--------------------------------------------- Альберт Маратович Зарипов Лейтенант Дмитрий Петров Мне было очень неловко ощущать себя сонным и небритым в половине двенадцатого, то есть практически в полдень. Но почти всю ночь напоминали о себе старые болячки и поэтому сон смог одолеть меня только лишь под самое утро, несмотря на абсолютно полное отсутствие какого-либо сопротивления с моей стороны. – Здравствуйте… Вы разувайтесь и проходите, пожалуйста… А я сейчас по-быстрому умоюсь только… На кухню, пожалуйста… Пап, чайник поставь… – Да я к вам ненадолго. Пожилой мужчина был очень сдержан и немногословен. Но разбудивший меня отец сообщил мне о том, что гость купил две книги и еще он хочет обязательно со мной поговорить о чем-то… «Ба-бах» – и я негромко выругался от резкой боли. Это спросонок мой автопилот взял неверный курс на ванную и затаившаяся в среднем положении тихушница-дверь опять коварно и вероломно проскользнула бочком между моих согнутых в локтях рук… Плескаться пришлось чуточку дольше, старательно прикладывая к многострадальному лбу ладони с холодной водой. «Ну и рожа у тебя, Зарипов!»– мысленно посмеялся я над самим собой, по дремучей привычке стоя у зеркала и аккуратно обтирая полотенцем лицо. – «Шишка-то приличная… Интересно, о чем будет беседа?…» Несколькими минутами ранее при рукопожатии я почувствовал сильную и мозолистую ладонь настоящего мужика, который нашу жизнь знает по своему опыту. – Моя дочка встречается с курсантом из РАУ [1] и он у кого-то взял на два дня почитать вашу книжку. Сначала она её прочитала за день, ну а потом уже я её за полночи прочитал… Я сам в десанте служил… Честно говоря, я было не поверил… – Чему? – рассмеялся я, помешивая чай в своем бокале. Мы уже сидели на кухне, и мне было все-таки приятно слышать слова этого, в общем-то, постороннего человека. – Ну, тому, что такое могло произойти на самом деле. Да и тому, что вы сами реально существуете. Да и еще есть некоторые моменты… – Какие? Как это слепой смог написать такую книгу? Да? Откуда он денег взял на издание? – продолжал улыбаться я, осторожно отхлебывая свой чай. – Или, может быть, сам Шамиль Басаев подсунул мне эту рукопись? Да вы говорите, не бойтесь… Мне ранее уже доводилось беседовать и спорить с разными людьми, которые всё никак не могли поверить именно в мое авторство «Первомайки». Одному нагловатому военкору даже пришлось указать на дверь, чтобы сдержаться от греха… И теперь, когда возникали даже малейшие сомнения по тому или иному поводу, я переходил в контратаку, чтобы, не теряя попусту время и не мудрствуя лукаво, взять сразу быка за рога и окончательно расставить все точки над английской буквой. – А что? Есть и такое впечатление! – неожиданно резко и с каким-то внутренним вызовом произнес мужчина. – Ну и какое же? Дмитрий… Извиняюсь, не упомнил вашего отчества… – подчеркнуто вежливо сказал я. – Викторович… Петров Дмитрий Викторович, – вновь представился мой собеседник. Ну, то, что он Петров, я запомнил сразу же с первых минут. Есть такие фамилии, вернее, определенные жизненные ситуации, которые врезаются в память на всю оставшуюся жизнь со всеми её деталями и участниками. Хоть это был совершенно другой человек, но у меня почему-то начало возникать легкая неприязнь. – Какие? Ну, в целом книга написана технически очень грамотно. Но вот её смысловое содержание… – начал было говорить Петров, но затем замолчал. – Оно в защиту чеченцев? – мое пренебрежение к словам оппонента было небольшим, но оно все-таки было, и от этого я никуда не мог подеваться. – Да. Я считаю, что эта книга прочеченская, – серьезно сказал Дмитрий Викторович. – Лично мне неприятно было читать такое про боевиков и про наши войска. – А вам бы очень хотелось, чтобы ваши десантники с моста пришли бы нам на помощь? – усмехнувшись, спросил я. – Точнее, чтобы так было написано? А я очень бы хотел, чтобы это произошло на самом деле, а не на бумаге. К моему большому сожалению, всё случилось именно так, как это написано в книжке. А ваша обида… – Да я не обижаюсь! – перебил меня он. Я сам служил срочную за границей. Был ранен и всякое в жизни повидал. Но зачем так писать про них? Что они такие отчаянные и смелые… – Ну, во-первых, в книге они выглядят такими, какими я их видел. Если они брали в заложники мирных людей, то это так и написано. Если они сожгли живьем милиционера в больнице, это тоже есть в книге. Если они шли в полный рост в атаку на наши позиции, то и это не выдумано мной. А ОМОНовцы тоже могли защищаться до последнего, но они струсили и сдались в плен. И «Альфа» с остальными спецподразделениями тоже в принципе могли взять Первомайское, но у них это не получилось. И это тоже у меня написано. Почему-то Буйнакская разведрота… Их же тоже обстреляли боевики, но они смогли собраться и пойти к нам на помощь… Пусть поздно, но они это сделали… А ваши любимые десантники ушли в другую сторону… Они же не поспешили к нам на поддержку… Хотя это же десантники! Об этом и надо писать! Чтобы такого не могло повториться! Я сам окончил десантное училище и, думаете, мне не обидно, что именно десантники так поступили! Или я не прав? Петров никак мне не ответил. Мое накипевшее возмущение вылетело с этой тирадой, и наступила долгая тишина. «Только мертвых с косами не хватает!» – с внутренней усмешкой подумал я. Конечно, надо было бы вести себя более сдержаннее и поспокойнее, как я это обычно делал, но тут меня как прорвало. Хотя ведь каждый человек как читатель воспринимает прочитанную информацию как будто через призму именно своего, личного мироощущения и не обязательно его мнение будет совпадать с моим. Это только наши ГРУшные спецназовцы смогут оценить окружающую действительность так же как и я, но даже и их оценка обстановки может существенно отличаться от моей, исходя из позиции предвзятости или отсутствия таковой. По моей просьбе на кухне появился отец, чтобы налить нам свежего чаю. – Вы уж извините, что угощение такое скромное! Живем как все – не барствуем! Извиняйся или не извиняйся, но от этого к варенью, сыру да хлебу с маслом на столе ничего не прибавится. Начальник пенсионного отдела Ростовского облвоенкомата полковник Севрюк опять осмелел, и мне опять задерживали мою денежку. Поэтому приходилось экономить и покупать только самое необходимое. Конечно, можно было его угостить еще и супом, ну а что бы тогда ел на обед мой четырехлетний сын? – А где вы срочную службу проходили? Да вы не стесняйтесь, берите бутерброды с маслом и сыром… – мое гостеприимство было ограничено только лишь скромным угощением и соответствующим этому стыдом. – Чем богаты… – Да я беру-беру, – ответил Дмитрий Викторович и после короткого молчания продолжил. – Это в Чехословакии в шестьдесят восьмом. Когда только нас вводили… – Да ну! Вот это да! – искренне удивился я. – В первый раз слышу, чтобы там кровопролитие было. У нас в училище на кафедре огневой подготовки был полковник Сикорский, который тогда со своей разведгруппой захватывал телевышку в Праге. Так у них там всё было тихо и без стрельбы. Это, конечно, в одном месте было… А у вас как всё происходило? – Нас как на броню посадили, так мы сутки на марше были от самой границы. Остановились мы возле одного городка, чуток подальше Праги, кажется. Ну, естественно, приказ – с местными не разговаривать, ничего не брать и не давать, в конфликты не вступать, на различные провокации не поддаваться, но оружие всегда должно быть при себе с полным боекомплектом. Закопались мы на близлежащей высотке и наблюдаем оттуда за местностью. Просидели мы так с неделю и вроде бы всё тихо и спокойно. Конечно, чехи по вечерам и ночам что-то орали нам снизу, но это всё мелочи были. А за пищей нам нужно было каждый раз спускаться к тому месту, куда нам её подвозили. Первые дни кухня наша полевая сама ездила, а потом нам стали подвозить на машине в термосах. И вот опять моя очередь идти за едой… За обедом, как сейчас помню… – Это первое-второе-третье… – сказал я. – А сколько вас там было? Я уже много раз слушал различные военные байки, которые по своей правдивости и достоверности значительно обгоняли всякие рыбацкие истории. И уже, скорей, по привычке я старался уточнять все детали до мельчайшей подробности. – Да человек пятнадцать-восемнадцать. Два наших отделения и танкисты, ну один экипаж. На всех выходило по неполному термосу каши да супа… – Это которые по пояс термоса? С ручками по бокам? – вновь перебил его я. – Да нет. Это двенадцатилитровые термоса. Ручка у них сверху на крышке. А спереди еще лямки есть, чтобы за спину одеть можно было. У вас что, таких никогда не было? – недоверчиво спросил бывший десантник. – Я же в спецназе был, – попытался оправдаться я. – Всю жизнь на сухпайках просидели. Всё консервы да котелочки. В учебке, правда, нам на стрельбище подвозили еду в таких больших термосах, у которых по бокам две ручки. Мое враньё было, видимо, убедительным, но внутри почему-то стало неловко. – Вот поднимаюсь я один по уже протоптанной тропинке. Слева каша, справа суп, за спиной вещмешок армейский с хлебом и двумя флягами с компотом… – Это такие двухлитровые алюминиевые? На ремешке? – обрадовался я, вспомнив свой, вернее, грозненский сироп-ликер. – Ну да, – подтвердил Дмитрий Викторович. – Мы их у танкистов брали, чтобы со фляжками нашими не мучиться. Я невольно рассмеялся, вспомнив ликеро-водочный эпизод моих странствий по Чечне. – А я их у своих бетеерщиков позаимствовал. Хорошая вещь! Сейчас где-то у меня в подвале висят. Интересно, в Великую Отечественную такие были или нет? – Наверное, они тогда-то и появились! – улыбнулся мой собеседник. Это ж сколько лет они на вооружении стоят?! Там, единственное, крышка слишком широкая и по своей резьбе плохо ходит… – Да. Бывало такое… – согласился я. – Ну и резинка не выдерживает температуры высокой… Разлезается в стороны и герметичность пропала. Да… Надо признать, что эти фляги всё-таки разрядили сложившуюся обстановку легкого недоверия и непонимания, некоторая напряженность улетучилась и мы признали каждый друг друга за своего. Хотя он служил в те времена, когда я еще не родился, и между нами была значительная разница в прожитых годах, но вот именно по таким вроде бы незначительным мелочам и деталям приходило приятное осознание того, что этот поначалу посторонний человек воспринимает мир также как и ты. Как говорил Маугли: «Мы с тобой одной крови… Ты и я…» – Вот карабкаюсь я наверх по этой тропке. А автомат со сложенным прикладом сбоку висит. Ремень пропущен через голову и хорошо, что его не зажали лямки от этого вещмешка. А… Ну и то, что предохранитель был опущен. Я уже полдороги прошел и вдруг вижу, как спереди из-за деревьев мне навстречу выходит какой-то гражданский… Спокойно так что-то говорит про советскую сволочь и сразу же начинает стрелять короткими очередями. А я за секунду до выстрелов успеваю присесть слегка, то ли со страху, то ли чтобы термос аккуратнее на землю поставить и первое блюдо не разлить. Тут меня в левое плечо как шарахнет, а я почему-то смотрю себе под ноги и замечаю, что впереди меня, в метре, фонтанчик земли поднялся… И чуть подальше еще один и еще дальше… А это оказывается моя очередь… И я её так глазами машинально сопровождаю… И наконец-то мои пули добрались до этого чеха и так наискосок его порвали в нескольких местах. И тишина такая настала, аж слышу, как у меня сердце бьется. Дальше этот гад лежит: хрипит и булькает. А я ведь тоже на земле уже… У меня слева так болит и сильно уж так ноет… И тоже что-то вытекает. Слышу, как наши сверху бегут, сапогами топают. А я себе лежу и думаю про себя: «Хорошо, что термос с гороховым супом не опрокинулся… А с кашей ничего не станет…» – Ну, это вы еще в запарке были, – сказал я, допивая остатки чая. – Да это понятно! Я же тогда еще толком всё не понял. Как-то всё автоматически получилось, да еще так быстро. Это уже потом я вспомнил, как пули его свистели, как компот теплый на меня проливался из пробитой фляги, как меня там же раздели и перевязали. А этот чехословак тоже живой остался. Из бывших полицаев оказался. И стрелял он из Шмайссера немецкого. Мне потом рассказывали, что его автомат был такой ухоженный, в масле и ни единой ржавчины. – Видно, с войны сохранил на память, – усмехнулся я. – Ну, а потом что было? А ранило куда вас? – Он мне левое плечо прострелил насквозь и еще бок по касательной задел. Меня ребята на руках в медсанроту притащили, хотя я сам старался идти. И следом особист прибежал и как начал на меня орать… Мол, не надо было поддаваться на провокацию и не открывать ответный огонь. А я сначала как-то растерялся и спрашиваю: «А что же надо было делать? Смотреть, как он меня расстреливает?» – Еще и тельняшку на груди рвануть! – с насмешкой сказал я. – Ну да! Им лишь бы свою задницу прикрыть! Быстренько так какую-то бумажку состряпал и мне подсовывает, чтобы я подписал. А я отказываюсь. «Без своего командира подписывать не буду!» Он опять орать на меня да всё матом… И тут я не выдержал и послал этого майора на уй , да еще с привеском. На мое счастье, тут комбат мой появился и отбил меня от этого зверюги. Нигде я свою подпись так и не поставил, и от меня он отстал. А меня потом за это… Ну, то есть за стрельбу даже к медали представили «За отвагу». Но я её так и не дождался. Так и дембельнулся без нее. Ротный перед отправкой сказал мне, что мои наградные бумаги зарубил этот майор-контрик. Типа, дело-то ведь политическое, и так далее… «Ведь мы пришли туда с миром, а местное население встречало нас хлебом-солью…» – Политика… Будь она неладна, – недовольно выразился я. – Когда она диктует свои условия и определяет интересы – не дай-то Бог попасть под её гусеницы. Вскоре мое благодушное настроение быстренько так улетучилось, поскольку мне был задан неожиданный вопрос на наболевшую тему… – А я вас недавно по местному телеканалу видел. Когда вы стояли с плакатом и требовали отставки командующего ВДВ. А его-то зачем? У него же сын погиб в Чечне… И вообще… – Да то не командующего воздушно-десантными войсками, а его родного брательника… Он у нас областным военкомом… Там Георгий Иванович, а тут Валерий Иванович… Хоть на меня и накатила некоторая разочарованность своим собеседником, а затем и легкая раздражительность, но я постарался сдержать себя в рамках приличий. – Его непосредственные подчиненные задерживают инвалидам и вдовам погибших выплату компенсаций и пенсий, чтобы прокрутить эти деньги в коммерческих банках, а он и ухом не ведет… Всё прикрывается погибшим племянником, земля ему пухом… Дачу строит себе под Старочеркасском да мне байки рассказывает о том, как он лично об инвалидах войны заботу отеческую проявляет… – Это как же? – полюбопытствовал Петров. – Мол, едет он как-то на своём УАЗике в субботу утром мимо Центрального Рынка и на паперти Собора… – Да как же он в самый базарный день по этой улочке смог проехать? Там столпотворение такое – яблоку негде упасть! Трамваи еле-еле проползают, звонят беспрерывно… Раньше она была односторонняя, а сейчас… – Такая и осталась… – усмехнулся я. – Но в будние дни и в сторону вокзала… Ну ладно, будем надеяться, что у него такая шея длинная и он смог так далеко высунуться… Короче говоря, увидел он у входа в Собор безногого солдатика, который милостыню просил… Да еще и в камуфляже. Приехал облвоенком к себе в военкомат и сразу же отправил туда своего полковника, чтобы тот на месте разобрался с калекой, записал его данные, в чем нуждается и так далее… Но когда этот военкоматчик почти уже подошел к нищему солдату, тот его увидел… И встреча не состоялась, потому что он сразу же убежал… Тут я не выдержал и коротко рассмеялся, вспомнив свой разговор с боссом областного военного комиссариата. – Так кто же убежал? Этот полковник? – спросил меня Дмитрий Викторович. – И я точно также поинтересовался у облвоенкома, а он еще и обиделся-разозлился… За то, что я его не понимаю… «Этот солдат схватил свои костыли и убежал…» А я по наивности своей еще спросил: «Так кто же там без ног был? Этот нищий или ваш полковник?» Облвоенком тут совсем уж рассвирепел, сопеть начал как бык перед красным флагом… «Я же русским языком вам объясняю, что солдат без обоих ног встал на костыли и убежал от моего полковника»… Отсмеявшись первым, я нашарил на столе свой бокал с чаем и отхлебнул из него, чтобы промочить горло. – От наших солдат конечно можно всего ожидать, но такого… – отдышавшись, выдавил Петров. – Ну а дальше-то что? – Тогда я подумал, что генерала или инфаркт с инсультом схватят, или же он на меня кинется… Говорю ему: «Всё ясно! Безногий солдат оторвался от преследовавшего его вашего полковника только лишь при помощи двух костылей! Чего же тут непонятного?! Ясное же дело – костыли… От нашего брата – инвалида еще и не такого можно ожидать!» Он зубками поскрипел, и мы на этом расстались… – А зачем вы к нему приходили? – Его клерки мне денежную компенсацию не выплачивают, да и не только мне одному… Талоны для проезда инвалида 1 группы не выдают, путевки в санаторий… Он меня выслушал и ничего не сделал… Зато стал меня укорять тем, что его племянник погиб ведь в Чечне… Мол, учился с тобой в одном же воздушно-десантном училище и погиб, а я остался слепым, но зато живым… И теперь отрываю его от важных дел… – Может, он занят был? – заступился за облвоенкома мой собеседник. – У него есть приёмное время, когда он обязан вникать в просьбы военных пенсионеров, инвалидов войны и вдов погибших, чтобы своей властью устранять нарушения своих же подчиненных… А он этого не делает… То есть покрывает их преступления… Ведь на одну зарплату дачу не построить… Получается так, что он жирует за счет инвалидов, вдов и сирот, а при каждом удобном случае прикрывается смертью своего племянника… Не родного же сына… – Нельзя так говорить! – осуждающе произнес Петров. – Грех… – Может быть, и нельзя… – мой запал стал постепенно проходить. – Грех на душу брать не буду… Мне всех их жалко… И солдат погибших, и офицеров… Но в России оказаться инвалидом войны – это всё равно что умирать постепенно… День за днем… И наживаться за счёт изувеченных и сирот – это ещё больший грех… Это кощунство… – Пожалейте его… – А он меня пожалел, когда у меня ни копейки денег не было? Когда я у друзей-знакомых в долг просил? – стиснув зубы, спросил я. – Вот то-то и оно… Наступила тишина. Очень тягостная из-за обсуждаемой темы… – А про шестую роту что вы думаете? – внезапно изменил тему разговора Дмитрий Викторович. А что я мог сказать про очередное наше военное блядство? Скоро должна была быть уже вторая годовщина гибели этого подразделения, но для меня всё это было как вчера, и поэтому я ответил, может быть, цинично и грубо, но откровенно. – Шоу маст гоу он… То есть люди гибнут уже целыми ротами, но это предвыборное представление под названием «Маленькая, но очень победоносная война» должно продолжаться… Ведь даже на своих ошибках мы не учимся! Что, кроме них больше войск не было в Чечне? А артиллерия и авиация? Эта же мясорубка продолжалась не один час! Ведь перед этим по телевизору показывали, как оперативно-тактическими ракетами из Владикавказа наносили точечные удары по боевикам, которые построились утром на развод то ли в Атагах, то ли в Шалях… Моментально и аккуратно замочено столько террористов! Жалко, что не в сортире их!.. А то бы и ракетчики стали бы Героями. А тут? Это же целая рота! Почти сто человек! У них что, радиостанций не было? – Да были у них радиостанции… – каким-то посеревшим голосом сказал Петров. – И связь была хорошая… И погода была нормальная. – И что дальше? – ожесточенно спросил я. – Да они могли хоть до самого лета сидеть на этой горке! Сначала надо было навести артиллерию и пристрелять по квадратам всю местность вокруг, а потом спокойно корректировать стрельбу по результатам попадания снарядов. У них же там и самоходки есть, и гаубицы эти дальнобойные… Я уж не говорю про эти десантные «Ноны», автоматические минометы «Васильки» и обыкновенные дедовские минометы. Да этих артиллеристов зимой хлебом не корми – только дай им пострелять вволю… Чтобы потом было много пустых снарядных ящиков для обогрева… А наша авиация? Они, летчики, разучились, что ли, бомбы сбрасывать? Всё равно эти боеприпасы еще с войны у нас на складах хранятся. Выбросить нельзя, а на утилизацию денег нет. И ведь всё повторяется! Раз за разом! В этом же районе буквально накануне погибло в полном составе две разведгруппы из Псковской бригады спецназа! В каждой по шестнадцать человек минимум! И все до единого убиты… – Я не слышал об этом, – тихо произнес Петров. – По телевизору об этом сообщили один-два раза. Когда показали чью-то мать! Когда она забирала тело… И через десять-пятнадцать дней опять такие потери! Только уже в три раза больше! Целая рота десантников! Ну как так можно воевать?! Они же не в глубоком тылу противника высадились! Где их никто не мог прикрыть или поддержать! Это всё наши начальнички не могут наладить нормальное взаимодействие между различными подразделениями или они не хотят это делать потому что не умеют… Ну и на хрен он тогда такой мудак там нужен? Пинка под зад, и иди поднимать сельское хозяйство! Ведь сколько жизней из-за таких погублено! А сейчас трезвонят по всем телеканалам: «Ах, какие десантники смелые и мужественные… Погибли все до единого, но врага не пропустили… Не посрамили честь и славу воздушно-десантных войск России… Ах, ах, ах!!!» А скажите мне, ради чего всё это? Кому нужны такие потери? Папкам да мамкам? Я бы этих командиров лично за яйца подвесил на стволе БМД-2, чтобы они сутки так помучались, а потом отдал бы их на руки родителям погибших пацанов… Чтобы другим была наука… Чтобы думали сначала перед тем, как… – У меня там сын погиб, – совершенно безжизненным голосом сказал Дмитрий Викторович. – Что-о? – переспросил я, так и не поняв до конца весь смысл этих вроде бы простых слов. – У меня в шестой роте погиб сын… Погиб мой сын, – механическим тоном повторил он. – Как? Кто? – от неожиданного известия я сам внутренне сжался и окаменел, а мои нелепые по сути фразы вылетели в тот же миг помимо моей воли, тоже как-то машинально или скорее по инерции… Все вопросы, ответы и прочие слова здесь были неуместны. Чисто по-человечески можно было бы двумя руками сжать его за плечи и сказать: «Держись, мужик!» Но большинство мужчин так сдержанны и скупы на проявление сочувствия горю… Хотя всё и так понятно… Без пафосных речей, слов ободрения и поддержки… – Командир третьего парашютно-десантного взвода… Лейтенант Петров… Дмитрий Дмитриевич. Двадцать два года… Не женат… – как будто зачитывал анкетные данные его отец. – Выпускник Рязанского воздушно-десантного училища девяносто девятого года выпуска. – Он один у вас был? – тихо спросил я, втайне надеясь на то, что оставшиеся дети помогут ему пережить эту боль. – Да. Сын у нас был единственным… – А… – хотел было что-то сказать я, но мой голос неожиданно сел и не смог ничего произнести. Меня резко охватило безвыходно-тоскливое чувство щемящей жалости и сочувствия к этому еще не старому человеку. Ведь ему ничто не заменит так рано ушедшего ребенка … Его ребенка… Его сына, которым он всю жизнь гордился… На которого он возлагал свои отцовские надежды на достойное продолжение их рода и фамилии… И вот вся жизнь рухнула в один миг от одного-единственного сообщения о смерти ИХ Димы. По воле судьбы лейтенант Петров Дмитрий Дмитриевич даже после своей гибели продолжал еще несколько дней ЖИТЬ в сознании своих родителей и таким образом еще какое-то время заслоняя их от страшного горя… Но оно всё-таки пришло в их дом… – Из молодых командиров взводов никто не хотел идти со своими солдатами на эту высоту… Даже Ротный и его замы были против. Расположение было нехорошим… Зампотех сразу сказал, что никакая машина, ни БМДшки, ни танки на эту горку не поднимутся. То есть своего огневого прикрытия не будет никакого. Но задачу ставил комбат… Марк Евдюхин… Его вот-вот должны были представить к назначению на новую должность замкомандира полка по боевой подготовке, и поэтому была нужна хорошо проведенная тактическая операция… Он и сказал, что для воздушно-десантных войск нет невыполнимых задач… Ведь мы же десантники… Я лишь тяжело вздохнул… Этот безудержный воздушно-десантный шовинизм со словами о долге перед Родиной, чести ВДВ, мужестве, славе и так далее… Всё это было мне давно знакомо. Но война в Чечне – это не парад на Красной площади. Здесь побеждает тот, который относится к боевой задаче с прагматичной скрупулезностью, который будет внимательно учитывать все малейшие нюансы предстоящих действий. А шапкозакидательством да пустопорожними разговорами пусть занимаются замполиты где-нибудь в Арбатском военном округе. – Ну, а потом комбат и говорит им, что он сам пойдет вместе с ними и будет лично руководить подразделением. – А откуда вы всё это знаете? Вы уж меня извините за такой вопрос… – я чувствовал то, что Дмитрий Викторович говорит сущую правду, но, тем не менее, я не смог удержаться от этого уточняющего вопроса. – А я же почти всех объездил, кто имеет какое-либо отношение к этому бою. Можно сказать, целое расследование провел, – бесхитростно ответил он. – И переговорил я со всеми. Вернее, почти со всеми. Те двое бойцов, которые остались живыми и невредимыми, были в тыловом наблюдении. Они еще первое время отсиживались втихаря в окопе, а потом просто вниз смылись. И единственным выжившим оказался тяжелораненый солдат. Но он живет где-то в Архангельской области в отдаленной деревне… Короче говоря, адреса его мне так и не дали. – Понятно, – опять вздохнул я. – Скрывают… Это явная попытка командования отдалить и заморозить на как можно больший период такой важный источник информации с целью её дальнейшего нераспространения. Значит, это всё происходит неслучайно и им есть (ой, как есть!) что скрывать от своего же народа. – В пять часов утра 28 февраля 2000 года вся шестая рота, усиленная третьим взводом четвертой роты и разведвзводом, начала выдвижение из места дислокации 104-го полка… Еще не рассвело, как они стали подниматься на эту горку. Все были в бронежилетах и касках. Кроме своего личного оружия несли гранатометы и огнеметы одноразовые, лопатки саперные, один-два боекомплекта в РД, сухой паек… Не говоря уже о спальниках и плащ-палатках… Вот насчет ОЗК не помню… Короче, загрузили их по полной выкладке и даже больше. Но поднялись наверх без происшествий и к полудню почти закончили рыть окопы и укрепления. – А справа-слева кто-то был из наших войск? – уточнил я обстановку. Петров помолчал с минуту, после чего тихо, но тяжко выдохнул: – Щас… Скажу… Подожди… Я молчал, отлично понимая, как ему тяжело и мучительно больно вспоминать и рассказывать мне обстоятельства гибели единственного сына. В эти минуты отец Петров как бы проживал свою жизнь вместе со своим сыном: взбирался с неподъемным грузом на гору, отрывал лопаткой окоп в каменистом грунте, ставил задачи своим бойцам, ел сухпай, пил обжигающий губы чай, радовался хорошей погоде… И не подозревал о надвигающейся катастрофе… И Дмитрий Викторович в очередной раз с болью в душе переносил это жуткое испытание… – Вы не курите? – я попытался хоть как-то разрядить возникшую напряженно-гнетущую ситуацию и облегчить состояние отца погибшего лейтенанта. – Нет. Я не курю, – ответил он. Лично я бы с большим удовольствием и облегчением выкурил полпачки «Примы». Не очень-то приятно, но зато хоть руки перестают трястись. – Их район имел размеры шесть на семь километров… В нем находились первая, вторая и третья роты 104 парашютно-десантного полка, а также вторая рота из 108 пдп… И еще в пяти километрах от места боя на сопке располагалась пятая рота этого же 104 полка. – Всё началось на следующее утро, когда ещё не рассвело. Наше передовое охранение заметило несколько боевиков, которые, в общем-то, проходили мимо них. Ну, наши их из бесшумных винтовок всех и уложили. Забрали у них четыре или пять автоматов, после чего стали отходить на высотку. А это оказался головной дозор боевиков, и они услыхали сначала щелчки выстрелов и свист пуль, а когда обнаружили трупы своих, то сразу же открыли огонь. Ну, наши добрались до вершины, и все вместе отбили эту первую атаку. Почти сразу вторая и началась эта бойня. Они шли на штурм высоты волнами и практически без интервалов… – А чей там отряд был? – Это были басаевские… И хаттабовские отряды. Они передвигались группами по пятьдесят – сто человек. – А сам Шамиль? – вновь поинтересовался я. – И он сам там был. Его позывной – «Идрис», – ответил Дмитрий Викторович. – Наши засекли. А с ним около пяти тысяч боевиков шло… Я знал, что это было басаевское бандформирование общей численностью свыше пяти тысяч стволов, но тут я впервые уяснил для себя, чей же это был радиопозывной. Какое-то время мы оба молчали. – Представляешь… – собравшись с силами, заговорил Дмитрий Викторович. – Они там сражались трое суток… Три дня и три ночи. И погибли они практически все… Если не считать того тяжелораненого бойца, который чудом только выжил… И этих двух… Я не ответил ему ничего. Естественно, что уже в первый день боестолкновения шестая рота начала нести потери как убитыми, так и ранеными. Эвакуации раненых не было никакой, и изувеченные и истекающие кровью десантники продолжали оставаться на этой высоте. В роте, конечно, был санинструктор, а во взводах даже медбратья с медицинскими сумками, но все эти медицинские работники, как правило, назначались командирами из числа таких же солдат-срочников. Об уровне их подготовки и степени профессионализма по оказыванию первой медицинской помощи можно было и не говорить. В лучшем случае, они смогли бы правильно перевязать рану, наложить резиновый жгут для остановки кровотечения, может, даже вколоть тяжелораненому шприц промедола, если он у них был. Ну а потом?! Я с внутренним содроганием представил себе раненых бойцов и командиров, обездвиженных из-за травмы и терпеливо ожидающих своей эвакуации, которая так и не настала… Затем окончилась всякая стрельба, и эти несчастные увидели обходящих поле боя террористов, собирающих оружие и равнодушно добивающих тех, кто еще дышит… Какими же для них были тяжелыми минуты ожидания своей смерти… Которая уже направляется именно к тебе… И ты под гулкие удары сердца смотришь инстинктивно даже не в глаза врагу, а прямо в черный зрачок автоматного ствола… И ждешь с нарастающим до отчаянья ужасом этой яркой вспышки, после которой не будет уже ничего… Ни серого неба и холодной земли, ни дома и школы, ни друзей и девчонок, ни папы и мамы… НИЧЕГО… Никого… Вот и огонь… В одной секунде сольются тупой удар пули, хруст разрушаемой кости, нестерпимо острая боль и непроизвольный глухой стон… Этот последний отзвук человеческой жизни исчезнет, после чего наступит тишина… Мертвая тишина… «Боже мой… Хоть бы они были без сознания…» – подумал я с затаенным ужасом. – «А если бы я остался там, где меня перевязали? А я-то ползти мог… А этим раненым куда было деваться? Вокруг же духи…» – А этот раненый солдатик как живой остался? – неожиданно охрипшим голосом задал я мучивший меня вопрос. Петров ответил мне не сразу, и я терпеливо ждал. – Его нашли совершенно случайно. После того, как уже всё закончилось и боевики ушли. Он ведь сначала множественные осколочные ранения получил. А потом его еще и попытались добить… Но ему повезло… – А почему в первые два дня раненых вниз не спустили? – уже вполне резонно спросил я. – Ну, днем опасно, так ведь ночью можно было их эвакуировать. – Они запрашивали помощь. К вечеру первого дня, чтобы раненых забрать. А во второй день, чтобы поддержали огнем и подмогу прислали. Ничего не было. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий… Последний день… От его мертвого тона я цепенел еще больше. И леденящий ужас охватывал меня всё сильнее и сильнее. – Что? Некого было послать им?.. – хрипло произнес я. – Как не было?! – усмехнулся Петров. – На соседних сопках сидели Точно такие же парашютно-десантные роты… Из их же 104 и 108 полков. Он зашелестел разворачиваемым листом бумаги… – Сейчас зачитаю… Как мне тогда говорили, так я и записал… Совсем рядом… С севера в полтора километрах от места боя на высотках располагались ротные опорные пункты 2 и 3 парашютно-десантных рот с интервалом в один километр между собой… Причем третья рота – с 27 февраля и вторая рота – с 25 февраля. А 2-я рота 108 полка была на юге от места боя в целых 3-х километрах на высотах 1200—1400 метров… – А они хоть обстреливали противника со своих позиций? – почему-то уже обреченным голосом спросил я. – Они? Нет… – ровным тоном ответил Петров-старший. – Вот второй взвод из третьей роты, который находился в полутора километрах от них… Тот еще имел огневое столкновение… А все остальные – нет… – Понятно, – уже в который раз неслышно вздохнул я. – А штаб?.. Артиллерия где?.. – Тоже неподалеку, – немного помолчав, сказал Дмитрий Викторович. – Та-ак… Расстояние от места боя до командных пунктов составляло: до 104 полка по прямой – 7 километров и столько же до 108-го полка… Артиллерия – ствольная и реактивная… Перепады высот: альтерерия 550 метров, а 6-я рота 776 метров над уровнем моря… – Не так уж и много… – кратко проконстатировал я. – А для гаубиц и Града … В данной ситуации было бы крайне нетактично и неверно говорить моему собеседнику о том, что и расположенные рядом на оборудованных позициях родственные подразделения, и полковые командные пункты с имевшейся у них артиллерией ВДВ, да и другие армейские части и соединения со всей их огневой мощью… Хоть вместе и скоординировано… Хоть в отдельности и поодиночке… Все они были в состоянии оказать необходимую поддержку одной погибающей у них на глазах роте… Но этого так и не произошло… Я смолчал об этом… Но Петров разбирался в воздушно-десантной тактике не хуже меня и уже говорил почти без лишних эмоций. – Все они могли… Но не пришли на выручку… Почему?… Ведь ротные и взводные командиры служили вместе и хорошо знали друг друга… В одном полку всё-таки… – Да и училище одно и тоже все заканчивали… – непроизвольно продолжил я, когда он замолчал. Если уж говорить прямо и откровенно, то и сами воздушно-десантные войска в настоящее время настолько подверглись жесточайшему сокращению, что боевых соединений осталось не более десятка и офицеры теперь могут знать своих товарищей в других частях очень хорошо… А уж в соседних полках… А тем более ротах… «Что же произошло со знаменитой десантной взаимовыручкой?.. Назойливо вертелась в моем мозгу одна и та же мысль. – Где же вы были братья – командиры?» Но отец павшего лейтенанта после небольшой передышки постепенно раскрыл мне истинную суть этой трагедии… – Вот только там старшим начальником был тот самый заместитель командира полка, которого должны были снять с этой должности за какие-то нарушения. И именно на эту же должность метил комбат Евдюхин. И этот замкомполка всё отлично понимал, что если Евдюхин выйдет из этой заварухи живым-невредимым, да еще и с заслугами и наградами… То ему недолго сидеть на этом стуле ЗКП. И когда Евдюхин запросил по рации помощи, то этот замкомполка ответил, что они сами находятся в таком же положении, у него нет людей свободных и так далее. Тогда Евдюхин, не стесняясь в выражениях, пообещал ему, что если он, Евдюхин, выйдет из этого боя живым, то он лично изобьет эту суку… Но он не вышел… – А с другими подразделениями он не мог связаться по радиостанции? – я старался уточнить всю картину боя. – Евдюхин пытался. Только этот замкомполка всем заявил, что Евдюхин паникует, а потом вообще приказал всем в радиопереговоры с шестой ротой никому не вступать и соблюдать режим радиомолчания. Мол, шестую роту будет с воздуха прикрывать авиация, а также артиллерия. – Ну и как? – у меня появилась слабенькая надежда на хоть какое-то взаимодействие и поддержку. – А никак, – вновь усмехнулся Дмитрий Викторович, а у меня опять внутри что-то оборвалось. – Да… Прилетали вертолеты огневого прикрытия. По четыре штуки. Зависнут на высоте полутора километров и на таком же удалении и оттуда начинают выстреливать свои НУРСы и противотанковые ракеты, которые благополучно разрывались в верхушках деревьев. Вертолетчики даже из своих пулеметов стреляли… А боевикам хоть бы что. Наши просили летунов, чтобы те поближе переместились и били на поражение. Но это было безуспешно. И эти Ми-24 продолжали прилетать и с этого же расстояния добросовестно выпускали свои неуправляемые снаряды и управляемые ракеты, да всё попусту. – А артиллерия? – Там боевики подобрались к нашим позициям уже так близко, что когда начала артиллерия работать, то немного накрыла и своих. Это потом… Когда всё было почти кончено, тогда комбат Евдюхин вызвал огонь на себя. Так он и погиб около радиостанции. – А… Ваш?.. – с трудом выдохнул я. – Я тогда еще не знал, как моего Диму… – тяжело вздохнул Петров. – Мне рассказали, как его нашли… В первый раз наша разведка заползла на высоту спустя пару часов как всё там затихло. То есть под самое утро… Они в этих сумерках обнаружили тело Евдюхина, других офицеров и моего сына… Но тут показались духи из тылового отряда, которые собирали оружие, боеприпасы и так далее. Разведчики тут же уползли обратно. И во второй раз наши поднялись на горку уже на следующее утро. Все тела погибших лежат как и вчера, только нет лейтенанта Петрова. Ночью выпал снег, и от того места, где он лежал, идут чьи-то следы… Причем, это следы босых ног… Мне это офицер-медик рассказывал… Который всё это видел… Дмитрий Викторович замолчал и несколько минут собирался с духом, прежде чем заговорить снова. – Наши пошли по следу, и у края одной расщелины он обрывается… Они спускаются туда и находят там моего сына… Сидящего на корточках… Но уже мертвого… Он даже еще теплый был. На губах красная пена от прострелянного легкого. А умер он не от ран или, там, потери крови… Смерть наступила от переохлаждения… Мой тяжелораненый сын просто замерз… Мне очень хотелось куда-нибудь уйти или убежать, разбить что-нибудь вдребезги, прикончить соседа собаку… Сделать хоть что-нибудь не потому, что мне было невыносимо слушать безжизненный голос отца погибшего сына, а потому что это проклятое вселенское зло всё-таки тоже должно понести хоть какую-то долю ответственности… Но я сидел, закрывши глазницы правой ладонью, и старался поровнее произнести то, что я с леденящим холодом понял несколько минут назад. – Всё это время… Эти сутки ваш сын был живой. – Да, – просто и автоматически согласился со мной отец лейтенанта. – Я это знаю. Доктор сказал, что у него было прострелено легкое слева сверху, были другие ранения, но не очень тяжелые. Кровь, конечно, он потерял. – Получается, он был без сознания, когда его нашли в первый раз. А потом боевики сняли с него обувь, – я попытался логически воссоздать весь ужас последних часов жизни лейтенанта. – Не только ботинки. Они срезали с ремня пистолет с охотничьим ножом и забрали его документы, – уточнил Петров. – А затем он пришел в сознание… Может быть, от холода… И босыми ногами сам дошел и спустился в эту щель. А там сел на корточки, чтобы хоть как-то согреться… И стал ждать наших… – И не дождался, – горько подытожил я. – Эх… Как его жалко!! Невольно, но я сравнил свою ситуацию с только что выслушанной трагедией. Те два-три часа, пока я, слепой и контуженный, ползал по заснеженному полю под Первомайским, мне тогда показались целой вечностью. А лейтенант Дима Петров после своего тяжелого ранения еще двадцать четыре часа страдал и мучался, ожидая хоть какой-то помощи, но так её и не дождался… А каково же было состояние родителей, когда они узнали то, что их сын не был сражен насмерть боевиками… Да, он получил тяжелое ранение… Но он умер от переохлаждения из-за запоздавшей медицинской помощи… Вернее, из-за её отсутствия… То есть из-за нерешительности и трусости тех… – Жена моя ничего об этом не знает, – тихо произнес Дмитрий Викторович. – Ей и так тяжело. А если еще и про это узнает… Я молчал. Меня в этой жизни, как я считал, уже трудно было чем-то удивить и поразить, потому что за моей спиной осталось столько разных ситуаций и случаев… Но встреча с отцом погибшего лейтенанта Петрова буквально перевернула мое мироощущение с ног на голову. Всё то, что я пережил ранее, теперь показалось мне таким несущественным… – Понимаете, я, конечно, не специалист в десантной тактике, – осторожно начал я говорить, чтобы прервать эту тягучую тишину. – Допустим, что за каждый день рота теряла по 33 процента своего личного состава убитыми и ранеными. Уже в первый день, вернее, к вечеру, они должны были в организованном порядке покинуть эту проклятую высоту. Потому что рота уже потеряла треть своего личного состава, поддержка другими подразделениями отсутствует, а огневое прикрытие авиации и артиллерии неэффективное. Если подразделение потеряло хотя бы 25 процентов своего состава убитыми и ранеными, то оно считается ограниченно боеспособным. Если потери равны уже 50 процентам, то подразделение считается небоеспособным. Ну а если из людей осталось только лишь 25 процентов, то это подразделение должно быть в срочном порядке выведено из зоны боевых действий для дальнейшего доукомплектования личным составом и довооружения, а на его место должно быть направлено свежее и боеспособное подразделение… Это насколько я помню. Конечно, мертвых не судят и плохо о них не говорят… Но комбат Евдюхин имел полное право на принятие самостоятельного решения оставить высоту и сохранить личный состав. И плевать он мог на этого старшего начальника, который, тем более, отказывается поддержать гибнущее подразделение. Комбат имел более полную картину происходящего боя… И ничего бы ему за это не было. Любой грамотный и толковый командир или вышестоящий начальник стал бы на его сторону. Да, обнаружили передвижение крупной банды, уничтожили какую-то часть боевиков, но и своих же солдат тоже потеряли некоторое количество, потому и отошли, чтобы остальных спасти и сохранить… Сейчас же не Великая Отечественная война и позади у них была не Москва, чтобы всем стоять насмерть до последнего солдата! А дальше по этим террористам пусть работает авиация и артиллерия. Тем более, что место их расположения уже известно. – Ну, тогда все почести достались бы другим… – с какой-то горькой безысходной иронией произнес Петров. – Да это же война! – возмутился я. – А не бег с препятствиями по пересеченной местности за званиями и наградами… Вот на этой горе – звание майора, а на той высотке – должность командира полка. А сейчас из этого делают какую-то рекламу: ах, какие суровые и мужественные парни служат в воздушно-десантных войсках… Все погибли, но врага не пропустили. А они хоть одни похороны показали? Махнув рукой, я прервал свою речь, чтобы немного успокоиться. – По нашему телеканалу показывали… Моего ведь на Аллее Героев похоронили… С оркестром… С салютом… – Дмитрий Викторович! Вы уж меня извините, но эту торжественную часть они ой как любят транслировать. Мол, посмотрите, как государство не забывает до последней минуты своих погибших… Провожает в последний путь… Суровые военные, скорбные чиновники, солдатики салютуют, школьники с цветами… Красиво?! А вы покажите, как папы и мамы, бабушки и дедушки, братья и сестры, невесты и друзья встречают в последний раз своего родного… Как женщины в голос плачут над гробом… Как мужики стыдятся смотреть в глаза, потому что все они живые, а молодой парень – нет… Как матери света белого не видят и жить после этого не хотят… Потому что весь смысл их жизни убит… И ничего здесь уже не сделаешь! Вы меня простите! Но сколько можно терпеть всё это блядство! Да мы фашистов смогли победить, потому что эта война пришла в каждый дом и коснулась каждого человека, и тогда весь народ поднялся на борьбу с общим врагом. А сейчас нас истребляют разными способами, но втихую… мальчишек через – Чечню, девчонок – через проституцию, остальной люд – через наркоманию, безработицу, пьянство, криминал… Сколько по улицам бродит пожилых бомжей и детей беспризорных!! Они же к нам не из Африки пришли! Это же наши люди! Я вновь остановился в своем взволнованном монологе, чтобы прийти в себя и отдышаться. – Ну, ты как коммунист заговорил, – с улыбкой сказал Петров. – Скоро они нас или всех сделают коммунистами, или же в гроб загонят, – вздохнул я. Мой запал иссяк, и опять наступила долгая и томительная пауза. В дом вскоре вошел мой отец и предложил нам заварить свежего чая. Мы не отказались и через несколько минут согревались крепким и горячим напитком. – На самой вершине наши потом установили огромный православный крест, – стал рассказывать Дмитрий Викторович. – Только духи его через неделю подорвали. Тогда наши восстановили деревянный крест и стали минировать все подходы к нему. В этот момент их накрыло минометным обстрелом. Несколько человек было ранено. Как стихло, стали осматривать местность – кто же навел. А внизу какой-то старик овец пас. Радиостанции при нем не нашли, может быть, успел спрятать. Но этого старика всё равно на суку вздернули. Говорят, для них – мусульман это является самой позорной смертью… Когда их дух выходит не через горло, а через задний проход. Хоть какая-то расплата… Меня неприятно покоробил какой-то злорадствующий и мстительный тон моего собеседника, и я лишь тягостно вздохнул. – Эх, Дмитрий Викторович, Дмитрий Викторович… Я понимаю ваше горе… Но нельзя рассматривать эту войну как конфликт между православными людьми и правоверными людьми… То есть между христианами и мусульманами. – А как же её рассматривать? – настороженно-внимательно спросил Петров. – Так оно и выходит! – Ерунда выходит, – огорчился я. – По-вашему посмотреть, так я в первую чеченскую кампанию воевал со своими же братьями – мусульманами?! И командовал русскими солдатами! И за всю войну ни один мой подчиненный из русских солдат не был убит и не стал инвалидом! А я – мусульманин-татарин получил тяжелое ранение от огня мусульман-чеченцев и стал полностью слепым! Что-то не сходится! – Ну, зато сейчас вы живете в таком доме… – Дмитрий Викторович огляделся вокруг. – А вы знаете, как мне этот дом дался? – опять возмутился я. – Тут всего шесть с половиной на семь с половиной по внешнему периметру. Зимой температура выше четырнадцати не поднимается из-за тонких стен. Думаете, мне кто-то помогал кроме моего старого отца? Хоть кто-нибудь гвоздик ржавый или кирпич битый дал? Зато архитектура Октябрьского района целых три раза запрещала мне строительство. Им, видите ли, мой участок понравился! Ведь если бы я за три года так ничего и не построил, то моя земля согласно Постановления главы администрации этого же Октябрьского района отошла к его заместителю… А сколько крови ушло на воду, свет, газ!? Телефона до сих пор нет. Но я же не кричу о том, что это русские издеваются надо мной – слепым татарином! Я же не ору о том, что мне облвоенкомат опять задерживает выплату пенсии, что медслужба СКВО и поликлиника Минобороны отказываются выдавать мне путевки в санаторий, что в детском садике от Министерства Обороны воспитатели издеваются над моим ребенком! Я же не говорю, что это вот именно русские специально устраивают такую вот дискриминацию слепого татарина, пусть даже и Героя России! Мне, конечно, не следовало так близко к сердцу воспринимать сказанное моим собеседником, но меня словно прорвало, и накопившиеся за это время праведный гнев и обоснованная ярость выплеснулись в несколько минут… Выговорившись почти полностью, я затем замолчали несколько мгновений мы сидели молча… – А почему это всё? – недоверчиво спросил Петров. – А потому что я написал такую слишком правдивую книжку «Первомайка»! – нагнувшись над столом, с твердостью выдохнул я. – Потому что в ней написано о войне именно так, как это было на самом деле. Вот поэтому эти военно-тыловые суки и их гражданские сородичи организовали такую вот травлю на меня. – А для чего тогда вы написали такую книгу? – спросил Петров, но уже с меньшим недоверием. – Ведь вы же могли предполагать, что такая повесть им не понравится. – А я и не собираюсь им нравиться! – ожесточенно ответил я, усаживаясь обратно на свой стул. – Я им не модельная девочка, а боевой офицер! И я не намерен везде изображать из себя такого сурового слепого Героя и пускать скупую мужскую слезу после третьей стопки! Дескать, мы пострадали за наше государство, но на наше место встанут другие?! Нет! Так вот книгу эту я написал из-за того, что я не хочу быть козлом серым и ободранным. – Каким-таким козлом? – не понял Петров. «Назвался груздем – полезай в кузов…» – промелькнула коротенькая мысль. И мне оставалось лишь усмехнуться да объяснить весь смысл только что произнесенных обозначений… – Когда на скотобойню привозят очередную партию баранов, то они сбиваются в кучу и никуда не хотят идти. Потому что они хоть и являются парнокопытными да мелкорогатыми, но всё-таки чувствуют запах свежей крови своих сородичей… Вот от этого им становится очень страшно… Вся отара громко блеет. Овечки да ягнята от испуга прижимаются друг к дружке, кричат такими жалобными голосами и топчутся на своем месте… И ни один, даже самый тупой баран не пойдет первым, чтобы повести за собой остальных соплеменников навстречу своей же смерти. И именно в этот момент возникает острая необходимость того, чтобы обреченным на убой многочисленным жертвам был продемонстрирован наглядный пример! Мол, никакой опасности здесь нет… Тут выводят такого дежурного козла, который уверенно встает во главе всего стада и смело идет к узенькому коридору прямо к мясникам… И все бараны покорно идут следом за ним… В нужном месте оного козла отводят в сторону и отпускают пастись до следующего выхода… А это сборище барашков и овечек попадают туда, откуда они никогда сами не выберутся. Такая процедура отправки на убой отработана очень давно… – Теперь понятно, – засмеялся Дмитрий Викторович. – Интересное сравнение. – Да! Грубо, но точно! – согласился я с его словами и продолжил дальше. – Это так со скотом происходит. А с людьми, думаете, по-другому? Технология осталась точно такой же: сначала принятие в узком кругу решения о заклании невинных душ человечьих, затем шумное пропагандистское оболванивание сознания многомиллионных людских масс с обязательным указанием на очередного врага… А потом звучит сигнал, и начинается четко спланированная и грамотно организованная отправка на дальнейший убой… И от парнокопытных мы отличаемся только лишь тем, что посмотрим пару кинофильмов с лихими актерами в камуфляже да грудастыми санитарками в коротких халатиках, послушаем суровые мужские песенки о войне, которые так красиво поют никогда не служившие в армии певцы… Да из газет прочитаем или из теленовостей узнаем о «подлостях врагов», и всё… Мы готовы… Ведите нас в последний бой, товарищи мудрые генералы… И на своих же ногах потопаем в нужном направлении… И будем «сражаться до последнего»… Пока от нас ничего не останется… И тогда наша обезлюдевшая Россия достанется без единого выстрела кому угодно… Красота?! Ну, разумеется, да… Для них… – А тут вы со своей «Первомайкой»! Весь сценарий им портите… – Представьте себе – да… Но зато я насколько могу спасаю наших же парней: русских, татар, марийцев и всех остальных пацанов!… – без лишнего апломба и показного пафоса сказал я. – Посудите сами… Вот мне повезло выжить в чеченской бойне… Я стал слепым, но остался живым. Что мне пришлось пережить – именно то и написано… И своей книгой я предупреждаю всех молодых ребят и их родителей… Что война – это очень страшно… Здесь убивают людей по-настоящему… А здоровых калечат на всю оставшуюся жизнь… И молодые да крепкие мужчины, которые узнают самую горькую правду о войне из моих книг, уже не захотят безропотно и покорно отправляться на «наведение конституционного порядка» или же «контртеррористическую операцию» в масштабах всей Чеченской Республики. Ведь не обладающие достоверной информацией восемнадцатилетние мальчики становятся самой легкой добычей или жертвой, потому что их проще всего обмануть… А они нужны живыми и невредимыми не только своим отцам, матерям, родственникам да друзьям-знакомым, но и нашей же Родине… – Так кто же тогда будет защищать эту самую Родину? – вскинулся Петров. – А вы подумайте… Не надо подменять Святое Дело защиты России какими-то шкурническими интересами нефтяных буржуев… Ведь нашей родной стране прежде всего требуется мир, покой и благополучие её коренных народов, – убежденно произнес я. – А государство… Хотя… Уж скорее крупные бизнесмены заинтересованы в отстаивании своих экономических барышей… Этим вонючим коммерсантам гораздо важнее получить свою любимую прибыль от прокачки каспийской нефти через чеченский участок нефтепровода, и плевать они хотели на какие-то людские потери! Я остановился, чтобы перевести дыхание, и в этот миг мне подумалось, что вроде бы немного нетактично говорить такие вещи отцу погибшего в Чечне офицера-десантника, но я и сам являлся непосредственным участником этого вооруженного конфликта, и моя теплая кровь также была пролита ради такой проклятой цели… Поэтому я посчитал, что всё-таки имею моральное право высказать свой взгляд… – Их волнует только общее количество перегнанной нефти и её стоимость на мировом рынке. Ну еще они заботятся о своем имидже: самые дорогие автомобили и престижные курорты, у кого домишко покруче да секретарша помодельнее… Больше проблем для них не существует… А сколько ведь других мужиков уже погибло из-за этой трубы?! А сколько еще погибнет?! И ведь самые лучшие парни складывают свои головы… А война-то ведь еще не кончилась. И чечены ведь тоже не сразу успокоятся… – Если они вообще успокоятся! – поддержал меня Петров. – А у меня ведь еще и продолжение было. После того, как мы Диму уже похоронили… – Какое продолжение? – насторожился я. – С нашей стороны или с ихней? – Да с чеченской. Через полгода кто-то звонит мне домой, просит позвать меня и сразу в лоб спрашивает: хочу ли я узнать подробности как погиб мой сын и выкупить видеокассету. Ну, естественно, что я согласился. Тогда мне сказали, чтобы я через два часа стоял на остановке Авиамоторная, и там ко мне подойдут. Еще предупредили, чтобы я никому ничего не болтал. Стою на остановке и жду. Никого нет, и я уже собрался переходить дорогу, чтобы уехать обратно, как ко мне подходит молодой парень и спрашивает, я ли Петров. – А выглядел как? – Обычный славянский тип. Мы прошли в переулок и сели там в машину «шестерку». Там сидит еще один мужчина, тоже славянин. Мне велят закрыть лицо темным платком и лечь на заднем сиденье. Мол, если что, просто устал и лег отдохнуть. Еще предупредили, чтоб на дорогу не смотрел. Полчаса мы кружили… Где-то здесь, на Военведе. Потом заехали прямо во двор, и мне сказали, что можно выходить. Всё вроде как обычно: двор как двор, виноград растет, только забор высокий кирпичный, и ворота такой же высоты. В тенечке за столом сидит чеченец… Из всех кавказцев они чем-то выделяются: то ли по чертам лица, то ли взглядом, то ли строением фигуры. – У них еще произношение такое гортанное, – дополнил его я. – Но я даже не смотрю на него. На столе лежат охотничий нож, какие-то документы и видеокассета. А я не могу взгляда оторвать от ножа, потому что узнал. Это же я покупал его в магазине «Охотник», что на улице Мечникова. Я специально выбрал такой нож. Он такой большой, с кровостоком почти на всё лезвие, с пилой… Там еще такая гарда небольшая и рукоять очень удобная. Короче, вид у него был особенно хищный и красивый. Этот охотничий нож я подарил сыну как раз на окончание училища. Он тогда еще так радовался ему. У меня невольно проступила эта предательская влага, и я судорожно сглотнул комок в горле. Ну не мог я оставаться холодным и равнодушным к воспоминаниям отца о своем безвременно ушедшем сыне. Петрову было еще тяжелее… Он откашлялся, и его голос зазвучал ровнее. – И вот этот нож лежал на столе. Чечен перехватил мой взгляд и спрашивает меня: «Узнаешь?..» Я отвечаю, что узнаю. Тогда он дает мне документы. Это было удостоверение личности офицера и денежная книжка моего сына. Чечен меня спрашивает, теперь верю я ему или нет. Я говорю, что верю. Тогда он показывает на кассету. Мол, на ней записан почти весь бой, вернее, самые последние часы боя. И они даже сумели заснять то, как мой Димка отбивался до последнего патрона. Он оказался единственным из наших, кто еще мог отстреливаться. У него была удобная позиция сбоку от толстого ствола дерева, и он их оттуда поливал из пулемета. А когда было нужно по сторонам стрелять, он брал еще и автомат… Когда начали окружать его… – А этот чечен там был? – Я тоже спросил его об этом. Так он ответил: «Да». И не только был. По его словам, он даже сам кричал моему Дмитрию, чтобы тот сдался. Они кричали, что он сражается как настоящий мужчина и ему они гарантируют жизнь. – Да. Они такое могли, – сказал я. – Чехи любят такие красивые благородные жесты. Но кто его знает, как всё произошло бы потом! – А мой-то их не слушал и продолжал стрелять. Тут эти чечены уже подобрались так близко, что Димкино лицо даже на камеру смогли заснять, когда её осторожно наружу выставили. Ну, а потом кто-то подполз сзади и из гранатомета. И снова наступила долгая-долгая пауза. И весь мир остановился… – Я еле сдерживался, когда спросил чечена: «Можно ли посмотреть кассету?». Он сказал, что нет. «Вот выкупишь всё – тогда и посмотришь». Я справился о цене. Оказывается, за видеокассету, нож и документы он просил пять тысяч долларов. Эти деньги ему нужны для лечения за границей. Вижу, что чечен весь какой-то бледный, осунувшийся и сидит неподвижно, даже не шелохнется. Но я сразу ему сказал, что у меня таких денег нет. Работаю я слесарем на заводе «Ростсельмаш», зарплата небольшая, да и платят её с перерывами. Занять в долг такие большие деньги не у кого. На страховку документы только отправили и неизвестно, когда она придет. Так что не могу выкупить. Ну, чеченец тут покривился от неудовольствия и сказал мне, чтобы я сел обратно в машину и меня отвезут в город. Уходя, я всё-таки попросил его отдать мне бесплатно удостоверение личности. Ведь, зачем оно им нужно… Но боевик сразу же сказал, что нет. Или выкупай всё вместе, или ничего не получишь. Так я и уехал. Боевики могли переклеить в документе фотографию и затем использовать его в своих целях. Но смысла произносить вслух эту мысль отсутствовал. Жалко было отца. – А хоть приблизительно смогли определить, где это происходило? – задумчиво спросил его я. – Где-то рядом с военведовским аэродромом. Было слышно, как самолеты гудят. Но не так близко. – Обалдеть! Раненые боевики через Ростов-на-Дону отправляются на лечение за границу! – сокрушенно сказал я. – И они еще спокойно здесь деньги собирают! И всё это происходит под носом у милиции и ФСБшников. Тут уже вся страна с террористами борется, на Дальнем востоке даже учения проводят против сепаратистов. А тут! А этот замкомандира полка! С ним-то что? – Убрали его, – помолчав, ответил Петров. – Перевели с понижением в должности в Ульяновск. Не сдержавшись от какой-то обиды, я коротко выругался. – Вы уж меня простите, Дмитрий Викторович! Я, может быть, стал очень злым! Но как так можно?! Такую суку посадить мало! А он еще и будет служить в десанте и продолжать командовать людьми! Ведь все рано или поздно узнают про всё! – Уже знают, – произнес Петров. – И что? Молчат в тряпочку? – ожесточившись, процедил я сквозь зубы. – Как же можно уважать себя и ВДВ, если такой гнус служит рядом с тобой? Лично я бы со всеми офицерами части подал рапорта на перевод или увольнение… Может, хоть это подействует на командование… – А-а… – махнул рукой Петров, вставая со стула. – Сейчас всем на всё наплевать. Думают, что с ними никогда ничего не произойдет. Дай то Бог… Я тоже был таким… Ну… Мне уже пора… – Ну, вы заходите ещё… – произнес я, тоже поднимаясь со своего места. – Я тут немного судами занимаюсь… Может быть, чем-нибудь смогу помочь… Что там у вас?… – Даже говорить не хочется… – ответил Петров под шелест одеваемой куртки. – Налоговая требует, чтобы я заплатил им налоги с полученного дохода… – А с чего конкретно? – уточнил я. – С компенсации… За смерть моего сына… – горько усмехнулся Дмитрий Викторович. – Я же, как они говорят, получил незапланированный доход… Значит, надо заплатить им налог… Несколько секунд я молчал, остолбенев от такого дикого произвола чиновников, но затем длинно и крепко выругался, пытаясь хоть как-то стравить внезапно вскипевший внутри меня гнев и обиду. – Ну, что же ты так?! – упрекнул меня уже в дверях Петров-старший. – Это теперь вполне возможно… Я замолчал, отлично понимая то печальное обстоятельство, что и отец погибшего лейтенанта Петрова попал под пресс обнаглевших бюрократов-чиновников, которые любыми способами стараются заставить замолчать или же сломать или уничтожить смелого и порядочного человека… Мы с отцом проводили гостя до улицы и еще долго стояли вдвоем, выкурив по несколько сигарет. Шаги Петрова уже давно удалились и растворились в слабом городском шуме, а я всё затягивался и откашливался, потом опять вбирал в себя табачный дым, словно стремясь прийти в себя после только что услышанной трагедии. – Моложе меня, а совсем уже седой… – со вздохом сказал мой отец. Он чуть подождал и затем пошел в дом, так и не дождавшись моей ответной реакции. А я опять достал из пачки сигарету… Да. Такой судьбы не пожелаешь никому. Даже врагу. Пережить такое страшное горе как смерть единственного сына, а затем еще узнать то, что его Димка был сначала тяжело ранен разрывом противотанковой гранаты, а затем был добит выстрелом в грудь… Но даже эти попытки боевиков лишить жизни молодого лейтенанта были не совсем удачными… Все их старания оказались тщетными. После этого Дмитрий Дмитриевич Петров продолжал жить еще целые сутки, умирая медленно и тяжело… Умирая последним из всех солдат и офицеров шестой роты… Умирая от постепенной потери крови и элементарного переохлаждения. Оставшись один на безжизненной высоте… И он умер… ОН УМЕР ИЗ-ЗА БЕЗДЕЙСТВИЯ И ТРУСОСТИ НАШИХ… И осознание именно этой мысли стало для старшего Петрова еще большим испытанием, страшным и долгим, с которым он теперь вынужден жить каждый день, каждый час и каждую минуту… «Храни его Бог!!!» ЭПИЛОГ Я никогда не знал лейтенанта Дмитрия Петрова, но рассказанные его отцом последние часы его героической жизни и шокирующие обстоятельства его мучительной смерти оставили в моей душе еще одну кровоточащую рану, которая своей нестерпимой болью заставила написать этот рассказ… Прошли годы… Долгие и мучительные… Годы светлой памяти о погибших Героях… И годы тщательно замалчиваемого позора… Отсидевшиеся во время того страшного боя на соседних высотках… Все эти начальнички продолжают «служить» в воздушно-десантных войсках, продолжая получать очередные звания и награды… И даже участвуя в ежегодных церемониалах по возданию почестей погибшей Шестой Роте… Ведь военная прокуратура Северо-Кавказского округа под руководством генерала юстиции Сергея Фрединского так и не обнаружила ничего противозаконного в том, что девяносто десантников шестой роты погибли в таких условиях, когда вокруг них на близлежащих высотах благополучно отсиделось ПЯТЬСОТ однополчан из пяти соседних рот, не считая артиллерии, других подразделений и командования двух парашютно-десантных полков, находившихся в четырёх-пяти километрах… И НИКТО НЕ ПОНЕС НИКАКОГО НАКАЗАНИЯ ЗА ПРЕСТУПНОЕ БЕЗДЕЙСТВИЕ… И НЕОКАЗАНИЕ ДОЛЖНОЙ ПОМОЩИ ПОГИБАЮЩИМ СОСЛУЖИВЦАМ!.. Старший Петров уже перестал заниматься своим родительским расследованием, поскольку стало не до этого… Ведь начальник налоговой инспекции продолжал требовать уплаты госпошлины с суммы внезапного обогащения в виде денежной компенсации за смерть сына. Этот государев человек хоть и чеченской национальности, однако вовсе не сумасшедший!.. И он не стал бы проявлять таким образом только лишь свою самодеятельность по взиманию всевозможных сборов в доход казны… Однако отец лейтенанта Петрова не сдавался… А затем из квартиры родителей погибшего Героя России была выкрадена медаль Золотая Звезда… Самая дорогая память о Диме Петрове, павшем смертью храбрых… И отец естественно обратился в милицию. А уже на третий день сам начальник уголовного розыска Боздекян в торжественной обстановке вручил родителям Дмитрия Петрова похищенную медаль. Найденную им, так сказать, по горячим следам. Видать, наша доблестная милиция всё-таки научилась очень быстро раскрывать квартирные кражи, доселе считавшиеся труднораскрываемыми… [2] А затем подсуетилась и городская администрация, очень уж своевременно вмешавшаяся в длительный конфликт налоговой инспекции с отцом погибшего Героя России. Ну, разумеется… Действия начальника были признаны незаконными. Только вот сколько физического здоровья, душевных сил и денежных средств потратила семья Петровых за всё это время!.. Вот так и осталось незавершенным то неофициальное расследование причин гибели Шестой Роты и обстоятельств смерти одного лейтенанта. Лейтенанта Дмитрия Петрова. И вся эта история, когда родители погибшего Героя России стали подвергаться беспрецедентному прессингу… Даже не бандитскому наезду, а гораздо хуже!.. Кощунственному и бесчеловечному давлению властей на убитых горем родителей… И только лишь с одной конечной целью – принудить их прекратить свои попытки докопаться до Истины… Всё это более чем убедительно говорит о Правде!.. О ПРАВДЕ ОТЦА И МАТЕРИ, ПОХОРОНИВШИХ СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО СЫНА!.. О ПРАВДЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ РОДИТЕЛЕЙ ПОГИБШИХ СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ… О ПРАВДЕ ГИБЕЛИ ШЕСТОЙ РОТЫ И СМЕРТИ ЛЕЙТЕНАНТА ПЕТРОВА! Также эта история в лишний раз напоминает мне о страшной неотвратимости рока, нависшего над каждым из нас. Над каждой отдельно взятой личностью… Ведь раньше мы жили таким обществом, где любая радость и боль переживались нами вместе, и оттого наша Родина была непобедимой и могучей… А сейчас проживающие на своей же земле потомки великого народа разбиты до мельчайшей частички и загнаны в свой отдельный угол, где рано или поздно будет истреблен каждый! Потому что наша огромная и богатая страна прельщает очень многих соседей и не только их… Но лишь как потенциальная территория их обитания и процветания… Вообще без наличия какого-то коренного населения! СИЛЬНАЯ РОССИЯ НЕ НУЖНА НИКОМУ ИЗ НАШЕГО ОКРУЖЕНИЯ!!! НАША РОДИНА НУЖНА ТОЛЬКО НАМ!!! НЕУЖЕЛИ МЫ ПРОДАДИМ И ПРЕДАДИМ НАШУ РОДИНУ? НЕУЖЕЛИ МЫ НАСТОЛЬКО БЕЗУМНЫ, НЕДАЛЬНОВИДНЫ И БЕЗРОПОТНЫ, ЧТО ПОЗВОЛИМ БЕЗЖАЛОСТНЫМ И РАСЧЕТЛИВЫМ ВРАГАМ ВНОВЬ СТРАВИТЬ НАС В КРОВАВОЙ МЕЖДУУСОБИЦЕ? ЧТОБЫ НАША ОПУСТОШЕННАЯ И РАЗОРЕННАЯ ЗЕМЛЯ ДОСТАЛАСЬ НАШИМ ПРОТИВНИКАМ ЗА ПРОСТО ТАК? ДА ВОТ Х ИМ!!! ЛИЧНО Я – СЛЕПОЙ ТАТАРИН ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ КРОВИ БУДУ СРАЖАТЬСЯ ЗА НАШУ РОССИЮ И ЗА ВСЕ КОРЕННЫЕ НАРОДЫ НАШЕЙ РОДИНЫ!! А ВЫ?! Приглашаю к сотрудничеству Уважаемые читатели! Сейчас я готовлю к изданию свои новые произведения, и было бы очень желательно, если бы к ним прилагались хорошо оформленные иллюстрации. В частности, к повести «Лейтенант Дмитрий Петров» я хочу создать одну-единственную иллюстрацию, которая будет говорить об очень многом… Вполне понятно, что лично я не смогу нарисовать графически эту иллюстрацию. Именно поэтому я приглашаю к сотрудничеству тех людей, у кого есть возможности и способности создать эту иллюстрацию. Итак, мой замысел таков: 1. Вверху идет надпись «Десант своих не бросает», выполненная в плакатном стиле, как это обычно пишут на стендах в воинских частях. Эта надпись должна быть крупными буквами, начинается от левого края иллюстрации и заканчивается на правом краю иллюстрации. 2. Поверх слова «Десант» с наклоном снизу слева и справа вверх должно быть слово «пскапской». Причем, слово «пскапской» должно слагаться из пулевых отметин, выбитых на поверхности этого армейского плаката. 3. Ниже должна располагаться топографическая карта с обозначением боевых позиций 6-й роты, которая погибала в феврале-марте 2000 года, а также с обозначением боевых позиций остальных пяти рот, которые располагались на соседних вершинах. 4. Боевые позиции 6-й роты следует выделить ярко-красным цветом, и именно на эти боевые позиции направлена большая черная стрела вражеского наступления, как это обычно рисуют на штабных картах. Причем, сам черный наконечник несколько деформирован при соприкосновении с передним краем обороны 6-й роты. 5. Справа от топографической карты отдельными столбцами должны идти фамилии офицеров и солдат, погибших в том бою. Первым идет командир батальона майор Евтюхин, потом сколько ему лет на момент гибели и откуда он родом. И так далее. То есть, будет предельно ясно следующее: воинское звание, фамилия, имя, отчество, возраст на момент гибели и место 6. В этом правом столбце с именами погибших следует обязательно указать майора Достовалова и его подчиненных, которые пришли на подмогу 6-й роте, но так и погибли вместе с ней. 7. Внизу должны быть небольшие фотографии должностных лиц, которые могли принять решение оказать помощь погибающей 6-й роте, но так этого и не сделавшие. Под этими небольшими фотографиями надо указать должность, воинское звание, фамилию, имя, отчество. 8. От каждой фотографии нужно провести пунктирную линию со стрелочками к тем позициям на карте, где это должностное лицо находилось в момент гибели 6-й роты. Например, «начальник штаба такого-то полка», от его фотографии идет пунктирная линия к месторасположению полковой группировки. Или же фотография командира такой-то роты, и от нее идет пунктир к непосредственно позициям этой самой роты. 9. На общем фоне надо нарисовать еле заметные силуэты скорбящих женщин в черных траурных платках. Но особенно заметны должны быть взгляды этих женщин… Эти строгие и осуждающие взгляды матерей, чьи сыновья погибли в том бою. 10. Размеры этой иллюстрации можно выполнить не больше стандартного листа формата А4 или же вполовину этого формата. 11. Ваши варианты я прошу направлять на электронный адрес: WAR-FEBRUAR2000@yandex ru. С уважением, Альберт Зарипов