---------------------------------------------


 Лермонтов Михаил Юрьевич
 Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

 М.Ю.Лермонтов 
 Песня про царя Ивана Васильевича, 
 молодого опричника и удалого купца Калашникова 
 Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! 
 Про тебя Нашу песню сложили мы, 
 Про твово любимого опричника 
 Да про смелого купца, про Калашникова; 
 Мы сложили её на старинный лад, 
 Мы певали её под гуслярский звон 
 И причитывали да присказывали. 
 Православный народ ею тешился, 
 А боярин Матвей Ромодановский 
 Нам чарку поднёс мёду пенного, 
 А боярыня его белолицая 
 Поднесла нам на блюде серебряном 
 Полотенце новое, шёлком шитое. 
 Угощали нас три дни. три ночи 
 И всё слушали не наслушались. 
 I 
 Не сияет на небе солнце красное, 
 Не любуются им тучки синие: 
 То за трапезой сидит во златом венце, 
 Сидит грозный царь Иван Васильевич. 
 Позади его стоят стольники, 
 Супротив его всё бояре да князья, 
 И пирует царь во славу божию, 
 В удовольствие своё и веселие. 
 Улыбаясь, царь повелел тогда 
 Вина сладкого заморского 
 Нацедить в свой золочёный ковш 
 И поднесть его опричникам. 
 - И все пили, царя славили. 
 Лишь один из них, из опричников, 
 Удалой боец, буйный молодец, 
 в золотом ковше не мочил усов; 
 Опустил он в землю очи тёмные, 
 Опустил головушку на широку грудь 
 А в груди его была дума крепкая. 
 Вот нахмурил царь брови чёрные 
 И навёл на него очи зоркие, 
 Словно ястреб взглянул с высоты небес 
 На младого голубя сизокрылого, 
 Да не поднял глаз молодой боец. 
 Вот об землю царь стукнул палкою, 
 и дубовый пол на полчетверти 
 Он железным пробил оконечником 
 Да не вздрогнул и тут молодой боец. 
 Вот промолвил царь слово грозное 
 И очнулся тогда добрый молодец. 
 "Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич, 
 Аль ты думу затаил нечестивую? 
 Али славе нашей завидуешь? 
 Али служба тебе честная прискучила? 
 когда входит месяц - звёзды радуются, 
 что светлей им гулять по поднЕбесью; 
 А которая в тучу прячется, 
 Та стремглав на на землю падает... 
 Неприлично же тебе, Кирибеевич, 
 Царской радостью гнушатися; 
 А из роду ты ведь Скуратовых, 
 И семьёю ты вскормлен Малютиной!.." 
 Отвечает так Кирибеевич, 
 Царю грозному в пояс кланяясь: 
 "Государь ты наш, Иван Васильевич! 
 Не кори ты раба недостойного: 
 сердца жаркого не залить вином, 
 Думу чёрную - не запотчевать! 
 А прогневал тебя - воля царская; 
 Прикажи казнить, рубить голову, 
 Тяготит она плечи богатырские, 
 И сама к сырой земле она клонится". 
 И сказал ему Царь Иван Васильевич: 
 "Да об чём тебе, молодцу, кручиниться? 
 Не истёрся ли твой парчёвый кафтан? 
 Не измялась ли шапка соболиная? 
 Не казна ли у тебя поистратилась? 
 Иль зазубрилась сабля закалённая? 
 Или конь захромал, худо кованный? 
 Или с ног тебя сбил на кулачном бою, 
 На Москве-реке, сын купеческий?" 
 Отвечает так Кирибеевич, 
 Покачав головою кудрявою: 
 "Не родилась та рука заколдованная 
 Ни в боярском роду, ни в купеческом; 
 Аргамак мой степной ходит весело; 
 Как стекло горит сабля вострая; 
 А на праздничный день твоею милостью 
 Мы не хуже другого нарядимся. 
 Как я сяду поеду на лихом коне 
 За Моску-реку покатитися, 
 Кушачком подтянуся шёлковым, 
 Заломлю на бочок шапку бархатную, 
 Чёрным соболем отороченную, 
 У ворот стоят у тесовыих 
 Красны девушки да молодушки 
 И любуются, глядя, перешёптываясь; 
 Лишь одна не глядит, не любуется, 
 Полосатой фатой закрывается... 
 На святой Руси, нашей матушке, 
 Не найти, не сыскать такой красавицы: 
 Ходит плавно - будто лебёдушка; 
 Смотрит сладко - как голубушка; 
 Молвит слово - соловей поёт; 
 Горят щеки её румяные, 
 Как заря на небе божием; 
 Косы русые, золотистые, 
 В ленты яркие заплетённые, 
 По плечам бегут, извиваются. 
 во семье родилась она купеческой, 
 Прозывается Алёной Дмитревной. 
 Как увижу её, я сам не свой, 
 Опускаются руки сильные, 
 Помрачаются очи буйные; 
 Скучно, грустно мне, православный царь, 
 Одному по свету маяться 
 Опостыли мне кони легкие, 
 Опостыли наряды парчовые, 
 И не надо мне золотой казны: 
 С кем казною своей поделюсь теперь? 
 Перед кем покажу удальство своё? 
 Перед кем я нарядом похвастаюсь? 
 Отпусти меня в степи приволжские, 
 На житьё на вольное, на казацкое, 
 Уж сложу я там буйную головушку 
 И сложу на копьё бусурманское; 
 И разделят по себе злы татаровья 
 Коня доброго саблю острую 
 И седельце бранное черкасское. 
 Мои очи слёзные коршун выклюет, 
 Мои кости сирые дождик вымоет, 
 И без похорон горемычный прах 
 На четыре стороны развеется!.." 
 И сказал, смеясь, Иван Васильевич: 
 "Ну, мой верный слуга! я твоей беде, 
 Твоему горю пособить постараюся. 
 Вот возьми перстенёк ты мой яхонтовый 
 Да возьми ожерелье жемчужное. 
 Прежде свахе смышлёной покланяйся 
 И пошли дары драгоценные 
 Ты своей Алёне Дмитревне: 
 Как полюбишься - празднуй свадебку, 
 Не полюбишься - не прогневайся". 
 Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! 
 Обманул тебя твой лукавый раб, 
 Не сказал тебе правды истинной, 
 Не поведал тебе, что красавица 
 В церкви божией перевенчана, 
 Перевенчана с молодым купцом 
 По закону нашему христианскому. 
 * * * 
 Ай, ребята, пойте - только гусли стройте! 
 Ай, ребята, пейте - дело разумейте! 
 Уж потешьте вы доброго боярина 
 И боярыню его белолицую! 
 II 
 За прилавкою сидит молодой купец, 
 Статный молодец Степан Парамонович, 
 По прозванию Калашников; 
 Шёлковые товары раскладывает, 
 Речью ласковой гостей он заманивает, 
 Злато, серебро пересчитывает, 
 Да недобрый день задался ему: 
 Ходят мимо баре богатые, 
 В его лавочку не заглядывают. 
 Отзвонили вечерню во святых церквах; 
 За Кремлём горит заря туманная; 
 Набегают тучки на небо, 
 Гонит их метелица распеваючи; 
 Опустел широкий гостиный двор, 
 Запирает Степан Парамонович 
 Свою лавочку дверью дубовою 
 Да замком немецким со пружиною; 
 Злого пса-ворчуна зубастого 
 На железную цепь привязывает, 
 И пошёл он домой, призадумавшись, 
 К молодой хозяйке за Москва-реку. 
 И приходит он в свой высокий дом, 
 И дивится Степан Парамонович: 
 Не встречает его молода жена, 
 Не накрыт дубовый стол белой скатертью, 
 А свеча перед образом еле теплится. 
 И кличет он старую работницу: 
 "Ты скажи, скажи, Еремеевна, 
 А куда девалась, затаилася 
 В такой поздний час Алёна Дмитревна? 
 А что детки мои любезные 
 Чай забегались, заигралися, 
 Спозаранку спать уложилися?" 
 "Господин ты мой, Степан Парамонович, 
 Я скажу тебе диво дивное: 
 Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна; 
 Вот уж поп прошёл с молодой попадьёй, 
 Засветили свечу, сели ужинать, 
 А по сю пору твоя хозяюшка 
 Из приходской церкви не вернулася. 
 А что детки твои малые 
 Почивать не легли, не играть пошли 
 Плачем плачут, всё не унимаются". 
 И смутился тогда думой крепкою 
 Молодой купец Калашников; 
 И он стал к окну, глядит на улицу 
 А на улице ночь темнёхонька; 
 Валит белый снег, расстилается, 
 Заметает след человеческий. 
 Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули, 
 Потом слышит шаги торопливые; 
 Обернулся, глядит - сила крестная! 
 перед ним стоит молода жена, 
 Сама бледная, простоволосая, 
 Косы русые расплетённые 
 Снегом-инеем пересыпаны; 
 Смотрят очи мутные, как безумные; 
 Уста шепчут речи непонятные. 
 "Уж ты где, жена, жена шаталася? 
 На каком подворье, на площади, 
 Что растрёпаны твои волосы, 
 Что одежда твоя вся изорвана? 
 Уж гуляла ты, пировала ты, 
 Чай, с сынком всё боярским!.. 
 Не на то пред святыми иконами 
 Мы с тобой, жена, обручалися, 
 Золотыми кольцами менялися!.. 
 Как запру я тебя за железный замок, 
 За дубовою дверь окованную, 
 Чтобы свету божьего ты не видела, 
 Моя имя честное не порочила..." 
 И услышав то Алёна Дмитревна 
 Задрожала вся, моя голубушка, 
 Затряслась как листочек осиновый, 
 Горько-горько она восплакалась, 
 В ноги мужу повалилася. 
 "Государь ты мой, красно солнышко, 
 Иль убей меня или выслушай! 
 Твои речи - будто острый нож; 
 От них сердце разрывается. 
 Не боюся смерти лютыя, 
 Не боюся я людской молвы, 
 А боюсь твоей немилости. 
 От вечерни домой шла я нонече 
 Вдоль по улице одинёшенька. 
 И послышалось мне, будто снег хрустит; 
 Оглянулась - человек бежит. 
 Мои ноженьки подкосилися, 
 Шёлковой фатой я закрылася. 
 И он сильно схватил меня за руки 
 И сказал мне так тихим шёпотом: 
 "Что пужаешься, красная красавица? 
 Я не вор какой, душегуб лесной, 
 Я слуга царя, царя грозного, 
 Прозываюся Кирибеевичем, 
 А из славной семьи из Малютиной..." 
 Испугалась я пуще прежнего; 
 Закружилась моя бедная головушка. 
 И он стал меня целовать-ласкать 
 И, целуя, всё приговаривал: 
 "Отвечай мне, чего тебе надобно, 
 Моя милая, драгоценная! 
 Хочешь золота али жемчугу? 
 Хочешь ярких камней аль цветной парчи? 
 Как царицу я наряжу тебя, 
 Станут все тебе завидовать, 
 Лишь не дай мне умереть смертью грешною; 
 Полюби меня, обними меня 
 Хоть единый раз на прощание!" 
 И ласкал он меня, целовал меня; 
 На щеках моих и теперь горят, 
 Живым пламенем разливаются 
 Поцалуи его окаянные... 
 А смотрели в калитку соседушки, 
 И кому на глаза покажусь теперь? 
 Ты не дай меня, свою верную жену, 
 Злым охульникам в поругание! 
 На кого, кроме тебя, мне надеяться? 
 У кого просить стану помощи? 
 На белом свете я сиротинушка: 
 Родной батюшка уж в сырой земле, 
 Рядом с ним лежит мою матушка, 
 А мой старший брат, ты сам ведаешь, 
 На чужой сторонушке пропал без вести, 
 А меньшой мой брат - дитя малое, 
 Дитя малое, неразумное..." 
 Говорила так Алёна Дмитревна, 
 Горючими слезами заливалася. 
 Посылает Степан Парамонович 
 За двумя меньшими братьями; 
 И пришли его два брата, поклонилися 
 И такое слово ему молвили: 
 "Ты поведай нам, старшОй наш брат, 
 Что с тобой случилось, приключилося, 
 Что послал ты за нами во темнУю ночь, 
 Во темнУю ночь морозную?" 
 "Я скажу вам, братцы любезные, 
 Что лиха беда со мною приключилася: 
 Опозорил семью нашу честную 
 Злой опричник царский Кирибеевич; 
 А такой обиды не стерпеть душе 
 Да не вынести сердцу молодецкому. 
 Уж как завтра будет кулачный бой 
 На Москва-реке при самом царе, 
 И я выйду тогда на опричника, 
 Буду насмерть биться, до последних сил; 
 А побьёт он меня - выходите вы 
 За святую правду-матушку. 
 Не сробейте, братцы любезные! 
 Вы моложе меня, свежЕй силою, 
 На вас меньше грехов накопилося, 
 Так авось вас господь помилует!" 
 И в ответ ему братья молвили: 
 "Куда ветер дует в поднЕбесьи, 
 Туда мчатся и тучки послушные, 
 Когда сизый орёл зовёт голосом 
 На кровавую долину побоища, 
 Зовёт пир пировать, мертвецов убирать, 
 К нему малые орлята слетаются: 
 Ты наш старший брат, нам второй отец; 
 Делай сам, как знаешь, как ведаешь, 
 А уж мы тебя, рОдного, не выдадим". 
 * * * 
 Ай, ребята, пойте - только гусли стройте! 
 Ай, ребята, пейте - дело разумейте! 
 Уж потешьте вы доброго боярина 
 И боярыню его белолицую! 
 III 
 Над Москвой великой, златоглавою, 
 Над стеной кремлёвской белокаменной 
 Из-за дальних лесов, из-за синих гор, 
 По тесовым кровелькам играючи, 
 Тучки серые разгоняючи, 
 Заря алая подымается; 
 Разметала кудри золотистые, 
 Умывается снегами рассыпчатыми, 
 Как красавица, глядя в зеркальце, 
 В небо чистое смотрит, улыбается. 
 Уж зачем ты, алая заря, просыпалася? 
 На какой ты радости разыгралася? 
 Как сходилися, собиралися 
 Удалые бойцы московские 
 На Москву-реку, на кулачный бой, 
 Разгуляться для праздника, потешиться. 
 И приехал царь со дружиною, 
 Со боярами и опричниками, 
 И велел растянуть цепь серебряную, 
 Чистым золотом в кольцах спаянную. 
 Оцепили место в двадцать пять сажень, 
 Для охотницкого бою, одиночного. 
 И велел тогда царь Иван Васильевич 
 Клич кликать звонким голосом: 
 "Ой, уж где вы, добрые молодцы? 
 Вы потешьте царя нашего батюшку! 
 Выходите-ка во широкий круг; 
 Кто побьёт кого, того царь наградит; 
 А кто будет побит, тому бог простит!" 
 И выходит удалой Кирибеевич, 
 Царю в пояс молча кланяется, 
 Скидает с могучих плеч шубу бархатную, 
 Подпершися в бок рукою правою, 
 Поправляет другой шапку алую, 
 Ожидает он себе противника... 
 Трижды громкий клич прокликали 
 Ни один боец и не тронулся, 
 Лишь стоят да друг друга поталкивают. 
 На просторе опричник похаживает, 
 Над плохими бойцами подсмеивает: 
 "Присмирели, небось, призадумались! 
 Так и быть, обещаюсь, для праздника, 
 Отпущу живого с покаянием, 
 Лишь потешу царя нашего батюшку". 
 Вдруг толпа раздалась в обе стороны 
 И выходит Степан Парамонович, 
 Молодой купец, удалой боец, 
 По прозванию Калашников. 
 Поклонился прежде царю грозному, 
 После белому Кремлю да святым церквам, 
 А потом всему народу русскому, 
 Горят очи его соколиные, 
 На опричника смотрит пристально. 
 Супротив него он становится, 
 Боевые рукавицы натягивает, 
 Могучие плечи распрямливает. 
 И сказал ему Кирибеевич: 
 "А поведай мне, добрый молодец, 
 Ты какого-роду племени, 
 Каким именем прозываешься? 
 Чтоб знать, по ком панихиду служить, 
 Чтобы было чем похвастаться". 
 Отвечает Степан Парамонович: 
 "А зовут меня Степаном Калашниковым, 
 А родился я от честного отца, 
 И жил я по закону господнему: 
 Не позорил я чужой жены, 
 Не разбойничал ночью тёмною, 
 Не таился от свету небесного... 
 И промолвил ты правду истинную: 
 По одном из нас будут панихиду петь, 
 И не позже как завтра в час полуденный; 
 И один из нас будет хвастаться, 
 С удалыми друзьями пируючи... 
 Не шутку шутить, не людей смешить 
 К тебе вышел я, басурманский сын, 
 Вышел я на страшный бой, на последний бой!" 
 И услышав то, Кирибеевич 
 Побледнел в лице, как осенний снег; 
 Бойки очи его затуманились, 
 Между сильных плеч пробежал мороз, 
 На раскрытых устах слово замерло... 
 Вот молча оба расходятся,
 Богатырский бой начинается. 
 Размахнулся тогда Кирибеевич 
 И ударил в первОй купца Калашникова, 
 И ударил его посередь груди 
 Затрещала грудь молодецкая, 
 Пошатнулся Степан Парамонович; 
 На груди его широкой висел медный крест 
 Со святыми мощами из Киева, 
 И погнулся крест и вдавился в грудь; 
 Как роса из-под него кровь закапала; 
 И подумал Степан Парамонович: 
 "Чему быть суждено, то и сбудется; 
 Постою за правду до последнева!" 
 Изловчился он, изготовился, 
 Собрался со всею силою 
 И ударил своего ненавистника 
 Прямо в левый висок со всего плеча. 
 И опричник молодой застонал слегка, 
 Закачался, упал замертво; 
 Повалился он на холодный снег, 
 На холодный снег, будто сосенка, 
 Будто сосенка во сыром бору 
 Под смолистый под корень подрубленная, 
 И, увидев то, царь Иван Васильевич 
 Прогневался гневом, топнул о землю 
 И нахмурил брови чёрные; 
 Повелел он схватит удалова купца 
 И привесть его пред лицо своё. 
 Как возгОворил православный царь: 
 "Отвечай мне по правде, по совести, 
 Волной волей или нехотя 
 Ты убил мово верного слугу, 
 Мово лучшего бойца Кирибеевича?" 
 "Я скажу тебе, православный царь: 
 Я убил его вольною волей, 
 А за что, про что - не скажу тебе, 
 Скажу только богу единому. 
 Прикажи меня казнить - и на плаху несть 
 Мне головушку повинную; 
 Не оставь лишь малых детушек, 
 Не оставь молодую вдову 
 Да двух братьев моих своей милостью..." 
 "Хорошо тебе, детинушка, 
 Удалой боец, сын купеческий, 
 Что ответ держал ты по совести. 
 Молодую жену и сирот твоих 
 из казны моей я пожалую, 
 Твоим братьям велю от сего же дня 
 по всему царству русскому широкому 
 Торговать безданно, безпошлинно. 
 А ты сам ступай, детинушка, 
 На высокое место лобное, 
 Сложи свою буйную головушку. 
 Я топор велю наточить-навострить, 
 Палача велю одеть-нарядить, 
 В большой колокол прикажу звонить, 
 Чтобы знали все люди московские, 
 Что и ты не оставлен моей милостью..." 
 Как на площади народ собирается, 
 Заунывный гудит-воет колокол, 
 Разглашает всюду весть недобрую. 
 По высокому месту лобному 
 Во рубахе краснОй с яркой запонкой, 
 С большим топором навострённым, 
 Руки голые потираючи, 
 Палач весело похаживает, 
 Удалова бойца дожидается, 
 А лихой боец, молодой купец, 
 Со родными братьями прощается: 
 "Уж вы, братцы мои, други кровные, 
 Поцалуемтесь да обнимемтесь 
 На последнее расставание. 
 Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне, 
 Закажите ей меньше печалиться, 
 Про меня моим детушкам не сказывать; 
 Поклонитесь дому родительскому, 
 Поклонитесь всем нашим товарищам, 
 Помолитесь сами в церкви божией 
 Вы за душу мою, душу грешную!" 
 И казнили Степана Калашникова 
 Смертью лютою, позорною; 
 И головушка бесталанная 
 Во крови на плаху покатилася. 
 Схоронили его за Москва-рекой 
 На чистом поле Промеж трёх дорог: 
 Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской, 
 И бугор земли сырой тут насыпали, 
 И кленовый крест тут поставили, 
 И гуляют-шумят ветры буйные 
 Над его безымянной могилкою, 
 И проходят мимо люди добрые: 
 Пройдёт стар человек - перекрестится, 
 Пройдёт молодец - приосанится; 
 Пройдёт девица - пригорюнится, 
 А пройдут гусляры - споют песенку. 
 * * * 
 Гей вы, ребята удалые, 
 Гусляры молодые, 
 Голоса заливные! 
 Красно начинали - красно и кончайте, 
 Каждому правдою и честью воздайте. 
 Тороватому боярину слава! 
 И красавице боярыне слава! 
 И всему народу христианскому слава! [ 1837 г. ]