---------------------------------------------


 Жорж Сименон
 «Северная звезда»



 1


 Для Мегрэ вся эта нелепая история началась с того, что он пробормотал нечто невразумительное в ответ на телефонный звонок.
 Он уже, можно сказать, не служит в уголовной полиции. Еще два дня — и он выходит на пенсию. Эти два дня, как и все предыдущие, он собирался провести, приводя в порядок папки с делами и откладывая в сторону свои личные бумаги и записи. Тридцать лет он провел в этом здании на набережной Орфевр: здесь самые укромные уголки были ему знакомы лучше, чем собственная квартира. И вот, когда осталось потерять каких-нибудь двое суток, он, словно простой солдат, вдруг принялся считать часы, без конца вспоминая поджидавший его домик на Луаре, где госпожа Мегрэ уже готовилась к его приезду.
 Чтобы спокойно поработать, он провел в своем кабинете всю ночь, и теперь здесь стоял густой сизый дым от его трубки. Первые лучи зари осветили залитую дождем набережную, где еще не погасли ночные фонари: это напомнило ему бесконечные допросы, которые, начавшись в этом самом кабинете средь бела дня, случалось, завершались признанием измученного преступника в такой же хмурый предрассветный час, когда тот, кто вел допрос, выбивался из сил не меньше, чем сам подозреваемый.
 Где-то за стеной, в соседнем отделе, зазвонил телефон.
 Сначала Мегрэ не обратил на него внимания, но вдруг вскинул голову, сообразив, что недавно дежурный инспектор заходил к нему и предупреждал, что пойдет глотнет горячего кофейку.
 В просторном здании было пусто, свет везде притушен, в коридорах никого. Мегрэ вошел в комнату, снял трубку и сказал:
 — Алло!
 На другом конце провода отозвался мужской голос:
 — Это ты?
 Почему вместо того, чтобы сказать «нет» или узнать, кого спрашивают, он ответил невнятным бормотанием?
 — Это Пьер… К нам в отдел срочных вызовов поступило сообщение, что в гостинице «Северная звезда» произошло загадочное убийство… Хочешь туда поехать?
 Мегрэ снова что-то пробурчал в трубку, повесил ее, смущенно огляделся по сторонам. Он-то знал, как это бывает. У дежурного инспектора в отделе срочных вызовов есть приятель, этот самый Пьер. И он всегда готов поделиться с другом ценной информацией.
 Еще два дня…
 Мегрэ набил трубку, вернулся в свой кабинет, но так и не собрался с силами, чтобы снова зарыться в бумажный ворох: минутой позже он уже надел котелок, натянул тяжелое пальто с бархатным воротником и, пожав плечами, начал спускаться по лестнице.
 Было только шесть часов утра. Телефонный звонок раздался как раз вовремя, и когда Мегрэ вышел из такси на улице Мобеж, в двух шагах от Северного вокзала, перед дверью гостиницы, которую охранял полицейский в форме, еще не собралась толпа.
 — Полицейский комиссар уже здесь?
 — Пока нет. За ним поехали к нему домой.
 — А врач?
 — Только что поднялся наверх.
 Это была самая обычная захудалая гостиница, из тех, что всегда ютятся рядом с вокзалами. В комнатушке справа от входной двери виднелась разобранная постель, вероятно принадлежавшая ночному портье.
 Все здесь выглядело серым и неопрятным, особенно в это раннее, дождливое утро.
 — Номер тридцать два на третьем этаже…
 Вытертый ковер на лестнице был прикреплен медными прутьями. В коридоре на втором этаже столпилось несколько постояльцев в ночной одежде, кое-кто в пальто, наброшенном вместо халата прямо поверх пижамы, с заспанными лицами и с тем осоловелым выражением, которое появляется у людей, внезапно оказавшихся свидетелями трагедии.
 Поднимаясь по лестнице, Мегрэ чуть было не налетел на девушку, которая спускалась ему навстречу.
 — Куда это вы собрались? — спросил он машинально.
 — Мне надо на поезд.
 — Возвращайтесь в свой номер.
 — Но…
 — Никто не должен покидать гостиницу без моего разрешения. У двери стоит полицейский.
 Продолжая подниматься, он вынудил ее попятиться вверх по ступенькам.
 — Это надолго?
 — Понятия не имею. Говорю вам, идите в свой номер.
 Он нередко бывал не в духе в начале расследования, да и бессонная ночь давала о себе знать. Дверь тридцать второго номера распахнулась, и наспех одетый мужчина с незастегнутым воротом, в шлепанцах на босу ногу, обратился к нему:
 — Полицейский комиссар?
 — Нет, я из Главного управления уголовной полиции.
 Комиссар Мегрэ.
 — Прошу вас, входите… Я хозяин гостиницы. Я здесь уже пять лет, но такого еще не было…
 Ну, с этим все ясно! Болтливый зануда, слабак и нытик, вложивший в гостиницу свои жалкие сбережения в надежде через несколько лет уйти на покой.
 Мегрэ вошел в комнату. Врач уже надевал пальто. На кровати лицом вниз лежал обнаженный мужчина, на спине у него, примерно на уровне сердца, зияла широкая рана.
 — Умер?
 — Почти мгновенно.
 — А кровь?
 Врач показал на растекшуюся у самой двери лужицу:
 — Он дотащился дотуда, пытался звать на помощь.
 Хозяин пояснил:
 — У меня как раз зазвонил будильник, я всегда встаю в половине шестого. Наши постояльцы, как правило, спешат на поезд и поэтому просыпаются рано. Услышал, как хлопают двери…
 — Погодите… Вы сказали, двери… Именно двери, во множественном числе?
 — Думаю, да… Хотя я не уверен… В общем, до меня донесся какой-то шум.
 — А шаги?
 — И шаги, конечно, тоже.
 — В коридоре или на лестнице?
 — Надо подумать…
 — Подумайте… Шаги на лестнице звучат иначе, чем в коридоре…
 — Может, и те и другие? Больше всего меня поразил крик, вернее, вопль, который, казалось, с трудом вырывался из глотки. Я как раз надевал брюки. Открыл дверь и…
 — Минутку. А где вы спите?
 — На втором этаже, в самом конце коридора. Там есть каморка, которую нельзя сдавать, потому что там только слуховое окошко…
 — Дальше!
 — Это все. Я помчался сюда. Некоторые постояльцы приоткрыли двери и выглядывали в коридор. Эта дверь была распахнута, на пороге мужчина не лежал, а скорее стоял на коленях, буквально истекая кровью…
 — Голый?
 — Это я снял с него пижаму, — вмешался врач.
 — Ножевая рана?
 — Да, нанесена большим ножом с широким лезвием.
 Наконец прибыл полицейский комиссар и при виде Мегрэ недовольно поморщился.
 Мегрэ терпеть не мог преступления, совершенные в гостиницах, и уже сожалел, что, не подумав, ответил на не предназначавшийся ему телефонный звонок. Как всегда в таких случаях, постояльцам не сиделось на месте.
 Один за другим они обращались к полицейским:
 — Прошу прощения, господин комиссар… Вот мои документы. У себя в Безье я пользуюсь всеобщим уважением. В полдень я должен быть в Брюсселе, а мой поезд…
 — Мне очень жаль! — только и мог ответить комиссар.
 Кое-кто возмущался. Некоторые женщины, предварительно испробовав на нем свои чары, плакали:
 — Если только мой муж узнает, что я провела здесь ночь…
 — Мадам, наберитесь терпения!
 Наконец, когда все постояльцы собрались в коридорах, он вышел из себя, велел им вернуться в свои номера и закрыть за собой дверь.
 У него оставалось на все про все меньше четверти часа. Вот-вот сюда нагрянут эксперты с фотоаппаратами и прочим оборудованием. Затем их сменят следователь, представитель прокуратуры, судмедэксперт.
 — Это все его вещи? Больше ничего не было?
 Бледный хозяин покачал головой. В одном из углов нашелся лишь небольшой чемоданчик. Открыв его, Мегрэ обнаружил туалетные принадлежности да смену белья.
 На вешалке висел прекрасно сшитый костюм, серый с металлическим отливом, пальто с хлястиком и мягкая фетровая шляпа с инициалами «Ж.Б.».
 В бумажнике лежала визитная карточка на имя Жоржа Бомпара (Париж, улица Миромесниль, 17). Денег нигде не было, не считая мелочи в карманах.
 Мегрэ перевернул тело и увидел лицо человека лет сорока пяти, с удивительно тонкими чертами. Особенно его поразила серебристая седина, но контрасту придававшая незнакомцу необычайно юный и в то же время изысканный вид.
 — Принесите-ка мне его регистрационную карту!
 Хозяин подал ему карту. Она была заполнена на имя Бомпара, и адрес указан тот же, что и на визитке.
 — Он пришел один?
 — Я только что спрашивал об этом у ночного портье, ведь он остановился у нас в половине четвертого утра. Он был один.
 — А где портье?
 — Ждет внизу.
 — Передайте ему, что я ему запрещаю выходить из гостиницы до окончания предварительного расследования. — При этих словах Мегрэ нагнулся и подобрал с пола шелковый чулок, который сначала не разглядел за ножкой кровати. — Мне понадобится список всех постояльцев, особенно женщин.
 Шелковый чулок, судя по всему, сняли не глядя и уронили на пол, как это случается, когда поспешно срывают с себя одежду. Он был телесного цвета, небольшого размера и среднего качества.
 Предоставив полицейскому комиссару составлять отчет и встречать представителей прокуратуры, Мегрэ, в пальто, в шляпе и с неизменной трубкой в зубах, вышел из номера. Правда, трубка погасла, а по пятам за ним, словно за полковником, обходящим казармы, следовал хозяин гостиницы.
 — Кто здесь? — спрашивал Мегрэ, указывая на одну из дверей.
 — Госпожа Женевьева Бланше, сорок два года, вдова, проживает в Компьене.
 — Давайте посмотрим.
 С первого же взгляда он убедился, что госпожа Бланше носит нитяные чулки, но, несмотря на недовольство этой дамы, заставил ее открыть чемодан и обыскал комнату.
 — Вы ничего не слышали?
 Она покраснела. Пришлось проявить настойчивость.
 — Ну, мне показалось… Знаете, перегородки здесь такие тонкие! В общем, мне показалось, что этот господин был не один и что он… они…
 — Что в соседнем номере занимались любовью? — спросил Мегрэ напрямик: он на дух не переносил чересчур стыдливых дамочек.
 Затем пришлось разбираться с двумя пожилыми англичанками, у которых оказалось несколько пар новых шелковых чулок: они задумали провезти их тайком через границу и подарить своей племяннице.
 Швейцарка с сомнительными документами была отправлена на набережную Орфевр для проверки личности.
 Пока Мегрэ не удалось отыскать второй шелковый чулок. Но вот этажом выше он снова увидел девушку, которая уже встречалась ему сегодня на лестнице, и тут же взглянул ей на ноги.
 — Как? Вы ходите без чулок? — удивился он. — В это время года?
 Дело было в марте, и погода стояла прохладная.
 — Я никогда не ношу чулок.
 — А вещи у вас есть?
 — Нет!
 — Вы заполняли регистрационную карту?
 — Да.
 Он отыскал ее карту. Выписана на имя Селины Жермен, без определенных занятий, проживающей в Орлеане на Ивовой улице.
 — Вас зовут Селина Жермен?
 — Да.
 Он присматривался к ней, удивленный ее явной враждебностью.
 — Возраст?
 — Девятнадцать лет.
 — Вы уверены, что вообще не носите чулок?
 Он обыскал номер, переворошил постель, открыл в гардеробе все ящики и вдруг приказал:
 — Поднимите-ка юбку.
 — Что? Вы в своем уме?
 — Пожалуйста, поднимите юбку.
 — Ну вы даете! Не боитесь, что я подам жалобу на вас за такое гнусное поведение?
 — В этой гостинице убит человек! — отрезал он. — Ну же, не тяните!
 На ее побледневшем лице резко выделялись огромные глаза, карие в золотую крапинку, как это часто бывает у рыжих. Сейчас в них отражались презрение и ярость.
 — Сами поднимите, если не страшно, — заявила она. — Но предупреждаю: я буду жаловаться!
 Мегрэ подошел к ней, коснулся руками ее бедер.
 — Вы носите пояс, — решил он.
 — Ну и что?
 — Это не просто ремешок, сами знаете. На вас узкий пояс с резинками.
 — Что с того? Как хочу, так и одеваюсь!
 — Где второй чулок?
 — Я ничего не знаю.
 Хозяин с явным недоумением слушал эту странную перепалку.
 — Дайте-ка мне большой разводной ключ! — бросил ему Мегрэ.
 Этим ключом он развинтил сливную трубу. И, как и следовало ожидать, вскоре извлек оттуда мокрый комочек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении шелковым чулком.
 — Поехали, детка! — сказал он невозмутимо. — Потолкуем-ка лучше у меня в кабинете.
 — А если я с вами никуда не поеду?
 — Едем, я говорю!
 Мегрэ подтолкнул ее к выходу. Она упиралась изо всех сил. На секунду он задержался возле тридцать второго номера и приоткрыл дверь.
 — Я в контору! — предупредил он только что подъехавшего следователя. — Похоже, у меня есть кое-что любопытное.
 В тот же миг задержанная попыталась броситься в сторону. Но комиссар успел перехватить ее руку; тогда свободной рукой она вцепилась ему в лицо.
 — Эй, потише…
 — Пустите меня! Пустите, я говорю! Вы подонок! Вы хотели меня раздеть… Задрали мне юбку. Вы мстите мне за то, что я не далась вам!
 В коридоре захлопали двери. Оторопевшие постояльцы взирали на невозмутимого Мегрэ, державшего девушку за руку.
 — Может, хватит орать?
 — Вы не имеете права забирать меня! Я ничего не сделала! Мне надо на поезд… — Она не переставала вопить, даже когда он тащил ее вниз по лестнице: — Помогите! Я ничего не сделала!.. Это насилие!
 Она явно надеялась, что люди, не разобравшись, в чем дело, кинутся ей на помощь: такое случается чаще, чем можно себе представить. Как-то раз, когда Мегрэ был еще новичком в полиции, его самого здорово потрепали, потому что карманник, задержанный им у выхода из универмага, вдруг заорал:
 — Держи вора!
 Перед «Северной звездой» уже собрались зеваки. На всякий случай комиссар знаком приказал такси подъехать поближе. Но одному из полицейских пришлось помочь ему справиться с девушкой: она все еще вырывалась и даже пыталась броситься на землю.
 Наконец им удалось захлопнуть за ней дверцу. Мегрэ поправил сбившуюся шляпу и покосился на запыхавшуюся пленницу.
 — Давненько не встречал подобной стервы! — заметил он.
 — А я в жизни не видела такой грубой скотины, как вы!
 И не разберешь, что она за штучка. Когда утром они столкнулись на лестнице, в этом своем темно-синем костюме она выглядела такой юной и хрупкой, что он чуть не принял ее за девушку из хорошей семьи.
 Но у себя в номере она держалась грубо и вызывающе, словно гулящая девка.
 Здесь, в машине, она вдруг повела себя иначе, небрежно заметив:
 — Так вы и есть знаменитый Мегрэ? Очень жаль, но я была о вас лучшего мнения!
 Он раскурил давно потухшую трубку. Она поморщилась:
 — Я не выношу дыма!
 — У вас у самой в сумочке сигареты! — возразил он.
 — Каждому свое! Ваш дым мне не нравится!
 Но он продолжал курить, исподтишка наблюдая за ней: такая вполне способна открыть дверцу и выскочить из машины на ходу.
 — И давно уже? — вдруг спросил он.
 — Что давно?
 — Вы этим занимаетесь?
 Ему вдруг почудилась легкая усмешка на ее тонких губах.
 — Какое вам дело?
 — Как угодно. Надеюсь, у меня в конторе вы наконец возьметесь за ум.
 — И вы снова захотите увидеть мой пояс?
 — Там посмотрим.
 Дождь не прекращался. Но народу на парижских улицах становилось все больше. Чтобы проехать через Центральный рынок, пришлось снизить скорость. Наконец они выбрались на Набережную.
 Мегрэ до сих пор не был уверен, не напрасно ли он ответил на утренний звонок. Во всяком случае, ему хотелось понять, что за упрямое создание сидит рядом с ним в машине.
 Между ними уже завязалась схватка — необычный поединок, в котором оба противника словно испытывали друг друга.
 — Надо думать, вы намерены допрашивать меня часами, не давая мне ни пить, ни есть? Обычно вы так и делаете, верно?
 — Посмотрим, — повторил он.
 — А я хочу сразу предупредить, что меня этим не испугаешь. Мне себя не в чем упрекнуть. А вы еще заплатите за все…
 — Решено.
 — В чем вы меня обвиняете?
 — Пока не знаю.
 — Тогда лучше отпустите меня. Это самое умное, что вы можете сделать.
 Такси остановилось во дворе уголовной полиции, и Мегрэ полез было в карман за бумажником, собираясь расплатиться с шофером. Но, встретившись глазами с задержанной, сообразил: она только того и ждет, чтобы снова попытаться бежать, и сказал:
 — Сейчас кто-нибудь выйдет к вам с деньгами.
 В здание уже вернулись обитатели, почти изо всех отделов доносились голоса. Мегрэ открыл свой кабинет, впустил туда Селину Жермен, запер за ней дверь и предупредил шефа, что хотел бы с ним поговорить.
 Минут десять они обсуждали этот случай, обо всем договорились, и Мегрэ, возвращаясь к себе, сказал рассыльному:
 — Принесешь мне два кофе с рогаликами.
 Наконец он отпер свою дверь — и застыл на пороге при виде усеянного рваными и скомканными бумагами пола, разбитого окна и расколотого надвое бюста Республики, прежде украшавшего камин.
 Девушка, развалившись в его собственном кресле, с вызовом взглянула на комиссара.
 — Я вас предупреждала! — заявила она. — И имейте в виду, что это еще не конец.




 2


 Этому допросу суждено было стать самым бесславным за всю карьеру Мегрэ. С самого начала все пошло вкривь и вкось, среди учиненного разгрома, с разбросанной по полу бумагой и кусками гипса, которые комиссар старался не замечать.
 Войдя в кабинет, Мегрэ, даже не моргнув глазом, направился к своему креслу, схватил девушку за руку и пробурчал:
 — Вы позволите?
 Она встала, понимая, что последнее слово все равно будет за ним, и пересела на место, которое он ей указал, лицом к окну, так что дневной свет, безжалостный, как фотовспышка, падал прямо на нее. Она, казалось, ждала, что он вот-вот заговорит. В таком случае ее надежды не оправдались: комиссар прежде всего старательно набил трубку, помешал угли в камине, очинил карандаш и, наконец, открыл дверь посыльному из кафе, принесшему завтрак на двоих.
 — Будете? — осведомился он у своей пленницы.
 — Молока, конечно, нет? — заметила она ехидно.
 — Я подумал, что черный кофе не даст вам заснуть.
 — Терпеть не могу кофе без молока!
 — Тогда не пейте.
 Но она выпила, стараясь освоиться с грозной невозмутимостью собеседника. Тот доел свой завтрак и снял трубку.
 — Алло!.. Соедините меня с жандармерией Орлеана. — И, дождавшись ответа, произнес: — Говорит Мегрэ… Не могли бы вы для меня кое-что выяснить, в частном порядке? Если нужно, я направлю официальное поручение…
 Речь идет о некой Селине Жермен, проживающей в вашем городе на Ивовой улице…
 Ему показалось, что по ее лицу скользнула усмешка.
 В ту же секунду он нахмурился:
 — Что-что? Вы уверены? А в пригороде?
 Повесив трубку, он бросил на Селину Жермен долгий взгляд:
 — Где ты живешь?
 — Нигде!
 — Где ты познакомилась с Жоржем Бомпаром?
 — На улице.
 Тут они схватились всерьез: нервы были напряжены до предела у обоих, и оба взвешивали каждое слово. За окном по-прежнему лил дождь и изредка доносились гудки проходивших под мостом буксиров.
 — На какой улице?
 — На Монмартре.
 — Ты ловила клиента?
 — Ну и что?
 — В котором часу это было?
 — Не знаю.
 — Вы вошли в гостиницу вместе?
 Поколебавшись, она сообразила: ему наверняка известно, что ее приятель явился в гостиницу один, и предпочла уточнить:
 — Я пришла туда заранее и сняла номер. Он сам так захотел.
 — Где ты родилась?
 — Это мое личное дело.
 — У тебя уже были неприятности с полицией нравов?
 В дверь постучали. Инспектор Жанвье никак не решался заговорить, и Мегрэ кивком попросил его не стесняться.
 — Я был на улице Миромесниль, но мне мало что удалось узнать. Жорж Бомпар действительно там проживает. Вот уже пятнадцать лет он снимает за две с половиной тысячи франков двухкомнатную холостяцкую квартиру, на шестом этаже, окнами во двор. По словам консьержки, дома он почти не бывал: он коммивояжер, постоянно в разъездах.
 Мегрэ ощутил, как при этих словах девушка вздрогнула и чуть было не заговорила, но тут же справилась с собой и снова стала невозмутимой.
 — Что еще?
 — Это все. Бомпар вышел из дому вчера утром.
 — Ему никто не звонил?
 — У него нет телефона.
 — И больше ничего?
 — Ничего. Разве что мои личные впечатления… Судя по женским снимкам, которыми увешаны все стены, он не упускал случая развлечься…
 — А ее фотографии ты там не видел?
 — Дайте подумать. Кажется, нет.
 — Привези мне все снимки и письма, если найдутся.
 Отправив Жанвье, Мегрэ снова занялся огнем в камине, затем потер ладонью лоб, зевнул.
 — Если тебе верить, то ты ничего не знаешь. Тебя зовут Селина Жермен, и ты работаешь на панели. Бомпар снял тебя на улице и повел в гостиницу.
 — Не сразу. Сперва мы прошлись по ночным барам, потанцевали.
 — А когда пришли в гостиницу?
 — Я спустилась к нему в номер, как мы и договаривались. Мы легли…
 — Знаю! Вас слышала соседка…
 — Наверное, эта извращенка нарочно встала, чтобы послушать. А может, она и в замочную скважину подглядывала?
 — Что дальше? Кто-то вышел?
 — Не знаю. Я вернулась в свой номер.
 — В одной сорочке?
 — Я оделась, но не совсем. Должно быть, один чулок завалился под кровать. Криков я не слышала. Меня разбудила беготня по коридору и хлопанье дверьми. Я испугалась, что меня могут обвинить в убийстве, и хотела уйти из гостиницы. Но вы меня не пустили. Тогда я и вспомнила про чулок и засунула другой в сточную трубу. Этого вам достаточно?
 Мегрэ поднялся, надел шляпу, но пальто брать не стал, открыл дверь и бросил:
 — Пошли.
 Не спуская с нее глаз, он вел ее по бесконечным коридорам, затем по узкой лестнице, пока наконец они не оказались в отделе опознания, где снимали данные со всех мужчин и женщин, задержанных в течение ночи.
 Сейчас была очередь женщин. Их оставалось еще около двадцати, в основном проститутки самого низшего пошиба — все они давно привыкли к этой процедуре и раздевались безо всякого принуждения.
 Человек, не знавший Мегрэ, мог бы принять его сейчас за старого увальня, равнодушно выполняющего свою нудную работу.
 — Давай раздевайся… — вздохнул он, разжигая свою трубку.
 Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть от нее хитрую улыбку.
 — Мне совсем раздеться?
 — Вот именно!
 Он угадывал в ней внутреннюю борьбу и с некоторой тревогой ждал, чем она окончится. Наконец девушка буквально сорвала с себя жакет, кремовую шелковую блузку и присела, чтобы снять туфли.
 Опустив глаза, Мегрэ заметил, как дрожат у нее руки, и чуть было не решился прекратить пытку.
 Ты по-прежнему утверждаешь, что приставала к мужчинам в общественном месте?
 Уставившись прямо перед собой, она кивнула, судорожно сжав зубы, переступила через юбку; ее маленькие твердые груди натягивали ткань сорочки.
 — Становись в очередь… Тебя осмотрят.
 Словно ненароком он подобрал ее одежду и отнес в соседнюю комнату. Здесь, в лаборатории, среди пробирок и проекторов, эксперты выполняли сложнейшие исследования.
 — Взгляни-ка сюда, Элуа, что скажешь об этих вещичках?
 Высокий молодой человек взял у него костюм, со знанием дела пощупал ткань и указал на этикетку:
 — Изготовлено в Бордо. Превосходный материал, хороший покрой. Это могла бы носить молодая женщина из состоятельной буржуазной семьи.
 — Спасибо тебе.
 Вернувшись на женскую половину, он услышал какую-то громкую перебранку, и вскоре к нему подошел фотограф из отдела опознания:
 — Мне с ней не сладить! Только соберусь снимать, она надувает щеки, кривит губы, зажмуривается — короче, становится неузнаваемой.
 — Ладно, пусть одевается! — устало кивнул Мегрэ. — Конечно, ее отпечатков у вас нет?
 — Нет! Она еще никогда не имела дела с полицией. А вот и доктор вас ищет…
 Мегрэ был хорошо знаком с этим молодым врачом.
 Они отошли в сторонку и долго что-то обсуждали вполголоса. Когда разговор был окончен, появилась задержанная, уже одетая, с застывшим взором и до того бледная, что Мегрэ стало ее жалко.
 — Ну что, теперь будете говорить?
 — Мне нечего сказать.
 Они снова были в кабинете Мегрэ, и, как ни странно, между ними установилась какая-то близость. Конечно, они не стали друзьями — скорее наоборот, но и совсем чужими уже себя не чувствовали.
 — Знаете, что мне сказал врач? — Она покраснела и едва не расплакалась. — Думаю, вы и сами догадываетесь? Всего месяц назад вы…
 — Прекратите!
 — Значит, вы признаетесь, что стали женщиной не больше, чем месяц назад. Вам следовало бы также признаться, что вы назвались чужим именем!
 Она попыталась съязвить:
 — Ну, раз уж у вас на все есть ответ…
 — Вот именно! Я буду задавать вам вопросы и сам попытаюсь на них ответить. Вернее, попробую восстановить события. Вы живете где-то в провинции — не знаю уж, где именно, но, вероятно, недалеко от Бордо… — Ему показалось, что она обрадовалась, — значит, она не из Бордо! — Во всяком случае, вы были порядочной девушкой и, скорее всего, жили под крылышком у родителей. И вот в вашей жизни появился Жорж Бомпар… Он ухаживал за вами… Вы уступили ему, и он увлек вас за собой.
 Она отвернулась, сообразив, что все это говорится нарочно, чтобы увидеть ее реакцию.
 — Прямо бульварный роман, — заметила она ехидно, стараясь, хоть и без особого успеха, казаться вульгарной.
 — Можно и так выразиться, тем более что мы уже почти добрались до того места, когда он вас бросил…
 — То есть Жорж говорит, что мы должны расстаться, а я его убиваю и потом прячу нож… Кстати, куда же я дела нож?
 — Погодите-ка, а кто вам сказал, что его зарезали?
 — Ну… В коридоре… Там об этом говорили…
 — Что ж, раз вы так хорошо начали, продолжайте и поведайте мне наконец, где вы спрятали орудие убийства.
 — Думаете, вы очень ловкий?
 — Ну, вы-то уж точно ловчили, это я знаю наверняка! Даже вытерпели осмотр врача и соседство проституток, лишь бы не признаваться, что насчет приставания к мужчинам вы все выдумали.
 — Какой же вы наивный!
 — С чего вы взяли?
 — Пусть даже месяц назад я была девушкой — что с того? Долго еще вы собираетесь меня допрашивать?
 — Сколько потребуется. Между прочим, имейте в виду, что три года назад один человек провел на этом самом стуле тридцать семь часов подряд. Он вошел сюда как свидетель, а вышел в наручниках. Сейчас он в Гвиане, на каторге.
 Презрительная гримаска скользнула по ее лицу.
 — Не стесняйтесь! — проронила она. — Задавайте ваши вопросы. Невольно приходит в голову, что вы просто старый развратник!
 Мегрэ ничего не ответил, но, возможно, желая ее проучить, еще с четверть часа хранил молчание, перебирая ненужные бумаги.
 — Сколько Бомпар заплатил вам за ночь? — спросил он вдруг, подняв голову. — Раз он подцепил вас на улице, то должен был…
 — Должен был заплатить! Он дал мне тысячу франков.
 — У вас в сумочке действительно лежит тысячефранковый банкнот. А прочие ваши клиенты столь же щедро оплачивали ваши услуги?
 — Кто как.
 Когда она вела себя так, как сейчас, Мегрэ хотелось дать ей пощечину. За последние тридцать лет в этом кабинете перебывали самые знаменитые преступники.
 Один из них, в прошлом служитель правосудия, докатившийся до преступления, оказался до того изворотливым, что комиссару, чтобы скрыть свой гнев, пришлось несколько раз выходить из комнаты.
 Но сейчас-то перед ним сидела девчонка! Говорит, ей девятнадцать, но он ничуть бы не удивился, окажись ей всего семнадцать лет.
 Они провели тут, с глазу на глаз, уже много часов, а он так ничего и не узнал: ни как ее зовут, ни откуда она родом. Она ему нагло врет. И даже почти не скрывает этого. Словно дразнит его: «Я и не обязана говорить вам правду. Узнайте-ка ее сами!»
 Жанвье привез с улицы Миромесниль целую кучу фотографий, некоторые оказались весьма откровенными.
 Мегрэ пересмотрел их одну за другой, отметив про себя, что это зрелище вызвало у его собеседницы приступ холодной ярости.
 — Ревнуете? — поинтересовался он.
 — Кого? Случайного клиента?
 Так или иначе, но ни одна из женщин на снимках не походила на Селину, да и о Бомпаре им пока мало что удалось узнать.
 Они уже выяснили, где он служил, — в издательстве музыкальных произведений на бульваре Мальзерб. В ответ на их расспросы издатель поведал:
 — Бомпар, хотя я знал его мало, был прелюбопытным субъектом. Отличный коммивояжер, правда, не без причуд: он, например, не любил дважды ездить в одни и те же места. Ему нравилось напускать на себя таинственность, и у нас все считали его бахвалом. Ему случалось намекать, будто он происходит из известной семьи. Одевался он весьма тщательно и оригинально — на мой взгляд, даже чересчур для своей профессии!
 В три часа дня в кабинете Мегрэ царил прежний беспорядок, к которому прибавились кружки из-под пива, недоеденные бутерброды, и к тому же все кругом было усыпано пеплом от трубки Мегрэ и окурками: комиссар в конце концов послал за сигаретами для Селины.
 Как ни посмотри, а он попал впросак, и, похоже, сослуживцы уже что-то пронюхали: то и дело они заглядывали к нему в кабинет под надуманными предлогами.
 Напрасно бригадир Люка, лучший его помощник, вел в гостинице «Северная звезда» подробнейшее расследование. Уже разобрали все унитазы, а нож так и не нашли, и ни один свидетель так и не сообщил ничего полезного.
 Все, что удалось узнать, сводилось к следующему: в начале четвертого утра некая Селина, о которой никто ничего не знает, позвонила у дверей гостиницы и спросила номер, чтобы провести в нем остаток ночи.
 Минут через пятнадцать в гостиницу зашел Бомпар с чемоданчиком в руках и тоже снял комнату, где его вскоре навестила Селина.
 Наконец спустя два часа Бомпар открыл дверь, позвал на помощь и упал, сраженный ударом ножа в спину, тогда как девица попыталась скрыться с места происшествия.
 Только что вышли вечерние газеты с фотографией Селины на первой полосе, впрочем, ее невозможно было узнать, так как девушка упорно кривлялась перед камерой.
 — Ну а когда Бомпар подошел к вам на Монмартре, на улице, название которой вылетело у вас из головы, у него уже был с собой чемоданчик?
 — Не было.
 — Вы заходили с ним в два ночных кабака — что, тогда чемоданчика тоже не было? А в гостиницу он пришел уже с чемоданчиком…
 — Мы зашли за ним в ночное бистро у площади Пигаль, он оставлял его там на хранение…
 — А у себя в номере он его открывал?
 — Нет… Вернее, да… Не припомню…
 — Откуда он вынул тысячефранковую купюру?
 — Надо думать, из бумажника.
 — Между прочим, когда мы нашли этот бумажник, он был пуст. Выходит, Бомпар отдал вам все, что у него при себе оказалось, едва оставив себе немного мелочи, чтобы утром расплатиться за номер…
 — Это его дело.
 Ну конечно! У нее на все готов ответ, и в самой бессвязности этих ответов она вполне последовательна!
 Как же ему сбить ее с толку? Заманить в ловушку?
 Решившись, Мегрэ заговорил с ней почти ласково:
 — Вам не кажется, что мы оба ведем себя довольно глупо? Я со своей стороны пытаюсь заставить вас признаться, что вы убили Бомпара, хотя вы его, возможно, и не убивали. Вы же продолжаете утверждать, что ничего не знаете, хотя что-то вам известно наверняка…
 — Выходит, у меня есть преимущество! — заметила она.
 — Похоже на то. Но это ненадолго. Только что позвонил Люка: он кое-что нащупал. Очень скоро все переменится, и тогда вы окажетесь в невыгодном положении.
 Давайте-ка порассуждаем вместе. Остановите меня, если я где-то ошибаюсь… Во-первых, кое-что нам известно наверняка: Бомпар… убит ударом ножа в спину. Но согласитесь, трудно себе представить, что у вас в сумочке оказался нож таких размеров, — разве что речь у нас идет о предумышленном убийстве. И на столе он тоже вряд ли валялся… А дорожный несессер, в котором мог поместиться нож, был закрыт…
 — Этого я не говорила!
 — Ладно! Закрыт или открыт, какая разница… В любом случае такая хрупкая девушка вряд ли возьмется за нож… Если бы вы задумали убить неверного возлюбленного или коварного соблазнителя, то запаслись бы револьвером. Значит, Бомпара убили не вы. Остается предположить, что кто-то ворвался в номер, и я сейчас попробую доказать, что этот кто-то появился при вас…
 Она встала и прислонилась лбом к оконному стеклу, наблюдая, как на промокший до нитки Париж спускаются сумерки.
 — Во-первых, если бы вы просто ушли оттуда после любовных утех, до которых мне нет никакого дела, вы бы не оставили под кроватью свой чулок… Вы бы аккуратно собрали свои вещи, как и следует такой рассудительной и уравновешенной барышне… — Это говорилось в насмешку: он видел, как по ее спине пробежала нервная дрожь. — Слышите, Селина? Во-вторых, Бомпара убили ударом в спину, а это значит, что он повернулся лицом к кому-то (видимо, к вам), когда появился убийца, или что убийца не внушал ему опасений… Вот к чему мы пришли, стараясь избегать противоречий! А теперь позвольте дать вам добрый совет: чем скорее вы заговорите, тем лучше для вас. Вы пытаетесь убедить меня, что вы — профессионалка, чтобы не сказать хуже… Если бы я в это поверил, то непременно напомнил бы вам, что в таком случае у вас, вероятно, есть любовник, один из тех постоянных друзей, которых называют еще и по-другому… И этот ваш любовник, заметив, что вы заходите в гостиницу с богатым, судя по всему, клиентом, вдруг вздумал его ограбить… Вы следите за моей мыслью? И понимаете наконец, что в ваших же интересах откровенно рассказать мне все, что вы видели?
 Последовало долгое молчание. Девушка не отрывалась от окна. Мегрэ, хоть и без особой надежды, караулил каждое ее движение.
 Наконец она повернулась к нему лицом, такая же бледная, как сегодня утром, когда вышла из отдела опознания.
 Устало опустившись на стул, отодвинула ногой раскиданные по полу клочья бумаги.
 — Это все? — сказала она со вздохом.
 — Почему бы вам не признаться сейчас в том, в чем все равно придется признаться часом позже?
 Горькая усмешка скривила ее губы, и она проронила:
 — Вы так думаете?
 Казалось, вот-вот она признает свое поражение, вот-вот заговорит. Она не шевелилась, уставившись в пол, сцепив ладони на коленях. Мегрэ затаил дыхание, опасаясь ее спугнуть.
 Но вот она очнулась, нашла на столе сигареты, взяла одну, привычно закурила. И произнесла, как отрезала:
 — Ну и работка у вас! Вам самому-то не противно? — Он и бровью не повел. — По-вашему, все, что вы мне тут наговорили, так уж ловко придумано? И вы воображаете, что вам обо мне что-то известно?
 — Я воображаю, что мне скоро будет известно, — сказал он уверенно.
 — Кроме шуток?
 Да она кого хочешь выведет из себя! Меняется прямо на глазах. Вот теперь снова заговорила, как сегодня утром, когда выдавала себя за потаскуху.
 — Это что, ваши обычные методы?
 Но Мегрэ не рассердился. Напротив, он был тронут: наконец-то он ощутил в ней скрытую тревогу, отчаяние, готовое прорваться сквозь хрупкий заслон воли…
 — Селина, послушайте…
 — Я не Селина!
 — Знаю.
 — Да ничего вы не знаете! И не узнаете! А даже если узнаете, на свое горе, сами потом пожалеете!
 А теперь, если вам так хочется, можете отправить меня в тюрьму. Можете рассказать обо мне журналистам, пусть себе строчат о девушке, которая скрывает свое имя.
 — Что вы делали в Бордо?
 — Когда? — испуганно спросила она.
 — Совсем недавно. Скоро я назову вам точную дату.
 Судя по вашей речи, вы вовсе не с Юга и не с Юго-Запада. Впрочем…
 Она вздохнула от непритворной усталости:
 — Не могу больше! Если вы посадите меня в тюрьму, там мне хотя бы дадут поспать?
 — Расскажите мне все и спите сколько угодно!
 — Это что, шантаж?
 Он смущенно пробормотал:
 — Отнюдь, дурочка вы этакая! Разве вы не видите, что я пытаюсь вам помочь? Вам неизвестно, что как только вы станете обвиняемой, перейдете в ведение прокуратуры? Разве я хоть что-нибудь записывал?
 Вел протокол допроса? — Она не сводила с него странного взгляда. — И пока вы здесь, постарайтесь понять… — Он не закончил. И так уже наговорил ей лишнего. Ему то хотелось ее отшлепать, как непослушную девчонку, то… — Хотите, начнем все сначала и я вам докажу, что все, что вы мне тут нагородили, полная чепуха?
 Она подняла на него глаза и отчеканила:
 — Я и сама знаю!
 — Тогда в чем дело?
 — В том, что иначе нельзя. Я правда падаю от усталости. Если вы позволите мне лечь на пол, я тут же усну…
 Зазвонил телефон. Мегрэ повернулся к ней спиной, и она в самом деле улеглась прямо на пол и закрыла глаза.




 3


 — Алло! Это ты? Все еще занят на работе? Тут электрик спрашивает, надо ли устанавливать розетку в сарае с инструментами…
 Госпожа Мегрэ звонила ему оттуда, из Мён-сюр-Луар, где через два дня отремонтированный домик будет готов принять комиссара.
 — Какая у вас погода? — поинтересовался он.
 — Сухая… И очень ветрено.
 В Париже не прекращался дождь, и Мегрэ вдруг захотелось, чтобы свежий ветер с берегов Луары выдул тяжелый, нездоровый воздух из его кабинета, где так долго тянулась изнурительная схватка.
 Прижав трубку к уху, он не спускал глаз с этого удивительного создания, которое противостояло ему с невероятным упорством, на какое способны лишь немногие из женщин, и умело лгать, как только очень юные девушки.
 — Да-да, я тебя слушаю…
 — Еще минутка у тебя есть? Электрик спрашивает, нужно ли ему ставить звонок на входную дверь. А по-моему, молоточка вполне достаточно.
 — Я думаю!
 Но это замечание относилось не только к входной двери и электрическому звонку в домике на Луаре. Мегрэ уже не слушал. Ему не терпелось повесить трубку, заняться делом. И он поспешил закончить разговор:
 — Да, да, конечно. Делай как знаешь… Вот-вот. До свидания, дорогая.
 Этого последнего слова оказалось достаточно, чтобы девушка взглянула на него с интересом, — ведь недаром говорят, что даже на краю отчаяния женщина остается женщиной.
 Уф! Мегрэ почувствовал облегчение. Похоже, после того как он долго топтался на месте, впереди забрезжил свет. Ему удалось снова собраться с мыслями. Напрасно он столько времени провел с этой девчонкой, да еще в такой гнетущей атмосфере.
 — Алло! Люка вернулся?.. Пусть немедленно зайдет ко мне. Да, со всеми протоколами по убийству в «Северной звезде».
 И Мегрэ затянулся своей трубкой, отхлебнул пива и, несмотря на сырость, приоткрыл окно.
 — Только чуть-чуть проветрю, — извинился он.
 Убийцу Жоржа Бомпара он пока не нашел, да и в его догадке нет ничего особенного, но она поможет ему вырваться из порочного круга.
 Вот о чем он подумал: в то время, когда произошло убийство, внизу дежурил ночной портье, и без его ведома никто из гостиницы выйти не мог. А он утверждает, что никого не выпускал и сам никуда не отлучался.
 Однако на втором этаже хозяин гостиницы, если ему верить, в это время натягивал брюки и бросился наверх, как только услышал крик.
 Так что если, как и предполагал Мегрэ, девушка никого не убивала… Если она присутствовала при убийстве и у нее была серьезная причина хранить молчание…
 Вошел Люка с целой пачкой бумаг.
 — Заходи! Садись… У тебя есть показания портье?
 И он прочел вполголоса, еле шевеля губами:
 — «Жозеф Дюфье, родился в Муасане… Услышал, как на третьем этаже зовут на помощь и одновременно — шаги хозяина, бегущего по лестнице… Немедленно вызвал полицию и предупредил полицейского, который как раз шел мимо, — тот тут же занял пост у дверей».
 Что заставило Мегрэ вести расследование в присутствии задержанной? Между тем она явно прислушивалась и выглядела обеспокоенной.
 — Ты опросил всех постояльцев, Люка?
 — Вот протоколы… Впрочем, я уверен, что никто из них не был знаком с пострадавшим и, следовательно, не имел повода для убийства…
 — А хозяин? Откуда он родом?
 — Из Тулузы.
 Пока еще очень смутно, но в окружающем Мегрэ густом тумане что-то начинало вырисовываться. Комиссар расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, с трубкой в зубах. Он то открывал, то прикрывал окно, иногда останавливался возле незнакомки, явно смущенной произошедшей в нем переменой.
 — Итак, следи за моей мыслью, Люка! Допустим, что мадемуазель не убивала Бомпара. Судя по тому, что тебе удалось узнать, его не убивал никто из постояльцев. В то же время два свидетеля утверждают, что из гостиницы никто не выходил. Эти свидетели — Дюфье, ночной портье, и сам хозяин… А что, если один из них — давний знакомец Бомпара и у него с ним были старые счеты? — Тут он прервался, заметив свою оплошность: — Нет, это не ночной портье, ведь он сам принял Бомпара, заполнил на него карту, и у него было время его узнать. Если бы они поссорились или свели счеты, это случилось бы раньше, сразу после половины четвертого…
 Незнакомка перевела дыхание, словно опасность уже миновала. А Мегрэ тем временем продолжал рассуждать вслух:
 — А как же хозяин? Его обычно будит ночной портье?
 Нет, у него есть будильник… И когда раздались крики о помощи, он еще не спускался… А Дюфье еще не поднимался наверх… Выходит, хозяин не мог знать, что Бомпар остановился в его гостинице…
 Он тяжело опустился в кресло. Как часто бывает, он увлекся своей догадкой, а теперь вдруг понял, что она завела его в тупик.
 — Пришли-ка нам чего-нибудь попить, Люка… Чего вы хотели бы, дитя мое?
 — Кофе.
 — Вам не кажется, что вы и так уже нервно настроены?
 Подумать только: она упорно молчит, хотя могла бы в одну минуту все разъяснить! Зла на нее не хватает! Во что бы то ни стало он должен найти разгадку. Не может он на старости лет так опозориться — передать ее судье со словами: «Понятия не имею, виновна она или нет. Я провозился с ней двенадцать часов подряд, но так ничего и не добился».
 Люка, знавший по опыту, что в такие минуты лучше не лезть Мегрэ на глаза, заказал два пива и кофе и теперь держался в тени.
 — Понял, старина? Есть один-единственный человек, к которому нам все равно придется вернуться: ночной портье. Ведь только он знал, что Бомпар остановился в гостинице! И он один мог выпустить убийцу! Погоди!
 В дверь постучали. Он крикнул:
 — Не входить! Меня ни для кого нет!
 Теперь он снова загорелся, вскочил на ноги:
 — Давай-ка сюда список постояльцев. Так ты говоришь, портье родом из Муасана?.. А хозяин из Тулузы?
 Ну а жильцы? Так: Лондон, Амьен, Компьен, Марсель, Верхний Мереи… Нет никого ни из Муасана, ни из Тулузы! — Но едва он произнес эти слова, его поразил затравленный взгляд незнакомки, то, как она судорожно прикусила нижнюю губу. — Понимаешь, куда я клоню, Люка? Бомпар заводит очередную интрижку (судя по фотографиям у него в квартире, это было его обычное состояние) и останавливается в заштатной гостинице у Северного вокзала. Там его узнал кто-то, у кого есть причины его ненавидеть… И эта упрямица тоже знакома с тем человеком, поэтому она отмалчивается или мелет чепуху, лишь бы не сказать нам правду… Мы уже У цели, Люка, я уверен… Черт побери! — Он повторил задумчиво: — Муасан! Тулуза! А костюм куплен в Бордо… — Мегрэ снял трубку, передал ее Люка: — Позвони издателю, на которого работал Бомпар. Пусть скажет, куда тот ездил в последнее время…
 В такие мгновения Мегрэ словно становился выше ростом, еще плотнее и шире. Он выпускал густые клубы дыма, бросал на девушку убийственные взгляды, будто говоря ей: «Ну что? Значит, сначала вам показалось, что я не так умен, как о мне говорят? Этакий старый увалень. Старый дурак, которому могла приглянуться свистушка, который заставил ее раздеться для собственного удовольствия! Да к тому же сентиментальный дурак, которого ничего не стоит разжалобить или вывести из себя! Ну погоди у меня, милая…»
 — Что он сказал? — прервал комиссар Люка, говорившего по телефону.
 — Бомпар провел последние месяцы на Юго-Западе.
 — Достаточно! Вешай трубку! — Он залпом опустошил кружку, помешал угли в камине, затем обернулся, вдруг успокоившись. И обратился к Люка таким чудным тоном, что девушка не сдержала улыбку. — Ты что, не мог мне раньше сказать, что я вел себя как последний идиот?
 — Но, комиссар…
 — А слуги, а горничные? С них ты снял показания?
 — Да, комиссар… В самой гостинице на седьмом этаже ночуют только две горничные… Понятно, они ничего не слышали. Проснулись, когда началась суматоха, и сошли вниз позже всех.
 — Имена у тебя записаны?
 — Во-первых, Берта Мартино, девятнадцать лет…
 — Откуда она?
 — Сейчас… А, вот… из Компьена.
 — А вторая?
 — Люсьена Жуфруа… сорок пять лет… из Муасана… — Тут малорослый Люка поднял на комиссара взгляд, полный изумления восторга.
 — Теперь понял? Бери такси! Поезжай за ней… Да пошевеливайся, черт тебя побери… — И он, усталый и довольный, вытолкал бригадира за дверь.
 Он снова стал рассматривать фотографии и только теперь обратил внимание, что все любовницы Бомпара были молоденькими девушками, а некоторые совсем юными.
 — Ну и которая из них? — беззлобно поинтересовался он у своей пленницы.
 У обоих уже слипались глаза. Селина сгорбилась на своем стуле. В ответ она лишь покачала головой.
 — Среди них нет Люсьены Жуфруа?
 — Я пока ничего не могу сказать! — еле выговорила она.
 — Почему? Ждете, когда ее привезут? Вы ведь из Муасана, признайтесь?
 — Скоро я расскажу все.
 — Почему не сейчас?
 — Потому!
 — Знаете, что бы я сделал, будь вы моей дочкой? Устраивал бы вам время от времени хорошую порку, чтобы научить уму-разуму! И еще, держу пари, вы собирали карточки кинозвезд мужского пола. Будете отрицать? Ну тогда, значит, романов начитались…
 Она тихонько пояснила:
 — Я занималась музыкой.
 И вздрогнула, когда Мегрэ убежденно произнес:
 — Это то же самое! Вы себя распаляли! Вы повстречали Жоржа Бомпара. Вот только не пойму, как вас угораздило влюбиться в коммивояжера!
 Она снова пояснила:
 — Он сказал мне, что он композитор. Он замечательно играл на фортепиано…
 Между ними вновь установилась та странная близость, которая нередко возникает между полицейским и преступником.
 В кабинете было жарко и накурено. Издалека до них доносились приглушенные звуки: телефонные звонки за стеной, шум шагов по коридору, а где-то на заднем плане — сигналы проносившихся по мосту машин.
 — Вы любили его?
 Она помолчала, опустив голову.
 — Конечно любила.
 — Я даже не знаю, взял ли он вас с собой или вы за ним увязались сами…
 Она сказала просто:
 — Сама!
 Он все понял. Перед ним была такая пошлая жизненная реальность, которая лежит в основе даже самых запутанных на первый взгляд дел.
 Коммивояжер, любитель молоденьких девушек, старался возвыситься в их глазах, выдавая себя за великого композитора…
 Восторженная, как это свойственно ранней юности, провинциалка не устояла перед ним, а затем попыталась бороться за свое счастье…
 — Это он привез вас в Париж?
 — Нет, я приехала сама.
 — Он оставил вам свой адрес?
 — Нет… Он окружил себя тайной… Но он говорил мне, что часто заходит в одно кафе на Сен-Жермен… Там я его и встретила… У меня с собой ничего не было, и он захватил свой дорожный набор… Он просил, чтобы я несколько дней пожила в гостинице, пока он уладит кое-какие дела и сможет полностью посвятить себя мне.
 Утром, когда она выдавала себя за обычную искательницу приключений, Мегрэ едва ей не поверил — так отлично играла она свою роль. И весь этот долгий день она была то совсем юной девочкой, то истинной женщиной, стойкой и слабой, неукротимой и подавленной.
 — Что-то ваш инспектор не торопится, — вдруг заметила она, взглянув на свои часы.
 — Он — бригадир.
 — Не вижу разницы.
 — Давно вы уехали из Муасана?
 — Сейчас я вам ничего не скажу…
 — Вы знакомы с Дюфье, ночным портье?
 — Я не буду говорить, пока не вернется бригадир.
 — Значит, вы полагаете, что Люсьена Жуфруа скрылась?
 — Понятия не имею… Закажите для меня еще кофе, пожалуйста. Я так устала…
 Он позвонил рассыльному. Чуть позже раздался телефонный звонок.
 — Да? Как ты сказал? Ничего не поделаешь, старина! Этого следовало ожидать. Да-да, сейчас передадим ее приметы на все таможенные пункты… — Он повернулся к девушке: — Это бригадир Люка… Сообщил мне, что Люсьена Жуфруа ушла из гостиницы еще утром, никого не предупредив… — И добавил в трубку: — Давай-ка возвращайся… Вот именно.
 Он положил трубку и наткнулся на недоверчивый взгляд девушки.
 — Ну, теперь-то, я думаю, вы уже можете говорить?
 — Откуда мне знать, что вы не лжете? Может, вам никто и не звонил…
 — Спасибо за доверие! Что же, в таком случае дождемся Люка. Ему-то вы поверите?
 — Возможно.
 Оба были уже на пределе. Прошло еще четверть часа, а они и парой слов не обменялись. Наконец вернулся Люка:
 — Мне бы следовало подумать об этом еще утром, комиссар…
 — Как ты мог об этом подумать? Я и сам не сообразил… А где ночной портье?
 — Здесь, в коридоре.
 — Что он говорит?
 — Ничего! Твердит, что знать ничего не знает.
 — Давай его сюда!
 Свидетель, испуганно втянув голову в плечи, исподлобья покосился на Мегрэ.
 — Что вас связывало с Люсьеной Жуфруа?
 — Она мне золовкой приходится.
 — Садитесь. Вам нечего бояться. Только откровенно отвечайте на все вопросы. У вашей золовки была дочь?
 — Да, Резиной ее звали.
 — Что с ней сталось?
 — Померла.
 — От чего?
 Упрямое молчание. Но Мегрэ не отступал:
 — Говорите: от чего?
 На этот раз Селина прошептала, обращаясь к портье:
 — Вы можете ему сказать, Жозеф!
 — От операции, которую ей сделали, потому что она забеременела. Шестнадцать лет ей было…
 — Это случилось в Муасане?
 — Да, три года назад.
 — Жорж Бомпар тогда тоже находился в Муасане?
 — Это все из-за него. Он же и отвел ее к акушерке, когда она сказала, что беременна.
 — Постойте-ка, Дюфье. После всего случившегося ваша золовка и приехала в Париж и вы ее устроили в «Северную звезду» горничной?
 Тот молча кивнул.
 — Сегодня ночью, я думаю, вы очень удивились, когда к вам в гостиницу в три часа утра явилась девушка из Муасана, дочь почтенных родителей…
 — Мадемуазель Бланшон, — вырвалось у портье.
 — Дочь судьи Бланшона?
 — Да, господин комиссар, я Женевьева Бланшон.
 Отцу ничего не известно. Я уехала из Муасана вчера утром. Бомпар обещал мне писать, но писем все не было…
 — Одну минуту… Так значит, Дюфье, вы очень удивились при виде этой девушки, но каково же было ваше изумление, когда следом за ней явился Бомпар. Ведь вы портье, и, хотя он пришел чуть позже, вас этим не обманешь…
 — Верно, господин комиссар.
 — И вы поднялись на седьмой этаж и обо всем рассказали своей золовке.
 — Так все и было.
 — Ведь вы понимали, что добром это не кончится?
 — Я знал, что золовка хочет ему отомстить.
 Мегрэ повернулся к бригадиру:
 — Отведи его к себе, Люка!
 Он предпочитал остаться с ней с глазу на глаз. Она больше не пыталась храбриться.
 — Вы были у Бомпара, когда вошла Люсьена Жуфруа?
 — Да.
 — Вы знали, что ее дочь была любовницей Бомпара?
 — Да.
 — И что он сам послал ее к акушерке?
 — Да.
 — И все-таки поехали за ним в Париж.
 Опустив голову, она жестко сказала:
 — Я любила его! Он убедил меня, что Розина встречалась и с другими…
 — Будь я вашим отцом… — только и выговорил Мегрэ.
 — Что бы вы сделали?
 — Понятия не имею. Значит, вы ушли из дома без вещей и без денег… И Бомпар дал вам тысячу франков, чтобы вы пока пожили в «Северной звезде».
 — Я любила его! — повторила она.
 — Ну а теперь?
 — Сама не знаю… Я только не хотела, чтобы Люсьену Жуфруа арестовали и чтобы отец обо всем узнал…
 — По-вашему, это легко устроить?
 Снова зазвонил телефон. Мегрэ проворчал в трубку:
 — Да!.. Ясно! Тем хуже для нее! Ну конечно!
 Положив трубку, он пояснил:
 — Люсьена Жуфруа даже не пыталась пересечь границу… Несколько часов она бродила по городу и только что сама явилась в полицейский участок, где во всем призналась… О вас она ничего не сказала — заявила, что Бомпар лежал в постели с проституткой, которую она никогда прежде не видела.
 — Что же теперь с ней будет?
 — Насколько я знаю присяжных округа Сена, ее наверняка оправдают…
 — А как же я?
 — Вы? — Он наконец перестал сдерживаться, встал и закатил ей пощечину. Бедняжка буквально онемела от изумления. — Пошли!
 — Куда?
 — Не ваше дело!
 Пройдя по коридорам, они вышли на плохо освещенный дворик перед зданием уголовной полиции.
 — Эй, такси! — Усаживая ее в машину, он пробурчал себе под нос: — Здесь две дверцы… Если кто-нибудь выскочит из машины… — И умолк.
 Машина поехала по улице Риволи. Девушка не двинулась с места.
 — Что это с вами? — рассердился Мегрэ. — Все мозги отшибло?
 — Спать очень хочется, — пожаловалась она.
 — Еще успеете… Имейте в виду, если через минуту…
 Приоткрыв дверцу, она вдруг снова заколебалась.
 Тогда он не выдержал:
 — Вон отсюда, черт побери… Гусыня вы этакая!
 Шофер обернулся, заметил, что в машине только один пассажир, и хотел было остановиться, но комиссар опустил стекло и попросил:
 — Остановите-ка возле пивной. Совсем в горле пересохло.