--------------------------------------------- Александр Блок СТИХОТВОРЕНИЯ 1908 ГОДА «Всю жизнь ждала. Устала ждать…» Всю жизнь ждала. Устала ждать. И улыбнулась. И склонилась. Волос распущенная прядь На плечи темные спустилась. Мир не велик и не богат — И не глядеть бы взором черным! Ведь только люди говорят, Что надо ждать и быть покорным… А здесь — какая-то свирель Поет надрывно, жалко, тонко: «Качай чужую колыбель, Ласкай немилого ребенка…» Я тоже — здесь. С моей судьбой, Над лирой, гневной, как секира, Такой приниженный и злой, Торгуюсь на базарах мира… Я верю мгле твоих волос И твоему великолепью. Мой сирый дух — твой верный пес, У ног твоих грохочет цепью… И вот опять, и вот опять, Встречаясь с этим темным взглядом, Хочу по имени назвать, Дышать и жить с тобою рядом… Мечта! Что жизни сон глухой? Отрава — вслед иной отраве… Я изменю тебе, как той, Не изменяя, не лукавя… Забавно жить! Забавно знать, Что под луной ничто не ново! Что мертвому дано рождать Бушующее жизнью слово! И никому заботы нет, Что людям дам, что ты дала мне, А люди — на могильном камне Начертят прозвище: Поэт. 13 января 1908 «Когда вы стоите на моем пути…» Когда вы стоите на моем пути, Такая живая, такая красивая, Но такая измученная, Говорите всё о печальном, Думаете о смерти, Никого не любите И презираете свою красоту — Что же? Разве я обижу вас? О, нет! Ведь я не насильник, Не обманщик и не гордец, Хотя много знаю, Слишком много думаю с детства И слишком занят собой. Ведь я — сочинитель, Человек, называющий всё по имени, Отнимающий аромат у живого цветка. Сколько ни говорите о печальном, Сколько ни размышляйте о концах и началах, Всё же, я смею думать, Что вам только пятнадцать лет. И потому я хотел бы, Чтобы вы влюбились в простого человека, Который любит землю и небо Больше, чем рифмованные и нерифмованные Речи о земле и о небе. Право, я буду рад за вас, Так как — только влюбленный Имеет право на звание человека. 6 февраля 1908 «Она пришла с мороза…» Она пришла с мороза, Раскрасневшаяся, Наполнила комнату Ароматом воздуха и духов, Звонким голосом И совсем неуважительной к занятиям Болтовней. Она немедленно уронила на пол Толстый том художественного журнала, И сейчас же стало казаться, Что в моей большой комнате Очень мало места. Всё это было немножко досадно И довольно нелепо. Впрочем, она захотела, Чтобы я читал ей вслух «Макбета». Едва дойдя до пузырей земли, О которых я не могу говорить без волнения, Я заметил, что она тоже волнуется И внимательно смотрит в окно. Оказалось, что большой пестрый кот С трудом лепится по краю крыши, Подстерегая целующихся голубей. Я рассердился больше всего на то, Что целовались не мы, а голуби, И что прошли времена Паоло и Франчески. 6 февраля 1908 «Я миновал закат багряный…» Я миновал закат багряный, Ряды строений миновал, Вступил в обманы и туманы,— Огнями мне сверкнул вокзал… Я сдавлен давкой человечьей, Едва не оттеснен назад… И вот — ее глаза и плечи, И черных перьев водопад… Проходит в час определенный, За нею — карлик, шлейф влача… И я смотрю вослед, влюбленный, Как пленный раб — на палача… Она проходит — и не взглянет, Пренебрежением казня… И только карлик не устанет Глядеть с усмешкой на меня. Февраль 1908 НЕ ПРИШЕЛ НА СВИДАНЬЕ Поздним вечером ждала У кисейного окна Вплоть до раннего утра. Нету милого — ушла. Нету милого — одна. Даль мутна, светла, сыра. Занавесила окно, Засветила огонек, Наклонилась над столом… Загляни еще в окно! Загляни еще разок! Загляни одним глазком! Льется, льется холодок. Догорает огонек. «Как он в губы целовал… Как невестой называл…» Рано, холодно, светло. Ветер ломится в стекло. Посмотри одним глазком, Что там с миленьким дружком?. Белый саван —. снежный плат. А под платом — голова… Тяжело проспать в гробу. Ноги вытянулись в ряд… Протянулись рукава… Ветер ломится в трубу… Выйди, выйди из ворот… Лейся, лейся, ранний свет, Белый саван, распухай… Приподымешь белый край — И сомнений больше нет: Провалился мертвый рот. Февраль 1908 Ревелъ «Душа! Когда устанешь верить…» Душа! Когда устанешь верить? Весна, весна! Она томна, Как тайна приоткрытой двери В кумирню золотого сна… Едва, подругу покидая, Ушел я в тишину и тень, И вот опять — зовет другая, Другая вызывает день… Но мглой весеннею повито Всё, что кипело здесь в груди… Не пой, не требуй, Маргарита, В мое ты сердце не гляди… 26 марта 1908 «И я любил. И я изведал…» И я любил. И я изведал Безумный хмель любовных мук, И пораженья, и победы, И имя: враг; и слово: друг. Их было много… Что я знаю? Воспоминанья, тени сна… Я только странно повторяю Их золотые имена. Их было много. Но одною Чертой соединил их я, Одной безумной красотою, Чье имя: страсть и жизнь моя. И страсти таинство свершая, И поднимаясь над землей, Я видел, как идет другая На ложе страсти роковой… И те же ласки, те же речи, Постылый трепет жадных уст, И примелькавшиеся плечи… Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст! И, наполняя грудь весельем, С вершины самых снежных скал Я шлю лавину тем ущельям, Где я любил и целовал! 30 марта 1908 (Январь 1912) «Их было много — дев прекрасных…» Их было много — дев прекрасных. Ущелья гор, хребты холмов Полны воспоминаний страстных И потаенных голосов… Они влеклись в дорожной пыли Отвека ведомым путем, Они молили и грозили Кинжалом, ядом и огнем… Подняв немые покрывала, Они пасли стада мои, Когда я крепко спал, усталый, А в далях плакали ручьи… И каждая прекрасной ложью Со мною связана была, И каждая заветной дрожью Меня томила, жгла и жгла… Но над безумной головою Я бич занес, собрал стада И вышел горною тропою, Чтоб не вернуться — никогда! Здесь тишина. Здесь ходят тучи. И ветер шелестит травой. Я слушаю с заветной кручи Их дольний ропот под горой. Когда, топча цветы лазури Копытом черного коня, Вернусь, как царь в дыханьи бури,— Вы не узнаете меня! Март 1908 «Свирель запела на мосту…» Свирель запела на мосту,      И яблони в цвету. И ангел поднял в высоту      Звезду зеленую одну, И стало дивно на мосту Смотреть в такую глубину,      В такую высоту. Свирель поет: взошла звезда,      Пастух, гони стада… И под мостом поет вода:      Смотри, какие быстрины, Оставь заботы навсегда, Такой прозрачной глубины      Не видел никогда… Такой глубокой тишины      Не слышал никогда… Смотри, какие быстрины, Когда ты видел эти сны?. 22 мая 1908 «В глубоких сумерках собора…» В глубоких сумерках собора Прочитан мною свиток твой: Твой голос — только стон из хора, Стон протяженный и глухой. И испытать тебя мне надо: Их много, ищущих меня, Неповторяемого взгляда, Неугасимого огня. И вот тебе ответный свиток На том же месте, на стене, За то, что много страстных пыток Узнал ты на пути ко мне. Кто я, ты долго не узнаешь, Ночами глаз ты не сомкнешь, Ты, может быть, как воск, истаешь, Ты смертью, может быть, умрешь, Твои стенанья и мученья, Твоя тоска — что мне до них? Ты — только смутное виденье Миров далеких и глухих. Смотри, ты многого ль достоин? Смотри, как жалок ты и слаб, Трусливый и безвестный воин, Ленивый и лукавый раб! И если отдаленным эхом Ко мне дойдет твой вздох «люблю», Я громовым холодным смехом Тебя, как плетью, опалю! 25 мая 1908 (1917) «Май жестокий с белыми ночами!..» Вл. Пясту Май жестокий с белыми ночами! Вечный стук в ворота: выходи! Голубая дымка за плечами, Неизвестность, гибель впереди! Женщины с безумными очами, С вечно смятой розой на груди! — Пробудись! Пронзи меня мечами, От страстей моих освободи! Хорошо в лугу широким кругом В хороводе пламенном пройти, Пить вино, смеяться с милым другом И венки узорные плести, Раздарить цветы чужим подругам, Страстью, грустью, счастьем изойти,— Но достойней за тяжелым плугом В свежих росах поутру идти! 28 мая 1908 «Всё помнит о весле вздыхающем…» Всё помнит о весле вздыхающем Мое блаженное плечо… Под этим взором убегающим Не мог я вспомнить ни о чем… Твои движения несмелые, Неверный поворот руля… И уходящий в ночи белые Неверный призрак корабля… И в ясном море утопающий Печальный стан рыбачьих шхун… И в золоте восходном тающий Бесцельный путь, бесцельный вьюн… 28 мая 1908 ВСТРЕЧНОЙ Я только рыцарь и поэт, Потомок северного скальда. А муж твой носит томик Уайльда, Шотландский плэд, цветной жилет. Твой муж — презрительный эстет. Не потому ль насмешлив он, Что подозрителен без меры? Следит, кому отдашь поклон… А я… что мне его химеры! Сегодня я в тебя влюблен! Ты вероломством, лестью, ложью, Как ризами, облечена… Скажи мне, верная жена, Дрожала ль ты заветной дрожью, Была ли тайно влюблена? И неужели этот сонный, Ревнивый и смешной супруг Шептал тебе: «Поедем, друг…», Тебя закутав в плэд зеленый От зимних петербургских вьюг? И неужели после бала Твой не лукавил томный взгляд, Когда воздушный свой наряд Ты с плеч покатых опускала, Изведав танца легкий яд? 2 июня 1908 (1912) НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ 1 Река раскинулась. Течет, грустит лениво      И моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва      В степи грустят стога. Русь моя! Жена моя! До боли      Нам ясен долгий путь! Наш путь — стрелой татарской древней воли      Пронзил нам грудь. Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,      В твоей тоске, о, Русь! И даже мглы — ночной и зарубежной —      Я не боюсь. Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами      Степную даль. В степном дыму блеснет святое знамя      И ханской сабли сталь… И вечный бой! Покой нам только снится      Сквозь кровь и пыль… Летит, летит степная кобылица      И мнет ковыль… И нет конца! Мелькают версты, кручи…      Останови! Идут, идут испуганные тучи,      Закат в крови! Закат в крови! Из сердца кровь струится!      Плачь, сердце, плачь… Покоя нет! Степная кобылица      Несется вскачь! 2 Мы, сам-друг, над степью в полночь стали: Не вернуться, не взглянуть назад. За Непрядвой лебеди кричали, И опять, опять они кричат… На пути — горючий белый камень. За рекой — поганая орда. Светлый стяг над нашими полками Не взыграет больше никогда. И, к земле склонившись головою, Говорит мне друг: «Остри свой меч, Чтоб недаром биться с татарвою, За святое дело мертвым лечь!» Я—не первый воин, не последний, Долго будет родина больна. Помяни ж за раннею обедней Мила друга, светлая жена! 8 июня 1908 3 В ночь, когда Мамай залег с ордою      Степи и мосты, В темном поле были мы с Тобою, —      Разве знала Ты? Перед Доном темным и зловещим,      Средь ночных полей, Слышал я Твой голос сердцем вещим      В криках лебедей. С полуночи тучей возносилась      Княжеская рать, И вдали, вдали о стремя билась,      Голосила мать. И, чертя круги, ночные птицы      Реяли вдали. А над Русью тихие зарницы      Князя стерегли. Орлий клекот над татарским станом      Угрожал бедой, А Непрядва убралась туманом,      Что княжна фатой. И с туманом над Непрядвой спящей,      Прямо на меня Ты сошла, в одежде свет струящей,      Не спугнув коня. Серебром волны блеснула другу      На стальном мече, Освежила пыльную кольчугу      На моем плече. И когда, наутро, тучей черной      Двинулась орда, Был в щите Твой лик нерукотворный      Светел навсегда. 14 июня 1908 4 Опять с вековою тоскою Пригнулись к земле ковыли. Опять за туманной рекою Ты кличешь меня издали… Умчались, пропали без вести Степных кобылиц табуны, Развязаны дикие страсти Под игом ущербной луны. И я с вековою тоскою, Как волк под ущербной луной, Не знаю, что делать с собою, Куда мне лететь за тобой! Я слушаю рокоты сечи И трубные крики татар, Я вижу над Русью далече Широкий и тихий пожар. Объятый тоскою могучей, Я рыщу на белом коне… Встречаются вольные тучи Во мглистой ночной вышине. Вздымаются светлые мысли В растерзанном сердце моем, И падают светлые мысли, Сожженные темным огнем… «Явись, мое дивное диво! Быть светлым меня научи!» Вздымается конская грива… За ветром взывают мечи… 31 июля 1908 5 И мглою бед неотразимых Грядущий день заволокло. Вл. Соловьев Опять над полем Куликовым Взошла и расточилась мгла, И, словно облаком суровым, Грядущий день заволокла. За тишиною непробудной, За разливающейся мглой Не слышно грома битвы чудной, Не видно молньи боевой. Но узнаю тебя, начало Высоких и мятежных дней! Над вражьим станом, как бывало, И плеск и трубы лебедей. Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. — Молись! 23 декабря 1908 «Я помню длительные муки…» Я помню длительные муки: Ночь догорала за окном; Ее заломленные руки Чуть брезжили в луче дневном. Вся жизнь, ненужно изжитая, Пытала, унижала, жгла; А там, как призрак возрастая, День обозначил купола; И под окошком участились Прохожих быстрые шаги; И в серых лужах расходились Под каплями дождя круги; И утро длилось, длилось, длилось… И праздный тяготил вопрос; И ничего не разрешилось Весенним ливнем бурных слез. 9 июня 1908 (1 января 1911) ЗА ГРОБОМ Божья матерь Утоли мои печали Перед гробом шла, светла, тиха. А за гробом — в траурной вуали Шла невеста, провожая жениха… Был он только литератор модный, Только слов кощунственных творец… Но мертвец — родной душе народной: Всякий свято чтит она конец. И навстречу кланялись, крестили Многодумный, многотрудный лоб. А друзья и близкие пылили На икону, на нее, на гроб… И с какою бесконечной грустью (Не о нем — бог весть о ком?) Приняла она слова сочувствий И венок случайный за венком… Этих фраз избитых повторенья, Никому не нужные слова — Возвела она в венец творенья, В тайную улыбку божества… Словно здесь, где пели и кадили, Где и грусть не может быть тиха, Убралась она фатой от пыли И ждала Иного Жениха… 6 июля 1908 МЭРИ 1 Опять у этой двери Оставила коня И пухом светлых перий Овеяла меня, И профиль прежней Мэри Горит на склоне дня. Опять затепли свечи, Укрась мое жилье, Пусть будут те же речи Про вольное житье, Твои высокие плечи, Безумие мое! Последней страсти ярость, В тебе величье есть: Стучащаяся старость И близкой смерти весть… О, зрелой страсти ярость, Тебя не перенесть! 2 Жениха к последней двери      Проводив, О негаданной потере      Погрустив, Встала Мэри у порога, Грустно смотрит на дорогу, Звезды ранние зажглись, Мэри смотрит ввысь. Вон о той звезде далекой,      Мэри, спой. Спой о жизни одиноко      Прожитой… Спой о том, что не свершил он, Для чего от нас спешил он В незнакомый, тихий край, В песнях, Мэри, вспоминай… Тихо пой у старой двери, Нежной песне мы поверим, Погрустим с тобою, Мэри. 3 Косы Мэри распущены, Руки опущены, Слезы уронены, Мечты похоронены. И рассыпалась грусть      Жемчугами… Мы о Мэри твердим наизусть      Золотыми стихами… Мы о Мэри грустим и поем, А вверху, в водоеме твоем,      Тихий господи, И не счесть светлых рос, Не заплесть желтых кос      Тучки утренней. 17 января 1908 (1911?) ДРУЗЬЯМ Молчите, проклятые струны! А. Майков Друг другу мы тайно враждебны, Завистливы, глухи, чужды, А как бы и жить и работать, Не зная извечной вражды! Что делать! Ведь каждый старался Свой собственный дом отравить, Все стены пропитаны ядом, И негде главы приклонить! Что делать! Изверившись в счастье, От смеху мы сходим с ума И, пьяные, с улицы смотрим, Как рушатся наши дома! Предатели в жизни и дружбе, Пустых расточители слов, Что делать! Мы путь расчищаем Для наших далеких сынов! Когда под забором в крапиве Несчастные кости сгниют, Какой-нибудь поздний историк Напишет внушительный труд… Вот только замучит, проклятый, Ни в чем не повинных ребят Годами рожденья и смерти И ворохом скверных цитат… Печальная доля — так сложно, Так трудно и празднично жить, И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить… Зарыться бы в свежем бурьяне, Забыться бы сном навсегда! Молчите, проклятые книги! Я вас не писал никогда! 24 июля 1908 ПОЭТЫ За городом вырос пустынный квартал На почве болотной и зыбкой. Там жили поэты, — и каждый встречал Другого надменной улыбкой. Напрасно и день светозарный вставал Над этим печальным болотом: Его обитатель свой день посвящал Вину и усердным работам. Когда напивались, то в дружбе клялись, Болтали цинично и пряно. Под утро их рвало. Потом, запершись, Работали тупо и рьяно. Потом вылезали из будок, как псы, Смотрели, как море горело. И золотом каждой прохожей косы Пленялись со знанием дела. Разнежась, мечтали о веке златом, Ругали издателей дружно. И плакали горько над малым цветком, Над маленькой тучкой жемчужной… Так жили поэты. Читатель и друг! Ты думаешь, может быть, — хуже Твоих ежедневных бессильных потуг, Твоей обывательской лужи? Нет, милый читатель, мой критик слепой! По крайности, есть у поэта И косы, и тучки, и век золотой, Тебе ж не доступно всё это!.. Ты будешь доволен собой и женой, Своей конституцией куцой, А вот у поэта — всемирный запой, И мало ему конституций! Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня в землю втоптала,— Я верю: то бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала! 24 июля 1908 «Она, как прежде, захотела…» Она, как прежде, захотела Вдохнуть дыхание свое В мое измученное тело, В мое холодное жилье. Как небо, встала надо мною, А я не мог навстречу ей Пошевелить больной рукою, Сказать, что тосковал о ней… Смотрел я тусклыми глазами, Как надо мной она грустит, И больше не было меж нами Ни слов, ни счастья, ни обид… Земное сердце уставало Так много лет, так много дней… Земное счастье запоздало На тройке бешеной своей! Я, наконец, смертельно болен, Дышу иным, иным томлюсь, Закатом солнечным доволен И вечной ночи не боюсь… Мне вечность заглянула в очи, Покой на сердце низвела, Прохладной влагой синей ночи Костер волненья залила… 30 июля 1908 «Усните блаженно, заморские гости, усните…» Усните блаженно, заморские гости, усните, Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней и темнее… Что падают звезды, чертя серебристые нити, Что пляшут в стакане вина золотистые змеи… Когда эти нити соткутся в блестящую сетку, И винные змеи сплетутся в одну бесконечность? Поднимут, закрутят и бросят ненужную клетку В бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность. 30 июля 1908 «Когда замрут отчаянье и злоба…» Когда замрут отчаянье и злоба, Нисходит сон. И крепко спим мы оба      На разных полюсах земли. Ты обо мне, быть может, грезишь в эти Часы. Идут часы походкою столетий,      И сны встают в земной дали. И вижу в снах твой образ, твой прекрасные, Каким он был до ночи злой и страстной,      Каким являлся мне. Смотри: Всё та же ты, какой цвела когда-то, Там, над горой туманной и зубчатой,      В лучах немеркнущей зари. 1 августа 1908 (8 февраля 1914) ЗАБЫВШИЕ ТЕБЯ И час настал. Свой плащ скрутило время, И меч блеснул, и стены разошлись. И я пошел с толпой — туда, за всеми,      В туманную и злую высь. За кручами опять открылись кручи, Народ роптал, вожди лишились сил. Навстречу нам шли грозовые тучи,      Их молний сноп дробил. И руки повисали, словно плети, Когда вокруг сжимались кулаки, Грозящие громам, рыдали дети,      И жены кутались в платки. И я, без сил, отстал, ушел. из строя, За мной — толпа сопутников моих, Нам не сияло небо голубое,      И солнце — в тучах грозовых. Скитались мы, беспомощно роптали, И прежних хижин не могли найти, И, у ночных костров сходясь, дрожали,      Надеясь отыскать пути… Напрасный жар! Напрасные скитанья! Мечтали мы, мечтанья разлюбя. Так — суждена безрадостность мечтанья      Забывшему Тебя. 1 августа 1908 (8 февраля 1914) «Твое лицо мне так знакомо…» Твое лицо мне так знакомо, Как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома Я вижу тонкий профиль твой. Твои шаги звенят за мною, Куда я ни войду, ты там. Не ты ли легкою стопою За мною ходишь по ночам? Не ты ль проскальзываешь мимо, Едва лишь в двери загляну, Полувоздушна и незрима, Подобна виденному сну? Я часто думаю, не ты ли Среди погоста, за гумном, Сидела, молча, на могиле В платочке ситцевом своем? Я приближался — ты сидела, Я подошел — ты отошла, Спустилась к речке и запела… На голос твой колокола Откликнулись вечерним звоном… И плакал я, и робко ждал… Но за вечерним перезвоном Твой милый голос затихал… Еще мгновенье — нет ответа, Платок мелькает за рекой… Но знаю горестно, что где-то Еще увидимся с тобой. 1 августа 1908 РОССИЯ Опять, как в годы золотые, Три стертых треплются шлеи, И вязнут спицы росписные В расхлябанные колеи… Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые — Как слезы первые любви! Тебя жалеть я не умею И крест свой бережно несу… Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу! Пускай заманит и обманет, — Не пропадешь, не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты… Ну что ж? Одной заботой боле — Одной слезой река шумней, А ты всё та же — лес, да поле, Да плат узорный до бровей… И невозможное возможно, Дорога долгая легка, Когда блеснет в дали дорожной Мгновенный взор из-под платка, Когда звенит тоской острожной Глухая песня ямщика!.. 18 октября 1908 «Я пригвожден к трактирной стойке…» Я пригвожден к трактирной стойке. Я пьян давно. Мне всё — равно. Вон счастие мое — на тройке В сребристый дым унесено… Летит на тройке, потонуло В снегу времен, в дали веков… И только душу захлестнуло Сребристой мглой из-под подков… В глухую темень искры мечет, От искр всю ночь, всю ночь светло… Бубенчик под дугой лепечет О том, что счастие прошло… И только сбруя золотая Всю ночь видна… Всю ночь слышна… А ты, душа… душа глухая… Пьяным-пьяна… пьяным-пьяна… 26 октября 1908 «Часовая стрелка близится к полночи…» Часовая стрелка близится к полночи. Светлою волною всколыхнулись свечи. Темною волною всколыхнулись думы. С Новым годом, сердце! Я люблю вас тайно. Вечера глухие, улицы немые. Я люблю вас тайно, темная подруга Юности порочной, жизни догоревшей. 4 ноября 1908 (2 января 1914) «Старинные розы…» Старинные розы Несу, одинок, В снега и в морозы, И путь мой далек. И той же тропою, С мечом на плече, Идет он за мною В туманном плаще. Идет он и знает, Что снег уже смят, Что там догорает Последний закат., Что нет мне исхода Всю ночь напролет, Что больше свобода За мной не пойдет. И где, запоздалый, Сыщу я ночлег? Лишь розы на талый Падают снег, Лишь слезы на алый Падают снег. Тоскуя смертельно, Помочь не могу. Он розы бесцельно Затопчет в снегу. 4 ноября 1908 12 января 1914) «Вот он — ветер…» Вот он — ветер, Звенящий тоскою острожной, Над бескрайною топью Огонь невозможный, Распростершийся призрак Ветлы придорожной… Вот — что ты мне сулила: Могила. 4 ноября 1908 «Ночь — как ночь, и улица пустынна…» Ночь — как ночь, и улица пустынна.      Так всегда! Для кого же ты была невинна      И горда? Лишь сырая каплет мгла с карнизов.      Я и сам Собираюсь бросить злобный вызов      Небесам. Все на свете, все на свете знают:      Счастья нет. И который раз в руках сжимают      Пистолет! И который раз, смеясь и плача,      Вновь живут! День — как день; ведь решена задача      Все умрут. 4 ноября 1908 «Ты так светла, как снег невинный…» Ты так светла, как снег невинный. Ты так бела, как дальний храм. Не верю этой ночи длинной И безысходным вечерам. Своей душе, давно усталой, Я тоже верить не хочу. Быть может, путник запоздалый, В твой тихий терем постучу. За те погибельные муки Неверного сама простишь, Изменнику протянешь руки, Весной далекой наградишь. 8 ноября 1908 «Своими горькими слезами…» Своими горькими слезами Над нами плакала весна. Огонь мерцал за камышами, Дразня лихого скакуна… Опять звала бесчеловечным, Ты, отданная мне давно!.. Но ветром буйным, ветром встречным Твое лицо опалено… Опять — бессильно и напрасно — Ты отстранялась от огня… Но даже небо было страстно, И небо было за меня!. И стало всё равно, какие Лобзать уста, ласкать плеча, В какие улицы глухие Гнать удалого лихача… И всё равно, чей вздох, чей шепот, Быть может, здесь уже не ты… Лишь скакуна неровный топот, Как бы с далекой высоты… Так — сведены с ума мгновеньем — Мы отдавались вновь и вновь, Гордясь своим уничтоженьем, Твоим превратностям, любовь! Теперь, когда мне звезды ближе, Чем та неистовая ночь, Когда еще безмерно ниже Ты пала, униженья дочь, Когда один с самим собою Я проклинаю каждый день,— Теперь проходит предо мною Твоя развенчанная тень… С благоволеньем? Иль с укором? Иль ненавидя, мстя, скорбя? Иль хочешь быть мне приговором? — Не знаю: я забыл тебя. 20 ноября 1908 (Осень 1910) «Уже над морем вечереет…» Уже над морем вечереет, Уж ты мечтой меня томишь, И с полуночи ветер веет Через неласковый камыш. Огни на мачтах зажигая, Уходят в море корабли, А ты, ночная, ты, земная, Опять уносишь от земли. Ты вся пленительна и лжива, Вся — в отступающих огнях, Во мгле вечернего залива, В легко-туманных пеленах. Позволь и мне огонь прибрежный Тебе навстречу развести, В венок страстной и неизбежный — Цветок влюбленности вплести… Обетование неложно: Передо мною — ты опять. Душе влюбленной невозможно О сладкой смерти не мечтать. 24 ноября 1908 «Не могу тебя не звать…» Не могу тебя не звать,      Счастие мое! Имя нежное твое      Сладко повторять! Вся ты — бурная весна, Вся ты — мной одним пьяна.,      Не беги же прочь!      Хочешь дня — Приходит ночь… Не избегнешь ты меня! Золотистая коса, расплетись! В эти жадные глаза заглядись! Долгожданная гроза, разразись! 30 ноября 1908 (1918) «Всё б тебе желать веселья…» Всё б тебе желать веселья, Сердце, золото мое! От похмелья до похмелья, От приволья вновь к приволью — Беспечальное житье! Но низка земная келья, Бледно золото твое! В час разгульного веселья Вдруг намашет страстной болью, Черным крыльем воронье! Всё размучен я тобою, Подколодная змея! Синечерною косою Мила друга оплетая, Ты моя и не моя! Ты со мной и не со мною — Рвешься в дальние края! Оплетешь меня косою И услышишь, замирая, Мертвый окрик воронья! 7 декабря 1908 «Я не звал тебя — сама ты…» Я не звал тебя — сама ты      Подошла. Каждый вечер — запах мяты, Месяц узкий и щербатый,      Тишь и мгла. Словно месяц встал из далей,      Ты пришла В ткани легкой, без сандалий. За плечами трепетали      Два крыла. На траве, едва примятой,      Легкий след. Свежий запах дикой мяты, Неживой, голубоватый      Ночи свет. И живу с тобою рядом,      Как во сне. И живу под бледным взглядом      Долгой ночи, Словно месяц там, над садом,      Смотрит в очи      Тишине. 7 декабря 1908 «Грустя и плача и смеясь…» Грустя и плача и смеясь, Звенят ручьи моих стихов      У ног твоих,      И каждый стих Бежит, плетет живую вязь, Своих не зная берегов. Но сквозь хрустальные струи Ты далека мне, как была… Поют и плачут хрустали… Как мне создать черты твои, Чтоб ты прийти ко мне могла      Из очарованной дали? 8 декабря 1908 «Опустись, занавеска линялая…» Опустись, занавеска линялая, На больные герани мои. Сгинь, цыганская жизнь небывалая, Погаси, сомкни очи твои! Ты ли, жизнь, мою горницу скудную Убирала степным ковылем! Ты ли, жизнь, мою сонь непробудную Зеленым отравляла вином! Как цыганка, платками узорными Расстилалася ты предо мной, Ой ли косами иссиня-черными, Ой ли бурей страстей огневой! Что рыдалось мне в шепоте, в забытьи, Неземные ль какие слова? Сам не свой только был я, без памяти, И ходила кругом голова… Спалена моя степь, трава свалена, Ни огня, ни звезды, ни пути… И кого целовал — не моя вина, Ты, кому обещался, — прости… 30 декабря 1908 «О доблестях, о подвигах, о славе…» О доблестях, о подвигах, о славе Я забывал на горестной земле, Когда твое лицо в простой оправе Передо мной сияло на столе. Но час настал, и ты ушла из дому. Я бросил в ночь заветное кольцо. Ты отдала свою судьбу другому, И я забыл прекрасное лицо. Летели дни, крутясь проклятым роем… Вино и страсть терзали жизнь мою… И вспомнил я тебя пред аналоем, И звал тебя, как молодость свою… Я звал тебя, но ты не оглянулась, Я слезы лил, но ты не снизошла. Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла. Не знаю, где приют своей гордыне Ты, милая, ты, нежная, нашла… Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий, В котором ты в сырую ночь ушла… Уж не мечтать о нежности, о славе, Всё миновалось, молодость прошла! Твое лицо в его простой оправе Своей рукой убрал я со стола. 30 декабря 1908 «Не затем величал я себя паладином…» Не затем величал я себя паладином, Не затем ведь и ты приходила ко мне, Чтобы только рыдать над потухшим камином, Чтобы только плясать при умершем огне' Или счастие вправду неверно и быстро? Или вправду я слаб уже, болен и стар? Нет! В золе еще бродят последние искры — Есть огонь, чтобы вспыхнул пожар! 30 декабря 1908 «Ты из шепота слов родилась…» Ты из шепота слов родилась, В вечереющий сад забралась И осыпала вишневый цвет, Прозвенел твой весенний привет. С той поры, что ни ночь, что ни день. Надо мной твоя легкая тень, Запах белых цветов средь садов, Шелест легких шагов у прудов, И тревожной бессонницы прочь Не прогонишь в прозрачную ночь. Май 1903 — декабрь 1908