Аннотация: Снятый с Жан-Полем Бельмондо и Робером Оссеином "Профессионал" с не отпускающей до конца интригой и щемящие ноты Che Mai Энио Морриконе неразрывно связаны вдохновением, полученным от единственного романа Патрика Александера. Нельзя классифицировать эту книгу просто как шпионский роман или политический боевик. Это книга о мире Мужчины, соприкасающемся с нежностью Женщины, джунглях политики, практичности и циничности истеблишмента.


---------------------------------------------


 Патрик Александер
 Смерть раненого зверя с тонкой кожей


 "Штурмовая винтовка Армалит-15 является самым смертельным оружием в своем классе и предназначена для эффективного поражения зверей с тонкой кожей, то есть людей, на расстоянии до шестисот метров. Из-за высокой начальной скорости пули, ее формы и большого калибра в момент попадания и проникновения она начинает вращаться по непредсказуемой и хаотичной траектории, расходуя свою кинетическую энергию в минимально короткое время, что вызывает повышение гидростатического давления в теле, содержащем жидкость и придает ей дополнительную останавливающую способность. Результатом такого проникновения является образование глубоких каверн, полостей и жесткий разрыв тканей, что приводит к мгновенному и обширному шоку".

    Описание штурмовой винтовки Armalite AR-M15 в каталоге Coopers McDonald, Inc.


 Одной из самых больших проблем, с которой сталкивается истинный либерализм – это отчаянная нехватка союзников, которые понимают жестокие реалии нелиберального мира, и которые совершенно отчетливо осознают, что невозможно защитить свободу и все, что с ней связано, не имея на своей стороне людей, которые готовы защищать свободу жестко, уверенно, без колебаний и, если это необходимо, совершенно безжалостно.

    Бернард Левин, The Times



 Пролог


  Вокруг него были джунгли 
  «Тебя всегда, где бы ты ни был, окружают джунгли», – маленькому, говорила ему мать. Они тогда жили в Руислипе, и он, с надеждой глядя в окно, почти верил, что вот-вот из зарослей сладкого горошка в дальнем углу сада выпрыгнет тигр. 
  Как бы он сейчас хотел снова очутиться там. Ребячество, почти такое же ребячество, как слезы, пролитые им над Киро, умершим на рассвете и уже начинавшим источать неприятный сладковатый запах. 
  Одной рукой он механически согнал с мертвого тела мух, другой утер собственные слезы. Он плакал от горя, от жалости к себе, но больше всего – от физической слабости. Последние два года он мало ел, много работал и нередко страдал от жестокого обращения и регулярных побоев. Киро был единственным, кто стал его другом за это время. Он делил камеру с ним и еще шестью африканцами: пять мелких воров и туповатый насильник. 
  Он бы хотел похоронить друга, но у него не было времени на церемонии и ритуалы. Оставить его гиенам, грифам и остальным тварям, промышляющим в этой части тропического леса? Он забрал нож, взятый ими у мертвого охранника, и, глотая слезы, двинулся через кусты. Он шел на запад по узким тропинкам и следам животных, ориентируясь по изредка проглядывающему сквозь нескончаемый мрак джунглей солнцу. 
  У него ныли ноги и кололо ступни, его мучила жажда. Но он продолжал ритмично шагать. 
  Беглецы провели в лесу уже шестеро суток, питаясь дикими бананами, лесными улитками и ямсом, который ночами таскали с ферм, изредка попадавшихся на пути. Теперь он был один, и ему было страшно. 




 Глава 1


 Ричард Эббот стоял в темноте под проливным дождем в северо-восточном углу Трафальгарской площади, не решаясь сделать следующий шаг, который всего-то и состоял в том, чтобы пересечь улицу и, дойдя до круглосуточно работающего почтового отделения, послать телеграмму.
 Но это было для него сродни пересечению Рубикона – объявление войны. Поэтому Эббот сомневался (сомневаются только неудачники, тут же бесстрастно сказала бы его мать). "Это не сомнение, – уговаривал Ричард себя, – это просто затишье перед бурей, глубокий вдох перед прыжком с высоты".
 Мимо, обсуждая Гамлета, классику сомнения, прошли два человека. Но это не имело никакого отношения к бывшему полевому агенту. В конце концов, он ведь не собирался убивать собственного отца. Эта мысль заставила Эббота улыбнуться, отчего проходящая мимо женщина, видимо, решив, что он не в себе, резко ускорила шаг.
 Внезапно поднялся ветер, дрожью напомнив ему о физическом дискомфорте, которого до этого момента он просто не замечал.
 Часы на Биг Бене пробили два, Ричард снова вздрогнул и перешел через улицу к почтовому отделению. Статуя Эдит Кавел блестела от капель. Ему всегда хотелось почитать ее биографию [1] .
 Ha почте работал только один отдел. В нем сидело четверо служащих, трое из которых были заняты чтением, в углу грелся бродяга, а из посетителей была только пожилая дама-американка в большой шляпе и с металлическими нотками в голосе.
 Эббот поискал глазами коробку с бланками для телеграмм, но ее нигде не было видно. Это его рассердило. Она просто должна была быть там.
 "Где у вас бланки для телеграмм?" – спросил Эббот у одного из увлеченно читающих клерков. В ответ тот вяло указал на другого служащего и вернулся к чтению.
 Он повторил свой вопрос. Другой клерк достал форму из ящика и передал ему.
 – Разве вы обычно не храните их в коробке по эту сторону стойки?
 – Мы выложили четыре тысячи, – ответил служащий. – Знаете, что произошло? Они закончились через три дня. Это все женщины и дети. Берут их пачками. Один Бог знает, что они с ними делают.
 Он заполнил строку адреса, затем написал короткое послание и, как бы прощаясь, пристально посмотрел на текст.
 – А эта, – скрипел металлический голос матроны, – для Гомера. Он мой племянник, живет в Вифлееме, штат Пенсильвания. Сколько времени это займет?
 До Ричарда донесся запах алкоголя, смешанный с запахом мочи и пота, исходящий от шатающегося рядом бродяги.
 – Не выделит ли ваша милость мне пару монет на чашку чая? Смерть как хочется горяченького, ей богу, – завел тираду бомж с заметным ирландским акцентом.
 – Отвали.
 Даже не взглянув на него, бродяга отошел.
 Эббот отдал телеграмму служащему, тот посмотрел на адрес.
 – Это же совсем рядом, – удивился клерк.
 – Я знаю, где это.
 – Я имею в виду, что вы можете отнести это сами. Это не займет и пяти минут.
 – Я не хочу нести это сам.
 Служащий сдался и принялся пересчитывать слова.
 – Вы уверены? – попробовал он снова.
 – Да.
 – Это смешно.
 – Так и задумано, – ответил Эббот. – Это шутка. Чтобы всем стало весело.
 Снаружи все еще лил дождь. Он прошагал вдоль Чаринг Кросс Роуд к Кембриджской площади и уставился, не видя, на афиши Дворцового театра.
 Он был голоден. Ему хотелось побриться, принять ванну. Какое удовольствие – горячая ванна! Он глубоко вздохнул, мечтая о душистой ванне, как вдруг почувствовал знакомое зловоние и ирландское хныканье.
 – Не дадите ли вы несколько пенни старому несчастному бродяге, ваша милость...
 Нищий по-прежнему даже не смотрел на него, не понимая, что просит у того же самого человека.
 Эббот хотел уже было прогнать его во второй раз, как вдруг ему в голову пришла идея, даже не идея, а всего лишь смутный намек на нее. Он обернулся к бродяге, который выглядел так же дурно, как и пах, и улыбнулся.
 – Конечно, – сказал он со своим лучшим уличным ирландским акцентом. – У меня есть пара шиллингов для достойного ирландского парня.
 – Так ты и сам ирландец? – осипшим от восторга голосом переспросил бродяга.
 – Такой же ирландец, что твои свиньи в Дублине!
 – Ты, похоже, из Корка?
 Эббот утвердительно кивнул:
 – Скиберин.
 – Да ну! У меня когда-то была тетя в Баллидехоб на берегу залива Роаринг. Отменное местечко. Так сколько, ты говоришь, у тебя есть?
 Эббот вынул из кармана мелочь и несколько банкнот:
 – Семьдесят девять пенсов и немного бумажных денег.
 – Святые Мария и Иосиф, да ведь это порядочная сумма.
 – А не знаешь ли ты местечка где-нибудь неподалеку, где мы могли бы что-нибудь выпить в это неласковое время суток?
 – Вы обратились по адресу, ваша милость, определенно, по адресу, – довольно ответил бездомный.




 Глава 2


 Фрэнк Смит услышал доносящийся издалека колокольный звон. Звук перерастал в сплошной гулкий благовест, становясь все громче и настойчивее, пока не превратился в телефонный звонок Фрэнк грезил. "Это сон", – сказал он себе, и проснулся.
 Все еще в полусне он взял трубку.
 – Алло.
 – Фрэнк?
 Это был Фоули, дежурный офицер с Холланд Парк, где располагалось секретное отделение Департамента.
 – Мы получили телеграмму, но ничего не можем понять.
 – Что вы имеете в виду?
 – Мы не можем ее расшифровать. Во всяком случае, Джонс, дежурный шифровальщик, не может. В шифровальной книге этого нет.
 – Нет в книге? Должно быть!
 На минуту Фрэнку показалось, что он продолжает спать.
 – Джонс говорит, что мы уже два года не пользуемся этим шифром.
 – Откуда была послана телеграмма?
 – С почты около Трафальгарской площади, в два часа три минуты.
 – Тогда это очевидно. Кто у нас там тусуется на Трафальгарской площади?
 – Простите?
 – Это розыгрыш, вы что, не понимаете? Придурок Ронни Саймонс или еще какой-нибудь идиот из отдела. Пошел выпить в центр. Два часа ночи. Крышу снесло. А давай-ка, старину Смита разбудим с утра свежей новостью про Пороховой заговор, например, или про падение Трои, или еще про что-нибудь в таком же духе.
 Короткая пауза.
 – И все-таки странно, что он воспользовался кодом двухлетней давности.
 – Ладно, но в чем, собственно, проблема? Если он не в текущей книге, то в одной из старых. Или Джонс настолько ленив, что не может пойти и найти ее?
 Тут он вспомнил, что все старые шифровальные книги хранились в архиве под замком, ключ от которого был только у глав отделов.
 – Черт, – выругался он.
 – Что?
 – Я сейчас приеду.
 Он положил трубку и на минуту откинулся на спину, прислушиваясь к барабанящим по стеклу каплям и думая о том, как тепло и уютно было в постели и как не хочется из нее вылезать. Совершенно не хотелось ни о чем думать, особенно – о Ричарде Эбботе, который, Смит был в этом абсолютно уверен, и отправил это послание. Он был единственным действующим агентом, который мог пользоваться устаревшим кодом. Хотя вообще-то, это никак не мог быть он, потому что должен быть мертв.
 Он встал и подошел к окну, где на стуле лежала аккуратно сложенная одежда. Холостяк, он был аккуратен и любил порядок, за исключением моментов, когда пребывал в состоянии опьянения или депрессии.
 Фрэнк быстро оделся, глядя в окно на черноту ночи и падающие капли дождя, качая головой и щелкая языком, в попытке умаслить неизвестных богов.
 Уже ждущая внизу машина доставила его сквозь мокрую черную ночь на Холланд Парк, где в большом солидном здании георгианской эпохи, стоящем в глубине от дороги, за увитой плющом стеной, располагался офис Департамента. Во времена славы Империи в этом здании находились офисы морского отделения Ллойда, и если судить по табличке на стене, едва видной под листьями плюща, так оно и было до сих пор.
 Он показал пропуск ночному дежурному и прошел в свой кабинет.
 Фоули ждал его и сразу же отдал телеграмму, которая прошла длинный путь с почты в Министерство иностранных дел, затем по телетайпу в Г-образное здание за вокзалом Ватерлоо, где Секретное разведывательное управление расположило свой не такой уж секретный штаб. Среди профессионалов оно называлось "Си Ай Эс" [2] . А уже оттуда ее направили в Департамент на Холланд Парк.
 Смит недовольно посмотрел на телеграмму. Ему совсем не хотелось знать, о чем в ней говорилось.
 – Точно не хорошая новость, – мрачно заметил он.
 Он спустился в архив, разбудил дежурного офицера, открыл один из сейфов и быстро отыскал нужную шифровальную книгу. Расписался за нее, поднялся в свой кабинет и начал расшифровывать телеграмму.
 Переписав текст начисто, он уставился на него озабоченным взглядом.
 – Это от Эббота, – сказал он таким тоном, как будто это все объясняло.
 – От Эббота? – переспросил Фоули. – Я думал, он мертв.
 – Многие так думали. И много раз.
 На мгновение, лишь только на мгновение, ему очень захотелось, чтобы Эббот, который был его другом на протяжении трудных пятнадцати послевоенных лет, и в самом деле был мертв. И это было не просто эгоистическое желание.
 Смит поднял телефонную трубку и вызвал оператора.
 – Ну давайте же.
 Наконец послышался сонный голос.
 – Вы что там, черт возьми, все уснули?
 На том конце принялись оправдываться.
 – К черту извинения, соедините меня с министром. Нет, лучше с шефом Службы.
 – Босс, наверное, еще спит.
 – Так разбудите его!
 Он бросил трубку, забарабанил пальцами по столу, нервно поковырял в носу и уставился на Фоули. Тот указал на телеграмму:
 – Можно?
 – Пожалуйста.
 В послании говорилось: "Условия контракта будут выполнены до четырнадцатого".
 – Могу я узнать, в чем заключался контракт?
 – Почему бы и нет? Все равно к завтрашнему дню об этом будет знать в лучшем случае весь Департамент, а в худшем – вся страна.
 Смит обеспокоенно вздохнул, будто бы стараясь или надеясь уменьшить эффект от того, что собирался сказать.
 – Эббот был должен убить полковника Нжала.
 – О Боже...
 – Да, Фоули, без Его помощи мы точно не обойдемся.
 Раздался телефонный звонок. Это был сонный и раздраженный начальник Департамента.
 – Если это что-то менее значительное, чем объявление войны...
 Смит объяснил, в чем дело.
 – О Господи!


* * *

 Сидящий в кровати начальник Департамента вдруг почувствовал слабость и откинулся назад, разбудив свою противную жену, которая что-то неразборчиво пробормотала и пнула его в ответ.
 – Толстая корова, ты что делаешь?
 – Простите? – по-джентельменски с легким ехидством отозвался на другом конце провода Смит.
 – Я так понимаю, это действительно Эббот? То есть это не обман, не шутка?
 В голосе начальника Департамента прозвучала робкая надежда.
 – В послании были использованы оба его защитных элемента.
 – Он, должно быть, не в своем уме.
 – Это не делает Эббота менее опасным.
 Начальник Департамента издал нечто среднее между вздохом и стоном.
 – Ну и бардак. Научили придурков играть в силовую политику... Проклятые политиканы. Это все они виноваты, черт их побери... – последовал очередной вздох. – Ладно, свяжись с министром. Собери всех: Росса из Особого отдела, хотя нет, он в отъезде. Так, найди лучше Шеппарда, все равно всю работу выполняет он. Этого, как его там, из МИ-5, или как там они себя теперь называют, и парня из Министерства иностранных дел – в общем, сам знаешь, кого. Встретимся в моем кабинете через полчаса. И проследи, чтобы включили чертово отопление.
 Он положил трубку и тяжело откинулся на кровати, получив очередной пинок он жены, которого даже не заметил.
 Шеф натянул на голову одеяло и уткнулся лицом в подушку, как делал в детстве, пытаясь спрятаться от окружающего мира.
 Спустя несколько минут тихо встал и оделся, не включая света. Его жена начала храпеть.


* * *

 Пока начальник Департамента неловко одевался в темной спальне, стараясь не потревожить свою отнюдь не безответную жену, Смит пытался найти министра, которого не было ни в его городском особняке, ни в загородном поместье, ни на квартире официальной любовницы. Чересчур высокомерный личный секретарь министра не имел ни малейшего представления о том, где может находиться его начальник. Смит терпеливо настаивал.
 – Это что, мой дорогой, пожарная тревога?
 – Это срочно.
 – Насколько срочно, мой дорогой?
 Смит услышал зевок.
 – Я не знаю, – деланно лениво ответил он. – Под какую категорию срочности подпадает убийство?
 – Убийство? Моего начальника? – юноша мигом проснулся.
 – Речь идет о человеке поважнее, чем твой хренов начальник.
 – О Боже мой! О ком вы?
 – А это, – Смит привел классическую отговорку органов безопасности, – вам знать совершенно необязательно... мой дорогой.
 Высокомерность секретаря как рукой сняло, и он дал Смиту номер радиотелефона в машине министра. По его словам, министр уехал около полуночи в сопровождении только одного телохранителя.
 Смит связался с телохранителем, вооруженным сотрудником Особого отдела, который в полном одиночестве сидел в машине, скучающе уставившись на дождь за окном, возле многоквартирного дома на Фулхэм Роуд.
 – Я не могу, – ответил сотрудник Особого отдела, – он занят. Понимаете, занят! Прием.
 – Понимаю, я уже слышал это от сопливого маленького ублюдка секретаря. Достань его и побыстрее. Прием.
 – Дьявол, ну не могу же я просто пойти и постучать в эту чертову дверь.
 – В таком случае, попробуй побросать камушки в окно. Достань его. Связь кончаю.
 Смит повесил трубку и принялся набирать номер Джоан Эббот, но, не дождавшись ответа, снова повесил трубку. Он не хотел ей звонить. Несмотря на то, что она его раздражала, ему было ее жаль. Когда-то она ему нравилась, и он даже встречался с ней пару раз после ее развода. Но из этого ничего не вышло. Фрэнк был закоренелый холостяк, а она – неврастеничка. Во всяком случае, так он себе это объяснил. На самом деле, он чувствовал себя виноватым, не столько перед ней, сколько перед Эбботом. А еще точнее – потому, что подозревал, что с Эбботом сделал Департамент. Но даже себе самому он не до конца признавался в этом подозрении. А оно сидело в нем и временами, как старая рана, причиняло ноющую боль. Поэтому он старался держаться от нее подальше. Ему и без того хватало старых ран. Это была благоразумная, предусмотрительная позиция человека средних лет. И он презирал себя за это.
 – Она такая нервная, – пожаловался он. – А половину времени и просто пьяна.
 Фоули хотел было спросить, кто, но сообразил, что Смит просто думает вслух.




 Глава 3


 Джоан Эббот стояла в темноте у окна и смотрела вниз на улицу, когда у фонарного столба остановилась машина. За ней – другая. Из первой вышло трое мужчин, еще двое – из второй. Она пересчитала их. Дважды. Она выпила и хотела быть уверенной.
 Полицейские посмотрели вверх на ее окно, она инстинктивно уставилась на них в ответ, но потом поняла, что они никак не могут видеть ее в темной комнате. В следующее мгновение агенты уже скрылись в тени. Чтобы продолжить наблюдение, это без сомнения, как и предсказывал Ричард.
 Джоан увидела, как в темноте вспыхнул огонек спички, когда один их агентов зажег сигарету. Ей тоже захотелось курить. Она отошла от окна, прикурила, ее рука дрожала, но, несмотря на это, она пребывала в приподнятом настроении. Она хотя что-то делала. В первый раз Ричард вовлек ее во что-то, касающееся его работы. Может быть, это знак... Джоан не стала дальше развивать эту мысль, но почувствовала, что ее сердце забилось чаще.
 Ей нужно выпить еще, чтобы успокоиться. Она включила настольную лампу, налила виски из полупустого графина, добавила немного содовой и залпом опустошила стакан. Так лучше. Гораздо лучше. Снова наполнила стакан, на этот раз добавив больше содовой. Она не станет нить этот стакан залпом, как первый, она будет смаковать его медленно, глоток за глотком. Как настоящая леди.
 История с Ричардом была странной. Она думала, он мертв. Так же думали и в Департаменте. Даже Фрэнк Смит был в этом уверен. Это была официальная версия. И вдруг, позапрошлой ночью, совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, голос: "Это Ричард".
 Голос из мира мертвых. От неожиданности она не могла произнести ни слова.
 Не может ли она ему помочь? Он только что прилетел в Англию, но не хочет, чтобы кто-нибудь об этом знал.
 Даже Фрэнк Смит и Департамент? Особенно Фрэнк Смит и Департамент.
 Все звучало так загадочно, но она давно уже научилась не задавать лишних вопросов. Конечно, она знала, что муж был агентом (все жены знали, такова была политика Департамента).
 Джоан даже знала, что Эббот уехал в Африку, потому что он сказал ей об этом сам и попросил сохранить кое-какую одежду.
 Очевидно, что-то пошло не так, потому что спустя некоторое время она прочла в газетах, что Ричард был арестован и посажен в тюрьму за шпионаж в одной из туземных республик с туземным названием, которое никому не под силу запомнить.
 Конечно, в газетах не фигурировало имя Ричарда Эббота, оно было изменено. Но там была фотография, на которой, вне всякого сомнения, был ее муж.
 Газеты также напечатали речь местного президента, полковника Мумбо-Юмбо, или что-то типа этого, в которой тот заявлял, что ему явилось видение Бога, который велел ему выслать из страны всех обладателей британских паспортов, потому что британцы плели интриги с целью его, Президента, ниспровержения, и вообще, с точки зрения Всевышнего, являли собой вселенское зло.
 Она беспокоилась за Ричарда, ставшего узником в этой варварской стране, где по прихоти боговдохновляемого полковника были уничтожены целые племена. Ее навестил тогда Фрэнк Смит и рассказал, что правительство с помощью закулисных махинаций пытается организовать освобождение Ричарда. Впрочем, эта затея, по-видимому, тоже не удалась, потому что в течение нескольких месяцев никаких вестей не было. И когда Фрэнк позвонил снова, то сказал, что полковнику снова явился Всевышний и повелел не отпускать шпионов и врагов государства.
 В конце концов, она оставила надежду – надежду, которую однажды, спустя некоторое время, несмотря на их развод, Ричард ей вернет.
 Но несколько недель назад Фрэнк снова навестил ее и сказал, что Ричард, убив охранников, сбежал из тюрьмы и скрылся в джунглях.
 Так значит, есть шанс, что ему удастся вернуться в Англию? Фрэнк покачал головой и нервно стряхнул пепел на ковер. Если полиции не удастся добраться до него, это сделают джунгли. Все шансы против Эббота.
 – Все против, – медленно повторила она, она была тогда немного пьяна. – И Боги. Они мерзавцы. По отношению к людям.
 Она икнула и хихикнула, все от того же нервного напряжения, под влиянием которого Фрэнк стряхнул пепел прямо на ковер. Они вместе мрачно и сосредоточенно напились, затем так же мрачно отправились в постель. Когда она проснулась на следующее утро, то почувствовала себя шлюхой. И на вопрос Смита, не могут ли они увидеться снова, отказалась, решив, что он спрашивает исключительно из вежливости.
 И вот Джоан снова напивается, а Ричард снова в стране. Она не должна больше пить. Ей нужна ясная голова. Эта мысль привела ее в уныние, и чувство одиночества в ее немолодом уже возрасте снова ее захлестнуло. Опять захотелось выпить. Ей всегда хотелось выпить, когда становилось грустно. Или весело. Она должна была признать, что последнее время слишком много пила. Впрочем, только когда никого не было рядом.


* * *

 Набирая ее номер, Фрэнк сказал Фоули:
 – Надеюсь, красавица не пьяна.
 – В это время ночи? Она скорее всего в кровати и видит десятый сон.
 – Когда звонили из Особого отдела, сказали, что в квартире горел свет. Значит, не спит. А если она не спит, то наверняка пьет.
 – Я видел ее всего однажды, – возразил Фоули. – Леди мне показалась славной.
 – Так оно и есть. Просто она всегда страдает.
 Смит понял, что это она, прежде чем Джоан заговорила. У нее была привычка не отвечать сразу, когда она поднимала трубку, будто бы опасалась услышать плохие новости, или просто не хотела говорить или боялась еще чего-то, что может причинить ей боль.
 – Алло?
 – Джоан? Фрэнк Смит. Я тебя разбудил?
 – Нет. Я никак не могла заснуть, поэтому решила выпить, – в голосе зазвучали нотки сомнения. – Я думала, это поможет мне уснуть.
 Женщина подавила икоту.
 – Джоан, мы думаем, что Ричард вернулся в Англию.
 – Правда? – она надеялась, что ее удивление не прозвучало чересчур фальшиво.
 – Он не звонил тебе?
 – Мне никто не звонил. Все забыли и никто никогда не звонит. Я уже и не жду.
 Нотка жалости к себе и упрек в ее голосе были верным знаком того, что ее голова была затуманена виски. И тем не менее, Смит почувствовал себя виноватым.
 – Послушай, Джоан, я хотел позвонить тебе, но... ведь последний раз... ты ведь мне сказала не звонить, разве нет?
 – Я никого не обвиняю, – произнесла она с акцентированным чувством собственного достоинства, слегка подпорченным снова подступившей икотой.
 Он понял, что разговор уходит в сторону от главного, впрочем, любая беседа с Джоан всегда сбивалась с темы, даже если таковая и присутствовала вначале.
 – Джоан, если Ричард свяжется с тобой, ты сразу сообщишь мне, хорошо? Это очень важно.
 – Ты ведь говорил, что этого никогда не произойдет. Ты сказал, что это невозможно.
 – Я был неправ, – терпеливо ответил Смит.
 – А почему это так важно? Зачем он вам нужен?
 – Ну... вообще-то, я не могу обсуждать это, Джоан. Это обусловлено интересами государственной безопасности.
 Он ждал, хотя какого-нибудь ответа, но трубка молчала.
 – Джоан?
 Молчание.
 – Джоан?.. Джоан?..
 – Фрэнк, кто эти люди внизу, переодетые полицейские или из Службы?
 Фрэнк закрыл трубку рукой.
 – Пьяна, – сказал он Фоули. – Но не глупа.
 Затем, снова обращаясь к Джоан:
 – Ах да, я как раз собирался тебе все объяснить. Они из Особого отдела.
 – Должно быть, Эббот вам позарез нужен. Что он такого сделал?
 – Ну... пока ничего. Но может кое-что сделать.
 – Может? Ты имеешь в виду, что он сумасшедший или что?
 – Нет, не это. Послушай, Джоан, я не могу тебе всего объяснить, это секретная информация. Просто дай мне знать, если он свяжется с тобой. Честно, это для его же блага.
 Это звучало не слишком убедительно, и Смит это знал. Снова никакого ответа.
 – Ты ведь веришь мне, Джоан?
 – Я верю тебе.
 – И еще кое-что. Эти ребята из Особого отдела, они хотят осмотреть квартиру. Если ты не возражаешь.
 – Разве имеет какое-то значение, возражаю ли я?
 – Это простая формальность. Ты ведь знаешь, что такое полицейские, – извиняясь добавил он.
 – Нет, – ответила она. – Не знаю.
 – Ну...
 – Они думают, что Ричард здесь прячется. Поэтому?
 – Им просто нужно удостовериться, что это не так.
 – И тогда я – как это говорится? Буду вне подозрений?
 – Могу я сказать им, что все улажено?
 – Скажи им, чтобы поторапливались. Я хочу вернуться в постель.
 Раздался щелчок. Она повесила трубку.
 – В начале разговора леди была пьяна, но, постепенно трезвея, становилась все более сообразительной.
 – Ты думаешь, ей что-нибудь известно об Эбботе?
 – Не знаю. Она сбивает меня с толку. Психопаты и алкоголики все такие.


* * *

 Двое сотрудников Особого отдела быстро и эффективно обыскали квартиру. Они держались вежливо и даже извинились за беспокойство, когда она провожала их к двери. Плоские настороженные лица агентов казались одинаковыми, впрочем, может быть, просто из-за схожего выражения туповато-детской сосредоточенности. У обоих были большие ноги. Это ее удивило.
 Она вернулась в гостиную и наполовину задернула шторы на окне. Это был сигнал Ричарду, что обыск закончен и все чисто. Потом, решив, что заслужила награду, она налила себе виски.


* * *

  Это произошло, когда беглецы, сидели в укрытии у грунтовой дороги, пережидая, пока по ней пройдет взвод пьяных солдат. Дорога вела к деревне, где солдаты расспрашивали людей о двоих сбежавших заключенных. Крестьяне ничего им не рассказали просто потому, что им было нечего сказать. Солдат это разозлило, они закололи штыками старейшину, изнасиловали двух женщин, не успевших спрятаться, и в хлам напились маисового пива. 
  Гвардейцы Его Превосходительства маршировали по грунтовой дороге и вразнобой фальшиво пели. Вдруг командовавший взводом сержант увидел в зарослях у дороги большого серого попугая и лихорадочно принялся в него палить. Солдаты немедленно последовали примеру командира. Целый и невредимый, попугай улетел, визгливо вереща. Хохоча, они расстреляли магазины в придорожные кусты, после чего неровным строем, вразнобой зашагали прочь, больше похожие не на солдат, а на толпу черных клоунов. 
  Шальная пуля ранила Киро в живот. Так это и случилось. Гвардейцы не смогли убить попугая, они бы даже в лошадь не попали, держа ее под уздцы, не попали бы никуда, если бы целились. Но они ранили Киро. Они без проблем его подстрелили. 
  – Нам не следовало прятаться, – сказал Эббот. – Нам нужно было дать им возможность в нас целиться. Тогда бы придурки попали в попугая. 
  Он отнес Киро к ручью, промыл рану и осмотрел ее. 
  – Тебе нужна помощь, – сказал он. – Я пойду в деревню. 
  – Нет, – ответил Киро на своем примитивном английском, которому его научил Эббот. – Они испугаться. Послать за солдатами. Тогда два умереть. Так один умереть. 
  – Ты не умрешь, – возразил Эббот, стараясь, чтоб его голос звучал убедительно. 
  Киро покачал головой. 
  – Умереть до рассвета, – без выражения произнес он. 
  И он умер. Всю ночь Эббот обнимал друга, пытаясь согреть. Он старался не заснуть, но, должно быть, задремал перед самым рассветом. Проснулся он от холода, исходящего от мертвого тела. 




 Глава 4


 Элис Кэмпбелл была одной из тех, кто был той ночью разбужен телефонным звонком Фрэнка Смита, который вкратце рассказал ей про Эббота и попросил через полчаса приехать в офис начальника Департамента.
 Она сказала, что будет. Смит знал, что она согласится, поэтому и позвонил. Его личная секретарша, адмиральская дочка, проводила выходные с очередным мужчиной ее мечты, и, Фрэнк был абсолютно уверен, ругалась бы как заправский докер, если бы ее потревожили в такой час. Остальные старшие секретарши были либо замужем, либо жили за городом, поэтому выбор, естественно, пал на Элис. Он знал, что Элис будет одна. Она всегда была одна.
 Это была простая тихая девушка. Стесняясь легкого врожденного косоглазия, она всегда держала голову опущенной, избегая смотреть людям в глаза. Это придавало ей робкий, застенчивый вид. При этом у нее была очень хорошая фигура, и Смит нередко ловил себя на том, что испытывает желание, сталкиваясь с ней в коридоре или наблюдая за ней, идущей через столовую с подносом.
 Элис было около тридцати, но Смит всегда воспринимал ее как молодую девушку. В ней было что-то от незамужней женщины.
 Она обычно влюблялась в своих начальников, хотя те никогда об этом не знали, и выражала свою любовь тем, что заботилась о них, прикрывала при необходимости, старалась быть полезной и внимательной, а иногда дарила им маленькие баночки домашнего варенья. Они воспринимали эту заботу как должное, возвращали баночки от варенья и никогда ее не замечали.
 Эббот был исключением. Он ее заметил. Ее прикомандировали к Ричарду (в Департаменте, бывшем полувоенной организацией, любили такие слова), когда он перед поездкой в Африку в течение нескольких месяцев занимался бумажной работой. Брак Эббота только что распался, он был свободен и несколько раз приглашал ее (и не только ее) в ресторан. Тогда он и не думал о том, чтобы ее соблазнить. Отношения были простыми и приятными, и ему хотелось такими их и сохранить. Эббот знал, что некоторые сотрудники Департамента спали со своими, а иногда и с чужими секретаршами, но сам никогда этого не делал, не столько из принципиальных соображений, сколько по причине отсутствия возможности. Будучи действующим полевым агентом, большую часть времени он проводил за границей.
 В свою очередь, Элис, как и полагалось, влюбилась в него, как влюблялась во всех своих начальников, хотя никогда прежде ее любовь не носила сексуального оттенка. На этот раз все было по-другому. Возможно, потому, что он проявлял к ней внимание, приглашал поужинать, говорил с ней об искусстве и политике, обращался с ней как с женщиной, а не как с предметом офисной мебели. Не то чтобы его поведение когда-либо выходило за рамки того, что ее мать по-пуритански называла приличным. Тем не менее, ее собственные чувства, наоборот, становились все менее и менее приличными. Девушка смотрела на его руки и думала о том, каково это – почувствовать их прикосновение. Они были сухими и теплыми, с длинными пальцами и выглядели очень живыми. Мысль об этих руках, прикасающихся к ее телу, возбуждала ее, отчего она нередко испытывала легкое неудобство. Она пыталась гнать прочь эту идею, но та возвращалась снова в самые неподходящие моменты, застигая Элис врасплох, – в офисе, в столовой, на лестнице, когда, вместо этого, ей следовало внимательно слушать то, о чем ей говорили.
 Затем Ричард внезапно пропал на неделю. Сказал, что едет на конференцию. Она заметила, что Фрэнк Смит и начальник отсутствовали одновременно, без сомнения, уехав на одну и ту же "конференцию" в одно из загородных поместий, принадлежащих Департаменту. Затем Эббот вернулся, замкнутый и беспокойный, и она поняла, что пропал и тот маленький интерес, который он поначалу к ней испытывал. Он вовсе перестал ее замечать.
 Элис впала в тихое отчаяние. Каждый раз, когда мужчина увлекался ею, что и так случалось достаточно редко, что-нибудь обязательно шло не так. Если все было нормально, то он просто уставал от нее. Только в двух случаях ее отношения шли дальше стадии целомудренных ласк. И оба раза мужчины бросали ее сразу после того, как переспали с ней, достигнув своей незамысловатой цели, взяв планку или поставив галочку.
 "Если ты будешь спать с мужчиной, он в конце концов устанет от тебя", – говорила ее мать. "А если нет, то он устанет от тебя еще раньше", – всегда хотелось ей ответить, но она никогда не решалась. Ее мать, вдова из Бэкенхема, была бы шокирована. Хотя она и не одобряла того, что дочь одна снимала квартиру в районе Ноттинг Хилл Гейт, который, по мнению суровой родительницы, был лишь немногим лучше Сохо, "квадратной мили порока", как окрестил этот район ее любимый таблоид.
 Итак, то, что Эббот потерял к ней интерес, было до боли знакомым и неизбежным развитием событий. Это случалось со всеми.
 Затем, в один прекрасный день, когда надежда была уже совсем потеряна, Ричард, на минуту прервав диктовку очередной загадочной внутриофисной докладной записки, предложил ей поужинать вместе, и, не дожидаясь ответа, продолжил диктовку.
 Они, как обычно, отправились в итальянский ресторанчик на Кенсингтон Черч-стрит, как обычно, пожали руку Витторио и сели за свой обычный столик наверху. Больше в этом вечере не было ничего обычного. Во время еды Эббот почти все время молчал и много пил. Когда закончилась первая бутылка кьянти, он немедленно заказал вторую и третью.
 После ужина он сказал:
 – Поехали ко мне, выпьем кофе.
 Они никогда не пили кофе у него. Элис вообще никогда у него не была. Они всегда заходили на кофе к ней. Это была традиция, и теперь ее обуревали мрачные предчувствия: она чувствовала себя, как героиня романа перед неизбежным изнасилованием. Вместе с этим, ее разрывало от любопытства.
 Всю дорогу в такси до его дома он крепко и нежно сжимал ее руку, чего никогда прежде не делал, и это заставило трепетать все ее тело.
 Эббот жил в большом многоквартирном доме эпохи короля Эдварда на Бэйсуотер Роуд. В большой, просторной квартире царил беспорядок: повсюду – на полу, на столе, – лежали книги, на спинках стульев висела одежда, и ни одна вещь не лежала на месте. Высокие окна квартиры с одной стороны выходили на тихую площадь, с другой на такую же тихую улицу. И площадь, и улица были засажены платанами.
 Темнело, и они стояли у одного из окон, глядя вниз на платаны вокруг площади. Элис казалось, что они выглядят старыми и печальными в желтом свете уличных фонарей.
 Она искоса взглянула на Эббота. Он стоял не двигаясь и, казалось, не дыша, смотрел вниз на площадь. В его неподвижности было что-то животное, и это ее нервировало.
 – Так как насчет кофе? – спросила она, ее слова отозвались эхом в большой полутемной комнате.
 Он повернулся и обнял ее. Это было так неожиданно, что в первый момент она испугалась и попробовала сопротивляться, но потом расслабилась и прижалась к нему.
 Вскоре Ричард отвел ее в спальню, окна которой тоже выходили на площадь, где они разделись в свете сумерек. Она не поднимала глаз, отчасти вследствие привычки, отчасти из скромности, хотя знала, что он смотрит на нее. Элис понимала, что обладает почти совершенной фигурой, и это заставило ее покраснеть от удовольствия.
 В постели она удивила его своей пылкостью и той особой женской чувственностью, находящейся почти за пределами чувств и уж точно, не выразимой словами. Почему-то ему казалось, что она должна быть сдержанной и неловкой.
 Ей же казалось, что все, что связано с ним, – замечательно, потому что она была влюблена, и потому – в раю, а в раю нельзя ничего сделать неправильно.
 – Не правда ли, это чудесно? – счастливо прошептала она, теряясь в сплетении гладких конечностей и скользящих тел.
 Позже он встал, сварил сладкий черный кофе с ромом, который они пили при мягком, приглушенном свете торшера.
 Затем она положила голову на грудь Ричарду и, ни о чем не думая, наслаждалась теплотой и близостью мужского тела, пока он лежал, уставившись в потолок.
 Потом они снова занялись любовью, время от времени улыбаясь друг другу. Время остановилось, и в конце концов заснули в объятьях друг друга.
 Элис встала около пяти, поглядывая на спящего мужчину, оделась при тусклом свете начинавшегося за окном рассвета. Затем на цыпочках, держа в руках туфли, обошла квартиру, впитывая в себя атмосферу, запоминая детали, вспоминая мужчину, с которым провела ночь любви. В эти минуты она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо раньше и, вполне возможно, вообще в жизни.
 Она вернулась в спальню и нежно прикоснулась губами к его лбу. Он пошевелился, что-то неразборчиво пробормотал и снова заснул. Она постояла над ним улыбаясь, затем надела туфли и вышла на мокрую от утреннего дождя улицу.
 На Бэйсуотер Роуд она взяла такси. По дороге домой обдумывала множество роившихся в голове дел на утро. Покормить канарейку, принять ванну, позавтракать, постирать, сходить в магазин. А кроме того, выбрать подходящее платье, чтобы хорошо выглядеть для Него, когда Ричард придет в офис этим утром.
 Но Эббот не появился в офисе ни в этот день, ни в один из следующих. Сначала Элис решила, что он уехал на очередную загадочную конференцию. Тем не менее, она чувствовала себя обманутой, брошенной, почти преданной, потому что он ни слова не сказал ей об этом. Хотя, если уж думать об этом, то он вообще крайне мало говорил с ней о чем бы то ни было.
 Весь день в офисе она ждала звонка, потом весь вечер дома не отходила от телефона, и аж подпрыгнула, когда наконец раздался телефонный звонок. Это звонила из Бэкснхема ее мать, которой внезапно захотелось поболтать. Изобретя какой-то не слишком правдоподобный предлог, она быстро избавилась от нее, пообещав позвонить на следующий день, и снова села ждать. Но телефон больше не звонил.
 Так продолжалось еще два дня. Потом Элис позвонила сама. Никто не ответил. В конце недели она поехала туда, постучала в дверь. Дверь никто не открыл. Она постучала громче. По-прежнему тихо. Весь дом казался пустым и безлюдным. Шторы на окнах квартиры Эббота были задернуты, как будто кто-то только что умер.
 "Так оной есть, – подумала она – Это я умерла. Маленькая, несчастная".
 Спустя какое-то время Фрэнк Смит сказал ей, что Эббот уехал в Западную Африку. Через пару месяцев пришло донесение, что он был арестован за шпионаж и терроризм. Ей хотелось знать, что за задание он выполнял, но в Департаменте было не принято задавать подобные вопросы. Да и кроме того, если долго и терпеливо ждать, ответ всегда придет сам.
 Она ждала два года, и наконец получила ответ. Два долгих года. Некоторые годы тянутся дольше, чем другие. Эти два казались нескончаемыми. И очень одинокими.
 Поначалу она все время думала о нем, но со временем это случалось все реже и реже, боль отступала, хотя даже в те моменты, когда мысли о Ричарде не тревожили ее, она все время ощущала присутствие этой тупой боли. Но в конце концов и это прошло, оставив ей лишь мертвую область вокруг сердца. Чувство легкого оцепенения, не то чтобы совсем неприятного, но переводящего весь мир в спокойные и однотонные оттенки серого.
 Сейчас внезапно, после единственного телефонного звонка, все вдруг снова вернулось. Она чувствовала злость и горечь. "Я ненавижу его", – думала она, торопливо одеваясь в своей крошечной ванной.
 Она услышала, как к дому подъехало вызванное ею такси, спустилась вниз и вышла в холодную ночь под моросящий по-прежнему дождь.




 Глава 5


 Не прошло и получаса, как все, за исключением министра, собрались в кабинете начальника Департамента. Среди них были Армстронг, постоянный младший секретарь Министерства иностранных дел [3] ; Блэйк, женоподобный офицер связи из штаба Си Ай Эс; старший суперинтендант Шеппард из Особого отдела; бригадный генерал Бакли из бывшей МИ-5; и, естественно, Элис, Фрэнк и начальник Департамента. Элис уже сделала кофе, и начальник разбавлял свой дешевым обжигающим коньяком, чьим-то рождественским подарком, от которого он с тех пор медленно и печально пытался избавиться. Он ненавидел выбрасывать вещи. Фрэнк Смит раздавал сахар в стиле голодных послевоенных лет.
 Кабинет был просторным и удобным, но еще не до конца прогрелся, поэтому все были рады согревающей чашке кофе с коньяком.
 – С его побега прошло не меньше десяти недель, – сказал Армстронг. – Чем он занимался все это время?
 – Старался выжить, я полагаю, – ответил Блэйк.
 "Дурацкий ответ, – подумал Армстронг. – Вполне в духе Си Ай Эс. Если б он не выжил, вряд ли он был бы сейчас в Англии и посылал идиотские телеграммы посреди ночи".
 Армстронг не доверял людям из разведки. Они без отчета тратили бюджетные деньги и создавали неприятности. Что ж, теперь неприятности случились в самом курятнике. Он чуть не улыбнулся. Ему нравилось наблюдать за тем, как другие люди оказывались по уши в дерьме, как он это определял.
 – И от него не было ни слуху ни духу до этого момента? – спросил генерал Бакли.
 – Поэтому мы все и думали, что он мертв, – ответил начальник Департамента.
 – Я представляю себе, что такое эта часть мира, – заметил Блэйк. – Здоровому человеку необходимо не меньше недели, чтобы пробраться сквозь джунгли. Скорее, даже две, если, как вы говорите, ему приходилось все время прятаться.
 – Да и вряд ли он в хорошей форме после двух лет в одной из кишащих насекомыми тюрем Нжала. Я слышал, у них там жестокие нравы.
 Блэйк кивнул:
 – Такие же жестокие, как у русских. Но не такие изощренные и продуманные в отношении промывания мозгов. Он был один?
 – Насколько мы знаем, он сбежал с одним черным, – ответил начальник Департамента, – но того подстрелили. Местные жители нашли его тело неподалеку от своей деревни.
 – А Эббот?
 Начальник пожал плечами:
 – В нескольких километрах оттуда, в реке нашли еще одно тело. Белый мужчина, наполовину съеденный крокодилами и поэтому непригодный для опознания. Очевидно, полиция Нжала нашла на трупе что-то такое, что заставило их думать, что это Эббот.
 – Создается впечатление, что Эббот нашел это тело раньше них, – заметил Бакли.
 – Должно быть, он парень не промах, – сказал Блэйк.
 – Так оно и есть, – вдруг произнес Фрэнк Смит. – Не промах. Сахар, мистер Блэйк?
 – Где, черт побери, министр? – поинтересовался начальник Департамента.
 – Должно быть, никак не может выбраться из теплой постели, – сказал Армстронг.
 Эта реплика вызвала несколько понимающих улыбок. Сексуальные подвиги министра были обычным предметом сплетен и шуток среди посвященных.
 – Мы знаем, кто у нас объект преференций в настоящий момент? – спросил кто-то.
 – Моя разведка доложила мне, – шутливо ответил Армстронг, – что это длинноногая негритяночка с чувством ритма не хуже, чем у тамтама.
 – Угу, – добавил Блэйк, ненавидевший оставаться в стороне, когда дело касалось внутренних сплетен, – рта, говорят, не закрывает и способна заглотить жезл регулировщика.
 Последовавший за его словами смех убедил Блэйка, что в стороне он не остался, и это доставило ему огромное удовольствие.
 Элис, не поднимая головы, сосредоточенно точила и без того остро заточенный карандаш.
 Из всех присутствующих не смеялся только старший суперинтендант Шеппард, бесстрастно уставившийся в окно и погруженный в свои мысли.
 "Ублюдки, – думал он, – траханые ублюдки из высшего общества. Тратят время на хихиканье и сплетни, как какие-то глупые бабы, когда на свободе разгуливает убийца". Он недолюбливал людей из разведки, полагая, что они властолюбивы, сексуально озабочены и слишком много зарабатывают. Примерно то же самое он думал о политиках и высших чиновниках. Единственные, к кому он хорошо относился, – это были другие полицейские. В сущности, он был небольшого ума в том, что не касалось его работы, которая по большей части состояла в выбивании информации из людей.
 – Что вы думаете об Эбботе? – спросил его Бакли.
 – Думаю, он сумасшедший.
 – Да ну! – вдруг снова неожиданно вмешался Смит.
 – Было бы неудивительно, если бы он помешался после всего того, через что ему пришлось пройти, – мягко произнес начальник Департамента, бросая на Смита успокаивающий взгляд.
 Смит не любил полицейских.
 В этот момент появился министр, одетый так, будто бы только что из оперы, – не то чтобы кто-то хотя на мгновение поверил в то, что он был в театре.
 – Прошу простить меня за опоздание, – мягко сказал он. – Никак не мог уйти с одного приема.
 – Приема для двоих, – театральным шепотом, но без сомнения, достигшим бы ушей публики на балконе, произнес кто-то.
 Министр был коренастым мужчиной средних лет. Его вечерний наряд сидел на нем несколько мешковато и по-клоунски, впрочем, в его жизни случались и более нелепые вещи. У него было лицо профессионального политика: всегда готовое к улыбке, но ничего не упускающее. Он был сыном шахтера и очень этим хвастался, хотя спускался под землю всего один раз с инспекцией, уже будучи членом парламента. Когда-то он был способным мальчиком, его образование оплатили и он получил стипендию. Он далеко пошел, и пошел бы еще дальше. Но вместе с этим он сделал все, чтобы не потерять свой йоркширский акцент, который давал ему возможность говорить так, как говорит народ. При необходимости он мог легко переключиться на притворную йоркширскую манеру.
 Теперь политик говорил мягко, почти без следа провинциального акцента или чрезмерной изысканности.
 – Кофе с коньяком для министра, Элис, – распорядился начальник Департамента.
 – Просто коньяк, пожалуйста.
 – Боюсь, это не самая лучшая марка. И у нас нет содовой.
 – Мне не нужна содовая.
 Он сделал глоток и поставил стакан.
 – Откуда это у вас?
 – Подарок.
 – Это в подарок? – переспросил министр. – Думаю, я все же не откажусь от кофе.
 Когда Элис дала ему кофе, он вылил в чашку остатки коньяка и залпом, как лекарство, выпил содержимое.
 – Нет, спасибо, – остановил он Элис, когда она собралась налить ему еще. Он слегка извиняясь улыбнулся ей. – Мне это было просто необходимо, – добавил он.
 Девушка с любопытством посмотрела на него. Он был одним из тех мужчин, которых ее мать называла французским словом roue – распутник. Но слова "рабочий класс" и "распутник" как-то не складывались у нее в голове в единое целое. В ее представлении roues были утонченными представителями высшего класса с маленькими подбородками, влажными губами, смешно произносящими букву "р" на французский манер.
 – Итак, – сказал министр, – что там за слухи про покушение?
 – Ах да... – начал начальник.
 – Скажу вам откровенно, я нахожу это столь же отвратительным и безбожным, сколь и невероятным. Во-первых, я что, действительно должен поверить в то, что британское правительство планировало убийство? Убийство? Чернокожего?
 Суля по его тону, можно было подумать, что все было бы не так ужасно, если б это был хотя бы белый человек.
 – Я имею в виду, что убийство – это ведь, как они говорят, не наш метод? Разве не так? Мы действуем политическими средствами.
 Начальник Департамента выжидал, не будучи уверенным в том, был ли вопрос риторическим, или министр просто собирался пуститься в свои обычные политические разглагольствования.
 – Разве не так? – повторил министр.
 Начальник, который тоже умел быть мягким, ответил:
 – Ну, конечно, так, господин министр. Конечно, так. Как правило, нет, то есть... Мм, не записывай это, Элис, это не для стенограммы.
 Элис отложила карандаш и блокнот.
 – Но иногда, господин министр, к счастью, крайне редко, в интересах безопасности государства и международного благополучия и даже в целях поддержания и укрепления мира, становится необходимым... ну, как бы это сказать, удалить противника, устранить, убрать его.
 – Но этот парень, он же наш друг. Очень хороший друг.
 – Да, – ответил начальник, – сейчас он наш друг. Но два года назад... – Он кивнул Армстронгу, который продолжил:
 – Была угроза войны. Еще одного Конго, еще одной Биафры, только потенциально еще более страшной.
 – В каком смысле?
 – Это поставило бы под угрозу все наше финансовое положение в этом регионе. У нас и нашего бизнеса там завязаны большие деньги.
 – Хм, – сказал министр и кивнул, парень из рабочих предместий, он отлично понимал всю важность денежного вопроса.
 – А кроме того, – продолжал Армстронг, – это в большой степени открыло бы дорогу туда русским. Помимо человеческих потерь. В основном местных жителей, разумеется.
 – Ну, нет худа без добра, – заметил министр, демонстрируя вкус к иронии высшего класса. – А при чем здесь Нжала?
 – Он угрожал начать войну.
 – Войну? Один?
 – При поддержке Советов. Это привлекло бы американцев, потом всех остальных, и один Бог знает, во что бы это все вылилось.
 – Ситуация действительно была угрожающей, – добавил начальник. – Поэтому было принято решение пойти на такой... экстренный шаг.
 – Кем принято? – резко спросил министр.
 – Вашим ведомством, – последовал мягкий, как бархат, обволакивающий и липкий как масло, ответ.
 – Я не был министром два года назад.
 – А, – сказал начальник, – тогда, должно быть, так, посмотрим, это было как раз перед предпоследней перестановкой. В таком случае...
 – Не важно, – прервал его министр. – Это в любом случае прошло бы через Кабинет министров. Итак, вы послали агента?
 – Ричарда Эббота. Нашего лучшего профессионала.
 – Который провалился.
 – Которого предали, – снова вмешался Смит.
 – Кто?
 – Предположительно кто-то на месте, – ответил начальник.
 – Я не верю в это, – решительно сказал Смит.
 Скрывая раздражение, начальник Департамента сказал:
 – Это самое очевидное и, по сути, единственное объяснение.
 – У вас есть другое? – на этот раз министр обратился напрямую к Смиту.
 – У меня нет никакого объяснения, – ответил Смит. – Но это дело плохо пахнет, более того, оно кардинально воняет.
 Он сомневался. Лицо начальника Департамента не выражало никаких эмоций, но Смит знал, что босс был раздражен.
 – Продолжайте, – сказал министр.
 – У Эббота было только два местных агента. Обоих я лично завербовал больше десяти лет назад, когда работал там в британском представительстве. Это было как раз тогда, когда стране была дарована независимость.
 – Где тогда был Нжала? – спросил министр.
 – В тюрьме, – ответил Смит. – Где и должен был бы остаться еще лет на сорок. В любом случае, мы решили, что хорошо бы иметь там кого-нибудь, чтобы... знать, что там творится. И я завербовал парочку ребят, которых не устраивал новый режим и которые, как мне показалось, будут служить нам верно.
 – Может быть, вы ошиблись? – возразил министр.
 Смит пожал плечами.
 – Они оставались верны в течение десяти лет. Кто ожидает большего от негров и индейцев?
 – Возможно, они проболтались кому-то, кому, по их мнению, могут доверять, – предположил начальник Департамента. – Такое иногда случается.
 – Такого не случилось ни разу за десять лет, – ответил Смит.
 – Но у вас ведь нет другого объяснения?
 "Оно у меня есть, – думал Смит, – но я не стану говорить об этом в данном обществе".
 – Нет, господин министр, – ответил он. – Боюсь, его у меня нет.
 – Во всяком случае, я надеюсь, что эти люди не были проинформированы о том, в чем состояло задание Эббота?
 – Естественно нет, – ответил начальник Департамента, – но они знали, что Эббот был британским агентом, и этого было достаточно.
 – А что с ними случилось? Нам известно?
 – Их забили до смерти полицейские Нжала, – ответил Смит. – Странное вознаграждение, если они и вправду сдали Эббота.
 Он посмотрел на начальника Департамента.
 – Мне кажется, от всего этого смердит за километр.
 – В любом случае, это всего лишь догадки, которые не имеют большого значения, – сказал начальник. – Что сейчас действительно важно – как остановить Эббота.
 – Вы думаете, он сумасшедший? – спросил министр. Он посмотрел на Смита, тот пожал плечами.
 – Я сомневаюсь.
 – Да точно! – возразил старший суперинтендант Шеппард. – Только псих станет предупреждать о том, что собирается убить.
 – Он не рассматривает это как убийство, – ответил Смит. – Для него это выполнение приказа, причем нами же и отданного.
 – Ага, – сказал Шеппард, – маньяки обычно видят все по-другому, нежели мы.
 – А почему мы передумали насчет Нжала? – спросил министр. – Да так резко. Не забывайте, я тогда еще не был министром.
 – Ну, было несколько причин, – начал начальник Департамента.
 – Нефть, – сказал Смит.
 – Были и другие...
 – Уран, – продолжил Смит.
 – Конечно, конечно, – вот почему полковник здесь – чтобы пересмотреть свою компенсацию за поставки.
 – Я все-таки настаиваю на том, что были и другие, неэкономические, соображения, – сказал начальник Департамента.
 – Довольно, довольно, – перебил его министр, которого совершенно не волновали другие соображения, урана было достаточно. – В любом случае, остановить его не должно составить большого труда, не правда ли? Эббота, я имею в виду.
 Повисла недолгая пауза. Все смотрели на него. Затем Смит заговорил.
 – Он работал на Департамент пятнадцать лет; прекрасно знает, что мы можем предпринять для защиты Нжала и как будет действовать служба. Собственная жизнь его ни капли не волнует. Остановить Ричарда будет так же легко, как пилота-камикадзе.
 – Постойте, – прервал его министр, – мы ведь говорим об одном человеке, а не об армии.
 – Не исключено, что с армией было бы проще, – ответил Смит. – Ее, по крайней мере, было бы видно.
 – Я думаю, у нас есть неплохой шанс остановить его, – сказал Шеппард.
 – Неплохой шанс? Шанс? – переспросил министр. – Давайте-ка проясним этот момент. Мы должны быть уверены. И речи быть не может о том, чтобы рисковать жизнью Нжала. Это не голландский бизнесмен, это глава государства, приехавший к нам с официальным визитом.
 Еще одна короткая пауза.
 – Тогда немедленно посадите Его Превосходительство на ближайший самолет и отправьте домой, – сказал начальник Департамента.
 – Это невозможно. Переговоры, в которых нам для лавирования и торговли нужно время, займут неделю, потом будут составляться и утверждаться документы. А Нжала не из тех людей, кого можно подгонять.
 Начальник пожал плечами. Он свое мнение высказал.
 – Мы сделаем все что возможно, чтобы его защитить.
 – Меня не интересует, что вы можете, меня интересует только охрана Нжала, независимо от того, сколько для этого потребуется людей и денег. Прикройте его. Со всех сторон.
 Для пущего эффекта он сделал паузу и огляделся вокруг.
 – Или вы все будете уволены. Все до единого. Я об этом позабочусь.
 И вдруг министр понял, что сказав это, зашел слишком далеко. Он говорил как дилетант, и это вызвало озадаченные и саркастические улыбки собравшихся вокруг профессионалов. Слуга народа по-детски вздохнул, убрал резкость из голоса и добавил немного йоркширской сердечности истинных йоменов.
 – Позвольте взять мои слова назад, – продолжил он. – Я очень расстроен. Я знаю, я не должен был так говорить, но это вырвалось. Вся эта история – один проклятый кошмар. Прошу прощения, джентльмены.
 Он чуть не сказал "парни", но вовремя опомнился. Это было бы слишком. Тем не менее, искреннее признание вкупе с йоркширской простотой и сердечностью все таки вызвало пару сочувствующих улыбок, и министр расслабился.
 – Итак, в настоящий момент Нжала, главным образом, обеспокоен своим счетом в одном из швейцарских банков – он постоянно откладывает на черный день, – поэтому маловероятно, что он сбежит. Я говорю маловероятно, но в наше время никто не может быть уверен, куда прыгнет ниггер, особенно такой безбашенный.
 Политик улыбнулся, употребив слово "ниггер", довольно дерзкое для человека, называющего себя социалистом, и министра, но он не чувствовал себя неловко в этом обществе, которое расценивал как реакционное. Он думал, что это их позабавит. Но отсутствие какой бы то ни было реакции навело его на мысль, что он снова ошибся в своих оценках. Он улыбнулся еще шире, чтобы исправить ошибку.
 – Итак, – оживленно сказал он, – какие меры предосторожности мы немедленно предпринимаем для защиты нашего высокопоставленного гостя? Заметьте, вчера Нжала пил чай с Королевой, а потом обедал с Премьер-министром. Будет чудовищным разочарованием, если его убьют завтра. И не говорите мне, что Бог любит троицу.
 На этот раз последовал лучший отклик, и министр снова расслабился, чувствуя, что захватывает аудиторию.
 – Так, – снова заговорил начальник Департамента, – в сотрудничестве с Особым отделом и Службой охраны Ее Величества я начал совместную операцию, цель которой, разумеется, остановить Эббота.
 Помедлив, министр переспросил:
 – Остановить его? Что это значит?
 – Убить.
 Будто бы не услышав ответа, министр уставился в окно, понимая, что ему не следовало задавать этот вопрос. Есть вещи, которые Министру Короны знать не следует, чтобы потом, когда злодеяние благополучно свершится, была возможность официально всплеснуть руками от удивления.
 Начальник Департамента, заметив его замешательство, торопливо продолжил описывать меры безопасности: дополнительная охрана в отеле Нжала, наблюдение за домами родственников и друзей Эббота, фото и словесный портрет Эббота, разосланные по всем полицейским участкам Лондона и близлежащих графств с инструкциями немедленно задержать и взять под стражу.
 Но министр едва слушал. Он чувствовал, что сделал свое дело: председательствовал на собрании среди ночи, подбадривал, уговаривал, угрожал. Другими словами, говорил, то есть делал то, чего и можно было ожидать от политика. Теперь же ему хотелось вернуться назад в квартиру на Фулхэм Роуд, чтобы снова очутиться в объятьях двух темнокожих ног.
 Элис тоже не слушала, о чем говорили вокруг. Она думала об Эбботе. Итак, они собирались убить его. Что ж, это его вина, он сам накликал беду на свою голову. В любом случае, ее это больше не касается, сказала она себе, хотя ее сердце на мгновение болезненно сжалось, когда она услышала, что Ричард снова в Англии. Нет, ее это не волнует... И тем не менее, Элис охватило странное чувство, пока она сидела там и слушала обсуждение убийства мужчины, которого любила и с которым даже однажды была близка. Вся теплота и энергия канули в небытие под сокрушительным ударом пули.
 Она пыталась, как и прежде, воскресить в памяти ночь, которую они провели вместе, но в памяти остались только одни обрывки. Его руки, прикасающиеся к ней, его рот, его язык, ее собственный пульс. Она не могла вспомнить то, что больше всего хотела, – ощущение его внутри себя. Она могла это представить, но не могла вспомнить. А тогда ей казалось, что она никогда этого не забудет.
 Голос министра прервал ее мысли.
 – Каков он?
 Шеппард взял копию разосланного словесного портрета.
 – Рост метр девяносто, темные волосы, хороший цвет лица...
 – Как человек, – устало перебил министр. – Как человек.
 Настала неловкая пауза, после чего Смит ответил:
 – Вообще-то, очень неплох. Скорее великолепен. По крайней мере, лучше чем большинство остальных, которые у нас есть.




 Глава 6


 Трое мужчин, сидевших в машине возле дома Джоан Эббот, двое из Особого отдела и временно приставленный к ним детектив из местного полицейского участка, скучали. Во всяком случае, ребята из Особого отдела. Временно приписанный детектив, или ВД на полицейском сленге, брал пример с них. Если они скучали, он тоже скучал. Если они зевали, то и он зевал.
 – Он не придет сюда, – сказал инспектор из Особого отдела. – Он же не настолько глуп.
 Сержант закивал в ответ:
 – Профессионал не может не знать, что за местом установлена слежка.
 ВД открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и сделал вид, что сдерживает очередной зевок. С большими ребятами из подъезда лучше держать рот на замке, если тебе нечего сказать.
 – Скажи, ты бы на его месте пришел к своей жене?
 – К своей нет, а к твоей бы запросто.
 Вдруг из дальнего конца улицы послышались шум и пение.
 – Что это? – спросил инспектор. Настала очередь ВД.
 – Любители неразбавленного спирта со стройки у канала, – сказал он. – Судя по пению, они уже порядочно налупились.
 Теперь они уже могли различить пять фигур, по виду напоминающих бродяг, нетвердо ступающих и продолжающих петь.
 – О Боже! – вздохнул инспектор. – Хреновы бродяги алкоголики. Только этого нам не хватало.
 Пятерка остановилась в свете фонаря возле входа в дом. Они покачивались, как китайские болванчики и, казалось, спорили.
 – Вы когда-нибудь видели более отвратное сборище? – спросил инспектор.
 Вдруг началась драка. Еще два агента Особого отдела, следившие за домом на заднем дворе, прибежали на шум. Инспектор и сержант проворно выпрыгнули из машины.
 – Оставайся здесь и не своди глаз с дома, – бросил инспектор, обращаясь к ВД.
 Трое из бродяг бросились наутек, едва завидев ребят из Особого отдела. Осталось только двое дерущихся.
 – Что, черт побери, вы тут устроили? – растаскивая дерущихся, спросил инспектор.
 Один из бездомных повернулся к нему, и инспектор невольно отпрянул, уловив зловонное дыхание.
 – Этот траханный ублюдок начал!
 – Кого ты назвал...
 – Заткнись, – прикрикнул инспектор. – И проваливайте отсюда, пока я вас не забрал. Давайте, валите.
 Бродяги ушли.
 Инспектор и сержант вернулись к машине, два других наблюдателя переместились на задний двор.
 – Ну, сынок, – сказал инспектор, садясь в машину, – хочешь что-нибудь рассказать?
 – Нет, сэр, – ответил ВД. – Только когда они разделились, я заметил, что один из бродяг побежал за дом.
 – А почему, ты думаешь, он это сделал?
 – Потому что сзади есть узкий проход между домами, который ведет на соседнюю улицу.
 – То есть это был самый разумный путь для бегства.
 – Я просто докладывал, – ответил ВД. – Как вы приказали.
 – И очень хорошо сделал, сынок. Большое спасибо.
 У ВД появилось неприятное чувство, будто инспектор подумал, что он туповат.
 Инспектор взял трубку автомобильного радиотелефона, дал позывной сигнал и резко бросил: "Докладывать нечего. Конец связи".
 Но это было не так, точнее могло быть не так, если бы он уделил больше внимания тому, что сказал ему временно приписанный полицейский детектив.


* * *

 Джоан Эббот проснулась, как от толчка. Кто-то стучал в заднюю дверь, тихо, но настойчиво. Она встала, накинула халат и вышла на кухню, вовремя вспомнив, что нельзя включать свет. Стук прекратился. Она прислушалась, ее сердце колотилось от страха и возбуждения. Затем стук возобновился. Она подошла к двери, которая вела на пожарную лестницу. Сквозь толстое рифленое стекло она едва различала силуэт человека, казавшийся большим на фоне ночного неба.
 – Кто это? – нетвердым голосом спросила она. – Джоан, это я.
 Она открыла дверь и впустила его.
 – Ричард...
 Она приблизилась к нему.
 – Не подходи слишком близко, от меня несет, как из канализации. И я отвратительно грязен.
 – Хочешь принять ванну?
 Это звучало глупо, но она не знала, что еще сказать.
 – Я включу нагреватель, – добавила она.
 – Но никакого света, помнишь?
 – Мне нужно выпить. Ты как?
 – Всегда за.
 – Виски.
 – Отлично.
 На самом деле, он бы предпочел чашку крепкого чая, но ему не хотелось просить. Он понял, что она слегка навеселе. Итак, они сидели в темной кухне и пили виски.
 – Что происходит, Ричард?
 – Разве Фрэнк Смит не сказал тебе?
 – Нет. Он сказал, что Департамент хочет схватить тебя и что это срочно. Я спросила, что ты сделал, а он ответил, что пока ничего, но можешь.
 – Да, так... – он сомневался. – Тебе лучше не знать всего.
 – Это опасно?
 – Все будет в порядке.
 – Это не ответ на мой вопрос.
 – Да, это опасно.
 Она не стала больше расспрашивать. У нее были свои проблемы выживания. Но она была рада видеть Ричарда. В нем было что-то, что ей по-прежнему нравилось, стабильность, уверенность в себе, которой ей так не хватало.
 Джоан опустошила свой стакан, почувствовав себя лучше от виски и присутствия Ричарда. Особенно помогло виски.
 – Еще виски?
 – Я не допил.
 Она налила себе и добавила воды уже из-под крана.
 – Как ты пробрался мимо полицейских?
 – Коллеги ждали одного мужчину. А я подцепил несколько бродяг, купил им выпивки и подговорил их устроить небольшую суматоху на улице, пока я проскользну за дом.
 – Умный ход.
 – Нет. Инстинкт и тренировка. Разрыв шаблона. Импровизация. Я знаю, как работают их мозги. Их зашоренное мышление, мелкие убогие привычки.
 Он улыбнулся.
 – У каждого охотника есть свой ритуал. Как в сексе.
 "Да, секс, – думала она. – Если бы только мы могли возобновить этот маленький ритуал. Но разрыв длился слишком долго, а после определенного момента подобные вещи необратимы".
 – Я постелила тебе в свободной комнате, – сказала она. Ей хотелось добавить: "Но всегда есть еще и моя". Однако у нее не хватило духа.
 Некоторое время они пили молча. Затем Джоан наполнила ванну и достала пижаму и халат из вещей, которые он оставил у нее, когда уезжал в Африку.
 О, эта ванна! Первая настоящая ванна за два последних года. Было странно и удивительно спокойно лежать там в темноте, окруженному ароматом пенной воды. Чувствовать, как она, лаская, скользит по телу. Так он лежал, пока вода не стала почти холодной.
 После этого он вернулся на кухню и нашел уснувшую за столом Джоан.
 Он поднял ее, отнес в спальню и бережно уложил в кровать. Она что-то пробормотала.
 – Что?
 – Но всегда есть еще и моя, – повторила она.
 Что-то снится. Он, как ребенка, укрыл ее и тихонько вышел из комнаты.


* * *

 Срочное совещание на Холланд Парк закончилось. Начальник Департамента, Фрэнк Смит и старший суперинтендант Шеппард остались обсуждать детали, касающиеся мер безопасности. Начальник Департамента утверждал, что лучше всего будет перевезти Нжала на один из объектов, принадлежащих Департаменту где легче все контролировать. В отеле он будет слишком уязвим, его будет легко найти и невозможно защитить. Тогда как поместье можно будет превратить в настоящую крепость.
 – И прежде всего, Эбботу придется сначала его найти, что тоже будет непросто.
 – Он проделывал и не такое, – заметил Смит. – Гораздо более сложные вещи. В любом случае, Ричард наверняка об этом подумал.
 – Ты хочешь сказать, что он знает, что мы увезем Нжала из отеля? – Я хочу сказать, что, как полевой агент, профессионал, он наверняка об этом подумал.
 – Если только мое предположение неверно и он просто сумасшедший.
 Шеппард был редкостным упрямцем. Если он вбивал себе в голову какую-то идею, то ни за что потом не хотел с ней расставаться.
 Смит изучал его. У суперинтенданта были маленькие сине-серого цвета глаза, посаженные на здорового цвета лице, и очень коротко, по-армейски, подстриженные волосы, поэтому вся голова выглядела, будто над ней поработали стамеской. Кроме того, для тела суперинтенданта она выглядела слишком маленькой. Шеи почти не было видно, только складка из кожи между плечами и головой. "Старая деревянная голова, – подумал Смит, – невежественная и упрямая".
 – Есть еще один момент, который мы не учли, – сказал он. – А что, если Нжала не захочет переезжать?
 – Мы постараемся его убедить.
 – Вполне возможно, что вместе с ним нам придется перевозить всю первую линию танцовщиц изо всех кабаре Сохо.
 – Так, значит... – сказал Шеппард.
 – Да, – ответил начальник Департамента. – Даже еще хуже. Что ж, если этот маньяк хочет девок, мы ему их обеспечим в промышленном количестве, лишь бы согласился уехать из отеля.
 – А стоит ли? – заметил Смит. – Я хочу сказать, может быть, он в большей безопасности там, где он сейчас?
 – В отеле, в котором назначает встречи пол-Лондона? – спросил Шеппард. – Где в холле больше народу, чем на Центральном вокзале? Куда кто угодно может зайти в туалет, бар, ресторан, просто позвонить...
 – И где, насколько мне известно, как минимум, четыре входа, – добавил начальник Департамента. – Это не считая служебных и черных, плюс, я полагаю, погрузочная.
 – Я повсюду расставил своих людей, – сказал Шеппард, – но им остается только держать глаза открытыми и надеяться. Я хочу сказать, что мы не можем там все контролировать. Мы не можем останавливать и расспрашивать каждого. Это отель. У граждан есть право входить и выходить. И Эббот точно так же может это сделать. А мы даже не заметим, пока не станет слишком поздно.
 – Постойте, – перебил Смит. – Он же не из "Черного Сентября" и не из Красной Армии Японии! Он не станет косить тридцать человек длинными очередями из автомата в лобби фешенебельной гостиницы только для того, чтобы добраться до Нжала.
 – Нет? – переспросил Шеппард.
 – Нет.
 – Вы можете это гарантировать.
 – Да.
 – Бред, – сказал Шеппард. – Вы ничего не можете гарантировать.
 – Эббот пятнадцать лет был моим другом. Я его знаю.
 – Я сомневаюсь, что кто-либо может знать, во что он превратился после двух лет в одном из адских клоповников Нжала. Думаю, он и сам этого не знает.
 – Я знаю одно: Ричард никогда не делает ничего безрассудно.
 – Может быть, он потерял рассудок, – Шеппард никак не хотел отказываться от этой версии.
 – Он сбегает из тюрьмы, из которой невозможно сбежать, пробирается через джунгли, которые считаются непроходимыми, и доходит до побережья, не имея ни денег, ни друзей, ни помощи со стороны. Затем, предположительно, он отсиживается где-то в ожидании судна, идущего в Англию. Вероятно, пробирается на какое-нибудь грузовое судно, ходящее под нейтральным флагом, где никому нет дела до документов и бумаг вообще. В любом случае, следующее, что мы о нем знаем, – это то, что он уже у нас под носом со своей устрашающей короткой запиской о выполнении контракта.
 Смит сделал паузу, посмотрел на Шеппарда.
 – Похоже на то, что этот человек не в своем уме?
 – Последнее – очень даже. Я все еще не понимаю, зачем ему понадобилось сообщать нам об этом.
 – Если вы не видите причин, это не значит, что их нет.
 – О'кей, вы его друг; для вас он нечто среднее между Капитаном Америка, и Супершпионом. А для меня он всего лишь очередной психопат-убийца. Ненормальный. Маньяк. Социопат. Уголовник.
 – Вы когда-нибудь с ним работали?
 – Однажды. Много лет назад. Я его почти не помню.
 – Он вспомнит о вас все.
 – Я польщен.
 – Если это ему понадобится.
 – Я думаю, хватит о характере Эббота, – сказал начальник Департамента. – Меня сейчас больше интересуют его проблемы.
 Смит не был согласен. Ему казалось, что ключ был как раз в характере, но он не стал настаивать.
 – Я имею в виду, конечно, его насущные проблемы, – продолжал начальник. – Деньги, еда, крыша над головой.
 – Если у него достаточно первого, то он может купить все остальное.
 – Тогда нужно в первую очередь проверить его банковский счет.
 – Мы уже сказали банкирам, чтобы они проинформировали нас, если Эббот появится. Это обычная рутинная практика – следить за счетами всех пропавших агентов.
 – Но ведь вы думали, что он мертв.
 – Верно. Но мы ждали подтверждения. Если вы помните, на теле не было ничего, что могло бы наверняка подтвердить личность погибшего. Вполне вероятно, что Эббот затаился где-то, прячась от полиции Нжала. Но по прошествии времени эта вероятность начала постепенно растворяться во времени, до тех пор, разумеется, пока он не подбросил свою бумажную бомбу.
 – Итак, куда одиночка может пойти за деньгами?
 – Его родители умерли, – сказал Смит. – Остались две сестры, обе замужем и обе живут за границей: одна в Израиле, другая – в Канаде. Кроме них, есть еще престарелая тетка в Корнуолле и пара кузенов где-то на севере. Их адреса есть в списке, который я вам дал, но Эббот не виделся с ними много лет и практически не общался. Что касается его друзей, то большинство из них агенты, как и я.
 Шеппард потер рукой лицо, сдерживая зевок.
 – Таким образом, остается жена.
 – Бывшая жена, – заметил Смит.
 – Станет ли она ему помогать?
 Смиту казалось, что станет. Но инстинкт, то ли благородства, то ли мужского протекционизма, подсказывал ему защитить ее от жестокости Шеппарда и заняться ею самому. Он медлил с ответом, тщательно выбирая слова.
 – Мне кажется, что она слишком нервная и ненадежная алкоголичка, чтобы кому-то помочь. Не думаю, что Ричард стал бы так рисковать.
 – Психопат намеревается убить Нжала и нагло проинформировал нас об этом. Он боится рисковать?
 – Эббот не станет рисковать без особой причины.
 – Может быть, это как раз и не напрасный риск. Может быть, у него вообще нет денег. Может быть, он в отчаянии. Может быть, ему больше некуда пойти.
 – Может быть, может быть, – сказал Смит. – Все просто, как в школе. Может быть, если бы у моей тети были яйца, она была бы моим дядей.
 – Фрэнк, – неодобрительно пробормотал начальник Департамента. Он полагал, что в Департаменте работают одни джентльмены, которые должны выражаться соответственно. Шеф был пожилым человеком, воспитанным в другое время, когда абсолютно все фразы, даже самые на первый взгляд невинные и незначительные, имели значение и могли определить всю дальнейшую жизнь.
 – В любом случае, – продолжал Смит, – квартира уже взята под наблюдение.
 Каким-то смутным чувством Шеппард ощущал, что напал на след. Он улыбнулся своей кривоватой улыбкой, оставшейся у него после травмы челюсти в молодости.
 – Может быть, – сказал он. – В этом деле слишком много "может быть". Но миссис Эббот – это наша единственная зацепка. Может быть, мне следует побеседовать с этой дамой. Может быть, я что-нибудь и выясню. Кто знает.
 Он снова улыбнулся.
 – Да, может быть, что-нибудь и прояснится.
 – Не беспокойте и не давите на нее, – медленно и четко произнес Фрэнк.
 Глаза Шеппарда превратились в узкие щелки.
 – Если это поможет мне поймать убийцу, я без колебаний это сделаю.
 – Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – не наше дело учить суперинтенданта, как работать.
 – Я знаю, как он это делает, видел, – ответил Смит тем же спокойным тоном. – И я не дам ее мучить, пытать, выкручивать руки.
 – Маленькая леди тоже ваш друг, как и ее муж?
 – Да, – ответил Смит, – только вас это совершенно не касается.
 – Все, джентльмены, – прервал их начальник Департамента. – Давайте все, как говорится, остынем. И сконцентрируемся на том, как нам уговорить полковника Нжала утром первым делом покинуть этот хренов отель.
 Он поверился к Смиту.
 – Не думаю, что вам приходилось с ним встречаться.
 – Лично нет. Видел его пару раз на приемах в посольстве.
 – Что ж, – произнес начальник Департамента с оттенком злобы в голосе, – вас ждет большое дело.


* * *

  Ричард пытался вспомнить запах цветущего лабазника во влажном лесу, лицо девушки, которую когда-то любил, и другие приятные вещи. Он старался сконцентрироваться на чем-то далеком от реальности. 
  Охранники били его резиновой дубинкой по почкам. Били не слишком умело. Молодежь нового президентского призыва еще не научилась, например, бить так, чтобы задеть седалищный нерв, чтобы боль отдавалась в голове и расходилась дальше кругами. И тем не менее, удары, были достаточно болезненными. Последний раз, после того, как они избили его, он три дня мочился кровью. 
  Допрос, казалось, длился вечно. Был ли он британским агентом? Они знали, что он им был, поэтому Эббот вполне мог признать это. Какова его миссия? Кто дает ему инструкции? Как связывается с Лондоном? Каким шифром пользуется? 
  И все это время он пытался думать о том, что происходило в другое время в другом месте. Фокус был в том, чтобы постараться отключиться от своего сознания, как будто бы это не он кричит. 
  Резиновая палка ударила его по лицу. 
  Одна полька когда-то в момент страсти сказала Ричарду, что у него красивые белые зубы. Он выплюнул один с кровью. 
  И почувствовал, что теряет сознание. 
  – Я помню, – хрипло произнес Эббот. – Я действительно помню. 
  – Что? Что ты помнишь? 
  Палачи наклонились ниже, пытаясь разобрать его бормотание. 
  – Запах лабазника во влажном лесу, – сказал он, и град жестоких ударов продолжился. 




 Глава 7


 А тем временем человек, из-за жизни которого возникло столько суматохи, спал с девушкой в своем пентхаусе над Парк Лэйн, впрочем, "спал" будет чудовищно неточным эвфемизмом. Все, что касалось Его Превосходительства Модибо Нжала, было чересчур: его характер, его доблести по части женщин, его интеллект и его дикость. Президент производил впечатление карикатуры, правда, многие знали, что в полковнике нет ничего смешного, напротив, он смертельно опасен. Нжала был большим человеком с соответствующими аппетитами, а также энергией и средствами для их утоления. Полковник всегда находился в состоянии голода по чему-то. Его сексуальные пристрастия были всесторонни: орально, анально, как обычно, – в зависимости от настроения.
 После креативного полового акта всеми возможными способами и во всех возможных позах он прошел в гостиную своего пентхауса, съел огромную тарелку овсяных хлопьев Витабикс со сливками и почитал конспекты переговоров с кабинетом Ее Величества, составленные вместе с советниками по экономике.
 Затем он снова вернулся в спальню, разбудил протестующую девушку и снова начал ее помучивать, хотя на этот раз немного рассеянно.
 – Господи, – сказала она, – ты никогда не прерываешься?
 – Сколько будет 23 процента от двух и семи десятых миллиона? – спросил он, раздвигая ей ноги. – Скажем, шестьсот тысяч.
 – Ой, – вскрикнула она. – Мне больно.
 – Может быть, ты хочешь немного хлопьев? Они очень полезны.
 – Я бы хотела немного поспать. Это было бы еще полезнее.
 – Всю жизнь проспишь, – сказал он, смотря на нее сверху вниз, постепенно входя в ритм. – Не понимаю, что случилось с молодежью в наше время, вам ничего не интересно.
 После этого он дал ей поспать и часа на два отключился. Проснувшись, он встал, жадно съел еще одну порцию Витабикса, снова прочел конспекты, обработал еще несколько цифр, а затем около часа диктовал заметки на магнитофон.
 Когда он закончил, уже начало светать, и полковник вышел в сад, разбитый на крыше отеля с видом на Гайд Парк. От травы поднимался жемчужного цвета туман, мокрые черные деревья сверкали после ночного дождя. Одинокий наездник скакал рысью по аллее Роттен Роу, еще более одинокий мужчина, слегка нелепый в своем вечернем костюме, медленно шел в мягком саркастическом рассветном свете, а прямо под Нжала по Парк Лэйн ехало несколько машин, выглядевших совершенно игрушечными. Еще не проснувшийся Лондон был окутан какой-то особенной выжидательной тишиной.
 Нжала глубоко вдохнул утренний воздух. Он чувствовал, что его ждет большой день, и мысленно отметил, что нужно бы заглянуть в гороскоп, присланный в посольство по шифрованному каналу телетайпа.
 Одетый только в халат, он внезапно ощутил холод и начал дрожать. Полковник вернулся внутрь и принял ванну, сделав воду такой горячей, какую только мог вытерпеть. После этого неторопливо оделся.
 Нжала нравилась Англия. В каком-то смысле Президент, когда-то студент элитных Итона и Оксфорда, воспринимал ее как свою духовную родину, что, однако, не мешало ему носить бусы вуду под тщательно пошитыми на заказ рубашками с воротничком под бабочку для смокинга.
 Вернувшись в Африку, Нжала как-то вдруг стал революционером не потому, что ненавидел британский колониальный режим (он как раз считал его мягким по сравнению с французским и советским); и не потому, что страстно желал свободы для своей угнетенной туземной страны (всех своих чернокожих собратьев он считал дикарями, ослами, обезьянами, не способными управлять самими собой); а просто потому, что его широкие черные ноздри уловили запах перемен, и сопутствующих им денег. И уловили достаточно рано. Если в Африке суждено случиться черному государственному перевороту, то Модибо Нжала должен быть в первых рядах новых борцов за свободу угнетенных.
 В семь тридцать принесли завтрак и утренние газеты. Личный секретарь Его Превосходительства Артур, по совместительству дядя его прошлогодней постоянной любовницы, принес почту. У Нжала было много любовниц, и на государственной службе состояло немало их бестолковых родственников. Артур, однако, не был придурком. Он был компетентен, а также достаточно умен, чтобы таковым не казаться. Нжала не доверял слишком компетентным и толковым в своем окружении.
 – Некий мистер Смит хочет видеть Ваше Превосходительство, – сказал Артур.
 – Смит? Что за необычное имя? Особенно в этом отеле. Вероятно, оно настоящее.
 Артур озадачился.
 – Это, Артур, была шутка. Ты здесь учился, и я подумал, что ты поймешь. Ладно, кто такой этот Смит, мать его так?
 – Я понимаю, он из военного министерства, сэр. По поводу безопасности.
 – Контрразведка. Интересно, чего они хотят? Ладно, я встречусь с ним после завтрака.
 – Сэр, этот офицер ждет уже более получаса.
 – Они заставили меня ждать пятнадцать лет, Артур. И преимущественно в тюрьме.
 Нжала нарочно неторопливо отправил в рот ложку хлопьев.
 – Я завтракаю, – сказал он.
 За едой он просмотрел свою почту, надиктовал ответы там, где они требовались, на магнитофон, отдавая распоряжения относительно различных приемов и своих планов надень, которые всегда включали два часа сна с шести до восьми вечера (два-три часа днем – это было как раз то, что ему нужно, для того, чтобы бодрствовать ночью).
 Артур также принес ему последние цифры по нефтяным разработкам.
 – Семьдесят тысяч баррелей с нового месторождения. Скажем, десять тысяч метрических тонн. Отлично. Чем больше мы сможем им продать, пока они не начнут добывать сами из Северного моря, тем лучше. Не забудь, они заложили то, что будет добыто в ближайшие несколько лет, чтобы покрыть расходы на разработку.
 Нжала был очень озабочен тем, чтобы поскорее, пока можно, нажиться на нефтяном эльдорадо, и постоянно хитрил, двулично строя козни арабам, то внезапно демпингуя, то самовольно вздувая цены. Это, вместе с урановыми концессиями, делало его ценным союзником. Ценным и очень богатым.
 Он налил себе еще кофе и сказал:
 – Давай сюда этого типа, да, и закажи завтрак для Эрминтруды, после чего выгони ее. Дай денег и скажи, что мы с ней увидимся вечером.
 – Я думал, мы сегодня вечером встречаемся с другой Эрминтрудой, – сказал Артур.
 – Правда? – нахмурился Нжала, стараясь вспомнить.
 – По рекомендации ночного портье.
 – Ах да, эта Эрмгинтруда. Эта большая, с улыбкой. Да, да, конечно. Лучшая из всех, неутомимая. Она мне действительно понравилась.
 – Так я скажу этой, что мы позвоним?
 – Ага, и чтобы она сама не звонила. Что-то еще, что я забыл?
 – Смертные приговоры, сэр. Они сегодня должны быть отправлены с дипломатической почтой.
 – Конечно, конечно, парочка юных нигилистов – революционеров.
 – Вы читали петицию, составленную их родителями и родственниками?
 – Нет, Артур. Поскольку я не имею намерения прощать их, то нет никакого смысла читать какие бы то ни было обращения. В отличие от христиан, я не верю в Прощение. Прости их сегодня, завтра они тебя пристрелят. Почему нет? Уже было несколько попыток. Я подозреваю, что мои шансы быть убитым неизмеримо высоки. Опасная карьера – быть Президентом у нас в стране.
 – О нет, Ваше Превосходительство, я уверен, что это не так. Кроме фанатиков-экстремистов...
 – Все меня боготворят. Это я знаю, – он говорил сухим, недоверчивым тоном. – Впрочем, диктаторы, бандиты и олигархи иногда умирают в собственных постелях. Но очень немногие. И очень редко. Раз в тысячелетие.
 Он засмеялся.
 – Не знаю, почему мне это кажется смешным, но это так. Где приговоры?
 – В розовой папке.
 – Как не стильно. Даже без черной каемочки. Но романтично.
 Он вытащил смертные приговоры из папки и принялся их изучать.
 – А кстати, сколько лет этим несостоявшимся революционерам?
 – Одному восемнадцать. Другому двадцать.
 – Тогда они счастливчики, – сказал Нжала. – Они умрут, как говорят испанцы, полными иллюзий юности.
 Пока он подписывал смертные приговоры громко и недобро царапающей бумагу ручкой, Артур заказал завтрак для спящей Эрминтруды (для простоты, не всегда, кстати, себя оправдывающей из-за путаницы в идентификации объекта страсти, который экселенц алкал в данный момент, Нжала называл всех девушек Эрминтрудами) и вызвал наверх Смита.
 Полковник помахал приговорами, чтобы чернила подсохли. Он не пользовался промокашкой, потому что ему казалось, что чернила, которые назывались "черные вечные", должны оставаться черными так долго, как это возможно. Ему это казалось уместным. Получив образование в Англии, он имел склонность к соблюдению ритуала.
 Внутрь Смита провел один из агентов Особого отдела, дежуривший у входа в пентхаус.
 Нжала поднялся, ослепительно улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
 – Ммм, мистер... э...
 – Смит, – подсказал Артур.
 – Мистер Смит. Конечно. Прошу прощения, что заставил вас ждать.
 – Ничего страшного, Ваше Превосходительство.
 – Я, как и англичане, никогда не приступаю к работе, не позавтракав. Кофе, мистер Смит?
 "Высокомерный ублюдок", – подумал Смит.
 – Нет, спасибо, – вежливо улыбнувшись, ответил он.
 Нжала налил себе еще кофе.
 – Итак, мистер Смит, – что мы можем для вас сделать?
 Смит помедлил, снова вежливо улыбнулся.
 – Понимаете, сэр, – нерешительно сказал он, – все это очень неудобно, но... у нас есть основания полагать, что кто-то пытается вас убить.
 – Убить меня? – последовала едва заметная пауза. – Да, это было бы крайне неудобно. Садитесь, мистер Смит.
 Ублюдок был спокоен, впрочем, этого и следовало ожидать. Покушение на его жизнь не было для него чем-то новым.
 – Итак, кто пытается меня убить?
 Настал самый трудный момент. Тут Смиту надлежало быть очень осторожным и попытаться рассказать часть правды так, как будто это вся правда. Это было очень важно. Нжала ждет, что он станет врать, и сможет проглотить ложь, но только в том случае, если она будет звучать, как правда. Правдоподобность была главным условием. Названием игры, ее сутью.
 Смит показал ему фотографию Эббота.
 – Он сбежал из одной вашей тюрьмы два или три месяца назад.
 – Ах да, англичанин.
 – К сожалению.
 – Кто он? Я забыл, какое имя значилось у него в паспорте, но полагаю, документ все равно был фальшивым.
 – Он авантюрист, известный под несколькими вымышленными именами. Человек, который продаст информацию любому, кто предложит подходящую цену. Он занимался всем, чем возможно: контрабандой, торговлей оружием...
 – И шпионажем.
 Смит кивнул.
 – Однажды он продал нам какие-то бесполезные сведения.
 – Как интересно. Вы знакомы с ним лично?
 – Нет.
 Смит понял, что допустил ошибку. Всегда лучше держаться как можно ближе к правде, это известно любому лжецу. Впрочем, это был вопрос с подковыркой, и маленькая ошибка была лучше, чем заметное сомнение.
 – Знаете, что мы думаем? Мы думаем, что его послали убить вас.
 – Русские? – вкрадчиво спросил Нжала, что заставило Смита нагло улыбнуться.
 – Возможно.
 – И вы полагаете, что он все еще не отказался от этой затеи?
 – Судя по некоторым докладам, которые мы получили.
 – Из каких источников?
 – Боюсь, это секретная информация.
 – Я так и думал.
 – Мы также знаем, что он уже в Лондоне. Его сейчас разыскивают полиция и Особый отдел.
 Нжала встал, давая понять, что беседа окончена.
 – Что ж, спасибо за предупреждение, мистер Смит, впрочем, я полагаю, вы и джентльмены из Особого отдела профессионально обеспечите мне необходимую защиту.
 – Безусловно, мы постараемся, – сказал Смит, – но, боюсь, не здесь.
 – Простите?
 – Этот отель. Не самое безопасное место. Слишком много входов, слишком много входящих и выходящих людей. С точки зрения безопасности, это совершенно неподходящее место.
 – Мистер Смит, если вы полагаете, что я соглашусь запереть себя в посольстве и жить, как священник, давший обет безбрачия...
 – Нет, сэр, совсем нет. У нас есть прекрасное место в деревне...
 – Деревне?!!
 Он повернулся к Артуру, который только что вернулся в комнату, пинками разбудив сонную и протестующую Эрминтруду и организовав для нее завтрак.
 – Он хочет послать нас в деревню, Артур, потому что считает, что какой-то псих пытается нас убить. Этот. Помнишь его?
 Он указал на фотографию Эббота.
 Артур кивнул.
 – Английский шпион.
 Нжала повернулся к Смиту спиной.
 – Я не выношу английскую деревню. Старые поместья. Эти продуваемые всеми ветрами дома, полные немыслимых людей, каждый второй из которых оказывается сыном приходского священника. И эти женщины с лошадиными лицами...
 – Но это всего в часе езды отсюда, сэр, – сказал Смит почти в отчаянии. – И вы можете пригласить с собой своих друзей. Кого угодно.
 – Он имеет в виду девушек, Артур.
 – В сущности, кроме ночных клубов...
 – Нет, мистер Смит. Единственным местом, которое мне здесь нравилось, был Оксфорд, но я тогда был значительно моложе. Итон был адом – населенным букмекерскими сынками. Я люблю Лондон, я счастлив в Лондоне, я остаюсь в Лондоне.
 – Но, Ваше Превосходительство...
 – И никакой псих не выгонит меня отсюда.
 – Мы не уверены в том, что он сумасшедший, – Смит не знал, что сказать.
 – Нет? После двух лет в одной из моих тюрем он далек от того, чтобы считаться нормальным. Это я вам лично гарантирую.
 Смит попробовал что-то сказать, но остановился. Он только что заметил Эрминтруду, стоящую в проеме двери, ведущей в спальню, сонную и совершенно голую.
 Что, черт побери, ему следовало делать? Как, согласно дипломатическому протоколу, следует вести себя, когда встречаешь голую проститутку, любовницу главы государства, приехавшего с официальным визитом? Он чувствовал, что это должно быть где-то установлено. Следует ли сделать вид, что он ее не заметил, будто бы ее нет? Или, может, сказать что-нибудь, на французском, конечно, на языке дипломатии (Enchante, madame, de faire votre connaissance)? В любом случае, он чувствовал, что в присутствии леди, обнаженной или нет, следует как минимум встать. Он встал и чопорно ей поклонился. Это не могло быть ошибкой.
 Нжала и Артур, с некоторым удивлением наблюдавшие за Смитом, одновременно обернулись и увидели Эрминтруду.
 – Эрминтруда, зайка моя, – сказал Нжала, – что ты тут делаешь?
 – Прости, – пробормотала она, – не знала, что ты не один. – Она попыталась подавить зевок, но не сильно в этом преуспела.
 – Выведи ее отсюда, Артур. И на этот раз сделай так, чтобы она больше вообще не появлялась.
 Артур взял ее за руку, пробормотал что-то подбадривающее, и она пошла за ним, как ребенок во сне.
 Смит, и так отличавшийся немалым ростом, рядом с сидящим и все еще смотрящим на него Нжала чувствовал себя еще выше и почему-то даже смешным. Он резко сел.
 – Во всяком случае, – как ни в чем не бывало продолжил Нжала, – отель битком набит полицейскими, и я действительно не понимаю, как я могу быть в большей безопасности в каком-то полуразвалившемся доме у черта на куличках.
 – Ну, для начала, мы смогли бы совершенно его изолировать.
 – Как раз то, чего я боялся.
 – Дня вашей же безопасности, разумеется. И это действительно необходимо...
 – Прошу прощения, мистер Смит, нет, нет и еще раз нет. Если вы хотите охранять меня, охраняйте здесь. В дорогом старом грязном Лондоне.


* * *

 Этим утром Эббот тоже встал рано и первым делом убедился в том, что квартира все еще под наблюдением, хотя сменились и сами наблюдатели, и их машины (дневная смена, предположил он). Он считал, что через пару дней слежка прекратится, или, во всяком случае, будет не такой интенсивной, что позволит ему сделать свой первый шаг без значительных затруднений.
 Он составил короткий список лучших отелей Лондона и нашел их телефонные номера, затем позавтракал с Джоан, вежливо слушая ее поразительно непоследовательную болтовню про служебные отношения, корпоративные романы (она работала в экспертно-статистическом отделе огромной страховой компании), растущие цены, полпенни там, пенни здесь, так что сначала незаметно, а потом, о Боже мой...
 Эббот отключил голову и просто сидел, не воспринимая то, что говорилось вокруг. Эту привычку он приобрел за годы жизни в браке, и она легко вернулась к нему здесь и сейчас.
 Она говорила и говорила, нервно стараясь заполнить паузы, которые ненавидела и которых попросту боялась. Ей казалось, что тишина – это черная пустота, в которой отношения погибают от нехватки слов. Конечно, она понимала, что большинство отношений, наоборот, погибают от переизбытка слов, но, подобно многим людям, не давала фактам разрушить вполне утешительную иллюзию.
 Он заметил, что Джоан тщательно причесалась, накрасилась и надела облегающий халат, который подчеркивал плавные изгибы ее тела. Это была отчаянная мера – она всегда ужасно выглядела за завтраком. Ричарду неожиданно стало ее отчаянно жаль.
 – Ты прекрасно выглядишь, – сказал он. – Правда.
 Ошибка. Малейшее проявление жалости – страшная вещь. Поток слов прекратился. Она смотрела на него.
 – Господи, если бы ты знал, как мне одиноко в этих чертовых казармах.
 – Конечно, у тебя... есть друзья.
 Опрометчивое замечание, но Эббот пытался отвлечь ее внимание от себя самой, что ему, разумеется, не удалось.
 – Друзья? – она фальшиво рассмеялась. – Мои подруги, вернее мои бывшие подруги, все замужем и больше мне не доверяют. Да никогда и не доверяли. А сейчас они считают, что я представляю угрозу для их несчастных браков, один Бог знает, почему. Может, это викторианский пережиток, мол, разведенные – не слишком достойная компания, супругам не стоит впускать их к себе, как в Королевскую ложу на скачках в Эскоте. Остаются две старые девы, от одной из которых всегда пахнет тушеной говядиной. Мы вместе ходим в театры и на выставки, пьем чай и говорим об искусстве. Затем я возвращаюсь домой, тихонько кричу в шахту лифта или напиваюсь. Это все про женщин. Хочешь послушать про мужчин? Заметь, я не сказала друзей-мужчин, потому что с мужчинами невозможно быть друзьями, они считают, что мы не то чтобы реально существуем, понимаешь, о чем я? Вроде как временно. Да, они связываются с нами, но рассматривают нас, как нечто временное, что-то вроде досадной помехи. Может быть, они и нравы, может быть, нас нужно хранить в какой-нибудь каморке в дальнем конце сада и изредка вынимать оттуда с целью продолжения рода или получения удовольствия.
 Джоан остановилась, зажгла сигарету и повертела в руках погасшую спичку.
 – Прости, – сказала она, – но ты сам спросил.
 Когда-то у нее был живой ум, сейчас находившийся в полнейшем смятении. Он бы хотел помочь ей, но единственным, чего она хотела, или думала, что хотела, получить от него, была любовь, которую он не мог ей дать.
 Она нервно переломила спичку.
 – Мне нужно одеваться и идти на работу. Тебе что-нибудь нужно?
 – Не могла бы ты одолжить мне немного денег?
 Он почувствовал облегчение, снова вернувшись к практическим вопросам.
 – Наличными у меня есть только десять фунтов.
 – Сойдет для начала.
 – Сколько еще тебе понадобится?
 – Я не знаю точно, но фунтов двести должно хватить.
 – Двести фунтов? Зачем тебе столько?
 – В основном, заплатить за гостиницу.
 – А ты не можешь остаться здесь?
 Эббот покачал головой.
 – Они могут решить снова обыскать твою квартиру. Это маловероятно, но вполне возможно.
 Она выглядела разочарованной.
 – Джоан, дорогая, я никогда и не планировал оставаться здесь больше, чем на день-два, – как раз достаточно, чтобы собрать кое-какую одежду и раздобыть немного денег.
 Она достала из кошелька десять фунтов и протянула ему.
 – Я схожу в банк в обеденный перерыв.
 Затем, сделав паузу, будто бы эта мысль только что пришла ей в голову, она спросила:
 – А ты не можешь пойти в свой банк?
 Эббот объяснил, почему не может этого сделать, и добавил:
 – Я дам тебе письмо для моего адвоката, чтобы он вернул тебе деньги. У него есть доверенность на управление счетом.
 – Хорошо.
 Теперь, когда женщина окончательно убедилась, что Ричард не останется, она потеряла всякий интерес к нему и его проблемам.
 – Я опаздываю.
 Джоан подошла к двери, затем обернулась.
 – Со мной теперь легче, чем раньше.
 Снова четко проявилось ее отчаяние. Но что он мог сказать? Только ложь, всегда остается только лгать. И наверное, это было самое простое, самое доброе, что он мог сказать.
 – Когда я со всем разберусь, мы это обсудим.
 Эббот ответил на незаданный вопрос, витавший в воздухе. В любом случае, ее помощь была необходима, а эта ложь доставляла удовольствие любой женщине. Лицо Джоан осветилось, она улыбнулась и пошла одеваться.
 Что ж, была небольшая вероятность того, что она узнает правду, разве что в будущем все сложится совсем не так, как ему представляется. В будущем. А есть ли оно у него?




 Глава 8


 К девяти часам утра после серии звонков отчаяния и бессилия, полученных от Смита, начальник Департамента и министр уже вдвоем пытались убедить Нжала уехать из отеля.
 Начальник Департамента уперто использовал те же аргументы, что и Смит, упирая на небезопасность отеля и необходимость переехать в более охраняемое место.
 – И это действительно необходимо, Ваше Превосходительство. В конце концов, даже один из министров кабинета Ее Величества счел повод достаточно важным, чтобы приехать сюда со мной и...
 Нжала поднял руку.
 – Джентльмены, я глубоко потрясен вашим участием, – он коротко улыбнулся. – Если, конечно, все это не хитрая уловка, чтобы сбить цены на нефть.
 Ответная улыбка начальника Департамента получилась слегка натянутой.
 – Очень забавно, Ваше Превосходительство, крайне забавно.
 – Однако теперь, когда ни у Вас, ни у мистера Смита ничего не вышло, кто попытает счастья следующим? Премьер-министр? Может быть, сама Королева?
 – Здесь, – заговорил министр, – я боюсь, мне придется настаивать, чтобы Вы последовали нашему совету. Я действительно настаиваю.
 Прохладность в его голосе была оценена по достоинству.
 – Да вы хотя все настаивайте, господин министр, но я здесь и отсюда никуда не уеду.
 В голосе Нжала отчетливо слышалась та же холодность.
 – Со всем уважением, – снова вмешался начальник Департамента, – но мне кажется, что Ваше Превосходительство не совсем представляет себе, какой опасности подвергается.
 Нжала пожал плечами.
 – Подумать только! Вы получили сведения, что этот человек пытается меня убить. Что он находится в Лондоне. Хотя кто-нибудь из вас его видел? Говорил с ним?
 – Нет, но...
 – В общем, вы уверены, что вы не... ммм, преувеличиваете значение слухов и кривотолков?
 – Вполне, Ваше Превосходительство.
 – Ну вы прекрасно знаете, как это бывает, особенно в кругах служб безопасности. Русский траулер входит в док в Гулле, и МИ-5 посылает пару человек просто понаблюдать. Русские узнают, что за кораблем следят и посылают пар ребят из посольства последить за слежкой. Это подтверждает подозрения МИ-5, и они посылают еще людей. В итоге доходит до того, что обе стороны устраивают полноценную взаимную операцию. Зачем? Что они пытаются доказать? Что они жизненно необходимы. И бюджетные деньги, которые они тратят и за которые не обязаны официально отчитываться, тоже жизненно необходимы.
 – Ваше Превосходительство, – снова вмешался начальник Департамента, начиная понимать отчаяние Смита, – у нас действительно есть все основания полагать...
 Он остановился, когда в комнату вошел Смит.
 – Прошу простить, Ваше Превосходительство, – сказал Смит. Затем он что-то негромко сказал начальнику Департамента, который кивнул, что-то мрачно пробормотал и снова обратился к Нжала.
 – Этот, ммм, парень, о котором мы говорили, уже знает, что вы остановились в этом отеле.
 Он хотел сказать "убийца", вместо "парень", но решил, что это будет звучать не по-британски и чересчур мелодраматично.
 – Как он узнал? – вяло спросил пребывавший в чувственном полусне министр. Смит своим заявлением прервал его эротические мечтания о ласках чернокожей красавицы, оставшейся в Фулхэме.
 – Он только что обзванивал крупные отели и просил соединить с Его Превосходительством.
 – Но почему вы так уверены, что это был именно он?
 – Потому что все звонки Его Превосходительству прослушиваются. На коммутаторе его попросили подождать, затем я взял трубку и спросил, с кем он хочет поговорить. С полковником Нжала, ответил он и произнес имя по буквам. Когда я спросил, кто он такой, он повесил трубку. Но я почти уверен, что это был его голос. В общем, я проверил другие отели, там та же история.
 – Но почему, ради всего святого, вы не приказали на коммутаторе говорить, что никого с таким именем в отеле нет?
 – И блокировать все официальные звонки, господин министр?
 – Не говоря уже о неофициальных, – добавил Нжала.
 – Простите, – сказал министр. – Не подумал.
 И, выполнив свою часть программы, продолжил дремать.
 – Теперь, я надеюсь, Ваше Превосходительство понимает всю сложность и опасность ситуации? – сказал начальник Департамента. – Если он так просто сумел вас найти... – Он пожал плечами.
 Нжала вдруг устал спорить.
 – Да, да, я понимаю.
 – Тогда вы согласны переехать в наше загородное поместье?
 Нжала, пристально смотревший на Смита, сказал:
 – Мистер Смит, должно быть, очень умен.
 Это было странное замечание, сделанное странным тоном.
 – Простите? – переспросил начальник Департамента.
 – Настолько умен, что смог узнать голос человека, с которым даже не знаком.
 – Этому есть очень простое объяснение, – быстро сказал Смит, не имея вообще никакого объяснения, но уповая на то, что в нужный момент что-нибудь придет в голову.
 – Тогда приберегите его, мистер Смит, – ответил Нжала, мгновенно теряя интерес к дискуссии, – на один из дождливых дней, таких частых здесь, на островах.
 На короткую секунду Смит почти проникся к нему симпатией.


* * *

 Придя на работу, Элис немедленно отправилась в отдел кадров. У нее оставалась неделя отпуска, и она попросила отпустить ее со следующего дня. Внезапность просьбы вызвала легкое удивление у начальника отдела, но Элис объяснила это тем, что хочет провести несколько дней с неважно чувствующей себя матерью.
 Настоящей причиной было то, что она не хотела участвовать в охоте на Ричарда Эббота. Пусть она больше ничего к нему не чувствует, но когда-то они были близки, были любовниками, хотя и недолго. Ей не хотелось ворошить прошлое, не нужно было больше смутных воспоминаний и желаний.
 Она пошла в кабинет Смита, автоматически перевернула страницу на календаре, заметив, что настал последний день апреля, самого жестокого месяца года. Напечатала свои записи с экстренного совещания и положила их в корзину для входящих бумаг. Она уже собиралась уходить, когда зазвонил один из телефонов. На столе их было три: два, подключенных к коммутатору, и один – с внешней линией, подсоединенный к магнитофону. Это был стандартный набор для глав отделов.
 – Алло, – сказала она.
 Она услышала писк автоматически включившейся записи, затем:
 – Фрэнк Смит на месте?
 Она сразу узнала голос. Ошибки быть не могло.
 – Боюсь, его сейчас нет, но он скоро придет. Могу я что-нибудь ему передать?
 Она надеялась, что ее голос не дрожал так же, как ее сердце. На том конце повисло молчание, затем очень тихо раздалось:
 – Элис, это ты?
 – Ричард, – ответила она.
 – Как ты, Элис?
 – Хорошо... А ты?
 Это казалось безумием – проводить время, вежливо беседуя с человеком, который в прошлом был любимым мужчиной, а теперь стал убийцей. Но она не знала, что еще сказать, а вежливости ее учили с детства.
 – Скажи Фрэнку Смиту, что я с ним свяжусь. Хорошо?
 – Ричард, подожди минуту. Не вешай трубку. Пожалуйста...
 – Элис, если ты пытаешься отследить звонок, то это напрасно. Для этого требуется больше времени, чем ты думаешь. И гораздо больше, чем я собираюсь говорить.
 – Ричард, клянусь, я не пытаюсь ничего отследить. Я бы не смогла, даже если бы хотела. Я одна в кабинете.
 – Хорошо, у тебя есть двадцать секунд.
 – Ричард, я не стала бы обманывать тебя. Правда.
 – Что ты хотела сказать?
 – Я... ну, я... хочу поговорить с тобой.
 – О чем?
 – Подожди, дай мне минуту. Я имею в виду, не торопи меня, я так не могу...
 На линии повисло молчание.
 – Ну?
 – Я не знаю. Я просто хочу поговорить. Разве ты не понимаешь?
 – Элис, – его голос был почти нежным, – я не могу позволить себе рисковать.
 Послышались короткие гудки. Она сидела, уставившись на телефон, пытаясь успокоить прыгающее сердце, делая глубокие вдохи и считая до четырех, прежде чем выдыхать. Это было откуда-то из йоги или тай-цзи, или чего-то подобного. Она где-то про это вычитала. Подразумевалось, что это должно успокаивать. Но кажется, это не слишком помогало.
 Она вспомнила о записывающем устройстве. Все разговоры по внешней линии автоматически записывались, если только магнитофон не был выключен вручную.
 Она перемотала пленку. Это тоже не помогло.
 Вошел Фрэнк Смит в сопровождении начальника Департамента и министра, уже абсолютно проснувшегося и пребывающего в приподнятом настроении после удачно завершенной встречи с Нжала, для успеха которой он не сделал ровным счетом ничего, разве что на ней присутствовал.
 Элис рассказала им о звонке Эббота.
 – Чего он хотел? – спросил Смит.
 – Поговорить с вами.
 – О чем?
 – Он не сказал. Но объяснил, что еще с вами свяжется.
 – Странно, – сказал начальник Департамента. – Вы ожидали чего-то подобного?
 – Нет, – ответил Смит, – кроме того, что от него всегда можно ждать только неожиданного.
 – Как звучал его голос? – спросил министр. – Необычно? Неуравновешенно?
 – Мне показалось, что его голос звучал абсолютно нормально. Но это вы можете и сами оценить, разговор записан на пленку.
 Она еще раз перемотала запись.
 – Вы были очень взволнованы, – заметил министр.
 – Я нервничала. Я пыталась продолжать разговор, надеясь, что кто-нибудь войдет и я смогу дать понять, что нужно отследить звонок.
 Она повернулась к начальнику Департамента.
 – Я прошу прощения, но я не могла ничего придумать.
 – Вы также звучали очень дружелюбно, – продолжал настаивать министр.
 – Я старалась поддерживать беседу, не дать ей иссякнуть.
 – И вы назвали его Ричард.
 Она посмотрела на Смита.
 – Его я называю Фрэнк, – ответила она.
 – О, – сказал министр.
 – Дело в том, господин министр, – заговорил начальник Департамента намеренно демонстрируя свое лучшее аристократическое произношение, приобретенное в частной школе, – мы довольно неформальное учреждение, и потом, она была его секретарем в течение полугода или даже больше.
 – И, – добавила Элис, – он мне очень нравился. Он был приятным мужчиной.
 Смит подавил улыбку.
 – Он всем нравился, – сказал он.
 – О, – снова сказал министр, уже далеко не так оживленно.
 – Кстати, – сказал начальник Департамента, – я все-таки не верю, что это тот же самый человек. Я не утверждаю, что он совершенно невменяем, но допускаю, что неуравновешен.
 – Это вполне возможно, – сказал Смит.
 Элис, извинившись, ушла к себе, радуясь тому, что оставила их, а еще больше тому, что с завтрашнего дня начинается отпуск, и она больше не будет участвовать ни в чем, касающемся Ричарда Эббота. Во всяком случае, так она наивно полагала.


* * *

 После ее ухода они еще раз прослушали запись, еще немного поразмышляли на предмет мотивов Эббота, но так и не пришли ни к какому конкретному выводу.
 Министр, который по-прежнему мечтал о квартире на Фулхэм Роуд, внезапно вспомнил, что у него назначена встреча и, еще раз поздравив всех, особенно себя, за убеждение Нжала, удалился.
 Фрэнк Смит проявлял меньше энтузиазма по поводу их частичного успеха. Нжала поставил два условия: он уедет не раньше, чем на следующий день и отказывается уезжать дальше, чем на шестьдесят километров от Лондона, чтобы быть в пределах досягаемости для посетителей, особенно женского пола.
 По-прежнему оставалась насущной проблема охраны Нжала этой ночью (хотя он и пообещал, что не покинет отеля), и нужно было найти подходящее безопасное место, поместье, которое можно было бы достаточно быстро превратить в очень хорошо охраняемую резиденцию.


* * *

 После того, как Эббот закончил свои звонки из телефона-автомата в холле (на случай, если телефон Джоан прослушивается), он вернулся в квартиру и убедился в том, что наблюдатели не покинули свой пост. Он заметил, что проверяли всех, кто входил в дом, но при этом не уделяли большого внимания тем, кто из него выходил, чего и следовало ожидать. Двое из них стояли, облокотившись на машину, болтая с третьим, сидящем на сиденье водителя. Все выглядели расслабленно, и, суда по периодическим зевкам, отчаянно скучали. Двое на заднем дворе дома тоже отдыхали, куря и разговаривая. Один из них выпустил дым несколькими ровными колечками. Очевидно, никто не ждал, что убийца появится при свете дня.
 Эбботу пришло в голову, что если сейчас он выйдет из дома, на ходу болтая с, допустим, молочником или соседкой, то скорее всего, на него никто не обратит внимания. В любом случае, вероятно, уже завтра слежку снимут. Еще одну ночь для полной уверенности, и все. Ну, а если нет, ему просто снова придется найти способ пробраться мимо них. Главной причиной, по которой он до сих пор оставался здесь, были деньги, которые до; окна была принести Джоан. Он все еще хотел поговорить с Фрэнком Смитом, причем желательно не по телефону, что могло оказаться довольно сложной задачей. Однако он был профессионалом, специализировавшимся на простых решениях сложных задач.


* * *

 Тем временем Фрэнк Смит, начальник Департамента и Шеппард на совещании в кабинете начальника тоже решали проблему, а точнее, несколько проблем.
 Смит и начальник Департамента выбрали, по их мнению, безопасное убежище для полковника неподалеку от Питерсфилда. Это было одно из последних приобретений Департамента, и Эббот не мог о нем знать. Поместье находилось немного дальше предела в шестьдесят километров, установленного Нжала, но они решили, что он не станет спорить из-за мелочей.
 Это был большой мрачный викторианский особняк Лейфилд Холл, находящийся на территории в 16 гектаров, частично поросшей лесом и окруженной стеной длиной в полтора километра и высотой чуть более двух метров. По верху стены был проведен тонкий провод, в случае, если он оказывался перерезан или как-то еще поврежден, в большом доме и в маленьком у главных ворот включалась сигнализация.
 Заросшая лесом территория располагалась преимущественно вдоль периметра, некоторые деревья с обеих сторон даже нависали над стеной. Поэтому целая команда рабочих уже вовсю стригла и рубила ветки. Медленно текущий ручей шириной около трех метров и глубиной меньше метра вился но территории, впадая через низкую арку в северной стене и вытекая через такой же сводчатый проход в западной.
 Это были два слабых места, волновавших Шеппарда. Он еще не видел поместья, но уже успел ознакомиться с планом. Смит отметил, что полоса леса, расположенная вдоль внешней стороны северной стены, тоже принадлежит поместью. Поскольку территория была ограничена стеной, он предложил пустить в лес несколько сторожевых собак. Рабочие строят временное укрытие недалеко от арки в стене, которое будет ночью освещаться прожектором. Туда можно поместить двоих вооруженных людей.
 – А что с другой аркой? – спросил Шеппард.
 – Как Вы видите, она расположена вблизи от главных ворот и помещения для охраны, и за ней легко можно установить наблюдение. Ночью она будет освещена. Кроме того, я попросил одного из наших экспертов по электронике посмотреть, можно ли установить на обеих арках нечто вроде сигнализации, которая бы срабатывала, если кто-то попытается пробраться под ними.
 Шеппард кивнул и проворчал:
 – Хорошо, а на территории?
 – Мы подумали, что предоставим это вам, – ответил начальник Департамента.
 Шеппард снова кивнул.
 – Вооруженный патруль с собаками.
 – Но не спущенными с цепи, – заметил начальник Департамента – Нжала и его гости могут захотеть выйти погулять, если, например, будет хорошая погода, что, конечно, вряд ли. В любом случае, мы же не хотим, чтобы он чувствовал себя, как в клетке. Поэтому, может быть, вы скажете своим подчиненным, чтобы они были... ммм... осторожны и внимательны.
 – Он их даже не заметит. Но они все время будут рядом. Я также посажу вооруженных людей в помещение для охраны.
 Начальник Департамента посмотрел на него.
 – Не беспокойтесь, их тоже не будет видно. Что с прислугой?
 – Все наши люди. Но обученные обслуживать, а не охранять.
 – Отлично, если что, мы обо всем позаботимся. Где будут комнаты Нжала?
 – Здесь, – Смит указал на Западное крыло поместья. – Весь верхний этаж на этой стороне. Спальня здесь, в дальней части, с гардеробной, ванной и всем прочим. А эта просторная комната с окнами на фасад и на торец дома – гостиная. Ее можно использовать как столовую. Впрочем, для официальных обедов можно накрывать и внизу.
 – А что со встречами, ради которых он сюда приехал? – Они будут устраиваться в музыкальной комнате внизу в задней части здания.
 – А его советники по экономике и другие, а также наши представители на переговорах – они тоже будут жить в доме?
 – Думаю, нет, – сказал начальник Департамента. – Вряд ли для них найдется место. В любом случае, Нжала захочет, чтобы поместье было полностью предоставлено ему, за исключением слуг и его личного секретаря. Я размещу остальных в деревенском отеле в трех километрах отсюда.
 – При условии, что будет не слишком много приезжающих и уезжающих.
 – Не будет. Их всех будут привозить в Лейфилд Холл утром и отвозить обратно в отель днем. Кроме них, будут приезжать только женщины.
 Начальник Департамента улыбнулся.
 – Может быть, нам удастся заставить его провести с одной и той же дня два-три. Это существенно сократит количество машин на дорогих.
 – Что это? – Шеппард указал на маленький прямоугольник на карте.
 – Летний домик, – ответил Смит.
 – Как раз с той стороны, куда выходят окна комнат Нжала. Я помещу туда сержанта Клиффорда.
 – Это тот неуравновешенный, который чуть что – сразу хватается за оружие? – спросил Смит.
 – Ну мы же не хотим, чтобы он медлил в решающий момент, не так ли? И потом, он наш лучший стрелок. В муху за сто шагов попадает.
 – А вы где хотите расположиться? – спросил начальник Департамента. – В доме или в помещении для охраны? Размещение не проблема.
 – В доме, я думаю, – ответил Шеппард. – Я хочу быть рядом с Нжала, если что-нибудь пойдет не так.
 Зазвонил телефон. Начальник Департамента поднял трубку.
 – Да, – сказал он и замолчал. Затем произнес: – Спасибо, – и повесил трубку.
 – Мы только что получили сообщение из полиции Саутгемптона, что человек, по приметам подходящий под описание Эббота, сошел с панамского грузового судна позапрошлой ночью. Корабль пришел из западной Африки.
 – Это точно он, – сказал Смит.
 – Позднее, той же ночью, в городе был взломан винный магазин, и из кассы украдено около четырнадцати фунтов.
 – Так где, черт побери, он теперь? – спросил Шеппард. – В любом случае, я попрошу людей в полиции Питерсфилда сообщать нам обо всех преступлениях и правонарушениях, даже самых незначительных, пока Нжала здесь. Я хочу знать обо всем, что происходит в этом районе.
 – Хорошая идея, – сказал начальник Департамента.
 – И еще, – добавил Шеппард. – Я снял наблюдение с квартиры его жены.
 – Не слишком ли скоро? – спросил Смит.
 Шеппард ухмыльнулся.
 – Если он хотя бы вполовину такой сообразительный, как вы утверждаете, то он все равно вычислит моих людей. Поэтому я их отправил по домам. Чтобы его поощрить. И соблазнить.
 Ухмылка стала шире.
 – Тогда, возможно, мне удастся устроить ему маленький сюрприз.


* * *

 Эббот видел, как незадолго до полудня наблюдатели покинули свой пост, и размышлял об этом. Казалось нелогичным убирать наблюдение среди дня, но он знал, что любой нелогичный ход, как в шахматах, не всегда впоследствии оказывается таковым. Впрочем, это решало одну из его проблем: теперь он мог выйти. А это поможет решить и остальные.
 Скучающие бармены, как правило, очень разговорчивы со щедрыми покупателями около полудня, когда, кроме как читать про скачки, делать особенно нечего. Поэтому после быстрой пробежки по пабам, расположенным в паутине улочек позади Парк Лэйн, он без труда нашел место, где напивался ночной портье из отеля Нжала.
 Всем известно, что ночные портье и продажная любовь неразлучны, как лошадь и телега.
 В любом столичном отеле во всем мире, если вам нужна женщина, обращайтесь к ночному портье (кроме Москвы, где, как вам скажут в Интуристе, проституток не существует. В этом случае выйдите из отеля, поймайте такси, там и найдете проститутку. Если вам нужно просто такси, попросите ее выйти. Такое гостеприимство не будет вам стоить и рубля).
 Эббот, будучи искушенным путешественником, прекрасно осознавал значимость для мировой цивилизации ночных портье и проституток. Ну а ночной портье из отеля Нжала, даже если бы дружелюбно настроенный бармен не указал на него, все равно был легко узнаваем: большой живот, тяжелая челюсть, блестящее лицо и волосы и отделанные тесьмой брюки, выглядывающие из-под дождевика. Вдобавок, не поддающееся описанию выражение превосходства и сознания собственной значимости, шедшее ему также, как клоунские ботинки лондонскому денди.
 Ночной портье, которого звали Осборн, заказал водку с тоником.
 – Сделайте двойную, – сказал Эббот. – За мой счет, мистер Осборн.
 Босс ночной обслуги обернулся и посмотрел на него холодным, оценивающим взглядом. Его голос звучал под стать взгляду.
 – Не думаю, что мы знакомы.
 – Джордж Уилсон, – сказал Эббот с сильным акцентом. – И сразу переходя к сути, я ищу ночную работу в отеле, и мне сказали...
 – Не утруждайтесь, мистер Уилсон, и не тратьте свои деньги. На данный момент у нас нет вакансий.
 Он достал банкноту, чтобы расплатиться.
 – Нет, нет, я настаиваю. Видите ли, вы меня не так поняли. Я ищу работу на будущее. Сейчас у меня работа есть.
 Он упомянул один из крупных отелей Парижа.
 – Уехал туда около года назад – учить язык. За год до этого – Германия. За тем же.
 – Очень мудро, мистер Уилсон, очень мудро. Особенно ввиду Общего Рынка.
 – А кроме того, у меня есть практическое знание американского.
 Последнее замечание вызвало мрачную улыбку на лице Осборна.
 Эббот поднял свой бокал.
 – Cheers.
 – Cheers.
 – Присядем?
 Они сели за угловой столик, и Эббот перевел разговор на личность Нжала.
 – Газеты пишут, что он остановился у вас. Последний раз в Париже он жил у нас. Такая головная боль.
 – Правда? – Осборн держался сдержанно.
 Эббот кивнул.
 – Девочки стадами ночи напролет. Когда его милость гуляет, поспать не удается, верно? А это шесть ночей из семи.
 Осборн улыбнулся своей обычной тонкой улыбкой и ничего не сказал.
 Худой смуглый молодой человек вошел в паб, заказал пинту темного и улыбнулся Осборну.
 – Здравствуйте, мистер Осборн.
 Осборн ответил едва заметным, почти величественным кивком. Когда принесли его пиво, молодой человек снова улыбнулся.
 – Могу я к вам присоединиться, мистер Осборн? – Он говорил свободно, с легким акцентом.
 – Нет, Котиадис, не можете.
 Молодой человек снова улыбнулся, пытаясь скрыть смущение, но в его взгляде промелькнул гнев.
 – Простите, мистер Осборн. Я не знал, что у вас личный разговор.
 – Некоторые из этих иностранцев, – сказал Осборн, обращаясь к Эбботу, только слегка понизив голос, – думают, что им все позволено.
 – Не могу не согласиться, – ответил Эббот. – Евреи, греки и иностранцы – нет, спасибо.
 Он улыбнулся.
 – И черные туда же. Кстати о черных, с Его Милостью проблем не было?
 – У меня никогда ни с кем не бывает проблем, – с чувством собственного превосходства ответил Осборн.
 Эббот принес ему еще одну порцию водки с тоником и попытался продолжить разговор про полковника, но так ничего и не узнал. Проклятый сводник был все так же осторожен и сдержан.
 Осборн допил свой коктейль и сказал, что ему пора возвращаться, еще раз сдержанно улыбнулся Ричарду и ушел, не обратив ни малейшего внимания на Котиадиса, к которому сразу же присоединился Эббот.
 – Это не было частной беседой, – сказал он. – Я никогда его раньше не встречал. Мы просто разговорились за выпивкой.
 – Держу пари, ты за нее платил, – заметил Котиадис. – Он скуп, как кошачье дерьмо.
 – Давай я и тебя угощу, – ответил Эббот.
 Котиадис попросил темное. Эббот рассказал ему ту же историю, что и Осборну, о том, что ищет работу в Лондоне. Котиадис посоветовал обратиться в "Савой", где, как он слышал, требуется ночной штат. Он оказался приветливым, дружелюбным молодым человеком и охотно рассказывал про свой дом на Кипре, про работу под началом ненавистного Осборна, про отель и именитых гостей, включая, конечно, Президента и его любовные похождения.
 Любимицей Его Превосходительства была крупная улыбчивая темнокожая девушка по имени Дорис, которая ошивалась в одном из баров на Брюер-стрит.
 – А что в ней такого особенного?
 Котиадис пожал плечами.
 – Она может трахаться без подогрева в любое время суток – в два, три, четыре часа утра. Нжала самый неистощимый на выдумки сексуальный маньяк, его никто не выдерживает. А эта красавица никогда не могла отказаться от денег.
 – А кто может?


* * *

 Министр уехал из своего офиса днем и отправился в Королевскую Марсденскую больницу, где в палате, заваленной цветами, тихо и безнадежно умирала от рака его жена. После этого он намеревался навестить квартиру на Фулхэм Роуд.
 Он сидел у кровати жены, пытаясь придумать, что сказать и стараясь на нее не смотреть. Ее лицо было серого цвета, она была болезненно худой и вялой от анестезии. На запавших глазах супруги, как ему казалось, лежала печать смерти. Ее когда-то блестящие черные волосы, предмет ее гордости и украшение, были теперь серыми и ломкими.
 Ее звали Роуз (как у Шекспира – "Ее лицо, как роза, а губы, как цветок. Когда-то. О да, когда-то. Много лет назад"). Он вспомнил и другие моменты из прошлого и на минуту почувствовал горькое сожаление; прочистил горло, высморкался и постарался быть мужественным. Когда-то политик ее любил, хотя большая часть этой любви была обязана деньгам отца Роуз (она была единственным ребенком в семье промышленника). Справедливости ради, нужно сказать, что в те годы министр и не осознавал, какую большую роль в этой любви играли деньги. Это была, не больше и не меньше, обычная склонность человека к самообману.
 У нее были небольшие сексуальные потребности, поэтому он всегда развлекался с другими женщинами, впрочем, всегда следя за тем, чтобы она об этом не знала (при этом думая не только о деньгах). Время от времени ее взгляд или сказанное слово заставляли его задумываться, а не знает ли она. Но министр не хотел выяснять этот вопрос, всегда ускользал от него или обходил его со змеиной мягкостью, до совершенства отточенной за годы в Палате Общин.
 И теперь он сидел в утопающей в цветах комнате, скованный воспоминаниями, и неуклюже пытался поддерживать разговор.
 Пытаясь разорвать молчание, спросил, как она себя чувствует, и она ответила, что все еще страдает от несварения желудка. От чего бы она ни страдала, так это точно, не от несварения желудка, но перед лицом смерти людям свойственно прятаться за всякого рода эвфемизмами, то ли из чувства собственного достоинства, то ли просто из страха.
 – Как прошел твой день?
 – Как обычно. Довольно напряженно. Встречи, совещания. Ты же знаешь.
 Тут министр внезапно вспомнил. У него назначена еще одна встреча. Он посмотрел на часы – пора идти. Поднялся, быстро приложился губами к ее влажному лбу и ушел.
 В коридоре он наткнулся па ее лечащего врача, задал обычный вопрос и получил ответ:
 – Теперь в любой момент. Через несколько дней. Неделю. А может, и завтра.
 Он поспешил прочь из больницы и через несколько минут уже остановился у дома на Фулхэм Роуд. Он взбежал по лестнице и нетерпеливо нажал на звонок.
 – Кто там?
 – Я. Кого, черт побери, ты еще ждешь?
 – Мне нужно было убедиться, – сказал она, открывая дверь. – Я как раз собиралась принять ванну.
 На ней не было ничего, кроме домашних туфель на высоком каблуке.
 – О Боже, – произнес он, быстро вошел и закрыл за собой дверь.
 – Как прошел твой день?
 – Не задавай мне этот вопрос, – прозвучал резкий ответ.
 Она стояла и удивленно смотрела на него. Девушка была обнаженной, здоровой и красивой, гладкокожей и молодой. От нее исходил аромат юной женственности.
 – Ты хорошо себя чувствуешь?
 – Пойдем, – сказал он, беря ее за руку и таща по направлению к спальне.
 – Так торопишься?
 – Ты бы тоже торопилась, если бы была в моем возрасте.
 – В твоем возрасте? Что ты имеешь в виду? Я знаю мужчин моложе тебя, которые...
 – Кончай болтать. Это не входит в число твоих достоинств.


* * *

  Одиночество – последнее прибежище для индоктринированного правительством злодея. Нет, это был патриотизм. Эббот хихикнул. Казалось, его разум блуждал, делая неожиданные зигзаги и скачки. У него были галлюцинации, он проваливался в сон. Его язык распух от жажды. Наверное, Ричард сходил с ума в сумерках этой кирпичной печи с ее земляным полом, деревянной скамьей и маленьким зарешеченным окошком высоко в стене. 
  Во мраке появлялись лица. Лицо той, которую впервые поцеловал. Ее кельтская бледность, серьезные глаза. И поцелуй, такой романтический, такой эмоциональный, такой асексуальный, но трепетный и нежный в полумраке этой комнаты у темнеющей реки. Ему было двенадцать, и казалось, он умрет от любви, так было больно сердцу. 
  Лунообразное лицо учителя латыни, его мягкий голос. Не нужно так буквально, Эббот, помни, поэт пытается нам что-то сказать через две тысячи лет. Слова другие, но чувства те же.  Odi et amo (своим чистым мальчишеским голосом). Я люблю ее и ненавижу.  Quare id faciam fortasse requiris? Возможно, вы спросите, почему я это делаю.  Nescio. Я не знаю.  Sed fieri senti o. Но я знаю, это происходит.  Et ехсrucior . И я страдаю. 
  Я страдаю, я страдаю, страдаю. Страдал. Буду страдать... По его щекам текли слезы, они жгли его сквозь пот, слезы гнева. Не на Нжала – на Департамент и всю Систему, которая использовала его, а потом от него избавилась, оставив гнить на краю мира, потому что как человек он никому не был нужен. 
  В жаре и темноте его гнев рос, питая сам себя. 




 Глава 9


 Джоан Эббот, выйдя около пяти из здания офиса, сразу заметила припаркованную рядом машину. В самом деле, нетрудно заметить машину, нагло припаркованную на Хай Холборн в час пик.
 "Попалась, – подумала она. – Так тебе и нужно". Она посмотрела на большого грузного человека, отвлеченно стоявшего, облокотившись на машину. Он выпрямился, подошел к ней, и она увидела прямо перед собой пару тусклых сине-серых глаз. На мгновение ей показалось, что он прочитал ее невысказанные мысли.
 – Миссис Эббот?
 – Да?
 – Старший суперинтендант Шеппард, Особый отдел. Бригада действия.
 Он показал ей свое удостоверение, но она слишком нервничала, чтобы как следует его рассмотреть.
 – Могу я с вами поговорить?
 – О чем?
 – О вашем муже.
 – Моем бывшем муже. Мы разведены.
 Она понемногу приходила в себя.
 – Может быть, мы могли бы подбросить вас домой и спокойно поговорить в машине?
 – Это было бы замечательно.
 Она знала, что Ричарда там нет. Эббот позвонил ей после ланча из паба на Мэйфэйр, сказал, что наблюдение снято, он вышел из квартиры, дав ей четкие инструкции относительно телефонного звонка, который он сделает вечером, чтобы выяснить, не вернулись ли люди из Особого отдела.
 Сила, с которой Шеппард непроизвольно сжал ей руку, заставила Джоан снова занервничать. Намек на безысходность, на беспомощность жертвы в лапах хищника.
 "Пухлый маленький птенчик, мы сломаем ее в два счета", – подумал Шеппард.
 Суперинтендант чуть не урчал от животного удовольствия, открывая для нее дверь машины. Она залезла внутрь и увидела женщину в строгом костюме в дальнем углу сиденья. Шеппард сел рядом с ней, зажав ее между собой и женщиной.
 – Детектив сержант Беттс, – представил он.
 Женщина улыбнулась, демонстрируя большие зубы и маленькие глазки, вдруг превратившиеся в узкие щелки. Джоан Эббот снова занервничала. Ей не нравилось быть прижатой к женщине, которая оказалась ширококостной, довольно костлявой и отнюдь не расположенной двигаться. Между ними двумя она чувствовала себя крошечной, беспомощной и беззащитной.
 Одетого в штатское водителя ей не представили. Она видела только его затылок.
 – Итак, – начал Шеппард, – вы знаете, что Ричард Эббот в Англии?
 – Так сказал Фрэнк Смит.
 – Пытался ли он связаться с вами каким-либо образом?
 – Может, и пытался. Но точно не преуспел в этом.
 – Вы знаете, что его разыскивают, чтобы допросить?
 – По поводу?
 – Вопрос национальной безопасности. Государственная тайна.
 Беседа протекала плавно и состояла в основном скорее из бессмысленных, чем умных вопросов, и Джоан снова воспрянула духом.
 – Могу я задать вам личный вопрос?
 – Конечно. Только если вы не ждете на него ответа.
 "Нагло", – подумал Шеппард. Затем сказал:
 – Вы все еще его любите?
 – Любовь, суперинтендант, – или вас следует называть старший суперинтендант? – это понятие, в которое каждый вкладывает свое, личное. Что подразумеваете под этим вы?
 – Я имею в виду, вы бы пустили его к себе в дом, дали бы ему убежище?
 – О чем вы? Он что, преступник? Стала бы я укрывать преступника?
 Машина резко повернула и сержанта Беттс качнуло в ее сторону. Она почувствовала, как острый локоть намеренно жестко впился в ее правую грудь.
 – Простите, – сказала Беттс. – Я вас не ушибла?
 Джоан была уверена, что это всего лишь случайность, но извинения и проявление заботы почему-то ее покоробили. Почти так, будто бы это не было случайностью. Она отогнала эту мысль как несостоятельную.
 Они остановились возле ее дома, и она сказала:
 – Спасибо, что подбросили, суперинтендант, – и сделала попытку выйти.
 – Не стоит благодарности, – ответил Шеппард. – Не возражаете, если мы зайдем?
 – Зачем?
 – Еще несколько вопросов, – он улыбнулся – И небольшая проверка.
 – Вы уже обыскали дом.
 – Может быть, мы хотим сделать это еще раз.
 – Только если у вас есть ордер, – все происходило как в дешевом сериале.
 – Странно, что вы об этом упомянули...
 Шеппард достал бумагу, протянул ей, и она похолодела. Джоан пыталась читать, но буквы расплывались. Нервы, конечно. Она должна взять себя в руки. Она отдала документ, не прочитав, но вспомнила его железную хватку на своей руке, и к ней вернулось чувство беспомощности.
 Когда она вылезла из машины, то заметила еще один автомобиль, остановившийся рядом. Из него вышли четверо в штатском.
 – Мои люди, – сказал Шеппард. – Они проведут обыск. Не волнуйтесь, они очень аккуратны.
 Это было правдой. Также оказалось, что они знали свое дело. Через несколько минут они появились со свертком грязной старой одежды.
 – Мы нашли это в кухне за бойлером центрального отопления.
 Шеппард принюхался.
 – Оно воняет.
 Он снова принюхался.
 – Кажется, среди прочего, я различаю запах дешевого спирта? – Суперинтендант жестко посмотрел на Джоан. – Довольно странно, что такая приятная леди, как вы, хранит дома такую одежду.
 Он ждал, что она заговорит, но слова просто застряли у нее в горле. Ее лицо неподвижно застыло, горло сжалось, сердце глухо стучало в груди. Она не могла отвести взгляд от тряпья.
 – Ждем персонального мусорщика, чтобы избавиться от этого нелепого хлама, как герцогиня?
 Она все еще не могла произнести ни слова, не могла отвести глаз от одежды – старой, рваной, грязной, дурно пахнущей, неуместной и почему-то трогательной в этой дорогой квартире. Она символизировала безысходность, лежащую в основе всего сущего. Мы все должны рано или поздно это признать.
 – Язык проглотила?
 Чем мягче был голос Шеппарда, тем сильнее ее охватывал страх. И эта женщина Беттс улыбалась ей. Большие зубы, маленькие глаза и рот, будто бы вырезанный бритвой.
 – Итак, эта одежда – одежда бродяги.
 Шеппард обернулся к одному из мужчин.
 – Кросли, ты дежурил здесь. Не ошивались ли поблизости бродяги?
 Кросли рассказал, как двое бродяг затеяли драку и как остальные разбежались. Шеппард молча слушал, время от времени кивая.
 – А тот, который побежал за дом, вы видели, куда он направился?
 – Ну, там есть проход, ведущий на соседнюю улицу, он, должно быть, побежал туда.
 – Вы видели его?
 – Нет, но...
 – Кто-нибудь его видел?
 – Нет, но он убегал. Бежал, как ненормальный.
 – И вы знаете, куда он побежал? Он пробежал мимо этого прохода, вверх по пожарной лестнице и прямиком в эту квартиру. И это не был бродяга, это был чертов Ричард Эббот.
 –Нет, – вдруг сказала Джоан так громко, что даже сама удивилась.
 – Нет?
 – Нет.
 – Значит, я ошибаюсь, – сказал Шеппард самым кротким голосом, – и вы сейчас нам расскажете, как эта одежда сюда попала.
 – Ну, у нас было нечто вроде маскарада, – неуверенно сказала она, – и один из моих гостей...
 Она потерянно замолчала.
 – Пришел одетый бродягой?
 – Да, верно.
 – И ушел домой голым, засунув свою одежду за бойлер?
 – Нет, видите ли...
 Она снова остановилась, почувствовав, как в ней, словно нечто живое, зарождается животный страх, который начинает сдавливать ей горло.
 Шеппард стоял и смотрел на нее сверху вниз. Затем он схватил ее и рывком поднял на ноги.
 – Врешь, сука! – его голос грянул как раскат грома. – Эббот был здесь, не так ли?
 Он начал грубо ее трясти.
 – Не так ли?
 Еще одна встряска.
 – Не так ли?
 Ей казалось, что у нее оторвется голова. Он полутолкнул – полубросил ее обратно в кресло.
 – Отвечай, сука, или я всерьез за тебя возьмусь.
 Она задыхалась и не могла произнести ни слова. Беттс продолжала хитро улыбаться.
 – Нет, – сказала она, когда дыхание достаточно восстановилось. – Его здесь не было.
 Едва она это сказала, как он снова схватил ее, встряхнул и снова бросил в кресло.
 – Ты поедешь с нами в Ярд.
 – На каком основании? – ее голос дрожал, но она сумела выговорить это.
 – Укрывательство разыскиваемого преступника.
 – Откуда мне было знать, что его разыскивают?
 – Не говоря уже о тайном сговоре, препятствии осуществлению правосудия и других обвинениях, согласно Акту о государственной тайне.
 – Я вам не верю.
 Беттс подошла и так сильно схватила ее за плечо, что она даже вскрикнула. У сержанта была мужская хватка.
 – Не спорь с суперинтендантом, милая.
 Нужно было держаться, дождаться звонка Ричарда и предупредить его. Ей нужно было найти способ...
 – Послушайте, – сказала она, – я весь день была на работе. Мне нужно умыться. И переодеться.
 Шеппард хотел было сказать что-нибудь короткое и грубое, но поймал невозмутимый взгляд Беттс. Он ответил ей таким же невозмутимым взглядом. Между ними что-то проскочило, что-то передалось по бесстрастной, но отлаженной системе сообщения, которая всегда появляется между двумя людьми, которые проработали или прожили вместе долгое время и в некотором смысле находятся в абсолютной гармонии друг с другом.
 Шеппард улыбнулся:
 – Конечно, конечно. Мы не торопимся.
 Джоан, от которой не укрылся их взгляд, хотя значения его она и не поняла, вдруг почувствовала облегчение, почти торжество. Она решила, что победила.
 – Я пойду переоденусь.
 – Только вот что, – сказал Шеппард, – сержант Беттс пойдет с вами. – А затем, обращаясь к Беттс: – Проследите, чтобы леди не подходила к окнам. Я не хочу, чтобы она подавала сигналы или еще что-нибудь в этом роде.
 Джоан хотела было возразить, но передумала. Это не имело значения. Все равно она победила.
 В сопровождении Беттс она прошла в спальню и разделась до белья. Она собиралась раздеться совсем, но то, как эта женщина Беттс смотрела на нее, заставило ее почувствовать необъяснимое смущение.
 Она прошла в ванную и стала умываться. Беттс стояла в проеме двери, высокая и тощая, наблюдая за ней ничего не упускающими маленькими глазками.
 – У тебя красивое тело, дорогуша. Немного полное, но все на месте.
 Поначалу она не собиралась торопиться, но теперь ей хотелось закончить все как можно быстрее. Ей хотелось выбраться из этой крошечной ванной комнаты и избавиться от гнетущего присутствия другой женщины.
 Она вытерлась и присыпала плечи ароматизированным тальком. Она вдруг почувствовала, что сержант подошла к ней вплотную сзади и стояла почти касаясь ее. Джоан слегка обернулась и увидела возвышающуюся над ней женщину. Та была почти одного роста с Шеппардом.
 "Не паникуй, – сказала она себе, – Спокойно. В конце концов, мы же в демократической Англии".
 – Вы не могли бы немного отойти? – она говорила спокойным тоном, но голос был хриплым и в нем звучал намек на дрожь.
 Беттс наклонила голову и понюхала голые плечи Джоан.
 – Очень сексуально, дорогая, – сказала она, снова хищно втягивая носом воздух. – Мм, очень сексуально.
 – Пожалуйста, не могли бы вы уйти? – теперь ее голос уже отчетливо дрожал.
 Женщина не двинулась с места. Напротив, она наклонилась еще ближе. Джоан почувствовала на себе ее теплое дыхание, а потом и руки. Она закричала. Сказался шок от прикосновения. Женщина всего лишь положила руки ей на плечи.
 – Не имеет смысла кричать, дорогуша. Никто не бросится тебе на помощь. Уж точно не он.
 Она сильнее сжала плечи Джоан. Та почувствовала, насколько сильна была эта женщина. Она пыталась бороться, но чувствовала, как непроизвольно съеживается. На нее снова нахлынуло чувство обреченности, мгновенно парализуя ее волю. Она подумала о том, не находится ли в состоянии шока, отключившись от реальности.
 – Ему плевать, что я буду делать, лишь бы ты заговорила. И если это поможет поймать Ричарда Эббота, дорогуша, то пусть я тебя изнасилую бутылкой от шампанского, ему наплевать.
 Женщина развернула ее к себе. Большое лицо, большие зубы, маленькие, уставившиеся на нее глазки все ближе и ближе, пока наконец она не стала различать пушок над тонкой верхней губой и прыщик на носу сбоку. Она чувствовала ее теплое с сигаретным запахом дыхание и железную хватку больших рук на своих плечах.
 Вдруг она ощутила резкую боль в левой груди, как будто бы ее резко скрутили.
 Старший суперинтендант Шеппард услышал ее крик, затем Джоан выбежала из спальни и попала прямиком в его объятья. Нельзя было точно сказать, смеялась ли она или кричала от страха.
 Шеппард усадил ее в кресло и похлопал по щекам. Старое средство. И это сработало. Во всяком случае, более или менее.
 Беттс вошла в комнату и, встав рядом с Шеппардом, уставилась на нее сверху вниз. Как только Джоан ее увидела, губы у нее затряслись, и вскоре она уже вся дрожала.
 – Отведите ее обратно в спальню, – сказал Шеппард, – и пусть леди оденется.
 – Нет, – возразила Джоан. – Нет. Я не пойду с ней. Она садистка и лесбиянка...
 – Лесбиянка? Сержант Беттс – лесбиянка? Она замужняя женщина, жена и мать.
 – Жена? – Джоан снова засмеялась тем же пронзительным смехом. – Это не лесбиянка, это моя жена. О Господи!
 – Она в истерике, – сказала сержант Беттс. – Давайте отведем ее обратно в спальню.
 – Нет, пожалуйста, нет! – истеричный смех стих.
 Шеппард крепко схватил ее за одну руку, Беттс – за другую. Вдвоем они легко потащили упирающуюся Джоан в спальню.
 – Оденьте ее, – сказал Шеппард.
 – С удовольствием.
 Женщина все еще держала ее. Шеппард направился к двери.
 – Пожалуйста, не уходите, – взмолилась Джоан. – Пожалуйста!
 Она пыталась слабо и нелепо сопротивляться, похожая на муху, запутавшуюся в паутине.
 – Я не могу присутствовать в комнате, где одевается дама.
 – Мне все равно, я оденусь при вас, мне плевать.
 – Миссис Эббот, – Шеппард явно был шокирован, – это будет совершенно неуместно и против правил. Не правда ли, сержант?
 – В высшей степени, суперинтендант.
 – Я запру дверь, хорошо, сержант? На случай, если она снова попытается вырваться.
 Джоан пыталась что-то сказать, но не могла справиться с рыданиями и дрожью.
 – Она вся в поту. Я, пожалуй, ее искупаю. Как вы на это смотрите?
 – Отличная идея, – ответил Шеппард, поворачиваясь к двери.
 Беттс улыбнулась ей.
 – Я умею обращаться с мылом, дорогая, вот увидишь.
 – Я... я расскажу вам... про Ричарда, – она едва справлялась с рыданиями.
 Она сломалась; сделала все, что могла, но теперь сломалась. По сути, она продержалась даже дольше, чем можно было бы ожидать от человека с ее темпераментом. Она ничего не знала о технике допроса и способах с ней бороться. Она была любителем, дилетантом, с которым легко расправились два профессионала. У нее с самого начала не было шансов. Потом она оправится и постарается что-то придумать, но теперь она сломлена.
 Беттс накинула ей на плечи халат, усадила на кровать и принесла виски, действуя проворно, бесстрастно и покровительственно.
 Алкоголь подействовал на Джоан успокаивающе. Дрожь только изредка пробегала по ее телу.
 Отвечая на вопросы Шеппарда, она признала, что Эббот провел в ее квартире предыдущую ночь. Она рассказала им про бродяг: про то, как Ричард принес спирт, напоил их, поменялся с одним одеждой, потом привел их к дому и устроил драку.
 – Умно, – заметил Шеппард. – Очень хитро. Он дождался момента, когда мы обыскали квартиру и установили за ней слежку, а затем нашел способ проскользнуть мимо нас.
 Он взглянул на Беттс.
 – Предположив, что снова обыскивать квартиру мы не будем. Мне нравится. Ох как мне это нравится.
 – Однако, он просчитался, не так ли?
 Беттс жеманно ему улыбнулась, маленькие глазки подрагивали. Она явно старалась выглядеть застенчивой. Старалась сделать невозможное, прикрыть верхней губой и замаскировать слабой улыбкой нечто, больше похожее на пожелтевшие клавиши пианино, которые, тем не менее, назывались зубами. Пыталась флиртовать с ним, черт побери. По-видимому, лесбийские наклонности были всего лишь притворством. Здравая мысль, но как далеко она готова была зайти в своем притворстве? "Для меня однозначно слишком далеко", – подумала Джоан, впрочем, может быть, просто пытаясь оправдать свое поражение.
 – Эббот рассказал вам о своих планах?
 – Нет.
 Абсолютно сломленная и раздавленная, она говорила правду, и Шеппард это понял.
 – Когда он ушел?
 – Я не знаю. Он позвонил мне из какого-то паба после ланча и сказал, что наблюдение за квартирой снято.
 – Мог что-то заподозрить?
 – Возможно. Ему показалось, что это случилось чересчур быстро.
 – Когда он вернется?
 – Вечером. Он сказал, что позвонит и сообщит мне.
 – Сюда?
 – На общественный телефон в холле внизу.
 – Ничего не упустит. Захочет узнать, чист ли горизонт, не так ли?
 Джоан опустила голову.
 – Не так ли?
 – Да, – признала она.
 – И ты скажешь ему, что все чисто, правда, дорогая?
 Суперинтендант и Беттс стояли над ней, подавляюще глядя сверху вниз.
 – Правда?
 Она вяло кивнула, не глядя па них. Беттс взяла ее за подбородок, приподняла ее голову, заставляя смотреть на них.
 – Ответь суперинтенданту, милая. Скажи "да".
 – Да.
 Беттс убрала руку, и голова Джоан, как тряпочная, снова упала. Они оставили ее одну, чтобы она оделась, а сами ушли в гостиную.
 – Он у нас в руках, – сказал Шеппард. – Мы его взяли.
 Его лицо светилось возбуждением и триумфом. Как и Джоан ранее, он чувствовал, что побеждает.


* * *

  Каждый день охранники выводили его из темноты на прогулку, и каждый день солнечный свет бил Эббота в лицо не хуже крепкого кулака. Он чувствовал приближение жгучих клинков и плотно зажмуривал глаза, по свет кинжалом пронзал его бледные веки. 
  В течение десяти минут они водили его по огороженному забором двору под палящими солнечными лучами. Еще одна форма пыток. Каждый раз он радовался возвращению во мрак своей камеры. 
  По прошествии (по его подсчетам) трех недель Ричард нашел во дворе гвоздь, ухитрился со второго круга его поднять, и стал отмечать дни. Он даже нацарапал шахматную доску на земляном полу и играл сам с собой воображаемыми фигурами. 
  Ему необходимо было как-то себя занять, нужно было удержать свой рассудок. Его рассудок. Нередко он представлялся в виде темной плоскости, уходящей в бесконечность. 




 Глава 10


 Это был нелегкий день для Фрэнка Смита. После скомканной беспокойной ночи и утомительного утра в обществе Нжала он намеревался ускользнуть домой, задрать на пару часов ноги и послушать музыку.
 Но днем случилось непредвиденное. Ничего особенно страшного, но очень некстати для человека, который хочет попасть домой.
 Произошла утечка информации, предположительно из пресс-службы отеля, о внезапном усилении охраны Нжала и его готовящемся переезде в деревню. Газетчики хотели знать, в чем дело. Они обратились в Ярд и в Службу, но в ответ получили лишь несколько неопределенных ответов. Почуяв тайну, они попытали счастья в Министерстве иностранных дел, где их сначала ввели в заблуждение, затем послали срочное сообщение Фрэнку Смиту, который мог (и должен был) этим заниматься, но решил переложить это на министра. Пусть народный избранник хотя бы однажды отработает свою чертову зарплату. Смит знал, что поступает мелочно, не как джентльмен, но он так чувствовал. Был сложный день.
 Сначала Фрэнк позвонил чересчур высокомерному личному секретарю, который своим самым надменным голосом в очередной раз заявил, что его босс в данный момент недоступен. Это стало каплей, переполнившей чашу...
 – Вы имеете в виду, – намеренно грубовато-дружелюбно начал Фрэнк Смит, – что он все еще трахает в зад эту черную пташку в Фулхэме? Он когда-нибудь вылезает из своего нового гнездышка?
 Должно быть, это лишило секретаря дара речи, потому что в ответ Фрэнк не услышал ничего, кроме бессвязного лепета и громкого бульканья. Он повесил трубку и расхохотался, его настроение существенно улучшилось.
 Затем он позвонил в Министерство иностранных дел и предложил провести днем пресс-конференцию, сделать там заявление и ответить на вопросы.
 Пресс-конференция прошла успешно. В заявлении, фальшивом, но правдоподобном, говорилось, что до правительства дошли слухи, что террористическая группа ИРА планирует похищения или убийства важных политических деятелей, ожидающихся с визитами в Британию в период весна-лето. Конечно, это всего лишь слухи, возможно, даже провокация, но... Фрэнк Смит развел руками. Помните, как похитили Херрему [4] ...
 – А почему Нжала уезжает из Лондона?
 – Навестить друзей в деревне.
 – Мужского пола или женского? – спросил кто-то. – Или это глупый вопрос?
 Некоторые мужчины рассмеялись на это проявление мужского шовинизма. Единственная женщина-журналист в зале презрительно фыркнула.
 Выйдя из здания на Уайт Холл после пресс-конференции, Фрэнк Смит был приятно удивлен. В последний апрельский день за ночь погода подозрительно внезапно изменилась, из холодной и дождливой став теплой и солнечной. Он попытался вспомнить строчку из Шекспира об изменчивом блаженстве апрельского дня. Однако в воздухе висела гроза, и ему от этого сделалось как-то неспокойно.
 Его ждала машина, и Фрэнк велел водителю отвезти его домой. Пока они ехали вдоль аллеи, он опустил стекло, чтобы полюбоваться зеленой травой и девушками в летних платьях, которые внезапно появились на солнце, похожие на цветы после дождя. Это было ежегодное чудо, никогда его не пресыщавшее. Лирика движения их бедер, груди, и ног, и развевающихся волос. Он ощутил старинное и вечное желание мужчины по отношению к женщине.
 Он откинулся на сиденье, вздохнул и принялся думать о Джоан Эббот и упругой мягкости ее форм. Теперь ему казалось, что не следовало принимать всерьез ее "нет". Всем известно, что женщины всегда говорят одно, а имеют в виду совсем другое. Проблема была в том (помимо постоянно преследовавшего его чувства вины перед Ричардом), что Смит всегда был застенчив с женщинами. Они ему нравились, он вожделел и алкал их, но был робок с ними. Конечно, сексуальность иногда побеждала застенчивость, но отношения всегда оказывались скоротечными. Возможно, как и все мужчины, он боялся эмоциональных обязательств. Признак типичной мужской незрелости. Неудивительно, что он все еще ходил в холостяках. Фрэнк снова вздохнул и продолжил думать о Джоан Эббот.
 Он продолжал думать о ней, когда машина свернула с Сент Джеймс-стрит на Пикадилли и поехала в западном направлении. Как только они проехали отель "Ритц", Фрэнк, крикнув водителю "Стой!", выпрыгнул из машины. Он был уверен, что увидел Ричарда Эббота. Но, нагнав пешехода, понял, что ошибся. Красный и запыхавшийся, он вернулся в машину. "Господи, я в плохой форме", – мелькнула мысль.
 Они медленно тащились в потоке машин, едущих по Пикадилли, и Смит рассматривал пешеходов, спешащих по тротуару, больше мужчин, нежели женщин, автоматически ища Эббота, что было, конечно, нелепо, но он ничего не мог с этим поделать. Когда они доехали до угла Кенсингтона, он по-прежнему думал об Эбботе, и непосредственно перед Куинз Гейт, где находился его дом, велел водителю ехать в офис. Вдруг захотелось снова прослушать запись с голосом Эббота. Может быть, был упущен какой-то ключ, какая-то подсказка. Что-нибудь невидимое с первого взгляда.
 Но, проиграв пленку несколько раз подряд, он не услышал в голосе Эббота ничего необычного, тот звучал спокойно и по-деловому, в нем не было ни одного намека, ни одной зацепки. Он позвал Элис и попросил послушать ее вместе с ним, но она ничем не смогла помочь. Да и не то, чтобы очень старалась. Уже было около шести вечера, и ей хотелось домой, вымыть голову и заняться мелкими домашними делами перед отпуском.
 – Извини, я тебя задерживаю.
 – Ничего, – вежливо ответила она, как обычно, не поднимая глаз. На ней тоже было летнее платье, и, когда она наклонилась вперед, слушая запись (вообще-то, она думала о паре облегающих джинсов, которые собиралась купить вечером, и совсем не слушала), его взгляду открылось начало темнеющей впадинки, где кончалась линия шеи и показывались начинающиеся изгибы груди. Две косули, пасущиеся на горе Галилейской. В кабинете было жарко, и Фрэнк старательно отводил взгляд.
 Она выглядела привлекательно. Это его удивило (где-то полчаса в год он находил ее привлекательной, и это всегда его удивляло).
 Смит прислушался к ее голосу на пленке, и его поразило кое-что еще: звучащая в нем эмоциональность.
 – Он тебе действительно так нравился? – спросил он, выключая магнитофон.
 – Да, – ответила она, все так же уставившись в пол. Хотелось расспрашивать ее дальше, но было непонятно как – к нему вернулась его обычная застенчивость.
 – Тебе давно пора домой, – вдруг сказал он. – Я тебя подвезу.
 В машине ему по-прежнему казалось, что между ней и Эбботом есть что-то, о чем ему было необходимо давно узнать. Может быть, повлияло его странное настроение, тепло вечера, ее близость, женские запахи, которые он вдруг ощутил, воспоминание о девушках в летних платьях, прогуливающихся по аллее, его собственные неуловимые сексуальные побуждения...
 – Он когда-нибудь куда-нибудь тебя приглашал?
 – Ричард? Пару раз поужинать. После развода.
 – Он говорил что-нибудь, что ... ну, могло бы нам помочь? Я имею в виду, было ли в нем что-нибудь... странное?
 Фрэнк и сам не знал, что имеет в виду.
 – Он всегда казался мне вполне нормальным.
 – О чем вы говорили?
 – Я не знаю. Как обычно. Я не помню.
 В молчании закончилась Холланд Парк Роуд. Снова взгляд в окно. Снова девушки в легких платьях. Что ж, это не продлится долго.
 – У вас когда-нибудь...
 Фрэнк сглотнул и сделал паузу. Опять эта проклятая застенчивость.
 – У вас был роман?
 Она обернулась и посмотрела на него своими странными глазами.
 – Нет, – ответила она и улыбнулась.
 Элис солгала без труда, с уверенностью профессионального политика. Это ее удивило. Помимо вежливости, ее учили быть честной.
 – А если бы у нас был роман?
 – Я думал, может быть, ты могла бы узнать что-то, чего не знаем мы.
 Она рассмеялась.
 – Уверена, что могла бы. Надеюсь, что так.
 – Прости, я не это имел в виду. Я имел в виду... – он почувствовал, что краснеет. – Забудь об этом.
 Машина остановилась. Она поблагодарила его и вышла.
 – Я бы не возражала, – сказала она, лукаво улыбаясь. – Против романа с ним, я имею в виду.
 И взбежала по лестнице к двери.
 "У нее великолепные ноги", – не в первый раз подумал Смит.
 "Пора бы ему обзавестись женщиной", – подумала Элис, входя в дом и дрожащим голосом крича канарейке.
 – Мама дома, Солли! Мама дома!
 Она назвала канарейку Соломоном, потому что ей казалось, что та выглядела мудро и немножко по-еврейски. И хотя и редко, но пел он с большим чувством. Песнь Песней.


* * *

 В тот момент, когда Смит вошел в квартиру и закрыл за собой входную дверь, он почувствовал, что тревога, преследовавшая его весь день, убавилась. Напряжение спало, как случалось всегда, когда он возвращался домой. Просторность помещения и элегантность дорогой мебели, комфорт и тишина, свет, проникающий через высокие окна с панелями – все это вместе его успокаивало.
 Фрэнк счастливо вздохнул, положил кейс на шератоновский столик и прошел в гостиную, чтобы получить еще одно потрясение.
 В чипендейловском кресле с подлокотниками лицом к двери сидел Ричард Эббот собственной персоной.
 – Я же сказал, что свяжусь с тобой.
 Смит не мог поверить своим глазам, но ошибки не было: квадратное костистое лицо, теперь даже еще более костистое, чем раньше, от чего его темные глаза казались еще более темными и глубже посаженными. И спокойный голос с легкими нотками металлического скрежета.
 Он не знал, что сказать или сделать. Особенно, что делать. Но чувствовал, что должен что-то предпринять и машинально посмотрел на телефон, который перекочевал с обычного места на маленький столик возле кресла Эббота.
 Эббот поймал его взгляд и покачал головой.
 – Пожалуйста, Фрэнк, – сказал он, – не делай ничего глупого.
 Нарочито спокойно он приоткрыл пиджак и Фрэнк увидел пистолет в наплечной кобуре:
 – Это может плохо кончиться.
 – Ты бы выстрелил в меня? – к Фрэнку наконец-то вернулся дар речи. – Ты бы на самом деле меня застрелил?
 Эббот задумался.
 – Нет, – ответил он, – если бы до этого дошло, не думаю, что я бы это сделал. Но нашелся бы другой выход. Может быть, менее кардинальный.
 Его рот искривился в подобии улыбки.
 – Но мне бы не хотелось ошибиться.
 – А если бы я попытался сбежать или воспользоваться телефоном?
 – Мне пришлось бы тебя остановить. В конце концов, я моложе и сильнее тебя. И даже помню несколько приемов борьбы без оружия, которым нас учил сержант Эванс. А ты?
 – Я только помню, как ты говорил мне, что один удар по яйцам стоит всего китайского кунг-фу.
 Вдруг оба заметили, что улыбаются друг другу, воскрешая в памяти старые воспоминания и чувства. Но реальность ситуации быстро взяла свое, веру в первоначальную осторожность.
 – Чего ты хочешь, Ричард? Денег?
 – Нет.
 – У тебя есть деньги? – удивился Смит.
 – Шиллинг или два.
 – Ну... тогда как насчет выпить?
 – Возможно, позже.
 – Кофе?
 – Нет, спасибо.
 – Перекусить? Бутерброд?
 – Притормози, Фрэнк.
 – В смысле?
 – Старый добрый метод исключения. Если у него нет денег, он не может жить в отеле. Это означает, что он живет либо на улице, либо у друзей. Ну а если он чисто выбрит и не голоден, то не в таких уж плохих условиях он живет.
 – Итак, ты остановился у друзей.
 – Так я тебе и сказал.
 – Ты уже сделал для меня все необходимые исключения.
 – Теперь тебе остается только найти предумышленную ошибку. Или неверную посылку.
 Двое мужчин смотрели друг на друга. Смит понял, что ничего не добился.
 – Ричард, – сказал он, – чего ты хочешь?
 – Поговорить.
 – Слишком уж много риска ради простого разговора.
 Эббот пожал плечами.
 – Я подумал, что хочу, чтобы ты знал детали, раз уж ты был моим другом...
 – Я все еще твой друг, разве не так?
 – Или хотя бы увидел собственными глазами, что я не сумасшедший, как, я уверен, полагают Департамент и ублюдки политики.
 – Какая разница, что они думают?
 – Важно, что думаешь ты.
 Смит, как ни старался, не видел ничего, что свидетельствовало бы о невменяемости или неуравновешенности Эббота, впрочем, внешность обманчива.
 – Итак, ты вернулся, чтобы отомстить?
 – Отомстить? – Эббот выглядел удивленным. – Это больше, чем просто месть. Гораздо больше.
 Он остановился.
 – Мне дали задание. Я хочу его выполнить. Любой ценой.
 – Ну, для начала, уже это звучит как сумасшествие.
 – Во всяком случае, если бы я и хотел отомстить, это была бы месть Департаменту.
 Он снова остановился и в упор посмотрел на Смита.
 – За то, что предали меня.
 Смит резко втянул в себя воздух. Теперь была его очередь выглядеть удивленным. Он надеялся, что выглядел убедительно.
 – Предали тебя? О чем ты говоришь? Тебя предал один из твоих местных осведомителей.
 Губы Эббота искривились в слабом подобии улыбки.
 – Так вот какую басню они пустили по Департаменту.
 – Басню?
 – Местные могли предать меня только по приказу из Лондона.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Они даже не знали о том, что я существую, если только Лондон не сообщил им детали.
 – Ты хочешь сказать, что никогда и не связывался с ними, как предполагалось?
 Рот Эббота снова искривился, и снова улыбки не получилось.
 – Я не выполняю приказы механически. Я их обдумываю. По дороге я решил, что буду работать один. Это должно было быть сложнее, но я решил, что так будет безопаснее.
 – Хорошо, но с какой стати Лондону нужно было тебя предавать? Да еще сдавать из всех именно Нжала?
 – Потому что в последнюю минуту, как раз когда я уже собирался пустить в мерзавца пулю, Лондон заключил с ним сделку – на нефть, уран и Бог знает что еще. Вдруг он стал нашим маленьким черным другом. Теперь нужно все вернуть назад, остановить убийцу. А прежде всего, остановить Ричарда Эббота.
 – Это только предположения.
 – Но Лондон не мог меня остановить, потому что не мог до меня добраться. Итак, вы отправили сообщение местным осведомителям...
 – Я этого не делал.
 – Не ты лично, Фрэнк. Начальник Департамента. Или кто-то еще выше.
 Фрэнк Смит категорически помотал головой.
 – Я был твоим координатором. Я. Любое сообщение должно было пройти через меня.
 На этот раз у Эббота получилось улыбнуться. Но улыбка оказалась сдержанной и грустной.
 – Какой наив. Нет, Фрэнк, они бы не стали посылать подобное сообщение через друга.
 – Какое сообщение?
 – Сообщение, содержащее надежный пункт, который прекращает все. И который уж точно определил мое поведение, мою судьбу, мою жизнь.
 – Ричард, ты говоришь загадками.
 – Другими словами, если бы местные агенты не смогли вовремя меня найти, как и произошло, им следовало сделать анонимный звонок в полицию.
 Снова печальная улыбка.
 – Меня сдали отсюда, из Лондона.
 – Это исключительно предположение, Ричард, только догадка.
 – Но неплохая догадка.
 "Слишком хорошая", – подумал Фрэнк Смит. Слишком. Кроме того, она совпадала с его собственными догадками, которые Смит, тем не менее, не мог принять, не разрушив собственную веру: веру в то, что Офис, на который он работал, несмотря на все его недостатки, управлялся Достойными Парнями, а потому в основе своей был в Полном Порядке. Поэтому, несмотря на свой ум и природный скептицизм, он упрятал ужасные догадки в виртуальную тюрьму. В любом случае, нет никаких доказательств.
 – В любом случае, нет никаких доказательств.
 – Эти местные агенты могли бы стать прекрасным доказательством. Если бы они не были так кстати мертвы.
 – Послушай, я согласен с некоторыми вещами, признаю, что совпадения загадочны, даже подозрительны, если тебе так хочется...
 – Да, они подозрительны, черт побери. И мне это не нравится.
 – Но все равно, нет никаких доказательств, фактов. – Факты есть, если знаешь историю целиком. Однако тебе известна только половина. Да и из этого ты, скорее всего, большую часть забыл.
 – Я помню, как мы пытались убедить тебя взяться за эту работу.
 – А чего ты ожидал? Я же не наемный убийца с быстрым пистолетом и без воображения. Такого вы бы могли найти в Каракасе или Маракайбо всего за несколько тысяч фунтов, с его эсэсовским номером на левой руке.
 – Департамент не нанимает военных преступников для того, чтобы...
 Смит остановился, понимая всю противоречивость того, что собирался сказать.
 – Они убивали на заказ? Только плохих парней?
 Эббот невесело рассмеялся.
 –  O tempora, О mores! О времена, о нравы! Что ты помнишь о плане операции?
 – Немного, поскольку детали были оставлены на твое усмотрение. Но я помню, что ты должен был убить его в День Независимости.
 Эббот кивнул.
 – Его большой день. День, когда Президент принимал парад во время церемониального марша на площади Нжала, наряженный, как рождественская елка. Затем Его Превосходительство отправился на речную прогулку, чтобы люди, не сумевшие попасть на площадь, могли, разместившись вдоль берега, приветствовать его аплодисментами и бросать в воду цветы. Кричали девушки "ура" и в воздух чепчики бросали. День Королевского Прогресса и Народной Любви.
 Эббот слегка улыбнулся.
 – Подходящий день для убийства.
 Он встал и подошел к окну.
 – Знаешь, любой день подходит, чтобы убить этого ублюдка.
 Его взгляд прошелся по улице внизу, по крышам и зданиям напротив.
 – Думаешь, за местом следят? – улыбаясь, спросил Смит.
 – Привычка, – ответил Эббот. – Это происходит автоматически. Почти рефлекс. Который вы мне привили.
 Он отвернулся от окна, но остался стоять и был по-прежнему небрежно и хищно, по-животному, бдителен.
 – У меня все было отлично подготовлено. Я разместился в квартире на третьем этаже с окнами на реку в месте изгиба. И хотя яхта выходила из-за поворота очень быстро, все равно в течение двадцати секунд он был бы отличной мишенью. И все, что мне оставалось сделать, – это навести перекрестье прицела Лезервуд на его гнусное черное сердце и плавно спустить курок Пустяковое дело. Во всяком случае, так должно было быть по плану.
 Фрэнк Смит на секунду задумался.
 – Ричард, оглядываясь назад, ты уверен, что не было никакого намека на то, что что-то идет не так?
 Эббот покачал головой.
 – Все было предельно просто. Я поехал туда работать, и я работал. И никто не мог бы ни в чем меня заподозрить.
 Эббот приехал за два месяца до Дня Независимости в качестве независимого геолога-фрилансера, занимающегося оценкой горных месторождений для международной финансовой компании. Прикрытие было почти настоящим – он работал геологом в Африке до того, как его завербовал Департамент. Компания была менее подлинной, Она существовала в качестве прикрытия для операций Си Ай Эс и имела зарегистрированный офис на Багамах.
 – С нашими средствами связи тоже ничего не могло произойти, потому что мы ими попросту не пользовались.
 Как только Эббот прилетел в аэропорт Нжала, он сразу послал шифровку в Департамент (через Багамы), что добрался до места. И это все. Если что-то и пойдет не так впоследствии, контакты с Лондоном проследить будет нельзя. Политическое убийство – это оружие КГБ, ЦРУ и террористических групп, но не британского правительства. Эта мысль недопустима для свободного мира, таковой и должна остаться.
 – А что с оружием? – спросил Смит. – Его не могли отследить по дороге?
 – Только если звери вскрыли дипломатическую почту, – ответил Эббот с некоторой усталостью в голосе. – А это бы вызвало международный конфликт. Крайне серьезный.
 Оружие, с любовью доработанную лабораторией Департамента снайперскую винтовку на основе Армалита-15, с дипломатической почтой привез военный атташе из посольства и оставил в камере хранения в аэропорту. Ключ был послан Эбботу корреспонденцией до востребования на вымышленное имя.
 – То есть, насколько тебе было известно, все шло гладко?
 – Лучше не бывает. Шло как по маслу вплоть до Дня Независимости, – тон Эббота стал суше. – А после этого все полетело кувырком.
 Он резко сел и уставился на Смита.
 – Как только рассвело, я услышал грохот, будто бы взорвалась бомба. Это полиция Нжала выламывала входную дверь. Они ворвались, как стадо буйволов, вытащили меня из кровати, немного попинали и спросили, где я храню оружие.
 Я сказал: "Какое оружие?" А они снова начали меня пинать. Потом они перевернули все вверх дном в поисках винтовки. Подняли половицы, вытащили задние стенки шкафов, все выпотрошили, включая меня. В конце концов, стали простукивать стены. Но так ничего и не смогли найти.
 – Так где же, черт побери, она была?
 Эббот снова сдержанно улыбнулся.
 – На эвкалиптовом дереве в парке имени Нжала, завернутая в промасленную бумагу.
 – Умно.
 – Так как они на меня вышли, Фрэнк?
 Смит развел руками.
 – Мы не могли сказать им, мы даже не знали, где ты.
 – Достаточно было бы имени, под которым я работал. Как и всем иностранцам, мне пришлось зарегистрироваться в полиции. В Лондоне об этом знали. Но только Департамент знал это имя.
 Смит молчал, ища причину.
 – Я все же считаю, что ты где-то оступился, каким-то образом привлек к себе внимание.
 – Как? Я пробыл там три месяца, ходил туда-сюда, производил вылазки для своих исследований, но всегда с местными проводниками и гидами и кучей оборудования. И более того, исследования были настоящими. Мы делали шурфы, копались в земле, долбили породу. Как и профессионально составленные отчеты, которые я регулярно отправлял в этот фальшивый офис на Багамах, и копии которых, как и положено, шли в Министерство геологии Его ублюдочного Превосходительства. Я не мог действовать более корректно или открыто.
 – Послушай, ты же знаешь, как подозрительно звери относятся к иностранцам. Может быть, ты выпил не с тем незнакомцем и не в том баре. Что-то тривиальное. Что-то, о чем теперь ты даже не вспомнишь.
 – Я помню все и всегда. И я не имею и не имел привычки пить с чужими в кабаках для деклассированной публики на городских задворках. Я даже не разговариваю с ними, и, черт побери, каждый раз, когда они пытаются заговорить со мной, немедленно и параноидально начинаю что-то подозревать. Я отлично умею оставаться в тени, была большая практика. Слишком большая.
 – А что с этими нечистыми на руку чиновниками? Они там на каждом шагу. Может быть, ты дал взятку не тому или не дал тому, кому следовало.
 – Западная Африка – это моя территория. Я знаю, кого подкупать, когда и сколько давать.
 Смит снова театрально развел руками.
 – Я просто ищу объяснение.
 – В отличие от полиции Нжала, ты ищешь не там, где нужно. Они знали, что ищут. Потому что им кто-то слил информацию.
 – Это твое предположение. Но ты не знаешь наверняка.
 Улыбка Эббота стала еще сдержаннее и еще печальнее.
 – Если бы ты был на моем месте, Фрэнк, учитывая все обстоятельства, каково было бы твое предположение?
 – Точно такое же, как и у тебя, вне всякого сомнения. Но это не значит, что это правда.
 – Отличный ответ, Фрэнк. Тебе нужно было стать политиком.
 – Ричард, ты должен признать, что есть возможность, какой бы слабой она ни казалась, что ты неправ.
 – О, да, такая возможность есть, но...
 Смит поднял руку.
 – Погоди. Давай выпьем. Сейчас как раз самое время.
 Эббот пожал плечами. Смит тянул время, ища оправданий, которые не имели никакого значения. Если бы он только знал, как мало они значили. Впрочем, они, конечно, имели значение для него самого. Старина Смит, как ветеран Службы, до последнего защищал Департамент, или, скорее, свою в него веру. Смит достал из шкафа бутылку и два бокала.
 – Кто это сказал, что вино должно быть красным? Это Марциллак из местечка под названием Конк на юго-западе Франции. Когда-то мне пришлось проехать триста километров, чтобы достать ящик...
 Он на автомате продолжал говорить о вине. Ему нужно было время, чтобы подумать, время, чтобы найти способ перехватить у Эббота как психологический, так и физический контроль над ситуацией.
 – Это единственное французское вино из винограда Пино Нуар, которое производят за пределами Бургундии. К тому же, дешевое. Знаешь, цена/качество. Шесть с половиной франков за бутылку.
 Он поднял стакан.
 –  Cheers! Твое здоровье!
 Они сидели, потягивая вино, в этой элегантной комнате, освещенной вечерним солнцем, заглядывающим в высокие окна с маленькими решетчатыми стеклами, слушая приглушенный шум машин, доносящийся с Куинз Гейт. Смиту казалось, что в этой мирной и цивилизованной обстановке им следовало говорить о вине, женщинах, поэзии или об упадке литературы, но никак не об убийстве.
 – Ричард, мы знаем, что любое правительство способно на грязные трюки, но я просто не могу поверить, что наше правительство намеренно и хладнокровно позволило, чтобы тебя пытали и убили только из-за каких-то экономических и политических преимуществ.
 – Что ж, тут наши взгляды на Контору расходятся. В любом случае, в этом не было ничего намеренного или хладнокровного. Наоборот, они выжидали, полемизировали и вообще всячески теряли время, как и любой комитет, пока, наконец, решение не было им навязано.
 – Комитет? Какой комитет?
 – Я не знаю. Но это решение несомненно было принято комитетом. Начальников служб безопасности или Начальников служб разведки или каким-то другим. Они там все не слишком умны, но, по крайней мере, джентльмены. Кроме одного. Всегда есть один очень толковый, но не совсем джентльмен или совсем не джентльмен. Он-то и сказал: "Наш единственный выход – сдать несчастного ублюдка". Все джентльмены в ужасе всплеснули руками и возразили: "Достойные парни так не поступают". Но слишком умный сказал: "Погодите, погодите, мы сдадим его, а потом выкупим обратно. Мы сделаем получение нашего агента обратно условием сделки с Нжала. Так же, как мячик всегда возвращается обратно, если улетел через забор к соседям". Ну и после пары бокалов дорогого выдержанного портвейна, все уже уверены, что это чудесная идея.
 Эббот допил свое вино.
 – Ты прав. Оно ничего, – сказал он. – Можно мне еще?
 Смит снова наполнил его бокал.
 – Послушай, Ричард...
 – Проблема заключалась в том, что Нжала не стал играть. Да и с чего ему? Все козыри все равно были у него. И хотя он и восхищается утонченными старыми английскими джентльменами с безопасного расстояния, он им не доверяет. Что, впрочем, неудивительно. Сначала они сажают его в тюрьму как политического агитатора, затем выпускают и искренне ему улыбаются. Затем пытаются его убить. Теперь они снова улыбаются. Даже такой толстокожий придурок, как Нжала, не может не почувствовать легкого беспокойства. Поэтому он настаивает на любом преимуществе и каждом заложнике.
 Фрэнк Смит стоял, держа в руках бутылку. Он налил себе еще вина и сел.
 – Ричард, то, что ты говоришь, это в большой степени предположение, и все же есть возможность, как ты сам признал, что ты ошибаешься.
 – Ты имеешь в виду в том, что меня сдал Лондон?
 – Да.
 Смит почувствовал, что наконец-то чего-то добился. Он глотнул вина и наконец-то, впервые за сегодняшний день, почувствовал небом его мягкий и тонкий вкус с фруктовым послевкусием.
 – А какое это имеет значение?
 – Самое непосредственное, разве нет?
 – Фрэнк, моя цель очевидна. Мне казалось, что я все объяснил, месть – не единственная моя цель.
 Вино во рту Фрэнка вдруг стало кислым.
 – Тогда что тобой движет? Убеждение?
 Эббот медленно кивнул.
 – Убеждение в том, что Нжала заслуживает того, чтобы умереть. То убеждение, которое вы вместе с начальником Департамента с такими муками во мне взрастили. В конце концов, я всего лишь действую согласно политике Департамента и по его приказу.
 – Ричард, это было больше двух лет назад. С тех пор политика изменилась, времена изменились, изменились обстоятельства, отношения, все изменилось...
 – Кроме Нжала. Он – единственная константа во всем уравнении. И он все тот же. По-прежнему убийца, по-прежнему тиран, по-прежнему фашист.
 – Только не это слово, Ричард, оно банально и сейчас на устах у каждого подростка-хулигана, обозленного на общество, и у каждого Большого Брата, насилующего свою маленькую соседку.
 – Вы уже сами довольно быстро научились его использовать. Ты и начальник Департамента в том роскошном загородном особняке на берегу Темзы. Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, как Муссолини в Абиссинии. Убей одного человека, и ты спасешь тысячи, а может, и миллионы, если в игру захотят вступить Советы и Америка... И так далее. И так далее.
 – У нас был случай, знаешь ли. Был риск войны. Огромный риск.
 – Риск войны есть всегда. Это как венерические заболевания.
 – Я имею в виду конкретный риск. Конкретная ситуация. Но к счастью, в последний момент он передумал.
 – Завтра он может снова передумать. Или на следующей неделе. Или на будущий год. И снова будет кризис, еще одна угроза. Что, не согласен?
 Смит не делал попытки ответить.
 – Если было правильно убить его два года назад, то будет правильно убить его и сейчас. Если, конечно, все это изначально не преследовало иную цель.
 – Может быть, – медленно произнес Смит, – не было правильным убивать его два года назад.
 – Пет? Но вы убедили меня в этом. Он заслуживает смерти, говорили вы. Начальник Департамента. Вы все. Это честь для тебя, для нас, для страны. И были правы, это я вам говорю. Без эмоций и со стопроцентной уверенностью.
 Он говорил спокойным, доверительным тоном.
 – И он умрет.
 – Ты представляешь, какой ущерб ты нанесешь стране?
 – Я знаю какой ущерб страна нанесла мне. И теперь ей придется увидеть последствия своих действий, так же, как и нам всем.
 – Ричард, все, что ты пытаешься сделать, – это оправдать убийство.
 – Нет, Фрэнк. Оно уже было оправдано. Тобой и твоими боссами. Вы просто не называли это убийством. Это было мероприятием, акцией, действием, командировкой, поездкой, миссией.
 Фрэнк Смит молча глотнул еще вина. Спорить с такого рода упрощением было невозможно.
 – Хорошо, ты разложил все по полочкам, Нжала заслуживает смерти, отлично, правительство должно отвечать за свои поступки, замечательно... Но почему ты, Ричард? Этот момент я не могу уловить. Ты возомнил себя Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем, мечущим с неба молнии. Я хочу сказать, это ведь не ты. Совсем не ты. Ты не Провидение, не карающий ангел смерти.
 – Ты все усложняешь. Я никем себя не возомнил, я просто собираюсь убить только одного человека.
 – Это великолепно.
 – Русские, азиаты и люди вроде Нжала делают это постоянно. Потому что они не связаны западной христианской моралью о неприкосновенности человеческой жизни.
 – Но ты-то связан.
 Эббот улыбнулся.
 – Ах, вот что волновало начальника Департамента. Вот, наверное, почему он настаивал на психологических тестах накануне командировки – хотел проверить, не понадобится ли мне стакан воды.
 – Стакан воды?
 – У человека, которого Сталин послал убить Троцкого, в последний момент сдали нервы, и он вынужден был сесть и попросить стакан воды. Ты знал об этом?
 – Но это не помешало ему воткнуть ледоруб прямо в череп Троцкому. В любом случае, ты же не думаешь, что начальник Департамента сомневался в твоих нервах.
 – Я думаю, он сомневался во всех. Если ты не знал, для этой миссии он тестировал еще нескольких агентов.
 И без того сухой тон Эббота стал еще суше.
 – Но главный приз и вся честь достались мне.
 Фрэнк зажег сигарету, первую за весь день. Он пытался бросить и взял за правило не курить до шести часов. Но, как сказал один француз или кто-то еще, правила существуют для того, чтобы их нарушать.
 Он чувствовал, что должен сделать еще одну, последнюю, попытку, но, начав говорить, глядя в черноту глаз Эббота, понял, что это бесполезно.
 – Ричард, ты не должен это затевать. Я могу все уладить...
 Эббот медленно ответил:
 – Я должен, Фрэнк. Это все, что у меня осталось, единственная вещь, которая придает смысл моей жизни и является ее целью. Все остальное уже, к сожалению, вторично.
 Что ж, он попытался. Он знал, чтобы остановить его, понадобится нечто большее, чем слова, большее, чем цивилизованная беседа за бокалом вина. Чтобы остановить его, потребуется оружие. Прах к праху, пыль к пыли, насилие к насилию. Старый проверенный способ, который никогда не выйдет из моды. У немцев есть пословица:  unkraut vergeht nicht – сорняк никогда не погибнет. Так же и насилие. История человечества – это история убийств.
 Смит вздохнул и погасил сигарету, уничтожив таким образом и свои надежды. Ему нравился Эббот. Он восхищался им на протяжении пятнадцати лет.
 – Еще вина?
 – Нет, спасибо.
 – Кофе? Как насчет кофе?
 Эббот знал, что Фрэнк Смит, закоренелый холостяк, почти как старая дева гордился своими маленькими домашними достижениями.
 – Я, как всегда пью молотый, не признаю эту растворимую гадость.
 Эббот улыбнулся.
 – Хорошо.
 Смит довольно проследовал на кухню и занялся любимым ритуалом, периодически напевая, немного фальшивя, популярные песенки военных лет, ностальгия по настоящей работе в поле и Сопротивлению. Раз или два он что-то кричал из кухни Эбботу, но ответа не получил. Когда кофе был готов, он разлил его в две чашки из тончайшего фарфора Роял Ворчестер и довольно улыбнулся. Аромат был восхитительным. Он поставил чашки и тарелку с птифурами на поднос и осторожно понес его в гостиную.
 Открыв дверь, он сказал:
 – Знаешь, большинство людей, когда делают кофе...
 Он остановился. Комната была пуста.




 Глава 11


 Эббот почти сразу поймал такси на Куинз Гейт. К тому времени, как Фрэнк закончил свой кофейный ритуал, он уже проехал половину Пикадилли.


* * *

 В холле собственного дома Джоан Эббот в обществе Шеппарда и Беттс ждала звонка Ричарда.
 Шеппард действовал быстро. Телефон в холле уже был подсоединен к записывающему устройству в фургоне, стоящем возле дома. У него также был провод с наушниками, подключенный к телефону, так чтобы он сам мог слышать разговор, находясь рядом с Джоан.
 Оставалось только дождаться звонка Ричарда Эббота.
 – Так что ты собираешься ему сказать? – в сотый раз спросил Шеппард.
 – Что все чисто, и он может возвращаться хотя сейчас.
 Ее голос звучал вяло и механически.
 – И без штучек.
 Беттс улыбнулась Джоан и взяла за плечо.
 – Держу пари, у тебя легко появляются синяки.
 Джоан почувствовала, как сжались костлявые пальцы, и опять она ощутила знакомое чувство беспомощности. По ее щеке сползла слеза.
 – Ну что ты, не плачь, – сказала Беттс, осторожно вытирая слезу уголком маленького носового платка. – Мы же не хотим, чтобы твой голос звучал расстроенно, когда он позвонит, правда?
 Сержант снова улыбнулась так, что не стало видно глаз.
 – И потом, мы не сделали ничего такого, из-за чего тебе стоит плакать... пока.
 После приблизительно часового ожидания телефон зазвонил. Джоан взяла трубку и сказала:
 – Гарфилд Корт.
 – Джоан? – это был Ричард.
 – Да?
 – Все чисто?
 – Все чисто. Ты можешь возвращаться хотя сейчас.
 – Отлично. Я скоро буду.
 – Спроси его, откуда он звонит, – прошептал ей на ухо Шеппард.
 – Откуда ты звонишь?
 После недолгого сомнения:
 – Из "Савоя"... А почему ты спрашиваешь?
 – Просто любопытно.
 – Спроси его, когда он будет.
 – Когда ты придешь, дорогой?
 – Я не знаю. Скоро. Мне еще нужно кое-что сделать.
 Последовало молчание. Затем он сказал:
 – Джоан, ты просто чудо. Спасибо за все.
 И повесил трубку.
 – Отлично, – сказал Шеппард. – Теперь мы пойдем наверх и приготовим наше небольшое приветствие.
 Он пересек холл, Беттс, Джоан и три агента из Особого отдела последовали за ним. Беттс по-прежнему крепко держала Джоан за руку.
 Табличка на двери лифта гласила, что лифт единовременно может вместить лишь четырех человек, и двое из Особого отдела сказали, что пойдут пешком, но Беттс возразила: "Мы все прекрасно поместимся", – и втиснув Джоан в угол, сама прижалась к ней. Джоан казалось, что она задохнется.
 – Ты хорошая девочка, – сказал Шеппард.
 – Слышала? – спросила Беттс. – Я чуть не писала от счастья, когда он сказал: "Джоан, ты просто чудо. Спасибо за все".


* * *

 Эббот вышел из отеля "Пикадилли" на улицу под вечернее солнце и повернул в сторону Серкуса. Итак, у него появилась еще одна проблема.
 Эрос на пьедестале выглядел не так. Как и Серкус. Впрочем, они вечно все портят. И эти девушки – почему они все обуты в нечто, напоминающее ортопедические ботинки для десантников. Конечно, мода меняется каждые пару лет... Ты не о том думаешь, сказал он себе. Сосредоточься. Желательно на своих проблемах. Которых у тебя хватает. Но сначала нужно найти проститутку, которая гак понравилась Нжала.
 Следуя указаниям Котиадиса, ему не составило труда найти паб, который, как оказалось, находился за утлом на Брюер-стрит, и большую, черно скалящуюся, Дорис.
 Она действительно оказалась большой. Или правильнее будет сказать, обширной. Ее было много, но подавляющее большинство прелестей было на своем месте.
 – Ты – Дорис?
 – А ты кто, моя прелесть?
 У нее был приятный голос с явным акцентом кокни, диалекта рабочих районов Лондона.
 – Ну я не то, чтобы друг мистера Осборна...
 – У этого пердуна с лягушачьими глазами нет друзей, дорогуша.
 – Хочешь срубить бабок? Настоящих бабок?
 – Как? – она немедленно стала подозрительной.
 Эббот кивнул в сторону стола в углу.
 – Давай присядем, закажем выпить, и я все объясню.
 – Кто ты?
 – Агент.
 – Агент по чему?
 – По всему, от чего можно получить десять процентов.
 – Послушай, мой дорогой, – сказала она своим дружелюбным голосом, – у меня уже есть сутенер, и он от тебя мокрого места не оставит.
 – Нет, это ты послушай, дорогуша, – не менее дружелюбно ответил Эббот, – я еще не встречал сутенера, в котором я не мог бы проделать кулаком дырку. Так что давай не будем о котах, а перейдем к делу.
 Дорис внимательно на него посмотрела. Она уже хорошо разбиралась в людях, пришлось научиться. И этот был явно крепче, чем казался, намного крепче. Она улыбнулась.
 – О'кей, – сказала она. – Как тебя зовут?
 – Джордж Уилсон.
 Эббот принес напитки, и они сели за столик в углу. Он объяснил, что работает на английские, континентальные и американские журналы о сексе, которым нужна история о президенте Нжала.
 – Одна ночь любви с черножопым секс-гигантом? Что-то вроде этого?
 – Ну да, примерно.
 – Постой, если я начну болтать об этом...
 – Все будет сделано под вымышленным именем, скажем, Джозефина Антретеню.
 – Кто-кто?
 – Или Джейн Шор, или Фанни Хилл, – Эббот блистал остроумием, называя литературных героинь ее ремесла, – как пожелаешь.
 – А кто будет писать? Я с трудом царапаю письма маме.
 – Не беспокойся, это я возьму на себя.
 – А сколько мне заплатят?
 – Пятьсот. Может, штуку. Зависит от того, сколько ты вспомнишь.
 Дорис все еще сомневалась.
 – Сказать по правде, я помню немного – только то, что он трахается не прерываясь, как швейная машинка. Последний раз я была мертвецки пьяна, по другому этого маньяка просто не выдержать.
 – Не волнуйся, мы начнем со следующего раза. Ты запоминай все, что сможешь. Я имею в виду не только секс, но и все мелкие детали, которые обычно интересуют публику, – что он ест на завтрак, меры безопасности и все такое. Спорим, они обыскивают тебя каждый раз, когда ты приходишь.
 – Чтоб мне провалиться, ублюдки смотрят везде, разве что туда пока не заглядывают. Можно мне еще выпить?


* * *

 Фрэнк Смит был озадачен. Он пытался найти Шеппарда, чтобы рассказать ему о своей встрече с Эбботом, но того нигде не было. Смит позвонил в его офис, там ему сказали, что Шеппарда нет в городе. Они не знали, ни куда он поехал, ни когда вернется.
 Смит предположил, что Шеппард уехал в Питерсфилд посмотреть на поместье. Но, позвонив туда, выяснил, что Шеппарда там не было и его не ждали.
 Это не было похоже на суперполицейского: вот так уехать, не сказав, как с ним можно связаться. Он всегда был очень щепетилен в подобного рода вопросах. Не умен, но щепетилен.
 Вдруг Смит вспомнил и похолодел. Конечно. Джоан. Вот почему суперинтендант сделал так, чтобы никто не мог его найти, особенно Смит.
 Он потянулся за телефоном, но прежде чем он поднял трубку, телефон зазвонил. Это был Шеппард.
 – Он у меня, – его голос был хриплым от восторга.
 – Эббот? Он с тобой?
 – Он попался. Он придет сюда.
 – Куда?
 – В квартиру к своей бывшей жене. Он провел здесь ночь. И он снова будет здесь в течение следующего часа, где мы его ждем в полном составе.
 – Что ты с ней сделал?
 – С кем?
 – Ты знаешь, с кем. С Джоан.
 – Допросил ее, вот и все. И она все выдала. Очень была полезна. И продолжает быть.
 – Ты ублюдок. Мразь.
 – Что ты сказал?
 Смит тщательно подбирал слова, потому что не хотел сказать ничего такого, о чем потом придется пожалеть.
 – Ты хренов придурок и дилетант, – медленно сказал он, после чего повесил трубку, вышел из дома на Куинз Гейт и поймал такси.


* * *

 После нескольких стаканов Дорис пустилась в сентиментальные воспоминания. На ее лице играла ласковая улыбка, а глаза затуманились от мыслей о прошлом.
 – Кстати, о сутенерах, – сказала она. – У меня был чудный сутенер, когда мне было пятнадцать.
 Спустя некоторое время, когда в паб вошли двое футбольных болельщиков в клетчатых брюках и шотландских меховых шапках с клановыми розетками из ленточек, приколотыми к пальто, она сказала:
 – Господи, Хаки МакТаклз.
 – Кто?
 – Шотландцы. Готовы болеть за своих.
 – Почему ты называешь их Хаки МакТаклз?
 – Это из-за того, как они говорят. Нужно выбираться отсюда, пока они все сюда не набились. Если они победят, то все напьются и станут бузить, а если проиграют, то напьются и станут бузить еще круче. Они – жесткая клиентура. Некоторые девочки не возражают, но я к ним близко не подхожу. Когда в Твикенхем приезжают валлийцы – это другое дело. Все, что им нужно – это выпить, спеть и спокойно потрахаться. А уж если они выигрывают, – а это, слава Богу, происходит почти всегда, – тогда гуляют все проститутки к востоку от Холборна.
 Но Эббот уже не слушал, он думал о своей следующей проблеме, которая казалась неразрешимой.


* * *

 Фрэнк Смит сжимал Джоан в своих объятиях. Ее тело сотрясалось от рыданий. Она рванулась к нему, как только Фрэнк вошел. Он крепко сжал ее и вдруг понял, что любит ее и, возможно, любит уже давно. Это не стало внезапно свалившимся на него откровением, просто еще одна уверенность плавно выплыла на поверхность из темноты.
 – Если бы ты знал, что они сделали. Если бы ты знал...
 Ему не нужно было объяснять. Он успокаивал и утешал ее, как плачущего ребенка.
 – Ну не плачь, – мягко уговаривал он. – Не доставляй удовольствие этим ничтожествам.
 К его удивлению, рыдания стали тише, затем совсем прекратились.
 – Я забираю тебя с тобой, – сказал он. – Иди, собери вещи.
 Она пошла в спальню, оставив его с Шеппардом, Беттс и тремя агентами из Особого отдела.
 Фрэнк твердо намеревался контролировать себя, но острый приступ гнева сначала заставил его трястись, затем сжал ему горло, и он не мог произнести ни слова. Смит почувствовал стук в висках, заметил тяжелую бронзовую статуэтку на маленьком столике и подумал о том, хватит ли у него времени схватить ее и швырнуть в лицо Шеппарду, прежде чем трое из Особого отдела успеют его остановить. Он никогда не думал, что способен на убийство.
 Голос, наконец, вернулся к нему, и он заговорил:
 – Вы за это ответите, ты и это ублюдочное лесбийское создание.
 Шеппард улыбнулся своей кривоватой улыбкой.
 – Когда мы поймаем Эббота, никого не будет волновать, как мы это сделали.
 – Когда вы его поймаете. Когда. И если.
 – Это чистая формальность, – Шеппард ткнул большим пальцем в сторону спальни. – И эта сломленная личность помогла заманить его в ловушку. Сказала ему, что горизонт чист, и он может возвращаться хотя сейчас.
 – Что сказала?
 – Что он может возвращаться хотя сейчас.
 Смит вдруг рассмеялся.
 – Ты мне не веришь? Смейся сколько хочешь.
 Шеппард включил портативное записывающее устройство и перемотал разговор Джоан с Эбботом.
 – Потрясающе, – сказал Смит. – Просто потрясающе. Я бы никогда в это не поверил.
 И снова засмеялся. Затем он увидел Джоан, стоящую в дверях спальни и смотрящую на него.


* * *

 В такси по дороге домой на Куинз Гейт она, казалось, онемела. Фрэнк решил, что она еще не отошла от шока и продолжал обнимать ее одной рукой. Спустя некоторое время она немного оправилась и даже улыбалась ему.
 Затем Джоан спросила:
 – Над чем ты смеялся тогда в квартире?
 – Я вспомнил одну смешную историю.
 – Смешную историю?
 – Очень смешную. Она бы убила Шеппарда. Он бы просто сдох от смеха.
 Она выпрямилась и посмотрела на него.
 – Ты что-то знаешь, не так ли?
 – Я знаю смешную историю. Про ОСАР.
 – Про что?
 – Отдел Спецопераций Английской Разведки. Во время войны я помогал им организовывав высылку летчиков союзников, сбитых в оккупированной Франции. Мы перевозили их из одного безопасного укрытия в другое к швейцарской или испанской границе. Иногда гестапо удавалось узнать об одном из этих укрытой, и они сидели там и ждали следующую партию офицеров.
 – Что-то эта история не кажется мне смешной.
 – Чтобы защитить их, мы придумали восхитительно простой шифр. И ты только что сказала нечто прямо противоположное тому, что имела в виду.
 – Я не понимаю.
 – Сейчас поймешь. Я приведу пример. Каждый раз, перед тем как приблизиться к очередному укрытию, нужно было позвонить и, прикинувшись старым другом, спросить, можно ли прийти. И если человек на другом конце провода говорил: "Конечно, приходи хотя сейчас", или нечто подобное, то это означало, что там, втянув голову в плечи, сидит гестапо.
 После долгого молчания Смит спросил:
 – Теперь тебе эта история кажется смешной?
 – Ричард, – ответила она, – не был на войне. Он тогда был ребенком.
 – Я знаю, но я-то был. В этом-то и вся соль. Я рассказывал ему об этом шифре.


* * *

 Эббот не знал, как это все началось. Возможно, кто-то сказал что-то, что не понравилось кому-то третьему. Так это обычно и начинается. Дорис ушла, да он и сам уже тоже собирался идти, когда бар вдруг взорвался. В центре всего была толпа Хаки МакТаклзов, создающих эффект водоворота. Они засасывали всех в воронку насилия.
 Эббот пробирался к двери. Меньше всего он хотел оказаться замешанным в драку или нечто подобное, что привлекло бы внимание полиции.
 Он осторожно обходил вокруг бурлящей толпы, не обращая внимания на периодические случайные удары, включая и тот, который попал ему прямо в челюсть. Он почти уже добрался до двери, как вдруг в него врезался один из дерущихся, ослепленный кровью, текшей из порезов на лице, из которых торчали осколки разбитого стакана. Эббот оттолкнул его, но тот споткнулся и, падая, схватился за него и утащил его за собой.
 Затем огромных размеров шотландец прыгнул на него, сел ему на грудь, схватил за волосы и принялся бить головой об пол. Эббот дотянулся до его гениталий и сжал их. Тот испустил нечленораздельный вопль и упал назад, чуть не потеряв сознание от боли.
 Когда Эббот наконец поднялся на ноги, большинство Хаки МакТаклзов повалило к дверям, ругаясь и крича от возбуждения, их встроенный радар безошибочно вел их к неприятностям. За ними приехала полиция.
 Выхода не было, поэтому нужно было срочно его найти, или он будет арестован вместе со всеми.
 Он схватил стол, швырнул его в большое старинное окно и выскочил следом прямо в руки полицейскому, который развернул его и заломил одну руку за спину. Эббот расслабился, затем резко согнул ногу и приемом карате ударил того в коленную чашечку. Полицейский сдавленно хрюкнул и осел на землю. Следующего добежавшего до него полицейского Эббот схватил за руки, потянул вперед и в сторону и сбил на землю ударом ноги. Затем он побежал.
 Сначала он очутился на Лексингтон-стрит, пробежал по Броудвик-стрит в сторону Поланд-стрит, затем замедлил шаг, чтобы восстановить дыхание. На углу Большой Мальборо-стрит он взял такси и попросил водителя ехать по первому пришедшему в голову адресу.
 Когда он откинулся назад на сиденье, то заметил, что у него течет кровь. Его рот был порезан, и из раны текла кровь от удара. Еще одна рана восемь или десять сантиметров длиной была на его левом плече. Видимо, он порезался о стекло, когда вылезал через окно паба. Он порвал рукав, который теперь был мокрым от крови от запястья до локтя. К счастью, артерия осталась неповрежденной.
 Он пытался выпрямиться, но не мог, потому что от потери крови у него кружилась голова, снова откинулся на сиденье, несколько раз глубоко вздохнул, и головокружение иронию. Только бы остановилось кровотечение.
 Когда он служил в Королевских Военно-Воздушных Силах, у них была поговорка на случай, если что-то шло не так. Сейчас был как раз такой случай. У него не было ни крыши над головой, ни денег, за исключением нескольких футов. Возможно, этого хватит, чтобы провести эту ночь в каком-нибудь дешевом отеле. Но едва ли он мог появиться в отеле с порезанной рукой, покрытый синяками, с кровоточащим лицом и без багажа.
 Он посмотрел в окно. А теперь еще и дождь пошел.
 – Ура, твою мать, – сказал он.
 – Прошу прощения? – переспросил водитель.
 – Просто старое выражение, – ответил Эббот.
 Когда он расплачивался с таксистом на углу Портобелло-стрит, тот впервые внимательно посмотрел на него.
 – Ух ты, как тебя потрепало, парень.
 Он пошел по Чепстон Виллаз, и вдруг увидел идущего ему навстречу полицейского. Во избежание очередного столкновения, он стал переходить улицу, и в этот момент у него снова закружилась голова. Он покачнулся, споткнулся о ступеньку тротуара и упал.
 – С вами все в порядке, сэр?
 Полицейский пригляделся:
 – Что с вами случилось?
 – Э-э, офицер, видите вон там дом...
 Он указал куда-то позади полицейского. И когда тот обернулся посмотреть, Эббот побежал.
 Конечно, он мог припугнуть его пистолетом, но британские полицейские, особенно те, что помоложе, известны тем, что не пасуют перед оружием, а в планы Эббота не входило убивать ни в чем не повинного юношу.
 Итак, он побежал. Он слышал позади шаги бежавшего за ним бобби и чувствовал, как его собственные силы убывают.
 Только отчаяние заставляло его продолжать бег.


* * *

  Эббот дождался, пока их сковали, потом выждал, пока охранник сел обедать в тени колючего дерева. 
  Заключенные валили деревья парами, на каждую группу из двадцати зэков приходился один охранник. Каждая пара была скована цепями на лодыжках. Тюремщик подбирал пары наугад, следя за тем, чтобы арестанты не были вместе два дня подряд. Однако рано или поздно он окажется в паре с Киро. Это был только вопрос времени. 
  Ричард наблюдал за охранником, жующим с сосредоточенностью животного. 
  Его сердце забилось чаще, и пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Затем он повернулся к Киро и крикнул: «Ты, черный ублюдок!» Киро ударил его в лицо, и он упал как подкошенный. 
  Не открывая глаз, он слышал, как прибежал охранник и что-то сказал Киро на его родном языке. Еще немного подождав, он услышал свист хлыста. Его тело, казалось, подпрыгнуло, когда его коснулся хлыст. Ему удалось остаться неподвижным и не произнести ни звука – подразумевалось, что он был без сознания. Он услышал ругань охранника и непроизвольно съежился. Еще один удар кнута может вырвать из него крик, прежде чем он сможет проглотить его. 
  Эббот слегка приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, как охранник наклонился, чтобы разомкнуть кандалы вокруг его лодыжки. 
  Как только он выпрямился и обернулся к Киро, Эббот резким ударом сбил охранника с ног. 
  Тот свалился на спину. Киро тяжело опустился коленями ему на живот. Когда голова охранника рефлекторно поднялась, он, резко ударив ребрам ладони по горлу, размозжил тому щитовидный хрящ, точно так, как учил его Эббот. 
  Они забрали у охранника пистолет, нож, ключи и бутылку с водой. Эббот забрал себе пистолет, боевой Магнум, отдал нож Киро и бросил ключи ближайшему из заключенных. 
  – Скажи им, что их всех сделают виноватыми и расстреляют, – сказал он Киро. 
  Когда начнется охота, будет лучше, если охотиться будут за двадцатью, чем за двумя. Лучше для двоих, разумеется. 




 Глава 12


 Элис решила закончить стирку и другие домашние дела пораньше, потому что к вечеру ждала в гости на чашку кофе девушку по имени Филиппа, которая тоже работала в Департаменте.
 Сразу после обеда Элис вымыла голову и нанесла на волосы специальный бальзам, гарантирующий шелковистый блеск и легкое расчесывание, а также сияние, перед которым не сможет устоять ни один мужчина.
 Затем постирала белье и развесила его на веревке над ванной, поменяла воду Соломону, наполнила его кормушку и положила новый лист промокательной бумаги на дно клетки. Она возила его к ветеринару, чтобы узнать, почему кенар не поет. Но ветеринар сказал, что с ним все в порядке и что он, возможно, просто не в настроении, и это пройдет.
 Она надела чистую блузку и юбку и причесала волосы. Она решила, что выглядят они неплохо, что было истинной правдой, и что бальзам существенно их улучшил, что таковой не являлось.
 Наконец, она прошлась по квартире и немного прибрала. Ей не хотелось, чтобы эта корова Филиппа с острыми глазенками, острым носом и такая же острая на язык, стала потом ехидно рассказывать подругам в офисе: "Это нужно видеть, дорогая, ну просто рай для неряхи..."
 Филиппа была девушкой с лошадиной внешностью, всегда говорившей только про охотничьи вечеринки, охоту на лис и скачки пойнт-ту-пойнт. (Элис не была уверена в том, что такое пойнт-ту-пойнт, но не хотела вопросом выказывать свое невежество.) Второй интересующей ее областью были мужчины, которых она преследовала с такой же безжалостностью, с какой охотилась на лис.
 Элис она не нравилась, но по доброте душевной она пригласила ее к себе, зная, что Филиппа переживала последствия неудачного романа – последний молодой человек ее бросил (если верить злобным слухам, ходящим по конторе, ради какой-то распутной женщины).
 Элис только поставила на плиту чайник для кофе, как в дверь позвонили. Она вздохнула, начиная сожалеть о приглашении.
 Снова раздался звонок. И вот он уже верещал не переставая.
 – Да иду я, – раздраженно крикнула Элис, входя в крошечную прихожую, размером едва ли превосходящую стенной шкаф.
 – Да что же это, в самом деле, – в сердцах сказала она, рывком открывая дверь.
 На пороге, прислонясь к дверному звонку, стоял с закрытыми глазами мертвенно бледный и тяжело дышащий Ричард Эббот. С его левого рукава на коврик капала кровь. Он почти упал на нее.
 – Ричард, – позвала она. – Ричард...
 Он открыл глаза.
 – Могу я... немного отдохнуть?
 Он покачнулся.
 – Голова кружится, – сказал он.
 Она обняла его и, осторожно поддерживая, повела в гостиную.
 "Он испачкал мою белоснежно чистую блузку", – пришла неуместная мысль. Она была сбита с толку и немного испугана, и поэтому не могла контролировать свои мысли и чувства. Но в глубине души она была счастлива. Это была единственная положительная эмоция, которую она практически мгновенно могла вычленить из бури чувств ее обуревавших. Была счастлива и знала это. Девушка чувствовала, что любовь, которую она старалась погасить в себе на протяжении двух лет, поднималась, как восходящее солнце, наполняя ее теплотой и нежностью, причиняя ей пока тихую боль, и была готова кричать от счастья. "Кричать будешь потом", – сказала она себе.
 Она усадила Ричарда в кресло, и Эббот, откинувшись на спинку, снова закрыл глаза. Его дыхание стало легче, и лицо было уже не таким бледным, но внезапно его начала бить дрожь.
 Элис принесла яркий мохеровый плед, подарок матери на Рождество, и накинула ему на плечи. Затем вспомнила про кипящий на кухне чайник, побежала на кухню и сделала горячий лимонный напиток, положив побольше сахара и плеснув немного виски.
 – Вот, виски с лимоном.
 Он сделал глоток.
 – Как ты себя чувствуешь?
 – Намного лучше.
 – Что произошло?
 – Попал в драку. С футбольными болельщиками.
 – Когда допьешь, мы помоем тебя и осмотрим руку.
 – По-моему, кровь больше не идет.
 – Как это случилось?
 – Я лез через окно – пытался избежать столкновения с полицией. – Возможно, понадобится наложить несколько швов. И еще тебе лучше переодеться.
 Она помогла ему снять мокрую куртку и увидела наплечную кобуру и пистолет, выпирающий из-под мышки, как опухоль. Все вместе выглядело зловеще и уродливо и напомнило ей американские фильмы, в которых детективы, гангстеры и наемные убийцы разгуливают без пиджаков с болтающейся на виду кобурой.
 Она сняла ее и повесила на спинку кресла. Элис удивило, насколько она тяжелая.
 Затем она помогла ему снять остальную одежду и положила ее сушиться на обогреватель. Она завернула Ричарда еще в несколько одеял, чтобы согреть, и принялась промывать и бинтовать рану на его руке, сделав перевязь. Рана время от времени кровоточила.
 – Тебе нужно было стать медсестрой.
 – Я была – два года. Иногда я жалею, что бросила.
 Она помолчала.
 – Нет, не жалею.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Если бы я осталась медсестрой, то не встретила бы тебя.
 Он посмотрел на нее, и она тут же, вдруг застеснявшись, как обычно, опустила голову. Эббот вдруг подумал, что, пока он, измотанный, лежал в кресле, она могла спокойно позвонить в полицию – это было ее прямой обязанностью, – и что эта мысль даже не пришла ей в голову.
 Он протянул руку и погладил ее по голове.
 – Ты хорошая такая, – сказал он.
 – Нужно наложить на рану швы, или кровь никогда не остановится, – сказала она, не поднимая головы. – В конце Лэдброук Гроув есть больница, где ко всему привыкли. Мы возьмем такси и поедем туда, когда высохнет твоя одежда.
 Она знала, что он все так же смотрит на нее, и пошла на кухню, чтобы сделать чай.
 – Когда ты последний раз ел?
 – Я съел пару тостов на завтрак.
 – И с тех пор ничего?
 – Я не голоден.
 – Но ты должен что-нибудь съесть.
 – Я два года провел на жесткой диете. Мой желудок ума лишился, приспосабливаясь.
 – Ты не такой уж худой.
 – Хороший обмен веществ. Маленькое потребление топлива, большой выпуск энергии.
 – Пожалуйста, Ричард, съешь что-нибудь. Хотя бы тост.
 – Хорошо, один тост.
 Она поджарила толстый кусок хлеба, щедро намазала его маслом и с удовлетворением смотрела, как он его ел.
 – Ну как? – спросила она. – Теперь тебе стало лучше?
 – Нет, – ответил он. – Чувствую себя совершенно так же.
 Он улыбнулся, и Элис подумала о том, как ему идет улыбка. Обычно его лицо было скорее грустным, чем радостным. Или только глаза.
 В дверь снова позвонили.
 – О Боже, эта чертова Филиппа.
 – Кто?
 – Филиппа Пейдж с лошадиной внешностью, из отдела транспорта.
 – Очень кстати.
 – Я от нее избавлюсь.
 Она быстро направилась к входной двери и открыла ее.
 – Филиппа, мне очень неловко. У меня ужасная напасть...
 – Как и у нас всех, дорогуша. Каждый месяц.
 Откинув голову назад, Филиппа рассмеялась своим лошадиным смехом и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
 – Я действительно ужасно себя чувствую. Голова раскалывается и все остальное.
 – Я приготовлю тебе чашку отличного чая. Примешь две таблетки аспирина...
 – Мне очень жаль, но я не могу сейчас никого видеть.
 Не привыкшая врать, она сильно нервничала. Филиппа, нахмурившись, подозрительно смотрела на нее.
 – Что стряслось, дорогая?
 – Я же говорю, эта ужасная мука.
 – Ой, не нужно дорогуша. Никто так не страдает из-за месячных. Тут что-то другое, не так ли?
 Она попыталась заглянуть внутрь квартиры, но Элис наклонилась и загородила ей обзор.
 – Что там у тебя?
 Элис покраснела и опустила голову.
 – Ничего.
 Филиппа внимательно на нее посмотрела.
 – У тебя там мужчина.
 Ее тон был обвинительным, почти ханжеским. Элис подняла голову и посмотрела на нее в ответ.
 – Да, у меня там мужчина, только это абсолютно не твое дело.
 Филиппа ойкнула от удивления, и Элис захлопнула дверь прямо перед ее носом.
 – Получай! Глупая назойливая корова, – проворчала она, возвращаясь в гостиную.
 – Ты расстроена.
 – Нет, совсем нет.
 Эббот внимательно изучал ее покрасневшее от возбуждения лицо.
 – Просто я не люблю врать. И грубить.
 – Даже толстой назойливой корове?
 Он улыбнулся ей, и она, почувствовав себя лучше, улыбнулась в ответ.
 – Завтра весь отдел транспорта будет знать, что ты завела любовника.
 – Завтра суббота. Поехали в больницу.
 Она вызвала такси, затем помогла ему одеться.
 – Эти шрамы у тебя на спине...
 – Полиция Нжала.


* * *

 В больнице спокойный молодой дежурный врач-индиец наложил на руку швы и на исковерканном английском поинтересовался, что произошло.
 – Попал в толпу пьяных футбольных болельщиков.
 – Обычное дело, боюсь. И один из них пырнул вас ножом?
 – Нет, я там немного потолкался, а потом полез через окно.
 – Футбол подчас вызывает странные чувства. Впрочем, обычаи чужих племен всегда кажутся странными. Воздержитесь от нагрузки на руку в течение нескольких дней.
 Элис попросила такси подождать и на обратном пути, сидя в темноте, чувствуя на себе его руку, освещаемая вспышками от исчезающих в темноте уличных фонарей, думала о том, что ей хочется ехать так вечно, вперед и вперед, прямо на край света к тишине и мерцанию звезд.
 – Иногда у меня в голове рождаются нелепые идеи, – сказала она. Он ничего не ответил, но, когда такси подъехало к дому Элис, он наклонился вперед и сказал водителю:
 – Покатайте нас еще немного. Вокруг Гайд Парка.
 – Господи, – сказала она. – Ты, должно быть, медиум.


* * *

 Когда они вернулись домой, она наполнила для него ванну.
 – Это будет нелегко с разрезанной рукой.
 – Я тебе помогу.
 Ей нравилось, что он немного беспомощен и нуждается в ней. И только когда он уже вылез из ванны и Элис начала вытирать его, она вдруг заметила его обнаженное тело, и остановилась. Он нежно поднял ее голову и посмотрел ей в глаза.
 – Не смущайся.
 – Да нет, это не то, – ответила она. – Я просто не привыкла... быть с мужчиной.
 И продолжила вытирать его. Он провел рукой по ее волосам.
 – Мне нравятся твои волосы, – сказал он, беря свою одежду. – Ты просто чудо. Ты мне очень помогла. Я отлично отдохнул.
 Он принялся одеваться.
 – Что ты делаешь?
 – Одеваюсь.
 – Одеваешься? Но ты ведь никуда не собрался?
 – Нет?
 – Ты не можешь сейчас уйти, – сказала она первое, что пришло в голову. – На улице дождь.
 Эббот сел на край ванны и рассмеялся.
 – Я слишком нежен, чтобы мокнуть под дождем?
 – Но разве ты... разве ты не собираешься остаться здесь?
 Он встал и положил руки ей на плечи.
 – Я бы хотел. Конечно, я бы очень хотел, но... – он вздохнул. – Ты знаешь, во что ты можешь впутаться?
 – Нет, – сказала она с жаром, который удивил его, – я не знаю, но мне совершенно безразлично.
 – Если в Департаменте узнают...
 – Откуда, черт побери, они могут узнать? Если я сама им не расскажу. А я, кажется, не собираюсь этого делать.
 Он немного подождал, внимательно ее изучая.
 – Господи, неужели ты не понимаешь?
 – Что?
 – Что я чувствую. Я чувствую то же, что и два года назад. Только хуже. Или лучше, – она шмыгнула носом.
 – Не плачь.
 – Я не плачу. Я шмыгаю носом.
 Ричард был смущен тем потоком эмоций, которые вызвал и теперь использовал.
 – Тогда ничего, если я останусь на пару дней?
 – Я не возражаю, даже если ты останешься навсегда.
 Волосы упали ей на лицо, и она убрала их обратно за уши.
 – Я знаю, ты думаешь, что используешь меня, потому что по-другому не можешь. У тебя нет выбора. Но я делаю все это, потому что так хочу. И тебе не нужно любить меня в ответ. Тебе не нужно даже притворяться... Теперь видишь, ты вовсе меня не используешь.
 Она инстинктивно понимала, что нельзя не использовать возможность счастья, каким бы коротким оно ни было. В конце концов, счастье всегда недолговечно.
 Позже, в постели она сказала:
 – Пожалуйста, полежи немного, не двигаясь. Я хочу попытаться запомнить момент. Я однажды пробовала, но не получилось.
 Ей хотелось навсегда запечатлеть это в памяти: один-единственный момент, это конкретное ощущение, его запах, его кожу, его силуэт, нависающий над ней, как большая черная тень, но такой твердый, живой и красивый.
 – О Господи, какой же ты красивый, – сказала она и потянулась к нему. – Поцелуй меня, – сказала она. – Поцелуй меня по-настоящему.
 Элис знала, что все равно не запомнит, но ее это больше не волновало.


* * *

 Фрэнку Смиту снился сон. Он уложил Джоан в свободной комнате, но в его сне она стояла у его кровати. В снах всегда есть что-то сумасшедшее. Конечно. Потом он проснулся, и увидел, что она стоит у его кровати. Это было смешно.
 – Это смешно, – сказал он.
 – Что ты хочешь на завтрак?
 – Я сам готовлю себе завтрак.
 – Нет, пока я здесь.
 – Это смешно, – повторил он. – Ты правда хочешь знать?
 – Да.
 Он сказал ей.
 – Спасибо, – ответила она, забралась на кровать и легла рядом с ним.
 – Что ты делаешь?
 – К черту отдельную комнату, – сказала она. – Мне одиноко.
 – Что ж, – сказал он, испытывая огромное удовольствие, но стараясь этого не показывать, – что ж...
 Он чувствовал себя немного неловко, но она быстро это исправила.


* * *

 Начальник Департамента не спал, беспокойно всматриваясь в темноту.
 И ему было из-за чего беспокоиться. Он единственный, помимо Фрэнка Смита, понимал, насколько трудное задание ему предстоит выполнить.
 Он чувствовал тревогу и непрестанно ворочался, стараясь, однако, делать это медленно и незаметно, боясь потревожить свою жену и получить очередной пинок ногой. Что за жизнь для джентльмена старой закалки.


* * *

 Министр провел вечер в театре, смотря комедию полов, которую находил не более сексуальной, чем зубная боль, и настолько же смешной.
 Чернокожая девушка, игравшая в ней, несколько месяцев уговаривала его пойти посмотреть, и наконец, когда у него уже закончились правдоподобные отговорки, он согласился. Переставал он скучать только в те моменты, когда она позировала на сцене; тогда он принимался вспоминать позы, которые они пробовали вне сцены.
 – Отличное шоу, – сказал он ей после спектакля. – Великолепно.
 – Как я тебе?
 – Потрясающе. Какой размах. Прямо как черная Бернар.
 – Ты морочишь мне голову?
 – Вовсе нет. Я совершенно серьезен. Честно.
 Затем он отвез ее обратно в Фулхэм. После этого, по дороге домой, погруженный в фантазии, он случайно проехал мимо Королевской Марсденской больницы, которую обычно старался объезжать стороной. Здание выглядело огромным и унылым, возвышаясь в темноте над уличными фонарями. Он вдруг увидел свою жену, бледную и в поту, тихо и медленно умирающую там, наверху, в заваленной цветами палате.
 И сделал погромче радио в машине.


* * *

 Позже, ночью, когда Эббот уснул, Элис, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху вниз, освещенная только лунным светом, отражающимся от белой стены за окном ее спальни.
 Очень осторожно она отодвинула одеяло и еще более осторожно принялась водить рукой по его обнаженной груди. Это казалось самой чувственной и нежной вещью, которую она когда-либо делала. Ричард глубоко и ровно дышал, его сон не был потревожен. Она продолжала водить рукой по его груди и смотреть на него или на то, что могла видеть в отраженном лунном свете.




 Глава 13


 С самого утра Модибо Нжала паковал вещи, а, если точнее, то вещи паковал Артур, а Нжала угрюмо и сосредоточенно за ним наблюдал.
 Впервые он остался без женщины, и это стало последней каплей в и без того переполненной чаше его терпения. Сообразительный Артур был еще менее заметным, чем обычно.
 Нжала беспокойно метался по пентхаусу, щемящая тяжесть в области половых органов раздражала его как чесотка. Он вышел на балкон и посмотрел вниз на освещенный лунным светом Гайд Парк и крошечные фигурки мужчин и женщин на Парк Лэйн, садящихся в машины и такси. Раз или два ему показалось, что он слышал их смех, и это раздразнило его воображение. Президент взял бинокль, чтобы получше разглядеть женщин, но неудачный угол и высота сделали свое дело, и все, что ему удалось увидеть, прежде чем темнота снова его перехитрила, были промелькнувшие в ярком свете соблазнительные округлости. Он вернулся внутрь.
 – Это идиотское загородное поместье. Меня пугает сама идея. Позвони этому Смиту и скажи ему, что я передумал. Я никуда не еду.
 – Да, сэр.
 – Нет, я сам ему позвоню. Который час?
 – Полтретьего.
 – Я ненавижу женщин. Ты знаешь это, Артур? Я их ненавижу.
 – Нет, сэр, – ответил Артур. – Я этого не знал.
 Он продолжил паковать вещи. Нжала снова принялся ходить из угла в угол. Он остановился возле стопки книг.
 – Это книги, которые ты берешь с собой?
 – С вашего одобрения, сэр.
 – Монтень. Да, он мне нравится, у него извращенные мозги и испорченный ум. Ага, и Обломов. Мы все в душе лентяи.
 Он взял очередную книгу.
 – Месяц в деревне? Я надеюсь, это не шутка, Артур? В любом случае, у нас уже есть одна русская книжка, и этого достаточно... Странно, сначала они пытаются меня убить, теперь спасти.
 Артур озадаченно на него посмотрел.
 – Англичане, Артур. Я говорю об англичанах.
 – Вы правда верите, что они послали человека вас убить?
 Нжала пожал плечами.
 – У меня нет доказательств. Но, судя по обстоятельствам, должен сказать, это похоже на правду.
 – Я не знал, что они занимаются подобными вещами.
 – И еще как – если цена достаточно высока. Они пираты. Всегда такими были. Это традиция, как поэзия. Их два главных дара – пираты и поэзия. Теперь в упадке, конечно, как и все остальное. Впрочем, то, что они больше не карабкаются с ножом в зубах по корабельным вантам, не означает, что они забыли, как убивать.
 Он задумчиво посмотрел в окно. Снова пошел дождь.
 – Держу пари, там будет ветрено и влажно. Или отопление будет выключено, и никто не будет знать, как оно включается.
 Резким движением, заставившим Артура подпрыгнуть, он смахнул со стола стопку книг.
 – Я хочу женщину, – сказал он.


* * *

 Элис проснулась рано. Она вынырнула из глубокого сна, сонная, теплая и счастливая, чувствуя рядом с собой спину Эббота. Он еще спал. Она осторожно выбралась из постели, тихо, чтобы не разбудить его, посмотрела на свое обнаженное тело, отражавшееся в зеркале на стене, и улыбнулась. Зевнув, она расчесала волосы и только потом надела халат.
 Она спустилась к входной двери забрать молоко. На небе снова светило солнце, еще не до конца высушившее ночной дождь, и улицы были влажными и свежими. Счастливая девушка глубоко вдохнула и улыбнулась стоявшему у соседней двери молочнику. Ей хотелось улыбаться всем. Ей также хотелось осознать, ощутить, прочувствовать каждый момент, пока он не исчезнет навсегда.
 Элис взбежала по лестнице и поставила чайник, затем сняла покрывало с клетки Соломона.
 – Ну почему ты не поешь, глупая птица? Как там в этой популярной песенке? "Его левая рука у меня под головой, его правая рука меня ласкает..."
 Соломон молчал.
 Она сделала чай и отнесла чашку в комнату, а когда ставила ее на прикроватный столик, то заметила, что Эббот не спит и смотрит на нее.
 Он решительно сел, распахнул ее халат и начал нежно целовать бедра и живот.
 – Ричард, – нетвердым голосом произнесла она, – если ты не остановишься, мне кажется, я растаю.
 Он уложил ее в кровать.
 – Чай, – раздался нетвердый и ироничный шепот. – Чай остынет.
 Позже, когда они завтракали в просторной гостиной, сидя у окна в свете утреннего солнца, который всегда кажется таким желтым, лениво разговаривая за кофе и тостами, она ощутила чувство нереальности происходящего, которое так часто приходит вместе со счастьем.
 Элис старалась мнемонически запечатлеть в памяти детали: заштопанную дырку в белой скатерти рядом с его рукой, оторванную пуговицу на его рубашке, небрежно закатанные над запястьями рукава, выступающие на тыльной стороне его ладоней вены, темную щетину у него на подбородке, слегка подрагивающие ресницы... Ей казалось, что если она сможет вспомнить эти детали, то в памяти возникнет и вся сцена и чувства, которые она испытывает и которые согревают ее, как это желтое солнце.
 – Здесь хорошо. Хорошее место. Я помню...
 – Что?
 – Мы приходили сюда пить кофе после того, как я водил тебя ужинать.
 Она кивнула.
 – Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты привез меня к себе.
 – Ты все еще делаешь варенье? Это твое? – он указал на маленькую баночку на столе.
 – Да.
 – Как в конторе?
 – Как обычно, погрязли в политике и блуде.
 – Как там, как бишь его? Тип, который руководил отделом технического обслуживания?
 – Эдвардс? На пенсии. Теперь Пилкинггон на его месте.
 – Знаю, это который пьет. А что с этим, из бюджетного, со странной фамилией.
 – Гимбел? Скупердяй. Никогда не возмещает расходы. Этот все там же.
 Она остановилась и посмотрела на него.
 – Зачем тебе все это? Они не были твоими друзьями.
 – Ну я работал с ними. Мне просто, – он пожал плечами, – любопытно.
 Oна была проницательнее, чем он думал. Он решил сменить тему.
 – Ты куда-нибудь собираешься? В магазин или куда-нибудь еще?
 – Я думала купить тебе какую-нибудь одежду. Для начала тебе нужен новый пиджак. И еще я подумала, что куплю пару рубашек, носков и пару брюк. Да, и еще халат.
 Он посмотрел на свой порванный и испачканный в крови пиджак.
 – Да, этот отжил свое, я полагаю. Но нет необходимости тратить лишние деньги. Я хочу что-нибудь тебе купить. Это доставит мне удовольствие.
 – Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
 – К чему рисковать? Там, должно быть, сотни людей ищут тебя.
 – Но нашла ты.
 – Я искала дольше всех... Всю жизнь.
 – Элис, – сказал он после секундной паузы, – ты ведь знаешь, я не смогу остаться надолго.
 Он не хотел, чтобы она строила какие-то планы.
 – Надолго – это сколько?
 – Я не знаю. Два, три дня...
 – Говорят, время само по себе не имеет значения. Важно то, что ты с ним делаешь. Но если все, что у тебя есть, – это время, если у тебя есть всего несколько часов до конца жизни... В любом случае, это психология или философия, правда?
 – Что?
 – Время. Оно идет быстрее, когда ты счастлив, медленнее – когда грустишь. Все это знают. И я не буду переживать, волнуясь о будущем. Когда я не хочу о чем-то думать, я... просто об этом не думаю. Я знаю, это по-детски, но я так живу.
 – Так живет большинство людей.
 – Но не ты.
 – Я тоже.
 – Но ведь это политика страуса, не так ли?
 Элис отвела назад волосы и характерным движением заложила их за уши, открыв таким образом свое серьезное юное лицо и затемненную ложбинку между грудями в слегка разъехавшемся халате.
 – Но тогда, что есть реальность? Каждый раз, когда я счастлива, я задаю себе вопрос, а реально ли это.
 Ричард скользнул рукой в вырез халата и взял в ладонь одну грудь, нежно поглаживая сосок большим пальцем.
 – Это реально, – сказала она. – Господи, это точно реально.
 Она сидела спокойно, с расслабленной неподвижностью уверенного в себе животного, а он продолжал ласкать ее. Она раскрыла в нем чувственность, о существовании которой он и не подозревал.
 – Это безумие, – прошептал Эббот.
 – Нет, – возразила она. – Это нормально. Возможно, только это и нормально.


* * *

 Нжала, как обычно, завтракал в гордом одиночестве, оставив досыпать женщину, которую они сумели-таки найти ему в три часа ночи.
 Президент чувствовал себя полным силы и энергии, расправляясь с необыкновенных размеров завтраком и одновременно просматривая утренние газеты и внимательно читая отчеты своего начальника полиции о возможных политических оппонентах.


* * *

 Фрэнк Смит завтракал с Джоан. Это было странно, завтракать с кем-то, кто для него этот завтрак приготовил и ждал его. Он не знал, что сказать.
 – Ты без проблем нашла все, что нужно?
 – Фрэнк, – сказала она, – Я не привыкла разговаривать за завтраком. Почему бы тебе, как это принято в нашем кругу, не почитать за завтраком утреннюю газету?


* * *

 Наблюдая за тем, как она одевалась, Эббот спросил, нет ли какой-либо информации о мерах безопасности для Нжала.
 – Нет, – ответила Элис. – И потом, вряд ли ты можешь ожидать от меня, чтобы я тебе что-то рассказала, даже если бы знала.
 Она натянула чулки, аккуратно разглаживая их на бедрах обеими руками и подтягивая их так, чтобы они плотно прилегали.
 – Впрочем, они знают, что тебе известно про отель. И теперь собираются перевезти его в другое место. Последнее, что я слышала, – это, что он не соглашается.
 Она критически оглядела себя в настенном зеркале, проверяя, хорошо ли сидят чулки, затем надела бюстгальтер, блузку и юбку.
 – Я поправилась, – заключила она после финального осмотра.
 – Неправда.
 Она повернула голову, взяла в рот заколку и стала расчесывать свои длинные каштановые, с медным опенком волосы.
 – Шеппард, – невнятно прошепелявила она, – думает, что ты сумасшедший. Я тоже.
 Шеппард. Так вот кто был тем ублюдком, который дышал в шею Джоан, когда он звонил ей. Да, он отлично помнил Шеппарда и методы допросов его команды.
 Он посмотрел на часы.
 – Я ухожу.
 Она хотела возразить, предостеречь его, убедить, но в этом не было смысла.
 – Хочешь взять машину?
 Она указала в окно на маленький Фиат-500, припаркованный у дома.
 – Флоренс.
 – Флоренс?
 – Да, это звучит немного старомодно, но ведь она и сама довольно старомодная леди. Флоренс Фиат.
 – Спасибо, но я не думаю, что мне нужна машина.
 – Ты надолго?
 – Не думаю. Возможно, на час.
 – Пожалуйста, Ричард, будь осторожен, хорошо?
 Когда он ушел, она села и уставилась на телефон. Она боролась с непреодолимым желанием позвонить Фрэнку Смиту и все ему рассказать. Это, без сомнения, спасет жизнь Нжала и, возможно, самого Ричарда, – что было для нее гораздо важнее.


* * *

 Несмотря на раннее воскресное утро, машин на Парк Лэйн было немало. Эббот остановился около отеля Нжала и сделал вид, что прикуривает, глазами осторожно исследуя вход в отель и часть вестибюля, которую было видно через стеклянные двери.
 У входа, беседуя с толстым швейцаром в ливрее, стоял высокий широкоплечий молодой человек с плоским лицом, одетый в темно-синий костюм консервативного покроя. В нескольких метрах от них подпирал колонну еще один поразительно похожий на первого. Если бы не слегка разнящиеся черты лица, они могли бы сойти за близнецов. Слегка отличаясь, второй был в одет в костюм серого цвета. Особый отдел. Отобран, благодаря скорости выхватывания пистолета и точности стрельбы от бедра (он вспомнил слова инструктора по стрельбе: "Просто прицелься и стреляй. Если ты вытянешь указательный палец, то он будет указывать точно в цель. Поэтому просто представь, что пистолет – это твой указательный палец").
 Еще двое мужчин, похожих на агентов Особого отдела, спокойно и уверенно сидели в фойе на одном из черных чиппендейловских кожаных с пуговицами диванах, которые нередко можно увидеть в сериалах о высшем обществе по телевизору, и наблюдали за входящими в отель людьми.
 Затем из отеля кто-то вышел. Это была девушка. Она шла, покачиваясь, как пьяная (и это в девять-то часов утра? В девять утра).
 С безошибочно узнаваемым акцентом дворового кокни она сказала, обращаясь к толстому швейцару:
 – Поймай-ка мне такси, петушок.
 Это была вполне дружелюбная просьба, но швейцар, без сомнения, из-за присутствия людей из Особого отдела, решил продемонстрировать чувство собственного достоинства. Кроме того, эта должна бы знать, что ей следует выходить через черный ход.
 – Сама лови, – ответил он. – Я разговариваю с приятелем.
 Голос богини уличной страсти теперь зазвучал на октаву выше.
 – Не смей так со мной разговаривать, ты, жирный пидор, или я тебе глаз на жопу натяну.
 Она замахнулась на него сумочкой. Парень из Особого отдела, молодость и смущение которого вдруг стали очень заметны, встал между ними и схватил ее за руки.
 – Будь умницей, дорогая, иди домой.
 – Отпусти меня.
 Она увернулась от него, стараясь избавиться от его хватки, и вдруг увидела Эббота, стоящего на краю тротуара.
 – Джордж, – позвала она. – Джордж.
 Это была Дорис, чертова Дорис. Это должна была быть она. И она, без сомнения, была пьяна.
 Мгновение он колебался. Отвернуться и уйти? Или это будет еще более подозрительно? Молодой агент из Особого отдела уже смотрел на него. У него точно есть описание Эббота, и вблизи он не может его не узнать.
 Эббот расстегнул пиджак, чтобы, если что, была возможность быстро выхватить Магнум и, ухмыляясь, двинулся к ним. Безоружный коп нежного возраста – это одно дело, а снайпер из Особого отдела – совсем другое. Если у того в руке окажется пистолет, он труп.
 – Здорово, Дорис, дорогуша, в чем проблема?
 – Эти вымогатели думают, что они могут...
 – Уведи ее отсюда, приятель, – сказал парень из Особого отдела, – пока ее не забрали в отделение.
 Агент смотрел на Эббота, но не видел его, отчасти потому что был смущен, а отчасти потому, что пьяная, нарывающаяся на неприятности шлюха никак не ассоциировалась у него в голове с Эбботом.
 – В отделение? – переспросила Дорис. – Кто это, черт побери, собирается забрать меня в отделение? Я не какая-нибудь пятишиллинговая шлюха, я только что была здесь у очень важного человека.
 Она махнула рукой в сторону отеля.
 – Я бы и сам не возражал тебя забрать, ты симпатичная сучка, – сказал Эббот. – Цып-цып-цып. Пойдем.
 По какой-то причине это развеселило Дорис, и она принялась хихикать. Ричард взял ее под руку и повел прочь. Ему было непросто повернуться спиной к агенту из Особого отдела. Он готов был в любой момент услышать: "Одну минуту, сэр", – и, повернувшись, увидеть направленное на него дуло пистолета, поэтому держал правую руку наготове, чувствуя себя как будто голым. Но ничего не произошло. Он снова вздохнул спокойно.
 Дорис икнула и, покачнувшись, схватилась за его руку. Эббот вздрогнул.
 – Что такое?
 Пришлось рассказать ей о Хаки МакТаклзах.
 – Я же тебе говорила! Если где назревает драка, эти чертовы Хаки МакТаклзы тут как тут.
 – У них, должно быть, нюх.
 – Еще бы – как у навозных жуков на дерьмо. Есть закурить?
 Эббот протянул сигарету. Она попыталась ее зажечь, но не могла удержать спичку. Он помог ей прикурить.
 – Дорис, зайка, где ты умудрилась с самого утра так надраться?
 – Я не пьяная, я просто устала. Совсем не спала. Наш приятель ниггер останавливается только чтобы пожрать... Ну, может, немного выпила. Знаешь, у меня на завтрак было шампанское. Он спросил меня, чего мне хочется, и я сказала, что всегда хотела на завтрак настоящее французское шампанское, а не сладкую шипучую гадость местного разлива. Тогда он хлопнул в ладоши и велел этому своему дебилу помощнику Артуру принести шампанское для Эрминтруды. Он все время называет меня Эрминтрудой.
 Она широко зевнула.
 – Как насчет кофе?
 – Может, хотя это меня разбудит.
 Он завел ее в кофейню, и после пары чашек кофе зевание немного поутихло.
 Расспросив ее о мерах безопасности в отеле, Ричард не узнал ничего, кроме того, что ему уже было известно или о чем он сам догадался.
 Заскучав, он лениво размышлял о том, что Нжала в ней нашел. Возможно, ее доступность в любое время дня и ночи, или ему нравится возвращаться обратно на дно – то, что французы называют nostalgie de la boue.
 Он был неправ. Дорис имела успех.
 – Я ему нравлюсь, старому как-его-там.
 – Правда?
 – Ага, и знаешь, что ему нравится больше всего?
 – Разговаривать с тобой.
 – Мой характер. Он говорит, у меня рисковый характер.
 – Не сомневаюсь.
 Незаинтересованность Эббота была очевидной. Приняв ее за неверие, Дорис сказала:
 – Думаешь, я шучу? Он пригласил меня к себе за город. Завтра вечером.
 Эббот медленно и осторожно поставил на стол чашку с кофе, которая уже была на полпути к его рту.
 – К себе за город?
 – Ага. Более того, я полечу туда на вертолете, на военном, как принцесса.
 – Куда?
 – Не знаю. Это все "тсс". Что-то, связанное с государственной тайной Короны, он же такая важная шишка.
 Эббот и не ждал, что она будет знать. Нжала не настолько глуп и неосторожен. И все-таки это была помощь. Теперь хотя бы появилась какая-то информация о предполагаемых передвижениях Нжала. И, возможно, он узнает больше. Гораздо больше.
 – Теперь слушай, это будет бомба. Если ты действительно проведешь ночь в загородном поместье, я смогу продать историю на континент, в Америку, куда угодно. А с правами на постановку шоу, синдикацию и производство фильмов ты заработаешь целое состояние.
 – Сколько?
 – Минимум, гарантированный минимум, – пять тысяч.
 – О, Господи Иисусе, – выдохнула она, мгновенно протрезвев и проснувшись. – Пять тысяч... О Боже...
 – Но мне понадобится побольше достоверных деталей: как выглядит поместье, количество слуг, меры безопасности и так далее.
 Он остановился, давая ей возможность переварить информацию.
 – Каждая деталь, Дорис.
 – За пять тысяч, крошка, – ответила Дорис, – ты получишь любую деталь, которую только можно вообразить, включая точную длину его большого черного члена. В сантиметрах, а не в дюймах, для Общего Рынка и для удобства понимания и восприятия мировой и европейской общественности.
 И она так затряслась от смеха, что на столе задрожали чашки.


* * *

  После адского путешествия по джунглям, последние два дня которого были одним нескончаемым кошмаром, Эббот настолько ослаб, что ему хотелось просто прилечь в кустах и тихо умереть, как больное животное. 
  Он не помнил, как добрался до побережья. Просто однажды ночью вдруг понял, что находится на дороге, обсаженной мангровыми деревьями. Он знал, что теперь нужно идти в сторону порта, то есть в северном направлении. Порт, мерцавший в недолгих африканских сумерках, был уже виден с холма. Впрочем, быть может, это был мираж. 
  Дорога была мощеной, но неровной, поэтому идти по ней в темноте было довольно затруднительно. Периодически мимо проносились машины, преимущественно, военные джипы, ослепляя ярким светом фар, и тогда приходилось прятаться в придорожных кустах или канаве. 
  Он ориентировался по Полярной звезде и старался идти как можно быстрее, но, тем не менее, все время приходилось замедлять шаг, казалось, что он идет через вату, как во сне. Освещенный лунным светом, Ричард целую вечность шел по дороге, пока, наконец, она не превратилась в мост через мелкую речку и прибрежную зону, и он увидел луну, отражающуюся в маслянистой воде залива. 
  Место выглядело заброшенным. Он прошелся по пристани, на которую падали длинные тени от пришвартованных кораблей, нервничая от гнетущей тишины. Вдруг где-то над ним, на палубе одного из кораблей тихонько запел какой-то матрос. Возможно, это был некий сигнал, потому что одновременно из тени выступили двое черных громил. В темноте блеснуло лезвие ножа, но его пистолет был уже направлен им в лицо. 
  – Отвалите, придурки, – сказал он на местном диалекте, который, должно быть, удивил их даже больше, чем оружие. 
  И медленно пошел в сторону огней города. Города Нжала, который находился на возвышении относительно порта, а на севере местность круто поднималась, образуя плато, где, открытый холодным морским бризам, стоял президентский дворец. Когда-то это была официальная резиденция британского губернатора. После объявления независимости он был перестроен новым президентом на более пышный и богатый манер. Второй раз его перестроил Нжала, убивший нового президента, его семью, друзей и сторонников во время короткого и кровавого военного переворота. Нжала из дворца сделал крепость, денно и нощно охраняемую специально отобранными войсками. 
  Его присутствие ощущалось неизбежно и неотвратимо. Площадь Нжала, улица Нжала, повсюду статуи и плакаты. Даже футболки с его изображением. На сто процентов город Нжала. 
  И город Киро. Во всяком случае, эти трущобы. Здесь Киро жил вместе с другими политическими изгнанниками, не настолько значительными, чтобы сажать их в тюрьму или расстреливать. Пока, разумеется, они не станут достаточно важными, чтобы посадить их в тюрьму и расстрелять. 
  Он искал сестру Киро, проститутку, жившую на окраине трущоб. 




 Глава 14


 Шеппард и двое агентов Особого отдела всю ночь прождали Эббота в квартире Джоан.
 Около четырех утра Шеппард заснул и проспал два часа, проснувшись от кошмара, в котором отделившееся от тела лицо Фрэнка Смита смеялось над ним. Затем оно превратилось в лицо Эббота, и суперинтендант попытался ударить его, но рука была бессильна, будто бы сделанная из ваты, и не слушалась суперполицейского. Он проснулся в холодном поту.
 Один из агентов принес ему кофе. Но даже кофе не помог ему избавиться от кислого мерзкого привкуса во рту.
 – Он не придет, – сказал он. – Этот ублюдок не придет.
 Оставив агентов в квартире, он вернулся к себе в викторианский особняк, расположенный напротив кладбища на Апнер Тутипг, попытался снова заснуть, но слишком устал, и просто лежал, уставившись в потолок, все еще ощущая тот кислый привкус во рту. В девять полицейская машина доставила его на Холланд Парк на встречу с начальником Департамента и Фрэнком Смитом.
 Он доложил о неудаче с Эбботом и проиграл запись телефонного разговора Ричарда с Джоан.
 – Я ничего не понимаю. Она сказала ему, что он может приходить. Он сказал, что придет. Вы сами слышали. Он не мог выразиться яснее, правда?
 – И вы прождали всю ночь? – спросил начальник Департамента.
 – Всю ночь, черт побери.
 Он увидел, что Смит улыбается.
 – Что вас так рассмешило?
 От усталости он стал раздражительным, от недосыпания его глаза опухли, а веки стали неподъемными. Он не завтракал, и начинал чувствовать голод. И он до сих пор не избавился от этого треклятого привкуса во рту.
 Смит выглядел расслабленным и отдохнувшим, каковым и был после ночи тихой страсти, хорошего сна и отличного завтрака. Наконец-то мир казался ему прекрасным, и его природный пессимизм временно отступил.
 – Я улыбаюсь, – ответил он, – потому что я счастлив.
 Он также улыбался поражению Шеппарда. Что с того, что он не спал всю ночь. Так ему и нужно, толстому ублюдку. Не исключено, что это не последняя бессонная ночь, пока работа не окончена.
 – Итак, почему он не появился?
 – Возможно, – сказал начальник Департамента, – с ним что-то случилось. Может, несчастный случай.
 – Надеюсь, нам повезет, – проворчал Шеппард.
 – Имеет ли смысл обзванивать больницы?
 – Нет, – ответил Смит, – не имеет. Я знаю объяснение. По крайней мере, думаю, что знаю. Это пришло мне в голову, когда я первый раз прослушал запись вчера вечером.
 – Что ты имеешь в виду? – медленно произнес Шеппард.
 Смит рассказал им о шифре ОСАР, наблюдая за тем, как багровый румянец расползается по лицу Шеппарда полосами от воротничка, постепенно окрашивая все лицо. На его лбу выступили вены, а на щеке дрожал мускул. Маленькие сине-серые глаза потемнели так, что радужная оболочка и зрачок слились в одно.
 – Почему ты не сказал мне об этом прошлой ночью? – голос суперинтенданта звучал так, как будто что-то сдавило его горло.
 Смит улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой.
 – Я не был уверен, решил ли он, что это шифр, или нет. Это самое прекрасное – никогда нельзя быть уверенным.
 – И все-таки ты мог бы мне сказать.
 – Вам бы все равно пришлось остаться и ждать, чтобы быть абсолютно уверенными, не так ли?
 – Ну, я бы... – Шеппард не знал, что сказать. – Я думаю, я бы подождал часа два, оставил бы там пару человек и уехал.
 – Ты и так мог бы это сделать.
 – Я знаю, но... ну, я хотел присутствовать при моменте. Это естественно.
 "Ты хочешь сказать, что хотел себе всех почестей и чертовой славы", – подумал Смит. Похвал и поздравлений. Хотел стать любимчиком министра, лучшим вундеркиндом Скотланд-Ярда, в одиночку поймавшим убийцу (кроме, разумеется, помощи полдюжины быков, о которых, естественно, все бы забыли, когда бы началась раздача розовых букетов и белых слонов). Суперполицейский снова сделал это. Но оказалось, что суперполицейский просидел в засаде без сна всю ночь, пока остальные спали или занимались любовью, как цивилизованные люди.
 – Мне очень жаль, что вы провели бессонную ночь, – сказал Фрэнк и улыбнулся при виде того, как лицо Шеппарда снова начало окрашиваться в этот странный морковный цвет.
 Он наслаждался маленькой местью за то, как Шеппард обошелся с Джоан, и Шеппард прекрасно это знал, но ничего не мог сделать, поэтому ему оставалось проглотить свою ярость и терпеливо ждать возможности расквитаться со Смитом. Он был из тех, кто умеет ждать годами.
 – Если что-нибудь подобное случится снова, – сказал начальник Департамента, – я хочу, чтобы меня информировали сразу же, а не тогда, когда все уже кончено.
 Шеппард кивнул, молча снося упрек. Однако теперь он еще более утвердился в своем намерении поймать Эббота, живым или мертвым, и без чьей-либо помощи, а особенно, без участия Смита. Он старался не смотреть на Смита, который, он был уверен, улыбался.
 – Теперь, – сказал начальник Департамента, – как далеко мы продвинулись в подготовке сегодняшней операции?
 – Вертолет Королевских Военно-Воздушных Сил будет стоять наготове на лондонском аэродроме с восьми тридцати, – сказал Смит.
 – Нам понадобятся посадочные огни у дома.
 – Их установят сегодня днем. На одной из лужаек.
 – Так, а вы ответственны за доставку Нжала к вертолету.
 Это уже Шеппарду, который кивнул в ответ.
 – Мы заберем его из отеля около девяти, если он не заставит нас ждать. Дорога до аэродрома не должна занять больше двадцати минут.
 – Какой будет эскорт?
 – Пара полицейских машин, одна впереди, одна сзади, плюс несколько мотоциклистов.
 – Weissen Mause, – сказал Смит.
 – Что? – переспросил Шеппард.
 – Белые мыши, – ответил Смит. – Так их называют немцы.
 – Кого?
 – Полицейские на мотоциклах.
 "Идиотское замечание, – подумал Шеппард – Вполне типично для этого образованного чистоплюя".
 – Правда? – вежливо отозвался он.
 – Вы едете с ним?
 Шеппард снова кивнул.
 – Сержант Клиффорд и я будем вместе с ним в машине. А потом и в вертолете.
 – Выводить его будете через парадный вход или через черный? – спросил Смит.
 – Мы решили через черный.
 – Мне кажется, через парадный было бы лучше, – заметил Смит.
 Шеппард почувствовал вновь поднимающийся в нем гнев, но сумел его подавить. Этот ублюдок просто пытается ему досадить.
 – Почему?
 – Больше людей вокруг.
 – Простите, я что-то не понимаю.
 – Меньше шансов хорошо прицелиться. Большой шанс подстрелить невинного прохожего.
 – Вы на самом деле полагаете, что это волнует психопата-убийцу?
 – Мы говорим о Ричарде Эбботе, о нашем собственном агенте. О человеке, которого мы выбрали, чтобы убить президента Нжала. Тогда мы не называли его психопатом или убийцей.
 – Что ж, это то, во что он превратился теперь.
 – Исключительно в твоем тупом маленьком мозгу, который все упрощенно распределяет по категориям, потому что только так может функционировать.
 Смит заметил, что трясется от гнева.
 – Достаточно, Фрэнк, – сказал начальник Департамента.
 Шеппард улыбнулся своей кривоватой улыбкой. Наконец-то он нащупал слабину.
 – О, я все время забываю, – сказал он. – Вы ведь друзья.
 – Ты много чего забываешь, включая то, с чем имеешь дело.
 – Фрэнк, – снова вмешался начальник Департамента, – я сказал, этого достаточно.
 Затем, обращаясь к Шеппарду:
 – Зная Эббота, я тоже не думаю, что он станет стрелять на людной улице.
 – О'кей, – внезапно сдался Шеппард, – мы выведем Президента через парадный вход.
 Ему было наплевать, через какую дверь выводить Нжала. Его заботило только то, как свести счеты со Смитом. И он смутно чувствовал, что ему это удалось. Это было маленькое удовлетворение, но суперкоп повеселел. И, извинившись, ушел, улыбаясь во весь кривой рот.
 – Фрэнк, ты должен себя сдерживать, несмотря на антипатию к Шеппарду.
 – Мы не должны работать с такими подонками, как он.
 – В идеальном мире мы и не стали бы. Но в идеальном мире у таких людей, как мы, вообще не было бы работы. А Шеппард добивается результатов. Каким-то образом.
 – Разумеется, – горько сказал Смит, – кого волнует, каким.
 – Фрэнк, каждой стране нужны такие люди, как он. У каждой страны они есть.
 – Так вот почему мир так благоухает.
 Начальник Департамента слабо улыбнулся и принялся за донесение разведки о русской торговой делегации, ожидавшейся днем в лондонском аэропорту. В нем говорилось, что глава делегации прямо из аэропорта направится в отель к Нжала на секретную встречу и к остальной делегации присоединится позднее.
 – Это, – сказал начальник Департамента, – предположительно, и есть причина, по которой Нжала отказался сразу же ехать в деревню. Он хочет дождаться русских.
 – Нет, это не причина. Мы могли бы доставить ему туда русских на блюдечке с голубой каемочкой.
 – Предполагается, что встреча будет секретной.
 – Да не смешите меня. Нжала не может не знать, что мы все выясним. Это же наша территория. В любом случае, откуда у нас эта информация?
 – От нашего человека в одном из африканских посольств.
 – А откуда ему это известно?
 – Он знаком с кем-то из посольства Нжала. Мы полагаем, что это намеренная утечка информации.
 – Вот именно. Нжала хочет, чтобы мы знали о том, что он торгуется с русскими. Чтобы он мог вздернуть цены на нефть.
 – Полагаю, что так, – сказал начальник Департамента.
 – Нет, – сказал Смит. – В этом есть что-то фальшивое. Он ждет чего-то еще. Или кого-то еще. Кого-то, о ком он не хочет, чтобы знали мы.
 – Кого, например?
 – Бог знает. Он хитрожопее, чем полковник Каддафи. И такой же опасный.
 – Можешь выяснить?
 Смит пожал плечами.
 – Я попробую. Но он хитрый ублюдок.
 – К тому же ненадежный, – добавил начальник Департамента, нервно ковыряя мизинцем в ухе.
 – Так говорит Ричард Эббот.
 – Ах да, я хотел спросить тебя о Ричарде.
 Фрэнк Смит подумал, не был ли весь этот разговор о русской торговой делегации всего лишь преамбулой к разговору об Эбботе. Но к чему все эти околичности? Наверняка у начальника Департамента была на то причина. У него всегда была причина, хотя нередко ее было непросто определить.
 После своей встречи с Эбботом Смит позвонил начальнику Департамента и рассказал об их разговоре так подробно, как только смог. Начальник Департамента слушал, не перебивая, но ничего не сказал. Он просто поблагодарил Смита и повесил трубку. Но Смиту показалось, что он собирается докладывать об этом одному из своих начальников, возможно, министру или премьер-министру. Никто не знал, кто отдает приказания самому начальнику Департамента.
 – Из того, что ты мне сказал, – начал начальник Департамента, – мне показалось, что он вполне вменяем. Во всяком случае, практически.
 Смит кивнул. Начальник Департамента по-прежнему говорил уклончиво.
 – Но, так как мы не можем с ним связаться, мы не можем даже попытаться, – он отчаянно жестикулировал, – убедить его передумать.
 – Он никогда не передумает.
 – Только Бог и сумасшедшие никогда не изменяют своих решений и не торгуются. А поскольку он все же не Бог...
 – Но он и не сумасшедший. Во всяком случае, я так не думаю. Вы бы тоже так не думали, если бы с ним поговорили.
 – Но как тогда ты объясняешь его поведение?
 – Он просто одержим желанием убить Нжала. После всего, через что он прошел, думаю, я бы чувствовал то же самое. Кто угодно так бы себя чувствовал.
 Начальник Департамента кивнул.
 – Я думаю, это довольно очевидно. Он ведь на самом деле не верит в эту чепуху о том, что мы его предали? В глубине души.
 "Так, теплее", – подумал Смит.
 – Как раз в это он и верит. И именно в глубине души.
 – Но ведь у него нет доказательств, как ты сам заметил.
 – Это не значит, что это неправда. Да они ему и не нужны.
 – Но в данном случае ведь ни один разумный человек не поверил бы в это, не так ли? То есть, ты бы не поверил, ведь так?
 "Итак, вот оно, – подумал Смит, – ват главный вопрос, вот что они на самом деле хотят знать. Потому что, если я поверю, что Эббота предали, остальные в Департаменте тоже могут начать верить. А если наши агенты поверят в то, что мы можем их сдать в любой момент, была бы достаточно высока цена политического момента..."
 – Мне сложно ответить на этот вопрос, – сказал он. – Понимаете, если бы я был на месте Эббота и знал то, что знает он, я бы несомненно поверил в то, что меня предал Департамент.
 – Нет, Фрэнк, только не ты! – начальник Департамента позволил ноткам боли и потрясения прозвучать в его голосе (он не хотел переиграть).
 – Однако, поскольку я не на его месте, я не могу позволить себе думать, что мы продали своего. Иначе мне придется уйти в отставку. И выступить с разоблачением. И рассказать всему миру о том, что я думаю об этом вонючем, отвратительном, проклятом заговоре внутри Тайной Службы Ее Величества.
 Смит заметил, что снова трясется от гнева. Он дал себе время успокоиться.
 – Я сказал, что мне сложно ответить на этот вопрос. Я чувствую себя лицемером, пытающимся оправдать то, что оправдать невозможно. И, разумеется, у меня не получается. Все, что я могу, – это затуманивать вопрос умными словами и ни во что слишком не углубляться, особенно, в собственную совесть.
 Довольно долго ни один не произносил ни слова. Начальник Департамента снова нервно засунул мизинец в ухо. Затем он прокашлялся, облокотился на стол и сложил пальцы рук.
 – Фрэнк, – сказал он с торжественностью в голосе, которая сразу насторожила Смита, – если Ричарда сдали отсюда, я бы не мог об этом не знать.
 – Да, – сказал Фрэнк, – об этом я догадался.
 – И я могу тебя заверить, что мы его не предавали.
 Он выпрямился, посмотрел Смиту в глаза и сказал еще более торжественно:
 – Я даю тебе слово.
 "Слово настоящего английского джентльмена старой закалки", – сказал Смит, но не слишком громко.
 Он и вправду выглядел, как настоящий старый английский джентльмен: седовласый, с большими голубыми глазами и красноватым лицом. Фрэнк прямо видел его, раздающего местным жителям бисер в обмен на их землю. Нет, это было несправедливо. Он преувеличивал, потому что злился. Он должен поверить начальнику Департамента, если это упростит дело.
 – Я верю вам, сэр, – ответил Смит. Он был религиозен, и возможно, перекрестился или хотя бы скрестил пальцы.
 – И все-таки его предали. Кто-то.
 Фрэнк затаил дыхание, ожидая окончания фразы, но начальник Департамента больше ничего не сказал.
 Предали. Почему они не сказали "списали", как они обычно выражались? Возвращение к формальному языку было само по себе предательством. Это всегда так.
 – Я не должен говорить тебе, – сказал начальник Департамента, – но я рекомендовал тебя на должность моего заместителя. Тебе, конечно, придется пройти комиссию, но это просто формальность, так как я сам буду на ней председательствовать.
 Смит был слишком удивлен, чтобы что-то говорить.
 Начальник Департамента улыбнулся:
 – Я думаю, это нужно отметить. Предлагаю ланч с шампанским в "Савое".
 "Что будем праздновать, – подумал Смит. Мое продвижение? Или безвременную кончину моей совести?"




 Глава 15


 Посадив сонную Дорис в такси, Эббот направился в "Камберленд Отель", откуда позвонил Джоан.
 Ответил мужской голос, назвавший номер.
 – Миссис Эббот, пожалуйста.
 – Кто ее спрашивает?
 – Я, конечно, кто же еще?
 – Назовите имя, пожалуйста.
 – Микки М. Маус, ты, коп недоделанный.
 Эббот повесил трубку, недоумевая, что стряслось с Джоан. Фрэнк Смит знает наверняка. Он набрал номер Фрэнка, трубку взяла Джоан.
 – Джоан, как ты? Все в порядке?
 Она начала рассказывать ему про допрос, но снова разнервничалась.
 – Ничего, тебе не нужно больше ничего говорить. Я знаю про Шеппарда и его бисексуальную суку-садистку.
 – Фрэнк разрешил мне остаться здесь. Он... обо мне заботится.
 – Хорошо. Он хороший парень. Знаешь, мне всегда казалось, что ты ему нравишься. Просто он всегда немного застенчив.
 – Ричард, прошлой ночью я...
 Она замолчала.
 – Джоан, – сказал он, – ты ничего мне не должна. И тебе не нужно ни в чем раскаиваться. Я рад, что Фрэнк тебе помогает. Я правда рад. Передай ему это, хорошо?
 – А как же ты? Что с деньгами? Я достала их для тебя.
 – Мне они больше не нужны, я в порядке.
 – Ты уверен? Тебе есть где ночевать?
 – Да, да. Мне вдруг повезло. Когда-то же должно было повезти, правда?
 – У тебя женщина?
 – Что?
 – У тебя есть женщина. Я слышу по твоему голосу.
 Он рассмеялся.
 – Тебе всегда казалось, что у меня есть женщина.
 – Постарайся не сделать ее несчастной. И еще, Ричард, береги себя.
 – Хорошо, хорошо. Буду менять носки каждый день и сморкаться только в платок.
 – Ты надо мной смеешься.
 – Скажи Фрэнку, что я помяну Шеппарда. Только не в своих молитвах. И не в следующей жизни.
 Как и всегда в разговорах с Джоан, он лишь вскользь коснулся темы, но Джоан его поняла.
 – Фрэнк вспомнил про код, как только прослушал запись нашего разговора.
 – Так и должно было быть.
 – Но он не сказал Шеппарду. Фрэнк просто смеялся. И оставил Шеппарда потеть там всю ночь. Фрэнк его ненавидит.
 – А ты ему нравишься.
 – Ты тоже.
 – У него безупречный вкус. Береги себя, Джоан.
 – И ты, Ричард. И ты.
 Эббот повесил трубку, затем позвонил в отель Нжала и, представившись лондонским корреспондентом "Пари Матч", заявил, что хочет поговорить с пресс-секретарем полковника Нжала. Спустя некоторое время к телефону подошел Артур и на французском спросил, что ему надо.
 Ричард ответил, что его журнал хочет напечатать репортаж о Нжала с фотографиями, и он бы хотел взять у него интервью, желательно в каком-нибудь месте посимпатичнее, например, на балконе пентхауса, если они, конечно, разместились в пентхаусе.
 – Да, – ответил Артур, – мы разместились в пентхаусе. Когда вы хотите приехать для интервью?
 – Сегодня, если возможно.
 – Нет, боюсь, это исключено. Его Превосходительство сегодня вечером отправляется в деревню.
 – Может быть, я смог бы взять у него интервью прямо там. Я не возражаю против поездки за город.
 – Я боюсь, что это тоже невозможно. Президент намеревается хорошо отдохнуть и не будет давать интервью.
 – Надеюсь, он не болен?
 – Нет, просто ему нужен отдых.
 – Что ж, возможно, мне удастся встретиться с ним, когда он вернется. Куда, вы сказали, он едет?
 – Боюсь, это конфиденциальная информация.
 Эббот и не надеялся на ответ, хотя всегда стоило попытаться.
 После этого Ричард пошел в парк и уселся на скамейку, с которой ему открывался вид на отель, включая балкон пентхауса.
 Если бы Нжала подошел к краю балкона, то его было бы отлично видно через оптический прицел. Но вряд ли получится невозмутимо сидеть там при свете дня со снайперской винтовкой на коленях.
 Когда стемнеет – другое дело... Он задумался о том, когда Нжала собирается покинуть отель. Его мысли понеслись. Стоит ли идти за винтовкой? Даже если Нжала и выйдет на балкон, будет ли его видно в темноте? Это будет зависеть от того, как он будет освещен сзади. Если будет виден хотя бы силуэт, это поможет. В любом случае, у оружия имелся прибор ночного видения.
 В идеале хотелось, чтобы Нжала знал, что должен умереть, но это уже тонкости. Если у него был шанс убить Его Превосходительство, им нужно было воспользоваться. Но нужно все взвесить и принять меры предосторожности. Всегда сначала нужно обеспечить безопасность. Для начала достать винтовку, что тоже требовало мер предосторожности.
 Эббот обхватил голову руками и принялся думать.
 Мимо в обнимку прошли двое влюбленных, но он их даже не заметил.
 Девушка сказала молодому человеку:
 – Ты видел того мыслителя на скамейке? Почти слышно, как он думает. Интересно, может быть, он великий поэт или философ.
 Но в этот теплый весенний день ее спутник думал о более близких и земных вещах: о румянце на ее щеках, о запахе, исходящем от ее кожи и о том, как под блузкой двигались, изменяя форму, ее груди.
 Когда-нибудь должно повезти, как сказал Эббот. Даже если потом все снова станет хуже.


* * *

 Старшему суперинтенданту Шеппарду, сидевшему в своем кабинете в Скотланд-Ярде, повезло как раз тогда, когда Эббот сидел в Гайд Парке, погруженный в мысли об оружии и смерти.
 Удача улыбнулась, когда команда из отдела Ярда, занимающегося взрывными устройствами, проводила обычную проверку металлоискателями камер хранения центральных вокзалов. Полицейские собаки искали взрывчатку.
 Прошлой ночью была угроза взрыва на Юстон Стэйшн.
 На вокзале Ватерлоо один из членов группы нашел чемодан с необычно тяжелым металлическим содержимым. Другой эксперт осторожно открыл кейс, увидев, что в нем, он немедленно позвонил в Ярд.


* * *

 Сержант Клиффорд играл со своими паровозиками, когда раздался телефонный звонок.
 Клиффорд, бледный холостяк с выцветшими глазами, начисто лишенный сексуального влечения и тяги к прочим земным удовольствиям, жил со своей матерью и моделями поездов в невыразительном спальном районе, в котором не было ничего, кроме железнодорожной станции, откуда регулярно ходили поезда на Ватерлоо.
 – Клиффорд, – резко сказал Шеппард, – ты помнишь винтовку, специально изготовленную для Эббота?
 Выцветшие глаза Клиффорда, обычно ничего не выражавшие, вдруг на мгновение ожили.
 – Помню ли я? – сказал он. – Как я могу это забыть? Я помогал ему ее пристреливать на военном полигоне Салисбери Плэйн. Единственный экземпляр, на основе Армалита-15 с оптическим прицелом Лезервуд. А знаешь, какая у нее начальная скорость? Девятьсот девяносто метров в секунду. С четырехсот пятидесяти метров проделает две дырки в армейской каске и оставит дырку в голове размером с мужской кулак. Ну а что до ощущений, так я никогда не держал в руках оружия приятнее...
 Он вздохнул, как мужчина вздыхает по женщине.
 – Думаю, мы нашли эту винтовку – на вокзале Ватерлоо. Как скоро ты можешь там быть?
 Через полчаса сержант Клиффорд уже изучал и опознавал винтовку.
 – Это она. Никаких сомнений.
 Он вытащил из кейса ее составные части и собрал их вместе. Затем он разобрал ее и снова собрал. Все это он проделал быстро и механически четко, но с любовью и нежностью.
 Затем сержант прижал ее к плечу и прицелился в мужчину в котелке, пересекающего вестибюль вокзала на пути к выходу на Йорк Роуд.
 – Из этого можно убить кого угодно, – сказал он немного приглушенным и почтительным голосом, будто бы находился в церкви.
 Потом тем же быстрым и любовным движением он опустил винтовку и положил ее обратно в кейс.
 – Ты оставайся здесь, на случай, если он появится. Но держись в тени. Я пошлю тебе подмогу из тех, кого он никогда не видел, ребят покрепче.
 – Сэр, со всем должным уважением, но он этих ребят в момент распознает. Лучше выбрать таких, по которым не видно сразу, что копы. Вроде этого длинноволосого хипповатого парня – как-его-там – Питерса. И Франклина, этого сообразительного ботаника из Брамсхила.
 – Двоих? Это слишком мало.
 – Хорошо, тогда еще этого тощего и длинного, похожего на проповедника, – Эшби. Это со мной уже четверо. Если будет еще кто-то, мы станем друг на друга натыкаться, особенно, если возле стойки будет толпа. Слишком много подозрительных личностей тоже нам не на руку.
 Шеппард обдумал предложение и медленно кивнул.
 – Хорошо.
 – И скажите им, чтобы надели джинсы или что-то похожее, чтобы выглядеть достаточно неряшливо.
 – Но оружие им брать не следует.
 – Нет. У меня будет пистолет, этого достаточно.
 Шеппард снова кивнул и потер подбородок. У Клиффорда были свои пределы, но в рамках этих ограничений он был экспертом, профессионалом, почти богом. Шеппард очень в него верил.
 – Мы не хотим, чтобы чертова публика пострадала, ведь так?
 Глаза Клиффорда снова сверкнули и погасли. Его голос стал тусклым и необычно официальным, словно он зачитывал приготовленное заявление.
 – Мы, разумеется, постараемся воздержаться от использования огнестрельного оружия... если не будем вынуждены пойти на это ради защиты жизни офицеров полиции или гражданского населения.
 Шеппард едва слушая, продолжал кивать, потирая подбородок, Клиффорд прочистил горло.
 – С другой стороны, если это будет единственным способом остановить государственного преступника...
 Сине-серые глаза Шеппарда смотрели прямо в бесцветные глаза Клиффорда.
 – Тогда остановите ублюдка.
 Клиффорд почти улыбнулся. Он не любил Эббота по одной простой и детской причине: кто-то когда-то сказал, что он стреляет лучше, чем сам Клиффорд. Это даже не было правдой, но накрепко засело в ограниченном мозгу сержанта, посеяв там жажду мести.


* * *

 По дороге в офис в машине после долгого спора с самим собой Шеппард решил, что не станет звонить начальнику Департамента. В конце концов, с чего это вдруг? Официально он ему не подчинялся, равно как и не подчинялся никому из Си Ай Эс. Официально – нет. Во всяком случае, техническая сторона процедуры ареста была в его компетенции, а не в компетенции начальника Департамента. Так что хрен с ним, с начальником Департамента. Но как только он приехал в офис, то сразу же позвонил.
 – Отлично, отлично, – сказал начальник Департамента, которому уже не терпелось начать уикенд и отправиться в плаванье на Солент. – Кто отвечает за операцию на месте?
 – Сержант Клиффорд.
 – О-о-о...
 Настало долгое молчание.
 – Я не уверен, что это тот человек, которого следует оставлять за старшего.
 – Вы говорили, что хотите остановить Эббота... а если понадобится, то и убить.
 – Да, но только Эббота. Это вокзал Ватерлоо, помните, а не аэропорт Лод в Израиле. Нам не простят фронтальной атаки под прикрытием крупнокалиберных пулеметов.


* * *

 Вернувшись в квартиру Элис, Эббот увидел, что она купила ему новую одежду, но он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы уделить этому большое внимание.
 – Смотри, – она показала ему пиджак. – Донегольский твид. Красиво, правда?
 – Очень красиво, – рассеянно ответил он.
 – Разве ты не примеришь?
 Он надел пиджак.
 – Замечательно.
 – Ричард, ты чем-то обеспокоен?
 – Мм?
 – Я говорю...
 – Her, я в порядке.
 Но это было неправдой. Она чувствовала ложь и хотела знать, в чем дело, и в то же время, не хотела знать. Поразмыслив над ситуацией, она быстро поняла, что выхода нет. И как поступает большинство из нас, когда сталкивается с безвыходной ситуацией, она отвернулась и продолжила жить в своем маленьком сне, слабо надеясь на то, что реальность никогда его не нарушит.
 – Я влюблена в тебя, – сказала она. – Я никогда не знала, как это, но думала, что влюблена. А теперь знаю.
 Элис посмотрела на него и опустила голову, отчего прядь волос упала ей на лицо сбоку. Она заправила ее обратно за ухо жестом, от которого вдруг стала выглядеть очень юной, серьезной и ранимой.
 Ричард протянул руку и ладонью нежно погладил ей шею. В ответ она наклонила голову, поймав его теплую, сухую, нежную руку губами.


* * *

 Самое лучшее в вокзале Ватерлоо – это то, что он никогда не меняется. И всегда остается таким же, каким его построили: большим, гулким и грязным. Там всегда играет одна и та же музыка военного времени, старые марши для духовых оркестров, во всяком случае, так показалось Ричарду Эбботу, когда он пришел туда, чтобы оставить кейс в камере хранения.
 Сначала он собирался положить его в шкафчик в подземке, но обнаружил, что все они заперты, а ключей нет, вероятно, чтобы террористы не закладывали в них бомбы. Он подумал, что полицейские могли заодно закрыть и камеру хранения. Но волноваться не следовало. Она работала и, более того оставалась все в том же самом углу, напротив платформ один и два, между рядом телефонных будок и мужским туалетом с самыми лучшими граффити в Лондоне.
 Ричард внимательно наблюдал за работой камеры хранения, но не заметил попыток служащих проверить содержимое сдаваемого багажа.
 Возле стойки стоял, опершись на метлу, седой пожилой носильщик с седыми усами и мрачно смотрел в никуда. Эббот разговорился с ним и ненавязчиво перевел разговор на тему недавних угроз заложенных на вокзале бомб.
 – Бобби тут не очень-то заботятся о проверке багажа.
 – Большую часть времени они слишком заняты. Если бы полицейские открывали каждую сумку, тут бы была вопящая толпа, само собой.
 Эббот согласился, что само собой, была бы давка, и встал в очередь к стойке. Озабоченный служитель бросил взгляд на кейс и уже через пару минут Эббот шагал прочь с талончиком в руке.
 Это было три дня назад. Теперь сержант Клиффорд с кошачьим терпением ждал его возвращения за раздвижными дверьми офиса. Он был надежно скрыт от всех посетителей, но при желании мог мгновенно очутиться в главном вестибюле вокзала.
 Сержант взял с собой свою личную кобуру, свой личный, сделанный под особый заказ пистолет, Ремингтон ХР-100, похожий больше на миниатюрную винтовку, со скользящим затвором центрального боя и стволом длиной почти тридцать сантиметров. С такими техническими характеристиками и длиной ствола это оружие, скорее всего, предназначалось для стрельбы по мишеням, но не исключено, что тот, кто его конструировал, думал и об убийцах, которые смогут его использовать в своих целях, поскольку оно было сделано под бутылочной формы патроны калибра 221 "файрбол", обладающие самой высокой в мире начальной скоростью.
 Это был однозарядный пистолет для тренировки снайперов и спортсменов, но Клиффорду никогда не приходилось стрелять во что-либо больше одного раза, особенно, если это что-то двигалось. Скорость и точность его стрельбы по движущейся мишени были феноменальны и находились чуть ли не за пределами возможного. Он жил этим.
 Возле входа в офис камеры хранения, подпирая стену, стояли двое молодых хиппи. Па одном были надеты широкополая шляпа, пиджак с бахромой и множество бус, другой, с длинными, до плеч, волосами, был одет в цветастую рубашку, заправленную в рваные джинсы. Они выглядели грязными и явно скучали, им абсолютно нечего делать, кроме как подпирать стену и лениво курить. Это были двое агентов Особого отдела, о которых говорил сержант Клиффорд.
 Третий – высокий, тощий, туберкулезного вида Эшби, стоял, облокотившись на спинку одной из деревянных скамеек напротив стойки камеры хранения. На нем был грязный черный костюм и тонкий черный галстук, он щурился в карманную Библию. Он был похож на одного из этих ревностных протестантов с юга, которые одной рукой спасают души, а другой – ввергают женщин в бездну соблазна.
 Электрик установил под стойкой звонок, который служителю следовало нажать ногой. Это был сигнал к действию для Клиффорда и остальных.
 Это был простой, казавшийся надежным, план. Все, что нужно было делать, это ждать, пока рыбка клюнет, и тогда рывком ее вытащить.
 Рыбка клюнула на исходе дня, когда небольшая группа из семи-восьми человек столпилась возле стойки. Среди них было двое пьяных и очень шумевших здоровяков. План был рассчитан на маленькую группку усталых пассажиров, но не на пьяных бугаев.
 Первые четверо людей, стоявших в очереди, держали наготове свои бумажки, но единственный талончик, который видел служащий, был тот, который держал человек, одетый как бродяга, в поношенной шляпе, натянутой на глаза, и длинном грязном плаще. Это был талон, которого он ждал весь день. Клерк надавил ногой на звонок.
 Двое агентов Особого отдела по обе стороны офиса стали проталкиваться сквозь толпу. Один попытался отодвинуть более крупного из пьяных в сторону.
 – Не смей толкать меня, ты, урод хиппующий, – возмутился здоровяк и сбил его с ног.
 Когда второй агент схватил его, бродяга с размаху ударил его кейсом в лицо с такой силой, что сломал полицейскому нос и скулу. Тот медленно, почти комично, свалился на землю, удивленное выражение постепенно исчезало с его лица, а глаза стекленели.
 Эшби и Клиффорд, находившиеся дальше, чем двое других, поспешили за ними и попытались добраться до бродяги. Но пьяный здоровяк закричал:
 – Четверо на одного. Козлы. Поможем парню, – и попытался ударить подошедшего Клиффорда тыльной стороной руки, но сержант схватил его за лацканы, рванул на себя и боднул головой в лицо.
 Пьяный упал, и Клиффорд переступил через него как раз в тот момент, когда бродяга вырвался из рук Эшби и припустил через вестибюль вокзала в сторону выхода к поездам, согласованным с расписанием пароходов.
 Эшби погнался было за ним, но Клиффорд закричал:
 – Оставь его! Оставь его!
 Он нагнулся, вытащил Ремингтон, взял его обеими руками, прицелился и спустил курок одним быстрым плавным движением.
 Бродяга был уже метрах в трех от выезда, пробежав мимо одиноко стоящей таблички ГОЛУБЕЙ НЕ КОРМИТЬ, когда его подняло на полметра, он перекувырнулся в воздухе, похожий на давно не тренировавшегося гимнаста, упал на спину и остался лежать, уставившись невидящим взглядом на балки крыши. "Файрбол" размозжил шестой и седьмой шейные позвонки и вышел через горло. Объект охоты лежал в необычно большой луже крови, которая все еще растекалась, когда Клиффорд добежал до него.
 – О Господи, – не своим голосом произнес Клиффорд. Он убил не того человека.


* * *

  Она была стройной, полногрудой и гораздо чернее, чем Киро (и чернее ночи) с типичным негроидным лицом с высокими скулами и гладкой головой, в профиль напоминающей Нефертити. Он звал ее Дженни. Это больше всего походило на ее имя, которое в оригинале следовало произносить как Йенни, да еще икнуть посредине, что наверняка неплохо бы удалось пьяному немецкому матросу. 
  Девушка вымыла Эббота, накормила, вычесала вшей и терпеливо выхаживала его. 
  Остальные обитатели трущоб решили, что он ее новый сутенер, и это немного раздражало тех, кто считал, что сутенер такой красавицы должен быть черным. 
  Одного из них это разозлило настолько, что он попытался пырнуть Ричарда ножом ночью в придорожном кабаке, где алкоголь тек рекой. Но когда он подошел к нему с зажатым в руке ножом, кто-то подставил ногу, тот споткнулся, а кто-то третий стукнул его по голове глиняным горшком. Затем они затащили его под стол и продолжили пить. 
  Время от времени кто-то поливал парня пивом, чтобы он очнулся, но он не шевелился, и Эббот решил, что он мертв. Позже, заглянув под стол, Эббот обнаружил, что там никого нет. 
  В импровизированном меню было два вида напитков: маисовое пиво и неочищенная бесцветная жидкость, которая горела, как дезинфицирующее средство для туалетов, а на вкус напоминала креозот. Попробовав ее однажды и немедленно выплюнув, Эббот предпочитал маисовое пиво. Впрочем, и оно было достаточно крепким. Он не чувствовал, что пьян, пока не попытался встать. Сохраняя чувство собственного достоинства, он остался сидеть в ожидании, когда к его ногам вернется сила. 
  В плохо освещенном дымящей керосиновой лампой кабаке было тесно и жарко. Вонь стояла неописуемая, и Ричард вдруг почувствовал, что больше не может этого выносить. Снаружи была жаркая, черная и звездная ночь. 
  – Господи, все такое черное, – сказал он. – И ты тоже. Я едва тебя вижу. 
  Он стоял не двигаясь, привыкая к темноте, но даже спустя некоторое время едва мог различить горбатые силуэты лачуг в слабой дымке звездного света. Всюду лежали тени. Прохладный ночной воздух снова опьянил его, он схватил Дженни за руку и повис на ней. 
  Девушка вспотела, от нее нежно пахло теплом и мускусом, и он вдруг подумал о том, каково это – быть рядом с ней. Эбботу пришло в голову, что человек, который хотел его пырнуть, вполне может стоять рядом в тени с зажатым, в руке ножом. Его не впервые пытались спьяну зарезать в трущобах, где выпивка обычно приводит к насилию или безудержному веселью. 
  Опасность быть раненым из-за алкоголя или женщины на языке Службы была характерной особенностью данной местности, тогда как шансов быть выданным полиции не было никаких. 
  Это была успокаивающая мысль. Он умел управляться с ножами. 




 Глава 16


 В течение часа после рокового и бестолкового выстрела Фрэнк Смит встретился с Шеппардом в Скотланд-Ярде, отдал пресс-службе Ярда заявление для вечерних и воскресных газет и доложил о случившемся начальнику Департамента, связавшись с его яхтой на Солент по радиотелефону, и министру, находившемуся в своей квартире в Белгравии. Оба страшно разволновались.
 – Боже Всемогущий, – сказал начальник Департамента, – я что, на пять минут не могу отлучиться, чтобы что-нибудь не пошло не так?
 Смит успокоил его, заметив, что это случилось бы вне зависимости от его присутствия, и зачитал ему заявление для прессы. В нем говорилось, что погибший был террористом из ИРА, который пришел в камеру хранения, чтобы забрать оставленное там в чемодане оружие, и был застрелен в целях самозащиты одним из агентов Особого отдела, который пытался его арестовать. В нем также говорилось, что в интересах национальной безопасности на данный момент детали происшествия не разглашаются.
 Газеты будут пару дней гудеть и спекулировать, а потом забудут об этом. Конечно, ИРА будет отрицать, что убитый был одним из их членов, но кто поверит ИРА? В конце концов, он легко мог быть членом временной или отколовшейся группировки.
 Начальник Департамента хмыкнул. "Как Смит думает: не стоит ли ему вернуться и лично возглавить следствие? Нет, Смит думает, что ему следует остаться и наслаждаться плаванием. Смит возглавит следствие сам и обо всем доложит ему в понедельник".
 Таким же образом, только менее конкретно и более неопределенно, Смит успокоил министра, сказав для пущего эффекта: "Предоставьте это профессионалам и не беспокойтесь". Министр был не столько обеспокоен смертью невинного человека и тем, как это произошло, сколько возможными последствиями для себя и своей политической карьеры. В конце концов, он ведь даже не был знаком с убитым. Для него это был просто мертвый человек. Даже не избиратель его округа и даже не его житель.
 Министр чувствовал, что в его карьере наступил поворотный момент (он называл его водоразделом). Левое крыло партии было недовольно Премьер-министром, и против него плелись интриги. Сам он был любимцем левых и возможным кандидатом на пост Премьера. Йоркширец также был юным любимцем главы Кабинета, в противном случае, как бы он оказался в Кабинете? Рано или поздно ему придется слезть с забора, на котором так прекрасно балансировал его большой зад, и решить, к какой группировке лучше примкнуть. Он судорожно пытался определить победителя. И пока министр решал, ему совершенно не нужен был ни скандал, ни предположение о том, что он не справляется со своей работой, включавшей полную ответственность за государственную безопасность.
 Смит лицемерно уверил слугу народа, что проблем не возникнет, а если и возникнут, то будут незначительными, да и ответственность всегда можно переложить на кого-нибудь другого. Он не сказал этого так открыто, но, читая между строк, можно было легко догадаться, что он имел в виду. Министр неплохо читал между строк и так обрадовался, что даже решил навестить умирающую жену.
 Наконец Смит приступил к расследованию.
 – Так как же, ради всего святого, Клиффорду удалось так напортачить?
 – Сержант ничего не сделал, – ответил Шеппард, который всегда вступался за своих людей. – Ошибки не было.
 – Значит, застрелить не того человека – это ничего?
 – У него не было выбора. Это было секундным решением. В конце концов, если бы это был Эббот, мы бы сейчас веселились.
 – Но должен был убедился в том, что это Эббот. Подразумевалось, что он его узнает. Это было главной причиной, по которой он там находился, разве нет?
 Шеппард объяснил, что Клиффорд схватил человека сзади, что у того на глаза была натянута шляпа и одет он был, как бродяга, – такую маскировку Эббот использовал всего два дня назад.
 – Этого недостаточно, чтобы стрелять в человека.
 – Было еще кое-что – как тот отреагировал. Если обычного человека из толпы внезапно хватают сзади, он пугается, он трясется, он застывает, он начинает протестовать. Реакция этого парня была совсем другой. Реакция? Он взорвался. Как проклятый вулкан.
 Он покачал головой.
 – С точки зрения Клиффорда, это должен был быть Эббот.
 – Только это оказался не Эббот, – вздохнул Смит. – Думаю, это был один из этих драчливых бродяг, которые начали свару возле дома той ночью.
 – Но почему он послал кого-то вместо себя? Я имею в виду, что вызвало у него подозрения?
 – Пару дней назад в камере хранения Юстона была угроза заложенной бомбы.
 – И что?
 – Возможно, он решил, что в остальных камерах хранения могут занервничать и устроить какую-нибудь проверку. Пройдутся с металлоискателем или еще что. Так работают его мозги. Или он просто особенно осторожен... Суперзащита, так он это называет. Кажется, этот термин используется в шахматах.
 Шеппард задумался.
 – Тогда Эббот, скорее всего, тоже там был и все видел.
 Смит кивнул.
 – Готовый смотаться, если что-то пойдет не так.
 – Конечно, он не предполагал, что начнется пальба, – разве что, вероятность того, что человека арестуют, а потом, когда разберутся, отпустят.


* * *

 Смит и Шеппард были правы. Эббот был там, он стоял, облокотившись на автомат Нестле возле лестницы, ведущей вниз на Ватерлоо Роуд.
 Когда он увидел пистолет в руке Клиффорда, он тут же вытащил свой и прицелился в него. Но девочка, ведущая под руку пожилую женщину через вестибюль вокзала, оказалась на линии огня. Затем Клиффорд выстрелил. И бегущий бродяга взлетел в воздух.
 Эббот вернул пистолет в кобуру, повернулся и побежал вниз по лестнице. Вдруг он заметил, что стоящий на лестнице мужчина смотрит на него, открыв рот.
 – Идете на автобус? – спросил Эббот.
 – Э, да, – ответил мужчина, стараясь справиться с дрожью в голосе, – ээ, номер шестьдесят восемь.
 В его лице не было ни кровинки.
 – Я пойду с вами, – сказал Эббот.
 Мужчина сглотнул и кивнул. Они спустились по лестнице, повернули направо, спустились по склону и вышли на Ватерлоо Роуд. Пока они шли, мужчина не произнес ни слова и ни разу не посмотрел на Эббота. Ричард чувствовал, что он весь дрожит.
 – Все, что вам нужно сделать, – сказал Эббот, – это сесть на автобус и уехать отсюда.
 Когда они дошли до остановки, подъехал 68-ой.
 – Вот и славно, – сказал Эббот. – А вы везунчик, правда? Вам на ипподром нужно, делать ставки.
 Торопясь войти в автобус, мужчина даже споткнулся. Эббот наблюдал за отъезжавшим автобусом. Мужчина, казалось, примерз к сиденью.
 – Оплачиваем проезд, пожалуйста, – сказал кондуктор.
 Мужчина смотрел сквозь него.
 – Оплачиваем проезд, пожалуйста, – повторил кондуктор, наклонившись к нему.
 – Этот человек там, на остановке. У него был пистолет, – его глаза наконец сфокусировались. – У него был пистолет, говорю вам. И пристальный взгляд.
 – Послушай, приятель, я занят, – мягко сказал кондуктор. – Куда тебе нужно, а?
 – Я не знаю, – ответил мужчина, все еще находясь под впечатлением от только что произошедшего уникального в его жизни события. В его голове продолжали роиться героические фантазии, и он не был готов вернуться на землю. Позже он пойдет в полицию и расскажет свою неточную и сомнительную историю в деталях, которые поразят даже видавших виды полицейских.
 Эббот тоже не знал, куда идти. Он не хотел возвращаться в квартиру, хотелось отвлечься. Ему хотелось, чтобы в его голове запустили очищающую программу, как поступают с перегруженными компьютерами.
 Он взял такси и доехал до Эрл Корт. Там должна была быть выставка. Это было то, что нужно. Но, добравшись до места, Ричард обнаружил, что дверь закрыта, окна заколочены, все заперто и загорожено – одним словом, мертво, причем уже давно.
 Он побрел по Олд Бромптон Роуд, затем по Лили Роуд и вышел к отелю "Вест Сентер", большому, современному зданию, выглядевшему на фоне викторианского квартала немного устрашающе. Там он нашел отличный способ отвлечься от всего, идеальную очищающую программу: конгресс шахматистов.
 В шахматы в Англии обычно играют в почти нищенских условиях. Это не джентльменский вид спорта. Здесь условия были почти роскошные. Шахматистам были отданы три огромных зала. В одном проводился турнир гроссмейстеров, в другом – открытый турнир. В третьем были установлены демонстрационные доски, на которых отмечался ход партий гроссмейстеров с объяснениями и комментариями шахматных мастеров или ведущих игроков. В эту-то комнату и забрел Эббот. Он сел в кресло и вскоре был уже целиком поглощен созерцанием отсталых пешек, слабых квадратов, бесстрашия слона и других лабиринтов игры, которую Чэндлер называл вторым после рекламы способом выбрасывания на помойку человеческого интеллекта.


* * *

 Благодаря странному стечению обстоятельств, министр в этот день тоже оказался на съезде шахматистов. Сентиментальный порыв навестить умирающую жену быстро иссяк, как только он ее увидел. Через пару минут он уже пытался найти предлог, чтобы вырваться из комнаты с белыми стенами и больничным запахом цветов и смерти.
 Он знал, что у чернокожей девушки дневное представление в пять часов, но, если успеть попасть в ее квартиру хотя бы без пятнадцати четыре или даже ровно в четыре, у них хватит времени... Даже если в полпятого... Она появляется только во втором акте; ей не имеет смысла приходить раньше пяти... Он вдруг заметил, что жена с ним разговаривает.
 – Останься со мной, – сказала она, беря его руку. Ее голос был слабым, рука – влажной.
 – Не бросай меня.
 – Конечно, я тебя не брошу, – сказал он. – Конечно, нет. Просто мне нужно заглянуть на шахматный турнир. Ты знаешь, тот, что я открывал в Фулхэме на прошлой неделе.
 – Не уходи.
 – Но я обещал. И потом, это мой избирательный округ. Я вот что сделаю. Я схожу туда на полчаса и вернусь.
 – Пожалуйста, не уходи.
 Она вдруг ощутила внезапное предчувствие близкой смерти. Что-то было в комнате, она знала, что это было рядом. Она чувствовала присутствие смерти, хотя и не могла ее видеть, но знала, что уже скоро. Смерть пряталась за занавеской, и когда та двигалась, это было движение смерти. Конечно, она ее никогда не увидит, та себя никогда не покажет. Смерть будет ждать за занавеской, пока она уснет, и тогда выйдет и тихо унесет ее на крыльях темноты.
 Но если она не будет спать, а будет держать руку мужа, разговаривать с ним, смерть не сможет выйти и забрать ее. Пока она не спит, смерть будет вынуждена прятаться за занавеской. Ей хотелось спать, но она цеплялась за сознание, удерживая за руку сидящего рядом супруга.
 – Я быстро, обещаю.
 – Она не может выйти, пока ты здесь.
 – Кто не может выйти?
 – Когда шторы шевелятся, это значит, она нервничает.
 Ее мысли снова поплыли. Министр ободряюще похлопал ее по руке.
 – Я вернусь сегодня же, – сказал он, осторожно вынимая свою руку из ее ладони.
 По щекам умирающей женщины потекли слезы. Она была очень слаба, поэтому часто и легко плакала, и он не придал этому большого значения.
 – Не уходи, – просяще повторила она. – Пожалуйста.


* * *

 Министр гнал по дороге на Фулхэм Роуд и приехал в квартиру около половины пятого. Он позвонил в звонок, потом постучал в дверь. Никто не ответил. Политик вздохнул. В общем-то, он и не думал застать свою пассию, но сейчас не знал, что делать. Ему следовало бы вернуться в больницу, но он не мог. Оправдав свой уход тем, что собирался посетить конгресс шахматистов, он решил, что отправится туда. Его не интересовали шахматы, он едва знал, как ходят фигуры, но это лучше, чем ехать в больницу.
 Министр припарковался на подземной парковке отеля, затем пошел на конгресс, где его встретили организаторы и повели осматривать помещение. Он несколько минут понаблюдал за турниром гроссмейстеров, затем прошел в демонстрационный зал и послушал комментарии экспертов, не понимая ни слова.
 – Великолепно, – пафосно сказал организаторам. – Очень впечатляюще.
 Эббот тоже был в этом зале, но не видел министра, а слуга парода не видел полевого агента. Да и вряд ли они могли друг друга узнать.
 Затем министра пригласили в офис директора конгресса на бокал шампанского. По дороге он благодушно улыбнулся нескольким людям, которых, насколько он помнил, никогда раньше не встречал, и потрепал по голове лилипута, приняв его за ребенка.
 В офисе директора политик был уже весел, свободно и умело болтал ни о чем и выпил два огромных бокала очень сухого и хорошего шампанского, которое существенно подняло его настроение. После приличествующей паузы и невнятного, сделанного из вежливости, протеста он согласился на третий и четвертый бокал.
 Он бодро доехал до больницы. Если повезет, его жена, находясь под действием успокоительных, будет спать, и ему не придется снова сидеть в этой ужасной палате. Но ему не повезло (или, наоборот, повезло). Она не спала, она была мертва.
 Это был шок. Он ждал, что это случится, вот уже несколько недель, но все равно смерть жены стало для него шоком. Большим шоком, чем он мог вообразить. Он почувствовал слабость и дрожь. Доктор предложил ему успокоительное, но он отказался (зная, что не стоит смешивать успокоительное с алкоголем) и поехал домой.
 Квартира казалась пустой. Кроме него и ежедневно приходящей прислуги, там не было никого с тех пор, как его жена легла в больницу пять недель назад. Но теперь, когда он знал, что она уже никогда не вернется, пустота приобрела новое измерение. И, что странно, в квартире появилось эхо. Это было невозможно, нереально, иррационально. Везде лежали толстые ковры, а тяжелые шторы были задернуты. И, тем не менее, в его ушах звучало эхо.
 Что ж, теперь он свободный человек, спустя двадцать лет. Министр посмотрел на свое отражение в настенном зеркале.
 – Теперь ты свободный человек.
 Но он не чувствовал себя свободным. Ему как-то странно не хватало ее присутствия. Впрочем, этого и следовало ожидать. Если у вас в течение двадцати лет была собака, то вам в любом случае будет ее не хватать. И он любил ее так, как мог любить кого угодно другого, отличного от него самого. На один смутный момент он даже пожалел, что был ей недостаточно хорошим мужем.
 В десять он должен был забрать черную девушку из театра. Конечно, ему нужно быть осторожным. Если начнут болтать... Люди никогда не смогут понять его увлечение.


* * *

 Главу русской торговой делегации Николая Николаевича Нежметдинова Нжала приветствовал с распростертыми объятиями и бутылкой водки, категорически отказавшись в первые полчаса обсуждать что-либо, кроме женщин и выпивки: двух, насколько он знал, самых близких сердцу Николая Николаевича предметов. Чего он не знал, так это того, что Николай Николаевич воспринимал эти две вещи как компенсацию за чрезмерную мировую скорбь в духе нелепых мыслителей типа Достоевского, и в то же время как часть этой самой скорби. Даже Нжала со своей проницательностью не мог понять эту очень русскую мысль.
 Итак, Николай Николаевич улыбался, слушал и издавал соответствующие игривому настроению звуки, одновременно недоумевая, когда же Нжала перейдет к делу. Нежметдинов хотя и был официально главой торговой делегации, о торговле знал немного, зато отлично разбирался в вооружении. А Нжала необходимо было именно оружие, которое он не мог достать больше нигде, например, новейшие ракеты "земля-воздух" и определенные виды тактического ядерного оружия.
 Нжала как раз был в разгаре пограничного конфликта с одним из соседних государств, которое собирался нахально захватить. Его долгосрочный план заключался в том, чтобы поэтапно сожрать все сопредельные государства и сформировать Федерацию Государств Западной Африки с собой во главе. Это было частью еще более долговременного и амбициозного плана, согласно которому он собирался подчинить себе сначала центральную, а потом и южную Африку, пока, наконец, он не стал бы править всем континентом. И если бы русские существенно помогли ему с вооружением и специалистами, они получили бы не только плацдарм, но целый перманентно развивающийся базис в Африке, о которой всегда мечтали в своих самых смелых империалистических мечтах.
 В дополнение к этому, влияние Китая в Танзании и где бы то ни было еще будет существенно подорвано. Другими словами, вся объединенная Африка будет неразрывно связана с Россией, и это, вкупе с ее влиянием на Ближнем Востоке, – Средиземное море уже фактически превратилось в Русское озеро, – сделает СССР самым влиятельным государством в мире.
 Николай Николаевич, который все это уже слышал раньше, улыбнулся одной из своих печальных русских улыбок и заметил, что на пути к полному контролю над Ближним Востоком все еще есть преграды, одной из которых является Израиль.
 Израиль. Жестом презрения Нжала отмел Израиль в сторону, потому что был уверен, что в один прекрасный день он будет благополучно сметен в море совместными силами объединенной Африки и Объединенной Арабской Республики.
 Проблема, как справедливо заметил Николай Николаевич, была в том, что Объединенная Арабская Республика была от объединения еще очень далека, а черная Африка – еще дальше.
 – Согласен, – ответил Нжала, – но помогите мне сейчас, и я положу этому начало. И через два-три года, посредством переговоров и приложения силы, я создам Западно-Африканскую Федерацию.
 – Или будете мертвы.
 Нжала пожал плечами.
 – На этот риск вынуждены идти многие африканские демократические лидеры. Но в чем я нуждаюсь больше всего, кроме того, чтобы остаться живым, а это более чем вероятно, – это ваша помощь.
 – И вы ее – получите в разумных количествах, пока не докажете, что способны претворить в жизнь все свои планы и сдержать свое слово. Последнее крайне важно.
 – Конечно, я сдержу слово. В противном случае, вы разрушите мои планы. Мы зависим друг от друга, разве вы этого не понимаете?
 – О, разумеется, мы это понимаем. Но понимаете ли это вы? – он грустно улыбнулся. – Или вы воображаете, что можете использовать нас до того момента, как вы крепко возьмете в свои руки власть, или, скажем, влияние над некой африканской федерацией, а затем бросить?
 – Вы меня недооцениваете. Это было бы дешево и глупо. Мои долгосрочные интересы связаны с Советским Союзом. Это только некоторые арабские силы думают, что могут использовать Советский Союз временно – все взять, а в обмен дать чуть-чуть или вообще ничего.
 Он сделал паузу, наклонился вперед и впился глазами в Николая Николаевича.
 – Я же, напротив, полагаю, что наши интересы связаны неразрывно. Я верю, что вы можете мне помочь стать верховным правителем свободной демократической Африки. Я верю, что вы можете помочь мне удержать власть. Я верю в то, что не могу без вас обойтись. Я также верю в то, что и вам без меня не обойтись – разумеется, в том случае, если вы хотите включить Африку в сферу вашего влияния.
 Николай Николаевич кивнул.
 – Я внимательно слушал то, о чем вы говорили, мне нравится то, что вы говорите, но я не совсем уверен, что, вместе с тем, верю тому, что вы говорите.
 Он поднял руку.
 – Пожалуйста, не подумайте, что я хочу вам нагрубить. Иногда люди говорят что-то, во что на тот момент действительно верят. Однако позже, когда обстоятельства меняются, у них на уме уже совсем другое.
 – Конечно, никто не может предугадать изменений, которые произойдут в будущем. Мы можем исходить исключительно из фактов, которые имеем на сегодняшний день. А эти факты указывают на союз интересов. Кроме того, от союза с вами я могу получить все, что мне нужно.
 – На данный момент у вас, кажется, союз с Британией.
 – Временный прием. Я просто продаю им нефть, пока мне это выгодно.
 – Не говоря уже об уране.
 – К сожалению, это было частью сделки. Однако наш договор заключен на три года. После этого они уже будут добывать свою нефть в море и не будут нуждаться в нашей. В любом случае, они ее не получат. Так же, как и наш уран.
 Он улыбнулся, демонстрируя ряд больших белых зубов.
 – И тогда мы полностью будем в вашем распоряжении.
 Николай Николаевич понимал силу аргументов, но все еще сомневался. Русские всегда сомневаются, даже в самих себе. Они страдают от коллективной паранойи, которая делает их исключительными шахматистами, но в международной дипломатии ведет к чересчур завышенной осторожности и неадекватным реакциям.
 Вместе с тем, у них была причина быть сверхосторожными с Нжала, который был не менее скользким, чем промасленный поросенок во влажных джунглях. У них не было сомнений, что он использует Советы, чтобы заполучить власть, а потом, оставаясь с ними вполне дружелюбным, попытается постепенно уменьшить их влияние. Нжала не нужны кандалы на ногах, когда он наконец добьется наивысшей власти. В эту игру русские уже неоднократно играли и в большинстве случаев выигрывали, но на этот раз у них был тяжелый соперник, который был экспертом по игре в разнообразные игры, преимущественно грязные.
 Николай Николаевич сказал, что он отчитается перед Политбюро, и если все пройдет гладко, то команда русских военных специалистов навестит Нжала, когда тот вернется в Африку, чтобы обсудить его нужды и дать ему несколько советов.
 После еще нескольких рюмок водки, фарисейских клятв в вечной дружбе, братской любви и полном доверии, русский уехал, а Нжала и Артур спустились в холл отеля на ужин, второй раз за все время пребывания в отеле. Их сопровождало с полдюжины агентов Особого отдела, которые расселись за соседними столами. Еще двое сели у двери.
 У Нжала был с собой дешевый кожаный портфель, вроде тех, с какими ходят большинство начинающих бизнесменов.
 Трое молодых людей с оливкового цвета кожей – они могли быть испанцами, кубинцами или арабами или даже итальянцами – вошли в отель, улыбаясь и разговаривая. Они были похожи на студентов. У каждого под мышкой были книги. У одного был портфель, точно такой же, как у Президента. Агенты Особого отдела попросили его открыть кейс. В нем был конверт, надписанный по-арабски. В конверте лежал браслет в форме цепочки из сцепленных рук, искусно сделанный из тяжелого золота.
 – У моего брата день рождения, двадцать один год, – объяснил, улыбаясь, молодой человек.
 Троица села за стол рядом с Нжала, но он их узнал и пригласил сесть за свой стол. Они ели, разговаривали и смеялись. Где-то через полчаса они ушли.
 Вернувшись в пентхаус, Нжала открыл портфель и обнаружил, что взял тот, в котором был золотой браслет.
 Он отдал конверт Артуру.
 – Ты читаешь по-арабски. Что тут написано?
 – Для нашего возлюбленного брата и покровителя, который сделал многое возможным, и да хранит его Аллах. Пусть его тень никогда не станет короче.
 – Что же, – сказал Нжала, улыбаясь своей большой белозубой улыбкой, – должно быть, у меня сегодня счастливый день.
 Это была красивая безделушка, а Нжала, как настоящий дикарь, обожал побрякушки. Он надел браслет на правое запястье и следующие несколько дней все время теребил его и восхищался им.




 Глава 17


 Понаблюдав часа три за шахматными баталиями, совершенно забывшись в анализе пожертвованной королевской пешки в австрийском гамбите против Пирка, Эббот вышел из отеля "Вест Сентер", поймал такси и поехал домой.
 Элис обняла его и прижала к себе. Это было не просто автоматическое приветствие, это была потребность в контакте. Прикоснуться к нему, почувствовать его тело рядом со своим. Живое и теплое, оно утешало и обнадеживало ее, как весеннее солнце.
 – Тебя долго не было, я уже начала волноваться.
 Она внимательно на него посмотрела:
 – С тобой все в порядке?
 – Все нормально.
 – Что-то случилось?
 – Нет. Все к лучшему в этом лучшем из миров.
 Он сказал это с такой горечью в голосе, что ей захотелось продолжать расспрашивать, но она решила этого не делать. Что-то в его манере заставило ее передумать.
 – Я как раз собиралась ужинать.
 – Давай пойдем в ресторан.
 – В какой?
 – В какой тебе хочется.
 – Я знаю – пойдем чуда, куда ходили раньше. Этот итальянский ресторанчик на Кенсингтон Черч-стрит. Помнишь? И давай сядем наверху, в углу у окна. Как той ночью... последний раз, когда мы были там.
 Он рассеянно кивнул.
 – Конечно.
 – Я закажу столик. На сколько? На девять?
 – Десять.
 – Это немного поздновато.
 Он не ответил.
 Она засомневалась.
 – Ты в порядке?
 – Все отлично. У тебя есть что-нибудь выпить?
 – Только немного дешевого вина.
 – Сойдет.
 В течение следующего часа она пыталась его разговорить, спросила, нравится ли ему ее новое платье, он сказал "да" и продолжал сидеть, тихо уставившись в окно и потягивая красное вино.
 Немногим раньше девяти он заказал такси.
 – Но ведь до ресторана всего несколько минут езды.
 – Мы не едем в ресторан. Пока.
 Они сели в такси и объехали вокруг Гайд Парка в сгущающейся темноте. Эббот велел водителю остановиться возле Мраморной Арки и вышел, оставив Элис в такси. Он прошел по Парк Лэйн и оказался возле отеля Нжала. Он нашел место, откуда отлично просматривался парадный вход в отель, и стал ждать.
 Через некоторое время к отелю подъехал черный даймлер-бенц в сопровождении двух полицейских машин и эскорта из мотоциклистов. Нжала и Артур в окружении агентов Особого отдела, среди которых были Шеппард и Клиффорд, вышли из отеля и сели в лимузин.
 Нжала улыбался, смеялся, разговаривал, и вообще, казалось, пребывал в отличном расположении духа. Эббот увидел его только мельком. Ни о каком разумном выстреле, даже если бы у него была винтовка, и речи быть не могло – он бы точно убил или ранил кого-нибудь из окружающих.
 Полицейские в форме перекрыли движение, и черный даймлер с эскортом уехали.
 – До свидания, – мягко сказал Эббот. – Удачной охоты.
 После этого он вернулся в такси, которое доставило их к ресторану на Кенсингтон Черч-стрит. Всю дорогу Элис держала его за руку.
 Они обменялись рукопожатиями с Витторио и сели наверху за круглым столиком у окна. Сначала Эббот был немного рассеян, но после нескольких бокалов заказанного им кьянти он понемногу расслабился и даже стал чувственно-игриво посматривать на Элис.
 Она не была красавицей, но каким-то неуловимым чувством ощущала себя красивой, или почти красивой, возможно оттого, что она знала, что Эббот смотрит на нее и ему нравится то, что он видит. Ее длинные волосы блестели в неярком приглушенном свете, а новое платье и вправду необычайно ей шло, подчеркивая нежные изгибы шеи, плеч и груди. Даже косоглазие нисколько не умаляло мягкости и ясности ее глаз, когда она поднимала их. По крайней мере, так казалось Эбботу. Он недоумевал, как он мог считать ее простушкой. Разумеется, свет и вино сыграли свою роль.
 Многим мужчинам женщины нужны только для секса и развлечений или для удобства, а как люди они их не интересуют.
 Эббот же, напротив, любил женщин за все те неприятности, которые они приносят. Не исключено, что это было лежащее в основе всего сострадание к женщинам, которое немедленно улавливалось этим безошибочным радаром, имеющимся в каждой из них.
 Во время ужина Элис все время слегка прикасалась к нему, когда была такая возможность; передавая соль или жестикулируя, она касалась его пальцев, улыбаясь или желая привлечь его внимание, она касалась его руки, касалась его плеча, снимая воображаемую соринку с его пиджака. И, в конце концов, когда они закончили есть, она, наклонившись через стол, взяла его руку.
 Ричард совсем расслабился. Сначала он решил, что это вино, впрочем, поначалу это оно и было. Но потом это была уже Она, Женщина, ее присутствие, ее жесты, движения ее рук, то, как она приглаживала волосы, расправляла на груди платье, ее серьезность, ее застенчивость, вызванная косоглазием, а более всего, ее женственность, которая, казалось, мягко и ненавязчиво заполнила все вокруг, пропитав даже воздух своим присутствием.


* * *

 К этому времени Нжала и Артур в сопровождении Шеппарда и вновь воинственно настроенного Клиффорда, взлетев с лондонского вертолетного аэродрома, благополучно долетели до Лейфилд Холла.
 Нжала ненавидел летать, особенно ночью. Но еще больше он ненавидел вертолеты, которые считал шумными, хрупкими и ненадежными. Во время полета через черный мрак ночи и смерти, как ему это представлялось, он, засунув руку под рубашку, перебирал пальцами свои бусы вуду и отчаянно потел. Он смеялся и шутил, пытаясь скрыть свои страхи, но Артур прекрасно о них знал и улыбался про себя. Ему нравилось, когда Президент страдал, ведь это случалось так редко.
 Вертолет плавно приземлился на лужайку позади Лейфилд Холла, освещенную ярким светом прожекторов, и попали в кольцо вооруженных людей с собаками.
 Лейфилд Холл, мрачный викторианский особняк снаружи, внутри был исключительно комфортабелен и, как сказал бы риэлтор – великолепно отделан и устроен. Нжала особенно приятно удивило наличие центрального отопления и отсутствие сквозняков.
 – Потрясающе, – сказал он Артуру. – Потрясающе. Англичане всегда были довольно примитивны в этом отношении. Должно быть, все это результат развития международного туризма. Культурный обмен. Рыба с жареной картошкой в Венеции, двойные стеклопакеты в Питерсфилде. Неудивительно, что они завоевали три четверти мира. Время рыбы и жареной картошки никогда не пройдет. Удивительно. Ты меня понимаешь, Артур?
 – Отлично понимаю, Ваше Превосходительство.
 Апартаменты Нжала на первом этаже понравились ему еще больше.
 Они состояли из просторной гостиной с большим венецианским окном в западной стене, выходящим на боковую лужайку и летний домик. На фронтальной стене дома, выходящей на южную сторону, было два высоких окна, выходящих на большую поляну, по краю которой бежал ручей, за ним начинался смешанный лес из лиственных деревьев. Посреди поляны рос старый, высокий, раскидистый кедр, несший на себе печать возраста и элегантной меланхолии, так свойственной кедрам.
 Прямо перед домом располагались посыпанная гравием подъездная аллея и двор, ограниченный частично рядом многочисленных ярких гортензий, частично – мрачно выглядящими рододендронами, росшими достаточно густо, чтобы скрыть в своих зарослях человека.
 Пол комнаты был целиком покрыт белым ковром с положенными поверх него двумя длинными персидскими ковровыми дорожками. Она была обставлена удобной антикварной мебелью, среди которой был диван времен королевы Анны, пара стульев того же периода, с подлокотниками и гнутыми ножками, книжный шкаф с дверцами красного дерева и стоящий у западной степы великолепный чиппендейловский письменный стол красного дерева, который особенно понравился Нжала.
 – Это мне нравится, – сказал он Артуру. – Тут я мог бы работать. Вообще, ему понравилась вся комната, даже картины на стенах, среди которых была акварель Котмана, впрочем, сами картины Нжала воспринимал не более, как украшение.
 Из гостиной можно было попасть в большую спальню, где стояла кровать с пологом на четырех столбиках, и в маленькую уютную столовую, на случай, если Нжала захочет ужинать в одиночестве или в обществе женщины. Дверь из спальни вела в гардеробную, а оттуда – в ванную комнату и туалет.
 Весь комплекс был изолированным, и попасть в него можно было только через тяжелые дубовые двойные двери гостиной. Возле дверей всегда дежурил вооруженный агент Особого отдела.
 Далее по коридору располагались комнаты для тех гостей, которые не должны были спать с Нжала, а также комната для Артура и комната для Шеппарда, полагавшего себя последней линией защиты.
 Нжала сидел за чиппендейловским столом в гостиной и потягивал светлый херес, пока Артур распаковывал привезенные с собой книги и расставлял их в книжном шкафу.
 – Знаешь, Артур, мне кажется, настало время немного поработать над нашим убийцей. Как там его зовут?
 – Его настоящее имя?
 Артур пожал плечами.
 – В паспорте было написано, что его фамилия Уилсон.
 – Скажи в посольстве, чтобы они раскопали все, что у них на него есть. Скажи, чтобы протелеграфировали министру внутренних дел насчет его дела, затем позвони начальнику полиции, я сам с ним поговорю. Он знает больше, чем написано в любом деле, он сам проводил большинство допросов.
 – Есть, Ваше Превосходительство.
 Артур направился к двери.
 – Да, и Артур, я знаю, эти полицейские просто чудо, но...
 Он повел рукой.
 – Сэр?
 – Ты не забыл взять мой пистолет?


* * *

 Фрэнк Смит и Джоан Эббот ужинали в квартире Смита. Она приготовила телятину с канадским рисом и грибами в соусе собственного приготовления. Он открыл бутылку Вдовы Клико.
 – Почему шампанское?
 – Есть повод.
 – Какой?
 – Я не совсем уверен. Но есть.
 Она улыбнулась.
 – Мне это нравится.
 Во время еды они почти не разговаривали. Он все еще думал о событиях этого дня. Джоан нервничала и чувствовала себя немного не в своей тарелке, будто бы пользуется его гостеприимством.
 – Прекрасный ужин. Ты отлично готовишь.
 – Я люблю готовить.
 Он глотнул шампанского, исподтишка разглядывая ее, так как ему казалось неприличным смотреть открыто.
 – Джоан, что-то не так?
 – Нет. Heт, конечно, нет. Ты был очень... добр.
 – То есть ты... тебе здесь плохо?
 – О Господи, конечно нет. Наоборот, ты был... ну очень добр ко мне.
 – Ты так все время говоришь. Но при этом ты не выглядишь... ммм... расслабленной.
 Она замолчала и принялась вертеть в руках стакан.
 – Мне кажется, что я... навязываюсь тебе.
 – Навязываешься? Я рад, что ты здесь. Кроме того, ты же не можешь вернуться в квартиру, люди Шеппарда еще там – в надежде на то, что Эббот туда вернется.
 – Я могла бы уйти к моей кузине. Уверена, она не станет возражать.
 – Тебе здесь не нравится?
 – Очень нравится.
 – Тогда?..
 – Послушай, ты... ты меня пожалел, взял к себе, ухаживал за мной. А я что сделала? Я забралась к тебе в постель.
 – Да уж, просто ужасно, не так ли? Тем не менее, я закрыл глаза и думал об Англии и Королеве.
 – Фрэнк, пожалуйста, я серьезно. Мне кажется, я... в каком-то смысле скомпрометировала тебя. Или заставила тебя думать, что ты меня скомпрометировал.
 – О да, именно это ты и сделала. Ты, несомненно, меня скомпрометировала. А я скомпрометировал тебя. В общем, можно сказать, что мы друг друга скомпрометировали. И я предлагаю продолжать компрометировать друг друга в будущем. Я нахожу это самым приятным опытом во всех смыслах этого слова. Кроме того...
 Он сделал паузу, прочистил горло, чтобы собраться с духом.
 – Кроме того... ты мне нравишься.
 Она улыбнулась ему.
 – Было бы ужасно, если бы было не так.
 – Боже мой, для застенчивого мужчины я становлюсь храбрецом, правда? Наверное, это шампанское. Давай еще выпьем?


* * *

 Когда Элис с Эбботом добрались в ту ночь до постели, Эббот был пьян, хотя это трудно было заметить. Он говорил связно, хотя и немного медленно. Так же и двигался. Ему не хватало грации.
 Обнаженные, они лежали рядом, нежно обнявшись во мраке слегка подсвеченной лунным светом комнаты.
 – Не думаю, что смогу сегодня заниматься любовью. Это все алкоголь.
 – Тебе кажется, только это имеет значение? Мне достаточно просто лежать рядом с тобой, чувствовать тебя рядом.
 Она улыбнулась в темноте. Да, и просыпаться ночью, зная, что он рядом, ощущать присутствие, чувствовать, как он слегка шевелится во сне. Этого было достаточно, даже более чем. Если бы только он мог остаться. Если бы... "Стоп, не расстраиваться", – сказала она себе.
 – Больше всего, – сказала она, – я люблю просыпаться утром. И еще не проснувшись, понимать, что я счастлива, но еще не знать, почему. И потом вдруг вспомнить. Это звучит глупо?
 Ричард проваливался в сон, полуслушав ее слова, его рассудок был полон смутных бессвязных образов, как будто он грезил наяву. Как раз перед тем, как окончательно забыться в липких сновидениях, он увидел, как бегущий бродяга взлетел в воздух, перекувырнулся и приземлился на спину, раскинув руки, словно распятый на кресте.


* * *

  Ночью торговцы фруктами расставляют свои лотки на углах улиц и освещают их свечами. С веранды Дженни ему было видно зажигающиеся один за другим огоньки, словно светлячки, нарушающие черноту ночи. 
  Однажды ночью он прогулялся туда с Дженни, повисшей на его руке, через тихий, почти безлюдный промышленный квартал, в гудящий спорами и смехом торговый центр, наполненный людьми и мерцающим светом свечей. Большинство мужчин были одеты в футболки с изображением Нжала, женщины – в дешевые ситцевые платья. Единственное, что облагораживало последних, – это неторопливая поэзия покачивающихся при ходьбе крутых бедер. 
  Они пересекли площадь Нжала с ее современными отелями и открытыми кафе, среди которых прогуливались туристы, моряки и модные шлюхи, вышедшие на вечернюю охоту. 
  Эббот отрастил бороду, и Дженни достала ему одежду, какую носят моряки, чтобы ему было проще оставаться незамеченным. Она даже нашла ему морскую фуражку, которая напомнила ему о загадочном герое одного немецкого романа, носившем такой же головной убор  (der Mann in der Kapitansmutze ), и появлявшемся в моменты затруднения в виде воплощения нечистой совести. 
  – Это я, – сказал он. – Я их нечистая совесть. 
  – Ты что? 
  – Человек из Kapitansmutze, – ответил он. 
  Они оставили площадь, гуляющих и мерцающий свет и поднялись на невысокий, но крутой холм к парку Нжала. Он нашел дерево и взобрался на него. Оружие было на месте, в кейсе, завернутое в промасленную бумагу. 
  Когда они вернулись в бунгало, он вытащил винтовку из кофра, стер с нее масло, тщательно ее изучил и собрал. Она была в отличном рабочем состоянии. 
  – Зачем тебе еще одно оружие? – спросила она. 
  – Я не знаю, – ответил он. – Может оказаться кстати. Посмотри на нее. Отличная работа, правда? 
  – Красиво, – сказала она. – И жестоко. 




 Глава 18


 Нжала провел еще одну трудную ночь без женщины, просидев до трех с Артуром и своим финансовым советником над цифрами производства урана, ценами и политическими уступками, на которые можно надеяться, если понизить цены, в том случае, разумеется, если уступки того стоят.
 Вскоре после трех из посольства доставили телеграмму, сообщившую что его кузен Джозеф Омату готовит переворот. Он немедленно телеграфировал приказ начальнику полиции и армейскому генералу, которому более или менее доверял, арестовать Омату и его семью и казнить их на месте. Всех известных сторонников Омату тоже уничтожить, а в ту часть страны, где обитало племя Омату, направить дивизию отборных солдат. Любые зарождающиеся восстания и беспорядки немедленно и кроваво подавлять.
 Затем еще около часа Нжала обсуждал другие аспекты сложных многоходовых переговоров по вопросам нефти и урана, после чего, наконец, отправился в постель, потому как заметил, что остальные уже засыпают за столом и не в состоянии четко мыслить. Президент и сам немного устал, но спать не хотел и был слегка раздражен отсутствием женщины. Он бы в два счета мог взять этот чертов вертолет и улететь на нем обратно в Лондон... Но вряд ли это было бы разумно. А сейчас ему необходимо быть разумным.


* * *

 Начальник Департамента тоже думал о Лондоне. Он чувствовал, что не может дольше оставаться в стороне, весело плавая по Соленту, пока в Лондоне происходит Бог знает что. Это было типичным поведением британского истеблишмента, который он всю жизнь критиковал – беззаботно проводить уикенды за городом, наплевав на повсеместные международные кризисы. Поэтому позже, в ту субботу, он неохотно оставил прибрежный паб с тусовкой яхтсменов, пиво, шутки и милые сердцу каждого моряка-любителя разговоры на морскую тему и повел свою Бристоль 1967 года выпуска обратно в Лондон.
 Вскоре после полуночи он позвонил Фрэнку Смиту, который был в постели.
 – Не двигайся, – сказала Джоан. – Пусть звонит.
 – Я и не собирался двигаться, – ответил Смит. – Но не могу слушать, как разрывается телефон.
 Он взял трубку.
 – Фрэнк. Это начальник Департамента. Я немного волнуюсь, и хотел бы поговорить о деле.
 – Извините, – сказал Фрэнк. – Я занят.
 – Занят?
 – Занят в постели.
 – Прошу прощения? – сказал начальник Департамента. Затем до него дошло. – О... о... понимаю...
 – Как насчет завтра? В офисе. Скажем, в десять.
 – Ээ, отлично, – сказал начальник Департамента, сильно смущенный. – Отлично. Ээ, Фрэнк, мне очень неловко, что я... тебя побеспокоил.
 – Ничего страшного. Это ощущение, которого я никогда раньше не испытывал, и оно довольно приятное. Спокойной ночи, сэр.
 Начальник Департамента провел беспокойную и тревожную ночь.


* * *

 Министр забрал темнокожую девушку из театра и, не сказав ни слова о смерти жены, отвез ее в квартиру на Фулхэм Роуд, где они сели в удобные кресла по обе стороны низкого круглого кофейного столика, – она o6наженная, он полностью одетый – и выпили шампанского, такова была их традиция. После этого он почувствовал себя смелым и немного развратным (у него в квартире висела копия "Завтрака на траве"). Позже в постели, когда они занимались любовью, он рассказал ей о смерти жены.
 – И что, ты ничего не чувствуешь но этому поводу?
 – Ну, почему. Очень даже чувствую. Она была мне очень дорога.
 – И ты, тем не менее, можешь этим заниматься? Сегодня?
 – Конечно.
 – Bay, ну ты и крут.
 – Какая разница, стал бы я заниматься этим сегодня или завтра или в следующем году?
 – Да, но тебе не кажется, что это немного... ну, неуважительно?
 – Не более неуважительно, чем когда она была жива.


* * *

 Утро воскресенья выдалось чистым, солнечным и подозрительно теплым для начала мая. Это нам еще отольется, тут же сказали умники, и, несомненно, были правы, потому что если долго и терпеливо ждать, то любые предсказания относительно английской погоды обязательно сбудутся.
 Фрэнк Смит и начальник Департамента оба были в офисе в десять, и шеф заметно нервничал.
 – Мне это не нравится.
 – Что конкретно?
 – Ничего конкретного. Все. Вся эта история.
 – Но пока все идет неплохо. Я имею в виду, Эббот даже не знает, где находится поместье.
 Смит сказал это скорее с оттенком надежды в голосе, чем с уверенностью.
 – А сколько ему понадобится времени, чтобы это выяснить? То есть я хочу сказать, это ведь не то же самое, что прятать какого-нибудь никому не нужного невозвращенца. Мы прячем главу государства. И он явно не станет, случись что, отсиживаться в кустах.
 – Ключ ко всему – это как можно скорее закончить переговоры и выдворить его из страны.
 – Ты все организовал?
 – В Гэтвике стоит вертолет, готовый взлететь в любой момент.
 – То есть все, что нам нужно сделать, это поторопить мерзавца.
 – Да, сэр, совершенно верно.
 – Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – я предпочел бы сегодня утром обойтись без твоей обычной иронии.
 – Я поеду и навещу его, хорошо? Может быть, мне удастся... немного его подтолкнуть.
 – Это не повредит, я полагаю. Как насчет министра? Тебе не кажется, что неплохо было бы взять его с собой? Создать антураж значительности.
 – Его жена умерла вчера вечером.
 – Да, я слышал по радио. Думаешь, это на него как-то повлияло?
 Смит задумался.
 – Her. И потом, его присутствие может добавить политического веса, и вообще, все будет выглядеть более значительно, если со мной будет министр Короны. При условии, конечно, что он не будет спать на ходу.
 Начальник Департамента кивнул, машинально чертя линии на промокательной бумаге, затем побарабанил ногтями по зубам.
 – Этот бардак на Ватерлоо. Почему Шеппард не послал туда пару дюжин людей?
 – Потому что они бы выглядели как копы и Эббот обо всем бы догадался. Кроме того, они бы друг другу мешали, когда началось представление. Во всяком случае, так объяснил Шеппард. И впервые в своей жизни я с ним согласен.
 – Но его метод не сработал, разве не так?
 – Все из-за двух пьяных быков, попавших туда случайно. Отнесите это на счет невезения, совпадений, судьбы, Провидения – чего угодно, хотя, если хотите знать мое мнение, случай губит больше планов, чем любое количество человеческой глупости.
 Начальник Департамента покивал в знак согласия, снова постучал по своим желтеющим зубам.
 – Где, черт побери, Эббот? Насколько мы знаем, у него нет денег. Мы следим за всеми его друзьями. Где он?
 – С женщиной.
 – С женщиной?
 – Так думает Джоан.
 – На каком основании?
 – У нее нет оснований. Инстинкт, интуиция, женский радар, а может, она погадала на кофейной гуще. Вообще-то, она разговаривала с ним по телефону и сказала, что это было слышно по его голосу.
 – Что слышно?
 – Что у него есть женщина.
 – Она поняла это по его голосу?
 – Так она сказала.
 – О Боже.
 – Вероятно, Джоан знает его лучше, чем кто бы то ни было.
 – Да, я понимаю, но...
 Начальник Департамента остановился, развел руками, не зная, что сказать.
 – У вас есть другие предложения?
 – Нет, но...
 Смит снова остановился.
 – Он хорошо ладит с женщинами. Я не хочу сказать, что Эббот наш местный Казанова или что-то в этом роде, но женщинам он, кажется, нравится. Я полагаю, Ричард прячется у какой-нибудь девушки.
 – А мы знаем каких-нибудь его подружек?
 – Нет, но Элис может знать. Она была его секретаршей, до этой командировки в Африку. Возможно, она помнит женщин, которые ему звонили или оставляли сообщения. Что-нибудь в этом роде.
 – Отлично. Позови ее.
 – Она в недельном отпуске. Но я могу позвонить ей домой.
 Фрэнк взял телефонную трубку.


* * *

 В Гайд Парке, на достаточном удалении от ораторского уголка, чтобы не мешали речи и дискуссии, на скамейке под приятно греющим утренним солнцем сидел Эббот, разговаривая с человеком по имени Джака бен Йегуда, свободно владевшим английским, и сливающимся с окружением.
 – Если у вас есть где спрятаться на несколько недель, то дальше все просто.
 – Мне есть где жить и два, и три месяца, если нужно, – во всяком случае, пока уляжется шум.
 – Остальное – не проблема. Мы выдадим вам настоящий паспорт на вымышленное имя, и вы спокойно улетите. Возможно, придется прибегнуть к небольшой маскировке, скажем, отрастить бороду и покрасить волосы. Больше никаких затруднений возникнуть не должно.
 – Я хочу взять с собой девушку.
 – Она как-то с вами связана? Я имею в виду, есть ли у вас с ней что-нибудь общее официально?
 – Нет. Пару лет назад она несколько месяцев была моей секретаршей. Это все.
 – Тогда еще проще. Она полетит туристом на том же или следующем самолете.
 – Спасибо. Я не Могу описать, что это для меня значит.
 – Не больше, я полагаю, чем жизнь израильского агента значила для нас.
 Джака бен Йегуда встал, чтобы уйти.
 – Еще одна вещь. Я знаю, вы были в нашей стране несколько раз. Но жить там – это совсем другое дело. И вам это постоянное напряжение может не понравиться. К тому же, всегда есть опасность войны. Земля обетованная не самое безопасное место в мире.
 – Кроме Англии, нет места, где я бы хотел жить больше. Или, если это необходимо, умереть.
 Эббот хотел еще раз выразить свою благодарность, но не знал, что сказать. Не мог найти подходящих слов.
 Может быть, Джака бен Йегуда что-то почувствовал. На мгновение улыбка осветила бледность его лица, результат одиннадцати лет в одном из русских концентрационных лагерей, которую не могло окрасить даже солнце Палестины.
 – Вы наш друг, – сказал он. – Мы это помним.
 Они пожали друг другу руки, и он исчез за деревьями. Да, они хорошо помнят своих друзей, но еще лучше они помнят своих врагов.


* * *

 Начальник Департамента извинился за то, что им пришлось попросить Элис приехать в офис во время ее официального отпуска, тем более, в воскресенье утром (хотя Элис и не видела в этом ничего особенного или нового). Однако это было важно и имело отношение к Ричарду Эбботу.
 Элис, как обычно, не поднимала головы, но чувствовала, будто у нее в животе лежит холодный камень.
 – Проблема заключается в следующем: где он? Где он может быть? Видишь ли, мы знаем, что у него было совсем немного денег, поэтому отели и пансионаты можно исключить; кроме того, мы проверили всех его друзей и родственников. Итак, что у нас остается?
 Элис ждала, уставившись в пол.
 – По некоторым причинам, в суть которых не буду вдаваться, – сказал Фрэнк Смит, – мы полагаем, что он может жить у женщины.
 По-прежнему держа голову опущенной, Элис серьезно кивнула.
 – Да, я думаю, это возможно.
 – Итак, ты была его секретаршей некоторое время перед тем, как он уехал в Африку, – сказал начальник Департамента. – Включая то время, когда он ушел от жены и жил отдельно.
 – Ты помнишь, были ли у него в то время какие-нибудь подружки? – спросил Смит.
 – Были, две или три. Так, одну звали Барбара, одну Дженис или Джанет? Что-то типа этого. И еще было какое-то странное имя, что-то вроде Полди.
 – Сокращенное от Леопольдины, – сказал Смит. – Она была из Австрии?
 – У нее был акцент, похожий на немецкий.
 – Ты кого-нибудь из них видела? – спросил начальник Департамента.
 – Her, только разговаривала с ними но телефону.
 – Ты не знаешь, спал ли он с кем-нибудь из них? – спросил Смит.
 Начальник Департамента смущенно кашлянул. Он думал, что Смит выразится поделикатнее, назвав это, например, интимными отношениями. Не поднимая головы, Элис сказала:
 – Мужчины обычно спят со своими девушками, разве не так?
 – Ты знаешь адрес кого-нибудь из них?
 – Нет. Но, возможно, у меня есть номера их телефонов в моих старых блокнотах.
 – Попробуй найти их, хорошо?


* * *

 – И ты нашла?
 – Без проблем.
 – Они были довольны?
 – Начальник Департамента сказал: "Умная девочка. Побольше бы нам таких".
 Эббот улыбнулся.
 – Они догадались, что ты живешь с женщиной.
 – Так же, как и, по меньшей мере, двадцать миллионов мужчин в стране. Это был бы довольно длительный процесс исключения. Так, чем бы ты хотела заняться сегодня?
 – В "Курзоне" идет фильм, который я хотела посмотреть... – она помотала головой. – Нет. Думаю, это глупо – выходить из дома. Зачем рисковать, когда в этом нет необходимости?
 – Но сегодня на редкость хорошая погода. Возможно, еще долго не будет такой погоды. Кто знает? Как насчет того, чтобы прокатиться за город на как-там-ее-зовут?
 – Флоренс.
 – Устроить пикник, полежать на солнце и делать все, что делают влюбленные.
 – Потрясающе. Какая замечательная идея... Нет. Нет, мы не можем. Это слишком рискованно.
 Он взял в руки ее серьезное юное лицо и поцеловал ее глаза, уши и губы так нежно, что у нее перехватило дыхание.
 – Время, – сказал он между поцелуями, – это все, что у нас есть. И его у нас не так много.
 – Но...
 – Никаких "но".
 – Если ты не отпустишь меня, я не смогу нормально соображать. Нет, не отпускай меня. Что бы ты ни делал, не отпускай меня.
 Ричард отпустил ее. Элис вздохнула и встряхнулась, будто бы отходя ото сна.
 – Что мы возьмем с собой?
 – Бутылку дешевого вина.
 – Поесть.
 – Я не знаю. Бутерброды. Что хочешь.
 – У меня есть немного паштета, сервелат, сыр дольчелатте... Чему ты улыбаешься?
 – Нескольким вещам, включая тебя.
 – Ты думаешь, я смешная?
 – Да. И очень привлекательная.




 Глава 19


 Когда Смит в сопровождении министра приехал в Питерсфилд, было уже время ланча. Бритты застали Нжала в приподнятом настроении, главным образом оттого, что он предвкушал приятный день и еще более приятную ночь.
 Итак, чем Его Превосходительство может быть полезен джентльменам?
 – Ну, как вы знаете, – начал министр, – глава министерства торговли приедет сюда после ланча с двумя своими советниками, чтобы продолжить переговоры...
 – Ах да, удивительно, не правда ли? Государственное учреждение в Англии работает в воскресенье. Это просто чудо, что небо не упало на землю.
 – Ну и мы, естественно, вас нисколько не торопим...
 – И не стоит, господин министр, не стоит.
 Нжала улыбнулся ему широкой белозубой улыбкой.
 – Мы были бы очень признательны, если бы переговоры завершились как можно скорее.
 – Ввиду нависшей для Вашей жизни угрозы, – вставил Смит.
 – Знаете, – снова широко и белозубо улыбнувшись, сказал Нжала, – я действительно начинаю думать, что вся эта возня лишь результат интриг с вашей стороны, затеянных с целью сбить цены.
 – Ваше Превосходительство, – начал было министр, – я уверяю вас...
 – Мой дорогой министр, я не взялся бы предсказывать, на что Британия готова пойти, особенно, когда дело касается бизнеса. Взять ту же Биафру. Если бы в мире существовала общественная справедливость, которой на самом деле не существует, британское правительство, постоянно о ней разглагольствующее, немедленно поспешило бы на помощь бедной маленькой Биафре. Но этого не произошло. Это стоило бы ему слишком дорого.
 – Ваше Превосходительство, я действительно вынужден возразить… – Или возьмем, например, Южную Африку. С антиапартеидом вроде все в порядке, он ничего уже не стоит. Но попробуйте вмешаться в торговлю – Южная Африка ваш самый значительный клиент, я полагаю, – и нарветесь на неприятности. Смит резко вмешался:
 – Сэр, я не занимаюсь ни политикой, ни деньгами. Мое дело – безопасность. Так вот, что касается ситуации с безопасностью, то она крайне угрожающая. И чем дольше вы остаетесь здесь, тем опаснее это для вас, причем счет идет на часы.
 Нжала наградил его одной из своих широких белозубых улыбок.
 – Мой дорогой мистер Смит, я привык к опасности. Я жил с этим всю мою жизнь. Вы не поверите, сколько человек пыталось меня прикончить. А может, и поверите, потому что знаете. В любом случае, здесь я чувствую себя в большей безопасности, чем где-либо за пределами моего дворца-крепости – со всеми этими вооруженными людьми повсюду и этим, как бишь его, снайпером в летнем домике.
 – Сержант Клиффорд.
 – Довольно выдающийся стрелок, как мне сказали. Молниеносная реакция.
 Он подошел к западному окну и посмотрел вниз на летний домик, где у открытого окна без движения сидел Клиффорд. У него на коленях лежала снайперская винтовка, созданная специально для убийства Нжала, а теперь, по иронии судьбы, его защищавшая.
 – А вот и он сам, собственной персоной, – сказал Клиффорд, – осматривается.


* * *

 Шеппард, тоже находившийся в летнем домике, спросил:
 – Хорошо видно?
 – Достаточно хорошо.
 – Как тебе остальные приготовления?
 – Вполне, папаша. Все слабые точки прикрыты. А если Эббот попробует зайти с этой стороны дома, он труп, не так ли?
 Все это время Клиффорд лениво, возможно даже бессознательно, поглаживал винтовку, как мужчина после занятий любовью водит рукой по телу женщины, изгибы, ложбинки которого, его упругость, влажность и ощущение женской кожи под ладонью все еще доставляют ему чувственное и любовное наслаждение.


* * *

 Во время ланча Нжала не выключал негромко работающее радио. Оно было настроено на Эл-Би-Си – радиостанцию, передающую последние известия.
 – Я прошу прощения за радио, – сказал Нжала, – но так уж получилось, что я крайне интересуюсь любыми новостями, особенно сейчас, потому что, если назревает очередной переворот, я бы хотел узнать о нем, если не первым, то, во всяком случае, одним из первых.


* * *

 Эббот вел древнюю и слегка запинающуюся Флоренс (ей бы не помешал небольшой ремонт и новый комплект свечей зажигания) к местечку неподалеку от Бокс Хилл, обычно безлюдному даже в теплый воскресный день.
 – Нравится она тебе? – счастливо спросила Элис.
 – Прости?
 – Флоренс.
 – Ах, Флоренс. Неплохо, неплохо. Очень даже неплохо.
 Вообще-то, она показалась ему шумной и тесной, да и ехала рывками, как это нередко случается с автомобилями с низким клиренсом и маленьким диаметром колес на деревенских дорогах.
 – Хорошо, когда люк открыт, правда? В жаркие дни прохладно.
 Через этот же люк выветривались и выхлопные газы, просачивающиеся сквозь пол из поврежденной выхлопной трубы.
 Часам к двум они нашли уединенное место вдали от дороги и припарковали Флоренс в тени старого дерева.
 – Разве здесь не чудесно? И так спокойно. Можно подумать, что мы вдали от цивилизации, правда? В сотнях километров отовсюду.
 Элис покраснела от удовольствия.
 Влюбленные пообедали сваренными вкрутую яйцами, заедая их черным хлебом с маслом, паштетом, сервелатом и сыром дольчелатте, и выпили литр красного вина.
 Затем, держась за руки, они гуляли по лесу.
 – Запах лабазника во влажном лесу, – произнес он.
 – Что?
 – Я всегда буду его помнить.
 – А как он пахнет?
 – Очень сильный аромат, маленькие кремовые цветы.
 – Я не чувствую запаха. Я даже его не вижу.
 Он показал:
 – Вон там. Но для цветов еще слишком рано. Как и для запаха. Он появится не раньше июня.
 – Почему ты всегда будешь его помнить?
 – Это связано с детством, я думаю. Тогда все казалось ярче.
 Они прошли еще немного, но начало нестерпимо палить солнце, и, почувствовав себя сонными, легли в тени деревьев, обнимаясь и целуясь, скорее, не охваченные страстью, а ища спокойствия и утешения, спокойствия и утешения от присутствия друг друга. Вскоре они погрузились в сон, а точнее, в полусон, они дремали, просыпались, прикасались друг к другу, снова засыпали, постепенно придвигаясь все ближе и ближе друг к другу.
 Около четырех они проснулись, улыбнулись друг другу, поцеловались и побрели обратно к машине, держась друг за друга. Выпили кофе из термоса, полюбовались загородной зеленью и шевелящим траву ветром, ни о чем конкретном не думая, а просто наслаждаясь умиротворенностью сельской местности и тем, что были вместе.
 Влюбленные опирались на машину, солнце грело их тела, они смотрели на зелень, не видя ее, общаясь физически и мысленно, не соприкасаясь и не разговаривая. Это был момент идиллии, окончание дня несбыточной надежды.


* * *

 Тем временем в Лондоне происходило нечто ужасное, но они узнали об этом много позже.
 Переговоры в Лейфилд Холле шли неплохо – неплохо для Нжала, поскольку главе Министерства торговли и его помощникам даны были четкие инструкции, основывающиеся на том, что скорость в настоящий момент важнее выгоды.
 Нжала был сосредоточен и внимателен, но тем не менее, вполуха слушал радио.
 Вскоре после четырех передали сообщение, что во время митинга бывших военнослужащих-евреев на Трафальгарской площади взорвалась бомба, убив шестерых и ранив еще нескольких участников. Диктор не был уверен относительно числа пострадавших, поскольку сообщения еще продолжали поступать.
 Бомба, находившаяся в тонком черном кейсе, была брошена в толпу из машины, вылетевшей на большой скорости со Стрэнда, пересекшей площадь и исчезнувшей на Пэл Мэл. Позже машину нашли брошенной на площади Сент-Джеймс, где ее пассажиры, двое мужчин, по-видимому, пересели в другой автомобиль и скрылись.
 Нжала выключил радио и сказал:
 – Как вы знаете, я антисемит, но всей душой ненавижу терроризм и беспорядочные убийства. Я предлагаю встать и почтить их память минутой молчания, а переговоры продолжить завтра.
 Так они и сделали, все выглядели мрачно и серьезно, особенно Нжала, периодически теребивший свой тяжелый золотой браслет.


* * *

 Эббот привез Элис в маленький деревенский паб неподалеку от Окли, где подавали простую и вкусную еду, и они съели пирог с мясом и почками, запив его бутылкой бургундского.
 – Что хочешь делать вечером?
 – Хочу, как простой обыватель, валяться на диване весь вечер и смотреть дурацкие передачи по телевизору. И засыпать. А потом отправиться в постель с моим красавцем мужчиной. Ты знаешь, что ты красивый?
 – Держу пари, ты говорить это всем своим парням.
 На обратном пути они включили радио и услышали в новостях про взрыв. Ответственность за него взял на себя "Черный Сентябрь".
 Остаток пути они проехали молча. Элис стало холодно, и она надела свитер.


* * *

 Остатки кейса и бомбы были аккуратно сложены на столе начальника Департамента.
 Вместе с ним в кабинете были Смит, два эксперта по взрывным устройствам из Ярда, Шеппард и министр.
 – Это бомба нового типа, – начал один из экспертов, – а точнее, улучшенная модификация старого. Они сумели сделать так, что разрывная часть сначала подбрасывается первым зарядом бризантной взрывчатки на высоту шестьдесят – девяносто сантиметров над землей, а затем при подрыве основного заряда и вторичной детонации ее осколки разлетаются в разные стороны, что, разумеется, сделало эту бомбу крайне эффективным орудием убийства.
 Он еще долго рассказывал про структуру бомбы, ее механизм, взрывное устройство, фугасное и осколочное воздействие, но его объяснения были понятны только второму специалисту, тогда как остальные не поняли ни слова.
 Начальник Департамента тепло их поблагодарил, и эксперты ушли.
 – Что мне непонятно, – начал начальник Департамента, – так это, как они протащили этот чертов кейс в страну. Со всем нашим изощренным оборудованием в аэропортах мы, казалось бы, должны были его в два счета унюхать.
 – Может быть, ИРА протянула им руку помощи? – предположил Смит.
 – Я бы сказал, что у ИРА и так хватает забот со своей контрабандой, им не до помощи посторонним.
 – В любом случае, – сказал министр, – между ИРА и "Черным Сентябрем" нет никакой связи, ведь так?
 – То, что нам неизвестно об этой связи, – ответил начальник Департамента, – совершенно не означает, что ее не существует.
 После недолгой паузы заговорил Шеппард:
 – Есть связь между Нжала и "Черным Сентябрем".
 – Нам об этом известно, – ответил начальник Департамента. – У них в Бейруте состоялась секретная встреча, по крайней мере, он думал, что она секретная, предполагалось, что он поехал туда отдохнуть.
 – Он мог привезти им кейс. Никто ведь не проверяет багаж главы государства, приехавшего с визитом.
 – Да ну, что вы, – сказал министр. – Вы же не думаете, что Президент стал бы...
 – Именно так я и думаю, – ответил Шеппард.
 – На каком основании?
 Шеппард вздохнул.
 – Не очень-то убедительном, боюсь. Просто пара странных моментов, ничего не означающих по отдельности, но, взятые вместе, да в свете прошлых событий, они уже о чем-то говорят.
 – Ваши рассуждения меня завораживают, – сухо произнес министр. – Пожалуйста, продолжайте.
 – Я бы предпочел, чтобы вам рассказал сержант Робертс, если вы не возражаете. Он вчера дежурил в отеле, к тому же, он довольно сообразительный парень, действительно сообразительный, и ждет в коридоре.
 Вошел сержант Робертс, и Шеппард отрывисто сказал:
 – Ты знаешь некоторых из этих джентльменов, остальных тебе знать необязательно. Расскажи им то, что рассказал мне.
 Робертс был молод и выглядел смышленым. Он прочистил горло и, нервничая поначалу, довольно скоро обрел уверенность в себе.
 – Так, – сказал он, – вчера вечером президент Нжала и его секретарь спустились поужинать в холл. Само по себе это уже было довольно странно. Насколько я помню, до этого они делали это всего лишь однажды, когда внизу проходил показ мод, и они пришли поглазеть на девочек. Я имел в виду...
 – Все в порядке, сержант, – перебил начальник Департамента, – мы поняли, что вы имели в виду. Продолжайте.
 – Его вообще обычно не бывает в это время в отеле, но если он и в гостинице, то всегда ужинает у себя в номере.
 – И, тем не менее, – сказал Шеппард, – если ему захотелось для разнообразия выпить чашечку чая в холле отеля, в этом ведь нет ничего странного, не так ли?
 – Конечно, сэр. Так я себе и сказал. Но было еще кое-что: у него с собой был один из этих дешевых деловых кейсов. Ну, вы знаете, вроде тех, что по десять центов за дюжину, как говорится.
 Начальник Департамента указал на остатки кейса на столе.
 – Вроде этого? Или того, что от него осталось.
 – Трудно сказать, но... Я бы сказал, что да. Еще одна вещь мне показалась странной: почему он нес его сам? То есть, почему не поручил это своему секретарю? Конечно, я не думал об этом тогда, это просто вроде тех дурацких праздных мыслей, которые заполняют голову, когда нечем больше заняться.
 – Мне ваши мысли не кажутся ни дурацкими, ни праздными, – сказал начальник Департамента. – Наоборот, они свидетельствуют о вашей своего рода инстинктивной проницательности, благодаря которой вы можете очень далеко пойти в вашей профессии.
 – Затем вошли эти студенты, ну, то есть, я так решил, что это студенты. Они были достаточно вольно одеты, и все такое, в руках книги. А у одного еще был кейс, точно такой же, как у Нжала. Я проверил книги. Как известно, нет ничего проще, чем вырезать серединку страниц и спрятать в книге пистолет.
 Он остановился.
 – Затем я проверил кейс. В нем не было ничего, кроме конверта, надписанного по-арабски. Внутри был немалых размеров золотой браслет, состоящий из сцепленных рук. Должно быть, стоил бомбы. В любом случае, молодой человек – кстати, довольно симпатичный парень – улыбнулся и сказал, что это подарок брату на день рождения. Так или иначе, но у него с собой даже был чек на него – из какого-то ювелирного магазина в Париже. После этого парень вместе с остальными направился к столику, но Нжала, очевидно, узнал их, окликнул, и они все уселись рядом, вместе пили чай, смеялись и шутили. А потом они ушли. Взяв книги и кейс.
 Робертс снова остановился. В его голосе появилась горечь.
 – Конечно, если бы я был еще чуточку посообразительнее, я бы снова попросил открыть кейс.
 – Сержант Робертс, – сказал начальник Департамента, – у вас не было ни малейшего повода снова проверять кейс. И ваша сообразительность ни у кого не вызывает сомнений. Как раз наоборот. И мы, можете не сомневаться, об этом не забудем. И не только я, не так ли, суперинтендант Шеппард?
 – Совершенно верно, сэр, – ответил Шеппард.
 – Спасибо, сержант Робертс, – сказал начальник Департамента. – На самом деле, большое вам спасибо.
 Робертс коротко кивнул и вышел. Шеппард сказал:
 – Я могу добавить только одно. Когда в субботу вечером Нжала приехал, на нем был тяжелый золотой браслет из сцепленных рук. Я заметил его, потому что он все время его теребил.
 – Итак, – сказал начальник Департамента, – похоже, что наш друг и союзник, которого мы так отчаянно охраняем, возможно, помог "Черному Сентябрю" убить полдюжины человек на Трафальгарской площади.
 – Так, погодите минуту, – вмешался министр, – таких браслетов в мире наверняка не один.
 – И тысячи деловых кейсов, – добавил Смит.
 – Конечно, это все подозрительно, – сказал министр, – но, возможно, – это могло быть просто совпадением.
 – Согласен, – сказал начальник Департамента, – по случайному стечению обстоятельств, совпадению судьбы и генетики, я мог бы быть Элизабет Тейлор.
 – В любом случае, у нас нет доказательств. Совершенно нет никаких доказательств.
 – И весьма кстати, не так ли? – заметил Смит. – Иначе мы бы оказались в крайне щекотливой ситуации.
 – Я просто не могу думать об этом, – сказал министр.
 – Знаете, – сказал Смит, – мне снова начинает казаться, что идея замочить Нжала, возникшая у нас пару лет назад, не была такой уж плохой.
 – Смит, – сказал начальник Департамента, впервые за многие годы называя его по фамилии, – довольно эпатажа. Особенно в присутствии министра Короны.
 Министр посмотрел на них взглядом, выражавшим, как он надеялся, скрытую неприязнь. Эти ублюдки посылали его вежливо и лицемерно, как это делают все секретные службы.


* * *

 Довольно долго Элис и Эббот сидели на диване и смотрели телевизор, потом Элис его выключила.
 – Почему положительные герои всегда попадают в злодеев, а злодеи всегда промахиваются? Я имею в виду в перестрелках.
 – Потому что положительные герои лучше стреляют, дорогая. И потом, что стало бы с сериалом, если бы кто-нибудь всадил пулю в голову главного героя во второй серии?
 – Но ведь это не имеет ничего общего с реальной жизнью.
 – А кому нужна реальная жизнь, отвратительная, жестокая и короткая, после утомительного рабочего дня в офисе, на заводе или где бы то ни было еще? Все, что им нужно, – это вымысел. Да и почему нет?
 – Все, что нужно мне, – это кофе. Ты как?
 – Отлично.
 – Давай попьем кофе на кухне. Mне нравится кофейничать на кухне.
 Они выпили по чашке кофе в крошечной кухне, сидя друг напротив друга за крошечным столом.
 Она повернула голову к клетке с канарейкой.
 – Ты знаком с Соломоном?
 Эббот кивнул:
 – Мы встречались.
 – Раньше он пел как сумасшедший. Все время. А теперь не поет вообще.
 – Может быть, он охрип.
 – Я раньше думала, что это как-то связано с тобой. Он перестал петь примерно тогда, когда ты уехал в Африку. Я надеялась, что теперь, когда ты вернулся, он снова запоет.
 – Не уверен, что вижу в этом логику. Разве что он безумно в меня влюбился.
 – Логика тут ни при чем. У меня просто было чувство, что, если бы он снова запел, это было бы добрым знаком. А теперь ты вернулся, и это хороший знак, вот я и думала, что он снова запоет. Разве ты не понимаешь?
 – Да. Да, конечно, – сказал Эббот, ничего не понимая.
 Она посмотрела на птичку.
 – Пой, Соломон. Спой хоть что-нибудь.
 Но канарейка только расправила крылышки, почистила перышки клювом и продолжала молчать.
 – И не нужно, пожалуйста, шутить насчет Песни Соломоновой.
 – Ты сегодня какая-то очень чувствительная.
 Она глотнула кофе и пригладила волосы.
 – Ты не любишь меня, не так ли? То есть ты не влюблен в меня. Это другое.
 Он помедлил с ответом:
 – Я знаю, что ты мне нравишься. Ты очень много для меня значишь. Но я не думаю о тебе постоянно и не буду воспевать в сонетах твои брови. Но какого черта, слова все равно ничего не значат!
 – Они значат много для женщины.
 – И всегда фальшиво звучат из уст мужчины. Послушай, мне нравится быть с тобой, нравится, когда ты рядом, и, – почти с неохотой, – я не хочу тебя потерять.
 Она по привычке смотрела вниз. Ее сердцу неожиданно стало тесно в груди. Впервые в жизни она почувствовала, что почти любима мужчиной, и не могла произнести ни слова.
 Спустя некоторое время он сказал:
 – Завтра мне нужно сделать несколько звонков, а потом кое-куда сходить.
 Он допил свой кофе:
 – Возможно, меня не будет день-два. Но после этого все будет кончено.
 – Может быть, я съезжу завтра навестить маму, – сказала она.
 – Это неплохая идея.
 Ее волосы снова упали на лицо, и она в который раз убрала их за уши.
 – Завтра, – сказала она. – Завтра, завтра.
 Она помотала головой, и ее волосы снова выбились из-за ушей.
 – А есть ли у нас с тобой это завтра?
 Эббот уже собирался сказать что-то вроде "я надеюсь", или "может быть", или "если повезет", но вдруг заметил, что она чуть не плачет.
 – Конечно, оно у нас есть, – сказал он, стараясь успокоить ее теплотой и уверенностью в голосе. – Но не здесь.
 – Ты ведь не имеешь в виду Южную Америку со всеми этими военными преступниками?
 – Нет, – улыбаясь, ответил он, – не Южная Америка. Другая страна.
 – И мы там будем в безопасности?
 – Жить долго и счастливо до конца своих дней.
 – Пожалуйста, не шути об этом.
 Элис снова чуть не плакала. Ричард наклонился вперед и взял ее лицо в свои руки.
 – Когда я проведу тебя по пальмовой аллее Шаар Хаголана, – сказал он, – тогда спроси меня, не шучу ли я.
 Он дотронулся до ее губ своими, затем отпустил ее и откинулся назад.
 – Но к чему говорить о будущем? Настоящее не так плохо, разве нет?
 – Настоящее – восхитительно, – сказала она, чувствуя себя так, будто посреди ночи вдруг взошло солнце. – И что мы с ним будем делать? Отправимся в постель? Или ты слишком устал?
 – Это оскорбление. Тебя следует отшлепать.
 – Обещания, обещания, обещания, – сказал она и впервые за этот день рассмеялась.


* * *

 Дорис прилетела в Лейфилд Холл после наступления темноты и отужинала с Нжала дыней Ожен (Нжала отнюдь не был антисемитом в отношении того, что шло в его желудок), форелью с миндалем, жареным утенком и печеньем с сыром, запив все это вином, бутылкой "Кло де Без", и, наконец, завершив ужин десертом из клубники со сливками и слегка охлажденного "Монбазилака".
 Ужин, вино, обстановка и сервис, такой же ненавязчивый, как и освещение, подействовали на слабенькую головку Дорис.
 – Ты фантастический, – сказала она. – Черт, да ты просто фантастический.
 – Давай выпьем кофе с арманьяком и отправимся в кровать.
 Так они и сделали. И восхитили друг друга. Дорис стала проституткой не потому, что ее лишили денег и крова. Она была шлюхой по призванию.
 Она дала Нжала все, что он хотел, и даже больше. Они занимались любовью всеми способами, какими это могут делать мужчина и женщина, с побочными вариациями собственного изобретения (так они думали). Что особенно понравилось Нжала, так это очевидное наслаждение, которое получала Дорис от процесса. Большинство женщин после первого часа просто молчаливо смирялись. Но не Дорис. Она наслаждалась каждым моментом. Нжала пришлось уничтожить огромное количество Витабикса, чтобы за ней успеть.
 – Мне не нравится только одно, – сказала она.
 – Что? – спросил он с легкой тревогой в голосе.
 – Этот чертов Витабикс и отсутствие шампанского.
 – Her ничего проще, крошка.
 Он взял телефонную трубку и сказал:
 – Артур, принеси нам полдюжины бутылок "Хайдсика", пожалуйста. И сделай это сам.
 – Эй, постой минуту, мы же в чем мать родила.
 – Моя дорогая, просто не обращай внимания на него, он, уверяю, тебя и не заметит. Он слуга, инструмент,  instrumentum mutum – орудие труда. Ложись и расслабься.
 Артур принес шампанское, открыл бутылку, наполнил два бокала и ушел.
 – Чтоб мне провалиться, он даже не взглянул на нас.
 – Пей шампанское, крошка, и съешь еще немного Витабикса. Он очень полезен.
 Это была прекрасная ночь для Нжала. Лучше быть и не могло.


* * *

 Элис и Эббот занимались любовью медленно, нежно и страстно, периодически отпуская шутки на тему секса, никому, кроме них, не показавшиеся бы и вполовину такими же смешными.
 Затем они легли и курили в темноте, освещаемые только лунным светом.
 – Я все для тебя усложняю? – спросил он.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Ну, например, разделение преданности. Преданность Департаменту Преданность мне.
 – Вся моя преданность – только тебе.
 – Это не совсем правда.
 – В любом случае, я привыкла вести двойную жизнь: одну реальную, а другую – в мечтах.
 – А эта какая?
 – Та, что в мечтах, разумеется. Но происходящая в реальности.
 – Не слишком ли это запуганно?
 – Не для меня. И особенно не теперь. Эй, дай мне затянуться, ты все выкуришь.
 – Почему не теперь?
 – Потому что теперь я живу. По-настоящему живу.
 – И больше не волнуешься о том, что будет завтра?
 – К черту завтра. С меня достаточно сегодняшнего дня.
 – И ночи.
 – Ночь создана для любви, как кто-то заметил.
 – Во всяком случае, не для сна. Кроме того случая, когда умираешь. Тогда это один длинный сон, как заметил кто-то еще.
 – Я знаю, я сдавала по этому экзамен. Постой...  Nox est perpetua ... что-то вроде этого...  dormienda . To есть, ночь бесконечна и создана для того, чтобы спать.
 Он предложил ей сигарету.
 – Нет, ты докуривай.
 Он сделал пару затяжек, наблюдая за тем, как разгорается кончик сигареты.
 – Ты, случайно, не обижаешься на меня? За то, что я тебя использую, я имею в виду.
 Она улыбнулась в темноте.
 – Ты меня не используешь. Да и в любом случае, если и так, то это судьба или вроде того – как завтра.
 – Но сегодняшняя ночь создана для любви, – сказал он и, затушив сигарету, снова обнял девушку.
 Через некоторое время он поднял ее так, что она оказалась сверху.
 – Ммм... – сказала она, – мне это нравится. Ммм... так хорошо. Да с тобой все хорошо.
 В темноте, разрисованной лунным светом, он видел немного больше, чем просто силуэт и длинные волосы, ниспадающие на плечи и руки.
 – Я когда-нибудь говорил тебе, что у тебя красивые руки и плечи?
 – Я никогда не знала, что во мне есть что-то красивое. Может, это просто потому, что темно.
 – Нет, это не темнота.
 Она резко втянула воздух.
 – Господи, как бы я хотела, чтобы это продолжалось вечно. Мне нравится, когда темно, тогда я могу спокойно смотреть на тебя, и ты не будешь видеть мои неправильные глаза.
 – Я могу увидеть черного муравья на черной скале черной ночью. И мне нравятся твои глаза.
 Она наклонилась к нему так близко, что ее длинные волосы скрыли их лица.
 – Даже если я доживу до ста лет, – прошептала она, – я не думаю, что когда-нибудь буду счастливее, чем сейчас.


* * *

  Ему нравилось сидеть на веранде в предрассветных сумерках и наблюдать, как белесый туман поднимается от болот, охватывает город, словно саван, и зависает там, кружась в легком воздухе, пока не выходит солнце и не сжигает призрачную дымку, и на жестяные крыши домов садятся грязные чернокрылые грифы, похожие на нечистоплотных адвокатов в ожидании дел. 
  Большую часть дней он провел, слегка потея, в тени веранды, ожидая грузового судна обратно в Англию. 
  Если повезет, он сможет оказаться там почти одновременно с Нжала, который в настоящее время находится на конференции ОПЕК в Женеве, основная цель которой – еще выше задрать цены на нефть для западных стран и обеспечить щедрую пирушку для делегатов. 
  На следующие несколько недель у Нжала было плотное расписание. Из Швейцарии он должен был лететь в Кампалу на собрание членов Организации Африканского Единства (и очередную пирушку), затем в Бейрут, официально – на отдых перед тем, как лететь в Лондон, но на самом деле, на секретную встречу с лидерами террористической группы «Черный Сентябрь», которой оказывал материальную и другого рода помощь. 
  В Англии его ожидали в конце апреля, как и грузовой корабль, но пунктуальностью грузовое судоходство не отличалось, поэтому при отсутствии удачи Эббот мог бы и разминуться со своей целью. Но в конечном итоге это все равно не имело бы никакого значения. Он последует за ним, куда бы тот ни поехал, как Божье Око. 




 Глава 20


 Утро понедельника было спокойным и ясным, и они снова позавтракали у окна в желтом свете солнца. Оба молчали. И вдруг, ни с того ни с сего, поссорились из-за тоста.
 Эббот съел один тост и выпил три чашки кофе, и Элис сказала, что он должен съесть что-нибудь еще, кроме тоста, а Эббот ответил, что ничего больше не хочет, эмоции переросли в банальную ругань из-за куска поджаренного хлеба, и вот они уже кричат друг на друга, словно давно женатая пара.
 Затем Элис расплакалась, он, естественно, обнял ее, и оба притихли, успокаиваясь от прикосновений друг друга.
 – Это случится сегодня, ведь так? – спросила она. Ричард кивнул:
 – Если все получится.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Планам человека и мыши может помешать что угодно – начиная от спущенного колеса, и заканчивая громким чихом.
 – И что ты тогда будешь делать?
 – Попробую все исправить и буду молиться, чтобы больше такого не случилось.
 Ричард все еще держал ее в руках.
 – Отпусти меня, – нежно проговорила Элис. – Или не отпускай никогда.
 Он опустил руки, и девушка, встав на цыпочки, официально, как старая добрая английская жена, поцеловала его в щеку.
 – Ненавижу прощаться.
 – Да.
 После недолгой паузы она сказала:
 – Я лучше поеду к маме. Тебе понадобится машина?
 Эббот помотал головой. Она направилась к двери.
 – Странно, мы полжизни проводим, говоря "спасибо", и вдруг, когда тебе действительно хочется кого-то поблагодарить, сказать-то и нечего.
 – Просто возвращайся ко мне, – сказала она и вышла.
 Эббот прислушался к ее легким шагам на лестнице, затем подошел к окну и выглянул на улицу.
 Ричард наблюдал за ней, пока она не скрылась из виду. Элис не обернулась.
 После этого он подошел к столу, снял телефонную трубку и по памяти набрал номер Нового Скотланд-Ярда.
 – Старшего суперинтенданта Шеппарда, пожалуйста.
 Его попросили подождать, потом отрывистый женский голос произнес:
 – Кабинет старшего суперинтенданта Шеппарда. Чем могу помочь?
 – Департамент, О-А-шесть, – сказал он, называя идентификационный код (надеясь, что они не сменили его за последние пару лет, хотя для этого и не было никаких причин). – Могу я с ним поговорить?
 – Он уехал в Питерсфилд.
 – О, я думал, что он будет здесь после перестрелки на Ватерлоо.
 – Он был здесь, но снова уехал.
 – Ну хорошо, спасибо.
 – Что ему передать?
 – Скажите, что звонили из офиса Фрэнка Смита.
 Он повесил трубку. Итак, убежище было в Питерсфилде. Все, что ему теперь было нужно, – это адрес.


* * *

 Прежде чем посадить свою пассию на вертолет, улетающий обратно в Лондон, Нжала прогулялся с Дорис по окрестностям поместья.
 Она была под большим впечатлением от количества окружавшей его охраны.
 – Боже мой, все эти собаки и люди. Они, видать, и впрямь озабочены твоей судьбой.
 Нжала рассмеялся.
 – Да, это все из-за какой-то угрозы то ли от ИРА, то ли от какой-то другой террористической группы, мол, они собираются похитить приезжающих с визитами шишек. Англичане ведь очень пекутся о безопасности.
 Широко раскрыв глаза, она забросала его всякого рода вопросами, на которые он отвечал со слегка покровительственным благодушием взрослого дяди, балующего школьницу.
 Перед уходом Его Превосходительство сказал:
 – Я хочу увидеть тебя снова. Скоро.
 – Когда?
 – Не могу сказать точно. Мои планы меняются внезапно. Но я тебе позвоню, самое позднее – через пару дней. Чтобы убедиться, что ты свободна.
 – Не беспокойся, я буду.


* * *

 А в квартире Эббот снова звонил по телефону, на этот раз в подразделения по обслуживанию и уходу за поместьями, принадлежащими Департаменту на юго-востоке. В разговоре он довольно удачно имитировал уэльский акцент.
 – Послушай, парень, если вы там ничего не делали, так откуда у меня наряд на замену девяти метров водосточной трубы и повторную расшивку швов чертового фронтона? Скажи мне... Нет, я не Могу разобрать подпись. Но бумага прошла через старину Пилкингтона и подписана им, чувствуешь? Это должно быть правдой, не так ли? Загадка? Никаких загадок, приятель. Сказано тут, черным но белому: "Выполнить работу в Манор-Хаус, Лидии, Питерсфилд..." В каком смысле не тот адрес? Не говори мне, что у нас нет поместья в Питерсфилде, когда я знаю, что есть... О! О, точно – Лейфилд Холл. Так, дай-ка мне их номер телефона, не хочу, чтобы из меня сделали придурка... Так. Спасибо. Но как вообще так получилось, что кто-то из ваших взял и написал неправильный адрес на наряде? Ладно, парень, ладно, это даже не я все начал, это старик Гимбел из бюджетного, а ты знаешь, какой сволочью может быть этот ублюдок...


* * *

 Телефон звонил и звонил, и Дорис наконец проснулась.
 – Господи, – сказала она в телефонную трубку.
 – Her, это всего лишь Джордж, – ответил Эббот.
 – Ты знаешь, который час?
 – Пять минут второго. Дня.
 – Я легла только в десять утра. Я трахалась, Джордж, трахалась целые сутки без перерыва... Боже, как я трахалась.
 – Деньги у нас в руках, крошка.
 – Не говори мне про деньги, Джордж, просто дай мне поспать, хорошо?
 – Даже про десять штук?
 – Десять чего?
 – Забудь, детка, спи дальше.
 – Послушай, Джордж, не юли, скажи прямо.
 – Я заключил сделку с журналами в пяти странах, и десять тысяч из них твои, если придешь с товаром. А если мы сможем предоставить еще и парочку фотографий, то прибавь еще двадцать пять процентов, впрочем, ты вряд ли в ладах с арифметикой.
 На другом конце провода молчали.
 – Ты снова заснула, крошка?
 – Я все бодрее и бодрее. Чего ты хочешь?
 – Встретимся в кафе на углу твоей улицы через два часа.
 – Черт, Джордж, дай мне немного поспать, пожалуйста. Ты знаешь, где я живу. Приходи сюда через пару часов, и я поговорю с тобой лежа. Я все могу делать лежа.
 – О'кей, о'кей, – вздохнул Эббот. – У тебя через два часа.
 Она жила неподалеку от Мейда Вейл. Он поймал такси и уже через десять минут был на месте и барабанил в дверь.
 Это была мера предосторожности. На тот случай, если она рассказала не тем людям о своем друге Джордже. Если за местом установят слежку, он хотел быть рядом, чтобы все видеть.
 Дорис открыла дверь, завернутая в простыню.
 – Боже, ты же сказал через два часа. Я сейчас сдохну. – Десять кусков поднимут тебя из мертвых. Я сварю тебе кофе, и ты расскажешь мне о Нжала и его гнездышке в английской деревне.
 Ричард сделал кофе, и она начала рассказывать. Красавица выдала, рассказала все, что могла, о привычках Нжала (и не только в области секса) и мерах безопасности.
 Она набросала приблизительный план поместья, отметив ручей, протекающий по его территории, и стену по периметру, вспомнила про охранников со сторожевыми собаками, провод под напряжением на стене, охрану на воротах, стражников у северной стены возле арки, через которую тек ручей. Эббот узнал все, что страстная чернокожая пассия смогла вспомнить. А это было немало.
 – То есть, шансов у фотографа попасть туда нет?
 – Никаких, приятель. Они все еще обыскивают меня, когда я прихожу. У них в поместье две полицейские суки, похожие на лесбиянок, которые меня жадно раздевают. Но я ему пока нравлюсь. Я снова чуда еду.
 – Когда?
 – Не знаю. Думаю, завтра или послезавтра. Он сказал, что позвонит.
 – Посмотрим, сможешь ли ты уговорить его сфотографироваться с тобой. Это будет бомба.
 – О'кей, попробую. А теперь, Джордж, пожалуйста, можно, я еще посплю?


* * *

 Эббот купил легкий плащ от дождя, карту Питерсфилда, выпущенную картографическим управлением Ее Величества, пачку пластиковых пакетов для мусорных ведер, компас, отвертку и водонепроницаемый фонарик. Ричард не знал, понадобится ли ему фонарь, но решил, что все-таки он может оказаться кстати.
 На вокзале Ватерлоо он купил роман в мягкой обложке и взял один билет до Питерсфилда. Внезапно Эббот так увлекся чтением, что чуть не проехал свою остановку.
 Он обратился в местное агентство недвижимости, сказав, что заинтересован в покупке загородного поместья с участком примерно восемь гектаров. Может быть, они могут послать ему информацию о чем-нибудь подходящем. Естественно, это были вымышленные имя и адрес в Лондоне.
 Некоторое время назад его друзья упомянули о какой-то собственности в этом районе, но название выскользнуло из памяти. Он нахмурился, вспоминая. Может, Лейстон-Хаус? Может такое быть?
 – А, вы имеете в виду Лейфилд Холл, – сказал агент. – Он выставлялся на продажу месяцев семь назад, но боюсь, с тех пор был продан.
 – Звучит занятно. А это далеко?
 – Нет, всего пару километров отсюда по А-272. Большой особняк немного в глубине справа. Мимо не проедете.
 Эббот внимательно изучил карту, затем взял такси и проехал мимо главных ворот Лейфилд Холла, обратив внимание на сторожку у входа (без сомнения, набитую агентами Особого отдела) и арку в стене, где ручей втекал на территорию поместья. Он также заметил внимание на прожектора, освещающие арку после наступления темноты. По словам Дорис, их не включали часов до девяти, хотя темнело намного раньше. Ручей протекал под дорогой и терялся в лугах, его берега были засажены деревьями, которые могли стать хорошим прикрытием. За аркой ручей сужался, превращаясь в короткий глубокий поток, и под дорогой проходил через водосточную трубу диаметром около пятидесяти сантиметров, а после этого снова расширялся и убегал в поля. Шансов пробраться через эту трубу не было.
 Ричард проехался в такси по сети второстепенных дорог, окружающих Лейфилд Холл на расстоянии не больше тридцати километров, сказав водителю, что ищет участок земли для покупки. В действительности, он искал большое поле, желательно, с прудом или источником, и нашел то, что искал, приблизительно в тридцати километрах на северо-северо-запад от Лейфилд Холла, согласно карте картографического управления. Большое плоское поле с протекающим по нему ручьем, возможно, тем же самым, что протекал по участку Холла.
 В одном месте ручей расширялся, а может быть, его расширили искусственно, чтобы сделать участок под водопой для скота. Этот сверкающий в темноте водоем будет отличным ориентиром.
 Он запомнил расположение другого ориентира, башенки церквушки примерно в полутора километрах оттуда, торчащей прямо за развалинами замка. Он проверил их местоположение по компасу, затем отметил Лейфилд Холл на карте и нанес на нее поле с его ручьем.
 Теперь все, что ему оставалось сделать, это лететь на северо-северо-запад от Холла, пока он не увидит башенку церкви с развалинами замка перед ней, затем по компасу к полю. Блеск воды будет служить посадочными огнями.
 Оставалось сделать еще пару вещей, главная из которых – угнать фургон телефонной компании.
 Эббот нашел один на стоянке возле железнодорожной станции в Питерсфилде. Дверь была заперта, но он при помощи отвертки вынул боковое окно и дотянулся до кнопки, залез внутрь, вытащил провода зажигания и связал их. Это заставило двигатель сделать пару вялых оборотов, но машина не хотела ехать без подсоса. Она немного озябла.
 Ричард доехал до поля с ручьем и спрятал фургон в кустах у дороги.
 Он знал, что об угоне немедленно доложат Шеппарду в Лейфилд Холл. Доклады поступали обо всех преступлениях и подозрительных действиях, сколь угодно малых. Так суперинтендант работал, и неумолимое внимание к деталям было одной из его сильных сторон. А Эббот верил в то, что сильные стороны человека нужно, как в дзюдо, использовать против него самого.
 Он отправился обратно в Питерсфилд пешком, но примерно километр спустя его подобрала одна из проезжавших мимо машин, и остаток пути он проделал на ней. Не то, чтобы стоило торопиться. Ему все равно нечем было заняться до наступления сумерек. Сумерки – странное время, очень опасное. Время, которое водители машин, например, во всяком случае в Англии, незаслуженно игнорируют. В это время трудно сказать, движется ли объект или стоит, жив или мертв. Промежуточное время. Время для влюбленных, потому что они всегда находятся вне времени, за исключением тех ярких и всепоглощающих моментов, когда они вместе.


* * *

 Нжала позвонил Дорис незадолго до того, как начало смеркаться.
 – Посольская машина отвезет тебя на аэродром, и ты будешь здесь уже через час.
 – Но ведь ты сказал, завтра или послезавтра. Я только что проснулась. Я полумертвая.
 – Я знаю способ ожить: ты приедешь сюда, поешь копченой семги, выпьешь шампанского. Потом отправишься в постель часа на два, на три, если хочешь. А когда проснешься, прелестная и свежая, примешь ванну и...
 – Нет, дорогой, я не могу, честно. Я разваливаюсь по всем швам.
 – А еще тебя будет ждать небольшой подарок в размере пятисот фунтов.
 – Твою мать!


* * *

 Перед наступлением сумерек Эббот зашел в отель и позвонил на телефонный узел Питерсфилда.
 – Я хочу доложить о поломке на Питерсфилд 8548. Да, верно. Это прямая линия военного министерства, не могли бы вы, пожалуйста, заняться этим немедленно? Спасибо.
 Он взял такси и поехал к Лейфилд Холлу, но вышел, не доезжая восьмисот метров до поместья, сошел с дороги и, стараясь оставаться незамеченным, пошел между деревьями и кустами вдоль ручья, пока не нашел место, где мог спрятаться и наблюдать за главными воротами и помещением для охраны.
 Сумерки сгущались, но, но словам Дорис, прожектора не включат еще как минимум в течение получаса.
 Эббот завернул свои часы, компас, пистолет, кобуру и запасную обойму в пластиковые пакеты, надежно обмотал свертки проволокой и распихал по карманам плаща. Затем принялся ждать.
 Примерно через десять минут к воротам подъехал фургон телефонной компании и, остановившись, прогудел.
 Ворота открылись, и из них вышли трое агентов Особого отдела во главе с сообразительным сержантом Робертсом.
 Водитель фургона, коренастый, агрессивно настроенный молодой человек, опустил стекло машины.
 – Да? – сказал Робертс.
 – Телефон, – ответил водитель. – Вы доложили о поломке в поместье на линии.
 – Одну минуту, пожалуйста.
 – Я не могу ждать всю ночь.
 – Мы не задержим вас ни на секунду, сэр.
 Сержант обернулся к одному из агентов Особого отдела и негромко сказал:
 – Проверьте в доме.
 Водитель вышел из фургона.
 – Послушайте, – сказал он, – подразумевается, что это срочно, прямая линия военного министерства или что-то в этом роде. И я хочу разделаться с этим как можно скорее, понятно? У меня свидание. С одной пташкой.
 Агент Особого отдела вернулся и что-то прошептал на ухо Робертсу.
 – Зайдите, пожалуйста, на пару минут в помещение для охраны, сэр. Мы бы хотели задать вам пару вопросов.
 – Вопросы? Какие вопросы? О чем вы говорите?
 – Сегодня утром был угнан фургон, по описанию соответствующий этому.
 – Угнан? Вы утверждаете, что этот фургон был угнан? Посмотри на номера, болван.
 – Сменить номер на машине не проблема, сэр. Так вы не возражаете пройти и побеседовать?
 Робертс уже положил руку ему на плечо.
 – Да, я возражаю, черт побери, – пытаясь вырваться, возразил водитель. Двое других агентов Особого отдела подошли ближе.
 Все трое принялись толкать его, здорового, крепкого и продолжающего сопротивляться, к воротам. Эббот перебежал через дорогу в сгущающихся сумерках и соскользнул в узкий поток, текущий через арку. Вода оказалась ледяной.
 Ричард очень медленно и осторожно двигался по направлению к арке. Как Эббот и предполагал, с двух сторон в кирпичную кладку арки на расстоянии около трех сантиметров от воды были вделаны два электронных глаза.
 Он набрал побольше воздуха в легкие, нырнул под воду и пополз по грязному дну, пока не миновал арку, затем выбрался на поверхность и потихоньку вылез на берег в тень кустов. Он вытер руки носовым платком и подождал, пока не унялась дрожь, вынул компас, часы, пистолет, кобуру и запасную обойму из пластиковых мешков, в которые положил камни и опустил на дно ручья. Возможно, это был излишняя предосторожность, но полевым агентам необходимо быть очень осторожными людьми. Он снял дождевик и спрятал его под кустом, прикрыв листьями.
 Эббот надел кобуру и внимательно осмотрел пистолет и обойму. И то, и другое было сухим. Как и компас, и часы. Засунул пистолет в кобуру, обойму и компас – в карман, надел на руку часы.
 Он пополз вдоль ручья, не вылезая из кустов и замирая, если слышал приближение патруля с собаками. Достигнув рододендронов, посаженных вдоль засыпанной гравием подъездной дорожки перед домом, снова замер и дождался, когда мимо пройдет очередной патруль с собаками. Дорис сказала, что они ходят каждые пятнадцать минут.
 Старая добрая Дорис.
 Он теперь находился на расстоянии четырехсот метров от кустов, где спрятал плащ. Где-то вдалеке залаяла собака, и он подумал, что она, должно быть, нашла плащ. Затем залаяли остальные.


* * *

 В летнем домике сержант Клиффорд сказал одному из агентов Особого отдела:
 – Что-то происходит, и им это не нравится.
 – Пустобрехи лают по каждому чертову поводу. Кроме того, у главных ворот какие-то непонятные разборки.
 После недолгой паузы лаянье возобновилось. Одна из собак завыла.
 – Мне это не нравится, – сказал Клиффорд. – Я, пожалуй, пойду гляну.
 Из-за рододендронов Эббот наблюдал за Клиффордом, обходящим дом. Затем мимо прошел патруль с собаками. Клиффорд обменялся парой слов с патрульным, затем вернулся в летний домик.
 К этому времени лай и вой прекратились. Но Клиффорда беспокоила даже тишина. Ему казалось, что настало зловещее ожидание.
 – Что-то происходит, – сказал он. – Я не знаю, черт побери, что это, но чувствую, что что-то происходит.
 – Жопой чувствуешь что ли? – спросил агент Особого отдела, недолюбливавший Клиффорда. Вряд ли кому-то он вообще нравился.


* * *

 Как только Клиффорд и патруль с собаками скрылись из виду, Эббот быстро пересек подъездную дорожку, взбежал по лестнице к массивной дубовой входной двери и позвонил.
 Дверь открыл Шеппард.
 – Добрый вечер, – вежливо поздоровался Эббот.
 Шеппард увидел прямо перед собой ствол Комбат Магнума 357, направляемого твердой рукой. Это бы заставило похолодеть и более храброго человека, чем Шеппард, а суперинтендант был не из трусливых.
 Эббот вошел и закрыл за собой дверь.
 – Отдай мне пистолет, – сказал он. – Двумя пальцами, ну сам знаешь, как в кино делают.
 Шеппард отдал ему оружие, которое тот положил в карман.
 – Теперь пойдем к Нжала. Я пойду на два шага позади тебя, поэтому не пытайся исполнить всем известный прием борьбы без оружия, которому учат на всех этих курсах, если, конечно, не хочешь получить раздробленный позвоночник и провести остаток дней в инвалидной коляске.
 Шеппард направился вверх по ступеням, похожий на человека, идущего по тонкому льду. Эббот следовал за ним.
 Охранник Особого отдела, сидящий на стуле возле входа в апартаменты Президента, видел Шеппарда и то, что за ним кто-то идет, но не мог заметить пистолета, пока Эббот не велел Шеппарду отойти в сторону.
 – Не пытайся быть смелым, сынок, – посоветовал Эббот. – Просто встань и не дергайся.
 Человек из Особого отдела подчинился.
 – Возьми у него пистолет и наручники и дай их мне, – сказал Эббот Шеппарду. – И что бы ты ни делал, не заставляй меня нервничать.
 Шеппард взял пистолет и наручники и отдал их Эбботу.
 – Отойдите от двери, господа, и давайте попробуем обойтись без ненужных драм.
 Полицейские отошли. Эббот подошел к двери и прислушался, так как не хотел, чтобы Нжала встревожился. Затем повернулся, сделал несколько шагов по направлению к Шеппарду, измерил расстояние и со взрывной внезапностью ударил его в солнечное сплетение.
 Шеппард испустил звук сдувающегося шара и почти бесшумно осел на пол, задыхаясь в сражении за глоток воздуха, его лицо покрылось пятнами грязно-голубого оттенка.
 Эббот наклонился над ним.
 – Моя жена, – мягко сказал он, – хотела, чтобы ты ее запомнил.
 Он подошел к двери и снова прислушался, затем открыл ее и вошел. После чего тихонько закрыл и запер ее за собой.
 Нжала работал, сидя за столом у западного окна. Головы Его Превосходительство не поднял, так как был поглощен работой и, хотя и знал, что кто-то вошел в комнату, не обратил на это ни малейшего внимания. Он даже не слышал звука запираемой на ключ двери, а если и слышал, то не придал этому значения.
 – Поставь на столик и налей себе чашку, Артур.
 Он продолжал работать.
 Через мгновение Эббот сказал:
 – Я не Артур.
 Нжала поднял голову, увидел человека, увидел пистолет.
 – Вы, должно быть, Уилсон, – сказал он. – Или тот, кого мы знаем как Уилсона. Тот, кто пришел убить меня.
 Он остановился, полуулыбаясь.
 – Что я могу для вас сделать? – спросил он. – Кроме того, что упасть замертво?
 Среди качеств, которых недоставало Нжала, уж точно не было храбрости.
 – Задвинь шторы.
 За окном темнело, и Нжала уже включил свет.
 Пока Его Превосходительство задвигал шторы на западном окне, Эббот сделал то же самое на южных. Ричард не хотел, чтобы кто-нибудь их увидел.
 – Сядь и положи обе руки на стол.
 Нжала подчинился. В среднем ящике стола лежал пистолет. С причиняющей боль медлительностью Президент принялся открывать его коленом, одновременно с этим продолжая говорить, чтобы заглушить любой, даже малейший звук, который мог издать ящик.
 – Не хотите выпить? – весело спросил он. – Джин, виски, водка, что угодно...
 – Ничего не нужно, – ответил Эббот. – Даже стакана воды.




 Глава 21


 Спустя несколько минут Шеппард сумел восстановить дыхание и цвет лица; на животе расплывался багровый синяк, а его внутренности словно пронзало ножом каждый раз, когда суперинтендант пробовал глубоко вздохнуть или делал неосторожное движение.
 Он позвонил начальнику Департамента, который, в свою очередь, связался с министром и Смитом, велев последнему подготовить к вылету с лондонского аэродрома вертолет Королевских Воздушных Сил немедленно, а лучше быстрее.
 Затем начальник Департамента перезвонил Шеппарду.
 – Вы можете с ним поговорить?
 – Конечно. По одному из внутренних телефонов.
 – Тогда говорите с ним. Говорите. Общайтесь. И любой ценой задержите.
 – Как?
 – Я не знаю. Скажите ему, что я хочу с ним поговорить. Скажите, что я буду через полчаса. И ради Бога, ничего не предпринимайте.
 Начальник Департамента не мог знать, что Шеппард был совершенно не в настроении что-либо предпринимать. Суперинтендант сидел у телефона, грустно потирая свой ноющий живот и стараясь глубоко не вдыхать. Перспектива ранней пенсии, которую он когда-то с презрением отверг, с каждым болезненным вдохом казалась все более привлекательной.
 Он говорил с Эбботом, стараясь унять ненависть в голосе.
 Да, Эббот подождет приезда начальника Департамента, если за это время Шеппард сумеет доставить к дому вертолет, – и не один из этих монстров, на каких летают в КВС, а маленький, двухместный.
 – Я сделаю все возможное, но вертолеты не растут на деревьях. Да и где я возьму двухместный?
 – Это твоя проблема. Но достань его. И займись прожекторами. Только не включай их, пока я не скажу.
 Эббот не собирался ждать приезда начальника Департамента. Если первым прибудет двухместный вертолет, он улетит на нем, захватив с собой Нжала.
 Шеппард дал указания перенести прожектора на подъездную дорожку, затем отправился в летний домик. Он шел медленно, перенося тяжесть на каблуки, как беременная женщина. Он и чувствовал себя соответственно, только еще хуже.
 – Итак, он это сделал, этот ублюдок своего добился, – горько сказал Клиффорд. – Если бы я пошел осмотреться пару минут спустя, он бы попался.
 – Или наоборот, – заметил Шеппард, – ты попался бы сам.


* * *

 Нжала ставил на свой единственный козырь – спокойствие. И по-прежнему пытался по миллиметру выдвигать ящик стола.
 – Вас уже посылали раньше убить меня, не так ли? Ваше правительство.
 – Так вы знали?
 – Это было несложно вычислить. Джентльмены из Секретной службы Ее Величества купили большую часть информации, которая им была нужна, – боюсь, мои чиновники, как впрочем и все остальные, насквозь коррумпированы. Итак, что еще там было? Кроме убийства?
 – Мои боссы называли эту акцию устранением. Это только потом она стала убийством.
 – А как это называете лично вы? Казнью? Оправданным убийством?
 Эббот пожал плечами.
 – Какое это имеет значение?
 – Только в том отношении, что оно должно быть оправдано еще раз – даже для меня, для жертвы, – ящик был открыт уже как минимум сантиметра на три. – Что, как сказал бы Евклид, есть абсурд.
 Продолжайте разговаривать с ними, попытайтесь сделать так, чтобы они расслабились, подружитесь с ними, насколько это возможно. Такова была техника поведения в общении с террористами, о которой знал, разумеется, и Эббот.
 – Я не знал, что твоя смерть нуждается в оправдании.
 – Когда-то это было не так – когда вас в первый раз послали меня убить. Тогда вы бы застрелили меня без предупреждения с молчаливого одобрения вашего правительства. Теперь у вас этого одобрения нет. Нет санкции. Нет поддержки.
 Эббот улыбнулся одной из своих сдержанных улыбок:
 – У меня есть мое собственное одобрение.
 – Тогда что ж ты не стреляешь, вместо того, чтобы разговоры тут со мной разговаривать? Ах да, конечно, вертолет.
 Эббот кивнул.
 – Верно. Я собираюсь отвезти тебя кое-куда и там застрелить.
 – Это может вызвать некоторые проблемы.
 – Пока я со всеми проблемами разобрался.
 – О да, вы ведь необычайно находчивы. Можно?
 Он указал на пачку сигарет на столе.
 – Только если в ней не спрятан пистолет.
 Нжала открыл пачку так, чтобы Эбботу было видно, что в ней нет ничего, кроме сигарет.
 – Нечто настолько же смертоносное, как мне говорили.
 – Ты умрешь не от этого.


* * *

 Начальник Департамента, министр, потирающий живот Шеппард и Смит, которому приходилось с трудом сдерживать улыбку каждый раз, когда он смотрел на суперинтенданта, собрались на совещание в летнем домике. Клиффорд с неподвижностью паука в сети неотрывно смотрел на освещенное западное окно.
 – Я не понимаю, как, черт побери, ему удалось пробраться через главные ворота, – сказал Шеппард.
 – Так же легко, как и войти в дом, я полагаю, – сказал Смит.
 – Так, подождите минуту, но кто же думал, что он поднимется по лестнице и позвонит в чертов звонок? То есть я хочу сказать, это же для официальных визитов.
 – Возможно, несчастный ублюдок этого не знал. Нужно было повесить записку с нормами дипломатического протокола.
 – Эй, ты со мной не остри...
 – Вопрос, джентльмены, заключается в том, – сказал начальник Департамента, – что мы будем предпринимать.
 – Что мы можем сделать? – сказал министр. – Он держит нас за яйца, не так ли? Как террорист в самолете.
 В летнем домике был установлен телефон. Указав на него, начальник Департамента спросил:
 – Я могу связаться с ним по этому телефону?
 – Вас соединят через центральный коммутатор, установленный в доме, – сказал Смит.
 Начальник Департамента взял трубку.
 – Соедините меня с апартаментами полковника Нжала.
 Послышался голос Эббота:
 – Да?
 – Это начальник Департамента.
 – Вы приготовили вертолет, о котором я просил?
 – У нас есть один из больших вертолетов КВС.
 – Я просил двухместный. И не повторяйте мне эту ересь, что они не растут на деревьях. Достаньте его.
 – Я делаю все возможное.
 – Вы же не думаете, что я буду ждать до утра, правда? Я хочу, чтобы он был здесь, пока темно. И я даю вам полчаса. Начиная с этого момента. В противном случае, Нжала умрет.
 Эббот повесил трубку.
 – Что он собирается делать с двухместным вертолетом? Каков его план? – спросил начальник Департамента.
 – Думаю, я могу вам сказать, – ответил Смит. – Взяв Нжала в заложники, он собирается отлететь на несколько километров туда, где ждет машина, возможно, с сообщником, убить Нжала, а затем вернуться в свое укрытие, используя по очереди машину, поезд, автобус и любой другой вид транспорта, который можно вообразить или который он найдет. Он великий импровизатор.
 Настала еще одна пауза. После этого министр сказал:
 – Как нам его остановить? И как сделать так, чтобы Нжала остался в живых?
 – Двухместный вертолет будет здесь в ближайшие полчаса, – сказал начальник Департамента. – Также прибудет радиолокационная установка. Во всяком случае, мы сможем за ним проследить.
 – Он полетит ниже зоны приема, – возразил Смит.
 – Мы можем последовать за ним на другом вертолете? – спросил министр.
 – Нет, если хотим сохранить здоровье и жизнь Нжала, – ответил Смит. – Да и в любом случае, он полетит без огней.
 – Но если он будет сам управлять вертолетом, он не услышит шума летящего за ним, не правда ли?
 – Он услышит его, когда сядет. И тогда – прощай, Нжала.
 – Но как он его посадит в темноте? – спросил министр.
 – Во время войны, – сказал Смит, – я сажал Лайсандеры на мокрое поле при свете трех парафиновых огней. А вертолет посадить намного проще, чем Лайсандер. Кроме того, у вертолета внизу снаружи есть прожектор, который он может включить на несколько секунд, чтобы оценить высоту. Даже если вертолет и сядет не слишком изящно и немного помнет себе брюхо, то вряд ли Эббота это сильно расстроит.
 – Но пока он будет вести вертолет, Нжала обязательно попытается...
 – Нжала будет в наручниках, – сказал Шеппард.
 – Итак, – задумчиво произнес министр, – выражаясь не слишком утонченно, нас по-королевски поимели.
 – И Его Превосходительство вместе с нами, – добавил Смит. – А не можем мы, – сказал министр, – просто ничего не делать? Ну, как тогда с Херемой и Спагетти Хаусом.
 – Нет, – ответил Смит, – разные мотивы. Эбботу не нужен выкуп. Он в любом случае собирается убить полковника. Неважно, умрет ли он при этом сам или нет. Конечно, он все сделает для того, чтобы уцелеть. Но спасение собственной жизни для Эббота вторично, главное – убить Президента.
 – О Господи, – сказал министр.
 – Мы имеем дело с маньяком, а не с преступником, – объяснил Шеппард.
 – Я знал, что у тебя найдется для этого блестящая фраза, – отреагировал Смит. – Как там наше бедненькое пузико?
 В этот момент вошел человек, которого начальник Департамента представил как доктора Росгаля, психиатра Си Ай Эс, который работал с Эбботом. Он был маленький, смуглый, круглый и был похож на еврея, каковым и являлся.
 – Вы можете что-нибудь сделать? – спросил министр.
 – Нет.
 – Тогда зачем вы приехали?
 – Меня попросил начальник Департамента.
 – Вы можете дать нам совет? – спросил начальник Департамента.
 – Я не знаю.
 – А что вы знаете? – спросил министр. – Есть что-нибудь, что вы знаете?
 Росталь обратил свой внимательный взгляд на министра, оглядел его с ног до головы, затем снова повернулся к начальнику Департамента.
 – Наши тесты показали, что он очень способный человек, человек действия, крайне изобретательный, способный на мгновенную импровизацию, с выдающимся уровнем решительности. Идеальный материал, с нашей точки зрения. Или почти идеальный.
 – Почти? – переспросил министр.
 – Я отметил тогда, что у него есть совесть, чувство морали. А убийца, наверное, должен быть абсолютно аморальным человеком.
 – Вот, – сказал министр, которому не терпелось кого-нибудь обвинить. – Так какого черта вы выбрали его? Если бы вы этого не сделали, мы бы не были сейчас в этом дерьме.
 Начальник Департамента медленно проговорил:
 – Я не хотел, чтобы безнравственный убийца принялся осыпать пулями свою мишень, убивая невинных прохожих, даже если это и была бы кучка ниггеров.
 – Постойте, – сказал министр, – это была просто одна из моих маленьких шуток.
 – В любом случае, Эббот был на несколько ступеней впереди всех остальных агентов, которых мы тестировали, и, очевидно, был лучшим для этой работы.
 – Я согласен, – сказал Росталь. – Я просто заметил, что в определенных обстоятельствах чувство морали может стать недостатком.
 – Именно поэтому нам пришлось морально оправдать для него это уничтожение, – сказал начальник Департамента.
 – Мне кажется, – заметил Смит, – даже с этого расстояния мне слышно, как смеется Эббот. А может быть, это Бог?
 – Если у вас больше нет вопросов, – сказал Росталь, – то у меня поезд.
 – Вы знаете какой-нибудь способ остановить его? – спросил министр.
 – Только пулей. Знаете, выстрелить в голову. Спокойной ночи, джентльмены.
 После ухода Росталя Смит мягко сказал:
 – И спокойной ночи, господин Президент.
 – Вы представляете себе, какой международный скандал вызовет это убийство? – спросил министр. – Эффект, который это произведет на Организацию Арабского Единства, на нефтяных шейхов, как отразится на ситуации в Африке и на Ближнем Востоке?
 – Я знаю место на Ближнем Востоке, где случится небольшое празднество, – ответил Смит. – Называется Израиль.
 – А что до голов, которые полетят здесь?
 Политик беспокоился не о головах, а лишь об одной – своей собственной.
 – Там лишь один человек с пистолетом, и мы ничего, абсолютно ничего не можем сделать, имея ресурсы всей страны.
 Настала продолжительная пауза. Никто с ним не спорил. Затем заговорил молчаливый Клиффорд:
 – Его остановит только пуля. Так сказал этот человек.
 – Да, да, – нетерпеливо перебил министр. – Скажите нам что-нибудь, чего мы не знаем.
 – Шторы на окне. Они изредка покачиваются от сквозняка. Если я смогу найти правильное место, скажем, на одном из этих деревьев, я смогу его увидеть хотя бы на мгновение... Это все, что мне нужно.
 Настала еще одна, более продолжительная, пауза. Затем заговорил Смит:
 – Мы бы не хотели еще одного громкого провала, как в прошлый раз, не так ли?
 Выражение бледного лица Клиффорда не изменилось.
 – Теперь обстоятельства другие. Все, что мне нужно сделать, это дождаться, пока качнутся шторы и я смогу его увидеть.
 – Это две разные вещи. Шторы могут качнуться, но вы можете его и не увидеть.
 – Согласен, но все, что мне видно отсюда, когда шевелится занавеска, – это кусок потолка. Однако, если я буду находиться в правильном месте, я смогу увидеть комнату.
 – Часть комнаты, где он может быть, а может и не быть. – Снова согласен. Но есть небольшой шанс, что он может оказаться там, где я смогу его увидеть. Только шанс.
 – У нас еще есть двадцать минут до окончания срока, – сказал министр. – И даже после этого мы смогли бы еще немного его задержать... В любом случае, я думаю, стоит попробовать. Сейчас надо использовать любой шанс.
 Он повернулся к начальнику Департамента:
 – Как вы думаете?
 – Я не знаю. Но полагаю, это может сработать.
 – Шеппард?
 – Это единственный шанс, который у нас есть.
 – Смит?
 – Нет.
 Еще одна пауза.
 – Какие у вас возражения? – спросил министр.
 – В уравнении слишком много неизвестных, как однажды сказал мне Эббот.
 – Объяснитесь.
 – Если Клиффорд найдет правильную точку обзора. Если шторы качнутся в нужное время, то есть тогда, когда Эббот будет находиться на линии огня. И наконец, если Клиффорд не промахнется.
 Впервые Клиффорд встал и отвернулся от окна.
 – Если я не промахнусь? Если я не промахнусь?
 – О'кей, предположим, вы не промахнетесь. Вы легко попадете в него. Но сможете ли вы поразить его насмерть? Другими словами, сможете ли вы сделать так, чтобы он не застрелил Нжала?
 – Послушайте, – сказал Клиффорд, – если я попаду в него пулей обтекаемой формы с плавающим стальным сердечником, неважно, куда именно, он будет не в состоянии никого застрелить. Такая пуля оставляет крошечное входное отверстие, но на месте ее выхода образуется рана величиной более двадцати пяти квадратных сантиметров. И даже если она попадет в его мизинец, это собьет его с ног.
 – А я подготовлю дюжину вооруженных бойцов, – сказал Шеппард – которые ворвутся в комнату, как только услышат выстрел.
 Смит кивнул.
 – Великолепно, – сказал он. – Отлично. Все просто идеально.
 – Кроме? – спросил начальник Департамента.
 – Не знаю, – ответил Смит. – Кроме того, что на войне ничего никогда не идет так, как запланировано. Как там эта поговорка про то, что Бог всегда отвечает на ваши молитвы, но никогда не выслушивает их до конца?
 – Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – мы не говорим об уверенности, мы говорим о шансах, только и всего. Предложение Клиффорда предоставляет нам шанс. Может, небольшой. Но шанс. Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
 Фрэнк Смит вздохнул.
 – Нет, – сказал он. – Я не могу. Господи, мне бы не помешал стакан чего-нибудь покрепче.
 – Забавно, – сказал Шеппард, – как неврастеники в критических ситуациях всегда хватаются за выпивку.
 – Да, – ответил Смит, – это одна из тех вещей, которые отличают нас от извращенцев и полицейских. Могу я поговорить с ним?
 – С Эбботом? – спросил начальник Департамента. – Конечно.
 Смит взял трубку.
 – Соедините меня с комнатой Нжала.
 Через мгновение раздался щелчок. – Эббот.
 – Ричард, я только что подумал, что у меня, возможно, не будет другого шанса поговорить с тобой, и я хотел... пожелать тебе удачи или вроде того.
 – Тебе не следует желать удачи противнику.
 – Ты понимаешь, что у тебя не больше шансов выбраться отсюда живым, чем у кошки, попавшей в ад.
 – Говорят, у кошек девять жизней. Даже в аду.
 – И нет ничего, что мы могли бы сказать или сделать, что заставит тебя... передумать?
 – Ничего, Фрэнк.
 Смит помедлил, раздумывая.
 – Да, знаешь, полковник помог убить этих ветеранов на Трафальгарской площади. Он ввез в страну бомбу для "Черного Ceнтября". Сволочи за это подарили ему на память славный золотой браслет...
 Министр вырвал телефонную трубку из рук Смита и грохнул ее на место.
 – Что, черт побери, вы делаете, вбиваете последний гвоздь в гроб Президента?
 – Какая разница? Его все равно закопают, он мертв с рождения.




 Глава 22


 Нжала все еще продолжал маяться с ящиком. Ему уже было видно половину пистолета, но этого было недостаточно. Он сомневался, что и пистолета целиком будет достаточно. Его Превосходительству нужно было что-то еще – обмануть, отвлечь внимание, но по виду, с которым Эббот смотрел на него, похожий на змею, готовую к атаке, чтобы отвлечь его внимание, понадобится, по меньшей мере, землетрясение.
 Холодность этого решительного взгляда начала его беспокоить, заставила почувствовать холод, или так, по крайней мере, показалось, а рожденный в племенной Африке диктатор не отличался богатым воображением.
 – Я понимаю вашу горечь, – сказал он, – ваше желание убить меня. Вы в этом не одиноки. Но вы уверены, что это ваш единственный мотив? Это только личное или и политика в том числе?
 Эббот не спускал с него глаз.
 – Если это политика, то надежды мало. Любой, кто рискует жизнью во имя политической цели, круглый дурак. А спорить с дураками невозможно. А вот если это личное... что ж, несмотря на все эмоции, понимания все же можно достичь... можно организовать компенсацию. Некоторого рода. Вообще говоря, любого рода.
 Эббот слушал вполуха. Все его существо было сосредоточено на наблюдении за Нжала, наблюдении за окнами, он одновременно прислушивался, не летит ли вертолет, при этом, однако, лениво размышляя над тем, зачем Фрэнк Смит сказал ему про "Черный Сентябрь". Хотел косвенно выказать свое неодобрение Службой? Или просто утвердить Эббота в принятом решении? Он улыбнулся про себя. Как будто оно нуждалось в утверждении.
 – Чему вы улыбаетесь?
 – Мне просто интересно, где вы взяли этот красивый золотой браслет.
 Несмотря на холод, Нжала покрылся потом. Но Эббот не стал продолжать эту тему.


* * *

 В летнем домике было наконец решено позволить сержанту Клиффорду найти выгодную позицию. И он вскоре ее нашел – раскидистое дерево почти напротив западного окна.
 Снайпер нашел почти идеальный сучок, на который можно было положить ствол винтовки. Все, что ему оставалось делать, это ждать, пока пошевелится занавеска. И молиться, что не составило для него труда. Он был действительно религиозным человеком.


* * *

 Нжала было видно почти половину пистолета. Он даже мог схватить оружие, если бы решил покончить жизнь самоубийством. Поэтому полковник продолжал свою терпеливую попытку выдвинуть ящик и не дать угаснуть разговору.
 – Вы старомодный либерал, вы это знаете? А все либералы старомодны. Радикалы без причины. Эксплуатируемые левыми и презираемые правыми.
 Президент подождал, ожидая комментариев, но их не последовало.
 – Вы спросите, а кто я? Диктатор? Фашист? Коммунист? Выбирайте лейбл на свой вкус. Вы все равно найдете клише.
 Ящик скрипнул.
 – Что это было?
 Комбат Магнум был направлен прямо в сердце Нжала с той же решимостью, какой были полны глаза за ним.
 – Думаю, это стул. Он иногда поскрипывает.
 Очевидно, объяснение удовлетворило Эббота. Ствол пистолета опустился. Нжала, задержавший дыхание, снова осторожно вздохнул.
 Эббот взял телефонную трубку.
 – Соедините меня с начальником Департамента.
 Через мгновение шеф ответил.
 – Вашему драгоценному другу осталось жить двенадцать минут, если не появится вертолет, – сказал Эббот и положил трубку.
 – Двенадцать минут. Не так много.
 – Назовите хотя одну причину, почему вы должны жить дольше.
 – Я нужен своей стране.
 Эббот начал улыбаться. Нжала облизнул губы.
 – Любая страна получает такого вождя, в котором нуждается, и тогда, когда она в нем нуждается. Иначе она обречена. И сейчас моей стране нужен я.
 – Убивать и мучить?
 – Жестокость необходима, особенно на нашем нынешнем этапе развития. Я ее контролирую. Я ее сдерживаю. Если бы я попытался положить ей конец, это было бы воспринято как проявление слабости. И я оказался бы вне игры. Началась бы гражданская война.
 – Каждый ублюдок оправдывает собственное злодейство.
 – Не уверен в этом.
 Нжала провел рукой по своим кудрявым волосам. Он говорил для спасения собственной жизни и понимал это. Если ему удастся удержать интерес Эббота хотя бы на минуту дольше срока... впрочем, кто знает. Шанс есть шанс, сколь угодно призрачный.
 Да и ящик был уже открыт до конца.
 – Я знаю следующее: вам, британцам, потребовалась тысяча, если не больше, лет, чтобы установить крайне несовершенную модель демократии. Великая Хартия Вольностей. Хабеас Корпус. А от нас вы ждете, что мы справимся с этим за пять минут. Ах, вы нам помогли. Но вы нас и эксплуатировали. А затем сбежали и оставили нас с конституцией, которая не работает.
 – Не работает?
 – Не для нас. Она слишком замысловата. Мы для этого не готовы. Нам сначала нужно пройти через наши формы феодализма, капитализма, социализма, упадка и Бог знает чего еще.
 – А что общего это имеет с твоей безнравственностью?
 – Я создан своей средой, как и все мы. И разрешите мне добавить, что это не порочнее, чем Елизаветинская Англия, которую вы называете Золотым Веком. Или могущественная викторианская эра. Шестьдесят славных лет. Вам когда-нибудь попадалась статистика детской проституции за 1875 год?
 Наступило долгое молчание. Затем Эббот улыбнулся, но не одной из своих сдержанных полуулыбок, а по-настоящему. Это было так приятно и дружелюбно, что Нжала, расслабившись, улыбнулся в ответ.
 – Знаешь, – сказал Эббот, – в конце концов, вся эта болтовня об этике, морали и сравнительной истории оканчивается ерундой. Настоящая причина, по которой я пришел сюда тебя убить, гораздо проще: ты ублюдок, и я хочу тебя убить. И я тебя убью.
 Впервые Нжала стало страшно.




 Глава 23


 Дважды шторы качнулись от сквозняка, и Клиффорд мельком увидел комнату. Но все, что ему удалось заметить, была левая рука Эббота. Он сомневался. Если бы это была правая рука, в которой был пистолет, он бы рискнул. Особенно, учитывая то, что через секунду после этого в комнату ворвались бы люди из Особого отдела. Но левая рука... Он прицелился в нее. Это точно собьет его с ног, и люди из Особого отдела, безусловно, будут достаточно быстры. Но вдруг не получится – вдруг Эбботу хватит времени нажать на курок... Боже, он не может допустить очередного провала. Вдруг штора снова шевельнулась, чуть больше открывая левую руку Эббота. Если бы она отодвинулась еще подальше и открыла плечо, Клиффорд бы выстрелил. Выстрел бы снес Ричарду половину плеча, и у него не хватило бы времени ни на что. Он бы лежал на спине и от шока не знал, Рождество ли сегодня или Пасха.
 Снайпер навел перекрестье инфракрасного прицела ночного видения и снова принялся ждать. И молиться.


* * *

 Тем временем мимо окна комнаты, в которой спала Дорис, пролетел заказанный начальником Департамента вертолет и сел на лужайку возле дома.
 Грохочущий шум его пропеллеров разбудил девушку.
 – Ради всего святого, – пробормотала она.
 Затем она услышала голоса в соседней комнате и встала.
 Зевнув, обернула вокруг себя простыню и подошла к двери в гостиную, которая была приоткрыта.
 Что-то в одном из голосов – и это был не раскатистый бас Нжала – показалось ей смутно знакомым.
 Эббот стоял к двери вполоборота, поэтому не заметил ее появления в проеме.
 – Джордж, – сказала она, – какого...
 Эббот развернулся. Нжала подпрыгнул, выхватил из ящика пистолет и выстрелил.
 В этот момент штора качнулась и приоткрыла окно. Все, что видел Клиффорд, был силуэт мужчины с пистолетом. Больше не сомневаясь, он выстрелил.
 Выстрелы прозвучали почти одновременно.
 Пуля Нжала калибра девять миллиметров, выпущенная из Вальтера Р38, попала Эбботу в грудь.
 Пуля Клиффорда снесла Нжала полголовы и разметала его мозги по противоположной стене.
 В комнату ворвались люди из Особого отдела, но они уже не могли помочь никому, кроме Дорис, у которой случилась истерика. Один из них отвел ее вниз и передал с рук на руки спокойной и приятной на первый взгляд женщине-полицейскому.
 Смит, Шеппард и начальник Департамента были в комнате всего лишь через пару секунд. Несколько мгновений спустя появился Клиффорд.
 Эббот был все еще жив, но истекал кровью. У него было прострелено правое легкое. Подошедший к нему Смит поддерживал его, не давая упасть.
 Эббот с трудом заговорил:
 – Меня отвлекла девушка. А Нжала выстрелил в меня, – он указал на Нжала. – У него в столе был пистолет.
 Помедлив, он указал на Клиффорда.
 – А этот застрелил Нжала.
 – Я увидел силуэт человека с пистолетом, – сказал Клиффорд. – Это должен был быть Эббот.
 – Застрелил его, – проговорил Эббот, – из оружия, специально для этого изготовленного... Славно...
 Ричард попытался засмеяться, но в рот хлынула кровь, и он, казалось, потерял сознание. Смит решил, что он умер.
 Затем Эббот снова открыл глаза, но Фрэнк уже не заметил в них и проблеска сознания.
 – Скажите ей... я проведу ее, – проговорил он слабеющим голосом, – проведу ее по пальмовой аллее... Шаар Хаголана.
 – Что?
 Смит покачал его на руках.
 – Что ты сказал, Ричард?
 Эббот задышал шумно и прерывисто. Затем он заметил Клиффорда, попытался снова засмеяться, но захлебнулся собственной кровью и умер.
 Было около половины десятого.




 Глава 24


 Элис намеренно весь день не подходила к радио и телевизору.
 Она вернулась от матери около восьми вечера.
 Девушка была слишком напряжена, чтобы есть или делать что-либо, кроме заваривания чая и бессмысленного хождения по квартире.
 Она ждала чего-то. Телефонного звонка. Звонка в дверь. Знака. Предзнаменования.
 И вдруг это случилось. Около половины десятого. И стало понятно, что все будет хорошо.
 Соломон запел. Запел великолепно. Прекраснее, веселее, щемяще и нежнее чем когда-либо.
 По ее лицу потекли слезы радости.
 И она села в своей крохотной кухоньке, слушая пение Соломона, в ожидании возвращения Эббота, его поцелуев и любви, которую не потушит никакая вода и не затопят никакие потоки.