--------------------------------------------- Дмитрий Пригов Неложные мотивы ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ Что нам Александрия?! У нас своего щемительного, высокого и всеобъемлющего, но и отвалившегося как бы, вернее — не как бы, а точно, отвалившегося, стремительной силой онтологически-моментального отъединения, превышающей медлительность наших слезно-душевных потоков, отъединившегося, за дни, минуты, секунды отбежавшего на расстояние мраморного величия и прохладно обозреваемого мраморными же ветрами неухватимой всеобщности (но ведь было же! было же! ведь только что было! — эээ, братец, вон куда умчало! — но ведь было! было! было! — мало ли чего было! — но ведь это было только сейчас! — не знаю, не знаю!), в общем — у нас столько всего своего, так что нам Александрия! что мне вам рассказывать о кудрявых юношах в набедренных повязках, когда мы сами еще неистребимо, отбежав недалеко (но уже как во сне не своем для себя), глядим сами на себя, выглядываем из-за стволов полусумеречного леса в пионерских галстучках с комсомольскими значочками. Ох, да мне ли рассказывать вам, как это было и как это бывает! кто хочет — сам все посмеет понять. * * * С утра моросит и скверное настроение Внизу хриплыми голосами Перекрикиваются местные матроны Он стоит уже одетый за моей спиной И ничего не понимает, переминаясь Иди, мальчик, иди! — говорю я кому-то Потом я слышу слабое потрескивание внешней деревянной лестницы Словно мгновенно объятой голубоватым пламенем Под еле ощутимой — я знаю - тяжестью его тонковытянутого предкомсомольского тела Иди, мальчик, иди! — говорю я себе Проведя по серой щетине тыльной стороной руки И не чувствуя уже ничего грубой складчатой кожей * * * В только что занявшемся сокольническом садике Я сижу на открытой веранде за столом И вытянутой, почти вертикальной губой Втягиваю в себя рывками горячий чай с густой малиной Ловя его высокий, немного нервный голос Рассказывающий товарищам про жаркие Африки Притом он легонько притоптывает шоколадной загорелой ногой Пыль поднимается лёгкими столбиками из-под его сандалий И чуть-чуть мертвенной голубоватой патиной Садится на тонкую невыносимую лодыжку Единственно отсюда мне видимую Сквозь чёрные змеевидные переплетения кустов * * * Я не хожу на футбол Мне не нравятся их цельнолитые бесчувственные ноги Смолоду осунувшиеся и окостеневшие до черепов их лица Я читаю книги Книжные фантомы всегда имеют мягкие удлинённые очертания И бледные меланхолические лица * * * Быстроговорящая мамаша Обёрнутая бесчисленным потоком складок То придвинется, то отодвинется В то время как её длинноногий нетвёрдый полуюноша сын С маленьким как капелька крови пионерским значком Слоняется от окна к окну Подобно тургеневской девушке прислонясь к притолоке Белым пальцем трогает виноградную лозу Влетевшую в раскрытую дверь И отсутствующим взглядом неописуемых глаз Скользит по мне и неестественно щебечущей мамаше И улетает к дальней, едва синеющей на горизонте Полоске адриатических гор Унося туда с собой и моё сердце * * * Одетая в обтягивающие серо-голубые брюки Достаточно миловидная Она влетает в комнату Садится рядом Берёт меня за руку и говорит, говорит, говорит О своём женихе: Как он добр! красив! нежен! Он офицер! лейтенант! Да, да, — отвечаю я, — помню, помню его Он действительно очень, очень привлекателен * * * Он появился откуда-то из леса Старший пионервожатый Крепкие коленные чашечки и белые шорты Романтический поворот головы чуть влево вверх На загорелой рельефной шее Я прислонился к нему Как давно это было со всем этим приснившимся Отлетевшим, отвалившимся в небытие пионерским летом До сих пор помню тяжесть его напрягшейся и в то же время ласковой руки * * * Мы забрели с тобой в какой-то ангар Складское помещение Где валялись головы вождей всех революций И разнообразных их наследников и продолжателей Гигантские гипсовые ордена Могущие украшать бы исполинские груди материков и континентов Лежали полураскрошившиеся И потемневшие от втянутой влаги Мы стояли у двух портретов и долго смотрели друг на друга Ты стоял у Ленина А я — у Сталина Господи, как ты был прекрасен * * * На опустевшей станции метро площадь Революции Среди огромного количества бронзовых человеков Около одного из них Кажется, рабочего Он стоял в маечке с короткими рукавами И в чуть-чуть великоватых брюках Загорелый, южный Я долго смотрел на него Потом подошёл Он был не из Москвы, его не встретили, вот его узелок Он был благодарен мне Сейчас ему, наверное, уже где-то 30-35 Взглянуть бы, какой он сейчас * * * Они пишут контрольную работу - Упадок демократии в Афинах Я вижу его рыжеватый затылок среди прочих Сейчас он подбежит самый первый Одёрнет пионерский галстук и тихо протянет исписанный листок Я погляжу на него и мне станет опять нехорошо Что-то вроде догадки или сочувствия промелькнёт в его рыжеватых глазах Ну что, пионер, будь готов! — пошучу я Всегда готов! — певуче ответит он * * * Нас была компания со школьных времён Спортсменов, отличников И самый красивый неожиданно покончил собой Они ничего не подозревали о нас, обо мне и о нём Только удивлялись силе моего горя и переживания Удивительного, как им тогда казалось, по моим молодым годам Особенно для мужчины * * * Из глубины зала я вижу его тихого За столом президиума с краю Мне кажется, он замечает меня И смущённо потупляет взор Я вижу как лёгкая тень заливает его щеки Когда он затягивается сигаретой И выпускает прозрачное облако голубого дыхания Так я вижу его молодого и страдающего Зажатого между воздухом, который нельзя вдохнуть дважды Как нельзя войти дважды в воду Гераклита И красным знаменем за спиной президиума Которое не знает, что такое дважды, трижды, четырежды Я вижу его страдающего Я умею ждать * * * Ох, уж эти нынешние Дикие и лохматые Я слежу за одним таким Что ему известно о лагерях, о пытках и недоедании О синеющих губах и сваливающихся со слабых шеек головках!? - Ничего! Вот он, как на турнике Подтягивается на металлических вагонных поручнях в метро Отчего чуть-чуть сползают его изношенные джинсики Еле-еле обнажая смутно, как итальянское сфумато Обрисовываемую полутенями Ласковую спину * * * Он единственный, кого я помню во всех деталях Могучий и упругий, словно выполненный из одного куска литой резины Победитель в метании каких-либо копий, или чего-то там подобного Когда он одевает белые джинсы Затягивает ремень с жёлтой армейской бляхой на последнюю прорезь Живот его, не переваливаясь, плоско и равномерно уходит внутрь - Это незабываемо * * * Я помню себя в полинялой задравшейся матросочке Переростком с длинными руками и ногами С шишковатыми коленками и локтями Каким бы я мог полюбить его сейчас Не эта ли смутная память о трагедии мифического андрогина Разделённого не в пространстве объектов Но во времени * * * Старый, Лысый, Почти безобразный Но мудрый Знающий что-то такое У меня нет желания уйти или отвергнуть его Он рассказывает о тех временах Когда положить партийный билет на стол Считалось гражданской смертью А порой и просто прямой смертью и оканчивалось Да ладно! — говорит он, поглаживая меня - Это позор мой! боль несглаживаемая Отлично рассчитав, сколь обаятелен и неотразим Этот трагический, невоспроизводимо экзотический Опыт сурового победительного человека * * * Ну что, выпьем ещё Глупенький! Дурачок мой! Тело полное шарма и податливости На, возьми денег Сбегай на свой очередной идиотский пиф-паф-фильм Пока я просмотрю новое издание Анналов Только не приходи позже одиннадцати Я буду волноваться * * * Я глажу его по мощной костистой спине Двугорбый любовник! Один горб — несчастие Два горба — уже новая антропология Сложив белые тонкие длинные ноги Как единорог — древнее свидетельство невинности - Я сижу рядом с ним Голый и дрожащий * * * Майскими днями Праздничным днём В коротких штанишках Шатаясь по городу Чуя и не в силах понять какую-то внутреннюю чью-то интригу Внутреннее закипание Чувствуя неодолимую истому Сторонясь и огибая шумные завораживающие мужские компании В слезах бросался я домой Сжавшись, сидя на корточках у подъезда Дожидался возвращения матери И с неожиданной страстью, прямо злостью Бросался на неё Что с тобой? — и я с рыданием зарывался в её юбку * * * Ты думаешь, меня легко обмануть - потянуться, улыбнуться, сделать обворожительный жест рукой и виноватый вид Как на комсомольском собрании обсуждающем твоё персональное дело Милый мой Если я сочинил тебя Неужели мне недостанет силы сочинить ещё Пару ночей посидеть над книгами со всякими там альфами и омегами - Что само по себе удовольствие - А за результатом заходи на следующей неделе Твой полосатый махровый халат недолго будет пустовать * * * Безутешный вид за окном Да и что может быть утешительного В этом до конца не достроенном и недоразрушенном Гигантском полугороде Где ты, в компании таких же фезеушных бессмысленных волчат Гоняешь какую-нибудь консервную банку Даже не дав себе труда взглянуть на часы, на которых уже три И не озаботясь вспомнить, где ты обещался быть в это время