Аннотация: Виктор Бурн, маркиз Куинбурн, немыслимо страдал от своего высокого титула Прирожденный путешественник и вдохновенный искатель приключений, он просто не мог себя заставить влачить унылое существование в высшем свете Лондона. Вместо этого Виктор предпочел стать партнером авантюриста Киркпатрика в смертельно опасных поисках сокровищ, еще не подозревая, что истинным сокровищем, которое он обретет, будет настоящая, чистая, страстная любовь к прелестной Сабре, дочери Киркпатрика...


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Звезды над Тунисом



 От автора


 Я проехала на автомобиле с сыном тысячу миль по Тунису и нашла, что это такая же прекрасная, загадочная и волнующая душу страна, какой я описала ее в этом романе.
 Таинственную атмосферу и тайну амфитеатра в Эль-Дьеме трудно передать словами, но красота Туниса и его римских развалин незабываема.
 Побывав там, я написала это стихотворение о чувствах римлянок, так долго живших в тех местах и вынужденных создавать дом для своих детей вдали от собственного народа.
 Я почувствовала их печаль и тоску по родине, до сих пор витающую в руинах храмов и вилл, которые навечно останутся Римом.
 Жена солдата



   Жена солдата, страдала ли ты на чужбине?
   Пила ль ночами ты слезы о дальнем Риме?
   Шаги победы по землям, солнцем спаленным,
   Значили только одно — далеко до дома.
   Римляне мир покорили — и мир потеряли.
   Бились за впасть эппины, готы, вандалы,
   В колокола из меди Испания била,
   Черным кошмаром войны вставая над миром.
   Жизни разбитые, слезы, что были жгучи, —
   Что будут стоить они для веков грядущих?
   Вспомнят ли хоть руины, как женщины плачут,
   Когда мужчины улыбки под шлемы прячут?







 Глава 1


 1897
 Маркиз Куинбурн вышел на веранду своей виллы и посмотрел на Средиземное море. Восходящее солнце рассеяло туман над горизонтом, и вид был захватывающий.
 Но погруженный в свои мысли маркиз не видел этого великолепия. Он опустился в кресло, когда стеклянная дверь веранды открылась и появилась красивая женщина.
 Она была одета по последней моде, но с чисто французским шиком.
 — Я пришла сказать аи revoir, mоn сher , — сообщила красавица с очаровательным акцентом.
 Маркиз медленно встал.
 — Карета ждет тебя, Жанна. Когда приедешь в Монте-Карло, сразу отправь ее обратно.
 — Хорошо.
 Жанна надула губки. Она еще что-то хотела сказать, но колебалась. Потом взмахнула накрашенными тушью ресницами и очень тихо проговорила:
 — C'est tres triste, mon cher , что все так закончилось.
 — Ты не виновата, Жанна. Я очень благодарен тебе за все то счастье, что ты мне подарила.
 — Ты правда был счастлив?
 — Настолько, насколько это возможно сейчас для меня. И я могу только сожалеть, что не оправдал твоих ожиданий.
 Жанна, как истинная француженка, пожала плечами.
 — C'est la vie! — проговорила она. — Но когда ты просил меня остаться, я думала, мы будем веселиться в казино в Монте-Карло и в фешенебельных местах вроде «Отель де Пари».
 — Я знаю, знаю! — с досадой отозвался маркиз. — Но взаимные упреки никуда нас не приведут.
 Немного помолчав, он добавил:
 — Я могу лишь еще раз выразить свои сожаления и надеюсь, Жанна, что чек, который я выписал на твое имя, послужит некоторой компенсацией за то, что ради меня ты оставила Париж и лишилась стольких развлечений.
 В темных глазах Жанны появилось деловое выражение, когда она открыла конверт, протянутый ей маркизом, и взглянула на его содержимое.
 От суммы, указанной на чеке, у красавицы перехватило дыхание. Придя в себя, Жанна бросилась маркизу на шею.
 — Tres genti! Ты очень любезен, Mersi, mersi Bеаnсоuр! Возможно, мне не следует оставлять тебя.
 — Нет, ты права, ты полностью права, — ответствовал маркиз. — Мне нужно о многом подумать, а я знаю, тебе скучно, когда я думаю.
 Жанна засмеялась:
 — Это верно. Хотя ночью ты чудесный любовник, днем — о-ла-ла! — это была такая тоска!
 Маркиз невесело улыбнулся.
 — Не смею с этим спорить. Ты должна простить меня, Жанна, за то, что навязал тебе свои заботы. В следующий раз, обещаю, я буду другим.
 — В следующий раз мы встретимся в Париже, — категорично заявила Жанна. — В Париже ты всегда был тем, о ком только может мечтать женщина, но здесь, на этой вилле…
 Она красноречиво развела руками, потом снова обвила их вокруг шеи маркиза и страстно поцеловала его в губы.
 — Au revoir, mon cher, но не adieu , ибо мы встретимся, и, возможно, очень скоро.
 — А до тех пор, я уверен, у тебя все будет в порядке, — улыбнулся маркиз.
 — Конечно, в порядке, не забивай себе этим голову, — успокоила его Жанна. — Я знаю очаровательного джентльмена в Монте-Карло, который будет рад мне, и как только приеду, я сразу найду кого-нибудь, кто пригласит меня сегодня на ужин.
 — Ну, с этим у тебя трудностей не будет! — усмехнулся маркиз.
 Он взял Жанну под руку и провел ее через изысканную гостиную в украшенный колоннами холл.
 Его экипаж, запряженный парой лошадей, ждал у входа, и горничная Жанны, такая же типичная француженка, уже сидела внутри спиной к лошадям.
 На крыше и на запятках кареты высились привязанные ремнями дорожные сундуки.
 Маркиз помог Жанне сесть на удобное мягкое сиденье, и лакей прикрыл ей колени пледом.
 — Еще раз аи revoir, mon cher, — проговорила Жанна мягким и профессионально соблазнительным голосом.
 Маркиз поцеловал ей руку, дверца кареты захлопнулась, и, когда экипаж тронулся, Жанна помахала на прощанье.
 Облегченно вздохнув, маркиз вернулся на веранду и снова сел в кресло, глядя на море.
 Было ошибкой — а он редко совершал ошибки — просить Жанну сопровождать его на юг Франции.
 Маркиз мог бы догадаться, что она будет негодовать, не имея возможности показать себя и свои сказочные наряды в Монте-Карло и ловить восхищенные взгляды на аллеях в Ницце.
 Вместо желанных развлечений она обнаружила, что маркиз, с которым Жанна познакомилась за несколько лет до того, как он унаследовал этот титул, намерен безвылазно сидеть на своей новообретенной вилле, наслаждаясь великолепной едой — творением его несравненного шеф-повара.
 Маркиз хотел, чтобы Жанна развлекала его, как она вполне откровенно заметила, не только ночью, но и днем.
 Через двадцать четыре часа после приезда маркиз понял, что ему следовало ехать одному и что его гостья находит жизнь на вилле невероятно скучной.
 Как Жанна сказала ему перед тем, как укладывать сундуки: «Как любовник tu es magnifique ! Как собеседник — скучен!»
 В ее устах это прозвучало не так грубо, однако маркиз знал, что это чистая правда и ему некого винить, кроме себя.
 Он приехал на юг Франции для того, чтобы обдумать свое будущее и чтобы сбежать с торжеств в честь шестидесятилетия царствования королевы Виктории.
 Он думал об этом праздновании как о новом взрыве национальной гордости.
 Виктор Бурн — маркиз не использовал свой титул за границей — побывал в стольких неизведанных уголках мира, что не имел никакого желания ехать домой.
 После смерти старшего брата, который всегда был болезненным ребенком, отец начал вбивать в голову Биктора-младшего — тогда семнадцатилетнего сына — обязанности, которые он унаследует.
 Старый маркиз был деспотичен. Он железной рукой управлял и своей семьей, и своим поместьем, и всеми, с кем имел дело.
 Это характерно для старого поколения, думал Виктор. Оно не любит перемен и смотрит на королеву Викторию как на олицетворение всего правильного и должного в тех, кто служит ей.
 Маркиз неожиданно подумал, слегка скривив губы, что у его отца, как у всех людей подобного возраста, были все причины гордиться королевой.
 Она правит самой большой империей в мировой истории, империей, охватывающей почти четверть земного шара, не говоря уж о четверти его населения.
 Королева так долго правила империей, что некоторые из ее простодушных подданных, которых маркиз встречал в Индии, считали ее божественной и резали коз перед ее портретом — сцена, которая навсегда запомнилась Виктору и до сих пор забавляла его.
 Но он знал, что в эту минуту возбужденные толпы на улицах Лондона с нетерпением ждут, когда из Букингемского дворца появится процессия.
 Маркиз догадывался, каким будет обращение королевы.
 Оно будет простым и уместным:
 — Я сердечно благодарю мой народ. и да благослови вас Бог.
 Маркиз не сомневался, что королева произнесет что-то вроде этого, и завтрашний день докажет, что он прав.
 Однако больше шестидесятилетнего юбилея беспокоила Виктора роль, уготованная для него будущим.
 Он был полон самых дурных предчувствий, когда, получив известие о смерти отца, вернулся в Лондон.
 Старик всегда казался вечным, как сама королева.
 Виктор никогда по-настоящему не задумывался, каким будет его положение, когда ему придется принять не только титул, но и многочисленные обязанности, возложенные на маркиза Куинбурна.
 Когда королева вызвала его в Виндзорский дворец, она ясно дала понять, что ожидает от Виктора продолжения дела его отца.
 Премьер-министр, маркиз Солсбери, выразился еще яснее.
 — Как только вы наведете порядок в Куине, — заявил он в своей высокомерной манере, — у меня будет для вас очень много работы, которая надолго задержит вас в Лондоне.
 Помолчав, он добавил:
 — Боюсь, больше не будет тех путешествий в неизвестное, которые занимали вас последние годы.
 Маркиз удивился. Он понятия не имел, что премьер-министр интересуется его путешествиями.
 Время от времени Виктор оказывай услуги министерству иностранных дел, сообщая о проблемах в дальних уголках империи.
 Обычно это были места, которые министр иностранных дед не имел никакого желания посещать лично.
 Выйдя от премьер-министра, Виктор с ужасом подумало том, что произойдет, если он займет надлежащее ему положение.
 Во-первых, он будет камергером в Букингемском дворце, во-вторых, главой судебной и исполнительной власти в графстве, а в-третьих, на него свалятся другие бесчисленные должности политической и гражданской важности.
 Все эти обязанности просто свяжут его по рукам и ногам, а значит, свободе, которой он наслаждался последние шесть лет, придет конец.
 В первый раз Виктор уехал за границу в двадцать два года.
 Это случилось из-за того; что ему надоело слушать нравоучения отца, который считал, что все, что делает сын, либо не подобает его положению, либо слишком легкомысленно для его будущего титула.
 Старик критиковал его друзей, его интересы и даже его способности к языкам.
 Англичанину, утверждал отец, государственный он деятель или политик, совершенно незачем говорить ни на каких языках, кроме своего родного.
 — Если эти чертовы иностранцы, — гремел он, — не понимают меня, то чем скорее они научатся это делать, тем лучше!
 Такие суждения вовсе не забавляли Виктора, а, напротив, страшно раздражали, особенно когда он слышал эту фразу по несколько раз в день.
 Поэтому он сбежал из Англии в Малайю, даже не сказав отцу, что уезжает.
 Когда через полгода он вернулся, с ним обошлись как с нерадивым школьником, который прогулял уроки и того и гляди вылетит из школы.
 Три месяца Виктор терпен попреки отца, а потом снова уехал, радуясь, что избавился от тирании.
 Даже полная опасности жизнь среди диких племен, каннибалов и африканских воинов казалась несравнимо лучше педантичности и помпезности жизни в Куине.
 Когда сын вернулся во второй раз, не только отец отчитывал его, но и прочие члены семьи.
 Маркиз Куинбурн имел не только ненормально огромное число родственников Бурнов, но и был связан определенными узами со многими другими аристократическими фамилиями.
 Виктор оказался «паршивой овцой»в семье, и его травила, как он говорил, стая голодных волков.
 Мужчины велели ему оставить свои выходки и слушать отца.
 Женщины были добрее, ведь Виктор так привлекателен и красив.
 Они просто сказали, что единственный путь снискать расположение — это жениться и остепениться.
 И его бабушка, тетки и кузины всерьез взялись за дело.
 Они устраивали званые обеды, балы и приемы, на которых он неизменно оказывался в паре с какой-нибудь неуклюжей, довольно робкой девицей.
 Потом Виктору сообщали, что девушка очень ему подходит и станет замечательной женой.
 Надо ли удивляться, что он удрал за границу как можно быстрее.
 В очередной приезд Виктора его разногласия с отцом зашли так далеко, что тот заявил: если сын не образумится, то может и вовсе не возвращаться.
 По сути, за последующие годы Виктор только дважды заглядывал домой на несколько дней на Рождество и один раз петом.
 Его непреодолимо влекла красота самого Куина — гораздо сильнее, чем люди, проживающие в поместье.
 Там вечно были все те же споры, тот же порядок и те же упреки, которые снова гнали его прочь.
 Наконец Виктор приехал домой, потому что умер его отец и он стал теперь — когда меньше всего этого ожидал — маркизом Куинбурном.
 Прибыв перед самыми похоронами, Виктор обнаружил, что огромный дом набит родственниками.
 Теперь они не отчитывали его, немного цинично подумал маркиз, они умоляли его и лебезили перед ним, потому что он стал главой семьи: «Дражайший Виктор, я знаю, вы поможете. Ваш отец всегда был так добр, я уверен, вы поможете мне, как помогал он…», «Я нуждаюсь в вашем совете…», «Уделите мне немного времени…», «Выслушайте меня, пожалуйста…»
 Виктору казалось, что тысячи голосов отдаются эхом в его ушах, забивая его голову мелкими семейными и финансовыми проблемами.
 Они были совсем не похожи на трудности, с которыми он сталкивался в своих путешествиях.
 Большее их число удалось легко разрешить с помощью секретаря, которого его отец нанял десять лет назад и который намного больше Виктора знал не только о поместье, но и обо всем семействе Бурнов.
 Когда тягостная процедура похорон осталась позади, Виктор уехал из Куина в Лондон и поселился в доме Бурнов на Парк-лейн.
 Он прекрасно понимал, что не только семья смотрит на него как на рог изобилия.
 Королева, премьер-министр, министр иностранных дел и неизбежно большое количество его друзей в Уайт-клубе смотрели на нового маркиза точно так же.
 Их слишком много, цинично думал Виктор, и слишком это все унизительно.
 То, что люди заискивают перед ним лишь потому, что он богат и влиятелен, было ему неприятно вдвойне по сравнению с той жизнью, которую Виктор вел за границей.
 Там человека уважали за его личные качества, а наличие собственности имело второстепенное значение.
 В конце концов, когда Виктор распечатал одно за другим письма от государственных деятелей, начиная с премьер-министра, и все прочие, требующие его внимания, он не выдержал и сбежал.
 Маркиз так часто делал это раньше, что это не представляло для него никаких проблем.
 Он уехал из Лондона, только своему секретарю сообщив, куда едет.
 Виктор сделал остановку в Париже, чтобы захватить Жанну Бове, и с ней отправился на виллу своего отца близ Эзе, где собирался спокойно подумать о будущем.
 В одном он был абсолютно тверд: он ни за что не женится.
 Еще до отъезда из Англии Виктор получил письмо от своей тетушки, герцогини Уэйбриджской.
 Я очень хочу, чтобы ты пообедай со мной в среду. Хочу познакомить тебя с очаровательной девушкой, дочерью герцога Халльского. Она бы замечательно тебе подошла и стана бы идеальной хозяйкой Куина. Она очень мило говорит по-французски и по-итальянски, и при твоем интересе к языкам ты, безусловно, найдешь с ней много общего.
 Дочитав письмо, маркиз откинул голову и засмеялся.
 Интересно, что скажет герцогиня, если он сообщит ей, что женится только на девушке, знающей японский, русский и африкаанс?
 Нет, сказал он себе, это было бы жестоко.
 Но еще более жестоко пробудить в девушке надежды, соглашаясь встретиться с ней за обедом, потому что это только поощрит ее смотреть на Виктора как на своего будущего мужа.
 Ощущение, что на него давят, что его преследуют и чуть ли не силой принуждают жениться, так ужаснуло новоявленного маркиза, что он бросился искать Жанну, как будто она могла защитить его.
 К счастью для Виктора, никто в тот момент не занимал исключительного положения в ее жизни.
 Поскольку в прошлом они не раз очень весело проводили время, Жанна охотно приняла приглашение маркиза поехать с ним на Лазурный берег.
 Виктору ив голову не пришло, что она будет изнывать от тоски без казино.
 Или что ей захочется покрасоваться в богатом обществе, которое всегда наполняет Монте-Карло в это время года, делая его самым очаровательным и дорогим местом для отдыха в Европе.
 Увы, маркиз не учел, что он в трауре по отцу.
 Его сочли бы крайне бессердечным, если бы он стал принимать приглашения на званые обеды и прочие светские рауты в ближайшие два-три месяца.
 Несомненно, на него устремилось бы немало недоуменных взглядов, появись он в чьей-нибудь частной гостиной под ручку с очаровательной французской кокоткой.
 Маркиз вдруг осознал, что Жанна безумно скучает, если он не занимается с ней любовью.
 И это еще не все. С нежданной горечью Виктор обнаружил то, чего не замечал раньше: красавица мало что могла сказать, помимо остроумных замечаний, которые неизбежно касались l'amor , или комплиментов ему за его опыт в том же вопросе.
 — Я ошибся, — Сказал себе маркиз.
 Он заверил Жанну, что нисколько не обидится, если она оставит его и уедет в Монте-Карло, где, он не сомневался, ей и дня не придется скучать в одиночестве.
 Теперь Виктор остался один и снова спрашивал себя, что делать.
 Долг требовал, чтобы он вернулся в Англию.
 Он должен принять на себя обязанности, которые ждут его, и постараться сделать их такими же интересными, как поиски давно забытого храма посреди джунглей.
 Виктор много лет провел в исследованиях, он был первым белым человеком, поднявшимся по не отмеченной на карте реке, он открыл племя, прежде неизвестное другим исследователям.
 Он так часто бывал на волосок от смерти, что сама мысль о том, чтобы «остепениться», ужасала его.
 И сейчас его преследовало неприятное чувство, что люди никогда больше не будут говорить с ним нормально.
 Они всегда будут перенимать тот почтительный тон, который внушал его отец не только из-за титула, но и потому, что понимал свою собственную важность.
 — Я хочу быть самим собой, — сказал маркиз солнечным бликам, вспыхивающим на море.
 И будто еще чей-то голос добавил:
 — А еще хочу, чтобы любили меня самого, а не мое богатство.
 В его жизни было много женщин, в основном подобных Жанне, потому что им можно заплатить и оставить без слез и упреков.
 Были и иноземки, которые находили Виктора неотразимо привлекательным, но они были для него просто случайным капризом, и, расставшись с ними, маркиз больше о них не вспоминал.
 По никогда и речи не шло о его знакомстве с женщиной, которую Виктор хотел бы постоянно видеть в своей жизни и которая не ограничивала бы его в путешествиях — часто лишенных удобств, изнурительных и опасных.
 — Что же мне делать? — вопросил маркиз дивный пейзаж, как будто само море могло дать ответ, или чайки, мелькающие над головой, могли подсказать верное решение.
 Внизу стояла в гавани яхта его отца, которой тот пользовался всего по несколько недель в году, но которая всегда была готова к отплытию просто на случай, если ему захочется покататься.
 «Вот как живут богачи!»— с улыбкой подумал маркиз.
 Он вспомнил, как часто бывал без денег, потому что отец перестал выплачивать ему содержание.
 А это значило, что он был вынужден снимать самые дешевые комнаты, часто кишащие паразитами, и плавать на старых развалинах, грозящих вот-вот утонуть.
 Однажды в пустыне Виктору пришлось делить палатку с очень грязным арабом.
 Теперь у него было шесть собственных домов, несколько больших конюшен, и перед отъездом из Англии он подумывал; а не купить ли легковой автомобиль?
 — Как я смею жаловаться на судьбу? — вслух спросил маркиз.
 Он представил себе Куин и все, что с ним связано, премьер-министра и королеву в образе больших пауков, готовых поймать его в свою паутину.
 Потом взглянул на горизонт, туда, где море встречается с небом, и понял, чего он хочет.
 Оставался вопрос, какой выбрать маршрут.
 Но в данный момент, насмешливо подумал маркиз, лучший способ найти ответ — это подбросить монету, и пусть она решит за него.
 — Поехать мне на север или на юг? — спросил он Парок.
 Вот так же Виктор спрашивал их, когда терялся в лесу или в пустыне и знал, что, прими он неверное решение — и его кости останутся гнить в этих гиблых краях.
 Вдохновленный идеей, маркиз уже полез в карман за монетой, и тут сзади до него донесся почтительный голос:
 — Прошу прощения, милорд, но вас хотят видеть.
 — Кто? — спросил маркиз.
 У него в голове мелькнуло, что кто-то из друзей или знакомых узнал, что он на вилле, и приехал из Монте-Карло навестить его.
 — Мсье Киркпатрик, милорд.
 Маркиз нахмурился.
 Он не помнил никого с такой фамилией, но, чуть поколебавшись, велел, скорее из любопытства, впустить его.
 Когда слуга ушел, маркиз запоздало подумал, что, пожалуй, не стоило принимать незнакомцев.
 Если этот человек пришел за милостыней и маркиз даст ему денег, сюда тут же повалят толпы других, взывающих к его великодушию.
 Маркиз вовсе не собирался оставаться здесь надолго или ввязываться в местные дела, которые его не слишком интересовали.
 Но прежде чем он успел додумать эти мысли, незнакомец вошел в открытую дверь на веранду.
 Медленно встав со ступа, маркиз увидел, что гость не один: его сопровождала молодая женщина.
 Гость протянул руку:
 — Очень любезно с вашей стороны принять меня, милорд. Я пришел потому, что хочу рассказать вам нечто очень важное, что наверняка заинтригует вас и не оставит равнодушным.
 Маркиз удивился, но так как он привык общаться с людьми всех социальных слоев и национальностей, то внимательно оглядел своего гостя, пытаясь, как истинный исследователь, оценить его происхождение.
 Высокий, очень стройный, приятной наружности, явно образованный и, безусловно, джентльмен.
 В то же время маркиз со свойственной ему проницательностью догадался, что его гость — искатель приключений.
 Маркиз и сам не знал, как он это понял, вероятно, дело было в манерах человека, или в легкой эксцентричности его одежды, или в дерзости его взгляда.
 В своих путешествиях Виктор часто встречал авантюристов, и еще до того, как гость снова заговорил, пришел к убеждению, что перед ним именно авантюрист.
 — Меня зовут Майкл Киркпатрик, — отрекомендовался гость, — и позвольте представить вам мою дочь Сабру.
 Только сейчас маркиз обратил внимание, что девушка последовала за Киркпатриком на веранду.
 Невысокого роста, стройная, она была в простой широкополой шляпе, украшенной зеленой лентой.
 Ее лицо под шляпой оставалось в тени, вдобавок девушка носила темные очки, из-за которых казалась безликой, немодной и вообще не вызывала интереса.
 Маркиз взглянул на девушку и снова повернулся к ее отцу.
 Не дожидаясь приглашения, Майкл Киркпатрик удобно расположился в одном из кресел и явно рассчитывал на угощение.
 — Выпьете что-нибудь? — машинально спросил маркиз.
 — С превеликим удовольствием! Мы поднимались к вам пешком от самой долины, а в это время дня, оказывается, очень жарко.
 Он не сказал ничего особенного, но рассмешил маркиза своей неподражаемо комичной интонацией.
 Слуга ждал в дверях, и маркиз, словно подчиняясь желанию Киркпатрика, приказал:
 — Бутылку шампанского.
 — Вы очень добры, милорд! — с улыбкой воскликнул Майкл Киркпатрик.
 Было в нем что-то простодушное и одновременно пленительное, что еще более укрепляло уверенность маркиза: этот человек — авантюрист.
 Он явно шел пешком до виллы — довольно приличное расстояние по горной дороге, — потому что не мог позволить себе нанять экипаж.
 — Так что вы хотите рассказать? — напомнил маркиз.
 — Я слышал о вас во многих уголках мира… — начал Майкл Киркпатрик.
 Маркиз поднял брови.
 — Вижу, вы мне не верите, но мы были в Сингапуре сразу после вашего отъезда, а в прошлом году нам рассказывали о вас в Шепардз-отеле в Каире.
 Маркиз засмеялся:
 — Надеюсь, то, что там говорили, было лестным!
 — Еще каким лестным!
 Маркиз собирался задать дальнейшие вопросы, но тут вернулся слуга с шампанским, которое он явно держал наготове.
 Открыв шампанское, слуга наполнил бокалы и обошел с ними присутствующих.
 После чего удалился, оставив бутылку в ведерке.
 Майкл Киркпатрик поднял бокал:
 — Ваше здоровье, милорд!
 — Благодарю.
 Маркиз заметил, что Сабра — кстати, какое необычное у нее имя — только пригубила шампанское и отставила бокал.
 Потом она устремила взгляд на горизонт, и казалось, даже не слушала, что тут говорится.
 Маркизу это показалось странным.
 Его заинтриговала эта необычная девушка, которая явно не интересовалась им как мужчиной.
 —  — Как вы смотрите, милорд, на то, — начал Майкл Киркпатрик, смакуя шампанское, — чтобы отыскать сокровища, которые не только прославят ваше имя, но и произведут фурор среди историков?
 — Вряд ли я смогу ответить вам, — довольно холодно проговорил маркиз, — пока вы не объясните, что это за сокровища и где, по-вашему, их можно найти.
 Да, мысленно заметил маркиз, он был совершенно прав, думая, что Киркпатрик — авантюрист.
 И все же чем-то ему нравился этот человек.
 В отличие от большинства авантюристов Майкл Киркпатрик был хорошо воспитан и в то же время обладал тем магнетическим обаянием, благодаря которому люди и принимают авантюристов благосклонно.
 Искатели приключений подобны игрокам, которые ставят на карту последнее пенни.
 За тем лишь исключением, что авантюристы играют людьми, используя их странным образом и для странных целей, как давно обнаружил маркиз.
 При этом они обычно не просят денег, которые могли бы положить в свой карман, а хотят, чтобы финансировался некий их проект, некий план.
 Несколько авантюристов прибивались к маркизу, прося лишь о крыше над головой и какой-нибудь еде, чтобы не умереть с голоду.
 Маркизу пришло в голову, что Киркпатрик один из таких, но в то же самое время совсем не похож ни на кого из тех, с кем он имел дело в прошлом.
 — Мне стало известно, — поведал Майкл Киркпатрик, — что в стране, которую мы называем Тунис, у чрезвычайно богатого римского полководца однажды похитили не только его деньги, но и драгоценности его жены.
 Маркиз мысленно улыбнулся: в высшей степени невероятная история и наверняка Киркпатрик выдумал ее.
 — Украв у полководца то, что он отобрал у несчастного народа, которым правил, — продолжил свой рассказ Майкл Киркпатрик, — грабители закопали сокровища недалеко от амфитеатра в Эль-Дьеме под придорожным храмом, который сейчас лежит в руинах.
 Он немного помолчал, проверяя, слушает ли маркиз, отпил еще шампанского и продолжил:
 — Двух воров схватили, но даже под пытками они не признались, где спрятали сокровища.
 Киркпатрик снова помолчал.
 — Вскоре их казнили, но дальнейших расследований не было: римское правление в Северной Африке рухнуло, и о пропавших сокровищах забыли.
 — Как вы все это узнали? — поинтересовался маркиз.
 — Один человек рассказал. По его словам, жители той части Туниса открыто говорят об этом и эта история передается из поколения в поколение.
 — И вы действительно верите, что в наши дни, столько столетий спустя, сокровища еще лежат там и ждут нас? — саркастически спросил маркиз.
 Майкл Киркпатрик с минуту молчал.
 Потом сказал:
 — Я знаю, что вы сейчас чувствуете, милорд. Я чувствовал бы то же самое, если бы услышал подобную небылицу от субъекта вроде меня!
 Маркиз засмеялся.
 Этот авантюрист явно обезоруживал его, и маркизу нравилось, как поблескивали глаза гостя, когда он говорил такие неожиданные вещи.
 — Я бы тоже сомневался, — продолжал Майкл Киркпатрик, — если бы мне не довелось купить вот это.
 С этими словами он сунул руку в карман, вытащил оттуда золотую монету и протянул маркизу.
 Маркиз, знаток монет, сразу узнал ее.
 Такие монеты чеканились римлянами в Тунисе и имели хождение на всей завоеванной ими территории Северной Африки.
 Монета была в отличном состоянии, и маркиз не сомневался, что и Британский музей, и крупные антиквары в Риме охотно купили бы ее, будь у них такая возможность.
 — Человек, продавший мне монету, — объяснил Майкл Киркпатрик, — был выслан из Туниса около месяца назад за кражу и осквернение собственности, которую власти считают неприкосновенной.
 — Вы хотите сказать — он нашел эти сокровища?
 — Он думает, что нашел место, где они спрятаны, но успел выкопать только эту монету и еще несколько таких же.
 Киркпатрик на мгновение заколебался, но, убедившись, что маркиз внимательно слушает, продолжил:
 — К несчастью, он безрассудно ограбил ныне здравствующую жертву, был пойман, доставлен в Тунис, признан виновным и два года отсидел в тюрьме, прежде чем его выдворили из страны, и то лишь потому, что он — англичанин.
 — Значит, он никогда не сможет вернуться туда, — заметил маркиз. — Если он снова появится в Тунисе, ему грозит пожизненное заключение, а то и казнь. Там не выносят воров подобного сорта!
 Майкл Киркпатрик засмеялся.
 — Его потеря могла бы стать нашей прибылью. За сравнительно небольшую сумму, поскольку очень нуждается в деньгах, он готов подробно объяснить, где находятся сокровища, и даже начертить план.
 — К несчастью, — продолжил Киркпатрик, понизив голос, — финансы не позволяют мне в одиночку снарядить экспедицию. К тому же у меня недостаточно веса в отношениях с властями. Мне нужен партнер, а ваша репутация исследователя, милорд, как я уже сказал, ценится очень высоко.
 — Вы мне льстите, — сухо сказал маркиз.
 Но рассказ Киркпатрика захватил его.
 А ведь это возможно, мелькнуло у него в голове. Даже очень возможно!
 Хотя гораздо вероятнее, что тот неудачливый вор, завладев несколькими римскими монетами, просто выдумал большую часть истории о погребенных сокровищах, чтобы получить побольше денег.
 Маркиз посмотрел на золотой кружок в своей руке. Он точно знал, что монета подлинная, но ему показалось странным, что она в таком хорошем состоянии.
 Любая монета, которая столько веков блуждала по свету, переходя из рук в руки, несомненно, стерлась бы и чеканка утратила бы свою четкость.
 После долгой паузы маркиз спросил:
 — Вы действительно думаете, что этому человеку можно доверять?
 Майкл Киркпатрик очень выразительно развел руками:
 — Разве можно доверять кому-нибудь больше, чем вы доверяете мне? Этот человек кажется искренним, и я бы привел его к вам, но, если он узнает о вашем интересе, цена, несомненно, подскочит!
 Маркиз снова посмотрен на монету.
 Всякий раз, когда он держан в руках старинную и дорогую вещь, маркизу казалось, будто он ощущает некие вибрации, исходящие из нее, какие-то необъяснимые токи.
 Но это происходило только тогда, когда вещь была подлинной.
 Маркиз и сейчас чувствовал эти токи и почти усомнился в собственном инстинкте.
 — А что думает ваша дочь? — спросил он больше для того, чтобы выиграть время, нежели потому, что его заинтересовала эта девушка, которая не обращала никакого внимания ни на него, ни на своего отца.
 В первую минуту Сабра даже не шевельнулась. Потом она медленно повернула голову к маркизу.
 За темными очками да еще и под тенью шляпы невозможно было разглядеть выражение ее лица.
 Наконец она сказала медленно и ясно-мягким, мелодичным голосом:
 — Если вы благоразумны, милорд, вы не будете иметь с этим ничего общего!




 Глава 2


 Маркиз нисколько не удивился, когда его новые знакомые, как он и ожидал, остались на обед.
 Потом они остались на ужин и, наконец, устроились в двух удобных спальнях виллы на ночь.
 Киркпатрик даже не скрывал, что не прочь пожить за счет маркиза, чем немало того позабавил.
 — Ваше вино и еда восхитительны, — сообщил авантюрист за ужином, — и это лишь заставляет меня сожалеть, что мы должны уйти пораньше, дабы отыскать себе ночлег.
 Еще одеваясь к ужину, маркиз подумал о таком повороте событий, поэтому ответил просто и без уверток:
 — Надеюсь, вам будет удобно в тех комнатах, где вы переодевались.
 Киркпатрик откинулся на спинку стула и засмеялся:
 — Если бы вы только видели, где мы ночевали вчера! По сравнению с той лачугой ваша вилла для нас — просто открытые врата рая!
 Маркиз тоже засмеялся и позже — намного позже, когда они отправились спать, — подумал, что весь вечер был наполнен смехом.
 Понятно, что Киркпатрик лез из кожи вон, стараясь быть забавным, и все же разговор с ним был по-настоящему интересным и содержательным.
 Этот человек жил странной бродячей жизнью, не такой, какой жил маркиз, и в своих скитаниях накопил много знаний.
 Маркиз мог говорить с ним о местах, которые большинство людей никогда не видели и даже не подозревали об их существовании, и о восточных религиях, часто эротических и чувственных или же крайне жестоких.
 Он обнаружил, что Киркпатрик знает не меньше его, а в чем-то и намного больше.
 И только лежа в постели, маркиз понял, что они совершенно не замечали Сабру.
 Казалось, девушка прислушивается к их разговору, но маркиз не был в этом уверен.
 Он вспомнил о Сабре один-единственный раз: когда, вернувшись с Киркпатриком в гостиную, застал девушку возле коллекции табакерок, которую его отец собирал в течение многих лет.
 У маркиза мелькнуло подозрение, что Сабра вознамерилась похитить какой-нибудь драгоценный экспонат.
 Но девушка с легким вздохом поставила табакерку на место, и по тому, как двигались ее пальцы, маркиз понял, что она восхищена их красотой и мастерством работы.
 Он собирался поговорить с ней, но тут Киркпатрик сказал что-то забавное, маркиз снова засмеялся и забыл о Сабре.
 Теперь маркиз подумал, что для девушки это, должно быть, очень странная жизнь.
 Еще он удивился, как Сабра ухитряется быть такой ненавязчивой, когда ее отец так ярок и театрален и в своей внешности, и в своих манерах.
 Возможно, темные очки, которые она не снимала весь вечер, придавали ей некую отстраненность.
 Когда гости переоделись к ужину, маркиз заметил, что вечерний костюм Киркпатрика, уже изрядно поношенный и кое-где протертый, сшит портным из Уэст-Энда — западной аристократической части Лондона, тогда как Сабра свое простое кружевное платье явно шипа сама.
 Опытный в таких вопросах маркиз понял, почему девушка выбрала кружево: оно не мнется в дороге.
 Хотя платье было дешевым, оно изящно облегало ее тело, и маркиз мысленно отметил, что у Сабры, несмотря на чрезвычайную худощавость, весьма привлекательная фигура.
 После ужина они беседовали у камина: вечерами, когда ветры дули с близких, в укрытых снегом Альп, заметно холодало.
 Вскоре девушка встала:
 — Я иду спать, папа.
 — Очень правильно, моя дорогая.
 Сегодня тебе будет спаться гораздо лучше, чем прошлой ночью с этими лающими собаками и пьяницами, ползущими домой под утро!
 Сабра ничего не ответила, но маркиз обнаружил, что может прочитать ее мысли.
 Она думала, что отец слишком подчеркивает их бедность, чтобы воззвать к щедрости маркиза, ибо маркиз не сомневался, что именно на это в конце концов рассчитывает Киркпатрик.
 Сабра направилась к дверям, и маркиз поспешил распахнуть их перед девушкой.
 И только тогда, бросив взгляд на ее волосы, освещенные люстрой, заметил их необычный цвет.
 Он как-то не задумывался об этом раньше, а все потому, что, когда он разговаривал с ее отцом, Сабра держалась настолько незаметно, что маркиз даже забывал о ее существовании.
 Но теперь до него дошло, что волосы у нее точно такого же цвета, как у Симонетты Веспуччи, позировавшей Ботичелли для его незабываемых полотен.
 Парикмахеры всего мира бились над этим цветом, но тщетно. Никому не удалось пока создать такой краски.
 Но маркиз и так знал, что волосы Сабры совершенно натуральные, и неожиданно для себя подумал: а насколько они длинные?
 Пожелав ему доброй ночи, девушка быстро скользнула в дверь гостиной, прошла через холл и стала торопливо подниматься по лестнице, давая ясно понять маркизу, что хочет уйти и совершенно не желает с ним разговаривать.
 Маркиз не был тщеславен, но прекрасно сознавал, что, где бы он ни появлялся, женщины всегда смотрели на него с восхищением.
 И не порывались сбежать от него, а, напротив, делали все возможное, лишь бы не отпустить его от себя.
 Закрыв двери гостиной, маркиз вернулся к камину, где его ждал Киркпатрик, оказавшийся настолько интересным собеседником, что они проговорили до двух часов ночи.
 А когда пошли спать, Киркпатрик небрежно заметил:
 — Вы так и не сказали, намерены ли сопровождать нас в Тунис. Я буду очень разочарован, если придется искать кого-то еще.
 — Вы решили ехать?
 — Разве можно устоять перед таким соблазном? — удивился Киркпатрик. — И я не верю, что эта история не заинтриговала вас.
 «Он словно гипнотизирует меня», — холодно подумал маркиз.
 Но поскольку этот человек нуждался в нем и поскольку сам он не горел желанием возвращаться в Англию, маркиз сказал, когда они подошли к спальне Киркпатрика:
 — Я все обдумаю и дам ответ за завтраком.
 — Буду держать пальцы скрещенными, — откликнулся Киркпатрик. — Сейчас как раз молодая пуна, и я поклонюсь ей семь раз — самое верное средство, как мне говорили в Монте-Карло!
 Оба засмеялись, и, отвернувшись, маркиз подумал, что Киркпатрик еще долго будет смеяться, потому что нашел простака для финансирования своей затеи.
 Он сказал себе, ложась в постель, что ни на секунду не поверил в эти сокровища. Сомнений нет, Киркпатрик сочинил всю эту историю, только чтобы вызвать его интерес.
 А истинная цель авантюриста — обеспечить себе и своей дочери сытую жизнь без всяких трат хотя бы на ближайшие два месяца.
 Интересно, подумал маркиз, если бы он спросил Киркпатрика, сколько денег у него осталось на данный момент, сказал ли бы тот ему правду или нет? Сам-то маркиз не сомневался, что в карманах у авантюриста пусто.
 Маркиз заметил, как его гости ели великолепные блюда, поданные на ужин.
 Нет, они не набрасывались с жадностью на все подряд!
 Наоборот, и отец, и дочь насыщались медленно, смакуя каждый кусочек, но именно это подсказало маркизу, что они голодны и за последнюю неделю, а может, и больше, им редко удавалось поесть.
 Маркиз по опыту знал, как трудно сразу набивать желудок после голодной жизни.
 Киркпатрик съел все, что было поставлено перед ним, и показал, что хорошо разбирается в винах, с удивительной точностью угадывая год, когда оно было розлито.
 Это открыло маркизу, что когда-то его гость был достаточно богат, чтобы покупать все, что захочет.
 И если было что-то, чем маркиз действительно наслаждался, то это тайна, загадка, которую он должен разгадать, или секрет, который он должен раскрыть.
 Именно это он искан в своих путешествиях и именно это любил находить в людях.
 Вот почему он с такой тоской думал о будущем: все, кого он встречал в Куине, и большинство тех, с кем он общался в Лондоне, были совершенно предсказуемы во всех своих речах и поступках.
 С первой минуты знакомства маркиз видел, что для его острого и проницательного ума они подобны открытой книге.
 И то же самое он почувствовал, когда остался наедине с Жанной.
 Раньше, если они не предавались любви, то развлекались в каком-нибудь экзотическом местечке или ходили на вечеринки, где присутствовали женщины той же профессии, что и Жанна.
 Или же сидели в ресторане, где под музыку оркестра и болтовню других гостей вели легкий остроумный разговор, в котором француженкам нет равных.
 Но, оказавшись с ней вдвоем в тишине виллы, маркиз обнаружил, что знает все, что Жанна собирается сказать, еще до того, как она раскроет свои красные губки.
 Ее настроения, иногда капризные, иногда дерзкие или кокетливые, были столь же предсказуемы, и если Жанна находила его скучным, то и он отвечал ей тем же.
 Но сегодняшний вечер, заключил маркиз, был восхитительным, потому что задал работу его уму.
 В то же время ему захотелось больше узнать о Киркпатрике.
 Что этот человек джентльмен, маркиз понял сразу, едва увидел его, но Киркпатрик был, кроме того, и авантюристом.
 И не просто авантюристом, а авантюристом с огромным обаянием, неистощимым запасом юмора и совершенно не похожим ни на кого из прежних знакомых Виктора.
 А еще маркиза снедало любопытство насчет Сабры.
 Казалось несообразным, что она так тиха и скромна.
 Он даже подумал несколько цинично, что, раз уж Киркпатрик имеет хорошенькую дочку, было бы только естественно, если бы он использовал ее для привлечения богатых мужчин, чьи деньги нужны ему для финансирования своих фантазий.
 Прежде чем заснуть, маркиз решился.
 Есть сокровища или нет сокровищ, он поедет в Тунис.
 В любом случае это будет лучше возвращения в Англию, где стая голодных волков только и ждет, чтобы разорвать его в клочья…
 Маркиз, как обычно, встал рано и, выйдя на веранду, где он завтракал, с удивлением обнаружил там Сабру — она стояла у балюстрады и смотрела на море.
 Девушка не надела шляпу, и утреннее солнце, игравшее на ее необычного цвета волосах, заставило маркиза посмотреть на нее внимательнее.
 Сабра по-прежнему была в своих несуразных очках, которые казались слишком большими для ее личика, но теперь маркиз разглядел прямой аристократический носик и идеальный изгиб губ.
 Она была в том же платье, что и вчера, — повседневном и немного экстравагантном.
 Маркиз решил, что девушка нарочно подражала художницам — только они на юге Франции не одевались модно и дорого.
 Сабра не повернула головы при его появлении, но как-то напряглась, словно маркиз нарушил ее размышления.
 — Доброе утро! — сказал он с нарочитой небрежностью.
 Маркиз не стан подходить к девушке, он прошел прямо к стопу и сел — обычно .слуги тотчас приносили ему завтрак.
 Сабра даже не шевельнулась, и через минуту, раздосадованный тем, что она не обращает на него внимания, маркиз сказан:
 — Надеюсь, вы присоединитесь ко мне. Или вы уже позавтракали?
 Сабра неохотно оторвалась от созерцания пейзажа и медленно направилась к столу. Даже в повседневной одежде она выглядела грациозной. Девушка села на другом конце стола, как можно дальше от маркиза.
 — Надеюсь, вы хорошо спали, — сказал он, вызывая гостью на разговор.
 — Да, благодарю вас. У вас очень удобная вилла.
 — Я так и думал, что вам понравится, особенно после неудобств вашего последнего ночлега, которые столь красноречиво описал ваш отец.
 Если он надеялся разговорить Сабру, его попытка не увенчалась успехом.
 Слуги принесли кофе, горячие рогалики в плетеной корзинке, накрытой льняной салфеткой, и яичницу с беконом для маркиза.
 Маркиз посмотрел на девушку.
 — Вижу, вам нравится легкий petit dejeuner по-французски, но, уверен, ваш отец, как и я, предпочтет английский обычай начинать день с чего-то существенного.
 Сабра не ответила, и, чуть подождав, маркиз спросил:
 — Я не прав?
 — Папа тратит столько энергии, — ответила Сабра, — что явно нуждается в питании.
 Она говорила насмешливо, словно маркиз докучал ей своими расспросами.
 Маркиза задело ее поведение, потому что он не мог найти ему объяснения.
 — Скажите, — спросил он немного погодя, — почему вы думаете, что экспедиция, которая так интересует вашего отца и к которой он так настойчиво склоняет меня, — это ошибка?
 Он твердо решил заставить девушку отвечать и, когда Сабра заколебалась, нетерпеливо потребовал:
 — Я хочу услышать правду, а не какие-нибудь успокоительные отговорки.
 — Я уже сказала вам правду, — отрезала девушка. — Я считаю, что это потеря вашего времени.
 — Вы думаете обо мне или о себе?
 — Вы спросили, и я ответила!
 Сабру явно возмутил этот допрос, но маркиз не собирался отступать.
 — Я бы хотел, чтобы вы немного развили эту тему. Как я понимаю, вы подозреваете, что сокровища, о которых слышал ваш отец, не существуют.
 Он выжидательно посмотрел на девушку, но Сабра молчала.
 — А это значит, что мы совершим наше путешествие впустую. Но разве не приятно посмотреть Тунис? Или вы уже бывали там?
 Ответа снова не последовало, и маркиз не выдержал:
 — Я задал вам вопрос , и считаю очень невежливым с вашей стороны не отвечать мне!
 Он говорил резко и, увидев, как зарделись щеки девушки, понял, что впервые смутил ее.
 — Извините… я не хотела быть… невежливой, но я решила, что вам будет… неинтересно мое мнение, и, значит… нет смысла говорить о том, что я… думаю.
 — Если бы мне было неинтересно, я бы вас не спрашивал!
 На какое-то мгновение маркизу показалось, что Сабра опять замолчит, но она вдруг спросила уже другим тоном:
 — Почему вы… уделяете нам… внимание? Ведь мы вам… чужие. Бы живете… совсем в другом… мире.
 В ее голосе звучала неуверенность, которая объяснила маркизу, что девушка не только возмущена его навязчивостью, но и взволнована тем, что он принимает их у себя.
 — Я отвечу вам, — согласился маркиз. — Я много путешествовал, и когда вы со своим отцом появились здесь, я как раз обдумывал, куда бы мне отправиться.
 Он посмотрел на Сабру.
 — Я не знал, поехать мне на юг или вернуться в Англию, где меня ждет масса неприятных обязанностей.
 — А сейчас вы решили?
 — Я сказал вашему отцу, что дам ответ за завтраком, но мистер Киркпатрик явно не спешит услышать его.
 Сабра взглянула на открытую дверь, словно ожидая, что ее отец вдруг появится там, и мягко проговорила:
 — Папа устал. Он очень беспокоился в последнее время. Думаю, он наслаждается удобной постелью и считает, что нет причин спешить.
 По ее тону стало ясно, что девушка любит отца, и маркиз подумал, что у нее есть по крайней мере одна человеческая черта, но насчет остальных он сильно сомневался.
 — И тем не менее, — продолжил он через минуту, — зная, что ваш отец будет наслаждаться, путешествуя со мной, и что вы оба будете пользоваться большими удобствами, чем если бы поехали одни, вы всячески стараетесь помешать мне осуществить его желание. Почему вы так против?
 — Никто не смог бы помешать папе… осуществить то… чего он действительно желает! — быстро проговорила Сабра. — Но я не хочу, чтобы вы соглашались… на эту… экспедицию, потому что вы так нужны… в Англии.
 Маркиз удивленно воззрился на девушку.
 Его раздражало, что очки мешают ему увидеть выражение ее таз.
 — Я нужен в Англии — что вы имеете в виду? Что вы знаете обо мне?
 Сабра отвернулась и посмотрела в сад.
 Залитые солнцем бугенвиллии, вьющиеся розовые герани и китайская роза горели среди зелени яркими цветными пятнами.
 Стояла тишина, лишь жужжали пчелы да порхала по веткам какая-то птичка.
 Люди сидели очень тихо, и птица, осмелев, перелетела на балюстраду веранды, острыми жадными глазками поглядывая на стол.
 Маркиз неожиданно рассвирепел.
 — Ради Бога, девушка, перестаньте играть в загадки и отвечайте на мои вопросы! Что вы знали обо мне до того, как пришли сюда?
 — Теперь я… рассердила вас, — очень тихо проговорила Сабра, — и это не… понравится папе. Я… я прошу прощения…
 Мне не следовало этого говорить.
 — Разумеется, следовало, — возразил маркиз. — Я спросил ваше мнение, и мне очень интересно узнать, что вы слышали обо мне и почему вы думаете, что я нужен в Англии.
 Сабра улыбнулась — в первый раз за все время, и маркиз подумал, что улыбка делает ее привлекательной даже в очках.
 — Папа — англичанин, — мягко объяснила она, — и при всей его любви к путешествиям часто тоскует по родине.
 Девушка помолчала.
 — Когда мы можем себе это позволить, он покупает английские газеты, но они есть и в библиотеках… и еще их… выбрасывают из… богатых отелей.
 — Бы хотите сказать, — уточнил маркиз через минуту, — что обыскиваете мусорные ящики?
 Сабра сделала виноватый жест.
 — Когда это… необходимо.
 — Итак, вы прочитали обо мне в газетах, — настаивай он.
 — Мы прочитали, что вы… прибыли, что вы здесь, на этой… вилле, и что ваш отец… недавно скончался и вы были в Виндзорском дворце… по приглашению королевы.
 — Я польщен, что вы находите меня таким интересным! — саркастически заметил маркиз. — И все это, конечно, подсказало вашему отцу, что я могу быть полезным ему.
 Он почувствовал, что выразился довольно грубо. Сабра потупилась.
 — Простите… я не хотела… расстраивать вас, — сказала она тем же виноватым голоском, каким говорила до этого.
 — Вы не расстроили меня. Вы, или, точнее, ваш отец, побудили меня не возвращаться пока в Англию, а посетить Тунис или любой другой уголок мира, который мне интересен.
 Сабра открыла было рот, но снова закрыла.
 — Почему вы не говорите того, что думаете? — спросил маркиз. — Что это не просто моя обязанность, а мой долг — делать то, чего ждет от меня королева и моя страна.
 — Я не… сказала этого!
 — Но вы так подумали.
 — Вы не должны… читать мои… мысли!
 — Почему? Или вам есть что скрывать?
 — Мои мысли — это мои мысли, они… личные и… тайные.
 — Для меня — не всегда! — похвастался маркиз.
 — Вы хотите сказать… что умеете читать… чужие мысли?
 — Видите ли, милая девушка, за все эти годы я убедился в одной простой истине: очень полезно знать, что думает человек, прежде чем он начнет действовать.
 Это много раз спасало мне жизнь.
 — Когда речь идет о жизни и смерти, это простительно, но когда вы используете свою проницательность… без всякой необходимости, это… это вторжение!
 — Значит, вы знаете', что проницательность тем острее, чем чаще она используется.
 Сабра не ответила, и спустя минуту он добавил:
 — И думаю, вы тоже используете свою проницательность. Я не ошибся?
 — Вы догадались… или снова… читаете мои мысли?
 — Как бы я это ни делал, результат тот же самый, — ответствовал маркиз. — Если вы проницательны, то просто не можете не знать о вещах, которые люди не склонны говорить вам вспух, а часто даже не хотят, чтобы вы узнали.
 После долгого молчания Сабра вызывающе заявила:
 — Я никогда раньше не встречала… никого, кто мог бы читать мои мысли… и мне… не нравится… что вы это делаете!
 Она вышла из-за стола и, подойдя к лестнице, спустилась с веранды в сад.
 Маркиз смотрел, как ее золотистая головка мелькает между деревьев, пока Сабра не вошла в тень аллеи и не скрылась из виду.
 Откинувшись на спинку стула, маркиз подумал, что это был очень необычный разговор.
 Особенно потому, что он говорил с девушкой, которая явно не испытывала к нему симпатии и которая, несмотря на всю его проницательность, не подходила ни под одну категорию знакомых ему женщин.
 И как раз когда маркиз думал о Сабре и о том, какая она своеобразная, на веранду вышел ее отец.
 Он выглядел чрезвычайно богемно в белой рубашке без пиджака и с красным платком на шее вместо галстука.
 Уже через несколько секунд после прихода Киркпатрика маркиз поймал себя на том, что смеется, и дальше оставаться серьезным было уже невозможно.
 Но маркиз понимал, что путешествие, которое они собирались совершить вместе, требует четкого планирования, если он хочет, чтобы все было легким и удобным.
 После завтрака они с Киркпатриком поехали в открытой коляске на причал, где стояла на якоре яхта маркиза.
 Ее отремонтировали и усовершенствовали всего два года назад.
 Теперь, поднимаясь на борт, маркиз подумал, что яхта с удобством доставит их в Тунис.
 Капитан явно обрадовался, узнав; что новый хозяин желает воспользоваться яхтой, которая уже год стояла без дела.
 Киркпатрик со своей стороны был полон идей о том, что им понадобится в пути из одежды, и они еще потратили немало денег в магазинах в Ницце, прежде чем вернулись на виллу.
 Маркиз не удивился, когда Киркпатрик сказал, что его дочь не хочет сопровождать их и предпочтет спокойно посидеть в саду.
 Он почувствовал, что испугал ее за завтраком, и за обедом Сабра была очень молчалива.
 Она замкнулась в себе, как будто желала укрыться от его посягательств.
 Маркиз и сам не знал, как он это понял, но, глядя на Сабру, он вспомнил факиров, которых видел в Индии.
 Факиры погружаются в транс, полностью переставая воспринимать окружающее, и даже если их уколоть булавкой, они не почувствуют боли.
 Их невозможно разбудить, пока они сами не захотят проснуться; точно так же другие люди могут уходить в себя.
 Однако маркиз не мог взять в толк, почему Сабра отгораживается от него.
 Он настолько привык, что женщины тянутся к нему и всячески дают понять, как он привлекает их физически, что он подумал, что, наверное, ошибся.
 По за обедом, когда Киркпатрик вовсю смешил его, у маркиза снова появилось ощущение, что девушки больше здесь нет.
 Ему даже захотелось протянуть руку и дотронуться до Сабры: убедиться, что она не иллюзия, а живое существо из плоти и крови.
 Но потом маркиз сказал себе, что он смешон и только потому, что эта девушка нисколько не интересуется им как мужчиной, он вообще ее замечает.
 Когда они с Киркпатриком остались одни, маркиз заметил:
 — Ваша дочь поступает благоразумно, отдыхая, пока есть возможность. Боюсь, у нее довольно странная жизнь для столь юной особы.
 — Дорогой мой; у нас нет выбора, — откликнулся Киркпатрик. — Ее мать, которую я так нежно любил, умерла, а у меня нет ни малейшего желания жить в Англии.
 Он помолчал.
 — Как бы там ни было, я нахожу мир очаровательным местом и ни для кого не желал бы другой жизни. Но мне не с кем оставить Сабру.
 — Едва ли это подходящее существование для девушки! — возразил маркиз.
 — Зато оно возбуждает и всегда есть что-то новое, — парировал Киркпатрик.
 С этим маркиз не мог поспорить, поскольку сам именно это и искал.
 Он знал, что бежит от предсказуемого и всего, что безопасно, к приключению, которому почти наверняка суждено завершиться разочарованием.
 Потом он вспомнил, как кто-то однажды сказал ему: «Важно не то, чего вы достигаете. Важно усилие, которое вы прикладываете для достижения цели».
 «Этому я и спелую», — нашел он себе оправдание, стараясь не вспоминать замечание Сабры о том, что его ждут в Англии.
 Киркпатрик явно ликовал, что маркиз согласился вместе с ним искать погребенные сокровища.
 — Мне не терпится увидеть Тунис, — признайся он. — Хотя мне говорили, что римские развалины там не так красивы, как в Алжире, зато народ более дружелюбный и, поскольку страна под французским господством, еда столь же хороша!
 — Хоть что-то положительное, — сухо откликнулся маркиз.
 Он вспомнил отвратительную пищу, которую предлагали ему в разных уголках мира.
 Часто легче было ходить голодным, чем оскорблять вкус и желудок едой, от которой отказалось бы любое уважающее себя животное.
 Поэтому он приказал капитану погрузить на корабль лучшие продукты и деликатесы, какие можно купить, — будет чем насладиться, особенно если шеф-повар знает свое дело.
 Казалось, что тянуть с отъездом не имеет смысла, и маркиз решил отплыть следующим же вечером.
 Капитан как раз успеет все подготовить, а сам он тем временем напишет письма в Англию — сообщит, что будет отсутствовать несколько дольше, чем намеревался вначале.
 Маркиз не сомневался, что его управляющий в Куине и секретарь в Лондоне позаботятся о том, чтобы все шло так же, как все последние годы.
 Он еще не посетил остальных своих поместий в Ньюмаркете, Пестершире и на севере, где владел обширными охотничьими угодьями.
 Все эти места могли подождать, а если там что-то не так, он наведет порядок, когда вернется.
 Намного труднее оказалось написать письмо премьер-министру, маркизу Солсбери, с сообщением, что в данный момент он не сможет приступить к своим обязанностям при дворе, и с просьбой объяснить его отсутствие королеве.
 — Проклятие! — сказал себе маркиз, внезапно откладывая перо. — Почему, черт возьми, я должен с этим возиться?
 Раньше никому и дела не было, чем я занимаюсь и куда еду.
 Интересно, подумал он, отказывался ли кто-нибудь в его положении от титула, передавая поместья своему потенциальному наследнику, или же просто исчезал без объяснения причин?
 Но потом маркиз вспомнил, что его наследник — пожилой дядюшка, у которого пять дочерей и ни одного сына, а после него — кузен, средних лет и холостой.
 Ему так часто указывали на это как на главную причину, по которой он должен жениться, и как можно скорее, что маркиз знал: ему нельзя отказываться от своих обязанностей.
 Хотя он никому бы не признался в этом, маркиз очень гордился Куином. Он любил красоту, достоинство и историю этого поместья, уходящую в глубь веков.
 Да, он задыхался со своими родственниками, но некогда Англия гордилась родом Бурнов, блестяще служивших своему королю и своей стране.
 Они обладали храбростью и умом, и если бы даже его отец не ссылался на них постоянно, Виктор и сам счел бы их героями.
 «Возможно, это мое последнее путешествие», — подумал маркиз, надписывая конверты.
 Он вспомнил неловких девушек, которых предлагали ему в жены, и содрогнулся.
 Неужели ему придется каждый Божий день видеть их за завтраком напротив себя, точно зная, что они скажут?
 Это будет то же, что они говорили вчера, и позавчера, и позапозавчера.
 — Я этого не вынесу! — в отчаянии простонал маркиз.
 Только какой у него выбор? Отправиться в Париж и найти кокотку вроде Жанны, которая заставит его забыть обо всем, кроме экзотики страсти?
 Но это, как маркиз уже обнаружил, дает лишь временное облегчение, а все, чего он хочет, — это игнорировать свой долг и делать то, что может его развлечь.
 А именно — позволить Киркпатрику склонить его на эту авантюру.
 Впрочем, Киркпатрик, вне всяких сомнений, заставит его смеяться, а смех — надежное противоядие скуке.
 Сабра спустилась к ужину в том же самом платье, в котором была вчера вечером.
 Когда она вошла в гостиную, где уже ждали маркиз и Киркпатрик, маркиз сообразил, что у девушки забыли спросить, не нужно ли ей что-либо для предстоящего путешествия.
 — Полагаю, ваш отец сообщил вам, — сказал он, — что мы отплываем завтра после обеда.
 Улыбнувшись ей, он продолжил:
 — Вы, конечно, многое захотите купить для нашей экспедиции, которая, должен сразу предупредить, может оказаться нелегкой. Кроме того, мы будем останавливаться в столице Туниса и, возможно, в других городах.
 Сабра ничего не ответила, и маркиз снова заговорил:
 — Поэтому я предлагаю вам поехать завтра утром в Ниццу и купить все, что вам нужно. Разумеется, я готов быть вашим банкиром.
 Маркиз снова улыбнулся, уверенный, что любая женщина пришла бы в восторг от перспективы потратить кучу денег, а он мог позвонить себе и не такие расходы.
 К его удивлению, Сабра нисколько не обрадовалась.
 — Благодарю вас, милорд, — сдержанно проговорила она, — но у меня… все есть.
 — Это смешно! — вмешался ее отец, прежде чем маркиз успел открыть рот. — Конечно, тебе нужна новая одежда. Ты же сама говорила мне на днях, что твои платья износились, да и мне надоело видеть тебя в этом потрепанном кружеве!
 — Значит, незачем на меня смотреть! — резко ответила Сабра. — Еще раз повторяю: мне ничего не нужно, и в любом случае я сомневаюсь, что в этой экспедиции нам встретятся люди, достойные критиковать меня.
 — Бот тут ты не права! — возразил Киркпатрик. — Мы путешествуем, моя дорогая, с очень важной титулованной особой.
 Он сделал выразительную паузу и многозначительно посмотрел на дочь.
 — Не только губернатор и мэр, но и простые люди захотят познакомиться с маркизом, и мы должны делать все возможное, чтобы не повредить его репутации.
 — Несомненно одно, — мягко заметила Сабра, — никого не заинтересует знакомство со мной, так что я спокойно могу оставаться в гостинице или, если предпочитаете, ждать вас на улице.
 — Ради Бога, не говори глупостей! — раздраженно бросил Киркпатрик.
 Ему незачем было объяснять ни маркизу, ни Сабре, как она глупа и упряма.
 Действительно, казалось очень глупым не принять дорогой одежды, когда ее предлагает без всяких условий богатый человек, который спокойно может себе позволить заплатить за нее.
 Маркиза позабавило, что Сабра намерена бросить вызов отцу.
 Упрямство дочери явно разгневано авантюриста, но Сабра, нисколько не смутившись, смотрела в огонь, спокойно и даже расслабленно.
 Маркиз не стал ничего говорить, и спустя какое-то время Киркпатрик потребовал:
 — Ты сделаешь так, как предлагает наш любезный хозяин, и завтра утром первым делом поедешь в Ниццу. Ты поняла?
 — Я уже сказала, папа, у меня есть все, что мне нужно.
 — А я говорю, что ты похожа на пугало! — взорвался ее отец.
 — Ладно, куплю себе бурнус, чадру и сандалии, в каких ходят мусульманки. Тогда ни ты и никто другой и знать не будет, как я выгляжу.
 Сабра поддразнивала отца, но Киркпатрик встал со стула и отошел к окну, чтобы дать утихнуть своей ярости.
 Поскольку у маркиза не было никакого желания ввязываться в семейный скандал, он просто наполнил бокал Киркпатрика и предложил:
 — Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном. Как вы думаете, нам понадобятся в дороге книги?
 Он помолчал и улыбнулся Киркпатрику:
 — Я заметил, и меня это не удивило, что на яхте нигде нет книжных полок, и я сомневаюсь, что они есть в каюте моего отца.
 Сабра оживилась:
 — Я думаю, очень важно иметь что-нибудь почитать, особенно если нас застигнет шторм, как часто случается в Средиземном море.
 — Выберите себе здесь, что хотите, — предложил маркиз, — но если вам самой ничего не нужно, вы могли бы оказать мне любезность и съездить завтра утром в Ниццу.
 Маркиз помолчал и улыбнулся ей.
 — Там есть отличный книжный магазин, в котором, я уверен, найдутся самые новые романы.
 — Вы думаете, это то, что я хотела бы читать, или это ваш выбор? — спросила Сабра.
 Она бросала ему вызов, и маркиз подумал, что это приятное разнообразие по сравнению с ее обычным молчанием.
 — Лично я хотел бы приобрести несколько книг о Тунисе и, если есть, что-нибудь о приключениях. У меня страсть к авантюрным романам!
 Сабра засмеялась, и маркиз подумал, что у нее очень заразительный смех.
 — А я-то думала, вам хватает приключений в вашей собственной жизни, чтобы еще и читать о них!
 — Ну, никогда не знаешь — а вдруг получишь совет-другой о том, как действовать в трудной ситуации!
 — Вы думаете… мы столкнемся… с трудными ситуациями… в Тунисе?
 — Ничего нельзя утверждать заранее.
 Ваш отец, который знает об этой стране больше, чем я, уверяет, что там все спокойно, никаких восстаний и французы .держат все под контролем.
 Сабра чуть скривила губы, будто подумала, что ради собственных целей ее отец преподносит все несколько приукрашенно.
 Но она сказала вежливо:
 — Я постараюсь, милорд, найти вам что-нибудь интересное и благодарю вас за заботу.
 — Я делаю все, что в моих сипах, — ответил маркиз, — но мои идеи не всегда принимаются.
 Он знал, что девушка поймет намек, и оказался прав: Сабра посмотрела на него сквозь темные очки и лишь затем очень спокойно ответила:
 — Я… благодарна… за ваше предложение… но моя… мама никогда… не одобрила бы его;
 Маркиз удивился: Сабра впервые упомянула свою мать, а ему как-то в голову не приходило, что девушке ее не хватает.
 Но прежде чем маркиз успел сформулировать свои мысли по поводу того, что сказала Сабра и почему он ни в коем случае не должен дарить ей ничего из одежды, слуга объявил ужин.
 Киркпатрик, который был необычно молчалив, пока умерял свою злость, отошел от окна, где смотрел в темноту, и присоединился к ним.




 Глава 3


 Море было спокойным и синим, как плащ Мадонны, когда яхта медленно выбралась из гавани и вышла в открытое море.
 У маркиза возникло странное ощущение, что он пускается во что-то новое и совершенно отличное от всего, что он делал раньше.
 Это потому, объяснил себе маркиз, что он впервые путешествует с комфортом.
 Ведь до сих пор ему как-то не доводилось выступать в роли владельца яхты.
 Его гости тоже наслаждались.
 Спустившись с палубы, Киркпатрик устроился в удобном кресле в салоне, и стюард уже подал ему шампанское.
 Когда маркиз присоединился к нему, он поднял свой бокал со словами:
 — За успех нашего предприятия! Как знать, может, мы найдем Золотое Руно или даже Святой Грааль!
 Он рассмеялся.
 — Не может же судьба быть так зла, чтобы отправить нас назад с пустыми руками.
 — Всегда полезно быть оптимистом, — сказал маркиз и сам подумал, что это звучит несколько напыщенно.
 Отказавшись от шампанского, он сел на диван и развернул карту, купленную перед отъездом.
 Казалось удивительным, что на тунисской карте столько белых пятен, но маркиз знал причину. В данный момент Тунис не представлял сам по себе большого значения.
 Хотя для туристов он был сравнительно новым, его история насчитывала не одно столетие.
 За тысячу лет до Рождества Христова финикийцы основали на этих землях свои колонии. Самым главным из тех поселений стал Карфаген.
 Позже, во времена Римской империи, Северная Африка не имела себе равных как «житница» Рима.
 Киркпатрик с улыбкой наблюдал, как маркиз сосредоточенно изучает карту.
 — Я тоже подготовился, — сообщил он. — Помимо зерна — главного предмета экспорта, Тунис поставлял в Рим большое количество оливкового масла, а также фрукты, вино и пробковое дерево. Взамен Рим построил города, дороги, акведуки и оросительные системы.
 — Но с тех пор они обратились в прах, — заметил маркиз, — Ну возможно, то же случится в конце концов с Британской империей.
 Он снова подумай о шестидесятилетии правления королевы и порадовался, что не участвует в торжествах.
 Ему вдруг страшно захотелось погрузиться в прошлое и забыть о настоящем.
 Минувшим вечером ему показалось, что Киркпатрик просто комедиант, скользящий по поверхности жизни.
 Но, продолжив разговор о Тунисе, маркиз с удивлением обнаружил, что авантюрист много знает об истории страны и еще больше о могуществе Римской империи.
 Киркпатрик подробно распространялся о выдающихся военных успехах римлян в покорении мира.
 Слушая его, маркиз невольно подумал: интересуется ли Сабра их путешествием так же, как ее отец?
 Маркизу почему-то казалось, что она смотрит на вещи не так, как другие знакомые ему женщины.
 От него не ускользнул задор, с каким Сабра шагнула на борт «Русалки», и он был уверен, что сейчас девушка стоит на носу яхты, снова вглядываясь в горизонт.
 Возможно, она представляет себе, что вернулась в прошлое и плывет в Карфаген в пору его расцвета.
 Нет, сказал себе маркиз, странно думать так о юной девушке.
 Скорее всего она понятия не имеет, где находится Карфаген и какое он имел значение в прошлом.
 Однако маркизу не удалось спросить Сабру о ее ощущениях по той простой причине, что она не пришла в салон.
 Позже, выйдя на мостик, он увидел, что девушка и в самом деле уединилась на носу яхты и смотрит на море.
 Казалось, ее мысли далеко в прошлом, а может, в будущем и не имеют ничего общего с настоящим.
 Только когда настало время ужина и Сабра снова переоделась в кружевное платье, из ее реплики в ответ на что-то, сказанное ее отцом, обнаружилось, что девушка и вправду думала о Карфагене, как предположил тогда маркиз.
 — Бас интересует Карфаген? — спросил он, полный решимости добиться ответа.
 — Я ненавижу думать о нем… разрушенном, — ответила Сабра.
 — Карфагеняне потерпели поражение, и когда сдали оружие, им сказали, что они могут построить себе другой город в десяти милях от берега, — сказал маркиз, чтобы проверить ее знания.
 — И это ранило их гордость, — подхватила Сабра. — Народ восстал, убил тех, кто посоветовал покориться римлянам, и, закрыв ворота, работал по двадцать четыре часа в сутки, чтобы выковать себе новое оружие.
 Маркиз мысленно улыбнулся: наконец-то он втянул девушку в разговор.
 — Их усилия оказались напрасны, — напомнил он.
 — Осада длилась три года. Женщины отрезали свои волосы, чтобы сплести веревки, а детей принесли в жертву Таниту.
 Несмотря на чуму и… голод… горожане… продолжали работать.
 В голосе Сабры звучала боль, вызванная страданиями людей, живших тысячелетия назад.
 — Когда город пал, — сказал маркиз, — он горел семнадцать дней, и проклятие было наложено на любого, кто посмеет восстановить его.
 — Римляне посмели, и в конце концов… проклятие сработало, — резко проговорила Сабра. — Их империя… рухнула, как те здания, которые они… снесли.
 — Так вы верите в проклятия?! — воскликнул маркиз.
 Уже сказав это, он понял, что перешел от исторического к личному, и Сабра тотчас замолчана, видимо возмущенная его назойливостью.
 Подождав немного, маркиз напомнил:
 —  — Я задал вам вопрос, Сабра. Вы верите в проклятия?
 Он не заметил, что в первый раз назвал ее по имени, и девушка, казалось, тоже не заметила.
 — Иногда, — промолвила она неохотно, зная, что маркиз ждет ответа.
 Ее отец засмеялся:
 — Проклятие проклятию рознь, но там, куда мы плывем, гораздо легче расправиться с нежелательным соперником или путешественником с помощью змеи или скорпиона.
 — Ну, будем надеяться, мы не навлечем на себя никакой такой враждебности, — сказал маркиз. — Но если мы найдем ваши сокровища, Киркпатрик, очень многие будут нам завидовать.
 — Важно, чтобы никто не узнал об этом, — ответил Киркпатрик.
 — На Востоке трудно сохранить тайну, — предупредил маркиз, — там даже пески пустыни разносят секреты и у каждого куста есть уши.
 Киркпатрик улыбнулся:
 — Вижу, вы знаете Восток, но мы будем очень осторожны и не станем подвергать себя ненужной опасности.
 — Что возвращает нас к проклятиям, — заметил маркиз. — В прошлом я часто спрашивал себя, так ли они действенны, как хотели бы внушить нам те, кто их наложил?
 — Как сказала Сабра, иногда они действенны, но я уверен, нам не стоит беспокоиться из-за проклятий.
 Он минуту помолчал.
 — Нам нужно думать о благодарности, которую мы получим от историков и антикваров, если это окажется именно то римское сокровище, о котором мы думаем.
 Яхта прибыла в Ла-Гулетт, морской порт в Тунисском заливе, к вечеру следующего дня.
 Город Тунис расположен в шести милях от берега, на западном конце большой лагуны глубиной около трех футов, которую местные жители называют маленьким морем.
 Чтобы не обходить это «море», Ла-Гулетт соединили с городом каналом двадцати футов глубиной, проложенным через лагуну.
 По мере приближения к городу все отчетливее становились видны купола мечетей, высокие стройные минареты и пальмы, возвышающиеся над плоскими крышами домов.
 А за ними зеленел лесистый холм, защищающий город с противоположной стороны.
 Маркиз решил, что будет лучше остановиться в отеле, чтобы не возвращаться на яхту.
 Поэтому он послал каблограмму из Ниццы, заказав им всем номера в самом дорогом и самом удобном, по отзывам путешественников, отеле в городе.
 Когда они добрались до отеля, маркиз подумал, что Сабру поразило здесь все: огромный, прохладный холл с колоннами, множество подобострастно кланяющихся слуг, уютные номера.
 Маркиз заказал им отдельную гостиную, чтобы не мешали другие постояльцы.
 Ему показалось, что Сабра предпочла бы быть среди людей, однако девушка ничего не сказала и снова отгородилась от всех молчанием.
 А маркиз недоумевал: как он догадался, о чем Сабра думает?
 Впрочем, это было, несомненно, интригующе, как если бы он нашел себе новую забавную игру.
 Они отлично поужинали, и девушка, как обычно, рано удалилась в свою комнату, оставив отца и маркиза беседовать до поздней ночи.
 Маркиз заметил, что, уходя, она прихватила с собой довольно много книг о Тунисе, доставленных на берег вместе с багажом.
 Он был совершенно уверен, что Сабра не спит, а изучает их в постели, в отличие от него пополняя свои знания об истории этой страны.
 Маркиз согласился с Киркпатриком, что им не следует задерживаться в городе, дабы не привлекать к себе излишнего внимания.
 Они раздобудут верблюдов, мулов и лошадей для перехода в Эль-Дьем и отправятся в путь, как только будут готовы.
 Маркиз нанял людей, узнав от управляющего отелем имена самых надежных, и настоял на личном осмотре каждого животного, которое будет сопровождать их.
 Маркиз хорошо знал, как досадно, когда животное заболевает, а еще он твердо решил, что им не следует Обременять себя излишними вещами, как часто случается с экспедициями такого рода.
 Им еще многое нужно было купить, в частности палатки и свежие продукты, с расчетом на несколько дней — вдруг не удастся пополнить запасы по пути.
 Маркиз заметил, что Сабра гораздо больше интересуется животными, чем провизией, которую скрупулезно отбирал ее отец.
 Она переходила от верблюда к верблюду.
 Хотя они надменно держали головы, казалось, они понимают то, как девушка разговаривает с ними и похлопывает, будто лошадей.
 В своих путешествиях маркиз часто был очень благодарен верблюдам — животным, способным нести огромные тяжести и терпеть больше лишений, чем любое другое существо.
 Думая об этом, он сказал Сабре:
 — Все животные молодые и, уверен, не подведут нас.
 Девушка посмотрела на него, и хотя маркиз не видел ее глаз, он почувствовал, что они улыбаются. А Сабра ответила:
 — Когда верблюд совсем ослабеет, ничто не сможет воскресить его, вот откуда возникла старая поговорка о соломинке, которая переломила хребет верблюду!
 Маркиз засмеялся:
 — Вот этого нам никак нельзя допустить, но в любом случае, я уверен, вы не захотите быть жестокой.
 Сабра отвернулась, словно не хотела отвечать, и маркиз вдруг подумал: а какие у нее ресницы?
 Может, они такие же густые и длинные, как ресницы верблюдов, которые защищают их глаза от песка и солнца, и поэтому верблюды в отличие от других животных никогда не ищут тени.
 А потом он сказал себе, что Сабра скучна и лучше было бы взять с собой кого-то более живого и разговорчивого.
 Девушка пошла от него, и маркиз почти пожалел, что не может оставить ее здесь.
 Словно почувствовав его досаду, Киркпатрик присоединился к маркизу и заговорил с ним о еде, закупленной для путешествия.
 Он пересыпал свои рассуждения анекдотами настолько забавными и оригинальными, что маркиз снова смеялся, и Сабра вновь была забыта.
 Когда они пустились в путь, маркиз и Киркпатрик с дочерью ехали верхом на бодрых пустынных лошадках.
 Они ехали впереди, а караван с его красочными погонщиками следовал сзади.
 Все мужчины были в своих национальных бурнусах с капюшоном из верблюжьей шерсти.
 Женщины, пришедшие проводить их, носили сифсари.
 Это кусок ткани, который обертывается вокруг тепа и головы, оставляя открытой лишь часть лица, а складка его удерживается зубами.
 Маркиз с интересом смотрел, как ловко управляются женщины со своим одеянием: поговорят друг с другом и снова подхватывают угонок ткани в зубы, будто он никогда и не падал.
 Поскольку он приучил себя быть наблюдательным, то понял, что Сабра увлеченно следит за мужчинами, за женщинами и детьми, одетыми в голубые или розовые рубахи и штаны.
 Одни из детей несли ранцы, а другие были в лохмотьях и выглядели ужасающе голодными.
 Напутствуемый криками «Мархаба!», что означает «Бог с вами!», караван выехал из города и скоро оказался на открытой местности, еще не пустыне, но сухой песчаной равнине со скудной растительностью.
 Деревьев здесь уже почти не было.
 Солнце поначалу было очень жарким, и маркиз отметил, что Сабра благоразумно надела свою широкополую шляпу.
 В то же самое время палящий зной совсем не делал ее вялой. Наоборот, казалось, девушка излучает энергию и чувствует то же возбуждение, что чувствовал он сам.
 Они с любопытством смотрели по сторонам, а едущие навстречу путешественники, возвращающиеся в город, вежливо здоровались с ними и желали «мархаба».
 Маркиз заранее определил, ще они остановятся на первую ночь: селение в двадцати милях от Туниса, в котором, как ему сказали, есть сносная гостиница, так что им не придется ставить палатки.
 Но когда они прибыли в большую арабскую деревню и увидели то, что с большой натяжкой можно было назвать гостиницей, маркиз понял, что совершил ошибку.
 В будущем, решил он, лучше разбивать лагерь на открытом месте, чем терпеть неудобства номеров, в которые их поселили, и шум деревни, который прогнал сон.
 Тишину нарушал не только лай собак, но и странная восточная музыка, неприятная европейскому слуху, хотя маркиз уже привык к ней.
 Впрочем, это неудобство не слишком его беспокоило. Ведь тайны Востока, как маркиз знал из прошлого опыта, имеют гипнотическую привлекательность.
 Ароматы жасмина и сандалового дерева и быстрая арабская речь вызвали у него такое чувство, будто он вернулся домой.
 Это очень отличалось от того, что маркиз чувствовал в грандиозности Куина или роскоши своего дома на Парк-лейн.
 Как только Сабра ушла спать, Киркпатрик спросил:
 — Бас не интересуют экзотические удовольствия? Здесь наверняка есть на что посмотреть.
 Маркиз покачал головой.
 Он знал, что имеет в виду Киркпатрик, и в данный момент не имел никакого желания смотреть на то, что явно будет спектаклем, исполняемым специально для иностранцев в Тунисе.
 Ему доводилось видеть подлинные танцы обнаженных дев, несущие в себе религиозный смысл.
 Но во многих местах эти танцы выродились в мишурное шоу, исполняемое проститутками с улицы Канабьера.
 Если уж любоваться подобным зрелищем, решил он, то только тем, что разыгрывается не для иностранцев.
 Маркиз с отвращением посмотрел на грубый деревянный пол и сломанную кровать, на которой были постелены его собственные спальные принадлежности.
 Он подумал — увы, слишком поздно, — что, наверное, сделал большую глупость, пустившись в эту экспедицию.
 Если он хотел путешествовать, то мог теперь позволить себе подняться на собственной яхте по Нилу или пройти через Суэцкий канал в Красное море.
 Он все более склонялся к мысли, что история Киркпатрика о сокровищах Эль-Дьема — абсолютная чепуха.
 Маркиз уже знал, что римские монеты часто находят по всему Тунису.
 Он прочитал в купленных Саброй книгах, что зарытые в землю или спрятанные в галереях сокровища то и дело выходят на свет.
 — Полагаю, меня надули, — сказал себе маркиз.
 Но потом понял, что, даже если его надули, он наслаждается общением с Киркпатриком и заинтригован таинственным поведением его дочери.
 Так как маркиз не имел никакого желания застревать в этой деревне, рано утром они отправились дальше. Предстоял долгий дневной переход, который заканчивался на уединенной равнине, где, если верить картам, нет никакой деревни.
 После ночного отдыха лошади шли весело, и бредущие позади верблюды легко преодолевали трудности пути.
 Когда караван остановился на обед в приятном месте, которое можно было бы назвать оазисом, один из погонщиков робко подошел к ним и сообщил, что он — предсказатель судьбы.
 К счастью для маркиза, ибо погонщик говорил по-арабски в необычной манере, Сабра перевела его слова отцу.
 — Скажи, что нас это не интересует, — ответил Киркпатрик. — Я и без него прекрасно знаю свою судьбу.
 — Он говорит, что у него есть особое послание для нас, — не отступала Сабра.
 Ей явно хотелось услышать, что скажет этот человек.
 — Что ж, можно и послушать, — добродушно предложил маркиз. — А там — во что хотим, поверим, а остальное забудем.
 — Да у вас философский взгляд на вещи, — заметил Киркпатрик.
 Сабра сочла их реплики за согласие и сказала арабу, что они выслушают его.
 Он выглядел странно, этот предсказатель с узким смуглым лицом, тонким носом и тонкими бровями, блестящими зубами и таинственно-печальными глазами.
 Вместо тюрбана на голове у него был белый шарф, перехваченный на лбу толстой веревкой.
 Концы ткани спускались вниз, защищая от солнца плечи и шею.
 Маркиз знал, что такие тюрбаны носят только жители внутренних районов страны, и понял, что перед ними типичный пустынный мистик.
 Араб сел на корточки и, взяв горсть песка из корзины, которую принес с собой, высыпал его в ладони Сабры и попросил держать так, чтобы песок не просыпался.
 Остальной песок он высыпал ровным слоем на землю перед собой, сделал над ним несколько пассов и снова тщательно разровнял.
 Его движения были раздражающе медленными.
 Маркиз только собрался сказать, что им пора ехать дальше, когда араб стал чертить на песке странные геометрические узоры.
 Наконец он сказал, глядя на Сабру:
 — Ты имеешь око Аллаха и смотришь глубоко в сердца тех, кого знаешь. Аллах велик. Он — Свет Мира, и часть Его света сияет сквозь тебя.
 Он говорил странным, каким-то замогильным голосом, и Киркпатрик с маркизом застыли, слушая его.
 — Ты найдешь счастье там, где меньше всего ожидаешь, — продолжил предсказатель, обращаясь к Сабре, — но то, что вы ищете, — не ваше, оно Аллаха, и Он не отдаст того, что принадлежит Ему.
 Предсказатель умолк, и маркиз подумал, что он закончил. Но араб заговорил снова:
 — Берегитесь! Опасно, когда садится луна! Только Аллах может спасти вас.
 Он стер рисунки на песке, встал и, что странно, собрался уходить, не попросив никакого вознаграждения за свои услуги.
 Вытащив из кармана три су, маркиз бросил их на землю, но араб замер, словно у него не было никакого желания прикасаться к деньгам.
 Затем из белых лохмотьев высунулась тощая смуглая рука и подняла монеты, но так пренебрежительно, будто любая плата для этого предсказателя была ниже его достоинства.
 Когда араб ушел, Киркпатрик с отвращением фыркнул:
 — У меня от него мурашки побежали!
 Чушь это все. Я не верю ни единому слову!
 — А вы что думаете, Сабра? — спросил маркиз. — Он был искренен или играл в обычную восточную игру, вымогая деньги у туристов?
 Девушка медленно встала с земли, и маркиз только сейчас заметил, что она сидела по-восточному, скрестив ноги.
 — Думаю… он сказал… правду, — тихо и словно через силу проговорила она.
 — Значит, вы верите, что имеете око Аллаха? — насмешливо спросил маркиз.
 — Оно есть у всех, если мы хотим использовать его, но некоторые люди намеренно слепы.
 Слова Сабры прозвучали как обвинение, и, не дожидаясь ответа, девушка пошла туда, где араб держал ее лошадь.
 «Нет, она определенно непредсказуема», — в который раз подумал маркиз.
 Его так уязвило равнодушие девушки, что он решил: прежде чем путешествие подойдет к концу, он заставит Сабру изменить свое отношение к нему. И постарается завоевать ее доверие и любовь.
 Они поехали дальше, но прежде чем одолели то количество миль, которое запланировал маркиз, остановились отдохнуть на ночь.
 Погонщики быстро и умело поставили им палатки — маркиз купил самые дорогие — среди нескольких оливковых деревьев.
 На пол постелили ковер, на нем разложили спальные мешки, тоже очень дорогие и удобные.
 Вечер стоял теплый, безветренный, поэтому ужинать решили снаружи на раскладном столике, который предусмотрительно захватил в дорогу маркиз.
 Носильщики принесли складные стулья, и маркиз со своими спутниками смогли как следует насладиться едой.
 По совету шеф-повара в отеле маркиз заказал определенные блюда, которые хорошо сохранились в путешествии, и нежный кебаб из молодого барашка был просто восхитителен.
 Маркиз уже знал, что тунисские вина — одни из лучших, производимых в арабских странах.
 Киркпатрик рассказал ему, что один монастырь изготавливает в год больше трех миллионов бутылок вина — красного, белого и розового.
 Этот напиток казался очень подходящим для саванны, и маркиз по достоинству оценил бодрящую жидкость, извлеченную из винных ягод.
 Еще к столу подали свежие фрукты, которые они везли с собой, а фрукты в Тунисе не только очень вкусные, но и красочные.
 Маркиз изрядно потрудился, чтобы нанять лучшего повара в Тунисе, и должен был признать, что тот творит чудеса даже в походных условиях.
 Они съели немало разных блюд, пока даже Киркпатрик наконец не сказал, что с него довольно. Теперь он явно намеревался подремать.
 Уже стемнело. Слуги зажгли в палатках фонари, и Сабра пошла от света в темноту. Маркиз последовал за ней.
 Животные лежали неподалеку, а носильщики собрались вокруг костра.
 На небе словно алмазы блестели звезды, и растущая луна давала намного больше света, чем в Англии или во Франции.
 Вдали от костра Сабра снова казалась бесплотной и неземной.
 Идя рядом с ней, маркиз заметил:
 — Вы еще не сказали, как вам нравится наше путешествие, но, по-моему, вы тоже наслаждаетесь!
 — Конечно, с вами путешествовать намного удобнее, чем когда мы с папой одни.
 — Вы уходите от ответа, — сказал маркиз. — Я хочу знать, счастливы ли вы.
 — В данный момент я довольна.
 Ему захотелось увидеть выражение ее лица, когда Сабра говорила это своим мягким, нежным, мелодичным голосом, так непохожим на голоса других знакомых ему женщин.
 — К чему эти подробности? — спросил маркиз. — Почему вы не можете просто сказать: «Я очень счастлива и благодарна Господу»?
 — А откуда вы знаете, что это… так?
 — Чего же еще вы хотите?
 — Боюсь… вы… не поймете.
 — Вы нарочно хотите меня разозлить? — спросил маркиз. — Поверьте, я многое могу понять.
 — Я давно решила, — медленно проговорила Сабра, — что никогда не обрету того, чего желаю, и незачем больше думать об этом, а тем более — говорить.
 — Это пораженческая позиция, — возразил маркиз. — Скажите, чего вы желаете, и, возможно — кто знает? — я сотворю вам это, будто джинн из волшебных сказок!
 Сабра рассмеялась:
 — Это невозможно!
 — Предсказатель утверждал, что вы найдете счастье.
 Девушка пожала плечами:
 — То, что он называет счастьем, может не иметь ничего общего с моим представлением о счастье… и с вашим тоже.
 — Тогда объясните, чего вы хотите.
 — Я только что сказала: это ни к чему.
 В данный момент я довольна красотой ночи и тем, что папа больше не беспокоится, где раздобыть еду.
 — А когда это путешествие кончится, — негромко спросил маркиз, — что тогда?
 — Вы слышали слова предсказателя.
 Я должна молиться Аллаху и надеяться, что он позаботится обо мне.
 После недолгой паузы маркиз резко спросил:
 — Вы действительно так бедны?
 — У нас нет ни гроша.
 — Но почему?
 — А почему вас это интересует? — спросила в свою очередь Сабра.
 — Интересует, и все.
 — Мы лишь мимолетно проходим через вашу жизнь, и вы это прекрасно знаете. Для вас было бы большой ошибкой глубже вникать в то, кто мы и что мы делаем.
 — Я бы предпочел сам решать эти вопросы.
 — Уверена, вы так и сделаете, поэтому мне нет смысла говорить о том, что… могло бы быть.
 — Я прошу вас рассказать о себе.
 — Это очень скучно, да и незачем вам взваливать на себя проблемы других людей.
 Маркиз засмеялся:
 — В первый раз встречаю такую упрямицу! Я задаю вам прямой вопрос, а вы всегда находите уклончивый ответ.
 Он помолчал.
 — Конечно, я хочу знать о вас — кто вы, откуда пришли, почему живете такой жизнью.
 — И когда вы все обо мне узнаете, а я уверяю вас, что это не очень интересно, то разгадаете эту загадку, положите в головоломку последний кусочек и начнете оглядываться вокруг в поисках следующей тайны.
 — В жизни не слышал такого нелепого утверждения!
 — Так уж ли оно нелепо? Если вы думаете, что можете читать мои мысли, то и мне иногда удается читать ваши. Вам лишь потому интересно, что вы не любите не знать правды, но правда, стоит только ее узнать, неизбежно разочарует вас.
 — Это говорит ваш опыт?
 — Думаю… да.
 Теперь в ее голосе слышалась печальная нотка, которую маркиз не понял.
 Затем раздался крик Киркпатрика:
 — Сабра, где ты? Пора спать!
 — Мы должны вернуться, — сказал маркиз, — но как бы вы ни старались помешать мне, рано или поздно я найду ответы на все мои вопросы.
 Сабра тихо рассмеялась:
 — Надеюсь, ваше неутоленное любопытство не лишит вас сна! Bonne nuit, monsieur le marquis! .
 И она побежала к отцу.




 Глава 4


 Маркизу казалось, что он никогда не забудет, как впервые увидел Кайруан.
 Они ехали по плоской каменистой равнине, пыльной и невыразимо скучной.
 Маркиз уже стал жалеть, что выбрал этот путь, когда горизонт вдруг засветился, будто мираж.
 Из-под голых камней пустыни, словно по волшебству, вырос прекрасный город.
 Маркиз не проронил ни слова, но едущая рядом с ним Сабра шепотом воскликнула:
 — Он похож на… видение из «Тысячи и одной ночи»!
 Подъехав ближе, они увидели минареты и купола мечетей — «воплощенное в камне свидетельство и оплот веры Мухаммеда», как прочитал маркиз в одной из книг.
 Перед городом им встретился верблюжий рынок.
 Маркиз раньше часто видел такие рынки, но его позабавил восторг, с которым Сабра спрыгнула с лошади и побежала к песочно-желтым стадам молодых и старых верблюдов.
 И снова маркиз подумал, что нет в пустыне лучше и полезнее животного, чем верблюд.
 В Кайруан они въехали через одни из главных ворот, Баб-Эль-Кукха — Ворота Персиков.
 Медленно пробираясь по узким, переполненным народом улочкам, караван миновал странного вида мечеть Сабель.
 Она была заложена в девятнадцатом веке одним святым человеком, который уговорил бея заплатить за шесть необычных куполов в форме дыни, украшающих верхушку мечети.
 Разумеется, этими сведениями поделился Киркпатрик.
 Хотя он рассказывал забавно, в свойственном ему шутливом стиле, маркиз догадался, что авантюрист узнал эту историю от дочери.
 С большим трудом достигли они наименее переполненной части городка, но гораздо труднее оказалось найти место для ночлега.
 Единственный отель, построенный после французской оккупации, был полон и в любом случае выглядел настолько захудалым и неприглядным, что маркиз отказался даже думать о том, чтобы остановиться в нем.
 Наконец за стенами городка они отыскали маленькую гостиницу для путешественников, которая казалась чистой и более или менее тихой.
 Поскольку выбора не было, маркиз — правда, без особого энтузиазма — согласился остаться на ночь здесь.
 От хозяина гостиницы они узнали, что городок наводнен паломниками.
 Завтра будет Святой день, когда перед Большой мечетью Кайруана соберутся почти двести тысяч верующих.
 Однако в данный момент маркиза больше заботило, как устроить и накормить верблюдов и лошадей, не говоря уж о погонщиках и о них самих.
 Как повсюду в Тунисе, свежие овощи и фрукты легко можно было купить на кайруанском базаре.
 Маркиз спешно отправил туда одного из слуг, а сам пошел обсуждать с поваром, что еще найдется из еды.
 Киркпатрик предпочел устраниться от хлопот.
 Он нашел удобное кресло и устроился в нем с бутылкой золотистого вина.
 Вспомнив о Сабре, маркиз обнаружил, что она исчезла, но не слишком удивился.
 Он видел, как девушка смотрела на городок, и понял, что она очарована его желто-золотыми стенами и такими же минаретами и куполами, сияющими на фоне ярко-голубого неба.
 Поскольку Сабра казалась очень самостоятельной, маркиз не испугался за нее, как испугался бы за любую другую юную англичанку.
 «В любом случае, — сказал он себе, — если кто и должен беспокоиться о Сабре, так это ее отец, а не я».
 Только когда они закончили свой ужин, оказавшийся вполне съедобным, и маркиз понял, что очень скоро стемнеет, он спросил Киркпатрика:
 — А где ваша дочь?
 Киркпатрик пожал плечами:
 — Придет, когда проголодается. Не сомневайтесь, она может постоять за себя.
 «Не впадай в панику», — приказал себе маркиз.
 Но он знал, что встревожился бы из-за любой англичанки, которая убежала одна в арабский город.
 Пусть Кайруан был третьим после Мекки и Иерусалима священным городом для мусульман, но маркиз не сомневался, что местные жители точно так же алчны и вероломны, как в любом другом здешнем городе.
 Киркпатрик продолжал благодушно пить, а маркиз встал и вышел в открытую дверь на веранду.
 Перед ним лежала грязная, невозделанная земля, и даже не думая, куда идет, он спустился по лестнице.
 Темнело очень быстро — ведь они продвигались все дальше к югу.
 Через несколько минут дневной свет погаснет и появятся звезды.
 В домах уже зажигались огни, и до маркиза доносился шум улиц и гул, который казался неотъемлемой частью восточного селения.
 Он пошел дальше, чувствуя, что под ногами жаждущая воды сухая песчаная земля, пыльная, как та равнина, по которой они ехали весь день.
 Вдруг он услышал, как где-то неподалеку юный голос выводит знакомый мотив.
 С трудом веря, что это ему не чудится, маркиз продрался сквозь кусты жасмина и обнаружил, что находится теперь с другой стороны гостиницы.
 На столбе висел фонарь, освещая кучку ребятишек, сидящих на земле.
 Они сидели необычайно тихо и слушали песню, .
 Арабские дети очень красивы: маленькие, грациозные, с кофейного цвета кожей, овальными лицами, огромными темными глазами и длинными ресницами, очаровательно загнутыми вверх.
 Пока не станут старше, они будут смотреть на мир широко открытыми глазами, словно он — удивительное место, в котором они никогда не узнают несчастья.
 Маркиз часто видел таких детей и, хотя ругал себя за сентиментальность, их красота неизменно брала его за сердце.
 Стоя неподвижно, чтобы не спугнуть бедно одетых детишек, маркиз увидел Сабру, сидящую под фонарем. Это она пела.
 На руках она держала арабчонка, и маркизу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что ее песня — с детства знакомый ему церковный гимн.
 Сабра пела по-арабски.
 Слушая ее, маркиз восхитился, как умело девушка перевела слова и как удачно они ложились на музыку.
 Все вещи яркие и красивые,
 Все создания великие и малые,
 Все вещи мудрые и удивительные,
 И все это создал Аллах.
 Сабра умолкла, а когда дети шумно потребовали спеть еще, уговорила их петь вместе с ней.
 Мелодия была непривычна для них и потому трудна, но слова запоминались легко, да и девушка подсказывала им.
 Дети запели высокими, пронзительными голосами, и Сабра присоединилась к их хору, ведя и ободряя их.
 Внезапно маркиз с изумлением понял, что она без очков.
 В первый раз он увидел ее глаза — такие же большие на ее личике, как глаза арабских детей, и такие же красивые.
 Только они были не темными и не голубыми, но маркиз был почти уверен, хотя видел не совсем отчетливо, что они зеленые с золотом.
 Этот цвет напомнил ему прозрачный летний поток.
 Песня кончилась. Дети закричали — как сделали бы дети в любой стране, — что хотят послушать еще, но Сабра неохотно встала на ноги.
 Она отдала малыша, которого держана на руках, арабской девочке, самой старшей из остальных детей.
 Детвора обступила Сабру, протягивая к ней ручонки. Уцепившись за ее платье, они пошли вместе с девушкой к двери гостиницы.
 До маркиза долетел ее мягкий мелодичный голос, говорящий детям, что она постарается вернуться и спеть для них снова.
 — Но я путешественница, — добавила Сабра, — а путешественники не могут задерживаться надолго.
 Положив ладони на головы двух ребятишек из окружившей ее стайки, девушка произнесла то слово, которое говорит каждый араб, когда прощается с другом.
 — Мархаба — да пребудет с вами Аллах.
 Когда Сабра дошла до дверей, дети кричали почти в унисон:
 — Мархаба, мархаба, — и не утихали до тех пор, пока она не исчезла.
 Странная это была сцена, совершенно неожиданная, но восхитительная.
 Возвращаясь назад тем же путем, которым пришел, маркиз вдруг понял, почему Сабра носит темные очки.
 Если бы девушка не носила их, ни один мужчина не прошел бы мимо нее.
 Несомненно, она обнаружила это и воспользовалась очками как средством защиты.
 Маркиз поднялся на веранду, а оттуда вошел в комнату, которую уговорил хозяина отдать им под личную гостиную.
 Сабра уже сидела за столом, и слуги несли ей с кухни свежие блюда.
 На столе стояла еда, купленная еще в Тунисе, в лучших магазинах города.
 Проходя через стеклянную дверь, он увидел, что девушка снова надела очки.
 И снова ушла в себя.
 Маркиз подумал, не рассказать ли ей, что он видел?
 Но решив, что это может смутить ее, он просто сел в кресло напротив Киркпатрика, который заговорил о планах на завтра.
 — Мы уже проехали девяносто семь миль от Туниса, а отсюда до Эль-Дьема намного меньше.
 — Надеюсь, что дорога будет хорошей, — откликнулся маркиз, краем глаза наблюдая за Саброй.
 На ее губах играла улыбка, которой он прежде не видел, и маркиз понял: она улыбается потому, что была с детьми и они сделали ее счастливой.
 «Что за удивительная девушка! — подумал он. — Почему она не поговорит со мной без всяких тайн?»
 Не в сипах сдержать любопытства, маркиз встал, достал еще бутылку вина и подсел к Сабре.
 — Чего бы вам хотелось? — спросил он. — Остаться на завтра здесь или рвануть к Эль-Дьему?
 — Мне кажется, это решать вам, — ответила Сабра. — Это ваша экспедиция, не моя!
 — Но должно же у вас быть свое мнение? — упорствовал маркиз.
 — Едва ли оно… имеет значение.
 — Это мне судить. Я задал вам вопрос и хотел бы получить ответ.
 — Хорошо, — отозвалась Сабра, — поскольку нельзя, чтобы наша экспедиция чересчур затягивалась, думаю, нам следует, как вы выразились, «рвануть».
 Маркиз поднял брови.
 — Почему наша экспедиция не должна затягиваться?
 — Вы знаете… почему.
 — Неужели вы напоминаете мне о моем долге? — поинтересовался маркиз.
 Девушка не ответила. Она взяла гранат и изящно очищала его, не отрывая глаз от красновато-розовой кожицы.
 — Я задал вам вопрос, — сказал маркиз и подумал, что то и дело повторяет эту фразу с тех пор, как встретил Сабру.
 Девушка улыбнулась, и он понял, что ее большие выразительные глаза смеются.
 — Это так по-английски, — ответила она, — всегда подчеркивать очевидное.
 Если вы умеете читать мысли, то и без моих слов должны знать, что я имею в виду.
 — Если вы будете так со мной разговаривать, — заметил маркиз, — я останусь здесь на неделю, а то и на две!
 Сабра засмеялась.
 — Дня меня это не наказание, — ответила девушка, и маркиз понял, что она думает о детях и хотела бы снова спеть дня них.
 Но не успел маркиз ответить, как Сабра встала со словами:
 — Я устала, папа. Пойду спать.
 — Очень разумно, моя дорогая, — согласился Киркпатрик, — я и сам собираюсь ложиться.
 Девушка направилась к двери. Маркиз проводил ее взглядом, но не сдвинулся с места.
 В дверях Сабра оглянулась и сказала почти издевательски:
 — Доброй ночи, милорд. Мектуб.
 Маркиз знал, что «мектуб»в переводе означает «так написано»и это слово пророка.
 Им также прикрывали все неурядицы и всю лень в арабском мире, которые были очень далеки от намерений пророка.
 И очень часто это слово означало отсутствие у человека воли и усилия, нежели смиренную покорность Высшей Воле.
 Маркиз прекрасно понял, что имела в виду Сабра, говоря это, и его рассмешило нахальство девушки.
 Но вместе с тем маркиз, криво усмехнувшись, был вынужден признаться, что Сабра очень ясно дает ему понять, что если бы он поступал как должно, то немедленно вернулся бы в Англию.
 «Чертова девчонка! — подумал маркиз. — Меня не заставишь делать то, чего я делать не желаю!»
 И тем не менее он отправился сообщить погонщикам, что завтра они оставят Кайруан и поспешат к Эль-Дьему.
 Однако это оказалось проще сказать, чем сделать.
 Дорога была тяжелая, все бугры да ухабы, и только на четвертый день, после трех ночевок в палатках, забрезжила надежда, что если они выедут рано утром, то достигнут Эль-Дьема до наступления ночи.
 Они проехали всего ничего, когда маркиз заметил вдали огромное сероватое облако.
 Оно поднималось над землей футов на двадцать и неслось к ним навстречу гигантской дугой, которая протянулась вправо и влево насколько хватало глаз.
 Песчаная буря, подумал маркиз.
 И зная, что песчаные бури бывают очень опасны, он уже собрался спросить главу каравана, что им делать, когда Сабра вдруг крикнула: «Саранча!»
 Маркиз недоуменно уставился на нее.
 А девушка спрыгнула на землю и повернула лошадь задом к облаку. Увидев, что погонщики так же поступают с верблюдами, маркиз понял, что нельзя терять времени.
 Он быстро спешился и повернул свою лошадь точно так же, а Киркпатрик последовал их примеру.
 Потом они сели на песок, как можно ниже пригнув головы, и мгновение спустя саранча уже была над ними.
 Из прошлых встреч с саранчой маркиз знал, что если она попадет в лицо, то легко может подбить человеку глаз.
 К счастью, саранча не останавливаясь пронеслась над караваном, производя на лету странный звук.
 Затем, почти так же быстро, как появилась, она исчезла вдали, оставив несколько своих представителей на спинах лошадей и верблюдов и на плечах и головах людей.
 — Мы всегда в этих местах сталкиваемся с саранчой, — весело сообщил главный погонщик. — Воля Аллаха, ничего не поделаешь.
 — Ничего, — согласился маркиз, глядя, как Киркпатрик отряхивает спину своей дочери. Впрочем, Сабру, похоже, больше заботила ее лошадь, чем она сама.
 Они продолжили путь и вечером, как и надеялся маркиз, увидели Эль-Дьем.
 Он вырос на горизонте среди ничем не примечательной равнины подобно гигантскому кораблю в пустом океане.
 Маркиз знал, что все более поздние римские амфитеатры строились по образцу великого Колизея в Риме, хотя и не совсем совпадали в деталях.
 Солнце и время обнажили известняк, из которого был сложен амфитеатр, придав ему красивый медовый цвет.
 Да, подумал маркиз, это такое же потрясающее зрелище, как великие пирамиды Египта.
 — Какой он… огромный! — прошептала Сабра.
 Амфитеатр действительно был огромен и тем более впечатляющ, что издалека казалось, будто никаких других построек рядом нет.
 Подъехав ближе, они увидели, какое величественное это сооружение.
 В одном из путеводителей маркиз прочитал, что оно вмещало семьдесят тысяч зрителей, а его высота сто двадцать футов.
 За амфитеатром они обнаружили несколько грубо сложенных арабских домов, в основном построенных, как с негодованием заметил маркиз, из камней самого амфитеатра.
 А ведь до семнадцатого века амфитеатр был совершенно цел. Потом в аркады под уходящими вверх рядами сидений переселилось одно арабское племя.
 Бандитская шайка нашла себе среди них убежище, забаррикадировав ворота от людей бея, которые гнались за ними.
 Чтобы вытащить бандитов, отряду пришлось снести часть внешней стены.
 Когда это случилось, местные жители растащили камни для своих домов, поэтому теперь в стене зияли бреши и большинство галерей исчезло.
 Но маркиз не смог ничего ответить, когда Сабра, задыхаясь, воскликнула:
 — Он… удивительный! Именно такой, каким я его представляла себе, и… даже… чудеснее!
 — Прежде чем расхваливать древности, — деловито заявил Киркпатрик, — предлагаю найти, где лучше всего разбить палатки, и устроиться на ночлег.
 Киркпатрик жаждет выпить, понял маркиз. Что ж, его желание вполне осуществимо, не зря же один из верблюдов везет большое количество бутылок вина, а также еды.
 Маркиз отдал приказ, и погонщики бросились разгружать животных и устанавливать палатки на свободном участке земли под тощими оливковыми деревцами.
 Киркпатрик тем временем нашел себе удобное местечко и бутылку вина, чтобы облегчить ею тяготы пути.
 Маркиз увидел, что Сабра жадно смотрит на амфитеатр.
 — Может, сходим посмотрим на него, пока не стемнело? — предложил он и был вознагражден одной из ее редких, но лучезарных улыбок.
 Идя вместе с девушкой ко входу, маркиз обратил внимание, что она действительно взволнована.
 Он подумал, что не многие из знакомых ему женщин были бы так захвачены этими давно забытыми руинами.
 Они вступили в амфитеатр и пошли по галереям, где когда-то сидели римские поселенцы, глядя, как люди сражаются с разъяренными хищниками; Сабра унеслась в прошлое.
 Она ничего не говорила, но маркиз почувствовал, что девушка унеслась от него в мир, который был для нее так же реален, как тот, в котором она жила.
 Читая ее мысли, он понял, что Сабра видит ряды, заполненные возбужденными, кричащими зрителями.
 А когда они остановились в центре амфитеатра и посмотрели вниз, на арену, девушка задрожала.
 Как наяву Сабра увидела мужчин и женщин, разрываемых на части львами и тиграми.
 Она почувствовала запах теплой крови, который пьянил безумствующую толпу зрителей.
 Маркиз понятия не имел, откуда он знает, что видит и чувствует Сабра, но на минуту смог увидеть все ее глазами и понял, как это потрясло и испугало ее.
 Она не могла бежать от этого зрелища и была вынуждена, точно как те древние римляне, смотреть на этот ужас, происходящий им на потеху.
 Девушка пришла без шляпы, и в последних лучах заката ее волосы сияли на фоне голого камня, будто удерживая в себе солнечный свет.
 У маркиза мелькнула мысль, что в прошлой жизни Сабра вполне могла бы быть знаменитой царицей Кахеной, которая командовала победоносной армией.
 Благодаря ее дипломатии несколько берберских племен забыли взаимную вражду и последовали за ней.
 Царица подняла их на восстание против Карфагена и выиграла сражение. Эль-Дьем стал ее штаб-квартирой и был превращен в крепость.
 Царица Кахена славилась своей красотой, а благодаря ряду успешных походов становилась все более и более могущественной, всегда возвращаясь в Эль-Дьем с победой.
 Но в 705 году мусульмане под командованием полководца Хассана поклялись поставить царицу на колени.
 Удача изменила ей, она терпела поражение за поражением, но по-прежнему удерживала Эль-Дьем.
 Когда ее войска больше не могли держаться, они умоляли царицу бежать, но Кахена не согласилась.
 Когда все погибло, чтобы избежать плена, она вонзила себе в грудь свой меч.
 Полководец Хассан отрубил мертвой царице голову и в знак верности послал ее в корзине, усыпанной драгоценностями, халифу Багдада.
 Эта вычитанная в книгах история вихрем пронеслась в голове маркиза.
 Он подумал, что, если бы Сабра оказалась на месте царицы, она сражалась бы доблестно и никогда бы не сдалась.
 И когда маркиз стоял, глядя на девушку, Сабра вдруг сняла свои ужасные очки, и он увидел, что по ее щекам текут слезы.
 Непроизвольно, ни о чем не думая, маркиз обнял ее, и девушка уткнулась лицом в его плечо.
 — Как… ужасно! Как жестоко! — прошептала она едва слышно, но маркиз различил в ее голосе ужас.
 — Бедные… люди! Как они могут… бороться со зверями?
 Сабра дрожала, и маркиз понял, что девушка чувствует себя так, будто ее саму разрывают на куски на этой арене.
 — Все кончилось, — нежно сказал он, — все кончилось давным-давно. А я думал о том, что в предыдущей жизни вы могли быть царицей Кахеной.
 Сабра слушала и дрожала уже не так сильно, когда прошептала:
 — Она… стояла до конца… и не… сдалась.
 — Не сдалась, — мягко подтвердил маркиз, — она была очень храброй.
 — Я буду… думать о ней… а не об… этих несчастных гладиаторах, которых разорвали… на куски и… съели.
 Слова отрывисто слетали с ее губ.
 — Думайте о себе как о царице Кахене, — посоветовал маркиз. — Я уверен, вы очень похожи на нее, ведь она тоже была красавицей.
 Его слова были так неожиданны, что Сабра удивленно подняла голову и посмотрела на маркиза.
 Девушка была несказанно прекрасна, освещенная последними лучами заходящего солнца.
 Ее длинные ресницы и щеки были мокры от слез. Ее глаза, как он и думал, оказались зелеными с золотыми крапинками.
 И глядя на ее дрожащие губы, маркиз забыл обо всем, кроме того, что она — женщина и он держит ее в своих объятиях.
 Его губы как-то сами собой прильнули к ее губам.
 И целуя ее в этом необычном, населенном призраками амфитеатре, маркиз ощутил вдруг странную уверенность, что это предопределено им с самого начала времен.
 У Сабры было точно такое же чувство, и оно так переплелось с ее фантазией, с тем, что она только что видела, что девушка сама уже не понимала, кто она: заходящаяся в крике жертва, пожираемая львами и тиграми, или сама царица Кахена.
 В этот момент она твердо знала одно: маркиз подчиняет ее себе и его губы пробуждают в ней неведомые прежде ощущения.
 В каком-то смысле эти ощущения были частью ее грез и того счастья, которое девушка всегда мечтала найти.
 И когда маркиз крепче прижал ее к себе и его губы, поначалу нежные, стали более требовательными, Сабре почудилось, что он забирает себе ее сердце и душу.
 В девушке словно вспыхнул свет, хлынувший сквозь нее живым потоком.
 Этот свет был частью маркиза.
 И внутри этого света горело пламя огня, и свет этот был так совершенен, так божественен, что Сабра поняла: это то, чего она всегда искала.
 Маркиз слегка отстранился от Сабры, чтобы посмотреть на нее, заранее зная, что увидит невероятное сияние в ее глазах.
 Сабра преобразилась и казалась теперь не человеком, а божеством.
 Потом он снова целовал ее; целовал неистово, требовательно, будто хотел покорить ее и навеки сделать своей пленницей.
 Но Сабра не боялась. Ведь чувства, которые он вызвал в ней, были так совершенны, так возвышенны, а разве не этого она просила в своих молитвах?
 Девушке казалось, будто маркиз снял звезды с неба и вложил их в ее грудь, а затем поднял ее вверх к ним.
 Его поцелуи дарили ей такое упоение и одновременно в своей страсти такую почти физическую боль, что Сабра задрожала, прильнув к нему, и маркиз знал, что это не от страха.
 Он целовал ее, пока не опустилась темнота. Но понимая, какой опасности они подвергаются на этой галерее с зияющими нишами и кое-где провалившимся полом, на котором легко упасть, маркиз взял Сабру за руку и медленно повел ее назад тем же путем, каким они пришли.
 У выхода девушка остановилась, чтобы оглянуться, и в этот момент поняла, что их отношения изменились.
 А маркиз, вернувшись к реальности, уже не знал, разумно ли было то, что случилось, или неразумно.
 Он вывел Сабру от амфитеатра на ухабистую дорогу, где свет из домов местных жителей указал им дорогу к лагерю.
 И тут понял, что, почти не сознавая этого, несет очки девушки.
 Сабра сняла их, и маркиз подумал, что, возможно, это очень символично.
 Но он побоялся признаться себе в том, что это означает.




 Глава 5


 Маркиз лежал в темноте палатки, думая о Сабре. Он испытал необычное возбуждение, целуя ее, но стоило ли это делать?
 Маркиз совершенно не хотел связываться с женщиной, пока он в экспедиции.
 Ему как-то не приходило в голову, пока они не оказались в амфитеатре, что Сабра, в сущности, очень привлекательна.
 Когда девушка задрожала, прижавшись к нему, маркиз был ошеломлен и смущен необычным чувством, которое он испытав.
 Маркиз просто не мог не думать о тепле ее тепа и о том, что Сабра плачет на его плече.
 Поддавшись порыву, он обнял девушку, чтобы утешить — так растрогало его то волнение, которое вызвал в ней амфитеатр.
 Прошлое для Сабры ожило.
 И не только для нее. Маркиз не мог объяснить это себе, но он тоже слышал крики, возгласы и чувствовал возбуждение зрителей.
 Он почти видел, как видела Сабра, гладиаторов, сражающихся со львами и тиграми.
 Из ран, оставленных когтями зверей, по их обнаженным телам струилась кровь.
 Маркиз понимал, насколько это ужаснуло ее.
 Но какой-то частью рассудка он понимал и исступление толпы, пьяной от запаха крови.
 Вспомнив об этом, маркиз удивился, откуда у столь юной девушки мог взяться дар ясновидения.
 Этот дар перенес Сабру обратно в прошлое и одновременно воздействовал на него, так что маркиз мог слышать ее ушами и видеть ее глазами.
 Он захотел сказать себе, что все это иллюзия, что его просто ошеломило величие амфитеатра.
 Больше того, усталость от путешествия сделала его особенно восприимчивым к подобной чепухе.
 Но маркиз знал, что это не правда, и когда он снова подумал об этом, то, даже не желая того, вспомнил, как целовал Сабру.
 В тот момент он почувствовал, что девушка отвечает на его поцелуи всем своим существом, всем сердцем.
 Цинизм, взращенный в нем с детства его отцом, подсказал маркизу, что все случившееся — всего лишь физическое влечение, и чем скорее он об этом забудет, тем лучше.
 Это было не так, но маркиз попытался внушить себе — как презрительно утверждал бы его отец, — что Сабра обдуманно возбуждала его.
 Как все женщины, заявил бы отец, она захотела привлечь и пленить мужчину, особенно такого влиятельного, как Виктор.
 Но маркиз-то знал, что в этом путешествии Сабра, напротив, избегала его насколько возможно.
 Когда девушка повернулась к нему со слезами, струящимися по щекам, вся дрожа от того, что увидела и услышала в развалинах амфитеатра, она не думала о нем как о мужчине.
 Сабра искала в нем защиту от собственных чувств, которые не были обыкновенными и, уж конечно, не придуманными из желания завлечь его.
 А потом, когда девушка подняла к нему лицо, она выглядела так неотразимо привлекательно и одновременно трогательно со слезами на глазах и мокрыми щеками, что маркиз повел себя так, как поступил бы любой мужчина на его месте.
 Однако это было ошибкой, огромной ошибкой, и маркиз не знал, удастся ли ему ее исправить.
 Впрочем, ему не пришлось ничего делать, когда они вернулись в лагерь, ибо Сабра молча ускользнула в свою палатку.
 Заглянув к ее отцу, маркиз увидел, что Киркпатрик спит, сидя на стуле, а рядом стоит полупустая бутылка вина.
 Поэтому маркиз отправился к себе, и только когда был готов ужин, послал одного из слуг передать Кирпатрику и Сабре, что он ждет их.
 Маркиз не удивился, когда девушка не появилась. Он ожидал этого.
 — Думаю, Сабра устала, — благодушно сказал Киркпатрик, и маркиз, не испытывая ни малейшего желания объяснять ему, в чем депо, тут же согласился.
 Он ушел спать рано, потому что хотел подумать о том, что случилось, и понять, как такое оказалось возможным.
 Маркиз всегда считал, когда друзья описывали ему похожие случаи, что они, наверное, слегка помешались.
 Или слишком много выпили для климата, где не следует увлекаться крепкими напитками, — это ошибка.
 Конечно, всегда существовало подозрение, что они преувеличивают или попросту лгут, чтобы придать себе значительность.
 Ведь есть люди, которые клянутся, что видели призраков, и верят в предсказания астрологов. Есть шарлатаны, которые обманывают тех, кто восприимчив к таким воздействиям; очень предосудительный обман.
 Но что касается Сабры, то для нее все происходило по-настоящему; маркиз это чувствовал и признал скрепя сердце, что это произошло и с ним, хотя и в меньшей степени.
 Маркиз не отрицал этого, но он хотел найти логическое объяснение случившемуся.
 Однако чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что объяснений нет и что это приключение ему не удастся забыть.
 Как не удастся забыть мягкость, невинность и сладость губ Сабры:
 Еще когда он увидел ее поющую детям возле гостиницы, маркиз понял, что больше не спорит и состязается с непредсказуемой и довольно несносной девушкой, которая забавляла его, потому что нарочно притворялась загадочной.
 Тут маркиз остановился.
 Он затруднялся подобрать слова, а вернее, поймал себя на том, что вовсе не хочет описывать чувства, которые испытывает к Сабре теперь.
 Он беспокойно заворочался с боку на бок, но никак не мог заснуть. Сон пришел только перед самым рассветом.
 Маркиз не знал, что Сабра встала очень рано, чтобы увидеть восход над равниной.
 Пока караван продвигался на юг, девушка успела убедиться, что равнины даже более прекрасны и величественны, чем горы, которые они проехали вскоре после того, как оставили Тунис.
 Сейчас пейзаж был настолько красив, что Сабре показалось, будто он захватил все ее существо, она словно стала частью его.
 Среди ярко-зеленых островков травы в тропическом изобилии росли полевые цветы, покрывая равнину белыми и оранжевыми пятнами.
 Вся земля перед Саброй казалась гигантским восточным ковром.
 Девушка подумала, что персы и сирийцы, наверное, черпали разнообразие узоров для своих знаменитых ковров из великолепия, предложенного им самой Природой.
 Как они вплетали отрывки из Корана в свои многоцветные орнаменты, так этот живой ковер, казалось Сабре, таит в себе писания древних пророков.
 Равнина была так прелестна в золотых рассветных лучах, что девушка словно перенеслась в мир, которого она никогда не знала, но всегда чувствовала, что он где-то рядом, надо только найти его.
 И когда все ее тело затрепетало от необычайного восторга, этот восторг неизбежно напомнил ей те ощущения, что пробудил в ней минувшим вечером маркиз.
 Сабру никогда еще не целовали.
 Она всегда презирала и избегала тех многочисленных мужчин, которые с того момента, как она выросла, пытались приласкать ее.
 Ей были противны и их жадные руки, и выражение их таз, поэтому она купила себе темные очки и настояна на том, что будет носить их.
 Отец пришел в ярость, потому что, не признаваясь в этом даже себе, он был доволен, что мужчин влечет к его красавице дочери.
 Это делало их слепыми к тому, что он замышлял, пока не становилось слишком поздно идти на попятный.
 Киркпатрик обрушился на Сабру, угрожая дочери, что, если она не будет делать, как он велит, он отдаст ее в сиротский приют и забудет о ней.
 Но Сабра только смеялась над ним, и Киркпатрик понял, что у девушки есть сила и упорство, которые ему не удастся сломить.
 После множества ссор он угрюмо смирился, что дочь будет вести себя так, как хочет, и никакие его угрозы не заставят ее передумать.
 Однажды отец ударил Сабру, и она сказала:
 — Если ты еще раз сделаешь это, папа, я уйду от тебя. Я обещала маме заботиться о тебе и стараюсь это делать. — Она помолчала. — Но я не стану вести себя как наживка, если ты предпочитаешь это слово, для мужчин, из которых ты хочешь выдаивать деньги, и не приму от них ничего — вообще ничего!
 — Тогда ходи голой и голодной! — отрезал Киркпатрик.
 Сабра принимала еду, потому что не могла не делать этого, когда их приглашали с отцом в какой-нибудь роскошный ресторан, но ничего более она себе не позволяла.
 Она заботилась о том, чтобы никогда не оставаться наедине с мужчиной.
 Приводя в бешенство Киркпатрика, Сабра упорно носила только ту одежду, что покупала сама на деньги, которые давал ей отец. Никаких подарков от компаньонов своего отца девушка не принимала.
 — Дурочка! — однажды закричал Киркпатрик на дочь, когда та отвергла предложенный ей браслет.
 Он бы продал его потом, — они нуждаются в деньгах и никто не знал этого лучше Сабры.
 — Да, и как же я должна была расплатиться за него? — едко спросила девушка, и отец замолчал.
 Жизнь без матери была трудной для Сабры.
 Но были минуты, вот как сейчас, когда все имело смысл, и она бы не отказалась от них ради всей безопасности и комфорта, которых она порой так страстно желала.
 Красота этой равнины, подумала Сабра, навсегда запечатлится в ее душе.
 Когда экспедиция закончится и отец снова примется искать богача, который согласится платить за них обоих, она будет вспоминать эти луговые цветы.
 Вспомнит этот живой ковер под озаренным солнцем небом, рядом с которым ничто не имеет значения.
 И тут внутренний голос спросил: «А что еще ты будешь вспоминать?»
 Если маркиз лежал минувшей ночью без сна в темноте своей палатки, то и Сабре тоже не удавалось уснуть.
 Она никак не мота унять биение сердца и вся трепетала от восторга, который как жгучий огонь охватил все ее тело при одном только прикосновении губ маркиза.
 Этот восторг был частью всего прекрасного, что Сабра видела недавно, как та бугенвиллия и китайская роза в саду виллы.
 Как бездонная синева Средиземного моря и оранжевые стены Кайруана.
 Как эти пейзажи, которые она видела и еще увидит. Их никто не сможет отнять у нее, они навечно принадлежат ей.
 Только когда солнце стало припекать, девушка сообразила, что пора возвращаться.
 Повернувшись, она снова увидела амфитеатр, все так же величаво уже два тысячелетия демонстрирующий могущество Рима.
 Глядя на эти древние стены, Сабра вспомнила слова маркиза о том, что она могла бы быть царицей Кахеной.
 И спросила себя, будь она на месте царицы, хватило бы ей сил до конца сражаться за то, что она считает правильным, как это делала Кахена?
 А потом поняла, что и в собственной скромной жизни она ведет тяжелую битву с тех пор, как умерла ее мать.
 Сабра боролась, чтобы не стать безвольной игрушкой в руках отца и чтобы удержать его от окончательного падения.
 Большинство женщин нашли бы эту задачу невыполнимой, и Сабра часто плакала по ночам в подушку, горестно причитая:
 — Я… подвела тебя… мама… я не могу выполнить… того, что обещала тебе.
 По утром девушка чувствовала, что ей дается новая сила, чтобы сражаться дальше и никогда не сдаваться.
 И теперь, посмотрев на величественный амфитеатр, Сабра сказала себе, что если он мог выстоять в течение стольких веков, то выстоит и она.
 К лагерю девушка возвращалась, высоко подняв голову.
 Ее отец и маркиз уже позавтракали и сидели под оливковыми деревьями недалеко от палатки, серьезно что-то обсуждая.
 Не иначе решают, как лучше приступить к поискам сокровищ, догадалась Сабра.
 Ее отец убежден, что их ждут золото и драгоценности, но это очередная несбыточная мечта, с презрением подумала девушка.
 Сабра очень бы удивилась, если бы они нашли что-нибудь, кроме нескольких монет да, возможно, костей одного из тех бедняг, растерзанных зверьми в амфитеатре.
 Однако она знала, что не стоит говорить о своих сомнениях ни отцу, ни маркизу.
 Сев за стол, девушка послала боя, который прислуживал ей, спросить у маркиза ее очки.
 Она не вспоминала о них, пока не проснулась.
 И лишь когда она оделась и протянула за ними руку, то сообразила, что их унес маркиз, когда они уходили из амфитеатра.
 Бой послушно отправился выполнять указание.
 Сабра пила кофе с кусочком уже зачерствевшего хлеба — они еще не делали покупок в этой деревне — и видела, как маркиз, поглядев в ее сторону, что-то сказал слуге и тот поспешил назад.
 То, что сообщил ей бой по-арабски, заставило Сабру нахмуриться. Маркиз просил передать, что потерял очки и в любом случае думает, что они ей не нужны.
 «Пет, нужны!»— захотела возразить она, но вдруг поняла, что маркиз прав.
 Сабра использовала очки как маскировку и как оружие против мужчин, потому что не желала, чтобы они дотрагивались до нее.
 Но она не могла сказать этого о маркизе, когда чудо его поцелуя оставалось с ней всю ночь.
 Сабра знала, что не забудет этого чуда ни сегодня, ни завтра — никогда.
 Теперь между ними не существовало преграды, да девушка и не хотела, чтобы маркиз нашел ее непривлекательной.
 Он так отличайся от всех прочих мужчин, с которыми Сабру и Киркпатрика сталкивала судьба, что девушка с трудом верила собственным чувствам.
 Почувствовав, что краснеет, Сабра допила кофе и, поев еще фруктов, свежих и изумительно вкусных, снова ушла из лагеря, чтобы полюбоваться на амфитеатр под другим углом, пока не услышала, что отец зовет ее.
 Неохотно, не желая возвращаться из своего причудливого мира в грубую реальность, девушка пошла по луговым цветам к оливам, где сидели в тени мужчины.
 Маркиз смотрел на Сабру и думал, что она похожа на юную богиню на Поле Блаженных .
 Несмотря на его решимость вести себя так, будто между ними не произошло ничего необычного, маркиз не мог оторвать от девушки глаз.
 Никогда в жизни он не видел такой красавицы с такими дивными золотыми волосами.
 Сабра несла шляпу в руке, наслаждаясь ласковым солнечным теплом и совершенно не сознавая, что делает что-то неразумное, пока ее отец не потребовал:
 — Ради Бога, дитя, надень шляпу! Я не хочу, чтобы ты получила солнечный удар!
 Сабра повиновалась, и маркиза будто рывком вернули к действительности.
 — Доброе утро, Сабра! — поздоровался он своим обычным суховатым тоном. — Мы с вашим отцом решали, как лучше подойти к интересующим его сокровищам.
 Помолчав, маркиз продолжил:
 — Мы думаем, было бы ошибкой копать при свете дня: нас могут увидеть.
 Сабра уставилась вдаль.
 — Конечно… вы… правы. Если вы… что-нибудь найдете, местные жители непременно… захотят… получить свою долю.
 — Именно об этом я и думал, — вмешайся Киркпатрик. — Поэтому следует начинать раскопки ближе к вечеру, перед тем как стемнеет, когда большинство арабов будут в своих домах.
 Он посмотрел на дочь.
 — Мы с маркизом сами проведем разведку, нужное место — всего в нескольких сотнях ярдах отсюда.
 — И где это? — поинтересовалась Сабра.
 — Я же говорил: возле разрушенного храма, по словам того вора, — нетерпеливо ответил ее отец. — А кроме амфитеатра, здесь только одни развалины.
 Сурово посмотрев на девушку, он пояснил:
 — Там лежат остатки римских колонн.
 Земля здесь мягкая, и раскопки не должны представлять никаких особых трудностей для двух крепких мужчин.
 — Вы не расскажете погонщикам, что собираетесь делать? — спросила Сабра.
 — Мы это обсудили, — ответил Киркпатрик, — и думаем, что пока лучше помалкивать, хотя позднее, если мы найдем что-нибудь, мы скажем Багиру.
 Он имел в виду главу погонщиков, мужчину средних лет, которому, как думала Сабра, они могут доверять.
 Сама она, однако, предпочитала Ахмеда — молодого бербера с тонкими чертами лица и большими, темными, выразительными глазами.
 Он добровольно взял на себя обязанность быть личным слугой ее отца и маркиза.
 И Ахмед изо всех сил старался угождать Сабре.
 Всякий раз, когда они останавливались в каком-нибудь городке, он приносил ей в подарок цветы или фрукты.
 А когда они ехали по саванне, Ахмед срывал ей дикую орхидею или один-два незнакомых, но очень красивых цветка, которым никто, кажется, не знал названия.
 Сабра хотела сказать, что они могли бы доверять Ахмеду, но сочла, что лучше не вмешиваться.
 Девушка понимала: отец и маркиз боятся, что, если хоть один человек узнает о сокровищах, там соберется дюжина кладоискателей.
 Они могут даже украсть находки, прежде чем маркиз с Киркпатриком успеют взглянуть на них.
 — Таков наш план, — подытожил Киркпатрик, — а сейчас я предлагаю взять пример с верблюдов и хорошенько отдохнуть, приберегая сипы к вечеру.
 — Согласен с вами, — промолвил маркиз и тут обнаружил, что Сабра, не дожидаясь, когда они договорят, направилась к амфитеатру.
 Маркиз хотел пойти за ней, но раздумал.
 Минувшей ночью их увлек безумный порыв чувств, которые пробудило это древнее сооружение и которые сейчас казались не только необъяснимыми, но даже предосудительными.
 Поэтому он отправился в свою палатку.
 Велев Ахмеду поставить для него стул в тени, маркиз взял пару книг, которые прихватил с яхты, и сел читать об Эль-Дьеме и его долгой и увлекательной истории.
 Но ни хорошая книга, ни красивые иллюстрации не смогли захватить его.
 Маркиз то и дело возвращался мыслями к Сабре, представляя себе, что чувствует девушка, когда бродит по галереям и вспоминает не только то, что происходило столетия назад, но и то, что она видела и слышала вчера. ***
 Но Сабра не бродила, как думал маркиз.
 Она сидела на второй галерее, которая казалась самой безопасной и лучше всего сохранившейся.
 Девушка пыталась вспомнить все, что читала об Эль-Дьеме, не погружаясь снова в боль и агонию тех, кто пал на этой арене.
 То, что случилось минувшим вечером, сейчас казалось сном, разве что маркиз никуда не исчез, а был по-прежнему здесь, живой и невредимый.
 Хоть Сабра твердо решила вести себя как обычно, она чувствовала, что все ее существо тянется к маркизу.
 Больше всего на свете ей хотелось сейчас быть с ним, говорить с ним и, ест быть до конца честной, чтобы маркиз снова целовал ее.
 «Это любовь», — мысленно сказала девушка.
 Она никогда не думала, что полюбит кого-либо из тех мужчин, с которыми ее знакомил отец.
 Сабра презирала их, ненавидела и, как правильно понял маркиз, нарочно уходила в себя, чтобы избавиться от их посягательств.
 И что же? Тот самый человек, в которого она меньше всего ожидала влюбиться, которого всячески старалась избегать и из-за которого так воевала с отцом, пленил ее сердце.
 Да, сердце больше не принадлежало ей, оно принадлежало маркизу.
 — Я люблю его! — прошептала Сабра.
 Но ей никак нельзя выдавать своих чувств, потому что маркиз и слышать о них не захочет.
 Сабре хватило благоразумия понять, что такой человек, как маркиз, с его влиятельным положением в Англии, его высоким титулом и богатым опытом отношений с женщинами — в чем она не сомневалась, — никогда не захочет связать свою жизнь с дочерью авантюриста Киркпатрика.
 Темные очки не помешали девушке заметить, как скривились губы маркиза, когда ее отец слишком явно попытался ему навязаться.
 Вначале Сабра презирала маркиза за то, что он так легко сдался и предложил им не только первый приличный обед за долгое время, но и комнаты на своей вилле.
 «Как вы можете быть таким глупцом? — хотелось ей спросить маркиза. — Неужели вы не видите, что мой отец дурачит вас, как одурачил столько других людей?»
 Но за ужином девушка вдруг поняла, что отцу не удалось провести маркиза.
 Он принял выдумку Киркпатрика, потому что хотел этого, и был готов предложить им не только свое гостеприимство, но и многое сверх того.
 Когда мужчины вернулись из Ниццы с покупками для экспедиции, Сабра обнаружила среди прочих вещей белые брюки, которые ее отец купил для яхты.
 А к ним еще лодочный пиджак с золотыми пуговицами и фуражку.
 — Как ты можешь обманывать маркиза, делая вид, будто это необходимо для плавания в Тунис! — презрительно спросила она. — Мы будем в море не больше двух дней?
 — Откуда ты знаешь? — беззаботно ответил ее отец. — Нам еще надо будет вернуться, а тем временем, глядишь, уговорим нашего великодушного хозяина взглянуть на Константинополь.
 — И что, по-твоему, он должен найти там? Драгоценности султана в забытом минарете? — язвительно поинтересовалась Сабра.
 Киркпатрик засмеялся:
 — А это идея! Надо будет обдумать.
 Сабра не ответила, она просто вышла из комнаты, хлопнув дверью.
 По пути в свою уютную спальню девушка поняла, что отец только смеется над ней.
 Он никогда не поймет, что Сабра находит его поведение унизительным.
 Ее передергивало от каждого пенни, которое тратил на них очередной богатый опух, которым Киркпатрик так ловко и умело манипулировал.
 «У них есть то, что нужно нам», — довольно часто говорил ее отец, как будто это все объясняло.
 Сабра знала, что бесполезно с ним спорить или говорить, что любой образ жизни предпочтительнее того, который ведут они.
 И уж конечно, она и думать не могла, что влюбится в одного из этих болванов, которые, раскрыв рот, слушали ее отца и словно завороженные плясали под его дудку.
 Иногда девушка надеялась, что судьба улыбнется ей и она встретит человека, которого полюбит и который полюбит ее.
 Человека, за которого она сможет выйти замуж и жить с ним в коттедже в тиши деревни.
 Он подарит ей дом, а это то, чего Сабра хотела больше всего на свете. ***
 Девушка сидела в амфитеатре, пока голод не погнал ее обратно в лагерь.
 Обед оказался неожиданно вкусным.
 Повар нашел человека, который подстрелил этим утром трех перепелов, и купил у него дичь.
 Одна из деревенских женщин испекла вполне съедобные лепешки, хотя этот восточный хлеб и не имел ничего общего с английским, какой Сабра мечтала есть в своем воображаемом коттедже.
 И конечно, к обеду подали свежие овощи.
 Когда Сабра впервые увидела африканские овощи, полыхающие красками в крошечной лавке в центре Туниса, она подумала, что в жизни не видела ничего прекраснее и, как потом оказалось, вкуснее.
 Вино тоже было хорошим: об этом позаботился ее отец.
 За столом Сабра говорила очень мало, но всем своим существом ощущала присутствие маркиза.
 Он выглядел красивым, как всегда, но в то же время казался более расслабленным и менее циничным и язвительным, чем на яхте, когда они пересекали Средиземное море.
 «Даже если маркиз ничего не найдет, — сказала себе девушка, — он будет считать, что не зря потратил время, потому что его развлекали».
 А потом поняла, что маркиз сознательно избегает ее взгляда.
 И внезапно золотое солнце померкло и ледяная рука сжала ее сердце.
 Было около половины четвертого, когда Киркпатрик подал знак, что пора двигаться к месту.
 Вокруг все было спокойно.
 Верблюды еще с вечера улеглись на отдых и так до сих пор и лежали, только лениво поворачивали головы, наблюдая за тем, что происходит. Впрочем, ничего захватывающего не происходило.
 Пощади щипали траву, а арабы, которым поручено было присматривать за ними, сидели в тени оливковых деревьев и либо спали, либо тихо разговаривали между собой.
 Любопытство, вызванное в деревне их приездом, похоже, утихло.
 Теперь даже мальчишки больше не интересовались ими.
 Впрочем, они снова набегут к ужину, когда появится возможность стащить какие-нибудь объедки или немытые фрукты.
 Ленивой походкой, будто у них нет никаких причин спешить, Киркпатрик и маркиз пошли из лагеря.
 За ними на небольшом расстоянии следовала Сабра.
 Разрушенный храм находился с другой стороны амфитеатра; и если никто специально не следил за ними, то ни арабы в своих домах, ни их собственные слуги не могли их увидеть.
 Они уже подошли к храму, от которого остались стоять только две ионические колонны (остальное было разбросано по земле), когда до Сабры вдруг дошло, что и отец, и маркиз несут лопаты.
 Эти лопаты были наполовину скрыты их свободными пиджаками, так что никому постороннему и в голову бы не пришло, что у них есть с собой подобные орудия.
 Когда мужчины положили лопаты на землю и сняли пиджаки, Сабра поразилась, каким сильным и мужественным выглядит маркиз в одной рубашке.
 Смущенная своими мыслями, девушка быстро отвела взгляд и села в густую траву поодаль от места раскопок.
 Перед ней простиралась безбрежная голая равнина. Окинув ее взором, Сабра невольно подумала: какими же одинокими должны были чувствовать себя римлянки в такой дали от дома и как же они тосковали по родине.
 Для мужчин всегда существует азарт и восторг в покорении и исследовании новой земли и в том, чтобы со временем сделать ее процветающей.
 Для женщин же нет ничего, кроме трудностей устройства дома, воспитания детей и попыток ввести в примитивную атмосферу законы и цивилизацию Рима.
 «Наверное, им было очень одиноко», — подумала Сабра.
 Она забыла об отце и маркизе, потерявшись в чувствах изгнанников, которым не суждено было увидеть снова своих родных и друзей.
 Должно быть, она задремала, ибо прошел почти час, прежде чем Сабра увидела, что солнце начало угасать и на землю опустились сумерки.
 Еще полчаса, и станет совсем темно.
 Тогда ее отец и маркиз прекратят раскопки до завтра или будут ждать, когда взойдет луна.
 Работая при свете фонарей или факелов, они были бы слишком заметны.
 «Надо бы поторопить их», — подумала Сабра, но ей так не хотелось покидать удобное место, где она лежала.
 Словно в первый раз девушка увидела, что трава усеяна маленькими цветочками, а между стеблей желтеет песок.
 А потом Сабра заметила скользящую по песку крохотную зеленую ящерицу.
 Девушка поползла вперед, вытягивая шею, чтобы получше разглядеть ящерку, и восхищенно залюбовалась ее дивным цветом и юрким бегом между травинок.
 Внезапно ящерка исчезла. Сабра подняла голову и увидела всадников, приближающихся по плоской равнине к храму.
 Их было шестеро, явно бедуины. От» куда они едут? Куда?
 Не двигаясь, она смотрела, как всадники галопом помчались прямо туда, где находились ее отец и маркиз, которые к этому времени уже углубились по пояс в землю.
 Скакавший во главе кавалькады был высок, крепок и красив, с опаленным солнцем лицом и огненным взором.
 На нем был бурнус с капюшоном, низко надвинутом на лоб поверх фески с длинной кисточкой и намотанного вокруг фески белого тюрбана.
 Сабра довольно много читала о бедуинах и знала, что на всаднике должны быть сапоги из красного или желтого сафьяна.
 Но пока девушка разглядывала его, бедуин подскакал к раскопкам, наклонился и, к ужасу Сабры, выхватил из ямы ее отца.
 Отец закричал, и в этот момент двое других всадников, не спешиваясь, выволокли из ямы маркиза.
 Он яростно сопротивлялся, но, застигнутый врасплох, не смог справиться с численно превосходящим противником.
 Один из бедуинов вырвал лопату у него из рук и презрительно бросил ее на землю.
 Прежде чем Сабра успела понять, что происходит, обоих пленников с невероятной быстротой завернули в черные бурнусы и обмотали веревками.
 Несколько секунд — и их бросили, связанных и беспомощных, поперек седел двух лошадей.
 Следуя за своим главарем, бедуины повернули назад, туда, откуда пришли, и исчезли в темнеющей дали.




 Глава 6


 Маркиз застонал от боли, когда с него сорвали веревки.
 Потом с его головы стащили бурнус, но он по-прежнему ничего не видел и понял, что находится в темноте бедуинской палатки.
 Сильные руки обшарили его карманы, забрали деньги, а самого его бросили на пол.
 Маркиз не пытался сопротивляться, понимая, что это бесполезно: среди его похитителей есть такие, которые легко утихомирят его одним ударом.
 Поэтому он лежал неподвижно, надеясь, что бандиты подумают, будто он потерял сознание после мучительной скачки поперек седла.
 Лишь уверившись окончательно, что остался один, он сел, растирая сначала руки, чтобы восстановить кровообращение, затем ноги.
 Ситуация была крайне неприятная.
 Маркиз уже догадался, что его похитили бедуины, которые потребуют очень большой выкуп.
 Невозможно было скрыть от людей, живущих возле амфитеатра, тот факт, что он богатый человек, который платит за большой караван. А разбойники-бедуины известны своей алчностью в отношении туристов.
 Все бедуины — кочевники, переезжающие с места на место, и в большинстве своем — люди честные и заслуживающие доверия. Но, как и в любом обществе, среди них есть те, кто способен на самое гнусное преступление.
 Маркиз сидел, восстанавливая дыхание.
 Головокружение постепенно проходило.
 Маркиз попытался вспомнить все, что узнал о бедуинах в своих предыдущих странствиях по Востоку.
 Ну, во-первых, они очень суеверны.
 Все мужчины, женщины и дети носят на шее амулеты вроде лапы дикобраза, похожей по форме на человеческую руку, так как рука, по их представлениям, самый действенный талисман против «дурного глаза».
 Во-вторых, что бы бедуины ни делали, они все делают во имя Аллаха, и ни одно их высказывание или поступок не обходится без восклицания: «Хвала Аллаху!»
 Мысленно перелистывая книги о Тунисе, купленные для него Саброй, маркиз догадался, что его похитители — суасси, о которых известно, что они живут на севере от Дьема.
 Похоже, это маленькое племя было очень воинственным.
 Маркиз подумал, что остальное узнает завтра, когда увидит их главаря.
 Он нисколько не сомневался, что разбойники потребуют немалый выкуп, причем наличными.
 А чтобы получить деньги, каравану придется идти обратно в Тунис.
 Маркиз подсчитал, что на дорогу туда уйдет пять — семь дней и столько же на возвращение.
 Эта мысль ужаснула его, но он не видел способа ускорить события, если только у главного погонщика не найдется при себе крупной суммы денег.
 А так как это было в высшей степени невероятно, маркиз стал лихорадочно обдумывать возможности побега.
 Но тут как раз вернулись бедуины.
 Услышав, как они развязывают полы палатки, маркиз снова лег и закрыл глаза.
 И только теперь понял, что лежит не на песчаной земле, а на циновке и что, пока он во власти бедуинов, эта циновка будет ему и ложем, и столом, и стулом.
 Он знал, что кочевники путешествуют налегке, не обременяя себя вещами.
 У них нет ничего, что не является необходимостью, и уж конечно, никаких удобств по европейским меркам.
 Двое мужчин вошли в палатку, которая была настолько низкой, что им пришлось пригнуть головы, и приблизились к маркизу.
 Он лежал неподвижно, не открывая глаз, и только почувствовал, что ему связывают ноги.
 Затем бедуины вбили в землю крепкий столб и привязали к нему его руки.
 Маркиз в тревоге осознал, что обречен на многочасовую неподвижность, которая станет невыносимой в дневную жару.
 Но протестовать — он знал — бесполезно.
 Оставалось надеяться, что при встрече с главарем он сумеет выговорить себе более терпимые условия.
 Бедуины принесли с собой фонарь, но маркиз нарочно не открывал глаз.
 Он не сомневался, что это сильные, широкоплечие молодые мужчины и он при всем желании не одолеет их обоих.
 Бедуины за все время не проронили ни слова, и вышли они из палатки так же молча, как вошли, снова оставив его в темноте.
 По времени, которое потребовалось бандитам, чтобы доставить его с Киркпатриком сюда, маркиз высчитал, что они находятся не больше, чем в миле от Эль-Дьема.
 Но когда караван отправится за деньгами для выкупа, его скорее всего перевезут гораздо дальше.
 Возможно, в горы, которые немного ближе к Тунису.
 Что, впрочем, будет слабым утешением, если маркиз не придумает более быстрый способ организовать свое спасение.
 И тут он вспомнил, что велел капитану яхты спуститься к югу вдоль побережья и ждать их в Махдии, и яхта, по всей вероятности, уже там.
 Махдия — рыболовецкий порт милях в тридцати отсюда.
 Отдавая распоряжения капитану, маркиз подумал, что, когда они увидят амфитеатр и, возможно, найдут сокровища, в которые так верит Киркпатрик, хоть это и маловероятно, будет скучно тащиться обратно в Тунис.
 Конечно, можно было бы вообще туда не заезжать, но маркиза предупредили, что ни в одном другом городе он не найдет хорошего каравана с первоклассными верблюдами и арабскими лошадьми.
 Кроме того, маркиз также намеревался купить лучшие палатки, которых тоже не приобрести ни в одном из маленьких городков в Тунисе.
 Теперь он прикидывал, сможет ли капитан снабдить его требуемой суммой, хотя тут все зависит от того, насколько большой выкуп запросят бедуины и какую, по их мнению, он представляет ценность.
 Размышляя, маркиз лежал неподвижно примерно час.
 Потом заныли привязанные к столбу руки, и он осознал, что путы на ногах слишком тугие и нарушают циркуляцию крови.
 Голод его пока не мучил, только хотелось пить, но вряд ли ему дадут воды.
 Бедуины хитры и прекрасно понимают, что, чем сильнее их пленник будет страдать к утру от голода и жажды, тем охотнее согласится на любой выкуп, который они потребуют.
 Слишком поздно маркиз обругал себя и Киркпатрика за то, что не взял с собой охрану, которая обеспечила бы их безопасность, пока они заняты раскопками.
 Правда, это открыло бы, что они ищут сокровища, и тогда невозможно было бы сохранить в тайне то, что они найдут.
 Зато он не оказался бы в нынешнем ужасном положении.
 Тут маркиз вспомнил о Сабре. Девушка, наверное, видела, как их похищают, но что толку?
 Она, конечно, поднимет тревогу и сообщит каравану о том, что случилось.
 Но маркиз был уверен, что погонщики, беспокоясь только о своих животных, не захотят навлекать на себя неприязнь бедуинов.
 — Я был тупцом! — горько признал он.
 Маркиз вспомнил, что револьвер, который он на всякий случай захватил с собой в эту экспедицию, лежит сейчас в одной из его сумок.
 Но маркиз никогда не думал, что ему понадобится применять оружие.
 Снаружи доносились голоса.
 Бедуины, вероятно, сидят вокруг костра, обсуждают свой успех и радуются, что приезжий богач теперь у них в руках.
 Наверное, они уже съели свой обычный ужин из бараньего шашлыка, порезанных на куски яиц, и овечьего сыра.
 С содроганием маркиз подумал, что это будет его единственная и не слишком аппетитная пища на ближайшие две недели.
 Он станет с тоской вспоминать о великолепных блюдах, которые его шеф-повар готовит на яхте, и еще лучших, подаваемых на вилле.
 — Какой черт дернул меня согласиться на эту треклятую экспедицию? — сердито вопросил маркиз.
 Ответа не последовало.
 Конечно, можно обвинять во всем Киркпатрика, который загипнотизировал его своей безумной и совершенно невероятной историей о спрятанных сокровищах, но маркиз-то знал, что принял эту выдумку главным образом как удобный предлог для бегства от обязанностей, которые Сабра называет его долгом.
 Наконец бормотание снаружи прекратилось и воцарилась тишина.
 Маркиз понял, что наступает ночь.
 Солнце зашло, и на великом своде небес одна за другой загораются звезды.
 Все бедуины ушли в свои черные палатки и лежат на циновках, спят.
 Если бежать, то только теперь.
 Он дернул за веревки, стягивающие его руки, и с бессильной яростью понял, что, как бы ни старался, не сможет освободиться.
 В отчаянии маркиз хотел закричать, позвать на помощь, но что топку?
 Он улегся так, чтобы меньше чувствовалась боль, и закрыл глаза.
 Маркиз очень устал, ведь почти всю прошлую ночь он пролежал без сна, думая о Сабре.
 Однако это было не то, что он хотел вспоминать сейчас.
 Он сказал себе, что если вырвется на свободу, то немедленно вернется во Францию и постарается никогда больше не встречаться ни с Киркпатриком, ни с его дочерью.
 Но как ни силился маркиз забыть о девушке, он постоянно ловил себя на том, что вспоминает мягкость ее губ и необычные ощущения, которые пробудила в нем Сабра.
 Ему страшно не хотелось признавать это, но еще ни к одной женщине он не испытывал подобных чувств.
 Маркиз лихорадочно попытался вызвать в памяти образ отца с его неумолимой критикой и презрением к женщинам.
 Но вместо этого увидел зеленые с золотом глаза Сабры, осененные ресницами, глядящие на него снизу вверх.
 А еще увидел, как дрожали губы девушки перед тем, как он поцеловал ее.
 Наверное, маркиз задремал, пока думал о Сабре, ибо проснулся от слабого звука, чувствуя, что она где-то рядом.
 Маркиз прислушался и понял, что за его головой кто-то разрезает ткань палатки.
 Он лежал очень тихо, мысленно спрашивая себя, кто бы это мог быть, и уже зная ответ.
 Но вот палатка разрезана. В щель проник слабый свет, и кто-то прополз через отверстие. Да, это была Сабра.
 Маркиз хотел было что-то сказать, но девушка прижала пальцы к его губам.
 От этого прикосновения его пронзила легкая дрожь, почти как если бы Сабра поцеловала его.
 А девушка, не теряя времени, ощупала его руки и ноги, чтобы понять, как он связан.
 Неожиданно Сабра поползла обратно к дыре, и на одно мучительно долгое мгновение маркиз испугался, что девушка бросила его.
 Но она не выбралась из палатки, а, должно быть, поманила кого-то снаружи, и через минуту внутрь вполз какой-то мужчина.
 Хотя маркиз не видел его лица, он понял, что это Ахмед.
 Это был сильный парень, и тем же самым ножом, которым он прорезал толстую черную ткань палатки, он освободил руки и ноги маркиза Маркиз сел. Положив руку ему на плечо, Сабра прошептала в самое ухо:
 — Вам нужно будет ползти туда, где мы спрятали лошадей.
 Девушка было двинулась прочь от него, но маркиз поймал ее за плечо и спросил так же тихо:
 — Где ваш отец?
 — Папа… умер, — ответила Сабра. — Он был… связан, как и вы, но его… укусила… змея.
 Маркиз вздрогнул.
 — Вы уверены?
 — Совершенно уверена… его тело уже… остыло, и ни Ахмед, ни я не могли нащупать его… пульс.
 После небольшой паузы она добавила:
 — Можете сами убедиться, но… медлить… опасно.
 Маркиз и сам это понимал и не сомневался, что Сабра не сказала бы, что ее отец мертв, если бы существовал хоть малейший шанс, что он жив.
 Но это ужасное несчастье просто не укладывалось у него в голове.
 И только когда он пополз вслед за девушкой к дыре, он вспомнил, что змеи в Тунисе очень опасны и укус некоторых из них влечет за собой мгновенную смерть.
 Выбравшись из палатки, маркиз увидел при свете звезд, что бедуины разбили свою стоянку на краю апельсиновой рощи.
 Сабра была права, говоря, что они должны двигаться очень осторожно: низкий и редкий подлесок не давал никакой защиты.
 Единственный способ остаться незамеченными — это ползти, как индейцы, на животе.
 Опустившись на землю, маркиз заметил, что всего в нескольких футах от его палатки стоит та, в которой был привязан Киркпатрик.
 Маркиз разглядел длинную щель, которую проделал Ахмед, чтобы попасть внутрь.
 Содрогнувшись, он подумал, что своего пленника убили не бедуины, а то, что они сочтут прямым орудием Аллаха, — змея.
 Но где есть одна змея, может встретиться и другая, похолодев от ужаса, понял маркиз, когда вслед за девушкой; медленно и как можно тише пополз прочь от лагеря.
 Частые на этой равнине колючие растения, от которых достается даже лошадям, жестоко царапали ему руки.
 Некоторые шипы проходили сквозь ткань брюк, но маркиз упорно следовал за Саброй.
 Впереди полз Ахмед, рискуя первым столкнуться со змеей, прежде чем она нападет на других.
 Когда один особенно колючий куст до крови расцарапал маркизу пальцы, он с облегчением понял, что они наконец выбранись из поля зрения бедуинов.
 Прямо перед ними, надежно привязанные к оливковым деревьям, стояли три лошади.
 Со вздохом облегчения Сабра вскочила на ноги и, молча помахав маркизу, легко побежала к лошадям.
 Ахмед был уже там и помог девушке сесть в седло.
 Маркиз подбежал к ним, но, пока отвязывал свою лошадь, ту самую, на которой проехал весь путь от Туниса, Ахмед уже вскочил в седло и поскакал за Саброй.
 По темпу, который взяла девушка, маркиз понял: Сабра, как и он, боится, что бедуины обнаружат побег и станут преследовать их.
 Низко над горизонтом висел серп луны.
 Взглянув на него, маркиз вспомнил пророчество предсказателя. Опасность грозит им на заходе луны.
 — Терпеть не могу все эти приметы и знамения! — раздраженно пробормотал он. — Чем скорее я уберусь из этой страны, тем лучше!
 Однако бессмысленно было говорить это, и в любом случае сейчас все зависело от Сабры, которая мчалась впереди него.
 Спустя короткое время маркиз подумал, что девушка благоразумно делает крюк, чтобы достичь Эль-Дьема.
 Когда наконец лагерь бедуинов остался в двух милях позади, а никаких признаков погони не было, Сабра придержала лошадь и, как только маркиз поравнялся с ней, сказала:
 — У меня есть план. Если вы согласны, то Ахмед вернется в лагерь, но ничего не скажет о том, что случилось этой ночью.
 Она помолчала минуту, потом продолжила:
 — Если бы папа был с нами, Ахмед, конечно, пошел бы пешком, но теперь, с вашего разрешения, он вернется на папиной лошади.
 Сабра настороженно посмотрела на маркиза, словно ожидая возражений, но он только спросил:
 — А куда поедем мы?
 — Я слышала, как вы велели капитану направляться в Махдию, и я думаю, что, чем скорее мы попадем туда, тем в большей безопасности вы будете.
 Переведя дух, она пояснила:
 — Вряд ли бедуины последуют за нами, но рисковать нельзя.
 Маркиз улыбнулся:
 — Я в ваших руках.
 Сабра вытащила из кармана юбки мешочек и протянула ему.
 — Я прихватила деньги, которые вы спрятали у себя в палатке в Эль-Дьеме. Я уже вознаградила щедро от вашего имени главного погонщика, но думаю, вы захотите сами поблагодарить Ахмеда.
 Девушка перевела дыхание.
 — Он знал, где остановились бедуины, и без него я бы не сумела разрезать ваши путы.
 Маркиз взял у нее деньги, удивляясь, как Сабра смогла найти их.
 Во время путешествий он всегда закапывал деньги в землю, чтобы их не обнаружили мелкие воришки.
 Маркиз открыл мешочек и вытащил деньги: так много, что, когда Ахмед получил их, он мог лишь с трудом выговорить «спасибо».
 Сабра протянула парню руку:
 — Благодарю тебя от всего сердца?
 Ты был более чем любезен, и спасибо Аллаху, что ты оказался здесь, чтобы помочь нам.
 Голос Ахмеда дрожал от волнения, когда он произнес:
 — Мархаба.
 Сабра с улыбкой повернула лошадь и уверенно поскакала дальше, словно знала дорогу к морю.
 Это была долгая и изнурительная езда.
 Маркиз и Сабра выбились из сип, лошади уже были все в пене.
 Они остановились в какой-то грязной деревушке, чтобы напоить лошадей, но для себя им ничего купить не удалось.
 Путники поехали дальше, срывая небольшие апельсины, которые лучше утоляют жажду, чем вода, редкая в этой стране да к тому же грязная.
 Когда рассвело и первые лучи солнца позолотили волосы Сабры, маркиз невольно залюбовался их красотой.
 Но при дневном свете он увиден, что девушка очень бледна: ее потрясла смерть отца и то, что она осталась теперь одна.
 Но Сабра по-прежнему подгоняла лошадь, спеша как можно скорее добраться до гавани, и маркиз почувствовал, что сейчас не время говорить о Киркпатрике.
 Поэтому он сосредоточил все мысли на том, как им лучше выбраться из этой переделки.
 Маркиз молился, чтобы капитан выполнил его указания, ибо если он сделал это, то должен быть уже в Махдии.
 Каким неимоверным облегчением, думал маркиз, будет снова ступить на борт «Русалки».
 Задолго до того, как показалось море, над залитой солнцем землей подул свежий бриз, и воздух стал соленым.
 И вот они увидели вдали сверкающую ослепительную синеву Средиземного моря и силуэты кораблей на фоне яркого голубого неба.
 Дорога стала оживленной. Теперь вокруг были люди, верблюды, мулы и овцы.
 Закутанные в бурнусы, покрывало и чадру женщины шли босиком за своими мужьями, которые с удобством ехали верхом.
 Среди прохожих шмыгали мальчишки, протягивая руки за подаянием.
 Вскоре, будто возникнув из самого моря, появилась гавань, построенная на мысе, и, как много столетий назад, из маленького порта выходили лодки, чтобы вернуться с уловом.
 Когда они въехали на мыс, маркиз вспомнил, что когда-то Махдия служила логовом для гнусного пирата по имени Драгат.
 Этот корсар сделал Махдию своей базой для набегов на Мальту и в одном из таких набегов похитил почти все население острова Гоцо и продал на невольничьих рынках.
 При одной мысли о похищениях маркиза пробрала дрожь, и он спросил себя, сможет ли он когда-нибудь отблагодарить Сабру за свое спасение?
 И наконец с невыразимой радостью он увидел на лучшем месте в рыбном порту стройный корпус «Русалки».
 Сабра увидела яхту одновременно с маркизом и воскликнула:
 — Мы… добрались! Добрались, милорд! Теперь… вы… в безопасности! — Это были ее первые слова за весь день.
 Маркиз хотел ответить: «И вы тоже!», но девушка погнала свою усталую лошадь по петляющей дороге вниз, к причалу.
 Когда они спешились перед яхтой, два матроса, узнав маркиза, бросились к ним и взяли лошадей под уздцы.
 Маркизу потребовалось время, чтобы дать указания насчет лошадей.
 Он договорился, чтобы о животных позаботились, пока их не заберет владелец каравана, а Сабра между тем удалилась на яхту.
 Маркиз подумал, что девушка хочет смыть дорожную пыль, и ему захотелось сделать то же самое.
 Взойдя на борт, он обнаружил, что для него уже готова ванна и чистая одежда, которая оставалась в его каюте.
 Маркиз не удивился, когда пришел в салон и нашел там не только ждущий его обед, насчет которого он распорядился, но и Сабру.
 Девушка была в том же самом платье, только вымыла волосы.
 Они сияли будто нимб вокруг ее головы, обрамляя изящное личико и огромные глаза.
 — Уверен, вы очень голодны, — заметил маркиз, — как и я.
 — Сейчас… трудно думать о чем-нибудь, кроме того, что вы… в безопасности.
 Радость в ее голосе ясно сказала маркизу, как девушка беспокоилась и как много это значит для нее.
 Он подумал, что, пока они не поели и не отдохнули, не стоит говорить о смерти ее отца и обсуждать будущее.
 Поэтому он предложил ей бокал шампанского, а второй бокал выпил сам.
 Когда подали еду, они сели за стол, и маркиз с содроганием подумал о мерзких арабских кушаньях, которые ему пришлось бы есть в плену.
 Поскольку Сабра была так же голодна, как и он, они поели в молчании.
 Стюарды подали кофе. Маркиз взял бокал бренди, откинулся удобно в своем кресле и сказал:
 — Я спрашиваю себя, Сабра, как я смогу выразить вам свою благодарность за ваш ум и вашу отвагу. Вы спасли меня от страшно неудобной тюрьмы, если не от худшей участи.
 Не получив ответа, он продолжил:
 — Поверьте, я очень сожалею о вашем отце!
 После недолгого молчания Сабра сказала:
 — Я думала, когда мы ехали сюда, что, возможно, так… лучше… для него.
 — Умереть? — усомнился маркиз.
 — Ему становилось все труднее и труднее жить, — объяснила девушка. — Когда вы сжалились над нами, у папы оставалось всего несколько франков.
 Маркиз молча смотрел на нее с минуту, а потом заметил:
 — Однако вы пытались отговорить его обращаться ко мне и не одобряли его предложения отправиться со мной на поиски сокровищ.
 Сабра не ответила, и он спросил:
 — Что вы имели против меня?
 Девушка снова не ответила, и маркиз подумал, что сейчас, пожалуй, не стоит беспокоить ее вопросами.
 Поэтому он наклонился через стол и, положив руку ладонью вверх, сказал:
 — Послушайте меня, Сабра. Я понимаю, вы теперь одна в целом мире, но я обещаю, что помогу вам. Отныне вы будете под моей защитой.
 Его голос был очень тихим и глубоким, и, словно не в силах оставить без внимания его протянутую ладонь, Сабра медленно вложила в нее свои пальцы.
 Рука маркиза сжалась, и он проговорил:
 — Я хочу, чтобы вы были счастливы, и если вы перестанете воевать со мной и позволите мне заботиться о вас, уверен, я смогу сделать вас счастливой.
 Его голос очаровывал, и когда девушка подняла голову, чтобы посмотреть маркизу в глаза, ее лицо вдруг засияло, как в тот вечер, когда он поцеловал ее.
 Он крепче сжал ее руку.
 — Я не хочу сейчас говорить ни о вашем отце, ни даже о вас. Мы оба очень устали, поэтому я предлагаю вам пойти в свою каюту и поспать.
 Маркиз коротко рассмеялся.
 — Это была длинная ночь. Пожалуй, самая длинная и самая изнурительная ночь в моей жизни. Но всецело благодаря вам, Сабра, мы здесь, и больше вам ничего не нужно бояться?
 Пальцы девушки затрепетали в его руке.
 Когда Сабра посмотрела на него, маркиз вдруг понял, что ее глаза, такие большие и словно удерживающие в себе сияние солнца, делают ее красивее любой женщины, которой он восхищался прежде.
 Ему очень захотелось поцеловать ее губы, но в салон в любой момент могли войти стюарды, чтобы собрать посуду.
 Поэтому он только поднес ее руку к своим губам.
 — Идите спать, Сабра. Мы отплываем немедленно, а когда вы отдохнете, нам нужно будет многое обсудить.
 Краска залила ее щеки. Сабра лишь улыбнулась, сделавшись еще прелестнее, хотя губы ее подрагивали, а в глазах блестели слезы.
 Встав из-за стола, девушка быстро вышла из салона, и каждое ее движение было исполнено удивительной грации.
 Глядя, как золотые волосы Сабры исчезают за дверью, маркиз подумал, насколько иначе будет выглядеть девушка, когда он оденет ее в платья, которые станут подчеркивать, а не скрывать ее красоту.
 Везде, даже в Мальборо-Хаус или Букингемском дворце, она затмит всех красавиц, которых так льстиво расхваливают в женских журналах и газетах.
 — Нет, Сабра разительно отличается от всех женщин, которых я когда-либо встречал, — сказал себе маркиз.
 Но как призрак на пиру, перед ним встал вопрос: как же он может жениться на дочери Майкла Киркпатрика?
 Маркиз был бы тупцом — а он им не был, — если бы не понимал, к какому роду людей относился Киркпатрик.
 Без его рассчитанного обаяния и гипнотического искусства вытягивания золотых гиней из карманов простаков, которые слушали его, они бы с Саброй умерли с голоду.
 В конце концов, хотя маркиз сбежал от этого, он ясно сознавал значение Куина и своего положения в обществе.
 Как бы он ни хотел уклониться от своих обязанностей, он должен вернуться в Англию, где маркиз Солсбери и все родственники ждут, чтобы маркиз Куинбурн занял свое место при дворе.
 Он должен также занять свое место в графстве, и от этого ему никуда не деться.
 Как сможет Сабра понять — как бы умна она ни была, — что значит быть его женой и хозяйкой его домов?
 Как сможет она устраивать приемы — а ей придется устраивать приемы — не только для родственников в Куине, но и для государственных деятелей, политиков и членов королевской семьи, всегда наслаждавшихся гостеприимством дома Бурнов на Парк-лейн?
 — Я позабочусь о ней, она будет иметь все, что захочет, — прошептал маркиз.
 Но, говоря себе это, он уже знал, что Сабра ничего не примет от него, если не будет иметь оправдания, выражаясь предельно просто — не будучи его женой.
 Встав с кресла, маркиз прошел через салон и поднялся на палубу.
 Пока они обедали, яхта вышла из порта и теперь направлялась от побережья Африки в открытое море, держа курс на Ниццу.
 — Когда придем в Ниццу, — сказал себе маркиз, — я должен буду поговорить с Саброй и заставить ее понять.
 Но в глубине души он знал, что это будет пустая трата времени, ведь она не станет слушать.
 Маркиз прошел по палубе и остановился на носу.
 Впереди необъятной синью раскинулось море, спиваясь на горизонте с небом.
 Он вспомнил, как смотрел со своей виллы в такую же синюю даль, спрашивая, куда ему поехать — на юг или на север.
 Тогда Киркпатрик принял решение за него, и они поехали на юг.
 Там не было никаких сокровищ — по крайней мере маркиз не нашел их, — но была Сабра.
 После всего, что они пережили вместе, и зная о влечении, которое — он чувствовал — существовало между ними, маркиз не мог позволить девушке уйти из его жизни так же внезапно, как она вошла в нее.
 Когда маркиз поцеловал Сабру, он сделал это инстинктивно, безотчетно.
 Потом девушка спасла его от бедуинского плена, возможно, даже от той смерти, какой умер ее отец, ведь прежде бы чем маркиза выкупили, многое могло случиться.
 Арабы не всегда добры к своим пленникам, и им не понять, как неудобства, которые кажутся им совершенно обычными, могут быть почти невыносимы для человека, воспитанного в других условиях.
 — Она спасла меня! — тихо сказал маркиз.
 Мало того, девушке хватило ума договориться, чтобы караван вернулся в Тунис, где, как обещал маркиз, их будут ждать деньги.
 А еще Сабра принесла мешочек с деньгами, который маркиз спрятал в палатке, найдя его там, где ни одна из известных ему женщин не догадалась бы посмотреть.
 Интересно, подумал маркиз, что помогло девушке — интуиция или ум?
 Он хотел узнать как можно больше о жизни Сабры, до того, как они встретились.
 Маркизу вдруг пришло в голову, что, хотя Киркпатрик непрерывно болтал, чтобы смешить и развлекать его, он совсем ничего не рассказывал о себе и очень редко говорил о своей жене.
 — Что за нелепые тайны! — сердито пробурчал маркиз.
 Он снова попытался мысленно представить Сабру в Куине, в окружении его глупых, но очень разборчивых родственников.
 Они считают себя если не выше, то равными всем другим в светском обществе и редко позволяют чужакам забывать об этом.
 Как сможет Сабра после такой убогой жизни со своим отцом справиться с их высокомерием?
 — Я должен с ней поговорить, — снова повторил маркиз, еще более убеждаясь, что это бесполезно.
 Сабра любит его, он знал это. А еще он чувствовал — и это его тревожило, — что девушка никого не любила так, как любит его.
 Но хватит ли любви?
 Не рассыплется ли любовь, как всегда случается — по утверждению его отца, — на скуку, равнодушие, презрение или даже неверность?
 Не оставит ли его Сабра, как его мать оставила его отца?
 — О Боже, что же делать? — спросил маркиз волны, разбивающиеся о борта яхты.
 Он хотел Сабру, он чувствовал, как все его тело тянется к ней.
 И в то же время маркиз боялся, безумно боялся, что, если он нарушит зарок не доверять женщинам, он в этом еще горько раскается.
 Тогда окажется, что отец был прав, когда учил его, что все женщины — порождение дьявола и их надо избегать любой ценой.




 Глава 7


 Едва Сабра вошла в свою каюту, как на нее волной накатила усталость.
 У девушки не осталось ни сил, ни мыслей. Она не могла даже радоваться, что освободила маркиза из плена.
 Все, что она хотела, — это спать.
 Проводив девушку в каюту, стюард — тот самый, который заботился о Сабре на пути в Тунис, — спросил:
 — Вам что-нибудь нужно, мисс?
 — Нет, спасибо, — ответила девушка.
 Бидон с теплой водой уже ждал ее.
 Сабра сняла одежду, всю в песке и комочках — она вся перепачкалась, пока ползла, чтобы спасти маркиза.
 Ее платье, мало того что грязное, все оказалось порвано колючей ежевикой и молочаем.
 Девушка смутно подумала, как же она наденет его завтра?
 Но эта мысль тут же исчезла, и Сабра ни о чем больше не могла думать, кроме как об удобной кровати, которая ждала ее.
 У девушки не было ночной рубашки, поэтому она нагая залезла под простыни и, как только голова коснулась подушки, заснула.
 Вскоре после того, как яхта вышла из гавани, море стало бурным, но Сабра ничего этого не знала.
 — Мисс Киркпатрик все еще спит? — спросил маркиз стюарда, который прислуживал ему.
 — Крепко спит, милорд! И если ваша светлость спросит меня, то, я думаю, это сейчас для юной леди самое лучшее.
 — Да, ты прав, — согласился маркиз.
 Маркиз пошел к ее каюте, очень тихо открыл дверь и в свете, льющемся из коридора, из прохода, ясно увидел девушку.
 Сабра лежала, прижавшись щекой к подушке, и ее золотые волосы ярко сияли на белоснежном полотне.
 Маркиз подошел ближе и, когда глаза привыкли к полумраку, увидел, что она совершенно расслаблена и спит крепко, как младенец, который не видит никаких снов.
 Девушка казалась сейчас очень юной, и ее длинные ресницы чернели на фоне матово-бледных щек.
 Еще маркиз внезапно осознал, что Сабра очень красива, так красива, что он не может вспомнить ни одной другой женщины, которая во сне была бы так хороша.
 Она больше походила на юную богиню, чем на простую смертную.
 Маркиз стоял возле кровати, глядя на Сабру, и девушка словно почувствовала его присутствие.
 Она беспокойно зашевелилась и повернулась на другой бок.
 И в это мгновение маркиз увидел прелестную белую грудь с темно-розовым соском.
 И понял, что перед ним живая, реальная женщина. Женщина, которую он хочет и которую не может потерять.
 Но он по-прежнему не знал, как удержать ее в своей жизни.
 Он долго стоял, глядя на Сабру, и кровь стучала в его висках.
 Больше всего на свете маркизу хотелось протянуть руки, чтобы коснуться ее.
 Затем так же тихо, как вошел, он вышел из каюты, закрыв за собой дверь.
 Рано утром вдали показалась Франция. Яхта на всех парах шла к гавани Ниццы.
 Стюард принес маркизу горячую воду для бритья и выложил одежду, приготовленную на день.
 — Мисс Киркпатрик уже проснулась, милорд, — жизнерадостно известил он.
 — Проснулась? — переспросил маркиз. — Ты отнес ей что-нибудь поесть?
 — Конечно, милорд! — ответил стюард с ноткой упрека в голосе: неужели маркиз считает, будто он не знает своих обязанностей. — Юная леди хорошо позавтракала, и, я думаю, милорд, она намерена оставить нас, когда мы придем в гавань.
 Маркиз застыл.
 — Почему ты так думаешь?
 — Она спрашивала, милорд, о поездах до Кале и сколько могут стоить самые дешевые билеты.
 Маркиз не сказал ни слова, и стюард продолжил:
 — Я как раз хотел узнать, милорд, не оставила ли юная леди какой-нибудь одежды на вилле?
 Подождав минуту, он объяснил:
 — Я сделал все, что мог, но ее платье в ужасном состоянии — ужасном!
 Маркиз по-прежнему молчал.
 Он подошел к иллюминатору, посмотрел на солнце, позолотившее своими лучами отели и виллы на берегу, и прикинул, что «Русалка» встанет на якорь не позже, чем через час.
 Какое-то время маркиз стоял, глядя вдаль, будто никогда раньше не видел побережья Франции. Потом спросил:
 — Ты убрал поднос с завтраком мисс Киркпатрик?
 — Я собирался это сделать, когда больше не нужен буду вашей светлости.
 — Сделай это сейчас, — приказал маркиз, — и принеси мне ее платье, если оно в ее каюте!
 Стюард удивленно посмотрел на него.
 — Вообще-то, милорд, оно еще сохнет после стирки, но, думаю, его уже можно надеть.
 — Принеси его мне! — велел маркиз.
 Сабра давно закончила завтрак и, когда стюард пришел за подносом, спросила:
 — Мы скоро прибудем?
 — Минут через двадцать, мисс, и как только пришвартуемся, его светлость сойдет на берег.
 Сабра ничего не ответила.
 Девушка узнала то, что хотела. Когда маркиз уйдет, она сможет сбежать.
 Она уже все обдумала.
 Сабра проснулась, когда было еще темно, и лишь золотая полоска на горизонте возвещала о скором восходе солнца.
 И проснувшись, она поняла, что должна оставить маркиза, потому что слишком сильно любит его, чтобы принять то, что он хочет ей предложить.
 Маркиз сказал, что позаботится о ней и она никогда не будет ни в чем нуждаться.
 Эти же самые слова ей говорили мужчины, у которых ее отец выуживал деньги.
 Это из-за них Сабра решила тогда изменить внешность.
 Нося темные очки, она с первой минуты знакомства давала им понять, что не нуждается в их обществе.
 Поскольку в очках Сабра ничем не походила на эту прекрасную девушку с золотыми волосами и зелеными глазами, в которую влюбился маркиз, она быстро избавилась от предложений стать чьей-то любовницей.
 Когда они отправились в Тунис, Сабра даже подумать не могла, что маркиз предложит ей то же, что когда-то предлагали другие мужчины.
 — Я люблю его, матушка, — прошептала девушка. — Как же я могу сделать что-нибудь такое не правильное или такое дурное?.. Хотя папенька, конечно, решил бы, что это выгодно… ведь маркиз… так богат.
 Одна мысль об этом причинила ей такую боль, что Сабра закрыла лицо руками.
 Она не заплакала. Девушка знала: слезы придут позже, когда она навсегда оставит «русалку»и не увидит больше маркиза.
 Сейчас Сабра горько спросила себя: ну почему из всех мужчин в мире она влюбилась в человека настолько знатного?
 Такого, кому и в голову никогда не придет назвать дочь Майкла Киркпатрика своей женой.
 А она слишком сильно любила маркиза, чтобы принять то унижение, что он готовился предложить ей.
 Мет, решила Сабра, ничто не заставит ее вернуться на виллу.
 Она не станет спорить с маркизом, это ни к чему не приведет, только смутит их обоих.
 Она знала, что должна делать. Единственное препятствие — ей нужны деньги, чтобы добраться до Англии.
 Сабра вспомнила о мешочке с монетами, который отыскала в палатке маркиза в Эль-Дьеме.
 Маркиз хитро закопал его, но не настолько хитро, чтобы она не нашла.
 Сабра спокойно могла взять оттуда столько, столько хотела до того, как вернуть маркизу мешочек.
 Но это значило бы украсть, хоть она и нуждалась в деньгах не только чтобы спасти себя, но и его.
 Поэтому девушка решила, что, как только маркиз сойдет на берег, она попросит капитана одолжить ей ту сумму, которая необходима для поездки, объяснив, что собирается идти за покупками.
 Сабра знала, что маркиз вернет эти деньги капитану, когда обо всем узнает, и была уверена, что никаких затруднений не будет.
 Конечно, она как можно скорее вернет маркизу каждое взятое у него взаймы пенни и не будет больше у него в долгу.
 Приняв решение и понимая, что ей нужен какой-то экипаж, чтобы доехать до станции, Сабра встала с кровати.
 Умывшись, она начала одеваться.
 Девушка нашла свое белье и поняла, что его тщательно выстирали и выгладили, пока она спала.
 Видимо, это сделал стюард. Как жаль, что она не может дать ему на чай, прежде чем уйдет с яхты.
 Однако девушка понимала: дня возвращения в Англию ей понадобится каждое пенни, которое удастся получить у капитана.
 Надев все, кроме платья, она села перед висевшим на стене зеркалом, чтобы привести в порядок волосы.
 После всех выпавших на ее долю злоключений у Сабры осталось совсем мало шпилек.
 Но девушка искусно закрутила свои длинные волосы в пучок и как-то ухитрилась заколоть их.
 Причесываясь, Сабра вспомнила, что не только ее платье, но и широкополая шляпа, которую она захватила с собой из Эль-Дьема, измята и потрепана.
 Хотя шляпа-то оставалась привязанной к седлу и потому была в лучшем состоянии, чем платье, в котором Сабра ползла к бедуинам и обратно.
 И, подумав об этом, девушка снова вспомнила охвативший ее тогда страх, что ее обнаружат прежде, чем она добьется до отца и маркиза.
 Ее сердце отчаянно колотилось, когда она ползла по траве и колючки царапали ее руки и ноги и рвали юбку.
 Сабра добралась до первой палатки, Ахмед разрезал полотно, и она нашла своего отца мертвым.
 Сначала ее удивило, что отец лежит так тихо и неподвижно.
 Она дотронулась до него, — его лицо и руки были холодными.
 Это Ахмед догадался, что Киркпатрика убил укус змеи и они ничего не могут для него сделать.
 Тогда Сабра поползла к следующей палатке, где нашла маркиза.
 Девушка отчаянно боялась, что он тоже мертв.
 Она вспомнила, как забилось ее сердце, когда она поняла, что маркиз собирается заговорить.
 В ужасе, что его могут услышать бедуины, она приложила пальцы к его губам.
 При воспоминании О его губах и о том, как он поцеловал ее в амфитеатре, ее охватила дрожь.
 Сабра поспешно отвернулась от зеркала, говоря себе, что нельзя терять времени. Она должна быть готова оставить яхту, как только маркиз сойдет на берег.
 Девушка услышала, как замолчали моторы, и поняла, что яхта встала у причала и матросы спускают трап.
 И тогда она направилась к шкафу, где должно было бы висеть ее платье.
 Раздеваясь, Сабра бросила его на стул вместе с остальной одеждой.
 Она была тогда слишком усталой, чтобы о чем-либо думать.
 Но, заглянув в шкаф, девушка обнаружила, что он пуст. Наверное, стюард забрал постирать, догадалась Сабра и, вернувшись к кровати, подергала шнур звонка.
 Девушка полагала, что он соединен с колокольчиком, который слышно на другом конце яхты, и не сомневалась, что стюард тотчас придет.
 В ожидании она села на кровать.
 Затем, чувствуя себя смущенной из-за того, что сидит в одном корсаже, с голыми плечами, Сабра накинула на себя мохнатое полотенце и снова села.
 Однако, к ее удивлению, никто не приходил, и, подождав еще немного, девушка встала и пошла к двери.
 Вероятно, все заняты прибытием в порт, решила Сабра.
 Единственное, что ей оставалось, — это покричать и надеяться, что либо стюард, либо кто-то другой услышит ее.
 Девушка повернула ручку двери, — дверь не поддавалась. Сабра подумала, что заклинило замок, и потянула сильнее.
 И только тогда поняла, что ее заперли.
 Прошло больше двух часов, прежде чем, сидя в ожидании на своей постели, Сабра услышала, как в замке поворачивается ключ.
 Затем в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в каюту вошел стюард, держа в одной руке большую коробку для платья, а в другой — шляпную картонку.
 Положив их на кровать рядом с Саброй, он сказал:
 — Простите, что заставил вас ждать, мисс, но его светлость брал меня с собой, чтобы купить вам что-нибудь приличное.
 Я ничего не смог поделать с вашим платьем, честное слово!
 — Маркиз покупал мне одежду?! — воскликнула Сабра.
 Как глупо, что она не подумала об этом раньше.
 — Не могли же мы позволить вам идти на берег чучелом, — ухмыльнулся стюард. — Думаю, вам понравится то, что его светлость выбрал для вас.
 Он открыл картонную коробку, развязал ленточки, удерживающие тонкую папиросную бумагу, и сказал:
 — Я подожду снаружи, мисс, когда вы наденете его. Потом крикните, я вернусь и застегну пуговицы.
 Немного помолчав, стюард добавил:
 — Самой вам с этим платьем не справиться, точно вам говорю!
 Не дожидаясь ответа, он снова ухмыльнулся и вышел из каюты.
 С минуту Сабра просто стояла, уставясь на то, что лежало в картонной коробке.
 Она чувствовала, что должна отвергнуть этот подарок, как отвергла столько других предложений маркиза.
 Но теперь это было невозможно.
 Ее собственное платье у нее забрали, а куда же она пойдет в одних нижних юбках и с мохнатым полотенцем на плечах? — Сдерживая возмущение, Сабра медленно вынула платье из коробки.
 Прелестное, к тому же дорогое и элегантное платье.
 То платье, которым восхитилась бы ее мать.
 Предназначенное для юной девушки, оно имело тот особенный шик, который только французы способны придать женской одежде.
 Простое, но удивительно элегантное и украшенное английским шитьем.
 Открыв шляпную картонку, Сабра обнаружила там шляпку из той же самой ткани, отделанную белыми цветами и атласными лентами.
 Девушка надела платье, подошла к зеркалу и замерла, глядя на свое отражение.
 Насмотревшись, она позвала стюарда, и он ловко застегнул ей пуговицы на спине.
 — Вот теперь, мисс, вы выглядите так, как должны выглядеть! И если позволите мне это сказать, вы сейчас очень хорошенькая!
 — Спасибо.
 Сабра снова посмотрела в зеркало.
 — Я… я думаю… мама… хотела бы видеть меня… такой, — тихо проговорила она.
 — Уверен, мисс, — с улыбкой согласился стюард. — И его светлость тоже этого хочет. Он ждет вас в коляске на причале.
 Сабра уже вознамерилась бросить вызов и отказаться присоединиться к нему, но тут же поняла, что у нее нет выбора.
 — Спасибо, что заботились обо мне, — сказала она стюарду, — я вам очень признательна.
 — Это было одно удовольствие, мисс, — улыбнулся стюард, открывая ей дверь.
 Сабра медленно поднялась по трапу и вышла на палубу.
 Капитан ждал у сходней, чтобы пожать ей руку, и по выражению его глаз девушка поняла, что он восхищен ею.
 Чуть дальше на причале стояла открытая коляска. Увидев Сабру, маркиз вышел из экипажа и подождал, когда она подойдет.
 Сабра молча села в коляску, и, как только маркиз присоединился к ней, экипаж тронулся.
 Маркиз повернулся немного боком, положив руку на спинку ее сиденья, и молча смотрел на нее.
 Сабра остро ощущала его присутствие, хоть и притворялась, что любуется пейзажем.
 По вот лошади ускорили шаг, и девушка осознала, что скоро они начнут взбираться по горной дороге, ведущей к вилле.
 Тогда Сабра промолвила через силу:
 — Я должна… поблагодарить вас за… платье и за… шляпу.
 — Вы уже отблагодарили меня тем, что надели его. Теперь вы выглядите именно так, как мне нравится, — ответил маркиз.
 — Я бы предпочла свое собственное платье, — вспылила Сабра.
 — Если бы вы увидели, во что оно превратилось, вы бы поняли, что оно годится только для мусорного ящика.
 — Зато оно было моим!
 — Как и то, что на вас сейчас, — парировал маркиз. — Вы должны научиться, Сабра, благосклонно принимать подарки, потому что мне нравится дарить их вам.
 Девушка задохнулась, поняв, что он имеет в виду.
 Но момент был не подходящий для споров, поскольку Сабра не могла сбежать.
 Они ехали дальше в молчании, пока не показались белые виллы, окруженные деревьями, и не открылся захватывающий вид на Средиземное море.
 Несмотря на свое смятение, девушка почувствовала, как его красота воодушевляет ее.
 Сабра вспомнила о бугенвиллии, китайской розе и геранях, цветущих в саду, и ее охватило такое чувство, будто она возвращается домой.
 «Нет, — твердо приказала она себе, — я не должна сдаваться».
 Она должна раз и навсегда сказать маркизу, что покидает его и никакие уговоры ее не остановят.
 Слуги приветствовали их у дверей виллы и проводили в прохладу гостиной, которая вела на веранду.
 Сабре показалось, что гостиная стала еще краше, чем в тот последний раз, когда она ее видела.
 Девушка полюбила безмятежность виллы, белые ковры на полу, мягкие диванные подушки и картины — очень ценные полотна великих художников.
 — Позвольте предложить вам шампанское, — спокойно сказал маркиз.
 Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как они обсудили ее платье.
 — Нет… спасибо.
 — Думаю, вы должны выпить за наше счастье, о котором я и хочу поговорить с вами.
 Сабра машинально сняла шляпку и бросила ее на стул.
 Маркиз поставил один бокал шампанского рядом с ней, а второй взял себе.
 Затем сказал:
 — Сейчас вы выглядите такой, какой я всегда хотел вас видеть, без этих кошмарных очков, и совсем не похожей на девушку, которая сидела здесь в тот последний день перед нашим отъездом в Тунис.
 — Надеюсь, вы мне их вернете. Я бы не хотела возвращаться в Англию… без очков.
 — Значит, вы едете в Англию?
 — Да.
 — Поскольку и я должен ехать туда, на что вы мне так часто указывали, почему бы нам не отправиться вместе?
 Что-то в его голосе заставило сердце девушки перевернуться в груди.
 Но Сабра не осмелилась посмотреть на маркиза из страха, что он увидит любовь в ее глазах.
 Что может быть чудеснее, чем вернуться в Англию вместе с маркизом?
 Но нет, она должна быть сильной.
 Нельзя поддаваться слабости, нельзя идти на поводу у чувств, которые призывают ее броситься к маркизу и прижаться губами к его губам.
 — Вы действительно хотите оставить меня, Сабра? — мягко спросил маркиз.
 — Я… я обязана… вы должны… понять… что я обязана!
 — Почему?
 — Потому что я не могу… сделать так, как вы просите… Я должна быть верной тому, что я считаю правильным… не только ради себя… но и ради… вас.
 — Выходит, вы думаете обо мне!
 — Конечно… я думаю о… вас. Бы занимаете… высокое положение, вы важны не только сами по себе и для вашей семьи… но и для Англии и… для королевы.
 Вам не следует… это положение… из-за меня…
 — Я и не собираюсь, — твердо заявил маркиз.
 — Тогда вы… понимаете… почему я должна… оставить вас.
 — Нет, не понимаю, и что касается меня, то это было бы худшим, что может со мной случиться.
 Маркиз говорил так уверенно, что Сабра удивленно посмотрела на него, а он сказал очень мягко:
 — Боюсь, моя дорогая, вы в первый раз с момента нашей встречи так недогадливы и бестолковы.
 Девушка молчала.
 — Ну, где же ваша проницательность? — допытывался маркиз. — До сих пор она служила вам верой и правдой, но в самую важную минуту, похоже, испарилась?
 — Я… я не… п-понимаю вас, — сдавленно прошептала Сабра.
 — Все очень просто, моя драгоценная, — промолвил маркиз, — я хочу сообщить вам, что сегодня мы собираемся пожениться!
 Он сделал паузу, чтобы придать выразительность своим словам.
 — Если вы предоставите мне первые несколько дней медового месяца, то затем мы вернемся в Англию и не дрогнув встретим критику.
 — П-пожениться? — Сабра с трудом выговорила это слово.
 Увидев, что маркиз шагнул к ней, девушка пролепетала:
 — Нет, нет… конечно нет… как вам могло прийти в голову жениться на мне после… папиной затеи… вытрясти столько… денег…
 Не совладав со своим голосом, Сабра замолчала.
 Тут маркиз обнял ее.
 Девушка отчаянно взглянула на него, и маркиз сказал:
 — Твой отец больше не имеет значения, ничто не имеет значения, моя драгоценная, кроме того, что я хочу тебя и не собираюсь тебя терять!
 Его губы прикоснулись к ее губам.
 Хотя какой-то частью рассудка Сабра понимала, что должна сопротивляться, она почувствовала, что стала безвольной в его руках, и всем телом прильнула к нему.
 А когда маркиз поцеловал ее, и поцеловал еще, и еще, в мире не осталось ничего, кроме него.
 Маркиз поднял голову.
 — Как тебе удается вызывать во мне такие ощущения? — спросил он. — Боже, как я люблю тебя!
 И он снова целовал ее.
 Маркиз целовал ее, пока Сабра не почувствовала, что если бы только она могла умереть сейчас, то осталась бы на самой вершине любви и ничто не могло бы быть прекраснее.
 Но она хотела жить — жить ради маркиза — и знала, что должна удержать его от ошибки именно потому, что любит его.
 Маркиз снова посмотрел на нее:
 — Скажи, что ты чувствуешь ко мне?
 Ведь ты так долго воевала со мной.
 — Я… я люблю… вас! — срывающимся голоском воскликнула Сабра. — Я люблю вас… вы для меня — все… это море… это небо… весь мир… нет ничего… кроме вас… но вы не должны… жениться на мне.
 — Ты моя! — яростно возгласил маркиз. — И если ты думаешь, что я могу жить без тебя или делать без тебя все то, что я, по-твоему, должен делать, ты очень сильно заблуждаешься!
 Его губы изогнулись в насмешливой улыбке.
 — Если ты не выйдешь за меня, я вернусь прямиком в Эль-Дьем и буду искать эти неуловимые сокровища. А если меня снова схватят бедуины, тебе придется снова появиться и еще раз спасти меня.
 — Как вы можете говорить… такие… безумные вещи? — испугалась девушка.
 — У тебя есть выбор, — заявил маркиз. — Ты будешь выполнять свой долг моей жены и заботиться обо мне. Не сомневаюсь, ты заставишь меня делать миллион вещей, которые я совершенно не желаю делать, но это лучше, чем быть бесполезным и остаться ни с чем без тебя.
 Сабра тихо рассмеялась:
 — Как вы можете… даже думать… об этом!
 Маркиз привлек ее ближе.
 — Все будет очень просто, моя драгоценная, если ты предоставишь это мне.
 Когда я увидел тебя поющей детям, — помолчав, продолжил он, — я понял: ты — все, что я хочу видеть в своей жене. Но я боялся, отчаянно боялся ошибиться там, где замешана женщина.
 — Почему вы так… уверены, что не… ошибаетесь сейчас? — спросила Сабра.
 — Как только я узнал, что ты намерена оставить меня, я понял, что без тебя моя жизнь будет совершенно никчемной, а я — абсолютно несчастным.
 Маркиз коротко рассмеялся.
 — Зачем мне объяснять, что я чувствую, если мы можем читать мысли друг друга?
 Он на минуту умолк, потом снова заговорил:
 — ТЫ знаешь, что мы нужны друг другу, и знаешь, как несчастливы мы будем врозь.
 — Это… правда, — прошептала Сабра, — но…
 — Никаких «но», — твердо заявил маркиз. — Ты моя, и когда мы поженимся, моя прелесть, я заставлю тебя любить меня так же сильно, как я люблю тебя.
 Он взглянул ей в глаза.
 — Когда я увидел тебя спящей, мне потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы не разбудить тебя поцелуями и не сказать тебе, как ты совершенна.
 — Неужели вы говорите… такие… чудесные вещи… мне? — спросила Сабра. — Я так долго была… жалкой и… несчастной, что не могу… поверить в то, что… чувствую сейчас… и в то, что могу быть… вашей женой.
 Она задумалась, а потом спросила как ребенок, который хочет, чтобы его успокоили:
 — Вы правда… говорите, что мы… п-поженимся?
 — Церемония в половине третьего, — сказал маркиз. — Сначала мы должны поехать в мэрию — во Франции это обязательно, — чтобы мэр зарегистрировал наш брак.
 Он минутку помолчал.
 — Потом я договорился, что наше венчание пройдет в англиканской церкви в Ницце, где нас будет ждать священник.
 Маркиз снова поцеловал девушку.
 — Прежде чем я буду дальше говорить тебе, как много ты для меня значишь, мы должны заполнить анкету и отправить ее мэру. Экипаж уже ждет, чтобы отвезти ее, поэтому давай сообщим ему те подробности, которые требуют французы.
 Обняв Сабру за талию, он повел ее через комнату к столу, стоящему перед диваном.
 Они сели рядом, и маркиз, по-прежнему обнимая ее одной рукой, вытащил из внутреннего кармана бланк и положил перед собой на стол.
 Сабра увидела, что его имена уже вписаны, и в первый раз узнала, что полностью его зовут Виктор Уильям Марк, 7 — й маркиз Куинбурн.
 Ниже было пустое место для ее имени.
 — Сабра Мэри, — сказала девушка, прежде чем маркиз успел спросить ее.
 Он написал это, затем вписал имя ее отца.
 Майкл Киркпатрик.
 — А теперь имя твоей матери, — сказал он.
 После долгой паузы Сабра ответила тихим, дрожащим голоском:
 — Э-элизабет… Мэри… Бурн.
 Маркиз изумленно посмотрев на нее:
 — Бурн? Так ты моя родственница?
 Сабра отвела взгляд, и маркиз увидел, как краска запила ее щеки.
 — Да… поэтому я и не… хотела, чтобы папа… обращался к вам… и поэтому мы так… много знали о… вас.
 — Почему ты не сказала мне?
 — Мне было… стыдно… и кроме того… ваша семья… отвергла маму.
 — Не понимаю.
 — Она… убежала с папой… она была очень молода, и вы можете представить, каким убедительным он был и каким… очаровательным казался… юной девушке.
 Маркиз прекрасно понял, что Сабра имеет в виду, и спустя минуту спросил:
 — А кто твой дедушка?
 — Сейчас он лорд-канцлер, виконт Бурн, двоюродный брат… покойного маркиза.
 — Ушам своим не верю! — воскликнул маркиз. — Значит, твоя мать была достопочтенной Элизабет Бурн!
 — Да… но дедушка стал виконтом уже после того, как она убежала с папой, и хотя папа хотел, чтобы она использовала свой титул, мама отказалась.
 Сабра всхлипнула.
 — Дедушка был так взбешен, что она вышла замуж за папу, что ни он, ни., ее семья… больше не имели… с ней… ничего общего.
 Маркиз слушал, но ничего не говорил, и Сабра стала рассказывать дальше:
 — У мамы было немного… собственных… денег. Всего двести фунтов в год, но нам хватало, чтобы жить в… домике в деревне… где мы были… очень счастливы, пока… она не умерла.
 Она перевела дыхание, словно ей было невыносимо вспоминать об этом.
 — Иногда папа беспокоился… но он тоже был счастлив… пока у него совсем не кончились деньги.
 — А как же средства твоей матери? — спросил маркиз.
 — Это было бабушкино наследство, но его мог унаследовать только сын… если бы у мамы… был сын.
 По боли в ее голосе маркиз понял, как Сабра жалеет, что родилась девочкой, а не мальчиком.
 Он притянул девушку ближе к себе.
 — Я очень, очень рад, моя драгоценная, что у твоей матери родилась дочь, но я с трудом верю в то, что ты рассказываешь мне.
 — Все было так… ужасно после того, как… умерла мама! — прошептала Сабра. — Папа не умел зарабатывать деньги… кроме того, что он был… занимательным и остроумным.
 Девушка покачала головой.
 — Мужчины, которых мы встречали, скитаясь по свету, были готовы… платить ему, чтобы он… смешил их.
 — Такая жизнь не для тебя! — заявил маркиз.
 — Но все стало еще хуже… когда я подросла, — прошептала Сабра. — Папа… захотел, чтобы я… помогала ему… но я знала, что мама не одобрила бы этого… и когда я отказалась, он был очень… зол.
 Губы маркиза сжались, но он ничего не сказал.
 — Самое ужасное то, — продолжила Сабра, — что дурная слава о папе начала распространяться, и людей предостерегали против него… прежде чем он мог… ближе познакомиться с ними, Она спрятала лицо на плече маркиза.
 — А когда папа настоял на том, чтобы увидеться с вами, у него ничего не осталось, но… я все равно… пыталась… остановить его.
 — Слава Богу, ему хватило ума не послушаться тебя, — высказался маркиз. — Что, если бы мы никогда не встретились, что, если бы я никогда не нашел тебя?
 Он решительно и даже грубо притянул девушку в свои объятия.
 А потом целован ее требовательно, яростно, бешено, но Сабра не боялась.
 Она знала только, что ее матушка позаботилась о ней.
 Хотя девушка никогда не надеялась на это, она вернулась в мир матери.
 Все, что она пережила с отцом, теперь можно забыть.
 Но только когда они опустились на колени перед пастором в пустой английской церквушке и он благословил их, Сабра действительно поверила, что как жена маркиза она навсегда в безопасности и ей ничего не нужно бояться.
 Когда они отдернули портьеры, чтобы, лежа в постели, видеть звезды, Сабра прошептала:
 — Разве я могла… предположить… разве я могла… вообразить хоть на минуту, когда ты… поцеловал меня в амфитеатре…
 Она остановилась, потом снова зашептала:
 — Когда ты поднял меня… к звездам, что эти же звезды будут светить нам сейчас?
 — Это звезды любви, — сказал маркиз, — и ты должна забыть все, что до сих пор пугало тебя и делало несчастной.
 Он привлек ее ближе к себе и спросил:
 — Я сделал тебя счастливой, моя красавица?
 Это был вопрос, и Сабра ответила, и ответ пришел из самой глубины ее души:
 — Я даже… не знала, что такое… счастье… существует.
 — Я тоже, — ласково проговорил он, — и, моя обожаемая, я верю сейчас, что Судьба правит нашими жизнями и свела нас вместе после того, как мы узнали друг друга в иной жизни.
 Маркиз нежно улыбнулся ей.
 — Возможно — кто знает? — нас ждут и другие путешествия, но, что бы ни случилось, нас уже ничто не разлучит.
 — Я… я тоже… в это верю, — прошептана Сабра, — и наши жизни… вечны, и нет ничего… более великого, чем любовь, и более божественного!
 Маркиз перевел дыхание.
 — Я так отчаянно боялся жениться на женщине, которая окажется именно тем, от чего предостерегал меня мой отец, но теперь я знаю, моя дорогая, что ты часть меня.
 Он быстро поцеловал ее.
 — Вместе мы найдем счастье — счастье, которое мы никогда не должны потерять!
 — Я не позволю тебе… потерять его, — пообещала Сабра, — и я думаю, наша… выдающаяся проницательность… предупредит нас о преградах и… трудностях и мы… преодолеем их задолго до того, как они станут… опасными.
 Маркиз засмеялся.
 — Не могу поверить, что нам встретится что-нибудь более опасное, чем то, через что мы уже прошли. Но, моя безупречная женушка, есть очень много духовного, чему ты должна научить меня.
 Он говорил серьезно, и Сабра ответила так же серьезно:
 — Я думаю, ты… замечательный… все в тебе… замечательное, и только одно… страшит меня: что я… не оправдаю твоих ожиданий.
 — Да разве такое возможно? — спросил он. — Скорее это я не оправдаю твоих ожиданий в том, что ты называешь моим долгом. Честно говоря, этот долг до сих пор ужасает меня.
 — Тебе ничего не нужно бояться! — откликнулась Сабра. — Но… могу я сказать тебе, чего мне хочется… больше всего… на свете?
 — Что бы это ни было, моя дорогая, я дам это тебе, даже если мне придется сорвать звезды с небес.
 Голос маркиза сказал Сабре, как сильно он ее любит, и сладостная дрожь пробежала по ее телу.
 — Чего я хочу… и что, я думаю, нужно и тебе… это дом. Я скучаю по дому с тех пор, как умерла мама. Я всегда мечтала… иметь крохотный… домик, где я жила бы с… кем-то, кого бы любила… так, как люблю… тебя.
 — Никто не назвал бы Куин «крохотным домиком», — улыбнулся маркиз, — но так ли уж важно, где мы живем, пока мы вместе?
 — Нет… конечно, нет, — ответила Сабра. — Я сделаю его… домом для тебя, даже если он огромный, как амфитеатр в Эль-Дьеме. Важно, что мы есть и что мы вместе — ты и я… а потом… и наши дети.
 Маркиз едва расслышал два последних слова, но от застенчивости девушки в его глазах вспыхнул огонь.
 Он повернулся к Сабре, его губы приблизились к ее губам, и он сказал:
 — Я хочу видеть моего сына на твоих руках и слышать, как ты поешь ему, как пела тогда арабским детям.
 Маркиз помолчал, а потом добавил:
 — Это то, моя драгоценная, что я подарю тебе, потому что все вокруг тебя должно быть красивым.
 — Все и… будет красивым, — просто ответила Сабра, — если… ты… со мной.
 — Я всегда буду с тобой, — отозвался маркиз, — потому что знаю: ты нужна мне, а я нужен тебе. И, душа моя, это самый лучший фундамент, чтобы построить дом.
 — Я… люблю тебя! Я люблю… тебя… — снова и снова шептала Сабра.
 Она прижала к себе голову маркиза, и он целовал ее неистово и страстно.
 Сабра знала, что он срывает звезды с небес, чтобы укрыть ее их светом, их горящей во тьме красотой.
 Потом звездный свет стал пламенем.
 И когда они сгорели в экстазе, в божественном этом сиянии. Сабра поняла, что оно пришло из Вечности и продолжится в Вечность.
 Настоящей Любви нет конца.