы его любите? – тихо спросил Чарлз.
 Чарити застыла и не донесла тост до рта. Как ответить на такой вопрос? Ответ может быть только один, решила она. Приняв предложение маркиза Стаунтона, она сама обрекла себя на ложь.
 – Да, люблю. Несмотря на все его ошибки, – сказала маркиза Стаунтон. – С тех пор, как мы приехали сюда, мне очень хотелось заставить его рассказать мне все. Он такой скрытный.
 Чарлз улыбнулся, и Чарити посочувствовала той молодой леди, которая поддастся обаянию этой улыбки. Если, конечно, он не решит подарить этой леди не только свою улыбку, но и свое сердце.
 – Сначала я принял вас за охотницу за деньгами, – смущенно признался Чарлз. – Я ненавидел Тони, когда он приехал. Но даже тогда мне было жаль брата. Я думал, что вы его обманули. Извините. Потом я понял, насколько недооценил и вас, и способность Тони выбрать себе жену. Вы мне нравитесь.
 – Спасибо, – сердечно поблагодарила его Чарити. – Большое спасибо. – Она принялась искать носовой платок, лицо ее подозрительно сморщилось. – Как глупо с моей стороны.
 – Нет, с вами здесь обращались ужасно, хотя даже его светлость оттаял в последний вечер. Вы проявили большое мужество, продолжая улыбаться и дружелюбно общаясь с нами. А мы так холодно приняли вас.
 – Ну, кажется, я уже наелась, – сказала Чарити, хотя съела только кусочек тоста и выпила полчашки кофе. – Нет, не вставайте.
 Ей хотелось как можно скорее покинуть комнату и спрятаться в каком-нибудь темном уголке. Чарлз, наверное, увидел причину ее слез в своих добрых словах. Но причина была совсем не в этом. Она заплакала из-за его признания: Сначала я принял вас за охотницу за деньгами. Эти слова ранили ее, как отравленная стрела.
 Но ей не удалось сбежать. Дверь отворилась, и в столовую вошла леди Тилден с дочерью Марией Лукас, Последовали обмен приветствиями, поклоны. Все испытывали некоторую неловкость. Чарити и леди Тилден принялись долго и подробно обсуждать погоду: ночью шел дождь, а теперь несколько туманно, хотя, похоже, туман рассеивается и можно надеяться, что попозже облака разойдутся. Возможно, даже проглянет солнце, как часто бывает, когда небо безоблачное. Их мнения по этим вопросам совпадали.
 Занятая разговором, Чарити тем не менее заметила, как лейтенант лорд Чарлз Эрхарт склонился к руке леди Марии, точно также, как недавно склонялся к ее руке, а потом они улыбнулись друг другу и о чем-то, тихо, но оживленно заговорили.
 – Доброе утро, – сказал Чарлз. – Я очень рад снова видеть вас. Мы виделись восемнадцать месяцев назад.
 – Не ожидала увидеть вас здесь, – ответила леди Мария. – Я думала, вы в полку.
 – Мне дали отпуск, – объяснил он.
 – Я надеялась, что вас здесь не будет, – почти прошептала девушка.
 – Да? Но я здесь, – сказал лорд Чарлз, нисколько не удивившись ее словам.
 – Да, – только и сказала она.
 – И вам все еще жаль, что я здесь? – спросил он, печально глядя ей в глаза.
 Но погода как тема для разговора была уже исчерпана, и леди Тилден, ласково и робко улыбнувшись Чарити, включилась в разговор между дочерью и лордом Чарлзом.
 Чарити извинилась и вышла из комнаты. Сначала она поднималась по лестнице не спеша, но последний пролет преодолела, шагая через две ступеньки.
 Сначала я принял вас за охотницу за деньгами.




 Глава 13


 Маркиз Стаунтон переодевался к балу. Он пребывал в хорошем настроении, поскольку день прошел гораздо лучше, чем ожидалось. Ему удалось избежать тесного общения с гостями, ограничившись вежливыми приветствиями. Очень помогло то, что Марианна и Чарлз взяли на себя заботу о развлечении гостей. Утром Марианна поехала с дамами на прогулку в деревню. А Чарлз после обеда повез их в ландо по парку и на пикник в руинах. Граф Тилден, кажется, принял мудрое решение и вел себя так, будто мысль о помолвке его дочери и наследника герцога Уитингсби никогда не приходила ему в голову. Он просто приехал, чтобы провести несколько дней в обществе своего старого друга.
 Чарлз вел себя очень спокойно. Он не делал никаких попыток высказаться по поводу того, что услышал от брата во время утренней прогулки верхом. Но он и не старался нарочно избегать общества Энтони. В его взгляде не было прежней враждебности, ее сменило непроницаемое выражение. Только однажды, говоря о старшем брате, он назвал его не Стаунтоном, и даже не Энтони, а Тони. Маркиз был чуть не до слез растроган, услышав свое уменьшительное имя из уст младшего брата.
 Уильям тоже был здесь. Он приехал в Инфилд утром, чтобы обсудить с отцом кое-какие дела, связанные с управлением поместьем. Его светлость пригласил маркиза Стаунтона в библиотеку и, наказав младшему сыну обсудить все вопросы с ним, оставил братьев одних. Сначала Энтони и Уильям чувствовали себя неловко и были чересчур официальны, но какая-то мелочь развеселила их, и они дружно рассмеялись, Потом, хотя они и вели себя все еще довольно сдержанно и ощущали некоторую скованность, что-то в их отношениях изменилось. Они снова почувствовали себя братьями – братьями, которые вместе обсуждают насущные дела.
 Маркиз, вспомнив Клодию, понял, что эта неприятная история действительно отошла в прошлое. Теперь он не испытывал к ней никаких особых чувств, просто признавал ее красоту. Горечь потери исчезла. Возможно, ее действительно не вынуждали выйти замуж за Уильяма. И возможно, брат поступил не так уж бесчестно. Уильяму тогда было всего девятнадцать. Вряд ли можно было ожидать от него, чтобы он вел себя как зрелый мужчина.
 Даже Огаста оттаяла за этот день. Правда, к нему она относилась не так тепло, как к Чарити, но она улыбалась ему и выглядела сущим ребенком. Он пошел проводить Уильяма до моста, чтобы насладиться солнцем, разогнавшим утренний туман. Навстречу им шли Чарити с Огастой. Чарити ходила в дом Клодии за новыми платьями, в частности, за платьем для бала, которое шили в большой спешке. Она взяла с собой Огасту, чтобы девочка поиграла с сыновьями Клодии. Каким образом Чарити удалось добиться у герцога разрешения для Огасты покинуть классную комнату в разгар занятий? Она просто попросила об этом его светлость и мисс Превенси, гувернантку.
 И его светлость отпустил девочку просто потому, что его попросила об этом невестка?
 – Конечно, – ответила жена, когда маркиз задал ей этот вопрос. – Он согласился со мной. Ему тоже было бы жаль, если бы девочка провела такое прекрасное утро в душной классной комнате.
 Энтони заметил, как покраснела жена при встрече с ним. Конечно, она вспомнила прошлую ночь, которую ему бы хотелось забыть. Он обратился к грязной и взлохмаченной Огасте. Та наконец-то выглядела как нормальный восьмилетний ребенок.
 – Ты напоминаешь мне, Огаста, – сказал маркиз, поднося к глазам свой лорнет, – как мы лазили по деревьям, играли в салочки и в прятки.
 Девочка испуганно посмотрела на него.
 – Конечно, ты переоденешься, умоешься и причешешься до того, как его светлость заметит тебя за обедом. А если он вдруг пригласит меня в библиотеку и начнет допрашивать, я, сжав зубы, поклянусь, что встретил тебя на мосту и ты была совершенно чистая. Даже на подошвах твоих туфелек не было ни пылинки.
 Сморщив нос, Огаста улыбнулась ему широкой солнечной детской улыбкой.
 Камердинер поправил узел его шейного платка и подал черный вечерний сюртук. Да, подумал маркиз, день прошел хорошо. В доме готовятся к празднику, граф Тилден с женой и дочерью еще гостят в Инфилде. Но предстоят гораздо более важные дела, чем налаживание хороших отношений с братьями и сестрами. Вообще это не входило в его планы, когда он решил вернуться домой. Ему нужно уладить все вопросы с отцом. И ему нужно разобраться со своей женой.
 Вскоре он должен отправить ее восвояси, так он решил сегодня. Во-первых, она уже выполнила свою задачу. Его признали женатым, человеком, которому нельзя указывать, как ему жить. Во-вторых, ей будет проще уехать сейчас, пока его семья к ней не привыкла. Это нужно уладить раз и навсегда. И потом, она должна уехать сейчас, чтобы не увеличилась опасность того, что он сделает ей ребенка, И пока он не свыкся окончательно с ее постоянным присутствием в соседней спальне.
 Он нанял мисс Чарити Дункан на службу. Она вовсе не обязана согревать его постель по ночам.
 Маркиз Стаунтон наклонился к зеркалу, чтобы поправить булавку в шейном платке, и замер. На его пальце сияло кольцо с бриллиантом. А какие драгоценности есть у его жены? Чем она может украсить себя? По крайней мере, на балу она уже не будет в этом ужасном сером платье. Модистка Клодии закончила шить ее бальный наряд. Энтони надеялся, что платье будет очаровательным и модным, из подходящей ткани. Но у нее не будет драгоценностей к этому туалету.
 Конечно, это и было главным в его плане: привезти в Инфилд жену из обедневших дворян и доказать своей семье, что для него не имеют значения обычные причины, по которым женятся мужчины их круга, – происхождение, богатство, модная одежда и красота.
 Но сейчас, как ни странно, маркиз Стаунтон чувствовал свою вину перед женой. Как она чувствовала себя в последние дни среди членов его семьи и гостей отца, от которых она так отличается? Как будет она чувствовать себя сегодня вечером в своем новом бальном наряде, если на шее, в ушах и на запястьях не будут сиять драгоценности? Она ведь его жена, следовательно, она – старшая по положению среди всех дам, которые будут присутствовать на балу. Среди соседей уже прошел слух, что бал, на котором якобы должны были отпраздновать помолвку маркиза Стаунтона, на самом деле дают в честь его женитьбы.
 Почему он не подумал о свадебном подарке для нее: браслет, ожерелье, кольцо? Даже Анна, которая весной шесть недель была его любовницей, получила в подарок рубины.
 Энтони закрыл глаза и задумался. У него есть медальон на золотой цепочке, который мать подарила ему на восемнадцатилетие. В медальоне хранилась миниатюра – портрет матери. Целый год после смерти матери он не снимая носил этот медальон. Сейчас медальон был с ним. Еще у него было жемчужное ожерелье – он купил его для одной молодой балерины, которую собирался взять в любовницы вместо Анны. Потом, правда, он передумал и решил, что ему не нужна любовница из дам полусвета. Жемчуг вес еще был у него. Он привез ожерелье с собой, собираясь подарить Марианне или Огасте.
 Маркиз отпустил камердинера и достал жемчужное ожерелье. Оно было великолепно. Стаунтон всегда был щедр к своим настоящим или будущим любовницам, цинично полагая, что щедрый покровитель имеет право на лучшие услуги.
 Он понятия не имел, как будет выглядеть ее новое платье. И даже какого оно цвета. Жена только засмеялась, когда он спросил ее об этом. При этом она выглядела очень хорошенькой и совсем юной. Она сказала, что это секрет. Но не важно, жемчуг подходит ко всему. Энтони согрел жемчужины в руке. Можно было бы, конечно, возразить, что он ничего ей не должен, поскольку соглашение, которое они в конце концов подписали, обеспечивало ей очень хорошую оплату. Но мисс Дункан хорошо выполнила свою работу. Даже больше, чем хорошо. Хотя жемчуг – не плата за ее благосклонность. Он, нахмурившись, посмотрел на ладонь. Эта мысль неуместна. Ведь она его жена.
 Он подарит ей жемчуг, потому что она его жена. Это будет его свадебным подарком, несмотря на то, что у них не обычный брак.
 Маркиз постучал в дверь будуара. Дверь открыла горничная и, сделав реверанс, сообщила, что миледи нет. Она только что спустилась в гостиную, куда ее пригласил его милость.
 Хорошо. Стаунтон опустил ожерелье в карман и тоже пошел вниз. Его светлость хочет продемонстрировать такое расположение к невестке, которое он никогда не оказывал своим детям. Конечно, он делал это намеренно. Он хотел досадить своему сыну, убедить его, что совершенно не потрясен тем, что будущая герцогиня из низших слоев дворянства и еще совсем недавно работала гувернанткой.
 Это не важно. Маркиз не расстроился. Его радовало, что его светлость расточает знаки внимания Чарити. Ему не терпелось увидеть жену в новом бальном платье. Хорошо, он вручит ей свой подарок при всех и сам застегнет ожерелье у нее на шее. Может быть, она поблагодарит его своей теплой улыбкой.
 Бальное платье было из белого шелка с туникой из белого кружева, расшитого золотыми розочками. По подолу, на манжетах коротких рукавов и по линии выреза, довольно низкого, как того требовала мода, розочки располагались более часто. Клодия дала Чарити пару длинных вечерних перчаток золотого цвета и настояла, чтобы она их обязательно надела. Ловкие руки горничной сотворили чудо с ее волосами – это были сплошные локоны и завитки, но прическа совсем не выглядела детской для ее возраста и положения замужней дамы.
 Глядя в зеркало, Чарити нашла себя красивой и очаровательной. И она улыбнулась своему отражению и своей самонадеянности. Не важно, самонадеянная она или нет. Она все равно никому не собиралась поверять свои мысли. Она считала, что выглядит очень-очень красивой. Она ощущала себя как принцесса, отправляющаяся на свой первый большой бал. Она – маркиза Стаунтон, невестка герцога Уитингсби, и она идет на свой первый бал как почетный гость. У нее дух перехватило от великолепия бального зала, когда она сегодня после обеда заглянула туда. Она даже будет встречать гостей вместе с герцогом и своим мужем.
 Сочтет ли ее красивой муж? Не важно, если нет, решила она. Но конечно, это имеет значение. Прошлой ночью он находил ее желанной. В течение всего дня она часто вспыхивала при воспоминании о прошлой ночи. Она не знала, хотел ли Энтони просто женщину, которая была рядом, была доступна, или он хотел именно ее. Не важно, считает он ее привлекательной или нет. Нет, важно. Чарити улыбнулась своему отражению в зеркале. Она намерена получить удовольствие сегодня вечером. Она забудет, что все это лишь та время. Забудет, что она в некотором роде Золушка, за исключением того, что принц не будет разыскивать ее по окрестностям, держа в руке башмачок, когда она исчезнет. Она просто будет веселиться.
 Чарити с нетерпением ждала, когда за ней придет муж, чтобы сопровождать ее в гостиную. Сначала нужно будет высидеть ужин, пока собираются приглашенные на бал гости. Но для нее этот вечер начнется, как только она покинет свою комнату. Интересно, какое впечатление произведет она на всех теперь, когда одета соответственно своей роли. Ей хотелось бы знать, как муж посмотрит на нее, когда войдет в ее будуар. Она намеревалась смотреть ему прямо в лицо, чтобы заметить самую первую реакцию.
 Она надеялась, что Энтони одобрит ее внешний вид. Услышав стук в дверь, Чарити широко улыбнулась и кивком головы велела горничной открыть дверь. Она несколько охладила свой пыл: не пристало выглядеть как восторженная школьница. Но улыбка сама по себе исчезла, когда вместо мужа в дверях показался слуга. Его милость просит оказать ему честь и пожаловать к нему в гостиную. Чарити заколебалась. Муж должен вскоре появиться. Постучать в его дверь? Но, несмотря на их родственные и интимные отношения, маркиз Стаунтон не похож на человека, с которым можно позволять себе такие вольности.
 – Когда придет милорд, Уинни, – сказала она горничной, – скажи ему, что герцог пригласил меня в гостиную. К счастью, она уже была хорошо знакома с членами семьи и не боялась войти одна в гостиную. Она была уверена относительно своей внешности. Ни показалось, что слуга, открывший, перед ней дверь в гостиную, потрясен ее видом. Но потом поняла, насколько абсурдна такая мысль. Слуги слишком хорошо вышколены. Они не выразят удивления, даже если в гостиную войдет стадо слонов в розовых юбочках.
 Клодия приветливо улыбнулась Чарити, а Уильям поджал губы и стал очень похож на своего брата. Марианна удивленно приподняла брови, а Ричард ограничился легким поклоном. Чарлз выглядел неотразимо. Он склонился к ее руке и с озорной улыбкой сказал, что Тони – счастливчик. Граф Тилден с семьей еще не спустился в гостиную. Его светлость стоял спиной к камину, заложив руки за спину, и смотрел на нее своими умными глазами. Чарити улыбнулась свекру и присела в реверансе.
 – Вы хотели меня видеть, отец? – спросила она. Его лицо было не таким серым, как обычно. Наверное, он отдохнул, как она ему советовала. Он ей обещал.
 – Да. Подойдите ко мне, дорогая, – приветливо сказал он.
 Чарити подошла к нему и улыбнулась. Все остальные члены семьи смотрели на них. Она заметила: герцог что-то держал в руке, когда он вынул руки из-за спины.
 – В день нашей свадьбы я сделал ее светлости подарок. Теперь, когда ее нет, он вернулся ко мне. Я желаю передать этот подарок той, которая однажды будет носить титул ее светлости и займет ее место. Жене моего старшего сына. Вам, моя дорогая.
 Она посмотрела на его ладонь. Это был большой прекрасный топаз, обрамленный бриллиантами и вставленный в короткое ожерелье из бриллиантов. Это была богатая и тяжелая драгоценность, стоившая, вероятно, целое состояние. У Чарити горло пересохло, но не из-за стоимости ожерелья. Подарок имел другую ценность. Это был подарок герцога жене, свадебный подарок. И теперь он дарит его ей? Ожерелье прекрасно подходило к ее туалету, хотя было слишком тяжело для ее воздушного платья. Но это не имеет значения. Ожерелье слепило глаза, и Чарити заморгала.
 – Отец… – Она посмотрела герцогу в глаза. – Вы, наверное, очень любили ее.
 Ужасно глупые, совершенно неуместные слова. Она сама не знала, почему произнесла, скорее, прошептала их.
 Даже если бы ее попросили, Чарити не могла бы выразить словами, что случилось. Глаза старого герцога сначала превратились в сталь. Потом подернулись теплой влагой. Трудно объяснить, но она почувствовала, как они со свекром стали близки друг другу.
 – Да, – еле слышно произнес он. Вряд ли это услышал кто-нибудь еще, кроме нее.
 – Повернитесь, я застегну ожерелье, – сказал герцог.
 Чарити повернулась и встретилась взглядом с Марианной. Глаза ее были полны недоверия, негодования и зависти. Марианна – старшая дочь герцога. Она должно быть, ожидала, что самую дорогую драгоценность матери отец отдаст ей – или она достанется ей после его смерти. Чарити чувствовала на шее холод, тяжесть и присутствие чего-то чужого. Свекор застегнул ожерелье, положил руки ей на плечи и повернул ее к себе.
 – Теперь оно на своем месте, – сказал он и, к ее великому удивлению, склонив голову, расцеловал в обе щеки.
 – Благодарю вас, отец, – сказала она. Ее переполняла благодарность, чувство неловкости, любовь. Она так волнуется за него. Неизвестно почему, но она чувствовала глубокую печаль и нежность. Она любила его. Он – ее отец, отец ее мужа.
 Очень опасная мысль.
 Чарити немного отодвинулась в сторону, чтобы отвлечь его внимание от себя. Чтобы оправдать это движение, она взяла рюмку ликера с подноса, стоявшего на буфете. Только Чарити допила ликер, как дверь в гостиную отворилась, и появился ее муж. Она стояла очень тихо, ожидая, когда он заметит ее. В своем темном вечернем костюме, белоснежной рубашке с кружевами, он выглядел еще красивее, чем всегда. И еще более мрачным. Но если она когда-нибудь и боялась его немного, то теперь никакого страха не испытывала. Ей только хотелось, чтобы некоторые воспоминания оставили ее… Но сегодня вечером она не будет прогонять их из своей памяти. Этим вечером она решила наслаждаться в полную меру.
 Их глаза встретились почти сразу. Как недавно сделал его отец, маркиз внимательно осмотрел ее с головы до ног. Она прочитала в его глазах восхищение и что-то менее приятное, чем восхищение. Она улыбнулась ему.
 Потом Энтони остановил взгляд на ее шее.
 Что-то в его взгляде насторожило ее. Ей стало холодно, дыхание перехватило. Она почувствовала опасность, хотя выражение его лица не изменилось и он не сделал ни одного движения. Даже медленно направляясь к ней, муж не изменил выражения лица. Ее охватила паника. Ей захотелось повернуться и бежать. Но она не могла разобраться в своих чувствах. И она продолжала улыбаться мужу.
 – Где вы это взяли? – спокойным, но колким голосом спросил маркиз. Его глаза стали вдруг совершенно черными.
 Чарити поднесла руку к ожерелью.
 – Оно принадлежало вашей матери, – сказала она, сознавая, как глупо это звучит.
 – Где вы его взяли? – повторил маркиз, гневно раздувая ноздри.
 – Ваш отец дал его мне, – сказала Чарити, – Это свадебный подарок. Оно очень красивое.
 «Мне нужно вернуть его перед отъездом», – подумала она. Произнести эти слова вслух она не могла – их разговор слушали. И слушали очень внимательно.
 – Снимите его, – потребовал маркиз.
 – Ваш отец… – Снимите, побледнев от гнева, настаивал он. И внезапно Чарити почувствовала страх.
 Она недостаточно быстро подняла руки. Маркиз схватил топаз и рванул ожерелье. Замок выдержал, а Чарити сморщилась от боли.
 – Повернитесь, – приказал муж.
 Она повернулась к нему спиной и наклонила голову.
 Казалось, он бесконечно долго возился с застежкой, но, наконец, Чарити почувствовала, что тяжесть спала с ее шеи. Она не подняла головы и не обернулась. Все члены семьи в выразительном молчании стояли у нее за спиной. В гостиной было так тихо, что отчетливо можно было расслышать слова, сказанные мужем герцогу, который продолжал стоять у камина.
 – Это – ваше, я полагаю, – сказал он.
 – Нет, Стаунтон. Оно принадлежит леди Стаунтон. Я подарил его ей, – спокойно сказал герцог Уитингсби.
 – Я отказываюсь от этого подарка, – резко возразил маркиз. – Я сам буду покупать своей жене платья и драгоценности.
 – Ожерелье принадлежит теперь маркизе Стаунтон. Мне оно не нужно, – сказал герцог.
 – Тогда оно останется здесь, пока кто-нибудь не подберет его, – заявил маркиз. На пол что-то упало.
 В это мгновение открылась дверь в гостиную и вошли граф Тилден с женой и дочерью.
 Чарити обернулась и заметила, как Уильям попытался незаметно поднять ожерелье. Она успела заметить только это. Не поднимая головы, Чарити поспешно выбежала из гостиной. Она даже не знала, хватит ли у нее сил подняться в свою комнату за вещами. Ей была невыносима даже мысль о том, чтобы задержаться в Инфилд-Парке даже на минуту. Но чья-то рука удержала ее, когда она собралась бежать.
 – Чарити? – услышала она голос Чарлза.
 – Нет, оставьте меня! – крикнула она, пытаясь вырвать свою руку.
 Но он стоял перед ней, не отпуская ее. И она уткнулась ему в грудь. У нее уже не было сил оттолкнуть его. Она прижалась лицом к его груди и зарыдала.
 – Позвольте, я провожу вас в вашу комнату, чтобы вы могли прийти в себя, – предложил Чарлз. – Вы поступили совершенно правильно. Не сомневайтесь в этом. Вы просто оказались между ними. Вы ни в чем не виноваты.
 – Да, она ни в чем не виновата, – послышался за ее спиной знакомый голос. – Я позабочусь о ней, Чарлз.
 – Только если дашь честное слово, что не причинишь ей вреда, – твердо сказал Чарлз. – У нее кровь на шее.
 – Даю слово, – сказал маркиз. Голос его звучал слабо и глухо.
 – Думаю, сегодня утром ты намекал именно на это, – сказал Чарлз.
 – Да, – подтвердил маркиз. – Он – исчадие ада, Чарлз. Наш отец – сам дьявол, только в обличье аристократа. Пойдемте со мной, Чарити, прощу вас. – Он коснулся ее плеча.
 Чарити выпрямилась.
 – Благодарю вас, Чарлз. Надеюсь, я не измяла ваш шейный платок, – сказала она.
 – В любом случае он не такой изысканный, как у Тони, – улыбнулся Чарлз. – Я свой завязывал сам.
 И он вернулся в гостиную.
 – Идемте, пожалуйста, со мной, – сказал муж, мягко прикасаясь своим носовым платком к царапине на шее, которую Чарити только теперь почувствовала. – Обещаю, что больше не причиню вам боли.
 Энтони провел жену в маленький салон рядом с гостиной и закрыл за собой дверь.
 – Вы, как правильно сказал Чарлз, попали между нами, – сказал он, осторожно усаживая Чарити в кресло. – Это ожерелье принадлежало моей матери. Она обещала оставить его мне. И перед самой смертью отдала. Ей очень хотелось, чтобы ожерелье было у меня. Мать всегда говорила, что я – самое дорогое в се жизни. После похорон отец не обнаружил ожерелья среди драгоценностей жены. Я в это время был на прогулке – поехал покататься верхом, чтобы прийти в себя после треволнений того дня. Вернувшись домой, я нашел отца в своей комнате. В руках он держал это ожерелье. Его светлость обвинил меня в воровстве и не хотел слушать никаких оправданий, никаких объяснений. Он выпорол меня. Я мог бы сопротивляться, ведь мне было уже двадцать лет. Физически я был не менее силен, чем герцог. Но я не сделал даже попытки сопротивления. Однако я предупредил его, чем все кончится, если он осуществит свое намерение.
 – И вы покинули этот дом, – договорила за него Чарити.
 – Да, – подтвердил Энтони и подул на ее шею. – И поклялся никогда не возвращаться сюда. Но вернулся. На моих собственных условиях.
 – Со мной, – добавила маркиза Стаунтон.
 – Да. Сейчас я злился не на вас, – сказал он. – Меня ослепил гнев. Конечно, это меня не извиняет. Прошу у вас прощения.
 – Его светлость специально дал мне ожерелье, – догадалась Чарити. – Он хотел как можно сильнее оскорбить и унизить вас.
 – Вы с самого начала были абсолютно правы, сказав, что будете просто пешкой в чужой игре. Я причинил вам боль, сожалею. Очень болит?
 – Нет, – ответила Чарити, вставая с кресла. – Совсем не больно. Нам нужно присутствовать на ужине.
 – Сейчас? – засмеялся он. – Я собираюсь сегодня же увезти вас отсюда. Мы вернемся в Лондон. А потом вы скажете мне, где хотите обосноваться, и я вам помогу устроиться. Вы очень хорошо все сделали. И заслужили покой и безопасность.
 – Нам нужно присутствовать на ужине, – твердо сказала маркиза, – и на балу. Может быть, вам, сударь, не хватает мужества, но у меня его достаточно. Вы однажды уже сбежали из дома, но оказались не в состоянии сбежать от демонов, духов, – называйте их как хотите. Думаю, хорошо поразмыслив, на этот раз вы не убежите.
 Маркиз взглянул на жену, и на лице его появилось какое-то непонятное выражение. Наконец он глубоко вздохнул, – Ну, значит, мы идем на ужин, моя маленькая серая мышка, – сказал Энтони. – Не наденете ли вот это? Вам не будет больно?
 На ладони у него лежало жемчужное ожерелье. Жемчужины были нежные и необыкновенно красивые. Чарити хотелось заплакать.
 – Это подарок, – сказал маркиз Стаунтон. – Буду вам очень благодарен, если вы наденете их. Вообще-то это мой свадебный подарок вам.
 – Конечно, я надену их, – сказала она, поворачиваясь к мужу спиной так, чтобы он мог застегнуть замок. – Жемчуг такой красивый.
 – Но далеко не такой красивый, как его обладательница, – сказал Энтони.




 Глава 14


 Оказалось, что выдержать ужин было не так уж и трудно. Его светлость держался как обычно, маркиз – тоже. Это значит, что оба были молчаливы, корректны и вежливы. Для Энтони стало второй натурой скрывать свои чувства – никто даже не догадывался об их существовании.
 Только жена догадывалась. Она сидела на своем месте в конце стола. Соблазнительно красивая, улыбающаяся, оживленная. С розовыми щеками и сияющими глазами, но похоже, от ее проницательного взгляда не укрылась его обеспокоенность. Ему казалось, что жена видит его насквозь. Возможно, это была странная мысль. Странно было и вообразить, будто она так же проницательна в отношении его отца и видит, что за фасадом ничего нет. Только холод и пустота. Возможно, там скрывается дьявол.
 Не очень сложно было встречать гостей у входа в бальный зал, приветствовать их, представлять новую маркизу соседям и знакомым. Это было нетрудно, потому что между ним и отцом стояла она – такая же оживленная, очаровательная, красивая, как и за ужином.
 Маркиз Стаунтон улыбкой, поклонами и короткими разговорами встречал прибывающих гостей, но мысли его был далеко. Сколько бы он ни раздумывал, результат всегда был один и тот же. Всего неделю назад он и не подозревал о существовании некой мисс Чарити Дункан. Прочитав ее письмо, он, подумав, положил его в стопку писем, которые его заинтересовали.
 А теперь, неделю спустя, он влюбляется в нее. Эта мысль появилась в его голове совершенно неожиданно, и он нетерпеливо отбросил ее. Он уже не мальчик, чтобы поддаваться глупым эмоциям.
 – Никогда в жизни я так не волновалась, – с улыбкой заметила ему Чарити.
 Энтони удивленно поднял брови. Ему это и в голову не могло прийти. Казалось, она всю жизнь только и делала, что принимала высокопоставленных гостей.
 – Даже в день нашего приезда в поместье? – спросил он.
 Чарити засмеялась:
 – В тот день я не нервничала. Я была в ужасе.
 Несмотря на то, что его светлость так отвратительно обошелся с ней этим вечером, Чарити все-таки заговорила с ним. Она коснулась его руки и спросила:
 – Не хотите ли присесть, отец? Никто не обратит на это внимания. Почти все гости уже прибыли, а опоздавших встретим мы с Энтони.
 Она говорила с искренней озабоченностью, почти с любовью.
 К удивлению маркиза, герцог позволил отвести себя к свободному креслу. Самого маркиза состояние его светлости совершенно не волновало. Он не останется здесь, чтобы заниматься здоровьем отца или делами Инфилда. Завтра они с женой уже будут на пути в Лондон. Она выберет себе дом, который ей понравится, и он поможет ей удобно устроиться в нем. А сам будет жить по-старому, как будто и не было этого короткого перерыва.
 Они еще некоторое время встречали гостей, а потом нужно было открывать бал. Гостям уже не терпелось потанцевать. Бальный зал в Инфилде выглядел очень празднично, вынужден был признать маркиз. Он был великолепнее, чем большинство бальных залов в Лондоне, которые ему довелось видеть. Бал, задуманный в честь помолвки, быстро превратили в бал в честь его женитьбы. Цветы, ленты и банты, украшавшие огромный зал, были выдержаны в белом цвете. Его светлость знал толк в подобных вещах.
 А умеет ли его жена танцевать? – вдруг подумал маркиз. Но конечно, она предупредила бы его, что не умеет. И действительно, Чарити танцевала очень легко и грациозно. Как заметил маркиз, Уилли танцевал с леди Марией. Сам он до сих пор обменялся с девушкой лишь несколькими любезными словами. Однако не похоже, что у нее разбито сердце. По крайней мере, ему хотелось на это надеяться. Он не сомневался, что она тоже стала жертвой двух деспотов, считавших себя вправе распоряжаться жизнью своих детей. Может быть, теперь у нее появится возможность самой выбрать себе мужа. Однако верилось в это с трудом.
 Энтони заметил, что отец наблюдает за происходящим, как король со своего трона: с гордым и неприступным выражением лица, которое снова приобрело сероватый оттенок. Но сын решил не обращать внимания на это обстоятельство. Даже серьезная болезнь не могла помешать герцогу в его дьявольских кознях. Он вспомнил, как всего несколько часов назад, ослепленный гневом, попытался сорвать ожерелье своей матери с шеи жены, так что на шее у нее появилась кровь.
 И еще ему вспомнился день похорон матери. Он тогда вернулся с прогулки верхом, утомленный печальными переживаниями предыдущих дней, и обнаружил отца в своей комнате. На какой-то момент, на долю секунды, сердце его подпрыгнуло от радости. Он подумал, что отец пришел к нему, чтобы разделить боль утраты. А потом увидел топазовое ожерелье в его руках.
 По ходу танца он и его жена должны были пройти мимо друг друга, спина к спине.
 – Улыбайтесь, сударь, – успела сказать Чарити. – Это – самая лучшая месть его светлости.
 И вот они уже снова оказались в разных рядах и могли только обменяться взглядами. Маркиза улыбалась, отчего все ее лицо преображалось. «Может быть, – с удивлением подумал он, – это маска, которая скрывает ее истинные чувства?.. Неужели она действительно чувствует себя такой счастливой?» Ведь очень недавно ее опозорили перед всеми членами семьи. Ей сделали дорогой подарок, и можно сказать, что сам герцог Уитингсби принял ее в члены семьи. А потом появился муж, был с ней холоден, сорвал с шеи ожерелье и оставил ее. И все случилось из-за его ссоры с отцом.
 Чарлз первым позаботился о его жене. Впервые за все дни их знакомства она утратила самообладание и без сил прильнула к его брату.
 Теперь жена снова предстала перед его семьей. Не сбежала, хотя у нее и была такая возможность – он хотел немедленно увезти ее из этого дома. Маркиза встретилась с членами семьи без злости, холодной сдержанности и упреков. Наоборот, она улыбается, излучает очарование и доброжелательность. С достоинством, которое пристало герцогине.
 Ради него? Она делает это ради него? Или потому, что они заключили сделку, и она намерена во что бы то ни стало получить щедрое вознаграждение, которое обеспечит ее до конца жизни? Или она поступала так ради себя самой? Чтобы показать всем, что не стыдится своего скромного происхождения и достойна называться благородной дамой?
 Он действительно влюбился в нее. На этот раз Энтони не стал прогонять от себя эту мысль. Они встретились в танце лицом к лицу, и он улыбнулся жене.
 – Вам нужно улыбаться как можно чаще, – успела сказать ему Чарити. – Это ваше смертельное оружие.
 Она намекает на мою улыбку, догадался маркиз. Она флиртует со мной, подумал он, и сердце его забилось сильнее. Нет, этого не может быть. Она просто играет свою роль, и делает это превосходно. Все восхищаются ею, несмотря на ее довольно скромный наряд, а может быть, именно поэтому. Она выглядела такой свежей, необычной, невинной и…
 Чем скорее он поможет ей устроиться в Лондоне, тем скорее сможет вернуться к своему прежнему образу жизни. Спокойная жизнь. Ему больше не хочется неспокойной жизни. Слишком много боли он уже испытал.
 Джентльмены стояли теперь напротив дам. Маркиз поклонился жене. Этот поклон означал окончание танца. Он взял жену за руку и подвел ее к Клодии.
 – Окажите мне честь и позвольте пригласить вас на вальс после ужина, любимая, – сказал Энтони, с удовольствием пользуясь возможностью назвать жену любимой. Он поклонился и поцеловал ей руку. Клодия с улыбкой наблюдала за ними. – Вы оставите этот танец за мной?
 – Вальс? – переспросила Чарити. – Да, конечно. Но не думаю, что у меня будет так много претендентов на этот танец, что мне нужно резервировать его для вас.
 Их разговор прервало появление сэра Джона Сиондса, старшего брата Клодии. Он пригласил маркизу Стаунтон на кадриль, которая должна была сейчас начаться. Жена выглядела приятно удивленной, отметил про себя маркиз.
 Во время бала Чарити сделала открытие, даже два. Первое открытие состояло в том, что маркиза Стаунтон оказалась очень важной персоной, и на всех джентльменов, желающих танцевать с ней, не хватило танцев. Чарити насмешливо подумала: кто из этих джентльменов заметил бы ее присутствие на балу, если бы она явилась на него одетая в свое старое серое шелковое платье?
 Второе открытие было гораздо более важным, и ей очень хотелось обсудить его с кем-нибудь. Но Клодия, с которой она могла бы поговорить, в перерывах между танцами все время была окружена людьми, как, впрочем, и сама Чарити.
 Чарлз не сводил глаз с леди Марии Лукас. А леди Мария Лукас не сводила глаз с Чарлза. Они танцевали уже второй танец вместе и постоянно оглядывались друг на друга, если танцевали с другими партнерами. За обедом они сидели не рядом, но у них была возможность разговаривать.
 Они были прекрасной парой, подсказал Чарити ее материнский и женский инстинкт. Пенни заметила быт этот особый блеск в ее глазах и принялась бы посмеиваться над сестрой – поэтому Чарити постаралась скрыть его. Чарлз и Мария подходят друг другу по возрасту, оба красивы и, возможно, дружны. Ведь граф Тилден за последние годы часто приезжал с семьей в Инфилд. Возможно, Чарлз и Мария детьми играли вместе. Он на три года старше ее. Может быть, девочка восхищалась им. А он был ее защитником. Нетрудно представить, что детская дружба могла перерасти в любовь. «Интересно, согласится ли граф Тилден на брак своей единственной дочери с младшим сыном герцога, простым лейтенантом кавалерии», – гадала Чарити.
 .. За ужином маркиза Стаунтон была рассеянна и не уделяла должного внимания своему соседу за столом. К действительности ее вернул взгляд мужа, сидевшего напротив. Маркиз, как всегда, выглядел холодным, высокомерным и смотрел на нее непроницаемым взглядом, поджав губы. Но ему ни на миг не удалось обмануть жену. Инцидент с топазовым ожерельем подействовал на него гораздо сильнее, чем на нее. Он просто потряс его, разбередив душевные раны, которые маркиз так старательно скрывал долгие годы.
 А вот и ее свекор. Он сидит рядом с графом Тилденом и двумя дамами, имена которых она забыла. Лицо старого герцога, как всегда, надменно и замкнуто. Как глупы бывают люди. Но она, однако, снова предалась своим мыслям, укорила себя Чарити. Она улыбнулась и приняла участие в разговоре за столом.
 Вальс, обещанный мужу, начался сразу после ужина. Дома они никогда не танцевали вальс, когда у них бывали гости. Однако Филип где-то научился вальсировать и обучил сначала ее, потом Пенни, а затем уж и Мэри. Они очень веселились, танцуя этот смешной танец. И с тех пор Чарити часто мечтала о том, что когда-нибудь будет танцевать вальс в настоящем бальном, зале с настоящим кавалером. Брата ведь нельзя считать настоящим кавалером. А муж – это самый настоящий кавалер.
 – Я знаю па вальса, – сказала Чарити мужу, когда они приготовились танцевать, – но никогда еще не танцевала. Надеюсь, я не опозорю вас и не отдавлю вам ноги.
 – Все будет хорошо, если вы разрешите мне крепко обнять вас за талию, – сказал он.
 Чарити очень хотелось бы избавиться от неприятной привычки краснеть при малейшем намеке на комплимент. Она уже краснела, когда он сравнил красоту жемчужного ожерелья и его владелицы. И теперь произошло то же самое. В его глазах за опущенными веками было что-то такое… Чарити узнала этот взгляд. Прошлой ночью она узнала, что такое чувственное напряжение.
 – Надеюсь, этого не потребуется, – ответила она. Выражение его лица не изменилось. Но глаза улыбнулись. От этой лукавой улыбки у нее ноги сделались как ватные. Надо было позволить ему увезти ее в Лондон, как он и предлагал.
 Чарити зря беспокоилась. После первых робких шагов ритм вальса захватил ее, и все получалось очень хорошо. Да и как могло быть иначе, если у нее был такой превосходный партнер? Он кружил ее по периметру зала, и ей казалось, что она не касается ногами пола. Она никогда еще не была в таком приподнятом настроении. И не только в приподнятом настроении. Муж, не отрываясь, смотрел ей в глаза, лишь иногда переводя взгляд на лицо и плечи. И эта странная улыбка не исчезала. Его очень темные глаза стали прозрачными.
 – Вас уже пригласили на следующий танец? – спросил маркиз.
 Чарити покачала головой. Она не пропустила ни одного танца, но, кроме вальса, никто не ангажировал ее на танец заранее.
 – Значит, вы останетесь со мной, – сказал Энтони. – А поскольку в Инфилде правила этикета соблюдаются очень строго, то третий танец подряд я не смогу танцевать даже со своей собственной женой. Поэтому, сударыня, мы с вами прогуляемся. Мы пойдем к озеру. Если, конечно, вы согласны на полчаса покинуть праздник.
 Первой мыслью было: неприлично оставаться наедине с мужчиной. Потому что Чарити уже по опыту знала, что, предлагая женщине прогуляться, мужчина обычно надеется не только подышать свежим воздухом. Маркиз Стаунтон, наверное, хочет позволить себе вольности.
 Может быть, она опасается его поцелуев? Но это очень глупо, если вспомнить, что они позволяли себе в постели прошлой ночью. Целых три раза. К тому же она его жена. Чарити не смогла бы объяснить себе, почему для нее лежать в постели с мужем – это одно и совсем другое – прогуливаться с ним при лунном свете, когда бал в разгаре. Прогулка гораздо опаснее.
 И очень соблазнительна. Устоять совершенно невозможно.
 – Очень приятно прогуляться по свежему воздуху сударь, – сказала Чарити.
 Глаза его не только улыбались, они так и светились от удовольствия.
 – Вы говорите это таким тоном, будто соглашаетесь на собственную казнь, – насмешливо заметил маркиз.
 Чарити почувствовала, как ее щеки снова вспыхнули.
 Он знал, что она понимает, зачем он пригласил ее на прогулку, – чтобы поцеловать. Чарити взглянула на его губы. Однажды, в день их венчания, она ощутила их легкое прикосновение к уголку ее губ. Тогда она была потрясена до глубины души. А что она почувствует, если муж поцелует ее прямо в губы? Странно, что у нее перехватило дыхание при мысли о поцелуе, если она уже несколько раз ощущала его внутри себя.
 Но поцелуй – это совсем другое дело. Ей стало трудно дышать. Музыка прекратилась. Танец закончился.
 Они останутся на ужин и на бал, сказала она. Они не сбегут. Они останутся и покажут его семье, что такое настоящее мужество. Ну вот, они остались. И даже его светлость вынужден был признать, что все прошло довольно гладко. Бал имел огромный успех. Народу было не меньше, чем на балах в Лондоне. Вряд ли кто-нибудь не принял приглашение, подумал маркиз.
 Своей цели он достиг. Завтра возвратится в Лондон, наладит свою жизнь и жизнь своей жены. Разумеется, отдельно. Что касается его, то для него сегодняшний вечер закончился, а завтра еще не наступило. И между сегодняшним вечером и завтрашним утром есть еще ночь. Он еще не решил, приглашать ли сегодня жену в свою постель. Конечно, он хотел ее. Он уже догадывался, что потребуется время, чтобы угасло его влечение к ней. Придется поработать над собой. И начнет он с того, что устоит против соблазна пригласить ее к себе в постель сегодня. Если он опять будет с ней, то захочет се снова. И с каждым разом опасность наградить ее ребенком будет все больше.
 Сегодня вечером ему хотелось чего-то другого. Чего-то, чему он не мог подобрать подходящее слово. Такое слово, конечно, было, но ему не хотелось произносить его даже про себя. Ему хотелось теплоты, человеческой близости, нежности, даже романтики. Вот, слово выскочило само. Ему хотелось немного романтики. Маркиз смеялся над собой и за это слово, и за чувство, которое оно в нем пробуждало. Но именно этого ему и хотелось.
 Поэтому он пригласил ее прогуляться к озеру. По глазам он понял, что Чарити разгадала его намерения. Ему как-то мешало, что за несколько дней она приобрела сверхъестественную способность проникать в его мысли. Этого не мог делать никто другой с тех дней, когда Уилли был его закадычным другом. Это пугало его. Ему нужно было бы бежать от этой женщины. Ему нужно было бы выбрать себе другую партнершу для танцев, а ей предложить другого кавалера. Ему нужно было бы сразу после бала удалиться в свою спальню и закрыться на ключ.
 Вместо этого он вывел ее через французское окно в прохладу вечернего парка, где прогуливалось несколько пар. Он увлек ее прочь от террасы и прочь от дома – к озеру. Он взял ее за руку, их пальцы переплелись. Рука у нее была теплая, нежная и крепкая. Когда их уже никто не мог увидеть, он отпустил ее руку, обнял за талию и прижал к себе. Поколебавшись, жена тоже обняла его за талию и опустила голову ему на плечо. С тех пор как они покинули бальный зал, не было сказано ни одного слова.
 Трудно представить себе ночь, более подходящую для такой прогулки. Воздух был прохладный, но не холодный. Очень тихо, ни ветерка. Небо ясное, усыпанное звездами. Широкий серп месяца серебрил гладь озера. Подойдя к берегу, маркиз и его жена остановились.
 – Вы видели что-нибудь более прекрасное? – со вздохом спросила Чарити после долгого молчания, которое не создавало им никакого неудобства.
 – Да, – сказал маркиз Стаунтон. – Мне нужно только повернуть голову.
 Он повернул голову и губами легко коснулся ее волос.
 – Где вы научились этим глупым любезностям? – скорее весело, нежели строго, спросила Чарити.
 – Здесь, в Инфилде, – сказал Энтони. – Сегодня. Вчера. Позавчера. «Спокойно, – сказал он себе. – Не говори ничего, о чем потом пожалеешь. Спокойно».
 Она ничего не ответила.
 – Мы с Уилли иногда сбегали по ночам, – сказал он. – Один раз мы купались в озере. Даже сейчас страшно представить, что было бы, если бы нас поймали.
 – Или у вас случились бы судороги, – заметила Чарити.
 – Думаю, запрещение выходить из дома без взрослых по ночам детям только на пользу, правда?
 – Как правило, – согласилась она.
 – Думаю, я буду очень строг со своими детьми, – сказал маркиз.
 Чарити ничего на это не ответила. Энтони внутренне содрогнулся.
 – Если бы я собирался завести собственных детей, – добавил Стаунтон. – Но все-таки детство – золотая пора. Несмотря на все запреты и наказания. Жаль, что у вас не было родных братьев и сестер.
 – У меня были друзья, – возразила Чарити. – И счастливое детство.
 – Очень рад, – сказал Энтони, крепче обнимая ее. – Мне не хотелось бы, чтобы вы были одиноки.
 И тут он почувствовал себя одиноким. С ней он был защищен от одиночества, но есть большая доля вероятности, что завтра все изменится. Они отправятся в Лондон. Там их пути разойдутся. Конечно, он будет считаться ее мужем до конца жизни. Но никогда, наверное, не будет с ней так, как сейчас, когда они просто стоят тихо в лунном свете, глядя на тихое озеро.
 Оставалась только сегодняшняя ночь.
 На него нахлынуло отвращение к одиночеству.
 Когда он повернул ее лицом к себе, Чарити запрокинула голову и взглянула ему в лицо своими огромными синими глазами, хотя на самом деле он не мог рассмотреть их цвет в лунном свете. Он еще не целовал ее ни разу. Он боялся целовать ее, хотя не мог объяснить себе этот страх.
 Одной рукой Энтони прижимал ее к себе, а пальцами другой ласково провел по ее щеке и приподнял ее лицо за подбородок.
 – Почему в тот день ты не позволила мне разглядеть твою красоту? – спросил он.
 – Меня никто раньше не называл красавицей, – сказала Чарити. – Мне очень нужна была эта работа.
 – Моя маленькая серенькая мышка, – нежно сказал маркиз. Он легко провел кончиками пальцев по ее губам и услышал ее вздох. – Тебя когда-нибудь целовали, маленькая мышка?
 – Нет, – шепнула она.
 Она была в постели с мужчиной, но ее никогда не целовали. Он спал с женщинами, но редко их целовал. Он придвинул свои губы так близко, что ощутил тепло ее губ.
 – Все хорошо для начала? – спросил он. – Время подходящее? Мужчина подходящий?
 – Да.
 Он коснулся ее губами, едва коснулся, почувствовал тепло, нежность и сладкое приглашение. Он ощутил ее дыхание на своей щеке, слегка раздвинул губы, чувствуя ее, чувствуя, что она делает с ним. Не с его телом. Он ожидал, что первым отреагирует тело, но случилось не так. Она что-то делала с его сердцем, или с той неведомой частью его тела, которая так называется.
 Он обнял ее за плечи, более решительно прижался к ее губам, попробовал ее на вкус. Она согрела, успокоила, исцелила его.
 Ему было все известно об игре языка. Были времена, когда он этим увлекался, это нравилось ему. Он не тронул ее своим языком, не раскрыл рот. Она раздвинула свои губы, чтобы дать ему нежность и тепло своей сути. Это не было сексуальной встречей. Он был прав, когда боялся этого. Он поднял голову и посмотрел на нее.
 – Спасибо, – произнес Энтони.
 Он увидел, как ее глаза наполнились слезами, и инстинктивно понял, что это не слезы грусти, страха или разочарования. Энтони положил ее голову себе на плечо, и некоторое время они оставались в такой позе, пока Чарити не расслабилась.
 «Все-таки я не влюблен в нее», – подумал Энтони и почувствовал, как его охватывает ужас. Дело совсем не в этом. А ему хотелось, чтобы дело было в этом. Влюбленность – это занятие для молодежи. А он не влюблен в свою жену. Он ее любит.
 – Лучше бы я отвел тебя в бальный зал, – сказал маркиз.
 – Да. – Чарити отстранилась и задумчиво посмотрела на него. Слезы давно высохли. – Вы можете сделать кое-что для меня? Пожалуйста.
 – Да, конечно, – согласился маркиз.
 – Пойдемте со мной в библиотеку, – попросила Чарити, – и подождите там, пока я не вернусь.
 Энтони попытался заглянуть ей в глаза, но Чарити не дала ему никакого объяснения. Он и не будет просить объяснения. Он уже сказал «да».
 – Да, – повторил маркиз. – Я пойду с вами в библиотеку.
 Чарити на мгновение нахмурилась, но муж взял ее руку, они переплели пальцы и пошли к дому. В библиотеку.
 Сегодня он готов сделать для нее все на свете.
 Завтра он предоставит ей свободу.
 Чарити начала понимать, какую ужасную ошибку совершила. Она довольно хладнокровно согласилась на брак, который был не настоящим замужеством, а просто способом обеспечить безбедную жизнь. Она совершила страшный грех. «Я принял вас за охотницу за деньгами». Эти слова Чарлза преследовали ее весь день. Она вышла замуж, наивно полагая, что за несколько недель совместного проживания мистер Энтони Эрхарт не затронет ее чувств. Но ее чувства затронули практически все обитатели Инфилда.
 А теперь Чарити сознавала, что ей придется понести заслуженное наказание за свой грех и глупость. Ее не просто волновала судьба семьи, живущей в созданном ими же самими аду, но она испытывала к ним глубокие личные чувства.
 Она познала страстные объятия в свою первую ночь и в прошлую. Но наверное, ее слишком захватили чисто плотские восторги, чтобы она могла полностью осознать, что происходит с ее сердцем. Это ей стало понятно только во время поцелуя на берегу озера. Поцелуй был удивительно сладким, совсем не таким, как она ожидала. Она предполагала страсть, а нашла нежность, Нежности она меньше всего ожидала от такого человека, как маркиз Стаунтон. Она не поверила бы в это, если бы не испытала на себе. Его губы даже дрожали, когда он целовал ее. Они возвращались через лужайки к дому. Чарити не заблуждалась относительно своего будущего. Она знала, что ее ждет. Но была еще одна ночь. И в эту ночь все казалось возможным. Это была волшебная ночь вне реального времени. И поэтому она, повинуясь внезапному порыву, предложила ему пойти с ней в библиотеку и подождать там. Но чудеса происходили и в других местах.
 Маркиза внезапно остановилась, крепко сжав руку мужа.
 – Посмотрите, – шепнула она. Может быть, ей и не следовало обращать его внимание на это, но она чувствовала, что и он пребывает сегодня в благодушном настроении.
 Мужчина в темном вечернем костюме и женщина в красивом белом платье стояли недалеко от дома. Их скрывал толстый ствол древнего дуба. Он обнимал ее за талию, а она прижималась к нему всем телом. Чарити увидела, как они обнялись еще крепче и поцеловались. Это были Чарлз и Мария.
 – Вряд ли они смогут быть счастливы, – тихо сказал маркиз, увлекая Чарити за собой. – Он, конечно, сын герцога, но – всего лишь младший. Вряд ли это достойная замена наследнику титула, за которого прочили Марию. Ее отец никогда не допустит этого брака. – Голос Стаунтона звучал грустно.
 – Может быть, его удастся убедить, – сказала Чарити. – Чарлз такой очаровательный молодой человек. Мне кажется, они дружили всю жизнь и больше года любят друг друга. Может, для них все закончится добром.
 – Вы, очевидно, из тех людей, что верят в счастливый конец волшебной сказки, – заметил маркиз, но в голосе его не слышалось укоризны.
 – Нет, – сказала она. – Ах, совсем нет.
 А ей так хотелось бы верить в счастливый конец.
 До самого дома они шли молча. В библиотеке было темно, когда они туда вошли. Маркиз Стаунтон зажег канделябр и повернулся к жене, вопросительно подняв брови.
 – Я недолго, – сказала Чарити. – Вы подождете меня здесь?
 – Подожду, – пообещал Энтони. Его глаза – ах, его глаза пугали ее. Она могла заглянуть в их темную глубину.
 Герцог Уитингсби в перерывах между танцами ходил по залу, приветливо беседуя с гостями. Чарити подошла к нему, когда он беседовал с группой своих соседей по имению. Она не запомнила имена этих людей, хотя внимательно слушала, когда они представлялись ей. Маркиза взяла свекра под руку и улыбнулась ему и его собеседникам, ожидая окончания разговора.
 – Ну, моя дорогая, – сказал хозяин дома, – ваш успех обеспечен.
 – Отец, – попросила она, – пойдемте со мной в библиотеку.
 Он надменно поднял брови.
 – Пожалуйста, – настаивала Чарити. – Это очень важно.
 – В самом деле? – спросил герцог. – Настолько важно, что вы предлагаете мне оставить моих гостей, мадам? Ну, хорошо. Думаю, без меня здесь обойдутся.
 Сердце ее колотилось, когда они шли в библиотеку. Она всегда стремилась решать проблемы не откладывая и убеждала других поступать так же. Иногда ей это удавалось, иногда – нет. Но никогда еще ей не приходилось справляться с такой огромной задачей. Что, если она делает все совершенно не правильно? Что, если ее поспешность только навлечет на всех неприятности? Но все-таки ей не верилось, что дела могут обстоять еще хуже, чем они уже есть. Вряд ли она может навредить.
 Ее муж стоял у окна, спиной к двери. Он не повернулся и не сказал ни слова, услышав, как они с герцогом вошли. Он только поджал губы. Герцог тоже не произнес ни слова и не выразил удивления, только на мгновение задержался на пороге библиотеки.
 – Отец, – сказала Чарити. – Не хотите ли присесть? Вот здесь, у камина? Как мне кажется, здесь удобнее, чем за письменным столом. Принести вам что-нибудь? Может быть, виски?
 Герцог опустился в кресло, которое она ему предложила. Внимательно посмотрел на сына. Потом на нее.
 – Ничего не нужно, – отказался он. – Будьте добры, объяснить мне, в чем состоит это важное и неотложное дело.
 Чарити стояла у кресла, положив руку на плечо герцогу.
 – Энтони, – обратилась она к мужу. – Два дня назад вы привезли меня сюда с единственной целью: досадить своему отцу и разрушить все его планы и надежды. Вы специально женились на женщине, гораздо ниже вас по общественному положению и с прошлым, когда ей приходилось своим трудом зарабатывать себе на жизнь.
 – Я не скрывал от вас своих намерений, – сказал маркиз.
 – А вы, отец, вчера и сегодня выказывали мне свое расположение с единственной целью досадить Энтони. Кульминацией вашего плана было топазное ожерелье.
 – Ожерелье все еще принадлежит вам, – заметил герцог. – Я его не забирал назад.
 – Вы оба добились успеха, – сказала Чарити. – По ходу дела я тоже пострадала, но не об этом я хотела сейчас говорить. Вы оба добились того, чего хотели. Вы оба глубоко задеты.
 – Вы оценили ситуацию так, как вам велит ваше доброе сердце, любимая, – сказал маркиз. – У нас с его светлостью сердца не добрые. Я даже сомневаюсь, есть ли они у нас вообще.
 – Почему вы выбрали именно такой способ мести? – спросила мужа Чарити. – У вас был выбор. Вы могли не приезжать в Инфилд, несмотря на приглашение. Вы могли приехать и не жениться на леди Марии. Так вы тоже смогли бы показать отцу, что он не распоряжается вашей жизнью. Почему же вы выбрали именно такой жестокий способ?
 Маркиз долго не отвечал. Он переводил взгляд с отца на жену и обратно. Странная полуулыбка играла в уголках его рта.
 – Потому, что женитьба на достойной женщине всегда была важным долгом герцогов Инфилдских наследников, – наконец сказал он. – Независимо от личных симпатий жениха и невесты. Если наследнику с детства была предназначена в жены какая-нибудь девушка, то он женился на ней, даже если она испытывала к нему глубокое отвращение и была влюблена в другого. Достойный брак, достойная родословная для наследника – это все. И поэтому я женился на вас, сударыня. На женщине, которая ответила на мое объявление о вакансии гувернантки. Да, сэр. Так именно все и было.
 Чарити почувствовала, как напряглось плечо герцога под ее рукой прежде, чем маркиз закончил говорить.
 – А вы, отец? Почему вы выбрали для подарка именно ожерелье с топазом, а не какую-нибудь другую драгоценность? Их у вас, я думаю, немало.
 Как и сын, герцог ответил не сразу.
 – Это был мой свадебный подарок жене, – помолчав, сказал он. И снова последовало продолжительное молчание. – Знак моей любви к ней. Она отвергала мою любовь на протяжении почти двадцати лет. Она лишь холодно выполняла свой долг. Все свое тепло она отдавала детям, особенно старшему сыну. С ним она делилась своими переживаниями. Ему она жаловалась. Перед смертью она передала ему мой подарок. И я выпорол его за это, сударыня, потому что никогда не мог тронуть ее даже пальцем. И никогда не смог бы сделать этого, даже если бы она еще двадцать лет прожила со мной холодная как лед. И еще раз я выпорол его за это же сегодня вечером, вручив подарок женщине, на которой он женился, чтобы продемонстрировать мне свое презрение.
 – Вы никогда не понимали значения слова «любовь», – заметил маркиз.
 – Можете думать, что хотите по этому поводу, – ответил герцог. – Значит, моя дорогая, вы задумали устроить нам встречу, мне и моему сыну, здесь, чтобы мы смиренно испросили друг у друга прощения и зажили бы в любви и согласии то недолгое время, что мне еще осталось.
 Да, именно на это она и надеялась. Теперь, когда герцог своим холодным надменным голосом произнес это вслух, мысль показалась ей самой очень глупой.
 – Я вам говорил, что от нас вы не дождетесь поцелуев и примирения, – сказал маркиз. – Вы слишком добросердечны, любимая.
 – Причина совсем не в герцогине, – сказала Чарити. – Вы оба любили ее. Вот поэтому вы и ненавидели друг друга. Или считали так.
 Маркиз рассмеялся.
 – Его светлость не любил мать, – сказал он. – Все, что он делал, – это держал ее здесь. А ей хотелось бы выезжать в Лондон, в свет. По его милости она рожала каждый год. Для него она была всего лишь женщиной с достойным положением в обществе и соответствующего происхождения, которая должна была продолжать род до тех пор, пока может рожать. Извините, мадам, за грубые слова.
 Герцог вздернул подбородок и прикрыл глаза.
 – Она лишила вас детства и юности, – сказал его светлость. – Груз ответственности за собственную неспособность и нежелание наладить свой династический брак она повесила на шею старшего сына. Ее брак и все, что с этим связано, касалось только ее и меня. Это не должно было касаться никого из детей. Ваша жизнь была омрачена ее потребностью в вашей любви.
 – Очень печально, если женщина может рассчитывать только на любовь и понимание своих детей, – возразил маркиз.
 – Очень печально для ее детей, – подтвердил герцог. – Но я никогда прежде, до сегодняшнего вечера, не критиковал ее светлость, и впредь не буду делать этого. Она была моей герцогиней, моей женой. Более тесных родственных связей не существует, Стаунтон. Если же вы когда-нибудь снова пренебрежительно отзоветесь о своей жене, как вы сделали сегодня, рассказав об обстоятельствах вашей женитьбы, то вы будете не только дураком, но и человеком без чести.
 Они жестко и холодно смотрели друг на друга, не отводя глаз.
 – Думаю, – сказала Чарити, – нам нужно вернуться к гостям. Больше нам здесь делать нечего. Мне очень жаль. Ваши жизни от этого только беднее. Но возможно, вы вспомните когда-нибудь о боли и любви другого.
 – Полагаю, ваша светлость, – заметил маркиз, – вам лучше отправиться в постель, нежели в бальный зал. Мы с женой выполним обязанности хозяев бала. Позвольте мне проводить вас наверх?
 Отец холодно взглянул на сына.
 – Вызовите моего камердинера, – приказал он.
 Маркиз позвонил в колокольчик. Они молча ждали, пока придет слуга, чтобы проводить своего хозяина в спальню. Герцог выглядел сонным и усталым и тяжело оперся о плечо камердинера.
 – Спокойной ночи, отец, – пожелала герцогу Чарити.
 Муж не сразу повел ее в бальный зал. Когда герцог покинул библиотеку, маркиз стиснул ее так крепко, что у нее дух перехватило. Потом он поцеловал ее с такой страстью, какой она ожидала от него там, на берегу озера.
 – Отважная маленькая мышка, – сказал маркиз, наконец отпуская ее. – Голова у нее в облаках, а ноги в зыбучих песках.
 Лицо у него было напряженное и бледное, но в голосе звучала нежность. Чарити скорее ожидала от него какой-нибудь гневной тирады.
 – Нам нужно вернуться к гостям, – напомнила она ему.
 – Да, мы уже идем, – согласился муж, с поклоном предлагая ей руку. И в этом жесте не было ни малейшей насмешки.




 Глава 15


 Теперь ему больше, чем когда-либо, необходимо покинуть Инфилд. Завтра утром. Как можно раньше. Утро уже наступило, но он еще не дал указаний ни горничной жены, ни своему камердинеру собирать вещи в дорогу. Бал закончился очень поздно, и было бы жестоко заставлять усталых слуг укладываться. Однако вопрос о раннем отъезде обсуждению не подлежит. Ему хотелось бы попрощаться перед отъездом с Чарлзом, Марианной, Огастой и Уилли. На этот раз он не собирается уезжать тайком от них. И с отцом он тоже хотел бы попрощаться.
 Маркиз мерил шагами свою спальню. Он остановился и закрыл глаза.
 Может быть, они будут вспоминать боль и любовь друг друга, как она сказала. Мое признание в любви, сказал отец об ожерелье с топазом. Мать всегда говорила ему, что у его светлости вместо сердца – кусок льда. Она откровенно говорила со своим сыном о своем муже. Ошибалась она? Она знала, что ошибается?
 Маркиз решил провести эту ночь в одиночестве. Но он страстно желал свою жену. Ему не верилось, что он выдержит эту ночь без нее. После того как они окажутся снова в Лондоне, ему придется до конца своих дней обходиться без нее. Но сегодня была особая ночь. Пройдет эта ночь, он снова окажется далеко от Инфилда и будет в состоянии справляться со всем в одиночку.
 Энтони почувствовал, как слабеет его решимость. Возможно, он справился бы с собой, если бы это было просто сексуальное влечение. Но это было не так.
 Маркиз негромко постучал в дверь ее спальни. Потом осторожно приоткрыл дверь. Если она уснула, решил маркиз, то он не будет ее будить. Им предстояло долгое путешествие. Ей нужно выспаться.
 Сначала он не заметил ее. Он увидел, что постель разобрана, но жены в постели не было. Она стояла у окна, накинув шаль поверх ночной рубашки. Она оглянулась.
 – Не можете уснуть? – спросил маркиз, приближаясь к ней.
 Чарити покачала головой.
 – Я поступила не правильно? – спросила она.
 – Нет. – Он взял ее холодные как лед руки в свои и стал согревать их. – Вы не должны винить себя за неудачу. Как вы уже поняли, дело не только и не столько в ссоре. Наши разногласия постепенно только усиливались. Вы старались. В ваши обязанности совершенно не входило испытывать нежные чувства к кому-либо из семьи, И меньше всего – к моему отцу и ко мне. Ведь мы обошлись с вами особенно плохо. Но как бы то ни было, вы сделали попытку. Благодарю вас за это. Я не забуду вашей доброты. И думаю, его светлость тоже.
 – Герцог так тяжело болен, – сказала маркиза.
 – Да.
 – Вы его любите.
 – Оставим эту тему, – сказал Энтони. – Вы замерзли, Пойдете со мной в постель?
 – Да, – сказала Чарити. – Да, пожалуйста.
 Она прильнула к нему, положила голову ему на плечо и, облегченно вздохнув, застыла. Она устала настолько, что не может уснуть, сказал себе маркиз.
 Если бы он не понимал, насколько она устала, то занялся бы с ней любовью, когда они оказались в его постели, но теперь Энтони почувствовал, насколько она устала, и внезапно его охватило желание сделать что-нибудь для нее в ответ на то, что она попыталась сделать для него сегодня вечером.
 Энтони обнял жену, прижал к себе, укрыл одеялом и нежно поцеловал в щеку.
 – Спи, – сказал он. – Сейчас я тебя согрею. Спи. Не думай ни о чем, кроме овец или их ног.
 – Овцы, – сонно пробормотала Чарити. – Кто это? Она заснула почти мгновенно.
 Маркиз тоже уснул, но несколько часов спустя его разбудил дворецкий, неожиданно появившийся в спальне.
 Он проснулся и инстинктивно натянул одеяло на плечи жены. С облегчением вспомнил, что она в ночной рубашке.
 – Что случилось? – хрипло спросил маркиз Стаунтон и почувствовал, как жена пошевелилась. – Я стучал, милорд, – оправдывался дворецкий. Он был уже одет, но, как заметил в рассветной мгле маркиз, без своей обычной тщательности. – Его светлость, милорд.
 Маркиз мгновенно соскочил с постели.
 – Герцог заболел? – отрывисто спросил он, хватая свой халат со спинки кресла.
 – Да, милорд, – сказал дворецкий. – Брикстон сказал, чтобы я позвал вас к его светлости, милорд.
 Брикстон был камердинером его светлости.
 – За врачом уже послали? – спросил маркиз, направляясь к двери и на ходу завязывая пояс халата. – Немедленно пошлите за ним. И за лордом Уильямом. Сообщите леди Твайнэм и лорду Чарлзу. Леди Огасту тревожить не нужно.
 – Слушаю, милорд. – Дворецкий был заметно обрадован тем, что с его плеч сняли груз ответственности.
 Маркиз поспешно удалился, даже не вспомнив о жене. Чарити проснулась и тихо лежала в постели.
 «У отца сердечный приступ, от которого он может уже и не оправиться. Он умирает» – с такой мыслью сын поспешил в спальню отца. Герцог лежал в постели. Слышалось его хриплое дыхание. Каждый вздох давался ему с большим трудом. Брикстон обмахивал своего господина большим полотенцем, пытаясь таким образом облегчить ему страдания. Маркиз схватил руки отца в попытке помочь ему, хотя и понимал всю безнадежность этого.
 Он не замечал, как шло время. Марианна уже была в комнате, за ней пришел Чарлз. Потом – Твайнэм, Уилли, Клодия и Чарити. Наконец появился врач, и они отошли в дальний конец комнаты. Врач наклонился к больному, потом выпрямился, посмотрел на них и покачал головой.
 Герцог Уитингсби умирал.
 – Приведите леди Огасту, – сказал маркиз миссис Эйлворд, стоявшей в дверях.
 – Я схожу за ней, – тихо предложила Чарити. Герцог хрипло дышал. Он был в сознании. Глаза его были открыты.
 – Пора прощаться, – сказал маркиз. Он сознавал, что все: члены семьи, слуги, врач ждут от него указаний. Старый герцог умирал. Теперь он уже стал главой семьи.
 – Уильям? Клодия?
 Они подошли к постели. Сначала Клодия, бледная как мел. Уилли, почти такой же бледный, как и жена. Потом Марианна и Твайнэм, за ними – Чарлз. Дворецкому и экономке сделали знак подойти и попрощаться с господином. Сквозь туман, окутывавший его разум, маркиз все-таки понимал, что именно такое прощание одобрил бы его отец: очень сдержанное и корректное. Его смерть походила на хорошо подготовленное официальное мероприятие.
 Вскоре вернулась Чарити с бледной и испуганной Огастой. Девочка крепко держалась за руку Чарити. Когда Марианна хотела взять ее за руку, Огаста испуганно прижалась к Чарити и спрятала лицо в складках ее халата. Так получилось, что именно Чарити подвела девочку к постели умирающего герцога. – Попрощайся с отцом, – ласково сказала Чарити. – Видишь, он смотрит на тебя.
 – Прощайте, сэр, – прошептала Огаста.
 Но маркиз заметил, и Чарити тоже заметила, как рука герцога слабо пошевелилась на одеяле.
 – Поцелуй его, – сказала Чарити. – Ему хотелось бы, чтобы ты знала, что он тебя любит и оставляет в надежных руках Энтони.
 Огасте пришлось приподняться на цыпочки, чтобы поцеловать отца в щеку.
 – Я буду слушаться Энтони, сэр, – сказала девочка. – И я буду хорошо учиться.
 Она уткнулась лицом в халат Чарити.
 – Отец. – Чарити взяла его слабую руку в свои. – Вы были так добры ко мне. Благодарю вас за доброту. Я всегда буду помнить вас. – Она наклонилась, улыбнулась и поцеловала герцога в лоб. – Вспоминать с любовью, – прибавила она.
 Потом Чарити наклонилась, подняла Огасту на руки и вышла с ней из спальни.
 Маркиз подошел к постели и, заложив руки за спину, смотрел на отца.
 – Уйдите, – с трудом хрипло прошептал герцог, но все расслышали его слова.
 – Подождите, пожалуйста, за дверью, – сказал маркиз, не отрывая глаз от лица его светлости.
 Все послушно вышли, кроме Марианны, которая жаловалась Твайнэму, что ее – дочь его светлости – выставляет, как прислугу, ее собственный брат.
 Герцога Уитингсби никто никогда не смел коснуться без его разрешения. А такое позволение он давал очень редко. Но маркиз Стаунтон посмотрел на бледную, слабую руку на покрывале и взял ее в свои. Рука была холодной, несмотря на то, что он пытался согреть ее несколько минут назад.
 – Отец, – сказал он и вспомнил, как еще совсем недавно с насмешкой рисовал своей жене сентиментальную сцену примирения у постели умирающего. – Я всегда любил вас. Я не мог ненавидеть вас, хоть и хотел. Я люблю вас. – Он поднес руку отца к своим губам.
 Глаза его светлости, проницательные и надменные, удивительно живые, смотрели на него с серого лица из-под опущенных век.
 – Вы – мой сын, – с трудом проговорил он. – Я любил вас больше других детей, так же, как и она. У вас будут собственные дети, сын мой. Ваша герцогиня будет хорошей матерью и хорошей женой. Вы сделали правильный выбор. В вашем браке будет взаимная любовь. Я завидую вам. Вам не удалось досадить мне.
 Больше старый герцог не мог говорить. Он закрыл глаза. Сын наблюдал за ним, потом встал на колени, положил лицо на одеяло рядом с рукой отца и заплакал. Он плакал по человеку, которого ненавидел – и любил. Он не мог остановить рыданий, разрывающих ему душу. Потом герцог поднял руку и положил на голову сына. Она дернулась раз, другой и застыла, хотя еще слышалось его хриплое дыхание. Это было похоже на прощение, отпущение грехов, благословение. Прикосновение отца. Это было как любовь. Чувства захлестнули его. Отец коснулся его с любовью.
 Дыхание отца изменилось. Маркиз поднялся с колен и подошел к двери. Пора снова собрать семью в комнате. Они имеют право присутствовать при кончине. И кончина должна наступить с минуты на минуту.




 Глава 16


 Чарити сидела в прихожей, держа на коленях свернувшуюся калачиком Огасту. Девочка не спала, но Чарити решила не вести ее вместе с остальными членами семьи в комнату герцога. Ей нужно было попрощаться с отцом, узнать, что с ним происходит, но присутствовать при его кончине ей было не обязательно. Чарити поглаживала ручку девочки и время от времени целовала ее в лоб.
 Из спальни герцога первым вышел ее муж. Он подошел к креслу, в котором сидела Чарити с Огастой, и посмотрел жене прямо в глаза. Он был бледен и выглядел очень усталым. Он плакал, подумала Чарити. Ее порадовало, что муж смог заплакать. Энтони присел на корточки и лоложил руку на голову Огасты.
 – Отец умер, дорогая, – сообщил он таким ласковым голосом, что у Чарити слезы подступили к глазам. – Он успокоился. Теперь он будет счастлив. Он будет с матерью.
 Огаста открыла глаза, но не пошевелилась и не сказала ни слова.
 – Но о тебе будут заботиться, – продолжил маркиз. – Я буду с тобой всегда. И Уилли, и Клодия, и мальчики будут радом. Мы будем одной семьей. Знаешь, когда ты была совсем маленькой, я держал тебя на руках. Я первым взял тебя на руки, когда ты родилась. Не знаю, можно ли любить кого-нибудь больше, чем я любил тебя. Мне пришлось уехать сразу после твоего рождения и долгое время жить вдали от тебя. Но я всегда любил тебя. А теперь я снова дома. Мы с тобой брат и сестра, но, к счастью, я достаточно взрослый, чтобы присматривать за тобой и заботиться о тебе, как бы это делал отец.
 Огаста молча смотрела на него, но Чарити чувствовала, что она уже немного успокоилась и скоро сможет уснуть.
 – Его светлость знал, что скоро ему придется покинуть тебя, – продолжал маркиз, – поэтому он и позвал меня домой, чтобы я мог заботиться о тебе вместо него, Он любил тебя, Огаста, и любил меня. Ведь мы – его дети. Все будет хорошо, дорогая. А теперь иди к себе и усни. Я отнесу тебя в постель, и Чарити пойдет с нами. – Он взглянул на жену и поднял брови. Чарити поняла его и утвердительно кивнула. – Она будет с тобой, а когда ты проснешься, отведет тебя ко мне, или к Уилли, или к Марианне и Чарлзу. Ты не останешься одна.
 Но когда Энтони поднялся на ноги, из спальни герцога вышел дворецкий. Он откашлялся.
 – Ваша светлость, – сказал он. Чарити заметила, как вздрогнул муж, услышав это обращение.
 – Врач хочет посоветоваться с вами, ваша светлость, – сказал дворецкий.
 – Пусть он подождет минут пять, – сказал новый герцог Уитингсби, – я только отнесу леди Огасту в детскую.
 Он взял на руки задремавшую девочку и подождал, пока встанет Чарити. Только сейчас, впервые после того как ее разбудил взволнованный голос мужа, Чарити вспомнила, что этим утром они должны были бы направляться в Лондон. Сегодня должен был закончиться спектакль, должна была начаться для нее новая, беззаботная и прекрасная жизнь с ее собственной семьей.
 Но сегодня ей придется и дальше играть свою роль. Впрочем, это была даже и не роль. Сегодня она нужна Огасте. В жизни ребенка нет более важного события, чем смерть одного из родителей. Сегодня самое важное позаботиться об Огасте, а может быть, и не только сегодня. Почему-то девочка искала утешения у нее, а не у Марианны или Клодии.
 И Энтони она может понадобиться сегодня, а возможно, и еще некоторое время.
 Он потерял отца при сложных обстоятельствах. Она подозревала и надеялась, что муж осознал свою любовь к отцу, пока не было слишком поздно. И отец тоже дал ему понять, как он его любит. Глупо, что они до самого конца скрывали свои чувства. Но по выражению лица Энтони, если даже не считать следов слез, было видно, что отец и сын помирились прежде, чем были разлучены навеки. Они были наедине целых пять минут.
 Энтони осторожно опустил Огасту на кроватку, а няня и гувернантка девочки стояли в дверях. Глаза няни покраснели от слез. В большом доме новости распространяются очень быстро. Огаста уже спала. Энтони осторожно укрыл ее одеялом. Чарити вспомнила, как несколько часов назад он так же осторожно укутывал одеялом ее и обнимал, когда она погрузилась в глубокий сон. Он выпрямился и повернулся к жене. Слуги удалились.
 – Вы останетесь с ней? – спросил Энтони.
 – Конечно, – подтвердила Чарити.
 Она неожиданно для себя шагнула к нему и отвела со лба прядь волос, которая, однако, тут же вернулась на прежнее место. Чарити взяла его лицо в свои ладони.
 – Мне очень жаль, – сказала она. – Мне так жаль, Энтони.
 Она встала на цыпочки и поцеловала мужа в губы. Он взял ее руки в свои, прижал на мгновение к своему лицу, потом, слегка пожав, отпустил.
 – Меня ждут, – сказал Энтони и вышел из комнаты. Оставшись одна и глядя на спящего ребенка, она вдруг испытала чувство ужасной вины.


* * *

 День был очень трудный и утомительный. Восемь лет он вел независимую жизнь и привык к ответственности. Но, став внезапно герцогом Уитингсби всего через три дня после приезда в Инфилд, когда десятки людей обращались к нему за указаниями, Энтони испытывал настоящий стресс. Нужно было распорядиться насчет похорон, написать письма, подготовиться к приему людей, которые съедутся на похороны, встретить визитеров с соболезнованиями, заняться обычными неизбежными домашними делами и делами, связанными с управлением поместьем. Нужно было убедить графа Тилдена, что он с семьей непременно должны остаться… и еще бесконечное количество других дел.
 Нужно было справиться с чувством глубокой скорби, которая одолевала не только его, но и его братьев и сестер. Самым безутешным был Чарлз. Герцог обнаружил брата в оранжерее. Он всхлипывал, закрыв лицо руками. Но ему не нужно было тратить силы на утешение. Рядом с Чарлзом сидела леди Мария Лукас, поглаживая его по спине одной рукой, а другой вытирая собственные слезы кружевным платочком.
 Огаста, которую освободили от занятий, целый день не отходила от Чарити, Но все-таки она немного посидела у него на коленях после визита пастора с женой.
 – Ты правда останешься со мной? – спросила она брата.
 – М-м-м, – невнятно ответил он и обнял ее.
 – Ты правда будешь мне как папа? – снова спросила она. – Как Уильям для Энтони и Гарри?
 – Тебе обязательно нужен папа? – спросил Энтони. – А может быть, ты предпочитаешь иметь старшего брата?
 Огаста не колеблясь ответила:
 – Мне нужен папа.
 – Значит, я буду им, – заверил ее старший брат. В памяти быстро мелькнули воспоминания о прежней жизни и о той жесткой позиции, которую он занимал всего неделю назад. Но этой жизни больше нет. Он смирился с этим фактом. Против этого он не может бороться. Он даже не был уверен, что ему хочется бороться с этим.
 – А Чарити будет мне как мама? – спросила Огаста. Энтони закрыл глаза. Как защитить ребенка от того, что покажется ему жестокостью? Как объяснить ей это?
 – Ты хочешь, чтобы Чарити была твоей мамой? спросил он.
 – У Джейн, Луизы и Мартина есть Марианна, – сказала Огаста. – У Энтони и Гарри есть Клодия. Теперь и у меня есть мама. Она – только моя.
 – Чарити будет заботиться о тебе, – сказал Энтони, целуя девочку в лоб. – Она тебя любит.
 – Да, я знаю, – согласилась Огаста. – Она мне говорила. И его светлость тоже любил меня. Он так никогда не говорил, но Чарити объяснила мне, что некоторые люди не могут ни сказать, ни показать это. Но это совсем не значит, будто они не испытывают таких чувств. Его светлость всегда заботился обо мне и позвал тебя домой, чтобы ты заботился обо мне и стал моим папой, после того как его не станет. Сегодня утром я увидела, что он меня любит. Он хотел, чтобы я поцеловала его. У него было холодное лицо.
 – Он любил тебя, дорогая, – подтвердил Энтони. – Ты была его единственной маленькой девочкой. А теперь ты моя маленькая девочка.
 Интересно, сколько времени отец уделял этому ребенку, из-за которого погибла его жена. Наверное, не очень много, подумал Энтони. Она завидовала детям Уилли, потому что у них был отец. Но она не будет вспоминать их отца с горечью. Чарити позаботилась об этом.
 Это был короткий перерыв между встречами и делами, требующими его внимания в течение всего дня. За ужином Энтони удивлялся, как все успели так скоро обзавестись траурной одеждой. Кроме Огасты и Чарити, все присутствовавшие за ужином были в черном. На Чарити было ее поношенное коричневое платье, в котором она, однако, выглядела очаровательно. Как он уловил из разговоров за столом, модистка Клодии к завтрашнему дню шила траурное платье для его жены.
 Энтони сидел во главе стола и оглядывал присутствующих. Да, за эту неделю произошли огромные перемены. Теперь он сам удивлялся тому, что всего несколько дней назад мог вообразить себе, будто может вернуться в этот дом и остаться равнодушным. В глубине души он всегда знал, что это не так. Именно потому он и решил привезти с собой Чарити, чтобы не поддаться искушению и не вернуться в прошлое. Но что это такое, его прошлое. Он не сознавал, кто он на самом деле. Теперь он знал это. Он – Энтони Эрхарт, неотъемлемая часть своей семьи. И всегда принадлежал к семье, даже на протяжении восьми лет своего добровольного изгнания.
 Он никогда не был свободен от них. И все-таки странно, что именно в этот день, когда он безвозвратно лишился своей свободы и независимости, он почувствовал себя более свободным, чем когда-либо в своей жизни. И не потому, рассуждал Энтони, что не стало отца, что он больше не имеет над ним власти. Совсем наоборот. Именно потому, что он стал и самим собой, и сыном своего отца. Его отец, как Энтони понял сегодня утром, предоставил ему возможность существовать теперь в обеих этих ипостасях. Отец наконец подарил ему любовь и дал свободу.
 Ваша герцогиня будет хорошей матерью и женой. Вы сделали правильный выбор. В вашем браке будет взаимная любовь.
 Энтони посмотрел на другой конец стола, где сидела Чарити, герцогиня, мило беседуя с заплаканной графиней Тилден. Да. Но ему придется завоевать ее расположение. Если он любит жену – а он любит ее, – то ему придется дать ей свободу, как они и договаривались. И ему остается только надеяться, что она сама предпочтет остаться с ним, быть ему женой, рожать детей, отвечать взаимностью на его любовь до конца их дней.
 В душе у него теплилась слабая надежда. В Чарити больше тепла, очарования и способности любить, чем в ком бы то ни было. Как же ошибочно бывает первое впечатление! Энтони все еще ощущал тепло ее рук, когда жена взяла его лицо в свои ладони, видел перед собой выражение глубокого сочувствия в ее глазах и чувствовал нежный поцелуй на своих губах. Нет, все совсем не безнадежно. Но за последние несколько дней он несколько подрастерял свое высокомерие и самоуверенность. И сейчас не был уверен в ней. Тревога убивала надежду.
 Наконец после ужина он был свободен. Он сидел у постели, на которой лежал отец. Казалось, он спит спокойным сном. Но пришел Уилли и крепко, по-дружески сжал его плечо. Он хотел сменить Энтони у смертного одра отца.
 – Пойди отдохни, Тони, – сказал брат. – Ты выглядишь ужасно усталым.
 Герцог Уитингсби кивнул, встал и порывисто обнял младшего брата, который ответил ему таким же крепким объятием.
 Огаста уже в постели, сказали герцогу. За ней присматривает няня. В гостиной, где собрались остальные члены семьи, Чарити тоже не было. Она пошла прогуляться, сообщили ему.
 – Чарити хотела погулять одна, – сказал Чарлз. – Я предлагал составить ей компанию, Тони. Она выглядела очень усталой. Весь день она заботилась об Огасте.
 – Но она, конечно, не будет возражать против твоего общества, – с улыбкой заметила Клодия. – Чарити весь день с беспокойством наблюдала за тобой. И ты выглядишь не менее усталым, чем твоя жена. Мне кажется, что она сказала, будто отправится к озеру.
 – Да, так именно Чарити и сказала, – подтвердила Марианна. – И она на самом деле была очень добра к Огасте. Конечно, ей помог опыт работы гувернанткой, – не преминула добавить сестра.
 Марианна смягчилась, но все-таки не смогла удержаться от колкости.
 Жену герцог нашел на берегу озера. Вечер был такой же, как накануне, но теперь у нее на плечах была шаль. Она сидела на скамье, глядя на озеро, освещенное луной. Энтони сел рядом с женой и взял ее за руку.
 – Устали? – спросил он.
 – Немного, – ответила она. Он чувствовал ее напряжение, хотя на первый взгляд это не было заметно.
 – Вам слишком много всего досталось, – сказал Энтони. – Мне очень жаль. Это ведь не входило в нашу сделку, правда?
 Чарити ничего не ответила, но напряглась еще больше.
 – Это я во всем виновата, – сказала она без всякого выражения.
 – Что? – удивился герцог, заглядывая ей в лицо.
 – Это я убила его светлость, – сказала она. – Вы этого не поняли? Своим бесстрашием, как вы это назвали. Я заставила его прийти в библиотеку прошлым вечером. Я заставила его пережить эту горькую и бесполезную сцену. Это было совсем не мое дело. Как вы только что сказали, мы заключили сделку. Я в действительности не ваша жена. Это – не моя семья. Но я вмешивалась во все. Я заставила его пережить стресс.
 А через несколько часов он умер. Боже мой!
 – Нет. – Энтони крепко сжал ее руку. – Нет, Чарити. Нет. Вы совершенно не виноваты в его смерти. Его врач сказал мне два дня назад, что отец может умереть в любую минуту. У него было совсем больное сердце. И сегодня утром оно отказало. Он умер. Его смерть никаким образом не связана с вами.
 – Ему велели отдыхать, – сказала Чарити.
 – Этим советом он всегда пренебрегал, – напомнил Энтони. – Он знал, что умирает, Чарити. Именно поэтому он подавил свою гордость и позвал меня домой. Но отец не хотел быть слабым даже перед смертью. Он хотел умереть так, как жил. И это его желание сбылось. Вы не ускорили его смерть. Но вы совершили нечто прекрасное.
 – Я убила его, – повторила Чарити.
 – Я сказал ему, что люблю его, и всегда любил, – сказал Энтони. – Конечно, я сказал правду, хотя и не понимал этого, пока вы не заставили меня взглянуть правде в лицо. Отец говорил со мной. Он не сказ мне, что любит меня, то есть не выразил это такими словами. Но он назвал меня сыном, своим любимым сыном. И положил руку мне на голову, Чарити. Это может показаться мелочью, но я выразить не могу, как много значило для меня почувствовать его руку на своей голове. Он хотел погладить меня по голове, но был слишком слаб. Если бы он крикнул во все горло, что любит меня, это не произвело бы на меня такого впечатления, как это слабое прикосновение. Он прикоснулся ко мне, потому что вы заставили его признаться самому себе в некоторых вещах. Он едва не опоздал, мы с ним оба едва не опоздали, но все-таки он успел. Именно потому, что вчера вечером вы заставили нас встретиться и поговорить. Вы просто сделали это вовремя.
 Чарити продолжала молча глядеть на воду. Но Энтони ощутил, что напряжение немного спало.
 – Он был прав, знаете, – сказал, помолчав, Энтони. – Я любил свою мать. Казалось, что меня заставляют любить ее. Она повисла на мне как груз, когда я был совсем маленьким мальчиком. Мне было всего двадцать, когда мама умерла. Она была очень несчастна. Она рассказала мне о человеке, которого любила и за которого хотела выйти замуж. Рассказала, как ее заставили выйти замуж за отца. Она даже жаловалась мне на его чрезмерное внимание. Она плакала и говорила, что скоро опять будет ждать ребенка, потому что его светлость приходит к ней каждую ночь.
 Энтони замолчал. Он чувствовал себя предателем, не только говоря об этом вслух, во даже думая об этом. Но возможно, он в долгу и перед отцом.
 – Отец был прав, – сказал молодой герцог. – Мать не должна была взваливать свое несчастье на ребенка. Она не должна была говорить с сыном об интимной стороне своего замужества. Ее признания, потребность в утешении, ненависть к отцу – все это было тяжким грузом для меня. Я не понимал этого до прошлого вечера.
 – Твоя мать требовала от тебя много любви, – сказала Чарити. – А отец требовал слишком мало. К сожалению. Нам трудно видеть в наших родителях просто людей. Мы ждем от них совершенства. Герцог ее любил. В последний вечер это стало совершенно очевидно.
 – Возможно, в их неудачном браке мать виновата так же, как и отец, – предположил Энтони. – А может быть, даже больше. Она казнила его всю жизнь то, что ее заставили выйти замуж по договоренности между родителями. Она не попыталась сделать этот брак настоящим. Вы согласны со мной?
 – Будьте осторожны, не поддавайтесь чувствам, иначе вы впадете в другую крайность, – предостерегла мужа Чарити, – Она была несчастна, Энтони. И, несмотря на все, что она вам рассказывала, вы все-таки не можете судить об интимной стороне брака ваших родителей. Никто, кроме них двоих, этого не знал, а их уже нет с нами.
 – Мне кажется, что мать специально отдаляла нас от отца, – сказал Энтони. – А он был суровый и – как он сам сказал прошлым вечером – никогда не стал бы платить ей той же монетой и осуждать ее. Знаете, он никогда так и не делал. Мать учила нас бояться и ненавидеть его. Считать его бессердечным человеком.
 – Энтони, – напомнила ему Чарити, – ведь вы любили ее. Не забывайте, что вы любили ее. У нее была трудная жизнь. Столько детей, столько потерь.
 – Интересно, брали ли вы когда-нибудь что-нибудь от жизни? – спросил Энтони. – Неужели вы всегда только отдавали? Моей семье вы сделали бесценные подарки.
 Чарити выдернула у него свою руку, вскочила на ноги и отряхнула юбку.
 – Конечно, я беру от жизни все, что можно. От вас я хочу взять дом, экипаж, слуг и шесть тысяч фунтов в год до конца моей жизни. И все это – ничего не делая, лишь получая удовольствие. Я едва могу этого дождаться.
 Герцог тоже встал.
 – Вы – моя жена, – сказал он. – И поэтому вам будет обеспечен комфорт до конца жизни. Это не значит брать. Такова природа брака.
 Чарити снова напряглась и выглядела усталой. Сейчас неподходящее время говорить с ней о том, что так его интересовало.
 – Вы устали, ~ сочувственно заметил Энтони. – И я тоже. Позвольте проводить вас в постель.
 – С вами? – спросила Чарити. – Как прошлой ночью?
 – Да, – подтвердил Энтони. – Если вы хотите. Или мы можем сначала заняться любовью. Это не будет оскорблением памяти отца. Перед лицом смерти жизнь требует утверждения.
 – У вас такое удобное плечо, – улыбнулась жена, – и надежные руки. Я так спокойно спала прошлой ночью. И вы тоже. Еще раз сегодня ночью, конечно, если вы хотите.
 – Идемте. – Он обнял Чарити за талию. Ома с готовностью прильнула к нему, и они направились к дому.
 Потом, оказавшись в одной постели, они, не сговариваясь, занялись любовью. У Энтони еще не было такого взаимопонимания ни с одной женщиной. А с ней все казалось совершенно естественным и правильным. Они любили друг друга не спеша. Тепло и глубоко. Она кончила и удовлетворенно вздохнула. Он проник глубоко в нее и впервые в жизни намеренно оставил свое семя в женщине, с которой спал. Он избавил ее от чувства вины. Ей казалось совершенно очевидным, что свекор умер по ее вине. Но конечно, она была ни при чем. И муж успокоил ее на этот счет.
 Еще одна неприятная мысль, хоть и не такая важная, терзала ее. Но не было никого рядом, с кем она могла бы поделиться и поговорить об этом. Чувство вины, казалось, росло час от часу и не покидало ее.
 Сначала я принял вас за охотницу за деньгами.
 Все началось именно с этого. Она и была охотницей за деньгами. Она совершила ужасный грех. И не один. Грехи накапливались с ужасающей быстротой. Она надсмеялась над одним из самых священных институтов цивилизованного общества. Она вышла замуж и произнесла все принятые обеты, отлично зная, что не собирается выполнять большинство из них. И все это она совершила из-за денег. Да, конечно, она может оправдывать свой поступок заботой о будущем Фила, Пенни и детей. Но если уж называть вещи своими именами, то сделала она это исключительно из-за денег.
 Один большой грех повлек за собой целую цепь хитростей и обмана. Свекор о многом догадывался, но не понял, что этот брак – всего лишь на время. Возможно, он и умер в полной уверенности, что вскоре на свет появится новый наследник герцогского титула, а они с мужем заменят Огасте отца и мать.
 Ей пришлось солгать маленькой Огасте, и от этого было тяжело на сердце. Как она поняла в день смерти старого герцога, девочка любит ее. Это было для нее неожиданностью, но это было очевидно. Огаста не отходила от нее, а если и отходила, то только за тем, чтобы побыть с Энтони. Правда может причинить Огасте непоправимое зло.
 Чарлз относится к ней, как брат. Клодия с Уильямом относятся к ней так же тепло. Даже Марианна стала вести себя с ней более приветливо. Дети Марианны и Клодии так и сияли при встрече с ней.
 Она чувствовала себя настоящей обманщицей. Она и есть настоящая обманщица. А все слуги обращались к ней «ваша милость» и оказывали ей подчеркнутое уважение. Все соседи, приезжавшие выразить свое соболезнование, называли ее по титулу и смотрели на нее почти с благоговейным уважением. Она – обманщица. Она – охотница за деньгами, И если уж она решила называть вещи своими именами, то ей нужно просто признаться себе, что она – грешница.
 Ей остается только одно. Она поняла это постепенно в дни подготовки к похоронам и теперь утвердилась в этой мысли. Ей остается только одно. Это не исправит все совершенные ошибки. Но, по крайней мере, это покажет, как она сожалеет о содеянном. Есть только одно достойное решение, только один поступок, который со временем позволит ее совести успокоиться.
 В день похорон, когда большинство гостей разъехалось, а герцог Уитингсби отправился на верховую прогулку с Чарлзом, Чарити с маленьким баулом в руках отправилась в деревню. Она заранее выяснила, когда от деревенской гостиницы отходит дилижанс.
 Она возвращалась домой – одна. Она оставила записку для мужа, но не сообщила, куда уезжает. Если бы она это сделала, он отправил бы ей шесть тысяч по этому адресу, послал бы своего секретаря удостовериться, есть ли у нее подходящий дом и все, что оговаривалось в соглашении. Он бы настаивал на оплате содержания дома и слуг. И возможно, она не смогла бы отказаться. Возможно, соблазн оказался бы слишком велик.
 Она вышла замуж и выполняла свой супружеский долг в течение всего срока, пока этот брак длился. Возможно, со временем она простит себе это «временное замужество». Но она никогда не сможет простить себя, если согласится взять за это плату.
 Замужество – это не наем на работу.
 Замужество означает душевную связь, заботу и любовь. Замужество – это обязательство.
 Энтони ошибался, говоря, что она только отдает, а не берет. В конце концов, может, он и прав. Но она не может измениться, иначе лишится души.
 Возможно, со временем она сможет простить себя.


* * *

 Герцог Уитингсби не мог поверить в то, что жена покинула его после похорон старого герцога. Он узнал об этом лишь на следующее утро.
 Энтони вернулся домой, чувствуя себя несколько лучше после продолжительной верховой прогулки и разговора с Чарлзом. Он понимал, что прошедшие дни были напряженными для всей семьи. Ему сказали, что герцогиня удалилась на отдых в свою комнату. До конца дня ему пришлось заниматься гостями, которые еще оставались в усадьбе. Он не стал заходить к герцогине, чтобы проводить ее к ужину. Когда она не появилась в гостиной ко времени, на которое был назначен ужин, Энтони послал к ней слугу, которому сообщили, что ее светлость отпустила свою горничную и просила не беспокоить.
 Молодой герцог извинился за нее перед гостями. Он знал, как неутомимо Чарити занималась делами семьи с самого приезда в Инфилд. Всем нужна была ее забота, особенно Огасте и ему самому. Конечно, она переутомилась. Энтони не стал подниматься наверх, чтобы навестить жену, боясь нарушить ее покой. И.по этой же причине он не зашел к ней, когда шел в свою спальню. Он зашел только в ее гардеробную и увидел, что свет в спальне не горит.
 И только следующим утром, позавтракав довольно поздно и уладив несколько неотложных дел, он обнаружил, что жена все еще не выходила из своей комнаты. Тогда он и отправился к ней. В комнате Чарити не было. Не было и записки. Затем появилась испуганная горничная. Она сделала реверанс и вручила ему записку, сказав, что миледи оставила ее на подушке. Когда герцог кивком головы отпустил ее, девушка быстро удалилась.
 «Ваша светлость, – писала его жена, – я уеду сегодня после полудня с дилижансом, который отправляется от деревенской гостиницы. Надеюсь, вы обнаружите эту записку не слишком рано и не последуете за мной. Знаю, что вы попытаетесь это сделать, поскольку мы с вами подписали соглашение. И вы, как честный джентльмен, захотите его соблюсти. Но, пожалуйста, не приходите к дилижансу. И, пожалуйста, не пытайтесь найти меня. Я освобождаю вас от ваших обязательств. Мне не нужно вознаграждение за то, что я сделала. Это было бы мне неприятно и обидно».
 Энтони закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он все еще стоял в коридоре перед ее гардеробной.
 «Я беру с собой столько своих личных вещей, сколько могу унести, – читал он дальше. – Не могу отказать себе в удовольствии и беру с собой бальное платье. Уверена, что вы не стали бы возражать. И жемчужное ожерелье. Это был ваш свадебный подарок, я полагаю, а настоящего бракосочетания у нас было. Значит, я могу не чувствовать себя виноватой за то, что беру подарок с собой. Ожерелье такое красивое. Еще я взяла немного денег, которые нашла в верхнем ящике стола в вашем кабинете. Мне нужно будет заплатить за билет, за еду в дороге. Думаю, вы не стали бы возражать. Это все, что я беру у вас. Пожалуйста, скажите Огасте, что я люблю ее. Она вам не поверит, но, пожалуйста, пожалуйста, постарайтесь убедить ее в том, что это правда. Остаюсь вашей преданной слугой, ваша светлость, Чарити Дункан».
 Чарити Дункан. Это было громкой пощечиной ему. Герцог скомкал письмо, и на мгновение ему показалось, что он действительно сейчас потеряет сознание. Она была Чарити Эрхарт, герцогиней Уитингсби. Она была его женой, о которой он должен был заботиться и которую должен был содержать до конца своей жизни и даже после того, если она переживет его. Предпочла бы она жить вместе с ним или отдельно – все равно она оставалась бы его женой. Она писала о чести. Как он может сохранить свою честь, если она так поступила с ним?
 Куда она направилась? Герцог судорожно пытался сообразить, куда она могла бы поехать. И испугался, поняв, что понятия не имеет, где он может начать поиски. Он знал только ее старую квартиру в Лондоне. Она, наверное, отказалась от нее. Не похоже, чтобы Чарити могла вернуться туда. И там никто не может знать, куда она уехала. Сомнительно, чтобы она даже рассказала там об Инфилде. Она уехала вчера вечерним дилижансом. Черт! Неужели никто не заметил, как она покинула Инфилд? Наверное, ушла пешком. Неужели она никому не сказала, что уезжает навсегда?
 Первым его порывом было собрать вещи, вызвать экипаж и помчаться вслед за женой. В панике он даже не подумал о том, что не знает, куда направиться. Он зайдет в гостиницу. Может быть, хозяин сможет сказать, куда она направилась. Конечно, он тоже не знает ее конечную цель.
 Но не всегда следует поддаваться порывам, подумал Энтони, все еще стоя перед ее комнатой с закрытыми глазами и тяжело дыша. Он не может просто мчаться неизвестно куда. У него еще есть важные дела. Некоторые гости уезжали только после завтрака, ему нужно проводить их. Граф Тилден с женой и дочерью собирались уехать еще позже. Чарлзу он пообещал переговорить с графом до их отъезда. Ближе к вечеру он собирался встретиться с Уилли и обсудить с ним вопросы, связанные с управлением поместьем. Они договорились встретиться в доме у Уилли, так что Огаста сможет поиграть с мальчиками. Он собирался пригласить на эту встречу и Чарити. Да, сегодня ему нужно сделать тысячу дел.
 И потом, она ведь не хотела, чтобы он следовал за ней. Она не хотела принимать его помощь. Она хотела порвать с ним все связи. Он понятия не имел, сколько денег сунул в верхний ящик своего стола, но был готов побиться об заклад, что взяла она ровно столько, сколько нужно для оплаты проезда и скромного питания. Она взяла с собой жемчуг, но он нисколько не сомневался, что ожерелье с топазом она оставила. Он собирался отдать ей это ожерелье в подходящий момент, как подарок от себя и от отца.
 Она его не хочет. Она предпочитает бедность и жизнь гувернантки, лишь бы не зависеть от него. Боль ослепила его.
 Да, он правильно оценил ее характер в день смерти отца. Она привыкла отдавать. Она великодушно отдала ему себя. Никоим образом она не относилась к людям, которые только берут. Но неужели она не понимает, что только отдавать и ничего не брать – тоже в своем роде эгоизм? Не понимала, какие чувства вызовет у него это письмо? Неужели она вообразила, будто он вздохнет с облегчением? Забудет ее и продолжит жить, как ни в чем не бывало?
 Внезапно Энтони почувствовал ненависть к жене.
 Молодой герцог Уитингсби увидел, что гости уже собираются уезжать. Он извинился за жену, которая, к сожалению, не может их проводить, и пригласил графа Тилдена в библиотеку. Здесь он рассказал графу о значительном состоянии, которое отец оставил лорду Чарлзу Эрхарту, и о своей готовности подарить брату одно из своих имений, не такое большое, как Инфилд, но процветающее. Потом он сообщил графу о том, что не далее чем вчера лорд Чарлз сообщил ему о своем намерении продать патент на офицерский чин и начать жизнь джентльмена, управляя своим собственным поместьем. Лорд Чарлз также испросил у своего старшего брата разрешения ухаживать за леди Марией Лукас и получил его. А теперь он через своего брата просит у графа разрешения обратиться непосредственно к нему.
 Чарлз испытывая симпатию к леди Марии всю свою жизнь, а в последние два года – глубокую страсть. И его чувства пользовались взаимностью – но рассказывать об этом графу молодой герцог не счел нужным или уместным. Чарлз, зная, что Мария предназначена маркизу Стаунтону, счел свою любовь безнадежной и принял решение поступить на военную службу в кавалерию.
 Граф Тилден шумел и возмущался, оскорбленный предложением выдать дочь замуж за младшего сына, тогда как он рассчитывал на ее брак с наследником титула. Но с другой стороны, лорд Чарлз – сын старого герцога и брат молодого герцога, он человек состоятельный и будет владельцем большого поместья. Пусть молодой человек поговорит с ним, согласился наконец граф Тилден. Он остался в библиотеке, а герцог отправился на поиски брата. Найти его оказалось нетрудно. Он прохаживался возле библиотеки, бледный, с упрямо выпяченным подбородком и тревогой во взгляде.
 – Граф готов тебя выслушать, – сказал герцог. Чарлз затаил дыхание. – Помни, кто ты, Чарлз. Ты не подданный графа. Ты – сын своего отца. Удачи.
 Чарлз устремился в библиотеку с такой мрачной решимостью, как будто за дверью его ожидали палач и плаха.
 Огасте нельзя было просто сказать, что Чарити уехала навсегда. Ей нужно было осторожно объяснить все так, чтобы это звучало правдоподобно.
 – Чарити пришлось спешно уехать, – сказал Энтони, сидя в низком кресле в детской и обнимая младшую сестру. – У нее заболела тетя, и за ней нужно ухаживать. Я тоже поеду к ней, только сначала выясню, как долго Чарити будет оставаться у тети. Если возможно, я скоро привезу Чарити назад. Но иногда болезнь затягивается на долгое время.
 Энтони презирал себя за то, что не сказал ребенку всю правду. Если ему не удастся найти Чарити и вернуть ее домой, чтобы она стала ему настоящей женой, то у него будут сложности с Огастой. Тогда придется снова лгать или признаться в своей лжи. Но герцог не мог заставить себя сказать девочке правду: у Чарити никогда не было намерения навсегда оставаться в Инфилде и заменить ей мать. Было бы несправедливо по отношению к Чарити сказать правду. Тогда она может показаться бессердечной, а это было бы уж совсем ужасной ложью.
 Иногда правда и ложь так тесно переплетаются. Прошло два дня, прежде чем молодой герцог смог оставить Инфилд и отправиться на поиски жены. Граф с семьей уехали. Тилден пришел к соглашению с Чарлзом. Молодой паре позволили на пятнадцать минут остаться наедине. Дело можно было считать решенным, хотя, конечно, об официальной помолвке до окончания траура и речи быть не могло. Лорд и леди Твайнэм с детьми вернулись к себе домой. Огасте устроили продолжительные каникулы, чтобы она могла пожить у Уилли и Клодии. Энтони уже рассказал всем, что жене пришлось спешно уехать, а он скоро отправится за ней и привезет домой. Никто не задавал вопросов. Похоже, за последние дни он стал выглядеть таким же недоступным, как и его отец.
 В конце концов, молодой герцог Уитингсби отправился в путешествие, сам не зная куда.


* * *

 Чарити прошла пешком три мили от остановки дилижанса и вошла в дом, где ее никто не ждал. Дети как раз заканчивали пить чай и просили Пенелопу разрешить им погулять. Дэвид громко обещал больше не пачкаться, а Говард уверял, будто бриджи порвались совершенно случайно, а он был очень осторожен. Мэри заявила, что она не пачкалась и не рвала бриджи, а поэтому совершенно не понимает, с какой стати Пенни хочет, чтобы она осталась дома. Говард горячо защищал сестру, когда Мэри заметила стоявшую на пороге Чарити. Она вскрикнула от неожиданности.
 И тут последовали крики, вопли, радостные восклицания, смех, разговоры, объятия. Никого в семействе Дунканов не учили говорить строго по очереди и не перебивать друг друга.
 – Хорошо, – наконец сказала Чарити. – Я вернулась домой, вы все подросли. Если вы позволите мне сесть и спокойно выпить чаю, то я скоро приду в себя.
 Она села к столу, а Пенелопа поспешила на кухню за чайником и чистой чашкой. Мэри пододвинула сестре блюдо с лепешками, точнее, с тем, что от них осталось, Говард поведал Чарити, как он совершенно случайно порвал бриджи, а его напрасно обвинили в небрежности. Дэвид вручил старшей сестре свой чистый, но мятый носовой платок.
 Как хорошо снова оказаться дома! Конечно, она не сказала им правды. Но Чарити утешала себя мыслью, что больше ей не придется лгать, или, во всяком случае, не так много. Новое место ей не понравилось, и она его оставила, объяснила Чарити. Она вернулась домой и останется с ними. Это понравится Филу, хотя теперь ему придется одному зарабатывать на семью.
 Чарити не была уверена, действительно ли она останется дома. Может быть, через некоторое время снова попытается найти место гувернантки. Но пока она будет рада побыть дома, зализать раны, попытаться убедить себя, что поступать правильно – уже добродетель. Это означает мир и согласие в душе. Без сомнения, она поступила правильно.
 Пенелопа была откровенно рада появлению старшей сестры. Она любила детей, хорошо заботилась о них, но ей недоставало той материнской строгости, которой обладала Чарити. Кроме того, у Пенни был жених, тот самый джентльмен, который когда-то ухаживал за Чарити. И Пенни не терпелось принять его предложение. Ей только нужно было удостовериться, что Чарити он не нужен.
 – Конечно, – довольно сухо заверила ее Чарити. – Если бы я хотела, Пенни, то вышла бы за него, когда он за мной ухаживал. Это было еще до того, как ты подросла и он увидел, какая ты хорошенькая.
 – Нет, – запротестовала Пенни и покраснела. – Ты, наверное, отказала ему, потому что нужна была здесь.
 Это было наполовину правдой, но и глубоких чувств к этому джентльмену Чарити тоже не испытывала.
 – Я не собираюсь выходить замуж, – сказала она. – Я останусь дома, пока дети не подрастут, а потом буду вести приятную жизнь старой девы.
 Чарити задумалась: не ждет ли она ребенка? Но об этом сейчас беспокоиться рано.
 Так она вернулась к жизни в родном доме. Она написала Филипу, которого такой поворот событий должен только обрадовать. Ее лично такая ситуация не радовала. Но чудеса, если они даже случаются, не всегда приносят радость, поняла Чарити. Как-нибудь они справятся. Филу удастся добиться такого положения, что он сможет жениться на Агнес и зажить своей семьей.
 Чарити старалась не вспоминать Инфилд и живущих там людей. Особенно она избегала мыслей о нем. Но это, конечно, было совершенно невозможно. Иногда он казался ей частью ее. После того как они были одним целым в его постели, он стал частью ее души. Но днем ей удавалось ограничиваться только редкими мыслями о нем. Ночью – совсем другое дело.
 Чарити старалась все время быть при деле. Помимо домашних забот, существовали и другие занятия. Нужно было навестить друзей и соседей. Почти год она не была дома. Так приятно вернуться.


* * *

 Удивительно, сколько одиноких дам в коричневой одежде путешествовало в дилижансах. Они выходили из них в самых разных местах и направлялись в разных направлениях пешком, на двуколках, в экипажах. Герцог Уитингсби потратил несколько дней, следуя по самым многообещающим следам, чтобы убедиться, что они ведут в никуда. Потом осталось всего два места, куда он мог направиться: назад, в Инфилд, или вперед, в Лондон. Конечно, в Инфилд она не вернулась. И все-таки, если она отправилась в Лондон, шансов у него совсем мало. Ему вспомнилось рекомендательное письмо пастора из ее прежнего прихода. Но как ни старался, он не мог вспомнить название этого места в графстве Гемпшир. Письмо и конверт он уничтожил. И потом, она оттуда уехала, дома там у нее нет. Вряд ли она вернется туда теперь.
 Герцог отправился в Лондон. И если уж он решил с чего-то начать свои поиски здесь, пусть даже без особой надежды на успех, то отправился к тому дому, где она снимала квартиру до их женитьбы. Но сделать это оказалось не так просто. Он не мог вспомнить, где это было. На его счастье, кучер помнил это место лучше, чем Энтони. Первая попытка была неудачной, но потом они оба узнали улицу и дом, который искали.
 – Нет, мисс Дункан здесь уже не живет, – ответил герцогу хозяин дома. – Нет, я не знаю, куда она переехала. Нет, она здесь не появлялась.
 Таких именно ответов герцог и ожидал, но, только услышав их, понял, как надеялся.
 Где ему теперь искать? Впереди неизвестность. В Лондоне искать было больше негде, оставалось только искать по всей Англии, начиная с Гемпшира.
 – Может быть, мистер Дункан знает, где она может быть? – вдруг сказал хозяин, когда герцог уже собрался уходить. – Не хотите вернуться вечером, когда он придет с работы?
 Мистер Дункан? Энтони удивленно посмотрел на хозяина. Ее отец? Он умер. Ее муж? Ее брат? У нее нет братьев. Ее муж! Он почувствовал, как руки сжались в кулаки. Во рту пересохло.
 – Я так и сделаю. Спасибо, – сказал он и протянул хозяину соверен.
 Однако, садясь в экипаж и горя желанием убить этого мужа, герцог вспомнил, что Чарити была девственницей.
 Одно было ему теперь совершенно ясно. Чарити Дункан, герцогиня Уитингсби, с самого начала обманывала его. Она не только не была серой мышкой, но и не была… Черт возьми, подумал Энтони, ему вообще ничего о ней не известно. Совсем ничего. За исключением того, что она – его жена. И за исключением того, что он любит ее.
 День показался ему бесконечным. Как будто прошло две недели, а не один день. Но наконец он вернулся к доходному дому, и ему сообщили, что мистер Дункан только что пришел с работы. Герцог поднялся по крутой лестнице и тростью постучал в дверь, указанную хозяином.
 Молодой человек, довольно усталый на вид, открыл дверь и вопросительно посмотрел на него. Молодой человек, без всякого сомнения, очень походил на Чарити. Он оглядел элегантного незнакомца.
 – Мистер Дункан?
 – Да, – настороженно ответил молодой человек.
 – У вас есть… сестра? Чарити? – спросил герцог. Молодой человек нахмурился.
 – А если и так, сэр? – спросил он. – Какое вам дело до моей сестры?
 Герцог вздохнул.
 – Она моя жена, – ответил он. – Можно мне войти?
 Не дожидаясь приглашения, Энтони прошел в квартиру мимо молодого человека, растерянно уставившегося на него.
 – Думаю, есть еще дюжина братьев и сестер, – сказал герцог, обернувшись к молодому человеку. – Тогда это кое-что объясняет.
 Например, то, как умело она управлялась с ними со всеми и разобралась в их жизни.
 – Кто вы? – спросил мистер Дункан.
 – Энтони Эрхарт…
 – Ее прежний хозяин, – сказал молодой человек, снова хмуря брови. – Вы женаты, сэр, и у вас четверо маленьких детей. Значит, из-за вас она так поспешно оставила работу…
 – Да, я женат, – подтвердил герцог. – Я женился на вашей сестре на следующий день после нашего разговора с ней на Аппер-Гросвенор-стрит. У нас с ней пока нет не то что четверых, но даже и одного ребенка. Но надеюсь, будут. Все зависит от того, удастся ли мне догнать ее. Она, кажется, питает иллюзии насчет того, что, скрывшись от меня, сможет аннулировать наш брак.
 Мистер Дункан уставился на него, как человек, с плеч которого свалился огромный груз.
 – Вы женились на ней? – едва слышно спросил он. – И она оставила вас? Она скрывается от вас? Какого черта…
 – Должен добавить – я люблю свою жену, – сказал герцог. – Уверен, вы знаете, где она сейчас находится. Полагаю, заботится о других братьях и сестрах.
 – Вы любите ее? Но все-таки она так скоро сбежала от вас? – удивился брат Чарити. – Признаюсь, я в полном недоумении, сэр. И у меня нет ни малейшего желания давать вам адрес сестры. Не хочу подвергать ее опасности.
 Герцог Уитингсби тяжело вздохнул.
 – Вы ведете себя как заботливый отец, – заметил он. – Если бы вы бросились мне на шею и обняли, как брата, то я испытал бы к вам глубочайшее презрение. На улице в карете меня ждет лорд Роулинг, которому, наверное, уже наскучило долгое ожидание, Он был свидетелем у нас на бракосочетании. Документы о нашем браке также в карете. Я пойду за лордом и за документами, если вы обещаете мне не закрывать дверь на ключ, как только я отвернусь. Я твердо намерен найти свою жену.
 – Лорд Роулинг? – вытаращил глаза молодой человек.
 – Да, лорд Роулинг, – подтвердил герцог. – И если что-нибудь не получится, я сорву злость на вас, Дункан. Я ведь не только Энтони Эрхарт. но к тому же еще и герцог Уитингсби. А ваша сестра, дорогой сэр, герцогиня. Я сначала соберу все доказательства, а потом все вам расскажу. Если вы подозревали свою сестру в склонности к безумию, то я смогу подтвердить ваши самые худшие опасения.
 Герцог Уитингсби вышел из комнаты, а Филип Дункан, как завороженный, смотрел ему вслед.


* * *

 Дети играли на лужайке перед домом. Во всяком случае, мальчики шумно играли в войну. А Мэри лениво качалась на качелях, обмахиваясь книгой, как веером. Был очень жаркий день.
 Карету все заметили почти одновременно. С чувством страха и восторга они разглядывали дверцы с гербами, кучера в ливрее и лакея. Глаза у них округлились от удивления, когда они увидели, что карета замедлила ход, въехала в ворота и направилась прямо к их дому.
 Дети не стали дожидаться, пока карета подъедет и остановится. Они бросились в дом, каждому хотелось первым поведать эту удивительную новость старшим сестрам. Но в гостиной оказалась одна Пенелопа, которая сидела за вышиванием. Чарити была в садике. Она срезала свежие цветы для букетов, украшающих все комнаты внизу. Но и Пенелопы было достаточно. Ворвавшись в комнату, дети заговорили все сразу, показывая в сторону входной двери.
 – Спасибо, хватит! – остановила их Пенелопа. – Давайте по одному, пожалуйста. Что вы видели? Кто приехал? Мистер Миллер? – с надеждой спросила она, приглаживая свои золотистые кудри.
 Все замолчали при звуках мужского голоса. Входную дверь дети, конечно, закрыть забыли. Голос был знакомый. Дети, включая и Пенелопу, удивленно переглянулись.
 – Фил?
 – Филип?
 – Это Филип.
 – Поверить не могу. Не может быть. Все говорили одновременно.
 Их брат появился в дверях гостиной, широко улыбаясь.
 – Я думал, здесь по меньшей мере собрались все соседи, такой шум вы подняли! – засмеялся он.
 Но прежде чем дети набрали в легкие достаточно воздуха, чтобы достойно приветствовать брата, у него за спиной появился еще кто-то. Филип шагнул в комнату, и теперь все могли рассмотреть незнакомца. Это был красивый, элегантный джентльмен. Вид у него был очень надменный. Одетый в строгое, чрезвычайно модное черное платье, он вертел в своих длинных тонких пальцах ручку лорнета и, подняв брови и поджав губы, не спеша и внимательно оглядывал всех присутствующих.
 Впервые в жизни юные члены семьи Дункан стояли неподвижно и молчали. Детям показалось, что это сам сатана решил нанести им визит.
 – Пенни, Дэвид, Говард, Мэри, как вы все выросли! – удивленно воскликнул Филип. – Позвольте представить вам герцога Уитингсби.
 Несколько секунд в комнате царила гробовая тишина, все Дунканы окаменели и лишились дара речи. Наконец Пенелопа первой вспомнила о правилах приличия и сделала глубокий реверанс. Ее примеру последовала Мэри, а мальчики поклонились настоящему живому герцогу, который внушал им страх.
 – Мы приехали из Лондона, – сказал Филип. – У его светлости здесь важные дела. Где Чарити?
 Его светлость подошел к окну и, сцепив руки за спиной, посмотрел в сад.
 – Она…
 Но закончить предложение Пенелопе не пришлось. На пороге с огромным букетом цветов в руках появилась Чарити. Она увидела брата и лицо ее просияло.
 – Филип! – радостно закричала она. – Фил, какой чудесный сюрприз! И ты нас не известил о своем приезде, негодник! Тебя я ожидала увидеть меньше всего. Что ты тут делаешь? Подожди, я сейчас положу цветы и обниму тебя!
 – Может быть, Чарити, не меня ты ожидала увидеть меньше всего, – возразил брат, чувствуя себя очень неловко. – Может быть, здесь есть еще кто-то, кого ты ожидала увидеть даже меньше, чем меня.
 Сестра с недоумением взглянула на него, и вдруг какое-то движение у окна привлекло ее внимание. Она взглянула – и застыла на месте.
 – Чарити, – в напряженном и неловком молчании послышатся голос Пенелопы. – Ты знакома с герцогом Уитингсби? Он приехал с Филипом по важному…
 – Он мой муж, – спокойно сказала Чарити.
 Дунканы превратились в мраморные статуи.
 – Возможно, мне будет позволено остаться на некоторое время наедине с моей женой, – так же спокойно сказал герцог.
 – Мы все пойдем полюбоваться нашим садом, – предложил Филип, увлекая за собой братьев и сестер. Дети с неохотой последовали за ним. Но как только дверь за ними закрылась, раздались громкие и возбужденные голоса, удалявшиеся в сторону черного хода.


* * *

 – Чарити.
 Странно, но он опять казался ей совершенно чужим. В стенах ее дома он был неуместен. Теперь он снова выглядел как человек, который нанимал ее в гувернантки. В нем было что-то демоническое и очень мужественное.
 – Как видите, ваша светлость, – сказала Чарити, кладя охапку цветов на ближайший столик и скрестив руки на груди, – я живу в приличном доме в обществе братьев и сестер. Мы не богаты. Но мы и не нищие. Вам совсем нет необходимости заботиться обо мне.
 Ей хотелось засыпать его вопросами: как Огаста? Он скучал по ней? Как поживают Энтони, Гарри, Клодия и Уильям? Он скучал по ней? Чарлз очень страдал, когда леди Мария уехала домой? Есть у них надежда? Он скучал по ней?
 – Мне нет необходимости заботиться о вас, – спокойно сказал герцог. – О моей собственной жене.
 – По-настоящему я вам не жена, – сказала Чарити. – У нас с вами было только временное соглашение. Свою задачу мы выполнили. Я уехала домой. Вам не следовало ехать вслед за мной.
 – По-настоящему вы мне не жена? – спросил он. – Но мы венчались. В церковной книге засвидетельствован наш брак. Я надел вам кольцо на палец, правда, сейчас, как я вижу, вы его не носите. Вы жили в моем доме, вас принимала моя семья. Вы много раз делили со мной брачное ложе. Кто же тогда настоящая жена, скажите на милость, мадам?
 – Вы несправедливы, – возразила Чарити. – Это было наше соглашение…
 – Мы заключили соглашение, – перебил ее герцог, – по которому вы должны были оказать мне некоторые услуги. Вы остались бы навсегда моей женой, которую я содержал бы в соответствии с вашим положением в обществе.
 – Но я не могу принять вашу поддержку, – сказала она. – Оплачивают услуги. А я была вашей женой, ваша светлость. И я не могу принять плату за то, что была вашей женой. Мне это кажется очень похожим на оплату услуг… эээ… проститутки.
 Его глаза так вспыхнули, что Чарити испугалась. Когда герцог шагнул к ней, ей пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы остаться на месте.
 – Проститутки? – прошептал он. От страха у нее губы пересохли, и она облизнула их. – Моей содержанки, мадам? Содержанка использовала бы в постели все свои трюки, и ей заплатили бы за доставленное удовольствие. И проститутке я не дал бы своего имени. Проститутку я не повез бы к себе домой и не представил бы отцу и всей семье. Проститутка не оказалась бы в моей постели в моем собственном доме. Проститутку я не стал бы обеспечивать как герцогиню до конца ее жизни. Вы не моя содержанка, ваша светлость. Вы недостаточно опытны, чтобы быть моей содержанкой. Вы – моя жена.
 Чарити вспыхнула. И как ни глупо, почувствовала себя униженной. Значит, она не доставила ему удовольствия?
 – Извините, ваша светлость, если я не доставила вам удовольствия, – вырвалось у нее.
 Энтони пристально смотрел на нее. И вдруг взгляд его изменился. Она даже вздрогнула, когда он запрокинул голову и расхохотался. Ей еще не доводилось слышать, чтобы герцог так искренне смеялся.
 – Рада, что по крайней мере мне удалось развеселить вас, – величественно произнесла она.
 – Вы не доставили мне удовольствия! – воскликнул герцог. – Вы имеете в виду в постели, Чарити? Вы все еще слишком наивны, любимая. Иначе вы бы не сомневались, что как раз там вы мне доставили огромное удовольствие.
 Она постаралась не выразить своей радости от его слов.
 – Я не возьму от вас денег, – сказала она. – Благодарю вас – вы потратили столько усилий, чтобы найти меня. Но вам не стоит беспокоиться. Возвращайтесь домой. Вы нужны Огасте.
 Пока она говорила, Энтони приблизился к ней и остановился так близко, что мог бы коснуться ее рукой. Это усилило ее нервозность. Но она ни за что не отступит.
 – Огасте нужны вы, Чарити, – сказал Энтони. – Ужасно нужны.
 Ах, это нечестно с его стороны. Совершенно нечестно.
 – Моим братьям и сестрам, ваша светлость, я тоже нужна, – возразила она. – Кроме того, дом, слуги, экипаж и шесть тысяч фунтов в год не в пользу Огасты.
 – Вы нужны в Инфилде, – сказал герцог. – Поместью нужна хозяйка. Слишком долго ее там не было.
 Страстное желание застало ее врасплох. Она испугалась, что оно отразилось у нее на лице, и нахмурилась.
 – И поместью нужен наследник, – добавил герцог Уитингсби. – По прямой линии.
 Чарити возмущенно взглянула на него.
 – Так вот в чем дело, – сухо сказала она. – Вы хотите внести дополнение в соглашение. Такого параграфа там не было, ваша светлость. Вы сказали…
 – А мне нужна ты, любимая, – сказал Энтони. – Ты мне нужна так, что я в панике при одной мысли, что мне не удастся уговорить тебя вернуться в Инфилд. Ты нужна мне так, что я и думать не хочу о том, чтобы прожить всю оставшуюся жизнь без тебя. Ты мне нужна так… Этими словами уже все сказано. Ты мне нужна.
 – Чтобы присматривать за Огастой? – спросила Чарити. Она боялась слушать его. Боялась надеяться. – За Инфилдом? Дать вам наследника?
 – Да, – сказал он, и сердце у нее упало. – И быть моим другом, доверенным лицом и утешением. И быть моей любовницей.
 – Такого не было в нашем соглашении, – продолжала сопротивляться она. И вдруг увидела, как чьи-то руки гладят лацканы его пиджака, как бы смахивая несуществующую пылинку. Это были ее руки. Но они ее не слушались. Его рука накрыла их и удержала.
 – Да, этого не было в соглашении, – признал герцог. – Но ты вела нечестную игру, Чарити. Ты не сказала мне, что ты совсем не серая мышка. Ты не сказала мне, насколько ты красива, очаровательна и доброжелательна, храбра и великолепна в постели. – Чарити попыталась вырвать свои руки, но он удержал их. – Ты не сказала мне, что ты – воришка. Я отправился за тобой, чтобы вернуть мою собственность.
 – Но жемчуг… – начала она. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Она ведь считала жемчужное ожерелье подарком.
 – Он твой, любимая, – сказал Энтони. – Это был мой свадебный подарок. Ты, Чарити, украла мое сердце. Я приехал забрать его, если мне не удастся уговорить тебя. Но я предпочел бы, чтобы ты оставила его себе и привезла с собой в Инфилд.
 Чарити только едва слышно вздохнула.
 – И я тоже играю нечестно, – продолжил он. – Я не могу отрицать условия нашего соглашения. Они записаны и скреплены нашими подписями. Я выполню свою часть сделки, если придется. Но тогда ты должна разрешить мне оставить документ у себя. Хотя я предпочел бы разорвать его на мелкие кусочки. Он со мной, в экипаже. Мы порвем его вместе, надеюсь. Если ты станешь моей женой на самом деле, мы уничтожим проклятую бумажку. Если ты не согласна с моим условием, то она сохранится. Выбор за тобой.
 Энтони продолжал прижимать ее руки к своей груди.
 – Я нужна здесь, – промолвила она.
 – Почему именно здесь? – возразил он. – Ты нужна младшим братьям и маленькой сестренке. Уверен, в Инфилде им понравится. С Огастой они станут друзьями. И твоей второй сестре тоже будет там хорошо.
 – Пенни нравится мистер Миллер, – заметила Чарити.
 – Что ж, если так, то ей больше понравится дом мистера Миллера, чем Инфилд. Надеюсь, он достойный кандидат в женихи? Впрочем, это должен решить твой брат. Кстати, мы с ним имели продолжительную беседу. Он упрям, как мул, и горд, как… как не знаю кто! Но не важно. Все равно ему не сравниться с герцогом Уитингсби. Я весь в отца – могу быть чертовски упрямым и высокомерным, когда захочу. Многие считают, что я всегда такой. Как бы то ни было, твой брат вернется к себе, а его долги будут выплачены. Он, конечно, не признался, что по уши в долгах, но я ведь не вчера родился! Насколько мне известно, у него есть идеал красоты – мисс Глэдстоун?
 – Ее зовут Агнес, – кивнула Чарити.
 – Осмелюсь предположить, что скоро она станет миссис Дункан, так что я не стану запоминать ее фамилию – в дальнейшем мне пригодится только имя. Теперь ты видишь, любовь моя, что я все предусмотрел. Ты ждешь ребенка?
 – Нет! – выпалила она, вспыхнув, как мак.
 – Вот как, – улыбнулся он. – Признаюсь, я несколько разочарован. Нам придется немало потрудиться, чтобы это исправить, чем мы и займемся по возвращении в Инфилд. Конечно, это не значит, что в течение двадцати лет ты будешь рожать каждый год. Мы что-нибудь придумаем. Но… – Он внезапно умолк, выпустил ее руки и отвернулся. – Прости, я болтаю чепуху. Так волнуюсь, что сам не знаю, что говорю. Я тебя еще не запугал, Чарити? Чарити, ты будешь моей женой?
 – Ты просишь меня об этом из чувства долга? Наше соглашение кажется тебе отвратительным?
 У него вырвался стон.
 – Так ты правда любишь меня? – недоверчиво спросила она.
 – Черт возьми! – воскликнул он, резко обернувшись. – Я что, забыл это сказать? Ведь для этого и пришел!
 – Я тоже тебя люблю, – промолвила она. – Ты всегда со мной – вот здесь. – Она приложила руку к груди.
 – Говорил же я тебе, что ты украла мое сердце. – Он улыбнулся ей неожиданно искренней, открытой улыбкой и обнял ее.
 – Энтони! – Она уткнулась лицом ему в плечо. – Ах, Энтони, что же я хотела сказать?
 – Понятия не имею, – ответил он. – Разве мы не все уже сказали друг другу? Мне кажется, поцелуй договорит за нас то, о чем мы умолчали. Вот только чуть-чуть приподними голову.
 Она выполнила его просьбу и с улыбкой обвила его шею руками.
 – Тогда сделай это, пока у нас есть возможность, – предложила Чарити. – Братья и сестры онемели от изумления, когда я вошла в комнату. Теперь они знают, что их сестра – герцогиня. Но нас так просто не сбить с толку – мы же Дунканы. Еще несколько минут, и они очнутся, прилетят сюда и засыплют нас вопросами. Считай, что я тебя предупредила. Отвечать на их вопросы – задача не из легких.
 – Боже правый! – промолвил герцог Уитингсби, высокомерно вскинув бровь. – В таком случае займемся поцелуями – они укрепят мой дух перед решающей схваткой.
 – Именно это я и собиралась тебе предложить.