Аннотация: Книга «По обе стороны поводка» – сборник увлекательных рассказов о собаках. Авторы – известные зарубежные писатели – показывают различные стороны характера этих животных, их бескорыстную любовь и привязанность к человеку. Большинство рассказов, неизвестных широкому читателю, основано на реальных фактах, и, прочитав их, вы узнаете много нового и интересного о своих четвероногих друзьях.
 Для широкого круга читателей.


---------------------------------------------


 Бернхард Келлерман
 Сэнг

 В домике индуса близ тибетской границы я увидел впервые в жизни самых диких и впечатляющих собак. Это были тибетские доги, огромные псы, похожие на черных медведей: голова широкая, маленькие злые глаза близко посажены, острая морда… Не было ни малейшего желания слезать с лошади, пока они бегали на свободе и хозяин еще не утихомирил их. А когда они были привязаны, надо было наблюдать за длинной цепью и молить бога, чтобы она не порвалась. Это не собаки, а настоящие дьяволы, требующие к себе уважения.
 Такой дьявол встретился мне однажды совсем неожиданно на одной из базарных улочек Леха. Это была улица мясников с тремя-четырьмя лавками, стоящими друг за другом, с тушами коз и овец, облепленными мухами. Отходами этой улицы питалась стая бездомных базарных собак разных помесей – настоящих бесстыжих попрошаек, бесхарактерных, привыкших к постоянным пинкам. Именно здесь я впервые увидел своего дьявола, которого до сих пор вспоминаю с болью, как друга, брошенного мной в далекой стране, и которого я никогда больше не увижу. Он зарычал на меня дико и угрожающе, как хищник, заставив отступить и искать палку или камень. Его налитые кровью глаза искрились зеленой злобой, выражая дикую ненависть к человеку. Глаза, так же близко посаженные, как у тибетских догов, что делает их похожими на медведей, но эти глаза были не маленькие и темные, а большие и светлые, как у волков. В общем, он был похож на породистых тибетских догов, но не черный, а, скорее, бурый. Медведи, тигры, волки – все хищники этих гор, казалось, смешали свою кровь, создав эту собаку ростом с теленка и с вечно оскаленными зубами. На базаре его звали Сэнг, по-тибетски «Тигр». Это был настоящий дьявол, но неописуемо дикой красоты. Никогда раньше я не влюблялся в животное с первого взгляда так сильно и так болезненно.
 Сэнг лежал, прижавшись к земле, как тигр перед прыжком. Лопатки выделялись под густой шерстью, а на загривке шерсть стояла дыбом. Но он не прыгал. Он не мог. Это был несчастный калека, раздробленная кость его сломанной передней правой лапы, размозженной в борьбе с волками, торчала из-под кожи.
 Когда-то он был караванной собакой. Еще недавно он провожал караваны из Яркенда через льды Каракорума, пока несчастье не унизило его до общения с этими недостойными псами базара. Теперь я понял его немыслимую злобу – этот протест против судьбы, столкнувшей его так низко.
 Сэнг хорошо понимал по-туркестански и по-тибетски, но все же я попробовал с ним побеседовать по-немецки. Я объяснил ему, что понимаю его несчастье. Его отвага не вызывает никаких сомнений – ведь волки нападают, как известно, только стаей. Я выразил ему свое уважение и сожаление. И Сэнг понял. Он слушал внимательно, жадно, так же как слушали любопытные, которые столпились вокруг и удивлялись, как это европеец не считает ниже своего достоинства разговаривать с псиной, покалеченной волками. А может быть, я умел говорить по-арабски? Во всяком случае мы – Сэнг и я – поняли друг друга очень хорошо. Злобный огонек в его глазах погас, вздыбленная шерсть разгладилась. Он еще показывал зубы, но постепенно превратился из кусачего дьявола в обыкновенную собаку. Когда я хотел к нему подойти, люди испуганно потянули меня назад.
 Мясные лавки в это время были закрыты, но рядом находилась булочная. Я купил несколько хлебцев для Сэнга и предложил ему. Он подполз недоверчиво и неуверенно: вдруг я плохой шуткой решил сделать его общим посмешищем? Все же он съел хлебцы с благодарным взглядом, наблюдая за мной внимательно и немного озадаченно. Он хорошо понял, что мои действия были необычными и что в его жизни наступила какая-то новая эпоха. Отверженный и униженный, он вновь почувствовал уважение со стороны человека.
 Почти ежедневно моя дорога пролегала через базар, и я часто видел там Сэнга, иногда даже дважды в день. Я угощал его хлебом или костями, взятыми с собой из бунгало. Иногда он спал в тени какого-нибудь дома, даже во сне сохраняя горестное выражение на морде и вздрагивая от боли в раненой лапе. Услышав мои шаги, он немедленно просыпался. Он знал мои шаги. Потом он стал отзываться на короткий свист, и всегда проходило всего лишь несколько секунд, когда он вдруг откуда-то выныривал. Он выражал свою благодарность и преданность, стоя передо мной, внимательно глядя и легко повиливая пушистым хвостом. Иногда он недалеко провожал меня, сначала неуверенно, нерешительно из опасения показаться назойливым. На базаре удивлялись нашей странной дружбе. Торговцы, сидящие в своих лавках, наблюдая за возрастающим доверием пса, подозревали во мне особенные чары. Таким образом, в глазах жителей Леха я стал кем-то вроде святого.
 Однажды случилось действительно необычайное: Сэнг появился вдруг у ворот бунгало. Мой друг следовал за мной незаметно, прихрамывая, по крутой тропинке. Между прочим, заживление лапы шло в последнее время очень успешно, и, хотя раздробленная кость превратилась в жуткий узел с кулак величиной, Сэнг уже иногда пытался наступать на больную ногу. Когда появилась его удалая широкая голова во дворе бунгало, среди моих слуг начался переполох.
 «Сахиб, Сэнг пришел!»– Это звучало так, как будто король Ладок удостоил меня честью своего визита. Я, очень обрадованный, поздоровался с Сэнгом и пригласил его войти, но он не двинулся с места. Что-то в его памяти сопротивлялось тому, чтобы войти в закрытое помещение. Повар принес ему лакомства, и Сэнг наслаждался угощением и хорошим приемом. Его визит длился долго, ему неудобно было спешить. Здесь впервые я посмел дотронуться до Сэнга. Когда моя рука приблизилась к его голове, он беспокойно покосился, зарычал, наморщив нос, возбужденно дыша через открытую пасть. Он хотел меня предупредить, потому что сам я не знал, что будет дальше. Но когда я спокойно с ним заговорил, он начал вилять хвостом и… свершилось! Видно, все-таки человеческая рука его касалась! Давно, давно такого не было. Вначале он был неспокоен, встревожен. Он не мог этого постичь, а дальше уже с удовольствием принимал ласку, ворчал, выражая благодарность, но иногда и рычал: в конце концов все имеет свои рамки. Впрочем, он ведь был караванной собакой, а не каким-то пекинесом, вывешивающим язык от счастья, когда чешут за ухом.
 После моего ухода Сэнг еще полчаса сидел около двери бунгало, и никто не смел войти или выйти со двора. Потом он тихо заковылял прочь. Может быть, когда-то, в его молодости, был в лагере европеец, путешественник или охотник, и его привязанность ко мне этим и объясняется?..
 Сэнг навещал меня несколько раз в день. В дальнейшем он даже осмелился дойти до веранды бунгало. Мои слуги почтительно избегали встречи с ним.
 Близился час прощания с гостеприимным Лехом. Мне нелегко было расстаться с моими друзьями, но тяжелее всего было расстаться с Сэнгом. Садясь на лошадь во дворе бунгало, я думал, что лучше с ним не прощаться и избежать тяжелой минуты расставания. Это было бы самым удобным. Когда он придет в бунгало и не найдет меня, то поймет, что караваны приходят и уходят. Я нарочно поехал большим базарным путем, а не через улицу мясников, где обычно обитал мой друг. Я осмотрелся. Раннее утро, почти никого нет на улице, и вдруг я увидел Сэнга. Он спал рядом со стаей бездомных собак, выпрямив больную ногу с толстым узлом. Увидев его еще раз, я обрадовался, но надеялся проехать незамеченным. Стучали копыта лошадей, орали погонщики. Сэнг был караванной собакой, и такой шум пробудил бы его даже от глубочайшего сна. Даже умирая, он навострил бы уши и еще раз открыл глаза. И, конечно, Сэнг проснулся. Украдкой, с нечистой совестью, я повернулся в седле и увидел, как он рывком вскинул голову. Очевидно, он увидел мою лошадь, быстро поднялся, насколько позволяла больная нога, и начал меня высматривать. Я был уже довольно далеко от него, и, сделав вид, что не замечаю его, удалялся вероломно и предательски. Мне и сегодня еще стыдно, но это мне показалось лучшим решением в данной ситуации: зачем Сэнгу причинять ненужную боль? И, кроме того, у меня были и другие проблемы.
 Я продолжал свой путь через ворота Леха, и моя лошадь осторожно ступала по каменистой тропинке, ведущей вниз, к безжизненной пустыне, разделяющей Непал и Индию. В пустыне собирается караван и начинает свой медленный путь, длящийся дни и недели. Добравшись до края пустыни, я обернулся в последний раз посмотреть на расположенный высоко в горах Лех. Как же я удивился, увидев вдруг появившегося наверху Сэнга! Он стоял с поднятыми ушами и смотрел вниз на меня.
 Теперь было невозможно уйти, не простившись. Страстно хотелось мне еще раз посмотреть в его чистые дикие глаза, поговорить с ним. Я засвистел наш мотив и поднялся опять наверх. С трудом Сэнг приближался ко мне. Он, хромая как можно быстрее по скалам, спустился, посмотрел на меня с немым вопросом в глазах, возбужденно и быстро виляя хвостом. Я заговорил с ним, а он начал громко лаять, и я хорошо понял, что он хотел мне сказать. Он обличал меня в предательстве и неверности. Сколько раз он видел меня едущим верхом через базар и знал, что я приду. Но сегодня, увидев тяжело нагруженных лошадей, он понял, что они будут идти до самого вечера. На следующий день пойдут дальше. Где меня тогда искать? Нет и нет! Никогда я не вернулся бы, никогда! Горе морщило его лоб. Неужели у меня нет сочувствия? Вся моя дружба – ложь? Он хочет идти со мной куда угодно и охранять мою палатку. Тоска засветилась в его глазах, тоска по каравану, по шуму палаток, запаху лошадей, жизни лагеря. Идти с нами! Да, да! Как-нибудь, несмотря на хромоту, которая со временем пройдет.
 «Будь умницей, Сэнг! Ну, послушай!» Все громче лаял Сэнг и бил хвостом. Нет, нет, он не хочет слушать. «Слушай, Сэнг, слушай меня. Что ты понимаешь в этом мире! Здесь, в горах, все, конечно, сойдет. А другие страны со своими законами, мореходное общество – что ты об этом знаешь? Так лучше для тебя и меня, я долго об этом думал, поверь мне, иначе я взял бы тебя с собой, на моей лошади. Сэнг, я клянусь!». Сэнг внимательно слушал, он не сводил своих глаз с моих губ. Он вилял хвостом, рычал, но стал спокойнее. Какая-то искра надежды светилась в его глазах. О, он меня не понял! Злой рок не дал нам понять друг друга. Не было переводчика между нами, и поэтому он не мог понять меня. Но когда я еще раз к нему нагнулся и повернул коня, он все понял. Рухнула его надежда! Он стоял не шелохнувшись. Он окаменел, поняв неотвратимость… Он захромал сзади меня. Я погнал лошадь, чтобы догнать караван, который уже далеко-далеко полз по бесконечной каменной пустыне.
 Сэнг быстро отстал. Он начал лаять, хрипло и ужасно. Я видел, как сотрясалось его мощное тело. Свое разочарование, горе и отчаяние он выкрикивал в пустыню, свое обвинение, укор!.. Моя дружба была ему утешением и радостью, а теперь он оставался одинокий, без всякой надежды. Нет, нет, вернись! Боль терзала его мужественное сердце. Я еще долго слышал его лай, хотя уже не было видно и скал.
 Я не забыл ни одного из тех слов, которые он кричал мне вслед в безлюдной каменной пустыне.
 Мой друг, учитель из Леха, сопровождал меня несколько суток. Через много недель я получил от него письмо. На обратном пути он встретил Сэнга недалеко от монастыря Спиттуг, что в трех часах езды от Леха. Сэнг всё еще хромал вслед за мной. Сколько же времени он, прихрамывая, шел по каменной тропинке, пока не понял всю безнадежность и не повернул назад?..