---------------------------------------------


 Варакин Александр
 Китайский язык

 Варакин Александр 
 Китайский язык 
 Рассказ 
 Зашла будто на огонек симпатичная китаянка и сказала: 
 - Сянь-нянь. 
 - Няняу-сяо, - говорю. 
 Она улыбнулась как примадонна в дореволюционном кинематографе. 
 - Эге, - говорит по-китайски. - Да ты, оказывается, знаешь китайский язык? 
 Звучало это примерно так: "Эге! Синта-хань, цяо-вэнань?" 
 - Знаю, выходит, - удивляюсь. - Хо. 
 - А монгольского не знаешь? - спрашивает симпатичная китаянка. На китайском, естественно, наречии. 
 - Знаю, - говорю. - Знаю доподлинно, что есть такой, но на оном выражаться не умею. Вот разве что словечко одно запало: то ли Цэдэнбал, то ли Мыдрынжыйн какой-то. Цэдэнбал - по-ихнему, кажется, товарищ. 
 Ну, она тогда сказала, что хочет со мной поболтать на родном для нас обоих (!) языке. Если меня это, конечно, не затруднит. Удивляюсь, но виду не подаю. 
 - Нисколько не затруднит, - отвечаю. - Полезно поболтать. 
 Припоминаю Бо-цзюй-и в подлиннике. Запросто цитирую: 
 Лао-цзинь, Лао-цзинь, 
 Хана-хэу-хэнань. 
 Я уйду от тебя 
 В предрассветную рань. 
 Негусто, прямо скажем. Но ведь и не пусто! Да еще с непривычки. Думаю, языковеды позавидовали бы. 
 - А откуда у тебя пекинское произношение? - спрашивает. 
 Остроумно так отвечаю: 
 - Уродился. От земли, стало быть. 
 - Как много у нас общего! - произносит симпатичная китаянка и развязывает поясочек своего кимоно. - Жарко у тебя тут. Если уж я жить с тобой остаюсь, прежде надо ванну принять. 
 - Сяо, - соглашаюсь. И иду на кухню готовить китайскую глазунью. 
 Это у нас глаза круглые, а с китайской пришлось повозиться. Ничего, крышкой накрыл, подержал подольше, а потом соответствующие щелочки в пленке проковырял. 
 Тут китаянка из ванны вернулась, слово "шам-пунь" повторяет, и слышу, наконец, что и это словечко китайское. Диву даюсь. 
 За завтраком узнаю, что зовут ее Галя - Лю, то есть. А я и сам Вань-Кузь-минь. Совсем тепло на душе стало. Вот ведь этнографический феномен! Чую, родней моей Лю-Хань и на свете никого. 
 - А вот в провинции Наганай-цунь самые вкусные мань-тоу готовят. Тебе на ужин сделать, Вань? 
 - Небезынтересно, - говорю, - национального блюда отведать. Давно не ел настоящих мань-тоу. 
 Так мы и зажили с моей Лю-Хань душа в душу. Ну, палочками есть я сразу же научился; рис, конечно, стал готовить только по-китайски - это значит, рису поменьше, а побольше воды; Конфуция всего перечитал раз девять-одиннадцать; китайскую прессу выписал, чтоб всегда в курсе быть экономической, политической и культурной жизни дружественного нам Китая. 
 Через год Лю-Хань тройню принесла. Симпатичные мальчишки у нас получились: Вань, Вась и Вить. Вань и Вась на меня шибко похожие, хоть и не старался нисколько. А вот Витька, стервец, весь в мать-перемать - красавец писаный, забавник и певун. Бывалоча, как запоет, когда под себя наделает, спасу нет. Думаю, вот вырастет, в музыкальную школу его определю... 
 - Ну-ка, теперь по-русски чего-нибудь скажи, - просит меня Лю однажды. 
 А я с удовольствием! Ведь уж год, как ни слова по-русски, даже затосковал. Ну, и говорю: 
 - Сю, - говорю. 
 - Так, - говорит. - А еще? 
 - Сю-сяо, - говорю. 
 - А пообъемистее что-нибудь? 
 - Сю-сю-сю-сюр. 
 - И все? 
 - Черт его знает, - говорю. Но говорю опять же по-китайски. 
 У нее, бедной, аж слезы умиления на глаза-щелочки навернулись. Я в ответ тепло почувствовал к моей Лю-Хань необыкновенное, сам прослезился. 
 - Правда? - пытает она меня. 
 - Чистая правда, - говорю. 
 - Навсегда забыл? 
 - Просто провал какой-то! Ничего не понимаю. 
 Бежит она тогда к телефону, звонит смутно припоминаемому мною Линяо-цэцэ и долго-долго объясняет ему в трубку непонятные вещи. 
 А назавтра мы идем с моей Галей на комиссию, и тот самый Линяо-цэцэ в торжественной обстановке - после тщательного медосмотра, конечно! заявляет мне, что я никакой не русский демократ, а самый настоящий китаец, но только помешавшийся на русском эксперименте с капитализацией экономики, и что через неделю смогу беспрепятственно возвратиться в родной китайский коллектив и даже возглавить бригаду жестянщиков по выделке знаменитых китайских термосов н Пекинском заводе пластмасс. И при этом вручает мне заверенную комиссией справку - по-ихнему, дацзыбао - и пачку таблеток на неделю - укрепляющих, говорит. 
 Не хотелось мне огорчать комиссию и лично Линяо-цэцэ, взял я это все молча и даже раскланялся в смысле благодарности. Да и что спорить? Неужто я сам себя хуже знаю, чем они? Уж очень всем им хочется, чтобы я, ивановский мужик, зачем-то подлинным китайцем оказался. Смехота. Хотя... может, в разведку готовят? 
 Пришли мы с моей симпатичной китаянкой домой, она вся цветет. 
 - Бась-нюнь, - говорит. - Нянь-пэнь-вэнь вэнань. 
 - Сяо, - говорю. 
 А сам - к зеркалу: что ж я, рязанскую рожу свою курносую не помню? 
 Гляжу в зеркало - а оттуда на меня пялится самый настоящий, стопроцентный китаец. Еще и постопроцентней, чем моя Лю-Хань, хотя про нее-то я давно стал подозревать, что она албанская шпионка. 
 Значит, правда?!. 
 Значит, китаец. Значит, никогда-никогда нам не жить в обществе подлинной русской демократии.