Аннотация: В киноповести «Ласточкино гнездо» повествуется о завербованной КГБ провинциальной актрисе, которая многообещающей роли «постельного агента» предпочла участь диссидентки и осталась в Великобритании.


---------------------------------------------


 Эфраим Севела
 Ласточкино гнездо



 1. Интерьер.
 Сельский дом.
  (Вечер) 


 Перед телевизором сидит пожилая женщина в крестьянском платочке — хозяйка дома, тетя Маша. Ее окружили соседки, зашедшие к подруге посмотреть фильм.
 На экране — бал в царском дворце.
 Гремит оркестр. Огни свечей играют, переливаясь и сверкая в хрустальных кристаллах тяжелых люстр. По паркету огромного зала, мимо мраморных колонн, проносятся в лихой мазурке усачи в гусарских ментиках, в тугих лосинах на ляжках, дамы с пышными прическами, в бриллиантах и бархате, с обнаженными плечами в глубоких декольте.
 Красотки в парах с усачами мелькают одна за другой.
  Первая соседка   (вскрикивает, словно окликая красотку с экрана). Лидка!
  Тетя Маша   (мотает головой). Нет, не Лидка.
 А пары на экране, одна за другой, все кружатся и кружатся, и когда совсем близко покажется хорошенькое женское личико, бабы, в который уже раз, начинают гадать.
  Вторая соседка.  Лидка!
  Третья соседка. Наша Лидка!
  Тетя Маша   (авторитетно вынося свое суждение). Нет, не Лидка. Наша Лидка получше будет.
 Женщины щелкают подсолнечные семечки и застывают с шелухой на губах с появлением каждого нового женского лица. Они впиваются взглядами в телевизор, как малые дети, нетерпеливо ожидающие сюрприза. И ожидание их вознаграждается.
 На короткий миг на экране появилось прелестное девичье личико, сверкнуло в улыбке жемчужными зубами. Надо лбом у красавицы заиграла всеми цветами радуги роскошная диадема из бриллиантов.
  Женщины   (в несколько голосов). 
 — Лидка!
 — Наша Лидка!
  Тетя Маша  (сгребла ладонью с губ семенную шелуху и авторитетно подтвердила). Она! Красавица наша.
 А Лида, в диадеме, игриво тряхнув локонами, уже унеслась вглубь дворцового зала, и, как бы прощаясь с ней, гудок поезда, далекий и унылый, перекрыл гром духового оркестра.




 2. Экстерьер.
 Станционная платформа и проселочная дорога.
  (Вечер) 


 На станции стоит пригородный поезд и из его переполненных вагонов, как паста из тюбиков, выдавливается в распахнувшиеся двери спрессованная толпа пассажиров.
 Недавно прошел дождь — платформа и деревянная лестница мокрые, с деревьев на головы падают капли, на земле — большие лужи, порой во всю ширину улицы, и в них раздольно наслаждаются утки.
 Лида вырвалась из душного вагона. Это действительно она только что мелькнула на экране с бриллиантовой диадемой на голове и в шикарном платье санкт-петербургской придворной дамы. То же лицо. Но уже без жемчужной улыбки. Сомкнутые губы устало опущены по краям. Нет пышной прически — то был парик. У нее короткая стрижка и мокрые волосы слиплись на висках. По одежде ее не отличить от других женщин, возвращающихся вместе с ней пригородным поездом из Москвы, где они работают, за сотни километров от их местожительства. Уже вечер. В сумерках неясно виднеются по обе стороны дороги деревянные, сложенные из бревен, избы с двускатными крышами, дощатые палисадники. Во дворах, как в деревне, женщины доят пришедших с пастбища коров. Допотопные колодцы устремили к небу свои «журавли», на нижних концах которых висят на железных дужках деревянные бадьи. Но близость Москвы все же дает себя знать. На каждой крыше щетинится телевизионная антенна. Проселочную дорогу перебегают провода линии высоковольтной электропередачи, уносясь на ажурных металлических ногах к горизонту.
 Дорога, в ямах и колдобинах, размыта дождем и мутно синеет непроходимыми лужами. Женщины с поезда, не сговариваясь, разуваются, стаскивают из-под юбок колготки и босиком, с туфлями в руках, шлепают по воде. Лида тоже разувается, стаскивает колготки и смело ступает в лужу.
 Женщины, идущие впереди нее, запевают, как это водится в деревне. Сначала одна женщина тоненьким голоском выводит:
 За рекой, за лесом Солнышко садится.
 Что-то мне, подружки, Дома не сидится.
 Потом голоса сливаются слаженным хором:
 С деревьев облетает Черемухи цвет. В жизни раз бывает Восемнадцать лет.




 3. Интерьер.
 Сельский дом.
  (Вечер) 


 Песня уже слышится за окнами, а женщины все никак не могут оторваться от телевизора. На экране — ипподром. Скачки. На трибунах — сливки петербургского высшего общества. Взбитые локоны, лайковые перчатки, лорнеты, кокетливые солнечные зонтики.
  Первая соседка   (вздыхает, жуя семечки;. Где наша Лидка? Мелькнула — и больше нет.
  Вторая соседка   (урезонивает первую). Терпение надо иметь. Картина длинная — дождемся.
  Тетя Маша   (прислушавшись к песне за окном). Вот она, Лидка! Слышите, выводит? Я ее голос из тыщи узнаю.
  Первая соседка. Любишь ты ее… больше дочери родной.
  Тетя Маша. Бог милостив. Прибрал мою  (вздыхает)… зато наградил такой квартиранткой. Чего ж ее не любить? Всем вышла. И собой красавица, и нрав кроткий, ласковый. Да еще актриса. В кино показывают.
 Женщины судачат перед телевизором и не видят, что Лида уже на пороге. Босая. С туфлями в руках. Они смотрят, не отрываясь, фильм, а Лида за их спинами бесшумно переодевается, усаживается на табурет позади них и начинает иголкой поднимать петли на порвавшемся чулке.
  Тетя Маша   (просияла, увидев ее). Ах, Лидочка! А мы тут любуемся не налюбуемся тобой. Все ждем: вдруг еще покажешься. Уж такая ты… ну, лучше всех.
  Лидия   (печально улыбается). Можете выключить. Полминуты на экране — вот и вся роль.
  Третья соседка   (всплеснув руками). Но хороша! Прямо царевна!
  Лидия   (качает головой, расправляя на пальцах чулок). Царевна… без порток. Не заштопаю — завтра ехать в театр — голым задом светить!
  Первая соседка. А алмазы на тебе настоящие?
  Лидия   (кивает). Специального человека поставили, за камерой следил, чтоб не украли.
  Вторая соседка. Ой, Лидка, а не сладко, небось, в чужом, не в своем покрасоваться, а дома в обносках ходить?
  Тетя Маша. Заладили, бабы. Чего к девке пристали? Вот получит главную роль, огребет тыщи — в своих бриллиантах закрасуется.
  Первая соседка. Ну, тогда к ней не подступиться будет. Не узнает, коль встретишь.
  Вторая соседка. Это если повезет. А вообще-то Лидке замуж пора. За самостоятельного человека, с положением. Своим домом жить. А не по чужим углам. Да в самой Москве. А не у нас, за тридевять земель.
  Тетя Маша. А что? Подцепит Лидку генерал — и поминай как звали. Только в телевизоре и увидишь.
 Лида поднимается с деревянного табурета, закалывает иголку с ниткой в отворот жакета, складывает на табурет шитье и сама устало потягивается.
 Это — деревенский дом, сложенный из бревен. С маленькими окошечками. Комната всего одна, и половину ее занимает беленная известью русская печь. Хозяйка, по всему видать, спит на печи, а Лида — за ситцевой занавеской. Там приютилась узкая, аккуратно застланная железная койка и тумбочка, на которой — веером портреты девушки, кинопробы. Шкафа нет, и одежда висит на веревке, протянутой от ширмы к стене. Вся веревка — в «плечиках».
  Тетя Маша — немолодая рыхлая женщина — зевает и крестит рот, косясь на тусклую икону в углу, за лампадой. 
  Тетя Маша. Ну, бабоньки, пора и честь знать. Выключаю телевизор. Идите с богом по домам. А то Лиде завтра чуть свет вставать.
  Первая соседка. Господи, господи, каждый день в такую рань да в такую даль ехать. Умоталась, небось, Лида?
  Тетя Маша. Она — молодая, чего ей? А Лида? Спишь, красавица? Ну, иди ложись. Ложись. А я моих подружек выпровожу.




 4. Интерьер.
 Вагон пригородного поезда.
  (Утро) 


 Лида с трудом втискивается в переполненный вагон. Двери за спиной девушки захлопываются, прижав ее к чьим-то спинам. Поезд трогается. За стеклом, набирая скорость, убегает назад унылый подмосковный пейзаж, серые деревянные избы, пустые поля, редкие рощицы, еще влажные от росы луга, с застывшими на них коровами, меланхолично провожающими глазами поезд, уносящийся к Москве.
 На очередной остановке новая толпа пассажиров штурмует вагон. Лиду совсем придавили. Впереди нее — какой-то лохматый, непроспавшийся тип, а сзади уперлась ей в спину большим бидоном крестьянка, везущая на рынок молоко. Лида морщится от боли в спине. А тип курит и пускает дым ей в лицо.
  Тип. Чего носом крутишь? Вагон — для курящих.
  Лидия. Но не обязательно дым в лицо пускать.
  Тип. А ты повернись ко мне задом. Хочешь помогу?
  Лидия. Уберите руки. Я закричу.
  Тип. Кричи на здоровье. Для легких полезно.
  Крестьянка с бидоном. Эй, парень, чего к девке пристал? А ну, уймись! Видишь, до слез довел.
  Тип. А ваше, мамаша, какое собачье дело? Может, у нас любовь?
 И пустил струю дыма крестьянке в лицо. Она зашлась кашлем.




 5. Экстерьер.
 Перрон московского вокзала.
  (Утро) 


 Из поезда валит густая толпа. Поток людей несет Лиду ко входу в метро с большой буквой «М» на самом верху. Внезапно девушка останавливается и, толкаемая обтекающей ее толпой, затравленно озирается по сторонам.
  Лидия. Украли! Сумку украли! Там — документы!
  Голоса из толпы. 
 — Ищи ветра в поле.
 — Не надо зевать.
 — Что, вчера на свет народилась?
 — Вот ворье! Нет на них управы!
  Лидия  (сдерживая слезы). Все документы! Боже!
 Только этого недоставало! Что же мне делать?
  Крестьянка с бидоном. И деньги были?
  Лидия. Последние. До получки еще неделя.
  Крестьянка с бидоном. Совсем худо. И так тощая. Что ж от тебя останется?
 Поток пассажиров выносит их на эскалатор, уползающий под землю. Параллельно ему ползет вверх другой, на котором людей поменьше. По нему поднимается тот тип, что дымил в вагоне Липе в лицо. Он увидел ее и швырнул ей сумку.
  Тип. Держи! На хрена она мне сдалась? Три рубля и мелочь. Стоило руки марать.
 Его унесло вверх, а Лида, продолжая ехать вниз, поспешно роется в сумке.
  Крестьянка с бидоном. Взял деньги? Последние три рубля?
  Лидия. Взял. Да черт с ними! Главное — документы целы. Ох, как я напугалась. Сердце го груди вырывается.
  Крестьянка с бидоном. На три рубля— всю неделю! Да это же ноги протянешь! Кем же ты, милая, работаешь?
  Лидия. Я — актриса.
  Крестьянка с бидоном. Вот оно что. Понятно. Чего ж они такую красивую вздумали голодом морить?
  Лидия  ( улыбаясь) Ничего, мать. Искусство требует жертв. И потом… не нужно диеты… чтоб фигуру сохранить.
  Крестьянка с бидоном   (вздыхая). Тебе видней. А я, дура, грешным делом полагала, уж если актриса — непременно в золоте купается да серебром утирается.




 6. Интерьер.
 Кулисы театра.
  (Утро) 


 За кулисами театра киноактера, по тесным проходам, по узким лестницам снуют взад и вперед полуодетые артисты, рабочие переносят куски фанерных декораций.
 Перед стендом с объявлениями сбились кучкой молоденькие актрисы в одинаковых, пышных, до полу костюмах боярышень, с кокошниками на головах и светлыми тугими косами до пояса.
 Объявление на стенде гласит:
 «Киностудия „Мосфильм“ приступает к съемках совместного англо-советского фильма „Сильней всего“. Пробы актеров — ежедневно с 10 до 12 часов в комнатах 112-114».
  Первая актриса. Половина съемок — в Англии! Вот кому-то повезет!
  Вторая актриса. Хоть бы самую маленькую ролишку заполучить!
  Третья актриса. Ты бывала за границей?
  Первая актриса. Так нас и пошлют. Для это-го есть свои люди. Проверенные.
  Третья актриса. В постели у начальства.
  Вторая актриса. Да покажите мне эту постель! И я глазом не моргну — прыгну туда.
  Четвертая актриса. Ой, девочки! Когда же нам судьба улыбнется? Господи! Поехать в Англию, жизнь посмотреть, приодеться по-людски. Там, говорят, за копейки можно вырядиться королевой.
  Первая актриса. Вот уж дура я! Учила в школе английский, а ни черта в голове не осталось.
  Вторая актриса. Без языка даже на порог не суйся. Вот кому хорошо.  (Кивает на спускающегося по железной лестнице холеного подтянутого мужчину лет пятидесяти, одетого с изысканной небрежностью богатого человека.) Чешет по-английски как по-русски.
  Первая актриса. Наш?
  Вторая актриса . А то чей же? Анатолий Безруков. Неужели не слыхала? Писатель. Ни одной хорошенькой юбки не пропустит.
  Третья актриса. Сценарий этот он писал. Говорят, прямо по-английски, а уж потом на русский перевел.
  Четвертая актриса. Встреть я его на улице — приняла бы за иностранца. Женат?
  Вторая актриса. Какую это роль играет?
  Четвертая актриса. Спать, девки, надо, значит, с ним. Уж он-то свою пристроит в картинку. Чтоб за границу со своим самоваром…
  Первая актриса. Кого — свою?
  Четвертая актриса. Ну, Нинку Сергееву.
  Вторая актриса. Да он уж давно с Люськой.
  Третья актриса. Старо. Я его с Ленкой видала.
  Первая актриса. Вот, стерва, вовремя легла.
  Вторая актриса. Надо не только уметь ноги раздвигать, но и знать когда.
  Голос. Второе, пожалуй, важнее.
 Это сказала молодящаяся старушка, из бывших красавиц, а теперь уже усохшая и дряблая, и даже страшноватая от того, что пытается скрыть свою ветхость под толстым слоем румян и белил. Она и одета не по годам вызывающе ярко. В густо намазанных губах вечно дымит сигарета в длинном мундштуке. Вялые мочки ушей оттянуты массивными серьгами. На фальшивых ресницах трепыхаются черные комочки краски. Нина Ивановна Стрельникова, по кличке Мумия. Бывшая актриса, которую держат в театре из жалости кем-то вроде посыльной, мальчиком на побегушках.
  Мумия. Доверьтесь моему опыту. Все в прошлом — как во сне. Ах, сколько наша сестра теряет из-за поспешности. Из-за своей уступчивости. Умение рассчитать, девочки, порой важнее, чем умение строить глазки. Одна лишняя извилина в голове ценнее вздернутого носика и пухлых губок.
 Актрисы рассмеялись. Доброжелательно. И снисходительно. Мумию в театре любят и жалеют, как реликвию.
  Лидия   (подбегая). Нина Ивановна, голубушка, выручите, трешку — до получки. Украли в электричке.
  Мумия. Растяпа. Будешь зевать — не только сумочку, жизнь уведут. Не успеешь оглянуться — а где она, молодость? Куда подевалась? И ответит тебе зеркало, как мне отвечает: «Мумия ты и больше никто».
 Порывшись в карманах широкой юбки, она извлекла кошелек с мелочью и отсчитала Лиде три рубля.
 Лида обняла ее и чмокнула в морщинистый лоб.
  Лидия. Мумия — ты наша заступница. Палочка-выручалочка. Живи до ста лет!
  Мумия. Да куда уж денусь? Мне никак нельзя помирать, пока с вас со всех долги не получу.
  Голос   (кто-то сверху кричит и хлопает в ладоши). Девочки! На сцену!
 Девушки опрометью бегут одна за другой, придерживая руками края длинных, до пят, юбок. На спинах подпрыгивают толстые светлые косы.




 7. Интерьер.
 Сцена и зал театра.
  (Утро) 


 На пустой сцене — лишь задники, изображающие старинный русский собор с золотыми куполами, да в углу резное, с позолотой, массивное кресло, с обеих сторон которого стоят статисты в парчовых костюмах, высоких меховых шапках, в сафьяновых сапожках с загнутыми носами и с поблескивающими бутафорскими секирами в руках. В кресло, кряхтя, усаживается старик-актер, без грима и в своем, современном, пиджаке.
 Из темной ямы зала доносится недовольный голос ассистента режиссера.
  Ассистент. Василий Иванович, сколько раз вам напоминать: репетиция — в костюмах и в гриме. Для вас исключение, что ли?
  Старик-актер   (пожилой человек, с испитым лицом, играющий, по всей видимости, царя). Ради одной реплики актер с моим стажем не гримируется на репетициях.
  Ассистент. Тем более — с похмелья.
  Старик-актер  . А это уж вас не касается. Я сегодня не опоздал? Чего же еще? И роль знаю.  (Громко.) Скучно мне!
  Ассистент. Поговорим потом. Начинаем! Приготовить фонограмму!
  Старик-актер   (подпер лоб рукой и не произнес, а проревел свою реплику густым басом). Скучно мне!
 На просцениум вышел царский слуга, в парчовом кафтане и сафьяновых сапожках, склонился перед царем в низком поклоне и трижды хлопнул в ладоши. В динамиках под сценой зашипело, и затем зазвучала старинная плясовая мелодия.
 Из-за кулис лебедями выпорхнули юные боярышни, те, что толпились  у стенда, и гибкой чередой, величаво извиваясь станом и плавно поводя руками, поплыли перед грозными очами царя. Именно поплыли, потому что ног их не видно под длинными, до полу, юбками.
 За складками занавеса, словно кот, затаившийся в засаде — писатель Анатолий Безруков. Он пытливо, оценивающе рассматривает каждую актрису. Они же уплывают со сцены и проходят, как на параде, перед ним. Вот проплыла и последняя, и ее Безруков окликнул.
  Безруков. Лидия!
  Лидия. Вы — меня?
  Безруков. Да. Есть разговор.
  Лидия. Отстаньте. Неужели не надоело? С утра пораньше…
  Безруков. Лидочка, вы меня не поняли. Речь идет об этом, совместном с Англией, фильме, в котором есть очень выигрышная роль. Я вас жду внизу, в бильярдной.




 8. Интерьер.
 Бильярдная комната.
  (Утро) 


 В большой комнате, с низко опущенными двумя лампами в конусных колпаках, — два бильярдных стола. Один — пустует, за вторым — идет игра. По стенам — сплошные красочные афиши концертов и фильмов. На одной из них — смазливое нагловатое лицо дамского угодника с гитарой в руках, исполнителя цыганских романсов Николая Смирнова. Он-то и играет в бильярд с писателем Анатолием Безруковым. Но выражение лица у него, в отличие от портрета на афише, лакейски — угодливое. Он явно с умыслом проигрывает в бильярд своему сопернику, перед которым у него есть несомненное основание робеть. Безруков играет небрежно, но вполне умело.
  Безруков. Что можешь мне сказать о вашей Лиде?
  Смирнов. Какую Лиду имеете в виду? Из нашего театра?
  Безруков. Ее самую. Ты с ней спал?
  Смирнов. А что? Положили глаз?
  Безруков. Дурак! Она меня интересует по совсем иному поводу. И пожалуйста, не задавай вопросов. Только отвечай.
  Смирнов. Виноват! Слушаюсь. Разрешите доложить?
  Безруков. Отставить. Бог тебя, Коля, щедро наградил жеребячьей внешностью, но совсем запамятовал выделить хоть капельку мозгов. Сколько раз тебе надо напоминать? Ни при каких обстоятельствах, ни в какой обстановке, чтоб даже намека не было на наши отношения. Ты — не мой подчиненный, я — не твой шеф. Я — писатель Безруков, автор многих советских фильмов, полюбившихся зрителям, а ты, дурень, никудышный актер, бабник, исполнитель цыганских романсов, кто угодно, но только не тот, кто ты есть для нас на самом деле. Понял? Даже во сне не мысли по-иному.
  Смирнов. Но… мы тут вдвоем…
  Безруков. Запомни, Смирнов, там, где двое, незримо может возникнуть и третий. А теперь вернемся к нашим баранам. Спал с ней?
  Смирнов. Мне легче вспомнить, с кем я не спал.
  Безруков. Речь о Лиде.
  Смирнов. У меня правило, товарищ… о, извините… Анатолий, где работаешь — там не пачкаешь. Хватает поклонниц на стороне. Советский Союз велик: 270 миллионов. Половина — женский пол… но стремиться к этому, конечно, надо.
  Безруков. С кем она… спит… или спала?
  Смирнов. Представления не имею. Скрытная особа. Не треплется, как другие. Спит, конечно. Что она, святая?
  Безруков. Пожалуйста, без комментариев. Отвечай только на вопросы. У меня времени в обрез, жду ее с минуты на минуту.




 9. Экстерьер.
 Кафе на улице Москвы.
  (День) 


 Кафе-мороженое под открытым небом втиснулось десятком столиков под зонтами между глухих стен двух домов. Безруков и Лидия сидят перед креманками с разноцветными шариками мороженого и лениво ковыряют в нем ложечками — оба поглощены разговором.
  Безруков. До сих пор вам, Лидочка, приходилось довольствоваться микроскопическими ролями, типа «кушать подано». Вы явно засиделись в этом амплуа. Давно созрели для чего-нибудь покрупнее.
  Лидия. Простите меня, но я не верю вам. Что б вы вот так, бескорыстно, вознамерились оказать свое покровительство актрисе? Без имени и положения? При вашей репутации ловеласа? Ни за что не поверю.
  Безруков. Уверяю вас, Лидочка, и вы в этом скоро убедитесь, у меня нет абсолютно никаких, так называемых, гнусных намерений, никаких посягательств на вашу женскую честь. Но, конечно же, не собираюсь утверждать, что я уж совсем бескорыстен. Вы меня заинтересовали, но совершенно по иной, нежели вы думаете, причине. Есть возможность помочь вам сделать головокружительную карьеру.
  Лидия   (насмешливо). Уж не о главной ли роли в вашем… англо-советском фильме вы говорите?
  Безруков. Почему бы нет? Внешностью не вышли? Таланта недостает? Почему вы сомневаетесь в своих силах? Откуда такой комплекс неполноценности?
  Лидия. Потолкались бы с мое столько лет на выходных ролях… С одной убогой репликой… А то и без единого слова… И не такое бы запели.
  Безруков. У вас есть немаловажное преимущество — знание английского. Чуть поработать над произношением — на это у вас способностей и упорства хватит? И еще — чистая биография. Отличное происхождение: пролетарское. Никто в семье не репрессирован. Отец и мать — оба коммунисты. Кстати, где они?
  Лидия. Полагаю, вы и это знаете, раз проявили такую осведомленность о моем прошлом. Родители мои живут на юге, в провинции. Биография непорочная. Это верно. Но разве это принимается во внимание художественным советом, когда решают, кому отдать роль?
  Безруков. В совместном с Англией фильме — непременно.
  Лидия. Хватит ли сил у вас, писателя, далеко не великого, оказать давление на них, навязать свою волю?
  Безруков. Без всякой ложной скромности заявляю: хватит. И если мы с вами, Лида, найдем общий язык, то еще кое-что будет вам наградой. Право жительства в столице, коего вы не имеете и поэтому ездите ночевать к черту на рога, за сто километров от Москвы. И, возможно, самый ценный для вас приз — собственную квартиру в центре Москвы.
  Лидия. Не хочу слышать. Вот это вы уж совсем заврались. Кто же вы такой, товарищ волшебник?
  Безруков. Придется открыться. Писатель я действительно далеко не великий и на лавры на Парнасе не посягаю. Это моя вторая профессия, Лидочка, а вернее, хобби. А основное мое занятие…
 Он достал из нагрудного кармана книжечку личного удостоверения с тисненным золотом гербом СССР на твердой красной обложке и развернул, не выпуская из рук, перед Лидиными глазами. В удостоверении был портрет Безрукова в официальном мундире и черным по белому — звание. Майор государственной безопасности.
  Лидия не смогла и слова вымолвить от удивления. Безруков удовлетворенно усмехнулся, захлопнул удостоверение и спрятал его во внутренний карман пиджака.
  Безруков. К чему слова? Надеюсь, сейчас вам и так все стало ясным. Мы многое можем. Даже больше, чем вы предполагаете. А уж что касается утверждения актрисы на роль — никакой художественный совет не посмеет нам возразить.
  Лидия. Я не могу придти в себя. Знаете что? Вы не только писатель. Вы — великий актер. Так играть свою роль! Станиславский бы вам поставил пятерку.
  Безруков. Какую роль?
  Лидия. Легкомысленного шалопая… Пожирателя женских сердец… Соблазнителя. Я, ей богу, думала, ничто, кроме женских юбок, всерьез не занимает ваше внимание.
  Безруков. И не ошиблись, милая. Женщины, действительно, моя слабость, и тут мне не приходится играть. Важно одно: не путать два ремесла. Меня хватает и на то, и на другое.
  Лидия. Господи, господи… Изумили. Даже сердце колотится.
  Безруков. Для того чтобы ваше изумление не распространялось дальше этого стола, я попрошу вас об одной формальности: расписаться на этой бумажке.
 Это подписка о неразглашении нашего разговора, включая и то, о чем мы будем говорить в дальнейшем.
 Надеюсь, вам ясно, что означает такая расписка? Любое нарушение обязательства — ни под каким видом не разглашать содержания нашей беседы — будет иметь для вас самые печальные последствия: заключение сроком до пяти лет. И вместо уютной собственной квартирки в центре Москвы вы рискуете очутиться в тюремной камере за тысячи километров на восток от столицы. А что, милая, находится на таком жутком расстоянии от Москвы? Географию, небось, не забыли?
  Лидия  (после паузы, шепотом). Знаю. Сибирь.




 10. Экстерьер.
 Московский аэропорт.
  (День) 


  Голос диктора  ( по радио, повторяет на нескольких языках ). Совершил посадку самолет британской авиакомпании, прибывший рейсом из Лондона.
 К зданию московского аэропорта «Шереметьево» подруливает британский пассажирский самолет. К нему устремляется автолестница, распахиваются двери, и, вслед за двумя стюардессами, появляются первые пассажиры.
 На платформе для встречающих взвиваются вверх десятки букетов цветов. Красивые, как на подбор, девушки, выстроившись в два ряда, излучают навстречу гостям ослепительные улыбки. Это — юные актрисы советского кино. За ними — упитанные официальные лица начальства, в одинаковых шляпах и плащах, и сотрудники британского посольства в Москве.
 Над головами встречающих полощется на ветру большой красный транспарант: «Привет британским кинематографистам! Да здравствует англо-советская дружба!»
 Среди встречающих — Лидия и Анатолий Безруков. Он держит ее под руку и тихо нашептывает над самым ухом.
  Безруков. Лидочка, теперь смотрите внимательно, куда я вам покажу. Вон эти двое. Рыжая англичанка. А он — ее муж. Роджер Дэвис. Атташе по культуре британского посольства.
  Лидия осторожно скосила глаза туда, куда смотрел Безруков. Британский атташе был вполне элегантный господин лет сорока, сухопарый, высокий, с короткими усиками над пухлыми губами. Жена подстать мужу — высокая и по спортивному стройная, с эффектной густой гривой медно-рыжых волос, ниспадавших на плечи.
  Безруков. Вот они-то, а вернее, он и будет объектом вашей работы. Вы постарайтесь завязать с ними дружбу. А его очаровать. Думаю, это вам не составит труда. Он же, по нашим сведениям, весьма охоч до слабого пола. По крайней мере такая тенденция за ним наблюдается. Короче, он должен очутиться в вашей постели и посветить голым задом объективам наших кинокамер. Все ясно?
  Лидия. Боюсь, трудно составить конкуренцию его жене. Уж больно хороша. От таких мужики не бегают.
  Безруков. Лидочка, вы — дитя. Бегают. Еще как бегают. Самые вкусные пирожные приедаются и тянет на простой обычный хлеб. К тому же Джейн, так зовут жену, имеет пагубное пристрастие к алкоголю. Пьет бабонька похлеще любого мужика.
 Приехавшие смешались со встречающими. Приветственные возгласы, улыбки, смех.
  Безруков. Он должен стать нашим. Работать на нас. Такая задача поручена нам с вами. Это-человек с большой перспективой. За ним стоит тесть, отец Джейн, очень влиятельное лицо в лондонских политических кругах. Работа в Москве для Роджера Дэвиса лишь одна из ступеней на пути к самым верхам. Здесь он долго не задержится. И я не удивлюсь, если в ближайшем будущем у него в руках будет портфель министра иностранных дел Великобритании.




 11. Интерьер.
 Зал заседаний киностудии.
  (День) 


 На киностудии «Мосфильм» идет заседание совместной англо-советской группы по производству фильма. С двух сторон стола, друг против друга, сидят делегации, советская и английская. На столе, среди бутылок с минеральной водой, —два флажка, советский и британский. Английскую делегацию возглавляет атташе посольства по культуре Роджер Дэвис, советскую — представитель Министерства культуры СССР. На самом крайнем фланге советской делегации — автор сценария фильма Анатолий Безруков. Представитель Министерства культуры СССР объясняется с помощью переводчика.
  Представитель министерства. Спорить нам ни к чему. Мне нравится сценарий. Собственно, о чем речь? Советская девушка знакомится в Москве с английским туристом. Возникает любовь. Так? Это у нас не вызывает возражении. Хотя, положа руку на сердце, скажу: своей бы дочери я посоветовал влюбиться в нашего, русского, парня. Чего за морем предмет любви искать? И дома не  хуже найдется. Но пусть будет так. Мы живем в мире детанта, разрядки международной напряженности. Лучше влюбляться, чем воевать. Так, кажется, у вас, на Западе, говорят? Они женятся. С разрешения советских властей. И уезжают в Англию. И тут-то она, наша девушка, чувствует, что не может жить без Родины, и они с мужем приезжают жить в Москву. Ну, конечно, и песни хороши, и танцы. Но это уже — гарнир.
  Британский продюсер. Меня не совсем Коммерчески абсолютно не звучит.
  Дэвис. Вполне пристойное, по-моему, название. «Сильней всего». О чем это? О любви. U том, что любовь сильней всего на свете.
  Представитель министерства. Нет, позвольте. Нас это название тоже не устраивает. Но мы его трактуем по-другому. Сильней всего… любовь к Родине.
  Дэвис   (смеется). Ради бога. Трактуйте, как угодно. Пусть каждый в этом названии видит то, что ему заблагорассудится. Итак, «Сильнее всего». Утверждаем название фильма?
  Представитель министерства. Советская сторона принимает единогласно.
  Британский продюсер. Мы резервируем за собой право вносить поправки в сценарий в ходе работы над фильмом.
  Представитель министерства. Смотря какие.
  Режиссер. Господа, все, все. Закругляемся. Споры еще будут. Не без этого. Это же такой бизнес, где никогда ничего не предугадаешь, где сам черт ногу сломит. Успех не запланируешь. Тут уж все мы в руках у фортуны. Знаете, как один уважаемый человек отозвался о кино? Кино, сказал он, это — пожар в публичном доме во время наводнения.
  Представитель министерства. Не имею чести знать имени уважаемого человека, сказавшего подобные слова. Но я приведу слова другого уважаемого человека и назову его имя. Ленин. Основатель нашего государства. Он сказал: «Кино — самое сильное оружие в руках советской власти». Все поняли? И этой установке мы следуем неукоснительно. А теперь — милости просим в просмотровый зал. Вашему вниманию будут предложены первые пробы актеров на роли.
 На экране — британский актер, пробующийся на главную роль — молодой смазливый блондин, прижав телефонную трубку к уху, со сдержанной страстью произносит текст.
  Актер. Дорогая Наташа, я считаю каждый день. Не дождусь того часа, когда снова прилечу в Москву и увижу тебя. Я влюблен. Со мной творится бог знает что. Я потерял покой. Я почти не сплю.
 Кусок обрывается темной засвеченной пленкой, но вот экран снова проясняется, и возникает, с телефонной трубкой, прижатой к уху, Лида, в гриме и подходящем случаю скромном платьице.
  Лидия   (старательно и тоже со сдержанной страстью проговаривает свой текст). Дорогой Дональд! Я тебя плохо слышу. Ты меня слышишь? Вот теперь лучше. Что ты сказал? Повтори.
 И долго слушает, озаряясь счастливой улыбкой.




 12. Интерьер.
 Квартирка Мумии.
  (Ночь) 


 Большие настенные часы хрипло и громко отбивают время, и бронзовый диск маятника тускло высвечивает в полумраке.
 Комната тесная, загроможденная излишними вещами. Старомодными и ветхими, как и их хозяйка — бывшая актриса Нина Ивановна Стрельникова, прозванная в театре Мумией. На окнах — тяжелые пыльные шторы с бахромой. На рояле среди статуэток-безделушек — медный позеленевший канделябр. Во множестве висят большие фотографии в рамках, прижимая к стенам отставшие темные обои. На фотографиях — Мумия в молодости. В ролях. В экстравагантных театральных костюмах.
 За спиной Мумии в клетке дремлет зеленый попугай. На коленях — лениво нежится черный кот, трется мордой о шелковые складки пестрого, в цветах и птицах, халата, в который кутается хозяйка. Ее голова увенчана таким же, разноцветным, тюрбаном, заколотым крупной брошью.
  Мумия. Душечка, я рада твоему посещению. Анатолий Васильевич мне звонил и просил взять тебя под свое покровительство. Я ведь тоже была «ласточкой». Возможно, одной из первых. Задолго до твоего рождения. Так сказать, пионер. А сейчас, на покое, когда меня очень просят, делюсь своим опытом с новичками. Вроде тебя. Только ступающими на этот заманчивый, увлекательный, но очень опасный путь.
 У нее в гостях Лидия. И по тому, как она слушает Мумию, видно, сколь поражена она услышанным.
  Мумия. Кстати, я тебя и рекомендовала Анатолию Васильевичу. Товарищу Безрукову. Я — его глаза и уши в театре. И не только в театре. Я на тебя уже давно положила глаз. Знаешь английский. Привлекательна. И не без дарования. А теперь представился удобный случай пустить в дело.
  Лидия   (роясь в сумочке). Я принесла вам долг. Три рубля.
  Мумия. Мне приятно, что ты — аккуратная. А то ведь наши девочки часто забывают с долгами рассчитаться — вернуть должки старой Мумии. И если б я жила лишь на те гроши, что мне платят в театре, давно бы уж ноги протянула. Но, слава богу, у меня хорошая пенсия. Комитет Государственной безопасности не скупится, чтобы скрасить старость своим заслуженным ветеранам. Да, чтоб не забыть. А то у меня склероз: иду в магазин за сахаром, а приношу соль. Запомни важнейший урок, который я извлекла из своей практики. Да к сожалению, постфактум. Ты уж, если хватит ума, постарайся воспользоваться моим советом. Боже тебя упаси повторить мою ошибку. Трагическую ошибку. Я, ступив на эту… стезю, стала жадно вкушать все блага жизни, свалившиеся на меня. Дорогие наряды, кутежи в ресторанах, делила ложе с каждым, кто мог покрыть мои расходы… И упустила главное… ради чего и стоит жить… Свой талант… актерскую карьеру. Потеряла голос, я ведь пела… по мемуарам моих современников, божественно. Сильва! Марица! Баядера! Веселая вдова!  (Запевает безголосо.) Частица черта в нас…  (Заходится прокуренным кашлем.) Сделай карьеру. Возьми реванш за меня. Ах, какие перед тобой возможности! Какая перспектива! С места в карьер — главная роль, да еще в таком фильме… совместном с заграницей! Головокружительно!
  Лидия. Рано… преждевременно ликовать. Я суеверная. Меня еще должны утвердить на эту роль.
  Мумия. А это — не твоя забота. Помни: тебя допустили к сладкому пирогу, куда тянутся так много алчных ртов. Толкаться локтями, оттирать конкурентов тебе не придется. Это сделаем мы. А ты, не будь дурой, не глотай, не жуя… не подавись с голодухи. Действуй с умом. Строй карьеру, делай себе имя. Стань великой актрисой. Чтоб не только я… но и Анатолий Васильевич были бы счастливы сохранить твое расположение и уж никак не отважились напомнить тебе, что начинала ты свой блистательный путь со скромной «ласточки».
  Лидия. Мне страшно, Нина Ивановна.
  Мумия. Бояться абсолютно нечего. Тебя страхуем мы. Лучшей страховой компании нет в мире. Это и наши противники признают. Ты — в надежных руках. Теперь только сама не плошай.
 Все в мире — фетиш, мыльный пузырь. Кроме вершин творчества, сияющего Олимпа, куда открывается доступ лишь избранным, достойным королевских почестей. Стань царицей экрана! Не потеряй головы.
 Будь равнодушна к богатству, к лести, к пустым похвалам. Не дай своей головушке закружиться от сладкого внимания мужчин и… У меня их было… сотнями могу насчитать. А что помню? Даже лица стерлись из памяти. Подай мне  с тумбочки альбом.
 На тумбочке из темного дерева стоял допотопный граммофон, развернув, как зев огромного цветка, серебристый раструб рупора. Внизу лежали горкой пыльные бархатные альбомы.
 Мумия, надев очки, листает альбом. Лидия перегнулась через стол, чтобы видеть. На пожелтевших фотографиях — юная Мумия, то в роли амазонки на коне, то на поляне в купальном костюме тех времен, то за ресторанным столиком. И на каждом снимке ее окружают мужчины-полуголые, в военных мундирах, в вечерних смокингах, верхом на лошадях, в открытых автомобилях.
  Мумия   (смеясь). Одни туловища… ни одного лица… Всадники без головы.
 Действительно, почти у всех мужчин, окружавших на фотографиях Мумию, вместо голов были белые кружки. Головы аккуратно вырезаны. Остались лишь тела.
  Мумия. Знаменитые летчики… дипломаты… министры… тогда их называли народными комиссарами… Имен не упомню. Пришлось в свое время вычеркнуть из памяти… как и головы убрать с фотографий. Расстреляны… при Сталине… как враги народа. Многих потом реабилитировали… посмертно. Такие были мужчины… Такие орлы! И на всех меня хватало. Вот и истратилась…
  Лидия. Неужели все погибли? А вы… как вы уцелели?
  Мумия   (смотрит на нее долгим и печальным взглядом). Откупилась… их головами.
 Она виновато улыбнулась, искусственная челюсть при этом сдвинулась с места, отстала от неба, и улыбка напомнила мертвый оскал черепа.




 13. Интерьер.
 Зал приемов в британском посольстве в Москве.
  (Вечер) 


 По случаю начала работы над фильмом совместного англо-советского производства британское посольство устроило прием. В большом, со строгим вкусом убранном зале множество гостей — британские и советские кинематографисты, дипломаты, официальные лица Министерства культуры СССР. Бесшумно проталкивается в толпе между гостями вышколенная официантка, разнося напитки. Советские актрисы, хорошенькие, прелестно одетые, щебечут птичьими стайками, то и дело поглядывая на Анатолия Васильевича Безрукова, ожидая от него указаний. Он незаметно для посторонних глаз дирижирует поведением советской стороны. Как тень следует за ним томный красавец Николай Смирнов — исполнитель цыганских романсов. Хозяин приема, британский атташе по культуре Роджер Дэвис, беседует с Лидией, и глаза его не в силах скрыть восхищения. Лидия сегодня ослепительно красива. В вечернем платье с глубоким декольте, с бриллиантовыми серьгами в ушах и с диадемой на голове, сверкающей всеми гранями алмазов. Это та же диадема, в которой она мелькнула на придворном балу в телевизионном фильме.
  Дэвис. Поздравляю вас с утверждением на роль. Мне показали кинопробы. Вы были вне конкуренции. И я голосовал за вас обеими руками.
  Лидия. Спасибо. Это моя первая большая роль. Я так счастлива!
  Дэвис. Не сомневаюсь, что с этой роли начнется ваш триумфальный путь к вершинам мирового экрана. Вы станете кинозвездой международного класса.
  Лидия. Вашими бы устами да мед пить. Есть такая русская поговорка.
  Дэвис. А что она означает? Я не совсем понял.
  Лидия. Это непереводимо. Ну, примерно… спасибо за доброе напутствие.
  Дэвис. У вас большое будущее. Поверьте моему опыту, ведь я вдвое старше вас и не раз наблюдал начало блестящих карьер. Мое чутье меня редко подводит.
 К ним подходят Анатолий Безруков, Николай Смирнов и Джейн. Джейн отпивает из бокала, она уже изрядно под хмельком.
  Джейн. Роджер, дорогой. Смотри какого красивого самца я обнаружила среди русских гостей. Простите, еще раз, как ваше имя?
  Безруков. Его зовут Николай Смирнов. Актер театра и кино.
  Джейн. Он — исполнитель цыганских романсов. Ну, не прелестно ли? Вы захватили с собой гитару?
  Безруков. Все есть. И гитара. И даже голос.
  Джейн. Ну, каков! Отличный образец славянского типа мужчины. Правда, я полагала, что славяне — блондины.
  Смирнов. В моих жилах немалая доза цыганских кровей, сударыня.
  Джейн. Боже! Какой коктейль! Гремучая смесь! Смерть женщинам! Не правда ли?
 Дэвис, Дорогая, позволь тебе представить нашу восхитительную гостью. Ее зовут Лидией. Это прелестное создание утверждено на главную роль в нашем совместном с русскими фильме.
  Джейн. Поздравляю, поздравляю. У наших продюсеров, действительно, отличный вкус. Как ваше имя?
  Лидия. Лидия.
  Джейн. А меня зовите Джейн. О, я уверена, что мы с вами будем дружить. У вас чистые и добрые глаза. И у меня такие же… когда я не перебираю больше нормы.
 Дэвис берет из ее руки бокал и отдает официанту.
  Джейн. Видите какой контроль? Вы еще не замужем?
  Дэвис. Пойдем, дорогая.
 Он снова отнимает у нее бокал, который она ловко сняла с подноса у проходившего официанта.
  Джейн   (Лидии). Мы еще увидимся.
 И внезапно застыла, округлив глаза от восторга и всплеснув руками. Она разглядела диадему на голове у Лидии.
  Джейн. Боже! Какая прелесть! Подлинные бриллианты?
  Лидия смущенно кивает.
  Безруков. Можете убедиться собственноручно.
 Он снял с головы Лидии диадему и бережно положил ее в подставленные ладони Джейн.
  Джейн. Невероятно! У нас, в Англии, даже самые зажиточные леди не рискуют появляться в свете в подобных украшениях. Они предпочитают сиять фальшивым блеском имитированной копии. Подлинник хранится в сейфе банка, и извлекают его оттуда лишь в исключительных случаях. Получив, например, приглашение от королевы в Букингемский дворец.
  Безруков   (смеясь). Вот вам, господа, налицо очередное преимущество социализма перед капитализмом. У нас этой проблемы нет.
  Дэвис. Потому что все бриллианты конфискованы государством.
  Безруков. Потому что у нас покончено с грабежами. Наши улицы безопасны. Государство надежно охраняет наш народ.
  Джейн. Это верно! Говорят, в Москве можешь гулять всю ночь напролет безо всякого риска быть изнасилованной. Но все же в такой диадеме я бы не отважилась сунуть нос на улицу даже в Москве. Знаете, Лидия, вы отчаянно храбрая женщина. Вы владеете приемами джиу-джитсу? Пли самбо?
  Лидия. Нет. Но… постоять за себя сумею.
  Джейн. Я завидую вам, Лидия, белой завистью. Я из весьма состоятельной семьи, но таким сокровищем даже в мечтах не обладала. Ну, в Голливуде кинозвезда с мировым именем может себе такое позволить. Но у вас, в стране, как вы сами называете, рабочих и крестьян, чтоб молодая начинающая актриса обладала…
  Безруков   (перебивает). А чем наша звездочка хуже голливудской звезды? Разве лицом не вышла? Или фигурой?
  Джейн. Нет, конечно! Лидия — прелесть! И эта диадема ей удивительно к лицу.
 Она возвращает Лиде диадему, и та неловко пытается водрузить ее себе на голову. Дэвис приходит девушке на помощь.
  Дэвис. Судя по тому, как вы ее надеваете, вы еще явно не привыкли носить ее. Сознайтесь, милая, взяли напрокат из государственного музея или из сейфа драгоценного реквизита киностудии «Мосфильм»? Ничего зазорного в этом нет. Тем паче, что в вашей стране, насколько я знаю, весьма модно устраивать мистификации… для зарубежных гостей. Порой доходит до курьезов. Как-то мне довелось сопровождать делегацию британских ученых по московским институтам. И в каждом из них мы обнаруживали один и тот же огромный и дорогой ковер ручной работы, разостланный в холле. Потом все выяснилось. Стоило нам пройти по этому ковру, как его тотчас же, вслед за нами, скатывали в рулон и на предельной скорости отвозили в следующий по нашему маршруту институт. Потом мы обогнали автомобиль со злополучным ковром. Машина застряла на дороге из-за поломки. В очередном институте мы уже не ступали по мягкому ворсу драгоценного ковра, а скользили по пластиковому полу. Это по-детски наивно и даже трогательно.
 Ему хотел ответить Безруков, но Лидия его опередила.
  Лидия. Уважаемый мистер Дэвис, я не сомневаюсь в правдивости вашего рассказа. Но, согласитесь, дураков немало в любой стране, независимо от идеологии и государственного строя.
  Джейн пришла в восторг и захлопала в ладоши.
  Джейн. Браво, Лидия! Вы окончательно покорили меня.
 Гости вокруг стали оглядываться на аплодирующую Джейн. Дэвис нашел выход из положения.
  Дэвис  (поцеловав Лидии руки, громко провозгласил). Господа! Прошу внимания. Наша очаровательная гостья, героиня будущего фильма, не только красива и умна, в чем я имел удовольствие убедиться в нашей короткой беседе, но еще и прелестно поет, о чем мне сообщил по секрету автор этого фильма господин Анатолий Безруков. Я полагаю, что вы, Лидия, не откажете нам в удовольствии.
  Лидия. Но я не готова… Я не собиралась петь.
  Безруков. Лидочка, но вы не откажете нашим любезным хозяевам? Вот Коля Смирнов вам саккомпанирует на гитаре. Господа, похлопайте ей хорошенько, и она не устоит перед вашим напором.
 Вокруг Лиды образовался плотный круг стянувшихся со всего зала гостей, и под их аплодисменты Николай Смирнов тронул струны гитары и этим как бы призвал аудиторию к тишине. Лида запела чуть хриплым низким голосом печальную и очень лирическую русскую песню на слова Сергея Есенина «Клен ты мой опавший». Зал, затаив дыхание, слушал.
  Лидия  (поет). 



   Клен ты мой опавший,
   Клен оледенелый,
   Что стоишь нагнувшись
   Под метелью белой?



 И тогда осторожно, чтоб не перекрыть своим баритоном голосок Лиды, подхватил гитарист.
  Смирнов  (поет). 



   Или что увидел?
   Или что услышал?



 Джейн застыла с недопитым бокалом у губ. Откровенно любуется Лидией британский атташе Роджер Дэвис. Анатолий Безруков краем глаза наблюдает за ним и не может скрыть удовлетворенной усмешки.
 Джейн отпила из бокала и, опорожнив его, потянулась к официанту, чтоб заменить новым. Но официант не замечает ее движения. Он, не шелохнувшись, слушает песню.




 14. Экстерьер.
 Улицы Москвы.
  (Ночь) 


 От подъезда британского посольства один за другим отъезжают автомобили иностранных и советских марок с гостями. Анатолия Безрукова и Лидию провожает до серой «Волги» сам атташе, Роджер Дэвис. В волосах Лидии сверкает диадема, голые плечи укутаны в соболий палантин. Дэвис распахивает перед ней дверцу машины и припадает губами к ее руке.
  Дэвис. Вы были душой этого вечера. Я горжусь знакомством с вами.
  Лидия. Спасибо. Было очень, очень мило. Передайте привет вашей супруге. Я не успела с ней попрощаться.
  Дэвис. Передам. И приношу свои извинения. Ей пришлось покинуть прием раньше времени. Не рассчитала своих возможностей. Знаете, ирландцы вообще отличаются пристрастием к горячительным напиткам.
  Лидия. Джейн — ирландка? Сейчас я понимаю, откуда ее эффектная красота.
  Дэвис. Она ирландка по матери. Но смею вас уверить, что и чистокровные англичанки не уступят ирландкам в красоте.
  Лидия. Вы англичанин, не правда ли?
  Дэвис. Вы прозорливы. Итак, до следующей встречи. Надеюсь, она не за горами.
 Вслед за Лидией сел на заднее сиденье Безруков и из открытого окна помахал Дэвису.
  Безруков. Дорогой Роджер, это уж зависит от вас. Мы — люди малюсенькие. И в вашей воле нас пригласить. Мы готовы в любое удобное для вас время.
  Дэвис. Непременно, непременно. А если и вы решите нас с женой пригласить к себе, скажем, домой, в неофициальном порядке, мы с радостью нанесем вам визит.
 Серая «Волга» мягко тронулась с места и влилась в поток других автомашин. Безруков и Лидия сидят сзади. За рулем — шофер. Безруков откинулся на мягкую спинку сиденья и глубоко перевел дух, как после тяжелой работы.
  Безруков. Ну, кажется, часть работы сделана — этот гусь клюнул. Знаешь, что он у меня спросил как мужчина мужчину? — Замужем ли ты? Кто твой муж?
  Лидия. И что вы ему ответили? Мне любопытно узнать кое-что о себе.
  Безруков. Я ему подкинул наживку. Мол, ты замужем, но сейчас твой муж в отъезде. Часто отлучается из Москвы. Не смог скрыть своей радости, стервец. А еще дипломат. Я всегда считал, что дипломаты в подметки не годятся нашему брату-разведчику. Типичный бабник. Это, милая, международная категория. Во всем мире одно и то же. В общем, наши сведения о нем подтверждаются. Сей малый идет на крючок, и от тебя уж зависит, чтоб он с крючка не сорвался.
  Лидия. Как зовут моего мужа? Мне бы не мешало это знать.
  Безруков. Узнаешь. Да ты сама придумай ему имя. У вас, у женщин, есть свои излюбленные мужские имена. А мы это имя утвердим. Теперь — к делу. Давай-ка, мать, диадему. Снимай, снимай. У нас она будет сохранней.  (Шоферу.) Иванов! Возьми-ка и спрячь. Привезешь и сдашь под расписку. Понял? А пока — головой отвечаешь.
 Шофер, не оборачиваясь, взял в ладонь диадему, одной рукой раскрыл бархатную коробку и уложил туда диадему, защелкнул и спрятал в ящик у приборной доски, откуда тускло блеснула сталь револьвера.
  Лидия сразу потускнела. Потянула с плеч соболий палантин.
  Лидия. Возьмите и это.
  Безруков. Соболя пусть при тебе остаются.
  Лидия. Дорогая штука. Ну ее к богу. Потом не рассчитаешься.
  Безруков. Ладно, давай.
  Лидия. Ну вот и кончен бал. Золушка возвращается из дворца в свою убогую хижину. Кстати, я забыла о времени. Прозеваю последний поезд. Можно побыстрее?
  Безруков. Не гони, Иванов. Ты, Лида, не поедешь домой. Сегодня ночуешь в Москве.
  Лидия. Где?
  Безруков. Сюрприз. Бал для Золушки не окончен. Он только начинается. И бедной Золушке самая пора стать блестящей принцессой. Иванов, давай к «Ласточкиному гнезду».
  Лидия. Куда это? Какое еще «Ласточкино гнездо»?
  Безруков. Вот послушай, мать, сказку и извлеки для себя урок.
 В некотором царстве, в некотором государстве, а вернее, в самом центре Москвы, в небоскребе, на двадцатом этаже свили гнездо «ласточки». Уютное крохотное гнездышко. Однокомнатное. С ванной. С кухней. С центральным отоплением. С мусоропроводом. И в этом гнездышке вершатся важные дела. Для нашего государства. И всего прогрессивного человечества. Теперь гнездо пустует в ожидании новой «ласточки». Вот ты туда и въедешь сегодня. А вещички твои забросим в другой раз. Надо, мать, обживать гнездышко. Этот англичанин не замешкается. Быстро устремится в «Ласточкино гнездо». Мы должны быть готовы к его приему.




 15. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (Ночь) 


 Из открытого окна обозревается ночная Москва. С пунктирами огней многочисленных улиц и ползущими огоньками автомобилей. Вдали переливают рубином красные звезды на башнях Кремля. Лидия лежит грудью на подоконнике, очарованная открывшимся ей видом.
  Лидия. Какая красота! Вот бы жить в таком месте!
  Безруков  (из-за ее плеча). Вполне достижимая цель. Ты уже здесь живешь. Правда, временно. Но после успешного завершения операции тебе гарантирована собственная квартира. Ничем не хуже.
  Лидия. Где гарантия, что меня не обманут?
  Безруков. Мы расписок, как ты понимаешь, не даем. Тут, мать, приходится верить на слово. А слово органов государственной безопасности лучше любой гарантии.
  Лидия отходит от окна, обводит взглядом комнату, уютно и со вкусом обставленную, с просторной квадратной тахтой у стены под персидским ковром.
  Безруков. Хорошо бы на стенку — несколько твоих портретов. Фотографии родителей имеются?
  Лидия. В альбоме. Маленькие.
  Безруков. Увеличим. Тут для них место. Любящая дочь… Так сказать. Еще не мешает что-нибудь из твоего детства. Лидочка-школьница. Лидочка-умница.
  Лидия   (открывая ящики шкафа). Ох, тут и белье, и скатерти.
  Безруков. Полный комплект. Чистое и выглаженное. Все предусмотрено. И проверено в деле.
  Лидия. Кем?
  Безруков. Теми, кто жил тут до тебя.
  Лидия. «Ласточками?»
  Безруков. Ими, голубушка. А кем же еще?
  Лидия вынимает из ящика большую фотографию и с удивлением рассматривает ее. Это портрет актера, исполнителя цыганских романсов Николая Смирнова, с которым она пела нынешним вечером на приеме в британском посольстве. Лидия перевела взгляд с портрета на ухмыляющегося Безрукова.
  Лидия. Тоже — «ласточка?»
  Безруков. Ласточки, как известно, бывают и женского, и мужского пола. Ты, милая, угадала. Придется взгреть за то, что не прибирает за собой, оставляет следы. Он уже получил в награду отдельную квартиру за свои труды…
  Лидия. Где он трудился? Здесь?  (Кивнула на тахту.) 
  Безруков. Именно здесь. Где и ты будешь трудиться. А до тебя показали свое прилежание многие-многие «ласточки».
  Лидия. На ком специализируется мой коллега Смирнов? Не на гомосексуалистах, надеюсь?
  Безруков. Нет, это не его профиль. Он у нас работает по линии жен дипломатов. По всей вероятности, он займется рыжей Джейн, женой мистера Дэвиса.
  Лидия. Вот как! Обложили все семейство. У них еще сын, кажется… Мальчик. Как насчет него?
  Безруков. Понадобится — и им займемся. Главное — цель, а средства… годятся любые.
 Они осматривают ванную, кухню. Безруков, как услужливый хозяин, распахивает перед Лидией двери, открывает ящики настенных шкафов, демонстрирует содержимое холодильника.
  Лидия. Голова кружится. Я никогда и не мечтала, что буду хозяйкой такого гнездышка. Можно я разуюсь? Ноги устали.
  Безруков. Ты — у себя дома. Можешь даже нагишом ходить.
  Лидия. Это я сделаю, когда останусь одна.
  Безруков. Полного одиночества я тебе не гарантирую.
 Он подошел к стене и сдвинул небольшую картину, открыв круглое отверстие.
  Лидия. Что это?
  Безруков. Око. И не единственное. Даже на потолке, прямо над тахтой.
  Лидия робко оглядывает стены и потолок, чуя на себе чуткие подсматривающие взгляды. Безруков, смеясь, берет ее за руку и ведет за собой в кухню.
  Безруков. Никакой мистики. Никаких таинств.
 Сейчас все увидишь своими глазами и быстро освоишься. Леша парень смирный и дисциплинированный. Через день-другой перестанешь замечать его присутствие за стеной.
 Он потянул на себя полку с посудой, и весь кухонный шкаф легко оторвался от стены, открыв потайной вход в соседнее помещение. Лидия прошла за Безруковым в узкую комнату, тесную от обилия разной аппаратуры — от видеокамер на треногах до магнитофонов и множества других, поблескивающих никелем и хромом, предметов электронного оборудования. На вертящемся стуле сидел молодой сержант в военной форме.
  Безруков. Познакомься, Леша, с новой хозяйкой. Ее зовут Лида.
 Сержант вскочил и щелкнул каблуками. Сержант. Добро пожаловать в «Ласточкино гнездо». Успеха вам!
  Безруков. Теперь, Лида, посмотри, как это все будет выглядеть на экране. Смотри сюда.
  Лидия приникла глазом к окуляру, и перед нею предстала тахта и персидский ковер на стене. Сержант повернул рычажки и освещение усилилось, сначала с одной стороны, потом-с другой. Затем камера наехала крупно на изголовье и стала шарить по всей тахте, увеличивая все до мельчайших подробностей.
  Безруков. План сверху.
  Лидия теперь видит тахту сверху.
  Безруков. Пойдем, милая. Надеюсь, твое любопытство полностью удовлетворено.
  Лидия. Последний вопрос. Когда я буду в постели одна, Лешино присутствие за стеной обязательно?
  Безруков. Такова инструкция. Круглосуточное дежурство. Дежурные меняются каждые четыре часа. Они тебя не будут тревожить. А что касается голого женского тела, то, смею тебя уверить, они тут такого нагляделись, что их сразу начинает тошнить, стоит только снять обувь перед объективом.
  Лидия и Безруков прошли через кухню и сели на тахту.
  Лидия. Тут найдется что-нибудь выпить? Мне необходимо.
 Безруков принес из бара несколько бутылок, откупорил.
  Лидия. Лейте побольше! И знаете, что, Безруков? Оставайтесь ночевать… со мной.
  Безруков. Это как понимать? Боишься остаться наедине с Лешей?
  Лидия   (похлопывая ладонью по тахте). Здесь мне предстоит соблазнить британского атташе, а я, провинциальная девушка, могу опростоволоситься и опозорить наши славные органы. Вы же — мужчина бывалый. Прорепетируйте со мной. Вместе освоим поле будущей битвы. А? Шеф? Или вас тоже Леша за стенкой смущает?
 Безруков какое-то время сидел задумавшись, потом стал развязывать галстук.
  Безруков. Эй, Леша! Ты слышишь меня? Поезжай домой. Я тебя освобождаю от дежурства.




 16. Интерьер.
 Зал заседаний студии.
  (День) 


 За тем же столом, с двумя флажками, советским и британским, идет горячая перепалка обеих сторон. Пепельницы переполнены окурками. Бутылки с минеральной водой осушены до дна.
  Безруков. Я, как автор сценария, категорически возражаю против дополнительных эпизодов, предложенных британской стороной. На сценарии стоит мое имя, которое до сих пор пользовалось уважением, и я вынужден буду снять его с титров, если британские предложения будут приняты.
  Английский режиссер  . Но это звучит уже ультиматумом.
  Представитель министерства. Ультиматум не ультиматум, но мы со своих позиций не сойдем. Английский режиссер. А почему вы полагаете, что мы все время будем уступать? Какое же это к черту равное партнерство? Это — игра в поддавки, к которой вы принудили западные правительства в сфере политики, но так они, политики, и пусть уступают вам бесконечно… пока не очутятся в пропасти. Я же — деятель искусства и намерен отстаивать свои принципы.
  Безруков. Прошу слова. Следовательно, если я вас правильно понял, порнография, грязный секс — это и есть ваши принципы, за которые вы готовы стоять насмерть.
  Британский продюсер. Позвольте, позвольте, господа. Порнография, грязный секс… Слова, слова. Никакой порнографии мы в этот фильм не протаскиваем. Красивое обнаженное тело — что может быть прекрасней? Это — гимн красоте человека, и еще в Древней Греции…
  Представитель министерства. В Древней Греции не было кино — самого массового из искусств.
  Британский продюсер. Наконец, кино — это коммерция. Я вложил изрядную сумму и хотел бы вернуть ее хотя бы без убытка. Я уже не говорю о прибыли. Без секса современный зритель не ест кино. И залы будут блистательно пусты.
  Представитель министерства. Это ваш зритель. А наш, советский, зритель за версту обойдет кинотеатр, где подобную гадость покажут.
  Безруков. И не только в этом дело. Я не хочу насиловать правду жизни. Наша советская девушка стыдлива, скромна, застенчива. Она даже перед любимым не обнажится при свете.
  Британский режиссер. В таком случае будет логично предположить, что вы, советские люди, размножаетесь посредством искусственного осеменения…
  Британский продюсер. Я извиняюсь за грубоватый юмор моего коллеги. У меня есть соломоново решение, которое, надеюсь, удовлетворит обе стороны. Снимем те сцены, на которых настаиваем мы, но в русском варианте, что пойдет на ваших экранах, эти сцены будут вырезаны.
  Представитель министерства. Это звучит более или менее конструктивно. Надо будет обсудить в деталях…
  Безруков. Напрасная затея. Абсолютно непродуктивная.
  Голоса с обеих сторон. 
 — Почему?
 — Почему?
  Безруков. Вы не найдете во всем Советском Союзе актрисы, которая согласится позировать перед камерой обнаженной, тем более совокупляться на глазах у всей съемочной группы. Это противно морали нашего общества. Я могу пойти на пари с любым из моих британских коллег: узнай наша актриса, утвержденная на эту роль, что ей предложат играть такое, и она, не задумываясь, откажется от роли.
  Представитель министерства. Он, пожалуй, прав. Мы это упустили из виду.
  Директор. Объявляется перерыв.
 Участники заседания встают из-за стола, продолжая спорить. Дэвис очутился рядом с Безруковым.
  Дэвис. Я бы никогда не подумал, что наша прелестная Лидия такая пуританка.
  Безруков   (разводит руками). Увы!
  Дэвис. Моя жена собиралась ей позвонить. Но у нас нет ее телефона. Вы не могли бы мне его дать?
  Безруков. С удовольствием. Я вам запишу.
 Он быстро черкнул номер телефона в блокноте, вырвал страничку и протянул ее Дэвису.
  Безруков. Желаю успеха.
  Дэвис. Это — жене, не мне.
  Безруков. Ну, это уж вы с женой разберетесь. Кстати, больше вас ничто не интересует?
  Дэвис. Например?
  Безруков. Скажем, вернулся ли ее муж из отъезда?
  Дэвис   (помедлив). Это представляет несомненный интерес.
 Оба рассмеялись и двинулись вместе с остальными из зала заседаний.




 17. Интерьер.
 Класс языковой школы.
  (День) 


 В большом светлом классе в застекленных кабинах сидят с радионаушниками на головах хорошенькие юные девицы, сосредоточенно вслушиваясь в нашептываемые им тексты. Кабины тянутся с обеих сторон класса, оставляя узкий проход. Девицы так хороши, что Лидия, пробираясь вдоль застекленных кабин к выходу из класса, не может отвести от них взгляда. Лидию сопровождает благообразная старушка в старомодном пенсне — ее педагог.
  Педагог. Вы, дорогая моя, делаете несомненные успехи. Хороший музыкальный слух позволяет вам уловить мелодию английской речи. Но двух часов занятий в день явно недостаточно. Сроки очень сжаты. Съемки фильма начнутся вот-вот. Мне предложено заниматься с вами по пять часов в день.
  Лидия. Кто эти девушки? Они тоже учат английский?
  Педагог. Вот уж, право, не интересовалась. Да у нас тут и не принято проявлять излишнее любопытство.
  Лидия. Они актрисы… вроде меня?
  Педагог. Не уверена. Возможно, стюардессы… А может быть, кто-нибудь еще… Одно с уверенностью могу сказать… все они отменно хороши.




 18. Интерьер.
 Магазин.
  (День) 


 Магазин «Березка», обслуживающий исключительно иностранцев и только за заграничную валюту, ломится от изобилия товаров, явно не советского производства. Здесь, в отличие от соседних, обычных, магазинов, где к полупустым полкам тянутся длинные озлобленные очереди усталых москвичей, почти безлюдно. И по-лакейски вежливые продавцы ловят взгляды нескольких, лениво разгуливающих вдоль прилавков, иностранцев. В дверях, как цербер, стоит упитанный охранник в штатском, а за зеркальными стеклами витрин мелькают изумленные и угрюмые лица прохожих — советских граждан, коим вход в этот магазин строго воспрещен.
 Среди редких посетителей магазина — Джейн и Лидия. Простенькое, непритязательное платьице на Лидии резко контрастирует с яркой, красочной одеждой, выставленной за прилавками. Девушка явно смущена и чувствует себя неловко в этом магазине, она оглядывается то на швейцара, то на каменно улыбающихся продавцов.
  Лидия. Пойдемте отсюда, Джейн.
  Джейн. Вы меня удивляете, Лидия. Что вас смущает? Это ведь в порядке вещей. Я на свои деньги делаю вам подарок ко дню рождения. Потому что вы прелесть… вы нравитесь нам с Роджером… Мне это доставляет удовольствие. Я никак не нарушаю суверенитета вашей страны.
  Лидия. Вы давно в нашей стране?
  Джейн. Уже… почти полгода.
  Лидия вздыхает и выразительно взглядывает на Джейн.
  Лидия. Ладно. Вам меня не понять. Только давайте побыстрее купим и уйдем отсюда.
  Джейн   (обняв ее за плечи). Я не предполагала, что прогулка в этот магазин испортит вам настроение. Простите меня. Хорошо, мы управимся быстро. Вот здесь, мне кажется, симпатичные вещи… выбирайте, что вам по душе.
 Продавец с тренированными бицепсами, плотно облегаемыми рубашкой, один за другим услужливо раскладывает перед ними костюмы, платья, со снисходительно-насмешливым видом поглядывая на растерявшуюся Лидию.
  Лидия   (неуверенно). Пожалуйста, это… не слишком дорого?
  Джейн. Цена пусть вас не волнует. Как это говорят у вас, в России? Дареному коню… не заглядывают в рот.
  Продавец. Не совсем точно, мисс. У нас, в России, говорят: дареному коню в зубы не смотрят. Но тем не менее, поздравляю вас, вы делаете успехи в русском языке.
  Джейн. Я еще только начинаю учиться. Мне так нравится ваш язык! В нем чувствуется сила… Большие просторы. Такой язык подстать великому народу.
  Продавец. Абсолютно согласен с вами, мисс. Вы — американка?
  Джейн. Фуй! Неужели вы не отличаете нас, британцев, от этих…
  Продавец. Простите, виноват.
  Джейн с Лидой не сразу определили, к чему относились извинения продавца, потому что он вдруг вышел из-за прилавка и решительно направился ко входу в магазин, откуда донесся шум.
 Там, в дверях, неопрятно одетый человек явно рабочего вида ломился в магазин, оттесняя пытающегося его задержать охранника. Человек этот (назовем его Пуговкин) к тому же заметно навеселе и достаточно крепок, поэтому даже подоспевший на подмогу продавец вдвоем с охранником не в состоянии его одолеть.
  Пуговкин. Почему нельзя? Почему нельзя? Не толкай рабочего человека! Руки прочь!
  Джейн в изумлении смотрит на завязавшуюся в дверях борьбу. Из-за прилавков на подмогу своим спешат другие продавцы.
  Джейн. Не троньте его! Лида, дорогая, переведите им. Пусть его оставят в покое. Не терплю насилия. Я за него уплачу.  (Обращается к Пуговкину.) Что вам купить?
 Служащие магазина в смущении отпускают Пуговкина, и он, покачиваясь на нетвердых ногах, удовлетворенно пробежал глазами по полкам, а затем с пьяной ухмылкой уставился на Джейн.
  Пуговкин. Ух, в глазах зарябило! Вот это магазин! Полный коммунизм. Что душе угодно! От живут!
  Джейн. Нате вам денег и купите себе что-нибудь.
  Пуговкин. На хрена мне твои деньги. У меня своих, советских, достаточно.
  Лидия. Здесь за советскую валюту не продают.
  Пуговкин. Тебя не спрашивают и… ногами не дрыгай… Ясно?  (Охраннику.) Так почему к советским денежкам такое неуважение? А? Разрешите полюбопытствовать.
  Охранник. Так положено. Уходи, пока цел. Сейчас милиция прибудет.
  Пуговкин. Зачем милицию беспокоить? Вы что, сами не милиция? Я вас, легавых, за версту чую.
  Продавец. Прикуси язык. Доболтаешься.
  Пуговкин. Ясно. Значит, это добро исключительно за заграничные денежки, а наш кровный рубль, потом заработанный, не деньги вовсе, а так… псу под хвост?!
  Продавец   (нетерпеливо). Ну, где же милиция?
  Охранник. За такие разговорчики, знаешь что полагается?
  Пуговкин. Знаю. Как не знать? Чай, не вчера родился.
  Лидия   (умоляюще). Идите домой. Прошу вас.
  Пуговкин. Ты меня не гони. Ясно? Почему ж это мне, выходит, сюда и ногой ступить нельзя, а ты тут разгуливаешь, как у себя дома? Ты кто такая? Заграничная птичка? Чтой-то не похожа.
  Лидия. Джейн, купите ему что-нибудь и пусть идет, а то неприятностей не оберемся.
  Джейн. Какие неприятности? Не понимаю. Этот человек ведет себя вполне по-джентльменски, и он мне положительно нравится.  (Пуговкину.) Что вам купить, дорогой? Выбирайте.
  Пуговкин. А ничего. Мы за тряпки, мадам, не продаемся. Нас на это не возьмешь, милая. Вот она…  (Показывает пальцем на Лиду.) быть может… за иностранные портки родимую мать заложит. А мы — рабочий класс — не продаемся.
  Джейн. Я не хотела вас обидеть.
  Пуговкин. Выходит, уважить хочешь? Так и быть. Валяй. Только не барахло. На хрен оно мне? Нам бы выпить чего-нибудь… Заграничного. Сравнить с нашим.
  Джейн широким жестом показывает ему полки, уставленные множеством бутылок разных форм и расцветок, с яркими наклейками.
  Джейн. Пожалуйста! На ваш выбор!
 Пуговкин озадаченно скребет в затылке, щурится на пестроту ярлыков.
  Пуговкин. Да мне что… Мне все одинаково. Не разбираюсь в тонкостях.
  Джейн. В таком случае, доверьтесь моему вкусу. Вот этот джин… рекомендую. Сама обожаю.
 Она сняла с полки граненую бутыль, умело отвинтила крышку на горлышке и, запрокинув голову, плеснула струю джина себе в рот.
 Столпившиеся вокруг них продавцы в изумлении переглянулись, а Пуговкин пришел в полный восторг.
  Пуговкин. Во дает! Слушай, да ведь она — наш человек! Только по-русски не умеет. А так… вполне. Ну, теперь мой черед. Позвольте.
 Он взял из рук Джейн бутыль и присосался к горлышку, с бульканьем глотая джин. Пьет долго, приведя Джейн в восторг. Наконец оторвался от бутылки. Перевел дух. Вытер губы рукавом и подмигнул Джейн.
  Пуговкин. Сказать чтобы очень… так не совсем. За нашей водкой не угонится.
 В магазин поспешно вбегают два дюжих милиционера. Продавцы молча кивают на Пуговкина. Милиционеры сзади хватают его за локти. Он пробует вырваться. Ему заламывают руки, надевают на запястья браслеты наручников.
  Джейн. За что вы его? Он же патриот! Предпочитает русскую водку всем заграничным налиткам.
  Старшина. Что он предпочитает, разберутся в другом месте.  (Продавцам.) Скажите этой даме, чтоб катилась подобру-поздорову.
  Лидия  , чуть не плача, пытается объясниться с милиционерами, подталкивающими к выходу Пуговкина.
  Лидия. Поймите, это все попадет в иностранную прессу. Отпустите его с миром.
  Старшина. А вы кто такая? Что тут делаете? Тоже пройдете с нами, гражданка.
 И кивком головы показывает молодой актрисе, чтоб она следовала за ними. Джейн догадалась, что теперь беда нависла над Лидией, и бросилась на ее защиту.
  Джейн. Не смейте ее трогать! Тогда берите и меня. Я ее сюда пригласила. И я несу ответственность.
 Продавец вежливо, но твердо отстраняет ее от милиционеров.
  Продавец. Спокойствие, мисс, не горячитесь. Сейчас мы позвоним в ваше посольство и сообщим, что вы нарушаете свой дипломатический статус и вмешиваетесь во внутренние дела Советского Союза. Попрошу документы.




 19. Интерьер.
 Отделение милиции.
  (День) 


 Грязная, заплеванная комната в отделении милиции, куда доставили Лидию и Пуговкина. Последний развалился на скамье и подремывает. Актрису допрашивает сидящий за барьером немолодой капитан милиции, лениво записывая ее показания.
  Лидия. Я — актриса театра киноактера. Утверждена на роль в совместном англо-советском фильме. Женщина, пригласившая меня в валютный магазин, — жена британского дипломата, который ведет все переговоры об этом фильме. На самом высоком уровне. Вы меня поняли, капитан? Если я сейчас же не буду отпущена отсюда, вам грозят большие неприятности.
  Капитан. Только без угроз. Отвечайте на вопросы. И без комментариев.
  Лидия. Тогда, ради вашего же благополучия, позвоните по телефону, который я вам дам. Упаси вас бог, чтоб вся эта история не просочилась на страницы заграничной прессы. Дело пахнет международным скандалом. Вы меня поняли? Звоните, капитан.
 Капитан отложил ручку и испытующе смотрит на Лидию. Сомнения начинают одолевать его. Он неуверенно тянется к телефону. Но Пуговкин, зашевелившись на скамье, отвлек его.
  Пуговкин.  Да не слушайте ее, товарищ капитан. Еще чего! Пугать вздумала. Мы не из трусливых. Точно, товарищ капитан? Не позволим капиталистам путаться в наших делах. Сами разберемся. Верно, товарищ капитан?
  Капитан. С тобой уже разобрались. Считай, пятнадцать суток у тебя в кармане. А теперь помолчи.  (Лидии.) Кому звонить?
  Лидия. В Комитет Государственной безопасности. Моему шефу, товарищ капитан. Майору Безрукову. Сейчас дам вам номер телефона.




 20. Интерьер.
 Кабинет в квартире Безрукова.
  (День) 


 Безруков в халате, феном подсушивая мокрые после ванны волосы, свободной рукой прижимает к уху телефонную трубку.
  Безруков. Ай-яй-яй. Что же вы, капитан, лезете не в свое дело? Нет, нет. Не отпускайте ее. Ни в коем случае. Мы распорядимся, когда надо будет. Дайте мне ее. Лида? Ничего, ничего. Даже хорошо, что так получилось. Попробуем использовать ситуацию. Пусть Роджер Дэвис завязнет коготками поглубже. Пусть он тебя освобождает. Его жена тебя вовлекла в неприятности, его долг — выручить тебя. Он, а не мы. Поняла? Пусть думает, что мы, рядовые советские кинематографисты, бессильны перед лицом милиции. А он, твой рыцарь, вполне в состоянии вступиться, защитить тебя. Все поняла? Сейчас позвоню ему. А ты уж потерпи, мать.
 Он прижимает ладонью рычаг телефона и, не скрывая усмешки, набирает номер, постукивая пальцем по кнопкам с цифрами.




 21. Интерьер.
 Отделение милиции.
  (Вечер) 


 Дэвис, волнуясь, беседует с капитаном, за спиной которого высится массивная фигура милицейского чина повыше званием. А Джейн, не в силах сдержать слез, обнимает Лидию и покрывает ее лицо и шею поцелуями.
  Джейн. Милая, прости… Я во всем повинна. Ну, как ты? В порядке? Бедная. Я очень, очень извиняюсь.
  Чин. Конфликт улажен, господин атташе. Бывает. На будущее предупредите свою супругу… быть осмотрительней что ли… Все же чужая страна… У нас свои обычаи, у вас — свои… Нужна деликатность.
  Дэвис. С обеих сторон… Взаимная.
  Чин. Совершенно справедливо. Будьте здоровы. До свидания.
  Дэвис   (смеясь). Зачем? Уж лучше — прощайте. Я полагаю, подобные свидания в дальнейшем излишни. Не так ли?
  Чин   (сдержанно улыбаясь). Совершенно справедливо.
 Пока они беседуют, дверь в соседнюю комнату то и дело приоткрывается и оттуда норовит вылезти Пуговкин, но чья-то невидимая рука оттаскивает его назад.
 Когда Дэвис, Джейн и Лидия покидали отделение милиции, Пуговкину все же удалось вырваться и подскочить к барьеру.
  Пуговкин.  А меня? Вместе привели — вместе должны уйти. А то где ж справедливость?
  Капитан. В народном суде восторжествует справедливость. Получишь ровно столько, сколько заслужил. Как минимум пятнадцать суток заключения… за мелкое хулиганство.
  Пуговкин. Все ясно. Вопросов нет. Так с рабочим классом поступает родная советская власть. Дожили. А эту… проблядь… с капиталистами… на волю. Да что ж это такое, товарищи? Измена.




 22. Интерьер.
 Бар для иностранцев в Москве.
  (Вечер) 


 Роджер Дэвис и Джейн привезли Лидию в бар для иностранцев, чтоб отметить ее освобождение из лап милиции, куда она попала по милости Джейн. Они сидят на высоких стульях у стойки. Бармен, видавший виды малый, с лоснящимся сальным лицом, ставит перед ними напитки и бросается к новым посетителям, с шумом занимающим соседние стулья. Это — два подвыпивших иностранца и две прехорошеньких девушки, явно русские по виду и по тому, как они себя ведут в этом, закрытом для русских, месте. Лидии обе девчонки показались знакомыми, и она, стараясь припомнить, где их видела, то и дело оглядывается на них. Одна, перехватив ее взгляд, незаметно подмигнула ей. И тогда Лида узнала: это были девчонки, обучавшиеся английскому языку в той же школе, что и она, сидя в стеклянных кабинах с радионаушниками на голове.
  Дэвис. Не стоит так пристально разглядывать девиц. Еще смутите их. Они на работе.
  Лидия. На какой работе?
  Дэвис. Древнейшая профессия.
  Лидия. Какая?
  Дэвис. Ваша наивность, дорогая, только украшает вас. Это — элементарные проститутки. Со знанием иностранных языков.
  Джейн. При чем тут иностранные языки? В их профессии важно совсем другое.
  Дэвис. Потому что у этих девочек имеются офицерские звания. Они служат в советских органах государственной безопасности и обслуживают исключительно иностранцев.
  Джейн. С тех пор, как ты здесь, тебе за каждым кустом мнятся секретные агенты. Поменьше читай детективы.
  Дэвис   (Лиде). Моя жена так же наивна, как и вы. Но женщинам это простительно. А вот этим… двум пьяным болванам… не знаю, из какого они посольства… я бы запретил работать в Москве. Для их же блага.
  Лидия. Пойдемте отсюда. Мне здесь не по себе.
  Дэвис. Пойдемте. Здесь со всех сторон на нас направлены уши, и живые, и электронные. Милая Лидия, ваша страна — воистину страна чудес.
 В дверях они натолкнулись на скандал. Швейцар не пускал в бар развязную русскую девицу, повисшую на плече у пьяного иностранца. Швейцару на помощь прибежали два молодца в штатском и, невзирая на протесты иностранца, увели девицу.
  Джейн. Вот видишь, ты ошибся, как это довольно часто с тобой случается. Зачем им хватать свою сотрудницу? Нелогично.
  Дэвис. Наоборот. Абсолютно логично. Эта девица оказалась чужой, не своей. Проституточка божьей милостью. Ей-то путь сюда и перекрыли. Потому что тут могут промышлять только свои. Так сказать, проверенные кадры. Знаете, как их называют? Ласточками. Недурно?




 23. Интерьер.
 Деревенский дом.
  (День) 


  Лидия снова в своем прежнем жилище. Это — прощальный визит. Приехала забрать свои вещи. В дверях толкутся пришедшие поглазеть соседки. А хозяйка квартиры — тетя Маша, взволнованная и суетливая, собирает ее в дорогу, помогает укладывать чемодан, предварительно прогладив утюгом на столе каждую кофточку и платье.
  Тетя Маша. Кто тебе там выгладит? Кто приберет?
  Лидия. А зачем прачечная? Там и выгладят.
  Тетя Маша. Это ж какие деньги тратить попусту!
  Первая женщина. Да у нее теперь денежек этих полным-полно. На такси из Москвы прикатила. Это ж надо! То все в поезде давилась, бока мяла. А теперь, пожалте, — такси. Стоит за окном, дожидается. А счетчик включен. Даже тут слышно. Тик-так, тик-так. За каждую минуту — плати. Сплошное разорение.
  Вторая женщина. Ее не разоришь. Чего ей?
 Теперь у Лидки деньги несчитанные.
  Тетя Маша. Вы, бабы, ее деньги не считайте. Негоже в чужой карман заглядывать. Значит, государство так порешило — заслужила Лида, пора и ей от сладкого пирога вкусить.
  Лидия. Телевизор я вам, тетя Маша, оставляю. И радио возьмите себе.
  Тетя Маша. Ох, Лидочка.  (Обнимает ее и целует, плача.) Как дочь родную от сердца отрываю.
  Первая женщина. А коечку с собой возьмешь? И матрас?
  Лидия. Все оставляю. Мне это уже ни к чему. Вот только книги прихвачу и пластинки.
  Первая женщина. Мне бы эта коечка — в самый раз. А то моя… такая ветхая, такая ржавая, того и гляди — рухнешь на пол. Костей не соберешь.
  Вторая женщина. Мне бы занавесочку. Веселый на ней цветочек.
  Тетя Маша. Чего насели на девку? Постыдились бы. Человек за порог не вышел, а вы уже устроили дележ. Лидочка, я тебя в Москву провожу, ладно? Приберу все на новом месте, все расставлю, уют наведу. Такси что одного, что двоих довезет. За те же деньги.




 24. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (Вечер) 


  Тетя Маша. Ох, счастливая ты, Лида! Одна — на миллион! Такое богатство привалило. Гляжу и глазам не верю.
 Тетя Маша протирает тряпкой подоконник. Лидия кнопками прикрепляет к стене над тахтой портрет Владимира Высоцкого.
  Тетя Маша. Твой, небось? Чтой-то я его раньше не примечала.
  Лидия. Какой-мой? Я с ним была едва знакома. Песни он, тетя Маша, сочинял. И пел. Другого такого не будет.
  Тетя Маша. С ним чего приключилось-то? Помер?
  Лидия кивнула и включила магнитофон.
 Они уже сидят с тетей Машей за столом, пьют чай. Тетя Маша хозяйничает, разливает чай по чашкам. А голос Высоцкого стонет:
 Протопи ты мне баньку по белому Я от белого свету отвык. Угорю я, и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык.
  Тетя Маша. Может, я старая и глупая. Ничего не понимаю. Ты уж мне, пожалуйста, объясни. Я не завидую. Но знать все же хочется. Как же так получается? Вот тебе вдруг такое богатство. Квартира-дворец. Вся Москва из окна — как на ладошке. И телевизор большой… и музыка… И мебель… на которую мне, темной, и сесть-то боязно. Все тебе с неба свалилось. В один день. Я же вот всю жизнь спину гнула, как конь ворочала. А живу — сама знаешь… хуже собаки в конуре. Да и кругом народ в такой бедности, что не приведи господь. Мясо лишь по праздникам видят. В магазинах — пусто, да и в кармане не гуще. А вы вот как буржуи в Москве, все для вас. Народу же — фигу. Какая же это власть народная? Поясни нам. Ты ж умней меня. Зачем царя прогнали? Революцию делали… столько кровушки пролили. Как были бедные да богатые, так и остались. Только местами поменялись. Кто успел с ложкой до корыта добраться — тот хлебает, а остальным остается лишь облизываться да аплодировать. Спасибо, мол, советской власти за заботу о народе, за нашу счастливую жизнь. А не захлопаешь в ладоши да еще задумаешься, что к чему — и угодишь сама знаешь куда. Будешь небо видеть в клеточку.
 Тетя Маша пальцами изобразила тюремную решетку. Лидия, вдруг спохватившись, напустилась на нее.
  Лидия. Ой, к чему это вы такой разговор завели? Прошу вас, не надо.
  Тетя Маша. При чужих я и рта не раскрою. Тут-то мы с тобой вдвоем. А мы, чай, не чужие. Да вот он — третий  (кивнула она на портрет Высоцкого). Покойник не продаст, доноса не напишет.  (Вспомнив.) А как же твой день рождения? Небось, сюда гостей позовешь? Я пирог домашний испеку и привезу. Ты уж не побрезгуй нашей бедностью.
  Лидия   (целует ее). Спасибо, тетя Маша. Да вот никак не получится. Завтра мы уезжаем на съемки. На натуру.




 25. Экстерьер.
 Берег реки.
  (Утро) 


 Съемочная группа расположилась на берегу тихой русской речки. Табором стоят «Лихтвагены» и другие автомобили с оборудованием, автобусы и легковые машины. Проложены рельсы, и по ним катит, толкаемая сзади, тележка с камерой, к которой приник оператор, и дожидается своей очереди заглянуть в глазок режиссер. Ассистенты с мегафонами суетятся, гримеры на ходу поправляют грим на лицах актеров.
 Идет репетиция. Из динамика на крыше автобуса льется плавная русская песня. На той стороне речки, почти у горизонта посверкивает позолотой колоколенка сельской церкви.
 Группа готовится к съемкам не эпизода, а лишь прохода героев по берегу речки. Здесь построен сельский колодец с деревянным журавлем. Камера фиксирует, как актриса, одетая под крестьянку, опускает журавль с бадьей глубоко в бревенчатый сруб колодца и затем, быстро перебирая руками по шесту, с плеском извлекает из глубины полную воды деревянную бадью и сливает жидкость в два железных ведра. Затем поддевает дужки ведер деревянным коромыслом, приседает, подставляя плечо под коромысло, разгибается и, с плавно покачивающимися ведрами, упругой походкой идет босиком по траве вслед отъезжающей по рельсам камеры.
  Режиссер   (кричит). Еще раз!
 С пригорка наблюдают, стоя у автомобиля «Волга», представитель Министерства культуры СССР, в темном неуклюжем плаще и шляпе, и британский продюсер, с непокрытой лысой головой.
  Представитель министерства   (недовольно морщится). Зачем снимают этот старый колодец, женщину с ведрами? И еще церковь? Это старая Россия, а не новая. Почему бы не снимать в обратную сторону? Видите, линия электропередачи? Современный пейзаж.
  Продюсер. Такие колодцы я видел только в России, это — ваша экзотика. А линии электропередач мы наснимаем и в Англии. Надо же чем-то отличать одну страну от другой.
  Представитель министерства. Уж если отличать, то лучше всего спутниками. Если я не ошибаюсь, вы, англичане, еще ни одного не запустили, а мы запрудили весь космос.
  Продюсер. Но не могу же я стоять у режиссера над душой и указывать ему каждую мелочь. Он так видит русский пейзаж, и я не вправе ограничить его творческую свободу, его видение.
  Представитель министерства. Почему не вправе? Очень даже вправе. Вы — продюсер. Вы вложили деньги… пополам с нами. А кто платит, тот, как известно, и заказывает музыку.
  Продюсер. Дорогой мой, давайте хоть сегодня не спорить. Мы сегодня устраиваем пикник на лоне природы. Приедут из нашего посольства. И вы, надеюсь, присоединитесь к нашей компании.
  Представитель министерства. А что у вас… англичан… праздник? Меня никто не поставил в известность.
  Продюсер. Какой праздник? Сегодня день рождения нашей героини… прелестной Лидии. Соберемся в обед, отметим.
  Представитель министерства. В обед… люди выпьют… это скажется на работе после обеда.
  Продюсер. А мы после обеда не работаем.
  Представитель министерства. Надеюсь, не в ущерб плану?
  Продюсер. Я не меньше вашего заинтересован в быстром завершении фильма. Мы заранее спланировали работу так, чтоб высвободить полдня.
 Внизу режиссер дает команду, и тележка с камерой снова едет по рельсам к колодцу. От колодца — в который уже раз — крестьянка несет воду в ведрах на коромысле через плечо. А ей навстречу, из-за тележки с камерой, выезжает на неоседланной лошади деревенский парень с гармошкой в руках. Парня играет певец Николай Смирнов — исполнитель цыганских песен.
  Режиссер. А теперь… Наташа и Джон.
  Лидия , в темной юбке и белой кофточке, с косынкой на плечах, и англичанин, в шортах и кедах, играющий Джона, входят в кадр и медленно бредут у самой воды, минуя крестьянку с коромыслом и парня на лошади.
 Тележка с камерой неотступно катит рядом с ними по рельсам.
  Режиссер. Стоп! Еще раз!
  Представитель министерства. А где экономия пленки?
  Продюсер. У нас, в Англии, говорят: сэкономишь пенс, а потеряешь фунт.
  Представитель министерства. А у нас, в России, другая поговорка: копейка рубль бережет.
  Режиссер. Мотор! Поехали!




 26. Экстерьер.
 Поляна у реки среди кустов.
  (День) 


 На траве разостланы скатерти. Множество бутылок, тарелок с закусками. Дымит костер. На шампурах поджариваются шашлыки.
 Вся киногруппа и гости расположились на траве Кто — сидит, кто — лежит. Роджер, Джейн, Безруко режиссер, продюсер, представитель министерства ближе всех к Лидии. На ее голове — венок из полевых цветов. Ее целуют, поздравляют. Продюсер наливает представителю министерства. Тот для виду ломается, отстраняет стакан. Девушка из группы, игравшая крестьянку с коромыслом, подкладывает ему закусок.
  Представитель министерства. Ну, разве что две капли.
 Продюсер протягивает ему полный стакан водки. Представитель министерства. Ну, куда столько? Я просил: на донышке.
  Продюсер. А вы отхлебните глоток. Остальное вылейте.
  Представитель министерства. Очумел, что ли? Кто же такое добро выливает? Это знаешь, как у нас называется? Порча продукта. Что равноценно экономическому саботажу.
 И, залпом опорожнив стакан, поворачивает его кверху дном, демонстрируя англичанину, что к саботажникам причислить его никак нельзя.
 Продюсер смеется, хлопает его по плечу. Представитель, облапив его, слюняво чмокает в губы. Безруков и Смирнов, кусая шашлык с горячих шампуров, тихо переговариваются.
  Безруков. Больше не пей, Коля. Сегодня у тебя есть шанс заарканить рыжую. Муженек ей не дает пить, только жажду разжигает. Джейн потом бутылку выхлещет. Мужа мы берем на себя. Отвлечем в сторону. Тут не мешкай. Сажай в лодку и греби на ту сторону. Дальше… мне тебя учить не надо. Баба должна в тебя втрескаться по самые уши. А уж что-что… это ты умеешь делать. Чтоб ходила за тобой, как преданный пес. Ясно? Отложи шашлык, бери гитару.
 Представитель министерства, пьяный в лоск, нетвердо поднялся на колени и, размахивая шампуром с шашлыком в правой руке и полным стаканом — в левой, требует внимания.
  Советская группа   (наперебой кричит, потешаясь над ним). 
 — Тише!
 — Тише!
 — Начальство скажет речь. Представитель министерств а. И скажу  (икнул). Пардон, товарищи! Мы собрались здесь, чтоб отметить…  (Задумался, подыскивая точные слова.) большое и… важное дело.  (Он сделал паузу, зубами оторвал с шампура кусок шашлыка и, проглотив не жуя, продолжил.) Даже виновница торжества… наша уважаемая Лидочка, не подозревает… какое это… большое и важное дело.  (Он начальственно покосился на Николая Смирнова, меланхолично перебирающего струны гитары, и торжественно заключил.) Так выпьемте за это… большое… и важное дело.
 Он снова залпом выпил водку до дна, швырнул пустой стакан в кусты, покачнулся и рухнул в траву, тут же захрапев.
 Рабочие из группы, что толкали тележку с камерой, дружно подхватили начальство под мышки и за ноги, отнесли его в кусты и бережно уложили на одеяло.
  Безруков. А теперь — гуляем! Во всю Ивановскую! Бесконтрольно! Как принято на Руси!
 Мистер Дэвис, господин атташе! Разрешите мне выпить с вашей женой! За дружбу между народами! Неужели вы устоите перед таким тостом? Пей до дна! Пей до дна! Смирнов запел цыганскую песню. Припев подхватили. Безруков, делая вид, что обнимает Лидию, нашептывает ей на ухо.
  Безруков. Уведи англичанина, Коля займется его женой.
 Вдали слышится цыганская песня. Лида и Дэвис бредут у самой воды, рядом с рельсами, на которых стоит тележка с камерой, укрытой чехлом. За колодцем пасется спутанная лошадь, прыгая сразу обеими передними ногами. На этом коне снимался Николай Смирнов.
  Лидия. Джейн не будет ревновать?
  Дэвис. Она отключилась. Теперь ей, как говорят у вас в России, море по колено.
  Лидия. Зато вы трезвы. Я вас еще не видела вышедшим из-под контроля.
  Дэвис. А вам бы хотелось увидеть меня потерявшим контроль?
  Лидия. А вы на это способны?
 У костра на гитаре играет англичанин, и несколько пар, русских с англичанами, танцуют под его песню.
 За изгибом реки плывет лодка. Николай Смирнов старательно гребет, Джейн, уже изрядно пьяная, хохочет, сидя на корме.
  Джейн. Куда вы меня везете?
  Смирнов. Подальше от чужих глаз.
  Джейн. Мы ничего не совершаем предосудительного, чтоб остерегаться чужих глаз.
  Смирнов. Я предпочитаю интим.
  Джейн. Ох, вы сердцеед! Представляю, сколько женщин безутешно рыдают и задохнулись бы от зависти, увидев, что вы похитили меня… у мужа.
  Смирнов. Вы не жалеете?
  Джейн. Пока… нет.
  Смирнов. А потом?
  Джейн. Потом… не будет. Смирнов. Уверены?
  Джейн. Абсолютно. Я ни разу не изменила моему мужу . 
  Смирнов.  Не зарекайтесь.
  Джейн. Мой дорогой,  я могу пить сколько угодно, но никогда не напьюсь до потери сознания.
  Смирнов. А если я вас вздумаю поцеловать?
  Джейн. Искупаетесь в реке.
  Смирнов. Не верю.
  Джейн. Попробуйте.
 Смирнов оставил весла и со своей стандартной улыбкой, что сводит с ума его многочисленных поклонниц, направился по шаткому дну лодки к Джейн, протянув к ней обе руки. Джейн, смеясь, качнула руками борта, и Смирнов, потеряв равновесие, плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг.
 Когда Джейн подгребла к берегу, ей помог выйти из лодки появившийся из кустов Безруков.
  Безруков. Вы — одни? А где…
  Джейн  (смеясь). Ваш друг Смирнов? У вашего друга дурные манеры, и я помогла ему остудить в воде горячий темперамент. А вот и он! Са счастливым приплытием!
 Николай Смирнов выбрался на берег мокрый, в облипшей одежде и совсем поник под насмешливым взглядом Безрукова.




 27.
 Интерьер. «Ласточкино гнездо».
  (День) 


 В гостях у Лидии — Джейн Дэвис. Жена британского атташе уже изрядно захмелела, но продолжает пить. Молодая актриса пытается ее урезонить.
  Лидия. Джейн, милая, хватит. Как вы домой доберетесь? Вас в таком виде к рулю никак нельзя допускать.
  Джейн. А ты позвонишь моему мужу… он за мной заедет… Но это потом… Хочу хоть немного побыть без контроля. Сама по себе… да с тобой… ты во всей Москве для меня единственный близкий человек.




 28. Интерьер.
 Аппаратная за стенкой.
  (День) 


 Последние слова Джейн отчетливо звучат в этой комнате из динамиков. Дежурный сержант Леша регулирует аппаратуру. Вспыхивает красная лампа. И Леша подходит к задней стене и открывает дверь. В аппаратную поспешно входит Безруков и тотчас же приникает к глазку в передней стене.
  Безруков. Снимал, как пьет?
  Сержант. Так точно. Двадцать метров.
  Безруков. Пленки не жалей. Сегодня у нас будет горячий денек. Разыщи Николая Смирнова. Немедленно сюда. Включи внутренний телефон.
 Сержант протягивает Безрукову трубку.




 29. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (День) 


 У изголовья тахты звонит телефон. Лидия порывисто снимает трубку и прижимает ее к уху.
  Джейн   (встряхивая пустую бутылку). Все! У тебя больше нет горючего?
  Лидия. Возьми в кухне.  (В трубку.) Слушаю. Сейчас вполне могу говорить. Только быстрее, она может вернуться.
  Голос Безрукова. Напои ее… до беспамятства. Там в баре армянский коньяк. Пять звездочек. В нем — снотворное. Все! Исполняй.




 30. Интерьер.
 Аппаратная.
  (День) 


 В комнате появился неудачливый соблазнитель Николай Смирнов. Он смотрит в глазок.
  Смирнов. Дрыхнет… без задних ног.
  Безруков. Надеюсь, сейчас ты не промажешь. Тебе бы в морге работать, с трупами. Живую бабу упустил. Пойди соблазни хоть сонную. Здесь не раздевайся. Все — там… и одежду раскидай. Чтоб был художественный беспорядок. Ты же человек искусства. А это подразумевает наличие элементарного вкуса.




 31. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (День) 


  Джейн спит, разметавшись на тахте. Лидия поднимает с полу опрокинутый бокал. К ней бесшумно подходит Николай Смирнов.
  Смирнов. Крепко надралась гордая дочь Альбиона. Ай-яй-яй, негоже валяться в одежде. Дурное воспитание. Даже туфель не сняла. Помоги, Лидок, раздеть ее.
  Лидия. Зачем?
  Смирнов. Она нам нужна голенькой. Как мать родила. Пусть покажет камерам свое прелестное тело… «Ни разу не изменяла своему мужу»…
 Смирнов грубо поворачивает ладонями голову Джейн из стороны в сторону. Она что-то бормочет во сне, но не просыпается.
  Смирнов   (снимая с нее туфли и бросая на ковер). А теперь задерем юбочку и легонечко стащим с нее штанишки. Какое тело! У всех рыжих — кожа, как мрамор.
  Лидия. Отойди! Не касайся ее. Я раздену.
  Смирнов. Прекрасно! Мне меньше хлопот.




 32. Интерьер.
 Аппаратная.
  (День) 


 Безруков приник к глазку. Леша — у включенной видеокамеры, на которой перемигиваются красные и зеленые точки.
  Безруков. Мотор! Включай, Леша. Ах, дай план сверху. Отлично раскинулась дева.  (Берет трубку телефона.) Ты готов, Николай? Ложись на нее сверху, но не закрывай ее лица своей головой. Раздвинь ей ноги и согни в коленях. Учить тебя, что ли? И шевели задом. Вверх-вниз, вверх-вниз. Мне нужна полная иллюзия совокупления… грехопадения британской леди.




 33. Интерьер.
 Кухня в «Ласточкином гнезде».
  (День) 


 Лидия сидит у посудного шкафа и всхлипывает. Слезы текут по ее щекам, и она их вытирает рукавом. За ее спиной неслышно возникает Безруков, садится на белый табурет рядом, заглядывает ей в лицо.
  Безруков. Вот уж слезы в данном случае совсем ни к чему. Ты, мать, на работе.
  Лидия. Уйдите, не хочу вас видеть. Скоты! Глумиться над бесчувственным телом!
  Безруков. Я постараюсь не придать значения твоим словам… у тебя, мать, разгулялись нервишки, но поговорить нам с тобой надо. Ты свою прежнюю хозяйку, тетю Машу, больше не навещала… с тех пор, как она тебе тут помогала обосноваться на новом месте?
  Лидия. Я с ней не виделась… А что?
  Безруков. И не увидишь. Она — в тюрьме. Осуждена на три года.
  Лидия. За что?
  Безруков. В приговоре: за антисоветскую пропаганду… За безответственную болтовню… здесь, в «Ласточкином гнезде»… когда тебя навещала… в первый… и последний раз. Тебе ли не знать, что эти стены имеют очень чувствительные уши.
  Лидия. Боже! Бедная тетя Маша! Три года. Ей нельзя помочь?
  Безруков. Увы! Бессилен. Это не по моей линии. Там я такой же нуль, как и ты. Так вот, Лидочка, я тебе все это рассказал не дли того, чтоб портить настроение, а чтоб предостеречь… из самых лучших побуждений. Ты оседлала тигра. Не дай тебе бог свалиться на полном ходу. Поняла? И чтоб больше никаких слез… в нашем деле проявлять слабость — смерти подобно. Заруби на носу. Все! А сейчас попудри свой носик, приведи себя в порядок. Отвезешь Джейн домой к мужу… предварительно одев, разумеется. В ее машине. Ключи поищи в сумочке, Лидия. Я не вожу машины.
  Безруков. Знаю. Коля сядет к рулю. Смирнов, мол, случайно зашел. В общем, найдешь что сказать. Там Коля исчезнет, и мистер Дэвис, как и подобает джентльмену, сам отвезет тебя назад. Тогда-то и случится то, ради чего я тебя сюда поселил и… пробил на такую роль в моем фильме. Вся твоя дальнейшая судьба решится сегодня ночью. Приступай к делу, Лида.




 34. Экстерьер.
 Улицы Москвы.
  (Ночь) 


 По темным, с редкими фонарями, улицам ночной Москвы, среди «Волг» и «Жигулей», пробирается английский «Ровер». На передних сиденьях — Коля Смирнов и Лида. Сзади спит Джейн, запрокинув голову на спинку сиденья и разметав по ней рыжие волосы.
  Лидия. Ну и скотина ты, Смирнов.
  Смирнов. А сама чем лучше?
  Лидия. Да, пожалуй, ничем.




 35. Интерьер.
 Квартира Дэвиса.
  (Ночь) 


  Лидия и Дэвис вводят повисшую на их руках, но так и не проснувшуюся Джейн. Укладывают ее в спальне.
  Дэвис. Ума не приложу. До такого состояния она никогда себя не доводила. Спит, как в обмороке. Может, врача позвать?
  Лидия. Сильное опьянение. Больше ничего. Удержать не смогла. Да она ко мне приехала уже крепко навеселе. Проспится. Утром следа не останется. Разве что голова поболит. Так для этого есть верное русское средство — огуречный рассол. Из-под соленых огурчиков. Как рукой снимает боль, голова чистая, как стеклышко.
  Дэвис. Богатый опыт. Я не замечал у вас пристрастия к спиртному.
  Лидия. С детства нагляделась. Алкоголь — страшный бич России.
  Дэвис   (кивнув на спящую Джейн). И в Англии не легче. Интернациональное несчастье. Вот бы объединиться всем странам мира в борьбе с алкоголизмом. Мы бы нашли куда больше основ для взаимопонимания. Но, в любом случае, я вам очень признателен за то, что вы позаботились о моей жене, и буду многим вам обязан, если об этом прискорбном случае, кроме нас, никто не узнает.
  Лидия. Меня и просить не нужно. Хотя бы из женской солидарности…
 В спальню неслышно вошел мальчик лет десяти в ночной пижаме, потирая ладонями заспанные глаза.
  Дэвис. Почему не спишь, Ларри?
  Ларри. Я думал, что уже утро, услышав голоса. Что с мамой?
  Дэвис. Мама спит. Разве не видишь?
  Ларри. В одежде? Это ей позволено? А меня она каждый вечер перед сном заставляет раздеваться.
  Лидия рассмеялась и, присев на корточки, обняла мальчика.
  Ларри. Как тебя зовут?
  Дэвис. Ларри, это бестактно. Джентльмен должен ждать, когда леди сама представится.
  Лидия. Меня зовут Лида. Лидия. Зови меня тетя Лида.
  Ларри. Но вы мне не тетя. Мои тетки остались в Англии.
  Лидия. Умница. В России такой обычай: дети называют женщин тетями.
  Ларри. В России все не так, как в Англии.
  Лидия. Тебе больше нравится в Англии?
  Ларри   (взглянув на отца). Как джентльмен я не смею вас обидеть…
  Лидия   (тиская его в объятиях). Ты — прелесть, маленький джентльмен.




 36. Экстерьер.
 Улицы Москвы.
  (Ночь) 


 Тот же «Ровер» несется по уже пустынным улицам ночной Москвы. Дэвис — за рулем. Лидия — рядом.
  Лидия. Вам было совсем не обязательно отвозить меня домой. Могла бы вызвать такси.
  Дэвис. Полноте, Лида. Меня совершенно не тяготит это ночное путешествие по спящей Москве. Наоборот, мне выпал редкий случай побыть с вами наедине, без свидетелей.
  Лидия. Милый Роджер, это все слова. Неуклюжий комплимент. Не надо. Вы любите Джейн. Она этого заслуживает. И, наконец, чем я, начинающая русская актриса, могу заинтересовать вас, преуспевающего дипломата… с блестящими перспективами на будущее.
  Дэвис. И это вам известно? Любопытно, го каких источников?
  Лидия. В Москве нелегко утаить секрет.
  Дэвис. В этом я с вами абсолютно согласен. И даже наш с вами разговор в машине не останется секретом. Видите, за нами следует серая «Волга»? Она всегда сопровождает меня с момента моего приезда в Москву, и электронное оборудование, которым она начинена, записывает каждое произнесенное нами слово.
  Лидия  (оглядываясь). Неужели? А мы тут с вами разболтались! Но, может быть, вам это только кажется? У страха глаза велики.
  Дэвис. Нет. Достоверные сведения. Господа, записывайте. Я говорю со всей ответственностью. Вы следите за нами, но и мы не совсем слепы. Поэтому интересующих вас сведений вы не почерпнете из ваших записей. Мы достаточно осторожны и взвешиваем каждое слово. Русская дама, которую я отвожу домой, могу доложить вам, поведения безупречного и не роняет чести своей страны. Это к сведению тех, кто захочет ей попенять за связь с иностранцем.
  Лидия. Я никого не боюсь. Мне нечего стыдиться. И чтоб доказать это тем, кто вздумает обучать меня нравственности, я приглашаю вас, мистер Дэвис, заглянуть ко мне, выпить чашку кофе. Принимаете мое предложение?
  Дэвис. А вы — бесстрашны. Настоящая русская женщина. О таких я читал в романах Толстого. Если вы отдаете себе отчет в своем поступке и не опасаетесь последствий… с их стороны… что ж, я с удовольствием принимаю ваше приглашение.
 Он резко прибавил скорость и на крутом вираже юркнул в боковую улицу. Лидия чуть не ударилась о стекло.
  Дэвис   (хохоча). Пусть догоняют, черт побери. Мой мотор сильнее.




 37. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (Ночь) 


 Дэвис, смеясь, расхаживает по комнате.
  Дэвис. Оставили с носом. За мной им не угнаться. Ну вот, милая Лидия, наконец, мы действительно вдвоем и можем без опаски говорить друг другу все, что нам вздумается.
  Лидия подходит к нему, кладет руки на плечи и заглядывает в глаза.
  Лидия. Роджер, я восхищена вами.
  Дэвис. А я — вами.




 38. Интерьер.
 Аппаратная.
  (Ночь) 


 Безруков отходит от глазка и удовлетворенно потирает руки.
  Безруков. Все. Они — в постели. Леша! Включи все камеры. На полную катушку. Калинин! Скворцов! Вы готовы?
 В аппаратную входят двое крепких мужчин, одетых по-дорожному.
  Калинин. Ждем ваших указаний, товарищ майор.
  Безруков. Через пять минут — самое время войти. Вы как муж открываете квартиру своими ключами. Это естественно. Но учтите, подполковник, рукам особой воли не давать. Не то наломаете дров. Бить по-божески… Без следов и последствий. Запомните, что вы не на ринге… и противник не вашей весовой категории. Все! Приступайте.




 39. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (Ночь) 


 Роджер и Лидия — в постели. Хоть они и укрыты простыней, но по всему видно, что оба нагие. Ее и его одежда в беспорядке разбросана по стульям и полу.
 Первым услышал скрежет ключа в замке Роджер.
  Дэвис. Там кто-то за дверью.
  Лидия. Кто там? Среди ночи…
  Калинин   (из-за двери доносится его глухой  голос). Лида! Это я. Принимай гостей.
  Лидия. Муж! Муж вернулся! У него есть ключи! Одевайтесь, Роджер!
 Двери распахиваются. На пороге ошеломленный «муж» — подполковник Калинин. За его спиной — Скворцов, с чемоданами. Голые Дэвис и Лида соскочили с тахты, кутаясь в простыни.
  Калинин. О, какая приятная картина! Не ждали? Вот как ты, сука, по мне скучаешь? Кто этот малый? Я из него сейчас вытряхну душу.
 Лидия бросается между Роджером и «мужем».
  Лидия. Не тронь его! Не смей! Он — иностранец! Британский дипломат.
 Калинин и Скворцов переглянулись.
  Калинин. Дипломат? Что ж, еще не приходилось бить иностранцев. Попробуем, как они на выдержку. Сейчас посчитаем ему ребра. А ну, гад, не трусь. Не побоялся в чужую постель залезть — принимай расплату.
 Лидия кинулась на мужа, повисла на нем. Он отшвырнул ее и двинулся к Роджеру. Но актриса, вскочив с полу, прикрыла своего любовника, и тяжелый кулак Калинина пришелся ей по спине.
  Дэвис. Не троньте женщину!
  Калинин. Молчать! Я об тебя руки марать не стану. Я подам на тебя в суд. Ответишь по советскому закону. Всю грязь выведем на чистую воду. У меня есть свидетель. Скворцов! Друг! А ну-ка, пошарь в его вещичках, все документы вынь. Понадобятся на суде.  (Рассматривает поданные ему Скворцовым документы.) Развратник из посольства ее величества британской королевы. Вот уж будет международный скандал! А с ней, сукой, посчитаюсь потом.
  Дэвис. Я ее не оставлю одну.
  Калинин. Вот как? Джентльмен. Тогда оба — вон! Духу вашего чтоб тут не было!




 40. Экстерьер.
 Улицы Москвы.
  (Ночь) 


 Несется по ночной Москве «Ровер» Дэвиса.
  Лидия. Куда вы гоните?
  Дэвис. Сам не знаю куда.
  Лидия. Езжайте домой.
  Дэвис. А вы? Вам никак нельзя туда возвращаться.
  Лидия. Роджер, милый. Думайте о себе в первую очередь. Я все же дома. У меня полно друзей. Выручат. Что будет с вами? Если дойдет до суда…
  Дэвис. Если до этого дойдет — конец моей карьере… и, конечно, Джейн от меня уйдет.
  Лидия. Это надо предотвратить во что бы то ни стало.
  Дэвис. Как? Посоветуйте. Я теряю самообладание. Не вижу никакого выхода.
  Лидия. Не отчаивайтесь, милый. Мы оба — в беде. Неужели нет выхода?
  Дэвис. Оглянитесь. За нами следует та же машина. Мы — в западне.
  Лидия. Что же делать? Будем так всю ночь кружить по Москве? Роджер! Я знаю, кто нам поможет!
  Дэвис. Кто? Кто, кроме бога?
  Лидия. Нам поможет ведьма. Реальная ведьма. По кличке Мумия. Как я забыла? У нее огромные связи… на самых «верхах», и если она возьмется, то сумеет заставить моего мужа онеметь.
  Дэвис. Ничего не понимаю. Боюсь, что вы начинаете заговариваться.
  Лидия. Поймете потом. Не теряйте времени. Езжайте, куда я вам укажу.
  Дэвис. А удобно ли… в такой поздний час?
  Лидия. Ведьмы, как и все пожилые люди, страдают бессонницей.
  Дэвис. Хоть к черту, хоть к ведьме. Выбора у меня нет. Ладно. Говорите адрес.




 41. Интерьер.
 Комнатка Мумии.
  (Ночь) 


 Мумия принимает ночных гостей в том же халате, навертев на голову тот же тюрбан. И черный кот так же разлегся на ее коленях.
  Мумия. Бедные, бедные детки. Положение у вас незавидное. Ох, до чего незавидное. Мне даже стало жарко. Вспомнила свою молодость.
  Лидия. Сейчас вы все знаете. Можете вы нам помочь? Если не мне, то хоть, по крайней мере, ему. Я не хочу, чтоб он пострадал из-за меня. Кроме вас, мне не к кому обратиться за помощью.
  Дэвис. Если вы в состоянии выручить нас…
  Мумия. Меня не нужно упрашивать. Но чем я могу быть вам полезной? Жалкая, одинокая старуха. Только могу посочувствовать. У мужа Лидочки, у этого подлеца, все козыри в руках. Он имеет полное право подать в суд и затеять международный скандал… Никто не в состоянии заставить его молчать. Никто… За исключением одной, небезызвестной вам, организации…
  Дэвис. Что вы имеете в виду?
  Мумия. КГБ. Это имя вам знакомо? Комитет Государственной безопасности. Их люди могут все. Они — всесильны. Когда-то… давным-давно… за мной ухаживал один такой человек… Было… было… Любовь до гроба… Теперь он чуть ли не в генеральском звании у них… Высоко взлетел… Давно женат… есть внуки… Но меня, старушку, не забывает… по телефону… сладкие воспоминания юности. Спрашивает, не нужно ли мне чем помочь? А чем мне можно помочь? Омоложения не существует. Ты, я говорю, лишь не забудь на похороны мои прийти. Мы  с ним до сих пор на «ты».
  Лидия. Роджер! Я говорила? Мы спасены!
  Мумия. Ну, ну, не радуйтесь преждевременно. Власть-то у него большая, да захочет ли?
  Лидия. А вы попросите… Я готова на коленях стоять. Миленькая, хорошая, позвоните ему. Сейчас же… не откладывая.
  Дэвис. Если вы сочтете возможным потревожить человека среди ночи…
  Мумия. Сразу видно заграничную птичку. Советскому человеку подобный вопрос бы и в голову не пришел. Он знает: наши органы не дремлют. Они, как совы, бодрствуют по ночам… оберегая сон советских людей. Совсем заболталась. Издержки советского патриотизма. Сейчас поищу телефон. И если он не позабыл о моем существовании, то вполне может статься, что все еще, возможно, образуется. У меня телефон, извините, в спальне. Попробую дозвониться. А вы тут без меня не скучайте. И… не теряйте надежды.
 Мумия, с котом на руках, покинула комнату.
  Попугай   (до этого дремавший в клетке, вдруг отчетливо повторил скрипучим голосом последние слова хозяйки). Не теряйте надежды.
 Даже у Роджера проступила улыбка, а Лида рассмеялась. Она перегнулась через ручку кресла к любовнику, положила его руку к себе на колено и улыбнулась ему.
  Дэвис. Никогда прежде не поверил бы, что мое будущее, вся моя жизнь будет зависеть от какой-то дряхлой старушки…
  Лидия. Ты несправедлив. Это не просто старушка, это — ведьма. Я же тебе говорила. Ведьма с обширными связями… в самых высших инстанциях.
  Дэвис. Если она… эта добрая фея… сумеет все уладить, я завалю ее комнату подарками, а сам напьюсь на радостях так, как это не удавалось даже моей бедной Джейн.
 Из приоткрывшейся двери спальни показалась дымящая сигарета в длинном мундштуке.
  Мумия. Вы готовы? Едем.




 42. Экстерьер.
 Улицы Москвы.
  (Ночь) 


 У массивного подъезда, охраняемого часовыми, стоит автомобиль Дэвиса. Его самого нет. Лидия и Мумия дожидаются его возвращения в машине.
  Мумия. Учти, душечка, операция близится к концу. Поздравляю тебя: мы вышли на финишную прямую, как говорят спортивные комментаторы. Сейчас там, наверху, наш бедный Роджер теряет последние остатки своей невинности. Ему ничего не остается, как принять предложение генерала отныне сотрудничать с нами. В противном случае — он конченный человек.
 Он будет опозорен. Жена его бросит, а ее влиятельный папаша уж проследит за тем, чтобы имя Роджера Дэвиса больше никогда не фигурировало в списках британских дипломатов. Даже самого низкого ранга. Дэвис не пойдет на это. Он — карьерист. Доказательство этому — женитьба на дочери такого влиятельного лица. А вот и он, голубчик. Ух, лица на бедном нет. Спекся.
 Мумия вылезла из машины и с участием заглянула Дэвису в лицо.
  Мумия. Я понимаю, что вам не до меня сейчас, но, как лицо, рекомендовавшее вас, я хотела бы знать, что сказал генерал.
  Дэвис. Он сказал то, что я и предполагал. Самый худший и страшный изо всех вариантов.
  Мумия. Я — человек посторонний. И к тому же — маленький. Я только хотела вам помочь. Не стану проявлять излишнего любопытства. Лишь один вопрос. Он вам что-нибудь пообещал?
  Дэвис. Обещал. Утром мне вернут документы.
  Лидия. Это уже неплохо. Поздравляю, Роджер!
  Дэвис. Он дал мне сутки на размышление… и если я не приму его условий, то на мне можно поставить крест. Бог ты мой! Я стал жертвой чудовищного шантажа.
 Лидия обняла Дэвиса.
  Лидия. Мужайтесь, Роджер. Все ведь зависит от вас. Впереди еще целые сутки.




 43. Интерьер.
 «Ласточкино гнездо».
  (День) 


 Раздается звонок телефона, и Лидия поспешно снимает трубку.
  Лидия. Джейн, это ты, дорогая?
  Голос Джейн. Я звоню из аэропорта. Мы уезжаем в Лондон. Всей семьей. Внезапно. Не знаю почему. Роджер в ужасном состоянии. Я звоню тебе, чтоб попрощаться, хотя он запретил мне разговаривать с кем бы то ни было в Москве. Прощай, милая. Я к тебе так привязалась. Мне в Лондоне будет тебя недоставать.
  Лидия. До свидания, Джейн. Зачем «прощай»? Мы увидимся в Лондоне. Наша группа переезжает туда, чтоб продолжить съемки фильма. Алло! Ты слышишь меня? Алло!
 В трубке послышались короткие, отрывистые гудки отбоя.




 44. Интерьер.
 Дом родителей Лидии.
  (День) 


 В этой небогатой и тесной квартире ощущается провинция. Старомодный, с бахромой, абажур над большим обеденным столом, застланном скатертью с ручной вышивкой. Множество разнокалиберных фотографий в единой раме под стеклом. Резной темный буфет с бутылями домашней наливки, увенчанными горками сахара. Под балками потолка по стенам гирляндами провисают связки репчатого лука и чеснока.
 Лидию, видно, только что с поезда, облепили, затискали домочадцы. Отец с матерью, две сестренки и братишка.
  Лидия. Задушите! Ой, как выросли!
  Отец. На своих харчах, под своей крышей, чего им не расти?
  Мать. А ты еще пореже приезжай — совсем не узнаешь.
  Лидия. Так ведь прежде-то денег на дорогу не могла собрать, а нынче времени совсем в обрез, на один день только и отпустили.
  Отец. Знаем. Чего там! В газетах читали! Высоко летаешь, дочь! Гляди, где сядешь!
  Мать. Не каркай! Ничем ему не угодишь. На радостях уже, никак, клюкнул?
  Отец. А как же по-твоему? Каждый день к нам, что ли, знаменитая дочь приезжает? Я уж и гостей позвал. Пусть полюбуются, кого мы с тобой, жена, на свет произвели. Ух, девка, мало я тебя в детстве порол! Еще бы выше взлетела.
  Мать. Уймись! Кому сказала! Дочь в кои-то веки домой заглянула, а он плетет невесть что. Ты на него не обижайся, Лидуся. Это он от радости. Совсем одурел, как в газетах про тебя напечатали. Все газеты скупил и уж который раз перечитывает. Даже очки для чтения новые справил.
  Лидия. Папочка, милый! Я тебя очень люблю! И тебя, мамуля! А уж вы, мелюзга, у меня из памяти совсем не выходите. Так мне с вами хорошо! Даже не представляете. И никуда бы я не ехала за границу. С вами бы вот тут сидела и в Москву бы нос не казала. Жили бы тихо-мирно. Господи, много ли мне нужно?
  Мать. Что, дочь, говоришь, не пойму? Тебе такая дорога открывается. Все перед тобой… к твоим ногам. Только бы и радоваться, а у тебя… глаза на мокром месте.
  Лидия. Мамочка, дорогая! Ой, не спрашивай. Худо мне, невмоготу. А сказать не могу. Даже вам.
  Мать. Ой, горе мне! Неладно с тобой, Лидка?
  Отец. Да слушай ты ее! Под отчий кров попала — вот и расслабилась. Хоть вымахала, а все дитя. К мамке тянет. В такой дальний путь снарядилась. Это ж тебе не в Воронеж или в Тамбов. В самый Лондон… столицу Британской империи. Будь она неладна… Шутка ли! Нервишки перетянуло. Невольно взвоешь.

 44а.
 Веранда того же дома.
  (Ночь) 

 Через широкое окно веранды, раскрытое настежь, видно все, что происходит в доме. А там во всю кипит праздничное застолье. Гостей полно, не протолкнуться. Стол перегружен посудой и бутылками. Гости распарились, осоловели от выпитого. Больше всех гомонит совсем перебравший отец Лидии. Под чей-то аккордеон он выплясывает на свободном пятачке и приглашает свою дочь, тоже изрядно захмелевшую, присоединиться к нему. Под громкое одобрение гостей и оглушительные хлопки в ладоши Лидия идет танцевать с отцом, пляшет залихватски, самозабвенно, не как столичная актриса, а как простая, незамысловатая девушка, вроде никогда и не покидавшая этот тихий городок.
 А на веранде кипят свои страсти. Тут дети снимают портновским «сантиметром» друг с дружки размеры, а старшая сестренка Лидии записывает аккуратно все цифры на бумаге.
  Старшая сестра. Вот навезет нам Лидка подарков, из самого Лондона! Мне — дубленку!
  Младшая сестра. И мне!
  Старшая сестра. Ни в коем случае! Ты, глупенькая, ничего не соображаешь. Как же это мы с тобой в одинаковом выйдем? Как из одного приюта!
  Братишка. А мне джинсы!
  Младшая сестра. И мне тоже!
  Старшая сестра. Она хочет опозорить всю семью. Пойми, мы теперь у всех на виду. Из-за нашей Лиды.
 Из темноты к дому подъехал автомобиль-такси с шахматной клеточкой на борту, и молодой скуластый шофер поднялся на веранду.
  Братишка. Такси! За нашей Лидой!
  Старшая сестра   ( шоферу). Саня, ты нашу Лиду не узнаешь! Такая красивая! Ну, прямо кинозвезда.
  Саня. Что ж, поглядим на знаменитость. Чай, не совсем забыла, как вместе в школу бегали.
 Из дома на веранду вывалился на нетвердых ногах отец Лидии.
  Отец. Я еду провожать! Не возражать!
 Мать сзади хватает его под мышки, чтоб он не упал.
  Мать. Куда тебе ехать? Ноги не держат. Спать иди.
  Отец. Не держат? Хочешь, я не в машине поеду, а рядом побегу? Голову даю на отсечение.
  Мать. Спать, спать. Без тебя проводят.
  Лидия. Не надо меня провожать. Идите отсыпайтесь. Скоро светать будет.
  Мать. А может, останешься ночевать? А, доченька? Еще бы денечек дома побыла.
  Лидия. Не могу, мамочка. Днем должна быть в Москве как штык. Иначе с роли снимут. Другая поедет в Лондон.
  Мать. Тогда молчу. Ты умней — тебе виднее. Прихвати варенья домашнего. А? Пить чай станешь — нас вспомнишь.
 Отец оглянулся, запрыгал в руках у жены.
  Отец. Лида! Ты там… за границей… держись как подобает. Ты нашего роду… пролетарского. А кто такой пролетариат? Гегемон! Вот кто!
  Мать. Уймись, гегемон… Дочери бы постыдился. Нализался как сапожник.
  Отец. А что, сапожник — не пролетариат? Тоже — гегемон. Одним словом, авангард.

 44б.
 Интерьер. В такси.
  (Ночь) 

 Саня осторожно ведет машину по неровной дороге мимо темных спящих домов. Лидия с хмельной ухмылкой разглядывает его в профиль.
  Лидия. Вот такие-то дела, Санечка, еду за границу. Привезти тебе чего в подарок?
  Саня. Спасибо. Не надо. Тебе и без меня есть кому подарки дарить.
  Лидия. Да разве ты уж совсем чужой? Если мне память не изменяет, ты чуток был влюблен в меня.
  Саня. Был такой грех. Чего отпираться? В последнем классе.
  Лидия. Ну и чего молчал? Вымахал под потолок, а застенчив, как девица. Я-то все примечала. Да и сама к тебе была неравнодушна.
  Саня. Неужто? Вот не думал.
  Лидия. Если уж говорить начистоту, ты, Саня, и был моей первой любовью.
 Такси съехало на обочину у дороги и остановилось. Саня взволнованно смотрит на Лидию. А она хмельно улыбается ему в полумраке.
  Саня. Даже стихи тебе писал. И рвал. Не показывал.
  Лидия. Ты женат?
  Саня. Да. И дети растут. Двое. Ох, Лида! Оглушила ты меня. Чем же это я тебе приглянулся?
  Лидия. Глупый. Разве знаешь, за что любишь? Ноет сердечко и все. Ему не прикажешь.
  Саня. Танцевать боялся пригласить. И сметь не думал. Засмеешь.
  Лидия. Так ведь ничего еще не потеряно.
  Саня   (сусмешкой). Танцевать, что ли, пригласить?
  Лидия. Да что угодно. Мы вдвоем. До поезда времени хоть отбавляй. Спинка сиденья у тебя в машине откидывается? Наверстаем упущенное.
  Саня. Ты что, Лида? Пьяна, что ли?
  Лидия. Есть немного. А чего ж ты робеешь? Все такой же нерешительный?
  Саня. Тебе видней. Только я от тебя, Лида, такого не ожидал.
  Лидия. А что я худого предложила? Любили друг друга с детства, стыдились по дурости, таились, встретились взрослыми, что нам теперь мешает?
  Саня. Ну, хотя бы… моя жена. Мы по любви живем.
  Лидия. Аргумент веский. Чего стоим? Трогай. Так же к поезду опоздать недолго.
 Машина снова заколыхалась на колдобинах дороги.
 Оба долго молчат.
  Саня. У вас там… все такие?
  Лидия. Какие — такие?
  Саня. Ну, все у вас легко. С кем вздумала-с тем легла. Все актрисы такие?
  Лидия. Не все. Только красивые. А те, что поплоше, и рады бы лечь, да не с кем. Если б ты, Саня, знал, какой кругом бардак, как все фальшиво. И грязно.
  Саня. Прости меня, Лида. Не хотел я тебя обидеть.
  Лидия. Я не в обиде. Я тебе завидую, дурак.




 45. Экстерьер.
 Лондонский аэропорт Хитроу.
  (День) 


 Голос диктора. Совершил посадку самолет «Аэрофлота», прибывший из Москвы.




 46. Экстерьер.
 Оксфордстрит в Лондоне.
  (День) 


 Как всегда, затоплена публикой главная торговая улица английской столицы — Оксфордстрит. Мимо ярких витрин самых знаменитых в мире магазинов течет бесконечная толпа, в которой мелькают лица и одежды со всех концов планеты. Африканские негры, индусы и пакистанцы, китайцы и японцы. И, конечно же, аборигены— англичане, слегка поувядшие в нынешнем столетии после распада Британской империи, над которой никогда не заходило солнце.
 В этой толпе тесной стайкой, боясь потеряться, пробиваются советские кинематографисты. Среди них — Лида, Безруков, лысый оператор и угрюмый тип с казенной физиономией — руководитель группы. Советские артисты поражены роскошью витрин и не в состоянии скрыть восторга, замирают чуть ли не перед каждой. Руководитель группы, решив, что с этим пора кончать, поднял руку, призывая свои подопечных к вниманию.
  Руководитель группы. Делу время — потехе час. Поглазели — хватит. Куда идет советский человек перво-наперво, прибыв в Лондон?
  Оператор. На кладбище.
 Все рассмеялись.
  Руководитель группы. Смеяться нечего, Арон Моисеевич прав. Да, да. На кладбище, товарищи. Хайгейтское кладбище. Поклониться могиле вождя мирового пролетариата.




 47. Экстерьер.
 Хайгейтское кладбище.
  (День) 


 С высокого пьедестала угрюмо взирает на советских артистов мраморная голова Карла Маркса.
 Артисты изобразили на своих лицах подобающее постное выражение. Руководитель группы положил подножию букет цветов. В заднем ряду перешептываются лысый оператор с молоденькой актрисой.
  Оператор. Ничего не покупайте сразу. Ни в коем случае. Здесь бывают дешевые распродажи. За гроши оденетесь. Я вас повезу. Доверьтесь моему опыту. Я уже второй раз в Лондоне, моя милая. И второй раз на этом кладбище.

 47а. Интерьер.
 Гостиная в советском посольстве в Лондоне.
  (День) 

 Работник посольства проводит традиционный инструктаж с прибывшими из Москвы кинематографистами. Рядом с посольским работником важно восседает руководитель группы.
  Работник посольства. Вы не дети и понимаете, что здесь, за границей, мы — не дома, за нами следят в сотни глаз, и по тому, как мы себя ведем, во многом зависит не только наша репутация, но и престиж всей нашей страны. Пусть вас не обольщает блеск и мишура их образа жизни. Шикарные витрины магазинов, роскошные автомобили — «Роллс-Ройсы», «Ягуары» — это все ширма, прикрывающая глубокие язвы капитализма. С первого взгляда этого, конечно, не разглядишь, но мы, по долгу службы пребывающие здесь не один день, разбираемся в этом маскараде отлично. Нас, советских людей, на мякине не проведешь. И как бы хотелось, чтоб и вы с первого же шага по чужой земле выработали правильную точку зрения.
 Кстати, насчет первого шага. В Лондоне немало наших врагов — открытых и скрытых. Будут попытки спровоцировать вас, возможен шантаж. В целях компрометации нашей с вами страны, строящей коммунизм, они не погнушаются никакими средствами. Будьте всегда начеку. Как на передовой линии огня. В одиночку никуда не ходить. Только парами. А лучше — всей группой. Без нашего согласия никаких приглашений не принимать. Гордо несите честь советского человека. Все ясно? Вопросы есть?
  Руководитель группы. Вопросы есть?
 Лысый оператор поднимает руку.
  Руководитель группы. Пожалуйста, Арон Моисеич.
  Оператор. У меня даже не вопрос — я здесь не впервые. А вернее — замечание. К сведению новичков. Как насчет стриптиза… и других подобного рода зрелищ в Сохо? У нас дома таких вещей нет, а соблазн взглянуть, несомненно, велик… Позволительно ли это?
  Руководитель группы. Ни в коем случае! Категорически! Да, наконец, товарищи, мы тут все свои…
 Что, мы голой жопы не видали? Эко диво!
  Аудитория согласно хихикает. Работник посольства одобрительно кивает.
  Руководитель группы. Не секрет, что иностранной валюты каждому выдано в обрез. Стоит ли на такую пакость тратить драгоценные фунты? Уж не лучше ли сохранить денежки для сувениров и подарков своим родным? А теперь хочу спросить Арона Моисеича. Что ж это вы, уважаемый, именно на этом вопросе сконцентрировали ваше внимание? Ух, и шалун!
  Оператор. Только в уме. Смею вас уверить. Мой возраст этому порукой.




 48. Интерьер.
 Киностудия в Лондоне.
  (Вечер) 


 Прием в честь русских кинематографистов лондонские хозяева дали в павильоне своей студии. С огромной высоты мощные юпитеры заливают ярким светом нарядную толпу, парами и маленькими группами растекшуюся среди неубранных декораций: фрагментов стен старинного замка, разрезанного пополам интерьера современной квартиры, борта парусного судна, с торчащим из бойницы коротким дулом средневековой пушки. На фоне огромного холста с намалеванным сельским пейзажем под звуки волынок отплясывают зажигательный танец мужчины и женщины в шотландских клетчатых юбках. Официанты разносят на подносах напитки.
 Безруков, завидев вошедших Роджера Дэвиса с женой, извинился перед своим собеседником, пожилым английским актером, и устремился к ним, улыбаясь так радушно и приветливо, словно и в самом деле чертовски соскучился по ним. Галантно поцеловал Джейн руку, а она дружески поцеловала его в щеку. Дэвис был более сдержан: особой радости от встречи с Безруковым не проявил.
  Безруков. Господи, наконец-то, объявились! Разве можно так огорчать старых друзей? Мы уже неделю в Лондоне, где вы пропадали?
  Джейн. Роджер уже больше не связан с вашим проектом. Нас даже не было в списке приглашенных. Мы лишь по старой памяти заглянули сюда.
  Безруков. Безобразие! Человек вложил столько труда и, я бы сказал, души в подготовку нашего совместного фильма, и нате — забыли пригласить. Бездушные чиновники имеются и у нас, и у вас, и хоть в этом у нас есть какое-то сходство.
 Музыка играет вальс. Кружатся пары. Дэвис и Лидия стоят чуть в стороне, с бокалами в руках. Мимо них проносятся в танце Безруков в Джейн.
  Дэвис. Я опасался, что тебя сюда не пустят.
  Лидия. А я-то как дрожала. Но ничего, обошлось. Фильм-то надо завершить. На полпути актрису поменять — слишком дорогая затея. А у тебя?
  Дэвис. Все в порядке. Здесь, дома, я для них недосягаем. Да и интерес ко мне потерян.
  Лидия. Джейн что-нибудь знает?
  Дэвис. Зачем ее беспокоить? Слава богу, удалось ее оградить от переживаний. Что у тебя дома?
  Лидия. Развод.
  Джейн с Безруковым снова проносятся мимо них.
  Безруков. Скучаете по Москве?
  Джейн. Конечно. Так внезапно пришлось уехать. Со многими знакомыми даже не удалось попрощаться.
  Безруков. Что ж так вдруг? Случилось что-нибудь?
  Джейн   (смеется). А вам все нужно знать? Я это могу квалифицировать как попытку вмешательства в наши британские дела.
  Безруков. Я был очень огорчен вашим отъездом. Стали друзьями. И — исчезли. Не мог же я остаться равнодушным. Вдруг случилась беда?
  Джейн. Никакой беды. Дела нашего министерства иностранных дел. Роджер ожидает нового назначения.
  Безруков. Надеюсь, без понижения в должности?
  Джейн. О, нет! Совсем наоборот. Безруков. Тогда поздравляю. Все, что ни делается, — к лучшему. Недурно бы собраться нам и отметить. Как в старые времена в Москве.
  Джейн. Зачем же дело стало? Завтра вечером свободны? Кстати, вы у нас еще не были.
 Они снова, кружась, поравнялись с Роджером и Лидией. Джейн на ходу выхватила у Роджера бокал с вином и с хохотом унеслась в толпе, запрокинув голову и припав губами к бокалу. Вспышка фотокамеры ослепила ее.

 48а. Экстерьер.
 Улицы Лондона.
  (Ночь) 

 В автомобиле — Лидия и Джейн. Жена британского дипломата в сильном опьянении лихо вертит руль, нагоняя страх на водителей соседних машин.
  Джейн. Пусть ищут нас! Пусть считают, что я тебя украла! Мне надоели эти постные официальные приемы. Все эти ритуалы… и протоколы. Это — можно, это — нельзя. Упаси тебя бог стать женой дипломата. Ну их к дьяволу. Один раз живем.
  Лидия. Но мистер Дэвис остался без автомобиля.
  Джейн. Возьмет такси! А я хочу провести вечер с тобой, моей дорогой московской подругой. Что тут предосудительного? А вот что с тобой будет? Лидия! Я не подумала. У вас же насчет этого строгие правила. Мне Роджер объяснял. Без разрешения «сверху» вы не вольны и шага ступить.
  Лидия. Твой муж, Джейн, сильно преувеличивает. Я же поехала с тобой… никого не спросив. Значит, можно?
  Джейн. Вот и верь после этого нашим политикам. Все врут. И наши… и ваши…
  Лидия. Оставь эти разговоры. Ты меня повезла развлекаться.
  Джейн. Верно! Ну их всех… Что хочешь посмотреть? В театры уже поздно. В рестораны? Мы сыты, а я, к тому же, уже пьяна. Давай в Сохо! Посмотрим ночную жизнь Лондона. А? Вы же, в Москве, жуткие пуританки. У вас такого не увидишь. Все это, конечно, дешевка. Для дебилов. Но как же быть в Лондоне и не заглянуть в ночное Сохо?
 Их машина ползет в толчее других автомобилей по узким улочкам Сохо, среди крикливых неоновых реклам. Мимо китайских ресторанов, сексшопов, кабаре.
 Оставив автомобиль, женщины, держась за руки и хохоча, проталкиваются в возбужденной, галдящей на всех языках мира толпе.
 Смотрят сексфильм.
 Пьют коктейль в бурлеске, где прямо над их столиком с высокого помоста дрыгают ногами полуголые танцовщицы.

 48б. Интерьер.
 Театр стриптиза.
  (Ночь) 

 В полутемном маленьком зале пристроились в заднем ряду Джейн и Лидия. На тускло освещенной сцене немолодая усталая женщина, лениво пританцовывая, одну за другой снимает части своего туалета.
  Джейн   (шепотам). Тебе это интересно?
  Лидия. Тоска.
  Джейн. Согласна. Мне даже жаль ее. Явно старше меня. Горький кусок хлеба. Своему злейшему врагу не пожелаю. Пошли в другое место. Там мужчины раздеваются.
  Лидия. Эка невидаль! Платить еще за это!
  Джейн. Полностью согласна с тобой. Меня уже тошнит.
 Женщина на сцене сняла с себя последнюю деталь одежды и, дразня зал, повернулась к нему задом. Немногочисленная публика взвыла. Занавес опустился. В зале вспыхнул свет. Пробираясь к выходу, Джейн и Лидия столкнулись лицом к лицу с двумя советскими —руководителем киногруппы и работником посольства. Обе стороны явно смущены.
  Руководитель группы   (Лидии). Культурно развлекаемся?
  Лидия. Как и вы.
  Работник посольства. Не совсем точно! У нас здесь интерес не личный, а…
  Лидия. Не продолжайте. Вы здесь на страже государственных интересов нашей страны. Считайте — я тоже.
  Руководитель группы. Короче: мы друг друга не видели. Даете слово?
  Лидия. Честное ленинское.

 48в. Экстерьер.
 Улицы Лондона.
  (День) 

 Руководитель группы и Анатолий Безруков прогуливаются по Лондону.
  Руководитель группы. Поздно. Рапорт в Москву отправлен.
  Безруков. Над вами там хорошенько посмеются.
  Руководитель группы. Не мог же я пройти равно-душно мимо такого факта: советская актриса шляется по злачным местам Лондона, не спросив нашего согласия.
  Безруков. Она заручилась моим согласием. Я этого предостаточно.
  Руководитель группы. Но я-то не был поставлен в известность.
  Безруков. А зачем? Мы работаем с вами по разным ведомствам, дорогой. И лучше для вас будет, если наши пути не пересекутся.
  Руководитель группы. Понимаю. Слушаюсь. Сожалею, что заранее не был проинформирован.
  Безруков. Отныне знайте. Я очень сожалею, что ваш глупый рапорт ушел в Москву. Такое чрезмерное служебное рвение не украсит ваш послужной список.
  Руководитель группы. Виноват. Исправлюсь… Вы замолвите за меня словечко?
  Безруков. Может быть. Это зависит от вашего дальнейшего поведения. Чтоб мы вас больше не видели и не слышали.




 49. Экстерьер.
 Лужайка перед домом.
  (День) 


 Мать Джейн (это—  седая холеная женщина. Через лорнет она рассматривает фотографию в газете, изображающую Джейн на приеме в киностудии. Репортер запечатлел ее припавшей губами к бокалу и, вне всякого сомнения, уже пьяной). Моя дочь, кажется, серьезно вознамерилась осрамить наши седины.  (Смеется.) Ну, что ты не уймешься? Когда ты, наконец, повзрослеешь и станешь вести себя как и подобает леди из хорошего дома?
 Джейн, ее мать и отец и гостья — Лидия расположились в плетеных креслах на зеленой лужайке перед увитым плющом старинным английским домом.
 Слуга приносит поднос с налитками, но мать Джейн категорически отстраняет протянутый дочери бокал.
  Мать Джейн. Ни в коем случае. По крайней мере, в моем доме ты не получишь и капли спиртного.  (Лидии.) Скажите, а вы не имеете подобного пристрастия, как моя дочь?
  Лидия. Я не пью… В исключительных случаях… и то… чуть-чуть.
  Мать Джейн   (отцу). Я же тебе говорила, что у коммунистов кое в чем несомненные успехи. Вот — актриса и не пьет. Браво!
  Лидия. Мой отец-алкоголик. Вот откуда у меня отвращение к спиртному.
  Отец Джейн насмешливо поглядел на мать и вынул изо рта сигарету.
  Отец Джейн. В этом я усматриваю некоторую закономерность. Моя дочь пьет, возможно, потому, что я равнодушен к алкоголю.
  Мать Джейн  (Лидии.) А ваша мать?
  Лидия. Мама ненавидит спиртное. Из-за отца.
  Мать Джейн.  . В каждой семье свои проблемы. Как прекрасно заметил ваш великий писатель Лев Толстой… если меня не подводит память… Все счастливые семьи похожи друг на друга… а дальше… м-м-м…
  Лидия   (продолжая). Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
  Мать Джейн. У вас образование… театральное?
  Лидия. Я училась в театральном институте.
  Отец Джейн. Из какой вы семьи?
  Лидия. Вы имеете в виду мое происхождение? О, самое заурядное. Отец — рабочий. Слесарь.
  Мать Джейн  (отцу) Видишь, мой друг, у них в стране дочь рабочего, слесаря, учится в институте и становится звездой экрана. Не знаменательно ли это?
  Отец Джейн   (матери). Обрати внимание. Не просто рабочего, а алкоголика, как поведала нам наша прелестная гостья.
  Джейн. А разве у наших звезд мало родителей из простой среды, и тоже отъявленных алкоголиков?
  Мать Джейн. Что ты хочешь этим сказать?
  Джейн. Ничего. Только то, что сказала.
  Мать Джейн   (Лидии, меняя тему разговора). Милая, вы нам очень понравились. И отныне считайте наш дом своим домом. Я тешу себя надеждой, что вы благотворно повлияете на мою дочь. Она вас обожает.




 50. Интерьер.
 Кабинет в доме Дэвиса.
  (День) 


 В кабинете перед телевизором сидят в креслах Дэвис и Безруков. На журнальном столике — бутылка вина, бокалы, ваза с фруктами. Сын Роджера, Ларри, заглянул в кабинет.
  Ларри. Я не помешаю, если буду здесь играть?
  Безруков. Несомненно помешаешь, малыш. Пожалуйста, оставь нас вдвоем с папой.
  Дэвис. За время жизни в Москве ты совсем отбился от рук. Разве ребенку место там, где разговаривают два взрослых джентльмена?
  Ларри. Виноват. Прошу прощенья.
  Безруков. Мы тебя прощаем. А теперь оставь нас — нам с папой предстоит серьезный разговор.
 Дверь за Ларри закрылась.
  Дэвис. У вас действительно ко мне важное дело?
  Безруков. Очень. При всем вашем богатом воображении, вы себе не представляете, насколько серьезен для вас предстоящий разговор.
  Дэвис. Догадываюсь. Вас послала ведьма… по кличке Мумия, не так ли? Вернее — ее хозяин. Генерал. После встречи с которым я бьл вьнужден немедленно покинуть Москву, дабы избежать гнуснейшего шантажа. Так ведь?
  Безруков. А вы полагаете, что выскочили из расставленной вам западни?
  Дэвис. Тешу себя надеждой. А вы, мой друг, писатель, были одним из тех, кто эту западню расставил? Меня лишь сейчас осенило.
  Безруков. Бывает. Многие умны задним числом. Со мной такое тоже случается. Но сегодня я здесь лишь в качестве посредника. Меня просили передать вам этот видеофильм, снятый в спальне нашей актрисы, когда вы с ней резвились в постели. Качество съемки отличное. Смею вас заверить, вы имеете шанс вторично пережить эти сладостные минуты, вставив кассету в видеомагнитофон. Я сознательно выбрал момент, когда вашей жены нет дома. Мы все же джентльмены. Ну что, будем смотреть вдвоем? Или лучше вас оставить наедине с приятными воспоминаниями?
  Дэвис. Вон! Вон отсюда! Немедленно покиньте мой дом.
  Безруков. Гнев — плохой советчик. Холодным разумом проанализируйте ситуацию и, когда примите решение, — вам известно, где меня найти.




 51. Интерьер.
 Гостиная в доме Дэвиса.
  (Ночь) 


 Дэвис нервно расхаживает по гостиной, порой косясь на закрытую дверь, ведущую в кабинет. Из спальни выглянул Ларри в ночной пижаме. Роджер на нем сорвал гнев.
  Дэвис. Марш в постель! Сколько раз повторять!




 52. Интерьер.
 Кабинет в доме Дэвиса.
  (Ночь) 


  Джейн одна в кабинете сидит перед телевизором. Расширенными от ужаса глазами впилась в экран, на котором — злосчастный видеофильм.
 На экране: Роджер и Лидия раздеваются. Лидия ложится на тахту полуобнаженная. Роджер нетерпеливо срывает с нее последние одежды. Оба — в постели.
  Голос Дэвиса   (из-за двери). Достаточно? Или будешь дальше смотреть?
  Джейн. Достаточно. Можешь выключить.
 Дэвис заходит в кабинет, выключает телевизор, поворачивается к Джейн и, не глядя ей в глаза, произносит медленно, чеканя каждое слово.
  Дэвис. Мне нет оправдания. Я — в нокауте. Как нам дальше быть — решать тебе.
 Слезы застилают глаза Джейн.
 Дэвис покидает кабинет.




 53. Экстерьер.
 Палуба теплохода.
  (День) 


 По широкой Темзе, минуя Тауэр, Вестминстер с Биг Беном — самые яркие приметы лондонского ландшафта, бежит белый речной теплоходик «Аякс», обгоняя себе подобные прогулочные кораблики, переполненные туристами, и темные, глубоко осевшие в воде, баржи, старый эсминец, пришвартованный к берегу и превращенный в музей.
 На «Аяксе» нет туристов. На его палубе работает съемочная группа. Проложены рельсы, и по ним ездит от борта к борту тележка с камерой. Несколько статистов, изображающие пассажиров, теснятся у борта, а Лидия и английский актер, играющий Джона, репетируют с режиссером у самого носа корабля.
  Режиссер. Еще раз и будем снимать.
  Джон. Там моя школа. Видишь? А справа-банк, в котором работал мой отец. Он говорит, что ты ему очень нравишься.
  Лидия. И он мне. А главное — я люблю тебя. И мне очень хорошо.
 Она смеется и обвивает руками его шею.
  Режиссер. Прекрасно. Больше не репетируем. Снимаем. Камера! Готовы?
  Оператор. Мы-то готовы. Но пока вы репетировали, солнцу надоело ждать, и оно заходит за тучу.
  Режиссер   (взглянув на небо). Черт бы его побрал! Лондонское солнце. Это надолго. Объявляю перерыв на полчаса.
 Ассистент оператора надевает на камеру чехол. Статисты садятся на палубу и пьют пиво из банок. Лида спускается по трапу и открывает дверь каюты, превращенной в гримерную.




 54. Интерьер.
 Каюта.
  (День) 


 В каюте установлено зеркало, а перед ним — столик с флаконами и баночками с гримом. На диване сидит Джейн, Дэвис стоит у иллюминатора.
  Лидия. Как вы сюда попали?
  Дэвис. А разве это имеет значение?
  Джейн. Ваши британские коллеги по съемкам не забыли нас с московских времен и были настолько любезны, что открыли нам вашу каюту, и мы здесь ждем вас с нетерпением.
  Дэвис. Мы воспользовались тем, что на съемках отсутствует этот… Безруков… писатель. Нам бы не хотелось его видеть. Лидия, закройте дверь. Заприте изнутри… Нам необходимо поговорить без посторонних.
 Девушка покорно заперла дверь, села рядом с Джейн.
  Лидия. Я вас слушаю.
  Дэвис. Анатолий Безруков — никакой не писатель, а сотрудник КГБ, офицер советской разведки. Не сомневаюсь, что вы это прекрасно знали… Задолго до того, как у нас открылись глаза. Вы не только знали, но и сотрудничали с ним. Ваша квартира была западней, оборудованной по последнему слову техники, и все, что произошло… между мною и вами… вся постель… было зафиксировано на пленке… Не надо оправдываться. Я корю себя. Сам виноват. Джейн обо всем знает. Поэтому мы вместе явились к вам.
  Лидия. Зачем?
  Джейн. Просить вашей помощи. Лишь вы можете спасти Роджера. Ваш… писатель его шантажирует этим… гнусным фильмом… снятым в вашей квартире. Лида!  (Джейн опустилась на колени, обнимая ее ноги.) Спасите нас!
  Лидия. Как? Что я могу сделать?
  Джейн начинает рыдать, и слезы выступают на глазах у Лидии. Она обнимает Джейн и рыдает вместе с ней.
  Дэвис. Лидия! Если вы сохранили хоть что-то святое… Во имя Джейн, которая вас любит… Наконец, во имя нашего сына, помогите нам выбраться из этой гнусной ловушки. Я уверен, что вы такая же жертва, как и мы. Вы-то, действительно, актриса, а не сотрудник КГБ. Вас или запугали, или чем-нибудь прельстили. Но сейчас на карту поставлена жизнь… живых людей. Джейн… Ларри… и моя. Проявите великодушие… и благородство. Сделайте официальное заявление… в прессе, что вся эта история была заранее спланированной операцией КГБ. Дайте чистосердечные показания о роли, вернее, задании, какое вы исполняли по их приказу.
  Джейн. Лида! Милая! Дорогая! Вы не откажете нам! Вы же чисты душой. У вас честные, добрые глаза. Мое сердце меня не обманывает. Вы запутались в их сетях… как и мы.
  Лидия. Но тогда мне закрыт путь назад, домой. Вы понимаете, что требуете от меня? Никогда больше не увидеть своих родителей. Спасая вас, я рою яму себе. О, вы еще не знаете, с кем имеете дело! Они ни перед чем не остановятся. Они не оставят меня в живых… ликвидируют в два счета. Такой ценой вы согласны спастись?
 Дэвис и Джейн растерялись, не находят слов для ответа. Выручил их стук в дверь.
  Лидия   (нервно). Кто там?
  Голос гримерши  ( робко, из-за двери). Это я. Поправить грим.
  Лидия. Какой грим? Ах, оставьте меня в покое!




 55. Экстерьер.
 Палуба теплохода.
  (День) 


 Солнце сияет над Темзой. Снова проплывают мимо теплохода Тауэр, Вестминстер. На высокой башне отбивают время главные часы Лондона — Бит Бен.
 Тележка с камерой подъезжает совсем близко к Лиде и Джону, стоящим на носу теплохода.
  Лидия. А главное — я люблю тебя. И мне очень хорошо.
  Режиссер. Стоп! Черт возьми! Разве можно говорить «и мне очень хорошо» таким замогильным голосом? Что с вами, Лида? Встряхнитесь, наконец! Не то мы снова упустим солнце.
 У Лидии на глазах выступают слезы.
 Оператор оторвался от окуляра камеры и безнадежно махнул рукой.
  Оператор. С таким выражением на лице, милая, не в любви объясняться, а служить панихиду в церкви.




 56. Интерьер.
 Ресторан.
  (Вечер) 


 Русский ресторан в Лондоне. Один из многих, открытых старыми и новыми эмигрантами из России по всему земному шару. На стене в золотистой раме чудовищная копия картины Васнецова «Три богатыря». Полотенца у официантов расшиты петухами. Оркестр, в русских рубахах навыпуск, повязанных шелковыми поясами, играет на балалайках; бородатый певец, в таком же костюме, с печальным и испитым лицом, чуть ли не рыдает в микрофон:
 Москва златоглавая, звон колоколов.
 Царь-пушка державная, Аромат пирогов.
 Конфетки, бараночки, Словно лебеди — саночки.
 Эх, вы, кони залетные!
 Слышна песнь с облучка.
 Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка.
 Безруков ведет Лиду под руку между столиками.
  Безруков. Вот так всегда. Убегут из России, потом рыдают по ней. Нет, Лида, хуже доли эмигранта. Особенно русского. Мы, русские, не приживаемся на чужой земле. Я объездил почти весь свет, повидал беглецов на всех широтах. Все плачут по Родине… Вот как этот.
 Как бы в подтверждение его слов, певец на эстраде затянул, словно взвыл:
 Бегут весенние ручьи, И солнце в них купает ноги.
 А мы сегодня все спешим, Мы проклянем свои дороги.
 Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.
 Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.
 Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.
 Другую буду обнимать, С другой, быть может, брошусь в омут, Но никогда ей не понять Чужую страсть к родному дому.
 Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.
 Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.
 Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.
 Лида и Безруков заняли столик, откуда лучше видна эстрада и слышен рыдающий голос певцов. Актриса закрыла лицо руками, слушая песню. Безруков отпустил официанта, принявшего заказ, и ласково тронул Лиду за плечо.
  Безруков. Нервишки разгулялись? А, моя детка? Пройдет. Все в этом мире проходит. А что остается? Старость. Но это актуально для меня, увядающего козла, а к тебе, моя прелесть, пока еще не имеет ровным счетом никакого отношения. Поэтому пользуйся жизнью. Пока юна. Пей ее радости пригоршнями. Ну, улыбнись, мой ангел. Нам зверски завидуют эти несчастные музыканты. Мы-то с тобой вернемся домой, а им России не видать как своих ушей. Россия-мать строга и взыскательна, не прощает измены. Уж нам-то с тобой не к чему грустить. Ты — актриса и должна уметь улыбаться, даже когда на душе траур. Ляжешь спать пораньше, выспишься хорошенько и утром будешь свежа как огурчик. У каждой актрисы бывают срывы. Женщины, вообще, существа с неуравновешенной психикой. Отсюда и перепады в настроении. Утром ты снова засияешь, как солнышко.
  Лидия. Боюсь, не уснуть мне.
  Безруков. А для чего снотворное? У англичан таблетки куда лучше наших. Я тебе дам. Действуют безотказно, уснешь как младенец.
 А новая песня с эстрады продолжает терзать Лидину душу:
 Четвертые сутки пылают станицы. Потеет дождями донская земля. Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, налейте вина. А в сумерках кони проносятся к яру. Ну, что загрустили, мой юный корнет? А в комнатах наших сидят комиссары И барышень наших ведут в кабинет. Ах, русское солнце, великое солнце! Корабль «Император» застыл, как стрела. Поручик Голицын, а может, вернемся? Зачем нам, поручик, чужая земля?
 Безруков с наслаждением ест, а Лида лишь ковыряет вилкой.
  Безруков. Котлеты по-киевски здесь получше, чем в Киеве. Только за границей и поешь в охотку русской пищи. Дожила матушка Россия! Но это уж сферы высокой политики, и об этом пусть думают лошади — у них головы большие. Ешь, Лидочка. У меня с тобой сегодня есть повод славно кутнуть.
  Лидия. Какой повод?
  Безруков. По секрету: Дэвис — у меня в кармане. Мышеловка захлопнулась.
  Лидия. Он сдался?
  Безруков. Я его припер к стене. Намертво. Он оказался крепким орешком. Все никак не хотел раскалываться. Но я нанес последний удар, от которого ему не устоять, и он уж теперь никуда не денется. Приползет, как миленький. И будет лизать нам руки, как последний пес.
  Лидия. Что вы сделали?
  Безруков. Последний штришок. Для полноты картины. Послал ему кассету с фильмом… ну, где наш Коля Смирнов употребляет голую Джейн. Помнишь, она у тебя хлебнула с армянским коньячком снотворного?
 Лида морщится от отвращения. Безруков понимающе кивает.
  Безруков. В нашем деле, мать, средств не выбирают… И работаем мы не в белых перчатках.




 57. Интерьер.
 Кабинет в доме Дэвисов.
  (Вечер) 


 Кассета — в руке у Дэвиса. Он вставляет ее в видеомагнитофон. Затем быстро запирает дверь на ключ и тяжело опускается в кресло перед телевизором.
 Загорается экран и на нем — смеющаяся Джейн. Меняется кадр. Коля Смирнов, нагишом, раздевает Джейн, сидящую спиной к камере. Совершенно обнаженная Джейн раскинулась на тахте в знакомой комнате Лиды. На нее ложится Смирнов. Руки Джейн обнимают его шею. Изображение на экране сопровождается комментарием голосом Безрукова.




 58. Интерьер.
 Детская в доме Дэвисов.
  (Вечер) 


  Джейн укладывает Ларри спать.
  Ларри. Папа не поцеловал меня на ночь.
  Джейн. Он занят у себя в кабинете. Пойди поцелуй его.
  Ларри. Я ходил. Дверь заперта. Он не открывает.
  Джейн. Значит, твой папа очень занят, если он забыл поцеловать тебя на ночь.
 В гостиной звонит телефон, и Джейн выходит туда. В трубке — голос Лидии.
  Лидия. Джейн, ты — одна? Никого посторонних?
  Джейн. Нет. Роджер — в кабинете, а Ларри — у себя, ложится спать.
  Лидия. Тогда я могу говорить открыто. Джейн, я согласна. Ты готова дать мне укрытие? Тогда быстро, никому ни слова, подъезжай к моей гостинице и жди меня в машине за углом.




 59. Интерьер.
 Номер гостиницы.
  (Ночь) 


  Лидия поспешно роется в своих вещах. Извлекает пачку фотографий. Отец — с матерью. Лида — с тетей Машей. Лида — школьница.
 Стук в дверь. Девушка замирает, затем быстро прячет все в шкаф.
  Лидия. Кто там?
  Безруков. Я не потревожил? Принес таблетки.
  Лидия открывает дверь. Безруков входит, окидывает оценивающим взглядом комнату, в которой замечает беспорядок, кладет таблетки на стол, а сам садится в кресло.
  Лидия. Поздно. У меня нет настроения болтать.
  Безруков. Не настаиваю. Сейчас уйду. Посижу и уйду. Твое лицо мне не нравится. Уж не захворала ли? Вызвать врача?
  Лидия. Никого мне не нужно. Я очень, очень устала. Оставьте меня в покое. Спасибо за таблетки. Приму снотворное и постараюсь уснуть. Не обижайтесь. Спокойной ночи.
  Безруков  (неохотно вставая с кресла). Испаряюсь.
 Стоило ему выйти, как Лида снова бросилась рыться в своих вещах, расшвыряла все и взяла лишь фотографии, сунув их в сумочку.
 Затем отперла дверь, медленно приоткрыла, выглянула в коридор и быстро вышла. Не оглядываясь, прошла пустынным коридором, лифтом съехала вниз и, когда дверцы лифта распахнулись, столкнулась лицом к лицу с Безруковым.
  Безруков. Вот те на! Куда ты, Лида?
  Лидия. Пройтись перед сном. Жуткая головная боль.
  Безруков. Но ты ведь приняла снотворное.
  Лидия. Ничего я еще не приняла. Мне необходимо подышать свежим воздухом.
  Безруков. Ночью… женщине одной… по лондонским улицам? Это небезопасно. Я пойду с тобой.
  Лидия. Я вас не приглашаю.
  Безруков. Что так?
  Лидия. Потому что я не поднадзорная. Ясно? Могу я остаться одна? Скоро вы и в туалет пойдете за мной!
  Безруков. Ну и темперамент! Не ожидал. Ты бы перед камерой вот так работала, цены б тебе не было!
  Лидия. Мне надоело ваше паясничанье. Спокойной ночи! Идите своей дорогой!
  Безруков. Если ты так горячо отстаиваешь свое право разгуливать одной по ночному Лондону, что же ты мне отказываешь в праве поступать, как мне будет угодно? А мне, как ни странно, тоже угодно подышать свежим воздухом. И именно теперь. Не возражаете?
  Лидия. Только без меня.
  Безруков. Я буду соблюдать дистанцию.




 60. Экстерьер.
 Улицы Лондона.
  (Ночь) 


 Лидия, стараясь казаться спокойной, медленно идет по безлюдной в этот поздний час улице. В нескольких десятках шагов от нее прогуливается Безруков. Она замедлит шаг — и он сдержит свой. Они минуют припаркованные у тротуара автомобили разных марок. В автомобилях — темно. Но сразу за углом в первом же автомобиле мерцает огонек сигареты. Лидия бегом устремляется к машине. Дверца сама распахивается перед ней. Актриса прыгает в автомобиль и захлопывает дверцу за собой.
  Лидия. Спрячь сигарету! Ложись на сиденье!
 Они вовремя успели залечь. Из-за угла вышел Безруков и сразу обнаружил исчезновение Лидии. Он засуетился, побежал, на ходу заглядывая за стекла темных автомобилей у кромки тротуара. И когда он отбежал на довольно большое расстояние, из рядов автомобилей, без огней, выполз задом один. Безруков услышал приглушенный рокот мотора и рванул назад. Но не успел. Автомобиль развернулся и, дразня красными огоньками, устремился на большой скорости вперед. Безруков вскочил в свой автомобиль и помчался вслед. Но беглецы уже затерялись в потоке других машин на большой магистрали.
  Лидия в автомобиле порывисто обняла Джейн, и та чуть не выпустила из рук руль.
  Джейн. Сумасшедшая! Ты меня задушить. Мы собьем фонари!
  Лидия. Черт с ними, с фонарями! Жми, Джейн! Я не могу опомниться!
  Джейн. Я видела. Он не отступал от тебя ни на шаг. Я уж подумала, все погибло.
  Лидия. О, если бы ты знала, какой он страшный человек. Меня до сих пор трясет от страха.
  Джейн. Теперь ты в абсолютной безопасности. Я не стану доверяться властям. Мы с Роджером сами тебя надежно укроем. Мой отец возьмет все дело в свои руки. Можешь не опасаться.
  Лидия. Слушай, а как же фильм? Как они его завершат без меня? Да и не нужен им больше фильм, где в главной роли особа, изменившая Родине. Отныне на мне — клеймо преступницы. Вот и объявилась я на экране в главной роли. Столько лет мечтала. И все насмарку. Можно сойти с ума!
  Джейн. Будет тебе. Отныне ты — свободный человек. Ты выбрала свободу. Подумай. Ты молода, и счастье тебе еще улыбнется. Мы должны немедленно отметить событие. Не правда ли? А то у меня совсем пересохло в горле.
 Автомобиль подъехал к тротуару перед освещенными окнами паба — пивного бара.
  Лидия. Я никуда не пойду. Я боюсь.
  Джейн. Боишься? Подними стекла и защелкни все двери. Я все сюда принесу.
 Она выбралась из машины. Лидия подняла стекла в обеих дверцах, а Джейн подергала ручки и, убедившись, что Лидия заперта, пошла в паб.
 Далеко впереди свернула к тротуару другая машина и припарковалась, двигаясь задом, пока не стукнулась о бампер автомобиля, где сидела Лидия. Из машины выскочил Безруков и прильнул к ветровому стеклу, за которым мерцали расширенные от страха глаза Лидии.
  Безруков. Открой! Сейчас же выходи из машины!
 Лидия не слышит его слов, но по движениям губ и мимике догадывается, о чем говорит Безруков.
 Он подергал ручки всех дверей, с досады стукнул по стеклу. Лидия от страха сжалась в комок.
 Безруков еще раз пригрозил ей кулаком и, оглянувшись по сторонам, вытащил из кармана пистолет и приставил его дулом к стеклу, за которым неподвижно белело Лидино лицо. Девушка закрыла глаза. Выстрела не последовало. Когда она робко открыла глаза, Безруков стоял в стороне от автомобиля, спрятав руку с пистолетом в карман. Из паба вывалилась пьяная ватага и, горланя, прошла мимо машины. Лидия закричала, но ее голос не был слышен. Тогда она стала лихорадочно крутить рукоятку, чтоб опустить стекло. В машину ворвался пьяный галдеж, но, увидев, как ринулся к ней Безруков, Лидия поспешно подняла стекло до отказа, снова отключившись от звуков внешнего мира. Безруков прилип к стеклу, всем корпусом прикрыв руку с пистолетом, наведенным на Лидию.
 Спасение пришло с двух сторон. Из паба бежала с картонкой пивных бутылок Джейн, а мимо прошествовали два важных лондонских полицейских, «Бобби», в черных плащах и старомодных черных шлемах, затянутых ремешками на подбородках. Безруков ретировался к своему автомобилю. Но Джейн успела разглядеть, его и, не раздумывая, остановила полицейских.
  Джейн. Пожалуйста, садитесь к нам в автомобиль и проводите домой. Я вас очень прошу.
  Первый полицейский. Видите ли, уважаемая, если каждую подвыпившую леди лондонская полиция будет провожать домой, то город останется незащищенным и отданным на милость преступникам.
  Джейн. Вот он, преступник! Этот человек преследует нас!
 Полицейские посмотрели, куда она показывает, но уже было поздно: автомобиль Безрукова отъехал, не зажигая огней, и растворился в темноте. Лидии, наконец, удалось открыть стекло.
  Лидия. Он угрожал мне пистолетом! Он от нас не отстанет!
  Второй полицейский. Кто он? Вы его знаете?
  Джейн. Садитесь к нам. Помогите живыми добраться домой. Я вам все объясню по дороге. Речь идет о крупном международном скандале.




 61. Интерьер.
 Гостиная в доме Дэвисов.
  (Ночь) 


 Первым, кого увидели Джейн и Лидия, был зареванный Ларри, в ночной пижаме. Он бросился к матери.
  Ларри. Папа! Был выстрел! Он не отвечает! Я слышал выстрел!
  Ларри  , захлебываясь плачем, тыкал пальцем в двери кабинета.
  Джейн. Роджер! Роджер! Отвечай!
 Дверь не поддавалась.
 Полицейские молча вдвоем навалились на дверь и высадили ее. Кабинет был освещен. На ковре ничком лежал Дэвис. У его головы ковер алел расплывшимся пятном. На столе валялся пистолет. Ларри взвыл тоненьким голоском, как щенок, которому отдавили лапу.




 62. Интерьер.
 Павильон киностудии.
  (День) 


 В том же павильоне лондонской киностудии, где совсем недавно англичане так весело и шумно отмечали прибытие своих советских партнеров. Под стук молотков рабочие разбирают декорации и в числе прочего реквизита со стены снимают и уносят на склад большой портрет Лидии. Среди хаоса разобранных декораций пробираются двое — британский продюсер и представитель Министерства культуры СССР, видно, срочно прибывший из Москвы.
  Продюсер. Я не смотрю так безнадежно на создавшуюся ситуацию. Работа над фильмом может быть возобновлена, как только выяснится статус нашей главной героини.
  Представитель министерства. Что может выясниться? Она изменила своей стране. Она — предатель.
  Продюсер. Ее личное дело — выбор страны проживания.
  Представитель министерства. Это у вас так считают, а у нас — нет.
  Продюсер. Какое это имеет отношение к бизнесу? В фильм вложены деньги, с актрисой подписан контракт, и как только ей предоставят политическое убежище, то есть легализуют ее пребывание в Англии, она вернется к работе.
  Представитель министерства. Только без нас. Советская сторона с этой актрисой дела иметь не желает и не будет. Ни при каких обстоятельствах.
  Продюсер. Поменять актрису на главную роль, когда фильм уже почти снят? Вы посчитали, во что это обойдется? Ваша страна согласится покрыть все убытки?
  Представитель министерства. Если уж считать убытки, то, по крайней мере,
 — платить пополам. Не мы в Москве похитили английского актера, а вы в Лондоне — советскую актрису.
  Продюсер. Простите, то вы именуете ее предателем, изменником Родины, то советской актрисой…
  Представитель министерства. Я оговорился. Но, в любом случае, это случилось у вас. Вы не доглядели.
  Продюсер. Кино — не тюрьма, и мы не держим в штате надзирателей.
  Представитель министерства. На что вы намекаете?
  Продюсер. Вы не читали утреннюю газету? Уважаемый автор нашего фильма советский писатель Анатолий Безруков объявлен персоной нон грата и ему предложено покинуть пределы Великобритании в 48 часов. При ближайшем рассмотрении он оказался майором КГБ.




 63. Экстерьер.
 Кладбище.
  (День) 


 День выдался по-лондонски пасмурным. Через Хайгейтское кладбище движется длинная похоронная процессия. Вслед за гробом отец с матерью ведут под руки вдову. Все — в черном. Много венков с траурными лентами. Процессия движется вглубь кладбища мимо частокола памятников на старых могилах. С постамента одного из них хмурит брови бородатая бронзовая голова Карла Маркса.
 Замыкает траурное шествие кучка работников советского посольства в Лондоне. Один из тех, кто держит венок, —представитель Министерства культуры СССР, с подобающим случаю постным выражением на обрюзгшем, заплывшем жиром лице.
 Внезапно его маленькие глазки вспыхивают угольками. Он столкнулся взглядом с Лидией.
 Одетая в траур, она стоит у края дорожки в ожидании, окруженная полудюжиной полицейских в штатском.
 У могилы плотно сбилась скорбная толпа. Священник читает прощальную молитву. Его монотонный голос обрывает женский вскрик.
  Джейн. Где Ларри? Он был рядом со мной! Где мой сын?




 64. Интерьер.
 Комната.
  (Вечер) 


 Эта просторная комната может служить и жильем, хотя много в ней всего и от служебного помещения. За письменным столом на железном сейфе — крохотный бронзовый бюстик Ленина. На диване — неубранная постель. На полу — чемодан с багажной этикеткой… «Аэрофлота». В комнате двое — Безруков и подполковник Калинин, некогда в Москве подвизавшийся в амплуа мужа Лидии, а теперь срочно прибывший в Лондон, чтоб расхлебывать заварившуюся здесь кашу.
  Калинин. Подпишите здесь, что вы сдали мне все дела. Не упустив ни одной мелочи. Я беру в свои руки руководство операцией Я эту проститутку… вашу Лиду достану из-под земли… живой или мертвой. И надо спешить, пока она не дала компрометирующие нас показания. Но это уже будет сделано без вас, майор.
  Безруков. Слава богу, я еще не понижен в звании.
  Калинин. Это вы узнаете в Москве. А теперь пройдемте вниз. Я хочу познакомиться с заложником.
 Они спускаются по внутренней лестнице в подвал. Безруков своим ключом отпирает замаскированную в стене дверь.
  Калинин. Ключи отдайте мне. Вам они больше не понадобятся.
 Он берет у Безрукова связку ключей и прячет в карман.
 В подвале, оборудованном под жилье, но без окон, забился в угол дивана Ларри.
  Калинин. Здравствуй, мальчик.
  Ларри набычился и не отвечает.
  Калинин. Английские дети, я слыхал, отличаются хорошим воспитанием.
 Безруков садится рядом с Ларри, обнимает его. Ларри стряхивает его руку.
  Безруков. Будь умницей, Ларри. Лично против тебя мы ничего не затеваем. Так надо. Потерпи. Твоя мамочка выручит тебя. Ты хочешь с ней поговорить?
  Ларри. Мама — здесь?! Она приехала за мной!
  Безруков. Еще нет. Но обязательно приедет. А сейчас ты с ней поговоришь…
  Ларри. По телефону?
  Безруков. Нет, вон в тот микрофон. А кассету мы ей дадим прослушать. Ну, говори. Мама несомненно соскучилась по твоему голосу.




 65. Интерьер.
 Гостиная  в доме родителей Джейн. 
  (Вечер) 


  Джейн  , непричесанная, полуодетая и, должно быть, изрядно пьяная, если судить по валяющейся на ковре пустой бутылке и наполовину выпитому стакану в ее руке. Другой рукой она прижимает к уху телефонную трубку, откуда доносится срывающийся на плач голос Ларри.
  Ларри. До свидания, мамочка. Я тебя очень люблю.
 В другом конце гостиной слушают телефонный разговор по отводным трубкам отец и мать Джейн. Они не одни в гостиной. Сотрудники Скотланд-Ярда и полицейские расставили свою записывающую аппаратуру и тоже слушают. В трубке возник незнакомый мужской голос.
  Голос. Итак, вы убедились, что ваш сын жив. Пока. Мы согласны обменять его на известную вам актрису, которая, по имеющимся у нас сведениям, —скрывается у вас. Мы даем вам двенадцать часов сроку. Если за это время мы не получим разыскиваемую нами особу, ваш сын будет мертв. Не вздумайте с нами играть. Мы этого не любим. На карту поставлена жизнь вашего сына. Итак, осталось двенадцать часов. Начинайте отсчет времени. Мы — люди точные.
 В телефоне щелкнуло, и воцарилась напряженная тишина. Джейн еще какое-то время прижимала трубку к уху, надеясь услышать еще что-нибудь, дотом швырнула трубку на пол, сама рухнула ничком на диван и взвыла в голос, как простая баба.
  Отец Джейн. Откуда они звонят?
  Офицер полиции. Избитый прием. Из уличной телефонной будки, чтоб помешать запеленговать их место нахождения.
  Отец Джейн. Так что же будем делать, господа?
  Офицер полиции. Все возможные меры приняты. Поставлена на ноги вся полиция Лондона. Нам остается только ждать.
  Отец Джейн. Но время работает против нас. Успеем ли за двенадцать часов?
  Мать Джейн  (почти в истерике). Нечего ждать! Надо принять их условия.
  Отец Джейн. Что ты предлагаешь?
  Мать Джейн. Дать им, что они требуют. Слишком дорогая цена для нашей семьи. Я не могу себе позволить лишиться и зятя и единственного внука! Не могу.
  Отец Джейн. Если я тебя верно понял, ты предлагаешь выдать этим мерзавцам юную леди, нашедшую приют в нашем доме?
  Мать Джейн. Понимай как хочешь! Я не выдержу двенадцать часов ожидания. Мое сердце… Всему есть предел! Даже благородству.
  Джейн. Мама, я тебя не узнаю.  (Джейн стояла перед матерью. Сломленная, с погасшими глазами, она говорила тихо, еле слышно.) Допустим мы это сделаем… но как дальше жить… нам… оставшимся в живых?
  Мать Джейн. У меня нет сил говорить, но знаете… вместе с моим внуком вы похороните и меня.
  Голос. Я сама вернусь к ним.
 Это сказала Лидия, появившаяся на верхней площадке лестницы, ведущей из спален в гостиную.
  Лидия. Не берите греха на душу. Решение принято мною. Добровольно. Я вас освобождаю от необходимости платить такой страшной ценой за мою жизнь. Вызовите такси. Мне не нужно охраны. Я возвращаюсь в советское посольство.
  Джейн   (истерически кричит). Нет! Через мой труп! Не выпускайте ее из дома! Она не в своем уме! Мы будем ждать! Еще есть время!

 65а. Интерьер.
 Гостиная в доме родителей Джейн.

 Кроме Джейн, ее родителей и полицейских, здесь кучкой теснятся работники советского посольства, удивительно похожие один на другого не только одеждой, но и плотными фигурами, и даже лицами, ничего не выражающими, кроме туповатой служебной исполнительности. Возглавляет советских парламентеров представитель Министерства культуры СССР, не скрывающий волнения и растерянности.
  Офицер полиции. Присаживайтесь, господа. Мы ее сейчас позовем.
  Представитель министерства. Спасибо, мы постоим.
  Отец Джейн. Еще раз напоминаю. Ваша актриса гостит в моем доме, и я настаиваю на том, чтобы никаких недозволенных элементарным этикетом приемов в разговоре с ней не было допущено. Обещаете мне?
  Представитель министерства. О чем речь? Мы тут все — люди интеллигентные… Я, например, представляю Министерство культуры СССР. Нам ведь важно что узнать: добровольно ли, без насилия над ее волей, наша актриса совершила такой поступок? И не раскаивается ли? Ведь еще не поздно закончить все дело миром, забыть, как будто ничего и не было… и завтра продолжить съемки фильма, выхода на экран которого с таким нетерпением ожидают кинозрители обеих стран, вашей и нашей.
  Мать Джейн. Тогда вы вернете нам ребенка?
  Представитель министерства. Какого ребенка? Простите, мадам, я из газет узнал о вашем несчастье и могу вам лишь посочувствовать. Это нелепое и досадное совпадение. Мы, советские люди, к этому событию не имеем ровным счетом никакого отношения. Похищение детей — это стиль заокеанский, гангстерский, русский советский человек до такой мерзости не опустится.
  Мать Джейн.  . Но все же не лишайте нас надежды. Я умоляю вас.
  Работник посольства. Мы скорбим вместе с вами и уповаем на благополучный исход.
  Представитель министерства. У меня просьба. Нельзя ли нас оставить с Лидией наедине? Нам предстоит деликатный разговор, и в данном случае интим может способствовать успеху.
  Отец Джейн. Я категорически возражаю. Какой же это интим? Она — одна, а вас — вон сколько?
  Представитель министерства. Видите ли, у меня к ней поручение весьма дипломатичного свойства. Я принес ей письмо от родителей… собственноручно написанное ее родной… убитой горем матерью.
  Отец Джейн. Так быстро? За одни сутки из глубокой провинции в России письмо достигло Лондона? Мы получали почту из Москвы от дочери в лучшем случае через неделю. Какие-то почтовые чудеса.
  Представитель министерства. Бывает. Мы живем в век чудес.
  Офицер полиции. Итак, весь разговор состоится в нашем присутствии, но абсолютно без нашего вмешательства.
 В гостиную входит Лидия в сопровождении полицейского агента в штатском. Она напряжена, от волнения кусает губы. Полицейские подвигают ей кресло, и она садится. Лицом к лицу с советскими парламентерами. Тогда, по знаку представителя Министерства культуры, усаживаются в кресла, услужливо подвинутые полицейскими, и советские дипломаты.
  Представитель министерства. Ну, с чего начнем? Как не стыдно, Лида? Столько хлопот нам причинила.
  Лидия. Где ребенок?
  Представитель министерства. Опять— двадцать пять! Я уже объяснил господам… Знать не знаем, ведать не ведаем… Как и все… из газет узнали.
  Лидия. Врете! Их можете водить за нос, но не меня.
  Представитель министерства. Лидочка, милая. Что за тон? Посторонних бы постыдились.
  Лидия. Здесь нет посторонних. За исключением, пожалуй, вас.
  Представитель министерства. Ну, если с самого начала разговор принимает такой оборот, то нам и толковать не о чем.
  Лидия. Почему же? Есть о чем!
  Представитель министерства. Ну, это уже другой разговор… Конструктивный. О чем?
  Лидия. Верните ребенка. Лишь тогда я соглашусь… на беседу с вами. Пощадите несчастную мать, ее стариков-родителей.
  Представитель министерства. Уж вам не пристало повторять это провокационное… я бы сказал, гнусное обвинение в адрес вашей же страны. Повторяю: мы к похищению ребенка не имеем никакого отношения. А что касается вашего чувства сострадания к несчастной матери и ее родителям, то не худо бы проявить подобное чувство к своей собственной матери, которая уже выплакала свои глаза. У меня с собой письмо от них.
  Лидия. Дайте письмо!
  Представитель министерства. Дам. Для этого и прибыл сюда. Но я хочу, чтоб письмо вы прочитали не при всей публике. А наедине.
  Лидия. Очень хорошо. Согласна.
  Представитель министерства. И в моем присутствии.
  Лидия беспомощно оглянулась на полицейских.
  Офицер полиции. В вашей воле решать, а мы уж позаботимся о вашей безопасности.
  Лидия. Я согласна. Где буду читать письмо? Здесь?
  Представитель министерства. А это уж как хотите. Можем здесь. Но зачем столько людей утруждать… чтоб освободили помещение. Лучше уж мы с вами уединимся в любой комнате. Дом, я гляжу, вместительный. И нам интимный уголок отыщется. Разговор нам предстоит серьезный.
  Отец Джейн. Ноя бы желал убедиться, что этот господин безоружен.
  Представитель министерства. Можете обыскать.
  Офицер полиции. Если позволите.
 Полицейский, ловко и привычно, обеими руками быстро ощупывает его сверху донизу.
 Представитель министерства  (пока его обыскивают). Это, конечно, нарушение всех норм… но ради такого дела… Чего не простишь. С таким, господа, недоверием… трудно, ой как трудно установить взаимопонимание между нашими странами. А ведь вы, если не ошибаюсь, сторонники дружбы между народами.
 Он протягивает Лидии письмо, и она нетерпеливо разрывает конверт.
  Представитель министерства. Пройдемте, Лидочка. Спокойно почитаем… и обсудим. Без чужих глаз.
 Полицейский открыл перед ними дверь в соседнюю комнату и, когда они прошли туда, притворил дверь и застыл за ней, как часовой на посту.
  Отец Джейн. Вы меня простите, но мне это абсолютно не нравится. Такую хрупкую женщину оставить наедине…
  Советский дипломат. Ваши опасения напрасны и… я бы сказал, оскорбительны для нас.
  Офицер полиции. Все предусмотрено, господа. У окон комнаты, где уединились наши гости, выставлен полицейский пост.
  Советский дипломат. Совершенно излишняя мера. Смею вас заверить, господа, что мы, советские люди, не менее джентльмены, чем вы, англичане.




 66. Интерьер.
 Комната в доме родителей Джейн.


 Лидия, сидя в кресле, смогла, не выказывая никаких чувств, прочитать письмо отца, но, когда сложила густо исписанный лист, вдруг не выдержала и зарыдала. Представитель министерства обнял ее.
  Представитель министерства. Ну, будет. Утри глазки, красавица. Ничего не потеряно. Путь домой тебе не заказан. Доснимешься в фильме и вернешься в объятия своих родителей, утешишь их старость, и никто тебе, клянусь, не вспомнит прошлое. Мало ли что случается? Ведь не зря в нашем народе говорят: знал бы, где упадешь — соломку подстелил.
  Лидия. Уберите руки. Я не вернусь.
  Представитель министерства. Ты не горячись. Думай, что говоришь.
  Лидия. Я достаточно думала. Вот вам мое последнее слово: нам с вами никак не по пути. Я остаюсь.
  Представитель министерства. Сука неблагодарная! Тебя из грязи вытащили! Главную роль дали! За границу послали! Государство тебе валютой платит. А ты, тварь!..
 Он, рассвирепев, схватил ее за плечи и стал трясти.
  Представитель министерства. Марш домой! Кому говорят?!
  Лидия. Помогите!
 В комнату ворвались полицейские,




 67. Экстерьер.
 Загородный дом родителей Джейн.
  (Ночь) 


 Это старинная усадьба, окруженная парком. На всех трех этажах светятся окна. Вокруг дома по аллеям патрулируют парами полицейские. На деревья и кусты ложатся, мелькая, вспышки света от вращающихся прожекторов на крышах полицейских автомобилей. Предрассветный туман окутывает парк. Одно за другим гаснут окна в доме.




 68. Экстерьер.
 Пустынная дорога в лесу.
  (Утро) 


 Лидия, прячась в кустах, выглядывает на дорогу. Завидев автомобиль, внезапно возникает перед ним, подняв руки. Скрежет тормозов. Рассерженное лицо человека за рулем.
  Лидия. Умоляю, довезите до Лондона! От этого зависит жизнь человека!
  Человек за рулем. В моей машине есть телефон. Вызовем полицию.
  Лидия. Никакой полиции! Ни в коем случае! Довезите меня до Лондона!




 69. Интерьер.
 Номер гостиницы.
  (Утро) 


 Безруков, без пиджака и галстука укладывает вещи в чемодан, намереваясь покинуть гостиницу. Телефонный звонок отрывает его от этих занятий.
  Безруков. Да. Я слушаю. Кто? Лида? Где ты? Здесь? В холле гостиницы? Ты одна? Не поднимайся ко мне. Я спущусь сам. Жди!




 70. Интерьер.
 Холл гостиницы.
  (Утро) 


 Сонный портье из своего кресла у двери вполглаза наблюдает, как Лидия, повесив телефонию трубку, быстрым шагом направилась к лифту. Кабина лифта опустилась. Из нее вышел Безруков. Без пиджака и без галстука.
  Лидия. Где мальчик? Ларри?
  Безруков. Он в порядке. Не волнуйся. Я тебя к нему отвезу.
  Лидия. Едем! Живее!




 71. Интерьер.
 Комната Калинина.
  (Утро) 


 Подполковник Калинин проснулся от непрерывающегося звонка. Он вскочил с дивана, на котором спал, и, поспешно одеваясь, выглянул в боковое окно. У дверей стояли Безруков и Лидия. Двери перед ними открылись по сигналу изнутри дома.
  Лидия. Я отдаю себя в ваши руки в обмен на мальчика, который находится у вас.
  Калинин. Прекрасно! Мальчик нам теперь ни к чему. Ваш коллега Безруков найдет способ доставить его к безутешной матери. Ну, здравствуй, лапочка. Давно тебя ищу.
 Он сжал ее руку. Лида вскрикнула от боли.
  Безруков. Подполковник, я думаю, эти страсти здесь неуместны. Ведите нас к мальчику.
 Калинин повел их вниз и своими ключами отпер дверь подвала. Ларри, увидев Лидию, бросился к ней и повис у нее на шее.
  Ларри. Где мама?
  Безруков. Сейчас ты поедешь к маме. Пойдем со мной.
  Ларри   (указывая глазами на Лидию). А она? Не пойдет с нами?
  Калинин. Она, мой мальчик, поменяется с тобой местами. Ты, моя «женушка», под арестом.
  Безруков. Ошибаетесь, подполковник. Она поедет со мной.
  Калинин. Шутите, майор? Вы превышаете свои полномочия… которых вы можете лишиться по указанию из Москвы.
  Безруков. А кто вам сказал, что я подчиняюсь указаниям из Москвы?
  Калинин. А чьим указаниям вы подчиняетесь?
  Безруков. Голосу моей совести. Вернее, жалких крох моей совести.
  Калинин   (доставая из кармана пистолет). Вы тоже арестованы, майор. Руки вверх!
 Но не успел Безруков поднять рук, как Калинин внезапно покачнулся, выронил пистолет и рухнул навзничь к его ногам. Лидия с трудом перевела дыхание, все еще держа в руках металлический подсвечник, которым она ударила Калинина по затылку.




 72. Интерьер.
 Полицейский участок.
 (День)


  Безруков   (устало говорит полицейскому офицеру). Пригласите журналистов. Я намереваюсь сделать важное заявление.
 На скамье у стены, рыдая, Лидия и Джейн тискают с двух сторон совершенно растерявшегося Ларри.
 Конец