---------------------------------------------


 Луис Ламур
 Проезжий


 Стену и Мэри,
 Матти и Ферн,
 которые живут в тени Мэгги

 Пэррот-Сити больше не существует. Там, где раньше был город — пастбища; густые дубовые заросли вытеснили сооруженные в спешке дома. Там, где когда-то была харчевня, бродит случайный олень. Окраина города теперь стала частью чьего-то ранчо.
 Город начинался как множество ему подобных городов Запада — с пары досок, положенных поперек двух бочонков виски, пристроенных в тени каких-нибудь деревьев. Судя по всему, бизнес развивался вполне успешно с того самого момента, как была откупорена первая бочка.
 Когда Клабфут нашел свою россыпь где-то высоко в горах Мэдден-Пик, именно Голландцу после его смерти достались остатки золота и тайна Клабфута. Многие позже пытались найти это месторождение, но безуспешно, хотя кое-кто и заявлял, что обнаружил его. Скорее всего, это были отдельные выходы той же жилы.
 Ла-Плата — весьма симпатичная горная гряда. Самый высокий пик ее достигает тринадцати тысяч футов. Несколько других — до двенадцати тысяч. Отроги покрыты густыми ельниками, мощными разлапистыми соснами, осинниками. Отсюда берет начало одноименная река Ла-Плата и несколько других рек; в свое время я исходил все их истоки.
 Желтопузые сурки остались такими же, как и при Пэссине. Такими же остались олени, белки, медведи, горные львы. Здесь есть дороги, пригодные для передвижения на четырехколесных экипажах, но в основном это страна пешеходов, если вы, конечно, хорошо себя чувствуете на высокогорье. Много золота и серебра было найдено в этих местах в прошлом; несколько шахт работают и поныне.
 Испанцы разрабатывали золотоносные прииски вдоль Ла-Платы, а первая шахта была открыта американцами в 1873 году. Первые постоянные жители появились здесь в 1875-м, превратив тем самым это местечко в одно из последних первопоселений за пределами Аляски. Испанцы пришли раньше и дали свои имена земле, на которой в те времена жили шахтеры, скотоводы, овцеводы, железнодорожники. Мало их осталось, впрочем, не больше, чем живших в этих же местах индейцев племен юта, апачи, навахо…
 Ближе к вечеру, когда тяжелые облака садятся на горные пики и сполохи молний играют в ущельях, с определенного расстояния можно постараться себе представить уже несуществующий город. В такие моменты начинают звучать холмы. Звуки эти не мелодичны, но весьма величественны.
 Луис Ламур




 Глава 1


 Позади меня висела петля, а впереди распростерлась дикая земля.
 Я направил испуганного коня к развилке двух дорог и подбросил монету, чтобы выбрать свой путь. Монета упала слева, и я повернул чалого, но меня тут же охватили сомнения, предчувствие недоброго.
 Скалы расступились, тропинка нырнула в расщелину, и моя лошадь стала осторожно спускаться вниз по каменистому склону. Мое разодранное тело кровоточило, пот жег раны на шее, оставленные веревкой, от рубашки болтались лишь выгоревшие лоскуты. Добравшись до дна ущелья, я опять свернул налево, и мой чалый охотно двинулся вперед.
 Должно быть, сейчас на тропинке уже появились всадники — неистовые, жестокие люди, жаждущие снова меня вздернуть.
 Я был совершенно один. Мне ничего не светило впереди, да я и не имел какой-то конкретной цели, к которой мог бы стремиться, и позади не осталось ничего, что я хотел бы сохранить в памяти. Я держал путь на Запад — к новым землям просто потому, что хотел видеть эти новые земли. Дерзкий, необузданный и безжалостный, с лицом, выточенным солнцем, ветром да тяжелыми испытаниями, и глазами, как куски голубого льда, я был готов вмиг схватить ружье и выстрелить. Я направлялся в далекий город, когда наткнулся на них. Индианка с ребенком стояла у дороги, а рядом с ними лежали мертвые лошадь и старик.
 Они не подняли руки и не подали знака, хотя очевидно нуждались в помощи. Вокруг лежала широко раскинувшаяся пустыня, безводное пространство, нещадно палимое солнцем. Развернув лошадь, я подъехал к ним. Их губы пересохли и потрескались. Взгляд мальчика устремился на мою флягу, но он не произнес ни слова.
 Они стояли и смотрели на меня, а я отвязал флягу и протянул ее женщине. Она передала ее мальчику. Малыш отпил немного и вернул матери.
 Из последних запасов я дал им сухого печенья и помог похоронить старика, чтобы его кости не растащили волки и канюки. Затем усадил на свою вьючную лошадь, привез в город и, расставаясь, дал каждому по серебряному доллару. Поставив лошадей в конюшню, я зарядил оружие в углу грязной пристройки, которой, по-видимому, редко пользовались, и побрел в салун выпить — скудный выбор в жалком городишке.
 В баре стоял высокий мужчина с усами и козлиной бородкой. Его черное пальто было распахнуто, а на плече висело ружье с украшенным жемчужинами прикладом. Подлый человек, жестокий и дерзкий, от скуки ищущий неприятностей! А я, чужак, подвернулся ему под руку.
 Увидев его лицо, я сразу догадался, что он за птица, и отошел в дальний конец бара. Жара действовала на нервы, я очень устал, и мне хотелось побыть одному, пока буду есть и отдыхать.
 Он уставился на меня и спросил:
 — Боишься чего-то?
 — Нет, — ответил я, но в моем тоне чувствовалось нетерпение, поскольку я хорошо представлял, что за этим последует. Мне не раз приходилось бывать в разных городах и сталкиваться с такими людьми.
 — Ты невежлив, — не отставал он, — а я люблю, чтобы ко мне относились с уважением, разговаривали со мной. Тебе известно, кто я?
 — Оставь меня в покое, — спокойно попросил я. — Через час меня уже здесь не будет.
 Наливая мне спиртное, бармен посмотрел на меня, и в его глазах я прочел предупреждение.
 — Ты знаешь, кто я? — настойчиво повторил он.
 Усталость и раздражение взяли верх над рассудком.
 — Чертов болван, если ты так настаиваешь, — вспылил я. — Что пристал к проезжему человеку, которому нужно поесть и отправляться дальше?
 — Он назвал меня «чертов болван», у него есть ружье! — завопил усатый и схватился за свое.
 Но я оказался быстрее. Не успел он снять ружье с ремня, как моя пуля угодила ему в горло. На какое-то мгновение его лицо сделалось безумным, он не мог поверить в то, что произошло. Ему приходилось убивать раньше, но он не ожидал, что умрет сам, и смотрел на меня отсутствующим взглядом. Потом силы покинули его, и задира опустился на колени, пытаясь что-то сказать, но кровь душила его, и он упал лицом в опилки, сжимая их в кулаках.
 Все присутствующие повскакали с мест.
 — За это ты будешь висеть, — выкрикнул кто-то, — висеть, пока не подохнешь!
 — Он сам напросился на это и коснулся своего ружья, поэтому я выстрелил.
 — Не важно. Он известный человек, а ты нищий бродяга. За твоей спиной стоит его брат с дробовиком.
 Итак, меня окружили, схватили и выволокли на улицу. Через пять минут его братья накинули мне на шею веревку, закрепив ее высоко на суку, откуда я не мог бы упасть, не сломав себе шею. Они столкнули меня с седла усталой чалой лошади и оставили, чтобы я задохнулся и медленно умер, пока они будут пить в баре.
 Но когда эта разъяренная орава удалилась, из-за кустарника вышла та самая индианка с мальчиком. Они перерезали веревку, сняли с моей шеи петлю и стояли рядом, пока я давился кашлем и боролся с удушьем. Чалый конь с прекрасным седлом и винтовкой в чехле будто ждал меня.
 Мои собственные лошади находились в миле от меня в платной конюшне, а чтобы добраться до них, мне пришлось бы пройти через весь город. Когда я взял в руки уздечку и сунул ногу в стремя, индианка сказала:
 — Плохая! Лошадь нехорошая! Плохая! Плохая!
 — Может, и плохая, но это единственная лошадь, которая у меня есть. Мои лошади и оружие в конюшне, я туда не вернусь. — Вскочив в седло, я хотел поблагодарить их, но они молча повернулись ко мне спиной и скрылись в кустарнике.
 Чалый резво побежал вперед, и я дал ему свободу.
 — Ты быстрая лошадка, — похвалил я его. — Это мне нравится.
 Я вытащил винчестер и проверил магазин… полностью заряжен. Мои револьверы не нуждались в проверке. Их бросили на землю, а потом, как с меня сняли петлю, их подобрал и отдал мне индейский мальчик.
 В винчестере оставалась пустая гильза, и она упала на землю, когда я вставил другой патрон. Такая маленькая штуковина, а способна оборвать жизнь человека.
 Дальше дорога разветвлялась, но лошадь взяла влево, и я не стал ей мешать. Мой путь начался влево и мог влево продолжаться, однако мне было жаль и снаряжения, и лошадей, что остались в городе, хотя они не были столь прекрасными, как мой теперешний конь.
 Закрученная вихрем пыль танцевала на горячем солнце, а вдали мерцали и переливались волны теплого воздуха. На западе и сзади меня, упираясь в небо подобно сжатым кулакам, тянулись горы, голубые горы, очевидно поросшие соснами. Там собирались облака, намекая измученному жарой путнику на долгожданный дождь, но всегда обманывая его. Однако моя лошадь легко бежала на юго-восток, вскидывая голову и радуясь расстоянию, и перед нами открывались необозримые дали. Моя новая лошадь действительно обладала изяществом и скоростью. Интересно, кто ее хозяин? На таком коне только гарцевать на параде.
 Оглядываясь назад, я не видел никакой пыли, свидетельствовавшей о погоне. Тем не менее я знал, что представляли собой эти люди, — они снова придут, чтобы вздернуть меня, и на сей раз уже не промахнутся. Я должен скрыться или сражаться. Но их слишком много, чтобы я мог справиться с ними в одиночку. Все же я не гнал чалого, потому что он был хорошей лошадью, нельзя его угробить, и к тому же стояла ужасная жара.
 Когда в очередной раз я посмотрел назад на дорогу, чалый свернул с пути на полынь. Похоже, он знал, куда направляется, и я позволил ему решать самому, куда идти. Должно быть, ему было известно, где есть хорошая вода, а мне нет.
 Дымка сгущающихся теней придала далеким горам, к которым я приближался, более четкие формы. Скоро наступит вечер. Меня по-прежнему никто не преследовал, и я начал нервничать.
 Что случилось? Неужели они не знают, что мне удалось Удрать? Хорошо знакомый с порядками на Западе, я мог дать голову на отсечение, что не пройдет и часа, как они выследят меня. Или им известно что-то, о чем я не догадываюсь, и сейчас они скачут верхом по другому маршруту, чтобы перехватить меня? Я еду в западню?
 Сколько я преодолел? Пятнадцать миль? Двадцать? Все, о чем я мечтал сейчас, — это разбить лагерь, пусть у меня нет одеял, еды и воды. Лошадь нуждалась в отдыхе так же, как и я, более того, мне давно следовало сориентироваться и определить, куда направиться.
 В сгущающихся сумерках все казалось таинственным.
 Один раз, когда я попытался свернуть с темной дороги, чалый запротивился и потянул назад.
 — Что случилось, парень? Ты что-то знаешь, чего не знаю я?
 Пройдя дальше еще почти милю, конь неожиданно оставил тропу и поскакал вдоль реки прямо в горы.
 — Ну что ж, попробуем тебе поверить, надеюсь, ты не промахнешься, — ободрил я чалого.
 Тут он опять развернулся и пошел через кедровник, а спустя немного времени вдруг нырнул вниз и вошел в густую тень леса.
 С минуту я сидел в седле, вслушиваясь в тишину. Ни одного постороннего звука — только журчание воды да шелест листьев. Над моей головой быстро несущиеся грозовые облака пожирали звезды. Где-то далеко грохотал гром.
 Слева от меня что-то чернело — по-видимому, какой-то проход. Я осторожно слез с лошади и, держа поводья в руке, направился к этому широкому темному проему.
 Ни звука. Я решил рискнуть и чиркнул спичкой, подняв ее над головой. Пещера! Неглубокая пещера, скорее грот, вымытый водой и представлявший собой естественное укрытие. Она была пуста.
 Заведя чалого внутрь пещеры, я привязал его к торчавшему обломку скалы и пошел собирать ветки под деревьями, надеясь не прихватить вместе с ними змею.
 Набрав немного топлива, развел костер и огляделся вокруг. На глазок пещера имела размер футов двадцать. Чуть больше половины ее уходило под землю. С одной стороны вход в нее, над которым навис мощный уступ, прикрывала скала.
 В том месте, где я развел костер, уже не раз до меня горел огонь. Снова оглядевшись, я вдруг догадался, куда попал, и выругался про себя. Нет, я здесь никогда не был, но по пути слышал немало историй о Гостинице Ковбоя — так называли это место. Десятки дрейфовавших мимо ковбоев проводили ночи в этом удобном укрытии с водой и топливом. Если я не ошибаюсь, прямо за деревьями расположен луг. Трава там не очень хорошая, но все же корм для голодной лошади.
 Сняв веревку с седла, я привязал чалого к колу на траве у воды. Он напился, посмотрел на меня, навострив уши, и я мягко заговорил с ним.
 — Подозреваю, что мы с тобой одного поля ягоды, — сказал я. — Но хочу, чтобы ты знал одно: в своей жизни я сделал много разных глупостей, однако никогда раньше не воровал лошадей. — Я бросил собирать ветки для костра, распрямился и задумался над своими словами. Я не мог вспомнить ни одной своей лошади. Разумеется, когда человек спешит…
 Тем не менее кому принадлежал чалый? Почему они не увели его, подвесив меня на суку? Озадаченный, я зажег небольшой факел и подошел поближе к лошади. Чалый при свете огня встревоженно косил на меня глазом.
 — Все в порядке, парень. Я просто хочу взглянуть на твое клеймо.
 Клеймо стояло на левом бедре. Я глянул, потом посмотрел внимательнее снова. Какое ужасное клеймо! Ставить его на такого чудесного коня! Чудовищное клеймо!
 Череп и две кости! Эмблема смерти!
 Отпрянув назад, я оглядел коня. Нигде и никогда прежде мне не доводилось видеть лошади лучше. Прекрасные линии тела, он весь был создан для того, чтобы быстро двигаться.
 Я вернулся в пещеру и устроился у костра. Судя по звукам, доносившимся с луга, лошадке нравилось щипать траву. Мне есть было нечего и осталось лишь одно — укладываться спать. Я поднял седло, несколько сумок, что крепились к нему, и отнес в пещеру.
 Седло оказалось хорошее, очень хорошее. Когда станет светло, загляну в сумки. Винчестер почти новый, семьдесят шестой, 44-го калибра. Для лошади — испанская попона.
 Костер потух, и я уснул, укрывшись попоной. Перед рассветом стало холодно, но я не обращал на это внимания, пытаясь выспаться как можно лучше.
 Но все же холод поднял меня на ноги. Я помешал угли, нашел маленькую, еще теплившуюся ветку и подбрасывал листья и прутья, пока костер снова не разгорелся. Теперь меня уже колотило и трясло вовсю. Понадобилось время, чтобы я согрелся и успокоился. Приведя себя в порядок, я вышел на луг и забрал чалого. Он тихо стоял, пока я седлал его и прятал винтовку в чехол.
 Небо затянуло облаками, когда я выехал из каньона и осмотрелся вокруг. Нигде никакого движения, поэтому я спустился на тропу и двинулся в восточном направлении. Я не имел ни малейшего представления, куда направляюсь, важно одно: уйти подальше от этого проклятого города. Время от времени оглядываясь назад, я видел за собой только девственную пустыню — и никаких признаков человека. Это волновало меня больше, чем если бы я знал, что за мной гонится целый отряд. От погони можно сбежать или устроить охоту на погоню, но нельзя скрыться от того, чего не видишь и не чувствуешь. Тревога не покидала меня.
 Слева от тропы тянулись горы. У их подножия трепетали осины вперемежку с высокими раскидистыми соснами. Там, в лесу; что-то заунывно скрипело, звук проносился мимо меня и тонул на пустынной каменистой равнине. Дорога стала лучше. Видимо, здесь прошел обоз — виднелись следы от колес.
 Вот теперь я почувствовал, как голоден. Для меня не было новостью пропустить пару трапез, но я пришел в бар уже с пустым желудком, надеясь там смыть пыль с горла и поесть до отвала. Но прошло уже двое суток с тех пор, как я ел в последний раз, и мой живот уже начал думать, не перерезали ли мне горло.
 Я ехал вдоль ручья, когда впереди на возвышенности заметил большой сарай, несколько стогов сена, а потом и другие постройки. Подъехав ближе, я убедился, что передо мной дом с пристроенным верхним этажом. Внизу находилась конюшня с лошадьми и двумя коровами в отдельном загоне.
 Открыв чехол винчестера и сняв с ремня шестизарядную винтовку, я остановился перед домом, слез с лошади, привязал ее у амбара, подошел к двери и постучал. Никто не ответил, хотя дверь была заперта изнутри. Через некоторое время я снова легонько постучал, и на сей раз до меня донесся звук легких шагов. Потом послышался женский голос:
 — Кто там? Что вам нужно?
 Ну что я мог ответить? Что я бродяга, который пытается улизнуть от веревки?
 — Проезжий, мэм, я ничего не ел уже двое суток. Не разрешите ли вы войти в дом?
 Я перевел взгляд на ворота. Их створки немного расходились, так как верхняя петля болталась. Эта петля не играла большой роли, но тем не менее кто-то ошибся, вытачивая самодельную петлю.
 — Значит, вы хотите есть?
 — Правильней сказать: умираю от голода.
 Дверь открылась.
 — Входите, пожалуйста.
 Сняв шляпу, я провел руками по волосам. В ее голосе слышалось что-то… что-то, чего я не мог определить.
 Но это меня насторожило. Войдя в дверь, я задержался на пороге, выжидая, выбил шляпу о штаны и огляделся.
 Залитая солнечным светом комната, в которой я находился, сияла безупречной чистотой. На окнах висели шторы, на стульях лежали аккуратные подушки. Донышки медных кружек блестели как зеркала. Внутри дома все оказалось полной противоположностью тому, что я видел снаружи. В некоторых местах в заборе не хватало реек, и многое требовало ремонта.
 Женщина, высокая, статная, со светлыми густыми волосами, связанными в узел на затылке, стояла у огня, но, когда я сделал шаг, она повернулась, строго посмотрела на меня и произнесла:
 — Пожалуйста, входите же. У меня — у нас — не часто бывают гости.
 У нас? Я бросил взгляд по сторонам, но никого не увидел, почувствовал себя неловко, неожиданно вспомнив, что не брился целую неделю и волосы мне не мешало бы причесать.
 — Я просто ехал мимо, мэм… прибыл издалека… моя лошадь устала, — лепетал я, тиская шляпу в руках.
 — Присаживайтесь. Должно быть, вы проделали долгий путь, у нас поблизости нет других ранчо.
 На стене торчал деревянный колышек, и я повесил на него шляпу, еще раз пожалев о том, что не побрился.
 Она была прекрасна. В женщинах, обладающих истинной красотой, есть что-то такое, что отпугивает мужчин. Хорошенькая девушка просто согревает, ласкает взгляд. Но при виде действительно красивой женщины у мужчины язык прилипает к нёбу и он готов бежать. Передо мной стояла именно такая женщина. Она напоминала греческую статую, вот только лицо не такое полное, но черты его отличались тем же классическим совершенством, а гладко зачесанные золотистые волосы украшал всего лишь один легкий завиток.
 Однако в ее прекрасных глазах где-то глубоко таилась печаль, и тени залегли вокруг них.
 — У нас редки гости. Я рада, что вы проезжали мимо.
 — Мне кажется, любой мужчина с радостью оказался бы у вашей двери. Всегда приятно полюбоваться красивой женщиной, даже если она и не принадлежит тебе.
 — Я никому не принадлежу.
 Эти слова она произнесла спокойно и холодно. Они не прозвучали приглашением, только констатировали факт. У меня сложилось впечатление, что она вообще не хочет иметь ни с кем дело. Я не знал, как вести разговор дальше, и замолчал, но мысли теснились у меня в голове.
 Как может такая женщина существовать в этом диком месте без мужчины? На ранчо полно работы, которая требует мужских рук, я успел это заметить, привязывая к забору лошадь.
 — Мэм, мне кажется, будет лучше, если я вам сразу признаюсь. Вероятно, меня ищут. Если эти люди догонят меня, я выйду, чтобы встретиться с ними. Не стоит вас втягивать в это дело.
 — Отряд?
 — Да, мэм. Я убил человека.
 Выражение ее лица не изменилось.
 — Я тоже.
 Если даже ее интересовала моя реакция, она не подала виду, а вернулась к плите и начала наполнять тарелку чем-то таким, что вкусно пахло. Женщина поставила на стол полную, с горкой, тарелку рагу. Я взял вилку и начал есть, потом вдруг остановился, глядя на еду.
 В первый раз за все время она улыбнулась.
 — Я его не отравила.
 — Не в этом дело. Я жду вас.
 — Нет. Я мало ем.
 — Это был честный поединок.
 Она ничего не сказала по этому поводу, а наполнила две чашки кофе и, поставив одну передо мной, уселась напротив, взяла свою чашку обеими руками и посмотрела на меня поверх чашки.
 — Вы сказали, что просто едете мимо.
 — Я работал на предприятии в Нейшине и решил перебраться на Запад. Я кое-что нашел близ Хаита.
 — Как вы отыскали мое ранчо?
 — Это не я — моя лошадь. Видите ли, те люди выволокли меня на улицу, чтобы повесить, а когда я освободился, рядом стояла единственная лошадь. Они использовали ее и оставили. Я дал чалому полную свободу, и он сам привез меня сюда.
 Ее глаза горели от потрясения. Она схватилась руками за край стола с такой силой, что у нее побелели пальцы.
 — Нет… Чалая лошадь?
 — Да, мэм, и она чудесная…
 — Боже мой! — прошептала она. — О Боже!




 Глава 2


 В комнате повисла тишина, которую нарушал лишь шипящий чайник. В топке плиты обрушились дрова.
 — Я думала, что лошадь исчезла, исчезла навсегда.
 — Это хороший конь, мэм. Кажется, он знал, куда идет.
 — Он шел домой.
 — Да, мэм. Лошади любят свой дом. Даже если с ними плохо обращаются, только немногие не возвращаются домой, когда представляется случай.
 Она поставила свою чашку. Ее лицо вытянулось, в глазах появилась растерянность.
 — Знаете, человек, которого я убила, ездил на этой лошади.
 — Прошу прощения, что вызвал у вас тяжелые воспоминания. Мэм, если хотите, я сейчас же уеду на нем и увезу так далеко, что вы больше никогда его не увидите.
 — Это не моя лошадь. Она принадлежит хозяйке этого дома. Миссис Холлируд.
 — Разве не вы владелица ранчо?
 На какой-то миг в ее глазах мелькнуло горькое отчаяние.
 — У меня нет ничего. Ничего. — Она посмотрела прямо мне в лицо. — Я тоже проезжала мимо. Она взяла меня к себе, и я попыталась быть ей полезной.
 — Сколько у вас рабочих рук?
 — Мы здесь одни. Когда прибыли, на ранчо не было ни души, и миссис Холлируд наняла ковбоя. В свое время он служил в армии, очень трудолюбивый человек.
 — Он бросил вас?
 — Он поехал в город на Робине. Так зовут лошадь, на которой вы сейчас ездите, и его убили. Он повздорил с человеком по имени Хьюстон Бэрроуз. Случилась перестрелка. — Она посмотрела прямо мне в глаза. — Мне кажется, его намеренно втянули в драку и убили. Миссис Холлируд в это не верит. — Она сделала паузу, а затем продолжила: — Даже для женщины, которая провела здесь не так уж много времени, это звучит наивно. Но она верит в людей, в их лучшие качества. В этом ее проблема.
 — Значит, она не долго владеет ранчо?
 — Миссис Холлируд — актриса, она с детства на сцене. До войны ее родители работали в передвижном театре, и она путешествовала с ними. В основном они играли на юге, а потом началась война. Она вышла замуж за мистера Холлируда, а его призвали в кавалерию конфедератов. Он воевал с мистером Джеком Стюартом и был убит под Геттисбургом.
 Мне нравилось сидеть в безупречно чистой тихой кухне, куда через окно струился солнечный свет.
 — Вам понадобятся пара ребят, которые умеют ездить верхом, — сказал я, — и один должен знать толк в инструментах. Я заметил многое, что следует починить.
 — Полагаю, вы правы. — Она снова наполнила чашки кофе. — Мы здесь всего лишь несколько недель. Видите ли, миссис Холлируд получила это ранчо в наследство от поклонника, мистера Филлипса.
 — Она была замужем за ним?
 — Нет, они всего лишь друзья. — Она бросила на меня быстрый взгляд. — Я имею в виду — не любовники. Мистер Филлипс был одинокий мужчина, его что-то притягивало к ней. Однажды после представления они пообедали вместе и разговорились. После этого он стал ходить на все ее спектакли, а потом они встречались и беседовали, ездили на прогулки и просто проводили вместе время. Как-то он сказал ей, что, если с ним что-нибудь случится, она получит ранчо. Миссис Холлируд не очень этому поверила: всем известно, как даются порой подобные обещания. Мужчины, даже лучшие из них, в порыве чувств готовы посулить златые горы, им хочется быть щедрыми во имя дружбы. При этом у них нет ни малейшего намерения обмануть. Но мало ли чего не говорится ради красного словца! Поэтому она не восприняла его слова всерьез. Ранчо она никогда не имела, да и не интересовалась сельским хозяйством.
 Они писали письма друг другу. Для нее они стали утешением в долгих одиноких странствиях. Письма перестали приходить, а потом она узнала, что он погиб. Его забодал молодой вол. Но он сделал то, что обещал: оставил ей ранчо.
 После войны началась разруха и наступили суровые времена, а тут еще неурожай. Компания испытывала трудности. Ее менеджер скрылся, прихватив с собой деньги, а она осталась почти без ничего.
 Да, почти без ничего. Правда, у миссис Холлируд имелись кое-какие сбережения, да и мне удалось отложить несколько сот долларов. Вот мы и очутились здесь.
 Она озадачила меня, эта молодая, чудесная женщина, такая хрупкая на вид, хоть я понимал, что это вовсе не так. Красота моей собеседницы смущала меня, и чем больше я смотрел на нее, тем больше испытывал неловкость.
 — Вы сказали, что вы тоже актриса?
 — Не очень хорошая. Я проработала с труппой всего несколько недель перед тем, как она распалась. Тогда я не знала, куда мне деваться, но миссис Холлируд оказалась настолько великодушной, что предложила мне поехать с ней на Запад.
 Этот дом выглядел гораздо лучше, чем большинство западных домов, которые владельцы ранчо поспешно строили сообща ради того только, чтобы иметь крышу над головой, не задумываясь об удобствах и уюте. Все это пришло позже, когда они обосновались и разбогатели. Первые поселенцы стали приходить сюда около десяти лет назад, а юты не очень-то обрадовались этим переменам.
 Вдруг дверь распахнулась, и миловидная седая женщина вошла в комнату. У нее были живые, умные глаза, которые заворожили меня с первого взгляда.
 — Я услышала голоса.
 — Извините, мэм. Не хотел вас беспокоить. Ехал мимо… Обычный проезжий. — Я поспешно встал из-за стола, держа в левой руке салфетку.
 — Садитесь, пожалуйста. Мы редко принимаем гостей.
 Она уселась во главе стола, а я опустился на свое место. Молодая женщина подошла к плите и взяла кофейник.
 — Вы проезжий? Какое интересное имя!
 Эти слова заставили меня улыбнуться. Нечасто мне приходилось улыбаться в последнее время.
 — Вообще-то это не имя, мэм, это состояние. Теперь я выяснил, что лошадь, на которой я еду, принадлежит вам.
 — Он едет на Робине, — пояснила девушка.
 — О нет! — Потрясенная, миссис Холлируд повернулась ко мне: — Вы не должны это делать. Это лошадь смерти. Даже индейцы знают о ней. В каком бы месте она ни появлялась, там всегда кого-нибудь убьют.
 — Если люди подставляют себя под пули, разве в этом виноваты лошади? Чалый — прекрасный, сильный конь, мэм.
 — Мистер Филлипс рассказывал мне о нем. Все началось с того, как ему выжгли клеймо. Двое людей поспорили, кому он достанется, и подрались. Оба погибли. Тогда ковбой схватил раскаленное железо и выжег на бедре жеребенка клеймо: череп и две кости.
 Год спустя юты попытались украсть эту лошадь, но поссорились из-за того, кому ею владеть, и убили друг друга. Вместе с ними погиб человек, пытавшийся их разнять.
 — А других лошадей угоняли?
 — Безусловно, десятки раз.
 — Из-за них не случалось смертей? Тоже были, мэм. Не нужно давать лошади плохое имя.
 — Мистер Филлипс сказал, что индейцам не понравилось клеймо и они отпустили лошадь. Она возвращалась обратно, когда ее поймал один горожанин и привел сюда. Мне кажется, его прислали специально, чтобы мы испугались и покинули это место. Он много выпил, начал куражиться, в конце концов приказал нам убираться. Разумеется, мы этого не сделали, и он пригрозил поджечь ранчо.
 Мы попросили его покинуть наш дом, но он, ругаясь, схватил факел и уже было направился к дому, сидя верхом на Робине. Мэтти застрелила его.
 — Я не хотела этого делать, но он был пьян и вел себя как сумасшедший. Я испугалась.
 — Вы правильно поступили. — Я сделал глоток кофе. — У вас были неприятности с властями?
 — Приехал шериф. Тот человек так и лежал на земле в шести метрах от дома, а рядом с ним валялся сгоревший факел.
 Рагу, которое мне подала Мэтти, исчезло в моем желудке, поэтому я налил себе еще кофе. По правде говоря, мне не хотелось уезжать из этого дома. Я долго путешествовал один и теперь здесь в первый раз сел за стол с того времени, как… да я уже и не помню, когда в доме сидел за столом.
 — Амуниция, оружие принадлежали убитому?
 — Нет, это вещи Мак-Каррона, парня, которого мы наняли. Его убил Хьюстон Бэрроуз. Всякий раз, как мы пытаемся нанять кого-нибудь на работу, он угрожает им, и они отсюда уходят. Более того, они не проявляют верности по отношению к нам. Не многие готовы взяться за работу, если это угрожает их жизни.
 — Похоже, тут часто стреляют? И здесь всегда так обстоят дела?
 — О нет, совсем не часто.
 — У вас замечательное ранчо, вам повезло.
 — Да, место хорошее. Мистер Филлипс знал, что я всегда мечтала иметь свой дом. Вы не представляете, что значит постоянно быть в дороге. Видите ли, с самого детства я не знала ничего другого, кроме гостиницы, постоялого двора, и просто бредила собственным домом, где бы я могла остановиться, что-нибудь выращивать, о чем-то заботиться.
 — Но теперь у вас есть такое место. Если им правильно управлять, вы сможете обеспечить себе прекрасную жизнь.
 — Боюсь, что нет, мистер Проезжий. Мы не в состоянии выполнять всю работу. Я умею ездить верхом, и Мэтти тоже, но только мы не знаем, что делать.
 Итак, я заерзал на стуле, взял чашку, но потом поставил ее на стол.
 — Мэм, если вы пожелаете, я готов остаться на некоторое время и привести ранчо в порядок.
 — Да? Неужели? Я думаю!.. — воскликнула молодая женщина.
 — Мэтти, — произнесла миссис Холлируд. — Мы не можем просить его рисковать. Этот ужасный Бэрроуз и…
 — Не стоит волноваться из-за него, — сказал я. — Он больше не будет вам докучать.
 — Откуда у вас такая уверенность? Он жестокий, подлый человек и очень опасен.
 — Должно быть, он был таковым, но больше не опасен, я убил его.
 Стало слышно, как падают листья. В какой-то момент мы даже различили, как стрекочет сорока за окном и чалый топчется около дома.
 Миссис Холлируд смотрела на меня широко открытыми, полными изумления глазами.
 — Вы говорите, что убили его?
 — Да, мэм. Я ехал через город и остановился, чтобы выпить и перекусить. Он прицепился ко мне, затеял ссору. А если честно, то он собирался меня убить, мэм, просто потому, что ему захотелось кого-нибудь убить. А тут подвернулся чужак, просто…
 — Проезжий?
 — Да, я устал, хотел есть и испытывал некоторое раздражение. Я собирался быстрее поесть, принять душ и завалиться спать. Я не искал приключений, но он вообразил себя крутым, и ему пришлось это доказать.
 — Но вас могли убить!
 — Только не он, мэм. В тех местах, где мне приходилось бывать, дают доллар за двух таких, как он. Если бы они сидели тихо в углу и не выпячивались, на них никто бы не обращал внимания. Он не мог сравниться даже с прыщом на шее крепкого парня. Значимость человека зависит от того, насколько велика территория, на которой его имя имеет вес. — Я поставил чашку на стол. — Мэм, если я остаюсь, тогда мне лучше сразу же приступить к работе. Войдя во двор, я заметил, что ворота не в порядке, они висят на одной петле. — Вставая из-за стола, я спросил: — Какое у вас поголовье скота, мэм? И сколько лошадей?
 — Точно не знаю. Но мистер Филлипс вел учет. Если хотите, я покажу…
 — Позже, мэм.
 Я вышел на крыльцо. День выдался нежаркий. Прямо за ранчо тянулся длинный кряж. Он начинался вершиной, на которой росла огромная сосна, и заканчивался выступавшей вперед скалой. От дома открывался прекрасный обзор местности. У подножия горы раскинулся осиновый лес. Он вплотную подходил к амбару и конюшне. Дорога за домом уходила вниз и исчезала в долине. Это был чудесный уголок дикой природы, о котором раньше я даже не подозревал.
 Мэтти подошла к двери.
 — Уже поздно. Мак-Каррон спал там, в амбаре. Я вижу, вам нечего постелить, и…
 — Я справлюсь, мэм. Я это делаю всю свою жизнь.
 — Утром будет завтрак. Пожалуйста, приходите, когда встанете.
 Ее слова снова заставили меня улыбнуться.
 — Мэм, я всегда встаю с первыми лучами солнца, а в большинстве случаев поднимаюсь до того, как забрезжит рассвет.
 — Приходите, когда будете готовы, — повторила она. — Завтрак не опоздает.
 Я снял веревку с чалого, завел его в конюшню, бросил ему сена, поставил ведро с зерном и погладил его немного, когда он принялся за еду. Это был хороший конь, он унес меня быстро и далеко.
 Лаская лошадь, я задумался. Похоже, у миссис Холлируд и Мэтти возникла куча проблем. Вероятно, кому-то очень хотелось, чтобы они покинули это место, или я просто забегаю вперед. Но возможно то, что Мак-Каррона убили, а то, что другой человек угрожал им поджогом, просто совпадение.
 Хьюстон Бэрроуз завязал драку с Мак-Карроном и убил его, а может, Бэрроуз был любителем приключений? В каждом городе есть такие парни, они обычно устраивают скандал, если уверены, что смогут с противником справиться. Сложнее с незнакомцами: тут уж не угадаешь, кому бросаешь вызов; а по западной территории много бродит разного рода людей — таких, например, как Крис Мадсен, маршал Оклахомы, который, прежде чем приехать в Америку, служил во французском Иностранном легионе.
 На внутренней стороне двери того, что было названо амбаром, висел фонарь, я зажег его и огляделся. С одной стороны половину его занимали мешки с овсом и корзины с неочищенной кукурузой; за перегородкой стояла койка, стул, маленький столик с умывальником. Койка была заправлена на армейский манер: белая простыня и одеяло ровно расстелены я подогнуты. На самодельных крючках на стене висела одежда, а пол чисто подметен. Я решил, что такой порядок мне будет трудно соблюдать.
 Ванна представляла собой распиленную пополам бочку. Я заметил ее у стены амбара, достал, наполнил до половины водой и выкупался. Поверьте мне, так приятно ощутить свежесть воды после изнурительной дороги. Все это время у меня не выходили из головы лошади и оснастка, которые пришлось оставить в платной конюшне, когда я покидал город, спасая свою жизнь. Никто не видел, что я их там оставил. Некоторое время оснастка полежит в чулане, и, может, никто не возьмет ее. Но сейчас возвращаться назад и рисковать я не имел никакого желания.
 Постель оказалась замечательная, но я так устал, что не отказался бы и от подстилки из веток. Я открыл глаза, когда небо было еще серым, выполз из-под одеяла, оделся, затем как можно аккуратнее заправил постель.
 На кухне горел свет, но прежде всего я осмотрелся. Огромная старая конюшня нечетко вырисовывалась в полумраке и имела устрашающий вид. Днем я пройдусь к ней и внимательно осмотрю. Чалый подошел к забору, когда я проходил мимо; я облокотился о стойку и заговорил с ним.
 — У нас с тобой плохие имена, — тихо произнес я, почесывая его шею, — только я заслужил свое, а ты случайно оказался рядом. Когда мы покинем это место, то уйдем вместе, ты и я.
 Беседуя с лошадью, я нечаянно коснулся рукой собственного подбородка. Щетина трехдневной давности!.. Я вернулся в амбар, побрился, глядя на себя в четырехугольное зеркало, что крепилось гвоздями на дверном косяке. Только потом подошел к дому.
 Дверь тотчас же отворилась.
 — Вы опаздываете, — сказала Мэтти.
 — Мне пришлось вернуться и побриться. — Я коснулся пальцами подбородка. — Находясь в горах, иногда забываешь об этом.
 — Вы не должны. — Она смотрела холодно, оценивающе. — Вы красивый мужчина.
 — Я?
 Она озадачила меня и смутила. Так уж получалось, что я никогда не задумывался о том, как я выгляжу и что обо мне скажут женщины.




 Глава 3


 В кухне было тепло и уютно. Я подошел к своему месту за столом и положил шляпу рядом на пол. На стене висели две керосиновые лампы с отражателями, отчего вся комната казалась раскаленной.
 — Как вы относитесь к овсяной каше, мистер Проезжий?
 — Положительно, мэм, с беконом. — Я видел, как она резала ломтиками бекон и отправляла его на сковородку.
 Мэтти чуть-чуть повозилась у плиты и подала мне тарелку с овсяной кашей.
 — У нас есть корова, — сказала она. — Молочная корова.
 Молочные коровы не часто встречались на пастбищных землях Запада. Здесь же природные условия позволяли выращивать в долинах крупный рогатый скот, а выше в горах — овец. Но большую часть территории занимали горнодобывающие предприятия.
 — Меня зовут не Проезжий, — заметил я, — это была шутка миссис Холлируд.
 — Вы не назвали своего имени, а одно из правил, которому мы научились в этих краях, — не спрашивать человека, как его зовут и откуда он родом, — объяснила Мэтти. — Для нас вы останетесь мистером Проезжим до тех пор, пока сами не решите сказать нам что-нибудь другое.
 Раз на то пошло, то ее имени я тоже не знал и не задавал вопросов. Кроме того, что означает имя? Ничего, пока человек сам не вложит в него смысл.
 Овсянка оказалась пальчики оближешь, но я не спешил расправляться с едой. Прошло не много времени, как я сел за этот милый стол, накрытый такой очаровательной женщиной. Откровенно говоря, я никогда в жизни не встречал такой красавицы, как Мэтти. Мне очень хотелось узнать о ней побольше, но она была не из тех людей, кому станешь задавать вопросы.
 — Ваши преследователи так и не появились.
 — Да, мэм. Теперь я уже не очень беспокоюсь, что они появятся.
 — Вы будете спасаться бегством?
 Мне не понравилось, как она это спросила. Ни одному мужчине не понравится, если женщина будет думать, что он при встрече с опасностью убегает, но уж коль скоро дело дойдет до этого, я скроюсь и убегу как можно дальше.
 — Нет, мэм. Если я их замечу вовремя, я спрячусь в горах. Я не намерен вовлекать в свои проблемы женщин.
 — Здесь толстые стены. Они сделаны из прямоугольных бревен, мистер Проезжий. Человек должен только держаться подальше от окон, и тогда ему нечего бояться.
 Она принесла бекон и уселась напротив меня.
 — У нас нет яиц, но миссис Холлируд задумала выращивать цыплят, тогда появятся и куры.
 — Да, мэм. Прошел почти год с тех пор, как я в последний раз ел яичницу. Это было в Пиочи, штат Невада.
 — Пиочи? Я слышала, что это город бандитов и грубиянов.
 — В некотором роде. Время от времени там стреляют. Говорят, там похоронили семьдесят пять человек, прежде чем один скончался от болезни. Похоже, они гордятся этим. До меня доходили слухи, что есть места, где климат настолько благоприятен для здоровья, что приходилось кого-нибудь пристрелить, чтобы заложить кладбище, но жители Пиочи превзошли всех.
 — Вы шахтер, мистер Проезжий?
 — Я могу все, когда дело сулит выгоду. Если есть шахты, я буду работать на шахте, если надо выращивать коров, я буду этим заниматься. Человек вынужден приспосабливаться.
 — А если коснется стрельбы?
 — Это одна из составляющих приспособляемости. Меня с детства учили уважать права других и защищать себя и свои права. На этой суровой земле, где все ново, не существует законов, которые способны оградить местное население от произвола. Поэтому приходится самим браться за оружие. Закон ждет от нас действий. Здесь в округе мало шерифов и маршалов, они не в состоянии пока остановить эту стрельбу. Вот местные жители и наводят порядок сами.
 — Понятно. — Ее взгляд выражал понимание. Она застрелила человека на лошади с факелом в руке, покушавшегося на дом, где находилась женщина, с которой мужчина обязан обходиться учтиво. Но я никогда не обращался с женщинами по-другому, если мне доводилось с ними сталкиваться. Увы, это было не свойственно «дрейфующему» бродяге без постоянного места жительства и с пустым карманом.
 Потрескивал огонь, она поднялась, приподняла крышку плиты и подбросила сосновый брусок. Я доел овсянку и приступил к бекону. Она наполнила мою чашку.
 — В тех местах, откуда я пришел, — продолжил я, — парни не выезжают в воскресенье стрелять по мишеням. Мы ходим на охоту, чтобы добыть мяса к семейному столу, иначе нашим близким нечего будет есть. Мой отец постоянно работал. У него не оставалось времени на охоту, этим сызмальства занимался я. Он давал мне шесть пуль и порох, а вечером, возвращаясь домой, я должен был принести шесть отстреленных голов, неиспользованные патроны или веские объяснения, почему я их потерял. В редких случаях я не мог попасть в цель.
 — Мне это известно, — спокойно сказала Мэтти. — Так охотились и мы.
 — Ваши братья? — уточнил я.
 — Нет, я. Мне пришлось ходить на охоту до двенадцати лет, потом моя мать умерла, а отец забрал меня. И вернулся в лодочники.
 Я посмотрел на нее.
 — Он имел лодку?
 — Мой отец был азартный игрок. Он покончил с этим, когда женился на моей матери, но после ее смерти прежнее ремесло потянуло его, и он прихватил меня с собой.
 Лодочники — азартные игроки и очень приятный народ. В большинстве своем они порядочные люди, бывшие плантаторы с Юга, потерявшие свои земли во время войны. Однако среди них попадались и самозванцы, выдававшие себя за южных джентльменов. А в азартной игре на реке нужна честная рука.
 — Я очень любила отца, он был удивительный человек. Послал меня в школу учиться, у меня хорошо получалось, но ему всегда казалось, что можно лучше. Мне нравилось плавать с ним на пароходе, и летом мы совершали замечательные путешествия.
 — Что же с ним случилось?
 — Однажды он выиграл крупную сумму. Тогда мне уже исполнилось шестнадцать. Он всегда говорил, что, если выиграет солидную ставку, мы вернемся в Бостон. Он родом оттуда.
 С ним вместе на корабле работали другие игроки. Отец ушел с большим выигрышем, но он не вернулся в нашу каюту.
 — Его убили?
 — Да. — Некоторое время она молчала, а потом продолжила: — Он возвращался в каюту, а когда проходил мимо штабеля дров, на него напали. Его ограбили, а тело вышвырнули за борт. Я даже слышала всплеск воды. — Она взглянула на меня. Ее лицо оставалось спокойным и очень холодным. — Я получила все, — произнесла она. — Все, что он выиграл.
 — Но…
 — Я поднялась, ожидая, что он войдет, и услышала, как он упал, потом была какая-то возня и всплеск. Они ушли в свою каюту, а когда я открыла дверь, один из них вытирал окровавленный нож. Если удар его не убил, так нож довел дело до конца.
 — Вы последовали за ними?
 — Да. И я сказала, что хочу получить обратно свои деньги. Они рассмеялись, тогда я подняла ружье и убила одного выстрелом в ухо. В комнате находились трое, деньги отца лежали на столе. Я приказала собрать их, положить в наволочку и отдать мне. «Если вы встретитесь мне еще раз, — предупредила я, — то не отделаетесь выстрелом в ухо».
 Я слушал и смотрел на нее во все глаза, и я ей поверил. Она могла так поступить.
 — Это очень тяжело для шестнадцатилетней девушки, — прокомментировал я.
 — В тех местах, откуда я родом, если тебе исполнилось шестнадцать лет, считают, что ты уже взрослый человек. Мой отец учил меня, что однажды я начну жить самостоятельно. А какой выбор был у меня, юной девушки, брошенной на борту парохода почти без денег? — Она посмотрела на меня поверх чашки. — Это произошло четыре года назад. Я взяла с собой часть денег и вернулась в школу. Мне нужно было получать образование, а также время подумать и решить, что делать дальше. Я училась в фешенебельной школе, девушкам там хорошо жилось, и мне тоже. Однажды вечером некоторые из нас тайком вышли из школы, чтобы посмотреть представление труппы миссис Холлируд. Люди, формирующие общественное мнение в нашем городе, с презрением относились к странствующим труппам артистов. Поэтому нам запрещалось посещать подобные представления. Но мы пошли, я увидела игру, и мне она показалась забавной. Я подошла к миссис Холлируд и попросила, чтобы меня взяли на работу. Они как раз искали девушку. Так я бросила школу и отправилась вместе с ними по городам и весям.
 Миссис Холлируд, в японском кимоно, появилась в дверях своей спальни.
 — Какие-то люди приближаются. Боюсь, у нас возникли неприятности. Их пятеро, и у них ужасный вид.




 Глава 4


 Отойдя подальше от окна, я наблюдал, как всадники спустились по узкой дороге и подъехали к дому. Одно лицо показалось мне знакомым. Я узнал человека, который набросил мне на шею петлю. Двое других, похоже, были изрядно пьяными.
 Миссис Холлируд подошла к двери.
 — Здравствуйте. Не могу ли я чем-нибудь помочь, джентльмены?
 — Вы можете выметаться отсюда! — крикнул один из них, худощавый, жилистый парень, на левом плече которого прикладом вперед болталась винтовка. Имея ружье в таком положении, стрелок успевает схватить его любой рукой. — Уж не знаю, какими уловками вы околпачили моего дядю, но это ранчо принадлежит мне.
 — Боюсь, вы ошибаетесь. — Миссис Холлируд держалась с достоинством и говорила холодно. — Договор составлен на законных основаниях, мистер Филлипс подписал и засвидетельствовал соответствующие бумаги.
 — Это не имеет никакого значения. Все здесь принадлежит мне. Я его законный наследник и хочу, чтобы вы убрались отсюда. Прямо сейчас.
 Она улыбнулась. Я видел ее улыбку с того места, где стоял.
 — Извините меня, джентльмены. Мне здесь нравится, и у меня нет намерения отсюда уезжать. Ранчо принадлежит мне. Если необходимо, я вызову шерифа.
 — Чтобы это сделать, вам придется съездить в город. Вы думаете, вам это удастся?
 Она очень мило улыбнулась.
 — Я слышала, — продолжила она, — что мужчины на Западе относятся к женщинам с уважением. Следует ли понимать, что вы мне угрожаете?
 Один из всадников, постарше других и с бородой, что-то пробормотал, но долговязый потряс головой.
 — Угрожаю? Нет, это только предупреждение. Сейчас очень жестокое время, на дорогах столько индейцев, а они не разбираются, в кого стреляют.
 Вдруг кто-то из прибывших заметил чалого.
 — Лью? Что здесь делает этот конь?
 — Это его дом, если вы имеете отношение к мистеру Филлипсу, вам следовало бы знать такие подробности. Лошадь принадлежит ранчо.
 — Эта лошадь приносит несчастье, Лью. Мне не хочется с ней иметь дело.
 — Больше она не будет приносить несчастье, — неожиданно сказал Лью. — Я пристрелю ее.
 Я сделал шаг и остановился за спиной миссис Холлируд.
 — Оставьте лошадь в покое. Она мне нравится.
 Мое появление потрясло их. Они не имели представления, что в доме есть еще кто-то, кроме двух женщин.
 — Кто ты, черт…
 — Эй! — Человек, который набросил мне на шею петлю, узнал меня. — Разве ты не?..
 Больше никто не мог произнести ни слова. Они просто стояли, уставившись на меня, а мой палач пару раз судорожно сглотнул и надвинул шляпу на глаза. Ему явно хотелось в тот момент очутиться где-нибудь подальше. Одно дело набросить человеку петлю на шею, когда у тебя за спиной беснующаяся толпа, и совсем другое — встретиться с ним лицом к лицу, когда он стоит в тридцати футах от тебя с оружием в руках.
 Тот, кого звали Лью, медленно убрал руку со своей винтовки.
 — Это ты убил Хьюстона Бэрроуза? Он хорошо владел оружием.
 — Но не так хорошо, как ребята из наших мест.
 Снова наступила тишина. Один из захмелевших в тот же миг протрезвел и отвел свою лошадь на несколько шагов назад.
 — Темнеет, — начал он.
 Лью явно терял инициативу, и это его бесило. Он мучительно искал что сказать или сделать, чтобы не быть опозоренным перед своими дружками, но, видно, все, что приходило ему в голову, только выдавало его неправоту.
 Ему страстно хотелось «сняться с крючка», но я крепко его держал. Он явился сюда, чтобы выдворить двух женщин с ранчо, которое по праву принадлежало одной из них. Меня не интересовало, что он сделает, но если он сделает что-то не так, то завтра его положат в землю Бут-Хилл.
 Их было пятеро, а я один. Но я знал, что могу сделать и что должен сделать. Стоит мне шевельнуться, как двое из них дадут стрекача, а третий еще не решил, как поступить.
 Первый, кого я собирался убить, был не тот, кто набросил мне на шею петлю. Меня больше беспокоил квадратный парень с головой как ядро. Он сидел верхом на гнедой справа от Лью. Я не знал его имени, но из всех он казался самым опасным.
 Я предоставил им минуту для того, чтобы они как следует поволновались, а потом предложил:
 — Почему бы вам, ребята, просто не уехать отсюда? Ворота открыты, но, уезжая, проверьте, чтобы они хорошо закрылись за вами.
 Не успел я закончить, как двое погнали своих лошадей прочь.
 Упрямый Лью с минуту сидел молча. Рассказывая в городе о том, что произошло здесь, он наверняка попытается приукрасить историю с тем, чтобы выглядеть храбрым в глазах жителей.
 — Я уезжаю, — наконец процедил он сквозь зубы, — но мы снова встретимся.
 — Зачем ждать?
 Я спустился на дорогу по каменным ступенькам.
 — Давай прямо сейчас все выясним, а может, Хьюстону Бэрроузу скучно одному?
 Лью не понравились мои слова. Он отпрянул назад и развернул лошадь.
 — За такие разговоры можно поплатиться жизнью! — крикнул он, обернувшись.
 — Возможно, но я не буду один. У моих ног будет пара собак.
 Они умчались прочь, даже не оглянувшись. Я стоял около дома, наблюдая, как они удаляются. О них я не думал. Я думал о своих лошадях и вещах, которые оставил в городе. Скоро они мне понадобятся и я их заберу, если только кто-нибудь не уехал с ними на юг.
 Когда я вернулся в дом, мне снова налили кофе, и я сел за стол. Миссис Холлируд смотрела на меня с восторгом.
 — Мистер Проезжий, вы смелый человек.
 — Нет, мэм, обыкновенный человек. Парень, который всю жизнь колесит по суровой земле, но не знает ничего лучшего.
 — Спасибо. Что бы я без вас делала!
 Я посмотрел на нее через стол.
 — Вы сделали бы то же, что и я, только по-другому. — Я взглянул на Мэтти, которая стояла у входа на кухню. — И она сделала бы то же.
 Мэтти ничего не ответила и не повернула головы, чтобы посмотреть на меня. Вот это женщина!.. Да, в ней что-то было.
 Любое сооружение, даже самое красивое и прочное, если за ним постоянно не ухаживать, так или иначе придет в упадок. Это ранчо уже начало разрушаться, поэтому я обошел его, приметил, где и что не в порядке, и взялся за работу: починил забор, вычистил конюшни, подправил калитку, не спуская глаз с дороги и горы.
 Вокруг ранчо раскинулись прекрасные луга, на которых росла пышная трава. Я видел, как под низкорослыми дубами пасется и отдыхает скот.
 Ближе к вечеру я выехал верхом вдоль одного из лугов, чтобы осмотреть местность. Мне попались следы оленя, а у пруда я видел и медвежьи следы.
 Я ехал по местам, расположенным выше площадки, где стоял дом; поэтому и дом, и дорога к нему просматривались хорошо. Почти невидимая в сумерках тропинка, по которой я ехал, вела через низкорослые дубы и тянулась вдоль склона под горным кряжем. Я ехал на восток, постоянно глядя на Ла-Платас, что темнели к северу от меня. На фоне неба эти горы казались громадными. В диких лесах, покрывавших их, должно быть много сушняка, решил я. За несколько раз оттуда можно привезти достаточно дров на зиму. Нырнув вниз, тропинка привела меня в осиновый лесок под самой высокой вершиной.
 Стояла удивительная тишина, только стук копыт чалого нарушал ее. Лошадь шла в безмолвии леса, навострив уши. Наконец мы достигли опушки. Отсюда я видел, как тропинка продолжала петлять на восток. К северу, выше каньона Ла-Плата, лежал Пэррот-Сити. Этот город начал свое существование несколько лет назад для того, чтобы поддержать шахтеров, которые работали на добыче залежей серебра в Ла-Платас.
 Я развернул коня и направил его через лес обратно. С опушки я тоже видел дорогу, ведущую к дому. Все выглядело спокойно.
 Мой взгляд скользил по горному кряжу, и я заинтересовался выступом, нависавшим над зеленой долиной. Мне следует объехать весь кряж и посмотреть, что находится по другую его сторону. Тем временем мою голову занимали серьезные мысли.
 Что сейчас предпримет Лью со своими молодчиками? Было очевидно, что он хочет заполучить ранчо, однако дела обстоят так, что у него на это нет никаких прав. Все же, если бы ему удалось выдворить миссис Холлируд, вероятно, как ближайший родственник, он имел бы право на владение имением.
 Большинство из нас мало что знают о законах, даже сидя на скамье подсудимых или попадая в какую-нибудь передрягу, а мы к тому же находились на территории, о правовых законах которой я понятия не имел.
 В городах поменьше по всей стране адвокаты похожи на театральных звезд. Когда идет заседание суда, жители окрестностей съезжаются, чтобы посмотреть представление. Адвокаты играют как для нас, сидящих на галерке, так и для судей. Некоторые из самых процветающих защитников имеют последователей, которые возносят их до небес и рассказывают историю за историей о том, что они сказали и кого цитировали.
 Большинство адвокатов в свое время изучали Библию и классиков и могли свободно цитировать, что они и делали. У некоторых на каждый случай имелась забавная байка, и зачастую именно она, как нельзя кстати поданная к конкретному случаю, а не что другое, решала дело.
 Местные жители собираются в суд как на праздник и привозят с собой обед. Обозы, бочки, легкие двухместные экипажи, лошади будут часами стоять вокруг здания суда, пока их владельцы слушают процесс. Некоторые адвокаты потом уводят вьючных лошадей как плату за услуги, и часто решают дела, принимая в расчет здравый смысл, а не закон.
 Человек, цитирующий Библию, должен быть абсолютно уверен в себе, поскольку многие жители читают или слушают ее каждое воскресенье. Церковь давно перестала быть святилищем, куда местные жители ходят, руководствуясь только религиозными мотивами. В церкви люди общаются, у них есть возможность встретиться с теми, кто живет в отдаленных местах. А если человек решил открыть свое дело, то именно в церкви он может найти известных в обществе покровителей. Все парни ходят туда, потому что там часто бывают девушки, и многие заигрывания, начавшиеся в церкви, заканчивались свадьбами.
 Большинство людей, проявляющих мало-мальский интерес к религии, могли цитировать Библию исходя из того, что им доводилось слышать в церкви.
 Моя семья всегда посещала церковь, а чтобы добраться до нее из дома, нам приходилось вставать до рассвета и больше десяти миль трястись в обозе по ухабистой дороге, хотя на самом деле это была узкая тропинка, но мы называли ее дорогой, чего о ней никто другой не сказал бы.
 Мысли мои снова вернулись к Мэтти. Я не слышал, чтобы миссис Холлируд к ней обращалась как-то по-другому, а у жителей этого края не принято спрашивать имена. Вы соглашаетесь с тем, что вам предлагают, или начинаете сами давать прозвища, к примеру «Коротышка», или «Худой», или «Рыжий». Иногда человек сам называет вам свою кличку, и вы пользуетесь ею, обращаясь к нему так, как он вам сказал.
 Все же странная женщина эта Мэтти! На мой взгляд, ей было лет двадцать. В таком возрасте большинство девушек уже замужем. А тут женщина ослепительной красоты держится так, словно не хочет, чтобы ее заметили. Ее лицо оставалось неподвижным, и только глаза живо блестели. Я задумался, видел ли я ее улыбку? И не мог вспомнить.
 Миссис Холлируд, наоборот, улыбалась довольно часто. Она была приятной, привлекательной женщиной.
 Вернувшись на ранчо, я снял уздечку с чалого, отвел его в загон и бросил немного сена. Затем пошел в амбар, служивший мне спальней, и умылся. Перед дверью с внешней стороны находилась полка с лоханью для воды, рядом лежало мыло и полотенце. Вода была холодная, но я и не любил умываться теплой водой.
 Вытирая руки, я стоял возле бревенчатой стены, и мой взгляд скользил вниз по долине, куда спускалась дорога. Осторожность давно стала моей второй натурой.
 Во многом человеку помогает интуиция, но еще ему приходится беспрестанно трудиться, замечать, как падают тени, а если тень стала тоньше или появилась там, где ее никогда не было, обязательно насторожиться.
 Рано или поздно, изучая округу, я вычислю все места, где сумеет укрыться меткий стрелок. Тогда я буду следить за ними. Несложно вычислить секретки, откуда может исходить опасность. Важно еще и выбрать тайный уголок, где спрятаться самому, укрыться от ответного огня, или найти тропу, чтобы быстро уйти от опасности. Главное, подсказывал мне опыт, надо хорошо вписаться в пейзаж.
 Когда я постучал в дверь, миссис Холлируд, одетая как всегда элегантно, с аккуратно уложенными волосами, сидела за столом, строгая и спокойная.
 — Мистер Проезжий! Как приятно вас видеть! Входите и садитесь. Будете пить кофе?
 — Да, мэм, с удовольствием.
 — Вы ездили верхом?
 — Осмотрел местность. Так, какое у вас стадо?
 — Я уже говорила, что мистер Филлипс вел книгу учета. Если желаете, я ее найду.
 — Завтра. — Усевшись за стол, я огляделся. Как это женщины умеют все расставлять по полочкам! Для меня, живущего в амбаре, просто странствующего по стране, этот дом казался роскошным. Так походишь-походишь, посмотришь-посмотришь и подумаешь: ковбой, а не пора ли тебе жениться.
 Потрясенный пришедшими в голову мыслями, я пролил на себя горячий кофе. Что правда, то правда, с подобными идеями у мужчины всегда появляются неприятности.
 — Мистер Проезжий, мне хотелось бы знать, вы будете работать у меня?
 Я посмотрел на нее. В своей жизни я не видел более приятной женщины.
 — Нет, мэм, не буду.




 Глава 5


 Она надеялась услышать другое, а может, мой ответ показался резким, поэтому я пояснил:
 — Я достаточно уже поработал. Мне нравится здесь, но я собираюсь уйти в далекие земли и жить своей жизнью.
 — Это жизнь одиночки.
 — Да, мэм. Большую часть жизни я провел в одиночестве, привык к этому. — С минуту я помолчал. — Я останусь здесь, чтобы кое-что привести в порядок, но мне не нужны деньги. У меня есть небольшая сумма на жизнь, мне хватит.
 Кофе уже почти остыл, поэтому я налил себе еще чашку.
 — Здесь кое-что необходимо привести в порядок, было бы против моих правил уехать, видя, как рушится прекрасное ранчо. Кроме того, — я взглянул на нее и улыбнулся, — мне очень нравится домашняя кухня. В пище я не привередлив, в деликатесах не разбираюсь, зачастую питаюсь в дороге чем Бог послал. Во время путешествий мне приходится есть вяленое мясо или что-нибудь в этом роде. Иногда по нескольку дней не ем как следует.
 — У вас есть профессия?
 — Нет, насколько вы успели заметить. Я перегонял тяжеловозы, ходил с гружеными обозами, водил охотников в горы на медведя и ставил капканы, в шахтерском городе в Неваде сопровождал обозы с дробовиком в руках. Я делаю все, за что платят, мэм.
 — Вы были когда-нибудь женаты?
 — Нет, мэм. Я не очень-то прихожусь по душе женщинам. Я грубый человек, и у меня суровая жизнь. Как бы там ни было, но женщине нужен мужчина «с корнями», мужчина, у которого есть что-нибудь свое. Ей приходится учитывать то, что у нее может появиться ребенок, а чтобы его воспитывать, нужно иметь крышу над головой. В основном женщина ищет мужчину, у которого скот пасется на холмах, а дома ломятся шкафы от припасов. Я же плыву по течению и не задерживаюсь долго на одном месте.
 Она улыбнулась.
 — Просто Проезжий?
 — Да, мэм. Именно этим я и занимаюсь с того времени, как стал под стол ходить пешком. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. — Я сделал паузу и посмотрел на нее. — Тот парень, которого я убил, сам напросился на неприятность. Он возомнил себя большим человеком, но не понимал, какую короткую тень отбрасывает. Все, чего я хотел, — так это выпить рюмку, поесть, помыться и выспаться в удобной кровати.
 — Вы не испытываете угрызений совести?
 — Нет, мэм, он получил то, что хотел дать мне. Когда человек ищет себе проблемы или задумал выкрасть чужое имущество, ему следует помнить, что найдется некто, кто не станет терпеть произвол и насилие. Все зависит от того, насколько рискованно для жизни вернуть то, что по праву принадлежит тебе, будь то собственность или просто спокойствие духа. Когда человек остается в пути один, у него есть время подумать. Та цивилизация, с которой мы имеем дело, — очень тонкая штука. Разумеется, здесь есть законы, но, кроме этого, есть негласная договоренность населения твердо оберегать права других. Любой может ошибиться, но, продолжая совершать подобные ошибки, человек тем самым дает понять, что не желает уважать права других, а значит, ему не место в цивилизованном обществе.
 Было время, когда повсюду совершались налеты и грабежи, как в эпоху викингов, но все изменилось, хотя некоторые местные жители никогда не понимали такого поведения. Граф называл это «арестованным развитием».
 — Граф?
 — Англичанин, который нанял меня как-то проводником. Он решил поохотиться, но больше всего хотел увидеть новые места. Подстрелил гризли, нескольких горных коз и еще кое-что. А в лагере большую часть времени проводил за книгами, читая и делая заметки. Кажется, он собирался написать книгу или статью — что-то в этом роде. По вечерам мы садились у костра и разговаривали. Человек, которого я убил? Если бы я его тогда не остановил, возможно, он уложил бы еще с полдюжины людей до того, как кто-то отправил бы его почивать на Бут-Хилл. Когда влипаешь в дела, связанные с оружием, никогда не знаешь, что в руках твоего противника.
 Мы продолжали разговаривать с миссис Холлируд о ранчо, о спектаклях, о том, как она всегда мечтала иметь собственный дом, но она ни словом не обмолвилась о Мэтти, хотя мне очень хотелось о ней услышать. И это притом, что я не считал себя любопытным.
 Тени деревьев стали удлиняться и ложиться в складках холмов. Мэтти спустилась вниз из своей комнаты и начала готовить ужин. В доме было уютно и тепло, и мне это нравилось, хотя и раздражало, потому что, устраиваясь поудобнее, человек забывает об опасности.
 Я встал из-за стола, вышел через боковую дверь, которая находилась в тени, прошел вдоль дома и остановился, вслушиваясь в тишину. Веяло прохладой, как это всегда бывает вечером в степи и в горах.
 Стояла абсолютная тишина. Безмолвные звезды, подобно кострам, горели во мраке ночи. Пустынная дорога казалась белой при свете звезд, и даже фырканье лошадей в загоне подчеркивало спокойствие и тишину этой ночи.
 Тем не менее мне не нравилась такая тишина. Лью, несомненно, подлый, злобный человек и не из тех, кто будет стоять в стороне, позволяя выпустить из рук прибыльное ранчо, которое рассчитывал легко заполучить.
 Я также сомневался в том, что парни, пытавшиеся меня вздернуть, успокоились. Город располагался довольно далеко от ранчо, но кое-кто из них жил на ферме и ездил этой дорогой, поэтому мог в любой момент появиться где-нибудь поблизости. Некоторых из них я запомнил и узнал бы, но не всех. А что с моими вещами, которые остались в городе? Обнаружили ли они их? И что сталось с лошадьми? Они не представляли собой большой ценности, но это все, что у меня было.
 Я быстро добрался сюда из города, но на обратную дорогу у меня уйдет в два раза больше времени.
 На фоне холмов деревья казались черными штрихами. Я снова посмотрел на дорогу. По ней часто ездили, и этот дом когда-то был пристанищем путников. Любой мог проехать мимо. А я нервничаю при каждом звуке?!
 Когда я вошел в дом и закрыл дверь, Мэтти посмотрела на меня.
 — Я уже собиралась вас звать. Ужин готов. — Она бросила взгляд на мое ружье. — С вами всегда эта штука?
 — Да, мэм. Однажды мой отец выехал в поле. Он пахал землю в северном золотоносном районе, собираясь посадить пшеницу. Он всегда брал с собой ружье, но в этот раз оно осталось висеть дома на гвозде. Война подходила к концу, и несколько фронтовиков брели мимо домой, увидели лошадей. Они убили отца и ускакали на наших конях.
 — Разве они не убили бы его, окажись у него в руках ружье?
 — Да, мэм. Отец вовсе не был хорошим стрелком. Они, скорее всего, даже и не стали бы пытаться напасть на него, видя, что он вооружен. Они хотели украсть лошадей, не создавая себе проблем. А если бы они попытались забрать лошадей, он мог бы за них побороться. Почему человек должен падать на спину и бояться дешевых воришек, которые хотят заполучить то, что нажито тяжким трудом? Если человек проигрывает сражение — это одно, но если его убивают, лишая возможности постоять за себя, — это совсем другое.
 — Вы остались один?
 — Да, мэм. Пришли соседи и помогли похоронить отца. Они предлагали мне жить с ними, но всем приходилось изо всех сил работать, чтобы прокормить семью. Поэтому я остался в своем доме.
 — Один?
 — Нет, мэм. У меня висел на гвозде «ремингтон» отца, во дворе бегало несколько кур, а свиньи паслись в лесу. В коптильне висели куски ветчины и бекона. Я остался в доме и начал устраивать свою жизнь. Выменял плуг отца на лошадь и взял в аренду борону. Отец заранее прорастил зерна, поэтому я сам засеял поле, точно так, как делал он. Я всегда помогал ему и знал, как обрабатывать землю. Война окончилась, солдаты начали возвращаться домой, и однажды, очутившись в городе, я увидел здорового парня в клетчатой рубахе, одного из тех, кто убил моего отца. Он вошел в магазин, где толпилось много покупателей, и я подошел и сказал ему, глядя прямо в лицо: «Ты убил моего отца!» Сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, я старался произносить слова достаточно громко и четко, чтобы меня слышали окружающие. Да, мэм, в лавке сразу же воцарилась тишина. Он уставился на меня, и глаза его метали громы и молнии. Мне тогда исполнилось всего десять лет, но я ничего не боялся.
 «Ты спятил, парень. Я понятия не имею, где ты живешь».
 У него на плече висело ружье, а большинство покупателей было безоружно.
 «Нет, не спятил, — не отступал я, — и лошадь, на которой ты приехал, принадлежит моему отцу. А теперь, значит, мне».
 Все смотрели на нас. Ему это не понравилось. Он злобно, в упор смотрел на меня, но я также не отводил глаз.
 «Отец пахал землю, — продолжал я, — ты подъехал к нему и застрелил. Он был беспомощен и невооружен, потом ты забрал его лошадей. Ты вор, мистер, подлый вор и убийца!»
 «Если бы я имел дело с мужчиной, я бы пристрелил его!» — заявил парень в клетчатой рубахе.
 «Если бы я был на твоем месте, я бы об этом даже не думал, — вмешался владелец лавки. — Мальчик прав. Я помню эту лошадь».
 «Я тоже помню, — отозвался один из присутствовавших. — Мистер, вам лучше убраться из нашего города, пока вы еще в состоянии это сделать. Уходите пешком. И не пытайтесь увести лошадь, у вас все равно ничего не выйдет».
 Да, мэм, он огляделся по сторонам. В лавке находилось с полдюжины народу — женщин и мужчин, — и на улице тоже. Он не мог всех убить.
 «Вы ошибаетесь, — сказал он, — мальчик лжет», — но, видя разгневанные лица горожан, сдался, открыл дверь и, уходя, бросил мне: «Я с тобой еще встречусь!»
 В нашем городе не было судебного исполнителя. Шериф находился в сорока милях в центре округа, и практически никто не мог наказать бандита, но тот парень в клетчатой рубахе не знал этого. Он ушел из города и оставил мою лошадь, потому что видел, как все дружно ополчились против него. Жители даже вышли на дощатый настил перед магазином. И парень сбежал. Он украл лошадь на другом конце города, и его больше никто не видел.
 — Вы встретились с ним потом?
 — Да, мэм. Мне исполнилось шестнадцать, когда я увидел его снова. Я возмужал и уже умел довольно сносно обращаться с оружием. Это случилось на Западе, он пускал людям пыль в глаза, выдавая себя за имеющую вес персону. Сидел в пивной, одной из тех, где наливают спиртное прямо из кувшина, что стоит под прилавком, и как раз хвастался перед собравшейся здесь пестрой публикой — городскими завсегдатаями, местными индейцами, проезжими.
 «У тебя большой рот», — сказал я ему.
 Он обернулся и посмотрел на меня из-под густых бровей.
 «Мы раньше встречались?»
 «Дважды, — напомнил я, — первый раз, когда ты убил моего отца — он, безоружный, работал на поле, а во второй — когда я, десятилетний мальчишка, заставил тебя вернуть мою лошадь, которую ты украл у отца».
 Он покраснел и вспотел. Все те ротозеи, которым он вешал лапшу на уши, уставились на него, а парни ждали, что он станет делать.
 «Теперь ты не десятилетний мальчик», — начал он грозно.
 «Верно. Я вырос и ношу ружье. Вот ты и дождался меня».
 Да, пот выступил у него на лбу; он трусил и выдал себя с головой. Но в тот момент я мог думать только о моем несчастном отце, о том, как он тяжело работал на крохотной ферме, чтобы прокормить семью. А этот мерзавец, проходя мимо, убил его ради лошади. Убил человека, который в своей жизни никому не сделал ничего дурного.
 Он огляделся вокруг, ища выход. Собравшиеся отошли назад. Капли пота струились у него по носу и подбородку, хотя в пивной совсем не было жарко. Мужество покинуло его. И вдруг я понял, что больше не хочу его убивать. Он и так уже мертв.
 Это была наша борьба, и никто не совал в нее свой нос. Так происходило в те дни. Ты поступаешь как считаешь нужным, а присутствующие тебе не мешают. Если за пределами края кто-то грабил и убивал, судебные исполнители обязательно кидались на поиски, но здесь все обстояло иначе.
 «Если есть ад, — произнес я с омерзением, — то там для тебя отведено специальное место».
 Он стоял передо мной, жалкий и осунувшийся. Мне стало противно, и я направился к выходу. На него противно было смотреть. Не успел я сделать двух шагов, как услышал чей-то изумленный вздох… Я резко обернулся и увидел, что он вытащил ружье и целится в меня. В тот же миг я выстрелил. Он выронил ружье из рук и упал замертво.
 Мэтти поставила ужин на стол и позвала миссис Холлируд. Она повернулась и посмотрела мне в лицо особым, свойственным только ей взглядом.
 — Зачем вы это мне рассказали?
 — Не знаю. Никому раньше я этого не рассказывал. Может, мне хотелось показать вам, что я нехороший человек.
 — Садитесь, — сказала она. — Не ждите ее. Она скоро придет.
 По дороге ползла повозка, поскрипывали колеса. Но возница, кто бы он ни был, не остановился, хотя до Анимас-Сити лежал долгий путь.
 Вошла миссис Холлируд, и женщины заговорили о ранчо, об экземпляре «Скрибнерга» и о рекламных объявлениях, помещенных в нем.
 В углу стояла гитара, мне хотелось послушать музыку, но я ничего не сказал. Пора отправляться в путь. Как только проверю поголовье скота и приведу все в порядок, двинусь дальше. Мне все же хотелось получить назад свои вещи, чего бы мне это ни стоило.
 — У мистера Филлипса, — заметила миссис Холлируд, обращаясь ко мне, — скопилось много журналов. Если вы хотите что-то почитать…
 — Я плохой читатель, — смутился я, почувствовав себя очень неловко. — Мне мало довелось учиться.
 — Но вы ведь умеете читать?
 — Совсем чуть-чуть, мэм. — Я поднялся из-за стола. — Мне надо рано вставать. Пора на боковую.
 Я направился было к выходу, потом передумал и пошел к боковой двери; придя во двор, я грубо выругался про себя.
 Я чувствовал себя в полном порядке, находясь в горах или пустыне, но как вести себя с женщинами, я не знал. Честно говоря, чувствовал себя полным болваном, когда дело касалось чтения. Разобравшись, я мог понять смысл написанных слов, но никогда не читал в присутствии посторонних, чтобы они не видели, как я это делаю. Как бы сильно мне ни хотелось почитать, чаще всего я находился в тех местах, где книги были попросту недосягаемы. Я мог легко читать следы на тропе, понимать смысл клейма, но оказывался в затруднительном положении перед газетой или книгой.
 Я встретился с хорошими женщинами, по-настоящему прекрасными, и мне хотелось помочь им, а потом самое лучшее для меня — продолжить путь. И пока надо держаться от них как можно дальше. Трясина человеческой любви очень глубока, и мне не улыбалось попасть в нее.
 В темноте дорога казалась белой полосой. Я ждал, прислушиваясь. Ни звука. Но вдруг… что-то зашевелилось там, внизу, что-то промелькнуло на белом фоне и исчезло. Моя рука скользнула по винтовке, и я снял курок с предохранителя.
 Я застыл в темноте. Мое чутье подсказывало, что там, у дороги, кто-то есть. Теперь, чтобы добраться до постели, мне нужно разгадать эту загадку.
 Женщины тоже встали из-за стола, и свет на кухне погас.
 Сапог скрипнул о гравий…
 Прислонившись спиной к углу дома, я положил правую руку на ружье. Неудобно стрелять в темноте, но я это делал раньше.




 Глава 6


 Из окон спальни наверху, занавешенных шторами, струился тусклый свет. Легкий ветерок подхватил засохший лист и понес по каменистой дороге, зашептал, зашелестел осинник. Кто-то или что-то затаилось в ночи, кто-то принял такой же предупредительный знак и, как я, притаился и ждет.
 Ждет, когда я начну двигаться? Ждет, чтобы убить? Или, может, это проезжающий мимо путник, что никак не отважится попроситься на ночлег в погрузившийся в темноту дом?
 Известно ли ему, что в доме живут только женщины? Или он знает обо мне? Он ищет меня?
 Снова подул ветер, шурша листьями, но я ждал. Никаких признаков лошади. Он пришел пешком или оставил лошадь у дороги? Или он намеревается украсть здесь лошадь?
 Индеец? Здесь родина ютов, сильных, отважных людей, храбрых воинов, и они не собирались никому уступать свою землю. Если они решатся встать на тропу войны, значит, много добрых людей пострадает.
 Там, в амбаре, меня ждала прекрасная постель, я устал и хотел спать. Мои глаза искали в темноте. То, что слышал, напоминало скрип сапога, значит, тот, кто затаился в темноте, — не индеец.
 На этом ранчо действительно не хватало хорошей собаки, сторожевой собаки, которая дала бы знать о появлении чужака. Нужно до отъезда привезти собаку.
 Я понимал свое положение. Если меня убьют, никто на это даже не обратит внимания. Я всего лишь бродяга, которого никто не знает и не любит. О моей смерти, может быть, посудачат несколько часов или дней, в зависимости от того, будет ли обывателям поговорить о чем-то другом, и выбросят из головы.
 Как только погасли огни и в доме все затихло, я решил, что женщины пошли спать. Теперь мои глаза привыкли к темноте, и я мог различать все, что происходило вокруг.
 Кто бы он ни был, он не мог догадываться, что я тоже здесь. Должно быть, он видел, как я входил в дом, и мог наблюдать за мной через окно, хотя едва ли. Не исключено, что он появился как раз в тот момент, когда я вышел на улицу, и услышал шорох. Однако я не был в этом уверен. Возможно, он думает, что все находятся в доме и спят?
 Прижимаясь к стене, я ждал. Как медленно тянутся минуты! Вдруг чалый громко заржал, и я увидел, что он поднял голову, прислушиваясь и всматриваясь в темноту.
 Мелькнула тень, и на дороге появился человек. Он глядел туда, где стояла лошадь.
 — Я не знаю, что у тебя на уме, — произнес я четко, — но тебе лучше об этом забыть. У нас не любят бродяг.
 Он стоял неподвижно. Я его прекрасно видел, а он меня нет, потому что я находился в тени. На нем был костюм и шляпа с узкими полями.
 — Я ищу женщину, — сказал он.
 — Может, вам повезет отыскать ее в Пэррот-Сити. Держитесь строго на запад три или четыре мили, а потом поворачивайте на дорогу, что ведет через каньон. Город находится чуть выше.
 — Я не это имел в виду. Для меня очень важно отыскать одну женщину.
 — Вы всегда отправляетесь на поиски по ночам? Рыщете в темноте? Недавно здесь убили человека. Он упал замертво в десяти метрах от того места, где вы стоите. Днем вы бы увидели кровь.
 — Я слышал об этом. — Похоже, сам факт его вовсе не беспокоил. Голос звучал тихо и ровно, как и мой, он даже не пытался сдвинуться с места.
 — Уезжайте, мой вам совет. Дорога приведет вас к цели. Здесь вам нечего делать.
 — Теперь я понимаю. Это вы убили Бэрроуза?
 Я не удостоил его ответом, он пододвинул ногу, — это был первый жест, сделанный им за время нашего разговора.
 — Говорили, что Бэрроуз был скор на руку.
 — Это он так считал.
 — Не могли бы вы мне помочь? Я дам вам пятьдесят долларов.
 — У меня есть пятьдесят долларов.
 — Я слышал, что на ранчо есть женщина, она живет здесь. Я хотел бы с ней побеседовать.
 — Приходите днем. Здесь в округе несколько ранчо. Там тоже живут женщины. Большинство из них очень дружелюбны, но они плохо относятся к бродягам.
 — Я не бродяга. Я путешествую. Поздний час застал меня в дороге.
 — Мы достаточно поговорили. Вам лучше продолжить свой путь.
 — Женщина, что живет на ранчо, молода?
 — Она красивая женщина. Настоящая леди. У меня нет привычки интересоваться возрастом женщин. У нее замечательные седые волосы, если вам это поможет.
 — Седые? — Он явно удивился.
 — Вам лучше уйти, — настаивал я, — мне давно пора спать. Если захотите вернуться сюда, приходите днем.
 — Женщина, которую я ищу, молодая.
 — Мистер, мне плевать на то, кого вы ищете. Мое терпение не безгранично.
 — Я ухожу. Женщина, которую я ищу, молодая, у нее светлые волосы и…
 — Вы подливаете масла в огонь.
 Он прошел полдюжины шагов, потом обернулся.
 — Я работаю у Пинкертона. Буду в Пэррот-Сити и предлагаю вам место свидетеля в суде. Пятьдесят долларов — двухмесячный заработок рабочего на ферме.
 Он пошел прочь, а я продолжал стоять до тех пор, пока не растворился вдали стук его каблуков. Немного позже я услышал стук лошадиных копыт, подождал еще; но вот смолкли все звуки, и я вошел в амбар.
 Человек от Пинкертона разыскивает молодую, светловолосую женщину? Очевидно, он не в курсе, что на ранчо живут две женщины, и уверен, что та, которую он разыскивает, является хозяйкой на ранчо. Итак, зачем он ищет Мэтти, если это действительно так? Детективы часто интересуются людьми по разным причинам, не обязательно они должны иметь отношение к преступлению.
 Днем я отправился осматривать место, где ночной гость оставил свою лошадь. Он прибыл, очевидно, из Энимас-Сити, проехал по траве вдоль дороги, миновал дом стороной, поэтому я его не услышал, привязал коня, а потом вернулся назад. Ясно, хотел заглянуть в окно, но, пока подкрадывался к нему, в доме погас свет. Уезжая, он взял курс на восток, а ближайший город — Пэррот-Сити.
 Досадуя на себя за то, что проявил неосторожность и не услышал, как мимо проехал всадник, я отправился завтракать. Так могут и убить. Вот что делает с мужчиной хорошая еда и женское общество. Вместо того чтобы быть начеку, он витает в облаках.
 Когда я вошел, мой завтрак стоял на столе, но женщин на кухне не было. Я быстро поел в одиночестве и вышел во двор. Я решил отложить подсчет скота на ранчо. Неожиданный ночной визит детектива заставил меня остаться. К тому же и здесь работы хватало.
 Мак-Каррон, которого убил Бэрроуз, согнал верховых лошадей и поместил их в загоне недалеко от конюшни. Это были мало объезженные лошади, за исключением двух, которых держали ради того, чтобы женщины могли выезжать верхом. Я щадил чалого, поэтому мне требовалась какая-нибудь другая лошадь. Пришлось оседлать пару полудиких. Поначалу они сопротивлялись, а потом успокоились. Я вывел на утреннюю прогулку одну из них — черного мерина с белой мордой.
 Чалый не одобрил мой поступок. Он вскидывал вверх голову и пускался рысью вдоль забора, держась на одной линии с нами и стараясь вырваться из загона. Поскольку дом находился в низине, я мог свободно объехать территорию ранчо, не выпуская его из виду.
 Не спеша я вычистил бассейн, сложил разбросанные дрова, постоянно следя за дорогой.
 Мимо проехала пара телег, с запада двигался обоз на рессорах, очевидно направляясь в Энимас-Сити. Но никаких признаков моего ночного посетителя.
 Он оставил поиски? Зная характер детективов, я в этом сомневался. Детектив станет расспрашивать всех подряд, пока не наткнется на какого-нибудь ковбоя или шахтера, кому известно, что Мэтти живет на ранчо. Затем снова появится. Пинкертон всегда нанимал крепких, выносливых и упрямых людей. Такие наглецы не останавливались ни перед кем и ни перед чем.
 Нам нужна собака и еще один человек. Настанут времена, когда меня не окажется поблизости. Вся сложность состояла в том, что я никого не знал в этом захолустье. Если я когда-нибудь надумаю вернуть свое снаряжение, мне придется уехать в город и забрать его, заплатив за содержание лошадей.
 Когда я вошел, миссис Холлируд сидела на кухне. Приближался полдень. Мэтти не было видно.
 — Вы голодны? Мэтти приготовила бутерброды, и кофе готов.
 — Этого достаточно. — Я сел за стол, и она принесла пару толсто нарезанных бутербродов и кофе. — Вы слышали разговор прошлой ночью?
 Она на минуту застыла с кофейником в руке.
 — Разговор?
 — После того, как вы легли спать, когда погас свет, возле дома появился человек. Он назвался Пинком — сотрудником Пинкертона.
 — Вы говорите о детективе, здесь?
 Улыбка, что всегда таилась в ее глазах, вдруг исчезла. Ее взгляд стал холодным, испытующим.
 — Так что ему понадобилось?
 — Он интересовался молодой женщиной: молодой светловолосой женщиной. Похоже, он думал, что она хозяйка ранчо.
 В комнате стало тихо. Испытывая голод, я откусил бутерброд. Он оказался вкусный, очень вкусный. Миссис Холлируд выглянула в окно, посмотрела вверх на дорогу, что тянулась на восток. Я понятия не имел, о чем она думает.
 — Он сказал, зачем ее разыскивает?
 — Нет, я отправил его отсюда. Было поздно, и я боялся, что разговор вас разбудит.
 — Значит, он ушел?
 — Думаю, мэм, он еще вернется. Видите ли, хотя я не видел его днем, но он — крепкий орешек. Этот будет приходить сюда до тех пор, пока не найдет то, что ему нужно.
 — Молодая светловолосая женщина? Он описал Мэтти? А имя назвал?
 — У него не хватило времени.
 Она стояла ко мне спиной, поэтому я не видел выражения ее лица. Даже если она была напугана или взволнованна, виду не показывала и внешне держалась спокойно.
 — Мэм, в том городе, где меня пытались повесить, остались мои вещи. У меня две лошади, кое-какие инструменты, оружие и постель. На днях я намерен вернуться туда и забрать их.
 — Значит, вы уезжаете?
 — Всего на несколько дней. В крайнем случае на неделю. Я добрался сюда очень быстро, так как знал, что за мной гонятся, поэтому мчался изо всех сил. Мне нравится ваш чалый, мэм, он делал в дороге такое, что убило бы другую лошадь. Не хочу хвастать, но я объехал почти всю страну. То расстояние, что я преодолел за два дня и неполную ночь, при умеренной езде можно покрыть только за четыре дня.
 — Нам будет вас не хватать, а мне хотелось бы, чтобы вы не оставляли нас еще день-другой. Меня беспокоит этот детектив… Не знаю, что и думать. Я хочу, чтобы вы остались.
 — Хорошо, мэм!
 Отодвинув стул, я собирался уходить, но она попросила меня задержаться, поэтому я немного расслабился. Я ни на минуту не спускал глаз с дороги. По правде говоря, меня тоже беспокоил тот настырный детектив. Он не отступит, а я волновался за Мэтти. Если, конечно, он искал именно ее, в чем я тоже сомневался.
 Если человек начинает охотиться за кем-то, не располагая точными данными, он, разумеется, прослеживает любую нить, какую можно найти, и если ему говорят, что на ранчо недавно поселилась молодая светловолосая женщина, он непременно начнет проверять. Только посмотрев на нее и убедившись, что ошибся, он отстанет и будет продолжать поиски в другом месте,
 — Тот молодой человек, который был здесь и назвал себя племянником мистера Филлипса, как его полное имя? Его здесь называли Лью.
 — Пейн, Лью Пейн. Больше мне о нем ничего не известно. По правде говоря, я не помню, чтобы мистер Филлипс когда-нибудь о нем упоминал.
 Должно быть, в молодости миссис Холлируд была настоящей красавицей. Не то чтобы я знал толк в женщинах или часто с ними общался, но она, нежная, ласковая и обаятельная, выглядела привлекательной даже сейчас. Не удивительно, что мистер Филлипс увлекся ею. Я подозреваю, будь он жив, сделал бы ей предложение.
 — А мистер Филлипс, — поинтересовался я, — что был за человек?
 Она взглянула на меня, а потом ответила:
 — Это был очень приятный человек. Скорее джентльмен, чем владелец ранчо. Всегда хорошо одевался. Да, да, настоящий джентльмен, хотя был немного старомоден. Мне он нравился.
 — Он действительно любил вас, раз завещал вам свое наследство.
 — Не думаю, что у него остался кто-то еще из близких. Я не знала о племяннике. Мистер Филлипс никогда о нем не говорил. Вот почему я пришла к выводу, что они не ладили между собой. — Она слегка нахмурилась. — Казалось, он не испытывал финансовых трудностей, но, перебравшись сюда, я начала задумываться над тем, не имел ли он помимо ранчо какого-нибудь другого источника доходов. Может, продавал скот…
 — Едва ли. Он мог бы продать скот, если бы сильно сбросил цену. — Я протянул руку к шляпе. — Где вы с ним познакомились, мэм?
 — В Канзас-Сити, он каждый вечер приходил в театр.
 — А в последний раз когда вы виделись с ним?
 — В Денвере, в «Браун-Пэлис». Он всегда останавливался в этой гостинице; как известно, туда съезжались крупные животноводы и шахтеры.
 Мне хотелось расспросить ее о том, когда они познакомились с Мэтти, но она ушла от разговора. Конечно, это не мое дело, но с тех пор, как этот Пинк начал кого-то искать, я забеспокоился. Тем не менее предметом его интереса могла оказаться любая другая молодая светловолосая женщина. Здесь в округе много таких.
 Я взял шляпу и поднялся.
 — Если этот человек Пинкертона снова появится, вы захотите с ним поговорить?
 Она замешкалась, и я снова задумался над тем, где сейчас Мэтти и слышит ли она наш разговор.
 — Если это будет необходимо. По правде говоря, мне бы этого не хотелось. — Она взглянула на меня. — Вы не сказали об этом Мэтти?
 — Нет, мэм, я ей ничего не говорил.
 Выйдя на улицу, я повертел шляпу в руках и вытер внутри кожаную ленту, хотя этого и не требовалось. Почему-то разговор меня взволновал. Ей не хотелось встречаться с Пинкертоном? Или он действительно искал Мэтти?
 Естественно, они нуждались в человеке, который бы о них позаботился. Я готов поспорить, что в тот момент они жалели о том, что мистер Филлипс умер, он-то знал бы, что нужно делать.
 А что касается меня, то я знаю только, как нужно поступать, когда дело доходит до стрельбы.




 Глава 7


 На ранчо, даже на таком небольшом, не видно конца работе. Здесь всегда найдется какое-то занятие. Но мне нравилось заниматься хозяйством, а к тяжелой работе я привык.
 Стараясь держать верховых лошадей в форме, я каждый день менял их, выезжая на прогулку утром и в полдень. И по-прежнему дорога оставалась в центре моего внимания. Мимо часто проезжали местные жители. Когда я говорю «часто», то имею в виду пять или шесть человек в день, изредка тащились груженые повозки в Пэррот-Сити или к мормонским поселенцам на Западе.
 Иногда я общался с путниками. В то время к Энимас-Сити была уже подведена железная дорога, но никто не мог сказать, когда закончится строительство. Жители города мечтали о тех выгодах, которые посыпятся на них в связи с приходом железной дороги, а кое-кто уже считал барыши.
 Прошло три дня, я все ждал следующего визита. Человек Пинкертона не появлялся. Скорее всего, он понял, что ошибся, и изменил адрес поиска, решил я и стал о нем забывать. Я как раз скирдовал сено и, не успев подумать о нем, увидел его. Он сидел верхом на гнедой лошади и, казалось, собирался ехать мимо по дороге.
 Я воткнул вилы в сено и побрел к дороге. Заметив меня, он натянул вожжи.
 — Привет. — Он окинул меня холодным взглядом. — Вы — тот человек, с которым я разговаривал несколько дней назад ночью?
 — Я бы сказал, да.
 — Вы всегда имеете при себе ружье, даже когда заняты работой?
 — Ружье — это инструмент. Человек никогда не знает, когда ему понадобятся инструменты. Вы нашли того, кого искали?
 — Пока нет. — Он огляделся. — Огромный клин плодородной земли на Западе. Хотя на юге, севере и востоке также есть неосвоенные обширные территории. Нет никакого смысла ограничивать себя в пространстве. — Помолчав, спросил: — Как они вас называют?
 Я взглянул на него.
 — Никому не приходится называть меня чаще одного раза.
 — Я не ищу неприятностей. Я ищу женщину. Ее хотят.
 — Многих женщин хотят, — съязвил я, — кто-то, где-то. Если пуститесь в дальнейшие поиски, вы можете найти ту, которая хочет вас. — Он внимательно меня изучал. — Вы разглядываете меня так, будто хотите рассказать, как себя вести с женщинами. Как у вас с ними получается?
 — Никто до сих пор не жаловался. Я знал нескольких в разных районах.
 — Приличный размах.
 Он повернулся в седле, глядя по сторонам.
 — Нужны рабочие руки. Я привожу в порядок ранчо. Не могу смотреть, как все рушится.
 — Я тоже. Женщине тяжело управлять таким хозяйством.
 — Угу. Сомневаюсь, чтобы Филлипс многое делал своими руками. Или он тоже не хотел тратить деньги на рабочих. Я подправлю немного ранчо, а затем продолжу свой путь.
 Он внимательно смотрел на меня.
 — Куда?
 — Может, в Сан-Хаун.
 — Женщина, на которую вы работаете, говорите, пожилая?
 — Не помню, чтобы я такое говорил. У нее седые волосы. Мы не часто общаемся. — Кто-то стоял возле окна за шторами. Я заметил, как они слегка сдвинулись. Мы находились далеко от дома, поэтому никто не мог слышать, о чем мы разговариваем, но любой мог нас увидеть. — Я редко бываю в доме. Да и что мне там делать? Я, в основном, по хозяйству. В конце концов, кто я здесь — просто проезжий, — усмехнулся я.
 Он бросил на меня строгий взгляд.
 — Что в этом смешного?
 — Так меня называют в округе. «Проезжий».
 — Будь на вашем месте, — сказал он, — я бы свыкся с именем.
 С этими словами он вонзил каблуки в ребра гнедой лошади, и та понеслась рысью вдоль дороги. Я стоял, глядя ему вслед, и размышлял. А потом вошел в загон, надел уздечку на коня, подвел к перилам и оседлал. Когда я подъехал на нем к дому, Мэтти встречала меня на пороге.
 — Я надумал проехать в Пэррот-Сити, — сказал я, — досмотреть на городской свет. Вам что-нибудь привезти -из города?
 — Что нужно этому человеку?
 — Сует нос в чужие дела. — Помолчав, я добавил: — Он охотится за молодой светловолосой женщиной.
 Она внимательно посмотрела на меня.
 — Вы думаете он ищет меня? Да?
 — Нет, мэм. Я думаю, он ищет другую женщину. Когда он услышал, что здесь живут женщины, он решил проверить.
 — Он сказал, зачем ее ищет?
 — Я и не ожидал, что он скажет. Люди такого сорта надеются получить информацию, а не выложить ее.
 Она бросила на меня мимолетный взгляд.
 — Чего мне хотелось бы больше всего, так это газет и журналов.
 — Их трудно достать, мэм. Их все хотят, но они редко попадаются на глаза. Я постараюсь.
 Чалый вызывал много разговоров, поэтому для поездки я выбрал Басквина.
 Миновав Черри-Крик, я свернул с дороги и направился к низкорослому дубу на Ла-Платас. Мне были не по душе протоптанные дороги, к тому же я представлял, что город прячется за горами, где-то почти на севере.
 Время от времени, останавливаясь и изучая местность, — слишком мало я знал об этих краях, — я вел коня по зарослям кустарника и, оглядываясь назад, видел высокую вершину и широкую полосу земли, что включала в себя ранчо. Почти у самой вершины, похожей на густой гребень, обосновались раскидистые сосны, их молодая поросль тянулась от реки до седловины, что находилась прямо на западе от самой высшей точки. Несомненно, тут было очень красиво, и я завидовал миссис Холлируд, которая владела всем этим великолепием.
 Лошадь, на которой я ехал, прекрасно справлялась с трудной дорогой, как будто была рождена для путешествия по горам. С Пэррот-Сити я познакомился еще до того, как покинул Пиочи. Джон Мосс заложил этот город примерно в 1875 году, в то время, когда он вел изыскательские работы для Тибурсио Пэррота, банкира из Сан-Франциско. Где бы ни собирались шахтеры и старатели, там всегда шел разговор о новых месторождениях, новых шахтерских городах или дорогах, ведущих к богатым месторождениям. О Ла-Платас ходило много разговоров, как, конечно, и о Сан-Хауне, только немногим позже. Лагерь Сильвертон наделал много шума, но он располагался высоко в горах и отстоял от дороги на шестьдесят или семьдесят миль.
 Когда я выехал на улицу Пэррот-Сити, мне не потребовалось времени, чтобы осмотреть город. Здесь находилась пара забегаловок, где продавали спиртное, кузница, где в основном точили сверла и ножи сеялок, продовольственный магазин и пара палаток, где сдавали койки. По моим подсчетам, в городе отстроилось десять или двенадцать домов и имелось несколько временных хижин овцеводов. Но мне никто не обещал, что здесь будет еще один Денвер.
 В магазине я купил пачку булавок и несколько иголок для Мэтти, рубашки и брюки для себя. Кажется, никто не обращал на меня внимания до тех пор, пока я не заплатил по счету. Потом владелец поинтересовался, не шахтер ли я.
 — Я занимался горными работами, но в большей степени для себя.
 Прежде чем он успел задать мне другой вопрос, я взял покупки и вышел на улицу. Мой взгляд уперся в горы. Это был удивительной красоты высокогорный край, а каньон Ла-Плата манил человека испытать судьбу. Маленький городок лежал передо мной как на ладони. Чтобы обойти его, хватило бы нескольких минут. Наш Пинк обретался где-то здесь, и я хотел побольше о нем узнать.
 Напротив магазина расположилась небольшая закусочная. Я пересек улицу и вошел в нее. Небритый здоровяк в рубашке без пиджака мыл посуду за стойкой, которая представляла собой две доски, сколоченные вместе гвоздями, и лавку перед ними, а в центре стояли и два стола.
 — Я опоздал на обед?
 — Черт возьми, нет! У меня всегда что-то готовится на плите. Вы неравнодушны к рагу из оленины? — Он подмигнул мне. — Так я называю это блюдо. Некоторые обижаются, когда выясняется, что у них недостает коровы.
 — Ладно, — кивнул я, — никогда не слышал, что можно разглядеть клеймо, вытащив из рагу мясо.
 Он хихикнул.
 — Вы правы. Вы похожи на старателя.
 — Я занимался добычей, — важно произнес я, а потом с бесстрастным видом добавил: — В настоящий момент я животновод.
 Выражение его лица изменилось, и он промямлил:
 — Это действительно оленина. Частично.
 — Я не охочусь за ворами, — объяснил я, — и у меня здесь нет своего стада. Просто я вешаю воров, если застаю на месте преступления, а это рагу очень вкусное. Должно быть, вы научились готовить рагу на пастбище?
 — Да, — с удовлетворением ответил он. — Я пас скот по ту сторону дороги. Дважды гонял стада, в первый раз в Додж, потом в Оглалу. — Он снова посмотрел на меня. — Вы бывали в тех местах?
 — Бывал, — ответил я. — В юности. Тогда я пас табун лошадей. В другой раз я был боссом дороги — руководил командой ковбоев при перегоне стада.
 — Боссом дороги? Должно быть, вы создали себе имя.
 — Меня знали, — сказал я. — То было тревожное время.
 Он наклонился через стойку.
 — Друг, — зашептал он, — вы можете сделать больше, чем просто сидеть здесь. Купите пару участков городской земли. Об этом месте скоро заговорят. Помяните мое слово. Здесь повсюду богатые рудники. Округ Ла-Плата основан в 1874 году. Это главный город округа. Если у вас есть капитал, вступайте в дело. Очень выгодные условия. У меня есть четыре участка городской земли, — добавил он, — и я уже огородил кольями часть территории в каньоне.
 — Я просто ехал мимо, — объяснил я. — Остановился в Черри-Крик, чтобы помочь женщине привести ранчо в порядок.
 — О? — Он снова посмотрел на меня. — Так это вы? Наслышан о вас. Вы тот человек, кто убил Хьюстона Бэрроуза?
 Новость имеет свойство распространяться, а жители западных территорий говорят о стрелках с таким воодушевлением, как будто они профессиональные боксеры или артисты театра. Только хвастуны добиваются славы метких стрелков.
 — Хьюстон Бэрроуз забросил широкую петлю, — сказал я, — а поймал не то, что хотел.
 Рагу оказалось отменным. Я съел еще одну порцию и выпил кофе. Человек за стойкой обожал поговорить и, поскольку я когда-то пас скот, решил считать меня своим приятелем. Он подробно рассказал мне о каждом, кто проживал в городе, обо всех рудниках и заводах. Многое из его рассказа я слышал раньше в других местах, потому что каждый, кто открывает город, верит, что он навеки останется столицей.
 — Здесь я совсем не вижу приезжих, — заметил я, — не горожан.
 — Иногда появляются, — возразил он. — Вы не проводите здесь столько времени, как я. Они все приходят ко мне поесть. Сейчас в городе есть один такой. Он мало говорит, но болтается и слушает, о чем судачат местные жители. Живет на востоке, ищет выгодную сделку, кажется, хочет приобрести в собственность ранчо. — Он посмотрел на меня. — Женщина, что владеет ранчо Филлипса, та, у кого вы работаете, не продаст ли она ранчо? Он им интересовался.
 «Бьюсь об заклад, — подумал я, — он задает слишком много вопросов!»
 — Возможно, она продаст, но я в этом сомневаюсь. Она искала место, где можно остановиться, когда познакомилась с Филлипсом. Она актриса, — сказал я, зная, что об этом он слышал раньше, — и устала от постоянных разъездов. Ей здесь нравится.
 Повернувшись боком на лавке, я отхлебывал кофе и наблюдал за улицей. Где он сейчас?
 — Сколько с меня? — спросил я.
 Он развел руками…
 — Ничего. Мне повезло, что вы пришли с другой стороны дороги.
 Я удивился.
 — Один парень, — усмехнулся он, — взвалил это предприятие на меня, но мне понравилось. В следующий раз вы можете заплатить, но сегодня еда бесплатно в честь старых времен.
 — Так вы ничего не заработаете, — запротестовал я.
 Он хихикнул.
 — Не беспокойтесь! Эти земли сделают меня богатым. Вот увидите! Наш город еще прославится! Джон Мосс основал его, а он знал, что делает. Его назвали в честь крупного банкира из Фриско, а вы прекрасно знаете, что ни один банкир в Сан-Франциско не позволит, чтобы его город умер! Но дело не в том. Рудники богаты! Богаты, я вам говорю.
 Здесь есть крупный рогатый скот. Многие занимаются животноводством. Парень по имени Кавинесс приходит с большим стадом. Сэмпсон тоже. Он живет в долинке, что рас положена на западе от того места, где вы остановились. Некоторые города занимаются разработкой месторождений, вокруг других разводят скот, а у нас есть все: рудники, коровы, лошади, овцы, а теперь еще и железная дорога.
 — Я слышал, она проходит через Энимас-Сити.
 — Да, конечно. Так говорят, но разве она минует такой славный город, как наш? В течение года сюда придет дорога. Только останьтесь, и увидите!
 По другой стороне улицы, там, где я привязал свою лошадь, шли мужчина и женщина. Я пересек улицу, отвязал коня и взглянул на женщину — молодая, довольно симпатичная, городская жительница. Мужчина, который шел с ней, был похож на бизнесмена или какого-то служащего. Она бросила на меня мимолетный взгляд, потом снова посмотрела. Я приподнял шляпу, но она быстро отвернулась, слегка покраснев. Я оседлал лошадь и выехал из города.
 Увидев проход в зарослях дубов, направился туда. Мне не хотелось возвращаться той самой дорогой, которой я ехал в Пэррот-Сити, поэтому взял курс на полмили на восток. Несколько раз останавливался, прислушиваясь, а когда было возможно, проверял за собой дорогу, держась на лошади и осматривая открытую местность, что оставалась позади. Вскоре я уже пробирался через заросли молодых сосен и осиновый лес и наконец добрался до участка леса, предназначенного под пашню, откуда открывался великолепный вид на ранчо. Натянув поводья, я остановился под двумя высокими соснами.
 Это зеленое, чудесное местечко упиралось в длинный горный хребет, что возвышался над ранчо на тысячу фунтов. Несколько поросших лесом холмов выступали вперед из кряжа и походили на толстые пальцы, протянувшиеся к дороге и Черри-Крик.
 Между холмами раскинулись пышные луга. Пока я сидел в седле и любовался пейзажем, на противоположной стороне из-за деревьев появились три всадника.
 Поскольку они находились на самой высокой точке горного кряжа, им открывался прекрасный вид на ранчо. Меня скрывала густая тень сосен, и я надеялся, что они меня не заметят до тех пор, пока я буду стоять тихо.
 Один из всадников ехал на черной лошади с белой полоской на крестце. У человека, который приезжал на ранчо с Лью Пейном, была такая лошадь, у человека, который набросил мне петлю на шею.
 Нас разделяло добрых полмили. Я наблюдал, как они проехали вдоль горного хребта, спустились в седловину и двинулись на запад по направлению к ранчо. Раньше я их не видел. От горного кряжа до лугов тянулись тропинки. Всадники вошли под деревья, и я потерял их из виду.
 Я направился к ранчо, стараясь держаться укромных мест. Кто знал, что у них на уме? Но когда они объявятся на ранчо, я буду ждать их.
 Ждать с винчестером.




 Глава 8


 Лошадь трудно заметить на пестром коричнево-зеленом фоне гор, а моя одежда имела неопределенный цвет. Петляя между деревьями, я свернул на запад от дороги, а потом спустился молодым осинником, что заканчивался за домом.
 К несчастью, я спугнул оленя, который щипал траву на склоне. Он отскочил всего на несколько шагов, потом остановился, оглядываясь вокруг. Поняв, что я не собираюсь в него стрелять, он снова приступил к трапезе.
 Ленивый дымок поднимался вверх из трубы. Я слез с коня, привязал его возле ивы за домом и направился к боковой двери. Держа в руке винчестер, постучал.
 Мэтти открыла дверь.
 — Будут проблемы, — предупредил я. — Я хотел, чтобы вы знали.
 — Снова тот детектив?
 — Лью Пейн с парой всадников. Они в горах, их пока не видно, а я не знаю, что у них на уме. Вы сидите спокойно и не высовывайтесь.
 Я взял стул и поставил его недалеко от окна так, чтобы можно было наблюдать. Меня беспокоил низкий горный кряж за ручьем, но в нем трудно укрыться. Однако оттуда можно наблюдать за домом, находясь на расстоянии ружейного выстрела. Что, если они займут позицию, а я не замечу? Если они спустятся на луг и обойдут кряж, я смогу их держать под прицелом. Есть одно местечко, откуда просматривается весь горный хребет. Я поднялся со стула.
 — Давайте договоримся: что бы ни случилось, вы остаетесь в доме. Я буду недалеко, посмотрю, что могу сделать.
 Взяв винтовку, я вернулся к коню и поехал обратно в горы. Миновав осинник, поднялся повыше, свернул и скрылся среди дубов и кедров.
 Привязав коня в кустарнике, я пробрался сквозь лес в заранее присмотренное мной место.
 День выдался ясный. По небу плыли редкие дождевые тучи, как зачастую случается в этих районах, а я сидел и с удовольствием вдыхал запах сосен. Пышная подстилка из сосновых иголок устилала землю, а там, где заканчивались деревья, ветер колыхал высокую траву.
 Они появились на опушке леса и направились по краю луга, где больше я не мог их видеть. Я не имел представления, что они задумали, если только не нацелились опять запугивать женщин. Им известно, что я их не боюсь, но, должно быть, они не предполагали, что я уже вернулся из Пэррот-Сити.
 Вскоре они вновь появились из-за длинного бугра, скрывавшего их, слезли с лошадей и повели их в направлении горного кряжа сквозь низкорослый кустарник, стараясь не подниматься вверх. Я успел осмотреть тот кряж, когда в первый раз выезжал на прогулку вокруг ранчо. Там на каменистой земле растут редкие деревья и почти нет травы.
 Рядом на ветку уселась сорока. Увидев меня, она склонила голову, как бы решая, стоит ли мое присутствие того, чтобы поднимать шум. Она подолбила клювом что-то в стволе дерева и наконец улетела. Я осторожно убрал винтовку в тень, так как боялся, что солнечные лучи, попав на ствол, выдадут меня.
 Они нашли место, которое искали. Лью Пейн установил ружье между ветвями низкого дуба и уперся плечом в приклад. Как только он это сделал, я спустил курок. У меня не было намерения его убивать до тех пор, пока он сам не вынудит меня это сделать. Я знал, как обращаться с оружием, и моя пуля ударилась о ствол дерева рядом с его лицом. Разумеется, он мог попасть и на линию огня, но этого не случилось. Пуля раздробила дерево, и тысячи мелких щепок посыпались ему в лицо. Он бросил винтовку, будто она раскалилась докрасна, и упал на землю.
 На всякий случай я отошел на несколько шагов и выпустил другую пулю. Она воткнулась в землю у ног другого парня, надевавшего на мою шею петлю.
 Итак, они убрались прочь, подняв за собой столб пыли. Они приехали сюда, чтобы навести страху на женщин, а не для того, чтоб в них самих стреляли.
 Я вытащил из ремня два патрона, вставил их в винтовку, на случай если они мне понадобятся, и сидел отдыхая, а мои мысли возвращались к той девушке, которую я встретил в Пэррот-Сити. Почему она на меня так глазела? Не думаю, что мы были знакомы раньше, хотя она смотрела так, как будто знала меня. А может, до нее дошли разговоры и ее разбирало любопытство?
 Когда я подошел к крыльцу, Мэтти стояла на пороге.
 — Я слышала стрельбу.
 — Они намеревались стрелять по дому, вот мне и пришлось насыпать им пыли в глаза, чтобы они передумали.
 На землю уже пали тени, когда я распряг коня и отвел его в загон. Умываясь, я обдумывал сложившуюся ситуацию. Меня что-то беспокоило. Что конкретно, я не мог понять.
 Ужин стоял на столе, и Мэтти попросила меня садиться, сказав, что сама уже ела. Я вытащил из кармана булавки и иголки, которые купил специально для нее, и она меня поблагодарила.
 — Пустячок из города, — объяснил я, — выбор не велик. Большая часть товаров предназначена для шахтеров, но там есть продукты. Я имею в виду бакалейную лавку. Но почти ничего, что может интересовать женщину.
 — Мы не были там, — ответила Мэтти. — Но однажды мы ездили в Энимас-Сити. Это так далеко! И нам не нравится уезжать отсюда. Здесь совсем не так, как думала миссис Холлируд. Когда мистер Филлипс рассказывал о своем ранчо, оно всегда представлялось ей как большая плантация с красивым уютным домом, белыми диванами и прекрасным экипажем. Она просто не имела представления о том, что такое ранчо, да и я тоже.
 — Довольно суровые условия по вашим меркам, — улыбнулся я. — Местные жители приспособились. Этот дом лучше, чем многие другие в округе. Кто-то умело пользовался столярными инструментами и знал, как правильно обтесать бревна. Конюшня и амбар построены той же рукой. Это видно по работе мастера.
 — Место здесь замечательное. Но чтобы извлечь из него деньги, хозяину нужно иметь представление, как обращаться с животными, или познакомиться с кем-то, кто мог бы этим заняться. Я вижу, что многое здесь кажется непонятным миссис Холлируд.
 Мэтти поставила передо мной тарелку, и я приступил к еде. Проголодавшись, я не тратил времени зря. Затем спросил:
 — Разве Филлипс не рассказывал вам, что представляет собой ранчо?
 — Я с ним была мало знакома. Да, он что-то говорил, но миссис Холлируд никогда раньше не видела западное ранчо и представляла его по-другому. В поезде она уверяла, что нас ждет замечательная жизнь. Она надеялась, что у нее будет прислуга, ей всегда хотелось иметь прислугу. Мне кажется, она мечтала о большем.
 — Здесь тяжелая жизнь, — согласился я. — Но в округе живет много зажиточных хозяев. Все они работают, чтобы извлечь пользу из земли, рудников, даже лесов.
 — Мне кажется, она собирается продать ранчо.
 Я проглотил то, что находилось во рту, и подождал с минуту, пока она наполнила чашку.
 — Я не интересовался, сколько стоят здесь дома, — сказал я. — Но мне кажется, что она не сможет получить большую сумму. Здесь хорошая земля, но по большей части она используется для разведения овец и крупного рогатого скота. К западу от этого места живет человек, который приспособился выращивать ячмень и овес. Вам нужно решить, чем заниматься. Честно говоря, мэм, я сомневаюсь, что вам удастся получить за ранчо больше, чем будет стоить дорога на восток.
 — Ну что вы! — возразила миссис Холлируд. Она появилась в одном из халатов, которые постоянно носила. — Это хорошая земля, и я уверена, что кто-то пожелает ее купить.
 — Земля зависит от водоснабжения, мэм. Здесь есть хороший родник. Рядом течет небольшая река Черри-Крик. Я полагаю, вам повезет, если кто-то предложит по десять долларов за акр. Здесь тысяча восемьдесят один акр, мэм, и столько свободной земли, что животноводам просто не нужно покупать. Люди, у которых есть деньги, вкладывают их в городские земли. Там строится железная дорога. Ходят слухи, что с приходом железной дороги возле нее возникнет новый город, а Энимас-Сити останется на бобах. Но не принимайте все за чистую монету. Просто я слышал разговоры местных жителей.
 — Они говорили о нашем ранчо? Обо мне?
 — Нет, мэм. По крайней мере, я этого не слышал. В основном люди заняты своими делами. Естественно, раз вы появились здесь недавно, найдутся любопытные. И этот Пинкертон, он интересовался.
 Казалось, ее кожа натянулась, и на какой-то миг она выглядела почти сердитой. В первый раз за все время я заметил недовольство в ее лице. Но она быстро справилась с волнением.
 — Вы кое-что привезли из города, — улыбнулась она, — спасибо. Боюсь, что здесь почти ничего нет. — Вдруг она перевела на меня взгляд. — Вы говорили о крупном рогатом скоте. Как вы думаете, сколько можно продать?
 — В основном ваше стадо молодое. Это как раз то, что вам нужно, чтобы начать заниматься хозяйством на ранчо. Если исходить из того, что я уже успел осмотреть, можно сделать вывод, что у вас прекрасное маленькое ранчо. Ну, через четыре или пять лет…
 — Четыре-пять лет? — воскликнула она. — Но это невозможно! Я не могу здесь торчать столько времени! Разве!.. — Она потрясла головой. — Мистер Проезжий, вы просто должны нам помочь. Мы ничего не смыслим в ведении хозяйства на ранчо, а когда приехали сюда… ну мы этого не ожидали. Все, что мы сможем сделать, — это продать скот и ранчо, каким бы оно ни было, и вернуться на восток. Боюсь, я не создана для такой работы, мистер Проезжий. Я привыкла общаться с людьми, меня тянет к свету, музыке, толпам людей. Мне казалось, когда мы приедем сюда, мы будем отдыхать, восстанавливать свои силы. Все, что я вижу перед собой, требует тяжелого, изнурительного труда изо дня в день.
 — Вы правы, мэм. Здесь надо вкалывать. В этих краях ничего не достается легко. Земля, природа — чрезвычайно богаты, но, чтобы иметь прибыль, придется работать. Никто не подаст богатство на тарелочке.
 — Но разве здесь нет золота? Разве не может случиться, что на территории нашего ранчо обнаружат золото?
 — Вряд ли, мэм. Золото и серебро есть в Ла-Платас. Старые испанцы, которые дали название горам, знали об этом. Чтобы добраться до залежей золота и серебра, нужно приложить немалые усилия. На вашей земле… ну, на холме, я видел обнаженные залежи угля. Может, это не так уж много, но жители Пиочи рассказывали мне, что здесь повсюду есть уголь. Однако никто не покупает его в этих местах. Может, только после того, как построят железную дорогу… Да, здесь есть богатые залежи угля, которые легче добывать, и расположены они недалеко от дороги. Вам нужно заниматься коровами, лошадьми или овцами, чтобы извлекать пользу.
 — Найдите мне покупателя. Я продам животных и ранчо, мы продадим все и уедем на восток.
 — Как я уже говорил, мэм, чтобы получить приличную цену, нужно очень много сделать. В округе полно свободных земель, я наводил справки. К тому же мне кажется, у людей вряд ли есть наличные деньги.
 Отрезвляющий поток моего красноречия расстроил ее. Она встала и подошла к окну, за которым виднелась черная полоса леса на фоне неба и звезды, похожие на фонари. Яркие, они казались совсем близко.
 — Здесь так красиво, мэм. Это великая страна. Вон там, к востоку, осиновый лес. Осенью он станет подобен льющемуся золоту, а дубы сделаются красными. Мэм, только подождите, и вы увидите эту роскошь. Вам никогда не захочется уезжать отсюда.
 Она посмотрела на меня широко открытыми глазами.
 — Я хочу уехать, молодой человек, и я уеду. Найдите мне покупателя. — Она вопросительно глянула на меня. — А может, вы сами захотите купить? Вы говорили, что у вас есть сбережения.
 Я вспыхнул и почувствовал, что покраснел.
 — Мэм, мои скромные сбережения выеденного яйца не стоят. Я рабочий человек, мэм, у меня никогда не было много денег. Все, что у меня есть, в конечном счете сводится к нулю. Я не могу купить ни ранчо, ни животных.
 — Я хочу уехать. Вам продам подешевле, чем вы думаете.
 — Вы называли меня «Проезжий», «Идущий мимо». Да я именно такой. Я плыл по течению жизни, когда оказался здесь, и, оставив это место, просто продолжу свой путь. Я прибыл из ниоткуда и собираюсь вернуться туда.
 — У вас нет родственников? Никого, кто мог по вам скучать?
 — Ни души, мэм. Я один в дороге, меня никто нигде не ждет.
 Мэтти уставилась на меня, похоже, она рассердилась. Во всяком случае, в ее взгляде чувствовалось раздражение. Я не знал причины. Может, она подумала, что мне стало жалко самого себя? Ничего подобного! Просто это моя манера разговаривать. Я вел жизнь, которая мне по душе.
 Наконец я закончил есть и отправился в загон. Я видел, как миссис Холлируд встала и пошла в свою комнату, а Мэтти вертелась на кухне.
 По какой-то причине я остался недоволен собой. Я оперся о рейки загона, а чалый подошел и ткнул меня носом. Я не знал, почему был не в духе, хотя меня расстроило их намерение продать ранчо.
 Хорошие земли становились редкостью для тех, кто решил переехать сюда, а это было одним из последних мест в стране, где стоило поселиться. Раньше я думал, что они приехали домой. Мне казалось, что они здесь останутся и будут жить. Если бы я знал, что они собираются продать землю и уехать, я бы не стал стараться изо всех сил и приводить все в порядок.
 Мэтти выплеснула воду, а потом подошла ко мне. Она помолчала с минуту, наслаждаясь ночью.
 — Здесь действительно прекрасно, — сказала она.
 — Да, мэм. Редко можно встретить такую красоту, редко. Я не ожидал, что вы собираетесь уехать. Мне казалось, что здесь вы обрели свой дом.
 — Мистер Проезжий, — она говорила тихо, — не имеет значения, что вы думаете о себе, вы — замечательный, добрый человек. Будь я на вашем месте, я бы вскочила в седло и умчалась на чалом прочь отсюда. И я бы сделала это сейчас — уехала и не оглянулась бы.
 Она направилась к дому, закрыла за собой дверь, и через минуту свет погас.
 Значит, сейчас. Вот так неожиданность! Уехать, когда им по-прежнему грозит опасность? Уехать, когда Лью Пейн вертится поблизости? Я не мог так поступить.
 Я вошел в амбар и разделся, собираясь лечь спать. Сняв ботинки, я присел на край кровати, думая о ее словах. Почему она так сказала? Ее слова звучали почти как предупреждение. Несомненно, она не видела смысла в том, чтобы втягивать меня в их проблемы, в их отношения с Лью Пейном.
 Рассвет забрезжил как раз в то время, когда я кормил лошадей зерном и сеном. В этот день я собирался начать подсчет животных, но прежде всего мне предстояло полистать книгу учета Филлипса, если он действительно ее оставил.
 Большинство людей, занимающихся разведением коров, ведут учет поголовья, которое находится на пастбищах и у них дома. Некоторые животноводы регистрируют стада на свое имя, поскольку часто случается, что они покупают другое стадо. Если у меня будет его учетная книга, я смогу иметь представление о том, что искать и как много голов находится на ранчо.
 Я уже заканчивал завтракать, когда в комнату вошла Мэтти.
 — Мэм, хозяин ранчо обычно ведет книгу учета, где записывает количество животных, купленных им и находящихся на пастбищах. Обычно это маленькая записная книжка в кожаной или матерчатой обложке.
 — Вот там в гостиной в выдвижном ящике есть какие-то старые бумаги. Я не знаю, что это, — может быть, старые письма или что-то еще. Мне кажется, что я все-таки видела там маленькую коричневую книжечку.
 Я взял чашку в руку и пошел в гостиную, туда, где находился ящик, и открыл его. Действительно, в нем лежала стопка бумаг, по большей части старых. Среди них нашлось и то, что мне было нужно: книга учета, но я просмотрел все содержимое ящика.
 Там я нашел завещание.




 Глава 9


 Миссис Холлируд будет приятно узнать о том, сколько денег она сможет получить за ранчо, чтобы вернуться туда, откуда приехала. Да, я понимал. Для женщины ее склада это было мучение. Она привыкла к городу, к театру и жизни на широкую ногу.
 — А как же вы? — Поинтересовался я у Мэтти. — Она могла бы доверить вам вести хозяйство. Я не могу остаться, но я помог бы начать, а потом занялся бы своим делом.
 — Вы шахтер?
 — Не совсем, мэм. Я работал повсюду, разведывал месторождения, но почти ничего не обнаружил. Иногда человеку удается найти карман в горах, а когда он его вычистит, там ничего не остается. Месяц назад я наткнулся на такой карман неподалеку отсюда. Получилось совсем неплохо.
 Я взял свою шляпу, запихнул учетную книгу и некоторые бумаги в карман, поблагодарил ее за завтрак и пошел в амбар.
 Оставшись один, я устроился на кровати и открыл книгу учета. С тем, что меня интересовало, было все в порядке. Меня беспокоило завещание. Оно лежало в ящике вместе со старыми письмами и легко могло потеряться. Я достал его и развернул. Первая строка заставила меня содрогнуться, точно повеяло могильным холодом.
 «Я, Джон Ле Коди, будучи в здравом уме, составляю сию дарственную и завещаю все свое состояние моей любимой племяннице Джанет Ле Коди. Ее отец, Роберт Ле Коди, оставил ей свою половину ранчо и скота, а настоящее завещание делает ее полной и единственной наследницей вышеупомянутой собственности».
 Завещание было подписано Филлипсом и засвидетельствовано тремя людьми: Джеком Рибсом, Уильямом Баркером и Тимоти Фаррелом.
 Я долго сидел, пристально глядя на документ. Что-то здесь не так! Если завещание, которое я держу в руках, подлинное, тогда завещание, по которому ранчо переходило миссис Холлируд, фальшивка. И кто такая Джанет Ле Коди, которую Филлипс называет своей «любимой племянницей»?
 Мое внимание вернулось к завещанию. Эту бумагу составили в Энимас-Сити год назад. Какое число стоит на завещании, что находится у миссис Холлируд? Что-то тут определенно не так! Если мистер Филлипс оставил целиком ранчо миссис Холлируд, как тогда он поступил со своей «любимой племянницей»? И как насчет другой половины ранчо, которая и так принадлежит ей?
 Я ничего не понимал в юриспруденции. Как многие другие, я познавал законы, слушая дебаты в судах, но в данном случае моего образования не хватало.
 Как все эти бумаги оказались в ящике? Неужели миссис Холлируд и Мэтти ни разу не осмотрели дом? Похоже, что они этого не делали. Мэтти знала, что бумаги лежат в ящике, она сама сказала мне об этом. Очевидно, им даже в голову не пришло рыться в старых письмах. Наверное, они решили, что эти бумаги не стоят внимания.
 Я просмотрел письма. Большая их часть принадлежала этой Джанет. Дядя называл ее Джеки. По тону, каким они были написаны, я заключил, что Филлипс заменил этой девушке отца. Ее письма демонстрировали искренние чувства; похоже, дядя финансировал ее обучение. Такой человек, как Филлипс, ни за что не отрекся бы от своей горячо любимой племянницы. Однако он именно так поступил. Неужели этот акт определяется юридическим термином «чрезмерное влияние»? Я имею в виду, что он так увлекся миссис Холлируд, что позабыл о своей племяннице? Но как он забыл о том, что ей принадлежала половина ранчо? На законных основаниях он не мог отдать то, что ему не принадлежало, даже если он был с этим тесно связан.
 Теперь я волновался. Я держал в руках документы, и весьма важные, но что с ними делать — в мою голову не пришло ни одной путной мысли.
 Взяв стопку писем, я положил их на столе на видном месте и сложил так, чтобы потом мог узнать, если кто-то их трогал. Некоторые я вытащил из конвертов и разбросал, чтобы создать видимость, что их больше, чем на самом деле. Другие письма вместе с завещанием убрал в старую консервную банку и поставил в темное место, высыпав сверху ржавые гвозди.
 Захватив с собой книгу учета, я оседлал лошадь и отправился осматривать территорию ранчо и животных. К тому времени, когда солнце скатилось вниз, я успел насчитать сто сорок длиннорогих и шестьдесят пять коров с белой мордой. Все животные были в хорошей форме. Вернув лошадь в загон, я умылся и поймал себя на мысли, что мне не хочется идти в дом. Наконец я легонько постучал в дверь.
 Мэтти готовила ужин. Когда я вошел, она отвлеклась от плиты и посмотрела на меня.
 — Что-то вы припозднились!
 — Да, мэм, осматривал коров. Стадо состоит из животных очень продуктивных пород. Пастбища отличные, скот, который я видел, в хорошем состоянии, очень упитанный.
 В комнату вошла миссис Холлируд. Ее седые волосы выглядели так, словно она только что побывала у парикмахера. Она, как всегда, казалась спокойной и безупречной.
 — Мэтти говорила мне, что вы нашли книгу учета, так, кажется, вы ее называете?
 — Да, мэм. Она во многом помогает. Теперь я знаю, сколько мистер Филлипс держал голов и где большая часть пасется. Через несколько дней я предоставлю вам полный отчет.
 — Вы можете устроить распродажу? Возможно, кто-нибудь из владельцев соседних ранчо заинтересуется.
 — Безусловно, они заинтересуются, мэм, но здесь редко у кого есть наличные деньги. Сомневаюсь, что найдется человек, готовый выложить на бочку хорошую сумму за скот. Ни у кого нет столько денег.
 — А вы, мистер Проезжий?
 — Нет, мэм, животноводство — не моя стихия. У меня есть кое-какие сбережения, но этого недостаточно, чтобы приобрести такое хозяйство. Тем более, я в этих местах проездом. Это — очень красивый край, но есть часть страны, где я еще не бывал. Я собираюсь отправиться в город, чтобы забрать свои вещи и лошадей, а потом продолжу путь. — Немного помолчав, я повернулся и взглянул на нее. — Как только я закончу с подсчетами, я больше не смогу быть вам полезен. Нет никакого смысла болтаться тут без дела, если вы скоро покинете ранчо.
 Мы сидели, разговаривая о том о сем, наконец миссис Холлируд сказала:
 — Вы будете очень добры, мистер Проезжий, если дадите нам знать, когда намерены покинуть нас, я приготовлю прекрасный ужин в вашу честь.
 — Спасибо, мэм. Очень вам благодарен.
 Стояла чудесная, звездная ночь, и мне вдруг захотелось оказаться в дороге, разбить свой лагерь, лечь спать под открытым небом, где над головой светят эти же самые звезды, а ветер колышет листья осин.
 Может, я не очень общительный человек и рожден для того, чтобы бродить по земле, по бескрайним степям, где бегают койоты и летают орлы.
 У двери я снял со стены фонарь, поднял круглый стеклянный абажур, чиркнул спичкой и поджег фитиль. Потом вошел в амбар, повесил фонарь и снял пиджак. Бросив взгляд на стол, где оставил письма, я на какое-то мгновение действительно окаменел, глядя на них. Кто-то их трогал, причем трогал осторожно, так, чтобы я не заметил. Но я их оставил в определенном порядке, поэтому и догадался, что их брали.
 Человек, который в них рылся, оставил все на своих местах, только в не том порядке, как сложил бумаги я. Кто бы то ни был, он старался сохранить прежний порядок.
 Не двигаясь с места, я огляделся вокруг, проверяя каждую мелочь. Теперь я заправлял кровать по-армейски, так, как это делал Мак-Каррон. Я натягиваю верхнее одеяло так туго, что если бросить на него монету, она отскочит. Моя кровать и сейчас выглядела заправленной точно так же, только одеяло лежало не так плотно.
 Кто-то, очень стараясь, чтобы я не догадался, обыскивал мою комнату, заглядывая ко мне под подушку, и проверял матрац, пытаясь оставить все так, как было. Что же у меня искали?
 Запасной револьвер, который я хранил в постели, лежал на месте, и я вытащил его. Когда человеку приходится каждый день держать оружие в руках, он начинает его чувствовать, и я сразу понял, что револьвер как-то изменился. Чаще всего я имел при себе кольт, этот был новый. Я всегда держу свое оружие полностью заряженным. Внимательно осмотрев револьвер, обнаружил пустую ячейку под курком. Я не мог ее так оставить. Пришлось проверить и ружье. Я им пользуюсь только в тех случаях, когда у меня нет выхода. На первый взгляд ружье казалось заряженным, но одна деталь заставила меня ужаснуться. Вместо патронов в нем стояли использованные гильзы. Если я стреляю, то всегда перезаряжаю ружье. Я подбросил ружье в руке и крепко выругался про себя. Кто-то хотел, чтобы меня убили. Было вытащено три патрона, их заменили тремя пустыми гильзами. Если бы мне пришлось стрелять, то три первых выстрела оказались бы холостыми. Этот человек имеет доступ к амбару и моей спальне, он хочет моей смерти. Ему все равно, кто меня убьет и где это случится.
 Теперь я уже серьезно начал готовиться в путь. Мне нужна была Лошадь Смерти. Я хотел получить чалого, тем более что хозяйка сама предложила мне заплатить за работу, которую я выполнял на ранчо. Если этот прекрасный конь останется здесь, его убьют. Может, чалый и приведет меня к смерти, но даже если и так, то это будут захватывающие скачки.
 Все, решил я, убираюсь отсюда, и подальше. Нет никакого смысла оставаться. Я перестал наводить порядок на ранчо, поскольку эти женщины в любом случае покинут его.
 Связав письма и выключив свет, чтобы никто не мог увидеть, чем занимаюсь, я полез наверх и проверил консервную банку, где спрятал завещание. Оно по-прежнему там лежало, его никто не трогал. Я положил его обратно.
 Детектив Пинкертона не объяснил, что он ищет и кто его послал. Если он все еще в Пэррот-Сити, мне следует его разыскать и, уж конечно, забрать свои вещи. Итак, выезжаю.
 Я решил оседлать чалого. Казалось, он обрадовался. Я потрепал его по загривку, почесал за ушами. Потом погладил по спине и набросил седло. Все это время я думал над маршрутом. Но больше всего меня беспокоило завещание. Я не знал, как с ним поступить.
 Миссис Холлируд получила наследство по завещанию Филлипса. Она приехала сюда и заявила о своих правах. Шериф и местный судья признали ее права законными. Теперь я обнаружил другое завещание. Мне было странно и непонятно, как мог человек лишить наследства свою любимую племянницу, даже не упомянув ее имени в другом завещании.
 Честно говоря, это не мое дело, мне хватало своих собственных проблем. Нет необходимости напоминать, что меня преследовали ребята Бэрроуза. Однажды эти парни прилично выпьют и отправятся на охоту за моим скальпом.
 Более того, я хотел вернуть свои вещи и двух лошадей, но если я отправлюсь за ними, неприятностей не миновать. Тем не менее, будучи упрямым, не желал терять то, что принадлежит мне.
 Когда я выводил чалого из загона, на пороге появилась Мэтти.
 — Вы сегодня уезжаете?
 — Нет, мэм. Просто немного проеду верхом. — Я колебался. — Кстати, миссис Холлируд хотела заплатить мне за работу. Если не передумала, почему бы ей не отдать мне чалого, ведь все равно его никто не станет держать. Пусть выпишет счет на продажу, и мы будем квиты.
 — Я спрошу у нее. — Она подошла ко мне совсем близко и тихо сказала: — Если вы уезжаете, уезжайте быстро. Я не говорю о том, что вы должны это сделать сию минуту, но вам надо покинуть ранчо. Убирайтесь отсюда.
 Я сделал вид, что подтягиваю подпругу.
 — На это есть особая причина?
 — Не задавайте вопросов. Просто уезжайте. — Уже уходя, она обернулась. — Вы хороший человек, мистер Проезжий. Я считаю, что вам не следует впутываться в чужие проблемы. Уезжайте… пожалуйста, уезжайте.
 Я вскочил в седло и помахал ей на прощанье.
 — Передайте миссис Холлируд, что я еду в Пэррот-Сити. Может, мне удастся найти покупателя на ранчо.
 Проехав полмили, я заметил у дороги лагерь. Там паслись две лошади и сидел человек в шляпе с узкими полями, пиджаке и брюках, заправленных в голенища сапог. Я узнал Пинка и направил чалого к его костру.
 — Вы находитесь на территории частной собственности, — произнес я вместо приветствия, — но до тех пор, пока костер не погаснет, мы не станем предъявлять претензий.
 — Вы остаетесь здесь? На вашем месте я бы хорошенько подумал. Парни Бэрроуза расстроены. Рано или поздно они придут за вами.
 — Поверьте, я не ищу неприятностей на свою голову, но если те ребята явятся, меня они найдут на месте. Я не очень быстро бегаю, да и моя лошадь тоже.
 — Вы путешествуете на Лошади Смерти!
 — Смерть для кого-то другого, но не для меня. — Я слез с коня и уселся возле костра напротив него. — Вы нашли блондинку, за которой охотились?
 — Торчал бы я здесь, если бы нашел ее?
 — Что вам нужно от нее?
 — Она убила человека. — Его ответ заставил меня заткнуться. Я просто не знал, что сказать. Он продолжил: — Вероятно, это было не первое ее убийство. Если мы ее не найдем, оно может оказаться и не последним.
 — Сколько женщине лет?
 — Тридцать, может, тридцать пять. У нас нет точных сведений. Она умеет хорошо заметать следы и даже перевоплощаться. Я склонен полагать, что ей около тридцати пяти.
 Вот теперь я почувствовал себя лучше.
 — Женщины, что живут на ранчо, не подойдут. Молодой около двадцати, а той, что старше, миссис Холлируд, за пятьдесят. Даже, примерно, шестьдесят. Раньше она была актрисой.
 — Миссис Холлируд? Никогда о ней не слышал. Как ее имя?
 — Откуда мне знать? Я не имел возможности познакомиться с ними поближе. Выполнял кое-какую работу на ранчо да несколько раз обедал с ней за одним столом, вот и все.
 Пинк помешал костер.
 — Меня зовут Белл. Рид Белл. С тех пор как началась война, я работаю в агентстве.
 — А меня — Проезжий. Такое прозвище дала мне миссис Холлируд, и мне оно понравилось. Весьма по существу.
 Белл изучающе смотрел на меня.
 — Не припоминаю, чтобы вы числились в списке разыскиваемых людей.
 — Конечно. Полагаю, что я один из самых неподходящих для занесения в розыск. Вы говорили, что женщина, за которой охотитесь, разыскивается за убийство?
 — Угу. Она пообещала тому джентльмену приготовить великолепный ужин. Она сдержала свое обещание, только на следующее утро он оказался мертв.




 Глава 10


 Пинк остановился на ночь в небольшой впадине у реки. Отсюда открывался очень красивый вид. Молодой лес тянулся по склону до седловины, над которой круто вздымалась высокая вершина кряжа.
 — У них тут великолепные места, — заметил Белл. — Мне жаль уезжать отсюда.
 — Вы уезжаете?
 — Сначала нужно найти эту женщину. — Он посмотрел на меня. — Похоже, вы частенько действуете безрассудно. Что касается работы, я поступаю так же. У меня есть работа, и я должен ее выполнять. Мне нужно найти эту женщину, прежде чем она убьет еще кого-нибудь.
 — Вы думаете, это стиль?
 — Нет доказательств, за исключением одного случая. Полагаю, она совершила не одно убийство. До настоящего времени ей относительно везло. Однако она все же допустила промах в цепочке своих действий, и теперь у нас есть первая веская улика. — Он снова посмотрел на меня. — Она убила человека, с которым работала. Он слыл специалистом по подделыванию почерка, мастер фальшивок, причем хороший. Похоже, жадность его погубила. Видимо, он запросил слишком большую сумму или в деле была замешана женщина помоложе. По крайней мере, мы такое слышали.
 Он допил кофе, перевернул над огнем чайник, наблюдая, как шипят падающие на угли капли, затем бросил сверху горсть земли. Этот человек умел правильно разводить костер, чтобы не вызвать пожар: вокруг кострища, в котором продолжали тлеть головешки, он выложил круг из камней.
 — Я буду скучать по этим местам, — вздохнул, вставая. — Красота природы захватывает, с ней, как с любимой девушкой, трудно расставаться.
 Седлая коня, Белл внимательно посмотрел на меня.
 — У вас есть деньги?
 — Немного.
 — На вашем месте поостерегся бы, садясь за стол в том доме.
 Мы разъехались в разные стороны. Наверное, все детективы, в силу своей профессии, ужасные скептики, подумал я. Еще бы, если большую часть жизни проводить с худшими представителями общества, естественно, начинаешь сомневаться в каждом встречном. Повращайся-ка постоянно среди бандитов, очень скоро сам поверишь, что кругом одни бандиты. Слов нет, преступников всюду полно, но есть же и честные люди.
 Я заметил олений след, который вел к горам за впадиной, где Билл разбил свой лагерь, и направил чалого по нему, петляя среди дубов. Некоторые деревья поднялись высоко, но большинство почему-то замедлили свой рост. Густой подлесок вокруг создавал благоприятные условия для жизни диких животных. Не доносилось ни звука, только шелест осин на легком ветерке нарушал тишину. Я натянул вожжи и прислушался.
 Молодая лань вышла из-за осин, мягко ступая по земле своими изящными копытцами, и повернула голову, чтобы посмотреть на меня и на чалого. Мы стояли тихо, а она прошла мимо, не поднимая шума. Впереди деревья редели, и я мог следить за дорогой, что вела в Энимас-Сити. Я ждал, когда по ней проедет Рид Белл, но он так и не появился. Куда же он подевался? Раздумья на эту тему заставили меня нахмуриться.
 Вдруг меня охватило беспокойство. Подчиняясь шестому чувству, я повернул в глубь леса. Чалый вскарабкался по каменистой россыпи и вошел в чащобу, петляя меж деревьев и завалов сушняка. Почувствовав себя в безопасности, я натянул поводья и стал ждать.
 Через мгновение я услышал едва различимый звук. Ехал всадник… и не один. Я заметил, как среди осин промелькнула тень. Положив руку на шею коню, я прошептал:
 — Ш-ш!
 Оглядевшись по сторонам, увидел узкую тропинку. Мы могли бы по ней уйти. Я повернул голову, всадники остановились и прислушались. Один из них выстрелил в мою сторону, но явно наобум. Я вытащил револьвер.
 — Что-то ищите? — спросил я тихо, но достаточно отчетливо, чтобы они расслышали в тишине мои слова.
 Мужчина, находившийся от меня ближе всех, примерно в пятидесяти шагах, подпрыгнул в седле, будто наступил босой ногой на кактус, и принялся размахивать винтовкой во все стороны. Он заметил меня как раз в тот момент, когда я выстрелил, и отпрянул назад. Пуля раздробила руку, в которой он держал винтовку, чиркнула по груди и вошла в плечо.
 Чалый с места рванул вперед и, скрывшись в зарослях, помчался сломя голову вдоль горного хребта, перескакивая через завалы, уворачиваясь от сучьев, стараясь найти выход.
 За спиной раздался пронзительный крик:
 — Да поймайте же его, черт побери!
 — Сам поймай! — ответил сердитый голос. — Он меня уже поймал.
 Обогнув густой дубняк, я вытащил винтовку и на ходу спрыгнул с коня. Чалый остановился. Поскольку здесь не было травы, а нижние ветви деревьев обглоданы, я понял, что в этом месте паслись коровы. Стараясь спутать следы, я быстро прошелся по прогалине. И тут ниже меня, почти там, где я вошел в осиновый лес, появился всадник.
 Мне не хотелось убивать хорошую лошадь, поэтому я взял повыше и прицелился в плечо. Пуля задела всадника, я видел, как он дернулся в седле и на ходу упал с лошади. Несколько минут я сидел, напряженно прислушиваясь и ожидая. Я не горел желанием убивать людей, да и законы в последнее время стали жестче. Шел 1880 год, люди не одобряли убийства. У меня не было ни малейшего желания ссориться с законом на территории, где я считался чужим. Раны у меня на шее только что зажили, но еще не успели загрубеть.
 Разыскав своего коня и убедившись, что с ним все в порядке, я вскочил в седло и отправился обратно на ранчо. Я срезал путь и дважды спугнул оленя.
 Теперь нужно было быть осторожным. Лошадь двигалась шагом, я старался держаться в укрытии и все время оборачивался и проверял дорогу. Единственное, что меня беспокоило, — это горы. Если кто-нибудь взобрался туда, я становился Для него открытой мишенью. Время от времени я оглядывал горный кряж. Въехав во двор ранчо со стороны большого амбара, я слез с коня, снял с него уздечку и отвел в загон. Держа винтовку в руке, направился к амбару. В доме все уже замерло. Я приоткрыл дверь амбара и распахнул ее пошире стволом винтовки — доверчивым меня не назовешь, но я понятия не имел, кто мог проникнуть в амбар за время моего отсутствия.
 Казалось, все оставалось на своих местах. Я быстро сложил свои жалкие пожитки, а потом сел на кровать и задумался.
 Меня беспокоило завещание, что я нашел в ящике. Миссис Холлируд предъявила в суд завещание, и суд его принял. Не возникало сомнений в том, что оно выражало именно последнюю волю владельца ранчо, хотя, судя по дате, оно не могло быть составлено намного позже, чем то, что лежало в жестянке.
 Почему человек, оставивший сначала все своей «любимой племяннице», полностью лишил ее наследства другим завещанием? И где сейчас эта племянница? Рассказывал ли Филлипс когда-нибудь о ней миссис Холлируд?
 Увы… я ничего не смыслил в юриспруденции, но интуиция подсказывала мне, что завещание, которое находилось у меня, очень важное и должно быть представлено на рассмотрение суду. Но зачем? Филлипс составил другое завещание, по которому все оставлял миссис Холлируд. Кажется, никто не против, разве что Лью Пейн, но к нему я не испытывал сочувствия. Если он знал, что она несправедливо вступила в права наследства, ему следовало бы обратиться в суд. Эта страна претерпевала большие перемены. Старый жесткий порядок, утверждавший право силы, отходил в прошлое.
 Меня расстроило, что миссис Холлируд намерена продать ранчо. Такое прекрасное, столько свободной пастбищной земли! На ранчо ей потребуется всего лишь один работник, поэтому вести здесь хозяйство можно не дорого.
 Люди, напавшие на меня сегодня, по крайней мере один из них, имел отношение к Лью Пейну. Я стрелял, чтобы припугнуть их, и надеялся, что никого не убил. Однако меня беспокоил тот, последний, который свалился под копыта лошади. Но я отчетливо понимал, что в следующий раз они будут действовать осторожно. Если другой раз представится. Я намеревался сжечь за собой мосты.
 Никто меня не знал в этих краях, но все, с кем у меня возникли проблемы, имели много друзей. Миссис Холлируд уезжает, у меня нет причин задерживаться, а здравый смысл подсказывал, что мне нужно убираться отсюда, и как можно быстрее.
 Лью Пейн, его друзья и парни Бэрроуза хотели видеть меня в гробу, но я ничего не имел против них. Единственное, чего я хотел, — это оказаться среди гор, где поблизости нет ни души, немного поохотиться, разведать рудник или просто полюбоваться природой. Где-то на моем пути должен встретиться снежный баран, и еще я люблю высокогорные края с облаками за компанию.
 Прежде всего, мне необходимо получить счет на чалого. Я куплю его, если они не отдадут, хотя и обещали. Затем я вернусь в Пэррот-Сити и съезжу за своими вещами и лошадьми. Вторая поездка займет три или четыре дня, поскольку я буду ехать ночами и в городе появлюсь не раньше вечера. Я не хочу иметь никаких неприятностей.
 Теперь в доме горел свет. Я вдруг почувствовал, что у меня нет никакого желания идти туда, но мне очень сильно хотелось получить чалого, и я так боялся, что кто-нибудь пристрелит его, если не увести его отсюда. Поэтому, причесавшись и вымыв руки, я перешел дорогу и направился к двери, легонько постучал и вошел, как всегда делал раньше.
 Мэтти суетилась у плиты.
 — Присаживайтесь, — пригласила она. — Через минуту все будет готово.
 — Миссис Холлируд дома? Нам следует решить дело с чалым. Кажется, эта лошадь никому не нужна. Она говорила, что я могу оставить ее себе.
 — Скоро она уедет отсюда. — Мэтти продолжала стоять ко мне спиной. — Ей нужно о многом подумать.
 — Если она продаст ранчо, Лью Пейн пристрелит коня.
 — Вам следует согласиться, что у этого коня плохая репутация, — заметила Мэтти, — но мне тоже будет жаль, если его пристрелят.
 — Этот Пинкертон по-прежнему здесь. Он остановился в полумиле от дороги.
 Мэтти никак не отреагировала на мои слова, а через минуту подала мне еду, а потом принесла свою тарелку и села напротив. Бросив взгляд на внутреннюю дверь, она тихо сказала:
 — Я думала, что вы уехали.
 — Да, мэм, я уезжаю, но хочу получить документ на продажу чалого.
 Ей не терпелось, чтобы я уехал? Зачем она советовала Мне уезжать? Я снова посмотрел на нее. Никогда в жизни я не видел такой красивой женщины с таким спокойным, безмятежным лицом. Только глаза выдавали какое-то движение ее души, и в тот миг я уловил, что ее преследуют Какие-то не очень приятные мысли. Раньше я ее никогда такой не видел.
 — Как зовут того детектива? Вы знаете?
 — Он назвал мне свое имя. Рид Белл.
 Похоже, это ей ни о чем не говорило.
 — Интересно, почему он здесь ошивается? Неужели так уверен, что женщина, которую он ищет, именно здесь?
 Я пожал плечами.
 — Может, ему нравится здешняя природа. Он устроил лагерь в замечательном месте, только ему следует быть бдительным. В горах водятся медведи, там повсюду их следы.
 Миссис Холлируд стояла за моей спиной какое-то время, прежде чем я это осознал. Она появилась незаметно, бесшумно, от нее исходил чарующий аромат…
 — Вы закончили с подсчетами животных? — спросила она, усаживаясь за стол между Мэтти и мной.
 — Заканчиваю. Я насчитал около семисот голов, эти цифры сходятся с записями Филлипса. Вероятно, некоторые животные ушли в Спринг-Галч или на восток, или на запад. Даже если на пастбище хорошая трава, некоторые коровы все равно уходят пастись в другое место. Бывают такие бродяги.
 — Вы нашли для меня покупателя?
 — У меня пока не было возможности. Сегодня я столкнулся с ребятами Лью Пейна. Должно быть, вы слышали стрельбу.
 — Да. — Она взглянула на меня. — Кажется, вы легко отделались.
 — Им не повезло, — согласился я и сменил тему.
 — Миссис Холлируд, что вы решили насчет чалого?
 — Лошади Смерти? — Она посмотрела на меня. — Вы ее получите. — Она перевела взгляд на Мэтти: — Пожалуйста, принеси мне бумагу, ручку и чернила.
 Она взяла лист бумаги и выписала счет на продажу.
 — Вот! Конь ваш, и вы его заслужили. — Она посмотрела на меня. — Уезжаете?
 — Да, в городе остались мои вещи и две лошади. Надо их забрать. Потом я вернусь сюда на пару дней, прежде чем покину эти места.
 Я здорово сомневался, что когда-нибудь вновь окажусь на ранчо, но все-таки пусть лучше они думают, что я приеду. Кроме того, я действительно мог заехать. Здесь оставалась незаконченной кое-какая работа, а я терпеть не мог бросать дела, если они выполнены только наполовину.
 — Я решил выехать отсюда ночью, чтобы Лью Пейн и другие не знали.
 — Очень предусмотрительно с вашей стороны, но мистер Пейн меня не беспокоит. Говоря по чести, с ним давно следовало побеседовать. Может, он поймет, что ошибался.
 Она перевела разговор на другую тему и начала вспоминать театр и пьесы, где ей довелось играть «Ист Линн» и «Леди из Лиона». Было очень приятно сидеть при мягком свете керосиновых ламп, ощущать запах крепкого кофе и слушать ее рассказы о прежней жизни, которая так отличалась от настоящей.
 — Нас тоже подстерегали ужасные трудности, — рассказывала она. — Однажды, когда мы играли в маленьком городке на Миссисипи, какие-то люди попытались сорвать представление. Один из наших парней остановил их, но без стрельбы не обошлось.
 — Должно быть, тот парень отлично владел оружием.
 — Пармели Сэкетт? Да! Когда дело доходило до стрельбы, лучшего мастера не найти. Ходили слухи, что, до того как присоединиться к нашей труппе, он убил картежника на корабле. — Она сделала паузу. — Он не профессиональный актер, но на сцене ему многое удавалось, он мог бы сделать карьеру.
 — Что с ним случилось? — полюбопытствовал я.
 — Он неожиданно покинул нас. Мне кажется, у его родственника возникли проблемы, где-то на Западе, но это случилось очень давно.
 Я не часто посещал театры или другие развлекательные заведения, хотя повсюду, в Томбстоуне или Дэдвуде они имелись. Однажды в Денвере я тоже смотрел пьесу и упомянул об этом.
 — Денвер? — Она оживилась. — Мне никогда не доводилось играть в Денвере.
 — Разве не там умер мистер Филлипс?
 — Да, там. Однако моя компания в то время была на востоке.
 Я свернул счет и спрятал в карман рубашки.
 — Мне надо немного отдохнуть перед дорогой.
 — Вы уверены, что не хотите купить ранчо, мистер Проезжий?
 — Я? У меня не хватит денег. Мне придется разведать еще один богатый рудник, прежде чем я смогу позволить себе купить это ранчо.
 — Любая мелочь пригодится, мистер Проезжий. Я всегда говорю — любая мелочь. А теперь, не забудьте, — она поднялась, придерживая руками халат, — когда вы вернетесь, я угощу вас чудесным ужином, это будет что-то поистине удивительное. Вы были так добры к нам.
 — Да, мэм.
 Выйдя на улицу, я вытер пот со лба и удивился, почему потею. Вечер выдался прохладным, да и в доме было не жарко.
 Решено, я еду на Запад, заберу своих лошадей и буду возвращаться этой дорогой. Может, по пути загляну на ранчо.
 Но вот ужин, который мне готовят… В глубине души я уже знал, что никогда не стану его есть.
 Может, это только предчувствие. Или нечто большее?




 Глава 11


 Судя по ценам в те дни, я мог бы купить ранчо, а может, и нет. Много земель пустовало. Любой имел возможность выбрать себе участок, а если он селился рядом с хорошим источником, тогда в его распоряжении оказывались примыкающие к нему пастбища. Трава ничего не стоила, если поблизости не было воды.
 В то время я считал себя состоятельным человеком. У меня в кошельке лежало тысяча двести сорок шесть долларов. Такой суммы я никогда в жизни не имел. Обнаружил я ее в том богатом золотоносном кармане, а кроме того, у меня еще оставались двадцать восемь долларов на мелкие расходы из прежних заработков. Со всем своим состоянием я прямо сейчас собирался подняться высоко в горы, отыскать место для ночлега и поразмыслить. Мне важно было решить, что делать дальше. Когда постоянно работаешь по найму и никогда не получаешь ничего, кроме своей зарплаты, тысяча двести сорок шесть долларов казались большими деньгами.
 Я родился и вырос в бедности. Мой отец, человек трудолюбивый, всегда выполнял поденную работу за поденную плату. Точно так же и я. Подозреваю, что за всю свою жизнь отец не видел таких денег. Я тоже столько не зарабатывал, а видел разве что в игорном доме. Вот почему мне хотелось подумать.
 Нет необходимости говорить мне о том, что могу больше не заработать столько снова, хотя каждый надеется на лучшее. Меня никогда не тянуло к спиртному. Я мог выпить, но не напивался допьяна и всегда понимал, что если не потеряю голову, то сумею найти выход из любой ситуации. Так что пропить деньги у меня не возникало желания. Пьяный же… не способен здраво рассуждать, хотя часто думает обратное.
 Возьмем, к примеру, Хьюстона Бэрроуза. Он пил, а сейчас мертв. Будь он тогда трезв, вел бы себя более осмотрительно с человеком, которого раньше не встречал. Но это не означает, что ему бы больше повезло. Просто он не так хорошо владел оружием, как ему казалось. Легко быть великаном среди карликов.
 Что касается азартных игр, то я знал об игроках слишком много. Пусть этим занимаются другие, я не собирался проигрывать свои кровные мастеру карточного стола или колесу рулетки. Всю свою жизнь я получал не больше тридцати долларов в месяц. Теперь мне было над чем подумать.
 За работу, которую я выполнил на ранчо, чалый являлся достойной наградой. Я бы в любом случае сделал свое дело, поскольку женщины находились одни на ранчо, а смотреть, как разваливается хозяйство, не в моих правилах. Когда я видел необходимый фронт работы, я брался за него и выполнял. Такова уж моя натура. Так произошло я здесь. Я въехал верхом на лошади во двор и сразу заметил, что ворота болтаются на сломанной петле, увидел накренившиеся перегородки и дыры в заборе, перекошенные столбы… да, всего и не перечислишь, что мне пришлось привести в порядок. Ничего другого я не умею.
 Там, где я работал, меня иногда считали грубияном. Это потому, что я не позволял втаптывать себя в грязь. Например, как в том случае с Бэрроузом, я ничего не имел против парня, но мне не хотелось, чтобы меня пристрелили.
 Свинец тяжел для желудка, но человек может переваривать его в больших количествах. Все, чего я хотел в тот вечер, — это выпить, поесть и поспать. Убийство не стоит того, чтобы им гордиться, даже если противник вооружен и нападает. Убивать приходится, если тебя вынуждают к этому.
 В амбаре было темно. Я зажег старый фонарь и посмотрел вокруг. Потом погасил свет и разделся в темноте, а перед тем, как лечь в постель, запер дверь на засов. Теперь никто не сможет войти в амбар, пока я буду спать, — береженого Бог бережет.
 Заложив руки под голову, я лежал на спине и думал. Мне следует отнести завещание судье и пусть он разбирается с ним, как сочтет нужным. Потом я отправлюсь своей дорогой.
 Солнце уже прогрело Пэррот-Сити, когда я въехал в город. Привязав коня, я пошел в ресторан перекусить. Теперь здесь стало уютнее, чем в прошлый раз. На двух длинных столах лежали скатерти в красно-белую клетку, а на окнах даже висели шторы. Это заведение держала супружеская пара.
 Я выбрал удобное место, откуда мог наблюдать за дверью, и заказал завтрак. Радушные хозяева выставили передо мной столько еды, что ее хватило бы накормить несколько человек. Однако я сам удивился, как с ней расправился.
 Когда я навалился на завтрак и уничтожил почти половину, дверь открылась, и на пороге появилась та девушка. Она вошла в зал, огляделась, а поскольку я был единственным посетителем, направилась прямо ко мне.
 — Вы ездите на том коне?
 — Нет, мэм, я завтракаю. Составите мне компанию?
 — Это вы приезжали на том коне в город?
 — Тогда была не то прогулка, не то поездка, но я никогда не хожу пешком, если есть возможность сесть на лошадь. — Я поднялся с лавки, поскольку она стояла, и теперь продолжал разговор с тарелкой в руках. — Мэм? Присаживайтесь. Я не могу сидеть, когда вы стоите, а мой завтрак стынет.
 Она села, а я за ней. Хозяйка этого заведения принесла кофе.
 — Завтрак, мисс?
 — Нет, спасибо, я уже поела. — Она взглянула на меня своими удивительными голубыми глазами и заявила: — Эта лошадь принадлежит мне.
 — Прекрасный конь, — ответил я.
 Девушка мне все больше нравилась. Она была не только хороша собой, но и решительна, в ней кипели жизненные силы.
 — Это все, что вы можете сказать?
 — Нет, мэм. Время от времени я люблю поговорить. Дело в том, что я только что прибыл верхом на этом коне с ранчо. Мне захотелось позавтракать, а может, встретиться с вами.
 — Со мной?
 — Да, мэм. Я видел вас здесь на днях и подумал, что буду рад встретиться с вами снова. Я бы сам не осмелился, потому что я не часто общался с женщинами. Я знаю, как вести себя с лошадью или коровой, как держать в руке кирку или лопату, бурильный молоток или сверло, оружие на худой конец, но с женщинами у меня не получается. Особенно если они хорошенькие, как вы.
 — У вас все получается.
 — Спасибо, мэм. Я догадываюсь, кто вы. Джанет Ле Коди.
 Ее взгляд стал холоден.
 — Как вы догадались?
 — У меня есть осел, который может предсказывать прошлое, настоящее и будущее, — ответил я. — Он рассказал мне, кто вы и что вам принадлежит половина ранчо, где я работаю.
 Она посмотрела на меня. В ее глазах мелькнуло удивление.
 — Хотела бы я встретиться с вашим ослом. Что же еще он вам напел?
 — Что вам нужно остерегаться. Кое-кто тоже претендует на это ранчо, один из них — Лью Пейн.
 — Он какой-то родственник по брачной линии, но я с ним не сталкивалась.
 — Вам повезло. Будь я на вашем месте, я бы обходил его как можно дальше.
 — Вы работаете на ту женщину? Ту, что живет на ранчо?
 — Там две женщины. Нет, не то чтобы работал на них, я просто кое-что привел в порядок на их ранчо. Вам известен человек по имени Рид Белл?
 — Нет, я с ним не знакома.
 — Такой квадратный человечище? Одет по-городскому. Часто носит коричневый костюм. Густые усы.
 — Я видела его в городе.
 — Он — Пинк. Сотрудник Пинкертона, детектив.
 — Ну и что?
 — Он разыскивает какую-то женщину, молодую женщину.
 — Вы думаете, он ищет меня?
 — Нет, мэм. — Я смутился. — Той женщине тридцать или тридцать пять лет. Вам не дашь больше двадцати.
 — Мне девятнадцать, и могу вас заверить — я никого не убивала.
 В зал вошла хозяйка ресторана и наполнила мою чашку кофе. Джанет Ле Коди подняла на нее глаза и сказала:
 — Пожалуй, я тоже выпью чашку кофе.
 Когда ей принесли кофе и она сделала глоток, я взял быка за рога:
 — Мэм? Поскольку вам принадлежит половина ранчо, я бы хотел выяснить с вами вопрос о чалом.
 — Лошади Смерти?
 Меня слегка передернуло.
 — Пусть другие его так называют, мэм. Мне нравится конь. За работу, которую я выполнил на ранчо, миссис Холлируд рассчиталась со мной этой лошадью. У меня есть счет на продажу. Поскольку вы являетесь владелицей половины ранчо, я не смогу уехать с таким счетом далеко, если вы будете против. Но коль скоро лошадь останется здесь, ее убьют. Лью Пейн чуть было не расправился с беднягой, но я вовремя его остановил. Чалый — прекрасное Животное, мэм. Мы приглянулись друг другу. Может, оттого, что он так же одинок, как я.
 — Говорят, эта лошадь приносит несчастье. — Она внимательно посмотрела на меня. Я заметил, как ее взгляд скользнул к расстегнутому вороту рубашки, где виднелись красные шрамы от горящей одежды. — Разве вы не боитесь?
 — Нет, мэм. Этот конь привел меня к вам.
 Она снова посмотрела на меня, спокойно и холодно, и мне показалось, что она не расслышала того, что я сказал, или не поняла.
 — Те женщины, что живут на ранчо? Какие они?
 Ну вот, а теперь что? Какие они? Я задумался над вопросом.
 — Миссис Холлируд — актриса. Некоторое время и Мэтти имела какое-то отношение к театру, но, похоже, у нее не очень-то получалось. Они держатся как настоящие леди. Я никогда не видел, чтобы они покидали ранчо, а миссис Холлируд…
 — У нее хорошая фигура?
 Ее любопытство смутило меня в некоторой степени. Джанет Ле Коди поняла это. Я не имел привычки обсуждать фигуры женщин. И уж тем более с женщинами.
 — Я, право, не знаю. Она всегда носит халаты. Кимоно или что-то в этом роде. Полагаю, хотя раньше об этом никогда не задумывался, у нее хорошая фигура.
 — Седые волосы, говорите?
 — Да, мэм, но всегда прекрасно уложенные. Она очень следит за собой. Миссис Холлируд — красивая женщина.
 — Всегда уложенные волосы?
 — Да, мэм, как говорится, одета элегантно.
 — А Мэтти?
 — На редкость красивая молодая особа. Очень сдержанная. Почти никогда не улыбается. Ее прекрасное лицо словно из мрамора, только глаза меняют выражение. В ней нет ни капли страха. Когда один из приятелей Лью Пейна попытался поджечь дом и приблизился к нему с горящим факелом, она его застрелила.
 — Молодец. Это прекрасный дом. Мне бы не хотелось, чтобы он сгорел.
 — Мэтти действовала четко. Она не стала тратить время на разговоры, выстрелила и не промахнулась.
 — Что по этому поводу сказала миссис Холлируд?
 — Она ни разу об этом не вспоминала.
 Мы посидели молча. Через открытую дверь виднелись очертания Лысых гор. Напротив за дорогой, что вела в каньон Ла-Плата, небо налилось необычайной голубизной, кое-где по нему плыли белые облака.
 — Они собираются продать ранчо, — заметил я.
 Она улыбнулась.
 — У них возникнут неприятности. Это ранчо — почти все, что у меня есть в жизни. Мне оно нужно. — Она посмотрела на меня. — Я получу его целиком. Дядя Джон хотел, чтобы оно досталось мне. Он писал мне об этом в своих письмах.
 — Он вам писал?
 — У меня сохранилось несколько писем.
 А в моем кармане лежало завещание, по которому все ранчо переходило к ней. Лично я не видел выхода из сложившейся ситуации, более того, я чувствовал себя омерзительно, оказавшись в самом центре какой-то не очень честной борьбы. Здравый смысл подсказывал мне забрать чалого и убраться из города и из этих краев куда-нибудь подальше. Так, значит, оставить ее на произвол судьбы?
 Я выбросил свои мысли о дороге. Я полностью сошел с пути. По всему видно, что гроза неминуема, и эти проблемы меня не касались. Неужели я попадусь на удочку, глядя в эти голубые глаза и на веснушки на носу. А как же Мэтти? Или миссис Холлируд, которая собирается угостить меня прощальным ужином?
 Сидя за столом напротив Джанет, я поймал себя на том, что не хочу отправляться в дорогу. Всю свою жизнь я с трудом поддерживал разговор с женщинами, а с ней у меня не возникало никаких проблем. Более того, она попала в беду. Но неприятности грозили также и тем женщинам. Так на чьей же я стороне? У меня в кармане лежало завещание, но я понятия не имел, что оно значит. Если Филлипс составил другое завещание, тогда то, что находится у меня, не стоит даже бумаги, на которой его писали.
 — Мэм, на вашем месте я бы с большей осторожностью разгуливал по городу. Я понятия не имею, против чего вы боретесь, но народ здесь встречается недоброжелательный. Тот Лью Пейн…
 — Мне известно о нем. — Она подняла глаза и посмотрела на меня. — У меня есть здесь друг. Этот человек предложил мне свою помощь. Он в курсе дела и хорошо разбирается в людях. Я жду его приезда с минуту на минуту.
 — Старый друг?
 — Вовсе нет. Я случайно с ним познакомилась. Когда он узнал, куда я направляюсь, заинтересовался и сказал, что здесь у него есть имение и предложил свою помощь. Он считает, что мне следует встретиться с миссис Холлируд и решить дело мирно, без вмешательства суда. Он предложил поехать вместе со мной на ранчо.
 Я выпрямил спину и расправил плечи. Что это, ревность? Какое право я имел на это? Однако я насторожился. Незнакомцы в пути… да, человек должен быть осторожным.
 — Я буду рядом, — пообещал я, — если понадоблюсь, позовите… — Неожиданно я ощутил нечто большее, чем подозрение. — Ваш попутчик юрист?
 — Он англичанин. В Англии он торговал недвижимостью и имел дело с подобными вопросами.
 — Их законы отличаются от наших. — Я насторожился оттого, что ревновал?
 — Это очень известный человек. Его зовут Чарльз Пелхэм Клинтон. Он сказал, что будет рад замолвить за меня словечко. Он должен уже появиться здесь.
 Да, может быть. Но я клятвенно пообещал себе, что никуда не уеду и буду держать ухо востро. Джанет — сногсшибательная девушка. А как же мужчина, что должен появиться с минуты на минуту? Ну и что? Решено. Я предлагал ей то, что было в моих силах.
 Мы поговорили еще немного, и вдруг она поднялась.
 — Я должна идти, мистер…
 — Здесь меня зовут мистер Проезжий. Обычно я занимаюсь только тем, что еду мимо.
 — Хорошо, мистер Проезжий, спасибо вам за поддержку Сомневаюсь, что придется прибегнуть к вашей помощи, но тем не менее спасибо.
 — Как насчет чалого…
 — Позже, мы обсудим этот вопрос позже.
 С этими словами она удалилась. Я заплатил за завтрак Хозяйка собирала со стола посуду, а я поинтересовался:
 — Тут есть англичанин… Он бывает в городе?
 — Мистер Клинтон. Да, разумеется! Очень симпатичный джентльмен. А какие у него благородные манеры!
 Мне не стало от этого легче. Я вышел на улицу, немного подтянул подпругу. Я же чувствовал себя лишним. Миссис Холлируд больше во мне не нуждалась. Джанет Ле Коди я тоже оказался ненужным.
 Если бы у меня было полное право распоряжаться чалым, я бы вскочил в седло и пустился по дороге, и пусть они сами разбираются в своих проблемах. Я не встретил Рида Белла в городе, поэтому напоил коня и уехал.
 В ту минуту, когда я собирался свернуть в заросли, на дороге показался изысканный, сверкающий кабриолет, запряженный парой лихих скакунов. Их погонял человек в белом костюме и живописной белой шляпе. Он мастерски управлял лошадьми.
 Это был он! Я точно знал, что это он, тот англичанин. По всей стране не сыщешь двух таких. Весьма симпатичный мужчина с аккуратно подстриженными светлыми усами. Рядом с ним на сиденье лежал дробовик. Чарльз Пелхэм Клинтон. Имя, которое я никогда не забуду.




 Глава 12


 Выехав из сосняка, я натянул поводья и посмотрел на ранчо, которое находилось за ручьем. Отсюда открывался живописный вид. Ранчо лежало у подножия горного хребта, его угодья тянулись почти на две мили вплоть до скалы Мэгги, как называли местные жители эту вершину. Обширные луга сменяли леса гамбельского дуба и прекрасные сосновые боры, в горных складках разрослись трепещущие осинники.
 За скалой Мэгги выдвигалась вдали еще одна значительная вершина. Площадь у ее подножия тоже оккупировал густой осинник, я там как-то проезжал. Что и говорить — очень красивое место. Кто бы ни был владельцем ранчо, я мог ему позавидовать. Великолепие природы этого заповедного уголка могло заставить человека бросить скитания.
 Находясь под прикрытием леса, я изучал местность, тщательно рассматривая каждую группу деревьев, скалу или подступ к ранчо. Это были нелегкие дни, поскольку за любым камнем или кустом меня могли поджидать враги. Я наблюдал, как ложатся тени, как летают птицы, как пасется олень. В этом я искал подсказку, где находятся мои преследователи, а где нет.
 Наконец я повел коня через молодой осинник за домом и вернулся к амбару с западной стороны.
 Было за полдень, когда я оседлал чалого и подъехал к дому. Я легонько постучал, но ответа не последовало. Удивленный, я снова постучал, прислушиваясь к шороху внутри. Или мне показалось?
 Снова постучав и не получив ответа, я повернул дверную ручку и вошел в дом. В кухне было пусто и тихо. На столе лежал блокнот; кто-то в нем писал, поскольку я мог различить тонкий оттиск карандаша на чистом листе бумаги. Не знаю почему, я оторвал верхний лист и сунул его в карман. Затем я написал им пару строк о том, что еду за своими лошадьми, и подписался: «Проезжий»,
 У меня за спиной послышалось легкое движение, я обернулся и увидел на пороге миссис Холлируд. На ней был все тот же халат, ее седые волосы были уложены в прическу так же аккуратно, как всегда, но выражение глаз было холодным.
 — Что вы здесь делаете?
 — Вернулся, чтобы оседлать лошадей, мэм. Подумал, что лучше вам оставить записку о том, куда я поеду и когда вернусь обратно. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я просто смылся.
 — Да, конечно, извините. Я услышала движение и испугалась.
 Может быть… но она явно не выглядела напуганной.
 По какой-то причине она была другой, она даже выглядела по-другому.
 — Вы были в Пэррот-Сити?
 — Да, мэм. Знаете, это совсем маленький город. Всего несколько сотен человек, но большинство из них работают на шахтах или рудниках. Там есть место, где можно поесть, они называют его гостиницей, есть пара магазинов и питейные заведения. Я слышал разговоры местных жителей о том, что есть железная дорога в месте, которое они называют Дуранго. Это рядом с Энимас-Сити. Вы говорили о том, что собираетесь на восток. Полагаю, вам лучше ехать по реке. Хотя можно сесть на поезд. Я видел рельсы, но не знаю, где построили станцию и построили ли ее вообще.
 Она по-прежнему стояла в дверях своей спальни.
 — Меня не будет четыре-пять дней. Может быть, меньше. Я буду возвращаться этой дорогой, и если вам что-то понадобится…
 — Спасибо, мэм.
 С этими словами я вышел. Подойдя к чалому, шепнул:
 — Я и ты, мы уезжаем отсюда.
 Мне бы хотелось попрощаться с Мэтти. Где она? Я надеялся, что она выйдет, но ее нигде не было видно.
 Утро — лучшее время для того, чтобы отправиться в поездку, но мне не терпелось уехать отсюда и очутиться в дороге, где моя голова, я надеялся, будет работать четче. Большую часть серьезных решений, если можно так выразиться, я принимал в седле. Находясь в пути, совершенно один, я мог все «разложить по полочкам» и сделать правильный вывод.
 В ту ночь я разбил лагерь за небольшой рощей у ручья в десяти милях к западу от ранчо. К северо-востоку от места моего ночлега находились Рампарт-Хиллз, а на западе тянулся горный кряж Спящий Ют. По форме он напоминал огромного индейца, который лежит на спине, скрестив на груди руки. Меса-Верде виднелась там же, но чуть дальше. Говорили, что в тех местах в каньонах спрятаны древние каменные города.
 Перед рассветом я вскочил в седло и поскакал на запад.
 Первое, что я заметил, — это свежие следы, оставленные прошлой ночью. Четверо всадников промчались рысью в одном со мной направлении. Они ехали после того, как я остановился на ночлег, и, должно быть, разбили свой лагерь где-то впереди, но не очень далеко от меня. Свернув с дороги, я поехал по тропинке, чтобы не создавать шума. Возле Мад-Крик их следы поворачивали на север. По-моему, они решили заночевать в той самой пещере, Гостинице Ковбоя, где я останавливался, когда ехал на восток.
 Те четверо всадников могли оказаться попросту незнакомцами, едущими по своим делам. Но разве можно полагаться на случай? А если это Лью Пейн или парни Бэрроуза?
 Через три дня с наступлением темноты я обогнул город, в котором оставил своих лошадей, подождал, пока большая часть горожан сядет за стол ужинать, и окольными путями добрался до платной конюшни.
 Поскольку чалого все знали в этом городе, я не стал рисковать — привязал его к загону за конюшней, и вошел внутрь через задний вход. Конюшня имела два сквозных выхода, а через широко открытые двери хорошо просматривалась улица.
 Конюх, человек преклонного возраста с седыми волосами и усами, напоминавшими по форме руль велосипеда, сидел на стуле возле выхода на главный проспект. Он видел, как я входил, но выжидал. Похоже, ему приходилось бывать за рекой и в горах.
 — Вы все еще держите моих лошадей?
 Он откинулся на спинку стула и вопросительно посмотрел на меня голубыми глазами, повидавшими мир в свое время.
 — Да, я содержал их в хорошей форме. Надеялся, что вы вернетесь.
 — Я также оставил кое-какие вещи. Сложил в пристройке.
 — Они на месте.
 Я вошел в пристройку, собрал снаряжение и оседлал свою лошадь и вьючную, провел их через задний выход и привязал рядом с чалым. Теперь в моем распоряжении имелись две отличные лошади, на которых я мог ехать верхом, две винтовки и достаточно патронов для того, чтобы сражаться в самой яростной битве. Среди снаряжения, которое я взвалил на вьючную лошадь, находились также инструменты: кирка, лопата и топор.
 — Будь осторожен, в городе есть ребята, которые, похоже, за кем-то охотятся.
 — Парни Бэрроуза?
 — Двое из них заезжали сюда. — Он посмотрел на меня из-под густых бровей. — Их трое в городе, и с ними те двое, которые наведывались сюда. По-моему, они в курсе, что ты приедешь.
 — Сколько я вам должен?
 — Я бы хотел получить двадцать долларов. Пару раз я кормил их зерном. Я знал: если придешь за ними, значит, они тебе очень понадобятся.
 — Спасибо. Они понадобятся мне сегодня ночью.
 — Ты сейчас уезжаешь?
 — Нет. — Я с минуту помолчал. — Я так и не успел выпить виски, которое заказал тогда в баре. Полагаю, я пойду туда и выпью.
 — Они будут там.
 — Знаю. Но лучше разобраться с ними здесь, чем они будут всю дорогу висеть у меня на хвосте.
 — Да, это твои похороны. Я никогда не любил Хьюстона Бэрроуза. Ты принес городу пользу, когда застрелил его, но обрати внимание на коренастого мужчину лет сорока и ростом примерно в шесть футов из отряда Бэрроуза. Его зовут Дейв Свейн. Он родом с востока, но приехал на Запад и врос здесь корнями. Это подлый человек. Не стоит его недооценивать.
 — Там есть боковая или задняя дверь?
 — Есть и та, и другая. Лучше воспользуйся боковой дверью. Через нее ты попадешь прямо в конец бара.
 — Запомнил, Хорошо. Если я не вернусь, оставьте себе мое снаряжение.
 — Я бы лучше увидел тебя снова. Мне не нравится никто из того отряда. Время от времени у меня возникает желание снять с полки свой старенький «шарп» и показать, на что я способен, но я все же стар, а они не беспокоят меня, разве что по пустякам. — Он сделал паузу. — Тебе нужно оружие?
 — Нет, спасибо. Того, что у меня есть, хватит и для меня, и для кого-нибудь еще.
 Я снял с предохранителя шестизарядную винтовку, пересек улицу и вошел в бар через боковую дверь,
 В баре находились восемь или десять человек. За карточным столом шла ожесточенная игра, несколько наблюдателей за игрой стояли вокруг. Я прошел в конец бара. На меня никто не обратил внимания. Бармен заметил меня первым, и на его лице стала проступать серая тень. Нахмурившись, он вышел из-за стойки, спустился вниз и подошел к моему столу,
 — Я вернулся, чтобы допить мой стаканчик виски, — произнеся я спокойно. — Поставьте его на стойку.
 — Они убьют вас! — Его голос стал хриплым. — Ради Бога, убирайтесь!..
 Посетители начали оборачиваться. Среди толпы я уже успел вычислить Дейва Свейна. Как только увидел его, тут же вспомнил. Он участвовал в линчевании. В баре находился Боб Бэрроуз, а также Энди. Я часто слышал их имена в разговорах местных жителей.
 — Привет, — сказал я. — Похоже, мы с вами раньше встречались.
 Они застыли от изумления и не знали, что ответить. Им хотелось убить меня, некоторые уже пытались это сделать, а теперь я здесь, пришел в их собственный дом. Одно дело, когда стреляешь в кого-то из засады, и совсем другое, когда встретился с ним лицом к лицу, тем более что многие видели, как я убил Хьюстона Бэрроуза, их самодурка главаря, терроризировавшего всю округу.
 — Должно быть, ты спятил! — Боб Бэрроуз смотрел на меня с изумлением.
 — Я прибыл сюда, чтобы забрать своих лошадей. Кажется, вы, ребята, сбились с ног, преследуя меня, поэтому я решил сэкономить ваше время и покончить с нашими проблемами.
 Никто не пошевелился. Боб прикусил верхнюю губу, его приятель отвел взгляд в сторону. Свейн сидел сбоку за столом. Бармен поставил стакан на стойку, а я положил двадцать пять центов.
 — Оставьте деньги при себе, мистер, — сказал он, — и пейте. Только, пожалуйста, не стреляйте здесь! Я только что вымыл пол!
 Мне не нравилась эта компания, и я не хотел неприятностей, но мне надоело тратить свое время на то, чтобы днями следить за дорогой — не появится ли у меня на хвосте пьяная компания. Чему быть, того не миновать, а лучшего места для разборки не найти.
 Свейн смотрел на меня жесткими глазами, полными изумления. Я почувствовал, как он опасен. Остальные представляли собой кучку крикливых обманщиков.
 Я проглотил половину порции и поставил стакан, держа всех их в поле зрения, никого не выделяя. Когда встречаешься с человеком взглядом, ему зачастую кажется, что это вызов. Мне не хотелось затевать перестрелку, если ее можно избежать.
 В то же время я должен был дать им понять, что я готов драться. Может, они отступят и оставят меня в покое? Никто не произнес ни слова, поэтому я опустошил стакан и оставил на стойке монету в двадцать пять центов. Мне ничего не нужно даром.
 — Некоторые из вас, — сказал я, — были здесь, когда Хьюстон Бэрроуз завязал драку. Все, за чем пришел я сюда, — это выпить, поесть и уехать своей дорогой. Ему не терпелось показать, какая он посредственность. Если хотите знать, у него даже реакция замедленная. Разве его можно сравнить с такими людьми, как Лангфорд Пилл, Билл Тилгхмэн, Дэйв Мастере или Люк Шорт?
 — Кто вы, мистер?
 Человек в потертом костюме и котелке, который задал этот вопрос, сидел за столом рядом со Свейном. Он выглядел старше остальных.
 — Здесь меня зовут Проезжий, — ответил я, — потому что это то, чем я обычно занимаюсь, и сейчас тоже. — Я направился к выходу из бара. — Вернулся сюда, чтобы забрать свои вещи. Я не ссорился с вами, ребята, и ничего не имел против Хьюстона Бэрроуза. Просто он забросил слишком широкую петлю.
 — Он был хорошим парнем, — сердито возразил Боб Бэрроуз.
 — В Додже или Дэдвуде его заставили бы подметать пол, — парировал я, — езжайте своей дорогой, ребята, а я поеду своей, но на этом шутки закончены. Если я замечу, что кто-нибудь идет за мной по следу, открываю охотничий сезон.
 У стены сидел высокий, худощавый мужчина. Я никогда раньше его не видел, но сразу понял, кто он, и почувствовал, как на голове волосы становятся дыбом. Дверь находилась в трех шагах за моей спиной, а когда я вышел из-за стойки бара, расстояние сократилось до двух шагов. Я отступил еще на шаг назад, потом боком прошел через дверь, не забывая о том, что на улице меня могут поджидать. Но там не оказалось никого.
 Улица лежала пустая и тихая. Вдоль нее застыли уснувшие дома, всего девять или десять, а за ними кое-где стояли хибары и другие дома. Свет просачивался через брезентовые палатки. Все оцепенело — никакого движения, нигде.
 Я минуту подождал, прислушиваясь к едва уловимому звуку: кто-то выходил через заднюю дверь, а потом пересек улицу и направился к платной конюшне.
 Владелец конюшни сидел у двери.
 — Не слышал никакой стрельбы.
 — Они не собирались этого делать. — Я допил свой стаканчик, а теперь оставляю за собой этот край. — Спасибо, друг. Было приятно познакомиться.
 — Если снова будешь ехать мимо, заходи. Мне бы доставило удовольствие выпить с тобой рюмку. — Он сделал паузу. — Ты никого знакомого там не встретил?
 Только в четырех домах вдоль улицы горел свет. Прохладный ветер, очень мягкий, нес запах сосен с гор. Это был хороший край, удивительный край, слишком хороший для тех, кто задумал его испортить. Но они ничего собой не представляли, просто какие-то хулиганы, разъезжали по стране, немного горячились и создавали проблемы, но они быстро отправлялись на тот свет и успокаивались на Бут-Хилле, и никто больше о них даже не вспоминал.
 — Да, — кивнул я, — заметил там человека, которого раньше не встречал в городе.
 — Я догадался, что ты его увидишь. Он появился здесь пару дней назад. Сидит, присматривается.
 — Он с вами заодно?
 — Он знаком с ними. Или познакомился сейчас. У них нет такой суммы, чтобы оплатить его услуги, а если бы даже была, они не стали бы тратить их на убийство. — Старик сделал паузу. — Он далеко забрался. Или у кого-то появились бешеные деньги, или он делает кому-то одолжение. — Он поднял глаза и посмотрел на меня.
 — Возможно, — пожал я плечами.
 Я решил дать чалому отдохнуть и поэтому оседлал аппалузу, а своего любимца и другую лошадь спрятал в песчаной балке, что тянулась вдоль дороги. Мы пробирались туда окольными путями мимо ветхих амбаров и лачуг, миновали симпатичный маленький домик, огороженный белым забором.
 Отъехав от города на милю, я свернул на дорогу, натянул поводья и прислушался. За моей спиной в прохладной ночи остался город, который никогда не относился ко мне доброжелательно, но я смотрел на него с сожалением. Там жили люди, люди, которых я не знал, каждый из них нашел свое счастье или надеялся на него, и каждый представлял себе это счастье по-своему. Я любил смотреть на свет в окнах. Всего несколько лет назад здесь гулял ветер, но не было ни света, ни освещенных окон. Но вот они собрались и пустились в дорогу и осели в этой степи, основав город. Теперь в городе каждый вечер зажигаются огни, которые видны издалека. И при виде их у путника в ночи становится легче на душе.
 Я вернусь на ранчо, попрощаюсь и, может, даже соглашусь отведать ужин, который миссис Холлируд обещала приготовить для меня. Затем я отправлюсь высоко в горы, а они пусть разбираются со своими проблемами без меня. Похоже, я начинал вникать в их дела. И хотя моя хата с краю, безусловно, неопределенность раздражала меня. Кому же на самом деле принадлежит ранчо? Действительно ли Филлипс составил другое завещание, по которому он лишал наследства свою «любимую племянницу»? Без объяснений? Что само по себе не очень понятно. А кто нанял Пэна Бичама и для чего?
 Кто из этой толпы мог позволить себе пригласить известного наемного убийцу, ухитрившегося ни разу не попасться на месте преступления и бравшего за работу тысячу долларов?
 Неужели кто-то нанял Пэна Бичама, чтобы он меня убил?




 Глава 13


 Он сидел в баре не шевелясь и только молча наблюдал. А наблюдал за мной. Это похоже на Бичама. Прежде чем начать действовать, он. уже будет знать, что делать и как. Говорили, что этот киллер любил иметь представление о том, кого должен убить, поэтому изучал свою жертву, стараясь понять ее, чтобы быть готовым ко всему.
 Мне повезло, поскольку я знал о Пэне Бичаме больше, чем он обо мне. Тот факт, что я «Просто Еду Мимо» по делам, ни о чем ему не говорил. Он попытается разгадать меня, если уже не разгадал, решить, кто я такой и зачем кому-то нужно меня убрать. Если только он охотится за мной. А если это так, то кто нанял его? Кто так страстно жаждет моей смерти?
 Есть люди, которые предпочли бы видеть меня мертвым, но в большинстве своем это мелкие сошки. Если они не смогли сами разделаться со мной, то даже и мечтать не смели заплатить такую уйму деньжищ, чтобы это сделали за них. Или здесь кому-то некуда девать деньги, или Бичам оказывает услугу за услугу. Такое тоже случается.
 Поздно ночью я свернул с дороги и решил переночевать среди деревьев, что росли на небольшом бугре. Костер разводить не стал. Если Пэн Бичам следует за мной, я не стану привлекать его внимание дымом. Привязав лошадей на траве среди деревьев, я устроил себе постель в тени и уснул, надеясь, что животные предупредят меня об опасности.
 За час до рассвета я вышел из лесочка и направился на восток.
 Для человека осторожного, не желающего иметь неприятностей, я собрал слишком много противников, которые охотились за моей шкурой. В то утро я чувствовал себя омерзительно. Проблемы цеплялись ко мне как репей, и я только успевал от них отбиваться. Я вытащил винтовку и проверил ее боеготовность, хотя это, наверное, было лишним, и не стал убирать ее в чехол.
 Известно ли им, что у меня три лошади? Вряд ли. Но Бичам, вероятно, знает, не зря ведь он торчал в городе и все проверял. Тут я свернул с дороги и спрятался за деревьями. Несколько минут, сидя верхом на лошади, изучал картину, открывшуюся передо мной. Прятаться будет нелегко, поскольку те, что гонятся за мной, вероятно, лучше моего знают эти места.
 Я потер пальцами щетину на подбородке. Прежде чем увижусь с женщинами, нужно побриться. На дороге позади играл только ветерок, и вокруг все было спокойно. Почему же я нервничал? Глядя на залитую солнцем землю, что широко раскинулась до горизонта, я вытер о рубаху взмокшие ладони.
 Выехав из-за деревьев, я старался держаться мягкой почвы, чтобы поступь моих лошадей была неслышной, и не переставал наблюдать за деревьями у подножия горного хребта. Вдруг до меня донесся стук копыт… Или это всего лишь мое воображение? Я натянул поводья и прислушался.
 Я снова огляделся и нигде не заметил пыли, но там, где растет трава, ее может и не быть. Передо мной лежала широкая долина, кое-где пересеченная низкими кряжами или буграми, поросшими деревьями. Я увидел пару маленьких ручейков. Относясь с опаской к открытой местности, я опять скрылся в лесу, чтобы выехать на более высокое место.
 Резко свернув вправо с дороги, я начал пробираться в глубь леса, стараясь отыскать петляющую тропинку, без которой двигаться с двумя лошадьми в поводу практически невозможно. Мы медленно прокладывали путь через заросли и открытые болотистые участки, поросшие высокой травой и дикими цветами. Оказываясь в чистом тенистом лесу, я останавливался и прислушивался. Мне приходилось держаться настороже не только потому, что за мной могли следить, но также потому, 'что я, не зная этих мест, не хотел где-нибудь угодить в ловушку.
 Огибая заросли чертополоха, я бросил взгляд вниз через прогалину на проделанный мной путь, и увидел четырех всадников. Один из них ехал верхом на лошади Лью Пейна. Вероятно, это и был он.
 Они остановились, всматриваясь в горы впереди меня Один из них указал на что-то, и отряд поскакал вперед.
 Не мешкая ни секунды, я спустился вниз по склону на встречу всадникам. Когда я достиг края леса, они уже мчались, поэтому я пересек их путь и направился на юг, в обратном направлении.
 К полудню, превозмогая самого себя, я поднимался по западному склону столовой горы, изрезанному каньонами, которые, как бы грозясь, протягивали ко мне свои пальцы. Я избегал неприятностей, поэтому выбрал этот путь и неожиданно наткнулся на тропинку, очень неотчетливую тропу, почти не протоптанную, но у меня не было выбора.
 Я двигался медленно, но самое печальное заключалось в том, что, стоило кому-нибудь из них обернуться, меня бы обнаружили. Я надеялся лишь на то, что они не подозревают, что я еду по этой тропинке.
 Пару раз тропинка петляла, возвращаясь назад, и потом снова бежала вперед, упрямо выстилаясь по пологой стороне горы. Я только догадывался, что поднимаюсь по северному краю Меса-Верде, хотя это могла быть и другая гора, что находится дальше на западе. Стоя на вершине горы среди кедров, я изучал путь, что остался позади. Не заметил даже признака движения. Если мне повезло, то они сейчас ищут меня на востоке, где я должен быть.
 С вершины местность просматривалась на несколько миль. Впереди меня виднелись горы Абахо, а за ними Ла-Салз, где я побывал не так давно. Свежий, ароматный воздух не имел примеси дыма. Высоко в небе плыли облака. Вдалеке на юге за дорогой, что ведет в Нью-Мексико, возвышалась Шипрок. Я снова оглянулся назад и не заметил движения. Вернувшись в кедровник, я разбил лагерь у развалин старой индейской деревни. Находясь далеко в укрытии, я развел костер.
 Здесь росла трава, поэтому я привязал лошадей к колу. Давным-давно индейцы, что жили в этом месте, собирали дождевую воду, огораживая более низкие участки земли каменной стеной, чтобы не дать воде вытечь. Я обнаружил предостаточно воды для меня и моих лошадей.
 Пока я разводил костер, к нам на водопой пожаловал койот. Не знавший людей, он даже не испугался и приблизился к лагерю на пятьдесят футов.
 Он попил, посмотрел на меня, потом снова принялся лакать воду, бросая косые взгляды, наконец поднял голову и одну лапу, опять глянул в мою сторону и, решив, что со мной нечего иметь дело, побежал прочь. Я достал из сумки бекон и поджарил кусок мяса и хлеб. Солнце садилось. Даже если они напали на мой след, то не станут искать меня в темноте, не зная, где я.
 Сидя у маленького костра, я с наслаждением пил кофе и размышлял о женщинах на ранчо.
 Итак, миссис Холлируд. По-настоящему красивая женщина. Только ее прекрасные седые волосы, всегда аккуратно уложенные, да несколько морщинок выдают ее возраст. Я не помню, чтобы она когда-нибудь покидала ранчо. Пэррот-Сити или Энимас-Сити мало что могли предложить, но женщинам всегда нравится ходить в магазины и смотреть на всякие вещи. Она туда ни разу не выезжала. Конечно, жизнь актрисы оставила свой отпечаток, возможно, с нее достаточно путешествий.
 А теперь Мэтти. Даже тот английский лорд, которого я когда-то сопровождал, сказал бы, что ее внешность — образец классической красоты. Она являла собой воплощение совершенной красоты и красивого совершенства, если вам понятно, что я имею в виду.
 Но она никогда не улыбалась. Только глаза выдают ее эмоциональное состояние.
 Кто она? Мэтти правильно сделала, когда застрелила наглеца, кинувшегося к дому с горящим факелом. Ее с детства учили стрелять, но, как мне кажется, людям свойственно проявлять больше чувств. Она застрелила того мужчину, потому что должна была это сделать, вот и все.
 В моем кармане лежало завещание, в котором говорилось, что Джанет Ле Коди должна получить в наследство ранчо, и когда я вернусь обратно, что-то надо сделать с этим завещанием. А я как раз возвращался.
 Я стоял на краю отвесной скалы, смотрел вниз, прислушивался, а моими мыслями завладела Джанет Ле Коди. Ле Коди звучит как имя Билл Коди, но она произносит его на французский манер. Очень красивая девушка.
 Костер почти потух, но кофе оставался горячим. Я выпил еще чашку, потом растянулся на своей постели и уснул как младенец.
 Дважды я просыпался среди ночи, вслушивался в тишину, а один раз подходил к краю скалы и осматривался вокруг. В небе ярко светили звезды, а стоя высоко на вершине горы, я испытывал удивительное чувство, будто плыву по просторам космоса среди них. Когда наступило утро, я оседлал лошадей и проверил свои запасы. Если бы у меня оставалось побольше еды, я бы просидел на горе до тех пор, пока у моих врагов пропала бы охота гоняться за мной, но в моих сумках запасов хватало всего на пару дней. Самос разумное — заехать на ранчо, попрощаться, съездить в город, вручить завещание Джанет Ле Коди и поскорее смотаться от всех проблем, до которых мне нет дела.
 Окинув взглядом скалы, я приметил путь, по которому следовали индейцы, и поехал на север. Меня окружала такая красота, что захватило дыхание. Мне приходилось видеть красивые места, но это было одно из самых замечательных. Отыскав тропинку через кедровник, я направился каньонами к южному краю столовых гор и скоро добрался до долины Мэнкос, откуда уже виднелась знакомая скала Мэгги, у подножия которой располагалось ранчо. Я спустился с горы по узкой петляющей тропе и поехал на восток. Бдительность не терял, но никого не видел.
 Главная дорога проходила прямо к северу от меня, но мне не хотелось оставлять на ней следов, поэтому я обогнул край горы Минфи и продолжил свой путь через дикие заросли, пока не попал в парк Томпсона. В кустах мне попадались пасущиеся коровы, среди них я узнал несколько животных Филлипса.
 Здесь в округе располагалось много ранчо. На них наверняка работали люди, но я никого не встретил и надеялся, что никто не заметил меня. У входа в парк Томпсона я пересек Черри-Крик и с винтовкой в руке, готовый к любой неожиданности, подъехал к каньону Дэдмена, который находился за ранчо, и тут обнаружил следы лошади. Они вели к скале Мэгги.
 Дальше мне пришлось ехать через Спринг-Галч, красивый маленький каньон, склоны его поросли деревьями. Здесь я мог подождать и подумать. Я всегда полагался на свою голову, и пока удача сопутствовала мне.
 Мысли о Пэне Бичаме беспокоили меня. За кем он охотится? Если ему нужен я, где же он? Если другие могли причинить только неприятности, то Пэн… смертельно опасен, чистый яд.
 Уже стемнело, когда я поднялся на нижний край Спринг-Галч. Мои лошади и я выбились из сил, но продолжали путь. Когда взошла луна, я остановился у подножия скалы Мэгги, распряг лошадей и привязал к колу на густой сочной траве. Сегодня ночью не будет никакого кофе. Гремучих змей я не боялся, потому что ни разу не видел, чтобы они заползали на такую высоту. Завтра утром спущусь к ранчо, попрощаюсь и отправлюсь в Пэррот-Сити, чтобы встретиться с Джанет Ле Коди.
 Едва ли она ожидает меня увидеть, наверное, уже и забыла о моем существовании, но я должен отдать ей завещание. Оно принадлежало ей, и половина ранчо тоже.
 Это меня также беспокоило. Когда Филлипс оставил ранчо миссис Холлируд, разве он не говорил ей о том, что она наследует только половину собственности? Или я чего-то не понимал?
 Я отложил поиск ответов на все мои вопросы, поскольку устал, да и все мои потуги до чего-то докопаться не имели смысла. К тому же это меня совершенно не касалось, и я направил поток моих мыслей совсем в иную сторону. Имея пусть небольшой начальный капитал, я уже мог обзавестись собственным стадом или табуном. Но и на руднике я мастерски управлялся с бурильным молотком и сверлом. А эта работа развивает мышцы. У меня, кажется, есть мышцы, вопрос лишь в том, насколько они мощны. Хотя стояла ясная погода, я отнес седла и вещи под дерево и сложил там на случай, если хляби небесные разверзнутся. В горах дожди — дело привычное, они могут начаться в любое время.
 Последний час я ехал по мокрой траве и лужам, которые остаются после сильных ливней. Под этот дождь я не попал, но слышал раскаты грома и видел молнию над Ла-Платас. Перед тем как разбить лагерь, я напоил лошадей, а потом растянулся на траве, изгоняя из организма напряжение долгой дороги.
 Деревья, которые росли здесь группами, и повсюду разбросанные огромные камни окутали густые тени. Все кругом приобрело таинственность и нереальность. Где-то в клубящемся тумане между деревьями заплясали свой танец привидения. В более диких местах они появляются уже с наступлением сумерек.
 Справа от меня валялся огромный валун. На его верхушке в углублении скопилась дождевая вода. Прежде чем заснуть, я подошел к нему, чтобы напиться.
 Я очень устал, мои веки отяжелели. Поставив винтовку рядом, склонился над водой, и вдруг меня пронзила ужасная боль в спине, потом прогремел выстрел, совсем рядом. Я упал в траву и покатился, испытывая острое жжение. Когда я попытался подняться, другая пуля с омерзительным свистом ударилась в дерево, и я снова покатился, отгоняя от себя панику.
 Сквозь туман страха и потрясения я услышал голос. Голос звучал непринужденно, неторопливо, как будто велась приятельская беседа.
 — Вот ты и попался, мистер Проезжий. Если не умрешь, то жди меня завтра днем, а сейчас я не намерен получить пулю в лоб от человека, который умирает. Мой точный выстрел достал тебя, я видел, как вторая пуля вошла в твою спину и ты упал. Ты причиняешь мне хлопоты, мистер Проезжий. Я сразу понял, что ты будешь петлять и не станешь возвращаться на ранчо, не проверив обстановку вокруг. А откуда лучше всего оглядеть местность? Конечно, с горного кряжа, и явишься ты к нему с запада! Итак, все, что от меня требовалось, это устроиться поудобней рядом со скалой Мэгги и ждать. Я не сомневался, что ты появишься здесь. Твои лошади устали, да и ты тоже. Наверняка. Интересно, кто ты, мистер Проезжий? Я, наверное, тебя знаю. Однако думал, сравнивал, сопоставлял, пытаясь вспомнить, — пока безрезультатно. Но ты молодец. Они с ума сходят, мучаясь в догадках, куда ты подевался, но эти простаки не искали трех лошадей, а я искал. Даже напав на твой след, они решили, что это кто-то другой. Надеюсь, ты не сдвинешься с места. Будешь тихо лежать и прощаться с жизнью. Тебе ведь есть о чем подумать в такой час. Утром я вернусь убедиться, что все в порядке, и отпустить твоих лошадей, чтобы они не умерли с голоду, когда сойдет трава. Спокойной ночи, мистер Проезжий, и прощай. Увидимся когда-нибудь в аду.
 Он пошел прочь, и я слышал, как он удалялся. Немногим позже до меня донесся стук копыт его лошади, а потом все звуки смолкли.
 Мне пришлось бороться с собой, чтобы не создавать шума и при этом оставаться в сознании.
 В голове стоял туман, но я отгонял его прочь. Если я пошевелюсь или застону, он убьет меня. Убийца надеялся, знал, что я где-то здесь, в темноте, может, притворяюсь мертвым, что я заговорю, и тогда он доведет дело до конца. Он ждал, пытаясь поймать меня на удочку. Но я тоже был не из простачков. Меня терзала сильная боль, и я был готов умереть, но у меня хватило мозгов, чтобы затаиться, врасти в землю.
 Затем я пополз, упрямо твердя: «Я должен убраться отсюда. Я должен исчезнуть. Я должен жить. Я должен…»
 Все поплыло у меня перед глазами. Прежде всего — остановить кровотечение. Я вполз в грязь, перевернулся на спину и прижался затылком к сырой земле.
 Глаза закрылись, я лежал неподвижно. Если я не смогу двигаться — умру. Он найдет меня здесь утром, и, если к тому времени еще не расстанусь с жизнью, один легкий выстрел отправит меня на тот свет. Или ему достаточно будет поднять камень и размозжить мой череп. Известно, что он и так поступает.
 Я должен двигаться, должен, я…




 Глава 14


 Холодные капли шлепали по моему лицу, я открыл глаза. Было темно, шел дождь. В голове стучало: я слышал тупые, тяжелые удары. Когда попытался пошевелиться, боль пронзила меня насквозь. Подождав немного, я заставил себя вспомнить, что произошло.
 Пэн Бичам стрелял в меня. Я спасся от мгновенной смерти лишь тем, что нагнулся, чтобы напиться. Вспоминая то, как это случилось, и ощущая теперь острую боль, я понял, что пуля едва коснулась правой ягодицы, потом прорезала борозду на спине выше правой лопатки и ударила в голову, Раз я остался жив, значит, она только оцарапала кожу на голове. Я намеренно заставлял себя думать, рассуждать. Я не собирался умирать. Не здесь и не сейчас. Но чтобы выжить, я должен двигаться и уйти с этого места, прежде чем вернется Бичам. Надо мной висели облака, и я не видел звезд, чтобы судить о времени.
 Короткий ливень закончился, но мог начаться другой. На западе за Меса-Верде небо почти очистилось. Так что же мне теперь делать? Сначала составим план. Мое снаряжение. Мои вещи. Кое-что из вещей мне понадобится. А что, если он не ушел? Предположим, он сидит где-нибудь под деревом, прячась от дождя, и стережет мои вещи? Вполне логично.
 С минуту я мысленно собирался с силами, а потом перевернулся. Боль вонзилась в меня, подобно мечу, находясь в явной агонии, я ловил ртом воздух, но зато теперь я лежал на животе. Протянув руку, я старался нащупать винтовку и скоро заметил блестевший мокрый ствол. Другой рукой я уцепился за траву и, вырывая ее с корнями, медленно пополз вперед, преодолевая болезненные сантиметры.
 Высокогорье — мот мое спасение. Мне нужно взобраться повыше. Внутреннее чутье подсказывало, что где-то за кустарником в двухстах метрах от меня начинается подъем на горную вершину. Миля, а может, даже меньше, отделяла меня от дома на ранчо. Женщины помогут мне, а я нуждался в помощи, но как туда попасть? Я полз, оставляя за собой такой след, что даже ребенок мог выследить меня. Задолго до того, как мне удалось добраться до ранчо, Пэн Бичам или какой-нибудь другой враг обнаружит меня. А к тому же в горах рыщут львы. Я видел их следы и помет. Здесь также водятся медведи, а днем — канюки. Запах крови привлечет их.
 Я медленно полз, превозмогая боль. Глаза привыкли к темноте, и я стал кое-что различать. Среди деревьев встречались открытые места, и я проползал по ним, таща за собой винтовку. Когда голова начинала кружиться, мне приходилось останавливаться. Я ложился затылком в мокрую траву, и мне казалось, что я умер. Но как только сознание возвращалось, я снова полз через кусты, с величайшим трудом преодолевая каждый сантиметр. Очутившись под деревом, я ухватился руками за низкие ветви и встал на колени, с минуту подождал, а потом мне удалось подняться на ноги. Упираясь в дерево, я нащупал револьвер. Он по-прежнему находился в надежно застегнутой кобуре.
 Мне хотелось одного: лечь на землю и отключиться, просто отдохнуть. Но я понимал: сон для меня равносилен смерти. Сколько осталось времени? Затянутое тучами небо не давало ответа. Скоро снова будет дождь. Теперь я мог двигаться быстрее, но не намного; я пробирался от дерева к дереву, от кустарника к. кустарнику, сантиметр за сантиметром приближаясь к горному кряжу. Несколько раз падал, и с каждым разом становилось труднее подняться.
 Незадолго до того, как я достиг вершины, восточная часть горизонта начала сереть. Оставалось найти место, где спрятаться. На склонах скалы Мэгги, безусловно, имелись пещеры и ложбины, но у меня не было ни сил, ни времени их искать и уж тем более оспаривать права на них с горным львом. Идти дальше я уже не мог, силы оставляли меня. Я должен найти укрытие где-нибудь поблизости, а гора, на которой я очутился, пока не предлагала ничего подходящего. На юге она резко обрывалась, ее отвесные склоны достигали тридцати — сорока футов высоты, в других местах росли только кустарники и деревья, подобные тем, через которые мне пришлось подниматься. С севера обрывы, покрытые густыми зарослями пондеросы, были еще круче. Вдоль гребня неотчетливо виднелась тропинка. Возле нее лежали камни — небольшой прямоугольник, выстроенный из камней на земле. Кое-как я доковылял туда и заглянул внутрь. Яма представляла собой квадрат длиной немногим больше двух футов и глубиной примерно пять футов.
 Я знал, что это такое. Индейцы использовали такие сооружения, чтобы подманивать орлов.
 Индеец опускался в яму и сидел там, пригнувшись. Яму прикрывали ветками, а сверху привязывали живого кролика. Кролик старался высвободиться и этим привлекал внимание орла, а когда хищник опускался, чтобы подхватить кролика, индеец хватал его за лапы.
 Не успел я понять, что это такое, как тут же начал сплетать между собой сосновые сучья. С трудом добравшись до ближайшего дерева, я срезал несколько веток и туго сплел их в прямоугольник, достаточный для того, чтобы накрыть яму. К свежим веткам я также добавил немного сухих сучьев и сверху набросал листьев. В случае необходимости это будет мое убежище. Затем, оставляя за собой след, я потащился дальше по едва различимой тропинке в сторону ранчо. К тому времени, когда я вернулся назад к своему убежищу, высоко в небе светило солнце и я был полностью изнурен.
 Я залег на краю обрыва и из-за деревьев подглядывал за тем местом, где первоначально упал. Позади в двухстах ярдах от меня в расщелине Спринг-Галч паслась гнедая лошадь, а оседланную привязали к дереву.
 На то, чтобы обнаружить ее владельца, мне понадобилось несколько минут. Он сидел на корточках и наблюдал за тем местом, где я упал в грязь неподалеку от лужи. О, я имел дело с предусмотрительным убийцей. Сейчас его интересовало одно: что сталось со мной и насколько далеко мне удалось уйти.
 Мои лошади и снаряжение остались там же, как знак того, что я вышел из игры и они мне больше не понадобятся. Со своего места он видел, где я полз, и теперь взглядом прослеживал мой путь.
 В какой-то миг я чуть не поддался искушению выстрелить, но вертикальный выстрел чаще всего не точен. Когда приходится стрелять строго вверх или вниз, случается, что пуля не долетает или перелетает, а мой выстрел должен его убить, или он убьет меня. Выстрелом я обнаружу себя, а я нахожусь совсем рядом, и он получит неоспоримое преимущество, поскольку сможет маневрировать, а я — нет. Единственное мое спасение — это яма. Осторожно ступая по камням, я подошел к яме и опустился в нее, хватая ртом воздух от боли, согнулся и накрылся сверху сплетенными ветками, надеясь, что скоро он заметит сучья и захочет взглянуть, что под ними. А если он подойдет, я пущу в ход оружие.
 Держа винтовку в руках, я ждал. Медленно я закрыл глаза, но не для того, чтобы уснуть, а просто чтобы отдохнуть. Храп и тяжелое дыхание во сне могли выдать меня.
 Это было долгое, томительное ожидание. Рана на спине горела, в голове по-прежнему стучала тупая, тяжелая боль, будто кто-то изо всех сил давил мне на затылок, а когда МНР приходилось поворачивать голову, я едва не терял сознание от боли.
 Прошло несколько минут, а потом почти прямо над головой я услышал, как легонько чиркнул сапог о землю. Чтобы попасть в яму, Бичаму пришлось бы наступить на ветки, но такое вряд ли могло случиться, поскольку он мог выбрать любое другое направление.
 Еще один шаг, и я услышал его дыхание и застыл.
 Ствол моей винтовки находился в нескольких сантиметрах от веток, закрывавших яму, а палец лежал на спусковом крючке. Едва ли он станет искать меня в подобного рода укрытии. Такие ямы встречались редко и всегда высоко в горах, где летают орлы. Может, ему даже и неизвестно о старой уловке индейцев. Не многие о ней знают. Так пусть Догадается он в самую последнюю очередь.
 Он будет искать меня среди скал и деревьев. Если он догадается о моем тайнике, ему останется только выстрелить, поскольку из ямы нет выхода, я заполнил собой почти весь ее объем. Единственный способ выбраться из ямы уже упущен.
 Все было тихо. Сапоги шаркали по земле, удаляясь. Я снова закрыл глаза и слушал. Слава Богу, что у него нет собаки! Снова сапоги заскрежетали по камням, он вернулся, остановился рядом, несколько озадаченный.
 Что подстрелил меня, убийца не сомневался, даже знал, что я тяжело ранен. Меткий стрелок всегда в курсе, куда летит его пуля, если бы я не нагнулся, был бы мертв. То, что я полз, он видел по следу, который я оставил за собой. Позже мне удалось подняться на ноги, но я падал снова и снова. Это не составляло для него тайны. Как я мог уйти? Я где-то здесь, поблизости. Очевидно, он беспокоился и вел себя очень осторожно. Если человек может двигаться, значит, он также может и стрелять. Вероятно, он не подозревал, что у меня с собой еще одно ружье, так как уже наверняка проверил седла и нашел другое ружье в чехле. Жаль, если он заподозрит, что у меня два ружья. Ведь я унаследовал снаряжение вместе с чалым. Он чиркнул спичкой о джинсы, закурил сигарету и швырнул сгоревшую спичку в кучу веток, укрывших меня. Время от времени его сапоги двигались.
 Судорога свела мои ноги, а напряжение становилось невыносимым. Он отошел на несколько шагов, потом снова вернулся.
 Мне пришла в голову ужасная мысль. Он знает, что я здесь! И развлекается, намеренно подвергая меня пыткам. Вдруг он надумает разжечь костер у меня над головой? Это смешно, поскольку ветки тонкие и свежие, они не загорятся. Если бы я только мог вытянуться, распрямить затекшие ноги!
 А зачем я думаю о нем! Вдруг он каким-то образом чувствует мои мысли. Я не очень верю в такие вещи, хотя слышал об этом кое-что. Я отогнал от себя мысли о нем и задумался о лошади. Кто-то собирается украсть его лошадь. Кто-то задумал оставить его без лошади. Кто-то…
 Пэн отошел, но недалеко. Наконец он грубо выругался, а затем его шаги начали удаляться вниз по тропинке. Я ждал. Медленно сосчитал до ста, но не услышал ни единого звука и снова начал считать, еще медленнее, чтобы определиться, сколько времени прошло. Я продолжал ждать.
 Сколько уже я торчу в этой яме? Час? Два часа? У меня не было с собой часов. Вероятно, он залег где-то поблизости и выжидал, когда я выйду из своего укрытия.
 Мои веки отяжелели, я смертельно устал. Все, чего я хотел, — это выбраться из ямы и уснуть. Если бы только мне удалось добраться до ранчо!
 Не знаю, как это получилось, но я уснул. Когда проснулся, то понял, что спал долго. Пришла пора выбираться из ямы и уходить. Мне необходимо обработать рану, мне нужна вода, еда, отдых. Я начал двигаться, но потом остановился.
 Что-то шевельнулось совсем рядом. Всего лишь легкое движение в кустах. А потом сухой кашель и голос. Он звучал тихо. Без сомнения, это был Пэн Бичам. Он разговаривал с самим собой.
 — К счастью, у меня с собой мое ружье «боуви». Как раз кстати пригодилось. — Опять сухой кашель, а потом что-то упало на яму, где я сидел на корточках. Одна из щелей между ветками моего люка оказалась закрытой. Кто-то бросил мне на голову охапку веток. — Огонь, — балагурил он, — вот, что мне нужно. Огонь прольет свет… Ничто лучше огня не может вывести дело на чистую воду.
 Костер! Он складывал костер! Каким-то образом он догадался! Он знает, где я прячусь! Мои мускулы напряглись, потом медленно расслабились. Костер разгорится, и только пепел падет на меня. Однако! У меня возникла идея, а с ней взвилась и острая стрела надежды. Сейчас он начнет разжигать костер. Если подожжет небольшую ветку и бросит ее на кучу хвороста, тогда мне конец! Но, предположим, он зажжет спичку и, низко наклонившись, поднесет ее к хворосту?
 Большинство людей поступают именно так.
 Я прислушивался к тому, как он топтался по листьям. Потом Пэн присел на корточки, я услышал его дыхание. Он чиркнул спичкой, и я увидел пламя. Появилась тень: это он наклонился, чтобы разжечь костер. Я резко толкнул винтовку через ветки и нажал на спусковой крючок.
 Выстрел разбросал ветки, но часть из них, уже занявшись, обрушилась на меня. Я отчаянно карабкался, стараясь вылезти из ямы, охваченной огнем. Выскочив, я споткнулся о Бичама, который пытался подняться. Он оттолкнул меня в сторону, протягивая руку за «боуви». Я протянул руку в сторону, хватая нож, и наши руки сцепились. Обезумев, я пытался уйти от растущего огня и, собрав все силы, саданул ему в челюсть. Удар отозвался приступом боли в моем теле, но я тут же вскочил на ноги. Пэн все же достал «боуви», но я согнул колено и направил его так, что ствол винтовки пришелся ему в челюсть. Весь в крови, с диким взглядом, он попятился назад и упал на спину. И я, потеряв равновесие, тоже рухнул. Схватив горсть горящих веток, я швырнул ему их в лицо, но он успел увернуться и встал на ноги.
 — Черт побери! Ты достал меня! Черт! — Его пальцы уцепились за револьвер. Я резко ударил его ботинком в колено, и он осел на горящие ветки. Покатившись по земле, я вытащил свой револьвер. Когда он снова поднялся, я всадил в него три пули.
 Пэн снова чертыхнулся, медленно, злобно. Я отодвинул ногу подальше от костра и приподнялся на левом локте, держа в правой винтовку.
 — Убирайтесь все к черту! — прошипел Пэн и умер.




 Глава 15


 С минуту я лежал, окончательно обессилев, а потом, преодолевая боль, поднялся. Мои раны кровоточили. Я чувствовал, как по ноге течет струя. Широко расставив ноги, чтобы не упасть, я вытащил три пустые гильзы и перезарядил револьвер. Потом убрал его в чехол и закрыл на крючок.
 Костер, который мой убийца пытался разжечь, горел в яме и вокруг нее. Кое-где занялись листья и трава. Я начал тушить их, оглядываясь по сторонам, не пропустил ли чего-нибудь. Затем снова вытащил ружье. В голове стоял туман. Я никак не мог сосредоточиться: когда смотрел на какой-то предмет, мне требовалось время, чтобы определить, что это такое.
 Несмотря на мое безумное состояние, в моем мозгу пробился росток здравого смысла. Я был ранен, серьезно ранен, мне нужны помощь и отдых. Надо собраться с силами и спуститься вниз за своими лошадьми и ехать на ранчо. Лучше идти вдоль горного хребта и отыскать тропинку, что ведет прямо к дому. Как только я попаду туда, Мэтти и миссис Холлируд позаботятся обо мне.
 В голове мелькнула смутная мысль о том, что кто-нибудь мог услышать нашу стрельбу, но я не знал, как далеко распространялся здесь звук и находился ли кто-нибудь на таком расстоянии, чтобы его услышать. О том, чтобы спуститься прямо по склону, не могло быть и речи — он был чересчур крут, раньше мне приходилось бывать в таких передрягах, и я знал, что с задачей не справлюсь.
 Насколько я представлял, дальше шла открытая местность. Там росли кусты и деревья, но никаких отвесных скал. Лучшего выбора я не имел. Если бы только мне удалось добраться до ранчо!
 Держа винтовку в руке, я осторожно двинулся вдоль горного кряжа на восток. Время от времени за деревьями мелькали знакомые постройки. Я все время смотрел перед собой, стараясь держаться прямо, и шел вперед. Однажды возле тропинки мне попался плоский валун, и я присел на него отдохнуть.
 Похоже, мои раны перестали кровоточить, но рубашка пропиталась кровью и прилипла к спине. Волосы тоже слиплись, но каким-то образом я уберег шляпу.
 Теперь я уже отчетливо видел большой сарай, конюшню и амбар. Возле загона напротив дома стояла упряжка лошадей. Издалека я не мог разглядеть детали, но сразу узнал поблескивающий на солнце кабриолет. Я видел его в Пэррот-Сити.
 Тропинка шла под уклон через заросли пондеросы. Я прошел совсем немного и вынужден был остановиться, сел на сухие ветки, чувствуя слабость, головокружение. Я потерял много крови, и теперь возбуждение, вызванное борьбой за жизнь, иссякало. Я чувствовал себя слабее кролика.
 Сосны бросали тень на землю, и я сел под деревом, прислонившись спиной к стволу. Глаза закрылись, я почувствовал, что засыпаю. Не знаю, сколько времени сидел так, может, несколько минут, а может, и час. Когда я снова открыл глаза, то почувствовал сухость во рту и не мог пошевелиться, будто задеревенел. Некоторое время я так и сидел, глядя на великолепие Ла-Платас, возвышающихся над ранчо. Я видел дым, поднимавшийся из труб в Пэррот-Сити и из шахт немногим дальше на восток. Я сидел, не в силах подняться, хотя сознавал, что необходимо двигаться дальше. Внизу у подножия горы блестела лужа. Неподалеку от нее паслись коровы. Затем с востока появились три всадника, они спустились вниз за деревьями и теперь ехали по открытой равнине.
 Несколько минут я с безразличием наблюдал за ними. Они представлялись мне частью пейзажа наряду с горами, деревьями, кустарниками. Потом я начал медленно соображать.
 Один из всадников, судя по его лошади, был Лью Пейн!
 Мои мысли сосредоточились, я выпрямился, уставившись на них. Они скрывались за деревьями, стараясь держаться так, чтобы их не заметили на ранчо. Вот они остановились, а один из них приподнялся в седле и, стоя в стременах, смотрел в сторону дома. Они стояли примерно в полумиле от ранчо, но я находился в нескольких сотнях метров над ними и четко видел все. Сейчас они явно что-то обсуждали.
 Вероятно, в их планы не входило присутствие кабриолета возле дома.
 Узкие полоски лугов, видневшиеся между горными складками, по мере приближения к ранчо расширялись. Тропинка, по которой я брел, очевидно, заканчивалась на лугу и шла дальше по его краю. Если всадники продолжат движение в задуманном направлении, то они появятся на другом лугу как раз за бугром, куда я нацелился попасть.
 Сейчас мне только проблем не хватало! Я сыт уже по горло. Раненый, очень слабый из-за потери крови, я нуждался в питье и еде и больше всего в отдыхе. А в первую очередь мне надо промыть и перевязать раны.
 Кто послал Пэна Бичама убить меня, я понятия не имел и представлял собой пародию на человека, который не хочет иметь неприятностей. Своими я мог поделиться с кем угодно. А сейчас, если эти люди обнаружат меня, они быстро со мной расправятся. Я не мог вступать с ними в бой. Конечно, в высокогорных районах раны заживают быстрее, чем на равнинах, это заметили еще первые жители таких мест, но меня эта мысль мало утешила.
 Похоже, люди, находившиеся внизу, решили, что им делать дальше. Вероятно, появление кабриолета их совсем не устраивало. Скорее всего, они не рассчитывали застать в доме кроме женщин еще кого-нибудь. Обыскав всю округу, Лью Пейн и его приятели, должно быть, решили, что я умчался на запад, а может, им даже известно, что Бичам охотится за мной, и у них появилась возможность делать все, что задумали.
 Экипаж создал им новые проблемы.
 Что они предпримут? Скорее всего, укроются в каком-нибудь месте и станут наблюдать и ждать. Моя задача — не попасться им на глаза до тех пор, пока не подойду к дому.
 Наконец, я встал. Это далось мне с большим трудом. С помощью винтовки я поднялся на ноги и начал спускаться по тропинке. У меня одеревенели ноги и руки и пересохло во рту, поэтому я не мог двигаться быстро. Мне повезло, что я вообще двигался. Небо опять затянули облака, собирался дождь. Я медленно шел по тропинке, стараясь держаться в тени деревьев.
 Рубашка присохла к спине, но я не осмеливался ее отодрать, боясь, что снова начнется кровотечение. Через каждые тридцать — сорок шагов я останавливался. Мне не на что было присесть, и я знал, если сяду на землю — больше не смогу встать, поэтому просто прислонился к отвесной скале, вдоль которой бежала тропа.
 Между деревьями просматривался кабриолет, наверное тот самый, встретившийся мне на пути в Пэррос-Сити. Им управлял парень, который, как я подозревал, был другом Джанет. Но что он здесь делает? Хотя, вероятно, он привез ее на встречу с миссис Холлируд.
 Теперь я потерял из виду всадников. Тропинка изогнулась и пошла под углом. Немного отдохнув, я напрягся, чтобы подняться, слегка зашатался, потом продолжил путь, ступая шаг за шагом. Пару раз у меня все окружающие предметы сливались перед глазами и возникало чувство, что мне не дойти до ранчо. Такое может случиться, но не в этот раз.
 Если всадники обнаружат меня, сомневаюсь, что у меня хватит силы на большее, чем только поднять винтовку. Не дай им Бог появиться на этой тропе. В былые времена кто-то хорошо потрудился, прокладывая ее. Для пешего или всадника она была достаточно широкой, с одной стороны — врезалась в горы, с другой — ее защищали густые заросли пондеросы. Иногда заросли становились реже и через них просматривались постройки на ранчо. Во дворе никто не появлялся. Мои колени ослабели и дрожали. Впереди я увидел упавшее дерево. Когда добрался до него, сдержал обещание, которое дал сам себе, — что сяду. Дважды я просто останавливался, собирая в себе силы продолжать путь, а когда подошел к дереву, тяжело вздохнув, опустился на него. Головокружение мешало мне сосредоточивать взгляд. Лицо горело, ужасно хотелось пить. Если бы добраться до дома!
 Я сидел на сухом дереве, свесив голову и смутно представляя себе, где нахожусь и сколько прошло времени. Глаза закрылись и передо мной медленно поплыли картинки. С гор Ла-Платас подул холодный ветер, нагоняя тучи, и, ощутив его прикосновение, я передернул плечами. В моей голове вертелась едва уловимая старая мелодия, вспомнилось что-то давным-давно забытое, и я усмехнулся. Когда наконец я попытался встать, то упал, сначала на колени, потом распластался на тропинке, уткнувшись лицом в опавшие листья.
 Прошло много времени, прежде чем я задрожал от холодного ветра и открыл глаза. Некоторое время продолжал так лежать, довольный тем, что лежу и отдыхаю. Немногим позже я перевернулся на живот, встал на колени и выпрямил спину. Я должен двигаться. Я должен пройти эту тропу. Я должен…
 Используя винтовку как костыль, снова умудрился встать на ноги и заковылял вниз. Прошли часы с тех пор, как меня ранили, прошли часы с тех пор, как я начал свой путь с гор.
 Где всадники? Притаились и наблюдают, когда посетитель уедет и они смогут ворваться в дом?
 Моя спина не сгибалась, а я двигался осторожно, чтобы не вызвать снова кровотечение. Проделав сотню шагов, увидел место, где можно присесть, отдохнуть и прислушаться. Возможно, всадники находятся в двухстах ярдах от меня, или даже меньше? Впереди тропинка скрывалась в буйной растительности. Кустарник, разрастаясь, постепенно захватывал ее, хотя здесь бродил олень и протоптал дорожку. Через несколько минут мне с трудом удалось подняться на ноги, и я продолжил путь, углубившись в густые заросли кустарника и низкорослых дубов. Теперь я видел не дальше нескольких метров, а дом и другие постройки скрылись из виду.
 Выйдя из зарослей на луг, я старался держаться поближе к деревьям, растущим на низком холме, отделявшим меня от всадников. Если я правильно рассчитал, то они даже прячутся где-то рядом, вероятно, не более чем в ста метрах, или идут вдоль склона того же низкого холма, но с восточной стороны.
 Дважды я спотыкался и падал. С каждым разом становилось труднее подняться. Хотя в моменты, когда я ясно соображал, не мог поверить, что серьезно ранен. Разумеется, я был в шоке, потерял много крови.
 Скоро наступит ночь. Если бы только мне удалось добраться до дома! Добраться, обойдя ружья Лью Пейна и его приятелей.
 Спрятавшись за низкорослыми деревьями, я смотрел вниз прямо во двор ранчо. На расстоянии пятидесяти шагов щипал траву конь, на котором я ездил в город. Сверкающий кабриолет по-прежнему стоял во дворе, а лошади были привязаны в огороде загона.
 Что происходит там внизу? Меня вновь охватило чувство беспокойства. Кабриолет уже несколько часов находился на ранчо. Если это друг Джанет Ле Коди, то не слишком ли долго задержался в компании миссис Холлируд и Мэтти? Предположим, они были раньше знакомы? Или, может, это кто-то другой?
 Вероятно, Лью Пейн и его компания также наблюдают за ранчо, ведь они рядом. А мне не хотелось выдавать себя или показывать, что я ранен.
 Через час, а может, раньше, стемнеет. Я лег на траву, положив голову на руки, отдыхая и ожидая.
 Я не заметил, как уснул, а когда проснулся, кабриолет исчез. Я очень осторожно сел, чувствуя резкую боль в спине. Мое тело одеревенело, меня знобило от ночного холода.
 Сознание медленно возвращалось ко мне: ранен и попал в беду. Мои враги, должно быть, находятся совсем близко.
 В доме горел свет. За шторами в окне мелькнула тень. С помощью ружья я поднялся, прислушался, но не услышал ни одного звука. Очень осторожно начал спускаться вниз. Я должен был идти либо в западном направлении, либо в восточном, но поскольку на востоке расположился Лью Пейн, я пошел на запад. Медленно, чтобы не наделать шума, я ступал шаг за шагом, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы скрыть свою тень. Я направлялся к маленькому мосту через ручей.
 Несколько минут я стоял под ивой, потом двинулся к темному амбару, снова остановился и прислушался. В голове что-то тяжело стучало, и мне не удавалось сосредоточиться. Все, о чем я мог думать в тот момент, — это как добраться до кровати, смыть кровь с тела и напиться холодной воды. Я нуждался в помощи и лечении. Может, я смогу здесь получить это.
 Раздался какой-то шорох, я остановился и прислушался, но больше ничего не услышал, быстро перешел дорогу, поднял засов, вошел в амбар и закрыл за собой дверь. Постояв немного, снова прислушался, нет ли кого поблизости, ничего не услышав, подошел к кровати. Во время моего отсутствия ее никто не трогал. Помня о Лью Пейне, я не стал зажигать свет, но вернулся к двери и изнутри закрыл ее на засов, чтобы никто не смог ее открыть.
 Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Зная, что некоторое время буду отсутствовать, перед тем как уехать, я внес со двора умывальник. Тут же стояла бочка с водой. Прежде всего я напился. Затем умыл лицо и промокнул куском старого полотенца засохшую в волосах кровь.
 Больше я не был в состоянии что-нибудь делать и, растянувшись на кровати, мгновенно уснул, положив рядом винтовку и револьвер. Прежде чем уснуть, я поднес к окну часы, но так и не разглядел, который был час. Я понял только, что уже перевалило за девять.
 Меня разбудил тихий стук. В какой-то момент показалось, что это просто сон, потом я услышал шепот. Я подошел на цыпочках к двери. Снова послышался неясный стук в дверь.
 — Кто там?
 Я стоял в стороне от двери с винтовкой в руке.
 — Это я! Мэтти! Впустите! — Она говорила шепотом, едва слышно.
 Я открыл дверь, не выпуская из рук ружья. Она проскользнула в амбар, подобно привидению.
 — Я видела, что вы пришли. Я ждала вас. Где ваша лошадь?
 — В горах. Какой-то человек пытался меня убить.
 — Я знаю! Мистер Проезжий, вам нужно уходить отсюда! Вам нужно уходить! Не спрашивайте меня почему, просто уходите!
 — Мэм, я тяжело ранен. Ну, может, не совсем опасно, но я потерял много крови. Мне нужен отдых, мэм, очень нужен. У меня нет сил.
 — Вы должны уходить! Они убьют вас! Не задавайте вопросов. Только уходите!
 — Я сказал вам, мэм, мне нужен отдых. Я не могу уйти сейчас. Кроме того, Лью Пейн со своими дружками бродит неподалеку. Они рядом и будут ждать. Мне кажется, что на рассвете они нападут на дом. Вы должны быть готовы к этому.
 — Пожалуйста, вам придется уйти!
 — Прежде мне хотелось бы повидаться с миссис. Я должен ее предупредить.
 — Пожалуйста, мистер! Поезжайте, пожалуйста, уходите! Даже не пытайтесь увидеться с ней! Даже не думайте о ней!
 — Знаете, это как-то невежливо. Она обещала приготовить для меня ужин. Я с нетерпением жду, когда придет время, и очень проголодался.
 — Забудьте о ее обещании! Если не хотите, чтобы этот обед стал для вас последним. Просто бегите отсюда, пока они не поняли, что вы здесь!
 — Они?
 — Не задавайте вопросов! Уходите! Я должна возвращаться, пока меня не кинулись искать, или меня тоже убьют!
 — Убьют вас? Кто?
 Она чуть не плакала.
 — Пожалуйста! Уходите! У вас есть шанс, если вы выберетесь отсюда! Здесь у вас нет ни одного! Пожалуйста, уходите. Быстро!
 — Мэтти? — Ее позвали с крыльца дома. Я узнал голос миссис Холлируд.
 — О Господи! — Взмолилась Мэтти. — Пожалуйста, уходите! Они думают, что вы что-то нашли, какие-то бумаги или что-то еще в ящике. И пожалуйста! Если они найдут вас и пригласят за стол, ничего не ешьте и не пейте!
 С этими словами она выскользнула за дверь, а спустя минуту я услышал, как сказала:
 — В доме слишком жарко, решила подышать свежим воздухом. — За ними захлопнулась дверь, я поднялся, поправил кровать, туго натягивая одеяло, как делал Мак-Каррон, или как там его звали.
 Какое-то время я ждал, держа ружье в руках. Мне ужасно хотелось лечь и просто поспать. Я потерял много крови, ослаб, чувствовал себя совершенно обессилевшим, а моя спина совсем не сгибалась. Хотел…
 Я тихонько проскользнул через дверь и застыл, слившись с черным фоном стены. Если Лью Пейн обнаружит меня сейчас, все будет решено. Я не в состоянии сопротивляться.
 Что Мэтти имела в виду? Почему они думают, что я что-то нашел в ящике? Как они могли догадаться? Мурашки побежали у меня по спине. Я привык все замечать, но забыл об одной важной детали, хотя и заметил. Бумаги пролежали в ящике довольно долго, а когда я поднял завещание, на бумагах, что лежали под ним, отпечаталось коричневое пятно, прямая коричневая линия через весь лист. Несомненно, это какие-то химикалии. Много раз я находил в старой книге бумагу, которая обесцвечивала страницы, между которыми ее положили. Я нашел книгу учета, а еще что?
 Несмотря на то что я весь закостенел, мне удалось пролезть между рейками в заборе конюшни. Я подошел к коню. Он тихонько заржал, приветствуя меня, и умолк. Я немного постоял рядом с ним, сказал несколько ласковых слов, потом ухватился рукой за гриву и повел назад в старый сарай.
 Внутри сарая было темно, как в аду. Я прислушался, но ничего не услышал, подвел коня к стойлу, зная, что там должна висеть упряжь, на ощупь нашел уздечку, накинул ее за уши коня и захватил несколько веревок.
 Мы уже стояли у выхода, и я еще раз прислушался. Где Лью Пейн?
 Держа поводья в левой руке, я уже собирался вскочить в седло, когда меня сильно ударили в спину. Не стоило объяснять, что произошло. Я услышал низкий, торжествующий голос:
 — Лью? Иди сюда! Я поймал его!




 Глава 16


 Одной рукой я держался за гриву лошади, а другой прикрыл спину, когда понял, что меня хотят убить. Развернув правую руку, я со всего размаху врезал локтем в висок человеку, который на меня напал. Это был жесткий удар, который оглушил моего противника. В тот же миг я очутился в седле и, низко наклонясь, схватил винтовку, оставленную в углу стойла, и помчался из сарая.
 В одно мгновение миновал ворота загона, к счастью, они оставили их открытыми, и резко свернул влево. Лошадь со стуком пересекла мост через речку и рысью понеслась по тропинке, что вела на луг.
 За спиной прогремел выстрел. Конь остановился, а я, повернувшись в седле, послал три пули в ответ. Потом мы пустились наутек. Мы мчались по низкому холму, потом по тропинке и, наконец, скрылись в зарослях низкорослых кедров.
 Очутившись в укрытии, я замедлил бег коня, задыхаясь от боли. Мои раны начали было заживать, но от резких движений снова открылись и теперь опять кровоточили.
 Оглядываясь назад, я ничего не видел, только темень ночи. Свет в доме поспешно погас. Несомненно, его обитатели наблюдали, ждали и размышляли, что происходит.
 Неожиданные бурные события полностью лишили меня сил. Я направлялся через кедры к скале Мэгги. Я обмяк в седле, не знаю, как мне удавалось держаться в седле. Когда человек всю свою жизнь ездит верхом, он может уснуть прямо в седле или находиться в полузабытьи, но при этом интуиция или какое-то другое чувство помогает ему двигаться вперед.
 Мне мешало мое ружье, поэтому я вытащил пару веревок из сыромятной кожи, сделал ремень и забросил винтовку за спину.
 Тучи унесло, и на небе засияли звезды. Проведя на воздухе всю ночь, я все видел при их свете. Начинало светать, когда я обогнул основание скалы Мэгги и подъехал к Спринг-Галч, где оставил свои вещи и лошадей.
 Все оказалось на месте. Я оседлал другого коня и повел свободных лошадей вверх по тропинке к небольшой долине, находившейся по другую сторону скалы Мэгги на горном кряже. Если смотреть со стороны ранчо, то никому даже и в голову не могло прийти, что здесь наверху есть долина, а мне необходимо было отдохнуть.
 Собрав последние силы, я привязал лошадей к колу, лег в траву и набросил на плечи попону.
 Утром начался дождь, кратковременный ливень. Но я продолжал спать, забыв обо всем. Когда наконец открыл глаза, уже перевалило за полдень. Солнце высушило траву. Некоторое время я просто лежал, наблюдая, как лениво в небе кружатся канюки. Наконец сел и огляделся.
 Прямо на западе поднималась скала Мэгги. Мимо меня проходила еле заметная непротоптанная тропа. Она тянулась по краю маленькой долины и исчезала в деревьях за скалой Мэгги. Северную сторону долины обрамлял низкий горный кряж, поросший на верхушке деревьями. Вдоль него бежала тропинка, а потом, извиваясь, поднималась на более высокий кряж, где я убил Пэна Бичама. Я лежал под развесистым деревом, вокруг земля была усыпана сосновыми шишками. Я расчистил руками небольшой участок от травы и иголок, сломал несколько нижних веток и разжег небольшой костер. Сучья оказались очень сухими, я подбросил в костер немного валежника. Дым поднимался между ветвями и рассеивался в воздухе, не успев выйти на свободу… Достал из сумки кофейник, сковороду, а потом кофе и мясо. Мне приходилось часто делать передышку, поскольку я быстро уставал, но спустя некоторое время я приготовил кофе и пожарил с дюжину длинных тонких кусочков мяса.
 Мой маленький лагерь разместился в нише под деревьями, и его могли разглядеть только подойдя совсем близко.
 Разделавшись с мясом, я взял в руку чашку с кофе, прислонился спиной к стволу дерева и задумался о своем положении.
 Единственное, чего я хотел, — это выбраться отсюда, чтобы меня никто не видел, и очутиться далеко в горах — там мне место. Здесь я проезжий, который просто едет мимо. И почему мне на голову свалилась куча неприятностей? Сначала Хьюстон Бэрроуз хотел меня убить, потом чалый привел меня на ранчо, а тут уж такое началось… Ладно, теперь у меня есть снаряжение, лошади и отправлюсь-ка я в путь.
 Почему Мэтти настойчиво просила меня уехать? Она даже не хотела, чтобы миссис Холлируд узнала о моем появлении. Оказывается, для нее было более важным отделаться от меня, чем то, что могли ей причинить дружки Лью Пейна. И что она имела в виду, говоря, что миссис Холлируд догадалась, что я вытащил кое-какие бумаги из ящика? Она же сама послала меня поискать там книгу учета!
 Что-то здесь не так. И я начал подозревать, что уже знаю ответ.
 После того как отдохну, я навьючу лошадь, оседлаю других и отправлюсь в Пэррот-Сити. Прежде чем уйти в горы, мне нужно кое-что сделать. Как я уж обещал сам себе, я должен увидеться с Джанет Ле Коди и отдать ей завещание. Как только я это сделаю, мое участие в дальнейших событиях окажется бесполезным, и я смогу отправляться своей дорогой. Я неоднократно твердил себе об этом, хотя в глубине души волновался, что больше всего на свете мне хотелось снова увидеть Джанет Ле Коди. Но я внушал себе, это вовсе не оттого, что она для меня что-то значила или могла значить.
 После сытной еды снова захотелось спать. К счастью, фляга была пуста только наполовину, и я выпил из нее. Вода находилась во фляге уже несколько дней, поэтому была теплой и противной. Я сделал еще несколько глотков, и на сей раз она показалась мне совсем отвратительной. Лихорадка и потеря крови, должно быть, стали основной причиной жажды.
 Перед тем как сложить вещи, я перевел лошадей на свежую траву и забил колья, а сам вернулся в тень пондеросы и еще немного отдохнул.
 Меня беспокоили животные на ранчо. Пора загонять скот для клеймения и проводить отбраковку стада. Молодые бычки лучше приспосабливаются к зимнему выпасу, чем коровы, поэтому здесь должен быть человек, который бы отобрал коров и пас их перед тем, как продать. Поскольку неподалеку есть железная дорога, скот можно отвезти на рынок в Канзас-Сити или Денвер. Некоторые животные совсем одичали, хотя я отдаю предпочтение самым диким, приспособленным к трудным условиям существования, они живут дольше и лучше набирают вес. Это крепкие животные: им, как людям или мустангам, приходится туго, когда наступают суровые времена, но в результате они становятся только более выносливыми. Коровы, прожившие достаточно долго в тепличных условиях, теряют способность адаптироваться.
 Весь день я дремал, иногда крепко засыпал, а перед закатом привел лошадей, не спеша упаковал сумки, вскочил в седло и отправился в путь. Сборы потребовали всех моих сил, и, сидя верхом, я чувствовал себя как выжатый лимон. Чтобы не ехать одной и той же дорогой, я спустился к Сприиг-Галч и по траве двинулся в восточном направлении, по дороге удалось напоить лошадей.
 На вершину горного кряжа тянулся след, протоптанный лошадьми, я воспользовался этой тропой. Ехал медленно, время от времени останавливаясь и отдыхая. Перевалив через вершину, я очутился в красивой осиновой роще, где побывал несколько дней назад. Был уже поздний вечер.
 Обдуваемый прохладным ветерком, я сидел верхом и смотрел на ранчо, над трубой которого поднимался голубой дымок. Огни уже погасли, видно, в доме все легли спать.
 И тогда я отпустил коня.
 Он знал свою конюшню и, вероятно, туда вернется. Лошади не любят покидать свой дом, но им также трудно расставаться со своим табуном, не хочется уходить от других лошадей, с которыми они долго общаются. Если конь пойдет за мной следом в город, я не стану винить его за это. На нем не было уздечки, и меня не смогут обвинить в том, что я его украл. Но я надеялся, что он вернется туда, где его кормили.
 Я выбрал дорогу, которая снова привела меня в осины. Листья уже начинали менять цвет, близился листопад, и вскоре все деревья оденутся в золото, а тропинка, по которой я ехал, будет похожа на проход между рядами в огромном золотом храме. Листья перешептывались, мягко покачиваясь на ветках.
 Прежде чем выехать на главную дорогу, я остановился. Стояла тишина, и никаких признаков поздних путников я не заметил. Где-то далеко раздался гудок паровоза, но тем не менее я быстро пересек дорогу и спрятался в лесу. Только примерно через час, когда совсем стемнело, отправился в Пэррот-Сити.
 Во многих домах вдоль улицы горел свет. Я привел лошадей в платную конюшню и расседлал, оставив все свое добро с разрешения конюха в небольшом сарае рядом.
 — Не беспокойтесь, — заверил он, — здесь никто ничего не украдет.
 Я дал ему полдоллара, и у него развязался язык.
 — Видел тебя как-то! — сообщил он. — Ты разговаривал с девушкой Джанет Ле Коди.
 — Хорошая девушка, — между прочим заметил я.
 — Да, кажется так. — Он прикурил трубку, бросил на землю спичку и сплюнул. — Она водится с плохими людьми. Парень со светлыми усами, похожий на горожанина.
 — Встречал его здесь. Ты его знаешь?
 — Знаю таких людей, как он. Он либо азартный игрок, либо волочится за богатыми женщинами. Не нужно принимать его за простака. Крайне неприятный тип. — Конюх искоса посмотрел на меня. — Он носит оружие. Какой-то небольшой крупнокалиберный пистолет. В кобуре в верхней части рукава. Поднимет руку, а пистолет скользит по руке и падает прямо в ладонь, так, что никто и не заметит. Я видел, как однажды он проверял пистолет в сарае. Думал, что его никто не видит.
 Что касается Ле Коди, то она приличная девушка. Каждый знает. А этот все вокруг нее вертится, предлагает помощь… Как бы не случилось беды. Интересно, зачем он это делает?
 Выждав минуту, я спросил:
 — Между нами говоря, она является владелицей половины ранчо на Черри-Крик. Но у меня есть подозрения, что ей принадлежит и все ранчо.
 — Ранчо, где живут женщины?
 — Да. Я кое-что там приводил в порядок. Это место требует рабочих рук.
 — Я знаю. Филлипс запустил его. Он увлекся какой-то женщиной.
 — Миссис Холлируд.
 — Так ее зовут? Мне казалось, она молода. — Он сделал паузу. — Я где-то раньше ее встречал.
 — Где?
 Он пожал плечами.
 — Не вспомню. — Он затянулся, а потом чертыхнулся: трубка потухла. — Некоторое время я жил в Денвере. Был тюремщиком. — Он взглянул на меня. — Может, я не видел ее. Или обознался. Откуда мне знать! У тебя здесь есть дело. Я понял это по тому, как ты въехал в город. У тебя на лице написано.
 — Джанет Ле Коди в городе?
 — Сейчас в городе, но утром ее здесь не будет. Я слышал, как тот парень по имени Пелхэм предложил отвезти ее завтра на ранчо Черри-Крик. Говорил, что узнал, как туда добраться.
 — Он владелец сверкающего кабриолета?
 — Да.
 Я заказал себе койку в комнате на троих, а потом пересек узкую пыльную улицу и вошел в кафе, чтобы перекусить. Джанет Ле Коди сидела за столом и была одна.
 — О? Я думала, вы уехали.
 — Я вернулся.
 Она вопросительно посмотрела на меня.
 — У вас больной вид. Вы бледны.
 — У меня возникли проблемы. — Я поставил чашку на стол. — Мэм! Если бы я был на вашем месте, я бы нанял хорошего адвоката. Я бы поехал в Энимас-Сити или в новый город и нанял адвоката. Вам понадобится адвокат.
 — У меня есть друг, который мне поможет.
 — Пелхэм? Верно говорю? Вы давно его знаете?
 — Нет, но…
 — Сказать, где он был сегодня?
 — Нет, зачем? Дело в том, что сегодня я его не видела.
 — Я тоже его не видел, но его экипаж большую часть дня простоял на ранчо Филлипса.
 — Но этого не может быть. Сегодня он собирался по делам в Мэнкос. Он мне так сказал.
 — Экипаж стоял там почти весь день.
 Она улыбнулась.
 — Наверное, вы ошиблись. Все экипажи так похожи. — Она холодно посмотрела на меня поверх чашки. — Если вам известно, что там находился его экипаж, значит, вы сами там были.
 — Да, мэм. Я лежал. Меня ранили. В тот момент я просто хотел остаться в живых.
 — Ранили? — Она была потрясена.
 — Да, мэм. Кто-то следил за мной. Выстрелил, но не убил, как задумывал. В момент выстрела я пошевелился, пуля задела спину и голову. — Я слегка повернул голову и показал ей. — Я обработал рану сосновым соком, чтобы остановить кровотечение. Это здорово помогает.
 — Вы не обращались к врачу?
 — Нет, мэм. Похоже, здесь действует беззаконие. Когда нуждаешься в органах порядка и закона, их никогда не оказывается рядом.
 — Но зачем? Почему кто-то пытался застрелить вас?
 Я пожал плечами.
 — Это имеет отношение к ранчо. Конечно, тут крутятся еще ребята Бэрроуза. Они хотят, чтобы я умер, но у них нет денег, чтобы нанять убийцу. Того, кто в меня стрелял, я знаю, дорого стоит. Либо кто-то готов заплатить приличную сумму, чтобы меня убили, либо убийца задолжал и оказывает кому-то услугу. В любом случае, он пытался меня убить.
 По улице проехал всадник, а потом снова стало тихо. На кухне гремели посудой. Было поздно, очевидно, мы последние посетители. В западных городах люди рано ложатся спать и в вечерние часы продолжают работать только питейные заведения и игорные дома.
 — Он не попытается снова вас убить?
 — Нет, мэм.
 — Значит, он мертв?
 — Люди его ремесла ошибаются всего лишь раз.
 В зале снова стало тихо, мы ели, не разговаривая.
 — Мне страшно, — сказала она после непродолжительной паузы, — здесь более жестокая жизнь, чем я предполагала.
 — Нет, мэм. В основном это спокойный, добрый край. Здесь живут люди, настоящие труженики. Это посторонние люди приезжают сюда и чинят беспорядки.
 — Разве вы не посторонний человек?
 — Да, мэм, посторонний. Я намереваюсь уехать сразу же, как только прояснятся дела на ранчо.
 — Почему это вас волнует?
 Она задала хороший вопрос. Все, что связано с ранчо, действительно меня не касается, только в кармане у меня лежало завещание, а я не собирался возвращать ей его до тех пор, пока вокруг нее будет вертеться такой друг. По крайней мере, не сейчас.
 Мы закончили есть, но мне хотелось сказать ей еще одну вещь. Она поднялась.
 — Спасибо за совет, мистер Проезжий. — Ее глаза смотрели холодно. — Не думаю, что мы когда-нибудь снова с вами встретимся.
 — Я пока буду здесь, если вам понадоблюсь.
 Она снова холодно глянула прямо мне в глаза.
 — Вы мне не понадобитесь.
 — Может, понадоблюсь, когда они узнают, что вам принадлежит половина ранчо.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — По завещанию, которое предъявила миссис Холлируд, ранчо полностью перешло ей. Как будто вас вообще не существует. Будьте осторожны, мэм.
 — Я всегда осторожна, мистер Проезжий. А теперь — до свидания.
 Она повернулась, чтобы идти, и я повторил:
 — Будьте осторожны. Если вы поедете туда и они пригласят вас поесть или предложат что-нибудь выпить, мой совет: не делайте этого!
 — На что вы намекаете?
 — Я точно не знаю, только ваш дядя Филлипс имел неосторожность поужинать вместе с этими дамами.
 Она выбежала на улицу и вошла в гостиницу через дорогу. Я подождал с минуту. За спиной кто-то собирал тарелки.
 — Мистер? Мы сейчас закрываемся…
 — Я знаю. Не могли бы вы потушить ту лампу?
 Когда в зале погас свет, я встал вплотную к двери, подождал, затем тихонько открыл ее и вышел в темноту.




 Глава 17


 Кузнец, огромный датчанин, вытащил из дому несколько бочек и всем желающим предлагал помыться за две монеты по двадцать пять центов. Достав из сумки полотенце и чистые вещи, я подошел к бочкам. Никого поблизости не было, я подождал немного, убедился, что действительно никого нет, потом искупался, насухо вытерся, надел свежую одежду — и все это, держа в руке шестизарядный револьвер.
 В гостиничном номере, если его можно так назвать, квартировали помимо меня еще двое мужчин, но оба они уже уснули.
 Я подошел к койке, где до этого свалил в кучу свои вещи, лег и проспал до рассвета. Когда проснулся, один из моих соседей уже ушел, а другой, одеваясь, заметил свежий длинный шрам на моей спине.
 — Это не мое дело, — прокомментировал он, — но похоже, тебе не повезло.
 — Почти.
 — Заживает нормально?
 — В горах на воздухе раны быстро заживают.
 Ему хотелось узнать еще какие-нибудь подробности, но из деликатности он не стал задавать вопросов, а я не собирался ни о чем распространяться. Мне пришлось повозиться с рубашкой, и он помог мне ее надеть, а когда я полностью привел себя в порядок, на улице стало совсем светло.
 Проходя мимо комнаты Джанет, я просунул под дверь записку следующего содержания:
 «Заставьте их приехать к вам».
 Затем я спустился в ресторан. Зал уже заполнили постояльцы, по большей части мужчины. Они наспех завтракали, а некоторые забирали с собой то, что не успели доесть — это заменит им в дороге обед.
 В конце стола рядом с кухней я нашел свободное место и занял его. У большинства посетителей при себе имелось оружие, исключение составляли несколько рабочих, отправлявшихся куда-нибудь на шахту. Здесь в округе находилось несколько действующих шахт, куда нанимали шахтеров, а также пара дюжин разведывательных рудников, где старатели работали самостоятельно.
 Я не спешил, наблюдая, как рассеивается толпа. Ко мне подошел повар, наполнил мою чашку кофе и спросил, вытирая руки о фартук:
 — Вы не уезжаете?
 Я взглянул на него снизу вверх.
 — Еду мимо. Порой это требует времени.
 — Я слышал разговоры. Будто Пейн со своими приятелями охотится за вами.
 — Они находили меня несколько раз. Если они такие ловкие, пусть поедут в горы и приведут пару отбившихся от стада животных.
 — Никто никогда не говорил, что они ловкие.
 — Через день-другой я уеду отсюда.
 Он сел напротив меня и налил еще чашку кофе.
 — Того парня от Пинкертона помните? Беседовал со мной, и мне показалось, что он дружелюбно настроен к вам.
 — Надеюсь, вы тоже.
 — Он сказал, что вам лучше бы подальше держаться от тех женщин.
 Я пил свой кофе.
 — Он сказал, что у вас достаточно проблем и без них, и просил меня передать вам, что Пэн Бичам — это ненастоящее имя того человека, что у Пэна где-то здесь живет брат.
 — Спасибо. Мне в голову приходила подобная мысль. — Я взглянул на него. — Вы бы посоветовали ему выяснить, как настоящее имя Пэна, если он числится в списке разыскиваемых.
 Повар посмотрел на меня с уважением:
 — Вы — крепкий орешек, мистер Проезжий, крепкий орешек.
 Я пропустил его слова мимо ушей. Может, я действительно такой, как он меня назвал, а может, и нет. Единственное, чего я хотел, — это чтобы меня оставили в покое, но у меня появилось скверное предчувствие по поводу людей, стрелявших в меня. Как я не придал этому значения! Никогда раньше об этом не думал.
 — Брат, вы сказали?
 — Да, говорил, что у Пэна и его брата сильные родственные чувства. Они оба готовы сделать все ради друг друга.
 — Так и должно быть. — Я помолчал, глядя в чашку. — У меня нет ни брата, ни сестры, а если на то пошло, я даже не знаю, есть ли у меня какие-то родственники. — Я посмотрел на него. — У меня никогда никого не было, кроме нескольких хороших лошадей.
 — Вы продолжаете ездить на чалом?
 — Вот это — лошадь. Самая лучшая. Я и он, мы оба получили плохие имена, хотя не добивались этого. В жизни мне ничего не надо, кроме спокойствия где-нибудь высоко в горах. У меня, как говорится, ни окна, ни горшка, чтобы я мог швырнуть его в это окно.
 — У вас никогда не было женщины?
 — Постоянной — никогда. — Я раздраженно задвигался на стуле. — Женщины не воспринимают меня. Иногда они пару раз бросают на меня взгляд, но потом смотрят на кого-нибудь другого. Я — суровый человек, замкнутый, по-моему, это сразу видно.
 Он ушел на кухню, а я продолжал сидеть в расстроенных чувствах. Этот парень оказался хорошим поваром, и дорожная команда, с которой он ездит, должна быть довольна. Что касается меня, то я остался здесь, потому что мне некуда было идти и мне стало больно оттого, что я никому не нужен. Я думал о том, что человек не может всегда оставаться в горах, что, когда начинается снег, ему приходится спускаться вниз, чтобы его не замело. Вдруг неожиданно и остро почувствовал, что мне надоело мотаться по гостиницам и спать в комнате с другими мужчинами, мне больше не хотелось быть бездомным и радоваться чужой койке, которая заменяла мне дом.
 Вдруг в зал вошла Джанет Ле Коди в сопровождении Чарльза Пелхэма Клинтона. Они сели довольно далеко от меня. Он метал в мою сторону резкие, колючие взгляды, а я тут же вспомнил, что в правом рукаве он носит револьвер.
 Джанет все время прятала от меня глаза, но в этой маленькой комнате я не мог не слышать того, о чем они говорили.
 — Я не вижу причины, почему мы не можем решить ваши дела немедленно. — Он вытащил из кармана золотые часы и посмотрел на них. — Мне придется скоро уехать, а раз мы договорились, что я вам помогу, то давайте покончим со всем сегодня.
 — Хорошо.
 — Я уверен, что миссис Холлируд благоразумная женщина. Если вам принадлежит половина ранчо, как вы утверждаете, то она признает ваши права. В любом случае, я думаю, она хочет отсюда уехать. Когда мистер Филлипс рассказывал ей о ранчо, она представляла себе все совсем иначе, комфортнее, богаче, у вас есть шанс выкупить ее половину или как-то договориться.
 Повар с таинственным выражением лица подошел ко мне и принес кусок пирога и налил чашку кофе, при этом выразительно кинул взгляд в сторону этой пары.
 — Захватите с собой все свои вещи. Насколько я слышал, на ранчо достаточно места, а вам нечего торчать здесь. Разве леди подобает жить в таких условиях, как в этой гостинице, — добавил он.
 — Почему? Мне совсем неплохо. У меня хорошая чистая комната. — Ее голос звучал подавленно.
 — Я полагаю, у вас есть, — вторую часть фразы он произнес гораздо тише, — документы, подтверждающие ваши права? Миссис Холлируд, конечно же, пожелает увидеть все, что у вас есть.
 — Разумеется. — Джанет заколебалась, хотела посмотреть в мою сторону, но не решилась.
 Как она правильно выразилась, это дело меня не касалось, а вмешавшись, я добился лишь того, что получил пулю в затылок. Для человека, который любит спокойствие и хочет жить высоко в горах, — это слишком. Тем не менее мне не нравилась ситуация.
 Ей следует нанять адвоката, и она не должна доверять незнакомым людям, в том числе и мне. Но я не собирался тащить ее на ранчо, где она окажется одна среди незнакомых и враждебно настроенных людей, даже если они и не покажут виду.
 Между Клинтоном, миссис Холлируд и Мэтти существовала какая-то связь, но какая? Они недавно появились в этих краях, хотя Клинтон вел себя так, будто раньше бывал здесь.
 Я не сомневался, что среди местных жителей встречалось много добрых и честных людей, к которым молодая женщина, подобно Джанет, могла обратиться, и они с радостью помогли бы ей, дали бы хороший совет и защитили бы.
 Клинтон обернулся и посмотрел на меня. Я знал, что мое присутствие беспокоило его, даже раздражало. Я уставился в чашку с кофе, изобразив, что мне нет никакого дела до них. Он встал.
 — Значит, через полчаса? Будете готовы. Соберите все свои вещи.
 — Хорошо.
 Я ошибся или мне действительно показалось, что она ответила с неохотой? Если у нее возникли сомнения, то ей надо соображать быстро.
 Он стоял, дожидаясь, что она тоже поднимется, но она продолжала сидеть. Вдруг она сказала:
 — Я выпью еще чашку кофе, мистер Клинтон.
 — Зовите меня Пел. — Он замешкался, очевидно желая, чтобы она вышла вместе с ним, но не знал, что сказать. — Хорошо. Я подготовлю экипаж.
 Когда он вышел, несколько минут мы просто сидели каждый на своем месте и пили кофе. Мне больше не хотелось кофе, но это был единственный предлог, чтобы задержаться. Пару раз она посмотрела в мою сторону, а потом почти дерзко произнесла:
 — Еду на ранчо.
 — Я слышал.
 — Я должна уладить все дела раз и навсегда. Не могу позволить себе, чтобы все так продолжалось.
 — Почему он хочет, чтобы вы взяли с собой все вещи? Ради деловой встречи?
 — Ему известно, что я не могу позволить себе и дальше жить в гостинице, вероятно, он подумал, что я смогу остаться на ранчо.
 — С людьми, которых не знаете? Которые не слишком-то будут счастливы, узнав, что им не принадлежит все ранчо целиком? Мэм, как вы сами заметили, это дело меня не касается. Я вмешался в него, сам того не желая. Но мне интересно, почему они вызывают вас к себе, если все можно решить здесь, в присутствии свидетелей?
 — Это не их идея. Мистер Клинтон предложил.
 — После того, как вчера весь вечер провел с ними? Мэм, мне кажется…
 — Вы не знаете этого! Вас там не было! И вообще, какое вам до этого дело? Вы не имеете права говорить подобные вещи! Он очень любезен!
 В зал вошли другие посетители, и наш разговор оборвался.
 Допив кофе, она положила на стол двадцать пять центов и вышла, мельком взглянув на меня.
 Я выругался, мужчины, которые только что сели за стол, покосились в мою сторону. Я поднялся.
 Перейдя улицу, вошел в конюшню и оседлал чалого.
 Едва успел закончить, как на улице появился Клинтон. Делая вид, что вожусь с седлом, я изо всех сил старался показать, что он мне совершенно безразличен. Клинтон приготовил экипаж и запряг в него лошадей, затем сел в кабриолет и, не глядя на меня, поехал по короткой улице.
 Я вскочил в седло и остановил коня у центрального магазина. Там прикупил для себя пачку кофе «Арбакл» и несколько патронов. Человек, стоявший за мной в очереди, заметил на голове шрам.
 — Похоже, вас недавно ранили.
 — Царапина, — отмахнулся я, глядя в окно на кабриолет.
 Клинтон вышел и поставил свою сумку на заднее сиденье. Через пару минут появилась Джанет. Она посмотрела вверх и вниз по улице, как будто кого-то искала, а может, искала выход.
 Клинтон снял шляпу и протянул ей руку. Она улыбнулась и, воспользовавшись его помощью, села в кабриолет. Я заплатил за покупку, но оставил сдачу.
 — Она симпатичная девушка, — заметил клерк.
 — Да, но у нее очень плохой товарищ.
 — Мой дядя, владелец этого магазина, согласен с вами. Он был знаком с Клинтоном в Денвере.
 — Да?
 — Там он убил человека во время игры в карты, его хорошо знали на Ларми-стрит. Мой дядя его сразу вычислил, как только он появился в городе. Говорят, он плохой актер. Умеет обращаться с оружием и нечестный человек.
 — Спасибо. Я запомню.
 — Вы ведь мистер Проезжий?
 — Так меня здесь зовут.
 — Человек по имени Рид Белл заходил в магазин несколько дней назад. Он не мог разыскать вас, но хотел предупредить, что вы вовсе не разбираетесь в возрасте. Это его доподлинные слова.
 — Он так и сказал, правда? Спасибо. — Я направился к выходу, а потом обернулся. — Если он появится, передайте ему, что я еду на ранчо.
 — Я не видел его на этой неделе. Вероятно, он уехал.
 Когда я вышел на улицу, кабриолет как раз отъезжал. Рядом с широкоплечим Клинтоном Джанет казалась совсем маленькой и беззащитной. Я сложил покупки в сумку и сел в седло. Меня терзало дурное предчувствие, очень дурное.
 Честно говоря, я боялся. Джанет Ле Коди с места в карьер попадала в такую неприятность, из которой могла и не выйти живой, она даже не понимала, что ждет ее впереди. Большинство людей не понимают, что над ними нависла угроза насилия. Они читают об этом в газетах или книгах, удивляются, ужасаются, но на самом деле такие события не сильно их задевают — в глубине души они убеждены, что с ними никогда ничего подобного не случится, они не имеют представления, насколько жестоки могут быть люди, ради денег они готовы на все, даже на убийство. И сумма вовсе не обязательно должна быть крупной.
 На пастбище, где я работал, убили ковбоя. Причиной спора явился арапник из сыромятной кожи, который не стоил и трех долларов. А вот и другой случай, когда я стал свидетелем убийства. Это произошло в баре в Оглале. Парень повернулся, чтобы сплюнуть, но промахнулся и нечаянно попал на начищенный сапог другого. И тут же получил пулю.
 Неожиданно мне в голову пришла интересная мысль, я натянул вожжи, и чалый остановился. Я попал в Оглалу, когда вместе с шестнадцатью всадниками гнал стадо из Техаса, в котором насчитывалось две с половиной тысячи голов.
 Этот город в открытой степи «брыкался» вместе с двадцатью тысячами голов крупного рогатого скота, согнанного на пастбища в округе. Чуть ли не каждый день там гремели выстрелы и беспрерывно происходили какие-то разборки.
 Если я точно помню, мне, начальнику каравана, было лет девятнадцать, а остальные — лет на пять старше или чуть моложе меня. Они были по горло сыты дорогой и жаждали скорее получить деньги, чтобы потом потратить их.
 В Оглале собралось тогда много ковбоев и бизнесменов, а также азартных игроков, женщин из Лайна и их сутенеров, всяких жуликов и случайных людей, они все торчали там, и их ноздри раздувались, чувствуя запах денег.
 Мои парни были молоды и принимали участие в ежегодных состязаниях ковбоев, одержали немало побед, сражались с градом, ураганами и с индейцами, которые обрушивались на нас по пути из Техаса. Каждому из них довелось съесть пуд пыли и проехать по краешку ада. Теперь они готовились повеселиться вовсю, лишь бы нарушить монотонность своего тяжелого существования. Единственным утешением в их беспросветной работе было то, что они выполняли ее верхом на лошади. Я отличался от членов моей команды лишь тем, что отвечал за них и за животных. Итак, я вспомнил то происшествие. В нем пострадали мои ребята, а ковбой одного из стад Эба Блокера — он был хорошим семнадцатилетним парнем, — совершил свой второй переход в жизни. И его убили только потому, что он, сплюнув, попал на чей-то сапог.
 Я зашел в бар вместе с двумя своими ребятами, как раз когда это случилось, и просто сказал:
 — Спокойно, друзья, не обращайте на нас внимания. Мы не намерены драться.
 И нас оставили в покое, но я подумал, что произойдет, если весть о такой нелепой гибели этого паренька дойдет до людей из его отряда. Мягко говоря, они будут озадачены и немедленно явятся выяснять отношения.
 И тут я услышал слова, созвучные моим мыслям, обращенные к убийце:
 — Парень, которого ты уложил, из сильного отряда. У них за городом два стада и двадцать девять крепких ребят из Техаса. Уходи и отправляйся в Рэпид-Сити, Дэдвуд или Бисмарк.
 — Я не могу, — ответил тот.
 Заговоривший оказался владельцем салуна. Он вытащил из-за стойки бара дробовик и уже жестко потребовал:
 — Проваливай отсюда со своими женщинами. Я не хочу, чтобы мой бар расстреляли из-за каких-то хладнокровных.
 Убийца повернулся и взглянул на него.
 — Когда все успокоится, я вернусь и найду тебя.
 — В любое время, — хозяин бара вертел в зубах сигару, — но постарайся увидеть меня первым.
 Убийца повернулся и вышел из бара, а через несколько минут он покидал город. Мы слышали стук копыт его лошади, а хозяин бара спрятал дробовик обратно под стойку.
 Я запомнил эту сцену, запомнил хорошо, и сейчас перед моим мысленным взором всплыло лицо убийцы, который тогда уезжал из города.
 Его звали Чарльз Пелхэм Клинтон.




 Глава 18


 Теперь у меня не было выбора. Нравится мне это или нет, но мне придется ехать на ранчо и проследить, чтобы Джанет Ле Коди выбралась оттуда живой.
 До настоящего момента я лишь подозревал, что за человек этот Клинтон, теперь я все знал. Но что общего у него с Мэтти и миссис Холлируд? И есть ли между ними какая-то связь? Почему она советовала мне не есть и не пить с ними? Особенно после того, как я уже неоднократно ел с ними, причем еду она готовила сама, и отлично. Все это казалось лишенным какого-то ни было смысла.
 На сей раз я ехал из города строго в западном направлении, не желая повторять пути, по которому следовал раньше. Я решил, что проберусь к дому через молодой лес за домом.
 Я пустил лошадь быстрой рысью, поскольку мне хотелось попасть на ранчо почти одновременно с кабриолетом, и уже привязал коня к кедру, когда подъехал экипаж и остановился во дворе. Для того чтобы попасть в дом, требовалось всего несколько минут, а поскольку окно оказалось открытым, я решил послушать, о чем говорят.
 — Миссис Холлируд? Это Джанет Ле Коди. Полагаю, она может предъявить права на ранчо.
 — Садитесь же, дорогая, — тепло приветствовала ее миссис Холлируд. — Мы должны прямо сейчас обсуждать дела? Мэтти, ты не приготовила кофе? Тогда я сама это сделаю…
 Я слышал, как она пересекла комнату и начала возиться с чашками.
 — Столько шума поднялось в связи с этим делом, хотя это совсем ни к чему, — говорила миссис Холлируд. — Мы предъявляли свои документы и не получили никаких возражений, судья признал наши права законными.
 — Боюсь, миссис Холлируд, что судья, с которым вы встречались, не имел всех документов. Видите ли, мой дядя не являлся владельцем всего ранчо. Половина его переписана на мое имя.
 Миссис Холлируд повернулась, и теперь я ее отчетливо видел. То, что ее потрясло сообщение, не вызывало сомнений.
 — Мистеру Филлипсу не принадлежало все ранчо? Как такое может быть?
 — Да. Половина ранчо всегда принадлежала мне, и, разумеется, он это знал. Между нами никогда не вставал вопрос по поводу того, кто является владельцем. Не могу представить, как он мог завещать кому-то собственность, которая ему не принадлежит.
 В комнате воцарилась тишина. Затем Клинтон произнес:
 — Теперь тебе ясна ситуация, Дори? Ты тоже, оказывается, не все точно представляла себе.
 Как только Клинтон упомянул ее имя, Джанет бросила на него быстрый испуганный взгляд. «Дори»? Я никогда не слышал имени своей хозяйки, но оно прозвучало из его уст так, будто между ними существовали давние дружеские отношения. Мэтти стояла сзади, наблюдая.
 — Нет проблем, дорогой. Я уверена, что мы с мисс Ле Коди сможем договориться. Тем более, что симпатичной молодой девушке нечего беспокоиться об этой собственности. Заниматься хозяйством? Коровами? Не думаю, что все это ей по душе.
 — Напротив, — спокойно возразила Джанет. — Мне всегда хотелось жить на ранчо и управляться с животными. Кроме того, — она заговорила ледяным тоном, должно быть, она начала понимать ситуацию, — я надеялась попросить мистера Проезжего помочь мне вести хозяйство.
 — Вы знакомы с Проезжим? — Миссис Холлируд взглянула на Клинтона: — Ты мне не говорил об этом, Пел.
 — Они пару раз разговаривали, вот и все.
 — О, мы о многом говорили! — Теперь Джанет стала понимать ситуацию. — Он не хотел, чтобы я ехала сюда, и, кажется, я начинаю понимать, что он прав. — Она поднялась. — Мистер Клинтон? Будьте любезны отвезти меня назад в город.
 — Пожалуйста, мисс Коди. Я могу вас звать просто Джанет? — суетилась миссис Холлируд. — Какие бы трудности у нас ни возникли, мы все уладим. Не о чем беспокоиться, вовсе не о чем. Хороший крепкий кофе взбодрит нас всех. А сейчас садитесь. Мэтти, у нас остались еще пирожные? Пожалуйста, принеси. Думаю, мисс Джанет не откажется что-нибудь съесть с кофе.
 Если даже Джанет и испугалась, но страха своего не показывала. Теперь она знала, что между Клинтоном и Дори Холлируд существует какая-то договоренность. Она также помнила о том, что Клинтон настоял, чтобы она увезла из гостиницы все вещи. Теперь, кроме Проезжего, никто не знал, где она.
 — И еще пирожное для одного человека. — Джанет говорила спокойно. — Я уверена, что мистер Проезжий скоро здесь появится.
 — Пел? — Голос Дори Холлируд звучал резко. — Ты говорил, что Пэн уладит это дело. Ты обещал.
 — Он так и сделает, можешь быть уверена.
 Джанет улыбнулась. Она сидела в конце стола, и я мог ее отчетливо видеть.
 — Пэн, вы сказали? Не тот ли это Пэн Бичам? Разве он не наемный убийца?
 В комнате воцарилась гробовая тишина, а потом заговорила Мэтти:
 — Я думаю, нас ждут серьезные неприятности. Мне кажется, нам нужно убираться отсюда прямо сейчас, пока еще не поздно.
 — Не будь дурой! — огрызнулась миссис Холлируд. — Не суй нос в чужие дела. Тебя это не касается. — Она повернулась к Клинтону: — Ты говорил мне, что она молода и глупа. Для человека с твоим опытом жизни ты слишком доверчив. — Миссис Холлируд обратилась к Джанет: — Где вы слышали о Пэне Бичаме?
 Она пожала плечами.
 — По-моему, о нем знают все. Здесь люди говорят о ганфайтерах и охотниках так, как мы привыкли обсуждать актеров, политиков или победителей на конкурсах метких стрелков. Здесь любому известно, кто такой Пэн Бичам.
 — Мне кажется, — опять встряла в разговор Мэтти, — что нам следует сесть в кабриолет и как можно скорее добраться до железной дороги. Я думаю, это нужно сделать сейчас же.
 — Мэтти, не лезь не в свое дело! — Тон у Дори Холлируд стал резким. — Ты тут ни при чем.
 — Вы проиграете дело, — настаивала Мэтти, — даже если раньше вы имели возможность чего-то добиться, то теперь время упущено. Нам нужно уезжать немедленно.
 — Не стоит впадать в панику! Итак, мисс Ле Коди принадлежит половина ранчо? Прекрасно. Она докажет это нам. — Он улыбнулся. — Разумеется, для обсуждения.
 — Это можно обсудить в более подходящее время. А сейчас, мистер Клинтон, мне бы хотелось вернуться в Пэррот-Сити.
 Никто не обратил внимания на ее слова, и я понимал, что она пытается сообразить, каким будет их следующий шаг. Она могла бы просто встать и уйти, но кто знает, какую реакцию вызвал бы ее поступок? Я взвел курок шестизарядного револьвера и быстро огляделся вокруг. Нигде — никого.
 — Вам бы лучше прислушаться, — не сдавалась Мэтти. — Она говорит, что мистер Проезжий скоро будет здесь.
 — Ерунда! — Миссис Холлируд начала что-то говорить, но потом осеклась. — Он сказал вам, что приедет?
 — Насколько я его знаю, он будет здесь с минуты на минуту, — сказала Джанет. — Мне кажется, я его достаточно хорошо изучила. Мне следовало бы послушаться его. — Она взглянула на Клинтона: — А я вам доверяла!
 Клинтон улыбнулся.
 — Люди доверчивы. Это положительная черта. — Он повернулся к миссис Холлируд: — Дори, не волнуйся. Пэн все уладит.
 Джанет проигнорировала кофе, который поставили перед ней, но стол был накрыт, и она посмотрела на нож и вилку. Я надеялся, что в тот момент наши мысли сходились.
 — Мне кажется, вы совершаете ошибку, когда так слепо доверяетесь этому Пэну. Я думаю, что ему не удастся провести мистера Проезжего.
 — От него этого не требуется. — Клинтон улыбнулся. — Он просто действует.
 — Мой отец всегда говорил, что врага нужно понять. — Джанет взглянула на Клинтона. — Очевидно, ваш мистер Пэн ошибся.
 Опять наступила мертвая тишина, потом Клинтон пристально посмотрел на нее.
 — Что вы имели в виду, когда сказали, что Пэн ошибся?
 — Он пытался убить мистера Проезжего, но у него ничего не получилось.
 Джанет была довольна собой. Она понимала, что в опасности, и догадалась, с какими людьми ей приходится иметь дело и что они не собираются выпустить ее с ранчо живой, поэтому использовала любую карту, пытаясь подорвать их уверенность в себе и осуществимости их планов, если таковые имелись. Чем больше я слушал, тем четче понимал, что передо мной просто дешевые, примитивные воры и убийцы, которые отправили на тот свет хорошего человека, написали фальшивое завещание, а потом заявили о своих правах на ранчо, не располагая больше никакой информацией. А теперь они пытаются скрыть свои ошибки еще одним убийством.
 Клинтон встревожился. Он вытянул на столе руки и крепко сжал кулаки.
 — Что значит, он «пытался»?
 — Так и есть.
 — Вам что-нибудь известно?
 — Ничего конкретного… разве что, Пэна Бичама больше не существует.
 Снова тишина. Когда Клинтон начал говорить, у него голос дрожал:
 — Вы лжете, черт побери! Вы лжете! Никто не может победить Пэна! Он лучший! Он никогда не рискует!
 Джанет сидела бледная и спокойная, не шелохнувшись. Ее правая рука лежала рядом со столовым ножом.
 — Отвезите меня обратно в город. Или дайте мне лошадь, я сама уеду. Мне кажется, вы понимаете, что проиграли. Полностью.
 — Черта с два!
 — У вас нет шансов, — настаивала Джанет. — Вы не в силах что-либо изменить. С самого начала все шло против вас. Если будете настаивать, угодите на виселицу. Я должна немедленно уехать отсюда.
 — Она права, — простонала Мэтти.
 — Заткнись! — Голос миссис Холлируд стал сиплым. — Не вмешивайся!
 — Никто не может справиться с Пэном, — угрюмо повторял Клинтон. — Вы лжете!
 Я снова огляделся по сторонам, внимательно огляделся. И никого не видел, и спрятаться мне было негде. Я еще надеялся, что в разговоре она найдет какой-то выход, но надежда моя слабела. Девушка продолжала держаться очень уверенно. Боялась? Да! Но справлялась со страхом лучше, чем остальные, и, как в игре, пыталась использовать каждую фишку, хотя их было немного.
 С самого начала они допустили много просчетов и вели себя весьма легкомысленно. Большинство убийц — люди низкого интеллекта, и не важно, каковы их доходы или положение в обществе. А спрятать все концы в воду, совершив убийство, очень трудно.
 Одинокий пожилой мужчина несколько раз водил даму обедать и с восхищением рассказывал о своем ранчо. Ничего не смысля в сельском хозяйстве на Западе и не понимая любви Филлипса к своему дому, миссис Холлируд нарисовала себе радужную картину, совсем не совпадающую с реальностью. Она придумала план, с помощью или без помощи Мэтти и Клинтона убила Филлипса, а затем приехала на Запад и завладела ранчо, воспользовавшись липовым завещанием.
 Поскольку Филлипс жаловался ей на одиночество, они предположили, что у него нет родственников. Прибыв сюда, дамы поняли, что хорошее ранчо — это вовсе не то, на что они надеялись. Здесь требовалось вкалывать от зари до зари, а тяжелая работа не входила в их планы. Тогда миссис Холлируд решила его продать. Возможно, ее предложение мне купить ранчо всего лишь попытка выяснить, если ли у меня деньги. Если бы я признался, что у меня есть кое-что, мысль убить меня возникла бы гораздо раньше. Большинство преступников оптимисты. Им приходится быть таковыми. Они должны верить в свои планы и постоянно убеждать себя в том, что все остальные люди — болваны. Правда, зачем так рисковать ради нескольких долларов, я никогда не понимал.
 Теперь они задумали убить Джанет, заманив ее на ранчо, где нет свидетелей и никто не сможет прийти ей на помощь. Свои вещи она из гостиницы забрала, поэтому все будут думать, что она уехала из города.
 Поначалу моя помощь в хозяйстве казалась им важной, поскольку я выполнял работу, которой они не хотели заниматься. Затем они поступили очень опрометчиво, поручив мне самому взять книгу учета из ящика. Тут я, конечно, перестарался, решив навести порядок в бумагах Филлипса, и нашел настоящее завещание, о существовании которого они ничего не знали. Только увидев пятно, миссис Холлируд поняла, что там было еще кое-что. Естественно, у нее возникли подозрения, и она начала нервничать. Тогда-то и решила меня убить. Случайно я завладел очень важной информацией и стал для них опасен. В действительности же я еще не мог по-настоящему оценить попавшие мне в руки документы.
 — У вас есть возможность уехать, — защищалась Джанет. — Вы покинете эти края, и никто вас не найдет, да и поиски не затянутся надолго.
 Каким-то образом я должен бы вытащить ее оттуда живой. Но как это сделать? При малейшей опасности Клинтон пустит в ход оружие. Возникнет неразбериха, во время которой запросто можно расправиться и с Джанет. В любую минуту кто-то из них решится сделать первый шаг и уж предупреждать не станет. Они выдали себя с головой. Если начнут действовать, мне придется включиться, но лучше найти другой выход из ситуации.
 Джанет предложила им путь, но она должна понимать, что, если они воспользуются им, прежде всего убьют ее, чтобы не осталось свидетеля, никого, кто может указать на них шерифу.
 Кто еще будет задавать вопросы? Только я. И об этом они тоже подумают.
 Но я всего лишь проезжий, мое слово мало что значило. Решение, которое они примут, будет зависеть только от них.
 — Хорошо, — уступил Клинтон. — Конечно, вы правы. Сейчас мы что-нибудь съедим, а потом я отвезу вас в Пэррот-Сити. — Он взглянул вверх. — Мэтти, приготовь что-нибудь.
 — Не беспокойся, Мэтти. — Дори Холлируд поднялась. — Иди к себе. Я сама приготовлю. Мэтти замешкалась и, казалось, хотела возразить, но миссис Холлируд повторила резче: — Мэтти! Отправляйся в свою комнату.
 Мэтти повернулась и, не сказав ни слова, поднялась к себе.
 Джанет отпрянула от стола.
 — Можно мне помочь? — спросила она.
 — Нет, милая, сидите. У нас нет времени готовить вместе. А мне всегда нравилось возиться на кухне. Мои друзья никогда не верили этому: мол, актриса, что с нее взять! А когда ты постоянно в дороге, живешь на перекладных, у человека нет возможности готовить, шить, наводить порядок. Даже дома нет, куда можно приехать. Мне очень жаль, что у нас получилась небольшая неувязка. В действительности все не так плохо, как кажется. Я уверена, что бедняга Филлипс совершил какую-то ошибку. Добрый человек, он любил помогать людям. Очевидно, в то время, когда писал завещание, в котором завещал ранчо мне, он забыл обо всех на свете. Если бы он был жив, он бы сейчас все объяснил. Вы говорите, вам нравится ранчо и жизнь на ранчо? Тогда вы просто обязаны держать ранчо. Мы возвращаемся в шоу-бизнес, Мэтти и я. Разумеется, нам понадобятся деньги на дорогу, поэтому я продам свою долю вам за столько, сколько вы сами предложите. И мы все спишем на ошибку, которую совершил мистер Филлипс. — Она болтала, крутясь возле плиты. Ее пальцы быстро работали, похоже, она знала, где что лежит. — Вот! Через минуту все будет готово. Пейте пока свой кофе.
 — Боюсь, он остыл.
 — Пейте, пейте! Холодный кофе тоже приятный напиток. Сделайте хоть один глоток!
 — Если вам нравится холодный кофе, — улыбнулась Джанет, — пейте этот. Я к нему не прикасалась.
 Клинтон взглянул на миссис Холлируд.
 — Она знает, — сказал он.
 В тот момент сверху донесся слабый звук. Мэтти стояла у окна на втором этаже. Она смотрела вниз — на меня.




 Глава 19


 Наши глаза встретились, и некоторое время мы глядели друг на друга, а потом Мэтти отпрянула от окна. Я подождал, но ничего не последовало. Я снова стал наблюдать за сценой, что разыгралась внутри дома.
 — Ей все известно, — повторил, усмехнувшись, Клинтон.
 — Я хочу вернуться в отель, — настаивала Джанет. — Мне кажется, наши адвокаты разберутся во всем лучше нас. Очевидно, — добавила она, — память моего дяди подвела его. Мы всегда были дружелюбными партнерами, поэтому я сделала ошибочный вывод, что после смерти его половина ранчо перешла ко мне.
 — Садитесь, — резко сказала миссис Холлируд. — Мы еще не закончили.
 Джанет продолжала стоять.
 — Я думаю, что закончили. — Она оставалась спокойной, но я заметил, что девушка напугана, и они также это видели.
 Разве могло быть иначе? Она оказалась одна, вдалеке от города, с двумя закоренелыми преступниками и настоящими убийцами и знала страшную правду. Филлипс не забыл свою «любимую племянницу», следовательно, их завещание — подделка.
 — Мы сейчас выпишем счет на продажу половины ранчо, — сказал Клинтон, — а когда вы поставите на нем свою подпись, сразу уедем.
 — Мне кажется, мистер Проезжий не посоветовал бы мне так поступать, — решительно заявила Джанет. Она была настороже, готовая действовать. Я не представлял, что у нее на уме, но видел, что она придумала какой-то выход из положения и внутренне приготовилась действовать.
 — Вашего мистера Проезжего здесь нет. А если бы и был, то не смог бы ничем помочь. Ни вам, ни нам. Тем более, — Клинтон улыбнулся, — это всего лишь земля, а вы молоды. Зачем рисковать жизнью, которая только начинается?
 Она улыбнулась в ответ.
 — Вероятно, вы правы. Моя тетя говорила, что мне здесь не понравится, вот мы и заключили пари. Она поспорила со мной, что через десять дней я вернусь в Дуранго. Это, — Джанет хладнокровно лгала, — значит, что завтра она начнет собираться, чтобы меня навестить.
 — Она лжет! — раздраженно крикнула миссис Холлируд. — Разве вы не видите, что все только что придумала?
 Чарльз Пелхэм Клинтон находился в нерешительности. Происходящее ему начинало не нравиться. Я заметил это по выражению его лица.
 — А если нет? Предположим, что ее тетя приедет сюда?
 Дори Холлируд теряла терпение. Она вытащила блокнот, ручку и чернила.
 — Пэл? Выпиши счет. Она подпишет, если соображает, что так лучше для нее.
 Клинтон замешкался, потом сел за стол. Взяв ручку, он начал писать. Он сидел на противоположном конце стола от Джанет, а она стояла. Вдруг девушка быстро нагнулась и изо всех сил толкнула стол.
 Девушка сделала это так быстро и неожиданно, что ее действия оказались полностью неожиданными. Край стола ударил Клинтона по грудной клетке, а лавочка, на которой он сидел, перевернулась, и он плюхнулся на пол, запутавшись в стуле, столе и собственных ногах. Потом Джанет швырнула чашку с кофе в лицо Дори Холлируд и выскочила за дверь.
 Для меня ее поступок также явился неожиданным. Я оторвался от окна и в два прыжка оказался за углом дома.
 — Джанет! Сюда!
 Она подбежала ко мне.
 Из дома послышался пронзительный крик.
 — Пел! Поймай ее!
 Мы бежали к моей лошади, и я уже схватился за ремешок, завязанный скользящим узлом, когда из-за тенистых дубов вышли два человека.
 Тот, что стоял ближе, Лью Пейн, радостно воскликнул:
 — Ну, теперь ты попался, теперь я тебя поймал…
 Ему давно следовало бы заткнуть рот.
 Я выстрелил.
 Когда приходится вот так бежать, я всегда нахожусь во взвинченном состоянии. Когда он заговорил, я, естественно, застыл на месте, а он получил грамм свинца. Его приятель бросился наутек, но споткнулся о камень и упал. У него оказалось достаточно здравого смысла, чтобы лежать тихо, и я его не тронул. Клинтон вышел из дома с ружьем в руках, я мог бы вскочить в седло и умчаться прочь, но вдвоем на одной лошади? Чтобы не терять времени, мы нырнули в кусты.
 — Кто здесь? Что случилось? — крикнул Клинтон.
 Кто-то застонал, я догадался, что это Пейн. Другой человек ответил:
 — Не знаю. Он внезапно появился, а когда Лью заговорил, сразу выстрелил.
 Клинтон выругался. Чалый конь отошел на несколько шагов и остановился, подняв голову и навострив уши.
 — Куда он побежал? — требовательно спросил Клинтон.
 — В кусты. — Человек, который с ним разговаривал, поднялся на ноги.
 — С ним была девушка? Убейте его сегодня ночью, и я вам заплачу сто долларов, — заявил Клинтон. — Деньги плачу вперед.
 — Нет, сэр. Я могу убить человека, когда взбешен или помогаю другу, например Лью, но не убиваю за деньги. — Он подтянул ремень. — Тем более, это хитрый парень. Я не ста— • ну искать его в кустах, даже если мне предложат золотую жилу. Если вы хотите видеть его мертвым, постарайтесь сами. Тем более, — добавил он, — мне необходимо позаботиться о Лью. Он, кажется, серьезно ранен. Ему нужно помочь.
 Клинтон выругался и побрел в дом. Я очень осторожно поднял ногу, нащупал твердую почву и ступил. Джанет последовала за мной.
 Мы вышли на склон, поросший кустарником, дальше шли заросли пондеросы. Единственный шанс спастись — это стать невидимым на фоне маленьких деревьев и кустарников.
 Куда подевался чалый? Он отошел куда-то, и мне никак не удавалось обнаружить куда. Очень осторожно я сделал еще шаг, медленно опустив ногу, перенес на нее вес своего тела, а потом пододвинул другую. Я старался ступать бесшумно, чтобы Клинтон не открыл огонь по звуку. Дурная пуля чаще всего достигает цели. Он мог ранить кого-нибудь из нас.
 Теперь преступники доведены до отчаяния и будут действовать более осторожно. Джанет сказала, что Пэн Бичам мертв. Для Клинтона это стало предупреждением.
 Бедняга Пейн! Мне казалось, что он уже сыт по горло, но что-то привело его сюда снова, и он надеялся, что на сей раз ему удастся меня убить. Почему он никак не успокоится и не оставит меня в покое? Не вмешайся он сейчас, мы бы с Джанет находились уже на полпути в Пэррот.
 У меня разболелась голова, я смертельно устал от напряжения и хотел одного — просто лечь. Мы продолжали идти, ступая медленно и осторожно.
 Когда нам удалось отойти почти на пятьдесят метров, мы пошли свободным шагом и быстрее, но продолжали молчать. Если бы мы добрались до дороги, что ведет к дому на ранчо, то могли бы встретить какого-нибудь запоздалого путника.
 Пройдя еще немного, я сказал:
 — Мне нужно сесть. У меня больше нет сил. — Мы сели, и я продолжил: — Совсем недавно в меня стреляли. Я потерял много крови.
 — Я знаю. Пэн Бичам, не так ли?
 — Да, он выследил меня в горах и стрелял.
 — Но вы справились с ним?
 — Он следил за мной. Не оставил мне другого выбора. — Я сделал паузу. — Он как-то связан с ними.
 — Я это поняла.
 Потом мы сидели молча, я даже немного подремал. Затем Джанет нежно прикоснулась к моей руке.
 — Кто-то идет! — прошептала она.
 Я открыл глаза. Прислушался, но ничего не услышал. Затем послышался едва различимый шорох, будто кто-то пробирался через кусты. Я поднялся и вытащил револьвер.
 Снова движение, потом топот копыт. Я все понял.
 — Пойдем, — тихо шепнул я. — Это чалый.
 — Как он нас нашел?
 — Некоторые лошади могут идти по следу, как охотничьи собаки. Лучше всего это получается у мустангов, но чаще они следуют за другими лошадьми.
 Я почесал шею чалого и заговорил с ним:
 — Сейчас мы отсюда уедем. Это хорошая, сильная лошадь, и он может везти нас, по крайней мере, достаточно далеко.
 Пэррот — вот место, куда надо ехать. Назад к людям, где я сумею обеспечить Джанет хоть какую-нибудь безопасность. Что касается меня, то я покидаю эти края. От меня одни неприятности, столько стрельбы. Кто захочет иметь со мной дело после всего, что случилось? Времена ковбоев и перестрелок заканчивались, и горожане не желали, чтобы такое случалось возле их домов.
 Немного отдохнув, я почувствовал себя лучше, я всегда быстро восстанавливал силы. Когда человек всю жизнь занят тяжелой работой на свежем воздухе, в горной местности, он быстро выздоравливает.
 Мы благополучно вернулись в город, и Джанет поднялась в свою комнату в гостинице.
 Городской судья уехал в Энимас-Сити, поэтому я отправился в ресторан к человеку, которого знал.
 Посетители ресторана уже разошлись.
 — Посидите со мной, — попросил я повара, — мне нужно с вами поговорить.
 Он приветливо взглянул на меня и вышел, прихватив с собой две чашки и кофейник с «Арбакл». Я вытащил из кармана завещание и показал ему.
 — Ранчо на Черри-Крик принадлежит Джанет Ле Коди, — объяснил я. — В любом случае одна половина всегда принадлежала ей. Я подозреваю, что Дори Холлируд отравила Филлипса, подделала завещание, а может, это сделал ее любовник, и приехала сюда, вообразив, что заполучила настоящее наследство. Но увидев не то, на что надеялась, она начала строить планы, как продать ранчо. Затем появилась Джанет и заявила о своих правах. — Я рассказывал ему все начистоту. — Она будет здесь, вы можете с ней поговорить.
 — Зачем вы все это мне рассказываете? Я не судья.
 — Вы человек, который нас знает. По крайней мере, вы немного знаете меня, а я хочу, чтобы факты были засвидетельствованы. Дори Холлируд — очень коварная женщина, — продолжал я. — Мне кажется, она собиралась отравить меня ради денег. У меня есть небольшая сумма, но она способна пойти на убийство, лишь бы заполучить хоть что-нибудь.
 — Вам лучше поговорить с Ридом Беллом.
 — Пинком? Он здесь?
 — Целый день толкался, интересовался вами. — Повар усмехнулся. — Советовал вам не доверять.
 — Не доверять мне? Почему?
 — Он сказал, что вам нельзя верить, если речь идет о возрасте женщины.
 Я пожал плечами.
 — Чтобы определить возраст лошади, можно посмотреть ее зубы. А как быть с женщинами? В чем же я ошибся?
 — Он не сказал, да вот он и сам!
 В ресторан вошел Белл. Он бросил шляпу на стол и провел пальцами по тому, что осталось от его волос.
 — За вами трудно угнаться, мистер Проезжий. Никогда в жизни не встречал человека, который так много ездит верхом.
 — Зато я сохранил свои волосы. Пока еще никто не снял с меня скальп.
 — А я часть своих разбросал по свету. Вы говорили, что миссис Холлируд была актрисой?
 — Так она мне сказала. И показала несколько старых театральных афиш.
 — О да, она действительно была актрисой. И многим другим тоже. Она все еще на ранчо?
 — Насколько мне известно, да. Хотя, наверное, уже сматывают удочки после того, как мы вырвались от них. — Я откашлялся. — Мне пришлось стрелять в Лью Пейна.
 — Он напрашивался на это. Возможно, шериф вынесет вам благодарность. Рано или поздно ему пришлось бы это сделать самому.
 — Он жив. Он стоял на фоне кустарника, поэтому я его не видел, а когда неожиданно появился, я тут же выстрелил.
 — Что касается миссис Холлируд, то это вы пустили меня по ложному следу. Кто говорил, что ей пятьдесят или шестьдесят?
 — Должно быть, так. У нее седые волосы и…
 — Вы когда-нибудь слышали о том, что люди носят парики? У нее три или четыре парика. По правде говоря, ей примерно лет тридцать пять. В действительности у нее темные волосы, хотя она редко появляется в естественном виде.
 — Вы собираетесь ее арестовать?
 — У-гу. Как только вернется шериф.
 — Клинтона тоже?
 — Чарльз Пелхэм Клинтон. Я хорошо знаю этого человека. Нет, у нас недостаточно улик против него. Может, если вы и мисс Ле Коди сделаете заявление…
 — Мы сделаем, но не думаю, что многое из того, что мы скажем, зачтется в суде.
 Позже я пересек улицу и заказал в гостинице комнату для себя, потом разыскал городского цирюльника и доставил себе удовольствие тем, что подстригся и побрился. Затем сменил одежду и растянулся на кровати, чтобы отдохнуть, и заснул.
 Когда я открыл глаза, на улице совсем стемнело. Выглянув в окно, я не увидел ни одного огонька, даже в ресторане. Поэтому я разделся и вернулся в постель.
 Перед тем как уснуть, я лежал и думал о том, что сейчас творится на ранчо и что будет делать теперь миссис Холлируд. Больше всего меня интересовала Мэтти. Ее в чем-то уличили, и ей следует убраться от них до того, как они поймут, что она слишком много знает. С ней не станут церемониться. Разумеется, они не догадываются, что она видела меня во дворе дома, а раньше предупредила, чтобы я ушел с ранчо.
 — Мистер Проезжий, — сказал я сам себе, — ты влип в историю, которая тебя не касается. Сейчас тебе лучше седлать лошадей, упаковывать вещи и отправляться в горы.
 Но тут я задумался. Мне уже двадцать восемь лет. За спиной сотни трудных дорог, а все мое состояние три лошади, уздечки, кое-какие инструменты и оружие, которое мне приходится постоянно чистить. Благодаря полосе удач, я наткнулся на золотой карман и заработал столько денег, сколько еще никогда в жизни не имел. Но когда дошло до дела, то оказалось, что это вовсе не значительная сумма. Если она иссякнет, что же у меня останется? Придется снова перегонять коров за тридцать баксов в месяц или возвращаться на рудник? Вдруг я почувствовал, что не хочу быть ослом, гоняясь за удачей по горам до конца жизни.
 Я сел, надел шляпу и обхватил колени руками. Откуда вдруг у меня возникли подобные мысли? Почему, после долгих лет скитаний, я начал думать, как буржуа?
 Многие годы я убеждал себя в том, что я тяжелый человек, и встречались люди, которые соглашались с этим. Со мной трудно ладить, я не умею вести оседлый образ жизни, хотя другие парни, с которыми я ездил, со временем обзаводились ранчо, открывали банки, магазины или работали адвокатами, шерифами. Они становились горожанами. А кто я? Бродяга в седле?
 Ладно. Я снял шляпу и лег, уставившись в потолок и испытывая досаду на самого себя. Да, мне уже двадцать восемь лет. Где я буду, когда мне стукнет сорок? Опять гонять лошадей или коров, которые принадлежат чужому человеку, и представляться Проезжим?
 Да, это то, что мы есть в этой жизни, но когда человек отдает Богу душу, он должен оставить после себя что-то большее, чем нашел, когда появился на свет.
 Теперь Мэтти. Ее судьба беспокоила меня. Как ей отделаться от этих людей? Во мне росло убеждение, что она по неведению связалась с ними, и преданность чуть не погубила ее. Иногда человек оказывается в дурной компании и боится порвать с ней, хотя уже понимает, что сделать это необходимо. Но у него ничего нет, поэтому он поневоле привыкает к своему положению и смиряется. Когда я был моложе, несколько раз, шатаясь без дела, сходился с людьми, которые когда-нибудь привели бы меня на виселицу, если бы я вовремя не порвал с ними.
 Тот отряд из Техаса представлял собой настоящую ораву дикарей в самом прямом смысле. Они не просто давали выход своим эмоциям, как зачастую поступают ковбои, а совершали подлые противозаконные действия. Однажды ночью в моем присутствии, а было мне тогда шестнадцать, они сговорились ограбить поезд. К счастью, меня с собой не взяли. Я так и провел всю ночь возле стада. Но позови они меня — я не уверен, что отказался бы. В то время я уже выглядел взрослым, крепким мужчиной, но был не способен думать и решать самостоятельно. Пятеро бандитов остановили поезд, как и задумали, а когда разделили добычу, то у каждого в кармане прибавилось на двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. У ребят оказалось меньше мозгов в голове, чем я ожидал. Теперь их уже больше нет среди нас. Год спустя двое из них попытались ограбить обоз, где ехал Юджин Блеир с дробовиком. Третий попал за решетку, а двоих последних повесили обозленные граждане, не дожидаясь судьи.
 Завтра начнется другой день. Засыпая, я вспомнил веревку на своей шее.




 Глава 20


 Это было первое утро в моей жизни, когда я лежал в кровати после семи часов, в первый раз за много недель я проснулся и почувствовал себя отдохнувшим. Несколько минут я еще наслаждался тишиной и покоем, потом встал, побрился и оделся. Все это время меня разбирало любопытство узнать, что творится на улице, а пока я брился, краешком глаза наблюдал за высоким, по меркам города, двухэтажным домом в конце улицы. За ним высоко в небо поднимались горы Ла-Платас. Они еще не покрылись снегом, но осталось уже недолго ждать.
 Из кузницы датчанина доносился лязг молота о наковальню, очевидно, он подковывал лошадь или точил стальной бур какому-нибудь шахтеру.
 Вверх от Дэдвуд-Галч, из трубы поднимался голубоватый дым, еле различимый на фоне сосен.
 Подвешивая ружье на бедро, я мысленно пытался вернуться к тем временам, когда я еще не носил оружия. Девяносто процентов мужчин даже на этой улице были вооружены, но эти дни уходят в прошлое. Я тоже уйду вместе с ними? Я потряс головой, пытаясь отделаться от таких мыслей. Этот дикий, суровый Запад нуждался в неотесанных сильных людях с железными кулаками.
 Когда я вышел на улицу, большинство мужчин уже отправились на работу. Ласковое утреннее солнце чуть-чуть пригревало, и я от нечего делать направился по улице к центральному магазину. Какой-то подросток вышел из магазина с пестрым бумажным пакетиком леденцов. Когда мне было столько же лет, сколько ему, леденцы продавались в городских лечебных центрах.
 Дверь в магазин раньше меня открыла женщина, а когда я проследовал за ней, то увидел, что она покупает отрез на платье. Большинство женщин сами шили себе одежду, редко встречались такие, которые не умели шить. Продавец как раз вытащил рулон ткани, разложил его на прилавке и показывал ей. Я пересек зал, чтобы взглянуть на седла. Резная кожа, прекрасная работа — ни одно из таких седел не мог себе позволить работающий ковбой. Зачастую седла стоили гораздо дороже, чем сами лошади.
 Слоняясь по магазину, я рассматривал шпоры, дорогие вещи, рабочую и повседневную одежду. Что касается меня, то я всегда шил себе одежду из сыромятной кожи на мексиканский манер. В свое время старый мексиканец показал мне, как это делается. В этих краях всегда славилась калифорнийская и мексиканская одежда, и носилась она гораздо лучше и дольше другой. Честно говоря, я надеялся увидеть Джанет. Я подумал, что скоро она появится в ресторане, и мы бы могли позавтракать вместе. Я вышел на улицу, хотя мне не хотелось уходить из магазина, где так приятно пахло свежими зернами кофе — торговцы получали зерна в огромных джутовых мешках, размалывали и продавали мелкими порциями, — новой кожей и сухими продуктами.
 В магазинах было мало покупателей. Мужчины отправились на работу, а женщины занялись домашними делами, поэтому в ближайшие пару часов, а может, и больше, не пойдут за покупками.
 Датчанин справился с работой и шел в ресторан, выпить кофе. Возле салуна у коновязи стояла пара незнакомых лошадей.
 Я находился вдалеке от них и не мог разглядеть клейма, хотя плохо разбирался в клеймах в этих краях.
 На голубом небе появились облака. Я пересек улицу, задержался в дверях, посмотрел по сторонам и вошел. Все было тихо, но почему я чувствовал себя неспокойно?
 Датчанин пил кофе. Увидев меня, он кивнул. Теперь меня многие знали. В маленьком городе новости быстро распространяются; я заметил, что местные жители украдкой поглядывают на меня, но не решаются заговорить. Они наслышаны о Хьюстоне Бэрроузе и даже Пэне Бичаме, им известно о моей стычке с Лью Пейном, поэтому они считали меня причиной всех неприятностей, которые происходили в городе.
 Трудолюбивый датчанин, по-видимому, испытывал такие же чувства ко мне, хотя он понимал, что у меня не было выбора.
 — Ты убил Бичама?
 — А что мне оставалось делать? Он охотился за мной.
 Кружка с кофе в огромных руках кузнеца казалась наперстком.
 — Я знал его. Плохой человек. — Он отхлебнул кофе и отломил кусок кукурузной лепешки. — Я встречал его в Тринидаде. Он — брат Клинтона!
 Вот оно! Это не только кое-что объясняло, но и свидетельствовало о том, что мои неприятности еще не закончились.
 Он посмотрел на меня поверх чашки.
 — С тобой связано много проблем. Скоро уезжаешь?
 Я чувствовал, как внутри растет раздражение, но мне нравился датчанин. Этот хороший человек много работал и знал свое дело.
 — Вероятно, — ответил я. — Но прежде мне хотелось увидеть, как мисс Ле Коди переедет жить на ранчо. На нее обрушилось столько неприятностей.
 Они знали, что так и будет, догадывались, что я сыграл решающую роль в той истории.
 Ну и прекрасно. Им наперед известно, что я сделал и почему. Но теперь все позади. Проблемы возникают у людей, которые отлично владеют оружием, а им они не нужны. Дикий Запад развивался, и никого больше не привлекала репутация необузданного ковбоя. Построена железная дорога. Энимас-Сити уступил место Дуранго, и многие надеялись, что там будет город уже иного плана, с иными ценностями. Им хотелось привлечь внимание деловых людей, а не кучки дикарей. Мы, слоняющиеся по пустынным тропам, должны понять, что наше время истекло.
 И деловым людям приходилось брать винтовку в руки и вышибать из седла некоторых представителей той кучки дикарей, показывая тем самым свое негодование. Тем, у кого коротка память, следует напомнить, что большинство бизнесменов участвовали в Гражданской войне и сражались с индейцами, а многие из них сами когда-то гоняли стада на продажу. Они так же хорошо знали толк в ружьях и сражениях, как и бандиты, а в некоторых вопросах разбирались куда лучше.
 Война Линкольна, что разгорелась на пути в Нью-Мексико, сама себя задушила, и в июле, всего лишь шестьдесят дней назад, Малыш Билли был убит Пэтом Гарретом в форте Самнер.
 — Сегодня рано утром в городе появились два человека, — продолжил разговор датчанин. — Приезжали с Запада. Ни с кем не разговаривают. — Он отхлебнул из чашки. — Они рассматривали твоих лошадей, их заинтересовал чалый. Мне кажется, они знают этого коня.
 Я слушал его вполуха. Я ждал Джанет, но она не появлялась. Может, она уже уехала? Мне хотелось спросить, но я не решился. Эти парни должны знать, что я доехал на чалом до развилки и что он привез меня сюда.
 — Ты останешься? — повторил свой вопрос датчанин.
 Как бы ему хотелось отделаться от меня! Никакой враждебности, просто он считал, что я не подхожу ни городу, ни времени. Я улыбнулся.
 — Датч, я не могу тебе ответить прямо сейчас. Я не знаю. Я подумываю о том, чтобы забрать своих лошадей и отправиться в горы, туда, откуда берут начало реки. Я поеду туда и буду искать то, что смогу отыскать. Я искатель и наблюдатель, кузнец, и не из тех, кто ищет неприятностей на свою голову. Все, что случилось в вашем городе, происходило не по моей воле. Они пришли ко мне, а я позаботился о том, чтобы дорога к ранчо была свободна. Когда Джанет Ле Коди поселится там и будет чувствовать себя в безопасности, я уеду.
 — Мы о ней позаботимся.
 Я посмотрел на него.
 — Датч, у тебя хватает работы — точить сверла, делать петли, подковывать лошадей. Ты будешь сидеть с ней на ранчо, если вернется Чарльз Пелхэм Клинтон? Ты с ним справишься, если он придет? Я имею в виду, с ружьем?
 — Мне кажется, тебе лучше уехать.
 — Дай мне время, датчанин, дай мне время.
 Я встал и вышел из ресторана и сразу увидел двух мужчин, они стояли вместе. На другой стороне улицы рядом с лошадьми находился еще один человек. Все выглядело вполне естественным, за исключением того, что было позднее утро, а в это время в городе редко встретишь шатающихся без дела людей.
 Поднявшись к себе в комнату, я растянулся на кровати и задумался. «Тебе нужно уезжать, мистер Приезжий, — пришел я к выводу, — тебе нужно найти место, где бы тебя никто не знал. Тебе пора сматываться, пока ты не накликал на себя новую беду, которая назревает на улице. Ты всем здесь надоел и становишься назойливым. Если покинешь город, те люди отправятся за тобой следом, а местные жители отделаются от тебя».
 Я уставился в потолок, почувствовав себя страшно одиноким. Мне стало грустно, и я задумался над тем, что надо этим парням. Те двое позволят мне хотя бы выехать из города? Или это случится прямо здесь? И кто они? Может, им нужен другой человек? «Нечего придумывать, — одернул я себя, — им нужен я». Они хотели подойти ко мне, уверен, что у них есть на то причина.
 Вероятно, я похож на Мэтти, только ей еще хуже, потому что она женщина. Вряд ли у нее есть деньги, раз она зависит от миссис Холлируд. Она слишком красива, и у нее нет ни дома, ни родни, ни места, где можно приклонить голову. Кое-что я знал, кое о чем догадался. Чтобы получить работу, ей придется наняться к какому-нибудь хозяину. А у хозяина, вероятно, есть жена. Но разве найдется такая жена, которая согласилась бы, чтобы рядом с ее мужем изо дня в день работала такая красивая, хотя спокойная и холодная женщина, как Мэтти?
 Провалявшись целый день в постели, я пошел в ресторан, когда солнце начало садиться. Только один из мужчин болтался на улице возле салуна и курил сигарету. Да, они рассчитывали добиться того, что задумали. Больше я не буду источником неприятностей в Пэрроте. Наступит ночь, я заберу лошадей и уеду из города. Что бы ни задумали эти люди, они добьются своего. Но получат свое где-то в пути. Я надеялся, что они будут удовлетворены тем, что получат.
 Повар накрывал на стол и почти не разговаривал со мной до тех пор, пока из ресторана не вышли все посетители. Затем он принес кофейник и сел напротив меня.
 — Мне очень жаль, — сказал он — я извиняюсь за тот разговор, что произошел утром, но датчанин высказал общественное мнение.
 — И ваше тоже?
 — Нет, мое нет. Я говорил им, что вы хороший человек, что полезно иметь такого парня в городе, но они и слушать не хотели, твердили, что в городе все было спокойно, пока не появились вы. Они настаивают, чтобы вы ушли. Датчанин согласен со мной, но горожане попросили его поговорить с вами.
 — Я уеду сегодня ночью.
 — Мне жаль, что вы уезжаете. — Он сделал паузу. — Датчанин приготовит лошадей, оседлает и сложит вещи. Почему бы вам не поехать через каньон? Вы перейдете горы и спуститесь по Медвежьей реке. Никто никогда не узнает, что с вами случилось.
 — Я никогда не увиливал от проблем.
 — На сей раз вам лучше поступить так. Если хотите, поезжайте по тропе вдоль каньона, на верху Маддена. На запад можно проехать по берегу Мэнкос. На вашем месте я бы пересек Медвежью реку. Там неподалеку есть местечко, которое называется Теллурайд. Я сам там никогда не бывал.
 — Я не езжу по людным местам. Мне нравится дикая природа.
 — Там как раз то, что вам нужно.
 Потом мы сидели молча. В ресторан заходили другие люди, ели и уходили. Мне тоже пора было сматывать удочки.
 — Если вы думаете о молодой женщине, — сказал повар, — то она уехала с обозом в Дуранго. Сегодня утром. Приезжала ее тетя. Она приезжала, чтобы увезти домой племянницу.
 — Вы думаете, ей это удастся?
 — Почему бы нет? Такое ранчо вовсе не подходящее место для молодой, симпатичной девушки. Чересчур безлюдное. Я полагаю, что она вернется назад на восток.
 — Она заходила сюда?
 — Рано утром, как только рассвело. Позавтракала. Мне показалось, она не спешила.
 Моя чашка была пуста. Я уставился в нее, потом медленно поднялся.
 — Ладно, если датчанин приведет моих лошадей в верхний конец города, я уеду.
 — К зданию суда, — пояснил повар, — так это место у нас называется.
 Не в моем характере было уезжать тайком из города, увиливая от неприятностей, но так хотели местные жители. Спустя час я вышел из гостиницы через заднюю дверь и отправился за домами к условленному месту, где ждал кузнец.
 — Спасибо, мистер Проезжий, — сказал он. — Я знаю, не в ваших правилах так поступать, но если от этого зависит спокойствие в городе…
 Я вскочил в седло.
 — Когда-нибудь увидимся. Не поминайте лихом.
 В ту ночь я разбил лагерь на склоне Пэррот-Пик. Я углубился в лес и не стал разводить костер. Когда наступило утро, без завтрака двинулся в путь. Перевалив через горный кряж, я миновал седловину между Хэмлет-Пиком и Хогбэк, и снова переночевал в бассейне Эхо. Утром я ушел вдоль маленькой речки, пока она не слилась с рекой Вест-Мэнкос. Несколько мужчин разведывали рудник. Они как раз заканчивали завтракать, поэтому я решил составить им компанию.
 — Ты едешь по высокогорью и безлюдным тропам, — заметил один из них. — Золото ищешь?
 — Нет, сейчас не ищу, но когда-то занимался этим. — Я указал рукой на свои вещи. — У меня все инструменты имеются, но вот решил съездить в Сильвертон.
 — Прошлой ночью, — высказался другой, — я был в горах Бернт-Ридж и внизу в Парке видел костер. Я хорошо разглядел трех мужчин. Никакой поклажи. Едут налегке. — Он снова взглянул на меня. — Они ведь тебя ищут?
 — Должно быть, таковы их намерения. Но не мои. В любом случае, если они попадутся мне на пути, я попытаюсь их развлечь.
 Мы поговорили о красках, об обнаженных породах, растениях, что указывают минералы. Я рассказал им о карманах с богатой рудой, которые мне удалось обнаружить, а они поделились со мной своими находками. Затем я встал.
 — Спасибо за кофе, — поблагодарил я, — если вам когда-нибудь доведется подъехать к моей стоянке, я буду рад.
 — Если доведется, — отозвался один из них, — мы будем ехать осторожно. — Он сделал паузу. — Может статься, что три человека — это и мало…
 — Но один порой значит слишком много, — добавил я.
 Те люди на моем пути оказались смышлеными ребятами. Они все поняли правильно. Каньон Ла-Плата — это вероятность. Каким-то образом я выехал из города, но двигался не к основной дороге, где ходят обозы, и не к ранчо. Они или владели информацией, в чем я глубоко сомневался, либо просто догадались, а теперь они находятся от меня всего в нескольких милях. Они пока живут догадкой или у них готов план? Я попал на дорогу Голд-Ран и ехал по ней вниз до дороги Потерянный каньон. Они намерены найти меня, так какой смысл бежать? Но я попробую. Их трое, а я один. Теперь они разбредутся в разные стороны, и если один из них заметит меня, то выстрелит, тем самым подаст сигнал остальным.
 Я ехал через лес и каждый раз останавливался, чтобы осмотреться и послушать. В горной местности звуки распространяются далеко, но я предположил, что мои враги находятся ниже меня и я смогу их услышать до того, как увижу.
 Я вытащил винтовку и осторожно двигался дальше. Мое сердце бешено колотилось. Трое крутых мужчин, кто они?
 Я пересекал необъятный горный край, но даже в нем человек не мог затеряться, слишком мало тут было дорог. Я остановился под елью, давая возможность лошадям перевести дух, и оттуда увидел их. Они находились примерно в четырехстах метрах подо мной на расстоянии около двух миль. Их лошади мчались через луг. Солнце сверкало на их винтовках.
 Если я поеду вперед, наши пути пересекутся. Если поверну назад, они станут меня догонять. Если попытаться спрятаться, они все равно меня найдут.
 Мои губы пересохли. Я облизал их, но это не помогло. Вытащив флягу, я отпил и закупорил ее, наблюдая за всадниками. Они, как и я, знали, что мы находимся рядом. Теперь я начал догадываться, кто эти люди. Отряд Бэрроуза, крепкие ребята. Похоже, я влип в неприятную историю, крайне неприятную.




 Глава 21


 Отряд Бэрроуза существенно отличался от отряда Лью Пейна. Эти сильные, опасные парни после всего происшедшего не станут встречаться со мной один на один. Они попытаются загнать меня в угол или устроят засаду.
 Передо мной раскинулся Медвежий каньон. Дорога Голд-Ран исчезала в нем, а потом спускалась вниз к реке Долорес, откуда открывался путь в нескольких направлениях. Там начинались еще две узкие дороги, по которым, если двигаться на север, можно добраться через каньон к горному кряжу Индейский Путь.
 Я не очень хорошо знал эти горы, но о дорогах слышал много. Эти сведения путники передавали друг другу при встрече. Ребята Бэрроуза действовали интуитивно. Они догадывались, куда я направляюсь, и собирались преградить мне путь. Если им удастся это сделать, придется сражаться.
 Мне следовало где-нибудь остановиться. Если я буду продолжать бежать, меня поймают. Они ехали налегке и двигались быстрее.
 Я пересек открытый луг и, спрятавшись за деревьями, начал спускаться вниз по Голд-Ран. Дорога напоминала американские горы, и большая ее часть скрывалась за деревьями. По моим прикидкам, крутой спуск тянулся более тысячи метров, а внизу я немедленно свернул на восток. Когда позади осталась сотня ярдов, вошел в Медвежью реку и направил своих лошадей в обратную сторону, продолжая идти по воде до ручья Гринстоун. Затем свернул от реки и выбрал из двух дорог ту, что лежала восточнее и подымалась в горы. Я не сомневался в том, что они последуют за мной. Двигаясь по реке, я менял направление, поворачивая то на запад, то на восток, заметал следы, пытаясь сбить их с толку, но знал, что скоро они меня раскусят. Но пока у меня есть время и возможность найти подходящее место.
 Я чувствовал, как внутри постепенно нарастает гнев. Я не хотел таких неприятностей. Хьюстон Бэрроуз сам затеял скандал и получил то, чем надеялся угостить меня. Его братья решили мне отомстить и шли за мной по своей собственной воле. Они охотились за мной только по одной причине — чтобы убить. А я уводил их в свои края, в горы, покрытые лесами. Лесами, где деревья прекращают свой рост из-за того, что их почки, находясь высоко над землей, замерзают. Растениям в тундре удается выжить потому, что их почки расположены близко к земле, и это защищает их от мороза.
 Мне хотелось столкнуться с ними как раз у такого леса. Там трудно спрятаться, а местность хорошо просматривается на многие мили. Может, они тоже, как и я, привыкли к высокогорьям? Но едва ли. Они пасли коров, а это края овец.
 Я выехал из густых еловых зарослей на открытую вершину. Мне нечего было бояться. Если даже они идут за мной следом, то не могут увидеть меня снизу. Чалый привык к горам, и, похоже, ему здесь тоже нравилось. Судя по растительности, мы поднялись на очень большую высоту. Я оглядывался на пройденный путь. Если они хотят меня поймать, им придется сначала поездить по труднопроходимым чащобам.
 Выше меня, за голой скалистой вершиной, тянулся горный кряж Индейский Путь. Отыскав небольшую ложбину, я привязал лошадей к карликовым елям, а сам, прихватив с собой винтовку, вошел в еловые заросли и залег.
 Место оказалось удобное. Две дороги, что тянулись по разные стороны от ручья Гринстоун, сходились прямо подо мной. По какой бы ни ехали преследователи, они все равно окажутся на открытом пространстве и в пределах ружейного выстрела. Еще одна дорога, по моим догадкам, это была тропа Маленького Медведя, уходила на запад.
 Еловый лес, где я нашел себе укрытие, покрывал примерно два акра, в одних местах деревья росли густо, а в других простирались большие поляны. Здесь встречались вершины, покрытые лишайником и безлесые возвышенности. Мои лошади оставались незаметными со стороны дороги, по которой двигались всадники.
 Если им нужен я, тогда встреча произойдет в этом месте. Гнев внутри меня перерос в жесткую, зловещую ярость.
 Я мог свободно следить за обеими дорогами, поэтому прислонился спиной к дереву и отдыхал, довольный собой. Во мне бушевала ярость, но безмолвная красота и спокойствие природы постепенно вернули мне самообладание. И ярость сменилась обыкновенным гневом на людей, которые хотят принести в эти края кровную месть.
 Земля, усыпанная у подножия склона альпийскими лилиями, казалась огненно-красной, как будто индейцы расписали ее своими яркими красками. На горе примерно в пятидесяти шагах от меня грелся на солнце желтобрюхий сурок. Я не мог сказать, заметил он меня или нет.
 Наконец, я увидел их. Они находились от меня в добрых пятистах ярдах, с винтовками в руках, готовые к бою. Установив винчестер в рогатине дерева, я наблюдал, как они приближаются.
 Английскому лорду, которого я сопровождал на охоте, наверняка понравилась бы наша смертельная игра. Этот сухой, одинокий мужчина, чье сердце осталось где-то в юго-западной Индии, часто рассказывал, как сражался с афганцами и другими народами, вспоминая те времена и места. «Наши противники, — говорил он мне, — были прекрасными воинами. Лысые, жестокие мошенники, сражавшиеся за любовь, готовые убивать без оглядки».
 Он часто цитировал Киплинга, одного из немногих поэтов, кого я когда-то читал.
 Когда первый из моих врагов приблизился ко мне на четыре сотни ярдов, мой взгляд скользнул по стволу винтовки, я нацелился ему в грудь и легонько нажал на курок. Винтовка дернулась в моих руках, и грохот выстрела эхом отозвался в горах, а тот, что ехал впереди всех, резко подскочил в седле, а другие бросились врассыпную.
 Только скрыться им оказалось некуда. Они ехали по открытому склону, ближайший лесок и камни остались позади в нескольких сотнях ярдов. Один всадник развернул коня и поднял винтовку. Но склон в нескольких местах покрывали еловники, он не знал, откуда прогремел выстрел, и стоял как вкопанный, озираясь вокруг.
 Я вытащил из сумки кусок крекера, разломил его пополам и начал жевать. Потом бросил в рот оставшуюся половину и ждал. Тот всадник представлял собой отличную мишень — сидя верхом на лошади с винтовкой в руке и глядя по сторонам, но находился далековато, поэтому я не трогал его — пусть себе сидит. Моя пуля не убила человека, в которого я целился. Возможно, он получил лишь легкое ранение. Во всяком случае, теперь он прикован к седлу.
 В голубом небе лишь кое-где плыли пышные кучевые облака. Солнце ласкало приятным теплом, а воздух был невероятно чист. Сурок исчез.
 Раненый всадник подъехал к своим товарищам. Похоже, они взялись обрабатывать и перевязывать его рану. Я запрокинул голову и закрыл глаза.
 Может, на том все и кончится? Приблизиться ко мне по открытому склону — все равно что заказать себе билет на Бут-Хилл. Однако люди, видно мстительные по натуре, они не захотят вернуться домой и признать свое поражение. Ненависть и месть стали для них навязчивой идеей.
 Подняв голову, я наблюдал за ними. Двое оставались на своих местах, а третий направился по лугу к тропе Маленького Медведя. Достигнув тропы, он остановился и посмотрел в мою сторону. Я наблюдал за ними, переводя взгляд с одного всадника на другого. Вдруг, как по сигналу, они помчались в мою сторону.
 Я ничего не понимал. Линия огня оставалась открытой. Здесь негде было скрыться. Через несколько минут они приблизятся настолько, что я легко достану любого. К тому же они находились так далеко друг от друга, что не могли действовать согласованно. Я снял винтовку и начал подниматься.
 Чалый предупредил меня. Лошадь вдруг заржала, я обернулся: трое всадников спустились с холма и теперь стояли у меня за спиной на расстоянии пятидесяти ярдов!
 Когда мой конь заржал, они приготовились к атаке. Быстро развернувшись, я выстрелил от бедра. Один человек упал, а я снова нацелился и выстрелил, за спиной послышался стук копыт.
 Последовал град выстрелов. Пули летели вокруг меня, врезаясь в деревья. Посыпались иголки. Одна пуля ударила в ствол ели, под которой я сидел, и отскочила в траву. Что-то сильно обожгло мне ногу. Я схватился за ветку, чтобы не упасть, моя винтовка выскользнула из руки и отлетела в сторону. Выхватив шестизарядный револьвер, я пригвоздил одного к дереву, потом послал быстрый выстрел в другого. Он содрогнулся, и я подумал, что больше он ко мне не сунется.
 Пальба прекратилась. Стоя на коленях, я извлек две пустые гильзы и перезарядил револьвер. Моя винтовка застряла в куче поваленных деревьев в восьми метрах от меня, поэтому в тот момент я не мог достать ее и воспользоваться ею.
 По бровям и носу струился пот. Он заливал глаза, и я вытер лоб рукой. Мои пальцы осторожно нащупывали рану на ноге. Кровь уже просочилась через джинсы, и они стали мокрыми. Похоже, пуля задела бедро, но не повредила кость. Сок сосны часто использовали для остановки кровотечения, и я подумал, что сок ели обладает тем же кровоостанавливающим свойством.
 Несколько елей росли у меня за спиной, а их нижние ветки касались земли. В тени елей виднелось пятно грязного снега. Я отполз к елям, пробрался сквозь ветви и прижался к стволу дерева. До тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову раздвинуть ветки, я останусь невидимым. Любой, кто попытается это сделать, тут же получит пулю в лоб. Я ждал и слушал.
 В чистом горном воздухе голоса четко слышны на далекие расстояния.
 — …Попал в него, я тебе говорю! Я видел, как он упал!
 — Он крепкий.
 — Ага! Он побежден. Я с ним справился! Я знаю, что попал в него!
 — Я видел, как он упал, — подтвердил другой. — Но я больше не собираюсь гоняться за ним. Легче убить раненого медведя.
 — Нам не придется больше гоняться за ним. Мы просто отъедем немного и подождем. Если он не появится, значит, мы его застрелили. Все очень просто.
 — Забери его лошадей. Ничего не оставляй.
 — Только не чалого! Это — Лошадь Смерти. Ему тоже принес смерть.
 — Мы не возьмем его, только отведем подальше в сторону. Мне он тоже не нужен.
 То ли их голоса смолкли, то ли у меня помутилось в голове, но больше я ничего не слышал. Медленно и очень осторожно я вытянул раненую ногу. Все, что мне было нужно, находилось в сумке вьючной лошади, но они увели ее с собой. До вечера оставалось далеко, здесь в тени, холод постепенно стал меня пробирать. Ночью я замерзну совсем, поскольку находился очень высоко, а если разведу костер, они вернутся и прикончат меня.
 Я разгреб руками сухие иголки, усеявшие землю, сделав небольшое углубление, потом срезал ножом еловые ветки и лег, накрыв себя сверху пышными ветками. От них мало толку, но использовать я мог только то, что имел под рукой. Будет ужасная ночь.
 Над Орфан-Бут поднималась холодная луна. На вершине этой горы еще держался прошлогодний снег, а холодный ветер уныло завывал среди елей и весело играл индейскими красками на лугу. В этом пустынном мире ночью все замирало. Здесь наверху даже легкий ветерок может снизить температуру воздуха до тридцати градусов, а ребята Бэрроуза не привыкли к высокогорью. Разумеется, им доводилось бывать высоко в горах, но не так часто. Они разбили лагерь в молодом лесу под вершиной возле ручья Гринстоун. Их костер звездочкой сиял в сумерках.
 Если бы они бывали в высокогорных районах, то знали бы, что субальпийские долины — это самые холодные места, поскольку холодный воздух опускается вниз, а в тундровой зоне немного теплее.
 Я лежал в своей ложбинке, накрывшись ветками. Меня сковала слабость, раны болели, а вокруг стоял холод, ледяной холод, жестокий холод. Я терпел, потому что они сидели рядом, но они-то не должны терпеть. И в этом было мое преимущество. Они могут собраться и уехать, а я знал, что скоро они так и сделают.
 Медленно тянулась лунная ночь, медленно наступил рассвет. Я приподнялся на локте и увидел, что они шевелятся вокруг костра. Вероятно, спорят, что делать дальше. Но я был уверен, что на вторую ночь они здесь не останутся. На стекле блеснул свет. Они осматривали в полевой бинокль островок, поросший елями. Я мог взять винтовку и сейчас кого-то убить, но это значило бы, что перестрелка начнется снова, а я был не в состоянии сражаться.
 Едва я успел оправиться от одной раны, как получил другую. Только у меня появился просвет, и я начал верить, что все неприятности позади, как тут же этот свет погас. Даже если они сейчас уедут, что мне-то делать? Чтобы добраться до людей и попросить помощи, я должен преодолеть несколько миль по дикой местности, а рассчитывать на то, что кто-нибудь еще забрался так высоко, бессмысленно.
 Через некоторое время я сел, а когда посмотрел на их лагерь, то от него ничего не осталось.
 Ничего, но они уже направлялись ко мне и, снова рассеившись по склону, искали меня. У того, что шел сзади, через седло свисал труп. Значит, я все-таки кого-то достал.
 Они вышли на меня. Я перевернулся на живот и осторожно, чтобы не издать ни малейшего шороха, подполз к винтовке и стал ждать.
 Приблизившись на двести ярдов, они остановились и принялись, изучая траву, медленно ходить вокруг моего убежища. Им хотелось выяснить, не ушел ли я ночью и не оставил ли каких-нибудь следов. Ничего не обнаружив, парни собрались, поглядывая в мою сторону.
 Всего их было шестеро. Один мертв, двое ранены, хотя и не очень серьезно.
 Не слыша их голосов, я ждал, установив винтовку между сучьями, и решал, кто из них умрет первым. Наконец они повернули лошадей и поехали прочь, погоняя перед собой моих коней. Когда они скрылись из виду на дороге Медвежий ручей, я лег на спину на еловые иголки и закрыл глаза.
 Я долго лежал, просто отдыхая, не думая ни о чем, и радовался, что остался один, что мне не придется волноваться из-за следующего нападения. Наконец я открыл глаза и увидел над головой синее небо, по которому медленно плыло облако. Если бы я умер здесь, они бы победили, а я бы проиграл, только в чем? Не в моих правилах сводить счеты. Да, я мог проиграть! Перед этим я проиграл, но прекратил? Нет. Они на самом деле ушли? Я подождал еще немного, затем вышел из елей, поднялся на склон и пополз, прижимаясь к земле. Я не мог не оставлять следов на траве, поскольку цветы и растения альпийских лугов низкие. В некоторых местах цветы достигали восемнадцати дюймов, но такие встречались редко. Когда позади осталась четверть мили, я, опираясь о скалы, поднялся на ноги. Моя нога невыносимо болела. Проковыляв несколько шагов, я остановился. Подождав, пока боль утихла, снова с усилием сделал несколько шагов вперед.
 Через какое-то время я вышел на поросшую лишайником плоскость и отдохнул. Где-то вдали гремел гром. В горах каждый день идут грозовые дожди, и я молил Бога, чтобы мне не попасть под ливень. Молния — вездесущая опасность, в особенности на больших высотах, а у меня с собой была винтовка.
 Используя винтовку в качестве опоры, я поднялся с камня. Теперь мне удалось сделать пятьдесят шагов, перед тем как пришлось остановиться.
 Отдохнув, я снова двинулся в путь, чувствуя головокружение и слабость. Передо мной раскинулся еще один лесок, но я продолжал идти, а потом упал. Собрав последние силы, я дотащился до тени елей, лег на землю и хотел проползти немного вперед, но потерял сознание.
 Брызги дождя привели меня в чувство. Уже стемнело. С усилием я переполз под дерево и потащил за собой винтовку, а потом снова потерял сознание. Все, что я слышал, — это гром вдалеке и шум дождя.




 Глава 22


 Перевернувшись на живот, я пополз, чтобы забрать винтовку, она лежала немного выше. Я перетащил ее под другую ель и, дрожа от холода, спрятался от дождя под ее ветвями.
 Обхватив себя руками, я просто лежал и трясся — ель защищала меня от дождя, но ничто не могло защитить меня от холода.
 Ночь тянулась невыносимо долго; промокший и озябший, я томительно ждал, когда наступит рассвет. У меня пересохло во рту, и я открыл его, хватая случайные капли дождя. Я понимал, что должен выбираться отсюда и спуститься вниз, туда, где было теплее. Наконец длинная ночь прошла, и я увидел в небе едва заметную желтизну и тогда, измученный до невероятности, уснул.
 Когда проснулся и открыл глаза, уже наступил день. Некоторое время продолжал неподвижно лежать, а потом с усилием сел и осмотрелся. Моя шляпа лежала рядом на еловых иголках, я надел ее. Винтовка валялась сбоку, и я, почти не задумываясь, поднял ее и вытер насухо носовым платком. В нескольких шагах от меня на плоском камне собралась дождевая вода. Я подполз туда, напился, затем сел и снова закрыл глаза, наслаждаясь солнечным теплом. Было очень приятно, но через несколько часов снова станет холодно. Если я собираюсь выбраться отсюда, то начинать надо прямо сейчас.
 Тем не менее я не шевелился. Запрокинув голову назад, я впитывал в себя тепло, чувствуя, как напряженность медленно покидает мои мышцы. Когда я начал двигаться, я почти ничего не соображал. Какой-то внутренний рычаг завел меня и толкал вперед. Среди елей я отыскал себе подходящую палку и, опираясь на нее, кое-как спустился вниз по склону, отыскал тропу Маленького Медведя и пошел вдоль нее.
 Желтобрюхий сурок появился на скалах и смотрел, как я ухожу, то и дело подергивая носом. Он резко свистнул, когда я сделал первый шаг, а потом просто наблюдал, будто понимая, что не нужно привлекать ко мне внимания.
 Я подумал о том, что несколько дней тому назад в горах возле ранчо со мной случилась такая же история. Только тогда все выглядело по-другому. Совсем по-другому. Здесь не было ни гостеприимного ранчо, ни койки, ни отдыха, ни удобств. Теперь все это находилось в милях от меня, а вокруг — километры леса, ручьи, кустарники и сухие деревья, голые скалы, и на всей этой обширной территории ни одной живой души.
 Тем не менее движения делали свое дело. И хотя я шел медленно, моя кровь снова начала циркулировать, и сознание вернулось.
 Джанет Ле Коди уехала в Дуранго, там у нее живет тетя. Рид Белл планировал арестовать миссис Холлируд, Клинтона и Мэтти сразу же, как только вернется шериф. А тем временем они продолжали свободно разгуливать.
 Бросят ли они свою затею и попытаются ли ускользнуть от ареста? Они же знают, что им придется отвечать перед законом? С их точки зрения, у них только две проблемы — Джанет и я. Не появись Джанет, они продолжали бы хозяйничать на ранчо. Это также означало, что меня следовало убрать, как ненужного свидетеля, хотя теперь я был уверен, что мое убийство спланировали задолго до того, как я обнаружил подлинное завещание. Избавившись от меня, миссис Холлируд заполучила бы все мои деньги.
 К тому времени, как начали сгущаться сумерки, я преодолел чуть больше мили. Теперь я не боялся развести костер. Выбрав укромное местечко, я в течение вечера постепенно подбрасывал ветки в огонь, пока мой костер не разгорелся до шести футов. Решив, что огонь уже достаточно долго горит, я уменьшил его до разумных размеров и, сместив в сторону, проверил, не осталось ли горящих углей, и улегся на теплую землю, туда, где недавно пылал костер.
 Я проснулся на рассвете, чувствуя, что хорошо отдохнул, и снова отправился в путь, а когда очутился на развилке дорог, выбрал ту, что лежала ниже и тянулась вдоль ручья. От потери крови и общего недомогания мне постоянно хотелось пить, так что теперь я мог пить столько, сколько хотел.
 Тяжело раненный, я даже не осмеливался вспоминать, где нахожусь. Оставаться здесь значило умереть. Это ничего не стоило. В это время года на таких высотах в любой момент мог пойти снег, а если так случится, то мне отсюда никогда не выбраться. Сентябрь подходил к концу, и листья на осинах начали менять цвет.
 Никто не говорил мне, что жизнь — легкая штука. Для меня она никогда таковой не была, но в трудностях я закалился и стал сильнее. Каждый старается преуспеть в жизни, но сначала он учится добиваться успехов в маленьких делах. В большинстве случаев человек достигает цели, просто преодолевая неудачи.
 Я спускался с горы не по своей собственной воле и не надеялся кого-нибудь встретить на пути. Я знал, что искать меня никто не станет. Все мои знакомые были уверены, что я покинул эти края, остальные думали так же.
 И все-таки я верил в свой единственный шанс, хотя я не ждал помощи от мужчины или женщины. Я верил в чалого. Как-то раз он меня нашел. Правда, тогда он находился от меня в нескольких ярдах, но все же искал. Куда ребята Бэрроуза угнали моих лошадей? Сомневаюсь, что они увели их очень далеко. Им тоже не с руки появляться с моими лошадьми на людях. Власти начнут задавать вопросы. Рано или поздно мое тело кто-нибудь найдет, и тогда начнутся разговоры. Ясно, что они постараются отделаться от моих лошадей как можно раньше. А что касается чалого и меня, то мы начали чувствовать друг друга.
 Я продолжал ковылять вдоль дороги, ни разу не обернувшись назад, поскольку не хотел расстраиваться, видя, как мало прошел. Как всегда, мой взгляд был устремлен на дорогу, что лежала передо мной.
 Солнце приятно согревало меня и даже в каньоне стало тепло, и я усердно шагал вперед, пытаясь наверстать упущенное, довольный каждым сделанным шагом и не задумываясь над тем, сколько миль еще нужно пройти.
 Мне помогало то, что я почти все время шел под уклон. Я часто останавливался, чтобы отдохнуть. Понятно, я страдал от голода, но тогда я тоже хотел есть. Много раз в своей жизни я голодал потому, что у меня не было денег, чтобы купить еду, но чаще это происходило оттого, что я оказывался не там, где мне следовало быть.
 Я шел по дну каньона и не заметил, как небо начало затягиваться тучами. Я свернул с тропы Маленького Медведя в Медвежий каньон и направился вниз по течению. Где-то впереди должна быть река Долорес, и там вдоль реки лежит объезженная дорога. Я не заметил, как начал падать снег.
 Сначала редкие снежинки, медленно кружась в воздухе, таяли, не долетая до земли. Я чувствовал, как они касались моих щек. Обессиленный, я присел на камень. Очень скоро эти каньоны будут завалены снежными сугробами. Камни под ногами станут мокрыми, и это затруднит движение.
 Я поднялся и тронулся в путь. Теперь уже шел ровный густой снег, огромные хлопья лениво падали на зеленые листья. До реки Долорес оставалось пройти милю или две.
 Я очистил снег с упавшего дерева и сел. Мои ноги дрожали. В голове мелькнула мысль, что можно разжечь огонь, но я отогнал ее. Река Долорес совсем близко, а там я мог надеяться на помощь.
 Было холодно, станет еще холоднее, а на мне только жилет и пиджак. Одна нога задеревенела, и я чувствовал себя слабым и больным. Я пощупал пальцами лицо. Щетина. Посмотрел на руку — она дрожала, тогда я крепко сжал ладонь в кулак, стараясь успокоить дрожь.
 Через минуту я почувствовал, что замерзаю, с усилием поднялся на ноги, покачнулся и пошел дальше.
 Не знаю, сколько еще мне удалось пройти. Я зацепился ногой о торчавший корень и упал лицом в свежий снег. Я помню, что пытался встать, но моя нога невыносимо болела, а потом…
 …потом я понял, что лежу в мягкой постели, а не на замерзшей земле, что мне тепло и кто-то надо мной склонился. Я открыл глаза и увидел индианку. Когда захотел перевернуться, она положила твердую руку мне на плечо и заставила лежать, сказав что-то на языке ютов. Я снова посмотрел на нее. Это была та самая женщина, которую я встретил у дороги, та самая женщина с мальчиком, что срезала с моей шеи петлю.
 Она что-то сказала на своем языке, — и из соседней комнаты вышли еще две индианки, белый мужчина и с ними — Джанет Ле Коди!
 — Ты проснулся! — воскликнула она.
 — Похоже, что да, — сказал я, — хотя видеть тебя — это сон.
 Она вспыхнула и забеспокоилась.
 — Мы сбились с ног, когда искали тебя, но если бы не эти индейские женщины, мы бы никогда тебя не нашли. Кажется, — заметила она, — в свое время ты чем-то им помог.
 Я ничего не сказал по этому поводу, а только заметил, что они — хорошие люди и уже один раз помогли.
 — Все же, как ты сюда попала?
 — Твои лошади вернулись в город. Мне кажется, что они шли на ранчо. Я поняла, что случилось что-то плохое, но никто не пошел со мной тебя искать. Они говорили, что выпадет снег, и, забравшись в горы, мы попадем в ловушку, а ты наверняка убит, в противном случае твои лошади не вернулись бы оседланные и навьюченные. Датчанин видел отряд Бэрроуза. Они везли двух раненых и одного убитого. Потом, когда в городе появились твои лошади, он решил, что тебя убили. А я не поверила, поэтому обратилась к ютам.
 — Почему к ним? Что заставило тебя?
 — Мой дядя знал их и торговал с ними. Они ему нравились. Я выросла с ними, выучила их язык, поэтому, когда пришла сюда, они меня выслушали. А когда я сказала, что ты ездишь на чалом коне, то оказалось, что они тебя знают.
 — Мы встречались однажды.
 — Поймав твоих лошадей, мы повели их назад по следу, потом потеряли твой след. Юты решили, что ты спустился к Медвежьему ручью. Мы пошли туда и нашли тебя.
 — Где мы сейчас?
 — В доме на ранчо. Ты находился всего в миле от него, когда упал.
 Потом мы некоторое время молчали. Юты вышли из комнаты, а я слышал движение в доме и запах свежеприготовленного кофе. Вдруг я почувствовал, что ужасно хочу есть, но мне не хотелось даже двигаться. Я лежал и отдыхал. Услышав незнакомый голос, я поинтересовался, кто это.
 — Владелец ранчо.
 Я был слаб и сразу заснул, а когда открыл глаза, то увидел на стуле возле кровати свои чистые джинсы и одну из новых рубашек, что покупал в городе. Очевидно, Джанет вытащила ее из моей сумки. Я оделся и, обессилев, плюхнулся на стул.
 Юты ушли, но Джанет осталась. Она принесла кофе.
 — Ты говоришь на языке ютов? Мне казалось, что ты из восточных областей.
 — Некоторое время я жила здесь со своими дядей и тетей. Тогда была маленькой девочкой и часто играла с индейскими детьми.
 За кофе она сообщила мне последние новости.
 — Рид Белл и шериф съездили на ранчо и арестовали миссис Холлируд, которая под всегда прекрасно выглядевшим седым париком оказалась брюнеткой.
 — Кто-то говорил, что она блондинка. Я слышал, что женщина, которой интересовался Рид, была…
 — Блондинка? Да, она была и блондинкой. Некоторые дамы обесцвечивают свои волосы или перекрашивают в другой цвет. — Она улыбнулась, глядя на меня. — Только немногие женщины довольны тем, что им дала природа. Женщинам свойственно думать, что всякая перемена — к лучшему.
 Да, хотя я имел совсем небольшой опыт общения с женщинами, я ей поверил. Они всегда что-то меняли. Мужчин зачастую именно это устрашало больше всего. Во всяком случае, это касалось их дома.
 Джанет продолжала рассказывать новости.
 — Клинтона никто не видел. Говорят, он уехал из страны. Во всяком случае, против него нет никаких улик. То, что он пытался принудить меня поехать на ранчо, доказать не удалось. По сути, я отправилась на ранчо по своей воле, и против него не нашлось никаких веских доказательств. Мэтти также осталась в стороне. Ее хотели обвинить в сообщничестве, но я засвидетельствовала, что она предупредила меня об опасности и возражала против того, что задумала миссис Холлируд. Нам нужно возвращаться, — закончила Джанет. — Я испугалась за тебя и уехала, хотя мне следовало находиться в Пэррот-Сити или на ранчо.
 — Завтра, — пообещал я.
 Моя нога оказалась не так уж плоха, как я подозревал, а индианка прикладывала к ней припарки из лекарственных трав.
 Больше всего я нуждался в отдыхе и проспал почти целый день и всю ночь. Когда настало утро, встал. Я никогда не валялся подолгу в постели, поэтому быстро оделся, поел и вскочил в седло. Мы отправились в обратный путь. Нас сопровождали индейцы — трое мужчин и одна женщина.
 Но пока мы добрались до Пэррот-Сити, я совершенно обессилел. По дороге мы останавливались и разбивали лагерь. Я радовался, что с нами ехали юты, потому что от меня было мало пользы. Мы попрощались с индейцами возле каньона Ла-Плата, а потом вместе с Джанет приехали в город.
 Датчанин как раз окунал в цистерну с водой раскаленное Железо. Увидев нас, он выпрямился, но не нашелся что сказать. Мужчины, сидевшие на лавочках возле магазинов, поднялись и подошли к обочине, глядя нам вслед. Другие стояли как вкопанные.
 Когда мы вошли в ресторан, повар принес нам кофе.
 — Выглядите совсем измученным, — заметил он. — Кто-то плохо с вами обошелся?
 — В некотором роде, — ответил я. — В горах становится холодно.
 — Отряд Бэрроуза проезжал мимо. Они везли тело убитого.
 — Ну и что? Должно быть, они попали в неприятную историю.
 — У них такой вид, будто их били и в них стреляли. И чем только занимается нынешняя молодежь! Шляются без дела, неугомонные, никак не могут успокоиться! Им бы лучше заняться какой-нибудь домашней работой.
 В ресторане я встретил знакомые лица, а также несколько неизвестных. В большинстве это были шахтеры, горнорудное дело в этих краях развивалось.
 Сидя за столом, я вытащил из кармана завещание и передал Джанет. Она прочитала его, и на ее глазах появились слезы.
 — Это похоже на него, — сказала она. — Я никогда не верила, что он лишит меня наследства.
 — Половина ранчо в любом случае принадлежала тебе.
 Потом мы некоторое время ели молча, одни люди выходили из ресторана, другие появлялись. Полагаю, каждый из нас в тот момент думал о том, что делать дальше. Во всяком случае, меня волновало это.
 Теперь я мог спокойно отправляться в горы. Но не успел я подумать об этом, как тут же вспомнил, что для этого сейчас наступают совсем неподходящие времена — зима на носу. Придется горам подождать меня до следующего года. Тогда остается Финикс, тот городок в Аризоне, название которого дал англичанин, Даррел Даппа.
 Финикс, как птица, в честь которой его назвали, восстал из пепелища древнего города, построенного Хоокамом или подобными ему людьми. Там тепло и приятно, этот город — прекрасное гнездышко для одинокого странника, которому нужно пережить холодные месяцы.
 — Ты будешь работать на ранчо? — поинтересовался я.
 — Конечно. Мне нравится это место. И труда я не боюсь. Потребуется, правда, еще пара хороших крепких рук. — Она глянула на меня своими голубыми глазами. — А ты?
 — Я ехал мимо, и вот очутился здесь. Остается попрощаться с горами, покончить с байками обо мне и продолжить свой путь.
 Она посмотрела мне прямо в глаза, а потом тихо сказала:
 — Я не хочу, чтобы ты уезжал.
 Ни одна женщина никогда раньше мне такого не говорила.




 Глава 23


 И я испугался. Глядя на нее, я произнес чуть ли не заикаясь:
 — Мэм, мне бы очень хотелось остаться, но я не хочу вам надоедать. Я мало общался с женщинами. Я просто «дрейфую» по стране и знаю толк лишь в лошадях, коровах и горах…
 Она положила свою руку на мою.
 — Мистер Проезжий, я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты никогда не уезжал.
 На некоторое время я лишился дара речи. Кто я такой, чтобы заслужить ее расположение?
 — Ладно, — согласился я, — здесь вокруг так много высоких гор…
 — А когда ты пожелаешь уйти, — добавила она, — если пожелаешь, я пойду с тобой.
 Мы все обговорили и решили пожениться в Пэррот-Сити, а потом уехать на ранчо.
 Вот так оно и случилось. Я отвел ее в гостиницу, отправился в магазин и оделся в новое с ног до головы. Я купил себе готовый костюм. В городе не было портного, но я все равно никогда не шил свои вещи у портного. Честно говоря, раньше никогда не носил костюма. В детстве мне, мальчишке, отец купил как-то костюм, и я надевал его в особых случаях, например когда семья шла в церковь.
 Когда я вышел из магазина, держа покупки под мышкой, на улице встретил Мэтти. Она стояла одна, и ветер слегка развевал ее волосы.
 — Мэтти, — сказал я, приближаясь к ней, — чем вы сейчас намерены заняться?
 — Миссис Холлируд арестовали.
 — Я знаю.
 — Она собиралась отравить вас. Я не хотела, чтобы это случилось. Вы — хороший человек.
 — У вас есть деньги, Мэтти? Помните, мы с вами — друзья.
 — У меня нет ничего. Они все забрали, хотя там была небольшая сумма.
 Помимо карманных денег у меня по-прежнему оставалась тысяча двести долларов. Я купил себе дорогой костюм, заплатив за него пятнадцать долларов. Я полез в карман джинсов и вытащил сотню.
 — Я не могу их взять.
 — Мы друзья, Мэтти. Отправляйтесь куда-нибудь, начните новую жизнь. У вас получится. Просто верьте в себя.
 Она взяла деньги.
 — Спасибо, мистер Проезжий. Я этого не забуду.
 — Не беспокойтесь.
 Она собралась уходить.
 — Мэтти! — позвал я.
 Она обернулась.
 — Как ваша фамилия?
 — Хиггинс, — ответила она, а после паузы добавила: — я Клинч Монтейн Хиггинс.
 Мэтти пошла вниз по улице к станции. Она была действительно очень красивой женщиной.
 В гостинице я облачился в новый костюм, правда, мне пришлось повозиться с галстуком. Это мне напомнило байку об одном ковбое. Когда ему завязали галстук в первый раз, бедняга не мог пошевелиться два дня. Думал, что его привязали к столбу.
 Датчанин отыскал священника, и некоторые горожане собрались вокруг, чтобы стать свидетелями бракосочетания. Накрахмаленный воротничок врезался мне в шею с такой силой, что я чуть не задохнулся, совсем как в тот день, когда меня пытались вздернуть на суку.
 Священник принес с собой Библию, и пока он читал из нее, все стояли и слушали. Все оказалось очень просто, я стал женатым человеком, и у меня появилась красивая жена. Пока она разговаривала с женщинами, мы с датчанином запрягли лошадей.
 Чалый стоял рядом, готовый отправиться в путь, а я седлал другую лошадь для Джанет. Я подтянул подпругу и обошел ее со всех сторон, когда датчанин коснулся моего локтя.
 — Мистер Проезжий? Посмотрите.
 Я обернулся. На противоположной стороне улицы стоял Чарльз Пелхэм Клинтон, в белом костюме и шляпе с широкими полями. Он стоял и смотрел на меня.
 — Я искал вас, мистер Проезжий, — спокойно произнес он.
 — Я здесь, — ответил я.
 — Вы меня удивили. От вас я такого не ожидал. Похоже, у вас дар выживания.
 Теперь Чарльз Пелхэм Клинтон. Я убил его брата, с моей помощью его планы сорвались, естественно, он явился сюда не для того, чтобы болтать о погоде или политике или даже поздравить меня с венчанием. Хотя, может, он пришел ради этого?
 — Я слышал, вы жених, — усмехнулся Клинтон, — обвенчались с Джанет Ле Коди?
 — Да.
 — Жаль, — продолжал он, — что такая молодая женщина станет вдовой. Но все равно, я должен вас поздравить. По правде говоря, я готов снять перед вами шляпу. — Он поднял руку и поднес ее к шляпе, а когда начал ее опускать, я в него выстрелил.
 Датчанин бросился вперед.
 — Ты застрелил его! Ты застрелил безоружного…
 — Загляните ему в руку, — сказал я.
 Клинтон неуклюже лежал на земле, левая рука протянулась вперед, а правая оказалась под ним. В ладони правой руки он сжимал двухствольный «дерринджер» 44-го калибра.