---------------------------------------------


 Василий Шукшин
 КАПРОНОВАЯ ЕЛОЧКА

 Двое стояли на тракте, ждали попутную машину. А машин не было. Час назад проехали две груженые — не остановились. И больше не было. А через восемь часов — Новый год.
 Двое, отвернувшись от ветра, топтались на месте, хлопали рукавицами… Было морозно.
 — Кхах!.. Не могу больше, — сказал один. — Айда греться, ну ее к черту все. Что теперь, подыхать, что ли?
 Метрах в двухстах была чайная, туда они и направились.
 Впереди, припадая на одну ногу, шагал тот, который предложил идти греться. При своей хромоте он шел как-то очень аккуратно, ловко, ладно. Следом, заложив руки за спину, вышагивал мужик метра в два с лишним. Шагавший впереди то и дело оглядывался на тракт; второй сосредоточенно смотрел себе под ноги. Оба были из одной деревни, из Буланова, оба утром приехали в город по своим делам и договорились вместе уехать. Тот, что пониже, работал кладовщиком в Булановской РТС, другой — кузнецом в той же РТС. Кладовщика звали Павлом. Большого мужика — Федором.
 — Я думаю, их совсем седня не будет, — сказал Павел. — Под Новый год ни один дурак никуда не поедет.
 Федор промолчал.
 В чайной было тепло и пусто.
 Павел прошел к стойке. Федор для приличия обмахнул рукавицей валенки и тоже прошел к стойке.
 — Налей по сто пятьдесят, — сказал Павел.
 — Все еще не уехали? — без всякого интереса спросила буфетчица. (Они уже разок приходили греться.)
 — Не уехали. Новый год с тобой встречать будем. Согласная? — поинтересовался Павел.
 Молодая толстая буфетчица налила два по сто пятьдесят, отрезала два куска хлеба и только после этого ответила:
 — Много таких желающих найдется.
 Павел сдвинул шапку на затылок, весело посмотрел на буфетчицу, сказал неопределенно:
 — Да-а…
 Выпили. Присели к столику, молча ели хлеб, макая его в солонку.
 Вошел еще один посетитель, представительный мужчина в козлиной дохе, в новых негнущихся валенках, в папахе.
 Сказал громко:
 — С приближающимся! — У него, видно, было хорошее настроение.
 Никто ему не ответил.
 Мужчина подошел к стойке, расстегнул доху.
 — Сто грамм, голубушка, и чего-нибудь… — вытянул шею, разглядывая полки. — Чего-нибудь на зубок.
 Павел толкнул коленом Федора, показал глазами на представительного мужчину. Федор кивнул. Этого человека они знали. Жила в их деревне одинокая вдова Нюра Чалова, добрая, приветливая баба. И вот этот самый человек ездил к ней из города по праздникам и в выходные дни. В городе у него была семья, дети, двое, кажется. Нюра знала это, но почему-то отказать не могла — принимала. Все жалели Нюру, а этого гуся осуждали.
 Мужчина выпил водку, смачно крякнул и подсел с бутербродом к столику.
 — Тоже ехать?
 — Мгм.
 — Нету машин?
 — Мгм, — односложно отвечал Павел, в упор разглядывая мужчину.
 — А что делать?
 — ???
 — Черт… Мне надо срочно в Буланово добраться. Что же делать-то?
 Павел, продолжая нескромно разглядывать ухажера, спросил:
 — Что, живешь там?
 — Да нет… — Мужчине стало жарко, он приспустил с плеч доху. Павел увидел у него во внутренних карманах две бутылки водки. — В гости еду.
 — Понятно, — значительно сказал Павел.
 — Как же добираться-то будем? — сокрушался мужчина. — А вам не в Буланово?
 — Пешком, — решительно сказал Павел, отвлекаясь от ухажера. — Я думаю, надо идти, Федор. А то прокукуем тут… А?
 Федор задумчиво жевал.
 — Вы тоже в Буланово? — еще раз спросил мужчина. Опять ему не ответили.
 — Пойдем бором, часа через четыре дома будем. Дорогу я знаю.
 — Сколько километров? — все пытался влезть в разговор мужчина. И опять на него не обратили внимания.
 — Как, Федор?
 — Пошли. — Федор поднялся.
 — Так вы тоже в Буланово? Или куда?
 — В Буланово, — сердито ответил Павел.
 — Черт возьми совсем! — Мужчина потрогал в раздумье гладко выбритый, круглый, как пятка, подбородок. — Что же делать-то? Совсем не идут машины?
 — Попробуй подожди, может, тебе повезет.
 Павел с Федором пошли из чайной. Мужчина смотрел им вслед тоскливым взглядом.
 — К Нюрке опять собрался, — сказал Павел, когда вышли на улицу. — Водка в карманах… Гад.
 Федор сплюнул на снег, надвинул поглубже шапку.
 — Всыпать разок хорошенько — перестанет ходить, — сказал он. Помолчал и добавил: — Нюрку только жалко.
 — Она тоже хороша!.. Знает же, что у него семья, дети!..
 — Та-а… чо ты ее осуждаешь? Ихное дело… слабые они. А он, видно, приласкал.
 Отошли от чайной далеко уже, когда услышали сзади возглас:
 — Э-э!
 Их догонял ухажер.
 — Ты глянь! — изумился Павел. — Идти хочет.
 Федор ничего не сказал и не сбавил шага.
 — Пошли!.. Иду с вами! — объявил ухажер таким тоном, точно он кого-то очень обрадовал этим своим решением.
 Пошли втроем.
 Окраина городка точно вымерла. Злой ветер загнал все живое под крыши, к камелькам. Под ногами путников громко взыкала мерзлая дорога.
 — Я седня на заводе разговор слыхал: в девятьсот восьмом году не метеор в тайгу упал, а люди какие-то к нам прилетали. С другой планеты, — заговорил Павел, обращаясь к Федору.
 — Ерунда все это, — авторитетно заявил ухажер. — Фантазия.
 — Что-то у них испортилось, и произошел взрыв — малость не долетели, — продолжал Павел, не обращая внимания на замечания ухажера. — Как считаешь, Федор?
 — А я откуда знаю?
 — По-моему, люди были, — сам с собой стал рассуждать Павел. — Что-нибудь не рассчитали… Могло горючего не хватить.
 — Сказки, — уверенно сказал ухажер. — Народу лишь бы поболтать, выдумывают всякие теории.
 Павел обернулся к нему.
 — Есть поумнее нас с тобой. Понял?
 Ухажер не понял.
 — Ну и что?
 — А то, что не надо зря вякать. «Сказки»…
 Ухажер, глядя сверху на Павла, снисходительно усмехнулся.
 — Верь, верь, мне-то что.
 — Каждый из себя ученого корчит… — Павел сердито высморкался. — Расплодилось ученых: в собаку кинь — в ученого попадешь.
 Ухажер опять усмехнулся и посмотрел на Федора. И ничего не сказал. Замолчали. Под ногами тонко пела дорога: взык-взык, взык-взык… Ветер маленько поослаб.
 Вышли за город. Остановились закурить.
 — Теперь так: этот лесок пройдем, спустимся в лог, пройдем логом — ферма Светлоозерская будет. От той фермы дорога повернет вправо, к реке… Там пасека попадется. А там километров шесть — и Буланово, — объяснил Павел.
 Пошли.
 — А ты чего в городе делаешь? — спросил вдруг Федор, оглянувшись на ухажера.
 — Как?
 — Где работаешь-то?
 — А? По снабжению. — Ухажер расправил плечи, весело посмотрел вперед. Положительно у него были хороши дела. Он радовался предстоящей встрече.
 — Воруешь? — поинтересовался Павел.
 — Зачем? — Снабженец не обиделся. — Кто ворует, тот в тюрьме сидит. А я, как видишь, вольный человек.
 — Значит, умеешь.
 — А к кому в гости идешь? — опять спросил Федор.
 Снабженец ответил не сразу и неохотно.
 — Так… к знакомым.
 — Сколько ты, интересно, получаешь в месяц? — Павла взволновал вопрос: ворует этот человек или нет?
 — Девятьсот восемьдесят. По-старому конечно.
 — А семья какая?
 — Четверо со мной.
 — Жена работает?
 — Нет.
 — Давай считать, — зловеще сказал Павел. — Двое ребятешек — обуть, одеть: пару сот уходит в месяц? Уходит. Жена… тоже небось принарядиться любит: клади две сотни, а то и три. Пятьсот? Себе одеться — двести. Семьсот?.. А то и все девятьсот: выпить тоже, как видно, не за ворот льешь. Так? На пропитанье клади пять-шесть сот — сколько выходит? А ты одет-то вон как — одна доха небось тыщи две с половиной…
 — Две семьсот, — не без гордости поправил снабженец.
 — Вот!
 — Уметь надо жить, дорогой товарищ. А это последнее дело: увидел, что человек хорошо живет, — значит, ворует. Легче всего так рассуждать.
 — А где же ты берешь-то?!
 — Уметь надо, я говорю. И без воровства умные люди крепко живут. Голову надо иметь на плечах.
 Павел махнул рукой. И замолчал.
 Прошли лесок. Остановились еще закурить. — Половинку прошли, — сказал довольный Павел и похлопал себя руками по бокам. — Счас там пельмешки заворачивают!.. Водочка в сенцах стоит, зараза. С морозца-то так оно это дело пойдет! Люблю празднички, грешная душа.
 — А чего ты без жены в гости поехал? — спросил Федор, глядя на снабженца спокойно и презрительно.
 Тот нехорошо прищурился, окинул громадного Федора оценивающим взглядом, сказал резко:
 — А твое-то какое дело? — Он, видно, стал догадываться, куда клонит Федор. — Что тебе до моей жены?
 Федор и Павел удивленно посмотрели на своего попутчика: как-то он очень уж просто и глупо разозлился. Павел качнул головой.
 — Не глянется.
 — Мне до твоей жены нету, конечно, дела, — вяло согласился Федор. — Интересно просто.
 Пошли дальше.
 Прошли еще километра три-четыре, прошли лог, свернули вправо.
 Стало быстро темнеть. И вместе с темнотой неожиданно потеплело. Небо заволоклось низкими тучами. Подозрительно тихо сделалось.
 — Чувствуете, товарищи? — встревоженно сказал снабженец.
 — Чувствуем! — насмешливо откликнулся Павел; они с Федором шли впереди.
 Еще прошли немного.
 Федор остановился, выплюнул на снег окурок, спокойно, ни к кому не обращаясь, сказал:
 — Счас дунет.
 — Твою мать-то, — заругался снабженец и оглянулся кругом — было совсем темно. И все та же зловещая давила тишина.
 — Успеем, — сказал Павел. — Поднажмем малость.
 Федор двинулся вперед. За ним — Павел и снабженец.
 — А если не успеем? — спросил снабженец. — А?
 — Отстань, ну тя! — обозлился Павел. — Трухнул уже?
 Пошел снег. Поначалу сыпал сухой и мелкий, потом повалил густо, хлопьями. Все пространство от земли до неба наполнилось тихим шорохом.
 Так продолжалось недолго. Стал дергать нехолодный ветер, и с каждым разом порывы его крепчали.
 Через десять минут вверху загудело.
 — Так, — сказал снабженец, останавливаясь. Но оба его спутника молча продолжали идти вперед. Снабженец догнал их.
 Ветер сперва кружил: то в спину толкал, то с боков. Потом наладился встречный — в лоб. В ушах засвистело, в лицо полетели тысячи маленьких холодных пуль.
 Дорогу перемело; ноги то и дело вязли в сугробе. Павел раза три отбегал в сторону, пропадая во тьме. Появлялся и кричал бодро:
 — Верно идем!
 А идти становилось все труднее. Ветер ревел, бил людей холодными мокрыми ладонями, пытался свалить с ног. Вверху нечто безобразно огромное, сорвавшееся с цепей, бесновалось, рыдало, выло…
 Снабженец путался в длинной дохе, падал. Один раз упал и потерял рукавицу.
 — Э-э! — заорал он, ползая в снегу — Подождите!
 К нему подошел Федор. Долго вместе искали рукавицу. Нашли. Федор помог снабженцу подняться.
 Павел топтался на снегу кругами — хотел понять: на дороге они или сбились.
 — Где же пасека-то твоя?! — не скрывая раздражения, крикнул снабженец.
 — Будет и пасека! Все будет… — ответил Павел. — Терпение! — Он надолго пропал в темноте.
 Федор и снабженец стояли рядом, спинами к ветру.
 — Трепач он, — сказал снабженец.
 Федор повернул к нему голову.
 — Я говорю, сбился он! — повторил снабженец.
 Федор промолчал. Он знал это.
 Неожиданно рядом появился Павел.
 — Так, братики!.. — Он коротко и невесело хохотнул. — Маленько того… заблудились!
 — Как? — спросил снабженец.
 — Но я направление примерно знаю. Надо идти.
 — Как заблудились?! — опять спросил снабженец.
 — «Как! Как!» — озверел Павел. — Пасека должна быть, а ее нету, вот как! Заладил, блохастый!
 — Ты что, смеешься, что ли?
 — Пошли! — скомандовал Павел. — Главное, идти, не стоять. Я направление знаю: на ветер надо идти.
 Федор послушно двинулся вперед — на ветер.
 — Да куда идти?! Куда идти?! — перекрывая вой ветра, заорал снабженец. — Вы что, маленькие, что ли?!
 Ему не ответили. Двое удалялись от него. Он догнал их, схватился за полушубок Федора, быстро заговорил:
 — Надо счас в снег зарыться, переждать!.. Я слышал, так делают. Мы же пропадем иначе. Выбьемся из сил и пропадем! Он же не знает, куда идти!..
 Федор, не оборачиваясь, крикнул:
 — Ничо, шагай!
 С полчаса медленно, с отчаянным злым упорством шли навстречу ветру, проваливаясь по колено в снег.
 Ветер неистовствовал.
 Павел остановился наконец, долго соображал, бессмысленно вглядываясь в ревущую тьму.
 — Ну?! — крикнул Федор.
 — Придется выходить на тракт. На деревню можем не попасть — ни черта не видно! Сворачиваем! — распорядился он.
 — Сволочь! — громко сказал снабженец.
 Это услышали; Павел повернулся и пошел было к нему, но Федор подтолкнул его вперед.
 — Дерьмо собачье, — проворчал Павел.
 Опять трое, перегнувшись пополам, медленно побрели по целику. Ветер теперь бил слева. Еще прошло какое-то время.
 — Я больше не могу! — заявил снабженец. — Все!
 Остановились.
 — Как это не можешь? — спросил Павел.
 — Не могу! Ясно?.. — Снабженец глотнул ветра, закашлялся. — Надо же… кха-кха-кха!.. Надо ж понимать, идиоты! Никуда нам не выйти! — Он сел на снег и согнулся в новом приступе кашля. — Я зароюсь в снег и пережду.
 К нему подошел Павел. Склонился.
 — Идти надо, чего ты слюни-то распустил! Куда зароешься, дура сырая?.. Замерзнешь тут, как кочерыжка, и все. Он на сутки зарядил, не меньше. Идти надо!
 — Уйди от меня, трепач! — взвизгнул снабженец и заматерился.
 Павел облапил его, стал поднимать.
 — Пойде-ешь!.. Как Исусик пойдешь у меня, ухажер сучий. Я те зароюсь…
 Снабженец отчаянно упирался, хрипло, всхлипами дышал… Плюнул в лицо Павлу.
 — Гад! Завел!..
 Павел развернулся и навесил снабженцу в челюсть. Тот упал в снег. Федор, стоявший до этого в сторонке, подошел к ним, оттолкнул Павла. Взяв снабженца за грудки, поднял.
 — Кому сказано: идти! А то, если я разок вмажу, от тебя одна доха останется. Шагай!
 Снабженец покорно пошел.
 — Погоди, — сказал Федор. — Давай твою доху, а сам надевай мой полушубок — легче будет.
 Снабженец молча снял доху, надел легкий, удобный в ходьбе полушубок.
 Павел вышел вперед… И опять пошли.
 Часа в четыре ночи Павел остановился, расстегнул полушубок, вытряхнул из-за пазухи снег, сказал без особой радости:
 — Буланово — собак слышно. — Он устал смертельно.
 Постучались в крайнюю избу.
 Их спросили из-за двери, кто они, откуда… Павел назвал себя, Федора. Им сказали, что не знают таких. Павел заорал:
 — Вы что, с ума там посходили?! Люди подыхают, а они допрос учинили!
 — Вышибай дверь, — робко и устало посоветовал снабженец.
 Их впустили.
 В избе выяснилось: это не Буланово, а зверосовхоз «Маяк».
 Павел аж присвистнул.
 — Какого кругаля дали!
 Снабженец осторожно отряхивался у порога. Федор снял доху, повесил на стену. Снабженец снял ее, вынес в сенцы и там долго отряхивал с нее снег.
 — Водки теперь, конечно, не достать? — спросил Павел.
 — Какая водка! — воскликнул хозяин, зевая и кутаясь в одеяло — в избе выстыло. Из-за его спины выглядывала недовольная заспанная жена. — Я б счас сам с удовольствием похмелился.
 — Ну, нет так нет. На нет, говорят, и спроса нет, — грустно согласился Павел.
 Снабженец долго устраивал доху на вешалку, потом присел на припечье.
 — Давай спать, Федор, — сказал Павел. — Небось не простынем.
 Они расстелили на полу полушубки, легли, не раздеваясь.
 Хозяин дал им укрыться свой тулуп.
 Снабженец залез на печку.
 Погасили свет.
 — Стретили Новый год, — вздохнул Павел. — Язви тя в душу.
 Буран колотил по крыше дома. В печной трубе тоскливо завывало. Во дворе, под окнами, скулила собака. Громко хлопали ворота — когда входили, забыли их закрыть.
 — Ворота-то… черти вы такие, — сказал хозяин. — Расхлещет теперь.
 Пришельцы промолчали — никому не хотелось идти закрывать ворота.
 Минут десять лежали тихо.
 — Слышь, на печке! — строго сказал Павел. — У тебя есть водка. В карманах, в дохе. Я видел вчера. Мы же отдадим тебе…
 — Была, — откликнулся негромко снабженец. — Потерял я ее. Выронил.
 Павел повернулся на бок и затих.
 С печки послышалось ровное посапывание. Павел неслышно поднялся, подошел к дохе снабженца и стал шарить по карманам — искал водку. Водки действительно не было. В одном кармане он наткнулся на какой-то странный колючий предмет. Павел вытащил его, зажег спичку — то была маленькая капроновая елочка, увешанная крошечными игрушечками. Елочка была мокрая и изрядно помятая у основания. У крестовинки прикреплена бумажка, и на ней написано печатными буковками: «Нюсе, моей голубушке. От Мити».
 — Положь на место, — сказал вдруг снабженец с печки.
 Павел положил елочку в карман дохи, лег.
 — К Нюрке опять пошел? — спросил он.
 — Не твое дело.
 — «Митя», — передразнил Павел. — Какой же ты Митя? Ты уж, слава те Господи, целый Митька.
 — Огурцов Укроп Помидорыч, — зачем-то сказал Федор. И хмыкнул.
 — До чего ушлый народ! — возмутился Павел. — Залезет вот такой гад в душу с разными словами — и все, и полный хозяин там…
 — Пошли вы к черту! — громко сказал снабженец. — Чего вы злитесь-то, как собаки?
 — Да хватит вам, — заворчал хозяин. — Нашли время разговаривать. Дайте доспать нормально.
 Замолчали.
 Хозяин через три минуты захрапел.
 — А то злятся все, как собаки, — сказал снабженец с печки. — Не глянется, что лучше вас живу?
 Павел и Федор не сразу нашлись, что на это ответить.
 — Закрой варежку, — сказал наконец Павел. — Ворюга.
 — Ты меня поймал, чтоб так говорить? — повысил голос снабженец.
 Чувствовалось, что он привстал.
 — Я тебя по походке вижу.
 — Нет, ты поймал меня?
 — Сдался ты мне — ловить тебя. А от Нюрки тебя, поганца, отвадим, заранее говорю. Придешь седня, мы там поговорим.
 — Да какое ваше дело?! — почти закричал снабженец.
 Проснулся хозяин.
 — Ну, ребята, — сердито заговорил он, — пустил вас как добрых людей, так вы теперь соснуть не даете. Чего вы орете-то? Что, дня не хватает для разговоров ваших дурацких?
 Замолчали.
 Долго лежали так.
 — Как собаки накинутся… — шепотом сказал снабженец.
 — Гад, — тоже шепотом сказал Павел. — «Милой голубушке…» Голубчик нашелся. Я тя седня в деревне приголублю.
 Федор хохотнул в рукав.
 — Мужики, у вас совесть есть или нету? — совсем зло сказала хозяйка. — Вы что?!
 — Все, спим, — серьезно сказал Павел. — Давай спать, Федор.
 Скоро все заснули.
 К утру буран улегся.
 Павел с Федором проспали; снабженца в избе уже не было.
 — Ушел, — сказал хозяин.
 Выпили с хозяином две бутылки водки и пошли навеселе в Буланово.
 Двенадцать километров отшагали незаметно.
 В Буланове завернули еще в чайную, еще подкрепились… Совсем хорошо стало на душе.
 — Пошли к Нюрке зайдем? — предложил Павел. — Поглядим на их…
 — Пошли, — согласился Федор.
 — Мне все же охота поговорить с им, — не терпелось Павлу — Доху надел… Сука! А я полушубок не мог взять: по шестьдесят восемь рублей привозили, не мог занять ни у кого. А что я, хуже его работаю?! — Павел кричал и размахивал руками. — Что я, хуже его?!
 Федор молчал.
 Нюра ждала гостей… Только не этих. Сидела в прибранной избе — нарядная, хорошая. Стол был застелен камчатной скатертью; на нем стоял начищенный самовар — и все пока, больше ничего. В избе было празднично.
 — А где он? — сразу спросил Павел.
 — Кто?
 — Этот гусь… В дохе-то?
 Нюра покраснела.
 — Никого здесь нету. Вы чего?
 — Не пошел, — сказал Федор. — Он обратно в город уехал.
 — А-а… струсил! — Павел был доволен. Стал рассказывать Нюре: — Шли ночью с твоим… ухажером. Елочку тебе нес, гад такой. И главное, написал: «От голубчика Мити». Я говорю: если, говорю, я тебя еще раз увижу у Нюрки, ноги повыдергаю. Ты, говорю, недостойный ее! Ты же так ездишь — лишь бы время провести, а ей мужа надо. Да не такого мозгляка, а хорошего мужика! — Не замечал Павел, как меняется в лице Нюра, слушая его. — А ты гони его, если он еще придет! Гони метлой поганой! Митя мне, понимаешь…
 Федор смотрел на Нюру. Молчал.
 — Спасибо, Павел, — сказала Нюра.
 — Ты мне скажи, когда он придет…
 — Спасибо тебе. Позаботился. А то сидишь одна — и никому-то до тебя нету дела. А ты вот пришел… позаботился… — Нюра отвернулась к окну, кашлянула.
 — А чего? — не понял Павел.
 — Ничего. Спасибо… — Голос Нюры задрожал. Она вытерла уголком платка слезы.
 — Пошли, — сказал Федор.
 — А ты чего, Нюр? — все хотел понять Павел.
 — Пошли, — опять сказал Федор. И подтолкнул Павла к двери. Вышли.
 — А чего она?
 — Зря, — сказал Федор. — Не надо было.
 — Чего она, обиделась, что ли?
 Федор не ответил.
 — Ей же, понимаешь, делаешь лучше, она — в слезы. Бабье!
 — Трепесся много, — сказал Федор. — Как сорока на колу. У вас все в роду трепачи были. Балаболки.
 — А ты-то чо? — Павел приостановился от неожиданности.
 Федор как шагал, так продолжал шагать.
 — Федор! — крикнул Павел. — Пошли, у меня пара бутылок дома есть. Пошли?
 Федор свернул в свой переулок — не оглянулся.
 Павел постоял еще немного в раздумье. Плюнул в сердцах и тоже пошел домой.
 — Пошли вы все!.. Им же, понимаешь, лучше делаешь, а они… строют из себя. Я же виноват, понимаешь. Народ!