Аннотация: В Эгейском море взрывается прогулочная яхта греческого мультимиллионера. Одновременно в том же районе терпит крушение неопознанный самолет. И это лишь начало зловещей череды событий, которые могут привести к глобальной катастрофе...


---------------------------------------------


 Алистер Маклин
 Санторин

 Тому и Рене




 Глава 1


 Громкоговоритель на мостике фрегата «Ариадна» захрипел и ожил. Дважды пробили склянки, а потом из динамика раздался голос О'Рурка, спокойный, хорошо поставленный, с несомненным ирландским акцентом. О'Рурка все называли метеорологом, хотя он им и не являлся.
 — Я только что заметил какого-то подозрительного типа. Милях в сорока отсюда, курс два-два-два.
 Тальбот нажал на кнопку обратной связи и ответил:
 — Небо над нами кишмя кишит подозрительными типами, шеф. Над этим районом Эгейского моря проходит не менее шести авиалиний. Вам лучше, чем любому из нас, известно, что здесь кругом полно самолетов НАТО, в том числе надоедливых истребителей и бомбардировщиков Шестого флота.
 — Да, но этот тип уж очень странный. — Голос О'Рурка был по-прежнему спокойным, несмотря на непочтительное упоминание Шестого флота, у которого «метеоролог» был временно позаимствован. — Самолеты трансэгейской линии здесь не летают. И натовских именно в этом секторе я тоже не вижу на моем дисплее. В противном случае американцы обязательно сообщили бы нам. Они весьма любезны — я имею в виду Шестой флот.
 — Что верно, то верно. — Тальбот был уверен, что американцы дали бы ему знать о появлении своего самолета, но не из любезности, а потому, что так предписывали правила. И об этом О'Рурку было известно так же хорошо, как и ему самому. — Больше на этого парня ничего нет?
 — Почти ничего, за исключением двух вещей. Во-первых, он летит с юго-запада на северо-восток. Во-вторых, я абсолютно уверен, что это очень большой самолет. Мы в этом убедимся минуты через четыре. Его курс пересекается с нашим.
 — Шеф, неужели его размеры имеют значение? Вокруг полно больших самолетов.
 — Но ни один из них не летит на высоте тринадцати километров. Только «конкорды» поднимаются на такую высоту, но здесь они, как нам известно, не летают. Похоже, это военный самолет.
 — И неизвестного происхождения. Неужели нарушитель? Вполне возможно. Не упускайте его из виду.
 Тальбот огляделся по сторонам и заметил своего первого помощника, капитан-лейтенанта Ван Гельдера. Это был невысокий , широкоплечий, очень загорелый человек с волосами соломенного цвета, убежденный, что жизнь — это одно сплошное удовольствие. Он и сейчас улыбался, подходя к командиру корабля.
 — Считайте, уже сделано, сэр. Принести подзорную трубу и сделать фотографию для вашего семейного альбома?
 — Вот именно. Заранее благодарю.
 На борту «Ариадны», в отличие от других надводных кораблей, имелись самые разнообразные средства наблюдения и прослушивания эфира. Среди них было и то, что Ван Гельдер называл подзорной трубой. На самом деле это был разработанный французами телескоп с фотокамерой, вроде тех, которыми снабжены космические спутники-шпионы. При идеальных атмосферных условиях с помощью такого аппарата можно обнаружить и сфотографировать белую тарелку с высоты четырехсот километров. Фокусное расстояние телескопа можно подстраивать. В данном случае Ван Гельдер наверняка воспользуется разрешающей способностью один к ста. Тогда, благодаря оптическому эффекту, самолет-нарушитель в случае его появления будет различим, как если бы был на высоте в сто двадцать метров. В безоблачном июльском небе над Кикладами это не представляло никаких проблем.
 Едва Ван Гельдер покинул мостик, как ожил динамик связи с радиорубкой. Рулевой, старший матрос Харрисон, наклонился вперед и увеличил громкость.
 — Я только что получил сигнал SOS. Кажется, судно находится к югу от Тиры, хотя я не совсем уверен. И это все, что у нас есть. Передавал явно самоучка. Без конца повторял одно и то же: «Мейдей».
 Судя по всему, Майерс, дежурный радист, был очень раздражен. По его голосу можно было понять, что каждый радист должен быть таким же опытным, как он сам.
 — Минуточку. — Последовала небольшая пауза, после которой вновь раздался голос Майерса: — Передает, что тонет. Четыре раза повторил: «тону».
 — Это все? — спросил Тальбот.
 — Все, сэр. Передача прекратилась.
 — Что ж, продолжайте слушать на частоте для передачи сигналов бедствия, Харрисон. Ноль-девять-ноль, кажется. Судно должно быть не дальше десяти-двенадцати миль.
 Тальбот перевел ручку машинного телеграфа на полный ход. «Ариадна», в соответствии с веяниями времени, имела двухсекционное машинное отделение и пульт управления на ходовом мостике. В машинном отделении обычно находился только один вахтенный, и то не по необходимости, а лишь потому, что этого требовал обычай. Вахтенный, пребывавший в полном одиночестве, мог ходить по всему машинному отделению с лампой в руке, но скорее всего он сидел, погруженный в чтение одного из скандальных журналов, которыми была буквально забита тамошняя библиотека. Старший механик «Ариадны» лейтенант Маккафферти редко отваживался появляться в своих владениях. Первоклассный инженер, Маккафферти утверждал, что у него аллергия на дизельное топливо, и презрительно хмыкал, когда ему возражали, что из-за сильных вентиляторов, установленных в машинном отделении, запах топлива уловить практически невозможно. В тот день старшего механика обнаружили, как всегда, на кормовой части палубы: развалившись в кресле, он читал детективный роман, обильно разбавленный любовными эпизодами весьма сомнительного свойства.
 Шум со стороны машинного отделения усилился — «Ариадна» была в состоянии выжать тридцать пять узлов, — и мостик стал заметно вибрировать. Тальбот взял трубку и связался с Ван Гельдером:
 — Мы только что получили сигнал бедствия. Милях в десяти-двенадцати отсюда. Дайте мне знать, когда обнаружите этого нарушителя, и я выключу двигатели.
 Телескоп, которому были нипочем любые капризы погоды и любая качка, совершенно не выносил малейшей вибрации, из-за которой фотографии часто получались смазанными.
 Тальбот вышел из рубки на левый борт и присоединился к стоявшему там лейтенанту, высокому, худощавому, светловолосому молодому человеку в массивных очках, с вечно траурным выражением лица.
 — Ну что, Джимми, как вам нравится обстановка? Какой-то непонятный нарушитель и тонущее судно. Причем в одно и то же время. Это развеет нам скуку долгого жаркого дня, как вы считаете?
 Лейтенант посмотрел на него без всякого энтузиазма. Достопочтенный лорд Джеймс Денхольм (для краткости Тальбот называл его Джимми) редко проявлял интерес к чему-либо.
 — Мне все это не нравится, командир, — вяло махнул рукой Денхольм, — так как нарушает спокойное течение моей жизни.
 Тальбот улыбнулся. Денхольма окружала почти осязаемая аура аристократической изнеженности. В первые дни их знакомства это сбивало с толку и раздражало Тальбота, но подобное ощущение длилось обычно не более получаса. Денхольм был совершенно не приспособлен выполнять обязанности морского офицера, а крайне плохое зрение должно было автоматически лишить его права входить в состав любого флота. Но он оказался на борту «Ариадны» не потому, что принадлежат к высшим эшелонам общества, наследовал графский титул и обладал голубой кровью, а потому, что был, вне всякого сомнения, нужным человеком в нужном месте. Обладатель трех научных степеней по электромашиностроению и электронике, полученных в Оксфорде, Калифорнийском университете и Массачусетском технологическом институте, Денхольм слыл настоящим кудесником в области электроники. Несмотря на свое происхождение и академическую квалификацию, он был до невозможности скромен и застенчив. Эта застенчивость распространялась даже на способность протестовать, и из-за этого его чуть ли не силой принудили поступить во флот, вопреки его слабым возражениям, что он не хочет туда идти.
 — Командир, — спросил Денхольм, — что вы намерены сделать с нарушителем, если это действительно нарушитель?
 — Ничего.
 — Но если он нарушитель, значит, он шпионит, разве не так?
 — Конечно.
 — Но тогда...
 — Чего вы от меня хотите, Джимми? Чтобы я спустил его сюда? Или вам не терпится испытать вашу экспериментальную лазерную пушку?
 Денхольм ужаснулся:
 — Я никогда в жизни от злости не стрелял из пушки. Точнее, я вообще никогда из нее не стрелял.
 — Если бы у меня было желание сбить этот самолет, лучше ракеты с тепловой системой наведения вряд ли найдешь. Но мы подобных вещей не делаем. Мы люди цивилизованные. И к тому же не заинтересованы в провоцировании международных конфликтов. Неписаный закон.
 — Мне он кажется довольно странным.
 — Вовсе нет. Когда США или НАТО разворачивают военные игры, как мы сейчас, Советы начинают за нами открытую слежку — на земле, на море и в воздухе. И мы не жалуемся. Когда они начинают свои игры, мы делаем то же самое по отношению к ним. Иногда возникают неприятные ситуации. Недавно, когда военно-морские силы США проводили учения в Японском море, в результате выстрела американского эсминца сильно пострадала русская подводная лодка — подошла в процессе слежки слишком близко.
 — И это не вызвало международного конфликта?
 — Конечно, нет. Никто ведь не виноват. Два капитана принесли друг другу извинения, и русский военный корабль отбуксировал поврежденную лодку в безопасный порт. Во Владивосток, если не ошибаюсь. Простите, — произнес Тальбот, поворачиваясь в сторону мостика. — Опять из радиорубки.
 — Докладывает Майерс, — раздалось из динамика. — «Делос». Так называется тонущее судно. Очень короткое сообщение: взрыв, пожар, быстрое погружение.
 — Продолжайте слушать, — сказал Тальбот. Он посмотрел на рулевого, который приложил к глазам бинокль. — Ты его видишь, Харрисон?
 — Да, сэр. — Харрисон передал ему бинокль и повернул руль влево. — Пожар на носу, с левого борта.
 Тальбот разглядел тонкий черный столб дыма, поднимающийся чуть ли не вертикально в голубое безветренное небо. Едва только он опустил бинокль, как дважды прозвенел телефонный звонок. Это был О'Рурк, «метеоролог», или, говоря официальным языком, старший радиометрист.
 — Боюсь, я потерял нарушителя. Я стал осматривать сектора по обе стороны от него, надеясь обнаружить его друзей, а когда вернулся в прежний сектор, его уже не было.
 — Какие есть идеи?
 — Ну, — неуверенно произнес О'Рурк, — он мог взорваться, но я очень в этом сомневаюсь.
 — Я тоже. Мы навели на него нашу подзорную трубу, и взрыв был бы замечен.
 — Значит, он совершил крутое пикирование. Причем очень крутое. Бог знает почему. Я отыщу его.
 Он повесил трубку.
 Но тут же телефон зазвонил вновь. На сей раз это был Ван Гельдер.
 — Курс два-два-два, сэр. Дым. Самолет. Возможно, нарушитель.
 — Почти наверняка он. Метеоролог только что потерял его на экране радара. Возможно, это пустая трата времени, но попытайтесь сделать хоть какие-нибудь фотографии.
 Тальбот перешел на правый борт и, приложив к глазам бинокль, осмотрел небо. И сразу обнаружил шлейф густого темного дыма, в центре которого, как ему показалось, было что-то красное. Самолет все еще находился на достаточно большой высоте — тысяча двести или тысяча пятьсот метров. Не задержавшись, чтобы проверить, насколько круто пикирует самолет и действительно ли он горит, командир вернулся на мостик и поднял трубку внутренней связи.
 — Младшего лейтенанта Кусто. Быстро. — Последовала короткая пауза. — Генри? Это командир. Срочно готовьте к спуску за борт баркас и спасательную шлюпку. Матросам стоять у спусковых механизмов. О выполнении доложите на мостик. — Затем он отдал в машинное отделение приказ «малый вперед», а Харрисону сказал: — Лево руля. Курс — на север.
 Денхольм, который только что перешел на правый борт, повернулся, опустив бинокль.
 — Даже я вижу самолет. Впрочем, не самолет, а густой шлейф дыма. Сэр, это, наверное, тот самый нарушитель?
 — Вполне возможно.
 — Что-то мне очень не нравится его курс, сэр, — осторожно произнес Денхольм.
 — И мне не нравится, лейтенант, особенно если это военный самолет, да еще с бомбами на борту. Но если вы подождете, то увидите, как мы уйдем из зоны его падения.
 — Все ясно. Совершаем маневр уклонения. — Денхольм помолчал, а затем с сомнением в голосе добавил: — Только бы он не изменил своего курса.
 — Мертвецы курса не меняют.
 — Верно, — подхватил Ван Гельдер, который только что вернулся на мостик. — Кто бы на этом самолете ни был, он, безусловно, мертв. Мне незачем было оставаться там, сэр: Гибсон лучше меня справляется со своей подзорной трубой. Мы сделали массу фотографий, сэр, только вряд ли они нам дадут что-нибудь.
 — Неужели все так плохо? Вам не удалось ничего установить?
 — Практически ничего. Я разглядел внешний двигатель на левом крыле. Так что самолет, вероятно, четырехмоторный. А вот гражданский или военный, понятия не имею.
 — Минутку.
 Тальбот вышел на левый борт, посмотрел в сторону кормы и увидел горящий самолет — в том, что он горел, сомнений уже не было, — на высоте вдвое меньшей, чем его обнаружили первоначально. Он вернулся на мостик, приказал Харрисону следовать прямо на север и вновь повернулся к Ван Гельдеру.
 — Это все, что вам удалось установить?
 — Почти. Если не считать того, что пожар определенно возник в носовом отсеке, так что любой взрыв двигателей исключается. Самолет не был сбит — мы знаем, что в этом районе нет самолетов с ракетами на борту. Даже если бы такие самолеты были, ракета с тепловой системой наведения — только она может сбить цель на подобной высоте — ударила бы по двигателям, а не в нос. Взрыв явно произошел внутри.
 Тальбот понимающе кивнул, взял трубку внутренней связи и приказал немедленно соединить его с корабельным лазаретом.
 — Доктор? Пошлите санитара с аптечкой первой помощи к спасательной шлюпке. — Он замолчал, слушая, что говорят в трубку. — Очень сожалею, но времени объяснять нет. Поднимайтесь на мостик. — Он еще раз посмотрел через окно двери в сторону кормы, повернулся и взял штурвал у рулевого. — Ну-ка взгляните, Харрисон. Хорошенько взгляните.
 Харрисон вышел на палубу с правого борта, хорошенько взглянул — это заняло у него всего несколько секунд, — вернулся на мостик и вновь взялся за штурвал.
 — Ужасно, — произнес он, качая головой. — Им каюк. Правда, сэр?
 — Думаю, да.
 — Они перелетят нас по меньшей мере на четверть мили. Может быть, даже на полмили. — Харрисон бросил взгляд в открытую дверь. — Учитывая угол падения, они приземлятся, вернее, приводнятся милях в полутора перед нами. Если только по какой-то случайности не дотянут до острова. Точно, им крышка, сэр.
 — Пожалуй.
 Тальбот посмотрел вперед через переднее стекло рубки. Остров Тира лежал милях в четырех. На севере его виднелся мыс Акротири, а чуть к востоку от него вздымалась гора Элиас, самая высокая точка острова, высотой около шестисот метров. Между ними, но чуть далее, милях в пяти, лениво висел в воздухе едва заметный на фоне безоблачного неба тонкий столб голубоватого дыма. Поблизости от этого места находилась деревня Тира, единственное поселение на острове.
 — Надеюсь, пострадает только самолет. Юго-западная оконечность острова пустынна. Насколько мне известно, никто там не живет.
 — Что будем делать, сэр? Остановимся рядом с местом падения?
 — Примерно так. С этим вы сами управитесь. Или пройдем немного дальше по линии его полета. Давайте подождем и посмотрим. Честно говоря, Харрисон, я знаю об этом столько же, сколько и вы. При падении самолет развалится на части или просто нырнет в воду. Вряд ли на большую глубину, если у него действительно пострадал нос. Кстати, первый помощник, — это уже относилось к Ван Гельдеру, — какая у нас здесь глубина?
 — Вдоль южной оконечности острова на расстоянии полумили от берега на карте отметка — пять фатомов [1] . Далее идет значительное увеличение глубины. Чтобы уточнить, мне придется заглянуть в штурманскую рубку. Там же, где мы сейчас находимся, глубина двести-триста фатомов. Может, проверить с помощью сонара [2] , сэр?
 — Да, будьте любезны.
 Ван Гельдер вышел, на ходу потрепав по голове младшего лейтенанта Кусто, бесшабашного молодого человека лет двадцати с небольшим, всегда энергичного и готового прийти на помощь, и к тому же весьма опытного моряка. Тальбот кивком головы позвал его на правый борт.
 — Вы это видели, Генри?
 — Да, сэр, — с непривычным для него серьезным видом произнес Кусто. Он не мог отвести взгляда от дымящегося самолета, находившегося теперь прямо на траверзе на высоте трехсот метров. — Ужасное зрелище.
 — Н-да, хорошего тут мало, — заметил присоединившийся к ним офицер медицинской службы Эндрю Грирсон. Он был одет в белые шорты и свободную разноцветную гавайскую рубаху, видимо считая такую одежду вполне приемлемой для летнего жаркого дня в Эгейском море. — Так вот зачем вам понадобился Мосс и его аптечка первой помощи. — Мосс был старшим корабельным санитаром. — Я еще подумал, может, мне самому сходить. — Грирсон говорил с ярко выраженным западно-шотландским акцентом, который не пытался скрывать, так как не видел в этом необходимости. — Если кто-нибудь останется в живых, во что верится с трудом, может понадобиться моя помощь. В отличие от Мосса я имею кое-какое представление о декомпрессии.
 Тальбот почувствовал под ногами сильную вибрацию. Харрисон увеличил скорость и повернул немного на восток. Это не беспокоило Тальбота: он был абсолютно уверен в своем старшем рулевом.
 — Весьма сожалею, доктор, но у меня для вас есть более важное дело. — Он показал на восток. — Посмотрите влево от шлейфа дыма, оставленного самолетом при падении.
 — Вижу. Я еще раньше заметил. Кто-то тонет.
 — Да. «Делос», частная яхта. Она, как вы правильно говорите, тонет. Произошел взрыв, и она загорелась. Пожар, насколько я понимаю, был очень сильным. Думаю, там есть обгоревшие и раненые.
 — Самолет молчит, сэр, — сказал Кусто. — Должно быть, моторы отключены.
 — Думаете, кому-то удалось выжить? Боюсь, что нет. Взрыв мог вывести из строя приборную панель, и в этом случае двигатели перестали работать.
 — Развалится или нырнет в море? — спросил Грирсон. — Впрочем, дурацкий вопрос. Скоро и так все станет ясно.
 К ним подошел Ван Гельдер.
 — Как я понимаю, сэр, глубина здесь примерно восемьдесят фатомов. Сонар показывает семьдесят. Возможно, так и есть. Впрочем, это не имеет особого значения, глубина уменьшается.
 Тальбот кивнул. Все молчали, никому не хотелось говорить. Самолет или, скорее, источник густого столба дыма находился всего в тридцати метрах над водой. Внезапно этот клубок дыма и огня нырнул и резко погас. Но даже в этот момент они не смогли различить очертаний самолета, который, соприкоснувшись с водой, вызвал фонтан брызг высотой в пятнадцать метров. Ни грохота столкновения, ни шума разлетающихся осколков. Когда море успокоилось, ничто не напоминало о происшедшей трагедии. Только небольшие волны, скорее походившие на рябь, расходились от места падения.
 Тальбот коснулся руки Кусто:
 — Теперь ваша очередь, Генри. На вельботе радио работает?
 — Вчера проверял, сэр. Все было в порядке.
 — Если что-нибудь обнаружите или кого-то увидите, сразу же дайте нам знать. Хотя у меня такое чувство, что радио вам не понадобится. Когда мы остановимся, спускайтесь на воду и покружите там. Мы вернемся примерно через полчаса.
 Кусто ушел, и Тальбот повернулся к Ван Гельдеру.
 — Передайте гидроакустику, что я хочу знать точную глубину на месте нашей остановки.
 Пять минут спустя вельбот был спущен на воду и отошел от борта «Ариадны». Тальбот приказал включить машины на полную мощность и следовать на восток.
 — Гидроакустик докладывает, что глубина тридцать фатомов, — сказал Ван Гельдер, вешая трубку. — Плюс-минус один фатом.
 — Хорошо. А вы что скажете, доктор?
 — Пятьдесят пять метров, — произнес Грирсон. — Даже думать не о чем. Ответ может быть только один: нет. Даже если кому-то удалось выбраться через фюзеляж, — в чем я очень сомневаюсь, — он все равно умрет сразу после всплытия от разрыва легких. Вряд ли они знают, что при всплытии надо все время выдыхать. Только тренированные, опытные подводники при наличии специальной экипировки могут более или менее спокойно подняться на поверхность. Но в самолете наверняка нет таких опытных людей. Так что вопрос, по существу, чисто академический. Я согласен с вами, командир. Те, кто находятся на борту самолета, уже мертвы.
 Тальбот кивнул и снял трубку телефона.
 — Майерс? Свяжитесь с генералом Карсоном и пошлите сообщение: «В четырнадцать часов пятнадцать минут неопознанный четырехмоторный самолет рухнул в море в двух милях от мыса Акротири, южной оконечности острова Тира. Определить, военный это самолет или гражданский, не представляется возможным. Впервые был обнаружен на высоте в тринадцать тысяч метров. Причина падения — внутренний взрыв. Детали пока неизвестны. Никаких самолетов НАТО в данном районе нет. Располагаете ли какой-либо информацией? Сильвестер». Пошлите шифром "Б".
 — Будет исполнено, сэр. Куда послать сообщение?
 — В Рим. Где бы ни находился генерал, он получит шифровку сразу же, минуты через две.
 — Конечно, если кому-нибудь известно, где он находится, — бросил Грирсон.
 Карсон был главнокомандующим сил НАТО на юге Европы.
 Грирсон поднес бинокль к глазам и посмотрел на вертикальный столб дыма милях в четырех к востоку.
 — Яхта, говорите? Прекрасно горит! Если на борту кто-то есть, им там жарко приходится. Хотите подойти поближе, командир?
 — Поближе? — Тальбот посмотрел на Денхольма. — Во сколько вы оцениваете стоимость электронного оборудования у нас на борту?
 — Миллионов в двадцать, может, в двадцать пять. Во всяком случае, достаточно дорого.
 — Вот вам и ответ, доктор. Яхта уже один раз взорвалась. Может взорваться еще раз. Так что приближаться к ним я не собираюсь. А вот вы это сделаете. На баркасе, который не представляет особой ценности, в отличие от «Ариадны».
 — Ну что ж, премного вам благодарен. И какой же смельчак...
 — Я уверен, первый помощник будет счастлив доставить вас к месту назначения.
 — А-а. Первый помощник, пусть ваши люди наденут плащи, перчатки и защитные маски. Ожоги от горящего дизельного топлива могут быть весьма неприятными. — Грирсон помолчал, а затем, пожав плечами, добавил: — Пойду приготовлюсь к самопожертвованию.
 — И не забудьте свой спасательный пояс.
 Грирсон даже не стал отвечать.
 Они прошли уже почти половину расстояния до горящей яхты, когда Тальбот вновь связался с радиорубкой:
 — Сообщение передали?
 — Передал и получил подтверждение.
 — От «Делоса» есть что-нибудь?
 — Ни звука.
 — Делос [3] , — задумчиво сказал Денхольм. — Это в восьмидесяти милях к северу отсюда. Увы, Киклады уже никогда не будут для меня прежними.
 Денхольм вздохнул. Хотя он был специалистом по электронике, но считал себя в первую очередь человеком классического образования. Ради справедливости следует отметить, что Денхольм не только свободно объяснялся, но и читал и писал на латыни и на греческом языке. А если судить по книгам в его каюте, то он просто сходил с ума от этих древних культур, обожал цитировать древних авторов. Не обошелся он без этого и на сей раз:
  — Острова Греции, острова Греции, 
  Где любила и пела незабвенная Сафо, 
  Процветали искусства войны и мира, 
  Где Делос возник и явился божественный Феб, 
  А вечное лето... 
 — Ваша точка зрения понятна, лейтенант, — прервал его Тальбот. — Поплачем завтра, а сейчас подумаем о судьбе тех бедных душ, что мы видим впереди. Я насчитал пятерых.
 — И я. — Денхольм опустил бинокль. — Почему они так неистово машут? Неужели им кажется, что мы их не видим?
 — Они нас заметили, это хорошо. Успокойтесь, лейтенант. Они просто не могут дождаться, пока их спасут. Хотя в их поведении есть нечто большее. В том, как они машут, чувствуется какая-то настойчивость, что-то похожее на примитивную форму сигнализации. Будто они хотят сказать: «Черт побери, вызволите нас отсюда, и как можно быстрее».
 — Возможно, они предполагают, что будет еще один взрыв?
 — Может быть. Харрисон, я хотел бы подойти к ним справа и остановиться, как вы понимаете, на благоразумном расстоянии.
 — Примерно в сотне метров, сэр?
 — Прекрасно.
 «Делос» был великолепной двадцатипятиметровой яхтой обтекаемой формы, совсем еще недавно ослепительно белой. Теперь же из-за дыма она стала почти черной. Довольно сложная надстройка яхты состояла из ходового мостика, кают-компании, столовой и камбуза. Густой дым и языки пламени, поднимавшиеся на два метра над полуютом, указывали на источник пожара — без сомнения, он находился в машинном отделении. На корме на шлюпбалках все еще висела небольшая моторная лодка. Нетрудно было догадаться, что из-за огня или из-за взрыва механизмы спуска заклинило и ее не смогли спустить.
 — Довольно странно, — заметил Тальбот. — Как вы считаете, лейтенант?
 — Странно? — осторожно произнес Денхольм.
 — Да. Видите, пламя затухает. Любой сразу бы сообразил, что это уменьшает возможность нового взрыва. — Тальбот перешел на левый борт. — Вы, наверное, обратили внимание на то, что вода поднялась почти до самой палубы.
 — Я вижу, что яхта погружается.
 — Вот именно. Если бы вы оказались на борту судна, которое должно вот-вот опуститься на дно и утащить вас вместе с собой, как бы вы реагировали?
 — Захотел бы оказаться где-нибудь в другом месте, сэр. Но, насколько я вижу, им не спустить моторную лодку.
 — Согласен. Однако на плавательном средстве подобных размеров не может не быть спасательного оборудования, какой-нибудь надувной спасательной лодки или плотика. У настоящего владельца всегда есть для своих пассажиров и членов команды большой запас спасательных поясов и жилетов. Они не воспользовались ими и не покинули судно. Вот у меня и возникает вопрос: почему?
 — Понятия не имею, сэр. Но это действительно чертовски странно.
 — Когда мы снимем испуганных моряков и они поднимутся на борт, вы. Джимми, сделаете вид, что совершенно не умеете говорить по-гречески.
 — Но слушать-то по-гречески я могу?
 — Вот именно.
 — Коммандер [4]  Тальбот, вы удивительно хитрый и подозрительный человек.
 — Такая у меня работа, Джимми.
 Благодаря умению Харрисона «Ариадна» остановилась, как и было обусловлено, на расстоянии ста метров от «Делоса». Ван Гельдер сразу отошел от фрегата на баркасе и вскоре оказался у самой яхты. Как только баркас поравнялся с ее носом, в дело пошли багры, с помощью которых баркас и яхта удерживались рядом. В течение нескольких секунд с яхты удалось принять шестерых пассажиров — на одного человека больше, чем насчитал Тальбот. Они представляли собой настолько печальное зрелище из-за покрывавшей их копоти, что невозможно было определить их возраст, пол или национальность.
 — Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — спросил Ван Гельдер.
 — Мы все говорим, — ответил ему коренастый человек невысокого роста. — Правда, плоховато, но вполне достаточно, чтобы понять.
 Действительно, говорил он с сильным акцентом, но понять его было можно. Ван Гельдер посмотрел на Грирсона.
 — Кто-нибудь пострадал? Обожженные есть? — спросил Грирсон.
 Все отрицательно закачали головами и что-то забормотали.
 — Здесь мне делать нечего, «первый». Горячий душ, моющие средства, мыло. Я уж не говорю о том, что необходимо сменить одежду.
 — Кто здесь главный? — спросил Ван Гельдер.
 — Я, — ответил тот же самый человек.
 — Кто-нибудь остался на борту?
 — Три человека. Они не могут идти с нами.
 — Вы хотите сказать, что они мертвы?
 Мужчина кивнул.
 — Я проверю.
 — Нет, нет! — крикнул тот, схватив Ван Гельдера за руку. — Слишком опасно, чересчур опасно. Я запрещаю.
 — Вы не можете мне что-либо запрещать. — Когда Ван Гельдер переставал улыбаться, что бывало очень редко, выражение лица у него становилось довольно-таки расхолаживающим, и мужчина отдернул руку. — Где эти люди?
 — В коридоре между машинным отделением и отдельной каютой на корме. Мы вывели их туда после взрыва, до того как начался пожар.
 — Райли, — сказал Ван Гельдер, обращаясь к старшему матросу, — пойдете со мной. Если вы почувствуете, что яхта тонет, дайте мне знать.
 Он взял фонарик и уже собрался подняться на борт «Делоса», как его остановила рука, держащая пару защитных очков. Ван Гельдер улыбнулся:
 — Благодарю вас, доктор. Я как-то не подумал о глазах.
 Оказавшись на борту яхты, он сразу же повернул в сторону кормы и спустился вниз по трапу. Коридор был заполнен дымом. С помощью фонарика он без особого труда нашел троих человек, бесформенной грудой лежавших в углу. Справа виднелась дверь в машинное отделение, которую, по-видимому, заклинило в результате взрыва. Не без труда Ван Гельдеру удалось ее открыть, но он тут же закашлялся, так как мерзкий запах и дым проникли в горло и в глаза. Он надел защитные очки, но по-прежнему почти ничего не видел, за исключением затухающего огня из непонятного источника. Ван Гельдер захлопнул дверь, разумно полагая, что осматривать ему в машинном отделении, в общем-то, нечего, и склонился над мертвыми. Зрелище это было довольно неприятное, но он заставил себя потерпеть, чтобы провести тщательный осмотр. Над одним из мертвецов он стоял, склонившись, почти тридцать секунд — достаточно долго при таких обстоятельствах, а когда наконец выпрямился, лицо у него было удивленное и задумчивое.
 Дверь в каюту на корме открылась с легкостью. Задымление там тоже было, но совсем слабое, так что прибегать к защитным очкам не пришлось. Помещение было шикарно обставлено и отличалось безукоризненной чистотой, но Ван Гельдер быстро изменил это положение. Сдернув простыню с кровати и разложив ее на полу, он стаи без всякого разбора — времени на это просто не было — вытряхивать из шкафов и различных ящиков одежду (как потом выяснилось, главным образом женскую). Затем он связал четыре уголка простыни и, подойдя к трапу, вручил этот тюк Райли.
 — Передай на баркас. Я пойду быстро взгляну на другие каюты. Со стороны кают-компании можно по трапу попасть прямо на мостик.
 — Думаю, вам следует поторопиться, сэр.
 Ван Гельдер ничего не ответил. Он и сам заметил, что волны стали заливать верхнюю палубу. Пройдя в кают-компанию, он сразу обнаружил трап и спустился в центральный коридор.
 Там он включил фонарик — электричества, конечно, уже не было. По обе стороны шли двери кают. Первая дверь по левому борту вела в продуктовый склад, дверь по правому борту оказалась закрыта. Ван Гельдер даже не стал пытаться ее открывать: «Делос» совершенно не походил на судно, где отсутствовали бы значительные запасы вина. За остальными дверьми оказались четыре каюты и две ванные комнаты. Везде было пусто. Ван Гельдер вновь расстелил на полу простыню, на сей раз в коридоре, сбросил на нее кипу одежды, связал узлом и поспешил на палубу.
 Баркас был всего в тридцати метрах, когда «Делос», все еще на ровном киле, медленно скрылся под водой. Ничего драматичного при этом не произошло — лишь показалось множество пузырьков воздуха, которых становилось все меньше и меньше, а через двадцать секунд они и вовсе исчезли.
 Тальбот стоял на палубе, когда баркас доставил шестерых спасенных. Он с сочувствием посмотрел на жалкие перепачканные фигуры, стоявшие перед ним.
 — Боже, в каком состоянии эти люди! Здесь все, «первый»?
 — Только те, кому удалось спастись, сэр. Трое погибли. Времени поднять их тела на борт баркаса просто не было. — Он указал на человека, стоявшего к нему ближе всех. — Вот хозяин яхты.
 — Андропулос, — произнес человек. — Спирос Андропулос. Вы командир корабля?
 — Коммандер Тальбот. Позвольте выразить мое сочувствие, мистер Андропулос.
 — А вы, командир, нашу признательность. Мы очень благодарны...
 — С благодарностью, сэр, можно подождать. Сперва займемся самым необходимым, а самое необходимое для вас на данный момент — привести себя в порядок и переодеться. Значит, проблема в одежде. Ну, одежду мы вам подберем.
 — Одежда у нас есть, — сказал Ван Гельдер, показывая на два больших тюка. — И для мужчин и для женщин.
 — Смелое предположение, первый помощник. Вы сказали — для женщин?
 — Их две, командир, — подтвердил Андропулос, глядя на двух персон, стоявших рядом с ним. — Это моя племянница и ее подруга.
 — Ах вот как. Что ж, прошу прощения. Как вы понимаете, в таких обстоятельствах трудно определиться.
 — Меня зовут Ирен Чариал, — раздался несомненно женский голос — А это моя подруга Евгения.
 — Лучше бы мы встретились при более благоприятных обстоятельствах. Лейтенант Денхольм проводит вас в мою каюту. Ванная комната там очень маленькая, но вполне сносная. Лейтенант, я надеюсь, что к тому времени, когда вы все вернетесь обратно, каждый будет походить сам на себя. — Тальбот повернулся к крупному темноволосому человеку, который, в отличие от большинства членов команды, не имел знаков различия. — Главный старшина Маккензи, перед вами четверо мужчин. Вы знаете, что делать.
 Маккензи был старейшим военнослужащим сержантского состава.
 — Будет исполнено, сэр. Господа, прошу следовать за мной.
 Грирсон тоже удалился, и Ван Гельдер с Тальботом остались на палубе одни.
 — Интересно, мы сможем в случае необходимости отыскать это место вновь? — спросил Ван Гельдер.
 — Без труда. — Тальбот задумчиво посмотрел на него и указал на северо-запад. — Я запомнил ориентиры — монастырь и радарную станцию на горе Элиас. Глубина под нами, по показаниям эхолота, восемнадцать фатомов. Но чтобы окончательно быть уверенными, мы сбросим здесь в качестве отметки буй.


* * *

 Генерал Карсон отложил в сторону бумагу, которую изучал, и поднял глаза на полковника, сидевшего напротив за столом.
 — Ваше мнение, Чарльз?
 — Это может ничего не значить, а может оказаться важным. К сожалению, нам от этого не легче. Но у меня нехорошие предчувствия. Было бы неплохо пообщаться с каким-нибудь моряком.
 Карсон улыбнулся и нажал на кнопку внутренней связи:
 — Вы случайно не видели поблизости вице-адмирала Хокинса?
 — Он здесь, сэр, — ответил женский голос. — Вы хотите поговорить с ним по телефону или же встретиться?
 — Встретиться, Джин. Спросите его, не будет ли он так любезен заглянуть ко мне.
 Вице-адмирал Хокинс был слишком молод для своего звания. Это был невысокий, немного грузноватый, чересчур румяный, излучавший веселое простодушие человек. По его внешнему виду нельзя было сказать, что он очень умен, хотя его считали одним из самых блестящих умов в составе Королевского военно-морского флота.
 Хокинс уселся в кресло, предложенное ему Карсоном, и погрузился в чтение полученного сообщения.
 — Понятно, понятно, — произнес он, положив сообщение на стол. — Но вы пригласили меня сюда не затем, чтобы объяснять очевидное. «Сильвестер» — одно из кодовых имен фрегата ее королевского величества «Ариадна». Кстати, один из кораблей, находящихся под вашим командованием, сэр.
 — Не сыпьте соль на рану, Дэвид. Я, конечно, знаю этот корабль, точнее, знаю о нем. Не забывайте, я все-таки не моряк. Необычное название, вам не кажется? В Королевском флоте — корабль с греческим именем.
 — Просто знак внимания к грекам, сэр. Мы проводим вместе с ними гидрографические исследования.
 — Вот как? — Генерал Карсон провел рукой по седеющим волосам. — Я и не думал, что имею какое-то отношение к гидрографии, Дэвид.
 — Нет, сэр, хотя я не сомневаюсь, что в случае надобности этот корабль может проводить и такие исследования. «Ариадна» снабжена радиосистемой, которая дает ей возможность не только передавать, но и получать сообщения из любой точки земного шара. Ее телескопы и оптические приборы позволяют уловить, скажем, очертания любого пролетающего искусственного спутника даже на геостационарной орбите, то есть на высоте в тридцать пять тысяч километров. На ее борту находится один из лучших в мире радаров. А кроме того, у нее есть гидроакустический комплекс, который способен обнаружить на дне океана любой затонувший предмет с такой же легкостью, с какой он засекает затаившуюся подводную лодку. «Ариадна», сэр, — это глаза, уши и голос вашего флота.
 — Должен признаться, приятно такое слышать. Весьма впечатляет. А командир «Ариадны» соответствует всем тем невероятным приборам, что находятся под его контролем?
 — Несомненно, сэр. Для такой исключительно сложной работы выбран исключительно квалифицированный человек. Коммандер Тальбот — выдающийся офицер. Более подходящего человека на это место не найти.
 — Кто его выбирал?
 — Я.
 — Понимаю. Здесь все ясно. — Карсон задумался. — Полагаю, полковник, нам следует спросить обо всем этом генерала Симпсона.
 Симпсон, главнокомандующий НАТО, был единственным человеком в Европе, превосходившим Карсона по рангу.
 — Не вижу, что еще мы можем сделать, сэр.
 — Вы согласны, Дэвид?
 — Нет, генерал. По-моему, вы только потеряете время. Если вам ничего не известно, то я твердо уверен, что и генерал Симпсон ничего об этом не знает. Можете относиться к этому как хотите, но у меня такое чувство, что упал один из ваших самолетов, сэр. Американских, я имею в виду. Почти наверняка бомбардировщик, который еще не вычеркнут из секретных списков. В конце концов, уж очень необычна высота, на которой он летел.
 — На «Ариадне» могли ошибиться.
 — На «Ариадне» ошибок не делают. Головой ручаюсь. — Ровный, бесстрастный голос Хокинса звучал очень убедительно. — Коммандер Тальбот не единственный, кто обладает уникальными профессиональными способностями. Там не менее тридцати таких же специалистов. Например, специалист по электронике, который столь блестяще разбирается в своей области, что ни один из ваших умников, занятых высокими технологиями в Силиконовой долине, просто не поймет, начни он рассуждать о своем деле.
 Карсон поднял руку.
 — Согласен, Дэвид, согласен. Итак, это американский бомбардировщик. Очень особенный бомбардировщик, несущий на борту очень особенный груз. Интересно, что бы это могло быть?
 Хокинс едва заметно улыбнулся:
 — Я, сэр, пока что не имею никакого отношения к ЕКП [5] . Это были либо люди, либо предметы. Очень секретные, очень важные предметы или же очень секретные, очень важные люди. Есть только один источник, из которого вы можете получить ответ, и имеет смысл подчеркнуть, что их отказ разглашать эту информацию поставит под удар все будущее НАТО и что человек, в конечном счете ответственный за это неверное решение, будет отвечать непосредственно перед президентом Соединенных Штатов. Невозможно себе представить, чтобы этот человек продолжал оставаться на своем ответственном посту достаточно долго.
 Карсон вздохнул.
 — Если бы я мог поплакаться, Дэвид, я бы сказал, что вам просто говорить, а еще проще говорить жестко, потому что вы — британский офицер, а я — американский.
 — Я это учитываю, сэр.
 Карсон взглянул на полковника, который какое-то время продолжал молчать, затем дважды медленно кивнул. Тогда Карсон нажал на кнопку переговорного устройства у себя на столе.
 — Джин?
 — Да, сэр?
 — Свяжите меня с Пентагоном. Немедленно.




 Глава 2


 — Вы чем-то озабочены, Винсент?
 Винсентом звали Ван Гельдера. В кают-компании собрались трое: Тальбот, Ван Гельдер и Грирсон.
 — Скорее озадачен, сэр. Не могу понять, почему Андропулос и другие не покинули корабль раньше. Я видел на борту судна две надувные спасательные лодки. Они, правда, были свернуты, но надуть их и спустить на воду — дело нескольких секунд. Были там и спасательные пояса, жилеты. Так что не было никакой необходимости стоять на горящей палубе и махать руками. Они могли покинуть судно в любую минуту. Не хочу сказать, что они пошли бы на дно вместе с яхтой, но пережить несколько неприятных минут им пришлось бы.
 — Мне подобная мысль тоже приходила в голову. Кстати, я говорил об этом и Эндрю. — Тальбот кивнул в сторону Грирсона. — Странно. Возможно, у Андропулоса была на то причина. Что-нибудь еще?
 — Владелец пытался помешать мне подняться на борт яхты. Может быть, он заботился о моем здоровье. Но мне кажется, что дело в ином. Поэтому очень хотелось бы знать, что стало причиной взрыва в машинном отделении. На такой роскошной яхте обязательно должен быть судовой механик — выяснить это нетрудно, — и, следовательно, все механизмы должны содержаться в идеальном состоянии. Тогда что же вызвало взрыв? Придется спросить у Маккафферти.
 — Теперь понятно, почему вы так хотели, чтобы мы точно определили место, где «Делос» пошел на дно. Вы считаете, что специалист по взрывам сможет выявить причину этого взрыва? Думаю, что сможет, особенно если это специалист из авиации. Там они гораздо лучше разбираются в подобных вещах, чем взрывники из военно-морского флота. У нас на борту есть эксперты по минам, но не по взрывам. К тому же у нас здесь нет аквалангистов — я не говорю о нас с вами, — обученных работать на глубине до тридцати метров. Мы, конечно, можем одолжить такого специалиста на каком-нибудь спасательном судне или буксире, но наверняка окажется, что он понятия не имеет о взрывчатых веществах. Впрочем, я не вижу тут проблемы. Любое подъемное судно с легкостью вытащит на поверхность затонувший самолет. — Тальбот задумчиво посмотрел на Гельдера. — Но вас что-то еще тревожит, я прав?
 — Да, сэр. Три мертвеца на борту «Делоса», точнее, один из них. Вот почему я попросил доктора прийти сюда. Все трое от копоти почернели. Трудно сказать, во что они одеты, но, похоже, двое из них были в белых костюмах, а третий — в синей морской униформе. Механик не стал бы носить белое. То есть, я хочу сказать, наш механик, лейтенант Маккафферти, в этом смысле исключение, он вообще уникальный человек и к машинам никогда близко не подходит. Как бы то ни было, я считаю, что человек в униформе — механик. Именно он и привлек мое внимание. На затылке у него была ужасная рана, как будто взрывом его отбросило на очень тяжелый и острый предмет.
 — Или же наоборот, — заметил Грирсон, — нанесли удар чем-то очень тяжелым и острым.
 — Возможно. Не знаю. Я не судмедэксперт.
 — Затылок был размозжен?
 — Нет. По крайней мере, я в этом не совсем уверен. Ведь в таком случае он должен быть мягким, а он таким не был.
 — Подобный удар мог оставить большие кровоподтеки. Вы что-нибудь видели?
 — Трудно сказать. У него густые волосы. Но они были чистыми. Нет, не думаю.
 — А как насчет кровотечения?
 — Крови вообще никакой не было. Я абсолютно в этом уверен.
 — Каких-нибудь дырок в его одежде не заметили?
 — Нет, не заметил. Он не был застрелен, если вы об этом спрашиваете. Кому понадобится стрелять в мертвеца? У него шея сломана.
 — Вот как? — Грирсона, похоже, это совсем не удивило. — Бедняге пришлось пройти через большие испытания, верно?
 — Что вы имеете в виду, Эндрю? — спросил Тальбот.
 — Даже и сам не знаю. Нанесение удара по голове и перелом позвоночника могли произойти одновременно. Если это не так, — задумчиво произнес Винсент, — значит, мы имеем дело с убийством.
 — Исследование трупа может нам чем-нибудь помочь?
 — Может, хотя я очень сомневаюсь. А вот исследование переборок в машинном отделении точно оказало бы нам службу.
 — То есть надо посмотреть, есть ли там острые углы или выступы, которые могли вызвать такую рану головы? — спросил Грирсон и кивнул в знак согласия. — Потом, если нам когда-нибудь удастся поднять яхту, мы сможем убить двух птиц дуплетом: определить не только причины взрыва, но и причины смерти мужчины.
 — Может быть, даже трех птиц, — сказал Ван Гельдер. — Очень хочется знать, сколько топливных цистерн имеется в машинном отделении и где конкретно они находятся? Насколько мне известно, существуют только два типа расположения топливных цистерн. В первом случае топливо находится в одной большой цистерне, расположенной поперек судна у передней переборки. С одной стороны от такой цистерны размещаются электрогенераторы, с другой — электробатареи. Плюс имеются баки с водой по левому и правому бортам. Может быть и другое расположение. В этом случае у каждого борта — по топливной цистерне, рядом с которой находятся баки с водой. При этом обе цистерны с топливом должны быть соединены друг с другом, чтобы топливо находилось на одном уровне, а судно сохраняло равновесие.
 — Подозрительный вы человек, первый помощник, — сказал Тальбот. — Очень подозрительный. Вы, наверное, хотели бы обнаружить там только одну цистерну, так как думаете, что Андропулос собирается заявить следующее: он не покинул яхту потому, что был уверен — вторая цистерна вот-вот взорвется, и не хотел, чтобы его драгоценные пассажиры плескались в море горящего топлива, которое, кстати, могло бы погубить резиновые надувные шлюпки.
 — Очень сожалею, сэр, но это первое, что пришло мне в голову.
 — Ничего удивительного. Когда пассажиры приведут себя в порядок, поговорите с молодой девушкой, с Ирен Чариал, вдруг ей что-нибудь известно о машинном отделении. Только сделайте это осторожно, Винсент, изобразите из себя невинного ангелочка, хотя последнее и выше ваших сил. Впрочем, возможно, что она там ни разу не была и понятия ни о чем не имеет.
 — С таким же успехом возможно, сэр, что ей все известно, но она просто не захочет ничего мне сказать. Ведь мисс Чариал — племянница Андропулоса.
 — Такая мысль приходила мне в голову. Однако наверняка в команде есть человек, которому Андропулос всецело доверяет. Почему-то мне кажется, что это мужчина, хотя утверждать ничего не могу: в отличие от вас я плохо знаю греков. Кроме того, не следует забывать, что Андропулос может оказаться так же чист, как только что выпавший снег, а всему происшедшему есть вполне рациональное объяснение. В любом случае следует сделать попытку, и к тому же, Винсент, эта девушка может оказаться настоящей греческой красавицей.


* * *

 Судя по тому, как баркас медленно покачивался на воде, а Кусто со скучающим видом опирался на румпель, он считал, что ожидание бессмысленно. Об этом он и заявил, поднявшись на мостик фрегата.
 Тальбот связался с гидроакустиком.
 — Вы установили точное место падения самолета?
 — Да, сэр. Мы находимся прямо над ним. Глубина — восемнадцать фатомов. Звук отражается от верхней части фюзеляжа. Самолет лежит по направлению своего полета — с юго-запада на северо-восток. Снизу доносится какой-то странный шум, сэр. Может быть, вы спуститесь к нам?
 По причинам, понятным только ему самому, Хольцман, старший гидроакустик, не решился обсуждать возникшие проблемы по внутренней связи.
 — Хорошо, иду. Буду минуты через две. — Тальбот повернулся к Ван Гельдеру. — Пусть Маккензи спустит с середины судна буй, только осторожно, чтобы не повредить корпус самолета. После этого мы станем на якорь. Якоря развести: с кормы — в сотне метров от буя на северо-запад, с носа — на то же самое расстояние на юго-восток.
 — Слушаюсь, сэр. Но позвольте предложить сделать наоборот: кормовой якорь бросить на юго-восток, а носовой — на северо-запад.
 — Да, да, конечно. Я совершенно упустил из виду нашего «старого друга».
 Под «старым другом» Тальбот подразумевал северо-западный ветер, который в летние месяцы постоянно дул на Кикладах, как и на большей части Эгейского моря, причем обычно во второй половине дня. Если бы этот ветер поднялся, «Ариадна» имела бы более устойчивое положение, стоя на якоре носом к ветру.
 Тальбот спустился на палубу ниже и прошел к гидроакустикам. Тускло освещенное помещение с эхолотом, располагавшееся в кормовой части судна, было тщательно изолировано от внешнего шума. Здесь находились три дисплея, две панели управления и множество наушников. На переборках по всему периметру помещения зеркально отсвечивали стеклянные планшеты отображения обстановки. Увидев в одном из них отражение Тальбота, Хольцман снял наушники и жестом показал на соседнее кресло. У гидроакустиков разговоры и все прочие звуковые помехи были сведены до минимума.
 — Вот вам наушники, сэр, — сказал Хольцман, сразу переходя к делу. — Думаю, стоит хотя бы минуту послушать.
 Тальбот сел и надел наушники. Через пятнадцать секунд он снял их и довернулся к Хольцману. Тот тоже снял наушники.
 — Я абсолютно ничего не слышал.
 — Со всем уважением, сэр, если я сказал минуту, то ее и имел в виду. Первое, что вам необходимо сделать, это услышать тишину. Только потом вы сможете уловить что-то другое.
 — Ну что ж, попытаюсь.
 Тальбот вновь прислушался. Не прошло и минуты, как он наклонился вперед и нахмурился. Секунд тридцать спустя он снял наушники.
 — Странный звук, Хольцман, вы правы. Как будто что-то тикает. Сначала ничего не слышно, а потом доносится: тик-так, тик-так. С интервалом в две-три секунды. Звук регулярный, хотя очень слабый. Вы считаете, что он идет из самолета?
 — Несомненно, сэр.
 — Раньше вам приходилось слышать что-нибудь похожее?
 — Нет, сэр. Я провел сотни, точнее, тысячи часов, слушая гидролокатор и гидрофон, но это для меня что-то новенькое.
 — У меня отличный слух, но я не сразу расслышал этот звук. Уж очень он слабый, верно?
 — Так и есть. Мне пришлось максимально напрячь слух, прежде чем я смог его засечь. Обычно я избегаю подобной практики, так как при неблагоприятных обстоятельствах могут лопнуть барабанные перепонки. Почему звук такой слабый? Видимо, потому, что его источник очень слаб. Это механическое или электрическое устройство. Находится оно, несомненно, в водонепроницаемом корпусе. Механический источник может работать в воде, даже если он в нее полностью погружен, но в таком случае звуков никаких не будет. Что же касается электрического источника, то он обязательно должен быть изолирован от морской воды. Электрическая система самолета, безусловно, перестала функционировать, так что это какой-то отдельный источник, скорее всего, на батареях. В любом из этих двух случаев звуковым импульсам приходится преодолевать водонепроницаемую оболочку, а затем корпус самолета.
 — Есть ли у вас хоть какие-нибудь идеи насчет того, что это может быть?
 — Пока никаких. Сигнал, по моим замерам, идет с интервалом в две с половиной секунды. Мне неизвестны часы, работающие с таким интервалом. А вам, сэр?
 — Мне тоже. Может, какой-то специальный хронометр?
 — Подобная мысль приходила мне в голову, сэр, но я отбросил ее. — Хольцман улыбнулся. — Возможно, я предубежден, поскольку насмотрелся по видику низкопробных кинофильмов с различными спецэффектами и псевдонаучными рассуждениями. В одном я уверен, сэр: на дне моря лежит загадочный самолет, и одному богу известно, что за таинственный груз у него на борту.
 — В этом я с вами согласен. Думаю, пока мы оставим все как есть. Пусть кто-нибудь из ваших парней следит за этими сигналами с интервалом, скажем, в пятнадцать минут.


* * *

 Возвратившись на мостик, Тальбот увидел сразу за кормой буй, который мирно покачивался на небольших волнах, появившихся во время маневров Ван Гельдера. Тот осторожно продвигал «Ариадну» к северо-востоку, включая и выключая двигатели, пока не убедился, что нос корабля находится на расстоянии ста метров от буя. Тогда он бросил якорь и медленно пошел задним ходом, вытравляя на ходу якорную цепь. Вскоре был брошен и кормовой якорь, после чего «Ариадна» вернулась в исходную позицию, где по левому борту подпрыгивал на волнах буй.
 — Прекрасно справились, — сказал Тальбот, обращаясь к Ван Гельдеру. — А теперь скажите мне, первый помощник, умеете ли вы разгадывать головоломки?
 — Ну, здесь от меня мало толку. Даже простейший кроссворд ставит меня в тупик.
 — Неважно. Мы зарегистрировали сонаром странный звук. Может, подежурите в гидроакустической рубке, попробуете его идентифицировать? Меня этот звук действительно поставил в тупик.
 — Считайте, что уже сделано. Вернусь минуты через две-три.
 Но прошло почти двадцать минут, прежде чем он вновь появился на мостике. Все это время Тальбот был один. Поскольку корабль стоял на месте, Харрисон вернулся к своим прямым обязанностям.
 — Что-то слишком долго тянулись ваши две минуты, Винсент. Чем вы так довольны?
 — Я просто не знаю, как вы это делаете, сэр. Невероятно. Уж не течет ли в вас шотландская кровь?
 — Ни капли, насколько мне известно. Я верно улавливаю ход ваших мыслей, первый помощник?
 — Тогда это, наверное, ясновидение. Да, вы оказались правы. Эта Ирен, то есть мисс Чариал, — настоящая греческая красавица классического типа. Одно странно: она блондинка. Я почему-то всегда считал, что у горячих южных красоток волосы черные, как вороново крыло.
 — Вы ведете жизнь затворника, Винсент. Вам бы следовало съездить в Андалузию, в Севилью. Там, куда ни пойдешь, с одной стороны улицы — смуглые, мавританского типа девушки, а с другой — нордические блондинки. Но о цвете волос мы поговорим как-нибудь в следующий раз. Удалось ли вам что-нибудь узнать?
 — Да, и немало. Это ведь настоящее искусство — вести непринужденный разговор и одновременно пытаться что-то выяснить. Она честная и достаточно открытая девушка, бесхитростная, если вы понимаете, что я имею в виду, и довольно прямолинейная. В общем, производит впечатление человека, которому нечего скрывать. Она заявляет, что плохо знает машинное отделение, хотя пару раз там была. Постепенно перешли к вопросу о причинах взрыва. Я пытался изобразить удивление и естественное любопытство. Надеюсь, она это так и восприняла. Я был абсолютно не прав, считая, что возможны только два способа размещения топливных цистерн. Оказывается, возможен и третий. В обеих частях машинного отделения находятся по две цистерны — одна с топливом, а другая с водой. Какого объема были эти цистерны, она понятия не имеет, но считает, что не меньше нескольких тысяч литров. Был ли там запасной топливный бак, она тоже не знает. С нетерпением жду, сэр, что нам скажет мистер Андропулос по поводу своего решения не покидать судно.
 — Я тоже жду. Думаю, это будет интересно. Ну а пока — мои поздравления. Хорошая работа.
 — Обратите внимание, сэр, ни одного судна! — Ван Гельдер окинул взглядом морские просторы. — Вам это не кажется странным? Неужели только мы одни услышали сигналы SOS? Мне почему-то казалось, что горизонт должен буквально чернеть от многочисленных кораблей, спешащих на помощь.
 — Ничего странного тут нет. В это время года здесь можно натолкнуться только на частные яхты да на рыбацкие лодки. У большинства из них вообще нет рации, а те, кто имеют ее, как правило, настроены на другие частоты и не ловят сигналы бедствия.
 — Но мы-то здесь!
 — Тут я оказался сообразительнее вас. На «Делосе» знали — по крайней мере, Андропулос знал, — что мы будем постоянно настроены на частоту, на которой передаются сигналы бедствия, и сразу уловим любой сигнал, откуда бы он ни исходил. Отсюда следуют две вещи: он знал, что мы — военный корабль и что мы находимся где-то поблизости.
 — Вы понимаете, о чем говорите, сэр? Простите, я не хотел, чтобы это так прозвучало. Но ваши предположения наводят на нехорошие мысли.
 — Мне тоже они не нравятся, зато открывают простор для интересных размышлений, вы согласны? — Он повернулся к Маккензи, который в этот момент поднялся на мостик. — Ну, как там наши заляпанные нефтью страдальцы, главный старшина? — спросил Тальбот.
 — В полном порядке, сэр. Все вымылись и переоделись, хотя, конечно, вид у них еще тот. — Он посмотрел на Ван Гельдера. — Как я понимаю, сэр, времени для отбора одежды у вас не было, поэтому они выглядят немного странно, но вполне прилично. Я знаю, что вы хотели их видеть, капитан. Мистер Андропулос очень жаждет поговорить с вами. А так как вы не любите, когда на мостике находятся посторонние люди, я осмелился пригласить четверых мужчин и двух молодых дам в офицерскую кают-компанию. Надеюсь, я все сделал, как надо, сэр.
 — Прекрасно. Попросите нашего врача и лейтенанта Денхольма подойти туда. А также поставьте двоих ваших парней впередсмотрящими. Кто знает, может, нашему радару удастся взять выходной.


* * *

 Шесть уцелевших с «Делоса» в неловком молчании стояли, сбившись в кучку, когда в кают-компанию вошел Тальбот в сопровождении Ван Гельдера. Четверо мужчин действительно представляли собой неординарное зрелище. По их внешнему виду можно было подумать, что они ограбили лавку старьевщика: ни один предмет их одежды не сочетался с другими. В отличие от них девушки были одеты шикарно — в белых юбках и белых блузках, словно только что сошли со страниц журнала «Вог».
 — Пожалуйста, располагайтесь, — сказал Тальбот. — Прежде чем мы начнем разговор, я хочу расставить наши приоритеты. Прежде всего — самое главное. Вы пережили немало неприятных минут и счастливо спаслись. Думаю, вы нуждаетесь в восполнении своих сил. — Он нажал на кнопку вызова, и появился буфетчик. — Дженкинс, принесите закуски. Выясните, что предпочитают наши гости.
 Дженкинс опросил присутствующих и вышел.
 — Я капитан, — продолжал Тальбот. — Моя фамилия Тальбот. Это капитан-лейтенант Ван Гельдер. — Он оглянулся на дверь, которая снова открылась. — А это командир медицинской службы Грирсон, с которым вы встречались и чьи услуги, к счастью, вам не понадобились, и лейтенант Денхольм. — Он посмотрел на маленького коренастого мужчину, сидевшего напротив него. — Вы, как я понимаю, мистер Андропулос, владелец «Делоса».
 — Да, командир, это я.
 Андропулос был необычайно смуглым человеком с черными волосами, темными глазами и белыми зубами. Он выглядел так, словно забыл побриться; впрочем, он был из разряда тех людей, которые всегда кажутся небритыми. Вскочив на ноги, Андропулос схватил Тальбота за руку и стал энергично ее трясти. Он прямо-таки светился, излучая потоки благожелательности и признательности.
 — У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность. Вы появились очень вовремя, командир. Каждый из нас обязан вам своей жизнью.
 — Не буду долго распространяться, лишь замечу, что ваше положение было плачевным.
 — Плачевным?
 — Я имею в виду, вы попали в опасную ситуацию. Глубоко сожалею о гибели членов вашей команды и вашей яхты.
 — Яхта — ничто. Я всегда могу купить другую. У меня есть представитель в Лондоне, который сделает это. Печально, конечно, потерять такого старого друга, как «Делос», но еще печальнее, намного печальнее, потерять троих членов моей команды. Я с ними был многие годы и высоко их ценил.
 — Кто погиб, сэр?
 — Мой механик, шеф-повар и буфетчик. Они много лет проработали у меня. — Андропулос покачал головой. — Их будет сильно не хватать.
 — А почему шеф-повар и буфетчик оказались в машинном отделении? Это вам не кажется странным?
 Андропулос печально улыбнулся:
 — Для «Делоса», капитан, нет ничего странного. Мы живем не по правилам кораблей Королевского военно-морского флота. У этой парочки была привычка после обеда немного выпить с механиком — с моего разрешения, конечно, но они предпочитали делать это в уединении. А более уединенного места, чем машинное отделение, не найдешь. Увы, их осторожность стоила им жизни.
 — Н-да, ирония судьбы. Вы мне не представите своих спутников?
 — Конечно, конечно. Это мой лучший друг, Александр.
 Александром оказался высокий человек с худощавым лицом и темными холодными глазами. У него было настолько мрачное выражение лица, что его трудно было представить чьим-то другом.
 — А это мой капитан, Аристотель.
 Андропулос не стал вдаваться в подробности и объяснять, имя это или фамилия. У Аристотеля был настороженный взгляд и серьезное выражение лица, но в отличие от Александра временами он пытался изобразить на лице улыбку.
 — Это Ахмед.
 Андропулос не сказал, чем занимался этот улыбчивый молодой человек с приятной внешностью. Тальбот даже не стал задумываться, какой национальности этот юноша. Было очевидно, что не грек.
 — Но я совершенно забыл о манерах. Прискорбно, достойно сожаления. Ведь сначала следовало представить дам. Моя племянница, Ирен.
 Тальбот подумал, что Ван Гельдер был прав в отношении ее, только он не заметил, что у девушки зеленые глаза и очаровательная улыбка.
 — А это Евгения.
 Эта девушка как раз соответствовала представлениям Ван Гельдера о горячих южных красотках: смугловатая кожа, черные волосы и теплые карие глаза. Она тоже была довольно красива. «Похоже, — решил Тальбот, — Ван Гельдер вскоре окажется в затруднительном положении».
 — Поздравляю вас, мистер Андропулос, — любезным тоном произнес Тальбот, — да и нас. Таких чудесных пассажиров еще не было на борту «Ариадны». А, вот и буфетчик.
 Андропулос взял свой стакан с изрядной порцией виски и одним глотком уничтожил половину содержимого.
 — Боже, как мне это было необходимо! Благодарю вас, командир, благодарю. Конечно, я уже не молод и не так вынослив, как раньше. Впрочем, все мы рано или поздно постареем.
 Он допил оставшееся виски и вздохнул.
 — Дженкинс, — сказал Тальбот, — налейте мистеру Андропулосу еще. На этот раз побольше.
 Дженкинс бесстрастно посмотрел на капитана, на мгновение прикрыл глаза и вышел.
 — "Ариадна", — произнес Андропулос — Странное название, вам не кажется? Греческое название у британского корабля.
 — Знак внимания в адрес вашего правительства, сэр. Мы вместе с греками проводим здесь гидрографические работы.
 Тальбот не счел необходимым добавить, что никогда в жизни не занимался гидрографическими исследованиями и что корабль был специально назван «Ариадной», чтобы напомнить грекам о его многонациональной функции и склонить колеблющееся греческое правительство на сторону НАТО, иметь дело с которым, в конце концов, не так уж плохо.
 — Гидрографические, говорите? Так поэтому вы стати на мертвый якорь — зафиксировали свое положение с носа и с кормы, чтобы иметь возможность точно определять координаты?
 — Зафиксировали, да, но в данном случае совсем с другой целью. У нас сегодня был довольно тяжелый день, мистер Андропулос. Мы бросили якорь в точке, куда рухнул в море самолет. Кстати, это произошло в то же самое время, когда мы получили ваши сигналы SOS.
 — Самолет? Рухнул в море? О боже! И что за самолет?
 — Понятия не имею. Он был так объят пламенем, что мы не смогли его разглядеть.
 — Вы считаете, что это был большой самолет?
 — Могло быть и так.
 — Но что, если это был большой реактивный самолет? Там же сотни пассажиров!
 Даже если Андропулос знал, что погибший самолет не был реактивным и не нес на своем борту сотни пассажиров, на лице его ничего нельзя было прочесть.
 — Вполне возможно, — согласился Тальбот, посчитав излишним сообщать Андропулосу о том, что упал бомбардировщик, на котором пассажиры отсутствовали.
 — Вы хотите сказать, что ушли из того района, чтобы оказать нам помощь?
 — Я считаю, решение вполне разумное. Мы были почти уверены, что на борту «Делоса» есть живые люди, и абсолютно не сомневались в том, что на самолете не осталось никого в живых.
 — Там могли остаться выжившие. Я хочу сказать, вы же не проверяли.
 — Мистер Андропулос, — холодным тоном произнес Тальбот, — надеюсь, вы понимаете, что мы не идиоты и не бессердечные люди. Прежде чем отправиться к вам на помощь, мы направили в район падения самолета наш баркас. Он исследовал все вокруг. В живых не осталось никого.
 — О боже, — произнесла Ирен Чариал. — Разве это не ужасно? Все эти люди мертвы, а мы ничего не делали, только оплакивали самих себя. Я не любопытна, капитан, знаю, что это не мое дело, но почему вы бросили якорь здесь? Ведь маловероятно, что кто-то всплывет на поверхность.
 — Да, надеяться не приходится, мисс Чариал. Мы остаемся здесь как своего рода отметка на местности, пока не придет спасательное судно с водолазами.
 — Но... спасать кого-либо будет уже поздно.
 — Уже и сейчас поздно, моя юная леди. Но они пошлют на разведку водолазов, чтобы определить, что это был за самолет, пассажирский или нет, и выяснить причину катастрофы.
 Тальбот украдкой бросил взгляд на Андропулоса, и ему показалось, что при последних словах выражение лица у грека на мгновение изменилось.
 — На какой глубине лежит самолет, капитан? — спросил Аристотель, впервые вмешавшись в разговор.
 — Семнадцать-восемнадцать фатомов. Немногим более тридцати метров.
 — Тридцать метров, — повторил Андропулос — Даже если им удастся проникнуть внутрь самолета, а этого гарантировать нельзя, смогут ли они вообще что-нибудь увидеть?
 — Гарантирую вам, что внутрь самолета они попадут. Как вам известно, существуют такие веши, как кислородно-ацетиленовая горелка, мощные подводные фонари и другое. Но водолазы к этому прибегать не будут. Они воспользуются тросами, с помощью которых спасательное судно поднимет самолет на поверхность. А там уже можно будет изучать его в свое удовольствие.
 На этот раз лицо Андропулоса даже не дрогнуло. Видимо, он заметил, что за ним следят.
 Вошел Дженкинс и протянул Тальботу запечатанный конверт.
 — От радиста, сэр. Майерс сказал, что срочно.
 Тальбот кивнул, распечатал конверт, вытащил листок бумаги и прочитал написанное. Затем сунул радиограмму в карман и поднялся.
 — Прошу прощения, дамы и господа. Я должен подняться на мостик. Встретимся за обедом, в семь часов. Первый помощник, пойдете со мной.
 Как только они вышли из кают-компании, Ван Гельдер сказал:
 — Вы ужасный лжец, сэр. Ужасно убедительный, хотел я сказать.
 — Андропулос не хуже.
 — У него хоть практика есть. Впрочем, оба вы одной породы. Ах да, спасибо. — Он развернул листок бумаги, который дал ему Тальбот. — «Жизненно необходимо чтобы вы оставались на месте затонувшего самолета точка встретимся с вами рано утром точка Хокинс». Это случайно не вице-адмирал, сэр?
 — Он самый. «Жизненно необходимо». Прилетит к нам. Что вы скажете на этот счет?
 — Думаю, ему известно то, чего не знаем мы.
 — Вот именно. Кстати, вы совершенно забыли рассказать мне о своем посещении гидроакустиков.
 — Прошу прощения, сэр. Просто я о чем-то задумался.
 — Не о чем-то, а о ком-то. Как только я ее увидел, сразу все понял. Итак?
 — Вы имеете в виду звуки со стороны самолета? Тик-так, тик-так... Это может быть все, что угодно. Хольцман наполовину уверен, что мы слышим какой-нибудь часовой механизм. Возможно, он прав. Не хочу наводить панику, сэр, но должен заметить, что мне это крайне не нравится.
 — Я и сам не в восторге. Ну что ж, вперед, к радисту.
 — Кажется, вы сказали, что собираетесь на мостик?
 — Это для Андропулоса я туда собирался. Чем меньше он знает, тем лучше. Я думаю, перед нами очень хитрый и коварный человек, чутко улавливающий любые нюансы.
 — Именно поэтому вы даже не заикнулись о взрыве в машинном отделении?
 — Да. Возможно, конечно, что я несправедлив к нему.
 — Вы сами в это не верите, сэр.
 — Не верю.
 Майерс был в радиорубке один.
 — Еще одно послание в Рим, — сказал Тальбот. — Вновь шифром "Б". «Вице-адмиралу Хокинсу. Послание получил. Настоятельно рекомендую прибыть как можно быстрее. Сегодня ночью. Со стороны самолета слышится тиканье с интервалом в две с половиной секунды. Возможно, часовой механизм. Пожалуйста, немедленно позвоните».


* * *

 — Тиканье, возможно издаваемое часовым механизмом, по словам Тальбота.
 Вице-адмирал Хокинс стоял у кресла Карсона, который без конца перечитывал послание, принесенное ему Хокинсом.
 — Часовой механизм. Даже обсуждать не стоит, что это означает. — Карсон посмотрел из окна своего кабинета на крыши Рима, затем перевел взгляд на полковника, сидевшего напротив за столом, и наконец на Хокинса. Он нажал кнопку внутреннего переговорного устройства. — Дайте мне Пентагон.


* * *

 Председатель объединенного комитета начальников штабов тоже стоял перед столом, за которым сидел человек, только что получивший от него ту же шифровку. Этот человек трижды прочитал сообщение, осторожно положил его на стол, разгладил и обратил свое усталое, изможденное лицо к председателю.
 — Мы знаем, что это означает или может означать. Если что-то пойдет не так, нас ожидают серьезные международные осложнения, генерал.
 — Прекрасно это понимаю, сэр. Нас ждет не только всеобщее осуждение. Мы станем изгоями. Мир от нас отвернется.
 — И никаких намеков на причастность Советов к происходящему.
 — Абсолютно никаких. Никаких доказательств, ни прямых, ни косвенных. В международном плане их обвинить ни в чем нельзя. Моей первой реакцией было, что они здесь ни при чем. Но самое интересное, что я и теперь так думаю. Не вижу, каким образом они могут быть связаны с этим. Бремя ответственности ляжет на нас, сэр.
 — Да, на нас. И все человечество станет нас обвинять.
 Генерал ничего не ответил.
 — Есть какие-нибудь предположения у начальников штабов?
 — Ничего заслуживающего внимания. Короче говоря, абсолютно ничего. Нам придется опираться на своих людей. Даете карт-бланш, сэр?
 — Другого выбора нет. В Средиземном море у вас хорошие агенты?
 — Самые лучшие. Это не пустые заявления, сэр. Все обстоит действительно так.
 — А что за британское судно там?
 — Фрегат «Ариадна»? Весьма специфическое судно, как мне дали понять. Сможем ли мы найти с ними общий язык, понятия не имею. Слишком много неясного.
 — Можем ли мы самоустраниться от этого?
 — Решение принимать не мне, сэр.
 — Знаю, что не можем. — Человек долго молчал, а затем сказал: — Возможно, это наша единственная надежда.
 — Да, господин президент.


* * *

 Тальбот находился на мостике вместе с Ван Гельдеррм, когда раздался звонок из радиорубки.
 — Вызов из Рима, сэр. Где будете разговаривать?
 — Прямо здесь. — Он жестом приказал Ван Гельдеру взять параллельные наушники. — Тальбот на проводе.
 — Говорит Хокинс. Через несколько минут я отбываю с двумя гражданскими лицами в Афины. Оттуда вам позвонят и сообщат о точном времени нашего прибытия. Мы приземлимся на острове Тира. Для нашего приема держите наготове баркас.
 — Слушаюсь, сэр. Возьмите такси до Афинио. Там новая пристань, в трех километрах к югу от якорной стоянки в Тире.
 — По моей карте стоянка в Тире ближе.
 — На вашей карте, вероятно, не указано, что до этой стоянки можно добраться только по тропинке, протоптанной мулами, через отвесную скалу высотой в двести метров.
 — Благодарю вас, Тальбот. Вы спасли мне жизнь. Не забыли мои отвратительные черты, мои извечные недостатки. Значит, до вечера.
 — Что еще за отвратительные черты? — спросил Ван Гельдер, когда разговор закончился. — Какие такие недостатки?
 — Он терпеть не может лошадей. Думаю, что его отвращение распространяется и на мулов. Кроме того, он страдает акрофобией.
 — Судя по названию, что-то ужасное. А на самом деле, что это такое?
 — Вертиго, или боязнь высоты, которая чуть не помешала ему вступить в военно-морской флот. У него отвращение к такелажу, особенно если необходимо подниматься по нему наверх.
 — Значит, вы его хорошо знаете?
 — Довольно хорошо. Итак, сегодня вечером. Когда нужно кого-нибудь встретить, я обычно посылаю нашего молодого Генри. Но вице-адмирал Хокинс и два сопровождающих его гражданских лица — это вам не кто-нибудь. Следовательно, мы должны быть на высоте. Думаю, капитан-лейтенант, вы подойдете.
 — С удовольствием выполню поручение, сэр.
 — По дороге расскажите им все, что известно о самолете, о «Делосе» и о тех, кому удалось спастись. И о наших подозрениях. Так мы сэкономим время, и когда они сюда прибудут, то будут уже в курсе дела.
 — Все сделаю. Кстати, раз зашел разговор о спасенных: не хотите ли, чтобы я взял их с собой на берег и бросил их там?
 — Вы что, заболели, первый помощник?
 — Совершенно здоров. Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы только и думаете, как бы от них избавиться. Но бросить на бесплодной каменистой горе двух молодых девушек мы просто не имеем права.
 — Какое счастье, что жители острова вас не слышат. В одном только городе Тира тысяча четыреста человек, да и вокруг полно туристских заведений. Между прочим, если не упоминать о тех трех гостях, которых мы ожидаем, нам надо еще подумать, куда бы пристроить на ночь несчастных с «Делоса». Вице-адмирала можно поселить в адмиральской каюте. Там пока никто не жил, и она наконец-то получит своего хозяина. Кроме того, у нас есть еще три свободные каюты. Вы можете располагать и моей, а я проведу ночь здесь или в штурманской. Остальных вы найдете где разместить.
 — Сделаю за пять минут, — самоуверенно заявил Ван Гельдер.
 Вернулся он на мостик через сорок пять минут.
 — Понадобилось немного больше времени, чем я думал. Возникли некоторые деликатные проблемы.
 — Кто разместился в моей каюте?
 — Ирен. Евгения — в моей.
 — И на это понадобилось три четверти часа?
 — Не так-то просто все было сделать. Пришлось проявить деликатность и немного любезности.


* * *

 — Поверьте моему слову, командир, мы такого обхождения еще не видели, — сказал Андропулос, попивая кларет. — Или же вы специально стараетесь для нас?
 — Мы всех гостей так принимаем, уверяю вас.
 Андропулос, который, по словам Грирсона, был склонен к употреблению спиртного, вроде бы расслабился и говорил не умолкая. Однако Тальбот готов был поклясться, что грек абсолютно трезв. Он болтал на самые разнообразные темы, но даже не заикнулся о том, что просит доставить их на берег. Было ясно, что у него и у Тальбота имеется по крайней мере одно общее: оба хотят, чтобы Андропулос остался на борту «Ариадны».
 В каюту вошел Дженкинс и что-то прошептал Ван Гельдеру на ухо. Тот посмотрел на Тальбота.
 — Звонок из радиорубки. Мне ответить?
 Тальбот кивнул. Ван Гельдер ушел и вернулся буквально через полминуты.
 — Разговор отложен, сэр. Не смогли связаться с нами. Они будут здесь менее чем через полчаса. Я, пожалуй, пойду.
 — Я ожидал, что посетители будут сегодня вечером, но позднее, — сказал Тальбот. — Попрошу вас, после того как они придут, некоторое время не входить в кают-компанию. Недолго. Самое большее двадцать минут.
 — Посетители? — спросил Андропулос — В такое время? Кто же это может быть?
 — Прошу прощения, мистер Андропулос, но это военный корабль. Есть некоторые вопросы, которые я не имею права обсуждать с гражданскими лицами.




 Глава 3


 Вице-адмирал Хокинс первым поднялся по трапу. Он горячо пожал руку Тальботу. Отдавать честь вице-адмирал посчитал излишним.
 — Рад снова видеть вас, Джон, несмотря на сложившиеся обстоятельства. Как поживаете, мой мальчик?
 — Прекрасно, сэр. Даже, как вы говорите, несмотря на сложившиеся обстоятельства.
 — А как дети? Маленькая Фиона и Джимми?
 — Все нормально. Благодарю вас, сэр. Вы быстро преодолели такое большое расстояние.
 — Нужда даже черта заставит, а он, можно сказать, следует за мной по пятам. — Вице-адмирал повернулся к двум мужчинам, поднявшимся вслед за ним по трапу. — Профессор Бенсон. Доктор Уикрэм. Господа, разрешите вам представить капитана третьего ранга Тальбота, командира «Ариадны».
 — Будьте любезны, господа, проследовать за мной. По дороге я распоряжусь, чтобы ваши вещи отнесли в ваши каюты.
 Тальбот прошел с гостями в кают-компанию и предложил им сесть.
 — Наверное, вы хотите, чтобы я действовал согласно заведенному порядку?
 — Конечно.
 Тальбот нажал на кнопку вызова, и в каюту вошел Дженкинс.
 — Два больших джина с тоником для этих господ, — сказал Хокинс — Как можно больше льда — это американцы. А для меня стакан шотландского виски с водой. Каюты, говорите? Какие каюты?
 — Хотя вы не были на борту корабля с тех пор, как передали бразды правления мне, все-таки не должны были забыть адмиральскую каюту. В ней так никто и не жил.
 — Прекрасно. Почту за честь. А где расположатся мои друзья?
 — Каждому выделена отдельная каюта. Кстати, ими тоже не пользовались. Думаю, что им понравится. Я хотел бы представить вам некоторых из моих офицеров, сэр.
 — Конечно, конечно. Кого конкретно вы имеете в виду?
 — Офицера медицинской службы Грирсона.
 — Знаю такого, — сказал Хокинс — Умный парень.
 — Лейтенанта Денхольма. Нашего вундеркинда в области электроники. Мне кажется, вы встречались с ним, сэр.
 — Да, встречался. — Хокинс, широко улыбаясь, посмотрел на своих сопровождающих. — Будьте предельно осторожны в его отношении. Лейтенант Денхольм — наследник графства, самый настоящий. Чертовски томный и аристократичный. Но его не проведешь. Ум острый, как бритва. Как я уже говорил генералу Карсону, Денхольм настолько хорошо разбирается в электронике, что все ваши технические шишки из Силиконовой долины в подметки ему не годятся.
 — Потом хочу познакомить вас с лейтенантом Маккафферти, нашим старшим механиком, и, конечно, с капитан-лейтенантом Ван Гельдером, которого вы уже видели.
 — Да, впервые. Производит благоприятное впечатление. Очень благоприятное. Показался мне весьма способным парнем.
 — Он такой на самом деле, даже более того. Если я, допустим, завтра свалюсь, вам незачем беспокоиться. Он в любую минуту может взять управление «Ариадной» в свои руки, и вы не заметите разницы.
 — Такая похвала из ваших уст равносильна дюжине любых рекомендаций. Я запомню.


* * *

 Когда все формальности были закончены, Хокинс посмотрел на Тальбота, его четырех офицеров и сказал:
 — Конечно, господа, вам не терпится задать вопрос, почему я привез с собой двух гражданских лиц. Сначала я представлю их вам, затем доложу о цели нашего визита, и тогда вы поймете, почему они оказались здесь. Кстати, я должен сказать, мне сильно повезло, что эти люди со мной. Они редко покидают свой родной штат Калифорнию, но так уж случилось, что оба присутствовали на международной конференции в Риме. Это профессор Алек Бенсон.
 Бенсон оказался крупным, спокойным на вид, розовощеким седовласым человеком примерно шестидесяти лет. Он был одет в спортивную куртку, фланелевые брюки и в рубашку поло — все в серых тонах. Одежда хорошо сидела на нем, но была сильно поношена, как будто досталась ему в наследство от дедушки.
 — Профессор руководит сейсмологическим отделением Калифорнийского технологического института в Пасадене, специализируется в геологии и вулканологии. Все, что заставляет земные пласты сотрясаться и передвигаться, представляет для него научный интерес, — продолжал Хокинс — Поскольку в этой области его считают ведущим в мире экспертом, то, пока я грубо не вмешался, он председательствовал на международной конференции по сейсмологии, которая проходит в настоящее время в Риме. Вам, конечно, известно, что такое сейсмология.
 — Только в самых общих чертах, — сказал Тальбот. — Это что-то вроде науки, точнее, область знаний, занимающаяся изучением причин и последствий землетрясений.
 — Что-то вроде науки? — удивленно переспросил Хокинс — Вы меня разочаровываете. Это самая настоящая наука.
 — Думаю, обижаться не стоит, — вмешался в разговор Бенсон. — Командир совершенно прав. Мы не доросли до уровня науки, поскольку все еще топчемся на периферии предмета, имеем лишь общие представления о нем.
 — Ну ладно. Доктор Уикрэм — физик, который так же хорошо известен в своей области, как профессор Бенсон в своей. Специалист по ядерной физике.
 Тальбот посмотрел на доктора Уикрэма, который в отличие от Бенсона был темноволосым, худым, в безукоризненном синем костюме, белой рубашке с накрахмаленным воротничком и черном галстуке. Весь его похоронный вид вполне соответствовал мрачному выражению лица. Тальбот спросил:
 — Доктор Уикрэм, ваши интересы в области ядерной физики распространяются на ядерное оружие?
 — Безусловно, распространяются.
 — Вас и профессора следует поздравить и, наверное, вручить медаль для гражданских лиц. Вице-адмирал Хокинс, конечно, вынужден выполнять свою обязанность, а вот вам, господа, как мне кажется, следовало бы остаться в Риме. Там ведь безопаснее, разве я не прав?
 Хокинс прочистил горло.
 — Вы не задумывались о том, что можете вызвать гнев своего начальства?
 — Нет, не задумывался, сэр.
 — Ну ладно, давайте ближе к делу. Оба сообщения получены. Первое вызвало некоторое недоумение, а второе произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
 — Вы имеете в виду сообщение о... тиканье, сэр?
 — Вот именно, о тиканье. Оба сообщения были отправлены в Пентагон, а второе, кроме того, в Белый дом. Думаю, что слово «остолбенение» вполне характеризует их реакцию. Это, конечно, только предположение, но я сужу по скорости их ответа на второе сообщение. Обычно можно ждать месяцами, чтобы получить из Пентагона самую незначительную информацию, но на сей раз они ответили буквально через несколько минут. Когда я прочитал их ответ, то сразу все понял.
 Хокинс замолчал, видимо желая произвести более драматический эффект.
 — Я тоже понял.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Если бы я был на месте Пентагона или Белого дома, то тоже почувствовал бы себя не в своей тарелке, когда американский бомбардировщик или грузовой самолет с бомбами на борту неожиданно падает в море. Особенно если эти бомбы или ракеты, которые нес самолет, ядерные. Или, еще хуже, водородные.
 — Черт побери, Тальбот, вы лишаете стареющего вице-адмирала последних радостей в жизни. Я разгневаюсь.
 — Но это совсем нетрудно понять, сэр. Мы догадались, что упал бомбардировщик. Гражданские самолеты, за исключением «конкордов», на такой высоте не летают. Глупо было бы не сообразить, в чем дело. Бомбардировщики обычно имеют на борту бомбы. По реакции американцев сразу же стало ясно, что это их самолет. И вам не пришлось бы в такой дикой спешке прибывать сюда, тем более в сопровождении эксперта по ядерному оружию, если бы бомбы не представляли особой опасности. Лично я не могу представить себе чего-либо хуже водородных бомб.
 — Да и никто не может этого представить. Мне следовало бы догадаться, что вы все поймете. Даже Пентагону неизвестно, какого типа был самолет. Они предполагают, что, скорее всего, это последняя модель самолета С-141 «старлифтер», способного перевозить грузы, который заправился на Азорских островах и направлялся в Грецию. Из вашего первого послания мы поняли, что вы видели, как самолет упал в море, но не смогли его идентифицировать. Почему?
 — Первый помощник, объясните вице-адмиралу, почему мы этого не сделали.
 Ван Гельдер вытащил пачку фотографий и протянул Хокинсу, который быстро просмотрел их, перебрал еще раз, но медленнее, наконец вздохнул и поднял голову.
 — Завораживающее зрелище. Думаю, оно меня заинтересовало бы, если бы я любил фотографировать пожары с огромными языками пламени и дымом. Но меня это не интересует. Единственное, что я смог разглядеть, — левый внешний двигатель, правда, толку от этого никакого. В любом случае нет ответа на то, что явилось источником или причиной пожара.
 — Думаю, сэр, Ван Гельдер не согласится с вами, — сказал Тальбот. — Он считает, что пожар возник в носовой части и причиной его явился внутренний взрыв. Я согласен с ним. Самолет явно не был сбит с моря противовоздушными средствами. По крайней мере, теми, что нам известны. Единственным исключением могут служить ракеты с тепловой системой наведения. Здесь мы, однако, имеем два «но». Прежде всего, такая ракета ударила бы в двигатели, а не в фюзеляж, и, кроме того, что весьма важно, в этом районе нет никаких судов. Наш радар сразу обнаружил бы их. А отсюда следует и то, что удар не мог быть нанесен с воздуха. Надеюсь, адмирал, нет необходимости напоминать о том, что радарная установка на борту «Ариадны» — самая совершенная в мире.
 — Возможно, это уже и не так, сэр, — почтительным, но уверенным тоном заметил Денхольм. — И если я прав, тогда мы не можем с такой легкостью отбросить ракеты. Только не считайте мое предположение нереальным, фантастическим. Мне только сейчас пришла в голову одна мысль.
 — Поделитесь с нами, лейтенант, — сказал Хокинс.
 — Я не уверен, сэр, что нам это что-то даст, но все же... Мне известно о бытующем мнении, что Советы в области развития технологий всегда следуют по пути Запада. Насколько такое представление обоснованно, не знаю. Признаю, что Советы потратили определенное время на выуживание военных секретов Запада. Я говорю «определенное», потому что и среди американцев, и среди англичан немало ученых, которые готовы продать Советам все, что угодно, главное, чтобы хорошо платили. Уверен, что это относится и к компьютерам, где Советы больше всего отстают. Но я не думаю, что это относится и к радарам. Ведущие специалисты Запада в этой области находятся в Плесси, в Англии. Им удалось совершить революционный переворот в этой сфере и разработать совершенно новую радарную систему, типа 966, предназначенную для установки на самолетах-невидимках, эсминцах типа 42 класса «Шеффилд» и фрегатах типа 23 класса «Норфолк». Этот новый радар создан не только для обнаружения и слежения за ракетами «земля-воздух» и «вода-воздух», но и для...
 Хокинс закашлялся.
 — Извините, что прерываю вас, Денхольм. Вам, возможно, и известно многое, но наверняка данная информация проходит под грифом секретности.
 — Если бы это было так, я бы не стал говорить о радарах даже здесь. Все можно найти в средствах массовой информации. Так вот, продолжаю свою мысль. Радар предназначен также для управления летательными снарядами в полете и для точнейшего наведения их на цель. Насколько я понимаю, на них совершенно не действуют радиотехнические и тому подобные помехи. Если в Плесси удалось создать такую установку, то аналогичную могли сделать и Советы, которые, в отличие от западников, такие вещи не афишируют. Мне почему-то кажется, что они владеют ноу-хау.
 — И поэтому, — сказал Хокинс, — вы считаете, что причиной пожара явилась ракета?
 — Совсем нет, сэр. Я только выдвинул предположение. Возможно, что командир и капитан-лейтенант Ван Гельдер абсолютно правы. Вся беда в том, что я понятия не имею о взрывчатых веществах. Вероятно, существуют ракеты с небольшим зарядом, вызывающим незначительные повреждения. Мне кажется, что, если бы самолет был сбит обычной ракетой, он распался бы на тысячи кусочков, а не рухнул целиком в море. Но должен опять повторить, точно мне ничего не известно. Мне хотелось бы знать, каковы были меры безопасности на базе в США, откуда вылетел этот самолет?
 — Безопасности? В таком случае, как этот? Когда речь идет о сверхсекретном самолете? Конечно, максимальные меры безопасности!
 — Неужели вы, вице-адмирал, верите, что существует такая вещь, как максимальные меры безопасности?
 Хокинс лишь молча отхлебнул из своего стакана.
 — За последний год произошли четыре авиакатастрофы, причем все четыре самолета вылетели из аэропортов, где обеспечивались максимальные меры безопасности. И во всех четырех случаях террористы проникли в аэропорты с помощью детских уловок.
 — Но это были гражданские аэропорты, а мы с вами говорим о сверхсекретной американской базе военно-воздушных сил, весь персонал которой состоит исключительно из военных людей, специально отобранных и проверенных на детекторе лжи.
 — При всем моем уважении к вам, вице-адмирал, и к вашим американским друзьям, должен сказать, что детекторы лжи, точнее, полиграфы — ерунда. Любой более или менее образованный человек может научиться его обманывать. В конце концов, показания полиграфа основываются на примитивных измерениях частоты пульса, уровня кровяного давления и потовыделения. При соответствующей подготовке вы сумеете дать такой ответ, какой вам нужен, и тот, кто проводит тест, ничего не заметит.
 — Это имеет какое-нибудь отношение к вашим занятиям электроникой, а?
 — Абсолютно никакого, сэр. Полиграфы относятся к отжившей уже эре. Вы только что воспользовались словом «сверхсекретный», сэр. «Ариадна», если так можно выразиться, набита всякими сверхсекретными штучками. И сразу же возникает вопрос, а кто из членов команды проходил испытания на детекторе лжи? Никто!
 Хокинс в течение нескольких мгновений молча сидел, уставившись на стакан в своей руке, а затем поднял голову и посмотрел на Тальбота.
 — Если возникнет такая необходимость, капитан, сколько времени вам понадобится, чтобы связаться с Пентагоном?
 — Практически нисколько. От силы полминуты. Связаться немедленно?
 — Нет, подождите. Я должен еще подумать. Вся беда в том, что даже у Пентагона возникают трудности, когда необходимо получить информацию с военно-воздушной базы, которая, если не ошибаюсь, находится где-то в Джорджии. Конечно, это вина самого Пентагона, хотя сам он никогда не признается. Там приучили старших офицеров всех четырех родов войск соблюдать полную секретность, и никто не отважится дать ни малейшей информации без разрешения командира военно-воздушной базы, корабля или еще чего-то там. В данном случае командир базы, к полному неудовольствию Пентагона, оказался не лишен человеческих слабостей и выписал сам себе увольнительную на двадцать четыре часа. Никто понятия не имеет, где он находится.
 — Вам не кажется, сэр, — заметил Ван Гельдер, — что это создаст определенные неудобства, если вдруг через полчаса начнется война?
 — Ничего страшного не случится. База постоянно находится в полной боевой готовности. Но существуют железные правила, запрещающие разглашать секретную информацию.
 — Вы бы, наверное, не сидели здесь, — сказал Тальбот, — если бы они не поделились кое-какой информацией.
 — Конечно. Эта информация весьма туманна и неопределенна, но весьма тревожна. Согласно одному сообщению, на борту самолета было четырнадцать ядерных зарядов, согласно другому — пятнадцать. Были ли в нем ракеты или бомбы, неизвестно. Единственное, мне дали понять, что это были водородные устройства, каждое — настоящее чудовище в двенадцать — пятнадцать мегатонн. Кроме того, на борту самолета были еще две атомные бомбы.
 — Думаю, мне придется нарушить свои правила и тоже выпить виски, — сказал Тальбот.
 Полминуты прошло в молчании, а потом он добавил:
 — Мне и во сне не могло такое присниться.
 — Во сне? — воскликнул Грирсон. — Да это самый настоящий кошмар!
 — Сон или кошмар — это сейчас не важно, — заметил лейтенант Денхольм. — Важно, что мы вот-вот можем взлететь в стратосферу в распыленном состоянии.
 — Итак, доктор Уикрэм, это водородная бомба, — произнес Тальбот. — Будем считать так. Существует ли вероятность того, что она может внезапно сдетонировать?
 — Сама по себе? Нет, невозможно. Президент Соединенных Штатов должен нажать одну кнопку, другой человек в определенном месте — другую. Радиочастоты настолько разные, что вероятность того, что кому-то удастся угадать правильную комбинацию, одна на миллион.
 — А есть ли вероятность, пусть одна на миллион, что Советам такая комбинация известна?
 — Нет.
 — Вы утверждаете, что сама по себе бомба взорваться не может. Нет ли каких-нибудь внешних средств, источников, которые могли бы вызвать ее взрыв?
 — Не знаю.
 — Как вас понимать? Вы не хотите сказать или вы не уверены? Думаю, доктор Уикрэм, что при сложившейся ситуации не время проявлять щепетильность.
 — Я не уверен. Если поблизости произойдет достаточно мощный взрыв, он, возможно, вызовет детонацию бомбы. Но утверждать точно мы не в состоянии. Мы просто не знаем.
 — То есть как, такая возможность даже не рассматривалась? И соответствующих экспериментов не проводилось?
 — Надеюсь, что нет, — встрял в разговор лейтенант Денхольм. — Если бы такой эксперимент закончился удачей, мне бы не хотелось оказаться в радиусе по меньшей мере тридцати-сорока миль от места его проведения.
 — Это во-первых. — Впервые за все время разговора доктор Уикрэм попытался улыбнуться, но улыбка получилась немного кислой. — Во-вторых, если говорить откровенно, нам даже в голову не приходила мысль, что может возникнуть подобная ситуация. Мы, безусловно, смогли бы провести такой эксперимент, и без тех ужасных последствий, о которых говорил лейтенант. Можно было взорвать очень маленькую атомную бомбу вблизи другой. Даже обыкновенного взрывчатого вещества рядом с небольшой атомной бомбой было бы вполне достаточно. Если бы эта маленькая атомная бомба взорвалась, то же самое могла бы сделать и водородная бомба. Всем известно, что цепная реакция в атомной бомбе включает реакцию синтеза в водородной бомбе.
 — Встраиваются ли какие-нибудь часовые механизмы, особенно замедленного действия, в водородные бомбы? — спросил Тальбот.
 — Нет.
 Категоричный тон доктора Уикрэма не оставлял сомнений.
 — По словам вице-адмирала Хокинса, на борту затонувшего самолета могут оказаться два обыкновенных атомных заряда. Могут ли они быть снабжены часовым механизмом?
 — Вновь повторяю, я не знаю. Это не моя область исследований. Но я не вижу причин, почему бы и нет.
 — С какой целью?
 — Понятия не имею. Просто выдвигаю предположение. Моя догадка может быть не хуже вашей, капитан. Единственное, что мне приходит на ум, это использование их в качестве мин. Обыкновенных морских мин, которые аккуратно сбрасываются с любого пролетающего транспортного самолета.
 — Нужно мыслить шире, — сказал Ван Гельдер. — Водородную мину можно аккуратно сбросить с любого проходящего боевого корабля.
 — С какого боевого корабля? Одного из наших? В военное время, так же как и в мирное, моря открыты для всех.
 — Но Черное море и в мирное время открыто не везде. Впрочем, все это немного притянуто за уши. Как приводятся в действие мины?
 — Мое невежество вызовет у вас большое разочарование, но я совершенно не разбираюсь в минах.
 — Когда-то мины были либо магнитными, либо акустическими. Из-за размагничивания магнитные мины стали вчерашним днем. Следовательно, здесь у нас акустическая мина. Включается шумом двигателей проходящего корабля. Интересно, правда? Мы ведь несколько раз прошли над тем местом, до того как услышали тиканье, и ничего не включили.  Пока  не включили. Поэтому, как мне кажется, тиканье вовсе не означает, что мина установлена на определенное время. Возможно, она активизируется, то есть взорвется под проходящим судном, в тот момент, когда тиканье прекратится. К сожалению, мы не имеем понятия, что инициировало это тиканье в первый раз. Я не понимаю, каким способом можно сделать это преднамеренно. Приходится предположить, что его спровоцировал взрыв в самолете или же удар самолета о воду при падении.
 — Умеете вы успокоить, Ван Гельдер, — пробормотал Хокинс.
 — Должен сказать, сэр, что другие варианты менее предпочтительны. По моим выводам, хотя, возможно, они и бесполезны, тиканье — это передышка, своего рода отсрочка, и никакого взрыва не произойдет, пока продолжается тиканье. А вот когда оно закончится, бомба активизируется и способна взорваться под проходящим судном. Мне кажется, не такая уж дикая мысль, сэр. Я исхожу из предположения, что бомбу могли сбросить не только с самолета, но и с любого надводного средства. В таком случае кораблю надо как можно дальше удалиться от места взрыва. Для этого и используется часовой механизм, который начинает работать, как только бомбу сбрасывают за борт. Я абсолютно уверен, сэр, что Пентагон мог бы пролить хоть какой-то свет на происходящее.
 — Уверен, что мог бы, — согласился Хокинс. — И ваши выводы вовсе не бесполезны. Лично мне они кажутся весьма разумными. Ну, капитан, что вы предполагаете делать в таком случае?
 — Мне казалось, сэр, что цель вашего визита сюда заключается в том, чтобы сказать мне, что надо делать.
 — Отнюдь. Я приехал сюда, чтобы войти в курс дела и получить некоторую информацию в обмен на ту, что я предоставил вам.
 — Означает ли это, адмирал, — как бы это выразиться осторожнее? — что я могу самостоятельно принимать решения?
 — Вы не просто можете принимать их, вы обязаны сделать это. Я готов подписаться под каждым из них.
 — Благодарю вас. Тогда мое первое решение, точнее, предложение: вы вместе с вашими друзьями немедленно возвращаетесь в Рим. Здесь вы никому не поможете, а научному миру и военно-морскому ведомству придется пережить огромную потерю, если вдруг три такие величины принесут себя в жертву. Кроме того, разрешив мне самостоятельно принимать решения, вы тем самым подтвердили, что нет ничего такого, что я не мог бы сделать вместе со своей командой. Капитан-лейтенант Ван Гельдер в вашем полном распоряжении.
 — Капитан-лейтенанту придется подождать. По крайней мере, меня. Ваша логика безупречна, но я в данный момент не могу руководствоваться логикой. Что же касается моих друзей, то здесь я с вами полностью согласен. Они могут завтра возвратиться на конференцию в Рим, и никто не заметит их отсутствия. Мы не имеем права рисковать жизнью гражданских лиц, тем более столь именитых.
 — Вы только что высказали свою точку зрения, — заметил Бенсон, попыхивая старой трубкой. — Именитые мы или нет, но мы — гражданские лица и приказам военных не подчиняемся. Лично я предпочитаю Эгейское море Риму.
 — Согласен, — произнес Уикрэм.
 — Похоже, адмирал, вы можете повлиять на своих друзей не больше, чем я на всех вас — Тальбот вынул из внутреннего кармана два листка бумаги. — Я хотел бы, сэр, чтобы вы это подписали.
 Хокинс взял протянутые листки, задумчиво посмотрел на Тальбота, быстро пробежал взглядом обе страницы, а затем зачитал вслух одну из них:
 — "Для поднятия на поверхность затонувших самолета и яхты прошу немедленно отправить ближайшее спасательное судно в точку с координатами 36 градусов 21 минута северной широты, 25 градусов 22 минуты восточной долготы к югу от мыса Акротири, остров Тира. Прошу также направить самолетом на остров Тира двух водолазов с необходимым снаряжением для четверых, повторяю, для четверых. Приоритет 1АА. Вице-адмирал Хокинс".
 Хокинс посмотрел на Бенсона и Уикрэма.
 — Указание предназначено для корабля ее величества «Аполлон». Контр-адмирал Блайт — командующий тактическими военно-морскими соединениями НАТО в Восточном Средиземноморье. Приоритет 1АА означает «Бросить все дела, это важнее всех». Вице-адмирал Хокинс — это, кажется, я. Но почему, капитан, вы просите снаряжение для четырех водолазов?
 — Мы с Ван Гельдером опытные водолазы, сэр. Когда-то вместе служили в подводном флоте.
 — Понятно. Второе послание предназначено для министра обороны Греции: «Срочно свяжитесь с диспетчерской службой аэропорта Афины. Выясните, есть ли какая-нибудь информация о самолете, скорее всего американском, потерпевшем крушение сегодня в 14.15 к югу от острова Тира. Запрашивал ли он разрешения приземлиться в Афинах или в другом греческом городе. Обратитесь за помощью к полиции и к разведке. Выясните, есть ли какие-нибудь сведения о некоем Спиросе Андропулосе, владельце яхты „Делос“». Приятно сознавать, что послание тоже подписано мною. Ну что ж, капитан, минуты две назад я чуть было не совершил несправедливость по отношению к вам. Я, было, подумал, что вы не готовы взяться за эту проблему, а оказывается, вы все обдумали еще до моего прибытия. У меня только два вопроса.
 — Относительно самолета и Андропулоса?
 Хокинс кивнул.
 — На высоте тринадцать тысяч метров пилот мог не беспокоиться о том, обнаружит его кто-нибудь или нет. Ему было прекрасно известно, что он один в небе. Но как только он начал снижаться, ситуация коренным образом изменилась. Ему, конечно, не хотелось с кем-нибудь столкнуться, особенно учитывая груз на его борту. Безусловно, он должен был попросить разрешения приземлиться.
 — Но почему Греция?
 — Если судить по его курсу, он летел в сторону Анкары или в какое-нибудь другое место поблизости. Турция, по крайней мере номинально, является членом НАТО. Уверен, что у американцев нет военно-воздушных баз в районе Анкары, даже не знаю, есть ли у них вообще базы в Турции. Мне только известно, что там нет ракетных баз. В Греции же у американцев есть и то и другое. Итак, остается Греция. Что же касается Андропулоса, то я с моими офицерами пришел к выводу: это весьма хитрый тип и подозрительная личность. Конечно, в суде такое не воспримут. Мы подозреваем, что ему что-то известно о самолете, упавшем в воду. Что-то такое, чего мы не знаем. Он заявляет, что «Делос» пошел на дно в результате взрыва. Но здесь сразу же возникает извечный вопрос: он сам затонул или ему помогли? Короче говоря, был ли этот взрыв случайным или нет? Если мы сможем поднять «Делос» на поверхность, то сразу все выясним.
 — Да, вполне возможно. Но сначала дела. — Хокинс еще раз взглянул на тексты. — Похоже, они вполне отвечают стоящей перед нами задаче. Я охотно подпишу их. — Хокинс вытащил ручку, подписал и протянул бумаги Тальботу. — Поскольку вы все это разработали раньше, подозреваю, еще до моего отлета из Рима, почему же вы сами не послали эти донесения?
 — Командиры моего ранга не имеют права отдавать приказания контр-адмиралу Блайту. У меня нет таких полномочий, как у вас. Вот почему я просил вас прибыть как можно быстрее. Благодарю вас за то, что подписали, сэр. Это полдела. Теперь наступает самое трудное.
 — Трудное? — уныло произнес Хокинс — Что еще за трудности?
 — Имеем ли мы моральное право просить команду спасательного судна, не говоря уж о водолазах, присоединиться к нам и совершить, говоря словами лейтенанта Денхольма, полет в стратосферу в распыленном состоянии.
 — Это, конечно, вопрос. И что вы предлагаете?
 — Вновь должен заметить, что решение не для низших чинов, а только для адмиралов.
 — Если что-то произойдет, все будет не на вашей совести. Мир обвинит только меня.
 — Если что-то пойдет не так, сэр, думаю, что у нас вообще не будет возможности что-либо сказать — мы испаримся.
 — Вы правы. Я неверно выразился. Никому не хочется нести ответственность за подобные решения. Посылайте шифровки.
 — Прекрасно, сэр. Лейтенант Денхольм, попросите Майерса прийти сюда.
 Хокинс сказал:
 — Как я понимаю, — только не считайте, что я делаю сравнения, — президент Соединенных Штатов оказался перед тем же выбором, что и я. Он спросил председателя объединенного комитета начальников штабов, стоит ли выводить из дела «Ариадну», хотя прекрасно было известно, что она стоит прямо над упавшим в воду самолетом. Председатель ответил, и вполне справедливо, что не он должен принимать подобное решение: старинная и почитаемая американская традиция перекладывать ответственность на чужие плечи. Президент решил, что «Ариадна» должна оставаться на месте.
 — Весьма любезно со стороны президента, тем более что он не вылетит со своего места в Овальном кабинете, когда все это дело всплывет. Впрочем, я ничего не говорил. А вообще я бы не хотел принимать подобное решение. Наверное, он объяснил, почему так сделал?
 — Конечно. Ради всеобщего блага.
 Вошел Майерс. Тальбот протянул ему оба донесения.
 — Немедленно передайте. В обоих случаях воспользуйтесь шифром "Б". Оба донесения сопроводите словами: «Срочно. Повторяю: срочно! Подтвердите получение».
 Майерс вышел из каюты.
 — Насколько я понимаю, адмирал, — спросил Тальбот, — как командующий военно-морскими силами в Восточном Средиземноморье вы имеете право отменить указания президента?
 — Да.
 — Такое уже бывало?
 — Нет. Вас, наверное, интересует почему. По той же самой причине — ради всеобщего блага. А почему вы спрашиваете, капитан? Вы бы не ушли отсюда, даже если бы я получил прямой приказ.
 — Меня несколько смущает объяснение: «Ради всеобщего блага». Вызов спасательного судна — кстати, моя идея — только увеличит угрозу во много раз.
 — Вы не вполне понимаете, скольких людей касается все происходящее. Думаю, профессор Бенсон может просветить вас, да и всех нас, поскольку лично я слаб в этой области. Вот почему профессор Бенсон находится здесь.
 — Профессор не в ударе, — сказал Бенсон. — Он голоден.
 — Это наша небрежность, — извинился Тальбот. — Конечно, вы же еще не ели. Обед минут через двадцать вас устроит?
 — Меня вполне устроит сэндвич.
 Тальбот посмотрел на Хокинса и Уикрэма, которые закивали головами. Он нажал на кнопку вызова.
 — Я и сам имею довольно смутное представление о масштабах угрозы, — продолжил Бенсон. — Некоторые факты не вызывают сомнений. Например, то, что под нами лежат водородные бомбы. Если же верить тому, что утверждает Пентагон, то на дне находится в общей сложности от ста сорока четырех до двухсот двадцати пяти мегатонн в тротиловом эквиваленте. Причем в данном случае не имеет значения, какая из этих цифр, меньшая или большая, соответствует истине. Взрыв всего лишь пятисот граммов сильного взрывчатого вещества в этой кают-компании убьет всех нас. То, о чем мы говорим, по своей взрывной силе соответствует примерно... дайте подумать... ага, двум миллионам тонн. Человеческий разум такие цифры не воспринимает, поэтому разница становится несущественной. Единственное, что мы можем с точностью утверждать, — это будет сильнейший взрыв в истории человечества. Последствия такого взрыва неизвестны, но они будут ужасающи, каким бы оптимистом вы ни были. Взрыв может повредить земную кору, что неизбежно приведет к катаклизмам. Может разрушить озоновый слой, что увеличит ультрафиолетовое излучение Солнца, и тогда человечество либо обгорит, либо сгорит заживо, в зависимости от размеров дыры в атмосфере. Он может вызвать наступление ядерной зимы, о которой так много говорили как ученые, так и обыватели. И наконец, он может спровоцировать эффект цунами. Тогда огромные волны, обычно вызываемые подземными землетрясениями, обрушатся на прибрежные страны, чтобы унести жизни десятков тысяч людей.
 Бенсон с благодарностью взял стакан, протянутый ему Дженкинсом. Воспользовавшись паузой, Тальбот сказал:
 — Если вы стараетесь как-то обнадежить нас, профессор, то у вас плохо получается.
 — Ну вот, теперь лучше, намного лучше, — со вздохом произнес Бенсон, ставя стакан на стол. — Иногда выпить просто необходимо! Бывают дни, когда я сам на себя навожу ужас. Обнадежить? Спрогнозирована только половина возможных последствий. Санторин — другая половина. Причем самая главная. Какие бы таланты ни проявлял человек при создании самых бессмысленных средств разрушения, природа каждый раз загоняла его в угол.
 — Санторин? — спросил Уикрэм. — Кто или что это такое?
 — Невежество, Джордж, полное невежество. Вам с вашими коллегами-физиками стоило хотя бы изредка покидать свои башни из слоновой кости, чтобы узнать о происходящем на белом свете. Санторин находится всего лишь в трех километрах от того места, где вы сидите. Этот остров называли так в течение многих столетий. Теперь его чаще называют Тира, тем самым именем, которое он носил пять тысяч лет назад, в самый расцвет своей цивилизации. Остров имеет очень бурную сейсмическую и вулканическую историю. Не беспокойтесь, Джордж, я отнюдь не собираюсь садиться на своего конька, но кое-какие объяснения, думаю, дать нужно. Почему-то все считают, что землетрясения и взрывы вулканов — две стороны одной и той же медали. Совсем не обязательно. Так, например, всеми уважаемый Оксфордский словарь утверждает, что землетрясения — это, как правило, содрогания земной поверхности, вызванные вулканическими силами. Составители словаря допустили ошибку. Здесь следовало бы вставить слово «иногда». Землетрясения, особенно сильные, вызываются столкновением двух тектонических плит, когда одна как бы находит на другую. В истории человечества зафиксированы только два гигантских землетрясения подобного типа — в Эквадоре в 1906 году и в Японии в 1933 году. Точно такими же, правда менее мощными, но тем не менее достаточно сильными, были землетрясения в Калифорнии, в Сан-Франциско, и в долине Оуэнса. Они были вызваны движениями земной коры, а не вулканами. Действительно, практически все действующие вулканы мира — их насчитывается пятьсот или шестьсот, точную цифру не знаю — расположены по линиям соприкосновения тектонических плит. Но верно и то, что они практически не имеют никакого отношения к землетрясениям. За последние годы произошли три крупных извержения вулканов по границам этих плит: в районе горы Сент-Хелен в штате Вашингтон, Эль-Чичон в Мексике и вулкана, расположенного к северо-западу от Боготы в Колумбии. Последнее, произошедшее в прошлом году, оказалось самым сильным. Вулкан Руис высотой в пять тысяч четыреста метров, который дремал последние четыреста лет, вдруг проснулся и растопил весь снег и лед на своих вершинах. Образовался мощный грязевой поток, на пути которого встал город Армеро. В результате погибло двадцать пять тысяч человек. Но главное не это, а то, что извержения вулкана не сопровождались никаким землетрясением. То же можно сказать о вулканах, расположенных в районах, где тектонические плиты не соприкасаются. Не имели никакого отношения к землетрясениям ни Везувий, хотя он погубил и засыпал пеплом Помпеи и Геркуланум, ни Стромболи, ни Этна, ни двойные вулканы на Гавайях. Ни один из них не вызывал землетрясения. Главной причиной сейсмической активности являются так называемые термальные дыры, где раскаленные газы и лава, выходя через трещины в земной коре, вызывают землетрясения, извержения вулканов или то и другое вместе. Об этих термальных дырах много говорят, но почти ничего не знают. Неизвестно даже, имеют ли они постоянное местонахождение или же они распространяются по краям тектонических плит и способствуют их передвижению. Единственное, что нам точно известно: их наличие приводит к весьма неприятным последствиям. Между прочим, одно из сильнейших землетрясений в нашем столетии вызвано именно этим явлением.
 — Вы меня совершенно сбили с толку, профессор, — сказал Хокинс — Вы упомянули о крупных землетрясениях, которые произошли в Японии и Эквадоре. О них все известно, они описаны в литературе, а где же данные о последнем упомянутом вами землетрясении?
 — Они, конечно, есть. Но такие страны, как Россия и Китай, неохотно сообщают о деталях подобных явлений. У них бытует странное представление о том, что природные катаклизмы отражаются на их политических системах.
 — Тогда возникает вопрос: а как вы узнали?
 — Правительства могут принять любые решения, но ученых трудно провести. Землетрясение произошло в Северо-Восточном Китае, в Тянь-Шане, затронуло города Пекин и Тянь-Цзинь. Ничего подобного никогда не происходило в столь густонаселенном районе. Основной причиной происшедшего, вне всякого сомнения, был выход на поверхность раскаленных газов. О существовании границ тектонических плит в том районе точно не было известно, хотя о вероятности землетрясения там говорили еще в древности. Случилось же оно 27 июля 1976 года.
 — Буквально вчера, — отметил Хокинс — Каковы потери?
 — Две трети миллиона погибли, три четверти миллиона получили серьезные увечья. Плюс-минус сто тысяч в каждом случае. Мои слова могут показаться бессердечными, но это не так. Просто при таком порядке цифр несколько десятков тысяч не имеет значения, все зависит только от того, как вы это воспринимаете душой и разумом. Играет роль и еще один фактор — то, что мы обычно называем «безликими неизвестными в далеких странах». В данном случае мы понятия не имеем о количестве погибших людей, но абсолютно уверены, что землетрясение в Тянь-Шане — третье по силе среди крупнейших катаклизмов на Земле. Чуть более столетия назад на острове Кракатау в Индонезии проснулся вулкан. Точнее, взорвался в буквальном смысле этого слова, и звук взрыва был слышен за тысячи километров. В стратосферу вырвалось огромное количество вулканического материала, поднялось цунами, вызванное извержением. Точно известно, что три крупнейших острова в Яванском море — Суматра, Ява и Борнео, а также почти все его маленькие острова оказались затоплены водой, местами на высоту до шестидесяти метров. Подсчета погибших никто не произвел. Возможно, и к лучшему, что мы не знаем цифр.
 — А возможно, к лучшему то, что мы не знаем, куда вы клоните, — заметил Тальбот. — Впрочем, мне безразлично, куда вы нас заведете.
 — Дело в том, что и мне безразлично, — со вздохом произнес Бенсон и отпил еще немного джина. — Кто-нибудь из присутствующих слышал когда-нибудь греческое слово kalliste?
 — Конечно, — раздался голос Денхольма. — Оно означает «прекрасная». Очень древнее слово. Восходит еще к временам Гомера.
 — О боже! — воскликнул Бенсон, разглядывая лейтенанта сквозь дым от своей курительной трубки. — Я думал, вы специалист по электронике.
 — Лейтенант Денхольм — в первую очередь специалист по античности, — сообщил Тальбот. — Электроника — его хобби.
 — О! — Бенсон поднял вверх большой палец. — Каллисто — имя, которое носил этот остров, прежде чем его назвали Тира или Санторин. Кстати, по-моему, самое неподходящее для него имя. Так вот, в 1450 году до нашей эры вершина этого острова взорвалась. Сила взрыва в четыре раза превосходила мощность извержения Кракатау. От конуса вулкана осталась котлообразная впадина, — кальдера, как мы говорим, — площадью почти в восемьдесят квадратных километров, затопленная морем. Волнующие были времена, господа, просто волнующие. К несчастью, эти волнения докатились и до нас. У Санторина весьма активная сейсмическая история. Согласно мифологии, двадцать пять тысяч лет назад на острове произошло еще более мощное извержение. Однако после 1450 года извержения были не столь разрушительными. В 236 году до нашей эры другое извержение отделило Тиразию от северо-западной Тиры. Сорок лет спустя появился маленький островок, получивший название Каймени. С того времени так и пошло: взрывы, извержения, появление и исчезновение островов и вулканов. В конце XVI века южное побережье Тиры вместе с портом Элефсис погрузилось в море. Там оно и находится. В 1956 году другое довольно сильное землетрясение уничтожило половину зданий на западном побережье острова. Санторин, таким образом, лежит на непрочном основании.
 — А что произошло в 1450 году до нашей эры? — спросил Тальбот.
 — К сожалению, наши предки, проживавшие здесь тридцать пять столетий назад, не очень-то думали о своих потомках и не оставили нам никаких записей, которые могли бы удовлетворить наше интеллектуальное любопытство. Трудно их за это винить. У них в то время хватало более важных проблем. И все же согласно одному сообщению известно, что взрыв вызвал волну высотой в пятьдесят метров. Лично я в это не верю. Правда, высота воды на побережье Аляски вследствие цунами и землетрясений поднимается до девяноста метров, но только на мелководье у берегов; на глубине же цунами передвигается с огромной скоростью в три-четыре тысячи километров в час, а на поверхности воды, кроме ряби, ничего нет. Ученые резко разделились по вопросу о том, что же произошло на Тире. Между ними происходят настоящие баталии. Это просто какое-то археологическое минное поле. Часть ученых утверждают, что взрыв мог уничтожить Киклады, стереть с лица земли минойскую цивилизацию на Крите, залить водой острова в Эгейском море и прибрежные земли Греции и Турции. Он мог также затопить Нижний Египет, переполнить Нил и отвести воды Красного моря, что дало возможность евреям бежать от фараона. Далее. В 1950 году ученый по имени Эмануил Великовский вызвал самый настоящий переполох среди историков, церковных деятелей и астрономов, заявив, что наводнение произошло под влиянием Венеры, которая, перестав быть спутником Юпитера, устремилась к Земле и прошла мимо нее непозволительно близко. Он проделал очень большую работу, которая в то время получила одобрение, но позже, правда, не раз подвергалась нападкам. Что это? Профессиональная зависть? Попытка спутать все карты? Шарлатанство? Маловероятно, потому что Великовский был другом и коллегой Альберта Эйнштейна. Далее. Астроном Эдмунд Галлей, именем которого названа комета, утверждал, что причиной наводнения стало именно это небесное тело. Как бы то ни было, ясно одно: в тот год произошла мощная природная катастрофа. Что же касается ее причины, думайте сами. Вы можете это сделать не хуже меня. Оценивая же ситуацию, в которой мы сейчас оказались, надо учитывать четыре факта. Во-первых, прочность основания Санторина весьма сомнительна. Во-вторых, остров находится на вершине термальной дыры, где скапливаются раскаленные газы. В-третьих, вполне вероятно, что он к тому же располагается на тектонической границе, которая проходит через Средиземное море с востока на запад, то есть там, где приходят в соприкосновение африканская и евразийская плиты. В-четвертых, и в этом нет сомнения, мы сидим, грубо выражаясь, на двух миллионах тонн тринитротолуола. Если все они взорвутся, то, я думаю, в высшей степени возможно и даже неизбежно, что раскаленные газы освободятся и приведут в действие зону землетрясения. Остальное пусть дорисует ваше воображение.
 Бенсон осушил свой стакан и в надежде посмотрел по сторонам. Тальбот нажал на кнопку вызова.
 — Мне такое даже в голову прийти не могло, — признался Хокинс.
 — К счастью, не только вам. Мы говорим о возможном одновременном мощном термоядерном взрыве, извержении вулкана и землетрясении. Такого опыта у человечества еще не было, поэтому трудно представить себе последствия. Можно только гадать, но понятно, что действительность будет хуже любой догадки, любого кошмара. Единственное утешение, конечно, в том, что мы не успеем что-либо почувствовать, понять, реальность это или кошмар. Размеры потенциальной аннигиляции невозможно представить. Под аннигиляцией я подразумеваю полное истребление жизни, за исключением, возможно, подземных или водных форм. То, что не смогут сделать лава, вулканические пепел и зола, доделают взрывы, ураганные ветры, огонь и цунами. Если на площади в тысячи квадратных километров останутся какие-то живые существа, на их головы выпадут мощные радиоактивные осадки. Едва ли необходимо говорить о таких вещах, как ядерная зима или жара, вызванная ультрафиолетовым излучением. Теперь вы, наверное, понимаете, коммандер Тальбот, что мы имеем в виду, когда говорим о благе для всех. Какая разница, сколько у нас здесь судов — два или десять? Сколько людей — двести или две тысячи? Каждый дополнительный человек, каждый дополнительный корабль может на долю процента повысить шансы на нейтрализацию этих чертовых штуковин, лежащих на морском дне. Что такое две тысячи по сравнению с неисчислимым количеством людей, которые погибнут в случае детонации этих бомб? А детонация произойдет рано или поздно, если мы не попытаемся что-нибудь предпринять.
 — Вы изложили предельно ясно, профессор. Не то чтобы «Ариадна» собиралась уходить отсюда, но приятно иметь веские основания для того, чтобы остаться здесь. — Тальбот немного помолчал. — Тем не менее надо решить одну небольшую задачку. У меня на борту шесть человек, которых удалось спасти с «Делоса». Я хотел высадить троих из них на берег, но сейчас вижу, что в этом нет необходимости.
 — Увы, да. Находятся ли они здесь или на Санторине — это не будет иметь значения, когда они присоединятся к нашему, как выразился лейтенант Денхольм, полету в стратосферу.
 Тальбот поднял трубку телефона, назвал номер и выслушал сообщение.
 — Я связывался с гидроакустиками. Прибор продолжает тикать.
 — Ах так, — заметил Бенсон, — продолжает тикать...




 Глава 4


 — Ну как, получили удовольствие от разговора с мистером Андропулосом, сэр?
 Вице-адмирал Хокинс в сопровождении своих друзей-ученых поднялся на мостик, куда их пригласил Тальбот.
 — Удовольствие? Ха! Спасибо, что вытащили нас оттуда. Удовольствие? Все зависит от того, что под этим понимать, Джон.
 — Я хотел сказать, встреча произвела на вас должное впечатление?
 — Скорее, должное разочарование. Человек он, безусловно, интересный, но неприятный. Мужской характер — под этим я не подразумеваю его склонность к горячительным напиткам. Хитер, а старается выглядеть простым. Если человек изображает чрезмерную искренность, значит, ему есть что скрывать.
 — А кроме того, он неправильно расставляет акценты, — заметил Бенсон.
 — Акценты, сэр? — непонимающе переспросил Тальбот.
 — Да, командир. Он понижает голос, пытаясь уверить, что говорит правду, и делает ударение не там, где следовало бы. Может быть, так делают греки, но у англичан это не принято. Кстати, он обладает холодным рассудком и умен. Во всяком случае, достаточно умен, чтобы запудрить мозги своим очаровательным спутницам. Мне кажется, они поверили его обману.
 — А вот его закадычный друг Александр умом не блещет, — заметил Хокинс — И вообще похож на того, кем и является, — на крупного мафиози, если не на крестного отца. Он никак не отреагировал, когда я выразил им сочувствие в связи с потерей членов команды. Андропулос же заявил, что он в отчаянии и горько оплакивает своих бесценных друзей. Все как и предсказывал Ван Гельдер. Может, он действительно скорбит, а может, и нет. Я, как и вы, считаю его бессовестным лжецом и опытным актером. Если он виноват в их смерти, то, возможно, его мучает совесть, хотя лично я так не думаю. То есть он, может, и несет ответственность за их смерть, но совесть его совершенно не мучает. Единственное, что мне удалось из него вытянуть, — это утверждение, будто он покинул яхту, опасаясь, что вот-вот взорвется запасная цистерна с топливом. В общем, наш новый друг полон тайн.
 — Он действительно полон тайн. Мультимиллионер. Не обычный греческий нефтяной магнат с флотом танкеров — таких слишком много. Он бизнесмен международного уровня, имеет контакты во многих странах.
 — Ван Гельдер ничего такого мне не говорил, — заметил Хокинс.
 — Конечно, не говорил. Он и не знал. Ваша подпись на донесении, адмирал, гарантирует удивительно быстрый ответ. Двадцать пять минут назад мы получили его от греческого министра обороны.
 — Бизнесмен. А каким бизнесом он занимается?
 — Об этом не сообщается. Я знал, что такой вопрос последует, поэтому тотчас отправил радиозапрос с просьбой уточнить сведения.
 — Запрос, конечно, подписан моим именем?
 — Естественно, сэр. Если бы вопрос выходил за рамки нашего донесения, я испросил бы вашего разрешения. Ответ пришел всего несколько минут назад — в нем список десяти различных стран, в которых Андропулос ведет бизнес.
 — Но какой именно бизнес?
 — Об этом ни слова.
 — Странно, очень странно. Как вы это объясняете?
 — По-видимому, министр иностранных дел кое-что подчистил или убрал из текста. Предполагаю, что у таинственного мистера Андропулоса в правительстве имеются друзья.
 — Мистер Андропулос становится все более и более таинственным.
 — Может, так, сэр, а может, и нет. Взгляните на список стран, где он имеет деловых партнеров. Особый интерес представляют Триполи, Бейрут, Дамаск и Багдад.
 — А ведь действительно интересно, — согласился Хокинс. — Вы считаете, он связан с торговлей оружием?
 — Сомневаться не приходится, сэр. Официально она не запрещена — Британия и Америка просто кишат такими типами. Но ни одно правительство никогда официально не признает своей связи с торговцами оружием. Они не могут позволить, чтобы их называли торговцами смертью. Может быть, этим и объясняется осторожность со стороны греческого правительства?
 — Похоже, вы правы.
 — Мне показалось странным только одно. Почему в списке нет Тегерана?
 — Действительно, почему? Ведь иранцы нуждаются в оружии, как никто другой, за исключением, пожалуй, только афганцев. Но торговцы оружием не взрывают самолеты, летящие в воздухе.
 — Не понимаю, о чем вы говорите, сэр. Лабиринт в Хэмптон-корте и то легче пройти. У меня такое чувство, что на выяснение всего этого нам придется затратить немало времени. К счастью, нам предстоит сейчас заняться иным.
 — К счастью? — Хокинс в удивлении поднял брови. — Вы сказали, к счастью?
 — Да, сэр. Винсент, — сказал Тальбот, обращаясь к Ван Гельдеру, — я думаю, Дженкинсу уже известны вкусы вице-адмирала и его друзей.
 — А вы к нам не присоединитесь? — спросил Бенсон.
 — Лучше не стоит. У нас сегодня вечером масса дел. — Он вновь повернулся к Ван Гельдеру. — Скажите нашим шестерым несчастным мореплавателям, чтобы они вернулись в свои каюты и без разрешения не выходили оттуда. Поставьте охрану, чтобы проследила за выполнением приказа.
 — Думаю, лучше мне самому проследить за этим, сэр.
 — Прекрасно. Лично я сейчас не склонен к любезностям.
 — Вы думаете, что они согласятся на такое... гм... заключение? — спросил Хокинс.
 — Заключение? Назовем это мерами предосторожности. Мне не хотелось бы, чтобы они увидели то, что будет происходить в ближайшие часы. Сейчас все объясню. Министр обороны прислал новые сведения. На сей раз о бомбардировщике. Самолет действительно связывался с диспетчерской службой в Афинах и получил указание следовать на остров Аморгос. Это примерно в сорока милях к северо-востоку отсюда. Два истребителя F-15 американских ВВС отправились ему навстречу, чтобы сопровождать его.
 — Вы видели какие-нибудь самолеты в этом районе?
 — Нет, сэр. Местом встречи был выбран остров Эвбея. А местом назначения — не Афины, а Фессалоника. Думаю, у американцев там ракетная база, хотя точно я не знаю. Адмирал Блайт с «Аполлона» тоже дал о себе знать, так что нам дважды повезло. Ремонтное судно, направлявшееся в Пирей, развернули и приказали двигаться к Санторину. Там все есть: команды спасателей и необходимое ремонтное снаряжение. Вы знаете это судно, сэр. «Килчарран».
 — Да, знаю. Вспомогательное судно. Формально находится под моим командованием. Я говорю «формально», потому что имею несчастье знать его капитана, типа по имени Монтгомери. Очень сварливый ирландец, который придерживается невысокого мнения об уставе Королевского военно-морского флота, хотя, конечно, к делу это не относится. Зато работу свою он знает. Вряд ли можно найти на его место более знающего специалиста. Что еще хорошего вы можете сообщить?
 — На Санторин уже вылетел самолет, на борту которого двое водолазов и водолазное снаряжение для четверых. Как мне сообщили, это очень опытные люди, главный старшина и старшина. Я послал младшего лейтенанта Кусто на берег встретить их. Они будут примерно через полчаса.
 — Чудесно. А когда вы ожидаете прибытия «Килчаррана»?
 — Часов в пять утра, сэр.
 — Положение начинает меняться в лучшую сторону. У вас есть еще что-то?
 — Да, сэр. Это, кстати, даст ответы на ваши вопросы, почему мы с Ван Гельдером находимся наверху, а шесть наших гостей вынуждены сидеть в своих каютах. Когда Кусто прибудет с водолазами и необходимым снаряжением, мы с Ван Гельдером тоже хотим опуститься вниз и посмотреть, что с самолетом. Я абсолютно уверен, что многого мы не узнаем, но у нас, по крайней мере, будет возможность оценить повреждения самолета, а если повезет, то и разыскать тикающее чудовище. А при удаче и изъять его. Я уже заранее знаю, что такая удача вряд ли возможна, но, как говорится, попытка не пытка. Вы наверняка согласитесь со мной, сэр, что при сложившихся обстоятельствах абсолютно все имеет значение.
 — Да, вы правы. Надеюсь, вы простите меня, что первоначально я отнесся к вашим планам несколько неодобрительно. Вы с Ван Гельдером — самые важные люди на корабле.
 — Нет, сэр. Если с нами что-нибудь произойдет, вам не привыкать командовать военным кораблем. Думаю, с простым фрегатом вы справитесь великолепно. Ну а если действительно произойдет что-то катастрофическое, уже никого и ничто волновать не будет.
 — Вы хладнокровный человек, командир, — заметил Уикрэм.
 Хокинс со вздохом уточнил:
 — Не хладнокровный, доктор Уикрэм, а обладающий железной логикой. Что вы собираетесь делать дальше, когда подниметесь наверх?
 — Тогда мы отправимся взглянуть на «Делос». Надеюсь, это будет интересное зрелище. Андропулос совершил ошибку, заявив, что он опасался взрыва другой топливной цистерны. Но тогда он не знал, что мы захотим взглянуть на «Делос». Вот почему он теперь сидит в каюте. Не хочу, чтобы ему стало известно, что у нас на борту находятся водолазы, и еще больше не хочу, чтобы он увидел, как я отправляюсь вместе с ними в сторону затонувшего «Делоса». Если мы обнаружим, что другой топливной цистерны там нет, то будем знать: за нашим типом нужно следить. И не только за ним, но и за его дружком Александром, и за их капитаном Аристотелем. Я не верю, что молодой моряк, Ахмед или как там его зовут, и девушки имели какое-то отношение к происшедшему. Мне кажется, они находились на яхте ради камуфляжа, респектабельности, если хотите. В любом случае мы должны вернуться до прибытия «Килчаррана». — Тальбот повернулся и бросил взгляд в сторону Денхольма, который только что поднялся на мостик. — Ну, Джимми, что заставило вас оторваться от мирских благ?
 — Со всем почтением, сэр, простое желание показать всем пример. Мне пришла в голову одна мысль. Вы позволите, адмирал?
 — Я думаю, молодой человек, любая ваша мысль заслуживает внимания. На этот раз, по-видимому, это не греческая литература, а... ну да, это имеет отношение к вашему хобби. К электронике, да?
 — Да, сэр. — Денхольм несколько удивился. Он посмотрел на Тальбота. — Я относительно атомной бомбы, которая тикает. Мне кажется, вы надеетесь отделить ее от остальных взрывчатых веществ?
 — Если представится возможность.
 — Ну а потом, сэр?
 — Пока не знаю, Джимми. Я не могу думать обо всем сразу. Сначала надо сделать одно, а потом переходить к другому.
 — Будем ли мы пытаться дезактивировать ее? — Денхольм посмотрел на Уикрэма. — Как вы считаете, сэр, ее можно отключить?
 — Откровенно говоря, не знаю, лейтенант. У меня есть одно сильное подозрение, но я действительно не знаю. Здесь скорее область ваших интересов, чем моих. Я говорю об электронике. Я знаю, как создаются эти чертовы снаряды, но понятия не имею об их взрывных устройствах.
 — Я тоже. Точнее, я могу представить себе, как они работают, но, чтобы выключить их пусковой механизм, мне нужно увидеть схему устройства. Вы сказали, что у вас есть какое-то сильное подозрение, сэр?
 — Я подозреваю, что часовой механизм отключить нельзя. Собственно говоря, я уверен, что процесс необратим. Не стоит даже пытаться это сделать.
 — В этом мы с вами согласны. Но какие другие перспективы открыты для нас?
 — Может, вы позволите полному невежде высказать свое мнение? — раздался голос Бенсона. — А что, если вывезти эту бомбу куда-нибудь за сотни миль отсюда и похоронить на дне глубокого синего моря?
 — Заманчивое предложение, профессор, — сказал Денхольм, — но не практичное. Ставлю один к ста, что часовой механизм работает на аккумуляторных батареях. Последние поколения таких батарей, насколько мне известно, могут бездействовать месяцами, даже годами, но мгновенно сработают, когда почувствуют, что наступила их очередь. Вы же не станете объявлять Средиземное море закрытым для судоходства на долгие годы?
 — Выдвигая свое предложение, я сказал, что оно исходит от полного невежды. Ну хорошо. Еще одно идиотское предположение. А что, если вывезти бомбу в какое-нибудь безопасное место и там ее взорвать?
 Денхольм покачал головой.
 — Боюсь, это столь же проблематично. Во-первых, как мы доставим ее на новое место?
 — Просто отвезем.
 — Так. Просто отвезем. Или, лучше сказать, попытаемся перевезти. Где-то по пути тиканье прекратится. Тогда взрывное устройство навострит ушки: «Ага! Что же я такое слышу? Да это же работают машины корабля!» — и взорвется без всякого предупреждения.
 — Я как-то не подумал. Но мы можем отвезти его на буксире.
 — А наш маленький дружок тем временем будет слушать. Мы не знаем и не имеем средств выяснить, насколько чувствительно это устройство. Работа машин, конечно, приведет его в действие. И генератора тоже. В принципе, роль импульса может сыграть любая мелочь, даже кофемолка на камбузе.
 Тальбот не выдержал:
 — Вы специально поднялись на мостик, Джимми, чтобы всем поднять настроение таким вот специфическим способом?
 — Нет, сэр. Просто мне в голову пришла пара мыслей. Похоже, доставить бомбу туда, куда нужно, не составит труда. Мы можем воспользоваться парусником, которых в этом районе предостаточно. Эгейским люгером [6] .
 Тальбот посмотрел на Хокинса.
 — Обо всем сразу и не вспомнишь, сэр. Я забыл упомянуть о том, что лейтенант Денхольм прекрасно разбирается не только в древнегреческом языке и литературе, но и в парусниках Эгейского моря. Здесь он проводил почти каждое лето, пока мы его не похитили.
 — Я не стал бы и пробовать управлять такими судами, как люгер или каик, даже если бы мне за это заплатили. Но я действительно их изучал. Большинство из них — с острова Самос или из турецкого порта Бодрум. До войны — я имею в виду Первую мировую войну — все здешние суда ходили только под парусом. В наши дни почти все они оснащены двигателями, паруса используются лишь в редких случаях. Но есть немало парусников, которые ходят не только под машинами, но и под большими парусами. Это суда типа перамы [7] . Насколько мне известно, на Кикладах они есть. Такие суда почти идеально подходят для наших целей. Из-за небольшой осадки и отсутствия балласта они не могут двигаться против ветра, но в данном случае это значения не имеет. Сейчас здесь преобладает северо-западный ветер, а море к юго-востоку совершенно открыто.
 — Что ж, полезная информация, — сказал Тальбот. — Даже очень. Может, вы знаете человека, у которого есть такое судно?
 — Как ни странно, знаю.
 — Боже мой! Да вам цены нет! — Тальбот замолчал, так как в этот момент на мостик поднялся Ван Гельдер. — Все сделали, первый помощник?
 — Да, сэр. Андропулос проявил некоторое неудовольствие, но не сопротивлялся. Чего не скажешь об Александре и Аристотеле. Они наотрез отказались сидеть в своих каютах. Заявили, что нарушаются их права как граждан Греции, ну и все в таком духе. Пожелали знать, кто отдал подобные распоряжения. Я сказал, что вы. Тогда они захотели увидеть вас. Я сказал, что только утром. Тут они совсем разозлились. Я не стал с ними спорить, а вызвал Маккензи с его командой весельчаков, которые насильно впихнули их в каюты. Потом я велел Маккензи никаких постов не выставлять, просто запереть двери на ключ. Думаю, сэр, вам придется потом разбираться с греческими властями.
 — Прекрасно. Жалею, что меня с вами не было. Ну, а как девушки?
 — Все нормально. Никаких проблем.
 — Очень хорошо. Итак, Джимми, вы сказали, что вам в голову пришли две мысли. Одну мы уже знаем. А вторая какая?
 — Вторая мысль касалась той проблемы, которую затронул профессор, — проблемы детонации. Мы могли бы вызвать ответную детонацию, сбросив на бомбу тяжелый груз, но, поскольку мы все равно будем в районе действия взрыва, это вряд ли хорошая идея.
 — Я тоже так думаю. И какой же выход?
 — Ответ может дать Пентагон. Хотя они пытаются заявить, что ничего не знают, всем хорошо известно, что именно Пентагон контролирует деятельность НАСА — Национального управления США по аэронавтике и исследованию космического пространства. Считается, что НАСА, в свою очередь, осуществляет управление Космическим центром имени Кеннеди. Я говорю «считается», потому что на самом деле все не так. Центром заправляет какая-то фирма, деловой партнер министерства обороны. Она и осуществляет надзор за испытаниями ядерного оружия, за работами в области так называемых звездных войн. Доктору Уикрэму детали известны лучше меня. Важнее всего то, что они занимаются разработкой критрона, электронного устройства, позволяющего взрывать ядерное оружие на расстоянии. Стоит адмирату шепнуть только одно словечко руководителям Пентагона, как произойдет чудо.
 — Один только вопрос, лейтенант, — кашлянув, произнес Хокинс. — Вы узнали об этом, как и обо всем остальном, из средств массовой информации?
 — Да, сэр.
 — Вы меня поражаете, лейтенант. Интересная информация, просто потрясающая! Она дает ответы чуть ли не на все наши вопросы. Как вы считаете, капитан?
 Тальбот утвердительно кивнул.
 — Думаю, нам следует немедленно действовать в этом направлении. Ага! А вот и тот, кто нам нужен.
 В каюту вошел Майерс. В руке он держал лист бумаги, который протянул Тальботу.
 — Ответ на ваш последний запрос в Пентагон, сэр.
 — Благодарю. Нет, не уходите. Нам нужно послать им еще кое-что.
 Тальбот протянул Хокинсу полученную радиограмму. Тот начал читать:
 — "На базе гарантирована секретность на 99,99 процентов. Нарушения возможны в 1 случае из 10 000. Это, видимо, и произошло в данном случае". Как вам это понравится? Что толку от такой информации? Так, далее. «На борту самолета было пятнадцать водородных бомб по пятнадцать мегатонн каждая и три атомные бомбы с часовыми механизмами». Совсем прекрасно. Значит, теперь нам придется разбираться уже с тремя тикающими монстрами.
 — Если повезет, то все-таки с одной, — сказал Тальбот. — Сонар уловил тиканье лишь одного механизма. Крайне маловероятно, что все три работают в унисон. Впрочем, вопрос чисто риторический. Одна или сто — они все равно могут взорваться.
 — Здесь указаны их размеры. — Хокинс обратился к радиограмме: — «Полтора метра на пятнадцать сантиметров». Я бы сказал, слишком маленькие для атомных бомб. Четыре тысячи килотонн. Как вы думаете, доктор Уикрэм?
 — По нынешним стандартам, просто скорлупки. По размерам наполовину меньше бомбы, сброшенной на Хиросиму. Но если они действительно таких размеров, как сообщается, то должны быть мощнее.
 — Лишнее свидетельство, что они предназначены для использования на море. Полагаю, именно поэтому они называются минами. Так что вы оказались правы, доктор Уикрэм.
 — Это объясняет и размер бомбы. Часть ее пространства занимает часовой механизм, и кроме того, она должна быть достаточно тяжелой, чтобы не всплыть на поверхность.
 — Самое главное в конце, — продолжал Хокинс — «Когда завод часового механизма заканчивается, активизируется взрыватель, который приводится в действие механическими стимуляторами». Под ними, как я понимаю, они подразумевают судовые механизмы. Выходит, вы были правы, Ван Гельдер. А под конец, как бы желая нам всего наилучшего, они пишут, что остановить работу часового механизма нельзя. Процесс необратим.
 Последние слова были встречены молчанием. Говорить было не о чем.
 — Майерс, пошлете в Пентагон радиограмму следующего содержания: «Срочно сообщите, на какой стадии находится разработка критрона» — так, кажется, вы говорили, лейтенант? — «электронного взрывателя для ядерного оружия». — Тальбот сделал паузу. — Добавьте следующее: «Если существует опытная модель, немедленно сообщите принципы ее действия». Вы согласны, адмирал?
 Хокинс кивнул.
 — Поставите подпись: «Адмирал Хокинс».
 — Думаю, от этого у них в Пентагоне головы разболятся, — с некоторым удовлетворением в голосе произнес Хокинс. — Придется глотать аспирин.
 — Аспирин тут не поможет, — сказал Ван Гельдер. — Бессонные ночи — вот что их ждет.
 — Вам что-то пришло в голову, Ван Гельдер?
 — Да, сэр. Им, вероятно, не известно об ужасной ситуации, которая сложилась на Санторине: о том, что здесь мы имеем дело не только со всеми этими мегатоннами водородных бомб, но и с термальными дырами, с возможностью извержения вулканов и землетрясений. Вот если бы профессор Бенсон прочитал им ту самую лекцию, которую мы прослушали здесь, в кают-компании, тогда бы они действительно призадумались.
 — Все-таки у вас изощренный ум, Ван Гельдер. Какое великолепное предложение! Они ведь в Пентагоне и так всю ночь места себе не найдут. Как вы считаете, профессор?
 — Это доставит мне огромное удовольствие.


* * *

 Когда младший лейтенант Кусто в сопровождении двух водолазов и с необходимым снаряжением вернулся с Санторина, «Ариадна» стояла погруженная в полную темноту. Зная, что зловещий жучок на дне моря прислушивается к каждому звуку, Тальбот последовал совету лейтенанта Денхольма и отдал приказ отключить все механизмы на корабле, от генераторов до электробритв. Только самое необходимое — освещение, радар и радио — продолжало функционировать, поскольку все эти устройства могли работать на аккумуляторных батареях. Сонар постоянно следил за тикающим механизмом в недрах потерпевшего крушение самолета.
 Водолазы, главный старшина Каррингтон и старшина Грант, были на удивление похожи друг на друга: оба примерно тридцати лет, среднего роста и плотного телосложения. Они казались весьма компетентными, несмотря на то что почти все время улыбались. По прибытии они сразу прошли в кают-компанию, где находились Тальбот и Ван Гельдер.
 — Вот все, что я могу сказать о сложившейся ситуации, — произнес Тальбот. — Сам Господь Бог знает не намного больше. Меня интересуют только три вещи: во-первых, насколько велики повреждения самолета; во-вторых, где находится часовой механизм, и, в-третьих, можно или нельзя, в чем я больше уверен, его удалить. Вот теперь вы представляете всю опасность стоящей перед вами задачи. Поэтому приказать я вам не могу. Спуск — дело добровольное. Как вам все это нравится, главный старшина?
 — Совершенно не нравится, сэр, — с невозмутимым видом заявил Каррингтон. — Ни Билл Грант, ни я не числимся в героях, поэтому спускаться будем очень осторожно. Беспокоиться за нас не надо, лучше подумайте о том, что скажете своей команде. Как только мы спустимся в воду, они сразу начнут гадать, в чем дело. Я знаю, сэр, что вы тоже хотите спуститься вниз, но есть ли в этом необходимость? Нам уже не раз приходилось работать на затонувших судах, и у нас хватит опыта случайно не привести бомбу в действие.
 — А у нас, значит, такого опыта нет? — спросил с улыбкой Тальбот. — Вы очень дипломатичны, сэр. Лучше было бы сказать это открытым текстом. Когда вы спрашиваете о том, есть ли в этом необходимость, то, по всей видимости, хотите уточнить, разумно ли это? Намекаете на отсутствие у нас опыта работы в качестве водолазов?
 — Мы знаем, что такой опыт у вас есть, сэр. Когда мы узнали, какая работа нам предстоит, то осторожно навели справки и узнали, что вы были командиром подводной лодки, а капитан-лейтенант — вашим старшим помощником. Нам известно, что именно вам вдвоем удалось спастись с тонущей британской подводной лодки «Дельфин» и вы немало часов провели под водой, выполняя водолазные работы. Нет, мы не думаем, что вы помешаете или будете задевать все вещи вокруг. — Каррингтон в знак согласия протянул капитану руку. — На сколько хватит ваших батарей, сэр?
 — Если только для бытовых нужд, без использования для работы различных машин и механизмов, то надолго, думаю, на несколько дней.
 — Мы возьмем с собой три дуговые лампы, установим их на высоте шести метров над дном, это позволит нормально осветить самолет. Кроме того, у каждого из нас будет по мощному подводному фонарю, небольшая сумка подручных инструментов, кислородно-ацетиленовые резаки, которыми, однако, гораздо труднее пользоваться под водой, чем некоторые себе представляют. В конце концов, работа много времени не займет, ведь нам пока предстоит только разведка. Дыхательная смесь состоит наполовину из кислорода и азота, что позволит без особого труда, без риска кислородного отравления или получения кессонной болезни пробыть под водой около часа. Впрочем, вам это хорошо известно. Если ничто не помешает нам добраться до самолета и если его фюзеляж не поломан, мы за несколько минут узнаем все, что нужно. Еще пару слов о шлеме. У самого подбородка имеется специальное переговорное устройство с рычажком, нажимая на который вы сможете приводить в действие переговорное устройство, позволяющее общаться лицом к лицу. Повторное нажатие отключает это устройство. В шлеме над ушами есть также пара разъемов, куда можно вставить то, что обычно называют стетоскопом.
 — Это все?
 — Да.
 — Мы можем приступить прямо сейчас?
 — Проверьте еще раз, сэр.
 Каррингтон не стал уточнять, что требуется проверить.
 Тальбот быстро переговорил по телефону.
 — Наш дружок все еще продолжает работать.


* * *

 Вода была теплой, спокойной и настолько чистой, что даже когда они опустились в самые глубины Эгейского моря, то могли видеть огни подвесных дуговых ламп. Первым шел вниз Каррингтон. Пользуясь якорным тросом буя, вся группа опустилась на пятнадцать метров и остановилась.
 Три дуговые лампы зависли по сторонам от затонувшего самолета, освещая фюзеляж и два крыла. Левое крыло было почти полностью оторвано от фюзеляжа и висело под углом в тридцать градусов. Хвост самолета почти целиком разрушился. Фюзеляж, точнее, та его часть, которая была видна сверху, казалась совершенно нетронутой. Нос самолета скрывался в тени.
 Они продолжали спускаться вниз, пока не коснулись ногами верхушки фюзеляжа. Затем, временами передвигаясь по дну, временами проплывая некоторое расстояние, добрались до передней части самолета, включили свои фонарики и, всматриваясь в темные окна, попытались разглядеть кабину экипажа. Оба пилота продолжали сидеть на своих местах, хотя это уже были не люди, а просто оболочки человеческих существ. Смерть, по всей видимости, наступила мгновенно. Каррингтон посмотрел на Тальбота и покачал головой, а затем спустился на морское дно у носового конуса самолета.
 Там виднелась большая, чуть ли не полтора метра в диаметре, круглая дыра с рваными, неровными краями, выгнутыми наружу — лишнее доказательство того, что взрыв произошел внутри. Медленно и осторожно двигаясь, чтобы случайно не порвать свои резиновые костюмы, они все вместе пробрались внутрь самолета, салон которого был высотой всего один метр двадцать сантиметров и длиной шесть метров. По обе стороны салона размещалось различное оборудование и металлические ящики, настолько сильно смятые и раздавленные, что невозможно было понять их предназначение.
 Сразу за креслами пилотов зияла огромная дыра с выгнутыми вверх краями. Немного далее — то, что осталось от небольшой радиорубки. Там лежал человек, голова которого покоилась на столе, как будто бы он мирно спал, а рука лежала на ключе радиопередатчика. Еще в нескольких шагах была овальная дверь на восьми шарнирных защелках, часть из которых в результате взрыва оказалась раздавленной. Каррингтон воспользовался сумкой с инструментами и вытащил поврежденные шарниры.
 За дверью находилось грузовое отделение. По его оформлению и некоторым устройствам было ясно, что оно предназначалось только для одной цели — перевозки смертоносных снарядов, которые удерживались на своих местах с помощью тяжелых стальных зажимов, а те, в свою очередь, были ввернуты в стальные бимсы, связанные с полом и боковыми сторонами фюзеляжа. Вода перемешалась с маслом, но даже в этом странном желтоватом свете снаряды не казались угрожающими или зловещими. Длинные и изящные, они выглядели совершенно безобидными, хотя каждый из них обладал мощностью в пятнадцать мегатонн.
 В первой секции грузового отсека размещалось шесть таких снарядов. Просто ради формальности Тальбот и Каррингтон вытащили свои стетоскопы и сразу начали прослушивать снаряды. Результаты, как они и предполагали, оказались отрицательными. Доктор Уикрэм был прав: часовых механизмов в них не было.
 В центральной части салона находилось еще шесть снарядов. Три из них были точно такого же размера, что и в первом отсеке. Остальные три снаряда, длиной не более полутора метров, видимо, и были атомными бомбами. Каррингтон своим стетоскопом проверял уже третью из них и вдруг жестом подозвал Тальбота. Тот подошел и также стал прислушиваться. Он услышал то же самое тиканье, что и по гидрофону.
 В кормовой части салона они проверили все оставшиеся снаряды и, как и следовало ожидать, ничего не обнаружили. Каррингтон повернулся к Тальботу.
 — Ну что, закончим? — спросил он по переговорному устройству.
 — Закончим.


* * *

 — Недолго вы отсутствовали, — сказал Хокинс.
 — Но вполне достаточно, чтобы найти то, что нам нужно. Снаряды все на месте, точно такие, как сообщалось в радиограмме Пентагона. Одна бомба пришла в действие. Три мертвеца. Это все, за исключением, конечно, самого главного. Бомбардировщик потерпел крушение из-за взрыва на борту самолета. Какая-то добрая душа подложила бомбу прямо в кабину экипажа. Пентагон может радоваться, что оказался прав, когда заявил о возможности нарушения секретности на базах в одном случае из десяти тысяч. Это стало явью. Невольно возникают самые разнообразные вопросы. Кто? Что? Почему? Когда? Мы не спрашиваем где, потому что уже знаем ответ на этот вопрос.
 — Не хочу показаться мрачным и злопамятным, потому что это не так. Ну может быть, лишь слегка, — сказал Хокинс — Но происшедшее заставит господ из Фогги Боттома [8]  поменьше задирать нос и быть более корректными в будущем. В той ужасной ситуации, что сложилась здесь, виноват не только самолет, но и какой-то американский администратор. Если когда-нибудь удастся выяснить, кто же ответствен за принятое решение, и добраться до него, тогда многим придется краснеть. Держу пари, ответить должен кто-то из весьма высокопоставленных гражданских лиц, имеющих доступ к секретной информации о составе спецгруза, времени его вывоза и поступлении. Вы со мной не согласны, капитан?
 — Разве может быть иначе? Это не та проблема, которой я хотел бы заниматься. Тем более что это, в конце концов, их проблема. А перед нами стоит более важная задача.
 — Да, это так, — со вздохом согласился Хокинс — И что же мы предпримем? Я имею в виду, как будем поднимать бомбу и возвращать американцам?
 — Думаю, сэр, вопрос следует адресовать главному старшине Каррингтону, а не мне. Ведь они со старшиной Грантом являются специалистами.
 — Ситуация довольно рискованная, сэр, — сказал Каррингтон. — Вырезать огромное отверстие в фюзеляже и через него поднять эту бомбу ничего не стоит. Но прежде следует освободить ее от зажимов. В этом заключается самая большая сложность. Зажимы сделаны из высокопрочной стали и закрыты на замок. Чтобы их открыть, нужен ключ, а где его взять, мы понятия не имеем.
 — Ключ должен быть на той военной базе, откуда вылетел самолет, — заметил Хокинс.
 — При всем моем уважении к вам, сэр, думаю, что это маловероятно. Зажимы закрывались на той военно-воздушной базе, где происходила погрузка. Значит, ключ должен быть в самолете. Я думаю, будет намного проще и логичнее, если мы станем искать ключ именно там. Проблема в том, что ключик слишком мал, а бомбардировщик слишком велик.
 — Если ключ не обнаружится, есть два способа удаления зажимов. Один — химический, с помощью размягчителя металла или коррозийного средства. Примерно с таким материалом работают фокусники, которые делают вид, что глотают ложку и тому подобное.
 — Фокусники? — переспросил Хокинс — Вы хотите сказать, шарлатаны?
 — Какая разница, как их называть. Они пользуются бесцветной пастой, которая не оказывает никакого влияния на кожу, но способствует изменению молекулярного строения металла, делает его более мягким. Коррозийным же средством может служить очень сильная кислота, которая в буквальном смысле слова пожирает металл. Этих средств полно на рынке. Но в данном случае и у размягчителен, и у коррозийных средств один существенный недостаток: ими нельзя пользоваться под водой.
 — Вы сказали, что существуют два способа удаления зажимов, — сказал Хокинс — Ну и какой же второй?
 — Кислородно-ацетиленовая резка, сэр. Она за считанные минуты расправится с любым зажимом. При резке, правда, выделяется очень много тепла, поэтому любой, как мне кажется, кто осмелится воспользоваться ею для работы над атомной бомбой, может сразу же считать себя кандидатом в покойники.
 Хокинс посмотрел на Уикрэма.
 — Комментарии есть?
 — Без комментариев. Все и так понятно.
 — Вы только поймите меня правильно, Каррингтон, — сказал Хокинс, — но слова ваши не очень-то обнадеживают. Как я понимаю, вы предлагаете дождаться прибытия «Килчаррана» и только тогда поднимать эту мерзость на поверхность?
 — Да, сэр, — с некоторым колебанием в голосе произнес Каррингтон, — но даже здесь существует препятствие.
 — Препятствие? — спросил Тальбот. — Вы, наверное, имеете в виду неприятную вероятность того, что тиканье прекратится, когда лебедки «Килчаррана» начнут поднимать бомбу на поверхность?
 — Именно так, сэр.
 — Чепуха. На «Ариадне» коллективный разум и не такие задачи решал. — Тальбот повернулся к Денхольму. — У вас уже есть решение, лейтенант?
 — Да, сэр.
 — Но как, сэр?
 В голосе Каррингтона слышалось не простительное в данной ситуации сомнение, а явное недоверие. Лейтенант Денхольм совершенно не походил на человека, который может с чем-либо справиться.
 Тальбот улыбнулся:
 — Лейтенант Денхольм знает об электронике больше, чем любой человек на Средиземноморье.
 — Очень просто, главный старшина, — сказал Денхольм. — Мы объединим мощность всех аккумуляторных батарей «Ариадны» и «Килчаррана». Лебедки «Килчаррана» наверняка работают от дизеля. А мы попытаемся запитать их от аккумуляторов. Не получится — бог с ним. На «Ариадне» есть прекрасные якорные электрические лебедки.
 — Да, но если хотя бы одна из таких лебедок будет использоваться не по назначению, вы перестанете стоять на месте и начнете дрейфовать, разве не так?
 — Дрейфовать мы не будем. На спасательном судне, как правило, имеется четыре якоря для удержания его над нужным местом в океане. Мы просто пришвартуемся к «Килчаррану» и будем продолжать стоять на месте.
 — Что-то я все-таки плохо понимаю. Ну ладно, разбейте мое последнее возражение, хотя и довольно слабое. Якорь — это всего лишь якорь. Бомбардировщик со своим грузом весит более ста тонн, то есть груз весьма значительный.
 — У спасательных судов всегда в запасе надувные плоты. Мы привяжем их к фюзеляжу и будем накачивать сжатым воздухом до тех пор, пока не добьемся равновесия.
 — Сдаюсь, — произнес Каррингтон. — С этого момента я занимаюсь только погружением в воду.
 — Ну что ж, будем бить баклуши, пока не придет «Килчарран», — сказал Хокинс — Впрочем, как я понимаю, командир, вам будет не до этого?
 — Думаю, нам следует еще раз взглянуть на «Делос», сэр.




 Глава 5


 Они прошли почти милю, прежде чем Тальбот решил связаться с «Ариадной». Он быстро переговорил с кораблем, затем повернулся к Маккензи, который стоял за румпелем.
 — Сушите весла. Часовой механизм пока работает, поэтому, думаю, мы можем включить машины. Только сначала на малых оборотах. На этом расстоянии ход едва ли будет слышен. Других шансов у нас нет. Курс ноль-девять-пять.
 В вельботе было девять человек: Тальбот, Ван Гельдер, два водолаза, Маккензи и четыре матроса, до этого сидевшие на веслах.
 Через сорок минут Ван Гельдер прошел на носовую часть судна, вооружившись большим карманным фонариком, который в ясную ночь освещал море в радиусе более мили. Фонарик был не так уж и необходим, поскольку светила почти полная луна — Тальбот спокойно разглядел в бинокль ночного видения монастырь и радарную станцию на горе Элиас. Вскоре вернулся Ван Гельдер и протянул фонарик Маккензи.
 — Посветите налево от носа, старшина, — попросил он.
 — Нашел, — ответил Маккензи. В лунном свете отчетливо виднелся желтый буй. — Якорь бросать?
 — Нет необходимости, — сказал Тальбот. — На море совершенно спокойно, ветра никакого. Только закрепитесь за буй, и все.
 Маккензи так и сделал. Четыре водолаза скользнули под воду и вскоре уже стояли на палубе «Делоса». Каррингтон с Грантом направились в сторону носового трапа, Тальбот и Ван Гельдер — в противоположную.
 Тальбот даже не стал заходить в гостевую каюту, расположенную на корме. В ней размещались девушки, и он прекрасно понимал, что ничего интересного там не найдет. Он посмотрел на мертвого механика, точнее, на человека, которого Ван Гельдер из-за его синей одежды принял за механика, и стал тщательно осматривать затылочную часть головы. Отчетливо виднелась глубокая вмятина, хотя череп проломлен не был. Никаких других следов обнаружить ему не удалось. Он присоединился к Ван Гельдеру, находившемуся уже в машинном отделении.
 Сейчас здесь, конечно, ничего не дымилось и были лишь следы масла. С помощью мощных фонарей они за две минуты тщательно осмотрели помещение, но ничего не обнаружили.
 На обратном пути открыли ящик для инструментов и взяли по длинной тонкой стамеске.
 Мостик на яхте оказался таким, как и следовало ожидать, — напичканным всевозможными, но совершенно бесполезными навигационными приборами, а в целом — ничего особенного. Правда, одна вещь привлекла внимание Тальбота. Это был деревянный шкаф у перегородки со стороны кормы. Он был заперт, но Тальбот, не задумываясь, вскрыл его стамеской. Там находились только судовые бумаги, и все.
 Дверь с левой стороны той же самой перегородки вела в небольшую каюту, служившую одновременно радиорубкой и штурманской. В штурманской части также ничего подозрительного не было, за исключением еще одного запертого шкафчика, который Тальбот вскрыл тем же манером, что и на мостике. В нем оказались штурманские документы и инструкции по навигации. Похоже, Андропулос просто обожал запирать все на ключ. Радиооборудование оказалось стандартным.
 Тальбот с Ван Гельдером направились в кают-компанию, где их с нетерпением ожидали Каррингтон и Грант. У Каррингтона в руках был портативный радиоприемник, а у Гранта — небольшой черный металлический ящичек размерами тридцать два на сорок сантиметров и толщиной примерно в восемь сантиметров. Каррингтон приблизился к маске Тальбота.
 — Это все, что мы обнаружили, точнее, что показалось интересным.
 — Вполне достаточно.


* * *

 — Следует признать, командир, что быстрота является основным принципом ваших изысканий, — заметил Хокинс, сидя за столом со стаканом в руке напротив Тальбота. Разговор проходил в офицерской кают-компании. — Хочу сказать, что вы были под водой считанные минуты.
 — Для того чтобы найти самое интересное, много времени не потребовалось, сэр. По крайней мере, мне так кажется. И о находке можно кое-кого спросить.
 — Вы имеете в виду наших друзей, потерпевших кораблекрушение?
 — А кого же еще, сэр? Итак, выяснилось следующее. Во-первых, Ван Гельдер оказался прав: на голове у механика, там, куда его ударили, ни следов крови, ни кровоподтека. При осмотре машинного отделения не обнаружилось ни выступов, ни балок, ни острых металлических углов, которые могли причинить такое повреждение. Но в то же время очевидно, что его ударили тяжелым металлическим предметом. Во-вторых, боюсь, что владелец «Делоса» виновен, поскольку все нам наврал. Он заявил, что покинул «Делос», потому что опасался взрыва второй, резервной цистерны с топливом. Ее там нет.
 — Вот это уже действительно интересно. Кажется, дела для Андропулоса складываются не лучшим образом.
 — В общем-то да, хотя он всегда может заявить, что понятия не имел о том, что находится в машинном отделении, и всегда считал, что там есть резервная цистерна. Он может также сказать, что, опасаясь за жизнь любимой племянницы, все перепутал или совершенно забыл о том, что никакой резервной цистерны нет. Без сомнения, он умен. Нам с вами хорошо известно, что он неплохой актер и сможет убедительно сыграть свою роль в любом суде, но ему не удастся опровергнуть другое обвинение — в том, что взрыв был вызван не естественными причинами, а бомбой, скорее всего пластиковой, подложенной под основной топливный бак.
 — Так, так, так. Остается только удивляться, зачем он это сделал. Вы абсолютно уверены?
 — Мы с капитаном, — вступил в разговор Ван Гельдер, — внимательно изучили последствия взрывов и их следы на металле. В бомбардировщике, например, края фюзеляжа были выгнуты наружу, а в данном случае металлические края топливного бака вогнуты внутрь.
 — Мы не специалисты по взрывчатым веществам, сэр, — сказал Тальбот, — но похоже, что Андропулос тоже. А вот они, — он кивнул в сторону Каррингтона и Гранта, — специалисты. На обратном пути мы с ними все обсудили и пришли к выводу, что Андропулос — если это действительно он, а не Александр или Аристотель — совершил ошибку, типичную для неспециалиста. Кто бы это ни был, ему следовало поставить вверх дном круглую пластическую мину, которая крепится с помощью магнита. В таком случае девяносто процентов взрывной силы устремилось бы вверх. Но они, по всей видимости, воспользовались иным средством.
 Хокинс посмотрел на Каррингтона.
 — Вы уверены, главный старшина?
 — Даже сомнений нет, сэр. Мы ведь знаем, что здесь применялась мина либо плоская, либо цилиндрическая. От них сила взрыва идет равномерно во все стороны. Нам с Грантом кажется, что намерения потопить яхту у исполнителей не было. Просто в силу своего невежества они вызвали взрыв, который пробил дыру в днище яхты.
 — Если бы не три мертвеца, все выглядело бы довольно забавно. А так остается только сказать, что жизнь полна неожиданностей. Что это у вас в руках, Каррингтон?
 — Что-то вроде радиоприемника, сэр. Взял его из каюты Александра.
 — Зачем?
 — Мне это показалось странным, сэр, необычным. В каждой каюте есть свой собственный громкоговоритель. Все они, по всей видимости, связаны с центральным радиоприемником в кают-компании. Возникает вопрос: зачем ему понадобился дополнительный радиоприемник, тем более что Александр имел доступ — и, вероятно, был единственным, кто имел эту возможность, — к мощному радиопередатчику в радиорубке?
 — Как вы считаете, это обычный приемник? — спросил Тальбот, обращаясь к Денхольму.
 — Не совсем. — Денхольм взял прибор и быстро его осмотрел. — Это устройство, которое не только принимает, но и передает. Здесь их повсюду сотни, если не тысячи. Широко используются для радиосвязи между частными яхтами. Кстати, такие радиопередатчики применяют при геологических и сейсмологических работах, а также в строительстве для проведения дистанционных взрывов. — Он замолчал и обвел всех своими близорукими глазами. — Не хочу никого пугать, но такой передатчик с успехом мог использоваться для приведения в действие взрывного устройства, которое было установлено на бомбардировщике американских ВВС. Ненадолго наступила тишина, а затем Хокинс заметил:
 — Должен признаться, Денхольм, вы обладаете удивительной способностью усложнять ситуацию.
 — Сэр, я сказал «мог использоваться», а не «использовался». Это разные вещи, хотя, учитывая те таинственные и необъяснимые обстоятельства, в которых мы оказались, я бы предпочел слово «использовался». Но в таком случае перед нами встает ряд еще более загадочных проблем. Как удалось Андропулосу или кому-то другому узнать, когда и откуда полетит бомбардировщик? Как он узнал, что за груз на борту самолета? Как до него дошли сведения о том, что взрывное устройство оказалось на борту? Откуда он разузнал, какой частотой надо воспользоваться, чтобы привести его в действие? Ну и, безусловно, почему, почему, почему?
 На сей раз молчание было более долгим. Наконец Хокинс промолвил:
 — Может быть, мы несправедливы по отношению к Андропулосу? Может, виноват во всем Александр?
 — Ничего подобного, сэр, — категорически заявил Ван Гельдер. — Андропулос лгал о втором топливном баке. Он связан с основными центрами торговли оружием. То обстоятельство, что у Александра был свой радиоприемник, особого значения не имеет. Можно предположить, что Ирен Чариал часто заглядывала в каюту к своему дядюшке. Если бы она вдруг увидела у него этот приемник и поинтересовалась, зачем он ему нужен, когда в каюте имеется другой, — как бы он это объяснил? А к Александру она бы не стала заглядывать. Поэтому радиопередатчик и был у Александра.
 — Вы упомянули, сэр, о возможности существования лазутчика на этой американской военно-воздушной базе, — сказал Тальбот. — Думаю, тут дело не в одном человеке. Здесь действует целая группа агентов. Вы не считаете, что следует направить донесение в Пентагон, ЦРУ и в разведку ВВС? Пускай почешутся. Вероятно, они уже со страхом ждут очередных сообщений с борта «Ариадны». А вот необходимости в вашей поездке в Вашингтон, чтобы предстать перед всей этой публикой лично, я не вижу.
 — Мы уже привыкли к тому, что нас забрасывают камнями и поливают грязью. Что там у вас в коробке?
 — Коробку старшина Грант прихватил в каюте Андропулоса. Мы ее пока что не открывали. — С большим трудом Тальбот открыл крышку. — Водонепроницаемая. — Он быстро просмотрел содержимое. — Эти бумаги ни о чем мне не говорят.
 Хокинс взял у него коробку, перебрал несколько бумаг и покачал головой.
 — Для меня это тоже китайская грамота. А для вас, Денхольм?
 Денхольм стал копаться в коробке.
 — Все бумаги, естественно, на греческом языке. Представляют, по-моему, списки имен, адресов и телефонных номеров. Только смысла я в них не вижу.
 — А мне казалось, что вы понимаете по-гречески.
 — Понимать-то я понимаю, но греческого шифра не знаю. Все записи шифрованные.
 — Черт побери! Шифр! — с чувством воскликнул Хокинс — Информация может оказаться срочной и жизненно необходимой.
 — Похоже на то, сэр, — сказал Денхольм, глядя на оборотную сторону некоторых бумаг. — Здесь напечатана «Одиссея» Гомера. Думаю, это неслучайное совпадение. Если бы мы знали, как использовался текст поэмы для шифровки, прочесть бумаги не представляло бы для нас никакого труда. Но ключика к этому у нас нет. Он — в уме у Андропулоса. Анаграммы и кроссворды, сэр, у меня на родине непопулярны. Расшифровывать я не умею.
 Хокинс с тоской посмотрел на Тальбота.
 — Очевидно, среди вашей разношерстной команды шифровальщиков нет?
 — Насколько мне известно, нет, сэр. Тем более речь идет о греческом шифре. Хотя, как мне кажется, найти шифровальщика несложно. У греческого министра обороны и его секретной службы в штате они должны быть. Надо просто послать радиограмму. Какие-нибудь полчаса, и все готово, сэр.
 Хокинс посмотрел на свои часы.
 — Два часа ночи. Все нормальные шифровальщики в это время дома, в теплой постели.
 — Как и все нормальные адмиралы, — заметил Денхольм. — За исключением, конечно, моего друга Уотерспуна, которого наверняка уже час назад вытащили из постели.
 — А кто такой этот Уотерспун? — поинтересовался Тальбот.
 — Профессор Уотерспун. Мой друг. Тот, у кого есть эгейский люгер. Вы просили меня связаться с ним. Неужели забыли? Он живет на Наксосе, в семи-восьми часах хода отсюда. Он уже в пути, на своей «Ангелине».
 — Настоящий гражданский подвиг с его стороны, должен признать. «Ангелина»? Что за странное название!
 — Только не вздумайте сказать ему это, сэр. Ангелина — древнее и почитаемое греческое имя, что-то из мифологии, кажется. К тому же так зовут его очаровательную жену.
 — Он что, слегка эксцентричен?
 — Все зависит от того, что вы понимаете под этим. Лично он считает эксцентричным весь остальной мир.
 — Вы сказали, он профессор? И что же он преподает?
 — Археологию. Точнее, преподавал. Сейчас он на пенсии.
 — На пенсии? О господи! Имеем ли мы право втягивать в наши дела пожилого археолога?
 — Он совсем не пожилой. Просто отец оставил ему целое состояние.
 — Вы его предупредили о возможных опасностях?
 — Да, чуть ли не открытым текстом. Похоже, ему это даже понравилось. Заявил, что не может позорить своих предков, которые участвовали в каких-то знаменитых сражениях или что-то в этом роде.
 — То, что подходит удалившемуся на покой археологу, не может не подойти для греческого шифровальщика, — сказал Хокинс — Если я, конечно, правильно следую вашей логике. Так что распорядитесь, капитан.
 — Мы сейчас же свяжемся по радио с Афинами. Только еще две веши, сэр. Я предлагаю выпустить Андропулоса с друзьями. Пусть позавтракают. Запирать их вновь не будем. Мы собрали уже достаточно информации, хотя и не получившей пока окончательного подтверждения. От них самих мы все равно ничего не узнаем. Они держат рот на замке, разговаривать с нами не будут, а если и будут, то все равно не проболтаются. Но зато они станут разговаривать между собой. Лейтенант Денхольм будет незаметно прислушиваться к их разговорам. Главное, чтобы они не знали, что он говорит по-гречески не хуже их. Первый помощник, предупредите Маккензи и его матросов, чтобы они ни при каких условиях не упоминали о том, что ночью мы исследовали «Делос». И еще одно. Присутствие шифровальщика, когда он появится, не пройдет незамеченным.
 — Никто не собирается говорить о том, что он криптолог. Представим его как обыкновенного гражданского специалиста по электронике, который приехал устранить некоторые неполадки, возникшие в оборудовании. Это послужит прекрасным объяснением того, почему он почти не выходит из каюты Денхольма — ведь в это время ему придется заниматься расшифровкой документов.
 — Ну что ж, премного вам благодарен, — с улыбкой произнес Денхольм и повернулся к Тальботу. — Если капитан позволит, я хотел бы сразу пройти к себе и хорошо выспаться до приезда этого самозванца.
 — Прекрасная идея. Вице-адмирал Хокинс, профессор Бенсон и доктор Уикрэм, предлагаю вам последовать его примеру. Обещаю, что вас немедленно разбудят, если произойдет что-то непредвиденное.
 — Еще одна прекрасная идея, — произнес Хокинс — И это после нашего ночного бдения, после того, как вы связались с Афинами, а я составил довольно тревожное донесение в Вашингтон, председателю объединенного комитета начальников штабов.
 — Тревожное?
 — Конечно. Почему только я должен страдать от бессонницы? Я сообщил ему о том, что, по нашим предположениям, на борту самолета находится нелегально вывезенная мина, часовой механизм которой настроен на определенную радиоволну, и что виновник происшествия у нас в руках, но прямых доказательств нет. Я упомянул имя Андропулоса и сообщил, что мне очень любопытно, откуда он мог узнать, когда и в каком направлении полетит указанный самолет? Откуда ему стало известно, что находится на борту самолета? Как такие бомбы были вывезены из США и оказались за границей? Откуда ему стало известно о длине волны, на которой работают взрыватели? Я предложил немедленно сообщить о происшедшем в Белый дом, ЦРУ, ФБР и в разведупразление ВВС и намекнул, что Андропулос мог получить сверхсекретную информацию только от очень высокопоставленного официального лица. Это должно сузить поле поисков. И под конец написал, что предатель, по всей видимости, служит под его командованием в Пентагоне.
 — Действительно тревожное сообщение. Можно сказать, прямо в точку. — Тальбот сделал паузу. — Вам не кажется, адмирал Хокинс, что вы ставите под угрозу свою карьеру?
 — Только если я не прав.
 — Только если мы все не правы.
 — При сложившихся обстоятельствах это ерунда. Вы бы сделали то же самое.


* * *

 — Уже пять часов, сэр.
 Тальбот, спавший в своей каюте, расположенной вблизи ходового мостика, открыл глаза и увидел, как над ним склонился Ван Гельдер.
 — "Килчарран" находится всего в трех милях от нас.
 — Что показывает сонар?
 — Тиканье продолжается, сэр. Капитан Монтгомери говорит, что пройдет еще с полмили и остановит машины. Видит нас хорошо и считает, что сможет близко подойти к нам и встать борт к борту. Если же почувствует, что удаляется от нас, то либо бросит якорь, либо попытается пришвартоваться к «Ариадне». Судя по его тону, он считает такую свою промашку маловероятной. В общем, складывается впечатление, что это самоуверенный и хвастливый тип.
 — То же самое мне говорил адмирал. Кстати, шифровальщик прибыл?
 — Да. Представился Теодором. Прекрасно говорит по-английски, хотя, как мне кажется, по национальности он грек. Расположился в каюте Денхольма. Сам Денхольм в настоящее время находится в офицерской кают-компании и пытается вновь заснуть.
 Ван Гельдер замолчал, так как в дверях появился матрос, который протянул ему лист бумаги. Ван Гельдер быстро взглянул на полученную радиограмму и, не говоря ни слова, передал ее Тальботу. Тот прочитал, пробормотал что-то невнятное и опустил ноги на пол.
 — Придется ему поспать в другое время. Передай ему, чтобы немедленно шел в адмиральскую каюту.


* * *

 Одетый в пижаму вице-адмирал Хокинс сидел на койке, подложив под спину подушку. Он бросил недовольный взгляд на радиограмму в своей руке, а затем передал ее Денхольму.
 — Из Пентагона. Без подписи. По поводу критрона, о котором вы говорили.
 — Жаль, что я не склочник, а то бы быстро вывел их на чистую воду, — произнес Денхольм после вторичного прочтения радиограммы. — «Разбираюсь насчет экспериментального образца критрона. Постараюсь выяснить поскорее». Чушь какая-то, сэр. Автор или полный невежда, или дурак, или считает, что он чересчур умный. Наверное, и то, и другое, и третье вместе. Что он подразумевает под словом «постараюсь»? Он либо сделает это, либо нет. Что значит «поскорее»? Должно быть «немедленно». Что значит «экспериментальный»? Он либо работает, либо нет. Чушь какая-то.
 — Джимми прав, — произнес Тальбот. — Это уже начинает раздражать. Пустая трата времени. Они ясно дают нам понять, что не собираются делиться секретами своей последней игрушки с ближайшим союзником, поскольку тот сразу же расскажет об этом первому встречному русскому.
 — Прекрасно, — заметил Денхольм, — просто превосходно. Американцы поставляют свои ракеты «стингер» класса «земля-воздух» повстанцам, которые борются против марксистского режима в Анголе, и контрас в Никарагуа. Ни для кого не секрет, что партизанские банды имеют в своих рядах столько же негодяев, сколько диктаторские правительства, против которых они якобы борются. Они могут, совершенно не задумываясь, за какие-то считанные гроши продать эти ракеты, стоящие не менее шестидесяти тысяч за штуку, первому встречному террористу, который, в свою очередь, не колеблясь, выпустит их по пролетающему мимо «Боингу-747», на борту которого почти пятьсот американских граждан. Но все о'кей, потому что американской администрации на сей раз удалось предвидеть возможную реакцию других стран. Но чтобы передать критрон в руки своего старейшего союзника? Ни в коем случае! Вот что у меня вызывает отвращение.
 — А меня это откровенно бесит, — признался Хокинс. — Надо им преподать урок на чистейшем английском языке. «Получена неподписанная радиограмма, совершенно бессмысленная по содержанию, не дающая никакого ответа. Требую немедленно, повторяю дважды, немедленно, немедленно дать сведения о критроне. Или немедленно, повторяю дважды, немедленно, немедленно сообщить, почему нет сведений. Отправитель сообщения или лицо, виновное в задержке ответа, будет нести ответственность за возможную смерть тысяч людей. Вы не можете себе представить реакцию мировой общественности, когда станет известно, что в возможной катастрофе виновата не столько Америка, сколько высшие чины американских военных. Копия этой радиограммы направлена прямо президенту Соединенных Штатов». Такой текст пойдет?
 — Сэр, его можно было бы сделать чуточку сильнее, — сказал Тальбот, — но мне пришлось бы просидеть всю ночь, чтобы отредактировать его. Вы говорили о том, что многим на Потомаке будет не до сна. Думаю, теперь многие головы окажутся в Потомаке. Если бы я был на вашем месте, сэр, какое-то время обходил бы Вашингтон стороной, я имею в виду — всю свою оставшуюся жизнь. — Он встал. — «Килчарран» будет здесь с минуты на минуту. Как я понимаю, встречаться с капитаном Монтгомери вы не спешите?
 — Правильно понимаешь. Милосердием я не отличаюсь. — Хокинс посмотрел на часы. — Пять пятнадцать. Передай капитану мой сердечный привет и приглашение позавтракать со мной, ну скажем, в восемь тридцать. Прямо здесь, у меня в каюте.


* * *

 Капитан Монтгомери то ли случайно, то ли намеренно — Тальбот был уверен, что намеренно, — подошел на «Килчарране» вплотную к борту «Ариадны». Сделал это тютелька в тютельку. Тальбот перепрыгнул с борта на борт — они были чуть ли не на одной высоте — и поднялся на ходовой мостик. Капитан Монтгомери оказался высоким, дородным человеком с выступающей черной бородой, белоснежными зубами, чуть крючковатым носом и насмешливыми глазами. Несмотря на идеально сидящую форму и четыре золотые нашивки на каждом обшлаге, его совершенно спокойно можно было бы принять за преуспевающего и добродушного пирата восемнадцатого века. Он протянул руку.
 — Как я понимаю, вы — коммандер Тальбот, — произнес он низким голосом с явным ирландским акцентом. — Добро пожаловать к нам на борт. Положение изменилось или нет?
 — Пока что нет. О возможном изменении, капитан, я предпочитаю даже и не думать.
 — Понимаю. Это атомная бомба или что там такое у вас тикает?
 — Атомная. И ухудшение ситуации произойдет, когда тиканье прекратится. Вам не следовало сюда приходить, капитан. Вы должны были остановиться в Коринфском заливе — вполне прекрасное место для стоянки.
 — Такое мне даже в голову не пришло. Героя я из себя не строю. Герои — только в Голливуде. Просто я не смог бы вынести того, что скажет тогда обо мне этот человек.
 — Вы, наверное, говорите о вице-адмирале Хокинсе?
 — Вот именно. Все время злословит и изображает меня в самых черных красках. Я прав?
 — Едва ли, — с улыбкой произнес Тальбот. — Он, правда, мимоходом упомянул о том, что вы терпеть не можете некоторые флотские правила. Однако заметил, что лучше вас свое дело никто не знает.
 — Ах вот как. Вообще-то он мужик справедливый и чертовски хороший адмирал. Только, пожалуйста, ничего ему об этом не говорите. Командир, я предлагаю выпить кофе у меня в каюте. Возможно, вы будете так любезны, что расскажете обо всем, что вам известно.
 — Это не займет много времени.


* * *

 — Одиннадцать часов вечера, — произнес президент. — Какое там сейчас время?
 — Шесть утра. Разница между поясами в семь часов.
 — Судя по всему, этот адмирал Хокинс — очень прямолинейный человек, — сказал президент, в задумчивости глядя на две радиограммы, лежавшие у него на столе. — Вы, конечно, его знаете?
 — Довольно хорошо, сэр.
 — Способный человек, генерал?
 — На удивление способный.
 — И видимо, хороший командующий?
 — Даже сомневаться не приходится, сэр. В противном случае именно вам бы пришлось командовать военно-морскими силами НАТО в Средиземноморье.
 — А вы с ним знакомы, Джон? — обратился президент к Джону Хейману, министру обороны, который тоже присутствовал при разговоре.
 — Да. Не так, конечно, хорошо, как генерал, но вполне прилично, чтобы полностью согласиться с точкой зрения генерала.
 — Жаль, что я никогда с ним не встречался. Кто назначил его на должность, генерал?
 — Комитет НАТО, как обычно.
 — А вы на том заседании комитета присутствовали?
 — Да, я на нем председательствовал.
 — И ваш голос был решающим?
 — Нет. Решение было принято единогласно.
 — Понятно. Похоже, он весьма невысокого мнения о Пентагоне.
 — Он прямо не говорит, хотя, видимо, он действительно невысокого мнения и подозревает некоторых лиц в Пентагоне.
 — Ставит вас в довольно щекотливое положение. Я думаю, в Пентагоне все как на иголках.
 — Как вы любите говорить, господин президент, пришлось кое-кого погладить против шерсти. Одни уже на грани помешательства, другие серьезно призадумались. В общем, можно сказать, там царит атмосфера полного остолбенения.
 — Вы сами готовы поверить в это немыслимое предположение? И вообще, что можно назвать немыслимым?
 — Вы хотите знать, что я думаю? Инстинктивно я чувствую, что такого просто не может быть, что все мои друзья и коллеги — чистые и честные люди. Но инстинкт — плохой советчик, господин президент. Здравый смысл и некоторые известные мне факты истории подсказывают, что каждый человек имеет свою цену. Мне придется провести расследование. Выяснение обстоятельств и наведение справок уже ведется. Я посчитал разумным не вмешиваться в работу контрразведок всех четырех родов войск. Остается ФБР. Но Пентагон не позволит, чтобы расследование вели агенты ФБР. Это очень сложная и весьма деликатная ситуация, сэр.
 — Да, все верно. Так просто к адмиралу флота не подойдешь и не станешь его спрашивать, что он делал в пятницу, в ночь на тринадцатое. Остается только пожелать вам удачи. — Президент посмотрел на одну из бумаг, лежавших на столе. — Ваш ответ относительно критрона, спровоцировавший Хокинса на новый запрос, был плохо сформулирован.
 — Да, плохо. Очень плохо. Этим сейчас занимаются.
 — Критронное устройство, точнее сказать, критронный детонатор уже находится в тактическом использовании?
 — Да.
 — Кому-нибудь его посылали?
 Генерал покачал головой.
 Президент нажал на кнопку вызова, и в кабинет вошел молодой человек.
 — От имени присутствующего здесь генерала пошлите следующую радиограмму: «Критронный детонатор в пути. Глубоко признателен вам за понимание существующих проблем и принимаемые меры. Полностью осознаю необычайную глубину, опасность и сложность ситуации. Лично гарантирую полную и немедленную, повторяю дважды, немедленную, немедленную поддержку и помощь по всем принимаемым мерам. Держите в курсе событий». Этого достаточно. Подпись поставьте мою.
 — По-моему, ему больше понравилось бы «повторяю трижды», — съязвил генерал.


* * *

 — Восемь сорок, сэр, — доложил Маккензи. — Адмирал приносит свои извинения, но ему хотелось бы вас видеть. Он у себя в каюте с капитаном Монтгомери.
 Тальбот поблагодарил его, встал, смыл водой с лица последние остатки сна и направился в сторону адмиральской каюты. Хокинс, в рубашке с короткими рукавами, сидел с Монтгомери за столом, накрытым для завтрака. Он жестом пригласил Тальбота присоединиться к ним.
 — Кофе? Прошу прощения за то, что побеспокоил вас — Хокинс выглядел свежим, хорошо отдохнувшим. — Но капитан Монтгомери стал рассказывать о положении дел и я посчитал, что вам это тоже стоит услышать. Кстати, наш дружок — тикающий часовой механизм — все продолжает работать.
 — Определенный прогресс есть, — сказал Монтгомери. — Определенный прогресс. Присутствие того, что адмирал называет «нашим дружком», оказывает достаточно сдерживающее действие, и мы принимаем меры предосторожности, прежде всего акустические. Но мы имеем дело с дьяволом, о котором абсолютно ничего не знаем, и потому платим ему больше, чем он заслуживает. Наш сонар слушает только этот прибор, а каюта гидроакустиков превратилась в средоточие интересов «Килчаррана». Нам удалось сделать две вещи. Во-первых, в результате объединения аккумуляторных батарей наших кораблей у нас есть теперь возможность, используя только электрическую энергию, поднять на поверхность самолет. Ваш лейтенант Денхольм прекрасно знает свое дело. Впрочем, ваш механик, Маккафферти, и наш механик тоже отличные работники. В общем, никаких проблем. Во-вторых, мы отрезали левое крыло бомбардировщика.
 — Что вы сделали? — удивленно спросил Тальбот.
 — Ну, как бы это сказать, — произнес Монтгомери чуть ли не извиняющимся тоном. — По существу, самолет распался на три отдельные части, и я решил, что ни вы, ни ВВС США больше им все равно пользоваться не будете, поэтому я отрезал левое крыло.
 Несмотря на интонацию, было очевидно, что Монтгомери абсолютно не жалеет о том, что принял решение, ни с кем не советуясь. Похоже, он собирался поступать в таком духе и дальше.
 — Трудное было решение и рискованная операция, — продолжал он. — Насколько мне известно, никто и никогда еще не отрезал крыльев у затонувшего самолета. Именно там располагаются топливные баки. Хотя крыло было почти полностью оторвано и топливопроводы, по всей видимости, перебиты, нельзя было гарантировать, что ничего не произойдет, если вдруг струя газовой сварки случайно заденет топливный бак. Но мои люди были очень осторожны. Оказалось, что никакого топлива нет и тревожиться не о чем. В настоящее время мои люди устанавливают понтоны и прикрепляют тросы к самолету. Удаление этого крыла дает нам два преимущества. Первое — менее существенное. Оно заключается в том, что, убрав крыло и два очень тяжелых реактивных двигателя, мы в значительной степени облегчили самолет. Тем самым уменьшили подъемный вес, хотя я абсолютно уверен в том, что смогли бы поднять без особого труда весь самолет целиком. Более существенное то, что если бы мы оставили левое крыло, то при поднятии самолета оно могло бы развернуться по направлению к днищу «Килчаррана» под таким острым углом, что доступ к этой чертовой бомбе оказался бы затруднен или стал бы вообще невозможен.
 — Прекрасная работа, капитан, — признал Хокинс, — но одна проблема все же остается. Не кажется ли вам, что при поднятии на поверхность самолет именно под тяжестью второго крыла с двигателями тоже может развернуться в противоположном направлении?
 Монтгомери снисходительно улыбнулся вице-адмиралу. Такая улыбка могла привести в ярость любого обычного человека.
 — Не проблема, — ответил Монтгомери. — Мы поднимем его с помощью понтонов. Когда фюзеляж окажется на поверхности, крыло еще будет под водой — вы же знаете, что на современных самолетах крылья находятся ниже. Поэтому на первом этапе подъема на поверхности окажется только верхушка фюзеляжа. Затем мы удалим прямоугольную секцию над тем местом, где находится бомба. Чем меньше там будет воды, тем меньше будет жар, вызываемый газовой резкой. Потом мы сделаем в верхушке фюзеляжа отверстие и сможем тогда его приподнять достаточно высоко, чтобы в нем не осталось никакой воды.
 — Сколько времени займет этот подъем?
 — Часа два, точно не знаю.
 — Часа два? — Хокинс даже не попытался скрыть свое удивление. — Я думал, несколько минут. Вы говорите, что точно не знаете. Мне же почему-то всегда казалось, что такие вещи можно довольно точно рассчитать.
 — В нормальных условиях — да. — Чувствовалось, что Монтгомери с большим трудом сохраняет любезность. — Но в обычных условиях мы пользуемся мощными дизельными компрессорами. А в данном случае, из почтения к той милой «даме», что покоится на дне моря, нам придется от них отказаться. Мы вынуждены использовать батареи, а это только лишь часть полной мощности, поэтому точно определить время подъема невозможно. Вы не возражаете, если я еще выпью кофе?
 Монтгомери явно хотел показать, что разговор закончен. Ван Гельдер постучал в открытую дверь и вошел с очередной радиограммой в руке. Он протянул ее Хокинсу.
 — Это для вас, адмирал. Пришла пару часов назад. В ней нет ничего срочного, поэтому я решил вас не будить.
 — Разумное решение, мой мальчик.
 Читая радиограмму, Хокинс улыбался во весь рот. Он протянул ее Тальботу, который, бросив на нее взгляд, тоже улыбнулся и зачитал ее вслух.
 — Ну и ну, — заметил он, — мы уже накоротке с президентами. Похоже, сэр, вы все-таки сможете спокойно гулять по Пенсильвания-авеню и не опасаться, что на вас наденут наручники. Важнее другое: теперь вы имеете критрон и столь лестное обещание о сотрудничестве. Ваше возмущение, которое более циничные люди назвали бы расчетливой игрой, себя оправдало. Нравится мне и это «повторяю дважды». Похоже, у президента есть чувство юмора.
 — Это так. Стоило бы поблагодарить его за то, что он лично вмешался. Что ж, очень даже хорошо. Он просит, чтобы мы держали его в курсе событий. Может быть, вы составите ему ответ?
 — Как пожелаете. Акцент, естественно, сделать на тяжести ситуации и опасности возможных последствий?
 — Конечно.
 — Кстати, сэр, у меня есть еще кое-какие новости, — вмешался в разговор Ван Гельдер. — Только что состоялся весьма интересный разговор с Ирен Чариал.
 — Могу представить себе, что она сказала. Андропулос со своей бандой уже, конечно, на свободе. Как они себя ведут сегодня утром?
 — Потихонечку расцветают, сэр. По крайней мере, так можно сказать в отношении Андропулоса и Александра. Они постепенно начинают оттаивать. Всю дорогу болтают между собой на греческом. Кок в прекрасной форме. Я оставил с ними Денхольма, который делает вид, что ничего не понимает. Ирен там не было.
 — Вот как? Поэтому, естественно, вы поспешили к ней в каюту, чтобы узнать о ее здоровье, да?
 — Угадали. Я ведь знал, сэр, что именно этого вы от меня и ждете. По ее внешнему виду было заметно, что она спала довольно плохо, в чем она и сама призналась. Казалось, она встревожена, даже предчувствует что-то недоброе. Сперва даже не хотела говорить о том, что ее беспокоит. Неправильно понимаемое чувство лояльности, я бы так охарактеризовал ее поведение.
 — Я бы точно так же сказал, — вставил Тальбот, — если все было так, как вы говорили.
 — Прошу прощения, но я сомневаюсь в этом. Оказалось, ее интересует, посылал ли дядя Адам какую-нибудь радиограмму. Похоже, что...
 — Дядя Адам?
 — Ну, Адамантиос Андропулос, которого мы знаем под именем Спирос. Оказывается, вместе со своей подругой Евгенией — сами девушки учатся в Афинском университете, а их родители живут в Пирее — они имеют привычку каждый вечер звонить домой. Она хотела, чтобы ее родителям сообщили о том, что яхта потерпела крушение, они подобраны британским военным кораблем и скоро будут дома.
 — Насколько я понимаю, так и есть, — заметил Хокинс.
 — Да, сэр. Но я сказал ей, что никаких радиограмм не было. Выдвинул предположение, что ее дядя, будучи бизнесменом, просто не заинтересован, чтобы все знали о потере яхты, тем более что потеря произошла по его собственной вине. Она заявила, что это не может служить оправданием, ведь родственники других членов команды «Делоса» должны знать о смерти их близких. Я уточнил, просила ли она его об этом. Она ответила, что нет. Вообще попыталась уйти от ответа на вопрос. У меня сложилось впечатление, что девушка либо почти ничего не знает о своем дядюшке, либо он ее совершенно не волнует. — Ван Гельдер вынул из кармана какую-то бумагу. — Вот, предложил ей написать небольшую записку и обещал проследить за тем, чтобы ее отправили.
 — Она на греческом, — протянул Тальбот, пытаясь разобраться в тексте телеграммы. — Возможно, что этот дядя Адам...
 — У нас с вами, сэр, одинаково подозрительный склад ума. Я позвал Джимми, оторвав его от завтрака. Он сказал, что записка вполне невинна.
 — Могу предложить нечто лучшее. Давайте пригласим молодых дам в радиорубку — подключаться к наземным телефонным линиям через Пирейскую радиостанцию не стоит, — откуда они смогут напрямую поговорить со своими предками.
 — А Джимми как бы между прочим окажется тоже там?
 — Как вы заметили, у нас с вами одинаково подозрительный склад ума. Но до этого, я думаю, нам следует посмотреть, как обстоят дела у нашего нового рекрута.
 — Вы имеете в виду шифровальщика?
 Тальбот кивнул:
 — После того как мы побываем у него, а молодые девушки закончат разговаривать по телефону, я хочу, чтобы вы под каким-нибудь благовидным предлогом отвели Ирен Чариал в сторону. Похоже, они с дядей не испытывают друг к другу родственных чувств, и девушка, безусловно, будет тебе благодарна за то, что ты разрешил поговорить ей с родителями. Постарайся выяснить все, что можно, об Андропулосе. Узнай, что она думает о нем. Может, тебе удастся выяснить, какими видами бизнеса он занимается. Было бы очень интересно знать, куда заносят его путешествия и почему именно в те места, а не в другие — я, конечно, не имею в виду круизы, которые она совершает с ним на его яхте.
 — С удовольствием исполню, сэр.
 Теодор оказался веселым полным человеком примерно пятидесяти лет, бледнолицым и в роговых очках, которые как бы свидетельствовали о том, что ему всю жизнь пришлось провести, склонившись над загадочными шифрами.
 — Вы, вероятно, пришли посмотреть, как продвигаются у меня дела. С радостью могу сообщить, что кое-какой прогресс есть. Мне пришлось потратить немало времени, прежде чем удалось найти ключ к шифру. После этого дела пошли почти без сучка и задоринки. Эти документы делятся на три раздела. Я уже прочитал первый раздел на две трети.
 — Нашли что-нибудь интересное? — спросил Тальбот.
 — Интересное? Не просто интересное, а потрясающее! Слышите, капитан? Потрясающее! Данные о его счетах, банковских вкладах, если хотите. Он рассовал или, точнее, распихал свои деньги по всему миру. Между прочим, по мере расшифровки я выписываю суммы его вкладов и складываю. Сделать это оказалось несложно, потому что все его счета в американских долларах. Итак, в общей сумме у него на счетах — дайте-ка мне посмотреть — двести восемьдесят. Да, двести восемьдесят. В долларах.
 — Имея такую сумму, человек может спокойно удалиться на покой, — заметил Ван Гельдер.
 — Да, действительно. Двести восемьдесят. С шестью нулями.
 Тальбот и Ван Гельдер молча посмотрели друг на друга, а затем склонились над расчетами Теодора. Несколько секунд спустя они выпрямились, еще раз переглянулись и вновь склонились над цифрами.
 — Двести восемьдесят миллионов долларов, — прошептал Тальбот. — На такие деньги, Винсент, человек действительно может удалиться на покой.
 — Если бы я немного поскреб по сусекам, я бы смог набрать себе такую сумму. Кстати, Теодор, а в каких банках находятся те счета? Я имею в виду города и страны.
 — В одних случаях мне удалось это выяснить, а в других — нет. Наверное, есть еще один шифр, ключ к которому он держит в уме. У меня нет возможности узнать, где находится по меньшей мере половина его счетов.
 — Можете показать некоторые из таких счетов? — спросил Тальбот.
 — Конечно. — Теодор ткнул пальцем в несколько записей, сделанных на различных листках. — Видите, только общие суммы. Но обратите внимание: после каждой суммы — заглавная буква. Буквы для меня ничего не значат, а вот для Андропулоса...
 Тальбот вновь пробежал взглядом по записям шифровальщика.
 — Постоянно повторяются одни и те же пять букв — Z, W, V, В и G. Теперь представим следующее. Вы процветающий бизнесмен и хотите спрятать ваши банковские счета подальше от любопытных глаз соседей, полиции и налоговых инспекторов. Какую страну вы выберете?
 — Швейцарию.
 — Я думаю, подобная мысль пришла в голову и Андропулосу, судя по этим буквам. Z, скорее всего, Цюрих. W, наверное, Винтертур. А вот что за город на V? Сразу как-то ничего не приходит в голову.
 — Веве? — предложил Ван Гельдер. — На Женевском озере?
 — Не думаю. Такую дыру вряд ли назовешь международным финансовым центром. Ага! Кажется, вспомнил. Только это не в Швейцарии, а в Лихтенштейне. Вадуц. Я почти не разбираюсь в подобных вещах, но почему-то думаю, что, если что-то скрыто в банковских кладовых Вадуца, на поверхности оно уже больше не появится. В вполне подходит под Берн или Базель — Андропулос точно знает. Ну, a G — это Женева. Что скажете, первый помощник?
 — Превосходно. Думаю, вы правы. Не хотелось подливать ложку дегтя, сэр, но названий и адресов банков у нас пока что нет.
 — Верно. Но зато у нас есть названия и адреса других банков. Вы составили список городов, где находятся банки?
 — В этом нет необходимости, — ответил Теодор, — я держу их все в своей голове. Они по всему свету, на западе и востоке. Города самые разнообразные: Майами, Мехико, Богота в Колумбии, Бангкок, Исламабад в Пакистане, Кабул в Афганистане. Зачем кому-то надо вкладывать деньги в Кабуле, ума не приложу. Страна разрывается на части, оккупирована русскими, которые контролируют столицу.
 — Похоже, что у Андропулоса друзья повсюду, — заметил Тальбот. — Зачем же бедных русских оставлять без внимания? Итак, это все?
 — Есть и другие места, — сказал Теодор. — Там счета в основном небольшие, правда за одним-единственным исключением. Это самый большой депозит во всем списке.
 — Где?
 — В Вашингтоне, округ Колумбия.
 — Ничего себе! — Тальбот молчал несколько минут. — Что вы думаете по этому поводу, первый помощник?
 — Думаю, что уже просто не в состоянии думать о чем-либо. Такое ощущение, будто меня заклинило. Но глаза мои продолжают работать, и я, если так можно выразиться, вижу слабый свет в конце туннеля.
 — Мне кажется, он скоро станет ярче. Какова сумма вклада в Вашингтоне?
 — Восемнадцать миллионов долларов.
 — Восемнадцать миллионов долларов, — задумчиво повторил Ван Гельдер. — Даже в Вашингтоне, округ Колумбия, человек может многое купить на восемнадцать миллионов долларов.




 Глава 6


 «Ангелина» производила поразительное впечатление. Восьмидесятитонная постройка из сосны, добытой на острове Самос, поражала ослепительной белизной корпуса, которая резко, можно сказать, до неприличия контрастировала с ярко-красным цветом планширя. Широкая, с низкой посадкой, с резко выраженным развалом бортов по всей длине и изогнутым ютом, «Ангелина» была оснащена прямыми парусами и двумя кливерами. Если бы она оставалась такой, какой ее задумали, то была бы прекрасным образцом парусников. К сожалению, все пошло иначе.
 Ее владелец, профессор Уотерспун, хотя и являлся сторонником традиционализма, тем не менее уделял чрезмерное внимание своему комфорту. Он не только перестроил значительную часть помещений судна (изначально оно предназначалось для перевозки грузов), приспособив их под каюты и душевые, но и соорудил палубу с ходовым мостиком, кают-компанией и галереей, которые, несмотря на свои практические функции, совершенно перечеркнули эстетическую красоту «Ангелины».
 Около десяти часов утра «Ангелина», как призрак, возникла из тумана и застыла у правого борта «Ариадны». Тальбот, сопровождаемый Денхольмом, спустился на ее палубу по веревочной лестнице, чтобы поприветствовать владельца парусника.
 Увидев Уотерспуна, Тальбот подумал, что тот совершенно не похож ни на профессора, ни на археолога, но затем командир вынужден был признаться себе, что понятия не имеет о том, как должны выглядеть в жизни люди этой профессии. Профессор оказался высоким, тощим, сильно загорелым человеком с взлохмаченными волосами. По тому, как он говорил и отпускал шуточки, трудно было представить себе, как такой человек мог оказаться в недрах академической науки. По виду ему было не более сорока лет. Его жена, обладательница рыжих волос и смеющихся карих глаз, была лет на десять моложе его и, кажется, тоже археолог.
 После приветствий и краткого введения в курс дела (это сделал Денхольм) Тальбот сказал:
 — Мне очень приятно, профессор, что вы прибыли. Я очень вам благодарен. Вы хоть понимаете, что можете преждевременно оказаться в мире ином? Лейтенант Денхольм объяснил, какая опасность может вас подстерегать?
 — Да, мимоходом он коснулся этого вопроса, правда в самых общих чертах. Он вообще стал немногословен после того, как пошел служить в военно-морской флот.
 — Я не добровольно пошел служить. Меня заставили.
 — Он что-то упомянул об испарении. Конечно, человек, изучающий древнюю историю, рано или поздно от нее устает. Куда лучше самому участвовать в ее становлении.
 — А миссис Уотерспун разделяет вашу точку зрения?
 — Пожалуйста, называйте меня Ангелиной. На днях нам пришлось развлекать одну весьма чопорную и манерную леди из Швейцарии, так она упорно называла меня мадам профессор Уотерспун. Кошмар какой-то! Я не могу сказать, что разделяю все экстравагантные увлечения моего мужа, но он, увы, обладает одним весьма существенным профессорским недостатком: он до невозможности рассеянный. Приходится за ним приглядывать.
 Тальбот улыбнулся:
 — Печально, что такая молодая и красивая женщина вынуждена принести себя в жертву. Еще раз огромное вам обоим спасибо. Буду весьма признателен, если вы присоединитесь к нам за ланчем, а пока покину вас. Лейтенант Денхольм объяснит вам все ужасы сложившейся ситуации, в особенности те, с которыми вам предстоит столкнуться за обеденным столом.


* * *

 — Тоска и уныние, — иронически констатировал Ван Гельдер. — Негоже молодой и красивой девушке находиться в подавленном состоянии. Что случилось, Ирен?
 Ирен Чариал с мрачным видом смотрела на волны.
 — Мне сейчас не до шуток, капитан-лейтенант Ван Гельдер.
 — Меня, кстати, зовут Винсентом. И я вовсе не шучу, хотя вы правы, сейчас не то настроение. Вы встревожены, расстроены. Что вас беспокоит?
 — Ничего.
 — Такая красивая девушка, а говорите неправду. Я понимаю, что вы оказались в очень неприятном положении, но мы делаем все возможное, чтобы помочь вам. Или, может быть, вы расстроились из-за того, что сказали вам родители?
 — Вы прекрасно знаете, что не в этом дело.
 — Возможно, и так. Еще утром, когда я впервые увидел вас, вы были не в лучшем настроении. Что-то тревожит вас. Неужели этот секрет настолько ужасен, что вы не можете поделиться со мной?
 — Вы пришли сюда шпионить, да?
 — Да. Подглядывать и подслушивать. Задавать изощренные, хитрые, коварные вопросы, чтобы выведать то, чего вы не хотите сказать. — На сей раз Ван Гельдер принял мрачный вид. — Боюсь, что тут я не мастак.
 — И я так думаю. Вас подослал тот человек?
 — Какой человек?
 — Теперь вы ведете себя нечестно. Коммандер Тальбот. Ваш капитан. Холодный, сухой, мрачный.
 — Никакой он не холодный и не сухой. И у него прекрасное чувство юмора.
 — Вот как? Что-то я этого не заметила.
 — Теперь начинаю понимать почему, — с серьезным видом произнес Ван Гельдер. — Видимо, он посчитал, что с вами бесполезно шутить.
 — Может быть, он прав. — Девушка, похоже, даже не обиделась. — Просто я не вижу, над чем можно было бы сейчас смеяться. А в отношении остального я все-таки права. Он действительно холодный и неприветливый человек. С такими людьми, как он, я уже встречалась.
 — Сомневаюсь. Впрочем, я вообще сомневаюсь в вашей способности правильно оценивать людей. Похоже, вы не очень-то сильны в этом.
 — Да? — Она скорчила гримасу. — Что, уже не до комплиментов и любезностей?
 — А я с вами не любезничал. И вообще я мужлан, вы не заметили?
 — Простите, я не хотела вас обидеть. Я не вижу ничего плохого в карьере офицера. Однако вашего капитана ничто не волнует, его беспокоят только две веши — Королевский военно-морской флот и «Ариадна».
 — Вы не правы, — спокойно произнес Ван Гельдер. — Впрочем, откуда вам знать? Джона Тальбота беспокоят только его дети, дочь и сын. Фиона шести лет и Джимми — двух. Он их обожает. И я тоже. Я их дядя Винсент.
 — Вот как! — Она какое-то время молчала. — А его жена?
 — Умерла.
 — Простите. — Она схватила его за руку. — Я этого не знала. Продолжайте. Ну, назовите меня идиоткой.
 — Я не умею льстить и не умею очаровывать. И я не лгу.
 — Но говорить комплименты вы умеете. — Она убрала руку, облокотилась на перила и снова уставилась на волны, а затем, не оборачиваясь, спросила: — Наверное, вас интересует дядя Адам? Я права?
 — Да. Мы его не знаем, не доверяем и вообще считаем весьма подозрительной личностью. Извините, что я говорю прямым текстом.
 Она повернулась к нему. Ни в голосе, ни в выражении ее лица не чувствовалось никакого возмущения. Так, небольшое удивление, и все.
 — Я сама его не знаю, не доверяю ему и считаю его в высшей степени подозрительным.
 — Если вы его не знаете, что же вы тогда делали на его яхте?
 — Думаю, что это тоже покажется подозрительным, хотя ничего такого здесь нет. Что я делала на его яхте? Во-первых, он умеет убеждать. Складывалось такое впечатление, что он действительно любит всю нашу семью: и моего младшего брата, и сестру, и меня. Он все время приносил нам подарки, очень дорогие подарки, кстати, и казалось просто неприличным отклонить его приглашение. Во-вторых, здесь сыграло роль его умение очаровывать. Я практически не знала ни о нем, ни о его делах, ни о том, почему он столько времени проводит за границей. Ну и наконец, третья причина заключается в том, что мы с Евгенией в душе снобы и нам было лестно получить приглашение прокатиться на столь дорогой яхте.
 — Что ж, вполне объяснимые причины. Но они не дают ответа на вопрос, почему вы все-таки решили поехать с ним, хотя он вам не нравился?
 — Я не сказала, что он мне не нравился. Я сказала, что не доверяю ему. А это не одно и то же. И не доверять я ему начала только во время этого путешествия.
 — Почему?
 — Из-за Александра, вот почему. — Она пожала плечами. — Вы же не доверяете ему?
 — Откровенно говоря, нет.
 — И Аристотель не лучше. Они втроем почти все время проводят вместе, главным образом в радиорубке. Как только я или Евгения проходим мимо них, они тут же замолкают. Почему?
 — Неужели вам не ясно? Они не хотят, чтобы вы слышали, о чем они болтают. Вы когда-нибудь были с ним за границей в деловой поездке?
 — Слава богу, нет.
 Ее, похоже, поразила сама мысль об этом.
 — Даже на «Делосе»?
 — Я только один раз была на нем до этого. С моими братом и сестрой. Во время короткой поездки в Стамбул.
 «Ну что ж, капитану будет что сказать, — подумал про себя Ван Гельдер. — Она явно ничего не знала о своем дяде. Понятия не имела о том, какими делами он занимается, никогда не путешествовала с ним. А не доверяет ему только из-за Александра, что вполне естественно. Он почти у всех вызывает недоверие». Ван Гельдер предпринял еще одну попытку.
 — Адам, наверное, брат вашей матери?
 Она кивнула головой.
 — Что она думает о нем?
 — Она никогда не говорит о нем плохо. Она вообще не имеет привычки плохо говорить о людях. Это прекрасная женщина, великолепная мать, которая просто не может сказать дурное слово о ком-то.
 — Похоже, она не встречалась с Александром. А что думает ваш отец?
 — Он тоже никогда не упоминает о дяде Адаме, но его молчание объясняется совершенно иными причинами. Мой отец очень прямой человек, честный и очень умный, возглавляет одну строительную фирму. Его все уважают, и тем не менее о моем дяде он никогда не вспоминает. Мне кажется, папа не одобряет дел, которыми занимается дядя Адам. У меня такое впечатление, что они не разговаривают уже много-много лет. — Она пожала плечами и натянуто улыбнулась. — Простите, но, по-моему, от меня никакого толку. Ведь вы не узнали ничего интересного, правда?
 — Правда, но зато я понял, что могу доверять вам.
 На этот раз его улыбка была теплой, искренней и дружелюбной.
 — Вы не умеете льстить, очаровывать, лгать, но вы любезны и учтивы.
 — Надеюсь, — ответил Ван Гельдер.


* * *

 — Сэр Джон, — сказал президент, — вы поставили меня в чертовски неловкое положение. Надеюсь, вы понимаете, что это не гнев, а сожаление.
 — Да, господин президент, я прекрасно осознаю и очень сожалею о происшедшем. Конечно, вам не станет легче, если вы узнаете, что я тоже нахожусь в неловком положении. — Если сэр Джон Трэверс, посол Великобритании в Соединенных Штатах, и оказался в щекотливом положении, то по его внешнему виду этого сказать было нельзя. Недаром сэра Джона хорошо знали в дипломатических кругах как человека находчивого, непоколебимого, спокойного, способного выходить из самых сложных и запутанных ситуаций. — Я ведь только мальчик на побегушках. Правда, с определенным рангом.
 — Кто он такой, этот Хокинс? — спросил Ричард Холлисон, заместитель директора ФБР, который не отличался таким спокойствием, как сэр Джон, но тем не менее умел сдерживать обуревавшие его чувства. — Я считаю, что иностранец не должен советовать Белому дому, Пентагону и ФБР, как им вести свои дела.
 — Хокинс — вице-адмирал британского военно-морского флота, — пояснил генерал, последний участник разговора, происходившего в кабинете президента. — Удивительно способный человек. Не могу припомнить ни одного морского офицера США, которого я смог бы представить на его месте в аналогичной, поистине невероятной ситуации. Думаю, не стоит говорить о том, что из всех присутствующих в самом неловком положении нахожусь я. Пентагон все-таки на моей совести, поймите меня правильно.
 — Ричард Холлисон, — сказал сэр Джон, — я знаю вас уже много лет. Мне известна ваша репутация жесткого, но вместе с тем откровенного человека. Будьте откровенны и сейчас. Адмирал Хокинс, как только что заметил генерал, находится в невероятной ситуации, которая вынуждает принимать самые немыслимые решения, и это вам известно в силу вашего положения лучше, чем нам. Он никому не дает указаний, как надо делать свое дело. Просто он решил обойти все привычные пути связи, чтобы его послание дошло до президента и никто из правительства или Пентагона не смог бы увидеть его раньше главы государства. Конечно, в Пентагоне известно, что ведется следствие, но Хокинс отнюдь не хотел тыкать пальцем в разные стороны. Если вы намереваетесь посадить кошку среди голубей или выпустить орла в голубятне, вы не посылаете почтовую открытку заранее, предупреждая о том, что собираетесь сделать.
 — Да, я это принимаю, — произнес Холлисон. — Но все равно мне это не нравится.
 — Нравится нам или не нравится, — заметил президент, — но принимать приходится. И мне тоже. — Он с мрачным видом посмотрел на бумагу, лежащую на столе. — Похоже, этот Адамантиос Андропулос, являющийся в настоящее время гостем Хокинса, — мне кажется, адмирал считает своим гостем всякого, кто оказывается у него на борту, вплоть до уголовников, закованных в кандалы, — имеет счет в одном из вашингтонских банков — название и адрес прилагаются. На счету примерно восемнадцать миллионов долларов. Адмирал хотел бы знать, снимались ли со счета деньги. Если да, то когда и какие суммы. Вам нетрудно узнать это, Ричард. Вопрос только в том, сколько времени вам понадобится.
 — Все зависит от того, сколько в данном деле фальшивых имен, дутых компаний и прочей неразберихи. Он ведь может иметь счет даже во Внутренней Монголии. Маловероятно, конечно, но вы меня поймите. Сколько займет? Час, может, три. Прошу прощения, господин президент. Прошу прощения, господа, — сказал Холлисон и вышел из кабинета.
 — Армии и морским пехотинцам будет приятно узнать, что Хокинс не удостоил их своим вниманием, — продолжал президент. — Только военно-воздушные и военно-морские силы. То, что он упоминает ВВС, при сложившихся обстоятельствах я еще могу понять. Но было бы интересно знать, почему он и военно-морские силы считает заслуживающими внимания. На сей счет он ничего не пишет. — Президент вздохнул. — Может, он не доверяет даже мне? Или же он знает что-то, что нам неизвестно?
 — Я очень сомневаюсь, что он расскажет нам обо всем, даже когда представится такая возможность, — спокойно заметил сэр Джон.


* * *

 Человек, о котором шла речь в Белом доме, в это же самое время на другом конце земли думал примерно о том же самом.
 — Время — крылатая колесница, Джон. Жаль, не помню цитату до конца. — Откинувшись на спинку удобного кресла, с бокалом холодного лимонного сока в руке, Хокинс производил впечатление человека, находившегося в согласии со всем миром.
 — Думаю, сэр, вы можете быть спокойны: пациент, как и ожидалось, ведет себя пока тихо. Наш плотник на борту «Ангелины» делает по размерам, которые нам дал Пентагон, специальную люльку для бомбы. К этой люльке будут приделаны две петли, чтобы с ней ничего не произошло даже при ухудшении погоды, чего, как вы сами чувствуете, пока не предвидится.
 — Вот уж точно, — согласился адмирал, бросив взгляд на море через окно своей каюты. — Погода совсем не та, что нужно, Джон. Раз перед нами стоит апокалиптическая и судьбоносная задача, надо, чтобы дули ураганные и шквалистые ветры, лил проливной дождь, гремел гром, сверкали молнии, бушевали торнадо. В общем, чтобы были соответствующие погодные условия. А что мы имеем? Ослепительное июльское солнце, безоблачное синее небо и темное спокойное море, даже ряби нет. Тоска зеленая. Паршиво и то, что «Ангелина», если будет по-прежнему дуть тот же легкий ветерок, и половины пути до горизонта за неделю не покроет.
 — Не стоит беспокоиться на этот счет, сэр. Погодные условия на Кикладах с начала июля и до середины сентября на удивление предсказуемы. Уже одиннадцать сорок пять. С минуты на минуту с северо-запада начнет дуть «мельтеми», сезонный ветер. Сила его достигает пяти-шести, а иногда и семи баллов. К вечеру он, как правило, замирает, но бывали случаи, когда он дул всю ночь. Такой ветер идеально подходит для «Ангелины». Люгеры, по верному замечанию Денхольма, совершенно бесполезны, когда им надо двигаться против ветра. Иное дело, когда ветер бьет прямо в корму, как в данном случае. «Ангелину» понесет в пролив Касос, к восточной оконечности Крита.
 — Звучит, конечно, прекрасно. Но даже если Монтгомери сможет поднять бомбардировщик или умудрится проделать дыру в фюзеляже, не взорвав при этом всех нас, даже если ему удастся извлечь бомбу и спокойно переложить ее в люльку на «Ангелину», что произойдет, когда он достигнет пролива Касос? Не взорвется ли она?
 — Все зависит от Уотерспуна и его команды. Мы рискуем меньше всего. Я разговаривал с доктором Уикрэмом. Он абсолютно убежден во внутренней стабильности водородных бомб — в конце концов, он сам их и создает. Он говорит, что если атомная бомба разорвется вблизи водородной, то взорвется и она. Другое дело — более отдаленный взрыв, произведенный на расстоянии в несколько миль. Эти бомбы уже дважды подверглись испытанию: первый раз — когда произошел взрыв в носовой части самолета, и затем — когда самолет на огромной скорости рухнул в море. Кроме того, есть надежда на то, что расстояние в значительной степени смягчит последствия возможного взрыва.
 — К сожалению, для тех, кто на борту «Ангелины», это не будет иметь никакого значения. Что движет этим человеком, Джон? Он, несомненно, храбрец, но все ли с ним в порядке?
 — Вы хотите сказать, что он сошел с ума? Тогда мы все сумасшедшие. Он в таком же здравом уме, как вы и я. По духу он — романтик, прирожденный авантюрист. Пару столетий назад он наверняка пропадал бы на другом конце света, пытаясь сколотить какую-нибудь странную империю.
 — Ужасает сама мысль, что такому человеку придется умереть за нас.
 — За всех нас умирать ему не придется. Я тоже собираюсь отправиться на «Ангелине». И Ван Гельдер.
 Хокинс поставил бокал на стол и уставился на Тальбота.
 — Да вы понимаете, о чем говорите? Вы потеряли чувство реальности! Или, может, вы сошли с ума? И вы, и Ван Гельдер. Совсем уже чокнулись?
 — Ван Гельдер настаивает на том, чтобы ему разрешили отправиться в путь на «Ангелине», я присоединяюсь к его просьбе. Вот и все.
 — Я категорически запрещаю это.
 — При всем моем глубочайшем к вам уважении, адмирал, должен заметить, что вы ничего не можете мне запретить. Неужели вы действительно думаете, что я позволю ему отправиться туда одному и погибнуть? Хочу напомнить, что я командир данного корабля и что в море никто, даже адмирал, не имеет права отдавать мне приказы, наносящие вред моему кораблю.
 — Это нарушение субординации! — Хокинс взмахнул рукой, в которой держал бокал с соком, и добавил: — Есть ли что-нибудь посильнее?
 — Разумеется. — Тальбот подошел к каютному бару и приготовил напиток, а адмирал в это время смотрел в пространство, словно изучал какую-то невидимую точку. — Большой скотч с водой. Безо льда.
 — Благодарю вас.
 Что-то бормоча себе под нос, Хокинс одним залпом осушил чуть ли не полбокала.
 — Впрочем, — заметил Тальбот, — на рее меня никто не повесит. Да и рей этот мой. Вы не видели Ангелину — я имею в виду не люгер, а жену профессора Уотерспуна. Еще увидите. Я пригласил их к нам на ланч. Молодая, довольно красивая, с прекрасным чувством юмора и зациклившаяся на своем муже. А что ей остается? Невольно зациклишься. Может, ей и не хочется этого делать, но она вынуждена отправиться в путь вместе с ним, а заодно и с бомбой, которая будет спокойно себе почивать на люгере.
 — Уверен, мне доставит удовольствие знакомство с ней. — Хокинс еще раз приложился к бокалу. — Как мы поступим в сложившейся ситуации?
 — После того как на люгер будет водружена бомба, госпожа Уотерспун дальше не поедет. И профессор тоже, а возможно, и два члена его команды. Все они останутся на борту «Ариадны». Уотерспуна, конечно, придется принудить силой. Мы с Ван Гельдером отправимся на «Ангелине» на юг, через пролив Касос. Двух медалей будет вполне достаточно.
 Хокинс какое-то время молчал, а затем спросил:
 — Куда вы собираетесь прицепить медали, когда будете кружить над землей в парообразном состоянии?
 — Я сразу двух проблем не решаю. Главное, чтобы с нами не было девушек.
 — Господи, конечно. Я бы никогда себе этого не простил. Даже подумать страшно. Интересно...
 — На «Ангелине» нет места для трех героев. И потом, кому-то надо довести «Ариадну» до дома. Надеюсь, вы не разучились командовать кораблем. Ну ладно, с "Ангелиной, все ясно. Теперь, что будем делать с «Килчарраном»? Я только что разговаривал с капитаном Монтгомери. У него уже все готово к подъему. Он считает, что благодаря понтонам бомбардировщик имеет нулевую плавучесть. Еще минут двадцать, от силы тридцать — и он начнет его подъем. Вы не должны пропустить такой момент, сэр.
 — Конечно, конечно. Может, это последнее, что мне доведется увидеть на белом свете.
 — Очень надеюсь, что до такого не дойдет, сэр. Кроме люгера и подъема бомбардировщика перед нами еще три задачи. Во-первых, выяснить, как отреагировал президент на наше послание, которое мы передали через наше посольство в Вашингтоне. Даже наиболее готовые к сотрудничеству банки, хотя им претит сама мысль о каком-либо сотрудничестве, с очень большой неохотой дают сведения о своих важных клиентах, потому что таким клиентам подобные вещи не нравятся. Что же касается генералов ВВС и адмиралов, то они представляют интерес не в финансовом плане, а с точки зрения престижа и власти и наверняка будут оказывать сильное давление. Хочу надеяться, что наше послание не затронуло там слишком много лиц. Надеюсь также, что скоро греческая контрразведка ответит на наш запрос и даст знать, где, когда и какими делами в последние годы занимался Андропулос, а возможно, сопроводит ответ полным списком мест. И наконец, последнее: нам следует ожидать доставки из Америки критронного детонатора.
 — Который может прибыть бог знает когда. У американцев, кажется, есть сверхзвуковые самолеты?
 — Да, есть, но только истребители, ближайшее место дозаправки которых находится на Азорских островах. Не думаю, что есть истребители, которые могут летать со скоростью почти три тысячи километров в час, чтобы быстро покрыть расстояние до этого места. Им топлива не хватит. Ну а нам нет необходимости добиваться получения детонатора до того, как мы сможем отплыть отсюда с бомбой. Если, конечно, нам удастся это сделать. Мы всегда можем уронить бомбу, сбросить сигнальные буи и предупредить, что район опасен для судоходства, дождаться прибытия критрона, добраться до нужного места и взорвать там бомбу.
 — Было бы гораздо лучше все проделать одним махом. — Хокинс чуть призадумался, а затем, улыбаясь, произнес: — Который сейчас час в Вашингтоне?
 — Думаю, четыре утра.
 — Прекрасно, просто прекрасно. Давайте-ка пошлем им небольшой запрос. Поинтересуйтесь, как обстоят дела с отправкой критронного детонатора и когда ожидать его доставки. Пусть пошевелятся.
 Тальбот соединился по телефону с радиорубкой и продиктовал радиограмму.
 — Что-то я давно не вижу вашего помощника, — сменил тему Хокинс — Насколько я понял, он пытался выведать секреты у племянницы Андропулоса?
 — Винсент всегда быстро и добросовестно выполняет данные ему поручения. Видимо, в случае с Ирен Чариал приходится тратить больше времени.
 — Еще несколько лет назад, будь я на его месте, я тоже задержался бы. Ага, вот и он сам. Легок на помине.
 В дверях показался Ван Гельдер.
 — А мы только что говорили о вас, молодой человек. Как я догадываюсь, разговор оказался трудным и занял гораздо больше времени, чем мы надеялись?
 — Возможно, и так, сэр, но зато она мне рассказала все, что ей известно. — Он укоризненно посмотрел на Тальбота. — По вашему выражению лица, сэр, чувствую, что вы скептически относитесь к сказанному. Ошибаетесь, уверяю вас. Я верю ей. И прямо признался, что вы послали меня специально, чтобы выведать все возможное. После этого мы с ней прекрасно поладили.
 — Короче говоря, добились нужного иным путем, — с улыбкой заметил Тальбот. — И что же ей известно?
 — Ничего. Уверяю вас, вы придете к такому же мнению. Она совершенно не знает своего дядю, вернее, знает, но поверхностно. И не доверяет ему. Считает, что Александр — в высшей степени подозрительный человек, хотя не требуется особой проницательности, чтобы понять это. Девушка представления не имеет о том, какими делами занимается ее дядя. Никогда раньше не путешествовала с ним. Ее отец, которого она явно боготворит и уважает, считает, что Андропулос — подозрительный человек. Оба не разговаривают уже многие годы. Ирен уверена, что ее отцу хорошо известно, чем занимается дядя, но отец отказывается даже обсуждать данный вопрос.
 — Судя по вашим словам, можно только сожалеть, что ее отца здесь нет, — заметил Хокинс. — У меня такое чувство, что мы могли бы узнать от него много интересного.
 — Уверен, сэр. Одно только странно: ей почему-то кажется, что дядя любит ее.
 Хокинс улыбнулся.
 — Трудно не любить молодую, красивую девушку. Кроме того, хочу напомнить: многие убийцы, погубившие не одну человеческую жизнь, души не чаяли в детях.
 — Очень сомневаюсь, сэр, что он убил много людей.
 — К тому же она все-таки не ребенок. — Он испытуюше взглянул на Тальбота. — Как вы считаете, Джон?
 — Я с вами полностью согласен.
 Тальбот какое-то время стоял, уставившись в окно, а затем повернулся к Хокинсу.
 — Да и откуда нам знать, убийца он или нет?
 — Без причин вряд ли вы стали бы утверждать подобное, — рассудил вслух Хокинс — У вас есть мысли?
 — Пожалуй, да. Но они промелькнули столь стремительно, что я не успел осознать их. Ничего, вспомню.
 Раздался стук в дверь.
 — Кто там?
 В каюту вошел Денхольм.
 — Я был с мистером Андропулосом и его друзьями. Они слегка расслабились и пришли к выводу, что я глуповат. Наши гости абсолютно уверены, что я ни слова не понимаю по-гречески, однако все еще продолжают сохранять осторожность, поэтому во время разговора говорили в основном какими-то намеками. Кстати, разговор шел на македонском диалекте.
 — Который вы впитали с молоком матери?
 — Нет, это произошло немного позднее, но я довольно сносно им владею. Не знаю, посчитаете ли вы это хорошей или плохой новостью, но должен доложить, сэр: Андропулосу известно, что на затонувшем самолете были водородные бомбы. Он даже знает, что всего бомб пятнадцать.
 В каюте наступила тишина. Трое мужчин молча обдумывали сказанное Денхольмом. Наконец Хокинс изрек:
 — Новость одновременно и хорошая, и плохая. Хорошая — для нас, плохая — для Андропулоса. Прекрасно поработали, мой мальчик.
 — Присоединяюсь к вашей похвале, сэр, — произнес Тальбот. — Лейтенанту Денхольму цены нет. Андропулос не мог узнать здесь, на «Ариадне», о существовании этих бомб. Значит, он знал обо всем раньше. Следовательно, ему удалось проникнуть в секреты Пентагона.
 — Должен заметить, сэр, — вставил Денхольм, — что слов «водородные бомбы» в разговоре не звучало. Просто у меня сложилось такое впечатление.
 — Не имеет значения. Мы с вами все-таки не в суде. И встречных вопросов не будет. Главное, мы знаем об их осведомленности, а они понятия не имеют о том, что нам известно.
 — Моя функция на этом закончилась или же мне следует продолжать?
 — Конечно, продолжать. Может, наша троица планирует что-нибудь. Теперь нам известно, почему они так стремились попасть на борт «Ариадны». Хорошо бы узнать, что они намереваются делать здесь. Продолжайте пьянствовать с ними.
 — Пьянствовать? — с горечью повторил Денхольм. — Я дал слово Дженкинсу, что больше ничего не буду пить, кроме тоника с лимонным соком и водой. Какой кошмар!
 Он уже собрался уходить, но Тальбот задержал его, так как в этот момент дверь открылась и в каюту вошел матрос. В руке он держал очередную радиограмму.
 — Я подумал, что вы захотите узнать, что тут написано, — сказал Тальбот, пробегая содержание радиограммы глазами. — Здесь ответ на наш запрос в греческую разведку, в котором мы просили прислать полный список мест, где у Андропулоса имелись дела или где он заключал контракты. В этом списке нет ни имен, ни адресов. Одни города. В общей сложности сорок или пятьдесят. Список, чувствуется, составлялся с умом, что заняло, похоже, немало времени. Судя по всему, греческую разведку тоже интересует, чем занимался наш друг Андропулос в последние годы. Интересно почему? Примерно половина мест отмечена звездочками. Тоже непонятно почему. Зачем поставлены звездочки? Чтобы намекнуть нам на что-то? Или они это сделали для каких-то своих целей?
 Он протянул радиограмму Хокинсу, который, быстро пробежав ее взглядом, произнес:
 — Мне известны места, отмеченные звездочками, но ке знаю, какое они могут иметь значение в данной ситуации. Совершенно не представляю. Готов поклясться, ни одно из них не может иметь даже отдаленной связи с водородными бомбами.
 — Действительно, — поддержал его Тальбот, прочитав радиограмму. — Может, тут кроется какой-то иной смысл? Сэр, разрешите мне еще раз посмотреть список.
 Он уселся за стол, сделал несколько пометок на перечне городов, лежавшем перед ним, а затем поднял голову.
 — Бангкок, Исламабад, Кабул, Богота, Майами, Мехико, Тихуана, Сан-Диего, Багамские острова, Охо-Риос, Анкара, София. Если судить по последним двум названиям, Андропулос ведет дела по обе стороны железного занавеса. Туркам в Болгарии сейчас приходится довольно плохо, но это не мешает ему. Так, тут и Амстердам. К какому же выводу мы приходим?
 — Может, наркотики? — выдвинул предположение Ван Гельдер.
 — Наркотики. Героин, кокаин, марихуана. Смотрим дальше. Тегеран, Багдад. Ага, вновь Андропулос играет в противоположных лагерях. Иран и Ирак уже шесть лет как находятся в состоянии войны. Триполи, Дамаск, Бейрут, Афины, Рим, Восточный Берлин, Нью-Йорк и Лондон. Невольно напрашивается...
 — Терроризм, — выпалил Ван Гельдер. — Только не совсем понятно, при чем тут Нью-Йорк и Лондон.
 — Насколько я помню, были две попытки — одна в аэропорту имени Джона Кеннеди, а вторая в Хитроу — пронести бомбы на борт самолета. Обе попытки провалились. Думаю, вполне можно предположить — на самом деле было бы просто преступно отрицать такую возможность, — что террористы, планировавшие оба преступления, до сих пор находятся в Лондоне и Нью-Йорке, ожидая подходящего момента. Джимми, сходите, пожалуйста, к себе в каюту и приведите сюда Теодора, нашего гостя-шифровальщика. Пусть прихватит все, что он успел наработать.
 — Насколько я понимаю, — сказал Хокинс, обращаясь к капитану «Ариадны», — вы считаете, что Андропулос — своего рода мозговой центр, возможно, координатор всех мировых дел по контрабанде наркотиками? Не это ли вы имели в виду, когда говорили, что мы не знаем, убийца он или нет?
 — Именно так, сэр. Где еще он мог сделать себе такое состояние, как не в мире наркотиков?
 — Но список не доказательство.
 — Все зависит от того, что вы подразумеваете под доказательствами. Факт очень существенный, наводящий на размышления, хотя и косвенный. До каких пор все происходящее можно считать случайным? До бесконечности?
 — Вы что же, действительно считаете, что он имеет отношение к терроризму и тратит огромные средства, которые получает от торговли наркотиками, на финансирование террористов?
 — Чем черт не шутит! Хотя я считаю, что он одновременно занимается и тем и другим.
 — Контрабанда наркотиками — одно дело, а терроризм — совершенно другое. Совместить их невозможно. Это как два полюса, которые никогда не сходятся. Как гласит пословица, двое никогда не сойдутся.
 — Как-то не принято возражать старшему по званию офицеру, но боюсь, сэр, вы не правы. Винсент, будьте любезны, просветите адмирала. Вы знаете, что я имею в виду.
 — Так точно, сэр. Это было в октябре 1984 года, адмирал, во время нашего последнего дозора на подводной лодке. В Северной Атлантике, примерно в двухстах милях от Ирландского побережья. Я помню все так, как будто это происходило вчера. Нам было приказано занять определенную позицию и наблюдать, не вмешиваясь, за небольшим американским судном на пути из Штатов в Ирландию. Мы знали маршрут движения того судна и время его прохождения через определенную точку. Ни члены команды судна, ни сам капитан, некий Роберт Андерсон, который, уверен, все еще плавает, понятия не имели о том, что с момента их выхода из американского порта за ними следит еще и американский космический спутник-шпион. Мы подняли перископ, обнаружили судно, опустили перископ и стали ждать. Нас никто не заметил. Это был траулер «Валгалла» из Глостера, штат Массачусетс, откуда он вышел всего несколько дней назад. Затем наш подопечный передал свой груз на борт ирландского буксира «Марита-Анна». А в нужное время и в нужном месте его задержали корабли ирландских военно-морских сил. Груз целиком состоял из вооружения — ружья, пулеметы, автоматы, пистолеты, ручные фанаты, ракетницы и, насколько я помню, около семидесяти тысяч патронов. Все предназначалось для ИРА, Ирландской республиканской армии. По-видимому, это была поставка самой большой партии оружия ИРА. Но она была сорвана в ходе операции «Гном», в которой принимали участие ЦРУ, а также — вольно или невольно, все зависит от вашей точки зрения — британская и ирландская контрразведки, которые заинтересовались деятельностью «Норейд». Это ирландско-американская группировка, которая занималась закупкой американского оружия и его поставкой ИРА. Примерно в то же самое время зарегистрированное в Панаме грузовое судно под названием «Рэмсленд», то есть «Земля Овена», руководимое той же бандой, что отправляла оружие на «Валгалле», вошло в Бостонский порт и в буквальном смысле слова было захвачено силами береговой охраны США. В трюмах «Рэмсленда» были специальные секретные отсеки, о которых береговая охрана прекрасно знала. Там было сокрыто тонн тридцать марихуаны — еще один своеобразный рекорд контрабандистов. Доходы от продажи наркотиков, естественно, предназначались для финансирования террористической деятельности ИРА.
 — Нас заинтересовала эта связь между торговцами наркотиками и террористами, — встрял Тальбот, — и мы стали наводить справки. В результате узнали, что по крайней мере еще пять таких тандемов было обнаружено и уничтожено, хотя считается, что основная масса их осталась нетронутой. Почему Андропулос должен быть исключением, когда давно известно, что существует прямая связь между торговлей наркотиками и терроризмом?
 — Ну все, разбили меня в пух и прах, — сказал Хокинс. — Сколько живем, столько и учимся. Вам вдвоем следует проситься на службу в контрразведку.
 Едва Хокинс закончил говорить, как в каюту вошел Денхольм, за которым следовал Теодор с какими-то бумагами. Он протянул их Тальботу. Тот молча взглянул на них, а затем передал Хокинсу.
 — Так, так, так, — произнес Хокинс — Какое потрясающее совпадение, точнее, подтверждение того, о чем я только что узнал. Все те же пятнадцать городов, которые греческая контрразведка отметила звездочками, только на сей раз с именами и адресами. Потрясающе! Капитан, мне пришла в голову одна мысль. Среди городов, отмеченных звездочкой, вы забыли упомянуть Вашингтон. Под какой раздел он подпадает у вас? Под наркотики или терроризм?
 — Ни под то, ни под другое. С этим городом связано другое — взяточничество. Вы закончили со своим списком, Теодор?
 — Пожалуй, две трети я уже осилил.
 — И это все?
 — Нет, капитан. Есть еще один лист.
 — Было бы хорошо, если бы в нем оказалось что-нибудь новое, хотя, возможно, надеяться уже не на что. С которого часа вы на ногах, Теодор?
 — С трех утра. Или с половины четвертого. Не уверен, потому что чувствовал себя неопределенно. Если бы я знал, что утром кому-то понадоблюсь, то не пошел бы вчера на день рождения.
 — А сейчас уже около полуночи. Часов семь у вас ушло, чтобы привести свои мысли в порядок. Сейчас вы наверняка совсем без сил. Но я был бы вам крайне признателен, если бы вы все же закончили этот список. После чего, Джимми, я думаю, Теодору следует выпить, закусить и выспаться. Именно в таком порядке.
 Денхольм с шифровальщиком вышли из каюты.
 — Если вы ничего не имеете против, адмирал, думаю, после того как Теодор закончит составлять свой список городов, Винсенту следует связаться с греческой разведкой и предоставить им расширенный перечень, с соответствующими именами и адресами. Тем самым мы окажем им посильную помощь.
 — И что, по вашему мнению, может сделать греческая контрразведка?
 — Думаю, немного. Но у них есть возможность переслать список в Интерпол. Правда, Интерпол работает не по всему миру. Боюсь, у них нет никаких связей в Триполи, Тегеране или Бейруте. Это ведь скорее агентство по сбору и предоставлению информации, нежели исполнительное подразделение, но им известно о правонарушителях больше, чем любой другой организации в мире. Вы поинтересуйтесь одним вопросом, только поинтересуйтесь, доказательств требовать не надо: имеет ли Андропулос какое-нибудь отношение к торговле наркотиками?
 — Понял, сэр. Подпись поставить — «адмирал Хокинс»?
 — Естественно.
 Хокинс утвердительно кивнул головой.
 — Адмирал Хокинс тут, адмирал Хокинс там. Похоже, он повсюду. Или кто-то другой навострился ставить за него подпись. Придется мне проверить свою чековую книжку.




 Глава 7


 В средней части «Килчаррана» был установлен мощный подъемный кран-деррик, торчащий в сторону и вверх на тридцать градусов от вертикали. Через барабан наверху крана был пропущен трос, к концу которого было прикреплено металлическое кольцо, которое сейчас находилось примерно в шести метрах от фюзеляжа самолета. От кольца шли тросы к талям, подведенным под носовую и хвостовую части затонувшего бомбардировщика.
 Мотор заработал, но барабан вращался ужасно медленно, хотя мощности электромоторов крана хватило бы для более быстрого подъема. Однако капитан Монтгомери считал, что в такой ситуации торопиться не следует. Внешне он сохранял полное спокойствие, как будто отдыхал на палубе в шезлонге, внутренне же был предельно собран и отгонял всякую мысль о том, что самолет может сорваться и вновь удариться о дно. Капитан был в наушниках, так как одновременно слушал сообщения от двух водолазов, следивших за поднятием самолета со скоростью три метра в минуту.
 Прошло пять минут. На глубине стали вырисовываться гротескные очертания самолета. Гротескные из-за оторванного левого крыла, смутно видневшегося под покрытой рябью поверхностью воды. Прошло еще три минуты, и бомбардировщик стал виден гораздо лучше. Монтгомери остановил подъем, подошел к борту судна, перегнулся через леера, а затем повернулся к офицеру, стоявшему рядом с ним.
 — Слишком близко к борту. Самолет может зацепить нас. Установите дополнительные понтоны по всей длине судна и сделайте растяжки к носу и хвосту самолета.
 Капитан Монтгомери вновь вернулся к рычагам и опустил стрелу крана еще на двадцать градусов. Самолет, верхняя часть которого оставалась под водой, медленно отодвинулся от корпуса корабля. Монтгомери вновь включил моторы, и вскоре корпус самолета показался на поверхности воды. Капитан выключил мотор, когда фюзеляж поднялся на сорок пять сантиметров над поверхностью моря. Правое крыло самолета еще не показалось. Монтгомери повернулся к адмиралу Хокинсу.
 — Как видите, ничего сложного нет. Если ничто не помешает, скоро поднимем и все остальное. Сделаем как по маслу. Затем удалим соответствующую секцию в верхней части фюзеляжа, одновременно добавим несколько понтонов к боковым его частям и к крылу. Потом продолжим подъем и, когда фюзеляж почти полностью покажется над поверхностью моря, проберемся внутрь. — Он поднял трубку зазвонившего телефона, кого-то поблагодарил и положил трубку на место. — Как по маслу не получится. Похоже, часовой механизм остановился. Тиканье прекратилось.
 — Что же теперь будем делать? — Хокинс, похоже, абсолютно не был удивлен и встревожен. — Конечно, было бы лучше, если бы это произошло в другое время и в другом месте. Но раз случилось, значит, случилось. Выходит, наш дружок оживился.
 — Вот именно. Тем не менее причин прекращать нашу работу нет, будем действовать по плану.
 — К тому же другого выбора у нас нет. Поставьте в известность каждого человека на обоих кораблях о том, что произошло. Чтобы не пользовались никакими механическими приспособлениями, не стучали и не гремели, чтобы все ходили на цыпочках. Все, конечно, об этом уже знают. Просто надо напомнить, чтобы были вдвойне осторожнее.
 С борта корабля на корпус поднимаемого самолета спустили трап, по которому сошли Каррингтон и Грант. С помощью рулетки они измерили расстояние от кокпита до места будущего отверстия (внутреннее расстояние от кабины летчика до места нахождения бомбы было уже давным-давно просчитано). Затем они вытерли фюзеляж ветошью из машинного отделения и нарисовали черной краской прямоугольник. Это была отметка для двух газорезчиков, которые были готовы в любой момент приступить к работе.
 — Сколько времени это займет? — спросил Хокинс.
 — Можно только предполагать, — ответил Монтгомери. — Час, может, чуть больше. Мы же не знаем, какой толщины фюзеляж и насколько прочен материал, из которого он изготовлен. Нам неизвестно, насколько прочны переборки. Что я знаю наверняка, это то, что мы будем производить резку при минимальном пламени горелок. Но даже при этом можем довольно сильно нагреть воздух и воду. Думаю, не надо уточнять, что никому никогда не приходилось делать ничего подобного.
 — Помогает ли делу то, что вы там стоите и руководите всей операцией, а точнее, просто смотрите, как все идет? Я хочу сказать, помогает ли это решать возникающие вопросы?
 — Конечно нет. Может, стоит перекусить?
 — Будем ли мы торчать здесь или сидеть в кают-компании «Ариадны», разницы никакой. Все идет своим чередом.
 — Да, верно. Долей секунды больше или меньше, а приговоренный успеет хорошо позавтракать. Правда, для нас это будет уже не завтрак, а ланч.


* * *

 Несмотря на то что почти все присутствовавшие за столом прекрасно осознавали, что сидят в буквальном смысле слова на бомбе, часовой механизм которой перестал тикать, ланч не был похож на последний прием пищи приговоренного. Разговор протекал непринужденно и не скатывался в нервную болтовню людей, находящихся в состоянии стресса. Профессор Уотерспун подхватывал любую тему, но не потому, что был чересчур словоохотлив, а потому, что обожал дискуссии и свободный обмен мнениями. Андропулос тоже не молчал, но казалось, его преследует одна-единственная мысль о тайне бомбардировщика, который только что подняли из глубин моря. На борт «Килчаррана» его не пригласили, но и с «Ариадны» он прекрасно видел, что происходит. Он не скрывал своего глубокого и вполне понятного интереса, но был достаточно умен, чтобы не задавать вопросов и никоим образом не показать, что осведомлен о происходящем. Капитан Тальбот, сидевший за столом напротив адмирала Хокинса, краем глаза уловил, как тот почти незаметно кивнул ему. Было очевидно, что держать Андропулоса в неведении стало бессмысленно.
 — До сего момента, мистер Андропулос, — сказал Тальбот, — мы многого вам не говорили. Сделано это было специально, поэтому мы не считаем необходимым приносить какие-либо извинения. Мы не хотели возникновения ненужной паники и старались не встревожить людей, особенно ваших молодых дам. Но такой человек, как вы, безусловно, интересуется международной политикой. Вдобавок ко всему вы грек, а Греция входит в состав НАТО, поэтому вы имеете право все знать.
 Никто не мог догадаться по спокойным, взвешенным словам Тальбота, что, по его мнению, Андропулос интересуется не международной политикой, а международными преступлениями.
 — Так вот, дело в следующем. Самолет, который мы сейчас поднимаем на поверхность, является американским бомбардировщиком, на борту которого находится смертоносный груз — водородные и атомные бомбы. Скорее всего, это оружие предназначалось для какой-нибудь базы НАТО в Греции.
 Андропулос сменил выражение лица с ошеломленного на гневное.
 — Мы можем только догадываться, — продолжат Тальбот, — что явилось причиной крушения самолета. Вполне возможно, произошел взрыв двигателя. Но, учитывая, что самолет нес на своем борту самое разнообразное оружие, включая неядерное, что-то из последнего, видимо, вышло из строя. Мы уже не можем ничего выяснить, и, скорее всего, все так и останется тайной. Экипаж самолета погиб.
 Андропулос покачал головой. Казалось, его чистые невинные глаза были тронуты печалью.
 — О господи! Какой ужас! Кошмар! — Он замолчал и задумался. — Взрыв не может быть каким-то образом связан с террористами? Я понимаю, это звучит глупо, но не является ли он результатом диверсии?
 — Исключено. Самолет вылетел со сверхсекретной военно-воздушной базы, где соблюдаются самые строгие меры безопасности. Конечно, ротозейство везде возможно, но чтобы в самолет подложили взрывчатку... Чепуха! То, что произошло, можно назвать только волей Божьей.
 — Как бы я хотел разделить вашу веру в людей, — заметил Андропулос и снова покачал головой. — Не существует границ человеческой подлости, но, если вы уверены, что физически совершить подобное было невозможно, значит, так оно и есть. Ну да ладно, прошлое осталось в прошлом, а что нас ждет впереди?
 — Прежде чем ответить на ваш вопрос, надо как-то проникнуть внутрь самолета. И не стоит забывать, что находящееся на его борту ядерное оружие подверглось отрицательному воздействию в результате взрыва внутри самолета и его столкновения с морскими водами во время падения. Все это могло оказать определенное влияние на весьма нежные взрывные механизмы.
 — А вы или кто-нибудь из членов вашей команды разбираетесь в подобных делах?
 — Нет, но в двух шагах от вас сидит человек, который способен ответить на ваш вопрос. Знакомьтесь: доктор Уикрэм. Не обращайте внимания на то, что он краснеет. Это от скромности. Так вот, доктор Уикрэм — известный во всем мире физик-ядерщик, который специализируется по ядерному оружию. Нам повезло, что он у нас на борту.
 — Господи, действительно повезло. — Андропулос чуть поклонился в сторону Уикрэма. — Я даже не подозревал, что вы эксперт по таким вопросам. Очень надеюсь, что вы сможете разрешить эту ужасную дилемму.
 — Скорее, не ужасную дилемму, а серьезную проблему, — заметил Тальбот и повернулся в сторону Денхольма, который в этот момент вошел в кают-компанию. — Что там, лейтенант?
 — Не хотелось вас беспокоить, сэр, но лейтенант Маккафферти приносит свои извинения и просит вас спуститься в машинное отделение.
 Выйдя из кают-компании, Тальбот спросил у Денхольма:
 — Джимми, в чем дело? Что случилось в машинном отделении?
 — Ничего. Просто получили радиограмму из Пентагона, сэр, и у Теодора есть кое-какая интересная информация.
 — А я думал, он отдыхает.
 — Он решил, что пока не до этого. Думаю, на его месте вы бы так же поступили. — Денхольм протянул капитану радиограмму. — Из Вашингтона.
 — "Критронный детонатор отправлен из Нью-Йорка в Афины на «конкорде»". Готов поспорить, что кто-то пытается разрешить это дело побыстрее. Чувствуется рука президента. Представьте себе, каково будет возмущение пассажиров, толпящихся у самолета на взлетной полосе в аэропорту Джона Кеннеди, если они вдруг узнают, что летят как прикрытие для переброски в Европу малюсенького электрического прибора! Впрочем, никто из них ничего не узнает. Так, что же там дальше: «Гарантируем самое тесное сотрудничество со стороны руководства британских, испанских и итальянских авиалиний».
 — А почему испанских и итальянских? — спросил Денхольм. — Ведь при полете над дружественными странами разрешения не требуется, просто нужно уведомить авиадиспетчеров, и все.
 — За исключением, по всей видимости, тех случаев, когда вы нарушаете спокойствие воздушного пространства непрерывными сверхзвуковыми хлопками. Кстати, радиограмма заканчивается словами: «Прибытие в 3 часа дня по европейскому времени». Значит, через час. Нужно договориться, чтобы в афинском аэропорту уже стоял наготове самолет. Теперь хорошо бы узнать, как обстоят дела у Теодора. Надеюсь, у него есть что-нибудь важное для нас.
 У Теодора действительно оказалась интересная информация, хотя на первый взгляд ее значимость не была столь очевидной.
 — Я начал расшифровку третьего, последнего списка, капитан, — сказал Теодор. — Шестым в нем значилось имя Джорджа Скеперциса. Здесь указан вашингтонский адрес, а под ним идут буквы — Ref. К. К., Т. Т., которые мне абсолютно ни о чем не говорят.
 — И мне, — признался Тальбот. — А вам, лейтенант?
 — Посмотрим. Скеперцис — греческая фамилия, сомнений быть не может. Возможно, земляк Андропулоса. Если у нашего друга есть связи в Пентагоне, то, могу поспорить, он не станет связываться напрямую, а, скорее всего, будет действовать через посредника.
 — Возможно, вы правы. Значит, надо послать запрос в вашингтонский банк, нет ли у них счетов на такое имя, и в ФБР, чтобы выяснили, нет ли среди генералов и адмиралов ВВС лиц с такими инициалами. Конечно, это выстрел наугад, но вдруг попадем в цель. А чтобы у них не возникло желания расслабиться и хорошо выспаться, пошлем через ФБР радиограмму лично на имя президента о том, что тиканье прекратилось и атомная бомба может взорваться в любую минуту. Но сперва надо переговорить с адмиралом. Вызовите его, а вместе с ним первого помощника и доктора Уикрэма. Предлагаю собраться на мостике. Думаю, по дороге в кают-компанию вы придумаете убедительный предлог.
 — И думать не о чем, сэр. Предлог у меня уже на языке — поиск подобных предлогов стал моей специализацией.


* * *

 — Что ж, сойдет. — Хокинс положил на стол три радиограммы, подготовленные Тальботом, — Когда «конкорд» приземлится, на аэродроме будет стоять наготове самолет. Этим займется греческое министерство обороны. Если время прибытия указано точно, то критронный детонатор будет доставлен на Санторин примерно в полчетвертого. Если учитывать, что вашим людям придется добираться до мыса Акротири и обратно, то мы получим этот детонатор где-то часам к пяти. Наверняка радиограммы в ФБР и в Вашингтон дадут положительный результат. Интересно посмотреть, какой будет реакция президента, когда он узнает, что бомба может взорваться в любой момент. Да, немедленно пошлите радиограммы. Капитан, вы, похоже, что-то еще надумали? Дело срочное, да?
 — Сэр, время не ждет, а тут без конца возникают вопросы, многие из которых требуют немедленного ответа. Например, почему Андропулос не проявил видимого интереса к самолету? Не потому ли, что он знал все, что можно было знать? Почему он не удивился, когда узнал, что при таком критическом стечении обстоятельств у нас на борту вдруг оказывается доктор Уикрэм? Любой обратил бы внимание на то, что доктор Уикрэм оказался на борту «Ариадны» именно в тот момент, когда он больше всего нужен. Что будет происходить в голове у этого хитрого и расчетливого человека, когда он увидит, как мы пытаемся извлечь бомбу из фюзеляжа самолета? И что нам надо делать, чтобы удовлетворить его любопытство?
 — Могу ответить на два последних ваших вопроса и объяснить причину моего здесь присутствия, — сказал Уикрэм. — У меня было время подумать, хотя, откровенно говоря, на это много времени не надо. Вы узнали, что на борту самолета имеется водородная бомба. Поскольку вы не представляли, насколько велика опасность, вызвали специалиста, то есть меня. Как эксперт, я сообщаю вам о том, что опасность весьма велика. Нет никакой возможности уменьшить уровень непрерывного радиоактивного излучения водородной бомбы, а таких бомб на борту самолета пятнадцать. Вследствие этого растет уровень радиоактивности внутри атомной бомбы, которая имеет совершенно иную конструкцию. Рост продолжается до критической стадии, а потом все — происходит взрыв. Спокойной всем ночи. Все зависит от массы атомной бомбы.
 — Действительно так?
 — Откуда, черт побери, я могу знать? Я все придумал прямо сейчас. Но звучит вполне убедительно, особенно для людей, которые имеют нулевые знания о ядерном оружии. И потом, кому придет в голову подвергать сомнению слова знаменитого на весь мир физика, каковым являюсь я, если вы не забыли слова коммандера Тальбота.
 — Доктор Уикрэм, я даже и не думал подвергать ваши слова сомнению, — с улыбкой произнес Тальбот. — Прекрасно. Следующий вопрос. Как оказались на борту «Ариадны» шифровальные листы Андропулоса?
 — Ну, для начала замечу, — сказал Хокинс, — это вы их сюда принесли. Так что нечего напускать на себя таинственный вид, капитан. Вы что-то еще хотите спросить?
 — Да, есть еще вопрос. А почему он их оставил на яхте? Забыл? Маловероятно. Такие важные документы не забывают. Думал, их никогда не найдут? Убедительнее, хотя тоже маловероятно. Думал, если эти документы найдут, то вряд ли догадаются, что они зашифрованы, и не станут ими заниматься? Вполне возможно. Правда, я думаю, что главная причина заключалась в том, что он понимал, как опасно проносить их на борт «Ариадны». Тот факт, что это единственный предмет, который он хотел обезопасить от воздействия воды, уже наводит на серьезные подозрения. Итак, он решил оставить их на яхте, а затем поднять наверх с помощью водолаза. Это он мог сделать в любое время, и если все было задумано действительно так, то он должен был оставить свои документы не в какой-нибудь картонной папочке, а в водонепроницаемом металлическом ящике. Мы уже знаем, что он так и сделал. Чтобы поднять со дна моря этот ящик, необходимо присутствие специального подъемного судна с водолазами на борту. Кстати, мне только что пришла в голову мысль, что «Делос» затонул совершенно случайно и ничего преднамеренного здесь нет. Следовательно, нужды в таком судне у Андропулоса не было. С другой стороны, судно с водолазами очень удобно для иных целей, ну, скажем, для поднятия ядерного оружия с затонувшего бомбардировщика. Заинтересованные в этом лица, кто бы они ни были, не стали бы осуществлять подъем в Критском море между полуостровом Пелопоннес на западе, Додеканес на востоке, островами Киклады на севере и Критом на юге, потому что там слишком глубоко. Примерно четыреста семьдесят метров. Может быть, оружие затонуло там, где и планировалось его затопить. И какое-то гипотетическое судно должно было быть там, где, к их несчастью, оказались мы.
 — Выстрел наугад, но, похоже, вы попали в цель, — сказал Хокинс. — Это все объясняет. А вам хотелось бы знать, нет ли где-нибудь поблизости в данном районе специального судна с водолазами?
 Тальбот кивнул:
 — Выяснить не составит труда.
 — Обратитесь с запросом в Ираклион на Крите?
 — Конечно. Военно-воздушная база США, расположенная там, — главный центр электронного слежения в регионе. Для обнаружения полетов военных самолетов СССР. Ливии и других стран используются «АВАКСы» и другие самолеты с радарными установками. Греческие военно-воздушные силы используют для своих целей «фантомы» и «миражи». Командующего базой я довольно хорошо знаю. Надо немедленно связаться. У них либо уже есть информация, либо они быстро соберут ее. Думаю, в течение двух часов мы получим все необходимые данные.


* * *

 — Не подумайте, что я хочу поплакаться, — заметил капитан Монтгомери, обращаясь к Тальботу. Чувствовалось, однако, что он явно не в духе. — Только этого нам не хватало, — сказал он и показал на огромную черную тучу, приближающуюся с северо-запада. — Ветер уже дует с силой пять баллов, и нас потихоньку начинает качать. Тому, кто занимается туристическим бизнесом, такое не понравится. А ведь считается, что в летний период на прекрасном Эгейском море стоят прекрасные деньки.
 — В это время года в дневные часы ветер в пять баллов — дело вполне привычное, зато дождь здесь бывает крайне редко, но, похоже, на наши бедные головы выпало и это испытание. Прогноз погоды плохой, да и показания барометра тоже. — Тальбот перегнулся через борт «Килчаррана». — Именно поэтому вы такой мрачный?
 На самом деле корабль Монтгомери совершенно не качало. Направляемый точно на северо-запад накатом метровых волн, он казался почти неподвижным, чего нельзя было сказать о самолете, закрепленном вдоль его борта. Из-за малой длины самолет, на девять десятых еще погруженный в воду, швыряло из стороны в сторону, временами натягивая до предела канаты, связывавшие его с «Килчарраном». Фюзеляж постоянно заливало водой, что делало практически невозможной работу газорезчиков. Вместо того чтобы вырезать отверстие в верхней части корпуса самолета, они следили за тем, как бы их не смыло водой.
 — Да не мрачный я, просто погода меня раздражает. Из-за качки работа почти застопорилась, и одному богу известно, когда все закончится. Даже в нормальных условиях работа продвигалась бы крайне медленно, потому что фюзеляж и остальные части самолета оказались гораздо прочнее, чем мы думали. Если погода не улучшится, а судя по всему, этого не произойдет, мне придется убрать газорезчиков. Им ничего не угрожает, чего не скажешь о самолете. Мы не знаем, насколько у него ослабли носовая и хвостовая части, и я даже не представляю, что произойдет, если что-нибудь из них не выдержит и оторвется.
 — Так вы собираетесь тащить его за собой на одном только тросе?
 — Не вижу другого выхода. Я собираюсь сделать растяжки от носа и крыла самолета к судну и тащить его за кормой на тросе. Но сперва надо доложить обо всем адмирату.
 — В этом нет необходимости. Он никогда не мешает человеку, хорошо знающему свое дело. У меня в голове вертится один неприятный вопрос, капитан. Что произойдет, если самолет оторвется?
 — Вышлем лодку, на веслах, конечно, и обезопасим его с помощью якоря.
 — А если и он оторвется?
 — Выпустим воздух из понтонов и затопим его. Мы не можем все время ждать, когда бомба, почувствовав работу двигателей какого-нибудь корабля, вздумает взорваться.
 — Если он затонет, мы не сможем стронуться с места.
 — Ну нельзя же гоняться сразу за двумя зайцами.


* * *

 — Ничего не имею против, — сказал Хокинс — Тем более что иного выбора у Монтгомери нет. Когда он собирается приступить к работе?
 — Прямо сейчас. Может, вы сперва переговорите с ним? Я, правда, сказал, что вы возражать не будете, но лучше, если вы ему скажете это сами.
 — Хорошо, — согласился Хокинс — Какой прогноз погоды?
 — Ничего успокаивающего. Кстати, вы уже получили какие-нибудь ответы из вашингтонского банка, ФБР и Ираклиона?
 — Пока ничего. Зато масса всяческой чепухи от каких-то там руководителей штатов, президентов, премьеров и прочих шишек, которые, все как один, выражают нам сочувствие и интересуются, почему мы не принимаем никаких мер. Просто диву даешься, как они умудрились обо всем разузнать. Интересно, где произошла утечка информации?
 — Понятия не имею, сэр. Впрочем, меня это уже не волнует.
 — Меня тоже, — сказал адмирал и жестом показал на радиограммы, которыми был завален его стол. — Хотите почитать? Они еще не знают, что тиканье прекратилось.
 — Что-то не хочется мне их читать.
 — Я так и думал. Что вы предпримете теперь, Джон?
 — Прошлой ночью мне не пришлось толком поспать. Возможно, что и ночью не удастся. Так что иного времени для сна мне не остается, как только сейчас. К тому же мне пока все равно делать нечего.
 — Превосходная идея. Я, пожалуй, сделаю то же самое, как только вернусь с «Килчаррана».


* * *

 Тальбот вышел из своей каюты в седьмом часу вечера. Обычно в это время солнце еще светило вовсю, но сейчас черные облака висели так низко, что, казалось, наступили сумерки. Ван Гельдер и Денхольм с нетерпением ждали его появления.
 — Мы не бездельничали, — сказал Ван Гельдер. — И капитан Монтгомери тоже. У него бомбардировщик унесло на юго-восток, вытянуло трос на всю длину. Но самолет пока не развалился. Сила ветра — шесть-семь баллов. Монтгомери осветил самолет импровизированным прожектором — шестидюймовой сигнальной лампой, чтобы знать, не оторвало ли самолет, а заодно отбить охоту у горячих голов избавиться от груза. Хотя не могу вообразить, кто бы мог это предпринять. Я бы не советовал вам выходить на палубу, сэр. Может смыть.
 Небо затянули черные свинцовые тучи. Дождь лил как из ведра, временами напоминая тропический циклон штормовой и ураганной силы. Тяжелые теплые капли отскакивали от палубы на высоту чуть ли не в пятнадцать сантиметров.
 — Понимаю. — Тальбот бросил взгляд на коричневый металлический ящик, лежащий на палубе. — А это что такое?
 — То, чего мы так долго ждали. Важнейшая часть.
 И Денхольм дернул крышку за ручку, как заправский фокусник, который хочет показать свой последний трюк. У прибора была старомодная по виду панель управления, очень похожая на довоенное радио, с двумя дисками, на которых была нанесена градуировка, какими-то ручками, кнопкой и двумя полукруглыми выпуклыми вставками из оранжевого стекла обрамлении.
 — Как я понимаю, — сказал Тальбот, — это критрон.
 — Он самый. Следует крикнуть «гип-гип-ура» в честь президента. Все-таки он сдержал свое слово.
 — Чудесно, просто чудесно. Остается надеяться, что мы воспользуемся им, как бы это сказать, при оптимальных условиях.
 — Хорошо вы подметили, — согласился Денхольм, — «оптимальный» как раз подходящее слово. Кстати, довольно простое устройство. Я имею в виду его использование, хотя внутри наверняка все чертовски сложно. Эта модель — говорят, есть и другие — работает на батарейке в двадцать четыре вольта. — Он положил указательный палец на кнопку. — Стоит на нее нажать — и все готово!
 — Если вы хотите заставить меня нервничать, Джимми, то уже добились этого. Уберите палец с чертовой кнопки!
 Денхольм нажал на кнопку несколько раз.
 — Видите, батарейки нет, хотя нам их поставили. Установим, когда понадобится. Нет проблем! Вон там, под оранжевыми стеклянными вставками, две ручки, которые надо повернуть на сто восемьдесят градусов. Специально сделаны для таких бестолковых идиотов, как я. Есть еще одна мера предосторожности: нельзя откручивать эти вставки. Легкий удар металлическим предметом, говорится в инструкциях, и они моментально разлетятся на кусочки. Как я понимаю, все сделано для таких людей, как я. Вдруг мы задумаем открутить вставки и начнем вертеть ручки во все стороны? Вообще прибор предназначен для разового использования. Ручки настраиваются перед самым нажатием кнопки взрыва бомбы.
 — Когда вы собираетесь вставить в прибор батарейку?
 — Только перед самым использованием. Это дополнительная мера предосторожности — на сей раз с моей стороны. Для установки батарейки используются специальные зажимы-крокодильчики на пружинках. Потребуется всего две секунды. Три секунды, чтобы разбить эти стеклянные вставки и настроить ручки. Одна секунда, чтобы нажать на кнопку. Нет ничего проще. Остался только один пустячок, сэр... Чтобы бомба, когда мы нажмем на кнопку, взорвалась где-нибудь подальше от нас.
 — Вы хотите совсем немного, Джимми, — сказал Тальбот и бросил взгляд на мрачное небо, откуда не переставая лил дождь, затем на темные пенящиеся волны моря. — Придется немного подождать — в лучшем случае час или два, в худшем всю ночь. А затем отправимся в путь. Что-нибудь еще?
 — Я повторяю, дурака мы не валяли, — сказал Ван Гельдер. — Мы получили сообщение с военно-воздушной базы в Ираклионе. Поблизости от нас было обнаружено водолазное судно, если, конечно, считать, что западная оконечность Крита вблизи от нас.
 — Так я не понял, это судно находилось или сейчас там находится?
 — Находилось. Пару дней оно еще было на стоянке в Суда-Бее, а сегодня в час ночи снялось с якоря. Проход в тот район ограничен, почти запрещен, Суда-Бей — секретная греческая военно-морская база. Во всяком случае судам, даже безобидным прогулочным яхтам, там делать нечего. В Суда-Бее заинтересовались этой посудиной. Впрочем, подозрительность их, особенно после того как район стал театром действий НАТО, вполне объяснима.
 — Ну и что они обнаружили?
 — Немногое, но весьма существенное. Судно называется «Таормина» и зарегистрировано в Панаме.
 — Название, похоже, сицилийское. Понятия не имею, что оно означает, а Панама — удобное место для регистрации судов. Многие проходимцы там регистрируются. Впрочем, название можно сменить на другое без особого труда. Достаточно несколько банок краски и трафарет. Откуда оно прибыло?
 — Это им неизвестно. Поскольку судно бросило якорь вдали от берега, оно не проходило таможню, не отмечалось у местных портовых властей. Они сообщают, что судно снялось с якоря и направилось в северо-восточном направлении, то есть на Санторин, хотя вполне возможно, что это совпадение. А поскольку Суда-Бей находится отсюда всего в ста милях, то, как бы медленно ни двигалось судно, оно могло оказаться в этом районе задолго до падения бомбардировщика. Так что предчувствие вас не обмануло, сэр. Одна лишь проблема: мы это судно в глаза не видели.
 — Возможно, действительно совпадение. Возможно, «Делос» послал ему предупреждение. Из Ираклиона не сообщали, собираются ли они отправиться на поиски этого судна?
 — Нет, не сообщали. Мы с Джимми, кстати, обсудили эту идею, но решили, что не настолько она важна, чтобы беспокоить вас, когда вы едва заснули. Как, впрочем, и адмирала.
 — Возможно, это и не имеет никакого значения, но попытаться стоит. В какой стороне отсюда находится Ираклион? Прямо на юг?
 — Пожалуй.
 — Достаточно послать на разведку пару самолетов: один — прочесать район на севере, другой — на востоке, и если эта посудина находится в этом районе, то через полчаса, а может, и меньше его засекут. Внезапные маневры НАТО, ну, вы понимаете. К сожалению, условия сейчас далеки от нормальных. Видимость близка к нулю. Посылать самолеты — пустая трата времени. Можно только надеяться на то, что погода улучшится. Что-нибудь еще?
 — Да. Мы получили сообщения из вашингтонского банка и из ФБР. Из банка сообщают, что под инициалами К.К. у них есть вклад на некоего Кирьякоса Кадзаневакиса.
 — Многообещающее начало. Более греческого имени не найдешь.
 — Под инициалами Т.Т. у них числится Томас Томпсон. Типичное англосаксонское имя. ФБР утверждает, что среди офицеров Пентагона, под которыми, я думаю, они имеют в виду адмиралов и генералов ВВС, а также вице-адмиралов и генерал-лейтенантов, ни одного человека с такими инициалами нет.
 — На первый взгляд, информация отрицательная, с другой стороны, это может быть цепь из мелких звеньев, чтобы труднее было добраться до хозяина. ФБР вступало в контакт с банком? Конечно, нет. Мы ведь упомянули им о банке. Это оплошность с нашей стороны, скорее даже с моей. В банке наверняка имеются адреса этих господ. Думаю, у нас будут только адреса гостиниц, но тем не менее они могут навести нас на след. И еще один недосмотр — опять-таки моя вина. Мы не сообщили ФБР, что нам известны фамилия и адрес самого Джорджа Скеперциса. Надо исправить ошибку сейчас же. Вполне возможно, ФБР удастся установить наличие связи между Скеперцисом, К.К. и Т.Т. А какова реакция президента на сообщение, что тиканье бомбы прекратилось?
 — Похоже, у него нет слов.


* * *

 Монтгомери с мрачным видом потягивал что-то из стакана и время от времени бросал взгляд в иллюминатор своей каюты. В конце концов он подмигнул своему отражению и отвернулся.
 — Коммандер Тальбот, погода за последние полчаса стала еще хуже.
 — Не похоже.
 — Я спец в этих вопросах, — со вздохом произнес Монтгомери. — При такой погоде я всегда чувствую тоску по родному дому в Моурнских горах. У нас там такие же дожди. Вы считаете, что в ближайшее время прояснится?
 — Вряд ли раньше полуночи.
 — И я думаю, это в лучшем случае. А к тому времени, когда мы подтащим самолет к борту корабля, вырежем в фюзеляже дыру, откачаем воду и извлечем бомбу, будет уже рассвет, а то и утро. Как вы понимаете, ваше предложение пообедать я вынужден отклонить. Немного перекушу и сразу в постель. Ночью меня могут поднять в любое время. На корме на всю ночь я оставлю двух вахтенных, которые будут наблюдать за самолетом и сразу меня разбудят, если погода начнет улучшаться и мы сможем подтянуть самолет поближе.


* * *

 — Что вы скажете о речи, которую я собираюсь произнести сегодня вечером за столом? — сказал доктор Уикрэм. — По-моему, не слишком длинная и не слишком короткая.
 — Как раз то, что нужно. Только интонации должны быть более обреченными.
 — На пол-октавы ниже? Странно, как легко лезет в голову такая чепуха.
 — На борту «Ариадны» подобное становится эпидемией.


* * *

 — Я только что перекинулся парой слов с Евгенией, — сказал Денхольм. — Думаю, вам следует знать о нашем разговоре.
 — Как я понимаю, вы говорили с нею с глазу на глаз, так?
 — Да, сэр. У нее в каюте, точнее, в каюте первого помощника.
 — Вы меня поражаете, Джимми.
 — Сэр, мы обсуждали вопросы на чисто интеллектуальном уровне, если так можно сказать. Евгения — очень умная девушка. Учится в университете. Изучает греческий язык и литературу, древнюю и современную.
 — Теперь все ясно. Два сапога пара.
 — Да нет, я объяснялся только по-английски и был уверен, что она не сомневается в том, что я не знаю ни слова по-гречески.
 — А теперь она уже в этом сомневается? Наблюдательная малышка, ничего не скажешь. Видимо, вы каким-то образом отреагировали на ее слова, произнесенные по-гречески, хотя по логике вещей должны были проявлять невозмутимость. Я подозреваю, что по наивности вы попались в хитрую женскую ловушку.
 — Сэр, а как бы вы отреагировали, если бы вам сказали, что по вашему ботинку ползет скорпион?
 — Как я понимаю, — с улыбкой произнес Тальбот, — говорила она по-гречески. А вы немедленно поспешили проверить, так ли это. Кто угодно мог попасть в такой капкан. Надеюсь, вы не очень краснели и смущались?
 — В общем-то нет, сэр. Она оказалась чудесной девушкой. И очень встревоженной. Она хотела довериться мне.
 — Да что вы? А мне почему-то казалось, что дни, когда очаровательные девушки плачутся вам в жилетку, уже прошли.
 — Мне кажется, сэр, она вас немного боится. Как и Ирен. Она желала поговорить об Андропулосе. Все, конечно, девичьи домыслы, но, похоже, девушкам просто не с кем обсудить положение. Согласитесь, это несправедливо. Как я понял, Ирен пересказала подруге свой утренний разговор с первым помощником. Оказывается, Евгении известно об этом дяде кое-что такое, о чем его племянница даже представления не имеет. Можно мне выпить воды, сэр? Я с самого рассвета только и делаю, что пью тоник с лимоном.
 — Наливайте себе сами. Короче говоря, последовали откровения.
 — Даже не знаю, как это назвать, сэр. В любом случае было интересно. Оказывается, отец Евгении общается с отцом Ирен — они хорошие друзья, оба крупные бизнесмены, знают Андропулоса и считают его мошенником. Ну, это и нам хорошо известно. Мы все считаем его мошенником. Но отец Евгении, в отличие от отца Ирен, любит говорить обо всем в открытую и много чего рассказывал об Андропулосе. Евгения ничего не говорила Ирен об этом, потому что не хотела задеть ее чувства. — Денхольм допил воду и удовлетворенно вздохнул. — Оказывается, Адамантиос Спирос Андропулос патологически ненавидит американцев.
 — Насколько нам известно, человек он интеллигентный, поэтому для ненависти должны быть основания.
 — Они у него есть. Во-первых, это его сын, а во-вторых, его единственный племянник. Оказывается, он души в них не чаял. Евгения абсолютно уверена в этом. По ее мнению, поэтому он теперь так любит ее и Ирен. Испытывает чувства, которые они совершенно не разделяют.
 — Что произошло с его сыном и племянником?
 — Исчезли при самых таинственных обстоятельствах. И никто никогда их больше не видел. Андропулос убежден: это дело рук ЦРУ.
 — ЦРУ действительно имеет репутацию — справедливую или нет, другой вопрос — организации, которая убирает тех, кого считает неугодными. Правда, обычно у нее есть к этому причины. Может, отец Евгении знает, что за причины?
 — В том-то и дело, что знает. Он убежден, что оба молодых человека были торговцами героином.
 — Ну и ну. Теперь все наши домыслы и подозрения увязываются в одну цепочку. А ведь бывают моменты, Джимми, когда я считаю ЦРУ просто раковой опухолью.


* * *

 Вечером, за обедом, атмосфера за столом была более напряженной, чем днем. Разговор поддерживался с трудом, да и разговаривали всего три человека — Хокинс, Тальбот и Ван Гельдер. Они часто замолкали, временами устремляя свои взгляды на какой-то невидимый остальным объект на дальнем горизонте. Наконец, Андропулос не выдержал и сказал:
 — Вы уж извините меня, господа, что я сую нос не в свои дела. Может, я не прав — подобное случается со мной довольно часто, — но у меня складывается такое впечатление, что сегодня за столом царит какое-то напряжение. — Он улыбнулся открытой, добродушной улыбкой, и слова его казались откровенными и искренними. — Или это только игра моего воображения? Вас, наверное, удивляет такое заявление, коммандер Тальбот?
 — Да нет, не особенно. — Единственное, что удивляло Тальбота, почему Андропулос так долго терпел и молчал. — Вы очень наблюдательны, мистер Андропулос. Должен сказать, что я разочарован. Думал, по крайней мере, надеялся, что наша обеспокоенность не будет так бросаться в глаза.
 — Обеспокоенность, капитан?
 — Небольшая обеспокоенность. Пока еще не тревога. А почему бы, черт побери, вам не узнать то же, что знаем мы?
 «Вот черт, — подумал Тальбот, — а ведь доктор Уикрэм прав, заявляя, что совсем немного нужно практики, чтобы ложь стала второй натурой. И потом, почему Андропулосу действительно не рассказать о том, что ему так хочется знать?»
 — Вы, наверное, обратили внимание на то, что плохая погода вынудила нас прекратить работы по подъему бомбардировщика?
 — Я заметил, что сейчас он находится в нескольких сотнях метров за кормой. Что это за работы? Неужели вы пытаетесь достать это ужасное оружие?
 — Только одну бомбу, атомную.
 — А почему только одну?
 — Доктор Уикрэм, может быть, вы нам объясните?
 — Конечно, конечно. Скажу все, что мне известно. У нас сейчас ситуация необыкновенно сложная, нам впервые приходится иметь дело с неизвестным. Вы, наверное, слышали, что ядерный взрыв происходит, когда достигается критическая масса урана или плутония. Мы не можем определить уровень радиации, исходящей от водородных бомб, которых — не забывайте — на борту пятнадцать. Радиоактивность в атомной бомбе, совершенно иной по своей конструкции, постоянно растет, пока не достигнет критической точки. После чего бомба взрывается. Пуф! И все. К несчастью, в результате так называемой сопутствующей детонации произойдет взрыв водородных бомб. Не буду говорить о том, что нас ждет. Обычно именно из-за этой, хорошо известной опасности водородные и атомные бомбы никогда не складируют на длительное время вместе. Максимум на двадцать четыре часа. За это время любой самолет может доставить бомбы на какое угодно расстояние, но по прибытии их надо разместить отдельно. Что происходит после двадцати четырех часов, просто неизвестно. Некоторые ученые, и я в том числе, считают, что по истечении этого времени ситуация быстро может стать критической. Именно поэтому я попросил капитана застопорить все машины и генераторы, чтобы акустическая вибрация не подгоняла наступление критического периода.
 Слова, которые произносил глубоким, страстным и властным голосом Уикрэм, звучали убедительно и производили нужное впечатление. Если бы Тальбот не знал, что доктор Уикрэм несет самую откровенную наукообразную чепуху, он поверил бы каждому его слову.
 — Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мы хотим быстрее снять с самолета атомную бомбу и затем увезти ее подальше, лучше всего на паруснике — вот почему сюда пришла «Ангелина». Спад критической массы происходит очень медленно. Нам нужно перенести бомбу в какое-нибудь отдаленное место, а там нежно опустить ее на дно моря.
 — Как же вы все сделаете? — поинтересовался Андропулос. — Как вам удастся «нежно» опустить эту бомбу на глубину в тысячу метров? А если бомба камнем упадет вниз?
 Уикрэм улыбнулся.
 — Я обсуждал вопрос с капитаном Монтгомери, командиром «Килчаррана». — На самом же деле Уикрэм ни с кем ничего подобного не обсуждал. — Мы присоединим понтоны к бомбе, придадим им отрицательную плавучесть, и она, как перо, опустится на дно морское.
 — А затем?
 — А затем ничего. — Перед мысленным взором Уикрэма предстала картина того, как пассажирский лайнер проплывает над атомной подводной миной. — Она будет разлагаться и покрываться ржавчиной. Пройдут годы, может, даже столетия. Возможно, у рыбной братии начнется понос, не знаю. Одно очевидно: если мы не избавимся от этой чертовой бомбы, нам придется столкнуться больше чем с пищеварительными проблемами. Лучше пусть некоторые из нас, особенно те, кто занят извлечением бомбы, будут не спать всю ночь, нежели мы все вместе заснем вечным сном.




 Глава 8


 Тальбот встряхнул головой, сел на своей койке и с трудом открыл глаза. Ему в глаза хлынул яркий свет лампочки: в дверях каюты стоял Ван Гельдер.
 — Два тридцать. Хуже времени нет, Винсент. Наверное, что-то случилось. Погода успокоилась, и капитан Монтгомери буксирует самолет. Я прав?
 — Да, сэр. Но есть нечто более срочное. Пропал Дженкинс.
 Тальбот спустил ноги на землю.
 — Дженкинс? Говорите, пропал? Но если это утверждаете вы, значит, он действительно пропал. Вы, конечно, уже все обыскали?
 — Разумеется. Принимало участие сорок добровольцев. Вы же знаете, как его все любили.
 Тальботу это было известно. Дженкинс, их буфетчик и, кстати, морской пехотинец, прослуживший на флоте пятнадцать лет, спокойный, энергичный человек с отменным чувством юмора, пользовался большим уважением тех, кто его знал.
 — Может, Брауну что-то известно?
 Сержант морской пехоты Браун, такой же мощный и солидный, как главный старшина Маккензи, был закадычным другом Дженкинса. Они оба любили немного выпить в буфетной после окончания дневной смены. Дурная привычка, на которую Тальбот молчаливо закрывал глаза. Ведь во всей королевской морской пехоте трудно было найти еще двух таких бойцов, как они.
 — Нет, сэр. Они вместе отправились в свой кубрик. Браун заснул, а Дженкинс сел за письмо к жене. Больше его Браун не видел.
 — Кто обнаружил его отсутствие?
 — Картер, старшина-оружейник. Вы же знаете, он обожает шарить по всем углам и выискивать несуществующие преступления. Картер заглянул в офицерскую кают-компанию, в буфетную, ничего там не нашел, прошел в кубрик к морской пехоте и разбудил Брауна. Они вдвоем быстро все обыскали и никого не нашли. Тогда они направились ко мне.
 — Наверное, бесполезно спрашивать, есть ли у вас какие-нибудь идеи.
 — Да. Браун, похоже, убежден в том, что его друга на борту корабля нет. Говорит, что Дженкинс никогда не ходил во сне. У него не было никаких проблем — в этом Браун абсолютно уверен — и никаких врагов на борту корабля. Точнее, я хотел сказать, среди экипажа. Пил умеренно и был предан своей жене и двум дочерям. Браун убежден, что Дженкинс случайно стал свидетелем того, чего ему не следовало видеть, хотя трудно себе представить, что это могло быть, если он сидел и писал письмо жене. Подозрение Брауна немедленно пало на Андропулоса и его компанию — думаю, они с Дженкинсом часто вели о них разговор, — и он готов был сразу же отправиться к каюте Андропулоса и вышибить из него дух. Я еле удержал его, хотя, между нами, я бы с гораздо большим удовольствием сделал обратное.
 — Вполне понятная реакция с его стороны, — сказал Тальбот и сделал паузу. — Только непонятно, какое отношение к этому может иметь Андропулос со своими друзьями. И какая у них причина для убийства Дженкинса. Вам не кажется, что он просто мог пойти на борт «Килчаррана»?
 — Что ему там делать? Хотя такая мысль приходила мне в голову. Я обратился к Данфорту, первому помощнику командира на «Килчарране», поискать Дженкинса. Он собрал кое-кого из их команды, они провели поиски. На водолазном судне особо не спрячешься, поэтому осмотр занял не более десяти минут. Дженкинса они не нашли.
 — Ну что ж, в настоящий момент мы ничего поделать не можем. Боюсь, что и в будущем. Пойдемте посмотрим, как обстоят дела у капитана Монтгомери.
 Сила ветра упала до трех баллов, море почти успокоилось, и дождь был уже не таким сильным. Монтгомери, одетый в штормовку, по которой стекали потоки дождя, стоял у лебедки. Самолет, все еще двигаясь рывками, медленно, но уверенно приближался к корме подъемного судна. Команда газорезчиков, тоже вся в штормовках, стояла наготове у леерного ограждения.
 — Ваши люди смогут устоять на ногах? — спросил Тальбот, обращаясь к Монтгомери.
 — Это будет непросто. Конечно, мы постараемся закрепить самолет с обеих сторон с помощью тросов, но мешает этот мерзкий дождь. Мы сделаем все, что нужно, но уйдет много времени. Видимо, лучшей погоды у нас не будет.
 Поэтому смысла вам здесь оставаться никакого. Думаю, вы можете спокойно еще поспать. Я дам знать, как только мы вырежем дыру в фюзеляже и будем готовы извлечь бомбы. — Он вытер лицо. — Я слышал, что пропал ваш человек. Чертовски странно, не правда ли? Не кажется ли вам, что здесь дело нечисто?
 — Я в ужасном положении — вынужден подозревать всех и вся. Мы с Ван Гельдером пришли к выводу, что подобное не происходит случайно. Да, здесь дело нечисто. Но кто виновен в его исчезновении — непонятно.
 Когда Ван Гельдер разбудил Тальбота, было шесть тридцать утра. Погода за прошедшие четыре часа совершенно не изменилась. Небо по-прежнему было тяжелым и мрачным. Ни сильный ветер, ни проливной дождь не стихли за прошедшие четыре часа.
 — Вот вам и эгейский рассвет, от красоты которого захватывает дух, — с кислым выражением лица произнес Тальбот. — Как я понимаю, капитан Монтгомери наконец-то проделал дыру в корпусе самолета?
 — Да. Это произошло сорок минут назад. И фюзеляж уже почти наполовину подняли из воды.
 — Трос и деррик-кран выдерживают нагрузку?
 — Как я понял, особой нагрузки нет. Для облегчения подъема фюзеляжа и крыла Монтгомери добавил еще четыре понтона. Кстати, он просил вас прийти. Да, чуть было не забыл. Мы получили ответ от греческой разведки на наш запрос относительно Андропулоса.
 — Похоже, вы не очень-то удовлетворены их ответом.
 — Да. Информацию они дают интересную, но толку нам от нее никакого. Она лишь подтверждает, что наши подозрения относительно дяди Адама не беспочвенны. Они отослали нашу радиограмму в Интерпол. Оказывается, — кстати, должен заметить, что их сообщение написано очень осторожно, — и греческая контрразведка, и Интерпол уже несколько лет интересуются Андропулосом. Обе стороны убеждены, что наш друг занимается противозаконной деятельностью.
 Но если бы его судили по шотландским законам, суд наверняка вынес бы вердикт «не доказано». У них нет прямых фактов. Андропулос действует через посредников, которые, в свою очередь, используют подставных лиц. Основные свои средства компания вкладывает в производство вооружения, расположенное в Панаме и на Багамских островах. Банки упорно отказываются отвечать на наши запросы, они делают вид, что не знают о его существовании. Швейцарские банки тоже отказываются с нами сотрудничать, ссылаясь на свои неписаные правила. Имена своих вкладчиков они раскрывают только в тех случаях, если те совершили правонарушение, которое по швейцарским законам считается преступлением. Андропулос, естественно, ни в чем не обвинялся.
 — Они пишут о противозаконной деятельности. Что это за деятельность?
 — Наркотики. Их послание заканчивается просьбой, которая звучит как приказ: держать всю полученную информацию в полной тайне и гарантировать ее нераспространение.
 — Что за информацию? Они нам не сообщили ничего нового. Все это и так было известно. Ничего, что представляло бы для нас интерес. Например, кто в высших эшелонах власти является мощным покровителем и другом Андропулоса? Возможно, они и не знают, но, скорее всего, не хотят, чтобы мы это узнали. А из Вашингтона есть что-нибудь?
 — Абсолютно ничего. Может быть, ФБР не работает по ночам?
 — Скорее все остальные не работают по ночам. У них сейчас одиннадцать тридцать вечера. Банки закрылись, персонал разошелся по домам до следующего утра. Так что мы еще не скоро услышим от них что-нибудь.


* * *

 — Мы уже почти у цели, — сообщил капитан Монтгомери. — Сейчас приостановим подъем сверху, будем приподнимать самолет снизу, с помощью понтонов. Когда уровень воды упадет ниже пола, мы сможем, не замочив ноги, пробраться внутрь.
 Тальбот кинул взгляд на человека, который сидел на верху самолета, спустив ноги в прямоугольное отверстие, вырезанное в фюзеляже.
 — Нам еще придется немало помочить ноги, прежде чем мы достанем груз. Сперва надо пройти через отделение под полетной палубой, а уж там воды будет предостаточно.
 — Что-то я не понимаю, — сказал Монтгомери. — Зачем это делать? Мы же просто хотели опуститься внутрь самолета через отверстие в фюзеляже.
 — Прекрасно, но тогда мы доберемся только до грузового отсека, а попасть оттуда в кабину пилотов не удастся. В переборке стальная дверь, которая запирается со стороны носовой части. Разобраться с зажимами мы можем только с полетной палубы, следовательно, сперва придется пробираться через затопленный отсек.
 — Но зачем нам вообще пробираться через него?
 — Потому что зажимы, которыми крепится атомная бомба, на замках. А куда вы в первую очередь заглянете, если будете искать ключ от этих замков?
 — А-а, теперь все понятно! В карманы мертвецов.
 — Дело сделано, капитан, — крикнул человек, сидевший на фюзеляже. — Палуба свободна.
 Монтгомери остановил лебедку, закрепил рычаг, убедился, что со всеми тросами все в порядке, а затем, довольный проделанной работой, произнес:
 — Это много времени не займет, господа. Просто быстро взглянем, что там.
 — Мы с Ван Гельдером отправляемся вместе с вами. Водолазные костюмы у нас с собой. — Тальбот посмотрел, на какой высоте по отношению к поверхности моря находится дыра в носовой части корпуса самолета, и сказал: — Думаю, шлемы нам не понадобятся.
 Оказалось, что шлемы действительно не понадобились. Отделение под полетной палубой только на две трети было заполнено водой. Они пробрались через открытый люк в кабину летчиков. Монтгомери взглянул на двух мертвецов и быстро зажмурил глаза.
 — Какое кровавое месиво. Тошно делается при одной мысли о том, что негодяй, виновный в этом, разгуливает на свободе как ни в чем не бывало.
 — Не думаю, что он долго будет разгуливать.
 — Но вы же сами говорили, что против него у вас ничего конкретного нет.
 — Андропулос никогда не попадет под суд. Винсент, откройте, пожалуйста, вон ту дверь и покажите капитану Монтгомери, где находится наша «подружка».
 — Только не стучать! Вдруг наша «подружка» не выносит шума. — Ван Гельдер вытащил гаечный ключ. — Осторожнее. Так вы идете, сэр?
 — Секунду.
 Они ушли, а Тальбот принялся обыскивать карманы мертвых летчиков. Ничего не найдя, он осмотрел каждую полочку, каждый ящичек и уголок в кабине летчиков. Тогда он пошел в сторону кормового отсека, к Монтгомери и Ван Гельдеру.
 — Что-нибудь нашли, сэр?
 — Абсолютно ничего. И на летной палубе тоже.
 — Как я догадываюсь, вы пошарили в карманах мертвецов, — скорчив мину, произнес Монтгомери. — Я бы не смог на это решиться. Это большой самолет, и ключ, если он существует на самом деле, мог быть засунут куда угодно. Вряд ли мы найдем его. Надо придумать другой способ. Ваш первый помощник предлагает воспользоваться коррозионным средством, чтобы избавиться от зажимов, а я считаю, что надо вспомнить дедовский метод и взять обыкновенную ножовку.
 — Не советовал бы так делать, сэр, — заметил Ван Гельдер. — Если вы все-таки решитесь на это, то сразу же скажите, чтобы я смог убраться как можно дальше отсюда, миль на двести. Не знаю, насколько чувствительно устройство лежащей здесь «дамочки», но меня интересует, сможет ли она отличить ритмический скрежет ножовки от вибрации двигателей.
 — Согласен с Винсентом, — произнес Тальбот. — Даже если наши шансы велики, рисковать не стоит. Госпожа удача так долго сопутствовала нам, что она может обидеться и решить, будто мы чересчур долго ее испытываем.
 — Итак, вы считаете, что следует остановиться на коррозионном средстве? Сомневаюсь. — Монтгомери замолчал и стал тщательно осматривать зажимы. — Думаю, сперва надо провести несколько опытов на борту корабля. Даже не думал, что зажимы могут быть такими толстыми. Если я не ошибаюсь, это закаленная сталь. У меня на корабле есть только одно коррозионное средство — серная кислота, чистая серная кислота с удельным весом 1,8. Действует почти на все металлы. Но, боюсь, зажимы ей будет тяжеловато «съесть». Придется набраться терпения и выдержки, поскольку этот процесс может занять несколько часов.
 — А вы что скажете, Винсент?
 — Вообще-то я не специалист в этой области, но мне кажется, что капитан Монтгомери совершенно прав. Итак, коррозионные средства, ножовки и газовая сварка исключаются. Остается только это.
 Ван Гельдер помахал гаечным ключом.
 Тальбот внимательно посмотрел на зажимы и утвердительно кивнул.
 — Конечно, как мы только сразу не догадались! А уж мне-то вообще непростительно. — Он еще раз осмотрел зажимы на фюзеляже и двери. Все четыре крепились двумя массивными болтами на гайках. — Сами зажимы мы трогать не будем, а освободим их, отвинтив гайки.
 Ван Гельдер без особого труда открутил с помощью гаечного ключа одну из гаек.
 — Пошла как по маслу, — констатировал он.
 — Прекрасно. — Тальбот бросил взгляд на бомбу, прикинул размеры отверстия в фюзеляже и сказал: — Бомбу будет вытащить не так просто: мешают зажимы. Нам придется расширить отверстие. Вы сможете это сделать, капитан?
 — Без особого труда. Но тогда нам придется опустить фюзеляж до прежнего положения. Я согласен с Ван Гельдером. Рисковать нельзя. Необходимо, чтобы в секции было как можно больше воды, чтобы уменьшить жар от газовых горелок. Понадобится пара часов, чтобы все сделать. Может быть, чуть больше, но лучше, наверное, подождать два-три лишних часа, чем оказаться сами знаете где.
 — Так мне сейчас откручивать гайки? — спросил Ван Гельдер.
 — Нет, пока не надо. Сейчас бомба прочно закреплена, и не дай бог, если вдруг резко изменится погода. Бомбу начнет швырять по всему отсеку. Думаю, это не лучшее решение.
 — Согласен с вами.


* * *

 Тальбот и Ван Гельдер по возвращении на борт «Ариадны» сидели в пустой кают-компании и пили кофе. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошел радист, который протянул Тальботу радиограмму. Он быстро пробежал ее глазами и передал Ван Гельдеру, который дважды прочитал ее, а затем с удивлением посмотрел на своего командира.
 — Похоже, сэр, я был несправедлив к ФБР. Выходит, по ночам они все-таки работают.
 — Даже не стесняются поднимать с постели других, например служащих банка, и заставляют их работать. Судя по радиограмме, таинственный друг Андропулоса Джордж Скеперцис знаком с еще более таинственными Кирьякосом Кадзаневакисом и Томасом Томпсоном.
 — Если Джордж Скеперцис внес в последнее время на счета каждого из них по миллиону долларов и снабжал их деньгами ранее, значит, знакомство не мимолетное. К несчастью, единственный человек, который мог бы опознать их троих, банковский служащий, занимавшийся их счетами, куда-то переведен. Они пишут, что наводят справки. Бог его знает, что они хотят этим сказать.
 — Все понятно: ФБР собирается вытащить несчастного банковского клерка прямо из постели и привезти на опознание.
 — Как-то не могу себе представить, чтобы генералы и адмиралы добровольно согласились принимать участие в подобной процедуре.
 — А в ней нет необходимости. В ФБР или в Пентагоне наверняка есть необходимые фотографии. — Тальбот привычно посмотрел в иллюминатор. — Так, рассвет явно вступает в свои права. Дождь почти прекратился, чуть-чуть покрапывает. Предлагаю связаться с военно-воздушной базой в Ираклионе и попросить их, если они, конечно, будут так любезны, отыскать водолазный корабль «Таормина».


* * *

 Завтрак подходил к концу. За столом сидели адмирал, двое ученых, Тальбот и Ван Гельдер. Раздался стук в дверь, и в каюту вошел посыльный с «Килчаррана», который сказал:
 — Капитан Монтгомери только что закончил работы по расширению отверстия в верхней части корпуса бомбардировщика и собирается вновь поднимать самолет. Он приглашает вас к себе на борт. В первую очередь он хотел бы видеть первого помощника Ван Гельдера.
 — Да не я ему нужен, — с улыбкой произнес Ван Гельдер, — а мой гаечный ключ. Как будто у него на борту их нет.
 — Не могу отказываться от такого зрелища, — произнес Хокинс и посмотрел на Бенсона и Уикрэма. — Уверен, господа, и вы не откажетесь. В конце концов, это же воистину историческое событие. Настоящую атомную бомбу не часто поднимают из воды на палубу корабля.


* * *

 — У вас возникли затруднения, капитан? — спросил адмирал. — Вы какой-то мрачноватый.
 Монтгомери, перегнувшись через леерное ограждение, уставился на фюзеляж, верхняя часть которого вновь возвышалась над уровнем моря.
 — Да не мрачноватый я, просто задумчивый. Вот мы вытащим бомбу из самолета и перенесем ее на «Ангелину» — и потом «Ангелина» отправится в путь, правильно?
 Хокинс кивнул. Монтгомери послюнявил палец и поднял его вверх.
 — Но для этого нужен ветер. К сожалению, он стих.
 — Хуже не придумаешь. Что ж, если нам удастся перенести бомбу на «Ангелину» без всяких неприятностей, то мы отбуксируем парусник.
 — И как же, сэр? — спросил Ван Гельдер.
 — С помощью вельбота «Ариадны». Не включая мотора, конечно. С помощью гребцов.
 — Откуда мы знаем, как отреагирует хитроумное устройство бомбы на ритмический скрип весел? Не примет ли она его за вибрацию двигателей? Нельзя забывать, сэр, что это все-таки акустическое устройство.
 — Тогда мы воспользуемся опытом прошлого — обмотанными веслами.
 — Но «Ангелина», сэр, имеет водоизмещение в восемьдесят или сто тонн. Даже сильнейшие наши гребцы не смогут делать более одной морской мили в час. Да будь это самые сильные мужчины в мире, им пришлось бы выкладываться до конца. Самые сильные и опытные команды — участницы гребных гонок из Оксфорда, Кембриджа и «Тэмз-Тайдуэй» — начинают выдыхаться через двадцать минут. Мы не спортсмены и потому выдержим от силы минут десять, то есть пройдем полмили, если повезет. Потом будем делать в час четверть мили, а до пролива Касос около сотни миль.
 — Когда мне потребуется, чтобы меня утешили и придали мужества, — сказал Хокинс, — я буду обращаться только к вам. Лучше человека не найдешь. Вы прямо дышите оптимизмом. Профессор Уотерспун, что вы скажете?
 — Ночь была совершенно нетипичной для этих мест, а утро вполне нормальное. Ветра нет. Так и должно быть. Ветер в этих местах начинает дуть после полудня. Обычно это северный или северо-западный ветер.
 — А если ветер подует с юга или с юго-востока? — поинтересовался Ван Гельдер. — Грести будет совершенно невозможно, наоборот, нас будет отбрасывать назад. Представляете себе такую картину — «Ангелину» несет на скалы Санторина?
 — Я смотрю, вы вошли в роль утешителя, — сказал Хокинс — Может, будете так любезны и воздержитесь от своих замечаний?
 — Дело тут не в утешении. Лично я вижу себя скорее в роли Кассандры, — заметил Ван Гельдер.
 — Что еще за Кассандра?
 — Прекрасная дочь Приама, царя Трои, — пояснил Денхольм. — Пророчества этой принцессы всегда сбывались, хотя по велению Аполлона в них никто никогда не верил.
 — А вот я равнодушен к греческой мифологии, — признался Монтгомери. — Если бы речь шла о лепреконах или гномах, я бы еще послушал. А так — нам надо работать. Мистер Данфорт, — обратился он к своему первому помощнику, — отберите дюжину человек, только дюжину, пусть они подведут «Ангелину» к нашему левому борту. Как только бомба будет вынута, мы продвинем фюзеляж вперед и «Ангелина» займет его место.
 Под руководством Монтгомери крюк деррика был отсоединен от подъемного кольца, а сам деррик слегка повернули по направлению к корме, так чтобы крюк висел точно по центру прямоугольного отверстия в фюзеляже. Монтгомери, Ван Гельдер и Каррингтон спустились по сходням на фюзеляж. Ван Гельдер держал в руках разводной ключ, а Каррингтон — две затягивающиеся веревочные петли, каждая с двумя прикрепленными шнурами: один — в два с половиной метра длиной, второй — в четыре раза длиннее. Ван Гельдер и Каррингтон спустились в грузовой отсек, подсунули и затянули веревочные петли на суживающихся концах атомной мины, в то время как Монтгомери, остававшийся наверху, довернул стрелу деррика так, чтобы крюк пришелся точно над центром бомбы. Крюк опустили с помощью лебедки, пока он не завис в метре от бомбы.
 Ни одна из восьми гаек крепления не оказала серьезного сопротивления Ван Гельдеру. Как только одно из креплений освобождалось, Каррингтон подтягивал или ослаблял два коротких шнура, соединивших петли с крюком. Через три минуты атомная мина была освобождена из плена, а еще через полминуты медленно, со всеми мыслимыми предосторожностями поднята над фюзеляжем самолета. Два более длинных шнура, соединенных с петлями, были заброшены на палубу «Килчаррана», где с их помощью мину держали параллельно корпусу корабля.
 Монтгомери опять занялся лебедкой. Мину поднимали, пока она не оказалась на одном уровне с палубой. Угол наклона деррика был увеличен, и мину аккуратно подвели к обложенному резиновыми подушками борту «Килчаррана». Этот маневр был необходим, чтобы мина случайно не ударилась о левые крепления фок-мачты «Ангелины», когда корабли встанут рядом.
 Казалось, прошла целая вечность, но на самом деле подвести «Ангелину» к «Килчаррану» удалось всего за полчаса. Оттянуть фюзеляж самолета вперед, чтобы освободить место люгеру, было просто. Поддерживаемый понтонами, он находился в состоянии нейтральной плавучести, и эта задача была под силу одному человеку. Но водоизмещение «Ангелины» равнялось восьмидесяти тоннам, и даже дюжина матросов с трудом подтягивали ее вперед, подтвердив таким образом слова Ван Гельдера, что отвести люгер на веслах будет почти невозможно. Наконец «Ангелина» встала на место, атомная бомба была осторожно уложена в специально приготовленную для нее люльку и закреплена.
 — Рутинное дело, ничего особенного, — равнодушно произнес Монтгомери, обращаясь к Хокинсу. Если он и испытывал чувства облегчения и удовлетворения, то никак их не показывал. — Ничего неожиданного не могло произойти и не произошло. Осталось дождаться только небольшого ветерка, отправить парусник в путь, и все наши тревоги останутся позади.
 — Может быть, наши тревоги только начинаются, — возразил Ван Гельдер.
 Хокинс бросил на него подозрительный взгляд.
 — И что нам следует ожидать после столь загадочного пророчества?
 — Небольшой ветерок уже есть, сэр, — заметил Ван Гельдер, поднимая вверх облизанный указательный палец. — К несчастью, это не северо-западный, а юго-восточный ветер. Это, если не ошибаюсь, знаменитый «эрос». Кстати, я о нем читал сегодня ночью, — продолжал Ван Гельдер менторским тоном. — В летние месяцы такой ветер бывает крайне редко, но бывает. Думаю, профессор Уотерспун подтвердит мои слова.
 Уотерспун с мрачным видом кивнул головой:
 — Этот неприятный штормовой ветер достигает иногда семи-восьми баллов. Как я понимаю, радиооператоры на «Килчарране» и на «Ариадне» малость расслабились и уменьшили бдительность. Это вполне объяснимо, если учесть, через что им пришлось пройти. Хотя в прогнозах погоды наверняка были сообщения об этом ветре. Если он будет усиливаться, любые попытки управлять «Ангелиной» или оттащить ее куда-нибудь закончатся тем, что ее вынесет не на скалы Санторина, как я предполагал, а на острова Сикинос или Фолегандрос, где, насколько мне известно, есть немногочисленное население. Если же «эрос» начнет дуть с востока, то ее вынесет на остров Милос, где проживает пять тысяч человек.
 — Конечно, я не римский император, но вы знаете, что делали с гонцами, которые приносили плохие вести? — произнес Хокинс.
 — Отрубали головы.
 В то утро людям, принесшим плохие вести, пришлось худо по обе стороны Атлантики.


* * *

 Президент Соединенных Штатов находился в Овальном кабинете уже в пять часов утра. Этот немолодой уже человек выглядел еще более постаревшим. На озабоченном лице стали заметны многочисленные морщины, а загар приобрел какой-то сероватый оттенок. Но его глаза были неожиданно ясными для человека, который провел бессонную ночь.
 — Я начинаю жалеть, господа, не только тех несчастных на Санторине, но и всех остальных, в том числе себя и вас.
 В роли господ выступали председатель объединенного комитета начальников штабов, Ричард Холлисон из ФБР, министр обороны Джон Хейман и сэр Джон Трэверс, посол Великобритании.
 — Наверное, мне стоит извиниться за то, что я собрал вас в такое время, но, откровенно говоря, мне не до церемоний. Себя мне жаль больше всех. — Президент начал перебирать бумаги на своем столе. — Адмирал Хокинс и его коллеги, можно сказать, сидят верхом на бомбе, готовой взорваться в любой момент. Против них абсолютно все: и природа, и обстоятельства. Когда я получил от адмирала последнее сообщение, то решил, что все, дошел до предела. Оказывается, еще нет. — Он с тоской посмотрел на заместителя начальника ФБР. — Ричард, вы не должны были так поступать со мной.
 — Прошу прощения, господин президент. — Холлисон, по-видимому, действительно испытывал чувство сожаления, хотя и скрывал его под маской недовольства. — Это не просто плохие новости, это сокрушительные известия, которые затронут вас, но прежде всего генерала. Я до сих пор не могу прийти в себя и поверить, что это на самом деле произошло.
 — А я готов поверить в случившееся, — произнес сэр Джон Трэверс, — и готов пойти ко дну вместе с лучшими из вас, хотя не совсем понимаю, о чем вы говорите.
 — И в этом я тоже виноват, — со вздохом произнес президент. — Это не значит, что мы были небрежны, просто никак не могли выкроить времени. Ричард, посол не имел возможности ознакомиться с соответствующими документами. Пожалуйста, обрисуйте ему и нам ситуацию.
 — Много времени это не займет. Положение, сэр Джон, из ряда вон выходящее. Оно затрагивает всех американцев, и Пентагон в особенности. К сожалению, мы в ЦРУ только сейчас стали осознавать это. Центральная фигура в сценарии, о котором вы уже, конечно, слышали, — некий Адамантиос Спирос Андропулос, который вдруг превратился в международного преступника немыслимых масштабов. Как вам известно, в настоящее время он находится на борту фрегата «Ариадна». Это необыкновенно богатый человек, он имеет сотни миллионов, если не миллиарды долларов. Все его деньги вложены под вымышленными именами в различные банки, разбросанные по всему свету. Маркос на Филиппинах и Дювалье на Гаити — люди того же сорта, но они у всех на виду. К счастью для нас, у них не было такого опытного специалиста, как Андропулос.
 — Ричард, его нельзя назвать опытным человеком, — возразил сэр Джон, — ведь вы же вышли на него.
 — Нам просто повезло. Такое происходит один раз на миллион. При других обстоятельствах он унес бы эту тайну в могилу. И не я отыскал его, у меня таких возможностей вообще не было. На него вышли благодаря необыкновенной удаче, а также удивительной проницательности тех, кто находится на борту «Ариадны». Мне даже пришлось изменить свое первоначальное, должен признаться, весьма предубежденное мнение об адмирале Хокинсе. Он настаивает, причем очень упорно, на том, что вся заслуга принадлежит не ему, а капитану «Ариадны» и двум его офицерам. Среди разбросанных по всему свету счетов у Андропулоса есть один на восемнадцать миллионов долларов в вашингтонском банке, который открыл посредник по имени Джордж Скеперцис. Он и перевел по миллиону долларов на счета двух лиц, зарегистрированных в том же банке под именами Томаса Томпсона и Кирьякоса Кадзаневакиса. Имена все, естественно, вымышленные. Таких людей не существует. Единственный банковский служащий, который занимался этими счетами и мог опознать этих троих, уволился из банка. Но мы его отыскали, вытащили, как ни печально, из постели и предъявили целую пачку фотографий. Двоих он опознал сразу, но среди фотографий не оказалось ни одной Джорджа Скеперциса. Тем не менее банковский служащий дал нам дополнительную, весьма ценную информацию об этом человеке, который, похоже, проникся к нему определенным доверием. Собственно говоря, почему бы и нет? Скеперцис имел все основания полагать, что очень хорошо замел за собой следы и отыскать его невозможно. Где-то месяца два назад он попросил собрать сведения, причем в деталях, о ряде банковских учреждений в городах Соединенных Штатов и Мексики. Банковскому служащему — кстати, его имя Брэдшоу — на все потребовалась примерно неделя. Думаю, за свои труды он был хорошо вознагражден, хотя Брэдшоу, конечно, отрицает это. Предъявить ему какие-то обвинения мы не можем. Брэдшоу дал Скеперцису названия и адреса банков, которые того интересовали. Мы сравнили его список со списками банковских вкладов Андропулоса, которые получили с «Ариадны» и от греческой разведки, сотрудничавшей с Интерполом. Скеперциса интересовали банки в пяти городах, которые вполне предсказуемо оказались и в списках счетов Андропулоса. Мы сразу стали наводить справки. Банкиры, прежде всего старшие банковские служащие, конечно, выражали недовольство, когда их будили посредине ночи, отказывались давать нам нужную информацию, но среди восьми тысяч сотрудников ФБР, действующих на территории Соединенных Штатов, есть такие, которые могут нагнать страху даже на самых законопослушных граждан. Кроме того, у нас есть друзья в Мексике. Выяснилось также, что Скеперцис открыл банковские счета в этих пяти городах, и все под своим именем.
 — Вы даже меня обскакали, — заметил президент, — для меня это новость. И когда все стало известно?
 — Примерно полчаса назад. Прошу прощения, господин президент, но у нас просто не было времени получить подтверждение и сообщить вам. В двух банках — в Мехико и Сан-Диего — по три четверти миллиона долларов переведено на счета Томаса Томпсона и Кирьякоса Кадзаневакиса, причем эти типы настолько уверены в своей безопасности, что даже не позаботились поменять имена. Интересно, что две недели назад банк в Мехико получил на имя Джорджа Скеперциса перевод на сумму два миллиона долларов из одного уважаемого — по крайней мере, он считается уважаемым — банка в Дамаске. Неделю спустя точно такая же сумма была переведена в Грецию, на имя некоего Филиппа Трипаниса. Нам известно название афинского банка, куда поступила данная сумма, и мы обратились в греческую контрразведку, чтобы та выяснила, кто такой Трипанис и от чьего имени он выступает. Готов поспорить, это человек Андропулоса. В комнате наступила тишина, долгая, глубокая, даже несколько тоскливая.
 — Этот рассказ, — нарушив ее, сказал президент, — наводит на размышления. Как вы считаете, сэр Джон?
 — Да, наводит. Ричард прав, это сокрушительные известия. Иначе не скажешь.
 — Ну хорошо. Какие-нибудь вопросы у вас есть?
 — Нет.
 Президент недоумевающе посмотрел на него.
 — Что? Ни одного вопроса?
 — Ни одного, господин президент.
 — Разве вы не хотите знать, кто скрывается под именами Томпсона и Кадзаневакиса?
 — Нет, не хочу. Если уж мы должны на них ссылаться, то можем называть их просто генералом и адмиралом. — Сэр Джон посмотрел на Холлисона. — Я угадал, Ричард?
 — Боюсь, что да. Ваш адмирал Хокинс, сэр Джон, весьма проницателен.
 — Пожалуй, я с этим соглашусь, но будьте справедливы к себе. Хокинс имел доступ к информации, которой у вас не было буквально до последней минуты. У меня тоже есть преимущества, которых нет у вас. Вы находитесь в самой середине леса, я же — на опушке и смотрю на вас со стороны. Кстати, господа, хочу обратить ваше внимание на два следующих обстоятельства. Как представитель правительства ее королевского величества, я обязан сообщать в Министерство иностранных дел и в Кабинет министров обо всех мало-мальски значимых событиях. Но если у меня отсутствует определенная информация, например нет конкретных имен, то я не смогу сделать точного сообщения, так ведь? Послам предоставлены широкие полномочия, право на свободу действий, в том числе право свободно решать, как поступить. В данном конкретном случае я решил воспользоваться своим правом не делать сообщения. И второе. Почему-то все уверены, судя по вашим мрачным лицам, что это дело, это предательство в высших эшелонах власти, если хотите, станет известно широкой публике. У меня один только вопрос: почему вы так думаете?
 — Почему, почему. — Президент покачал головой, как будто пораженный наивностью вопроса. — Черт побери, сэр Джон, такие сведения обязательно всплывают в обществе. Это просто неизбежно. И как мы все объясним? Если мы допустили ошибку, если все произошло по нашей вине, то мы должны со всей откровенностью признаться в этом. Должны набраться мужества и открыто рассказать о том, что произошло.
 — Мы давние друзья, господин президент. Друзьям позволено открыто высказываться?
 — Конечно, конечно.
 — Надо отдать должное вашему мужеству, господин президент, но едва ли оно уместно сейчас, когда уместнее международная дипломатия. Речь должна идти не о хитрости или каких-то уловках, а о том, что практично и имеет политическое значение. Вы говорите о том, что сведения о происшедшем обязательно всплывут в обществе. Конечно, всплывут, но только если президент Соединенных Штатов решит, что так и должно быть. Вы задаете вопрос: «Как мы будем объяснять то, что произошло?» Да очень просто — никак. Вы привели одну более или менее вескую причину, почему это дело должно стать достоянием общественности. С таким же успехом я могу привести вам дюжину не менее веских причин, почему так делать не стоит.
 Сэр Джон замолчал, как бы подыскивая необходимые факты, хотя на самом деле ждал возражений собеседников. Нужные факты он уже подобрал.
 — Я думаю, господин президент, ничего плохого не будет, если мы выслушаем, что собирается нам сказать сэр Джон, — с улыбкой произнес Холлисон. — Кто знает, может, мы узнаем что-нибудь новое. Как посол, как представитель старинной дипломатической школы, сэр Джон имеет определенный опыт в этой области.
 — Благодарю вас, Ричард. Я скажу прямо и без обиняков, господин президент. Вы имеете полное право сохранить все в тайне. Вынося сор из избы, вы вряд ли что выиграете, а вот потеряете многое. В лучшем случае на публике будут трепать ваше имя, в худшем — вам придется передать образцы бесценного вооружения нашему противнику. Открытое и, я бы сказал, противоречащее здравому смыслу признание приведет в лучшем случае к абсолютному нулю, а в худшем — сослужит плохую службу не только вам, но и Пентагону, и гражданам Америки. В Пентагоне, я в этом абсолютно уверен, в основном работают честные и порядочные люди. Конечно, есть там и некомпетентные лица, и совсем тупицы, но назовите мне хотя бы одну большую бюрократическую структуру, где бы не было таких людей. Главное, что это в основном честные люди, и я не вижу оснований смешивать их с грязью только потому, что мы обнаружили среди них две паршивых овцы. Вы же, господин президент, находитесь в еще худшей ситуации. Значительную часть своего времени вы посвятили борьбе с терроризмом во всех его проявлениях. А теперь подумайте, как отнесется мир к известию о том, что двое высокопоставленных лиц в ваших вооруженных силах ради денег оказывали активную помощь террористам. И хотя вы лично можете не знать этих двух типов, будут говорить, что они чуть ли не ваши помощники и доверенные лица. Это в лучшем случае. А в худшем — вас обвинят в том, что вы не только пригрели у себя на груди террористов, но и оказываете им всяческую помощь. Представьте себе заголовки первых страниц ведущих газет мира! А что будет писать желтая пресса! К тому времени, когда с вами покончат, от вас останется одно-единственное слово — лицемер. Вас будут считать человеком, который строил из себя благородного, неподкупного и принципиального президента, а на самом деле всю свою жизнь оказывал помощь и содействие злу, с которым обещал бороться. Ваша репутация во всем мире, в странах, которые не любят или боятся Америки из-за ее силы, мощи и богатства, то есть в большинстве стран, будет опорочена. В своей собственной стране благодаря своей огромной популярности вы, безусловно, сможете выжить, но я очень сомневаюсь, что это будет иметь значение. А вот то обстоятельство, что ваша кампания против терроризма окончательно рухнула, безусловно скажется. Из такого пепла не возродится ни один феникс. Для мира вы будете конченым человеком. Говоря простым, недипломатичным языком, сэр, если вы сделаете так, как думаете, то у вас не все дома.
 Президент молчал, устремив взгляд куда-то вдаль, а затем как-то растерянно спросил:
 — Кто-нибудь еще думает, что у меня не все дома?
 — Никто так не думает, господин президент, — сказал генерал, — и присутствующий здесь сэр Джон, осмелюсь заметить, меньше всего. Он просто сказал то, что обязательно сказал бы ваш госсекретарь, который, к сожалению, отсутствует. И он, и сэр Джон — прагматики, люди, обладающие холодной логикой, противники необдуманных, поспешных решений. Возможно, не мне судить об этом, но я буду безмерно счастлив, если репутация Пентагона хотя бы отчасти останется незатронутой. Я абсолютно уверен, что если кто-то собирается спрыгнуть с Эмпайр стейт билдинг или с другого небоскреба, то должен сперва подумать, к каким фатальным, непоправимым последствиям это приведет.
 — Могу только энергично кивнуть в знак поддержки такого заявления, — сказал Джон Хейман, министр обороны. — Считаю, что у нас есть только две возможности: говоря метафорически, не будить спящую собаку или же спустить псов войны. Спящие собаки никогда вреда не приносят, чего не скажешь о своре псов войны — они непредсказуемы. И вместо того чтобы кусать неприятеля, могут развернуться и наброситься на нас — в данном случае наверняка так и произойдет.
 Президент посмотрел на Холлисона.
 — Ричард, а вы что скажете?
 — Господин президент, вы поставили на карту всю свою жизнь. У вас остался один только козырь, и называется он «молчание»!
 — Значит, четверо против одного, так?
 — Нет, господин президент, — возразил Хейман. — Нет, не так, и вы прекрасно это понимаете. Мы все пятеро заодно.
 — Видимо, так и есть. — Президент усталой рукой провел по лицу. — И как же мы обеспечим это молчание, сэр Джон?
 — Прошу прощения, господин президент. Если вам интересно узнать мое мнение, то, как вы уже заметили, я с радостью и незамедлительно его выскажу, но в данном случае действуют уже другие правила. Я не имею права определять политику суверенного государства. Решения должны принимать вы и присутствующие здесь члены военного комитета.
 В кабинет вошел секретарь с бумагой в руке.
 — Сообщение с «Ариадны», господин президент.
 — Господи, у меня больше нет сил, — выдохнул президент. — Как только я слышу о сообщениях с «Ариадны», у меня сразу же руки опускаются. Надеюсь, когда-нибудь я получу хорошее сообщение с борта этого корабля... — он пробежал глазами радиограмму, — но, конечно, не на сей раз. «Атомная бомба, — говорится в этом послании, — извлечена из бомбардировщика и благополучно перенесена на борт парусника „Ангелина“». В общем-то довольно приятные новости, но далее следует: «Неожиданное изменение направления ветра на сто восемьдесят градусов делает передвижение парусника невозможным. Вынужденная задержка на три — шесть часов. Водородные бомбы с самолета переносятся на подъемное судно „Килчарран“. Окончание работ ожидается к полуночи». Конец сообщения. Что мы будем делать?
 — Господин президент, — сказал Джон Трэверс, — мы получили несколько часов передышки.
 — И что следует из данного факта?
 — Надо умело воспользоваться этим, хотя ничего заслуживающего внимания сейчас я придумать не могу, просто размышляю вслух. — Трэверс посмотрел на начальника объединенного комитета начальников штабов. — Скажите мне, генерал, а тем двум господам в Пентагоне известно, что они находятся под подозрением? Точнее, известно ли им о том, что имеются доказательства их предательства?
 — Нет. И я полностью согласен с тем, что вы хотите сказать: в настоящий момент никаких мер против них приниматься не будет, чтобы они ни о чем не догадались.
 — Прекрасно. С вашего разрешения, господин президент, я хотел бы удалиться и заняться проблемами международной дипломатии. С помощью подушки, конечно.
 — Прекрасное предложение, — улыбнулся президент. — Я, пожалуй, сделаю то же самое. Уже почти шесть часов, господа. Как вы смотрите на то, чтобы в следующий раз собраться в половине одиннадцатого утра?


* * *

 Днем, в два тридцать, Ван Гельдер, держа в руке радиограмму, поднялся к Тальботу на ходовой мостик «Ариадны».
 — Сообщение из Ираклиона, сэр. Оказывается, «фантом» греческих ВВС буквально через десять минут после того, как покинул базу, обнаружил «Таормину» к востоку от острова Авго. Если судить по карте, то остров находится примерно в сорока милях к северо-востоку от Ираклиона. Очень удобное расположение, если задаться целью пересечь пролив Касос.
 — В каком же направлении она двигалась?
 — В том-то и дело, что ни в каком. Чтобы не вызвать никаких подозрений, греческий пилот не стал ее облетать. Он сообщил, что «Таормина» просто стояла.
 — Притаилась. А вот зачем притаилась? Кстати, раз об этом зашел разговор, что в настоящее время делает Джимми?
 — Последний раз я его видел в офицерской кают-компании. Он шушукался с девушками. Остальные греки разошлись по своим каютам. По всей видимости, решили отоспаться. Поведение девушек почти не изменилось, хотя они перестали болтать о своем затруднительном положении, да и вообще стали относиться ко всему философски. Видимо, они решили смириться или же, наоборот, что-то задумали, но что именно, я даже представить себе не могу.
 — А вы что скажете, Винсент?
 — Относительно того, что они задумали? Мне кажется, они решили отдохнуть, потому что наверняка понимают — предстоящей ночью будет не до этого.
 — У меня такое же странное ощущение.
 — Ага! Вот видите! Предчувствие? Да, сэр? Вот и проявилась ваша шотландская кровь!
 — Когда она проявится еще сильнее, я дам вам знать. Я все не могу понять, куда исчез Дженкинс.
 Раздался звонок. Тальбот снял телефонную трубку.
 — Радиограмма из Пентагона для адмирала? Несите ее сюда.
 Тальбот повесил трубку и посмотрел вперед, через стеклянное ограждение мостика. Чтобы защититься от полутораметровых волн, поднятых порывистыми юго-восточными ветрами, «Ангелина» заняла положение между кормовой частью «Ариадны» и носом «Килчаррана».
 — Кстати, о Пентагоне. Только час тому назад мы пообещали им, что к полуночи будет закончен перенос водородных бомб. И что мы сейчас имеем? Ветер шесть баллов и остов самолета, который на канате уносит в сторону северо-запада. Одному богу известно, когда мы закончим перенос бомб. Как вы думаете, может, стоит сообщить об этом?
 — Полагаю, не надо, сэр. Президент Соединенных Штатов намного старше нас с вами, а те жизнерадостные послания, которые он получает с «Ариадны» в последнее время, не прибавили ему здоровья.
 — Пожалуй, вы правы.
 На мостик поднялся дежурный радист Майерс и принес очередную радиограмму.
 — Благодарю вас, Майерс.
 — Очень странное послание, сэр. Я ничего не понимаю.
 — Все специально делается, чтобы нас испытать.
 Тальбот дождался, когда Майерс ушел, и только тогда прочитал сообщение: «Личность кукушек в гнезде установлена. Имеются неоспоримые доказательства их связи с нашим щедрым благодетелем. Самые искренние поздравления адмиралу Хокинсу и всему офицерскому составу „Ариадны“».
 — Наконец-то пришло признание, — произнес Ван Гельдер.


* * *

 — Ну вот, все в сборе, сэр Джон. Ждали только вас, — сказал президент. — Скажу сразу, мы уже решили, что нужно предпринять.
 — Сделать это было непросто, господин президент. По-видимому, принято самое трудное решение в вашей жизни.
 — Да, вы правы. Но теперь решение принято окончательно и бесповоротно, так что вы не должны обвинять себя в том, что вмешиваетесь в дела суверенного государства. А что бы вы сделали, сэр Джон?
 — То же самое, что и вы. Никому ничего не сказал бы. Тем двоим сообщил бы, что президент отстранил их от службы до окончания расследования и выяснения, справедливы ли обвинения в их адрес.
 — Черт побери, — удивленно произнес президент. — Вместо того чтобы спать, я все время боролся со своей совестью, чтобы в конце концов прийти к тому же самому решению!
 — А иного решения быть и не могло, сэр. У вас не было выбора. Кроме того, должен подчеркнуть, что решение могли бы принять и мы, но только вы имеете право отдать приказ о его выполнении.
 — Надеюсь, я не оскорблю вас, если спрошу, а какой именно приказ я собираюсь отдать?
 — Думаю, нетрудно догадаться. Теперь, когда никто не спрашивает моего мнения, я без колебаний скажу, что сделал бы то же самое. Это смертный приговор, и весьма печально, что вас не пригласили руководить приведением его в действие.




 Глава 9


 — Манхэттенский проект? — удивленно спросил адмирал Хокинс — Что она имеет в виду, говоря о Манхэттенском проекте?
 — Понятия не имею, сэр, — ответил Денхольм. — И Евгения тоже не знает. Она услышала это название, когда выходила из кают-компании. Разговаривали трое: Андропулос, Александр и Аристотель. Эти слова были произнесены дважды, что показалось ей весьма странным, поэтому она и сообщила мне. Когда они ее заметили, разговор моментально перешел на другую тему. Евгения утверждает, что, повторяя эти слова, они явно испытывали удовольствие.
 — Даже Александр? — спросил Тальбот.
 — Как известно, по части юмора Александр слабоват. На «Ариадне» никто ни разу не видел его улыбки. Очень сомневаюсь, что он вообще когда-либо улыбался. Кстати, именно Александр затронул тему Манхэттенского проекта. Возможно, он никогда не смеется даже над своими шутками.
 — Может, его слова все-таки наводят вас на какие-то размышления, Денхольм? — спросил Хокинс.
 — Трудно сказать, сэр. Единственное, что сразу приходит в голову, — это связь с атомной бомбой. Манхэттенский проект был долгим, довольно сложным и необычайно дорогим и привел к созданию атомной бомбы. «Манхэттен» — кодовое название проекта. На самом же деле исследования проводились в штатах Нью-Мексико и Невада и где-то еще поблизости. Прошу прощения, сэр, но смысл этих слов применительно к нашей нынешней ситуации для меня совершенно непонятен.
 — Думаю, если вы прочитаете две последние радиограммы, — сказал Хокинс, взяв со стола два листка бумаги, — их смысл вам тут же станет ясен.
 — Ба! Да это из самого Белого дома! «Двое ваших филантропов-бенефициантов покинули нас. Бенефициант А трагически погиб в автомобильной катастрофе». — Денхольм оторвался от радиограммы. — Он что, действительно погиб?
 Как я понимаю, под бенефициантом А следует понимать либо адмирала X, либо генерала Y. Так он что, сбежал или же его прикончили? — Он вновь взглянул на текст радиограммы. — Далее сообщается, что бенефициант B просто исчез. Как удобно для них! — Денхольм перевел взгляд с Хокинса на Тальбота. — Судя по сдержанному тону послания, об этой новости не будут кричать все радиостанции мира.
 — К сожалению, так, — ответил Хокинс — И я уже распорядился, чтобы первоначальную шифровку уничтожили.
 — Но тогда, сэр, обсуждать данный инцидент бессмысленно.
 — Не только бессмысленно, но и бесполезно. Они покончили с собой. Возможно, то, что я скажу, покажется циничным, но это, пожалуй, их самый достойный поступок за долгое время. Ну да ладно. Что там во второй радиограмме, Денхольм?
 — Она поступила из Ираклиона. Весьма интересное сообщение, сэр. Оказывается, последним портом, в который заходила «Таормина», был Тобрук. И хотя она зарегистрирована в Панаме, но постоянно базируется в Тобруке. Все не просто интересно, но наводит на размышления. А если учесть, что у знаменитого филантропа, который сидит у нас в офицерской кают-компании, весьма значимые деловые интересы в Триполи, то... Да, чертовски неприятно, сэр!
 — Что такое?
 — У нас нет ни одного факта против него, я уж не говорю о доказательствах.
 — Я так и думал, — сказал Тальбот, — никаких доказательств мы не получим, и Андропулос никогда не попадет под суд.
 Хокинс в задумчивости посмотрел на него.
 — Знаете, капитан, вы уже во второй раз говорите это. У вас что, есть информация, о которой мы не знаем?
 — Нет, такой информацией не владею, сэр. Просто я вновь убедился, что богиня справедливости, та, что с весами в руке, действительно слепа. Возможно, во мне разыгралась кровь высокородных шотландцев, которая, как постоянно намекает Ван Гельдер, течет в моих жилах. А может, это просто предчувствие, наваждение или что-нибудь в подобном роде.
 — Радиограмма от греческой контрразведки, — провозгласил появившийся Ван Гельдер.
 — Только, пожалуйста, поосторожнее, — взмолился Хокинс, — а то у меня скоро будет аллергия на плохие новости, которые вы обычно приносите.
 — Но в радиограмме ничего плохого нет, сэр. По крайней мере, для нас. В ней сообщается о том, что некий человек, имени которого они не упоминают, — по всей видимости, какой-то министр, приписанный к министерству по делам Ближнего Востока и Северной Африки, направлялся на правительственном самолете в Кани — это город, расположенный рядом с военно-воздушной базой Суда-Бей, — но так туда и не прибыл. В то же самое время, когда этот человек должен был туда прилететь, патрульный «мираж» греческих ВВС прямо над Ираклионом засек самолет, очень похожий на тот, на котором он должен был лететь. Чересчур много совпадений.
 — Я с вами согласен, — сказал Тальбот. — Короче, вы обратились к карте и пришли к заключению, что он направлялся в определенное место. Какое именно?
 — Тобрук.
 — И вы также поняли, что возвращаться оттуда он не собирался?
 — Учитывая непредсказуемость человеческой природы, сэр, я бы так не сказал. Греческой контрразведке удалось установить, что исчезнувший министр, если это вообще был министр, имел счет в том же афинском банке, что и Филипп Трипанис. Похоже, сейчас идут по следу мистера Трипаниса. Поймают они его или нет, вряд ли это имеет к нам какое-то отношение.
 — Мне кажется, — сказал Хокинс, — если бы наш друг-филантроп из кают-компании знал о судьбе своего дружка из здешнего правительства и о судьбах А и В, а точнее, X и Y, в Вашингтоне, ему стало бы не до шуток. А если бы он еще узнал, что нам все известно о «Таормине» и базе в Тобруке, он бы призадумался. У вас все, Ван Гельдер?
 — По данному вопросу все, сэр. Мы с капитаном Монтгомери и профессором Уотерспуном обсуждали погоду.
 — Что вы делали? — Хокинс посмотрел на него с подозрением. — Только не говорите, что вновь оказались во власти Кассандры.
 — Конечно нет, сэр. Ветер прекратился полностью. Нам кажется, что пройдет немного времени и погода вернется е прежнее русло. И думается, это произойдет очень скоро. Последние прогнозы погоды подтверждают наше предположение. «Ангелина» в настоящее время находится между нашим кораблем и «Килчарраном», носом на северо-запад. Из такого положения мы не сможем отправить ее в плавание. Возможно, имеет смысл пока тащить ее на буксире.
 — Конечно, — согласился Тальбот. — Проследите за этим, первый помощник. А после этого давайте соберемся на наш последний ужин.
 Ван Гельдер выглянул наружу через дверь мостика.
 — Темнеет, сэр. Вам не кажется, что следует дождаться рассвета, прежде чем отправляться в путь?
 — Я все бы отдал, чтобы дождаться рассвета, но чем быстрее мы тронемся в путь, тем меньше будет болеть голова у тех, кто сейчас спит на Потомаке, не говоря уже о тех, кто находится на борту «Килчаррана» и «Ариадны».
 Денхольм перевел взгляд с Тальбота на Ван Гельдера. На его лице было выражение, близкое к недоумению.
 — Как вас понимать, капитан? Вы что же, хотите сказать, что отправляетесь на «Ангелину»?
 Тальбот покачал головой:
 — Кажется, младшие офицеры сомневаются в наших навигационных способностях, первый помощник.
 — Но я не понимаю, сэр, что, черт побери, вы там забыли? Мы же тащим ее за собой. Я хочу сказать...
 — Мы на «Ангелине» не будем идти на буксире, а отправимся в самостоятельное плавание. Профессор Уотерспун с женой никуда не поедут. Им, конечно, об этом ничего пока не известно. Бедняга профессор сильно расстроится, но всем угодить нельзя.
 — Понимаю, сэр. Теперь понимаю. Мне следовало бы самому догадаться. Я бы хотел отправиться вместе с вами, сэр.
 — Я отвечу и да и нет. Вы отправитесь вместе с нами, но не на «Ангелине», а на баркасе. Мотора не включать, пока мы не удалимся от вас на расстояние не меньше чем в три мили. Надеюсь, вы понимаете, что не хотелось бы вызвать преждевременный взрыв.
 — А затем мы последуем за вами на расстоянии?
 — Не столько последуете, сколько прикроете нас, но, естественно, на приличном расстоянии, не менее чем в три мили. Цель, конечно, в том, чтобы никакое судно не смогло неожиданно подойти к нам.
 — А затем мы отбуксируем вас обратно?
 — Когда мы сбросим бомбу в море и отойдем на безопасное расстояние, то включим двигатель и вернемся назад. Будет неплохо, если адмирал сможет снять нас и перевезти на «Ариадну». Мы еще не решили, каким образом все проделаем, но сейчас это значения не имеет. А вот то, что я собираюсь сказать, очень важно. Вы возьмете с собой главного старшину Маккензи, сержанта морской пехоты Брауна и старшину Майерса, чтобы было кому держать связь. Но самое главное, вы возьмете с собой, предварительно завернув в пластик, критронный детонатор. Обязательно его спрячьте. Я бы предложил под палубой, в рулевой рубке. Старшине Майерсу прикажите найти небольшой портативный передатчик и припрятать его там же. Проверьте, чтобы все доски в рулевой рубке потом хорошо прибили, чтобы нельзя было ничего заметить.
 — Могу ли я поинтересоваться, к чему такая секретность, сэр?
 — Поинтересоваться вы можете, но дать убедительное объяснение я не смогу. Самое большее, что я могу сделать, это развести руками и сказать, что просто готовлюсь ко всяким непредвиденным обстоятельствам. Вся беда в том, что предвидеть ничего нельзя. Вы меня понимаете?
 — Думаю, да, сэр.
 — А теперь отправляйтесь и соберите всех, кого я вам перечислил. И не дай бог, если кто-нибудь увидит, что вы расхаживаете повсюду с критроном под мышкой!
 Лейтенант Денхольм ушел выполнять приказание. Хокинс задумчиво сказал:
 — Бывают случаи, капитан, когда я чувствую, с сожалением, конечно, что вы не можете поклясться, что говорите правду, только правду и ничего, кроме правды.
 — Вы совершенно правы, сэр, — раздался голос Ван Гельдера. — Это служит очень плохим примером для младших офицеров.
 — Если человек абсолютно чист, — с улыбкой произнес Тальбот, — то кривотолков ему не избежать. Или чего-нибудь в этом роде. Мы, капитаны, не исключение. У меня странное предчувствие — ну хорошо, хорошо, Винсент, будем считать, что это вновь взыграли микроскопические капли шотландской крови, — у меня такое предчувствие, что сегодня вечером за столом Андропулос как бы между прочим задаст один странный вопрос. Надо бы позвать сюда доктора Уикрэма.


* * *

 Андропулос действительно собирался задать за столом один загадочный вопрос, но делать это не спешил. Только когда все разделались с первым блюдом, он сказал:
 — Мы не собираемся совать нос в чисто морские дела, к которым не имеем абсолютно никакого отношения, но то, что происходит вокруг, безусловно, касается и нас. Поэтому — мы все-таки люди — нам очень интересно, зачем на «Ангелину» со всеми предосторожностями была перенесена в своей люльке атомная бомба. Цель, как я понимаю, заключается в том, чтобы вывезти ее отсюда как можно дальше.
 — И мы этим займемся, мистер Андропулос, сразу же после окончания обеда. Как я понимаю, пока она здесь, вам не до веселья?
 — Откровенно признаюсь, я почувствую огромное облегчение, когда увижу, как «Ангелина» исчезла за горизонтом, а надо мной — чистое небо и полная луна. Хотите сказать, что я эгоист? Что я трус? Может быть. — Андропулос вздохнул. — Я не вижу себя в образе героя.
 — И я себя таковым не числю, как любой здравомыслящий человек.
 — Но по-моему, атомная бомба все еще находится в очень нестабильном положении. Я прав?
 — Вряд ли она сейчас столь же опасна, как была. А почему этот вопрос вы задаете мне? Вы же сидите рядом с экспертом.
 — Конечно, я совершенно забыл! Доктор Уикрэм, а вы что скажете? Кто из нас прав?
 — Капитан прав. По крайней мере, я надеюсь на это. Радиоактивное излучение водородных бомб, от которых атомная сейчас отделена, действует на очень близком расстоянии. Сейчас они больше не оказывают влияния на атомную бомбу, так что она постепенно приходит в свое прежнее состояние. Но должен подчеркнуть, что это очень медленный процесс.
 — Сколько времени понадобится ей для полной стабилизации? То есть я хочу спросить, когда она дойдет до такого состояния, что шум двигателей проходящих судов не будет оказывать на нее никакого влияния?
 — Ну, как сказать. — Профессор пожал плечами. — Я уже сообщал, что мы имеем дело с областью неведомого, неизвестного, но мною сделаны кое-какие расчеты. Это довольно трудные расчеты, из высшей математики, поэтому не буду вдаваться во все подробности. По моей оценке, часов через двенадцать бомба станет почти безопасной. Возможно, даже раньше, уже через шесть часов. Но до этого риск еще будет достаточно велик.


* * *

 — Пошел ты к черту, Тальбот, — возмущенно произнес Уотерспун. Он уже взял себя в руки и говорил ровным голосом, но костяшки его пальцев побелели — до такой степени он был взбешен. — Ты все-таки говоришь о моей яхте. Это не собственность вашего поганого военно-морского флота!
 — Все понятно, профессор, я очень сожалею. — Тальбот вместе с Хокинсом, Уотерспуном и его женой находились в адмиральской каюте. — Вы никуда не поедете. Неужели вы действительно считаете, что Королевский ВМФ будет молча смотреть, как вы рискуете жизнью ради нас? — Тальбот улыбнулся. — Это наша обязанность, нам платят за это.
 — Да это же самое настоящее пиратство! Похищение! Незаконные действия, с которыми, кстати, вы сами обещали бороться. Вы собираетесь прибегнуть к силе, чтобы остановить меня?
 — Конечно, если будет необходимость.
 Тальбот кивнул в сторону дверей. Уотерспун повернулся и увидел три фигуры, наполовину скрытые в тени. От ярости он в буквальном смысле не мог слова сказать.
 — Мы прибегнем к силе только в крайнем случае, — сказал Тальбот. — Надеюсь, это не понадобится. Откровенно говоря, Уотерспун, — продолжал он холодным тоном, — меня в первую очередь тревожит не ваша персона, а то, что вы на удивление эгоистичный и неуравновешенный тип. Как давно вы замужем, миссис Уотерспун?
 — Как давно... — Она попыталась улыбнуться, но это было явно выше ее сил. — Почти шесть месяцев.
 — Значит, меньше шести месяцев, — Тальбот бросил на Уотерспуна взгляд, не обещающий ничего хорошего. — И тем не менее вы готовы подвергнуть супругу опасности, которая, кстати, велика. Послать на смерть миссис Уотерспун! А все потому, что задета ваша непререкаемая честь. Да, вам есть чем гордиться. И вы действительно хотите отправиться в плавание, миссис Уотерспун?
 — Ангелина. — Она поправила Тальбота чисто автоматически, не задумываясь, и тут же улыбнулась, поняв, насколько неуместны ее слова в сложившейся ситуации. — Я оказалась перед неразрешимой задачей. — Она замолчала, а затем быстро продолжила: — Нет, нет, конечно же нет. Я не хочу никуда отправляться. И не хочу, чтобы Джеймс это делал. Наше дело — античность, древние времена, а не насилие и смерть. Я совсем не амазонка и не хочу, чтобы мой муж становился святым Георгием и убивал каких-то драконов. Джеймс, ну пожалуйста...
 — Я не хочу затронуть ваших чувств, профессор, — заговорил адмирал Хокинс — Прошу только об одном: попробуйте поставить себя на место капитана Тальбота. Думаю, вы поймете, что он находится в сложнейшем положении.
 — Да. — Уотерспун разжал кулаки. — Теперь я понимаю. Чета Уотерспунов покинула адмиральскую каюту.
 — Думаю, Джон, трех депеш вполне достаточно, — сказал Хокинс, обращаясь к капитану Тальботу. — Одну направим в Белый дом, другую — генералу Карсону в Рим, а третью — контр-адмиралу Блайту. По содержанию все радиограммы будут одинаковы и, конечно, зашифрованы. Как вам такой текст: «Благодаря северо-западному ветру установилась хорошая погода. „Ангелина“ с взведенной бомбой на борту отправляется в плавание. Перенос водородных бомб с самолета на „Килчарран“ благополучно продолжается». Пойдет?
 — Превосходно. Думаю, получив такие сообщения, они все со страха умрут.
 — Надо признаться, в последнее время мы сообщаем им мало хорошего.


* * *

 Небольшая группа заинтересованных лиц собралась в носовой части «Ариадны». Оттуда на «Ангелину» спустили трап. Паруса уже были подняты — яхта готовилась к отходу. Среди самых заинтересованных был и Андропулос.
 Он повернулся к Тальботу и спросил:
 — Сколько еще ждать, капитан?
 — Примерно минут десять.
 Андропулос, как бы не веря в происходящее, покачал головой.
 — И нам не о чем беспокоиться?
 — Похоже на то, разве вы сами не видите?
 — Вроде бы так. Скажите, а зачем спущен баркас?
 — Это понятно: он идет вместе с нами.
 — С вами? Не понимаю, зачем? Разве шум его моторов не может...
 — Спровоцировать бомбу? Вы это хотите спросить? Двигатель на баркасе не будет включаться, пока мы не отойдем на расстояние в три мили. Он будет кружить вокруг нас, на расстоянии опять-таки в три мили, предупреждая все суда, прежде всего мощные, о том, какая им угрожает опасность. Мы не сможем далеко удалиться, мистер Андропулос, если не предпримем мер безопасности.
 — О необходимости таких мер предосторожности я не подумал. Увы, боюсь, никогда не смогу стать человеком действия.
 Тальбот улыбнулся:
 — Не всем же быть таковыми, сэр.
 — Вы готовы к отправлению, капитан? — спросил Хокинс, только что подошедший к ним.
 — Еще несколько минут, сэр. Паруса, насколько я вижу, хорошо наполняются ветром.
 — Вы собираетесь отправиться на «Ангелине», капитан? — спросил Андропулос, который был явно в замешательстве.
 — Конечно. Я всегда мечтал поработать шкипером на эгейском люгере. А вы, похоже, удивлены, мистер Андропулос?
 — Удивлен. Причем довольно сильно, хотя давно уже ничему не удивляюсь. — Он посмотрел вниз, на палубу «Ангелины», где Ван Гельдер прикреплял фал к фок-мачте для поднятия флага. — А ведь следовало ожидать: капитан-лейтенант Ван Гельдер специально подобран вами. Поздравляю вас, капитан, и салютую вам. Подозреваю, что эта миссия намного опаснее, чем вы пытаетесь нас уверить, рискованнее, иначе вы не стали бы отбирать для ее осуществления членов своей команды.
 — Чепуха, мистер Андропулос. Вы преувеличиваете. Адмирал, мы готовы к отплытию. По расчетам доктора Уикрэма, мы сможем избавиться от бомбы часов через девять — примерно в шесть утра. Если ветер будет продолжать дуть с такой же силой, хотя этого никто не гарантирует, мы к тому времени будем на пути к проливу Касос.
 Хокинс кивнул:
 — Если ничто не помешает, то мы догоним вас послезавтра рано утром. Мы останемся с капитаном Монтгомери, пока он не закончит переносить водородные бомбы и пока не подойдет эсминец, который я вызвал по радио. Он будет сопровождать его до Фессалоник, что продлится до девяти-десяти утра. Затем мы отправимся искать вас — Он повернул голову. — Вы уже уходите, мистер Андропулос? А мне казалось, вы хотите остаться, чтобы стать свидетелем воистину исторического момента.
 — Я как раз собирался запечатлеть его на пленке. Хочу сбегать за верной «лейкой», точнее, за «лейкой» лейтенанта Денхольма. Он мне ее одолжил примерно час назад.
 Тальбот быстро переговорил с Хокинсом, попрощался, спустился по трапу, перекинулся парой слов с Денхольмом на баркасе и затем поднялся на борт «Ангелины». Ван Гельдер отдал носовой конец, Тальбот начал быстро отдавать кормовой. Вдруг послышался какой-то шум, раздались крики — он выпрямился и поднял голову вверх.
 На палубе «Ариадны» вновь появился Андропулос, но не с «лейкой», как обещал, а с кольтом 44-го калибра. Дуло кольта он приставил к виску Ангелины Уотерспун, которая остолбенела от страха. За спиной бизнесмена стояли вооруженные Ахмед, Александр и Аристотель, которые наставили свои пистолеты на Ирен Чариал и ее подругу Евгению. Девушки выглядели не лучше Ангелины.
 — Подождите, капитан, — сказал Андропулос, — мы отправимся вместе с вами.
 — Ради бога, что все это значит? — раздался голос адмирала Хокинса, который в равной степени был и ошарашен, и взбешен. — Вы что, совсем из ума выжили?
 — Ничего подобного. Просто мы отплываем вместе с ними. — Он вдавил ствол пистолета в висок Ангелины с такой силой, что та поморщилась от боли. — Только после вас, миссис Уотерспун.
 Шестеро человек спустились по трапу и поднялись на борт «Ангелины». Андропулос наставил свой кольт на Тальбота и Ван Гельдера.
 — Пожалуйста, без всяких необдуманных поступков, в том числе и геройских, — предупредил он. — В особенности геройских. В противном случае возможны весьма печальные последствия и для вас, и для трех молодых дам.
 — Вы шутите? — спросил Тальбот.
 — Кажется, ваше железобетонное спокойствие рухнуло? Будь я на вашем месте, капитан, не стал бы принимать меня за шутника.
 — А я и не принимаю. — Тальбот не пытался скрыть свое огорчение. — Я считал вас богатым бизнесменом и человеком чести, но теперь вижу, кто вы на самом деле. Как говорится, на ошибках учимся.
 — Вам уже поздно учиться на своих ошибках. Вы правы только в одном: признаюсь, я действительно богатый бизнесмен. Очень богатый. Что же касается второго... — Он с безразличным видом пожал плечами. — У каждого свои представления о чести. Давайте не будем терять времени. Посоветуйте этому молодому человеку, — Денхольм стоял на носу баркаса всего в двух метрах от них, — точно исполнять полученный приказ. Приказ, который вы, капитан, ему отдали. А именно: не включать двигатели, пока мы не отойдем на расстояние трех миль от него, а затем кружить вокруг нас на этом расстоянии, отклоняя в сторону ненужных гостей.
 — Лейтенант Денхольм прекрасно знает свои обязанности.
 — В таком случае отходим.
 Ветер был свежим, но не сильным. «Ангелине» потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть первоначальную инерцию и развить три-четыре узла в час. «Ариадна» осталась за кормой. Минут через пятнадцать она уже была на расстоянии примерно мили.
 — Прекрасно, — заявил Андропулос, — просто чудесно, когда все идет как по маслу. — В его голосе прозвучало удовлетворение. — Вы поверите мне, коммандер Тальбот, если я скажу, что искренне люблю свою племянницу и ее подругу Евгению и даже миссис Уотерспун?
 — Не знаю, почему я должен вам верить, и не понимаю, какое это имеет ко мне отношение.
 — Поверите ли вы мне, если я скажу, что с их головы не упадет ни один волос?
 — Боюсь, что поверю.
 — Боитесь?
 — Другие не поверят или не будут знать, верить этому или нет, в результате девушки превратятся в прекрасных заложников.
 — Вот именно. Нет нужды говорить о том, что им ничего не угрожает. — Он в задумчивости посмотрел на Тальбота. — Я смотрю, вас совершенно не интересуют мотивы моего поведения.
 — Почему же не интересуют? Очень интересуют, но никто не становится богачом, занимаясь обыкновенной болтовней. Если бы я спросил вас, вы ответили бы мне в точности то, что хотели, и ни словом больше.
 — А ведь действительно. Подойдем к вопросу совершенно иначе. Эти три девушки для меня не представляют никакой угрозы, чего не скажешь о вас с Ван Гельдером. Я с моими друзьями считаю вас необычайно опасными типами. Мы уверены, что вы способны разработать дьявольски хитрые планы и, осуществляя их, готовы прибегнуть к насилию, если у вас появится хоть малейший шанс на успех. Надеюсь, вы понимаете, почему мы вынуждены лишить вас свободы действий. Я останусь здесь, за штурвалом. Вы же вдвоем в сопровождении трех девушек пройдете в салон, где Аристотель, прекрасный специалист по морским узлам, свяжет вам руки и ноги, а Александр, который так же свободно обращается с пистолетом, как Аристотель с веревками, будет следить за тем, чтобы все шло мирным путем.


* * *

 Хокинс склонился над профессором Уотерспуном, который лежал на диване в офицерской кают-компании. Уотерспун, производивший странные булькающие звуки — нечто среднее между стонами и проклятиями, пытался открыть глаза. Наконец ему почти это удалось.
 — Что, черт побери, произошло? — Понять его можно было с большим трудом, потому что произносимые им звуки напоминали астматическое хрипение. — Где я?
 — Выпейте это.
 Хокинс взял его за плечи и поднес ко рту стакан с бренди. Уотерспун сделал несколько глотков, поперхнулся, а затем допил все до дна.
 — Что случилось? — повторил вопрос профессор.
 — Вас ударили чем-то тяжелым по голове, — сказал Грирсон, — скорее всего, рукояткой пистолета.
 Уотерспун попытался сесть.
 — Кто?
 — Андропулос, — сказал Хокинс, — или кто-то из его сообщников. Еще немного бренди ему можно, доктор?
 — Обычно говорят, что нет, — ответил Грирсон, — но в данной ситуации можно разрешить. Я знаю, профессор, что затылок у вас ужасно болит, поэтому не прикасайтесь к нему. Кровоточит, напух, но кость цела.
 — Андропулос захватил ваше судно, — сказал Хокинс, — конечно, вместе с бомбой, и взял заложников.
 Уотерспун кивнул и зажмурился от боли.
 — Как я понимаю, моя жена среди них.
 — Очень сожалею, профессор. И еще Ирен Чариал и ее подруга Евгения. Мы не могли их остановить.
 — А вы пытались?
 — А вы стали бы пытаться, если бы увидели дуло кольта, приставленное к виску вашей жены? И остальные пистолеты, приставленные к вискам других девушек?
 — Пожалуй, не стал бы. — Уотерспун покачал головой. — Я стараюсь представить себе ситуацию. Но когда голова все равно что спелая тыква, готовая лопнуть в любую минуту, сделать это непросто. Тальбот и Ван Гельдер — что с ними?
 — Мы не знаем. Скорее всего, на них надели наручники или сделали что-нибудь в этом роде.
 — Или навечно отправили в мир иной. Ради бога, адмирал, скажите, что за всем этим кроется? Может, этот Андропулос сошел с ума?
 — Думаю, сам он считает, что совершенно здоров. У нас есть все основания полагать, что это профессиональный преступник международного класса. Многие годы занимается терроризмом и контрабандой наркотиков. Вдаваться в детали сейчас нет времени. Дело в том, что лейтенант Денхольм вскоре отплывает на баркасе вслед за ними. Как вы себя чувствуете? Готовы ли вы отправиться вместе с ним?
 — Чтобы преследовать преступников? Взять на абордаж «Ангелину» и захватить их? Так, да?
 — Извините, профессор, но у вас работают не все цилиндры. Если баркас приблизится к «Ангелине» на расстояние меньше двух миль, атомная бомба под воздействием шума моторов баркаса может сдетонировать.
 — Как вы справедливо заметили, я действительно не в лучшей форме. Но если у вас есть ружья или пистолеты, прихватите их с собой. Так, на всякий случай.
 — Никакого оружия мы не возьмем. Если последует обмен выстрелами, то вы прекрасно понимаете, куда полетит первая пуля. Так?
 — Да, понимаю. Вы четко изложили суть дела, лучше не скажешь. Еще меньше часа тому назад вы готовы были удерживать меня любым путем. Сейчас, адмирал, вы, похоже, совершенно изменили мнение.
 — Изменились обстоятельства, а не мое мнение.


* * *

 — Быстрая смена обстоятельств, — сказал президент, — дает человеку более сбалансированное представление о жизни, хотя воспоминание о предательстве останется с нами еще на долгое-долгое время. Должен отметить, что то, как нам удалось утрясти неприятности с Пентагоном, говорит о многом. Сейчас с повестки дня снята главная проблема, которая вызывала беспокойство. Но это была местная и, давайте откровенно признаемся, эгоистическая озабоченность. Самое важное вот здесь. — Он помахал радиограммой, которую держал в руке. — «Ангелина» со смертельным грузом на борту движется на юго-восток. С каждой минутой увеличивается расстояние между нею и Санторином. Стоит ли говорить, господа, что удалось избежать катастрофы невообразимых масштабов. — Он поднял бокал. — Я предлагаю выпить за вас, сэр Джон. И за Королевский военно-морской флот.
 Не успел президент поставить бокал на стол, как в кабинет вошел секретарь с радиограммой в руке. Президент бросил на него взгляд, отвернулся, но затем вновь посмотрел, и все следы удовлетворения исчезли с его лица.
 — Плохие новости, Джонсон?
 — Боюсь, что да, господин президент.
 — Самое худшее?
 — Не самое худшее, но хорошего мало.
 Президент взял радиограмму, молча прочитал текст, а затем произнес:
 — Кажется, мы поспешили начать праздновать. «Ангелина» захвачена.
 Все застыли в гробовом молчании. Говорить было нечего.
 — Шифровка гласит: «„Ангелина“ с атомной бомбой была захвачена Андропулосом и тремя его преступными помощниками. Взяты пять заложников: коммандер Тальбот, капитан-лейтенант Ван Гельдер и девушки, одна из которых — племянница Андропулоса. Чисто физически „Ангелина“ не может вернуться в прежний район, поэтому главной опасности больше не существует. Будем связываться с вами ежечасно. Наша главная и единственная ныне задача — освобождение заложников».
 — Боже, о боже! — простонал сэр Джон. — Это просто ужасно! Зловещее развитие событий. Я совершенно сбит с толку. Мы имеем дело то ли с сумасшедшим, то ли с гением. Впрочем, как всем известно, это две стороны одной и той же медали. Знает ли преступник, что атомная бомба может взорваться? Можно выдвинуть предположение, что не знает. Потом, откуда вдруг появились эти три женщины и что они делали на борту фрегата ее королевского величества? И почему негодяй вдруг решил взять в заложники свою племянницу? Почему? Я уж не спрашиваю о том, как он взял в заложники капитана фрегата и его старшего помощника. Куда он собирается направить яхту, в каком направлении? Ведь он же должен понимать, что его будут разыскивать все самолеты и суда НАТО. Судя по всему, надеется выкрутиться. Его многолетняя успешная карьера преступника, о которой мы до недавнего времени понятия не имели, показывает: это очень хитрый, коварный человек и блестящий организатор. У него наверняка есть какой-то план. Теперь мы по собственному горькому опыту знаем, что таких людей не стоит недооценивать.
 — Остается только надеяться, что коммандер Тальбот окажется более находчивым и сможет показать это на деле, — заметил президент.
 — У меня неприятное предчувствие, — сказал сэр Джон. — Мне кажется, что в настоящий момент Тальботу просто не до того.




 Глава 10


 В Восточном Средиземноморье была полночь. Коммандеру Тальботу было действительно не до проявления находчивости. Он лежал связанный на диване в салоне «Ангелины». Ван Гельдер в таком же неудобном положении находился на другом конце дивана. Аристотель, положив совершенно ненужный пистолет себе на колено, важно восседал в мягком кресле, стоящем перед диваном. Три девушки, крепко-накрепко связанные, как и Тальбот с Ван Гельдером, сидели в небольших креслах в дальнем конце салона. По всему было видно, что им нелегко.
 Два часа прошли в гробовом молчании. Никто не обмолвился ни словом. Похоже, и говорить-то было не о чем. Всех занимали свои мысли, что было вполне объяснимо.
 — Передайте Андропулосу, что я хочу поговорить с ним, — наконец произнес Тальбот.
 — Вот как? — Аристотель опустил стакан с вином. — Вы не в том положении, капитан, чтобы отдавать приказы.
 — Может быть, вы будете так любезны передать мой поклон капитану и попросить его прийти сюда?
 — Вот это уже лучше.
 Аристотель встал, подошел к небольшому трапу, ведущему в рулевую рубку, и что-то произнес по-гречески. Андропулос моментально появился. Он был спокоен, уверен в себе и даже пытался улыбаться.
 — Когда вы были на борту моего корабля, — сказал Тальбот, — мы исполняли все ваши желания. Мне очень хотелось бы сказать то же самое о греческом гостеприимстве.
 — Кажется, я понял, что вы хотите сказать. Думаю, вам неудобно там лежать и смотреть, как Аристотель постоянно прикладывается к бутылке. Наверное, жажда замучила?
 — Да.
 — Это легко исправить.
 Аристотель связал Тальбота и Ван Гельдера спиной друг к другу, освободив Тальботу левую, а Ван Гельдеру — правую руку. В их высвободившихся руках появились бокалы с вином.
 — Ваше поведение, капитан, начинает вызывать у меня подозрение, — заявил Андропулос, хотя его внешний вид не соответствовал этим словам. — Вас совершенно не беспокоит ни то, что произошло совсем недавно, ни то, что ожидает вас в будущем. Это кажется странным.
 — Ничего странного тут нет. Вот ваше поведение я действительно нахожу на удивление странным. Я, например, не могу понять, зачем вы подвергаете опасности свое дело, рискуете угодить в тюрьму. Хотя не сомневаюсь, что при ваших деньгах вы можете позволить себе вертеть законом, как заблагорассудится. Более того, я вообще не понимаю, как вы собираетесь выкрутиться из сложившейся ситуации. Завтра к шести, возможно, к семи часам утра каждый корабль и каждый самолет НАТО будет разыскивать вас. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что обнаружить вас не составит особого труда.
 — Мне знаком ваш знаменитый сигнал ВМФ — найти и уничтожить. Найти меня, может быть, и найдут, а вот уничтожить — нет, — спокойным тоном произнес Андропулос — Они будут учитывать, какой у меня на борту груз и какие заложники. Что же касается возможного риска для карьеры, то должен сказать: приходит время, когда многие люди меняют направление своей деятельности. Разве с вами такого не произошло, капитан?
 — Что касается меня, то нет. А что касается вас, то, видимо, перемена вызвана не вашим желанием или выбором, а просто необходимостью. Гадать не имеет смысла. Я ничего не знаю и, откровенно говоря, не хочу знать. Можно мне еще немного вина?
 — Что вы собираетесь с нами делать? — Ирен Чариал старалась говорить спокойно, но все равно в ее голосе чувствовалось напряжение. — Что с нами будет?
 — Не смешите меня, моя дорогая. Ничего с вами не произойдет. Вы слышали, что я об этом говорил коммандеру Тальботу, когда мы были наверху. Вам не о чем беспокоиться. Я не причиню вам вреда.
 — Куда вы нас везете?
 — Да, собственно, никуда. Может быть, я буду потом очень сильно сожалеть, но вскоре планирую расстаться с вами. Я переправлю вас на борт баркаса с «Ариадны» и пожелаю вам всего хорошего.
 — А эти два офицера? Вы собираетесь их застрелить или, вновь связав им руки, бросить за борт?
 — Я думал, что моя племянница умнее, — сказал Андропулос — Если бы я намеревался с ними разделаться, то осуществил бы задуманное, как только мы оказались на борту парусника.
 — Так почему же вы не хотите взять их с собой?
 — Ирен, не глупите, — скорчив гримасу, произнес Ван Гельдер.
 — Боюсь, мне придется согласиться и с Ван Гельдером, и с вашим дядей, — произнес Тальбот. — Вы до невозможности наивны. — Он согнул пальцы, изображая пистолет. — Пиф-паф — и двигатели выведены из строя! Пиф-паф — и нет радио!
 Андропулос улыбнулся.
 — Вы совершенно правы. Двух выстрелов будет вполне достаточно.


* * *

 Денхольм посмотрел на огоньки, несколько раз вспыхнувшие на севере.
 — О чем сигналят с «Ангелины», Майерс?
 — Приказывают нам остановиться в двух милях к юго-востоку от них и выключить двигатели. Что мне отвечать, сэр?
 — У нас нет выбора. Передавай: «Будет исполнено». — Он подождал, пока Майерс передаст ответ, и спросил: — Что там слышно о «Таормине»?
 Почти три часа «Ариадна» прослушивала радиоразговоры между «Ангелиной» и «Таорминой» и установила местонахождение последней с точностью до нескольких метров.
 — Она находится в десяти милях к северу от острова Авго и очень медленно движется на север.
 — Продвигается вперед, соблюдая осторожность. — «Ариадна» перехватила предупреждение Андропулоса на «Таормину» об опасности чересчур быстрого сближения. — Сколько времени пройдет, прежде чем они смогут установить визуальный контакт?
 — Примерно часа три, может, чуточку больше, если «Ангелина» на время сойдет с курса.
 — Лейтенант, — вмешался Уотерспун, — уж не думаете ли вы, что они собираются потопить нас?
 — Я буду вам очень признателен, профессор, если вы перестанете даже думать о подобном.


* * *

 Под бдительным наблюдением четырех мужчин, вооруженных пистолетами, Маккензи и Браун поймали концы и закрепили их, как только «Ангелина» подошла к ним. Сперва на борт поднялся сам Андропулос, за ним последовала Ангелина Уотерспун, которую профессор чуть не задушил в объятиях, затем две девушки, Тальбот и Ван Гельдер со связанными руками за спиной и наконец Ахмед, Александр и Аристотель. Последний нес какую-то сумку.
 — Мы ненадолго, — заявил Андропулос — Сперва надо позаботиться кое о каких мелочах, а затем мы отправимся в путь.
 — Можно поинтересоваться, что у вас в этой сумке? — спросил Уотерспун. — Бомба замедленного действия?
 — В наши дни люди не доверяют друг другу, — сказал Андропулос. Он осторожно встряхнул сумку, и оттуда послышалось тихое звяканье. — Это вам, скоротать время до прибытия спасателей. Вообще-то это не я придумал, а коммандер Тальбот. В конце концов, выпивка ведь ваша, профессор Уотерспун. А это, как я понимаю, радио.
 — Окажите мне еще одну любезность, — обратился к нему Тальбот, — любезность для всех нас. Не надо стрелять в него. Лучше легонько ударьте рукояткой вашего револьвера. То же самое сделайте и с двигателем. Будет вполне достаточно, чтобы вывести их из строя. — Он кивнул в сторону атомной мины, лежавшей в люльке. — Я не знаю, как отреагирует наша подружка на пистолетный выстрел.
 — Разумная идея, — согласился Андропулос — Неизвестно, насколько темпераментна эта малышка. — Он ударил рукояткой пистолета по транзисторам, едва ли больше времени затратил на двигатель, а затем, обратив внимание на сигнальную лампу, разбил и ее вдребезги. После этой операции он повернулся к Майерсу: — А где запасная?
 Майерс вполголоса чертыхнулся. Андропулос навел на него пистолет.
 — Не будь идиотом, Майерс, — сказал Тальбот, — отдай ее.
 Стиснув зубы, Майерс протянул греку небольшую сигнальную лампу. Андропулос разбил и ее, а осколки выкинул в воду. Затем он обратил внимание на небольшую металлическую коробку рядом с рулевой рубкой и, наведя пистолет на Маккензи, потребовал:
 — Вон в том ящичке ракеты для подачи сигналов бедствия. За борт их, пожалуйста. — Затем он замолчал, как бы перебирая варианты. — Так, двигатель, радио, сигнальные лампы и ракеты. Пожалуй, способа связаться с кем-нибудь у вас больше нет. Да тут вокруг и нет никого. Связываться не с кем. Думаю, вам придется долго ждать, прежде чем вас снимут отсюда.
 Он повернулся к Ирен Чариал.
 — Ну что ж, моя дорогая, вынужден попрощаться с тобой.
 Девушка ничего не ответила и даже не взглянула в его сторону. Андропулос пожал плечами, перешел на борт «Ангелины» и исчез в рулевой рубке. Ахмед, Александр и Аристотель последовали за ним, отдали швартовы, соединявшие их с баркасом, и оттолкнули его баграми. «Ангелина» медленно начала набирать скорость и вновь направилась на юго-восток.


* * *

 Маккензи кортиком перерезал веревки, которыми были связаны руки Тальбота и Ван Гельдера.
 — Судя по узлам, — заметил он, — кто-то получил огромное удовольствие, завязывая их.
 — Они все тут с ума сходят, — сказал Тальбот, потирая распухшие запястья и руки. Он посмотрел на сумку, оставленную на баркасе Аристотелем. — Будь у меня свободны руки, я бы знал, за что ухватиться.
 Ирен Чариал бросила на него недовольный взгляд.
 — И это все, что вам приходит в голову?
 — Считайте, что так.
 Она какое-то время смотрела на него, затем отвернулась и потянулась за сумкой.
 — Вы уверены, что с вами все в порядке, капитан? — обратился к нему Уотерспун. — Как вы можете быть так неестественно спокойны? Вы же проиграли, неужели не ясно? Проиграли по всем статьям.
 — Это как посмотреть.
 Дул свежий ветер. Небо было безоблачным, а полная луна, непривычно огромная и яркая, бросала золотистый свет на Критский пролив. Даже на расстоянии в полмили все детали «Ангелины» были отчетливо видны. Тальбот продолжал:
 — Мир, безусловно, заявит, что проиграл Андропулос. Андропулос и его три друга-убийцы.
 Ирен удивленно уставилась на Тальбота. Она совершенно ничего не понимала.
 — Иногда все идет не так, как хотелось бы.
 — Уверен, вы знаете, о чем говорите. — По лицу Уотерспуна было видно, что он, напротив, ни в чем не уверен. — Вы испытали все превратности судьбы, если так можно выразиться. Он же мог убить вас и Ван Гельдера.
 — Он мог попытаться это сделать, но тогда ему самому пришлось бы умереть. Вместе со своими преданными Ахмедом, Александром и Аристотелем.
 — У вас были связаны руки за спиной. И у Ван Гельдера... — Уотерспун не скрывал, что не верит капитану. — Как бы вы смогли...
 — Главный старшина Маккензи и сержант Браун очень опытные люди и необычайно меткие стрелки, единственные в своем роде на борту «Ариадны». Вооруженные легким огнестрельным оружием, они смертельно опасны. Вот почему они отправились вместе с нами. Андропулос со своими дружками оказался бы на том свете раньше, чем до него дошло бы, что на самом деле происходит. Ну-ка, покажите профессору, главный старшина.
 Маккензи вытащил из-под маленького штурманского столика два кольта и, не говоря ни слова, протянул их профессору. Несколько секунд прошли в молчании. Наконец профессор оторвал взгляд от пистолетов и спокойным голосом произнес:
 — И вам было известно, что пистолеты находятся там?
 — Я сам положил их туда.
 — Вы положили их туда! — Уотерспун покачал головой, как бы не веря, что такое возможно. — Но вы же могли воспользоваться оружием.
 — И убить их? Это вы хотите сказать?
 — Пожалуй, нет. Не было необходимости. Ну, скажем, ранить или просто взять в плен.
 — Какой вы получили приказ, главный старшина?
 — Стрелять на поражение.
 — Стрелять на поражение. — Опять наступило молчание. — Но вы этого не сделали, так?
 — Я решил не стрелять.
 Ирен Чариал стиснула руки, ее охватила дрожь, как будто ей стало холодно. Похоже, не только она вдруг почувствовала резкое падение температуры. Евгения и Ангелина Уотерспун с ужасом уставились на него, как будто только сейчас до них дошло, что могло произойти. Слова Тальбота повисли в воздухе, как отдаленное эхо смертного приговора.
 — Достаньте радиопередатчик, главный старшина, — приказал Тальбот, обращаясь к Майерсу.
 — Сейчас будет готово, сэр. — Майерс сбегал на корму, принес молоток с зубилом и стал вскрывать пол в рулевой рубке. Затрещала доска, и он вытащил из-под нее небольшой радиопередатчик с микрофоном. — Сэр, вы будете говорить в микрофон, а ответ примете через приемник, который включается с помощью вот этой кнопки.
 Тальбот кивнул и включил приемник.
 — На связи «Ариадна», фрегат ее королевского величества, — раздался отдаленный, но вполне четкий голос адмирала Хокинса.
 — Говорит Тальбот, сэр. Девушки, Ван Гельдер и я вернулись на баркас. Целые и невредимые. Андропулос вместе со своими дружками в пути. Движутся на юго-восток.
 — Господи, слава богу, что все так закончилось. Тальбот, вы вновь, черт побери, оказались правы! Вы уже решили, что будете делать?
 — Да, сэр.
 — Есть какие-нибудь вопросы?
 — Да, сэр. Когда приблизительно может произойти их встреча? Есть ли у вас такие сведения?
 — Учитывая скорость движения «Таормины» и направление ветра, часа через два. В три тридцать.
 — Благодарю вас, сэр. Я свяжусь с вами через час.
 — "Таормина"? — переспросил Уотерспун. — Что это еще за «Таормина»?
 — Водолазное судно, к которому Андропулос проявляет интерес. И не просто интерес. Думаю, судно принадлежит ему.
 — Коммандер Тальбот? — Ирен Чариал говорила очень тихим голосом.
 — Да?
 — Адмирал Хокинс сказал, что вы опять правы. Что он хотел этим сказать?
 — Наверное, то, что он сказал.
 — Ну пожалуйста. — Она безуспешно попыталась выжать из себя улыбку. — Вы, похоже, продолжаете думать, что я дурочка, но, право, незаслуженно.
 — Прошу прощения.
 — Мне начинает казаться, что вы не всегда полагаетесь на свою догадливость. — Она посмотрела на два пистолета. — Вы точно знали, что это оружие находится здесь. И мне кажется, что вы не догадались, а точно знали, что мой дядя и его люди вооружены.
 — Конечно знал.
 — Откуда?
 — Дженкинс, наш стюард, обслуживавший офицерскую кают-компанию, писал письмо домой. По какой-то причине — возможно, он что-то забыл — он отправился в кают-компанию и увидел в коридоре рядом с ней вашего дядю и его людей, которые открывали какой-то ящик. В этом ящике — кстати, это стандартная вещь на всех морских судах — находились кольты сорок четвертого калибра. Поэтому они убили Дженкинса и бросили тело за борт. Мне очень жаль, Ирен, действительно жаль, потому что я понимаю, насколько неприятно это все для вас.
 На этот раз она выжала из себя улыбку.
 — Неприятно, да, но не настолько ужасно, как могло бы быть. И вы догадались, что мой дядя постарается захватить «Ангелину»?
 — Догадался.
 — И возьмет нас обеих в качестве заложниц?
 — И такое мне приходило в голову.
 — А вы не думали, что он может взять в заложницы всех трех женщин?
 — Откровенно признаюсь, нет. Мог строить предположения, но не более того. Если бы мне пришла в голову подобная мысль, я бы застрелил вашего дядю вместе с его помощниками прямо на борту «Ариадны».
 — Я ошибалась в отношении вас, капитан. На самом деле вы необычайно добрый человек, хотя очень много говорите об убийствах.
 — Я таких слов не заслуживаю, — с улыбкой ответил Тальбот. — Вы, наверное, ошиблись.
 — Ирен здорово разбирается в человеческих характерах, сэр, — вставил Ван Гельдер. — Вас, например, она приняла за жестокого, бесчеловечного монстра.
 — Я не говорила ничего подобного! Когда вы разговаривали с моим дядей на «Ангелине», то сказали, что понятия не имеете о происходящем. Но ведь это была неправда? Вы все прекрасно знали.
 — Должен признаться, что я один не смог бы ничего сделать, если бы не огромная помощь капитан-лейтенанта Ван Гельдера и лейтенанта Денхольма — они-то и догадались, что это за игра. Боюсь, со временем вы узнаете массу неприятного о вашем дяде. Может быть, это и преувеличение, но он преступник международного класса и безжалостный убийца. Контрабанда наркотиков и международный терроризм — его занятия. Одному богу известно, сколько сотен или тысяч людей погибло от его рук. Мы знаем, и знаем наверняка, что он виновен в их гибели, но потребуются месяцы, даже годы, чтобы получить необходимые доказательства. К тому времени он исчезнет из поля зрения. Впрочем, и в настоящее время он пытается улизнуть. Даже в последние два дня он не смог сойти со своей стези. Убил механика, кока и буфетчика с «Делоса» — они слишком много знали. Знали то, чего мы никогда, видимо, не узнаем.
 — Откуда вам все известно? — воскликнула она. В лице — ни кровинки. Ни горя, ни ужаса. Просто шок. — Как вы могли до такого додуматься, ведь у вас нет доказательств!
 — Мы пришли к этому выводу вместе с Ван Гельдером, после того как обшарили весь «Делос», до самого киля. Он взорвал свою яхту, чтобы попасть на «Ариадну». Вы, конечно, не догадались об этом, да вы и не должны были. Кроме того, он несет прямую вину за самоубийства двух американцев — одного очень важного адмирала и высокопоставленного генерала. Самоубийства произошли всего несколько часов назад. Ему еще неизвестно о них, но даже если бы он и знал, то глазом не моргнул. — Он посмотрел на Маккензи. — Главный старшина, вино просто гадость. Ничего лучшего у вас нет?
 — Действительно ужасное, сэр, я пробовал его. При всем моем уважении к профессору Уотерспуну, боюсь, у греков весьма специфический вкус. Но, кажется, в шкафчике на рулевом мостике есть по бутылке джина и виски. Только не знаю, как они туда попали. Сержант Браун считает, что вы сами туда их поставили.
 — Ладно, я разберусь с вами позднее, а пока выполняйте поручение. Я знаю, сержант, что Дженкинс был вашим лучшим другом, и сожалею о происшедшем до глубины души. Вы слышали, — продолжил Тальбот, поворачиваясь к Евгении, — как Андропулос упомянул Манхэттенский проект?
 — Да, слышала, только не поняла, о чем идет речь.
 — Мы тоже сперва ничего не поняли, но потом разобрались. Андропулоса водородные бомбы совершенно не интересовали, ведь их нельзя использовать как террористическое оружие, ибо они уничтожают все вокруг. Да и транспортировать их практически невозможно. А вот атомные бомбы его заинтересовали. Андропулосу было известно, что на борту самолета есть три такие бомбы. Первоначальный его план, по всей видимости, состоял в том, чтобы сбросить их в море вблизи каких-нибудь крупнейших морских портов, таких как Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон или Роттердам, и сообщить об этом главам правительств ряда стран. При этом упомянуть, что если будут предприняты попытки отыскать и нейтрализовать бомбы, то он их взорвет с помощью дистанционного управления. Цель ясна: парализовать все морские и пассажирские перевозки через указанные порты. В случае же взрыва атомной бомбы террористы всегда могли лицемерно заявить, что они тут ни при чем, что виновато соответствующее правительство. Так называемый Манхэттенский проект, по всей видимости, предусматривал затопление атомной бомбы в Амброзском канале, на подходе к Нью-йоркскому заливу. Этот блестящий план был разработан остроумным человеком. Но в нем был один существенный недостаток, о котором Андропулосу ничего не было известно, а мы знали.
 — Откуда, черт побери, вы могли это знать? — спросил Уотерспун.
 — Постараюсь объяснить. Итак, Андропулос раздобыл нужную ему бомбу, незаменимую для его целей. По крайней мере, он так считает. Но есть кое-что, о чем он понятия не имеет. Когда самолет рухнул в море, он активизировал действие часового механизма внутри бомбы. Как только завод кончается, бомба готова к взрыву и может взорваться при первых звуках судовых механизмов. Фактически любых механизмов. Таким образом, мина, которая сейчас на борту «Ангелины», может взорваться в любую минуту. Андропулос пал жертвой той болтовни, которой его угостил Уикрэм, наговоривший всякую чушь о временной нестабильности бомбы в результате излучения водородных бомб. В действительности атомная бомба всегда нестабильна, готова в любой момент взорваться. Главный старшина, вы забыли выполнить мою просьбу.
 — Прошу прощения, сэр. — Маккензи протянул капитану стакан скотча. — Это не моя вина, сэр. Просто, редко можно услышать такую историю.
 Тальбот попробовал напиток.
 — Будем надеяться, что больше ничего подобного вам не придется услышать.
 — И что же произойдет в конце концов? — поинтересовался Уотерспун.
 — Могут случиться только две вещи. Андропулос попытается перетащить бомбы на «Таормину». Работа судовых механизмов вызовет взрыв, и они окажутся в мире ином. Или преступники отправятся на паруснике до Тобрука, конечной цели своего путешествия. Не забывайте, он уверен, что бомба совершенно безопасна, а мир считает, что у него в заложниках находится целых пять человек. При звуке первого двигателя в Тобруке бомба взорвется. Вопрос в том, сколько погибнет в этом случае ни в чем не повинных людей. Десять тысяч, самое малое. Лейтенант Денхольм, я уже устал говорить. Вы специалист «Ариадны» по электронике, покажите известное вам устройство и объясните его назначение.
 — Устройство называется критронным детонатором, — вступил в разговор Денхольм. — Очень похож на старенькое переносное радио, правда? Если бы Андропулос знал о существовании такого прибора, то не пытался бы захватить атомную бомбу. Путем ряда простых действий, хотя на самом деле это очень сложный механизм, о котором я практически ничего не знаю, можно послать электронный импульс на определенной волне и вызвать взрыв атомной бомбы. Если бы у Андропулоса был такой прибор, он мог бы произвести взрыв в Амброзском канале с любого расстояния, не дожидаясь, пока в него войдет какое-нибудь судно или пока над ним не пролетит самолет.
 — Можно ли поинтересоваться, — спросил Уотерспун, — как прибор оказался в ваших руках?
 — Мы посылали за ним в Америку. Его привезли только вчера.
 — Что означает следующее: во-первых, вы уже заранее знали о существовании прибора и, во-вторых, знали о том, что у Андропулоса на уме. А еще кто-нибудь знал об этом?
 — Командир не любит, когда его офицеры сплетничают.
 Уотерспун повернулся в сторону Тальбота.
 — Вы собираетесь взорвать «Ангелину»? Мою «Ангелину»?!
 — К сожалению, да. Должен сказать, вы получите компенсацию в той или иной форме.
 — Что за компенсацию?
 — Пока не знаю. Я не уполномочен делать какие-либо предложения. Мне придется обратиться с этим вопросом к адмиралу.
 — А иначе нельзя поступить? — спросила Ирен. — У вас есть радио. Вы можете связаться с беглецами и предложить им бросить бомбу за борт, а потом снять их с яхты.
 — Во-первых, Андропулос мне не поверит. Во-вторых, я не собираюсь делать ничего подобного. Я уже сказал вам, что сбор доказательств против него может занять месяцы, даже годы. Я бы предложил вам с Евгенией поговорить со своими отцами, и тогда вы убедитесь, что они полностью согласны со мной. Нельзя позволять бешеному псу носиться по всему миру.
 — Вот, значит, что вы подразумевали, когда говорили, и не один раз, что Андропулос никогда не попадет под суд.
 — Он уже осужден.


* * *

 В 2.30 утра Тальбот связался с «Ариадной», точнее, с адмиралом Хокинсом.
 — Два тридцать, сэр. Работы по переносу водородных бомб на борт «Килчаррана» закончились?
 — Да.
 — Тогда мы приступаем к делу. Еще две небольшие мелочи, сэр. Профессор Уотерспун весьма опечален неизбежной потерей своей «Ангелины».
 — Скажите ему, что это ради благого дела.
 — Хорошо, сэр. Как вы считаете, министерство обороны сможет возместить ему убытки?
 — Да, я гарантирую.
 — Он еще упомянул о каких-то золотых кранах в ванной комнате.
 — О черт побери! Ничего себе мелочь! Это же целое состояние! Тут есть о чем подумать.
 — И еще один пустячок, сэр. Как вы смотрите на то, чтобы дать небольшой отпуск команде «Ариадны»? Все-таки она хорошо потрудилась.
 — Эта мысль уже приходила мне в голову. Думаю, недели хватит. А вы где намерены отдыхать?
 — Наверное, в Пирее. К тому же было бы неплохо отвезти девушек домой. Тогда и профессор Уотерспун с супругой смогут отправиться на поиски новых золотых безделушек. Мы свяжемся с вами минут через пять.
 Тальбот положил трубку и сказал, обращаясь к Маккензи и Брауну:
 — Берем курс на юго-восток. Профессор, что вы думаете о предложении адмирала?
 — Вполне удовлетворен.
 — Ну и прекрасно! Хотя Адмиралтейство могло отказаться компенсировать вам стоимость яхты, ведь Андропулос все равно собирался утопить ее. Лейтенант Денхольм, передайте мне критронный взрыватель.
 — Это моя работа, сэр. Кажется, я отвечаю за электронику.
 — Вы обязаны соблюдать устав, — строго сказал Ван Гельдер. — Передайте прибор мне.
 Тальбот подошел, взял у Ван Гельдера критронное устройство, вставил в него батарейку.
 — Это сделаю я. Вам рисковать нельзя. Когда мы прибудем в Пирей, молодым дамам, мне так кажется, очень понадобится ваша помощь. Они будут водить вас по университетским окрестностям и все время просвещать. И вряд ли им будет уютно в присутствии человека, который нажат на кнопку.
 Тальбот разбил молотком стеклянную вставку, повернул переключатели на сто восемьдесят градусов и нажал кнопку.


* * *

 «Коммандер Тальбот принял решение и уничтожил „Ангелину“ взрывом атомной бомбы. Сделал это с полного нашего одобрения и согласия. На „Ангелине“ был Андропулос со своими людьми».
 Президент покачал головой и положил радиограмму на стол.
 — Командир Тальбот удивительно безжалостный, но изобретательный человек.
 — Его нельзя назвать безжалостным, сэр, — возразил сэр Джон. — Если бы этот очень добрый и умный человек был безжалостным, он мог бы допустить уничтожение какого-нибудь корабля или даже города. Изобретательный? А вот в этом ему действительно не откажешь.