---------------------------------------------


 Жюль Верн
 Наступление моря



 Глава первая. ОАЗИС ГАБЕС


 — Что же ты узнал?
 — Узнал, о чем говорят в порту.
 — Говорили о корабле, который прибудет сюда для того… который увезет отсюда Хаджара?
 — Да, в Тунис, а там его будут судить.
 — И приговорят к смерти?
 — Да, приговорят.
 — Аллах не допустит этого, Сохар! Нет! Не допустит он этого!
 — Тише, — быстро проговорил Сохар, насторожившись, как будто до слуха его долетел шум шагов по песку.
 Не поднимаясь с земли, он пополз к выходу из старинного марабута *, в котором происходил этот разговор. Сумерки еще не наступали, но близилось время захода солнца за дюны, окаймляющие эту сторону берега Малого Сырта. Сумерки в начале марта на 34-х градусах Южного полушария тянутся недолго. Лучезарное светило закатывается не постепенно, спускаясь по косой линии, а как будто падает по отвесной, наподобие тела, подчиненного закону всемирного тяготения.
 Сохар остановился, потом прополз немного вперед за порог часовенки, обожженной солнечными лучами. Внимательно оглядел он всю расстилавшуюся перед ним равнину.
 На севере на расстоянии полутора километров выступали полукругом зеленеющие вершины оазиса. На юге — бесконечная площадь желтоватых песков.
 Марабут у магометан Африки — монах, отшельник, святоша. Такое же название носят и небольшие мечети, где служат эти отшельники. обложенных как бы белой бахромой прибоя. На западе громада дюн, профиль которых читался на фоне неба. На востоке — море, образующее залив Габес и омывающее берега Туниса, поворачивающие отсюда в направлении к Триполи.
 К вечеру совершенно стих легкий ветерок, дующий с моря, с запада, и освежающий воздух в продолжение дня. Сначала Сохар не уловил ни малейшего шума. Потом ему показалось, что он слышит звуки шагов вокруг этой старой каменной постройки, стоящей под сенью старой пальмы, но скоро понял, что ошибся.
 Не видно было никого ни со стороны дюн, ни со стороны берега. Он обошел вокруг небольшого здания. Не было видно никаких следов на песке, кроме следов ног его и матери у входа в часовенку.
 Не прошло и минуты с момента выхода Сохара, как на пороге появилась Джемма, встревоженная отсутствием сына. Он успокоил ее жестом.
 Джемма была уроженкой Африки, из племени туарегов. В то время ей было уже больше шестидесяти лет. Она была высокого роста, крепкого и сильного сложения, держалась прямо и имела весьма энергичный вид. Голубые глаза ее, свойственные женщинам этого племени, имели живое и гордое выражение. Цвет ее кожи был белый, но казался желтым, так как лоб и щеки ее были выкрашены охрой. На ней надет был темного цвета хаик, сотканный из шерсти, в изобилии доставляемой стадами Хаммама, пасущимися в окрестностях «себха», то есть шоттов нижнего Туниса. Широкий капюшон покрывал ее голову, на которой густые волосы только начинали седеть.
 Джемма стояла неподвижно, поджидая возвращения сына. Последний не приметил ничего подозрительного в окрестностях. Тишина кругом нарушалась лишь жалобным пением бухабиби, этого воробья Джерида, несколько пар которых порхали в стороне дюн.
 Джемма и Сохар вернулись в часовенку, чтобы дождаться там наступления ночи, под покровом которой они могли бы добраться до Габеса, не обращая на себя внимания.
 Начатый между ними разговор продолжался:
 — Вышло ли судно из Гулетты?
 — Да, матушка, и сегодня утром оно обогнуло мыс Бон. Это крейсер «Шанзи».
 — Оно придет сегодня ночью?
 — Да, его ожидают сегодня ночью, если только оно не будет останавливаться в Сфаксе. Вернее, однако, оно бросит якорь в Габесе, где на него и будут взяты твой сын и мой брат.
 — Хаджар! Хаджар! — пробормотала старуха.
 И, вздрагивая от злобы и скорби, она воскликнула:
 — Сын мой! Сын мой! Эти руми убьют его, я больше не увижу его, и не будет никого, чтобы поднять туарегов на священную войну! Нет!.. Аллах не допустит этого!
 Излив свое горе, Джемма опустилась на колени в углу маленькой часовни и погрузилась в молчание.
 Сохар вновь занял место на пороге, прислонившись к дверной притолоке, наподобие одной из тех статуй, которые украшают иногда входы в марабуты. Тень от дюн постепенно отдалялась к востоку, по мере того как солнце опускалось на противоположном горизонте. Из-за тумана, затянувшего вечернее небо, показался узкий серп луны в первой ее четверти. Все предвещало тихую, но темную ночь, ибо звезды должны были оставаться скрытыми под завесой легкого тумана.
 В начале восьмого вечера Сохар повернулся к матери и сказал ей:
 — Пора…
 — Да, — отвечала Джемма, — пора вырвать Хаджара из рук этих руми. Необходимо освободить его из тюрьмы Габеса до восхода солнца. Завтра уже будет поздно.
 — Все готово, матушка, — подтвердил Сохар. — Нас поджидают товарищи. Те из них, которые живут в Га-бесе, подготовили побег. Те, которые живут в Джериде, будут служить Хаджару конвоем. Прежде чем настанет день, они будут уже далеко в пустыне.
 — И я вместе с ними, — объявила Джемма. — Я не покину сына.
 — И я вместе с вами обоими, — добавил Сохар. Я не покину ни брата, ни матери.
 Джемма привлекла его к себе и обняла. Поправив затем капюшон хаика, она переступила порог. Сохар следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Они пошли к Габесу. Вместо того чтобы следовать по самому берегу, вдоль полосы морской травы, выброшенной на песок последним приливом, они держались у дюн в надежде быть менее заметными во время перехода, который им предстояло сделать. Никакой луч света не прорезал окутывающей все кругом темени. Дневной свет в арабские жилища, не имеющие снаружи окон, попадает лишь с внутренних двориков; с наступлением же ночи никакой свет не проникает из них наружу. Впрочем, над неясными контурами города вскоре показалась одна светящаяся точка. Довольно сильный луч света исходил, вероятно, с минарета какой-нибудь мечети или с расположенного на возвышенности замка.
 Сохар узнал место, откуда распространялся свет, и, указывая на него, сказал:
 — Борджи…
 — Это там Хаджар?
 — Там именно он содержится, матушка. Пожилая женщина остановилась. Казалось, этот луч света установил сообщение между ней и сыном. Даже если свет этот и не исходил непосредственно из того самого помещения, в котором Хаджар был заключен, то по крайней мере шел из тюрьмы, в которой был заперт ее сын. Джемма не видела сына с того самого времени, как он попал в руки французских солдат, и могла никогда не увидеть его больше, если только не удастся ему этой ночью спастись бегством от участи, какой ему грозил военный суд. Она не двигалась с места, и потребовалось двукратное обращение Сохара к ней, чтобы она нашла в себе силы выйти из охватившего ее оцепенения.
 Дальнейший путь их пролегал у подошвы дюн, закругляясь постепенно по мере приближения к оазису Габеса, представляющему наиболее значительную группу селений, расположенных на участке, омываемом Малым Сыртом. Сохар направлялся к группе строений, прозванных солдатами «Воровским городком» (Coquiville), которые представляли скопление деревянных избушек, служащих притонами для мелочных торговцев, что и вызвало присвоение этому поселку указанного выше названия. Поселение было расположено у начала уэда — ручейка, капризно извивающегося через весь оазис под сенью пальм. Там возвышался борджи (иначе — новый форт), откуда Хаджару предстояло выйти лишь для того, чтобы быть переведенным в тюрьму Туниса. Из этого-то борджи и надеялись похитить его в эту ночь товарищи, приняв предварительно все меры предосторожности и подготовив все для осуществления этой попытки. Все они, собравшись в одной из избушек «Воровского городка», поджидали там Джемму и ее сына. Необходимо было соблюдать особую осторожность и предпочтительнее избегать всяких встреч на подходе к селению.
 С беспокойством смотрели они по направлению моря! Предметом тревог их был возможный приход крейсера еще этим вечером и перевод на него арестанта прежде, чем удалось бы приступить к спасению его. Они пытались разглядеть, не появился ли белый огонь в заливе Малого Сырта, пытались услышать шум вырывающегося из машины пара, а также рев сирены, что указывало бы на приближение судна, намеревающегося бросить якорь. Но на поверхности залива по-прежнему отражались лишь сигнальные огни рыбачьих лодок.
 Не было еще восьми часов, когда Джемма с сыном дошли до берега уэда, и оставалось еще не более десяти минут ходьбы, чтобы дойти до условленного места встречи.
 В то время как они уже вступали на правый берег речки, какой-то человек, притаившийся позади росшего на берегу дерева, произнес:
 — Сохар?
 — Это ты, Ахмет?
 — Да. А твоя мать?
 — Мы следуем за тобой, — сказала Джемма.
 — Есть вести? — спросил Сохар.
 — Нет, — отвечал Ахмет.
 — Товарищи наши там?
 — Они поджидают вас.
 — Никто ничего не подозревает в борджи?
 — Никто.
 — Хаджар готов? — Да.
 — Каким образом удалось видеть его?
 — Через посредство Гаррига, освобожденного сегодня утром, и который теперь вместе с остальными товарищами.
 Все трое начали подниматься по берегу вверх по течению ручья. Придерживаясь этого направления, они не имели более перед глазами темной громады борджи, скрываемой густой зарослью. Оазис Габес представлял собой обширный пальмовый лес.
 Ахмет уверенно шел вперед. Необходимо было прежде всего пройти через Джару, раскинувшуюся на обоих берегах уэда. В этом селении, хорошо укрепленном, последовательно принадлежавшем карфагенянам, римлянам, грекам, арабам, находился главный рынок Габеса. Опасались, что представится некоторое затруднение для Джеммы и ее сына пройти незамеченными, так как в этот час еще не все обыватели обыкновенно возвращаются по своим домам. Надежда была лишь на глубокую темноту улиц, освещаемых одинокими фонарями редких кофеен.
 Тем не менее чрезвычайно осторожный и постоянно оглядывающийся вокруг Ахмет не переставал предупреждать Сохара о том, что никакие меры предосторожности не могли быть признаны излишними. Не представлялось невероятным, что личность матери заключенного известна была в Габесе, и это могло вызвать усиление надзора за фортом. Побег заключенного и без того представлял весьма много затруднений, и существенно необходимо было не возбуждать подозрения у стражи. Поэтому Ахмет и выбирал по преимуществу дороги, которые проходили в окрестностях борджи.
 Впрочем, центральная часть оазиса в этот вечер была довольно-таки оживлена. Воскресный день был на исходе. Этот день обыкновенно празднуется во всех городах, где стоят войска, а в особенности там, где стоят войска французские. Солдаты проводят свободное время в кофейнях и поздно возвращаются в свои казармы. Туземцы принимают со своей стороны участие в общем оживлении, в особенности в той части селения, которое занято мелочными торговцами, в числе которых немало итальянцев и евреев. Шум и гомон продолжаются вплоть до поздней ночи.
 Возможно, как уже было сказано выше, личность Джеммы была известна властям Габеса. И действительно, со времени поимки ее сына она не один раз отваживалась бродить около борджи. Это было сопряжено для нее с немалой опасностью. Известно было влияние, какое она оказывала на Хаджара, это могучее среди туарегов влияние матери. Никто не сомневался в том, что, побудив его к восстанию, она способна будет поднять новый бунт, чтобы либо освободить его из тюрьмы, либо отомстить за него, если военный суд приговорит его к смерти. Этой женщины опасались, так как все племена могли восстать по ее призыву и принять участие в провозглашенной ею священной войне. Но все усилия захватить ее оказывались тщетными. Безрезультатно закончились все экспедиции, отправленные с этой целью в страну шоттов. Охраняемая народной преданностью, Джемма благополучно избегала всяческих попыток захватить ее, после того как удалось захватить сына.
 И тем не менее она появилась-таки в самом сердце этого оазиса, где ее ждало столько опасностей! Она пожелала присоединиться к своим друзьям, привлеченным в Габес приготовлениями к побегу ее сына. Если Хаджару удалось бы обмануть бдительность стражи, если бы ему удалось выбраться за стены борджи, мать его направилась бы вместе с ним в марабут, а на расстоянии одного километра от него, в густой чаще пальмового леса, беглец нашел бы приготовленных для побега коней. Свобода оказалась бы завоеванной, а затем, кто знает, не началась ли бы снова попытка восстания против французского владычества.
 Весь путь был пройден при условии строжайшей осторожности. Никто среди попадавшихся на пути французов и арабов не мог бы распознать матери Хаджара под покрывавшим ее хаиком. Впрочем, Ахмет умудрялся вовремя предупреждать их, и тогда они все трое укрывались в каком-нибудь темном углу, позади какой-либо заброшенной хижины или под сенью деревьев, и вновь пускались в путь лишь после того, как прохожие удалялись. Наконец, они очутились в трех или четырех шагах от места, назначенного для общей встречи, когда перед ними неожиданно выскочил какой-то тарги, [1] видимо поджидавший их прихода.
 Улица или, скорее, дорога, ведущая к борджи, была в то время совершенно пустынна, и, следуя по ней в продолжение нескольких минут, можно было, поднявшись по узкому боковому переулку, добраться до гурби, куда направлялись Джемма и ее спутники.
 Направившись прямо к Ахмету, человек, выскочивший из засады, жестом остановил его и сказал:
 — Стой, нельзя дальше идти…
 — Что случилось, Хореб? — спросил Ахмет, узнавший в этом человеке своего земляка.
 — Наших нет уже более в гурби.
 Джемма остановилась и голосом, в котором слышались одновременно и беспокойство, и гнев, спросила:
 — Разве эти собаки руми подозревают что-нибудь?
 — Нет, Джемма, — отвечал на это Хореб, — и стража в борджи также ничего не подозревает.
 — Тогда почему же наши друзья покинули гурби? — продолжала Джемма.
 — Потому что туда пришли солдаты, отпущенные на вечер в город. С ними был унтер-офицер спахисов Николь, который знает тебя лично, Джемма.
 — Это верно, — пробормотала Джемма. — Он видел меня тогда в дуаре, когда мой сын попал в руки его капитана. Ах, этот капитан, если он когда-нибудь…
 И из груди этой женщины, матери узника Хаджара, вырвался крик, напоминающий рев хищного зверя.
 — Где же нам теперь искать наших? — спросил Ахмет.
 — Идите за мной, — отвечал Хореб.
 Он повел их в небольшой пальмовый лесок, лежавший по дороге к форту. Лесок этот, обыкновенно безлюдный, оживлялся лишь в то время, когда народ съезжался в Габес в базарные дни. Весьма вероятно было, что в случае удачи можно добраться, не повстречавшись ни с кем, до самого борджи, проникнуть в который, однако, представлялось совершенно невозможным. Ошибочно было бы предполагать, основываясь лишь на том, что части гарнизона дано было разрешение отлучиться в город на воскресный вечер, что это ослабит сторожевую службу. Самая бдительная охрана несла службу, пока мятежник Хаджар не будет перевезен на крейсер для передачи его в распоряжение военного суда.
 Укрываясь под сенью деревьев, путники добрались до опушки пальмового леса.
 В этом месте стояло около двадцати хижин, из узких отверстий которых проскальзывал кое-где свет. Оставалось пройти до места условленной встречи расстояние, не превышающее ружейного выстрела.
 Но едва Хореб вошел в извилистый переулок, как шум шагов и голосов заставил его остановиться. Навстречу им шли около дюжины спахисов, громко кричавших и певших, под влиянием, быть может, продолжительных возлияний в кабачках по соседству.
 Признав более благоразумным избежать встречи с ними и желая пропустить их, не будучи замеченными, Ахмет и его спутники укрылись в темном углублении неподалеку от франко-арабской школы.
 В этом углублении помещался колодец, за которым все они спрятались.
 Шедшие навстречу им солдаты, поравнявшись с колодцем, внезапно остановились, и один из них крикнул:
 — Черт возьми! Как пить хочется!
 — Ну что же, пей! Вот как раз и колодец, — ответил ему унтер-офицер Николь.
 — Как! Пить воду! — запротестовал унтерофицер Писташ.
 — Обратись с воззванием к Магомету, быть может, он превратит эту воду в вино?
 — Ах, если бы только я мог быть в этом уверен!
 — Ты бы тогда сделался магометанином?
 — Нет, тем более что Аллах воспрещает правоверным пить вино, а потому, несомненно, не пожелает сделать этого чуда ради неверного.
 — Правильное рассуждение, Писташ, — ответил на это Николь и прибавил: — Ну, марш на пост!
 Но в тот момент, когда солдаты готовы были уже исполнить команду, он остановил их. На улице показались два офицера, и Николь узнал в них капитана и поручика одного с ним полка.
 — Смирно! — скомандовал он солдатам, которые приложили руки к головному убору.
 — А, — сказал капитан, — это молодец Николь!
 — Капитан Ардиган? — воскликнул Николь, выражая некоторое удивление.
 — Да, я!
 — Мы только что прибыли из Туниса, — добавил лейтенант Вильет.
 — В ожидании дальнейшего отъезда в одну экспедицию, участвовать в которой придется и тебе, Николь.
 — Рад стараться, капитан, — ответил унтерофицер, — готов следовать за вами всюду.
 — Прекрасно, прекрасно! — сказал капитан Ардиган. — Ну а «братец» твой как поживает?
 — Превосходно, держится крепко на четырех ногах, и я стараюсь, чтобы они у него не ржавели!
 — Прекрасно, Николь! А Куп-а-Кер все попрежнему в дружбе со старшим братом?
 — По-прежнему, капитан, и я не удивился бы, узнав, что они близнецы.
 — Это было бы несколько странно… собака и лошадь! — отвечал на это, смеясь, офицер. — Будь спокоен, Николь, мы не разлучим их, когда придется выступать.
 — Они не пережили бы этого, капитан.
 В это время послышался пушечный выстрел с моря.
 — Что это такое? — спросил лейтенант Вильет.
 — Вероятно, пушечный выстрел с крейсера, который стоит на якоре в заливе.
 — Крейсер пришел за этим негодяем Хаджаром, — добавил Николь. — Важную поимку вы изволили сделать, капитан!
 — Ты можешь сказать про эту поимку, что мы с тобой ее сделали вместе, — поправил его капитан Ардиган.
 — Так точно, вместе со старшим братом и Куп-а-Кером, — подтвердил унтер-офицер.
 После этого оба офицера возобновили свой путь, направляясь к борджи, тогда как Николь и его люди направились к низменным кварталам Габеса.




 Глава вторая. ХАДЖАР


 Туареги, племя берберской расы, обитают в Иксгаме, стране, ограничивающейся на севере Туатом, этим обширным оазисом Сахары, расположенным на расстоянии пятисот километров на юго-восток от Марокко, на юге Тимбукту, на западе Нигером и на востоке Феццаном. Но к тому времени, к которому относится наше повествование, туареги были вынуждены перебраться в более восточные области Сахары. К началу XX века многочисленные племена их — некоторые почти оседлые, другие еще кочевники, — можно было повстречать на плоских песчаных равнинах, называемых на арабском языке «утта», а также в Судане и даже в местностях, расположенных на границах пустынь Алжирской и Тунисской.
 Уже несколько лет тому назад, после того как заброшены были работы по строительству внутреннего моря в стране Арад, расположенной на западе от Габеса, производившиеся под началом капитана Рудера, главный представитель Франции в этом крае, а также и тунисский бей приняли все меры к тому, чтобы организовать поселение туарегов в оазисах вокруг шоттов. Надеялись, основываясь на воинственности этого племени, со временем образовать из него как бы стражу пустыни. Но вряд ли этому суждено было исполниться, ибо имохаги по-прежнему продолжали образом своей жизни заслуживать присвоенное им ругательное название «туарегов», то есть ночных разбойников. Под этим названием они и были известны, вызывая трепет и страх во всем Судане.
 В довершение всего, не могло быть ни малейшего сомнения в том, что если работы по строительству внутреннего моря в Сахаре будут возобновлены, то туареги станут во главе тех племен, которые относились враждебно к обводнению шоттов.
 Впрочем, хотя тарги для отвода глаз и занимался тем, что предлагал свои услуги караванам в качестве проводника и даже охраны, тем не менее грабитель по инстинкту, прирожденный разбойник, он так упрочил за собой эту репутацию, что не мог не вызывать против себя подозрения.
 Свежо было еще в памяти — хотя это и произошло много лет тому назад, — как майор Пейн во время путешествия по этим опасным странам едва не погиб во время нападения на него этих туземцев. А разве храбрый майор Флаттерс и спутники его не погибли все в Бир-эль-Гарама во время экспедиции, отправившейся из Уарглы? Все это обусловливало необходимость для военных властей в Алжире и Тунисе вечно оставаться да осадном положении и неустанно отбивать натиск этих довольно многочисленных племен.
 Среди всех племен туарегов племя ахагаров по справедливости имело репутацию наиболее воинственного. Из этого племени вышли предводители всех восстаний против французов, столь затрудняющих прочное установление французского владычества в этих обширных местностях. Губернатору в Алжире и французскому резиденту в Тунисе приходилось быть постоянно настороже, а в особенности необходимо было иметь неослабное наблюдение за местностями шоттов или «себха». А посему вполне понятным представляется то значение, которое заключал в себе проект строительства внутреннего моря, осуществление которого близилось уже к концу и который послужил темой для настоящего повествования. Осуществлением этого проекта главным образом затрагивались интересы племен туарегов, лишая их большей части заработка вследствие значительного сокращения караванного движения, а что самое важное, предоставляя возможность гораздо действеннее подавлять все нападения, из-за которых постоянно увеличивался список многочисленных жертв этих африканских пустынь.
 Семья Хаджара принадлежала именно к племени ахаггар и признавалась там наиболее влиятельной. Предприимчивый, смелый и безжалостный, сын Джеммы был давно известен как один из наиболее опасных предводителей шаек, бродящих по всей местности, расположенной к югу от горной цепи Аурес. В последние годы под его предводительством было совершено много нападений как на отдельные караваны, так и на одиночные военные отряды, и слава о нем распространилась среди племен, постепенно продвигаемых к восточной части Сахары, громадной, лишенной растительности равнины этой части Африканского материка. Быстрота его передвижений приводила в смущение, и хотя властям строжайше вменено было в обязанность всем военным начальникам во что бы то ни стало захватить его, ему все-таки удавалось каким-то образом счастливо избегать поимки, и он не попал в руки ни одной из экспедиций, которые высылали против него. Лазутчики доносили о появлении его в окрестностях одного оазиса, а он между тем совершенно неожиданно появлялся в окрестностях другого. Во главе шайки туарегов, не менее свирепых, чем их вождь, он носился по всей местности, заключающейся между алжирскими шоттами и заливом Малый Сырт. Караваны не решались пускаться в путь по пустыне или же шли только под усиленной охраной. Подобный порядок вещей весьма вредно отзывался на интересах торговли всех рынков Триполи.
 А между тем нельзя было признавать недостаточным число военных постов, существовавших в Нефте, Гафзе и Тозере, из которых последний пункт является политическим центром этой области. Тем не менее, однако, все экспедиции, организованные против Хаджара и его шайки, неизменно заканчивались неудачей, и воинственному бродяге всегда удавалось ускользать от них до того дня — несколько недель тому назад, — когда, он, наконец, попал в руки французского отряда.
 Эта часть северной Африки послужила театром для одной из тех катастроф, которые, к сожалению, довольно-таки часты на Африканском материке. Известно всем, с каким увлечением, с какой отвагой и самоотверженностью ведены были в продолжение многих лет исследования в этой обширной и неведомой стране разными лицами, следовавшими по следам Буртона, Спика, Ливингстона, Стенли. Число их в настоящее время превышает сотню и, несомненно, должно значительно увеличиться в последующем, когда наконец эта третья часть Старого Света раскроет человечеству свои последние тайны. Но сколько этих экспедиций, полных всевозможных опасностей, закончилось трагически!
 Одна из последних экспедиций была предпринята мужественным бельгийцем, дерзнувшим углубиться в наименее посещаемые и известные области Туата. Снарядив в Константине караван, Карл Стейнкс отправился из этого города на юг. Караван, правда, был немногочислен, в состав его входил всего лишь десяток туземцев, набранных в той же местности. Экспедиция располагала лошадьми для передвижения личного состава и лошаками — для двух повозок, в которых сложен был багаж.
 Прежде всего Карл Стейнкс направился к Уаргле через Бискру, Туггурт и Негуссию, где представлялась возможность возобновить запасы провизии. Во всех указанных населенных пунктах существовали французские резиденты, поспешившие оказать всяческое содействие исследователю. Достигнув Уарглы, Стейнкс оказался в самом сердце Сахары, на широте тридцать второй параллели. Экспедиция пока не испытывала больших лишений: ей пришлось, правда, преодолеть значительные затруднения, не подвергаясь, однако, серьезным опасностям. Обусловлено было это тем, что в этих отдаленных странах уже чувствовалось французское влияние. Туареги, по крайней мере внешне, вели себя смирно, и караваны имели возможность без особого риска удовлетворять всем потребностям местной торговли. Во время своего пребывания в Уаргле Карлу Стейнксу пришлось произвести некоторые перемены в личном составе экспедиции. Несколько арабов, из числа сопровождавших его, отказались следовать с ним далее. Пришлось произвести с ними расчет, что закончено было не без затруднении ввиду наглых требований и недобросовестных придирок с их стороны. Предпочтительнее было избавиться от подобных людей, проявляющих явное недоброжелательство, и дальнейшее присутствие которых в составе экспедиции могло быть весьма опасным.
 Однако Стейнксу не представлялось возможным выступить снова в путь, не пополнив число участников экспедиции, и естественно, что при подобных условиях он не располагал свободой выбора. Он предполагал, однако, что ему удалось выйти из затруднительного положения, после того как между ним и несколькими туарегами последовало соглашение, в силу которого последние обязывались за крупное денежное вознаграждение сопровождать его до конечного пункта экспедиции, безразлично к западному или восточному берегам Африканского материка.
 Не переставая питать известное недоверие ко всем представителям племени туарегов, Карл Стейнкс тем не менее не подозревал, что, принимая их к себе в услужение, он тем самым вводил в состав экспедиции изменников, а также что за экспедицией неусыпно следила шайка Хаджара и причем грозный вождь выжидал лишь удобного случая напасть на него. Вновь набранные люди, будучи приверженцами Хаджара, могли завлечь исследователя именно в то место, где поджидал его разбойник. Все так и было устроено. Выступив из Уарглы, караван спустился к югу, пересек тропик, затем, достигнув страны ахаггаров и повернув на юго-восток, он намеревался далее двинуться к озеру Чад. Но по прошествии двух недель со времени выступления, не поступало уже более никаких известий ни от Карла Стейнкса, ни от его спутников. Что могло произойти? Быть может, экспедиции удалось добраться до Чада и следовать на обратном пути по иному маршруту, на восток или на запад?..
 Между тем экспедиция Карла Стейнкса вызвала самый живой интерес к себе в среде географических Обществ, занимающихся исследованиями Африканского континента. Общества эти получали известия об экспедиции, вплоть до прибытия последней в Уарглу. Несколько известий о ней последовало и после того, как экспедиция углубилась в пустыню, на протяжении около ста километров от Уарглы. Известия доставлены были французскими властями через посредство кочевников. Все это давало основание предполагать, что Карлу Стейнксу удастся по прошествии нескольких недель добраться до окрестностей озера Чад, при вполне благоприятных условиях. Прошли, однако, не только недели, но и месяцы, а между тем не представилось ей малейшей возможности получить какие-либо известия от смелого бельгийского исследователя. В крайние южные местности отправлены были разведчики. Предприняты были исследования даже в очень отдаленные области, в различных направлениях, при деятельном содействии французских военных постов. Однако все эти попытки не дали никаких результатов, и можно было опасаться, что караван погиб при нападении на него кочевников Туата либо от усталости и болезней в беспредельных пустынях Сахары.
 Географические Общества недоумевали и начинали уже терять всякую надежду не только когда-либо снова увидеть Карла Стейнкса, но даже и получить какие-либо вести о нем. Но через три месяца появление в Уарглу одного араба сняло завесу с тайны, окутывавшей судьбу злополучной экспедиции. Стало известно, что туареги, поступившие на службу в экспедицию, встали на путь предательства. Завлеченный ими Карл Стейнкс подвергся нападению со стороны шайки туарегов под предводительством Хаджара, уже известного по прежним своим нападениям на несколько караванов. Карл Стейнкс и некоторые из оставшихся ему верными проводников мужественно оборонялись. Укрываясь в заброшенной кубе, они в продолжение сорока восьми часов отбивались от нападавших. Численное превосходство последних сломило наконец сопротивление, и Стейнкс попал в руки туарегов, которые убили и его, и спутников. Одному из арабов удалось спастись, и он добрался до Уарглы. Понятно, какое волнение вызвала эта весть. Все были полны решимости отомстить за смерть смелого исследователя, захватив безжалостного вождя туарегов, имя которого предано было всеобщей анафеме!
 Кроме этого последнего злодеяния, сколько еще нападений на караваны были не без причины приписываемы ему же! Исходя из всего этого французские власти решили организовать отдельную экспедицию как для поимки разбойника, так и для прекращения пагубного влияния его на остальные племена. Известно было, что племена эти последовательно продвигались на восток Африканского материка; они проявляли желание основаться в южных местностях Туниса и Триполи. Необходимо было привести туарегов в совершенное подчинение, иначе они грозили расстройством, а быть может, даже и совершенным уничтожением торговому движению, установившемуся в этих местностях. Была организована экспедиция, и последовали распоряжения как со стороны генерал-губернатора Алжирской области, так и французского резидента в Тунисе об оказании содействия этой экспедиции со стороны всех военных постов, существующих в городах страны шоттов и себха. Для выполнения этой трудной задачи, от которой ожидали столь важных результатов, снаряжен был военным министром эскадрон спахи под командой капитана Ардигана.
 Отряд численностью в шестьдесят человек был доставлен в порт Сфакс на судне «Шанзи». Несколько дней спустя после высадки этот отряд, нагрузив припасы и палатки на верблюдов, с арабами-проводниками покинул морской берег и взял направление на запад. Пополнение припасов предполагалось проводить в городах и селениях, лежащих внутри страны, как-то Тозер, Гафза, а также и в оазисах, которых немало было в местности Джерид.
 Под начальством капитана находились штабс-капитан, два поручика и несколько унтер-офицеров. В числе последних был и старший вахмистр Николь.
 Раз последний принимал участие в экспедиции, само собой разумеется, что с ним же участвовали в ней старший брат его Иди Вперед, Va-del'avant;, и верный Куп-а-Кер.
 Разбив весь предстоящий путь на равномерные переходы, что заранее обеспечивало разрешение предстоящей задачи, экспедиция прошла по всему Тунисскому Сахелю. Оставив за собой Дар, Мехаллу и Эль-Киттар, экспедиция расположилась в Гафзе на двухдневный отдых.
 Гафза расположена в главном колене, образуемом уэдом Байе. Город этот раскинулся на террасе, окаймленной холмами, которые через несколько километров сменяются ярусом грозных горных вершин. Из всех южных городов Туниса Гафза имеет наибольшее число жителей, скученных в плотной массе жилищ. Расположенная на главенствующей над городом высоте «кас-ба», состоящая в прежнее время под охраной тунисцев, теперь была занята смешанным отрядом французских войск и туземцев. Гафза гордится также своей репутацией средоточия культурной жизни; в городе имеется несколько школ с преподаванием арабского и французского языков. Процветает там выработка шерстяных материй, шелковых каиков, одеял и бурнусов, материал для которых доставляется многочисленными стадами овец Гаммаммы. В Гафзе существуют еще и в настоящее время термы, выстроенные в эпоху римского владычества, а также источники минеральных вод, нормальная температура которых от 29° до 32° С.
 В этом городе капитану Ардигану были доставлены более обстоятельные сведения, относящиеся к Хаджару. Шайка туарегов была замечена в окрестностях Феркана, на расстоянии 130 километров к востоку от Гафзы.
 Предстоящий путь был длинный, но спахи не более считаются с утомлением, чем с опасностями. А когда отряду стало известно, чего именно ожидало начальство от его энергии и выносливости, то единодушно было выражено желание скорейшего выступления. Впрочем, как заявил старший вахмистр Николь, он держал совет со «Старшим братом», и последний выразил готовность удвоить переходы, если это будет признано необходимым, а также и с Куп-а-Кером, который так и порывается стать во главе колонны.
 Обеспечив в должной мере отряд жизненными припасами, капитан Ардиган выступил из города. Предстояло прежде всего совершить на юго-запад от города переход по лесу, в котором заключается не менее ста тысяч пальмовых деревьев и помещается второй лес, состоящий из одних лишь фруктовых деревьев.
 По всему пути от Гафзы до границы Алжира с Тунисом находится лишь одно значительное селение, называемое Шебика, в котором прежде доставленные известия о пребывании предводителя туарегов получили подтверждение. Действия его в то время были направлены против караванов, посещающих эти отдаленные местности Константины. К прежним документам, непреложно устанавливающим его преступную деятельность, постоянно прибавлялись новые, свидетельствующие о его посягательствах на имущество и жизнь людей.
 После нескольких переходов от города капитан Ардиган принял все меры к скорейшему прибытию в селение Негрин, на берегу уэда Сохна.
 Накануне прихода его в это селение лазутчики донесли о том, что туареги находятся на расстоянии нескольких километров к западу, как раз между Негрином и Ферканом, на берегу уэда Джерит, который течет по направлению к большим местным шоттам.
 Согласно поступившим донесениям, Хаджар располагал приблизительно сотней людей; но хотя капитан Ардиган имел в своем отряде только половину от этого числа, ни спахи его, ни сам он лично не сомневались в необходимости нападения на разбойника. Соображения о невыгодах и риске иметь дело с удвоенным числом противников не приходили в голову африканским войскам, которые не раз сражались при еще более неблагоприятных для себя условиях.
 Когда отряд капитана Ардигана появился в окрестностях Феркана, то предупрежденный заблаговременно Хаджар не проявил желания померяться с ним силами. Он решил завлечь эскадрон все глубже и глубже в эту бесплодную страну и беспокоить его непрестанными нападениями, обратившись с воззваниями к кочующим в этой местности туарегам, которые, несомненно, не откажутся присоединиться к нему, Хаджару. С другой стороны, капитан Ардиган решил, что он не перестанет преследовать отряд Хаджара ни при каких условиях. Хаджар решил временно скрыться от капитана Ардигана в надежде уничтожить небольшой отряд, высланный против него впоследствии, когда ему удастся усилить свою шайку новыми повстанцами. А когда это осуществится, для него не могло представлять трудности отрезать путь отступления экспедиции. Таким образом подготавливалась новая катастрофа с еще более тяжелым исходом, чем только что происшедшая с экспедицией Карла Стейнкса.
 Однако план Хаджара потерпел неудачу как раз в то время, когда шайка пыталась подняться вверх по течению уэда, имея намерение уклониться затем на север и добраться до подножий хребта Шершар. Произошло это вследствие того, что взвод под начальством старшего вахмистра Николя, наведенный на след шайки Хаджара верным псом Куп-а-Кером, преградил ей путь к отступлению. Завязалась перестрелка, в которой приняли участие подоспевшие бойцы отряда. Началась стрельба из винтовок, ружей и пистолетов. Появились убитые среди туарегов и раненые среди спахи. Половине разбойников удалось скрыться, но среди спасшихся не было предводителя.
 И действительно, в тот самый момент, когда Хаджар пытался присоединиться к отступающим, пустив своего коня во всю прыть, за ним в погоню ринулся капитан Ардиган. Выпущенная Хаджаром пуля пролетела мимо, не задев капитана. Кинувшийся в сторону конь Хаджара сбросил его с седла, и прежде чем разбойнику удалось подняться, на него навалился один из поручиков, который при содействии подоспевших за ним нескольких спахи захватил разбойника.
 В этот момент Джемма ринулась вперед на помощь своему сыну, и ей удалось бы добраться до него, если бы ее не задержал вахмистр Николь. На выручку ей бросились около дюжины туарегов, которым удалось освободить и увести с собой пожилую женщину.
 — Я держал в руках волчицу, — воскликнул вахмистр, — а ей удалось-таки выскользнуть! Назад, Куп-а-Кер! — крикнул он, подзывая к себе собаку. — Во всяком случае, волчонок в наших руках, и охота наша была удачной!
 Действительно, Хаджар попал в руки отряда и, если бы только туарегам не удалось освободить его до возвращения отряда в Габес, можно было надеяться, что Джерид будет наконец освобожден от одного из самых опасных разбойников. Несомненно, шайка и попыталась бы совершить это, и Джемма не оставила бы сына в руках французов, если бы состав отряда не был усилен солдатами с военных постов в Тозере и Гафзе.
 Экспедиция вернулась без приключений, и захваченный разбойник временно был помещен в борджи в Габесе до отправки его в Тунис, где ему предстояло дать ответ перед военным судом за совершенные им злодеяния.
 Вот в кратких словах пересказ всего совершившегося несколько ранее начала настоящей повести.
 После кратковременной отлучки в Тунис капитан Ардиган только что возвратился в Габес, как это было сказано выше, в тот самый вечер, когда «Шанзи» бросил якорь в заливе Малого Сырта.




 Глава третья. ПОБЕГ


 Выждав, когда оба офицера, старший вахмистр и спахи удалились, Хореб прокрался вдоль колодца и осмотрел окрестности.
 Едва только перестал доноситься до его слуха шум шагов, он знаками пригласил своих спутников следовать за ним.
 Джемма, ее сын и Ахмет тотчас же присоединились к нему и поднялись по извилистой тропинке, окаймленной с обеих сторон необитаемыми хижинами, которые вели к борджи.
 Оазис в этой части своей был совершенно пустынен, и туда даже не доносились шум и гомон более населенных кварталов. Непроницаемый свод совершенно неподвижных облаков навис над оазисом. Ночь была чрезвычайно темная. Едва доносился плеск прибоя благодаря последним, слабым порывам ветра с моря.
 Потребовалось не более четверти часа, чтобы добраться по указанию Хореба до нового места встречи. Им оказалась небольшая и низкая комната в кофейне, скорее кабачке, содержимом левантийцем. Последний участвовал в заговоре, и на преданность его можно было положиться, тем более что преданность эта заранее была обеспечена выплатой ему крупной суммы, которая должна была быть удвоена после удачного бегства. Участие его в деле было очень полезным.
 Среди собравшихся в кабачке туарегов находился и некий Гарриг, один из наиболее преданных и смелых приверженцев Хаджара. Несколько дней тому назад он нарочно затеял драку на улице Габеса, с тем чтобы попасть в тюрьму. Для него не представило затруднений войти в сношения со своим атаманом во время общих прогулок заключенных в тюремном дворе. О принадлежности Гаррига к шайке Хаджара никому не было известно. Ему удалось спастись после происшедшего между шайкой и отрядом спахи столкновения и сопутствовать побегу Джеммы. По возвращении в Габес он воспользовался своим попаданием в тюрьму, чтобы разработать план побега Хаджара. Необходимо было освободить его до прихода крейсера, на котором его должны были увезти, а судно это уже обогнуло мыс Бон и вскоре должно было бросить якорь в Габесском заливе. Возникла необходимость скорейшего выхода Гаррига из борджи для встречи с товарищами. Побег должен был совершиться обязательно в продолжение наступающей ночи, ибо с рассветом следующего дня решено было доставить Хаджара на «Шанзи», и тогда не представлялось уже никакой возможности вырвать его из рук военных властей.
 Вот тут-то и выступил с предложением своих услуг левантиец; он был знаком с главным смотрителем тюрьмы. Назначенное по определению суда за драку на улице задержание Гаррига в тюрьме на весьма короткий срок было закончено, и Гарриг с нетерпением ожидал освобождения. Однако его почему-то все еще не выпускали. Необходимо было выяснить все, а главное, во что бы то ни стало добиться освобождения Гаррига из тюрьмы до наступления ночи.
 Левантиец решил увидеться с тюремным смотрителем, охотно посещавшим его кабачок в свободное от службы время. В тот же день с наступлением вечера он направился в форт. Дело, однако, повернулось таким образом, что необходимость входить в сношения с тюремным смотрителем миновала, что представлялось весьма удачным для левантинца, ибо после побега его поведение могло возбудить подозрение. Почти у самой тюремной калитки какой-то человек преградил дорогу левантийцу, и человек этот оказался Гарригом. Гарриг не был беглецом, поэтому им нечего было опасаться, что их разговор подслушают.
 — Хаджар? — прежде всего спросил левантиец.
 — Он предупрежден, — отвечал Гарриг.
 — На эту ночь?
 — На эту ночь. А Сохар? А Ахмет и Хореб?
 — Все они не замедлят присоединиться к тебе. Десять минут спустя Гарриг повстречался со своими товарищами в низком зале кофейни, причем для большей предосторожности один из них остался снаружи, чтобы наблюдать за дорогой. Лишь по прошествии часа прибыли в кофейню пожилая арабка с сыном в сопровождении Хореба. Гарриг познакомил их с ситуацией.
 Первый вопрос Сохара, обращенный к Гарригу тотчас же по появлении Джеммы и ее спутников в кофейне, был:
 — Как брат мой?
 — А как сын мой? — добавила пожилая женщина.
 — Хаджар предупрежден, — отвечал на это Гарриг. — Выходя из борджи, я услышал пушечный выстрел с «Шанзи». Хаджару известно, что он будет перевезен на это судно с рассветом, и нынешней же ночью он попытается бежать.
 — А если ему это не удастся? — глухо пробормотала Джемма.
 — С нашей помощью удастся, — уверенно сказал Гарриг.
 — Каким же образом? — спросил Сохар. Тогда Гарриг рассказал план побега.
 Хаджар помещался на ночь в камере в угловой части форта, именно в той части, которая возвышалась со стороны моря и основания которой омывались водами залива. К камере этой прилегал узкий дворик, в котором заключенному разрешено было гулять. Дворик этот был окружен весьма высокими стенами, перелезть через которые не представлялось возможным. В одном из углов дворика был устроен водосток. Металлическая решетка закрывала выходное отверстие водостока, выступающее приблизительно на десять футов над поверхностью моря.
 Хаджару удалось заметить, что эта решетка была сильно повреждена, ее прутья поржавели на воздухе, насыщенном морскими солями, а посему не должно было представить затруднения, пользуясь наступающей ночью, выломать их и ползком пробраться до наружного отверстия.
 Но каким путем будет совершен Хаджаром побег? Окажется ли он в состоянии добраться вплавь до ближайшего берега, обогнув угол бастиона? Достаточно ли в нем сил и выносливости, чтобы успешно бороться с течением в заливе?
 Предводителю туарегов не исполнилось еще и сорока лет. Это был мужчина высокого роста, белокожий, с бронзовым загаром от жгучего солнца Африки, худой, крепкого телосложения, привычный ко всяким телесным упражнениям — словом, обещающий сохранить еще на долгое время физическую мощь, в особенности при отличающей всех туземцев умеренности в пище, обычные составные части которой — злаки, винные ягоды, финики, молочные продукты — обеспечивают им питание, развивающее силу и выносливость.
 Влияние Хаджара на кочевых туарегов в Туате и в Сахаре объяснялось в немалой степени его смелостью и большими умственными способностями. Все эти качества унаследованы были им от матери, как у всех туарегов, получающих родовые свойства матери, а не отца. И действительно, женщина пользуется среди туарегов одинаковыми с мужчинами и, может быть, даже большими правами. Преимущество это выражается настолько ярко, что сын отца-невольника и матери свободного происхождения признается по происхождению также свободным.
 В сыновьях Джеммы проявлялась вся ее энергия. При ней оставались неотлучно оба сына в продолжение всех двадцати лет ее вдовства. Под ее влиянием из Хаджара выработался тип человека, напоминающего апостола, да и наружность его соответствовала такой роли. У него был благородный овал лица, окаймленного черной как смоль бородой, горящие глаза, решительная поступь. Все это делало из него вождя, по зову которого кочующие племена, захоти только он увлечь их и провозгласи священную войну, последовали бы за ним через беспредельные пространства Джерида против неверных. Тем не менее Хаджару не удалось бы довести до благополучного конца попытку побега, если бы он не надеялся на помощь извне. И в самом деле, недостаточно было лишь добраться до выходного отверстия водостока. Залив знаком был Хаджару. Известно было ему, что в нем бывают весьма быстрые течения, невзирая на слабые приливы, как и во всем бассейне Средиземного моря; но для него не было тайной и то, что ни одному еще пловцу не удавалось пока противостоять этим течениям. Его неминуемо унесло бы в открытое море, и все попытки выбраться на берег выше или ниже форта заранее были обречены на неудачу.
 Таким образом, необходимо было для него найти какую-нибудь лодку у выхода из водостока на пересечении куртины и бастиона. Об этом и рассказал Гарриг товарищам.
 Когда он замолчал, левантиец ограничился следующими словами:
 — У меня там есть шлюпка для вас.
 — И ты отведешь меня туда? — спросил Сохар.
 — Отведу, когда наступит время.
 — Ты выполнишь этим свои обещания, а мы после этого выполним наши, — добавил Гарриг, — а в случае удачи — удвоим обещанную тебе первоначальную награду.
 — Вам, несомненно, все удастся, — подтвердил левантиец, который смотрел на все это дело как на предприятие, обещающее доставить ему немалые деньги.
 Сохар поднялся с места и спросил:
 — В котором часу ожидает нас Хаджар?
 — Между одиннадцатым часом вечера и полуночью, — отвечал Гарриг.
 — Шлюпка будет на месте гораздо раньше, — возразил Сохар, — а как только брат мой окажется в ней, мы доставим его к марабуту, где уже поджидают кони.
 — Вы не рискуете быть замеченными в этом месте, — заметил на это левантиец. — Смело можете приставать к берегу, который остается совершенно безлюдным вплоть до утра.
 — А шлюпка? — заметил Хореб.
 — Вытяните ее на песок, я найду ее там потом, — отвечал левантиец.
 Оставалось еще разрешить последний вопрос.
 — Кто из нас пойдет встречать Хаджара? — спросил Ахмет.
 — Я, — ответил Сохар.
 — Я отправлюсь с тобой, — сказала мать.
 — Нет, матушка, нет, — заявил Сохар. Достаточно нас двоих, чтобы довести лодку до борджи. При случайной встрече ваше присутствие на лодке могло бы показаться подозрительным. Вам следует вернуться обратно к марабуту. Хореб и Ахмет будут сопровождать вас туда. Гарриг и я доставим туда брата на шлюпке.
 Сохар был прав. Джемма признала это и ограничилась тем, что сказала:
 — Когда же мы разойдемся?
 — Тотчас же, — ответил Сохар. — Через полчаса вы вернетесь обратно в часовенку, а мы будем оба со шлюпкой уже у форта, в углу бастиона, где нет возможности заприметить ее. В случае же, если брат мой не появится в условленное время… тогда я… да… я сам попытаюсь добраться до него…
 — Да, сын мой! Да! Если не удастся ему сегодня ночью бежать, никогда более не увидим мы его, никогда!
 Наступило время расходиться. Хореб и Ахмет пошли вперед по узкой дороге, ведущей к рынку. Джемма следовала за ними, укрываясь в тени при встречах с редкими прохожими. Они могли случайно наткнуться на вахмистра Николя, и надо было постараться, чтобы он ее не узнал. Достаточно было выбраться из оазиса, чтобы избежать всяких опасностей; следуя у подножия дюн, можно было оставаться уверенным, что не повстречаешься ни с кем вплоть до самой часовенки.
 Несколько минут спустя Сохар и Гарриг также покинули кофейню. Им было известно, в каком именно месте находилась шлюпка левантийца, а потому они предпочли, чтобы последний не сопровождал их; он мог быть замечен каким-нибудь запоздалым прохожим.
 Было около девяти часов вечера. Сохар и его товарищ поднялись до форта и направились вдоль ограды, идущей по южной стороне. Как внутри, так и снаружи все казалось спокойным в борджи; малейший шум, конечно, легко мог быть уловлен при совершенно спокойном воздухе, в котором не ощущалось даже намека на дуновение ветерка. Вдобавок стояла полная тьма из-за нависших на небе неподвижных и тяжелых облаков.
 Только у самого берега Сохар и Гарриг заметили некоторое оживление. Они повстречали здесь рыбаков; некоторые из них возвращались по домам с уловом, другие же направлялись к лодкам, намереваясь выбраться на середину залива. Там и сям, прорезывая окружающую тьму, показывались огоньки, свет от которых перекрещивался в различных направлениях. На расстоянии полукилометра возможно было заметить присутствие в заливе крейсера «Шанзи», благодаря сильным прожекторам его, выбрасывавшим на поверхность моря светящиеся полосы.
 Оба туарега, избегая встреч с рыбаками, направились к сооружаемому в конце порта молу. Шлюпка левантинца была привязана у основания мола.
 Как и условлено было заранее, Гарриг прежде всего лично удостоверился, там ли она, где была оставлена. В шлюпке под скамьями лежала пара весел, и оставалось, следовательно, только отчалить.
 В то время когда Гарриг собирался уже отвязать лодку, Сохар схватил его за руку. Двое таможенных солдат, наблюдавших за этой частью берега, приближались в направлении к ним. Быть может, они знали владельца шлюпки и им могло показаться странным, что ею хотят воспользоваться какие-то люди. Безопаснее было не вызывать подозрений и вообще сохранить во всем деле возможно большую тайну. Несомненно, таможенная стража пожелала бы узнать намерения Сохара насчет не принадлежащей ему лодки, а так как при обоих туарегах не было никаких рыболовных снастей, то им и нельзя было бы назваться рыбаками.
 Оба туарега вернулись назад и укрылись у основания мола, оставшись не замеченными стражей. Им пришлось пробыть там несколько более получаса, и легко представить себе, как велико было охватившее их нетерпение, когда выяснилось, что дозорные не спешат покинуть это место. Неужели они будут сторожить здесь до самого утра? Однако вскоре солдаты удалились.
 Сохар продвинулся немного вперед и, как только таможенники скрылись в темноте, подозвал товарища, который тотчас же и присоединился к нему. Шлюпка была подтянута к самому берегу. Гарриг вошел в нее первый, за ним последовал Сохар. Весла были вдеты в уключины, и, тихо работая ими, шлюпку двинули вперед; она обогнула оконечность мыса и потянулась вдоль куртины, омываемой водами залива.
 По прошествии четверти часа Гарриг и Сохар обогнули выступающий угол бастиона и остановились у выходного отверстия водостока, через который Хаджар намеревался бежать.
 Предводитель туарегов был в то время один в камере, в которой он должен был провести эту последнюю ночь. Час тому назад сторож удалился, заперев за собой дверь, ведущую в тот небольшой дворик, куда выходила камера. Хаджар выжидал наступления минуты действия со всем чрезвычайным терпением араба, всегда покорного судьбе и столь превосходно владеющего собой во всяких обстоятельствах. Он услышал пушечный выстрел с «Шанзи». Он знал о предстоящем приходе крейсера, и ему было известно о решении отправить его отсюда на следующий же день, знал, что ему в таком случае уже не удастся никогда в жизни вернуться в край себха и шоттов, край Джерида! Но рядом с его мусульманским безропотным подчинением судьбе в нем жила надежда, что побег ему удастся. Он не сомневался в том, что будет на свободе. Но он не знал, удалось ли его друзьям достать лодку и поджидают ли они его около стены?
 Прошел час. Несколько раз Хаджар выходил из своей камеры, подходил к отверстию водостока и прислушивался… Шум от трения шлюпки о куртину должен был явственно донестись до его слуха. Ничего, однако, не было слышно, и он снова возвращался на прежнее место, оставаясь там в полной неподвижности.
 Иногда он подходил к дверям, ведущим в маленький дворик, прислушиваясь — не слышны ли шаги сторожа, и опасаясь, как бы не последовало распоряжения о немедленном переводе его на крейсер. Полная тишина царила во всем борджи, нарушаемая лишь в известное время шагами часового на площадке бастиона.
 Полночь приближалась, однако, а с Гарригом было условлено, что он — Хаджар — должен уже полчаса тому назад находиться у отверстия водостока, предварительно выломав решетку в нем. Если к этому времени оказалась бы на месте шлюпка, он должен был тотчас же сесть в нее. В случае же отсутствия шлюпки он должен был выжидать ее прихода до рассвета. Тогда в случае неудачи он рискнул бы даже пуститься вплавь, хотя бы ему и угрожало быть отнесенным течением на середину Малого Сырта. Это было последнее средство в его распоряжении, чтобы избавиться от смертного приговора.
 Удостоверившись, что никто не подходил к дворику, поправив на себе платье, чтобы оно плотнее облегало его, Хаджар втянулся в проход. Этот канал имел в длину приблизительно около тридцати футов; ширина же его была едва достаточна, чтобы мог пролезть среднего роста человек. Протискиваясь сквозь трубу, Хаджар оборвал одежду о ее стенки. С большим трудом удалось ему наконец добраться до решетки. Железные полосы слабо держались в камне, который крошился под руками. Достаточно было пяти-шести толчков, чтобы вынуть эту решетку. Хаджар отвел ее к стене водостока, и проход открылся. Теперь ему оставалось лишь проползти метра два, чтобы добраться до выходного отверстия; это и оказалось самым трудным, потому что труба постепенно сужалась по направлению к наружному отверстию. Хаджару, однако, удалось благополучно совершить это. Когда он очутился снаружи, до слуха его долетели слова:
 — Мы тут, Хаджар.
 Сделав последнее усилие, Хаджар вылез из отверстия, оказавшегося на высоте десяти футов над поверхностью моря.
 Гаррит и Сохар тотчас появились перед ним; но в то время, как они намеревались помочь ему спуститься, послышался шум шагов. Этот шум мог доноситься с маленького дворика. Быть может, к заключенному послали сторожа, чтобы сообщить ему приказ о немедленном переводе его на судно? Если так, то как только обнаружено будет исчезновение Хаджара, немедленно поднимут тревогу.
 К счастью, эти опасения оказались напрасными. Это были шаги часового, расхаживающего у парапета башни. Но, быть может, он заметил подошедшую шлюпку? Нет, это невозможно, как потому, что со своего места он не мог ее разглядеть, так и потому, что маленькое суденышко нельзя было увидеть в темноте ночи.
 Тем не менее необходимо было действовать осторожно. Сохар и Гарриг подхватили Хаджара за плечи, постепенно высвободили его из водостока, и вскоре все трое уже были в лодке.
 Сильным толчком оттолкнули они шлюпку от берега. Для них было безопаснее не укрываться у стен борджи и у берега, а подниматься вверх по заливу вплоть до того места, напротив которого стояла часовенка. Таким образом можно было избежать встречи с лодками, выходившими из порта и возвращавшимися туда, так как совершенно тихая ночь благоприятствовала рыбной ловле. Проходя мимо «Шанзи», Хаджар выпрямился во весь рост и, скрестив руки на груди, бросил по направлению крейсера взгляд, полный непримиримой ненависти и злобы. Затем, не промолвив ни единого слова, вновь занял свое прежнее место на корме шлюпки.
 Полчаса спустя они высадились на песчаный берег. Вытащив шлюпку из воды, Хаджар и двое его товарищей направились к часовенке.
 Джемма встретила сына, обняла его и ограничилась тем, что сказала лишь одно слово: «Пойдем!»
 Зайдя за угол часовенки, они встретились здесь с Ахметом и Хоребом.
 Тут их ожидали три коня. Хаджар сел на одного из них; Гарриг и Хореб последовали его примеру.
 Джемма вновь промолвила одно лишь слово:
 — Ступай, — сказала она, указывая рукой по направлению мрачных областей Джерида.
 Мгновение спустя Хаджар, Хореб и Гарриг исчезли в темноте.
 Джемма оставалась до утра вместе с Сохаром в часовенке. Она потребовала, чтобы Ахмет сходил в Габес. Известно ли было о побеге ее сына? Распространилась ли уже весть об этом по оазису? Высланы ли были отряды в погоню за беглецом? По какому направлению будут произведены поиски? И наконец, не сформирована ли будет вновь экспедиция против вождя туарегов и его товарищей, наподобие той, которая привела к поимке его несколько месяцев тому назад? Все это необходимо было Джемме выяснить и узнать, прежде чем пуститься в обратный путь в страну шоттов. Однако Ахмету не удалось ничего узнать, кружась в окрестностях Габеса. Продвинувшись даже ближе к борджи, он посетил левантинца в его кабачке и сообщил об удачном побеге Хаджара. Хозяин кофейни ничего не слышал о побеге, а, несомненно, слухи эти дошли бы до него прежде всего.
 Однако уже близок был рассвет, и вскоре должен был проясниться горизонт на востоке залива. Ахмет не счел благоразумным дальнейшее пребывание свое в оазисе. Существенно важно было, чтобы и Джемма покинула часовенку ранее восхода солнца, потому что ее знали и поимка ее ввиду побега сына представлялась очень важным делом для французских властей.
 В силу таких соображений Ахмет и Джемма еще ночью снова пустились в путь, держась около дюн.
 Утром от крейсера отвалила шлюпка по направлению к порту, чтобы доставить заключенного на «Шанзи».
 Тюремная стража могла лишь ограничиться заявлением о побеге заключенного. Не представляло больших затруднений восстановить и всю картину побега, после того как произведено было исследование вдоль водостока, у выходного отверстия которого нашли снятую решетку. Не представилось, однако, возможности точно установить, пытался ли Хаджар спастись вплавь и в таком случае не был ли он отнесен в открытое море течением? Или же он высадился где-нибудь на берегу, воспользовавшись шлюпкой, заранее подготовленной для побега сообщниками? Все предпринятые в окрестностях оазиса поиски оказались тщетными. Не удалось найти ни малейшего следа беглеца. Ни равнины Джерида, ни воды Малого Сырта не пожелали выдать, ни его самого, живого, ни трупа его.




 Глава четвертая. САХАРСКОЕ МОРЕ


 Засвидетельствовав предварительно чувство глубочайшей признательности всему почтенному собранию, откликнувшемуся на приглашение, а также офицерам, правительственным чиновникам, французским и тунисским, почтившим вместе с именитыми обывателями Габеса собрание своим присутствием, Шаллер обратился к собранию со следующей речью:
 — Нельзя не признать справедливым, милостивые государи, что ныне благодаря непрестанному прогрессу науки все более и более делается невозможным всякое смешение правдивых исторических фактов с легендами. Наступило время, когда первые одержали решительную и блестящую победу над последними. Первые — достояние ученых, вторые — поэтов, и у каждого из них свой круг последователей. Признавая все достоинства легенды, я тем не менее вынужден ныне отвести ей подобающее место в области воображения и остановиться исключительно на истинах, доказанных научными исследованиями.
 Затруднительно было бы собрать в новом зале Габесского казино аудиторию, более расположенную внимать сообщениям докладчика, чем та публика, которая собралась в этот день и сочувствие которой тому проекту, о котором должна была идти речь впереди, заранее уже было обеспечено. А потому приведенные вступительные слова были встречены шепотом одобрения. Только некоторые туземцы, бывшие в числе слушателей, сохраняли, казалось, благоразумное выжидание. Причиной этому было то, что проект, который Шаллер намеревался изложить перед собранием, придерживаясь его последовательного исторического развития, вызывал в продолжение уже почти половины века нерасположение к себе со стороны оседлых и бродячих племен Джерида.
 — Мы охотно признаем, — продолжал Шаллер, — что у древних сильно развито было воображение и историки умели угождать в этом их вкусам, выдавая за исторические бытописания то, что в действительности относилось к области преданий. В сущности же, повествования их проникнуты духом чистой мифологии. Припомните, милостивые государи, о чем повествуют Геродот, Помпоний и Птолемей? Не упоминает ли первый из них в своей «Истории народов», о стране, которая тянется вплоть до реки Тритон, впадающей в залив, носящий то же название. Не передает ли он под видом случая, происшедшего во время путешествия аргонавтов, что судно Язона, гонимое бурей к берегам Ливии, было отнесено к западу, вплоть до этой самой бухты Тритон, западный край которой было невозможно разглядеть? Приходится, основываясь на этом повествовании, прийти к заключению, что в те времена эта бухта имела непосредственное соединение с морем. Об этом, впрочем, упоминает и Скилакс в описании своего плавания по Средиземному морю, указывая на существование озера громадных размеров, по берегам которого обитали различные народы Ливии и которое было расположено именно на местах, занятых ныне себхами и шоттами, но было соединено с Малым Сыртом уже только через посредство узкого канала.
 После Геродота, уже почти в начале христианской эпохи, Помпоний Мелас отмечает, в свою очередь, существование этого значительного озера Тритон, названного также озером Паллады, соединение которого с Малым Сыртом, ныне называемым заливом Габес, впоследствии прервалось по причине понижения уровня вод, вызванного испарением.
 Птолемей повествует далее, что вследствие продолжавшегося понижения уровня поверхности воды последняя окончательно остановилась в четырех котлованах, а именно: озерах Тритона и Далласа и озерах Лилии и Черепах. Озера эти представляют собой алжирские «шотты» Мельрир и Рарза, а также тунисские «шотты» Джерид и Феджедж, причем оба последних озера более известны под общим названием Себха Фараун.
 Милостивые государи! Несомненно, что ко всем сведениям, заключающимся в древних преданиях, приходится относиться всегда с большой осмотрительностью; значительную часть легенд надлежит отбрасывать, ибо они ничего общего не имеют с достоверностью и точностью современного знания. Очевидно, корабль Язона не мог переплыть через это внутреннее море, ибо оно никогда не имело соединения с Малым Сыртом; главным образом, он никак не мог бы перенестись через полосу земли, разделяющую оба моря, если только не располагал могучими крыльями Икара, предприимчивого сына Дедала! Произведенные в конце девятнадцатого века исследования неопровержимо устанавливают, что никогда не существовало моря внутри Сахары на всем протяжении страны «себха» и «шоттов», ибо высота над уровнем моря даже самых низких местностей этой области не менее пятнадцати — двадцати метров. Притом наибольшей высотой отличаются именно местности, ближе расположенные к морскому берегу. Никогда, по крайней мере во времена исторические, это внутреннее море не могло иметь протяжение в сто лье, которое приписывали ему слишком увлекающиеся умы.
 Тем не менее, милостивые государи, если ограничиться исключительно лишь площадями шоттов и себха, то проект образования моря в Сахаре, которое будет питаемо водами залива Габес, не может быть признан неосуществимым. Именно в этом и заключается проект, созданный некоторыми смелыми, но вместе с тем и практичными учеными. Этот проект не мог быть, однако, доведен до благополучного осуществления. Я намерен в хронологическом порядке возобновить в вашей памяти как отдельные фазы его развития и разработки, так равно и тщетные попытки его осуществления, а также тяжкие неудачи, которые выпали на его долю.
 Слова эти были встречены знаками одобрения со стороны собрания, и так как докладчик движением руки указывал на географическую карту, напечатанную в крупном масштабе и висящую на стене, над кафедрой, то взоры присутствующих направились в эту сторону. На карте была изображена часть Туниса и алжирской области, пересеченная тридцать четвертой параллелью, которая тянется от третьего до восьмого градуса долготы. На карте вырисовывались глубокие котловины к юго-востоку от Бискры. Прежде всего, выступала совокупность алжирских шоттов, уровень воды в которых ниже поверхности Средиземного моря, известных под названиями Мельрир, Большого шотта, шотта Аслудже и иных вплоть до границы Туниса. Начиная от пределов шотта Мельрир был указан на карте канал, соединяющий шотты с Малым Сыртом.
 К северу тянулись равнины, по которым кочевали различные племена; к югу — громадная площадь дюн. Далее, на карте было точно указано географическое положение городов и селений этой области, как-то: Габеса, на берегу залива того же названия, Ла-Гаммы, к югу от Габеса, Лимани, Софтима, Бу-Абдаллаха и Бешии, на узкой полосе земли, которая тянется между Феджеджем и Джеридом; Седдады, Кри, Тозера, Нефты — на перешейке между Джеридом и Рарзой; Шебики к северу и БирКлебии к западу от последнего; наконец, Зерибет-Айн-Наги, Тахир-Рассу, Мрайера и Фагуссы, расположенных по соседству с железной дорогой через Сахару, спроектированной на запад от шоттов Алжирской области.
 Собранию предоставлялась, таким образом, возможность обозревать на карте всю совокупность этих котловин, среди которых Рарза и Мельрир, вполне доступные для обводнения, должны были впоследствии образовать новое Африканское море.
 — Однако, — продолжал Шаллер, — возможность прийти к заключению об удачном расположении котловин для приема вод Малого Сырта представилась лишь по окончании тщательнейшей нивелировки. Между тем с тысячи восемьсот семьдесят второго года сенатор Орана Помель и горный инженер Рокар после экспедиции в пустыню Сахара заявили о невозможности привести в исполнение проект обводнения ввиду геологического строения шоттов. В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году снова приступили к производству изысканий, обставленных гораздо более основательно, под руководством капитана генерального штаба Рудера, которому и принадлежит честь инициатора этого поразительного предприятия.
 При упоминании имени этого французского офицера, который и на этот раз был приветствуем, как много раз ранее того и как это будет происходить всегда, со всех сторон раздались рукоплескания. Впрочем, к этому имени надлежало, по всей вероятности, присоединить имена: Фрейсинэ, бывшего тогда председателем совета министров, и Фердинанда Лессепса, который позднее признал осуществимым задуманное колоссальное предприятие.
 — Милостивые государи, — продолжал докладчик, — к этому времени приходится отнести и первое научное исследование, произведенное в области, ограниченной на севере горной цепью Аурес, на тридцать километров к югу Бискры. И действительно, смелый офицер впервые в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году приступил к изучению проекта образования внутреннего моря, осуществлению которого он же впоследствии и посвятил столько сил. Мог ли он, однако, предвидеть возникновение впоследствии целого ряда препятствий, устранить которые, быть может, и не под силу будет его энергии? Как бы то ни было, обязанность наша — воздать должное этому доблестному ученому.
 По окончании первоначальных исследований, произведенных инициатором предприятия, министр народного просвещения поручил капитану Рудеру произвести ряд научных исследований, относящихся к той же местности. Произведена была весьма подробная геодезическая съемка для определения общего рельефа этой части Джерида.
 Наступило время, когда легенда должна была исчезнуть при столкновении с действительностью. Эта местность, которая, по предположениям, некогда была морем, соединенным с Малым Сыртом, на самом деле никогда не находилась в подобном положении. Кроме того, вся эта котловина, которая, по предположениям, могла быть обводнена на всем своем протяжении, начиная от самого Габеса вплоть до крайних шоттов Алжирской области, оказалась доступной для обводнения лишь на сравнительно незначительном пространстве. Тем не менее последнее хотя и ограничивало в значительной мере площадь будущего внутреннего моря Сахары по сравнению с той, на которую рассчитывали, это обстоятельство, однако, не указывало на необходимость признания проекта невыполнимым. Принципиально, милостивые государи, было возможно предположить общую площадь нового моря равную пятнадцати тысячам квадратных километров тунисских себха, уровень которых выше уровня поверхности Средиземного моря. По вычислениям капитана Рудера, общая площадь шоттов Рарза и Мельрир, доступных для обводнения, ввиду того что последние расположены на двадцать семь метров ниже поверхности залива Габес, — не превышает всего восьми тысяч квадратных километров.
 Иллюстрируя речь свою указаниями на висящую над кафедрой географическую карту, а также на панораму всей местности, Шаллер дал возможность слушателям обозреть всю эту часть древней Ливии. В области себха, начиная от морского берега, наивысшие отметки над поверхностью моря колебались в пределах от 15 метров 52 сантиметров до 31 метра 45 сантиметров, причем наибольшая высота была указана около самого Габеса. Направляясь к западу, первые более значительные котловины встречаются в бассейне шотта Рарзы, на расстоянии 227 километров от моря, на протяжении 40 километров. Затем, на протяжении 30 километров местность поднимается вплоть до Аслудже, оттуда снова понижается вплоть до шотта Мельрир, на протяжении 55 километров доступного к обводнению. В этом пункте происходит пересечение 40° долготы с параллелью, и расстояние от него до залива Габеса равняется 402 километрам.
 — Вот в чем, милостивые государи, — продолжал Шаллер, — заключаются результаты геодезических изысканий в этой местности. Но если, с одной стороны, представлялось несомненным, что вследствие топографического своего положения — ниже поверхности моря — восемь тысяч квадратных километров допускали обводнение, то, с другой стороны, представлялся далеко не разрешимым вопрос, возможно ли прорытие канала протяжением в двести двадцать семь километров по местным почвенным условиям и не превысит ли осуществление подобного предприятия человеческие силы? После целого ряда бурений почвы капитан Рудер пришел к благоприятному заключению. Почвенные условия не ставили препятствий прорытию канала, как это и было в появившейся в то время замечательной статье Максима Элена, задача заключалась не в том, чтобы прорыть канал в песчаной пустыне, как это было в Суэце, или в известковых горах, как это приходилось делать в Панаме и Коринфе. Здесь пришлось бы иметь дело с почвой далеко не столь твердой. Все выемки пришлось бы рыть в солончаках, причем с помощью дренажа нетрудно было бы осушить почву в необходимой для производства работ мере. Что же касается порога, отделяющего Габес от первой себхи на протяжении двадцати километров, то кирка должна была бы осилить лишь гряду известняка глубиной в тридцать километров. Все же остальные работы по прорытию канала должны были бы происходить в мягких грунтах.
 Докладчик перешел затем к подробному изложению тех преимуществ, которые, по заключению Рудера и его последователей, неминуемо должны были получиться по осуществлении этого грандиозного предприятия. Прежде всего, климат в Алжирской области и Тунисе должен был значительно улучшиться. Водяные пары с нового моря, осаждающиеся в облака под влиянием южных ветров, должны были разрешаться благодетельными дождями во всем крае, увеличивая в значительной мере плодородие почвы. Кроме того, все котловины тунисских себха, в Джериде и Феджадже, и шоттов Алжирской области, Рарзы и Мельрира, в настоящее время болотистые, должны были бы тогда в значительной мере очищать воздух окружающей местности, так как на них образовался бы глубокий слой воды. Улучшение же всех этих климатических условий сулило создание самых разнообразных коммерческих проектов в этой местности, преобразованной руками человека. В заключение вполне основательными представлялись и другие доводы Рудера. Вся местность к югу от Аурэса и Атласа прорезана была бы новыми путями сообщения, на которых передвижение караванов совершалось бы в обстановке гораздо более безопасной; вместе с тем во всем крае значительно должен был развиться торговый обмен ввиду возможности создания флотилии коммерческих судов, тогда как в настоящее время при существовании огромных котловин доступ в этот край товаров был почти невозможен. Наконец, ввиду представляющейся тогда возможности высаживать войска к югу от Бискры обеспечено было бы спокойствие в крае и укреплено французское влияние в этой части Африки.
 — Тем не менее, — продолжал докладчик, — невзирая на самое тщательное изучение всех подробностей проекта создания внутреннего моря, равно как и самого обстоятельного производства геодезических изысканий, появилось все-таки немало противников проекта, отвергающих ожидаемую от него существенную пользу для всего края.
 Затем Шаллер самым обстоятельным образом познакомил собрание с существом ожесточенных нападок на проект капитана Рудера.
 В этих враждебных проекту статьях прежде всего указывалось на весьма важное обстоятельство, а именно: при исчисленном протяжении канала, долженствующего служить стоком для вод залива Габеса в шотт Рарза, а затем в шотт Мельрир и кубическом содержании воды в новом море (28 миллиардов кубических метров) никак не удастся заполнить котловины водой.
 Утверждали, что вода будущего внутреннего моря Сахары по поглощении ее почвой соседних оазисов, подчиняясь законам волосности, должна пронизывать поверхностные слои почвы, последовательно уничтожая обширные плантации финиковых пальм, составляющих богатство края.
 Серьезные критики проекта со своей стороны обращали внимание на то, что воде из моря невозможно добраться до котловин ввиду неизбежного, весьма значительного испарения ее в самом канале. Возражением на это могло бы послужить указание на озеро Монзалет в Египте, которое тоже было сначала признано незаполнимым; но эти опасения не подтвердились, однако на опыте, невзирая на совершенно одинаковую в Египте силу нагрева солнечных лучей и на то, что сечение прорытого в то время канала не превышало ста метров. Высказывали также убеждение, что прорытие канала является совершенно непосильной для людей задачей или по меньшей мере вызывающей колоссальные денежные расходы. Произведенное для проверки справедливости этого утверждения пробное бурение почвы неопровержимо установило, что от самого Габеса вплоть до ближайших котловин почва повсеместно была настолько рыхла, что зачастую бур входил в нее без всякого постороннего усилия, исключительно вследствие собственной тяжести.
 Появился ряд предсказаний, преследовавших одну и ту же цель, — поколебать веру в предприятие.
 Ссылаясь на незначительное возвышение берегов гноттов, предсказывали обращение их в болота, источники заразы, которые будут порождать эпидемические болезни в крае. Выражалось сомнение высказанного инициатором проекта предположения, что преимущественное направление местных ветров будет с юга, и противопоставлялось предположение, что, наоборот, преимущественное направление ветров окажется северное. Высказывалось опасение, что дожди, образуемые испарениями воды в новом море, вместо того чтобы вызывать растительность на полях Алжирской области и Туниса, бесполезно будут падать на бесконечные песчаные равнины пустыни.
 Все эти критические отзывы послужили как бы исходной точкой всяческих злоключений. Разные происшествия как бы подтверждали неизбежность рока и на века запечатлелись в памяти тогдашних обитателей Туниса.
 Проекты капитана Рудера властно подчинили себе воображение у одних и разожгли чувство алчности у других. Лессепс один из первых увлекся проектом, но был отвлечен от него строительством Панамского канала.
 Все приведенное выше по существу далеко было от чего-либо действительно серьезного, но тем не менее не прошло бесследно и повлияло на воображение туземных обитателей всех без исключения, которые предусматривали завоевание всей южной части Алжирской области ненавистными «руми» [2] и вместе с тем конец их свободы, а также и легкого, хотя и полного опасностей способа добывания средств. Завоевание пустыни морем означало прекращение их многовекового владычества над этой пустыней. Под влиянием всех этих тревог создавалось глухое брожение среди туземных племен, вызванное главным образом опасением посягательств на все их исконные права, или по крайней мере на те из них, которые они сами лично даровали себе.
 Между тем постоянные неудачи, обессилив капитана Рудера, повели за собой преждевременную его кончину. Задуманное им предприятие покоилось долгое время непробудным сном и лишь несколько лет спустя, после выкупа Панамы американцами в 1904 году, несколько инженеров и иностранных капиталистов снова воскресили его проекты, создав Франко-иностранное акционерное общество, решившее приступить к работам и довести их до конца для блага Туниса, а попутно и для преуспевания Алжирской области.
 Надо отметить здесь, что стремление к проникновению вглубь Сахары охватывало все большее число умов: но последовала перемена в выборе для этого направления, причем число последователей направления через западную часть Алжирской области постепенно увеличивалось по мере забвения отставленного проекта Рудера. Правительственная железная дорога проложена была уже до Бени-Унифа, в оазисе Фигиг, и была преобразована в головной участок железной дороги, долженствовавший пересекать Сахару.
 — В мою задачу, — продолжал Шаллер, — не входит сообщение ни о предыдущей деятельности этого общества, ни о проявленной им энергии, равно как и указание на значительные работы, к которым общество это приступило, выказав при этом более смелости, чем обдуманности. Как уже известно, предпринятые обществом работы развернуты были на большом пространстве, и так как успешное окончание их считалось вполне обеспеченным, то общество признавало уместным заблаговременно озаботиться всем необходимым для обеспечения предприятия в будущем от всяких стихийных невзгод. Было организовано лесонасаждение с целью укрепления дюн к северу от шоттов, по испытанным во Франции, в Ландах, приемам, где посадки леса произведены были для ограждения берегов от двойного завоевания их — морем и песком. Другими словами, общество пришло к убеждению, что прежде чем приступить к работам, не только представлялось желательным, но даже необходимым обеспечивать как уже существующие, так равно и проектируемые к постройке города и оазисы от всех неожиданных случайностей, обусловленных созданием нового моря. Одновременно представлялось необходимым производство целой системы гидравлических работ для бережного обхождения с питьевой водой в уэдах и риссах. Существенно важно было не возбуждать туземцев неосторожным отношением к их привычкам и интересам. Существенно необходимым являлось, не ограничиваясь одними работами по прорытию канала, создавать порты, благодаря которым явилась бы возможность быстрого создания каботажной флотилии, могущей немедленно оказать большие услуги в деле установления торговых отношений.
 Для одновременного удовлетворения потребностей всех этих начатых предприятий появились массы рабочих и создались временные поселки там, где накануне еще царили ничем почти не нарушаемые безмолвие и безлюдие. Хотя кочевники и были весьма возбуждены, тем не менее они вынуждены были сдерживаться ввиду большого числа пришлых рабочих. Инженеры без устали работали, и это вызывало безграничное доверие к ним со стороны рабочих.
 Южный Тунис постепенно уподоблялся пчелиному улью, насельники которого, люди, проявляющие, однако, весьма малую заботу о будущем, что, в свою очередь, открывало широкое поле для наживы разного сорта мелочных торговцев, маркитантов и тому подобных людей, налетевших с целью наживы на первопроходцев в крае, вынужденных за неимением возможности лично обрабатывать почву, всецело передать заботу о поддержании своего существования разным посредникам, понаехавшим неизвестно откуда. Такое явление неизменно повторяется везде, где происходит значительное скопление людей. Но за всеми этими беспрекословно подлежащими удовлетворению материальными потребностями властно и постоянно тяготело над людьми предчувствие окружающей, но вместе с тем невидимой опасности, нечто подобное тому чувству неопределенной тоски, которое угнетает людей перед грозными атмосферными явлениями.
 Подобное душевное состояние сделалось уделом большой массы людей, придавленных окружающим их беспредельным безмолвием пустыни, безмолвием, в котором угадывалась, однако, угроза чего-то совершенно неизвестного, таинственного, обусловленного этой, почти безграничной далью, где не видно было ни одного живого существа, и где все, казалось, стремились к тому, чтобы ускользнуть от глаз и ушей.
 И вот, милостивые государи, дело вдруг разрушилось из-за неосмотрительности и нерасчетливости. Франко-иностранное акционерное общество было вынуждено объявить себя несостоятельным. С того времени не последовало никаких изменений в состоянии дела, и я предполагал бы теперь перейти к изложению соображений о возможности продолжения этого незаконченного предприятия. Указанное общество пожелало вести одновременно самые разнообразные, по существу, работы, а также сложные денежные спекуляции. Многие из присутствующих, несомненно, припоминают тот злосчастный день, когда общество было вынуждено прекратить платежи, не выполнив своей слишком обширной программы. На картах, которые я уже предъявлял вам, указаны все работы, к которым было приступлено по почину общества. Климат Африки — не разрушительный, а охранительный. Он не только не разрушил все эти начатые работы, но даже и не коснулся их, более или менее серьезно, а потому ничего не может быть правильнее и законнее со стороны нового общества, нашего общества «Моря Сахары», если мы пожелаем воспользоваться этими работами для пользы и успеха предприятия, уплатив предварительно известное вознаграждение, размеры которого подлежали бы определению по взаимному соглашению, в зависимости от того состояния работ, которое будет выяснено нами по проверке на месте. Очевидна, следовательно, необходимость познакомиться с состоянием работ на месте, дабы определенно выяснить ожидаемую от них, для нашего дела пользу. А потому мною предложено серьезно обследовать состояние этих работ, сначала единолично, а впоследствии при содействии ученых-инженеров, но всегда и неизменно под охраной конвоя, достаточно многочисленного, чтобы обеспечить безопасность отдельных постов и складов, недавно учрежденных и подлежащих учреждению в будущем, совершенно в такой же мере, в какой будет обеспечена личная безопасность наша в продолжение предстоящего нам путешествия, продолжительность которого мы постараемся, поверьте мне, сколь возможно сократить. Желание это не обусловлено какими-либо опасениями туземцев, невзирая даже на последовавшее со времени откочевки некоторых семей племени туарегов на юге, осложнение. Полагаю даже, что обстоятельство это со временем может дать благоприятные результаты. Разве бедуины не показали себя в качестве полезных сотрудников при работах по прорытию Суэцкого перешейка? Они держатся в настоящее время спокойно, но зорко оглядываются по сторонам, и ошибочно было бы слишком доверяться их кажущейся беззаботности. Поверьте мне, нам нечего опасаться под охраной такого храброго и опытного солдата, как капитан Ардиган, вполне уверенного в людях, состоящих под его командой, отлично ознакомленного с нравами и обычаями местных жителей. По возвращении мы окажемся в состоянии сообщить точные соображения и подсчитаем самым добросовестным образом все расходы, которые потребуются для завершения предприятия. Таким образом, вам представляется возможность не только принять участие в славе, но, смею думать, и в барышах грандиозного предприятия, столь же выгодного, сколько и патриотического, обреченного было на погибель в самом начале, но которое благодаря вам удается осуществить, к чести и преуспеванию родины нашей, которая поддержит нас и сумеет, как это уже имеет место в южной Оране, превратить враждебные племена в наиболее преданных и верных стражей этого ни с чем не сравнимого завоевания нашего над природой.
 Милостивые государи, вам известно, кто я такой, и вам также известно, какие силы привлек я к этому обширному делу, силы финансовые и силы умственные, тесное соединение которых побеждает все препятствия. Я обещаю вам победу там, где потерпели поражение наши предшественники, которые были не так хорошо оснащены, как мы, и долгом своим считаю поведать вам об этом до моего отъезда. При существовании полного доверия и непрестанной энергии, в которой вы не сомневаетесь, конечно, все остальное придет постепенно само собой, и, таким образом, сто лет спустя после того, как французское знамя было водружено на касбе в Алжире, мы увидим французскую флотилию плавающую по морю Сахары и снабжающую съестными припасами наши военные посты в пустыне!




 Глава пятая. КАРАВАН


 По возвращении предполагаемой экспедиции решено было, как сообщал об этом Шаллер собранию в казино, возобновить работы, что позволило бы надеяться, что воды залива наконец-то, по уничтожении порога Габеса, получат доступ внутрь страны через новый канал. Необходимо было, однако, прежде всего произвести на месте осмотр прежних работ, а для этого признано было наиболее соответствующим пройти по всей этой части Джерида, следуя по намеченным уже работам: первого канала — вплоть до впадения его в шотт Рарза; второго канала — вплоть до впадения его из шотта Рарза в шотт Мельрир, через шотты меньшего значения, их разделяющие, а затем обойти вокруг последнего, соединившись предварительно с артелью рабочих, набранных в Бискре; далее — наметить расположение портов на будущем Сахарском море. Образовалось новое акционерное общество, правление которого обосновалось в Париже, как для эксплуатации двух с половиной миллионов гектаров земли, отчужденных Франко-иностранному обществу, так и на случай возможности приобретения произведенных прежним Обществом работ и оставшегося в большом количестве строительного инвентаря. Выпущенные новым обществом акции и облигации встречены были публикой сочувственно и котировались на бирже высоко, что вполне соответствовало тому значению в финансовых кругах, которым пользовались люди, стоящие во главе предприятия.
 Таким образом, судьба предприятия, одного из самых важных в первой половине XX века, казалась во всех отношениях обеспеченной.
 Должность главного инженера нового общества занимал докладчик, представивший собранию историческую справку о всех работах, произведенных до него. Под его руководством должна была состояться и экспедиция, предложенная для фактического установления состояния произведенных ранее работ на месте.
 Шаллеру было в то время сорок лет. Он был среднего роста, с большой головой, с коротко остриженными волосами, с рыжевато-желтыми усами, плотно сжатым ртом, с тонкими губами, с быстрыми и чрезвычайно проницательными глазами.
 Широкоплечий, крепко сложенный, с выпуклой грудной клеткой, в которой легкие превосходно действовали, подобно паровой машине высокого давления, в обширном, хорошо проветренном помещении, — все это в совокупности указывало на редкий по силе и выносливости организм. Душевный склад Шаллера находился в совершенном соответствии с физическим. Выпущенный в числе первых из Института Гражданских инженеров, он с первых же шагов практической деятельности обратил на себя внимание.
 Редко, впрочем, возможно было бы встретить человека с более положительным складом ума, способным лишь к обдуманному, методическому, математическому, если дозволено будет употребить подобное определение, образу действий. Неспособный увлекаться призрачными идеями, он рассчитывал в каждом деле сочетание благоприятных и неблагоприятных обстоятельств с точностью, «доведенной до десятой цифры десятичной дроби», как принято было выражаться про него. Всякое жизненное явление определялось им в цифрах, получало соответствующее выражение в уравнениях. Это был человек-цифра, человек-алгебра, на которого была возложена задача доведения до благополучного исхода работ по образованию внутреннего моря Сахары. В довершение всего, раз Шаллер признавал, после спокойного и тщательного изучения, проект капитана Рудера исполнимым, то проект этот действительно мог быть осуществлен.
 «Раз Шаллер участвует в деле, оно должно быть надежно», — заявляли те, которым он лично был известен, и все предвещало, что люди эти не ошибались.
 Шаллер пожелал лично обследовать площадь будущего моря, удостовериться в том, что не существовало препятствий к проходу воды в первом канале вплоть до Рарзы, и во втором вплоть до Мельрира, а также разузнать, в каком состоянии находились откосы и берега этих каналов, которые должны были принять водяную массу в двадцать восемь миллиардов тонн.
 Так как личный состав будущих сотрудников его должен был заключать в себе людей, состоявших на службе у прежнего общества и в то же время инженеров и подрядчиков, вновь приглашенных только что образовавшимся обществом, то во избежание возможных в будущем осложнений при распределении должностей главный инженер предпочел не приглашать с собой в предстоящую экспедицию ни одного представителя из состава будущих сотрудников его в то время еще не организованного предприятия.
 Сопровождал его один лишь лакей, скорее камердинер, а еще правильнее денщик, ибо, не будь он штатским, он вполне подошел бы к такому названию. Точный, методичный, что называется, «военная косточка», хотя никогда не состоявший в рядах войск, Франсуа в полной мере представлял собой тип нужного его господину человека.
 Обладая хорошим здоровьем, он, не жалуясь, переносил самую тяжелую обстановку, в которой не раз приходилось ему находиться в продолжение десятилетнего своего служения у инженера. Он был неразговорчив, но, будучи скуп на слова, не проявлял, однако, того же самого в отношении мыслей в голове. Словом, это был в полном смысле умный человек, которого Шаллер ценил, как ценил бы точный инструмент. Трезвый, скромный, чистоплотный, он не в состоянии был бы пропустить сутки, чтобы не побриться, и никогда не отпускал ни бакенбардов, ни усов. Никогда, даже при самых трудных обстоятельствах, он не пропускал этой ежедневной операции бритья.
 Само собой разумеется, организованная главным инженером французского общества экспедиция должна была осуществляться при соблюдении всех мер предосторожности. Шаллер проявил бы крайнюю неосмотрительность, если бы пустился через Джерид в сопровождении одного лишь Франсуа. Сторожевые посты, устроенные прежним обществом, были редки, разбросаны, весьма плохо или вовсе не охраняемы. Военные же посты, когда-то существовавшие, упразднены были уже много лет тому назад. Слишком свежа была еще память о нападениях Хаджара и его шайки, чтобы возможно было забыть о них, а грозный вождь, задержанный и заточенный, как раз только что бежал, уйдя от заслуженной им казни, которая освободила бы от него страну. Нельзя было не предвидеть возвращения его в скором времени к прежнему разбойничему ремеслу. К тому же обстоятельства удачно складывались для него в настоящее время. Ошибочно было бы предполагать, что южные арабы Алжирской области и Туниса, а главным образом оседлые и кочевники Джерида, подчинялись бы без протеста осуществлению проекта капитана Рудера, влекущего за собой уничтожение многих оазисов Рарзы и Мельрира. Их не удовлетворяло даже возмещение убытков владельцам оазисов. Несомненно, будут затронуты материальные интересы некоторых владельцев, которые питали жгучую ненависть к представителям предприятия при одной лишь мысли, что плодородные «туалы» их должны были в непродолжительном времени исчезнуть под водой, которая появится из Малого Сырта. В настоящее время к племенам, недовольным новыми порядками, стеснительными для их жизненного обихода, прибавлялись еще туареги, всегда готовые возвратиться к полной приключений прежней своей жизни грабителей караванов. Что станется с ними, когда будут уничтожены дороги, пролегающие ныне между себхами и шоттами, когда торговый обмен не будет уже производиться через посредство «кафил», передвигающихся с незапамятных времен по пустыне, по направлениям к Бискре, Туггурту и Габесу? Взамен их для перевозки грузов к югу от горной цепи Аурес появится целая флотилия шхун, шебек, гартан, бригов и трехмачтовых судов, парусных и паровых, а также целая «бахария», флот туземных судов? И каким образом дерзнут туареги совершать нападения на них? Все это равносильно было полному и весьма скорому разорению всех племен, живущих разбоем и грабежом.
 Легко понять, что в подобных условиях среди этого замкнутого населения происходило глухое брожение. Имамы прямо призывали к восстанию. Несколько раз уже арабы-рабочие, участвовавшие в прорытии канала, подвергались нападению, и пришлось вызывать войска для их защиты.
 «По какому праву хотят чужеземцы обратить в море наши оазисы и равнины? На каком основании дерзают они изменять создание природы? Разве Средиземное море не достаточно обширно, чтобы они пытались присоединить к нему еще всю площадь наших шоттов? Пусть руми плавают по нему сколько хотят, но мы всегда жили на твердой земле, и Джерид предназначен для прохода караванов, а отнюдь не судов! Необходимо истребить иноземцев, пока они еще не потопили земли нашей, земли предков наших, разливом моря».
 Это постоянно усиливающееся возбуждение имело немалое значение в разорении Франко-иностранного общества. Впоследствии казалось, что возбуждение это несколько улеглось; тем не менее завоевание пустыни морем продолжало по-прежнему, наподобие призрака, тревожить умы населения Джерида. Туареги со времени перекочевки их к югу от Арада, а также хаджи — возвратившиеся из Мекки паломники — объясняли потерю независимости магометан в Египте исключительно лишь как следствие прорытия Суэцского канала. Все оставленные приспособления, постройки, фантастические машины вроде огромных землечерпалок, с необычайными рычагами, наподобие рук исполинов-землекопов, которые сравнивали с гигантскими земноводными спрутами, — все это облечено было в сказочную форму во всех устных передачах местных импровизаторов, для которых всегда находились жадно внимающие слушатели, среди народа, создавшего «Тысячу и одну ночь».
 Все эти россказни поддерживали в умах туземцев гнетущую их мысль завоевания суши морем и не давали заглохнуть старым воспоминаниям.
 Таким образом, после всех приведенных разъяснений совершенно понятным делается участие Хаджара в предшествовавшее заключению его в тюрьму время вместе с единомышленниками в различных нападениях, вплоть до того времени, к которому относится эта повесть.
 Итак, экспедиция инженера должна была выступить и совершаться под охраной отряда спахисов. Отряд этот был под началом капитана Ардигана и лейтенанта Вильетта, и трудно было бы сделать более удачное назначение, чем выбрав этих двух офицеров, знакомых с югом и руководивших экспедицией против Хаджара и его шайки.
 Капитан Ардиган был в то время в полном расцвете физических сил, — ему едва минуло тридцать два года: это был человек даровитый, смелый, но вместе с тем осторожный, привычный к тяжелому африканскому климату, донельзя выносливый, что он неоднократно и доказывал, участвуя в различных экспедициях. Это был офицер в наиболее полном значении этого слова, военный душой, не признававший иного ремесла на этом свете, кроме ремесла солдата. К тому же он был холост и даже не имел близких родственников; полк заменял ему семью, а товарищи — братьев. В полку не только уважали его, но и любили, а что касается подчиненных, то все они до последнего готовы были всегда пожертвовать жизнью ради него. Он мог ожидать от них всего, ибо вправе был требовать от них всего. Что же касается лейтенанта Вильетта, достаточно будет сказать, что настолько же храбрый, энергичный и решительный, как и капитан, такой же, как и он, не знающий устали, прекрасный наездник, офицер этот отличался уже в предыдущих экспедициях. Это был вполне надежный человек во всех отношениях. Он происходил из богатой семьи, и перед ним открывалось блестящее будущее. Выпущенный из Сомюрской школы в числе первых, он должен был в ближайшем будущем получить повышение. Лейтенанту Вильетту предстояло быть вскоре отозванным во Францию, а между тем решено было проведение экспедиции в Джерид. Когда ему сделалось известным, что последняя состоится под начальством капитана Ардигана, он явился к этому офицеру и сказал ему:
 — Капитан, я бы очень желал быть в числе ваших спутников.
 — Со своей стороны и я желал бы видеть вас в составе экспедиции, — отвечал ему капитан, придерживаясь того же тона добрых и истинно товарищеских отношений.
 — Мое возвращение во Францию может состояться и по прошествии двух месяцев.
 — Разумеется, дорогой Вильетт, и даже при лучших условиях, ибо вы доставите туда самые свежие вести о Сахарском море.
 — И в самом деле, капитан. Мы в последний раз увидим эти шотты Алжирской области, прежде чем они исчезнут под водой. Итак, решено, я отправлюсь с вами в эту экспедицию, которая наверняка будет простой прогулкой.
 — Простая прогулка, совершенно верно, дорогой Вильетт, а в особенности с того времени, как нам удалось освободить страну от этого бешеного Хаджара…
 — Поимка его делает вам честь, капитан.
 — И вам также, Вильетт!
 Само собой разумеется, этот обмен любезностями между капитаном Ардиганом и лейтенантом Вильеттом происходил до побега вождя туарегов из борджи Габеса. Со времени же этого побега приходилось опасаться новых нападений с его стороны, и даже представлялась возможным при его посредстве вспышка восстания среди тех племен, образ жизни которых должен был измениться с образованием внутреннего моря.
 Экспедиции необходимо было быть постоянно настороже, передвигаясь по Джериду, и, конечно, капитан Ардиган не преминул бы принять все надлежащие меры предосторожности.
 Само собой разумеется, в экспедиции должен был принимать участие и вахмистр Николь. Если бы он в ней не участвовал, это всех удивило бы. Где участвовал капитан Ардиган, неизбежно участвовал и вахмистр.
 Этот вахмистр, тридцати пяти лет от роду, давно уже отбыл обязательный срок военной службы, проведя несколько лет в одном и том же полку спахисов. Двойные галуны вахмистра вполне удовлетворяли его самолюбие. Высшей мечтой его было возможно позднее выйти в отставку и существовать тогда на пенсию, заслуженную примерным выполнением своего долга перед родиной. Чрезвычайно выносливый и удивительно находчивый солдат, Николь ничего не признавал, кроме дисциплины. В ней одной разумел он великий смысл жизни и желал, чтобы она в одинаковой мере применялась ко всем гражданам без исключения, как военным, так и гражданским. Признавая, однако, что человек создан исключительно для службы под знаменами, он вместе с тем был убежден, что лишь тогда человек может быть признаваем совершенным творением, когда он обрел естественное добавление к себе в виде доброго коня.
 Он имел обыкновение говорить: «Мой конь и я вдвоем составляем одно существо. Я представляю собой его голову, а он — мои ноги, а вы должны признать, что лошадиные ноги иначе приспособлены к передвижению, чем людские». Из этого можно предположить, что вахмистр завидовал кентаврам. Как бы то ни было, его конь и он сам созданы были друг для друга. Николь был роста выше среднего, широкоплечий, грудь колесом; он нашел средство сохранить стройность и готов был на все жертвы, лишь бы не тучнеть. Он почитал бы себя несчастнейшим существом в мире при появлении малейших признаков ожирения. Впрочем, он был убежден, что будет в состоянии предупредить всякое появление ненавистного для него жирового отложения, если последнее возможно было в столь жилистом теле, своевременным тугим стягиванием своего голубого ментика и долмана. Рыжий, ярко-красный, с щеткой волос на голове, с тугими усами и щетинистой бородой, с серыми, живыми, вечно вращающимися глазами, поразительно дальнозоркий, Николь способен был разглядеть за пятьдесят шагов, как ласточка подхватывала муху, что вызывало глубочайшее удивление в бригадире Писташе.
 Этот последний представлял собой тип весельчака, всегда всем довольного и ухитрившегося сохранить такой нрав и в шестьдесят лет столь же живым, как он был у него в двадцать пять лет. Он никогда не жаловался на голод, даже при запаздывании выдачи дневного пайка на несколько часов, ни на жажду при редких колодцах в этих бесконечных пустынях, обожженных вечным солнцем Сахары. Он был истый южанин, уроженец Прованса; при одном виде его у каждого бесследно пропадала меланхолия. Старший вахмистр Николь питал к нему слабость. А поэтому их почти всегда видели вместе, и они шли по следам друг друга в продолжение каждой экспедиции. Если к сказанному добавить, что в отряд входило некоторое число спахисов, две повозки, запряженные мулами для перевозки обоза, то этим и исчерпано будет все, относящееся к конвою инженера Шаллера.
 Распространяться о качествах верховых лошадей офицеров и нижних чинов не приходится; однако нельзя не сделать исключения для верхового коня старшего вахмистра Николя, а также и собаки, принадлежащей ему, которая следовала за ним наподобие тени. Не требуется пояснений, почему конь назван был хозяином выразительным именем Ва-Делаван (Va-de-L'avant — иди вперед). Конь вполне заслуживал эту кличку, всегда готов был закусить удила, никогда не разрешал перегонять себя другому коню, и лишь такому превосходному всаднику, как Николь, удавалось удерживать его в рядах. Человек и животное превосходно понимали друг друга. Допуская, однако, возможность присвоить коню его имя, каким образом могла собака получить название Куп-а-Кер? [3] Разве эта собака обладала талантами какого-нибудь Мунито или иных знаменитостей собачьей породы? Разве она выступала в цирках, на ярмарках? Или, быть может, даже играла в карты в присутствии посетителей цирка?
 Ничуть не бывало, сотоварищ Николя и коня Ва-Делавана никогда не обладал этими талантами. Это было лишь доброе и верное животное, делавшее честь полку, одинаково любимое, балуемое и ласкаемое как офицерами, так и солдатами. Настоящим же хозяином своим собака признавала лишь старшего вахмистра, другом — Ва-Делавана. Но дело в том, что Николь страстно любил игру в рамс; это была единственная его страсть; он не в состоянии был представить себе более завлекательного удовольствия. Он прекрасно знал эту игру, и частые победы, одержанные им при состязаниях с товарищами, привели к тому, что ему дали прозвище Маршала Рамса, и этим прозвищем он почти что гордился.
 И вот, года два тому назад Николю в особенности повезло, и притом в последней, решающей партии, о которой с особым удовольствием он любил вспоминать. Игра происходила в одной кофейне, в Тунисе, с двумя товарищами, у столика, на котором были разложены употребляемые в этой игре тридцать две карты. Игра продолжалась уже довольно долго, и, к великой радости партнеров, его обычные счастье и умение, казалось, на этот раз изменили ему. Каждый из трех игроков выиграл поочередно по три партии; время было позднее, необходимо было возвращаться обратно в казарму, и последняя партия представлялась решающей. Маршал Рамс предчувствовал, что и эта партия может быть проиграна им; такой уж выдался неудачный для него день. На руках у каждого из игроков оставалось по одной лишь карте: оба партнера его кинули карты на стол, первый — даму червей, второй — короля червей. Они надеялись, что туз червей, последний козырь, был в числе последних одиннадцати карт колоды. «Бью червей!» — воскликнул Николь громовым голосом, ударив так сильно кулаком по столу, что его козырь полетел на пол.
 Кто же осторожно поднял карту с пола и принес ее обратно в зубах? Не кто иной, как собака, которая до этого знаменательного дня отвечала на кличку Мисто.
 — Спасибо, спасибо, товарищ! — воскликнул вахмистр, столь гордый своей победой, как будто ему удалось отобрать пару знамен у неприятеля. — Туз червей, слышишь ли? Я побил тузом червей!
 Собака громко и радостно залаяла.
 — Да, отныне кличка твоя, — повторил Николь, пусть будет: Бью Червей! а не Мисто! Нравится это тебе?
 Вероятно, кличка пришлась по вкусу достойному животному, ибо собака вспрыгнула на колени хозяина и чуть-чуть не опрокинула его на пол.
 После этого Мисто забыл свою прежнюю кличку ради новой, которая с того времени сделалась известной всем в полку.
 Без всякого сомнения, проект новой экспедиции был принят с чрезвычайной радостью со стороны старшего вахмистра Николя и унтер-офицера Писташа. Но, если поверить им, известие это доставило не меньшую радость и Ва-Делавану, и Куп-а-Керу.
 Накануне выступления старший вахмистр в присутствии унтер-офицера вел беседу с обоими своими неразлучными друзьями.
 — Итак, старина, — сказал Николь, гладя рукой шею коня, — снова в поход!
 Вероятно, Ва-Делаван понял обращение к себе хозяина, ибо ответил на последнее радостным ржанием.
 На это ржание пес отвечал коротким лаем, несколько раз повторившимся.
 — Да, добрый пес, да, и ты будешь с нами! — добавил Николь в то время, как Куп-а-Кер высоко прыгал, как бы выражая желание вспрыгнуть на спину коня.
 — Мы выступаем завтра из Габеса, — продолжал старший вахмистр, — и завтра же направимся к шоттам! Надеюсь, вы оба будете готовы и не будете отставать от других.
 В ответ на это обращение последовали вновь ржание и лай.
 — Кстати, — продолжал Николь, — вам известно, что этот дьявол Хаджар, не предупредив никого, улетучился? Этот чертов тарги, которого мы захватили!
 Если весть эта еще не дошла до Ва-Делавана и Куп-а-Кера, то по крайней мере в настоящее время она сделалась им известной! Удалось все-таки этому негодяю тарги бежать!
 — Итак, товарищи мои, — объявил старший вахмистр, — весьма возможно, что мы встретим его там, этого Хаджара, и, уж конечно, придется снова задержать его.
 Пес готов был уже ринуться вперед, а конь ожидал лишь, чтобы хозяин его оказался на нем верхом, чтобы последовать за товарищем.
 — До завтра, до завтра! — повторил старший вахмистр, удаляясь.
 И несомненно, если бы мы жили еще в то время, когда животные обладали даром речи, и, наверное, менее злоупотребляли бы этим, чем люди, то конь и пес отвечали бы:
 — До завтра, старший вахмистр, до завтра!




 Глава шестая. ОТ ГАБЕСА ДО ТОЗЕРА


 Семнадцатого марта, в пять часов утра, в то время, когда солнце, показавшееся на горизонте Малого Сырта, заставляло ярко блестеть длинные песчаные равнины местности, в которой находились шотты, экспедиция вышла из Габеса.
 Стояла прекрасная погода, дул легкий ветерок с моря.
 Зимний сезон был уже на исходе. Времена года в Африке сменяются очень четко. Сезон дождей «эшшта» продолжается не далее месяцев января и февраля. Весьма знойное лето с преобладающими северо-восточными и северо-западными ветрами продолжается от мая до октября. Шаллер и товарищи его выходили, следовательно, в благоприятный сезон. Несомненно, изыскания должны были быть закончены до наступления зноя, столь затруднявшего переходы по сахарским «утта».
 Мы уже говорили, что порта в Габесе не было. Существовавшая в древности бухта Тнуп, которую почти сплошь затянуло песком, доступна была лишь мелким судам. Залив, образующий полукружие между группой Керкенат и островами Лотофагов, получил название Малого Сырта; этот залив, так же как и залив Большого Сырта, на котором так часты кораблекрушения, признается опасным для судоходства. Канал должен был начинаться у впадения Уэд-Мелаха в том месте, где были начаты работы по сооружению нового порта. От порога Габес, шириной в двадцать километров, из которого произведена была уже выемка двадцати двух миллионов кубических метров земли и песка, оставалась лишь земляная перемычка, задерживающая воды залива. Достаточно было нескольких дней, чтобы срыть эту перемычку. Но, само собой разумеется, к этой работе предполагалось приступить лишь в самую последнюю минуту, по завершении всех работ, предпринятых с целью ограждения, прорытия и углубления шоттов. Приходилось, кроме того, иметь в виду в этом же самом месте и постройку моста, для перехода через канал железнодорожной линии, соединяющей Кайруан с Ферианой и Гафзой далее на Габес и к границе Триполи.
 Порог Габеса, первая и самая короткая часть канала, потребовал значительного вложения сил и денежных средств, ибо в некоторых местах этот порог представлял собой толщу почти в 100 метров, глубиной в 50–60 метров, и грунт был каменисто-песчаный.
 От устья Уэд-Мелаха канал поворачивал к равнинам Джерида, и экспедиция, следуя попеременно по северному и южному берегам его, сделала первые переходы. Вторая часть канала начиналась от двадцатого километра. Здесь придерживались по возможности северного берега и стремились обходить затруднения и опасности, вызванные природными почвенными свойствами шоттов.
 Инженер Шаллер и капитан Ардиган следовали впереди, в сопровождении нескольких спахи. За ними выступал, под начальством старшего вахмистра Николя, обоз со съестными припасами и лагерными принадлежностями. В арьергарде находился лейтенант Вильетт во главе взвода спахи.
 Так как цель экспедиции заключалась в том, чтобы проверить разбивку канала на всем его протяжении, а также проконтролировать продвижение работ вплоть до шотта Мельрир, то ей предстояло продвигаться вперед весьма медленно. Если справедливо утверждение, что караваны при переходах от одного оазиса до другого, огибая на юге горные отроги и плоские возвышенности Алжирской области и Туниса делают до 400 километров в десять, двенадцать суток, то инженер твердо решил делать не более двенадцати километров в сутки, ибо ему пришлось лично убедиться, в каком плохом состоянии находились дороги в прилегающей к работам местности.
 — Мы не собираемся делать открытий, — говорил Шаллер, — а собираемся составить отчет о проведенных работах.
 — Совершенно правильно, любезный друг, — отвечал ему капитан Ардиган, — тем более что давно уже нечего открывать в этой части Джерида. Что же касается меня, то я с удовольствием пользуюсь случаем посетить эту местность в последний раз перед ее превращением в море! Вопрос только — выиграет ли она от этой перемены?
 — Несомненно, выиграет, капитан, и если угодно будет вам посетить ее по прошествии…
 — Лет пятнадцати?..
 — Нет, я уверен в том, что уже весьма скоро вы отметите в ней значительную перемену; там, где ныне безмолвие пустыни, забьет ключом торговое оживление.
 — Настоящее положение имеет, однако, также свою прелесть, дорогой друг.
 — Конечно, если запущенность и пустынность способны прельщать…
 — Несомненно, они не прельстят такой трезвый ум, как ваш, — отвечал капитан Ардиган, — но, кто знает, не пожалеют ли когда-нибудь старые и верные почитатели природы о превращениях насильно навязываемых ей человечеством!
 — Во всяком случае, дорогой Ардиган, не сетуйте еще пока очень на нас и будьте уверены, что окажись только Сахара на более низком уровне, чем поверхность воды в Средиземном море, мы давно бы уже обратили эту пустыню в океан, начиная от залива Габеса вплоть до берегов Атлантического океана, как это, несомненно, и было в известные геологические периоды.
 — Решительно, современные инженеры ничего не уважают! Дай им волю, и Земной шар обратился бы в гладкий и полированный, наподобие яйца страуса, с весьма удобной для проведения железных дорог поверхностью.
 Из приведенных разговоров ясно было, что инженер и офицер в продолжение нескольких недель путешествия их по Джериду не будут смотреть на все под одним и тем же утлом зрения. Но обстоятельство это ничуть не мешало им быть друзьями.
 Переход через оазис Габес совершался по очаровательной местности. Там встречаются представители разнообразного растительного царства Африки на полосе, расположенной между морскими песками и дюнами пустыни. Ботаники нашли там пятьсот пятьдесят три вида растений. Жители этого счастливого оазиса не могут пожаловаться на природу, столь щедро расточающую им свои дары. Райская смоковница, тутовые деревья и сахарный тростник встречаются, правда редко, но зато в изобилии растут там фиговые, миндальные и апельсиновые деревья под высокой сенью бесчисленного множества финиковых пальм, не говоря уж о холмах с богатыми виноградниками и необозримыми полями ячменя. Впрочем, в Джериде, стране фиников, насчитывается этих плодовых деревьев более одного миллиона, причем существуют 150 разновидностей их. Здесь, в этой местности, в особенности славится сорт «финик-свет» высшего качества, с прозрачной мякотью.
 За крайними пределами оазиса, поднимаясь вверх по течению уэда Малаха, караван втянулся в пустынную часть порога, через который был проложен новый канал. Именно в этой части его понадобились тысячи рабочих рук. Невзирая на значительные осложнения, Франко-иностранному обществу удалось избежать недостатка рабочих и обеспечить себе наем соответственного потребностям числа арабов-рабочих по невысокой цене. И только племена туарегов и некоторых других кочевников отвергли предложение принять участие в строительстве канала. Во время переходов Шаллер делал отметки. Выяснялась необходимость произвести подсыпки для придания откосам правильной формы, а также по низу канала, чтобы поднять профиль до проектной линии, рассчитанной на то, чтобы приход воды в канале оказался достаточным, как для того (по заключению, составленному Рудером), чтобы заполнить бассейны водой, так и для того, чтобы поддерживать воду на постоянном уровне, восполняя ее суточную убыль, происходящую от испарения.
 — Какую же ширину должен иметь этот канал? — спросил капитан Ардиган.
 — В среднем не более двадцати пяти — тридцати метров, — отвечал Шаллер. — Было предложено устроить его таким образом, чтобы расширение его могло совершаться самостоятельно, благодаря течению воды. Впрочем, впоследствии было признано необходимым, невзирая на значительное увеличение работ, а следовательно и повышение стоимости сооружения канала, придать ему ширину до восьмидесяти метров, и эта ширина, как вы видите, существует фактически.
 — Решение это было принято, дорогой друг, вероятно, ради того, чтобы сократить по возможности время, потребное для обводнения шоттов Рарза и Мельрир?
 — Несомненно, и вновь повторяю: мы рассчитываем на скорость течения воды, чтобы отбросить пески в сторону и пропускать большое количество воды из залива.
 — Однако в самом начале, — заметил капитан Ардиган, — указывали на десятилетний период как наименьший, чтобы довести уровень моря Сахары до нормы?
 — Знаю это, знаю, — отвечал Шаллер, — утверждали даже, что вода будет испаряться при переходе по каналу и что ни одной капли не дойдет до шотта Рарза! И по моему мнению, предпочтительнее было бы придерживаться первоначально принятой ширины канала и придать, по крайней мере первой части его, больший уклон. Это оказалось бы практичнее и дешевле; но как вам уже известно, это не единственная ошибка в расчетах наших предшественников. Впрочем, последовавшие далее, основанные на более точных научных данных вычисления опровергли эти предсказания, и, конечно, понадобится не десять лет для того, чтобы заполнить алжирские котловины. Не пройдет и пяти лет, как коммерческие суда будут плавать на всем пространстве от залива Габес, вплоть до наиболее отдаленного порта Мельрир.
 В первый день переходы прошли в благоприятных условиях; караван останавливался каждый раз, когда инженер считал необходимым осмотреть выемки в канале. На расстоянии пятнадцати километров от Габеса, к пяти часам пополудни, капитан Ардиган дал сигнал к привалу на ночь. Тотчас же был разбит лагерь на северном берегу канала, под сенью небольшого леса финиковых пальм. Люди спешились и отвели коней на луг, где они могли найти для себя обильный корм. В лесу протекал ручеек, и вода оказалась в нем свежей и прозрачной. Быстро были раскинуты палатки для ночлега. Обедать расположились под сенью деревьев. Караван был обеспечен консервами из мяса и овощей на несколько недель, а пополнение запасов в селениях Нижнего Туниса и Алжирской области по соседству с шоттами не могло представить затруднений. Излишне упоминать, что старший вахмистр и его люди мигом раскинули палатки, установив обе повозки обоза у входа в лесок. Впрочем, прежде чем подумать о себе, Николь пожелал прежде всего вычистить Ва-Делавана.
 Добрый конь, казалось, был доволен этим первым переходом по Джериду и приветствовал хозяина продолжительным ржанием, к которому присоединился веселый лай Куп-а-Кера. Разумеется, капитан Ардиган принял меры по охране лагеря. Впрочем, ночная тишина нарушалась лишь слишком знакомым местным кочевникам воем. Хищные звери держались вдали, и караван не был потревожен до утра каким-либо нежелательным посещением.
 Все оказались на ногах с пяти часов утра, а десять минут спустя Франсуа уже успел побриться перед зеркалом, повешенным в палатке. Кони были собраны, повозки нагружены, и небольшой отряд выступил снова в том же порядке, как и накануне. Следовали по берегам канала, то по одному, то по другому, попеременно; тут берега были ниже, чем в первой части, проложенной по выходе из Габеса, ближе к заливу. Так как канал прорыт был в рыхлом грунте или песке, то не могло быть сомнения в том, что берега будут размыты, по мере увеличения скорости движения воды. Как это и предвиделось заблаговременно инженерами и чего опасались туземцы, каналу надлежало последовательно расширяться, что, в свою очередь, должно было повести за собой сокращение времени, потребного для полного обводнения обоих шоттов. Впрочем, насколько в состоянии был удостовериться Шаллер, русло канала оказалось вполне надежным. Местность была столь же пустынна и бесплодна, как и при выходе из оазиса Габеса. Появлялись иногда рощи финиковых пальм и луга, на которых росла альфа, составляющая богатство этого края. Экспедиция двигалась к западу, чтобы, придерживаясь канала, добраться до котловины, известной под названием Феджедж, и затем двинуться к селению Ла-Гамма. Селение это не следует смешивать с селением того же самого названия, расположенным у восточной оконечности Рарзы, и которое экспедиция должна была посетить после Феджеджа и Джерида. Пройдя положенное по маршруту расстояние, капитан Ардиган 18 марта распорядился сделать привал к югу от канала, в Ла-Гамме.
 Разные селения этой местности занимают одинаковое положение посередине маленьких оазисов. Селения эти ограждены землебитными стенами от нападений кочевников и больших хищных зверей Африки.
 Живет в них, по обыкновению, несколько сотен туземцев и среди них несколько колонистов-французов. Небольшой отряд туземных солдат занимал борджи — домик, расположенный на более возвышенном месте, посередине селения. Радушно принятые местным населением, спахи разместились в домиках арабов, тогда как инженер и офицеры воспользовались гостеприимством соотечественников.
 Колонист на вопрос капитана Ардигана, не дошли ли до него какие-либо слухи о вожде туарегов, бежавшем из тюрьмы Габеса, ответил, что ничего об этом не слышал. Скорее всего, беглец направился в местность шоттов Алжирской области, обогнув Феджедж, чтобы там найти убежище среди южных племен туарегов. Один из обитателей Ла-Гаммы, возвратившийся из Тозера, слышал о появлении Джеммы в окрестностях, но неизвестно было, в каком направлении проследовала она далее.
 Утром 19 марта при несколько пасмурном небе, обещавшем менее знойный день, капитан Ардиган дал сигнал к выступлению. Было уже преодолено около тридцати километров, — расстояние между Табесом и Ла-Гаммой; до Феджеджа оставалось километров пятнадцать, которые должны были быть пройдены в тот же день. В последнем переходе отряду пришлось несколько удалиться от канала, но в первую половину дня он снова приблизился к нему. Канал был прорыт без особых затруднений на протяжении 185 километров, через длинную котловину Феджеджа, расположенную на высоте от 15 до 25 метров над уровнем моря. Дальше отряд шел по берегам канала, грунт на которых оказался недостаточно твердым. В подобном рыхлом грунте буровые инструменты, случалось, от собственной тяжести тонули и исчезали; естественно было опасаться, что то же самое могло произойти и с людьми.
 Феджедж и Джерид — наиболее обширные поселения. Начиная от деревни Мтосия, расположенной выше Ла-Гаммы, через Феджедж канал был прорыт почти по прямой линии, вплоть до 153-го километра, начиная от которого он поворачивал к югу, параллельно берегу, между Тозером и Нефтой. Значительный интерес представляют собой котловины-бассейны, известные под названием себха и шоттов. По отношению к тем из них, которым присвоены географические названия Джерид и Феджедж, не сохранившим в себе воды даже в своих центральных частях, Шаллер дал следующие пояснения капитану Ардигану и лейтенанту Вильетту:
 — Нам не видна води по той причине, что последнюю покрывает плотной коркой налет соли. Это настоящий геологический курьез, и вы, вероятно, замечаете, что копыта наших коней дают такой отзвук, как будто они шествуют по своду…
 — Действительно, — отвечал лейтенант, — и создается впечатление, что кони могут внезапно провалиться.
 — Необходимо принять предосторожности, — добавил к этому капитан Ардиган, — и я не перестаю предупреждать об этом наших людей. В низких местах подобных котловин коням не раз случалось проваливаться в воду по самую грудь!
 — Это как раз и произошло во время рекогносцировки капитана Рудера; также передают о случаях внезапного засасывания трясинами целых караванов при переходах их между различными селениями этой местности.
 — Да, вот местность, которая — не море, не озеро, но также и не суша в полном значении слова, — заметил лейтенант Вильетт.
 — Чего нет здесь, в Джериде, то встречается в Рарзе и Мельрире, — отозвался Шаллер. — Кроме скрытой водной поверхности в шоттах имеются также открытые озера, которые лежат ниже поверхности моря.
 — Весьма жаль, — заметил на это капитан Ардиган, — что этот шотт не таков. Тогда понадобился бы канал протяжением не более тридцати километров, чтобы пропустить через него воды из залива Габес, и по морю Сахары установилось бы судоходство уже несколько лет тому назад.
 — Действительно, нельзя не пожалеть об этом, подтвердил Шаллер, — и не только в силу соображений о значительном сокращении работ, но и главным образом потому, что это удвоило бы площадь нового моря, которая равнялась бы тогда не семистам двадцати гектаров, а приблизительно полутора миллионам гектаров. Рассматривая карту этой местности, видно, что Феджедж и Джерид занимают более обширную площадь, чем Рарза и Мельрир, и притом последний не будет полностью затоплен водой.
 — Во всяком случае, — сказал лейтенант Вильетт, — раз почва этой местности настолько рыхла, то не может ли случиться в более или менее отдаленном будущем, что она, в особенности после продолжительного поглощения влаги от канала, еще в большей степени разрыхлится?.. Кто знает, не образуется ли из южной части Алжирской области и Туниса когда-нибудь в будущем, вследствие последовательного или внезапного понижения почвы, бассейн какого-нибудь нового океана, если только пространство это не будет поглощено, в свою очередь, водами Средиземного моря?..
 — Однако наш друг Вильетт увлекается, — сказал капитан Ардиган, — и подпадает под влияние всех тех призраков, которые создаются в воображении арабов, когда они сочиняют свои сказки. Он, видимо, желает соперничать в стремительности со славным Ва-Делаваном нашего бравого Николя.
 — Позвольте, капитан, — возразил, смеясь, молодой офицер, — я хочу сказать, что все может случиться.
 — А какого мнения придерживаетесь вы в этом вопросе, дорогой Шаллер?
 — Я люблю основываться исключительно лишь на вполне прочно установленных фактах или на совершенно точных наблюдениях. Откровенно говоря, чем больше я изучаю почву этой местности, тем больше убеждаюсь, что она находится в ненормальных условиях, так что нельзя не задавать себе вопрос о том, какие в ней могут произойти перемены в силу различных непредвиденных случайностей. А пока, что касается нас, ограничимся разрешением задачи осуществления великолепного проекта — создания Сахарского моря, не посягая на задачи будущего.
 После нескольких привалов в местечках, расположенных на полосе между Феджеджем и Джеридом, экспедиция закончила исследование первого канала вплоть до Тозера, где и сделан был привал вечером 30 марта.




 Глава седьмая. ТОЗЕР И НЕФТА


 — Мы в настоящее время, — говорил в тот же вечер вахмистр Николь унтерофицеру Писташу и Франсуа, — в стране фиников, в настоящей «Финикии», как называет ее мой капитан и как называли бы ее мои друзья Ва-Делаван и Куп-а-Кер, если бы они обрели дар речи.
 — Это все прекрасно, — отвечал Писташ, — финики всегда и везде финики, безразлично, будут ли они сорваны в Габесе или в Тозере, лишь бы только росли они на финиковой пальме. Не правда ли, господин Франсуа.
 Обращаясь к этому человеку, всегда прибавляли слово «господин». Даже хозяин его придерживался этого обыкновения в общении с Франсуа, который придавал существенное значение подобному отношению к себе; это ласкало его самолюбие.
 — Я затрудняюсь высказаться по этому предмету, — сказал он важным голосом, проводя рукой по подбородку, которому предстояло быть выбритым на следующий же день с рассвета. — Признаюсь, не питаю особого расположения к этому фрукту, весьма привлекательному для арабов, но отнюдь не для нормандцев, к каковым я принадлежу.
 — Привередливы же вы, однако, господин Франсуа! — воскликнул старший вахмистр. — Что вы говорите, подумайте — привлекательному для арабов! Вы желали, несомненно, сказать, слишком для них хорошему, ибо они не способны оценить его по достоинству! Финики! Да я охотно променяю на них груши, яблоки, виноград, апельсины — словом, все фрукты, произрастающие во Франции!
 — Однако и те фрукты тоже чего-нибудь стоят, — сказал Писташ, облизываясь.
 — Можно говорить так, — продолжал Николь, — лишь никогда не узнав вкуса фиников, произрастающих в Джериде. Завтра же я попотчую вас финиками «деглат-ан-нур», прямо с дерева; это финик твердый и прозрачный, который обращается со временем в поразительно вкусное, сладкое тесто… Посмотрю-ка, что вы скажете на это! Это настоящий райский фрукт. И, вероятно, не яблоком, а фиником введен был в искушение лакомка, ветхозаветный наш дедушка.
 — Весьма возможно, — сказал унтер-офицер, — охотно склонявшийся перед авторитетом старшего вахмистра.
 — И не подумайте, господин Франсуа, — продолжал последний, — что я один проповедую подобное мнение насчет фиников Джерида, а в особенности фиников оазиса Тозер! Спросите об этом мнение капитана Ардигана и лейтенанта Вильетта, которые знают толк в финиках! Спросите даже Ва-Делавана и Куп-а-Кера!
 — Что вы сказали? — отвечал Франсуа, на лице которого выразилось недоумение: — Спросить коня и собаку?..
 — Оба они до страсти любят этот фрукт, господин Франсуа, и еще за три километра до привала ноздри одного и нос другого жадно вбирали в себя запах финиковых пальм. Завтра же предстоит им знатное угощение.
 Старший вахмистр не преувеличивал. Наилучшие сорта фиников встречаются именно в этой местности, а в особенности в окрестностях Тозера. В этом оазисе насчитывается более двухсот тысяч финиковых пальм, с которых собирают более восьми миллионов килограммов фиников. Это настоящее богатство края, привлекающее множество караванов, которые, доставив сюда шерсть, камедь, ячмень и пшеницу, отвозят тысячи мешков с драгоценным фруктом.
 Понятным делается после этого страх, испытываемый туземным населением оазиса по поводу создания внутреннего моря. И действительно, если верить им, финики неминуемо обречены были потерять свой превосходный вкус вследствие сырости климата, неизбежной по обводнении шоттов. Благодаря исключительно лишь чрезвычайной сухости воздуха в Джериде финики, произрастающие в этой местности, занимают первое место среди всех остальных представителей этого вида пальмы, плоды которой — главная пища местных племен и которые могут успешно сохраняться неопределенно долгое время. С переменой же климата финики потеряли бы свою особую ценность и ничем не отличались бы от фиников, собираемых в окрестностях залива Габес или у Средиземного моря. Были ли основательны подобные опасения? Как известно, мнения по этому поводу разделялись. Несомненно было, однако, лишь то, что туземцы нижней части Алжирской области и нижнего Туниса протестовали и возмущались осуществлением проекта образования Сахарского моря при одной мысли о безмерных потерях, с которыми это было связано для них.
 Тогда же для спасения этой местности от занесения ее песками организовано было в зачаточном состоянии лесонасаждение.
 Следует, однако, заметить, что, если, с одной стороны, известны и применяются на практике приемы, благодаря которым можно с успехом бороться против распространения песков, существенно необходимо было вести эту работу непрерывно, ибо в противном случае пески легко побеждают воздвигнутые препятствия и снова возобновляют свою разрушительную работу, засыпая все на своем пути.
 Путешественники находились в то время как раз в центре Джерида-Тунисского. К расположенному в нем местечку Тозер принадлежат оазисы Нефта, Уцтаана и Ла-Гамма. Это и был центральный пункт, в котором экспедиция могла составить отчет о работах, произведенных Франко-иностранным обществом.
 В Тозере насчитывается приблизительно до десяти тысяч жителей. Обрабатывается здесь около тысячи гектаров земли. Промышленность ограничивается выделкой бурнусов, одеял и ковров. Вместе с тем, как уже указано было выше, караваны часто прибывают туда и плоды финиковых пальм вывозятся оттуда миллионами килограммов. Быть может, покажется удивительным, но в этой отдаленной местности образование в большом почете. Около шестисот детей посещают восемнадцать школ и одиннадцать зауйя. Что же касается духовных братств, то число их весьма значительно в оазисе.
 Но если Тозер не способен был вызвать особого любопытства Шаллера с точки зрения лесоразведения, то, с другой стороны, эта местность возбуждала в нем живейший интерес тем, что канал проходил в нескольких километрах отсюда, направляясь к местечку Нефта. Капитану Ардигану и лейтенанту Вильетту впервые пришлось посетить этот город. День, проведенный ими там, вполне удовлетворил бы самых любопытных туристов.
 Ничто не может быть заманчивее и любопытнее площадей и улиц, обрамленных домами, отделанными цветными изразцами, расположенными по оригинальному рисунку.
 На следующий день капитан Ардиган разрешил унтер-офицерам и солдатам побродить по оазису, с условием явиться всем, без исключения, к перекличке в полдень и вечером. Не разрешалось ни под каким видом выходить за город, далее пределов, установленных для нижних чинов военного поста, учрежденного в городе под начальством офицера, занимающего одновременно должность коменданта города. Приходилось более чем когда-либо считаться с тем возбуждением среди оседлых и кочующих племен Джерида, которое будет вызвано предстоящим вскоре восстановлением работ и обводнением шоттов.
 Само собой разумеется, что вахмистр Николь и унтер-офицер Писташ прогуливались вместе с самого рассвета. Если Ва-Делаван оставался в конюшне, где корм задан был ему в таком обилии, что доходил до колен, то Куп-а-Кер весело скакал около друзей и несомненно намеревался все впечатления передать потом своему другу. В продолжение этого дня встречи инженеров, офицеров и нижних чинов чаще всего происходили на базарной площади Тозера. Туда стекается все население, толпящееся на базаре Дар-эль-Бэй.
 Базар по внешнему виду напоминает лагерь; продавцы устраивают временные убежища в виде палаток, полотнищем для которых служит циновка или какая-либо легкая ткань, подвешенная к пальмовым веткам. Впереди разложен товар, доставленный во вьюках на спинах верблюдов и перевозимый таким способом от одного оазиса до другого.
 Старшему вахмистру и унтер-офицеру представился случай выпить несколько стаканов пальмового вина — туземного напитка, известного под названием «лагми». Для его изготовления надо либо срезать верхушку дерева, что неизбежно влечет за собой его погибель, либо удовольствоваться надрезами в коре, которые не приведут к истечению растительного сока в столь значительном количестве, чтобы повлечь за собою гибель дерева.
 — Писташ, — наставлял старший вахмистр своего подчиненного, — ты знаешь, что не следует злоупотреблять вкусными вещами! А ведь лагми — это предательский напиток.
 — Во всяком случае, вахмистр, менее предательский напиток, чем финиковое вино! — отвечал на это унтер-офицер, обладавший весьма обширными сведениями по этому предмету.
 — Конечно, это верно, — согласился Николь, — а все-таки следует остерегаться, потому что лагми одновременно действует и на ноги и на голову!
 — Будьте покойны, вахмистр. А вот посмотрите-ка на этих арабов, которые подают весьма плохой пример нашим людям.
 И действительно, двое или трое туземцев, захмелев и покачиваясь справа налево, проходили по базару в состоянии совершенно неприличном для арабов, что вызвало вполне справедливое замечание унтер-офицера:
 — До этого времени я полагал, что Магомет запретил всем правоверным напиваться.
 — Совершенно верно, Писташ, — отвечал старший вахмистр. — Такое запрещение в мусульманском законе существует, и касается всех вин, за исключением лагми. Видимо, Коран допускает исключение для этого произведения Джерида.
 — Видно, что арабы охотно пользуются этим исключением, — возразил унтер-офицер.
 Лагми действительно не включен в список напитков, получаемых брожением, запрещенных последователям пророка.
 Хотя пальмовое дерево является в этой местности главной статьей дохода, но вследствие редкого плодородия почвы там вообще процветает садоводство и возделываются самые разнообразные породы плодовых деревьев.
 Поток Беркук орошает своей живительной влагой окружающие поля большим числом ручейков, вытекающих из него. Здесь под стройной пальмой растет оливковое дерево, которое, в свою очередь, затеняет смоковницу, а последняя — гранатовое дерево, около которого вьется виноградная лоза, ветви которой тянутся между колосьями пшеницы, овощами и огородной зеленью.
 В продолжение вечера, проведенного Шаллером, капитаном Ардиганом и лейтенантом Вильеттом в большом зале кабы по приглашению коменданта города, разговор, вполне естественно, касался нынешнего состояния работ на канале, предстоящего его открытия, и ожидаемых от этого выгод и преимуществ, вследствие обводнения двух тунисских шоттов. По этому случаю комендант сказал следующее:
 — Не подлежит сомнению, что туземцы отказываются признавать выгоды для Джерида в будущем от образования Сахарского моря. Мне представлялись случаи говорить об этом с арабскими старшинами. И все они, за редкими исключениями, относятся враждебно к проекту, и мне не удавалось образумить их. Более всего опасаются они перемены климата, вследствие которой пострадает вся растительность оазиса, а в особенности пальмовые леса. А между тем все предвещает противоположное и наиболее авторитетные ученые не сомневаются в этом; канал одновременно с морской водой принесет богатство в край. Но туземцы знать ничего не хотят, упрямятся и не сдаются. Капитан Ардиган спросил:
 — Противодействие это исходит от оседлых или, скорее, от кочевых племен?
 — Скорее, от последних, — отвечал комендант, так как с открытием канала теперешний образ их жизни должен неминуемо измениться. Туареги более всех неистовствуют, и причины этому вполне понятны. Число и значение караванов должно сократиться. Нельзя будет ни наниматься в качестве проводников по дорогам Джерида, ни грабить, как это делается ныне. Вся торговля пойдет новым морским путем, и туарегам разве только остается переменить их ремесло воров на ремесло пиратов. Но в последнем случае с ними нетрудно будет скоро справиться. Неудивительно поэтому, что они прилагают все усилия к тому, чтобы при всяком удобном случае повлиять на оседлые племена, предвещая им в будущем погибель и разорение. Приходится сталкиваться не только с враждебным настроением, но и с некоторым бессознательным фанатизмом. Все это пока остается скрытым, но может, благодаря мусульманскому фанатизму, совершенно неожиданно, в один прекрасный день, разразиться в виде страшной вспышки.
 Очевидно, этим людям настолько же недоступно усвоить все последствия образования внутреннего моря Сахары, насколько они не в состоянии представить себе, как оно может быть устроено. Они видят в этом лишь колдовство, которое повлечет за собой страшный потоп.
 Это сообщение не открывало ничего нового лицам, приглашенным комендантом. Капитану Ардигану было известно, что экспедиции предстоит испытать враждебное отношение к себе со стороны племен Джерида. Весь вопрос заключался лишь в том, не приходится ли опасаться в близком будущем восстания населения Рарзы и Мельрира вследствие чрезвычайного возбуждения.
 — Единственное, что я могу ответить на этот вопрос, — сказал комендант, — это то, что до сего времени, за исключением нескольких единичных случаев нападения, ни туареги, ни иные кочевники не угрожали серьезно каналу. Насколько нам удалось выяснить, многие из них приписывают эти работы наваждению шайтана, мусульманского дьявола, утешая себя надеждой, что наступит время, когда превосходящая силу шайтана высшая сила покончит со всем этим. С другой стороны, каким путем узнать действительные мысли столь скрытных людей, как арабы? Быть может, они выжидают благоприятного случая для грабежа, собираются произвести нападение, когда снова возобновятся работы и прибудут сюда артели рабочих?
 — А разве они могут совершить серьезное нападение? — спросил Шаллер.
 — А почему бы, господин инженер, им не собраться толпой в несколько тысяч человек и не попытаться засыпать некоторую часть канала, вернув на прежнее место вынутый грунт, чтоб хотя бы в одном месте помешать потоку воды?
 На это последовал ответ Шаллера:
 — Им гораздо труднее будет засыпать канал, чем было нашим предшественникам прокопать его, и в конце концов все-таки не удастся сделать это на значительном протяжении.
 — Во всяком случае, в их распоряжении немало времени, — заметил комендант. — Не знаю, так это или нет, но ведь утверждают же, что для заполнения шоттов понадобится до десяти лет?
 — Нет, комендант, нет, — возразил инженер. — Мною уже высказано было заключение по этому вопросу, основанное не на сомнительных данных, а исключительно лишь на совершенно точных вычислениях. С помощью огромного ручного труда, а главным образом тех усовершенствованных машин, которыми мы ныне располагаем, не понадобится не только десятилетнего, но даже и пятилетнего периода для обводнения Рарзы и Мельрира. Вода сама возьмет на себя заботу одновременно расширить и углубить вырытое для нее русло. Кто знает, не превратится ли когда-нибудь в будущем Тозер, хотя и расположенный на расстоянии нескольких километров от шотта, в морской порт, соединенный с Ла-Гаммой? Последнее предположение и вызывает необходимость производства некоторых ограждающих работ, о которых мне пришлось уже подумать, равно как и о предварительных соображениях по сооружению портов на севере и юге, что и представляет собой одну из серьезных задач нашего путешествия.
 Зная методический и серьезный ум Шаллера, можно было верить, что он не увлекается несбыточными надеждами.
 После этого капитан Ардиган обратился к коменданту с несколькими вопросами, касающимися вождя туарегов, бежавшего из борджи Габеса.
 Не получено ли было уведомление о пребывании его в окрестностях оазиса? Не имелось ли известий о племени, к которому он принадлежал? Известно ли было уже в настоящее время туземцам Джерида, что Хаджару удалось выбраться на свободу? Нет ли основания предполагать намерения с его стороны возмутить арабов против проекта образования Сахарского моря?
 — На все эти вопросы, — отвечал комендант города, — я лишен возможности дать вам определенные ответы; несомненно, однако, что слух о побеге Хаджара распространился уже по оазису и наделал столько же шума, сколько в свое время слух о его поимке, в которой вы принимали участие, капитан. Хотя, однако, до сего времени ко мне не поступало донесений о появлении этого вождя в Тозере. Но по крайней мере мне известно, что шайка туарегов направляется к той части канала, которая соединяет шотт Рарза с шоттом Мельрир.
 — Имеете ли вы основания признавать эти известия достойными внимания? — спросил капитан Ардиган.
 — Да, капитан, они доставлены мне одним из тех туземцев, которые остались в той местности, где прежде участвовали при производстве работ на канале и которые считают себя охранниками работ, надеясь таким образом создать для себя некоторое право на благорасположение администрации.
 — В сущности, работы закончены, — добавил Шаллер, — но наблюдение за ними должно быть постоянное и бдительное. Можно быть уверенным, что в случае попытки нападения на канал со стороны туарегов она направлена будет главным образом на этот пункт.
 — Почему? — спросил комендант.
 — А потому, что обводнение Рарзы в меньшей степени возбуждает их, чем обводнение Мельрира. Дело в том, что первый шотт не заключает в себе ни одного мало-мальски важного оазиса, чего нельзя сказать про второй, в котором весьма значительные оазисы обречены исчезнуть под водой нового моря. Приходится поэтому ожидать нападения именно на второй канал, соединяющий оба шотта. А поэтому существенно важно принять все меры на случай возможного нападения.
 — Как бы там ни было, — сказал лейтенант Вильетт, — нашему небольшому отряду придется постоянно быть настороже, пройдя Рарзу.
 — И, конечно, мы не преминем принять соответствующие к тому меры, — объявил капитан Ардиган. — Нам уже удалось раз захватить этого Хаджара, и мы сумеем сделать это и во второй раз, а затем и сторожить его бдительнее, чем сумели сделать это в Габесе, пока не отделаемся от него раз и навсегда по приговору военного суда.
 — Весьма желательно, чтобы это случилось как можно скорее, — добавил к сказанному комендант. — Хаджар пользуется большим влиянием среди кочевых племен, и он в состоянии был бы поднять весь Джерид. Во всяком случае, одним из существенных преимуществ нового моря будет именно уничтожение в Мельрире этих разбойничьих притонов.
 Но, к сожалению, в этом обширном шотте, основываясь на произведенной капитаном Рудером нивелировке, встречались участки, как, например, Хингиз, которых должно было миновать обводнение.
 Расстояние от Тозера до Нефты составляло приблизительно 25 километров. Инженер предполагал потратить двое суток на обзор этой дистанции, расположившись на следующую ночь на одном из берегов канала. В этой части канала, профиль которой не соответствовал проекту Рудера, благодаря чему, к великому удовольствию местных жителей, вся эта местность, Тозер и Нефта, должна была превратиться как бы в полуостров между Джеридом и Рарзой, работы были уже закончены и оказались в удовлетворительном состоянии.
 Отряд выступил утром 1 апреля при пасмурной погоде, что способствовало в менее высоких широтах выпадению обильных ливней. Но ливни в этой части Туниса не страшны, а облачное небо, несомненно, сулило уменьшение зноя.
 Путь проходил вдоль берегов потока Беркук, причем переправа через некоторые его рукава производилась по мостам, материалом для которых послужили развалины древних памятников.
 Необозримые желтовато-серые равнины тянулись к западу, и тщетно было бы искать на них какого-либо прикрытия от солнечных лучей, к счастью весьма умеренных. В продолжение двух первых переходов этого дня среди песков встречалось лишь тощее злаковое растение с длинными листьями, называемое туземцами «дрисс», которое очень любимо верблюдами и служит подспорьем для караванов, идущих по Джериду.
 Ничто не нарушало движения отряда с восхода до заката солнца, а также не был потревожен и ночной покой его. На далеком расстоянии от северного берега канала показалось несколько шаек арабов, направляющихся к горной цепи Аурес. Однако они не беспокоили капитана Ардигана, который, в свою очередь, не счел необходимым входить с ними в более близкое соприкосновение.
 С приближением к оазису местность постепенно менялась, и почва становилась более плодородной. Равнина зеленела бесчисленным множеством кустов альфы, между которыми вились маленькие ручейки. Снова появились заросли полыни, а на плоскогорьях вырисовывались ряды индийской смоковницы и нежно-голубые цветы кермяка и вьюнков. По беретам канала появились купы смоковниц. На горизонте показались леса акации.
 Животное царство представлено было в этой местности исключительно лишь антилопами, которые убегали столь стремительно, что исчезали с глаз в один миг. Даже Ва-Делавану, что бы ни думал о нем хозяин его, не удалось бы догнать их. Что же касается Куп-а-Кера, то он довольствовался тем, что поднимал неистовый лай, когда бесхвостые обезьяны, водящиеся в довольно значительном количестве в этой местности, прыгали с дерева на дерево. Виднелись также буйволы и дикие бараны, преследовать которых не представлялось необходимым ввиду предполагаемого возобновления съестных припасов в Нефте.
 Наиболее часто попадающиеся в этой местности хищные звери — львы, нападения которых весьма опасны. Со времени прорытия канала они постепенно были оттеснены к границе Алжирской области, а также в соседние к Мельриру местности.
 Если можно было не опасаться нападения хищных зверей, то не без труда людям и животным удавалось оберегать себя от скорпионов и свистящих змей, называемых естествоиспытателями «Naja», которые водились в огромном количестве близ Рарзы. В некоторых местностях их так много, что из-за них нет житья людям. Такова, например, Джерид-Тельджа, именно из-за этого покинутая арабами.
 Во время вечернего привала у леска тамариндов отряду пришлось принимать особые меры предосторожности, прежде чем расположиться там. Старший вахмистр Николь спал вполглаза, но зато Ва-Делаван предавался полному покою. Правда, верный пес бодрствовал, и своевременно предупредил бы своим лаем о каждом подозрительном пришельце, могущем угрожать коню или его владельцу.
 Словом, не произошло ни малейшего нарушения спокойствия в продолжение всей ночи, и к утру лагерь благополучно снялся. Капитан Ардиган по-прежнему придерживался юго-западного направления, от которого канал не отклонялся с самого Тозера. У 207-го километра канал отклонялся к северу, и начиная от этого места маленькому отряду предстояло, по выступлении из Нефты, куда он прибыл пополудни того же дня, продвигаться далее по меридиану.
 Быть может, и удалось бы сократить общее протяжение канала приблизительно километров на пятнадцать, если бы представилась возможность довести его до Рарзы в каком-нибудь другом пункте. Но в таком случае предстояли бы гораздо большие затруднения при производстве работ. Чтобы добраться до шотта с этой стороны, пришлось бы работать в гораздо более твердом грунте, в котором преобладали скальные породы. Работы эти оказались бы гораздо дороже и потребовали бы больше времени, чем работы, произведенные в некоторых частях порога Габес, а высота местности — от 30 до 35 метров над поверхностью моря, — вызвала бы колоссальные земляные работы. Именно этими соображениями и было обусловлено решение инженеров отступить от первоначального проекта и предпочесть направление, начиная с 207-го километра на запад от Нефты, а далее — на север. Эта третья и последняя часть первого канала закончена была благодаря многочисленным котловинам; она упиралась в Рарзу в месте, в котором существовал как бы род бухты, вдававшийся в наиболее низменный берег шотта, почти посредине его южной окраины. Шаллер не намеревался по соглашению с капитаном Ардиганом оставаться в Нефте еще два дня. Они признали достаточным провести там остаток дня и наступающую ночь с тем, чтобы дать отряду возможность отдохнуть и подкрепиться. К тому же ни люди, ни кони не могли утомиться переходом в 190 километров с весьма беглым осмотром местности, совершенным со времени выступления из Габеса, то есть с 17 марта по 3 апреля. Представлялось несомненным, что не будет затруднительно пройти в продолжение завтрашнего дня все расстояние, отделявшее их от шотта Рарзы, куда инженер очень стремился прибыть в заранее определенный им срок.
 Оазис Нефта с точки зрения рельефа местности и естественных почвенных условий весьма мало разнится с оазисом Тозер. Здесь такое же нагромождение построек среди деревьев, сходное расположение касбы, занятой отрядом войск. Только этот оазис был менее населен и в нем насчитывалось в то время не более 8000 жителей.
 Французы и туземцы весьма радушно встретили отряд капитана Ардигана и поспешили разместить его как можно удобнее. Эта любезность обусловливалась некоторыми соображениями чисто местного характера, находящимися в связи с изменениями в направлении канала. Предстоящее проведение канала вблизи оазиса должно было благоприятно отразиться на торговых оборотах Нефты. Весь торговый оборот, который в случае направления канала к шотту, по ту сторону Тозера, неминуемо перешел бы туда, теперь обеспечен был за Нефтой, которой предстояло превратиться в торговый город у нового моря. А посему жители города не поскупились с приветствиями представителю французского общества внутреннего Сахарского моря.
 Невзирая, однако, на настойчивые приглашения повременить с выступлением, по крайней мере на сутки, последнее совершилось, как и предположено было, на следующий же день на рассвете. Капитан Ардиган по-прежнему был озабочен поступавшими к нему донесениями о возбуждении туземцев в окрестностях Мельрира, куда упирался второй канал, и Шаллер желал скорейшего доведения до конца этой части своего исследования.
 Солнце не поднялось еще на горизонте, когда люди были подняты, кони и повозки готовы и дан был сигнал к выступлению. Расстояние, около двенадцати километров, составляющее протяжение канала от Нефты до колена, было пройдено в продолжение первого же перехода, а расстояние от колена до Рарзы — в продолжение второго. Ничего особенного в пути не приключилось, и было приблизительно 6 часов вечера, когда капитан Ардиган распорядился остановиться посредине бухты, в которую упирался канал.




 Глава восьмая. ШОТТ РАРЗА


 Привал в ночь с 4 на 5 апреля был сделан у подножия дюн, окаймляющих бухту. Местность была совершенно открытая. Последнее дерево встретилось более трех километров назад. Это была настоящая песчаная пустыня, с редкими намеками на какую-либо растительность, словом — бесплодная Сахара.
 Раскинули палатки. Запас провизии, пополненный в Нефте, обеспечивал людей и животных на несколько дней. Впрочем, огибая Рарзу, инженер останавливался по пути во всех оазисах, довольно многочисленных на этих берегах, где еще был в изобилии подножный корм для животных.
 Собравшись в палатке в ожидании обеда, который готовился подавать им Франсуа, капитан Ардиган, лейтенант Вильетт и инженер Шаллер говорили о шотте Рарза. На столе лежал план Рарзы, с помощью которого можно было составить общее понятие о внешнем виде этой местности. Шотт Рарза, южная граница которого ненамного удаляется от 34 параллели, округляется к северу по местности, окаймленной горами Аурес, неподалеку от местечка Шебика. Наибольшая длина его, как раз по 34° широты, 60 километров, но площадь, способная быть обводненной, не превышает 1300 квадратных километров, или, другими словами, как пояснил инженер, эта площадь в три или четыре тысячи раз больше площади Марсова поля в Париже.
 — Однако, — заметил на это лейтенант Вильетт, — что представляется громадным для Марсова поля, весьма невелико для моря.
 — Несомненно, вы правы, лейтенант, — отвечал на это Шаллер, — но, если вы присоедините к этой площади площадь Мельрира, то есть шесть тысяч квадратных километров, то получается уже площадь в семьсот двадцать тысяч гектаров. Да кроме того, весьма вероятно, что впоследствии это море распространится и на себхи Джерид и Феджедж.
 — Из слов ваших я вижу, друг мой, — возразил капитан Ардиган, — что вы продолжаете по-прежнему рассчитывать на эту случайность. Возможно ли, однако, в самом деле надеяться на это?
 — Кому же известно будущее? — отвечал Шаллер. Несомненно, наша планета переживала еще более необычайные вещи. Вы, наверное, слыхали об исчезнувшем материке, носящем название Атлантида? Так ведь над материком этим возвышается не внутреннее море Сахары, а Атлантический океан, и нам известно, где именно лежат границы этого материка. Примеров таких потопов немало, хотя, конечно, в других случаях они и не достигали таких величественных размеров. Обратите внимание на перевороты, происшедшие на Зондских островах в XIX веке во время страшного извержения вулкана Крокатоа; все это дает право утверждать, что нет оснований сомневаться в возможности повторения завтра того, что происходило вчера!
 — Будущее — громадный ящик с сюрпризами для человечества, — проговорил, смеясь, лейтенант Вильетт.
 — Верно, дорогой лейтенант, — подтвердил инженер, а когда ящик этот опустеет?..
 — Ну, тогда закончится и жизнь, — закончил капитан Ардиган.
 Затем, указывая пальцем на чертеже то место, где заканчивался первый канал, протяжением в 227 километров, он спросил:
 — Не следовало ли быть на этом месте порту?
 — Именно там, на берегах этой бухты, он и будет, — отвечал Шаллер, — и все указывает на обращение этого порта со временем в один из самых значительных на этом море Сахары. Проект порта уже составлен, и, несомненно, к тому времени, когда Рарза сделается судоходной, там будут построены дома, магазины, пакгаузы и борджи. Кроме того, Ла-Гамма сейчас уже преобразовывается; она находится на восточной оконечности шотта; уже и теперь можно предвидеть его значение, ожидаемое по осуществлении первоначального проекта; и эти надежды не могут считаться тщетными, так как независимо от последовавших изменений первоначального проекта положение Ла-Гаммы в будущем, по всей вероятности, должно измениться к лучшему.
 Мысль о том, что это местечко, на которое инженер указывал пальцем на карте, могло со временем превратиться в коммерческий порт, занимая центральное положение в Джериде, представлялась еще весьма недавно неосуществимой. А между тем гений человеческий был готов уже осуществить эту мечту. Местечку оставалось бы тогда сожалеть лишь о том, что не удалось провести первый канал ближе к городским воротам. Известны, однако, причины, обусловившие решение инженеров достигнуть этого шотта в глубине бухты, носящей название бухты Рудера временно, впредь до создания нового порта с тем же названием.
 Капитан Ардиган обратился тогда к Шаллеру с вопросом, намеревается ли он пройти с экспедицией через Рарзу по всему протяжению?
 — Нет, — ответил инженер, — мне необходимо обследовать лишь берега шоттов; я надеюсь отыскать там ценный инвентарь, который может пригодиться нам, либо здесь, либо еще где-нибудь, раз он уже находится на месте производства работ, хотя, конечно, он во многом уступает современным машинам, которые придется выписать сюда.
 — Не направляются ли караваны предпочтительнее через шотт? — спросил лейтенант Вильетт.
 — Караваны предпочитают и ныне придерживаться этого пути, хотя он довольно-таки опасен ввиду неустойчивости грунта; путь этот кратчайший из всех и даже более легкий, чем путь по берегам, пересеченным дюнами. Нам придется, однако, следовать по последнему пути, по направлению к западу, вплоть до того места, от которого начинается второй канал; на обратном же пути нам откроется возможность держаться северной оконечности Рарзы и возвратиться в Габес скорее, чем мы проехали в Рарзу.
 Таков был план, осуществив который инженеру представлялась возможность составить себе определенное понятие об обоих каналах, причем обойдена была бы кругом вся площадь нового моря.
 На следующий же день Шаллер и оба офицера выступили в путь. Куп-а-Кер прыгал впереди, поднимая стаи скворцов, угрюмо улетавших от потревоживших их людей. Экспедиция следовала у подножия высоких дюн, обрамляющих шотт с внутренней стороны. Высокие берега котловины, во многом сходные с валом порога Габеса, способны были с успехом выдерживать напор воды, а поэтому за эту южную часть Джерида нечего было беспокоиться.
 Наиболее существенным Шаллер считал обследование морских берегов, предназначенных служить в будущем стенками, препятствующими воде разливаться на прибрежные местности. Предстояло выяснить, насколько эти берега по строению своему способны удовлетворять этому условию.
 По результатам осмотра получалось, что не будет надобности в искусственном укреплении берегов, ибо природа сама позаботилась об этом. Независимо от того, была ли когда-нибудь Рарза озером или нет, она, во всяком случае, обладала всеми необходимыми для этого условиями, и можно было не сомневаться в том, что вода, доставленная туда из залива Габеса по каналу, займет определенную ей площадь и не выступит из назначенных для нее границ.
 Представлялась возможность, не останавливая движения отряда, осмотреть котловину на большом протяжении. Наружная поверхность этой бесплодной впадины Рарзы, освещаемая лучами солнца, отражала их так, как будто была обложена листовым серебром, хрусталем или камфорой. Глаза не в состоянии были выдерживать яркого сияния, и необходимо было во избежание воспаления, столь часто происходящего вследствие яркого света солнца в пустынях Сахары, ограждать их с помощью дымчатых стекол. Офицеры и нижние чины снабжены были очками с такими стеклами. Старший же вахмистр Николь признал даже необходимым для той же цели приобрести особые очки для своего коня. Казалось, однако, что необходимость носить очки не особенно приходилась по вкусу Ва-Делавану. Это было немного смешно, а пес даже не узнавал своего товарища. Поэтому Ва-Делаван и все остальные кони освобождены были от этих мер предосторожности, существенно необходимых для их владельцев.
 Шотт напоминал своим внешним видом соленые озера, высыхающие летом под действием тропического зноя. Часть водяного слоя, проникающего в печки, вытесняет заключающиеся в последних газы, что приводит к образованию на поверхности песков ряда возвышений и делает эту местность похожей на поле, усеянное норами кротов; что же касается дна этого шотта, то инженер обратил внимание обоих офицеров на то, что грунт состоял из красного песка, кварцевой породы, смешанного с сернокислой и углекислой известью. Слой этот покрыт был налетом выветрившегося сернокислого натрия и соли, то есть соляной коркой в полном смысле этого слова. Впрочем, плиоценовая формация, на которой залегают шотты и себха, заключает в себе в огромных количествах гипс и соль.
 Надо упомянуть здесь, что Рарза не освобождается еще к этому времени года от всего количества воды, приносимого уэдами зимой. Удаляясь подчас от гурдов, то есть от ограждающих дюн, кони останавливались у прудов, заполненных стоячей водой. Временами капитану Ардигану издали казалось, что какой-то разъезд арабских всадников передвигался по этим пустынным низменностям шоттов; но с приближением отряда разъезд этот разлетался. Это были стаи белых и розовых фламинго, перья которых напоминали цвета мундиров. Стая птиц столь быстро скрывалась, что Куп-а-Кер, бросавшийся в погоню за ними, не успевал догнать ни одной из этих великолепных птиц.
 Одновременно пес поднимал мириады птиц со всех сторон, и боахабиби, эти оглушительные воробьи Джерида, улетали, производя неистовый шум.
 Придерживаясь очертаний Рарзы, отряд выгадывал возможность без затруднений находить соответствующие для ночных привалов места, что представлялось совершенно невыполнимым при следовании посредине котловины. Шотт мог быть обводнен почти на всем своем протяжении, тогда как некоторые части Мельрира, вследствие относительно более возвышенного положения, должны были выступать и после обводнения всей местности водами Средиземного моря. Таким образом, маршрут экспедиции пролегал от одного оазиса к другому. Каждому из них предстояло преобразоваться в будущем в «марза», то есть в порты или пристани на вновь образуемом море. Оазисы эти — на языке берберов «туалы» — имеют весьма плодородную почву; деревья различных пород и пальмы произрастают там в большом количестве, и нет недостатка в пастбищах, так что Ва-Делаван и все остальные четвероногие члены экспедиции не могли пожаловаться на скудость фуража. За оазисами почва делалась опять совершенно бесплодной, и богатые травами «мурджи» сменялись «регами», — таким названием обозначаются низменности, покрытые песком и гравием. Следует упомянуть здесь, что обследование южной части Рарзы не вызывало большого утомления. Конечно, людям и коням приходилось страдать от зноя у подножия дюн, при безоблачном небе, когда ничто не умеряло солнечных лучей, но алжирские офицеры и спахисы уже освоились с этим знойным климатом, а что касается Шаллера, то он также уже давно загорел во время производимых им ранее изысканий.
 Что же касается опасностей самого передвижения по «хофрам» шотта (так арабы называют котловины с подвижной почвой), то опасности эти легко могли быть обойдены по тому маршруту, которого придерживалась экспедиция.
 — Эти места, — повторял инженер, — представляют действительно большую опасность, в чем не один раз пришлось убеждаться при прорытии канала через тунисские себхи.
 — Мне припоминается даже, — добавил к этому капитан Ардиган, что эти опасности были предусмотрены Рудером при нивелировке Рарзы и Мельрира. Ведь он упоминает о случаях провалов людей по колени в солонцеватом песке.
 — И эти случаи подтвердились впоследствии, — сказал Шаллер. — Эти низины усеяны бездонными ямами, которые арабы называют «морскими глазами». В них не могли достать до дна. Во время одной из рекогносцировок, произведенных Рудером, всадник вместе с конем провалились в одну из этих ям, и все попытки извлечь их оттуда оказались тщетными; товарищи связали двадцать ружейных шомполов, но и ими не могли достать погибшего.
 — Коли так, примем меры, — решил капитан Ардиган, — Необходимо быть достаточно осторожным в подобной обстановке. Я строжайше запретил нижним чинам удаляться от подножия дюн прежде, чем нами будет обследовано состояние почвы. Опасаюсь, как бы этот неугомонный пес, носящийся по себхе, не провалился бы внезапно. Николь не в состоянии удерживать его.
 — Он был бы ужасно огорчен, если бы подобное несчастье произошло с его собакой, — сказал лейтенант Вильетт.
 — А Ва-Делаван, — сказал капитан, — я убежден, что он сдох бы от горя!
 — Поразительная дружба между этими двумя животными, — заметил инженер.
 — Поразительная, — подтвердил лейтенант Вильетт. — Орест и Полад, Пизий и Евриал, Дамон и Пифиас, Ахилл и Патрокл, Александр и Ефестий, Геркулес и Пиритой были по крайней мере одной и той же породы, а в данном случае — собака и лошадь!
 — И еще человек, можете добавить к этому, лейтенант, — дополнил капитан Ардиган, — ибо Николь, Ва-Делаван и Куп-а-Кер все вместе неразлучные друзья, в числе которых человек занимает одну третью часть, а животные две остальные трети!
 Все сказанное инженером относительно опасностей, представляемых подвижной почвой шоттов, не было преувеличено.
 И тем не менее караваны все-таки проходили по местностям, расположенным в Мельрире, Рарзе и Фед-жедже, ибо этот путь был более короткий и не столь утомительный, так как пролегал по совершенно ровной местности. Выбирая этот путь, они обеспечивали себе благополучный переход по этой озерной области, прибегая к содействию проводников, отлично ознакомленных с местностью и умеющих избегать опасные места. Со времени выступления своего из Габеса отряд не повстречался еще ни с одним из этих караванов, занятых перевозкой товаров от Бискры до берега Малого Сырта, приход которых всегда ожидается с нетерпением в Нефте, Гафзе, Ла-Гамме и во всех остальных городах и местах Нижнего Туниса. Однако 9 апреля пришлось повстречаться с одним караваном при следующих обстоятельствах.
 Было около трех часов пополудни. Отряд только что выступил под палящим солнцем после первого, полуденного привала. Направлялись они к повороту, образуемому Рарзой на несколько километров далее, у западной оконечности. Местность заметно поднималась; дюны вырисовывались гораздо более рельефно, и было ясно, что не здесь когда-нибудь можно было опасаться прорыва водяными массами нового моря ограждений шоттов. По мере подъема открывался более обширный вид к северу и западу. Котловина блестела от солнечных лучей. Каждая крупинка гравия на этих солончаках превращалась в светящуюся точку. Второй канал, соединяющий Рарзу с Мельриром, начинался с левой стороны.
 Инженер и оба офицера сошли с коней. За ними следовал конвой, держа лошадей в поводах. Когда все остановились на одном из гребней дюн, лейтенант Вильетт сказал:
 — Мне кажется, что в глубине шотта движется какой-то отряд.
 — Отряд или стадо, — отозвался капитан Ардиган.
 — Трудно судить на таком расстоянии, — заметил Шаллер.
 Несомненно было одно — над поверхностью Рарзы, с указанной лейтенантом Вильеттом стороны, на расстоянии приблизительно трех-четырех километров от экспедиции, показалось густое облако пыли. Быть может, это было стадо животных, направляющееся на север.
 К тому же пес, видимо, проявлял признаки если не беспокойства, то, во всяком случае, возбужденного внимания, так что старший вахмистр крикнул ему:
 — Ищи, ищи, Куп-а-Кер. Что там такое?
 Собака неистово залаяла, замерла, поводя хвостом, и готова была ринуться вперед, в шотт.
 Николь удержал пса.
 По мере приближения расстилавшегося в воздухе столба пыли заметнее делалось происходящее среди песочного вихря движение, определить причины которого все-таки представлялось затруднительным. Невзирая на всю остроту зрения Шаллера, офицеров и нижних чинов отряда, никто из них не в состоянии был определенно высказаться, происходило ли замечаемое явление вследствие передвижения какого-нибудь каравана или же бегства стада от опасности.
 Но через две-три минуты все сомнения исчезли. Облако пыли прорезалось вспышками огня, и слышны стали ружейные выстрелы, дым от которых смешивался со столбом пыли. В то же время Куп-а-Кер, которого не мог удержать хозяин, вырвался от него, злобно лая.
 — Выстрелы! — воскликнул Вильетт.
 — Возможно, какой-нибудь караван защищается от нападения хищных зверей, — сказал инженер.
 — Вернее, от нападения разбойников, — возразил лейтенант, — так как слышна перестрелка.
 — На коней! — скомандовал капитан Ардиган.
 Спустя мгновение спахи направились к месту, где происходила стычка.
 Быть может, было опасно или по крайней мере неосторожно пускаться с несколькими всадниками из состава конвоя на авось в столкновение, поводы которого были неизвестны. Вероятно, приходилось иметь дело с шайкой грабителей, бродящей по Джериду, численность которой была неизвестной и могла быть значительной. Но как капитан Ардиган, так и его люди не смущались никогда подобными соображениями об опасности. Если, как возможно было предполагать, происходило нападение туарегов или иных кочевников этой местности на какой-нибудь караван, сознание долга солдата повелевало броситься ему на выручку. Подняв коней в карьер, имея впереди себя собаку, которой Николь теперь предоставил свободу, все они ринулись вперед через шотт.
 Расстояние по глазомеру не превышало трех километров, и две трети этого расстояния были пройдены в десять минут. По-прежнему в туче пыли и дыма раздавались справа и слева ружейные выстрелы. Но от поднявшегося юго-восточного ветерка туча пыли понемногу разошлась.
 Тогда капитану Ардигану представилась возможность разобраться в происходящей перед ним горячей схватке. Выяснилось, что в этой части шотта было произведено нападение на караван, выступивший пять дней тому назад из оазиса Зерибет, лежащего к северу от Мельрира и направлявшийся в Тозер, откуда предполагалось добраться до Габеса. Караван состоял из двадцати арабов и около сотни верблюдов.
 Животные, нагруженные мешками с финиками, шли впереди. Погонщики верблюдов держались сзади, повторяя все в один голос окрик вожака для понукания животных.
 Караван подходил с западной оконечности Рарзы, совершив все предыдущие переходы благополучно. Во главе каравана был очень опытный проводник. Но едва караван поднялся на первый уступ «рега», из-за прикрытия дюн выскочили около шестидесяти всадников.
 Это была шайка грабителей, которым, казалось, нетрудно справиться с личным составом каравана. Погонщиков верблюдов легко было обратить в бегство, а если бы потребовалось, то и перебить, верблюдов же захватить и угнать в какой-нибудь отдаленный оазис Джерида.
 Попытка обороняться со стороны личного состава каравана была обречена на неудачу. Вооруженные ружьями и пистолетами, они пустили их в дело. В свою очередь, нападающие, более многочисленные, открыли огонь, и после десятиминутной борьбы караван рассеялся, а верблюды, обезумевшие от страха, ринулись по всем направлениям.
 Ружейные выстрелы услышаны были капитаном Ардиганом. Маленький отряд его был, однако, замечен, и, видя всадников, направлявшихся на помощь каравану, грабители остановились.
 В это время капитан Ардиган скомандовал громким голосом:
 — Вперед!
 Ружья сняты были с перевязей, и, держа их наготове, все ринулись как ураган на разбойников. Что же касается обоза, то он был оставлен под прикрытием обозной прислуги.
 Грабители не ожидали столкновения. Не хватило ли у них мужества помериться силами с отрядом в слишком знакомых им мундирах, повиновались ли они, быть может, иному соображению, а не чувству страха? Так или иначе они стали отходить, прежде чем капитан Ардиган и его люди подоспели к каравану.
 Открыт был огонь, раздалось около двадцати выстрелов, ранивших беглецов, но не настолько серьезно им повредивших, чтобы остановить бегство. С чувством гордости старший вахмистр отметил получение Куп-а-Кером боевого крещения, так как он заметил, что пес поводил несколько раз толовой справа налево, из чего он заключил, что какая-то пуля прожужжала у его ушей.
 Дальнейшее преследование нападавших признано было капитаном излишним, тем более что беглецы вскоре исчезли за холмом, покрытым леском, поднимавшимся на горизонте. Для них не представляло ни малейшего затруднения отыскать какое-нибудь убежище в этой местности, им столь хорошо знакомой; выбить же их из этого убежища было бы нелегко. Несомненно, однако, было, что они не отважатся вернуться к каравану, а потому последний мог продолжать свой путь по направлению к востоку от Рарзы, не опасаясь вторичной встречи с разбойниками.
 Помощь оказана была своевременно, потому что через несколько минут все верблюды оказались бы в руках разбойников. Допрошенный затем инженером старшина каравана рассказал, как все произошло.
 — Известно ли вам, к какому племени принадлежит шайка? — спросил капитан.
 — Проводник наш заверяет, что это туареги, — отвечал старшина.
 — Утверждают, однако, — продолжал инженер, — что туареги постепенно очистили оазис и направились в западную часть Джерида?
 — Пока караваны будут ходить по пустыне, до тех пор всегда найдутся и грабители, которые будут нападать на них, — заметил лейтенант.
 — Да, все это прекратится не ранее как по обводнении шоттов.
 Капитан Ардиган обратился затем к предводителю каравана с вопросом, распространился ли в окрестностях слух о побеге Хаджара?
 — Как же, капитан, вот уже несколько дней, как говорят об этом.
 — А не передают ли о появлении его в окрестностях Рарзы или Мельрира? Не он ли предводительствовал этой шайкой?
 — Я уверен, что его там не было, потому что я знаю его лично. Весьма возможно, что эти грабители были люди из прежней его шайки, и не подоспей вы вовремя, капитан, нас ограбили бы и убили.
 — Полагаю, теперь вы можете продолжать путь без всякого опасения, — заключил инженер.
 — Да, и я так полагаю, — отвечал предводитель каравана. — Разбойники, вероятно, направились в какое-нибудь местечко на западе, а дня через три-четыре мы будем уже в Тозере.
 Затем приступили к сбору каравана. Разбежавшиеся верблюды постепенно возвращались на свои места; караван снова стал в порядок, не потеряв никого из своего состава. Несколько человек оказались ранеными, но способными продолжать путь. Поблагодарив в последний раз капитана и его товарищей, предводитель дал сигнал к отправлению, и караван снялся с места.
 Несколько минут спустя люди и животные скрылись за поворотом песчаной стрелки, выдвинувшейся вперед у шотта, и крики предводителя каравана, погонявшего верблюдов, постепенно затихли.
 Когда инженер и оба офицера остались одни после этого неожиданного приключения, могущего повлечь за собою всякие осложнения, они обменялись впечатлениями, а быть может и тревогами, вызванными происшествием, и первым высказался Шаллер.
 — Итак, Хаджар, по-видимому, снова появился в этой местности, — сказал инженер.
 — Этого и следовало ожидать, — отвечал капитан, — и потому можно лишь пожелать скорейшего обводнения шоттов! Это единственный способ раз и навсегда покончить с разбойниками Джерида.
 — К несчастью, — заметил на это лейтенант Вильетт, — несколько лет пройдет еще, пока воды залива заполнят Рарзу и Мельрир.
 — Кто знает! — сказал Шаллер.
 В следующую ночь туареги не тревожили экспедицию и не показывались вновь в окрестностях. На следующий день, 10 апреля, после полудня отряд расположился для привала на том самом месте, с которого начинался второй, соединительный между двумя шоттами канал.




 Глава девятая. ВТОРОЙ КАНАЛ


 Второй канал, соединяющий Рарзу и Мельрир с шоттом Джерид, был в три раза короче первого. Надо отметить, что кроме Рарзы и Мельрира существовали еще котловины протяжением в несколько километров; из них наиболее важной был шотт Эль-Аслудже, которым и воспользовались при прорытии канала, для чего потребовалось меньше времени и при этом было встречено значительно меньше затруднений. К самим работам приступили гораздо позднее.
 Так как возобновление работ при устройстве операционной и продовольственной баз в провинции Константина представлялось вполне возможным, то еще до выступления из Габеса было решено, что Шаллер встретится в Мельрире, у конца второго канала, с артелью рабочих, которые, прибыв на место, войдут в непосредственные отношения с Шаллером.
 Осмотрев работы, Шаллеру оставалось только обследовать внешние очертания самого шотта, и тем должна была закончиться вся экспедиция.
 По прибытии отряда в оконечности Рарзы инженер был весьма поражен тем, что не застал в этом пункте ни одного из рабочих, которых общество должно было выслать.
 Что могло произойти? Обстоятельство это не могло не вызвать беспокойства, в особенности после нападения на караван и освобождения Хаджара. Не последовало ли изменения в плане работ при отсутствии возможности предупредить об этом инженера, или же выбрали иное направление в самый последний момент.
 — Разве работы в этой части канала не были еще закончены? — обратился к нему с вопросом капитан Ардиган.
 — Наоборот, — отвечал Шаллер, — на основании донесений известно, что прорытие порогов между обводняемыми частями должно было быть закончено с приданием им соответствующих уклонов вплоть до Мельрира.
 — Почему же отсутствие рабочих так беспокоит вас?
 — Потому что производитель работ должен был выслать несколько человек из своей артели навстречу мне, и я не нахожу причин, которые могли бы задержать их в Бискре или в Мельрире!
 — К каким же заключениям приходите вы по поводу их отсутствия?
 — Да ни к каким, — сознался инженер, — разве только какой-нибудь несчастный случай задержал их на главной верфи на противоположном конце канала.
 — Скоро все это разъяснится, — сказал капитан Ар-дитан.
 — Может быть… Во всяком случае, это очень досадно и тревожно.
 — Не проехать ли нам немного вперед, — предложил капитан Ардиган, — пока раскидывают лагерь?
 — Охотно, — отвечал Шаллер.
 Позвали старшего вахмистра и приказали ему устроить привал на ночь вблизи пальм у опушки канала. У подножия их журчал ручеек. Не было недостатка ни в воде, ни в пастбище, а что касается провизии, то последнюю не предстояло затруднений возобновить в одном из оазисов в Аслудже.
 Николь тотчас же исполнил распоряжения капитана, и спахисы расположились на привал, не преминув принять все обычные в подобных случаях меры предосторожности. Пользуясь оставшимся до наступления сумерек часом, Шаллер и оба офицера направились вдоль северного берега, рассчитывая пройти около километра.
 Во время этой прогулки инженер удостоверился в совершенной отделке выемки, сделанной в этом месте, и вполне удовлетворительном состоянии работ. Полотно выемок, вырытых между шоттами, свободно могло пропускать водяные массы из Рарзы, после того как в последний проведена будет вода из залива, и уклон вполне соответствовал проекту.
 Насколько человеческий глаз был способен объять пространство по направлению к Эль-Аслудже, вся эта часть канала представлялась безлюдной. По этой причине, желая вернуться обратно до наступления ночи, инженер, капитан Ардиган и лейтенант Вильетт направились к месту привала.
 Палатка была уже раскинута, и Франсуа прислуживал им со свойственной ему корректностью. Приняты были надлежащие меры для ночной охраны, и оставалось лишь путем укрепляющего сна восстановить силы для предстоящих переходов.
 Но если Шаллер и оба офицера никого не заметили в продолжение произведенной ими прогулки и вторая часть канала показалась им безлюдной, то они сильно ошибались.
 Офицеры и Шаллер были замечены двумя людьми, притаившимися за густыми зарослями в расщелине дюн.
 Несомненно, будь с ними собака, она почуяла бы присутствие людей, так тщательно притаившихся. Наблюдая за прогулкой этих трех чужеземцев с расстояния приблизительно около пятидесяти шагов, их удалось хорошо разглядеть прятавшимся. С наступлением темноты эти люди отважились продвинуться ближе к месту привала.
 Само собой разумеется, при их приближении Куп-а-Кер проявил некоторые признаки беспокойства и залаял. Успокоенный, однако, старшим вахмистром, выглянувшим из палатки, пес улегся у ног своего хозяина.
 Незнакомцы остановились сначала у лесной опушки. В восемь часов вечера было уже темно — сумерки коротки в этих широтах. Не могло быть сомнения в том, что оба они имели намерение как можно ближе наблюдать за отрядом, расположившимся на отдых у входа во второй канал. С какой целью появились они, и кто руководил их действиями? Сколько людей было в отряде и какое имущество, перевозимое в Мельрир, охраняли они? Вот что желали узнать незнакомцы.
 Выйдя из леса, незнакомцы передвигались от одного дерева к другому ползком. Им удалось в темноте разглядеть палатки, раскинутые у входа в лесок, а также пасущихся на лугу коней. Встревоженные ворчанием собаки, они повернули обратно к дюнам, не возбудив своим присутствием ни малейшего подозрения в лагере. Уверенные в том, что их никто не подслушает, они заговорили:
 — Итак, это, наверное, он, капитан Ардиган?
 — Да, он!.. Тот самый, которому удалось захватить в плен Хаджара.
 — А с ним тот же офицер, который был и тогда?
 — Да, поручик. Я их обоих узнал.
 — Так же, как и они, наверное, узнали бы тебя?
 — А тебя? Они никогда с тобой не встречались?
 — Никогда!
 — Прекрасно! Коли так, дело, пожалуй, удастся. Вот случай, которым необходимо воспользоваться… и который в другой раз уже не повторится.
 — А если капитан и поручик попадут в руки Хаджара?
 — Им, я думаю, не удастся бежать, как это удалось Хаджару.
 — Их было всего трое, когда мы заметили их, — продолжал один из туземцев.
 — Да… Ну, да и тех немного, которые там стояли лагерем, — отозвался другой.
 — Кто же третий? Он не офицер.
 — Нет… Вероятно, инженер какой-нибудь из их проклятого общества! Он прибыл со своим конвоем для нового обследования работ канала, прежде чем в него пущена будет вода. Направляются они к Мельриру, и когда прибудут к шотту и увидят…
 — Что им не удастся обводнить его, — воскликнул наиболее горячий из двоих, — и что Сахарского моря никогда не будет; они остановятся, далее не пойдут, и тогда несколько сотен преданных туарегов!..
 — Но каким образом предупредить их, чтобы они могли заблаговременно сюда подоспеть?
 — Оазис Зенфиг отсюда всего на расстоянии двадцати миль, а если отряд останется на день в Мельрире, то можно будет его там задержать еще на несколько дней.
 — Это можно сделать и сейчас.
 — А если они намерены выжидать, чтобы воды залива разлились по шотту, то лучше для них заняться тотчас же рытьем могил для себя, потому что все они будут убиты ранее появления воды! Идем, Гарриг!
 — Пойдем, Сохар.
 Это были два туарега, принимавшие участие в побеге Хаджара: Гарриг, устроивший все дело по соглашению с левантинцем, и Сохар — брат вождя туарегов. Поднявшись с места, они быстро скрылись по направлению Мельрира.
 На следующий день, за час до восхода, капитан Ардиган скомандовал к выступлению. Кони были уже оседланы и маленький отряд снова пустился в путь по северному берегу канала в обычном порядке.
 Франсуа, свеже и гладко выбритый, занимал свое обычное место во главе обоза, а так как унтер-офицер Писташ верхом следовал около него, то между ними всегда завязывалась беседа.
 — Как поживаете сегодня, господин Франсуа? — спрашивал Писташ со свойственным ему всегда хорошим расположением духа.
 — Превосходно, — отвечал важный слуга Шаллера.
 — Наша поездка не кажется вам слишком скучной и утомительной?
 — Нет, унтер-офицер, это прогулка по любопытному краю.
 — Как изменится этот шотт после обводнения!
 — Да, сильно изменится, — отвечал Франсуа размеренным и наставительным тоном. Уж конечно, не этот аккуратный и методичный человек стал бы проглатывать слова. Наоборот, он смаковал и наслаждался, произнося их, как истый гурман, когда сосет вкусную конфетку.
 — И когда я подумаю, — продолжал Писташ, что на том месте, по которому ступают наши кони, будут плавать рыбы, корабли…
 — Да, унтер-офицер, и притом разных видов — и морские свинки, и дельфины, и акулы…
 — И киты, — добавил Писташ.
 — Не думаю, для них, пожалуй, будет недостаточно воды.
 — Как так, господин Франсуа? Нам сказал старший вахмистр, что глубина будет в Рарзе — двадцать, а в Мельрире — двадцать пять метров.
 — Не везде так будет, унтер-офицер, а этим морским чудовищам нужен простор, чтобы они могли свободно двигаться и выдувать воду.
 — А сильно они дуют, господин Франсуа?
 — Так дуют, что хватило бы воздуха для воздуходувной машины доменной печи или же для всех органов французских соборов!
 Франсуа был очень доволен столь решительным своим ответом, несколько удивившим бравого Писташа. Затем он продолжал, описывая рукой площадь будущего моря:
 — Я уже вижу это новое море, изборожденное паровыми и парусными судами, занятыми каботажем от одного порта до другого, и знаете ли, унтер-офицер, какое было бы самое горячее мое желание?
 — Скажите, господин Франсуа.
 — Мне очень хотелось бы находиться на палубе первого судна, которое взбудоражит водные массы в этих древних алжирских шоттах! Я полагаю, господин инженер пожелает быть на этом корабле, а потому надеюсь, что и мне удастся пройти по этому морю, созданному нашими руками.
 — Во всяком случае, — и этим пожеланием закончил поучительную беседу унтер-офицер Писташ, — раз экспедиция так благополучно началась, можно надеяться, что она так же благополучно и завершится.
 Придерживаясь по-прежнему обычной скорости передвижения — по два перехода каждый день, от семи до восьми километров каждый, — Шаллер рассчитывал вскоре добраться до конца второго канала. Как только отряду удалось бы добраться до Мельрира, предполагалось обогнуть его либо по северному, либо по южному берегу. Впрочем, это было безразлично, ибо в проекте инженера заключалось обследование всей окрестности канала.
 Первую часть канала оказалось возможным пройти в первый же переход. Часть эта, начинаясь от Рарзы, заканчивалась у небольшой котловины, известной под названием Эль-Аслудже, между дюнами, высотой от семи до десяти метров. Но прежде чем достигнуть Мельрира, приходилось огибать ряд небольших шоттов, тянувшихся по всем направлениям и образующих непрерывный ряд неглубоких котловин, заключенных между невысокими берегами, которые неминуемо должны были быть залиты водой Средиземного моря. Все это вызывало необходимость установки бакенов от одной выемки до другой, для указания фарватера судам, которые появятся в этом новом море, созданном наукой и волей людей. Не пришлось ли прибегнуть к тому же приему при прорытии Суэцкого канала, при переходе по горным озерам, где нельзя было бы плавать без таких точных указаний фарватера?
 Но и тут работы оказались далеко продвинутыми вперед. Могучие землечерпальные машины прорыли глубокие траншеи вплоть до Мельрира. В случае же необходимости чего только нельзя было бы предпринимать с новейшими современными снарядами, как-то: колоссальными землечерпальными, сверлильными и иными машинами, которым ничто не в состоянии противостоять — словом, со всем этим могущественным вспомогательным рабочим инвентарем, о котором не мог и помышлять Рудер и продолжатели его трудов, и который создан был разными изобретателями и конструкторами в период, истекший с того времени, когда возник проект Рудера.
 Все произведенные до того времени работы оказались в весьма удовлетворительном состоянии, как это и было предусмотрено инженером и красноречиво установлено в его докладе, состоявшемся в Габесе.
 Однако там, где недавно еще царило оживленное передвижение массы рабочих, ныне ничего не было, кроме гробовой тишины безлюдных местностей. Ощущение этой пустоты вызывало у Шаллера чувство досады.
 Раздумывая над этим обстоятельством, он признавал, что переход из Бискры в Рарзу, конечно, не так прост и удобен, как переход из Парижа в Сен-Клу, и при столь продолжительном переходе всегда можно было ожидать какого-нибудь неожиданного препятствия, спутывающего все предварительные расчеты и все заблаговременно составленные расписания. Впрочем, последнее предположение тоже казалось неосновательным, ибо агент телеграфировал ему еще в Габес из Бискры, что все обошлось благополучно до этого города согласно составленным в Париже инструкциям. Следовательно, что-то совершенно неожиданное задержало партию среди дороги, быть может в болотистой местности Фарфарии, часто подверженной наводнениям и мало обследованной, лежащей между Бискрой и Мельриром, куда вскоре сам он должен был прибыть. Достаточно лишь вступить на почву всяких предположений, чтобы уже не иметь возможности сойти с нее. Одно предположение сменяется другим с навязчивым постоянством и непрерывностью. Все это и испытал Шаллер, в голове которого неустанно роились разнообразнейшие мысли, причем ни одна из них не давала ему ни малейшего объяснения, мало-мальски допустимого и даже правдоподобного. Незаметно для него чувство досады сменилось чувством настоящей тревоги. Это побудило капитана Ардигана продвигаться вперед лишь после предварительной разведки местности.
 По его приказанию старший вахмистр и несколько спахисов выехали вперед для разведок по сторонам канала, на расстоянии одного, двух километров.
 Местность была пустынная, или, правильнее выражаясь, казалось, что она лишь недавно оставлена людьми. К концу второго перехода отряд расположился на ночлег у оконечности маленького шотта. Место это было лишено растительности. Никакого оазиса не было поблизости. Ни разу не приходилось разбивать лагерь в столь неудачной обстановке. Один лишь песок, смешанный с гравием, без всякого намека на какую-либо зелень. Но в обозе достаточно было фуража для удовлетворения потребностей животных в пище, а при дальнейшем движении по берегам Мельрира, переходя от одного оазиса к другому, маленький отряд всегда мог пополнить свои запасы. К счастью, несколько источников давали возможность людям и животным утолять жажду. Ночь была тихая и очень светлая — ночь полнолуния, под небом, усеянным звездами. Как и всегда, подступ к лагерю хорошо охранялся. Впрочем, в открытой местности ни Сохар, ни Гарриг не смогли бы появиться около лагеря, не будучи замеченными. Да они и не рискнули бы отважиться на это, ибо в их расчеты входило заманить инженера, капитана и его спахисов в глухую часть Алжирской области. На следующий день с рассветом свернули лагерь, ибо Шаллер очень торопился добраться поскорее до конца канала. Там-то именно и прорыта была траншея, по которой должна была быть направлена вода из пролива Габеса в шотт Мельрир.
 Однако все еще не было и следов артели из Бискры. Что же могло случиться с ней? Шаллер был в совершенном недоумении. Отсутствие этих людей заключало в себе, по его убеждению, предупреждение о грозящей опасности.
 — Несомненно, что-то произошло! — не переставал он повторять.
 — И я со своей стороны опасаюсь этого, — подтверждал капитан Ардиган.
 — Постараемся прибыть в Мельрир до наступления ночи.
 Полуденный привал был короткий. Не распрягали повозок, не разнуздывали коней. Предполагали отдохнуть впоследствии, сделав последний переход.
 Словом, отряд двигался с такой поспешностью, что, не повстречав по-прежнему никого на своем пути, к четырем часам пополудни мот уже видеть высоты, окаймляющие шотт. Направо у 347-го километра расположена была последняя верфь, и начиная с этого места осталось лишь пройти шотты Мельрир и Селлем, чтобы упереться в возвышенные берега. Лейтенант Вильетт удостоверился, что впереди ничего не было видно и не слышно было никакого шума.
 Подогнали лошадей, а так как собака выдвинулась вперед, то Николь не мог помешать своему коню устремиться по ее следам.
 За ними и все пустились в галоп и остановились у выхода канала среди облака пыли. И там, так же как и в Рарзе, не было ни малейшего следа артели, которая должна была появиться из Бискры. Но каково было изумление инженера и его спутников, когда они увидели, что верфь разрушена, траншея частью засыпана, водоотлив прегражден песчаной плотиной и что, следовательно, никак невозможно впустить в Мельрир воду, прежде чем не будут сделаны основательные исправления в этом пункте!




 Глава десятая. У ТРИСТА СОРОК СЕДЬМОГО КИЛОМЕТРА


 Сначала было предложено назвать пункт, в который упирался второй канал на Мельрире, Рудервилем. Но так как, в сущности, конечным пунктом канала был западный берег шотта Мельрир, решили присвоить имя Рудера порту, который необходимо было соорудить у Мрайера, или Сетиля, где будет начало соединительной ветви железной дороги, перерезывающей Сахару. А так как, в конце концов, имя Рудера было присвоено бухте Рарза, то за этим пунктом сохранилось название 347-го километра.
 От этой последней траншеи во второй части канала не осталось и следов. По всей ширине ее нагромождены были пески, на протяжении более ста метров.
 Можно было предположить, что работы по прорытию канала не были закончены в этом пункте. Но Шаллеру известно было, что к тому времени оставалось прорыть только узкую перемычку для заграждения входа в канал. Очевидно было, что какие-то фанатично настроенные группы туземцев прошли по этому месту, опустошив и уничтожив, быть может в продолжение одного лишь дня, все то, что не только было пощажено, но даже так прекрасно сохранено временем.
 Расположившись на узком плоскогорье над каналом, оставив весь отряд у подножия дюн, инженер и оба офицера безмолвно смотрели на эту картину разрушения, не будучи в состоянии примириться с действительностью.
 — В стране немало кочевников, и это, несомненно, дело их рук, — сказал капитан Ардиган. — Всего вероятнее, что здесь могли пройти племена, прибывшие из оазиса Мельрир! Эти грабители караванов, донельзя возбужденные против Сахарского моря, несомненно, направились сюда, к верфи. Необходимо было установить постоянную охрану из магзенов, чтобы воспрепятствовать нападению кочевников.
 Магзены, о которых упомянул капитан Ардиган, представляли собой вспомогательную часть регулярных африканских войск; это спахи и замба, на которых возлагается обеспечение спокойствия внутри страны, а также подавление возникающих беспорядков. Части эти комплектуются толковыми и благонадежными людьми, не пожелавшими по какой-либо причине оставаться в составе своего племени. Отличительный признак их — синий бурнус, тогда как спахисам присвоен бурнус красного цвета; красный цвет служит также отличием старших начальников. Отряды магзенов расположены были во всех больших селениях Джерида.
 Но для охраны работ по прорытию канала нужен был бы целый полк, чтобы он последовательно перемещался от одного рабочего отделения к другому на все время производства работ, в предвидении возможного восстания туземцев, враждебное настроение которых было известно. Все проявления враждебных чувств со стороны туземцев не могли представлять опасности с того времени, как новое море было бы открыто для общественного пользования и на обводненных шоттах появились бы корабли. Но до того времени необходимо было иметь над страной постоянное и неослабное наблюдение. Могли повторяться нападения и в иных местах, подобные тому, которое только что разыгралось у конечного пункта канала, если военные власти не будут поддерживать должного порядка.
 Инженер и оба офицера начали совещаться. Что следовало предпринять им? Прежде всего, приступить к розыску артели рабочих, выступивших с севера. Но по какому направлению производить розыски? Это был существенный вопрос. Но розыск рабочих необходимо было начать немедленно, так как при подобных обстоятельствах отсутствие их на месте условленной встречи представлялось особо тревожным. Покончив с этим, можно было бы решать, что следует предпринять далее. Было высказано предположение, что, поставив на этом месте всех рабочих и десятников артели, возможно будет быстро исправить произведенные разрушения.
 — При условии их охраны, — заметил капитан Ардиган, — а я не в состоянии исполнить этого с несколькими спахисами, состоящими в моем распоряжении. В случае, если нам удастся отыскать артель, придется постоянно наблюдать за ней и оберегать людей.
 — А следовательно, капитан, — сказал лейтенант Вильетт, — нам необходимо вызвать подкрепление, для чего нужно обратиться в ближайший населенный пункт.
 — Ближайшее от нас место — Бискра, — сказал капитан Ардиган.
 И действительно, этот город расположен к северо-западу от Мельрира, у входа в большую пустыню и равнину Зибана. Включен он был в провинцию Константина с 1845 года, то есть с того времени, когда он был занят алжирцами. В продолжение долгого времени этот городок был конечным пунктом французских владений в Сахаре, имел несколько тысяч жителей, и в нем существовало военное управление. Таким образом, из состава гарнизона этого города возможно было бы временно получить отряд, способный с несколькими спахисами, находящимися под начальством капитана Ардигана, охранять рабочих, если удастся доставить их на верфь.
 Кроме того, останавливаясь на этом решении, можно было надеяться встретить рабочих по дороге.
 — Зачем нужна охрана работ, если нет рабочих рук? — заметил инженер. — Необходимо выяснить, куда делись рабочие?
 — Все это правильно, — добавил к сказанному лейтенант Вильетт, — но от кого мы можем узнать это?
 — Быть может, удастся найти туземцев, которые могли бы сообщить нам нужные сведения.
 — Во всяком случае, — снова заговорил капитан Ардиган, — нужно решить, что лучше — либо двинуться в Бискру, либо же выступить обратно в Габес.
 Шаллер, видимо, был в нерешительности. Произошла случайность, которую невозможно было предвидеть; существенно важно было одно — как можно скорее приступить к исправлению разрушений на строительстве канала и принять меры, обеспечивающие безопасность продолжения работ. Но сначала необходимо было приступить к розыску рабочих.
 Что же касается причин, вызвавших разрушение канала туземцами, то последние, несомненно, обусловливались раздражением, которое в них вызывало предстоящее обводнение алжирских шоттов. И кто знает, не готовилось ли общее восстание всех племен Джерида и возможно ли будет когда-нибудь установить полную безопасность на протяжении четырехсот километров, между средней частью Мельрира и порогом Габеса?
 — Во всяком случае, — заметил капитан Ардиган, — что бы мы дальше ни предприняли, раскинем на сегодня лагерь на этом самом месте, а завтра двинемся в путь.
 Ничего другого предпринять было нельзя. Привал был необходим после столь утомительного перехода под палящим солнцем.
 Последовал приказ раскинуть палатки, разместить обоз, выпустить коней пастись, приняв обычные меры охраны. Набег на верфь, по-видимому, был совершен несколько дней тому назад. Сейчас же оазис Голеа и его окрестности представлялись совершенно пустынными.
 В то время как инженер и оба офицера обменивались взглядами на текущие события, старший вахмистр с двумя спахисами направились в глубь оазиса. Верный пес сопровождал своего хозяина. Он бежал впереди, обнюхивая траву, и сначала, казалось, внимание его ничем не было особенно возбуждено, но вдруг он остановился, приподнял голову и сделал стойку.
 Не почуял ли он пробежавшую по лесу дичь или крупных хищников, готовых кинуться на добычу?
 Старший вахмистр понял, на что обращало внимание разумное животное, по одному его лаю.
 — Тут недалеко кто-то бродит, — объявил он.
 Куп-а-Кер был готов уже ринуться вперед, но хозяин удержал его. Если приближался туземец, то важно было не вспугнуть его. Он должен был, однако, услышать лай собаки и, быть может, вовсе не намеревался скрываться.
 Вскоре все сомнения Николя разрушились. Озираясь по сторонам, но отнюдь не проявляя желания быть незамеченным, к ним приближался какой-то араб.
 Заприметив наконец трех стоявших людей, он направился к ним.
 Это был туземец в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, одетый, как обыкновенно одеваются в нижней части Алжирской области рабочие, нанимающиеся в зависимости от спроса на рабочие руки, особенно во время жатвы. Николь тотчас же сообразил, что эта случайная встреча могла оказаться полезной для капитана. Он решил доставить этого человека, хочет он или не хочет, к капитану. Но тот, предупреждая его, обратился к нему с вопросом:
 — Тут, поблизости, расположились французы?
 — Да… взвод спахисов, — отвечал старший вахмистр.
 — Отведите меня к командиру, — попросил араб.
 Предшествуемый псом, который изредка ворчал, Николь вернулся к опушке оазиса. Оба спахиса следовали позади. Туземец не выказывал ни малейшего желания бежать.
 Как только он ступил за последний ряд деревьев, его заметил лейтенант Вильетт, который воскликнул:
 — Наконец, кого-то отыскали!
 — И в самом деле, — добавил Николь, — быть может, этот человек в состоянии будет сообщить нам что-нибудь.
 Минуту спустя араб предстал перед инженером, а спахисы расположились вокруг офицеров.
 Николь доложил, при каких обстоятельствах он повстречался с этим человеком. Араб бродил по лесу и направился к французам, как только увидел его. Николь счел необходимым добавить, что неизвестный показался ему подозрительным. Капитан приступил к допросу араба.
 — Кто ты такой? — обратился он к нему по-французски.
 Туземец отвечал ему, выражаясь довольно правильно, на том же языке:
 — Уроженец Тозера.
 — Как тебя зовут?
 — Мезаки.
 — Откуда ты шел?
 — Оттуда, из Эль-Зерибета.
 Под этим именем обозначался оазис в Алжирской области, расположенный на расстоянии 45 километров от шотта, на уэде того же названия.
 — Что намеревался ты делать здесь?
 — Посмотреть.
 — Для чего тебе это надо было? Разве ты один из рабочих общества? — спросил его Шаллер.
 — Да, когда-то прежде мне поручали в продолжение многих лет охранять эти работы. Как только прибыл сюда начальник Пуантар, он тотчас же принял меня на службу.
 Действительно, такова была фамилия кондуктора путей сообщения, состоящего на службе общества и привезшего артель рабочих, которую теперь ожидали из Бискры и отсутствие которой на месте условленной встречи столь беспокоило инженера. Наконец-то представлялась возможность узнать, что случилось с артелью.
 Туземец продолжал:
 — Я и вас лично знаю хорошо, господин инженер, мне приходилось видеть вас не один раз, когда вы приезжали в эти места.
 Нельзя было сомневаться в правдивости слов Мезаки; несомненно, это был один из многих арабов, нанятых в прежнее время обществом на работу по прорытию канала между Рарзой и Мельриром. Это был крепко сложенный человек, со спокойным выражением лица, свойственным всем арабам.
 — Где же твои товарищи, которые должны были работать здесь на верфи? — спросил Шаллер.
 — Они находятся там, в стороне Зерибета, — отвечал туземец, указывая рукой по направлению к северу. — Их около сотни в оазисе Гизеб.
 — А почему они рассеялись? Разве было нападение на их лагерь?
 — Да, на них напала шайка берберов.
 Берберы занимают страну Ихам, местность, заключающуюся между Туатом с севера, Тумбукту — с юга, Нигером — с запада, Фецом — с востока. Племена берберов многочисленны: арцхеры, ахаггары, махинги, тхамигасы. Они находятся в постоянной войне с арабами, а в особенности с шаамбасами Алжирской области, их главными врагами.
 Мезаки рассказал обо всем, что произошло приблизительно с неделю тому назад на верфи.
 Поднятые вождями несколько сотен кочевников напали на рабочих тотчас же по прибытии их на верфь. Будучи заняты исключительно проводами караванов, они предвидели заранее наступление того времени, когда с появлением коммерческого флота весь торговый оборот Алжирской области и Туниса переместится на море Сахары.
 Между всеми этими племенами последовало соглашение — разрушить канал, по которому должна быть проведена вода Малого Сырта. Артель Пуантара не была достаточно многочисленна, чтобы отразить неожиданное нападение. Рассеянные тотчас же рабочие избежали неминуемой смерти благодаря лишь тому, что им удалось уйти в северную часть Джерида. Признав опасным возвращаться обратно в Рарзу, а затем в оазис Нефты или Тозера, так как нападавшие могли перерезать им путь, они предпочли искать убежища в стороне Зерибета. Грабители и их сообщники уничтожили верфь, подожгли оазис, испортили все произведенные работы. Как только им удалось завалить траншею и заградить выход из канала в Мельрир, они исчезли столь же стремительно, как и появились. Несомненно, не будь второй канал между Рарзой и Мельриром столь бдительно охраняем достаточной военной силой, и он подвергся бы подобным нападениям.
 — Да, — сказал инженер, когда араб закончил свой рассказ, — необходимо, чтобы военные власти приняли меры для обеспечения безопасности верфей, когда приступят к возобновлению работ. Впоследствии море Сахары само в состоянии будет защищать себя!
 После этого капитан Ардиган, в свою очередь, предложил ряд вопросов Мезаки.
 — Сколько человек было в этой шайке?
 — Приблизительно от четырехсот до пятисот, — отвечал араб.
 — Известно ли, куда они направились?
 — Они направились к югу, — утвердительно отвечал Мезаки.
 — А не было ли слуха, что в этом деле участвовали туареги?
 — Нет, об этом не говорят, указывают лишь на берберов.
 — Не появлялся ли здесь снова вождь Хаджар?
 — Как же он мог появиться здесь, — отвечал Мезаки, — когда вот уже почти три месяца прошло с того времени, как его захватили и заперли в Габесе?
 Таким образом, выяснилось, что этому туземцу ничего не было известно о побеге Хаджара, а поэтому не от него, конечно, возможно было ожидать каких-либо сведений насчет того, не появлялся ли беглец где-нибудь в окрестностях.
 Но в отношении участи, постигшей рабочих Пуантара, он в состоянии был кое-что сообщить. На вопрос об этом, поставленный ему инженером, Мезаки отвечал:
 — Я сказал вам, что они бежали к северу, в сторону Зерибета.
 — А Пуантар остался с ними? — спросил Шаллер.
 — Да, он не покидал их, и десятники с ними же, — отвечал туземец.
 — Где же они находятся в настоящее время?
 — В оазисе Гизеб.
 — Далеко отсюда?
 — Приблизительно двадцать километров от Мельрира.
 — А мог бы ты отправиться к ним и предупредить их о нашем приходе на верфь Голеа? — спросил, в свою очередь, капитан Ардиган.
 — Если вам угодно, я могу сделать это, — отвечал Мезаки, — но если я пойду один, то Пуантар, пожалуй, не поверит мне.
 — Мы это обсудим, — сказал капитан. Он распорядился дать поесть туземцу, видимо нуждающемуся в подкреплении и сне.
 Инженер и оба офицера отошли в сторону, чтобы обсудить, на что решиться.
 Они не видели причин сомневаться в правдивости показаний араба, видимо знавшего Пуантара и узнавшего Шаллера. Не было сомнения в том, что это был один из рабочих, состоявших на службе в этой части канала.
 Наиболее существенным и не терпящим отлагательств представлялось сейчас отыскать Пуантара и слить обе экспедиции в одну. Затем, уведомив обо всем военного начальника Бискры, можно было обратиться к нему с ходатайством о присылке подкреплений, и тогда, вероятно, возможно будет водворить снова артели рабочих на место производства работ.
 — Повторяю, — сказал инженер, — после обводнения шоттов нечего будет опасаться. Но прежде всего, однако, необходимо восстановить канал, а для этого нужно вернуть рабочих.
 Обстоятельно взвесив все, инженер и капитан остановились наконец на следующем решении. Основываясь на показании, нечего было более опасаться шайки берберов, отступившей к юго-западу от Мельрира. Следовательно, на 347-м километре не было более опасности оставаться впредь до возвращения туда рабочих.
 Лейтенант Вильетт, старший вахмистр Николь и все свободные нижние чины должны были отправиться вместе с Мезаки в оазис Гизеб, где, по словам араба, находился в настоящее время Пуантар с артелью. Конвой для партии был необходимой предосторожностью в местности, посещаемой караванами, а потому и не огражденной от нападений грабителей. Выступив с рассветом, лейтенант рассчитывал добраться до оазиса утром же и вернуться назад к верфи до наступления ночи. На случай желания Пуантара прибыть с ними вместе офицер предполагал предоставить в его распоряжение коня. Что же касается рабочих, то последние должны были выступить вслед за ними, если это только представится возможным, и в таком случае все должны были вновь собраться к месту не более как через двое суток. По взаимному соглашению между инженером и капитаном было решено выполнить этот план.
 Мезаки не возражал, весьма одобряя решение командировать лейтенанта Вильетта и спахисов в оазис Гизеб. Он заверял о полной готовности рабочих возвратиться обратно к верфи, как только им сделается известно о пребывании там инженера и капитана. А затем уже видно будет, потребуется ли вызов усиленной войсковой части из Бискры для охраны верфи на будущее вплоть до того дня, когда впервые воды Габеса разольются на Мельрире.




 Глава одиннадцатая. ДВЕНАДЦАТИЧАСОВОЙ ПЕРЕХОД


 В семь часов утра лейтенант Вильетт со своей командой выступил из лагеря. День обещал быть знойный, с одной из тех свирепых гроз, которые свойственны равнинам Джерида. Нельзя было терять времени, и Шаллер желал как можно скорее вернуть Пуантара и рабочих.
 Само собой разумеется, что старший вахмистр выступал верхом на Ва-Делаване, а последнего сопровождал Куп-а-Кер.
 Инженер и капитан Ардиган, поджидая возвращения лейтенанта Вильетта, приступили к разбивке лагеря, при содействии унтер-офицера Писташа, Франсуа и четырех спахисов, не вошедших в состав конвоя лейтенанта Вильетта, и проводников обоза. Пастбища в оазисе были весьма богаты травой, и по ним протекал небольшой уэд, изливающийся в шотт.
 Поход лейтенанта Вильетта должен был продолжаться не более полусуток, ибо расстояние от 347-го километра до Гизеба не превышало 20 километров, и возможно было пройти его, не особенно изнуряя коней в утренние часы. Отдохнув два часа, можно было до вечера вернуться обратно, захватив с собой Пуантара.
 Мезаки дан был конь, и он оказался превосходным ездоком, как и вообще все арабы. Он следовал впереди, держась около лейтенанта и старшего вахмистра. Тотчас по выезде из оазиса он взял направление на северо-восток.
 Насколько мог охватить глаз, впереди расстилалась безбрежная равнина, кое-где усеянная тощими деревцами. Это была настоящая алжирская утта, столь бесплодная и унылая на вид. По этой раскаленной почве, на которой песчинки блестели от солнечных лучей наподобие драгоценных камней, изредка виднелись тощие пучки желтоватого дрисса.
 Эта часть Джерида совершенно пустынна, и в то время ни один караван не проходил по ней, направляясь к какому-нибудь значительному городу Сахары. Ни одно стадо жвачных животных не погружалось в воды уэда. Воспользовался этим только Куп-а-Кер, на которого с завистью поглядывал Ва-Делаван, когда пес выскакивал из воды, отряхиваясь и разбрасывая по сторонам тысячи водяных брызг.
 Маленький отряд поднимался по левому берегу ручейка. Мезаки сказал:
 — Мы будем придерживаться уэда вплоть до оазиса Гизеб, через который он протекает.
 — Этот оазис населен?
 — Нет, он не населен, — отвечал туземец. — Выступив из Зерибега, мы были вынуждены взять с собой съестных припасов, потому что на верфи ничего не оставалось.
 — Итак, — сказал лейтенант Вильетт, — ваш смотритель Пуантар принял твердое решение вернуться на эту часть канала к условленному месту встречи с инженером?
 — Именно так, — отвечал Мезаки, — и я ходил с целью удостовериться, ушли ли оттуда берберы.
 — Ты убежден, что мы найдем артель рабочих в Гизебе?
 — Да, найдем на том месте, где, как условлено между нами, Пуантар должен поджидать меня. Если поедем поскорее, то прибудем часа через два.
 Но подгонять коней при таком палящем зное было совершенно невозможно, и старший вахмистр заметил это. Впрочем, придерживаясь спокойного аллюра, предстояло прибыть в оазис к полудню, после чего, отдохнув несколько часов, лейтенант мог возвратиться в Голеа до наступления ночи.
 Правда, по мере восхода солнца зной постепенно усиливался и приходилось дышать сухим жгучим воздухом.
 — Черт возьми, лейтенант, — сказал старший вахмистр, — я никогда так не мучился от жары, с того времени, как я сделался африканцем, как сегодня. Вдыхаешь в себя настоящий огонь; если бы проглотить воду, она наверняка тотчас же принялась бы кипеть! И хоть бы можно было облегчить себя, вытянув, по примеру Куп-а-Кера, язык. Взгляните на него, какой красный лоскут отвис у него до самой груди!
 — Попробуйте и вы это средство, старший вахмистр, — отвечал, улыбаясь, лейтенант Вильетт, — хотя оно и не указано в воинском уставе.
 — Ох, мне будет только еще жарче, — возразил на это Николь. — Лучше уж закрыть рот и не давать себе дышать! Но как это сделать?
 — Да, — заметил лейтенант, — видно, что день не обойдется без грозы.
 — И я так думаю, — отвечал Мезаки, — который, будучи туземцем, менее страдал от этого зноя, столь частого в пустынях.
 И добавил:
 — Быть может, мы доберемся быстрее до Гизеба. Там можем укрыться и переждать грозу.
 — Это весьма желательно, — сказал лейтенант. — Грозовые тучи ведь еще едва только показываются, а ветра пока нет.
 — Ах, лейтенант, — воскликнул старший вахмистр, — африканские грозы не нуждаются в ветре! Они двигаются сами по себе, словно пароходы из Марселя в Тунис! Можно подумать, у них какие-то машины внутри!
 Невзирая на зной и утомление, лейтенант Вильетт ускорял аллюр. Он спешил закончить переход по этой обнаженной равнине без привала, надеясь прибыть до грозы и переждать ее в Гизебе, где его спахисы могли отдохнуть и подкрепиться благодаря захваченной в торбах провизии. Около четырех часов пополудни, когда спадет зной, они выступили бы в обратный путь.
 Кони были, однако, настолько утомлены переходом, что нельзя было передвигаться рысью. Надвигающаяся гроза привела воздух в такое состояние, что стало почти невозможно дышать. Густые и тяжелые облака, которые в состоянии были бы совершенно закрыть солнце, продвигались вперед чрезвычайно медленно, и казалось, что лейтенанту удастся добраться до привала, прежде чем они покроют небо до зенита. Вдали за горизонтом не наступало еще разряжение электричества, которым насыщена была атмосфера, и еще не доносились до слуха отдаленные раскаты грома.
 Отряд продвигался вперед, и равнина, обожженная солнцем, представлялась одинаково пустынной и бесконечной.
 — Однако, — то и дело обращался к проводнику старший вахмистр, — твоего оазиса все не видать! Он, наверное, там наверху, в облаках, и мы увидим его лишь тогда, когда они прорвутся над нами!
 — Туда ли мы едем? — спросил лейтенант Вильетт у Мезаки.
 — Туда! — отвечал туземец, — да тут нельзя и ошибиться; надо только подниматься вверх по уэду вплоть до Гизеба.
 — Мы должны были бы уже видеть его в настоящее время. Ведь кругом нет ничего, место открытое, — заметил на это офицер.
 — Вон он! — коротко ответил Мезаки, протягивая руку по направлению к горизонту.
 И действительно, на расстоянии четырех верст вырисовывались несколько отдельных деревьев.
 Это были первые деревья оазиса, и, взяв коней в галоп, взвод в состоянии был бы быстро добраться до опушки леса. Но невозможно было требовать подобного усилия от коней, и даже сам Ва-Делаван, невзирая на свою редкую выносливость, в настоящем случае, скорее, заслуживал бы клички Ва-Деларьер [4] так тяжело переступал он ногами.
 Было почти одиннадцать часов утра, когда отряд вступил на опушку оазиса.
 Странным казалось, что маленький отряд не был замечен издали на этой равнине ни смотрителем, ни кем-то из его людей, ожидавшими прибывших в Гизебе, как уверял Мезаки. Лейтенант обратил на это внимание, и араб, в свою очередь выражая удивление, отвечал:
 — Неужели они ушли отсюда?
 — Зачем бы они это сделали? — спросил офицер.
 — Не могу понять, — сказал Мезаки. — Вчера еще они были здесь. Быть может, они отошли вглубь оазиса, опасаясь грозы! Во всяком случае, я сумею отыскать их.
 — Пока что, лейтенант, — сказал старший вахмистр, — следовало бы людям дать отдохнуть.
 На сто шагов далее от места остановки виднелась полянка, окруженная высокими пальмами, где можно было отдохнуть коням. Воды же было достаточно в уэде, протекавшем по одной стороне полянки, откуда, поток, направляясь к северо-востоку, огибал оазис. Устроив прежде всего коней, люди решили сами подкрепиться.
 Между тем Мезаки, поднимаясь по правому берегу уэда, отошел на несколько сот шагов в сопровождении старшего вахмистра, перед которым бежала собака. Араб заверял, что артель Пуантара расположилась в ожидании его возвращения в окрестностях.
 — И ты именно здесь расстался с ними?
 — Именно здесь, — отвечал Мезаки. — Мы провели в Гизебе несколько дней. Может быть, они были вынуждены вернуться в Зерибет?
 — Тысяча чертей! — вскричал Николь. — Не хватало, чтобы нам пришлось вернуться туда!
 — Нет, — отвечал Мезаки, — я надеюсь, что Пуантар недалеко.
 — Во всяком случае, — сказал старший вахмистр, — вернемся к привалу. Лейтенант будет беспокоиться, если нас долго не будет! Да и поесть необходимо. Оазис осмотрим после, и если артель еще здесь, мы сумеем найти ее.
 Обращаясь затем к собаке, он спросил:
 — Ты ничего не чуешь, Куп-а-Кер?
 Животное насторожилось на слова хозяина, повторявшего:
 — Ищи!.. Ищи!..
 Но пес ограничивался одними лишь прыжками, и ничто не указывало, чтобы он напал на какой-нибудь след. Затем пасть его широко раскрылась в продолжительном зевке, в значении которого не могло быть ни малейшего сомнения у старшего вахмистра.
 — Да, понимаю, — сказал он, — ты умираешь от голода и охотно съел бы кусочек, как и я! Желудок у меня — в пятках, и кончится тем, что я буду ходить по нему! Удивляюсь, однако, что Куп-а-Кер не напал на следы Пуантара и его людей, если они стояли здесь.
 Спускаясь по берегу уэда, араб и вахмистр возвратились к месту привала. По сообщении лейтенанту Вильетту обо всем, что удалось узнать, последний выразил не меньшее удивление, чем Николь.
 — Однако, — сказал он, обращаясь к Мезаки, — уверен ли ты в том, что не ошибаешься?
 — Вполне уверен. Я придерживался той же дороги от называемого вами триста сорок седьмого километра — сюда.
 — Так здесь именно оазис Гизеб?
 — Да, именно здесь, — утверждал араб, — придерживаясь все время уэда, который течет в Мельрире, я никоим образом не мог заблудиться.
 — Тогда где же Пуантар и его артель?
 — Верно, в другой части леса. Не могу представить себе, чтобы они возвратились обратно в Зерибет.
 — Через час мы обследуем оазис, — решил лейтенант Вильетт.
 Расположившись несколько в стороне на берегу уэда, выбрав из ручного мешка принесенные с собой съестные припасы, Мезаки приступил к еде.
 Устроившись у подножия финиковой пальмы, лейтенант и старший вахмистр вместе пополдничали, а собака ловила куски, бросаемые ей хозяином.
 — Странно, однако, — повторял Николь, — что мы не повстречались до сего времени ни с кем, а также не напали на следы расположения лагеря!
 — А Куп-а-Кер ничего не учуял? — спросил офицер.
 — Ничего!
 — Как вы полагаете, Николь, — продолжал лейтенант, глядя в сторону араба, — не подозрителен ли этот Мезаки?
 — Как вам сказать, лейтенант? Нам известно лишь с его слов, откуда он пришел и кто он такой. Тотчас же по появлении его, по первому впечатлению у меня мелькнуло подозрение, и я его не скрывал. До настоящего времени, однако, я ничего не заметил подозрительного. Впрочем, ради чего стал бы он обманывать нас? Для чего бы привел он нас сюда, в Гизеб, если смотритель Пуантар и его люди никогда не были здесь? Правда, никогда нельзя быть уверенным в этих дьявольских арабах. Наконец, ведь он сам своей волей пришел к нам, тотчас же по прибытии нашему в Голеа. Неудивительно, что он признал инженера, раз встречался с ним ранее. Все это позволяет верить ему, что он состоял на службе общества.
 Лейтенант Вильетт не мешал Николю излагать все эти доводы, в сущности не расходившиеся с вероятностью. И тем не менее все-таки было странно, что оазис был найден совершенно безлюдным, тогда как, по утверждению араба, в нем собралось большое число рабочих. Каким образом это можно было объяснить, если Пуантар с частью артели находился здесь еще накануне, поджидая возвращения Мезаки? Как могло случиться, что он не вышел навстречу спахисам, приближение которых должен был заметить еще издали? И если он отошел в глубь леса, то, несомненно, был к тому вынужден; но кем и чем именно? Возможно ли было предполагать, что он направился в Зерибет? И в случае, если это так, следовало ли лейтенанту двинуться вперед в этом направлении? Скорее всего, ему надлежало тотчас же по выяснении отсутствия Пуантара и его артели поспешить с возвращением и присоединиться к инженеру и капитану Ардигану. Он решил без всяких колебаний, независимо от исхода его поездки в Гизеб, что ему следовало вечером того же дня вернуться в лагерь.
 Было половина второго, когда лейтенант Вильетт поднялся с места, отдохнувший и подкрепившийся. Оглядев небо, теперь значительно гуще покрытое облаками, он обратился к арабу.
 — Прежде чем выступать в обратный путь, я обследую оазис. Ты поведешь нас!
 — Слушаю, — отвечал Мезаки.
 — Вахмистр, — добавил офицер, — сопровождайте нас с двумя нижними чинами, остальные должны ожидать нас здесь.
 — Слушаю, лейтенант, — отвечал Николь, знаком руки подозвавший к себе двух спахисов.
 Что же касается собаки, то, само собой разумеется, она должна была следовать за хозяином, и не требовалось особого на то приказания.
 Следуя впереди офицера и его людей, Мезаки направился к северу, удаляясь от уэда, причем решено было при возвращении придерживаться левого берега, с тем чтобы обследовать оазис по всему его протяжению. Площадь всего оазиса была от 25 до 30 гектаров, и он никогда не служил жительством оседлых туземцев. В нем лишь временно останавливались караваны, следующие из Бискры к морскому берегу.
 В продолжение получаса лейтенант и проводник его шли в указанном направлении. Листва деревьев не была настолько непроницаема, чтобы нельзя было разглядеть неба, по которому тяжело ползли толстые завитки водяных паров, достигших уже зенита.
 Вдали на горизонте слышны были глухие раскаты грома, и несколько раз уже молния бороздила небо на севере.
 Дойдя с этой стороны до края оазиса, лейтенант остановился.
 Перед ним расстилалась безмолвная и пустынная желтоватая равнина.
 Если артель действительно покинула Гизеб, где, по уверению Мезаки, находилась еще накануне, то в настоящее время она должна быть уже далеко, независимо от направления, выбранного Пуантаром, на Зерибет или Нефту. Необходимо было, однако, удостовериться, не расположилась ли она где-нибудь в другой стороне оазиса, что представлялось, впрочем, маловероятным. Поиски, однако, продолжались по направлению к уэду.
 В продолжение часа офицер и его спутники постепенно углублялись в лес, не нападая, однако, на следы какого бы то ни было лагеря. Араб выражал крайнее удивление, и на вопрошающие взгляды, бросаемые на него, неизменно отвечал одно и то же:
 — Они были здесь… вчера еще… и надзиратель и все остальные. Пуантар послал меня в Голеа… Вероятно, они выступили сегодня на рассвете.
 — Куда же, как ты думаешь, они направились? — спросил лейтенант Вильетт.
 — Быть может, к верфи.
 — Но ведь тогда мы повстречались бы с ними на дороге.
 — Могли и не повстречаться, если они не спускались по берегу уэда.
 — Для чего бы им избирать иной путь, а не тот, по которому мы шли?
 Мезаки не мог дать ответ.
 Было уже почти четыре часа пополудни, когда офицер вернулся к месту стоянки. Поиски не увенчались успехом. Собака не отыскала следа. Все указывало на то, что оазис давно уже не был посещаем не только артелью рабочих, но и караванами.
 Подчиняясь мысли, давно уже завладевшей им, старший вахмистр подошел к Мезаки и, глядя на него в упор, сказал:
 — Слушай, ты, араб, не обманываешь ли ты нас?
 Не опуская глаз перед пристальным взором вахмистра, Мезаки ограничился тем, что повел плечами с выражением столь глубокого презрения к сказанному, что Пиколь схватил бы его за горло, не удержи его лейтенант Вильетт.
 — Смирно, Пиколь, — сказал он. — Мы возвращаемся в Голеа и Мезаки с нами.
 — В таком случае между двумя нижними чинами…
 — Я готов, — хладнокровно отвечал араб, взгляд которого, на одну минуту вспыхнувший от злобы, снова принял обычное, спокойное выражение.
 Подкрепившиеся на лугу кони, напоенные водой из уэда, в силах были совершить переход от Гизеба до Мельрира. Отряд мог возвратиться к стоянке до наступления ночи.
 Было сорок минут пятого на карманных часах лейтенанта, когда он скомандовал выступление. Старший вахмистр ехал рядом с ним, а по обе стороны араба двигались спахи, не спускавшие с него глаз. Следует заметить, что все спутники Николя разделяли теперь его подозрения насчет Мезаки, и хотя офицер не подавал виду, не могло быть сомнения в том, что и он подозревал его. Он спешил к инженеру и капитану Ардигану. Они могли совместно обсудить, что следует предпринять, так как невозможно было поставить артель на работу с наступающего дня.
 Кони ускоряли ход, видимо возбужденные наступавшей грозой. Молнии, перекрещиваясь, бороздили небо, и слышны были страшные раскаты грома, как это бывает всегда в пустынных равнинах. Впрочем, пока не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, и не выпало ни одной капли дождя. Дюди и животные почти задыхались в знойной атмосфере, и легкие словно вдыхали в себя огонь, а не воздух.
 Тем не менее возможно было еще надеяться, что лейтенанту Вильетту и его спутникам удастся вернуться без особого запоздания, хотя бы и с большим напряжением сил, если только состояние погоды не ухудшится. Более всего следовало опасаться превращения грозы в бурю. Мог подняться сначала ветер, а затем пойти сильный дождь; а где им было тогда укрываться среди бесплодной равнины, без единого дерева?
 Поэтому необходимо было добраться до 347-го километра возможно скорее. Кони, однако, выбились из сил. Тщетны были усилия всадников поднять их на более быстрый аллюр; они спотыкались, как будто ноги их были спутаны и бока носили кровавые следы от шпор. Вскоре, впрочем, и люди обессилели и не были в состоянии пройти оставшееся расстояние. Даже выносливый Ва-Делаван выбивался теперь из последних сил, и его хозяин каждую минуту мог опасаться, что он повалится на раскаленный песок.
 К шести часам вечера благодаря понуканию лейтенанта пройдено было три четверти всего пути. Не будь заволочено густыми облаками солнце, уже сильно склонившееся к западу, можно было бы разглядеть блестящие отражения шоттов Мельрира, у стрелки которого вырисовывались неясно купы деревьев оазиса. Можно было все-таки надеяться, что отряд успеет добраться до леса, прежде чем наступит ночь.
 — Подбодрись, ребята, еще одно последнее усилие! — повторял офицер.
 Однако, как ни были закалены эти люди, он предвидел, что скоро в отряде водворится беспорядок. Некоторые всадники отставали, и приходилось поджидать их.
 Можно было лишь пожелать, чтобы гроза не ограничивалась непрестанными молниями и раскатами грома. Лучше было бы, если бы начался ветер; он освежил бы воздух, тогда им можно было бы дышать. Хотелось бы, чтобы густые массы водяных паров разрешились дождем. Чувствовался недостаток воздуха, и легкие работали с большими усилиями в удушливой атмосфере.
 Ну вот, наконец, начался ветер, и притом чрезвычайно сильный, соответственно крайнему напряжению электричества в атмосфере. Воздушные течения появились одновременно с разных сторон и при столкновении их образовывались смерчи. Громовые раскаты сопровождались оглушительным глумом, раздирающим уши завыванием и свистом. Так как за отсутствием дождя песчаная пыль не прибивалась к почве, то из нее образовался род громадного волчка, вращавшегося на своем острие с невероятной скоростью; под влиянием электрического напряжения в воздухе образовался вихрь, против которого не было возможности устоять. Слышны были отчаянные крики птиц, втянутых в этот смерч, который закружил даже самых крупных и самых сильных из них. Кони захвачены были смерчем, разъединены друг от друга и некоторые из всадников сброшены с седла. Ничего не было видно кругом, ничего не было слышно, и каждый оказывался совершенно бессильным сопротивляться. Смерч окутал все кругом и мчался к равнинам Джерида.
 Лейтенант Вильетт не в состоянии был дать себе отчет в направлении, по которому он двигался. Вероятно было, что людей его взвода и самого его гнало по направлению к шотту, но в сторону от расположения лагеря.
 К счастью, наконец хлынул ливень. Потоки дождя разбили песочный смерч, наступила глубокая темень. Взвод оказался рассеянным, и с трудом удалось вновь собрать его. При блеске молнии лейтенант рассмотрел, что оазис был не более как на расстоянии одного километра по направлению к северо-востоку.
 После неоднократных перекличек, произведенных в продолжение кратковременного затишья в атмосфере, собрались вместе люди и кони, и тогда раздался крик старшего вахмистра:
 — А где же араб?
 Оба спахиса, которым было поручено наблюдать за Мезаки, оказались не в состоянии устеречь его. Они не знали, что с ним сталось, потому что, в то время как смерч втянул их в свой вихрь, они разъединились.
 — Ах, негодяй! Он бежал! — повторял старший вахмистр. — Он бежал на своем, или, правильнее, на нашем коне. Провел нас араб, обманул.
 Офицер в раздумье молчал.
 В это время раздался страшный лай, и прежде чем Николь мог задержать пса, тот ринулся вперед и в несколько прыжков исчез в шотте.
 — Назад, Куп-а-Кер, назад! — кричал старший вахмистр в сильной тревоге.
 Но собака исчезла в темноте, либо не расслышав, либо не желая слушаться хозяина.
 Быть может, пес ринулся по следам Мезаки? Николь не мог требовать того же от своего коня, совершенно выбившегося из сил, как и все остальные кони. Тогда только лейтенанту Вильетту пришла мысль — не произошло ли какое-нибудь несчастье, не угрожала ли какая-нибудь опасность капитану Ардигану, инженеру и оставшимся в Голеа нижним чинам? Исчезновение араба делало возможным всяческие предположения. Не пришлось ли отряду иметь дело с предателем, как не переставал утверждать это Николь?
 — В лагерь, и как можно скорее! — скомандовал лейтенант Вильетт.
 Гроза продолжала бушевать, хотя ветер несколько стих. Не перестававший ливень образовывал глубокие и многочисленные рытвины. Хотя солнце только что зашло, темень была как в самую глубокую ночь. В отсутствие огней трудно было распознать направление, где был лагерь. А между тем инженер не преминул бы принять эту меру предосторожности, чтобы указать путь возвращающимся, тем более что в лагере не было недостатка в горючем материале. Невзирая на ветер и дождь, всегда можно было бы поддерживать костер, пламя которого не могло оставаться незамеченным на небольшом расстоянии, а отряд никак не мот быть от лагеря далее чем на полкилометра.
 Все это вызвало большие опасения у лейтенанта Вильетта, опасения, которые разделял и старший вахмистр и с которыми он в нескольких словах поделился с офицером.
 — Вперед! — ответил последний. — И помоги нам Господь прийти еще вовремя!
 Выбранное сначала направление оказалось не совсем правильным. Отряду удалось добраться до шотта, но он слишком взял влево. Пришлось вернуться к востоку по северному берегу. К оконечности Мельрира добрались лишь к половине девятого вечера.
 Невзирая не беспрестанные окрики спахисов для предупреждения о возвращении их в лагерь, никто не показывался им навстречу.
 Несколько минут спустя лейтенант добрался до прогалины, на которой помещался обоз и были разбиты палатки.
 Никого не было там, ни Шаллера, ни капитана, ни унтер-офицера, а также ни одного из оставленных с ними нижних чинов. Звали, стреляли из ружей. Никакого ответа не было получено. Зажгли несколько смолистых веток, и тусклый свет их слегка осветил темень вокруг.
 Палатки были все сняты. Что же касается повозок, то пришлось убедиться в том, что они были разграблены и приведены в негодность. Исчезли все мулы с повозок, кони капитана Ардигана и его спутников. Итак, было произведено нападение на лагерь, и несомненно, что Мезаки был подослан для того лишь, чтобы увести лейтенанта Вильетта и спахисов по направлению к Гизебу, и облегчить задачу остальным членам шайки.
 Само собой разумеется, чтоб араб уже не вернулся. Что же касается собаки, то тщетно старший вахмистр звал ее. Прошла ночь, а пес так и не возвратился в лагерь.




 Глава двенадцатая. ЧТО ПРОИЗОШЛО?


 После того как лейтенант Вильетт с небольшим отрядом ушли к оазису Гизеб, инженер приступил к устройству лагеря, рассчитанного на более или менее продолжительный срок. Никому не приходило в голову подозревать Мезаки, никто не сомневался в том, что вечером того же дня Пуантар появится в лагере и приведет хоть часть рабочих. В лагере же кроме Шаллера и капитана Ардигана оставалось всего десять человек: унтер-офицер Писташ, Франсуа, четверо спахисов и двое обозных проводников. Все принялись разбивать лагерь у опушки оазиса по соседству с верфью. Там были установлены повозки. Выгрузили весь лагерный багаж и разбили в обычном порядке палатки. Что же касается коней, то для них проводники и спахисы отыскали пастбище с обильным подножным кормом. Запас съестных припасов обеспечивал отряд еще на несколько дней. Кроме того, весьма вероятным представлялось предположение, что Пуантар, его десятники и рабочие явятся, прихватив всего для них необходимого в достаточном количестве. Рассчитывали также на помощь со стороны ближайших поселений: Нефты, Тозера, Ла-Гаммы.
 Так как существенно важно было с первого же дня обеспечить правильное возобновление запаса съестных припасов, то по взаимному соглашению инженер и капитан Ардиган решили послать людей в Нефту и Тозер. Выбор их пал на двух обозных проводников, превосходно знакомых с дорогой, по которой им часто приходилось ходить вместе с караванами. Это были двое уроженцев Туниса, которым можно было доверять. Выступив на следующий же день с рассветом на собственных конях, эти люди могли без затруднений добраться до селения, из которого несколько дней спустя мог прибыть транспорт со съестными припасами. Предполагалось вручить им два письма, первое от инженера одному из старших администраторов Общества, второе — от капитана Ардигана коменданту Тозера.
 После утреннего завтрака в палатке, раскинутой под сенью деревьев на опушке оазиса, Шаллер обратился к капитану со следующими словами:
 — А теперь предоставим, дорогой Ардиган, Писташу, Франсуа и спахисам заканчивать устройство лагеря. Я хотел бы более подробно уяснить себе, какие предстоят восстановительные работы на этой последней части канала.
 Он прошелся по всему участку и осмотрел разрушения. Затем сказал капитану Ардигану:
 — Туземцы нагрянули сюда в большом числе, и теперь мне понятно, почему Пуантар и его артель не в состоянии были оказать им сопротивление.
 — Недостаточно было, однако, чтобы сюда явилось значительное число арабов, туарегов или иных разбойников. Хотелось бы знать, каким образом удалось им, прогнав отсюда рабочих, произвести такие разрушения. Ведь на все это должно было потребоваться гораздо больше времени, чем уверял нас Мезаки.
 — На это могу дать следующее объяснение, — возразил Шаллер. — Ведь тут не приходилось рыть, а только заваливать и обрушивать откосы в русло канала. Приходилось иметь дело исключительно с одним лишь песком. Они пустили в дело оставленные при бегстве рабочих орудия, а также и те, быть может, которые были когда-то им самим выданы. И тогда вся разрушительная работа оказалась более легкой.
 — Вы полагаете, значит, — сказал капитан Ардиган, — что на это могло быть достаточно каких-нибудь двух суток?..
 — Да, думаю, что больше не потребовалось, и равным образом рассчитываю, что не понадобится более двух недель, чтобы закончить все исправления.
 — Отлично, — заметил капитан. — Однако, я думаю, необходимо принять решение охранять канал до полного обводнения обоих шоттов, как в этой части большого шотта, вплоть до Мельрира, так и в остальных местах. То, что произошло здесь, может повториться и в другом месте. Население в Джериде, в особенности кочевое, сильно возбуждено постоянной проповедью против создания внутреннего моря, а потому всегда возможны нападения. Необходимо предупредить заблаговременно военные власти. Нетрудно будет организовать надежную охрану и обеспечить продолжение работ с помощью гарнизонов Бискры, Нефты, Тозера и Габеса.
 И в самом деле, организация защиты работ представлялась наиболее неотложным делом. Надо было немедленно оповестить генерал-губернатора Алжирской области и поверенного в делах в Тунисе о случившемся. На них обоих лежала обязанность изыскать средства и способы к ограждению интересов этого огромного предприятия.
 Во всяком случае, можно ограничиться охраной на главных пунктах обоих каналов, отнюдь не распространяя ее на часть шоттов, подлежащую обводнению.
 Отвечая на замечание, последовавшее со стороны капитана Ардигана по этому поводу, инженер мог лишь снова повторить сказанное им ранее по поводу обводнения шоттов.
 — Я всегда был уверен в том, — говорил он, — что почвы Джерида, Рарзы и Мельрира готовят нам неожиданности. Почва эта, в действительности — соляная кора, она подвержена довольно глубоким и значительным колебаниям. Обстоятельство это делает весьма правдоподобным постепенные, — по мере появления водяных масс, расширение и углубление канала. На это и рассчитывал, не без основания, Рудер, чтобы закончить произведенные им работы. Я нисколько не был бы удивлен, если бы увидел доказательства такой совместной работы природы и человеческого гения. Что же касается котловин, то они представляют собой высохшие русла прежних озер, и им предстоит либо внезапно, либо постепенно, под влиянием масс воды в значительной мере углубиться. Все эти соображения приводят меня к заключению, что на обводнение потребуется меньше времени, чем предполагалось. Джерид подвержен подземным толчкам, а последние способны изменить его лишь в благоприятном для нашего предприятия смысле. Во всяком случае, капитан, посмотрим что будет. Я не принадлежу к числу тех, кто относится подозрительно к будущему, но, наоборот, к тем, кто рассчитывает на него! И что скажете вы, если через два года, даже через год, появится торговая флотилия на поверхности Рарзы и Мельрира, заполненных водой до крайних пределов?
 — Принимая все наши надежды, дорогой друг, — отвечал капитан Ардиган, — все-таки остаюсь убежден, что независимо от того, осуществятся ли они через два года или через год, необходима будет достаточная военная сила для охраны работ и рабочих.
 — Согласен, — заключил Шаллер, — и вполне разделяю ваше мнение, Ардиган; признаю необходимым учреждение охраны на всем протяжении канала.
 Было решено, что на следующий же день, по прибытии рабочих на верфь, капитан Ардиган встретится с военным комендантом Бискры. Сейчас же, быть может, окажется достаточным присутствие нескольких спахисов для охраны этой части канала, а поэтому можно было рассчитывать, что нападение не повторится. Закончив обход, инженер и капитан вернулись в лагерь. Оставалось лишь ждать возвращения лейтенанта, которое, наверное, должно было последовать до наступления вечера.
 Наиболее серьезным вопросом было обеспечение экспедиции. Все обстояло в этом отношении вполне благополучно, так как потребности личного состава экспедиции удовлетворялись либо из запаса провизии, следующего на двух повозках обоза, либо свежими припасами, приобретенными в местечках и деревнях этой части Джерида. Вообще до сих пор съестных припасов всегда было довольно, как для людей, так и для животных.
 Однако необходимо было подумать о более правильном питании на более длительный срок. Решено было, что одновременно с обращением к военным властям капитан Ардиган потребует, чтобы было организовано снабжение экспедиции съестными припасами на все время пребывания в оазисе.
 В этот день, 13 апреля, все предвещало удушливый зной в течение утренних и послеобеденных часов. Не могло быть сомнения в том, что на севере собиралась сильная гроза, и в ответ на последовавшие со стороны унтер-офицера Писташа замечания по этому поводу Франсуа объявил:
 — Меня не удивило бы, если бы сегодня разразилась гроза; я с самого утра жду предстоящей борьбы стихий.
 — Почему? — спросил Писташ.
 — А вот почему, унтер-офицер. Бреясь на рассвете, я почувствовал, что волосы у меня на бороде щетинились и делались такими твердыми, что пришлось два или три раза править бороду. Мне казалось, что на каждом волоске выскакивала искорка.
 — Удивительно! — отвечал унтер-офицер, не смевший сомневаться ни на одну минуту в правдивости слов такого человека, как господин Франсуа. Конечно, такие электрические свойства волос человека, уподоблявшие их кошачьему меху, были маловероятны, но тем не менее Писташ охотно допускал подобное отступление от общего закона природы в пользу Франсуа.
 — Так вы говорите, что сегодня утром?.. — продолжал он, глядя на свежевыбритое лицо собеседника.
 — Сегодня утром это было просто что-то невероятное. Мои щеки и подбородок покрылись сплошь светящимися точками.
 — Охотно посмотрел бы я на это! — отвечал Писташ.
 Независимо, однако, от метеорологических наблюдений Франсуа чувствовалось приближение грозы с северо-востока, и воздух постепенно насыщался электричеством.
 Зной делался невыносимо тяжким. Закусив в полдень, инженер и офицер решили отдохнуть. Несмотря на то, что они находились в палатке, а палатка стояла в тени деревьев оазиса, удушливый зной проникал в нее, и не было ни малейшего движения воздуха.
 Все это тревожило Шаллера и капитана. Не было ни малейшего сомнения в том, что гроза свирепствовала уже на северо-востоке, и именно над оазисом Гизеб. С той стороны молнии уже бороздили небо, хотя раскаты грома не были еще слышны. Допуская, что лейтенанту не удалось по той или иной причине выступить из оазиса до грозы, можно было рассчитывать, что он переждет грозу даже и в том случае, если придется отсрочить возвращение в лагерь до следующею утра.
 — Весьма вероятно, что мы не увидимся с ним сегодня вечером, — заметил капитан Ардиган.
 — Если бы Вильетт выступил в два часа пополудни, он подходил бы уже теперь сюда.
 — Лейтенант совершенно правильно поступил, если предпочел запоздать даже на сутки, чем пускаться в путь при такой грозе, — отвечал Шаллер. — Чрезвычайно неприятно будет, если люди его и он сам будут настигнуты грозой на равнине, где им не найти никакой защиты.
 Время шло, но ничто не указывало на появление маленького отряда, не слышно было даже лая Куп-а-Кера, всегда бежавшего впереди. Гроза между тем значительно приблизилась, молнии сверкали непрерывно, освещая окрестности. Тяжелая масса густых облаков, перейдя зенит, медленно опускалась над Мельриром. Гроза должна была разразиться над лагерем не больше чем через полчаса.
 Инженер, капитан Ардиган, унтер-офицер и двое спахисов направились к опушке леса. Перед ними расстилалась широкая равнина, на соляном налете которой изредка отражался блеск молний.
 Тщетно устремлялись их взоры по направлению Гизебу.
 — Скорее всего, — сказал капитан, — что отряд не выступил, и излишне ожидать возвращения его ранее завтрашнего дня.
 — И я так думаю, капитан, — отвечал Писташ. — Трудно им было бы ночью после грозы распознавать дорогу.
 — Ну, Вильетт, опытный офицер и можно рассчитывать на его осторожность. Вернемся в лагерь, сейчас хлынет дождь.
 Но едва отошли они шагов на десять, как унтер-офицер остановился.
 — Прислушайтесь, капитан, — сказал он. Все обернулись.
 — Мне послышался лай собаки.
 — Уж не пес ли это старого вахмистра?
 Все стали прислушиваться. Однако в продолжение коротких промежутков относительной тишины лая не было слышно. Очевидно, Писташ ошибся.
 Капитан Ардиган и его спутники направились по дороге к лагерю и, пройдя оазис, где в то время деревья уже гнулись до земли от сильного ветра, вернулись в палатки.
 Запоздай они немного, им пришлось бы испытать сильнейшие порывы ветра при тропическом ливне.
 Было шесть часов вечера. Капитан сделал все распоряжения ввиду наступающей бурной ночи, наиболее опасной из всех ночей, проведенных ими со времени выступления.
 Было весьма вероятно, что Вильетт с отрядом из-за грозы задержались до следующего дня.
 Тем не менее капитан и Шаллер не в состоянии были отогнать от себя тревожные мысли. Они не могли даже и представить себе то, что происходило в действительности, что Мезаки ложно выдал себя за одного из рабочих Пуантара, замышляя злодейское покушение на экспедицию. Но каким образом могли они совершенно упустить из виду общее враждебное настроение среди кочующих и оседлых племен Джерида и возбуждение их против самого проекта создания внутреннего моря Сахары? На днях только было произведено нападение на верфь в Голеа, и нападение, несомненно, могло повториться в случае возобновления работ в этой части канала. Мезаки утверждал, что нападающие, прогнав рабочих, отступили к югу от шотта. Но кто мог поручиться, что шайки туземцев не бродили теперь по равнине и что они при столкновении с отрядом лейтенанта Вильетта неминуемо одолели бы его отряд благодаря численному превосходству.
 Эти опасения, однако, при более спокойном обсуждении всех обстоятельств, могли показаться и преувеличенными. Тем не менее инженер и капитан не в состоянии были вовсе отрешиться от них. И никак не могли они представить, что под угрозой нападения были не лейтенант Вильетт и его отряд на дороге в Гизеб, а сам Шаллер и сопровождающие его военные.
 В половине седьмого вечера гроза достигла наивысшей силы. Несколько деревьев были поражены молнией, а палатка инженера спаслась каким-то чудом. Ливень не переставал; почва оазиса от множества ручейков, изливающихся по направлению к шотту, превратилась в болото. Ветер ревел, ломая сучья деревьев, и множество пальм, точно срезанных ветром у корня, были унесены водяным потоком.
 Выйти из палаток было невозможно. К счастью, кони заблаговременно были укрыты под защитой купы деревьев, способных выдержать ураган, и их удалось удержать там, невзирая на овладевший ими страх. С мулами, оставшимися на поляне, дело обошлось не столь благополучно. Обезумевшие от страха, вызванного раскатами грома, невзирая на все усилия проводников, мулы вырвались и разбежались по оазису.
 Предупрежденный об этом одним из спахисов, капитан Ардиган крикнул:
 — Необходимо во что бы то ни стало переловить их!
 — Оба проводника бросились в погоню за ними, — доложил унтер-офицер.
 — Пусть к ним присоединятся двое нижних чинов, — приказал офицер. — Если мулам удастся выбраться за пределы оазиса, они для нас пропали. Их никогда не удастся поймать.
 Двое из четырех спахисов, невзирая на потоки дождя, падающего на лагерь, кинулись на помощь проводникам.
 Громовые раскаты и сверкание молний не прекращались, хотя ливень и ураган внезапно стихли. Темень была полная, можно было разглядеть друг друга лишь при блеске молнии.
 Инженер и капитан вышли из палатки, сопровождаемые Франсуа, унтер-офицером и двумя спахисами, оставшимися с ними в лагере.
 В таких погодных условиях нельзя было рассчитывать на возвращение лейтенанта. Он сам и его отряд могли выступить не ранее следующего дня, когда можно будет пройти по Джериду.
 Каково же было удивление и радость капитана и его товарищей, когда они снова услышали лай собаки, доносившийся с севера.
 На этот раз не могло быть сомнения. Какая-то собака быстро приближалась к оазису.
 — Куп-а-Кер! Он! — воскликнул унтер-офицер. Я узнаю его голос.
 — Следовательно, и Вильетт уже недалеко! — заключил капитан Ардиган.
 И действительно, если верный пес бежал впереди отряда, то последний не мог быть далее нескольких сот шагов.
 В этот момент, совершенно неожиданно подкравшись ползком вдоль опушки леса, около тридцати туземцев напали на лагерь. Капитан, инженер, унтер-офицер, Франсуа и двое спахисов оказались в один миг, ранее чем они в состоянии были сообразить что-либо и принять меры к обороне, окружены и схвачены.
 Да и возможно ли было какое-либо сопротивление горсточки людей против целой шайки, так внезапно обрушившейся на них.
 В один миг все было разграблено, а кони угнаны по направлению к Мельриру.
 Пленников, отделенных друг от друга, погнали в шотт. Пес ринулся по их следам. Они были уже далеко, когда лейтенант Вильетт появился в лагере.




 Глава тринадцатая. ОАЗИС ЗЕНФИГ


 Шотт Мельрир с болотами Фарфария на севере изображен на геодезических планах в виде прямоугольного треугольника. Гипотенуза треугольника, почти прямая линия, которая начинается от Тахир-Насу, тянется вплоть до пункта, расположенного ниже 34°, от оконечности второго канала. Более длинная сторона треугольника, прихотливо извиваясь, лежит вдоль указанной градусной дуги и заканчивается, как и на востоке, второстепенными шоттами. Короткая сторона треугольника поднимается на запад к селению Тахир-Насу, придерживаясь почти параллельного направления железнодорожной линии через Сахару, спроектированной в виде продолжения линии Филипвилль-Константина-Батна-Бискра, профиль которой подлежал изменению, чтобы избежать постройки ветви, соединяющей главную линию с портом на новом море. Эта большая котловина, площадь которой уступает, однако, площадям Джерида и Феджеджа, имеет в длину 55 километров от конечного пункта второй части канала, проектированного на западном берегу. Котловина эта может быть обводнена лишь на поверхности 6000 квадратных километров, ибо остальная часть ее расположена выше уровня воды в Средиземном море. Таким образом, общая площадь нового моря должна была занимать 8000 квадратных километров, заключенных в границах двух шоттов, и 5000 квадратных километров материка должны были оставаться вслед за окончательным обводнением Рарзы и Мельрира вне воды. Эти необводненные пространства должны были, следовательно, образовать собой острова или архипелаг из двух островов посередине Мельрира. Одним из этих островов был бы Хингиз, по внешнему виду прямоугольник, посередине шотта, разделяющий его на две части; второй должен был занимать крайнюю часть, заключенную между двумя сторонами прямого угла, вблизи Страри. Что же касается остальных островков этого архипелага, то они должны были вытянуться параллельными линиями по направлению к юго-востоку. В будущем, когда суда отважатся проходить у этих островов, им пришлось бы строго придерживаться путевых знаков, которые предполагалось здесь установить, чтобы по возможности уменьшить риск опасного плавания.
 На поверхности обоих шоттов, подлежащих в будущем обводнению, были расположены несколько оазисов с пальмовыми лесами. Владения эти были выкуплены у собственников. Сумма уплаченного Франко-иностранным обществом вознаграждения не превышала пяти миллионов франков, и предполагалось возместить ее впоследствии путем эксплуатации двух с половиной миллионов гектаров земельных угодий и лесов, уступленных обществу правительством.
 В ряду различных оазисов Мельрира наиболее значительный занимал площадь приблизительно в 3–4 километра. Он лежал посредине Хингиза, в части его, обращенной к северу. Таким образом, после обводнения его окраины должны были покрыться водами северной части шотта. Этот оазис был богат наилучшими сортами финиковых пальм. Тамошние финики, доставляемые на различные рынки Джерида, ценятся весьма высоко. Оазис этот назывался Зенфигом. Его сношения с главнейшими поселениями: Ла-Гаммой, Нефтой, Тозером и Табесом были ограничены редкими посещениями караванов в период сбора плодов.
 Под сенью больших деревьев Зенфига проживало от 300 до 400 туарегов, одного из наиболее опасных племен Сахары. На всей этой части оазиса расположено было около сотни домов. По направлению к центру оазиса тянулись обработанные поля, пастбища, обеспечивающие существование людей этого племени и принадлежащих им домашних животных. Потребности населения в воде удовлетворялись из уэда, который должен был преобразоваться впоследствии в один из притоков нового моря.
 Оазис Зенфиг служил лишь кочевым туарегам, которые бродили по пустыне, для возобновления запасов еды. Этого оазиса опасались, и не без основания. Караваны избегали насколько возможно проходить поблизости от него. Нередко на них нападали в окрестностях Мельрира шайки, вышедшие из Зенфига. Следует упомянуть о том, что подступы к самому оазису были весьма трудными и опасными. Почва шотта вдоль Хингиза была крайне неустойчива, с сыпучими песками. По этому грунту, относящемуся к плиоценовой формации, то есть песчаному с примесями гипса и соли, вели в оазис лишь несколько труднопроходимых тропинок, известных только местным жителям, придерживаться которых было обязательно во избежание провала в сыпучие пески. Очевидно было, что когда эта рыхлая почва, в которой вязли ноги, покроется водой, Хингиз утратит свою недоступность. Поэтому здесь сейчас обосновалась самая непримиримая оппозиция. Непрестанные призывы к священной войне против иностранцев исходили всегда из Зенфига.
 Среди всех племен Джерида племя Зенфига занимало ведущее место и пользовалось огромным влиянием. С этим положением туарегам пришлось бы, однако, расстаться в тот день, когда воды Малого Сырта превратили бы Хингиз в центральный остров Мельрира.
 Община туарегов в оазисе Зенфит сохранилась в своей первоначальной чистоте. Обычаи, нравы не подвергались здесь ни малейшим изменениям. Мужчины туареги были очень красивы, с серьезным выражением лица, гордой осанкой, медленной поступью, с отпечатком достоинства. Все жители носят перстни из змеевика, придающие по поверию особую мощь правой руке. Туареги храбры и не боятся смерти. Они сохранили одежду своих предков — гандуру, из хлопчатобумажной ткани Судана, бело-голубую сорочку, шаровары, стягиваемые у щиколотки ноги, кожаные сандалии, на голове шешья, окутанная платком, свернутым в виде тюрбана, с которого падает вуаль, спускающаяся до рта и оберегающая губы от пыли. Женщины их великолепны. У них голубые глаза, густые брови, длинные ресницы; ходят они всегда с открытым лицом и опускают вуаль в весьма редких случаях, разве только в присутствии посторонних, в знак уважения к последним. У домашнего очага туарегов нельзя встретить несколько хозяек, так как в противоположность заповедям Корана они не допускают многоженства, хотя и принимают развод.
 В этой части Мельрира туареги составляли как бы совершенно обособленную народность, которая не сливалась с остальными племенами Джерида. Вожди их поднимали своих подданных для набега, лишь будучи уверенными в большой добыче или же в случаях мщения враждебному племени. Туареги Зенфига были весьма опасными разбойниками. Не раз военными властями были организованы экспедиции против этих разбойников, но им всегда без труда удавалось укрываться в отдаленных убежищах Мельрира.
 Хотя туареги ведут очень скромную жизнь, не употребляют в пищу рыбу и дичь, ограничиваясь весьма незначительным количеством мяса, довольствуясь финиками, винными ягодами, ягодами «salvadora persica», мукой, молочными продуктами и яйцами, они тем не менее, презирая всякий труд, держат рабов, так называемых «имрад», на которых возложены все тяжелые работы. Что же касается «ифгуна», марабутов, продавцов ладанок, то все они пользуются значительным влиянием среди туарегов, в особенности в этой местности Мельрира. Эти-то фанатики и проповедовали восстание против осуществления проекта строительства моря Сахары. К тому же они суеверны, верят в духов, страшатся призраков настолько, что не оплакивают даже мертвецов своих из опасения их воскресения и память о почившем в семьях изглаживается одновременно с его кончиной.
 Вот в общих чертах отличительные свойства людей племени Зенфиг, к которому принадлежал и Хаджар. До тех пор, пока он не попал в руки капитана Ардигана, он был всегда признаваем вождем племени. Оттуда же родом была вся его семья.
 Наравне с Хаджаром и мать его Джемма пользовалась чрезвычайным почетом среди туарегов, и это чувство к ней со стороны женщин Зенфига граничило с обожанием. Они разделяли ненависть, которую питала Джемма к иностранцам. Она умела подчинять их волю своей так же, как сын ее подчинял себе волю мужчин. Читатели помнят, каким влиянием пользовалась Джемма над Хаджаром. Женщины этого племени значительно более образованны, чем их братья и мужья. Они владеют письмом и в школах преподают родной язык и грамматику. Что касается экспедиции Рудера, то они ни на минуту не скрывали своего враждебного отношения к ней.
 Всем племенам Мельрира грозило разорение от обводнения шоттов. Их разбойничий образ жизни стал бы невозможным из-за отсутствия караванов по Джериду. В довершение всего совсем нетрудно стало бы отыскать их в их убежищах, раз последние сделались доступными с моря для судов. Исчезнет главная их защита — зыбкая почва, на которой люди и кони рисковали каждую минуту провалиться.
 Известно уже, при каких обстоятельствах Хаджар был взят в плен после столкновения со спахисами капитана Ардигана, как он был заключен в Габесе и как с помощью матери, брата и некоторых друзей ему удалось бежать накануне того самого дня, когда он должен был быть отправлен на сторожевом судне в Тунис, чтобы предстать перед военным судом. После бегства Хаджару благополучно удалось пройти по шоттам и вернуться в оазис Зенфиг, где Джемма не замедлила присоединиться к нему.
 Весть о захвате Хаджара вызвала чрезвычайное волнение. Как могло случиться, что этот вождь туарегов, для которого каждый из них охотно пожертвовал бы своею жизнью, оказался в руках заклятых врагов! Можно ли было надеяться, что он спасется от них? Не был ли он заранее осужден? Все это очень волновало жителей Зенфига. Зато с каким восторгом был он встречен по возвращении! Беглец торжественно был пронесен на руках. Со всех сторон раздавались в знак радости ружейные выстрелы, бой в «табель», местные барабаны и звуки скрипки — «ребаца». Возбуждение страстей было настолько сильно и всеобще, что достаточно было бы мановения руки Хаджара для того, чтоб все приверженцы его кинулись на селения Джерида!
 Но Хаджар сумел обуздать буйные порывы туарегов. Прежде всего необходимо было, ввиду угрозы возобновления работ, обеспечить безопасность оазисов, расположенных в юго-западном углу шоттов. Нельзя было допускать, чтобы иностранцы превратили Мельрир в обширный судоходный бассейн. Надлежало прежде всего остановить работы на канале.
 Одновременно было доведено до сведения Хаджара о предстоящем, не позднее как через двое суток, прибытии экспедиции, под начальством капитана Ардигана, к оконечности канала, где должна была произойти встреча с другой экспедицией, выступившей из Константины.
 Шайка в несколько сот туарегов, под предводительством самого Хаджара, произвела нападение, последствия которого были крайне неприятны для строителей.
 Появление в лагере инженера Мезаки, его предательство, захват инженера, капитана и четырех их спутников — все это было последовательно исполнено, по заранее обдуманному Хаджаром плану.
 Все пленные направлены были в оазис Зенфиг, прежде чем удалось спахисам лейтенанта Вильетта догнать шайку.
 Одновременно с шестью пленниками туареги захватили и коней, оставшихся в лагере, принадлежащих инженеру, офицеру, унтер-офицеру и двум спахисам. Пленники вынуждены были сесть верхом на своих собственных коней, а один из верблюдов предоставлен был Франсуа, который с большими затруднениями взобрался на него. После этого вся шайка скрылась в темноте.
 Следует здесь отметить, что пес старшего вахмистра Пиколя появился как раз во время нападения, и, не зная, что он бежал впереди отряда, Сохар не препятствовал ему следовать за пленниками.
 Готовясь к этому нападению, туареги имели при себе запас провизии на несколько дней, а провизия, следовавшая на двух верблюдах, обеспечивала пропитание всей шайки до возвращения домой.
 Предстоящий им переезд был очень тяжел, ибо необходимо было сделать около 50 километров от восточной оконечности шотта до оазиса Зенфиг.
 Первый переход привел пленников в тот пункт, где Сохар останавливался, прежде чем напасть на лагерь в Голеа. Туареги сделали там привал, приняв все меры к тому, чтобы воспрепятствовать капитану Ардигану и его товарищам бежать. Пленникам пришлось провести ужаснейшую ночь, ибо ливень не прекращался до рассвета. В качестве прикрытия могли они воспользоваться лишь мелкими порослями небольшого леска пальм. Прижавшись друг к другу, окруженные туарегами, хотя и лишенные возможности бежать, они могли по крайней мере переговариваться между собой. В распоряжении их пока не было никаких данных, на основании которых они могли бы с уверенностью предполагать участие Хаджара во всем совершившемся с ними. Чрезвычайное возбуждение умов во многих племенах Джерида, а в особенности — Мельрира, и без того вполне разъясняло причины произведенного на них нападения. Дошла, вероятно, до некоторых вождей туарегов весть о предстоящем прибытии отряда спахисов на верфь. Кочевые туземцы сообщили им о том, что ожидали прибытия инженера общества для осмотра работ в Мельрире, прежде чем будет прокопан порог Габеса.
 Тогда-то впервые капитан задал себе весьма серьезный вопрос: не был ли он обманут этим туземцем, встреченным накануне в Голеа, и заключение, к которому он пришел, было им сообщено товарищам.
 — Вы, вероятно, правы, капитан, — заявил унтерофицер. — Этот человек никогда не возбуждал во мне доверия.
 — Но если это так, — заметил инженер, — что осталось с лейтенантом Вильеттом? Он не застал, следовательно, в оазисе Гизеб ни Пуантара, ни рабочих артели?
 — Допустив, что он добрался туда, — продолжал капитан, — и что Мезаки действительно предатель, как подозреваем мы, у него не могло быть иной цели, как удалить Вильетта и его людей, покинув их незаметно в пути.
 — Кто знает, не присоединится ли он еще к этой шайке, захватившей нас! — воскликнул один из спахисов.
 — Это нисколько не удивило бы меня, — сознался Писташ.
 — Действительно, — добавил Франсуа, — отряд не мог быть далеко, раз мы слышали лай собаки почти одновременно с нападением на нас туарегов.
 — Ах, Куп-а-Кер, Куп-а-Кер, — повторял унтерофицер Писташ, — где-то он теперь? Не прибежал ли он за нами сюда? Или, вернее, пожалуй, что вернулся к своему хозяину, чтобы сообщить ему…
 — Да вот он!.. Вот он! — воскликнул в эту минуту один из спахисов.
 Легко вообразить, с какой радостью встречен был верный пес. Как его ласкали и как целовал его добрую морду Писташ!
 — Да… Да! Это ты! А где же остальные и старший вахмистр Николь, твой хозяин?
 Пес охотно отвечал бы на эти ласки радостным лаем, но унтер-офицер заставил его молчать. Впрочем, туареги могли предполагать, что пес находится в лагере Голеа вместе с капитаном и считали вполне естественным, что он прибежал вместе с ними.
 С наступлением утра пленникам дали пищу — лепешку с кускусом и финиками, а для утоления жажды воду из уэда, протекавшего у опушки лесочка. С того места, где они находились, виднелся шотт, соляные кристаллы которого блестели при восходящем солнце. По направлению к востоку взгляд упирался в полосу дюн, округлявшихся с этой стороны. Таким образом, невозможно было рассмотреть оазис Голеа. Тщетно Шаллер, капитан Ардиган и их товарищи направляли взоры к востоку, в надежде, быть может, увидеть лейтенанта, спешащего к этой части шотта.
 — Не может быть сомнения в том, — повторил офицер, — что Вильетт прибыл вчера вечером в Голеа. — И можно ли предполагать, что, не застав нас там, найдя лагерь покинутым, он не кинулся немедленно на поиски?
 — Не подвергся ли он, в свою очередь, нападению, когда ехал сюда? — заметил инженер.
 — Да. Все возможно, — отвечал Писташ, — все возможно с Мезаки! — Попади он только когда-нибудь мне в руки, я желал бы, чтобы у меня тогда выросли когти, чтобы содрать с него его подлую шкуру.
 В это время Сохар распорядился, чтобы готовились к отъезду. Капитан Ардиган подошел к нему.
 — Что вам нужно от нас? — спросил он. Сохар не отвечал.
 — Куда ведут нас?
 Сохар ограничился тем, что грубо скомандовал:
 — На коней!
 Приходилось повиноваться. Для Франсуа самым неприятным было, что он не мог побриться утром в этот день.
 Вдруг раздался крик унтер-офицера.
 — Вот он! Вот он! — повторял он.
 Все глаза устремились на того, на кого указывал Писташ.
 Это был Мезаки. Доведя отряд до Гизеба и пользуясь ночной теменью, он скрылся и только что присоединился к шайке Сохара.
 — С таким негодяем нечего говорить! — промолвил капитан Ардиган, и так как Мезаки нахально посмотрел на него, он повернулся к нему спиной.
 Франсуа же сказал следующее:
 — Действительно, этот тарги, по всему видно, не из числа порядочных людей…
 — Это, брат, ты верно заметил! — отозвался Писташ, впервые употребив местоимение «ты» в своем обращении к Франсуа, но такая вольность не оскорбила сего достойного мужа.
 Гроза прошла. На небе не было ни малейшего облачка, а на поверхности шотта не ощущалось дуновения ветра. Переход был весьма тяжелым. На этой части котловины нельзя было встретить ни одного оазиса, а укрыться под деревьями можно было лишь по прибытии на стрелку Хингиз. Сохар продвигался вперед ускоренным аллюром. Он спешил возвратиться в Зенфиг, где его поджидал брат. Пока еще ничего не указывало пленникам на то, что они попали в руки Хаджара. С некоторым основанием, однако, капитан и Шаллер представляли себе, что последнее нападение не имело целью лишь ограбить лагерь Голеа, так как ожидаемая добыча была слишком незначительна. Скорее, этот набег был организован как бы для мщения со стороны племен Мельрира, и кто знает, не придется ли капитану и его товарищам заплатить свободой, а быть может даже и жизнью, за этот проект создания внутреннего моря Сахары?
 В продолжение первого дня были сделаны два перехода и пройдено 25 километров. Зной был чрезвычайно тяжким. Больше всех страдал, несомненно, Франсуа, взгромоздившийся на спину верблюда. Непривычный к толчкам, он буквально казался разбитым, и пришлось привязать его, чтобы спасти от падения.
 В продолжение первых двух переходов Сохару пришлось придерживаться некоторых тропинок, хорошо знакомых ему, чтобы не попасть в какую-нибудь трясину. Но на следующий день путь пролегал по вполне устойчивой почве Хингиза.
 Дальше переходы совершались в более благоприятных, чем накануне, условиях, и к вечеру Сохар прибыл вместе со своими пленниками в оазис Зенфит. И каково же было изумление пленников, сменившееся вслед за тем слишком, к сожалению, основательными опасениями, когда они очутились лицом к лицу с Хаджаром!




 Глава четырнадцатая. В ПЛЕНУ


 Помещение, в которое доставлены были пленники Сохара, было когда-то укрепленным пунктом (борджи) этого селения. Много лет тому назад это сооружение начало разрушаться. Развалившиеся стены высились над небольшим холмом, на северной оконечности оазиса. После окончания продолжительных междоусобных войн, которые вели туареги, не было проявлено никаких забот о восстановлении этой крепости. «Сумаах», род минарета, с обвалившейся верхушкой возвышался еще над всем зданием, и оттуда открывался во все стороны широкий обзор. Как ни был разрушен этот борджи, тем не менее в середине самого здания сохранялись еще годные для жилья помещения. Две или три комнаты, выходящие на внутренний двор, без мебели, без отделки, разделенные толстыми перегородками, могли все же предоставить убежище от ливней летом и от холодов ненастного времени года.
 Туда-то и помещены были инженер, капитан Ардиган, унтер-офицер Писташ и двое спахисов.
 Хаджар не обратился к ним ни с единым словом, а Сохар, доставивший их в борджи, оставлял без ответа все обращенные к нему вопросы.
 Само собой разумеется, что во время нападения на лагерь капитан Ардиган и его товарищи лишены были возможности захватить свое оружие. Кроме того, их обыскали, отняли те небольшие деньги, которые они имели при себе, и даже отняли у Франсуа его бритву, что, конечно, привело его в крайнее негодование.
 Когда Сохар ушел, капитан и инженер прежде всего осмотрели помещение.
 — Когда попадаешь в тюрьму, — заметил Шаллер, — первым делом надо ее хорошенько всю осмотреть.
 — А вторым делом — бежать из нее, — добавил капитан Ардитан.
 Они обошли внутренний двор, посередине которого возвышался минарет. Нельзя было не признать, что окружающие стены, высотой футов в двадцать, были непреодолимы. Не удалось найти ни одного пролома в них, наподобие тех, какие были во внешнем вале, окружавшем борджи. Единственные ворота вели в центральный двор, но Сохар хорошо закрыл их. Выбить эти ворота, обитые железными полосами, было невозможно, хотя выйти возможно было только через них. Наступила ночь, которую пленники должны были провести в полной темноте. Не было никакого освещения, а также и пищи для подкрепления сил. Тщетно ожидали они в продолжение первых часов заключения, что им будет принесена хотя бы вода для питья, жажда сильно мучила их. Пленники обошли двор в сумерках, после чего все они собрались в одной из примыкающих к двору комнат, в которой вязанки сухой травы должны были служить им постелями. Грустное раздумье овладело ими.
 Голод пока еще можно было терпеть, и он стал бы невыносимым лишь на следующий день, в случае если им с рассвета не дадут пищи и воды в достаточном количестве.
 — Попытаемся заснуть, — сказал инженер.
 — И увидеть во сне, что сидим у стола, обильно снабженного яствами: котлетами, фаршированным гусем, салатом!..
 — Бросьте это, унтер-офицер, — посоветовал Франсуа, — теперь бы мы с удовольствием поели и похлебки со свиным салом!
 Каковы же были намерения Хаджара по отношению к пленникам? Он, без сомнения, узнал капитана Ардигана. Не пожелает ли он выместить на нем свою злобу? Не казнит ли он его и его товарищей?
 — Не думаю, — сказал Шаллер, — чтобы жизни нашей угрожала опасность. Туарегам важно держать нас в качестве заложников, в предвидении будущих случайностей. Можно предполагать, что с целью помешать окончанию работ на канале Хаджар и туареги возобновят свои нападения на верфь триста сорок седьмого километра, в случае возвращения туда рабочих общества. Хаджар может потерпеть при следующей попытке неудачу. Он может снова попасть в руки властей, а на этот раз они сумеют помешать его вторичному побегу. А поэтому в его интересах сохранить нас в своей власти для того случая, когда ему можно будет спасти жизнь путем обмена пленников. И, несомненно, на такое предложение пришлось бы согласиться. Полагаю, это может скоро случиться, так как о нападении Хаджара уже известно, и в скором времени ему придется иметь дело с регулярными войсками, высланными против него, чтобы выручить нас.
 — Возможно, вы и правы, — отвечал капитан Ардиган. — Только не следует забывать, что Хаджар мстителен и жесток. Репутация его в этом отношении твердо установилась. Не в его натуре рассуждать так, как способны рассуждать мы. Он горит желанием личного мщения.
 — И притом, именно против вас, капитан, — заметил унтер-офицер Писташ, — против вас, который так ловко захватил его несколько недель тому назад.
 — Совершенно верно, унтер-офицер, и меня даже удивляет, что, зная, кто я, он тотчас же не учинил надо мною какого-либо насилия. Во всяком случае, увидим. Верно лишь то, что мы находимся в его руках и мы ничего не знаем об участи Вильетта и Пуантара, так же как и они ничего не знают о нашей участи. И все-таки должен сказать вам, что я не из тех людей, дорогой Шаллер, которые согласятся изображать из себя выкуп Хаджара или трофеи его разбойнического подвига. Что сулит будущее, я не знаю, знаю лишь, что нам надо во что бы то ни стало бежать, и когда наступит подходящий момент, я сделаю невозможное, чтобы выбраться отсюда. Я желаю вернуть свободу, а не предстать перед товарищами в качестве обмененного пленника; я желаю сохранить свою жизнь, чтобы встретиться с револьвером или саблей в руках с этим разбойником, захватившим нас врасплох.
 Но если капитан Ардиган и Шаллер обдумывали планы бегства, Писташ и Франсуа, хотя и готовые следовать за своими начальниками, больше рассчитывали на помощь извне, и даже, быть может, на чутье и ум своего друга Куп-а-Кера.
 Читатели помнят, что со времени их отъезда пес последовал за пленниками вплоть до Зенфига и туареги не отгоняли его. Но когда капитан Ардиган и его спутники были заключены в борджи, верному животному не дали последовать за ними. Было ли это сделано намеренно? Трудно было сказать. Несомненно было лишь одно: все заключенные весьма сожалели об его отсутствии. Будь он с ними, какую пользу мог бы он принести при свойственных ему уму и преданности?
 — Ничего не известно… Ничего не известно, — повторял унтер-офицер Писташ. — У собак чутье, которым не обладает человек. Если заговорить с собакой о ее хозяине Николе и ее друге Ва-Делаване, быть может, она и кинется по собственному почину разыскивать их? Верно, что раз мы не в состоянии выбраться из этого проклятого двора, и пес тоже не в состоянии был бы сделать этого! Тем не менее мне очень хотелось бы, чтобы он был здесь! Лишь бы только эти канальи не сделали с ним чего-нибудь!
 Тщетно прождав, что им дадут пищу, пленники решили немного отдохнуть. Они растянулись на связках сухой травы, и им удалось через некоторое время заснуть. Проснулись они на рассвете, проведя очень спокойную ночь.
 — Следует ли заключить из того только, что мы не ужинали вчера вечером, — правильно заметил Франсуа, — что и нынче утром нам не придется завтракать?
 — Это было бы досадно, скажу даже более — весьма огорчительно, — отозвался унтер-офицер Писташ, который зевал с таким удовольствием, что можно было опасаться за вывих его челюстей. Зевал он, впрочем, на этот раз не столько от позыва ко сну, сколько от голода. Вскоре все сомнения пленников по этому вопросу были устранены.
 Час спустя появились во дворе Ахмет и человек двадцать туарегов, которые принесли с собой еду для пленников: пирог, холодное мясо, финики, в достаточном количестве, чтобы прокормить шестерых человек в продолжение одного дня. В нескольких кружках заключалось обильное количество свежей воды, взятой из уэда, протекавшего по оазису Зенфиг.
 Капитан Ардиган еще раз попытался узнать, какую участь готовил им вождь туарегов и обратился с вопросами к Ахмету.
 Но тот не проявил большего, чем накануне Сохар, желания отвечать на вопросы. Видимо, он получил соответствующие указания и удалился, не проронив ни одного слова.
 Трое суток не принесли никаких перемен. Нельзя было пока и помышлять о побеге из борджи; по крайней мере невозможно было перелезть через высокие стены, за отсутствием лестниц. Если бы пленникам удалось, пользуясь ночной темнотой, перебраться через эти стены, быть может, дальнейший побег, через оазис, оказался бы и возможен. Казалось даже, что борджи не был вовсе снаружи охраняем, так как ни днем, ни ночью не слышно было звука шагов по дороге. Да и не было к тому никакой надобности; стены представляли собой непреодолимое препятствие, а ворота во двор нельзя было бы ссадить с петель.
 Впрочем, с первого же дня их заточения унтер-офицеру Писташу удалось узнать расположение оазиса. После неоднократных усилий, рискуя сотни раз свернуть себе шею, он поднялся по разрушенной лестнице до верхней части минарета.
 Выглядывая из бойниц, уверенный, что его невозможно заметить, он наблюдал широкую панораму, расстилавшуюся перед его глазами.
 Внизу разбросаны были между деревьями оазиса дома селения. На протяжении от 3 до 4 километров с востока к западу находилась область Хингиза. По северному направлению выстроено было в один ряд наибольшее число домов, резко выделявшихся своей белизной среди темной зелени листвы. Судя по расположению одного из этих домов, числу построек, окруженных стенами, оживлению, проявлявшемуся у ворот, количеству флажков, развевавшихся над входом, унтерофицер заключил, что дом этот должен был служить жилищем Хаджара, и он в этом не ошибался. Заняв снова утром 20-го числа свой наблюдательный пост на вершине минарета, унтер-офицер заметил значительное оживление в селении, дома которого постепенно пустели. Казалось даже, что большое число туарегов собирались сюда с различных концов Хингиза. Отсутствие верблюдов и иных животных для перевозки тяжестей указывало, что стекавшиеся в селение люди не принадлежали к составу какого-нибудь каравана. Кто знает, не происходило ли в этот день в Зенфиге какое-либо важное собрание, созванное Хаджаром?
 Глядя на все происходившее, унтер-офицер счел необходимым предупредить об этом капитана и пригласил его подняться наверх.
 Не могло быть сомнения, что в ту минуту происходил в Зенфиге род народного вече, на которое собрались несколько сотен туарегов. Слышны были крики, видны были с вершины минарета жестикулирующие люди. Но вот волнение затихло с появлением какого-то человека, явившегося в сопровождении мужчины и женщины, из дома, по мнению унтер-офицера, принадлежащего вождю туарегов.
 — Это Хаджар, это он! — вскрикнул капитан Ардиган. — Я узнаю его.
 — Вы правы, капитан, — отвечал Писташ, — и я также узнаю его.
 Действительно, это были Хаджар, его мать Джемма и брат Сохар. При появлении на площади они встречены были всеми собравшимися криками приветствия.
 Воцарилось молчание. Окруженный толпой, Хаджар начал говорить и в течение целого часа держал речь, часто прерываемую восторженными криками присутствующих. До капитана и унтер-офицера не доносилось, однако, ни одного слова этой речи. Когда закончилось собрание, снова раздались крики, и после того, как Хаджар вернулся в свой дом, воцарилось обычное спокойствие. Капитан Ардиган и Писташ спустились во двор и передали товарищам обо всем виденном ими.
 — Предполагаю со своей стороны, — сказал инженер, — что собрание это состоялось, чтобы протестовать против обводнения шоттов, и за ним последует, несомненно, какое-нибудь новое нападение.
 — И я так полагаю, — сказал капитан Ардиган. — Но нельзя ли заключить из всего этого, что, быть может, Пуантар снова появился в Голеа?
 — Все это так, если только речь шла не о нас, — сказал унтер-офицер Писташи, — и если все эти негодяи не собрались сюда присутствовать при казни пленников!
 Продолжительное молчание последовало за этим замечанием. Капитан и инженер обменялись между собой взглядом, выдававшим их тайные думы. Не следовало ли опасаться, что вождь туарегов пожелал приступить к решительным действиям для удовлетворения кипевшего в нем чувства мести, и признал необходимым собрать различные племена Хингиза в Зенфиг, чтобы дать им возможность присутствовать при публичной казни? С другой стороны, возможна ли была надежда на какую-либо помощь со стороны Бискры либо со стороны Голеа, если лейтенанту Вильетту было неизвестно, куда были уведены пленные и во власти какого из племен находились они? Прежде чем сойти с минарета, капитан Ардиган и унтер-офицер в последний раз оглядели всю часть Мельрира, расстилавшуюся перед ними. Одинаковая пустыня виднелась как с севера, так и с юга. На западе и востоке тоже было пусто. Что же касается отряда лейтенанта Вильетта, то, допуская предположение, что произведенные им розыски довели его до Зенфига, — что в состоянии был он сделать, имея в распоряжении своем горсть людей против большого селения?
 Оставалось, следовательно, ждать, что могло произойти дальше! С минуты на минуту ворота борджи могли раскрыться перед Хаджаром и его приближенными. Возможно ли было какое-либо сопротивление, если вождь туарегов прикажет увести их на площадь и казнить там? И разве отложенное сегодня не могло совершиться на следующий день? День прошел, однако, не принеся никаких перемен в их положении. Доставленной им с утра провизии оказалось достаточно, и с наступлением вечера пленники расположились снова на подстилке из травы в комнате, в которой проведена была ими предыдущая ночь.
 Не прошло и получаса после того, как они улеглись, как послышался шум снаружи. Не обходил ли дозором, какой-нибудь тарги вокруг стены? Не раскроются ли ворота? Не явятся ли за пленниками посланные Хаджара?
 Поднявшись тотчас, унтер-офицер притаился у дверей и стал прислушиваться. До слуха его не доносился шум шагов, это, скорее, было что-то вроде заглушенного и жалобного тявканья. Какая-то собака бродила вокруг наружной стены.
 — Это Куп-а-Кер!.. Это он, это он! — воскликнул Писташ.
 Распластавшись на полу у порога, он стал кликать собаку:
 — Куп-а-Кер, Куп-а-Кер!.. Ты ли это, мой добрый пес?
 Узнав голос унтер-офицера, так же как узнан был бы им голос самого Николя, животное отвечало новым, сдержанным лаем.
 — Да, это мы, Куп-а-Кер, это мы! — повторял Писташ. — Ах, если бы ты мог отыскать и старшего вахмистра и твоего друга Ва-Делавана? И известить их, что мы заточены здесь!
 Капитан Ардиган и остальные подошли ближе к дверям. Нельзя ли было воспользоваться псом для того, чтобы завязать сношения с товарищами, — мелькнула у них мысль! Если к его ошейнику привязать записку?.. И, кто знает, быть может, верному животному и удалось бы, подчиняясь своему инстинкту, отыскать лейтенанта! Вильетт же, узнав о месте нахождения товарищей, несомненно, примет меры к их освобождению! Во всяком случае, необходимо было устранить всякую возможность встречи собаки с кем-нибудь у ворот борджи. А потому бригадир обратился к нему:
 — Уходи, милый пес. Уходи! — Собака, казалось, поняла это; она отошла в сторону, потявкав в знак прощания. На следующий день, как и накануне, пленникам была доставлена провизия и можно было надеяться, что и в продолжение наступающего дня не произойдет перемены в их положении.
 На следующую ночь собака не возвращалась; по крайней мере Писташ, стороживший ее приход, не слышал лая, что заставило его подумать, не пострадало ли несчастное животное, так, что быть может, и не придется снова свидеться с ним.
 Последующие два дня не отмечены были никакими происшествиями, и в течение их не замечалось особого оживления в селении.
 24-го числа, около 11 часов утра, капитаном Ардиганом, занимавшим наблюдательный пост наверху минарета, было замечено какое-то движение в Зенфиге. Доносились необычные звуки, топот коней, лязг оружия. Одновременно все население потянулось на главную площадь, по направлению к которой двигалось также значительное число всадников.
 Не наступил ли день, когда суждено было капитану Ардигану и его товарищам предстать перед Хаджаром.
 Нет, и на этот раз все обошлось благополучно. Наоборот, все предвещало близкий отъезд вождя туарегов. Сидя на коне посередине площади, он делал смотр сотне туарегов. Полчаса спустя Хаджар встал во главе этих всадников, и, выйдя за пределы селения, направился к востоку от Хингиза. Капитан тотчас же спустился и объявил об этом товарищам.
 — Предпринимается, кажется, набег на Голеа, где, вероятно, работы возобновились, — сказал инженер.
 — Кто знает, не повстречался ли Хаджар с Вильеттом? — заметил капитан.
 — Да… все возможно, — отвечал унтер-офицер. — Несомненно же одно, что раз Хаджар и эти разбойники ушли из селения, то наступило время бежать.
 — Но каким же образом? — спросил один из спахисов. Да, именно, каким образом? Как воспользоваться представившимся случаем? Разве стены борджи не были по-прежнему недоступны? Разве возможно было ссадить с петель ворота, запертые снаружи? А с другой стороны, от кого же ожидать помощи?
 Помощь эта появилась, однако, и вот при каких условиях.
 В следующую ночь, как и в первый раз, послышался глухой лай собаки, причем она скребла лапами землю у ворот.
 Благодаря своему инстинкту Куп-а-Кер нашел пролом под внешней оградой, наполовину заполненный землей. Это была яма, сообщающаяся с внутренним двором и выходящая наружу.
 И вот вдруг, совершенно неожиданно, перед унтер-офицером появился во дворе пес.
 Да, верный пес был около него, он лаял, прыгал и, с большим лишь трудом удалось успокоить его.
 Тотчас же выскочили капитан Ардиган, Шаллер и все остальные, а так как пес кинулся к лазу, из которого он выполз, то все последовали за ним.
 Там оказалось узкое отверстие, из которого достаточно было извлечь небольшое количество камня и земли, чтобы человек мог через него протиснуться.
 — Вот так удача! — воскликнул Писташ.
 Да, действительно, это была удача, которой надо было воспользоваться в продолжение наступающей ночи до возвращения Хаджара.
 Предстоящий затем проход по селению и оазису представлял, однако, немалые затруднения! Каким образом удалось бы беглецам ориентироваться в густой тьме? Не рисковали ли они повстречаться с шайкой Хаджара? Каким образом, наконец, удастся им совершить переход в 50 километров до Голеа, без запаса воды и пищи, питаясь лишь плодами и кореньями, растущими в оазисах? Никто из них не пожелал раздумывать над всем этим. Все последовали за псом, который первым пролез в отверстие.
 Пришлось принимать различные меры предосторожности, чтобы не вызвать обвала стены. Это удалось беглецам, и минут через десять они очутились вне стен борджи.
 Ночь была очень темная. Пленники не смогли бы ориентироваться, если бы собака не повела их. Им оставалось лишь довериться разумному животному. Не повстречавшись ни с кем на подступах к борджи, они спустились по откосу до опушки леса.
 Было 11 часов вечера. Тишина в селении царила полная, и из окон домов, настоящих бойниц, не прорывался свет.
 Бесшумно ступая, беглецы вошли в лес.
 И вдруг на самом краю оазиса перед ними вырос человек с зажженным фонарем в руке.
 Они узнали его и он узнал их.
 Это был Мезаки, возвращавшийся откуда-то к себе домой.
 Не успел Мезаки крикнуть, как пес прыгнул и перегрыз ему горло. Мезаки мертвый свалился на землю.
 — Молодец, Куп-а-Кер! — сказал унтер-офицер.
 Капитан и его товарищи быстрым шагом двинулись вперед по опушке Хингиза, направляясь к восточной стене Мельрира.




 Глава пятнадцатая. БЕГСТВО


 Несколько отступая на западную окраину Мельрира, пролегала тропа, служившая туарегам при выступлении их из оазиса. Тропа эта придерживалась линии железной дороги, которая должна была прорезать Сахару в будущем, и, следуя по ней, было возможно благополучно добраться до Бискры. Но беглецам не знакома была эта часть шотта, так как они приведены были из Голеа в Зенфиг с востока, а подниматься по Хингизу к западу означало пуститься не только в неизвестном направлении, но и рисковать наткнуться на лазутчиков Хаджара, высланных для наблюдения за войском, которое могло появиться из Бискры. Впрочем, было почти одинаковое расстояние между Зенфигом и начальным пунктом канала. Могло случиться, что рабочие вернулись на верфь в достаточном числе. Держась направления на Голеа, можно было также иметь надежду столкнуться с отрядом лейтенанта Вильетта, который, вероятнее всего, производил розыски в этой части Джерида. И, наконец, в эту именно сторону кинулся Куп-а-Кер, через оазис, не без причины, как подумал про себя унтер-офицер.
 Не было ли всего лучше довериться чутью верного пса? В силу всех этих соображений Писташ сказал, обращаясь к капитану Ардигану:
 — Лучше всего идти по следам собаки! Она не ошибется. Притом пес видит так же хорошо ночью, как и днем! Уверяю вас, это собака с глазами кошки.
 — Ну хорошо, пойдем за ним! — сказал капитан Ардиган.
 Это решение представлялось наиболее благоразумным. Доверившсь чутью собаки, они довольно быстро добрались до северной опушки Хингиза, и им оставалось лишь держаться вдоль берега.
 Существенно важно было не удаляться от берега еще и потому, что за этой полосой вся почва Мельрира покрыта была глубокими трясинами, из которых невозможно было бы выбраться. Пролегающие между этими трясинами тропинки известны были лишь туарегам Зенфига и соседних селений, нанимавшихся в качестве проводников, а всего чаще предлагавших свои услуги исключительно ради того, чтобы грабить караваны.
 Беглецы продвигались вперед быстро и, никого не повстречав, остановились на рассвете в пальмовом лесу передохнуть. Принимая во внимание трудность ночного перехода, можно было предполагать, что ими за все время пройдено было не более 7–8 километров. Оставалось, следовательно, пройти приблизительно километров 20, чтобы добраться до крайней стрелки Хингиза, а оттуда еще столько же до оазиса Голеа.
 Из-за утомительного ночного перехода капитан Ардиган признал необходимым сделать привал на один час. Лесок был совершенно пустынен, а ближайшие селения были расположены на южной части этого будущего центрального острова. Обойти их, следовательно, не представляло затруднений.
 Впрочем, нигде не видно было шайки Хаджара. Выступив из Зенфига около пятнадцати часов тому назад, она, вероятно, находилась в то время уже на далеком расстоянии.
 Но если утомление вынуждало беглецов остановиться на этом месте для необходимого отдыха, то только этим одним не могли быть восстановлены их силы, если им не удастся отыскать какой-нибудь пищи. Так как почти весь запас провизии был ими съеден в последние часы пребывания в борджи, то они могли рассчитывать лишь на плоды, которые удастся им найти, проходя по оазису Хингиз, то есть исключительно на финики, ягоды и некоторые съедобные коренья, известные Писташу. У всех было огниво и трут, а эти коренья, изжаренные на огне, разведенном с помощью валежника, представляли собой довольно сытную пищу.
 В таких условиях можно было надеяться, что капитану Ардигану и товарищам его удастся не только утолить голод, но и жажду, так как несколько ручейков вились по Хингизу.
 Быть может, с помощью собаки им удастся разжиться и какой-нибудь пернатой или четвероногой дичью.
 Но все эти надежды разрушатся, когда им придется вступить в песчаные равнины шотта и идти по солончакам, на которых растут лишь редкие кусты дрисса, не годного для пищи.
 И, наконец, если пленникам пришлось совершить переход от Голеа до Зенфига под предводительством Сохара в продолжение двух суток, то не потребуется ли беглецам больше времени, чтобы пройти от Зенфига до Голеа?
 Конечно, потребуется больший срок, так как у беглецов не было коней, и еще потому, что из-за незнания ими пешеходных троп движение их неизбежно должно было замедлиться.
 — Во всяком случае, — заметил капитан, — ведь дело идет всего лишь о пятидесяти километрах. Пойдем вперед! К вечеру мы пройдем уже половину пути. Отдохнув ночью, с рассветом двинемся снова в путь и, считая, что на вторую половину пути потребуется даже в два раза больше времени, чем на первую, мы все-таки доберемся до канала послезавтра к вечеру.
 Отдохнув час и подкрепившись финиками, беглецы пошли вдоль опушки, укрываясь, насколько возможно. Погода была пасмурная. Едва прорезывались через облака слабые лучи солнца. Можно было даже опасаться дождя.
 Первый дневной переход благополучно закончился к полудню.
 Что же касается шайки Хаджара, то, несомненно, она находилась в настоящее время на 30–40 километров к востоку от этого места.
 Привал длился ровно час. В финиках не было недостатка, а унтер-офицер накопал кореньев, которые испекли в золе. Кое-как утолен был голод, и Куп-а-Кер должен был довольствоваться той же пищей.
 К вечеру пройдено было 25 километров от Зенфига, и капитан Ардиган назначил привал на окраине оазиса у восточной стрелки Хингиза. Далее тянулись беспредельные пространства огромной котловины, покрытой блестящей соляной корой, следование по которой без проводника было затруднительно и опасно.
 Все нуждались в покое. Как ни важно было для них возможно скорее добраться до Голеа, им все-таки пришлось провести ночь на этом месте. Было бы слишком неблагоразумно пускаться в темноте по этим ненадежным местам; по ним с трудом можно было пробраться и днем. Так как в это время года нечего было опасаться холода, то все расположились около пальм.
 Конечно, благоразумнее было бы одному из них сторожить остальных, наблюдая за подступами к месту их привала. Унтер-офицер предложил стать на первые ночные часы, а затем сменяться со спахисами. В то время как его товарищи погружались в тяжелый сон, он бодро занимал свой пост вместе с чутким псом. Не прошло, однако, и четверти часа, как Писташ не в состоянии оказался более бороться со сном. Почти бессознательно он сначала присел, потом вытянулся на земле, и помимо воли его глаза смежились. К счастью, верный пес сторожил лучше его; глухой лай его незадолго до полуночи разбудил спящих.
 — Вставайте!.. Вставайте!.. — закричал унтерофицер, быстро поднявшийся с места.
 Мигом вскочил на ноги и капитан Ардиган.
 — Слушайте, капитан! — сказал Писташ. Налево от купы деревьев слышался шум, ломались сучья и кустарник, и все это происходило на расстоянии нескольких сот шагов.
 — Неужели туареги из Зенфига напали на наши следы?
 Прислушавшись хорошенько, капитан Ардиган сказал:
 — Нет, это не туареги! Они попробовали бы захватить нас врасплох! Они не шумели бы так!
 — Но что же это такое? — спросил инженер.
 — Это звери, хищные звери, которые бродят по оазису, — объявил унтер-офицер.
 И действительно, привалу угрожали не туареги. Это были, вероятно, львы, присутствие которых в этих местах представляло собой не меньшую опасность. Не имея оружия, какое сопротивление могли бы оказать им пленники?
 Пес проявлял признаки чрезвычайного волнения. Большого труда стоило унтер-офицеру принудить его не лаять и не бежать на то место, откуда доносился шум.
 Что, однако, происходило? Дрались ли между собой эти хищные звери, оспаривая добычу друг у друга? Напали ли они на след беглецов, и не бросятся ли они сейчас на них?
 Прошло несколько крайне тревожных минут. Если они были замечены, капитану Ардигану и его товарищам не удалось бы далеко уйти; звери быстро нагнали бы их. Лучше было выжидать на этом же месте, и прежде всего вскарабкаться на деревья, чтоб избежать нападения.
 Такой приказ и дан был капитаном. Все уже собрались лезть на деревья, как вдруг пес, вырвавшись из рук унтер-офицера, исчез с места привала.
 — Назад, назад, Куп-а-Кер!.. — закричал Писташ. Животное, либо не слыша зова, либо не желая слушать, не вернулось.
 В это время шум и рев постепенно стал удаляться. Мало-помалу они ослабели и вскоре вовсе заглохли. Единственным доносившимся звуком был лай собаки, которая не замедлила вскоре появиться.
 — Ну, звери, видимо, удалились! — сказал капитан Ардиган. — Они не почуяли нас! Нам нечего более бояться!
 — Но что такое у собаки? — воскликнул Писташ, гладивший пса и почувствовавший вдруг, что руки у него в крови. — Разве пес ранен? Какой-нибудь зверь укусил или ударил его.
 Но нет, Куп-а-Кер был здоров и невредим. Он прыгал, все кидался вправо и сейчас же возвращался, как бы приглашая унтер-офицера следовать за ним в ту сторону. Когда же тот собрался уже последовать его приглашению, капитан сказал:
 — Нет, не ходите, Писташ. Дождемся рассвета и тогда увидим что предпринять.
 Унтер-офицер повиновался.
 Все снова заняли свои места, оставленные при первом реве хищников, и продолжили столь неожиданно прерванный сон. Когда беглецы проснулись, солнце выступало из-за горизонта.
 Но вот Куп-а-Кер вновь побежал в лесок, и когда он вернулся, то на шерсти его заметны были следы свежей крови.
 — А знаете, — сказал инженер, — там, наверное, лежит какое-нибудь животное, убитое или раненое. Может быть, один из дравшихся львов.
 — Жаль, что львы не годятся в пищу, а то хорошо было бы съесть кусочек, — сказал один из спахисов.
 — Пойдем посмотрим, — сказал капитан Ардиган. Все последовали за псом, с лаем бежавшим впереди, и в ста шагах ими было найдено животное, истекавшее кровью.
 Это был не лев, а антилопа крупного размера, убитая хищными зверями; из-за обладания ею они и дрались между собой.
 — Вот это славно! — воскликнул унтер-офицер. — Вот дичь, которую никогда не удалось бы нам взять! Вот и будет у нас запас провизии на весь наш поход.
 И действительно, это была счастливая случайность. Беглецам не придется более довольствоваться исключительно финиками и кореньями. Спахисы и Писташ принялись тотчас же за работу и, вырезав лучшие куски мяса антилопы, дали и Куп-а-Керу добрую часть. Получилось таким образом несколько килограммов свежего мяса, которое было принесено к месту привала. Разведен был огонь, несколько кусочков положили на горячие угли, и нечего говорить о том, как все наслаждались вкусным жарким.
 За завтраком все почувствовали прилив новых сил. А когда завтрак закончился, капитан Ардиган крикнул:
 — В путь! Нельзя мешкать… Нам все еще следует опасаться преследования туарегов из Зенфига.
 И действительно, прежде чем покинуть место привала, беглецы с большим вниманием осмотрели всю окраину Хингиза, тянувшуюся по направлению к селению. Она была пустынна, и на всем протяжении шотта, на востоке, как и на западе, не видно было ни одного живого существа. Не только хищные звери и жвачные животные никогда не появлялись в этих безотрадных местностях, но даже и птицы не перелетали через них. И к чему было бы им выбирать этот путь, когда различные оазисы Хингиза представляли им все необходимое, чего не могли бы они найти на бесплодной почве шоттов?
 На последовавшее затем замечание капитана Ар-дигана инженер сказал:
 — С того времени, как Мельрир обращен будет в обширное озеро, обычными посетителями его будут из птиц, по крайней мере морские и обыкновенные чайки, приморские ласточки и зимородки, а в водах озера появятся рыбы и китообразные из Средиземного моря. Я уже представляю себе, как будут бороздить поверхность нового моря флотилии военных и торговых судов.
 — А пока шотт еще не обводнен, господин инженер, — сказал унтер-офицер Писташ, — думается мне, что следует воспользоваться этим для того, чтобы возвратиться к каналу. Пришлось бы потерять всякое терпение, ожидая, что судно примет нас с того места, где мы находимся в настоящее время!
 — Совершенно верно, — отвечал Шаллер, — но я по-прежнему убежден в том, что полное обводнение Рарзы и Мельрира закончится гораздо скорее предположенного.
 — Во всяком случае, продолжится оно не более одного года, — возражал на это, смеясь, капитан, — но срок этот тем не менее слишком продолжителен для нас! И как только закончатся наши сборы, я дам сигнал к выступлению.
 — Ну, господин Франсуа, — сказал унтер-офицер, — поработайте ногами. Желаю вам скорейшего прихода в какое-нибудь селение с цирюльней, так как у вас вскоре появится борода, как у сапера!
 — Да, как у сапера! — пробормотал Франсуа, который не узнавал уже себя, когда лицо его отражалось в водах какого-нибудь уэда.
 В обстоятельствах, в которых пребывали беглецы, сборы к выступлению не могли быть ни продолжительными, ни сложными. В это утро произошла, однако, некоторая задержка из-за необходимости обеспечить себе провизию на двое суток предстоящего им перехода до Голеа. В их распоряжении оставались лишь несколько кусков антилопы. Затруднение состояло в том, каким образом окажется возможным разводить огонь во время предстоящего перехода по Мельриру, при отсутствии там топлива? Здесь по крайней мере везде лежало множество валежника после только что пронесшихся по Джериду сильных бурь. Унтер-офицер и двое спахисов позаботились об этом. В продолжение получаса были изжарены на углях куски прекрасного мяса, и когда они остыли, Писташ поделил их на шесть равных частей, причем каждый получил свою часть. Куски были обернуты в свежие листья.
 Судя по положению солнца над горизонтом, было уже семь часов утра; восход солнца среди густого красноватого тумана предвещал знойный день. В предстоящих капитану и его товарищам переходах они не могли уже пользоваться защитой деревьев Хингиза от палящих солнечных лучей. Кроме этого весьма скорбного обстоятельства существовало еще другое, тоже весьма серьезного свойства.
 Опасность быть обнаруженными в значительной мере устранялась во время следования беглецов под защитой тенистых деревьев. Совершенно менялось их положение при переходах по открытым пространствам шотта.
 Если ко всему приведенному принять во внимание еще и чрезвычайную трудность передвижения по этой зыбкой почве Мельрира, где пролегающие по ней тропинки не были знакомы ни инженеру, ни капитану, то можно будет представить те опасности, которые предстояло преодолевать беглецам на расстоянии от стрелки Хингиза до верфи Голеа.
 Обо всем этом капитан Ардиган и Шаллер обстоятельно подумали. Приходилось, однако, подвергаться всем этим опасным случайностям из-за отсутствия иного выхода. Но все они были полны энергии, выносливы и способны на самые чрезвычайные усилия.
 — В путь! — сказал капитан.
 — В путь! — повторил за ним унтер-офицер Писташ.




 Глава шестнадцатая. ТЕЛЛЬ


 Капитан Ардиган и его товарищи выступили со стрелки после семи часов утра. Особенные почвенные условия требовали чрезвычайной осторожности при ходьбе. Верхняя солончаковая кора не позволяла заблаговременно судить о степени устойчивости почвы и заставляла опасаться быть втянутым в какую-нибудь трясину.
 Хороню было бы, если бы беглецы, выступив из Хингиза, попали на следы прохода Хаджара и шайки туарегов через эту часть шотта. Так как в продолжение последних дней не было ни дождя, ни ветра в этой восточной части Мельрира, то можно было надеяться, что на белой солончаковой поверхности почвы сохранялись пока отпечатки следов.
 В таком случае можно было бы придерживаться их и не отдаляться от известных туарегам тропинок, вплоть до Голеа.
 Тщетны были, однако, все поиски Шаллера, и пришлось заключить, что шайка не придерживалась берегов Хингиза.
 Капитан и инженер шли впереди, сопровождаемые псом в качестве разведчика. Прежде чем выбрать то или иное направление, они пытались исследовать свойство почвы, а это вызывало немало затруднений. Приходилось весьма медленно продвигаться вперед. По этим причинам к одиннадцати часам утра было пройдено всего не более 4–5 километров.
 Пришлось сделать привал для отдыха и приема пищи. Нигде не было видно ни оазиса, ни леса, ни даже купы деревьев. Единственный невысокий песчаный пригорок, в ста шагах, вносил некоторое разнообразие в общий вид этой пустыни.
 — Выбора у нас нет, — сказал капитан Ардиган. Все направились к этой небольшой дюне и устроились на той стороне, на которую не падали в то время солнечные лучи. Каждый вытащил из кармана свой кусок мяса. Тщетны оказались, однако, поиски питьевой воды. По этой части Мельрира не протекало никакого уэда, и жажду пришлось утолять несколькими финиками, сорванными на последнем привале.
 В половине первого часа дня, отдохнув, беглецы двинулись дальше. Насколько возможно, капитан Ардиган продолжал держаться направления на восток, ориентируясь по солнцу.
 Песок выскальзывал у них из-под ног. К вечеру, совсем выбившись из сил, они расположились на отдых, необходимый им не только вследствие крайнего упадка сил, но и из-за невозможности пускаться в путь в наступившей темноте.
 Это была открытая равнина без малейшего возвышения, к которому можно было бы приткнуться, и совершенное отсутствие питьевой воды. По всей этой низменности не было даже ни малейшего пучка дрисса.
 Быстро пролетали немногочисленные птицы по пути к ближайшим оазисам, расположенным, вероятно, на расстоянии нескольких километров от этого места и добраться до которых беглецы были не в состоянии. В это время к офицеру подошел унтер-офицер и сказал ему:
 — Осмелюсь доложить вам, капитан, что можно было бы найти что-нибудь получше для отдыха на ночь, чем это место, от которого отказались бы даже собаки туарегов!
 — Что же именно, унтер-офицер?
 — А вот, извольте взглянуть, если только я не ошибаюсь! Вон видите, как будто дюна с деревьями на ней.
 Рукой, протянутой на северо-восток, Пясташ указал на одну точку шотта, на расстоянии не более трех километров. Все посмотрели по указанному направлению. Унтер-офицер не ошибался. Там был холмик, покрытый лесом, так называемый телль, над которым возвышались три или четыре дерева, столь редкие в этой местности.
 Если бы капитану Ардигану и его спутникам удалось добраться до этого холмика, то, быть может, они провели бы ночь в более благоприятных условиях.
 — Необходимо во что бы то ни стало добраться туда, — объявил офицер.
 — Тем более что мы не очень уклоняемся от нашего пути, — добавил Шаллер.
 — И, наконец, — сказал унтер-офицер, — не окажется ли с той стороны дно шотта милостивее для наших ног.
 — Вперед, друзья, одно последнее усилие — скомандовал капитан Ардиган.
 Все последовали за ним. Если в будущем, по ту сторону телля, окажется, как мечтал о том Писташ, более устойчивая, вследствие общего подъема местности почва, то по крайней мере в настоящем, в течение этого последнего часового перехода, оказалось совсем противоположное.
 — Ей Богу, я никогда не доберусь туда! — повторял Франсуа.
 — Доберетесь, если обопретесь на меня! — отвечал любезный унтер-офицер.
 Солнце уже заходило, а пройдено было всего только два километра. Луна в своей первой четверти должна была скрыться за горизонтом почти вслед за солнцем. Короткие вообще под этими широтами сумерки должны были смениться совершенной темнотой. Необходимо было воспользоваться последними дневными часами, чтобы добраться до телля.
 Капитан Ардиган, Шаллер, унтер-офицер, Франсуа и оба спахиса следовали друг за другом размеренным шагом.
 Почва делалась постепенно все хуже и хуже. Верхняя корка прогибалась под ногами, то же самое происходило и со следующим песчаным слоем, пропускавшим воду. Шли, проваливаясь по колено в жидкую массу, из которой трудно было вытаскивать ноги. Случилось даже, что Франсуа, отошедший в сторону от тропинки, завяз до половины туловища и провалился бы совсем в одну из ям, которые известны под названием морских окошек.
 — Помогите… Помогите! — закричал он, выкарабкиваясь, насколько было у него сил.
 — Крепче держитесь!.. Крепче держитесь! — закричал ему в ответ унтер-офицер.
 Унтер-офицер попытался спасти его. Куп-а-Кер предупредил Писташа и в несколько прыжков добрался до несчастного Франсуа, руки и голова которого только и видны были на поверхности. Франсуа крепко ухватился за шею сильного животного и высвободился из трясины, весь промокший, обмазанный липкой грязью.
 И хотя его положение не вызывало веселого расположения духа, Писташ не мог удержаться, чтобы не сказать ему:
 — Нечего было бояться, господин Франсуа. Не опереди меня Куп-а-Кер, мне ничего не стоило бы вытащить вас оттуда, ухватившись за вашу бороду.
 Невозможно описать, как продолжалось шествие, или, правильнее выражаясь, проползание по поверхности этой трясины! Беглецы не в состоянии были сделать ни одного шага вперед без опасения провалиться.
 Но вот, наконец, послышался лай их четвероногого проводника. Казалось, пес должен был находиться в ста шагах с левой стороны, на каком-то возвышении.
 — Холмик там! — сказал унтер-офицер.
 — Верно, — отвечал Шаллер, — а мы отклонились от него.
 Псу удалось отыскать холмик и вскарабкаться на его вершину. Лаем он приглашал всех последовать его примеру.
 Местность постепенно поднималась и почва делалась устойчивей. На поверхности холма росли несколько кустов дрисса, за которые можно было ухватиться. Писташ помог взобраться Франсуа.
 Было уже около восьми часов вечера. Все расположились у подножия деревьев и попытались заснуть. Только Шаллер и капитан Ардиган делились друг с другом овладевшими их тревогами.
 — На каком расстоянии, по вашим расчетам, находимся мы теперь от Голеа? — спросил капитан Ардиган у инженера.
 — Скорее всего, от десяти до пятнадцати километров, — отвечал Шаллер.
 — Мы прошли, следовательно, половину пути?
 — Да, я думаю так!
 Медленно текли для них часы этой ночи. Они завидовали крепко спавшим товарищам, но сами уснуть не могли.
 Несмотря на скопление электричества в воздухе, грозы не было. Ветер успокоился, но вокруг них постоянно слышался какой-то гул, нарушавший тишину.
 Около полуночи этот неясный гул значительно усилился.
 — Что происходит? — спросил капитан Ардиган, приподнимаясь с места.
 — Не понимаю, — отвечал инженер. — Не гроза ли это вдали? Нет, скорее, можно предполагать, что этот гул доносится из-под земли.
 Это могло походить на правду. Еще Рудер заметил, что почва Джерида подвержена довольно значительным колебаниям.
 Подземный гул, постепенно усиливающийся, разбудил остальных беглецов. Куп-а-Кер тоже проявлял признаки беспокойства. Несколько раз спускался он к подножию холма, а когда он в последний раз поднялся наверх, было замечено, что он весь мокрый, как будто только что выскочил из воды.
 — Да, вода, вода! — повторял унтер-офицер. — И как будто морская вода!
 Итак, вокруг холмика оказалась вода, достаточно глубокая для того, чтобы пес смог окунуться в нее. Не произошел ли только что в этом месте провал, вызвавший выход воды из нижних слоев почвы, и не превратился ли телль в островок?
 С каким нетерпением и страхом ожидали беглецы наступления утра!
 О возобновлении прерванного сна нечего было и думать, тем более что подземный гул постепенно усиливался. Можно было вообразить даже себе какую-то подземную борьбу в глубине шотта, в котором совершался некий переворот. Толчки подчас были настолько сильны, что деревья нагибались, как от урагана, и можно было опасаться, что они будут вырваны с корнями.
 Скатившись вниз к подножию телля, унтер-офицер лично убедился в том, что нижние слои последнего находились уже в воде, глубина которой была от двух до трех футов.
 Откуда могла появиться эта вода? Вероятно, подземные силы вытолкнули воду через пласты мергеля на поверхность земли, и по причине тех же необычайных физических явлений земная поверхность в этой местности значительно понизилась по отношению к уровню Средиземного моря.
 Все эти вопросы проносились в голове Шаллера. Можно ли было надеяться, что с восходом солнца найдутся данные для разрешения их?
 Вплоть до утренней зари слышался доносившийся издалека гул, как казалось, по направлению с востока. Через определенные промежутки времени слышались также настолько чувствительные подземные удары, что весь телль содрогался. Около холма шумела вода, наподобие морского прилива, разбивавшегося о береговые утесы.
 Капитан Ардиган выразил следующее предположение:
 — Неужели весь Мельрир покрылся грунтовой водой, выступившей на его поверхности?
 — Это невероятно, — отвечал Шаллер. — По моему мнению, есть гораздо более правдоподобное объяснение…
 — Какое же?
 — Произошло наводнение: вода из залива Габес разлилась по всей этой части Джерида.
 — Нам остается, следовательно, один только способ спастись — пуститься вплавь! — сказал унтер-офицер.
 Рассвет приближался. Утренняя заря, показавшаяся на востоке, была бледна, и казалось, что над горизонтом висел густой туман.
 Стоя у деревьев, все с напряженным вниманием следили за появлением первых лучей солнца. Но их ожидания были самым досадным образом обмануты.




 Глава семнадцатая. ЗАКЛЮЧЕНИЕ


 Туман, расстилавшийся вокруг холма, был так густ, что первые лучи солнца не в состоянии были рассеять его. Не видно было ничего на расстоянии четырех шагов, и все ветки деревьев окутаны были тяжелыми парами.
 — Решительно, тут сам черт впутывается! — воскликнул унтер-офицер.
 — И я так думаю! — отвечал Франсуа.
 Можно было, однако, надеяться, что по прошествии нескольких часов, по мере подъема солнца, туман разойдется и горизонт будет свободен.
 Прошло три часа, и мало-помалу подземный гул затих. Поднялся свежий ветер с моря, колыхавший ветки деревьев.
 И вот, наконец, туман вокруг телля разошелся. Показались остовы деревьев, остовы в полном смысле этого слова, так как все деревья стали как бы сухостойными, без плодов и без листьев.
 Теперь весь Мельрир раскрылся на значительном протяжении.
 Вследствие происшедшего понижения почвы поверхность шотта большей частью оказалась под водой. Телль был окружен водяным поясом, шириной около пятидесяти метров. Вдали, на более возвышенных местах, виднелась солончаковая пелена. В низменностях же стояла вода, отражающая от поверхности своей солнечные лучи.
 Капитан Ардиган и инженер оглядели горизонт по всем направлениям, после чего Шаллер сказал:
 — Ясно, что произошел какой-то весьма важный геологический переворот. Дно шотта опустилось, и на нем выступили грунтовые воды.
 Необходимо было тотчас же уходить. Все собирались уже спускаться вниз, как представившееся им зрелище пригвоздило их к месту.
 На расстоянии полукилометра появилось множество зверей, стремительно бежавших с северо-востока, ища спасения в западной части Мельрира. И велика должна была быть объединявшая их всех, уничтожившая хищность одних и пугливость других, опасность, заставлявшая всех помышлять лишь об избавлении от нее путем общего бегства.
 — Что же такое происходит, однако? — повторял унтер-офицер Писташ.
 — В самом деле, что? — спрашивал, в свою очередь, капитан Ардиган.
 На этот вопрос, обращенный к инженеру, с его стороны не последовало ответа.
 В это время один из спахисов воскликнул:
 — Неужели все эти звери направятся в нашу сторону?
 — Каким образом спастись от них тогда? — добавил другой.
 Стадо животных находилось в то время на расстоянии всего лишь нескольких сот метров и приближалось со скоростью курьерского поезда. Казалось, однако, что никто из этих зверей не замечал укрывавшихся на телле шестерых человек.
 И, в самом деле, все они, повинуясь, как бы общему решению, повернули внезапно налево и исчезли среди облаков пыли. Впрочем, по приказанию капитана Ардигана все легли у деревьев, чтобы не быть замеченными. Одновременно вдали показались стаи птиц, также спасавшихся бегством к берегам Мельрира.
 — Что же такое, однако, происходит? — продолжал повторять Писташ.
 Было четыре часа пополудни, и причина этого странного бегства вскоре разъяснилась.
 С востока показалась масса воды, разлившаяся вскоре по всей поверхности шотта тонким слоем. Солончаковая кора, насколько возможно было объять глазом, постепенно исчезала, заменяясь озерами, от поверхности которых отражались солнечные лучи.
 — Неужели водяные массы Габеса зальют Мельрир? — спросил капитан Ардиган.
 — Я больше не сомневаюсь в этом, — отвечал инженер. — Подземный гул, доносившийся до нас, — последствие землетрясения. Произошел значительный подземный переворот, из-за которого произошло понижение почвы Мельрира, а быть может и всей восточной части Джерида. Уничтожив последние остатки порога, море разлилось до Мельрира.
 Это объяснение представлялось верным. Беглецам посчастливилось присутствовать при геологическом перевороте, значение которого не могло быть еще оценено в полной мере. Казалось вероятным, что благодаря этому подземному перевороту самостоятельно могло образоваться море Сахары, гораздо более обширное, чем мечтал видеть его инженер Рудер.
 Впрочем, вдали снова послышался гул, но на этот раз не под землей, а на поверхности ее. На северо-востоке поднялось облако пыли, из которого выделилась сотня всадников, устремлявшихся во всю прыть своих коней.
 — Хаджар! — воскликнул капитан Ардиган.
 Это был действительно он, вождь туарегов со своими воинами, и причиной их безумного бегства был настигавший их разлившийся во всю ширину шотта морской прилив.
 Но водяной вал летел быстрее коней, представляя собой непрерывный ряд пенящихся волн, обладавших несокрушимой силой и быстротой, с которой не в состоянии были помериться наилучшие кони. Капитану и его товарищам пришлось присутствовать при страшном зрелище: сотня людей настигнута была водяным пенящимся валом. Всадники и кони были сбиты на землю и залиты, и при последнем свете сумерек можно было различить лишь трупы, которые этот огромный вал понес по направлению к западу Мельрира.
 В этот день, когда солнце закончило свой дневной путь, оно зашло за горизонтом сплошного моря.
 На следующий день прилив остановился, не перейдя за вершину холма, и казалось, что предельная величина последнего достигнута. Ничего не было видно на этом огромном водном пространстве. Положение беглецов было отчаянное. Запаса провизии достаточно было только до исхода дня. И не было никакой возможности возобновить его на этом бесплодном островке. Спасаться?.. Каким путем?.. Сбить плот из деревьев и пуститься по морю? Но каким образом срубить деревья? Да, наконец, возможно ли будет управлять этим плотом при свирепствовавшем сильном ветре, который, несомненно, отнес бы спасавшихся далеко от берегов Мельрира?
 В восьмом часу вечера Франсуа, наблюдавший по направлению к северо-востоку, объявил вдруг голосом, впрочем совершенно спокойным:
 — Виднеется дым…
 — Дым? — воскликнул Писташ.
 — Да, дым! — повторил Франсуа.
 Глаза всех устремились в указанную сторону. Действительно, ветер гнал по направлению к теллю дым, который был уже довольно заметен. Безмолвно глядели на расстилавшийся дым беглецы, опасавшиеся, чтобы он не исчез и судно, выпускавшее его, не удалилось от телля в открытое море. Таким образом, данные инженером объяснения оказывались справедливыми, и предположения его начинали осуществляться. В ночь с 26 на 27 число на поверхность этой восточной части Джерида разлились воды залива, и с того времени произошло соединение Малого Сырта с Мельриром.
 Образовалось судоходное пространство, и по нему уже проследовало судно, вероятно придерживаясь направления канала.
 По прошествии двадцати пяти минут с того момента, как судно было усмотрено, вырисовывались уже на горизонте сначала дымовая труба, а затем и весь корпус судна, — первого судна, вспенившего воды нового моря.
 — Сигналы! Будем подавать сигналы!.. — вскрикнул один из спахисов.
 Но каким образом мог бы капитан Ардиган с товарищами указать на свое присутствие на верхушке этого островка? Возвышался ли холмик сам по себе настолько над поверхностью моря, чтобы он мог быть увиден экипажем судна?
 Скоро ночь сменила короткие сумерки, и дым перестал быть заметен в наступившей темноте.
 Не владея более собой, один из спахисов воскликнул тогда в минуту отчаяния:
 — Мы погибли!
 — Наоборот, мы спасены, мы спасены! — отвечал на это капитан Ардиган. — Сигналы наши, которые не были бы заметны днем, будут замечены ночью.
 И затем он крикнул:
 — Подожгите деревья!.. Подожгите!
 — Верно, капитан, верно!.. — завопил Писташ. — Подожжем деревья, и они загорятся у нас как спички!
 Собрали у подножия деревьев сухой валежник и подожгли его. Занялся огонь, и яркий свет рассеял темень вокруг островка.
 — Если они не увидят нашей иллюминации, — воскликнул Писташ, — значит, все они слепые!
 Вся купа деревьев обгорела в продолжение одного часа. Сухое дерево сгорело быстро, и когда догорел последний огонь, по-прежнему было неизвестно — приближалось ли судно к теллю, ибо о приближении его не последовало даже оповещения пушечным выстрелом.
 Островок был окутан теперь густой темнотой. Прошла ночь, и до беглецов не доносились ни свист пара, ни шум работы винта или лопастей колес по поверхности воды, покрывавшей шотт.
 — Он там, он там! — крикнул с появлением зари Писташ, которому изо всех сил вторил Куп-а-Кер своим лаем.
 Унтер-офицер не ошибался. В двух милях стояло на якоре небольшое судно, на мачте которого развевался французский флаг. После того как на неизвестном островке появился свет, командир судна изменил курс и повернул на юго-запад..
 Но так как по прекращении огня островок скрылся из глаз, то капитан из предосторожности предпочел провести ночь на якоре.
 Капитан Ардиган и его спутники начали тогда кричать, и вскоре послышались ответные крики, среди которых можно было различить голос лейтенанта Вильетта и старшего вахмистра Николя. Это было судно «Бенассир», из Туниса, бросившее якорь в Габесе дней шесть тому назад; оно первое отважно вошло в новое море.
 Несколько минут спустя к подножию телля, служившего убежищем для беглецов, подошла шлюпка, и капитан Ардиган обнимал лейтенанта, старший вахмистр унтер-офицера Писташа, тогда как Куп-а-Кер прыгал около хозяина. Что же касается Франсуа, то Николь с трудом признал его в том бородатом и усатом человеке, первая забота которого, по появлении на «Бенассире», заключалась в том, чтобы побриться.
 Вот что происходило в продолжение истекших двух суток.
 Вся восточная часть Джерида между заливом и Мельриром вследствие землетрясения подверглась полному перевороту. Последовавшие прорыв порога Габеса и понижение почвы на протяжении более 200 километров привели к тому, что воды Малого Сырта устремились по каналу, который оказался не в состоянии вместить их в себе. А потому вода разлилась по всей территории шоттов, обводнив не только Рарзу по всему протяжению, но также и обширную котловину Фежей-Трис. К счастью, селения Да-Гамма, Нефта, Тозер и другие оказались не поглощенными водами благодаря своему возвышенному положению, и могли с того времени красоваться на географических картах в качестве морских портовых городов. Что же касается Мельрира, то Хингиз превратился в центральный остров. Хотя Зенфиг оказался не пострадавшим, но Хаджар вместе с шайкой разбойников, настигнутый приливом, погибли.
 Лейтенант Вильетт, обследовав все окрестности Мельрира около верфи 347-го километра, на которой не появлялись рабочие артели Пуантара, ибо экспедиция последнего выжидала прибытия к себе конвоя из Бискры, направился в Нефту, чтобы организовать там экспедицию против племени туарегов.
 Там-то и повстречался он с проводниками и двумя спахисами, случайно избежавшими участи своих спутников.
 Узнав, что судно «Бенассир», снявшееся с якоря, из Габеса, как только это оказалось возможным после наводнения, может пройти по новому морю, лейтенант Вильетт явился на судно со старшим вахмистром.
 Необходимо было отправиться на розыски капитана Ардигана, инженера Шаллера и их товарищей. Пройдя до Рарзы, «Бенассир» на всех парах пустился по водам Мельрира, чтобы исследовать все оазисы по этим берегам.
 В продолжение второй ночи своего плавания по Мельриру командир судна, внимание которого привлечено было огнем, взял курс на телль. Ввиду наступившей темноты, незнания местности и малочисленности команды им признано было необходимым, несмотря на настойчивые просьбы Вильетта, отложить до наступления утра всякие сношения с островком.
 И вот, наконец, все беглецы оказались на палубе судна целыми и невредимыми. Судно тотчас же взяло курс на Тозер, где командир предполагал высадить их и особо спешно переслать донесение своему начальству о происшедшем, прежде чем продолжать дальнейшую рекогносцировку до крайних пределов Мельрира.
 Капитан Ардиган мог снова встретиться с отрядом, состоящим под его начальством. И с какой радостью и восторгом встречен был он им!
 Артель из Бискры тоже наконец подала о себе весть телеграммой, доставленной через Тунис, в которой Пуантар, сообщая о вынужденном отступлении своем до Бискры, просил последующих распоряжений.
 Ва-Делаван свиделся с Куп-а-Кером, и невозможно выразить, как радостна была их встреча.
 И все это происходило среди толпы, находившейся в весьма возбужденном состоянии ввиду всех пережитых при землетрясении волнений. Толпа следовала повсюду за первыми исследователями нового моря. Неожиданно перед инженером предстал какой-то незнакомец, протолкавшийся до него с трудом, который, поклонившись весьма низко, обратился к нему со следующей речью, произнесенной с сильным иностранным акцентом.
 — Я имею честь обращаться лично к господину Шаллеру?
 — Полагаю, что так, — отвечал последний.
 — В таком случае позволяю себе довести до вашего, милостивый государь, сведения, что в силу доверенности, выданной мне Франко-иностранным обществом, законным образом засвидетельствованной у нотариуса, в окружном суде, по местонахождению правления названного общества, утвержденной последним, — что и засвидетельствовано подписью председателя суда, — предъявленной для отметки в подлежащих книгах главного представителя Франции в Тунисе и занесенной там в дело номер двести, по реестру двенадцать, за что взыскано пошлины три франка семьдесят пять сантимов (подпись неразборчивая), я являюсь представителем ликвидационной комиссии названного общества с самыми широкими полномочиями, а именно: входить в полюбовные сделки и взаимные соглашения. А посему вы, вероятно, не выразите удивления, милостивый государь, когда, основываясь на моих полномочиях, я обращаюсь к вам с предложением представить отчет о произведенных до сего времени работах, воспользоваться которыми вы приняли на себя обязательство для предполагаемых затем работ.
 Охваченный радостным чувством встречи со своими товарищами и столь невероятно фантастическим завершением своего труда, Шаллер, этот человек, всегда столь спокойный, методичный, владеющий собой в самых трудных обстоятельствах, вдруг на одну минуту преобразился в прославленного когда-то остряка, обращавшегося во дворе центральной школы в Париже в качестве первого по выпуску, к своим товарищам с речью, брызжущей остроумием. Добродушно, иронически обратился он к говорящему со следующими словами:
 — Господин посланный с чрезвычайно широкими полномочиями, примите мой дружеский совет: приобретите-ка лучше акции Общества Сахарского моря!
 И, продолжая затем свой путь среди приветствий и поздравлений, он приступил к подсчету стоимости новых работ, для изготовляемого им донесения, которое он намеревался в тот же день препроводить администраторам общества.