---------------------------------------------


 Киплинг Редьярд
 Через огонь

 Редьярд Киплинг 
 ЧЕРЕЗ ОГОНЬ 
 Полицейский пробирался верхом по Гималайским лесам, под обомшелыми дубами, а за ним трусил его вестовой. 
 -- Скверное дело, Бхир Сингх, -- сказал полицейский. -- Где они? 
 -- Очень скверное дело,-- откликнулся Бхир Сингх.-- Теперь они, конечно, жарятся на огне, но огонь тот пожарче, чем пламя костра из веток хвойного дерева. 
 -- Будем надеяться, что нет, -- сказал полицейский, -- ведь если позабыть о различиях между расами, это история Франчески да Римини, Бхир Сингх. 
 Бхир Сингх ничего не знал о Франческе да Римини, поэтому он хранил молчание, пока они не добрались до вырубки угольщиков, где умирающее пламя шептало "уит... уит... уит", шурша и порхая над белым пеплом. Когда этот костер разгорелся, он, наверное, полыхал очень ярко. В Донга-Па, на противоположном склоне долины, люди видели, как огонь трепетал и пылал в ночи, и говорили между собой, что угольщики из Кодру, должно быть, перепились. 
 Но то были только Сакат Сингх -- сипай сто второго пенджабского туземного пехотного полка, и Атхира -- женщина, и они горели... горели... горели... 
 Вот как все это случилось; донесение полицейского подтвердит мои слова. 
 Атхира была женой Маду -- угольщика, одноглазого и злого. Через неделю после свадьбы он отколотил Атхиру толстой палкой. Месяц спустя сипай Сакат Сингх, отпущенный из полка на побывку, проходил по этим местам, направляясь в прохладные горы, и волновал обитателей Кодру рассказами о военной службе и славе и о том, в какой чести он у полковника сахиба-бахадура. 
 И Дездемона, как Дездемоны всего мира, слушала Отелло, и, слушая, она полюбила. 
 -- У меня уже есть жена,-- говорил Сакат Сингх,-- но если хорошенько подумать, это неважно. Кроме того, я скоро должен вернуться в полк; нельзя же мне стать дезертиром -- ведь я хочу дослужиться до хавалдара. 
 Двустишие: 
 Когда б я чести не любил, 
 Я меньше бы любил тебя...-
 не имеет версии, созданной на Гималаях, но Сакат Сингх был близок к тому, чтобы ее сочинить. 
 -- Ничего,--говорила Атхира, -- оставайся со мной, а если Маду примется меня бить, отколоти его. 
 -- Ладно, -- согласился Сакат Сингх и, к восторгу всех угольщиков в Кодру, жестоко избил Маду. 
 -- Хватит, -- проговорил Сакат Сингх, спихнув Маду под откос. -- Теперь мы будем спокойны. 
 Но Маду вскарабкался наверх по травянистому склону и с гневом в глазах бродил вокруг своей избушки. 
 -- Он забьет меня до смерти, -- говорила Атхира Сакату Сингху. -- Увези меня. 
 -- В казармах будет переполох. Жена вырвет мне бороду, но ничего,-отвечал Сакат Сингх.--Я тебя увезу. 
 В казармах был шумный переполох, Сакату Сингху рвали бороду, и жена Саката Сингха ушла жить к своей матери, забрав с собой детей. 
 -- Это хорошо, -- сказала Атхира, и Сакат Сингх согласился: 
 -- Да, это хорошо. 
 Итак, Маду остался в избушке, из которой была видна вся долина вплоть до Донга-Па, и жил один, но ведь никто спокон веку не сочувствовал таким незадачливым мужьям, как он. 
 Маду пошел к Джасин-Дадзе, колдуну, хранившему Голову Говорящей Обезьяны. 
 -- Верни мне мою жену,--сказал Маду. 
 -- Не смогу, -- отозвался Джасин-Дадзе, -- пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па. 
 -- Говори дело, -- приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе. 
 -- Отдай все свои деньги деревенским старейшинам, -- молвил Джасин-Дадзе, -- и они созовут совет общины, а совет прикажет твоей жене вернуться. 
 Итак, Маду отдал все свое состояние, заключавшееся в двадцати семи рупиях, восьми анах, трех пайсах и серебряной цепочке, общинному совету Кодру. А затем предсказания Джасин-Дадзе оправдались. 
 Брата Атхиры послали в полк Саката Сингха, чтобы призвать Атхиру домой. Сакат Сингх пинками заставил его разок пробежаться вокруг казармы, погом передал хавалдару, который огхлестал его поясным ремнем. 
 -- Вернись! -- вопил брат Атхиры. 
 -- Куда? -- спросила Атхира. 
 -- К Маду, -- ответил он. 
 -- Никогда, -- сказала она. 
 -- Ну, так Джасин-Дадзе тебя проклянет, и ты засохнешь, как дерево, которое ободрали весной, -- сказал брат Атхиры. 
 Атхира заснула с мыслями обо всем этом. 
 Наутро она захворала ревматизмом. 
 -- Я уже начинаю сохнуть, как дерево, которое ободрали весной,-промолвила она. -- Это все проклятие Джасин-Дадзе. 
 И она действительно начала сохнуть, ибо сердце ее высохло от страха, а те, кто верит в проклятия, от проклятий и умирают. Сакату Сингху тоже стало страшно, ибо он любил Атхиру больше жизни. 
 Прошло два месяца, и вот брат Атхиры уже снова стоял за казармами и визжал: 
 -- Ага! Ты сохнешь. Вернись! 
 -- Скажи лучше, что мы вернемся оба, -- проговорил Сакат Сингх. 
 -- Я вернусь, -- сказала Атхира. 
 -- Да, но когда же? -- спросил брат Атхиры. 
 -- Когда-нибудь рано поутру, -- ответил Сакат Сингх и пошел просить у полковника сахиб-бахадура недельный отпуск. 
 -- Я сохну, как дерево, которое ободрали весной!--стонала Атхира. 
 -- Тебе скоро станет лучше, -- говорил Сакат Сингх и наконец рассказал ей о том, что задумал, и оба они тихо рассмеялись, ибо любили друг друга. Но с того часа Атхире стало лучше. 
 Они уехали вместе; путешествовали в вагоне третьего класса, как полагалось по воинскому уставу, а потом в повозке -- по низким горам и пешком -- по высоким. Атхира вдыхала сосновый запах своих родных гор. влажных Гималайских гор. 
 -- Хорошо быть живыми, -- промолвила Атхира. 
 -- Ха! -- произнес Сакат Сингх. -- Где дорога на Кодру и где дом лесника?.. 
 -- Двенадцать лет назад оно стоило сорок рупий,-- сказал лесник, отдавая свое ружье. 
 -- Вот тебе двадцать, -- сказал Сакат Сингх, -- а пули дашь мне самые лучшие. 
 -- Как хорошо быть живыми, -- задумчиво промолвила Атхира, вдыхая запах соснового перегноя; и они стали ждать, пока ночь не опустится на Кодру и Донга-Па. 
 На вершине горы, выше избушки, был заготовлен костер из сухих дров -это Маду сложил его, собираясь пережигать уголь на другой день. 
 -- Молодец Маду -- избавил нас от этого труда, -- сказал Сакат Сингх, наткнувшись на костер, сложенный квадратом; каждая сторона его достигала двенадцати футов, а высота -- четырех. -- Подождем, пока не взойдет луна. 
 Когда луна взошла, Атхира преклонила колено на костре. 
 -- Будь у меня хотя бы казенная винтовка, -- с досадой проговорил Сакат Сингх, косясь на перевязанный проволокой ствол лесникова ружья. 
 -- Поспеши, -- сказала Атхира, и Сакат Сингх поспешил; но Атхира уже не спешила. Тогда он поджег костер со всех четырех углов и влез на него, перезаряжая ружье. 
 Язычки пламени стали пробиваться между толстыми бревнами, поднимаясь над хворостом. 
 -- Правительству не худо бы обучить нас спускать курок ногой, -- мрачно проворчал Сакат Сингх, обращаясь к луне. 
 То было последнее суждение сипая Саката Сингха. 
 Рано утром Маду пришел на огнище, вскрикнул от ужаса и побежал ловить полицейского, объезжавшего округ. 
 -- Этот низкорожденный сгубил дрова для угля, а стоили они целых четыре рупии, -- задыхался Маду. -- Кроме того, он убил мою жену и оставил письмо, которое я не могу прочесть; оно привязано к сучку на сосне. 
 Прямым писарским почерком, усвоенным в полковой школе, сипай Сакат Сингх написал: 
 "Если что от нас останется, сожгите нас вместе, ибо мы совершили надлежащие молитвы. Кроме того, мы прокляли Маду и Малака, брата Атхиры, -оба они злые люди. Передайте мое почтение полковнику сахиб-бахадуру". 
 Полицейский долго и пытливо смотрел на брачное ложе из красного и белого пепла, на котором, тускло чернея, лежал ствол лесникова ружья. Он рассеянно ткнул каблуком со шпорой полуобугленное бревно; с треском взлетели искры. 
 -- Совершенно необычайные люди, -- проговорил полицейский. 
 "Уиу... уиу... уию",--шептали язычки пламени. 
 Полицейский включил в свое донесение одни лишь голые факты, так как пенджабское правительство не поощряет романтики. 
 -- Так кто же уплатит мне эти четыре рупии? -- ныл Маду.