---------------------------------------------


 Горький Максим
 Быт

 А.М.Горький 
 Быт 
 ...В стеклянном небе ожесточенно сверкает солнце июльского полудня. Город задохнулся в жаре, онемел, молчит, лишь изредка возникают неясные звуки, бредовые слова. 
 Гнусавенький фальцет задумчиво тянет песню: 
 Над серебряной рекой 
 В золотом песочке 
 Я девчонки молодой 
 Всё искал следочки... 
 Густой голос сердито спрашивает: 
 - Куда вас, под утро, гоняли? 
 - Расстреливать. 
 - Многих ли? 
 - Трех. 
 - Мычали? 
 - Зачем? 
 - Без крику, значит? 
 - Они - без капризу. У них тоже своя дисциплина: набедовал и становись к расчету. 
 - Господа? 
 - Будто - нет. Крестились. 
 - Стало быть - простяки. 
 Минута молчания, потом снова заныл фальцет: 
 Ясный месяц - укажи... 
 - Ты - стрелял? 
 - А - как же... 
 Иде она гуля-ала... 
 Густой голос насмешливо говорит: 
 - Про девчонок вот поешь, а рубаху сам чинишь. Обормот... 
 - Погоди, будет и девчонка. Все будет... 
 Тихий ветер, расскажи, 
 О чем р-размышляла... 
 ...Колонны зала украшены кумачом и нежной зеленью березовых ветвей. Сквозь узоры листьев блестят золотые буквы, слагаясь в слова: 
 "Пролетарии... Да здравствует..." 
 В открытые окна свежо дышит весна, видны черные деревья и звезды над ними. 
 В углу зала черный человек, изогнув тонкую шею, колотит длинными руками по клавишам рояля. По полу скользят, извиваясь, матросы и рабочие, обняв разноцветных девиц, гулко шаркая ногами, притопывая. Дьявольски шумно, неистово весело. 
 - Гранд-ром, черти! - с отчаянием орет великан-юноша, в белых башмаках и синей рубахе, вихрастый, со шрамом на лбу и на щеке. - Стой, - не гранд-ром, а - как его? Хватайся за руки, кругом - мар-рш! 
 Образуется визгливый хоровод, кружится вихрь разноцветных пятен, гудит пол под ударами каблуков, тревожно позванивает хрусталь огромной люстры. 
 За колонной, под складками багряного знамени, приютилась отплясавшая пара: гологрудый, широкоплечий матрос, рябой и рыжий, с ним - кудрявенькая барышня в голубом. Серенькие глаза ее удивленно блестят, - должно быть, еще впервые так покорно сгибается пред нею большой такой зверюга, заглядывая в фарфоровое личико ее добрыми круглыми глазами. Она обмахивается беленьким платочком и часто мигает, ей, видимо, и страшно и приятно. 
 - Ольга Степановна, позвольте снова задеть ваше религиозное чувство... 
 - Ой, погодите, жарко... 
 - Нет, все-таки! Хорошо: допустим, это - бог! Ну, ведь бог - штучка воображаемая, а я - реальный факт, однако как будто не существующий для вас. 
 - Вовсе - нет... 
 - Позвольте! Разве это мне не обидно? Предмет воображения заводит вас в пустоту неизвестности и в беспомощность, а перед вами человек, готовый хоть куда ради милой вашей души... 
 - Р-равняйсь по дамам! - грозно командует великан, подняв руку над головою. - Беги восьмерками вокруг колонов! 
 - Пожалуйте, Ольга Степановна... 
 Он подхватывает барышню так, что ноги ее, оторвавшись от пола, мелькают в воздухе, и бросается с нею в пестрый, шумный вихрь пляски. 
 Потом она, задыхаясь, сидит на подоконнике, а он, стоя пред нею, вполголоса, очень убедительно говорит: 
 - Конечно, мы - люди нового характера, народ прямой, однако ж мы не звери, не черти... 
 - Разве я говорю что-нибудь подобное? Ничего подобного... 
 - Позвольте! Если вы обязательно желаете венчаться в церкви, то, конечно, это пустяки1, однако товарищи могут смеяться надо мной... 
 - А вы не говорите никому... 
 - Тихонько? Даже и на этот поступок против атеизма я готов ради милой вашей души; однако ж, Ольга Степановна, лучше будет, ежели мы начнем привыкать к атеизму, ей-богу! Жить надо, Ольга Степановна, на свои средства, без страха, и - вообще довольно боялись! Теперь никого не надо бояться, кроме как самого себя. Вы - что, товарищ? Вы, собственно, чего желаете? Может быть, этого? 
 Медленно поднимается в воздухе кулак, объемом с полупудовую гирю. 
 А на средине зала неистово кричит главнокомандующий танцами, великан: 
 - Отступление от барышень на два шага и поклон,- р-раз, два-а! Барышни выбирают кавалеров, кому который нравится, - без стеснения...