---------------------------------------------


 Александр Навроцкий
 Злой город




   То было давно, княжил Рюрика род;
   Всю Русь на уделы разбили
   Потомки варяга; славянский народ
   Они меж собою делили.


   Отростки великой и славной семьи.
   Чрезмерно они расплодились,
   И в вечной вражде, как весной воробьи,
   За право владения бились.


   От этих раздоров лишь горе всегда
   Народу в удел доставалось,
   И тяжко над бедною Русью тогда
   Усобица та отражалась.


   Вдруг грянуло новое горе; беда,
   Какой на Руси не бывало:
   С востока татар азиатских орда,
   Как туча, всю Русь облегала.


   Как рой саранчи налетела она,
   Как град все собою забила,
   И следом за ней оставалась одна
   Залитая кровью могила.


   Батый, её вождь, как восточный тиран,
   Не ведал, что значит пощада;
   Ведь муки и кровь из зияющих ран
   Для хищника — только отрада.


   Где только встречала преграду орда,
   Живое там все исчезало;
   Где город стоял—не осталось следа,
   И место травой порастало.


   Натешившись вдоволь и Русь полонив,
   И всех истребив, кто не сдался,
   И все, где прошел он, в конец разорив,
   Батый уж домой возвращался.


   Вдруг город один ему путь заслонил,
   Ничтожный, пустой городишко;
   Батыя сначала он лишь разсмешил,
   Как дерзкий, безумный мальчишка,


   Который дерзнул бы бороться со львом,
   И встретив голодного зверя,
   Стал смело грозить бы ему кулаком,
   В могучесть его не поверя.


   Батый рассмеялся и выслал послов,
   Сказать этой горсти безумных,
   Чтоб лучше послушались милости слов,
   Чем мыслей своих безрассудных.


   Пусть тотчас покорно склонятся во прах,
   И он им их дерзость прощает,
   И чтоб не вселить в них отчаянья страх,
   Им жизнь сохранить обещает.


   К воротам Козельска прибыли послы;
   Но в город послов не пустили,
   И, выслушав ханский наказ у ворот
   Послов подождать попросили.


   Раздался торжественный звон вечевой,
   И слышен быль звон тот далече,
   И все горожане, готовые в бой,
   Оставив на случай отряд боевой,
   Сошлись на народное вече.


   Поведали им, что велел передать
   Посол беспощадного хана;
   Поведав, спросили: — бороться — иль сдать,
   И ханское слово как милость принять,
   И в город пустить басурмана?


   Безмолвно стояла толпа и ждала
   Старейших глагола на вече;
   Привыкла выслушивать молча она,
   Доверием к старости мудрой полна,
   Их мудрые опытом речи.


   И вот из толпы выступает старик
   И поступью медленной, важной,
   На паперть выходит; суров его лик,
   Решимостью блещет отважной.


   И знаменьем крестным себя осенив,
   Пред храмом старик преклонился,
   Потом, к горожанам лицо обратив,
   Он трижды им всем поклонился


   И молвил — «Кто ходит молиться во храм,
   Тот пусть татарве не сдается,
   Коварным Батыя не веря словам,
   На смерть пусть с погаными бьется.


   Вы знаете все: этих тигров орда
   Всю бедную Русь разорила,
   И стольный Владимир, и все города
   Кровавой волною залила.


   Неужели ж мы не обычным путем
   Решимся отстаивать волю,
   И трусить, как малые дети, начнем,
   И смерти в бою, как рабы предпочтем
   Татарскую злую неволю?


   Погибнем мы все! но не скажут про нас,
   Что струсили мы пред врагами,
   Что храбрости луч в нашем сердце угас
   Пред хана Батыя ордами.


   Погибнем! но честно, как гибнут орлы,
   Гнездо от врагов защищая,
   Отвагой и силой могучей полны,
   Пощады не ждя и не зная.


   Докажем, что взять нас в неволю нельзя,
   Пока у нас жизнь не отнимут!
   Припомним завет Святослава, друзья,
   Что мертвые сраму не имут!»


   Тут крест с своей шеи могучей он снял
   И голос напряг необычно,
   И кверху десницу высоко подъял,
   И крест золотой в ней толпе показал,
   И крикнул могуче и зычно:


   — «Клянитеся, братья! что каждый из вас
   На смерть будет биться с врагами!
   Клянитеся дружно в торжественный час,
   Изменников нет между нами!


   А трусом никто никогда не посмел
   Назвать нас — и впредь не решиться;
   Ребенок — и тот уж отважен и смел,
   Когда он в Козельске родится.


   Клянитесь!» — «Клянемся!» — раздалось в ответ
   И дружно все руки подняли,
   И знаменьем крестным, как братства завет,
   В знак клятвы себя осеняли.


   Вернулись послы и ответ козельчан
   Батыю со страхом сказали,
   И гневом вскипел избалованный хан,
   И тотчас велел, чтоб послали


   На приступ татар особливую рать,
   Ужасных как дикие звери,
   И город сполна им в добычу отдать,
   Чтоб дерзких безумцев в пример наказать
   За то, что противиться смели.


   Полдня нападали на город они
   И лезли на крепкую стену;
   Когда уставали иль гибли одни,
   Другие являлись на смену.


   Но стойко врага отражая удар,
   Как львы осажденные бились,
   И целые сотни погибших татар,
   Как мусор, со стен их валились.


   Устали татары; уж бой затихал
   И с тьмою совсем прекратился;
   Сам грозный Батый поспокойнее стал,
   Должно быть и он утомился.


   И в ханскую ставку вернувшись, собрать
   Велел воевод и поведал:
   — «На завтра сменить утомленную рать,
   С удвоенной силою приступ начать,
   Никто чтоб пощады не ведал;


   Но бить, и рубить, и колоть, и стрелять,
   В конец истребить непокорных,
   И страшной расправой пример показать
   Над горстью безумцев задорных».


   На утро опять закипел страшный бой,
   Но город врагам не сдавался;
   Неделя текла за неделей, седьмой —
   Черед подходил, но за крепкой стеной
   Козельск от татар отбивался.


   Редела защитников малая рать,
   И быстро они умалялись,
   Но жены и дети, стремясь помогать,
   На смену уставшим являлись.


   Тушили поджогов опасных огни,
   На бревна дома разбирали,
   И за ночь на стены сносили они,
   А днем на врага их метали.


   Торжественно данную клятву блюдя,
   Все часа последнего ждали,
   И дружно трудясь, не жалея себя,
   Все свято ее исполняли.


   Батый все сильней и сильней свирепел,
   И злобою полный надменной,
   Орды не щадя, наконец, повелел,
   Чтоб с битвы никто возвратиться не смел,
   Погибнуть — иль взять непременно!


   Чтоб кончить к закату, и если к ночи
   Батыя приказ не исполнят,
   То их головами в ту ночь палачи
   Все рвы городские наполнят.


   И вот закипел самый яростный бой,
   Отчаянно лезли татары,
   Никто не хотел возвращаться живой,
   Чтоб ночью расстаться с своей головой —
   Боялись Батыевой кары.


   Враги все росли, а защитников горсть
   Все меньше числом становилась,
   Но смело встречая татарскую злость,
   Все с той же отвагою билась.


   Но храбрость хоть многое может творить,
   Однако имеет пределы,
   И сила должна была храбрых сломить,
   Хоть были отважны и смелы.


   Конец наступил но никто не сробел;
   Живыми врагу не сдаваясь,
   Погибли они не от вражеских стрел,
   А грудью с врагами сражаясь.


   Кто тяжко быль ранен, себя добивал,
   Свой меч себе в сердце вонзая,
   И Господа гнев на врагов призывал
   За гибель родимого края.


   Орда одолела. Как волны она
   Врывалася в город без счета,
   Отвагою злобы и мести полна,
   Последнего жаждя расчета.


   Защитников не было больше нигде,
   Для них все окончились беды,
   И слышались только в граде везде
   Призывные звуки победы.


   Проникнувши в город, татары спешат
   На вече, к соборной ограде,
   Где сами себя наградить поспешат,
   Как волки в зарезанном стаде.


   Известно им было, что немощный люд,
   Что жизнь лишь влачил, умирая
   По целым годам, неспособный на труд
   Защиты родимого края,


   А главное женщины — ценный товар,
   Пред ужасом муки и срама,
   Имели обычай от злобных татар
   Спасаться под сводами храма.


   Татары спешат подбежали глядят…
   Но тщетно для жадного взора
   Нет пищи, лишь голые стены стоят;
   Замкнуты все двери собора.


   Заложены наглухо окна его,
   Заложены крепко бойницы,
   Не только людям не проникнуть в него,
   Не могут проникнуть и птицы.


   Татары за дело: огромным бревном
   Стараются выломать двери,
   И пробуют стены рубить топором,
   И воют, как дикие звери.


   Но крепко могучие стены стоят,
   Не страшны им грозные крики,
   И только сурово над входом глядят
   Святителей строгие лики.


   В соборе ни звука… Вдруг легкий дымок
   Над крышей собора поднялся
   И к небу взвился вот за ним огонек
   В окне угловом показался…


   Еще и еще… все сильней и сильней…
   Вот треснула крыша от жара,
   И вспыхнуло, ярко взлетевши над ней,
   Багровое пламя пожара.


   Татар озаряя своей краснотой,
   Все выше оно поднималось…
   Вдруг стройное пенье молитвы святой
   Во храме пылавшем раздалось.


   Все громче и громче звучала она,
   И пламени треск заглушала,
   И громко, священного чувства полна,
   Окрестность собой оглашала.


   Безмолвно стояли татары вокруг.
   Казалось, что звуки молитвы,
   Как Божия весть, охватили их вдруг,
   Глуша в них все ужасы битвы.


   Вот рухнула крыша… но в этот же миг
   Открылись соборные двери,
   И в них показался суровый старик,
   И грозно сиял его доблестный лик,
   И ярко доспехи блестели.


   В деснице быль меч, его шуйца с крестом
   Высоко была им подъята.
   И ринулся он с обнаженным мечом
   На гибель врага-супостата.


   За ним устремилася горсть удальцов,
   Седых, но отвагою полных,
   Последних за волю Козельска бойцов —
   Последних, но самых отборных.


   И бились на смерть, где клялися они,
   Где было последнее вече,
   И все полегли на защите земли
   В последней ужаснейшей сече.


   Доволен Батый! Наконец-то сломил
   Он дерзость безумцев упорных;
   Но только ценой дорогой победил
   Он горсть удальцов непокорных.


   Он сел на коня и, доехав до стен,
   Стал думать: какие бы муки
   Измыслить для тех, кто достанется в плен
   В его всемогущие руки.


   На встречу ему приближался Ахмет,
   Любимый его воевода,
   Обычный и радостный вестник побед,
   Потомок знатнейшего рода.


   — «Великий Батый, не гневися на нас —
   Он молвил — приказ твой исполнен;
   Настал для безумцев возмездия час,
   Их трупами город наполнен.


   С победою полной! Гнездо козельчан
   Со всем, что в нем есть, нам досталось».
   — «А пленные где?» — «Не гневись, грозный хан,
   В живых никого не осталось!»


   — «Неужели все?»—«Да, должно быть, что страх
   Их так обуял, что не смели» —
   «А женщины? дети?» — «На наших глазах
   Живыми во храме сгорели».


   Батый победил. Но за то никому
   Уж мстить не пришлось; не осталось
   В живых ни души, и для мести ему
   Лишь кладбище мертвых досталось.


   И он повелел, чтоб свой гнев показать.
   И страх по Руси всей навеять.
   Разрушить Козельск и с землею сравнять
   То место, где был он, сохой запахать
   И сорной травою засеять.


   Исполнили волю владыки рабы,
   С землей бедный город сравняли,
   И городом  злым,  за упорство борьбы,
   Козельск с той поры называли.



 1876 г.