Аннотация: Член конгресса США ввязывается в пьяную драку, вступившись за честь танцовщицы стриптиза, чем ставит под угрозу свою карьеру. Шантаж, пропажа важных документов и серия убийств сопровождают разбирательство этого дела. Роман привлекает разворачивающимся с молниеносной быстротой острым, детективным сюжетом, изящными эротическими сценами, остроумными ситуациями и диалогами.


---------------------------------------------


 Карл Хайасен
 Стриптиз



 Глава 1


 Вечером шестого сентября, накануне женитьбы Пола Гьюбера, друзья устроили ему мальчишник в стрип-баре, неподалеку от Форт-Лодердейла. Заведение называлось «И хочется, и можется» и было известно по всему графству благодаря стрип-танцовщицам и ромовым коктейлям. К полуночи Пол Гьюбер находился под весьма высоким градусом и был безнадежно влюблен не то в восемь, не то в девять стрип-девочек. За двадцать долларов они позволяли ему сажать их к себе на колени и тыкаться носом в их теплую, сладко пахнущую плоть, так что Пол ощущал себя счастливейшим человеком на свете.
 Его друзья тоже веселились напропалую, дурили кто как умел и поливали сцену шампанским. Поначалу девушки не выказывали особого восторга, но мало-помалу и они прониклись духом празднества. Мокрые, хохочущие, они выстроились вдоль сцены и принялись отплясывать, высоко задирая ноги, под старую мелодию Боба Сигера. Брызги шампанского и пузырьки воздуха невинно поблескивали на пушистых лобках. Пол с друзьями шумно выражали свое восхищение, подбадривая девушек и друг друга хриплыми от возбуждения голосами.
 В половине третьего устрашающего вида вышибала объявил, что программа окончена. Пока друзья Пола извлекали бумажники и раскладывали на всех астрономическую сумму, проставленную в счете, виновник торжества ползком взобрался на сцену и уцепился за ближайшую девушку. Слишком пьяный, чтобы удержаться на ногах, он кое-как поднялся на колени и страстно обхватил обеими руками ее обнаженную талию. Девушка не рассердилась: она улыбнулась Полу и продолжала двигаться в такт музыке. Пол болтался вместе с ней, как утопающий, вцепившийся в спасательный круг. Он прижался щекой к ее животу и закрыл глаза. Танцовщица – ее звали Эрин – погладила его по голове.
 – Шел бы ты домой, голубчик. Пора отдохнуть: у тебя ведь завтра большой день.
 Кто-то крикнул Полу, чтобы он слез со сцены, и его друзья решили, что это вышибала. В заведении имелось строгое правило: никому не дозволялось лапать девушек вот так, за здорово живешь. Сам Пол ничего не слышал: он был на верху блаженства. Ричард, его ближайший друг и коллега, деливший с ним комнатку в брокерской конторе, достал фотоаппарат и принялся щелкать Пола вместе с голой танцовщицей.
 – Я буду тебя шантажировать! – смеясь, объявил он. – Гони монету, а то пошлю эти снимки твоей будущей теще!
 Словом, все развлекались кто во что горазд, и, казалось, всем было весело. Поэтому друзья Пола были совершенно ошарашены, когда какой-то человек вдруг вскочил на сцену и начал лупить его по голове пустой бутылкой от шампанского.
 Три, четыре, пять ударов подряд обрушивались на голову Пола, однако он не разжимал рук. Девушке едва удавалось уклоняться, чтобы тоже не попасть под удар. Человек с бутылкой был высок ростом, с небольшим брюшком, одет в дорогой костюм. Волосы его серебрились густой сединой, хотя пышные изогнутые усы были черными. Никто из участников мальчишника не знал его.
 При каждом ударе, наносимом по голове несчастного маклера, из горла нападавшего вырывались какие-то дикие, клокочущие звуки. Вышибала подоспел как раз в тот момент, когда бутылка разлетелась вдребезги. Он сгреб неизвестного под мышки и уже собирался сбросить его со сцены, да так, чтобы у него не осталось ни одной целой кости, но вдруг заметил, что тот не один и что у его спутника имеется револьвер – кто знает, заряженный ли, нет ли. Вышибала испытывал огромное уважение к продукции заводов Кольта, поэтому тут же отпустил седого и не препятствовал его бегству из заведения вместе с вооруженным приятелем.
 Как ни странно, Пол Гьюбер так и не упал. Санитарам «скорой помощи» пришлось потрудиться, прежде чем им удалось разжать его пальцы, вцепившиеся в ягодицы танцовщицы. А тем временем встревоженные друзья Пола в соседней комнате глотали кофе и соображали, какую бы историю поправдоподобнее сплести для его невесты.
 К тому времени, как прибыла полиция, в зале не осталось никого. Вышибала, оттиравший кровь со сцены, поклялся, что лично он ничегошеньки не видел. Полицейские были явно разочарованы, что голые девицы уже разошлись, их мало вдохновляла перспектива расследовать пьяную потасовку, когда нет ни жертвы, ни очевидцев. От орудия нападения осталась лишь горка искрящихся зеленых осколков. Вышибала спросил, можно ли выбросить их в мусорный бак, и полицейские ответили, что туда им и дорога.
 Свадьба Пола Гьюбера была отложена на неопределенное время. Невесте друзья сказали, что его сбила машина при выходе из синагоги.


* * *

 Машина неслась по федеральному шоссе, держа курс на юг. Конгрессмен Дэвид Лейн Дилбек крепко потер себе виски.
 – Натворил я дел, а, Эрб?
 Эрб Крэндэлл, его многолетний помощник и доверенное лицо, негромко отозвался:
 – Да уж... Бывало хуже, но редко.
 – Понять не могу, что такое на меня нашло.
 – Ты избил одного парня.
 – Кто он – демократ, республиканец?
 – Понятия не имею, – пожал плечами Крэндэлл.
 Тут конгрессмен Дилбек заметил, что на коленях у его друга лежит револьвер, и чуть не поперхнулся.
 – Иисус, Мария и Иосиф! Только не говори мне, что...
 – Мне не оставалось ничего другого. – Голос Крэндэлла был безмятежно спокоен. – Еще немного – и тебя крепко покалечили бы.
 Прошло добрых минут пять, прежде чем конгрессмен заговорил снова:
 – Голые бабы – моя слабость. Они просто с ума меня сводят.
 Крэндэлл кивнул, по-прежнему безо всяких эмоций. Его мысли сейчас занимало другое, а именно шофер конгрессмена. Дилбек уверял, что этот тип говорит только по-французски и по-креольски, а английского не понимает вовсе. Однако Крэндэлл подозрительно изучал взглядом черный кудрявый затылок гаитянина, пытаясь определить, не прислушивается ли тот к разговору. В наше время шпионов развелось хоть пруд пруди.
 – У всех ведь есть свои маленькие слабости, – продолжал тем временем Дилбек. – Меня вот тянет к свеженькому мясцу. – Он отодрал свои фальшивые усы. – Давай все-таки разберемся, Эрб. Что конкретно я сделал?
 – Вскочил на сцену и набросился на этого парня.
 Дилбек поморщился.
 – Каким образом?
 – Стал бить его бутылкой по голове. И, надо сказать, не поскупился.
 – И ты меня не остановил! Черт побери, Эрб, ведь это как раз твое дело – вытаскивать меня из подобных ситуаций! Сделай так, чтобы мое имя не появилось в газетах.
 Крэндэлл объяснил, что все произошло в его отсутствие: он как раз выходил в уборную.
 – С девушкой я что-нибудь?.. – замялся Дилбек.
 – На сей раз нет.
 Крэндэлл по-французски велел шоферу остановиться и подождать, а своему шефу сделал знак выйти. Увидев у безлюдной автобусной остановки пустую скамейку, они направились туда.
 – Чего ради вся эта чушь? – буркнул конгрессмен, усаживаясь. – Можно было прекрасно говорить обо всем в присутствии Пьера...
 – Итак, у нас проблема, – заговорил Крэндэлл, переплетая пальцы рук. – Думаю, нам следовало бы связаться с Молди.
 – Ни в коем случае! – энергично запротестовал Дилбек.
 – Кое-кто узнал тебя, – пояснил Крэндэлл. – Какой-то субъект там, в этом стриптизном заведении.
 – О Господи! – Дилбек закрыл глаза и дотронулся до переносицы. – А ведь в этом году выборы, Эрб.
 – Я еще не выяснил, что это за тип. Он торчал у задней двери как раз в тот момент, когда мы к ней подбежали. Так, ничего особенного: мелкий, тощий, в здоровенных очках.
 – Что он сказал?
 – «Ну и крутой парень этот Дэви!» И смотрел при этом прямо на тебя.
 – Но я же специально приклеил усы...
 – А еще он прибавил: «Видать, рыцари еще не перевелись». – Лицо Крэндэлла было мрачнее мрачного.
 Конгрессмен Дилбек задумался.
 – Как тебе показалось, он из тех, кто любит поднимать волну?
 Крэндэллу пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы удержаться от смеха.
 – Внешность бывает ох как обманчива, Дэвид. Утром я позвоню Молди.
 Снова сидя в машине, которая, негромко урча мотором, продолжала свой бег к югу, Дилбек поинтересовался личностью своей жертвы.
 – Понятия не имею, – ответил Крэндэлл. – Позже я позвоню в больницу.
 – Он был жив или?..
 – Ничего не могу сказать, – отозвался Крэндэлл. – Он был весь в крови.
 – О Господи! – снова вырвалось у Дилбека. – О Господи, не оставь меня! Эрл, давай помолимся вместе. Дай мне руки. – Он потянулся через сиденье к Крэндэллу, но тот стряхнул с рукава потные горячие ладони конгрессмена.
 – Я в эти игры не играю.
 – Пожалуйста, Эрб, давай возьмемся за руки! – Дилбек умоляюще сцепил пальцы. – И помолимся вместе – прямо сейчас! Ну?!
 – Нет уж. Лучше ты сам помолись за нас обоих. И как следует помолись, что есть мочи.


* * *

 Вечером следующего дня, переодеваясь – а вернее, раздеваясь – перед выходом на сцену, Эрин сказала Шэду, что звонила в больницу.
 – Помнишь того парня, которому вчера досталось? Его уже перевели из интенсивной терапии.
 Шэд не поднял глаз от карточного стола, ограничившись комментарием:
 – Слава Богу. Теперь я могу спать спокойно.
 – Я так испугалась, когда увидела револьвер! – продолжала Эрин, упаковываясь в сценический бюстгальтер. – Он никак не был похож на телохранителя. Я имею в виду того, второго. Как ты думаешь?
 Однако Шэд был полностью поглощен своим занятием. С помощью хирургического зажима, пользуясь им, словно пинцетом, он пытался со всей возможной аккуратностью содрать с картонного стаканчика, содержавшего четыре унции черничного йогурта пониженной калорийности, закрывавшую его алюминиевую фольгу. В комнате было темновато, и Шэд, который и без того не мог похвастаться особой остротой зрения, ссутулился над своим йогуртом, как часовщик за работой.
 – Погоди, не отвлекай меня, – буркнул он Эрин, не поворачивая головы.
 На столе, рядом с левым локтем Шэда, она разглядела здоровенного дохлого таракана – внушительных габаритов даже по флоридским меркам. Он валялся, безучастный к происходящему, задрав к потолку длинные тонкие лапки.
 – Кажется, у тебя очередное завихрение мозгов, – заметила Эрин. – И, по-моему, я догадываюсь, чем тут пахнет.
 Шэд отозвался не сразу. Передвинув сигарету из одного угла рта в другой, он сильно затянулся, выпустил из ноздрей несколько одинаковых овальных клубочков дыма и лишь потом произнес:
 – Ну, и чем же?
 – Легким надувательством, – ответила Эрин, отступая за дверь, чтобы снять юбку. – По крайней мере, именно это мне приходит в голову.
 Шэд победоносно продемонстрировал ей совершенно целую фольгу, которую ему удалось-таки наконец снять, и осторожно положил ее на стол. Затем подцепил пинцетом таракана за одну из хрупких коричневых лапок.
 – По-моему, там пошла твоя музыка, – бросил он Эрин. – Вэн Моррисон. Так что ты бы лучше пошевеливалась.
 – Сейчас, сейчас. – Эрин торопливо натянула нижнюю часть своего сценического туалета – узенькую полоску ткани, поддерживаемую на бедрах эластичными перемычками. Когда она купила это трико, рисунок ткани – морские коньки на красном фоне – вначале показался ей не слишком подходящим. Однако одна из коллег сказала, что сейчас это самая мода: морские коньки, да еще смеющиеся.
 Эрин вышла из-за двери. Шэд даже не поднял головы.
 – Полиции не видно? – спросила Эрин.
 – Нет. – Шэд ухмыльнулся про себя. Эти легавые обычно добираются только до первой стойки, а потом вообще забывают, зачем пришли, и мотаются по заведению одуревшие, с вытаращенными глазами, словно какие-нибудь сопляки в Диснейленде. Совершенно ошалевают, как только посмотрят на голых девочек.
 – Никогда не видела, чтобы кого-нибудь так колошматили, как вчера того парня, – снова заговорила Эрин. – Просто чудо, что после этого он еще не остался полным идиотом.
 Шэд воспринял это замечание как критику в свой адрес: в конце концов, именно он, а не кто другой, исполнял в заведении обязанности вышибалы.
 – Я рванул к ним на всех парах, – оправдывающимся тоном ответил он. – Ну, самый чуток не поспел.
 – Ладно, не бери в голову, – успокоила его Эрин.
 – А этот мужик с виду такой солидный – не то что наш обычный народ. На такого и не подумаешь.
 Эрин кивнула, соглашаясь. Мужчина, орудовавший бутылкой из-под «Корбеля», действительно не походил на обычных посетителей стрип-шоу. Он носил шелковый галстук и прямо-таки сорил двадцатидолларовыми бумажками.
 – Да, паршивая вышла история, – заметила она, внимательно осматривая свои сценические туфли на тонких и острых, как стилет, каблуках – не осталось ли где пятен крови.
 – Да ладно, проехали. Бывает хуже. Знаешь, чего ради я тут вожусь с этим чертовым тараканом? С его помощью я собираюсь выбраться отсюда.
 С осторожностью и точностью, способными сделать честь любому хирургу, Шэд опустил таракана в стаканчик с черничным йогуртом пониженной калорийности и слегка надавил на него кончиком пинцета. Коричневый трупик медленно погрузился в нежную кремообразную массу, не оставив никакого следа на ее поверхности.
 – Что-то ты сегодня размечтался, – заметила наблюдавшая за всей этой операцией Эрин.
 Однако Шэд никак не среагировал на ее саркастический комментарий.
 – Ты читаешь «Уолл-стрит джорнэл»? – вместо ответа поинтересовался он.
 Эрин отрицательно покачала головой, несколько озадаченная подобным вопросом.
 – А вот в нем пишут, что «Деликейто дэйри компани» стоит сто восемьдесят два миллиона долларов, – принялся объяснять Шэд, – и притом главным образом благодаря фирменному йогурту «Деликейто фрути» пониженной калорийности. У него рейтинг продажи по всей стране такой, что другим и не снилось: такого уж он, мол, отличного качества.
 – Они не клюнут на это, Шэд. – Эрин не верила своим ушам: неужели он снова собирается попытаться провернуть тот же номер?
 – Ты запаздываешь, детка, – напомнил ей Шэд, ткнув большим пальцем через плечо, в сторону сцены. – Твои поклонники, небось, совсем заждались.
 – Успею. Номер-то длинный. – Эрин надела коротенькую юбочку (которую ей предстояло снять в начале) и туфли на высоченных каблуках (которые не полагалось снимать до самого конца).
 – С чего это тебе так полюбилась эта песня? – спросил вдруг Шэд, не отрывая взгляда от стаканчика с йогуртом. – Хоть были бы у тебя карие глаза, а так...
 – До моих глаз никому нет дела, Шэд. Их никому не видно. Просто под нее хорошо танцевать, ведь правда?
 Из глубин йогурта всплыла и показалась на поверхности мохнатая красновато-коричневая лапа. И, кажется, даже зашевелилась.
 – Ты помнишь «Избавление»? – проговорил Шэд, пристально вглядываясь в лапу. – Я имею в виду фильм, а не книгу. Ту последнюю сцену, когда из воды вдруг высовывается костлявая рука этого покойничка. Хочешь посмотреть на моего таракана? Иди сюда.
 – Нет, спасибо, – поспешила отказаться Эрин. – Ты не видел, там мистер Квадратные Зенки не появился?
 Под этим прозвищем проходил среди персонала стрип-клуба один из горячих поклонников Эрин, худой, интеллигентного вида мужчина в странноватой формы прямоугольных очках, который садился обычно за столик номер три.
 – Мне что теперь, перекличку в зале устраивать? – проворчал Шэд.
 – Он звонил и просил передать мне, – объяснила Эрин, – что приготовил для меня большой сюрприз: якобы именно то, что мне нужно.
 Говоря это, она достала из сумочки флакончик и слегка надушилась. Зачем – она и сама не знала. Ведь никто не окажется так близко от нее, чтобы почувствовать аромат. В отличие от других девушек, Эрин не соглашалась танцевать на столе. Чтобы за какие-то несчастные десять баксов позволять разным пьяным рожам дышать перегаром себе в коленки – да пропади они пропадом.
 – Если хочешь, я вытряхну его отсюда в два счета, – предложил Шэд.
 – Нет, не надо. Лучше просто будь где-нибудь поблизости – так, на всякий случай. А то после вчерашнего...
 – Ладно, сделаем, – согласился Шэд.
 – Может, никаких проблем и не возникнет, – продолжала Эрин, доставая губную помаду. Босс предпочитал, чтобы девушки красились ярко-красной, однако Эрин пользовалась оттенком, известным под названием «бургундский розовый». Она слышала от других о вкусах хозяина, но какое, в конце концов, кому дело?
 Шэд снова склонился над своим йогуртом.
 – Иди-ка, взгляни. Все чисто и гладко – комар носа не подточит!
 – Они могут посадить тебя за это, Шэд. Это называется – преднамеренная порча продукта.
 – Это называется – у меня мозги что надо, – возразил Шэд. – И, к твоему сведению, я уже нашел адвоката, которому прямо не терпится заняться этим делом. А еще у меня в Палм-Бич есть доктор, который под присягой подтвердит, что я заполучил эту, как ее... тяжелую моральную и психическую травму, когда распечатал стаканчик и нашел этого чертова дохляка.
 – Травму? – рассмеялась Эрин. – Да ты даже не знаешь, что это слово значит.
 – Это значит, что я чуть не чокнулся. Глянь-ка. – Он поднял пинцетом фольгу. – Нигде не порвано. Чистая работа! Эти сукины дети не смогут сказать, что кто-то забрался в магазин и сунул его туда нарочно.
 – Умный ты у нас, – усмехнулась Эрин, поправляя волосы перед зеркалом. Большинство ее товарок появлялись перед зрителями в париках, но Эрин чувствовала, что парик мешает ей, ограничивает свободу движений. Того и гляди свалится во время танца – хуже этого мало что может произойти на публике. Ну, разве что если прямо на сцене у тебя вдруг откроются месячные.
 – Как там у меня внизу – не слишком наружу? – спросила она.
 – Нет, детка, все, что надо, прикрыто.
 – Спасибо. Ну, я пошла. Потом найду тебя.
 – Иди, иди. И порадуйся за меня – я ведь скоро разбогатею.
 – Э, я уже ничему не удивляюсь, – ответила она, в душе невольно завидуя оптимизму Шэда.
 – Похоже на то, – продолжал он, – что по-настоящему крупные компании не любят связываться с судом по таким мелочам, как эта: ведь все попадет в газеты, и им же будет хуже. Они просто платят тебе по-тихому, и хорошие бабки. Так мне сказал адвокат.
 – Этого парня зовут Киллиан. Третий столик. Если он появится, дай мне знать. – И Эрин наконец вышла. Шэд слышал, как простучали ее каблуки по лестнице, ведущей на сцену; затем последовал взрыв аплодисментов и выкриков, исполненных подогретого крепкими напитками энтузиазма.
 Шэд еще раз внимательно осмотрел стаканчик с йогуртом. Тараканья лапа снова исчезла в голубовато-белых глубинах изысканного молочного продукта, и ничто не нарушало безукоризненной гладкости его поверхности. Классная работа, с гордостью подумал Шэд и, наложив фольгу на стаканчик, снова запечатал его, плотно обжимая фольгу вдоль краев кончиками большого и указательного пальцев. Теперь у него в руках вещественное доказательство! Бережно и осторожно он поднял стаканчик, отнес его в холодильник, где танцовщицы держали свои продукты, и поставил на вторую полку, между упаковкой из шести банок диетического «спрайта» и головкой сыра. Поверх этикетки «Йогурт деликейто» он прилепил крупными буквами выведенное предупреждение: «НЕ ЕСТЬ И ВООБЩЕ НЕ ТРОГАТЬ!» Однако, перечитав его пару раз, он счел его недостаточно категорическим, поэтому, нацарапав на клочке бумаги еще одно, прилепил его под первым: «Собственность Шэда».
 Сочтя дело окончательно завершенным, Шэд направился в зал – взглянуть, не нужно ли задать кому-нибудь взбучку. Оказалось, нужно: лупоглазый торговец машинами «вольво», сидевший за восьмым столиком, как раз начал слишком уж доставать девушку, принесшую ему коктейль. Тычась пьяной физиономией в ее босые ноги, он норовил поймать губами (и хорошо еще, если только губами) ее пальцы. Безо всякого усилия Шэд выкинул его через заднюю дверь, после чего, выудив из холодильника бутылку пепси, занял позицию на одном из высоких стульев у стойки.
 Около полуночи тощий малый в квадратных очках появился и уселся на привычном месте – за столиком номер три.
 На сцене Эрин отплясывала так, что небу становилось жарко.
 «Кое в чем ты не права, – подумал про себя Шэд. – Уж я-то вижу твои глаза, детка. Каждый вечер. И они у тебя зеленые, это уж точно».




 Глава 2


 Малкольм Б. Молдовски не слишком затруднял себя выбором выражений, в глаза охарактеризовав конгрессмена Соединенных Штатов Дэйва Дилбека как «дерьмоголового идиота с мандатом в кармане».
 Дилбек, памятуя о влиянии, связях и возможностях Молдовски, безропотно проглотил это живописное определение, пробормотав только:
 – Мне очень жаль, Малкольм...
 Меряя шагами кабинет конгрессмена, Молдовски останавливал холодный, исполненный презрения взгляд на украшавших стены дипломах, табличках и прочих свидетельствах, напоминавших о тех или иных моментах долгой и отнюдь не головокружительной политической карьеры Дилбека.
 – Ну и заварил ты кашу, – сказал он наконец. – Не знаю, удастся ли ее расхлебать.
 Молдовски был мастером высочайшего класса по улаживанию различных щекотливых дел, хотя в его декларациях о доходах, регулярно представляемых в налоговую инспекцию, значился совсем иной род деятельности.
 – Да нет, никаких проблем не будет, – возразил Дилбек. – Мы ведь убрались до появления полиции.
 Малкольму Молдовски не повезло – можно сказать, крупно не повезло – в смысле роста, но он компенсировал недостающие футы и дюймы тем, что одевался, как член какой-нибудь королевской семьи, и щедро поливался дорогим одеколоном. Его потрясающий гардероб и всегда исходившие от него экзотические ароматы производили на окружающих такое впечатление, что запросто могли отвлечь внимание собеседника от того, что в этот момент говорил Молди. А между тем Молди никогда не тратил кислород на произнесение лишних или маловажных слов.
 – Ты слушаешь меня? – спросил он Дилбека.
 – Конечно. Ты сказал, что проблема есть, и немалая. А я сказал, что не вижу никакой проблемы.
 Верхняя губа Молдовски приподнялась и изогнулась в презрительной усмешке, обнажив зубы, мелкие и острые, как у небольшой обезьяны. Подойдя ближе к Дилбеку, он спросил в упор:
 – А тебе говорит о чем-нибудь имя Гэри Харт? Или, может быть, черт тебя побери, устроить тебе курс освежения памяти?
 – Но то была совсем другая история!
 – Да уж, действительно. Из-за мистера Харта никто не попадал в больницу.
 Сверля конгрессмена глазами, Молди придвинулся почти вплотную – так, что Дилбеку стало жарко. Кроме того, его обдала такая волна смеси резкого запаха мяты от дыхания Молди и итальянского мускуса, вполне пригодного для того, чтобы выкуривать из жилища термитов, что конгрессмен одним прыжком вскочил на ноги. Ему было легче говорить, обращаясь к макушке Молди, чем глядя ему в глаза.
 – Ничего подобного больше не случится, слово даю, – заверил он.
 – Да что ты говоришь!
 От издевательской интонации Молди конгрессмена так и передернуло.
 – Я тут попытался разобраться в своей душе... – начал он.
 Молдовски немного отступил назад, так что Дилбек мог видеть его лицо.
 – Дэвид, твоя душа здесь ни при чем. Твоя проблема, черт тебя побери, болтается у тебя в штанах.
 Конгрессмен с серьезным и важным видом покачал головой.
 – Слабость гнездится в душе, Малкольм. А это всего лишь ее физическое проявление...
 – Что гнездится у тебя в душе – так это большая куча дерьма!
 – Но я могу справиться с этим, Малкольм! Я сумею превозмочь все эти животные потребности, вот увидишь!
 Молдовски нетерпеливо махнул рукой.
 – Иди ты к черту вместе со своими потребностями! В этом году у тебя выборы. Это во-первых. Только такой дерьмоголовый идиот с мандатом в кармане, как ты, способен в предвыборном году засветиться в заведении, где пляшут голые бабы. Во-вторых, твой парень угрожал там своей пушкой, а это уже уголовщина.
 – Не надо обвинять Эрба, Малкольм.
 – В-третьих, – невозмутимо продолжал Молдовски, – во время совершения своих невинных действий ты был опознан одним из посетителей этого милого заведения. Из чего вытекает целая гамма возможных последствий, одно хуже другого.
 – Ну ладно, ладно! – Дилбек воздел над головой скрещенные руки, как футбольный тренер, объявляющий тайм-аут. – Давай не будем делать скоропалительных выводов.
 Малкольм Молдовски сердито рассмеялся.
 – Делать выводы – моя работа, конгрессмен. – Он снова принялся мерять шагами кабинет. – С чего ты набросился на этого парня, да еще с бутылкой? Погоди, сейчас сам угадаю... У тебя что-нибудь с той девицей, верно? Может быть, она беременна от тебя?
 – Да нет, – отмахнулся Дилбек. – Я даже не знаю, как ее зовут.
 – И тем не менее тебя охватило непреодолимое желание защитить ее честь, не так ли? Я тебя понимаю, Дэвид. Я прекрасно все понимаю.
 – У меня это что-то вроде болезни, – сокрушенно проговорил Дилбек. – Мне вообще не следовало бы и близко подходить к голым женщинам.
 Он окончательно скис. Обойдя стол, Молдовски приблизился к нему и сказал более мягким тоном:
 – Сейчас тебе надо просто выкинуть из головы все это дерьмо. У тебя предвыборная кампания. У тебя сахарный вопрос. У тебя твой чертов комитет. – Он попытался похлопать конгрессмена по плечу, но ему не хватило роста, так что пришлось ограничиться похлопыванием по локтю. – А этим делом займусь я.
 – Спасибо, М... Малкольм. – У Дилбека чуть не сорвалось с языка «Молди», но он вовремя удержался. Так называли за глаза коротышку Молдовски все, кто его знал, а сам он, будучи фанатиком порядка и точности, терпеть не мог это прозвище.
 – Еще одна просьба, – продолжал Молдовски. – Не вьшускай из порток Дэвида-младшего до четвертого ноября. Уж сделай мне такое личное одолжение.
 Щеки Дилбека вспыхнули.
 – Потому что, – продолжал Молдовски, – мне даже думать не хочется о том, как твои избиратели посмотрят на подобное твое поведение: все эти почтенные старички, кубинцы-консерваторы с Восьмой улицы, сопляки-идеалисты, убивающие время на пляже. Что они подумают, если узнают, что конгрессмена Дилбека застукали в компании целого цветника стрип-девиц? Как, по-твоему, все это отразится на твоих делах?
 – Хреново, – согласился конгрессмен. Он чувствовал, что ему просто необходимо выпить.
 – Ты все еще староста в своей церкви?
 – Диакон.
 – Это точно? – Молдовски хищно осклабился. – Если тебе вдруг приспичит пообщаться с какой-нибудь кошечкой, позвони мне. Я тебе подберу что-нибудь подходящее. – Он понизил голос. – И помни, диакон: у тебя выборы на носу, веди себя поосторожнее. Если соскучишься по светской жизни, мы тебе устроим вечеринку на дому. Договорились?
 – Договорились, – покорно ответил конгрессмен.
 Когда Молди вышел из кабинета, Дилбек распахнул настежь окно и жадно вдохнул свежий воздух.


* * *

 Каждые несколько лет конгресс Соединенных Штатов Америки выносил на голосование вопрос об оказании мощной финансовой поддержки небольшой кучке миллионеров – сельскохозяйственников из обширного южного штата Флорида, обязанных своим богатством сахару, цены на который сознательно вздувались и гарантировались федеральным правительством. Таким образом оно убивало сразу двух зайцев, способствуя еще большему обогащению американских производителей сахара и подрывая и без того хилую экономику бедных стран Карибского бассейна, которым не удавалось продать США свой сахарный тростник даже за половину официально установленной, неизвестно с какого потолка взятой цены.
 Из политических соображений правительственные финансовые впрыскивания в сахарную промышленность представлялись как помощь фермерской семье, героически сражающейся с превратностями судьбы. Некоторые из крупных сахарных компаний действительно принадлежали семьям, однако члены этих семей весьма редко сами имели дело как с землей, так и с сахаром: большинство соприкасались с ним лишь тогда, когда, сидя где-нибудь в Банкирском клубе, бросали в свой кофе один-два белых кусочка. Ни один из отпрысков сахарных магнатов не падал от усталости посреди раскаленного нещадным солнцем тростникового поля, кишмя кишащего змеями и насекомыми: это неприятное занятие предоставлялось иммигрантам с Ямайки или из Санто-Доминго, которые целыми днями махали мачете на убийственной жаре, получая за это смехотворно низкую плату.
 Так было всегда, и люди, подобные Малкольму Молдовски, никогда не теряли из-за этого сон. Его задача – точнее, одна из множества выполненных им задач – состояла в том, чтобы обеспечить беспрепятственное прохождение через конгресс решения о предоставлении помощи Большому сахару. Для успеха этой миссии ему нужны были сенаторы и представители, симпатизирующие производителям сахара. К счастью, симпатии по-прежнему покупались в Вашингтоне довольно легко: достаточно было сделать человеку взнос на оплату его предвыборной кампании.
 При таком положении вещей для Молдовски никогда не составляло проблемы собрать нужное количество голосов. Сложнее было другое. Голоса сами по себе не играли ровно никакой роли, если соответствующий комитет при Белом доме не принимал очередного «сахарного билля». А в этом году в комитете все шло вверх тормашками. Как минимум трое из конгрессменов, прежде всегда готовых к сотрудничеству, под влиянием внезапного приступа невесть откуда взявшихся угрызений совести объявили, что будут голосовать против новых цен на сахар. Официально это решение мотивировалось желанием выразить свой протест против тяжелого положения иммигрантов и ужасающего загрязнения реки Эверглейдс, куда производители сахара регулярно сбрасывали миллиарды галлонов отработанной воды.
 Однако уж кто-кто, а Малкольм Молдовски отлично знал, что на самом деле никому из этих конгрессменов не было ни малейшего дела до злосчастных иммигрантов, рубящих сахарный тростник, да и до реки Эверглейдс, даже если бы она вдруг загорелась синим пламенем. Их шаг в действительности являлся просто мерой возмездия по отношению к председателю комитета, Дэвиду Дилбеку, который своим решающим голосом провалил принятие постановления о солидном – на целых двадцать два процента – увеличении выплат ему и его уважаемым коллегам по Белому дому.
 Дилбек совершил сей ужасный грех по чистой случайности: он был пьян и просто нажал не на ту кнопку, когда вопрос об этом увеличении был вынесен на голосование. В его тогдашнем состоянии чудом следовало считать уже то, что, проголосовав, он как-то умудрился найти дорогу обратно, к своему месту. На следующий день, уже около полудня, насилу продрав глаза и обретя некоторую ясность мысли, конгрессмен включил телевизор – и увидел Джорджа Уилла, расточавшего ему похвалы за его смелость. Дилбек не понял, чем заслужил эти дифирамбы: о событиях предыдущего вечера он не помнил абсолютно ничего. Когда ему объяснили, что он натворил, конгрессмен ползком добрался до мусорной корзины, и его вывернуло наизнанку.
 Вместо того чтобы покаяться и признать, что истинными виновниками его непростительной ошибки являются производители рома «Барбанкур», Дэвид Дилбек выступил по телевидению в программе «Ночная линия» и заявил, что он горд тем, как проголосовал накануне, и что хватит уже конгрессу запускать лапу в общественный карман. Однако в душе его бушевала целая буря, он ненавидел сам себя, поскольку так по-идиотски уплывшая из его рук прибавка была бы как нельзя кстати.
 И вот теперь его коллеги-политики нанесли ответный удар. Они знали, что Дилбек получает от Большого сахара средства на проведение своих предвыборных кампаний и что Большой сахар рассчитывает на его поддержку в вопросе о ценах. Они решили преподать ему хороший урок, и удар оказался поистине сокрушительным.
 Малкольм Б. Молдовски понимал, какая трудная задача стоит перед ним. Ее решение требовало подключения всех его явных и тайных талантов. Однако ему не удастся спасти сахарный билль, окажись Дилбек замешан в скандальном происшествии, да еще и на сексуальной почве. Молдовски, долгие годы имевший дело с политикой и политическими деятелями, до сих пор не перестал удивляться тому, что большинство из них в один прекрасный вечер оказываются на поверку первобытными дикарями и тупоголовыми кретинами. Он не испытывал ни малейшей жалости к конгрессмену Дилбеку, но все-таки должен был помочь ему.
 Игра шла на миллионы и миллионы долларов, поэтому он, Молдовски, был готов сделать все, что потребуется, и притом любой ценой.


* * *

 Коллеги Эрин поняли, что ее что-то тревожит. Это ощущалось по тому, как она танцевала в этот вечер.
 – Опять этот Дэррелл? – предположила Урбана Спрол – особа далеко превосходившая всех остальных габаритами и пышностью форм. Она была лучшей подругой Эрин в стрип-клубе.
 – Нет, Дэррелл тут ни при чем, – ответила Эрин. – А впрочем, и нет, и да.
 Дэррелл Грант был бывший муж Эрин. Они расстались после трех кое-как прожитых вместе лет, и единственным положительным результатом этого неудачного брака была чудесная девчушка по имени Анджела. Судебные дела, связанные с разводом и установлением опеки над дочерью, оказались столь затяжными и дорогостоящими, что Эрин решилась попробовать себя в качестве исполнительницы экзотических танцев (так это называлось официально), зная, что на этом поприще легче заработать. В ее новой профессии не было ничего экзотического, но она оказалась и не такой уж ужасной, как думала Эрин. Того, что она зарабатывала, почти хватало на покрытие судебных расходов.
 Но тут Дэррелл подставил ей ногу. Он написал заявление, в котором обвинил Эрин в недостойном женщины-матери образе жизни, и пригласил судью, ведшего их дело о разводе, лично прийти полюбоваться на то, каким способом будущая экс-миссис Грант зарабатывает себе на жизнь. Сидя за столиком стрип-бара, судья посмотрел семь танцевальных номеров, после чего, будучи новообращенным христианином, решил, что хорошенькой малолетней дочери Эрин лучше находиться на попечении отца. То, что Дэррелл Грант был отъявленным негодяем, имел судимость и занимался кражей и перепродажей инвалидных кресел, беспокоило судью гораздо меньше, чем тот факт, что Эрин раздевается перед публикой. Прочтя ей суровую лекцию о приличиях и морали, он сообщил, что она может встречаться с ребенком в третий уик-энд каждого месяца, а кроме того, в канун Рождества. Адвокат Эрин подал апелляцию, указав на несогласие клиентки с подобным решением вопроса об опеке, так что теперь Эрин требовалось еще больше денег, чем раньше, и она была вынуждена оставаться в стрип-клубе. А тем временем судья заделался постоянным посетителем заведения и проводил в нем целые вечера, сидя за столиком в слабо освещенном уголке возле игровых автоматов. Эрин никогда не разговаривала с ним, даже не смотрела в его сторону, но Шэд взял себе за правило тайно сдабривать каждую порцию «Джека Дэниэлса», которую он подавал этому слуге Фемиды, немалой дозой собственной мочи.
 – Ну, рассказывай, рассказывай, – потребовала Урбана Спрол. – Не заставляй вытягивать из тебя крючком каждое слово. – В комнате, служившей танцовщицам раздевалкой и уборной, перед облупленным зеркалом (одним на всех) девушки смывали с лица грим.
 – Тут замешан один из наших постоянных посетителей, – сказала наконец Эрин. – Тот, кого называют мистер Квадратные Зенки. А на самом деле его зовут Киллиан.
 – Третий столик, – уточнила другая девушка, известная в заведении как Моника-младшая. В стрип-баре было две Моники, и ни одна не желала сменить имя. – Я знаю этого типа. У него какие-то несусветные очки, паршивые галстуки, и он вечно скупится дать как следует на чай.
 – Так это он создает тебе проблемы? – поинтересовалась Урбана.
 – Да нет. Просто он не появляется уже пару вечеров подряд.
 – Да уж, проблема, – фыркнула Моника-младшая. – Взяла бы да вызвала фэбээровцев, раз уж он тебе так нужен.
 – Это не то, что ты думаешь. Это связано с моими делами. – Открыв сумочку, Эрин вынула из нее крошечный белый квадратик бумаги – салфетку для коктейля, сложенную в несколько раз, и протянула его Монике. – Он сунул мне это на днях. Вообще-то он хотел поговорить со мной, но Шэд сидел прямо рядом, поэтому он решил написать.
 Моника-младшая молча прочла записку, затем передала ее Урбане Спрол. Мелкими, старательно вычерченными печатными буквами там было написано:
 «Я могу помочь вам вернуть вашу дочь. За это я не прошу ничего, кроме ласковой улыбки. И еще: не могли бы вы добавить к вашей обычной программе что-нибудь из „Зи-Зи Топ“? Любую песню из первого альбома. Спасибо».
 – На что только не идут мужики! – скептически заметила Моника-младшая. – И все ради того, чтобы закадрить какую-нибудь цыпочку.
 Однако Эрин склонялась к мысли, что есть смысл поговорить с Киллианом.
 – А вдруг это все всерьез? – возразила она.
 Сложив записку, Урбана Спрол вернула ее подруге.
 – А откуда он знает об Анджеле?
 – Он все знает. – Впервые приходилось Эрин иметь дело с клиентом, у которого на уме был не только секс. Уже целых три недели, вечер за вечером, Киллиан неукоснительно маячил за третьим столиком, и можно было заметить, что он прямо-таки млеет от счастья. – Он говорит, что любит меня, – продолжала Эрин. – Я не подавала ему никаких надежд, даже вообще ни разу не говорила ни на какие личные темы.
 – Это бывает, – отозвалась Урбана. – Только ты-то сама не вздумай рассиропиться. Держись, как ни в чем не бывало, и все.
 – По-моему, ничего плохого у него на уме нет, – сказала Эрин. – Думаю, со мной ничего не случится, если я выслушаю его. Я уже до того дошла, что готова на что угодно.
 – Только я хочу сказать тебе одну вещь, – вмешалась Моника-младшая. – Этому типу нужно научиться как следует давать на чай.
 В дверях показалась голова Шэда.
 – Собрание, – объявил он, кашлянув. – В кабинете у шефа, через пять минут.
 – А ну иди сюда! – прикрикнула на него Урбана Спрол, чьи роскошные телеса были прикрыты чисто символически. Однако Шэд не обратил на это никакого внимания, причем он ни капли не притворялся. Одиннадцать лат, работы в стрип-заведениях сделали его нечувствительным к виду обнаженной женской груди. Издержки производства, говорил он себе. Но тем больше резона выбираться отсюда как можно скорее, пока не стало совсем поздно.
 – Скажи мистеру Орли, что мы уже идем, – попросила Эрин.
 Шэд исчез, закрыв за собой дверь. Он всегда напоминал Эрин черепаху: на его крупной, шишковатой голове не росло ни одного волоска, острый нос свисал наподобие клюва, почти касаясь тонких, образующих почти прямую линию губ. К тому же, насколько Эрин удалось разглядеть, у Шэда не было ни бровей, ни ресниц. Словом, впечатление он производил жутковатое.
 – Вот ведь паразит! – заметила Моника-младшая.
 – Да нет, – вступилась Эрин, – он, в общем-то, неплохой парень.
 Облачаясь в голубой махровый халат и босоножки, она поведала остальным о планах Шэда касательно дохлого таракана.
 – В йогурт! – воскликнула Моника-младшая – Господи, какая гадость!
 – Надеюсь, у него получится, – сказала Урбана. – Надеюсь, он срубит миллион баксов и уедет жить на Таити.
 «Размечталась, – подумала про себя Эрин. – Шэд никуда не уйдет отсюда, если только его не выгонит мистер Орли».


* * *

 Стены кабинета мистера Орли были обиты красным бархатом (разумеется, не натуральным). Как сам Орли, так и все остальные терпеть не могли этого пышного декора, но он остался в наследство от предыдущего владельца стрип-клуба, который в одно прекрасное утро был обнаружен в некоем безлюдном переулке с пулей в голове и безо всяких признаков жизни. Орли говорил, что преступление не имело никакой связи со слабостью этого бедолаги к поддельному бархату: скорее уж с его неспособностью вести свои дела с умом. Но, так или иначе, красный бархат продолжал украшать стены кабинета, напоминая входившим туда служащим заведения о превратностях земной жизни.
 Когда танцовщицы расселись перед столом шефа, мистера Орли окутало такое облако цветочно-фруктовых ароматов, что он начал чихать и судорожно кашлять. Шэд принес ему пачку бумажных носовых платков и банку «Доктора Пеппера». Мистер Орли старательно высморкался, затем, развернув платок, начал пристально изучать его содержимое. Эрин переглянулась с Урбаной и подняла глаза к потолку. Шеф, как всегда, был на высоте.
 – Ну ладно, – заговорил наконец мистер Орли. – Сегодня нам нужно выяснить кое-какие вопросы насчет ваших танцев. Я уже несколько раз слышал жалобы.
 Танцовщицы молчали. Пожав плечами, Орли продолжал:
 – Проблема, главным образом, заключается вот в чем. Вы должны больше шевелиться. Я имею в виду и зад, и то, что выше. Я сам смотрел сегодня, и, честное слово, некоторые из вас – прямо дохлячки какие-то. Ленятся лишний раз вильнуть бедрами. – Прервавшись ненадолго, мистер Орли открыл банку «Доктора Пеппера». Пена хлынула через край, и мистер Орли облизал банку. Некоторые из девушек тихонько взвыли.
 Оглядев присутствующих, мистер Орли продолжал:
 – У кого-нибудь какие-нибудь проблемы? Если да, то давайте – выкладывайте.
 Эрин подняла руку.
 – Мистер Орли, то, как мы танцуем, зависит от музыки.
 Орли поощрил ее жестом руки, в которой была зажата банка.
 – Ну, ну?
 – Если мелодия быстрая, мы и танцуем быстро, – объяснила Эрин. – А если медленная, то медленно.
 – Об этом уже был разговор, – перебил ее мистер Орли. – Вы еще собирались сами подобрать себе музыку. И я согласился – при условии, что это будет крутая музыка, подходящая для танца. Но некоторые песни, честное слово, годятся только на то, чтобы слушать их в лифте, чтобы скоротать время.
 – В лифте?! – воскликнула Урбана Спрол. – Это Мадонна-то? Или Дженет Джексон? Или Пола Абдул? Ну, кто еще?
 Однако ее горячее вмешательство не подействовало на мистера Орли, не отличавшего Дженет Джексон от Бо Джексон. Он поставил банку на стол и ладонями вытер мокрые губы.
 – Во всяком случае, сегодня я своими глазами видел в зале парня, который спал как младенец. За четвертым столиком.  Спал!  У него чуть ли не под носом голый зад Сабрины, а он храпит вовсю! Я сам видел. – Орли наклонился вперед и повысил голос: – Что это за стриптизерша, у которой клиенты засыпают?!
 Сабрина, занятая расчесыванием каштанового парика, промолчала. Танцовщицы предпочитали воздерживаться от споров с мистером Орли, который постоянно бахвалился, что ему ничего не стоит «организовать» все, что угодно, вплоть до «мокрого» дела. Кроме того, некоторые из них и сами знали, что не слишком-то хорошо смотрятся на сцене и что выступления их, очень мягко выражаясь, совсем никакие. Эрин пыталась помочь им, но большинство танцовщиц относились к репетициям с большой прохладцей.
 Орли продолжал свою речь:
 – Быстрая музыка, медленная или что-то среднее – это не имеет никакого значения. Главное, чтобы каждая из вас хорошенько вертела тем, что ей дал Господь. – Внезапно он чихнул, схватил еще один платок и затолкал его себе глубоко в обе ноздри. Когда он снова заговорил, тонкая бумага трепетала при каждом слове: – Так что подумайте об этом как следует. Важно не то, чтобы вы двигались быстро, а то, чтобы вы не стояли на месте. Ну и, конечно, чтобы на это было приятно смотреть. Я плачу вам не за то, чтобы вы вгоняли моих клиентов в сон, понятно? Клиент, который дрыхнет, не покупает себе выпивку, да и вам не сунет за подвязки ни одного бакса.
 В ответ опять заговорила Эрин:
 – Вот вы сказали, мистер Орли: чтобы на нас было приятно смотреть. У нас действительно не все гладко насчет морали, но, кажется, я знаю почему.
 На всех лицах появилось внимание. Даже Шэд навострил ухо.
 – Все дело в названии, – сказала Эрин. – Уж больно оно у нас откровенное.
 Мистер Орли вытащил из носа платок. За такого рода замечание он стер бы в порошок любую из танцовщиц, но Эрин приносила заведению немалый доход Она была одной из немногих, которые танцевали действительно как надо.
 – А мне вот нравится наше название, – изрек мистер Орли. – Оно привлекает клиентов, дает им понять, что они могут здесь найти, да и звучит неплохо.
 Но Эрин стояла на своем:
 – Оно грубо, унизительно и безнравственно. Из-за него у людей создается впечатление, будто все мы, здесь работающие, – просто компания проституток. А ведь вы сами знаете, что это совсем не так!
 – Ну, ну, успокойся, детка, – остановил ее мистер Орли – Название должно сразу же зацепить человека, чтобы ему захотелось войти. У нас, черт побери, стрип-клуб, а не богадельня. Кому охота выкладывать семь баксов только за то, чтобы поглазеть просто на смазливых девчонок?
 В его доводах имелась своя логика. Тем не менее Эрин продолжала возражать:
 – Я отлично знаю, что представляет собой наше заведение. Но это не значит, что мы не можем сохранить хотя бы некоторую гордость. Когда знакомые или родные спрашивают нас, где мы работаем, многие ведь придумывают что угодно, лишь бы не сказать правды. Просто язык не поворачивается ответить, что ты работаешь в заведении с таким названием...
 Слова Эрин, пожалуй, не столько задели мистера Орли, сколько показались ему забавными. Оглядев стоящих перед ним танцовщиц, он спросил:
 – Это правда?
 Некоторые из девушек кивнули. Мистер Орли повернулся к Шэду:
 – А ты что скажешь? Тебе здесь тоже не в кайф?
 – Да что вы, босс, – поспешил ответить Шэд. – Да я всю жизнь мечтал работать в таком местечке! – Он потихоньку подмигнул Эрин, и та постаралась не рассмеяться.
 Мистер Орли откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, выставив будто напоказ залоснившиеся подмышки своей белой рубашки.
 – Название менять не будем, – объявил он.
 – А может, устроим конкурс? – не сдавалась Эрин. – Вдруг что-нибудь да придумается!
 – Нет!
 – А я помню, – заговорила Урбана Спрол, – когда это заведение называлось «Дворец удовольствий». А еще раньше – «Веселый курятник».
 – А еще раньше – «Все для джентльмена», – подхватила Моника-младшая. – Как раз тогда его закрыли за проституцию.
 – Ну а теперь оно называется «И хочется, и можется», – подвел итог дискуссии мистер Орли. – И будет называться так до тех пор, пока это устраивает меня.
 – Что ж, отлично. Прелестное название, – не удержалась Эрин.
 Мистер Орли пропустил мимо ушей ее ироническое замечание.
 – Главное, – продолжал он, – чтобы вы занимались своим делом. А ваше дело здесь – танцевать, черт побери. – Выдвинув один из ящиков стола, он извлек из него стопку видеокассет. – Это мне привезли из Далласа, из такого же заведения, как наше. Возьмите кассеты домой и хорошенько изучите, как работают тамошние девочки. Каждая имеет по три-четыре сотни за вечер, и меня это совсем не удивляет.
 Взяв кассеты со стола, Шэд принялся раздавать их танцовщицам.
 – Мистер Орли, у меня нет видака, – пожаловалась Урбана Спрол.
 – У меня есть, могу одолжить.
 – Четыре сотни за вечер? – ехидно переспросила Эрин. – Пожалуй, стоило бы смотаться в Даллас – вдруг у них там есть вакансии?
 Мистер Орли и это пропустил мимо ушей.
 – Вот еще что, – снова заговорил он, – а потом можете идти по домам. Это насчет вчерашнего. Я имею в виду драку на сцене.
 – Да никакой драки, считай, и не было, – заметила Моника-младшая. – Просто один мужик начал размахивать бутылкой.
 – Вот-вот, – подтвердил мистер Орли. – Вы ничего не видели, о'кей? Если кто начнет расспрашивать, тут же говорите Шэду.
 Эрин удивили подобные указания. В заведении частенько случались заварушки, но мистер Орли почти никогда не интересовался ими.
 – Что происходит? – спросила она. – Что, вмешалась полиция?
 – Главное – вам тут платят не за то, чтобы вы отвечали на разные вопросы. Вам платят за то, чтобы вы раздевались. – Мистер Орли одним глотком допил своего «Доктора Пеппера», рыгнул и бросил пустую банку Шэду, который безо всякого труда поймал ее на лету. – Ну ладно. Всем все ясно?
 Танцовщицы без особого энтузиазма дали понять, что да.
 – О'кей, – кратко резюмировал мистер Орли и собрался было еще раз чихнуть, но удержался. Танцовщица по имени Сабрина смущенно подняла руку. – Ну, что там у тебя? Только побыстрее.
 – Я насчет того парня с четвертого столика, мистер Орли. Ну, того, который заснул. Я не виновата, честное слово. Он там наглотался чего-то.
 – Мне плевать, дорогуша, чего бы он там ни наглотался, – ответствовал мистер Орли. – Я хочу, чтобы в моем заведении глаза у всех были открыты как следует, понятно?
 Танцовщицы встали и, толпясь в дверях, начали выходить из кабинета. Мистер Орли окликнул Эрин и велел ей задержаться на минутку. Когда они остались одни, он спросил:
 – Тебя-то этот мужик не покалечил?
 – Который – тот, что вцепился в меня, или другой, с бутылкой?
 – Любой. Если тебе от кого-нибудь из них досталось, скажи. Ну, мало ли там – синяки, царапины. Мы отправим тебя к доктору. За счет заведения.
 За счет заведения? Эрин была просто поражена.
 – Да нет, со мной все в порядке, – ответила она.
 – Ну ладно. Но ты тоже имей в виду: чтобы такого больше не случалось. Шэду я уже сделал втык.
 – Это не его вина...
 Мистер Орли прервал ее движением руки.
 – Работа вышибалы состоит в том, чтобы вышибать, и притом вовремя. Я плачу этому козлу хорошие бабки.
 Эрин поднялась, чтобы уйти, но мистер Орли снова остановил ее.
 – Вот еще что. То, что я говорил тут сегодня, к тебе не относится. Что касается танца и всех этих дел – уж кому-кому, а тебе-то незачем тратить время на эти далласские записи. Таких, как ты, у нас за все время было раз, два и обчелся.
 – Спасибо, мистер Орли.
 – Не то чтобы мне очень уж нравилась твоя музыка: не мой вкус, лучше что-нибудь поживее. Но у тебя и с этой здорово получается. Они просто глаз с тебя не сводят.
 – Спасибо, – повторила она.
 – Ну ладно. И имей в виду: если тебе что понадобится – все, что угодно, – скажи мне, – закончил мистер Орли.
 Эрин покинула кабинет хозяина, абсолютно убежденная в том, что влипла в какую-то неприятную историю.
 Когда она дошла до своей машины, мистер Квадратные Зенки уже ждал ее.




 Глава 3


 Когда Пол Гьюбер пришел в себя, первое, что он увидел, была фигура адвоката, маячившая в ногах больничной койки. Хотя Полу никто и не говорил об этом, он сразу понял, что этот человек в костюме-тройке не может быть никем иным, кроме как адвокатом.
 – Меня зовут Мордекай, – заговорил адвокат, прижимая к объемистому животу небольшой чемоданчик из темно-красной кожи. – Я здесь, чтобы помочь вам всем, чем смогу.
 Мозги Пола Гьюбера были затуманены морфием. Он попытался сказать что-то в ответ, но у него ничего не получилось: рот был словно набит золой. Все виделось Полу как-то смазанно, поле зрения сузилось, и по краям его пробегали искры, как на экране дешевого телевизора. В картинку вплыла женская фигура, лицо ее приблизилось к глазам Пола, губы зашевелились.
 – Как ты себя чувствуешь, милый?
 Это была Джойс, его невеста. Пол Гьюбер увидел, как она протянула руку и коснулась чего-то, выступавшего из-под одеяла: его левой ноги. Ему доставила удовольствие мысль о том, что он, слава Богу, не парализован.
 – Ваши друзья рассказали мне, что произошло, – снова заговорил Мордекай. – Мне прямо плохо стало. В хорошеньком же мире досталось нам жить!
 Пол Гьюбер несколько раз моргнул, силясь наладить резкость на собственном экране.
 – Вам еще повезло, что вы остались в живых, – доверительно сообщил Мордекай.
 Пол не слишком-то разделял его уверенность. Интересно, что там Ричард и остальные наплели Джойс насчет мальчишника? Внешность адвоката и окружающая обстановка внушали ему самые черные подозрения.
 Он открыл было рот, но Мордекай предупреждающе поднял пухлую розовую ладонь.
 – Лучше бы вам пока не разговаривать. – Его улыбка сильно смахивала на волчий оскал.
 – Мордекай – мой двоюродный брат, – пояснила Джойс. – Старший сын дяди Дэна – ты ведь знаешь дядю Дэна. Я позвонила ему, как только узнала, что с тобой случилось.
 «Уж она-то, во всяком случае, выглядит гораздо менее кровожадно, чем этот ее братец», – подумал Пол, От этой мысли ему полегчало, но все же следовало сохранять бдительность.
 – Вероятно, вы не слишком-то многое можете вспомнить, – говорил тем временем Мордекай. – По крайней мере, в вашем положении это вполне естественно.
 О нет, он помнил все. Но в этот момент Джойс сочувственно погладила его ноги под одеялом.
 – Бедный мой Пол! Мне до сих пор не верится, что все это произошло на самом деле.
 – На моем профессиональном языке это может быть охарактеризовано как проявление преступной халатности, – продолжал Мордекай.
 Пол закашлялся. В горле у него невыносимо першило, как будто кто-то основательно прошелся по нему теркой для сыра.
 – Не пытайтесь говорить, – предупредил адвокат. – Вас жестоко избили, нанесли вам тяжелую физическую и эмоциональную травму, причем последствия этих повреждений будут сказываться всю жизнь. И все это в результате чьей-то преступной халатности.
 Его голос и смысл произносимых им слов доходили до Пола, как из туннеля, однако главное ему все-таки удалось понять: адвокат собирается подавать в суд на кого-то. Необходимо было пресечь все это дело в зародыше: длительный судебный процесс против стрип-заведения вряд ли отразился бы положительно на отношении к Полу его шефа и будущих родственников.
 А Мордекай продолжал говорить:
 – Нас не интересует, кто именно это сделал. Нас интересует, как и почему подобное оказалось возможным. Другими словами, речь идет об ответственности за случившееся. Мы собираемся добиться такой компенсации, которая не по карману ни одному из обыкновенных уличных хулиганов.
 Джойс подошла к изголовью кровати и принялась поглаживать лоб Пола.
 – Кто-то должен заплатить за это, – тихо сказала она.
 Между тем Мордекай перешел к глобальному освещению проблемы:
 – Вы – не единственная пострадавшая сторона в этом деле, мистер Гьюбер. Отсрочка свадьбы тяжело отразилась на всех близких вам людях, прежде всего на вашей невесте.
 – Все пропало, – подхватила Джойс. – И приглашения (а ведь их заказывали не в обычной типографии, а у гравера!), и цветы, и зал у Хайетта – а ты ведь знаешь, сколько он дерет.
 Пол закрыл глаза. Может, это все ему снится? Может, никогда и не было никакой голой девушки, танцующей под мелодию Вэна Моррисона?
 А адвокат все говорил:
 – Я с трудом поверил своим ушам, когда ваш друг Ричард описал мне все обстоятельства. Это же немыслимо – подвергнуться нападению на территории синагоги!
 У Пола вырвался стон.
 – Не беспокойтесь, мы уже взялись за дело, – утешил его Мордекай. – Все возможное будет сделано, можете не сомневаться.
 Пол снова попытался открыть рот, но Джойс прижала к его губам два пальца.
 – А сейчас тебе надо отдохнуть, – шепнула она. – Мы еще зайдем попозже.
 – И никому ни слова, – предостерег адвокат Мордекай. – В моем деле самый лучший клиент – это беспомощный клиент.
 Тонкое острие боли пронзило предплечье Пола Гьюбера, и он открыл глаза. Хорошенькая медсестра делала ему инъекцию снотворного. Пол ощутил такую признательность к этой девушке, что готов был расцеловать ее.


* * *

 Мать Эрин жила в Калифорнии вместе со своим пятым мужем. Каждые две недели она писала дочери письма (больше походившие на подробные отчеты о сделанных за это время покупках), каждый раз заканчивая их уговорами бросить эту ужасную работу и это ужасное место и переехать к ней.
 Мать Эрин не одобряла танцы в обнаженном виде как род занятий. Эрин не одобряла замужество как способ обогащения. Поэтому редкий разговор между ними обходился без дискуссий. Каждый очередной отчим Эрин предлагал ей финансовую помощь, но она никогда не соглашалась принять ни цента. Это просто бесило мать. «Игра, в которую мы все играем, – говорила она, – называется „деньги“, и мы, женщины, должны быть в ней заодно».
 Родной отец Эрин, также человек состоятельный, погиб в автомобильной катастрофе, когда она была еще совсем девочкой. Однажды ночью, находясь в сильном подпитии, он свалился со своим «эльдорадо» в дренажный канал. Три молодые особы, ехавшие на заднем сиденье, сумели выбраться из тонущей машины и доплыть до берега, а вот отцу Эрин это не удалось – впрочем, может быть, и к лучшему.
 По дороге на кладбище мать вслух сожалела о том, что этот сукин сын не остался в живых, лишив ее возможности отомстить за его скандальные похождения не менее скандальным бракоразводным процессом. Одни ее браки завершались разводом, другие – вдовством, и с годами она приобрела и в том, и в другом солидный опыт. Отнюдь не случайно каждый следующий отчим Эрин оказывался богаче и старше своего предшественника. Повзрослев, Эрин поняла и вынуждена была принять тот факт, что мать ее по природе является неутомимой золотоискательницей, которая никогда не бывает счастлива и удовлетворена. С другой стороны, ее мужья точно знали, что они получают, и, казалось, это их вполне устраивало. Так Эрин усвоила один из великих уроков жизни: привлекательная женщина может добиться всего, чего желает, потому что мужчины – существа до смешного слабые, готовые на все, если им светит хотя бы отдаленная перспектива затащить ее в постель.
 Однако со временем Эрин успела почти забыть этот урок и снова вспомнила о нем лишь тогда, когда ее брак рухнул и ей пришлось бороться за развод и за Анджелу. Вернее сказать, ее заставил вспомнить об этом адвокат, ведший ее дело о разводе: он объяснил, в какую сумму могут обойтись ей хлопоты по передаче ей постоянной опеки над дочерью. Эрин была буквально потрясена: столько она не сумела бы собрать и за три года работы секретаршей в каком-нибудь офисе. Все зависит, сказал адвокат, от того, насколько большую кучу дерьма придется разгребать по милости ее бывшего супруга.
 – Да уж можете не сомневаться: самую большую, какую ему только удастся наложить, – уверила его Эрин.
 Она понимала, что никакая обычная работа с отсидкой с девяти до пяти не даст ей нужных средств и что необходимо найти какой-то иной выход. Вечером, придя домой, она подошла к большому зеркалу в спальне и, пристально вглядываясь в свое отражение, начала медленно раздеваться. Первой полетела на кровать блузка, затем другие предметы туалета. Однако все это выглядело просто смешно. Включив музыку – Митча Райдера и «Детройт Уилз», – Эрин попробовала еще раз. Она всегда танцевала хорошо, но ей никогда еще не приходилось делать этого совершенно голой перед зеркалом, отражавшим ее во весь рост. «Фигура у меня, конечно, что надо, – подумала она, – но до чего же по-идиотски я выгляжу! Кому придет в голову платить деньги, чтобы посмотреть на это?»
 Следующим вечером Эрин отправилась в «И хочется, и можется», чтобы почувствовать атмосферу этого заведения. Народу было полно, музыка так и грохотала. Прошел целый час, прежде чем Эрин удалось взять себя в руки настолько, чтобы попытаться объективно оценить и танцовщиц, и глазевшую на них публику. Эрин заметила, что большинство девушек танцует весьма посредственно, пытаясь компенсировать это разными ужимками. Основной прием состоял в том, чтобы, повернувшись спиной к зрителям, наклониться и продемонстрировать им голый зад, а совсем уж безнадежно выбившись из ритма музыки, стриптизерша обычно останавливалась на половине шага и, поднеся ко рту указательный палец, с исполненной намеков томной улыбкой принималась облизывать его кончиком языка. Это неизменно вызывало ажиотаж среди мужской части публики, которая, очнувшись от скуки, разражалась неистовыми воплями одобрения. Эрин с улыбкой наблюдала, как то один, то другой из зрителей нетвердыми шагами направляется к сцене, свистя и помахивая в воздухе мокрыми от пива зелеными бумажками. Как легко завести их, думала она. По сути дела, нет почти никакой разницы между тем, чем занимаются эти девицы, и тем, что делает ее мать. Основа и тут, и там одна и та же: пользуйся тем, что имеешь, чтобы добиться того, чего желаешь.
 Наутро, выпив две чашки крепкого кофе, Эрин позвонила матери в Сан-Диего.
 – Спорим, не угадаешь, зачем я звоню? – И щебечущим голосом сообщила о своем решении.
 Мать не одобрила его. Это дурной тон – зарабатывать на жизнь подобным способом, пусть даже и недолго, сказала она. Стрип-бар – не то место, где можно подцепить действительно стоящего парня.
 – Заработать там можно, – сказала Эрин, – и, по-моему, у меня получится.
 – Это с твоими-то прыщиками? – высокомерно изрекла мать.
 Скромные размеры бюста Эрин являлись постоянным предметом беспокойства этой почтенной дамы. Сама она трижды прибегала к помощи специалистов по усовершенствованию прелестей, дарованных женщинам матерью-природой, и считала, что хирургическое вмешательство увеличит шансы Эрин на поимку подходящей добычи. Своего бывшего зятя, Дэррела Гранта, она всегда считала недотепой: может ли выйти толк из человека, отдающего предпочтение женщинам с маленькой грудью? По ее мнению, существовала некая математическая взаимосвязь между размерами бюста женщины и финансовыми возможностями ее поклонников.
 На презрительное замечание матери Эрин ответила, что вполне удовлетворена тем, что имеет, и надеется на успех.
 – Ну-ну, – скептически произнесла мать. – Надежда, конечно, умирает последней, но очень скоро ты сама увидишь, кто там получает больше чаевых. Девица с самыми большими буферами, вот кто!
 Однако она ошиблась. Ее дочь была прирожденной танцовщицей.


* * *

 Эрин даже вздрогнула, внезапно обнаружив на автомобильной стоянке заведения дожидавшегося ее Джерри Киллиана. Вручив ей букет чайных роз и изящную коробочку, в которой оказалось бриллиантовое колье, он торжественно объявил Эрин, что любит ее больше жизни.
 – Неужели? – невольно улыбнулась она, выслушав это признание.
 – Да! Знаете, я просто голову потерял...
 – Я заметила.
 – Это от любви, Эрин.
 – Но вы же совсем не знаете меня, – возразила она. – Если вы и правда влюбились, то не в меня, а в то, как я танцую. Ну и, наверное, сыграл свою роль тот факт, что я делаю это в чем мать родила.
 Лицо Киллиана исказилось, словно от боли.
 – Что вы говорите! Да я любил бы вас точно так же, если бы вы служили кассиршей в каком-нибудь банке.
 – И представала перед вами одетой?
 – Да хоть завернутой в картофельный мешок!
 После этих пылких слов Эрин согласилась принять розы, но колье взять так и не пожелала. Отперев дверцу своей машины, она положила букет на переднее сиденье и снова повернулась к своему собеседнику.
 – Я все знаю о вас, Эрин, – проговорил он в ответ на ее вопросительный взгляд. – Вы прочли мою записку?
 – Узнать обо мне все не составляет проблемы, мистер Киллиан: достаточно полистать мое дело в суде.
 Внезапно Киллиан опустился перед ней на одно колено, прямо на асфальт.
 – Я серьезный человек, Эрин!
 – Встаньте, встаньте, мистер Киллиан, – слабо запротестовала ошеломленная Эрин.
 – Я люблю вас, – горячо продолжал он. – Я могу помочь вам выиграть дело об опеке над вашим ребенком. Я могу вернуть вам дочь.
 «Спокойно!» – скомандовала себе Эрин. С ее языка так и рвался вопрос: как, каким образом? Но она сдержалась.
 – Встаньте, мистер Киллиан, – ровным голосом повторила она. – Вы рискуете испортить ваши прекрасные брюки.
 По-прежнему оставаясь коленопреклоненным, Киллиан прижал руки к груди, словно молясь.
 – Судье, который ведет ваше дело, очень хочется получить повышение. Он метит на федеральный уровень.
 – А у вас, полагаю, имеются соответствующие связи.
 Киллиан сверкнул глазами.
 – Один телефонный звонок – и он взглянет на ваше дело по-другому.
 – Я тоже могу рассказать вам кое-что об этом судье, – сказала Эрин. – Он ведь ходит в наше заведение. Сидит в уголке и развлекается сам с собой, пока я танцую.
 – Это полезная информация, – загорелся Киллиан. – Мы можем ее использовать.
 – Да нет, не стоит...
 – Ну пожалуйста! – взмолился, перебивая ее, Киллиан. – Не нужно недооценивать меня.
 Эрин задумалась. А что, если он и правда может сделать это? Что, если у него в руках действительно есть какие-то ниточки, за которые можно подергать?
 – Ну ладно, – согласилась она наконец. – Расскажите мне, какими возможностями вы располагаете. Почему один ваш звонок может иметь такое значение?
 – Не мой, – покачал головой он. – Звонить будет один из конгрессменов Соединенных Штатов.
 Вынув из сумочки ключи от машины, Эрин нетерпеливо позвенела ими.
 – Подумайте только, Эрин, – с энтузиазмом продолжал Киллиан. – Член конгресса Соединенных Штатов просит вас о небольшой услуге. Вы смогли бы отказать ему? Конечно, нет, если вы мечтаете о кресле федерального судьи и у вас нет лапы в Вашингтоне.
 Он слегка коснулся ее руки, и она заметила, что его пальцы дрожат.
 – Ваша малышка – я знаю, что ее зовут Анджела... Она должна быть с вами.
 У Эрин сжало горло. Услышать имя дочери из уст этого чужого, почти незнакомого человека оказалось неожиданно больно.
 – Я тоже одинок, – сообщил Киллиан.
 – Не надо сейчас об этом, – прервала его Эрин.
 – Да, вы правы. Простите. – Он поднялся, отряхнул испачканные брюки. – Я не первый день разрабатываю этот план и уже добился некоторого успеха. Дайте мне еще неделю – и увидите: вам назначат дату нового слушания дела. И думаю, что на сей раз судья окажется намного сговорчивее.
 Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и в этот момент на него налетел Шэд. Это даже нельзя было назвать дракой, поскольку Киллиан не оказал ни малейшего сопротивления: взмахнув руками, как тряпичная кукла, он просто рухнул на влажный асфальт. Очки у него свалились, и без них лицо его приобрело какое-то сонное, мечтательное выражение.
 – Не трогай его! – крикнула Эрин Шэду.
 – Почему?
 Киллиан, все еще распростертый на мостовой, поднял голову. Эрин увидела, что к щеке его прилипло несколько камешков. Это выглядело жалко и смешно, однако голос его, когда он заговорил, был тверд и спокоен:
 – Я человек слова, Эрин.
 – Чтобы я тебя больше здесь не видел, козел! – рявкнул Шэд, тыча в него указательным пальцем.
 – Вы говорите от имени владельцев? – осведомился Киллиан.
 Шэд придавил его своей огромной ногой в ботинке тринадцатого размера, постаравшись поставить его как можно ближе к дыхательному горлу.
 – Да поосторожнее ты! – еще раз прикрикнула на него Эрин.
 – У меня просто руки чешутся задать ему хорошую трепку, – ухмыльнулся Шэд.
 – Но я люблю ее, – прохрипел Киллиан. – Я просто с ума схожу!
 Шэд помотал головой.
 – Скажите, пожалуйста!.. Но, знаешь, у тебя хороший вкус.
 – Поймите меня правильно – я кое-что могу, у меня есть связи и известное влияние...
 Шэд взглянул на Эрин. Та пожала плечами.
 – Будьте моей женой! – взвыл Киллиан.
 Шэд наклонился и схватил его за шиворот.
 – Ну ладно, хватит, понял?
 Эрин включила зажигание. Шэд не давал Джерри Киллиану встать до тех пор, пока она не уехала.


* * *

 На следующий вечер, в уборной, Моника-старшая объявила, что за седьмым столиком сидит Карл Перкинс.
 Эрин, прилаживавшая начавший отрываться каблук, подняла голову:
 – Карл Перкинс? Гитарист? Моника-старшая так и сияла.
 – А разве есть еще какой-нибудь другой Карл Перкинс?
 Она регулярно высматривала среди посетителей заведения ту или иную знаменитость. В прошлый вторник, по ее словам, в зале находился Уильям Кунстлер, известный адвокат, неделей раньше – актер Мартин Болсэм.
 На самом деле их присутствие было не более чем плодом ее воображения, однако другие девушки не обращали внимания на это ее невинное чудачество. В конце концов, каждая из них прибегала к какой-то маленькой хитрости, придумывала себе какой-нибудь стимул, который заставлял бы ее выйти на сцену, когда начинала играть музыка. Моника-старшая черпала вдохновение в мысли о том, что в зале присутствует какая-либо известная личность, человек, который, впечатлившись ее выступлением, может вытащить ее отсюда и навсегда изменить ее жизнь. Эрин считала, что Моника поступает умно, выбирая для своих целей таких знаменитостей, имена которых у всех на слуху, но чьи лица не настолько знакомы широкой публике, чтобы узнавать их с первого взгляда. Взять, например, этого Карла Перкинса: да, он талант, возможно, даже гений, но в синем от дыма полумраке стрип-клуба добрая дюжина посетителей могут кому угодно показаться похожими на легендарного музыканта. Фантазия Моники-старшей имела надежно обеспеченные тылы, и Эрин восхищалась ею.
 – Старик Карл кинул мне сорок зеленых, – говорила тем временем Моника-старшая. – Что ж, он вполне может себе это позволить. Ведь это он написал «Ботинки из синей замши».
 – Классная песня, – отозвалась Эрин, продолжая возиться с каблуком. Моника-старшая была настоящей энциклопедией всего, что имело отношение к рок-н-роллу.
 В комнату, не постучав, вошел Шэд. Он вручил Эрин помятый конверт с пометкой «Адресат выбыл», сделанной красными почтовыми чернилами. То было последнее письмо, посланное ею дочери.
 – Не может быть! – воскликнула Урбана Спрол.
 Эрин смяла конверт в ладони, силясь не разреветься. Этот сукин сын Дэррелл снова повторил уже знакомый трюк: сменил квартиру, не уведомив ее об этом. И забрал с собой Анджи.
 – И никакого адреса? – спросила Моника-старшая.
 Эрин выругалась сквозь зубы. Что за подлая сволочь! И ведь подумать только, что когда-то она умудрилась влюбиться в него!
 – Пойди отпросись на сегодня, детка, – посоветовал Шэд.
 – Не могу. – Схватив губную помаду и щетку для волос, Эрин уселась перед зеркалом. «Танцевать, танцевать, танцевать», – тихонько повторяла она про себя.
 Моника-старшая придумывала для себя знаменитостей, сидящих в зале, и это подхлестывало ее. Эрин же подхлестывал Дэррелл Грант. Судья, ведший дело о разводе, приказал ему не менять места жительства, но это было все равно что приказывать коту перестать гулять. Всякий раз, когда бывший муж Эрин снимался с места и исчезал в неизвестном направлении, это обходилось ей в лишних пять тысяч долларов: именно в такую сумму оценивались хлопоты по розыску Дэррелла и пересылке ему всех нужных документов.
 – Тебе сегодня везет, – прервал ее размышления Шэд, доставая еще один конверт – на сей раз новенький, хрустящий и пахнущий лавандой. Эрин разглядела уже знакомые печатные буквы. – Я тут позволил себе... – сознался Шэд.
 – Ты распечатал его?
 – После того, что случилось... Но, пожалуй, ты права насчет этого типа.
 – Я же говорила тебе, он абсолютно безвреден.
 – Если не сейчас, то потом, – согласился Шэд.
 Эрин дважды перечитала послание:
 "План уже начал воплощаться в жизнь. Вскоре я сумею доказать вам свою преданность. По-прежнему жду вашей улыбки и чего-нибудь из «Зи-Зи Топ».
 Другим девушкам тоже захотелось увидеть записку, но Эрин сунула ее в сумочку.
 – Нет-нет, это написано только для меня.
 – Одно плохо: с ушами у него не в порядке, – буркнул Шэд. – Я же предупреждал его, что нечего ему к тебе лезть.
 Эрин решила, что нельзя обольщаться надеждами, которые, скорее всего, окажутся несбыточными. Наверное, Моника-младшая права: Киллиан просто пытается заполучить ее. Наверное, все эти разглагольствования насчет судьи и какого-то там конгрессмена – не более чем средство втереться к ней в доверие. А может, и нет. Кто знает? Главное вот что: насколько далеко готов пойти Киллиан, чтобы произвести на нее впечатление.
 Она начала расчесывать волосы длинными равномерными движениями, прислушиваясь к доносящейся через усилитель музыке. Ее выход был следующим.


* * *

 Малкольм Б. Молдовски не испытывал ни моральных, ни психологических неудобств, оттого что ему приходится иметь дело с владельцем стрип-заведения. В конце концов, иметь дело с сенаторами и конгрессменами было еще менее приятно.
 Поначалу мистер Орли держался уклончиво, темнил, стараясь сам при этом выведать побольше. Спросил, с какой это стати человек из конторы такой крупной шишки, как член конгресса Соединенных Штатов, интересуется житьем-бытьем кабака, где танцуют голые девочки. Но, как только Молдовски коснулся темы наличия лицензии на торговлю спиртными напитками и возможности лишения таковой, мистер Орли мгновенно превратился в образец дружелюбия и готовности к сотрудничеству. Поведав, что мог, о посетителе, садившемся всегда за столик номер три, он обещал немедленно сообщить, как только тот снова появится в его заведении, и, когда этот момент наступил, выполнил свое обещание. К тому времени, разумеется, Молдовски и сам знал, кто этот человек, уже успевший выйти на конгрессмена Дэвида Лейна Дилбека.
 Тем не менее он поблагодарил мистера Орли за информацию: ему совсем нелишне было знать о передвижениях Джерри Киллиана.
 – Да ничего особенного, в общем-то, и не случилось, – заверил мистер Орли. – Мой помощник подоспел как раз вовремя.
 – Девушка не пострадала?
 – Ни капельки. Не могу же я допустить, чтобы какой-то очкастый придурок цеплялся к моей лучшей танцовщице!
 – Понятно, мистер Орли.
 – Знаете, – продолжал Орли, – у меня есть девочки посмазливее. И ноги у них длиннее, и сверху всего побольше. А эта ведь даже не блондинка. Но танцует она как черт, чуть ли не половина народу ходит ко мне специально поглазеть на нее. Ну, а мне-то это только на пользу, верно?
 – Ну, не беспокойтесь, ничего подобного больше не случится, – заверил его Молдовски.
 – Вот вы увидите ее на улице, – не унимался мистер Орли, – так, честное слово, даже не оглянетесь. Но двигается она, Бог ты мой!
 – Настоящие таланты редко встречаются, – заметил Молдовски. – И в моем деле тоже.
 – Понимаете, я же не могу послать кого-нибудь из парней постоянно дежурить на нашей автостоянке, чтобы присматривать за девочками. Ведь непременно привяжется какой-нибудь легавый и начнет выяснять, что это он там околачивается. У меня такое уже случалось. А мне лишних проблем не надо, сами знаете: лицензия прежде всего.
 – У мистера Киллиана в последнее время были кое-какие проблемы личного порядка.
 – А у кого их нет? – вздохнул мистер Орли. – В таком уж дерьмовом мире нам приходится жить, верно?
 – Абсолютно верно, – согласился Молдовски. – Еще раз благодарю вас за помощь и проявленное вами благоразумие. Если в ответ на них мы можем что-нибудь сделать для вас, скажите.
 – Да вы только замолвите за меня словечко, – попросил мистер Орли.
 Замолвить словечко? Но кому? Может быть, клану Гамбино? Молдовски усмехнулся про себя.
 – Хорошо, – ответил он вслух.
 – И вот еще что... У моего брата кое-какие проблемы с полицией. Может, вы знаете там кого-нибудь?
 «Нет ничего проще», – подумал Молдовски, а вслух произнес:
 – Чудес вам обещать не могу, но кое-кому позвоню.
 – Спасибо, сэр, – поблагодарил мистер Орли. – Знаете, я ведь совсем не собираюсь создавать проблемы этому парню – как его, Киллиан, что ли... Как раз наоборот. Можно сказать, стараюсь для его же блага. Шэд, мой помощник, так зол на него, что готов просто на клочки разорвать.
 – Мистер Киллиан больше не появится у вас, – сказал Молдовски.
 – Ну и слава Богу.
 Мистер Орли не стал расспрашивать о подробностях. Впрочем, Молдовски и не собирался сообщать их ему.




 Глава 4


 В последнее время Дэррелл Грант обосновался в одном из пригородов, который назывался Лодерхилл и отличался особо широким выбором плохого, неудобного, запущенного, но потому и недорогого жилья. Дэррелл снимал меблированную квартирку на узкой, заканчивающейся тупиком улочке, где перед каждым без исключения домом грустно торчало по тронутому ржавчиной автомобилю, поставленному на колодки. Созерцая их, Эрин подумала: а может, это просто так принято в этом районе – украшать газоны подобным образом?
 Перед домом Дэррелла виднелся основательно проржавевший «бьюик-ривьера», сквозь приборную доску которого пророс молодой падуб. Судя по разрешению на парковку, машина находилась там с восемьдесят второго года, то есть задолго до того, как Дэррелл перебрался в эту квартиру. Почему он не убрал с газона «бьюик», особой загадки не представляло: ему пришлось бы платить за буксировку.
 Двое молодых миссионеров-мормонов, занимавшие вторую половину мрачного дома, вежливо поздоровались с Эрин, когда она проходила мимо по дорожке. Они занимались смазкой своих велосипедов, готовясь к очередной поездке, во время которой собирались наставлять на путь истинный грешников Южной Флориды. Оба парня рослые, симпатичные и жизнерадостные, невольно отметила про себя Эрин; наверняка им не составляет особого труда обращать людей в свою веру.
 – Вы видели сегодня мистера Гранта? – спросила она.
 Миссионеры отрицательно покачали головами.
 – Его нет уже с неделю или около того, – уточнил один из них.
 На всякий случай Эрин все же постучала в дверь, но, как и следовало ожидать, безрезультатно. Заглянуть в окно не представлялось возможным, поскольку Дэррелл закрыл изнутри все окна листами алюминиевой фольги. Эрин ничего не оставалось, как попытаться проникнуть в дом через задний двор. Увидев, что она направилась туда, один из молодых мормонов крикнул:
 – Вы поосторожнее, мэм! Там полным-полно инвалидных кресел, и все в разобранном состоянии.
 Эрин принялась осторожно пробираться среди порыжевших от ржавчины колес, спинок, тормозных рычагов, подножек и прочего хлама. «Наверное, дела у Дэррелла пошли хорошо, – подумала она, – иначе он не бросил бы столько ценных для него вещей. Или, может быть, ему опять села на хвост полиция. По всему видно, что удирал он отсюда весьма поспешно».
 Задняя дверь дома оказалась не заперта – Эрин знала за бывшим супругом эту привычку. Открыв дверь, она сразу поняла, что Дэррелл действительно больше не живет здесь. Уходя, он – по еще одной своей милой привычке – прихватил с собой все, что не было приколочено гвоздями, плюс кое-что из того, что приколочено все-таки было. Мебель, ковры, электроприборы, лампы, водопроводные краны, потолочные вентиляторы, колонка для нагревания воды, телефонные розетки, даже унитаз – все исчезло. Дэррелл ободрал даже кухонный пол. Эрин с трудом верилось, что найдется человек, который пожелает купить рулон потертого линолеума, но, возможно, среди клиентов Дэррелла имелись и такие. Он ведь занимался сбытом краденого уже далеко не первый год.
 Подобным же образом Дэррелл обчистил все комнаты, за исключением одной – спальни Анджи. Открыв дверь в нее, Эрин так и остолбенела на пороге; из горла у нее вырвался сдавленный вскрик.
 Из голых стен детской торчало несколько пустых гвоздей; только на одном из них каким-то чудом уцелело зеркало в форме сердца. А пол был завален сломанными игрушками. Там были обезглавленные Барби, Маппеты с оторванными конечностями, выпотрошенные, со вспоротыми животами плюшевые обезьянки и медвежата. Все эти искалеченные, зверски изуродованные игрушки объединяло одно: их когда-то – какую раньше, какую позже – подарила дочери Эрин.
 В этом был весь Дэррелл Грант. Не способный выражать свои мысли и эмоции словесно, он изливал их вот в таких – и других подобных – актах бессмысленной жестокости.
 Сердце Эрин колотилось где-то в горле. Она представила себе Дэррелла, орудующего в этой комнате, где жила их дочь: как он методично, одну за другой, складывает в отдельную кучу подаренные ею игрушки, как, так же методично, одну за другой, кромсает их кухонным ножом, или ножницами, или бог знает еще чем... и как все это время поглядывает в специально оставленное для этой цели зеркало, упиваясь собственным варварством.
  Но нет!  Не ради этого он оставил зеркало на месте. Он сделал это для нее, Эрин, чтобы она могла увидеть себя в тот момент, когда обнаружит гору кукольных трупов: чтобы могла увидеть свое лицо, искаженное ужасом и потрясением от его деяний. Чтобы могла увидеть себя плачущей.
 Но Эрин не заплакала.
 Не прикасаясь ни к чему, пятясь, она выбралась из комнаты, а выйдя из дома, поспешила к симпатягам-мормонам и попросила ненадолго одолжить ей фотоаппарат.


* * *

 Рита, сестра Дэррелла, жила милях в тридцати к югу от Майами, в большом трейлере, припаркованном на обширной, густо населенной стоянке. Муж ее – точнее, долговременный сожитель – звался Альберто Алонсо и служил ночным охранником на атомной электростанции в Тэрки-Пойнт. Альберто оказался первым, кого увидела Эрин; он стоял в дверях трейлера и, узнав Эрин, приветствовал ее со всей горячностью своего южного темперамента. Тот факт, что Эрин является профессиональной стрип-танцовщицей, возбуждающе действовал на его воображение.
 – Заходи, заходи! – чуть ли не пропел Альберто и, выбросив навстречу Эрин длинные руки, попытался обнять ее.
 – А где Рита? – спросила Эрин, ловким маневром уклоняясь от объятия.
 – Возится со щенятами. У Лупы новый помет. Не хочешь взглянуть?
 – Может быть, потом.
 Упомянутая Лупа в обиходе именовалась собакой, однако на самом деле ее родителями были немецкая овчарка и настоящий дикий лесной волк. Рита регулярно вязала ее с волками. С тех пор как пит-бультерьеры вышли из моды, такие помеси пользовались все большим спросом.
 – На этот раз – шесть, – удовлетворенно сообщил Альберто. – И представь – сплошные бабы. Кобелек один, но зато альбинос и с вот такими здоровенными яйцами!
 – Вы оба, наверное, ужасно горды, – сказала Эрин.
 – Я сейчас стараюсь, чтобы ими заинтересовалась наша электрическая компания, – продолжал информировать Альберто.
 – Чем – ими?
 – Щенками, чем же еще? – ухмыльнулся Альберто, выставляя на обозрение далеко не полный комплект кривоватых зубов.
 «Как можно всерьез доверять человеку, у которого не хватает стольких зубов?» – подумала Эрин.
 А Альберто тем временем развивал свою мысль:
 – Ты только подумай! По всему периметру станции – стаи волков: никакой террорист или диверсант даже носа не сунет.
 На пороге возникла фигура Риты.
 – Эл, я сто раз говорила – это тебе не сторожевые собаки. Они для этого не приспособлены.
 Рита была в халате и шлепанцах из ремешков на босу ногу; лицо ее прикрывала маска хоккейного вратаря, руки до локтей – толстые брезентовые рукавицы. При виде ее Эрин – в который уже раз – подумалось: среди родни Дэррелла нормальных людей днем с огнем не сыскать. В этой семье произведение потомства давно превратилось в некую непредсказуемую генетическую игру, больше всего похожую на рулетку.
 – Здравствуй, Рита, – сказала Эрин.
 – О, это ты! Привет. – Рита стащила с головы маску. На ее лице, от середины лба до переносицы, виднелись свежие царапины. – Лупа меня приласкала, – объяснила она, перехватив взгляд Эрин. – Совсем озверела из-за этих чертовых щенят.
 – Эрин, дорогуша, как насчет глоточка чего-нибудь? – любезно предложил Альберто.
 – Да, пожалуй – воды.
 – Да нет, я имел в виду  что-нибудь посерьезнее. 
  –  И мне тоже, – вставила Рита.
 – Нет, только воды, – проговорила Эрин. – Я к вам ненадолго.
 На лице Альберто отразилось откровенное разочарование. Он открыл холодильник и принялся громыхать там чем-то, видимо, в поисках льда.
 – Да уж, сюрприз так сюрприз, – проговорила Рита, снимая рукавицы.
 – Я приехала, чтобы узнать насчет Дэррелла, – объяснила Эрин. – Он снова куда-то делся.
 – Да, это он может.
 – Ты не знаешь, где его найти?
 – Нет, я не в курсе, – ответила Рита, опускаясь на черный, тяжело вздохнувший под весом ее тела диван. – А ты все там же, в этом стрип-заведении?
 Рита явно не собиралась делиться информацией. Впрочем, она всегда была такой. «Пожалуй, придется попытаться вытянуть что-нибудь из Альберто», – подумала Эрин.
 – Я слышала, зашибаете вы там неплохо, – сменила тему Рита. – Но, наверное, за такие бабки и вкалывать приходится соответственно, верно?
 – Когда ты в последний раз говорила с Дэрреллом? – настойчиво спросила Эрин.
 – О Господи, да что я, помню, что ли?
 Снова появился Альберто, неся в каждой руке, наподобие бокалов, по вазочке для желе: в одной – вода для Эрин, в другой – «бурбон» для Риты.
 – Послушай-ка, Эрин, а ты не выступаешь на частных вечеринках? – спросил он, протягивая ей одну из вазочек. – Кое-кто из наших ребят с электростанции просил узнать. Они поговаривали о том, чтобы снять банкетный зал в «Рамаде».
 – Я не хожу по частным вечеринкам, – сухо ответила Эрин. – Я выступаю в нашем клубе, на сцене. И больше ничего.
 – А другие ваши девочки?
 – Спрашивай у них самих, Альберто.
 – А он как-то раз заходил к вам, – вступила в разговор Рита. – Как это место называется?
 – «И хочется, и можется», – с готовностью подсказал Альберто.
 Рита подняла бровь.
 – А мне казалось, что ты ходил в «Клубничную поляну».
 – Нет, это совсем другое место, – мотнул головой Альберто.
 – Ну, Бог с ними со всеми. Одним словом, он видел, как ты танцуешь.
 – Правда? – Эрин стало неприятно от мысли, что Альберто потихоньку от нее побывал в клубе. Вот уж, наверное, наболтал потом приятелям в своем Тэрки-Пойнт! Для него это действительно являлось чуть ли не предметом гордости: шутка ли, он знаком с настоящей знаменитостью! Никого более приближенного к этому титулу, чем Эрин, он просто не знал.
 – Надеюсь, что тебе понравилось представление, – сказала она, заставляя себя улыбнуться. – И ты не зря потратил свои деньги.
 – О Господи! – Рита зажгла сигарету. – Да он до сих пор не может говорить ни о чем другом. Можно подумать, он никогда раньше не видел женского лобка.
 Смуглые щеки Альберто Алонсо побагровели.
 – Что же ты не сказал мне заранее, что придешь? – укорила его Эрин. – Я бы послала тебе на стол бутылку шампанского.
 – Неужели правда? Розового?
 С заднего двора послышался шум: лай, скулеж и подвывания. Рита тут же ринулась туда, на ходу нацепляя маску.
 – Смотри, поосторожнее там! – крикнул ей вслед Альберто.
 Эрин жестом попросила его сесть.
 – Наверное, мы теперь будем видеться совсем редко, – начала она.
 – Ну, ясно: вы же с Дэрреллом развелись.
 – Но нам-то это не мешает продолжать оставаться друзьями, а?
 – Это точно, – с воодушевлением согласился Альберто, придвигая поближе стул. – Уж мы-то с тобой друзья, не сомневайся! – Его дыхание сделалось шумным и тяжелым, брови стали влажными. Не часто приходилось Эрин встречать людей, у которых потели бы брови.
 – У каждой истории две стороны, – продолжала она. – Дэррелл совершал некоторые ошибки.
 – Это уж верно – вернее не бывает. Он же не святой!
 С заднего двора донесся голос Риты: она громко чертыхалась в адрес кого-то из своих четвероногих подопечных. Затем раздался душераздирающий визг.
 – Черт побери, – проговорил Альберто. – Пари держу, Лупе опять попалась под лапу какая-нибудь кошка.
 Эрин слегка коснулась рукой его колена.
 – Мне необходимо найти Дэррелла. Это очень важно.
 – Он переехал, Эрин.
 – Я знаю.
 – Не беспокойся так, дорогуша. – Своей влажной жирной ладонью Альберто накрыл ее руку и сделал неловкую попытку просунуть свои пальцы между ее пальцами. Эрин убрала руку.
 – Где он, Альберто?
 – Рита убьет меня.
 – Речь идет о моей дочери.
 Альберто бросил нервный взгляд на дверь.
 – Знаешь, он звонит сюда пару-тройку раз в неделю. Обычно просит одолжить денег. Но где он точно, я не знаю. – Альберто повторил свою попытку, но Эрин стряхнула его руку со своей.
 – Любая информация пригодится: штат, графство – все, что угодно. Хотя бы телефонный код.
 – Он же говорит с Ритой, а не со мной, – возразил Альберто. – Мне сроду не сказал ни слова ни на какую тему. Он не доверяет представителям закона.
 Разумеется, Альберто здорово хватил через край, отнеся себя к представителям закона, но Эрин предпочла воздержаться от комментариев. Во всей юго-восточной части Соединенных Штатов не осталось, кажется, ни одного департамента муниципальной полиции, которому Альберто Алонсо не предлагал бы своих услуг и который не отказался бы от них. Несомненно, в душе Альберто сидел законник, однако некоторые черты его психологии никак не соответствовали этому. «Нечист на руку» – именно этот термин чаще всего звучал там, где кто-то брался рассматривать личное дело Альберто.
 – Да не беспокойся ты так насчет Анджи, – сказал он Эрин. – Я уверен, что с ней все в порядке.
 – А вот я в этом совсем не уверена. Хватит уже одного того, что она находится с этим мерзавцем – моим бывшим супругом.
 Альберто не успел ответить. Шум на заднем дворе внезапно смолк, и в дверь просунулась голова Риты.
 – Где эта чертова лопата?
 – Я думал, она там, вместе с граблями, – ответил Альберто.
 – Так вот ни хрена подобного! – И Рита с треском захлопнула дверь.
 Эрин попросила у Альберто таблетку аспирина.
 – Что, голова болит? – участливо спросил он.
 – Ужасно.
 – Бедная девочка! – Он встал и взял ее лицо в свои ладони. – Да у тебя жар, дорогуша.
 – Да нет, Альберто. Я же сказала – просто болит голова.
 – Сейчас принесу чего-нибудь, подожди минутку. – Он направился в ванную, и Эрин услышала, как он шумно роется в аптечке. – Есть «Байер»! – громко оповестил он. – И «Эдвил»! И тиленол. И анасин. И эксцедрин. Тебе как, в таблетках? А может, в этих новых желатиновых капсулах?
 Когда Альберто вернулся в комнату с целой горой упаковок с пилюлями, порошками и капсулами, на черном диване восседала Рита, яростно дымя сигаретой. Эрин не было.
 – Прелестно, прелестно! – Голос Риты звенел льдом и железом. – А птичьего молока ты, случайно, не прихватил?


* * *

 Эрин отлично знала, что кража почтовых отправлений рассматривается законами Соединенных Штатов как преступление федерального масштаба и карается наложением штрафа либо лишением свободы, или же тем и другим вместе. Ей было известно также, что прокурор Южного округа штата Флорида не затрачивает ни одного человека-часа на преследование лиц, занимающихся этим некрасивым делом, поскольку все его время уходит на то, чтобы хоть как-то разобраться с подпольными наркобизнесменами, незаконными владельцами оружия, свергнутыми иностранными диктаторами, нечистыми на руку банковскими служащими, коррумпированными политиками местного значения и продажными полицейскими всех рангов.
 То, как функционирует федеральная система юстиции, не составляло тайны для Эрин: прежде чем сделаться исполнительницей «экзотических» танцев, она работала машинисткой в Федеральном бюро расследований. В ее обязанности входила также обработка и сортировка поступающей информации. Эрин обладала острым умом, деловой хваткой и аккуратностью, так что кое в чем даже превосходила своего непосредственного начальника. Он был, в общем-то, человеком неглупым и дотошным в своем деле, однако, во-первых, его частенько подводила интуиция, а во-вторых, по молодости лет ему просто не хватало опыта. Плюс к тому, он до мозга костей был уроженцем Среднего Запада и подходил ко всему с мерками родного штата; куда уж такому справиться с Южной Флоридой! Эрин симпатизировала ему и старалась помочь, чем могла.
 Когда ее уволили с работы, агент Клири (так звали ее начальника) огорчился, пожалуй, больше, чем она сама. Он сделал все, что было в его силах, нажимал на все доступные ему иерархические кнопки и рычаги, но все оказалось бесполезным. Высокое начальство решило, что Эрин больше не может работать в системе безопасности, после того как ее муж уже в четвертый раз попался на уголовно наказуемом деле: кража одиннадцати инвалидных колясок из дома престарелых в Саншайн-Гроувз. К тому времени Эрин уже рассталась с Дэрреллом Грантом, но это не имело значения: она говорила с ним по телефону – значит, какие-то отношения между ними все же существовали. Этот подонок позвонил ей из тюрьмы прямо на работу и прокричал в трубку, что нужно поскорее отделаться от товара, а главное – ни за что не давать легавым заглядывать в сундук. Словом, он сделал все, чтобы подставить Эрин, забыв только об одном: что все телефонные звонки из тюрьмы (так же, как и все звонки из внешнего мира в ФБР) автоматически записываются на пленку.
 Впрочем, никто и не подозревал Эрин в соучастии: в обеих записях четко прослушивались ее слова, адресованные бывшему мужу:
 – Где моя дочь, сукин ты сын?
 Эрин не хотелось уходить с работы, однако зла на ФБР она не держала. Она понимала, что иного выхода просто не было. Никому не светит оказаться замужем за профессиональным уголовником, а она к тому же являлась служащей ФБР. Расстроенный ее уходом агент Клири дал ей рекомендательное письмо (напечатанное на бланке ФБР и озаглавленное «Всем, кого это может заинтересовать»), в котором отзывался о профессиональных и человеческих качествах миссис Эрин Грант исключительно в превосходной степени. Делая это, агент Клири, пожалуй, несколько превысил свои полномочия, однако, когда Эрин пришла наниматься на работу в «И хочется, и можется», рекомендации оказались не нужны.
 – Расстегните-ка кофточку, – сказал мистер Орли, оценивающе оглядев фигуру Эрин. – Что ж, отлично. Когда ты можешь приступить?
 У Эрин не хватило духу честно сказать агенту Клири, куда она устроилась.
 По иронии судьбы, уголовное дело против Дэррелла Гранта вскоре замяли, поскольку он согласился стать тайным информатором службы шерифа. Дэррелл начал с того, что помог изловить трех своих дружков-сообщников, за что получил в награду кристально чистое прошлое: для этого оказалось достаточно одного-единственного тыка шерифского пальца в кнопку «DELETE» компьютера, содержащего в памяти данные на уголовников. Уничтожение досье Дэррелла Гранта являлось деянием абсолютно противозаконным, но вовсе не беспрецедентным: в случае чего, его исполнители всегда могли сослаться на то, что где-то что-то сработало не так, как надо. Это частенько случалось именно с «уголовными» компьютерами.
 В разгар битвы за опеку над Анджелой Эрин вдруг обнаружила, что противником ее является не образцовый гражданин Дэррелл Грант, а его новые покровители – детективы, по наивности своей полагавшие, что он честно работает на них. На какой бы день ни назначалось новое рассмотрение дела, они всякий раз устраивали так, чтобы Дэррелла, якобы занятого выполнением очередного секретного задания, не оказалось в городе, и представляли пачки доводов в пользу того, что именно в этот день он должен был отсутствовать. Когда же – изредка – Дэррелл все же удостаивал суд своим посещением, не находилось никого, кто пожелал бы выступить свидетелем по поводу его преступных деяний. Казалось, информация об этих последних испарилась из папки с бумагами по делу «Грант против Гранта» точно так же, как и из памяти компьютера. Когда на суде Эрин заговорила о склонности Дэррелла Гранта к совершению преступлений, оказалось, что подкрепить свои слова ей нечем, и судья холодно заявил, что не видит причин принимать их во внимание.
 Подавленная неудачей, обескураженная, Эрин тем не менее не собиралась сдаваться. Она твердо решила, что будет судиться с Дэрреллом столько, сколько понадобится, вплоть до самых высоких инстанций. Живя с ним, Анджела постоянно подвергалась опасности – не потому, что отец жестоко обращался с ней, а потому, что отцом Дэррелл был просто никудышным. Случись что с ним (а это рано или поздно должно было произойти), дочурка Эрин оказалась бы вверена опеке властей штата Флорида, который отнюдь не славился своей заботой о детях.
 Нет, Анджи никогда не будет приютским ребенком. Она, Эрин, не допустит этого. Ради спасения своей девочки она пойдет на все. И похищение бумаг из кухонного стола Риты Грант – это самое малое из того, на что она готова.
 Эрин поставила кассету Джимми Баффетта, легла на кровать и углубилась в изучение выкраденных документов. На ней были джинсы с обрезанными штанинами и пестрая гавайская рубашка, веки подкрашены тенями цвета электрик, волосы стянуты «хвостиком», запрятанным под розовую бейсбольную кепку. Эрин болтала в воздухе босыми ногами в такт музыке, и будущее виделось ей гораздо менее мрачным.
 Большинство бумаг Риты не представляло для Эрин никакого интереса: счет за электричество, напоминание о приближении срока продления подписки на журнал «Пентхауз», жалостное письмо от еще одного чокнутого отпрыска семьи Грант – младшего брата Дэррелла (который, симулируя шизофрению, умудрился устроиться на бесплатные харчи в государственную больницу в Чаттахучи, а теперь вот плакался, что соскучился по дому и родным), и извещение о приеме в Национальную ассоциацию стрелков, куда долго и старательно рвались Рита и Альберто.
 Единственное, что интересовало Эрин, – это счет за телефон. Даже не имея опыта работы в ФБР, которым обладала она, было нетрудно определить, какие из указанных в нем переговоров являются междугородными, и по их коду точно вычислить нынешнее место жительства Дэррелла. Он удрал недалеко: Эрин насчитала семь звонков с одного и того же номера в Дирфидд-Бич. Что ж, все логично: в Дирфилд-Бич полным-полно пенсионеров, а где пенсионеры, там и инвалидные коляски.
 Эрин выключила музыку и взялась за телефон. Дрожащей – не из-за нервов, а от ярости – рукой она набрала номер. Дэррелл поднял трубку, после шестого гудка. Эрин умела изменять голос. Приглушив его и по-старушечьи покряхтывая, она сообщила, что является представительницей общества Святого Витта и занимается сбором пожертвований для бездомных и неимущих.
 – Что за пожертвования? – поинтересовался Дэррелл.
 – О, это может быть все, что угодно! Все, чем вы можете и пожелаете поделиться с этими несчастными: продукты, одежда, медицинское оборудование.
 – Как насчет инвалидных кресел? – спросил Дэррелл.
 Эрин мгновенно помедлила с ответом, изо всех сил вслушиваясь – не прозвучит ли где-то там, в глубине неизвестного ей жилища, детский голосок. Но нет – до нее доносился только голос телевизионного диктора, сообщающего последние новости.
 – Алло! Вы слушаете? – переспросил Дэррелл. – Я говорю: как насчет инвалидных кресел?
 – В настоящее время мы располагаем достаточным количеством. А за любое другое оборудование мы были бы весьма благодарны.
 – Жаль, черт побери, – сказал Дэррелл. – А то у меня как раз есть несколько кресел – не новых, но в отличном состоянии.
 Эрин с трудом подавила желание выкрикнуть в трубку что-нибудь уничтожающее.
 – Видите ли, – снова заговорила она голосом почтенной пожилой дамы, – мы совсем недавно получили партию новых кресел. Это подарок от окружной больницы.
 – Да что вы! Какой марки?
 – Не могу вам сказать. Ну так что, я могу включить вас в список жертвователей? Какие-нибудь консервы, постельное белье?
 – Да-да, конечно, – ответил Дэррелл. – А еще лучше – я сам заброшу все это к вам. Давайте адрес. И скажите еще раз, как там зовут этого святого.
 Эрин усмехнулась. Дэррелл Грант – это Дэррелл Грант.




 Глава 5


 Молдовски не знал, что Джерри Киллиан сгорает от любви. Да это и не имело значения: шантаж остается шантажом, какими бы ни были его мотивы.
 – Где Дилбек? – самым решительным тоном задал вопрос Киллиан.
 – Я здесь в качестве личного представителя конгрессмена Дилбека, – ответил Молдовски, доставая записную книжку с монограммой и извлекая из внутреннего кармана пиджака золотую авторучку. – Давайте перейдем к делу.
 – Погодите, не надо так торопиться.
 Они сидели на верхней палубе «Джангл Куин», не слишком удачной имитации колесного парохода, курсировавшей вдоль побережья на радость туристам и участникам различных симпозиумов. Киллиан предложил встретиться здесь, поскольку в окружении этих зевак они могли провести свой щекотливый разговор в полной безопасности.
 – Я просил, чтобы конгрессмен встретился со мной лично, – сказал он.
 Молдовски вздохнул.
 – Мистер Дилбек – человек весьма занятой, – терпеливо объяснил он. – С утра у него назначена встреча с гаитянской общиной, после обеда – с представителями кубинских эмигрантов, а вечером ему предстоит произнести речь в штаб-квартире Ассоциации демократических сынов и дочерей Никарагуа в изгнании.
 Киллиан насмешливо присвистнул.
 – Это ведь предвыборный год, друг мой, – напомнил Малкольм Молдовски.
 – Ему нечего бояться меня.
 – Я сказал только, что мистер Дилбек – занятой человек.
 Киллиан высокомерно скрестил руки на груди.
 – И поэтому посылает мне представителя, от которого несет, как от какого-нибудь бангкокского биде.
 – Вы имеете в виду мой одеколон?
 – Не обижайтесь. Я сам пользуюсь «Брутом».
 – А я и не обиделся, – кротко ответил Молдовски, не поднимая глаз от записной книжки.
 – Уж очень он горяч, этот ваш конгрессмен. Все мозги вышиб из того несчастного парня в стрип-баре. – Киллиан сделал паузу, ожидая ответа, однако Молдовски продолжал молча чертить что-то в книжке, и Киллиан снова заговорил: – У него явно проблемы насчет прекрасного пола. Я думаю, следовало бы помочь ему – прежде чем пойдут сплетни и разговоры о том, что тогда случилось.
 – Мы уже можем начать говорить о деле? – спросил Молдовски.
 – А я, в общем-то, уже и говорю о деле. Он ведь мог ранить кого-нибудь, или ему самому досталось бы. Ведь в таких местах можно ожидать чего угодно...
 – Вы абсолютно правы, – подтвердил Молдовски. – Так мы уже можем начать?
 Пункт за пунктом Киллиан изложил свои требования. Их было всего два. Молдовски слушал его молча, бесстрастно, делая какие-то записи в книжке. Когда шантажист закончил свой монолог, Молдовски поднял глаза.
 – Это ни в какие ворота не лезет, – произнес он.
 «Джангл Куин» издала четыре продолжительных свистка: это капитан старался привлечь внимание мостовщика.
 – Что именно не лезет? – осведомился Киллиан.
 – Сумма, разумеется. Миллион долларов!
 – Забудьте о деньгах. А что касается всего остального?
 – Как это – забудьте о деньгах? – Взгляд Молдовски отразил нескрываемое удивление.
 – А вот так. Я просто проверил вас на прочность. – От души рассмеявшись, Киллиан сделал официанту знак, чтобы тот принес им еще два пива.
 – Позвольте уточнить, – сказал Молдовски. – Правильно ли я понял, что вы отказываетесь от денег? Что – совсем?
 Киллиан снял свои очки с толстыми стеклами и, держа их против света, внимательно осмотрел.
 – Для человека, который так шикарно одевается, вы соображаете довольно туго, – проговорил он. – Нет, мистер Личный представитель, мне не нужно никаких денег. Единственное, чего я хочу, это чтобы суд решил как надо одно дело. Очень, кстати, несложное.
 – Говорите тише, – предостерег его Молдовски.
 – Дело  "Грант  против  Гранта". 
 – Да, это я запомнил еще с первого раза, – подтвердил Молдовски. – Дело об установлении опеки. Каков ваш интерес в нем?
 – А вот это уже не ваше дело, – возразил Киллиан. – И учтите: если вы и дальше будете вести себя, как следователь на допросе, я просто немедленно пойду в полицию и расскажу обо всем, что видел в «И хочется, и можется». И уж тогда шумиха в газетах вам обеспечена.
 Мостовщик наконец поднял мост, пропуская «Джангл Куин», и туристы на его палубах разразились идиотски-восторженными аплодисментами. Появился официант с пивом. Молдовски и Киллиан пили молча, пока шумное веселье на палубе не улеглось и не стало возможно продолжать разговор.
 – Отличная экскурсия, – жизнерадостно заметил Киллиан. – В Майами, кажется, тоже есть нечто подобное?
 – Да, в Бискейн-Бей. Экскурсия, включающая посещение домов знаменитостей. – Молдовски по-прежнему оставался безукоризненно вежлив, хотя про себя уже давно заключил, что Джерри Киллиан – слабак. Слабаки ведь тоже могут создавать проблемы.
 – Знаменитостей? – переспросил Киллиан. – Каких именно?
 – Например, Би Джиз.
 – Каких Би Джиз?
 – Всех сразу. У них у всех там дома прямо на воде.
 – А дом Мадонны тоже показывают?
 – Разумеется, – со вздохом ответил Молдовски и, стараясь вернуться к главной теме разговора, спросил: – Почему вы думаете, что конгрессмен Дилбек может повлиять на судью, занимающегося этим делом? Я хочу сказать – почему вы думаете, что он смог бы, если бы захотел?
 – Все очень просто. Этому судье до чертиков надоело вести бракоразводные дела. Он жаждет продвинуться, а более конкретно – выйти на федеральный уровень. Для этого ему нужны политические связи.
 Молдовски нахмурился.
 – Но ведь кандидатуры федеральных судей утверждаются сенатом...
 Киллиан подался вперед, вцепившись руками в край стола.
 – Мне это известно и без такого расфуфыренного зануды, как вы! – сердито прошипел он. – Я  знаю,  что они утверждаются сенатом. Но ведь письмо, подписанное известным конгрессменом, наверняка сыграет свою роль, не так ли?
 – Разумеется, – подтвердил Молдовски. – Вы абсолютно правы. – Глаза его были устремлены на галстук Киллиана, который безмятежно мок в кружке с пивом. Перехватив взгляд собеседника, Киллиан быстро вытащил галстук из кружки. Если он и смутился, по нему этого никак не было заметно.
 – На судью не может не произвести впечатления участие в его судьбе члена конгресса Соединенных Штатов. Вот что главное, вот о чем мы с вами ведем разговор, мистер Личный представитель: важно не столько влияние конгрессмена, сколько факт его участия. Кому какое дело, доберется ли этот мужлан когда-нибудь до кресла федерального судьи? Нам нужно, чтобы он думал, что сумеет до него добраться. Чтобы он думал, что конгрессмен Дилбек может помочь ему в этом. И что-то мне подсказывает, что именно такой проныра, как вы, лучше кого бы то ни было сумеет убедить его.
 Временами Молдовски даже досадовал на собственную невозмутимость. Столько лет занимаясь улаживанием разных политических проблем, он утратил способность воспринимать личные оскорбления: практически ничто не могло вывести его из равновесия. В его деле поддаваться эмоциям было попросту рискованно: они могли повредить ясности мышления и точности решений, толкнуть на необдуманный шаг. Конечно, было бы приятно в ответ на последнюю фразу этого кретина в очках разбить ему нос, но это повредило бы делу. Кретином в очках двигали чувства более глубокие и более сильные, чем алчность, и это делало его особенно опасным.
 Поэтому Молдовски ограничился ответом:
 – Я посмотрю, что мне удастся сделать.
 – Я знал, что вы это скажете, – усмехнулся Киллиан.
 – А пока что постарайтесь не появляться больше в этом стрип-заведении. – Молдовски захлопнул записную книжку и закрыл авторучку. – Если вы там покажетесь – нашему договору конец. Понятно?
 – Вполне. Я больше не пойду туда. – Однако сердце Киллиана так и сжалось от мысли, что он не сможет видеть Эрин.


* * *

 Судиться с синагогой было делом странным и щекотливым, да к тому же и беспрецедентным: во всяком случае, ни в одной из своих книг Мордекай не обнаружил даже упоминания ни о чем подобном. Дело Пола Гьюбера не вызывало у него ни малейшего энтузиазма. Когда он рассказал о нем матери, она со всего размаху хлестнула сына по физиономии кухонной рукавицей, таким своеобразным образом напомнив ему о том, что двое из его дядьев являются правоверными раввинами.
 Помехой Мордекаю в ведении этого дела оказались собственные друзья Пола, которые никак не могли припомнить, возле какой из синагог было совершено столь зверское нападение. Молодые люди ссылались на царившую тогда темноту, поздний час и большие дозы выпитого спиртного, но Мордекай не первый год занимался своим делом и знал, что подобный коллективный провал в памяти свидетельствует о существовании сговора. Он подумывал о том, чтобы выяснить правду у самого пострадавшего, но для этого Полу пришлось бы заговорить, а его молчание являлось краеугольным камнем разработанной Мордекаем стратегии обвинения. Его задачей было добиться сочувствия присяжных несчастному брокеру, в результате тяжкой травмы потерявшему речь и способность двигаться. Брокер, сохранивший возможность работать, пользуясь телефоном, вызвал бы гораздо меньше жалости. Поэтому, по плану Мордекая, бедному мистеру Гьюберу надлежало молчать.
 Адвокат решил прибегнуть к помощи наглядных средств. Раздобыв карту графства Броуорд, он прикрепил ее к высокому мольберту и цветными булавками обозначил расположение всех синагог от Тэмэрэка до Холлендейла. Идея Мордекая состояла в том, чтобы собрать перед картой приятелей Пола Гьюбера вместе с ним: это либо освежило бы их память, либо помогло бы им совместно прийти к какому-нибудь приемлемому варианту их истории. Синагоги, расположенные в особенно богатых районах, Мордекай отметил булавками с ярко-зелеными головками – завуалированная подсказка кандидатур наиболее состоятельных ответчиков.
 Карту доставили в палату Пола Гьюбера, и его друзья столпились по обеим сторонам кровати. Мордекай, стоя позади всех, ждал. Они щурились, мычали, тыкали пальцем в карту, потирали подбородки в притворном раздумье. Сцена была омерзительная. Через час Мордекай выпроводил их, велев подумать как следует и все-таки постараться вспомнить.
 Оказавшись за пределами больничной палаты, невеста Пола спросила:
 – Что все это значит?
 – Это значит, что я теряю всякий интерес к этому делу, – ответил адвокат.
 Вернувшись в свой офис, Мордекай заметил, что секретарша явно обрадовалась его приходу, что случалось весьма не часто. Она повела его в приемную и показала ожидавшего там нового клиента. Мордекаю пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы решиться подать ему руку.
 – Я Шэд, – представился посетитель. – Мы с вами говорили по телефону.
 Он был крупным и угловатым, с головой, начисто лишенной всяких признаков растительности, одет в куртку, какие носят танкисты, брюки из снаряжения парашютистов и черные ковбойские сапоги. Руку Мордекая он стиснул так, что едва не сплющил ее.
 Секретарша Мордекая торопливо вышла. Мордекай опустился на стул у стола и жестом пригласил посетителя сделать то же самое.
 – Холодильник у вас имеется? – спросил Шэд.
 Вопрос оказался настолько неожиданным для Мордекая, что он, смешавшись, переспросил:
 – Холодильник?
 Открыв принесенную с собой коричневую хозяйственную сумку, Шэд извлек из нее пакетик с неповрежденной алюминиевой фольгой и драматическим жестом сунул его под самый нос Мордекаю. Затем снова порылся в сумке и достал стаканчик йогурта «Деликейто фрути» пониженной калорийности.
 – Черничный! – победоносно провозгласил он, снимая с него обертку.
 – А, это вы! – наконец-то понял Мордекай. – Который с каким-то там насекомым.
 – С тараканом, – строго уточнил Шэд, пододвигая к нему через стол картонный стаканчик. Мордекай тщательно осмотрел его, но ничего не обнаружил.
 – Он там? – спросил Мордекай, с некоторой опаской указывая пальцем на безупречно гладкую поверхность молочного продукта.
 – Само собой, – с ноткой самодовольства в голосе ответствовал Шэд.
 Мордекай поднял стаканчик и посмотрел его на свет, однако так ничего и не сумел разглядеть.
 – Знаете, мне все же хотелось бы увидеть его собственными глазами, – сказал он, оборачиваясь к Шэду.
 А тот уже протягивал ему ложку.
 – Доброй охоты, сэр!
 Адвокат заколебался.
 – Погодите, – сказал он наконец. – Сначала нужно сфотографировать.
 Он нажал кнопку связи с секретаршей и попросил принести фотоаппарат. Через минуту секретарша сообщила, что в фотоаппарате кончилась пленка.
 – Надеюсь, хоть холодильник-то у вас есть? – спросил Шэд.
 – Разумеется.
 – И хорошо бы мне получить от вас расписку.
 – Вы не доверяете мне? – обиделся Мордекай.
 – Пока нет, – чистосердечно признался Шэд.
 – Не беспокойтесь. Мы подпишем договор.
 – Ладно. Но расписку вы мне все-таки дайте. Ведь тут, – Шэд ткнул пальцем в сторону стаканчика с йогуртом, – все мое будущее. Моя пенсия.
 Мордекай принялся объяснять клиенту, какие шаги надлежит предпринимать в подобных случаях. Когда он заговорил о своем гонораре, у Шэда отвисла челюсть.
 – Сорок процентов? Это столько вы дерете?!
 – Это общепринятая цифра, мистер Шэд. Вы можете проверить в других местах.
 – Сорок процентов, мать твою растак и разэтак!
 – Большинство адвокатов берут именно столько – плюс-минус.
 – Да неужели? – Шэд, набычившись, наклонился к нему через стол. – А вот в прошлый раз тот парень взял с меня тридцать три процента. Плюс расходы.
 – Видите ли, говоря о сорока процентах, я включаю в эту сумму и все издержки, – неловко пояснил Мордекай. Ему совсем не хотелось выслушивать подробности «прошлого раза», но информация была нужна. – В нашем разговоре по телефону вы, кажется, упомянули о крысе...
 – Ага. Вот такая была здоровенная. – Шэд руками показал размеры. – Сижу это я в «Биф-н-риф», знаете, там, в Уилтон-Мэнорз, приносят мне мой бифштекс – «Риб-Ай Спешэл», их подают в закрытой посуде, – я его открываю, а она там! Потом говорили о моральной и психологической травме.
 Мордекай попытался представить себе эту картину, и ему стало нехорошо.
 – Вы выиграли дело? – слабым голосом спросил он.
 – Да все к тому шло, но... Что-то там случилось, я точно не знаю. В общем, хотите – верьте, хотите – нет, другая сторона... как это... вчинила встречный иск, и мой адвокат сказал, что лучше бы мне не трепыхаться. Тем все и кончилось. – В голосе Шэда звучала горечь. – Я ни хрена не стал платить этому сукину сыну – это уж само собой. Так мы договаривались.
 – Да, обычно это оговаривается в подобных соглашениях. – Ощутив под ногами знакомую почву, Мордекай почувствовал себя более уверенно. – Судиться с крупной фирмой – дело непростое. Да и недешевое.
 – По телефону вы сказали, что они постараются уладить дело по-тихому.
 – Думаю, что да, но за это мне придется побороться. Я ведь не собираюсь получать мои сорок процентов просто за красивые глаза. Если мы выиграем – значит, я их честно заработал.
 Вообще-то говоря, Шэд ожидал от него большего оптимизма. Несколько обескураженный тоном Мордекая, он подумал: пожалуй, надо было выбрать другого адвоката.
 – Сколько времени стоит йогурт? – спросил он.
 – Честно говоря, не знаю.
 – Тогда узнайте. Когда это дерьмо, – Шэд потряс перед носом адвоката стаканчиком с йогуртом, – начнет портиться, тут только нос затыкай: воняет так, что обои со стен облезают.
 – Если потребуется, мы его заморозим, – деловито пообещал Мордекай.
 – Это вам не завтрак, – продолжал Шэд, – а вещественное доказательство, так что уж лучше вы глаз с него не спускайте... А что вы говорили мне о каком-то вашем докторе?
 – Он хороший человек. Я и раньше прибегал к его содействию. Вам следует как можно скорее обратиться к нему и делать это почаще.
 – А кто будет платить?
 – Не беспокойтесь, – отечески улыбнулся Мордекай. – В итоге за все заплатит компания «Деликейто». А пока что нам нужно получить все необходимые медицинские подтверждения.
 – Вот уж куда в жизни не ходил – так это к докторам, – заметил Шэд. – Нутром чую, что мне это не понравится.
 – Но ведь нам необходимо официальное подтверждение ваших физических страданий. Это поможет установить нанесенный вам ущерб.
 – То есть – сколько бабок мне с них причитается, верно?
 – Да. Суд должен знать, как отразилось на вас употребление этого продукта. Может быть, вам стоило бы подумать даже о том, чтобы оставить работу.
 – Нет, – коротко ответил Шэд.
 – Потеря вами заработка повлияла бы на суд в весьма благоприятном для вас смысле. Может, возьмете хотя бы больничный лист?
 – Нет, не могу, – повторил Шэд.
 Мордекай не стал настаивать. В конце концов, к этому вопросу они могут вернуться в другое время.
 – А где вы подвизаетесь? – поинтересовался он.
 – В зрелищно-развлекательном бизнесе, – старательно выговорил Шэд.
 – Да что вы! – Мордекаю стоило труда представить себе Шэда в подобной роли. – Вы где-нибудь... выступаете? – спросил он, подумав про себя: не иначе как в цирке.
 Шэд мотнул головой.
 – Я отвечаю за безопасность.
 – Могу я узнать, где именно?
 – В одном стрип-клубе.
 Мордекай поперхнулся. Он представил себе, как то же самое произойдет в суде с присяжными заседателями, как из их глаз мгновенно улетучится даже тень сочувственного выражения. Мордекаю стало безумно жаль себя. Что за день, в самом деле! Сначала неудача у Пола Гьюбера, теперь вот это... Почему ему никогда не попадаются нормальные истцы – какие-нибудь милые детишки, очаровательные молодые вдовушки, печальные, но исполненные решимости пенсионеры?
 «За что мне все это, Господи, – подумал Мордекай. – Надо же – вышибала из стрип-заведения... И благо еще был бы какой-нибудь вышибала с нормальной внешностью, а не это странное, безволосое, черепахообразное существо!»
 Человек по имени Шэд уперся в него взглядом.
 – Что с вами, черт вас побери? Если у вас душа не лежит к моему делу, так и скажите. – Он прицелился ложкой в йогурт. – Я хочу, чтобы вы глянули на него.
 – Не надо, не надо! – запротестовал адвокат. – Я и так вам верю!
 Дрыгнув обеими ногами, он успел откатиться от стола как раз в тот момент, когда Шэду удалось подцепить и извлечь на свет божий скрытое дотоле от их глаз сокровище.
 – Вот! – в голосе Шэда так и звенело торжество.
 – О Господи! – пробормотал Мордекай.
 – Я же говорил! Ну что, таракан это, мать его за ногу, или не таракан?
 Доисторическое чудовище, покоившееся в ложке, заполняло собой всю ее. Шэд поднес ее к самым глазам Мордекая, и того чуть не вырвало. Покойный таракан словно бы преклонял перед ним колени, высунувшись до половины из нежной голубовато-белой полужидкой массы; его крылышки и перемазанные йогуртом усы безжизненно свисали с ложки.
 – Ну, и как он вам? – гордо спросил Шэд.
 – Положите его обратно, – еле выдавил из себя Мордекай.
 – Вы только представьте себе, – продолжал Шэд. – Садитесь вы завтракать, открываете стаканчик и...
 – Ради Бога!
 – И вас тут же тянет повидаться с толчком, верно?
 – Верно, верно, – пробормотал полуживой Мордекай, вцепляясь в угол стола, чтобы не упасть. – Уберите его, ради всего святого!
 Шэд аккуратно опустил таракана обратно в йогурт и осторожно перемешал. Вскоре коричневый трупик исчез из виду.
 – Вот так, – удовлетворенно произнес Шэд. – Так где у вас тут холодильник?
 – Я скажу Беверли, чтобы показала вам. – Мордекай медленно приходил в себя, лихорадочно вытирая носовым платком покрытое холодным потом лицо.
 – Ну так что – мы договорились?
 – Договорились, – подтвердил Мордекай.
 В конце концов, времена нынче тяжелые, а таракан есть таракан.




 Глава 6


 Моника-старшая объявила, что за четырнадцатым столиком пьет пиво Ален Гринспэн.
 Мистер Орли сложил свои пухлые ладони.
 – Вот видишь! Еще одна причина, по которой ты должна работать. – Он не хотел отпускать Эрин на этот вечер. – У нас в зале знаменитый комик – как можно упускать такой шанс?
 – Ален Гринспэн – экономист, – мило улыбаясь, уточнила Эрин.
 – Значит, это другой Ален Гринспэн, – обиженно возразила Моника. – Можешь сама проверить.
 – Не говоря уж о том, что сегодня вторник, – продолжал ворчливым тоном мистер Орли. – А по вторникам у нас ойл-рестлинг. Сегодня у всех будет хлопот по горло.
 – Вы же знаете, я не занимаюсь этим, – напомнила ему Эрин. – Никакой борьбы – ни в масле, ни в горчице, ни в грязи.
 То была одна из традиций заведения – борьба обнаженных танцовщиц с минимально одетыми клиентами в большой ванне или, если угодно, маленьком бассейне, дно которого покрывал толстый слой растительного масла. Эрин никогда не принимала участия в ойл-рестлинге. Во-первых, она считала, что профессиональной танцовщице совершенно незачем барахтаться в масле с каким-то пьяницей, полуголым и опухшим от спиртного. Во-вторых, сам вид этого масла производил на нее не слишком приятное впечатление. Мистер Орли не знал точно его происхождения: иногда он говорил, что это «Вессон», иногда клялся, что «Мазола», сама же Эрин подозревала, что оно не имеет отношения ни к той, ни к другой фирме. Однажды санитарный инспектор взял образец масла на бактериальный анализ, однако, как ни странно, в нем не было обнаружено ни единого живого микроба. Впрочем, объяснение этому чуду нашлось очень скоро – вечером того же дня, когда санитарный инспектор снова появился в заведении в компании четырех друзей, не имевших никакого отношения к его работе. Им был предоставлен столик у самой сцены, а также столько «Амаретто», сколько они смогли осилить. Стоит ли говорить, что этим они были обязаны мистеру Орли.
 – По вторникам у нас всегда полно хлопот, – повторил мистер Орли. – А главное – нам нужны все наши лучшие танцовщицы.
 – Пожалуйста, мистер Орли! Это дело личного порядка.
 – А ну-ка, расскажи.
 – Мне нужно встретиться с моим бывшим мужем, – объяснила Эрин, – чтобы поговорить насчет опеки над нашей дочерью.
 Тут в разговор вмешалась Урбана Спрол, чтобы высказать свое мнение о Дэррелле Гранте, и описала его так живо, что мистер Орли немедленно предложил Эрин свои услуги по организации устранения этого подонка.
 – Да нет, спасибо, – отказалась Эрин. – Убивать его нет необходимости.
 – Ну, тогда что – избить его? Покалечить? Ты только скажи. – И мистер Орли пантомимически изобразил, как он набирает телефонный номер. – Это все очень просто делается, когда знаешь нужных людей.
 – Благодарю вас, но, думаю, это тоже излишне. – Из вежливости Эрин поддерживала игру мистера Орли, делая вид, что верит в его связи с мафией, хотя он походил на сицилийца не больше, чем Дэвид Леттермэн.
 Урбана Спрол начала упрашивать мистера Орли отпустить на вечер Эрин ради блага ее потерянной малютки, однако это не произвело на него ни малейшего впечатления.
 – Поклянись, что тебе нужно уйти по семейным делам, – потребовал он. – Поклянись, что ты не идешь показываться этим мерзавцам.
 – Ну, разумеется, – не выдержала Эрин. – Я всю жизнь мечтала работать именно у этих мерзавцев.
 У мистера Орли было нечто вроде навязчивой идеи: он боялся, что его конкуренты – хозяева «Клубничной поляны» – переманят к себе его лучших танцовщиц, обещая более высокие заработки. Недавно они, стремясь переплюнуть Орли с его ойл-рестлингом, ввели у себя новое развлечение: так называемый касательный танец. Правда, к собственно танцу он имел весьма отдаленное отношение, а состоял главным образом в том, что стриптизерша активно терлась наиболее выступающими частями своего тела о тело клиента, которому, однако, надлежало пребывать полностью одетым. Касательный танец, несомненно, был гораздо более эротичен, чем ойл-рестлинг, и к тому же не требовал специального оборудования. Мистер Орли явственно ощущал, что его позиции пошатнулись.
 – Скажи мне все, как есть, – снова потребовал он у Эрин.
 – А я уже сказала вам все, как есть: я встречаюсь со своим бывшим мужем. – Эрин подхватила сумочку в знак того, что разговор окончен. – Если не верите мне, спросите Шэда. Он тоже идет со мной.
 – Шэд? Мой Шэд? – поднял брови мистер Орли.
 – Да, ваш Шэд. Он настолько любезен, что решил проводить меня, – объяснила Эрин. – Там могут возникнуть проблемы.
 – Тогда смотри, будь поосторожней.
 – Постараюсь.
 – Потому что хорошего вышибалу ох как трудно найти, – добавил мистер Орли. – Труднее, чем хорошую танцовщицу. Хочешь – верь, хочешь – не верь.


* * *

 Эрин познакомилась с Дэрреллом Грантом в броуордской больнице, где ее мать лежала после косметической операции. Превращение ее выпуклого пупка во втянутый обошлось ей в полторы тысячи долларов. Эрин не совсем понимала, зачем нужно было это делать, но мать клятвенно заверила ее, что подобным же операциям подвергались все самые известные фотомодели.
 Эрин стояла у постели матери, рассматривая дело рук хирурга, когда в палату вошел Дэррелл Грант со стопкой свежих простыней и чистым судном. Он служил в больнице санитаром и, как позже узнала Эрин, именно там пристрастился к наркотикам и к инвалидным коляскам. Однако внешне Дэррелл никак не походил на преступника. Эрин в то время была еще достаточно наивна, чтобы полагать, что все преступники непременно должны иметь кривые зубы, жирные волосы и татуировки тюремного содержания. Ей казалось, что мужчины приятной наружности, с аккуратно подстриженными волосами пользуются тем же преимуществом, что и миловидные женщины с изящной прической: мир и люди принимают их лучше, а потому им нет надобности вести себя ненадлежащим образом.
 А Дэррелл Грант, с его худощавым лицом и ясными, с лукавинкой глазами, был к тому же и необычайно красив. Он повел Эрин в больничный кафетерий и совершенно покорил ее наскоро сочиненной историей собственной жизни. Центральную роль в его повествовании играла настоящая Бронзовая звезда, хранимая в нагрудном кармане больничной униформы. По словам Дэррелла, он получил ее за то, что застрелил кубинского снайпера во время вторжения на Гренаду. Тогда у Эрин не возникало вопросов на сей счет: она знала, что Пентагон раздал около ста тысяч таких медалей тем, кто снова сделал этот крохотный островок, где, кроме специй, почти ничего и нет, безопасным для хозяев и гостей отелей «Холидей Инн». Уже потом, много времени спустя, ей стало известно, что Дэррелл заполучил звезду вместе с двумя коробками пистолетных патронов, приняв участие в ограблении поста Американского легиона.
 Они встречались полгода – к вящему ужасу матери Эрин, которая в качестве контрмеры принялась насылать на дочь одного за другим докторов, юристов, бухгалтеров и так далее; однако Эрин находила всех их слишком уж серьезными и поглощенными собственными персонами. К тому же многие из них по возрасту годились ей в отцы. Дэррелл же Грант был живым, порывистым, непредсказуемым, и ей было весело с ним – в то время это казалось ей важным. Решение выйти за него, внезапное, как катаклизм, освободило Эрин от назойливой материнской опеки.
 Социопатическая сторона характера Дэррелла не давала о себе знать целых полтора года, по истечении которых он окончательно махнул рукой на честные способы зарабатывания денег и посвятил все свое время изъятию добра у ближних. Чтобы как-то объяснить жене, почему он так задерживается на работе и почему в кармане у него то густо, то пусто, он сказал ей, что занимается торговлей медицинским оборудованием. Живой ум, мальчишеская порывистость и веселость Дэррелла, а с ними и теплота связывавших отношений как будто испарились под воздействие страшного тандема: амфетамина и метаквалона. Дэррелл систематически превращался то в дервиша, тс зомби – в зависимости от химического цикла. Эри к тому времени успевшая уже забеременеть, не хоте стряхнуть с себя узы этого брака, не дав Дэрреллу шанса измениться. Мысль о разводе тяготила ее почти так же, как мысль о матери с ее занудным «говорила я тебе».
 Узнав, что Эрин ждет ребенка, Дэррелл поклялся ей, что отныне все будет иначе. Он перестал принимать наркотики, вывез из гаража все хранившееся там краденое добро и устроился на работу в конторе агента по продаже автомобилей «крайслер» в качестве продавца средств защиты от ржавчины. Словом, Дэррелл Грант стал другим человеком. Но хватило его только на месяц. Как-то в четверг, возвратившись домой с работы, Эрин застала мужа за любопытным занятием: посреди комнаты стояло детское инвалидное кресло, а Дэррелл, вооружившись молотком и зубилом, сбивал с него серийные номера. Разъяренный тем, что его застукали, он влепил жене пару крепких оплеух. Однако долго торжествовать победу ему не пришлось: вцепившись в горло благоверного, Эрин повалила его на пол и обрушила на его мужское достоинство первое, что попалось под руку (а предметом этим оказалась швабра). То было первое знакомство Дэррелла с этой стороной темперамента жены, и оно получилось достаточно впечатляющим. С того дня Дэррелл ни разу не осмелился поднять руку на Эрин, но в отместку, давая выход своим чувствам, принялся разрушать и уничтожать все, что было дорого ей: предметы искусства, мебель, альбомы с фотографиями, ее любимые платья. К моменту рождения Анджелы супругов уже не связывало ничто, кроме официальных уз, и пути назад не было.
 Эрин не мучилась угрызениями совести. Жизнь преподала ей урок, и она усвоила его. Теперь ее единственный целью стало вернуть Анджелу.
 Сидя в машине рядом с Шэдом, Эрин изложила ему свой план.
 – Так что – это вроде как ловушка? – спросил он.
 – Вот именно.
 – Но он же не собирается тащить туда никаких колясок для бедняков.
 – Конечно, нет. Как раз наоборот: он постарается вытащить их оттуда.
 Шэд выплюнул в окно отработанную жевательную резинку.
 – И ты вышла замуж за этого сукина сына?
 – Увы, от ошибок никто не избавлен.
 – До чего же противно, когда эта чертова любовь вдруг вцепляется в тебя и начинает жалить, как змея! – философски заметил Шэд. – А ведь так оно и бывает, честное слово. Всю дорогу так.
 Эрин показала ему фотографии изуродованных игрушек в спальне Анджелы.
 – Господи Боже! – вырвалось у Шэда.
 – Единственное, что меня волнует, – это моя дочь, и иду я на все это только ради нее, – сказала Эрин.
 Помолчав некоторое время, Шэд спросил, довольна ли она своим адвокатом.
 – А я вот нет, – пожаловался он в ответ на ее «да». – Мне все время приходится накручивать его.
 – Мой-то в порядке, – повторила Эрин. – Тут сама система такова, что просто наводит тоску.
 – Расскажи-ка, расскажи! – Шэд был рад, что может поговорить с ней на эту тему; он чувствовал, что оба они – соратники в одной и той же общей битве. – Если на свете есть такая вещь, как настоящая справедливость, – прибавил он, – то ты получишь назад свою малявку, а я заделаюсь богачом из-за моего покойничка-таракана.
 – Хорошо бы, – тихо проговорила Эрин.
 Их машина стояла в самом дальнем, самом темном углу автомобильной стоянки торговой зоны Окленд-Парк. Адрес, названный Эрин Дэрреллу, принадлежал обанкротившемуся магазинчику видеотоваров, расположенному через площадь от автостоянки. В его витрине еще болталось несколько рекламных плакатов; на одном из них – насколько могла разглядеть Эрин на таком расстоянии – красовалось сильно увеличенное подобие Арнольда Шварценеггера в темных солнечных очках.
 – А откуда ты знаешь, что он заявится именно сегодня? – спросил Шэд.
 – Я сказала ему, что они распределяют коляски по средам, с утра. Он наверняка придет посмотреть, что у них там есть.
 – А ему что, требуется что-нибудь особенное?
 – Он предпочитает «Эверест и Дженнингс», – ответила Эрин. – Впрочем, «роллсы» и «терадайны» тоже не пропускает.
 Шэд, всегда искренне полагавший, что инвалидные кресла все одинаковы, был не на шутку заинтригован.
 – «Роллсы»? Это что же – «роллс-ройс», кроме машин, занимается еще и этим?
 – Да нет, это совсем другая компания, – улыбнулась Эрин.
 Шэд поинтересовался, почему ее бывший муж занимается кражей инвалидных колясок, а не машин, как все остальные.
 – Потому, что он толком не умеет обращаться даже с тостером, – объяснила Эрин. – Машины слишком уж сложны для Дэррелла Гранта.
 Шэд снова плюнул в окно, казалось, целясь в тот же камень кромки тротуара, к которому прилипла его жвачка.
 – Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я имею в виду – когда он придет.
 – Не знаю, что тебе сказать. Посмотрим. Как получится.
 – Я мог бы сломать ему что-нибудь. Может быть, для начала палец, – задумчиво произнес Шэд. – Все зависит от того, насколько у тебя серьезные намерения.
 – Я просто хочу поговорить с ним.
 Эрин откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Ей вспомнился тот парень – без пяти минут счастливый новобрачный, – которого так зверски и бессмысленно избили на сцене стрип-бара. Вышел ли он уже из больницы? Перед ее мысленным взором снова встало обезумевшее от ярости лицо нападавшего: пока он раз за разом обрушивал бутылку на голову злосчастного жениха, из горла которого вырывались какие-то хриплые, животные звуки, не имевшие в себе ничего человеческого.
 «Господи, неужели это из-за меня? – подумала Эрин. – Неужели это я привожу мужчин в такое состояние?»
 А мистер Орли? А Шэд, спокойно предлагающий искалечить ее бывшего мужа? Как будто речь идет о какой-то незначительной услуге – проверить, почему в ее машине не включается зажигание, или забить пару гвоздей, чтобы повесить колонки для стереоустановки.
 – Можно сломать руку, – продолжал размышлять вслух Шэд. – Вот тут... – Он взял Эрин за запястье, чтобы показать, где именно. – Двинуть покрепче ломиком, и лады.
 Эрин выпрямилась.
 – Могу я задать тебе один вопрос? Я похожа на женщину, которую можно принудить к чему-либо с помощью насилия?
 Шэд буркнул что-то неопределенное.
 – Я серьезно, Шэд! Что ты думаешь обо мне?
 Повернув к ней свою огромную голову, Шэд с любопытством уставился на нее. В темноте он был похож на выбритого наголо медведя.
 – Знаешь, – сказал он наконец, – вот двинуть кому-либо коленом под зад – это я могу. Это моя работа. А говорить, что о ком я думаю...
 – Но все-таки, Шэд! Ты ведь знаешь, меня такие вещи  не  впечатляют.
 – Значит, поэтому ты возишь под сиденьем пушку?
 Эрин сразу не нашлась, что ответить.
 – Да ладно, детка, – ухмыльнулся Шэд. – В конце концов, ты имеешь полное право.
 – Я никогда не пускала оружие в ход, – попыталась оправдаться она.
 – Но могла бы, верно? Я только хочу сказать, что насилие иногда бывает полезным. А иногда это вообще лучший способ уладить дело так, как ты считаешь нужным.
 – Но только не с Дэрреллом.
 Бывший супруг Эрин был бы только рад, случись нечто подобное. Нанесение телесных повреждений – да что может быть лучшим подтверждением того, что Эрин связалась со всякой шушерой и недостойна права заботиться о дочери! Этот негодяй Дэррелл выжал бы из своего перелома все, что возможно. Он носил бы гипс до тех пор, пока тот сам не свалился бы с его руки.
 – Ну, в общем, понадоблюсь – позови, – предупредил Шэд.
 – Я хочу просто поговорить с ним.
 – Ну и лады.
 Однако глубоко в душе Эрин позволила себе немного понаслаждаться видением Шэда, превращающего Дэррелла Гранта в нечто вроде фарша для собачьих консервов. Может быть, ей следовало бы устыдиться чувств, вызываемых у нее этой картиной, но она не испытывала ни малейшего стыда.
 Особенно при воспоминании о том, что он сделал с куклами Анджи.


* * *

 В полночь Шэд решил пойти поискать автомат, продающий газированные напитки. Эрин поставила в магнитофон кассету Баффетта и убавила звук. Она больше всего любила карибские песни. Ее воображение подняло паруса, и вскоре задремавшая Эрин уже бродила по ослепительно-белым пляжам уединенных бухт, погружая босые ноги в горячий песок и чувствуя, как их ласкают мелкие шаловливые волны прибоя.
 Когда она открыла глаза, ее туфель не было. Обе дверцы старенького «фэрлейна» оказались открыты. Выходя из машины, Эрин наступила на что-то пластмассовое; оно треснуло под ее ногой, и в ступню впились острые обломки. То была кассета Джимми Баффетта, валявшаяся на асфальте.
 Эрин похолодела.
 – Шэд!
 Чья-то рука вцепилась ей в волосы и резко рванул назад, так что лицо Эрин задралось к небу. Она почувствовала, что в горло ей уперлось что-то острое.
 – Ты по-прежнему храпишь, как свинья, – раздался над ухом голос Дэррелла Гранта.
 Эрин не смогла удержать дрожи. Как унизительно, что он видит ее страх!
 – Оказывается, ты все-таки правда хотела подстроить мне ловушку, – продолжал Дэррелл. – А мне все не верилось, черт тебя побери.
 – Что? – Эрин не узнала собственного голоса.
 Дэррелл со всего размаху запечатал ей рот ладонью.
 – Заткнись!
 Оба услышали звук приближающихся шагов.
 – Это твой дружок, – прошипел Дэррелл. – Что ж, отлично.
 Из темноты появился Шэд. В одной руке он держал открытую баночку диетической кока-колы, в другой – еще не открытую «Канада Драй». Увидев длинный нож, приставленный к горлу Эрин, он тут же опустил обе банки на асфальт. Дэррелл приказал ему не делать глупостей. Выражения лица Шэда нельзя было разобрать в темноте.
 – У меня есть идея, – объявил Дэррелл и велел Шэду лечь лицом вниз или же пойти поискать ведро, чтобы собрать в него кровь Эрин. Кивнув в знак согласия, Шэд лег на асфальт. Дэррелл отпустил Эрин, ринулся к нему и уселся сверху, припечатав коленями его мощные лопатки, после чего, посмеиваясь, защелкнул на запястьях Шэда пластиковые наручники.
 – Отпусти его, – все еще дрожа, проговорила Эрин.
 Дэррелл взял нож в обе руки и упер его острие в голую макушку Шэда. Эрин с ужасом увидела, как кожа проминается под давлением металла.
 – Отпусти его! – повторила она.
 Ее бывший муж, снова хихикнув, принялся вращать рукоятку ножа между ладонями. Кончик острия сверлил голый череп Шэда, и Эрин увидела, как под ним выступила первая капля крови. В полумраке она казалась черной.
 – Больно? – поинтересовался Дэррелл.
 – Нет, – честно ответил Шэд. Почему-то он от природы был малочувствителен к боли, и ни один врач не мог объяснить этого.
 – С каких это пор ты расхаживаешь с ножом? – спросила Эрин.
 – С каких это пор ты расхаживаешь с такими лысыми уродами? – Дэррелл поднялся и взмахнул ножом в воздухе, словно потрясая шпагой. – И, конечно, ты по чистой случайности оказалась именно сегодня именно на этой автостоянке? En garde! [1]  – Резким ломаным движением он начертил в воздухе невидимую букву Z – знак Зорро. – Ты что думаешь, я слепой? Да я за три квартала разглядел твою тачку. Тоже мне, Мата Хари! В следующий раз можешь просто устроить фейерверк там, где вздумаешь положить меня.
 – Какая же ты сволочь, – сказала Эрин.
 Дэррелл Грант криво усмехнулся.
 – Значит, вот как принято выражаться в этом вашем обществе Святого Витта? Ведь это ты мне  звонила,  верно? Насчет каких-то там новых инвалидных колясок.
 – Да у тебя совсем крыша поехала.
 – Тогда как ты объяснишь мне это? – Он гневно ткнул ножом в сторону «фэрлейна». – И вот это! – Носком своего коричневого ковбойского сапога он пнул в бок Шэда. – Ты просто из кожи вон лезешь, чтобы подловить меня!
 – Имей в виду, Дэррелл, – Эрин старалась говорить спокойно, – это все запишется на твой счет: нападение с применением оружия, кражи со взломом, наркотики...
 – Заткнись! – оборвал ее Дэррелл. – Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты и эта горилла явились сюда просто для того, чтобы потрахаться в тихом уголке? Во-первых, я знаю, что у тебя никого нет, а во-вторых, игуаны и то симпатичнее, чем этот.
 Эрин знала, что в машине лежит револьвер. Она уже начала было потихоньку подвигаться к открытой дверце со стороны места водителя, но остановилась. Пристрели она Дэррелла, дочери ей не видать никогда. Уж судья позаботится об этом.
 – Эй, парень! – Слова Шэда звучали немного невнятно, поскольку он по-прежнему лежал на асфальте вниз лицом, но выбора у него не было. – Парень, послушай-ка. Мы с этой леди работаем вместе. Она взялась подвезти меня домой, а по дороге эта чертова тачка возьми да и перегрейся. Ну, мы и остановились, чтобы мотор остыл. Вот и все.
 Дэррелл Грант присел на корточки и ущипнул Шэда за нос.
 – С ума сойти – оно еще и разговаривает! «Опять наглотался таблеток», – подумала Эрин.
 – Что это ты сделал со своими волосами? – спросила она, и Дэррелл дернулся, уловив в ее голосе нескрываемо насмешливые нотки. Для человека, избравшего своей профессией ограбление инвалидов, он удивительно много значения придавал собственной внешности.
 – Просто немного осветлил, – буркнул он. – Ты это имела в виду?
 – Это, это. Да еще и подстригся, как газон. Подойди-ка поближе, я хочу рассмотреть тебя как следует.
 – Обойдешься. – Он выпрямился, но не тронулся с места.
 – У тебя что – бабье лето, Дэррелл?
 – Заткнись, – мрачно повторил он.
 – Готова поспорить, что ты уже обзавелся белым льняным костюмом от Армани, – продолжала Эрин, стараясь не думать о Шэде и о ноже. – Это как раз то, что нужно к такой прическе.
 – Иди ты к черту, – огрызнулся Дэррелл, засовывая нож за пояс. Увидев это, Эрин испытала некоторое облегчение. Она надеялась, что дальнейший разговор обойдется без силовых мер. Но не тут-то было.
 Дэррелл вспрыгнул на голову Шэду и крепко уперся в нее каблуками своих ковбойских сапог.
 – Ты с ума сошел! Слезь! – крикнула Эрин.
 – А ну, попробуй, столкни меня.
 – Дэррелл, перестань, слышишь!
 Шэд молчал, и Эрин не была уверена, что он в сознании.
 – А мне здесь нравится, – объявил Дэррелл, балансируя на каблуках, будто стоял не на голове Шэда, а на кипарисовом пеньке.
 – Перестань, пожалуйста! – взмолилась Эрин.
 – А сколько ты готова дать за него? Может, раскошелишься на двадцатку?
 Эрин взглянула на лицо Шэда, придавленное к асфальту. Его глаза были закрыты, но челюсти крепко сжаты.
 – Гони двадцатку, – повторил Дэррелл. – И побыстрее!
 Он забросил сумочку Эрин под машину, так что ей пришлось встать на четвереньки, чтобы дотянуться до нее. Дэррелл плотоядно созерцал зад бывшей супруги.
 – Классная картинка, – заметил он. – Приятно вспомнить.
 Эрин механически открыла сумочку, пошарила в ней и, найдя двадцатидолларовую бумажку, вручила ее Дэрреллу. Взяв банкноту, он понюхал ее, словно рюмку коньяка.
 – Потрясающе! Тебе стоит только задрать ногу – и мужики начинают швыряться деньгами. Мы действительно живем в великой стране, верно, Эрин? Ты должна гордиться тем, что ты американка!
 В эту минуту только одного человека на свете Эрин ненавидела больше, чем Дэррелла: самое себя. За то, что имела глупость стать его женой.
 – Отпусти его, – холодно проговорила она.
 Дэррелл спрыгнул с головы Шэда.
 – Где Анджи?
 – С ней все в порядке, жива и здорова, – ухмыльнулся Дэррелл. – Если будешь вести себя как надо, мамочка, я позволю ей звякнуть тебе на Рождество.
 – Суд заново рассмотрит наше дело, – голос Эрин дрогнул. – Ты уже достаточно нарушил распоряжения судьи.
 – Суд? Снова? – Дэррелл громко расхохотался. – Вот это мне нравится!
 – Что с тобой происходит, Дэррелл? – Эрин действительно хотела понять. Дэррелл творил не первую мерзость на ее памяти, но никогда еще не заходил так далеко.
 Он снова вытащил из-за пояса нож и склонился над Шэдом. На мгновение Эрин показалось, что он собирается перерезать Шэду горло, и перед ее мысленным взором возникла картина: она, Эрин, бросается на спину Дэрреллу и вцепляется ногтями ему в глаза.
 – Не смей, – сказала она.
 – Что ты имеешь в виду?
 Держа нож, как карандаш или ручку, Дэррелл аккуратно вырезал на голой макушке Шэда большую букву Г. Кровь потекла по гладкой коже, скапливаясь в складках у основания шеи. Эрин затошнило; она вскрикнула. Шэд молчал, хотя глаза его теперь были открыты.
 – Ну вот, – удовлетворенно произнес Дэррелл, отступая на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой.
 – И что ты этим хотел доказать? – непослушными губами выговорила Эрин.
 – Никакого суда больше не будет.
 – Ты ошибаешься, Дэррелл.
 – Да нет, детка. Я переиграл тебя.
 – Куда ты дел мои туфли?
 Дэррелл снова оглушительно расхохотался.
 – «У Дороти-милашки сбежали все барашки», – пропел он.
 Обойдя кругом машину Эрин, он сильными ударами ножа вспорол все четыре шины, затем старательно растоптал принесенные Шэдом банки с газировкой. После чего, сочтя свою задачу выполненной, повернулся и неторопливо зашагал прочь. Он уже исчез в темноте, а Эрин все еще слышала его голос, напевающий «Где-то там, за радугой».
 По-прежнему лежавший у ее ног Шэд перевернулся на спину и, моргая, уставился на звезды.
 – Классный малый, – сказал он, помолчав. – Даже жалко, что у вас ничего не получилось.




 Глава 7


 Следующим вечером Эрин танцевала под «Зи-Зи Топ»
 В магазине, где она обычно покупала кассеты, не оказалось первого альбома этой группы, так что ей пришлось взять один из новых выпусков. Кевин, диск-жокей заведения, был приятно удивлен ее выбором, а обычные клиенты Эрин, судя по всему, не имели ничего против этой перемены.
 А между тем мистер Квадратные Зенки что-то не появлялся. Эрин боялась, что Шэд нагнал на него слишком много страху и он не придет больше никогда. А может, он сам решил отказаться от своей затеи.
 Видно, это испытание оказалось слишком уж тяжелым для его любви.
 Эрин в тысячный раз прокручивала все «за» и «против». В ее борьбе за Анджелу Джерри Киллиан был хоть и слабым, но все-таки лучиком надежды. Договориться с Дэрреллом Грантом невозможно; может, Киллиану удастся уломать судью. Может, именно политическое давление окажется наиболее эффективным. Но нужно разузнать побольше об этом конгрессмене, через которого собирается действовать Киллиан.
 Для начала узнать хотя бы, как его зовут.
 Танцуя, Эрин старалась не попадать под лучи софитов, слепивших ей глаза и не позволявших разглядеть как следует посетителей в глубине зала. Судья торчал на своем всегдашнем месте, возле игровых автоматов. Моника-старшая отплясывала перед ним на столе, а судья сидел, вытаращившись на нее, но словно бы не видя, неподвижный, весь какой-то обмякший. «Не иначе как „крутит магнето“ под столом», – подумала Эрин.
 После ее выступления в уборную явился мистер Орли и объявил, что одобряет новую музыку.
 – Чем быстрее, тем лучше, – пояснил он. Урбана Спрол возразила, что музыка «Зи-Зи Топ»
 вредна для здоровья – по крайней мере, лично для нее.
 – Да я под нее отболтаю себе все, что есть, – сказала она.
 – Ну-ну, – прервал ее жалобы мистер Орли. – Мы же согласились на этот твой рэп – «Айс Пьюк» или как его там.
 – «Айс Кьюб»!
 – Да один черт. Главное – восемь минут хард-рока ты уж как-нибудь выдержишь.
 – Но кожа-то растягивается, и остаются следы!
 – Я выберу куски помедленнее, – успокоила ее Эрин.
 – Ни в коем случае! – запротестовал мистер Орли. – Чем быстрее, тем лучше: все потеют, а значит – заказывают выпивку.
 – И дают на чай, – добавила Моника-старшая, помахивая пятидесятидолларовой банкнотой. Остальные танцовщицы только свистнули.
 – В общем, вопрос закрыт, – резюмировал мистер Орли и удалился.
 Когда программа закончилась, Эрин быстро сняла грим и оделась.
 – Куда это ты намылилась? – подозрительно спросила Урбана.
 – У меня дела.
 – В три часа ночи?!
 – Мне нужно встретиться кое с кем.
 – Поклянись, что не с Дэрреллом! – Урбана и другие девушки уже знали о ночном происшествии и видели след, оставленный ножом Дэррелла на голом черепе Шэда.
 – Не беспокойся, на сей раз всего лишь мистер Квадратные Зенки, – ответила Эрин, застегивая молнию на джинсах и надевая босоножки.
 – Мистер Квадратные Зенки? – удивилась Моника-младшая. – А этот-то тебе зачем?
 – Нужно поговорить.
 – Не слишком-то клевая идея, – заметила Моника-старшая.
 – В три часа ночи ничего лучшего что-то не приходит в голову. – Эрин еще раз взглянула в зеркало. – В крутые времена приходится идти на крутые меры.
 – Наберись-ка лучше терпения, – посоветовала Урбана. – Он сам придет. Тем более что ты теперь танцуешь под его музыку.
 – Я не могу ждать, – коротко ответила Эрин.
 – А как ты собираешься искать его?
 – Я уже нашла.
 Урбана Спрол улыбнулась.
 – По телефонному справочнику?
 – Нет.
 – А как же тогда?
 – Просто провела небольшое расследование, – загадочно усмехнулась Эрин. Она не могла сказать им правды. Одного телефонного звонка агенту Клири было достаточно, чтобы память компьютера оказалась к услугам Эрин. Клири рад был помочь ей и почти не задавал вопросов: он все еще сожалел о ее увольнении.
 – В любом случае это безумие – заявляться к нему среди ночи, – сказала Моника-младшая. – Ты же его почти не знаешь – а вдруг он псих?
 – По-моему, он абсолютно безобиден.
 – Вот-вот! О Теде Банда говорили то же самое.
 – Спасибо за напоминание. Ты меня успокоила. – Эрин подхватила сумочку и пакет с костюмом для выступлений.
 Урбана Спрол поднялась и загородила собой дверь. Эрин вряд ли сумела бы преодолеть такое препятствие.
 – Дай ему время до конца недели, – сказала Урбана.
 Эрин внезапно ощутила бесконечную усталость. Сил не осталось даже на то, чтобы продолжить спор с подругами. Да они и правы: то, что она собиралась сделать – чистое безумие.
 – Потерпи немного, – сказала Урбана.
 – Ладно, потерплю – до субботы, – пообещала Эрин. – Если вы выдержите мою новую музыку.
 Моника-младшая заявила, что «Зи-Зи Топ» – это просто динамит, что она больше никогда не будет танцевать рэп и что под «Стилягу» она собирается выходить на сцену в белом цилиндре и с хвостиками на трико.
 Урбана, нахмурившись, покачала на ладонях свои мощные груди.
 – Были бы у тебя  такие  буфера, и ты бы взвыла, если бы тебе пришлось так прыгать и скакать. Так что по мне лучше мой медленный «Айс Кьюб», чем твой динамитный «Зи-Зи».
 Эрин выразила свое сочувствие. Она не представляла себе, как вообще можно жить с таким бюстом. Об Урбане ходили слухи, что однажды она чуть не до смерти задавила им какого-то партнера по постели, и ни одна из танцовщиц не сомневалась в том, что это правда.
 – Ну ладно, до завтра, – попрощалась Эрин.
 – Ты домой? – подозрительно спросила Моника-старшая. – Только честно.
 – Честно – домой.
 Шэд поехал вслед за ней на своей машине – просто так, чтобы удостовериться.


* * *

 Молдовски появился у конгрессмена Дилбека в самый разгар сеанса массажа: рыжеволосая женщина в золотистом комбинезоне старательно обрабатывала его спину, с размаху лупя ладонями по бледным лопаткам. Ногти у нее были что-то длинноваты для массажистки.
 – О, Малкольм! Познакомься, это Ив. – Голос Дилбека смешно подрагивал при каждом шлепке.
 – Хэлло, Ив, – сказал Молдовски. – Нам нужно минутку поговорить с глазу на глаз. Не возражаете?
 Ив ответила, что, разумеется, не возражает. В ее речи чувствовался легкий английский акцент.
 – Ты пока иди прими душ, – велел ей Дилбек. – Я буду сию минуту.
 Когда она вышла из комнаты, Молдовски поинтересовался:
 – Дэвид, а где твоя жена?
 – Думаю, ездит по магазинам.
 – Ах, значит, ты думаешь?
 – Да, по магазинам. Я сказал Пьеру, чтобы ехал помедленнее.
 – Ты безнадежный кретин, Дэвид, – заключил Молдовски.
 Дилбек сел и прикрыл наготу полотенцем.
 – А что мне теперь следует делать, Малкольм? Черт побери, ты совсем как моя матушка.
 Оба услышали, как в ванной на другом конце холла полилась вода.
 – Это что еще за штучка? – спросил Молдовски, дернув подбородком в сторону этих звуков.
 – Я и сам пока толком не знаю. Да какая, в сущности, разница? Она не имеет ни малейшего понятия, кто я такой. Она только что переехала к нам из Лондона.
 – Ну-ну, – полуиронически, полусердито отозвался Молдовски.
 – Да что с тобой такое сегодня? – жалобно проговорил конгрессмен.
 – Сахарный билль, Дэви. Твои коллеги показывают характер, так что мои клиенты очень обеспокоены. Они хотят знать, на ту ли лошадь они поставили.
 – Не волнуйся, все в порядке, – махнул рукой Дилбек. – Сегодня вечером я развлекаю молодого Кристофера.
 «Не волнуйся, все в порядке!», – мысленно передразнил его Молдовски. Там, в больнице, валяется тот парень с разбитой головой, чокнутый очкарик-шантажист готов раззвонить обо всем в газетах, а у этого идиота в ванне плавает очередная шлюха.
 – Ты говорил с судьей? – спросил он.
 Дилбек кивнул.
 – Да, мы обедали вместе.
 – Ну, и?..
 – Он поблагодарил меня за то, что я проявляю интерес к его карьере. Ему, как ты и говорил, очень хочется выйти на федеральный уровень. – Дилбек встал, поправил полотенце и с тоской взглянул туда, откуда доносился шум льющейся воды.
 – А что насчет дела «Грант против Гранта»? – не отступал Молдовски.
 – О, мы говорили об этом. – Дилбек принялся ходить по комнате, стараясь держаться с наветренной стороны от одеколона Молди. – Судья – человек весьма религиозный. Или, по крайней мере, старается казаться таковым.
 – Наверняка новообращенный.
 – Да. Он убежден, что принял правильное решение относительно присуждения опеки. По-моему, у него есть какой-то личный интерес, чтобы все обстояло именно так, а не иначе.
 – Это похоже на правду, – заметил Молдовски.
 – Он сказал, что мать девочки – проститутка. Это правда, Малкольм?
 – Понятия не имею.
 – По-моему, ты что-то знаешь, но не говоришь мне.
 – Есть очень много такого, чего я не говорю тебе, Дэвид.
 – Ты же знаешь, когда речь заходит о проститутках... Это мое слабое место.
 – Даже и думать не смей. – Молдовски ничего не собирался говорить Дилбеку: чем меньше ему известно, тем лучше. – Ну, так чем у вас там кончилось? Что-сказал судья?
 – Он не нуждается во мне, Малкольм. Он играет в гольф с каким-то сенатором, чтоб ему пусто было...
 Молдовски выругался сквозь зубы.
 – ... из Комитета по судебным делам, – продолжал Дилбек. – В общем, мы ему не нужны, вот и все.
 – То есть он не станет улаживать это дело, даже в качестве личного одолжения, – резюмировал Молдовски.
 – Эта женщина – неприкаянная грешница, она не способна должным образом воспитывать ребенка. Вот что он сказал мне – дословно, Малкольм. Плюс к тому на каждом шагу цитировал Библию.
 – Плохо дело.
 – Да, – подтвердил Дилбек. – В общем-то, этот обед ничего не дал.
 Молдовски размышлял, постукивая друг об друга костяшками согнутых пальцев.
 – Так... А если положить ему на лапу пачку наличных? Возьмет? Как тебе показалось?
 – Это против его принципов, – покачал головой Дилбек. – Но, насколько я понял, леди сама могла бы решить свой вопрос...
 На шее Молдовски вздулась вена, и стало видно, как в ней пульсирует кровь.
 – Погоди, погоди. Я правильно понял тебя – она получит опеку над ребенком лишь в том случае, если ляжет под судью?
 – Он сказал, что готов обдумать этот вариант.
 Молдовски вздохнул.
 – Знаешь, что я тебе скажу, Дэвид? Ты просто король дипломатии. Правительству следовало послать тебя на переговоры по стратегическому вооружению. – Он принялся шагать по комнате. – Кто он вообще такой, этот вонючий судья? Библию, видите ли, цитирует! Такому больше подошла бы «Кама Сутра»!
 – Малкольм, – окликнул его конгрессмен, – что же все-таки нам делать?
 Подойдя к нему вплотную и глядя глаза в глаза, Молдовски взял его за локти (до плеч дотянуться ему не удалось).
 – Киллиан не пойдет на это, – сказал он. – И она не пойдет. Черт тебя побери, Дэви, я не всегда бываю в ладах с моралью, но и я бы не пошел на это. Мне много приходилось выслушивать всяких мерзостей, но такое – в первый раз.
 Концентрация паров одеколона вокруг Молди была так высока, что у конгрессмена заслезились глаза.
 – Судья не возьмет денег, Малкольм, – пробормотал он, тщетно пытаясь высвободиться. – Я пробовал.
 – Тогда дело действительно плохо.
 – Не возьмет – даже для своей кампании, – продолжал Дилбек. – Я предложил сделать это по официальным каналам, но он отказался. Он же метит на пост федерального судьи, и ему нужна кристально чистая биография. А о политиках мнение у него – хуже некуда.
 Шум льющейся воды, доносившийся из ванной, прекратился. Дилбек резко обернулся в ту сторону; глаза его мгновенно приобрели то специфическое, рассеянно-мечтательное выражение, которое всегда замечал в них Молдовски, когда конгрессмен предвкушал плотские утехи – хотя бы в самой отдаленной перспективе.
 – Ты безнадежен, Дэвид, – проворчал он.
 – Что? – переспросил Дилбек, облизывая нижнюю губу.
 – Ты безнадежен, говорю. Иди к своей красотке. Меня можешь не провожать.
 – Спасибо, Малкольм.
 – И постарайся, чтобы хоть сегодня обошлось без проблем.
 – Само собой, само собой, – закивал конгрессмен. – Эрб будет поблизости.
 – Отлично, – сказал Молдовски, а про себя подумал: конечно, Эрб Крэндэлл знает свое дело, но он один, а бывают вечера и ночи, когда к Дилбеку для верности следовало бы приставлять двоих.
 Когда Молдовски ухе выходил из холла, дверь ванной распахнулась, и его окутало целое облако душистого, сладко пахнущего пара. На пороге появилась Ив – распаренная, разрумянившаяся, с еще влажной кожей и мокрыми волосами. Если Молдовски и смутился немного, он не показал этого. Вежливо отступив в сторону, он пропустил женщину в дверь, вполголоса заметив:
 – У вас осталось мыло на ушах.


* * *

 Пару часов спустя конгрессмен Дэвид Дилбек являл собою воплощение удовлетворенности и абсолютного довольства. Он разнеженно улыбался, пускал кольца дыма, напевал под музыку и тихонько притопывал ногами, попивая свежеприготовленный коктейль из рома с кока-колой, что еще больше улучшало его и без того лучезарное настроение. Справа от него, со стаканом апельсинового сока в руке, сидел Эрб Крэндэлл, но не столько пил, сколько поминутно с беспокойством оглядывался на дверь – не появились ли блюстители порядка. Человек, сидевший слева от конгрессмена, по имени Кристофер Рохо, был занят другим делом: сложив пятидесятидолларовую банкноту «голубком», он пустил его в сторону сцены, где танцевала девушка в компании бирманского питона добрых футов девяти длиной, обвившегося вокруг ее обнаженного тела. Челюсти змеи были плотно обмотаны клейкой лентой, а на морде кто-то нарисовал ей усики щеточкой – некий намек на Гитлера, как показалось Эрбу Крэндэллу.
 – Это просто великолепно! – с энтузиазмом заметил Дилбек. – Девочка что надо, правда, Эрб? А змея!
 – Угу, – отозвался Крэндэлл. – Не жизнь, а малина.
 Танцовщица, выступавшая под именем Лорелеи, ухитрилась намотать на себя питона весьма интригующим образом: его хвост спускался с ее спины как раз по ложбинке между ягодицами и, пройдя между ног, элегантно загибался кверху, на голый живот.
 – Как она его выдрессировала! – восхищенно заметил Дилбек.
 Эмоции Кристофера Рохо не уступали восторгу конгрессмена, поэтому он принялся мастерить нового «голубка» из стодолларовой бумажки. Этот молодой человек был богат, не честолюбив и избавлен от необходимости тратить свое время на что-либо, кроме удовольствий. Его семье принадлежали огромные плантации сахарного тростника и сахарные заводы на западном берегу озера Окичоби. Сам Кристофер никогда в жизни не бывал на своих плантациях, но видел их на фотографиях, и ему приходило в голову, что между полями сахарного тростника и преисподней должно, наверное, быть немало сходства. Однако цифры приносимых ими доходов поражали воображение: временами Кристоферу казалось, что на свете нет человека, способного истратить эти деньги даже за всю свою жизнь. Но – Бог свидетель – он старался как мог.
 – Эй, Дэви, – окликнул он. – Теперь твоя очередь.
 Взяв «голубка», Дилбек запустил его на сцену. «Голубок» приземлился как раз между ногами танцовщицы. Медленно подмигнув мужчинам, она села на шпагат, подняла банкноту и сделала вид, что показывает ее змее. Дилбек расхохотался. Лорелея одним прыжком встала на нога, помахала ему рукой и исчезла. Программа была окончена.
 Эрб Крэндэлл, сидевший до этого прямо, словно палку проглотил, испустил вздох облегчения и расслабился. Может, хоть сегодняшний вечер обойдется без инцидентов.
 – Ну, и сколько у нее, по-твоему? – спросил конгрессмена молодой Рохо.
 Дилбек задумчиво отхлебнул глоток рома.
 – Тридцать восемь Б, – сказал он наконец. – И все настоящее.
 – А я, – Рохо помахал еще несколькими извлеченными из кармана бумажками, – ставлю на тридцать шесть дюймов и скальпель. – Он разгладил на столе пятидесятидолларовую банкноту. Дилбек сделал то же самое, и оба повернулись было к Крэндэллу, но тот знаком дал понять, что не собирается участвовать в пари. Они занимались этим весь вечер: как только на сцене появлялась очередная стриптизерша, заключалось новое пари, состоявшее из двух пунктов – относительно размера ее бюста и относительно того, имело ли или не имело места хирургическое вмешательство. Молодой Рохо постоянно проигрывал, но это не удивляло Крэндэлла: конгрессмен никогда не ошибался ни в чем, что касалось женского тела. То была главная страсть его жизни, оттеснявшая на второе место даже получение взяток.
 Рохо, покачиваясь, поднялся и громко позвал:
 – Линг!
 Вскоре к столу подошел маленький, восточного вида человек в черном смокинге и жокейской кепке с надписью «Янкиз». Никто не принял бы его за одного из владельцев этого стрип-заввдения, однако он являлся таковым.
 – Мистер Линг! – приветствовал его Рохо, широким жестом разводя руки, словно собираясь обнять его. – Расскажите-ка нам про эту змеиную леди.
 – Ее зовут Лорелея, – укоризненно поправил Дилбек. – Надо же иметь хоть немного уважения к даме!
 Рохо снова уселся на место, а Дилбек, указывая на деньги на столе, пояснил:
 – Это наши ставки, мистер Линг.
 Терпеливо слушавший мистер Линг кивнул.
 – Вам нужна информация насчет бюста мисс Лорелеи?
 – Вот-вот.
 – У нее размер тридцать восемь Б.
 – Ха! – возликовал Дилбек.
 Он схватил было деньги, но Кристофер Рохо придержал его руку.
 – Они у нее искусственные! – запротестовал он. – Скажите же ему, мистер Линг. Скажите ему, что они искусственные, и вы получите половину моего выигрыша.
 – Нет, сэр, – возразил мистер Линг. – У мисс Лорелеи все настоящее.
 – Mierda [2] ! – выругался Рохо.
 Конгрессмен Дилбек, внутренне торжествуя, засунул выигрыш в карман.
 – У нас в «Клубничной поляне» все только самое лучшее, – продолжал мистер Линг. – Только отличного качества.
 – Высший класс, – подтвердил Дилбек.
 – Где вы еще видели такую огромную змею? – в голосе мистера Линга звучала гордость. – Такая змея может заглотать целого пони.
 – И Лорелея тоже, пари держу, – хихикнул Дилбек, довольный тем, что ему удалось так хитроумно сострить. Однако в его смешке – низком, горловом – Эрб Крэндэлл уловил нечто, разом насторожившее его.
 – Уже поздно, Дэви, – сказал он.
 – Ни черта подобного! – Конгрессмен зажег сигарету. – Мистер Линг, мне хотелось бы познакомиться со змеиной леди.
 – И мне тоже, – поддержал его Кристофер Рохо.
 Мистер Линг пожал плечами.
 – Со змеей или без?
 – Без, – ответил Дилбек. – Скажите ей, что у меня есть своя собственная.
 Рохо фыркнул. Эрб Крэндэлл неловко заерзал на стуле. Черт бы побрал этого идиота!
 – Погоди, Дэви, – вмешался он. – Тебе завтра утром произносить речь.
 Конгрессмен принял идиотски-торжественную позу.
 – Восемьдесят семь лет назад наша крайняя плоть открыла дорогу новой нации... – продекламировал он.
 Крэндэлл не улыбнулся.
 – Ну, ладно, ладно, Эрб, – примирительно сказал Дилбек. – Где это будет, черт бы их всех побрал?
 – В Торговой палате.
 – Мать их за ногу! – Дилбек хлопнул по плечу молодого Рохо. – Такой кучи дерьма, Крис, тебе еще не приходилось видеть. Дерьмовая палата – это им куда больше подходит.
 – И тем не менее ты должен быть там ровно в половине восьмого, – напомнил Крэндэлл.
 – Мы доставим его туда, – пообещал Рохо.
 – Так значит, – заговорил мистер Линг, впервые проявляя легкие признаки нетерпения, – что вы хотите – касательный танец или?..
 Конгрессмен широко раскинул руки.
 – Касательный танец – звучит прелестно, Братец Линг. Тащите сюда эту... как ее...
 – Мисс Лорелею?
 – Вот именно.
 Крэндэлл придвинулся поближе к конгрессмену и начал нашептывать что-то на ухо довольно раздраженным тоном. Выслушав, Дилбек покачал головой, не отрывая от губ стакана с ромовым коктейлем.
 – Всего одну маленькую касательную ламбаду. Что в этом плохого?
 – Конечно, – подхватил Кристофер Рохо. – Дай ты бедному мужику немножко повеселиться!
 Возражать было бесполезно. Крэндэлл убрал со стола пустые бутылки и все остальные предметы, способные послужить оружием, после чего неторопливо прошелся по залу, приглядываясь, нет ли знакомых. Относительно прессы он не волновался – репортеры не так много зарабатывали, чтобы иметь возможность проводить время в «Клубничной поляне» и других подобных местах. Республиканцы – вот кого опасался Эрб Крэндэлл. Достаточно было невидимого присутствия здесь хотя бы одного из них, чтобы достопочтенный Дэвид Дилбек погорел синим пламенем. Лохматый парик и темные очки только делали его еще более подозрительным, а шоферская фуражка, одолженная у молчаливого Пьера, была мала ему как минимум на три размера. Чтобы она не сваливалась с головы, Дилбек пришпилил ее к парику, и всякий раз, когда фуражка сдвигалась с места, вместе с ней сдвигались и волосы. Правда, Кристофер Рохо, казалось, не замечал этого. К счастью для Дилбека, посетители стрип-заведений не слишком-то присматривались друг к другу, поскольку все их внимание поглощали танцовщицы.
 В этот вечер народу в зале было немного – пожалуй, вполовину меньше обычного, так что Крэндэллу не составило особого труда удостовериться, что в нем нет никого, кто имел бы отношение к миру политики. Когда он вернулся к своему столику, стул конгрессмена был пуст. Рохо кивком указал в глубь помещения, где вдоль стены тянулся ряд покрытых позолотой дверей: они вели в небольшие отдельные кабинеты, предназначенные для сеансов касательного танца и других услуг частного характера.
 – Я сунул ему две сотни, – сообщил Рохо. – Он хотел три, но я дал две.
 – Правильно. И двух хватит за глаза.
 Крэндэлл уселся и взглянул на часы. Придется подождать минут десять.
 – А я что-то устал, парень, – сообщил Кристофер Рохо. Он дотянулся до кармана своего пиджака, пошарил там и вытащил маленький пакетик из фольги. – Не хочешь нюхнуть?
 Эрб Крэндэлл почувствовал себя окончательно обессиленным.
 – Блестящая идея, Крис. Можно?
 Взяв пакетик, он развернул фольгу. Внутри оказался белый порошок. Крэндэлл поднял глаза на Рохо. Тот ободряюще улыбнулся. Крэндэлл улыбнулся ему в ответ, затем набрал полный рот слюны и плюнул в пакетик.
 – О Господи! – вырвалось у Рохо.
 Крэндэлл через стол подтолкнул к нему пакетик.
 – Постарайся как-нибудь отделаться от него, когда будешь выходить, – посоветовал он.
 – Да ты совсем рехнулся, мать твою так!
 – Послушай, Крис. Если ты не испаришься отсюда в течение тридцати секунд, я расскажу об этом твоему старику. Это будет первым, что я сделаю manana [3] .
 Рохо представил себе, как семейный трест уплывает из его рук, и торопливо завернул пакетик с намокшим от слюны кокаином в украшенный монограммой носовой платок.
 – Ну вот, – обратился он к Крэндэллу. – Теперь ты доволен?
 – Проваливай, я сказал.
 – А как же моя очередь?
 Крэндэлл не понял.
 – С этой змеиной леди, – пояснил Рохо. – Ведь следом за Дэви моя очередь!
 – Пойди проветрись, – отрезал Крэндэлл, поднимаясь, и отправился на поиски конгрессмена.


* * *

 Ничто так не отвлекало Дэвида Дилбека от его проблем, как касательный танец. Сахарный билль, предвыборная кампания, жена, шантаж – да какое ему до всего этого дело? Он был наедине со змеиной леди; они ритмично покачивались в такт воображаемой мелодии Джонни Мэтиса. Руки конгрессмена лежали на ягодицах девушки. Восхитительно естественные выпуклости ее тела касались сквозь одежду его стареющей плоти, возбуждая, распаляя, сводя с ума. Голос Лорелеи звучал сладкой музыкой, от ее волос исходил аромат цветущих орхидей. Дилбек заводился все больше и больше. Жизнь казалась ему прекрасной.
 Когда он попытался расстегнуть бюстгальтер Лорелеи, она перехватила его руку.
 – Ни-ни! – с улыбкой шепнула она.
 – Почему?!
 – Закон не велит.
 – Плевать нам на закон!
 – Погоди-ка, послушай. Если ты хочешь танцевать со мной, я должна быть одета. Таковы правила. А если я буду голая, ты не имеешь права лапать меня.
 Дилбек имел некоторое, хотя и отдаленное, представление о взглядах властей этого графства на вопросы морали.
 – Ты уж прости меня, голубчик. – Прижав свои бедра к бедрам Дилбека, Лорелея снова начала извиваться в медленном танце. – Это тоже не так уж плохо, ведь правда?
 Танцуя, они вплотную приблизились к двери кабинета, и спина конгрессмена уперлась в нее.
 – У меня есть идея, – выговорил он, тяжело дыша.
 – Да?
 – Что, если ты снимешь половину того, что на тебе – или сверху, или снизу? Тогда я мог бы трогать то, что прикрыто.
 – Идея неплоха, – подтвердила Лорелея, – но либо все, либо ничего.
 Они продолжали танцевать до тех пор, пока Дилбек не обнаружил, что полет его мечты жестоко ограничивает туго натянувшаяся ткань брюк.
 – А что нам делать вот  с ним?  – шепнул он на ухо девушке.
 – Смотреть и восхищаться, – ответила Лорелея. – Больше ничего.
 Дилбек с тоской посмотрел вниз.
 – Откуда мне знать – а вдруг ты легавый? – сказала змеиная леди.
 Несчастный конгрессмен содрал с себя фуражку вместе с париком.
 – Я не полицейский! Я член конгресса Соединенных Штатов!
 – Ага. А я – Глория Стейнем.
 Поведение змеиной леди подсказало Дилбеку, что сеанс касательного танца скоро закончится.
 – Сколько у нас еще времени? – спросил он.
 – Секунд сорок пять, детка.
 Дэвид Дилбек торопливо расстегнул рубашку, опустился на пол и растянулся на спине. Лорелея созерцала его с некоторым удивлением.
 – Потанцуй на мне, – попросил он.
 – А сколько дашь?
 – Две сотни.
 – Тебе как – прямо с каблуками или босиком?
 – Сними одну туфлю, – ответил конгрессмен, закрывая глаза.
 Лорелея осторожно ступила ему на грудь.
 – А шрам откуда? – поинтересовалась она.
 – Небольшая операция, – прохрипел Дилбек. – Не волнуйся, я в полном порядке. Давай, танцуй, пожалуйста!
 – О Господи! – пробормотала змеиная леди.
 – Да... да... вот так... молодец...
 – Ты уж скажи, если будет больно.
 – Я скажу, если не будет больно!..
 Лорелея с трудом сохраняла равновесие, танцуя на рыхлом, давно начавшем оплывать теле конгрессмена.
 – Ты просто талант, – простонал Дилбек, ежась от боли и удовольствия. Его руки поползли по ногам танцовщицы выше, выше.
 – Вот это уж нет! – воскликнула Лорелея, крепко наступая ему на запястья. – Это запрещено.
 – Ну, мамочка!
 – Если хочешь побаловаться сам с собой – топай домой и занимайся этим там.
 Дэвид Дилбек вскрикнул, затем издал целую серию сосущих и чмокающих звуков и забился под Лорелеей, как эпилептик в припадке, дрыгая ногами и беспорядочно вращая глазами, в которых не осталось и следа осмысленного выражения.
 Лорелея боялась отпустить его руки. Мысленно она кляла себя на чем свет стоит – за то, что не потребовала денег вперед: теперь, если этот старый хрен окочурится, ей придется шарить по его карманам.
 Дилбек хрипел и метался, словно его било током. Чтобы не упасть, Лорелея раскинула руки и уперлась ими в стены кабинета. В этот момент дверь распахнулась; незнакомый мужчина подхватил танцовщицу под руки, помог выбраться из кабинета и спросил, не пострадала ли она. Она ответила, что одна из ее туфель осталась в кабинете.
 – Ну, с учетом того, что произошло, может, ты плюнешь на нее? – сказал мужчина, вручая ей три сотни долларов.
 – Спасибо, – пробормотала Лорелея. – А этот... Он оклемается?
 – Не беспокойся за него.
 Руки у танцовщицы дрожали, когда она складывала деньги.
 – Знаете, что он сказал мне? – нерешительно произнесла она. – Что он член конгресса Соединенных Штатов.
 Эрб Крэндэлл рассмеялся.
 – Чего только ни наговоришь, чтобы улестить женщину!
 И полез в карман за еще одной сотней.




 Глава 8


 На следующий день Малкольм Молдовски позвонил кое-куда. Встреча была назначена в кегельбане на бульваре Санрайз.
 – Занимайте любую дорожку, какая окажется свободной, – предупредил его собеседник. – Завтра ожидается наплыв игроков.
 Когда Молдовски брал напрокат спортивные туфли, оказалось, что даже самые малоразмерные мужские кеды велики для его миниатюрных ножек, так что пришлось удовольствоваться женскими. Выбрав девятифунтовый шар, он прежде всего тщательно протер его носовым платком с монограммой, стараясь не думать о тех десятках, а может, и сотнях рук, которые прикасались к этому шару до него.
 Около часа Молдовски катал шары в одиночестве, пока наконец не появился тот, кого он поджидал: крупный, объемистый, как винный бочонок, мужчина в коричневой футболке с надписью на груди.
 – Неплохо, – заметил он, взглянув на запись счета Молди.
 – Стараюсь, – ответил Молдовски, кидая очередной шар. На самом деле ему удалось сбить всего десятка четыре кеглей, но на дощечке он записал себе сто шестьдесят четыре.
 Вновь прибывший надел кеды и помахал для разминки правой рукой.
 – Вам досталась хорошая дорожка, – сказал он.
 Проходившая мимо официантка вопросительно взглянула на игроков, но мужчина в коричневой футболке жестом дал ей понять, чтобы она шла дальше. Когда она удалилась, Молдовски передал ему толстый бежевый конверт.
 – Там все, – понизив голос, проговорил он. – И чеки тоже. Можете сами проверить.
 – Нет, – отмахнулся мужчина. – Мне нет дела до того, что там внутри. Моя обязанность – взять тут, передать там, и все.
 Метнув шар, он выбил семь из десяти и снова повернулся к Молдовски.
 – Вы игрок по натуре? – спросил он, но тут же прервал сам себя. – Да что я спрашиваю – конечно же, игрок. Иначе не занимались бы такими делами.
 – Верная мысль.
 – Ставлю пятерку, что сейчас одним ударом вышибу все.
 – Ладно, – согласился Молди. – Пятерку – так пятерку. – Даже трехлетнему ребенку при взгляде на него стало бы ясно, что игра не интересует его ни в малейшей степени.
 Шар сбил семь кеглей из десяти, но каким-то таким хитрым образом, что при падении они свалили и остальные три. В исполнении мужчины в коричневой футболке все выглядело удивительно легко и просто.
 – Это был крученый – самый трудный, какой только есть, – пояснил мужчина в футболке. – Вы знаете такой удар?
 – Потрясающе, – отозвался Молдовски, зевая. Передав собеседнику пять долларов, он добавил: – Попросите своих людей поторопиться. Времени у нас в обрез.
 – Я не знаю, о чем вы говорите, – ответил мужчина в футболке, – но удовольствием передам это кому следует. Ваша очередь, приятель.
 Молдовски с несчастным видом занял позицию, сделал три маленьких, неловких шажка и метнул шар, который, как ни странно, все-таки куда-то попал.
 – Просто повезло, – самокритично заметил Молдовски.
 – Нормально, – сказал мужчина в футболке. – А теперь идите-ка домой, ладно? У нас все схвачено.
 Всю жизнь Мордекай гонялся за журавлем в небе, но попадались ему почему-то одни синицы. Невезение стало его верным спутником с того самого дня, когда, получая диплом об окончании юридического факультета, он оказался двести седьмым в выпуске, насчитывавшем двести двенадцать студентов. Мордекай пытался бороться с судьбой, однако ему чаще и чаще приходили на ум мысли о тщетности каких бы то ни было усилий.
 Правда, временами случались у него и более оптимистические моменты, но именно их-то и выбирала судьба, чтобы нанести очередной удар. Так произошло и на сей раз.
 Юрист «Деликейто дэйри компани» явился в контору Мордекая, чтобы попытаться уладить дело о найденном в черничном йогурте таракане, не доводя его до суда. Для Мордекая готовность компании вести мирные переговоры (без обычной в подобных случаях неприятной переписки) явилась весьма приятным сюрпризом: полюбовное соглашение избавило бы его от необходимости тратить уйму времени на подготовку процесса, а также – едва ли не более тяжкое испытание – демонстрировать суду своего клиента, Шэда-вышибалу.
 Встреча с юристом с самого начала сложилась так обнадеживающе, что оптимизм Мордекая прямо-таки расцвел пышным цветом. Поверенный «Деликейто дэйри» оказался человеком вполне корректным, понимающим и не склонным к бряцанию оружием. Он ясно представлял себе последствия, могущие проистечь из предания огласке дела о таракане, тем более что законы штата Флорида допускают присутствие в зале суда телерепортеров вместе с их камерами. Оба юриста согласились, что демонстрация цветной видеокассеты с изображением таракана, плавающего в стаканчике знаменитого продукта «Деликейто дэйри», в высшей степени отрицательно отразится на доверии потребителей к компании и что размер ущерба, который она понесет, зависит только от того, сколько оптовых закупщиков ее продукции в других частях страны увидят процесс на экране через спутник связи. О желании поверенного избежать подобного риска ясно говорило его стартовое предложение: сойтись на какой-нибудь шестизначной сумме. Мордекаю стоило большого труда не выдать своего ликования.
 Разумеется, поверенный пожелал собственными глазами увидеть таракана, впрочем, уверив Мордекая, что это чистая формальность. Он прихватил с собой фотоаппарат с тридцатипятимиллиметровой пленкой, чтобы документально зафиксировать факт наличия насекомого в продукте компании, и, открывая ее, пояснил, что фотографии могут понадобиться на случай, если его клиенты окажутся недовольны достигнутой им договоренностью: демонстрация снимков мигом убедит их в разумности и обоснованности приносимой жертвы.
 Сообразительность и предусмотрительность поверенного произвели впечатление на Мордекая. Теперь он воочию видел, насколько привлекательным полем деятельности могут быть вопросы, связанные с надежностью продуктов, если производитель не желает доводить дело до суда.
 Мордекаю захотелось, чтобы Беверли, его секретарша, могла разделить с ним этот триумф, но ее не было в конторе: накануне у нее случился очередной приступ мигрени, которые продолжались обычно три дня. На это время Мордекай приглашал временную секретаршу – Рэчел, чья неиссякаемая жизнерадостность служила компенсацией не слишком мастерского владения стенографией и машинописью. Вызвав Рэчел в свой кабинет, Мордекай попросил ее принести стаканчик черничного йогурта, стоящий в холодильнике. Улыбка сползла с лица Рэчел, и Мордекай с ужасом понял почему.
 – Я куплю, – торопливо сказала девушка. – В перерыв сбегаю и куплю.
 Мордекай не мог найти слов, чтобы выразить то, что он сейчас испытывал. Поверенный «Деликейто дэйри», извинившись, вежливо попросил разрешения воспользоваться телефоном в приемной и вышел из кабинета.
 – О, Рэчел! – только и удалось произнести Мордекаю.
 – Я куплю ассорти: восемь видов тропических фруктов в одной упаковке, – попыталась успокоить шефа Рэчел.
 – Рэчел!
 – Да, сэр?
 – Что это на тебя нашло?
 – Мне захотелось есть, сэр.
 – Ты что, не заметила, что стаканчик уже открыт?
 – Я подумала, что это Беверли забыла, сэр. Ну, и решила – не оставлять же его стоять открытым. Ведь прокис бы!
 – Рэчел!!! – отчаянно повторил Мордекай. – Ты не понимаешь, что ты наделала.
 – Извините меня, ради Бога, сэр! – И она расплакалась.
 – Замолчи! – прикрикнул на нее Мордекай. – Замолчи сию же минуту! – Тут он подумал о Шэде-вышибале, и у него вспотела шея. Как сказать ему? Какое оправдание найти? А плюс к тому – прощай гонорар, заветные сорок процентов: какие проценты можно требовать с нуля? У него заныло под ложечкой.
 – Я же не знала, что он ваш, – сквозь рыдания выговорила Рэчел. – Я не знала, что вы любите йогурт.
 – Я его терпеть не могу. У меня от него понос.
 Рэчел перестала всхлипывать:
 – А тогда... тогда почему же вы так расстроились?
 – Потому, что ты съела мое вещественное доказательство, – каким-то странным, лишенным всякого выражения голосом произнес Мордекай. – Ну, и как он тебе показался?
 – Кто – йогурт?
 – Да, йогурт. Не слишком густоват?
 – Вот сейчас, когда вы сказали... – Рэчел не совсем понимала, куда клонит шеф, но отчего-то забеспокоилась. – Пожалуй, там действительно попадались какие-то комочки... А что, вы хотите уволить меня?
 – О нет, значительно хуже, – протянул Мордекай, зловеще улыбаясь. – Присядь-ка на минутку.
 – Что вы собираетесь делать?!
 – Доставить себе несколько исключительно приятных минут. Я собираюсь сказать тебе, что именно ты съела.


* * *

 Наступил день свидания Эрин с дочерью.
 Он был серым, облачным. Придя в Холидей-Парк, Эрин выбрала себе скамейку. Неподалеку от публичных теннисных кортов, где когда-то училась играть Крис Эверт, и уселась ждать. На кортах состязались, играя пара на пару, туристы-канадцы из франкоязычных провинций. Еще никогда ни у кого не приходилось Эрин видеть такой белой кожи и таких голубых вен.
 Дэррелл Грант всегда заставлял ее ждать, потому что это давало ему ощущение собственного могущества: он знал, что Эрин только и живет ожиданием встреч с Анджелой. На сей раз он появился на три четверти часа позже уговоренного, толкая перед собой инвалидную коляску с сияющей Анджи.
 – Мама, посмотри, что мы взяли в больнице!
 Эрин сняла дочку с кресла, поставила на тротуар и попросила Дэррелла Гранта оставить их вдвоем.
 – Как там поживает твой дружок-красавчик? – ухмыльнулся тот вместо ответа.
 – У мамы есть дружок? – спросила Анджела.
 – Нет, детка. У меня нет никаких дружков.
 Эрин привело в ярость то, что Дэррелл использовал девочку в своих воровских делах. Попадись они на месте преступления, последствия были бы ужасны: Анджи отправили бы в приют, а опеку над ней передали властям штата. Эрин чувствовала, что имеет полное право наорать на Дэррелла и выложить все, что думает о нем, но ей не хотелось тратить на это и без того недолгие минуты встречи с малышкой.
 – Я смотрю, ты накупила себе новых шмоток, – заметил Дэррелл.
 Эрин не стала отвечать. Она быстро, но внимательно осмотрела платьице, носочки и трусики дочери, чтобы удостовериться в их чистоте. Для социопата Дэррелл совсем неплохо стирал.
 – Ты уж присмотри за моей маленькой красавицей-партнершей, – сказал он, прежде чем удалиться с пустой коляской в сторону своего фургона, припаркованного невдалеке. В дни встреч бывшей жены с Анджелой он никогда не выпускал их из виду, отлично понимая, что при первой же возможности скрыться вместе с дочкой Эрин немедленно сделает это.
 Эрин взяла девочку за ручку, и они неторопливо пошли по дорожке.
 – Как ты поживаешь без меня, родная?
 – Хорошо.
 – У тебя появились новые друзья?
 – В пятницу я весь день была у тети Риты. Знаешь, у нее есть настоящий живой волк! Волчица, – поправилась Анджела.
 «Прелестно, – подумала Эрин. – Оставить ребенка у этой психопатки Риты, рядом с ее обожаемыми хищниками!»
 – Держись от нее подальше, детка, – сказала она вслух. – Волки иногда бывают очень злыми.
 – Тетя Рита сказала, что у волчицы скоро будут маленькие волченята, – с воодушевлением продолжала Анджи. – Знаешь, мамочка, я хочу одного!
 – Нет, малыш, мы купим тебе настоящего щенка...
 – А папа говорит, что нет. Он говорит, может быть, птичку.
 – Птичку? – повторила Эрин. В четыре года кому же не хочется иметь птичку?
 – Да, говорящую. Как Биг-Бэрд, только поменьше.
 – А тебе хотелось бы именно такую?
 – Папа говорит, мы можем назвать ее Горбун. Это хорошее имя?
 – Нет, – сказала Эрин. – Совсем некрасивое.
 Они обошли весь парк по периметру. Дэррелл Грант медленно следовал за ними на своем фургоне. Эрин и Анджела ели сандвичи с арахисовым маслом, пели песенки из мультфильмов. К ним припрыгала серая белка, и они угостили ее сырными палочками.
 Без десяти три Дэррелл дал несколько коротких гудков. Видя, что Эрин не реагирует, он снова нажал на клаксон и теперь уже не отпускал его. Рев гудка перекрыл все звуки парка. Канадцы на кортах прервали игру и принялись ругать Дэррелла по-французски.
 – О Господи! – прошептала Эрин.
 – Это папа так шумит? – спросила Анджела.
 – Боюсь, что да. – Эрин обняла и поцеловала дочку – и с отвращением ощутила такой знакомый запах сигарет Дэррелла, исходящий от ее волос.
 – Мама, я забыла сказать тебе, – встрепенулась Анджела.
 – Что, милая?
 – У меня потерялись все куклы.
 – Бедная!
 – Когда мы переезжали. Папа сказал, что никак не может их найти.
 – Я куплю тебе новые, – пообещала Эрин. Она ни за что не решилась бы рассказать девочке, что на самом деле сталось с ее куклами. Подобным вещам невозможно найти разумного объяснения.
 – Я люблю тебя, детка, – сказала она.
 – И я тебя тоже, мамочка. Можно, я скажу папе про новых кукол?
 – Не надо. Сделаем ему сюрприз.


* * *

 Через агента Клири Эрин удалось получить кое-какую основную информацию о Джерри Киллиане: рост пять футов девять дюймов [4] , вес сто сорок фунтов [5] , сорок восемь лет, разведен. Работает редактором видеоматериалов в местном филиале Си-би-эс. Официально зарегистрирован как член демократической партии. Водит «шевроле-каприс» восемьдесят восьмого года. Покупает очки со скидкой. Подписывается на «Ньюсуик», «Харперз», «Ньюйоркер», «Роллинг стоун», «Консьюмер рипортс» и «Хастлер». Бывшая жена Киллиана недавно открыла в одном из пригородов Атланты магазинчик макраме, и он внес половину суммы за помещение. У них две дочери – студентки университета штата Джорджия. Киллиан приобретает сезонные билеты в майамский дельфинарий и берет в видеопрокате кассеты с фильмами Дебры Уинджер – не пропустил ни одного. У него кредитная карточка «Виза» на три тысячи долларов. Каждую осень он ездит в Западную Монтану ловить форель, беря на себя для этого напрокат малолитражку. За всю жизнь ни разу не арестовывался, не привлекался, не находился под следствием.
 А проживал Джерри Киллиан в Форт-Лодердейле, Флорида, в квартире 317 дома № 4566 по Грин-Дак-Паркуэй.
 Прежде чем ехать к нему, Эрин позвонила по телефону. Услышав ее голос в трубке, Киллиан на несколько мгновений потерял дар речи. Он встретил ее в дверях – в пиджаке и при галстуке.
 – У меня в сумочке заряженный револьвер, – предупредила Эрин.
 – Хорошо, – безмятежно отозвался Киллиан.
 – Я пришла только по делу.
 – Хорошо, – тем же тоном повторил Киллиан. Его лицо переполняло блаженство от созерцания своего идола.
 Как и ожидала Эрин, квартира Киллиана оказалась опрятной и ухоженной. В воздухе ощущался аромат лимонного освежителя. Эрин и Киллиан уселись за овальный обеденный стол друг напротив друга.
 – Я хотела поблагодарить вас, – начала Эрин. – Музыка, которую вы предложили, замечательно подходит для моих выступлений.
 Киллиан просиял:
 – Вы попробовали ее? Я ужасно рад!
 – Вы бы как-нибудь сами зашли к нам посмотреть. Я так и сказала Шэду: хорошо, если бы вы зашли.
 – Правда? – Лицо Киллиана омрачилось. – Тогда зайду, только не сейчас... потом, попозже.
 – Почему потом? Когда потом?
 – Так надо. Из-за моего... вашего дела. От меня потребовали, чтобы я больше не появлялся в вашем заведении. – Киллиан помолчал. – Это самое трудное, что мне приходилось делать в жизни. Мне так не хватает вас!
 «Приехали!» – подумала Эрин.
 – Можно мне называть вас просто Джерри? – спросила она.
 – О, я был бы на седьмом небе, если бы...
 – Так вот, Джерри, – прервала она его уже готовые хлынуть бурным потоком излияния. – Мне нужно побольше знать об этом нашем с вами деле. Ведь речь идет о моей жизни. О моей дочери.
 – Естественно, что вы не доверяете мне.
 – Я просто  не знаю  вас.
 – Эрин, – заговорил Киллиан, – я не способен сделать ничего, что поставило бы под угрозу вас или вашу дочь. Моя преданность вам абсолютна, неистребима и чиста. Мысль о вас не оставляет меня ни днем, ни ночью. Я просто голову потерял от любви.
 Однако ничто не шевельнулось в сердце Эрин в ответ на эти горячие слова.
 – Кто этот конгрессмен, Джерри? – спросила она.
 – Его округ не здесь. Вы вряд ли знаете даже его имя.
 – А вдруг знаю? Я же читаю газеты.
 – Да, собственно, имя не так уж и важно. Главное – у него серьезная проблема насчет женского пола, – объяснил Киллиан. – Мне просто неловко углубляться в детали.
 – Я прошу вас, Джерри!
 – Я ведь все-таки джентльмен, Эрин. Так уж меня воспитали.
 – А я – стриптизерша, Джерри, – возразила Эрин. – Один клиент зубами содрал с меня трико и съел. Да-да, прожевал, проглотил, запил несколькими глотками «Сазерн комфорт», а потом выплюнул резинку.
 У Киллиана покраснели уши.
 – Я просто хочу сказать, – продолжала Эрин, – что меня уже давно не шокирует ничто из того, что способен сделать мужчина. Мой бывший муж, например, развлекается тем, что вырезает свои инициалы на чужих макушках. Что, этот ваш конгрессмен – такой же забавник?
 – Только не подумайте, что я пытаюсь прикрыть его, – запротестовал Киллиан. – Я стремлюсь защитить вас.
 – На всякий случай?
 Киллиан поднялся.
 – Пойдемте со мной.
 Эрин последовала за ним, левым локтем крепко прижимая к себе сумочку – так крепко, что сквозь кожу и ткань одежды ощущала лежавший там револьвер. Киллиан открыл дверь в небольшую спальню для гостей, и Эрин увидела, что комната превращена в некое подобие святилища. Стены были увешаны рекламными снимками местных стрип-танцовщиц, причем (интересная деталь) настолько пристойными – не более чем голова и плечи, – что их с чистой совестью можно было бы демонстрировать даже воспитанникам детского сада. В центре этого пантеона находилась фотография самой Эрин в деревянной рамке, подсвеченная медной лампой.
 Некоторое время Киллиан молча обозревал свою коллекцию, потом заметил:
 – На свете нет ничего более прекрасного, чем улыбка женщины.
 – А, так вот ради чего вы ходите к нам – ради наших улыбок? – с ноткой иронии в голосе отозвалась Эрин.
 – Улыбка – это преддверие истинной любви, ясности, безмятежности. Отнимите у женщины улыбку – и что останется? Пара грудей да клочок волос, вот и все.
 – Джерри... – прервала его Эрин.
 – Да?
 – От ваших слов у меня просто мороз по коже.
 – Простите, Эрин. Меня немного занесло. Простите, пожалуйста.
 – Вы знакомы со всеми этими девушками?
 – Был знаком. Старался быть им другом. И всегда, когда мог, помогал им. – Он указал на фотографию платиновой блондинки с острым носиком и потрясающими, явно искусственными ресницами. – Вот, например, у Эллисон были серьезные проблемы. Я устроил ее на лечение, и теперь с ней все в порядке.
 – Она до сих пор танцует?
 – Нет. – Киллиан подошел поближе к фотографии, вглядываясь в каждую деталь, подобно знатоку, созерцающему шедевр Моне. – Через неделю после окончания курса лечения она вышла замуж за врача и уехала в Таллахасси. Я ни разу не получил от нее даже открытки. – Он повернулся к Эрин, и лицо его озарилось. – Но это ничего! Я ведь ни о чем не прошу.
 – Ни о чем, кроме улыбки, да?
 – Да, если она от всей души.
 Эрин выключила свет и снова вернулась в большую комнату. Киллиан последовал за ней. Усадив его на диван, она села рядом и сказала тоном, каким говорят с маленьким ребенком:
 – Это не игра, Джерри.
 – Я слышал, меня называют мистер Квадратные Зенки.
 – У нас все хорошо относятся к вам, Джерри. Это просто дружеское прозвище.
 – Я действительно выгляжу эдаким книжным червем.
 – Я бы сказала – человеком ученым и образованным.
 – Но прошу не заблуждаться на мой счет, Эрин, – возразил он. – Я могу быть и крутым.
 Она взяла его за руки – так она всегда поступала, чтобы предотвратить их нежелательные для себя движения.
 – Скажите мне, Джерри, как вы собираетесь повлиять на этого вашего конгрессмена?
 Вместо ответа Киллиан покачал головой и, высвободив одну руку, сделал ею перед губами такое движение, словно закрывал замок-молнию.
 – Ну ладно. Но вы полагаете, это достаточно эффективно, чтобы заставить вашего таинственного конгрессмена нажать на судью? – не отставала Эрин.
 – Я не могу говорить об этом, – повторил Киллиан. – Это мужское дело.
 Эрин, вздохнув, отпустила его руку.
 – Вот в этом и заключается моя проблема, Джерри. Могу ли я верить тому, что вы говорите? Не напрасно ли я буду надеяться на вас? Ведь все, что связано с Анджи и Дэрреллом, – это сплошной кошмар для меня. И я живу в этом кошмаре.
 – Понимаю, – ответил Киллиан. – Я просмотрел ваше дело в суде. Оттуда, кстати, мне и стало известно имя судьи.
 – Если бы я знала больше, – осторожно сказала Эрин, – я смогла бы тоже что-то сделать.
 – Не стоит, Эрин. Я справлюсь сам.
 Он не собирался уступать. С кем угодно другим ее уловка прошла бы, но только не с ним. Эрин встала.
 – Ну хорошо, Джерри. Сколько времени все это займет?
 – Я ожидаю звонка сегодня, во второй половине дня.
 – А что, конгрессмены работают по воскресеньям?
 – Да, если их карьера под угрозой.
 Эрин задержалась в дверях, подыскивая наименее жестокий способ сказать то, что должна была сказать ему.
 – Если все получится, если Анджела снова будет со мной... видите ли... я ничего не смогу дать вам, Джерри. Вы должны знать это. Заранее.
 – Правильно ли я... Вы хотите сказать, что...
 – Вы знаете, что я хочу сказать. Я буду вечно благодарна вам за вашу доброту. Это самое большее, что я могу обещать вам.
 – Как я выгляжу? – помолчав, спросил Киллиан. – Раздавленным?
 – Самую чуточку.
 – В такой ситуации вряд ли кто-нибудь выглядел бы лучше. – Он тихонько, словно про себя, усмехнулся. – Пари держу, что и ваше заведение вы бросите.
 – Само собой разумеется. Я уйду оттуда, как только Анджи вернется ко мне.
 – Ну, тогда... тогда остается только одно, что вы могли бы сделать для меня. – Он подошел к стереоустановке и порылся в стопке компакт-дисков. – Можно вас задержать еще на секундочку, Эрин? Пожалуйста!
 Через несколько мгновений в квартире зазвучал тяжелый рок – «У нее длинные ноги» в исполнении «Зи-Зи Топ». Эрин с шутливой укоризной взглянула на Киллиана.
 – Кажется, я знаю, что вы задумали.
 – Вы очень против?
 – Ладно. Но только один танец, – сказала Эрин. «Урбана свернет мне шею», – подумала она про себя.


* * *

 В вечер ее первого выступления Эрин дважды вырвало – до и после выхода на сцену. Урбана Спрол отвела ее в сторонку.
 – Это все равно что ходить по канату, понимаешь? Главное – не смотреть вниз, тогда все будет в порядке.
 Моника-младшая обняла ее и шепнула:
 – Это почти то же самое, что выйти в ночной рубашке – разницы не Бог весть сколько.
 А Моника-старшая сказала:
 – Перестань хлюпать, ради Бога. Там за девятым столиком сидит Бобби Найт!
 Примерно через неделю Эрин придумала для себя кое-что. Всякий раз, когда ей становилось холодно – физически или морально – и в голове всплывал вопрос: «Какого черта я выделываю все это?», она принималась думать об Анджи. А выходя на сцену, позволяла музыке подхватывать себя и унести далеко-далеко... Потому-то она и придавала такое значение подбору музыки: песни должны были что-то значить для нее. Танцуя под «свои» мелодии, Эрин ощущала, как отступает куда-то постоянная мучительная тревога, как чудесным образом исчезает все, что ее окружало. Она забывала, что отплясывает в чем мать родила перед толпой пьяных мужчин, и представляла себе, что зрители оценивают высоту ее прыжков и плавность движений, а не форму ее зада.
 Хуже всего поначалу дело обстояло с улыбкой. Эрин была далеко не в восторге от своей новой работы, а потому и улыбка у нее не получалась. К тому же вскоре она заметила, что многие посетители тоже не улыбаются, а просто смотрят – бесстрастно и внимательно, как оценщики на аукционе скота. И снова Урбана дала ей ценный совет:
 – С помощью улыбки можно добиться чего угодно!
 Эрин послушалась совета и заставила себя улыбаться. Ее заработок не замедлил увеличиться. Мужчины подходили к сцене и совали сложенные десятидолларовые бумажки ей за подвязки или за резинку трико. Многие, оказавшись так близко от нее, начинали нервничать – особенно после того как в процессе сования банкнот их руки касались ее бедер. Эрин постоянно приходилось вспоминать о той доходящей до смешного власти, которую имеет секс над мужчинами: один вид обычной женской наготы мигом превращал многих из них в заикающихся, потеющих от возбуждения идиотов. Однако присутствие Шэда удерживало их от дальнейшей активности.
 Эрин понадобилось около месяца, чтобы побороть свою стыдливость. В отличие от некоторых танцовщиц, она никогда не чувствовала себя на сцене по-настоящему непринужденно. Необходимость раздеваться на людях по-прежнему не доставляла ей ни малейшего удовольствия, а выкрики и свист зрителей, вдохновлявшие других девушек, оставляли ее равнодушной. В отличие от Эрин, обе Моники любили эту шумную атмосферу, в которой ощущали себя настоящими звездами. Чем возбужденнее реагировала аудитория, тем более воодушевлялись и они сами. Эрин же не подчиняла себя настроению толпы. Ее властительницей – и ее убежищем – была музыка. Когда пел Вэн Моррисон, Эрин  действительно  танцевала в луче лунного света.
 Но так бывало на сцене стрип-клуба. Танцевать дома у клиента – дело совсем другое.
 Тем не менее Эрин не испытывала страха. Мистер Квадратные Зенки в ее присутствии явно становился совершенно беспомощным; вели она ему сунуть язык в электрическую розетку, он сделал бы это не колеблясь. На всякий случай, чтобы еще более обезопасить себя, Эрин поинтересовалась личностью кудрявой женщины, несколько высокомерно взиравшей на них с выполненного сепией портрета, стоявшего на серванте. Как она и предполагала, это оказалась драгоценная матушка Джерри Киллиана, увы, уже покинувшая этот мир. Под пристальным взглядом покойной миссис Киллиан Эрин чувствовала себя как-то спокойнее.
 Киллиан снял скатерть с овального стола и помог Эрин взобраться на него. Она отдала ему свои босоножки и сумочку. Он к этому моменту уже забыл обо всем на свете: и о револьвере, и о конгрессмене, и о шантаже, и о том, какие сегодня день и число...
 Эрин начала танцевать, ощущая босыми ступнями гладкую прохладную поверхность стола. Она танцевала в течение четырех минут, не сняв даже свитера. Киллиан был ослеплен.
 – Потрясающе! – снова и снова повторял он, сам не отдавая себе отчета в том, что говорит.
 Когда песня кончилась, он быстрым движением сунул что-то в задний карман джинсов Эрин. Но то были не деньги.
 Перед уходом, уже в дверях, она по-сестрински чмокнула его в щеку. Киллиан вздрогнул, словно от удара током.
 – Если у меня будут хорошие новости, – сказал он, – вы увидите меня на улице около вашего клуба.
 – Будьте осторожны, – попросила она, хотя на самом деле не слишком-то беспокоилась за него. Худшее, что могло случиться, – это что конгрессмен пошлет его ко всем чертям.
 Подойдя к своей машине, Эрин обернулась. Киллиан, стоя на пороге, махал ей рукой. Эрин помахала в ответ и послала ему одну из своих самых ослепительных улыбок. Для себя она решила, что он все-таки хороший человек.
 Дома она достала из кармана то, что Киллиан положил туда, и, развернув на кухонном столе коротенькую записку, прочла:
 «Вы спасли меня. Спасибо!»
 Вечером, выйдя на сцену стрип-бара, она танцевала с особым вдохновением, надеясь, что Джерри Киллиан все-таки появится. Но он не появился. Наутро она позвонила ему домой. Ей никто не ответил. Когда она попыталась разыскать его на работе, главный редактор отдела новостей сказал ей, что мистер Киллиан уехал в отпуск и вернется не раньше чем через две недели.
 Вечером она выступала под свои привычные мелодии – Клэптон, Криденс Клируотер, братья Оллмэн. Как всегда, музыка подхватывала ее и уносила вдаль, и мир казался ей не столь уж плохим местом, хотя на самом деле и не был таким.
 Она больше никогда не видела Джерри Киллиана.




 Глава 9


 Вечером шестнадцатого сентября в таверну «Лоузский приют», что в Западной Монтане, заехали выпить и поразвлечься братья Скайлер. Они щедро угостились пивом (по шесть бутылок на каждого), поиграли в дартс, бросая дротики в чучело лося, и детально обсудили космическое значение одной из песен Рэнди Трейвиса.
 Затем они отправились домой, в долину, лежащую среди Биттеррутских гор. Ехали в машине Джонни Скайлера, потому что его брат Фейрон уже четырежды временно лишался своих водительских прав, а незадолго до этого их у него отобрали вовсе – немалое достижение для великого и свободного штата Монтана, где вождение машины и принятие алкогольных напитков считаются неотъемлемыми правами человека.
 Джонни Скайлер катил по дороге по направлению к Кларк-Форк-ривер, точнее, к стальному однорядному мосту через нее. На другом берегу, в одинаковых крупногабаритных трейлерах, купленных с двадцатипроцентной скидкой на весенней распродаже в Спокане, их ждали жены и дети. Деньги, сэкономленные на покупке жилья на колесах, братья Скайлер употребили на хорошее дело: приобрели параболическую антенну спутниковой связи и установили ее на расчищенной площадке между обоими трейлерами. Огромная белая тарелка странновато выглядела среди величественно возносящихся ввысь пихт и сосен, но Джонни и Фейрон считали, что это самое удачное капиталовложение, какое они когда-либо делали. Теперь они могли смотреть спортивные состязания из любой части света, японские телешоу, а однажды, переключая каналы, наткнулись на парня, берущего интервью у настоящих девушек – «зайчиков» из «Плейбоя». Он был такой смуглый, что Скайлеры подумали – наверное, он индеец, разве что говорит слишком быстро и смеется слишком громко. На шее у него болтался здоровенный золотой медальон – такой большой, что Джонни и Фейрон не могли оторвать от него глаз.
 Несомненно, спутниковое телевидение сохраняло и укрепляло семейные узы Скайлеров. Длинными зимними вечерами оно было единственным, что не давало мужчинам сойти с ума от скуки. Летом оно развлекало их жен и детей, предоставляя Фейрону и Джонни возможность вернуться домой попозже: выпить где-нибудь стаканчик-другой, потанцевать или просто полюбоваться, как заходящее солнце ныряет за вершины окрестных гор.
 Однако в этот вечер со стороны Айдахо пришла непогода. Заката не предвиделось – просто все вокруг разом помрачнело и потемнело. Рваные тучи неслись над Биттеррутскими горами, вдоль реки так и свистел холодный ветер. Он сорвал жестяную табличку с ценой на бензин, болтавшуюся на заправочной колонке возле таверны. Увидев это в окно, Джонни Скайлер отступил еще на шаг от лосиного чучела, запустил в него еще одним дротиком, оторвал своего брата от стойки бара и сказал, что, пожалуй, им лучше поторопиться домой, пока еще можно разглядеть дорогу.
 Грунтовая дорога привела их прямо к старому однопролетному стальному мосту через Кларк-Форк-ривер. Крупные капли дождя уже начали пошлепывать по крыше и бокам «бронко», скатываясь шариками по успевшему покрыться толстым слоем белесо-коричневой пыли ветровому стеклу. Опасаясь сильных порывов ветра, Джонни Скайлер сбавил скорость и осторожно въехал на мост, стараясь вести колеса ровно по двум параллельным деревянным доскам, уже ставшим скользкими от дождя.
 Примерно на середине моста Фейрон Скайлер произнес:
 – Останови-ка!
 Джонни нехотя нажал на тормоза.
 – Глянь-ка вон туда, – сказал Фейрон.
 – Куда – на реку?
 – Ага. Я вроде видел плот.
 – Быть не может, – возразил Джонни, опуская боковое стекло. Было слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-нибудь на реке.
 – Подождем молнии, – сказал Фейрон.
 В стороне, над долиной, полыхнула ослепительная фиолетово-белая вспышка, осветив реку на какую-то долю секунды. За это краткое мгновение Джонни Скайлер успел заметить, что на воде, ярдах в двадцати ниже по течению от моста, действительно болтается плот.
 – Вон там, возле гравиевой отмели, – подсказал Фейрон.
 – Да, я видел.
 – А парня заметил?
 – Нет.
 Джонни включил фары дальнего света и направил в сгущающийся мрак. Дождь уже частил вовсю; он почувствовал, что левый рукав промок насквозь. Он сплюнул в открытое окно, и ветер швырнул плевок назад ему в лицо.
 Полыхнула еще одна молния – выше и дальше прежней. Вся долина озарилась пурпурным светом, потом снова стало темно, но Джонни ясно разглядел красный плотик с брошенными веслами, который медленно тащило боком вдоль неширокой гравиевой отмели, делившей реку на два рукава. Человека на плоту он увидел со спины: на нем были защитная куртка и спортивная кепка, безошибочно выдававшие туриста-отпускника. Руки его были опущены вдоль тела, на коленях лежала удочка.
 – Вот кретин! – выругался Фейрон.
 – Ты думаешь, ему нужна помощь?
 – Еще бы не нужна, черт его побери! Нужно проверить его идиотскую башку. Это надо же выдумать – в такую погоду ловить форель!
 Джонни не очень ясно представлял себе, что нужно делать и что вообще можно сделать при таких обстоятельствах. Когда над тобой сверкают электрические разряды, стальной мост – далеко не самое подходящее место, тем более что каждый удар грома заставляет содрогаться его порядком проржавевшие опоры.
 – Лучше бы ему выбраться на берег, – сказал Джонни, продолжая вглядываться туда, где видел незадачливого рыболова. Он быстро прикинул, не смогут ли они как-то помочь ему, но тут же выбросил эту идею из головы. Берега Кларк-Форк-ривер в этом месте были скалистыми и крутыми, и оба Скайлера к тому же как следует налились пивом. Каюк, подумал Джонни.
 Приложив ладони рупором ко рту, он крикнул:
 – Эй, на плоту!
 Но встречный ветер, конечно же, не мог донести его крик до бедолаги-рыболова.
 – Ничего не выйдет, Джонни. Он не слышит тебя, – сказал Фейрон.
 – Эй, на плоту! – снова крикнул Джонни.
 Вновь блеснула молния, вновь призрачным светом озарилась река. Человек на плоту явно ничего не слышал. Удочка по-прежнему лежала у него на коленях, ручки весел торчали в разные стороны, а течение продолжало волочить плот вдоль отмели.
 – Вот чертов кретин! – повторил Фейрон.
 – У него там что-то неладно.
 Следующая молния взорвалась, казалось, над самой машиной, и братья прикрыли руками головы. Рядом с мостом, разломившись на три части, рухнула сосна.
 – Нам пора, – решил Фейрон. – Поехали?
 Но Джонни Скайлер медлил. Интуиция говорила ему, что с тем парнем на плоту что-то случилось, и он до боли в глазах всматривался в темную поверхность реки, ожидая новой молнии.
 – Он справится, Джонни, – заверил Фейрон. – Здесь река целую милю тащится, как дохлая, да и мелко – курице не утонуть. Он справится.
 – Надеюсь.
 Джонни никогда не встречал плотов на этом участке Клпрк-Форк-ривер в столь поздний час. Ближайшее место, откуда обычно отправлялись на лов любители форели, находилось двенадцатью милями ниже по течению, да и кому, черт возьми, могло стукнуть в череп пойти прогуляться с удочкой в такую грозу, да еще и на ночь глядя?
 – Может, мы все-таки съедем с моста? – уже порядком раздраженно произнес Фейрон. – Мне совсем не светит поджариться тут. Да к тому же мы опаздываем на игру.
 С тех пор как команда Денвера попала в высшую лигу, Фейрон заделался настоящим фанатиком бейсбола. Футбол футболом, а бейсбол – это нечто совсем особенное, что бы там ни говорил его братец.
 – Сейчас половина десятого, – напомнил Джонни. – Игра небось уже кончается.
 – Черт бы побрал этого кретина!
 – Я больше не вижу его, Фейрон.
 – Наверное, завернул за поворот.
 – Но тогда ему пришлось бы грести. Разве только у него там мотор. А мы ведь ничего не слышали.
 – Да выберется он, не дергайся. Главное – не свалился бы в воду. Поехали!
 – Погоди минутку.
 Дождь налетал порывами, барабаня по крыше «бронко». Джонни наконец поднял стекло, но продолжал вглядываться в темноту.
 Небо вновь треснуло, и поверхность реки превратилась в розовое зеркало. На этот раз братья без труда различили маленький красный плот, который, вращая, медленно несло течением.
 – О Господи! – пробормотал Джонни Скайлер. Фейрон обеими руками вцепился в приборную доску.
 – Чертов кретин!
 Плот был пуст. Человек, сидевший на нем, исчез.
 Скайлеры выскочили из машины и бегом бросились к реке.


* * *

 Ливень прекратился спустя два часа. К этому времени на место уже прибыл на моторке шериф графства Минерал с помощниками и опытным ныряльщиком. Федеральная служба охраны лесов обещала выслать четверых спасателей, если только вновь не разыграется непогода. Немногочисленные местные жители явились помогать в поисках – кто на плоту, кто на лодке, – вооруженные сильными фонарями, способными гореть даже под водой. Небольшой прибрежный кемпинг в Форест-Гроув превратился в штаб-квартиру всей спасательной операции, крупной и сложной по местным масштабам.
 К рассвету плот был обнаружен и отбуксирован к мосту I-90, к западу от Лоузо. Весел так и не нашли, а на плоту не оказалось ничего, что помогло бы установить личность исчезнувшего рыболова. Пустая консервная банка и смятая обертка от «Сникерса» были единственными свидетельствами того, что на плоту вообще кто-то находился.
 Поиски тела, продолжавшиеся восемнадцать часов, оказались бесплодными. В Форест-Гроув примчался репортер газеты «Миссулиэн», чтобы взять интервью у братьев Скайлер, и они долго и красочно описывали ему все, что видели на реке в ту грозовую ночь. Потом они позировали перед его фотоаппаратом на фоне вертолета лесной службы. В течение нескольких следующих дней они не отходили от телевизора, шаря по всем каналам, но так ни разу и не увидели даже самого короткого сюжета, посвященного спасательной операции на Кларк-Форк-ривер и их роли в ней. Однако свою порцию славы – хотя, может быть, и не такой громкой – братья Скайлеры все-таки получили: в течение нескольких лет в «Лоузском приюте» их бесплатно угощали пивом.


* * *

 Дети второй жены Эла Гарсиа называли его Элом, и он был очень рад этому, поскольку, начни они звать его папой, он чувствовал бы себя достаточно неловко. Дело в том, что настоящий отец ребят находился в тюрьме, отбывая пожизненное заключение, а засадил его туда не кто иной, как он сам – Эл Гарсиа.
 Собственно, так он и познакомился со своей второй женой – во время ареста ее мужа за убийство, совершенное на почве злоупотребления наркотиками. Взаимные чувства давно уже угасли; через полгода после процесса Донна подала на развод и вскоре вышла замуж за Эла.
 К моменту знакомства с Донной Эл уже долгое время занимался исключительно расследованием убийств – для человека, начинавшего службу рядовым полицейским, которому поручались разные малозначительные дела, это была совсем неплохая карьера. Так он и сказал Донне еще до женитьбы. Но все могло бы произойти и побыстрее, возразила она. Донна была женщиной решительной и энергичной, и они с Элом хорошо понимали друг друга. Отношения его с детьми – мальчиком и девочкой (то ли восьми и девяти, то ли девяти и десяти лет – Эл почему-то вечно путался в их возрасте) – тоже сложились как нельзя лучше; он любил их самым искренним образом и не испытывал ни малейшего чувства вины за то, что все случилось именно так.
 Когда мальчик в первый раз спросил его, скоро ли его настоящий отец выйдет из тюрьмы, Эл, взяв маленькую ручку в свои, честно ответил:
 – Никогда, Энди.
 – Почему? – спросил мальчик.
 – Потому что твой папа убил одного человека. Выстрелил ему прямо в лицо и убил.
 Энди оценил серьезность ситуации. Его сестренка Линн (то ли на год старше, то ли на год моложе брата) высказала предположение, что у папы могли быть веские причины, чтобы застрелить этого человека. Разумеется, целых сто тысяч причин, согласился Эл, но ни одна из них не была достаточно веской, чтобы убить. В этот момент из кухни вылетела разъяренная Донна и велела всем немедленно прекратить молоть чепуху.
 Когда подошло время их первого семейного отпуска, Донна выбрала Западную Монтану, поскольку ни ей, ни детям раньше не приходилось бывать в горах. Элу эта идея показалась отличной. Он сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что Монтана на всем своем пространстве, относящемся к Дикому Западу, – место безопасное и спокойное и что число совершаемых там убийств несколько возрастает только в графстве Дейд – там, где сходится и пересекается большое количество дорог.
 Донне удалось снять бревенчатый домик на берегу Кларк-Форк-ривер, милях в шестидесяти от Миссулы. Эл Гарсиа не был особым любителем жизни на природе, однако перспектива пожить некоторое время в хижине у реки вызвала у него настоящий энтузиазм. Он обещал Энди и Линн, что поможет им поймать большую радужную форель и что они зажарят ее на ужин. А жене дал слово во время отпуска не вспоминать о работе и не звонить в Майами – ни единого раза! – чтобы узнать, нет ли чего новенького по его незакрытым делам.
 За четырнадцать лет работы в этой области Эл Гарсиа лично расследовал тысячу девяносто два убийства, и его проклятием была память: он помнил каждое из своих дел, вплоть до самых мелких и незначительных подробностей. Очередная передача «Телефон спасения 911», шедшая по телевизору в то время, как он очерчивал мелом на полу контуры лежащего тела. Часы «ролекс» (подделка) на запястье жертвы. Запах подгоревших пирожных, доносившийся из кухни. Фотография на стене в холле, на которой лежавший тут же бездыханным человек запечатлен веселым и улыбающимся во время экскурсии по Диснейленду. Эл Гарсиа ненавидел свою память: делая его превосходным детективом, она в качестве платы лишала его душевного покоя.
 Монтана оказалась еще лучше, чем он ожидал: просторной и дружелюбной. Впрочем, не обошлось без некоторых исключений. Портье мотеля в Миссуле, прочтя его имя на кредитной карточке, смерил его жестким, недоверчивым взглядом. В наше время быть Гарсиа из Майами – дело достаточно нелегкое. Некоторые автоматически начинают думать, что у тебя в багажнике шесть кило марихуаны, а под передним сиденьем – заряженный автомат.
 На следующий день, когда они наконец добрались до бревенчатой хижины на берегу реки, Эл Гарсиа почти забыл, откуда он приехал и чем он занимается, чтобы заработать на жизнь. Стоя на деревянных мостках, он думал о том, что эта раскинувшаяся перед ним долина – самое мирное место, какое он видел в жизни. Он полной грудью вдыхал чистейший воздух, напоенный ароматом сосен, закрывал глаза и растворялся в этой всепроникающей лесной тишине. В первый же день Энди заметил двух оленей. Вечером второго дня Линн нашла где-то череп скунса, выбеленный временем и дождями. Она решила было взять его с собой во Флориду, но Донна воспротивилась и велела зарыть его в садике возле дома со всеми подобающими церемониями.
 На третий день возившийся у самой воды Энди вдруг примчался к хижине с такой скоростью, что Эл испугался – не гонится ли за ним медведь.
 – Эл, иди сюда скорее! – крикнул еще на бегу мальчик. – Ну, скорее же!
 – Погоди, передохни-ка, – сказал Эл. – Что там такое случилось?
 Энди вцепился в его руку.
 – Пойдем! Туда, к реке.
 – Да что случилось, сынок?
 – Топляк! – выдохнул Энди.
 У Эла защемило под ложечкой. Жизнь под одной крышей с полицейским, занимающимся расследованием убийств, значительно расширила кругозор детей Донны, особенно в области его профессионального жаргона. Энди и Линн знали все о пушках, перьях, мокрухе, естественке и насильственке.
 И, разумеется, о топляках.
 Следом за мальчиком Эл спустился по склону холма к самой воде и вошел в нее, скользя подошвами кроссовок по устланному гравием дну. Тело тихонько колыхалось на мелководье, лицом вверх, среди низеньких кустиков каких-то водяных растений. Лицо было синюшное и распухшее, глаза выкачены, как любят рисовать в мультфильмах.
 – Он мертвый, Эл? – спросил Энди с берега. Он стоял, скрестив на груди свои худенькие мальчишеские руки, и лицо его было очень серьезно. – Он мертвый, правда?
 – Мертвее некуда, – отозвался Эл.
 – Я же говорил тебе!
 На утопленнике были толстые прорезиненные штаны, какие носят рыбаки, и защитная куртка со множеством карманов и карманчиков. Эл расстегнул молнию на верхнем нагрудном слева и извлек из него бумажник. В бумажнике лежали три банкноты по сто долларов, полдюжины трэвел-чеков и закатанные в пластик права на вождение автомобиля – таких знакомых Элу цветов.
 – Черт бы побрал их всех! – выругался сержант Гарсиа.
 – Кто это, Эл? – крикнул Энди с берега.
 – Пойди скажи маме, чтобы вызвала полицию.
 Мальчик убежал. Мертвец невидяще таращился выкаченными глазами на искрящуюся под солнцем реку.
 – Сволочь ты, сволочь, – сказал Эл, обращаясь к нему. – Просто самая распоследняя сволочь. Весь мой отпуск к чертям собачьим.
 Он снова взглянул на запластикованные права и мрачно выругался. Этот сукин сын был не откуда-нибудь, а из Форт-Лодердейла, штат Флорида.
 «Ну почему, – мысленно спросил себя Гарсиа, – почему они все не могут оставить меня в покое?»




 Глава 10


 Шэда явно заинтриговали лохматые, кустистые брови психиатра.
 – Они у вас настоящие? – спросил он.
 – Только не трогайте, пожалуйста, – торопливо проговорил доктор, делая шаг назад.
 Это был первый визит Шэда к врачу, порекомендованному Мордекаем. Его звали Виббз, и он был лучшим другом истцов, затевающих процессы. На стене кабинета висел под стеклом диплом Йельского университета. Однако внимание Шэда больше привлекло другое – банка леденцов на столе у доктора. Шэд набил себе щеки и принялся сосать.
 – Расскажите мне о вашем таракане, – попросил доктор Виббз.
 – Просто ночной кошмар, – сквозь леденцы выговорил Шэд.
 – Это очень подействовало на вас?
 Шэд расхохотался, чуть не выронив изо рта огромный мятный комок.
 – Подействовало? Это нанесло мне травму, черт побери! Так и запишите.
 Доктора буквально потрясло появление в его кабинете этого огромного, угловатого, безволосого создания. Большинство пациентов, которых присылал к нему Мордекай, были людьми вполне обыкновенными, но этот... Когда лысый гигант нагнулся, чтобы подобрать упавшую конфетную обертку, доктор заметил большую букву Г, вырезанную у него на макушке. И, конечно, решил, что этот странный субъект сам украсил себя столь необычным образом.
 «Нужно быть с ним поосторожнее», – подумал доктор Виббз.
 – Я должен задать вам несколько вопросов, – начал он. – Личного характера. Так принято... Так полагается... чтобы врач мог правильно оценить ваше состояние.
 – Ну, так оценивайте, черт побери! Я же сказал, это нанесло мне травму. Что вам еще нужно?
 – У вас бывают ночные кошмары?
 – Нет.
 – Может быть, что-нибудь, связанное с этим тараканом? Постарайтесь вспомнить.
 – А-а, – протянул Шэд, наконец поняв, что от него требуется. – Вот сейчас, когда вы напомнили... Точно: были у меня кошмары. Жуткие! Как раз с тех пор и начались.
 – Это вполне понятно, – поддакнул доктор Виббз, начиная писать. – Расскажите мне об этих кошмарах.
 – На бульваре Санрайз за мной погнался гигантский таракан. А оттуда, где у него глаза, так и капал йогурт!
 – Угу, угу. – Доктор Виббз писал с бешеной скоростью, не поднимая глаз от истории болезни.
 Шэд решил, что ему следует еще поднажать.
 – Ну так вот, это чудовище гоняло меня туда-сюда и при этом ревело и рычало, как тысяча тигров сразу. Он был здоровенный, как хорошая цистерна. А в зубах у него был загрызенный младенец.
 – Угу, угу...
 – А когда он меня уже почти догнал, он... он вдруг превратился... в мою собственную мать!
 – Хорошо, – бесстрастно отозвался доктор Виббз. – Расскажите мне поподробнее о вашей матери.
 – Что?
 – Прошу вас, расскажите поподробнее о вашей матери. О ваших отношениях с ней. Это меня очень интересует.
 – Ах, это тебя интересует?
 Глаза Шэда блеснули. Протянув руку, он вытащил доктора Виббза из кресла и швырнул его на пол лицом вниз. Затем, взяв со стола изящные ножницы с деревянными головками, разрезал на несчастном психиатре одежду от шеи до самых ягодиц. Почти на краю стола он заметил вращающуюся подставку с разноцветными штемпелями и печатями. Выбрав красный штемпель со словами «СТРАХОВКА ОТСУТСТВУЕТ», Шэд неторопливо принялся украшать ими обнаженный торс доктора Виббза. Краски ему хватило довольно надолго. В течение всего времени, пока Шэд занимался своим художественным творчеством, психиатр, распростертый на полу вниз лицом, издавал какие-то жалобные, тоскливые, похожие на щенячий скулеж звуки.
 – А в рекламах пишут: хватит на сто лет, – пожаловался Шэд, когда слова «СТРАХОВКА ОТСУТСТВУЕТ» заметно побледнели. Он поставил штемпель на место и, сунув руку в банку с леденцами, загреб себе горсть на дорогу.
 – Вы просто сумасшедший! – пискнул доктор Виббз.
 – Я не сумасшедший, – возразил Шэд. – Это называется: травмированный. Я же сказал. А тебе следовало бы записать.
 – Уходите, – простонал доктор Виббз.
 – Уйду, – спокойно ответил Шэд, глядя с высоты своего роста на все еще лежащего на полу психиатра. – Но сначала я должен проверить, хорошо ли ты запомнил это слово. А ну, давай!
 – Что «давай»?
 – Скажи-ка мне его, да как следует. Ну! Трав-ми-ро-ван-ный.
 Стараясь, чтобы голос не слишком дрожал, психиатр повторил.
 – Я горжусь тобой, – сказал Шэд, переступая через него и направляясь к двери. – А насчет моей матери ты уже забыл, лады? Сам не знаю, что это на меня нашло.


* * *

 Чтобы держать в повиновении своих служащих, мистер Орли имел обыкновение хвастать своими связями с мафией и многолетней дружбой с Анджело Бруно, Никки Скарфо, толстяком Тони Салерно и другими знаменитыми гангстерами, чьи имена он вычитывал из газет и журналов. Особенно любил он пораспространяться о клятвах, скрепленных кровью, нарушение которых грозило неотвратимой и беспощадной расправой. Орли разыгрывал это представление всякий раз, когда кто-нибудь заговаривал о повышении жалованья, пособиях на оплату медицинских услуг или улучшении – хотя бы самом незначительном – условий труда в «И хочется, и можется», и его блеф обычно производил желаемый эффект. На самом деле у мистера Орли ни теперь, ни раньше не было никаких связей с организованной преступностью. Его заведение ничуть не интересовало мафию, поскольку стрип-бары пользуются усиленным вниманием со стороны полиции. Орли знал об этом, что называется, из первых рук – от единственного настоящего мафиозо, с которым ему довелось познакомиться за всю жизнь. Этот парень попал под суд за то, что сломал большие пальцы рук какому-то типу, занимавшемуся торговлей товарами фирмы «Крайслер», а кроме того, как выяснилось, и разными не слишком благовидными делами. Орли отправился в суд из чисто личного интереса. Во время перерыва он подошел к обвиняемому и затеял с ним дружескую беседу. В ответ на вопрос, не знает ли он кого-нибудь, кто интересовался бы стрип-заведением, тот сказал, нахмурившись: нет, такого добра и даром не нужно – уж больно там стремно. Вот разные видеосалоны, прокат кассет – это другое дело, в это стоит вкладывать деньги. Орли был разочарован, однако из учтивости остался в зале до самого вынесения приговора. Обвиняемый был признан невиновным. Членов суда (некоторые из них сами еще недавно приобретали крайслеровские товары) явно не тронуло жалобное повествование жертвы. Орли заметил, что кое-кто из них улыбался, когда злосчастный торговец рассказывал, как его руки засунули в щель между косяком и дверцей «седана» модели «Нью-йоркер» цвета вороненой стали. И все из-за того, что он не вернул долг – какие-то несчастные шесть сотен! Это произвело впечатление на мистера Орли, и он еще пуще прежнего принялся мечтать о том, что в один прекрасный день мафия примет его в партнеры.
 Но, пока этот прекрасный день не наступил, ему приходилось ограничиваться только мечтами. А сейчас перед его столом в кабинете столпились недовольные жизнью танцовщицы, и, как обычно, Эрин заговорила от имени всех.
 – Пункт первый, – начала она. – Температура в помещении.
 – А что с ней такое? – нахмурился мистер Орли.
 – У нас слишком холодно, – ответила Эрин.
 – Термостат стоит на шестидесяти восьми [6] , – подхватила Урбана Спрол. – Мы просто мерзнем.
 Мистер Орли повернулся к Шэду, стоявшему в углу с выражением полной непричастности на лице.
 – А ты? Тоже мерзнешь?
 – Нет, – мотнул головой Шэд. – Но вы же знаете, я как-то не очень чувствую, жарко или холодно.
 – Ну вот, – удовлетворенно произнес мистер Орли. – Я тоже прекрасно себя чувствую при шестидесяти восьми.
 «Потому что ты просто холоднокровная рептилия», – подумала Эрин, но вслух сказала сдержанно:
 – Но вы-то одеты, мистер Орли, а мы практически голые.
 Мистер Орли потер ладонью о ладонь.
 – От холода вы выглядите сексуальнее. Соски начинают торчать, а клиентам только этого и надо, сами знаете.
 Пару секунд в кабинете царило напряженное молчание, потом Эрин произнесла ледяным тоном:
 – Что ж, поздравляю. Вы выиграли еще один градус.
 – Что-то ты больно разговорилась, – буркнул мистер Орли.
 Моника-младшая, обычно не отличавшаяся смелостью, на сей раз не смогла сдержаться:
 – Неужели вы нас морозите только ради этого?
 – Соски в нашем деле играют очень важную роль, – заявил мистер Орли.
 Шэд в своем углу подавил смешок.
 – В общем, так, – решительно сказала Эрин. – Или вы поднимаете температуру, или мы не будем танцевать.
 – Будем считать, что я этого не слышал, – мрачно проговорил мистер Орли.
 Эрин взяла со стола шариковую ручку и крупными буквами выписала наискосок чистой страницы лежавшей там же книги записей: «72 градуса – ИЛИ НИКАКИХ ТАНЦЕВ!»
 – Будем считать, что я не видел этого, – еще более мрачно произнес мистер Орли. Он ждал момента, когда Эрин отступит. Танцовщицы молчали, и тон мистера Орли стал откровенно угрожающим: – Поднимать волну иногда бывает опасно, юная леди. Вспомни, что случилось с беднягой Гонсало.
 Человек, о котором упомянул мистер Орли, был прежним хозяином заведения. В один прекрасный день его изрешеченное пулями тело было найдено на шоссе, и, по словам мистера Орли, он поплатился за то, что регулярно запускал руку в копилки игровых автоматов.
 – Короче, Толстяк Тони любит, чтобы все шло как надо, без проблем, – заключил мистер Орли.
 Эрин подозревала, что Толстяк Тони и мафия не имели никакого отношения к смерти Гонсало: скорее всего, ее причиной явился конфликт между ним и теми, кто установил в заведении эти автоматы.
 – Что ж, вам виднее, – сказала она. – Почему бы вам не пригласить вашего Толстяка Тони сюда, к нам – прямо сегодня вечером?
 Не ожидавший такого поворота мистер Орли не нашелся сразу, что ответить, и счел за лучшее, откинувшись в кресле, покачаться на задних ножках, выжидающе глядя на Эрин.
 – Я хочу, чтобы он разделся догола, – продолжала она, – и мы посмотрим, как его жирные телеса среагируют на такую температуру.
 Остальные девушки, пораженные ее дерзостью, начали перешептываться. Что это на нее нашло?
 – Ну так что? – не унималась тем временем Эрин. – Позвоните ему. Прямо сейчас!
 Мистер Орли выглядел так, будто его неожиданно вытянули по спине кнутом.
 – С огнем играешь, – слабым голосом пробормотал он.
 Эрин улыбнулась.
 – Держу пари, что в «Клубничной поляне» гораздо теплее. Да и вообще уютнее.
 – О Боже, – выдохнул мистер Орли. – Не смей даже думать об этом!
 Эрин обернулась к остальным танцовщицам.
 – Голосуем? Кто «за»?
 Одна за другой все девушки подняли руки.
 – Нет! – взвыл мистер Орли. – Вы даже близко не подойдете к бардаку этих проклятых Лингов!
 – Тогда поверните куда следует ручку этого проклятого термостата, – ответила вновь осмелевшая Урбана Спрол. – Толстяку Тони не понравится, если его танцовщицы начнут чихать и кашлять прямо на сцене.
 Обе Моники начали хихикать. Шэд отвернулся к обитой фальшивым красным бархатом стене, чтобы скрыть усмешку. Уж он-то знал, что у его босса никаких связей ни с Толстяком Тони, ни со Bceй остальной мафией. Основными инвесторами заведения являлись несколько достаточно безобидных хирургов-ортопедов из Лоуэлла, штат Массачусетс.
 Скрепя сердце мистер Орли пообещал поднять температуру в зале до семидесяти градусов. Однако Эрин настаивала на семидесяти одном.
 – Ну ладно, – сдался наконец мистер Орли. – Но тогда уж сами отвечайте за то, чтобы ваши соски выглядели как надо! Как надо, понятно?
 Эрин перешла ко второму пункту повестки дня.
 – У нас тут появились кое-какие новые идеи насчет названия нашего заведения.
 – И слышать не хочу! – огрызнулся мистер Орли. – Я уже сказал: никаких новых названий!
 – Нам нужно что-то классное, – стояла на своем Эрин.
 – Ах, вам нужно что-то классное? – обозлился мистер Орли. – Тогда научи этих дамочек танцевать как следует. А уж потом, может быть, мы поговорим о более классном названии. Пока что нам «И хочется, и можется» в самый раз.
 – А мы вот что придумали: «Сладкие грезы», – продолжала Эрин как ни в чем не бывало. – Достаточно завлекательно, но не так прямолинейно. Как вам кажется?
 – Мне кажется, – со всей возможной суровостью в голосе произнес мистер Орли, – что я уже сто лет назад раздал этим барышням кассеты с записями из лучшего далласского стрип-клуба. Не так ли, юные леди? Все, что от них требуется, – это сунуть кассету в видак и внимательно просмотреть эту чертову пленку. Даже шимпанзе сумели бы перенять что-нибудь из тамошних штучек.
 – Но на это требуется время, – возразила Эрин.
 – Черта с два! – Мистер Орли ткнул пальцем в сторону Сабрины, занятой полированием ногтей на ногах. – Вот ты – ты смотрела эту пленку?
 Сабрина, опустив голову, созналась, что нет.
 – По этому вопросу все! – мистер Орли хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Закрыт вопрос, поняли? Мы состряпаем себе классное название тогда, когда я увижу классное выступление.
 Урбана Спрол подняла руку.
 – Мистер Орли, я смотрела пленку. По-моему, эти далласские девочки уж слишком перегибают палку.
 – Ах  вот как?  – саркастически начал было мистер Орли, но Эрин перебила его:
 – Подумайте о нашем предложении, ладно? «Сладкие грезы».
 Кто-то негромко постучал в дверь кабинета. Мистер Орли сделал знак Шэду, и тот занял стратегическую позицию у двери.
 – Кто там? – спросил он.
 – Полиция, – ответил из-за двери низкий мужской голос.
 Шэд вопросительно взглянул на хозяина.
 – Твою мать! – выругался тот. – Что на этот раз?
 Его лицо приобрело заметный пепельный оттенок.


* * *

 Эрин не знала, как ей вести себя с сержантом Элом Гарсиа. Она не знала, хороший он полицейский или так себе, но ей очень скоро стало ясно, что он не смог бы служить в ФБР: он явно не был любителем записывать все, что услышит.
 Однако кое-какие детали располагали Эрин в его пользу. Разговор шел уже одиннадцать минут, а Эл Гарсиа до сих пор не сделал ей никакого двусмысленного предложения – даже не спросил, замужем она или нет. Это выгодно отличало его от большинства полицейских, заходивших в «И хочется, и можется».
 Сержант Гарсиа сидел через стол от Эрин в маленькой задней комнатке. Мистер Орли, сославшись на все усиливающиеся симптомы простуды, поспешил смыться. Шэд в баре спорил с каким-то посетителем по поводу двух порций гаитянского рома. На сцене Урбана Спрол отплясывала рэп.
 Эрин сидела в кружевном пеньюаре, белом трико, открывавшем глазу более, нежели прикрывавшем, и туфлях на высоком каблуке – не самый идеальный костюм для разговора с представителем полиции. Сержант Гарсиа курил сигару, не ощущая носившихся в воздухе парфюмерных ароматов. Он вручил Эрин ксерокопию водительских прав, выданных властями штата Флорида. Эрин увидела фотографию Джерри Киллиана. К этому моменту она уже знала, что он мертв. Сержант Гарсиа успел сказать ей об этом.
 – Что же все-таки с ним случилось? – с трудом выговорила она. Во рту у нее пересохло, в ушах тихонько позванивало.
 – Утонул, – коротко ответил полицейский. – В его квартире висит ваша фотография.
 – Да, и еще добрая дюжина других.
 – Я нашел в его тумбочке стопку салфеток для коктейля. Вы знали об этом? О том, что у него там салфетки вашего заведения?
 – Я никогда не была у него в спальне, – холодно и твердо произнесла Эрин.
 – Он писал на них – такие коротенькие заметки или записочки: самому себе, своим детям, вам. – Гарсиа помолчал. – Ничего, что я курю?
 – Ничего, ничего. Я просто обожаю этот запах. И еще запах скипидара.
 Не извиняясь, полицейский погасил сигару.
 – Расскажите мне, что произошло, – попросила Эрин. В голове у нее все еще никак не укладывалось, что мистер Квадратные Зенки мертв. «Это уж слишком», – подумала она. – Я хочу знать все.
 – Произошло то, что ваш приятель, бездыханный, приплыл по Кларк-Форк-ривер и испортил мне весь отпуск. Вы когда-нибудь бывали там – на Кларк-Форк-ривер? – Гарсиа порылся в кармане пиджака и вынул конверт с фотографиями, сделанными «полароидом». Перебрав их, он взял одну, на которой были видны река и горы, и передал ее Эрин. – Графство Минерал, Монтана. Красивые места, правда?
 Эрин кивнула. На переднем плане были изображены миловидная темноволосая женщина и двое детей. Жена и дети сержанта Гарсиа выглядели вполне обыкновенными людьми – такими же, как все.
 – Графство Минерал – место довольно благополучное по части убийств, – продолжал тем временем детектив. – Тамошний коронер [7]  только глянул на этого мистера туриста, упакованного с головы до ног в лос-анджелесские шмотки, и сказал: несчастный случай. Утонул – и все. Но, поскольку я такой уж занудный и невоспитанный кубинец, да еще приехавший из большого города, я вежливо попросил коронера посмотреть, что у мистера туриста внутри. Коронер оказался хорошим парнем – велел выпотрошить его прямо на месте.
 Низкокалорийный обед Эрин неприятно зашевелился у нее в желудке.
 – И что же вы нашли у него внутри? – через силу выдавила она.
 – Не так уж много. – Сержант Гарсиа держал свою погашенную сигару так, словно это была кисть художника. – Небольшое количество воды в легких. Собственно, этого и следовало ожидать. Но, когда человек тонет в реке или озере, вместе с водой он втягивает в легкие водоросли, разных букашек, песок – вы не поверите, что там можно найти. Однажды ночью на Ки-Бискейн мы выловили утопленника, у которого в бронхиолах оказалась рыбешка.
 Эл Гарсиа повысил голос, чтобы перекрыть доносившуюся со сцены музыку:
 – Мне кажется, вы сейчас не очень-то расположены разговаривать. Может, мне зайти в другой раз?
 – Не могли бы вы перейти прямо к делу? – нетерпеливо спросила Эрин. – Через десять минут мой выход.
 – Разумеется, – ответил Гарсиа. – А дело вот в чем. Кларк-Форк-ривер была просто битком набита травой, листьями, всякими жучками – если вы зачерпнете ведро воды из любой реки, сами увидите. Но вода в легких Киллиана оказалась на удивление чистой.
 – Водопроводная вода, – сказала Эрин.
 – Вы отлично соображаете.
 – Значит, его кто-то убил?
 – И вероятнее всего – утопил в ванне, – подтвердил Гарсиа. – По крайней мере, таково мое мнение.
 – Мы можем выйти отсюда? – спросила Эрин.
 – Если только вы разрешите мне курить.
 Шэд последовал за ними на автостоянку, но Эрин сделала ему знак остаться. Эл Гарсиа вел себя так, как будто женщины его вообще не интересовали. Он снова зажег свою сигару и прислонился к голубому «капрису» без номеров.
 – Вы это серьезно? – спросила Эрин. – Насчет того, что Джерри убили?
 – Его бывшая супруга говорит, что он каждый год ездил на Запад порыбачить. Только, как оказалось, на сей раз он не выправил себе лицензии на ловлю форели. И это очень странно. – Гарсиа, отвернувшись от Эрин, выдохнул струю дыма в темноту. – Два местных парня видели его на реке: одного, поздно вечером, да еще и в страшную грозу. Он был на плоту, а плот несло по течению.
 – Тогда он был еще жив?
 – Сомневаюсь. У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет, миссис Грант?
 – Дайте подумать, – попросила Эрин. – Все так сложно. – Материнский инстинкт подсказывал ей, что не следует упоминать ни о дочери, ни об обещании Джерри Киллиана помочь. Впрочем, может быть, сержант Гарсиа был уже в курсе.
 – Сейчас, наверное, я задам дурацкий вопрос, – сказал он, – но – это ведь не вы убили его, правда?
 Эрин удивленно и горько рассмеялась.
 – Нет, сэр, это не я. Я не любила его, не спала с ним и уж совершенно определенно не убивала его.
 – Я верю вам, – ответил Гарсиа. – Просто уж такой я зануда.
 Он дал ей свою визитную карточку. Эрин с любопытством взглянула на нее.
 – Но здесь написано – графство Дейд, – заметила она.
 – В этом-то и вся проблема. А мы с вами находимся в графстве Броуорд. – Гарсиа передвинул окурок из одного угла рта в другой. – Монтана далеко отсюда, миссис Грант. У меня может уйти довольно много времени на то, чтобы расшевелить местное начальство.
 – Но это ведь вообще не ваша территория.
 – Совершенно верно. Я просто, что называется, вмешиваюсь не в свое дело.
 – Почему?
 – Потому что его нашел мой мальчишка. – Гарсиа достал из кармана ключи от машины. – У вас же есть дети – значит, вы поймете меня.
 – А как он сейчас? Я имею в виду вашего сына.
 – В порядке. Просто он хочет знать, что случилось, и я предпочитаю сказать ему все, как есть. В конце концов, утопленники – это как раз по моей части.
 В голосе сержанта Гарсиа прозвучала невеселая усмешка. Эрин встретилась с ним глазами. Он выглядел усталым, озабоченным, и она подумала: наверное, на самом деле он лет на десять моложе, чем кажется. Ей захотелось немедленно рассказать ему всю правду, но она подавила это желание.
 – Мне хотелось бы помочь вам, – сказала она, – но я не знаю, смогу ли быть вам полезна. Мистер Киллиан был просто одним из посетителей, вот и все Я едва знала его.
 Эл Гарсиа бросил окурок на землю, и он, зашипев, угас в соседней луже.
 Когда Гарсиа уже сидел в машине, Эрин сделала ему знак, чтобы опустил стекло окошка, и, подойдя поближе, спросила:
 – Если вы ведете расследование неофициально, как же вы сумели попасть в его квартиру?
 – Я просто попросил консьержа открыть мне дверь. – Гарсиа подмигнул. – Значок полицейского кое-что да значит. – Он включил зажигание. – А вы шли бы назад, а то еще, не дай Бог, простудитесь.
 – А официально будет что-нибудь делаться?
 – По поводу Киллиана? Пока нет. Коронер обещал, что подождет с подписыванием бумаг с неделю или около того, пока я не разведаю обстановку.
 – Где сейчас тело Джерри?
 – В Миссуле. Лежит в морозильнике в компании подстреленного лося, тонны этак на две.


* * *

 Меньше всего на свете Мордекаю хотелось бы сейчас видеть свою кузину Джойс, но деться от нее было некуда.
 – Просто кошмар, – сказала она, бросая ему на стол пачку цветных слайдов. – Я нашла это в ящике среди белья Пола.
 – А как себя чувствует Пол? – обреченно спросил Мордекай.
 – Немного лучше. Но это явление временное.
 – А что насчет той синагоги? Вспомнил кто-нибудь, где она находится?
 – Не было никакой синагоги, Мордекай, – с ожесточением проговорила Джойс. – Посмотри эти слайды.
 Это были снимки, сделанные одним из приятелей Пола Гьюбера на том злосчастном мальчишнике. Мордекай принялся методично просматривать их один за другим, поднося к стоящей на столе лампе.
 Джойс села и захлюпала носом.
 – И за этого человека я собираюсь замуж!
 А Мордекай тем временем жалел, что у него под рукой нет проектора и экрана. Женщины на снимках, веселые, смеющиеся, были все как одна в костюме Евы. На одной из фотографий он увидел молодое лицо Пола Гьюбера, прижатое к голому животу красивой брюнетки таким образом, что создавалось впечатление, будто у него небольшая курчавая бородка наподобие эспаньолки.
 – Совершенно очевидно, что он был пьян, – сказал Мордекай. – Перебрал лишку.
 – Не оправдывай его. Я хочу, чтобы ты подал в суд на этого сукина сына.
 – За что? Вы ведь пока еще не муж и жена.
 – Бывают же на свете адвокаты, – сердито проворчала она, сморкаясь.
 – А это что? – Мордекай пристально рассматривал последний снимок, не похожий на остальные. На нем был изображен высокий человек с седыми волосами и заметным брюшком, наклонившийся над все еще стоящим на коленях Полом Гьюбером. Обеими руками седовласый незнакомец взметнул над головой Пола, словно занесенный топор, зеленую бутылку. Его лицо было искажено яростью. Позади него Мордекай разглядел фигуру еще одного высокого мужчины, раскинувшего руки, словно пытаясь предотвратить расправу.
 – Это просто динамит, – сказал Мордекай. Он достал из верхнего ящика стола лупу и снова склонился над снимком.
 – Я рада, что доставила тебе удовольствие, – сухо отозвалась Джойс. – Мое будущее под угрозой, но, слава Богу, хоть ты можешь поразвлечься.
 – Джойс!
 – Что?
 – Заткнись, сделай милость.
 Хлюпанье и шмыганье носом прекратилось. Лицо Джойс приобрело холодное и презрительное выражение.
 Мордекай поднял голову от снимков. Он так и сиял.
 – Я знаю этих парней!
 – Кого? Почему ты улыбаешься?
 – Поезжай сейчас же домой, Джойс, и заботься как можно лучше о своем женихе.
 – Как я могу заботиться о нем, если он ушел играть в гольф?
 – Ушел?! – воскликнул Мордекай. – Играть в гольф?! Он не может играть в гольф. Он очень болен. У него темнеет в глазах, он стал хуже видеть, он иногда теряет сознание. Иди и найди его, Джойс. Немедленно!
 Он чуть ли не волоком дотащил ее до двери.
 – Завтра я заскочу к тебе. Нам нужно о многом переговорить.
 – Но как же я? – возразила Джойс, упираясь. – Имеется в виду, что я должна забыть об этих фотографиях? Мой жених, человек, за которого я собиралась выйти замуж, тычется лицом в живот какой-то голой шлюхи! И я должна об этом забыть?!
 – Да, если ты считаешь себя умной и практичной женщиной, – подтвердил Мордекай. – Мы с тобой заварим такую кашу!
 – Что – подадим в суд на это стрип-заведение?
 – Не будь дурой. – Мордекай крепко тряхнул свою кузину за плечи. – Правило номер один в подобных случаях – запускай руку в тот карман, который поглубже. В нашем случае – в карман того человека, который напал на Пола.
 – Кто он? – немедленно спросила Джойс.
 – Об этом мы поговорим позже.
 – Какая-нибудь известная личность? – не унималась Джойс. Она надеялась, что незнакомец окажется знаменитым киноактером. – Дай-ка еще раз взглянуть на эту фотографию.
 – Потом, потом, – отмахнулся Мордекай, подталкивая ее к двери.
 – А у него есть деньги? Ты уверен? Абсолютно?
 – Я уверен, что в любом случае он их достанет. Уверен на все сто.
 А про себя он подумал: «Наконец-то членство в демократической партии начинает приносить мне дивиденды!»




 Глава 11


 Полночь застала конгрессмена Дилбека и Кристофера Рохо в «Клубничной поляне», в прекрасном расположении духа Они устроили себе праздник по случаю хороших новостей, полученных от Малкольма Молдовски через Эрба Крэндэлла: угроза шантажа перестала существовать! Донельзя довольный конгрессмен не стал выспрашивать о подробностях, да никто и не настаивал на том, чтобы сообщить их Дилбеку. Молди был магом и волшебником, и совсем ни к чему было раскрывать перед публикой его большие и маленькие секреты. Дилбек и Рохо подняли тост за здоровье этого всемогущего пройдохи, после чего перенесли все свое внимание на сцену. Вскоре в окутывавшей ее голубоватой дымке замелькали «голубки», сделанные из зеленых купюр различного достоинства. Ко времени закрытия заведения Дилбек и Рохо успели накоротке познакомиться с двумя танцовщицами «Клубничной поляны»
 Рассвет застал всю теплую компанию в восьмидесяти милях от Форт-Лодердейла, на дамбе, перегораживающей озеро Окичоби в его юго-восточной части. Крис Рохо, расхаживая по дамбе в одних носках и жокейских шортах, разглагольствовал об истории возделывания сахарного тростника и производства сахара и о выдающейся роли, которую играл в ней конгрессмен Дилбек Танцовщицы, жалуясь на то, что их буквально заели огненные муравьи, ретировались на своих четырехдюймовых каблуках в спасительный уют лимузина, где кондиционер охлаждал горячий уже в этот ранний час воздух и где Пьер занимался приготовлением четырех порций «Кровавой Мэри».
 Молодой Рохо, разгуливая по дамбе, продолжал ораторствовать с вдохновением, свойственным всем любителям кокаина:
 – Двести тысяч акров сахарного тростника! Необозримое зеленое море – море сахара!..
 Дилбек к этому моменту успел залить в себя столько джина, что не видел ничего дальше носков собственных ботинок. Первые лучи солнца теплым прикосновением легли на его голые плечи, и тут же вся кожа у него загорелась огнем от укусов разных зловредных насекомых. Дилбек перевалился с ноги на ногу, как человек, проведший ночь в маленькой, тесной лодке.
 – Наверное, меня вырвет, – сообщил он Крису Рохо.
 То был первый визит молодого миллионера на плантации, где произрастало богатство его семьи. Вскинув к небу тонкие смуглые руки, Рохо крикнул:
 – Двадцать три цента за фунт! Йо-хо-хо!
 Дилбек даже вздрогнул от его торжествующего вопля.
 – Двадцать три цента! Спасибо тебе, Tio Sam [8] ! Спасибо тебе, Дэви!
 Двадцать три цента за фунт – это была средняя оптовая цена на сахар, выращенный семейной корпорацией Рохо. Явно завышенную цифру утвердил конгресс Соединенных Штатов с подачи «Коммодити кредит корпорейшн», то есть – фактически – Департамента сельского хозяйства. У Рохо были все основания испытывать глубочайшую благодарность: ведь сахарный тростник из стран Карибского бассейна шел на мировом рынке всего по двенадцать центов за фунт. Жесткие квоты импорта закрывали большей части карибского сахара путь на американский рынок, тем самым давал семье Рохо возможность держать установленные цены, получать баснословные прибыли и вести более чем дорогостоящий образ жизни. Всякий раз, когда международные ассоциации производителей сахара пытались поломать эти квоты, конгресс туз же приходил на выручку. Дилбек являлся одним из лучших друзей Большого сахара, и Крис Рохо никогда не упускал возможности выразить ему свою благодарность. Вот и теперь, стоя на дамбе, он заключил конгрессмена в пылкие, чуть не придушившие того объятия.
 Почувствовав, что задыхается, Дилбек неожиданно резко забарахтался и сумел освободиться.
 – Оставь, перестань! Мне что-то нехорошо. Где эти девчонки?
 – А кто их знает! – беспечно отозвался Рохо. – Да черт с ними. Расслабься, Дэви. Девочки всегда были, есть и будут.
 Конгрессмен покосился на стоявшее уже довольно высоко солнце.
 – Мы успели что-нибудь сделать этой ночью?
 – Понятия не имею.
 – Я тоже, – сознался Дилбек. – Но, кажется, все-таки да. Хотя кто его знает...
 – Надеюсь, что да. Уж за тысячу-то баксов!
 Дилбек поморщился.
 – Это ты столько им дал?
 – По пять сотен на каждую. Ну и что? – Голос Рохо прозвучал сухо и визгливо. – Для меня это – тьфу! Просто деньги и ничего больше.
 Дилбек чувствовал, что ему становится все жарче. Шея и плечи стали влажными от пота. Дилбек не знал и не помнил, куда делась его рубашка, и только понадеялся, что это одна из танцовщиц братьев Линг в порыве страсти разорвала ее в клочья.
 А Рохо между тем продолжал свою речь.
 – Мы живем в безумном мире, Дэви. В свихнувшемся мире! Я даю какой-то девице пять сотен только за то, что она поехала со мной прогуляться. А бедолаги, которые рубят этот тростник, – он широким жестом обвел расстилавшиеся вокруг поля, – получают столько за три недели работы.
 – Ты это серьезно? – спросил Дилбек.
 – Эта страна – нечто особенное, друг мой. А сейчас я должен найти свои брюки.
 К тому моменту, когда им удалось добраться до лимузина, Крис Рохо уже еле передвигал ноги, а у Дэвида Дилбека начала кружиться голова: первый симптом теплового удара. Пьер распахнул дверцу им навстречу и держал ее открытой все время, пока они неуклюже забирались в машину, на заднее сиденье. Обе девушки спали. Рубашка Дилбека и брюки Криса Рохо, изрядно помятые, валялись на полу. Конгрессмен подцепил из портативного холодильника горсть льда и шлепнул ее себе на лоб.
 – До чего же жарко, черт побери! – пробормотал он.
 – Это Флорида, дорогой мой, – буркнул в ответ Крис Рохо.
 Безмолвный, как всегда, Пьер, сидевший на своем месте, повернулся к ним, взглядом испрашивая указаний.
 – Поближе к цивилизации, – скомандовал Рохо. – И побыстрее!
 Несясь к цивилизации со скоростью девяносто миль в час, Дилбек тупо смотрел в окно, за которым, сливаясь в сплошную зеленовато-коричневую ленту, мелькали бесчисленные высокие, словно уходящие в небо, стебли. Тростник стоял стеной до самого горизонта. Дилбеку не верилось, что человеческое существо способно работать в этом пекле от рассвета до темноты Ему приходилось слышать и читать, что труд на тростниковых плантациях очень тяжел, но, видит Бог, он даже и представить не мог себе такого.
 – Сколько ты платишь им? – спросил он Криса Рохо.
 – Кому – девочкам? Я же сказал: по пять сотен каждой.
 – Нет, рубщикам тростника.
 – А-а, этим... – Ему никак не удавалось попасть ногой в штанину измятых брюк. – Отец говорит, до тридцатки в день. Все зависит от того, в каком настроении главный. Но, если вычесть жилье, питание, выпивку и курево, кто знает, сколько там остается? Да и медицинское обслуживание тоже недешево.
 – Господи Боже! – пробормотал конгрессмен.
 – Да не переживай ты! Они все равно приезжают каждый год. По сравнению с Санто-Доминго у нас здесь просто роскошные заработки.
 – Как долго они работают?
 – Пока не уберут весь тростник, – беспечно отозвался Крис Рохо. – Отец говорит, что хороший рубщик выдает по тонне в час, можешь себе представить? По тонне! Просто потрясающе, на что способен человек, если имеет соответствующий стимул.
 Дэвид Дилбек отвернулся от окна и закрыл глаза. Ему стало нехорошо при одной мысли обо всем этом.


* * *

 Судья никак не ожидал, что Эрин подсядет к его столику, и потому слегка испугался.
 – Вы помните меня? – спросила она. – Мать, которой нельзя доверить воспитание ее ребенка.
 Чтобы скрыть замешательство, судья отпил глоток из стоявшего перед ним стакана.
 – Я надеялся, что вы пришли просто посидеть со мной, – выдавил он наконец.
 Эрин сделала усилие, чтобы оставаться спокойной. В перерыве между своими выходами она выпила два мартини. Она почти никогда не позволяла себе этого во время работы, но сейчас... Джерри Киллиан погиб, и даже самая отдаленная причастность к убийству могла лишить ее возможности вернуть себе дочь. Ослепленный любовью, движимый желанием помочь, он, возможно, недооценил тех, с кем собирался иметь дело. Как далеко успел он зайти? Добрался ли он уже до этого конгрессмена? Эрин необходимо было разузнать как можно больше, прежде чем рассказать сержанту Гарсиа о собственной роли во всей этой истории. Самый короткий путь к информации лежал через судью, но он же являлся и наиболее рискованным.
 Эрин решила предпринять обманный маневр.
 – Я хотела бы, чтобы вы выслушали и мою точку зрения на вопрос об опеке над моей дочерью.
 – Я уже слышал ее – в суде.
 Официантка принесла судье новую порцию напитка. Он жадно взглянул на стакан, но не прикоснулся к нему, и Эрин подумала: интересно, добавил ли туда Шэд свою обычную приправу?
 – Благодаря вам, – сказала она, – опека моей дочери доверена закоренелому уголовнику.
 – В материалах по делу об этом ничего не говорится.
 – Естественно, ваша честь! Дэррелл Грант является платным информатором службы шерифа, и вам это отлично известно. Его хозяева уж постарались дочиста отмыть его биографию.
 Сейчас, в темном уголке стрип-бара, судья выглядел далеко не таким бесстрастным и величественным, как в зале суда. Тут он был просто одним из посетителей, так же, как и другие, нервничающим и млеющим при виде обнаженного женского тела.
 – Мой бывший муж, – продолжала Эрин, – занимается кражей и перепродажей инвалидных колясок. А нашу дочь он сделал своей сообщницей.
 Судья ответил, что его решение основывалось на известных ему фактах и что он действовал согласно закону.
 – Но верно также и то, – добавил он, – что решение может быть пересмотрено... – Он позвенел кубиками льда в своем стакане. – Вы не хотите потанцевать для меня на столе?
 – Этим я не занимаюсь.
 – Но ведь все другие...
 – Все другие, но не я, – прервала его Эрин.
 – Тогда, может быть, что-нибудь другое? – Судья сжал свой стакан обеими руками, словно это была чаша со святым причастием. Тон его стал многозначительным: – В разговоре с вашим другом я навел его на одну интересную мысль.
 – Это с каким же другом?
 – Я полагаю, он занимает среди ваших друзей особое место.
 «Так я и знала», – подумала Эрин.
 – У меня целая куча «особых» друзей, – сказала она, – и у каждого интересных мыслей – хоть пруд пруди.
 Судья поджал тонкие губы.
 – Вы пытаетесь играть со мной. – Он повозился рукой под столом, будто почесываясь, но в конце концов извлек на свет Божий Библию. – Я часто прихожу сюда, чтобы помолиться за грешниц – таких, как вы.
 – Да вы сама доброта!
 – И всегда у меня на коленях лежит Библия.
 – Я именно так и думала, – сказала Эрин. – Ну и как – помогает?
 – Я борюсь с дьяволом в его собственном логове.
 – Что ж, Бог в помощь, – отозвалась Эрин.
 – Добро против зла, зло против добра – это вечная борьба. Вечная и извечная. – Судья нашел уголок стола посуше и положил туда Библию, после чего пару раз жадно и шумно отхлебнул из стакана. На сцене танцевали обе Моники, одетые стрелками: сапоги с бахромой, стетсоновские шляпы, кобуры на боку и серебряные звезды на голой груди. Через несколько секунд судья, казалось, уже и не помнил о существовании Эрин.
 – Мне надо подготовиться к выступлению, – сказала она, вставая.
 Судья тут же ожил.
 – Значит, ваш ответ – нет?
 – А какой ответ обещал вам мой друг?
 – Мистер Дилбек не был уверен.
 «Наконец-то, – подумала Эрин, – это тот самый конгрессмен, о котором говорил ей Джерри».
 – Мы говорили с ним относительно вашего дела об опеке, – продолжал судья, – и я предложил уладить его путем устной договоренности. Разве он не сказал вам?
 Путем  устной  договоренности! Ну и скотина!
 – Ваша честь, – вежливо проговорила Эрин, – я не знаю никого по имени Дилбек. И, что бы вы ни предложили ему, даю вам слово, что мой ответ будет «нет».
 Судья выглядел не столько униженным, сколько растерянным.
 – Ну что ж, – сказал он наконец, помешивая лед в своем стакане. – Но, может быть, мы с вами могли бы выбрать какое-нибудь воскресное утро, чтобы помолиться вместе.


* * *

 Адвокат встретил Шэда в дверях.
 – Проходите, проходите, проходите! – повторял он, улыбаясь широкой клоунской улыбкой.
 Шэд не доверял излишней веселости.
 – Я уже прошел, – сказал он. – Какие новости из «Деликейто дэйри»?
 Мордекай провел его в кабинет.
 – Не желаете ли кофе, мистер Шэд?
 – Я желаю ответа на свой вопрос, мистер Мордекай.
 Шэд извлек из висевшей на поясе сумочки небольшой ручной буравчик фирмы «Блэк-энд-Деккер» с четырехдюймовым стальным острием и, ни слова не говоря, начал аккуратно пробивать дырочки в висевшей на стене репродукции Матисса – любимой картине Мордекая.
 – Это новый пуантилизм, – пояснил он обалдевшему адвокату.
 Вскоре картина брякнулась на пол, обнажив занимаемый ею раньше кусок стены с точно таким же узором из белых дырочек в тех местах, где отвалилась штукатурка. На шум прибежала было секретарша Мордекая, но Шэд несколькими убедительными словами отправил ее назад. Мордекай, упав на колени, взмолился о пощаде. Он начал репетировать эту сцену с того самого момента, как ему позвонил одуревший от снотворного доктор Виббз. Его общение с Шэдом прошло весьма неудачно.
 – Не убивайте меня! – молил Мордекай. – Я придумаю, я сделаю что-нибудь!
 Шэд сунул буравчик под мышку.
 – Рассказывай с самого начала, придурок, – скомандовал он.
 Всхлипывая, адвокат принялся рассказывать. Йогурт был надежно спрятан в холодильнике в приемной. Беверли в тот день была больна, ее заменяла временная секретарша. И вот она, она... даже не спросила – так и слопала все: и йогурт, и таракана...
 Черепашьи глазки Шэда медленно закрылись и оставались закрытыми еще долгое время после того, как Мордекай закончил свое печальное повествование. У Мордекая ломило колени,  но  он был чересчур напуган, чтобы позволить себе шевельнуться. Беверли снова просунула голову в дверь, и Мордекай даже вздрогнул от звука собственного голоса, приказывающего ей успокоиться и удалиться.
 «Еще один социопат-нарколептик, которому нужны юридические услуги», – подумал он.
 – С вами все в порядке? – осмелился наконец спросить незадачливый адвокат.
 Безволосый гигант открыл глаза. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Запустив руку в нагрудный карман, он вытащил целую горсть скрюченных дохлых насекомых – тараканов, кузнечиков, майских жуков, даже одного скорпиона – и выложил их на стол Мордекая.
 – Но чтобы на сей раз никаких кретинских штучек, – предупредил он.
 Адвокат с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, медленно обошел кругом стол, тщательно делая вид, что восхищается коллекцией Шэда.
 – Мы должны обсудить это, – сказал он.
 – Никаких обсуждений, старичок. Пошли свою девчонку в супермаркет. И чтобы взяла только фруктовые.
 – Вы не понимаете...
 – Да скажи, чтобы хорошенько проверила срок годности. Я не собираюсь засовывать моих зверушек в прокисший йогурт. – Шэд снова уселся и выжидательно уставился на Мордекая.
 – Но ведь это... это подлог, – слабым голосом возразил адвокат. – Может случиться, что меня за это исключат из коллегии адвокатов.
 – Может случиться, что тебя  разделают на отбивные,  – спокойно проговорил Шэд, – если ты не начнешь шевелить своим жирным задом.
 Мордекай почувствовал, что ноги у него стали ватными. Через пару секунд он перестал ощущать всю нижнюю часть тела, будто ее вовсе не было. У него перехватило горло.
 – У меня... есть... другой план, – с трудом выдавил он.
 – Я не сомневался.
 – Есть... правда есть!
 Легким толчком в плечо Шэд свалил его на пол. Мордекай тихонько взвыл, и Шэд велел ему заткнуться и не быть бабой. Мордекай вякнул погромче.
 Шэд встал над ним и прицелился.
 – Слабак, – сказал он, отпуская дохлого скорпиона, которого держал за хвост.
 Скорпион упал прямо в открытый рот Мордекая, и крики немедленно прекратились, уступив место сдавленным, перхающим звукам.
 – Там есть еще, – предупредил Шэд.
 Внезапно на пороге появилась секретарша Мордекая. В руке она сжимала дешевый позолоченный нож для открывания писем, которым и попыталась поразить Шэда, но, ударившись об его массивное тело, нож согнулся, словно был сделан из обычной фольги для шоколада. Шэд спокойно разоружил женщину и велел ей принести своему боссу стакан воды.
 Позже, когда Мордекай отхаркался и отплевался, Беверли подтвердила Шэду, что с его вещественным доказательством – злосчастным тараканом – все произошло именно так, как рассказывал Мордекай: временная секретарша съела его вместе с йогуртом.
 – Ай-яй-яй! Это пахнет злоупотреблением доверием, – заметил Шэд, аккуратно выстраивая своих насекомых на столе, будто полки на военном параде.
 – Я вас умоляю! Это произошло случайно, – проскулил Мордекай.
 – Этот распроклятый таракан должен был обеспечить мою старость, понятно?
 – Если вы хотите разбогатеть, мистер Шэд, выслушайте меня. – Мордекай сделал знак секретарше, чтобы она вышла из кабинета. – Выслушайте меня внимательно. Пожалуйста!
 Указательным и большим пальцами одной руки Шэд осторожно взял кузнечика, другой – майского жука и, приблизив их друг к другу, начал передвигать их по столу, точно в танце.
 – Давайте, валяйте. Я вас прекрасно слышу.
 Мордекай достал цветной слайд, сделанный во время мальчишника Пола Гьюбера.
 – Взгляните-ка вот на это.
 – Что это такое?
 – Посмотрите сами. Только осторожно, держите за уголок.
 Положив насекомых туда, куда их надлежало положить, чтобы не нарушить симметрии, Шэд переключил свое внимание на снимок. Он поднес его поближе к лампе и прищурился, чтобы разглядеть мелкое изображение.
 – Интересненько, – протянул он.
 – Вы знаете, где это было сфотографировано?
 – Конечно. В нашем заведении.
 – А кто там на снимке?
 – Я, Эрин и парочка пьяных кретинов.
 – Эрин – это стриптизерша?
 Шэд медленно повернул голову к Мордекаю.
 – Эрин – это танцовщица. И самая лучшая из всех.
 В его голосе прозвучала угроза. «О Господи, – подумал Мордекай, – теперь я оскорбил подружку этого монстра. Какая еще невезуха меня ждет?»
 – Этого молодого человека зовут Пол Гьюбер, – несколько неуверенно продолжал он. – Он тоже мой клиент.
 – Тогда помоги ему Боже.
 – Тот пожилой, с бутылкой в руках – вы узнаете его?
 Шэд снова взглянул на снимок.
 – Нет. А бутылка от шампанского. От «Корбеля».
 – Имя этого человека – Дэвид Дилбек. Вы следите за политикой, мистер Шэд?
 – А что, я  похож  на человека, который следит за политикой?
 – Мистер Дилбек – член конгресса Соединенных Штатов.
 Всматриваясь в снимок, Шэд попытался перевалить эту информацию.
 – Похоже, этот мужик хорошо влип, – сказал он наконец. – А вы, насколько я соображаю, собираетесь подать на него в суд?
 – Возможно, дело и вправду дойдет до этого, – ответил Мордекай, – но я все-таки надеюсь, что удастся все уладить частным образом, в спокойной, разумной обстановке.
 – Что-то ты опять распелся, – заметил Шэд, не любивший излишнего красноречия, и крепко ухватил Мордекая за толстую щеку. – Со скорпионом в глотке ты, ей-Богу, выглядел симпатичнее.
 – Пустите! – взвизгнул Мордекай.
 Шэд отпустил его.
 – Ладно, рассказывай, с какого я тут боку припека. И чтобы больше никаких докторишек. Мне и одного хватило.
 Мордекай потер ущипнутую щеку.
 – Вы же очевидец, мистер Шэд. Вы присутствовали при этом нападении. Когда люди Дилбека узнают, что у меня есть очевидец, они там, простите за выражение, наложат в штаны...
 – Скажи-ка, – перебил его Шэд, – сколько может быть денег у такого дерьмового конгрессмена?
 – Верьте мне! Чем они дерьмовее, тем больше у них денег. – Мордекай на всякий случай отодвинулся подальше от Шэда. – Главное, помните: нам нужен не сам Дилбек. Настоящие, серьезные деньги у тех, кому он продал душу.
 Шэд снова принялся играть со своими насекомыми.
 – Забавно, – ухмыльнулся он. – Пожалуй, стоит попробовать проделать это на шахматной доске.
 – Верьте мне, прошу вас, – повторил Мордекай. – Я кое-что знаю о Дилбеке: мы оба были делегатами от Мондейла в восемьдесят четвертом году.
 – Я сейчас расплачусь, – отозвался Шэд.
 – Но речь идет о миллионах долларов! – возопил Мордекай.
 Пожалуй, он действительно говорил серьезно. Шэд решил пока повременить с выполнением своего желания свернуть ему шею.
 – Да, о миллионах, – чуть ли не с отчаянием в голосе повторил Мордекай. – Люди, которые платят Дилбеку, готовы на что угодно –  на что угодно!  – лишь бы не дать ему вылететь из конгресса, – это одни из самых богатых сукиных детей во всей Флориде. У них столько денег, что они вполне могли бы себе позволить жечь их.
 – В таком случае давай и мы подпалим их немножко, – сказал Шэд.




 Глава 12


 Мистер Орли нанял новую танцовщицу, выступавшую под именем Марвела. Это была высокая рыжеватая блондинка с отличной фигурой, и она действительно умела танцевать. В первый же вечер она заработала вдвое больше чаевых, чем Эрин.
 Позже, за стаканчиком ванильного мороженого, Урбана Спрол сказала Эрин, что ей следовало бы отстоять свою репутацию.
 – Сегодня неподходящий вечер для соревнований, – пробормотала Эрин. Она танцевала кое-как, с такой натянутой и неестественной улыбкой, что только самые пьяные из посетителей могли не заметить этого. – Никак не могу собраться, – пожаловалась она.
 – Ты правда хочешь поговорить со мной?
 – Мистер Квадратные Зенки погиб.
 – О Боже! – прошептала Урбана.
 – Возможно, его убили.
 – Иисус-Мария!
 До сих пор Эрин еще никому не рассказывала об истинной цели визита сержанта Эла Гарсиа в «И хочется, и можется». Остальные танцовщицы решили, что речь шла о бывшем муже Эрин, к которому проявляли интерес многие полицейские агенты.
 Урбана Спрол попросила рассказать о смерти Джерри Киллиана поподробнее.
 – Это длинная история, – сказала Эрин, – и думаю, что я в ней здорово замешана. – Дотянувшись до двери гримуборной, она заперла ее на ключ. – Похоже, этого беднягу кто-то утопил.
 – Из-за тебя?
 – Косвенным образом – да.
 – Тогда тебе лучше спрятаться, детка. У нас с Роем всегда найдется местечко для тебя. – Рой, друг Урбаны, механик, работал на некую моторизированную группировку, находившуюся не в ладах с законом. Они с Урбаной имели порядочный опыт в приеме и устройстве нежданных гостей. Однако Эрин поблагодарила и отказалась.
 – Я бы на твоем месте поскорее смылась, – настаивала Урбана.
 – Без Анджелы я никуда не уеду. А главное – мне нужны деньги. – Что бы она ни решилась предпринять, на все требовались деньги, и немалые.
 – Тогда тебе нужно начать танцевать на столиках и соглашаться на частные вечеринки, – решительно сказала Урбана. – Ведь ты у нас единственная, кто этого не делает.
 – Теперь, пожалуй, придется.
 – Конечно, есть и другие способы заработать, – посерьезнев, проговорила Урбана. – Знаю, что тебе это не по душе, но некоторые ведь соглашаются. Все зависит от того, что тебе нужно и на что ты готова.
 Эрин через силу улыбнулась.
 – Не переживай за меня. – Она похлопала подругу по руке. – Я что-нибудь придумаю.
 Она слишком устала, чтобы смывать грим и снимать сценический костюм. Прямо поверх трико и кружевной юбочки она натянула джинсы и футболку, собрала и завязала волосы «хвостиком», сунула чаевые в сумочку, а туфли для выступлений – в пластиковый пакет с надписью «Пенни». Взглянув на раскрашенное лицо с запавшими глазами, смотревшее на нее из зеркала, она усмехнулась.
 – Ну и красотка – дальше некуда!
 – Если я могу что-то сделать для тебя, только скажи, – попыталась приободрить ее Урбана.
 – Что – перебить ноги Марвеле?
 – Иди-ка ты домой, детка, и поспи как следует, – посоветовала Урбана.
 – Поспать? А что это такое? – Эрин кивнула на прощание и отперла дверь. В полутемном коридорчике стояла Моника-старшая, пытаясь как-нибудь закрепить лопнувшую подвязку.
 – И ведь надо же – именно сегодня! – ворчливо пожаловалась она. – Там за одиннадцатым столиком Джон Чанселлер.
 – Да уж, повезло, – сказала Эрин, чтобы что-нибудь сказать.


* * *

 Дома она приготовила себе мартини, поставила кассету Тома Пэтти и наконец разделась. Лежа на кровати, она скользила взглядом по таким знакомым лицам на стене – плакатам легендарных рок-звезд, умерших и живых. Эти плакаты подарил ей один из самых восторженных поклонников, занимавшийся устройством концертов. В своем стремлении произвести впечатление на Эрин он дошел до того, что однажды даже раздобыл для нее автограф Питера Фрэмптона на компакт-кассете.
 Эрин не стремилась особо украшать и обустраивать свою квартиру, потому что знала, что не останется здесь навсегда. Она решила покупать вещи только пластмассовые, легко переносимые и недорогие, которые в случае чего не жаль было бы и бросить и которые позволили бы ей за один день управиться с переездом. Даже музыкальную установку – единственную роскошь, от которой она не смогла отказаться, – можно было бы за несколько минут разобрать, превратив в четыре нетяжелых ящичка.
 Ничто не привязывало ее душу к этому жилищу – ничто, не исключая и воспоминаний. Те трое мужчин, которые побывали в этой спальне, так же не стоили того, чтобы помнить их, как и купленная по дешевке мебель. Один из них даже не успел снять брюк, когда Эрин велела ему убираться вон. Она смотрела «Шестьдесят минут», свою любимую передачу, а этот тип имел наглость высокомерно заявить, что ему она совсем не нравится, потому что там «слишком много трепа». В ответ Эрин приказала ему застегнуть уже расстегнутые было штаны и проваливать, а для себя решила, что больше никогда не будет встречаться с бейсболистами – по крайней мере, только из команд не ниже, чем «Трипл Эй».
 Взбивая кулаком подушку под головой, она подумала с горечью: «Прелестную жизнь я себе устроила!»
 В скромно и неброско обставленной комнате ярко-красный телефон на тумбочке возле кровати прямо-таки горел огнем. Он таил в себе столько возможностей! А может, позвонить матери и одолжить денег на другого адвоката? Что ж, когда-нибудь, наверное, она так и сделает. После дождичка в четверг.
 Позвонить Элу Гарсиа и рассказать ему всю правду? Маловероятно, что его растрогает до слез перечисление ее семейных проблем, но чем он наверняка будет немало заинтригован – так это подробностями, связанными со злосчастной попыткой шантажа, предпринятой Джерри Киллианом. Расследование убийства с политической подоплекой наверняка привлечет его как возможность внести некоторое разнообразие в свою работу, в течение многих лет не выходившую за рамки возни с убийствами на бытовой почве или на почве употребления наркотиков.
 «Может быть, именно Элу Гарсиа и следует позвонить в первую очередь, – подумала Эрин. – Решиться и позвонить».
 Но она не решилась. Ставя на пол пустой стакан от мартини, она случайно взглянула вверх, и взгляд ее упал на плакат с фотографией Джимми Хендрикса, висевший на стене над изголовьем. Умереть в двадцать семь лет... «Избави Бог от такой судьбы», – подумала она.
 Взяв с тумбочки телефон, она поставила его себе на живот, набрала дирфилдбичский номер, зажмурила глаза и взмолилась про себя:  пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! 
 Анджела сняла трубку после третьего гудка.
 – Детка... – выдохнула Эрин.
 – Мама?!
 – Да, малыш, это я. Папа дома? Если да, то говори потише.
 – Ты можешь приехать к нам? Мы каждый день ездим в больницу кататься.
 – В какую больницу?
 – В разные. Папа наряжается доктором Дулиттлом.
 – О Господи! – вырвалось у Эрин.
 – Он меня сажает в какое-нибудь кресло на колесиках и катит, быстро-быстро. Ты можешь приехать к нам? Знаешь, как он быстро меня катает? Ты тоже можешь покатать.
 – Послушай меня, Анджела...
 – Мне нужно идти, мамочка. Пока! Я тебя очень люблю.
 – Анджела!
 Трубка долго молчала – только слышно было чье-то дыхание. Потом на том конце провода кашлянули.
 – Анджи!
 В трубке раздался смех Дэррелла Гранта – резкий, жестокий:
 – Ха-ха-ха! Кажется, мне придется сменить номер.
 – Ты скотина, подлая тварь, – сказала Эрин. – Если тебя поймают вместе с Анджелой...
 – Черта с два! – перебил ее Дэррелл. – Хрен они меня поймают! Я так все устроил, что просто любо-дорого. Разве Анджи тебе не сказала? Я свистнул в одном месте докторский халат, настоящий стетоскоп, ну, и еще кое-что. Видела бы ты, как я выгляжу – могу дать сто очков вперед любому вонючему докторишке! Я даже серьезно подумываю о том, чтобы заняться гинекологией.
 – Ты просто сошел с ума, Дэррелл! Ведь они заберут ее! Заберут насовсем, и мы никогда не увидим ее – ни я, ни ты. Неужели ты не понимаешь?
 – Да ты, кажется, и  вправду  беспокоишься! Я же сказал тебе, меня никогда не поймают. Я все продумал. Я одеваю Анджи в пижамку – в эту, с черепашками-ниндзя, помнишь? – и она выглядит точно так же, как и дети, лежащие в больнице.
 – Какая же ты сволочь, – медленно, с ненавистью выговорила Эрин.
 – Ладно, ладно. Уж чья бы корова мычала! Сама-то ты чем зарабатываешь себе на жизнь – тем, что выставляешь напоказ свои прелести? Так что не берись судить меня, дорогая...
 Не дослушав, Эрин в бешенстве грохнула телефон об пол. Гнев не давал ей возможности найти облегчение в слезах, а о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Эрин встала, снова натянула джинсы и легкий свитер и взяла с комода ключи от машины.


* * *

 Агент по особым поручениям Том Клири предстал перед Эрин в винно-красном махровом халате и коричневых шлепанцах. Он показался ей просто очаровательным; раньше она видела его только на службе, безупречно одетым и причесанным, а сейчас его всклокоченная со сна песочная шевелюра торчала во все стороны, образуя на макушке смешной хохолок наподобие петушиного гребня, а голубые глаза таращились сонно и непонимающе.
 – Хочешь кофе? – хрипло предложил Клири нежданной гостье.
 Они сели за кухонный стол и принялись негромко разговаривать. Жена Клири тем временем разогревала бутылочку для орущего ребенка. За шесть лет супружества это был уже четвертый, и миссис Клири заметно надоели бесконечные материнские заботы. Когда Эрин извинилась за столь поздний визит, она преувеличенно вежливо ответила:
 – Ничего страшного. Абсолютно ничего страшного! – Однако голос ее звенел, как готовая лопнуть струна. Когда миссис Клири ушла наверх, ее супруг вздохнул с плохо скрытым облегчением.
 – Мне нужна помощь, – шепнула Эрин, наклоняясь к нему через стол.
 – Опять Дэррелл?
 – Кто же еще! – И она принялась рассказывать ему о том, как ее бывший муж стал полицейским информатором, о дорогостоящей судебной волоките, о том, что Дэррелл крадет инвалидные кресла, используя Анджелу как прикрытие...
 – Постой, постой, – перебил ее Том Клири. – Ты говоришь, опека над Анджелой поручена ему? Да как же это возможно?
 В горле у Эрин стало сухо и жестко.
 – Судья сказал, что я недостойна быть матерью, – запинаясь, выговорила она.
 Клири обалдел.
 – Недостойна? – произнес он наконец исполненным ужаса шепотом, каким говорят о какой-нибудь мерзкой, отвратительной болезни. – Ты... Но... Ради Бога, Эрин, с тобой что-нибудь произошло?
 «Я не могу сказать ему, – подумала она. – Он не поймет. Стрип-танцовщица – этого он не сможет понять».
 – Это длинная история, – сказала она.
 – Дэррелл нажал на судью?
 – Точно не знаю, но каким-то образом он этого добился.
 Кофе был готов, и Клири разлил его по чашечкам. Ребенок наверху наконец перестал плакать.
 – Том, – взмолилась Эрин, – он превращает мою дочь в малолетнюю преступницу.
 Клири серьезно кивнул.
  –  Плохо то, что это никак не входит в компетенцию ФБР. – Эрин хотела сказать что-то, но он перебил ее: – Дай мне договорить, Эрин. Твой развод является делом сугубо гражданским, мы здесь ни при чем. Вот если бы у тебя были доказательства коррумпированности этого судьи, тогда, пожалуй, мы могли бы что-нибудь сделать...
 – У меня нет никаких доказательств, – резко сказала Эрин. – Я думала, что твой департамент...
 Глаза Тома Клири сверкнули.
 – Кража инвалидных колясок – это мерзость, тут я с тобой полностью согласен, но, в общем-то, это воровство, так что к нашему Бюро это дело никак не относится.
 – Но ведь Дэррелл является платным агентом местных властей!
 – Послушай, – понизив голос, сказал Клири, – даже если я попытаюсь провести это дело мимо моего шефа, все равно нет ни одного шанса. Шеф просто швырнет мне его в лицо.
 Эрин поняла, что при всем своем сочувствии Том Клири будет непреклонен. Ей стало горько и стыдно, словно после публичной экзекуции.
 – Один телефонный звонок от вас – и он вылетит из полиции, как пробка от шампанского, – убеждала она. – Всего один телефонный звонок, Том.
 – Я не могу, Эрин. Правила есть правила.
 – Но ты же помогал мне раньше.
 – Я просто сообщил тебе данные о человеке, о котором тебе нужно было что-то знать. С этим-то никаких проблем. – Том снял очки и крепко потер пальцами виски. – Пойми ты, – жалобно произнес он, – я не могу открыть федеральное дело на твоего бывшего супруга. Прости меня.
 – И ты прости меня, – пробормотала Эрин в кофейную чашку.
 Клири поинтересовался, оказалась ли полезной его информация о Джерри Киллиане. Эрин ответила, что да, очень, поблагодарила его за кофе и встала, чтобы уйти, но тут Клири спросил:
 – А какое отношение ко всему этому имеет он? Я имею в виде Киллиана.
 – Это еще одна длинная история, – уклонилась от ответа Эрин. Она понимала, что, узнав о гибели Киллиана, Том Клири неминуемо запаникует и автоматически свяжет убийство со своим проступком – выдачей постороннему лицу информации из служебного компьютера. Потом он почувствует, что просто обязан сознаться во всем начальству, и еще до начала расследования убийства Киллиана накопится несколько кубометров разных официальных бумаг. А тем временем Том Клири наверняка окажется в каком-нибудь ФБРовском эквиваленте Сибири, где его жене представится приятная возможность наслаждаться длинной чередой суровых зим и целой кучей проблем, как материальных, так и бытовых. В конце концов, проанализировав все факты, связанные со смертью Киллиана, Бюро, возможно, реабилитирует провинившегося Клири, но за это время Дэррелл Грант, вместе с Анджи успеет добраться хоть до Тасмании, где и будет пребывать в полной безопасности.
 У Эрин не было времени дожидаться милостей от ФБР. И ей нужно было, чтобы агент Том Клири находился не где-нибудь, а в Майами – на случай если ей понадобится его помощь.
 Провожая ее до дверей, Клири спросил, где она теперь работает.
 – В одном баре, – ответила Эрин. В конце концов, это соответствовало действительности. То же самое она сказала и матери с отчимом.
 – Как называется этот бар? – поинтересовался Клири.
 – Ты все равно его не знаешь, Том. Такие заведения не входят в компетенцию ФБР.
 Никак не прореагировав на сарказм Эрин, Клири заметил, что ему очень грустно думать, как она занимается подаванием крепких напитков и приготовлением коктейлей. Эрин возразила, что платят там неплохо.
 На прощание, уже на пороге, Клири проговорил виновато:
 – Если бы я мог нарушить правила, ты же сама понимаешь... Но я не могу. Просто не могу.
 – Да, я все понимаю, Том. – Эрин оглянулась – нет ли поблизости миссис Клири – и поцеловала его в щеку. – Все равно спасибо тебе.
 Когда она вернулась домой, по телевизору показывали напрямую из Мексики чемпионат по боксу. Эрин увидела крупным планом лицо одного из боксеров, багровое, вспухшее: из носа – казалось, что у него не две, а почему-то три ноздри, – обильно струилась кровь. Второй боксер методично и прицельно продолжал наносить удары прямо в сломанный нос соперника, пока наконец на ринг не натекло столько крови, что рефери поскользнулся.
 Когда-то Эрин не понимала, как, почему одно человеческое существо вдруг становится способно искалечить другое, себе подобное, которое, возможно, видит впервые в жизни. Теперь, думая о своем бывшем муже, она начала понимать тот порыв, что движет боксерами во время схватки: круша и ломая противника, они просто дают выход той агрессивности, которая, накапливаясь в повседневной жизни, не находит себе выхода в ней.
 К утру Эрин немного пришла в себя. Она сделала сто приседаний, починила треснувший телефон и набрала еще один номер.


* * *

 Входя в роскошную квартиру Малкольма Дж. Молдовски, Эрб Крэндэлл заметил кое-что новое. Это был цветной портрет Джона Митчелла, бывшего министра, юстиции США, в свое время осужденного по одной из статей уголовного кодекса.
 – Это мой дорогой друг и наставник, – пояснил Молди, – жестоко оклеветанный много лет назад. То была истинная американская трагедия.
 – Я все знаю об этом, Малкольм.
 – Это был настоящий политический гений, – продолжал Молдовски. – Его погубило то, что он поставил не на того, на кого следовало, и остался верен ему до конца. Он принял на себя удар вместо Никсона.
 Когда разразился Уотергейт, Эрб Крэндэлл еще учился в колледже. Он помнил Джона Митчелла угрюмым стариком, вечно окруженным кипами бумаг: таким он видел его на экране телевизора и на фотографиях в газетах.
 – Последний из великих, – пылко закончил Молли, с неожиданной для Крэндэлла нежностью поглаживая рамку портрета. – А у тебя, Эрб, разве нет своего героя?
 – Нет.
 – Это звучит достаточно цинично.
 – Те, у которых есть свои герои, обычно верят во что-нибудь. Ты тоже?
 Доставая два коньячных бокала и наполняя их, Молди обдумывал ответ. Потом, вручив один из них Крэндэллу, сказал:
 – Я верю во влияние ради влияния.
 – То есть кнопки, на которые можно нажимать?
 – А ты разве не веришь в это?
 – Честно говоря, в один прекрасный день все эти твои кнопки могут взять и не сработать.
 – Во всяком случае, лучше иметь под рукой много кнопок, чем одну-единственную, Эрб.
 – Ты хочешь сказать, что меня, может быть, ожидает такая же судьба? – Крэндэлл кивнул в сторону портрета Джона Митчелла. – Эх, Малкольм, да я жду не дождусь, когда...
 – Ты просто отвратительный циник.
 Они сидели в плющевых креслах в гостиной Молди, созерцая через широкое окно панораму Атлантического океана. Вдали помигивали огоньки медленно движущихся и стоявших на якоре судов. Крэндэлл чувствовал, что совсем размяк от великолепного вида и отличного коньяка.
 Молдовски расспрашивал его о ходе перевыборной кампании. Ему доставило большое удовольствие узнать, что соперник Дэвида Дилбека, член правого крыла республиканской партии, а в повседневной жизни – крупный торговец электротоварами, сумел собрать до сего момента всего лишь шестьдесят тысяч долларов. Этому бедолаге приходилось посвящать большую часть своего времени тому, чтобы отбиваться от нападок прессы, разнюхавшей об имевшихся на его счету двух стародавних судимостях за кражу почтовых отправлений в Литтл-Рок, штат Арканзас. Собственно, помог ей в этом Молди, собственноручно раскопавший компромат и передавший его знакомому журналисту из Майами.
 Далее Эрб Крэндэлл сообщил, что все до единого члены семьи Рохо, включая и самых дальних родственников, добросовестно прислали чеки на максимальные в пределах допустимого суммы в Комитет поддержки Дэвида Дилбека. Кроме того, в комитет поступали тысячи долларов якобы от рядовых граждан, желающих выразить свою поддержку и одобрение безупречной деятельности конгрессмена. Правда, искать имена и фамилии этих людей в списках избирателей или даже в телефонной книге не имело смысла – они принадлежали батракам из стран Карибского бассейна, приезжавшим махать мачете на плантациях сахарного тростника. То была гениальная идея Молди – использовать сезонных рабочих-мигрантов, чьи следы потом невозможно было бы отыскать, для легального прикрытия нелегальных взносов семьи Рохо.
 – Дэви еще не знает об этом, – сказал Крэндэлл.
 – Ну и не говори ему, – посоветовал Молдовски.
 – Он воображает, что массы его просто боготворят.
 – Вот и поддерживай в нем эту убежденность. Нам нужен кандидат, который верит в свои силы.
 – Это уж точно, – вздохнул Крэндэлл. – Он до такой степени верит в свои силы, что я уже не успеваю контролировать его. – И он вручил Молди последний счет конгрессмена из «Клубничной поляны». В конце его один из братьев Линг собственноручно приписал: «40 долларов за испорченные пирожные».
 – А где же в это время был  ты? – поинтересовался Молдовски.
 – Он вышел через заднюю дверь, Малкольм. Крис Рохо прислал за ним машину.
 – Я спрашиваю, где был ты.
 – Спал в гостиной.
 – Хорошо же ты выполняешь свою работу!
 – Кончай издеваться, – огрызнулся Крэндэлл. – Хочешь сам попасти его сегодня вечером? Я готов заплатить, чтобы посмотреть, как ты будешь это делать.
 Молдовски не на шутку разозлился, узнав, что Дилбек снова начал предаваться своим привычным развлечениям. По всей видимости, этот идиот так и не извлек никакого урока из того, что произошло в «И хочется, и можется».
 – Может, подсыпать ему что-нибудь в еду? – предложил Эрб Крэндэлл. – Я уж подумываю о слабительном.
 – Лучше снотворное.
 Молди прямо-таки бесила непробиваемая глупость конгрессмена Дилбека. Неужели он не понимает, на какой опасной грани балансирует? Джерри Киллиан исчез, но появятся другие Киллианы – другие шантажисты, если он не прекратит шататься по стрип-заведениям.
 – Есть и еще кое-что, – сказал Крэндэлл.
 Молдовски резким движением ослабил узел галстука, словно предвидя, что еще минута – и ему просто не хватит воздуха.
 – Погоди, сейчас я сам попробую угадать: он связался с несовершеннолетней? С девицей из католической школы?
 – Ты сам просил меня держать тебя в полном курсе его дел.
 – Ну так выкладывай! Хуже, думаю, уже не будет.
 Крэндэлл сунул в рот карамельку от кашля.
 – Сегодня утром был очень странный звонок.
 – Куда – по домашнему номеру или в вашингтонский офис?
 – В вашингтонский офис. Отвечала одна из секретарш. – Рассказывая, Крэндэлл переваливал леденец то за одну, то за другую щеку. – Звонила женщина.
 – Вот это да!
 – Сказала, что она приятельница Джерри Киллиана.
 У Молди отвисла челюсть.
 – Ты что, разыгрываешь меня, Эрб? Шутишь?
 – А ты что – видишь, что я смеюсь?
 – Что еще? – рявкнул Молдовски. – Что еще она сказала?
 – Вот в том-то вся и загвоздка, Малкольм. Она не назвала себя. Номера тоже не оставила. А вообще, по словам секретарши, весьма корректная дама. Сказала, что позвонит в другой раз, когда у конгрессмена будет время поговорить с ней.
 Молдовски быстрым движением пригладил волосы. Только по этому признаку Крэндэлл понял, насколько он взвинчен. Безупречные манеры являлись одной из фирменных составляющих стиля работы Молди.
 – Ты говорил об этом Дэви? – спросил он.
 – Конечно, нет.
 – Которая из секретарш отвечала на звонок?
 – Старшая – Бетт Энн. Не дергайся, она вообще не в курсе. Для нее имя Киллиана ровным счетом ничего не значит. – Крэндэлл шумно разгрыз остатки леденца, проглотил его и запил коньяком. – Малкольм, пора бы уже тебе ввести в игру меня.
 – Лучше порадуйся, что я до сих пор этого не сделал.
 – Ты говорил, что твои люди устроят все как надо.
 Молдовски, стоя у окна, созерцал океанский простор.
 – Я думал, что да, – ответил он, не оборачиваясь.
 Когда запищал пейджер сержанта Эла Гарсиа, его владелец сидел на морозильной камере для мяса, жуя резинку и заполняя какие-то официальные бланки. Внутри морозильной камеры находились Айра и Стефани Фишмен, восьмидесяти одного года и семидесяти семи лет соответственно, компактно сложенные, как садовая мебель. Они покинули этот мир практически один за другим, с разницей в два дня, в июле месяце первого года президентства Джералда Форда. Их единственная дочь Одри поместила умерших родителей в промышленного размера холодильник глубокой заморозки марки «Сиэрз», купленный специально для этой цели. Айра и Стефани получали от службы социального обеспечения в общей сложности тысячу семьсот долларов в месяц. Одри, уже давно не имевшая ни работы, ни перспектив получить ее, решила, что не стоит торопиться с уведомлением правительственных или каких бы то ни было других официальных органов о смерти родителей. Друзья и знакомые считали, что старики, утомленные флоридской жарой, снова вернулись в родные места, на Лонг-Айленд. Никто, кроме Одри, не знал, что Айра и Стефани в полной сохранности покоятся под тремя дюжинами замороженных обедов от фирмы «Соунсон», состоящих главным образом из стейков по-сэйлсберийски. Чеки от службы социального обеспечения продолжали исправно поступать, и Одри обналичивала их в течение долгих семнадцати лет.
 Ей удавалось сохранять свою тайну вплоть до дня, о котором идет речь. В это утро она рано встала и, как обычно, поехала на церковном автобусе играть в бинго. Около полудня юный бродяга по имени Джонни Уилкинсон разбил окно ее спальни и забрался в дом в надежде разжиться наличными, оружием, кредитными карточками и стереоаппаратурой. Любопытство (а возможно, голод) заставило его заглянуть в большой холодильник, и последовавшие затем вопли ужаса донеслись до ушей проходившего мимо почтальона. Одри, вернувшись, застала свой домик битком набитым полицейскими. Ее немедленно взяли под стражу, но детективы не были уверены в том, какие обвинения можно ей предъявить.
 Произвести аутопсию не представлялось возможным ранее, чем через несколько дней, когда замороженная чета достаточно оттает, но сержант Гарсиа полагал, что Фишмены умерли от естественных причин. В штате Флорида не существовало специального закона, запрещающего гражданам замораживать своих умерших родных, однако Одри допустила серьезные нарушения, не сообщив властям о кончине родителей и храня мертвые тела в пределах жилой зоны. Что же касается обмана службы социального обеспечения, тут речь шла о преступлении федерального масштаба. Все это никак не входило в круг вопросов, которыми обычно занимался Эл Гарсиа, и не представляло для него интереса. Поэтому он даже обрадовался, когда его пейджер запищал.
 Они с Эрин встретились в ресторанчике «У Дэнни» на бульваре Бискейн и постарались найти самый укромный уголок. Когда они сели и Гарсиа собрался было зажечь очередную сигару, Эрин выдернула ее у него изо рта и макнула концом в стоявшую на столе чашечку кофе.
 – Вот это ни к чему, – ворчливо заметил Гарсиа.
 – Лучше достаньте вашу записную книжку, – ответила Эрин.
 Детектив улыбнулся.
 – Добрая старая ФБРовская выучка!
 – Вы знаете об этом?
 – Я не так уж неповоротлив, как вы считаете.
 Появилась официантка; Гарсиа заказал себе гамбургер и жареную картошку, Эрин – салат.
 – Что же вам еще известно? – поинтересовалась она.
 – Что одно время вы были блондинкой.
 Эрин засмеялась.
 – О Боже! А как насчет номера моих водительских прав?
 – Темный цвет вам идет больше. – Эл Гарсиа достал записную книжку и ручку и сунул в рот колпачок – в порядке компенсации за отобранную сигару. – Мне известны только самые общие данные. Рост, вес, семейное положение. Предпочитаете низкокалорийную пищу – что, кстати, совсем неплохо. Ах, да, вот еще: у вас перерасход на сто долларов по кредитной карточке «Виза». В общем, вот  такая  чепуха.
 – Я просто потрясена, – отозвалась Эрин.
 – Оно того не стоит.
 – А насчет Дэррелла вы в курсе?
 – Ну, такую подробность трудно было бы пропустить. Но давайте лучше поговорим о покойном мистере Киллиане.
 Чем больше говорила Эрин, тем легче становилось у нее на душе. Гарсиа вел себя так, будто верил каждому ее слову, хотя, возможно, это просто был один из его профессиональных приемов. Он не пытался угрожать ей, не намекал на ее возможную виновность. Делая пометки в книжке какими-то своими, особыми значками, он не забывал откусывать от гамбургера, который держал в другой руке. Когда Эрин упомянула о намерении Киллиана выйти на некоего конгрессмена, Гарсиа, на секунду оторвавшись от своих записей, метнул на нее внимательный, сразу ставший настороженным взгляд. – Я узнала от судьи имя этого конгрессмена, – сказала Эрин, и он крупными печатными буквами вывел в записной книжке: ДИЛБЕК.
 – Не знаю, что пытался или уже успел сделать Джерри, – добавила она, – но я молю Бога, чтобы не это явилось причиной его смерти.
 – Любовь иногда бывает делом довольно опасным, – заметил Гарсиа.
 – Я не остановила его потому, что... ну я надеялась: а вдруг это действительно поможет мне вернуть дочь! Наверное, это было абсолютным безумием.
 – Только не для меня, – покачал головой Гарсиа – Я читал материалы вашего дела о разводе.
 – Ах, вот как! – Уж кто-кто, а Эрин-то отлично знала, что эти материалы – просто море разливанное мерзости и клеветы. Дэррелл Грант рассказывал в суде кошмарные истории о невероятном сексуальном аппетите своей супруги, толкавшем ее на бесчисленные измены, причем в подтверждение этих историй не поленился представить двух «свидетелей» – своих же дружков, клятвенно подтвердивших, что вынуждены были уступить домогательствам бывшей миссис Грант В бумагах были зафиксированы и слова судьи, объявившего ее недостойной звания матери.
 Эрин прямо, глаза в глаза, взглянула на Эла Гарсиа.
 – Я ни за что на свете не причинила бы вреда моей девочке, – сказала она.
 – Я знаю, – коротко ответил Гарсиа.
 Эрин с ожесточением накинулась на салат. Он показался ей безвкусным, как мокрая салфетка.
 – Я хотел сказать, – снова заговорил Гарсиа, – что ваше участие в плане мистера Киллиана, или, скажем так, согласие с ним совсем не так уж безумно. Ваш бывший благоверный, уж простите за прямоту, самое настоящее дерьмо. И, думаю, он не будет слишком утруждать себя заботами о девочке Кажется, ее зовут Анджела?
 Эрин кивнула.
 – То, что он наплел обо мне судье, что записано в этих бумагах... – начала она.
 – Забудьте об этом, – прервал ее Гарсиа, но Эрин все же закончила:
 – Это все полнейшее вранье!
 – Я же сказал – забудьте об этом. Как насчет кусочка лимонного пирога?
 Эрин съела один кусок, Гарсиа – два, после чего он вытащил и распечатал новую сигару, старательно держа ее вне досягаемости своей визави.
 – Пожалуйста, – чуть ли не умоляюще произнес он. – Прошу вас.
 Эрин поймала себя на том, что улыбается. Когда Гарсиа оторвал запечатывавший сигару кружочек табачного листа, она взяла со стола его зажигалку, щелкнула ею и, протянув руку через стол, поднесла ему огонь.
 – Они отправили тело морским путем, – сообщил Гарсиа, выдыхая слова вместе с первыми клубами дыма – Но не сюда, а в Атланту. Бывшая жена Киллиана хочет похоронить его там.
 – А как движется расследование?
 – В графстве Минерал не любят этого слова. Я имею в виду слово  «убийство».  Самое большее, на что они оказались способны, – это занести этот случай в разряд не входящих в принятую классификацию. Коронер говорит, что снова займется этим делом, если мне удастся раскопать что-нибудь новенькое. Что-нибудь, кроме пары ложек водопроводной воды в легких.
 – Вы собираетесь этим заниматься?
 – Разумеется – в свободное от службы время. – Гарсиа откинулся на спинку стула в позе полнейшего расслабления – Теперь скажите мне вот что: в вашем заведении за последнее время не случалось ли чего-нибудь из ряда вон выходящего? Только постарайтесь припомнить хорошенько.
 – Да нет, вроде все спокойно. У нас такой менеджер по вопросам порядка и безопасности, что... Да, наверное, вы сами видели.
 – Никаких инцидентов? Или драк? Подумайте.
 Эрин упомянула о пьяном типе, налетевшем на другого с бутылкой от шампанского.
 – Бедный парень оказался в больнице, – добавила она. – А больше, пожалуй, ничего не случалось.
 – А где же был этот ваш менеджер по безопасности?
 – Да он вряд ли смог бы что-нибудь сделать. На него наставили револьвер.
 Глаза Эла Гарсиа сузились.
 – Так. Дальше! И со всеми возможными подробностями.
 – Но это был другой: не тот, который с бутылкой, а его телохранитель. Это у него был револьвер.
 – Ваше заведение часто посещают телохранители?
 – Но до стрельбы дело так и не дошло, – пояснила Эрин. – Все закончилось очень быстро – минут за пять, не больше.
 – А вы не узнали этого пьяного типа?
 – На мне в это время болтался другой: так вцепился, что во время танца волочился за мною по всей сцене. А тот, с бутылкой, даже и не знаю, откуда появился.
 Гарсиа наклонился вперед.
 – Вы успели разглядеть его лицо? Узнаете, если увидите снова?
 – Не знаю. Возможно. – Эрин немного подумала. – Шэд видел его лучше, чем я.
 – Шэд – это вышибала?
 – Никогда не называйте его так. Его официальный титул – менеджер по вопросам порядка и безопасности.
 – Мне нужно поговорить с ним, – решительно заявил Гарсиа.
 Выражение лица Эрин стало скептическим.
 – Он такой, знаете ли... сильный и молчаливый. – Она сочла за благо не сообщать сержанту Гарсиа мнение Шэда обо всех полицейских, вместе взятых.
 – Я как-нибудь зайду в ваше заведение, – сказал Гарсиа, – вы познакомите меня с ним, и мы побеседуем. Самое худшее, что он может сделать, – это сказать «нет».
 «Ошибаетесь, сержант, – подумала Эрин – Он может гораздо больше»
 Гарсиа поинтересовался, находился ли Киллиан в зале в тот вечер, когда произошел инцидент с бутылкой. Эрин не помнила. Она обещала расспросить других танцовщиц.
 – Возможно, я сейчас задам вам идиотский вопрос, – сказал Гарсиа, – но это сэкономит мне немного времени. Тогда арестовали кого-нибудь?
 Эрин не смогла удержаться от смешка.
 – Будем считать, что вы ответили «нет», – резюмировал Гарсиа, делая знак официантке, чтобы приготовила счет.
 – Есть еще кое-что, о чем вам следует знать, – проговорила Эрин. – Сегодня утром я звонила в офис конгрессмена. Сказала, что я близкий друг Джерри Киллиана.
 – Так-так, – протянул Гарсиа. – И, конечно, он не стал разговаривать с вами.
 – Само собой.
 – Надеюсь, вам не пришло в голову назвать себя?
 – Само собой. Хотите, я попробую еще раз?
 – Нет. Пожалуйста, не надо. – Гарсиа встал из-за стола и пошел расплатиться по счету.
 Эрин подождала его у дверей. Они вышли на улицу. Накрапывал небольшой, совсем летний дождик, и пальмы, выстроившиеся вдоль бульвара, выглядели промокшими и несчастными.
 Укрывшись от капель под вывеской ресторана, Гарсиа нацарапал что-то на клочке бумаги и протянул его Эрин:
 – Это мой домашний телефон. Не вздумайте потерять!
 Эрин спрятала бумажку в сумочку.
 – Ваша жена знает, чем вы занимаетесь?
 – Не беспокойтесь. Звоните в любое время. – Он ладонью прикрыл свою драгоценную сигару от дождя и повел Эрин к машине. – Донна поймет. Верьте мне.
 – Наверное, в ее жизни тоже был свой Дэррелл Грант? – предположила Эрин.
 – И притом мирового класса. Ваш рядом с ним – просто сосунок.
 – И что же с ним случилось?
 – Сначала я засадил его, а потом женился на его жене, – объяснил Гарсиа.
 – Значит, вот какая нынче мода, – усмехнулась Эрин.
 – Значит, да. Донна говорит то же самое.




 Глава 13


 Двадцать пятого сентября, по-осеннему ветреным утром, Джерри Киллиана опустили в могилу на кладбище Декейтур-Мемориал-гарденз, в нескольких милях от Атланты. За похоронами последовала небольшая церемония, на которой присутствовали бывшая жена Киллиана, их дочери и девять его друзей с флоридской телевизионной станции. Всех пришедших проводить его в последний путь незаметно фотографировал человек, затаившийся ярдах в сорока пяти от могилы, среди пушистых молодых сосенок. Он был одет могильщиком, однако на самом деле работал на Малкольма Дж. Молдовски. Снимал он тридцатипятимиллиметровой камерой «лейка» с телескопическим объективом, на всякий случай дублируя каждый снимок несколько раз с различной экспозицией. Во второй половине дня шесть проявленных черно-белых пленок уже лежали на письменном столе Молдовски в Майами. Все до единого лица, оказавшиеся в кадре, были тщательно изучены и идентифицированы, однако не удалось установить, мог ли кто-нибудь из этих людей быть связующим звеном между покойным мистером Киллианом и здравствующим конгрессменом Дэвидом Лейном Дилбеком.
 Молдовски был убежден, что женщина, звонившая в офис Дилбека, на похоронах не присутствовала. Кем она была – любовницей? Тайным партнером по шантажу? Найти ее представлялось делом почти нереальным. Работай Киллиан не на телецентре, а в каком угодно другом месте, Молдовски послал бы сообразительного и осторожного частного детектива аккуратно поразведать среди его друзей и коллег. Но в данном случае риск был слишком велик. Люди, имеющие отношение к средствам массовой информации, обычно бывают эксцентричными и подозрительными, и появление среди них сыщика только осложнило бы положение. Самым разумным было вооружиться терпением и подождать: а вдруг эта таинственная женщина объявится снова? Впрочем, она вполне могла и не объявиться.
 А пока что Малкольм Дж. Молдовски чувствовал себя как человек, знающий, что в его дом каким-то образом проникла кобра. Где она прячется, где ползает – неизвестно, но рано или поздно все равно наступишь на нее. Единственный вопрос: когда это случится?
 Дэррелл Грант грузил в грузовик инвалидные коляски, когда появились Меркин и Пикатта, броуордские детективы, занимавшиеся расследованием краж и грабежей. Ничем не выдавая себя, они вылезли из своей машины без номерных знаков и трижды неторопливо обошли вокруг грузовика. Наконец один из них спросил Дэррелла, чем это, черт возьми, он тут занимается.
 – Своим делом, – буркнул тот, не отрываясь от своего занятия.
 – Товар краденый? – поинтересовался Меркин.
 – Конечно, нет, – нервно ответил Дэррелл Грант. На лбу у него выступили крупные капли пота.
 – А с чего следует начинать день приличному человеку, а, красавчик? – вступил в разговор Пикатта.
 – С кофе «Фолджерс», – ушел от ответа Дэррелл Грант, закатывая в кузов кресло фирмы «Эверест и Дженнингс». – Вы не могли бы отойти и дать мне закончить со всем этим? Пожалуйста! – Он был так вежлив потому, что его сильно беспокоило кое-что из сказанного Эрин. А именно – что может случиться с Анджелой, если он снова попадется.
 Пикатта и Меркин обменялись профессионально-понимающими взглядами, отчего Дэррелл Грант занервничал еще больше. Взяв длинную крепкую веревку, он продел ее через колеса кресел и привязал к вбитому в стенку кузова кольцу: закрепленные таким образом, кресла не принимались кататься туда-сюда по всему кузову при каждом повороте.
 – А что с твоим фургоном? – полюбопытствовал Пикатта.
 – В каком смысле?
 – В том, что на кой черт тебе понадобилось нанимать грузовик?
 – Фургон слишком маленький, – хмуро объяснил Дэррелл Грант. – По-моему, ежику ясно.
 – Да уж яснее некуда, – ухмыльнулся Меркин. – Твой бизнес по краже инвалидных колясок процветает вовсю. Так что, пожалуй, не сегодня – завтра ты создашь целую фирму.
 Пикатта расхохотался. Дэррелл Грант запер кузов и присел на бампер.
 – Это, конечно, не то, что угонять машины, – продолжал язвить Пикатта. – На машинах-то ведь имеются серийные номера, которые можно проверить.
 – Да к тому же они регистрируются, – подхватил его коллега.
 – Вот-вот! Плюс к тому – в водительских правах записывается номер машины, – прибавил Пикатта. – В чем состоит особая прелесть инвалидных колясок? В том, что их гораздо труднее разыскать.
 Дэррелл Грант достал свой огромный охотничий нож и начал кончиком лезвия чистить под ногтями, вытирая его о джинсы. Самообладание и уверенность Дэррелла произвели впечатление на полицейских.
 – Значит, вы думаете, что я украл их? – проговорил он, кивком указывая на кресла. – Или давайте по-другому: вы хотите, чтобы я выложил вам все как на духу? Если бы я и вправду украл их, вы действительно хотели бы это знать?
 – Нет, – сказал Меркин. – Пожалуй, что нет.
 – А тогда кончайте пудрить мне мозги, договорились?
 – Вот потеха! – сказал Пикатта. – А мы как раз собирались попросить о том же самом тебя.
 Дэррелл Грант уставился на него снизу вверх с самым невинным видом.
 – В этом месяце ты дал нам три следа. – Пикатта сделал паузу. – Три следа – верней некуда. Неплохой счет, а, красавчик?
 Дэррелл положил нож на колени.
 – Вы же знаете, как это бывает. Кто-то в выигрыше, кто-то в накладе.
 – Да ты просто кладезь премудрости, – заметил Меркин.
 Детективы напомнили Дэрреллу все три случая и проинформировали о результатах проведенной по ним работы. Первый человек, на кого Грант навел их, отрекомендовав его как торговца кокаином, на самом деле, как оказалось, занимался делом куда более безобидным – таскал из прачечной, где работал, пакетики стирального порошка «Тайд» и продавал их. Другой, якобы крупный специалист по ограблению банков, оказался всего-навсего подростком, ради развлечения ломавшим (но весьма редко грабившим) автоматы по продаже билетов на пригородных станциях железной дороги, а шайка угонщиков автомобилей, специализировавшихся на иномарках, – тройкой обыкновенных мелких воришек.
 – Просто у меня полоса неудач, – проворчал Дэррелл, разглядывая носки своих кроссовок.
 Пикатта присел на корточки и глянул ему глаза в глаза.
 – А ну-ка, посмотри на меня, красавчик! Я ведь с тобой разговариваю.
 – Мне дали неверную информацию, вот и все.
 – А нам пришлось здорово попотеть по твоей милости, красавчик. Ну, и на орехи получили – опять же по твоей милости.
 – Мне очень жаль...
 – Получили, получили. Скажи-ка, где твоя девчонка?
 У Дэррелла вытянулось лицо. Нож выпал из его рук.
 – Это вас не касается, – пробормотал он.
 Меркин крепко ухватил его за волосы.
 – Заруби себе на носу, блондинчик: все, что ты делаешь – на чем ездишь, что ешь, где спишь, что крадешь или не крадешь, – все это нас касается, понял? Даже то, какой рукой ты подтираешь себе задницу. И не дай тебе Бог об этом забыть.
 – Она у дневной няньки, – ответил Дэррелл. – С ней все в порядке.
 Оттолкнув руку Меркина, он пригладил себе волосы и нагнулся, чтобы подобрать нож. Но Пикатта ногой отшвырнул нож в сторону.
 – Ведь мы в любой момент можем звякнуть этому судье. Уяснил?
 – Черт бы побрал вас обоих, – выругался Дэррелл.
 – Тогда давай нам побольше следов, – сказал Меркин. – И настоящих следов, а не такой бодяги, как в прошлый раз.
 – А это значит, – подхватил Пикатта, – что тебе надо поменьше сидеть дома и как следует разуть свои распрекрасные голубые глазки. Так что тебе будет не до твоих каталок, красавчик.
 – И колеса глотать тоже бросай, – добавил Меркин. – Поразмысли-ка хорошенько: что, если этот судья пропишет тебе анализ мочи? Если хочешь, чтобы девчонка была с тобой, прекрати это дело.
 – Из парней с таким заносом, как у тебя, редко выходят хорошие папы, – подвел итог Пикатта.
 Дэррелл Грант встал.
 – Благодарю вас, доктор Спок. – С мрачным видом он поднял свой нож и забрался в кабину грузовика. – Я буду на связи.
 Глядя вслед уехавшему грузовику, Меркин нахмурился.
 – Просто смотреть противно – столько дерьма в таком молодом парне!
 – А чего ты ожидал от профессионального подонка? – отмахнулся Пикатта.
 – Но, к сожалению, он  наш  подонок, – возразил Меркин.
 Шэд был раздражен и зол. Несомненно, это сказывалась работа: пьяные посетители, непредсказуемые выходки танцовщиц, занудство мистера Орли, да и вообще все. А сегодня, в довершение всего, диск-жокей Кевин прямо-таки помешался на Хэммере и уже в течение добрых двадцати минут гнал такое дерьмо, хуже которого Шэду в жизни не доводилось слышать. Где-то в глубине его могучего тела все-таки таились нервы, и в конце концов они не выдержали. Шэд ворвался в кабину диск-жокея, отпихнул в сторону обалдевшего Кевина и выдернул из плейера надоевший компакт-диск. Стрип-бар погрузился в тишину. Девушки, танцевавшие на сцене, остановились в растерянности, посетители начали тревожно перешептываться. Какой-то турист из Перу, решив, что начинается облава, рванулся к дверям. Танцевавшая на его столике Моника-младшая горестно чертыхнулась: сбежавший перуанец не скупился на двадцатидолларовые банкноты, которые совал ей за подвязки во время танца.
 Шэд засунул себе в рот компакт-диск, словно большую сияющую вафлю, и разжевал его, невзирая на то, что острые обломки в кровь разодрали ему десны и язык. Затем, выплюнув это кошмарное месиво прямо на подставку микрофона, приказал Кевину поставить Боба Сигера, обещав в случае неповиновения свернуть ему шею. Наблюдавший эту сцену из глубины зала мистер Орли счел за благо потихоньку ретироваться в свой обитый поддельным красным бархатом кабинет.
 Эрин прождала почти час, пока Шэд успокоится. Когда она решилась подойти к нему, он в одиночестве сидел за столиком в угловой кабинке, читая набранную крупным шрифтом новеллу Кафки «Превращение».
 – Хорошая книга? – спросила она.
 Шэд поднял голову.
 – Я потихоньку начинаю испытывать жалость к тараканам.
 – Вообще-то я хотела спросить, – созналась Эрин, – как идут твои дела с этим адвокатом.
 Шэд мрачно покачал головой.
 – Мы решили теперь заняться другим проектом.
 – А можно узнать каким?
 Шэд уже несколько дней испытывал мучительные колебания – включать или не включать Эрин в схему, придуманную Мордекаем? Эрин была его другом – во всяком случае, называть ее так Шэд мог с гораздо большим основанием, чем кого бы то ни было другого. Ну и удивится же она, узнав, что тот пьяный психопат с бутылкой от шампанского оказался – ни больше, ни меньше – членом конгресса Соединенных Штатов! Временами Шэд был почти готов рассказать ей об этом – только ради того, чтобы увидеть ее чудесную улыбку.
 Но, с другой стороны, хотя в случае удачи выигрыш обещал быть весьма солидным, чем больше участников, тем меньше придется на долю каждого. И Шэд благоразумно решил, что в такие сложные времена финансовый интерес перетягивает ту чашу весов, на которой лежит дружба.
 – Я дал слово не распространяться, – ответил он на вопрос Эрин.
 – Этот проект опять замешан на йогурте?
 Шэд рассмеялся.
 – Нет уж, на сей раз никакого йогурта. И никаких распроклятых насекомых!
 Эрин спросила, зажила ли рана на голове. Наклонившись, Шэд продемонстрировал ей свою макушку с автографом Дэррелла Гранта.
 – Шрам уже не так заметен, как раньше, – пожаловался он, – так что я немного разочарован.
 Эрин в пятнадцатый раз попросила у него прощения за то, что так подставила его.
 – Да ладно, забудь, – отмахнулся Шэд. – Думаю, мы с твоим бывшим еще встретимся.
 – Нет, если это будет зависеть от меня, – возразила Эрин, невольно представляя себе, как Дэррелла Гранта грузят в машину «скорой помощи».
 В это время на сцену вышла новая танцовщица, Марвела. Взявшись обеими руками за одну из позолоченных колонок, она расставила свои длинные ноги, томно откинулась назад и начала изо всех сил вращать головой в такт музыке. Мужчины в переднем ряду столиков так и взвыли от восторга.
 – Что скажешь? – спросила Эрин Шэда. – Как ты думаешь, это из-за бюста или из-за ее длинных волос?
 – Конечно, из-за волос.
 – Кажется, она заработала вчера четыре сотни.
 – Да? – Шэд мысленно завязал узелок на память: нынче же поговорить с этой Марвелой. Накануне она отстегнула ему всего пятерку. – Но ты все равно лучше, – утешил он Эрин.
 – Не знаю, – вздохнула она. – Она действительно хорошо танцует.
 – Но не так, как ты, – возразил Шэд, прежде чем снова погрузиться в чтение.
 Эрин знала, что ей надо бы тоже пойти на сцену и потанцевать, чтобы заработать несколько баксов, но кто бы знал, как ей не хотелось! Ей было спокойно и уютно с Шэдом в этой маленькой полуосвещенной кабинке.
 – У меня возникла небольшая проблема, – сказала она.
 Шэд взглянул на нее поверх книги:
 – Что случилось?
 – Мне нужно, чтобы ты поговорил кое с кем.
 – С кем?
 – Это хороший человек. Думаю, он может помочь мне.
 – Кто он, я спрашиваю?
 Узнав, что речь идет о полицейском, Шэд хмыкнул.
 – Значит, у тебя совсем не небольшая проблема.
 – В общем-то, да. Он занимается расследованиями убийств.
 – Боже всемогущий!
 – Да нет, все не так страшно, как ты думаешь.
 Но, когда Эрин рассказала ему, что случилось с мистером Квадратные Зенки, Шэд решил, что все действительно страшно. Он не понимал, кому и чего ради понадобилось убивать этого заморыша, да, честно говоря, его это и не интересовало. Гораздо больше его беспокоило то, что в опасности находится Эрин.
 – Тебе вроде бы уже пора в отпуск, – сказал он. – Так вот, я бы тебе посоветовал рвануть на Марс.
 – Этот детектив хочет расспросить тебя о том вечере, несколько недель назад, когда – помнишь? – один тип взял тебя на мушку.
 – Я ничего не помню, извини.
 – Ну, постарайся! – Эрин положила ладонь на его руку. – Это поможет мне в деле с опекой над Анджелой. Ведь все это связано одно с другим.
 – Что?! – Шэд даже привстал. – Это связано с твоей малышкой? Да как тебе это... как же ты так? – Он никак не мог поверить, что Эрин оказалась замешанной в такой ужасной истории.
 – Тише! – успела шепнуть она.
 К кабинке подошла Моника-младшая и сообщила, что мистер Орли желает поговорить с Шэдом, а также что Кевин требует извинения. Шэд ответил, что с удовольствием извинится, как только Кевин докажет, что у него есть хотя бы минимальный музыкальный вкус, и Моника с явной неохотой согласилась передать его ответ мистеру Орли.
 Когда она ушла, Шэд повернулся к Эрин.
 – Это мое менеджерство по вопросам безопасности и порядка у меня уже вот где! Определенно пора менять работу.
 – И мне тоже, – кивнула Эрин. – Найти себе такую работу, где я могла бы, как раньше, носить под юбкой обычные трусики, а не эту набедренную повязку.
 Шэд взялся обеими руками за голову и слегка сжал ее, как сжимают дыню, чтобы проверить, спелая ли она. Затем повел глазами туда-сюда, крепко зажмурил их, открыл и несколько раз моргнул.
 – Я перестал замечать самые обыкновенные вещи, – пожаловался он. – Это меня и беспокоит. Вот, например, я только сейчас заметил, что ты сидишь тут со мной, в общем-то, в чем мать родила.
 Эрин торопливо прикрыла руками грудь.
 – Черт, я и не... Извини. Я как раз должна была снова идти на сцену.
 – Да не в этом дело, – отмахнулся Шэд. – Главное – я и внимания не обратил, понимаешь?
 – Но ты ведь тут столько на все это насмотрелся, что...
 – Вот именно! – воскликнул Шэд, перебивая ее. – Слишком насмотрелся. Так что нужно рвать когти, и чем скорее, тем лучше. – Он кивком указал на книгу, лежавшую на столе. – Там, в этой истории, один парень превращается в какую-то многоногую гадость. Представляешь – в одно прекрасное утро открывает глаза, глядь – а он уже не человек, а таракан! А может, и жук, но это уже без разницы. Поневоле задумаешься, а? Вот так живешь, живешь, а потом вдруг ни с того ни с сего...
 – Пожалуй, это  тебе  нужен отпуск, – сказала Эрин.
 – Пожалуй, да. – Шэд негромко побарабанил пальцами по столу. – Ладно. Я поговорю с этим твоим детективом. Но я тебе уже сказал, память у меня не Бог весть.
 Эрин привстала, наклонилась через столик и чмокнула Шэда в широкий лоб.
 – Эй, – заметил Шэд, – а у тебя новое трико.
 – Точно.
 – Ну что ж, очень клево.
 – Вот, посмотри-ка: здесь вместо кнопок липучка. – И Эрин продемонстрировала, как расстегивается и застегивается ее сценический «костюм».
 – Это же надо! – задумчиво проговорил Шэд, глядя на полоску липучки. – Тот, кто это придумал, наверняка огребает миллионы.
 – Только, наверное, не «тот», а  «та». 
 Шэд пожал плечами:
 – Какая разница! Я уверен только в одном: что мы с тобой находимся не на том конце этого дела, на каком надо бы.
 – Аминь, – резюмировала Эрин.


* * *

 Дэвид Дибек, узнав, сколько денег уже получено комитетом по его поддержке, велел Эрбу. Крэндэллу вызвать его лимузин. Такое событие стоило отметить: оно уже почти гарантировало победу на выборах. Однако Крэндэлл наотрез отказался.
 – Это абсолютно исключено, – решительно сказал он. – Этот вечер мы проведем дома.
 – Пожалуйста, Эрб! – взмолился конгрессмен. – Только подумай, какой денек у меня был сегодня! Три – целых три! – антикастровских выступления подряд! Фидель – тиран. Фидель – преступник. Фидель – чудовище. Фидель – ...
 – Всем политикам приходится петь эти песни.
 – Но это ужасно утомляет, Эрб. В конце концов, человеку нужна какая-то отдушина.
 – Это исключено, Дэви.
 – Я купил новый парик...
 – Ну и забудь о нем, – отрезал неумолимый Крэндэлл.
 – Мы сядем где-нибудь в самой глубине зала, Эрб. Никаких касательных танцев, Богом клянусь! Позвони Лингам и закажи для нас столик.
 – Могу предложить другой план, – сжалился наконец Крэндэлл.
 Конгрессмен заинтригованно воззрился на него.
 – Где Памела? – спросил Крэндэлл.
 – Улетела в Виргинию. Там кто-то из Кеннеди устраивает какой-то благотворительный бал. Только не помню какой.
 – Что – какой из Кеннеди?
 – Нет, какой бал. По-моему, там будут собирать средства для борьбы с какой-то болезнью.
 – Но Памела наверняка сегодня не появится?
 – Нет. Она собиралась вернуться в воскресенье.
 – Значит, мы можем без всякого риска приглашать гостей.
 Конгрессмен так и просиял.
 – И чем больше, тем лучше!
 В половине десятого прибыли танцовщицы из «Клубничной поляны». Они привезли свою музыку. Эрб Крэндэлл провел обеих девушек в небольшую комнату, где стоял кофейный столик из тикового дерева. Вскоре появился Дилбек, облаченный в широкую белую хламиду, уселся, скрестив ноги, прямо на пол и попросил Крэндэлла принести из холодильника бутылку шампанского «Корбель». Девушки опасались повредить своими высокими каблуками великолепный паркет, так что Дилбек посоветовал им сбросить туфли и ходить босиком. Тем временем вернулся Крэндэлл с шампанским. Он наполнил три бокала, поставил бутылку в ведро со льдом и снова вышел. Оказавшись в холле, он взял кресло, придвинул его поближе к двери кофейной комнаты и уселся. В течение часа он слушал невыносимо монотонную музыку, доносившуюся из-за двери, потом встал и пошел поискать в аптечке Памелы Дилбек что-нибудь от головной боли. Ему повезло: он тут же обнаружил флакончик таблеток «Дарвонс» и проглотил сразу две, запив их стаканом апельсинового сока из кухонного холодильника.
 Когда он вернулся на свой пост, музыка громыхала вовсю. Дверь кофейной комнаты была распахнута настежь. Прежде чем он успел дойти до нее, из ванной выскочила одна из танцовщиц с кудрявым черным париком в одной руке и мокрым полотенцем в другой. Она устремилась через холл в кофейную комнату.
 – У вас там все в порядке? – крикнул Крэндэлл.
 – Какое там! – ответила танцовщица, глядя на него испуганными глазами. – Вы умеете оказывать первую помощь?
 Второй девушки в комнате не оказалось. Конгрессмен Дилбек, бесчувственный, лежал на полу возле кофейного столика из тикового дерева. Его белая хламида была распахнута, под ней виднелся жирный бело-розовый живот и шелковые боксерские трусы. Эрб Крэндэлл опустился на колени возле конгрессмена и положил руку на его быстро поднимавшуюся и опускавшуюся грудь.
 – Наверное, сердечный приступ, – сказал он.
 – Да нет, – отозвалась танцовщица и поведала Крэндэллу о том, что произошло.
 – О Господи! – пробормотал он. – Куда она его ударила?
 – В лоб, между глаз.
 – Чем?
 – Да ничем – просто рукой.
 – Кулаком? Ничего себе! – Он внимательно всмотрелся в бледное лицо Дилбека. В самой середине лба, между бровей конгрессмена, быстро набухал синевато-лиловый бугор, в центре которого виднелось маленькое, абсолютно правильной формы прямоугольное углубление. – Значит, она носит кольцо с камнем, – заключил Крэндэлл.
 – Да, с аквамарином, – подтвердила девушка. – Это ее камень.
 Крэндэлл подсунул под голову конгрессмена подушку и обмотал ему шею мокрым полотенцем. Танцовщица предложила позвонить по номеру 911, в службу неотложной помощи, но Крэндэлл сказал, что не надо.
 – Где другая? – спросил он.
 – На улице, в машине. Она так перепугалась!
 Дилбек слегка пошевелился и застонал. Приложив губы к самому его уху, Крэндэлл громко сказал:
 – Дэви, просыпайся!
 Дилбек снова затих. Тогда Крэндэлл подошел к письменному столу, нашел номер частного врача конгрессмена и через секретаршу попросил его срочно приехать.
 – А может, лучше отвезти его в больницу? – предложила танцовщица.
 – Конечно, – саркастически ответил Крэндэлл. Стоило им только показаться в «Маунт Синай», как завтра же во всех газетах появились бы заголовки:
 КОНГРЕССМЕН ПОСТРАДАЛ ОТ ТАИНСТВЕННОГО УДАРА ПО ГОЛОВЕ
 Ночной инцидент окутан мраком неизвестности.
 Предвыборная кампания Дилбека под угрозой.


* * *

 Крэндэлл смотрел на этого незадачливого кандидата от демократической партии со смешанным чувством, в котором преобладали ярость и паника. Будет жить Дилбек или умрет – в любом случае Малькольм Молдовски, узнав об этом происшествии, взбесится, а все шишки, как обычно, свалятся на его, Эрба Крэндэлла, голову, хотя это незаслуженно и несправедливо: похоже, единственным средством сдерживания плотских аппетитов Дилбека является строгий домашний арест.
 – Он плохо выглядит, – заметила танцовщица, уже успевшая переодеться в обычную одежду. – А вдруг он возьмет да и окочурится?
 – Тогда страна лишится еще одного крупного политического лидера. Сколько мы должны вам?
 – Мистер Линг сказал: по пятьсот каждой.
 Крэндэлл достал две тысячи долларов из конверта, лежавшего в обычном месте – в правом нижнем ящике письменного стола Дилбека, – отдал их танцовщице и предупредил:
 – Вы сегодня не приезжали сюда, вы в жизни в глаза не видели ни меня, ни его. Чтобы обе запомнили это как следует! Вы не знаете этого человека.
 – Но ведь я и правда  не знаю  этого человека! Честное слово.
 – Ну и слава Богу, – сказал Крэндэлл.
 – А все-таки ему не следовало бы делать того, что он сделал. Кто бы он ни был.
 – За это мы приносим вам свои самые искренние извинения. Если вы пересчитаете деньги, то поймете, как мы сожалеем об этом.
 Что-то шевельнулось на полу: это Дилбек дрыгнул правой ногой, будто отгоняя невидимую собаку.
 Танцовщица спрятала деньги в сумочку и перекинула ее через плечо.
 – Вообще-то это неслыханное свинство – то, что он сделал. А ведь все шло так хорошо! Не знаю, что это ему вдруг вступило в голову.
 – Бывает, – со вздохом ответил Крэндэлл. Где, черт побери, этот распроклятый врач?
 – Может быть, это из-за шампанского? – высказала предположение танцовщица.
 – Да, наверняка, – подтвердил Крэндэлл. – Из-за шампанского.
 Перед тем как уйти, девушка приблизилась к Дилбеку и еще раз вгляделась в его вспухший лоб.
 – Черт возьми! – пробормотала она. – Ну и камешек же у нее!
 – Всего хорошего, – попрощался Крэндэлл.
 – Можно нам доехать до Лодердйла на вашем лимузине?
 – Конечно, – ответил Крэндэлл. – Берите лимузин и устройте себе хорошую вечеринку.




 Глава 14


 План Мордекая не вызвал у Пола Гьюбера ожидаемого энтузиазма.
 – Я не хочу ничего, – заявил он.
 Адвокат неодобрительно покачал головой.
 – Но ведь это просто редкостная возможность!
 – Знаю, вы мне уже говорили. Но мой ответ – нет, – повторил Пол Гьюбер.
 Джойс, сидевшая рядом с женихом, забеспокоилась.
 – Но, дорогой, ведь речь идет о нашем будущем! Мы с тобой будем обеспечены на всю оставшуюся жизнь.
 Выражение лица Пола ясно говорило о том, что ему вовсе не улыбается провести всю оставшуюся – даже и обеспеченную – жизнь вместе с Джойс. Мордекай почувствовал, что его хитроумный план рушится как карточный домик, и бросился спасать его.
 – У меня есть предложение, – объявил он сидевшей перед ним паре. – Давайте-ка прокатимся на машине.
 Через час они уже мчались на север. Сидя за рулем «линкольна», Мордекай все время болтал, чтобы не выдать, как он нервничает, ведя машину по скоростному шоссе. Водителем он был, мягко выражаясь, посредственным: близорукость, замедленные рефлексы и полнота, ограничивавшая свободу движения за рулем, делали его просто опасным. Но Джойс постаралась на сей раз забыть об этом. К тому времени, когда они добрались до Клуистона, Пол Гьюбер просто извелся. Мордекай резко тормознул машину – так, что она вся содрогнулась, – и кое-как выбрался наружу.
 – Где это мы? – спросил Пол.
 – Это сахарный завод, – ответил Мордекай. – Бывали когда-нибудь?
 Завод представлял собой скопление приземистых, похожих на склады построек и бараков, среди которых торчало несколько высоких дымовых труб. Сезон уборки урожая уже закончился, так что трубы не дымили и было довольно тихо, если не считать мерного стука какой-то машины, доносившегося со стороны. Немногочисленные в эту пору работники, обнаженные до пояса по причине жары, занимались каждый своим делом. На облупившемся бело-голубом щите, установленном на обочине дороги, было написано крупными буквами: «ХОЗЯЙСТВО СЕМЬИ РОХО». И ниже, помельче: "Входит в состав «Суитхарт шугар корпорейшн».
 – Ну вот, – сказал Мордекай. – Попросим разрешения осмотреть завод?
 – Лучше не надо, – отказался Пол.
 Джойс поддержала его, опасаясь, что ее элегантная импортная блузка пропитается резкими сельскохозяйственными запахами.
 Мордекай тяжело оперся на крыло машины.
 – Ладно, как хотите.
 Джойс с нетерпеливо-раздраженным видом скрестила руки на груди.
 – Тут просто дышать нечем. Нельзя ли поскорее перейти к сути дела?
 Мордекай вздохнул.
 – Цель нашего приезда сюда – продемонстрировать вам, Пол, какую огромную выгоду сулит вам ваше согласие. Семья Рохо, – он кивнул в сторону бело-голубого щита, – стоит около четырехсот миллионов долларов.
 – Хм, – неопределенно отозвалась Джойс.
 – И вы можете подобраться к ним.
 – Но ведь мы собираемся судиться не с семьей Рохо, – возразил Пол Гьюбер.
 – Совершенно верно, – подтвердил Мордекай. – Мы собираемся взять за бока конгрессмена – их ставленника, который дает им возможность быть такими богатыми. Надеюсь, вы уже начали соображать. Речь идет о деньгах Большого сахара – вам понятно?
 – Послушайте, меня просто избили в стрип-баре, вот и все.
 – Вы просто недальновидны, – отрезал Мордекай.
 – И мне еще повезло, что мой начальник до сих пор ничего не знает. Если дойдет до суда и все это выплывет наружу, он меня просто уволит.
 – Вам не нужно будет думать о работе, Пол, – настойчиво проговорил Мордекай. – Скажи ему, Джойс.
 Джойс, по всей видимости, сочла разумным забыть о чувствах, вызванных у нее фотодоказательствами легкомыслия жениха, и горячо поддержала план своего кузена.
 – Мордекай клянется, что до суда дело не дойдет. Не забудь, дорогой, ведь в этом году перевыборы.
 – А это значит, – подхватил адвокат, – что все будет улажено быстро, основательно и в полной тайне. Конгрессмену ведь тоже есть что терять.
 Пол Гьюбер вместо ответа ограничился скептическим хмыканьем.
 – Мы планируем выбить из них два-три миллиона долларов, – продолжал Мордекай. – Неплохое яичко в ваше будущее семейное гнездышко! – О роли Шэда и причитающихся ему процентах он предпочел умолчать.
 Тут над их головами загрохотал большой реактивный самолет, заглушив голоса и все остальные земные шумы. Пока он пролетал, Пол лениво ковырял носком ботинка камешки под ногами. Когда стало можно говорить снова, он повернулся к Джойс и Мордекаю.
 – Все равно – нет, – отрезал он.
 – Все-таки подумайте как следует, – не отставал Мордекай. Встретившись глазами с Джойс, он многозначительно подмигнул ей. – Вы должны обсудить все это по-семейному, с глазу на глаз.
 – Я не собираюсь ни думать, ни обсуждать, – по-прежнему твердо ответил Пол. – Я вообще не желаю ни с кем судиться. Что произошло – то произошло. Никаких необратимых последствий у меня не наблюдается, да к тому же еще и моя страховка покрыла все больничные расходы. – И он несколько раз подпрыгнул, каждый раз исторгая у Джойс тревожное «ах». – Ну вот, видите? – слегка задыхаясь, выговорил он. – На следующей неделе я выйду на работу.
 Отчаявшись, Мордекай с размаху шлепнул жирной ладонью по капоту «линкольна».
 – Между прочим, для определения вашего нынешнего состояния имеется вполне официальный термин: снижение умственных способностей. А это значит, что полученная вами травма головы повлияла на вашу способность здраво рассуждать.
 – Да к тому же он сегодня плохо спал, – добавила Джойс.
 Пол Гьюбер перестал прыгать и бессильно уронил руки.
 – Вы оба просто чокнутые, – тяжело дыша, проговорил он. – Видимо, это у вас семейное. – И, невзирая на свирепый взгляд Джойс, добавил: – Наследственное.
 – Значит, вот как ты это называешь! – Голос Джойс звенел льдом и железом.
 Мордекай торопливо встал между ней и Полом.
 – Ну, ну! – примирительно сказал он. – Давайте сейчас тихо и мирно поедем домой, а там посмотрим.
 Джойс настояла на том, чтобы сесть за руль. Мордекай с трудом впихнул свое массивное тело на сиденье рядом с ней. Оставшись один на заднем сиденье, Пол Гьюбер устроился поудобнее и уснул еще прежде, чем они доехали до развязки I-595. Его всхрапывания вызвали на губах Мордекая невеселую усмешку.
 – Твой Пол что-то совсем задурил.
 – Ты лучше расскажи  мне. 
 – Сейчас представляется такая возможность! – вздохнул Мордекай. – Такая невероятная, редкостная возможность!
 Джойс обернулась, чтобы взглянуть на своего будущего супруга, безмятежно сопевшего на заднем сиденье, и этот взгляд отнюдь не был исполнен чистой, безоговорочной любви.
 – Я вот о чем думала... – процедила она.
 – О чем?
 – Так ли уж он нам нужен? Я имею в виду, когда все будет сказано и сделано... – Она не смотрела на брата, нарочито внимательно вглядываясь вперед. – Предположим, они согласятся решить дело полюбовно. Тогда тебе не придется даже заниматься разной судебной писаниной, верно?
 – Абсолютно. Пара телефонных звонков, две-три личные встречи, чек на предъявителя – вот и все. Это самый простой способ решать такие проблемы.
 Джойс понизила голос:
 – А если так, то... нужен ли нам он?
 Мордекай побарабанил пальцами по подбородку и еще раз прислушался к храпу своего клиента.
 – Это хороший вопрос, – произнес он наконец. – Это очень хороший вопрос.


* * *

 Подъезжая к стрип-клубу, Эрин еще издали увидела, что на крыше возится команда рабочих, разбирая и снимая буквы, из которых складывались слова «И хочется, и можется». На автостоянке перед входом увлеченно спорили о чем-то мистер Орли и Шэд. Когда Эрин вышла из машины, мистер Орли сделал ей знак, приглашая подойти.
 – Ну вот, ваше желание исполнилось, – вместо приветствия сообщил он.
 – Вы решили изменить название?
 – Пришлось, – ответил за босса Шэд, которого явно забавляло происходящее.
 – Ты только не воображай, что это из-за вашего постоянного нытья, – предупредил мистер Орли. – Тут совсем другое дело.
 Эрин улыбнулась.
 – Только не говорите мне, что где-то обнаружилось другое стрип-заведение с таким же названием!
 – Да не стрип-заведение, – отмахнулся мистер Орли. – Массажеры для желающих похудеть!
 Шэд прикусил нижнюю губу, чтобы не расхохотаться. Эрин, изо всех сил стараясь сохранять серьезное выражение лица, сказала:
 – Мистер Орли, я никогда не слышала о массажерах под названием «И хочется, и можется».
 – Вот и я тоже, – отозвался мистер Орли, обиженно сопя. – А оказывается, в Новой Англии их пруд пруди.
 – Они прислали нам официальное письмо, – сообщил Шэд. – Угрожают подать на нас в суд.
 – Ты можешь себе такое представить? – Мистер Орли беспомощно развел руками. – Пишут, что мы наносим ущерб репутации фирмы, поскольку используем их название в аморальных целях. Черт бы побрал всех этих крючкотворов!
 Подкатил грузовик, доставивший очередную партию крепких напитков, и Шэд, извинившись, ушел проследить за разгрузкой. С крыши упала очередная буква. Мистер Орли с тоской взглянул на нее, затем перевел взгляд на еще оставшиеся.
 – Это надо же так влопаться! – пробормотал он.
 Эрин стало жаль его.
 – Но подумайте только, мистер Орли, – сказала она, – оказывается, о вашем заведении знают даже в Новой Англии.
 – Да нет, – махнул рукой мистер Орли. – Просто кто-то из их сотрудников проводил здесь отпуск. Ну, и увидел. Наверное, просто проезжал по этой улице и увидел.
 – Наверное, все так и было: случайно проезжал и увидел, – поддержала хозяина Эрин.
 – Да как бы ни было! Короче, мои адвокаты, черт бы их побрал, переговорили с тамошними, черт бы их побрал, и выходит так, что нам дешевле обойдется сменить название, чем связываться с судом.
 Эрин не смогла удержаться от соблазна поддразнить босса.
 – Вот уж никогда бы не подумала, что мафию может испугать перспектива суда.
 – Испуг тут ни при чем, – буркнул мистер Орли. На сей раз Эрин здорово его поддела. – Просто Малыш Никки и остальные парни не любят, когда об их делах начинают трезвонить. А эта история непременно вылезла бы на первые полосы.
 – Об этом я и не подумала, – согласилась Эрин.
 – Так что они дали команду не поднимать волны и сменить название, – закончил мистер Орли.
 – Да, это конец целой эпохи, – с притворным сожалением вздохнула Эрин.
 – Ты же знаешь меня, – снова заговорил мистер Орли. – Я не спустил бы этим недоумкам!
 – Но на это могло бы уйти слишком много времени, да и денег тоже, – благоразумно заметила Эрин. – Так что лучше руководствоваться интересами дела.
 Мистер Орли свирепо потер себе нос.
 – Если кто-нибудь скажет тебе, что мы живем в свободной стране, то имей в виду, что он просто безмозглый кретин. Вот все, что я могу сказать. – Он повернулся и зашагал к стрип-бару. Эрин последовала за ним.
 – Вы еще не придумали новое название? – поинтересовалась она.
 – Вообще-то придумал. И не желаю слышать ничьих выступлений по этому поводу, ясно?
 – Да, но, может быть, вы все-таки мне скажете?
 Мистер Орли вошел в бар. Эрин не обиделась, что он не подержал дверь, чтобы могла пройти и она. Таким он уродился, таким и был. Войдя в свой кабинет, он прошел прямо к холодильнику и достал банку холодного «Доктора Пеппера». Предложить освежиться Эрин ему и в голову не пришло.
 – Ну, так какое же название вы придумали? – повторила она.
 – Только чур, не вякать, понятно?
 – Понятно.
 – Ну так вот, – мистер Орли отхлебнул несколько глотков «Доктора Пеппера», – мы будем называться «Розовый кайф». Что скажешь?
 – Вы шутите? – оторопело спросила Эрин.
 – И не думал. – Мистер Орли облизал губы. – По-моему, это совсем неплохо. Даже здорово. Звучит забавно, ну и не без намека на женское мясцо. В общем, мне нравится.
 – Это просто ужасно. – Эрин встала, чтобы уйти.
 – Уж не собираешься ли ты поднять волну по этому поводу?
 – Нет, но...  «Розовый кайф»  – это действительно ужасно.
 – Детка, тут тебе не христианская читальня, а стрип-бар. Я должен продавать свою продукцию.
 – Ну что ж, вы хозяин, – отозвалась Эрин.
 – По-моему, ты иногда забываешь, в чем состоят твои обязанности здесь, А состоят они в том, чтобы раздеваться. За это ты и получаешь деньги. Хотя, может, именно об этом ты и стараешься забыть. – Мистер Орли покачался в своем кресле. – Речь ведь идет только о названии, детка. Товар-то от этого не меняется.
 Эрин продолжала стоять. Она хотела, чтобы мистер Орли окончательно перешел к обороне.
 – Обе Моники сказали, что им нравится «Розовый кайф», – говорил между тем мистер Орли. – Сказали, что это похоже на название какого-нибудь французского магазинчика.
 – Нет, – отрезала Эрин. – Это похоже на название яхты какого-нибудь гинеколога.
 Мистер Орли со всего размаху шлепнул банку «Доктора Пеппера» об стол.
 – Вечно ты придумаешь какую-нибудь гадость! Я не виноват, что у тебя мозги набекрень.
 Идя по коридору, Эрин слышала, как мистер Орли орет ей вслед:
 – Это действительно классное название, черт тебя побери! «Клубничная поляна» ему и в подметки не годится! И эти вонючие братья Линг тоже!


* * *

 Сержант Эл Гарсиа провел все утро в окрестностях Хайэйли, у небольшого озерка, образованного подземными водами, некогда заполнившими расщелину между скал. Он искал голову Франсиско Гойо. Франсиско Гойо был подпольным торговцем оружием, которого некоторое время назад похитили на Ки-Бискейн, убили в Кэрол-Сити и разрезали на куски в Хоумстеде. Отдельные части его тела обнаруживались то в одном, то в другом конце графства Дейд. Эл Гарсиа намотал сотни горьких миль на колеса своего «каприса», собирая вместе его руки, ноги и все остальное. Гарсиа терпеть не мог таких дел, потому что количество бумаг по ним росло прямо пропорционально числу кусков, на которые было расчленено тело; на оформление одного-единственного отрезанного пальца уходили долгие часы. А теперь, в случае с Гойо, все и вовсе сплелось в какую-то немыслимо сложную головоломку, и, чтобы разгадать ее, приходилось сопоставлять каждый кусочек тела с датой его обнаружения. Когда позвонивший в полицию, но не назвавший себя человек сообщил, что, кажется, в водах Хайэйли плавает какая-то голова, детектив по имени Джимбо Флетчер издал радостный вопль: окажись она головой убиенного торговца оружием, он положил бы в свой карман шестьдесят пять баксов. Гарсиа, мягко выражаясь, недолюбливал Флетчера, но тут вдруг поймал себя на надежде, что названная голова действительно принадлежит покойному сеньору Гойо. Сержанту Гарсиа хотелось поскорее закрыть это дело. Подозреваемый был налицо, так же как и мотив преступления; единственное, что ему еще было нужно, – это тело жертвы, пусть даже и не в совсем полном составе.
 Пока полицейские аквалангисты обследовали молочно-белые глубины озера, Гарсиа прошелся вдоль берега. Ветер дул с такой силой, что ему никак не удавалось разжечь сигару, и вдобавок сдувал с окрестных скал песок, который так и хлестал по глазам, заставляя каждую минуту их протирать. Шагая по белесой грязи, Гарсиа размышлял о Джерри Киллиане и о тех почти непреодолимых препятствиях, которые ему все-таки предстояло преодолеть, если он всерьез собирался расследовать это убийство. Первым из них являлся вопрос юрисдикции, и тут все решало место смерти Киллиана. Если его убили в его квартире, то делом должна была заниматься полиция Форт-Лодердейла. Если на берегу той реки в штате Монтана, то оно подпадало под компетенцию властей графства Минерал. И, наконец, если Киллиана привезли из Флориды в Монтану против его воли, в игру надлежало вступить Федеральному бюро расследований.
 Если рассуждать с этой точки зрения, Гарсиа вообще не имел к этому делу никакого отношения, как не имел и законных оснований заниматься им. Кроме одного: похоже, никто, кроме него, делом Киллиана не интересовался. А Гарсиа, полицейский старой закалки, был твердо убежден, что убийство никому не должно сходить с рук. Кроме того, ему очень хотелось расквитаться с подонками, испортившими отдых ему, Донне и детям. Возможное участие в этом преступлении видного политического деятеля придавало делу дополнительную остроту, и решать его нужно было как можно скорее. Честно говоря, Гарсия до такой степени загорелся им, что его так и подмывало взять отпуск по болезни, чтобы на время оставить текущие дела по убийствам, совершенным и совершаемым в графстве Дейд. Ему было жаль каждой минуты, потраченной на такие банальные вещи, как, скажем, поиски кусков тела Франсиско Гойо. Гойо был самым обычным уголовником, и перечисление его «подвигов» занимало целых пять страниц в полицейском досье. Мир только выиграл от его неожиданной гибели «Какого черта, – думал Гарсиа, – я здесь трачу время на вылавливание его головы? Никакой высшей целью тут даже и не пахнет».
 В поддень один из аквалангистов с громким всплеском вынырнул и поплыл к берегу, гребя одной рукой, а в другой, высоко поднятой, держа какой-то предмет, размерами и формой напоминающий крупный кокосовый орех. Предположив самое худшее, Гарсиа полез в багажник «каприса» за объемистой папкой с бумагами по делу Гойо. Но, подойдя к воде, он увидел, что ныряльщики с удивлением разглядывают отрезанную голову большого полосатого кабана. На голове красовалась бейсбольная кепка с надписью «Атланта брейвз».
 – Флетчер лопнет от злости, – заметил Гарсиа.
 Ныряльщики переговаривались, строя предположения относительно значения странной находки. Жертвоприношение животных являлось вполне обычным делом среди приверженцев сантерии – магического культа африканского происхождения, бытующего местами среди негров Южной Флориды. Различным божествам приносили в жертву различных животных – цыплят, коз, черепах и других, и частенько их бренные останки обнаруживались не в лесной глуши, а в местах вполне цивилизованных. Однако на сей раз все упиралось в бейсбольную кепку: никто из полицейских не знал, что она означает. Был ли несчастный кабан обезглавлен ради того, чтобы призвать проклятие боли на команду «Атланта брейвз» или же наоборот – чтобы они ниспослали ей успех? В конце концов ныряльщики обратились к Элу Гарсиа, полагая, что, как уроженец Кубы, он должен лучше разбираться в подобных вопросах.
 – Это не культовое жертвоприношение, – заключил, поразмыслив, Гарсиа. – Этот кабан жил у каких-то людей в качестве домашнего любимца.
 – Не может быть, – возразил аквалангист, доставший голову.
 – А ты смотрел когда-нибудь «Зеленые акры»? У них там жила вот такая здоровенная свинья.
 – Да брось ты, Эл, – махнул рукой ныряльщик. – Кто же убивает свое любимое животное?
 – Эх, chico [9] , у нас сейчас спад производства, и у людей тоже происходит какой-то спад. Все встало с ног на голову.
 На этой мрачной ноте Гарсиа и завершил свое пребывание в Хайэйли. Вместо того чтобы поехать назад, на станцию, он направился по магистральному шоссе на север, туда, где лежит графство Броуорд. Проезжая мимо переговорной, он позвонил Донне и предупредил, что, возможно, опоздает к обеду.
 – Что случилось? – спросила она.
 – Да как всегда, – ответил Гарсиа. – Убийство. Девочки-стриптизерши. Ойл-рестлинг в голом виде.
 – Бедный ты, бедный, – посочувствовала Донна.
 – Думаю, вернусь около девяти.
 – Ладно, – сказала Донна. – Но с тебя причитается компенсация за опоздание.


* * *

 Гарсиа примерно представлял себе Шэда, но действительность превзошла его ожидания. Мускулатура Шэда произвела на него должное впечатление, хотя и являлась естественным атрибутом его рода занятий. Однако еще больше впечатлила Эла Гарсиа его странная, зловещая внешность: голый, блестящий, абсолютно гладкий череп, свирепая линия рта, налитые кровью, но лишенные всякого выражения глаза. Возраст Шэда невозможно было угадать. Не то чтобы этот человек был уродом: скорее, он напоминал ожившего динозавра, медленно моргающего и не имеющего представления о том, что можно кого-то или чего-то бояться. Говорил он негромко, но твердо и веско. Когда он улыбался – что случалось весьма нечасто, – обнаруживалось, что у него нет ни одного зуба (во всяком случае, на виду).
 И все же Эрин, казалось, доверяла ему. Из этого Гарсиа сделал вывод, что, несмотря на свою внешность доисторического чудовища, по отношению к танцовщицам Шэд ведет себя по-джентльменски. Это его обнадежило.
 Они нашли кабинку почище возле самой сцены. Эрин попросила Кевина немного уменьшить громкость музыки, чтобы сержанту Гарсиа не приходилось кричать. Детектив разложил на столе несколько черно-белых фотографий, и безо всяких подсказок с его стороны Эрин узнала того пьяного, который орудовал бутылкой от шампанского.
 – Только тогда у него были усы, – уточнила она.
 Гарсиа выглядел бесконечно довольным.
 – А вы знаете, кто это? – спросил он, усмехаясь. – Это же наш знаменитый конгрессмен Дилбек.
 Эрин еще раз всмотрелась в фотографию, а сама подумала: «Отлично, кажется, мне повезло».
 – Но он вел себя как маньяк, – сказала она. – Видно, здорово перебрал в тот вечер.
 Гарсиа энергичным кивком выразил свое согласие.
 – Ну, вы уже улавливаете связь? Ваш приятель Джерри оказался свидетелем нападения, узнал Дилбека и не замедлил воспользоваться таким великолепным шансом. Но из всех возможных вариантов он выбрал наименее эгоистический: нажать на Дилбека, чтобы помочь вам вернуть ребенка. Во всяком случае, он на это надеялся.
 Эрин не могла отвести глаз от фотографии конгрессмена: сдержанная улыбка, исполненный достоинства взгляд. Он выглядел совсем иначе, когда проламывал голову Полу Гьюберу.
 – Подонок, – заключила она.
 Эл Гарсиа ждал, что Шэд подтвердит слова Эрин касательно личности высокопоставленного хулигана. Однако Шэд молчал.
 – Вспоминаете что-нибудь? – спросил Гарсиа.
 – Нет, – едва разжал губы Шэд. Ему необходимо было поскорее проконсультироваться с Мордекаем. Вмешательство полиции могло порушить весь его план и опрокинуть расчеты Шэда на обеспеченную старость.
 Гарсиа взял в руки фотографию Эрба Крэндэлла.
 – А как насчет этого?
 Шэд поднял несуществующую бровь.
 – Я не уверен.
 – Зато я уверена, – заявила Эрин. – Это тот, второй, с револьвером.
 – Очень возможно, – отозвался Гарсиа. – У мистера Крэндэлла имеется разрешение на тайное ношение оружия. Как и у семидесяти пяти тысяч других добропорядочных флоридцев.
 – Он что, профессиональный телохранитель? – поинтересовался Шэд.
 – Нет, – ответил Гарсиа. – Его официальный титул – исполнительный помощник конгрессмена Дэвида Лейна Дилбека, представителя от штата Флорида. А по сути дела он, – Гарсиа ткнул пальцем в неулыбчивое лицо Крэндэлла, – просто нянька при этом резвом мальчугане. Вроде бы он занимается еще чем-то, но это уже не представляет для нас интереса.
 Гарсиа расспросил Эрин и о других людях Дилбека, показывая их фотографии, но она никого больше не узнала.
 – Значит, вот что у нас получается, – подвел итоги Гарсиа, постукивая кончиками пальцев друг об друга. – Миссис Грант однозначно признала в конгрессмене Дилбеке и мистере Крэндэлле лиц, присутствовавших в «И хочется, и можется» вечером шестого сентября Она также признала в конгрессмене Дилбеке человека, который в тот вечер вскочил на сцену и зверски избил другого посетителя. Это нападение кончилось тем, что мистер Крэндэлл пригрозил присутствующим револьвером и увел мистера Дилбека из заведения Верно?
 – Верно, – подтвердила Эрин и подозрительно глянула на Шэда, который только неловко засопел. А Шэду стоило большого труда не выдать себя. Если бы только Эрин и этот легавый знали про тот снимок, что ему показывал Мордекай!
 – Ну хорошо, мистер Шэд, – сказал Гарсиа. – Раз вы ничего не помните – значит, не помните. Я только прошу вас еще раз подумать обо всем этом.
 – Я каждый вечер вижу разных сукиных детей пачками. Так что они мне все кажутся на одно лицо.
 – Я вас понимаю, мистер Шэд, – согласился Гарсиа – Эрин, не могли бы вы принести мне баночку диетической кока-колы?
 – Она не официантка, – сказал Шэд.
 – Вы правы, простите. Я сам принесу.
 Гарсиа поднялся было, но Эрин сделала ему знак сесть.
 – Мне в любом случае пора идти переодеваться, а на обратном пути я захвачу на всех.
 Когда она ушла, Шэд тоже сделал движение, чтобы встать Эл Гарсиа схватил его за локоть и велел не дергаться Он не совсем понял, удивила или позабавила этого динозавра его команда, но тем не менее Шэд снова сел.
 Детектив наклонился поближе к нему.
 – Послушай-ка, ты, мистер менеджер по вопросам порядка и безопасности! Не знаю, с чего это твоя память вдруг так прохудилась, это дело сугубо твое, и ты мне ничем не обязан, чтобы отвечать. Но я знаю, что эта юная леди тебе небезразлична, верно?
 Массивная, вся в переплетении вен, шея Шэда напряглась.
 – Так дело вот в чем, – продолжал Гарсиа. – Она оказалась замешанной в попытке шантажа. Не по своей вине: кашу заварил один ее свихнувшийся от любви воздыхатель, который решил выставиться героем и попытаться вернуть ей дочку. Девочка находится с бывшим благоверным Эрин. Ты знаешь Дэррелла Гранта?
 Шэд ограничился кивком.
 – А твоя память, как я погляжу, улучшается прямо на глазах! – шумно хохотнул Гарсиа. – В общем, идея была такова: прищучить этого конгрессмена, чтобы он нажал на судью, который вел дело о разводе. Леди получила бы свою малышку, а этот парень выглядел бы в ее глазах настоящим рыцарем. Только вот кто-то успел раньше и пришлепнул его. Вот поэтому я здесь.
 – Вы хотите сказать, что Эрин могут убрать, – полувопросительно, полуутвердительно произнес Шэд.
 – Это вполне вероятно. Предвыборный год – совсем неподходящее время для скандала на сексуальной почве. Они ведь могут рассудить вот как: одной стриптизершей на свете больше, одной меньше – кому, в конце концов, какое до нее дело?
 – Она не стиптизерша. Она танцует.
 – В данном случае это не важно. Главное, что ты не хочешь, чтобы с ней это случилось. Я тоже не хочу. Она хороший человек, честно зарабатывает на жизнь, любит свою дочурку, ну и так далее. Так что, если в твоей здоровенной башке вдруг что-нибудь забулькает, дай мне знать. – Он собрал со стола фотографии, сунул их в карман пиджака и добавил: – На случай, если ты вдруг не понял: мне очень нужна помощь. Любая и чья бы то ни было.
 Лицо Шэда было по-прежнему непроницаемым, но внутри у него что-то дрогнуло. Уж он-то знал копов как никто другой и чувствовал, что этот, сидящий перед ним, парень стоящий. Эрин в опасности – настоящей опасности, и из-за чего? Из-за этой паршивой политики! Она же просто танцует! И все, что ей нужно от жизни, – это чтобы ее малявка была с ней.
 Это же просто какое-то безумие. Похоже, у всего мира поехала крыша. Шэд почувствовал непривычную тяжесть в груди.
 Гарсиа встал и положил на стол пятидолларовую бумажку.
 – Выпей за меня мою колу, – сказал он. – По-моему, у тебя здорово пересохло во рту.




 Глава 15


 Конгрессмен Дилбек вернулся к жизни, когда его ноздрей коснулся густой запах одеколона Малкольма Молдовски. Дилбек сел в постели и зашелся в кашле. В ногах кровати стояли Молди и Эрб Крэндэлл, оба суровые и неулыбчивые.
 Приветствие Молди соответствовало выражению его лица.
 – Доброе утро, дерьмоголовый недоумок.
 – Привет, Малкольм, – сквозь кашель проикал конгрессмен.
 – Эрб рассказал мне, как ты поразвлекался вчера вечером.
 – Мне очень жаль, Малкольм. Даже не знаю, как это меня занесло...
 – Знаешь, что нам нужно сделать? Научить тебя самому крутить магнето. Может, хоть тогда ты перестанешь приставать к женщинам.
 – Пожалуй, надо купить ему надувную бабу, – подхватил Крэндэлл. – Закажем сразу несколько – всех цветов и размеров.
 У Дилбека закружилась голова, и он осторожно опустил ее на подушку. Он несколько успокоился, увидев, что находится дома, а не в больнице, и сделал из этого обстоятельства вывод (возможно, слишком поспешный), что полученная им травма не так уж серьезна. Однако, ощупав лоб, он издал мелодраматический стон: шишка была огромная.
 – Мне не нужен врач? – слабым голосом спросил он.
 – Он уже приезжал, – сообщил Крэндэлл. – Оказывается, ты везучий парень: сотрясения нет, и мозги в порядке.
 – Ну, это еще никому не известно, – пробурчал Молдовски.
 Конгрессмен жалобно попросил их отложить дела на потом, потому что голова у него просто раскалывалась.
 – Но у тебя сегодня выступление, Дэви.
 – Какое там выступление! – взмолился Дилбек. – Ты только  посмотри на меня,  Малкольм! Ты только посмотри!
 Молдовски подошел поближе и внимательно, как врач, осмотрел его лоб.
 – Ничего не поделаешь, – сказал он, – ехать все равно придется. Речь идет о сборе средств, тут уж никуда не денешься. Брэдли, Керри и Мойнихэн рассчитывают на тебя. А главное – на Капитолийском холме имеется шесть потенциальных голосов «за», и они нужны Большому сахару.
 – Но эти парни все еще злы на меня за ту историю с увеличением выплат...
 – Очень злы, – подтвердил Молдовски. – Поэтому мы и лижем им задницы по первому классу. Посылаем им шампанское и свежие фрукты. Сейчас очень важный момент, Дэви. Все рассчитывают на тебя, чтобы все вернулось на круги своя.
 – Что это значит?
 – Это значит, что старшие Рохо тоже в игре.
 Исходящие от Молди убойной силы ароматы сделали свое дело, и Дилбек принялся оглушительно чихать. Молди поспешил отступить на несколько шагов, прикрыв руками рот и нос от возможной атаки микробов. Перестав чихать и отдышавшись, конгрессмен заявил, что не появится на публике в таком плачевном виде.
 – Не на публике, Дэви, – уточнил Крэндэлл, – а перед теми, кто поднесет тебе на блюдечке толстую пачку баксов. Ты можешь сказать им что угодно. Например, что, играя в гольф, случайно попал под чужую клюшку.
 – Прессу мы не пустим, – пообещал Молди. – Так что можешь заливать сколько твоей душе угодно.
 Дэвид Дилбек еще раз потрогал свою шишку и сморщился от боли.
 – Может, стоит сделать рентген? – предложил он. – Как можно судить о том, есть сотрясение или нет, без рентгеновского снимка?
 – Доктор проверил твои уши, – объяснил Крэндэлл. – Свежей крови не было.
 – Господи Иисусе!
 Завывания конгрессмена окончательно вывели Молди из себя.
 – Будешь лежать все время на спине и со льдом на лбу! – почти прикрикнул он. – До вечера опухоль спадет.
 – И будешь таким же красавчиком, как всегда, – добавил Крэндэлл.
 – Как у вас все просто!
 Молдовски отвинтил крышку небольшого флакона, высыпал на нее две оранжевые таблетки и велел Дилбеку принять их.
 – Это от головной боли, – пояснил он. – Эрб рассказал мне, что произошло. По-моему, тебе еще повезло, что эта девица не двинула тебя тремя футами ниже.
 Как обычно, конгрессмен не помнил почти ничего.
 – Как ее зовут? – спросил он.
 – Джейн Киркпатрик, – подсказал Крэндэлл. – Девочка что надо.
 – Я, честное слово, ничегошеньки не помню, – пожаловался конгрессмен. – Ни имени, ни какая она. Блондинка ли, рыжая – ни черта не помню.
 – Ну и ладно, – отозвался Молдовски, задергивая шторы. – Теперь отдыхай. У тебя сегодня важный вечер.
 – Малкольм...
 – Что, Дэви?
 – Это было в последний раз, Богом клянусь. Теперь-то уж я точно вылечился от этих штучек.
 – Очень хотелось бы тебе поверить.
 – Клянусь могилой матери, Малкольм! Никогда больше. Никогда! Если бы ты знал, как мне больно...
 Молдовски попрощался и вышел. Однако запах его одеколона, густой, как смог, продолжал висеть в воздухе спальни. Крэндэлл завернул несколько кубиков льда в махровое полотенце и положил его на лоб Дилбеку.
 – Ты веришь мне, Эрб? – спросил конгрессмен из-под полотенца. – Ведь это все совершенно выпадает из системы моих понятий о добре.
 – Конечно, – подтвердил Крэндэлл. – Если что, я буду в холле. Постарайся уснуть.
 Когда пришел сон, под опущенными веками Дэвида Дилбека заплясали психоделические видения. Наконец из месива разноцветных вспышек начали выплывать какие-то фигуры и лица. И среди них фигура и лицо молодой женщины с пышными темными волосами, круглыми маленькими обнаженными грудями и улыбкой, способной растопить сердце палача.
 Проснувшись, Дилбек обнаружил, что лед в полотенце растаял и подушка под его щекой совсем мокрая. Он дышал неровно и горячо, но голова больше не болела. Он сел в постели, ободренный мыслью, что танцующая женщина, которую он видел во сне, существует на самом деле: не могла же ему просто присниться такая улыбка!
 Где-то он видел эту женщину. Воспоминание о ней яркой точкой светилось в сплошной черноте пьяного беспамятства.
 Да, он видел ее. И она улыбалась. Совершенно определенно – она улыбалась. Ему, Дилбеку.
 – Что она имела в виду? – вопросил конгрессмен вслух, обращаясь к безмолвным стенам спальни. – Кто она вообще?
 Он стряхнул с себя простыню и вскочил было с постели, но пол закачался у него под ногами. Осторожными шажками Дилбек добрался до ванной, зажег свет и внимательно обследовал свои уши, однако крови не обнаружил.
 – Кто она? – простонал он, глядя на собственное отражение в зеркале. – Что ей от меня надо?


* * *

 Меньше чем через неделю Марвела сбежала из заведения мистера Орли и переметнулась в «Клубничную поляну». Братья Линг соблазнили ее пятью сотнями оклада, выходным по понедельникам и обещанием нового гардероба. Мистер Орли прямо-таки позеленел от злости. Каждому, кто проявлял желание его слушать, он пространно объяснял, что братья Линг могут считать себя покойниками, потому что он уже связался со Стейтен-Айлендом и сейчас дело только за выработкой условий контракта на убийство. Никто не может безнаказанно сманивать у него танцовщиц!
 На другой день он установил на сцене, между софитами рампы, ветродуйную машину, заявив, что она является частью проводимой им кампании по превращению «Розового кайфа» в действительно высококлассное заведение. Правда, Эрин и другие танцовщицы подозревали, что мистер Орли решился на эту трату исключительно ради достижения превосходства над ненавистными братьями Линг.
 Ветродуйная машина представляла собой электрический вентилятор, упакованный в конусообразный раструб, который можно было фиксировать под разными углами. Когда машина работала, волосы танцовщиц развевались, придавая их движениям порывистость и разнузданность.
 – Я подцепил эту идею из кассет Стиви Ник, – сказал мистер Орли Эрин. – Иди, попробуй.
 Она исполнила короткий номер с включенной ветродуйкой. Бьющая в глаза струя воздуха заставляла ее беспрестанно моргать, и она чувствовала себя гораздо менее сексуальной, чем обычно.
 Потом мистер Орли заметил:
 – Все дело в твоих волосах.
 – Ну, разумеется, – иронически усмехнулась она.
 – Ты можешь хоть раз обойтись без возражений? – рассердился мистер Орли. – От тебя не убудет, если ты отпустишь волосы пониже плеч. Или, по крайней мере, сделала бы перманент.
 «Спасибо, хоть не предложил выкраситься в рыжий цвет», – подумала Эрин.
 – У Стиви Ник свой имидж, а у меня свой, – ответила она.
 – Я еще купил дымовые установки и голубую неоновую подсветку, – сообщил мистер Орли.
 – Вы действительно душой болеете за свое дело, и мы все ценим это, – сказала Эрин. Теперь еще он упразднил бы пресловутый ойл-рестлинг!
 Мистер Орли распечатал коробку с новыми салфетками для коктейля – естественно, розовыми.
 – Замечаешь? – спросил он. – Никаких голых девочек.
 На салфетках эпохи «И хочется, и можется» красовались соблазнительные обнаженные фигуры в шляпах с перьями и в туфлях на высоченных кинжалообразных каблуках. Эрин одобрила новые салфетки:
 – Просто и хорошо. Я бы даже сказала, почти элегантно.
 Мистер Орли был польщен.
 – Я решил, – принялся объяснять он, – что ни к чему украшать их разными такими штучками. Зачем разглядывать все это на салфетке, когда то же самое у тебя перед носом, и притом живьем?
 – Вы хорошо придумали, – повторила Эрин. Конечно, он был безнадежен в смысле вкуса, но, по крайней мере, он действительно старался. Тем из девушек, которые носили длинные волосы или пышные парики, кажется, даже нравилось выступать с ветродуйкой. Только Урбана Спрол отказалась делать это, объяснив, что поток воздуха из машины поднимает пыль и тем самым вызывает у нее аллергию. Голой женщине просто неудобно ходить, а тем более танцевать с сопливым носом, сказала она, и мистер Орли скрепя сердце согласился, что она права.
 Споры по поводу ветродуйки шли в гримуборной в течение всего вечера. Большинство танцовщиц считали это капиталовложение стоящим; приятно было видеть, что мистер Орли не скупится на серьезные улучшения. Посетители, судя по чаевым, тоже реагировали положительно. Для завсегдатаев развевающиеся волосы девушек явились экзотической приправой к их обычным, уже несколько приевшимся движениям.
 – Кстати, о посетителях. Помните мистера Квадратные Зенки? – спросила коллег Эрин.
 Обе Моники ответили, что да. Эрин задала еще один вопрос: не помнят ли они, находился или нет он в зале в тот вечер, когда произошел инцидент с бутылкой. Моника-младшая сказала, что находился; ока помнит это очень хорошо, потому что танцевала для него на столе, когда началась вся эта заварушка. Он тогда еще кинулся к сцене, чтобы посмотреть, в чем дело, так и оставив ее на пустом столике и не заплатив за доставленное удовольствие.
 – Я чуть не лопнула от злости, – сказала Моника. – Но потом он вернулся и отвалил мне аж целую десятку, – и, говоря это, презрительно скривила губы.
 – Он сказал что-нибудь? – спросила Эрин.
 – Да – что у меня дерзкие соски. А что он имел в виду, черт его знает.
 – Нет, я не о том. Он говорил что-нибудь насчет того, что видел? Насчет этой драки?
 – Спросил, знаю ли я того мужика с бутылкой. Я сказала – нет. Тогда он спрашивает: а знаете ли вы, что такое рыцарство? Знаю, говорю. А он: ладно, тогда, мол, вам будет приятно узнать, что оно еще не умерло. А я: мне ужасно приятно, я просто счастлива. Ну, а потом он снова начал распространяться насчет моих сосков.
 Столь подробное воспроизведение Моникой разговора трехнедельной давности впечатлило Урбану Спрол: мало кто из танцовщиц прислушивался к пьяной болтовне клиентов. Но Моника-младшая скромно отклонила комплимент Урбаны:
 – Просто я всегда помню тех, кто скупердяйничает в смысле чаевых. Ну, и кто хорошо дает, тех тоже помню.
 Эрин взбила начесанные волосы, подкрасила губы и пошла на сцену: ей предстояло отработать три номера подряд. Кевин поставил одну из ее любимых вещей братьев Оллмэн, и Эрин послала ему воздушный поцелуй. Слишком длинные песни не очень-то годились для выступления, но временами она нуждалась именно в таких: они помогали ей отключиться от привычного, надоевшего и унестись вдаль на крыльях музыки.
 На сей раз она использовала это время на то, чтобы поразмыслить об убийстве Киллиана. Похоже, все обстояло именно так, как говорил сержант Гарсиа: Киллиан находился в зале стрип-клуба, когда проклятый конгрессмен заварил всю эту кашу. Бедняга Киллиан, наверное, узнал его, несмотря на фальшивые усы, и задумал пошантажировать.
 А через несколько дней его убили...
 Эрин была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу заметила человека у своих ног. Он стоял у самой сцены и смотрел на нее снизу вверх, ожидая, когда она обратит на него внимание. Наконец он позвал ее по имени, и она, танцуя, приблизилась к нему. Он поднял руку и засунул ей за подвязку зеленую бумажку. Это оказалась пятидесятидолларовая банкнота. Эрин улыбнулась ему и прижала скрещенные руки к груди в знак благодарности. Позже она подсела к его столику, чтобы сказать «спасибо»: так было принято, когда посетитель давал хорошие чаевые. Считалось достаточным посидеть с ним три-четыре минуты; каждая секунда сверх этой нормы рассматривалась как урванная от рабочего времени танцовщицы. В этих кратких разговорах к дружеской болтовне неизменно примешивалась самореклама, и опытные стриптизерши готовили этот коктейль просто мастерски. Девушка, хорошо владеющая искусством танцевать на столе, могла расколоть одного и того же клиента на полдюжины частных номеров, которые исполняла для него в перерывах между своими «официальными» выступлениями. Именно таким образом большинство танцовщиц зарабатывали свои деньги. Эрин была единственной, кто ограничивалась только чаевыми, получаемыми на сцене.
 Человек, отваливший ей полсотни долларов, выглядел лет на пятьдесят с небольшим, был хорошо одет и что-то уж слишком маленькими глотками прихлебывал свой «Джек Дэниэлз». Посетители стрип-клуба, разнежась, обычно ослабляли узел галстука; человек, сидевший напротив Эрин, этого не сделал. Явно у него имелись какие-то планы на этот вечер. Когда Эрин поблагодарила его за деньги, он накрыл рукой ее руку.
 – Если я плачу столько за то, чтобы просто смотреть, представь себе, сколько я заплачу за то, чтобы прикоснуться.
 «Еще один», – устало подумала Эрин. Она сделала попытку высвободить руку, но человек не отпускал ее.
 – Ты, похоже, впервые у нас, – сказала Эрин.
 – Откуда ты знаешь?
 – В твоем выговоре чувствуется Средний Запад Что – Чикаго, Миннеаполис?
 – Сент-Пол, – усмехнулся он. – А ты мне нравишься, медовая булочка.
 – Медовая булочка? Лучше этого ты ничего не мог придумать?
 Эрин находилась не в том настроении, чтобы терпеть подобные штучки. Несколько месяцев назад ее вот так же сграбастал и не отпускал один тип, приехавший на юг поразвлечься; он назвал ее «сладкая попка». Он явился из Сиракуз, и у него были самые волосатые ручищи, какие Эрин только доводилось видеть вне решеток зоопарка.
 – Пожалуйста, отпусти меня, – сказала она сент-полцу.
 – А ты потанцуй для меня.
 – Я уже танцевала.
 – Нет, не здесь. У меня есть комнатка на пляже. – Он еще крепче сжал ее руку. – Комнатка, а при ней сауна.
 – Нет, благодарю.
 – А за две тысячи баксов?
 – Я не стою таких расходов, честное слово. – И Эрин вонзила свои длинные ногти в руку нахала – в нежную кожу с нижней стороны запястья. Вскрикнув, он отпустил ее, но, когда Эрин собиралась встать из-за стола, резко ударил ногой по ножке ее стула. Эрин упала на спину.
 Сент-полец захохотал, но смех его внезапно превратился в какое-то жалкое подобие цыплячьего писка. Встав на ноги, Эрин увидела его разом побагровевшее лицо в железном захвате локтя Шэда. Кулаком свободной руки менеджер по вопросам безопасности и порядка обрабатывал его бока – как всегда, спокойно и методично, но в выражении его лица – редчайший случай – Эрин прочла настоящий гнев.
 – Ну, хватит, – сказала она.
 Шэд разогнул локоть, и сент-полец шмякнулся на пол лицом вниз. Перевернувшись на спину, он невнятно забормотал что-то о нарушении законов.
 – Да что ты говоришь! – усмехнулся Шэд. – Может, хочешь звякнуть своей женушке? Так я сейчас принесу телефон. – Он резко ткнул его под ребра носком сапога. – Ну?
 Десятью минутами позже сент-полец, сидя в своем взятом напрокат черном «сандерберде», торопливо пристегивал ремень безопасности. Закончив, он повернул к себе зеркальце заднего вида, чтобы обследовать состояние своих губ и носа, значительно увеличившихся в размерах после общения с кулаком менеджера по вопросам порядка и безопасности.
 И тут в окошко просунулась голова Шэда.
 – Чтобы больше я тебя здесь не видел, – предупредил он и уточнил: – Никогда.
 – Да я ничего такого... – залепетал сент-полец.
 – Что она, по-твоему, похожа на шлюху? – Шэд подождал ответа, но его не последовало, и он повторил: – По-твоему, она похожа на шлюху? А ну-ка, красавчик, отвечай!
 Сент-полца била крупная дрожь.
 – Мне очень жаль... правда, очень жаль, – выдавил он.
 Шэд подозвал к машине Эрин и велел сент-полцу извиниться, что тот и сделал со всей искренностью, на какую только оказался способен.
 – Вам бы следовало научиться хоть немного уважать людей, – заметила Эрин.
 – Простите меня! Мне очень, очень жаль, Богом клянусь! – горячо воскликнул сент-полец.
 – Ты что же – решил, что тут у нас бордель? – продолжал свою воспитательную работу Шэд. – А ну, отвечай! Бордель?
 Сент-полец энергично замотал головой.
 – Ну что ж, классная операция, – подвела итог Эрин. – Надеюсь, вы обратили внимание на наши салфетки, сэр.
 Сент-полец рванул с места и мигом растаял в черноте флоридской ночи. Эрин положила руку на плечо Шэду.
 – Ты сегодня не в духе. Случилось что-нибудь?
 – Просто беспокоюсь за тебя.
 – Почему?
 – Потому, что на свете полным-полно разных сволочей.
 Она засмеялась.
 – Но ты же здесь! Ты ведь защитишь меня, правда?
 – Само собой, – ответил Шэд, подумав про себя: «Завтра первым делом нужно пойти к Мордекаю и сказать, что я выхожу из игры. Уж больно высоки стали ставки».
 С другого конца улицы донесся вой сирен. Вскоре мимо заведения проехала полицейская машина, затем еще две, потом машина «скорой помощи». Шэд и Эрин подошли к краю тротуара посмотреть, в чем дело – не авария ли. Через несколько секунд рядом с ними оказался мистер Орли, так и сиявший от радости.
 – Все-таки  есть  Бог на свете! – воскликнул он.
 – Что случилось? – спросила Эрин.
 – А послушай-ка.
 Словно в ответ на его слова сирены одна за другой смолкли. Мигалки полицейских машин теперь вспыхивали и гасли в одном и том же месте: кварталах в шести от «Розового кайфа», на противоположной стороне шоссе.
 – Кто-нибудь расшибся? – предположил Шэд.
 Мистер Орли хихикнул.
 – Да никто не расшибся. Это у «Клубничной поляны»!
 – Вы в курсе, что у них там стряслось? – поинтересовался Шэд.
 – Только что звонила Марвела. Чуть не рыдает и просится обратно к нам. – Мистер Орли не мог скрыть своей радости.
 – Наверное, у них там дело дрянь, – произнес Шэд, вглядываясь в дальнее скопление мигалок.
 – Не то слово! – Мистер Орли просто ликовал. – Какой-то парень сидел-сидел за столом, да и свалился. Глядь – а он концы отдал!
 «Бедняга Марвела», – подумала Эрин.
 – И не кто-нибудь, – продолжал мистер Орли, – а судья. Представляете? Судья, мать его так и растак!
 Эрин, словно со стороны, услышала собственный голос:
 – Какой судья?
 – А кто его знает! Окочурился судья, да и все тут. Надеюсь, эти распроклятые Линги уже точат ножи, чтобы сделать себе харакири...
 Не дослушав, Эрин почти бегом бросилась туда, где мигали красные и голубые огни. Мистер Орли позвал ее по имени, но она не обернулась. Проезжавшие мимо машины замедляли ход, водители, высунувшись из окошек, нажимали на клаксоны, но Эрин шагала и шагала, стуча своими высоченными каблуками, одетая в сценическое трико – крошечный треугольник ткани и две резинки – и черный кружевной бюстгальтер. Все ускоряя шаг, не видя ничего вокруг, кроме мигающих далеко впереди огней, она повторяла про себя: хоть бы он был прав, хоть бы мистер Орли оказался прав.
 Может, все-таки есть Бог на свете.


* * *

 Для судьи Марвела была просто находкой. Кроме нее, в заведении мистера Орли никто не кокетничал с ним. Другие танцовщицы держались с представителем закона равнодушно и холодно, едва удостаивали его разговором, а некоторые вообще отказывались для него танцевать. Судья подозревал, что это Эрин настроила их против него, и теперь они своим пренебрежением мстят ему за то, что он разлучил их подругу с ее единственной дочерью. Он чувствовал себя несправедливо и незаслуженно обиженным. Его оправданием была Библия, где все разложено по полочкам четко и ясно, но ни одна из танцовщиц не желала слушать его объяснений, сколько бы он ни давал им на чай. А ведь он хотел сказать им, что у каждого, приходящего на эту землю, есть свой дар и свое особое предназначение. Материнство – это одно предназначение, а танцы в голом виде – совсем другое.
 Недавно работая у мистера Орли, Марвела не знала, что ее коллеги подвергают судью неофициальному остракизму. Она несколько раз танцевала для него на столе, да так, что через считанные дни он просто потерял голову. Когда она ушла из «Розового кайфа», судья не раздумывая последовал за ней – в «Клубничную поляну», в такой новый и волнующий мир касательных танцев.
 От одного стрип-заведения до другого было около полумили, но это расстояние показалось ему бесконечным. Он припарковал машину в сторонке, подальше от уличных огней, чтобы, не дай Бог, его не узнал кто-нибудь из проезжающих мимо. Приходилось остерегаться, пока он еще не стал федеральным судьей. Хотя, вообще-то, он имел полное право развлекаться так, как ему больше нравится; насколько ему было известно, еще никого никогда не подвергали импичменту только за склонность к посещениям стрип-заведений.
 Когда судья выключил зажигание, его сердце стучало о ребра, как птица, бьющаяся о стенки клетки. Голова вроде бы слегка кружилась, но он приписал это чрезмерному возбуждению. Перед тем как вступить на порог «Клубничной поляны», он про себя сотворил коротенькую молитву, заранее благодаря Господа за те милости, которые надеялся вскоре получить. Держать в руках красавицу Марвелу, ощущать тепло ее тела, шелковистость ее кожи – наконец-то его мечты воплотятся в действительность!
 Однако, к несчастью для судьи, они в нее так и не воплотились. Предвкушение блаженства убило его за несколько секунд до того, как должен был начаться сеанс касательного танца. Судья упал лицом на стол, вывалив язык; Библия так и осталась лежать у него на коленях, а правая рука, словно клешня краба, вцепилась в ширинку брюк, и ее не удалось разжать даже тогда, когда подоспевшие спасатели из службы «911» начали делать ему массаж сердца.
 Причиной смерти оказалось обширное кровоизлияние в мозг; взрыв произошел в тот момент, когда великолепная Марвела сняла и набросила на лысину судье свой кружевной бюстгальтер. Вышибала «Клубничной поляны», парень достаточно сообразительный, успел припрятать сей изящный предмет до появления спасателей.
 А они приехали прямо-таки за рекордное время, если принять во внимание количество машин на улицах. Обезумевшие братья Линг не успели еще и придумать, как им выкручиваться из свалившейся на голову проблемы, и им оставалось только сокрушаться и стенать по поводу неизбежного морального и материального ущерба. Буквально через несколько секунд после появления первого полицейского «Клубничная поляна» опустела, словно в зал накачали ядовитого газа. Последними улетучились бармены и танцовщицы.
 Войдя, Эрин увидела распростертого на полу пожилого мужчину, окруженного молодыми медиками в форменных голубых свитерах. Один из них, стоя на коленях возле безжизненного тела, обеими ладонями сильно нажимал ему на грудь в такт песни в исполнении Джэнет Джексон, громыхавшей в усилителях. Братья Линг держались в отдалении, тихо переговариваясь и качая головами: скандальной информации в газетах – а следовательно, и падения доходов – было не избежать, а там недолго ждать и лишения лицензии на право торговли спиртными напитками.
 Эрин, будто невзначай, подошла поближе и стала между двумя медиками. Усилия спасателей, так же как и мелодия, постепенно сходили на нет: лежавший на полу человек был явно и безнадежно мертв. Наклонившись, Эрин всмотрелась в его лицо: вроде бы он, но она не была уверена.
 – Вы не могли бы снять кислородную маску? – спросила она.
 Один из медиков, впечатленный видом Эрин, послушно выполнил ее просьбу.
 – Вы знаете его? – спросил он.
 – Слегка, – ответила Эрин.
 Марвелу, уже успевшую переодеться в обычную одежду, допрашивали двое полицейских в форме и детектив в штатском. Она нервно курила, прикуривая одну сигарету от другой и стряхивая пепел в пивную кружку. Эрин присела у стойки бара и стала ждать, когда Марвелу отпустят. Появился Шэд и сел рядом с ней.
 – Ты бы видела! Там даже вертолет – приземлился прямо посреди улицы, – сообщил он.
 – Зря потратили горючее, – отозвалась Эрин. – Он мертв – мертвее не бывает.
 – Да нет, это не из больницы. Это телевидение – Седьмой канал.
 – С ума сойти! – Эрин невесело усмехнулась. – А знаешь, Шэд, я рада. Мне стыдно говорить это, но я рада.
 – Что же тут стыдного? Ведь этот парень был настоящим подонком.
 – И лицемером, – добавила Эрин.
 – Может быть, теперь тебе удастся заполучить назад твою малышку.
 – Вот об этом я и думаю, – вздохнула Эрин. – Знаю, что это ужасно – в такой момент, но...
 – Да брось ты! Не переживай из-за этой сволочи.
 Протянув руку, Шэд достал из-под отлично оборудованной стойки братьев Линг два стакана и налил в них холодной кока-колы. Эрин смотрела, как спасатели укладывают тело судьи на носилки и накрывают его коричневым шерстяным одеялом.
 – Мой адвокат просто обалдеет, – сказала она.
 – И твой бывший муж тоже. – Губы Шэда искривились в холодной улыбке. – Хотел бы я посмотреть на него, когда ты скажешь ему насчет этого борова.
 – Не думаю, что это придется делать мне, возразила Эрин. – А жаль: было бы приятно.
 Когда полицейские закончили свои расспросы, Марвела подошла к стойке и села рядом с Эрин.
 – Я даже и не дотронулась до него, – дрожащим голосом произнесла она и в следующую секунду разрыдалась.
 Эрин обняла ее. Она едва знала эту девушку, но могла представить себе, какое потрясение та испытала, когда ее клиент вдруг упал мертвым в полуметре от нее.
 Шэд одним прыжком перемахнул через стойку и приготовил выпивку Марвеле, которая все всхлипывала и всхлипывала. По ее словам, она вообще не поняла, что случилось: она просто сняла бюстгальтер, накинула его на голову клиенту и...
 – Никак не могу поверить, что он и правда  умер, –  рыдала она. – Я ведь даже ни разу не присела к нему на колени, а он...
 – Ну ладно, успокойся, – проговорила Эрин. – Ты ни в чем не виновата. – Она погладила волосы Марвелы, пахнувшие дымом «Мальборо» и гелем для укладки, и почувствовала, как на ее голое плечо закапали горячие слезы.
 – А ты взгляни на все с другой стороны, – посоветовал Шэд. – Этот мужик скопытился, глядя на такую красотку, как ты. Считай, ему повезло. Думаешь, всем так везет?
 Но Марвела была безутешна. Выпив приготовленный Шэдом стакан, она потянулась за новой сигаретой.
 – Нужно было мне пойти в фотомодели. Это все-таки не так рискованно.
 Шэд подставил ей зажигалку.
 – Ничего, детка, обойдется.
 – Это я во всем виновата, – продолжала всхлипывать Марвела. – Он ведь умер из-за меня!
 Эрин похлопала ее по руке.
 – Не бери в голову. Ты просто работала, и ничего больше.




 Глава 16


 Рита и Альберто Алонсо согласились, чтобы Анджела пожила у них, пока Дэррелл Грант не вернется из Сент-Огастина, куда он собирался отвезти очередную партию краденых инвалидных колясок. Альберто любил девочку, хотя Рита предпочитала общество своих четвероногих питомцев, которые день ото дня росли и набирались сил. Дэррелл велел сестре держать Анджи в трейлере, подальше от этих проклятых волков. Рита спросила, где ее игрушки; Дэррелл ответил, что в фургоне не хватает места для таких вещей.
 – Ничего, – сказал Альберто, – тут ей найдется чем поиграть.
 Он принес полную сумку мячей для гольфа, высыпал их на пол, и Анджела играла в них, как умела.
 Альберто, работавший ночами, обычно спал весь день, а Рита почти все время проводила на заднем дворе с уже подросшими волчатами. Маленькая Анджела взирала как зачарованная на эксцентрическую фигуру, какую представляла собой Рита – пестрый халат, рукавицы, как у лесоруба, хоккейная маска, закрывающая лицо, и сигарета в зубах, – и часами просиживала у окна, наблюдая, как тетка возится со своими воспитанниками. Однажды, оставшись одна в трейлере, девочка взяла телефон и набрала номер матери, который знала на память. Ей никто не ответил, но она не клала трубку в течение двадцати пяти минут. Вошедшая Рита отругала ее, отобрала телефон и поставила повыше, на холодильник, где Анджела не смогла бы его достать.
 Дэррелл Грант был рад на время уехать из города, пусть даже и ненадолго. На несколько дней сложив с себя отцовские обязанности, он теперь мог не ограничивать себя в скорости и чем быстрее гнал, тем увереннее себя чувствовал. Наркотики заглушали в нем последние остатки страха и совести, поэтому он со спокойной душой и крал, и врал. Поэтому ему удавалось также как-то улаживать свои дела с Меркином и Пикаттой, которые не оставляли его в покое. Эти сыщики были ретивыми парнями, вечно жаждущими новых дел и горячих следов. Дэррелл был не против стучать на других уголовников, особенно если учесть, что альтернативой его службе являлась тюрьма, но беда в том, что временами действительно не было ничего, о чем можно было бы настучать. Меркин и Пикатта, казалось, не понимали, что у многих преступников вспышки активной деятельности перемежаются с долгими периодами лени, длящимися иной раз не только недели, но и месяцы; они постоянно требовали свежих дел и еще не остывших трупов. А если ничего серьезного не происходило, Дэррелл Грант, по их мнению, был обязан шарить по всему городу в поисках хоть какой-нибудь «добычи».
 Но вот незадача – у Дэррелла не было времени на разнюхивание и вынюхивание. Его основное занятие – кража инвалидных колясок – требовало полной отдачи. Нынешняя поездка в Сент-Огастин сулила ему три тысячи баксов, а тут опять нарисовались Меркин и Пикатта, требуя, чтобы он немедленно отправился в Холлендейл – понаблюдать за каким-то барменом из кубинцев, который вроде бы, хотя и не точно, тайно приторговывал травкой. Дэрреллу пришлось завертеть мозгами с бешеной скоростью, и скорость, как всегда, выручила его: он припомнил имя некоего Томми Тинкера, торговца героином. Дэррелл знал, как копы Южной Флориды обожают такие дела. А он сам, во-первых, отмажется на некоторое время, поставив в свой актив очередную галочку, а во-вторых, за фигуру такого масштаба, как Томми Тинкер, он наверняка заработает благодарность, а может, еще и переходящее звание лучшего информатора месяца. Так что Дэррелл представил Меркину и Пикатте Томми Тинкера как самого крупного торговца героином к востоку от магистрали I-95 и точно указал им дом на бульваре Санрайз, где они смогут найти его.
 – Он как торгует – граммами, унциями? – спросил Пикатта.
 – Унциями, – быстро ответил Дэррелл. – Но белым он не продает. А то я бы и сам был не прочь.
 Итак, оба детектива рванули на поиски этого черномазого подонка, а Дэррелл рванул в Сент-Огастин. Он уже выезжал за Веро-Бич, когда бешеное верчение его мозгов замедлилось настолько, что он вспомнил: Томми Тинкера прикончили в Новом Орлеане еще в восемьдесят седьмом. Ненадолго Дэррелла охватила паника, однако ему даже не пришло в голову вернуться или позвонить шефам по телефону. Он заглотал еще три таблетки и нажал на педаль. Вскоре фургон летел вперед с такой же скоростью, с какой стучало его сердце, и жизнь казалась безоблачной.


* * *

 Конгрессмен Дилбек пришел в относительную форму как раз вовремя, чтобы успеть на ответственное мероприятие, посвященное сбору средств на его избирательную кампанию. Он оклемался настолько, что сумел одеться без посторонней помощи, побриться и причесаться. Макияж сделал почти незаметным синяк, который уже начал приобретать зеленоватый оттенок.
 Эрб Крэндэлл доставил конгрессмена в отель и не отходил от него весь вечер. Обед был отлично организован, речи выступавших прямо-таки ласкали слух. Особенно отличился сенатор Мойнихэн, ранее никогда не встречавшийся с Дилбеком и потому не имевший о нем малоприятных воспоминаний.
 После десерта Дилбек сам поднялся на возвышение для выступлений и проговорил целых одиннадцать минут, умудрившись ни разу не повториться. Он старался как мог, расточая комплименты и похвалы тем из своих коллег, голоса которых имели решающее значение для поддержки существующих цен на американский сахар, а про себя молился, чтобы его дифирамбы размягчили их сердца и стерли из их памяти прежнюю неприязнь и обиды. В конце концов, не так уж часто этим, в сущности, не столь уж значительным политическим деятелям приходилось слышать, как их сравнивают с Рузвельтом и Кеннеди! Крендэлл сказал, что другие конгрессмены, похоже, действительно растроганы, и Дилбек надеялся, что так оно и есть: ведь он выложился до конца.
 Потом он переходил от стола к столу, выражая гостям, делавшим взносы, свою глубокую и искреннюю благодарность. Обычно Дилбек обожал находиться в центре внимания, но этот вечер был для него пыткой: он нечетко, словно бы размыто, видел левым глазом, а в ушах гремел целый оркестр железных барабанов. И несчастный конгрессмен держался только тем, что мысленно повторял заповедь Крэндэлла: каждое рукопожатие стоит тысячу долларов.
 У самого дальнего столика с Дилбеком поздоровался плотный румяный человек с бегающими, несколько навыкате глазами, одетый словно на похороны. Представившись адвокатом, он познакомил конгрессмена с сурового вида молодой женщиной, отрекомендовав ее как свою кузину; Дилбек и правда заметил некоторое семейное сходство.
 – Вы не помните меня? – спросил адвокат.
 – Определенно ваше лицо мне знакомо, – без особого вдохновения соврал Дилбек.
 – Сан-Франциско. «Мондейл Экспресс», – подсказал адвокат.
 – Ax да, конечно, конечно. – На самом деле Дилбек не помнил ровным счетом ничего, поскольку большую часть времени провел тогда у стойки стрип-бара Кэрола Доуда, деля все свое внимание между выпивкой и голыми танцовщицами. – Я встречался с Фритцем недели три назад, – наугад брякнул он. – Должен сказать, выглядит он так, что просто позавидуешь.
 Адвокат пригласил его присесть на пару минут, но Дилбек, поблагодарив, отказался, сославшись на плотное расписание. Вот тут-то адвокат и вручил ему фотографию.
 – Для вашего альбома, – сказал он.
 – О Господи! – вырвалось у конгрессмена.
 Прикрыв плохо видящий левый глаз, Дилбек с ужасом воззрился нормально видящим правым на цветное изображение самого себя, пьяного, обрушивающего бутылку от шампанского на голову какого-то незнакомца. Дилбек вспомнил эту сцену смутно, как давний сон. Но... на снимке он увидел... это лицо, эта фигура, эта улыбка... О Боже! Это была она – пригрезившаяся ему танцующая женщина. Уж ее-то он помнил четко. Значит, она была на самом деле! Конгрессмена охватили чувства, явно неподходящие для подобного момента.
 А адвокат тем временем говорил, понизив голос:
 – Мы напечатали этот снимок – естественно, увеличив его, – со слайда, который хранится у меня в исключительно надежном месте. – Он помолчал, поводил кончиком указательного пальца по верхней губе. – Если мне будет позволено заметить, сэр, без усов вы выглядите гораздо лучше.
 Дилбек выдавил бледную улыбочку. Эрб Крэндэлл, заглянувший через его плечо, мысленно вздохнул с облегчением, не увидев на заднем плане снимка никого похожего на себя. Но тут же задумался: кто знает – а вдруг у этого типа в запасе еще куча фотографий? И кто знает – не фигурирует ли на одной из них он, Эрб Крэндэлл, прицелившийся в вышибалу из револьвера? Ну и вечерок был, о Господи...
 – Очень странно, – пробормотал Дилбек, – но я не помню, где это происхо...
 – Но это ведь вы, не так ли? – с ноткой злорадства в голосе перебил его адвокат.
 Крэндэлл коротко потребовал предъявить документы. Морд екай вручил ему свою визитную карточку и пояснил:
 – Поскольку вас наверняка интересует, при чем тут Джойс, скажу, что пострадавший от рук конгрессмена является ее женихом.
 Крендэлл приблизил губы к самому уху Дилбека.
 – Больше ни слова, – предостерег он.
 – Хорошо, Эрб. Но я и правда ничего не помню, честное слово.
 Адвокат продолжал:
 – Вероятно, вас интересует нынешнее состояние молодого человека. К сожалению, хорошего мало. Он сильно пострадал при этом нападении.
 Дилбек сглотнул.
 – Ну, что я могу сказать... Мне ужасно жаль, что все так вышло.
 – Заткнись! – прошипел ему на ухо Крэндэлл.
 Тут впервые заговорила Джойс:
 – Значит, вам ужасно жаль... Конечно, вы человек любезный и воспитанный, но мой-то Пол уже никогда не станет таким, как раньше.
 – Серьезные травмы головы, – добавил адвокат. – Всему виной та бутылка от шампанского, которая была у вас в руках. «Корбель», если не ошибаюсь.
 Конгрессмен передал фотографию Крэндэллу.
 – Ты же был там, Эрб, – беспомощно проговорил он. – Что, черт побери, тогда случилось?
 Крэндэлл боковым зрением увидел, что через зал по направлению к конгрессмену Дилбеку движется большая группа доброжелателей, включающая нескольких видных представителей семейства Рохо. Поэтому он быстро спрятал опасный снимок во внутренний карман своего смокинга и попросил Мордекая подождать его наверху, в комнате для гостей.
 – Хорошо, – ответил адвокат. – Мы как раз и надеялись на возможность переговорить с глазу на глаз.
 – Через пятнадцать минут, – бросил Крэндэлл и ринулся искать Малкольма Дж. Молдовски.
 Из последних сил Дэвид Дилбек продолжал свое движение по залу – тут пожать руку, там выразить свою признательность, улыбнуться в ответ на шутку, наклоном головы поблагодарить за лестные слова... Но перед мысленным взором его стояло только одно видение: стройная обнаженная танцовщица, чью честь он так доблестно защищал в тот вечер в «И хочется, и можется». И он в который уже раз задавал себе вопрос: «А она – думает ли она обо мне?»


* * *

 Джойс прохаживалась по холлу, а Мордекай встретился с Малкольмом Молдовски в комнате для гостей, наедине. Никаких формальностей не было. Мордекай изложил свои требования; Молдовски, слушая его, изредка записывал что-то в книжечке. Фотография, извлеченная из кармана смокинга Крэндэлла, лежала между ними на кофейном столике.
 – Это называется – выкручивание рук, – задумчиво произнес Молдовски, когда адвокат закончил.
 – В игре, которую я веду, – возразил Мордекай, – это называется переговорами с целью улаживания дела. Вы полагаете, я шучу, говоря о гражданских действиях, которые мы готовы предпринять? Эта фотография говорит сама за себя, мистер Молдовски.
 – Я не люблю вымогательства.
 Мордекай пожал плечами.
 – Другой адвокат сначала обратился бы в суд, а уж потом предложил бы уладить дело полюбовно. Безусловно, судебное разбирательство немедленно сделает все достоянием общественности. Поэтому, принимая во внимание высокое положение мистера Дилбека, я и решил, что он предпочтет избежать этого.
 – Что ж, остается только выразить вам нашу благодарность за подобное благоразумие. – Молдовски встал и налил себе еще стаканчик. Отпивая глоток, он еще раз мельком взглянул на компрометирующую фотографию, где достопочтенный Дэвид Лейн Дилбек представал сорвавшимся с цепи маньяком, обезумевшим от алкоголя и похоти. Да попади этот снимок на первые полосы газет, уж то-то будет шуму!..
 – Я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать, – продолжал адвокат. – Для вас, думаю, это настоящий шок.
 – Да нет, не совсем, – спокойно ответил Молдовски. – Этого молодого человека зовут Пол Джонатан Гьюбер. Он пять дней пролежал в броуордской больнице – порезы, синяки, небольшое сотрясение мозга. Сейчас он практически здоров, но, полагаю, это не имеет отношения к делу. Верно?
 На несколько секунд Мордекай потерял дар речи, потом медленно произнес:
 – Должен ли я считать, что вы наводили справки в больнице, проявляя заботу о здоровье моего клиента?
 Малкольм Молдовски постучал своими безупречно отполированными ногтями по стенке стакана.
 – Мы проявляем заботу о конгрессмене, – ответил он. С самой ночи злополучного инцидента молодой мистер Гьюбер находился под колпаком у Крэндэлла.
 – Вы произвели на меня впечатление, – сказал Мордекай. – Как бы то ни было, ваш интерес к состоянию здоровья моего клиента может быть истолкован как признание своей ответственности. У суда может возникнуть вопрос: почему мистер Дилбек не захотел сам загладить последствия своего проступка. А еще он может возникнуть у министра юстиции.
 Молдовски едва заметно улыбнулся.
 – С кем, по вашему мнению, вы имеете дело? – поинтересовался он.
 – Я как раз и пришел сюда, чтобы это выяснить, – сухо ответил Мордекай. – Я надеялся на цивилизованную дискуссию. – Он встал и разгладил складки, замявшиеся на костюме. – Завтра утром я первым делом отправлюсь в суд. Так что подготовьте конгрессмена к самому худшему.
 – Погодите-ка, вы, горячая голова, – остановил его Молдовски. – Сядьте.
 – Нет, сэр. Я уже сказал все, что считал нужным.
 – Но три миллиона – это слишком много, – заметил Молдовски.
 Теперь настал черед Мордекая насмешливо улыбнуться.
 – Вам известно, сколько заработала «Суитхарт шугар» в прошлом году?
 Молди с легким свистом втянул воздух сквозь зубы и медленно опустил свой стакан на стол. Мордекай не изменил надменного выражения лица. Как ему хотелось, чтобы Джойс могла сейчас увидеть его, вот так, запросто, расправляющегося с этими воротилами!
 – Вы знаете человека по имени Джерри Киллиан? – спросил Молдовски.
 Адвокат ответил, что никогда даже не слышал о таком, и Молди показалось, что он говорит правду. Этот Дилбек просто феномен: его вот уже во второй раз пытаются шантажировать по одному и тому же поводу. Даже в третий, если считать и ту таинственную женщину, которая звонила в его вашингтонский офис.
 – Мне нужно знать, кто еще замешан в этом деле, – сказал он.
 – Моими клиентами являются Джойс и Пол, – ответил Мордекай. Он не упомянул о том, что Пол Гьюбер, сам вышедший из игры, никогда даже не узнает об этих деньгах. Скрыл и то, что небольшую их часть получит свирепый монстр-вышибала по имени Шэд. – Чек следует выписать на счет моей конторы.
 – Чек? – Малкольм Молдовски жестко рассмеялся.
 – Вы же не собираетесь платить наличными?
 – Конечно, нет. Телеграфным переводом.
 – Из-за границы?
 – Из Нассау, – коротко ответил Молдовски. – Или, возможно, с Каймановых островов. А что, есть проблема?
 – Если в долларах, то никаких проблем. – И Мордекай представил себе, какое блестящее будущее его ожидает.
 Но Молдовски подрезал крылья его мечтам, сказав:
 – Три миллиона – это не пойдет. Почему бы нам не обсудить такой вариант, как два с половиной?
 – Вы пытаетесь играть со мной, мистер Молдовски, – оскорбленным тоном ответил Мордекай. – Мы оба знаем, почем идет сахар, и знаем почему.
 – Не отказывайтесь от своей удачи, мистер Горячая голова, – продолжал настаивать Молдовски. – Согласно имеющейся у меня информации, Пол Гьюбер абсолютно выздоровел.
 – Кто может знать точно, когда дело касается мозга? – пожал плечами Мордекай. – Сегодня человек в полном порядке, а завтра – лежит в интенсивной терапии.
 – Да, с вами держи ухо востро, – усмехнулся Мордовски.
 – Судебный процесс – это еще одна травма для молодого человека и его невесты. Я бы советовал вам еще раз хорошенько все обдумать.
 Молдовски сделал нетерпеливый жест рукой.
 – Ну, ладно, ладно. Я сейчас пойду переговорю кое с кем и немедленно вернусь к вам.
 – Разумеется.
 – А вы пока поговорите с вашей кузиной. Объясните ей, насколько важно сохранить все в абсолютной тайне.
 – Не беспокойтесь, – ответил Мордекай. – Она – девушка что надо.
 «А скоро к тому же будет еще и богата», – добавил он про себя.


* * *

 Яхта Рохо называлась «Суитхарт дил»: девяносто футов в длину, построена в Нидерландах, все три каюты оборудованы барами и стереоустановками.
 Яхта стояла у причала Тэрнберри-Айл. Когда Молдовски добрался до нее, было уже почти два часа ночи. Старшие Рохо, Хоакин и Вилли, предложили гостю чашечку кубинского кофе. Однако Молди не нуждался в допинге: ему и так было не до сна.
 В небольшом палубном бассейне плескались в пене две молодые женщины. Неподалеку, на ковре, отдыхал Кристофер Рохо в компании пятнистого оцелота в широком, украшенном изумрудами ошейнике. Оцелот вылизывал себе лапы и, как обычная кошка, урчал от удовольствия.
 Старшие Рохо отвели Молди наверх, в маленькую, шикарно обставленную гостиную.
 – А Эрб? – поинтересовался Вилли. – Почему он не приехал?
 – Я не стал приглашать его, – ответил Молдовски. – Ради его же собственной безопасности.
 – Ну, так что же случилось, Малкольм?
 Он изложил все в простых и коротких словах. Конгрессмен вляпался в мерзкую историю. Имеется компрометирующая фотография. Ее представил некий адвокат, требуя за молчание три миллиона долларов.
 Братья Рохо, встревоженные, тихо обменялись несколькими фразами по-испански. Молдовски заметил, что они одеты одинаково – в короткие свободные халаты с вышитым на груди слева названием яхты. У Хоакина на мочке уха засохла мыльная пена.
 – Выбор у нас невелик, – сказал Молди.
 – Три миллиона, – повторил Вилли. – Нет, это невозможно.
 – Я уверен, что он согласится и на два.
 Хоакин вполголоса выругался. Связываться с судом сейчас было как нельзя более некстати: Дилбек должен был как можно скорее провести постановления по сахару через свой комитет, чтобы палата представителей могла проголосовать по ним до ноябрьских выборов. Об этом Хоакин Рохо и напомнил присутствующим.
 – Так-то оно так, да не совсем, – возразил Молдовски. – Быстро ничего не получится. Сейчас не тот настрой – не только наверху, но и во всей Америке: каждая сволочь считает своим долгом хоть немного побунтовать. Кроме того, спикеру не с руки выставлять сахарный билль на голосование в ближайшее время: обстановка уж больно неблагоприятная. Ральф Нейдер выступал недавно в «Ночной линии» и здорово лягнул субсидии Большому сахару.
 В результате выступления Нейдера табачное и рисовое лобби ударились в панику, и их ставленники в конгрессе сделали то же самое. Так что голосование в палате представителей сейчас могло дать самые непредсказуемые результаты. Поэтому самым разумным было переждать; а это означало, что семье Рохо придется делать ставку на Дилбека в течение еще нескольких месяцев, и поэтому Дилбек должен выглядеть кристально чистым в глазах общественности.
 – Что, этот снимок очень уж неприятный? – спросил Вилли.
 – Хуже некуда, – ответил Молди.
 –  Mierda!  Значит, придется платить.
 – Нет! – воскликнул Хоакин. – Я не позволю себя шантажировать.
 – А разве у нас есть другой выход? – Вилли повернулся к Молдовски. – Что ты скажешь, Малкольм?
 Не упоминая имени Джерри Киллиана, Молдовски рассказал, что подобная же проблема уже возникала несколько недель назад.
 – Я сам занимался этим делом, – добавил он. – Но на сей раз все гораздо серьезнее.
 – Из-за этой проклятой фотографии?
 – Да. И плюс к тому – этот тип сам юрист.
 Вилли Рохо кивнул.
 – Меня это тоже беспокоит. Давай заплатим этому скоту и пошлем его к черту.
 Хоакин резко встал и взмахнул сжатым кулаком.
 – Нет, Вильберто! Если ты собираешься платить, можешь рассчитаться с ним из наследства своих детей. А я в этом не участвую!
 Они снова заговорили между собой по-испански, на этот раз громко и бурно. Молдовски временами ловил то одно, то другое более или менее понятное ему слово. Наконец Хоакин Рохо сел и обратился к нему:
 – Скажи-ка, Малкольм, что ты знаешь о выращивании сахарного тростника?
 Пожав плечами, Молдовски ответил, что почти ничего.
 – Так вот, – продолжал Хоакин, – для него нужен чернозем, да еще хорошо унавоженный. Там, где он есть, его называют черным золотом, потому что только на нем вырастает хороший сахар. С одного поля можно снять примерно десять хороших урожаев, потом они начинают снижаться. Почему? Да потому, что с каждым урожаем слой чернозема становится все тоньше. – И он наглядно продемонстрировал это, приблизив указательный палец к большому. – В конце концов слоя плодородной почвы уже не хватает для тростника, и эта земля приходит в негодность. Ведь там, внизу, просто известняк, твердый как камень.
 – И если чернозем исчезает, – прибавил Вилли, – то это уже навсегда. Наши люди говорят: мы можем рассчитывать на наши земли еще пять, от силы шесть сезонов.
 – А что потом?
 Хоакин развел руками.
 – Да ничего. Можно начать искать полезные ископаемые, можно устраивать площадки для гольфа. Об этом разговор пойдет позже.
 – Да, позже, – подтвердил Вилли. – А сейчас для нас самое главное – это тростник. Нам нужно как следует использовать те годы, которые нам еще остались.
 Молдовски понимающе кивнул.
 – Так что, уж пожалуйста, Малкольм, сделай что-нибудь, чтобы у мистера Дилбека не возникало подобных проблем.
 – Если я правильно понял, вы не собираетесь платить этому адвокату?
 – Мы с братом решили, что нет.
 Оцелот в украшенном изумрудами ошейнике мягко взбежал по лестнице и свернулся у кожаных шлепанцев Вилли Рохо. Тот, порывшись в складках халата, извлек на свет божий куриную ножку и отдал своему любимцу. Оба брата умиленно смотрели, как пятнистый хищник с хрустом пожирает угощение вместе с костями. Молдовски предпочел отвести глаза: он недолюбливал кошек.
 Наконец Хоакин, зевнув, объявил, что пора спать.
 – Звякни нам, когда все будет сделано, – сказал он Молдовски.
 – Но это обойдется недешево, – ответил тот. Вилли Рохо, посмеиваясь, подставил оцелоту свои перемазанные куриным жиром пальцы, и животное принялось жадно облизывать их.
 – Недешево – это сколько? – спросил Вилли. – Уж, наверное, не в три миллиона?
 – Разумеется, намного меньше. Но известный риск все-таки есть.
 – Не для нас, надеюсь?
 – Нет, джентльмены. Не для вас, – ответил Малкольм Молдовски.


* * *

 Выручив за коляски три тысячи двести долларов наличными, Дэррелл Грант из Сент-Огастина погнал прямиком в Дейтона-Бич. Там он закупил целую кучу разноцветных таблеток и подцепил прямо на улице двух проституток. Позже, в его комнате в мотеле, считая, что он спит, девицы впустили своего сообщника и принялись рыться в вещах клиента. Дэррелл выждал некоторое время, потом, выбрав момент, сунул руку под подушку, где лежал его нож, с гортанным криком вскочил с постели и, бросившись к сутенеру, вонзил нож в мясистую часть его бедра. Пока тот корчился на полу, а девицы отчаянно старались остановить льющуюся из раны кровь, Дэррелл преспокойно содрал с кровати простыню и разорвал ее на длинные полосы. Затем он связал слабо отбивавшегося сутенера и обеих проституток и засунул им в рот вместо кляпов грязные носки. Женщины не оказали сопротивления: они знали, что Дэррелл наглотался таблеток, и успели разглядеть его расширенные зрачки.
 Связывая сутенера, Дэррелл мурлыкал себе под нос песенку из мультфильма «Книга джунглей», который Анджела любила смотреть по видео. Потом, намылив черную курчавую голову парня, он обрил его наголо и кончиком ножа вырезал на голой макушке большую красивую букву Г. Сутенер дергался и стонал. Затем Дэррелл щедро помочился с двух сторон на его обритую, окровавленную голову. Женщины были в ужасе, но молчали, опасаясь, что потом он примется за них.
 – А теперь, – сказал Дэррелл, закончив свою операцию, – я хочу преподать вам всем хороший урок.
 Взяв ключи, он побежал к своему фургону и через пару минут вернулся с электрическим пистолетом для забивания скоб, который увел со стройки в Бока-Рейтон. При виде этого аппарата одна из проституток начала всхлипывать. Перешагнув через нее, Дэррелл подошел к сутенеру и развязал ему одну руку.
 – Так, значит, ты собирался ограбить меня? – еще слегка задыхаясь от бега, спросил он.
 Сутенер что было силы затряс головой.
 – Враки, враки, – пропел Дэррелл на мотив детской песенки. Воткнув вилку аппарата в розетку на стене, он снова повернулся к сутенеру. – В следующий раз, когда тебе захочется бабок, проси вежливо.
 С этими словами он взял руку сутенера, положил на нее долларовую бумажку и скобой пришпилил ее к ладони. Он долго не отпускал курок, пока магазин пистолета не опустел. Сутенер потерял сознание. Женщины тряслись от страха.
 Внезапно Дэррелл ощутил, что запал у него кончился. Он растянулся на кровати и набрал по телефону номер сестры. Рита наорала на него за столь поздний звонок: хороши шуточки – будить людей в три часа ночи!
 Извинившись, Дэррелл сообщил:
 – Мне придется задержаться тут еще на несколько дней. Ничего?
 – Делай как знаешь. Завтра приедет Эрин.
 – Что?! Какого черта?
 – Подошел срок встречи с Анджелой.
 – Нет! Никаких встреч!
 – Так она нам сказала.
 – О Господи, Рита, ты что – сказала ей, что Анджи у тебя? Как, черт побери, она узнала?
 – Что я могла поделать, если твоя дочь прекрасно умеет обращаться с телефоном? И вдобавок лазает, как обезьяна, где надо и где не надо.
 – Анджи звонила ей? – Дэррелл стукнул кулаком по голому матрацу. – Черт побери! Неужели ты позволила ей сделать это? – Перебрав наркотиков, он не мог сосредоточиться на двух критических ситуациях одновременно и потому не замечал, что одной из проституток удалось высвободить правую руку и она теперь потихоньку старается распутать и другие узлы. Потрясая телефонной трубкой, Дэррелл крикнул: – Не пускай в дом эту суку, поняла?
 – Подошел срок встречи, – повторила Рита.
 – Никаких встреч, мать твою!
 – Тогда  сам  приезжай и разбирайся со всем этим! А мне надо заниматься волками.
 – О Боже! – простонал Дэррелл.
 – Да, вот еще что. Это говорили в «Новостях». Как зовут того судью, что занимался вашим разводом?
 Дэррелл назвал имя.
 – Ага, он самый. Альберто видел по телевизору. Твой судья окочурился, Дэррелл.
 – Как окочурился?
 – По телевизору показывали, – повторила Рита. Сыграл в ящик вчера вечером в каком-то стрип-баре.
 Дэррелл прижался щекой к пахнущему грязным бельем матрацу. Определенно пора было принять еще таблеток.
 А Рита на другом конце провода рассказывала:
 – Его семья говорит, что он ходил по таким местам, чтобы молиться за этих голых грешниц. Ты веришь этой чепухе? У него, на коленях нашли Библию. Это все показывали по телевизору – напрямую.
 – Я приеду завтра утром, – тусклым голосом произнес Дэррелл.
 – А что мне делать с Эрин? – спросила Рита. Но ответа из Дейтон-Бич не последовало. – Дэррелл! – позвала она. – Эй, братишка, проснись!
 Но Дэррелл был в полной отключке: проститутка, освободившись от пут, стукнула его по голове тяжелым пистолетом для забивания скоб. Потом она развязала остальных, и они удрали, забрав все: деньги, таблетки, нож и, конечно же, фургон. Не взяли они только грязные носки Дэррелла, и их вкус был первым, что он ощутил, начав приходить в себя четыре часа спустя.




 Глава 17


 Утром двадцать восьмого сентября сержант Эл Гарсиа ехал под моросящим мелким дождиком по направлению к мотелю «Флайтпас», что находится милях в полутора от главного шоссе, соединяющего Форт-Лодердейл с голливудским международным аэропортом. Управляющий мотелем, любезный и общительный грек по имени Миклос, привел его к двери номера 233. Пока он вставлял ключ в замочную скважину, Гарсиа сказал:
 – Готов держать пари, что ковер там коричневый.
 – Откуда вы знаете?
 – Мне приснилось, – с усмешкой ответил Гарсиа.
 Миклос распахнул перед ним дверь и торжествующе указал на мохнатый темно-коричневый ковер.
 – Вот видите, – сказал Гарсиа. – Иногда мне самому становится страшно. – Коронер графства Минерал обнаружил под ногтем большого пальца левой руки Джерри Киллиана три коричневые ворсинки.
 – А что еще вам приснилось? – полюбопытствовал Миклос.
 – Что в этой комнате был убит человек по имени Джерри Киллиан.
 – Ради всего святого! – воскликнул Миклос. – Не говорите мне таких вещей. Горничная нашла его чековую книжку под кроватью.
 – Возможно, он забросил ее туда нарочно, – отозвался Гарсиа, – чтобы она не досталась этим мерзавцам. – На краю гибели люди иногда делают странные вещи.
 – Я на следующий же день послал ему ее по почте, – сказал Миклос.
 – И правильно сделали.
 – А кто же обратился в полицию?
 – Да никто. Просто я разбирал почту мистера Киллиана. Открыл конверт, а в нем была чековая книжка и ваша записка.
 Миклос нахмурился.
 – А разве можно вскрывать чужие письма?
 – Иногда можно. Ведь я – представитель закона. – С этими словами Гарсиа опустился на колени, залез под кровать, насколько позволяла его далеко не хрупкая конституция, и принялся обшаривать пальцами пыльный, пахнувший мышами ковер в поисках чего-нибудь еще. Однако ему не попалось ничего, кроме совсем окаменевшего кусочка пиццы и никелевой монетки. Гарсиа встал и отряхнул брюки.
 – За то время, что я работаю здесь, – сказал Миклос, – умерло семь человек. Это очень печально: семь человек за семь месяцев.
 – Постояльцы?
 – Да, сэр. Кто от наркотиков, кто от сердца, кого застрелили или зарезали. Нам после каждого такого случая приходится менять постели и ковры.
 – Может быть, все дело в расположении вашего мотеля, – ответил Гарсиа, повысив голос, чтобы его не заглушил шум как раз взлетавшего реактивного самолета. Местечко было просто идеальным для тех, кто не хотел, чтобы другие слышали, что они говорят или делают. Детектив достал фотографию Джерри Киллиана: – Вы помните этого человека?
 – Никогда не видел его, – покачал головой Миклос. – Так вы говорите, его убили?
 – Да. Думаю, утопили в ванне.
 – Ванные комнаты убираются три раза в неделю.
 – Ого! Да вы, наверное, просто разоряетесь на разных моющих и чистящих средствах. Можно мне взглянуть?
 Миклос присел на кровать и стал ждать. Он слышал, как детектив возится с кранами в ванной. Через пару минут донесся его голос:
 – Мистер Миклос, а что случилось с головкой горячего крана?
 – Кто-то разбил ее.
 – Каким образом?
 – Не знаю. Это произошло пару недель назад, хотя, впрочем, может быть, чуть больше или меньше.
 Детектив вышел из ванной, вытирая руки о махровое полотенце. Мотель накрыла новая волна рева от пролетавшего самолета. Переждав шум, Гарсиа сказал:
 – Там арматура немного отошла от стены, как будто по ней здорово стукнули – например, ногой. – Судя по всему, Киллиан боролся за жизнь до конца.
 – Вот вы говорите, тут произошло убийство, – заговорил Миклос. – Но ведь горничная не обнаружила никакого трупа.
 – Просто убийца отвез его в Монтану и там бросил в реку.
 – Зачем?
 – Чтобы испортить мне отпуск, – проворчал Эл Гарсиа. – Могу я просмотреть регистрационную книгу?
 Миклос отвел его назад, в контору, размерами не слишком отличавшуюся от ванной, и положил перед ним книгу. Имени Киллиана Гарсиа в Ней не нашел; впрочем, обнаружь он его, он бы страшно удивился. Он переписал имена всех тех, кто останавливался в комнате номер 233 за последние две недели. Одно из этих имен повторялось целых пять раз.
 – Это местный, – пояснил Миклос.
 – Что – местный?
 – Местный бизнесмен. Развлекается.
 – Сводник, что ли?
 Миклос слегка поморщился.
 – Я не знаю.
 Детектив поинтересовался, не произвел ли кто-либо из остальных постояльцев особого впечатления на управляющего. Да, ответил Миклос: человек, привезший с собой пять живых песчанок и видеокамеру.
 – И вам это показалось странным? – усмехнулся Гарсиа. – Давайте дальше.
 – Раз остановились трое ямайцев. Я сказал им, что в номере только одна кровать, а они мне: ладно, шеф, сойдет. Трое здоровенных мужиков в маленькой комнатке – вы же видели, какая она.
 Гарсиа захлопнул регистрационную книгу. Миклос указал ему имя: Джон Райли. Вполне обыкновенное, ничем не выдающееся. В графе «Место жительства» был указан номер почтового ящика в Бель-Глейд, на озере Окичоби.
 – Такие крупные, сильные ребята, – повторил Миклос. – Они съехали еще до полуночи.
 – Рассчитались, я полагаю, наличными?
 – Нам не часто приходится иметь дело с кредитными карточками, – вздохнул Миклос.
 – Не помните, на чем они приехали? Кроме них, был еще кто-нибудь в машине?
 – Не знаю, не видел.
 – Что-нибудь еще? Какая-нибудь подробность?
 – У них у всех были шрамы. Такие большие, прямо смотреть страшно.
 – Где – на лице?
 – Да нет, на ногах.
 – Где именно? – насторожился Гарсиа.
 – Они все были в шортах. Знаете, бывают такие – очень ярких цветов: красные, зеленые...
 – Спортивные шорты, – подсказал Гарсиа.
 – Да-да. Тут-то я и увидел шрамы. – Миклос наклонился и провел руками вдоль голеней. – Вот здесь.
 – Вы мне очень помогли, мистер Миклос, – с чувством произнес Эл Гарсиа.
 Любезный управляющий предложил показать и другие комнаты, в которых умер кто-то из постояльцев.
 – Нет, благодарю вас, – отказался Гарсиа. – Как-нибудь в другой раз.
 – Значит, возможно, те ямайцы и убили этого вашего мистера... хм... ну, того, что потерял чековую книжку?
 – Это всего лишь предположение, – уклончиво ответил Гарсиа.
 Миклос подмигнул ему.
 – Может быть, вам приснится правильный ответ.
 – Во всяком случае, я это заслужил, – засмеялся Гарсиа.
 Управляющий проводил его до машины. По дороге он поведал, что очень хотел бы получить место ночного клерка в одном из мотелей «Рэмейда», поблизости от пляжей, но что у них там список ожидающих такого места тянется на целых две страницы.
 – Но, знаете, у меня опыт работы больше, чем у многих других, – добавил он.
 – Ну что ж, желаю вам удачи с этим местом, – улыбнулся на прощание Гарсиа.
 – Спасибо. А вам желаю удачи с этим убийством, – ответил Миклос.


* * *

 Эрин добралась до жилища Риты в семь часов. Рита была на заднем дворе, где зычно орала на своих волков. Дверь открыл Альберто Алонсо; он только что вернулся с ночного дежурства на атомной электростанции и еще не успел снять свою габардиновую форму служащего охраны, подпоясанную ремнем с кобурой. Эрин всегда становилось нехорошо при мысли, что такому типу, как он, дозволяется носить оружие.
 – Не желаешь кофейку? – спросил Альберто, отстегивая кобуру и небрежно вешая ее на спинку стула. У Эрин свело желудок, когда она на мгновение представила себе, что маленькая Анджела в любую минуту может взять пистолет, думая, что это игрушка.
 – Где Анджи? – напряженно спросила она.
 – Спит, наверное.
 Эрин заглянула в обе спальни; они оказались пусты. Она вернулась на кухню, где Альберто занимался приготовлением кофе.
 – Где моя дочь? – повторила она.
 – Лучше бы тебе поговорить с Ритой.
 – Нет. Я хочу, чтобы мне ответил ты. – Она почувствовала, что от поднимающегося гнева у нее начинают дрожать руки. – Альберто, ведь сегодня день посещения.
 Альберто разливал по чашкам кофе.
 – Я помню, как ты приезжала в прошлый раз. Уехала и даже не попрощалась, – сказал он вместо ответа.
 – Я не очень хорошо чувствовала себя.
 – Знаешь, как разозлилась Рита из-за тех бумажек!
 – Потом я все переслала ей по почте.
 Альберто поверх чашки с кофе пристально взглянул на нее.
 – Тебе очень идут джинсы. Ты в них такая лапочка!.. А как твои дела на работе? Я слышал, вы поменяли название.
 Эрин задохнулась. Что эта пара кретинов сделала с ее девочкой?
 – Ладно, – сказала она. – Пойду поговорю с Шиной – королевой джунглей.
 – Погоди, погоди! – Альберто нервно хихикнул. – Может, мы с тобой сами что-нибудь придумаем. Мы с тобой, вдвоем.
 С заднего двора донесся голос Риты, изрыгающей проклятия. Он звучал прерывисто и надрывно, словно Рита одновременно выполняла какую-то тяжелую работу.
 – Лупа не желает сидеть на привязи, – объяснил Альберто.
 Эрин приказала себе успокоиться: обвести вокруг пальца Альберто будет не слишком трудно.
 Альберто подошел к окну, глянул сквозь опущенные жалюзи.
 – У нее там забот по горло, – сообщил он, понизив голос. Потом, вернувшись на кухню, быстро смахнул со стола тарелки, чашки и все остальное. – Как насчет небольшого шоу? – шепотом спросил он. – Так, как там, в вашем клубе, только для меня лично.
 Эрин вспомнила тот последний вечер, когда она танцевала на столе в квартире Джерри Киллиана: как скромно и деликатно он попросил об этом! Но Альберто Алонсо – это Альберто Алонсо.
 – Один маленький номерочек, а? – прошептал он. – А потом я покажу тебе, где Анджи.
 – Лучше бы под музыку, – сказала Эрин.
 – А ты просто так, без музыки! Ведь Рита услышит и тут же явится узнать, в чем дело.
 Эрин не знала, сможет ли она танцевать – не важно, с музыкой или без; она могла думать только об одном: найти Анджелу. Наверное, Дэррелл Грант звонил Рите и велел ей спрятать девочку. Если ему известно, что судья умер, то он наверняка разгадал план Эрин. Ему наплевать на то, что дело будет пересматриваться, а также и на любые решения суда: он будет мотаться по всей стране, заметая след, но не отдаст Анджелу. И дело тут не в отцовской любви и не в его законных правах на дочь: для него это состязание, борьба, игра, а Анджела – это приз, и он не уступит его. Эрин знала, что должна действовать быстро, пока Дэррелл не вернулся в город.
 Взобравшись на стол и выпрямившись, она чуть не стукнулась головой о потолок – точнее, крышу трейлера. Глядя прямо в глаза Альберто, она стала тихонько напевать «Кареглазую девушку», медленно вращая бедрами в такт.
 – Быстрее, – сглотнув слюну, хрипло сказал Альберто.
 Эрин изобразила на лице свою сценическую улыбку. Туфли скользили на гладкой поверхности стола, но через минуту-другую музыка отчетливо и нежно зазвучала у нее в голове, и плотоядный взгляд Альберто, его искаженное похотью лицо отодвинулись далеко-далеко. Эрин даже не вздрогнула, когда ладони Альберто легли на ее бедра и плотно обхватили их.
 – Еще быстрее, – тяжело дыша, повторил он.
 «Все будет как надо», – подумала Эрин. И негромко запела первый куплет.
 – Не так громко, – пробормотал он, косясь на заднюю дверь.
 – Это такая чудесная песня, – сказала Эрин – не ему, а в пространство.
 – Может, разденешься? – шепнул Альберто.
 Эрин подняла брови.
 – Ну, чуточку, – настаивал он. – Хотя бы кофточку...
 Не гася улыбки, Эрин расстегнула две верхние пуговицы.
 – А остальные уж ты сам, хорошо?
 Альберто просиял, вскочил со стула и потянулся к ней; его скрюченные от нетерпения, как клешни краба, пальцы зашарили по ее груди. Эрин знала, что ему не найти, а уж тем более не расстегнуть маленьких пуговок ее блузки: крайняя степень желания блокирует у мужчин тонкие моторные навыки. Наконец лапищи Альберто стиснули ее груди и начали сильно и ритмично поглаживать их. От этого грубого прикосновения по всему телу Эрин пробежала неприятная дрожь, но она продолжала танцевать. Стоны Альберто становились громче, по мере того как ускорялся ритм его движений; рот его приоткрылся, между зубов показался кончик языка.
 Следующим номером Эрин взъерошила ему волосы, и этого он уже не мог выдержать. Он попытался рывком стянуть ее со стола; его лицо было совсем близко, и Эрин не упустила момента. Резко и высоко, как тамбур-мажоретка на параде, вскинув колено, она ударила им в небритый подбородок Альберто. Звук удара был похож на выстрел.
 Альберто рухнул навзничь, захлебываясь кровью. Эрин стояла над ним, уже без улыбки, и блузка ее была застегнута до самого верха. В руке Эрин держала дымящийся, только что вскипевший кофейник.
 – Я собираюсь приготовить яйца вкрутую, – сказала она, угрожающе наклоняя кофейник.
 Альберто попытался сказать что-то, но вместо слов изо рта у него вырывалось неразборчивое бульканье.
 – Не уверена, что ты сдохнешь от этого, – продолжала Эрин, прицеливаясь, – но если нет, то ты сам пожалеешь, что не сдох.
 Альберто наконец удалось выдавить более или менее четко:
 – У соседки... она у соседки... рядом... слева...
 – В соседнем трейлере слева?
 Альберто отчаянно закивал. Поставив на стол кофейник, Эрин выскочила из трейлера. Альберто дрожащими пальцами попытался ощупать свой окровавленный, прокушенный язык, чтобы понять, много ли от него осталось. В этот момент распахнулась задняя дверь и на пороге возникла фигура Риты. За ней, навострив уши, стояла грозная Лупа.
 – А-а-а-а-ай! – взвыл Альберто, загораживаясь обеими руками. Но собака-волчица уже унюхала первобытный запах только что пролитой крови.
 Всю дорогу до Форт-Лодердейла Эрин держала Анджи за руку.
 – Что ты, мамочка? – спросила малышка.
 – Ничего, детка. Просто я очень рада, что мы опять вместе.
 Впервые за четырнадцать месяцев они были по-настоящему вместе, и Дэррелл Грант не держал их под колпаком. В жизни Эрин не было времени хуже этих четырнадцати месяцев, и она спрашивала себя, удастся ли им обеим наверстать все потерянное за это время.
 Анджела снова заговорила:
 – У миссис Бикел есть аквариум. Она позволила мне покормить ее угрей.
 Миссис Бикел была пожилая дама, жившая в соседнем с Ритой и Альберто трейлере. Она как раз готовила в микроволновой печи завтрак для Анджелы когда появилась Эрин, чтобы забрать дочь.
 – Я не заметила никакого аквариума, – сказала Эрин.
 – Он стоит в спальне, возле телевизора. А угри зелененькие, и они скушали всех ее красивых рыбок.
 – Я не знала, – отозвалась Эрин. Похоже, миссис Бикел отлично вписывалась в демографический состав обитателей трейлерного городка.
 – А куда мы сейчас едем – домой? – спросила Анджела.
 – Конечно, родная. К  нам  домой.
 – На целый день?
 – Насовсем.
 Личико Анджелы выразило беспокойство. У Эрин упало сердце, когда она подумала, что ее дочь могла остаться у Дэррелла, или у Риты, или у этой старухи с ее зелеными хищниками в аквариуме. Это был самый кошмарный из всех кошмаров, мучивших Эрин. Сейчас она даже перестала дышать от ужаса, что сказала не то, что следовало, и что вот-вот малышка, глядя на нее своими чистыми, ясными глазками, произнесет:  «А я хочу к папе!»  Этого Эрин не вынесла бы.
 Наконец девочка нарушила молчание – одним-единственным словом:
 – Пижамка.
 Она была в своей любимой трикотажной пижамке с Биг-Бэрдом и Страшилищем Куки на груди.
 – Она у меня совсем грязная, – продолжала Анджела, выворачивая локоть и показывая матери запачканный рукав. – А все мои вещи у папы. И трусики у меня тоже грязные.
 – Мы купим тебе новые вещи. – Эрин почувствовала, что снова может дышать.
 – Вот здорово!
 – Ты любишь ходить по магазинам?
 – Не знаю. Мы с папой ходим только в больницы.
 – Ну, конечно – кататься на креслах с колесиками, – подтвердила Эрин. Как объяснить этой малышке, что за человек ее отец? В каком возрасте ребенок способен понять, что его отец – неисправимый мерзавец?
 А Анджела тем временем рассказывала:
 – Я однажды видела мальчика, он тоже катался на кресле с колесиками.
 – В больнице?
 – Ага. Папа сказал, тот мальчик очень больной и поэтому мы не можем покататься наперегонки.
 – Что ж, папа сказал правду.
 – А когда мальчика опять отвели в комнату, папа взял его кресло, и мы отвезли его домой.
 – Да?
 – Да. Чтобы починить! – гордо ответила Анджела. – Ему нужно было сделать новую подножку.
 – Так папа сказал?
 – Ага. И новые колесики. Правда же, папа молодец?
 Эрин вздохнула.
 – Это ты молодец, детка, что позвонила мне вчера. Я ужасно рада, что ты это сделала.
 – И я тоже.


* * *

 Мордекай пользовался мелодраматическим термином «шантаж» для наименования того, что он собирался и уже начал делать по отношению к конгрессмену Дэвиду Лейну Дилбеку. Без лишних же прикрас то, что он делал и собирался сделать, называлось просто выкручиванием рук. С судом или без оного, суть дела сводилась к весьма несложной формуле: гони бабки – или пожалеешь потом. Основным, хотя и слегка замаскированным элементом переговоров, которые обычно вел Мордекай в качестве адвоката, являлась угроза. Умение обделывать такие дела является целым искусством; Мордекай жаждал овладеть им в совершенстве и именно на нем строил все свои жизненные планы.
 Скажем, человек вошел в супермаркет, поскользнулся и упал. Он нанимает адвоката, и тот вышибает из владельцев супермаркета шестизначную сумму в качестве компенсации за причиненный, пусть даже и невольно, ущерб. Подобные вещи случаются чуть ли не каждый день, и никто не называет это шантажом. А когда адвоката нанимает человек, совершенно безвинно пострадавший от руки пьяного конгрессмена, они начинают поднимать волну и швыряться разными терминами типа «вымогательство»! Мордекая забавляла эта двойственность подхода к, по сути, одному и тому же явлению.
 Нападение на Пола Гьюбера явилось злостным и неспровоцированным; жертва даже не оказала сопротивления. Любой адвокат, специализирующийся на подобных случаях, обеими руками ухватился бы за это дело. Конечно, мало кто из них решился бы тайно улаживать его за спиной и вопреки желанию клиента, не говоря уж о том, чтобы прикарманить большую часть отвоеванных денег. Как член коллегии адвокатов Мордекай вряд ли мог гордиться тем, что сейчас делал, однако, говорил он себе, времена нынче такие, что не приходится брезговать ничем. За пятнадцать лет работы его юношеские фантазии насчет зарабатывания состояния собственным трудом рассеялись как дым, уступив место разочарованию. Оглушительное фиаско, которое он потерпел в деле с тараканом в стаканчике йогурта «Деликейто», было ярчайшим примером вечно сопутствовавшего ему невезения. И вот теперь пьяная выходка этого дуболома-конгрессмена давала в руки Мордекаю первый действительно реальный шанс заполучить семизначную сумму. «Пусть только выгорит это дело, – говорил он себе, – и я больше никогда так не буду».
 В начале семидесятых годов Мордекай вместе с сотнями других молодых идеалистов – выпускников юридических факультетов – оказался в Южной Флориде, мечтая и надеясь сколотить себе состояние на ведении дел подпольных торговцев наркотиками и отмазывании их за астрономические гонорары. Он даже выучил испанский язык в расчете на клиентов из колумбийской наркомафии! Но, прибыв в Майами, он обнаружил, что число южноамериканских наркобаронов, отбывающих наказание за американскими решетками, прискорбно мало и что адвокатов-защитников, похоже, гораздо больше, чем нуждающихся в их защите. У юриста, не блещущего особыми талантами, не было почти никаких шансов заполучить в качестве клиента какого-нибудь мультимиллионера от наркобизнеса. Некоторое время Мордекай перебивался случайными заработками и нищенскими гонорарами, потом, не выдержав, перебрался в Форт-Лодердейл и начал заниматься делами, связанными с нанесением какого-либо ущерба физическим лицам и несчастными случаями.
 Эта идея казалась ему достаточно обоснованной: население графства Броуорд росло значительно быстрее, чем население графства Дейд, причем главным образом за счет людей среднего и старшего возраста. А по наблюдениям Мордекая, пожилые и старики падали гораздо чаще, чем молодые, и при этом получали обычно более серьезные травмы. Стариков в графстве Броуорд было хоть отбавляй – тысячи и тысячи, и каждую зиму прибывало пополнение. Письма и телеграммы с выражениями соболезнования стаями разлетались по всей территории графства, от полосы пляжей до эверглейдских низин, что таило в себе неисчислимые и заманчивые возможности.
 Открывая свою контору, Мордекай рассчитывал прямо-таки неприлично разбогатеть. Однако этого не случилось. Зарабатывал он вполне прилично, но все же не столько, сколько хотелось бы. Ему приходилось заниматься, в общем-то, мелкими делами, связанными с недобросовестным выполнением обязательств спорами по страхованию и составлением и переписыванием завещаний. Как-то он сказал секретарше:
 – Если бы наши клиенты тратили на падения хотя бы половину того времени, что у них уходит на перекраивание своих завещаний, мы с тобой могли бы после выхода на пенсию поселиться на Бермудах.
 Тем не менее Мордекаю не стоило жаловаться на судьбу. Вся Южная Флорида кишмя кишела молодыми юристами, осаждавшими суды, как стая шакалов, в надежде урвать хоть маленький кусочек работы, хоть самое незначительное дельце. Конкуренция везде была просто зверской, независимо от специализации, поскольку работы не хватало на всех и за нее буквально дрались – иногда даже в самом не переносном смысле. Отчаяние конкурентов выражалось целой лавиной объявлений о юридических услугах, передаваемых телевидением поздно вечером, когда вся Америка сидит перед своими маленькими или большими – в зависимости от достатка – домашними экранами. И если ранее объявления эти касались исключительно дел, связанных с невыполнением обязательств или условий контракта, то теперь предлагались услуги по ведению дел о разводе, усыновлении, оформлении въезда в страну и приобретении гражданства и даже о нарушении правил уличного движения. Один из бывших соучеников Мордекая добился известности, рекламируя по телевизору сам себя. Одним словом, выживал если не сильнейший, то самый изобретательный и изворотливый.
 Мордекаю не хотелось следовать примеру своего старого знакомца, поскольку перспектива позировать перед телекамерами никак не соблазняла его. Мать, просто мечтавшая увидеть сына на телеэкране, уламывала его всеми доступными ей средствами, однако Мордекай был непоколебим. И, возможно, это явилось его ошибкой. Не исключено, что его карьера сложилась бы иначе, решись он раскрутить сам себя. Хотя кто знает, что хуже – копать под проштрафившегося политика или разбираться с какими-нибудь кретинами, перебравшими горячительного, прежде чем сесть за руль?
 – Я сам решаю за себя, – сказал он Джойс, и она ответила:
 – Ну и правильно.
 Они ехали на встречу с Малкольмом Дж. Молдовски, который позвонил Мордекаю на следующее же утро после их разговора. Он сообщил, что есть хорошие новости и что он хотел бы встретиться с Мордекаем и Джойс через час. Наказав Беверли перенести назначенные на это утро встречи на более позднее время, Мордекай, горя нетерпением и предвкушением победы, ринулся к выходу. Но, пробегая через вестибюль, он краешком глаза уловил какое-то яркое пятнышко, наподобие солнечного зайчика. То был солнечный луч, отраженный огромной головой Шэда. Безволосый монстр стоял, ожидая лифта, и выражение лица его не предвещало ничего хорошего. Мордекай чуть не споткнулся. Зачем притащился к нему сегодня этот ненормальный? Учуял какой-нибудь подвох? Сжавшись в комок, насколько это было возможно при его комплекции, Мордекай выскользнул через самую дальнюю от лифта дверь.
 Когда он заехал за Джойс, та заметила:
 – Ты чересчур возбужден. Лучше поведу машину я.
 – Нет-нет, со мной все в порядке.
 Предупредив кузена, что сегодня следует быть особенно осторожным, поскольку асфальт еще не просох, и проверив, хорошо ли подогнан и застегнут ремень безопасности, Джойс спросила:
 – Ты уверен, что понял его правильно?
 – Конечно. Кафе в Дейви, где подают оладьи. Так он и сказал.
 – В Дейви? Но почему так далеко?
 – Не знаю, Джойс. Он так сказал. – В голосе Мордекая прозвучала обида. – Неужели ты и правда думаешь, что я не записал такую важную вещь? – Он вытащил из кармана бумажку и протянул сестре.
 – Ты лучше смотри на дорогу, – прикрикнула она и, взяв бумажку, принялась разбирать торопливые каракули брата. – Все верно, так и есть: кафе в Дейви. Что ж, посмотрим.
 Мордекай молчал несколько миль. Джойс тем временем шарила по волнам радиоприемника, ища какую-нибудь станцию по своему вкусу. «Интересно, – думал Мордекай, – почему Молдовски просил, чтобы она тоже непременно присутствовала».
 – Джойс, – заговорил он, – у меня к тебе одна просьба. Когда мы приедем туда... ну, в общем, я хочу сам провести этот разговор.
 – Не будь занудой, – отрезала она.
 – Но послушай...
 – Кроме того, это была моя идея – обойтись без Пола.
 Мордекай испустил глубокий вздох, однако подтвердил:
 – Да, твоя.
 – Значит, может быть, я все-таки не совсем уж круглая дура?
 – Никто не говорит, что ты дура. Просто ситуация уж больно деликатная. Они люди серьезные, и мы с тобой оба должны тридцать три раза обдумывать каждое слово, прежде чем сказать его.
 Джойс отвернула козырек и придирчиво осмотрела в зеркале свой макияж.
 – Я тоже серьезный человек, – заявила она. – Сбавь скорость, сейчас будет поворот.
 Свернув с шоссе, они некоторое время ехали по дороге на Дейви и вскоре увидели кафе. От возбуждения Мордекай проскочил автостоянку и остановил машину за ее пределами, но, прежде чем он успел дать задний ход, перед капотом «линкольна» выросла фигура в синем. Мордекай опустил стекло.
 – Я работаю на мистера Молдовски, – сказал человек в синем, и Мордекай разглядел, что он одет в спортивный костюм для игры в кегли. – Он ждет вас в загородном клубе.
 – Кто вы? – спросил Мордекай.
 – Посыльный, – ответил человек в синем. – По совместительству. Ну что, едем?
 Мордекай пожал плечами.
 – Садитесь.
 Человек в синем велел ему ехать на запад по Ориндж-драйв до Фламинго-роуд.
 – Сколько ехать-то? – спросил Мордекай.
 – Да тут недалеко.
 Джойс с самодовольной улыбкой протянула руку и похлопала кузена по плечу, чтобы привлечь его внимание.
 – Я же говорила тебе. Кафе – что за чепуха! Я так и знала, что наверняка неправильно.
 – Ну ладно, хватит, – буркнул Мордекай.
 Джойс обернулась назад, к человеку в синем.
 – Как называется этот загородный клуб? В который мы едем – в «Брук-Ран» или в «Пайн-Эбби»?
 Человек долю секунды помедлил с ответом, но Джойс этого не заметила.
 – В «Брук-Ран», – сказал он.
 – Я слышала, там очень хорошо.
 – Ага, – отозвался человек в синем. – Я тоже слышал.
 – А завтракать мы будем?
 – Ради Бога, Джойс, – тихонько взмолился Мордекай.
 Человек в синем наклонился вперед.
 – Ага, – усмехнулся он. – Завтрак будет что надо. Теперь помедленнее, а потом свернете.




 Глава 18


 Эрин съехала с квартиры в тот же самый день, как вернулась с Анджелой. Она нашла себе другое жилище в пригороде, называющемся Иверрэри, том самом, где Джеки Глисон жил когда-то в роскошном особняке со специальной комнатой для игры в бильярд. Эрин спешила, поэтому согласилась на первое же, что попалось: домик с двумя спальнями, слишком дорогой для нее. Ей пришлось выложить тысячу долларов в качестве гарантийного залога плюс квартирную плату за первый и последний месяцы. Она уплатила наличными и подписала договор об аренде своей девичьей фамилией. Они с Анджелой перевезли все вещи за три поездки. Единственной потерей оказался плакат Джимми Хендрикса, порвавшийся, когда Эрин снимала его со стены.
 На следующий день она взяла со своего счета еще две тысячи, поехала к адвокату и передала ему эти деньги, сократив таким образом общую сумму причитавшихся с нее – по подсчетам его секретарши – гонораров с одиннадцати тысяч до девяти. Во второй половине того же дня адвокат обратился к новому судье, к которому перешло дело о разводе Эрин и Дэррелла Гранта, с требованием лишить последнего опекунских прав над дочерью, поскольку он передал ее родственникам, не способным обеспечить ее безопасность. Судья вынес соответствующее решение, где особо упомянул волков Риты и пистолет Альберто. Ни Дэррелл, ни его адвокат не появились, чтобы оспорить это решение. Судья назначил слушание по этому делу через месяц. Ему крайне любопытно было узнать побольше о работе Эрин.
 Остальные танцовщицы поздравляли Эрин и наперебой старались приласкать и развлечь Анджелу в гримуборной «Розового кайфа». Они по очереди играли с ней, пока она не уснула прямо на ковре. Забота подруг была приятна Эрин, но ее мучила совесть: стрип-клуб далеко не самое подходящее место для ребенка. Новому судье это наверняка не понравилось бы.
 Танцовщицы, имеющие детей, обычно работали в дневное время, чтобы вечерами и ночами находиться дома. Эрин не могла себе позволить такой роскоши: днем заработки бывали куда ниже, а ее текущий счет почти исчерпан: ведь ей пришлось заплатить за новую квартиру, частично рассчитаться с адвокатом и полностью одеть и обуть Анджелу.
 – Ботиночки просто прелесть, – сказала Урбана Спрол, осторожно трогая пальцем крошечные «рибоки». – Где только ты их нашла? – Она говорила шепотом, чтобы не разбудить спящую малышку.
 – Сегодня я буду работать на столах, – также шепотом сообщила Эрин. – Так что постарайся не свалиться со сцены, когда увидишь меня за этим занятием.
 – Черт побери! Видно, тебе и  правда  круто приходится. – Урбана знала, что Эрин терпеть не могла танцевать на столе. – Но ты заработаешь хорошие бабки. Правда хорошие.
 – Но если кто-нибудь из них начнет тянуть ко мне лапы...
 – Ничего страшного, детка. Просто позови Шэда. Для этого он и болтается по залу. – Урбана сняла блузку и критически осмотрела в зеркале свою пышную грудь. – Видишь, вот тут, слева? Это болван Москито тяпнул меня. Просто ужас!
 – Да ничего, почти не заметно, – успокоила подругу Эрин.
 – Все равно нехорошо. – Урбана поискала баночку с тоном потемнее и обмакнула в нее палец. – А ты не дергайся. Ведь все работают на столах. Честно говоря, из всех, кого я знаю, ты первая, кто этого не делал. Скажи спасибо, что ты так классно танцуешь. Любая другая протянула бы ноги с голоду, если бы сидела только на тех чаевых, что получает на сцене.
 – Мне теперь придется танцевать за двоих, – ответила Эрин.
 В этот момент появилась Моника-старшая с сообщением, что за пятым столиком сидит Кит Ричардс.
 – Я велела Кевину поставить что-нибудь из «Стоунз», – возбужденно сказала она. – На следующем выходе я покажу такое, что у него глаза на лоб вылезут!
 – Значит, Кит Ричардс, – повторила Эрин, но ей не удалось скрыть проскользнувшей в голосе насмешки.
 – Что, ты мне не веришь? – возмутилась Моника-старшая.
 – А что он пьет? – спросила Урбана.
 – «Блэк Джек» с водой.
 – Тогда это не он. Кит пьет «Ребел Йелл», и притом неразбавленный. – Урбана была настоящей энциклопедией всего, что касалось «Роллинг стоунз», вплоть до таких мелочей.
 Моника-старшая явно приуныла. Эрин почувствовала себя виноватой.
 – Может, просто перепутал этикетки, – предположила она.
 – Это  он!  – горячо воскликнула Моника-старшая. – Можете сами пойти и посмотреть.
 – Мы верим тебе, – сказала Эрин.
 – Нет, не верим, – возразила Урбана. – А впрочем, какая разница? «Стоунз» все равно выступают без кордебалета. Что бы он мог сделать для нас, даже если бы это и был он?
 Моника-старшая начала было объяснять Урбане, куда ей следует пойти вместе с ее рассуждениями, но прервала свой эмоциональный монолог, заметив спящую Анджелу. Она не могла говорить такие вещи в присутствии ребенка.
 – Сказала бы лучше, что это Род Стюарт, – тоже понизив голос, ответила Урбана. – Тут, по крайней мере, были бы какие-то возможности для нас. У него кордебалет во всех клипах. Вот когда он придет и сядет за пятый столик, тогда ты позови меня.
 – Ты хочешь, чтобы мы пошли посмотреть? – примирительно спросила Эрин.
 – Кит будет в восторге, – ледяным тоном ответила Моника-старшая.
 – Тогда пошли. – Эрин открыла дверь. За ней с суровым видом стоял мистер Орли. Моника-старшая, пробормотав «извините», скользнула мимо него и исчезла.
 Войдя и закрыв за собой дверь, мистер Орли уперся взглядом в спящую, свернувшуюся на ковре клубочком девочку.
 – У меня могут отобрать лицензию, – проговорил он, поворачиваясь к Эрин. – Скажи мне, что это не ребенок, которому еще далеко до совершеннолетия. Скажи мне, что это стриптизерша-лилипутка в кроссовках. Иначе я потеряю мою распроклятую лицензию.
 – Простите меня, мистер Орли, – прямо глядя на него, ответила Эрин. – Я знаю, что наше заведение – не место для ребенка, но у меня не было другого выхода. Семейные обстоятельства.
 – Черт побери, – пробормотал мистер Орли и тяжело плюхнулся на складной стул.
 – Не разбудите девочку, босс, – предостерегла Урбана.
 – Ничего, ничего, – быстро сказала Эрин. – Она спит крепко.
 В перенасыщенной косметическими ароматами атмосфере гримуборной аллергия мистера Орли немедленно дала о себе знать, и он расчихался, изо всех сил стараясь делать это потише.
 – Тссс! – шикнула на него Урбана. – Вообще-то вам не положено даже заходить сюда, забыли?
 – Ах, простите, леди, – выговорил мистер Орли. – Я просто не смог удержаться – ведь я уже целых десять минут не видел вашего голого зада! Вот и решил зайти повидаться. А теперь я, пожалуй, пошел, если вы не возражаете.
 – О Господи! – воскликнула Эрин. – Вы, кажется, в паршивом настроении, босс.
 – Точно. – Мистер Орли яростно подхватил со столика перед зеркалом пачку бумажных носовых платков. – Эти сволочи Линга устраивают стоячий партер. А все из-за того старого хрена-судьи, который отдал концы прямо у них за столом! Они, видите ли, принимают предварительные заказы – столько у них желающих.  Предварительные заказы  – в каком-то несчастном стрип-баре!
 – Это из-за телевидения, – сказала Эрин. – Получилось, что оно тогда сделало им рекламу. Вам такого и за деньги не удастся. И слава Богу.
 Мистер Орли разразился было потоком брани, но вовремя остановился, вспомнив о спящей девочке, и продолжил свою речь шепотом, в котором звучала горечь:
 – Это же надо! У них там лежит покойник – уж, казалось бы, что может быть хуже, а народ толпами стоит вокруг и глазеет – ах, как интересно! Все-таки я не могу понять человеческую природу. Честное слово, не могу!
 В глазах Урбаны плясали лукавые искорки.
 – Давайте скрестим пальцы и будем надеяться, – предложила она. – Бог даст, и у нас окочурится какая-нибудь знаменитость.
 – Не-е-ет, – протянул мистер Орли. – С такими девицами, как у нас, которые и танцевать-то толком не умеют, этого не может случиться. Разве только кто сдохнет от скуки.
 – Ну ладно, хватит, – резко сказала Эрин. – Правда, хватит.
 Урбана вышла и отправилась на сцену. Мистер Орли поглубже уселся на своем складном стуле; со стороны казалось, что его защемила огромная прищепка для белья.
 – Даже Марвела рубит там бешеные бабки, – пожаловался он.
 – Значит, она уже превозмогла свое горе по поводу смерти этого типа?
 – Линги написали ее имя крупными буквами прямо на фасаде: заходите, мол, полюбоваться на ту самую красотку, которая довела до смерти судью!
 – Что, там прямо так и написано?
 – Ну, конечно, не совсем так, – признал мистер Орли. – Но главное – мои доходы упали на пятнадцать процентов.
 Предчувствуя самое худшее, Эрин задала вопрос:
 – А чего вы хотите от нас?
 – Чтобы вы подумали насчет касательных танцев.
 – Вот это уж нет! Мы поклялись, мистер Орли.
 – Да, да, знаю. – Он махнул рукой, поняв, что настаивать нет смысла. – Тогда подумайте о кукурузе со сливками.
 Эрин не ответила. Она хотела, чтобы он сам выложил все мерзкие подробности вплоть до самых мелких, и не собиралась помогать ему или облегчать ему задачу. Пусть отдувается сам, и чем поганее он будет себя при этом чувствовать, тем лучше.
 – Это вместо растительного масла, – продолжал мистер Орли. – Как тебе кажется?
 В лице Эрин не дрогнул ни один мускул; она прямо, даже не мигая, смотрела на мистера Орли. Его жирные руки, до этого сложенные на животе, заелозили, как два краба.
 – Ну, для рестлинга! – воскликнул он наконец. – Господи Боже, неужели ты до сих пор не поняла? Кукуруза со сливками вместо масла. Это пошло из Уэст-Палм – там есть одно такое местечко, как наше. Сначала девушки... ну, устраивают что-то вроде небольшого шоу, а потом... потом мужчины забираются туда же, и они борются. Я думаю, можно назначить баксов по двадцать за билет.
 Несколько секунд царило напряженное молчание, потом Эрин заговорила:
 – Значит, если я правильно поняла, вы хотите, чтобы я забиралась в лужу из овощей со сливками и валялась в ней, голая, вместе с пьяными мужиками.
 – Ну, не совсем же голая – только сверху. – Мистер Орли откусил себе ноготь и выплюнул его на пол. – Министерство здравоохранения не разрешает, чтобы совсем голыми. Там же все-таки пищевые продукты.
 – Что же такое произошло? – настойчиво спросила Эрин. – Новое название, новый имидж – куда все это делось? Из-за чего весь сыр-бор?
 – Из-за этих проклятых Лингов, мать их, – уныло ответил мистер Орли. В выражении его лица и в дальнейших словах Эрин уловила нечто необычное: самый настоящий стыд. – Ты хочешь, чтобы я сказал тебе правду. Так вот: у меня просто душа болит. А выкручиваться как-то надо. Мне нужно что-нибудь эдакое, чтобы народ шел к нам. А эта чертова кукуруза со сливками сейчас вошла в моду. Говорят, от охотников прямо отбою нет.
 – Значит, вот до чего мы докатились, – холодно отозвалась Эрин.
 – Конечно, я не могу тебя заставить делать это.
 – Разумеется, нет, черт бы вас побрал, – тем же тоном ответила Эрин. – Даже под дулом револьвера.
 Мистер Орли выпрямился и придал своему лицу обычное деловое выражение.
 – Только не понимаю, почему ты так против. Что не нравится – сам рестлинг или кукуруза? А то у в запасе есть еще одна идея.
 – Ну-ка, ну-ка, – с плохо скрытым презрением проговорила Эрин.
 – Можно послать к черту эту кукурузу...
 – Браво, босс.
 – ... а вместо нее использовать какие-нибудь макаронные изделия. – Мистер Орли многозначительно пошевелил бровями. – Вот ты сейчас ратовала за наш имидж. По-моему, макароны – это очень даже классно.
 – Это что же – валяться в куче макарон? – ошарашенно спросила Эрин.
 – Ну да. Можно взять яичную лапшу, спагетти, вермишель – что сами выберете.
 – Мне нужно переодеться, мистер Орли, – сухо сказала Эрин. – Могу я попросить вас выйти?
 Когда он встал, складной стул не сразу выпустил его из своих объятий, а потом со стуком грохнулся на пол. Анджела пошевелилась, но не проснулась.
 – Все-таки подумайте о моих предложениях, – повторил на прощание мистер Орли. – Я уже говорил тебе, в Уэст-Палм это просто последний писк.
 Эрин не обернулась; в зеркале она видела, как мистер Орли дошел до двери.
 – Значит, просто танец теперь никому не нужен? – бросила она в спину боссу, прежде чем он вышел из гримуборной.
 На время выхода Эрин приглядеть за Анджелой пришла Сабрина.
 – Я слышала, ты собираешься сегодня работать на столах, – сказала она, начесывая свой черный как смоль парик. – Знаешь, это еще не самое худшее.
 – Да, пока они не начинают лапать тебя, – вздохнула Эрин.
 – Сегодня никто тебя лапать не будет. Шэд сегодня злой – ну, ты знаешь, каким он бывает. – Щетка вырвалась из рук Сабрины и шлепнулась на пол вместе с париком. – Черт подери! – закончила Сабрина, подбирая их.
 Эрин застегнула трико и повертелась перед зеркалом, чтобы убедиться, что все, что нужно, прикрыто.
 – Знаешь, просто мне позарез нужны деньги, – призналась она.
 – Ну и заработаешь, – успокоила ее Сабрина. – Только смотри, не свались со стола.
 Когда Эрин вышла на сцену, Кевин поставил «Женщину из Хонки-Тонк». Танцуя под эту песню, она почувствовала, как сковывавшее ее напряжение спадает и на душе становится легче. Впрочем, был и еще один фактор: со сцены ей было видно, как Моника-старшая бешено отплясывала на столике, за которым сидел человек, действительно чем-то напоминавший – правда, весьма отдаленно – Кита Ричардса.
 Если бы не это, Эрин просто сошла бы с ума.


* * *

 Беверли безумно хотелось проглотить несколько таблеток снотворного и уснуть, чтобы отключиться от всего происходящего. Телефоны гудели каждую минуту, кипа почты на столе росла, а лысый громила по имени мистер Шэд – тот самый, которого она пыталась заколоть ножом для разрезания бумаги! – второй день подряд сидел в приемной, читая «Нейшнл джиогрэфик». Увидев его снова, Беверли чуть не умерла от страха и стыда: за шестнадцать лет работы секретаршей то был первый случай, когда она набросилась на клиента с оружием в руках. Слегка дрожащим голосом она принесла свои извинения.
 – За что? – спросил безволосый монстр слегка удивленно. Он уже успел забыть о случившемся. Беверли охватил еще больший страх перед этим странным существом.
 – Мне нужно повидаться с вашим боссом, – сообщил Шэд.
 – Он только что ушел.
 Это произошло вчера. Адвокат Мордекай чуть ли не бегом отправился на какую-то встречу, но в офис так и не возвращался, даже не звонил, чтобы узнать новости и отдать распоряжения. Сегодня нервозность Беверли уже переросла в откровенную тревогу: она нигде не могла найти шефа. Он уже пропустил четыре консультации, два собеседования и важное слушание в окружном суде – тем более важное для Мордекая, что речь шла об уплате адвокатских гонораров; он никогда не пропускал подобных дел.
 Беверли просто терялась в догадках. А тут еще позвонили из банка, чтобы уточнить номер счета Мордекая. Банковский служащий назвал Беверли номер, и она подтвердила, что он верен, пояснив, что все вклады обычно проходят через нее.
 Служащий сказал, что речь идет не о новом вкладе, а об изъятии прежнего, весьма солидного: Мордекай позвонил в банк и дал указание немедленно закрыть счет.
 Беверли это совсем не понравилось. Не успела она положить трубку, как зажглась другая линия: звонил Пол Гьюбер, немного обеспокоенный тем, что уже два дня не видел свою невесту. Это было не похоже на Джойс, обычно звонившую ему каждый час. Не знает ли случайно Мордекай, куда она запропастилась?
 Бедная Беверли не знала, что ответить. Ни Полу Гьюберу, ни остальным. В том числе Шэду, который как раз навис над ее столом собственной огромной, сегодня облаченной в камуфляжный комбинезон, персоной.
 – Это становится смешным, – сказал он.
 – Да, да, – торопливо подтвердила секретарша. – Ума не приложу, куда он мог деться.
 – Дайте-ка я проверю. – И Шэд, обойдя секретарский стол, распахнул дверь в кабинет Мордекая. Беверли, боясь даже пикнуть, молча последовала за ним.
 – Это вы зажгли здесь все эти лампы? – спросил Шэд.
 Беверли ответила, что нет: когда она пришла, они горели.
 – Наверное, мистер Мордекай допоздна засиделся за работой, – предположила она.
 Телефоны снова загудели, но Беверли не кинулась поднимать трубки. Она твердо вознамерилась не выпускать Шэда из виду.
 Он обошел вокруг письменного стола, ни к чему не прикасаясь, только внимательно оглядел все.
 – Кто-то пошарил здесь, – заключил он наконец.
 – Откуда вы знаете?
 – Уж слишком все аккуратно.
 Человек, допоздна засидевшийся за работой, наверняка оставил бы хоть какой-то беспорядок, однако стол Мордекая выглядел так, словно его только что прибрали: ни одного карандаша, который не стоял бы в своем стакане, ни одной скрепки, валяющейся просто так. Даже мусорная корзина была прямо-таки стерильно чиста.
 Шэд спросил, есть ли в кабинете сейф. Нет, ответила Беверли, мистер Мордекай держит все, что считает нужным, в сейфе одного из банков.
 – А сколько ключей от него? – поинтересовался Шэд.
 – По-моему, два.
 – Где они?
 – Не знаю, – пожала плечами Беверли. – Он не говорит мне.
 – Это хорошо, – заметил Шэд.
 – Он даже не говорит мне, в каком это банке.
 Беверли предположила, что, может быть, это уборщицы забыли погасить за собой свет. Наверное, поэтому и в кабинете такой порядок.
 Шэд покачал головой.
 – Нет, тут поработали профессионалы. По-моему, я видел здесь «Ролодекс».
 Беверли внимательно осмотрела стол.
 – Да, был «Ролодекс». Запертый. Он всегда стоял возле телефона.
 – Значит, кто-то взял его, – отозвался Шэд. – Хреновые дела.
 – Наверное, мне следует позвонить в полицию?
 – Как хотите, – ответил Шэд. – Думаю, они сами позвонят вам.
 Когда Эрин вышла с работы и направилась домой, за ней последовал какой-то человек. В три часа ночи улицы были пустынны, и он постарался все время держать дистанцию в три-четыре квартала между своей машиной и стареньким закопченным «фэрлейном» Эрин. Его усилия увенчались успехом: Эрин даже и в голову не пришло, что за ней следят.
 Припарковав «фэрлейн» у фонаря, она вышла и, взяв за ручку Анджелу, пошла к своему дому. Человек, следивший за ней, остановил машину неподалеку, включил, радио и продремал до рассвета. Он наблюдал за домом до десяти часов утра. Эрин не выходила, и человек уехал.
 Так было два дня подряд. На третье утро Эрин вышла из домика с корзиной белья, чтобы отвезти его в прачечную. Следом за ней вприпрыжку бежала Анджела. Они сели в машину и направились в прачечную-автомат неподалеку от бульвара Оуклэнд-Парк. Человек последовал за ними и припарковал свою машину точно напротив прачечной, перед магазином видеотоваров. Целый час он наблюдал в бинокль, как Эрин возится у стиральной машины; потом она перешла к центрифуге. Когда она закончила и ушла, человек торопливым шагом пересек улицу и толкнул дверь прачечной, думая при этом: «Ничего более идиотского я в жизни не делал».
 Конгрессмен Дилбек, что называется, уперся рогом в стену.
 – Эрб, – сказал он, потрясая в воздухе фотографией стриптизерши, – я хочу ее.
 – Не надо, – отозвался Эрб Крэндэлл.
 – Я никогда не испытывал ничего подобного.
 – Испытывал, испытывал.
 – Я хочу ее – во всех самых восхитительных смыслах, в каких только мужчина может хотеть женщину.
 – Дай мне хоть чуточку передохнуть, – взмолился Крэндэлл.
 – Если ты не поможешь мне найти ее, я сделаю это сам.
 – После выборов.
 – Я не могу ждать так долго! – воскликнул Дилбек. – Она нужна мне сейчас же. Я просто с ума схожу!
 – Прости, – ответил Крэндэлл. – У меня инструкции.
 Они находились в купе первого класса скорого поезда «Дельта флайт», за день покрывающего расстояние между Майами и Далласом: конгрессмен Дилбек должен был присутствовать на каком-то идиотском приеме в честь Типа О'Нила. Дилбек метался по просторному купе, прижимая к груди фотографию, сделанную в «И хочется, и можется». Он был не в силах ни помолчать, ни усидеть на месте.
 – Ты видел этот снимок? – не унимался он. – Как ты ее находишь?
 – Весьма привлекательной, – ответил Крэндэлл.
 – Я хочу разыскать ее и предложить ей работу в моей команде.
 – Давай позавтракаем, – не слушал его Крэндэлл.
 Остальные пассажиры, ехавшие в купе, уже начали недовольно перешептываться. Когда Дилбек в очередной раз оказался на расстоянии протянутой руки от Крэндэлла, тот выхватил у него опасную фотографию, сунул ее в журнал, а журнал – в свой «дипломат».
 Вскоре Дилбек выбился из сил и наконец уселся.
 – Эрб, – сказал он проникновенно, поворачиваясь к своему верному оруженосцу, – я не смогу выиграть избирательную кампанию без нее. Ведь она все время передо мной – во сне и наяву.
 – Ясно. А знаешь, кого вижу я перед собой во сне я наяву? Малкольма Дж. Молдовски.
 – Я должен все знать о ней, Эрб. Понимаешь? Все!
 – Мы даже не знаем, как ее зовут, – солгал Крэндэлл.
 – Ну, так узнай, черт побери! Узнай все! – Глаза Дилбека так и горели. – Она не такая, как другие, Эрб.
 – Само собой. Я могу подтвердить это, даже просто глядя на фотографию. На минутку я даже подумал, что это Джули Эндрюс, танцующая где-нибудь в Альпах. Разница только в том, что эта была совсем голая, да еще между ног у нее торчала чья-то физиономия.
 Конгрессмен сжал руку Крэндэлла.
 – О Господи, Эрб, я просто свихнулся на этой женщине – безнадежно свихнулся.
 «Ты прав, приятель, – подумал про себя Крэндэлл. – Насчет „безнадежно“ – это ты прав»
 – Ешь омлет, – сказал он вслух.
 – Ты говоришь, после выборов?
 – Да.
 – Может, я и смог бы выдержать, Эрб. Может, смог бы, если бы у меня было что-нибудь от нее. Это придало бы мне сил!
 – Потише! – цыкнул на конгрессмена Крэндэлл. – Посмотрим, может, удастся что-нибудь сделать.
 Дилбек снова вцепился в его руку:
 – Нет, не что попало! Я не хочу никаких подвязок, трусиков или чашечек от бюстгальтера.
 – А что же тогда?
 Он не поверил своим ушам, услышав ответ Дилбека.
 – Ты и правда свихнулся, – сказал он.
 – Но подумай, Эрб, разве кому-нибудь станет хуже, оттого что это будет у меня? Я прошу вполне серьезно.
 Вследствие этого разговора Эрб Крэндэлл и оказался в прачечной-автомате, где занялся довольно странным, на посторонний взгляд, делом: выщипыванием из фильтра центрифуги застрявших в нем волоконец. Из фильтра именно той центрифуги, на которой отжимала свое выстиранное белье прекрасная стриптизерша. Собрав щепотку розовых ворсинок, он старательно завернул ее в носовой платок и, заметив, что какая-то женщина озадаченно и подозрительно уставилась на него поверх стопки выглаженного белья, быстрым движением отвернул лацкан пиджака и показал ей значок ФБР, который всегда держал под рукой на случай разных непредвиденных оказий.
 Когда Крэндэлл вошел в дом, Дилбек встретил его чуть ли не на пороге. Его волосы были причесаны, как для выступления по телевидению, щеки свежевыбриты. Сложив ладони лодочкой, он благоговейно принял доставленное Крэндэллом сокровище.
 – О Господи, – выговорил он. – Ты все-таки сделал это! – После чего удалился в свою личную ванную комнату и долго не появлялся.
 Крэндэлл запер входную дверь и пошел в маленький кабинет, где лег на тахту, включил на всю катушку телевизор и как следует наглотался джина. Потом он закрыл глаза и постарался вспомнить, когда в последний раз политические дела доставляли ему удовольствие.




 Глава 19


 Шэд позвонил сержанту Элу Гарсиа и сказал, что настало время поговорить. В полдень, подобрав его на улице, Гарсиа направил машину к выезду из города, на запад, по новому шоссе, соединяющему несколько штатов, и Шэд удивился про себя, куда это они едут. Он рассказал детективу о плане Мордекая порастрясти денежки конгрессмена Дилбека или тех, кто стоит за его спиной. Узнав о существовании фотографии, Гарсиа потребовал все возможные подробности.
 – Кто там еще, кроме Дилбека?
 – Тот парень, которого он мордовал, я и Эрин.
 – Где оригинал?
 – Это цветной слайд. Он у адвоката. Где он держит его, не знаю – возможно, в сейфе какого-нибудь банка, но какого, тоже не знаю. И секретарша не в курсе.
 Гарсиа стал расспрашивать о Мордекае. Как, когда и где познакомился с ним Шэд? Что он собой представляет? Шэд выложил все как есть, начав с истории с тараканом. Детектив усмехнулся, узнав о судьбе, постигшей злосчастного таракана, но в остальном выслушал очень серьезно, а когда Шэд закончил, спросил:
 – Значит, ты считаешь, что адвокат решил пошантажировать Дилбека с помощью копии этого снимка?
 – Во всяком случае, так он мне сказал.
 – И обещал отстегнуть тебе что-нибудь от этих денег?
 – Да Потому что я – очевидец.
 – И потому, что он провалил тебе дело с тараканом.
 – Мать его, – буркнул Шэд и сплюнул в окно.
 – Теперь он куда-то задевался, и это начало тебя беспокоить. Наверное, ты думаешь, что с этим твоим адвокатом случилось то же самое, что с беднягой Джерри Киллианом. И что следующим можешь оказаться ты.
 Шэд мотнул головой.
 – Я не о себе беспокоюсь.
 – И я тоже. Речь идет о твоей приятельнице-стриптизерше.
 – О моей приятельнице-танцовщице, – сурово уточнил Шэд.
 – Вот-вот. Она хороший человек.
 Шэд помолчал, потом произнес, не глядя на детектива.
 – Она-таки заполучила назад свою девчушку. Так что все еще серьезнее.
 – Понимаю, – коротко отозвался Гарсиа.
 Они подъехали к развязке, где пересекались несколько магистралей. Гарсиа повернул на север по федеральному шоссе номер 27, и вскоре по обеим сторонам не стало видно ничего, кроме воды и травы.
 – Куда это мы, черт побери? – поинтересовался Шэд.
 – В чудесный городок Бель-Глейд. Сигару хочешь?
 – Хочу.
 Элу Гарсиа это понравилось. Оба закурили, и салон машины наполнился душистым дымом. Детектив опустил стекло окошек.
 – Ну и как? – спросил он.
 – Нормально.
 – Эй,  chico,  да ты затягиваешься!
 – Угу. Мне нравится.
 – Да это ведь жжет, как в преисподней!
 – Может быть. Мне как-то без разницы. У меня, как говорят разные умники, высокий порог чувствительности.
 Миль десять они катили молча, занятые каждый своей сигарой. Наконец Гарсиа заговорил:
 – Ну, и как тебе работается в твоем стрип-баре?
 Шэд выпустил огромный клуб дыма.
 – Да ничего. Через некоторое время уже просто ничего не замечаешь.
 – Да брось ты!
 – Нет, серьезно. Я уже дошел до того, что начинаю заводиться, когда вижу их  одетыми.  Такое случается, когда слишком долго работаешь в таком месте.
 – А я знаю парней, которые готовы хоть на мокруху, лишь бы заполучить работу, как твоя, – усмехнулся Гарсиа.
 – Да хоть завтра. Вертеться целый день среди голых баб – в этом нет ничего хорошего. Через некоторое время просто перестаешь обращать внимание: ну, буфера, ну, задница – ну и что? Это все равно что работать где-нибудь на конвейере и собирать «феррари»: через некоторое время – очень скоро – тебе уже все до лампочки. Ну, машины и машины. Не знаю, понятно ли.
 – Понятно, понятно. В конце концов все надоедает.
 – Вот-вот, – подтвердил Шэд, прикусывая свою сигару. – А когда уже и бабы надоедают, значит, надо срочно искать себе другую работу.
 – Я отлично понимаю, что ты чувствуешь. – Гарсиа ткнул большим пальцем через плечо. – Угадай-ка, что у меня там, в багажнике? Переносной холодильник «Иглу». А теперь угадай, что в нем лежит. – И, сделав небольшую паузу, закончил: – Голова. Человеческая голова.
 Шэд швырнул сигару за окно и вытер губы рукавом камуфляжной куртки.
 – Я вполне серьезно, – продолжал Эл Гарсиа.  –  Это бывшая собственность некоего Франсиско Гойо, ныне покойного. Ты не поверишь, сколько бензина я извел, пока собрал его вместе. Этого сукина сына разделали на добрую дюжину кусков, какой побольше, какой поменьше.
 – А почему его башка в холодильнике? – выговорил все еще не совсем пришедший в себя Шэд.
 – Чтобы не воняла тут, в машине.
 – Да нет, я не об этом.
 Детектив объяснил, что голову этим утром случайно обнаружил на Ки-Бискейн какой-то спортсмен-любитель, занимавшийся виндсерфингом.
 – Я должен по дороге домой забросить ее в морг, – закончил он. – У них там полный холодильник сеньора Гойо.
 – Черт побери, – серьезно произнес Шэд.
 – Но я знаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что все надоедает. То же самое дерьмо изо дня в день. – Гарсиа стряхнул в окно пепел со своей сигары. – Значит, ты собираешься уйти?
 – Черт побери, – повторил Шэд.
 Гарсиа подъехал прямо к бель-глейдской почте. Попросив Шэда подождать в машине, чтобы не напугать окружающих, он прошел внутрь, показал свой полицейский значок и поинтересовался номером абонентского ящика, указанным тремя таинственными ямайцами в регистрационной книге мотеля «Флайтпас». Служащая, красивая женщина с пышными пепельными волосами, сказала, что ящик под этим номером действительно принадлежит мистеру Джону Райли, но что мистер Райли уже полгода не забирал свою почту, и по весьма уважительной причине: он умер.
 – Что ж, мне очень жаль, – сказал Гарсиа.
 – Тогда вы в меньшинстве, – ответила служащая.
 – А мог бы кто-нибудь рассказать мне о нем? – спросил детектив.
 – Да кто угодно. Райли командовал рубщиками тростника на плантациях Рохо. Постоянно им недоплачивал, и все они об этом знали. Так вот, однажды утром он попал под автобус, в котором ехали рабочие-мигранты. – Служащая сделала паузу. – По свидетельству дорожного патруля, это был несчастный случай.
 – А может быть, и нет, – проговорил Гарсиа.
 – Лично я думаю, что это вмешался сам Господь Бог, – ответила женщина. – Райли был нехорошим человеком. А плохие вещи случаются именно с плохими людьми.
 – Так значит, это произошло полгода назад?
 – Если не больше. И, знаете, рубщики до сих пор поминают его недобрым словом.
 – А не ругает ли его кто-нибудь больше других? – полюбопытствовал Гарсиа.
 – Не знаю. Я как-то не прислушивалась.
 – Может, у кого-нибудь из этих людей были особые причины ненавидеть Райли? Я имею в виду, помимо того, что он обкрадывал их.
 Служащая даже улыбнулась.
 – Им вполне хватало и этой причины, так что других, думаю, не требовалось. Она начала сортировать почту, раскладывая письма аккуратными стопками. На многих из них виднелись иностранные марки, адреса выведены крупными каракулями: ведь Бель-Глейд – город мигрантов. – Похоже, вас интересует кто-то конкретно, – полувопросительно, полуутвердительно добавила женщина.
 – Вы сейчас будете смеяться, – усмехнулся Гарсиа, – но вы угадали: меня интересует тройка ямайцев.
 – О Боже!
 – Я же сказал, что вы будете смеяться.
 – Но вся команда Райли состояла сплошь из ямайцев.
 – Так я и думал, – кивнул Гарсиа. – И все они ненавидели его, верно?
 – Ненавидели – это еще мягко сказано.
 Вернувшись в машину, Гарсиа спросил Шэда, не хочет ли он прокатиться до Клуистона – взглянуть на сахарный завод.
 – Да мне как-то ни к чему, – последовал ответ.
 – Но это поможет нам разобраться во всей этой истории, – настаивал Гарсиа.
 – Лучше давай сэкономим бензин, а ты мне все расскажешь по дороге обратно в Лодердейл.
 – Ты что, спешишь?
 У Шэда набухла шея.
 – Я-то не спешу. Просто там, в холодильнике, валяется эта распроклятая кубинская башка.
 – Сеньор Гойо был не кубинцем, а панамцем.
 – О Господи, – пробормотал Шэд.
 На самую середину дороги выскочил кролик. Гарсиа осторожно объехал его.
 – Этот конгрессмен, – сказал он, – душой и телом продался сахарным компаниям. Им нужно, чтобы он сидел в Вашингтоне и улаживал все их дела. Так что, когда какой-нибудь Киллиан начинает гнать волну и угрожать шантажом, парни этих сахарных деятелей начинают дергаться. Улавливаешь?
 Шэд ткнул пальцем вперед.
 – Там копы с радаром.
 Гарсиа ухмыльнулся.
 – Напугал! Я же сам коп, ты что, забыл? – И, не сбавляя скорости, промчался мимо поста, только мигнув фарами. – А ты, похоже, даже не слушаешь меня, – прибавил он.
 – Слушаю. Большой сахар и его деньги, – кратко ответил Шэд.
 – Ну так вот, Киллиан начинает свою игру, и, скорее всего, парням Дилбека становится не по себе. Ничего себе шуточки, думают они: утрясти какое-то дело с опекой, нажать на судью... Нам все это ни к чему, и этот чокнутый тоже. И вот тогда кто-то – не сам Дилбек, а кто-нибудь из его ближайшего окружения – звонит кое-куда по телефону.
 – И чокнутый приказывает долго жить.
 – Вот именно. На сцену выходят трое рубщиков тростника, здоровенные парни, которые тихо и незаметно разделываются с Киллианом, – вероятно, предварительно увезя его из дому.
 – Откуда ты знаешь, что они рубщики тростника?
 – По шрамам. У них все ноги в шрамах. Даже опытные рубщики, когда машут своими чертовыми мачете, частенько попадают себе по ногам. Как бы то ни было, они привозят Киллиана в дешевый мотель и – такая милая шуточка – регистрируют под именем одного негодяя, который командовал ими на плантациях, а потом ни с того ни с сего попал под автобус. В мотеле они топят Киллиана в ванне, потом замораживают...
 – Не надо, – перебил его Шэд. – С меня хватит и того, что у тебя в багажнике.
 – Да нет... – Гарсиа махнул рукой с зажатым в ней погасшим окурком сигары. – Там все было совсем по-другому. Но, в общем, они его заморозили и отвезли прямиком в Миссулу, штат Монтана. А может, они воспользовались самолетом Рохо. Кто знает?
 – А почему в Монтану?
 – Потому что там Киллиан обычно проводил отпуск – ловил форель. Все подстроили так, чтобы было похоже на обыкновенный несчастный случай: ловил-ловил человек рыбку, да и утонул.
 Впервые за все время губы Шэда разжались для улыбки. Колоссальный блестящий купол его головы дрогнул, и Гарсиа услышал, как его спутник проглотил смешок.
 – Что это ты?
 – Да так – представил себе, как трое ямайцев разъезжают по Монтане.
 – Да, картинка ничего себе.
 – Ямайские парни в роли ковбоев – Господи помилуй!
 – Во всяком случае, – заключил Гарсиа, – нервы у этих ребят что надо. На кого бы они ни работали.
 – Тебе не удастся их сцапать.
 – Это уж точно.
 – Никогда, гоняйся хоть миллион лет.
 – Я уверен, что они уже давно убрались к себе в Кингстон, – сказал Гарсиа. – Или их тоже убрали.
 На приборном щитке загорелась красная лампочка, предупреждая о перегреве мотора. Гарсиа съехал на обочину шоссе, вышел, поднял капот и заглянул внутрь. Неполадок вроде не было, радиатор тоже не протекал. – Наверное, провода, – пробормотал детектив и захлопнул крышку капота.
 Шэд за это время успел выбраться из машины и уйти довольно далеко. Эл Гарсиа обнаружил его ярдах в сорока от «каприса», углубившимся на три борозды в поле сахарного тростника.
 – Вот, значит, какой бывает сахар, – сказал Шэд, увидев Гарсиа.
 Огромный голубоватый слепень опустился на его сиявшую под солнцем макушку. Насекомое было таких размеров, что походило на татуировку.
 Гарсиа с треском отломил стебель тростника и понюхал его.
 – Неплохой бизнес делают эти подонки! Воды у них столько, сколько надо, и практически даром. На время уборки урожая приезжает почти бесплатная рабочая сила – считай, рабы. А потом они продают свой сахар по бешеным ценам – благодаря многоуважаемому конгрессу Соединенных Штатов. А когда все сделано, им дозволяется спускать отходы и прочее дерьмо прямо в Эверглейдс.
 Его слова произвели впечатление на Шэда.
 – Страна великих возможностей, – произнес он, ковыряя носком ботинка жирную черную землю.
 – Миллионы и миллионы долларов, – сказал Гарсиа. – Киллиан даже понятия не имел, на кого он полез. Да и этот твой адвокат тоже.
 Они снова сели в машину. Шэд отказался от второй сигары. Слепень так и продолжал сидеть у него на макушке, и Гарсиа движением руки смахнул его. Миль через пять Шэд прервал молчание:
 – Ну, ладно. Но ты-то с какого боку припека во всем этом деле? При чем здесь Майами?
 Детектив невесело усмехнулся.
 – Графство Дейд – это округ, который Дилбек представляет в конгрессе. Это самое большее, что я могу сделать.
 – Жаль, – отозвался Шэд.
 – Похоже, больше никому нет до этого дела. А тут имеет место убийство, и я не могу спустить его на тормозах.
 – То есть ты занимаешься этой историей в свободное от работы время. Так?
 – Так. Потому-то мне и нужна твоя помощь.
 – Думаешь, они теперь возьмутся за Эрин?
 – Я думаю, что, если понадобится, они возьмутся за всех, кто изображен на этом снимке. И уж колебаться не будут, можешь мне поверить.
 Шэд посмотрел в окошко. Они уже выехали из сельской местности; на западе, у самого горизонта, поблескивала Эверглейдс.
 – Ее девочка теперь с ней, – сказал он.
 – Да, я помню. Ты говорил.
 – Но, видимо, для них это не имеет значения.
 – Для них – нет.
 Гарсиа ненадолго остановился в рыболовном кемпинге, чтобы купить еще один мешок льда для головы Франсиско Гойо. Шэд нахмурился, услышав, как открывается багажник и кубики льда сыплются, постукивая о пластмассу и друг об друга. Только бы этому парню не вздумалось показать ему содержимое своего холодильника. А то некоторые копы любят такие шуточки.
 Когда они снова выехали на шоссе, Шэд поведал Детективу, что некоторое время отсидел в тюрьме.
 – Да, я в курсе, – отозвался Гарсия. – За непреднамеренное убийство.
 Шэд не стал дальше развивать эту тему.
 Гарсиа заметил, что на щитке снова зажегся красный сигнал перегрева. Он стукнул кулаком по щитку, и лампочка погасла.
 – Благослови Бог «Дженерал моторс»! – сказал он.
 Шэд поинтересовался, знает ли Гарсиа о другой его судимости – за словесное оскорбление и угрозу физического насилия. Само собой, ответил Гарсиа.
 – У мистера Орли, моего босса, просто крыша поедет, если он узнает, – прибавил Шэд. – Хороши шуточки – взять на работу бывшего уголовника! Если что – в два счета останется без своей лицензии.
 Гарсиа, не отрывая взгляда от дороги, ответил:
 – Можешь не беспокоиться насчет твоего босса. Мне нужна была эта информация, а он здесь ни при чем.
 – Что ж, спасибо.
 – Но вот что ты поимей в виду, – продолжал Гарсиа. – Если у тебя есть пушка или что-нибудь еще в этом роде, лучше бы тебе сказать мне об этом прямо сейчас. Потому что, если я ее увижу, я должен буду принять какие-то меры. Например, засадить тебя. Уяснил? По закону, бывшие уголовники не имеют права носить оружие. Так что не стоит тебе демонстрировать свою игрушку кому бы то ни было. Иначе проблем не оберешься.
 – Понял, – ответил Шэд. – Давай поговорим об Эрин.
 – Давай. – Детектив побарабанил пальцами по рулю. – Мы должны что-нибудь придумать.
 – Придумаем, – отозвался Шэд. – С моим-то шармом и с твоими мозгами, да чтобы ничего не придумать!


* * *

 Малкольм Дж. Молдовски метался по просторным комнатам своей роскошной квартиры. Ни созерцание океана, ни превосходный коньяк не могли успокоить бушевавшей в его душе бури. Он был возмущен, так возмущен, что дальше некуда. Кто сказал всем этим кретинам, что они имеют право так трепать нервы такому человеку, как он?
 Уже долгие годы Молди занимался своим делом и уже давно достиг в нем высот, каких мало кому удавалось достигнуть. Он был практически всемогущ, коварен, прямо-таки неприлично богат и, в общем-то, ненаказуем. Но... За последнее время его непоколебимой уверенности в себе, право на которую он заработал с таким трудом, было нанесено столько ударов, что он начал чувствовать себя уязвимым и даже засомневался в собственном всемогуществе. Из-за глупости и некомпетентности других грозило рухнуть все то, что он, Малкольм Дж. Молдовски, строил долгие годы. Теперь он понимал, как должен был чувствовать себя его герой – Джон Митчелл, когда эти идиоты не справились с таким элементарно простым делом, как обычная кража со взломом. Дело всей его жизни погибло из-за непролазной тупости нескольких кретинов.
 Стараясь спасти карьеру Дэвида Дилбека, Молдовски вынужден был зайти намного дальше того, что обычно себе позволял. Совершать противозаконные деяния ему было не в новинку, но ведь не все они одного сорта. Перекачать в другом направлении средства, предназначенные на предвыборную кампанию, подмазать любое нужное официальное лицо, фальсифицировать финансовые отчеты – все это были семечки, детские игры: даже не цветочки, а бутончики.
 Но этот трижды проклятый недоумок Дилбек!
 Впервые за долгие годы Молдовски испытывал нечто похожее на угрызения совести. И это бесило его, потому что он терпеть не мог самокопания в каких бы то ни было его проявлениях. Для человека, занимающегося тем, чем занимался он, нет врага злее, чем пробудившаяся совесть. Молдовски налил себе еще коньяку и снова зашагал по квартире. Взглянув на ходу в зеркало, он обнаружил, что, надевая ремень, пропустил одну шлевку сзади, а кроме того, не застегнул запонку на левом рукаве. Такого с ним не случалось, пожалуй, никогда.
 А все из-за того, что этому идиоту-судье вздумалось окочуриться. Тому самому судье, который никак не поддавался на уговоры помочь конгрессмену Дилбеку, уладив дело насчет опеки над какой-то там девчонкой. Конечно, ему было наплевать на дилбековские посулы – ведь ему и так уже светило место федерального судьи.
 Джерри Киллиана пришлось убрать, поскольку судья заартачился. Молдовски не видел другого решения вопроса: исчезновение шантажиста отводило угрозу от Дилбека. Все было просто, логично и целесообразно. Но – было ли это действительно необходимо? Молди раздражало то, что он так настойчиво, раз за разом, задает себе этот вопрос. В тот момент убийство Киллиана явилось оптимальным выходом из положения. Кто мог знать, что этот чертов судья сыграет в ящик?
 Молди умел по достоинству ценить жестокую иронию. При иных, обычных, обстоятельствах его немало позабавило бы, где и как все это произошло. Это надо же учудить такое – умереть от удара в окружении целого цветника голых баб! Репортажи телевизионщиков, нахлынувших в «Клубничную поляну», оставляли весьма мало места воображению.
 Однако сейчас Молди как-то не хотелось смеяться. С ним происходило нечто непривычное: его глодал червь сомнения – не поторопился ли он насчет Киллиана. Если бы он тогда как-то потянул время, поволынил этого беднягу этак пару недель, обе проблемы решились бы сами собой: судья умер бы, дело «Грант против Гранта» автоматически перешло бы к другому, и у Киллиана больше не было бы причин давить на Дилбека.
 «Ну да ладно, – сказал наконец себе Молдовски. – Что сделано – то сделано. Трое ямайцев уже отбыли восвояси. В следующем месяце поблизости от Монтего-Бей произойдет страшная дорожная авария, после которой останутся только трупы. А в бортжурнале „Гольфстрима II“, принадлежащего семейству Рохо, будет отмечен рейс в Эспе, а вовсе не в Миссулу. Наземная служба Миссулы поддержит эту версию: дочь одного из руководителей этой службы получила хорошее место благодаря ему, Малкольму Дж. Молдовски...»
 Телефон прогудел дважды, прежде чем Молди снял трубку. Подойдя к широкому окну, он устремил взгляд в атлантические дали. Под серым, затянутым тучами небом океан тоже выглядел серым и неприветливым. Там, за этими перистыми водами, за линией горизонта, в Нассау, на другом конце провода находился человек, с которым сейчас разговаривал Молди. Это был банкир из местных, выросший и учившийся в Лондоне, но все же сохранивший мягкий акцент, свойственный жителям этих благословенных островов. Он сообщил Молди, что известные ему деньги уже получены телеграфным переводом.
 – Что теперь с ними делать? – спросил он.
 – Да что хотите, – последовал ответ. – Мы могли бы вложить их в какую-нибудь трастовую компанию, – предложил банкир.
 – Мне все равно. Можете оставить их себе. Скажем, купите себе на них новый «хэттерэс».
 Банкир не смог сдержать нервного смешка.
 – Но ведь мистер Мордекай наверняка оставил какие-нибудь указания.
 – В общем-то, нет.
 – Но, сэр, там же более восьмидесяти тысяч долларов! Уверен, мистер Мордекай рассчитывает, что они будут вложены в какое-либо стоящее и надежное дело. – Банкир помолчал. – Что, может быть, существует какая-то проблема, о которой мне не известно?
 – Нет, ничего такого. Трастовая компания – это хорошо, мистер Картрайт.
 – Если только мистер Мордекай не собирается часто пользоваться этим счетом.
 – Нет, – ответил Молдовски. – Совершенно определенно не собирается.
 Он поблагодарил мистера Картрайта и повесил трубку. Телефон тут же загудел снова. Звонили снизу – Эрб Крэндэлл приехал и хотел подняться. В ожидании него Молдовски достал другой стакан. Однако Крэндэлл не был расположен к выпивке. Чуть ли не с порога он заявил, что готов послать к черту Дилбека вместе с его предвыборной кампанией.
 – Погоди, погоди, Эрб, – остановил его Молдовски. – Давай по порядку.
 Крэндэлл продолжал стоять, скрестив руки на груди.
 – Я все время повторял тебе, Малкольм: Дэви – просто бомба замедленного действия. Так вот, теперь часы уже пущены.
 Молдовски в душе порадовался, что начал пить уже с утра.
 – Что он вытворил на сей раз?
 Крэндэлл поведал ему о тайной миссии, которую ему пришлось выполнять в прачечной.
 – О Господи, – вымолвил Молдовски. – Это и правда серьезно.
 – Это только начало, Малкольм! Ему же этого мало.
 – А что еще ему нужно?
 – Да он просто помешался на этой стриптизерше!
 Молдовски прищурился.
 – Так что ему надо – еще ошметков от белья?
 – Не только.
 И Крэндэлл рассказал, что надумал конгрессмен Дилбек. Выслушав, Молдовски отхлебнул коньяку, но, не проглотив, покачался на каблуках, покуда горло у него не загорелось.
 – Он и правда свихнулся, – хрипло сказал он. – Целиком и полностью.
 – Благодарю вас, доктор Фрейд. – Крэндэлл подошел к бару, достал банку ледяного пива и, приложив ее ко лбу, покатал туда-сюда, после чего рухнул в кресло, спиной к величественной океанской панораме.
 – Что будем делать, Малкольм?
 – Добывать ему эту девушку. А что еще нам остается? – ответил Молдовски.


* * *

 Урбана Спрол была права, говоря, что, танцуя на столиках, Эрин сумеет заработать как следует. В первый же вечер ей удалось получить лишних девяносто долларов. Шэд все время находился поблизости, так что никто не осмелился лапать ее. И все же отношение ее к танцам на столе не изменилось. Столики в «Розовом кайфе» были такими маленькими, что, даже просто переступив с ноги на ногу, танцовщица рисковала столкнуть стакан клиента к нему на колени. Да и танец-то, собственно говоря, был не танцем, а вилянием бедрами, а также и всеми остальными частями тела. Это было очень удобно для девушек с большим бюстом – им даже не приходилось особенно стараться. Сильной же стороной Эрин являлся именно танец, а танцевать-то было практически негде. На столе она была просто одной из многих, такой же, как все прочие танцовщицы, вихляющиеся ради чаевых.
 Кроме того, имелась еще одна проблема: музыка. Выступая на сцене, танцовщицы сами выбирали для себя музыку, и это было только справедливо, однако означало, что девушки, танцующие на столах, никогда не знали, что пойдет следующим номером. Кевин крутил в основном диско, техно, фьюжн, данс-клуб, хип-хоп и рэп. Эта музыка не нравилась Эрин: она не чувствовала в ней души, и притворяться было достаточно тяжким испытанием. Она заставляла себя улыбаться, так что скоро лицо ее просто закаменело от напряжения. Выбрав момент, она всмотрелась в собственное отражение в зеркальной стене и увидела застывшую улыбку, скорее похожую на гримасу – какая уж там сексуальность! Впрочем, клиенты не замечали этого: их взгляды были устремлены значительно ниже.
 На второй вечер Эрин заработала двести десять долларов, на третий – сто восемьдесят пять. На четвертый в зале появился сержант Эл Гарсиа. Они с Шэдом уселись в уголке и принялись о чем-то толковать. Эрин с любопытством поглядывала на них с высоты столика номер пять, на котором танцевала – и, кажется, совсем неплохо – под ужасно длинную песню Полы Абдул (или Кэрим Абдул Полы, как называл ее мистер Орли). Ей не терпелось поскорее закончить номер и узнать, зачем явился детектив. Когда музыка смолкла, клиент протянул руку и засунул за подвязку Эрин свернутую банкноту. Он помог ей спуститься со стола; она сказала «спасибо», а поправляя трико, заметила, что банкнота стодолларовая. Она снова поблагодарила его, на сей раз добавив к словам дружеское объятие и поцелуй в щеку – обычный способ выражения признательности особо щедрым клиентам.
 – Может, еще потанцуешь для меня? – спросил он. Это был красивый молодой человек, явно латиноамериканского происхождения, очень старавшийся быть похожим на Джимми Смитса: дорогая одежда, гладко зачесанные назад волосы, золотые перстни на обеих руках. Он еще не был пьян настолько, чтобы представлять опасность, поэтому Эрин кивнула и снова взобралась на стол. Шэд и Гарсиа по-прежнему беседовали у стойки бара, и Эрин надеялась, что они еще посидят там некоторое время. Умная танцовщица никогда не бросит клиента, не скупящегося на чаевые. Особенно если она еще должна своему адвокату девять кусков.
 Эрин исполнила в общей сложности пять номеров для молодого латиноамериканца, и каждый раз он давал ей по сотне. Конечно, Эрин обрадовалась, что удалось столько заработать, но у нее зародились подозрения: наверняка этому типу нужно что-нибудь еще. Наверняка.
 Наконец подошла ее очередь идти на сцену. Кевин поставил для нее одну из песен «Блэк кроуз», и весь зал ожил. Эрин любила эту быструю, резковатую мелодию и танцевала, что называется, от всей души. Уголком глаза она заметила, что Шэд сидит у стойки в одиночестве, а Эл Гарсиа, спиной к сцене, разговаривает по телефону-автомату возле входной двери. «А я-то тут стараюсь, – усмехнулась она про себя. – Выходит, зря».
 Молодой латиноамериканец подошел к самой сцене, помахал Эрин и, когда она подошла, сунул ей за подвязку две сотни. Эрин наклонилась, чтобы поблагодарить его; он положил ей руку на плечо и шепнул что-то на ухо.
 Шэд напрягся. Он следил за выражением лица Эрин, готовый в любую секунду оказаться возле нее. Однако слова молодого человека, по всей видимости, не обидели, а только несколько удивили Эрин. Когда она снова вернулась на середину сцены, ее улыбка была вполне естественной, взгляд – спокойным. Она даже исполнила томный пируэт а-ля Стиви Никс перед самой ветродуйкой. Но Шэд на всякий случай решил не расслабляться.
 После выступления Эрин опять подошла к столику молодого латиноамериканца и присела. Танцевать она больше не стала; через несколько минут молодой человек поднялся и ушел. Эрин приблизилась к стойке.
 – Сделай-ка мне мартини, Шэд, – попросила она.
 – Что-нибудь случилось? – спросил Шэд, доставая бутылку.
 – Да нет. Просто деловой разговор.
 – Какой, однако, поклонник у вас! – Это Эл Гарсиа подошел и сел с другой стороны от Эрин. – Вы знаете, кто он?
 – Он сказал, что его зовут Крис.
 – Кристофер Рохо, – уточнил детектив. – Из тех Рохо – сахарных королей.
 – А-а, так вот откуда у него деньги, – догадалась Эрин. – Но вот это мне все равно непонятно. – Она повернулась на вращающейся табуретке к Шэду и подняв правую ногу, положила ему на колени.
 – А туфля где? – присмотревшись, спросил Шэд.
 – Ее только что купил у меня Кристофер Рохо, – объяснила Эрин. – За тысячу долларов.
 Та часть лба Шэда, где должны были находиться брови, наморщилась от удивления. Да и сама Эрин пребывала в состоянии легкого обалдения. Конечно, такая куча денег сразу – это просто подарок судьбы, но она как-то никогда не думала, что в один прекрасный день ей придется зарабатывать, продавая свои далеко не новые туфли богатым извращенцам.
 – Купил туфлю, мать его растак, – пробормотал Шэд. – Интересно, для чего?
 Эрин закрыла лицо руками.
 – Не хочу даже думать об этом.
 – Любовь, – усмехнулся Эл Гарсиа. – Разве это не трогательно?




 Глава 20


 Меркин закрыл ладонью микрофон телефонной трубки и спросил Пикатту:
 – Мы будем разговаривать с Дэрреллом Грантом?
 Пикатта сделал ему знак открыть микрофон и нарочито громко произнес:
 – Я не знаю никакого Дэррелла Гранта. А ты?
 – Даже никогда не слышал о таком.
 – Откуда он звонит?
 – Из тюрьмы графства Мартин, – ответил Меркин и, ухмыльнувшись, отнял от уха трубку. В ней слышался голос Дэррелла, умолявшего телефонистку междугородней службы не разъединять.
 Пикатта наклонился поближе к трубке.
 – Единственный Дэррелл Грант, которого я знаю, – рявкнул он, – подонок и трепло, и, как только он снова появится в графстве Броуорд, его условное освобождение полетит к чертям собачьим!
 – Это тот самый Дэррелл Грант, – подхватил Меркин, – у которого не сегодня – завтра отберут его девчонку, из-за того что данные о его уголовном прошлом вдруг снова всплыли в шерифском компьютере, после того как столько лет их там не было?
 – Вот-вот, – подтвердил Пикатта. – После стольких лет. Новый судья, как я слышал, здорово удивился.
 Дэррелл на другом конце провода замолчал, как язык проглотил. Телефонистка – истинный ангел терпения – снова вежливо спросила, ответит ли детектив Меркин на этот звонок.
 – Нет, мэм, – ответил Меркин. – Вы там скажите мистеру Гранту, что, если ему хочется поболтать, пусть позвонит мистеру Томасу Тинкеру, тому самому героиновому королю, о котором он нам рассказывал. В конторе кладбища есть телефон, так что их свяжут напрямую. Всего хорошего!
 И повесил трубку. Телефонистка отключилась. Дэррелл Грант мрачно передал телефон охраннику, который водрузил его на место.
 – Они просто разыгрывают меня, – сказал Дэррелл.
 – Да нет, не похоже, – возразил охранник и, заведя руки Дэррелла за спину, защелкнул на них наручники.
 – Вы совершаете большую ошибку! Я работал на этих парней.
 – Да что ты? Значит, это они велели тебе приехать сюда и свистнуть каталку мисс Бриллстейн?
 И охранник повел Дэррелла Гранта в камеру. Он сказал, что позже к нему зайдет кто-то из общественных защитников, чтобы обсудить его дела.
 Дэррелл нашел на железных нарах незанятое место. Справа и слева храпели двое пьяных.
 – Скажите мне, когда Меркин позвонит, – попросил он охранника.
 – Ага, позвонит – после дождичка в четверг, – хмыкнул тот.
 – Я работал на шерифа графства Броуорд, черт их всех там побери!
 – Что ж, возможно – лет сто назад. – И охранник вышел.
 Дэррелл Грант съежился на нарах, скрежеща зубами, кусая ногти и пытаясь хоть чем-нибудь прикрыть ноги. Что этот Меркин – блефует или они действительно решили откреститься от него? Или, еще хуже, передали информацию о его прошлом адвокату Эрин? Ему не верилось, что детективы могли оказаться такими сволочами. Ему необходимо срочно вернуться в Лодердейл и разобраться что к чему. А сейчас прежде всего прочистить себе мозги и привести в порядок нервы. Он поинтересовался у сокамерников, где можно раздобыть травки или колес. Но они не выразили особого желания посодействовать.
 К нему приблизился плотный рыжий парень с роскошными татуировками в виде кобр вдоль обеих рук.
 – Эй, ты, курортный житель, это правда, что ты спер каталку у инвалидки?
 – Я не знал, что она инвалид, – буркнул Дэррелл. – Думал, просто старуха.
 Пансионат «Палм-Лейк» – это название он помнил четко, несмотря на то что тогда в голове у него еще был туман – последствие удара электрическим пистолетом для забивания скоб...
 Поддень. Смуглая сиделка-филиппинка катит мисс Элейн Бриллстейн в кресле к фургону. Сиделка щебечет, старуха щурится от солнца и кутает колени пушистым белым свитером.
  «Извините, леди».  – «Кто это?» – спрашивает мисс Бриллстейн, щурясь еще сильнее.  «Извините, похоже, вам нужна помощь?»  – «О, благодарю вас, – говорит мисс Бриллстейн, – большое спасибо, вы очень любезны». –  «Я открою дверь».  – «Вы не подержите мой свитер?» –  «Конечно, конечно».  – «Какой милый молодой человек!..»
 Как только мисс Бриллстейн оказалась в фургоне, а сиделка, высунувшись наполовину, отстегнула ее страховочный ремень, Дэррелл Грант подхватил кресло и пустился наутек. Но через два квартала этой гонки из рычага тормоза вывалился болт, и Дэррелл полетел кувырком. Это случилось посреди школьной зоны, а на дороге, у тротуара, была припаркована полицейская машина... Дэррелл не сразу поверил, что ему так не повезло.
 И вот теперь рыжий амбал с синими кобрами, обвившимися вокруг обеих рук, говорил ему:
 – Тот коп сказал – у этой старухи полиомиелит.
 В глаза Дэрреллу словно кто сыпанул песка – так их жгло и щипало, и страшно хотелось спать.
 – Я думал, полиомиелит уже уничтожили, – проворчал он.
 Рыжий придвинулся ближе.
 – У моей тети полиомиелит.
 – Да что ты говоришь! Ее зовут, случайно, не мисс Бриллстейн?
 – Нет.
 – Тогда топай, занимайся своими делами. – Без своих таблеток Дэррелл обычно бывал зол на весь свет.
 – А ты, наверное, неплохо выглядел бы в инвалидной каталке, пари держу, – заметил рыжий.
 – А ты – еще лучше, – отрезал Дэррелл. – Катись, хрен моржовый, а то скоро туда и угодишь.
 Позже, придя в себя в больнице и увидев, что никто не позаботился приковать его к кровати, Дэррелл Грант поздравил сам себя с таким простым и блестящим планом.


* * *

 В Южной Флориде исчезновение адвоката редко становилось сенсацией, занимающей первые полосы газет. Это случалось довольно часто, и, как правило, вместе с адвокатом исчезали деньги кого-либо из его клиентов. В разговоре с Беверли представитель флоридской коллегии адвокатов использовал термин «незаконное присвоение».
 – Сколько там было? – спросила Беверли.
 – Почти восемьдесят пять тысяч долларов.
 – Нет, – вздохнула Беверли. – Я не могу поверить.
 – А что же тогда, по-вашему, случилось? Где он?
 – Может быть, его похитили. – И Беверли рассказала, что однажды ночью в офисе Мордекая побывали грабители – даже «Ролодекс» унесли! Человек из коллегии адвокатов спросил, информировала ли она полицию. Беверли созналась, что нет.
 – Потому что вы боялись, что во всем этом может оказаться замешан сам Мордекай, – сказал человек из коллегии адвокатов.
 – Я надеялась, что он сам вскоре появится. Но...
 Человек из коллегии адвокатов, казалось, сочувствовал ей, но остался при своем убеждении.
 – Все деньги со счета компании были по его прямому указанию сняты и переведены за границу три дня назад, – сообщил он.
 – Да, я знаю, – убитым голосом произнесла Беверли. – Из банка звонили.
 Человек из коллегии адвокатов сидел за столом Мордекая; перед ним лежал открытый портфель. Контора была закрыта – временно, если верить объявлению, вывешенному на двери. Беверли пребывала в самом мрачном настроении и даже не отвечала на звонки, предоставив делать это автоответчику.
 Человек из коллегии адвокатов спросил:
 – Вам известно, за что, главным образом, адвокатов во Флориде лишают адвокатского звания?
 – За аморальные поступки?
 – Вы почти угадали, но не совсем. За прибирание к рукам средств, которыми клиенты доверяют им распоряжаться. Знаете, некоторые просто не в силах устоять перед таким соблазном.
 Беверли сидела на стуле с высокой спинкой, куда обыкновенно Мордекай усаживал своих клиентов. Разумеется, это не вызывало у нее восторга, но ей хотелось узнать, известно ли коллегии что-либо о местонахождении ее хозяина.
 – У него было много пожилых клиентов? – спросил человек из коллегии.
 – Не очень. А что?
 – Просто обычно именно так и случается. Старики, как правило, консервативны во всем, в том числе и касательно своих денег. Они кладут их куда-нибудь, и они лежат там себе тихонько – иной раз долгие годы.
 – Например, на доверительный счет адвоката, – догадалась Беверли.
 Человек из коллегии кивнул.
 – Вот-вот. Они там лежат и растут. Некоторые адвокаты со временем начинают запускать в них руку – берут некоторые суммы, как они выражаются, в долг. Кое-кто, правда, действительно пытается потом возместить их. Но обычно просто тащат, пока есть что тащить.
 Беверли относилась к Мордекаю без особой нежности и имела достаточно ясное представление о его характере, однако не считала его человеком, способным сбежать, прихватив деньги своего клиента. Скорее наоборот: он всегда старался по возможности избегать каких бы то ни было конфликтов, так что подобное деяние уж никак не вязалось с ним.
 – Кто знает, какие пружины толкают человека на тот или иной поступок, – продолжал между тем представитель коллегии адвокатов. – Финансовые проблемы, игорные долги, тайная любовная история... А это неизбежно подводит нас к вопросу...
 – Нет,  ничего  такого, – резко перебила его Беверли. – Уж, пожалуйста, поверьте мне.
 – Внешность – это еще не все, – стоял на своем человек из коллегии. – Даже не слишком... – он поискал слово поточнее, –  не слишком привлекательный  физически человек может иметь какой-то свой шарм.
 – Только не Мордекай, – твердо ответила Беверли. – Поверьте мне.
 – Скажите, как он относился к своей кузине?
 Беверли даже не сразу сообразила.
 – К какой кузине – к Джойс?
 – Да. Мы полагаем, что они скрылись вместе. Он когда-нибудь говорил что-нибудь о своих чувствах к ней?
 – Джойс и Мордекай!
 Это было настолько дико, что Беверли на секунду даже понадеялась, что это правда. Джойс, жадная и расчетливая, всегда мечтала дорваться до больших денег. Ради достижения этой цели она даже, пожалуй, могла соблазнить Мордекая. От таких вещей не застрахован ни один мужчина, а уж Мордекай (годами вынужденный обходиться без женщины) и подавно являл собой легкую добычу. Беверли представила их вместе и даже передернулась.
 – Жених Джойс, – продолжал тем временем человек из коллегии адвокатов, – не слишком ломает себе голову над этой историей, но, должен сказать, в последнее время происходят действительно странные вещи.
 – Может быть, это вовсе не любовная связь, – предположила Беверли. – Может, они занимались каким-то общим делом.
 Человек из коллегии адвокатов скрестил руки на груди:
 – А зачем она ему нужна? Доступ-то к счету имел сам Мордекай, так что соучастники ему были ни к чему.
 – Пожалуй, вы правы.
 – В подобных случаях – я хочу сказать, когда какой-нибудь адвокат вдруг исчезает, – обычно оказывается, что вместе с ним сбежала женщина. И зачастую это его собственная секретарша.
 – Ну что ж, я, как видите, по-прежнему здесь, – сухо сказала Беверли. – И, кстати, он задолжал мне жалованье за две недели.
 – Могло быть и хуже. Вы могли оказаться в числе его пострадавших клиентов.
 – Так вас вызвал кто-то из них? – Появление представителя коллегии немало удивило Беверли: флоридская коллегия адвокатов обычно не проявляла подобной расторопности и настойчивости в розыске своих сбежавших членов.
 – Скорее, нам просигналили об этом. Больше я ничего не могу сказать – Он вручил ей визитную карточку с адресом в районе Орландо и трехзначным номером, начинавшимся с восьмерки. – Если Мордекай свяжется с вами, пожалуйста, уговорите его вернуться и явиться с повинной – как можно скорее. Чем дольше он протянет с этим, тем хуже для него.
 Беверли стало одиноко и страшно, как никогда.
 – А что мне говорить клиентам? – спросила она. – Насчет закрытия конторы. Что мне написать на двери?
 Человек из коллегии адвокатов закрыл свой портфель и громко щелкнул медными замками.
 – Мы советуем написать – «в связи с кончиной одного из членов семьи». Большинство клиентов посочувствуют и не станут подавать в суд. Во всяком случае, прямо сейчас.


* * *

 Они перешли из зала в кабинет мистера Орли: сам хозяин кабинета, сержант Эл Гарсиа, Шэд и Эрин. Анджела играла в гримуборной под присмотром одной из Моник (одетой, как для выхода на улицу).
 Гарсиа задал мистеру Орли вопрос, от которого того бросило в пот.
 – Я знаю, что вам несколько раз звонили. Кто это был? Я хочу знать все подробности.
 – Я тоже, – добавила Эрин.
 – Я не знаю этого парня. – Мистер Орли отхлебнул из банки «Доктора Пеппера». – Он интересовался одним клиентом...
 – Джерри Киллианом, – подсказал Гарсиа.
 – Да. Дело в том, что однажды на сцене произошла драка, а этот Киллиан как раз находился в зале. Так вот, этот парень звонил мне и задавал вопросы, а я на них отвечал.
 – Откуда вам известно имя Киллиана?
 – Из кредитной карточки. А этот парень, что мне звонил, велел тут же ему свистнуть, если он снова появится у нас.
 – Почему вы согласились? – спросил Гарсиа.
 – Потому, что мне приходится думать о моей лицензии, а этот парень говорил, что может создать мне большие проблемы. Сказал, что работает на одного конгрессмена. Ну вот... через несколько дней этот Киллиан опять появился. Но в зал не зашел, а околачивался на стоянке, возле машины Эрин. Помните?
 Эрин и Шэд одновременно кивнули.
 – Не могу же я позволять, чтобы клиенты не давали проходу моим девушкам, – продолжал мистер Орли. – А тот парень сказал, что может отвадить его на веки вечные. Вот и все. Больше я ничего не знаю. Да и парень тот больше не звонил – до сегодняшнего дня.
 Перед Гарсиа лежала записная книжка, но записывал он очень мало.
 – Почему вы не хотите назвать мне имя этого человека? – спросил он.
 – Вы не понимаете, – возразил мистер Орли. – В моем деле мне не нужны лишние проблемы. Я должен беречь свою лицензию на торговлю спиртным.
 – Киллиана убили, – коротко сообщила Эрин.
 – Черт побери! – сквозь зубы проговорил мистер Орли. Потом взглянул на Гарсиа: – Значит, вот почему вы здесь?
 – Ну, слава Богу, сообразили, – усмехнулся Гарсиа. – А теперь давайте сюда имя.
 Мистер Орли выглядел так, будто его загнали в угол.
 – Пожалуй, мне следует посоветоваться с моим адвокатом, – пробормотал он. – Лучше бы вы зашли еще раз завтра.
 – Если мне придется зайти завтра, – отчеканил Гарсиа, – вместе со мной придут инспектора службы надзора за торговлей спиртным. Поняли мою мысль? Нам придется прикрыть вашу лавочку,  chico. 
 – Черт бы вас побрал! – Мистер Орли чувствовал себя затравленным и беспомощным.
 – Вы бы лучше послушали его, мистер Орли, – вмешался в разговор Шэд. – Это все очень серьезно.
 Эл Гарсиа надел на ручку колпачок и стукнул им о колено, чтобы крепче держался.
 – Дело в том, что жизнь Эрин в опасности, – сказал он. – Я посоветовал ей уехать из города, но возникли кое-какие проблемы. Новый судья запретил ей увозить Анджелу из Флориды.
 – А поскольку мне все равно придется пока жить здесь, – прибавила Эрин, – я буду работать. Тем более что я задолжала кучу денег адвокату.
 У мистера Орли глаза вылезли на лоб.
 – Тебя хотят убить? – оторопело переспросил он. – Тебя? Но кто?.. Я хочу сказать, кому, кроме твоего бывшего...
 Кто-то резко постучал в дверь. Прежде чем мистер Орли успел ответить, в кабинет бурей ворвалась Сабрина. Одетая в тонкую маечку и розовые трусики-бикини, она вся была заляпана полужидкой желтоватой массой, в которой Эрин – отнюдь не с восторгом – узнала торе из кукурузы со сливками. Полураздавленные зернышки виднелись и на платиновом парике Сабрины, который она сжимала в кулаке.
 – Я не могу делать это! – выпалила она с порога.
 – Потом, потом, – прервал ее готовые было потоком хлынуть излияния мистер Орли. – Видишь, у нас тут важный разговор.
 – Но у меня весь нос забит этой дрянью! – попыталась протестовать Сабрина.
 – Потом; я сказал, – веско повторил мистер Орли.
 Сабрина выбежала. Несколько секунд царило молчание, потом мистер Орли заговорил:
 – Эрин у нас лучшая танцовщица.
 – Значит, вы не хотели бы, чтобы с ней что-нибудь случилось, – подхватил Гарсиа.
 – Нет, конечно, нет.
 – Спасибо, мистер Орли, – сказала Эрин.
 Орли почесал болячку на руке.
 – Плюс к тому – твоя малышка. Это тоже важный момент.
 – Да вы просто сама доброта, – ввернул Гарсиа.
 – Этого парня зовут Молдовски. То есть это фамилия. Не знаю, может, я не так выговорил. А имя его – Мелвин или что-то в этом роде.
 – Отлично, – сказал Гарсиа. – Зачем он звонил сегодня?
 – Спрашивал про нее. – Мистер Орли ткнул пальцем в сторону Эрин. – Что она за человек. Как у нее насчет наркотиков. Есть ли рядом какой-нибудь мужик.
 Эрин стало страшно. Она никогда даже не слышала такого имени – Молдовски.
 – Да, вот еще, – продолжал мистер Орли. – Он в курсе насчет девочки. И что у тебя за проблемы с твоим бывшим. И вообще этот парень много чего знает.
 – Он говорил об Анджи? – Голос Эрин дрогнул. Она вся подалась вперед, сжав кулаки. – Что вы ему сказали?
 – Да ни черта я ему не сказал. Честное слово. – Напряженный взгляд Эрин так и жег его. Мистер Орли ткнул указательным пальцем в сторону Шэда. – Скажи ей, Шэд! Скажи ей, какой у нас был разговор.
 Шэд поддержал версию босса.
 – Я был здесь, когда позвонил этот сукин сын. Мистер Орли ни хрена ему не сказал.
 – Ладно, – проговорила Эрин, откидываясь на спинку стула. – Извините.
 – Он, видать, и правда крутой парень, и с длинными лапами, – сказал мистер Орли. – Он упомянул пару-тройку таких имен, что мне прямо жарко стало. А то я просто послал бы его подальше. – Свиные глазки мистера Орли остановились на сержанте Гарсиа. – Если у меня отберут лицензию, с меня семь шкур спустят. Я хочу сказать, есть кое-какие серьезные ребята, которые призовут меня к ответу.
 – Не беспокойтесь, мистер Орли. Будете оказывать мне содействие, и все обойдется самым наилучшим образом.
 – Содействие? – чуть ли не по слогам выговорил мистер Орли. – Боже всемогущий, да что вы еще хотите от меня? Я же назвал вам имя!
 – Назвали, – подтвердил Гарсиа. – Вот бы еще назвали и номер, по которому звонить.
 Мистер Орли придал своему лицу выражение, явно означавшее: какого черта мне тут приходится заниматься всякой чушью, когда меня ждут более интересные дела!
 – Да, Молдовски оставил номер, – изрек он. – Он у меня где-то здесь. – И не слишком усердно принялся шарить среди наваленных на столе бумаг.
 – Отлично, – отозвался Гарсиа. – Я хочу, чтобы вы позвонили ему.
 Мистер Орли нахмурился.
 – Какого черта? Я не собираюсь никому звонить.
 – Давайте, давайте, – подбодрил его Гарсиа. – Ищите этот номер.
 Шэд подмигнул Эрин, словно желая сказать: сейчас, кажется, начнется потеха.


* * *

 Гарсиа оставался в «Розовом кайфе» до самого закрытия. Он подождал на автостоянке появления Эрин с Анджи и попытался завязать с малышкой дружеским разговор, но она устала и хотела спать. Оказавшись в машине, она тут же забралась на заднее сиденье, прилегла и затихла.
 – Вообще-то не дело таскать девочку по таким заведениям, да еще и ночами, – заметил Гарсиа.
 – Очень сожалею, что вам это не нравится, – саркастическим тоном ответила Эрин. Она была не в том настроении, чтобы выслушивать нотации, да еще и от мужчины. – Остальные девушки прекрасно к ней относятся. И потом, ей не позволяют выходить в зал. Незачем ей видеть, каким образом ее милая мамочка зарабатывает на жизнь.
 – Ну, ну, – успокоительно произнес Гарсиа. – Я говорю не об атмосфере вашего заведения, а о безопасности девочки.
 Он подержал дверь, пока Эрин садилась в машину Она повернула ключ, мотор заурчал.
 – Я хочу, чтобы она все время была рядом со мной, – сказала Эрин. – Все время, пока Дэррелла нет поблизости.
 С заднего сиденья донесся сонный голосок:
 – Мам, поехали домой...
 Гарсиа понизил голос до шепота:
 – Подумайте об этом как следует. Если кто-нибудь захочет достать вас, куда он придет прежде всего? Разумеется, сюда. А она в это время будет спать в гримуборной... Вам это нужно?
 – Что ж, вы правы, – сухо ответила Эрин – Тогда найдите мне детский сад, который работал бы до трех часов утра. А кроме того, о чем беспокоиться? Вы с Шэдом защитите нас, не правда ли?
 Она резко рванула с места, шваркнув резиной о кромку тротуара на повороте. «Веду себя, как маленькая, – подумала она, – но ничего – меньше будет командовать». Она тешила себя этой мыслью всю дорогу до дома.
 Через двадцать минут, подъехав к дому Эрин, Гарсиа застал ее и Анджелу все еще сидящими в «фэрлейне» Эрин, с застывшим лицом, не отрываясь смотрела на дверь своего дома. Подойдя ближе, Гарсиа разглядел лежавший на щитке управления маленький пистолет. Анджела на заднем сиденье не шевелилась – казалось, даже не дышала. Она была похожа на маленькую фарфоровую куклу.
 Гарсиа негромко окликнул Эрин и попросил убрать пистолет. Она указала на окно второго этажа.
 – В спальне горит свет.
 – А не могли вы сами оставить его зажженным?
 – Нет, это исключено, – ответила Эрин. Она уже давно привыкла перед уходом из дому выключать и проверять все электроприборы. Ведь на счетах за электричество можно разориться.
 Эрин и Гарсиа внимательно всматривались в освещенное окно – не мелькнет ли на занавеске чья-нибудь тень. Но ничто не двигалось за наполовину задернутыми шторами.
 – Дайте мне ключ, – скомандовал Гарсиа.
 – Наверное, там открыто.
 – И пистолет, пожалуйста.
 Эрин передала ему ключи и свой пистолет тридцать второго калибра.
 – Он на предохранителе, – предупредила она.
 – Спасибо. Если что, гудите.
 Входная дверь оказалась запертой. Детектив осторожно открыл ее и вошел в дом. В течение нескольких бесконечных мгновений ничего не происходило: Эла Гарсиа словно поглотила темнота. Эрин до боли в глазах вглядывалась в окна, приложила ладонь к уху, прислушиваясь – не раздастся ли приглушенный выстрел, но единственным звуком, который она слышала, было тихое дыхание Анджелы на заднем сиденье. Наконец осветилось еще одно окно, за ним другое, как будто Гарсиа переходил из комнаты в комнату, зажигая свет. Потом его плотная фигура обрисовалась в дверном проеме; он махнул рукой Эрин – можно заходить.
 В доме не было видно никаких следов вторжения. Гарсиа прошел вместе с Эрин и Анджелой по всем помещениям – кухне, гостиной, спальням на втором этаже. Все, казалось, находилось на своих местах, ничего не пропало.
 «Значит, это я сама, – подумала Эрин. – Забыла погасить свет».
 – Это все ваши вещи? – спросил Гарсиа.
 – Да. Мы с Анджи путешествуем налегке. – Присутствие в ее спальне постороннего человека – притом детектива – вызывало у нее странное ощущение. Она заметила, что Гарсиа улыбнулся, увидев на стене плакаты с изображениями рок-звезд. – Я как раз коплю на Ван Гога, – усмехнулась она.
 – Да нет, мне нравится, – мягко ответил Гарсиа.
 Анджи побежала вниз и вскоре вернулась, неся карандашный рисунок.
 – Это я сама нарисовала, – гордо сообщила она, вручая его Гарсиа.
 – Какая красивая собачка!
 – Это не собачка, это волк... волчиха, – поправилась девочка. – Она живет у моей тети Риты. Видишь, – она провела по картинке пальчиком, – какой у нее пушистый хвост? А вот тут, под деревом, ее маленькие волченята.
 – Правильно, – согласился детектив, – это волки. Сразу видно.
 Эрин взяла из его рук рисунок.
 – Это вполне в духе семейства Дэррелла. Пойду приму аспирин.
 Меньше всего она ожидала обнаружить следы вторжения в ванной комнате. Достав из аптечки флакончик «Эдвилса», она взяла три таблетки и протянула руку к крану, чтобы налить стакан воды. Взглянув при этом в зеркало над раковиной, она вдруг ощутила, что что-то в ванной не так, как всегда. И, обернувшись, поняла, что именно.
 – О Господи, – вырвалось у нее. Она почувствовала, как по спине вдоль позвоночника пробежали мурашки.
 Вошел Гарсиа. Эрин попросила его взглянуть на занавеску, откинутую так, что вся ванна оставалась на виду.
 – Это не вы оставили ее так?
 – Я никогда этого не делаю.
 Анджела проскользнула между ног взрослых.
 – Это из-за плесени, – авторитетно заявила она, глядя снизу вверх на детектива.
 – Да, – подтвердила Эрин. Занавеска покрывается плесенью, если не расправлять ее как следует, а сдвигать всю в один угол.
 Гарсиа улыбнулся.
 – Век живи – век учись. Я как-то не задумывался об этом.
 Эрин приготовила для Анджи стакан молока с шоколадом и уложила ее спать. Потом она и Гарсиа вместе осмотрели аптечку, туалет, шкафы, тумбочки. Эрин не обнаружила ни одной пропажи – к вещам, казалось, даже и не прикасалась чужая рука. И все же Эрин была уверена, что кто-то побывал здесь.
 Побывал  в ее доме. 
 Конечно, это не Дэррелл Грант. Уж после него-то следов осталось бы сколько угодно. Его непомерное самолюбие не позволило бы ему прийти и уйти незамеченным. Нет, Дэррелл непременно вытворил бы что-нибудь, да еще на самом видном месте.
 Эрин присела на край ванны и в раздумье водила пальцем по занавеске, словно в ее рисунке был зашифрован ответ.
 – Странно, непонятно, – сказал Гарсиа. – Это не обычный грабитель-домушник.
 – Я не могу снова переезжать, – беспомощно проговорила Эрин. – Просто не могу. У меня нет ни сил, ни денег.
 Гарсиа оперся на раковину. Ему до смерти хотелось закурить сигару.
 – Интересно, что ему было надо, – сказал он.
 – Хватит поисков, – тихо произнесла Эрин. – Я слишком устала.
 – Ну, еще одна попытка, – подбодрил ее Гарсиа. – У меня появилась идея, которая, пожалуй, может нам помочь. Расскажите-ка мне подробно, что вы обычно делаете, когда собираетесь на работу.
 – Прошу вас, – почти взмолилась Эрин, глядя на него снизу вверх.
 – Я говорю вполне серьезно. Ведь человек, вставая по утрам, всегда проделывает одно и то же. Расскажите мне, что обычно делаете вы.
 – Ну чищу зубы...
 – Нет, со всеми подробностями, от начала до конца.
 У Эрин не было сил возражать.
 – Сначала, – послушно начала она, – я принимаю душ, потом причесываюсь, потом брею ноги. Потом привожу в порядок ногти... Подождите, подождите...
 Она впилась взглядом в подоконник, где держала свои купальные принадлежности.
 – Господи, это же... это же... Теперь я знаю, чего тут не хватает. – Она поднялась на ноги, ее била крупная дрожь. – Анджела не может оставаться здесь. Даже на эту ночь!
 Гарсиа обнял ее за плечи.
 – Что они унесли?
 – Вы не поверите... ни за что не поверите, – шепотом выговорила Эрин. – Мне и самой не верится...




 Глава 21


 Конгрессмен Дэвид Дилбек лежал на кровати. На голове у него была черная ковбойская шляпа, вокруг талии обернуто белое махровое полотенце, на ногах – зеленые сапоги из кожи ящерицы. Шрам от операции у него на груди в ультрафиолетовом свете пульсировал, подобно большому червю.
 – Чем это ты тут занимаешься? – спросил Эрб Крэндэлл.
 – Создаю себе настроение. – Дилбек открыл глаза. – Ты достал то, что я просил?
 – Достал, достал. Где твоя половина?
 – В Эфиопии, по приглашению ЮНИСЕФ. Потом поедет в Париж, а потом, возможно, в Милан. Как тебе нравятся эти лампы?
 – Напоминают о неприятных вещах.
 – Это Пьер их где-то нашел. Покажи мне, что ты принес, Эрб.
 Крендэлл, осторожно ступая, вошел в полосу пурпурного света и приблизился к кровати.
 – Эй, – воскликнул он, подойдя поближе, – что это ты с собой сотворил?
 Конгрессмен носовыми платками привязал себе обе ноги и одну руку к колонкам кровати. Его бледные ноги выше сапог блестели, будто покрытые лаком.
 – Вазелин, – объяснил Дилбек. – Сначала я разогрел его в микроволновке – температура та же, что и для соусов. – И, видя недовольное выражение лица Крэндэлла, добавил: – Вот что получается, когда ты не даешь мне поехать куда-нибудь поразвлечься.
 – Дэвид, – вздохнул Крэндэлл, – ты пил? Только не ври.
 – Ни капли, друг мой.
 «Значит, у него и правда крыша поехала, – подумал Крэндэлл, – и дело все хуже и хуже. Интересно, что сказал бы председатель демократической партии Флориды, если бы вдруг оказался здесь и увидел достопочтенного конгрессмена Дилбека в таком виде».
 Дилбек протянул свободную руку.
 – Ну, давай же. Я ждал всю ночь.
 Крэндэлл уронил то, что украл из квартиры танцовщицы, в раскрытую ладонь Дилбека. Конгрессмен дергался и извивался на постели, рассматривая это запретное сокровище – розовую безопасную бритву.
 – Это правда ее?
 – Само собой. Из ее собственной ванной, – равнодушно ответил Крэндэлл.
 Дилбек поворачивал бритву то в одну, то в другую сторону, разглядывая во всех подробностях.
 – Держу пари, что она пользовалась ею сегодня утром, – вздрагивающим от возбуждения голосом проговорил он.
 – Не знаю.
 – Но вот же тут волоски! Я их вижу!
 – Осторожнее, Дэви, – предостерег его Крэндэлл. Не хватало еще, чтобы этот идиот в порыве восторга полоснул этой бритвой себе по венам.
 Грудь Дилбека тяжело вздымалась и опускалась.
 – Эрб, что ты думаешь о Гарте Бруксе?
 – А-а, так это его ты сейчас из себя изображаешь?
 Дилбек мечтательно улыбнулся.
 – Мои сапоги  полны  вазелина.
 «Ну, хватит, – подумал Крэндэлл. – С меня хватит». Он извлек из кармана одно из орудий, которыми воспользовался, чтобы проникнуть в дом Эрин, – маленькую отвертку – и приставил ее к шее Дилбека. Конгрессмен слегка удивился, но не особенно испугался.
 Крэндэлл надавил на отвертку с такой силой, что ее широкая часть исчезла в складках дряблой шеи Дилбека.
 – Сейчас я разом избавлю от проблем нас обоих, – угрожающе произнес он.
 – Прошу тебя, Эрб! Я же никому не делаю плохо.
 – Ты полоумный маньяк, – прошипел Крэндэлл.
 Дилбек забеспокоился.
 – Перестань, Эрб! Что за шутки, в самом деле?
 – Я занялся политикой не для того, чтобы сводничать и красть ради чокнутых извращенцев вроде тебя! Хочешь – верь, хочешь – не верь, но в свое время у меня были идеалы.
 Говоря это, Крэндэлл несколько романтизировал свое прошлое: идеалы всегда значили для него куда меньше, чем инстинкты. В политику его привело просто на редкость удачное стечение обстоятельств. Уотергейт резко изменил положение в пользу демократов, и Крэндэлл, взвесив все, решил, что есть прямой смысл положить свою верность к их ногам. Он выбирал не между добром и злом, а между победой и проигрышем. Временами ход событий внушал ему некоторые сомнения в правильности сделанного выбора, но еще никогда его приверженность демократам не подвергалась столь тяжким испытаниям.
 – Знаешь, что? – продолжал Крэндэлл, обращаясь к распростертому на кровати, да еще и привязанному к ней конгрессмену. – Даже этот психопат Никсон не позволил бы себе вытворять такое.
 – А может, как раз наоборот – он лучше справлялся бы со своими президентскими обязанностями, – безмятежно ответил Дилбек, поднимая свои тронутые сединой брови. – Ты никогда не задумывался над этим?
 Безнадежно махнув рукой, Крэндэлл убрал отвертку.
 – Вот и молодец, – облегченно вздохнул Дилбек.
 – Через час приедет Молди. Если бы я прикончил тебя, у меня не было бы времени привести все в порядок.
 Дилбек снова принялся разглядывать доставленное Крэндэллом сокровище – со всех сторон и под всеми возможными углами, как рассматривают редкостный драгоценный камень.
 – Как ее зовут? – спросил он.
 – Эрин.
 – Прекрасное имя! Наверняка она ирландка. А фамилия?
 – Фамилия не имеет значения.
 – Да ну же, Эрб! Я не буду сам разыскивать ее, честное слово.
 Крэндэлл направился в двери.
 – Мне нужно выпить, – бросил он через плечо – Кстати, если тебе это интересно: ты выглядишь абсолютным идиотом.
 Конгрессмен не обратил никакого внимания на этот комплимент.
 – Эрб, – позвал он, – окажи мне еще одну маленькую услугу.
 – Догадываюсь, – усмехнулся Крэндэлл. – Привязать тебе и вторую руку?
 Дилбек хихикнул.
 – Да нет, этого как раз не нужно.
 – Что же тогда?
 Дилбек мечтательно улыбнулся, подбрасывая на ладони розовую бритву.
 – Я хочу, чтобы ты побрил меня, Эрб. Всего, понимаешь?
 Он не заметил взгляда ненависти и отвращения, брошенного на него выскочившим из комнаты Крэндэллом.


* * *

 Дэвид Лейн Дилбек был единственным сыном Чака Дилбека, по прозвищу Белобрысый Чак, в свое время самого крупного в графствах Дейд, Броуорд и Монро специалиста по очистке уборных. На заре южнофлоридского бума, пока еще не была построена система канализации, почти каждая семья справляла свои большие и малые нужды в деревянных будочках, установленных на задних дворах. Металлические резервуары, составлявшие главную часть этих отхожих мест, являлись жизненно важным компонентом всякого среднего хозяйства, и иметь их скоро стало вопросом престижа. Не было мужчины – главы семьи, – которого бы мысль о том, что его резервуар может переполниться, не страшила в той же степени, в какой страшила мысль об урагане или о внезапном сердечном приступе. Поэтому эти подземные емкости волей-неволей приходилось регулярно опорожнять. Конкуренция была невелика, поскольку малоприятное это занятие особым почетом, разумеется, не пользовалось, и выдерживали его только самые упорные.
 Дилбек-старший оказался самым упорным из всех. Даже годы спустя после того, как проржавела и пришла в негодность большая часть южнофлоридских резервуаров, его имя все еще звучало достаточно весомо. Дилбек-младший ни разу в жизни не занимался очисткой уборных, мотивируя это аллергией на фекалии. Однако он довольно рано сообразил, насколько выгодно иметь такого известного отца. В пятьдесят шестом году, в возрасте двадцати четырех лет, он без долгих колебаний выставил свою кандидатуру на выборы в городской совет Хайэйли. Многие из жителей города всю жизнь пользовались услугами Чака Дилбека и потому были рады поддержать честолюбивые амбиции его сына. Система канализации находилась еще на стадии строительства, поэтому, ввиду важности поддержания хороших отношений с Белобрысым Чаком, сотни владельцев «гигиенических резервуаров» охотно оказали содействие его сыну в первой политической кампании, каковую тот и выиграл без особых проблем.
 Даже по флоридским стандартам Хайэйли всегда был – и остается по сей день – городом прямо-таки невероятного разгула коррупции. Для членов городского совета самым легким способом обогащения являлось улаживание вопросов, связанных с приобретением права собственности на землю, за которое они получали щедрые выражения благодарности в виде наличных, недвижимости и других ценностей. Дэвиду Дилбеку повезло: в пору его членства в совете свободной земли еще было сколько угодно. Его трижды переизбирали, и он весьма плодотворно провел эти годы, прислушиваясь, присматриваясь, набираясь опыта и удачно избегая отзыва. Он научился выколачивать взятки и, перебравшись в Таллахасси в качестве младшего члена сената штата, прихватил с собой это искусство.
 Атмосфера флоридской столицы оказалась совсем иной, ритм жизни – быстрее. Коррупция тут являлась как бы одним из непременных элементов хороших отношений между людьми и имела богатые традиции; ставки, разумеется, также были выше. Вокруг кишмя кишели настырные репортеры, поэтому законодателям приходилось проявлять мудрость и соблюдать конспирацию. Дэвид Дилбек крепко поработал над собой, учась джентльменской манере вести себя, говорить, пить и одеваться. В сенате было полным-полно неотесанных деревенских выскочек, корчивших из себя джентльменов, но им с трудом удавалось соблюдать необходимый декор, и ошибки обходились им дорого. Дилбек, напротив, адаптировался в новой для себя среде довольно быстро и вскоре уже перенимал опыт у некоторых из самых выдающихся жуликов Флориды. В результате обычные выражения благодарности не заставили себя ждать.
 Там, в Таллахасси, он впервые узнал, что некоторым женщинам особенно нравятся политики и что они охотно сближаются с ними. Дилбек приобретал это приятное знание от раза к разу, постепенно, и каждая новая победа распаляла его все больше. Он всегда рассчитывал и предвкушал, что общественная деятельность принесет ему богатство, но ему даже в голову не приходило, что она имеет еще и эту приятную сторону. За восемь лет он свел знакомство с самыми разными людьми, чтобы в конце концов, следуя милой южной традиции, жениться, на пышнотелой, полудевственной дочери богатого производителя фосфатных удобрений. Памела Рэндл Дилбек редко снисходила до того, чтобы делить постель со своим супругом: ее куда больше интересовали мода и светская жизнь. Дилбек поощрял ее любовь к путешествиям.
 К середине семидесятых карьера Дилбека что-то забуксовала на уровне правительства штата. Там с его подачи были приняты всего два законодательных акта, притом далеко не первостепенной важности. Первый из указов запрещал магазинам, торгующим спортивными товарами, продавать несовершеннолетним патроны по воскресеньям. Он прошел небольшим большинством голосов, несмотря на возражения со стороны Национальной стрелковой ассоциации. Вторым достижением Дилбека (совместно с другими его коллегами) явилось утверждение окалузской карликовой саламандры в качестве официальной эмблемы штата Флорида; владельцы автомашин и мотоциклов получили возможность приобретать за тридцать пять долларов – плюс официальный сбор – номерные знаки с ее изображением. Проект таблички с саламандрой был разработан неким бойким преподавателем изобразительных искусств из Флоридского университета; за эту работу он получил сорок тысяч долларов из государственных средств. По случайному стечению обстоятельств он являлся многолетним карточным партнером одного из сенаторов.
 Дилбек получил свой главный шанс, когда, в возрасте восьмидесяти двух лет, скончался достопочтенный Уэйд Л. Шитс, сенатор от Южного Майами. Престарелый демократ страдал неизлечимой болезнью, из-за которой в течение трех последних сроков своего сенаторства почти не появлялся на Капитолийском холме. Приближенные к его особе люди с грустью отмечали, что, плюс к многочисленным проблемам со здоровьем, он быстро теряет здравый ум и твердость памяти: незадолго до конца он решительно отказался носить трусы и велел именовать себя капитаном Линдбергом. К моменту его кончины уже четко очертилась группа местных политических деятелей, готовых оспаривать друг у друга его место в палате представителей. Одним из этих исполненных надежд энтузиастов был Дэвид Лейн Дилбек.
 На похоронах Шитса Дилбек произнес необыкновенно изящную хвалебную речь, не раз вызывавшую и улыбку, и слезы у многочисленных присутствующих. Это эмоциональное выступление являлось еще более замечательным, если учесть, что его автору довелось встречаться с Уэйдом Шитсом всего дважды, причем оба раза тогда, когда сильно одряхлевший конгрессмен уже мало что соображал. Текст произнесенного Дилбеком панегирика (написанный шустрым молодым парнем из его команды по имени Эрб Крэндэлл) во многих местах сильно напоминал старые писания Джона Фитцджеральда Кеннеди – по той простой причине, что был напрямую содран с них; хотя в оправдание юного Крэндэлла можно сказать, что он просто следовал примеру покойного президента, не считавшего плагиат слишком уж большим грехом. Никто из присутствовавших в церкви не стал докапываться до первоисточников. Другие претенденты на кресло покойного Шитса также выступили с речами, но ни одна из них и в подметки не годилась взволнованной и яркой речи Дилбека. Его соперники поняли, что их шансы равны нулю, когда все телевизионные станции открыли блок вечерних новостей видеозаписью выступления Дэвида Дилбека на панихиде. Благодаря ему именно Дилбек был выбран в преемники почившего Уэйда Шитса. Оно явилось, пожалуй, самым выдающимся шагом его политической карьеры.
 Поездка в Вашингтон и открываемые ею перспективы приятно щекотали нервы Дилбека; ведь чем дальше ты от своих избирателей, тем труднее им держать тебя под колпаком. В столице ему вновь пришлось адаптироваться к новой среде, модифицировав свой стиль взимания дани согласно ее вкусам и традициям. На Капитолийском холме практически никто не давал на лапу и не брал прямо и открыто: все происходило более завуалированно, более тонко и изощренно. Например, уступчивый конгрессмен в обмен на свой голос мог получить четыре места в лучшей ложе на игру «Редскинз». Такие взятки было практически невозможно отследить, не говоря уж о привлечении к ответственности за них. Другим – весьма действенным – ключом к сердцу политика являлись огромные пожертвования на его избирательную кампанию. Именно таким образом и проложило дорожку к Дэвиду Дилбеку могущественное сахарное лобби. Впрочем, как выяснилось, он не меньше симпатизировал и другим отраслям промышленности. В течение двух десятков лет он служил им всем верой и правдой. Несколько раз республиканцы подвергали его яростным нападкам; частенько его имя упоминалось в выпусках новостей и на страницах газет в связи с разными более или менее неприятными историями. Но, тем не менее, он снова и снова оказывался переизбранным. Те, кому он продал свою душу, молчали, поскольку их устраивали оказываемые им услуги. А следовательно, настоящий скандал ему никогда не грозил.


* * *

 Никогда – до сих пор.
 – Добрый вечер, диакон.
 – Привет, Малкольм. – В присутствии Молдовски конгрессмен всегда напрягался. Справиться с Крэндэллом было не так сложно, но Молди – не Крэндэлл, и его лояльность ограничивалась исключительно рамками, предусмотренными их договором.
 – А где же твой ковбойский антураж? – насмешливо спросил Молдовски.
 – Так значит, Эр в сказал тебе. – Дилбек уже успел сменить шляпу и сапоги на бордовый спортивный костюм и теперь стоял в нем в дверях кабинета, прихлебывая чай со льдом.
 – Эрб обеспокоен, – сообщил Молдовски. – Откровенно говоря, я тоже.
 Как всегда, Дилбек поймал себя на том, что восхищается элегантностью Молди: сегодня тот появился в великолепном итальянском костюме цвета голубиного крыла и темно-синем галстуке. А исходивший от него аромат превосходил все прежние: Молдовски благоухал, как целая апельсиновая роща.
 – Дэвид, – произнес он, принимаясь мерить шагами кабинет, – я что-то слышал насчет вазелина.
 – Я...
 – И насчет ошметков из прачечной я тоже наслышан. Неужели это правда? – Молди надул губы так, что, казалось, он вот-вот сплюнет на ковер.
 – Малкольм, позволь мне объяснить. Я чувствую, как во мне поднимаются какие-то силы... животные потребности... и потом...
 – Сядь! – рявкнул Молди. Сам ростом не выше жокея, он терпеть не мог, когда приходилось смотреть снизу вверх на того, кого он отчитывал. – Сядь, черт тебя побери.
 Дилбек исполнил приказ. Молдовски начал медленно ходить по кабинету, временами останавливаясь, чтобы бросить исполненный презрения взгляд на фотографии и закатанные в пластик вырезки из газет, развешанные на стенах. Не глядя на Дилбека, он заговорил:
 – Эрб нашел в твоем письменном столе женскую туфлю. Откуда она взялась?
 – Крис купил ее для меня.
 – У той стриптизерши?
 – Да, Малкольм. – Дилбек глотнул холодного чая. – Все эти мелочи – они помогают мне выдержать. В конце концов, от этого никому не становится хуже.
 Молди ощутил что-то вроде отчаяния. Безумие было единственной проблемой, с которой он не мог справиться. А Дилбек совершенно определенно был безумен.
 – Что Эрб сделал с туфлей? – спросил конгрессмен. – Он ее не выбросил, правда?
 «Просто не верится, – подумал Молдовски. – Он совсем спятил».
 – Знаешь, что мне ужасно хочется сделать? – сказал он вместо ответа. – Отволочь тебя обратно в Вашингтон и запереть в моей квартире вплоть до самого дня голосования по сахарному биллю. К сожалению, нам приходится думать о твоей предвыборной кампании. Будет глупо, если ты сейчас споткнешься на этом.
 – Да, конечно, – отсутствующим голосом отозвался Дилбек.
 – Дэвид, ты понимаешь, что сейчас поставлено на карту?
 – Разумеется.
 – Что, если я приведу тебе сюда женщину, чтобы была рядом, – на случай, если на тебя снова накатит? Может быть, даже двух.
 – Спасибо, Малкольм. Но это не решит проблемы, – со вздохом произнес Дилбек. – Эта любовь просто измучила меня.
 – Любовь? – Молди ядовито рассмеялся.
 – Иногда мне даже самому страшно, Малкольм. Ты когда-нибудь испытывал такую страсть к женщине?
 – Нет, – коротко ответил Молдовски. И это была правда. Он предпочитал иметь дело с девушками по вызову. Они говорили на одном с ним языке.
 – Не беспокойся, все будет в порядке, – продолжал Дилбек. – Я не подведу. – Он поставил свой стакан на ручку кресла. – Эрб говорил, что Фликмэн хочет устроить теледебаты со мной. Что ж, я готов.
 – Наплюй на него, – посоветовал Молдовски.
 Элой Фликмэн был менее удачливым соперником Дилбека в битве за место в конгрессе. В обычных обстоятельствах теледебаты могли бы принести свои плоды, поскольку в идеологическом плане Фликмэн занимал позиции чуть правее известного Аттилы, предводителя гуннов. Среди его предвыборных обещаний фигурировали показ по телевидению казней подпольных торговцев наркотиками, стерилизация одиноких матерей и вооруженное вторжение США на Кубу. Справиться с ним не представляло особого труда.
 – Я сумею свалить его, Малкольм, – сказал Дилбек.
 – Незачем тебе с ним возиться. Он сам успешно рубит сук, на котором сидит.
 – Меня беспокоит кубинский вопрос. Это дело такое, что...
 – Никаких дебатов! – категорическим тоном отрезал Молдовски. Он перестал расхаживать по кабинету и встал, крепко упершись ногами в пол, лицом к лицу с Дилбеком. – Дэви, у нас есть более важное дело – эта чертова стриптизерша, в которую ты втюрился.
 Конгрессмен склонил голову.
 – Что я могу тебе сказать? Я больше не в состоянии держать себя в руках.
 Малкольм Молдовски умел заглядывать далеко в будущее, поэтому для него Дэвид Дилбек как политик был уже человеком конченым. Его карьера неминуемо должна была завершиться в тот самый день, как сахарный билль пройдет голосование в комитете. Он, Молди, и семейство Рохо вышвырнут его из председательского кресла, чтобы заменить другим конгрессменом. Уж кто-нибудь из них да согласится принять на себя роль, которую пока играет Дилбек, и наверняка не все они такие же чокнутые, как он. А чтобы держать его в руках до тех пор, Молдовски разработал план, правда достаточно рискованный.
 – Я хочу предложить тебе нечто вроде сделки, заговорил он. – Прежде всего ты должен обещать, что больше не будешь коллекционировать ошметки от ее белья, бритвы, туфли и прочую чушь. Это тебе ясно?
 – Да. Но что я получу взамен? – Голос конгрессмена прозвучал скептически.
 – Свидание с ней.
 Дилбек медленно поднялся из кресла. Глаза его были вытаращены до невероятных размеров.
 – О Господи... кажется, ты говоришь это всерьез?
 – Сегодня вечером мне звонил ее хозяин. Сказал, что она может согласиться, если цена будет подходящая.
 – Когда? – чуть ли не взвизгнул Дилбек. – Ты хочешь сказать – прямо сейчас?
 «Просто невероятно, – подумал Молдовски. – Похоже, он сейчас словит кайф от одной только мысли о предстоящей встрече».
 – Завяжи-ка его узелком, – посоветовал он.
 Дилбек, казалось, даже не слышал.
 – Ты сказал – свидание, – нетерпеливо повторил он.
 – Я сейчас прорабатываю детали.
 Дилбек даже не удивился тому, что Молди поддерживает какие-то отношения с хозяином стрип-заведения. Он схватил своего спасителя за плечи.
 – Если ты сумеешь мне это устроить, то, Богом клянусь...
 Молди резким движением стряхнул руки Дилбека со своих плеч.
 – ...то ты будешь вести себя по-человечески до самых выборов? Прекратишь весь этот идиотизм?
 – Клянусь могилой отца, Малкольм!
 – Что ж, очень мило.
 Белобрысый Чак, всю жизнь любивший позабавиться, велел похоронить себя в одном из своих «гигиенических резервуаров» – разумеется, новом и обитом изнутри шелком. Что и было исполнено с точностью. «А его ненормальному сынку, пожалуй, далеко до папаши», – подумал Молдовски.
 Дилбек вытер вспотевшие ладони о колени, обтянутые трикотажем спортивных брюк.
 – Малкольм, ты имеешь в виду настоящее,  серьезное  свидание или просто так?
 – То есть на уровне постели или нет? Ну, уж это решайте сами, черт бы тебя побрал. Не могу же я делать все за тебя!
 – Ты прав, ты прав...
 – Скоро ты, чего доброго, захочешь, чтобы я сам довел тебе его до кондиции и сунул куда следует! Все-таки кое-что ты должен делать и сам, тебе не кажется?
 Однако возмущение Молди не возымело должного эффекта. Конгрессмен пребывал на седьмом небе от счастья.
 – Ты даже не представляешь, друг мой, что это значит для меня. – Он поднял свой стакан в сторону Молдовски. – Ты снова совершаешь то, что казалось невыполнимым, Малкольм.
 – Уж сказал бы – чудо, – буркнул Молдовски.
 – Да, правда, чудеса – твоя специальность!
 – Это уж точно, – проворчал Молдовски. Достопочтенный Дэвид Лейн Дилбек, член конгресса Соединенных Штатов, представитель от штата Флорида, и не подозревал, какие сложные и опасные шаги уже были предприняты ради спасения его проклятой шкуры, за которую лично он, Молди, не дал бы ни единого цента.


* * *

 К семидесятым годам когда-то потрясавшие воображение подводные рифы Майами и Форт-Лодердейла, отравленные сточными водами и нечистотами, которые сбрасывали в океан многочисленные прибрежные отели, безвозвратно погибли. Проложенные по дну трубы выносили всю эту дрянь на несколько сот ярдов от берега, чтобы не смущать взгляда купальщиков и загорающих на пляжах потоками коричневой пены: ведь даже самому неразборчивому из отдыхающих вряд ли захотелось бы по доброй воле окунуться в море, на поверхности которого болтаются куски дерьма.
 Так, десятилетие за десятилетием, вся эта отрава убивала нежные кораллы и гнала прочь некогда населявших их рыб. Знаменитые рифы превратились в серые, голые, мертвые нагромождения, вид которых ничем не напоминал о том, что они, как-никак, находятся в тропических широтах. Капитаны катеров и прогулочных яхт, а вместе с ними и торговцы подводным снаряжением жаловались на резкое сокращение клиентуры: теперь отпускники предпочитали отправляться в другие части Флориды и на Багамские острова, где вода все еще сохраняла свою прозрачность до такой степени, что можно было, нырнув, разглядеть что-то на расстоянии протянутой руки. Мэрии некоторых городов Южной Флориды принимали кое-какие меры, чтобы меньше загрязнять море, но рифы, раз погибнув, больше не возрождались к жизни: именно так обычно ведут себя кораллы.
 В конце концов биологи выдвинули теорию, что возможно снова привлечь рыбу в эти места и без настоящих кораллов, создав «искусственные рифы». На самом деле это оказалось далеко не столь экзотично, сколь звучало, да и в техническом смысле это изобретение вовсе не принадлежало двадцать первому веку. Искусственные рифы создавались путем затопления отработавших свое судов. Опустившись на дно, эти призрачно выглядевшие там сооружения привлекали стайки небольших и сравнительно больших рыб, а те, в свою очередь, привлекали барракуд, акул и других хищников. Капитаны были просто счастливы, поскольку теперь им не приходилось плыть четыре десятка миль в поисках рыбы, видом которой можно было бы потешить клиентов.
 С точки зрения привлечения интереса общественности программа по созданию искусственных рифов оказалась весьма успешной: благодаря ей в морских глубинах появилось нечто вроде музея затонувших кораблей. В кои-то веки оказалось возможным отделываться от ставшей ненужной техники, на вполне законных основаниях рассматривая это как благодеяние для окружающей среды. Каждые несколько месяцев очередной ветеран морей и океанов отводился подальше от берега и взрывался с помощью динамита. Местные телевизионные станции широко освещали эти события, дававшие им случай использовать свои дорогостоящие вертолеты не только для репортажей с места дорожных происшествий. Со временем, как и следовало ожидать, затопления судов превратились в один из регулярных специфических аттракционов Южной Флориды и собирали сотни зрителей на яхтах и катерах. Когда порыжевшее от ржавчины судно взрывалось и затем исчезало в пенящихся волнах, публика разражалась дикими воплями восторга.
 Утром второго октября восьмидесятишестифутовый гватемальский сухогруз под названием «Принцесса Пиа», всю свою жизнь протрудившийся на перевозке бананов, был отбуксирован от Порт-Эверглейдс до заранее определенного места в море напротив форт-лодердейлских пляжей. Предварительно «Принцессу» ощипали, что называется, до последнего перышка: с нее сняли оба пришедших в негодность двигателя, проржавевшее навигационное оборудование, радиоаппаратуру, насосы, трубы, крепления, остатки такелажа, даже якорь – словом, все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Фактически от нее остался только корпус.
 Подготовка судна к затоплению заняла почти месяц. Она проходила под надзором инспектора береговой охраны, инспектора службы охраны окружающей среды графства Броуорд и агента таможенной службы Соединенных Штатов, в ведении которой и находилось данное судно с момента его задержания, более года назад, за перевозку контрабанды. Убедившись, что на «Принцессе Пиа» больше не осталось ни одного неучтенного грузового отсека и ни грамма контрабандного гашиша, агент таможенной службы поставил свою подпись на нужных бумагах. Инспектор береговой охраны и инспектор службы охраны окружающей среды в последний раз прошлись по ободранному судну вечером первого октября. Позже оба они засвидетельствовали, что в ту ночь «Принцесса» (и, конкретно, ее кормовая часть) была абсолютно пуста, если не считать уже заложенной взрывчатки.
 Охранник, нанятый компанией, занимавшейся затоплением отслуживших судов, должен был всю ночь караулить «Принцессу», чтобы никому не пришло в голову выкрасть с нее динамит. Он честно выполнял свои обязанности примерно до трех часов утра, а потом появились знакомые ребята – портовые грузчики – и пригласили его на стоявший неподалеку японский лесовоз – перекинуться в картишки и посмотреть порнуху по видео. Таким образом, «Принцесса» оставалась безнадзорной как минимум три, а возможно, и пять часов, в зависимости от того, на чье свидетельство полагаться.
 Одно было неоспоримо: что на рассвете следующего дня, когда начался отлив, два буксира оттащили «Принцессу» в открытое море. Рядом шли три катера морского патрулирования и судно береговой охраны, стараясь все время держаться между начиненным взрывчаткой сухогрузом и целой армадой разных мелких посудин со зрителями на борту, сопровождавшей его в последний путь. Место для нового искусственного рифа было определено всего лишь в трех милях от берега, но путь занял целый час: над океаном носился со скоростью двадцать узлов северо-восточный ветер, я капитаны буксиров из соображений осторожности шли на малых оборотах.
 К девяти часам утра «Принцесса» была доставлена на место захоронения и развернута носом к ветру. Полицейские катера принялись описывать вокруг нее все расширяющиеся круги, отгоняя зрителей на безопасное расстояние. Ровно в десять при помощи радиосигнала были взорваны заряды динамита, заложенные в носовой и кормовой частях сухогруза. Над носом и кормой встало по столбу грязно-серого дыма, и «Принцесса» драматически завалилась на правый борт. Она затонула ровно за девять минут, и многочисленные зрители приветствовали это событие аплодисментами, криками энтузиазма и гудением в рожки.
 Никто не подозревал, что вместе с несчастной «Принцессой» в морские глубины погружается «линкольн-континенталь» выпуска девяносто первого года, прикованный цепями к бимсам грузового отсека, расположенного в кормовой части. Никто не знал, что находится в нем. Это стало известно значительно позже.




 Глава 22


 Рестлинг происходил в маленьком заднем зале, где имелась собственная сцена и небольшой бар. Пока Эрин танцевала на столах, Урбана Спрол успела побороть одного за другим всех участников устроенного в тот вечер в «Розовом кайфе» мальчишника, вываляв их в девяноста галлонах консервированной зеленой фасоли «Грин джайент». Виновником торжества был молодой банкир, собиравшийся вступить в законный брак; сопровождало его несколько таких же бледных, отнюдь не спортивного вида молодых людей. Ни один из них, конечно, не смог устоять против Урбаны и ее могучего бюста, которым она просто сметала их со своего пути, даже не прибегая к помощи рук.
 Что касается Эрин, ее по-прежнему коробило от рестлинга, успешно завоевывавшего одно за другим практически все стрип-заведения, претендующие на звание высококлассных. Ведь, по сути дела, не было ничего эротического в том, чтобы бороться с облаченной только в чисто символическое трико женщиной в емкости, наполненной холодными овощами. Однако большинство клиентов начинало понимать это слишком поздно. К тому моменту, когда раздавался звонок, возвещающий об окончании борьбы, лишь немногие из них были в силах выбраться с «ринга» без посторонней помощи. Молодые банкиры выглядели особенно вымотанными и униженными после схваток с Урбаной Спрол...
 Переходя со столика на столик, Эрин не слишком обращала внимание на смехотворную возню в бассейне для рестлинга. Она размышляла о политике, которая нежданно-негаданно вдруг вторглась в ее жизнь таким драматическим образом. Эрин не могла даже припомнить, когда в последний раз участвовала в выборах. Предвыборные кампании наводили на нее тоску. Все политики-соперники надевали на лицо одну и ту же лошадиную улыбку и произносили до омерзения одинаковые речи, суля избирателям златые горы и звезды с небес. Эрин просто поражало, как кто-то может верить хотя бы одному их слову. Она помнила, что у нее самой дико разболелся живот, когда она попыталась следить по телевизору за дебатами между Бушем и Дукакисом.
 Агент Клири, добропорядочный гражданин и государственный служащий, не раз упрекал ее в цинизме. В день выборов он собрал всю свою команду и произнес маленькую речь, особо подчеркнув, что демократия не принесет плодов, если не будет опираться на хорошо информированных и активных избирателей. Он сказал тогда, что народ всегда получает то правительство, которого заслуживает, и что те, кто не считает нужным голосовать, не имеют никаких оснований жаловаться. «Он прав, – подумала Эрин, вспомнив об этом. – Я не принимаю участия в политике – вот за это я сейчас и расплачиваюсь. Такие, как Дэвид Лейн Дилбек, не прорвались бы к власти, если бы не апатия масс».
 «И вот она, моя кара, – сказала себе Эрин, – мне придется встретиться с этим сукиным сыном».
 Эл Гарсиа обрисовал ей ситуацию в своей обычной манере – четко, исчерпывающе и до того лаконично, что ей в очередной раз захотелось стукнуть его. Эрин, уже привыкшая к самым различным проявлениям человеческой низости, на сей раз испытала настоящий шок, услышав, что подлинным виновником гибели Джерри Киллиана является  Большой сахар.  Безобидный влюбленный очкарик был убит из-за того, что мог повредить карьере свихнувшегося на почве секса конгрессмена. По словам Гарсиа, основной вклад Дилбека в управление страной состоял в том, чтобы направлять миллиарды долларов на помощь сахарным картелям. Бедняга мистер Квадратные Зенки поставил под угрозу эту хорошо отлаженную систему, поэтому его и прихлопнули как муху.
 Гарсиа сказал, что хочет накрыть убийц прежде, чем они возьмут на прицел Эрин. Она ответила, что это великолепная идея и что она будет помогать ему чем сможет. С одной – и главной – стороны, ею двигало чувство самосохранения, с другой – чувство вины. Эрин не могла забыть о том, что именно ее танцы породили в несчастном Киллиане любовное безумие, оказавшееся для него роковым.
 «Мужчины такие беспомощные, – подумала она, – их так легко прибрать к рукам. Права, права Моника-младшая: ради этого они готовы на все. На все, что угодно».
 Именно этого и не понимала мать Эрин: в стрип-заведениях не женщины, а мужчины являются объектом использования и унижения. Она считала подобные места рынками плоти, и они действительно таковы, только следует иметь в виду, что речь идет не о женской плоти, а о мужской. Опытные танцовщицы всегда уголком глаза приглядывали за входной дверью, намечая очередную жертву. Зная хорошо свое дело и свою клиентуру, можно весь вечер обрабатывать одного и того же парня, да так, что в конце концов в его бумажнике не останется ни единого бакса. Причем вовсе не обязательно идти с ним в постель или позволять лапать себя. Детски невинная улыбочка, сестрински невинное объятие, несколько минут болтовни за его столиком – как говорила Урбана Спрол, это самые легкие деньги на свете, если только тебя не смущает собственная нагота.
 Потому что вскружить мужчине голову – проще простого. Это уж факт.
 Но с этим конгрессменом – совсем другое дело. Уж он-то не будет таким вежливым и застенчивым, как Джерри Киллиан, как другие постоянные посетители. Нет, этот с ней церемониться не станет, да наверняка еще и потребует чего-нибудь особенного, на свой вкус. Эл Гарсиа предупредил, что она должна быть готова ко всему.
 – Вы думаете, это он украл мою бритву? – спросила Эрин.
 – А вы поинтересуйтесь у него самого, – ответил Гарсиа.
 Самым худшим для Эрин был не страх, а необходимость вновь расстаться с Анджелой. Но делать было нечего: Анджи не могла оставаться в новом доме – да и вообще нигде поблизости от матери, – пока опасность не минует. Эрин чувствовала себя ужасно. Ей так не хотелось опять оставаться одной! Просыпаться одной в тишине пустого дома, завтракать и обедать в одиночестве... Дэррелл не знал их нового адреса, так что с этой стороны проблем не предвиделось. Но...
 – Эй, детка!
 Чья-то ладонь, хлопнула ее по ляжке. Вздрогнув, Эрин вернулась к окружавшей ее действительности: Урбана боролась с кем-то в кукурузе со сливками, в усилителях громыхал «Аэросмит», а ее собственные бюстгальтер и трико легким комочком кружев лежали у ее ног на столике, среди бутылок. Вокруг столика сидели трое молодых банкиров, силясь выглядеть спокойными и невозмутимыми. Самый пьяный из них методично оттягивал и отпускал подвязку Эрин, за которую были засунуты свернутые банкноты – чаевые. Эрин попросила его перестать, но он продолжал дергать подвязку. Она оттолкнула его руку и сделала пируэт на столе, после чего несколько секунд отбивала чечетку; но, как только она остановилась, нахальная рука снова улеглась ей на бедро и поползла вверх. Эрин быстро оглядела зал в поисках Шэда, но его нигде не было видно. Тогда она сказала парню, глядя на него сверху вниз:
 – Хватит, ты слышал?
 И в следующую секунду ощутила прикосновение его языка: он длинными, медленными движениями лизал ее ногу от бедра до колена.
 Эрин схватила парня за волосы и запрокинула ему голову назад.
 – Веди себя прилично, – резко повторила она.
 Но он не послушался.


* * *

 В это утро на шестой полосе форт-лодердейлской газеты «Сан сентинел» появилась маленькая заметка, озаглавленная «Исчезнувший адвокат: коллегия ведет расследование» В ее четырех абзацах говорилось о том, что флоридская коллегия адвокатов пытается выяснить, действительно ли некий ее член, по имени Мордекай, очистил свой доверительный счет и скрылся из страны. Указывалось также, что уже в течение нескольких дней никто не видел Мордекая и что, предположительно, он вылетел на Багамские острова в сопровождении неизвестной женщины.
 Сержант Эл Гарсиа вырезал эту заметку и положил ее в свой портфель вместе с материалами по расследуемым убийствам. После этого он сел в машину и направился в Либерти-Сити, на перекресток, где на рассвете двое домушников оказали человечеству огромную услугу, пристрелив друг друга во внезапно вспыхнувшей потасовке. Свидетелей оказалось так же мало, как и сочувствующих, но сержант Гарсиа все-таки вытащил свою записную книжку и принялся за работу.
 Кроме него упомянутую заметку вырезал еще один человек – Эрб Крэндэлл. Он наткнулся на нее, сидя в вестибюле банка «Саншайн фиделити сейвингз» на Гэлт-Оушн-Майл. Крэндэлл как раз собрался совершить небольшое преступление, ради того чтобы выиграть весьма крупную ставку Он собирался расписаться чужим именем в книге доступа и выкраденным ключом отпереть чужой сейф. Крэндэлл искал цветной, снятый «кодаком» слайд, который срочно понадобился Малкольму Молдовски. Этот слайд являлся оригиналом фотографии, на которой конгрессмен Дэвид Лейн Дилбек бутылкой от шампанского разбивал голову Полу Гьюберу на сцене «И хочется, и можется».
 План Крэндэлла начал осуществляться довольно гладко. Спустившись в подвал, долго тренировавший руку Крэндэлл без сучка, без задоринки расчеркнулся фамилией «Мордекай» в книге доступа и вручил клерку ключ. Клерк выдвинул из стены стальной ящичек, отпер его и передал Крэндэллу, после чего проводил его в маленькую комнату без окон и оставил одного.
 Открыв ящичек, Крэндэлл не нашел никакого слайда. Вместо него на дне сейфа лежала визитная карточка:
  Сержант Альберто Гарсиа 
  Полицейское управление графства Дейд 
  Отдел убийств (305) 471-1900 
 У Крэндэлла дрожали пальцы, когда он нес стальной ящичек обратно на стол клерка. Ему стоило огромных усилий выйти из банка медленно и спокойно, а не броситься бежать сломя голову.
 В этот вечер, за обедом, сержант Эл Гарсиа достал вырезанную заметку и перечитал ее. Она произвела на него впечатление: кому-то было не лень клепать на адвоката, которого, скорее всего, уже не было в живых. «Хитро они придумали эту историю с доверительным счетом», – подумал он.
 В это время Энди спросил:
 – Эл, ты еще не поймал их? Ну, тех, которые шлепнули того дядьку на реке?
 – Пока нет, – ответил Гарсиа. Мальчик без конца говорил об этом приключении – самом ярком впечатлении от их семейного отдыха.
 – Подозреваешь кого-нибудь? – продолжал допытываться Энди.
 – Нет, сынок. Это трудный случай.
 – Замолчите-ка вы оба, – вмешалась Донна. – Забыли о нашем правиле?
 Правило гласило: никаких разговоров о покойниках за столом. О работе Эла разрешалось начинать говорить лишь после того, как будет перемыта вся посуда.
 – Извини, мамочка, – покорно произнес Энди.
 Маленькая Линн спросила, можно ли будет следующим летом съездить в океанариум: ей очень хочется посмотреть черепах и акул. Энди возразил, что лучше снова поехать в Монтану, чтобы поискать там разгадку истории с «топляком».
 Донна прогнала детей из-за стола и принесла мужу чашку кофе.
 – Видишь, во что я втянул всех вас, – сказал Эл.
 – Ничего. Она, похоже, хороший человек.
 – Конечно, хороший. Только вот вопрос: как она может работать в таком заведении. Ты ведь это хотела сказать?
 Донна пожала плечами:
 – Невелика загадка. Есть-то всем хочется.
 Ответ жены заинтриговал Эла.
 – А ты смогла бы так – раздеваться перед всеми этими пьяными мужиками?
 – Если бы пришлось... – помедлив, ответила Донна. – Ради детей.
 – Господи Иисусе! Да ведь на свете существует миллион других занятий. Она ведь совсем не глупа. К тому же она печатает на машинке со скоростью семьдесят слов в минуту.
 – Но ты говорил, что она задолжала адвокату.
 – Да. Но ты покажи мне того, кто не должен своему адвокату.
 Донна снова пожала плечами:
 – Что ж, может, она хочет побольше заработать. Греха в этом нет.
 – Ты права, дорогая.
 – Она мне симпатична.
 – И мне тоже, – кивнул Гарсиа. – Но беда в том, что именно из-за этой работы она и оказалась в такой ситуации.
 – Да нет, дорогой. Это из-за мужчин. – Донна отрезала кусок яблочного пирога и положила его на тарелку. – Ну, так все-таки, как она тебе, Эл?
 – Ты же видела ее. – Он помолчал, нарочно затянув паузу. – А-а, ты имеешь в виду – как она мне без одежды? Честно говоря, я и не заметил.
 Донна улыбнулась.
 – Ты жалкий врун, Гарсиа. Ладно, ешь пирог.
 Зазвонил телефон. Донна даже не пошевелилась: во время обеда могли звонить только полицейские. Гарсиа вышел на кухню, снял трубку. Когда он вернулся, выражение лица его было мрачным.
 – Это из конторы броуордского шерифа, – сообщил он.
 – Они по-прежнему не желают заниматься этим делом?
 – Да я знал с самого начала, что они не захотят. – Гарсиа тяжело опустился на стул. – Черт побери, я даже не могу заставить этого коронера из Монтаны квалифицировать смерть Киллиана как убийство. У меня же нет ни оружия, ни свидетелей, ни подозреваемых. – Он откусил большой кусок пирога. – Собственно, я не упрекаю службу шерифа. –  Он  откусил еще кусок. – По крайней мере, они вели себя по-человечески. Я хочу сказать – не слишком громко смеялись.
 – Не торопись, поперхнешься, – заметила Донна.
 – Просто пирог очень вкусный.
 – Бывает  лучше.  А теперь давай-ка, выкладывай, что там еще стряслось.
 – Я говорил с двумя детективами-дуболомами. Оказывается, бывший муж Эрин Грант был у них стукачом. – Ему не приходилось переводить Донне полицейский жаргон: она многому научилась от своего первого мужа.
 – Что, и до сих пор?
 – Нет, – механически жуя, ответил Гарсиа. – Они дали ему пинка, после того как он попался на крупной краже на побережье.
 Донна потрясла головой.
 – Что-то я не понимаю. Если его арестовали, разве это не хорошая новость для Эрин?
 – Была бы, – ответил Гарсиа, вытирая рот, – если бы они удержали этого сукина сына за решеткой.
 – Ты что, шутишь?
 – Хорошо бы, кабы так. Он смылся. И знаешь, откуда? Из больницы. Стащил инвалидную каталку и преспокойно уехал на ней!
 – Потише, – напоминала Донна, – мы же не одни. Где твоя сигара?
 – Погоди, есть еще кое-что. – Гарсиа резко рубанул воздух обеими руками. – Бывший благоверный Эрин – отец ее малышки – не только сволочь, не только вор – он еще и наркоман! Как тебе это нравится?
 Энди влетел в столовую и с горящими глазами спросил, о чем это так громко рассказывает Эл.
 – О работе, – ответила Донна. – О чем же еще?
 Энди вскарабкался на колени к отчиму.
 – Может, тебе нужно снова взять отпуск?
 Донна отвернулась, подавляя смешок.
 – Значит, все мы тут одна компания! – заорал Гарсиа, принимаясь щекотать Энди, и щекотал до тех пор, пока тот не захлебнулся от хохота.


* * *

 Шэд находился в баре большого зала, где возникла кое-какая проблема.
 Мистеру Орли удалось переманить от братьев Линг Лорелею, знаменитую змеиную принцессу. В этот вечер она впервые должна была выступать в «Розовом кайфе», но явилась зареванная, истерически рыдая. Не сумев понять, в чем дело, мистер Орли передал Лорелею Шэду, который, пользуясь перерывом, отдыхал, читая набранную крупным шрифтом «Чуму» Альбера Камю. Эта книга немного облегчала ему жизнь в Южной Флориде.
 Его чтение было прервано судорожными рыданиями Лорелеи. Пропал ее питон, и она подозревала, что это акт мести со стороны братьев Линг. Узнав, что случилось, мистер Орли велел Шэду срочно раздобыть для новой звезды «Розового кайфа» другую змею, на что Шэд резонно возразил, что в окрестностях вряд ли найдется зоомагазин, который работал бы круглосуточно. К несчастью, Лорелея категорически отказалась танцевать без своего Буббы – девятифутового бирманского питона.
 – Она говорит, что они работали в паре, – доложил Шэд мистеру Орли. – Она говорит, что эта змея ученая.
 Мистер Орли смял в кулаке пустую жестянку из-под «Доктора Пеппера» и метнул ее, как гранату, за стойку бара.
 – Во-первых, ученых змей не бывает, понятно? А во-вторых, ты видел, что у нас объявлено на сегодня? ЛОРЕЛЕЯ – вот такими буквами по всему фасаду. Кое-кто ради этого приехал аж из Майами. Так что скажи ей: чтобы через десять минут была на сцене вместе со всеми своими прелестями.
 Шэд глянул в сторону холла, где змеиная леди перешла от рыданий к всхлипываниям.
 – В десять минут она не уложится, – заметил он – Вид у нее – не дай Боже.
 Мистер Орли выругался, закашлялся, чихнул и принялся массировать себе ноздри.
 – Ты знаешь кого-нибудь, у кого есть какая-нибудь змея?
 Шэд минутку подумал.
 – Знаю одних ребят, которые разводят змей, но, кажется, ядовитых. Вряд ли они подойдут для выступления.
 – О Господи! – простонал мистер Орли. Потом, немного успокоившись, продолжил: – Вот что. Иди прямо сейчас к этим проклятым Лингам и спроси, сколько они хотят за ее питона.
 – Его зовут Бубба, – подсказал Шэд.
 – Да черт с ним, как бы ни звали! Предложи пятьсот.
 – Скорее всего они пошлют меня ко всем матерям сразу. Они же вас терпеть не могут, – возразил Шэд.
 – Это другой вопрос. А сейчас речь идет о деле. Давай, торопись.
 Шэд засунул книгу Камю под стойку бара, между мешочками кукурузы для попкорна, и направился в «Клубничную поляну», где братья Линг заставили его прождать целый час, рассчитывая, видимо, на менее крепкие, чем у него, нервы. Шэд употребил это время с пользой, попивая «Верджин Мэри» и наблюдая за танцовщицами на случай, если мистер Орли захочет узнать, остались ли в «Клубничной поляне» другие таланты. Однако его устрашающая внешность разогнала посетителей, что, как следствие, еще больше взбесило Лингов. Наконец-то Шэд был удостоен встречи, но братья отреагировали на его предложение о продаже питона гораздо хуже, нежели предполагалось.
 Вернувшись в «Розовый кайф», Шэд застал там полный бедлам. В центре событий, похоже, находилась Эрин. Медики накладывали повязку на шею бледного, пришибленного молодого человека; вокруг кольцом стояло еще с дюжину таких же бледных молодых людей с ошметками кукурузы в волосах. Издали это выглядело так, будто их забросала бомбами эскадрилья воробьев. Молодые люди, перекрывая оглушительную музыку, пытались о чем-то спрашивать медиков. Урбана Спрол в качестве меры предосторожности вдвинула свой необозримый бюст между Эрин и красным, взбешенным мистером Орли.
 – Черт побери, – пробормотал Шэд и ринулся в этот хаос.


* * *

 Позже, в своем кабинете, мистер Орли произнес бурный монолог о людях, подводящих тех, кто им доверяет, о законах, и суде, и о своей лицензии на торговлю спиртными напитками.
 – Вы хоть слышите, что я вам говорю? – перебила его Эрин. – Этот тип начал лапать меня.
 Урбана Спрол, уже свежая после душа и одетая, вступилась за подругу:
 – Я все видела, мистер Орли. Он получил то, что заслужил.
 Мистер Орли гневно фыркнул.
 – Вывихнутую шею – это он заслужил? Ничего себе – человек попал в больницу только за то, что не сдержал своих чувств!
 – Он совал свои лапы куда не следует, – отрезала Эрин.
 – Но он же был пьян!
 Эрин повернулась к Урбане.
 – Вот поэтому я и ненавижу танцевать на столах.
 – Ты же могла искалечить его! – снова завопил мистер Орли. – Это же надо – так лягнуть его по голове!
 – А как же она должна была поступить? – грозно спросила Урбана. – Что – улыбаться и сказать: давай, мальчик, поработай пальчиком?
 Мистер Орли дернулся, но произнес уже более спокойно:
 – Ну ладно, хватит об этом. Чтобы больше такого не было.
 – Значит, Шэду можно вправлять им мозги, а нам – нет? Вы это имели в виду? – не унималась Урбана.
 – Хватит, я сказал, – повторил мистер Орли.
 – Урбана права, – вмешалась Эрин. – Это несправедливо.
 – К чертям собачьим вашу справедливость, – буркнул мистер Орли, надувая щеки. – Дело Шэда – наводить порядок в заведении. А ваше дело – танцевать. Понятно?
 Шэд, до этого молча стоявший у двери, нехотя проговорил:
 – Вы же сами послали меня к этим китайцам. Иначе бы ничего подобного не случилось.
 Мистер Орли с натугой рассмеялся.
 – Чудесно! Значит, это я во всем виноват. Черт бы побрал всех вас!
 Урбана изменилась в лице. Подойдя к столу мистера Орли, ока нависла над ним своим мощным бюстом и ткнула ярко-красным ногтем чуть ли не в лицо хозяину.
 – Никто не смеет меня лапать, – прошипела она, – пока я сама этого не захочу. Особенно на работе. Мне трижды плевать на то, кто они и сколько денег у них в кармане: меня на это не купишь! Этому ублюдку еще повезло, что он отделался вывихнутой шеей! Если бы он полез ко мне, я бы оторвала ему к чертовой матери все его распрекрасное мужское достоинство – вот так, голыми руками!
 Мистер Орли вздрогнул и невольно отодвинулся – настолько натурально Урбана продемонстрировала ему, как она собирается это проделать.
 – И не думайте, что я с этим не справлюсь! – свирепо закончила она и, повернувшись, гордо вышла из кабинета.
 Несколько мгновений никто не шевелился.
 – Что-то она сегодня разошлась, – произнес наконец мистеру Орли.
 Эрин встала.
 – Ладно. Сегодня я беру отгул.
 – Постой, постой, – попытался было задержать ее мистер Орли.
 – Нет. Мне нужно поехать к дочери.
 После ее ухода Шэд, чтобы как-то защитить ее, рассказал хозяину, что она в последнее время особенно нервничает, потому что уж слишком много навалилось всего сразу: и проблемы с опекой над дочерью, и кто-то шарил в ее квартире, а теперь вот еще и какой-то конгрессмен проходу не дает.
 – Вот она и взорвалась, – закончил он. – У нее сейчас трудное время.
 Мистер Орли вытер вспотевшую шею замусоленным носовым платком.
 – Похоже, в этой лавочке только мы с тобой нормальные люди. И то насчет тебя я не всегда уверен.
 – Это все от музыки, – усмехнулся Шэд. – У меня от нее сердечные колики.
 – Так поговори с Кевином.
 – А Кевин говорит – поговори с мистером Орли.
 Мистер Орли вздохнул.
 – А что «с мистером Орли»? Мне-то вообще без разницы, что рэп, что рэгги – я их просто не различаю. Знаешь, какой у меня секрет? Я просто не слушаю. – Он сделал рукой движение, словно поворачивал в ухе невидимой тумблер. – Вот так: выключил – и все. Ничего не слышу... Кстати, как там у тебя с Лингами?
 – Хреново, – коротко ответил Шэд.
 – Что, у них нет этой змеи?
 – Есть, есть. Только они не продадут ее.
 Мистер Орли поднял брови.
 – Почему, черт побери? Бизнес есть бизнес.
 – Главным образом потому, что они терпеть вас не могут.
 – Из-за того, что я переманил Лорелею?
 – Из-за всего, – последовал лаконичный ответ.
 – Значит, не продадут, – резюмировал мистер Орли. – Ты потратил целых два часа на то, чтобы получить простое «нет» от двух распроклятых японцев, или кто они там. А у меня тем временем свихнувшаяся стриптизерша изображает из себя Чака Норриса, практикуясь на моих клиентах...
 – Я получил не только «нет», – прервал его Шэд, кладя на стол хозяина продолговатый сверток. – Еще и вот это. Братья Линг хотели, чтобы я передал это вам.
 Мистер Орли воззрился на странный предмет, завернутый в фирменные салфетки «Клубничной поляны» и обмотанный клейкой лентой.
 – Что это, черт побери?
 – Дюймов этак двенадцать покойного Буббы.
 Мистер Орли подпрыгнул в кресле и выскочил из-за стола, подальше от нераспечатанного свертка.
 – Я же всегда говорил, что они скоты! Я же говорил! О Господи! Что они еще сказали, эти проклятые китайцы?
 – Сказали, что у них его еще много, – невозмутимо ответствовал Шэд.




 Глава 23


 Утром третьего октября, когда небо сияло яркой синевой, Перри Криспин и Уилла Оукли Криспин, симпатичная пара молодоженов, пришли на пляж.
 Расстелив на белом песке махровые полотенца с эмблемой отеля «Брейкерс», они улеглись рядышком и принялись мазать друг друга кремом от ожогов. Перри аккуратно вывел на обнаженном животе молодой жены слова «Я люблю тебя» с множеством восклицательных знаков, а Уилла, в свою очередь, нарисовала на щедро усыпанной веснушками пояснице мужа большое сердце.
 Бриз в это утро был довольно силен; он наполнял воздух над пляжем соленым ароматом океана и заставлял волны крепко шлепать о песчаный берег, взбивая ослепительно белую пену. Криспины решили поплавать попозже, когда вспотеют. Они нежились под флоридским солнцем – оба в одинаковых темных очках «Рэй-Бэн» и розовых козырьках, какие носят теннисисты, – улыбаясь, перешептываясь и используя любой повод, чтобы прикоснуться друг к другу: словом, вели себя так, как это делают обычно все молодожены на свете. Уилла и Перри происходили из многочисленных здесь богатых коннектикутских семей, так что их свадьба была обставлена со всей возможной пышностью. Палм-Бич являлся первым из этапов их четырехнедельного медового месяца; отсюда они собирались перебраться во Фрипорт, затем в Сент-Бартс и, наконец, в Козьюмел. Солнце жарило вовсю, так что тела молодоженов, распростертые на ярких полотенцах, так и блестели от крема и пота. Мистер и миссис Криспин всецело отдались во власть романтики, были полностью поглощены друг другом и своей любовью, и никакие заботы не омрачали их счастья. Совместное будущее казалось им сияющим и лучезарным, поскольку в нем обоих ждало весьма солидное наследство.
 К полудню очаровательный носик Уиллы заметно порозовел. Перри забеспокоился: его отец являлся совладельцем четырех дерматологических клиник, так что рак кожи довольно часто служил темой семейных разговоров. Обладавший, несмотря на молодость, наметанным глазом на пигментные и обесцвеченные пятна на спине и разные подозрительные проявления, Перри сказал жене, что, пожалуй, пора укрыться от ультрафиолетовых лучей.
 – Я приехала сюда, чтобы загореть как следует, – запротестовала она.
 – У нас впереди еще четыре недели, дорогая, – мягко, но настойчиво возразил Перри.
 Они собрали вещи и пошли через пляж по направлению к своему отелю. За ними последовал стройный белокурый молодой человек в грязных джинсах и ковбойских сапогах, но Криспины не замечали его, поглощенные обсуждением невысокой эффективности крема от ожогов и возможности использования вместо него окиси цинка – хотя бы для носа.
 Человек, шедший сзади, окликнул их:
 – Простите, молодые люди!
 Перри и Уилла обернулись. Он был одет не так, как одеваются на Палм-Бич; его голубые глаза были налиты кровью и беспокойно рыскали, а волосы с одной стороны примяты, как будто он, проснувшись, забыл причесаться.
 – У вас есть машина? – спросил он.
 Уилла почувствовала, что ей становится страшно. Перри, смерив взглядом незнакомца, сделал маленький шаг вперед. Незнакомец вытащил откуда-то огромный, чуть ли не мясницкий нож и продемонстрировал его молодоженам:
 – Не заставляйте меня повторять вопрос.
 Криспины отвели Дэррелла Гранта к своему светло-коричневому «сандерберду», который взяли напрокат на время медового месяца.
 – Что ж, неплохо, – одобрил Дэррелл. Он взял у Перри ключи и приказал молодой паре сесть сзади.
 – Зачем? – спросила Уилла.
 – Это ненадолго – пока не переедем мост, – успокоил ее Дэррелл Грант.
 Пролив или канал, именуемый «Интракостэл Уотеруэй», отделяет Палм-Бич от Уэст-Палм-Бич, и трудно себе представить два более разных мира. Уэст-Палм-Бич предназначен для обыкновенных смертных, Палм-Бич – для эксцентричных богачей. Полицейские на острове неусыпно бдят, чтобы туда не проникали нежелательные личности – черные всех оттенков, разные там латиноамериканцы, да и вообще люди, одетые не так. Если ты служишь в одном из отелей, Бог с тобой, проходи. Если нет – вали к чертовой матери обратно, за мост. Дэррелл Грант решил, что Криспины могут понадобиться ему, когда он будет проезжать полицейский пост.
 – Сумочка при тебе? – спросил он, обращаясь к Уилле.
 Молодожены посмотрели на руки друг друга. Перри вздохнул с облегчением, увидев, что Уилла оставила в отеле свое обручальное кольцо с двухкаратным бриллиантом, и в душе понадеялся, что она сделала то же самое и с трэвел-чеками.
 – Ну, так что? – повторил Дэррелл Грант.
 – Да, при мне.
 – Умница девочка.
 – У меня там всего сорок долларов.
 Дэррелл презрительно фыркнул.
 – А у тебя что, парень?
 – Только кредитные карточки.
 – Это же надо! – Дэррелл на красный свет проскочил на Уорт-авеню. Ему понравилось, как машина слушается руля. – Ладно, детка, давай сюда наличные. И свои таблетки тоже.
 Лицо Уиллы выразило колебание и растерянность, но муж кивком головы указал ей на сумочку. Вынув две бумажки по двадцать долларов, Уилла через спинку переднего сиденья протянула их Дэрреллу боязливым движением, каким в зоопарке протягивают печенье медведю.
 – А таблеток у меня нет. Только противозачаточные.
 – Сойдет. Давай сюда. – На миг оторвав правую руку от баранки, он взял деньги. В левой он держал свой кошмарный нож, время от времени почесывая покрытым пятнами лезвием подбородок, заросший светлой щетиной.
 – Простите, – донесся с заднего сиденья голос Уиллы. – Но вы не можете принимать мои таблетки.
 – Да что ты говоришь! – Это заявление явно позабавило Дэррелла.
 – Вы заболеете, – продолжала робко настаивать Уилла. – Они ведь не для мужчин!
 – Я? Заболею?
 – Они же сделаны из гормонов!
 – С ума сойти! – усмехнулся Дэррелл Грант. – Значит, от них у меня могут отрасти буфера? А может, и еще что-нибудь? Это ты хотела сказать?
 – Нет, совсем не...
 – Ладно, – перебил ее Дэррелл. – Будь умницей и давай сюда эти чертовы таблетки. – Рука его с ножом сделала резкое движение сверху вниз, и ржавое лезвие вонзилось в белую обивку, с треском распарывая упругий винил.
 – Уилла, – сказал Перри Криспин, – отдай ему то, что он требует.
 – Нет!
 – О Господи, не будь дурой!
 – Хорошо, Перри. А чем, в таком случае, мы должны заниматься в ближайшие четыре недели – гулять под ручку? – Уилла обеими руками прижала сумочку к себе. – Наша аптека находится в Уэстпорте Ты хоть помнишь это?
 – Ну, наверное, мы будем не только гулять, – пробормотал Перри Криспин.
 – Так ты что – хочешь, чтобы я залетела?
 Дэррелл Грант на переднем сиденье мурлыкал себе под нос мелодию из «Звуков музыки» – любимого фильма его сестры Риты. Хотя, впрочем, возможно, это была мелодия из «Мэри Поплинс» – он вечно путал их.
 – Который из них с Диком ван Дейком? – спросил он, не оборачиваясь. – Я верно угадал?
 Криспины не могли понять, о чем он спрашивает. Для них все это прозвучало какой-то дикой тарабарщиной. Уилла наклонилась вперед и снова заговорила о своем:
 – Прошу вас, не забирайте мои таблетки. У нас медовый месяц, понимаете?
 Впереди показался один из подъемных мостов, ведущих на Уэст-Палм-Бич. «Наконец-то, – подумал Дэррелл, – я смогу отделаться от этих сопливых придурков». Он прибавил скорость.
 – Моя сестра – медик, – продолжала между тем Уилла. – Я точно знаю, что вы  заболеете  от этих таблеток. Они очень сильные.
 Впереди створки ворот сдвинулись, прозвенел звонок, и мост начал подниматься. Дэррелл яростно выругался и резко рванул на себя рукоятку тормоза.
 Перри Криспин произнес нетвердым голосом:
 – Сейчас должен подойти катер. Это займет у вас совсем немного времени.
 Дэррелл Грант всем корпусом повернулся к ним и, сунув свою загрубевшую ладонь чуть ли не в лицо Уилле, коротко потребовал:
 – Давай.
 Она упрямо тряхнула головой. Ее муж, казалось, онемел.
 – Слушай, ты, сучка безмозглая, – заговорил Дэррелл. – Я не собираюсь жрать эти чертовы таблетки – я собираюсь их продать. Тебе ясно? Я собираюсь перебраться через этот мост и сбыть их каким-нибудь идиотам, которые не способны отличить противозачаточное от ЛСД. Усекла?
 На глазах Уиллы выступили слезы. Растерянно мигая, она повернулась к мужу.
 – Ты слышал, Перри? Он назвал меня сучкой.
 Перри Криспин чувствовал себя премерзко. Он понимал, что ему следует выступить на защиту чести своей жены. Но, с другой стороны, руки и ноги у него стали ватными от страха, и он с ужасом ощущал, что его мочевой пузырь с минуты на минуту предаст его.
 – Не волнуйся, – выговорил он. – Мы купим другие таблетки.
 – Как мы их купим? Мой рецепт остался в Уэстпорте! – Ее голос дрожал от отчаяния.
 – Мы позвоним, и нам его перешлют. А сейчас, пожалуйста, сделай то, что он говорит.
 Мост начал понемногу опускаться. Увидев это, Дэррелл Грант сообщил, что сейчас он сосчитает до пяти, а потом вырежет из груди Уиллы сердце и заставит Перри съесть его вместо обеда. Уилла немедленно открыла сумочку и отдала ему таблетки. Дэррелл переехал мост, остановился за первым же углом, отобрал у Перри очки «Рэй-Бэн» и горячий от солнца и пота теннисный козырек и велел молодоженам проваливать ко всем чертям.
 Раскаленный асфальт обжег босые ступни Уиллы и Перри, и они, переваливаясь, как больные фламинго, запрыгали к ближайшему островку тени. Дэррелл Грант повернул к себе зеркало заднего вида, чтобы насладиться собственным отражением в новых очках. Криспины мрачно смотрели на него, ожидая, что он наконец-то уберется и оставит их в покое. Уилла была очень сердита.
 – Благодарю вас, – с горькой издевкой произнесла она, – за испорченный медовый месяц.
 Дэррелл Грант ухмыльнулся и включил зажигание.
 – Эй, молодежь, – окликнул он через окошко, – вы когда-нибудь слышали о резиновых изделиях? Это последнее достижение науки, парень. Сидит на твоем агрегате как влитое.
 – Перри не хочет пользоваться ими. – Голос Уиллы был исполнен укора. Перри Криспин отвернулся.
 – Ну, молодежь, с вами не соскучишься!
 Прежде чем рвануть с места, Дэррелл помахал им на прощание своим тесаком.
 У него ушло два часа на то, чтобы найти покупателя на таблетки и убедить его, что это дилаудид бельгийского производства. Дэррелл выручил всего тридцатку, но теперь, вместе с сорока баксами, полученными от Уиллы Криспин, у него набиралось достаточно, чтобы залить полный бак машины и заправиться таблетками самому. К тому времени, как он добрался до шоссе, ведущего на юг – к его драгоценной дочурке и ее суке-мамаше, – настроение у него было самое радужное.


* * *

 Рохо находились в Санто-Доминго, так что яхта была предоставлена в распоряжение Малкольма Молдовски. Эрб Крэндэлл привез конгрессмена ровно в девять и направился в ближайший к доку бар, чтобы выпить там в одиночестве. Он уже знал о неудаче с банковским сейфом Мордекая. Молди показал ему визитную карточку детектива Гарсиа, осторожно, словно бабочку, держа ее двумя пальцами.
 – Это меняет дело, – сказал он, разглядывая ее со всех сторон, как голограмму. – Думаю, что пора начинать действовать по плану Б.
 Эрб Крэндэлл не нуждался в разъяснениях. Наступил момент, когда следовало послать ко всем чертям партийную лояльность и крепко задуматься о том, как спасти собственную шкуру. Крэндэлл был благодарен Молди за то, что тот не попросил его принять участие во встрече на яхте.
 Войдя в главную каюту, Дилбек еще с порога увидел снимок, сделанный в «И хочется, и можется»: Молдовски приколол его к стене, прямо над баром.
 – Это тебе напоминание, – заметил он, наливая Дилбеку выпить.
 Глаза конгрессмена не отрывались от лица Эрин.
 – Все-таки в ней есть что-то такое... необыкновенное, – выговорил он, еле дыша от возбуждения.
 – Да ты смотри не на нее, – посоветовал Молди. – Лучше полюбуйся на себя.
 – Это был неудачный вечер.
 – Да что ты говоришь! – Молдовски кулаком ткнул в живот Дилбека. – Сядь-ка. И промочи горло.
 Конгрессмен безропотно повиновался.
 – Имбирное пиво? Это просто великолепно, Малкольм.
 Молдовски удобно устроился в полотняном шезлонге. В этот вечер он облачился в темно-синий пуловер, безупречно отутюженные легкие белые брюки и парусиновые туфли на резиновой подошве. Всего пару-тройку раз до этого Дилбеку доводилось видеть его в столь вольной одежде.
 – Я хочу, чтобы ты был трезв, – начал Молди. – Я хочу, чтобы ты накрепко запомнил каждое слово из того, что я сейчас скажу. На чем вы там поладите с этой девицей – дело ваше. Но ты должен поговорить с ней, Дэвид. Есть некоторые вещи, которые нам необходимо выяснить.
 – Господи, она же не шпионка! Она просто стриптизерша...
 – Я привезу ее сюда завтра вечером, – не слушая, продолжал Молдовски. – Так безопаснее.
 – Безопаснее? В каком смысле?
 – В смысле шантажа, – ответил Молдовски, указывая на фотографию. Взгляд Дилбека последовал за движением его пальца и снова упал на лицо Эрин, отпрянувшей и поднявшей руку, чтобы защититься от удара бутылкой.
 – А если я не понравлюсь ей? – вдруг забеспокоился конгрессмен.
 Молдовски шумно разжевал кубик льда из своего стакана.
 – Понравишься, можешь мне поверить. Две тысячи баксов гарантируют прямо-таки страстную любовь.
 – А что получу я?
 – Два часа танцев.
 – И все?
 – Это только начало.
 Дэвид Дилбек отхлебнул имбирного пива, и оно показалось ему безвкусным.
 – Я хочу, чтобы была возбуждающая музыка, шампанское, свечи...
 Заверив, что все это будет, Молдовски перешел к вопросам, которые Дилбек должен был задать стриптизерше.
 – Ну нет, – запротестовал конгрессмен. Это разрушит все настроение!
 – Не нет, а да! – не выдержал Молдовски. – Сделаешь все, как надо, сукин сын! У него, видите ли, настроение! Да плевать я хотел на твое настроение!
 Конгрессмен замялся.
 – Малкольм, мне бы не хотелось нагонять на нее страху. Ведь, может быть, это мой единственный шанс, пойми... – Его глаза снова остановились на фотографии, висящей на стене. – Просто фантастика... – прошептал он, ни к кому не обращаясь.
 Молди вскочил на ноги, резким движением сорвал со стены снимок и, подойдя к Дилбеку, стал прямо перед ним. Его надменно задранный нос находился как раз на уровне подбородка сидящего конгрессмена.
 – Ты сделаешь это, – непререкаемым, исполненным невыразимого презрения тоном выговорил он. – Мы должны выяснить кое-что. Это  необходимо,  Дэвид, – он особенно подчеркнул слово  «необходимо», –  в свете всего того, что произошло за последний месяц.
 Его дыхание отдавало бурбоном и мятным эликсиром для освежения рта; к этому коктейлю примешивался убийственный, как всегда, аромат его одеколона. Дилбек отвернулся и судорожно глотнул свежего воздуха. Яхта мягко качнулась на волне, поднятой пронесшимся мимо катером.
 – Ты сделаешь это, – повторил Молдовски в самое ухо конгрессмену.
 – Но я не понимаю...
 Молдовски повернулся спиной, подхватил свой стакан бурбона и принялся расхаживать по каюте. Взгляд его упал на нагрудный карман пуловера: там, под тонким трикотажем, слабо очерчивалось что-то маленькое и прямоугольное – визитная карточка детектива Гарсиа, вынутая Крэндэллом из сейфа исчезнувшего адвоката.
 – Есть люди, которые стараются навредить тебе, Дэвид, – проговорил Молдовски. – И мы должны быть уверены, что она – не одна из них.
 Дилбек покачал головой.
 – Да ты просто параноик. Молдовски презрительно хмыкнул.
 – Она ведь всего-навсего танцовщица из стрип-клуба, – продолжал Дилбек.
 Молдовски схватил его за грудки.
 – Фэнни Фокс тоже была всего-навсего стриптизершей, – с ненавистью глядя в глаза конгрессмену и отчеканивая каждое слово, произнес он. – Донна Райс была просто актрисой. Элизабет Рэй была просто секретаршей, которая не умела печатать на машинке. Дженнифер Флауэрс была просто певичкой, исполнявшей кантри. Ты все еще не понимаешь? Тогда спроси Чака Робба. Или этого закоренелого идиота Харта. Или Тедди Кеннеди, черт тебя побери! И все они скажут тебе одно и то же: в политике воровство – это всего лишь проблема, а женщина – это верная погибель.
 Отпустив конгрессмена, он измученно опустился на вращающийся табурет возле стойки.
 – Те, кто не знает истории, – закончил он, – обречены на весьма неприятные вещи.
 – Ну хорошо, – произнес Дилбек, на которого монолог Молди все же произвел некоторое впечатление. – Я поговорю с ней.
 – Спасибо, – не скрывая язвительности тона, ответил Молдовски.
 – Я все-таки поумнее всех этих парней, – продолжал Дилбек.
 Молдовски насилу сдержался.
 – И сильнее, – добавил Дилбек.
 – Ага, – подтвердил Молдовски. – Ты просто скала. Гибралтарская.
 А конгрессмен тем временем бочком, бочком подобрался к бару, незаметно сунул в уголок свое имбирное пиво и, старательно держась спиной к Молдовски, налил себе хорошую порцию рома, только чуть разбавив его кока-колой.
 – Малкольм, – задумчиво проговорил он, – как ты думаешь, она может согласиться, чтобы я ее побрил?
 Молдовски рухнул на колени, и его вывернуло наизнанку прямо на роскошный ковер Рохо.


* * *

 Подойдя к двери квартиры Эрин, Эл Гарсиа услышал доносившуюся оттуда музыку. Он громко постучал, нажал кнопку звонка, но ответа не последовало. Тогда, достав ключ, врученный ему самой Эрин, он отпер дверь и вошел. В спальне, на кровати, неподвижно лежала Эрин; голова ее была обернута подушкой наподобие мягкого шлема. Единственным ее одеянием были розовое трико и такой же бюстгальтер, она дышала (притом абсолютно ровно), а на тумбочке у постели стоял запотевший, уже полупустой кувшин с мартини. Стереоустановка громыхала вовсю. Гарсиа выключил ее.
 – Что это вы здесь делаете? – слабым голосом пробормотала из-под подушки Эрин.
 Детектив присел на край постели.
 – Нам нужно поговорить.
 – Орли больше не разрешает мне танцевать под Джексона Брауна.
 – Почему?
 – И под Вэна Моррисона тоже. Говорит, что это слишком медленно. Что девушкам, которые работают на столах, неудобно танцевать под эту музыку.
 – Эрин, как вы себя чувствуете после джина?
 – Вы в первый раз назвали меня по имени. – Ее лицо вынырнуло из-под подушки. – Кстати, верните мне мой пистолет.
 – Он на туалетном столике, – ответил Гарсиа.
 – Заряженный?
 – Да.
 – Хорошо. Который теперь час?
 – Полдень.
 Гарсиа попытался было накрыть ее простыней, но Эрин, рассмеявшись каким-то странным, трескучим смехом, сбросила ее.
 – Только не говорите мне, что вы смущены.
 Детектив покраснел. Эрин напомнила ему о том, что он несколько раз видел ее в стрип-клубе совершенно голой.
 – Это другое дело, – пробормотал он.
 – Серьезно? – Эрин расстегнула бюстгальтер, и без того мало что прикрывавший, и швырнула его в Эла Гарсиа. Бюстгальтер приземлился на его правом плече. Затем Эрин быстрым движением сорвала с себя трико и бросила на пол. – Вот она я, во всей красе!
 Гарсиа уставился на носки своих ботинок.
 – Может быть, я не прав, но, по-моему, я угадал, что с вами происходит. Вы переживаете из-за этой встречи с конгрессменом.
 – Переживаю? Это слишком мягко сказано. Я дергаюсь, психую, я в полном кошмаре! И я все время одна. Мне в жизни нужно только одно, и того я не могу иметь...
 – Анджела ведет себя просто отлично, – сказал Гарсиа. – Скоро вы опять будете вместе. – Он снял с плеча кружевной бюстгальтер и, аккуратно сложив, положил на кровать.
 Эрин накинула на себя простыню. Впрочем, казалось, ей было все равно. И выглядела она сегодня значительно старше своего возраста.
 – Вчера какой-то парень здорово приставал ко мне, – негромко сказала она.
 – Час от часу не легче!
 – Ну, а я сорвалась. Да, в общем, ничего особенного.
 – Вы что – убили его?
 – Нет.
 – Ну, значит, и правда ничего особенного не случилось. – Гарсиа вытащил из кармана рубашки сигару, сунул ее в рот, но не зажег.
 Эрин уставилась в потолок.
 – Мне приснился тот человек, что на фотографии. Тот, который там на коленях возле меня. Мне приснилось, что его тоже убили. Так же, как мистера Квадратные Зенки.
 – Не беспокойтесь за него, – ответил Гарсиа. – Его зовут Пол Гьюбер, и с ним все в порядке – жив и здоров. Сейчас он на две-три недели уехал в Нью-Йорк.
 – По вашему совету? – не без ехидства поинтересовалась Эрин.
 – У его фирмы есть офис на Уолл-стрит. Им понадобилось послать кого-нибудь туда.
 – Значит, вы обо всех успеваете позаботиться? – помолчав, спросила Эрин.
 Детектив с огорченным видом покачал головой.
 Когда он поведал ей о том, как ее бывший супруг легко, прямо-таки играючи, сбежал от властей графства Мартин, Эрин, как ни странно, приняла это известие довольно равнодушно. «Впрочем, оно и к лучшему, – продумал Гарсиа, – что принятая ею солидная доза мартини притупила реакцию».
 – Дэррелл совсем свихнулся, – вот и все, что сказала она.
 – Как вы думаете, он свихнулся достаточно, для того чтобы заявиться в ваше заведение?
 – Вполне возможно. – Эрин перевернулась на живот. – С него станется.
 Гарсиа вышел в другую комнату позвонить по телефону. Когда он вернулся, Эрин, в белой футболке и джинсах, стояла перед зеркалом, расчесывая волосы щеткой. Кувшин с мартини опустел.
 – Я вылила его, – сказала Эрин, перехватив взгляд Гарсиа. – Я не так пьяна, как вы думаете.
 Они зашли в закусочную «Фрайдиз» и заказали чизбургеры. Гарсиа попросил себе пива, Эрин – чашку кофе. Они ели и беседовали вполне дружелюбно, пока детектив не спросил, есть ли у нее друг.
 – Вот этого не надо, черт вас побери, – отрезала она.
 – Чего «этого»?
 – Вы сами знаете.
 Гарсиа задумчиво прожевал кусок чизбургера.
 – Мой интерес чисто профессионального характера, – произнес он наконец. – Мне приходится все держать под контролем.
 – Вы не подбиваете под меня клинья?
 – Нет. – Гарсиа поднял правую руку с зажатым в ней чизбургером. – Богом клянусь.
 – Это точно?
 – Бог с вами, Эрин, я же познакомил вас с моей женой.
 Эрин, покраснев, пробормотала извинение.
 – Понимаете, – не глядя на Гарсиа, оправдывалась она, – я все время чувствую себя шлюхой. То есть не то чтобы я имела слишком уж высокое мнение о своей персоне, но...
 – Я понимаю, – успокоил ее Гарсиа. – Честное слово.
 – Это все моя проклятая работа. – Эрин настолько привыкла к ухаживаниям и приставаниям, что каждый мужчина, не делающий этого, автоматически начинал казаться ей подозрительным. Как следствие, мнение ее о существах противоположного пола было весьма нелестным, а опыт супружеской жизни с Дэрреллом Грантом еще более способствовал этому.
 – Вы спросили насчет друга, – продолжала Эрин. – Нет. Нет у меня никакого друга. Впрочем, вы ведь и сами это знали, правда?
 – Скажем так – догадывался.
 – После работы у меня не остается никаких сил для общения с мужчинами. Кстати, и интереса тоже.
 – Издержки производства, – отозвался Гарсиа, приканчивая свой чизбургер. – А существует в природе мужчина, которому бы вы доверяли?
 – Только не смейтесь, – сказала Эрин. – Я доверяю Шэду.
 Гарсиа усмехнулся.
 – Я тоже.
 Выйдя из закусочной, они отправились к морю. Эрин сказала, что хочет погреться на солнышке и выпарить из себя весь джин. Гарсиа припарковал машину у «Баиа-Мар», они вышли и пешком добрались до пляжа. Гарсиа жалел про себя, что не оставил в машине пиджак и галстук: люди бросали на него удивленные и любопытные взгляды.
 Эрин разулась и зашла в воду по щиколотку. Гарсиа остановился, не доходя нескольких шагов до линии прибоя, зажег сигару и стал курить, выпуская дым через правое плечо. По счастью, он находился с подветренной стороны от Эрин.
 – Вы считаете меня проституткой? – спросила она.
 – Не говорите глупостей.
 Эрин вышла на песок.
 – Но вам не хотелось бы, чтобы ваша дочь занималась тем, чем я, верно?
 – Свою дочь до тринадцати лет ни на шаг не отпущу от дома, – серьезно ответил Гарсиа.
 Эрин улыбнулась.
 – Анджи просто в восторге от костюмов своей мамочки.
 – Она поймет, когда придет время, – сказал Гарсиа.
 Эрин потянулась, вскинула руки. Так приятно было ощущать кожей солнечное тепло!
 – Я все время твержу себе, что просто танцую – и все, – проговорила она.
 – А я твержу себе, что я герой борьбы с преступностью. Ну и что?
 Эрин внезапно охватило непреодолимое желание броситься в океан. Она разбежалась, нырнула, потом, вынырнув, проплыла ярдов пятьдесят, остановилась и легла на спину. Глаза щипало от соленых капель, и она постаралась сморгнуть их. Футболка белым пузырем вздулась вокруг ее тела, облепила грудь. В небе над головой Эрин, крича, кружили чайки. Серебристая рыба выпрыгнула из воды и, описав небольшую дугу, шлепнулась обратно. Неподалеку от Эрин пронесся виндсерф, и стоявший на нем мальчишка приветствовал ее свистом. Эрин погрозила ему пальцем.
 Когда она выбралась на берег, Гарсиа предложил ей свой пиджак. «Какой все-таки он симпатичный», – подумала она, а вслух сказала:
 – Я думаю, вам ни к чему мочить пиджак.
 – Берите, берите, – настойчиво повторил Гарсиа, накидывая пиджак ей на плечи. – Уважьте старика.
 Добравшись до автостоянки, Гарсиа принялся обыскивать свой «каприс» на предмет чистого полотенца. Эрин, заметив в багажнике холодильник «Иглу», выразила надежду, что в нем найдется несколько баночек холодной кока-колы. Детектив объяснил, что «Иглу» предназначен не для прохладительных напитков, а для частей человеческого тела.
 – М-да-а, – протянула Эрин, услышав это. И, взяв в руки нераспечатанную упаковку голубых больничных масок, заметила: – Наверное, в этом вы выглядите потрясающе.
 – Да, они удобные, – ответил Гарсиа и подал ей полосатое полотенце – собственность Донны.
 Эрин снова заговорила:
 – Я сейчас задам вам вопрос, который, думаю, вам до смерти хочется задать мне: как вы можете заниматься этим?
 – Чем?
 – Вашей работой. День за днем мертвецы, мертвецы – я бы этого не выдержала.
 – Но кто-то ведь должен и этим заниматься, – ответил Гарсиа.
 По пути назад они говорили о предстоящей встрече Эрин с конгрессменом. Эрин задавала массу вопросов. Он будет там один? Сколько времени она должна там оставаться? Что делать, если на него снова накатит какая-нибудь дурь? Некоторые ответы Гарсиа немного успокаивали ее, другие расстраивали еще больше.
 Вдруг зазвонил телефон. Детектив взял трубку, проговорил с минуту и снова повесил ее, хмурясь.
 – Дела? – спросила Эрин.
 – Понадобился мой холодильник, – сквозь зубы ответил Гарсиа. – Это в «Майами интернэшнл».
 – Крюк часа на полтора.
 – Да нет, не к спеху. Этот парень валяется там уже с месяц. – И он объяснил, что вонь не так уж страшна, если, прежде чем прикоснуться к трупу, накапать на маску «Олд спайс». Для Эрин его слова прозвучали каким-то потусторонним кошмаром.
 Когда они подъехали к ее дому, Эрин подождала на крыльце, пока Гарсиа осматривал квартиру, – не побывал ли кто там за время их отсутствия. Выйдя, он сообщил, что все в порядке. Правда, он умолчал о том, что вылил в унитаз ее бутылку «Бифитера».
 Уходя, детектив велел Эрин еще раз хорошенько обдумать предстоящую встречу с Дэвидом Дилбеком.
 – Вы будете с ним наедине, – предупредил он. – Если передумаете, я вас пойму. Это рискованное дело.
 – Я не передумаю, – покачала головой Эрин.
 – Тогда будьте готовы ко всему. За две тысячи он не ограничится невинным поцелуем в щечку.
 – О, он определенно получит гораздо больше, чем невинный поцелуй, – усмехнулась Эрин. – Только скажите мне: я могу принести свои собственные кассеты?
 – Само собой, – ответил Гарсиа.




 Глава 24


 Мистер Орли спросил Шэда, где он раздобыл скорпиона. Тот ответил, что купил его у одного парня из кубинцев.
 – Живым или дохлым? – полюбопытствовал мистер Орли.
 – Живым.
 Мистер Орли наклонился поближе.
 – Он что у тебя – больной?
 – Нет. Я его утопил.
 – Как утопил?
 – В «Джонни Уокере», – невозмутимо пояснил Шэд.
 Мистер Орли расхохотался, втягивая воздух сквозь зубы.
 – Хоть какой он у тебя – рыжий или черный?
 – Рыжий, – ответил Шэд, пинцетом извлекая скорпиона из кружки.
 – Ну, ты даешь, – заметил, наблюдая за его действиями, мистер Орли. – Значит, ты собираешься представить дело так, якобы он попал туда еще на заводе?
 – Само собой. – Шэд аккуратно уложил скорпиона в восьмиунциевый стаканчик из-под «Сыра по-домашнему» и, подцепляя ложечкой творожистую массу, завалил ею скрюченное тельце, оставив снаружи лишь жало.
 – И что – они заплатят тебе? – с интересом спросил мистер Орли. – Я имею в виду эту компанию.
 – А вы разве не заплатили бы на их месте? – Шэд накрыл стаканчик крышкой и крепко нажал на края. Он еще не решил, с кем выгоднее судиться – с фирмой, производящей «Сыр по-домашнему», или же с национальной сетью супермаркетов, продающих его.
 – Этот парень, что продал тебе скорпиона, – это тот самый, у кого ты купил змею?
 – Нет, другой.
 – Лорелея ведь до сих пор ее боится.
 – Я слышал.
 Вскоре после того, как случилось несчастье с Буббой, Шэд сторговал где-то за две сотни подслеповатого боа-констриктора. Семифутовая тварь отличалась коварным и беспокойным норовом и мало годилась для выступлений перед публикой. Лорелея испытывала страх даже тогда, когда пасть змее туго заматывали клейкой лентой.
 – Она боится вешать ее себе на шею, – продолжал сетовать мистер Орли.
 – Так скажите, чтобы не вешала.
 – А куда же ее тогда вешать, черт тебя побери? Она же выходит на сцену в чем мать родила!
 Шэд пожал плечами.
 – Вы хотели новую змею. Ну вот, я достал.
 – Так вот, чтобы ты знал, эта мерзость еще и надула на Лор елею.
 – Да, я слышал.
 – А Лорелея теперь грозится, что уйдет от меня. Обратно в «Клубничную поляну».
 – Что за черт, – задумчиво произнес Шэд. – Какая-то ползучая тварь – и та мочится. Это же надо, мистер Орли!
 Он поставил стаканчик с сыром в холодильник и крупными печатными буквами написал предупреждение танцовщицам, Чтобы не трогали его. Мистер Орли спокойно наблюдал за ним в зеркале, лицом к которому сидел. В гримуборную прибежала Моника-младшая: у нее сломался каблук, и Шэд починил его с помощью клея «Крейзи глу». Затем появилась недавно нанятая новая танцовщица – Даниэль. У нее также было срочное дело: какой-то чересчур зоркий посетитель обратил внимание на еще не сошедшие шрамы от недавней операции (незадолго до этого она «сделала» себе новую грудь). Девушка обеими руками приподняла соблазнительные результаты хирургического вмешательства, и Шэд замаскировал шрамы пудрой «Мэйбеллин».
 Когда они снова остались вдвоем, мистер Орли проговорил:
 – Эти Линги просто не знают, с кем имеют дело.
 – Я сказал им.
 – Начет Толстяка Тони? И Никки Скарфо?
 – Да им, в общем-то, до лампочки, – равнодушно сообщил Шэд. – Кстати, Толстяк Тони окочурился Линги прочли об этом в «Геральд».
 Мистер Орли облокотился на столик перед зеркалом и подпер голову руками.
 – Америка катится в тартарары, – глубокомысленно изрек он. – Такая вот у меня имеется теория. А все почему? Да потому, что все эти проклятые чужаки не уважают наши национальные институты. Ни Детройт, ни Уолл-стрит, ни даже мафию.
 Шэду не понравилось, куда мистер Орли повел разговор. Он знал, что с минуты на минуту босс начнет подбивать его устроить какую-нибудь гадость Лингам и «Клубничной поляне»: мистера Орли не оставляла эта навязчивая идея.
 – Я бы рад посодействовать вам, – проворчал он, – но не могу.
 – Что так?
 – Просто не могу – и все. – Он поколебался – не посвятить ли все же хозяина в некоторые подробности своего не слишком кристального прошлого, но подумал, что не стоит: комиссия, выдававшая лицензии на торговлю спиртным, не жаловала тех, кто брал на работу уголовников, пусть даже и бывших. – Вы лучше звякнули бы куда следует да попросили прислать вам какого-нибудь парня, который действительно умеет делать такие штуки. – Шэд ничем не рисковал: он прекрасно знал, что никаких звонков не последует, потому что мистер Орли даже шапочно не знаком ни с одним мафиозо.
 Под руку мистеру Орли попалась щетка для волос, и он в сердцах стукнул ею о туалетный столик.
 – Эти трижды проклятые Линги! Даже представить себе не могу, как это им вступило в череп разделать на куски живую и здоровую змею.
 – Наверное, хотели что-то доказать, – отозвался Шэд.
 – У бедняги Лорелеи от всего этого просто сердце в клочья... Послушай, поищи-ка в холодильнике, нет ли чего-нибудь холодненького.
 Шэд принес ему баночку крем-соды.
 – Я вот о чем думаю, – продолжал мистер Орли, открывая банку. – Вспомни старые добрые времена, когда мы еще назывались «Дворцом удовольствий», и еще раньше того... Все было по-другому. И девушки были другие, и клиенты, и даже дрались не так, как сейчас. Тогда все знали, что и как надлежит делать.
 – Да, – подтвердил Шэд, впрочем, без особых эмоций.
 – Тогда мы все знали, кто есть кто и что есть что Стриптизерши трахались со всеми подряд. Клиенты приторговывали травкой и колесами. Каждый имел при себе перышко либо ствол.
 – Да, старые добрые времена, – поддакнул Шэд. – Я сейчас просто разревусь.
 – Главное вот что, – воодушевившись, продолжал мистер Орли. – Да, это была паршивая забегаловка. Да, это был бардак. Но, черт побери, все подчинялось логическому порядку. – Он сделал большой глоток, повалял воду туда-сюда, надув щеки, и шумно проглотил. – В те дни мне не приходилось тратить нервы на каких-то дерьмовых Лингов. Конкуренция, ты скажешь? Да не было никакой конкуренции. Разные там диск-жокеи, музыкальные меню, ветродуйки, разные дрессированные удавы, мать их за ногу! Да не было ничего такого. И танцевали девчонки паршиво, да и вообще были не из тех, кого приглашают сниматься в «Плейбой». Ты помнишь Худышку Лиззи?
 Шэд довольно хмыкнул. Лиззи была одна из танцовщиц, весила она сто семьдесят фунтов при росте пять футов четыре дюйма [10] , а на спине у нее красовалась редкостная татуировка – не что-нибудь, а машина, и не какая-нибудь машина, а «додж», выполненный в двух цветах, красном и синем, и со всеми подробностями, включая номерной знак. Кто мог забыть такое?
 – Ты помнишь, Шэд? – Мистер Орли так и просиял от воспоминаний. – Конечно, она была не подарок – прямо на моей автостоянке обслуживала чуть не половину Форт-Лодердейла. Но у меня с ней проблем не было. Никаких, понимаешь? Скажешь ей: танцуй быстрее – она танцует быстрее. Скажешь: танцуй медленнее – она танцует медленнее. Мода на рестлинг, черт бы его побрал, началась намного позже, но знаешь что? Вот скажи я ей: Лиззи, ты будешь делать это в ванне с тормозной жидкостью, она пошла бы, Богом клянусь. Эта девчонка знала, что такое работать в одной команде, и она знала, что и как следует делать.
 Шэд открыл флакончик аспирина «Байер» и сунул себе в рот сразу пять таблеток. Мистер Орли приглашающим жестом протянул ему свою банку с крем-содой, но Шэд отказался.
 – А теперь – смотри, как все переменилось, – продолжал мистер Орли. – У моих танцовщиц чуть ли Не собственный профсоюз, и все благодаря твоей приятельнице – Эрин. Они сами подбирают себе музыку, сами решают, когда им работать, когда гулять. А я все время на нервах. Всякий раз, когда у нас начинается потасовка, я чуть ли не до инфаркта дохожу, пытаясь вычислить, какая сволочь потянет меня к ответу на этот раз.
 – Да, тогдашняя публика в суд не подавала, – кивнул Шэд. – Но, с другой стороны, сейчас вы действительно делаете хорошие деньги. Выпивка-то, что мы продаем, окупается в четыре, а то и в пять раз.
 Мистер Орли смял в кулаке жестянку из-под крем-соды и швырнул ее об стену.
 – Хорошие деньги – это еще не все, – заявил он.
 Шэд также был раздосадован, но по иным причинам, и он вовсе не собирался делиться своими сокровенными чувствами с хозяином.
 А мистер Орли тем временем говорил:
 – У меня был такой шанс войти в дело в «Тако Белл», в Орландо! Всего в четверти часа от этого чертова Диснейуордда. Я ведь рассказывал тебе. Это было в прошлом году, в октябре.
 – Рассказывали, – подтвердил Шэд. Упомянутая сделка расстроилась из-за того, что против нее восстала миссис Орли, не переносившая мексиканской кухни.
 – Так вот и погорел мой золотой шанс. – Мистер Орли печально покачал головой. – А все из-за того, что у Лили от тамошней жратвы вечно начинается понос.
 – Значит, она предпочитает, чтобы вы остались хозяином стрип-заведения?
 – Знаешь, наверное, это очень странно, но она никогда и слова не сказала против. – Мистер Орли понизил голос. – Между нами, пока никто не слышит: я уже так насмотрелся на бабские прелести, что меня от них просто тошнит. Из-за всего этого даже и не помню, когда в последний раз заводился по-настоящему. Честное слово!
 Шэд понимающе кивнул. Уж кто-кто, а он-то знал, какой ценой мужики платят за работу в таком месте, как это.
 – Скажи-ка мне, – мистер Орли прямо посмотрел ему в глаза, – только по-честному: что будет, если к тебя выгорит это дельце со скорпионом? Скажем, тебе удастся выколотить из этой сырной компании тысяч этак двести. Похоже, тогда мне придется искать нового вышибалу?
 – Может быть. А может быть, и нет. У меня с вами нет проблем, мистер Орли.
 – Послушай, ты бы тогда мог войти в долю. Мы с тобой были бы партнерами, черт побери!
 – Честно говоря, – вздохнул Шэд, – мне это не слишком-то улыбается.
 – Ну что ж, ладно.
 За одиннадцать лет работы Шэда у мистера Орли это была самая длинная их беседа. Мистер Орли явно выглядел расстроенным и встревоженным, и Шэд поинтересовался, что привело его в такое расположение духа.
 – Да ничего, – буркнул мистер Орли.
 Но Шэд не отставал:
 – Вам опять звонил этот Молдовски, верно? Насчет Эрин.
 – Только этого мне и не хватало ко всем моим бедам, – мрачно согласился мистер Орли. – Он ищет какую-то фотографию этого проклятого конгрессмена – вроде бы кто-то щелкнул его прямо тут, у нас. Но ты наверняка ничего не знаешь об этом.
 – Ровным счетом ничего, – кивнул Шэд. – А что еще?
 – Он велел кое-что передать Эрин. – Мистер Орли вытащил из пропотевшего нагрудного кармана рубашки клочок бумаги и передал его Шэду. – Завтра вечером, в десять, в Тэрнберри. Там записано название яхты.
 Шэд с трудом разбирал каракули мистера Орли, да к тому же от пота чернила расплылись.
 –  «Суитхарт», –  наконец прочел он, – и еще что-то, не пойму. – Ему совсем не понравилось то, что Эрин должна встретиться с конгрессменом на корабле.
 – Так что, думаю, – сказал мистер Орли, – ей придется лечь под этого типа.
 – Почему?
 – Да потому, что он из тех, кто делает большую политику, черт бы тебя побрал.
 Шэд насупился.
 – Вы ведь знаете, она не такая.
 – Такая, не такая! Он член конгресса Соединенных Штатов. И ты собираешься убедить меня, что там все обойдется просто небольшой вечеринкой с танцами? Что все будет вполне невинно?
 – Я очень удивлюсь, если не будет.
 Мистер Орли не слишком старался скрыть свою досаду. Шэд, в свою очередь, также не слишком старался скрыть свой гнев: взгляд, который скрестился со взглядом мистера Орли, выражал отнюдь не теплые чувства.
 – В общем, прощайтесь со своей лицензией, – проговорил Шэд.
 Мистер Орли напрягся, предчувствуя недоброе.
 – Но этот парень вцепился в меня мертвой хваткой.
 – Тогда  сами  идите и ложитесь под него, – отрезал Шэд.
 – Погоди, не дергайся. – Пораженный мистер Орли нервно похлопал Шэда по плечу. – Я вот что хочу сказать, вот что я думаю. В старые добрые времена нам было наплевать на все это с высокой колокольни. Если у тебя стрип-заведение – значит, тут все: и крутые ребята, и шлюхи, и прочее, и все было просто, вроде как само собой. А теперь погляди-ка: на каждом столике разные там биперы, телефоны с антеннами, на стоянке машины одна шикарнее другой, и все оборудованы черт-те чем, а я, черт побери, не могу спокойно спать по ночам. С этими богачами и шишками одни проблемы.
 – И с политиками, – добавил Шэд. Его желание немедленно свернуть шею мистеру Орли немного поостыло.
 – Со всякой шушерой иметь дело куда легче, – продолжал мистер Орли. – Богом клянусь, Шэд, по мне лучше полный зал такой публики, чем один-единственный дерьмовый конгрессмен. Помнишь, какие потасовки у нас бывали? И мы сами с ними разбирались, и все было в порядке. Черт возьми, по мне так лучше бы каждый вечер кто-нибудь пырял кого-нибудь ножом, чем такое. Подумай только: какой-то там тип, которого я и в глаза не видел, мотает мне нервы насчет лицензии...
 Через пять минут Урбана Спрол должна была проводить сеанс рестлинга в бассейне с вареной лапшой, и Шэд собирался пойти туда присмотреть за порядком. Он встал.
 – Ладно. Что сделано, то сделано Мы это уладим.
 – Каким образом?
 – Не берите в голову, мистер Орли. Сделаем.
 Они вместе прошли в большой зал. Там громыхал, отдаваясь от стен, рэп. На сцене Лорелея с вымученной улыбкой пыталась справиться со своим новым партнером – боа-констриктором, который обвился всем телом вокруг ее правой ноги. Даже самые пьяные из посетителей уже поняли, что это не входит в программу представления.
 Приставив ладонь рупором к уху Шэда, мистер Орли прокричал:
 – Пожалуй, мне придется написать на двери: политикам вход воспрещен! Бандиты с большой дороги, извращенцы – добро пожаловать, но политики – чтобы ни ногой!
 Шэд изобразил на лице улыбку. Он чувствовал, что раздражение его растет с каждой минутой.
 – Кто угодно – любая шушера, любые подонки – пусть заходят, когда захотят, – продолжал излияния мистер Орли, – но чтобы больше никаких конгрессменов...
 Лорелея кое-как закончила свой номер и, ковыляя вышла из круга света. Едва оказавшись за кулисами, она закричала:
 – У меня вся нога посинела!
 «Пора сматываться отсюда, – сказал себе Шэд. – Пока я не убил кого-нибудь или не разнес все здесь к чертовой матери».
 Малколъм Дж. Молдовски понимал, что вышибала стрип-заведения, да еще и с уголовным прошлым, вряд ли станет шантажировать члена конгресса Соединенных Штатов. Молодой брокер, Пол Гьюбер, представлял гораздо большую опасность, но он вдруг куда-то исчез из города. Но на фотографии, сделанной во время того злосчастного мальчишника, фигурировало еще одно лицо – танцовщица-стриптизерша. И именно это лицо больше всего беспокоило Молди.
 Пожелай Эрин Грант испортить и без того дышавшую на ладан репутацию Дэвида Лейна Дилбека, она могла сделать это, что называется, одной левой. Потому-то Молдовски и постарался организовать их встречу.
 Все утро четвертого октября он провел за разработкой дальнейшей стратегии поведения. Он не нуждался в чужих советах и не искал их. В никем не нарушаемой тишине квартиры ему лучше думалось, и ничье присутствие не отвлекало его внимание от того, о чем он размышлял. В данный момент ему следовало забыть о том презрении, которое вызывал у него достопочтенный Дэвид Дилбек, и всецело сосредоточиться на той миссии, за выполнение которой ему платили. Слишком многое уже вышло из-под контроля. Пора было наконец овладеть ситуацией.
 Ему необходимо было зацепиться за что-то, однако в прошлом Эрин не удалось обнаружить почти ничего. Правда, отказ в передаче ей опеки над дочерью основывался на достаточно серьезных обвинениях, но Молдовски не слишком-то верил в правдивость ее бывшего мужа: он уже представлял себе, что это за тип. Поэтому не стоило даже копаться в этом.
 И Молди решил, что постращать миссис Грант, конечно, следует, но весьма деликатно. Смотреть – смотри, но рук не распускай, предупредил он конгрессмена. Упаси тебя Боже напугать или рассердить эту женщину. Если она скажет «нет», не спорь. Если ничего не выйдет, постарайся сделать так, чтобы вы расстались друзьями.
 Если бы только можно было рассчитывать, что Дилбек будет придерживаться этого сценария! Темы «Джерри Киллиан» надлежало всячески избегать. Относительно дочери танцовщицы следовало осторожно и ненавязчиво задать несколько вопросов. В случае, если миссис Грант пожалуется, что никак не решается дело с опекой, Дилбек должен был предложить свою помощь – скромно и ни в коем случае не хвастливо. Сказать просто: «Я хорошо знаю этого судью» – вот и все. Если она упомянет о том, как Дилбек сорвался в тот вечер в «И хочется, и можется», выразить искреннее раскаяние и сожаление, но ничего больше. Молдовски потратил много сил, чтобы вбить все это в голову конгрессмена. Он постарался свести свои указания к нескольким простым пунктам, поскольку понимал, что, когда придет момент, распаленный похотью Дилбек будет плохо соображать. Молди принял необходимые меры, чтобы оградить женщину от слишком уж грубой атаки, но известный риск все же оставался. Ведь Дилбек – это Дилбек.
 Малкольм Молдовски взглянул на свое отражение в оконном стекле, и ему понравилось то, что он увидел: воплощение элегантности и уверенности в себе, несмотря на чрезвычайные обстоятельства. Даже находясь дома, Молли редко чувствовал себя надлежаще без пиджака и галстука. Где-то он читал, что то же самое замечалось за Никсоном. Ну и что с того? Менее строгая одежда блокировала изобретательность Молди, его деловой гений; будучи одет в футболку и джинсы, он просто-напросто терял ощущение собственного могущества. Этим утром на нем был костюм-тройка цвета антрацита, сшитый в Париже, с темно-бордовым галстуком в диагональную серую полоску.
 Молдовски сидел в своем кабинете, за письменным столом вишневого дерева. Телефон часто принимался звонить, но Молдовски не отвечал, предоставляя делать это автоответчику, а сам тем временем записывал что-то в блокноте. Выведя в верху страницы: «Чего она хочет?», далее он столбцом – от худшего к лучшему – обозначил возможные варианты дальнейшего развития событий.
 Худший из всех вариантов: стриптизерша захочет потопить Дилбека. Она может сделать это по собственной инициативе или по наущению кого-либо из противников конгрессмена, но в любом случае проблемы это для нее не представит. Ей даже не нужна та фотография: хватит и пресс-конференции на телевидении во второй половине дня. Это будет означать немедленную и неотвратимую катастрофу. Если даже Дилбека все-таки переизберут, субсидии Большому сахару окажутся под угрозой. Рохо потеряет на этом миллионы. Малкольм Молдовски был должен и готов пойти на все, чтобы избежать этого. Ему с огромным трудом удалось подкрепить пошатнувшиеся позиции Дилбека, склонив в его пользу нескольких серьезных оппонентов. Единственный, кто оставался непоколебимым противником незадачливого конгрессмена, – это республиканец Тули, представитель от Северной Алабамы, который, будучи – или слывя – новообращенным христианином, неустанно ратовал против эротических фильмов, рок-музыки во всех ее видах, а также ежегодника «Спортс иллюстрейтед» – из-за того, что спортсменок для него фотографировали в купальниках. Молдовски случайно знал, что старый мошенник Тули – сифилитик со стажем, но это не имело никакого значения. Этот сукин сын тут же выступит против Дилбека, если история со скандалом на сексуальной почве выплывет наружу. Голосовать вместе с каким-то грязным распутником, не пропускающим ни одной юбки, – да ни за что на свете, о чем бы ни шла речь. Если Дилбек погорит, результат голосования по сахарным субсидиям трудно предсказать.
 В самом низу списка, составленного Молди, фигурировал вариант, о котором можно было только мечтать: что стриптизерша вообще не собирается поднимать волны. Ведь, в конце концов, не исключено, что ей плевать на события того вечера, что она и не думает шантажировать влюбчивого конгрессмена и не сомневается в том, что Джерри Киллиан просто утонул. Может, она просто хочет, чтобы ее оставили в покое и дали возможность танцевать в свое удовольствие.
 Хотя, конечно, все это маловероятно, подумал Молдовски. Наверняка ей нужны деньги, и наверняка она понимает, что, открой она только рот, Дэвиду Дилбеку несдобровать. Молдовски полагал, что молчание Эрин Грант можно купить. Если предложить ей крупную сумму, она останется вполне довольна и согласится потихоньку исчезнуть из города вместе со своей девчонкой. Это было бы лучше всего. Конечно, и тут имеется свой риск, но устроить еще одно исчезновение навеки – нет, на сей раз не получится. Черт бы побрал этого копа – специалиста по расследованию убийств.
 Молди злился и нервничал. Каким образом карточка этого наглеца – Эла Гарсиа – оказалась в сейфе Мордекая? Что он – разнюхивает, куда подевался злосчастный адвокатишка? Молди сделал в блокноте пометку: проверить это в коллегии адвокатов. В конце концов, ведь это он, Малкольм Молдовски, сделал все, чтобы расследование руководствовалось версией о бегстве Морд екая с деньгами клиентов.
 Имелись у него и другие вопросы. Какого черта копу из графства Дейд, да еще специализирующемуся на расследовании убийств, понадобилось в Форт-Лодердейле и его окрестностях? Занимается ли Гарсиа также и делом Джерри Киллиана? И самое главное: кто изъял кодаковский слайд из сейфа Мордекая – он или кто-нибудь другой?
 Жизнь давно научила Молди, что, во избежание провалов и разочарований, следует всегда исходить из худшего. То есть в данном случае из того, что Гарсиа напал на след. Что ему известно о попытках шантажировать Дилбека. Что он подозревает о той закулисной игре, результатом которой явились смерть Джерри Киллиана и исчезновение Мордекая...
 А впрочем, вдруг подумалось Молди, пусть себе подозревает сколько душе угодно. У него нет ни доказательств, ни нитей, коими можно было связать эти малоприятные случаи с фигурой конгрессмена Дилбека. Убийства? Какие убийства? Немолодой одинокий мужчина отправился в Монтану половить форель и утонул. Адвокат с не слишком безупречной репутацией удрал, прихватив деньги, доверенные ему клиентами. При чем тут убийства? Чем, черт побери, вообще занимается этот Гарсиа? Не исключено, что он пытается вести свою собственную маленькую игру. В таком случае его визитная карточка, оставленная в сейфе, должна была сыграть роль наживки. А если так, то единственный достойный выход из положения – это просто проигнорировать его вместе с его карточкой. Главное – действовать хладнокровно.
 Основной проблемой Молди являлось прямо-таки патологическое отсутствие каких бы то ни было сдерживающих начал. У него было колоссальное самомнение, взрывной темперамент и никакого терпения. Он не привык к бездействию. Он держал в своих руках столько важных ниточек и обладал таким влиянием, что в любой проблематичной ситуации его первым порывом было схватиться за телефон и дернуть за одну из них. Так поступали все, кто занимался тем же, чем и он: завидел облачко на горизонте – рассей его прежде, чем оно успеет приблизиться к тебе. Но для этого необходима соответствующая информация, а Молдовски до сих пор ни черта не знал об этом настырном кубинце. Это не давало ему покоя все утро. Два-три телефонных звонка кому следует – и все было бы в порядке... но к чему ударяться в панику? Он, Малкольм Молдовски, сделал свое дело тщательно и безупречно: случись где какая ошибка, это было бы просто смешно. Сеньор детектив Гарсиа ничего не сумеет выяснить. Никому не удастся так быстро сложить вместе все кусочки этой головоломки.
 И все-таки Молдовски поймал себя на том, что пристально смотрит на телефон. Его отполированные ногти беспокойно постукивали по вишневому дереву. Ему просто необходимо было знать больше. Его рука потянулась через стол к «Ролодексу». Его пальцы быстро пробежали по знакомым карточкам. То было нечто вроде его пульта управления – невероятно мощного и, без преувеличения, всеобъемлющего. Имена и цифры, цифры и имена. И каждый из обозначенных ими людей был чем-то обязан ему, Малкольму Дж. Молдовски.
 То была власть, сосредоточенная в его руках. И она действовала на него подобно наркотику.




 Глава 25


 Появление Эрин просто ослепило двоих мускулистых, грозного вида парней, охранявших яхту Рохо. Она возникла перед ними, как внезапно ожившая фантазия: розово-оранжевая блузка без рукавов, белая мини-юбка, сногсшибательные туфли, огромные золотые серьги и кроваво-красная помада на губах. А какой потрясающий аромат окутывал это потрясающее видение! Охранники от всей души позавидовали Дэвиду Лейну Дилбеку.
 – Вы миссис Грант? – вежливо осведомился один из них.
 – Нет, – ответила Эрин. – Я Минни-Маус.
 – А кто ваш друг? Он не приглашен.
 Из тени выступил Шэд. Охранники беспокойно поежились в своих блестящих черных костюмах, сжали кулаки и выпятили грудь, но на телохранителя стриптизерши это не произвело, казалось, ни малейшего впечатления. Он был абсолютно лыс, огромен, как морозильная камера в мясном магазине, а на его блестящем безволосом черепе, едва прикрывая макушку, красовался красный берет. Рот его напоминал хищный клюв, выпученные, как у угря, глаза медленно помаргивали. На поясе у него висел «кольт» тридцать восьмого калибра, а на левом плече сидел южноамериканский кинкажу [11] , с явным удовольствием жевавший «Сникерс».
 – Расслабьтесь, ребята, – бросил Шэд охранникам. – Он на привязи.
 – А ты кто такой, черт тебя возьми?
 – Это мой ангел-хранитель, – ответила вместо Шэда Эрин. – Передайте там кому следует.
 – Проваливай, – сказал другой охранник.
 Эрин взяла Шэда за руку.
 – Если он уйдет, я тоже уйду.
 Охранники отошли в сторонку и наскоро посовещались. Затем один из них зашел в каюту и вскоре вернулся с вердиктом:
 – Ладно, мистер ангел-хранитель, вы можете остаться тут, с нами, снаружи. Но вашу обезьяну отправьте обратно в зоопарк.
 – Это не обезьяна, – сказал Шэд. Кинкажу, с набитым нугой ртом, заверещал. Когда Шэд почесал ему за ухом, животное повернулось и укусило его за руку. Охранники так и подпрыгнули, однако Шэд вроде бы даже и не почувствовал боли. Он вытер кровь о свои солдатские маскировочные штаны и закончил:
 – Он достался мне от одного кубинца. Он любит шоколад.
 – С ума сойти, – пробормотал один из охранников.
 На причале, ярко освещенные луной, показались две пары. Мужчины в белых фраках, женщины (обе блондинки) – в шикарных вечерних платьях. Они пили ром «Раннерс», передавая друг другу бутылку, и смеялись. Женщины шумно выражали свое восхищение рыбацкими шаландами и блестящими яхтами, а мужчины, казалось, были опытными моряками. Оба выглядели явно старше своих дам. Когда они поравнялись со «Суитхарт дил», все смолкли. Мужчины воззрились на Эрин, ответившую им сдержанной улыбкой. На палубе, плечом к плечу, напряглись охранники Рохо. Шэд поправил свой красный берет.
 – Ой, обезьянка! – воскликнула одна из блондинок. – Можно ее погладить?
 – Это не обезьяна, это кинкажу, – пояснил Шэд.
 – О, я их просто обожаю!
 – Ну, тогда гладьте на здоровье, – великодушно разрешил Шэд.
 – Он не кусается, правда? – неуверенно спросил один из мужчин в белых фраках.
 Шэд, казалось, обиделся.
 – Нет, сэр, он не кусается.
 – Ладно, я пошла. Скоро увидимся, – сказала Эрин и, проскользнув между охранниками, открыла дверь в каюту.


* * *

 Начальником Эла Гарсиа в отделе по расследованию убийств являлся лейтенант Уильям Баумэн, некогда игравший правым крайним за команду флоридского университета. Билли Баумэн терпеть не мог сигар и был одиннадцатью годами моложе своего подчиненного, но Гарсиа ничего не имел против, поскольку Баумэн был вполне приличным для англосакса полицейским. Большей частью он не вмешивался в то, что делал Гарсиа, давая ему возможность действовать по собственному усмотрению.
 В тот вечер, когда Эрин должна была танцевать для конгрессмена, Билли Баумэн вызвал Гарсиа в свой кабинет. Они, как обычно, поспорили относительно спортивных качеств нападающего команды «Майами долфинз», затем перешли к разговору о результатах работы по розыску частей тела покойного Франсиско Гойо.
 – Мы все нашли, – сообщил Гарсиа, – кроме четырех пальцев с ног и одной ягодицы.
 – Отлично.
 – Билли...
 – Да?
 – Чего ради я здесь?
 Баумэн хрустнул костяшками пальцев.
 – Это что – вопрос вселенского масштаба? По типу: для чего существует все, что существует? В чем заключается великий план Господа Бога?
 – Нет,  chico,  – проворчал Гарсиа. – Я имею в виду – чего ради я торчу здесь, в пустом кабинете? Вот уже битых полчаса сидим и переливаем из пустого в порожнее.
 – Может, сначала закроешь дверь?
 Гарсиа, не вставая с места, толчком ноги захлопнул дверь.
 – У меня тут произошел интересный телефонный разговор с шефом, – начал Баумэн. – А у него произошел не менее интересный разговор с начальством из полицейского управления графства.
 – Ну?
 – Ты сейчас занимаешься каким-то делом в графстве Броуорд?
 – Сразу несколькими, Билли.
 – Это насчет пропавшего адвоката?
 – У меня нет слов, – заметил Гарсиа. – Давай-ка организуем себе по чашечке кофе.
 В течение следующего получаса он рассказывал лейтенанту Билли Бауману всю историю, начав с «топляка», испортившего ему отпуск в штате Монтана. Баумэн умел слушать; лишь изредка он задавал короткие уточняющие вопросы. Когда Гарсиа закончил, лейтенант произнес:
 – Это потрясающе. А ты, значит, заставил их открыть для тебя сейф, не имея судебного постановления?
 – У меня есть знакомая в этом банке, – пояснил Гарсиа. – Сейчас она вице-президент. Вот с ее помощью я и поставил эту маленькую ловушку.
 Билли Баумэн поморщился.
 – Я этого не слышал.
 – Кто бы ни открыл этот сейф после меня, он обязательно наткнулся на мою карточку. А найдя карточку, позвонил.
 – А тебе только того и надо, верно?
 Эл Гарсиа всегда во время расследований прямо-таки сорил своими карточками. Зачастую он вручал или подбрасывал их главному подозреваемому – специально, чтобы посмотреть на его реакцию.
 – В общем, ясно, – проговорил лейтенант. – Так под кого ты копаешь на сей раз?
 – Если не ошибаюсь, под Малкольма Молдовски.
 – Никогда даже не слышал о таком.
 – Само собой. Те, кто вертит политическими делами, они вроде вампиров – не любят дневного света.
 Лейтенант понимающе кивнул.
 – Значит, расклад, видимо, получился вот какой, – продолжал Гарсиа. – Молдовски звякнул тому начальнику из управления, а он, по всей вероятности, чем-то ему обязан. Даже, может быть, не просто чем-то, а очень большим чем-то. Кто знает? Тогда этот начальник звонит нашему шефу и спрашивает: кто такой этот Гарсиа? Что он там вынюхивает в графстве Броуорд? Еще не хватало нам проблем со службой шерифа!
 – Хочешь – верь, хочешь – не верь, – ответил Баумэн, – но у этого начальника из управления все получилось очень складно. Он говорит, что был близким другом пропавшего адвоката. Мол, они познакомились на каком-то мероприятии по сбору средств на предвыборную кампанию Дукакиса. И вот теперь, мол, он ни в какую не верит, что этот... как его?
 – Мордекай.
 – Ага. Что Мордекай сгреб чужие деньги и рванул с ними на острова.
 Гарсиа засмеялся.
 – Что ж, и правда очень умно. Перевел все в личный план. Вроде как беспокоится о своем приятеле.
 – Вот-вот. И, мол, он будет нам бесконечно признателен за любую информацию о нем. И, естественно, сохранит ее в тайне.
 Загудел телефон, и, пока Гарсиа разливал по чашкам остатки кофе, Баумэн поднял трубку. Ему сообщали, что полицейский в форме службы дорожного движения только что застрелил взломщика после недолгой погони за ним по Палметто-экспрессуэй. Баумэн записал координаты и сказал, что выезжает немедленно. Положив трубку, он крепко выругался: убитый взломщик был голубым, а значит, местные телестанции непременно раздуют скандал.
 – За все годы службы, – немного отведя душу, проговорил лейтенант, – мне ни разу не приходилось стрелять в парня, одетого в платье для коктейля с вырезом до самой задницы. А тебе, Эл?
 – Все в мире меняется, Уильям. – Гарсиа приветственным жестом поднял свою чашку, как поднимают бокал, произнеся тост.
 Билли Баумэн откинулся в кресле и положил на стол свои огромные ноги, обутые в кроссовки «Рибок».
 – Насчет этого адвоката, Эл. Значит, ты считаешь, что его тоже убрали?
 – Скорее всего.
 – И сбросили куда-нибудь, как того, другого – твоего «топляка».
 – Да. Только никому не известно, куда именно.
 – Эверглейдс подходит для таких дел – лучше не придумаешь, – сказал Билли Баумэн. – Какого черта тащиться в какую-то Монтану, когда тут у нас под рукой Эверглейдс? Ведь здесь, черт побери, мертвечина разлагается быстрее, чем где бы то ни было в стране. Это факт, Эл.
 – Уж не хочешь ли ты сказать, что для этого проводили специальные исследования?
 – Вот-вот. Майами в этом смысле бьет все рекорды. Из-за жары.
 – Правда? – Гарсиа задумался. – А я полагал, что из-за повышенной влажности.
 – Это другой вопрос. Главное – что им не было смысла устраивать всю эту заварушку в Монтане.
 – Нет, смысл был: ведь все считали, что он уехал в отпуск. Киллиан же любил ловить форель, помнишь? А этого чертова адвоката – кто знает, куда дели? Небось, зарыли в ближайшей канаве.
 Несколько секунд лейтенант молчал. Потом сказал:
 – Эл, но ты ведь не можешь просто пойти и сцапать чертова конгрессмена.
 – Знаю.
 – Если только не застукаешь его прямо на месте преступления. А лучше всего было бы заснять все на видео.
 – Знаю, Билл.
 – А где тот слайд? Просто любопытно взглянуть.
 Гарсиа не ответил на вопрос. Баумэн был парень с мозгами, и он должен был сам быстро сообразить, что к чему. И он действительно сообразил быстро: ему хватило одиннадцати секунд.
 – Ты прав, – сказал он. – Я не хочу ничего знать об этом.
 – Скажи шефу, что у нас нет никаких дел в графстве Броуорд, связанных с исчезновением адвокатов.
 – А ты просто разыскиваешь там кусочек Франсиско Гойо.
 – Вот именно, – подтвердил Гарсиа.
 – И нам очень жаль, что мы не можем ничем помочь.
 – Ужасно жаль, – поддакнул Гарсиа.
 – И вся эта информация пойдет прямиком к Молдовски?
 – А куда же еще?
 – А что дальше, Эл? Нашей жизни хватит на то, чтобы довести это дело до конца – то есть засадить этого конгрессмена?
 Гарсиа потер подбородок.
 – Откровенно говоря, у меня нет ни единого доказательства. Но зато имеются кое-какие изящные теории.
 Эл Гарсиа нравился Бауману, потому что был отличным детективом и не страдал честолюбием, заставляющим многих всеми правдами и неправдами прокладывать себе путь наверх. Самому Баумэну всегда хотелось выбиться в начальники, а имея таких подчиненных, как Гарсиа, нетрудно заслужить блестящую репутацию у вышестоящих. Поэтому в интересах Баумэна было, чтобы Гарсиа спокойно и плодотворно работал, чтобы ему не мешали делать это и не докучали разной чепухой. Гарсиа обожал крутые ситуации, сложную и тонкую игру, и лейтенант обычно шел ему навстречу. Но на сей раз...
 – Как там обстоят дела с юрисдикцией? – спросил Баумэн.
 – Хреново, – отозвался Гарсиа. – Дилбек проживает в графстве Дейд. Молдовски тоже.
 – А преступления совершаются без учета юрисдикции, верно? – Баумэн снова хрустнул костяшками пальцев. – Ты отрастишь на меня зуб, Эл, если я скажу, что тебе придется вести игру на свой страх и риск?
 – Ты был бы просто ненормальным, если бы не сказал этого. Мне в ближайшее время может прийтись довольно круто.
 – Но все-таки, Эл, как друг я хочу сказать еще вот что: я буду очень рад, если тебе удастся расплести это дело.
 – Это сложно, Билли. Да и вряд ли получится скоро.
 – Понимаю. Но в известной степени это касается меня лично. Я ведь голосовал за этого ублюдка.
 – Врешь! – Эл Гарсиа не верил своим ушам: Билли Баумэн – член демократической партии!
 Лейтенант убрал ноги со стола.
 – Помню, ты когда-то сказал мне...
 – Что мир – это сточная канава, а мы все – дерьмо, которое в ней плавает.
 – Да. Это очень воодушевляет. Удивляюсь, как это Холлмарк не откупил у тебя копирайт на этот афоризм.
 – Время от времени все кидаются афоризмами, – пожал плечами Гарсиа.
 – А знаешь, что самое печальное, Эл? Я начинаю думать, что ты прав. Я начинаю думать, что все безнадежно.
 – Разумеется, все безнадежно, – подтвердил Гарсиа. – Только не давай этой мысли слишком уж глубоко забираться в твои мозги.
 – Я и правда чувствую себя куском дерьма, Эл. Я голосовал за этого сукина сына.
 – Знаешь, что тебе следует сделать? Завтра, прямо с утра, отпишись на какой-нибудь служебный выезд, а сам выбери себе пушку понадежнее, желательно автоматическую, и пойди постреляй часик. Вот увидишь, это здорово приведет тебя в порядок. Только представь, что палишь по всякой сволочи.
 – А это, пожалуй, и правда хорошая идея, – оживился Баумэн. Он сунул в свой «дипломат» блокнот и ручку и встал. – Ладно, я поехал.
 – Удачи тебе с твоим покойником в вечернем платье, – напутствовал его Гарсиа.
 – Спасибо, Эл. А тебе – с твоим выродком-конгрессменом.


* * *

 Дэвид Лейн Дилбек приветствовал Эрин чуть ли не с робостью. На нем были синий блейзер, бежевая водолазка, брюки цвета верблюжьей шерсти с идеально заутюженной складкой и дорогие сандалии из дубленой кожи; носков Эрин не заметила. Его серебристая шевелюра была вся в длинных ровных бороздках, оставленных зубцами гребешка: по-видимому, в течение последнего часа ее причесывали по меньшей мере раз двадцать. В довершение всего от конгрессмена так и несло одеколоном «Арамис».
 Эрин, привычная к чересчур крепким ароматам, не была, однако, уверена, что ей удастся удержаться от какого-нибудь насмешливого комментария: настолько нелепо выглядели эта водолазка с высоким воротом и эта складка на брюках в такую жару и при таких обстоятельствах.
 – Отличная яхта, – сказала она, чтобы сказать что-нибудь.
 – Она принадлежит одному из моих друзей, – с готовностью отозвался Дилбек. – Я могу пользоваться ею, когда захочу.
 – Для таких встреч, как эта?
 Дилбек пробормотал нечто неразборчивое, но явно в отрицательном смысле.
 – Какая там музыка? – спросила она, кивая в сторону стереоустановки.
 – Дин Мартин. Музыка для влюбленных.
 «Это уже серьезно, – подумала Эрин. – Дин Мартин – кто бы мог подумать?»
 – Это хорошо, – сказала она. – Но я пришла со своей музыкой.
 – Как вам будет угодно, – голос Дилбека прозвучал расстроенно. – Ведь это ваше выступление.
 Эрин никогда в жизни не приходилось разговаривать с членом конгресса Соединенных Штатов – даже с бывшим. Она ожидала холодной сдержанности, самоуверенности, даже надменности, но Дилбек, как ни странно, оказался самым обычным человеком – пожилым, нервничающим и даже немного растерянным.
 – Давайте поставим вот это. – Эрин вручила ему принесенную с собой кассету. – Я сама подбирала эту музыку.
 После этого, пройдя в носовую часть и заперевшись в ванной, она переоделась в костюм для выступлений. Это оказалось делом достаточно сложным: ванная была крохотная. Эрин надела кружевной бюстгальтер и такое же трико, а сверху накинула легкий белый пеньюар, который в процессе танца ей предстояло снять. Теперь она выглядела как новобрачная в первую ночь любви и могла поклясться, что это приведет Дилбека в полный восторг.
 Когда она вышла из ванной, в усилителях звучала мелодия «Зи-Зи Топ». Эрин подошла к стереоустановке, подрегулировала басы и чуть увеличила громкость. Сценой ей должен был служить капитанский стол, выдвинутый на середину салона. Дилбек уже уселся в полотняный шезлонг, положил ногу на ногу, сплел пальцы рук на колене и приготовился смотреть. Справа от него Эрин заметила серебряное ведерко с бутылкой шампанского.
 Ступив одной ногой на стол, Эрин проверила, не качается ли он и твердо ли стоит на месте. Когда она начала танцевать, ее охватило чувство, знакомое тем, кто боится замкнутого пространства: потолок чуть ли не давил ей на голову, а на отделанных дубовыми панелями стенах не было ни одного зеркала. Никогда раньше ей не приходилось выступать, не видя своего многократно повторенного отражения, поэтому она чувствовала себя крайне неуютно. Зеркала помогали ей сосредоточиться на танце, отвлечься от устремленных на нее взглядов.
 Подбородок Дилбека подпрыгивал вверх-вниз в такт музыке: конгрессмен явно старался выглядеть заправским рокером. Эрин сняла бюстгальтер и бросила ему на колени. Забыв закрыть рот, Дилбек уставился на кружевную тряпочку восторженным и благоговейным взглядом. У него вырвался тихий стон. Когда он поднял глаза, Эрин ослепила его самой потрясающей из своих сценических улыбок и, расстегнув трико, движением бедер сбросила его. Щея Дилбека обмякла, все тело начало подергиваться.
 «Кошмар, – подумала Эрин. – Самый настоящий сексуальный транс». Она почувствовала, что является свидетельницей редкостного явления – вроде полного затмения солнца.
 Вслед за «У нее длинные ноги» зазвучала «Кареглазая девушка», потом «Под моими пальцами». С каждой песней танец Эрин становился все более медленным, и в одном ритме с ним, все медленнее, билось сердце конгрессмена. Глаза его бессмысленно блуждали, подбородок отвис, рот открылся, выставив напоказ целую сокровищницу золотых коронок. Крупный и полный, Дилбек словно сжался, сморщился, как марионетка, у которой перерезали все управляющие ею нити. «Хорошенькое удовольствие – танцевать для кататоника», – подумала Эрин, тоскуя по зеркалам мистера Орли.
 Когда музыка кончилась, Дэвид Дилбек внезапно ожил, выпрямился в кресле и зааплодировал. Его мгновенное оживление даже испугало Эрин. Конгрессмен сунул ей за подвязку две стодолларовые бумажки и предложил шампанского. Эрин накинула свой белый пеньюар и выключила музыку. Дилбек уже приготовил для нее стул.
 – У меня просто нет слов, – сказал он, буквально пожирая ее глазами.
 – У меня тоже, – ответила она.
 – Эти потрясающие голубые глаза!
 – Вообще-то они у меня зеленые, – уточнила Эрин, – но все равно спасибо.
 Дилбек вручил ей наполненный бокал и предложил тост за их рождающуюся дружбу.
 – Вы не помните меня? – спросил он. – Когда мы виделись в прошлый раз, у меня были усы. – Он уже отошел от сценария, разработанного Малкольмом Дж. Молдовски.
 – Как же я могу не помнить вас! – усмехнулась Эрин. – Вы чуть не разбили мне голову.
 – Я ужасно сожалею.
 – Что это нашло на вас тогда?
 Дилбек отвел глаза.
 – Честно говоря, я и сам не помню. Но, разумеется, это была непростительная выходка. – Он поставил свой бокал на стол. – Мне остается только надеяться, что вы все-таки сможете простить меня. – Он мысленно похвалил себя за столь хитрый ход: если Эрин не станет развивать эту тему, значит, она ничего не планирует против него.
 – Ну, что, – не ответив, сказала она, – продолжаем представление?
 – Чудесно, – облегченно вздохнул конгрессмен снимая блейзер.
 После четвертой порции танцев Дилбек стал похож на выжатый лимон – обессиленный, беспомощный. Эрин редко танцевала так, как в этот вечер Дилбек, скрестив ноги, сидел на полу салона. Сандалии он давно сбросил, рубашку расстегнул. Эрин, без бюстгальтера, отплясывала на самом краю капитанского стола. Дилбек сжал ладонью ее колено, но она стряхнула его руку.
 – Я люблю тебя, – прошептал он. – Просто отчаянно люблю.
 – И я тебя тоже, золотко, – ответила она.
 – Будь моей подругой.
 – Твоей... кем?
 – Что бы ты сказала... – Его глаза заметались так же, как и мысли. – Что бы ты сказала о квартире с видом на море? И о машине? Скажем, о новеньком «лексусе»? Ты можешь бросить работу и жить как королева.
 – Ты шутишь. Все это только за то, чтобы стать твоей подругой?
 – Все, чего ты пожелаешь.
 – Хм... – И тут Эрин уловила возможность потешиться. – Дэви, можно, я задам тебе один вопрос?
 – Какой угодно, дорогая.
 – Мне не придется спать с тобой?
 Дилбек опешил.
 – Ну... в общем... – промямлил он, шлепая губами, как лошадь, пытающаяся жевать удила.
 – Я хочу сказать, – продолжала Эрин, – ты ведь не заставишь меня делать это в ответ на твою доброту, не правда ли? Ты ведь не такой человек, я сразу поняла.
 Конгрессмен неловко хмыкнул, схватил бутылку с шампанским и глотнул прямо из горлышка.
 Эрин, вытянув ногу, игриво провела ступней по ноге Дилбека, все еще сидевшего на полу, как индус.
 – Некоторым мужчинам нельзя верить, – сказала она. – Такие свиньи – ты просто себе не представляешь. Подарят тебе спортивную машину, а за это требуют ублажить себя, да еще с разными выкрутасами.
 – Да... бывает... – выдавил из себя Дилбек.
 Эрин весьма убедительно изобразила раздражение.
 – Такие мерзавцы! Просто слов нет.
 – Но я-то люблю тебя!
 – Я ни капли не сомневаюсь в этом, Дэви. Но принимать от тебя квартиры, машины и другие подарки я не могу. Это было бы нехорошо.
 – Прошу тебя! – взмолился Дилбек. – Я хочу сделать твою жизнь сказкой.
 Он грустно смотрел, как Эрин опять надевает бюстгальтер. А она испытывала некое особое ощущение, приходившее к ней нечасто, – ощущение взлета, подъема, когда танец становился вдохновенным, когда владеешь собой и ситуацией, как никогда, и когда вообще все получается. А плюс к тому – в голове ее начал вырисовываться некий план, великолепный и сумасбродный, и это еще более воодушевляло ее.
 – А что ты делаешь в Вашингтоне? – спросила она. – Расскажи в двух словах, чем ты занимаешься.
 Дилбеку понадобилось несколько секунд, чтобы собрать воедино разбежавшиеся мысли.
 – Мое главное дело – помогать людям. Моим избирателям. – Он сделал паузу, как актер на сцене, чтобы подчеркнуть значение того, что собирался сказать. – Может быть, ты этого не знаешь, но однажды я пытался помочь и тебе.
 – Правда?
 – Да, дорогая. В деле, связанном с твоей дочерью.
 Эрин напряглась.
 – Я не знала.
 – Разумеется, разумеется. У меня был разговор с одним судьей, но он оказался абсолютно невосприимчив к голосу разума.
 – С судьей, который вел мое дело о разводе?
 – Да. Ужасно упертый был старик, упокой Господи его душу.
 – Почему ты сделал это? – спросила Эрин. – Откуда ты узнал о моих проблемах? – Она постаралась, чтобы эти вопросы не прозвучали обвинением, а могли сойти за проявление чистого любопытства. Начиналась самая важная часть разговора, и ей предстояло пересказать его Элу Гарсиа во всех подробностях. Наклюкался ли уже Дилбек достаточно для того, чтобы проболтаться касательно Джерри Киллиана? Похоже, пока еще нет.
 – Одна птичка принесла мне на хвосте эту информацию, – ответил он.
 Эрин взялась было расспрашивать, но Дилбек, видимо, твердо намеревался сохранить свою тайну.
 – Я был рад, что мне представился случай помочь, и был бы просто счастлив, если бы это у меня получилось, – сказал он. – Я очень сочувствую женщинам-матерям, которым приходится работать.
 – Что ж, спасибо и на том. Я этого не знала, – усмехнулась Эрин.
 Дилбек едва заметным движением придвинулся поближе к столу.
 – И с новым судьей я тоже знаком, – сообщил он.
 Эрин выразила свое восхищение тем, что деятель такого ранга, как Дилбек, снизошел до ее семейных проблем.
 – Это моя работа, – торжественно произнес он. – Она и состоит в том, чтобы помогать людям. – При этом рука конгрессмена как бы между прочим, непреднамеренно, легла на колено Эрин, и та, прежде чем отстранить ее, предоставила своему собеседнику возможность три-четыре секунды понаслаждаться волнующим трепетом, охватившим всего его при этом прикосновении.
 – Мои дела наконец-то сдвинулась с места, – сказала она. – Моя девочка уже со мной.
 – Я рад слышать это. Но помни: если тебе что-нибудь понадобится...
 – Да ты просто лапочка. – Эрин изобразила нежнейшую улыбку.
 – Все, что угодно... – прошептал разомлевший конгрессмен.
 – Послушай-ка, Дэви, – вдруг перебила его Эрин.
 – Что, дорогая?
 – Это ты утащил бритву у меня из ванной?
 Дилбек побледнел до пепельного оттенка. К этому Молди его не подготовил.
 – Да... о Господи... да, – пробормотал он.
 – Ты просто ненормальный.
 – Вот и Эрб говорит то же самое.
 – А кто такой Эрб?
 – Эрб Крэндэлл. Мой помощник.
 Эрин уперлась зрачками в его зрачки.
 – Зачем ты взял бритву?
 У Дилбека задрожал подбородок. Казалось, конгрессмен вот-вот расплачется.
 – Это... потому что... я так люблю тебя. И еще я украл... немножко... ворсинок от твоего белья...
 – Что?!
 – Из стиральной машины. Прости меня. Мне ужасно стыдно.
 Эрин, подбоченившись, встала во весь рост на столе. Дилбек, скорчившись на деревянном полу, был похож на брошенную на доски охапку мятой одежды.
 – Дэви, я не любопытна, но все-таки: какого черта тебе понадобились ворсинки от моего белья?
 – Я... я... занимался любовью... с ними.
 Комната завертелась перед глазами Эрин.
 – Подойди-ка поближе, – приказала она.
 Вцепившись обеими руками в край стола, Дилбек кое-как поднялся на колени.
 – Закрой глаза, – отдала новый приказ Эрин.
 – О Господи! – В мозгу конгрессмена вихрем понеслись горячие видения.
 Эрин сняла одну туфлю и, размахнувшись изо всех сил, ударила четырехдюймовым каблуком по правой кисти Дилбека. Эл Гарсиа наказывал ей держать себя в руках, но это была последняя капля, переполнившая чашу ее напускного спокойствия.
 Из груди Дилбека вырвался крик – точнее, не столько крик, сколько преисполненное блаженства ржание. Эрин, вцепившись другой рукой в его седые, словно промасленные от многократного причесывания волосы, резким движением запрокинула ему голову назад.
 – Дэви, если ты когда-нибудь – когда-нибудь еще – вздумаешь забраться ко мне, – проговорила она, отчеканивая каждое слово, – я пристрелю тебя. Понятно?
 – Но я так люблю тебя! – едва слышно сорвалось с губ изнемогающего конгрессмена.
 – Я знаю, что любишь, золотко.


* * *

 Двое охранников поинтересовались, действительно ли Щэд является ангелом-хранителем. Он ответил, что да: по ночам, в одном стрип-клубе. Охранникам тут же захотелось узнать о его работе со всеми подробностями. Шэд сообщил, что музыка там дерьмовая, а платят – кот начихал.
 – Какая разница, – мечтательно произнес один из охранников, – когда там столько девочек...
 – Но за мою квартиру платят не девочки, а я, – возразил Шэд, вылавливая из своего стакана кубик льда и предлагая его кинкажу. Животное схватило кубик и начало грызть его, всхрапывая от удовольствия.
 Второй охранник, с маленькими, точно примятыми ушами, спросил, платит ли Шэд танцовщицам за то, чтобы спать с ними.
 – Или тебе это полагается бесплатно? Как у вас там?
 – Это они платят  мне,  – важно ответил Шэд.
 – Вот это да! – выдохнули оба охранника.
 – Это записано в моем контракте.
 – Что ж, все правильно, – завистливо пробормотал один из парней.
 – Причем я выбираю, кого хочу, – уточнил Шэд, пересаживая кинкажу с одного плеча на другое. Его рубашка была липкой от крови там, где зверек цеплялся своими когтистыми лапами. Охранник с помятыми ушами даже скривился, увидев это. Роховские наймиты предоставили Шэду и его спутнику, весьма необычно выглядевшему в роли домашнего любимца, возможность вольготно расположиться на палубе, на корме. Шэд понимал, что они боятся кинкажу еще больше, чем его. На это он и рассчитывал.
 – Значит, если я правильно понял, тебе приходится присутствовать на всех представлениях? – продолжал расспрашивать первый охранник.
 – Черта с два – присутствовать! Я сам и нанимаю девочек.
 – Ну и везуха! Значит, ты можешь все посмотреть и пощупать?
 – А то! – хитро усмехнулся Шэд.
 – И давно ты на этой работе?
 – Да уж лет десять. Пожалуй, даже все одиннадцать.
 – Подумать только, сколько ты всего перевидал...
 – Этот уж точно, – подтвердил Шэд. – С ума можно сойти. – Он и представить себе не мог, что эти наймиты окажутся такими козлами.
 – Когда ты отбираешь их, – не унимался первый, – что самое главное? Размеры? Я вот почему спрашиваю. Однажды я пообщался с одной вашей девицей – знаешь, та, самая грудастая. Так вот, когда она сняла то, что было на ней надето сверху, они оказались вовсе не такими уж большими. Ты понимаешь, что я имею в виду?
 – У нас там очень высокий стандарт. Мы не берем кого попало, – успокоил его Шэд.
 Охранник с помятыми ушами спросил:
 – А тебе приходилось видеть там кого-нибудь из теперешних знаменитостей? Я хочу сказать – когда они еще не были знаменитостями.
 – Само собой, – ответил Шэд, быстро соображая: эти кретины поверят чему угодно. – Одно время у нас танцевала Ким Бэссинджер. Й Мерил Стрип тоже, только под другим именем.
 – Вот это да!
 – А еще Чести Лефранс. Вся ее карьера и началась с нашего заведения.
 – Ну, насчет Ким Бэссинджер я не сомневаюсь, – снова вмешался первый охранник, – но Мерил Стрип – она ведь, скажем так, не больно-то худенькая.
 – Посмотрел бы ты на нее до операции, – возразил Шэд. – Просто кошмар какой-то.
 Кинкажу завозился, соскользнул вниз по его руке и шлепнулся на палубу. Шэд резко натянул ремешок. Животное заворчало и повалилось на спину.
 – Ничего себе, – сказал охранник с помятыми ушами.
 – Да, я его здорово вышколил, – ответил Шэд. На самом деле он был вовсе не в восторге от кинкажу, и потому его радовала мысль о том, что два часа почти истекли и скоро можно будет вернуть его хозяину. – А вы еще ничего не сказали мне про себя. Как вам нравится ваша работа?
 – Я бы предпочел сейчас быть там, в каюте, и заниматься тем, чем сейчас занимается этот старый хрыч, – сказал первый.
 – Да, в общем-то, работа ничего, – ответил второй. – Хуже всего то, что спать хочется, а нельзя.
 – А сколько старый хрыч платит вам?
 – Он тут ни при чем. Мы работаем на Рохо. На семейство Рохо.
 – А это еще кто такие?
 – Сахарные плантации и сахарные заводы, – пояснил охранник с помятыми ушами. – Нам перепадает по паре сотен в день.
 – Ничего себе! – присвистнул Шэд.
 – А всей работы-то по большей части – вот так болтаться без дела, как сейчас.
 – Официально мы называемся шоферами, но это все фигня, – сказал первый охранник. – Мы – охрана. Рохо частенько развлекаются, а наше дело – присматривать за гостями... кстати, о гостях. – Он сделал знак своему напарнику; тот подошел к двери салона и прислушался.
 – Музыки не слышно, – сообщил он через несколько секунд. – Они вроде разговаривают.
 – А кто этот старый хрыч – какая-нибудь большая шишка? – полюбопытствовал Шэд.
 – Друг семьи.
 Кинкажу встал и забегал безостановочно туда-сюда, обматывая поводок вокруг ног Шэда. Лысому гиганту пришлось приложить немалые усилия, чтобы выпутаться, и это развеселило охранников. Шэду надоело вертеться на месте; он отпустил ремешок. Кинкажу забрался в угол, уселся там и принялся вылизывать себе лапы.
 Один из охранников заметил:
 – Вот уж чего никогда не приходилось слышать – это чтобы стриптизерша завела себе телохранителя.
 – Времена такие – женщинам приходится остерегаться, – отозвался Шэд.
 – Тридцать восьмой? – спросил парень с помятыми ушами, кивком головы указывая на револьвер Шэда.
 – Особой модификации, – гордо сказал Шэд.
 – Вот и я хочу такой же. Сколько времени у тебя ушло, чтобы получить разрешение?
 – А я и не стал возиться ни с какими разрешениями. У меня, знаешь ли, случай особый. В свое время влип в одну историю.
 – Круто влип? – с интересом спросил охранник.
 – Да так себе. Эти чертовы компьютеры, сам знаешь. – Шэд выплеснул через перила остатки из своего стакана.
 – И все-таки тебя не выгнали из ангелов-хранителей?
 – Обошлось. У меня были хорошие рекомендации. Плюс соображалка.
 В дверях показалась Эрин – усталая, но спокойная.
 – Все в норме? – спросил Шэд.
 – В полной.
 Он поддержал ее под руку, помогая сойти на причал.
 – Чудесный вечер, – произнесла она с улыбкой взглянув на полную луну.
 – Да, очень приятный, – согласился Шэд и помахал на прощание придуркам-охранникам.
 – Подожди! – крикнул вслед тот, у которого были нормальные уши. – Не забудь свою обезьяну!
 Эл Гарсиа дожидался Эрин и Шэда в кафе, неподалеку от того места, где Шэд взял напрокат своего кинкажу. А они задерживались, потому что никак не могли найти владельца зверька. Шэд минут двадцать колесил вокруг нужного места, потом, потеряв терпение, съехал на обочину, открыл дверцу и выбросил кинкажу из машины, после чего, кинув ему вслед пакет «Сникерсов», развернулся и поехал в направлении кафе. Когда он вошел туда, одна из официанток, заметив его окровавленную рубашку, предложила позвонить в службу спасения 911: она решила, что его пырнули ножом.
 Гарсиа сидел за столиком в глубине зала, пожевывая окурок растрепанной сигары. Он сразу же спросил Эрин, как прошло свидание с конгрессменом.
 – Лучше некуда. – И она рассказала об всем, опуская лишь некоторые подробности. Признание конгрессмена относительно волокон от белья просто ошеломило слушателей, даже Шэд не сумел скрыть своего удивления.
 – Что ж, тебе теперь, пожалуй, следует гордиться такой честью, – заметил он.
 Гарсиа поинтересовался, не позволял ли себе Дилбек излишних вольностей, пока она танцевала. Эрин ответила, что нет: только обычное в подобных ситуациях хватание за коленки. Эпизод с каблуком она пересказывать не стала.
 – Ну и каково же ваше впечатление? – спросил детектив.
  –  Во-первых, у Дэви явно не все дома. Во-вторых, возможно, ему даже и не известно толком, что произошло с Джерри Киллианом.
 Гарсиа кивнул, соглашаясь.
 – У него не хватило смелости сделать это самому, а те, кто сделал это, оказались достаточно сообразительными, чтобы не поставить его в известность.
 – Другими словами, – вмешался Шэд, – мы просто даром тратим время.
 Официантка принесла блюдо с сандвичами и горячий кофейник. Шэд снял рубашку и попросил обалдевшую девушку выбросить ее на помойку. За едой Эл Гарсиа бомбардировал Эрин вопросами.
 – Он сказал, чья это яхта?
 – Сказал, что она принадлежит его другу. Больше ничего.
 Гарсиа улыбнулся.
 – Помните того парня-кубинца, который отвалил вам тысячу баксов за туфлю? Это его семье принадлежит «Суитхарт дил».
 – «Сахарные» Рохо?
 – Да. И Дилбек тоже принадлежит им.
 Эрин побарабанила ногтями по столу.
 – Значит, тот парень купил мою туфлю, чтобы подарить ее Дэви.
 – Шикарный жест, – заметил Шэд. – Фетиш месяца.
 Гарсиа посмотрел на обоих.
 – Никто из вас не увлекается историей? А я вот просто обожаю американскую историю. – Он наклонился поближе и понизил голос. – Я пытаюсь представить себе, что подумал бы Томас Пейн о конгрессмене, который трахается со старыми туфлями и ошметками от стирки.
 – Да, наше милое государство обречено, – так же тихо сказала Эрин. – Не перебраться ли куда-нибудь на Тасманию? Говорят, вполне приличное местечко.
 Эл Гарсиа спросил, не упоминал ли Дилбек о роковой фотографии.
 – Он вообще практически не говорил о том вечере в «И хочется, и можется» – просто извинился, и все, – ответила Эрин.
 – А что насчет Анджелы?
 – Предложил помочь воздействовать на нового судью. Это был единственный момент, когда я начала нервничать. Он выглядел слишком уж заинтересованным в этом деле.
 Шэд встал и пошел позвонить на работу – узнать, не произошло ли чего в его отсутствие. Трубку поднял мистер Орли и, узнав его, тут же начал ругаться из-за того, что Шэд взял отгул на этот вечер: какой-то английский моряк чуть не задохнулся до смерти, наглотавшись лапши во время сеанса рестлинга, и Моника-старшая насилу откачала его.
 – Жаль, что меня там не было, – сказал Шэд. – Прошу прощения.
 Мистер Орли бросил трубку.
 Вернувшись к столику, Шэд заявил, что ему пора возвращаться, поскольку мистер Орли пропадает без него. Гарсиа предложил Эрин отвезти ее домой.
 Уже сидя в машине, она сказала:
 – Ну, выкладывайте.
 – Что?
 – Вы напеваете про себя, Эл. А это, насколько мне известно, не в ваших привычках. Что произошло?
 – Произошел прогресс! – Детектив помахал окурком сигары. – Одна весьма милая дама в отеле «Холидэй Инн» в Миссуле помнит, как однажды трое ямайцев сняли комнату и потребовали себе туда полдюжины бифштексов. Это случилось несколько недель назад. Похоже, не так уж много ямайцев путешествуют по Монтане в это время года. Во всяком случае, эта леди порылась в компьютере и выдала мне всю информацию по этой троице.
 – И?
 – У них состоялся телефонный разговор с Флоридой – аж на двадцать две минуты, – сказал Гарсиа, помахивая окурком. – По частному номеру в Майами.
 – Дилбек? – в упор спросила Эрин.
 – Хорошо бы, кабы так, – усмехнулся Гарсиа. – Но нет, дорогая моя. Это был Малкольм Молдовски – можно считать, крестный папаша конгрессмена. Тот самый, что донимает вашего хозяина.
 «Значит, все верно, и никаких сомнений быть не может, – подумала Эрин. – Это они убили мистера Квадратные Зенки».
 – Я никогда не сумею этого доказать, – продолжал Гарсиа, – но устроить им детский крик на лужайке я могу. Ваш Малютка Дэви не упоминал, случайно, этого имени – Молдовски?
 – Он говорил о каком-то парне по имени Крэндэлл.
 – А о Молдовски?
 – Сегодня – нет. Я попробую в следующий раз.
 Нога детектива сползла с педали.
 – Я что-то пропустил?
 – Я еще буду танцевать для Дилбека.
 – Какого черта...
 Но Эрин перебила его:
 – Он дал мне тысячу баксов, Эл. Значит, всего я заработала три тысячи – за один вечер. Еще пара таких вечеров, и я сумею расплатиться с адвокатом. Да и у меня на счету что-то появится.
 – Но это слишком рискованно.
 – Он абсолютно безобиден, Эл. Он как ребенок, поверьте мне.
 Она не сказала детективу о том, что замыслила, потому что он ничем не мог помочь ей. Скорее, наоборот: вероятно, он попытался бы отговорить ее от этой затеи. Да и Шэд, импульсивный и временами странноватый, не годился в сообщники. А она не могла упустить шанс.
 – Где же у вас намечено следующее свидание? – спросил Гарсиа с еле заметной ноткой насмешки в голосе.
 Эрин пожала плечами.
 – Это зависит только от него.
 – Ну что ж, как угодно.
 Они проехали несколько миль в неуютном молчании Потом Эрин заговорила:
 – В чем дело, Эл? Что не так?
 – Ничего – Он выплюнул окурок в окно. – Мне кажется, вам все это пришлось по душе. Я прав?
 – Сегодня все было легко и просто. Я люблю, когда так бывает.
 Он обеими ладонями ударил по рулю.
 – Господи Боже мой, это ведь не игра! Я выловил вашего приятеля из реки – мертвого, имейте в виду. Что, уже забыли?
 «Но он же не был там сегодня, – подумала она, – он же ничего не видел. Дилбек совершенно беспомощен»
 – Вы зарываетесь, Эрин, – предостерег Гарсиа. – Один раз вам удалось выпутаться, так вы решили еще разок подразнить судьбу.
 – Вы не понимаете, – вздохнула Эрин.
 – Понимаю, понимаю, – отозвался он. – Дело не в деньгах, не так ли?
 Эрин сверкнула глазами.
 – Скажем так: не только в деньгах.
 – Дело в возможностях, которые вы можете получить. Все очень просто.
 Эрин усмехнулась.
 – Вы слишком насмотрелись программ Опры, Эл.




 Глава 26


 На другой день Эрин повезла дочку смотреть «101 далматинский дог». После кино они заехали за мороженым, и она заказала себе и Анджи по большой порции фисташкового с шоколадом.
 По дороге Анджела, облизывая свое мороженое, принялась развивать давно волновавшую ее тему:
 – А мы можем когда-нибудь завести собачку?
 – Конечно, дорогая.
 – Только не такую, как у тети Риты.
 – Может быть, далматина? Точно такого же, как в кино.
 – Нет, я хочу большую. Только чтобы он не кусался, правда?
 – Тогда мы купим щенка и будем воспитывать его вместе.
 – А папа?
 Эрин откусила мороженого, и на зубах у нее хрустнула фисташка.
 – Хороший вопрос.
 – Он не любит собачек. Он любит птичек.
 – Я помню, – отозвалась Эрин. – А собака будет нашей – твоей и моей.
 Личико Анджи приняло задумчивое и обеспокоенное выражение.
 – У папы проблемы?
 – Да, детка, боюсь, что так.
 – И у тебя тоже?
 – Нет, Анджи. У меня все в порядке.
 Потом они прошлись по магазину детской одежды полюбовались на выставленные веши, и Эрин купила девочке два платьица, два комбинезона и пару спортивных тапочек «Найк» – белых с розовым.
 – Но у меня же еще не день рождения, – удивилась Анджела.
 – Я знаю, малышка.
 – А почему же тогда ты мне столько накупила?
 – Просто так. Просто я люблю тебя, вот и все.
 – И я тоже люблю тебя, мамочка. Только не надо плакать.
 – Я не плачу. Это все моя аллергия.
 Во взгляде Анджелы отразилось сомнение.
 – Когда у тебя аллергия, ты чихаешь, а не плачешь.
 – К вашему сведению, юная леди, на свете есть сколько угодно видов аллергий, и все разные.
 Они неторопливо шли по аллее, держась за руки. Навстречу им красивый молодой человек латиноамериканского типа катил на маленькой инвалидной коляске девочку. Девочка была бледненькая, а иссиня-черные волосы, заплетенные в косички, еще больше оттеняли ее бледность. Одну из ее худых ножек охватывала какая-то металлическая конструкция.
 Эрин быстро подтолкнула дочку к двери магазина игрушек.
 – Помнишь, у тебя было несколько Барби, а потом они потерялись...
 – Но, мамочка...
 – Пойдем купим новых.
 – Но, мамочка, посмотри! – Анджи увидела катящуюся мимо коляску. – Это «Эверест Дженнингс».
 «Ничего себе, – подумала Эрин. – Она даже марки различает».
 – Вот и папа так меня катал, – с воодушевлением продолжала Анджи. – Только почему они едут так медленно?
 – Потому что у этой девочки болит ножка. Ей нельзя быстро кататься.
 – А когда она поправится?
 – Тогда, наверное, будет можно.
 Эрин задумалась: не открыть ли девочке печальнейшую из истин – что некоторые больные никогда не поправляются. Это послужило бы ей предлогом для того, чтобы снова заговорить о Дэррелле Гранте и объяснить Анджи, почему она больше никогда не увидит отца.
 Но Эрин решила, что пока делать этого не стоит. Малышке всего четыре года, у нее вся жизнь впереди, так что узнать о грустных вещах она еще успеет. А сегодня пусть думает о далматинах, мороженом и новых куклах. В магазине игрушек Эрин купила двух новых Барби, а еще по купальнику и вечернему платью для обеих. Шубки она брать не стала, но Анджела не особенно огорчилась.
 Уже сидя в машине, она спросила:
 – Мама, а когда мне будет можно домой?
 – Скоро, малышка. – Про себя Эрин быстро помолилась: пусть это «домой» означает «к ней», а не «к папе». – Ты хочешь сказать – в нашу новую квартиру, правда?
 Анджела возбужденно закивала.
 – Знаешь, как мне нравится наша лестница! Я люблю по ней лазать. – Она помолчала. – А когда приедет папа?
 "Что сказать ей? – подумала Эрин. – Что ее папа в тюрьме? Нет, «тюрьма» – слишком страшное слово. Может, «в таком специальном месте, где живут взрослые, у которых есть проблемы»? Нет, лучше вот как: «в большом доме, похожем на больницу, только окруженном колючей проволокой». И снова она не решилась заговорить о дальнейшей судьбе Дэррелла.
 – О нем позаботятся, – сказала она наконец.
 – А у него есть другая подружка?
 – Не знаю. – Этот вопрос застиг Эрин врасплох.
 – Знаешь, мне не хочется, чтобы он был совсем один.
 – Он не будет один, детка. – На мгновение она представила себе Анджелу уже взрослой, честно навещающей отца в тюрьме по субботам и воскресеньям. Уж Дэррелл непременно постарается уговорить ее тайком проносить ему сигареты с марихуаной и таблетки.
 – А куда мы сейчас? – спросила Анджела.
 – В «Тайну Виктории».
 – Что это такое?
 – Это место, где твоя мама покупает себе одежду для работы.
 – А-а, официанткину одежду?
 – Да, – вздохнула Эрин. – Официанткину.
 Было почти пять, когда они добрались до Майами. Эрин не хотелось прощаться с дочерью, но у нее был только час, чтобы доехать до «Розового кайфа», а на шоссе, ведущем на север, в эти часы творилось нечто невообразимое.
 Анджела поцеловала мать в нос и ущипнула за щеку: то была их обычная игра.
 – Спасибо тебе за новых Барби, мамочка.
 – Веди себя хорошо, слушайся и не жадничай.
 – Обещаю! – Анджи выпрыгнула из машины, осторожно вытащила сумку с куклами и, остановившись на тротуаре, помахала ручкой.
 – Беги, беги. – Эрин послала дочке воздушный поцелуй и указательным пальцем постучала себя по кончику носа. Когда Анджела пошла к дому, Эрин медленно тронула машину с места. Доехав почти до конца дома, она глянула в зеркальце и увидела, что девочка бежит за ней. Эрин рванула тормоз так, что шины взвизгнули.
 – Мама! – Анджи встала на цыпочки, чтобы дотянуться до окна. Ее щеки порозовели, она запыхалась от бега, но крепко прижимала к груди пакет с куклами.
 – Что случилось, детка?
 – Я боюсь.
 – Чего? – Она открыла дверцу, и Анджела вскарабкалась ей на колени. Эрин обернулась, чтобы посмотреть, нет ли на улице кого-нибудь еще – кого-нибудь, кто мог бы напугать девочку. Но никого и ничего такого она не увидела.
 – Что случилось, Анджи? Чего ты испугалась?
 – Мамочка, пожалуйста, не заводи себе проблем, как папа.
 – О Господи! Так ты из-за этого?..
 – Пожалуйста! – умоляюще повторила Анджела, заглядывая ей в глаза.
 – Не беспокойся, малышка. – Эрин прижала девочку к груди. – Не тревожься обо мне.
 Дэррелл Грант позвонил сестре из Уол-Марта.
 – Есть у вас где-нибудь поблизости вода? – спросил он.
 – Ты что – завел себе лодку? – удивилась Рита.
 – Нет, машину. Но мне нужно отделаться от нее.
 – Но не утопить же?
 – Именно утопить.
 – А что, машина совсем новая?
 – О Господи, Рита, ты неспособна ответить на самый простой вопрос!
 Дэррелл утопил угнанный «сандерберд» в дренажном канале неподалеку от Тэрки-Пойнт, где служил Альберто Алонсо. Потом на попутной машине добрался до стоянки трейлеров, и Рита приготовила ему бутерброды с арахисовым маслом и банановым пюре.
 – Сюда без конца названивают копы, – сообщила она, пока он ел. – Альберто говорит: ты, должно быть, здорово влип.
 – Есть у тебя «Гейторейд»? Зеленый? – спросил Дэррелл.
 – Есть, только не из холодильника.
 – Черт с ним, давай.
 Рита, наливая ему в высокий стакан, сообщила:
 – У нас теперь на одного щенка меньше – орел утащил.
 – Да что ты! Настоящий орел?
 – Во всяком случае, он выглядел именно так, когда спикировал к нам на двор. А еще должна тебе сказать, что твоя женушка искалечила моего Альберто. Да еще Лупа добавила...
 – Потом, потом. – Дэррелл замахал на нее рукой, с зажатым в ней откушенным бутербродом.
 – Сегодня после обеда ему надо в больницу для ветеранов. У него весь язык нагноился.
 – Черт тебя побери, Рита, дай мне хотя бы доесть! – Дэррелл надул щеки, демонстрируя, что его сейчас вырвет от таких подробностей.
 – Извини, – буркнула Рита. И добавила: – Тебе нельзя здесь оставаться.
 – Знаю.
 – Копы тут так и шныряют.
 – Одолжи мне свою машину, – попросил Дэррелл.
 – Не могу. В ней что-то сломалось.
 – А что это за «понтиак»? – Он указал в окно на машину, стоявшую через дорогу.
 – Тачка миссис Гомес. Но мы с ней теперь не разговариваем – мои волки задрали ее сиамского кота.
 Дэррелл объяснил, что собирается не одалживать «понтиак», а угнать его.
 – Когда это ты научился заводить мотор? – насмешливо спросила Рита.
 – А я и не учился. Но как обращаться с ключами, знаю.
 С заднего двора донесся целый хор отчаянных завываний. Рита сорвалась с места и ринулась туда, на ходу нацепляя хоккейную маску. Дэррелл встал из-за стола, зашел в ванную и обследовал аптечку: она была набита бинтами, пластырем и антисептическими мазями. Наконец ему удалось обнаружить флакон кодеина-тиленола – собственность недавно покалеченного Альберто Алонсо. Дэррелл высыпал таблетки в передний карман своих джинсов. Затем, вернувшись на кухню, начал делать себе еще один сандвич.
 Вскоре появилась Рита.
 – Ну, так какие у тебя сейчас дальнейшие планы, братец? – поинтересовалась она, снимая маску.
 – Дальнейшие планы? – Дэррелл вытер измазанный арахисовым маслом рот. – Да вот думаю забрать мою распрекрасную дочь и убраться из Флориды к чертовой матери. Что скажешь?
 – Значит, начнешь новую жизнь.
 – Вот именно.
 – Конечно. Все это дерьмо не для тебя.
 – Я знаю, Рита. Отлично знаю.
 Она всегда говорила, что ее брату нужно было стать артистом – с его-то внешностью. Она с легкостью могла представить себе его на месте одного из красавцев-героев какого-нибудь из ее любимых «мыльных» сериалов.
 – А что ты думаешь делать со своей бывшей супругой? – спросила она.
 Дэррелл Грант зло рассмеялся.
 – Ей очень повезет, если я, перед тем как смыться, не переломаю ей все кости.
 Рита налила ему еще «Гейторейда», на сей раз бросив в стакан горсть кубиков льда.
 – Но растить ребенка самому... не знаю, не знаю.
 Дэррелл устремил на сестру холодный взгляд.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Да просто говорю, что одному тебе было бы полегче.
 – Я превосходный отец, Рита.
 – Да никто и не возражает...
 – К тому же мы с Анджи партнеры.
 – Вот это как раз мне и не нравится, – заметила Рита. – Использовать маленькую девочку для таких дел...
 – Да она в восторге от этого! Можешь сама спросить. Она скажет, что папочка развлекает ее на всю катушку.
 – Да уж конечно, развлечение – высший класс: красть инвалидные каталки!
 – Ты бы слышала, как она хохочет, когда мы гоним по коридорам к выходу! Волосенки развеваются – они у нее прямо как шелковые. Все медсестры ей машут и приговаривают: «Ах ты, ангелочек!» – Он улыбнулся. – Вот так мы и выбираемся наружу.
 – Знаешь, все-таки это занятие не для тебя, Дэррелл, – сказала Рита. – Ты же, слава Богу, не цыган.
 – Зато оно меня кормит, и неплохо, – возразил Дэррелл. – А на остальное наплевать. Как ты думаешь, где эта старуха, миссис Гомес, держит ключи от машины?


* * *

 Наутро после того, как Эрин танцевала на яхте, Дэвид Лейн Дилбек дал один из наиболее блестящих спектаклей за всю свою политическую карьеру. Вначале была поездка в Литтл-Гаити, где конгрессмен заклеймил иммиграционную службу США за ее бессердечное отношение к чернокожим беженцам из карибских стран. Он заявил, что Америка своей мощью и своим наследием обязана этим отважным людям, на своих утлых лодчонках бросавших вызов необъятности моря, и что отцы-основатели нации сгорели бы со стыда, если бы могли видеть, как американцы теперь отвергают тех, кто более всех нуждается в их помощи. Единственный момент неловкости имел место, когда Дилбек, державший речь на довольно-таки несовершенном креольском, попытался перевести на него надпись, красующуюся на Статуе Свободы. То, что у него получилось, привело толпу гаитян в некоторое замешательство, но в целом ее энтузиазм был очевиден.
 Затем конгрессмен посетил пикник с барбекю, устроенный Американским легионом, и в произнесенной там речи описал сражения под Инчоном так живо и красочно, что многие ветераны решили, что и он побывал в Корее. На самом деле Дилбек там не был, поскольку его не взяли в армию по причине крипторхизма, а проще говоря – неопущения одного яичка. Конгрессмен поведал об этом с гордо поднятой головой. Его голос дрожал, когда он рассказывал о моральных страданиях молодого человека, которому по воле жестокой судьбы отказали в праве сражаться за свой народ. В тот грустный осенний день тысяча девятьсот пятьдесят первого года, покидая призывной пункт, сказал Дилбек, он поклялся, что пересилит судьбу и будет служить Америке столь же преданно, сколь и любой другой, у кого оба яичка благополучно заняли предназначенное им природой место. И этот патриотический пыл привел его сначала в муниципальный совет, а со временем довел до конгресса! «Не разрушайте мою мечту, – воззвал Дэвид Дилбек, – дайте мне возможность еще раз послужить нации!» Из рядов ветеранов послышались многочисленные возгласы одобрения, и, отложив свое жареное мясо, герои Американского легиона схватили вымазанными жиром руками миниатюрные американские флажки и с воодушевлением принялись размахивать ими. Конгрессмен в знак благодарности прижал к сердцу перевязанную руку и повел легион в «Звездное знамя».
 Последнюю остановку Дилбек сделал в Сансет-Бэй, и здесь он особенно отличился. Его речь лилась то плавно, то страстно, блистала остроумием, поражала красноречием. Эрб Крэндэлл не мог прийти в себя от изумления. Он позвонил Малкольму Молдовски из телефонной будки рядом с залом, в котором конгрессмена слушали три сотни пенсионеров.
 – Это просто невероятно, Малкольм, – сказал Крэндэлл. – Он довел их до слез.
 – Чем? Наверное, израильской темой?
 – Да, но он поломал весь сценарий. Он говорит от себя.
 – О Господи... А кого-нибудь из репортеров ты видел?
 – Только с Десятого канала, но все в порядке. Он сегодня будет главной темой. Я же сказал, они там просто рыдают.
 Молдовски попытался представить себе эту сцену.
 – Послушай, Эрб, ты должен ответить мне на один вопрос, но только честно. Дэвид вообще имеет какое-нибудь представление о Ближнем Востоке?
 – С географией у него слабо, – согласился Крэндэлл, – но он оседлал палестинский вопрос. Ему четыре раза аплодировали стоя. Я считал.
 Молдовски клацнул зубами.
 – А как он выглядит? Нормально?
 – На миллион баксов. А самое главное вот что: тут появился Элой Фликмэн – организовал этакую засаду, чтобы застигнуть его врасплох и устроить дебаты прямо на месте. Поэтому-то и прикатили телевизионщики.
 – Вот сволочь! – выругался Молдовски.
 – Но куда там! – продолжал Крэндэлл. – Дэви просто смел его со своего пути. Стер в порошок. Это просто фантастика! Фликмэн выскочил отсюда, как собачонка, которую окатили кипятком.
 – И что – все это правда? – недоверчиво спросил Молдовски. И тут услышал в трубке, как на том конце провода снова грохнули аплодисменты. «Что-то все слишком уж хорошо, – подумал он. – Что там произошло ночью между Дилбеком и этой стриптизершой? Не иначе как она сдуру уступила ему».
 – Дай-ка мне Дэви, – потребовал Молдовски. Ему нужно было убедиться самому.
 – Не могу, Малкольм. Он еще на трибуне. Сейчас разглагольствует о перспективах гибели человечества.
 – Я подожду.
 Через шесть минут, в течение которых Молдовски насчитал еще две овации, трубку взял Дилбек.
 – Ну, так расскажи мне, Дэви, как прошло твое свидание? – спросил Молдовски.
 – Полный восторг. – Дилбек еще не отдышался после выступления.
 – Ничего такого? Мне нужна вся правда. Что там насчет фотографии?
 – Эта тема вообще не возникала. Она вела себя как леди.
 – А ты – как джентльмен.
 – Как монах, Малкольм. Кстати, через несколько дней мне снова понадобится яхта. Эрин опять придет танцевать.
 – Какого черта?
 – Потому что ей тоже было хорошо. – Конгрессмен словно пытался оправдаться. – Она очень тепло относится ко мне, Малкольм. Ах да, и мне нужна еще некоторая сумма.
 – Дэвид, мои люди должны быть там.
 – Этого не потребуется... – Голос Дилбека потонул в шуме многочисленных голосов. – Малкольм, мне придется идти давать автографы. Поговори с Эрбом, ладно?
 Молдовски ерзал в кресле, пока в трубке снова не раздался голос Крэндэлла:
 – Малкольм, видел бы ты! Тут такое творится!
 – Постарайся не спускать с него глаз в ближайшие дни.
 – Боюсь, не получится. – Отныне Крэндэлл больше не собирался быть нянькой Дилбеку в приключениях, на которые толкали неугомонного конгрессмена его разбушевавшиеся гормоны. – Я уезжаю в Атлантик-Сити.
 – Черт побери, – с выражением произнес Молдовски.
 – Позволь мне объяснить тебе кое-что, Малкольм. Я работаю не на тебя, а на Дэвида. А Дэвид считает, что сейчас мне самое время немного отдохнуть и слетать в Атлантик-Сити.
 – Это потому, что у него большие планы на это время.
 – Что же теперь делать, – сказал Крэндэлл. – Я взял место в первом ряду, чтобы без помех любоваться горами.
 – Да что ты говоришь! В таком случае надеюсь что твой самолет врежется в одну из них.
 – Спасибо, Малкольм. Я обязательно черкну тебе открытку.
 – Но ты можешь хотя бы выяснить, когда он собирается встретиться с этой бабой? Или и это ухе слишком сложно для тебя?
 – Посмотрим, может, удастся что-нибудь сделать, – ответил Крэндэлл. – Знаешь, Малкольм, что бы там ни произошло между ними вчера, Дэви просто переродился. Как говорится, засверкал всеми гранями.
 – Что ж, наверное, это неплохо. Значит, засверкал?
 – Некоторые здешние дамы говорят, что в нем есть что-то от Кеннеди.
 – Интересно.
 – Ничего себе! – с упреком проговорил Крэндэлл. – А мы-то думали, что ты обрадуешься.
 – Он болен, Эрб. И нам обоим это известно.
 – Он таскает ее туфлю с собой в «дипломате».
 – Вот-вот. А ты собираешься отдыхать и развлекаться в казино.
 – Знаешь что, Малкольм?
 – Что?
 – Я буду скучать по тебе.
 Эрб Крэндэлл подошел к автостоянке как раз в тот момент, когда лимузин конгрессмена тронулся с места. Крэндэлл приветливо помахал вслед. Пьер, шофер, в ответ прикоснулся кончиками пальцев к фуражке. Дэвида Лейна Дилбека не было видно за затемненными стеклами.


* * *

 На нижней губе мистера Орли цвела огромная лихорадка. Эрин не могла заставить себя взглянуть на него, несмотря на то что они ожесточенно спорили, поэтому водила глазами по стенам, обитым поддельным красным бархатом, пока мистер Орли объяснял ей, что ни за что не даст ей еще один отгул, да еще в субботу.
 – Это ведь уже во второй отгул за неделю! – горячился он.
 – Я умею считать, – спокойно сказала Эрин.
 – В общем, нет и еще раз нет. Я начинаю думать, что ты нашла себе другую работу.
 – Точно. У конгрессмена Дилбека.
 – Черт! – Мистеру Орли не оставалось ничего другого, как отступить. Он не мог не уважить конгрессмена, и ему абсолютно не улыбалось получить еще одну взбучку от этого проклятого Молдовски.
 – В понедельник я отработаю вдвойне, – пообещала Эрин.
 – В понедельник, в понедельник, – мрачно передразнил мистер Орли и, помолчав, спросил: – Что хоть он из себя представляет?
 – Да ничего особенного.
 – Платит хорошо?
 – Нормально. – Эрин поняла, куда клонит мистер Орли. – Я не спала с ним. Можете спросить у Шэда.
 – Я уже спрашивал.
 – И что он сказал?
 – Что ты просто танцевала.
 – Не притворяйтесь, что вы удивлены.
 Мистер Орли пожал плечом.
 – Он большая шишка. А таким вечно подавай обслуживание по всей программе.
 Эрин почувствовала, что у нее начинают зудеть руки – по всей длине, от кисти до плеча. Это происходило всякий раз, когда она слишком долго засиживалась в кабинете хозяина.
 – У Лорелеи обострился флебит, – сообщил мистер Орли. – Она срочно летит домой, в Даллас.
 – Мне очень жаль, – отозвалась Эрин.
 – Это все из-за той проклятой змеи, которая сдавливала ей ноги.
 Эрин набралась храбрости и взглянула на мистера Орли. Он выглядел подавленным, словно побитым, а распухшая губа еще больше усиливала это впечатление. Эрин стало почти жаль его.
 – Ну и как там было, на яхте? – спросил он.
 – Хорошо, если не считать того, что там нет зеркал. Мне пришлось танцевать вслепую.
 – Шэд понадобится мне здесь, – сообщил мистер Орли. – С этим рестлингом одни проблемы – вчера вечером один парень чуть не дал дуба. Лапша забилась ему в дыхательное горло.
 – Я сама справлюсь, – ответила Эрин. – А сейчас – я знаю, что еще рано, – но, может быть, я уже пойду на сцену?
 – Отлично, – одобрил мистер Орли, – но, ради Бога, танцуй поживее. Конечно, перебарщивать тоже не надо, но как ты сможешь раздеваться под Джексона Брауни?
 – А вот конгрессмен Дилбек с этим не согласился бы. – Эрин встала и оттолкнула свой стул. – Смотрите, вот что ему понравилось больше всего.
 И, напевая вполголоса, она начала танцевать – прямо как была, в футболке и джинсах, делая движения, напоминающие кикбоксинг: раз-два, выбросить левую ногу, раз-два, выбросить правую, и стремительный поворот.
 Когда она закончила, мистер Орли свистнул и произнес:
 – Черт побери!
 – Я же говорила вам.
 – Это Джексон Брауни?
 – Девушки, которые танцуют на столах, – сказала Эрин, – не знают, что они теряют.


* * *

 Урбана Спрол сообщила, что вокруг заведения болтается какой-то подозрительный парень на зеленом «понтиаке». Шэд высунул голову из дверей и внимательно осмотрел все машины на автостоянке. Зеленый «понтиак» стоял далеко, у самой дороги; Шэду удалось разглядеть только, что за рулем его кто-то сидит. Он направился было к бару, где под стойкой у него лежал небольшой тяжелый ломик, но в этот момент его позвал мистер Орли, чтобы разнять двух парней, затеявших драку у игровых автоматов. К тому времени, когда Шэд добрался до «понтиака», в нем уже никого не было. Тогда он решил пошарить вокруг.
 А Дэррелл Грант уже прокрался в заведение через пожарную дверь. Он сидел в гримуборной, когда вошла Моника-старшая, чтобы освежить свой макияж. Увидев Дэррелла, она ослепительно улыбнулась ему.
 – Вы Кифер Сазерлэнд?
 – Да. – Прежде чем приехать в «Розовый кайф», Дэррелл наглотался кодеина и халциона, а плюс к тому – принял несколько каких-то лимонно-желтых капсул, купленных у продавца газет на Дикси-Хайуэй. Веки его так и норовили опуститься, язык прилипал к зубам. С трудом ворочая им, он выговорил: – Я ищу миссис Эрин Грант. Она работает здесь в чем мать родила.
 – Только спрячьте нож, – все еще не понимая, сказала Моника-старшая. Дэррелл и не отдавал себе отчета, что держит его в руке.
 – Вы немного похудели со времен вашего последнего фильма, – продолжала танцовщица. – Меня зовут Моника. – Когда она протянула ему руку, Дэррел полоснул по ней ножом. Моника-старшая вскрикнула и отдернула руку. На пальцах у нее выступила полоска крови.
 – Заткнись, – приказал Дэррелл Грант и, рванув ее за локоть, усадил к себе на колени.
 – Что вы делаете! – пробормотала Моника-старшая, крепко сжимая кулак, чтобы остановить кровотечение.
 Дэррелл Грант потерся своим заросшим щетиной подбородком о затылок и шею танцовщицы.
 – Хочу сообщить тебе одну новость, цыпочка: я не Кит О'Сазерлэнд.
 – Я, кажется, уже поняла, – ответила Моника-старшая, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал.
 Дэррелл с силой рванул резинку ее бюстгальтера, и тот свалился на пол. Моника-старшая видела в зеркале плотоядное выражение мутных глаз незнакомца и чувствовала, что сидеть становится все тверже.
 – Пусти меня, – взмолилась она. – Я приведу тебе Эрин.
 – Куда нам спешить? – Дэррелл заметил за подвязкой Моники несколько свернутых в трубочку банкнот, – Сколько у тебя там?
 – Не знаю. Может быть, около сотни.
 – Отлично. – Он просунул нож под резинку подвязки, тупой стороной лезвия к ноге Моники, и резко дернул его. Резинка лопнула, и деньги, вывалившись, оказались в одной из чашечек лежавшего на полу бюстгальтера.
 – Подними, – приказал Дэррелл.
 Когда Моника-старшая наклонилась, он заметил:
 – А буфера у тебя что надо.
 – Пусти меня, пожалуйста.
 Дэррелл Грант засунул нож за правое ухо, как закладывают карандаш, и, обхватив обеими руками Монику-старшую, с размаху шлепнул ладони ей на грудь.
 – Пожалуй, они у тебя раза в три больше, чем у моей бывшей женушки.
 – Черт! – воскликнула Моника-старшая. – Теперь я знаю, кто ты.
 Она рванула локтем и угодила Дэрреллу Гранту в правый висок. Однако в его безжизненных голубых глазах не отразилось ровным счетом ничего, будто он даже не ощутил боли. Сомкнув руки вокруг грудной клетки Моники, он сдавил ее изо всех сил. При этом из горла его вырвался странный звук, начавшийся как низкое приглушенное рычание, но затем перешедший в мурлыканье – совершенно определенно музыкального свойства.
 Моника-старшая, восемь лет учившаяся играть на фортепиано, с ужасом и удивлением уловила знакомую мелодию. Ей было больно, она задыхалась и видела в зеркале собственное все сильнее бледнеющее лицо. Стены вокруг нее начали пульсировать в такт мелодии, которую напевал Дэррелл Грант. Через несколько секунд она потеряла сознание.
 Когда оно вернулось, Моника-старшая услышала голос Дэррелла Гранта:
 – Проснись, проснись, милашка Дороти.
 Ощущения подсказали ей, что она все еще находится у него на коленях. Открыв глаза, она увидела в зеркале, что Дэррелл успел сорвать с нее и трико.
 – Если ты хочешь, чтобы мы трахнулись, давай сделаем это как люди, – проговорила она.
 Дэррелл заерзал под ней.
 – Я-то хочу, но, похоже, ничего не выйдет.
 – Тогда отпусти меня. Я уж десять минут как должна быть на сцене.
 – Погоди, погоди. Дай-ка я подержусь за тебя еще раз – может, что и получится.
 – Нет, сегодня у тебя уже точно ничего не получится. Я же вижу.
 – Заткнись!
 – Это не твоя вина, золотко. Это из-за таблеток.
 Придерживая Монику одной рукой, Дэррелл Грант обследовал свои возможности. Надежды не было.
 – Вот видишь, что ты наделала, – жалобно произнес он.
 – Да я тут вообще ни при чем.
 Дэррелл снова взял нож и принялся водить кончиком лезвия по бедру Моники-старшей.
 – Пожалуйста, перестань, – взмолилась она. – Ты ведь опять меня порежешь! – Танцовщице со шрамами почти невозможно было найти работу – во всяком случае, в хороших местах. Поэтому, когда Дэррелл кольнул ее ножом, она обещала, что сделает все, что он пожелает.
 – Вот умница, девочка, – усмехнулся он.
 Дверь открылась, и вошла Эрин. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить эту сцену: ее бывший муж, сидящий на стуле у зеркала, дрожащая Моника-старшая у него на коленях и стальной блеск лезвия, приставленного к ее загорелому животу.
 Увидев Эрин, Дэррелл Грант захихикал.
 – Вот и отлично. Закрой эту чертову дверь и принеси себе стульчик.
 Эрин поняла, в каком он состоянии, и пожалела, что оставила дома пистолет.
 А Дэррелл продолжал, все так же хихикая.
 – Я тут собирался прокатить эту леди так, чтобы она на всю жизнь запомнила, а ты будешь сидеть и смотреть.
 – А ну, – сказала Эрин, садясь. Она незаметно подмигнула подруге, но Монику-старшую это почему-то не успокоило. Она подняла руку, чтобы показать Эрин кровь.
 Дэррелл все еще хорохорился.
 – Мы сейчас дадим тебе роскошное представление.
 – Я только жду, когда ты будешь готов. – И Эрин уселась поудобнее, нога на ногу.
 Блуждающая, как у пьяного, улыбка исчезла с лица Дэррелла; он надул губы, как ребенок, пытаясь сообразить, куда клонит Эрин, но так и не сообразил.
 – Ну-ка, иди ко мне поближе, – скомандовал он Монике-старшей.
 – Да уж и так ближе некуда, – пролепетала она.
 – Тогда  держи  его, да покрепче!
 – Я уже...
 – Я ни черта не чувствую!
 – Я тоже.
 Эрин сложила руки на груди.
 – Ну, так что, мистер Секс-машина, ты скоро? Я ведь жду.
 Дэррелл Грант сощурился, напрягся и оскалил зубы, но...
 – Может, тебе дать слабительного? – участливо спросила Эрин.
 Моника-старшая вдруг отдала себе отчет, что смеется. А у Дэррелла разом обмякло все – ноги, руки, шея.
 – Будь ты проклята, – прошипел он, с ненавистью глядя на Эрин.
 – Отлично. А теперь отпусти Монику, и давай обсудим наши проблемы, как взрослые люди.
 – Сначала ты вернешь мне Анджи.
 – Об этом тебе лучше поговорить с судьей. – Эрин не могла удержаться, чтобы не повести себя именно так: это была собственная тактика Дэррелла, которую она многократно испытывала на себе.
 Дэррелл приставил нож к шее Моники. По щекам несчастной танцовщицы потекли черные струйки: слезы размыли тушь и прочую косметику. Эрин сознавала, что сейчас очень важно не дать бывшему мужу выйти из состояния растерянности. Малейший признак слабости с ее стороны – и он вновь овладеет ситуацией.
 – Извини, Моника, – сказала она. – Дэррелл при первом знакомстве всегда производит дерьмовое впечатление.
 – Он порезал мне руку! – прорыдала Моника-старшая, снова протягивая к ней окровавленные пальцы. – Это же не шутка, Эрин. Сделай то, что он хочет.
 – Я хочу, чтобы она вернула мне мою дочь! – рявкнул Дэррелл.
 – Ну что ж, – ответила Эрин. – Только имей в виду, она теперь не у меня.
 Это известие подействовало на Дэррелла самым ужасным образом. Сбросив на пол Монику-старшую, он как разъяренный зверь бросился на Эрин. Она, не ожидая от него подобной стремительности, оказалась застигнутой врасплох. Пока она пыталась оттолкнуть его ногами, он оказался сверху. Стул под ними сломался, и оба рухнули на пол. Дэррелл, придавив Эрин коленями, принялся орать и чертыхаться, насколько хватало воздуха в легких. Она потеряла счет, сколько раз он обозвал ее самыми грязными словами, какие только знал.
 Слушая его вопли, она с тревогой думала о ноже: где он сейчас? Рука Дэррелла висела вдоль тела, а Эрин, пришпиленная к полу, как бабочка, насаженная на булавку, не могла даже поднять головы, чтобы попытаться увидеть, держит ли он в них что-нибудь.
 – Я хочу, чтобы ты вернула мне Анджи сегодня же, – тяжело дыша, выкрикнул Дэррелл.
 – Ты раздавишь меня, – вместо ответа прошептала Эрин.
 Моника-старшая, должно быть, убежала из комнаты, потому что дверь была распахнута настежь и через нее громко доносилась музыка из зала: Глория Эстефан и много меди. «Не самая лучшая песня, чтобы умирать под нее», – подумалось Эрин.
 – У кого она? Говори! – потребовал Дэррелл.
 – Я отвезу тебя туда, – выговорила Эрин, задыхаясь.
 Он поднял правую руку. В ней был заржавленный кухонный нож, который Дэррелл держал двумя пальцами за кончик лезвия.
 – Я потерял мою малышку, – невнятно пробормотал он плачущим голосом.
 – Это неправда.
 – А все из-за тебя.
 – Еще не поздно, Дэррелл.
 Он перехватил нож, плотно сомкнув ладонь вокруг рукоятки.
 – Ты что – не понимаешь? Я смылся из тюрьмы. Это значит, что мне даже и думать нечего ни о каком будущем.
 – Каждый в жизни хоть раз да спотыкается, – сказала Эрин.
 – Я собирался забрать Анджи и уехать подальше отсюда. Но теперь все пошло к черту. По-твоему, это справедливо?
 Один глаз у него закрылся, и Эрин помолилась про себя, чтобы это помешало ему нанести верный удар.
 – Если ты убьешь меня, – сказала она, – ты больше никогда не увидишь Анджи.
 – А если не убью, – возразил он, – то возненавижу сам себя за то, что не попытался.
 Эрин всегда считала своего бывшего мужа неспособным на убийство – разве только случайно. Но теперь, видя, как Дэррелл сжимает свое явно по дешевке купленное оружие, она поняла, что, пожалуй, недооценивала его. Что, если он и вправду зарежет ее? В голову Эрин вдруг пришла забавная мысль: случись это, ее мать немало расстроится. Подумать только – ее единственную дочь зарезали в обшитом блестками бюстгальтере и чисто символическом трико! Совершенно невозможно хоть как-нибудь объяснить это друзьям по клубу любителей орхидей.
 – Дэррелл, – произнесла Эрин.
 – Закрой глаза! Я не могу сделать это, когда ты таращишься на меня.
 Но Эрин не собиралась закрывать глаза. Она так и жгла его взглядом.
 – Я не позволю тебе поступить так с Анджелой.
 – Заткнись! – выкрикнул он. – У кого из нас нож – у тебя или у меня?
 – Я не  позволю  тебе, понял?
 – Закрой свои проклятые зеленые гляделки!
 – Почему? Что – они напоминают тебе кого-нибудь?
 – О Господи! – Он занес нож обеими руками.
 – Положи его на место, Дэррелл, – еле дыша, прошептала Эрин.
 – Ни за что.
 – Прошу тебя, Дэррелл. Ради Анджелы.
 – Закрой глаза, я сказал!
 – А ну, брось этот чертов нож! – прозвучал мужской голос со стороны двери. Эрин почувствовала, как Дэррелл весь напрягся. Он вздернул голову и стал ждать, что будет дальше, однако ножа не бросил.
 – Ты слышал, парень? – снова прозвучал тот же голос – голос Шэда. – Считаю до трех.
 Эрин видела, как зашевелились губы ее бывшего мужа, когда он забормотал про себя:
 – Миссисипи раз, Миссисипи два...
 И затем раздался треск, будто сломалась толстая ветка. Во всяком случае, звук был очень похож.
 Дэррелла словно ветром смело с Эрин. К голосу Глории Эстефан присоединился отчаянный вой. Эрин села на полу, прикрыв руками обнаженную грудь. Возле нее стояли Шэд с железным ломиком в руке, мистер Орли с банкой «Доктора Пеппера», а рядом, вопя, корчился от боли Дэррелл Грант. Его рука неловко и безжизненно свисала, перебитая в локте; сквозь посеревшую кожу торчал желтоватый обломок кости, и на джинсы капало что-то темное.
 – Ты слишком медленно считаешь, парень, – заявил Шэд, затем, сняв свой красный берет, наклонил голову в сторону Дэррелла, демонстрируя ему сверкающую макушку. – Помнишь, как нарисовал мне это украшение? Наверняка помнишь.
 – Убери его отсюда, – заикаясь, пробормотал мистер Орли и исчез за дверью.
 Эрин, пошатываясь, поднялась на ноги. В зеркале отражались лица окружавших ее людей, но она видела их смутно. Она ткнула пальцем в то отражение, которое больше всех было похоже на ее бывшего мужа.
 – Дэррелл... Я знала, что ты не сможешь сделать это. – И добавила полуобморочным голосом: – Боже мой, мне что-то нехорошо...
 Она покачнулась. Шэд подхватил ее. Дэррелл, всхлипывая, кое-как встал на ноги и нетвердыми шагами заковылял прочь из гримуборной. Шэд опустил Эрин на маленький диванчик и подсунул ей под голову засаленную подушку.
 – Я сейчас вернусь, – сказал он. – Этот парень забыл свой ножик.




 Глава 27


 Шэд подобрал нож Дэррелла, но так и не смог найти его самого. Он заглянул в соседний гриль-бар, внимательно осмотрел людей в нескольких расположенных поблизости видеосалонах, но все напрасно. Когда он вернулся к «Розовому кайфу», на автостоянке уже не было видно зеленого «понтиака». Дэрреллу Гранту снова удалось удрать.
 Шэд обнаружил Эрин удивительно спокойной. Попросив у мистера Орли разрешение воспользоваться его телефоном, она набрала номер службы шерифа графства Мартин и сообщила о том, что видела своего бывшего мужа. Рассказала она и о полученной им травме и высказала предположение, что он может вскорости обратиться в местный пункт первой помощи. Трубку взял не Эл Гарсиа, а какой-то другой полицейский; он слушал Эрин чисто формально, задавая массу не относящихся к делу вопросов, и ей пришлось трижды продиктовать ему по буквам свое имя, потому что он все время норовил записать его как «Эрон» (так звали известного бейсболиста).
 Когда она положила трубку, мистер Орли проворчал:
 – Значит, теперь в нашем заведении вызывают полицию, чтобы отбиться от мужей и любовников.
 – Дэррелл мне ни то, ни другое, – возразила Эрин. – И потом, я не приглашала его сюда.
 – А он не вздумает снова явиться к нам?
 – Трудно сказать, мистер Орли. За ним ведь охотится полиция.
 – Прелестно. Может, нам еще предстоит наблюдать перестрелку в бассейне с лапшой.
 – Ему сейчас не до драки, – вступил в разговор Шэд. – Я расколошматил ему локтевую кость так, что ни один врач не возьмется собирать.
 Эрин объявила, что отправляется домой принять горячий душ. Шэд, прихватив свой «кольт» тридцать восьмого калибра особой модификации, последовал за ней на своей машине. Зеленого «понтиака» нигде не было видно. Шэд просидел в машине под окнами Эрин до тех пор, пока в них не погас свет. Тогда он отправился назад, предварительно четыре раза объехав вокруг дома Эрин. Мистер Орли поджидал его в баре большого зала.
 – Эти проклятые Линги, – с места в карьер начал он, – пытаются сманить у нас Урбану. Предложили ей сразу тысячу долларов – ничего себе!
 Шэд ничего не ответил. Он чувствовал, что этим предложение не ограничивалось.
 Мистер Орли понизил голос:
 – А плюс к тому – они настучали на меня в Департамент здравоохранения.
 – Вы хотите сказать – в Департамент по торговле спиртными напитками?
 – Нет, именно здравоохранения. – Мистер Орли развернул листок желтой бумаги и, разложив его на стойке, яростно пристукнул сверху обоими кулаками, после чего подтолкнул к Шэду. – Ты только почитай...
 Автор жалобы обвинял мистера Орли в использовании «недоброкачественных пищевых продуктов, что является прямой и непосредственной угрозой общественному здоровью». Шэд понял, что речь идет о рестлинге в бассейне с макаронными изделиями.
 – Это же наглая ложь, – сказал мистер Орли.
 – Я знаю, – отозвался Шэд. – Продукты у нас всегда свежие. Я сам проверяю срок годности на упаковках.
 – Я так и сказал этому мерзавцу.
 – И?..
 – Он мне заявил, что лично взял пробу вермишели из бассейна. Я забыл когда: кажется, в прошлый вторник. Там все написано. Говорит, положил ее в баночку и отправил в какую-то там дерьмовую лабораторию в Майами.
 В жалобе инспектора были указаны три вида обнаруженных в вермишели бактерий, один другого хуже:  дизентерийная палочка, стафилококк  и еще одна, о которой Шэд даже не слышал.
 – Все это чушь собачья, – заявил он. – Что мы, в конце концов...
 – Читай, читай, – перебил его мистер Орли.
 – Что это там насчет отверстий?
 Жалоба гласила: «Во время так называемых сеансов рестлинга, как было замечено, некоторые из их участников-мужчин делают попытки ввести недоброкачественные пищевые продукты в рот и другие естественные отверстия тела участниц-женщин».
 Шэд толкнул бумагу обратно к мистеру Орли.
 – Ну, это ведь случается не каждый день. Парни надираются до положения риз – вы же знаете, как это бывает.
 Мистер Орли отвернулся от стойки.
 – Надо было написать такую гадость... А все из-за этой проклятой лапши.
 Некоторое время они сидели молча. На сцене танцевала Сабрина, а в первом ряду, на столиках, Моника-младшая и новая девушка по имени Сюзетт. Она претендовала на известность, поскольку принимала участие в съемках одного из недавних видеоклипов Джорджа Майкла; по словам мистера Орли, она изображала там монахиню, облаченную в короткие, до колен, облегающие штаны для езды на велосипеде.
 Кевин все время ставил Принца, Мадонну или Марки Марка. У Шэда так разболелась голова, словно от этой музыки у него распухли мозги. Он снял берет и положил себе на макушку пакет ледяных кубиков для коктейля.
 – Где Урбана? – спросил он.
 – Отправились в «Клубничную поляну» на переговоры с Лингами. Вот и надейся после этого на своих девиц... – Мистер Орли помолчал. – У них там есть ветродуйка? Урбана ведь ни за что не станет танцевать с такой машинкой.
 – Это верно, – подтвердил Шэд.
 – Хотя что я говорю? Они же посулили ей кусок...
 – Не беспокойтесь, босс, – утешил его Шэд. – Касательными танцами она заниматься не будет даже за миллион.
 – А ты не думаешь, что, возможно, они хотят заполучить ее не для этого?
 Шэд сделал знак бармену, чтобы принес хозяину баночку холодного «Доктора Пеппера», а мистер Орли тем временем продолжал излагать свои соображения:
 – Эти братцы Линги совсем не дураки. Они же понимают, какую выгоду могут извлечь из такой девушки, как Урбана. Ведь она своими буферами может забодать насмерть кого угодно. – Он облизал край распечатанной баночки. – Вот что я думаю: они собираются покончить с касательными танцами. Они метят повыше, вот и норовят приобрести что-нибудь высококлассное, понял? Чтобы стать таким же респектабельным заведением, как у нас.
 – Респектабельным, – повторил Шэд. Мистер Орли временами бывал забавным. Шэд пришлепнул поплотнее пакет со льдом на голове. – Вы уверены, что это они накапали на вас?
 – А кто же еще? Они все еще злятся на меня за ту... змеиную принцессу, как ее там.
 К бару подошел Кевин и спросил бутылку «перье». Однако при виде Шэда его лицо омрачилось, и он стремительно удалился. Шэд выбросил ему вслед кулак, но промахнулся, и Кевин скрылся в своей кабине.
 – Этот чертов инспектор из здравоохранения, – поведал мистер Орли, – совал свой нос всюду и везде. Чуть ли не на карачках ползал.
 – Правда?
 – В общем, я слегка запаниковал. И выбросил твой сыр в сортир.
 Шэд закрыл глаза.
 – Черт побери, – сквозь зубы произнес он.
 – Мне пришлось, – оправдывался мистер Орли. – Парень такой шустряк. А вдруг нашел бы этого чертова скорпиона? Тогда что? Он и так уже угрожает закрыть нас.
 – Значит, вы его спустили в сортир.
 – Ну, достанешь себе другого. Я заплачу.
 Но Шэд окончательно пал духом.
 – На мне просто лежит какое-то проклятие, вот и все, – пробормотал он.
 Мистер Орли поднялся и сделал ему знак следовать за ним. Ничто в этот момент не могло доставить Шэду большего удовольствия: уличный шум звучал просто колыбельной Брамса по сравнению с тем грохочущим кошмаром, который постоянно запускал Кевин.
 Дойдя до автостоянки стрип-бара, мистер Орли оглядел стоявшие там машины, выбрал «вольво-седан» и тяжело прислонился к его капоту.
 – Так что мы будем делать с этими Лингами? Я готов выслушать твои соображения.
 – У меня все мозги болят, – попытался отвертеться Шэд.
 – Ты – единственный, на кого я могу положиться, – настаивал мистер Орли.
 – Я не умею поджигать, мистер Орли. Не могу даже разложить костер для барбекю.
 – Тогда давай придумаем что-нибудь вместе.
 К автостоянке подкатила черная «акура», и из нее вышла Урбана Спрол, одетая, как для бала в Палм-Бич. Ни мистер Орли, ни Шэд еще ни разу не видели ее такой.
 – Ну и как? – натянуто спросил мистер Орли.
 – Я ведь здесь, верно? Ну и покончим с этой темой, – резко ответила Урбана.
 Шэд бросил на мистера Орли взгляд, означавший: я же говорил вам.
 Кряхтя, мистер Орли оторвал объемистый зад от капота «вольво-седана».
 – Подожди-ка, детка. Ты наплевала на тысячу баксов ради того, чтобы остаться у меня?
 – Не городите чуши, босс, – тем же раздраженным тоном ответила Урбана.
 Шэд незаметно сжал ее руку.
 – Давайте не будем говорить об этом.
 Но Урбану уже понесло.
 – Этот гаденыш собрался лапать меня!
 – Кто? – спросил мистер Орли.
 – Да Линг, кто же еще! Пытался спустить с меня бретельки и...
 – Который? – кратко спросил Шэд.
 – Тот, что поменьше ростом. Я два ногтя обломала об его раскосую рожу. – Урбана продемонстрировала свой испорченный маникюр. – В гробу я их видела, этих ублюдков! – И, проскочив между мистером Орли и Шэдом, она скрылась за дверью «Розового кайфа».
 – Хорошо еще, что дверь с петель не сорвала, – заметил, глядя ей вслед, мистер Орли.
 Шэд смотрел вдаль, туда, где вспыхивали и гасли неоновые огни «Клубничной поляны».
 – Который из Лингов поменьше ростом, мистер Орли? – задумчиво спросил он.
 – А что, есть разница?
 – Да нет, ровным счетом никакой.


* * *

 «Принцесса Пиа» начала привлекать к себе рыб с того самого дня, как легла на дно на семидесятидевятифутовой глубине, в трех милях от пляжей Форт-Лодердейла. Капитаны катеров, обслуживающих любителей подводного плавания", частенько навещали это место, особенно в те дни, когда у них бывало маловато горючего и не хотелось отплывать далеко от порта. Клиенты сами выбирали, куда их отвезти. Опытные и уже много поплававшие на своем веку ныряльщики не интересовались такими объектами, как недавно затопленный банановоз, а туристы, наоборот, были в восторге. Погрузиться под воду, выпуская целые шлейфы пузырьков воздуха, и хотя бы недолго понаблюдать собственными глазами жизнь моря – что может быть лучше? Большинство из них не имели ни малейшего понятия о том, как называется та или иная рыба, проплывающая перед их глазами, но это было не так уж и важно.
 Утром шестого октября Кейт Эспозито и ее приятель взошли на борт тридцатипятифутового судна «Элимэни III», принадлежащего капитану Эйбу Кочрэну. Вместе с ними отправлялись в плавание четверо молодых парней – агентов некоего бюро путешествий, находившихся в Форт-Лодердейле по делам службы. Эйб Кочрэн наметанным глазом сразу оценил своих пассажиров и, не колеблясь, взял курс на «Принцессу Пиа». Море было спокойно, и якорь с первого же раза зацепился за дно. Агентов бюро путешествий, всех до единого, укачало, так что Эйб Кочрэн вручил каждому по пробковому поясу и наказал плавать поближе к корме, где он мог присматривать за ними. Благодаря этим обстоятельствам Кейт и ее приятель отправились на «Принцессу» в одиночестве.
 Кейт научилась нырять с маской в одном из бостонских бассейнов, еще в школьном возрасте, но поездка в тропики была мечтой всей ее жизни. Она не могла дождаться момента, когда впервые увидит живую мурену; ее друг даже приобрел специально для этого случая дешевенькую фотокамеру для подводных съемок.
 Когда они упали спиной с кормы катера Эйба Кочрэна и погрузились, Кейт Эспозито заметила, что вода имеет более темный цвет, чем она ожидала. В туристских проспектах говорилось, что она «прозрачна, как хороший джин», однако Кейт едва могла разглядеть что-нибудь в десяти футах от себя. Но от ее разочарования не осталось и следа, когда она увидела «Принцессу Пиа» – целую, не разломившуюся на части, покоящуюся на правом борту. Она показалась Кейт мрачной и жуткой, как «Титаник». Стараясь держаться поближе друг к другу, молодые люди поплыли вдоль корпуса «Принцессы». Целые тучи маленьких полосатых рыбешек сновали туда-сюда сквозь рваные отверстия в борту, проделанные взрывами, а из рулевой рубки, грациозно колыхаясь, выплыла пара пятнистых скатов. Все это вызывало у Кейт и ее друга бурное восхищение, выразившееся в кипении пузырьков воздуха за их спинами; камера щелкала безостановочно, запечатлевая все и вся.
 Кейт ныряла лучше, чем ее парень, и именно она решила обследовать трюм «Принцессы». Из документальных фильмов о жизни подводного мира она знала, что мурены предпочитают селиться в самых темных и отдаленных закоулках, так что имелся шанс обнаружить какую-нибудь из них внутри затопленного судна. Постучав по баллону своего друга, чтобы обратить на себя его внимание, Кейт знаками объяснила свои намерения. Тот кивнул в знак того, что понял, и передал ей камеру. Глаза Кейт сердито сверкнули сквозь стекло маски. Повернувшись к парню спиной, она поплыла к корме, где в досках палубы виднелся открытый люк. Глядя, как пара оранжевых ласт исчезает во тьме корабельного чрева, молодой человек подумал: подожду десять минут и, если она не вернется, поплыву за ней. Он взглянул на часы, чтобы засечь время.
 Мрак грузового отсека кое-где пронизывали мутно-белесые столбы бледного света. Кейт Эспозито плыла медленно, на ощупь. Поверхность металла, лишь недавно оказавшегося на глубине, еще не успела покрыться наростами, и руки скользили по ней. Водоросли свисали с брасов длинной коричневой бахромой, а вокруг сновали целые толпы мелких рыбешек, искорками вспыхивая перед глазами Кейт. Она опустилась поглубже, к самому дну трюма, и кожей ног почувствовала, что вода становится холоднее и тяжелее. На темном однообразном фоне стальной обшивки смутно выделялось какое-то светлое пятно абсолютно правильной формы. «Что это еще за блюдце?» – подумала Кейт. Протягивая руку к этому предмету, она знала, что вряд ли обнаружила нечто ценное, однако не могла не улыбнуться, увидев, что это элегантная дамская шляпка из блестящей искусственной соломки. Девушка выпустила ее из рук и двинулась дальше.
 Прямо перед ней смутно обрисовалось что-то большое, длинное, серое. Подплывая поближе, Кейт Эспозито различила в этой массе застекленные окошки и поблескивающие никелем ручки. Это была... машина, прикованная цепью к килю. И не какая-нибудь рухлядь, а американский «седан» последней модели.
 Очень странно, подумала Кейт. Передвигаясь вдоль крыла автомобиля, она обнаружила пластиковую табличку с буквами: «линкольн-континенталь». Кому могло прийти в голову утопить новехонький «линкольн»? Может быть, это очередной рекламный заскок какой-нибудь радиостанции? Указательным пальцем Кейт вывела свое имя на уже успевшей зарасти тонкой пленкой водорослей крыше машины, затем сфотографировала надпись, чтобы показать ее потом своему приятелю.
 Если не считать разбитого окошка со стороны места водителя, «линкольн» находился в прекрасном состоянии. На бампере даже сохранилась наклейка: «А ты сегодня уже общался со своим адвокатом?»
 Кейт Эспозито заметила, что крышка багажника слегка приоткрыта.  Вот идеальное убежище для мурены,  сказала она себе и сунула руку в сетчатую сумочку, где лежала горсть мороженых сардинок: их дал ей Эйб Кочрэн специально для того, чтобы покормить морскую живность, которая соблаговолит приблизиться. Вытащив одно маленькое твердое тельце, она осторожно поднесла его к самой щели, однако мурена что-то не торопилась показаться. Кейт подождала с минуту, но все кончилось тем, что сардинка выскользнула из ее пальцев. Она достала другую и сделала еще одну попытку выманить мурену наружу, проведя рыбешкой вдоль всей щели. Внутри багажника ничто не шевельнулось.
 «Видно, никого нет дома», – подумала Кейт и кончиком ласта подтолкнула крышку вверх. Она медленно открылась.
 Приятель Кейт Эспозито развлекался, стараясь поймать молоденькую черепаху, когда Кейт внезапно пулей вылетела из люка и бешено заработала ногами, чтобы как можно скорее подняться на поверхность. Парень последовал за облаком пузырьков туда, где над его головой рисовалось вытянутым пятном днище катера Эйба Кочрэна. Когда он вынырнул, Кейт, уже успевшая выбраться на деревянную платформу для ныряния, стояла на четвереньках, судорожно выкашливая на доски съеденный утром завтрак. Агенты бюро путешествий, плавая поблизости, встревоженно и непонимающе переговаривались.
 – Все на борт! – лаконично распорядился Эйб Кочрэн. Спутник Кейт, содрав маску, спросил:
 – Что ты там увидела?
 – Крабы... – прорыдала Кейт. – Там крабы... пожирают какого-то... адвоката...


* * *

 Ныряльщикам службы броуордского шерифа понадобилось четыре часа, чтобы поднять на поверхность тела Мордекая и его кузины Джойс. Вытащить машину было труднее, поэтому эту операцию отложили до другого дня, тем более что в окрестностях появилась группа весьма агрессивно настроенных лимонных акул.
 В полдень телевидение в программе новостей объявило, что внутри недавно затопленного сухогруза «Принцесса Пиа» обнаружено два трупа. Капитан Эйб Кочрэн отказался разговаривать с репортерами. Приятель Кейт Эспозито оказался более словоохотливым и в интервью, данном прямо в доке, подробно рассказал в прямом эфире о том, как его подруга обнаружила полусъеденного адвоката в новеньком «линкольне». Сержант Эл Гарсиа, увидев это интервью по установленному в его кабинете телевизору, немедленно позвонил своему другу – судебному врачу службы шерифа графства Броуорд – и попросил разрешения присутствовать при вскрытии. Врач разрешил, пояснив, что зрителей вряд ли соберется много: слишком уж попорчен материал.
 Гарсиа, заехавший сперва в банк, где находился сейф Мордекая, прибыл к голливудскому коронеру последним. Там уже собрались двое патологоанатомов и трое детективов из службы броуордского шерифа, вынужденные присутствовать по обязанности, а также пара первокурсников медицинского факультета университета Майами. Флоридская коллегия адвокатов своего представителя прислать не пожелала.
 Прежде чем войти в анатомичку, Гарсиа вынул изо рта сигару и, как всегда, брызнул несколько капель «Олд спайс» на свою больничную маску. Первым открыли пластиковый пакет, содержавший останки Мордекая. Крабы успели здорово поработать над ним: череп они объели практически дочиста, так что медикам не составило труда обнаружить три входных отверстия от пуль небольшого калибра. Броуордские детективы делали заметки в блокнотах, карандашами указывая анатомам на те места, которые их особенно интересовали. Никто даже не оглянулся, когда студенты, позеленев и зажав руками рты, выскользнули за дверь.
 Врачи, разрезав в нескольких местах мокрую ткань, стащили с трупа бывший на нем костюм в мелкую полоску. Гарсиа, подойдя поближе, спросил, может ли он проверить содержимое карманов. Медики пожали плечами и продолжали заниматься своим делом.
 Гарсиа, задерживая дыхание, взялся за костюм Мордекая. Один из броуордских детективов раздраженно спросил его, какого черта он там выискивает.
 – Вот это, – ответил Гарсиа, показывая маленький ключик, якобы только что вынутый из кармана насквозь промокшего пиджака.


* * *

 Малкольм Дж. Молдовски не видел двенадцатичасового выпуска новостей, потому что в это время обедал с двумя сенаторами и одним руководителем страховой компании из Нью-Йорка. Шестичасовой выпуск он тоже пропустил, поскольку в это время находился в ванной, готовясь к важному ужину у губернатора штата. В последнее время флоридские власти здорово беспокоили производителей фосфатов, из-за того что последние заражали грунтовые воды радиоактивными отходами своего производства. Промышленникам никак не улыбалось тратить большие средства на надежное захоронение вредных веществ, поэтому они предложили Малкольму Молдовски шестизначную сумму за то, чтобы он уладил этот вопрос с губернатором – своим старинным другом.
 Молди всегда совершал церемонию одевания в строго определенной последовательности, неизменно начиная с носков. За ними наступал черед белья, рубашки, запонок, галстука, брюк и, наконец, ботинок. Для Молдовски было вполне обычным делом потратить двадцать минут на завязывание галстука безукоризненным виндзорским узлом, но на сей раз именно на этом важнейшем этапе ему помешали: кто-то позвонил прямо в дверь квартиры. Подобное вторжение в его жизнь вызвало у него раздражение и недоумение: куда, интересно, подевался консьерж, обязанный дать ему знать о приходе посетителя? Молдовски, не успев надеть брюк, пошел открывать. В дверях стоял незнакомый человек – явно кубинец, плотного телосложения, с пышными усами, сигарой во рту и телефоном сотовой связи под мышкой.
 – Ну? – отрывисто спросил Молдовски.
 Эл Гарсиа показал свой полицейский значок и решительно шагнул в квартиру. При виде портрета Джона Митчела он усмехнулся.
 – Или вы большой юморист, или просто чокнутый, каких еще свет не видал.
 – Я не разобрал ваше имя, – сказал Молдовски.
 Гарсиа представился еще раз, и Молдовски почувствовал, что под ложечкой у него становится нехорошо.
 – А по какому вы делу?
 – Убийство, – лаконично ответил Гарсиа.
 – Что-нибудь случилось в нашем доме?
 – Уверен, что да, но я пришел не поэтому. Может, вы все-таки наденете какие-нибудь брюки?
 Малкольм Дж. Молдовски холодно кивнул, вышел в спальню и закончил туалет, двигаясь механически, как робот. Он снова вернулся в холл, ладонью стряхивая едва заметные ворсинки со своего шерстяного пиджака, а мозг его в это время с бешеной скоростью прокручивал добрую сотню вариантов дальнейшего развития событий, но – увы – все они выглядели малоутешительными. Он поступил опрометчиво, сделав ставки на полицейского начальника из управления графства; удар, который он пытался нанести сержанту Гарсиа, рикошетом вернулся к нему самому.
 – Я сейчас должен ехать на ужин к губернатору, поэтому времени у меня довольно мало, – сказал он.
 – У меня тоже, – ответил Гарсиа. – Я собираюсь поиграть в кегли с Айвэной Трамп.
 Он издевался над ним, Малкольмом Молдовски. Да к тому же эта насмешливая улыбка из-под усов! Молди взял стул и сел. «Держи язык за зубами, – приказал он себе. – Будь, внимателен и осторожен, как никогда».
 – Вы знаете некоего адвоката по фамилии Мордекай? – спросил Гарсиа.
 – Нет, не знаю.
 – Его убили. Я знаю, о чем вы сейчас думаете, и, возможно, вы даже правы. Может быть, его убийство явилось настоящим благодеянием для общества. Может быть, нам следовало бы наградить убийцу медалью. Мертвый адвокат есть мертвый адвокат, не так ли?
 Молдовски ничего не ответил. Словно тысячи острых бритв впились ему в горло.
 – Опуская кровавые подробности, – продолжал Гарсиа, – вот что произошло. В кармане у покойника найден ключ отличного сейфа в одном лодердейлском банке. А в сейфе обнаружена карточка из «Ролодекса», на которой указаны ваше имя и номер телефона...
 – Это невозможно, – прервал его Молдовски, думая про себя:  «Сволочь, сволочь, тысячу раз сволочь!»  – Я даже не был знаком с этим человеком, сержант.
 – Думаю, вы лжете, Малкольм, но оставим это на потом. Вам не хотелось бы узнать, что еще обнаружили в этом сейфе?
 – Меня это не касается. – Молдовски не узнал собственного голоса.
 – Там нашли еще слайд, снятый на кодаковской пленке. – Эл Гарсиа сделал паузу, чтобы поточнее оценить реакцию Молдовски. Тот нервно заморгал. – Снимок сделан в одном стрип-заведении, и на нем фигурирует некий известный конгрессмен.
 Молдовски стоически продолжал делать вид, что не имеет к этому никакого отношения. Он боялся взглянуть на свое отражение в висевшем на стене зеркале: а если лицо, глаза, еще что-нибудь выдает его?
 Гарсиа достал записную книжку и снял колпачок с шариковой ручки.
 – Вы абсолютно уверены, что убитый адвокат не делал попыток шантажировать вас? Он и женщина по имени Джойс Мизнер.
 Молдовски встал и застегнул запонки.
 – Сержант, я опаздываю. Приходите завтра в мой офис.
 Детектив, скользнув глазами по странице, нашел имя, которое услышала Эрин от конгрессмена, и весело спросил:
 – А вы знаете парня, которого зовут Эрб Крэндэлл?
 – Разумеется, – ответил Молдовски. Он так старался выглядеть невозмутимым, что мускулы его лица свело от напряжения.
 – Откуда вы его знаете?
 – По политическим делам. Мы можем поговорить об этом завтра.
 – А как же! – Гарсиа захлопнул книжку и небрежно сунул ее в карман пиджака. Из другого кармана он извлек листок бумаги с записанными столбцом цифрами, скользнул по нему пальцем и, отыскав нужный номер, набрал его на своем телефоне.
 Аппарат, стоявший на письменном столе у окна, зазвонил. Молдовски уставился на него неподвижным, исполненным ненависти взглядом.
 – Возьмите трубку, – предложил Гарсиа.
 Молдовски не двинулся с места.
 – Я не любитель игр.
 Телефон на столе продолжал звонить.
 – Это вас, – сказал Гарсиа.
 – Что вы хотите доказать?
 Гарсиа выключил свой телефон. Аппарат на столе немедленно замолк. Гарсиа улыбнулся. Он чувствовал себя на высоте.
 – У вас закрытый номер, – сказал он.
 – Разумеется, – подтвердил Молдовски. – Но вы ведь офицер полиции. Вам стоит только справиться в соответствующем месте.
 – Я вышел на него иначе.
 Он протянул Молдовски листок, который держал в руках. Это была копия сводного счета из гостиницы «Холидэй Инн» в Миссуле, где останавливались убийцы Джерри Киллиана, после того как сбросили его в реку Кларк-Форк-ривер.
 – В ту ночь кто-то звонил сюда из номера двести двенадцать. И разговор был долгим.
 – Я не помню такого разговора. – Щеки Молди пылали огнем. Он полагал, что ямайцы звонили по кредитной карточке, а эти идиоты позвонили прямо из своего номера.  Прямо из номера! 
 – Возможно, вы захотите связаться со своим адвокатом? – спросил Гарсиа.
 Молдовски жестко рассмеялся.
 – Не говорите глупостей!
 – Выбор за вами, – пожал плечами детектив. – И еще один вопрос,  chico.  Где я могу найти сегодня вечером Дэвида Дилбека?
 – Понятия не имею.
 – Серьезно? А мне рассказывали, что он и задницы себе не подотрет без вашего позволения.
 И тут Молдовски наконец не выдержал. Он орал, топал ногами, метался по квартире и клялся, что Элу Гарсиа придется до конца жизни заниматься выписыванием штрафных талонов на какой-нибудь Богом забытой автостоянке.
 – Что ж, – отозвался Гарсиа, – вы ведь вроде человек довольно влиятельный.
 – Это уж точно!
 – А я, значит, оскорбил вас?
 – Значительно хуже, чем просто оскорбили, сержант.
 – В таком случае, прошу принять мои самые искренние извинения. – Гарсиа поднялся. – Я сам найду конгрессмена. – Он поправил сбившийся на сторону галстук Молди. – Вы выглядите на миллион баксов. Вот только одеколон у вас... Вполне годится, чтобы морить москитов. – И уже на полпути к двери добавил, обернувшись: – Лично я предпочитаю запахи американского производства.
 Как только дверь за детективом захлопнулась, Малкольм Молдовски ринулся к письменному столу и схватился за телефон – символ и до сих пор неизменно надежное орудие его власти, ныне предавшее его. Прикосновение к трубке, привычное ощущение ее тяжести в ладони немного успокоили его, но он не был уверен, что именно следует предпринять в качестве следующего шага. Кому позвонить, за какую ниточку дернуть, чтобы разобраться с этой чудовищной неувязкой? Кто обладает достаточной властью и возможностями, чтобы уладить подобное дело?
 Никто, мрачно сказал себе Молдовски. Труп адвоката обнаружен, убийственно компрометирующая фотография – тоже. Сейф был открыт, опустошен, затем снова открыт, и доказательства возвращены на место. Самое ужасное – это карточка из «Ролодекса». Этот подонок Гарсиа – еще и юморист.
 Взгляд Молдовски упал на портрет великого человека – Джона Ньютона Митчела: полуопущенные веки, надменная улыбка на полном лице. Как поступил бы  он,  старый мудрый лис?  Поставить перед этими ублюдками каменную стену  – так он говорил. Ну, разумеется. Ничего не признавать за собой, все отрицать. Это неплохой вариант, и он мог бы сработать. Уотергейт лопнул бы, как мыльный пузырь, если бы... если бы Никсон, это гном-параноик, прислушивался к советам умных людей.
 «Господи Иисусе, – подумал Молдовски, – ведь я должен найти Дилбека раньше, чем этот проклятый кубинец».
 Он набрал личный номер конгрессмена. После двух гудков в трубке раздался голос автоответчика. Молдовски оставил краткое сообщение, но без каких бы то ни было инструкций – это еще больше сбило бы с толку Дэвида Дилбека. Затем Молди попытался разыскать Эрба Крэндэлла в Атлантик-Сити, но ни в одном из крупных отелей в списках постояльцев он не значился. Или Крэндэлл остановился в каком-нибудь тихом местечке, или соврал насчет Атлантик-Сити.
 Молдовски почувствовал, как что-то холодное и тяжелое начинает давить на сердце. Он положил трубку на место и потянулся к ключам от машины. Когда Дилбек встречается с этой стриптизершей? Не сегодня ли вечером?




 Глава 28


 Эрин приехала в «Розовый кайф» с подарком для Моники-старшей – полупрозрачной шелковой блузкой от Неймана.
 – Прости за вчерашнее, – сказала она. – Дэррелл есть Дэррелл. Он безнадежен.
 Блузка понравилась Монике-старшей, и она надела ее поверх сценического бюстгальтера.
 – Она просто прекрасна, Эрин!
 – Но не для работы. Она для того, чтобы покрасоваться перед кем-нибудь... особенным.
 – Особенным? Эх, хорошо бы! – Моника повертелась перед зеркалом. – Угадай, кто сидит там возле бассейна? Гэррик Атли!
 – Но ты не можешь выступать в рестлинге, – воскликнула Эрин. – У тебя же поранена рука.
 – Буду надевать розовые вечерние перчатки – до тех пор пока не заживет. Мистер Орли говорит, что в них я вылитая Мейми ван Дорен. – И далее Моника-старшая поведала Эрин о неудачной встрече Урбаны Спрол с братьями Линг.
 – Жаль, – заметила Эрин. – Я всегда слышала, что с ними надо держать ухо востро.
 Моника-старшая ввела Эрин в курс и других новостей. Мистер Орли опять втихаря понизил температуру в зале до шестидесяти восьми градусов, чтобы у танцовщиц на сцене лучше торчали соски. А кроме того, Сабрине, знаменитой тем, что она меняла парики, как перчатки предложили три тысячи долларов за участие в порнографическом фильме, который должен был сниматься на одном из местных пляжей.
 – И она согласилась, – сообщила Моника-старшая.
 – А где она сейчас?
 – Где-то тут. – Моника-старшая сняла обновку и аккуратно повесила ее на «плечики». – А ты что-то слишком уж одета. Я пойду туда и скажу ей, что ты здесь.
 Вскоре появилась Сабрина, как всегда, ровная и доброжелательная. Их с Эрин роднили два обстоятельства: маленькая грудь и уголовное прошлое бывших мужей.
 – Расскажи-ка мне про этот так называемый фильм, – попросила Эрин.
 – Они сказали, что мне придется трахнуться с двумя парнями в горячей ванне, вот и все.
 – Почему ты согласилась?
 Вопрос, казалось, смутил Сабрину.
 – Они же заплатят мне.
 – Если тебе нужны деньги, я тебе дам.
 У Сабрины расширились глаза от удивления, потом она недоверчиво улыбнулась.
 – Три тысячи-то? Да откуда?
 – Сколько тебе нужно, столько и будет.
 – Ты не понимаешь, Эрин. Я не могу больше заниматься этим проклятым рестлингом. Какая разница, лапша это или кукуруза со сливками – все равно мерзость.
 – А сниматься в порнофильме – не мерзость?
 – Послушай, ты ведь не знаешь, как это бывает: какой-нибудь пьяный ублюдок норовит засунуть тебе куда не следует эту холодную гадость... Сама бы хоть раз попробовала. – Эрин почти никогда не доводилось видеть Сабрину такой рассерженной.
 – Я поговорю с мистером Орли, – пообещала она. – Мы покончим с этим.
 – Знаешь, сниматься в порнофильме вряд ли хуже, чем выступать в рестлинге.
 – А ты видела хоть один порнофильм?
 Сабрина призналась, что нет.
 – А я видела. Когда работала в ФБР, однажды в аэропорту перехватили целый грузовик таких кассет. Ну, агенты и устроили как-то вечером приватный сеанс.
 – И какие же они, эти фильмы? – Сабрина задала вопрос с любопытством, но очень серьезно. – Там и правда все слишком уж круто?
 – Ты знаешь, что такое «тачка»? – вместо ответа спросила Эрин.
 – Нет.
 Эрин объяснила.
 – Ничего себе! – выдохнула Сабрина, заливаясь ярким румянцем. – А режиссер ничего не говорил мне о таких вещах.
 – Да уж само собой.
 – Мне нужно подумать.
 – Попроси несколько дней на размышление, – посоветовала Эрин.
 Сабрина подкрасила губы и снова ушла на сцену. В гримуборной появилась Урбана Спрол и продемонстрировала Эрин свои сломанные ногти, прибавив:
 – Все-таки мужики – это самое большое дерьмо на свете.
 – Как правило, да, – согласилась Эрин.
 Урбана взглянула на нее с некоторым удивлением.
 – А мне казалось, что ты неровно дышишь к этому копу-кубинцу.
 – Он женат, и там все хорошо.
 – Еще один сердцеед!
 – Моя девочка сейчас находится у них дома, – объяснила Эрин. – Его жена такая же славная, как и он сам.
 – А ты, значит, сидишь тут – это в субботу-то вечером.
 – О, у меня грандиозные планы, – улыбнулась Эрин. – Сегодня я буду танцевать для конгрессмена.
 – Пощади меня! – воскликнула Урбана. – Больше ни слова. Скажи только, чего ради.
 Эрин зевнула и заложила руки за голову.
 – Это мой гражданский долг.


* * *

 Рита осторожно промыла брату рану.
 – Я, в общем-то, почти ничего не могу туг сделать, – извиняющимся тоном сказала она.
 – И не пытайся.
 – А чем это у тебя перемазана рубашка?
 – Черт с ней. Не имеет значения.
 Рита уложила его сломанную руку в самодельную шину, изготовленную из клюшки для гольфа, и закрепила пластырем и клейкой лентой. Изогнутый конец клюшки торчал как раз вровень с пальцами Дэррелла.
 – Ну вот, – сказала Рита, зубами оторвав лишний кусок ленты. – А теперь сматывайся, пока не явился Альберто.
 Дэррелл был изжелта-бледен и тяжело дышал.
 – Мне бы сейчас морфия, – проговорил он.
 – Морфия у меня нет. Может, нуприн подойдет?
 – Это еще что такое?
 – Говорят, он лучше чем тиленол.
 – Черт побери, Рита...
 – Ну ладно. Тогда, может, вот эти капсулы? Вообще-то они для Лупы. Ветеринар дал мне целый флакон, чтобы давать ей, когда начнутся роды.
 В глазах Дэррелла блеснула надежда.
 – Что, вроде как собачий морфий?
 – Похоже, что так.
 Рита отыскала нужный флакон и попыталась прочесть написанное на нем название лекарства. Ни она, ни ее брат никогда даже не слышали о таком.
 – Доктор сказал, по две штуки каждые шесть часов.
 – Я все-таки не какой-нибудь блохастый пудель,  –  обиделся Дэррелл. – Давай мне четыре и чего-нибудь холодненького запить.
 В течение следующих двадцати пяти минут его безостановочно рвало. Все это время Рита стояла рядом, вытирая ему рот и подбородок, и уговаривала поспешить  –  Альберто должен был вернуться со службы с минуты на минуту. Когда Дэррелл смог говорить, он ответил, что не в состоянии ни ехать, ни идти куда бы то нибыло. Тогда Рита помогла ему сойти по ступенькам и указала, где спрятаться – под ее домом на колесах. Там можно было только лежать.
 – Где ты оставил «понтиак»? – спросила она. – Это на случай, если миссис Гомес вдруг вздумается напялить очки.
 Дэррелл объяснил и полез под трейлер. Он волочил свою сломанную руку, как обрубок бревна; конец клюшки для гольфа оставлял в грязи глубокую борозду.
 – Я принесу тебе одеяло, – сказала Рита.
 – А твои чертовы волки сюда не сунутся?
 – Не сунутся, не беспокойся.
 – Рита, я не могу оставаться здесь!
 Послышался шум подъезжающей машины. Рита приложила палец к губам и исчезла.
 Дэррелл Грант услышал голос Альберто Алонсо, скрип гравия под его сапогами, шум захлопнувшейся двери...
 «Я в ловушке», – подумал Дэррелл. Медленно поворачивая голову, он оглядел свое тесное пристанище, мысленно взвешивая шансы выбраться из него живым: а вдруг этот проклятый трейлер рухнет и раздавит его, как таракана? Да нет, пожалуй, этого не произойдет: трейлер-то совсем новенький, Рита и Альберто купили его после того, как их старый сильно пострадал во время урагана. Дэррелл уперся здоровой рукой в алюминиевое днище: никакого результата. Трейлер был прочен, насколько может быть прочным дом на колесах. Но тем не менее Дэррелл чувствовал себя очень неуютно в своем почти подземном убежище. Тут было холодно, как в могиле, и сильно пахло мышами. Однако все же лучше было пока оставаться здесь, чем снова ночевать в мусорном ящике позади ресторанчика «Пицца Хат».
 Зверская боль в сломанной руке не прекращалась ни на мгновение, по другой руке и ногам пробегал озноб. Всю жизнь Рита твердила брату, что он красивый, удачливый, храбрый и вообще даст сто очков вперед кому угодно.
 – Ты можешь заняться в жизни чем твоей душе угодно, – говаривала она. – И внешность при тебе, и держать себя умеешь.
 Сейчас, окидывая мысленным взором всю свою прошлую жизнь, Дэррелл вдруг понял, что женитьба на Эрин была высшей ее точкой, самой большой возможностью, какая ему только представлялась. Даже сейчас, если когда-нибудь ему удастся вернуть все на свои места, она остается его самым большим шансом на успех. Но ведь, черт побери, он тоже старался потрафить ей: бросал пить, переставал изменять, находил дневную работу. Однако такая жизнь была не для него. А может, и даже вернее, он не для нее. Его хронически раздражала та ответственность (точнее, ее многочисленные и разнообразные проявления), которую добровольно возлагает на себя человек, живущий в соответствии с законами и общественными нормами. А Эрин даже и не пыталась понять этого. Когда их брак распался, Рита сожалела об этом, а он, Дэррелл, говорил:
 – Мне нужна такая, как я сам: чтобы не оглядывалась поминутно направо и налево и чтобы думала не только о сегодняшнем дне.
 Теперь, в рамках размышлений о сегодняшнем дне, Дэррелл Грант сосредоточил свое внимание на двух проблемах: как унять дикую боль в руке и каким образом выцарапать Анджи у бывшей супруги.
 После ужина Рита вышла из трейлера и заглянула под него. Она была одета, как всегда, когда собиралась идти к своим питомцам: хоккейная маска, брезентовые рукавицы до локтей, рваный домашний халат. Дэррелл заметил, что теперь она надевает еще и пластмассовые щитки-наголенники.
 – Я принесла тебе немного жареного цыпленка, – сказала Рита. – Корочка – просто объедение.
 Она поднесла ко рту брата холодную куриную ножку. Дэррелл откусил большой кусок и выплюнул косточку.
 – Послушай-ка, у кого это был рак – у миссис Гомес?
 – Нет, у ее мужа. Он умер в августе.
 – Пари держу, что у нее еще остались его таблетки.
 – Прошу тебя, Дэррелл!
 – И они наверняка у нее в аптечке, в ванной. – Он поднял голову. – Рита, я скоро свихнусь от боли. Пожалуйста...
 – Ты ведь уже спер у бедной старухи машину.
 – Но ее муж ведь умер, верно? Значит, какой смысл оставлять вполне годные лекарства валяться зря в аптечке?
 – Но я даже не знаю, что искать.
 – Демерол, дилаудид, кодеин – черт побери, тащи все, на чем написано имя этого старика.
 – Хорошо. Но потом ты уйдешь, – решительно сказала Рита. – Ведь копы могут появиться в любую минуту.
 – Уйду. Обещаю.
 Ему нужно было кое-что еще, но он не мог попросить об этом сестру, потому что она ни за что не согласилась бы. Ни за что, никогда.
 «Но ничего, – подумал Дэррелл, – я и сам знаю, где его искать. Альберто держит его там же, где и любой житель Майами: в „бардачке“ машины».
 И притом заряженным. С полной обоймой.


* * *

 Перенести ужин у губернатора на другой день удалось без каких бы то ни было трудностей. Будь мысли Малкольма Дж. Молдовски менее заняты возникшими проблемами, он заметил бы в голосе губернатора нотку облегчения. Что-то с желудком? Что ж, Малкольм, очень жаль. Позвони непременно, когда тебе станет лучше. Положив трубку, губернатор повернулся к находившемуся рядом помощнику и сказал со вздохом:
 – Дай-то Бог, чтобы это была опухоль.
 Направляясь в Тэрнберри-Айл, Молдовски в который раз прокручивал в голове все, что произошло, и пытался зацепиться хоть за что-нибудь. В конце концов, этот коп говорил только о слайде и о счете из гостиницы.
 Объяснение по телефонному звонку из Миссулы найти можно. Можно сказать, что в тот вечер в доме были гости. Звонили они, звонили им. Нетрудно будет найти кого-нибудь, кто согласится (за деньги, разумеется) сказать:  да-да, дайте-ка подумать... точно, какой-то родственник одного парня звонил из Монтаны, а парень-то здорово перебрал, он, похоже, так и не сообразил, с кем говорит. Как, вы говорите, его зовут? Я-то вообще только там с ним и познакомился. 
 С фотографией будет посложнее. Разумеется, этому проклятому кубинцу уже известна вся история, связанная с ним. Малкольм Молдовски яростно вцепился в руль, лавируя среди потока машин. Перед его мысленным взором снова и снова вставала одна и та же воображаемая, но в недалеком будущем, возможно, вполне реальная сцена...
 Конгрессмен Дилбек, одетый только в боксерские трусы и широкополую ковбойскую шляпу, жалкий, подавленный, стоит на носу яхты.
 Сержант Гарсиа, с хитрым видом попыхивая сигарой, ходит вокруг него кругами, как голодная пантера, помахивая в воздухе кодаковским слайдом и обстреливая конгрессмена вопросами, один страшнее другого, с такой скоростью, что Дэвид Лейн Дилбек не успевает придумать правдоподобных ответов.
 Дилбек путается, дрожит, вот-вот расплачется. Да, сержант, это я изображен на снимке. Я, с бутылкой из-под шампанского в руках. Поймите, умоляю, я не совсем здоров. Я не в состоянии сам контролировать свои животные потребности, я нуждаюсь в помощи. Спросите эту леди, она вам скажет. Я никогда прежде и мухи не обидел...
 Молдовски прибавил скорость. Чтобы хоть чем-то утешиться, он повторил себе, что Дилбек понятия не имеет о судьбе, постигшей обоих шантажистов – Киллиана и адвоката. Конгрессмен не знает, какие жестокие меры пришлось принять ради того, чтобы спасти его от скандала. Этот настырный кубинец может трепать его целый день, но так и не узнать ничего. Вообще-то говоря, Дэвиду Дилбеку, если его прижать, есть – и немало – в чем сознаваться, но убийство среди совершенных им преступлений не фигурирует.
 У развязки Голден-Глейдс движение застопорилось: грузовик, груженный известью, врезался в опору. Молдовски рычал, сыпал проклятиями, скреб своими тщательно отполированными ногтями по крылу машины. Он не мог понять, почему сержант Гарсиа так интересуется утонувшим рыболовом и убитым адвокатом. Ведь оба эти случая подлежат юрисдикции графства Броуорд, а отнюдь не графства Дейд. Что нужно этому проклятому кубинцу? Какую цель он преследует? Откуда подобная наглость – взять и вот так вломиться к нему, Малкольму Дж. Молдовски, даже не дав себе труда создать хотя бы видимость учтивости и должного уважения? Просто явился и смешал его с дерьмом – его, Малкольма Дж. Молдовски – так, словно лично заинтересован в этом деле.
 Машины, стоявшие впритирку друг к другу, время от времени получали возможность немного продвинуться вперед – чуть-чуть, на считанные дюймы. Это просто бесило Молди, доводило до отчаяния. Для разрядки он изо всех сил врезал обоими кулаками по клаксону. Из окошка впереди стоящего трейлера высунулась молодая кудрявая женщина и погрозила ему пальцем. Сидевший справа от нее мужчина выставил в свое окошко дуло охотничьего ружья, предлагая таким образом раздраженному коротышке вооружиться терпением и угомониться.
 Чтобы хоть как-то отвлечься, Молдовски включил радио и попал на программу, в которой ее очередной гость – им оказался Элой Фликмэн, соперник Дилбека от республиканской партии – в прямом эфире отвечал на звонки слушателей. Молди немного успокоило то, что он услышал. Фликмэн ратовал за принудительную перевязку фаллопиевых труб всем матерям-одиночкам, обращающимся за талонами на бесплатное питание. Другому звонившему он заявил, что нарождающаяся индустрия Кубы отвлекает слишком много посетителей-европейцев от Майами, а посему только прямой ядерный удар по Гаване способен отвратить экономическую угрозу, надвигающуюся на США. «Отлично, – подумал Молдовски. – Если дело пойдет так и дальше, то победа на перевыборах Дилбеку обеспечена. Если только ничего не просочится на первые полосы газет».
 Пробка понемногу начала рассасываться. Малкольм Молдовски нашел станцию, передающую классическую музыку, и попытался расслабиться. В конце концов, его сегодняшняя миссия не так уж и сложна: увезти конгрессмена с яхты Рохо, куда подальше от всех голых баб на свете.
 Если же детектив доберется туда первым, тогда... Возможно, чек на крупную сумму решит все дело. Возможно, именно этого он добивается.
 Молдовски от всей души надеялся, что все обстоит именно так: это здорово облегчило бы ему жизнь.


* * *

 Когда стемнело, Дэррелл Грант выкрал пистолет из машины Альберто и снова забрался под трейлер. Вскоре явилась Рита с тремя флаконами лекарств, выписанных для покойного Рохелио Гомеса. Дэррелл высыпал таблетки на ладонь здоровой рукой и принял по три каждого вида. Часом позже весь мир окутался для него туманной дымкой, но сам он чувствовал себя прекрасно. Рука больше не болела, разрывавшие череп мысли перестали мучить. Рите пришлось напомнить ему, где он оставил украденный «понтиак».
 Выехав на главную магистраль, Дэррелл Грант взял курс на север. Все перед его глазами плыло, рефлексы были замедленны. Изготовленная Ритой лангетка, хотя и прочная, оказалась громоздкой и неудобной: торчащий конец клюшки постоянно цеплялся за руль, так что Дэрреллу пришлось выставить ее из окна, как будто он непрерывно сигналил, что идет на левый поворот. Но, поскольку он находился в графстве Дейд, никому не было дела до этого.
 У него ушло полтора часа на то, чтобы добраться до форт-Лодердейла. Большую часть этого времени Дэррелл Грант плелся в хвосте у большого медлительного автобуса, принадлежавшего молельному дому пятидесятников. Каким-то чудом он разглядел выезд на бульвар Коммершэл вовремя, чтобы повернуть на него. Он припарковался было у ресторана быстрого обслуживания по соседству с «Розовым кайфом», но, не слишком четко соображая, что делает, заехал на газон, и помощник управляющего довольно сердито отчитал его. Тогда Дэррелл нашел себе другое место, откуда заведение мистера Орли было видно как на ладони. Старенький «фэрлейн» Эрин отдыхал на стоянке, примостившись между «порше» и «кадиллаком».
 «Неплохое соседство», – подумал Дэррелл.
 Он расхохотался. Сегодня все вызывало у него веселье: увидев на шоссе мертвого опоссума, он прохихикал всю дорогу от Окичоби-роуд до Мирамара. Эти таблетки оказались что надо, высший класс.
 – Спасибо, сеньор Гомес! – весело воскликнул Дэррелл, приветственным жестом воздевая свою клюшку к небесам.
 Вскоре к заведению мистера Орли подъехал лимузин. Дэррелл едва поверил своим глазам.
 Из лимузина вышел шофер-негр в фуражке и открыл одну из дверей. Дэррелл в своем «понтиаке» подался вперед, тщетно силясь разогнать муть в глазах. Он надеялся увидеть какую-нибудь знаменитость. Было известно, что рок-звезды частенько посещают подобные заведения; Дэррелл даже однажды видел что-то такое по телевизору.
 Но вместо знаменитости из клуба вышла и направилась к лимузину... его бывшая жена – в джинсах, белой футболке и босоножках, с сумкой на плече и коробкой для обуви в руках. Похоже, она рано собралась домой. Она шла одна. Анджелы нигде не было видно.
 Дэррелл Грант не мог прийти в себя от изумления, увидев, что Эрин садится в лимузин.
 – Сука проклятая! – пробормотал он, поворачивая ключ. Кем это она себя возомнила? Кем?
 Он снова захохотал.
 Когда лимузин тронулся, зеленый «понтиак» незаметно двинулся следом.




 Глава 29


 Шэд отправился в «Сирз» и приобрел пару уличных ведер для мусора с плотно закрывающимися крышками. Затем он направил свои стопы, а точнее, колеса своей машины на запад от Майами, в сторону аэропорта Теймайами, поблизости от которого находился змеиный питомник. Хозяин питомника, именовавший себя Джангл Хуан, рассказал Шэду, что большая часть его товара уничтожена ураганом, а страховая компания до сих пор не выплатила ему ни цента.
 – Они говорят, что я в заявлении указал гораздо больше голов, чем их было на самом деле, – пожаловался он. – Но ведь у меня были бумаги на каждую распроклятую змею. Со всеми печатями и прочими формальностями!
 – Точно так же они поступают, когда речь идет о собаках, – заметил Шэд.
 –  Exactamente  [12]  . 
 – И что же – они все погибли во время урагана?
 – Трудно сказать. – Джангл Хуан задумчиво потрогал кончиками пальца свою бриллиантовую серьгу. – Большинство просто исчезло. Наверное, одни погибли, другие сбежали.
 – Может, еще объявятся, – попытался утешить собеседника Шэд. – Змеи ведь живучие твари.
 – Всяко бывает. Одну старую гремучку подняло ветром да так и шмякнуло об землю. Я это видел собственными глазами.
 – Но крысы и мыши уцелели, не так ли? – спросил Шэд.
 – С этими-то все в порядке, слава Богу. Сколько вам нужно?
 – Сотни хватит. Только крыс, мышей не надо.
 – Но имейте в виду, они не белые, – предупредил Джангл Хуан. – Эти у меня полудикие, норвежской породы.
 – Отлично.
 Клетка, размером восемь на восемь футов и четыре в высоту, была сделана из клееной фанеры и проволоки, какая используется при строительстве курятников. Внутри копошилась сплошная масса серых телец, заполнявшая клетку на добрые две трети высоты. Когда Джангл Хуан приблизился к дверце, крысы, предвкушая угощение, колыхнулись ему навстречу. Но, вместо того чтобы предложить им что-нибудь вкусное, он запустил в клетку голую руку и начал выхватывать их по одной, чтобы затем бросить пищащего зверька в ведро.
 Шэд невозмутимо наблюдал за ним: он вполне спокойно относился к грызунам.
 – По-моему, вы переложили, – сказал он, когда оба ведра заполнились наполовину.
 Джангл Хуан сердито хмыкнул:
 – Расплодились – хоть соли, а жрать их некому! Вот вам ваша сотня. – Он захлопнул крышки ведер. – Слава Богу, в понедельник доставят партию боа. Надеюсь, у них будет хороший аппетит.
 – У нас одна танцовщица выступала с боа, поделился Шэд.
 – Большая?
 – Кто – змея-то? Семь футов.
 Джангл Хуан усмехнулся.
 – Делать ей нечего, вашей танцовщице! Для развлечения наши с вами питончики подходят куда лучше, чем боа. По крайней мере, они не так кусаются.
 – Сколько с меня? – спросил Шэд.
 – Полсотни.
 – Что-то больно дешево, – заметил Шэд, передавая ему деньги.
 – Это со скидкой из-за урагана, – пояснил Джангл Хуан. – Мне нужно раскидать их, пока они не съели меня самого. Каждый день по меньшей мере дюжина новых пометов! Честное слово, скоро они начнут жрать друг друга.
 Они отнесли ведра к машине Шэда. Четыреста когтистых лапок яростно скребли толстый пластик, так что ведра так и громыхали. Устанавливая их на заднем сиденье, Джангл Хуан поинтересовался дальнейшей судьбой танцовщицы, выступавшей со змеей. Шэд ответил, что она заболела и уехала к себе в Техас.
 – А что со змеей? – деловито спросил Джангл Хуан.
 – Да ничего. Сидит себе в чулане у меня на работе.
 – Она здорова?
 – По-моему, немного страдает дальнозоркостью, а в остальном все о'кей.
 – Если когда-нибудь надумаете продать ее, я бы взял.
 – Я буду иметь в виду, только не сейчас.
 Когда Шэд вернулся в «Розовый кайф», мистер Орли захотел взглянуть на крыс, и Шэд приподнял крышку одного из ведер.
 – Черт побери! – Мистер Орли так и передернулся.
 – Ну как?
 – Нормально. Хотелось бы мне самому посмотреть на эту заварушку. Проклятые Линги! – Он злобно рассмеялся. – Эх, записать бы все это на видео!
 Шэд спросил, где Эрин. Мистер Орли ответил, что она уже уехала на встречу с этим ублюдком-конгрессменом.
 – Куда? – коротко спросил Шэд.
 – Думаю, на яхту. А впрочем, кому какое дело?
 Шэд позвонил Элу Гарсиа на службу и оставил сообщение. Затем он ненадолго скрылся в чулане и вновь появился с мешком, сделанным из длинной грязной наволочки, завязанной сверху узлом. Мешок явно был довольно тяжелым. Мистер Орли пожелал Шэду удачи.
 – Только потом сразу же возвращайся, – сказал он. – У нас тут дел будет по горло.
 – Как давно она уехала? – пропуская указание мимо ушей, спросил Шэд.
 – Кто – Эрин? Да с полчаса, не больше. – Мистер Орли изучающе вгляделся в лицо Шэда. – Ты за нее не беспокойся. Твоя задача – сделать что надо и вернуться сюда, понятно?
 Шэд крутился вокруг «Клубничной поляны» до тех пор, пока не заметил машину инспектора службы здравоохранения – серый «додж-ариес» с желтой официальной табличкой. Позвонить инспектору было поручено Монике-младшей, поскольку никто не мог остаться спокойным, услышав ее отчаянный, детски-беспомощный голосок:
 –  Крысы! Они тут везде! Они кусают меня, кусают! 
 Департамент здравоохранения сдержал свое обещание прислать кого-нибудь немедленно. Шэд знал, что инспектора дерутся за подобные поручения.
 Шэд припарковал машину, приставил к стене здания складную лестницу и забрался со своими ведрами на крышу. Кожухи вентиляторов системы кондиционирования возвышались над ней по обоим концам здания, похожие на широкие приземистые трубы. Шэд откинул заржавленные решетки и высыпал крыс внутрь – по ведру в каждую трубу. Похоже, зверьки были рады оказаться на свободе.


* * *

 Братья Линг отсиживались в своем кабинете, скрываясь от инспектора. Они велели одной из девушек, танцевавших на столах, подпоить и разнежить его и только после этого собирались встретиться с ним.
 Вторжение Шэда застало их врасплох.
 – Что у вас в мешке? – спросил тот, который обычно ходил в вечернем фраке и кепочке с надписью «Янкиз» (Шэд знал, что он занимает пост управляющего «Клубничной поляны»). Он сидел на потрепанной софе цвета бычьей крови. За письменным столом помещался другой Линг, облаченный в серый пуловер; на шее у него красовались две толстые золотые цепочки. Он тоже задал вопрос относительно содержимого мешка.
 – А ну-ка, встаньте, – распорядился Шэд, не удостаивая их ответом.
 Братья засмеялись – оба совершенно одинаково, со свистом втягивая воздух сквозь зубы. Шэд достал свой «кольт» тридцать восьмого калибра, особая модификация, и проделал три рваных отверстия в семейном портрете, висевшем на стене. Одна из пуль до неузнаваемости попортила лицо бабушки Лингов по отцу. Братья оцепенели от ужаса.
 – Так, – удовлетворенно резюмировал Шэд. – Кто следующий?
 Братья поспешили встать. Шэд велел им выйти на середину кабинета и стать спиной к спине.
 – Вы собираетесь застрелить нас? – спросил один из них.
 – Нет, только посмотреть, кто выше, – невозмутимо ответил Шэд. – Эй, ты, сними-ка свою чертову кепку.
 Он с первого взгляда определил, что Линг во фраке по меньшей мере на пару дюймов выше, чем Линг с золотыми цепочками.
 – Так значит, это ты, – сказал он, обращаясь к этому последнему, – распустил руки с моей приятельницей.
 Маленький Линг обиженно насупился. На его щеке отчетливо виднелись следы, оставленные ногтями Урбаны. Кто-то постучал в дверь, и Шэд засунул свой револьвер за пояс.
 – Идите скорее, мистер Линг! – прокричал из-за двери обезумевший голос – не понять, мужской ли, женский ли. – Скорее!
 Шум и музыку, доносившиеся из зала, прорезал женский вопль. Братья в тревоге переглянулись. Шэд велел Лингу, одетому во фрак, идти и разобраться, в чем там дело.
 – Наверное, нужно вызвать полицию, – сказал тот.
 – Лучше крысолова, – посоветовал Шэд.
 Высокий Линг обеими руками натянул на голову свою кепку до упора так, что козырек едва не упирался в переносицу, и безмолвно выскользнул из кабинета. Шэд запер за ним дверь и швырнул второго Линга на стул-вертушку.
 – Вас это не касается, – запротестовал Линг. – Это дело вашего босса. Вашего вонючего Великого Мафиозо.
 Шэд взял его за запястье и взглянул на его «ролекс». «Поздновато, – сказал он себе, – надо поторопиться».
 Линг вырвал у него руку.
 – Толстяк Тони, как же! – Он сплюнул. – Орли держит нас за дураков, да? В Японии тоже есть мафия. Сколько угодно мафии!
 Шэд развязал узел своего мешка. Он испытывал чувство спокойного удовлетворения.
 – Я ни с кем не распускал руки, – сказал Линг.
 Шэд раскрыл края наволочки, подставил ее под свет потолочной лампы и заглянул внутрь.
 – Отлично, – проговорил он, ни к кому не обращаясь.
 Линг заметил, что на дне мешка что-то волнообразно задвигалось. Какие-то тяжелые, плотные кольца шевелились под тонкой тканью.
 – Не надо! – закричал Линг.
 Шэд приказал ему встать и снять джинсы. Линг замотал головой. Шэд достал револьвер и направил дуло ему в живот. У Линга отвисла челюсть. Кое-как подобрав ее, он пробормотал:
 – Вы лучше застрелите меня сразу. И быстро.
 «Ну, артист», – подумал Шэд.
 Линг со все нарастающим беспокойством смотрел на мешок.
 – Вы совсем больной, – сказал он.
 – Да что ты говоришь! По-твоему, это я разрезал на кусочки несчастного Буббу?
 Линг смутился.
 – Буббу? – повторил он.
 Шэд, решив больше не тратить времени на пустые разговоры, легонько тюкнул его в висок рукояткой «кольта». Линг ненадолго вырубился, а когда снова пришел в себя, обнаружил, что совсем раздет и висит на вешалке за дверью, привязанный за запястья к ее крюкам.
 Маленький Линг принялся ругаться и дергаться; его локти и пятки гулко стучали по деревянной перегородке. Звуки, доносившиеся в кабинет снаружи, свидетельствовали о том, что хаос в зале нарастает. Шэд, полулежа на софе, разматывал со змеиной морды клейкую ленту, которую Лорелея так и не позаботилась снять перед отъездом.
 – Что вы делать? – встревоженно спросил Линг.
 – Старик здорово проголодался, – проговорил Шэд, опуская змею на пол прямо под извивающимся, беспомощным Лингом. Когда ее мускулистое коричневое тело начало распрямляться, на верхней губе Линга от страха выступили капли пота. Тварь, привыкшая к жизни на деревьях, искала что-нибудь, по чему можно было бы взобраться наверх. Поскольку деревьев поблизости не наблюдалось, она в качестве замены выбрала голую ногу Линга. Чем сильнее он брыкался, тем крепче змея сжимала свои кольца.
 – А знаешь, твоя краса и гордость здорово смахивает на хомячка, – заметил Шэд.
 Линг воззрился на упомянутый предмет, затем издал несколько пронзительных воплей. Язык боа коснулся трепещущей желтоватой кожи.
 – Он будет откусить мой уи-уи! – заверещал Линг.
 Шэду понравилось это словечко.
 – Твой... что? Значит, так его называют у вас в Японии?
 – Слезать с меня! Идить к черту! – продолжал орать Линг.
 Змея поднималась все выше.
 – Ты очень плохо поступил, когда начал лапать мою приятельницу, – наставительно сказал Шэд.
 Вопли Линга перешли в жалобное хныканье.
 – Я извиняться, я не выдержать, когда такой дама... некоторые это нравится.
 – Не знаю, не знаю, – скептически отозвался Шэд размышляя, долго ли еще выдержит вешалка тяжесть дергающегося и извивающегося Линга.
 Линг, словно угадав его мысли, усилием воли заставил себя не шевелиться, решив, что лучше не раздражать змею.
 – Пустить меня, пожалуйста, – шепотом попросил он – Я делать все, что вы хотеть.
 Шэд зевнул, снял берет и вытер им вспотевшую лысину Змеиный язык то прятался в пасти, то вновь показывался, ощупывая все, что ему попадалось. Его прикосновение пробудило ото сна поникшее достоинство Линга.
 – О-хо-хо! – произнес Шэд, с интересом наблюдая за происходящим.
 Змея действительно была голодна. Линг обвис всем телом и всхлипнул:
 – Он будет меня съесть.
 Затуманенные глаза боа не отрываясь следили за ожившей красой и гордостью Линга.
 – Ты вел себя, как скотина, – сказал Шэд, – значит, заслужил, чтобы с тобой и обращались, как со скотиной. Имей это в виду на будущее.
 – Я же сказать, я извиняться... я сожалеть...
 – И правильно делаешь, – усмехнулся Шэд.
 Голова змеи упруго взметнулась вверх, шея напряженно изогнулась, формой напоминая букву S.
 – Приготовься, – предупредил Шэд.
 – О Боже!
 – Да не трусь ты! Он ведь даже не ядовитый.
 – Но мой уи-уи!
 Атака змеи была так стремительна, что опередила возможности человеческого глаза. Линг ощутил дикую боль от вонзающихся в его тело острых, как иглы, зубов, прежде чем зрительный центр его мозга зарегистрировал изображение широко раскрытой, а затем сомкнувшейся змеиной пасти. Вскрикнув, Линг потерял сознание.
 Придя в себя, он обнаружил, что лежит лицом вниз на мохнатом узорчатом ковре. Шэд и страдающий дальнозоркостью боа-констриктор исчезли. Линг перекатился на спину, и это усилие стоило ему вспышки жгучей боли между ног. Замирая от ужаса при мысли о самом худшем, несчастный Линг протянул руку к пострадавшему месту, до, ощупав его, вздохнул с облегчением и благодарностью: оно было укушено, но вполне крепко держалось там, где ему предназначено природой.
 Измученный Линг устало опустил веки.
 – Больной человек, – пробормотал он. – Совсем больной человек.
 Услышав, как на потолке что-то зашуршало, он открыл глаза – как раз вовремя, чтобы увидеть, что из вентилятора кондиционера выпрыгивает толстая коричнево-серая крыса. С возбужденным писком она шлепнулась прямо на озабоченное, недоумевающее лицо Линга.


* * *

 Некоторые из посетителей, находившихся в зале «Клубничной поляны», были так пьяны, что даже не обратили внимания на вторжение целой армии грызунов. Однако танцовщицы и официантки проявили больше благоразумия: они тут же разбежались. Сеансы касательного танца, разумеется, были прерваны. Высокий Линг, вооружив обоих вышибал заведения алюминиевыми ракетками для софтбола, лично возглавил контратаку, но, несмотря на свою решительность, она оказалась малоэффективной. Крысы стремительно перемещались в пространстве и успешно уклонялись от ударов. Судьбе было Угодно, чтобы одна из них свалилась прямо в стакан виски, который держал в руке инспектор департамента здравоохранения.
 Шэд созерцал эту катавасию, сидя на вращающейся табуретке у стойки бара, и думал о том, что все идет как надо. Конечно, его идея – запустить крыс в вентиляционную систему – сама по себе особой гениальностью не отличалась, но мистер Орли не дал ему времени на более обстоятельные размышления. В конце концов, он-то сам вообще не придумал ничего лучше поджога. Да к тому же, если рассудить здраво, пожар, несмотря на внешнюю эффектность, не вывел бы Лингов из игры. Получив страховку, они на эти деньги отстроились бы заново, а может, еще и лучше прежнего, обзавелись бы новой мебелью, звукотехникой... Шэд изложил свои соображения боссу, и тому подобная перспектива совсем не понравилась. А поскольку в этот момент Шэду пришла в голову мысль организовать крысиное вторжение, мистер Орли одобрил ее в качестве альтернативного варианта. «Клубничная поляна» прославится как место, кишащее грызунами: что может быть более губительным для ее репутации?
 Телевидение опередило полицию на целых пять минут. Когда люди с видеокамерой влетели в зал, на сцене стояла на коленях прекрасная обнаженная бразильянка, без устали колошматя туфлей на высоченном каблуке комок темного меха, безжизненно распростертый перед ней на досках. При каждом ударе пышные груди девушки одновременно взлетали и опускались, подобно церковным колоколам. Шэд подумал: интересно, успеют ли телевизионщики подготовить этот материал к одиннадцатичасовому выпуску новостей?
 Он встал из-за стойки и отправился на автостоянку «Клубничной поляны» – поджидать приезда полиции. Он считал про себя секунды: раз, два, три... на счет «девять» прибыли блюстители порядка. Рухни с моста в реку автобус с воспитанниками детского дома – и то, наверное, собралось бы меньше копов. Шэд цинично усмехнулся: когда речь заходит о происшествии в стрип-заведении, этих парней дважды звать не приходится.
 Одна из танцовщиц, миниатюрная брюнетка, узнала Шэда в начинающей собираться толпе.
 – Ты ведь работаешь в том заведении, что ниже по улице, – сказала она.
 – Ага. До сегодняшнего вечера.
 – Я ходила туда к вам показываться пару месяцев назад. Когда вы еще назывались «И хочется, и можется».
 – А-а, припоминаю, – кивнул Шэд, хотя совсем ее не помнил. Девушка натянула поверх своего весьма прозрачного сценического одеяния длинный розовый блузон и в таком виде показалась Шэду до чертиков привлекательной. Он уже дошел до того, что его волновали только одетые женщины.
 Брюнетка заметила в его руках мешок.
 – А что у тебя там?
 – Змея. Боа-констриктор. Не хочешь? – предложил Шэд.
 – Зачем?
 – Чтобы выступать с ним.
 – Да нет, спасибо, – отказалась брюнетка. – Ведь уже есть одна, которая танцует со змеей, ну и хватит на нашу округу.
 – Лорелея уехала, – сообщил Шэд. – Так что дорога открыта.
 – Не знаю, что и сказать. Я не очень-то люблю змей.
 – А кто их, проклятых, любит? – Шэд сунул ей в руки мешок с боа. – Подумай хорошенько. По-моему, это твой шанс.
 Он возвратился в «Розовый кайф» и проинформировал мистера Орли, что крысы произвели настоящий фурор.
 – Я так и подумал, – ответил тот. – К нам народ валом валит, и все только об этом и говорят.
 Затем мистер Орли пожелал узнать, отомщена ли пострадавшая честь Урбаны Спрол, и Шэд поведал ему историю отмщения со всеми подробностями. Мистер Орли хохотал так, что «Доктор Пеппер» пошел у него носом.
 – Ну, теперь с этими азиатскими недоносками покончено, – наконец выговорил он.
 – Поздравляю, – пробурчал Шэд и отвернулся.
 Мистер Орли велел ему наведаться к четвертому столику.
 – Они там уже лихо перебрали, а у одного резиновая развлекалка.
 – Мне нужно поехать разузнать насчет Эрин, – возразил Шэд.
 – Черта с два. Ты сегодня работаешь.
 – Нет, мистер Орли. Я уже наработался. – Одним прыжком перемахнув через стойку, он открыл ящик кассы и взял шестьдесят пять долларов. – Это мне причитается за вчерашний день, – пояснил он, задвигая ящик. – Зато, что я сделал сегодня, я ничего не возьму. – Он нашел под стойкой своего Камю и сунул его в сумочку, висевшую на поясе.
 – Черт побери, – пробормотал мистер Орли, – ты что – собираешься уйти?
 – Давно пора.
 – Что ты хочешь сказать этим  «давно пора»?  – Мистер Орли загородил ему дорогу. – Прибавка тебе нужна, что ли? Или решил подвести меня?
 Шэд ухватил его за мясистые плечи.
 – Мне просто душно здесь. Я задыхаюсь... среди всего этого.
 – Кончай шутить. – Мистер Орли высвободился из его рук. – Баб вокруг – хоть соли, а он, видите ли, задыхается! Я сейчас просто разревусь от умиления!
 – Это не ваша вина, мистер Орли. Слишком многого я тут навидался.
 – Может, тебе взять отпуск? – предложил мистер Орли. – Я тебя отпущу на недельку, слетай на острова, отдохни, пообщайся с девочками...
 Шэд покачал головой.
 – Неделька тут не поможет.
 – Ну, десять дней.
 – Вы не понимаете, мистер Орли. Я должен совсем уйти. Я потерял способность удивляться чему бы то ни было.
 – О Господи! Ну, ты и скажешь! – Мистер Орли увлек Шэда в тихий уголок, подальше от сцены. – Вспомни-ка: когда ты был маленьким, кем тебе хотелось стать, когда вырастешь? Я хочу сказать – разве ты тогда собирался стучать по чужим головам в стрип-заведении?
 – Мне хотелось играть за «Форти-найнерз», – чуть подумав, ответил Шэд.
 – Ну вот! А что вышло на самом деле?
 – Меня выперли из школы в девятом классе.
 Мистер Орли поводил глазами туда-сюда.
 – Я хочу сказать, что в этой жизни почти никто не достигает того, к чему стремится. Мечтаешь себе, мечтаешь, а потом все вдребезги. Вот я, например, хотел стать акушером. – Он махнул пухлой бледной рукой в сторону сцены. – Видишь, насколько я приблизился к этой профессии?.. Вот это и называется смотреть в глаза реальности.
 Шэд немного отвлекся от своих мыслей, представив себе смехотворную картину – мистер Орли, мечтающий о медицинской карьере. Давненько ему не приходилось слышать более бессовестного вранья.
 – Реальность бывает разная, – ответил он. – В моей уже давно не осталось никаких тайн. А я хочу, чтобы они были.
 – К чертям тайны! Давай-ка лучше поговорим о лояльности. Когда ты начал работать здесь, у тебя еще были брови. Сколько уже лет тому!
 Этот уклон в сентиментальность не произвел никакого впечатления на Шэда, за все годы работы у мистера Орли не получившего ни единой премии к Рождеству.
 – Нравится тебе это или нет, – продолжал разглагольствовать тем временем мистер Орли, – Господь создал эту работу для тебя, а тебя – для этой работы...
 – Из вас вышел бы хороший проповедник, – перебил его Шэд. – Знаете, из тех, что выступают по телевидению.
 – Если это все из-за твоего распроклятого скорпиона, то я ведь попросил у тебя прощения. Просто я здорово струхнул, когда появился инспектор.
 – Да Бог с ним, со скорпионом, – отмахнулся Шэд.
 – Тогда что еще я должен тебе сказать?
 – Adios [13]  – и все, – ответил Шэд.
 Мистер Орли, почувствовав, что окончательно побежден, поник, ссутулился. Взяв огромную лапищу Шэда, он потряс ее своей жирной рукой.
 – Что ж, наверное, у тебя нарисовались какие-то перспективы.
 – Нет. Но кое-какие интересные идеи имеются. Всего хорошего, мистер Орли – Шэд встал и направился к выходу. Мистер Орли уныло смотрел, как его громадная, отражающая блики света лысая голова, возвышаясь над толпой, движется к двери.
 Урбана Спрол спрыгнула со стола, на котором танцевала, и, остановив Шэда, нежно обняла его.
 – Мой герой, – промурлыкала она.
 – Привет, детка. – Он вытащил из кармана свой красный берет и, нахлобучив его на голову Урбаны, задорно вздернул один край. – Где Эрин – на яхте?
 – Да. Отплясывает для этого козла.
 – Какого черта? – Шэду пришлось проорать это во все горло, чтобы перекричать рэп, который садист Кевин врубил на девяносто децибел.
 – По-моему, она собирается сделать ему какую-то хорошенькую гадость! – крикнула Урбана в самое ухо Шэда.
 Музыка бомбила по мозгам Шэда, разгоняя мысли, не давая сосредоточиться ни на одной; каждый удар басов отдавался в голове тупой болью. «Интересно, сколько пуль понадобится, чтобы заткнуть глотку этим чертовым усилителям», – подумал он и, кивнув на прощание Урбане, заработал локтями, прокладывая себе путь к выходу.


* * *

 Роскошная квартира Малколъма Дж. Молдовски находилась в двадцати минутах езды от небольшого домика с двумя спальнями, в котором проживали Джесс Джеймс Брейден и его жена. Для Эла Гарсиа перемещение из первой во второй было равносильно перемещению в иную вселенную.
 Убийство Джесса Джеймса Брейдена было обусловлено двумя связанными между собой событиями. Ровно в пять часов десять минут вечера шестого октября Джесс Джеймс Брейден пролил целый шейкер свежеприготовленной «Кровавой Мэри» на свежевыстиранный и выглаженный чехол сиденья «тойоты-кэмри» своей супруги. Это было первое событие. Ровно в пять часов одиннадцать минут Джесс Джеймс Брейден громко рассмеялся над тем, что только что натворил. Это было второе событие.
 Ровно в пять часов двенадцать минут супруга Джесса Джеймса Брейдена выволокла своего благоверного из «тойоты» и трижды выстрелила в него, роковым образом угодив в причинное место.
 Мнения соседей относительно того, не переборщила ли миссис Брейден, разделились. Свидетели соглашались, что Джесс был отъявленным грешником и частенько вел себя так, что у человека возникало желание убить его. Таким образом, если что и явилось неожиданностью, так это отнюдь не сами выстрелы, а та цель, в которую их направила миссис Брейден. Толпившиеся вокруг мужчины – кто трезвый, кто не очень – интуитивно чувствовали, что простое пролитие алкогольного напитка и последовавшее за ним проявление равнодушия (в виде смеха) не оправдывают такой жестокой меры возмездия, как три пули в пенис. Однако соседки-женщины сходились на том, что покойник получил то, чего заслуживал, – справедливую кару за годы распутства, пьянства, грубого обращения с женой и так далее. По их словам, Джесс Джеймс Брейден не уважал ни свою половину, ни ее личное имущество.
 В эту бурную дискуссию и вклинился Эл Гарсиа ровно в шесть часов сорок семь минут вечера. Ему вовсе не хотелось находиться там: он горел желанием заняться устройством засады на настоящего конгрессмена Соединенных Штатов. Обрушиться на него в самый неожиданный момент, сунуть под нос свои полицейский значок, напугать, чтобы напустил в штаны от страха... Гарсиа нутром чуял, что этот парень – слабак, и только ждал подходящей минуты. Уж он расколет сукина сына, заставив заговорить.
 А вместо всего этого он стоял перед небольшим домиком, на зеленом газоне, ничем не отличающемся от миллиона других таких же газонов: разве только тем, что человек, подстригавший его до сегодняшнего дня, теперь валялся на нем с разинутым в последнем беззвучном крике ртом и напрочь отстреленным членом. По словам медиков, Джесс Джеймс Брейден истек кровью за три минуты. Из этой штуки, сказали они, льет, как из пожарного шланга.
 Гарсиа надеялся покончить с опросом свидетелей за час, поскольку их показания совпадали во всем, кроме одной-единственной детали: точного содержания публичного выступления Джесса Джеймса Брейдена – краткой, но весьма оскорбительной тирады, адресованной жене. Миссис Брейден, уже с наручниками на запястьях, сама настояла на том, чтобы показать сержанту Гарсиа пятна, оставленные томатным соком на сиденье ее машины. Она потребовала, чтобы полицейский фотограф заснял их: пусть судья сам посмотрит, что натворил этот негодяй Джесс. В ответ на вопрос сержанта Гарсиа, где находится орудие убийства, миссис Брейден повела его в дом, на кухню. Она положила пистолет в холодильник, рядом с запасами спиртного, принадлежавшими ее покойному мужу.
 Работа детектива продолжалась без сучка, без задоринки вплоть до той минуты, когда на место преступления явился убитый горем брат Джесса и открыл огонь из пистолета шестнадцатого калибра. Фрэнсис Скотт Брейден целился в невестку, но промазал футов на шесть; однако при этом одна пуля ранила патрульного полицейского, другая разбила заднее стекло в «каприсе» без номера, принадлежащем Элу Гарсиа. Вся эта заварушка стоила детективу еще двух часов работы, заставив его в который раз вспомнить о своей глубочайшей неприязни к убийствам, совершаемым дома. В подобных случаях, считал он, самый нужный человек – это не детектив, а уборщица.
 Гарсиа получил сообщения Шэда лишь тогда, когда, снова сидя в машине, катил по шоссе, проходящему через всю территорию штата. Ветер, залетая в разбитое окно, ворошил лежащие на сиденье бумаги. Гарсиа гнал «каприс», как мог, проклиная сквозь зубы субботнюю толкотню на шоссе. Он пропускал грандиозное шоу: Эрин, яростно отплясывающую для конгрессмена.




 Глава 30


 В лимузине был оборудован мини-бар, и Эрин налила себе выпить. Она размышляла о сне, приснившемся ей накануне: в саду, среди кокосовых пальм, она занималась любовью с человеком, отдаленно похожим на Эла Гарсиа. В ее сне все происходило днем, лимонно-желтое солнце стояло высоко и палило изо всех сил. Мужчина был совсем раздет, а она – в черном платье с вырезом под самую шею. Она помнила, что оказалась сверху и велела партнеру расслабиться; помнила, что ее колени упирались в жесткую подстилку из сухих пальмовых листьев. В ее сне звучала и музыка – точнее, песня «Кармелита» в исполнении Линды Ронстэдт. Чудеса, да и только! Эрин не могла вспомнить своих ощущений, но отчетливо припоминала, что потом перекатилась на спину, увлекая за собой мужчину с такой легкостью, словно он весил не больше ребенка. Он опустил голову ей на грудь, закрыл глаза и каким-то таинственным образом перестал походить на Эла Гарсиа. Теперь это был кто-то другой, незнакомый, однако Эрин не оттолкнула его, а позволила ему отдохнуть, хотя еще не успокоилась после случившегося. По саду порхал пахнущий морем ветерок; фарфоровое небо вдруг засверкало всеми красками тропиков – над головой захлопали крылья тысяч макао, какаду, попугаев, кардиналов и фламинго. Эрин помнила, что поцеловала мужчину в лоб, чтобы разбудить и показать ему это полыхающее яркими цветами небо. Мужчина пошевелился и пробормотал что-то по-испански, но так и не открыл глаз. Птицы носились в ее сне все утро. В конце концов Эрин увидела дочку, которая бегала босиком под лохматыми пальмами, широко раскрыв глаза и смеясь от радости при виде целого калейдоскопа пролетающих птиц. Эрин выскользнула из-под спящего мужчины и побежала через сад к дочери. Стволы пальм наклонялись и раскачивались, чтобы преградить ей путь. Смех Анджелы звучал все незнакомее, все отдаленнее. Эрин помнила, что остановилась, задыхаясь, и подняла лицо к небу: оно опустело, птицы исчезли. Эрин проснулась, обливаясь горячим потом.
 Сейчас, сидя в лимузине, она выпила немного «Бифитера», однако значение странного сна оставалось все таким же непонятным. Тем не менее спиртное немного подкрепило Эрин, прибавило ей сил перед встречей с Дэвидом Дилбеком. Она была уверена, что конгрессмену удастся откреститься от убийства Джерри Киллиана, что Элу Гарсиа с ним не справиться. Но она не могла допустить, чтобы этот старый свихнувшийся на почве секса подонок и мерзавец вышел сухим из воды. Поэтому решила сама разделаться с ним. Она не собиралась ни ранить, ни калечить, ни убивать: просто уничтожить его. По крайней мере, ей казалось, что она сумеет это сделать, и притом сама. Это вполне по силам женщине.
 Допив стакан, она начала переодеваться для предстоящего шоу. Надела красный кружевной бюстгальтер и такое же трико – то, со смеющимися морскими коньками. Туфли она выбрала также ярко-красные, а винного цвета мини-платье довершило ее экипировку. Шею Эрин обмотала двумя длинными нитками поддельного жемчуга. Одеваясь, она заметила, что Пьер, шофер-гаитянин, наблюдает за ней в зеркальце заднего вида. Она показала ему язык.
 – Простите, – сказал он, тут же отводя взгляд.
 Эрин пересела поближе к нему, на одно из откидных сидений, и положила руку ему на плечо.
 – Вы говорите по-английски?
 – Иногда.
 Эрин налила ему кока-колы из мини-бара, и Пьер, поблагодарив кивком, взял стакан.
 – Здесь есть телефон? – спросила Эрин.
 Шофер движением головы указал на трубку телефона сотовой связи под приборной доской. Эрин включила лампочку у зеркала, открыла свою сумочку, написала что-то на листке бумаги и передала его Пьеру. Он, не читая, спрятал листок в нагрудный карман.
 – Это номер одного телефона, – сказала она. – Сегодня ночью могут произойти странные вещи. Скажем, ровно в одиннадцать.
 – Это не в первый раз, – отозвался Пьер.
 – Я вполне пойму, если вы не можете помочь мне, – продолжала Эрин. – Но я должна знать это сейчас – прежде чем начну действовать.
 – Вы переоцениваете мою лояльность.
 – Работа есть работа, – проговорила Эрин. – Мне бы не хотелось ставить под угрозу ваше положение.
 Впереди показалась будка охраны Тэрнберри-Айл. Пьер посигналил фарами и направил машину к воротам. Не оборачиваясь, он спросил:
 – Ведь телефонный звонок может быть сделан откуда угодно, не правда ли?
 Эрин улыбнулась.
 – Вы славный парень, Пьер.
 –  Oui  [14]  ,  – ответил он, прикасаясь кончиками пальцев к краю фуражки.


* * *

 Лицо конгрессмена Дэвида Лейна Дилбека так и сияло от возбуждения, а также от щедрой порции геля для разглаживания кожи. Дилбек оделся а-ля Гарт Брукс, до жаркого блеска начистил сапоги, побрызгался одеколоном «Ковбой», выщипал торчавшие из ноздрей волоски...
 Танцовщица позвонила утром и высказала некую просьбу – странную, интригующую, даже немного пугающую. Не каждый согласился бы.
 Однако Дилбек немедленно сказал «да», потому что чувствовал, что между ним и этой женщиной зарождается нечто, пробегает какая-то искра, обещающая полыхнуть близостью и наслаждением. В первый раз она держалась холодно и отчужденно – мол, я на работе, и руки прочь, но потом, по мере общения, Дилбек уловил, как она понемногу смягчается, как появляются какие-то проблески теплоты. Хотя, конечно, о настоящей нежности пока говорить не приходилось. Как больно она ударила его по руке своим жутким каблуком!
 Но после утреннего звонка и это обрело свой смысл. Возможно, боль – необходимый ингредиент ее любви. При мысли об этом Дилбека охватило возбуждение; он чуял близость необыкновенных приключений и был готов к ним. Ему частенько приходилось слышать о таких страстных, необузданных женщинах, и вот теперь ему самому представлялся случай завоевать одну из таких женщин и обладать ею.
 Он прибыл на Тэрнберри-Айл вскоре после наступления сумерек. Кроме того, о чем просила Эрин, он привез две двухлитровые бутылки шампанского «Корбель», три дюжины красных роз, золотой браслет и целую сумку компакт-дисков: «Смизеринз», «Пирл Джэм», «Тоуд зе Уэт спрокет», «Мен II Бойз», «РЭМ», Уилсон Филлипс. Дилбек не имел ни представления о том, что это за музыка, ни особого к ней интереса. Он отправил закупать эти диски одного молодого услужливого парня из своей команды в надежде, что в этой коллекции найдется что-нибудь, подо что Эрин любит танцевать. Если же подарки не произведут желаемого эффекта, он постарается поразить ее воображение рассказами о жизни Вашингтона и о собственной роли в этой жизни.
 В тот первый вечер на яхте Дилбеку показалось, что Эрин упорно старается доказать ему, будто его титул не произвел на нее ни малейшего впечатления. Большинство спавших с ним женщин так или иначе выражали свое удовлетворение тем фактом, что имеют дело с членом палаты представителей. Однако Эрин вела себя с ним точно так же, как и с любым другим состоятельным клиентом. Она не проявляла ни малейшего интереса к его положению, к его деяниям (сильно приукрашенным) на политическом поприще, уходила от любого разговора на вашингтонские темы. И Дилбек решил, что их отношения не сложатся до тех пор, пока она не проникнется сознанием его значительности. Чтобы должным образом просветить ее, он заранее отшлифовал кое-какие из своих правдоподобных историй, рассказываемых за коктейлями, а чтобы документально подтвердить их, привез целую пачку фотографий.
 Эрин взошла на борт «Суитхарт дил» около четверти десятого. Войдя в салон, она, как и в первый раз, испытала нечто похожее на приступ клаустрофобии, словно оказалась в ловушке.
 – А где Фрик и Фрэк? – спросила она.
 – Кто-кто?
 – Охранники.
 – На Багамских островах, вместе с Рохо, – ответил конгрессмен, а у самого при виде ее мини-платья что-то сладко трепыхнулось под шрамом на груди.
 Эрин одобрила его деревенско-ковбойский антураж.
 – Под Дуайта Йоукэма? – предположила она.
 – Нет, под Гарта Брукса.
 – Ну что ж, тебе определенно идет. – Произнося эти слова, Эрин про себя погордилась своими актерскими способностями. Каким же идиотом он выглядит! И что это у него так блестит лицо?
 Дилбек вручил ей свои подарки, добавив:
 – Я еще привез несколько фотографий.
 – Каких? – Только порнухи ей сейчас не хватало!
 – Моих, – с ноткой самодовольства в голосе ответил конгрессмен. – За работой.
 – Правда? – Эрин подавила зевок.
 Она учтиво поблагодарила его за розы и браслет, но, как показалось Дилбеку, приняла их так, словно ей было не впервой получать такие подарки. Просмотрев купленные компакт-диски, она отвергла их все, за исключением «Смизеринз». Как и в прошлый раз, она привезла собственные кассеты и в честь Джерри Киллиана поставила «Зи-Зи Топ».
 – Мне пришлось потрудиться, но я раздобыл то, что ты искала, – сообщил конгрессмен, явно довольный собой.
 Эрин сжала его руку возле локтя.
 – Я знала, что ты это сделаешь, золотко.
 Ее прикосновение отозвалось во всем его теле приятным трепетом. На мгновение Дилбеку показалось, что это первое многозначительное обещание дальнейшей близости, однако тут же до него дошло, что Эрин просто-напросто оперлась на его руку, чтобы взобраться на стол. В мгновение ока она выскользнула из своего мини-платья, оставив на шее нитки жемчуга.
 – К чему такая спешка? Я думал, мы сначала немножко поболтаем.
 Но Эрин уже начала танцевать. Первым упал красный бюстгальтер.
 – Иисус-Мария! – прошептал конгрессмен.
 – Сядь, ковбой, – приказала Эрин. – Сиди и лови кайф.
 Малкольм Дж. Молдовски приблизился к докам беззаботным шагом человека, решившего прогуляться субботним вечерком. Чтобы еще больше усилить это впечатление, он даже снял галстук.
 Дважды он прошелся мимо «Суитхарт дил», но нигде не обнаружил наглого детектива, везде сующего свой кубинский нос. Молди осторожно приблизился к яхте. До его слуха донеслась музыка: перестук барабанов, уханье гитарных басов. Конгрессмен отдавал предпочтение сентиментальным песенкам, так что Молдовски сделал вывод: он там не один. Представление уже началось: в салоне находится Эрин Грант.
 Молди мысленно поздравил себя с тем, что сумел опередить Гарсиа. Он поднялся на борт, приложил ухо к двери каюты, но голосов так и не услышал – только рок. «Что ж, хорошо, – подумал он. – Молчание всегда предпочтительнее звуков, свидетельствующих о борьбе». Он уже положил руку на ручку двери, когда по палубе скользнула чья-то тень. Малкольм Молдовски повернулся на каблуках и увидел балансирующую на транце мужскую фигуру, освещенную со спины огнями дока. Человек покачивался с ноги на ногу в такт приглушенно доносившейся из салона музыке.
 – Что вам нужно? – спросил Молдовски.
 Человек спрыгнул с транца и шагнул к нему.
 – Мне нужна моя дочь.
 Молдовски выдавил исполненную ангельского терпения улыбку; незнакомец был слишком молод, чтобы претендовать на роль отца танцовщицы.
 – Вы, должно быть, ошиблись, – сказал Молдовски. – Здесь нет вашей дочери.
 – Тогда я, пожалуй, пристрелю тебя, – последовал ответ.
 При виде пистолета Молдовски немедленно вскинул руки. Незнакомец явно был не в себе, а может, и того хуже – сумасшедший. Его джинсы были до омерзения грязны, особенно на коленях, маслянистые светлые волосы давно не чесаны и сбиты на одну сторону, взгляд затуманенный, влажный, одна рука кое-как перевязана, из-под бинтов высовывалась клюшка для гольфа. «Наверное, это один из пострадавших от урагана, оставшийся без крыши над головой и свихнувшийся от пережитого потрясения», – подумал Молди. Некоторые из этих несчастных все еще бродили по окрестностям, тщетно силясь отыскать и собрать вместе обломки своей разметанной стихией жизни.
 – Ее нет здесь, – повторил Молди и добавил: – Вашей малышки.
 Дэррелл Грант прицелился и сощурил один глаз.
 – А ну-ка, скажи «спокойной ночи», недомерок.
 Молдовски сдавленно вскрикнул и закрыл лицо руками. В преддверии смерти его смешавшиеся, спутавшиеся мысли лихорадочно вертелись вокруг одного и того же: последствий того, что сейчас должно было произойти. Застрелен на яхте, в компании пьяного конгрессмена и стриптизерши – какие заголовки смастерят из этого газетчики! А какими снимками они сопроводят эту историю? Молди надеялся, что солидным студийным портретом, а не обычными в таких случаях фотографиями, сделанными на месте преступления. А кем его назовут в прессе и телевизионных сообщениях – политическим консультантом? Теневиком, обладавшим огромной властью? Специалистом по улаживанию политических проблем? И уж наверняка не будет недостатка в устных и письменных выражениях скорби, фальшивых от начала до конца. А еще Молди подумал о том, что его увидят залитым кровью, мокрым и грязным. То-то поиздеваются эти подонки! Он, безупречный, безукоризненный Малкольм Дж. Молдовски, в изгаженных, обмоченных брюках от Перри Эллиса!
 Охваченный ужасом, он ждал сухого щелчка выстрела. Но его не последовало.
 Дело в том, что у Дэррелла Гранта не было опыта обращения с огнестрельным оружием. Он не любил его, никогда не имел, да и стрелять ему в жизни не приходилось. И вот теперь, стоя на палубе яхты, расставив пошире ноги для большей устойчивости, он никак не мог найти распроклятый курок. Его указательный палец лег было туда, куда надо, но ему мешал твердый пластмассовый диск, неизвестно откуда взявшийся там. Дэррелл Грант поднес пистолет поближе к свету и стал разглядывать неожиданное препятствие.
 – Мать твою за ногу! – вырвалось у него.
 Это был замок. Дэрреллу не верилось, что ему не повезло. Его идиот-зять оказался одним из немногих граждан графства Дейд, у которого хватило ума обзавестись этим устройством, запирающим курок. В рекламе замков говорилось, что их цель – воспрепятствовать разным подонкам, крадущим оружие, использовать его против ни в чем не повинных граждан. Дэррелл, однако, заподозрил, что Альберто Алонсо опасался другого: а вдруг Рите взбредет в голову пристрелить его, когда он будет спать?
 Как бы то ни было, пистолет с запертым курком был не более смертоносен, чем обыкновенная дверная ручка. Дэррелл Грант отшвырнул его, и пистолет, перелетев через рулевую рубку, канул в океанских водах.
 – Это же надо, мать твою! – пробормотал Дэррелл с сухим смешком.
 Малкольм Молдовски, услышав всплеск, осмелился глянуть сквозь пальцы. Пистолет исчез. Почему? Молди не было дела до этого. Случившееся подтверждало его предположение о том, что этот ужасный незнакомец – сумасшедший.
 – А ну, с дороги! – проговорил Дэррелл Грант, взмахнув клюшкой для гольфа, торчавшей из-под перебинтованной руки.
 Молдовски изобразил на лице выражение искренней обеспокоенности.
 – У вас, кажется, сломана рука, – промямлил он.
 – Да что ты! А я и не заметил. – Дэррелл Грант поднял свою искалеченную конечность и ткнул концом клюшки в живот Малкольма Молдовски. – Двойной сложный перелом. Но знаешь что? Мне другой раз от заусеницы бывало больнее.
 – Позвольте мне отвезти вас к врачу.
 Дэррелл Грант понизил голос и произнес медленно, почти по слогам – так объясняют дорогу иностранному туристу:
 – А... пошел... ты... к такой-то... матери...  Por favor  [15]  . 
 Молди прижался спиной к двери каюты. Уханье «Зи-Зи Топ» отдавалось у него в позвоночнике.
 – Я не могу позволить вам войти туда. – Необходимо было избежать, чтобы похождения конгрессмена Дилбека стали достоянием общественности – пусть даже и в лице отдельных ненормальных ее представителей.
 – Но моя дочь! – низким, рокочущим голосом повторил Дэррелл.
 – Я же сказал, ее здесь нет. Вы ошиблись.
 Лицо Дэррелла скривилось в мрачной усмешке.
 – Я ехал следом за ее матерью, понял? От самого стрип-бара, понял? И я видел, как она вошла сюда – еще и четверти часа не прошло. А теперь какой-то кусок дерьма мне тут говорит, что я, видите ли, ошибся!
 «Прелестно, – подумал Молдовски, – это бывший муж стриптизерши. И именно сегодня!»
 – Давайте съездим в какой-нибудь ресторан, – предложил он. – Я угощу вас парой стаканчиков.
 – Парой стаканчиков? – Дэррелл Грант запрокинул голову и адресовал звездам долгий заунывный вой. – Да на хрена мне твоя выпивка? Я нажрался таблеток, понял? По самое горло. И таких таблеток, каких еще свет не видывал!
 – Что ж, прекрасно, – выдавил из себя Молдовски, напрягаясь.
 – Таблетки – просто высший класс, – продолжал Дэррелл. – Я и сюда пришел специально, чтобы кто-нибудь попытался сделать мне больно, понял? Мне теперь наплевать с высокой колокольни на любую боль. Никто, ни один человек  не может  мне ее причинить. Вот если бы у меня был сейчас железный костыль, знаешь, какими приколачивают рельсы, я бы дал его тебе в руки и...
 – Успокойтесь, – попросил Молдовски.
 – ...и сказал бы: давай, парень, забей мне этот чертов костыль прямо в черепушку – вот сюда, – Дэррелл Грант ткнул себя пальцем в самую середину лба, – и знаешь что? Мне бы все было по фигу. Вот какие у меня таблетки!
 – Пожалуйста, говорите потише, – взмолился Молдовски.
 – Мне еще никогда не приходилось приканчивать такого недомерка, как ты.
 – Так давайте пойдем куда-нибудь и поговорим об этом.
 – Нет, сэр. Это ты катись отсюда ко всем чертям. Проваливай с дороги, хрен цыплячий! Я пришел сюда за моей дочерью.
 – В последний раз говорю вам, – теряя терпение повторил Молдовски, – на этом корабле нет вашей дочери.
 Дэррелл Грант схватил его за рукав.
 – Вот насчет одной вещи ты точно прав, огрызок. Насчет того, что в последний раз. – Он швырнул Малкольма Молдовски на доски палубы и наступил ему на грудь.
 Молди забился, силясь освободиться, однако не закричал. Он все еще надеялся, что удастся избежать публичной сцены. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы вокруг яхты Рохо собралась любопытствующая толпа, – ни в коем случае нельзя, пока там, на яхте, находится Дэвид Дилбек, занимающийся неизвестно чем с голой стриптизершей. Боясь повторения сцены в «И хочется, и можется», Молдовски решил умаслить опасного незнакомца обещаниями.
 – Если вы сейчас дадите мне встать, – начал он, – я сумею помочь вам отыскать вашу девочку.
 – Йо-хо-хо! – выкрикнул Дэррелл Грант.
 – У меня большие связи в самых разных сферах, – задыхаясь, продолжал Молдовски.
 Удар, обрушившийся на его лицо, показался ему взрывом. Сквозь застлавший глаза кровавый туман он увидел бывшего мужа стриптизерши, отводящего забинтованную руку назад. На этот раз конец клюшки для гольфа угодил Малкольму Молдовски по горлу, и он отчаянно затрепыхался, тщетно пытаясь схватить хоть глоток воздуха.
 – Нормально! – воскликнул Дэррелл Грант.
 Молдовски закрыл глаза. Это было еще хуже, чем погибнуть от пули. Какой шум поднимут газеты!
 Он вцепился в ноги сумасшедшего, но что он мог поделать! Следующие два удара сломали ему нижнюю челюсть; рот наполнился теплой кровью, слюной и выбитыми зубами. Даже попытайся Молди сейчас закричать, он не смог бы. Лицо его превратилось в сплошное кровавое месиво.
 «О Господи, – подумал он, – какая дикая смерть! Чем это он меня – железным ломиком или еще чем-нибудь? Ведь эти сволочи – газетчики – непременно постараются все разузнать. Это уж точно».
 Конгрессмен сделал Эрин предложение – занять пост исполнительного секретаря в его вашингтонском офисе.
 – А что я должна буду делать? – спросила она, наматывая на палец свой жемчуг.
 – Поддерживать мой дух. Сорок пять тысяч в год плюс бесплатное медицинское обслуживание. – Дилбек держал в руках бутылку шампанского, как держат грудного ребенка.
 Эрин смотрела на него сверху вниз, с высоты капитанского стола.
 – Ты такой умный – у меня просто нет слов. – Она поставила босую ногу ему на плечо и сделала несколько поглаживающих движений. Дилбек попытался поцеловать ее. «Не расслабляться, – напомнила себе Эрин, – этот чокнутый может выкинуть какой угодно номер».
 – Не пора еще доставать ту игрушку? – спросил Дилбек.
 – Нет еще. Тебе нравится эта песня?
 – Да, мэм. – Глядя на нее снизу вверх, он слишком запрокинул голову, и ковбойская шляпа свалилась на пол. Дилбек подобрал ее и водрузил на место.
 – Она называется «Столб для наказаний хлыстом».
 Дилбек оживился.
 – А что, хорошее название!
 – Это поют братья Оллмэн.
 – Знаешь, я так плохо вел себя, что, пожалуй, тебе и правда стоит меня отхлестать, – мечтательно произнес Дилбек.
 Эрин продолжала танцевать. Похоже, сегодня Дэви не собирался впадать в сексуальный транс: голова у него варила нормально, и он был готов ринуться в бой.
 – Ты можешь отхлестать меня? – настаивал Дилбек. – Я очень, очень плохой мальчик.
 – Но это ведь только песня, золотко, – возразила Эрин.
 – Но я так тебя люблю!
 – Конечно, Дэви. Я знаю.
 – Так дай мне доказать тебе это. – Он сунул шампанское в ведерко со льдом и зашарил по пуговицам своих джинсов.
 Эрин отступила подальше, насколько позволяла ширина стола, и повернулась спиной, но продолжала танцевать. «Начинается», – подумала она.
 – Взгляни-ка сюда, – попросил конгрессмен.
 Она обернулась, сияя пятисотваттной улыбкой.
 – Он просто прелесть, Дэви.
 Дилбек стоял, покачиваясь как пьяный, держа на ладони сонного Дэвида-младшего.
 – Потрогай его, пожалуйста.
 – Я танцовщица, а не уролог, золотко. – Эрин легонько толкнула его ногой в грудь, и он упал в свое полотняное кресло.
 – О Господи, я слишком много выпил, – пробормотал он. – Я отдал тебе твои деньги?
 – Да, конечно.
 – А свои фотографии показывал?
 – Убери своего приятеля, – сказала она.
 – А тогда ты будешь смотреть мои фотографии?
 – Буду, буду.
 Так или иначе, ей все равно нужно было передохнуть. Пока Дилбек возился с джинсами, заталкивая обратно Дэвида-младшего, она слезла со стола и надела платье. Затем сделала музыку потише, налила имбирного пива в стакан с кубиками льда и придвинула себе стул, не забыв предварительно удостовериться, что ее сумочка находится под рукой.
 Дилбек разложил у себя на коленях альбом с фотографиями и ткнул пальцем в одну, размером восемь на десять дюймов, где он был снят в компании полного седовласого джентльмена.
 – Знаешь, кто это?
 – Тип О'Нил.
 Дилбек был поражен.
 – Ты и правда необыкновенная!
 – Он бывший спикер палаты.
 – Верно!
 – Так что я выиграла? – улыбнулась Эрин. – Набор посуды для завтрака?
 – Мы с Типом очень близкие друзья, – гордо заявил конгрессмен.
 – Это и видно. Такое впечатление, что даже слишком близкие.
 Дилбек покраснел.
 – Что ты говоришь! Это мы сняты на...
 Не дослушав, Эрин протянула руку и сама перевернула страницу. Следующий снимок был сделан перед Белым домом: Дилбек стоял, положив руку на плечо генералу Колину Пауэллу, а у генерала выражение лица было таким неживым, словно рядом с Дилбеком находилось недавно изготовленное чучело.
 – Это снято во время войны в заливе, – подчеркнуто равнодушно пояснил Дилбек. – Тогда Коллин и президент пригласили на брифинг некоторых членов конгресса. Не всех подряд, разумеется.
 – А воздушные шарики вам там раздавали? – невинно поинтересовалась Эрин.
 Дилбек чуть не взбесился от столь неуважительного высказывания.
 – Прошу тебя, дорогая, – холодно произнес он. – Ведь речь идет о видных и влиятельных людях...
 – Прости меня, Дэви.
 Он быстро перелистал оставшиеся страницы, обращая внимание Эрин на наиболее значительные, с его точки зрения, снимки:
 – Вот, смотри: Билл Брэдли, Крис Додд... а вот это Эл д'Амато – нас вместе послали изучить обстановку в Рияде. А вот это я и Ньют Джингрич – напомни потом, чтобы я рассказал тебе, какая у меня с ним вышла история.
 – По-моему, у него на галстуке крошка от сыра, – заметила Эрин.
 – Послушай-ка, – от выпитого шампанского у Дилбека слегка заплетался язык, но тон был нравоучительный. – Послушай-ка... Это все чертовски важные люди. И я тоже важный человек. – Он захлопнул альбом и поднял его обеими руками, как в церкви поднимают святыню. – Это все люди, которые управляют нацией... ведут вперед нашу страну. Люди, которые держат в своих руках судьбы всего мира!
 Эрин сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Этот несчастный кретин и вправду мнил себя одним из столпов государства!
 – Ты не представляешь себе, что такое власть, – продолжал вещать конгрессмен. – Ощущение власти отравляет тебя, дурманит как наркотик. Если ты поедешь со мной в Вашингтон, дорогая, ты и сама это почувствуешь, и немедленно! И ты поймешь, насколько приятно обладать властью.
 – Я не собираюсь выставлять себя на посмешище, – ввернула Эрин.
 Дилбек положил альбом на стол и многозначительно уперся в него ладонью.
 – Повторяю: это все очень важные люди.
 – Кто – Чак Норрис?
 – Это было на одном благотворительном мероприятии в Джорджтауне...
 – Ну?
 – Сбор средств на борьбу с полиомиелитом или что-то в этом роде.
 – Я знаю, но...
 – Послушай, Эрин, ты все-таки должна понять, кто я такой. Я заслуживаю большего уважения, чем...
 – А знаешь, Дэви, чью фотографию мне и правда очень хотелось бы увидеть? Малкольма Молдовски. Он есть у тебя в альбоме?
 Нижняя челюсть Дилбека окаменела.
 – Нет, его у меня нет. – И, немного помолчав, он подозрительно спросил: – А ты что – знаешь Молди? – Неужели это возможно? Неужели этот крысенок за его спиной вел свою игру? И Дилбек изменил вопрос: – Откуда ты его знаешь?
 – Только понаслышке. – И Эрин подмигнула ему.
 Конгрессмен, растерянный и недоумевающий, как никогда, попытался прикрикнуть на нее нетвердым от шампанского голосом:
 – Прекрати, черт тебя возьми! Прекрати издеваться! В конце концов, ты должна относиться ко мне хотя бы с некоторым уважением.
 – С уважением? К тебе? – Эрин усмехнулась. – А разве ты не тот самый джентльмен, который трахался с ошметками от моего грязного белья?
 – Давай переменим тему.
 Взяв его за запястья, она приблизила его покорные руки к своей груди. Дилбек напряженно следил за ней, будто предчувствуя удар током.
 Эрин крепко держала его руки.
 – Дрожишь, золотко? Еще бы – целых две горсти жирового вещества.
 – Господи Иисусе...
 – Из этого и сделана грудь, Дэви. Девяносто восемь процентов жира, украшенные сверху парой вишенок. Что в этом такого уж привлекательного?
 Дэвид вырвал у нее свои руки и, отступив, прижал их к себе, сжатые в кулаки.
 – Тысячи долларов, – продолжала Эрин, – чтобы поглазеть на это и подрожать. Я этого не понимаю, золотко.
 – Хватит, – почти простонал конгрессмен, бледный, несчастный. – Ты просто убиваешь меня. В течение всего вечера убиваешь. Что – так это и было задумано?
 – Просто мне любопытно, вот и все, – пожала плечами Эрин. «Успокойся, держи себя в руках», – приказала она себе.
 – Я борюсь с плотскими искушениями, – промямлил Дилбек. – Как и все мужчины.
 – У тебя ведь есть жена, Дэви.
 Он протянул руку к ведру с шампанским.
 – Что ж, поздравляю. Теперь этот вечер испорчен.
 Эрин поставила свою любимую запись Вэна Моррисона, сбросила платье, взобралась на капитанский стол и снова начала танцевать – на этот раз медленно. Вскоре Дэвид Дилбек вместе с испускаемыми им печальными стонами исчез из ее сознания. Музыка омыла ее душу. Эрин ощутила беспричинную радость и прилив сил. Каждое движение удавалось ей – каждый шаг, каждый пируэт, каждый изгиб бедер. Она зажала в зубах свое жемчужное ожерелье и закрыла глаза, представляя, как ее заливает серебристый лунный свет.
 Снаружи, с палубы, донесся шум или стук, но Эрин не допустила его до своего сознания. Она была далеко, на Багамских островах, и танцевала на сахарно-белом песке пляжа. Ее окружали море и пальмы, и единственным звуком этого прекрасного мира был хор затаившихся в листьях птиц.


* * *

 Дэррелл Грант не помнил, когда в последний раз видел свою бывшую жену голой. Но он точно знал, что это произошло в ванной комнате: она мыла голову под душем, а он втихаря стащил из аптечки какие-то таблетки. Это было чертовски давно, подумал он. Он успел забыть, какое у нее прекрасное тело. Сверху, конечно, маловато, но зато. Боже мой, какие ноги! Он стоял, пошатываясь, в дверях каюты, опираясь о косяк своей клюшкой для гольфа, и испытывал странное, щекочущее ощущение в низу живота. Поистине странное, если учесть, какое количество сильных наркотических средств бродило по его организму. Да, мужчина – это подлинное инженерное чудо, сотворенное матерью-природой.
 В каюте находился пожилой мужчина в новых, негнущихся джинсах, полосатой рубашке и огромной черной ковбойской шляпе. Судя по выражению лица, он был либо болен, либо пьян, либо то и другое вместе Дэррелл Грант вошел в салон, уселся рядом со старым ковбоем и здоровой рукой игриво помахал своей бывшей жене, танцующей на столе. Сейчас ему было море по колено. Он наклонился вперед.
 – Ты чудесно выглядишь, черт побери. Дай-ка взглянуть на тебя поближе.
 Вид бывшего мужа подействовал на Эрин, как внезапная струя ледяного воздуха. Она подумала, что Шэд вывел его из игры раз и навсегда, а вот он, как ни в чем не бывало, опять тут как тут, и, разумеется, его появление ничего хорошего не предвещает. Все ему нипочем! А его присутствие значительно повышает вероятность провала ее планов. Эрин продолжала танцевать, глядя не на Дэррелла, а сквозь него, обдумывая и соизмеряя каждое свое движение.
 Дэррелл Грант ощутил легкое прикосновение руки к своему плечу. Это старый ковбой выпрямился в своем шезлонге и наклонился к нему.
 – Вам известно, кто я? – шепотом спросил он, приблизив губы к самому уху Дэррелла.
 От него разило так, что Дэррелл поморщился.
 – Знаете, на свете есть такая штука – освежитель дыхания.
 – Я влюблен в эту леди, – бормотал свое конгрессмен.
 – Несчастный ты старый хрыч...
 – И мои сапоги полны вазелина.
 – Я тоже когда-то любил ее, – сказал Дэррелл, – но из этого вышло только то, что она довела меня до ручки.
 Во взгляде Дилбека выразилось сочувствие.
 – Это можно назвать несходством наших жизненных философий, – вздохнул Дэррелл. – Но из-за нее человек запросто может потерять всякое уважение к себе.
 – Да, с ней трудно, – согласился конгрессмен. – Но все-таки я без ума от нее.
 Он сообщил, что в баре полно содовой – на случай, если Дэррелл захочет попытаться отмыть пятна крови на своей рубашке. Дэррелл ответил:
 – Спасибо, не надо.
 Его сломанная рука опять начала пульсировать волнами боли; он пришиб того шикарно одетого коротышку, но облегчения не наступило. Видимо, действие таблеток покойного сеньора Гомеса ослабевало. Дэррелл высыпал на ладонь еще полдюжины, затолкал их себе за щеки и запивал тепловатым шампанским до тех пор, пока у него не заслезились глаза.
 – У меня есть экстра-тиленол – повышенной эффективности, – предложил конгрессмен.
 – Господи Боже...
 Кассета Вэна Моррисона кончилась. Эрин продолжала танцевать, тихонько напевая «Кармелиту», хотя такие медленные мелодии мало годятся для танцев на столе.
 Дэррелл Грант попытался зацепить Эрин за ногу своей изогнутой железкой.
 – Где Анджи?
 Но Эрин удалось уклониться.
 – Дайте ей закончить, – попросил конгрессмен. – Это ведь так прекрасно.
 – Да уж куда там – балет, да и только. – Дэррелл Грант порылся в карманах. – Эй, красотка, держи, это тебе!
 Привстав в кресле, он сунул что-то за резинку кружевной подвязки Эрин. Это была пятицентовая монетка. Эрин перестала петь и танцевать. Вынув монету из-под подвязки, она стояла, держа ее на ладони. Мужчины ждали, что она будет делать дальше.
 По-прежнему улыбаясь, Эрин сошла со стола. Улыбаясь, оделась.
 – Я надеюсь, наш вечер еще не закончен, – произнес конгрессмен с полувопросительной интонацией.
 Дэррелл стукнул по столу своей клюшкой для гольфа.
 – Эрин, мне нужна моя дочь. Хватит с меня твоих проклятых игр!
 – А все и так кончено, – ответила она, поправляя жемчуг на шее.
 – К чертовой матери все на свете суды! – заявил Дэррелл. – Мы с Анджи отправляемся в Аризону. Столицу пенсионеров Северной Америки!
 Открыв свою сумочку, Эрин бросила в нее пятицентовик. Затем вынула пистолет тридцать второго калибра.
 – Сейчас мы поедем кататься, – сказала она.
 Дэррелл Грант выругался сквозь зубы. Дилбек ощутил легкое стеснение в груди.
 «Хорошенький субботний вечерок, – подумала Эрин. – Я и двое мужчин, имеющих влияние на мою жизнь. Кто скажет, что я невезучая?»




 Глава 31


 Как и следовало ожидать, Шэда остановили у будки охраны не доезжая Тэрнберри-Айл. Охранники вспомнили, что в прошлый раз он приезжал с обезьяной или каким-то другим зверем на плече, но сегодня, сказали они, ни в одном из списков гостей его имя не фигурирует. Шэд избежал неприятной дискуссии, достав из кармана купоны на бесплатную выпивку и участие в сеансе рестлинга в «Розовом кайфе», и охранники по достоинству оценили этот щедрый дар. Сержант Эл Гарсиа подъехал как раз в ту минуту, когда они махали на прощание Шэду, уже находившемуся по ту сторону ворот. Детектив показал свой значок, въехал, поставил свой «каприс» рядом с машиной Шэда, и оба торопливо зашагали туда, где стояла «Суитхарт дил».
 Первым, что они увидели, поднявшись на борт, оказались пятна крови на досках палубы. Войдя в салон, Гарсиа осмотрел пустые бутылки из-под шампанского, альбом с фотографиями конгрессмена Дилбека и стопку компакт-дисков, еще в магазинных упаковках. Шэд присмотрелся к лежавшим у стереоустановки кассетам.
 – Это ее музыка, – сказал он.
 Обыскав помещения, они не обнаружили ни трупов, ни каких бы то ни было признаков насилия. Эрин и конгрессмен исчезли.
 –  Mierda,  – выругался Эл Гарсиа.
 Выйдя на палубу, он внимательно осмотрел буроватые пятна. Похоже, жертву сперва проволокли по палубе, а затем, возможно, сбросили за борт. Гарсиа ощутил приступ тошноты, от которого его передернуло; дело было не в самой крови как таковой, а в том, кому она могла принадлежать. Шэда охватила холодная ярость, мгновенно достигшая опасной степени накала. Вцепившись в поручень, он неотрывно смотрел на коричневую, как чай, воду. Его голый розовый череп блестел от выступивших на нем мелких капелек пота; делая вдох, Шэд с угрожающим шипением втягивал воздух сквозь зубы.
 – Не бери в голову раньше времени, – посоветовал Гарсиа.
 Из горла Шэда вырвалось нечто вроде рычания.
 – Конечно. Подумаешь – немного крови!
 Детектив сошел на причал и опустился на колени.
 – Здесь еще кровь. Знаешь, что это значит?
 – Что он не швырнул ее за борт. А что толку?
 По соседству с яхтой Рохо мягко покачивался на воде пятидесятитрехфутовый «хэттерэс». Гарсиа решил осмотреть и его. На мостике «Суитхарт дил» Шэд обнаружил ручной электрический фонарь. Мужчины забрались на «хэттерэс» и в свете фонаря разглядели на кокпите мелкие пятнышки крови, а рядом с ними отпечаток подошвы – вернее, только округлого каблука – мужского сапога.
 – Это он, – мрачно произнес Шэд.
 – Может, да, а может, нет. – Эл Гарсиа указал на ящик для рыбы. – Ну что, мне самому туда заглянуть?
 – Если ты ничего не имеешь против. – Шэд отвернулся.
 Детектив открыл замки и откинул крышку.
 – Сюрприз, сюрприз! – В его голосе звучали радость и облегчение.
 Шэд повернулся, чтобы посмотреть.
 – А это еще кто, черт побери?
 – Один из самых могущественных людей во всей Флориде.
 – Был.
 – Да, был, – охотно подтвердил Гарсиа. – А больше нет.
 Малкольм Дж Молдовски легко поместился в ящик для рыбы, где его соседями оказались три крупных скумбрии с остекленевшими глазами. Даже запах рыбы не заглушал мощного духа заграничного одеколона Молди.
 – Что-то я не соображу, – сказал Шэд.
 – Скумбрии, скорее всего, пойдут на наживку для акул на завтрашней рыбалке, – предположил Гарсиа. – А мистера Молдовски добавили в меню уже позднее.
 Шэд наклонился, чтобы рассмотреть получше.
 – Так это и есть знаменитый Мелвин Молдовски?
 – Малкольм, – поправил Гарсиа. – И не есть, а был.
 – Да, ничего себе шуточки...
 – Ну что, теперь тебе лучше?
 – На миллион процентов. А кто же мог это сделать?
 Гарсиа покачал головой.
 – Может, сам Дилбек... Он, похоже, совсем свихнулся.
 – Не дай Бог.
 Обоих тревожила судьба Эрин. Тот, кто прикончил Молдовски, явно был человеком чудовищного темперамента. Шэд нахмурился, глядя на изуродованное тело.
 – Наверное, ты должен позвонить куда следует.
 – Да, но не сию минуту – Гарсиа закрыл ящик. – Он подождет.
 Они вернулись на «Суитхарт дил» и осмотрели салон более тщательно. Оценив количество выпитого шампанского, Гарсиа сделал вывод, что конгрессмен был слишком пьян, чтобы самому сесть за руль.
 – У него лимузин, – сказал Шэд. – Девочки видели его возле нашего заведения.
 – Значит, – задумчиво проговорил Гарсиа, – вопрос состоит в том, куда они укатили.
 Ответ на вопрос они обнаружили в туалете, где на зеркале губной помадой Эрин четко вывела: Бель-Глейд. Шэд ругался вполголоса, пока Гарсиа выуживал из унитаза золотой браслет. Вынув его наконец и глядя, как с него капает вода, детектив заметил:
 – А характерец у нее ничего себе, а? Могла бы просто сказать: спасибо, но не надо.
 По пути к машинам Шэд посоветовал Гарсиа запросить помощь по радио.
 – Ты, видно, слишком много смотришь телевизор, – усмехнулся Гарсиа. – Во-первых, это графство Палм-Бич, то есть не моя территория. Во-вторых, что я им скажу,  chico? – И, поднеся ко рту воображаемый микрофон, продолжал: – Видите ли, парни, тут один конгрессмен похитил одну стриптизершу и вот теперь насильно везет ее в Бель-Глейд – выбрал же местечко! – на своем распроклятом «кадиллаке». Да, конгрессмен. Да, в Бель-Глейд. Зачем? Ну, мы, в общем-то, точно не знаем. Но было бы здорово, если бы вы подослали туда шесть-семь взводов на машинах. Конечно, если есть свободные люди...
 – Черт побери, – пробормотал Шэд.
 – Стриптизерш-то копы любят, но зато политиков – совсем наоборот, – объяснил Гарсиа. – Если они только услышат имя Дилбека, тут же окажется, что кто-то в отпуску, у кого-то выходной, кто-то уехал на задание...
 – Значит, вся королевская рать – это мы с тобой?
 – Похоже, что так. Поедем на моей, ладно?
 – Ладно, – отозвался Шэд. – И потом, у тебя же там сирена.
 Дэрреллу Гранту никогда не доводилось ездить в лимузине, и он так наслаждался этим, что все остальное потеряло для него всякое значение. Даже тот факт, что бывшая супруга держит его на мушке пистолета.
 – Это твоя тачка? – обратился он к Дилбеку.
 Конгрессмен кивнул.
 – Она предоставлена в мое полное распоряжение.
 – Ишь ты! А что ты за птица? Чем занимаешься?
 – Я член палаты представителей.
 – Это как?
 – Я представляю народ Южной Флориды в конгрессе. А вы?
 – А я краду инвалидные коляски, – последовал ответ.
 Дилбек бросил жалобный взгляд на Эрин, сидевшую наискосок от обоих мужчин с пистолетом в руке. Рядом на сиденье лежали розы, подаренные конгрессменом.
 – Мы с Дэрреллом некоторое время были мужем и женой. Что еще сказать? – Ею овладело необъяснимое спокойствие, и мягкий ровный бег лимузина только усиливал это ощущение.
 Дилбек спросил Дэррелла Гранта, что случилось с его рукой.
 – А это распроклятый дружок Эрин двинул по ней своим распроклятым ломом... Эй, водила, у тебя телевизор работает?
 Дилбек оскорбленным шепотом спросил у Эрин:
 – Какой еще дружок?
 Эрин окинула его таким взглядом, что он не стал настаивать на ответе. «Ну, парочка – прямо на подбор, один другого стоит», – подумала она. И, не обращая внимания на мужчин, одной рукой расстегнула под платьем и сняла сценическое, трико и бюстгальтер, вырезанный фестонами. Уложив их в свою сумочку на длинном ремне, Эрин надела простой хлопчатобумажный бюстгальтер и белые трусики. Это была важная деталь: она не хотела быть одетой, как стриптизерша, когда их обнаружат. Пока она переодевалась, конгрессмен не сводил с нее вопросительного взгляда.
 – А почему все белое? – спросил он с маслянистой улыбкой.
 – Это для тебя, детка.
 Дэррелл Грант прижал свою гудящую голову к окну. Машина летела по шоссе, уносясь все дальше от городских огней. От змеиного переплетения линий на асфальте, от слепящей яркости то и дело налетавших пучков света фар встречных автомобилей его начало мутить.
 – Я, похоже, здорово перегрузился, – заметил он.
 Эрин объяснила конгрессмену:
 – На случай, если тебе это интересно: мой бывший спутник жизни – наркоман.
 – Мне бы хотелось, чтобы ты убрала пистолет, – сказал Дилбек.
 – Ты что – не слышал, что я сказала?
 – Я раньше никогда не видел, как ты танцуешь, – сонным голосом пробормотал Дэррелл Грант. – Это чертовски здорово.
 – Приятно слышать, – саркастически усмехнулась Эрин.
 – Так что ты извини... насчет монеты.
 – А я уж почти забыла, что ты умеешь изъясняться человеческим языком, – съязвила она.
 Дэррелл Грант откровенно наслаждался комфортом просторного салона лимузина.
 – Всю жизнь катался бы на такой тачке, – произнес он, вытягивая ноги. – Свободно, удобно, тут тебе и микроклимат, и выпивка... Здорово!
 Дэвид Дилбек повернулся к Эрин и сказал, как будто самого Дэррелла не было рядом:
 – Перелом у него, похоже, серьезный, Эрин. Ему следовало бы обратиться к врачу.
 – Рита починила мне руку, – с оттенком гордости в голосе проговорил Дэррелл. – Рита – это моя старшая сестра.
 – Только ей еще и есть до тебя дело, – заметила Эрин. – Только ей.
 – Неправда! Анджи я тоже нужен. Анджи любит своего папочку.
 – Просто ей весело с тобой – ты же развлекаешь ее, – возразила Эрин, делая ударение на слове «развлекаешь». – А между развлечениями и любовью все-таки есть разница.
 – Она любит меня!
 Эрин не стала продолжать тему. Может быть, Дэррелл и прав. Ей не хотелось думать об этом сейчас.
 – Сколько нам еще ехать? – несколько ворчливым тоном поинтересовался конгрессмен. – А то мне нужно бы выйти.
 Эрин пропустила его слова мимо ушей.
 – А я сегодня прикончил одного парня, – сообщил ее бывший супруг.
 – Правда?
 – Да, там, на том корабле.
 – За что же?
 – Да вот пытаюсь вспомнить.
 Эрин решила, что этот инцидент пригрезился Дэрреллу. Однако он продолжал:
 – Знаешь, на самом деле это совсем не так, как я себе представлял. В смысле – что я буду чувствовать, когда убью кого-нибудь...
 – Ты завираешься, как обычно, – прервала его Эрин, думая про себя: «Что же мне с ним делать? Ведь он сорвет весь мой план насчет конгрессмена».
 – Я заберу Анджи, и мы уедем, – вдруг резко сменил тему Дэррелл.
 – Ты шутишь? Да тебе прямая дорога за решетку!
 – Нет, в Аризону. В инвалидно-колясочную столицу Северной Америки!
 – Свихнувшийся ублюдок.
 – И я увезу с собой нашу дочь.
 – Прежде я пристрелю тебя, – отрезала Эрин.
 Внезапно Дэвид Дилбек начал всхлипывать и дергать дверную ручку, но притих, когда Эрин ткнула ему в щеку дулом своего тридцатидвухкалиберного.
 Дэррелл Грант поморщился.
 – С каких это пор ты ходишь с пушкой? Терпеть их не могу.
 – Моя предстательная железа... – начал было Дилбек.
 – А ну, цыц – вы оба! – грозно прикрикнула Эрин.
 Дэррелл почесал себе щеку концом клюшки.
 – Скажи хотя бы, куда мы все-таки направляемся. Эй, водила, твоя понимать американский?
 Пьер и ухом не повел.
 – Я скажу тебе, куда мы едем, – ответила Эрин. – Нам предстоит увидеть нашего конгрессмена в действии.


* * *

 В начале октября сахарный тростник, растущий на берегах озера Окичоби, зелен и кустист; к этому времени он успевает вымахать до десяти футов в высоту. Эти земли – наиболее плоская часть Флориды. Проезжая по ним на машине, не видишь из окна ничего, кроме сплошного зеленого моря тростника, расстилающегося, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта. Примерно через месяц сюда прибывает почти две тысячи сезонных рабочих из карибских стран; они начинают рубить тростник, и тогда сахарные заводы работают день и ночь без перерыва – до самого окончания сезона. Однако в начале октября на поля выходит техника: сначала странного вида, похожие на гигантских крабов, комбайны срезают тростник и укладывают его рядами, а затем другие машины подбирают его и доставляют на завод, где стебли сначала измельчают, чтобы потом отправить под пресс.
 Конгрессмен Дэвид Дилбек не слишком задумывался ни над научной, ни над технической стороной возделывания сахарного тростника. Ему вполне хватало того, что Рохо – симпатичные, воспитанные и щедрые люди. Конечно, их огромные взносы на его предвыборные кампании имели большое значение, но Дилбек продал бы свой голос в конгрессе даже за одну возможность пользоваться время от времени их роскошной яхтой. Также его весьма устраивало общество молодого Кристофера, разделявшего его любовь к «клубничке» и никогда не отказывающегося поучаствовать в подобного рода развлечениях. Внимание богатых и могущественных людей составляло для Дэвида Дилбека весьма приятную – и лестную – сторону его деятельности на посту члена конгресса.
 Конгрессмен не усматривал ничего плохого в поддержке цен на сахар, которые сделали Рохо мультимиллионерами. В конце концов, Большая пшеница, Большое молоко и Большой табак точно так же годами доили налогоплательщиков, мелодраматически разглагольствуя о своих обязательствах перед «фермерской семьей» Почему бы не сделать того же самого и Большому сахару? Не мешала Дилбеку спокойно спать по ночам и мысль об ущербе, наносимом экономике бедных Карибских стран: основой ее являлось сельское хозяйство, точнее – возделывание сахарного тростника, а при таком положении вещей доступ этим странам на сахарный рынок Соединенных Штатов оказывался закрыт. Конгрессмена не тревожил и тот факт, что производители сахара ежегодно сбрасывали в Эверглейдс миллиарды галлонов промышленных вод вместе со всем тем, что они несли с собой Честно говоря, ему вообще не было дела до Эверглейдс, еле текущая вода, болота, ряска да разная мелкая водяная живность – что там хорошего? Как-то раз, в рамках своей очередной кампании, конгрессмену пришлось посетить небольшой городок Миккоусьюки, и там ему предложили прокатиться на катере на воздушной подушке. Эрб Крэндэлл, настоятельно посоветовал принять приглашение: что может быть лучше, чтобы нащелкать эффектные снимки! Но, когда катер достиг Шарк-ривер, внезапно кончилось горючее, и Дилбек провел два ужасных часа за вытаскиванием из ушей раздувшихся от крови москитов.
 – В свинарниках, в сточном желобе, вода и то чище, – сказал он Эрин.
 Она завела весьма неприятный ему разговор на тему его верной службы семейству Рохо.
 – Как ты думаешь, откуда берется та вода, которую мы пьем? – Она махнула рукой за окошко лимузина. – Вот отсюда, Дэви. А твои друзья загаживают эту воду удобрениями и прочим дерьмом.
 Дэрреллу Гранту было до одурения скучно. Он несколько раз пытался вызвать на разговор чернокожего водителя, но безуспешно. Многорядное шоссе перешло в неосвещенное двухрядное. Дэррелл узнал: оно фигурировало на картах под номером 27. Теперь лимузин несся в полной темноте, оставшийся далеко позади город неясно рисовался на востоке желтоватым пятнышком света. Дэррелл не мог сообразить, куда это и зачем везет их Эрин. Всю дорогу она долбила этого придурка в ковбойском наряде какими-то упреками. Кто он ей – новый богатенький хахаль? Не иначе как она решила порастрясти его денежки. Что ж, она всегда была стервой.
 Дэррелл пытался сложить в голове какой-нибудь план, однако из-за принятых наркотиков ему никак не удавалось сосредоточиться. Единственное, чего ему действительно хотелось сейчас, – это завалиться спать эдак на полгодика.
 Была половина одиннадцатого, когда они доехали до Бель-Глейд («Его земля – его будущее», утверждал установленный при въезде в город лозунг). Пьер свернул с шоссе и медленно повел машину через пустой и безлюдный поселок сезонных рабочих-мигрантов. Дилбек, встревоженный тем, что видел вокруг, велел Пьеру прибавить скорость, пока из этих трущоб не повыскакивали какие-нибудь головорезы и не напали на лимузин.
 – Знаешь, тут такие места... – начал было он, обращаясь к Эрин.
 – Уж не хочешь ли ты сказать, – перебила его она, – что ты когда-нибудь бывал здесь?
 – К чему ты клонишь? – с ноткой раздражения в голосе спросил конгрессмен. Окутывавшее его теплое облако – эффект солидного количества выпитого «Корбеля» – рассеялось, оставив вместо себя стучащую в голове боль.
 Пьер снова выехал на шоссе и продолжал гнать машину до тех пор, пока она не оказалась в окружении сплошного моря зеленого тростника. Эрин попросила шофера остановиться.
 – Он не понимает по-английски, – нетерпеливо произнес Дилбек.
 – Да неужели?
 Пьер съехал с асфальта и остановил машину, однако мотор не выключил.
 – Ну что ж, выходим, – с широкой улыбкой сказала Эрин. – Дэви, не забудь нашу игрушку.
 Дилбек подозрительно воззрился в окружавшую их темноту.


* * *

 Перед началом рубки тростник обычно поджигают: во-первых, чтобы обгорели верхушки стеблей и ближайшие к ним листья, ненужные для производства сахара, а во-вторых, чтобы изгнать с полей обитающих там животных и насекомых. В разгар сезона уборки дым поднимается над полями огромными столбами, заволакивая иногда все небо. Однако эта ночь была хрустально чиста: небо усыпали огромные звезды, каких никогда не увидишь в городе, а над горизонтом низко висел серп убывающей луны.
 Пьер вышел из лимузина и распахнул заднюю дверцу. Первым вылез конгрессмен, держа в руках длинный тонкий коричневый сверток. Следом выбрался Дэррелл Грант, не слишком твердо державшийся на ногах; при этом он несколько раз грохнул концом своей клюшки о стенки машины. Последней вышла Эрин, осторожно ступая на высоченных каблуках. Пистолет она по-прежнему держала в руке; Пьер дал ей еще небольшой фонарик.
 Дэррелл Грант пожаловался, что кишечник у него переполнен газами, и сказал, что лучше останется здесь.
 – Останешься, останешься. В багажнике. – Эрин указала зажатым в руке пистолетом. – Пьер, приготовьте  будуар  для мистера Гранта.
 Гаитянин повиновался. Он открыл багажник и задвинул вглубь какие-то лежавшие в нем вещи, чтобы было не так тесно.
 – В багажнике? – Дэррелл Грант с размаху хлопнул конгрессмена по спине. – Я же говорил тебе, что она убийца по натуре!
 Дэвид Дилбек выглядел встревоженным.
 – Эрин, у меня не слишком здоровое сердце.
 – А у кого оно здоровое? Давай, Дэррелл, залезай в багажник, – и она направила ему в лицо свет фонарика.
 – Ты что – собираешься пристрелить меня? – Он слабо хихикнул. – Мне что-то не верится.
 – Давай, забирайся, – повторила Эрин. – Полежи, вздремни.
 Дэррелл Грант тяжело привалился к крылу автомобиля.
 – Знаешь, мне до смерти хочется спросить у тебя кое-что. Как ты это делаешь? Я имею в виду – как ты можешь трясти своими прелестями перед чужими мужиками? – Он презрительно ткнул в конгрессмена концом клюшки для гольфа. – Перед такими вот старыми чокнутыми хрычами. Просто не представляю, как ты можешь.
 – Все дело в музыке, Дэррелл.
 – А на мужиков что же – тебе наплевать? Ни за что не поверю!
 – Все мужчины самонадеянны.
 Дилбек жалобно простонал:
 – Мне срочно нужно! Я не могу больше!
 Эрин взмахнула фонариком в сторону зарослей тростника.
 – Ну, так иди и делай, что тебе надо.
 Дилбек заковылял туда, на ходу расстегивая джинсы.
 – Никогда не представлял, что ты способна заделаться стриптизершей, – пьяным голосом пробормотал Дэррелл Грант. – Полная потеха.
 – Это ведь из-за тебя на моем счету ничего не осталось, – ответила Эрин. – Мне приходилось платить адвокату.
 – А потом ты, небось, думала: там, в этих заведениях, мужиков сколько угодно. Можно подмазываться к ним по-всякому – ерошить волосы, поправлять галстук, говорить: «Ах, дорогой, как хорошо от тебя пахнет!» Но неужели ты сама-то не заводишься от всего этого?
 – Это просто работа. Игра.
 – А ты просто ледяная баба!
 Из зарослей тростника послышался шум мощной струи. Орошая плантацию, конгрессмен крикнул через плечо:
 – Я правда люблю ее!
 – Старый кретин, – пробормотал Дэррелл.
 Эрин улыбнулась.
 – Всякое бывает, Дэррелл.
 – Знаешь, что я думаю? С ним ты просто отводишь душу – измываешься над ним за меня.
 – Что-то, как я погляжу, ты сегодня просто  битком набит  разными теориями. – Ничего себе проповедь, и от кого – от вора, крадущего инвалидные коляски! Залезай в багажник, – прикрикнула она. – Тебе ведь так нравится эта машина.
 Дэррелл не обратил внимания на ее слова.
 – Я не откажусь от Анджи. Так и знай: из-под земли вас обеих достану! Куда бы вы ни спрятались. – И, шагнув мимо нее, направился к тростниковым зарослям.
 – Стой, Дэррелл! – Эрин навела на него одной рукой пистолет, другой – фонарик.
 Ее бывший супруг обернулся, и в луче фонарика она увидела его ухмылку.
 – Ты не убьешь меня. Меня – отца твоего единственного ребенка!
 Эрин заколебалась. Но, когда она представила себе, как он отрывает головы куклам Анджи, ее рука крепче сжала пистолет.
 – Ты сказал судье, что я недостойна звания матери. Ты правда так считаешь?
 – Господи, да эти юристы наговорят чего хочешь! Ты вечно все принимаешь близко к сердцу. – Он умоляюще раскинул руки, и железный наконечник его клюшки блеснул в луче фонаря. – Ты была хорошей матерью, черт тебя побери! Точно так же, как я был хорошим отцом. А эти крючкотворы налопотали там черт-те чего...
 В этот момент Эрин поняла, что не выстрелит. Да это было и не к чему: Дэррелл Грант – уже человек конченый. Свихнувшийся, искалеченный, скрывающийся от закона, он был уже историей. Убивать его просто незачем.
 – Иди сюда, – позвала она. – У меня есть кое-какие планы на твой счет.
 – Как засадить меня за решетку? Нет уж, большое спасибо, умница ты моя, мать твою за ногу. – Он издевательски помахал рукой и двинулся дальше.
 Эрин вспомнила совет Шэда насчет пистолета: когда сомневаешься, стреляй во что-нибудь –  во что угодно. 
 Она дважды выстрелила под ноги Дэрреллу Гранту. Шуршание тростника поглотило треск выстрелов. Она услышала, как ее бывший муж выкрикнул:
 – Сука! Сука!
 Когда она навела луч фонарика на то место, где он стоял, его уже там не было: лишь из зарослей доносился треск, словно сквозь них проламывался олень. Она медленно описала лучом круг и в конце концов обнаружила конгрессмена, нервно застегивающего ширинку джинсов.
 – С тобой все в порядке? – спросил он, выбираясь из гущи тростника.
 Пистолет, зажатый в руке, показался Эрин горячим, чуть ли не раскаленным. «Черт с ним, с Дэрреллом, – подумала она. – Может, наступит там на какую-нибудь гремучую змею».
 Она повернулась к Дилбеку.
 – Раздевайся.
 – Я так и знал. Ты заставишь меня танцевать.
 – Если захочешь, – ответила Эрин.


* * *

 После того как тростник срублен и очищен от листьев, машина подбирает стебли, слегка прессует и складывает в вагонетку. Когда вагонетка наполняется, тростник по механическому транспортеру поступает в длинные трейлеры – по сути дела, грузовики с кузовом из металлической сетки, грузоподъемностью двадцать тонн, – которые при разгрузке опрокидываются набок. Такие трейлеры стоят через одинаковые интервалы вдоль дорог, окаймляющих тростниковые плантации Окичоби.
 Сначала Дэррелл Грант решил, что наткнулся на железную ограду какой-то тюрьмы, – вот уж поистине была бы ирония судьбы! Однако, подойдя поближе и ощупывая руками темноту впереди себя, он понял, что металлическая конструкция перед ним – это боковая стенка длинного трейлера. Кое-как, цепляясь за что попало, Дэррелл начал карабкаться на нее.
 Эта находка имела в его глазах два плюса: во-первых, бывшая подруга жизни, пылающая жаждой убийства, вряд ли станет искать его в тростниковом трейлере, а во-вторых, в нем можно было выспаться. А Дэрреллу настоятельно необходимо было прилечь, пока он сам не свалился с ног. От таблеток сеньора Гомеса у него, что называется, перегорели пробки: пришлось признаться самому себе, что он переборщил с дозой и переоценил возможности собственного организма. Ну да черт с ними со всеми.
 Перевалившись через край сетки, Дэррелл шлепнулся на кучу влажных закопченных стеблей и завозился на ней, как червяк, устраиваясь поудобнее. Какой все-таки он молодец, что придумал забраться сюда! Здесь его никто не увидит, здесь он в безопасности. Будь его голова в порядке, он догадался бы, куда потом отправится трейлер и какая судьба ждет его содержимое.
 Загрузившись на полях, трейлеры везут тростник на сахарный завод и сбрасывают на конвейер. Первая стадия его обработки – это измельчение: стебли проходят через так называемую мельницу, состоящую из многих рядов блестящих ножей, приводимых в движение турбиной. Потом измельченная масса прессуется под давлением пять тысяч тонн: таким образом из тростника выжимается то, ради чего его выращивают, – сладкий сок. Сок очищается, осветляется, выпаривается и превращается в сироп, который медленно нагревают до тех пор, пока сахар не выпадет в кристаллы. Затем их отделяют от мелассы (патоки) при помощи высокоскоростной центрифуги.
 Обычно из полутонны тростника выходит сто фунтов сахара-сырца. Однако и выход, и чистота его могут значительно изменяться, если в сырье оказываются посторонние субстанции. Скажем, части человеческого тела.
 Дэррелл Грант слишком перегрузился наркотиками и слишком хорошо спрятался. Он спал мертвецким сном, когда на рассвете трейлер, в который он забрался, тронулся по направлению к заводу. Дэррелл не проснулся, а если и проснулся, то это произошло незаметно для кого бы то ни было. Ни крики, ни стоны не нарушили процесса измельчения тростника; лишь когда клюшка для гольфа, прибинтованная к руке Дэррелла Гранта, попала под мощные ножи и их заело, ребята из службы контроля качества ринулись проверять, что случилось.
 Мельница была остановлена на три часа, пока местная полиция собирала и складывала в пластиковый мешок «посторонние субстанции». Позже шериф графства Палм-Бич выпустил пресс-релиз с сообщением, что какой-то бродяга погиб в результате несчастного случая на сахарном заводе семейства Рохо. Власти обратились к общественности с просьбой помочь в опознании жертвы: белого мужчины лет тридцати с небольшим, со светлыми волосами. Изображения его не приводилось, поскольку ножи мельницы не оставили полицейскому художнику практически никакого исходного материала для работы. В пресс-релизе указывалось, что на погибшем были джинсы и сапоги и что, возможно, он был любителем гольфа. Сообщалось также, что корпорация «Суитхарт Шугар» оказывает все возможное содействие в расследовании этого несчастного случая.
 На заводе было распространено обращение руководства к рабочим и служащим, в котором утверждалось, что происшедшее никак не повлияло на высокое качество выпускаемого компанией продукта. Однако между собой рабочие обменивались тревожными предположениями насчет количества «посторонних субстанций», попавшего в выход этого дня. Все мнения сходились на том, что даже одна-единственная капля крови, один волосок, один микроскопический кусочек бородавки – это слишком много.
 Неприятные слухи распространились со скоростью света, и многие работники перестали класть сахар в кофе и чай. В компании Рохо – так же как и в большинстве других подобных компаний – издавна поддерживалось правило, запрещающее ее рабочим и служащим пользоваться искусственными заменителями сахара. Нарушение этого правила рассматривалось как акт предательства по отношению к компании: все равно как если бы представитель «Крайслера» вдруг купил себе «тойоту». Тем не менее уже через несколько дней после ужасной смерти Дэррелла Гранта заработала целая сеть контрабандистов, которые доставляли в кафетерий компании пакетики заменителя сахара «Суит'н Лоу», пряча их под одеждой. Проведенное внутреннее расследование так и не выявило преступников; не удалось и перекрыть каналы. Чтобы избежать огласки конфликта с работниками, руководство завода сочло за благо не заострять внимания на происходящем и отменило вышеупомянутое правило. Впрочем, сами Рохо так об этом и не узнали.




 Глава 32


 Шэд крепко врезал кулаком по приборной доске.
 – Хватит! – сказал Эл Гарсиа. – Лучше покури, что ли.
 – Хреновые из нас с тобой герои...
 Гарсиа вел машину на скорости около ста. На гладком черепе Шэда плясали отсветы огоньков приборной доски. Ветер, дувший вдоль шоссе, посвистывал, врываясь в простреленное окно. Шэд презрительно сплюнул в ночную темноту.
 – Успокойся, – повторил Гарсиа. – Лично я уже давно перестал претендовать на роль героя. Иногда самое лучшее, что ты можешь сделать, – это заварить кашу, дать исходный толчок, чтобы все завертелось. – Он несколько раз со вкусом пыхнул новой сигарой. – Вот из этих соображений я и сунул свою карточку в личный сейф этого покойничка-адвоката. Так и чуял, что это подтолкнет мистера Молдовски на какие-нибудь дурацкие действия.
 – Это ведь не игра, – отозвался Шэд. – Ты сам говорил.
 – Да, но играть все-таки приходится. Вот мы и сделали нашу игру.
 – А что получилось? Эрин похищена.
 – Ты ее недооцениваешь. – Детектив опустил оконное стекло и стряхнул за него целый дюйм пепла. – Ты не заметил ничего особенного в этой надписи на зеркале? Я имею в виду – кроме того, что она сделана губной помадой.
 Шэд, ссутулившись, молчал. Он был занят обдумыванием достойной кары для конгрессмена, и мысли его вертелись вокруг соляной кислоты и резаных ран на лице.
 – Мне вот что пришло в голову, – продолжал Гарсиа. – Слова-то на зеркале написаны не кое-как, печатными каракулями, а по всем правилам, с наклоном, ровнехонько – пропись, да и только. А теперь скажи мне,  chico:  кто будет так стараться, когда ему тычут пистолетом в висок и вообще вот-вот похитят? Да никто!
 Шэд сосредоточенно нахмурил брови – вернее, те места, где им надлежало находиться. В полумраке кабины его розовый, матово поблескивающий череп напоминал голову невообразимо огромного новорожденного младенца.
 – То есть ты хочешь сказать, что она сама все это устроила?
 – Во всяком случае, это вполне возможно.
 – Но не она же пристукнула того парня, который в рыбном ящике!
 – Согласен с тобой. – Облачко голубого дыма помешало Шэду разглядеть выражение лица детектива. – И тем не менее какой-то план у нее имелся.
 Шэду вспомнились слова Урбаны Спрол: «По-моему, она собирается сделать какую-то хорошенькую гадость»
 – В подобных ситуациях, – продолжал детектив, – я всегда задаю себе вопрос: в чьих руках находятся козыри? Так вот: они явно в руках у Эрин, а не у Дилбека. Этот старый надутый индюк воображает себя чуть ли не Казановой, но на самом деле единственное, что ему до зарезу нужно, – это наша прекрасная стриптизерша. Я хочу сказать, что он будет на седьмом небе, если она хотя бы  издали взглянет  в его сторону. Соображаешь?
 Шед выудил из нагрудного кармана рубашки Гарсиа сигару и зубами содрал обертку.
 Гарсиа усмехнулся.
 – С учетом количества выпитого шампанского готов держать пари, что этот старый хрыч Дэви сегодня просто ни на что не способен. А у Эрин мозгов раза в три побольше, чем у него. Так что успокойся.
 – Мужики от нее с ума сходят, что правда, то правда, – помолчав, сказал Шэд. – Я сам видел.
 – Дилбек – не какой-нибудь типичный любитель «клубнички». Он слишком в восторге сам от себя.
 – Да на черта ему быть типичным? – отозвался Шэд, откусывая кончик сигары. – Для него главное – знать, что он заполучил то, что ему приспичило иметь.
 Несколько минут в кабине царило молчание. Когда они свернули на запад, машин на шоссе стало меньше.
 – Бель-Глейд, мать его... – пробурчал себе под нос Шэд. – Но  где именно  в Бель-Глейд? – Он повернулся к Гарсиа. – У тебя есть хоть какие-нибудь соображения?
 – Помнишь, я говорил насчет исходного толчка? У людей, видишь ли, свое понятие о справедливости и правосудии. Они говорят о «системе», имея в виду полицию, судей, суды, тюрьмы. Они говорят: вот если бы система работала как надо, все проблемы с преступностью давно кончились бы. На улицах стало бы безопасно, а все нехорошие ребята сидели бы за решеткой до самой смерти.
 Шэд с горечью усмехнулся. Вынув из гнезда зажигалку, он прикурил сигару, но не сразу сунул ее в рот.
 – Да возьми хоть этого свихнувшегося ублюдка – бывшего мужа Эрин. Сразу видно, как работает эта чертова «система».
 – Вот-вот, – подтвердил Гарсиа, отмахиваясь от дыма. – Дэррелл Грант ведь был стукачом. Хорошие парни используют нехороших парней во имя всемогущей справедливости. Вашему брату, среднему налогоплательщику, этого не понять. Видишь ли, эта так называемая «система» – просто игра, вот и все. Таких парней, как Молдовски, я и тронуть не могу. И конгрессмена тоже – ни Боже мой! Тогда что же мне остается делать? Заварить кашу. Дать исходный толчок. Подложить бомбу под всю эту кучу дерьма и посмотреть, куда оно полетит.
 Шэд кивнул.
 – Потому что ты не можешь заниматься этим официально.
 – Да никогда в жизни. Но это не значит, что на свете не может быть справедливости.
 – Ты, похоже, мечтатель.
 – Может, и так, – ответил Гарсиа, – но я уверен, что это именно Молдовски организовал убийство Джерри Киллиана и этого скользкого типа – адвоката. А еще я уверен в том, что официально мне и за миллион лет не удалось бы прищемить ему хвост. – Он поднял мохнатую черную бровь. – Но вот что я еще знаю: что сегодня я открыл вонючий ящик для рыбы и обнаружил там мистера Малкольма Молдовски – теперь уж навеки покойного. Что это – рок, ирония судьбы? Да назови как хочешь. Но, по крайней мере, теперь мне есть что сказать моему парню.
 – Твоему парню? – не понял Шэд.
 – Да, сыну. Это он нашел в реке труп Киллиана.
 Шэд мрачно хмыкнул.
 – По крайней мере, я могу сказать ему, что дело закончено, – прибавил Гарсиа. – На этот раз нехороший парень получил по заслугам.
 – Ну, мне-то пока еще рано радоваться, – возразил Шэд. – Я хочу убедиться, что Эрин жива. – Он громко, жадно затянулся сигарой. – И давай лучше будем надеяться, что ты заварил именно ту кашу, которую надо.
 – Да, – тихо отозвался детектив, – тут риск всегда есть.
 Шэд уселся поудобнее. Его приободрила мысль, что Эрин является хозяйкой положения, и ему не хотелось от нее отказываться.
 – Только, знаешь, – проговорил он, не глядя на Гарсиа, – поклянись мне кое в чем. Поклянись, что у тебя там, – он ткнул большим пальцем через плечо в направлении багажника, – не лежит никакой распроклятой башки.
 Гарсиа усмехнулся.
 – Еще не вечер.


* * *

 Конгрессмен разделся. На нем остались только боксерские трусы и ковбойские сапоги. Луч фонарика Эрин скользил вверх-вниз по его дряблому, обрюзгшему телу. Ей было слегка неловко, но она быстро поборола это чувство.
 – А что теперь? – спросил Дилбек, пришлепывая какое-то кусавшее его насекомое.
 – Доставай.
 – А-а! – Он явно приободрился. Нетерпеливо развернув коричневый сверток, он вынул из него мачете и обеими руками протянул Эрин. Широкое лезвие блеснуло на его ладонях.
 – Мне одолжил его Вилли Рохо. Оно висит на стене в его личном кабинете.
 – Что ж, у него прекрасный вкус, – отозвалась Эрин.
 Конгрессмен провел кончиком пальца вдоль лезвия, от рукоятки до почти под прямым углом обрубленного конца, и смущенно улыбнулся:
 – Кажется, я понимаю, что ты задумала.
 – Сомневаюсь, – тихо, почти про себя, сказала Эрин.
 – Тебе хочется поиграть. – Голос Дилбека был исполнен надежд.
 – Да уж...
 – Ты хочешь, чтобы я сыграл какую-то роль...
 – Нет, золотко.
 – Так приказывай! Ты – госпожа, я – твой раб.
 «Ну, совсем крыша поехала», – подумала Эрин.
 – Так в чем заключается эта игра? – с улыбкой спросил Дилбек.
 – А вот в чем: я хочу, чтобы ты немного порубил тростник.
 Дилбек нервно хихикнул.
 – Но я не умею!
 – Ничего, попробуй. Постарайся – ради меня.
 – Знаешь... может, ты лучше спрятала бы пистолет? А то мне как-то не по себе.
 – Скоро спрячу. Обещаю.
 Лучом фонарика Эрин указала ему на ряд вздымающихся вверх стеблей. Дилбек шагнул к ним, размахнулся и ударил сбоку. Стебли колыхнулись, но ни один не упал.
 – Да, с бутылками от шампанского у тебя явно выходит лучше, – заметила Эрин.
 Дэвид Дилбек обиженно засопел.
 – Подожди, сейчас увидишь, – и он замахал мачете. Каждый удар, наносимый по стеблям тростника, исторгал из его жирной груди высокий звук – нечто среднее между кряканьем и хрюканьем, – слыша который, Эрин вспомнила Монику Селеш, звезду тенниса. Техника конгрессмена также оставляла желать лучшего: его удары не столько перерубали, сколько крошили стебли. Эрин держала луч фонарика направленным на предмет его стараний так, чтобы Дилбек мог видеть то, что делает. Ей вовсе не хотелось, чтобы он случайно оттяпал себе пальцы или что-нибудь еще.
 Меньше чем через минуту конгрессмен выдохся и остановился. Лицо его раскраснелось, грудь так и прыгала, отвислый веснушчатый живот блестел от пота. Боксерские трусы съехали, выставив на обозрение верхнюю часть мраморно-белых ягодиц. Дилбек со свистом хватал воздух ртом, как старый обеззубевший лев.
 – Погоди, золотко, это еще не конец, – заметила Эрин. – Ты сейчас придаешь новый смысл термину «народный слуга».
 Дилбек, словно переломившийся в пояснице, никак не мог отдышаться. Выбрав момент между двумя судорожными вдохами и выдохами, он пробормотал:
 – А ты все еще одета.
 – Разумеется.
 – Хорошо, хорошо. – Он вытер потные ладони о трусы. – Сколько еще я должен срубить, прежде чем мы сможем поиграть?
 – Думаю, не меньше тонны.
 – Очень смешно...
 – А рабочие-мигранты, – выпалила Эрин, – рубят по восемь тонн в день.
 – По восемь тонн, – медленно повторил конгрессмен. Крис Рохо тоже называл ему эту цифру. Но она казалась совершенно невероятной.
 – Да, восемь. Каждый рубщик. В одиночку. Я кое-что читала о возделывании и уборке тростника – специально, чтобы мы с тобой могли подискутировать на должном уровне. – Эрин сбросила туфли на высоком каблуке. – Я ведь тоже думала, что ты знаешь абсолютно все о сахаре, поскольку душой и телом продался семейству Рохо.
 Дилбек остолбенел.
 – Это ложь чистой воды!
 Эрин навела на него луч фонаря. Конгрессмен выглядел на все сто. Нелегкая задача – разыгрывать благородное негодование, когда на тебе только и есть, что боксерские трусы.
 – Угадай, сколько платят Рохо своим рубщикам, – сказала она.
 – Мне плевать! – взорвался конгрессмен. – Сколько бы ни было, все равно для них это лучше, чем подыхать с голоду в своих  barrios  [16]  там, в Кингстоне!
 – А-а, так значит, Рохо просто занимаются благотворительной деятельностью! – Эрин утерла воображаемую слезу. – Прошу простить меня, конгрессмен, я, видимо, неверно понимала, как обстоят дела. Я-то считала ваших друзей бизнесменами, мерзавцами, которые выжимают последние соки из несчастных бедняков. А оказывается, что они святые! – Она взмахнула пистолетом. – Давай, берись за дело, золотко. И, кстати, имей в виду, что на Ямайке нет  barrios:  там они называются slums. Ты, как всегда, путаешь понятия стран третьего мира.
 Гнев пробудил в Дилбеке новые силы, и конгрессмен ринулся на тростник, как дервиш-фанатик. Нанося беспорядочные удары по звенящим стеблям, он выдохнул:
 – Кто ты... такая... чтобы... поучать меня?
 – Просто рядовая избирательница, – ответила Эрин. – А помнишь, как твой собутыльник, молодой сеньор Рохо, дал мне тысячу долларов за туфлю? Впрочем, думаю, это ему вполне по карману, если учесть, сколько он платит своим сезонным рабочим.
 Конгрессмен перестал махать мачете.
 – Это весьма упрощенный подход к вопросу, юная леди. Весьма упрощенный.
 – Дэви, когда твой комитет собирается голосовать за сахарные субсидии? Интересно, что будут делать Рохо, если ты не появишься.
 Дилбек никак не мог понять, как, почему вечер, начавшийся столь многообещающе, внезапно превратился в этот кошмар: какое-то Богом забытое, никому не известное место, стриптизерша с пистолетом в руке и он сам посреди зарослей сахарного тростника – потный, грязный, с мачете в руке и болью во всех частях тела, которые только способны болеть. Он пришел к неутешительному выводу: потрясающего, безумного секса на ковбойский манер явно не предвидится. И в голове у него зашевелились предчувствия одно другого тревожнее. Все эти разговоры о рабском труде, о семье Рохо, о голосовании в комитете палаты представителей... к чему бы женщине поднимать такие темы?
 Дилбек махал мачете до тех пор, пока рука у него не одеревенела до самого плеча. Тогда он рухнул на колени, опираясь на воткнутое в землю мачете, чтобы не свалиться окончательно.
 – Неплохая работа, – заметила Эрин. – Еще каких-нибудь тысяча девятьсот фунтов – и как раз наберется тонна. – А сама подумала: интересно, что сказала бы мама, увидев эту сцену. В ее глазах Дэвид Дилбек наверняка представляет собой весьма лакомый приз в матримониальной гонке: богатый, занимающий высокое положение и презентабельный внешне (разумеется, в одетом виде).
 – Так чего же ты хочешь? – почти простонал коленопреклоненный конгрессмен.
 Эрин наклонилась к нему.
 – Ты помнишь человека по имени Джерри Киллиан?
 Дилбек, поколебавшись, кивнул.
 – Это тот, который пытался шантажировать меня. Тогда мне пришлось переговорить с судьей насчет... гм... пересмотра твоего дела об опеке.
 – И что же дальше, Дэви?
 – Судья уперся: нет – и все.
 – А что же Киллиан?
 – Он что – был твоим приятелем? – Эрин не ответила, и конгрессмен продолжал не слишком уверенно: – Я не знаю, что с ним стало. Малкольм сказал, что это дело улажено. Мы больше никогда даже не слышали об этом человеке.
 – Потому что его убили.
 Руки Дилбека соскользнули с рукоятки мачете, и он упал на четвереньки.
 – О Господи! Это правда? Не может быть!
 – К сожалению, правда. – Эрин выпрямилась. – Это все произошло из-за тебя, из-за твоих Рохо, из-за всего этого сахара. – Она обвела широкий круг рукой с зажатым в ней пистолетом. Дилбек возился на земле, стараясь привести себя в сидячее положение. – Погиб человек, Дэви. Из-за тебя. Из-за того, что ты негодяй и подонок.
 Конгрессмен, бледный и измученный, взвыл:
 – Да убери ты этот проклятый фонарь – я ничего не вижу!.. Девятнадцать лет... Я девятнадцать лет работаю в Вашингтоне, и ты не смеешь так чернить меня!
 – Человек погиб, – повторила Эрин.
 – Показать бы тебе мое личное дело, юная леди! Ты бы увидела, что через конгресс не прошло ни одного билля о гражданских правах, за который я не голосовал бы. Я горой стоял за такие жизненно важные документы нашей эпохи, как закон о социальном обеспечении, закон о равных правах на жилье, постановление о снижении платы за пользование кабельным телевидением – можешь сама прочитать. А что касается фермеров – да, черт побери, ты абсолютно права. Я поддерживаю фермерскую семью и не стыжусь этого!
 Эрин застонала про себя. Этот попугай произносил перед ней одну из речей, заготовленных для предвыборной кампании.
 – А кто зарубил постановление об увеличении выплат членам конгресса? – заливался Дилбек, все больше входя в раж. – Я! Мой голос оказался решающим! Ты думаешь, для таких вещей не нужно обладать смелостью?
 Эрин поспешила направить его монолог в другое русло.
 – Я однажды звонила тебе – в твой вашингтонский офис.
 Дилбек на мгновение замолк, потом ошарашенно спросил:
 – В вашингтонский? Но... зачем?
 – Чтобы спросить о Джерри Киллиане. Но ты был занят.
 – Если бы я знал... – проговорил конгрессмен.
 – Чем тебя купили Рохо? Вечеринками, девочками, прогулками на яхте – чем еще? Поездками в Лас-Вегас? Отпусками на Багамских островах? – Эрин так и хлестала вопросами. – По-моему, такие, как ты, просто не способны сказать «нет», если что-то им предлагается бесплатно.
 Дилбек утер рукой потный лоб.
 – Мой отец, – он произнес эти слова заученным горделиво-уважительным тоном, – был обыкновенным работягой с обыкновенными мечтами. Знаешь, чем он зарабатывал на жизнь? Очисткой гигиенических резервуаров!
 – Вот сейчас бы он как раз нам пригодился, – ответила Эрин.
 Она отошла к лимузину, перебросилась несколькими словами с Пьером и вернулась с пластмассовым стаканчиком мартини в руке.
 – Вот спасибо! – Конгрессмен с жадностью набросился на стаканчик, глотая шумно, как изнемогающая от жажды собака.
 Эрин расстегнула молнию на своем мини-платье, стянула его вниз и, переступив, отбросила ногой. Лицо Дэвида Дилбека оживилось, запавшие глаза блеснули надеждой. В простом белом бюстгальтере Эрин выглядела скромной, застенчивой юной девушкой. Конгрессмен ощутил знакомый трепет в низу живота. Все-таки она – просто ангел в ночи!
 – Ах ты, чертовка! – прошептал он. – Я и правда люблю тебя.
 – Ты имеешь хотя бы смутное представление о том, что сейчас здесь происходит? – спросила она. Дилбек покорно покачал головой.
 – Все в руках Всевышнего.
 – Ты и эти слова знаешь, монашек?
 Он отбросил пустой стаканчик и гордо произнес:
 – Я диакон в нашей церкви!
 – Ну, а я – солистка церковного хора. Встань, Дэви.
 Подняться на ноги оказалось делом нелегким, поскольку тучное тело конгрессмена от усталости никак не желало повиноваться ему. В конце концов, опираясь намачете, как на костыль, он кое-как занял вертикальное положение, и Эрин еще раз скользнула по нему лучом фонарика снизу вверх: белые, в шишечках и синюшных венах ноги, торчащие из нелепых ковбойских сапожек и блестящие от вазелина; сползшие боксерские трусы, свисающий наних бледный до серости живот, багровый шрам от операции на груди, гордая патрицианская физиономия с выражением ожидания в глазах и серебристая шевелюра, сейчас растрепанная, торчащая во все стороны, украшенная комками грязи и ошметками искромсанных стеблей и листьев.
 – Вот это зрелище! – удовлетворенно резюмировала Эрин.
 Она прикинула, что время уже должно быть между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Сейчас или никогда, подумала она и, размахнувшись что было сил, забросила фонарик в гущу зарослей. Он со стуком ударился о землю. Тогда она проделала то же самое с пистолетом.
  Ну, держись, Эрин! 
 – Хорошо, хорошо, – проговорил Дилбек.
 В желтом лунном свете она увидела, что улыбка его становится все шире и шире.
 – Значит, я был прав насчет тебя, – сказал он.
  Я просто сошла с ума. 
 – Чего ты хочешь, Дэви: поболтать или потанцевать?
 – Что – касательный танец?
  Я совсем рехнулась. 
 – Что хочешь, золотко.
 Где-то в ночи запел Джексон Брауни.
  Куда они подевались, черт побери? 


* * *

 В семнадцати минутах езды, по двухрядному шоссе, опоясывающему заповедник дикой природы Лоуксэхэтчи, быстро катили на северо-запад, в направлении городка Бель-Глейд, три одинаковых серо-голубых «форда» последней модели. За рулем каждого сидел человек в темном костюме, с аккуратной стрижкой. В каждой машине их ехало по двое, а в одной из них – еще и миловидная темноволосая женщина с маленькой девочкой. Мужчины были вооружены (у каждого под пиджаком – кобура под мышкой), а девочка держала в руках двух кукол Барби – блондинку и брюнетку. Женщина сидела рядом с ней на заднем сиденье последней машины.
 – Не беспокойся, – говорила она, – все будет хорошо.
 – А я и не беспокоюсь ни капельки, – отвечала Анджела Грант.


* * *

 Машина сержанта Эла Гарсиа плелась за большим еле-еле ползущим фургоном, сплошь обклеенным религиозными лозунгами. Его водитель либо не видел в зеркале мигающего сзади голубого огонька, либо не понимал его значения. Гарсиа только удивлялся про себя, почему это люди, у которых даже на бампере налеплена наклейка с именем Иисуса, непременно ездят со скоростью на двадцать миль ниже дозволенной. "Они полагают, что вместе с ними сидит за рулем сам Господь, – подумал он. – Если бы он сидел  вместе  со мной, я гонял бы на ста двадцати".
 Шэд посасывал сигарету, рассказывал грустные истории о своих неудачных попытках разбогатеть – таракане в йогурте, скорпионе в стаканчике сыра по-домашнему.
 – Я так хорошо все продумал, – сетовал он, – и все так по-дурацки сорвалось... А какие открывались возможности!
 – Вообще-то, – заметил Гарсиа, – это пахнет фальсификацией.
 – Черт побери! У тебя что – слабость к страховым компаниям?
 Гарсиа нажал на акселератор и наконец проскочил мимо церковного фургона. Несколько минут спустя «каприс» без номерных знаков въезжал в скромный торговый район Бель-Глейд. Детектив выключил голубую мигалку и, сбавив скорость, стал присматриваться, надеясь увидеть где-нибудь лимузин конгрессмена.
 Шэд тем временем продолжал описывать, каким образом можно засунуть взрослого таракана в баночку с охлажденным молочным продуктом.
 – Самое главное, – доверительно сообщил он Гарсиа, – это иметь хороший пинцет.
 Детектив, никогда не упускавший возможности заглянуть на «кухню» преступного мышления, поинтересовался:
 – А сам таракан? Что – нужен какой-нибудь особенный?
 – Чем свежее, тем лучше, – поделился опытом Шэд.
 Как раз в этот момент в противоположном направлении пронеслись три серых «форда».
 – Ах вот оно что! – пробормотал Гарсиа, закладывая немыслимый вираж чуть ли не на сто восемьдесят градусов. «Молодчина Эрин, – подумал он. – Просто молодчина».
 – Кто это, черт побери? – озадаченно спросил Шэд упираясь обеими руками в приборную доску, чтобы не завалиться набок от неожиданного маневра. Потом, чуть помолчав, сказал: – Я хочу спросить у тебя кое-что... – Он пососал сигару. – Представь, что ты – бывший уголовник и что случайно у тебя в кармане лежит что-то огнестрельное. Вот прямо сейчас. Что бы ты сделал?
 – Думаю, выбросил бы, – ответил Гарсиа.
 – Да? – Шэд опустил боковое стекло. – Закрой-ка глаза на минутку.


* * *

 – Расслабься, золотко, – сказала Эрин.
 – Но я не могу...
 Она слегка прижалась к нему, чуть покачиваясь и представляя себе, что это не она, а кто-то другой. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз к ней прикасались мужские руки – не так, как на работе, в «Розовом кайфе».
 – Теперь я понял, – проговорил конгрессмен. – Ты просто хочешь убить меня. Устроить мне сердечный приступ.
 – Не смеши меня, – возразила Эрин. – Уж приступ-то я могу тебе устроить в любой момент, стоит только захотеть.
 Влажные от пота руки обхватили ее талию. В одной из них все еще было мачете.
 – Осторожно, – шепнула Эрин.
 – Мы могли бы уехать вместе через несколько недель, – сказал Дилбек. – Скажем, на яхте.
 – Звучит заманчиво.
 – Я могу сделать тебя счастливой, дорогая. После перевыборов ты могла бы отправиться со мной в Вашингтон.
 – Вот это вряд ли, золотко.
 – Тебе там понравится. – Дилбек явно вошел в роль доброго и богатого папочки. – Знаешь, какие там магазины!
 Эрин так и захотелось вцепиться в него зубами, но она сдержалась.
 – Расскажи мне о том вечере в нашем клубе, – попросила она. – Когда ты напал на того молодого человека.
 Конгрессмен замялся.
 – Я мало что помню... – Он крепче сжал обнимавшие ее руки. – Что-то со мной случилось – я был просто сам не свой, не соображал, что делаю. Хотя обычно это мне несвойственно. Думаю, ты уже заметила, что я человек вполне мирный.
 – Ты перепугал меня, – ответила Эрин. Секунды еле ползли. Вглядываясь в бесконечные ряды тростника, она думала о Дэррелле Гранте – не затевает ли он какой-нибудь ответной гадости. Как поступил бы он, увидев, что конгрессмен пристает к ней? Вероятно, разразился бы аплодисментами.
 – Малкольм говорит, что этот молодой человек вполне оправился, – сообщил Дилбек. – Ну, тот, которого я ударил бутылкой.
 – А ты даже корзинки фруктов ему не послал...
 – Да как я мог бы? – Конгрессмен перестал танцевать и взял ее за локти. – Ты все еще не понимаешь, да? Положение, которое я занимаю, весьма высоко и значительно. К тому же сейчас предвыборный год, дорогая.
 – Ты чуть не убил человека, – сказала Эрин.
 – Послушай, я совершенно не желаю, чтобы мое имя прозносили с хихиканьем, как произносят имена Уилбера Миллза, Гэри Харта и остальных из этой серии. Неужели ты не понимаешь моей ситуации? – Он притиснул ее к липкой от пота груди. – Мы живем в жестоком мире, который не прощает ошибок и промахов, девочка моя.
 «Ты прав, Дэви», – подумала она.
 – Пожалуйста, не надо забираться мне под трусики. – Широкое лезвие мачете холодило ей бедро.
 – Ну... – нерешительно проговорил Дилбек, – вообще-то... я жду не дождусь, когда начнется касательный танец.
 – А что мы делаем, по-твоему?
 – Нет, дорогая, мы просто медленно танцуем.
 – Ну, прости, – ответила Эрин, не переставая двигаться.
 – Что я – зря тащился сюда столько миль?
 – Но ты же такой романтик, Дэви...
 – Ну, не будь такой, хватит! – Снова руки Дилбека сомкнулись вокруг нее. Прижав ее к себе, он начал неуклюже тереться бедрами о ее бедра. – Вот это другое дело! Как, нравится?
 – Перестань, – едва слышно выговорила Эрин. Ее щека упиралась, словно в мох, в мокрую волосатую грудь Дилбека. Отчасти она была даже рада, что вокруг так темно: если дело пойдет не так, как она задумала, то, по крайней мере, ей не придется видеть все омерзительные подробности происходящего.
 – Я устал от этих игр, – заявил конгрессмен и вдруг начал судорожно дергаться и подпрыгивать, очевидно, воображая, что исполняет эротический танец. Складки его жирного оплывшего тела шлепали по телу Эрин. Она почувствовала, как с нее срывают бюстгальтер, как пластмассовые жемчужинки скользят по ее обнаженной груди. Обеими руками она вцепилась в трусики, стараясь удержать их на месте. Попробуй-ка тут контролировать ситуацию, пронеслось у нее в голове.
 Она ощутила, что ее ноги отрываются от земли. Она отчаянно заколошматила кулаками по плечам Дилбека, но это оказалось бесполезно. Тогда она попробовала закричать.
 Конгрессмен не выказал ни малейшего беспокойства, напротив, ее паника, казалось, доставила ему удовольствие.
 – Ну, наконец-то! – проговорил он. – Наконец-то ты начинаешь понимать.
 Он зацепил рукой нитки жемчуга и начал скручивать их. Постепенно они вплотную приблизились к ее шее и сначала слегка, затем все сильнее стали врезаться в кожу.
 Эрин закричала еще и еще раз – не слишком старательно. Потом ей стало больно, и она вскрикнула уже безо всякой игры. Наконец ожерелье лопнуло, бусинки посыпались ей на грудь. Они катились и падали, словно крошечные градинки, исчезая в темноте.




 Глава 33


 Пьер, ожидавший возле «кадиллака», стоял, прислонившись к дверце и заткнув пальцами уши, потому что, как и просила молодая женщина, стереоустановка работала на полную мощность. В песне говорилось что-то о влюбленных адвокатах. Пьер не понимал слов. Впрочем, он подозревал, что вряд ли когда-нибудь сумеет понять все это.
 Издали заметив подъезжающие машины, он сунул руку в кабину и выключил музыку. Над гравиевой дорогой поднялись клубы пыли, когда все три серых «форда» разом тормознули и остановились, образовав треугольник. Ночь прорезали огни фар, и в снопах света замельтешили, словно конфетти, какие-то мелкие крылатые букашки.
 Пьер, не дожидаясь приказа, с готовностью шлепнул обе руки за голову, приминая свою шоферскую фуражку. Он насчитал шестерых мужчин в темных костюмах. Выскочив из машин, они немедленно выхватили пистолеты. Самый высокий из всех, светловолосый, в черепаховых очках, подошел к Пьеру и спросил, он ли тот человек, который звонил.
 –  М-ра konprann  [17]  ,  – ответил Пьер. Он повторил это дважды, всячески показывая, что не понимает ровнехонько ничего. На какое-то время его уловка возымела действие.
 Новоприбывшие, не выпуская из рук оружия, наскоро обсудили свои лингвистические возможности и пришли к выводу, что по-креольски никто из них не говорит. Светловолосый человек твердой рукой сгреб Пьера за ворот.
 – Где она? – грозно спросил он. – Ты знаешь, о ком я говорю.
 Не отрывая рук от затылка, Пьер торопливо дернул локтем в нужном направлении. В это же самое время темноту прорезал крик, затем еще и еще один. Светловолосый человек и еще трое других скрылись среди рядов тростника. Пьера поразило, как быстро они умудрялись бежать, несмотря на свое чуть ли не похоронное облачение.


* * *

 От столь тесного соприкосновения с предметом своих мечтаний конгрессмен пришел в состояние транса. Его глаза были полузакрыты, от стонов подергивались желтоватые складки шеи. Однако он ни на миг не ослабил своей железной хватки. Он тащил Эрин все дальше в глубь поля, и высокие стебли вокруг них качались и дрожали. Эрин изо всех сил старалась удержаться на ногах, потому что упасть ей совершенно не улыбалось. Дилбек был крупный мужчина; окажись он сверху, ей осталось бы только стиснуть зубы, закрыть глаза и попытаться раствориться в музыке...
 Она еще раз попыталась крикнуть, но из горла вырвался только едва слышный писк. Она задыхалась от потной вони, жара разгоряченного тела Дилбека, его тяжелого дыхания. Его пыл обрел хотя и не слишком крупную, но вполне конкретную форму, неумолимо целившую в нее из-под боксерских трусов.
 – Де-е-етка, – в который уж раз изнеможенно проблеял Дилбек.
 Эрин выбросила вниз руку с намерением вцепиться конгрессмену в самое чувствительное место, однако, не зная, что он является жертвой крипторхизма, промахнулась. Дилбек стиснул ее еще сильнее и медленно, как подрубленный дуб, начал заваливаться, увлекая Эрин с собой. Падая, она поняла, насколько неудачной была ее идея насчет мачете: у нее сейчас был прекрасный шанс самой же напороться на него.
 К счастью, первым приземлился конгрессмен, а Эрин оказалась сверху Удар при падении вывел Дилбека из его мечтательного состояния. Он принялся гладить Эрин по голове, приговаривая, что ее запах невероятно возбуждает его. Белый бюстгальтер все еще продолжал болтаться на Эрин, значительно выше своего законного места; ее щека прямо-таки расплющилась о ребра Дилбека. Эрин больше не слышала музыки, доносившейся из лимузина. Возможно, они слишком глубоко забрались в заросли. Возможно, тростник заглушил и ее крики.
 И тут она подумала: «Да разве они когда-нибудь отыщут меня здесь?»
 Внезапно резким движением конгрессмен опрокинул ее на спину Она упала, больно ударившись шеей и плечами. От соприкосновения с влажной землей по всему ее телу пробежала дрожь. Дилбек неуклюже вскарабкался на нее, впечатывая в землю своим немалым весом. Эрин почувствовала, как лезвие мачете плашмя скользит по ее бедру, подбираясь к резинке трусиков.
 Определяя свободной рукой степень своей готовности, Дилбек бормотал:
 – Вот сейчас  начнется  настоящая любовь...
 Эрин приподняла голову и слегка прижала губы к его груди.
 – Да, да, – выдохнул он.
 Ее язык коснулся его кожи...
 – О Господи, – простонал конгрессмен и заскользил дальше, пока не дошел до шрама...
 – Кругами, – прошептал Дилбек, – кругами.
 И тут Эрин из всех сил вонзила в него зубы, стиснула их и не разжимала до тех пор, пока Дилбек не рванулся в сторону, истошно вопя и ощупывая дрожащими пальцами мокрую рваную рану на груди...
 Эрин поднялась на ноги, выплевывая кровь, мясо и волосы.
 – Настоящая любовь, – проговорила она, яростно вытирая рот. – Ну как, понравилось?
 Дилбек, все еще не веря, кое-как выпрямился.
 – Мерзавка... м-м-мерзавка...
 – Что ж, справедливая оценка. – Эрин прикрыла наготу обеими руками. – С тебя новый комплект белья.
 В фиолетовой темноте, среди валявшихся на земле поломанных стеблей и листьев, конгрессмен усмотрел мачете Вилли Рохо.
 – Не будь смешным, – сказала Эрин.
 Дилбек, тяжело дыша и сопя, обеими руками поднял мачете.
 – Ты хотела вырвать у меня сердце, – выговорил он, замахиваясь.
 Эрин повернулась и, как была, босиком, бросилась бежать. Ей представилось, что Дилбек вдруг понесся с олимпийской скоростью, сминая сапогами тростник; ей представлялись пауки, червяки, жуки и прочая живность, кишащая под ее босыми ногами; ей представлялся Дэррелл Грант, прячущийся среди высоких стеблей в ожидании подходящего для отмщения момента. Но она бежала все дальше и дальше, представляя себе глубокий, прохладный пруд, в который она нырнет, отмоется дочиста, а потом исчезнет, как выдра. Она представила себе Анджелу, ожидающую ее на берегу со своими куклами, и помчалась еще быстрее.
 Она влетела прямо в раскинутые руки знакомого светловолосого человека.
 Агента по особым поручениям Томаса Клири.


* * *

 – Я могу все объяснить, – сказал конгрессмен.
 Трое мужчин в темных костюмах приказали ему бросить оружие и поднять руки. Они уже отрекомендовались сотрудниками ФБР, и Дилбек испытал настоящее облегчение.
 – Вам известно, кто я? – спросил он, мигая от бьющих в глаза лучей яркого света. Он отбросил мечете, и то упало почти вертикально, наискосок вонзившись в мягкую почву. – Прошу вас, джентльмены. Я могу все объяснить, – повторил он.
 Федеральное бюро расследований давало своим агентам весьма разностороннюю подготовку, однако в нее не входило запоминание лиц всех пятисот тридцати пяти членов конгресса. Более того: даже ближайшие друзья и коллеги Дилбека вряд ли узнали бы его в боксерских трусах и ковбойских сапогах, с выпученными глазами, без рубашки, с все еще торчащим пенисом, с какими-то грязными и растрепанными лохмами на голове вместо его фирменной, безупречно аккуратной серебристой шевелюры. Луч фонаря одного из агентов выхватил из темноты ужасную рваную рану, зиявшую среди шерстистого покрова его груди. В таком виде, стоя полуголым на тростниковом поле, Дилбек ничем не напоминал того достойного джентльмена, чьи фотографии украшали тысячи предвыборных плакатов и листовок. Агентам он казался самым обыкновенным выродком, задержанным при попытке изнасилования.
 – Слава Богу, вы здесь, – чуть ли не с нежностью произнес конгрессмен. Он думал, что теперь-то он спасен. Разве не в этом заключаются обязанности ФБР?
 Один из агентов проинформировал его, что он имеет право не отвечать на вопросы.
 – Иисус-Мария, – прошипел конгрессмен, – да вы знаете, кто я такой? – И он сказал им, кто он такой, и с жаром повторял это, пока они надевали на него наручники.
 Агенты ФБР держались вежливо, но твердо и не вышли из себя даже тогда, когда Дилбек обозвал их молодыми нацистами в коричневых рубашках.
 – Это ваша, сэр? – Один из агентов нашел ковбойскую шляпу и водрузил ее на голову Дилбеку.
 – Вы надели задом наперед, – проворчал конгрессмен.
 – Да нет, выглядит нормально, – возразил агент. – Кого вы изображали – Джорджа Стрейта? Или Дуайта Йоукэма?
 – Никого! – рявкнул Дилбек. – Бога ради!
 Люди из ФБР перевязали его кровоточащую рану, дали четыре таблетки аспирина, чтобы унять боль, и заперли в одном из «фордов». Глядя в окошко, Дилбек чувствовал, что потихоньку сходит с ума. Там, снаружи, собралась странная компания: те агенты Федерального бюро, которые взяли его, и еще другие, которых он раньше не видел, его шофер Пьер, темноволосая женщина, маленькая девочка в пижамке, восседающая на плечах огромного, абсолютно лысого кроманьонца. В какой-то момент к стеклу приблизилось еще одно лицо – смуглое, с грубоватыми чертами, явно принадлежащее кубинцу; незнакомец усмехнулся, выпуская сквозь крупные белые зубы струйки голубоватого дыма.
 «Это какой-то проклятый замкнутый круг, – подумал конгрессмен. – Телефон! Как ему нужен телефон, чтобы немедленно позвонить Молди! Вот уж кто сразу разберется во всей этой заварухе».


* * *

 – Вот уж не ожидал встретить тебя здесь, – сказал Эл Гарсиа, целуя жену.
 – Они приехали за Анджи, – объяснила Донна. – Не могла же я отпустить ее одну! Что тут происходит, Эл?
 Гарсиа знал, что его жена наверняка позвонила куда следует, чтобы удостовериться, что это действительно агенты ФБР. Вот уж, наверное, они разозлились! Он спросил Донну об Энди и Линн.
 – Они у твоей матери, – ответила та, – и не пытайся перевести разговор на другую тему. Скажи мне, что тут происходит.
 – Полный хаос – больше ничего сказать не могу. – Гарсиа познакомил жену с Шэдом, который галопом носился вдоль рядов тростниковых стеблей с хохочущей Анджелой на плечах.
 – А где мама? – спросила девочка.
 – Она скоро придет сюда, – ответил Гарсиа, надеясь, что сказал правду. Фэбээровцы, как обычно, не говорили ничего. Они воззрились на его сержантский значок точно так же, как на простреленный «каприс»: с минимумом любопытства и нулевой симпатией.
 Шэд обратил внимание на их неприязненное отношение к представителю полиции.
 – Какого черта она вызвала  их?  – спросил он, понизив голос. – Что – они могут что-то, чего не можешь ты?
 – Все дело в юрисдикции, – так же тихо ответил Гарсиа. Он не чувствовал себя слишком обиженным: вызвав фэбээровцев, Эрин избавила его от громадного количества бумажной работы.
 Шэд спустил Анджи на землю, чтобы она могла взять своих кукол. А сам подошел к одному из серых «фордов» и вгляделся в видневшееся в окошке лицо: старое, потрепанное, увенчанное ковбойской шляпой, надетой задом наперед. Дэвид Дилбек выглядел взволнованным и обеспокоенным, как бродячий пес, которого поймали и засадили в клетку.
 – Извращенец, – процедил Шэд. Он помнил рожу этого сукина сына еще с того вечера в «И хочется, и можется».
 – Побольше уважения, друг мой! – Это сказал Гарсиа, который незаметно подошел и теперь стоял рядом. – Этот тип – ни больше, ни меньше как член конгресса Соединенных Штатов!
 – Ни хрена себе, – отозвался Шэд. Пожалуй, настала пора и ему поучаствовать в голосовании.


* * *

 Они стояли вместе среди зарослей тростника. Агент Клири набросил на Эрин свой пиджак. Он испытывал тревогу и некоторую неловкость – оттого что видел Эрин в таком виде.
 – Где Анджи? – спросила она. – Ты ее не привез?
 Клири кивнул и протер запотевшие стекла очков.
 – Я не уверен в мотивах. Я не уверен, что тут на самом деле происходит.
 – Похищение, умыкание – назови как хочешь. – И Эрин вкратце рассказала ему о событиях этого вечера. У нее было искушение выложить ему все, что она знала о конгрессмене, начиная с вечера в «И хочется, и можется», однако она решила, что это ни к чему. Клири был человеком линейного мышления, не склонным к мечтательству и придумыванию хитроумных планов. С ним следовало говорить конкретным языком, перечисляя имевшие место действия и доказательства, могущие подтвердить наличие состава преступления.
 – Значит, ты танцовщица, – сухо сказал он, выслушав Эрин.
 – Была – до сегодняшнего дня. Услуги адвоката стоят кучу денег, Том. Я ведь говорила тебе, Дэррелл просто взял меня за горло. Кстати, он должен быть где-то здесь. – Она махнула рукой в сторону тростниковых зарослей и закончила с горькой иронией: – Мой драгоценный бывший супруг.
 При упоминании имени Дэррелла Гранта лицо Тома Клири омрачилось. Эрин знала, что ему стыдно и неловко: ведь он не помог ей, когда она поздно вечером пришла к нему домой с просьбой посодействовать в решении ее проблемы. Но правила есть правила. И вот теперь Эрин и Клири стояли здесь, посреди плантации сахарного тростника.
 – Похоже, тебе здорово досталось за это время, – проговорил он.
 Его работавший, как компьютер, мозг перемалывал полученную информацию, ища, в чем заключается нанесенный ущерб. Усилием воли Клири отогнал от себя навязчивое видение – его аккуратная, благонадежная бывшая секретарша танцует голой на столе – и достал записную книжку. Посылались вопросы: «Мистер Дилбек увез тебя силой?» – «Нет». «Он набросился на тебя?» – «Да». «Он пытался овладеть тобой?» – «Да, что-то в этом роде». «У него было оружие?» – «Да». «Он угрожал тебе?» – «Да, совершенно определенно». – «Он раздевался перед тобой?» – «Пытался».
 Агент Клири записывал и одновременно размышлял вслух:
 – Я все-таки не слишком уверен, что это дело находится в нашей компетенции... Он же не вывез тебя за пределы штата, так что чисто технически это не имеет к нам отношения... А с другой стороны, он воспользовался оружием: это открывает кое-какие возможности.
 Эрин нетерпеливым движением выхватила у него ручку.
 – Том, этот человек – конгрессмен. Это совершенно однозначно находится в вашей компетенции.
 – Да, – ответил Клири. Тут уж возразить было нечего.
 – Ты что-то бледный сегодня, – заметила Эрин. – Хотя, может быть, это от лунного света.
 Однако его бледность была естественного происхождения. Агента Клири мутило при одной мысли о том, что ему предстоит: ежедневные встречи с представителями правосудия, не слишком деликатное давление по поводу подробностей расследования, настырное внимание средств массовой информации... Это было ужаснейшим из кошмаров любого агента: дело, связанное с сексом, в котором замешан известный политический деятель. Клири предвидел, что гора бумаг по этому делу вознесется выше памятника Вашингтону и что оно может  явиться  поворотной точкой его совсем не плохо начавшейся карьеры.
 – Если ты рассчитываешь на выдвижение официального обвинения с нашей стороны, – сурово сказал он Эрин, – мне нужны все подробности.
 Она со смехом коснулась его плеча.
 – Том, я вовсе не рассчитываю на выдвижение обвинения с вашей стороны.
 – А что же тогда? – В его голосе прозвучало раздражение. – Это ведь не шутка, Эрин. Речь идет о члене палаты представителей.
 – О мерзком старом подонке, который пытался трахнуть меня.
 Когда Клири закрыл записную книжку, Эрин вернула ему ручку.
 – Он просто больной, – сказала она.
 – Ты хочешь, чтобы твое имя появилось во всех газетах?
 – Да не особенно, – пожала плечами Эрин. – Во всяком случае, не раньше, чем будет пересмотрено дело об опеке над Анджелой.
 – Тогда мы просто здорово влипли.
 – Ты все время мыслишь, как фэбээровец, Том. А попробуй-ка подумать просто как человек, который хочет сделать хорошее дело. Тебе не нужно арестовывать этого кретина. Вправь ему мозги – да и хватит.
 Они поговорили еще несколько минут, затем пошли обратно, к машинам.
 – У меня еще целая куча вопросов, – пожаловался Клири.
 – Там должен быть один человек, с которым тебе следовало бы поговорить. Он детектив. – Взяв за руку агента Клири, Эрин вела его между рядами тростника. – Анджи сильно выросла, правда?
 – Она просто красавица, – отозвался Клири. – И у нее такие же чудесные зеленые глаза, как и у мамы. – Чуть помолчав, он спросил тихо: – Этот ублюдок ничего с тобой не сделал?
 – Нет, Том. Со мной все в порядке.


* * *

 Все это выглядело как облава на подпольных торговцев наркотиками: яркие снопы света от фар и ручных фонарей, вооруженные люди, неразборчивое бормотание полицейских раций. Клири сделал все, что мог. Эрин была тронута и выразила ему свою благодарность. Других агентов она, кажется, не знала, однако поблагодарила каждого в отдельности, не забыв никого. Они держались безукоризненно вежливо, стараясь не слишком пялить глаза, когда слишком широкий для Эрин пиджак Клири открывал взору что-нибудь интимное.
 Увидев Эрин, Анджела торопливо сунула своих кукол Шэду и побежала навстречу, спотыкаясь о ноги фэбээровцев. Эрин подхватила дочку, ущипнула за подбородок и поцеловала в нос. Анджела, радостно смеясь, проделала то же самое с Эрин.
 Сержант Эл Гарсиа наблюдал за происходящим, облокотившись на капот своего «каприса». Сигары у него кончились, так что пока приходилось довольствоваться жевательной резинкой. Донна искала пиво в мини-баре лимузина Дэвида Дилбека. Подошла Эрин с Анджелой на руках.
 – А ты, похоже, любишь обставлять все с драматическим размахом, – заметил Гарсиа.
 – Ты только не обижайся.
 – Из-за чего?
 – Эл, мне не хотелось втравливать тебя в эту заваруху. Ни тебя, ни Шэда.
 – Что ж, спасибо за работу, – ворчливо заметил Гарсиа. – А вообще-то я благодарен за приглашение. Тут поинтереснее, чем в зале компьютерных игр. – Он указал на массивную фигуру, ссутулившуюся за окошком одного из серых «фордов». – Значит, это он и есть, твой конгрессмен Ромео.
 Увидев Эрин, Дилбек забарабанил кулаками в стекло, насколько позволяли наручники. Эрин игриво помахала ему через плечо.
 – Ты поговоришь с агентом Клири? – спросила она Гарсиа.
 – С настоящим фэбээровцем? Это большая честь для меня. – И он протянул Анджеле виноградную жвачку.
 – Я думаю, все-таки есть способ закончить это дело как надо, – сказала Эрин.
 – По-моему, ты абсолютно права.
 К машине подошел Шэд, держа в руках обеих Барби так, как будто это были не куклы, а два куска динамита.
 – С тебя причитается, – обратился он к Эрин.
 Она не смогла удержаться от смеха.
 Отведя ее в сторону, он рассказал ей, как они с Гарсиа обнаружили мертвого Малкольма Молдовски в ящике для рыбы. Эрин была ошеломлена. В свою очередь, она шепотом поведала Шэду о выходках одуревшего от наркотиков Дэррелла Гранта. Шэд великодушно предложил немедленно превратить его в сырье для собачьих консервов.
 – Спасибо, не надо, – отказалась Эрин. – Пока мы с Анджи вне опасности. Мы решили взять отпуск, и он начинается прямо сегодня.
 – Что ж, вы вполне его заслужили, – ответил Шэд, думая о том, как ему будет не хватать ее.


* * *

 Дэвид Лейн Дилбек, мнивший себя великим оратором, счел, что сумеет выпутаться без посторонней помощи, исключительно благодаря красноречию. Чтобы вызвать большее доверие к своей особе, он демонстративно отверг предложение связаться с адвокатом. Агенты ФБР усадили его на бампер машины и, образовав полукруг, как племя, внимающее своему вождю, стали слушать. Клири позволил сержанту Гарсиа присоединиться к ним.
 Детектив откровенно наслаждался этой сценой. Лунный свет, треск сверчков, шуршание тростника – сплошная романтика!
 – Вот еще бы костер разложить, – шепнул он Тому Клири.
 Дилбек изложил свою, весьма впечатляющую версию происшедшего. Фэбээровцы записывали в блокнотах при свете крошечных лампочек, вмонтированных в авторучки. Гарсиа мысленно посочувствовал их секретаршам.
 Когда конгрессмен закончил, агент Клири сказал:
 – Давайте уточним: значит, вы являетесь жертвой, а не преступником.
 – Совершенно верно. Меня привезли сюда под дулом пистолета.
 – Гм, – произнес Клири.
 Эл Гарсиа подумал, что в данном случае следовало бы ответить более определенно: скажем, рассмеяться или засвистеть.
 – Она уже несколько недель охотилась за мной, – продолжал Дилбек.
 – Значит, – проговорил Клири, – вы сидели один-одинешенек на яхте, готовя очередную речь для предвыборной кампании, когда внезапно эта сумасшедшая ворвалась в каюту и попыталась соблазнить вас?
 – Да. Она угрожала мне, – с готовностью подхватил Дилбек. – А когда я отверг ее домогательства, она впала в ярость.
 – И, для того чтобы попытаться соблазнить вас, она надела девятидолларовый хлопчатобумажный бюстгальтер какой-то никому не известной фирмы?
 – Нет, на ней был красный. Весь кружевной. И трико от Пейсли – знаете, такое: полоска ткани шириной в дюйм, и ничего больше. Это потом уже, когда мы сидели в машине, она переоделась во все белое.
 Агент Клири поправил очки.
 – Значит, мы должны поверить, что миссис Грант похитила вас, преследуя сексуальные цели. Я правильно сформулировал?
 – Она влюбилась в меня, – заявил конгрессмен. – Вам наверняка приходилось слышать о подобных печальных историях.
 – Оказывается, такое случается и с политиками? – ехидно вставил Гарсиа. – А я-то думал, что только с рок-звездами.
 Клири чуть повысил голос, призывая к порядку:
 – Мистер Дилбек, объясните, откуда у вас на груди взялась эта рана.
 – Это она укусила меня. Как дикий зверь!
 Клири спросил, кто мог бы подтвердить, что Дилбек подвергался преследованиям со стороны стриптизерши.
 – Только один человек, – ответил конгрессмен. – Его зовут Малкольм Дж. Молдовски. Он может подтвердить каждое мое, слово.
 – Вряд ли, – усмехнулся Гарсиа.
 – Что вы хотите сказать? – проблеял конгрессмен.
 Гарсиа повернулся к Клири.
 – Я могу сказать ему?
 – Да, говорите.
 – В чем дело? – насторожился Дилбек.
 – Ваш друг Малкольм, – отчеканил детектив, – спит вечным сном в окружении рыб.
 Конгрессмен боком свалился с бампера. Агентам, людям дисциплинированным, ничего не оставалось, кроме как броситься вытаскивать его из грязи.
 Клири вздохнул и нахмурился.
 – По-вашему, это было действительно необходимо? – спросил он, обращаясь к Гарсиа.


* * *

 В кабине «каприса» сидели двое мужчин. Гарсиа, покачивая коленом, на котором стояла бутылка пива, поднес к самому лицу конгрессмена золотой браслет.
 – Это вы его потеряли?
 Дилбек холодно отвернулся.
 – Меня спрашивали насчет того, хочу ли я нанять адвоката. Так вот, я передумал.
 – Слишком поздно. – Гарсиа выдул из жвачки большой пузырь, который с треском лопнул. «А не так уж плохо идет темное пиво „Бекк“ с виноградной жвачкой», – подумал он. – Вам каюк, мистер, – сказал он, подбрасывая браслет на ладони.
 – Послушайте...
 – Помолчите-ка, мистер, – перебил его детектив, – и постарайтесь понять, что тут произошло. Федеральное бюро расследований получило анонимный звонок: сообщали, что только что имело место похищение. Предполагаемый похититель – член конгресса Соединенных Штатов. Предполагаемая жертва – бывшая сотрудница ФБР. Соображаете?
 – Эрин работала в ФБР?
 – Это не важно. Как бы то ни было, прибывшие агенты обнаруживают подозреваемого – это вы, – раздетым чуть ли не догола и вооруженным мачете. Вы преследуете предполагаемую жертву на поле, принадлежащем Хоакину и Вильфредо Рохо. Дальнейшее расследование установит тот факт, что оружие, использованное при нападении, также принадлежит этой известной и влиятельной семье. А теперь, конгрессмен, я хотел бы, чтобы вы представили себе, как будет выглядеть вся эта информация на первой полосе майамской «Геральд».
 Дилбек сидел молча, с отсутствующим видом, раскачиваясь из стороны в сторону и подергивая себя за нижнюю губу. Гарсиа даже подумал, не впал ли он в аутизм [18] .
 – А сейчас, будь я на вашем месте, – продолжал детектив, – я попытался бы раскинуть мозгами: какое впечатление произведет ваша версия всей этой истории – то есть что вас похитила влюбленная стриптизерша – на семейство Рохо и на всех тех, кто собирается голосовать на выборах. Помните: нет никакого пистолета, нет ни единого доказательства, ни единого свидетеля, который мог бы подтвердить ваши слова. Даже ваш собственный шофер говорит, что все было так, как сказала эта леди.
 – Это невозможно, – каким-то странным, утробным голосом прознес Дилбек. – Он не говорит по-английски.
 Гарсиа улыбнулся.
 – Ваш шофер – очень скромный парень. У него даже имеется диплом об окончании школы управляющих отелями. Он разве не говорил вам?
 Дилбек перестал раскачиваться. Он обхватил обеими руками голову и сжал, словно хотел расплющить ее.
 – Там, на яхте, был еще один человек, – сухим, скрипучим голосом выговорил он. – Дэррелл... дальше не помню.
 – Вы имеете в виду мистера Дэррелла Гранта, которого в настоящее время разыскивает полиция за совершение нескольких тяжких уголовных преступлений. – Пока Гарсиа говорил это, лицо его было наполовину скрыто огромным темно-красным пузырем. – Так что плохо ваше дело, конгрессмен.
 – Но как же моя рана? – Дилбек хлопнул себя по перевязанной груди. – Ведь дураку ясно, что на меня злостно напали! – Он начал отдирать клейкую ленту и бинты и возился до тех пор, пока не открылась зияющая кровавая впадина. – Вот, смотрите! – выкрикнул он. – Она же откусила мне сосок!  Совсем  откусила!
 – Я терпеть не могу огорчать людей, – неторопливо, с удовольствием проговорил Гарсиа, – но дело в том,  chico,  что такие раны как раз свидетельствуют о том, что женщина защищалась от насильника. Когда мужчина придавливает ее к земле всей своей тяжестью, что ей остается делать?
 Конгрессмен молча подобрал разбросанные перевязочные материалы и, видимо, не слишком хорошо соображая, что делает, стал неловко прилаживать их на прежнее место.
 – Обвинение обожает такие раны, – продолжал Гарсиа. – Вот однажды у нас был случай – жертва почти напрочь откусила насильнику орудие преступления. Так мы его и вычислили – он обратился в местную больницу, сказав, что с ним якобы произошел какой-то несчастный случай во время работы в саду. Ну, мы, конечно, попросили наших врачей сравнить следы от зубов на пенисе этого типа с образцом прикуса жертвы. Присяжные совещались всего полминуты, если не меньше.
 Дилбек, словно оглушенный, бессмысленно пялился на свою рану.
 – Что же теперь будет? – пробормотал он. – Предвыборная кампания... и все остальное...
 – Будь моя воля, – ответил Гарсиа, – я с величайшим удовольствием засадил бы вас за решетку. Но, к счастью для вас, сие от меня не зависит.
 Подхватив пустую бутылку из-под пива, он вылез из машины. Вместо него появилась Эрин. Сев, она скрестила ноги и оправила на себе пиджак агента Клири, чтобы быть уверенной, что он прикрывает все, что надо. Она хотела, чтобы ничто не отвлекало Дилбека во время разговора.
 – Дэви, – начала она, – ты здорово влип.
 Конгрессмен отпрянул назад как ошпаренный, прижимаясь спиной к противоположной дверце.
 – Ты ведь даже называла меня «золотко»... – Тон его был исполнен горчайшего упрека.
 – Откуда ты знаешь – может, я всех называю так.
 – Я больше не люблю тебя! – выкрикнул он.
 – Любишь, любишь.
 После нескольких секунд молчания Дилбек неловко, запинаясь, пробормотал извинение за свое скотское поведение, потом спросил:
 – Ты собираешься подать на меня в суд?
 – Это план Б, – ответила она.
 – А в чем заключается план А?
 – Ты сейчас едешь домой, и с тобой случается сердечный приступ.
 Конгрессмен нахмурился.
 – Это совсем не смешно.
 – Совсем небольшой приступ, – продолжала Эрин. – Ничего серьезного – просто постельный режим, соблюдение диеты и никаких волнений: спокойный, уединенный образ жизни.
 – Иными словами, я должен отказаться от участия в перевыборной кампании.
 – Дэви, я пытаюсь облегчить тебе жизнь. Но если ты предпочитаешь план в – ради Бога. Тебя когда-нибудь допрашивали?
 Последняя надежда Дилбека растаяла как дым.
 – Хорошо, хорошо! Пусть будет сердечный приступ. Что-нибудь еще?
 – Конечно, золотко. – И, протянув руку, она поправила его ковбойскую шляпу, надетую задом наперед.


* * *

 Предрассветный час, время завтрака. Стоянка грузового транспорта на старой дороге номер 441, забитая самосвалами, молочными цистернами, платформами с различным сельскохозяйственным оборудованием. Сильный запах бензина.
 Шэд, Донна Гарсиа и ее муж, детектив, сидели рядом на переднем сиденье «каприса» без номерных знаков. Донна пила черный кофе, Шэд откусил первый кусок от седьмой вафли с орехами, облитой шоколадной глазурью, а Эл Гарсиа яростно поедал пикантные свиные сосиски в надежде избавиться от осточертевшей смеси вкусов виноградной жвачки, пива и сигарного табака во рту.
 – Прямо как в кино, – проговорил он, равномерно жуя.
 – По-моему, все вышло как надо, – отозвалась его жена, – хотя вот шофер... Не пострадал бы он из-за этой истории.
 – Да нет, с ним все в порядке, – сказал Шэд.
 Пьер заливал бензин в бак лимузина, ощущая в левом кармане брюк тяжесть золотого браслета. Это для твоей жены, сказал ему полицейский. «Очень странно, – думал Пьер. – Вообще очень странный был вечер».
 Анджела спала, свернувшись клубочком на откидном сиденье. Эрин, уже в джинсах, футболке и босоножках, со стянутыми в хвостик волосами, стояла возле лимузина, разговаривая с агентом Клири, заканчивающим свои записи. Он выглядел усталым, измученным, и, по-видимому, ему не терпелось скорее уехать. Элу Гарсиа стало приятно, что еще кто-то из служителей закона – тем более фэбээровец – так же выкладывается на работе, как и он.
 – А где остальные? – спросила Донна.
 – Повезли конгрессмена домой, – ответил ее муж. – Похоже, он не слишком хорошо себя чувствовал.
 Шэд, оторвавшись от вафли, с сожалением заметил, что Дилбеку удалось отмазаться чересчур легко.
 – Я бы засадил его по максимуму, – сказал он, – или влепил бы ему пулю в лоб. Этого сукин сын вполне заслуживает.
 Гарсиа добродушно возразил:
 – Для политиков некоторые вещи хуже смерти... Так Эрин собралась отдохнуть?
 – Да, – ответила Донна. – Анджела просто в восторге, оттого что они поедут в Диснейленд. Она больше всего любит карусель «Чашки». Говорит, что очень забавно, когда у тебя начинает кружиться голова. – Она помолчала. – По дороге сюда она спрашивала о своем отце.
 – Он засел где-то там, в тростнике, – предположил Эл Гарсиа. – Вылезет, когда начнут жечь поля. И он, и вся прочая мерзость.
 – А может, даст Бог, будет спать, когда начнется пожар, – с полным ртом произнес Шэд.
 – Погоди-ка, не ешь, – остановила его Донна и вынула из его руки надкушенную вафлю. – Там что-то есть, посмотри. Да это вроде жук!
 Шэд взял вафлю, поднес ее к лампочке на потолке и внимательно осмотрел. Выражение надежды, появившееся было на его лице, сменилось разочарованием.
 – Уж больно маленькая, – с сомнением в голосе сказал он, вытаскивая из вафли блестящую коричневую сороконожку, которая тут же свернулась шариком.
 – Ну что ж, поздравляю, – усмехнулся Гарсиа. – Но тебе придется здорово постараться, чтобы убедить присяжных.
 – Ты думаешь? – Шэд положил сороконожку на ладонь и поднес поближе к лампочке.
 – Я бы на твоем месте подождал, пока не попадется большой жирный таракан, – посоветовал Гарсиа.
 – О чем это вы? – с некоторым раздражением спросила Донна. – Что-то я ничего не понимаю.
 – Да так, ничего особенного, – ответил Шэд, выкидывая сороконожку за окно и запихивая остатки вафли в свой перемазанный шоколадной глазурью рот.
 Агент Клири говорил с кем-то по телефону-автомату, часто заглядывая в свои записи. Пьер отогнал «кадиллак» от бензоколонки. Эрин, высунувшись из окошка, весело помахала. Шэд и Донна помахали в ответ, а Эл Гарсиа изобразил восторженные аплодисменты.
 – Все-таки хорошая у нее улыбка, – заметил он, когда лимузин начал выруливать на дорогу.
 – Она выглядит так, будто ей не больше шестнадцати, – отозвался Шэд. – Честное слово.
 Гарсиа подогнал «каприс» к бензоколонке, чтобы заправиться перед долгой дорогой домой. Он уже высунул ногу из двери, чтобы вылезти, когда вдруг неожиданный толчок сотряс всю машину. Гарсиа услышал, как сзади звякнули разбитые стекла.
 – Черт побери! – выругался он.
 Большой трейлер замер, уткнувшись в багажник «каприса». Шофер уже успел вылезти и стоял рядом, сокрушенно моргая. Машина Гарсиа не так уж и пострадала, однако детектив был безутешен: повреждение служебной машины влекло за собой гору писанины, да еще и в трех экземплярах: свидетельства очевидцев, схемы, расчеты, фотографии для страховой компании и других инстанций... Словом, часы и часы бесполезной, никому не нужной тягомотины.
 – Поздравляю, – бросил он шоферу. – Ты покалечил полицейскую машину.
 – Мне очень жаль, – пробормотал шофер, рыжий парень с бегающими глазами – не иначе наглотался чего-нибудь. – Я вас даже не видел...
 – Я так и подумал, – ответил Гарсиа и стал осматривать багажник и покореженный бампер. Донна и Шэд тоже вылезли, чтобы узнать, что случилось.
 Обойдя машину кругом, Шэд подошел к детективу, свирепо рывшемуся в багажнике.
 – Послушай-ка, Эл... Угадай, что я тебе скажу.
 – Что? – не разгибаясь, спросил Гарсиа.
 – У меня болит шея, – объявил Шэд.
 Гарсиа, пятясь, вылез из багажника и захлопнул крышку.
 – Да у тебя вовсе нет шеи!
 Шэд хитро подмигнул, едва заметно кивнув в сторону трейлера.
 – Я не шучу: мне правда больно. Здорово больно.
 Донна встала на цыпочки и потянулась к нему:
 – Покажи, где болит.
 – Везде, – ответил Шэд, старательно сморщившись.
 Донна осторожно ощупала его шею – вернее, пространство между основанием черепа и плечами.
 – Иди-ка ты в машину, – озабоченно сказала она. – Тебе лучше посидеть.
 – Угу, – согласился Шэд. – Я получил тяжелую травму.
 Водитель трейлера, еще несколько раз пробормотав извинения, пошел пить черный кофе, чтобы освежить затуманенную голову. Эл Гарсиа пошел к трейлеру, чтобы осмотреть его поближе. Вскоре Донна услышала, что он засмеялся, хотя так и не поняла почему. Эл Гарсиа хохотал – громко, беззаботно, от всей души. Другие водители начали поворачивать головы в его сторону, раздраженные столь необычными в это время и в этой обстановке звуками. Гарсиа все хохотал и хохотал.
 Донна нашла его рядом с трейлером: он вцепился пальцами в стальную сетку боковины, и его массивное тело так и сотрясалось от хохота. Трейлер был битком набит сахарным тростником, а на боку у него виднелась сине-белая эмблема: «Хозяйство Рохо».
 – Кажется, я поняла, – сказала Донна.
 – А раз поняла, – выговорил ее муж, все еще задыхаясь от смеха, – то вызови для мистера Шэда «неотложку».
 – Уже иду, Эл.
 – Все-таки есть на свете справедливость! – Гарсиа вытер выступившие на глазах слезы и постарался было придать своему лицу серьезное выражение, но почувствовал, что смех снова поднимается в нем щекочущей волной. Здорово все получилось.




 Эпилог


 За три недели до перевыборов было сообщено, что с ДЭВИДОМ ЛЕЙНОМ ДИЛБЕКОМ случился небольшой сердечный приступ, когда он читал перед сном в постели. Несмотря на то что Дилбек больше не принимал участия в избирательной кампании, он набрал пятьдесят два процента голосов и таким образом без труда победил на выборах в палату представителей. Однако на следующий же день он ошарашил своих сторонников, отказавшись от поста в связи с давним неудовлетворительным состоянием здоровья. Хиропрактик, кардиолог и уролог конгрессмена поддержали его решение в необычном совместном заключении, которое было опубликовано в печати.


* * *

 Неудачливый соперник Дилбека, ЭЛОЙ ФЛИКМЭН, ушел из политики и заделался радиокомментатором (правого толка) в Южной Флориде. На другой день после того, как он подписал контракт, предложенный ему «Либерти радио», Фликмэн пал жертвой дорожно-транспортного происшествия, когда вел напрямую репортаж о пикетировании гинекологической клиники противниками аборта. Женщина, сбившая его, потеряла контроль над своей машиной в результате того, что тапочки одного из ее семерых детей заклинили рулевое колесо.


* * *

 В январе комитет по вопросам сельского хозяйства, ранее возглавлявшийся конгрессменом Дйлбеком, одобрил билль о возобновлении миллионных субсидий американским производителям сахара. Билль прошел в палате представителей после недолгих дебатов, при соотношении голосов 271 «за» и 150 «против». В его пользу горячо и красноречиво высказался представитель БО ТУЛИ, республиканец из Северной Алабамы, которому никогда прежде не приходилось плавать на такой большой и роскошной яхте, как «Суитхарт дил», и который был просто в восторге, оттого что ее коротковолновый приемник ловил все его любимые станции, специализирующиеся на передаче текстов из Библии.


* * *

 Вскоре после загадочного нашествия крыс «КЛУБНИЧНАЯ ПОЛЯНА» была закрыта за многочисленные нарушения санитарных норм и требований министерства здравоохранения. Еще через две недели здание сгорело дотла. Братья ЛИНГ заявили, что причиной пожара явилась дрессированная змея одной из танцовщиц, запутавшаяся в электрических проводах. Позже, обвиненные в преднамеренном поджоге с целью получить страховку, братья Линг перебрались из Флориды назапад Канады, где открыли сеть массажных салонов с хоккейными мотивами.


* * *

 Останки ДЭРРЕЛЛА ГРАНТА были идентифицированы по уцелевшему кончику пальца. Три дня спустя корпорация «СУИТХАРТ ШУГАР» без лишнего шума оповестила оптовиков, закупавших ее продукцию, что просит вернуть весь гранулированный сахар, произведенный между шестым и девятым октября, ввиду «возможного попадания в сырье, в процессе его переработки, грызунов и их экскрементов».


* * *

 После собеседования с ПОЛОМ ГЬЮБЕРОМ и другими клиентами флоридская коллегия адвокатов вынесла суровое публичное порицание адвокату ДЖОНАТАНУ ПИТЕРУ МОРДЕКАЮ за «грубейшие нарушения профессиональной этики». Правда, эта мера не возымела практически никакого действия, поскольку Мордекая уже не было в живых, и уж тем более он не занимался адвокатской практикой. Пол Гьюбер оставил свою фирму и поступил в раввинский колледж в Чикаго. Он никогда не упоминал ни о своей краткой помолвке с покойной ДЖОЙС МИЗНЕР, ни о злосчастном мальчишнике в «И ХОЧЕТСЯ, И МОЖЕТСЯ».


* * *

 ЭРБ КРЭНДЭЛЛ не вернулся во Флориду. Он остался в Атлантик-Сити, приняв приглашение одного пользующегося популярностью, но еще недостаточно опытного в вопросах политики члена городского совета занять должность его главного помощника по этим вопросам. Следующим летом на Крэндэлла, только что получившего из рук в руки крупную взятку наличными, адресованную его боссу, напали трое грабителей и потребовали отдать им бумажный пакет, который он нес. Его тело – с честно зажатым в руке разодранным пакетом – было обнаружено немецкими туристами под знаменитыми деревянными мостками. Городской совет немедленно присвоил одной из улиц имя Эрба Крэндэлла.


* * *

 Группа хирургов-ортопедов – владельцев «РОЗОВОГО КАЙФА» – продала его группе дантистов. Новые хозяева дали заведению новое звучное имя («Голая сущность-II») и нового, крутого и решительного, менеджера (Джонни Сплейдиано, по прозвищу Трехпалый). Первыми же тремя решениями, принятыми мистером Сплейдиано на новом посту, были: уволить ОРЛИ, расширить автостоянку и бассейн для рестлинга. Сочтя, что ему больше повезло, чем его предшественнику, Орли закрыл свой скромный счет в банке и перебрался в Пенсаколу. Там он вместе с женой открыл стрип-бар, где подавали устриц и который носил название «Съешь меня такой, как есть».


* * *

 УРБАНА СПРОЛ продолжала танцевать в «Голой сущности-II» до того дня, как мистер Сплейдиано заменил в бассейне для рестлинга кукурузное пюре со сливками рыбой – конкретно, сардинами. Сейчас она работает лаборанткой в университете Эмори в Атланте и учится на медсестру. САБРИНА оставила танцы и некоторое время снималась в фильмах для взрослых, пока не получила приглашение от фирмы, выпускающей спортивную одежду, на роль манекенщицы. Обе Моники также бросили свое прежнее занятие, причем обе вышли замуж за своих же клиентов. МОНИКА-МЛАДШАЯ, чье настоящее имя было Лоретта Брикмэн, окрутила семидесятичетырехлетнего брокера – специалиста по оптовой торговле алмазами, который пережил до нее трех жен. МОНИКА-СТАРШАЯ (настоящее имя – Фрэнсис Кабрера) вышла за человека среднего возраста, специалиста по керамике и гончарному делу, который ее любящим глазам казался точной копией Кита Ричардса.


* * *

 Человек, которого все называли ШЭДОМ (и чье подлинное имя было Джерард Л. Шэддик), подал в суд на фирмы «Хозяйство Рохо», «Грузовые перевозки Рохо» и корпорацию «Суитхарт Шугар» за физический ущерб, нанесенный ему, когда нагруженный тростником трейлер налетел на машину сержанта Эла Гарсиа. В жалобе Шэда фигурировали: боли в области шеи, мигрень, потеря резкости зрения, головокружения, сексуальная дисфункция и хроническое состояние тревоги. До суда дело так и не дошло: оно было улажено полюбовно за два миллиона триста тысяч долларов. Вскоре после этого Шэд приобрел доходный дом в Теллуриде, штат Колорадо, и обручился со своим физиотерапевтом – миловидной блондинкой, недавно переселившейся в Соединенные Штаты из Норвегии.


* * *

 РИТА ГРАНТ также сделала попытку судиться с «Хозяйством Рохо», требуя пятимиллионную компенсацию за случайное включение в производственный процесс ее брата Дэррелла. Однако до конца она дело так и не довела: ей пришлось срочно удирать из графства Дейд вместе со своей драгоценной Лупой – полусобакой, полуволчицей, после того как служба ветеринарного контроля потребовала, чтобы животное было незамедлительно передано ей. Лупа крупно проштрафилась, перескочив девятифутовую стену городского зоопарка и придушив взрослую южноафриканскую антилопу-прыгуна.


* * *

 Тайна убийства МАЛКОЛЬМА ДЖ. МОЛДОВСКИ так и осталась нераскрытой. В первые же дни после его гибели выпуски новостей и газеты наперебой засыпали зрителей, слушателей и читателей подробностями разыгравшейся драмы, одна другой мрачнее. Особо подчеркивалось, что орудием убийства послужила клюшка для гольфа фирмы «Мак-Грегор». Один местный газетчик назвал Молди безжалостным и беспринципным отмывателем грязного политического белья, который в конце концов «не на того напал». Конгрессмен Бо Тули, восхвалявший Молди на все углах, гневно заявил в ответ, что все это «низкая и презренная ложь» – цитата, любовно призанятая у Джона Митчела, уотергейтского идола Молди. Панихида у гроба была краткой, присутствующие – немногочисленны. Дэвид Дилбек, не встававший с постели по болезни, прислал свои глубочайшие соболезнования.


* * *

 КРИСТОФЕР РОХО был арестован за нарушение порядка в ночное время в гостиничном комплексе имени Кеннеди в Палм-Бич. Свидетели показали, что он пытался практически продемонстрировать свое мастерство в ойл-рестлинге Мэрайе Шрайвер, Дэрил Ханне и другим гостям женского пола. Отец пригрозил оставить его без гроша, и перед лицом этой угрозы Кристофер добровольно согласился пройти курс лечения от пьянства и наркомании. В больнице он познакомился со своей будущей женой, редактором известного журнала «Вэнити фэар» [19] .
 Старшие РОХО по-прежнему являются крупными производителями флоридского сахара, но втайне разрабатывают планы последующего использования территорий, ныне занятых тростником, под жилое и гостиничное строительство и устройство площадок для гольфа. За несколько дней до того, как конгресс проголосовал за новые субсидии Большому сахару, Вильберто и Хоакин Рохо объявили об учреждении двух стипендий на весь срок обучения в государственном университете штата Джорджия. Стипендии получили КЭТРИН и ОДРИ КИЛЛИАН, отец которых незадолго перед тем погиб (утонул) в результате несчастного случая в штате Монтана.


* * *

 ПЬЕР СЕН-БАПТИСТ ушел из фирмы «Голд коуч лимузинз» и стал управляющим продовольственной частью нового отеля «Шератон» в Ки-Уэст. Вечерами он преподает английский язык детям гаитян, высланных из своей страны.


* * *

 Судья графства Броуорд передал ЭРИН ГРАНТ под постоянную опеку ее дочь АНДЖЕЛУ. Мать и дочь переехали в Орландо, и Эрин вечерами работает в Диснейленде – исполняет роль старшей сводной сестры Золушки в знаменитом танцевальном параде сказочных героев. Днем она работает в местном офисе ФБР, где занимается обработкой и анализом входящих данных. В настоящее время рассматривается ее ходатайство о направлении на учебу в специальную академию в Куантико.