---------------------------------------------


 Пэлем Гринвел Вудхауз
 Не позвать ли нам Дживса?
  (Дживс и Вустер — 10) 



 Глава I


 Бармен, на минуточку отлучившийся из-за стойки в пивной «Гусь и огурчик», чтобы срочно навести по телефону некую справку, возвратился на свое рабочее место, весь сияя, как человек, узнавший, что ему достался крупный выигрыш. Его так и подмывало поделиться с кем-нибудь своей радостью, но в пивной никого не было, только одна женщина сидела за столиком у входа, потягивала джин с тоником и коротала время за чтением книги спиритического содержания. Он решил сообщить замечательную новость ей.
 — Может, вам интересно будет узнать, мэм, — обратился он к ней срывающимся от волнения голосом, — Мамаша Уистлера выиграла Дубки.
 Посетительница оторвалась от книги и с таким выражением посмотрела на него прекрасными темными глазами, будто он сейчас только материализовался из эктоплазмы.
 — Что выиграла? — переспросила она.
 — Дубки, мэм.
 — А что это?
 Бармену представлялось невероятным, чтобы кто-нибудь в Англии мог задать такой вопрос, но он успел вычислить, что эта дама — американка, а американки, это он уже знал, часто не разбираются в фактах грубой действительности. Он лично был знаком с одной, которая попросила, чтобы ей объяснили, что такое футбольный тотализатор.
 — Это ежегодные лошадиные скачки, мэм, исключительно для молодых кобыл, то есть, иначе говоря, они бывают раз в году, и участие мужского пола не допускается. Проходят в Эпсоме накануне Дерби, а уж про Дерби вы, конечно, слыхали.
 — Да, про Дерби слышала. Это у вас тут самые большие конские состязания, верно?
 — Верно, мэм. Их еще иногда называют классическими. А Дубки бывают накануне, хотя в прежние времена их устраивали на следующий день. То есть я хочу сказать, — пояснил бармен, надеясь быть понятым, — раньше Дубки были после Дерби, но теперь это переменили.
 — И Мамаша Уистлера там всех опередила?
 — Да, мэм, на два корпуса. Я поставил пятерку.
 — Поняла. Ну что ж, это здорово, правда? Не принесете мне еще один джин с тоником?
 — Ну конечно, мэм. Мамаша Уистлера! — отходя, упоенно повторил бармен. — Моя красавица!
 Бармен вышел. А дама снова углубилась в книжку. На «Гуся и огурчик» низошла тишина.
 По основным показателям это заведение мало чем отличалось от всех остальных питейных точек, гнездящихся вдоль проезжих дорог Англии и не дающих ее населению погибнуть от жажды. Тот же церковный полумрак, те же непременные картинки над камином: «Охотничьи собаки задирают оленя» и «Прощание гугенота», те же соль, перец и горчица, и бутылочки с острым соусом на столах и тот же традиционный озоновый дух — смесь маринада, мясной похлебки, отварного картофеля и старого сыра.
 Единственное, что отличало «Гуся и огурчика» в этот ясный июньский день и придавало ему особую стать среди всех остальных питейных заведений, было присутствие женщины, с которой говорил бармен. Как правило, в английских придорожных кабаках взору не на чем отдохнуть, кроме разве случайного фермера, поглощающего яичницу, или пары коммивояжеров, развлекающих друг дружку неприличными анекдотами; но «Гусю и огурчику» посчастливилось заманить к себе на подмогу эту заморскую красавицу, и она сразу подняла его уровень на недосягаемую высоту.
 Что в этой женщине сразу же бросалось в глаза и исторгало изумленный присвист, так это окружавшая ее аура богатства. О нем говорило в ней все: кольца, шляпка, чулки, туфли, серебристый меховой палантин и безукоризненный парижский костюм спортивного покроя, любовно облегающий выпуклости роскошной фигуры. «Вот, — сказали бы вы при виде ее, — женщина, у которой от презренного металла сундуки ломятся и тик в большом пальце от беспрерывной стрижки купонов, а кровожадные пиявки из налогового управления при звуках ее имени по привычке с почтительным придыханием приподнимают свои грязные шляпы».
 И, так сказав, вы бы не ошиблись. Какой богатой она казалась, такой и была на самом деле. Похоронив двух мужей, в обоих случаях -мультимиллионеров, она осталась так прекрасно упакована в финансовом отношении, что лучшего и вообразить невозможно.
 Жизнь ее может служить красочной иллюстрацией к романам Х. Элджера, которые повествуют про золушек, превращающихся в герцогинь, и тем поддерживают в молодых сердцах неувядающие надежды — никогда ведь не знаешь, какая колоссальная удача ждет тебя за ближайшим углом. Урожденная Розалинда Бэнкс из городка Чилликот, что в штате Огайо, она не обладала никакими дарами, если не считать миловидного личика, великолепной фигуры и некоторого умения сочинять верлибры, с таким багажом прибыла в Гринич-Виллидж искать счастье в мире искусства — и преуспела с первой же попытки. На одной вечеринке она привлекла к себе взоры и покорила сердце желтогазетного магната Клифтона Бессемера и оглянуться не успела, как стала его женой.
 Овдовев в результате попытки Клифтона Бессемера протаранить на своей машине тяжелый грузовик вместо того, чтобы мирно его объехать, она два года спустя познакомилась в Париже и сочеталась браком с А. Б. Спотсвортом, миллионером — охотником на крупную дичь, и почти сразу же овдовела опять. На этот раз виною было расхождение во взглядах между ним и одним из львов, на которых А. Б. Спотсворт охотился в Кении. Он считал, что лев мертв, а лев считал, что нет. И когда стрелок поставил ногу зверю на горло, позируя перед фотоаппаратом капитана Биггара, знаменитого Белого Охотника, сопровождавшего экспедицию, последовала неприятная шумная ссора, а Белому Охотнику надо было сначала отбросить фотоаппарат, да еще он потратил несколько драгоценных мгновений, пока нашарил ружье, так что его выстрел, меткий, как всегда, грянул слишком поздно, чтобы принести какую-то практическую пользу. Ничего другого не оставалось, как подобрать клочья и переписать огромное состояние миллионера-охотника на имя вдовы, присоединив его к тем приблизительно шестнадцати миллионам, которые она ранее унаследовала от Клифтона Бессемера.
 Вот кто такая была миссис Спотсворт, женщина с душой и с сорока двумя миллионами долларов в кубышке. А дабы прояснить еще некоторые мелочи, быть может, нуждающиеся в прояснении, заметим, что сейчас она направлялась в Рочестер-Эбби в качестве гостьи девятого графа Рочестера, а в «Гусе и огурчике» остановилась просто немного отдохнуть и выгулять собачку пекинеса по кличке Помона. Книгу спиритического содержания она читала потому, что с недавних пор сделалась горячей приверженкой потусторонних изысканий. Модный парижский костюм спортивного покроя на ней был потому, что она любила модные парижские костюмы спортивного покроя. А джин с тоником она пила потому, что такой теплый летний вечер словно специально создан для того, чтобы выпить стаканчик джина с тоником.
 Бармен принес волшебный напиток и продолжил разговор с того места, где остановился:
 — Ставка была тридцать три к одному, мэм.
 Миссис Спотсворт подняла на него лучистые глаза:
 — Простите?
 — С этой цифры она начинала.
 — О ком вы говорите?
 — О той кобыле, вот что, я рассказывал, выиграла Дубки.
 — Ах, так мы опять о ней? — вздохнула миссис Спотсворт. Она читала про чрезвычайно интересные манифестации мира духов, и эти земные разговоры прозвучали для нее неприятным диссонансом.
 Бармен почуял отсутствие живого интереса. Ему стало немного обидно. В такой великий день он хотел бы иметь дело лишь с теми, в чьих жилах течет спортивная кровь.
 — Вы не увлекаетесь скачками, мэм?
 Миссис Спотсворт ответила не сразу:
 — Да, пожалуй, не особенно. Мой первый муж был от них без ума, но мне всегда казалось, что это как-то бездуховно. Такие вещи не очень способствуют высшему развитию нашего "я". Случается, я иной раз поставлю кусок для забавы, но это мой предел. А глубины моей души они не затрагивают.
 — Кусок, мэм?
 — Ну одну тысячу.
 — Ух ты! — пробормотал потрясенный бармен. — Вот это я называю прозаложить последнюю рубашку. Хотя для меня это была бы не только рубашка, но и чулки с подвязками в придачу. Повезло букмекерам, что вы сегодня не были на ипподроме и не поставили на Мамашу Уистлера.
 Он возвратился за стойку, а миссис Спотсворт снова углубилась в книгу.
 Далее на протяжении, наверно, десяти минут в «Гусе и огурчике» ничего существенного не происходило, только бармен прихлопнул салфеткой муху, а миссис Спотсворт допила джин с тоником. Но вдруг могучая рука распахнула дверь, и в залу решительными шагами вошел крепкий, коренастый, широкоплечий и обветренный мужчина. У него было очень красное лицо, зоркие небесно-голубые глаза, круглая, с залысинами голова и топорщащиеся прямоугольные усики, какие встречаются повсеместно на далеких окраинах Империи. Они в таком изобилии произрастают под носами тех, кто несет бремя белого человека, что напрашивается мысль, не имеется ли у их носителей каких-то монопольных прав? На ум приходят ностальгические строки поэта Киплинга: «Мне б к востоку от Суэца, где добро и зло — одно, где не ведают Закона и человек может выращивать у себя на губе топорщащиеся прямоугольные усики».
 Вероятно, эти усики и придавали вошедшему такой экзотический вид. Из-за них он казался совсем не на месте в английской придорожной пивной. При взгляде на него чувствовалось, что его естественная среда обитания — притон Черного Майка в Паго-Паго, где он был бы, конечно, душою общества, хотя вообще-то почти все время пропадал бы на сафари, сводя счеты с местной фауной, какая ни подвернется под руку. «Вот, — сказали бы вы, — человек, не раз смотревший в глаза носорогу, и тот перед ним беспомощно отворачивал морду».
 И опять же, как и тогда, когда вы так глубоко и точно анализировали миссис Спотсворт, вы окажетесь совершенно правы. Этот мужественный воитель джунглей и саванн был не кто иной, как тот самый капитан Биггар, о котором мы уже мельком упоминали выше в связи с прискорбным происшествием, завершившимся кончиной А. Б. Спотсворта, и любой из тех, кто проживает у дороги в Мандалай или проводит время в «Длинном баре» в Шанхае, подтвердит вам, что «бвана» Биггар в своей жизни смирил взглядом так много носорогов, что вам такого количества и во сне не увидать.
 Однако в данный момент он думал не столько о наших бессловесных братьях, сколько о том, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного. Вечер, как мы уже говорили, был теплый, и капитан проделал длинный путь от Эпсома, откуда выехал немедленно по окончании скачек, известных под названием Дубки, до этой тихой пивной в Саутмолтоншире.
 — Пива! — прорычал он, и при звуке его голоса миссис Спотсворт, вскрикнув, уронила книгу, а глаза ее чуть не выскочили из родных орбит.
 И в той ситуации это было вполне естественно, ибо сначала ей показалось, будто она стала свидетельницей одной из тех манифестаций спиритуального мира, про которые она сейчас только читала. У любой женщины глаза из орбит выскочат.
 А дело-то все в том, что капитан Биггар, если взглянуть на вещи прямо, был охотник и, следовательно, должен был охотиться. Его место там, где расположены его охотничьи угодья. Поэтому ничего удивительного, что его встречают то в Кении, то в Малайе, то на Борнео, то в Индии. «А-а, капитан Биггар, привет-привет, — скажут ему. — Как следопытствуете?» А он ответит, что следопытствует нормально. И все в полном порядке.
 Но если вы встретите его в английской придорожной пивной, за тысячи миль от естественной области обитания, можно будет вас понять, коль скоро у вас мелькнет подозрение, что это вовсе не живой человек во плоти, а всего лишь призрак, или фантом, завернувший к вам на огонек, как это свойственно призракам и фантомам.
 — И-ик! — воскликнула миссис Спотсворт, потрясенная до глубины души. С тех пор как она увлеклась потусторонними явлениями, ей часто мечталось увидеть своими глазами настоящее привидение, но для таких вещей нужны соответствующая обстановка и подходящее время суток. Кому охота, чтобы призраки лезли на глаза, когда ты сидишь и пьешь освежительный джин с тоником?
 Капитану же Биггару, пока он не услышал голос миссис Спотсворт, она в полутемной пивной показалась просто обыкновенной женщиной, опрокидывающей стаканчик на дорогу. Конечно, он машинально расправил плечи и подкрутил усы, как поступал неизменно в присутствии любой особы женского пола; но кто она такая, он не догадывался. И вот теперь, узнав ее, он весь, с ног до головы, задрожал мелкой дрожью, словно молодой робкий гиппопотам, впервые столкнувшийся нос к носу с великим Белым охотником.
 — Ну, жарьте меня в горячем масле! — вырвалось у него, и глаза его полезли на лоб. — Миссис Спотсворт! Варите меня в сливовой подливке! Вот уж кого никак не ожидал встретить! Я думал, вы в Америке.
 Миссис Спотсворт опомнилась и приняла прежний светский вид.
 — Я прилетела на прошлой неделе с визитом, — пояснила она.
 — А-а, тогда понятно. А то я очень удивился, увидев вас здесь. Помню, вы говорили, что живете в Калифорнии или где-то там такое.
 — Да, у меня дом в Пасадине. И в Кармеле. И еще один в Нью-Йорке, и еще во Флориде. И еще на севере, в штате Мэн.
 — Пять в общей сложности?
 — Шесть. Я забыла еще про дом в Орегоне.
 — Шесть? — растерянно повторил капитан. — Что ж, приятно, конечно, иметь крышу над головой.
 — Да. Но через какое-то время надоедает. Хочется чего-то нового. Я подумываю купить, может быть, этот дом, куда сейчас еду, Рочестер-Эбби. Я познакомилась в Нью-Йорке с сестрой лорда Рочестера, она возвращалась с Ямайки, и она сказала, что, возможно, ее брат согласится продать. Ну а вы-то что делаете в Англии, капитан? Я как вас увидела, сначала глазам своим не поверила.
 — Да вот, знаете ли, дорогая леди, захотелось взглянуть на родные места. Давно уж не выбирался сюда, все некогда было. Хотя помните пословицу: «Кто с детства много трудится и не веселится, из того вырастет дурак и тупица»? Диву даешься, до чего тут все изменилось с тех пор, как я приезжал последний раз. Нет больше праздных богатеев, если вы меня понимаете, все работают, каждый, так сказать, при деле.
 — Да, поразительно! Сестра лорда Рочестера леди Кармойл рассказала мне, что ее муж, сэр Родерик Кармойл, заведует секцией в магазине «Харридж». А он десятый баронет или что-то в этом роде. Представляете?
 — Трудно себе представить, ваша правда. Толстый Фробишер и Субадар [Субадар — по-персидски и на хинди означает «начальник»] ни за что не поверят, когда я им расскажу.
 — Кто-кто?
 — Приятели мои в Куала-Лумпуре. Просто рты поразевают от изумления. Но мне лично нравится, — мужественно заключил капитан. — Так и должно быть. Игра прямой битой.
 — Как вы сказали?
 — Такой спортивный термин, милая леди. Из крикета. В крикете полагается бить прямой битой, а иначе… иначе ты бьешь, прямо скажем, кривой битой, ну, вы меня понимаете.
 — Н-наверно. Может быть, вы присядете?
 — Благодарю. Только на одну минуту. Я преследую врага рода человеческого.
 В том, как держался капитан Биггар, тонкий наблюдатель заметил бы некоторую скованность и приписал бы ее, вернее всего, тому обстоятельству, что при последнем свидании с миссис Спотсворт он собирал и складывал вместе фрагменты тела ее супруга, чтобы их можно было отправить в Найроби. Однако неловкость, испытываемая им, была вызвана вовсе не этим прискорбным воспоминанием. Корни ее уходили гораздо глубже.
 Эту женщину он любил. Полюбил ее с первого мгновения, как она вошла в его жизнь. До чего ясно он помнил это событие! Лагерь среди древесных акаций. Каменистый обрыв. Обломки скал в русле горного потока. Старый Симба (лев) ревет в отдалении, старый Тимбо (слон) гуляет в высоких тростниках (бимбо), и тут к лагерю подъезжает в автомобиле А. Б. Спотсворт, а рядом с ним — божественное видение в брюках для верховой езды. «Моя жена», -представил А. Б. Спотсворт и указал рукой на свою спутницу — Клеопатру Египетскую и Елену Троянскую в одном лице, а капитан Биггар, отвечая: «Добро пожаловать, мемсагиб» и произнося вежливое приветствие: «Край йу ти ню ма пай», испытал такое ощущение, будто его прошибло сильным электрическим током. «Вот оно!» — понял он.
 Естественно, в соответствии с законами белого человека он в своей любви и не подумал признаваться, но с той самой поры в его сердце горела ровным пламенем безмолвная, жаркая страсть такого калибра, что порой, на досуге, слушая вой гиен и любуясь снегами Килиманджаро, он почти готов был сочинять стихи.
 И вот теперь она снова перед ним, и еще прелестнее, чем прежде. Капитану Биггару показалось, будто где-то поблизости бьют в большой барабан. Но это было всего лишь биение его сердца.
 Его последняя реплика оставила миссис Спотсворт в недоумении.
 — Преследуете врага рода человеческого? — переспросила она.
 — Одного мерзавца букмекера. Подлеца из подлецов, с душой черной, как его грязные ногти. Гонюсь за ним уже несколько часов. И почти настиг, -заключил капитан Биггар, мрачно отпив пива. — но тут что-то сломалось в чертовом автомобиле. Сейчас его чинят в гараже по соседству, за углом.
 — Но почему вы гонитесь за букмекером? — не поняла миссис Спотсворт. Такое занятие казалось ей совсем неподходящим для настоящего мужчины.
 Лицо капитана Биггара потемнело. Своим вопросом она задела обнаженный нерв.
 — Жалкий пес подло со мной обошелся. А с виду такой положительный. Усы как у моржа и черная нашлепка на левом глазу. «Честный Паркинс» — название фирмы. «Ставьте на кого вашей душе угодно, благородный человек, — он говорил. — Кто не играет, тот не выигрывает. Подходите, подходите, — он говорил. — Вразвалку, враскачку, вприпрыжку. Дамам скидка, ставки не возвращаются». Ну я и поставил у него в двойном.
 — В двойном?
 — В двойном, дорогая леди, это когда ставишь на лошадь в одном забеге и если выиграл, то весь выигрыш ставится на другую лошадь в другом забеге.
 — А-а, то, что в Америке называется двойной одинар.
 — И как вы легко можете прикинуть, если обе лошади приходят первыми, вам достается изрядная сумма. Я по приезде в Лондон сошелся с довольно осведомленными людьми, и они порекомендовали на сегодня надежный дубль: Люси Глиттерс и Мамаша Уистлера.
 Второе имя было миссис Спотсворт уже знакомо.
 — Здешний официант сказал, что Мамаша Уистлера победила.
 — И Люси Глиттерс в предыдущей скачке тоже. Я поставил на нее пятерку, выиграл из ста к шести и все записал на Мамашу Уистлера в Дубках. Она прошла финиш из…
 — …из тридцати трех к одному, по словам бармена. Вот это да! Вы сорвали приличный куш.
 Капитан Биггар допил свое пиво. Он допил его как страждущая душа (если страждущая душа может пить пиво).
 — Да, я, безусловно, сорвал бы куш, — подтвердил он, горестно хмуря брови. — Мне причиталась от него колоссальная сумма в три тысячи фунтов, два шиллинга и шестипенсовик, да плюс еще моя исходная пятерка, которую я вручил его помощнику, типу в клетчатом костюме и тоже при моржовых усах. И что же? Негодяй букмекер дал деру, не заплатив. Укатил в своем автомобиле, а я за ним. Несся вдогонку, вихляя по извилистым сельским дорогам, наверно, целую вечность. И как раз когда я его уже почти сцапал, моя машина сломалась! Но я его все равно поймаю, скотину. Изловлю гада. И когда схвачу, выгребу из него все внутренности голыми руками, сверну ему голову, и он у меня ее проглотит. После чего…
 Капитан Биггар вдруг опомнился и умолк. Кажется, он заболтался и не дает даме вставить ни слова. В конце-то концов, какое дело этой женщине до его грез наяву?
 — Довольно обо мне, — сказал он. — Малоинтересная тема. А как вы жили-поживали все это время, дорогая леди? Все у вас в порядке, надеюсь? Выглядите вы — лучше не бывает. А как здоровье вашего супруга? Ах, простите…
 — Ничего, пожалуйста. Вы хотели спросить, не вышла ли я снова замуж? Нет, не вышла, хотя Клифтон и Алексис оба очень советуют. Так мило с их стороны, так благородно! Они так заботятся обо мне.
 — Клифтон? Алексис?
 — Мистер Бессемер и мистер Спотсворт, мои прошлые мужья. Я с ними время от времени переговариваюсь на спиритических сеансах. Вы, наверно, считаете, — добавила она не без смущения, — что странно с моей стороны верить в такие вещи?
 — Странно?
 — Потому что многие мои друзья в Америке говорят, что это все вздор собачий.
 Капитан Биггар воинственно фыркнул:
 — Хотел бы я быть там и высказать им свое мнение. Я бы потряс их тусклый интеллект. Нет, дорогая леди, живя на таинственном Востоке, я видел слишком много фантастического, чтобы находить что-то странным. Я наблюдал, как босые пилигримы на дороге Ахура-Мазда ступали по раскаленным углям. Видел, как в воздух подкидывают канаты и по ним карабкаются вверх стайки ребятишек. Я знаю факиров, которые спят на гвоздях.
 — Неужели?
 — Уверяю вас. И при этом, подумайте только, совершенно не ведают бессонницы. Так что я не из тех, кто поднимает людей на смех за то, что они верят в спиритизм.
 Миссис Спотсворт смотрела на него с нежностью. Она думала о том, какой он чуткий и симпатичный.
 — Я очень увлекаюсь мистическими исследованиями. С гордостью могу сказать, что принадлежу к узкому кругу энтузиастов, стремящихся проникнуть сквозь завесу. И надеюсь, что в этом Рочестер-Эбби, куда я еду, я сподоблюсь какой-нибудь яркой духовной манифестации. Это ведь, говорят, один из старейших загородных домов в Англии.
 — Ну, раз так, значит, обязательно вспугнете пару-тройку призраков, -заверил ее капитан Биггар. — В этих старых английских домах они водятся целыми табунами. Не выпьете ли еще джина с тоником?
 — Нет, мне пора. Помона ждет в машине, а она сердится, когда ее оставляют одну.
 — Никак не можете задержаться и пропустить со мной по полстаканчика?
 — Боюсь, что никак. Надо ехать. У меня нет слов, чтобы передать вам, как мне приятно было снова встретиться с вами, капитан.
 — Для меня это был настоящий праздник, дорогая леди, — ответил капитан Биггар голосом, осипшим от избытка чувств.
 Они уже вышли на улицу, и она задержалась, стоя возле своего автомобиля в ослепительных лучах заката, так что ему представилась возможность лучше разглядеть ее во всей красе. «Как она хороша, — подумалось ему, — как обворожительна, как… Стоп, Биггар, — резко одернул он себя, — это никуда не годится, приятель. Соблюдай правила игры, старина!»
 — Зайдите навестить меня, капитан, когда я вернусь в Лондон. Я становилась в «Савое».
 — Буду счастлив, дорогая леди, буду счастлив, — ответил капитан Биггар. — Зайду непременно.
 Но на самом деле он не собирался выполнить свое обещание. Потому что зачем? Какой прок возобновлять это знакомство? Только бередить старую рану. Нет, лучше уж сжать покрепче зубы и прямо сейчас поставить на всем этом точку, раз и навсегда. Скромному охотнику, прямо скажем, без фартинга за душой, нечего якшаться с богатыми вдовами. О таких вещах ему не раз с осуждением говорили Толстый Фробишер и Субадар в Англо-Малайском клубе Куала-Лумпура. «Этот малый — просто пошляк и гонится за деньгами, -бывало, говорили они за рюмкой джина про кого-нибудь из знакомых, женившегося на богатой. — Обыкновенный жиголо, черт подери, только и всего. Так не поступают, старина, ясно? Это непорядочно».
 И они совершенно правы. Так не поступают. Да, черт подери, у человека есть кодекс чести. Одним словом, как говорится, мех нее пан конг бахн ротфай.
 Он вздернул подбородок и зашагал по дороге — узнать, как поживает его автомобиль.




 Глава II


 Замок Рочестер-Эбби — вообще-то в Англии произносится: «Ростер» -расположен милях в десяти от «Гуся и огурчика». Он стоит, вернее, стоит та часть его, которая еще не обрушилась, на самой границе Саутмолтена, среди улыбчивой сельской местности. Хотя если бы вы спросили его владельца -Вильяма Эджертона Бамфилда Оссингама Белфрая, девятого графа Рочестерского, с чего бы это в наши дни английской сельской местности улыбаться, он бы затруднился ответить. Архитектура его дома относится к ХIII веку, к XV веку и к эпохе Тюдоров, а разрушения — к середине ХХ века, к периоду после Второй мировой войны.
 Чтобы попасть в Рочестер-Эбби, надо свернуть с шоссе и ехать добрую милю по подъездной аллее, густо поросшей живописными сорными травами, а затем подняться по каменным, кое-где выщербленным ступеням парадного крыльца к массивной, давно не крашенной входной двери. Что и проделали сестра Билла Ростера Моника и ее муж сэр Родерик (Рори) Кармойл примерно в то время, когда миссис Спотсворт и капитан Биггар вспоминали былое.
 Моника, по прозвищу Маленький Мук, была женщина миниатюрная и очень подвижная; ее муж был долговяз и невозмутим. В его облике и манерах ощущалось что-то от крайне флегматичного буйвола, который задумчиво жует жвачку и озирается вокруг медлительно и методично, не допуская ни малейшей спешки. Именно так он, стоя на верхней ступеньке крыльца, озирал сейчас Рочестер-Эбби.
 — Мук, — промолвил он наконец, завершив осмотр. — Я сообщу тебе одну вещь, которую ты, по своему усмотрению, можешь передавать или не передавать для публикации в прессе. Это несчастное здание каждый раз, как я его вижу, все больше теряет лоск.
 Моника немедленно вступилась за дом своего детства:
 — Могло быть еще гораздо хуже.
 Рори подумал-подумал, пожевал жвачку и спросил:
 — Например, как?
 — Конечно, дом нуждается в ремонте, но где взять на это денег? Не может же бедняжка Билл содержать дворец на избушечные доходы.
 — Почему он не поступит на работу, как все мы?
 — Нечего тебе важничать. Подумаешь, деятель торговли!
 — Не я один, все работают. Палата лордов практически пустует, лорды приходят заседать только по вечерам и в праздники.
 — Нас, Ростеров, трудно к чему-нибудь приспособить. Все мужчины у нас в роду были божьи одуванчики. Дядя Роджер, например, даже сапоги свои не умел надеть.
 — А в чьих же он сапогах ходил? — заинтересовался Рори.
 — Это мы все не прочь бы выяснить. Конечно, ошибка Билла, что он упустил ту баснословно богатую американку.
 — Что еще за американка?
 — Это было вскоре после нашей с тобой свадьбы. Некая миссис Бессемер. Вдова. Он с ней познакомился как-то летом в Каннах. Сказочно богатая и, по словам Билла, неописуемой красоты. Поначалу ситуация казалась обнадеживающей, но потом ничего из этого не вышло. Верно, кто-то перебежал дорогу. Он же тогда был просто мистер Белфрай, а не его сиятельство граф Рочестер, это могло иметь решающее значение.
 Рори покачал головой:
 — Вряд ли дело в этом. Я вон тоже был просто мистер Кармойл, когда познакомился с тобой, а посмотри, как я тебя лихо уволок из-под носа у лучших женихов графства.
 — Да, но вспомни, какой ты тогда был. Разбивал сердца направо и налево, только бровью поведешь. Ты и сейчас еще ничего, — любовно добавила Моника. — Осталось кое-что от прежних чар.
 — Что верно, то верно, — не стал отрицать Рори. — При рассеянном освещении я еще кого хочешь очарую. А вот у Билла, мне кажется, всегда не хватало напора… такого напора, какой можно наблюдать у нас в «Харридже». Воля к победе, я бы так это назвал. Она была у Наполеона. Она есть у меня. А у Билла ее нет. Мм-да, так-то, — философски заключил Рори. Он снова принялся оглядывать Рочестер-Эбби. — Знаешь, в чем нуждается этот дом? В атомной бомбе. Чтобы ее аккуратно сбросили на крышу главного банкетного зала.
 — Да, это бы, конечно, неплохо.
 — В два счета бы все пришло в порядок. Наладилась бы нормальная жизнь. Но, увы, атомные бомбы стоят денег, так что этот вариант, надо полагать, исключается. Тебе следует употребить свое влияние и убедить Билла, пусть закупит побольше керосина, нагребет стружек, перестанет выбрасывать утренние газеты, запасется спичками и в одну прекрасную безлунную ночь запалит тут такой костер, чтобы небу жарко стало. Он сразу почувствует себя другим человеком, как только старую развалину охватят языки пламени.
 Моника ухмыльнулась загадочно:
 — Я знаю способ получше.
 Рори покачал головой:
 — Нет. Только поджог. Это единственный выход. Старый добрый поджог. Ребята на востоке им частенько пользуются. Спалят фабрику, на которой работали, и гуляй не хочу.
 — А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что надеюсь его продать?
 Рори изумленно вытаращил глаза. Он был высокого мнения об изобретательности своей жены, но в данном случае полагал, что она замахнулась на невозможное.
 — Продать?! Да этот дом задаром никому не всучишь! Билл, как мне известно, предлагал его за бесценок одной благотворительной конторе под приют для исправившихся малолетних преступников, так от него там с презрением отмахнулись. Должно быть, опасались, как бы их преступники не подхватили ревматизм. Чрезвычайно сырое помещение Рочестер-Эбби.
 — Да, влажноватое.
 — Вода проступает сквозь стены и струится ручьями. Помню, я как-то сказал Биллу: «Билл, — говорю, — сообщу тебе кое-что насчет твоей домашней обстановки. У вас в саду протекает река, а в доме протекают крыши». Развеселил его, беднягу. Он сказал, что это очень остроумно.
 Моника смерила его холодным супружеским взглядом, какие неизменно приводят мужей в трепет.
 — Жуть как остроумно, — произнесла она ледяным тоном. -Обхохочешься. И конечно, ты сразу же отмочишь что-нибудь в этом роде, чтобы позабавить миссис Спотсворт.
 — Как ты сказала? — до Рори постепенно дошло, что было названо имя, ему незнакомое. — Кто это миссис Спотсворт?
 — Дама, которой я надеюсь продать этот дом. Американка. Ужасно богатая. Я познакомилась с ней в Нью-Йорке, по пути домой. У нее штук двадцать домов в Америке, но ей безумно хочется что-нибудь старое и живописное в Англии.
 — Романтическая особа, а?
 — Вся пропитана романтикой. Ну и вот, когда она мне это сказала — мы сидели рядом на обеде в женском клубе, — я, конечно, сразу подумала про Билла и Рочестер-Эбби и принялась ей его расписывать. Она, похоже, заинтересовалась. В конце-то концов, здесь и вправду уйма всяких исторических достопримечательностей.
 — И мышей.
 — Она на следующий день улетала в Англию, и я пригласила ее, когда я вернусь домой, приехать сюда и самой все осмотреть. Теперь она должна быть с минуты на минуту.
 — А Билл об этом знает?
 — Нет. Мне следовало предупредить его телеграммой, но я забыла. Ну да какая разница? Он все равно будет в восторге. Важно только, чтобы ты не отпугнул ее своими убийственными шуточками: «Я часто говорю, миссис Спотсворт, со свойственным мне остроумием, что, с одной стороны, в здешнем саду протекает речка, а с другой стороны… ха-ха-ха! Вы только послушайте — закачаетесь… с другой стороны, в доме протекает крыша». И она, конечно, немедленно бросится заключать сделку.
 — Ну что ты, моя старушка, разве я способен ляпнуть такое?
 — Очень даже способен, мое сокровище. Твоя беда в том, что ты хоть и лучший из мужчин, но совершенно лишен такта.
 Рори усмехнулся. Ему было смешно это слышать.
 — Это я-то лишен такта? У нас в «Харридже» тебя бы за такие слова просто подняли на смех.
 — Ты должен постоянно держать в голове, как важно для нас продать Рочестер-Эбби.
 — Буду помнить. Я всей душой за то, чтобы протянуть старине Биллу руку помощи. Куда же это годится? — перешел Рори к глубокомысленным рассуждениям, он нередко задумывался на подобные темы. — Билл начал свою карьеру с самого низа, как простой наследник графского титула, и благодаря собственной настойчивости и отваге в конце концов достиг того, что стал графом. Но едва только он успел нахлобучить на голову феодальную корону и сказал себе: «Хоп-ля-ля, урра!» — как вдруг, точно кролика из шляпы, вытаскивают на свет социальную революцию и отбирают у него практически все до последнего пенни. М-да, что поделаешь, — заключил Рори со вздохом. -Послушай, Мук, — переменил он тему, — старушка, ты не заметила, что на протяжении нашей беседы, для меня лично крайне приятной, я то и дело, с короткими интервалами, нажимал звонок, но абсолютно безрезультатно? Тут что, замок Спящей Красавицы? Или ты думаешь, все население этого дома выкосила какая-нибудь чума или холера?
 — Да Господи! — воскликнула Моника. — В Рочестер-Эбби никакие звонки не работают со времен Эдуарда Седьмого по крайней мере. Дядя Джордж, если ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал голову и выл, как койот.
 — Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?
 — Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты принеси вещи из машины.
 — И куда их поставить?
 — Пока на пол в холле, — ответила Мук. — А позже отнесешь наверх.
 Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев, которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили, и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника сидела и читала «Газету для девочек», и здесь же, пока не запретил дядя Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов. Это была просторная, уютная, слегка затрапезная комната со стеклянными дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже знаем, протекала речка.
 Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что никак нельзя пустить часы в обратную сторону, — а в это время из сада в комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при виде ее, а затем восторженно взвизгнула:
 — Маленький Мук… Дорогая!
 Моника обернулась:
 — Джил, мой ангел!
 И они бросились друг дружке в объятия.




 Глава III


 Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее танагрской статуэтке. Сравнение это, однако же, хромает, поскольку танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое время в школе с успехом играла правым нападающим в хоккейной команде.
 — Милая моя Мук! — проговорила она теперь. — Это в самом деле ты? Я думала, ты на Ямайке.
 — Сегодня утром возвратилась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.
 — Как ты загорела!
 — Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
 — Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась раньше времени?
 — Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства, столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король торговли.
 Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
 — Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? — Заметив Джил, он замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. — Здравствуйте, — произнес он неуверенным тоном.
 — Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
 — Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила, это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
 — Она сама заметила.
 — Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без ничего, — доверительно сообщил он Джил. — Старозаветный муж мог бы кое о чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как вы выросли!
 — С каких пор?
 — С тех… с тех пор, как начали расти.
 — Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
 — Ну, этого я бы не сказал…
 — Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
 — Для этого вы слишком молоды.
 — Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них лапы были в грязи.
 — Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и пугало!
 — Мой муж славится утонченными манерами, — вмешалась Моника. — Его нередко называют современным графом Честерфилдом.
 — Я как раз собирался добавить, — самодовольно возразил Рори, — что она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?
 — Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее прежнего.
 Моника вздохнула:
 — Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
 — Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо — впукло, -последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
 — А тебе-то откуда известны такие подробности?
 — Да так, бываю в нашей секции дамского белья.
 Джил рассмеялась:
 — Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над головой.
 — Ну и каков результат? Оправдались затраты?
 — В каком смысле?
 Моника, доверительно понизив голос, растолковала:
 — В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоящее?
 — На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая, залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня Рочестерская.
 Моника восторженно взвизгнула:
 — То есть вы с Биллом помолвлены?
 — Вот именно.
 — Давно?
 — Уже несколько недель.
 — Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.
 — Действительно, — со свойственным ему тактом подтвердил Рори. -Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле «Ипподром»…
 Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно лягнула его по лодыжке.
 — Расскажи нам, дорогая, как это произошло? — попросила она. -Неожиданно?
 — Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс…
 Рори вытаращил глаза:
 — Что дать корове?
 — Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: «Слушай, когда мы с этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?»
 — Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: «Э-э, как насчет того, чтобы… а?..»
 — Да, а перед тем еще три недели репетировал, — уточнил Рори. Он снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. — Этот болюс, пилюля, про которую вы сейчас говорили… Я не вполне понял. Вы давали его корове, верно?
 — Да, больной корове.
 — Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?
 — Это моя работа. Я местный ветврач.
 — Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?
 — Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.
 Рори с умудренным видом кивнул:
 — Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.
 — Рори работает в «Харридже», — уточнила Моника.
 — Правда?
 — Старший продавец в секции «Шланги, газонокосилки и поилки для птиц», — пояснил Рори. — Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по службе и переводе в секцию «Стекло, фигурки и фарфор». А оттуда всего лишь шаг до «Дамского белья».
 — Мой герой! — Моника нежно поцеловала мужа. — Держу пари, они там все позеленеют от зависти.
 Рори, скандализованный, поспешил возразить:
 — Ну что ты! Нет, конечно. Народ бросится пожимать мне руку, шлепать по спине. У нас в «Харридже» царит замечательный дух товарищества, один за всех и все за одного.
 Моника снова обратилась к Джил:
 — А твой отец не возражает против того, что ты разъезжаешь повсюду и даешь болюсы коровам? Отец Джил, — объяснила она мужу, — начальник полиции графства.
 — А-а, очень приятно, — сказал Рори.
 — По-моему, он должен быть против.
 — Нет-нет. Мы теперь все где-нибудь работаем. За исключением моего брата Юстаса. Он прошлой зимой выиграл в Литтлвуде крупную сумму в бильярд и стал чванливым богачом. Со всей родней держится так надменно. Одним словом, великосветский фат.
 — Какой снобизм! — горячо отозвался Рори. — Меня возмущают классовые различия!
 Он собрался было распространиться на эту тему, поскольку имел по данному вопросу твердые взгляды, но в эту минуту раздался телефонный звонок, и он потрясенный оглянулся вокруг:
 — Господи ты Боже мой! Вы что, хотите сказать, что старина Билл заплатил за телефон?
 Моника подняла трубку:
 — Алло?.. Да, это Рочестер-Эбби… Нет, лорда Рочестера в настоящее время нет дома. Это его сестра леди Кармойл. Номер его автомобиля? Я даже не знала, что у него вообще есть автомобиль. — Она обернулась к Джил: — Ты не знаешь номер машины Билла?
 — Нет. А почему они спрашивают?
 — Почему вы спрашиваете? — повторила Моника в телефон. Она подождала минуту и положила трубку. — Разъединили.
 — Кто это был?
 — Не назвался. Просто голос из пустоты.
 — А вдруг Билл попал в аварию? — встревожилась Джил.
 — Ну что вы! — успокоил ее Рори. — Он слишком хорошо водит машину. Наверно, остановился по дороге купить соку или еще чего-нибудь, а им понадобился его номер, записать в книгу должников. Но когда звонят по телефону и не называют своего имени, это производит неприятное впечатление. У нас был один, работал помощником старшего продавца в секции «Варенья, соусы и консервы», ему однажды ночью позвонил Таинственный Голос, не назвался, и, короче говоря…
 — Прибереги эту историю на после обеда, о мой король рассказчиков, -прервала его Моника. — Если, конечно, тут будет обед, — добавила она с сомнением.
 — Разумеется, будет обед, — сказала Джил. — И вы убедитесь, что он тает во рту. У Билла очень хороший повар.
 Моника удивленно захлопала глазами:
 — Повар? Это в наши времена? Не могу поверить. Может, еще скажешь, что у него есть горничная?
 — Есть. По имени Эллен.
 — Опомнись, дитя. Ты бредишь. Горничных не бывает.
 — А у Билла есть. И садовник есть. И дворецкий, замечательная личность по имени Дживс. И Билл еще подумывает нанять мальчика, чтобы чистил ножи и обувь.
 — Милосердные небеса! Прямо какой-то ханский дворец! — Моника вдруг что-то вспомнила. — Дживс, ты сказала? Почему это имя мне знакомо?
 Рори поспешил пролить свет:
 — Берти Вустер. У него слугу зовут Дживс. Наверно, его брат или тезка.
 — Нет, — возразила Джил. — Это он и есть. Билл получил его в ленд-лиз.
 — Но как же Берти-то без него обходится?
 — По-моему, мистер Вустер сейчас в отъезде. Во всяком случае, Дживс сам в один прекрасный день явился сюда и объявил, что готов принять на себя обязанности дворецкого, ну и, естественно, Билл за него ухватился. Это не человек, а сокровище. Билл говорит, что он «старой закалки», не знаю точно, что это значит.
 Моника все еще недоумевала.
 — А средства на все это? Он платит жалованье своим придворным или только одаривает их время от времени обворожительной улыбкой?
 — Ну конечно, платит. Щедро. Еженедельно по субботам расшвыривает кошельки с золотом.
 — Откуда же он его берет?
 — Зарабатывает.
 — Не смеши меня. Билл за всю жизнь не заработал ни пенни, исключая раннее детство, когда ему платили по два пенса за прием касторки. Где он мог заработать?
 — Он делает какую-то работу для Сельскохозяйственного совета.
 — Ну, на этом не разбогатеешь.
 — А вот Билл сумел. Наверно, ему платят больше, чем другим, за то, что он очень хорошо исполняет свои обязанности. В чем они состоят, я на самом деле точно не знаю. Он садится утром в машину и уезжает. Я думаю, инспектирует. Собирает сведения по вопросникам. А так как с цифрами он не особенно в ладах, с ним ездит Дживс.
 — Ну что ж, замечательно, — сказала Моника. — А то я испугалась, не принялся ли он снова играть на скачках. Было время, я страшно за него беспокоилась, когда он гонял с ипподрома на ипподром в своем сером цилиндре, он еще носил в нем сэндвичи.
 — Нет, нет, это исключено. Я взяла с него честное благородное слово, что он никогда больше не поставит деньги на лошадь.
 — Разумная мера, — одобрил Рори. — Хотя, конечно, иногда немного встряхнуться не вредно. Мы в «Харридже» устраиваем маленький тотализатор на разные важные события. По пять шиллингов. Ставки крупнее не поощряются начальством.
 Джил подошла к стеклянной двери в сад.
 — Ну хорошо, — сказала она. — Мне вообще-то некогда тут болтать, меня работа ждет. У Билла приболел ирландский терьер, я зашла взглянуть, как он.
 — Дайте ему болюс.
 — Я применяю новую американскую мазь. У бедняги чесотка. Увидимся еще сегодня.
 И Джил ушла по делам милосердия, а Рори обернулся к Монике. От его обычного бесстрастия не осталось и следа. Он оживился, принял проницательный вид — ну просто Шерлок Холмс, напавший на след преступника.
 — Мук.
 — Да?
 — Что ты на это скажешь, старушка?
 — На что?
 — На это внезапное обогащение Билла. Тут явно что-то не так. Если бы у него завелся один дворецкий, это бы еще можно было понять: переодетый судебный исполнитель. Ну а горничная? А повар? И автомобиль? И, черт возьми, оплаченные счета за телефон?
 — Да, я согласна. Это странно.
 — Не просто странно. Смотри сама. Когда я прошлый раз посещал Рочестер-Эбби, Билл находился в состоянии полного безденежья, естественном для представителя английских высших классов наших дней, — выпивал кошкино молоко и подбирал сигарные окурки в сточных канавах. Приезжаю теперь и что же я вижу? Дворецкие в каждом углу, повсюду, куда ни глянь, горничные, на кухне повара теснятся у плиты, тут и там ирландские терьеры, да еще раздаются фантастические разговоры про мальчиков для чистки обуви и ножей. Это… это… Забыл слово. Ну, как это говорится?
 — Не знаю, что ты хочешь сказать.
 — Знаешь. Начинается на «ир».
 — Ирак? Ирвинг? Иррадиация?
 — Да нет. Иррационально, вот какое слово. Все это совершенно иррационально. Разговоры про работу для Сельскохозяйственного совета, конечно, отбрасываем, это чистая лапша на уши. Сказки для маленьких. Таким роскошеством на жалованье от Сельскохозяйственного совета не обзаведешься. — Рори замолчал и погрузился в задумчивость. — Слушай, а что, если Билл решил пойти в джентльмены-грабители?
 — Не говори глупостей.
 — А что, некоторые идут. Рэффлс, например, если помнишь, был джентльменом-грабителем и жил вполне неплохо. Или, может быть, он кого-то шантажирует?
 — Господи, Рори, ну что ты такое говоришь!
 — Выгодное занятие, насколько я знаю. Присмотришь себе какого-нибудь богача, проведаешь его гнусные тайны и шлешь ему письмо, что, мол, тебе все известно и пусть он положит десять тысяч фунтов мелкими купюрами под столб на второй миле Лондонского шоссе. Потратишь эти десять тысяч, берешь с него еще столько же. Сумма со временем возрастает, и вот тебе разгадка всех этих дворецких, горничных и так далее.
 — Если ты будешь меньше плести чушь и перенесешь наверх больше чемоданов, мир станет значительно лучше.
 Рори подумал и понял, что от него требуется.
 — Ты хочешь, чтобы я перенес чемоданы наверх?
 — Вот именно.
 — Будет исполнено. Девиз «Харриджа»: «Сервис».
 Снова зазвонил телефон. Рори возвратился и поднял трубку.
 — Алло? — Он вздрогнул. — Кто-кто? Господи ты боже мой! Хорошо. Его сейчас нет, но я передам. — Он положил трубку. На лице у него появилось ответственное выражение. — Мук, — проговорил он торжественно, — может быть, впредь ты будешь серьезнее относиться к моим словам и перестанешь отмахиваться и высмеивать мои теории. Звонили из полиции.
 — Из полиции?
 — Хотели поговорить с Биллом.
 — О чем?
 — Не сказали. Не полагается, ты что, не понимаешь? Запрещено законом о государственной тайне и прочих таких вещах. Но круг смыкается, старушка. Его уже обложили со всех сторон.
 — А может, они просто хотят, чтобы он приехал раздавать призы участникам какого-нибудь полицейского состязания?
 — Сомневаюсь. Но ты, конечно, можешь придерживаться этой версии, если тебе так легче. Значит, ты говоришь, отнести чемоданы наверх? Будет исполнено незамедлительно. Пошли, ты будешь меня вдохновлять словом и жестом.




 Глава IV


 Они ушли, и какое-то время тишину летнего вечера нарушал только доносившийся с лестницы глухой стук восхождения покорного мужа с тяжелыми чемоданами в обеих руках. Потом замер и он, и сонное безмолвие снова воцарилось в Рочестер-Эбби. Но вот сначала тихий, издалека, затем все громче, ближе стал слышен шум автомобильного мотора. После того как он, усилившись, оборвался, через стеклянную дверь из сада вошел молодой человек. Ввалился на подкашивающихся ногах, учащенно дыша, подобно загнанной лани, которая желает к потокам воды. Вынув дрожащими руками из кармана портсигар, вошедший закурил; видно было, что его одолевают тягостные мысли.
 Впрочем, мысли — это условно говоря. Потому что Вильям, девятый граф Рочестер, который, бесспорно, был очень мил, и все, кто его знал, относились к нему с искренней симпатией, никак не мог считаться мыслителем. Еще в его детские годы близкими было замечено, что, хотя он имеет золотое сердце, маленьких серых клеточек у него в мозгу явный недобор, так что, согласно общему мнению, кому бы ни досталась следующая Нобелевская премия, это будет не Билл Ростер. В «Клубе трутней», членом которого он заделался сразу по окончании школы, его по части интеллекта ставили где-то между Фредди Уидженом и Понго Туислтоном, то есть на одно из самых последних мест. Более того, некоторые утверждали, что в умственном развитии он отстает даже от дубины Фодеринг-Фиппса.
 Зато следует отметить, что Билл, как все в их роду, был исключительно хорош собой, — хотя те, кто так считал, возможно, изменили бы свое мнение, если бы увидели его в данную минуту. Ибо мало того, что на нем был пиджак в крупную пеструю клетку, с раздутыми мешковатыми карманами и галстук вырви глаз — расцвеченный голубыми подковами на малиновом фоне, но вдобавок еще левый глаз закрывала большая черная нашлепка, а над верхней губой нависали пышные рыжие усы, напоминающие швабру без палки. В мире бритых лиц, в котором мы живем, не часто встретишь у человека такую почти тропическую растительность; да и не особенно хочется, по правде говоря.
 Черная нашлепка и рыжие усищи — это дурно, но что девятый граф все же еще способен к раскаянию, было видно из того, как он подпрыгнул, точно балетный танцор, когда, прохаживаясь по комнате, случайно заметил в старинном зеркале свое отражение.
 — Боже милостивый! — воскликнул он, отшатнувшись.
 Дрожащими пальцами он снял с глаза нашлепку, сунул в карман, сорвал с губы злокачественную растительность и, изогнувшись, вылез из клетчатого пиджака. После этого он подошел к окну, высунул голову наружу и сдавленным, заговорщицким голосом позвал:
 — Дживс!
 Ответа не последовало.
 — Эй, Дживс, где вы?
 Снова тишина.
 Билл свистнул. Свистнул еще раз. Так он стоял на пороге между комнатой и террасой и свистел, когда дверь сзади него отворилась и показалась величавая фигура.
 Человек, вошедший или, правильнее будет сказать, вступивший в комнату, был высок, темноволос и важен. Это мог быть иностранный посол из приличной семьи или нестарый первосвященник какой-нибудь утонченной, солидной религии. В глазах его светился ум, правильные черты лица выражали феодальную верность и готовность к услугам. Словом, это был типичный джентльмен, слуга джентльмена, с высоко развитыми благодаря рыбной диете мозгами, которые он теперь был рад почтительно предоставить в распоряжение молодого господина. Он держал переброшенный через руку пиджак в спокойных тонах и консервативной расцветки галстук.
 — Вы свистели, милорд?
 Билл обернулся:
 — Дживс! Каким образом вы ухитрились туда пробраться?
 — Я отвел машину в гараж, милорд, а потом вошел в дом через людскую половину. Ваш пиджак, милорд.
 — Спасибо. Я вижу, вы переоделись.
 — Я счел, что так будет лучше, милорд. Когда мы выезжали на шоссе, тот господин был уже совсем близко, он может пожаловать сюда с минуты на минуту. Если бы его встретил дворецкий в клетчатом костюме и накладных усах, это могло бы возбудить его подозрения. Рад видеть, что вы, ваше сиятельство, уже сняли этот довольно заметный галстук. Он превосходно способствует созданию соответствующей атмосферы на скачках, но едва ли подходит для частной жизни.
 Билл с содроганием покосился на отталкивающий предмет мужского туалета.
 — Он мне с самого начала внушал отвращение, Дживс. Весь в каких-то ужасных подковах… бррр! Засуньте его куда-нибудь подальше. И пиджак тоже.
 — Очень хорошо, милорд. Вон тот сундук, я полагаю, сможет послужить им временным вместилищем. — Дживс подобрал пиджак и галстук и прошел в дальний конец комнаты, где стоял старинный дубовый сундук для приданого, переходивший из поколения в поколение в роду Рочестеров. — Да, -удостоверился Дживс. — «Не так глубок, как колодезь, и не так широк, как церковные врата, но и этого хватит».
 Аккуратно сложив эти неприятные вещи, он поместил их на дно и опустил крышку. Даже такие простые действия Дживс совершал со спокойным достоинством, которое произвело бы глубокое впечатление на зрителя, не столь взбудораженного, как Билл. Выглядело это все так, как будто полномочный посол великой державы возлагает венок на гробницу почившего монарха.
 Но Билл, как мы уже сказали выше, был взбудоражен. На него наибольшее впечатление произвела фраза, сорвавшаяся несколько раньше с уст великого человека.
 — То есть как это он может пожаловать с минуты на минуту? -переспросил он. Известие, что ему может нанести визит краснорожий субъект с оглушительным голосом, осыпавший его бранью всю дорогу от Эпсома до Саутмолтоншира, его не слишком обрадовало.
 — Не исключено, что он разглядел и запомнил номер нашего автомобиля, милорд. Если ваше сиятельство помнит, он довольно продолжительное время имел возможность рассматривать нас с тыла.
 Билл рухнул в кресло и отер со лба одинокую каплю пота. Такого оборота дел он не предвидел. И теперь перед лицом неожиданной опасности у него словно размякли кости.
 — А, черт! Об этом я и не подумал. Теперь он узнает имя владельца и явится сюда.
 — Да, милорд, такое предположение вполне правдоподобно.
 — Вот дьявольщина, Дживс!
 — Да, милорд.
 Билл снова провел по лбу платком:
 — Ну и что же мне тогда делать?
 — Я бы порекомендовал равнодушие и полнейшее непонимание, о чем идет речь.
 — С эдаким легким смешком?
 — Вот именно, милорд.
 Билл попробовал издать легкий смешок.
 — Как на ваш слух, Дживс?
 — Не слишком удачно, милорд.
 — Больше похоже на предсмертный хрип, а?
 — Да, милорд.
 — Придется разок прорепетировать.
 — Не один раз, милорд. Тут нужна убедительность.
 Билл сердито пнул скамеечку:
 — Откуда я вам возьму убедительность, когда у меня нервы в таком состоянии?
 — Вполне понимаю ваши чувства, милорд.
 — Да я весь дрожу. Вы видели когда-нибудь бланманже под штормовым ветром?
 — Нет, милорд, мне не случалось наблюдать такого природного явления.
 — Оно трясется. Вот и я тоже.
 — Вполне естественно, что после такого испытания вы несколько перевозбуждены.
 — Вот именно что испытания. Мало того, что грозила ужасная опасность, но еще пришлось так позорно улепетывать.
 — Я бы не назвал наши действия улепетыванием, милорд. Правильнее сказать — стратегический отход. Это общепризнанный военный маневр, его использовали все великие тактики прошлого, когда того требовала обстановка. Не сомневаюсь, что и генерал Эйзенхауэр прибегал к нему при случае.
 — Но только за ним наверняка не гнался с пеной у рта взбесившийся игрок в тотализатор и не орал во всю глотку: «Держи мошенника!»
 — Возможно что нет, милорд.
 Билл погрузился в грустные думы.
 — Это слово, «мошенник», его особенно неприятно было слышать.
 — Я вполне вас понимаю, милорд. Оно вызывает возражения как недопустимое, несущественное и не идущее к делу, говоря словами юристов. Ведь ваше сиятельство по пути домой неоднократно высказывались в том смысле, что намерены вернуть деньги тому господину.
 — Ну разумеется, намерен. Тут и спорить не о чем. Естественно, возмещу все, до последнего пенни. Ноблес… как это говорится, Дживс?
 — Оближ, милорд.
 — Вот именно. На карту поставлена честь Рочестеров. Но мне нужно время, черт подери, чтобы сколотить такую сумму: три тысячи фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — Три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, милорд. Вы забываете изначальные пять фунтов, поставленные тем господином.
 — Верно. Из головы вылетело. Вы сунули его пятерку в карман брюк, и мы так с нею и уехали.
 — Совершенно верно, милорд. Итого — общая сумма вашей задолженности капитану Биггару…
 — Это его так зовут?
 — Да, милорд. Капитан К. Дж. Брабазон-Биггар, клуб «Объединенные путешественники», Нортумберланд-авеню, Лондон, W. C. 2. Как секретарь вашего сиятельства, я записал его фамилию и адрес на билете, который сейчас находится у него. А согласно корешку, который он предъявил и я в качестве вашего секретаря у него принял, ему от вас следует получить три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — О Господи!
 — Да, милорд. Сумма значительная. Немало бедняков были бы рады трем тысячам пяти фунтам, двум шиллингам и шести пенсам.
 Билл поморщился:
 — Я был бы вам признателен, Дживс, если бы вы нашли возможным как-то обойтись без повторения этих цифр.
 — Хорошо, милорд.
 — Они уже намалеваны на моем сердце разноцветными красками.
 — Конечно, милорд.
 — Кто это говорил, что когда он — или это была она? — умрет, у него — или у нее — на сердце окажется записано какое-то слово?
 — Королева Мария Шотландская, милорд, предшественница великой королевы Елизаветы Тюдор. Слово было — «Кале», а все замечание должно было означать ее горе в связи с утратой этого города.
 — Ну так вот, когда я умру — что произойдет очень скоро, если я и дальше буду себя чувствовать так, как сейчас, — взрежьте мою грудную клетку, Дживс…
 — Как прикажете, милорд.
 — …и готов спорить на два шиллинга, вы найдете, что на моем сердце запечатлены слова: «Три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шестипенсовик».
 Билл встал и нервно прошелся по комнате.
 — Каким образом можно наскрести такую сумму, Дживс?
 — Тут потребуется серьезная и длительная экономия, милорд.
 — Еще бы. На долгие годы.
 — А капитан Биггар производит впечатление человека довольно нетерпеливого.
 — Это я и без вас заметил.
 — Да, милорд.
 — Давайте сосредоточимся на настоящем моменте.
 — Хорошо, милорд. Будем помнить, что жизнь человеческая вся умещается в краткой текущей минуте, а что до остального, то прошлое ушло, а будущего еще не существует.
 — Как вы сказали?
 — Это Марк Аврелий, милорд.
 — Ах, да? А я говорю, давайте сосредоточимся на том, что будет, если этот господин Биггар вдруг прикатит сюда. Он меня узнает, как вы думаете?
 — Я склонен думать, что нет, милорд. Усы и нашлепка на глазу обеспечивали вполне надежную маскировку. Ведь за прошедшие несколько месяцев мы имели дело со многими вашими знакомыми…
 — И ни один не догадался, что это я!
 — Совершенно верно. Тем не менее при данных обстоятельствах приходится считать сегодняшнее происшествие своего рода финалом. Очевидно, что на завтрашних скачках наше появление невозможно.
 — Я-то рассчитывал, что мы отхватим на Дерби кругленькую сумму.
 — Я тоже, милорд. Но после того, что получилось, всякую букмекерскую деятельность следует считать приостановленной на неопределенный срок.
 — А может, рискнем еще разок, напоследок?
 — Нет, милорд.
 — Конечно, я понимаю. Стоит нам появиться утром в Эпсоме, и первый человек, с которым мы столкнемся, будет этот самый капитан Биггар.
 — Как бес Аполлион, стоящий на пути. Вот именно, милорд.
 Билл провел ладонью по своей встрепанной шевелюре:
 — Эх, если бы я не спустил те деньги, что мы набрали в Ньюмаркете!
 — Да, милорд. "И слов грустней не сочинить, Чем: «Так могло бы быть!» Уиттьер.
 — Вы предостерегали меня.
 — Я понимал, что мы не в том положении, чтобы идти на такой риск. Потому я вам так настойчиво советовал вторую ставку капитана Биггара не принимать. Чуяло мое сердце. Конечно, вероятность, что этот дубль окажется выигрышным, была невелика, но, когда я увидел, как Мамаша Уистлера проходит к старту под нашей трибуной, у меня кошки на душе заскребли. Эти длинные ноги, этот могучий круп…
 — Перестаньте, Дживс.
 — Очень хорошо, милорд.
 — Я хочу забыть Мамашу Уистлера.
 — Понимаю вас, милорд.
 — А кто он вообще-то такой, этот Уистлер?
 — Довольно известный художник — пейзажист, портретист и жанрист, милорд; родился в Лоуэлле, штат Массачусетс, в 1834 году. Его «Портрет моей матери», написанный в 1872 году, особенно ценимый знатоками, был в 1892 году приобретен французским правительством для Люксембургской галереи в Париже. Его работы помечены печатью индивидуальности и славятся изысканной гармонией красок.
 Билл перевел дух:
 — Какой, вы говорите, гармонией? Изысканной?
 — Да, милорд.
 — Понятно. Спасибо, что вы мне сказали. А то я очень беспокоился насчет его гармонии. — Билл задумался. — Дживс, если дело примет наихудший оборот и Биггар схватит меня за руку, можно ли рассчитывать, что мне скостят срок по закону об игорных долгах?
 — Боюсь, что нет, милорд. Вы взяли у этого господина наличные. Это денежная сделка.
 — Значит, по-вашему, это кутузка?
 — Полагаю, что так, милорд.
 — И вас тоже заметут, как моего секретаря?
 — Вполне возможно, милорд. Тут я не вполне уверен. Мне надо будет проконсультироваться с моим адвокатом.
 — Но мне точно светит посадка?
 — Да, милорд. Но сроки, как я слышал, дают небольшие.
 — Представляете себе, что будет в газетах? Девятый граф Рочестер, чьи предки проявили отвагу на поле боя при Азинкуре, позорно бежал с поля в Эпсоме, преследуемый рассвирепевшим игроком на тотализаторе. Мальчишки-газетчики с ума сойдут от счастья.
 — Да, можно не сомневаться, что обстоятельства обращения вашего сиятельства к общедоступному букмекерству привлекут широкий общественный интерес.
 Билл, расхаживавший по комнате из угла в угол, замер на одной ноге и устремил на собеседника взгляд, полный укоризны:
 — А чья это была идея, чтобы я пошел в общедоступные букмекеры? Ваша, Дживс. Не хочу вас бранить, но признайтесь: это вы придумали. Вы были этим самым… как это говорится?..
 — Fons et origo mali [Корень и источник зла (лат.).], милорд? Не отрицаю. Но если помните, милорд, мы тогда оказались в довольно затруднительном положении. Было ясно, что предстоящая женитьба вашего сиятельства требует увеличения доходов. Мы просмотрели в телефонном справочнике весь раздел объявлений о вакансиях, надеясь найти какое-нибудь занятие для вашего сиятельства. И исключительно потому, что ничего подходящего не попадалось, а дошли уже до буквы "р", я выдвинул предложение насчет регистрации ставок на ипподроме, просто faute de mieux.
 — Фо де что?
 — Mieux, милорд. Французское выражение. Мы бы сказали: «За неимением лучшего».
 — Ослы эти французы! Нет чтобы говорить просто по-английски.
 — Может быть, их надо скорее жалеть, чем винить, милорд. Беда в том, что их с детства так воспитывали. Я говорю, милорд, мне подумалось, что это будет счастливым выходом из всех ваших затруднений. В Соединенных Штатах Америки букмекеров считают людьми низшего сорта, и вообще их даже преследует полиция, но в Англии все совершенно иначе. Здесь это люди уважаемые, иные всячески добиваются их благосклонности. Современная мысль видит в них новую аристократию. Они много зарабатывают и вдобавок еще пользуются исключительным правом не платить налоги.
 Билл покаянно вздохнул:
 — Мы тоже немало сколотили до этого случая в Ньюмаркете.
 — Да, милорд.
 — И где теперь эти деньги?
 — Действительно, где, милорд?
 — Не надо было так тратиться, чтобы привести в порядок дом.
 — Возможно, милорд.
 — И было ошибкой, что я оплатил счета портного.
 — Я согласен с вами, милорд. Тут ваше сиятельство, как говорится, перегнули палку. Еще древние римляне советовали: ne quid nimis. [ничего слишком (лат.).]
 — Да, это было неосмотрительно с моей стороны. Но что толку теперь стонать?
 — Ни малейшего, милорд. "То, что начертано рукою Провиденья…
 — Послушайте!
 — Уж недоступно впредь для измененья, Ни доводам ума, ни знаньям богослова, И никаким слезам не смыть судьбы решенья." Вы что-то сказали, милорд?
 — Я только хотел попросить вас остановиться.
 — Разумеется, милорд, как скажете.
 — Я что-то не в настроении сегодня слушать стихи.
 — Очень хорошо, милорд. Я привел эту цитату из персидского поэта Омара Хайяма просто потому, что она очень подходит к настоящему моменту. Могу ли я задать вашему сиятельству вопрос?
 — Да, Дживс?
 — А мисс Уайверн знает о ваших профессиональных связях с миром скачек, милорд?
 При одном только этом предположении Билла всего передернуло.
 — Нет, конечно. С ней бы случилось сто родимчиков, услышь она такое. Я в общем-то дал ей понять, что работаю при Сельскохозяйственном совете.
 — Очень уважаемое учреждение.
 — Не то чтобы я прямо так ей сказал. Но я раскидал по всему дому их издания и позаботился о том, чтобы они попались ей на глаза. Вам известно, что Сельскохозяйственный совет напечатал семьдесят девять вопросников, не считая семнадцати брошюр?
 — Нет, милорд, этого я не знал. Показывает большое усердие.
 — Редкое усердие. Они там из кожи вон лезут, эти ребята.
 — Да, милорд.
 — Но мы уклонились от темы, а речь шла о том, что мисс Уайверн ни при каких обстоятельствах не должна узнать страшную правду. Это был бы конец всему. Когда мы обручились, она выдвинула непременное условие, чтобы я раз и навсегда перестал ставить на лошадей, и я дал слово, что больше не поддамся соблазну. Вы, конечно, можете сказать, что быть букмекером — не то же самое, что играть на скачках, но боюсь, мисс Уайверн вам в этом не убедить.
 — Разница действительно тонкая, милорд.
 — Стоит ей узнать — и все пропало.
 — Мы не услышим свадебных колоколов?
 — Это уж точно. Я и охнуть не успею, как она возвратит меня по месту покупки. Так что если она начнет задавать вопросы, смотрите не проговоритесь. Молчите, даже если она будет вставлять вам горящие спички между пальцами ног.
 — Такая опасность маловероятна, милорд.
 — Наверно. Я просто хочу сказать: что бы ни случилось, Дживс, храните тайну и ничего не говорите.
 — Вы можете на меня положиться, милорд. Как вдохновенно выразился Плиний Младший…
 Билл поднял руку:
 — Хорошо, хорошо, Дживс.
 — Как скажете, милорд.
 — Плиний Младший меня не интересует.
 — Да, милорд.
 — По мне, так вы можете взять вашего Плиния Младшего и засунуть туда, где обезьяна складывает орехи.
 — Конечно, милорд.
 — А теперь оставьте меня, Дживс. У меня уйма тяжких забот. Ступайте и принесите мне виски с содой, да покрепче.
 — Очень хорошо, милорд. Я займусь этим сей же час.
 Дживс растаял с выражением почтительного сочувствия на лице, а Билл опустился в кресло и сжал голову ладонями. С губ его сорвался глухой стон. Получилось недурно. Билл простонал вторично.
 Он уже готовился к третьей попытке, так чтобы стон шел из самой глубины души, прямо от пяток, когда голос рядом произнес:
 — Господи, Билл, что случилось?
 Возле него стояла Джил Уайверн.




 Глава V


 Джил после ухода из гостиной успела натереть американской мазью ирландского терьера Майка, посмотреть поварихину золотую рыбку, которая вызвала в кухне переполох тем, что отказалась есть муравьиные яйца, а затем еще произвела обход свиней и коров и одной из последних дала болюс. В приятном сознании выполненного долга она вернулась в дом, радуясь предстоящему общению с любимым, который, по ее расчетам, должен был возвратиться из поездки по делам Сельскохозяйственного совета и будет вполне расположен поболтать о том о сем на досуге. Потому что хотя в Сельскохозяйственном совете и сообразили, какой исключительно ценный работник им достался, и, вполне естественно, норовят выжать из него как можно больше, но все-таки у них хватает человеколюбия примерно ко времени вечернего коктейля отпускать бедного труженика на волю.
 Каково же было ей застать жениха сжимающим голову ладонями и издающим стоны!
 — Билл, да что с тобой? — повторила она.
 Билл подскочил как ужаленный. Звук любимого голоса, раздавшийся неожиданно, точно гром среди ясного неба, в то время когда он полагал, будто находится один на один со своим горем, подействовал на него так, словно сзади ему в седалище вонзились зубья циркулярной пилы. Заговори с ним сам капитан К. Дж. Брабазон-Биггар, член клуба «Объединенных путешественников», что на Нортумберланд-авеню, и тогда бы он не переполошился больше. Он стоял перед Джил с отвисшей челюстью и весь, с головы до ног, мелко дрожал. Дживс, окажись он свидетелем этой сцены, наверняка припомнил бы Макбета, увидевшего на пиру призрак Банко.
 — Нич-ч-ч-чего, — ответил Билл через четыре "ч".
 Джил смотрела на него серьезным, вдумчивым взглядом. У нее, как у многих хороших, чистых девушек, вообще был такой взгляд, прямой и честный, и Биллу это в ней очень нравилось. Но в данную минуту он предпочел бы что-нибудь не так глубоко проникающее в душу. У человека с нечистой совестью вырабатывается аллергия на серьезные, вдумчивые взгляды.
 — Нич-чего, — повторил он, уже несколько кратче и четче. — Как это, что со мной? Ничего со мной. Почему ты спросила?
 — Потому что ты стонал, как пароходная сирена в тумане.
 — Ах, вот ты о чем. Просто небольшая невралгия.
 — Головная боль?
 — Да, разыгралась вот. У меня был трудный день.
 — Да что случилось? Севооборот нарушился? Или свиноматки выступили за сокращение рождаемости?
 — Сегодня меня беспокоили главным образом лошади, — подавленно признался Билл.
 Во взоре Джил мелькнуло подозрение. Там, где дело касалось ее любимого, она, как все хорошие, чистые девушки, становилась настоящим Пинкертоном.
 — Ты что, опять играл на скачках?
 Билл захлопал глазами:
 — Кто? Я?!
 — Ты дал мне торжественное обещание, что не будешь. О Господи, Билл, какой ты глупец! За тобой смотреть труднее, чем за труппой дрессированных тюленей. Неужели ты не понимаешь, что просто бросаешь деньги на ветер? Каким надо быть тупицей, чтобы не видеть, что у ставящих на лошадь нет против букмекеров никаких шансов! Я знаю, рассказывают про какие-то фантастические выигрыши в дубль, когда за одну пятерку можно получить тысячи фунтов, но на самом же деле ничего этого не бывает. Что ты сказал?
 Билл ничего не сказал. Звук, вырвавшийся из его сжатых губ, был просто тихим стоном, какой мог бы издать сжигаемый на костре индеец из наиболее экспансивных.
 — Иногда бывает, — глухо возразил он. — Я знаю такие случаи.
 — У тебя этого все равно не может быть. Тебе с лошадьми не везет.
 Билла перекорежило. Все это серьезно напоминало казнь на медленном огне.
 — Да, — проговорил он. — Теперь я в этом убедился.
 Взгляд Джил сделался еще прямее и проницательнее.
 — Признайся честно, Билл, ты поставил на лошадь в Дубках и проиграл?
 Это было прямо противоположно тому, что произошло в действительности, так что он даже слегка взбодрился.
 — Ничего похожего.
 — Побожись.
 — Сейчас, кажется, начну божиться и чертыхаться.
 — Ты ни на кого не ставил в Дубках?
 — Разумеется, нет.
 — Тогда что с тобой?
 — Я же сказал. Голова болит.
 — Бедняжка. Дать тебе что-нибудь?
 — Нет, спасибо. Дживс пошел за виски с содой.
 — А поцелуй не поможет, пока суд да дело?
 — Поцелуй возвратит жизнь умирающему.
 Джил поцеловала его, но немного рассеянно. Вид у нее был задумчивый.
 — Дживс ведь сегодня ездил с тобой, правда?
 — Да, я брал его.
 — Ты всегда берешь его в эти поездки.
 — Да.
 — И куда же вы ездите?
 — Объезжаем разные точки.
 — И что делаете?
 — Да так, то да се.
 — Понятно. Как голова?
 — Спасибо. Чуть получше.
 — Это хорошо.
 Они немного помолчали.
 — У меня раньше тоже бывали головные боли, — сказала Джил.
 — Сильные?
 — Очень. Мучительные.
 — Да, штука неприятная.
 — Крайне. Однако, — продолжала Джил уже громче и с некоторым металлом в голосе, — я при головной боли, даже самой жестокой, никогда не выглядела как беглый каторжник, который прячется за кустом и прислушивается к лаю собак, ожидая, что с минуты на минуту нога Рока даст ему под зад коленкой. А у тебя сейчас вид именно такой. Исключительно виноватый. Если бы ты сейчас признался, что совершил убийство и вдруг спохватился, что, кажется, ненадежно спрятал труп, я бы сказала: «Так я и думала». Билл, в последний раз: что случилось?
 — Ничего не случилось.
 — Не лги.
 — Сколько раз тебе говорить?
 — И тебя ничего не мучает?
 — Ничего.
 — Ты весел и беззаботен, как жаворонок в небе?
 — Может быть, даже веселее, чем жаворонок.
 Снова оба примолкли. Джил кусала губы, а Биллу это действовало на нервы. Конечно, нет ничего плохого и предосудительного в том, что девушка кусает губы, но жениху в трудную минуту наблюдать такое зрелище не слишком приятно.
 — Билл, скажи мне, как ты относишься к браку? — спросила Джил.
 Билл посветлел лицом. Вот это другой разговор!
 — Я считаю, что брак — штука замечательная. Конечно, при том условии, что мужская сторона заполучит кого-нибудь вроде тебя.
 — А если без комплиментов? Сказать тебе, как я к нему отношусь?
 — Давай.
 — По-моему, без полного доверия между женихом и невестой даже думать о браке — безумие, потому что если они будут что-то друг от друга скрывать и не посвящать один другого в свои неприятности, то от их брака рано или поздно останутся рожки да ножки. Муж и жена должны все друг другу рассказывать. Мне бы и в голову никогда не пришло что-то от тебя скрыть, и, если тебе интересно, могу сказать, что мне ужасно противно видеть, как ты какие-то свои неприятности, в чем бы они ни заключались, стараешься от меня утаить.
 — У меня нет никаких неприятностей.
 — Есть. Что случилось, я не знаю, но даже близорукий крот, потерявший очки, сразу увидит, что ты испытываешь мучения. Когда я вошла, ты так стонал, что дрожали стены.
 И тут самообладание Билла, с утра подвергшееся таким испытаниям, не выдержало.
 — Да черт побери! — взвыл он. — Я что, не имею права постонать, если мне вздумается? По-моему, в Рочестер-Эбби по будням в эти часы стонать разрешается. Оставь ты меня, пожалуйста, в покое, сделай милость! -продолжал он, разогнавшись. — Ты кем себя воображаешь? Секретным агентом, допрашивающим жалкого грешника из подполья? Того гляди, начнешь выяснять, где я был в ночь на двадцать первое февраля. Ей-богу, не суй ты нос не в свое дело!
 Джил была девушка с характером, а девушки с характером долго терпеть такие разговоры не способны.
 — Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет, — холодно ответила она ему, — но, когда ты поплюешь на ладони и примешься за дело всерьез, ты по праву можешь получить звание самого последнего подонка на свете.
 — Вот так сказала!
 — Сказала чистую правду. Ты просто-напросто свинья в человеческом обличье. И если хочешь знать, что я думаю, — продолжала она, тоже с разгону, — то по-моему, на самом деле ты связался с какой-то ужасной женщиной, вот что.
 — С ума сошла! Где мне было взять ужасных женщин?
 — У тебя сколько угодно возможностей. Ты постоянно куда-то уезжаешь на автомобиле, бывает, что на целую неделю. Откуда мне знать, может, ты на самом деле проводишь время, увешанный гулящими красотками.
 — Да я на гулящую красотку и не взгляну даже, хоть бы мне ее подали на тарелочке под соусом!
 — Не верю я тебе.
 — Если память мне не изменяет, это ведь ты всего две с половиной секунды назад рассуждала о том, что между нами должно быть полное и абсолютное доверие? Ну женщины! — с горечью заключил Билл. — Господи! Кошмарный пол!
 Как раз в эту трудную минуту появился Дживс со стаканом на подносе.
 — Виски с содой, — объявил он примерно таким же торжественным тоном, каким президент Соединенных Штатов объявляет заслуженному гражданину: «Вручаю вам медаль Конгресса».
 Билл с благодарностью принял от него спасительный напиток:
 — Спасибо, Дживс. Вы, как всегда, вовремя.
 — Сэр Родерик и леди Кармойл, которые находятся сейчас в тисовой аллее, желали бы видеть вас, милорд.
 — Бог ты мой! Рори и Мук! Откуда они взялись? Я думал, Мук на Ямайке.
 — Ее сиятельство, как я понял, возвратилась нынче утром, а сэру Родерику по этому случаю дали в «Харридже» отгул по домашним обстоятельствам, чтобы сопровождать ее сюда. Они просили передать вашему сиятельству, что желали бы переговорить с вами в удобное для вас время, но до приезда миссис Спотсворт.
 — До чего? Кого? Кто такая миссис Спотсворт?
 — Дама из Америки, с которой леди Кармойл познакомилась в Нью-Йорке. Она ожидается здесь сегодня вечером. И как я понял из разговора между ее сиятельством и сэром Родериком, не исключено, что миссис Спотсворт пожелает купить этот дом.
 У Билла отвисла челюсть.
 — Какой дом?
 — Этот, милорд.
 — Наш дом?
 — Да, милорд.
 — То есть Рочестер-Эбби?
 — Да, милорд.
 — Вы смеетесь надо мной, Дживс.
 — Никогда бы не позволил себе такой вольности, милорд.
 — Вы всерьез хотите сказать, что эта беженка из американского сумасшедшего дома, где она содержалась под присмотром, покуда не улизнула, замаскировавшись с помощью накладной бороды, теперь намерена выложить твердую монету за Рочестер-Эбби?
 — Именно так я понял слова сэра Родерика и леди Кармойл, милорд.
 Билл перевел дух.
 — Ну знаете ли! Недаром говорится, каких только чудаков на свете не бывает. И эта дама, она что, останется у нас погостить?
 — Насколько я понял, да, милорд.
 — В таком случае будет лучше, если вы уберете те два ведра, которые подставили в верхнем коридоре под течь с потолка. Они производят невыгодное впечатление.
 — Непременно, милорд. И еще я подколю булавками обои. Куда вы, ваше сиятельство, предполагаете поместить миссис Спотсворт?
 — В покои королевы Елизаветы. Это самое лучшее, что у нас есть.
 — Очень хорошо, милорд. Я вставлю в дымоход проволочную решетку, чтобы в спальню не проникали гнездящиеся там летучие мыши.
 — Ванную комнату, боюсь, мы выделить для нее не сможем.
 — К сожалению, нет, милорд.
 — Но если она согласна обходиться душем, пусть становится под течь в верхнем коридоре.
 Дживс укоризненно поджал губы:
 — Дозвольте мне заметить, ваше сиятельство, сейчас шутить так крайне нежелательно. Вы можете ненароком обмолвиться подобной шуткой в присутствии миссис Спотсворт.
 Джил, которая отошла, пылая гневом, к двери в сад да так и остановилась, взволнованно слушала их разговор. Справедливое негодование, побудившее ее только что обозвать своего нареченного свиньей в человеческом обличье, теперь улеглось в ее сердце: слишком потрясающей была новость. Войне был положен конец.
 — Да, да, горе ты мое, — подхватила Джил. — Нельзя, чтобы ты даже про себя так думал. Ой, Билл, как это замечательно! Если она купит дом, у тебя хватит денег приобрести ферму. Я уверена, у нас с тобой прекрасно пойдет дело на ферме, при моем ветеринарном образовании и при твоем сельскохозяйственном опыте.
 — При каком моем опыте?
 Дживс кашлянул:
 — Мне кажется, мисс Уайверн имеет в виду широкий круг познаний, приобретенных вашим сиятельством при выполнении работы для Сельскохозяйственного совета, милорд.
 — А-а, ну да. Понимаю. Конечно, конечно. Для Сельскохозяйственного совета. Ну как же. Благодарю вас, Дживс.
 — Не стоит благодарности, милорд.
 Но Джил продолжала мечтать вслух:
 — Если ты получишь от этой миссис Спотсворт действительно порядочную сумму, мы сможем завести племенное стадо. Это очень выгодное дело. Интересно, сколько примерно можно выручить за этот дом?
 — Боюсь, что не особенно много. Он знавал лучшие времена.
 — А сколько ты собираешься запросить?
 — Три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — Что-что?
 Билл растерянно заморгал:
 — Прости. Я думал совсем не о том.
 — Но откуда такие странные цифры?
 — Сам не знаю.
 — Не можешь же ты не знать.
 — Понятия не имею.
 — Но была же какая-то причина.
 — Упомянутая сумма всплыла сегодня в связи с хлопотами его сиятельства по делам Сельскохозяйственного совета, мисс, — ловко вмешался Дживс. — Вы, конечно, помните, милорд, я тогда обратил ваше внимание на то, что сумма очень странная.
 — Да-да, Дживс. Конечно. Я припоминаю.
 — Вот поэтому вы и сказали: три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — Ну да, поэтому я и сказал: три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — Такие минутные аберрации памяти — явление достаточно обычное, насколько я знаю. А теперь, если мне позволительно вам напомнить, я думаю, вам следует немедля поспешить в тисовую аллею, милорд. Сейчас время решает все.
 — Да, конечно. Они ведь меня ждут, верно? Ты идешь, Джил?
 — Не могу, милый. Я должна посетить своих больных. Надо съездить в Стоувер посмотреть мопса Мейнуорингов, хотя я подозреваю, что собачка совершенно здорова. На редкость мнительное животное.
 — Но к обеду-то ты будешь?
 — Обязательно. Я скоро вернусь. У меня уже слюнки текут.
 Джил вышла в сад. Билл отер пот со лба: «Уф-ф! Едва не попался».
 — Дживс, вы меня спасли, — сказал он. — Если бы не ваша сообразительность, все бы вышло наружу.
 — Рад быть полезным, милорд.
 — Еще мгновение, и заработала бы женская интуиция. А тогда пиши пропало. Вы ведь едите много рыбы, Дживс?
 — Да, довольно много, милорд.
 — Берти Вустер мне говорил. Поглощаете палтуса и сардины в неимоверных количествах, он рассказывал. И ваш колоссальный интеллект он объясняет содержащимся в рыбе фосфором. По его словам, вы сто раз выручали его из беды в последнюю минуту. Он превозносит ваши таланты до небес.
 — Мистер Вустер всегда высоко ценил мои скромные старания прийти ему на помощь, милорд, и это дает мне большое удовлетворение.
 — Что с самого начала было выше моего понимания, это как он решился с вами расстаться? Когда вы в тот день явились ко мне и сказали, что вы свободны, я прямо закачался от удивления. Единственное объяснение, которое я мог придумать, это что Берти утратил рассудок… то есть сколько у него его было. А может, вы с ним разругались и возвратили портфель?
 Такое предположение покоробило Дживса.
 — Нет, что вы, милорд. Мои взаимоотношения с мистером Вустером продолжают быть неизменно сердечными. Но обстоятельства нас временно разлучили. Мистер Вустер поступил в учебное заведение, правила которого не допускают, чтобы студенческий состав пользовался услугами камердинеров.
 — Что еще за учебное заведение?
 — Школа обучения аристократов методам ведения самостоятельного образа жизни, милорд. Мистер Вустер, хотя состояние его личных финансов пока еще не внушает опасений, счел разумным позаботиться о будущем, на случай если социальная революция разыграется еще сильнее. Мистер Вустер… я не могу без сокрушения говорить об этом… учится, представьте себе, своими руками штопать себе носки. Кроме того, он проходит еще такие предметы, как чистка обуви, постилание постели и вводный курс приготовления пищи.
 — Вот те на! Это что-то новенькое в жизни Берти.
 — Да, милорд. Мистер Вустер «преобразился под водой, стал блистательный, но иной». Я цитирую Стратфордского барда. Не пожелает ли ваше сиятельство пропустить еще стаканчик виски перед встречей с леди Кармойл?
 — Нет, нельзя терять ни мгновения. Как вы сами говорили, время… как там дальше, Дживс?
 — …решает все, милорд.
 — Да? Вы уверены?
 — Да, милорд.
 — Ну, раз вы так говорите, значит, так оно и есть, хотя я лично думал, что это мы решаем. Ну что ж, пошли?
 — Идемте, милорд.




 Глава VI


 Миссис Спотсворт покинула пивную «Гусь и огурчик» в некотором смятении. Встреча с капитаном Биггаром произвела в ее душе бурю эмоций.
 Миссис Спотсворт была из тех женщин, что придают большое значение разным происшествиям, от которых лица более грубой организации отмахнулись бы как от обыкновенной случайности или простого совпадения. Она считала, что такие события исполнены смысла. Неожиданное возвращение в ее жизнь Белого Охотника может быть объяснено только тем, что в мире духов на этот счет ведется серьезная подготовительная работа.
 Он появился в такой ответственный момент! Как раз за два дня до этого А. Б. Спотсворт, непринужденно болтая с нею во время спиритического сеанса, сначала сообщил, что очень счастлив и ест много фруктов, а затем сказал, что пришло время ей подумать о новом замужестве. Никакого смысла, сформулировал эту мысль А. Б. Спотсворт, ей жить одной при таких капиталах в банке. Женщине нужен спутник жизни, утверждал А. Б. Спотсворт и вдобавок еще заверил ее, что Клиф Бессемер, с которым он перекинулся некоторыми соображениями по этому поводу во время утренней прогулки в Долине Света, придерживается той же точки зрения. «А таких рассудительных парней, как старина Клиф Бессемер, не часто встретишь», — заключил А. Б. Спотсворт.
 На вопрос же вдовы: «Но, Алексис, разве тебе и Клифтону не будет обидно, если я опять выйду замуж?» — А. Б. Спотсворт ответил, как всегда, без экивоков: «Ну ясное дело, нет, дурища. Давай действуй».
 И сразу же после этого волнующего разговора перед ней вдруг раз — и очутился не кто-нибудь, а мужчина, который любил ее безмолвно и страстно с первой же минуты их знакомства. Колдовство какое-то. Похоже, что, проникнув за таинственную завесу, господа Бессемер и Спотсворт обрели дар ясновидения.
 Может, конечно, показаться странным, что миссис Спотсворт была посвящена в тайну страсти капитана Биггара, ведь он, как мы видели, о ней ни словом не обмолвился. Но женщина всегда чувствует такие вещи. Видя, что мужчина всякий раз, встречаясь с ней взглядом над антилопьим бифштексом и чашкой лаймового сока, начинает кашлять и заливаться от смущения свекольным румянцем, она очень скоро поставит верный диагноз.
 А поскольку эти симптомы проявились и теперь, при расставании у крыльца «Гуся и огурчика», миссис Спотсворт легко заключила, что время не погасило пламя в груди мужественного капитана. Было взято на заметку, как вытаращились его ярко-голубые глаза, и как прилила краска к его и без того густо-румяному лицу, и как шаркали, переминаясь, огромные подошвы во все время их разговора. Нет, она по-прежнему для него дерево, на котором спеет плод его жизни, или же она, Розалинда Спотсворт, вообще ничего не понимает. Ее, правда, немного удивило, что она не услышала ничего похожего на страстное признание. Откуда ей было знать, что у него имеется какой-то кодекс чести?
 Проезжая по живописной саутмолтонширской местности, миссис Спотсворт то и дело возвращалась мыслями к капитану К. Г. Биггару.
 Познакомившись с ним когда-то в Кении, она сразу же ощутила в нем что-то привлекательное. А уже через два дня она им горячо восхищалась. Женщина не может не восхищаться мужчиной, который, подняв дробовик пятьсот пятого калибра навстречу несущемуся буйволу, способен одним выстрелом выпотрошить этакое чудище. А между восхищением и любовью шаг столь же короток, как в «Харридже» между секциями «Стекло, фигурки и фарфор» и «Дамское нижнее белье». Капитан Биггар казался ей похожим на героев Эрнеста Хемингуэя, а она всегда питала слабость к мужественным, неустрашимым и бесшабашным хемингуэевским героям. Ее, существо, склонное к духовности, притягивали в мужчинах грубость и сила. Клифтон Бессемер этими качествами обладал. И А. Б. Спотсворт тоже. Клифтон Бессемер пронзил ее сердце тем, как на той вечеринке, где они познакомились, он лихо пришлепнул назойливую муху свернутой в трубку газетой; а в случае А. Б. Спотсворта искру высек услышанный ею разговор между ним и парижским таксистом, который высказал недовольство размерами своих чаевых.
 Когда она въехала в ворота Рочестер-Эбби и покатила по длинной подъездной аллее, ей уже было более или менее ясно, что с капитаном Биггаром неплохо бы подружиться поближе. Женщине нужен защитник; а кто может быть защитником надежнее, чем мужчина, способный не моргнув глазом уйти в камыши по следу раненого льва? Правда, в обычной семейной жизни раненые львы встречаются редко, но все равно жене приятно сознавать, что появись у нее в доме раненый лев, она спокойно может поручить его заботам мужа.
 Подготовительную работу провести будет, как она понимала, несложно. Нескольких приветливых слов и пары нежных взглядов будет довольно, чтобы довести сильную и страстную натуру до точки кипения. Мужчины из джунглей сразу реагируют на нежные взгляды.
 Она как раз репетировала такой взгляд в автомобильном зеркальце, когда за поворотом перед нею вдруг вырос Рочестер-Эбби, и капитан Биггар был временно забыт. Она думала только о том, что нашла и видит перед собой дом своей мечты. Эти бледные стены, освещенные нежными лучами закатного солнца, эти ряды окон, сверкающих, как алмазы! Ей казалось, что перед нею дворец из какой-то сказки. Домишко в Пасадине, домик в Кармеле и прочие домики в Нью-Йорке, во Флориде, в Мэне и Орегоне, они тоже по-своему неплохи, но не идут в сравнение с этим замком. Такие сооружения, как Рочестер-Эбби, всегда лучше всего смотрятся снаружи и с некоторого расстояния.
 Она остановила автомобиль и сидела, любуясь.
 Рори и Моника, не дождавшись Билла в тисовой аллее, направились к дому и столкнулись с ним уже на крыльце. Втроем они вернулись в гостиную и сидели там, предаваясь предвкушению выгодной сделки с прилетевшим из-за океана Санта-Клаусом в юбке. Билл, хоть и слегка воспрянувший духом после виски с содой, все еще нервничал. Его лихорадочно дергающиеся руки и ноги, его вытаращенные глаза наверняка заинтересовали бы специалиста по душевным болезням, если бы таковой здесь присутствовал.
 — Есть надежда? — дрожащим голосом спросил он, как человек на одре болезни мог бы спросить врача.
 — По-моему, есть, — сказала Моника.
 — А по-моему, нет, — сказал Рори.
 Моника бросила на него убийственный взгляд, и он поперхнулся.
 — Тогда на обеде в женском клубе у меня сложилось впечатление, что она вот-вот клюнет, — пояснила она. — Я вывернула ей на голову целый мешок пропаганды, и она явно размякла. Осталось теперь только придать ей решающий толчок. Когда она прибудет, я оставлю вас с ней вдвоем, и ты сможешь пустить в ход свое прославленное обаяние. Применить индивидуальный подход.
 — Обязательно, — со страстью в голосе посулил Билл. — Я буду как сизый голубок, воркующий со своей голубкой. Буду играть на ней, как на этом… струнном инструменте.
 — Да уж постарайся, пожалуйста, потому, что если продажа состоится, я рассчитываю на комиссионные.
 — Ты их получишь, Мук, милая моя старушка. Тебе воздастся тысячекратно. Дай только срок, и ты увидишь у своего подъезда слонов, груженных золотом, и верблюдов, везущих драгоценные камни и редкие благовония.
 — А как насчет обезьян, слоновой кости и павлинов?
 — Будут и они.
 Практичный Рори, твердолобый делец, отнесся к этим фантазиям критически.
 — Я лично сомневаюсь, — сказал он. — Вопрос спорный. Даже если допустить, что эта дама — слабоумная, все равно маловероятно, что она даст за такое владение, как Рочестер-Эбби, какую-то колоссальную сумму. Во-первых, все фермы уже от него отошли.
 — Это правда, — сразу сник Билл. — И парк принадлежит местному гольф-клубу. Остались только дом и сад.
 — Вот именно. Знаем мы этот сад. Я только недавно говорил Мук, что в здешнем саду протекает речка, а в доме…
 — Тс-с-с! Замолчи, пожалуйста, — остановила его Моника. — По-моему, Билл, ты вполне можешь получить за дом пятнадцать тысяч фунтов. А то и все двадцать, я бы так сказала.
 Билл поднял поникшую голову, как цветок, который полили:
 — Ты думаешь?
 — Ничего она такого не думает, — снова вмешался Рори. — Просто хочет тебя по-сестрински ободрить, и это с ее стороны очень мило. Достойно всякого уважения. Под этой суровой внешностью прячется нежное сердце. Но двадцать тысяч за сооружение, от которого даже исправившиеся юные нарушители с ужасом отшатнулись… Абсурд. Это не дом, а остатки былого величия. Сто сорок семь комнат!
 — Мало, что ли? — не сдавалась Моника.
 — Много, но никуда не годится, — твердо констатировал Рори. — Чтобы привести его в порядок, понадобятся огромные средства.
 Тут Монике было нечего возразить.
 — Возможно, — признала она. — Но миссис Спотсворт — из таких американок, которые готовы ассигновать миллион-другой на подобные дела. Да ты, я вижу, сам тут кое-что отремонтировал.
 — Капля в море, — вздохнул Билл.
 — Ты даже вывел этот ужасный запах на лестничной площадке.
 — Хотел бы я сейчас иметь ту сумму, которая на это ушла.
 — У тебя что, плохо с деньгами?
 — Шаром покати.
 — Одну минуточку, — сразу встрепенулся Рори, точно помощник прокурора на суде. — Откуда тогда все эти дворецкие и горничные? Эта отставшая от жизни девушка Джил?
 — Она вовсе не отставшая от жизни.
 Рори успокоительным жестом поднял ладонь.
 — Может, она и не отставшая, не буду спорить, — уступил он защите в этом малозначительном пункте, — но факт таков, что она вот только недавно расписывала тут нам твои домашние нововведения, и из ее слов следовало, что ты предаешься безумным роскошествам, из-за которых пал Вавилон. Когорты дворецких, кордебалет горничных, повара в неограниченном количестве и настойчивые слухи о мальчиках для чистки ножей и сапог… После ее ухода я еще сказал Мук, что, мол, не заделался ли ты джентльменом-гра… Кстати, старушка, это мне напомнило: ты передала Биллу насчет полиции?
 Билл подскочил в воздух на целый фут и снова упал в кресло, дрожа с ног до головы:
 — Насчет полиции? Что такое насчет полиции?
 — Звонил какой-то хам из местной жандармерии. Фараоны хотят тебя допросить.
 — Как это — допросить? Ты что?
 — А так. Учинить тебе допрос третьей степени, с применением пыток. А до этого был еще другой звонок. Не назвавшийся таинственный незнакомец. Они с Мук обменялись парочкой любезностей.
 — Да, это я с ним объяснялась, — сказала Моника. — Какой-то тип с таким скрипучим голосом, будто поел шпината с песком. Спрашивал номер твоего автомобиля.
 — Что?!.
 — Ты случайно не наехал на чью-нибудь корову? Кажется, теперь это карается законом, и очень сурово.
 Билла не переставала бить мелкая дрожь.
 — То есть кто-то хотел узнать регистрационный номер моей машины?
 — Ну да, я же сказала. Да что с тобой, Билл? У тебя вид такой испуганный. Что случилось?
 — Он побелел и сотрясается, как хороший коктейль, — уточнил Рори и положил сочувственную ладонь на плечо шурину. — Билл, доверься мне. Будь откровенен. За что тебя ищет полиция?
 — Никакая полиция меня не ищет.
 — Не знаю. У меня сложилось впечатление, что они страстно желают тебя заграбастать. Пришла мне в голову одна идея — я даже поделился с тобой, Мук, если помнишь, — а именно, что ты нашел какого-то богача, скрывающего позорную тайну, и решил разжиться за его счет посредством небольшого шантажа. Так это или нет, тебе виднее, но если так, сейчас самое время открыться нам, старина. Ты среди друзей. Мук придерживается широких взглядов, я тоже. Полиция, правда, смотрит на шантаж косо, но я, например, ничего против него не имею. Быстрый оборот средств и никаких накладных расходов. Если бы у меня был сын, не исключено, что я бы его направил по этой линии. Одним словом, если тебя преследует полиция и тебе нужна дружеская рука помощи, чтобы улизнуть за границу, пока еще не выставили охрану в портах, скажи только слово, и мы…
 — Миссис Спотсворт! — объявил Дживс, возникнув на пороге, и мгновение спустя Билл проделал еще один подскок в воздух — он, кажется, упражнялся в них сегодня весь день.
 Бледный, стоял он и взирал на появившееся в комнате видение.




 Глава VII


 Миссис Спотсворт вошла с самоуверенным видом дамы, которая знает, что у нее все — как надо: шляпа, и платье, и туфли, и чулки, да еще дома отложено порядка сорока двух миллионов долларов в ценных бумагах, и у Билла, с полуразвалившимся загородным домом на руках, от этого зрелища сердце должно было бы сразу взыграть. Ибо она, бесспорно, походила на человека, который закупает старинные английские загородные дома не глядя и оптом.
 Однако не продажа дома была сейчас у Билла на уме. Память перенесла его на несколько лет назад, на Французскую Ривьеру, где и когда он познакомился с этой женщиной, и между ними установились, он вынужден был себе признаться, отношения в высшей степени дружеские.
 Конечно, совершенно невинные — просто несколько поездок при луне, да раза два совместные купания и пикники у Эдемской скалы, да обычные обмены любезностями, без которых не обходится пребывание на Ривьере, — но он сильно опасался, а вдруг она вздумает теперь предаться милым воспоминаниям, крайне неуместным, когда поблизости находится твоя невеста, которая к тому же успела проявить прискорбную подозрительность.
 Так что появление миссис Спотсворт было для него не только полнейшим, но и довольно неприятным сюрпризом. В Каннах у него сложилось впечатление, что ее фамилия — Бессемер, но, понятное дело, в таких местах никто особенно не интересуется фамилиями. Он ее, кажется, именовал просто Рози, а она его, припомнил он с содроганием, — Билликен. Ему ясно представилось, какое лицо будет у Джил, когда сегодня за обедом она услышит, что гостья называет его Билликен. Как на грех, он никогда не рассказывал Джил о своей знакомой по Каннам миссис Бессемер, к слову не пришлось, но теперь, чтобы все разъяснить, по-видимому, потребуется приложить старания.
 — Рада вас видеть опять, Розалинда, — приветствовала ее Моника. -Слава Богу, что вы нас нашли, тут, когда свернешь с шоссе, вполне можно заблудиться. Это мой муж — сэр Родерик Кармойл. А это…
 — Билликен! — радостно воскликнула миссис Спотсворт от всей своей широкой души. Было очевидно, что восторг по поводу этой неожиданной встречи если и был довольно умеренным, то, по крайней мере, не с ее стороны.
 — Э-э-э?.. — вымолвила Моника.
 — Мы с мистером Белфраем старые друзья. Общались в Каннах несколько лет назад, когда я еще была миссис Бессемер.
 — Бессемер!
 — Это было вскоре после того, как мой муж покинул наш мир в результате столкновения на скоростном шоссе с грузовиком, везшим бутылки из-под пива. Его имя было Клифтон Бессемер.
 Моника бросила брату довольный, одобрительный взгляд. Про миссис Бессемер в Каннах ей было все известно. Он там отчаянно ухаживал за этой миссис Бессемер, а может ли быть для дома, который продается, основание надежнее?
 — Вот и хорошо, — сказала Моника. — У вас будет о чем вместе повспоминать. Но только он теперь не мистер Белфрай, а лорд Рочестер.
 — Он сменил имя, — объяснил остряк Рори. — Скрывается: за ним охотится полиция.
 — Не будь ослом, Рори. Билл унаследовал титул. Знаете, как это бывает в Англии. Начинаешь жизнь под одним именем, потом некто умирает, и ты уже кто-то совсем другой. Некоторое время назад отдал Богу душу наш дядя, лорд Рочестер, а Билл был его наследником, вот ему и пришлось отбросить Белфрая и принять имя Рочестер.
 — Понятно. Но для меня он всегда останется Билликеном. Как поживаешь, Билликен?
 Билл с трудом обрел голос, но в минимальном количестве, и то довольно сиплый.
 — Да ничего, спасибо… э-э-э… Рози.
 — Рози? — недоумевая, переспросил Рори, как дитя природы, каковым он и был, даже не пытаясь скрыть недоумение. — Я не ослышался? Он сказал -Рози?
 Билл враждебно посмотрел на него:
 — Имя миссис Спотсворт, как ты уже знаешь из хорошо информированного источника, а именно от Моники, — Розалинда. А друзья и даже случайные знакомые вроде меня зовут ее Рози.
 — А-а, вот оно что! Как же, как же, теперь понятно. Само собой разумеется.
 — Случайные знакомые? — обиженно повторила миссис Спотсворт.
 Билл попытался растянуть галстук у себя на шее.
 — Ну, то есть кто просто знал вас в Каннах и тому подобных местах.
 — Канны! — сразу же восторженно откликнулась миссис Спотсворт. -Милые, солнечные, радостные Канны! Как мы там весело жили, Билликен! Ты помнишь…
 — Да, да, — сказал Билл. — Очень приятное времяпрепровождение. Не хотите ли выпить, или, может быть, бутерброд, или сигару, или еще что-нибудь?
 Он мысленно благословлял песика Мейнуорингов за то, что по причине его неисправимой мнительности Джил оказалась на другом краю графства. Он надеялся, что ко времени ее возвращения миссис Спотсворт уже спустит пары и насытится счастливыми воспоминаниями. А пока он попытался немного осадить ее восторги.
 — Мы рады приветствовать вас в Рочестер-Эбби, — церемонно произнес он.
 — Да, я надеюсь, вам здесь понравится, — подключилась Моника.
 — Я в жизни не видела ничего прекраснее!
 — Вы находите? Старая плесневелая развалина, я бы так сказал, -рассудительно возразил Рори. И по счастью, не встретился глазами с женой. -Разваливается уже не одно столетие. Держу пари: если потрясти эти занавеси, оттуда вылетит чета летучих мышей.
 — Патина древности! Я ее обожаю. — миссис Спотсворт закрыла глаза. -Вдоль коридоров в двенадцать рядов стоят мертвецы и хватают тебя, когда проходишь мимо, — пробормотала она, понизив голос.
 — Фу, какой ужас, — не согласился Рори. — На мой вкус, и пары цепляющихся трупов более чем достаточно.
 Миссис Спотсворт открыла глаза.
 — Я скажу вам одну очень странную вещь, — проговорила она, радостно улыбаясь. — Это меня так поразило, что я вынуждена была присесть, едва переступив через порог. Ваш дворецкий решил, что я больна.
 — Но это не так, надеюсь?
 — Нет, я совершенно здорова. Я просто была… потрясена. Я поняла, что уже бывала здесь когда-то.
 На лице у Моники выразилось вежливое недоумение. Разъяснять ситуацию выпало на долю Рори.
 — О, так вы экскурсантка? Сюда в летние месяцы по пятницам приезжали толпы народу, и за шиллинг с носа их водили по всему дому. Я этих людей отлично помню еще с тех времен, Мук, когда мы с тобой женихались. Мы их называли «глазельщики». Они приезжали в шарабанах и роняли на ковры ореховый шоколад. Не то чтобы, конечно, от шоколада состояние ковров могло еще ухудшиться. Но теперь это все в прошлом, верно, Билл? Не на что больше глазеть. Покойный лорд Рочестер, — пояснил он гостье, — сбыл американцам все мало-мальски ценное, и теперь во всем доме не осталось ничего, на чем стоило бы задержать взгляд. Я вот только недавно говорил жене: самое лучшее, что можно сделать с Рочестер-Эбби, — это сжечь его до основания.
 У Моники вырвался глухой стон. Она возвела очи горе, словно моля небеса поразить сэра Родерика молнией и громом. Если у него такой подход к покупателю, то чудо, что ему вообще удается продать хоть одну газонокосилку, поилку для птиц или резиновый шланг.
 Миссис Спотсворт со снисходительной улыбкой покачала головой:
 — Нет, нет. Не в теперешней телесной оболочке. В предыдущем воплощении. Я, знаете ли, верю в круговорот душ. По нашим убеждениям, мы все родимся заново в каждом девятом колене, воплотившись в кого-нибудь из наших предков.
 — В каждом девятом? — переспросила Моника и принялась считать на пальцах.
 — Да. Это мистический Девятый дом. Вы, конечно, читали «Зенд-Авесту» Зороастра, сэр Родерик?
 — Боюсь, что нет. Хорошая вещь?
 — Фундаментальная, я бы сказала.
 — Я внесу ее в свой библиотечный список. Кто автор? Агата Кристи?
 Моника тем временем закончила подсчеты:
 — Если девятое поколение, то я тогда леди Барбара, первая шлюха при дворе Карла Второго.
 Миссис Спотсворт посмотрела на нее с глубоким почтением:
 — Тогда я, наверно, должна называть вас леди Барбара и расспрашивать про ваши последние любовные приключения.
 — Если бы только я их помнила. Судя по тому, что мне о ней известно, рассказ получился бы смачный.
 — Она загорала вся без ничего или предпочитала проводить время в четырех стенах? — поинтересовался Рори.
 Миссис Спотсворт снова смежила вежды.
 — Я чувствую влияния, — пробормотала она. — Мне даже слышен тихий шепот. Как это странно — приехать в дом, где гостила три столетия назад. Подумайте, сколько жизней прожито в этих древних стенах. И все они здесь, вокруг нас, и создают загадочную ауру этого очаровательного старинного здания.
 Моника переглянулась с братом.
 — Дело в шляпе, Билл, — шепнула она.
 — Что-что? Кто в шляпе? — бодро, во весь голос переспросил Рори.
 — Да замолчи ты! Господи!
 — Нет, я не понял, о ком ты говоришь. Ой! — он потер многострадальную лодыжку. — М-м-м… а-а… ну да. Конечно. Теперь понимаю.
 Миссис Спотсворт провела ладонью по лбу. Она как будто бы погрузилась в медиумический транс.
 — Мне кажется, я помню часовню. Тут есть часовня?
 — Развалины часовни, — ответила Моника.
 — Зачем же говорить такие вещи, старушка? — возразил Рори.
 — Я так и знала. И Длинная галерея?
 — Да. Там в восемнадцатом веке стрелялись на дуэли. До сих пор остались в стенах отверстия от пуль.
 — И темные пятна на полу, конечно, тоже. В этом доме должно быть множество привидений.
 Эту мысль Моника поспешила опровергнуть.
 — Нет-нет! Не беспокойтесь, — заверила она гостью. — Ничего такого в Рочестер-Эбби никогда не было.
 И с удивлением увидела, что та смотрит на нее широко распахнутыми, печальными глазами, как ребенок, которому сказали, что мороженого на десерт сегодня не будет.
 — Но я хочу привидения. Мне обязательно нужны привидения! -воскликнула миссис Спотсворт. — Неужели тут их нет ни одного?
 Рори, как всегда, поспешил на помощь:
 — Есть так называемая заклятая уборная на первом этаже. Время от времени, притом что поблизости нет ни души, там вдруг спускается вода, а когда в семье должен кто-то умереть, то вода течет беспрерывно. Только мы не знаем, то ли это призрак, то ли плохо проведенная канализация.
 — Наверно, просто полтергейст, — разочарованно отмахнулась миссис Спотсворт. — А видимых манифестаций никаких?
 — Никаких.
 — Не говори глупостей, Рори, — возразила Моника. — А леди Агата?
 Миссис Спотсворт сразу оживилась:
 — Кто была леди Агата?
 — Супруга сэра Карадока Крестоносца. Ее несколько раз видели в разрушенной часовне.
 — Чудесно! Великолепно! — обрадовалась миссис Спотсворт. — А теперь позвольте мне отвести вас в Длинную галерею. Не говорите, где это. Посмотрим, смогу ли я сама ее разыскать.
 Она закрыла глаза, прижала кончики пальцев к вискам, постояла так и, снова открыв глаза, пошла вперед. Когда она подошла к двери, на пороге появился Дживс:
 — Прошу прощения, милорд.
 — Да, Дживс?
 — Я касательно собаки миссис Спотсворт, милорд. Хотелось бы знать часы кормления и диету.
 — Помона ест все, что дадут, — ответила миссис Спотсворт. -Вообще-то ее обеденное время — пять часов, но к нарушениям режима она относится спокойно.
 — Благодарю вас, мадам.
 — А сейчас я должна сосредоточиться. Это будет проверкой. — Миссис Спотсворт опять приложила кончики пальцев к вискам. — Идите следом за мной, Моника. И ты тоже, Билликен. Я отведу вас прямо в Длинную галерею.
 Процессия удалилась из гостиной, и Рори, внимательно посмотрев ей вслед, сказал Дживсу, пожимая плечами:
 — Ненормальная дамочка, а?
 — Леди действительно кажется не совсем соответствующей общепринятым нормам, сэр Родерик.
 — Совершенно тронутая. Вот что я вам скажу, Дживс. У нас в «Харридже» такого бы не потерпели.
 — Нет, сэр?
 — Никогда! Если бы эта миссис, как бишь ее, пришла бы, скажем, в секцию «Пирожные, печенья и кондитерские изделия» и вздумала бы вести себя таким образом, охранники тут же ухватили бы ее сзади за брюки и вышвырнули вон, прежде чем она договорит первую глупость.
 — Вот как, сэр Родерик?
 — Можете мне поверить, Дживс. Я сам пережил нечто подобное, когда только поступил туда работать. Стою за прилавком однажды утром — я тогда был в секции «Бутылки, фляги и принадлежности для пикника», — и появляется женщина, хорошо одетая, с виду вполне порядочная, ничем не бросается в глаза, единственное только — на голове у нее пожарный шлем. Я принимаюсь ее вежливо обслуживать. «Доброе утро, мэм, — говорю, — чем могу быть вам полезен? Что-нибудь для пикников? Бутылочку? Кувшинчик?» А она так пристально на меня взглянула. «Ты что же, интересуешься бутылками, гаргулья?» — это она меня так почему-то обозвала. «Да, мэм, интересуюсь», — отвечаю. «Тогда что скажешь вот на эту?» И, схватив огромный графин, с размаху опускает его туда, где должен бы быть мой лоб, только я успел отпрянуть, как нимфа, которую застали врасплох за купанием. Графин грохнулся о прилавок и вдребезги. Этого с меня было довольно. Я поманил охранников, и они ее удалили.
 — Весьма неприятный случай, сэр Родерик.
 — Да, признаюсь, я был ошарашен. Чуть было не подал заявление об уходе. Выяснилось, что эта дама только что получила большое наследство от богатого австралийского дядюшки и как следствие этого повредилась умом. Наверно, с нашей гостьей стряслось нечто в том же роде. Унаследовала миллионы от целой роты покойных мужей, по рассказам моей жены, и на этом основании спятила. Незаработанные деньги, они до добра не доведут. Нет ничего лучше, как самому зарабатывать свой хлеб. С тех пор как я вступил в ряды пролетариев, я стал гораздо более достойным человеком.
 — Вы держитесь тех же взглядов, что и Стратфордский бард, сэр Родерик. «По делам достаются призы».
 — Вот именно. Совершенно верно. Кстати, о призах: как насчет завтрашнего дня?
 — Насчет завтрашнего дня, сэр Родерик?
 — Дерби. Вам известно что-нибудь?
 — Боюсь, что нет, сэр Родерик. Там кто только не принимает участие. Фаворит, насколько я знаю, Voleur [Летун (фр.)] мсье Буссака. Ставка вчера на вечерней перекличке была пятнадцать против двух и может сократиться до шести или даже пяти перед стартом. Однако данная лошадь немного мелковата и тонка в кости для столь сурового испытания. Впрочем, всем известны случаи, когда такие недостатки преодолевались. На память приходит Манна, победительница 25-го года, и Гиперион, тоже некрупная лошадка, которая побила прежний рекорд, принадлежавший Летучей Лисице, преодолев дистанцию за две минуты тридцать четыре секунды.
 Рори взирал на него с глубоким уважением.
 — Ну и ну, Дживс! Вы знаток.
 — Хочется быть au courant [в курсе (фр.)] в этих делах, сэр. Они составляют, я бы сказал, существенную часть образования.
 — Я, безусловно, еще поговорю с вами завтра, прежде чем сделаю ставку.
 — Буду рад оказать вам услугу, сэр Родерик, — любезно отозвался Дживс и бесшумно потек вон из гостиной, оставив Рори в одиночестве переживать знакомое всем, кому случалось общаться с этим великим человеком, чувство соприкосновения с неким добрым, мудрым духом, в чьи надежные руки можно без колебаний передать все свои заботы.
 Спустя минуту или две возвратилась Моника, вид у нее был немного загнанный.
 — А вот и ты, старушка, — приветствовал ее муж. — Вернулась из путешествия? Отыскала она эту чертову галерею?
 Моника безрадостно кивнула:
 — Да. Но не прежде, чем потаскала нас по всему дому. Сначала она, по ее словам, потеряла влияние. Но все-таки это успех, через триста-то лет.
 — Я только сейчас говорил Дживсу, что эта дамочка сильно не в себе. Как у нас говорят, с большим приветом. Кстати, почему это считается, что привет может довести человека до помешательства? Теперь, когда она заехала в нашу страну, ей скоро начнут, я думаю, приходить приветы и выгодные приглашения из Бедлама и прочих подобных заведений. А куда девался Билл?
 — Не выдержал и сошел с дорожки. Испарился. Я думаю, пошел переодеваться к обеду.
 — А в каком он был настроении?
 — Глаза остекленелые, и вздрагивал при каждом шорохе.
 — Ага, значит, все еще не успокоился. Похоже, он сильно разнервничался, наш Вильям. Но у меня возникла насчет старины Билла новая теория. Я больше не думаю, что его нервозность объясняется преследованием полиции, уже наступающей ему на пятки. Теперь я считаю, что все дело в этой работе, которую он выполняет для Сельскохозяйственного совета. Поначалу, как всякий новичок, он принялся за дело слишком старательно. Нашему брату, кто не привык работать, приходится учиться экономить силы, не выкладываться до конца, а оставлять кое-что про запас, ну, словом, ты меня понимаешь. Я всегда внушаю это своим подчиненным. Они обычно прислушиваются, но есть один малый, в секции «Все для малышей», ты не представляешь себе, как он старается. Если дальше так пойдет, он просто сгорит на работе, не дожив до собственного пятидесятилетия. О, а это еще кого мы тут видим?
 В гостиную вошла высокая красивая девушка. Рори смотрел на нее с недоумением. Первоначальную мысль, что это тень леди Агаты, которой осточертели развалины часовни и захотелось побыть в обществе, он отбросил. Но в таком случае кто это может быть — оставалось неясным. Жена его, как всегда, оказалась более проницательной. Обратив внимание на фартучек и белую наколку на волосах, она сделала правильный вывод, что перед ними сказочное существо под названием горничная.
 — Эллен? — удостоверилась Моника.
 — Да, миледи. Я ищу его сиятельство.
 — Он, я думаю, в своей комнате. Могу я чем-нибудь помочь?
 — Там какой-то джентльмен спрашивает его сиятельство. Я видела, как он подъехал в автомобиле, а мистер Дживс был занят в столовой, поэтому я пошла, впустила его и проводила в утреннюю гостиную.
 — Кто же это?
 — Какой-то капитан Биггар, миледи.
 Рори радостно хмыкнул:
 — Капитан Биггар? Армейская косточка? Помнишь, Мук, в нашем детстве играли в такую игру: если есть пол-ковник, значит, должен быть и цел-ковник, то есть целый ковник. Кто дальше?
 — Оставь, Рори, ты ведь уже не маленький.
 — А-а, пасуешь? А вы, Эллен?
 — Я не знаю, сэр.
 — Вопрос: кто такой мор-ковник? Ответ: командир полка, который морит голодом своих солдат. Еще? Может быть, миссис Как-бишь-ее ответит? -обратился Рори навстречу входящей гостье.
 Прекрасное лицо миссис Спотсворт сияло скромным торжеством.
 — Вы уже сказали сэру Родерику? — поспешила справиться она.
 — Да, сказала, — ответила Моника.
 — Я отыскала Длинную галерею, сэр Родерик.
 — Трижды ура, — отозвался Рори. — Продолжайте в том же духе, и скоро вы еще, глядишь, сумеете найти большой барабан в телефонной будке. Но отвлечемся на минуту. Вы не ответите на такой вопрос: если есть пол-ковник, где сидит ковник, который чином ниже?
 Миссис Спотсворт посмотрела на него с недоуменем:
 — Что за ковник? Я не понимаю.
 — Не слушайте его, — вмешалась Моника. — В такие минуты он совершенно неопасен. Просто приехал какой-то капитан Биггар, вот он и завелся. Минута-другая, и он придет в себя.
 Дивные глаза миссис Спотсворт округлились.
 — Капитан Биггар?
 — Ответ я подзабыл, — не отступался Рори. — Ничего, скоро вспомню. Гм-м-м… который чином ниже его…
 — Капитан Биггар? — повторила миссис Спотсворт. И, обратившись к Эллен, спросила: — Такой крепкий джентльмен с довольно красным лицом?
 — С очень красным лицом, — уточнила Эллен. Она во всем любила четкость.
 Миссис Спотсворт схватилась за сердце:
 — Какое чудо!
 — Вы его знаете? — спросила Моника.
 — Это мой очень старый, очень добрый друг. Я знала его еще когда… О, Моника, нельзя ли… вы не могли бы… пригласить его погостить здесь немного?
 Моника встрепенулась, как старый боевой конь при звуке горна.
 — Ну конечно, Розалинда. Как ваш друг, он наш друг. Прекрасная мысль.
 — О, спасибо! — миссис Спотсворт обратилась к Эллен: — Где сейчас находится капитан Биггар?
 — В утренней гостиной, мэм.
 — Будьте добры, проводите меня туда прямо сейчас. Я должна его видеть.
 — В эту дверь пожалуйте, мэм.
 Миссис Спотсворт поспешно вышла, за ней последовала горничная Эллен. Рори с сомнением покачал головой:
 — Ты уверена, что это разумно, Мук, старушка? Возможно, он совсем не нашего круга, какой-нибудь тип в котелке и галстуке на резинке.
 Но Моника вся сияла.
 — Не все ли равно, какой он тип? Это старый, близкий друг миссис Спотсворт, остальное неважно. Ой, Билл! — радостно воскликнула она, увидев входящего брата.
 Билл явился во фраке, при белом галстуке-бабочке и белой манишке, прилизанные волосы его лоснились от каких-то заморских масел. Рори посмотрел на него с изумлением:
 — Бог ты мой, Билл! Ты похож на живую картину «Великие любовники всех времен». Если ты воображаешь, что я сейчас побегу и тоже так выряжусь, то ошибаешься. Довольно с тебя будет старого черного галстука Кармойлов и мягкой белой рубашки. Я, конечно, понимаю, что ты задумал. Ты расфуфырился, чтобы произвести впечатление на миссис Спотсворт и оживить воспоминания о счастливых днях в Каннах. Но только смотри не переборщи, я тебе советую. Подумай о Джил. Если она узнает про тебя и эту Спотсворт…
 Билл вздрогнул:
 — Ты на что это намекаешь?
 — Ни на что, это я просто так, на язык подвернулось.
 — Не обращай на него внимания, Билл, — сказала Моника. — Человек бредит. Болтает всякую чушь. Джил — девушка разумная.
 — Да и потом, — добавил Рори для полного успокоения, — это ведь все происходило до того, как ты обручился с Джил.
 — Что — «все происходило»?
 — Ничего, старина, абсолютно ничего.
 — Мои отношения с миссис Спотсворт были чисты, как слеза.
 — Ну конечно, само собой.
 — У вас в «Харридже» продаются намордники, Рори? — спросила Моника.
 — Намордники? А как же. В секции «Кошки, собаки и домашние зверушки».
 — Придется купить для тебя намордник, чтобы ты молчал. Вообрази, что его здесь вообще нет, Билл, и послушай, что я тебе расскажу. Произошло нечто замечательное. Приехал старый друг миссис Спотсворт, и я пригласила его погостить у нас.
 — Что еще за старый друг?
 — Еще один любовник, надо полагать.
 — Прекрати сейчас же, Рори. Ты что, не понимаешь, как это для нас великолепно, Билл? Мы оказали ей услугу, и она перед нами в долгу. Представляешь, как она теперь смягчится?
 Восторженное настроение сестры передалось Биллу. Он ясно понял ее мысль.
 — Да, ты права. Это большая удача.
 — Правда? Нам здорово повезло. Она теперь будет как глина в твоих руках.
 — Да, как мягкая глина. Молодчина, Маленький Мук! Сразу сообразила. А кто он такой, этот друг?
 — Фамилия — Биггар. Капитан Биггар.
 Билл невидящей рукой нашарил позади себя стул. По лицу его расползлась зеленоватая бледность.
 — Что?! — вскрикнул он. — Капитан Би… би… би…
 — Ага, вспомнил! — обрадованно возвестил Рори. — Где сидит тот, кто ниже чином? Ответ: в подполе, конечно, на то он и подпол-ковник. Я так и знал, что вспомню, — заключил он, очень довольный собой.




 Глава VIII


 Покойный А. Б. Спотсворт, которого, хоть он по-своему неплохо относился к жене, никак нельзя было считать дамским угодником или, скажем, сравнивать со средневековыми трубадурами, любил шутить, что, мол, секрет счастья и успеха состоит в том, чтобы при первой же возможности отделаться от женщин. Дайте прекрасному полу под зад коленкой, рассуждал он, стаскивая пиджак и доставая фишки для покера, и после этого можете пуститься во все тяжкие. Он часто повторял, что самый прекрасный и возвышающий душу миг — это когда по завершении обеда дамы гуськом выходят из столовой, оставляя мужчин одних предаваться мирным мужским разговорам.
 Биллу Ростеру в девять часов вечера все того же беспокойного дня такая точка зрения показалась бы совсем неубедительной. Меньше всего его прельщал мирный мужской разговор с капитаном Биггаром. Он стоял и придерживал дверь, пропуская переходящих в гостиную миссис Спотсворт, Монику и Джил, а душу ему томило горькое чувство утраты и неведение того, что его ждет впереди. Примерно такие же кошки скребли бы на сердце у осажденного дикарями гарнизона, если бы прибывший на подмогу полк морской пехоты Соединенных Штатов вдруг сделал поворот кругом и замаршировал прочь.
 А ведь до сих пор все шло так хорошо. Даже сам Билл, хоть и терзаемый муками совести, не находил в застольной беседе капитана Биггара ничего такого, к чему можно было бы придраться. На протяжении всего обеда, начиная с супа и кончая сардинками на поджаренных хлебцах, Белый Охотник придерживался только таких нейтральных тем, как знакомые вожди каннибалов и меры, которые следует принять, когда тебя обступили охотники за головами, вооруженные трубками с отравленными зарядами. Рассказал две довольно длинные и крайне скучные истории про каких-то своих приятелей Толстого Фробишера и Субадара. И сообщил Джил — на всякий случай, мало ли что — рецепт отличной мази от укусов аллигатора. Об обманщиках букмекерах, гонке преследования по открытой местности и регистрационных номерах автомобилей речь вообще не заходила.
 Но теперь, когда дамы удалились и двое крепких мужчин — или трое, если считать Рори Кармойла, — остались с глазу на глаз, кто скажет, сколько еще может продлиться это благополучное положение дел? Хотя бы Рори не ляпнул сразу что-нибудь такое… что, мол, не интересуется ли капитан Биггар скачками?
 — Капитан, вы не интересуетесь скачками? — произнес Рори, едва закрылась дверь.
 С губ капитана Биггара сорвался стон, похожий на предсмертный хрип зебры. Билл, подскочивший на шесть дюймов вверх, угадал в нем глухой, безрадостный смех. У него и самого мелькнула было мысль разразиться чем-нибудь в таком же роде.
 — Скачками? — еле выговорил капитан Биггар. — Интересуюсь ли я скачками? Ну, перемелите меня в мясорубке и заправьте луком!
 Эту просьбу Билл, если бы мог, исполнил бы с радостью. Воспользовавшись таким кулинарным рецептом, он сразу разрешил бы все проблемы. Жаль, что ни одному вождю каннибалов, с которыми водился его гость, это не пришло в голову.
 — Вечером состоится специальный банкет по случаю завтрашних скачек, -сказал Рори. — Я скоро вас оставлю и пойду смотреть телетрансляцию. Телевизор в библиотеке. Будут выступать все главные владельцы лошадей, обсуждать, у кого какие шансы. Разумеется, на самом-то деле никто из них ничего не знает. А днем сегодня были Дубки, вы случайно не присутствовали?
 Капитан Биггар вздулся, как те удивительные рыбы на Флориде, которые раздуваются, если их пощекочешь.
 — Присутствовал ли я на Дубках? Чанг сварк! Да, сэр, я там был. И если когда-нибудь человеку…
 — Довольно живописная природа там, в Саутмолтоншире, вы не находите, капитан? — поспешил заметить Билл. — Ласкает взор, как говорится. В соседней с нами деревне, Лоуэр-Снодсбери, вы, наверно, обратили внимание, когда проезжали мимо…
 — …если когда-нибудь человеку пережимали горло рукавом, черт побери, — продолжал свою тему капитан Биггар, который успел так раскраснеться, что, окажись сейчас случайно в столовой бык-другой, не обобраться бы беды, — то это мне сегодня в Эпсоме. Я прошел через горнило, как Седрах, Мисах и Навуходоносор или как там его… Мне всю душу завязали узлом и пропустили через отжим.
 Рори сочувственно поцокал:
 — Не везло?
 — Сейчас я вам все расскажу.
 — …там сохранилась прекрасная норманнская церковь, — гнул свою линию Билл, обмирая, но не сдаваясь, — которую очень…
 — Начну с того, что, вернувшись на старую родину, я сошелся с очень знающими ребятами, которые разбираются в лошадях так, что дай Боже, отличают, как говорится, где у лошади начало, а где конец, и они дали мне несколько дельных подсказок. И вот сегодня…
 — …которую очень высоко ценят специалисты по норманнским церквам, -не замолкал Билл. — Сам я плохо в них разбираюсь, но слышал, что там в притворе…
 Капитан Биггар снова взорвался:
 — О притворстве мне лучше не говорите! Йоги тулсирам джагинат! С первейшим из притворщиков я познакомился сегодня в Эпсоме, вздуйся он весь пузырями! Притворялся честным букмекером, а сам… Да, так я говорил, эти мои ребята время от времени подкидывали мне надежную информацию и сегодня посоветовали двойной: в скачке в два тридцать Люси Глиттерс и в Дубках Мамашу Уистлера.
 — Поразительно, что Мамаша Уистлера пришла победительницей, — вставил Рори. — У нас в «Харридже» было общее мнение, что у нее ни малейших шансов.
 — И что же? Люси Глиттерс пришла при ста к шести, а Мамаша Уистлера, как вы, наверно, слышали, — при тридцати трех к одному.
 Рори был потрясен.
 — То есть ваша двойная выиграла?
 — Да, сэр.
 — При таких ставках?
 — При таких ставках.
 — А сколько вы поставили?
 — Пятерку на Люси Глиттерс и весь выигрыш на Мамашу Уистлера.
 Рори вытаращил глаза:
 — Бог ты мой! Ты слышишь, Билл? Вы выиграли приличный куш.
 — Три тысячи фунтов.
 — Ну, я вам скажу!.. Слыхали, Дживс?
 Дживс внес в столовую кофе. У него был все тот же неизменно торжественный вид. Дживс, как и Билл, находил присутствие капитана Биггара невыносимым, но, в отличие от Билла, который весь дергался и суетился, Дживс сохранял сходство с хорошо воспитанной статуей.
 — Сэр?
 — Капитан Биггар выиграл в Дубках три тысячи фунтов.
 — В самом деле, сэр? Результат, о котором приходится только мечтать.
 — Да, — мрачно произнес капитан. — Я выиграл три тысячи фунтов, а букмекер с ними удрал.
 Рори удивленно вздернул брови:
 — Не может быть!
 — Уверяю вас.
 — Улизнул в лучах луны?
 — Именно.
 Рори был потрясен.
 — Никогда не слышал такого безобразия! А вы слышали что-нибудь подобное, Дживс? Дальше уж некуда. Верно, Билл?
 Билл как бы очнулся:
 — Извини, Рори, я задумался о другом. Так что ты говорил?
 — Бедняга Биггар отхватил сегодня в Дубках жирный дубль, а букмекер, свинья, взял и удрал, не выплатив ему трех тысяч фунтов.
 Билл, естественно, пришел в ужас. Какой порядочный человек не придет в ужас, услышав такое?
 — Боже милосердный! — воскликнул он. — Капитан, как это могло случиться? Букмекер убежал, вы сказали?
 — Рванул с места, как заяц, и я за ним.
 — Не удивительно, что вы расстроены. Такие злодеи не должны оставаться на свободе. Кровь стынет в жилах, когда подумаешь о таком… таком… как такого человека назвал бы Шекспир, Дживс?
 — Подлый, низкий, отъявленный негодяй, милорд…
 — Вот-вот. Шекспир это здорово выражает.
 — …сукин сын, безмозглый таракан, лопоухий холоп, ничтожество, разбойник, поедатель падали, грязный, жалкий, обутый в грубые онучи…
 — Ладно, ладно, Дживс, хватит. Можно составить себе представление. -Билл заметно разволновался. — Не уходите, Дживс. Разворошите получше огонь в камине.
 — Сейчас июнь месяц, милорд.
 — Да, да, верно. Я совсем голову потерял, услышав такое. Вы не присядете, капитан? Ах да, вы сидите. Тогда сигары, Дживс. Сигару для капитана Биггара.
 Капитан поднял ладонь:
 — Спасибо, не надо. Я не курю, когда преследую крупную дичь.
 — Крупную дичь? А, ну да, понимаю. Этого букмекера. Вы — Белый Охотник и охотитесь на белых букмекеров, ха-ха! Неплохо сказано, а, Рори?
 — Отлично сказано, старина. Я умираю от смеха. А теперь позвольте мне пойти вниз. Я хочу посмотреть по телевидению банкет по случаю Дерби.
 — Прекрасная мысль, — обрадовался Билл. — Давайте все пойдем смотреть банкет по случаю Дерби. Идемте, капитан.
 Но капитан Биггар не двинулся с места. Он остался сидеть, где сидел, только сделался еще краснее прежнего.
 — Может быть, позже, — произнес он кратко. — А сейчас я хотел бы переговорить с вами, лорд Рочестер.
 — Конечно-конечно-конечно-конечно, — отозвался Билл не слишком жизнерадостно. — Останьтесь, Дживс. Тут уйма всяких дел. Почистите вон пепельницу. Дайте сигару капитану Биггару.
 — Джентльмен уже отказался от сигары, когда вы ему предлагали, милорд.
 — Ах да, да… Верно-верно-верно, — сказал Билл и сам закурил сигару, держа огонек в руке, вибрирующей, как камертон. — Так расскажите нам еще про этого вашего жулика букмекера, капитан.
 Капитан Биггар немного помолчал, нахмурившись. А потом вынырнул из пучины безмолвия со словами, что от всей души надеется когда-нибудь увидеть, какого цвета внутренности у этого негодяя.
 — Если бы только я встретил подлеца в Куала-Лумпуре! — произнес он.
 — В Куала-Лумпуре?
 Дживс, как всегда, пришел Биллу на помощь:
 — Город на побережье Малаккского пролива, милорд, в составе британской колонии Восточная Индия, куда входят Малакка, Пенанг и провинция Уэлсли, получившая статус отдельного владения в 1853 году и переданная под управление генерал-губернатора Индии. В 1887 году к этой колонии были присоединены Кокосовые, или Килинговы, острова, а в 1889-м — остров Рождества. Условия жизни в тех местах очень проницательно описал мистер Сомерсет Моэм.
 — Ну конечно, я теперь припоминаю. Там, говорят, кого только не встретишь, всякой твари по паре.
 В этом капитан Биггар оказался с ним согласен.
 — Да, есть там всякая тварь, — подтвердил он. — Но мы умеем с нею обращаться. Знаете, что бывает в Куала-Лумпуре с теми, кто проиграл, а не платит, лорд Рочестер?
 — Н-нет, мне кажется, я об этом ничего не слышал. Не уходите, Дживс. Вон еще одна пепельница, вы пропустили. Так что же бывает в Куала-Лумпуре с теми, кто проиграл, а не платит?
 — Мы предоставляем несчастному три дня на то, чтобы вернуть долг. А потом приходим к нему и даем ему револьвер.
 — Добрый поступок. Караете его щедростью… То есть вы хотите сказать — заряженный револьвер?
 — Заряженный всеми шестью патронами. Мы взглядываем негодяю в глаза и уходим, оставив револьвер на столе. Ничего не говоря. Он без слов понимает.
 Билл проглотил комок в горле. Разговор такого рода был выше его сил.
 — И он, значит, должен… Вам не кажется, что это… немного слишком?
 Глаза капитана Биггара были холодны и тверды, как крутое яйцо.
 — Этого требует кодекс чести, сэр. Честь! Это великое слово для тех, кто живет на окраинах Империи. Там слишком легко потерять форму. Вино, женщины и неоплаченные игорные долги — вот ступени, которые ведут вниз, -провозгласил он. — Вино, женщины и неоплаченные долги, — повторил он, изображая ладонью ступень за ступенью.
 — Долги — ниже всего, а? Вы слыхали, Дживс?
 — Да, милорд.
 — Довольно интересно.
 — Да, милорд.
 — Расширяет кругозор, я бы сказал.
 — Да, милорд.
 — Век живи, век учись.
 — Совершенно верно, милорд.
 Капитан Биггар взял с блюда большой бразильский орех и расколол его зубами.
 — Мы, несущие бремя белых, обязаны показывать пример. Нельзя допускать, чтобы даяки переплюнули нас в соблюдении кодекса чести.
 — А они что, пытаются?
 — Даяку, не уплатившему долга, отрубают голову.
 — Другие даяки?
 — Да, сэр. Другие даяки.
 — Ну и ну!
 — И голову затем отдают первому кредитору.
 Билл изумился. Возможно, что и Дживс тоже изумился, но лицо его не приспособлено было к выражению подобных эмоций. Те, кто знал его близко, якобы наблюдали своими глазами, как в минуту глубокого потрясения один уголок рта у него слегка вздрагивал; но в обычной жизни черты его лица сохраняли каменную невозмутимость, подобную невозмутимости деревянного индейца на вывеске табачной лавки.
 — Господи Боже мой! — проговорил Билл. — У нас тут такие порядки не применимы. Если бы стали считаться, кто первый кредитор, представляете, какая свара бы поднялась! Правда, Дживс?
 — Несомненно, милорд. Как в детской считалке: мясник или булочник, кузнец или дворник…
 — Да еще знакомые, у которых этот даяк гостил весь уик-энд, а утром в понедельник улизнул, совсем забыв про субботнюю партию в бридж.
 — Даяк, если только он остался бы после этого жив, научился бы впредь соразмерять свои ставки со своими финансовыми возможностями, милорд.
 — Верно, Дживс. Конечно, он научился бы не зарываться.
 — Вот именно, милорд. Он бы трижды подумал, прежде чем оставить компаньона без законного выигрыша.
 Капитан Биггар разгрыз еще один орех. В установившейся тишине это прозвучало как выстрел, одним махом убивающий шестерых.
 — А теперь, — произнес он, — с вашего позволения, лорд Рочестер, я хотел бы бросить эту пустую болтовню и перейти к делу. — Он замолчал на мгновение, приводя в порядок свои разбежавшиеся мысли. — Насчет этого жулика букмекера.
 Билл захлопал глазами:
 — Ах да, насчет букмекера. Я понимаю, о чем вы.
 — На данный момент он, к сожалению, скрылся. Но у меня хватило смекалки запомнить номер его машины.
 — Вот как? Действительно, вы очень правильно поступили, верно, Дживс?
 — Весьма, милорд.
 — А потом справиться в полиции. И знаете, что мне там сказали? Что этот автомобильный номер, лорд Рочестер, — ваш.
 Билл удивился:
 — Мой?!
 — Ваш.
 — Но как это может быть?!
 — Вот тут-то и есть загадка, которую надо разрешить. Этот Честный Паркинс, как он себя называет, по-видимому, позаимствовал ваш автомобиль… с вашего согласия или без такового.
 — Быть того не может!
 — Совершенно немыслимо, милорд.
 — Благодарю вас, Дживс. Разумеется, совершенно немыслимо. Откуда мне знать какого-то Честного Паркинса?
 — Так вы его не знаете?
 — Первый раз о нем слышу! В глаза его никогда не видел. Как он выглядит?
 — Высокий… примерно вашего роста… с рыжими усами и с черной нашлепкой на левом глазу.
 — Нет, черт возьми, быть не может… То есть я хочу сказать, я вас понял. Черная нашлепка на левом глазу и рыжие усы на верхней губе. Я сначала подумал…
 — И еще клетчатый пиджак и галстук с голубыми подковами по малиновому полю.
 — Боже милосердный! Какой-то человек совершенно не нашего круга. Не правда ли, Дживс?
 — Да, милорд, не soigne. [Тщательно одетый (фр.)]
 Но тут, явно потеряв терпение, капитан Биггар призвал собравшихся к порядку.
 — К чертям все это! — произнес он довольно резко. — Не о свинье речь. Я говорю о мошеннике букмекере, который сегодня ездил на вашем автомобиле.
 Билл покачал головой:
 — Мой дорогой охотник за пумами и прочей живностью, вы утверждаете, что говорите о букмекерах, но в действительности вы говорите сами не знаете о чем. Здорово я это обернул, а, Дживс?
 — Да, милорд. Смачно сказано.
 — Разумеется, на самом деле наш друг Биггар запомнил не тот номер.
 — Да, милорд.
 Лицо капитана Биггара из малинового стало бордовым. Была задета его гордость.
 — По-вашему, я не смог запомнить номер машины, за которой гнался от самого Эпсома до Саутмолтоншира? В машине, имеющей ваш номер, сегодня ехал упомянутый Честный Паркинс с помощником, и я спрашиваю вас: это вы одолжили ему автомобиль?
 — Но, мой дорогой, добрый друг, подумайте сами, мог ли я одолжить свой автомобиль человеку в клетчатом пиджаке и при малиновом галстуке, не говоря уж о черной нашлепке на глазу и рыжих усах? Это же совершенно не… как это говорится, Дживс?
 — Невообразимо, милорд. — Дживс вежливо кашлянул. — Может быть, у джентльмена со зрением не все в порядке?
 Капитан Биггар грозно напыжился:
 — Это у меня со зрением не все в порядке? У меня?! Да вы знаете ли, с кем разговариваете? Я — бвана Биггар!
 — Сожалею, сэр, но этого имени я никогда не слышал. Я полагаю, что вы допустили вполне простительную ошибку, неверно разобрав номер на едущей впереди машине.
 Перед тем как ответить, капитан Биггар вынужден был сглотнуть разок-другой, чтобы взять себя в руки. Кроме того, он взял еще один орех.
 — Послушайте, — произнес он почти мягко. — Вы, должно быть, тут не в курсе. Вам не рассказывали, кто да что. Я — Биггар, Белый Охотник, самый знаменитый Белый Охотник на всю Африку и Индонезию. Я могу преспокойно стоять на пути несущегося во весь опор носорога… А почему? Потому что зрение у меня такое, что я знаю, понимаете — знаю, что успею всадить ему пулю в единственную уязвимую точку, не пробежит он и шестидесяти шагов. Вот какое у меня зрение.
 Лицо Дживса осталось каменным.
 — Боюсь, что я не могу изменить позиции, на которой стою, сэр. Допускаю, что вы натренировали зрение для случаев, подобных только что вами описанному, но, как ни плохо я информирован касательно крупной фауны Востока, я все же сомневаюсь, чтобы носорогов снабжали регистрационным номером.
 Биллу показалось, что сейчас самое время пролить масло на бушующие волны и подкинуть слова утешения.
 — А что до вашего злосчастного букмекера, капитан, мне кажется, я могу зажечь для вас луч надежды. Я допускаю, что он действительно сбежал от вас с быстротой нетопыря, вырвавшегося из преисподней, но полагаю, когда от ромашек побелеют луга, он возвратит вам долг. У меня впечатление, что он вернет все, дайте только срок.
 — Он у меня получит срок, — грозно сказал капитан. — И я позабочусь, чтобы подлиннее. А после того как он вернет долг обществу, я займусь им лично. Тысяча сожалений, что мы не на Востоке. На Востоке такие вещи понимают. Если знают, что вы человек правильный, а тот, другой, неправ… что ж, тогда лишних вопросов не задают.
 Билл слушал, широко раскрыв глаза, как трепетная серна.
 — Ка… каких вопросов?
 — Избавиться, и из головы долой — так в общем и целом там мыслят. Чем меньше на свете таких гадов, тем лучше для англосаксонского престижа.
 — М-да, пожалуй, можно и так на это взглянуть.
 — Не стану от вас скрывать, на моем дробовике есть две-три зарубки, обозначающие не буйволов и не львов… и не антилоп… и не носорогов.
 — Да? А кого же?
 — Да этих, что удирают быстрее всех. Уродов в пестрой шкуре.
 — Да, да, я знаю. Это гепарды, такие как бы леопарды, бегают со скоростью скаковой лошади.
 Дживсу пришлось вмешаться с поправкой:
 — Даже несколько быстрее, милорд. Полмили за сорок пять секунд.
 — Вот это да! Вот это резвость! Вот это скакуны!
 — Да, милорд.
 Капитан Биггар раздраженно фыркнул:
 — Я говорил о пестроклетчатых неплательщиках, а не о пятнистых гепардах. Хотя случалось и тех пару-тройку подстрелить.
 — Случалось?
 — Бывало.
 — Понятно, — сглотнув, произнес Билл. — Их тоже.
 Дживс кашлянул:
 — Могу ли я высказать предположение, милорд?
 — Конечно, Дживс. Высказывайте несколько.
 — Мне сейчас только пришло в голову, милорд, что тот мошенник на скачках, к которому капитан Биггар питает вполне заслуженную вражду, мог подменить номер на своем автомобиле поддельным…
 — Точно, Дживс! Вы попали в яблочко!
 — …и по редкому совпадению как раз намалевал на щитке номер машины вашего сиятельства.
 — Конечно! И сразу все стало ясно. Удивительно, как нам это раньше в голову не пришло? Теперь все объясняется. Вы согласны, капитан?
 Капитан Биггар сидел и молчал. Судя по сведенным бровям, он обдумывал новый оборот дела.
 — Но это же очевидно! — ликовал Билл. — Дживс, ваш выпирающий сзади мозг, подпитываемый рыбной диетой, разрешил загадку, которая, если бы не вы, осталась бы в истории нераскрытой тайной, о каких пишут в книгах. Будь у меня на голове шляпа, я бы сейчас ее снял перед вами.
 — Я счастлив, что заслужил одобрение, милорд.
 — Вы всегда заслуживаете одобрение, Дживс, неизменно. За это вас все так уважают.
 Капитан Биггар кивнул:
 — Д-да, пожалуй что, это возможно. Другого объяснения просто нет.
 — Слава Богу, что все наконец разъяснилось, — повеселел Билл. — Еще портвейну, капитан?
 — Нет, благодарю.
 — Тогда, может быть, присоединимся к дамам? А то они, наверно, недоумевают: что такое у нас тут приключилось? И говорят себе: «А он все не идет!» — как эта самая… как ее, Дживс?
 — Как бедная Марианна, милорд:



   И вечером, когда выпадала,
   И утром, когда высыхала роса,
   Лила Марианна горькие слезы,
   Не в силах взглянуть в небеса.



 — Ну, настолько уж убиваться из-за нашего отсутствия они вряд ли станут. Но все-таки, я думаю, пора… Идемте, капитан?
 — Я хотел бы сначала позвонить по телефону.
 — Позвонить можно из гостиной.
 — Это личный разговор.
 — Уговорили. Дживс, отведите капитана Биггара в вашу буфетную и посадите к аппарату.
 — Очень хорошо, милорд.
 Оставшись в одиночестве, Билл задержался на несколько мгновений, раздираемый противоречивыми желаниями: и поскорее очутиться в дамском обществе, и опрокинуть еще стакан портвейна за здравие Честного Паркинса, благополучно обогнувшего опасный угол.
 Единственное, что омрачало его довольство, была мысль о Джил. Билл был не вполне уверен, в каких отношениях он сейчас с путеводной звездой своей жизни. За ужином миссис Спотсворт, сидевшая от него по правую руку, своим панибратством превзошла его самые мрачные опасения. И кажется, в глазах Джил блеснул тот холодный, задумчивый огонек, который влюбленному меньше всего хочется видеть в глазах суженой.
 По счастью, в процессе ужина панибратство миссис Спотсворт постепенно сошло на нет, поскольку разговорился капитан Биггар. Миссис Спотсворт перестала поминать веселые каннские денечки, а вместо этого с упоением внимала рассказам Белого Охотника:



   О сказочных пещерах и пустынях…
   О каннибалах, то есть дикарях,
   Друг друга поедающих, о людях,
   Которых плечи выше головы.



 К его речам она, не дыша, склонила слух, полностью исключив из застольной беседы каннские мотивы, так что, возможно, еще не все так плохо.
 Меж тем в столовую вернулся Дживс, и Билл принялся вновь возносить ему хвалы за выигранное сражение.
 — Замечательная мысль вас осенила, Дживс. Просто спасительная.
 — Благодарю вас, милорд.
 — Она разрешила все трудности. Успокоила его подозрения, так ведь?
 — Можно предполагать, что так, милорд.
 — А знаете, Дживс, даже в наши неспокойные послевоенные времена, при том, что, куда ни посмотришь, повсюду выделывает кульбиты социальная революция и цивилизация, так сказать, угодила в плавильный котел, все же неплохо, когда твое имя значится в книге пэров, да еще крупными буквами.
 — Бесспорно, милорд. Это придает джентльмену некий статус.
 — Вот именно. В обществе, не требуя доказательств, тебя считают порядочным человеком. Возьмите, например, графа. Он живет себе поживает, люди говорят: «Он граф» — и довольствуются этим. И никому даже в голову не приходит, что, может быть, в свободную минуту он лепит на глаз черную нашлепку, наклеивает усы и в клетчатом пиджаке и при галстуке с подковами кричит из дощатой будки: «Один к шести на всех, кроме одной!»
 — Совершенно справедливо, милорд.
 — И это хорошо.
 — Весьма, милорд.
 — Могу вам признаться, что на протяжении сегодняшнего дня были минуты, когда мне казалось, что ничего не остается, как сказать себе: «Что ж поделаешь!» — и поднять лапки кверху. Но сейчас еще немного, и я запою как херувимы и серафимы. Ведь эти, которые поют, они херувимы и серафимы?
 — Да, милорд. Главным образом осанну.
 — Я словно заново родился. Неприятное ощущение, будто проглотил пинту бабочек, которое у меня возникло, когда под барабанную дробь в языках пламени выскочил из подполья этот чертов Белый Охотник, теперь совершенно прошло.
 — Рад это слышать, милорд.
 — Я знал, что вас это обрадует, Дживс. Само собой. Сочувствие и Понимание — ваши средние имена. Ну а теперь, — сказал Билл, -присоединимся к обществу дам и избавим их от мук ожидания.




 Глава IX


 Но в гостиной оказалось, что число дам, к чьему обществу можно было присоединиться, сократилось до одной, осталась только, считая слева направо, — Джил. Она сидела на диване, держа в ладонях пустую кофейную чашку и устремив перед собой, как принято выражаться, невидящий взор. У нее был вид девицы, которая о чем-то глубоко задумалась, которой недавние события дали обильную пищу для размышлений.
 — Привет, дорогая, — радостно, как потерпевший кораблекрушение моряк, завидевший на горизонте парус, воскликнул, входя, Билл. После того страшного испытания, которое он перенес в столовой, когда ушли дамы, любое лицо, если это не лицо капитана Биггара, показалось бы ему прекрасным, а лицо Джил -тем более.
 Джил подняла на него глаза.
 — Ну привет, — отозвалась она.
 Биллу показалось, что она встретила его довольно сдержанно, но это не убавило его жизнерадостности.
 — А где все?
 — Рори и Мук в библиотеке смотрят телетрансляцию банкета в канун Дерби.
 — А миссис Спотсворт?
 — А Рози, — ответила Джил ровным голосом, — пошла к разрушенной часовне. Она надеется побеседовать там с призраком леди Агаты.
 Билл от неожиданности вздрогнул и сглотнул.
 — Рози? — переспросил он.
 — По-моему, ты так ее называешь, разве нет?
 — М-м, ну да.
 — А она тебя — Билликен. Она твоя старая приятельница?
 — Нет, что ты. Познакомился с ней когда-то летом в Каннах.
 — Из ее рассказов за ужином про поездки при луне и купания под Райской скалой у меня сложилось впечатление, что вы были довольно близкими друзьями.
 — Какое там! Вовсе нет. Просто знакомые, не более того.
 — Понятно.
 Оба помолчали.
 — Скажи, ты помнишь, — прервала наконец молчание Джил, — что я давеча говорила насчет того, чтобы ничего друг от друга не скрывать, если двое хотят пожениться?
 — Я… Д-да… Помню.
 — Мы согласились, что иначе и быть не может.
 — Д-да… Ну конечно. Ясное дело.
 — Я рассказала тебе про Перси, верно? И про Чарлза, и Скиффи, и Тома, и Блотто, — продолжала Джил, перечисляя героев своих забытых романов. -Мне и в голову не приходило скрыть от тебя, что я уже была один раз помолвлена до тебя. Почему же ты прятал от меня эту Спотсворт?
 Биллу показалось, что за один летний день на одного в общем-то неплохого парня, никому не желающего зла и со всеми старающегося поступать по-хорошему, жестокая судьба обрушила слишком много неприятностей. Тот малый — Шекспир, кажется, но надо будет уточнить у Дживса, — который писал про пращи и стрелы яростной судьбы, знал, что говорил. Вот именно что пращи и стрелы.
 — Не прятал я от тебя эту Спотсворт! — горячо возразил он. — Просто к слову не приходилось. Да Господи! Когда сидишь с любимой девушкой, держишь ее за ручку и шепчешь ей на ушко ласковые слова, разве можно вдруг сменить тему и сказать: «Да, между прочим, была одна женщина, с которой я познакомился несколько лет назад в Каннах, и по этому вопросу я хочу теперь сказать несколько слов. Для начала — про поездку в Сан-Тропез».
 — При свете луны.
 — Разве я виноват, что светила луна? Меня не спрашивали. А что до купания под Райской скалой, то тебя послушать — можно подумать, будто мы были с ней одни у этой чертовой скалы и вокруг ни души. Ничего подобного, как раз наоборот. Когда ни сунешься в воду, там всегда кишмя кишит великих князей в изгнании и вдовствующих аристократок самых строгих правил.
 — И все-таки я нахожу странным, что ты ни разу о ней не обмолвился.
 — Не вижу в этом ничего странного.
 — А я вижу. А еще страннее, что, когда Дживс пришел и объявил о прибытии некой миссис Спотсворт, ты только буркнул что-то малосодержательное и замолчал, как будто первый раз о такой слышишь. Разве не естественнее было бы сказать: «Миссис Спотсворт? Вот так так! Уж не та ли самая это дама, с которой я пару лет назад в Каннах поддерживал отдаленное знакомство? Я тебе о ней не рассказывал, Джил? Мы с нею катались при луне, но, разумеется, на приличном расстоянии».
 Настал миг Биллова торжества.
 — Нет! — провозгласил он. — Совсем не было бы естественно, если бы я сказал: «Миссис Спотсворт? Вот так так» — и так далее. И сейчас объясню почему. Во время нашего с ней знакомства — отдаленного, повторяю, как все знакомства, которые заводят в Каннах и прочих курортных местах, — ее фамилия была Бессемер.
 — Вот как?
 — Именно так. Б-Е-С-С-Е-М-Е-Р. А каким образом она превратилась в Спотсворт, я еще даже не выяснил.
 Тут вошел Дживс. Долг требовал от него в эту самую минуту собрать и вынести кофейные чашки, а требования долга никогда не оставались у этого замечательного человека в небрежении.
 Его приход положил конец разговору, и Джил, у которой еще было что сказать на обсуждаемую тему, просто встала и подошла к двери на террасу.
 — Мне надо идти, — проговорила она спокойно, хотя все еще довольно сдержанно.
 — Ты что, уже уходишь? — удивился Билл.
 — Я только домой за вещами. Мук пригласила меня ночевать.
 — Да благословят ее небеса! Что значит умная девушка!
 — Ты одобряешь ее приглашение?
 — По-моему, это замечательно.
 — Ты уверен, что я не помешаю?
 — Ну что за вздор! Хочешь, я схожу с тобой?
 — Нет, конечно. Ты же хозяин дома и принимаешь гостей.
 Она вышла, а Билл, проводив ее любящим взглядом, вдруг спохватился и вздрогнул. Что такое должен был означать ее вопрос: «Ты уверен, что я не помешаю?» Просто так она это сказала, из вежливости, или со зловещим подтекстом?
 — Женщины странные существа, Дживс, — проговорил он, вздыхая.
 — Да, милорд.
 — Чтобы не сказать — загадочные. Говорят одно, а что подразумевают, никогда не поймешь.
 — Да, крайне редко, милорд.
 Билл мгновение помолчал, размышляя.
 — Вы наблюдали за мисс Уайверн, когда она выходила в эту дверь?
 — Не очень внимательно, милорд.
 — Как она, на ваш взгляд, держалась? Странно?
 — Затрудняюсь ответить, милорд. Мое внимание было сосредоточено на чашках.
 Билл снова погрузился в раздумья. Неопределенность действовала ему на нервы. «Ты уверен, что я не помешаю?» Был ли в ее голосе язвительный призвук, когда она задавала этот вопрос? От этого все зависело. Если не было призвука — хорошо. Но если был, тогда дела обстоят неважно. Такой вопрос да еще язвительный призвук вместе могут означать только одно: его разъяснения спотсворт-каннского эпизода не возымели успеха и она по-прежнему питает подозрения, совершенно недостойные такой девушки, как Джил.
 Он ощутил раздражение, которое всегда в таких ситуациях ощущают ни в чем не повинные мужчины. Что проку быть чистым, как свежевыпавший снег, или даже еще чище, если у девушек все равно так язвительно звенит голосок?
 — Беда с женщинами заключается в том, Дживс, — проговорил он, и философ Шопенгауэр тут, конечно, шлепнул бы его по спине и сказал, что вполне его понимает, — что практически все они не в своем уме. Взять вот, например, миссис Спотсворт. Просто помешанная. Сидит ночью в разрушенной часовне в надежде увидеть леди Агату.
 — В самом деле, милорд? Миссис Спотсворт интересуется привидениями?
 — С маслом их ест. Разве уравновешенный человек может так себя вести?
 — Спиритуальные переживания бывают притягательны для слабого пола, милорд. Моя тетя Эмили…
 Билл бросил на него предостерегающий взгляд:
 — Помните, что я говорил вам насчет Плиния Младшего, Дживс?
 — Да, милорд.
 — Это же относится и к вашей тете Эмили.
 — Очень хорошо, милорд.
 — Меня не интересует ваша тетя Эмили.
 — Я вас понимаю, милорд. За долгие годы своей жизни она очень мало кого интересовала.
 — Так ее уже нет с нами?
 — Нет, милорд.
 — И то хоть слава Богу.
 Дживс выплыл из комнаты, а Билл бросился в кресло. Он по-прежнему размышлял о загадочном вопросе Джил, и теперь его мысли приняли пессимистическое направление. Не в одном только призвуке тут дело. Ему уже определенно представлялось, что она произнесла эти слова сквозь зубы, да еще посмотрела на него весьма многозначительно. И кажется, даже собиралась сказать что-то ехидное.
 Билл лихорадочным жестом запустил пальцы в волосы. И в это мгновение из библиотеки вышла Моника. Присутствующие на банкете по случаю завтрашних скачек, на ее вкус, оказались чересчур многоречивы. Рори попрежнему ловил каждое их слово, но ей захотелось перевести дух.
 Она увидела, что любимый брат рвет на себе волосы, и очень удивилась.
 — Господи Боже мой, Билл! Что с тобой? Что такое?
 Билл посмотрел на нее не по-братски свирепо:
 — Ничего, черт возьми! Ничего, ясно? Ничего, ничего, ничего!
 Моника вздернула брови:
 — Ну и ладно. Чего ты так разнервничался? Я просто выражала сестринское участие.
 Билл великим усилием воли вернулся к любезности Рочестеров.
 — Прости, Мук, старушка. У меня голова болит.
 — Ах ты мой бедненький.
 — Ничего, скоро пройдет.
 — Тебе нужен свежий воздух.
 — Может быть.
 — И приятное общество. Мамаша Спотсворт пошла в разрушенную часовню. Ступай к ней и поболтай о том о сем.
 — Что-о?
 Моника сказала умиротворяющим тоном:
 — Не упрямься, Билл. Ты не хуже меня понимаешь, как важно расположить ее к себе. Один хороший рывок сейчас может склонить ее к покупке дома. С самого начала было так задумано: я разрекламировала ей Рочестер-Эбби, а теперь ты отведешь ее в сторонку и пустишь в ход свое прославленное обаяние. Ты помнишь, как обещал, что будешь ворковать с ней, точно сизый голубок? Ступай сейчас же и принимайся ворковать, как не ворковал никогда в жизни.
 Мгновение казалось, что сейчас с беднягой Биллом, чей предел выносливости был давно превзойден, случится нечто вроде самовозгорания. Глаза его полезли на лоб, щеки вспыхнули, и огненные речи затрепетали на губах. Но вдруг, словно в разговор вступил Здравый Смысл и негромко поцокал языком, все встало на свои места: глаза потухли, и щеки понемногу приобрели нормальный оттенок. Билл осознал, что предложение Моники разумно и справедливо.
 В пылу последних переживаний он как-то упустил из виду, чт? для него значит осуществление продажи наследственного жилища. И теперь вдруг осознал, насколько важна эта возможность, этот единственный спасательный круг, колышащийся на волнах моря бед, в которое он погружен почти с головкой. Ухватиться за него, иначе — гибель. Когда продают дома, напомнил он себе, какую-то часть цены в виде залога получают наличными. Такого залога хватит на то, чтобы избавиться от угрозы со стороны Биггара, и если для получения этой суммы требуется пойти к Розалинде Спотсворт и поворковать с ней, значит, надо идти и ворковать.
 Одновременно ему пришла утешительная мысль, что раз Джил отправилась домой за вещами для ночевки, выходит, до ее возвращения у него есть добрых полчаса, а за полчаса, если как следует сосредоточиться, можно наворковать вполне достаточно.
 — Мук, — сказал Билл, — ты права. Мое место рядом с нею.
 Он торопливо вышел, а еще минуту спустя в дверях библиотеки появился Рори.
 — Послушай, Мук, — обратился он к жене, — ты понимаешь по-испански?
 — Нет. Никогда не пробовала. А что?
 — Там по телевизору какой-то испанец или аргентинец, ну, словом, из этой публики, рассказывает про свою лошадь на родном языке. Наверно, совсем не нашего круга человек, но интересно все-таки услышать его мнение. А где Билл? Неужели все еще сидит с Бременем Белого Человека?
 — Нет, он только что сюда заглянул и ушел пообщаться с миссис Спотсворт.
 — Я хочу обсудить с тобой ситуацию с Биллом. Мы здесь одни? Нас никто не может услышать?
 — Разве только если кто-нибудь прячется вот в этом сундуке. Что такое с Биллом?
 — С ним что-то не так, старушка, и это каким-то образом связано с капитаном Биггаром. Ты смотрела на Билла за ужином?
 — Специально, кажется, нет. А что? Он ел горошек ножом?
 — Это-то нет. Но, встречаясь взглядом с Биггаром, он каждый раз весь корчился, словно исполнял танец живота. Этот Биггар почему-то действует на него как веничек-сбивалка на яйцо. Почему? Вот что мне хотелось бы знать. Кто он, в сущности, такой, таинственный капитан Биггар? Зачем он здесь? И что между ними, отчего бедняга Билл весь дрожит, подскакивает и трясется, стоит тому на него взглянуть? Не нравится мне это, моя милая. Выходя за меня замуж, ты даже не заикнулась, что у вас в роду есть припадочные, и я считаю, что по отношению ко мне это несправедливо. Подумай сама, каково это: ухаживал-ухаживал, не жалея сил и денег, завоевал любовь обожаемой избранницы — и вдруг, вскоре после медового месяца, узнаешь, что стал зятем человека, больного «пляской святого Вита».
 Моника задумалась.
 — А ведь действительно, по-моему, когда я сказала ему, что к нам прибыл некий капитан Биггар, он словно бы разволновался. Точно-точно. Я теперь припоминаю и зеленоватую бледность лица, и отвисшую челюсть. А сейчас, когда я вошла, он драл на себе волосы. Я согласна с тобой. В этом есть что-то зловещее.
 — Но я еще вот что скажу тебе, — продолжал Рори. — Когда я собрался уходить из столовой, чтобы смотреть телепередачу, Билл тоже хотел пойти. «Пойдемте, капитан?» — спросил он Биггара. А тот, надувшись, ему в ответ: «Может быть, попозже. А сейчас я хотел бы переговорить с вами, лорд Рочестер». Эдаким ледяным, железным тоном, точно судья, который сейчас присудит человеку штраф в пять фунтов за сдергивание каски с полицейского в ночь лодочных гонок. Билл лязгнул челюстью, как голодный бульдожка, и пробормотал: «Да, да, конечно» или что-то в этом роде. Словом, видно за версту, что у этого Биггара есть что-то на нашего Билла.
 — Но что это может быть?
 — Тот же вопрос задал себе и я, о старая подруга радостных и суровых дней моих. И по-моему, я нащупал ответ. Ты помнишь рассказы, которые мы читали в детстве — например, в «Стрэнд мэгазин»?
 — Что еще за рассказы?
 — Ну, про глаз идола, скажем. Как шайка негодяев рванула в Индию, чтобы выкрасть драгоценный камень, служащий глазом идолу. Камень они благополучно стащили, но при дележке обделили одного из своих, отчего он, естественно, затаил на них зло, и по прошествии многих лет он их одного за другим выследил в их респектабельных английских домах и всех до последнего уничтожил, таким образом сведя с ними счеты. Попомни мои слова, этот тип Биггар преследует старину Билла за то, что Билл присвоил его долю денег, вырученных за зеленый глаз золотого божка в храме Вишну, и я ничуть не удивлюсь, если завтра утром, спустившись к завтраку, мы увидим его плавающим в луже крови среди жареных селедок и сосисок с вонзенным в основание черепа восточным кинжалом.
 — Дурак!
 — Это ты мне?
 — Именно тебе, и мало еще. Билл никогда в жизни не бывал восточнее Ист-Энда.
 — А в Каннах?
 — Разве Канны на Востоке? Первый раз слышу. Но к индийским божкам с драгоценными глазами он уж точно никогда не приближался.
 — Да, это я упустил из виду, — признал Рори. — Это обстоятельство несколько подрывает убедительность моей версии.
 Однако, подумав еще немного, он выдвинул новую гипотезу:
 — Ха! Теперь мне все ясно. Я понял: причина вражды между Биллом и Биггаром — в младенце.
 — Господи, что ты такое городишь! В чьем младенце?
 — Билла. В тесном сотрудничестве с родной дочерью Биггара, сокровищем его души, наивной бедняжкой, которая любила «безмерно, безрассудно». А если ты мне возразишь, что теперь наивные и безрассудные девушки все вывелись, я отвечу: «Где-нибудь, может, и вывелись, но не в миссионерской школе тамошнего Коала-Пурпура». У них в миссионерских школах девочек знакомят с грубыми фактами жизни на примере пчелок и цветочков, так что бедняжки теряют всякое представление, о чем речь.
 — Слушай, Рори, ради Бога!..
 — Подумай, как это все укладывается в неотвратимость греческой трагедии — или что там у них было такое неотвратимое?.. Девушка по окончании школы возвращается в Англию, одна, без матери, наставить ее некому, и тут она встречает молодого красавца англичанина. Что за этим следует? Один неверный шаг. Запоздалое раскаяние… Маленький сверток на руках. Трудное объяснение с папашей. Папаша весь кипит, изрыгает несколько проклятий на каком-то дикарском наречии, увязывает в мешок слоновое ружье и приезжает потолковать со стариной Биллом. «Карамба!» — как говорит, наверно, сейчас тот венесуэлец в телевизоре. Впрочем, беспокоиться особенно не о чем. Я думаю, жениться он его все равно не заставит. Единственное, что Биллу придется взять на себя, это заботу об образовании маленького. Поместить его в школу: если мальчик, то в Итон, если девочка — в Роудин.
 — В Челтнем.
 — Ах да. Забыл, что ты училась в Челтнеме. Но теперь вопрос: надо ли об этом ставить в известность юную Джил? По-моему, жестоко не предостеречь ее против неосмотрительного брака с таким невозможно испорченным человеком, как Вильям, граф Рочестер.
 — Не смей такими словами обзывать моего брата Билла!
 — Именно такими словами обозвали бы его у нас в «Харридже».
 — И вообще, я думаю, ты ошибаешься насчет Билла и Биггара. Действительно, бедняжка немного нервничает, но, вернее всего, капитан Биггар тут совершенно ни при чем. Просто он волнуется, купит ли миссис Спотсворт у него дом. И кстати сказать, Рори, ты мог бы, как тренированный продавец, поспособствовать заключению этой сделки, вместо того чтобы вставлять палки в колеса.
 — Не понимаю, к чему ты клонишь.
 — Клоню к самой земле. За все время после появления здесь миссис Спотсворт ты только и делал, что привлекал внимание к дурным сторонам Рочестер-Эбби. Будь конструктивнее.
 — Как например, моя королева?
 — Н-ну, покажи ей что-нибудь хорошее в этом доме.
 Рори послушно, но не убежденно кивнул.
 — Сделаю что смогу, — пообещал он. — Хотя у меня для работы будет очень мало материала. Ну а теперь, моя старушка, этот испанец уже, должно быть, сошел с экрана и мы можем снова присоединиться к телевизионному банкету. По каким-то загадочным причинам — кто знает, что нами правит? — я испытываю пристрастие к четвероногому по кличке Риторика.




 Глава X


 Миссис Спотсворт покинула разрушенную часовню. Она прождала появления леди Агаты целых двадцать пять минут, и ей это надоело. Как многие очень богатые дамы, она была нетерпелива и требовала, чтобы ее обслуживали в первую очередь. Захотелось ей привидений — значит, подать их немедленно, с пылу с жару. Идучи обратно через сад, она присмотрела живописно расположенную скамейку, села, закурила сигарету и стала любоваться красотой летней ночи.
 Была одна из тех чудесных июньских ночей, какие изредка все же случаются в Англии и смягчают обычную суровость летней непогоды, сея в умах торговцев зонтами и макинтошами сомнения, правильно ли они всегда считали, что эта страна — земной рай для представителей их профессии.
 По небу плыла луна, веял ласковый западный ветерок, принося с собой будоражащий душу аромат левкоев и душистого табака. В кустах возле скамейки тихо шуршали робкие насельники ночи, и в довершение всего за рекой, на том берегу запел соловей, приступив к делу с таким размахом, какого и следовало ожидать от птицы, получившей восторженный отзыв у поэта Китса и только позавчера удостоившейся лестного упоминания в передаче Би-би-си.
 То была ночь, созданная для любви, и миссис Спотсворт это ясно чувствовала. Хотя в юности, когда она писала верлибры в Гринич-Виллидж, в круг ее интересов входили главным образом нищета и грязь, однако в глубине души она даже и тогда была сентиментальна. Ее бы воля — она бы только и строчила что вирши про кровь и любовь, луну и тишину, сказки и ласки. Да вот издатели поэтических сборников почему-то отдавали предпочтение многоквартирным корпусам с крысами, кислому капустному духу и беспросветной безнадежности — а кормиться-то девушке надо.
 Но теперь, приобретя полную финансовую независимость и освободившись от необходимости угождать вкусам издателей, она могла преспокойно совлечь путы со своей чувствительной души и, сидя на скамейке, свободно любоваться лунной ночью и упиваться пением соловья, предаваясь настроению, которое такой тонкий стилист, как покойный Гюстав Флобер, прославившийся своими неустанными поисками точного слова, без колебаний определил бы как сентиментальное.
 В том, что миссис Спотсворт так сильно расчувствовалась, немало повинны были рассказы капитана Биггара за ужином. Мы уже привели выше некоторые образчики и охарактеризовали общее направление его разговора, свободно переходившего с людоедов на охотников за головами, с охотников за головами — на аллигаторов, и все это произвело на миссис Спотсворт примерно такое же действие, как рассказы Отелло на Дездемону. Словом, задолго до того, как была съедена последняя клубничина десерта и разжеван последний орех, миссис Спотсворт пришла к твердому выводу, что вот он, подходящий для нее спутник жизни, и решила сделать все потребное, чтобы дело это решилось желательным образом. Насчет того, чтобы снова выйти замуж, и А. Б. Спотсворт, и Клифтон Бессемер — оба дали ей зеленую улицу. Так что никаких препятствий на пути к цели перед нею не было.
 Однако на пути к скамейке, на которой сидела миссис Спотсворт, по-видимому, некое препятствие имелось, ибо она вдруг услышала в ночной тишине, как кто-то, мужественно шагая, налетел на садовый вазон, затем последовало смачное проклятие на суахили — и перед нею, потирая лодыжку, появился капитан Биггар.
 — Ах, Боже мой, вы не поранились, капитан? — спросила миссис Спотсворт, вся — женственное участие.
 — Всего лишь царапина, милая леди, не более того, — ответил он.
 Говорил он отрывисто, и только кто-нибудь вроде Шерлока Холмса или мсье Пуаро сумел бы определить, что при звуках ее голоса сердце его проделало двойное сальто и он затрепетал не меньше самого Билла Ростера.
 Белый Охотник, поговорив по телефону, почел за благо не заходить в гостиную, а выбраться на широкий простор, где можно побыть одному. Присоединиться к дамам, рассудил он, значит подвергнуть себя мучительному созерцанию боготворимой женщины и лишний раз убедиться, что она для него недостижима. Он понимал, что оказался в положении мотылька, который позволил себе увлечься звездой, как это описано в известном стихотворении Шелли, а на его взгляд, разумный ход для мотылька был бы по возможности уклоняться от общения с обожаемым предметом и тем уменьшить сердечные муки. Вот что должен был бы рекомендовать в такой ситуации стихотворец Шелли.
 И вот, пожалуйста, — он оказался ночью в саду наедине со своей любовью. И ночь не простая, а по всей форме — с луной, соловьями, нежно веющим ветерком и благоуханием левкоя и табака.
 Так что, принимая приглашение миссис Спотсворт посидеть с нею на скамеечке, капитан Биггар весь сжался, напрягся и сказал себе: «Будь тверд, приятель». А в ушах его звучали голоса Толстого Фробишера и Субадара: справа Толстый Фробишер советовал не быть размазней, а слева Субадар напоминал о кодексе чести.
 Он напружинился и собрал все силы для предстоящего tete-а-tete'а.
 Миссис Спотсворт, мастерица светских бесед, начала с замечания, что, мол, какая божественная ночь, на что от капитана последовало:
 — Высший класс.
 — Луна, — умилилась миссис Спотсворт и прибавила, что ночь, когда светит полная луна, по ее мнению, гораздо лучше ночи, когда луна неполная.
 — Угу, — согласился капитан Биггар.
 Затем, после того как миссис Спотсворт высказала предположение, что ветерок напевает цветам колыбельные песенки, а капитан Биггар с огорчением признался, что не имеет по этому вопросу собственного мнения, поскольку является чужаком в здешних краях, наступило молчание.
 Нарушила его миссис Спотсворт, испуганно вскрикнув:
 — Ой!
 — Что случилось?
 — У меня упала подвеска. Замочек развинтился.
 Капитан Биггар преисполнился сочувствием.
 — Вот неприятность, — сказал он. — Наверно, лежит где-нибудь тут на дорожке. Сейчас поищу.
 — Да, пожалуйста. Она дешевенькая, стоила каких-нибудь десять тысяч, не больше, но дорога мне как память. Это подарок одного из моих мужей, я только забыла которого. Нашли? Вот спасибо! Не поможете мне застегнуть?
 Когда капитан Биггар застегивал у нее на шее цепочку, пальцы его, а также мышцы спины и живота мелко дрожали. Защелкнуть замочек не дотронувшись до шеи владелицы было практически невозможно, он несколько раз коснулся атласной кожи. И при каждом прикосновении тело его прорезало точно ножом. Полная луна, соловей, ветерок, левкои и душистый табак так и подталкивали его покрыть эту шею горячими поцелуями.
 Да только Толстый Фробишер и Субадар дружно образовали оппозиционный блок и не давали ему это сделать.
 «Прямой клюшкой, старина», — предостерегал Толстый Фробишер.
 «Помни, что ты белый человек», — добавлял Субадар.
 Он сжал кулаки и опомнился.
 — Приятно, должно быть, — заметил он прямодушно, — иметь столько денег, чтобы считать десять тысяч пустяком.
 Миссис Спотсворт сразу подхватила эту реплику:
 — Вы думаете, богатые женщины обязательно счастливы, капитан Биггар?
 Капитан ответил, что те, которых он знал, — а ему, как Белому Охотнику, случалось встречать их немало — на жизнь не жаловались.
 — Они носили маску.
 — То есть как это?
 — Улыбались, чтобы скрыть страдание, — пояснила миссис Спотсворт.
 Капитан Биггар припомнил, как одна миллионерша, крупная блондинка по фамилии Фиш, как-то ночью танцевала канкан в кружевных панталонах, но миссис Спотсворт на это сказала, что бедняжка просто старалась не показать виду.
 — Богатые женщины так одиноки, капитан Биггар.
 — Разве вы одиноки?
 — Очень, очень одинока.
 — О… а… — произнес капитан Биггар.
 Вообще-то он хотел сказать не это. Ему хотелось излить душу в страстном потоке слов. Но что тут можно сделать, если за каждым твоим жестом следят Толстый Фробишер и Субадар?
 Когда женщина лунной ночью под аккомпанемент закатывающихся соловьев говорит мужчине, что она очень-очень одинока, а в ответ слышит только "о" да "а", нельзя ее винить, если она на миг несколько падет духом. У миссис Спотсворт был когда-то большой гончий пес летаргического темперамента, ему надо было надавать пинков, чтобы выгнать вечером на прогулку. Вот и теперь у нее возникло такое же ощущение, как будто она колотит носком туфли по ленивому заду этого пса. Будто прилагаешь напрасные усилия, пытаясь сдвинуть нечто несдвигаемое. Она любила Белого Охотника. И восхищалась им. Но высечь из его груди искру страсти оказалось работой не из легких. У нее мелькнула горькая мысль, что у мокрой устрицы на блюде ей случалось видеть больше божественного огня.
 Однако она не отступилась.
 — Как странно, что мы с вами здесь встретились, — тихо пролепетала она.
 — Да, очень странно.
 — Мы были на разных концах земли и вот встретились в английской пивной.
 — Редкое совпадение.
 — Не совпадение. Так было предначертано. Хотите, я вам скажу, что привело вас в ту пивную?
 — Мне захотелось пива.
 — Рок, — возразила миссис Спотсворт. — Фатум. Простите?
 — Я только хотел сказать, что с английским пивом не сравнится ни одно пиво на свете.
 — Тот же рок, тот же фатум, — продолжала миссис Спотсворт, хотя при других обстоятельствах она бы с горячностью оспорила его последнее утверждение, так как считала, что английское пиво просто невозможно взять в рот, — которые свели нас в Кении. Вы помните день в Кении, когда мы познакомились?
 Капитана Биггара перекорежило. Это было все равно, что поинтересоваться у Жанны д'Арк, не забыла ли она случайно свое небесное видение. «Ну что, ребята? — мысленно спросил он и покосился направо и налево. — Никак невозможно сделать исключение?» Но Толстый Фробишер и Субадар отрицательно покачали головами.
 «Чти кодекс», — сказал Толстый Фробишер.
 «Играй по правилам», — сказал Субадар.
 — Помните? — повторила миссис Спотсворт.
 — Угу, — ответил капитан Биггар.
 — У меня тогда при виде вас возникло странное ощущение, будто мы уже когда-то, в прежней жизни, были знакомы.
 — Маловероятно, я бы сказал.
 Миссис Спотсворт закрыла глаза:
 — Я словно бы видела нас обоих в какие-то темные доисторические времена, мы были одеты в звериные шкуры. Вы ударили меня дубинкой по голове и потащили за волосы в свою пещеру.
 — Ну уж нет, ничего подобного я бы никогда не сделал.
 Миссис Спотсворт подняла веки, расширила до максимума свои прекрасные очи и направила их на него, точно два прожектора.
 — Вы сделали это потому, что вы меня любили, — трепетным шепотом промолвила она. — А я…
 Она не договорила. Нечто длинное и тощее вырисовалось над нею в небе, и голос, быть может, чуть-чуть нервно произнес:
 — Ах, вот вы, оказывается, где… Я искал вас повсюду, Рози, -продолжил Билл. — У разрушенной часовни вас не оказалось, и тогда… А-а, здравствуйте, капитан.
 Капитан хрипло ответил на приветствие и на подкашивающихся ногах побрел прочь. Пройдя несколько шагов и сгинув из виду, он задержался, чтобы отереть со лба капли пота. Он трудно дышал, как буйвол в сезон брачных игр. Уфф! Едва-едва обошлось. Если бы их прервали хотя бы минутой позже, он бы, вне всякого сомнения, нарушил кодекс и совершил непоправимый проступок, который выставил бы его имя на позор и осмеяние в Англо-Малайском клубе Куала-Лумпура: он, неимущий капитан с какими-то несколькими фунтами на банковском счете, готов был предложить руку и сердце обладательнице миллионов! Потому что с каждым мгновением он все больше и больше терял голову и все тише звучали в его ушах предостережения Толстого Фробишера и Субадара. Он бы выдержал ее взгляд. Выстоял бы и против ее голоса, и против шелковистых прикосновений к ее коже. Но вместе глаза, голос, кожа, луна, ласковое дуновение западного ветерка и соловьиное пение образовывали слишком сильнодействующую смесь.
 Он стоял, и грудь его вздымалась, как море на театральном заднике. Опасность миновала, было бы естественно предположить, что главным его чувством сейчас была молитвенная благодарность фатуму (или року) за своевременное вмешательство. Но как ни странно, все обстояло иначе. Судорога облегчения быстро прошла, и на душе у него стало муторно. Дело в том, что, стоя в нескольких шагах от скамейки, он не мог не слышать речей Билла. Билл же, усевшись рядом с миссис Спотсворт, принялся ворковать.
 В данной хронике до сих пор мало внимания было уделено талантам девятого графа Рочестера в этой области. Когда он обещал своей сестре Монике отправиться к миссис Спотсворт и поворковать с ней, как сизый голубок, мы могли подумать, что речь идет о заурядном сизом голубке, который, конечно, может поворковать когда надо, но не более того. А правильнее было бы вообразить сизого голубка — суперзвезду, далеко превосходящего всех собратьев по ремеслу. Молодой человек самых средних в общем и целом способностей, Билл Ростер, будучи в пике своей формы, мог подняться до таких высот воркования, что публика, если уж не совсем бесчувственная, просто задыхалась от восторга.
 Таких высот он достиг и сейчас, ибо мысль, что в руках этой женщины -его избавление от первейшего в Англии белого слона и тем самым стабилизация его финансов, благодаря которой он сможет выплатить долг чести Честного Паркинса, подвигла его на такое красноречие, какого он не выказывал со времен майских балов в Кембридже. Золотые слова лились с его уст, как струя сиропа.
 Капитан Биггар сиропа не любил, и ему была неприятна мысль, что на его любимую женщину изливаются эти приторные потоки. У него мелькнула было мысль вернуться и переломить в трех местах Биллу хребет, но снова кодекс чести помешал ему в исполнении заветных желаний. Он ел пищу Билла и пил его вино… и то и другое отменного качества, в особенности жареная утка… и значит, поднять на него руку он не может. Потому что если человек пользовался гостеприимством человека, ломать человеку хребет человек не имеет морального права, независимо от того, чем человек провинился. В этом вопросе кодекс чести очень строг.
 Зато он вправе про себя отнести такого человека в разряд жалких ничтожеств, гоняющихся за деньгами. Именно туда капитан Биггар мысленно поместил Билла, мрачно шагая к дому. И так в общем и целом охарактеризовал его в разговоре с Джил, с которой встретился в дверях. Она несла наверх свои вещи для ночевки.
 — Бог мой, — сказала она, потрясенная его видом. — Что с вами, капитан Биггар? Вы чем-то расстроены? Не укусил ли вас аллигатор?
 Прежде чем перейти к объяснениям, капитан вынужден был ее поправить.
 — В Англии нет аллигаторов, — возразил он сначала, — не считая зоопарка. — И лишь потом ответил: — Нет, я просто потрясен до глубины души.
 — Кто вас потряс? Вомбат?
 И снова ему пришлось опровергать ее заблуждения. На редкость невежественная барышня, подумалось ему.
 — И вомбатов тоже. А потрясен я до глубины души был тем, что слышал, как разливался тут один подлый, корыстолюбивый английский пэр, — с горечью буркнул он. — И этот тип зовет себя лорд Рочестер! Лорд Жиголо — вот для него подходящее имя.
 Джил так поразилась, что выронила чемоданчик.
 — Позвольте мне, — наклонился за ним капитан Биггар.
 — Не понимаю, — проговорила Джил. — Вы что же, хотите сказать, что лорд Рочестер…
 Кодекс чести требует от белого мужчины ограждать женщин, тем более молодых, невинных девушек, от прозаической стороны жизни, но капитан Биггар был сейчас так взволнован, что полностью упустил это из виду. Он походил на Отелло не только пристрастием к «сказочным пещерам и пустыням», но и тем, что, будучи доведен до крайности, совершенно терял голову.
 — Он любезничал при луне с миссис Спотсворт, — четко объявил капитан.
 — Что?!
 — Слышал своими ушами. Ворковал ей на ухо, как сизый голубок. За ее миллионами погнался, конечно. Все они такие, выродившиеся старинные аристократы. Стоит где-нибудь появиться богатой вдове, и тотчас же на охоту сбегаются, воя по-волчьи, все герцоги, графы и виконты. Крысы, вот как мы зовем их в Куала-Лумпуре. Слышали бы вы, что говорит о них у нас в клубе Толстый Фробишер. Помню, однажды он сказал доктору и Скуиффи — Субадар в тот раз отсутствовал: если память мне не изменяет, уехал в горы или еще куда-нибудь… «Док», — он тогда сказал…
 Возможно, из этого получился бы замечательный рассказ, доведи его капитан Биггар до финала, но капитан Биггар тут умолк, так как аудитория, к которой он адресовался, обратилась в бегство: Джил резко повернулась и пошла к двери, низко, он заметил, наклонив голову. Еще бы не наклонить, когда услышишь такие разоблачения. Ни одна порядочная девушка не могла бы спокойно слышать про такую безнравственность британской аристократии.
 После этого он сел и взялся было за вечернюю газету, но сразу же со стоном ее отбросил, потому что в глаза ему бросились слова: «Мамаша Уистлера». Так он и сидел, мрачно размышляя о том, сведет ли его когда-нибудь рок (или фатум) на узкой дорожке с Честным Паркинсом, но тут в гостиную просочился Дживс. И одновременно из библиотеки вышел Рори.
 — А-а, Дживс, — приветствовал его Рори, — не принесете ли мне чего-нибудь крепкого выпить? Я жажду.
 Дживс почтительным кивком указал на внесенный им поднос, весь заставленный соответствующими зельями, и Рори поспешил вслед за ним к столу, на ходу облизывая губы.
 — А вам что налить, капитан? — спросил он.
 — Виски, пожалуйста, — ответил капитан Биггар. После того, что он пережил в саду под луной, он чувствовал потребность подкрепиться.
 — Виски? Отлично. А вам, миссис Спотсворт? — спросил Рори, так как из сада в эту минуту вошла названная дама в сопровождении Билла.
 — Ничего, благодарю вас, сэр Родерик. В такую ночь с меня довольно лунного сияния. Лунного сияния и красоты вашего сада, Билликен.
 — Я сейчас расскажу вам кое-что насчет этого сада. В летние месяцы там… — начал было Рори, но не договорил, так как на пороге библиотеки появилась Моника.
 При виде жены он не только воздержался от дальнейших рассуждений по поводу протекающей в саду реки, но и вспомнил, что его просили в разговорах с миссис Спотсворт расхваливать Рочестер-Эбби. Быстро обведя глазами гостиную в поисках хоть чего-нибудь, что можно было бы расхвалить в этих руинах, он задержал взгляд на старинном сундуке для приданого, и на память ему пришли чьи-то лестные отзывы об этом предмете обстановки.
 Пожалуй, сундук может послужить неплохой отправной точкой.
 — Да, — продолжил он свою речь, — сад здесь бесподобный, но нельзя также упускать из виду, что в стенах Рочестер-Эбби, хоть они и не первой свежести и слегка разлезаются по швам, содержится много objets d'art, при взгляде на которые у знатоков глаза на лоб лезут. Обратите вот внимание на этот сундук.
 — Я им сразу залюбовалась, когда только вошла. Прелесть!
 — Да, красивый сундук, правда? — подхватила Моника, бросая на благоверного одобрительный взгляд. Рори не часто выказывает вот такие признаки почти человеческой понятливости. — Когда-то Дювен умолял, чтобы ему его продали, но вещь наследственная и, конечно, не продается.
 — Идет вместе с домом, — вставил Рори.
 — Там хранятся удивительные старые одеяния.
 — Тоже идут вместе с домом, — добавил Рори, быть может, не совсем верно, но видно было, что человек старается.
 — Хотите посмотреть? — предложила Моника и взялась за крышку.
 Билл горестно вскрикнул:
 — Их там нет!
 — Глупости, они там. Всегда там лежат. И я уверена, что Розалинде будет интересно на них взглянуть.
 — Ну конечно.
 — С этим сундуком связано трогательное предание, Розалинда. Лорд Рочестер тех времен, столетия назад, не позволял своей дочери выйти замуж за того, кого она любила, знаменитого путешественника, первооткрывателя.
 — Старик был против первооткрывателей, — пояснил Рори. — Опасался, как бы они не открыли Америку. Ха-ха-ха-ха! Ах, прошу прощения.
 — Жених прислал дочери сундук, где лежали всякие редкие вышивки, которые он привез из своих путешествий по Востоку, а отец не позволил ей принять подарок. Он велел ее возлюбленному приехать и забрать сундук. Что тот и сделал, и, конечно, внутри оказалась его невеста — она предвидела такой ход событий и заранее спряталась в сундуке.
 — А комедия состояла в том, что вредный старикашка бежал за женихом до самых ворот и кричал: «Убери эту гадость отсюда, и чтобы я ее больше не видел!»
 Миссис Спотсворт пришла в восторг:
 — Ах, какая чудесная легенда! Пожалуйста, откройте же крышку, Моника.
 — Сейчас. Она не запирается.
 Билл обессилено рухнул в кресло:
 — Дживс!
 — Да, милорд?
 — Бренди!
 — Очень хорошо, милорд.
 — Вот так так! Ну и ну! — воскликнула Моника.
 Она недоуменно разглядывала невесть откуда взявшийся пиджак в такую пеструю клетку и такой ярко-малиновый галстук в таких ослепительно голубых подковах, что стоявший рядом Рори неодобрительно покачал головой:
 — Боже милосердный! Билл, не говори мне, что ты показываешься на людях в таком пиджаке. Ты же должен быть в нем похож на вороватого букмекера. А галстук! Что за галстук! О боги! Загляни как-нибудь к нам в «Харридж» и поговори с приказчиком в галантерейной секции, у нас сейчас распродажа.
 Капитан Биггар шагнул вперед. Суровые черты его лица напряглись.
 — Позвольте мне взглянуть. — он взял пиджак, пошарил в карманах и достал черную нашлепку. — Ха! — выговорил он, вкладывая в это краткое слово бездну значения.
 Рори, прислушиваясь в дверях библиотеки, объявил:
 — Ага! Там кто-то говорит по-французски. Наверно, Буссак. Буссака пропускать нельзя. Пойдем, Мук. Эта девушка, — объяснил он, любовно обняв ее за плечи, — говорит по-французски обеими руками. Вы идете, миссис Спотсворт? По телевидению показывают банкет в честь завтрашних скачек.
 — Я подойду чуть попозже, — ответила миссис Спотсворт. — Я оставила Помону одну в саду и боюсь, как бы она не заскучала.
 — Вы, капитан?
 Капитан Биггар покачал головой. Лицо его стало еще тверже, чем раньше.
 — Я должен сначала сказать пару слов лорду Рочестеру. Вы уделите мне минуту, лорд Рочестер?
 — Пожалуйста, — ответил Билл, слабея.
 Дживс внес бренди, и Билл сделал рывок к подносу, как Мамаша Уистлера к финишному столбу.




 Глава XI


 Но от бренди, поданного в маленьких послеобеденных рюмках, мало пользы для человека, дела которого приняли такой оборот, что на минуту ему даже показалось, будто на него сзади наскочил курьерский поезд «Двадцатый век». Дали бы ему тонну или большую бочку спасительного напитка, тогда еще он, возможно, смог бы ожидать предстоящего объяснения с беспечной усмешкой на устах. А полученный им один маленький глоток оставил его таким же бледным и обмякшим, как если бы его напоили газированной водичкой. Он видел капитана Биггара словно сквозь дымку и вообще походил на индивида, которого изловили в свои сети полицейские с целью допроса в связи с грабительским налетом на ювелирный магазин «Бон-Тон» Маркса и Свинсера на Восьмой авеню. Лицо его в процессе побеления приобрело сходство с брюхом дохлой рыбешки, и Дживс, глядя на него с почтительным состраданием, от души сокрушался из-за того, что не может вернуть румянец на щеки его сиятельства, процитировав ему два-три наиболее удачных места из Собрания сочинений Марка Аврелия.
 Капитан же Биггар даже сквозь дымку представлял собой зрелище, способное устрашить храбрейшего. Биллу чудилось, будто из глаз его исходили длинные изгибающиеся языки пламени, и было совершенно непонятно, как человека с такой густо-красной физиономией могут называть Белым Охотником. Под наплывом сильных чувств румянец капитана, как всегда, разгорелся до такой алости, как будто он жертва взрыва на заводе консервированных помидоров.
 И если вид его породил опасения, то голос, когда он заговорил, отнюдь их не развеял. Это был голос киллера, который, стоит его только еще чуть-чуть поддержать и подбодрить, сейчас выхватит из-за пояса револьвер и разрядит всю обойму.
 — Значит, так, — проговорил он.
 На слова «значит, так» не существует убедительного ответа, тем более если они произнесены вышеописанным тоном, и Билл даже не попытался ничего ответить.
 — Значит, вы и есть Честный Паркинс!
 На подмогу пришел Дживс, по своему обыкновению, стараясь сделать все возможное:
 — Как вам сказать, сэр… И да, и нет.
 — Что значит — и да, и нет? Вот и нашлепка его, подлеца. — капитан поднял над головой экспонат номер один. — И усы его, негодяя. — он ткнул пальцем в экспонат номер два. — И уж не думаете ли вы, что я не узнал этот пиджак с галстуком?
 — Говоря «и да, и нет», я имел в виду, сэр, что его сиятельство удалился от дел.
 — Еще бы ему не удалиться. Жаль только, что так поздно.
 — Да, сэр. «Как жалко, Яго, о, какая жалость!»
 — Что-что?
 — Я цитировал Эйвонского лебедя, сэр.
 — Ну так перестаньте цитировать Эйвонского лебедя, будь он неладен!
 — Конечно, сэр, как вам угодно.
 Билл тем временем пришел до некоторой степени в себя. Не то чтобы он совсем уж развеселился, сказать так было бы преувеличением, но, по крайней мере, он снова обрел дар речи.
 — Капитан Биггар, — произнес он, — я должен вам предложить объяснение.
 — Вы должны мне три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, — холодно поправил его капитан.
 Билл, естественно, сразу же снова проглотил язык, и капитан Биггар, воспользовавшись этим, обозвал его одиннадцатью ругательными словами.
 Защиту взял на себя Дживс, так как Билл после одиннадцатого ругательства еще некоторое время не мог опомниться.
 — Не приходится оспаривать тот факт, сэр, что в данных обстоятельствах ваши чувства вполне понятны, ибо действительно недавние действия его сиятельства носили такой характер, который допускает критическое истолкование. Но справедливо ли будет за то, что произошло, винить его сиятельство?
 Вопрос показался капитану простым, и он ответил:
 — Да.
 — Обратите внимание, что я здесь употребил наречие «справедливо». Его сиятельство прибыл сегодня в Эпсом-Даунс с самыми чистыми намерениями и с капиталом, вполне достаточным на любой обычный случай. Уместно ли было ожидать от него, чтобы он предугадал заранее, что две такие весьма низко оцениваемые лошади, как Люси Глиттерс и Мамаша Уистлера, выйдут победительницами каждая в своем соревновании на скорость? Его сиятельство не ясновидец.
 — Он мог бы не принимать ставок.
 — Вот тут я с вами полностью согласен. Rem acu tetigisti.
 — Что-что?
 — Это латинское выражение, смысл которого можно передать американским оборотом: «В самую точку». Я советовал его сиятельству именно так и поступить.
 — Вы?
 — Я был секретарем при его сиятельстве.
 Капитан вытаращил глаза:
 — То есть вы — тот тип с розовыми усами?
 — Совершенно верно, сэр, только я бы определил их цвет скорее как морковный, а не розовый.
 Капитан обрадовался:
 — Ах, так вы были его секретарем! В таком случае, когда его посадят, вы тоже попадете за решетку.
 — Будем надеяться, что ничего такого прискорбного не случится.
 — Что значит — прискорбного? — возмутился капитан Биггар.
 Последовала неловкая пауза. Капитан же ее и прервал:
 — Ну ладно, теперь к делу. Незачем терять время попусту. Собственно говоря, я могу взыскать с этого жалкого, жидконогого обитателя преисподней…
 — Имя — лорд Рочестер, сэр.
 — Ничего подобного, его имя — Честный Паркинс. Собственно говоря, Паркинс, мерзкое вы пресмыкающееся, я могу взыскать с вас деньги за бензин, который у меня ушел на поездку из Эпсома сюда, и за починку моего автомобиля, он бы не сломался, не жми я на него так, когда гнался за вами… и еще, — внезапно осенило его, — за две кружки пива, выпитые мною в «Гусе и огурчике» в ожидании, пока его починят. Но я не такой жадный и удовольствуюсь тремя тысячами пятью фунтами, двумя шиллингами и шестью пенсами. Выписывайте чек.
 Билл провел по волосам дрожащей пятерней:
 — Но как я могу выписать чек?
 Капитан Биггар раздраженно прищелкнул языком:
 — Перо у вас имеется, верно? И чернила тоже, я думаю, в доме найдутся? Вы здоровый, молодой мужчина во цвете сил и вполне владеете правой рукой, так? Не парализованы? Ревматизмом суставов не страдаете? А если вас беспокоит отсутствие промокательной бумаги, не нервничайте, я, так и быть, подую на вашу подпись.
 Дживс снова пришел на помощь молодому хозяину, который все еще отупело потирал макушку:
 — Его сиятельство хочет выразить словами ту мысль, что, хотя, как вы справедливо заметили, физически он в состоянии выписать вам чек на три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, такой чек в банке принят к оплате не будет.
 — Вот именно, — подтвердил Билл, довольный тем, как ясно Дживс все изложил. — Он отскочит, как прыгающий дервиш, и вернется обратно, как почтовый голубь.
 — Оба сравнения очень удачны, милорд.
 — У меня нет ни гроша.
 — Дефицит средств — так это называется в финансовых сферах, милорд. У его сиятельства, если мне позволительно использовать жаргонный оборот, в карманах гуляет ветер.
 Капитан Биггар посмотрел на него с изумлением:
 — У человека такой роскошный дом, просто дворец, провалиться мне на этом месте, и он не может выписать чек на три тысячи фунтов?!
 Дживс взял на себя разъяснение:
 — Такой дом, как Рочестер-Эбби, в наши дни следует занести не в актив, а в пассив, сэр. Боюсь, что вследствие долгого проживания на Востоке вы несколько отстали и не вполне осведомлены о тех переменах, которые произошли у вас на родине. Социалистическое законодательство значительно урезало богатства наследственной аристократии. Мы теперь живем в так называемом государстве всеобщего благосостояния, а это означает, грубо говоря, что неимущими являются все.
 Никто из туземной прислуги на Востоке и ни один бегемот, носорог, аллигатор или буйвол, ни одна зебра или пума и вообще никто из тех, с кем капитану Биггару за долгие охотничьи годы приходилось сталкиваться, не поверил бы, что его твердая нижняя челюсть может так беспомощно отвиснуть, словно стебель спаржи без подпорки, — но именно так она сейчас отвисла. Его голубые глаза округлились и почти жалобно заглядывали в лицо собеседникам.
 — Выходит, он заплатить не может?
 — Вы совершенно точно выразили все в двух словах, сэр. Кто украдет кошелек его светлости, приобретет пустую тряпицу.
 Капитан Биггар, утратив железный самоконтроль, замахал руками, как семафор. Можно было бы подумать, что Белый Охотник делает утреннюю гимнастику.
 — Но мне необходимы эти деньги, они нужны мне завтра до полудня! -произнес он, повышая голос, можно было бы даже сказать — взвыл, если бы речь шла о менее мужественном человеке. — Слушайте. Я вынужден открыть вам один совершенно железный секрет. если вы проболтаетесь кому-нибудь хоть полсловом, я разорву вас на части своими руками, изрежу на мелкие кусочки и попрыгаю на ваших останках в сапогах с подковами. Это вам понятно?
 — Да, все как будто бы ясно, — поразмыслив, ответил Билл. — Как, по-вашему, Дживс?
 — Сформулировано совершенно четко, милорд.
 — Продолжайте, капитан.
 Капитан Биггар перешел на хриплый шепот:
 — Помните, я звонил по телефону после ужина? Я говорил со своими дружками, с теми ребятами, которые подсказали мне сегодня мою выигрышную пару. То есть она была бы для меня выигрышная, — поправился капитан Биггар, снова немного повысив голос, — если бы не подлый обман этого, черт бы его драл, лопоухого негодяя…
 — Да, да, мы понимаем, — не давая ему разойтись, поспешил вернуть его на землю Билл. — Так вы говорили, что звонили своим знакомым…
 — Мне надо было поскорее узнать, все ли уже решено.
 — Что — «все»?
 Капитан Биггар снова заговорил шепотом, теперь таким тихим, что слышно было главным образом шипение, как будто газ вырывается из незажженной конфорки.
 — Затевается интересное дело. Как писал Шекспир, предприятие большого значения.
 Дживс поморщился:
 — «Предприятия огромного размаха и влияния», если цитировать точно, сэр.
 — Эти ребята получили самую надежную информацию на завтрашние скачки. Самый точный верняк за всю историю Дерби. Ирландская лошадь Баллимор.
 Дживс вздернул брови:
 — О нем невысокого мнения, сэр.
 — Ну и что! О Люси Глиттерс и Мамаше Уистлера тоже были невысокого мнения. В этом вся соль. Баллимор значится где-то в конце списка. Про него никто ничего не знает. Его держат в тени — темная лошадка, темнее черного кота в безлунную ночь. А я вам скажу, что его уже два раза испытывали в галопе на ипподроме в Эпсоме, и он оба раза побил рекорд.
 Билл, несмотря на все переживания, присвистнул:
 — Вы это точно знаете?
 — Вне всякого сомнения. Я видел своими глазами, как он бежал, -мчался быстрее молнии. Видишь только размытую коричневую полосу. Мы сговорились ставить в последнюю минуту и у дюжины разных букмекеров, чтобы не повлиять на ставки. И вот теперь я слышу от вас, — в который раз поднимая голос, горестно заключил капитан, — что поставить мне будет нечего!
 Страдания капитана Биггара тронули Билла. Из краткого знакомства он не вынес такого впечатления, что его с этим человеком могла бы связать, как в книгах, трогательная взаимная дружба наподобие отношений Дамона и Пифиаса, Давида и Ионафана или Суона и Эдгара, но понять чужое горе и посочувствовать ему он был вполне способен.
 — Да, очень досадно, — по-братски участливо обратился Билл к кипящему от бешенства охотнику, чуть ли не погладил его по плечику. — Скверная получилась история. вы будете недалеки от истины, если скажете, что вид ваших мук режет меня без ножа. Но боюсь, самое большее, что я могу вам предложить, это ежемесячные выплаты начиная через шесть недель от сегодняшнего дня.
 — Мне от этого никакого проку.
 — А мне и подавно, — честно признался Билл. — Это выпотрошит весь мой бюджет и сведет будущие затраты до нищенского уровня. Я теперь до самого Нового года не смогу прилично пообедать. Прощай, навек прощай… что, Дживс?
 — Величье ваше, милорд. Такова судьба человека: сегодня он пускает нежные побеги надежды; завтра пышно расцветает румяными цветами почета; а на третий день настают жестокие заморозки, и в то время как он, добрая душа, ждет, что вот уже скоро созреют плоды его величия, они вымораживают самые его корни.
 — Благодарю вас, Дживс.
 — Не стоит благодарности, милорд.
 Билл посмотрел на него и вздохнул:
 — Вам, например, придется уйти, это во-первых. Я не смогу платить вам жалованье.
 — Я буду рад служить вашему сиятельству без вознаграждения.
 — Это чертовски благородно с вашей стороны, Дживс, я ваше предложение очень ценю. Более яркого проявления доброго феодального духа я в жизни не встречал. Но как, — горестно вопросил Билл, — я смогу обеспечить вас рыбой?
 Капитан Биггар прервал этот обмен галантностями. Он некоторое время безмолвно злился — если слово «злился» приложимо к Белому Охотнику, у которого вот-вот выступит пена на губах, — но теперь высказался по поводу Дживсовой рыбы так резко, что слова замерли на устах Билла и он остался неподвижен и нем, с выпученными глазами, как будто совершенно неожиданно пораженный молнией:
 — Вы должны вернуть мои деньги!
 — Его сиятельство уже уведомил вас, что по причине его финансовой несостоятельности это невозможно.
 — Пусть займет.
 Билл обрел власть над своими голосовыми связками.
 — У кого? — с раздражением поинтересовался он. — Вы говорите так, как будто занять деньги проще, чем с печки упасть.
 — Его сиятельство имеет в виду, — уточнил Дживс, — что джентльмены в подавляющем большинстве проявляют склонность умывать руки, когда делается попытка получить у них денежную ссуду.
 — Тем более если надо оторвать от себя такую немыслимо большую сумму, как три тысячи пять фунтов, два шиллинга и шесть пенсов.
 — Вот именно, милорд. Когда речь идет о столь огромных цифрах, люди уподобляются глухому аспиду, который не слышит голоса укротителя, сколько тот его ни укрощай.
 — Одним словом, среди моих знакомых не найдется ни одного возможного заимодавца, — заключил Билл. — Ничего не выйдет. Мне очень жаль.
 У капитана Биггара из ноздрей начали вырываться языки пламени.
 — Вам еще больше будет жаль, и я скажу вам когда, — прорычал он. -Когда вас с вашим расчудесным секретарем поставят за загородкой для подсудимых в уголовном суде и судья воззрится на вас сквозь свои бифокалы, а я буду сидеть в публике и строить вам рожи. Вот когда вам станет всерьез жаль… и еще потом, немного спустя, когда судья огласит приговор под одобрительные возгласы присяжных и вас отправят в места отдаленные отрабатывать свои два года или сколько там вам дадут, на каторжных работах.
 У Билла сам собой открылся рот.
 — Э нет, постойте-ка, — возразил он. — Вы не пойдете на такое… на такую… на что, Дживс?
 — На такую крайнюю меру, милорд.
 — Вы, конечно, не пойдете на такую крайнюю меру.
 — Это вы так думаете.
 — Никто не хочет неприятностей.
 — Между тем что хочешь и что получишь — большая разница, — буркнул капитан Биггар и, скрежеща зубами, вышел в сад, чтобы немного поостыть.
 Позади себя он оставил такую тишину, какие обычно называют зловещими. Первым ее нарушил Билл:
 — Ну и угодили мы в историю, Дживс.
 — Действительно, можно сказать, что в наших делах наметился довольно острый кризис, милорд.
 — Этот тип требует фунт мяса.
 — Да, милорд.
 — А у нас мяса нет.
 — Совершенно верно, милорд. Положение весьма неприятное.
 — Ну и субъект этот Биггар! Похож на гориллу, которая мается животом.
 — Да, пожалуй, просматривается некоторое сходство с этим зверем, страдающим вами упомянутой болезнью.
 — А обратили вы на него внимание за ужином?
 — Какую особенность его поведения за столом имеет в виду ваше сиятельство?
 — Я вспомнил, как он уминал жареную утку. Просто что-то страшное! Набросился на нее, как тигр на добычу. Мне показалось, что этот человек не ведает жалости и снисхождения.
 — Бесспорно, ему не хватает душевной доброты, милорд.
 — Есть такое слово, оно в точности ему подходит. На «кар» начинается. Не «картуз»… Не «карлик»… «Каратель» — вот какое. В этом субъекте есть что-то от карателя. Я понимаю его досаду из-за того, что он не получил своих денег. Но какой ему прок губить меня?
 — Он от этого, очевидно, рассчитывает получить моральное удовлетворение, милорд.
 Билл задумался.
 — А что, в самом деле нет никого, у кого бы можно было занять немного наличности?
 — Никого из тех, чьи имена сразу приходят в голову, милорд.
 — А как насчет того финансиста, что живет в Дитчингаме, как его… сэр
 … ну, вы понимаете…
 — Сэр Оскар Уоппл, милорд? Застрелился в прошлую пятницу.
 — Так… Тогда не будем его беспокоить.
 Дживс кашлянул:
 — Быть может, мне дозволительно внести предложение?..
 — Да, Дживс? — Слабый лучик надежды зажегся в сумрачном взоре Билла. И голос его хотя по-прежнему едва ли заслуживал определения «жизнерадостный», однако же перестал походить на голос покойника, доносящийся непосредственно из могилы.
 — У меня мелькнула мысль, милорд, что окажись у нас в руках билет капитана Биггара, и наше положение станет гораздо прочнее.
 Билл потряс головой:
 — Не понимаю. Билет? Какой еще билет? Вы говорите так, как будто мы на железнодорожной станции.
 — Я подразумеваю тот билет, который в должности секретаря вашего сиятельства я лично вручил капитану Биггару в качестве квитанции как подтверждение его ставки на Люси Глиттерс и Мамашу Уистлера.
 — А-а, его билет! — уразумел Билл.
 — Вот именно, милорд. Поскольку он покинул ипподром в большой спешке, билет должен быть при нем, а эта бумажка — единственное доказательство, что он вообще ставил деньги на кого бы то ни было. Стоит нам только изъять ее у него — и ваше сиятельство получит возможность произвести с ним расчеты на любых приемлемых для вас условиях.
 — Понятно. Да, это было бы неплохо. Значит, мы должны раздобыть у него его билет, так?
 — Так, милорд.
 — Можно мне задать один вопрос, Дживс?
 — Разумеется, милорд.
 — Каким образом?
 — Что называется, прямым действием.
 Билл вытаращил глаза. Открывался совершенно новый подход к проблеме.
 — Вы имеете в виду навалиться на него? Сграбастать его? Взять за горло?
 — Вы совершенно точно выразили мою мысль, милорд.
 Билл все так же хлопал глазами.
 — Но помилуйте, Дживс. Вы видели его? Грудь колесом, мышцы так и играют.
 — Я согласен, что капитан Биггар мужчина в теле, милорд. Но на нашей стороне будет преимущество внезапности. Сейчас он вышел в сад. Вполне естественно предположить, что обратно он войдет тем же путем, каким вышел, то есть через стеклянную дверь с террасы. Если я задерну портьеры, ему придется проходить сквозь них. Он будет нащупывать проход, но в этот момент один рывок обрушит портьеры вместе с палкой ему на голову, и он окажется как бы спеленут по рукам и ногам.
 Этот план, разумеется, произвел на Билла глубокое впечатление.
 — Вот это да, Дживс! Потрясающая идея! Думаете, у нас получится?
 — Несомненно, милорд. Метод римских гладиаторов, о которых вы, конечно, знаете.
 — Это те, что сражались с помощью сети и трезубца?
 — Именно, милорд. Так что если вы не против…
 — Еще бы я был против!
 — Прекрасно, милорд. Тогда я задергиваю портьеры, и мы занимаем позиции по обе стороны от двери.
 Билл наблюдал за приготовлениями с чувством глубокого удовлетворения. После сумрачного рассвета сквозь тучи начало проглядывать солнце.
 — Дело в шляпе, Дживс!
 — Очень яркий образ, милорд.
 — Если он заверещит, мы заткнем ему глотку этим… как называется этот материал?
 — Бархат, милорд.
 — Заглушим его вопли бархатом. И пока он будет пресмыкаться на полу, я воспользуюсь случаем и дам ему хорошего пинка в зад.
 — Соблазнительная возможность, милорд. На благие дела всегда снисходит благословение свыше, как говорит нам драматург Конгрив.
 Билл возбужденно дышал.
 — Вы были на Первой мировой войне, Дживс?
 — Принимал в ней некоторое участие, милорд.
 — Я на ту войну не успел, я тогда еще не родился. Зато я был в коммандос на этой. Мы словно ждем условного сигнала.
 — Да, ситуация несколько сходная, милорд.
 — Он должен уже скоро появиться.
 — Да, милорд.
 — Приготовились…
 — Слушайте, — раздался голос капитана Биггара у них за спиной, — мне надо еще кое о чем переговорить с вами обоими.
 Белый Охотник, на путях которого среди дикой природы на каждом шагу таятся опасности, приобретает с годами некое предостерегающее шестое чувство. Там, где обыкновенный человек, набредший в джунглях на западню для тигра, свалится в нее вверх тормашками, Белый Охотник, хранимый шестым чувством, преспокойно обойдет ее.
 Капитан Биггар с дьявольским хитроумием вместо того, чтобы возвратиться в гостиную, как ожидалось, через стеклянную дверь с террасы, обогнул дом и вошел через главный вход.




 Глава XII


 Хотя на самом деле с момента, когда капитан Биггар вышел в сад, и до его возвращения прошло всего каких-то пять минут, только-только хватило на то, чтобы несколько раз прогуляться взад-вперед по лужайке да еще разок остановиться и в сердцах пнуть встречную лягушку, тем не менее для его целей этого времени оказалось довольно. Если бы при выходе на террасу его спросили: «Есть ли у вас какие-нибудь идеи, капитан?» — он бы вынужден был ответить: «Не больше, чем у кролика». Но вернулся он энергичной походкой, и глаза у него блестели. Капитан Биггар нашел выход из положения.
 В минуты бурных душевных переживаний наш мозг работает на повышенной скорости. Безответная страсть стимулирует деятельность серых клеточек. Неприятная сцена на садовой скамейке, когда любовь столкнулась с кодексом чести, по законам которого живут люди на далеких окраинах Империи, привела в движение серые клеточки его мозга, и, если бы вы сейчас просветили череп капитана Биггара рентгеновскими лучами, вы бы увидели, что серые клеточки прыгают и пляшут там, как рисовые зернышки на сковородке. Не прошло и тридцати секунд после того, как встречная лягушка, потирая шишку на лбу, удалилась, спеша предупредить подруг, чтобы остерегались атомной бомбы, как он был вознагражден тем, что бесспорно можно назвать озарением.
 Положение его — если в двух словах — таково. Он любит. Это факт. Можно даже пойти дальше и признать, что он любит безумно. И предмет его обожания — если он мало-мальски правильно истолковал ее слова, и поведение, и блеск ее очей — тоже его любит. В самом деле, не станет ведь женщина заводить разговор о старых добрых временах, когда ты шмякал ее дубиной по макушке и волок в пещеру, если не хочет этим что-то сказать. Правда, через несколько минут она уже, смеясь и закатываясь, болтала с этим проклятым Рочестером — чтоб ему пусто было! — но теперь, когда капитан поостыл и поразмыслил, это представлялось ему не более чем любезностью гостьи по отношению к хозяину дома. Проклятого Рочестера можно отбросить как не имеющего значения. Капитан Биггар пришел к выводу, что, по-человечески, стоит ему только положить свое сердце к ее ногам, и она его подберет.
 Казалось бы, все хорошо. Но дальше начинаются сложности. Она богата, а он беден. В этом закавыка, тут сучок и задоринка. Отсюда сыплется песок в колеса.
 Дополнительной горечи и силы удару ногой по лягушке придавало сознание, что, если бы не возмутительные финансовые махинации злодея букмекера, этого Честнейшего Кривого Рочестера, все разрешалось бы очень просто. Поставить три тысячи на Баллимора, и даже при сегодняшних ставках из одного к пятидесяти это дало бы сто пятьдесят тысяч как на дороге подобрать; и уж конечно, даже Толстый Фробишер и Субадар, сколь ни строги их взгляды в таких делах, не обвинят человека в игре кривой клюшкой за то, что он женился на женщине, пусть как угодно богатой, но имея и сам в кармане сто пятьдесят тысяч чистеньких и блестященьких.
 Капитан мысленно застонал. Память о счастье — худшая из мук, а он, надрывая себе душу, припомнил, как шелковиста была под пальцами ее шея, когда он застегивал подве…
 Тут он громко вскрикнул. На суахили, разумеется: слова этого языка всегда первыми срывались с его губ в минуты волнения, но смысл был ясен, как смысл «эврики» Архимеда.
 Подвеска! Ну конечно! Он четко представил себе, как надо действовать.
 Две минуты спустя он был уже у парадного входа. Еще через двадцать пять секунд решительными шагами вошел в гостиную и увидел со спины Честнейшего Рочестера и его секретаря, по каким-то своим дурацким соображениям завернувшихся справа и слева в портьеру, которой они зачем-то задернули дверь на террасу.
 — Слушайте! — окликнул он их. — Мне надо еще кое о чем переговорить и с вами, и с вами.
 Эти слова произвели на них сильное впечатление. Всегда немного теряешься, когда ждешь человека с северо-востока, а он вдруг окликает вас с юго-запада, особенно если оклик довольно зычный и напоминает лай в собачьей клинике в час кормежки. Билл снова проделал номер с прыжком и трясучкой, притом очень успешно — сказалась практика. Даже Дживс, хотя черты его лица сохранили обычную бесстрастность, все же встревожился, если судить по тому, что левая бровь у него чуть дернулась, как бы готовясь подняться.
 — Что вы мнетесь там, как умирающий лебедь, — сказал капитан Биггар Биллу, который, надо ему отдать должное, очень похоже изображал названную птицу in articulo mortis. [В момент смерти (лат.)] — Со времени нашего с вами, красавчиками, разговора, — продолжал он, наливая себе виски с содой, — я обдумал положение и нашел выход. Меня вдруг осенило. И я сказал себе: «Подвеска!»
 Билл жалобно заморгал. Его сердце, только что чуть было не выскочившее изо рта, начало медленно опускаться на место, но, по-видимому, от перенесенной встряски пострадал слух. Ему почудилось, будто капитан произнес слово «подвеска», что было совершенно лишено всякого смысла.
 — По… подвеска? — повторил он, недоумевая.
 — Миссис Спотсворт носит на шее бриллиантовую подвеску, милорд, -заметил Дживс. — По всей видимости, джентльмен имеет в виду ее.
 Это было вполне возможно, но Билл все еще ничего не понимал.
 — Вы так полагаете?
 — Да, милорд.
 — По вашему мнению, речь идет об этом предмете, Дживс?
 — Да, милорд.
 — Но при чем он тут?
 — На этот вопрос, как можно предположить, милорд, мы получим ответ из его дальнейших слов.
 — То есть когда он скажет еще что-нибудь?
 — Совершенно верно, милорд.
 — Н-ну, если вы так считаете… — с сомнением проговорил Билл. — Но мне это кажется… как это говорится?
 — Сугубо маловероятно, милорд?
 — Да. Именно что сугубо маловероятно.
 Капитан Биггар на другом конце комнаты молча злился. Теперь он окончательно потерял терпение и язвительно спросил:
 — Ну что, кончили вы там лепетать, Кривой Рочестер?
 — Я разве лепетал?
 — Еще как лепетали. Словно эти… как их… Ну, словно эти штуковины, которые лепечут.
 — Листья на дереве? О них иногда говорят, что они лепечут, сэр, -пришел на помощь Дживс. — А также лесные ручьи. В своем очень известном стихотворении «Ручей» покойный поэт лорд Теннисон…
 Капитан Биггар нахмурил брови.
 — Ай денг хап камоо на покойного лорда Теннисона, — раздраженно отозвался он. — А что меня интересует, так это подвеска.
 Билл взглянул на него с некоторой надеждой:
 — Вы собираетесь пояснить, в чем дело с этой подвеской? Пролить, так сказать, свет?
 — Да, собираюсь. Она стоит около трех тысяч зеленых, и вы, — заключил он как бы между прочим, — ее украдете, Кривой Рочестер.
 — Ук… украду?
 — Нынешней же ночью.
 Человеку, которого только что словно шмякнули тупым предметом по макушке, довольно непросто выпрямиться во весь рост и устремить на собеседника укоризненный взор, но у Билла это получилось.
 — Что-о?! — вскричал он, потрясенный до глубины души. — Вы, опора Империи, живой пример для подражания даякам, всерьез предлагаете мне ограбить мою гостью?
 — Я же тоже ваш гость, однако вы меня ограбили.
 — Только временно.
 — И миссис Спотсворт вы тоже ограбите только временно. Я не вполне точно сказал: «украдете». Все, что мне от вас нужно, это взять у нее подвеску в долг до завтрашнего ужина, а тогда она будет ей возвращена.
 Билл схватился за волосы:
 — Дживс!
 — Милорд?
 — На помощь, Дживс. У меня мозги кругом идут. Вы уловили какой-нибудь смысл в словах этого носорогоубийцы?
 — Да, милорд.
 — Вот как?
 — Направление мыслей капитана Биггара представляется мне ясным, милорд. Джентльмену настоятельно нужны деньги, чтобы завтра в Дерби поставить на лошадь по кличке Баллимор, и он предлагает, как я понял, изъять у владелицы подвеску, заложить и полученные средства употребить на вышеназванные цели. Я правильно изложил вашу мысль, сэр?
 — Да.
 — А по завершении скачек, как я понимаю, этот предмет будет доставлен обратно, и кто-нибудь, может быть я, обнаружит его в таком месте, где дама могла его обронить, и вручит его ей. Я не ошибаюсь, сэр?
 — Нет.
 — В таком случае если только можно быть на все сто процентов уверенным в том, что лошадь Баллимор придет первой…
 — Придет, придет, можете не сомневаться. Я же вам сказал, он дважды побил рекорд ипподрома.
 — Это официально, сэр?
 — Прямо из конюшни.
 — Тогда я, должен признаться, не вижу — или почти не вижу -оснований возражать против этого плана.
 Билл с сомнением покачал головой:
 — А по-моему, это все-таки кража.
 Капитан Биггар досадливо поморщился:
 — Ничего подобного! И сейчас объясню почему. В каком-то смысле можно сказать, что эта подвеска — моя.
 — Ну знаете!.. чья, вы сказали?
 — Моя.
 — А к миссис Спотсворт каким образом она попала?
 — Я ей подарил.
 — Подарили?
 — А что? Мне-то она на что нужна? А миссис Спотсворт и ее муж оказали мне множество любезностей. Беднягу задрал лев, а что осталось от него отправили в Найроби, и, когда миссис Спотсворт на следующий день покидала лагерь, я подумал, что хорошо бы ей подарить что-нибудь — на память и вообще, ну я и вытащил подвеску и спросил, не захочет ли она взять ее себе. Она согласилась, я отдал, и она уехала. Вот что я имел в виду, когда сказал, что в сущности-то эта вещица — моя, — заключил капитан Биггар и снова налил себе виски.
 На Билла его рассказ произвел сильное впечатление.
 — По-моему, это в корне меняет дело, Дживс.
 — Несомненно, милорд.
 — Ведь в конце-то концов, как справедливо заметил старец Биггар, подвеска — его, да он и хочет просто на время позаимствовать ее, всего на пару часов.
 — Совершенно верно, милорд.
 Билл повернулся к капитану. Решение было принято.
 — Договорились, — сказал он.
 — Вы это сделаете?
 — Попробую.
 — Браво!
 — Будем надеяться, что сойдет.
 — Сойдет, сойдет. Соскользнет как по маслу. У нее замочек совсем слабый.
 — Я имел в виду, что сойдет благополучно.
 Капитан Биггар еще раз прикинул. Теперь он был бодр и полон оптимизма.
 — Конечно, сойдет благополучно. Что может помешать? Два таких умника, как вы, придумают сто разных способов, как раздобыть эту штуковину. Ну, -сказал капитан, ставя пустой стакан, — а я выйду в сад, мне надо сделать упражнения.
 — Сейчас, вечером? Так поздно?
 — Дыхательные упражнения, — пояснил капитан Биггар. — По системе йоги. И при этом, конечно, достигается единение с мировой душой. Наше вам, ребята!
 Он раздвинул портьеры и вышел через стеклянную дверь.




 Глава XIII


 После его ухода в гостиной установилась глубокая, долгая тишина. Любое помещение погружается в тишину, когда его покидает капитан Биггар. Билл сидел, подперев подбородок кулаком — в позе роденовского «Мыслителя». Но потом, немного спустя, он посмотрел на Дживса и покачал головой.
 — Нет, Дживс, — сказал он.
 — Что, милорд?
 — Я узнаю блеск феодальной верности в ваших глазах, Дживс. Вы рвете поводок, горя желанием прийти на помощь молодому хозяину. Разве я не прав?
 — Действительно, милорд, в свете наших взаимоотношений владыки и вассала мой долг — оказать вашему сиятельству всякую помощь, насколько это будет в моей власти.
 Билл снова отрицательно покачал головой:
 — Нет, Дживс. Исключается. Никакая сила не заставит меня допустить ваше вмешательство в предприятие, которое в случае неблагоприятного оборота событий вполне может закончиться пятилетним заключением в одной из наших прославленных тюрем. Я займусь этим делом сам — и прошу вас мне не перечить.
 — Но, милорд…
 — Я сказал, не перечить, Дживс.
 — Очень хорошо, милорд.
 — Все, что мне от вас нужно, это совет и консультация. Итак, что мы имеем? Мы имеем бриллиантовую подвеску, которая на данный конкретный момент висит на шее у миссис Спотсворт. Задача, стоящая передо мной, — я подчеркиваю: передо мной, Дживс, — заключается в том, чтобы каким-нибудь образом отделить эту подвеску от этой шеи и, схватив ее, незаметно смыться. Какие будут предложения?
 — Задача, милорд, бесспорно, представляет определенный интерес.
 — М-да, это мне и самому понятно.
 — Насколько я понимаю, ни о каких насильственных методах и речи быть не может. Вся надежда возлагается исключительно на ловкость и ухищрение.
 — Выходит что так. Не думайте, пожалуйста, что я намерен шмякнуть миссис Спотсворт резиновой дубинкой по кумполу.
 — В таком случае, милорд, я склонен заключить, что наибольшего успеха можно ожидать от приема, который я назвал бы «паучий эпизод».
 — Не понял…
 — Позвольте мне объяснить, милорд. Ваше сиятельство встречаете названную даму в саду?
 — Она, должно быть, сидит там на скамейке.
 — Тем лучше. Такие условия прекрасно подходят для осуществления выдвигаемого мною плана. Если через несколько минут после того, как между вами завязался разговор, ваше сиятельство якобы заметит в волосах миссис Спотсворт паучка, паучий эпизод воспоследует сам собой, как день следует за ночью. Ваше сиятельство, вполне естественно, вызоветесь смахнуть насекомое. Это даст вам предлог поднять руку к ее шее. И если замочек, как утверждает капитан Биггар, слабенький, вашему сиятельству не составит труда расстегнуть его, так чтобы подвеска упала на землю. Вы следите за моим рассуждением, милорд?
 — Да. Пока мне все ясно. А если она ее поднимет?
 — Не поднимет, милорд, потому что в действительности вещица будет уже в кармане у вашего сиятельства. Ваше сиятельство сделаете вид, будто продолжаете шарить в траве, но безрезультатно, и в конце концов вы примете решение отложить поиски до утра, когда будет светло. А найдена драгоценность будет завтра ближе к вечеру.
 — Когда Биггар ее выкупит и привезет?
 — Именно так, милорд.
 — И окажется, что она преспокойно лежит под кустиком?
 — Или в траве чуть подальше. Откатилась.
 — А подвески могут катиться?
 — Эта подвеска сможет, милорд.
 Билл сосредоточенно закусил губу:
 — Стало быть, это и есть паучий эпизод?
 — Да, это и есть паучий эпизод, милорд.
 — Совсем не плохо задумано.
 — Достоинство этого приема — в простоте, милорд. А если ваше сиятельство опасаетесь, что у вас может не получиться, я бы предложил то, что у актеров называется «быстрый прогон».
 — Репетицию, вы хотите сказать?
 — Именно, милорд. Это поможет вам заучить слова и действия. Мне говорили, что на Бродвее, в Нью-Йорке, где сосредоточена театральная индустрия Соединенных Штатов, про это говорят: «прогладить горячим утюгом от клопов».
 — От пауков, правильнее будет выразиться.
 — Ха-ха, милорд. Но позвольте мне заметить, что сейчас не следует тратить драгоценные мгновения на острословие.
 — Сейчас время решает все?
 — Вот именно, милорд. Хотите быстро пробежать всю сцену?
 — Да, пожалуй, раз вы говорите, что это успокаивает нервы. А то у меня такое чувство, будто вдоль по позвоночнику выплясывает целый кордебалет дрессированных блох.
 — Мистер Вустер тоже жаловался на такие симптомы в минуту испытания и стресса. Это скоро пройдет.
 — Когда?
 — Как только ваше сиятельство войдете в роль. Скамейка в саду, вы сказали?
 — Там она сидела в прошлый раз.
 — Итак, сцена — скамейка в саду, время — летняя ночь, — забормотал Дживс. — При подъеме занавеса видна миссис Спотсворт. Входит лорд Рочестер. Я буду изображать миссис Спотсворт, милорд. Сначала мы обмениваемся несколькими репликами для создания атмосферы. Потом плавно переходим к паучьему эпизоду. Ваша реплика, милорд.
 Билл сосредоточился.
 — Э-э… м-м… Скажите, Рози…
 — Рози, милорд?
 — Да, Рози, черт возьми. Есть возражения?
 — Ни малейших, милорд.
 — Мы были знакомы когда-то в Каннах.
 — Вот как, милорд? Я этого не знал. Итак, вы говорили…
 — Скажите, Рози, вы боитесь пауков?
 — Почему вы спрашиваете, ваше сиятельство?
 — Потому что у вас по волосам сзади ползет довольно крупный экземпляр… — Тут Билл подскочил на месте дюймов на шесть. — Какого черта вы вдруг завизжали, Дживс? — с раздражением спросил он.
 — Просто для придания правдоподобия, милорд. Мне подумалось, что именно так поведет себя нежно воспитанная леди, когда получит подобное сообщение.
 — Зря вы это. У меня чуть было крыша не слетела.
 — Прошу извинения, милорд. Но я именно так представляю себе эту сцену. Я так чувствую, чувствую вот здесь, — ответил Дживс, похлопывая себя по груди слева. — Подбросьте мне, пожалуйста, последнюю реплику еще раз, ваше сиятельство.
 — У вас сзади по волосам ползет довольно крупный экземпляр.
 — Будьте столь любезны, ваше сиятельство, смахните его на землю.
 — Он куда-то затерялся. Ага, вот! Переполз на шею.
 — И при этих словах, — провозгласил Дживс, вскакивая с дивана, который исполнял у него роль садовой скамейки, — вы сразу же приступаете к действиям, милорд. Ваше сиятельство не можете не признать, что все это проще простого.
 — Кажется, да.
 — Не сомневаюсь, что теперь, после этого прогона, дрессированные блохи, про которых вы раньше упомянули, умерили свои пляски.
 — Да, сбавили темп. Но я все еще волнуюсь.
 — Это неизбежно в канун премьеры, милорд. Я полагаю, что вашему сиятельству следует действовать безотлагательно. Что делаешь, делай скорее. Мы подготовили сцену на садовой скамье, и вам будет трудно приспособить наработанную игру к интерьеру, если миссис Спотсворт вдруг возьмет да и возвратится в дом.
 Билл кивнул:
 — Понимаю. Ну, привет, Дживс. Пока.
 — Пока, ваше сиятельство.
 — Если что-то выйдет не так…
 — Ничего не может выйти не так, милорд.
 — Но все-таки… Вы будете иногда писать мне в Дартмур, Дживс? Несколько строк о том о сем, с последними новостями с воли?
 — Разумеется, милорд.
 — Этим вы окажете мне поддержку, когда я буду день за днем дробить скалу. Говорят, в теперешних тюрьмах условия гораздо лучше, чем были в старину.
 — Я тоже так слышал, милорд.
 — Глядишь, я еще обрету в Дартмуре тепло и уют. Со всеми удобствами.
 — Очень может быть, милорд.
 — Но все-таки будем надеяться, что до этого не дойдет.
 — Конечно, милорд.
 — М-да… Ну ладно, еще раз пока, Дживс.
 — Пока, милорд.
 Расправив плечи, Билл отважно вышел вон. Он призвал на помощь фамильную гордость Рочестеров, и она укрепила в нем твердость духа. Вот с таким же спокойным бесстрашием его предок в семнадцатом веке взошел на эшафот на Тауэр-Хилл, любезно кивнул палачу и помахал родным и знакомым среди публики. Благородная кровь всегда сказывается в час испытания.
 Несколько минут никого не было, потом вошла Джил.
 Дживсу показалось, что в последние часы невеста молодого хозяина утратила немалую долю своей обычной живости, придававшей ей такую привлекательность. И он не ошибался. Недавний разговор с капитаном Биггаром привел ее в задумчивость, уголки губ у нее опустились, а во взгляде поселилась печаль. Вот и сейчас глаза ее были печальны.
 — Вы не видели лорда Рочестера, Дживс? — спросила Джил.
 — Его сиятельство только что вышел в сад, мисс.
 — А где все остальные?
 — Сэр Родерик и леди Моника все еще в библиотеке, мисс.
 — А миссис Спотсворт?
 — Она вышла в сад незадолго до его сиятельства.
 — Да? — холодно произнесла Джил и ушла в библиотеку. Уголки ее губ опустились ниже прежнего, и печаль во взоре возросла процентов на двадцать. Можно было подумать, что она предполагает самое худшее, и так оно и было.
 А еще через две минуты в гостиную с песней на устах ворвался капитан Биггар. Упражнения по системе йоги и соприкосновение с мировой душой, как видно, оказали на него самое благотворное воздействие. Глаза его блестели, и общий вид был оживленный. Когда приходит время действовать, Белые Охотники всегда оказываются на высоте.



   Любил я белые ручки твои
   На берегу Салимара…
   Где же ты, где ты теперь?



 — напевал капитан Биггар. — Я… Как там дальше?.. чары твои… ля-ля-ля… ля-ля, ля-ля! Где ты теперь? Где ты? Ибо Дэнни Дивера повесят на рассвете, — пропел он в заключение, сменив тему.
 Тут он заметил Дживса и прервал свое не слишком художественное выступление.
 — Привет, — сказал капитан Биггар. — Квай хай, приятель. Как дела?
 — Состояние дел вполне удовлетворительное, сэр.
 — А где Кривой Рочестер?
 — Его сиятельство находится в саду, сэр.
 — С миссис Спотсворт?
 — Да, сэр. Чтоб испытать судьбу, все выиграть иль всего лишиться.
 — Значит, вы придумали, как действовать?
 — Да, сэр. Избрали игру с пауком.
 — Как вы сказали? И груз? Какой груз?
 Капитан Биггар внимательно выслушал объяснение Дживса, а выслушав, сделал ему самый щедрый комплимент:
 — Вам бы надо жить на Востоке, дружище.
 — Вы очень добры, сэр.
 — То есть если, конечно, вы это сами придумали.
 — Сам, сэр.
 — Тогда такие люди, как вы, нам нужны в Куала-Лумпуре. Таких там как раз не хватает, которые умеют шевелить мозгами. Нельзя же, чтобы все мозги были у даяков. Они начинают слишком много о себе воображать.
 — А что, даяки сообразительный народ, сэр?
 — Еще какой сообразительный! Я сейчас расскажу вам один случай, который произошел у меня и Толстого Фробишера, когда…
 Он не договорил, и мир лишился очередной занимательной истории. С террасы в гостиную вошел Билл.
 Разительная перемена произошла с девятым графом Рочестером за те несколько минут, что он провел в саду. Уходил он, как мы помним, исполненный боевого задора, готовый встретить опасность лицом к лицу. Тогда плечи у него были браво расправлены. Теперь же они у него поникли, словно придавленные тяжелым бременем, глаза смотрели тускло, лоб изрыли борозды. Видно, фамильная гордость Рочестеров сложила пожитки и убралась восвояси, лишив его поддержки. В облике Билла не осталось ни малейшего сходства с тем его предком, который в семнадцатом веке проявил такое партийное отношение к своей казни на Тауэр-Хилл. Теперь он больше всего напоминал другого предка, который в 1782 году был пойман за руку Чарльзом Джеймсом Фоксом, когда жульничал в карты в кофейне Уоттьера.
 — Ну? — нетерпеливо воскликнул капитан Биггар.
 Билл молча посмотрел на него долгим, скорбным взором и обратился к Дживсу:
 — Дживс!
 — Да, милорд?
 — Этот паучий эпизод…
 — Да, милорд?
 — Я попытался его сыграть.
 — И что же, милорд?
 — Сначала вроде все пошло хорошо. Я отстегнул подвеску.
 — Да, милорд?
 — Капитан Биггар правильно сказал. Замочек был слабенький. Легко расстегнулся.
 — Да, милорд?
 Капитан Биггар издал радостный возглас на суахили и протянул руку:
 — Давайте сюда!
 — У меня ее нет. Выскользнула из пальцев.
 — И упала?
 — Да, упала.
 — И сейчас валяется в траве?
 — Нет, — ответил Билл и мрачно покачал головой. — Не валяется она ни в какой траве. Она упала прямо за ворот платья миссис Спотсворт и находится сейчас где-то в недрах ее одежд.




 Глава XIV


 Не часто в жизни приходится наблюдать, как трое здоровых мужчин одновременно оказываются поражены до глубины души, но если бы кто сейчас очутился в гостиной Рочестер-Эбби, именно такое зрелище предстало бы его глазам. Сказать, что рапорт Билла потряс собеседников, значило бы преуменьшить его воздействие. Капитан Биггар принялся растерянно расхаживать по комнате, размахивая руками, как мельница, но и Дживс тоже пришел в волнение, о чем свидетельствовало то обстоятельство, что два волоска на конце его правой брови отчетливо дрогнули. А сам Билл, окончательно сокрушенный последним ударом судьбы, по-видимому в конце концов все-таки формально сложил оружие — рухнул в кресло и сидел обмякший и отчаявшийся. Недоставало только длинной седой бороды, и сходство с королем Лиром в расстройстве чувств было бы полным.
 Первым заговорил Дживс:
 — Весьма неприятно, милорд.
 — Да, — понуро согласился Билл. — Досадно, а? У вас не найдется при себе какого-нибудь малоизвестного азиатского яда, Дживс?
 — Нет, милорд.
 — Жаль, — сказал Билл. — А то мне бы пригодился.
 Дживсу было больно видеть страдания молодого хозяина, а так как он всегда считал, что для страждущей души нет действеннее болеутоляющего средства, нежели что-нибудь из Марка Аврелия, он стал рыться в памяти, ища подходящую цитату из произведений этого императора. Колеблясь, что лучше подойдет: «Что бы с тобой ни случилось, это было предопределено тебе от века» или же: «Не существует несчастий, которые природой человеку не дано сил вынести», — и та и другая отличные цитаты, Дживс медлил с выбором, и в это время капитан Биггар, паливший в воздух длинной очередью восклицаний на каком-то туземном диалекте, внезапно снова перешел на английский.
 — Дой вьенг лек! — крикнул он. — Нашел! Порубите меня и поджарьте с грибным соусом, я понял, что вы должны сделать!
 Билл поднял безжизненно висевшую голову.
 — Сделать? — повторил он. — Я?
 — Да, вы.
 — Мне очень жаль, но я сейчас не способен ничего сделать, кроме как разве скончаться, всеми оплакиваемый.
 Капитан Биггар фыркнул, а затем еще хмыкнул, крякнул и присвистнул.
 — Мун пи ноан лап лао! — досадливо отмахнулся он. — Вы ведь умеете танцевать, верно?
 — Танцевать?
 — Лучше всего чарльстон. Это все, что от вас требуется. Несколько па старого доброго чарльстона.
 Билл пошевелился, как мертвец, которому мешают шевелиться гробовые пелены. В движение его привела острая колика негодования. Праведный гнев наполнил душу. Человек угодил в такую передрягу и трижды за день потерпел фиаско, а этот тип предлагает ему танцевать, как Давид танцевал перед Саулом. И похоже, это только начало, дальше Белый Охотник еще, пожалуй, потребует комических куплетов, и фокусов, и пародий на всем нам хорошо известных звезд эстрады. Он что думает, что здесь открывается новый театр «Водевиль»? Или что начинается деревенский концерт для сбора средств в фонд реставрации церковного органа?
 Подыскивая слова, чтобы смачнее выразить все, что он думает по данному поводу, Билл вдруг обнаружил, что капитан Биггар тем временем приступил к новому рассказу из своих запасов. Этот любимый сын Куала-Лумпура, видимо, имел, подобно Марку Аврелию, подходящие истории на все случаи жизни. Но там, где римский император обходился отдельными шуточками в духе Боба Хоупа или Граучо Маркса, капитан Биггар предпочитал повествовательный жанр.
 — Да, чарльстона, — повторил капитан Биггар, — и сейчас я вам объясню, о чем речь. Мне вспомнился один случай, который произошел с Толстым Фробишером и супругой греческого консула. Это воспоминание вспыхнуло внезапно, как молния с небес.
 Он замолчал. Его беспокоило ощущение, что он что-то упустил. Но потом он вспомнил. Ну конечно. Виски. Капитан Биггар подошел к столу и наполнил стакан.
 — Где Толстый Фробишер в то время служил, в Смирне, Яффе или Стамбуле, — произнес он, осушив половину, а с тем, что осталось, возвращаясь к дивану, — боюсь, не смогу вам сказать. С годами эти мелкие подробности забываются. Может быть, даже в Багдаде или еще где-нибудь, мало ли. Забыл, честно признаюсь. Но суть в том, что он находился где-то там такое и в один прекрасный вечер отправился на прием, или суарею, или как эти сборища называют, в какое-то посольство. Ну, вы знаете, о чем я. Прекрасные дамы и блестящие кавалеры, во фраках и туалетах, отплясывают вовсю, как полоумные. И вот по ходу дела получилось так, что Толстый вышел танцевать чарльстон в паре с супругой греческого консула. Не знаю, видел ли кто-нибудь из вас, как Толстый Фробишер танцует чарльстон?
 — Ни его сиятельство, ни я, сэр, не имеем чести быть знакомы с мистером Фробишером, — вежливо напомнил ему Дживс.
 — С майором Фробишером, черт подери, — высокомерно поправил капитан Биггар.
 — Прошу меня простить, сэр. С майором Фробишером. И по причине незнакомства техника исполнения майором Фробишером танца чарльстон для нас — книга за семью печатями, сэр.
 — Да? — капитан Биггар опять наполнил свой опустевший стакан. — Ну так я вам скажу. Его техника, как вы выражаетесь, отличается мощностью. Он не жалеет сил. В старину таких танцоров называли трехворотничковыми. К тому моменту, когда Толстый Фробишер заканчивает танцевать чарльстон, его партнерша чувствует себя так, как будто едва живая выбралась из драки. Так было и в тот вечер. Он подцепил супругу греческого консула и давай с ней притопывать и подпрыгивать, крутить ее то туда, то сюда, бросать на одну руку, перекидывать на другую, и вдруг — догадайтесь, что произошло?
 — У дамы случился разрыв сердца, сэр?
 — Нет, разрыв сердца у дамы не случился, но случилось нечто такое, что у всех присутствующих могло бы его вызвать. Потому что хотите верьте, хотите нет, но раздался металлический лязг и из-за пазухи у этой дамы стали вываливаться серебряные ложки, серебряные вилки и даже, уверял Толстый Фробишер, набор головных щеток с черепаховым верхом. Оказывается, супруга консула была закоренелой клептоманкой и использовала пространство между корсажем и тем, что там они носят под платьем, — я человек неженатый, вдаваться в подробности не могу — в качестве банковского сейфа.
 — Получилась неловкость для майора Фробишера, сэр.
 Капитан Биггар удивился.
 — Для Фробишера? Почему? Он же не присваивал эти вещи, а только способствовал их обнаружению. Вы что, не поняли, к чему я клоню? Я уверен, если Кривой Рочестер пустится плясать чарльстон с миссис Спотсворт и употребит хотя бы десятую долю той энергии и воли к победе, что и Толстый Фробишер, мы скоро вытряхнем эту подвеску у нее из-за пазухи. Толстый бы ее извлек на свет Божий за первые же десять тактов. И кстати говоря, нам понадобится музыка. Ага, я вижу, там в углу стоит граммофон. Вот и прекрасно. Ну? Вам понятен план?
 — Вполне, сэр. Его сиятельство танцует чарльстон с миссис Спотсворт, и в конце концов закатившаяся подвеска выкатится и упадет, «как благодатный дождь с небес на нивы упадает».
 — Точно! Как вы расцениваете эту идею?
 Дживс переадресовал вопрос в высшие инстанции.
 — Как ваше сиятельство расцениваете эту идею? — почтительно поинтересовался он.
 — Что? — отозвался Билл. — Как вы сказали?
 — То есть вы не слушали? — возмутился капитан Биггар. — Ну знаете ли, видел я нахалов, но…
 Дживсу пришлось вмешаться.
 — По-моему, сэр, в данных обстоятельствах рассеянность его сиятельства более чем понятна, — заметил он с укоризной. — По его погасшему взору видно, что «природный цвет его решимости хиреет под налетом мысли бледным». Капитан Биггар предлагает, милорд, чтобы ваше сиятельство пригласили миссис Спотсворт на танец под названием чарльстон. В ходе танца, если ваше сиятельство приложит достаточно темперамента, искомая подвеска вытряхнется и упадет на пол, и вы, милорд, без труда подберете ее и сунете в карман.
 С четверть минуты у Билла ушло на то, чтобы смысл этих слов проник в его подавленное сознание, но, проникнув, он произвел электрическое действие. В глаза его вернулся блеск, спина выпрямилась. На горизонте снова зажглась надежда и пробудила его к жизни. И когда Билл встал с кресла с бодрым видом человека, готового на все, в нем было что-то от его жизнерадостного предка, которого в эпоху Реставрации за нахрап и галантное обхождение с дамами при дворе короля Карла Второго любовно называли «шалун Рочестер».
 — Ведите меня к ней! — сказал Билл ясным и звонким голосом. — Ведите меня к ней, это все, чего я прошу, а остальное предоставьте мне.
 Но и вести его к ней в конечном счете не потребовалось, так как в эту минуту она собственной персоной вошла с террасы в гостиную, прижимая к груди своего мопсика Помону.
 Помона, завидев всю компанию, закатилась в пронзительном лае. Можно было подумать, будто ее раздирают на части раскаленными щипцами, хотя на самом деле она таким способом выражала радость. В минуты восторга она всегда громко верещала, отчасти как погибшая душа, а отчасти как ошпаренная кошка.
 Из библиотеки выбежала встревоженная Джил, но миссис Спотсворт успокоила ее:
 — Ничего, милочка, она просто разволновалась. Но может быть, вы занесете ее в мою комнату, если идете наверх? Это вас не слишком затруднит?
 — Нисколько, — холодно ответила Джил. И вышла из комнаты с Помоной на руках.
 А Билл приблизился к миссис Спотсворт.
 — Потанцуем? — предложил он.
 Миссис Спотсворт удивилась. Только что в саду на скамейке, в особенности после пропажи подвески, ей показалось, что хозяин дома настроен на довольно байронический лад. И вдруг этот неожиданный дух веселья -откуда что берется?
 — Вы хотите танцевать?
 — Да. С вами, — ответил Билл, вкладывая в свои слова весь спектр придворных интонаций эпохи Стюартов. — Это будет совсем как когда-то в Каннах.
 Миссис Спотсворт была женщина проницательная. Она, конечно, заметила, что в дальнем конце комнаты прячется капитан Биггар, и сообразила, что появилась отличная возможность разбудить в нем спящего зверя, который спит, по ее понятиям, как-то уж слишком крепко. Что мешает Белому Охотнику развернуться в роли страстного обожателя, она не знала, зато ей было хорошо известно, что самое верное средство раскочегарить заленившегося поклонника — это продемонстрировать ему, как любимая женщина отплясывает в объятиях другого, тем более такого красавчика, как Вильям, граф Рочестер.
 — О да, давайте! — весело откликнулась миссис Спотсворт, вся загоревшись. — Как живо я помню те дни! Лорд Рочестер танцует восхитительно, — объяснила она капитану Биггару, она же понимала, как ему обидно было бы, если бы эта достоверная новость прошла мимо его ушей. -Обожаю танцевать. Единственное оставшееся на свете безгрешное удовольствие.
 — Еще бы! — подхватил Билл с таким же энтузиазмом. — Старый чарльстон… Вы помните его?
 — Неужели нет!
 — Поставьте пластинку с чарльстоном, Дживс.
 — Очень хорошо, милорд.
 Когда Джил, доставив Помону в спальню миссис Спотсворт, возвратилась в гостиную, там были только Билл, Дживс и миссис Спотсворт, ибо капитан Биггар, не в силах выдержать представившегося ему зрелища, сбежал через стеклянную дверь в немую ночь.
 Что он сам же и задумал это возмутительное представление, эту смесь непристойностей французской революционной карманьолы с наиболее рискованными чертами туземных плясок, которые он наблюдал в Экваториальной Африке, отнюдь не развеивало мрак его души. У лягушек на лужайке, по которой он прохаживался со свирепым выражением на лице, сложилось впечатление, будто с неба на них сыплются ботинки одиннадцатого размера.
 Отрицательное мнение о чарльстоне в исполнении хозяина дома и любимой женщины капитана Биггара разделяла и Джил. Наблюдая с порога за танцующими, она чувствовала, как у нее в душе поднимается та же дурнота, что испытал и Белый Охотник, выслушивавший обмен любезностями на садовой скамейке. Возможно, в том, как вел себя Билл, и не было настоящего состава преступления, но какие-то полицейские меры, она считала, необходимо было принять немедленно. Против таких вещей должен быть закон.
 Невозможно описать словами танец чарльстон, как его исполняли, с одной стороны, женщина, обожающая танцевать чарльстон и разошедшаяся вовсю, а с другой — молодой человек, вознамерившийся во что бы то ни стало так растрясти свою даму, чтобы из глубин ее существа выкатилась бриллиантовая подвеска, где-то там застрявшая. Достаточно, наверно, будет сказать, что если бы в это время в комнату случайно зашел майор Фробишер, ему бы сразу вспомнились добрые старые времена в Смирне, или в Яффе, или в Стамбуле, а может, в Багдаде. Миссис Спотсворт он бы, к ее выгоде, сравнил с супругой греческого консула, а Билла одобрительно похлопал бы по спине и признал бы, что тот выкаблучивается не хуже, а может, и лучше его самого.
 Из библиотеки пришли Рори и Моника и не скрыли своего изумления.
 — Боже милосердный! — проговорила Моника.
 — Старина Билл лихо кромсает ковер каблуками, а? — заметил Рори. -Пошли, моя красавица, вольемся в толпу ликующих.
 Он обхватил жену за талию, и сцена стала массовой.
 Джил, не в силах более выносить это возмутительное зрелище, повернулась и вышла. По пути к себе в комнату она довольно плохо думала о своем женихе. Девушке с идеалами всегда неприятно убедиться в том, что она связала свою судьбу с повесой, но теперь она убедилась, что Вильям, граф Рочестер, -просто-напросто развратник, у которого могли бы еще пройти курс заочного обучения Казанова, и Дон Жуан, и самые грубые древнеримские императоры.
 — Я когда танцую, — произнесла миссис Спотсворт, которая тоже лихо кромсала ковер, — то ног под собой вообще не чувствую.
 Моника поморщилась:
 — Если бы вы танцевали с Рори, вы бы свои ноги очень даже чувствовали. Он то вспрыгнет тебе на ногу, то соскочит, хоть бы уж что-нибудь одно.
 — Ох! — вдруг вскрикнула миссис Спотсворт: Билл только что приподнял ее и с размаху поставил обратно на пол с такой силой, что майор Фробишер наверняка пришел бы в восторг. Теперь она стояла и терла бок. — Я, кажется, что-то растянула, — сказала она и проковыляла к креслу.
 — Не удивительно, — отозвалась Моника, — когда Билл так разошелся.
 — Ой, надеюсь, это просто растяжение, а не мой старый радикулит. Он меня ужасно мучает, особенно если я оказываюсь в сыром помещении.
 Трудно поверить, но Рори не сказал ей на это: «Как в Рочестер-Эбби, а?» — и не произнес вслед за этим свою любимую остроту насчет протекающей зимой крыши. Он наклонился и рассматривал какой-то предмет на полу.
 — Эге, — проговорил Рори. — Это что такое? Это ведь ваша подвеска, миссис Спотсворт?
 — О, спасибо, — сказала миссис Спотсворт. — Да, это моя. Наверно, закатилась за… Оххх! — Она не договорила и снова скрючилась от боли.
 — Вам надо немедленно лечь в постель, Розалинда, — захлопотала над ней Моника.
 — Да, наверно.
 — С хорошей горячей грелкой.
 — Да.
 — Рори поможет вам подняться по лестнице.
 — С удовольствием, — сказал Рори. — Интересно, почему это всегда говорят: «Хорошая горячая грелка»? Мы в «Харридже» говорим наоборот: «Отвратительная горячая грелка». Современные электрические одеяла, которые имеются у нас в продаже, делают водяную грелку анахронизмом. С тремя переключениями: «Осенняя бодрость», «Весеннее солнышко» и «Мэй Вест».
 Они медленно двинулись к двери. Миссис Спотсворт тяжело опиралась на его руку. Как только они скрылись за дверью, Билл, провожавший их безумным взглядом, вскинул руки в жесте полного отчаяния:
 — Дживс!
 — Да, милорд?
 — Это конец.
 — Да, милорд.
 — Она улизнула в нору.
 — Да, милорд.
 — Вместе со своей подвеской.
 — Да, милорд.
 — Так что если вы не сможете ничего предложить, чтобы выманить ее из комнаты, — мы погибли. Можете вы что-нибудь предложить?
 — В данную минуту нет, милорд.
 — Я так и думал. Вы же всего лишь смертный человек, а тут задача вне… этого самого… как это говорится, Дживс?
 — Вне пределов человеческих возможностей, милорд.
 — Вот именно. Знаете, что я собираюсь сейчас сделать?
 — Нет, милорд.
 — Лечь спать, вот что. Лягу спать и постараюсь заснуть и забыть. Правда, заснуть мне, конечно, не удастся, где там, у меня каждый нерв торчит наружу и кончики завиваются.
 — Возможно, если ваше сиятельство попробуете считать овец…
 — Думаете, подействует?
 — Это широко признанное средство, милорд.
 — Гм… — Билл задумался. — Ну что ж, можно попытаться. Покойной ночи, Дживс.
 — Покойной ночи, милорд.




 Глава XV


 Не считая мышиного писка за дубовыми панелями и периодических шорохов в печных трубах, где ворочались во сне летучие мыши, в остальном Рочестер-Эбби стоял погруженный в сонное безмолвие. Настал общеизвестный колдовской час ночи. В Голубой комнате, приятно уставшие за день, мирно спали Моника и Рори. Миссис Спотсворт отрубилась и посапывала в комнате королевы Елизаветы, а заодно и Помона в корзинке у нее под боком. В комнате Анны Болейн честный капитан Биггар, добрая душа, видел во сне добрые старые времена на реке Ме-Вонг, которая является — о чем и без нас хорошо известно читающей публике — притоком еще более многоводной и закрокодиленной реки Вонг-Ме.
 В комнате-с-часами бодрствовала Джил, бессонными глазами глядя в потолок, и Билл в комнате Генриха Восьмого тоже напрасно старался забыться дремотой. Средство, предложенное Дживсом, хоть и пользовалось широким признанием, однако все еще оставалось бессильным расплести сеть его забот.
 — Восемьсот двадцать две, — бормотал он. — Восемьсот двадцать три… Восемьсот двадцать…
 Тут он замолчал, и восемьсот двадцать четвертая овца, выделявшаяся изо всех особенно глупым видом, так и повисла в воздухе. Дело в том, что раздался стук в дверь, такой тихий и почтительный, какой могла произвести рука только одного человека. Поэтому, когда минуту спустя дверь приотворилась и вошел Дживс, Билл нисколько не удивился.
 — Прошу извинения у вашего сиятельства, — изысканным тоном произнес Дживс. — Я бы не потревожил вас, если бы не услышал из-за двери ваши слова, свидетельствовавшие о том, что моя рекомендация оказалась бесполезной.
 — Да, покамест она еще не сработала, — сказал Билл. — Но входите, пожалуйста. Прошу. — Он был бы сейчас рад кому угодно, лишь бы это была не овца. — Не говорите мне, — вдруг приподнялся он на подушках, заметив блеск торжества в глазах гостя, — что вы что-то придумали.
 — Да, милорд, я счастлив сообщить, что, по-моему, я нашел выход из создавшегося положения.
 — Дживс, вы — чудо!
 — Благодарю вас, милорд.
 — Помню, Берти Вустер мне говорил, что нет такого затруднения, которого вы не сумели бы разрешить.
 — Мистер Вустер всегда перехваливал меня, милорд.
 — Какое там! Недохваливал! Если вы действительно нащупали способ преодолеть нечеловеческие трудности, возникшие на нашем пути…
 — Насколько я понимаю — да.
 Сердце Билла заколотилось о лиловую пижамную куртку.
 — Подумайте хорошенько, Дживс, — умоляющим голосом произнес он. -Каким-то образом нам надо выманить миссис Спотсворт из комнаты и продержать ее снаружи на протяжении времени, достаточном для того, чтобы я ворвался туда, отыскал подвеску, схватил и выскочил обратно, и чтобы ни одна живая душа меня за этим делом не увидела. Если только я ничего не перепутал по причине нервного расстройства, вызванного пересчитыванием овец, вы утверждаете, что можете все это устроить. Но как? Вот вопрос, который напрашивается. Как можно это сделать?
 Дживс молчал. Его великолепные черты исказила гримаса страдания. Словно ему неожиданно открылось нечто крайне огорчительное.
 — Прошу меня простить, милорд. Я ни в коем случае не хотел бы позволить себе вольность…
 — Говорите, говорите, Дживс. Я весь внимание. В чем дело?
 — В вашей пижаме, милорд. Если бы я знал, что ваше сиятельство имеете обыкновение спать в пижаме лилового цвета, я бы вам этого решительно не посоветовал. Лиловый не к лицу вашему сиятельству. Мне уже случилось однажды из лучших побуждений выступить по аналогичному поводу перед мистером Вустером, который тогда тоже увлекался лиловыми пижамами.
 Билл озадаченно посмотрел на Дживса.
 — Что-то я не пойму… Каким образом мы перешли на пижамы? -растерянно спросил он.
 — Ваша пижама бросается в глаза, милорд. Такой едкий оттенок! Если ваше сиятельство послушаете меня и перейдете на спокойный синий или мягкий фисташково-зеленый…
 — Дживс!
 — Милорд?
 — Сейчас не время судачить о пижамах.
 — Очень хорошо, милорд.
 — Собственно говоря, я себе, пожалуй, даже нравлюсь в лиловом. Но, как я уже сказал, это к делу не относится. Отложим дебаты до более благоприятного момента. Но только вот что я вам скажу, Дживс. Если вы действительно можете что-то дельное предложить по поводу этой дьявольской подвески и из этого получится то, что нам надо, я отдам вам эту лиловую пижаму, можете стереть ее в порошок, запахать в землю и посыпать сверху солью.
 — Сердечно благодарен вам, милорд.
 — Это будет дешевая плата за ваши огромные услуги. Ну а теперь, когда вы меня так раззадорили, рассказывайте, о чем речь. Что вы такое задумали?
 — Мой замысел очень прост, милорд. Он базируется на…
 Билл поднял руку:
 — Не говорите. Дайте мне самому догадаться. На психологии индивидуума. Правильно?
 — Совершенно верно, милорд.
 Билл вздохнул с облегчением:
 — Я так и знал. Что-то мне подсказало. Не раз и не два, попивая мартини с Берти Вустером в баре «Клуба трутней», я слушал, затаив дыхание, его рассказы про вас и психологию индивидуума. Он говорил, что стоит только вам дорыться до психологии индивидуума, и дело сделано, можно бросать в воздух шляпу и плясать на лужайке. Продолжайте же, Дживс. Я внимаю вам с замиранием сердца. Индивидуум, чья психология нас в данный момент занимает, это, как я понимаю, миссис Спотсворт? Я прав или не прав, Дживс?
 — Вы совершенно правы, милорд. Не заметили ли вы, ваше сиятельство, что составляет главный интерес миссис Спотсворт и занимает первое место в ее мыслях?
 У Билла отвисла челюсть.
 — Неужели вы явились сюда в два часа ночи, чтобы заставить меня снова идти танцевать чарльстон с миссис Спотсворт?
 — Нет, нет, милорд.
 — Знаете, когда вы сейчас заговорили об ее главном интересе…
 — В характере миссис Спотсворт есть и другая грань, которую вы упустили из внимания, милорд. Я согласен, что она заядлая любительница танцевать чарльстон, но больше всего ее интересуют потусторонние явления. С первой минуты, как она явилась в Рочестер-Эбби, она не устает выражать горячую надежду на то, что сподобится увидеть призрак леди Агаты. Именно на этом обстоятельстве я построил свой план, как раздобыть ее бриллиантовую подвеску, план, который зиждется на психологии индивидуума.
 Билл откинулся на подушки, разочарованный:
 — Нет, Дживс. Это не пойдет.
 — Милорд?
 — Я понял, к чему вы ведете. Вы хотите, чтобы я вырядился в плат и юбку с фижмами и пробрался в комнату, где спит миссис Спотсворт, чтобы она, если даже проснется и увидит меня, просто сказала: «А-а, призрак леди Агаты!» — перевернулась на другой бок и заснула опять. Ничего не выйдет, Дживс. Ничто не заставит меня облачиться в дамские одежды, даже ради такого важного дела. В крайнем случае я согласен снова налепить усы и нашлепку на глаз.
 — Я бы вам не советовал, милорд. Даже на ипподроме некоторые клиенты, как я заметил, при виде вашего сиятельства отшатывались в испуге. А дама, обнаружив столь ужасное видение у себя в спальне, вполне способна завизжать на весь дом.
 Билл беспомощно развел руками:
 — Ну, вот видите. Ничего не получится. Ваш план аннулируется как несостоятельный.
 — Нет, милорд. Ваше сиятельство, позволю себе заметить, не уловили его суть. Главное в том, чтобы выманить миссис Спотсворт вон из комнаты и тем самым создать условия, при которых ваше сиятельство сможете войти туда и завладеть подвеской. Я вызываюсь постучаться к ней и попросить ненадолго флакончик нюхательной соли.
 Билл схватился за волосы:
 — Что вы сейчас сказали, Дживс?
 — Флакончик нюхательной соли, милорд.
 Билл затряс головой:
 — Эти овцы, которых я тут пересчитывал, как-то плохо на меня подействовали. У меня испортился слух. Мне почудилось, будто вы сейчас упомянули нюхательную соль.
 — Так оно и было, милорд. Я бы при этом объяснил, что нюхательная соль мне нужна, чтобы привести в чувство ваше сиятельство.
 — Ну вот, опять. Я прямо готов поклясться, что слышал, будто вы сказали: «привести в чувство ваше сиятельство».
 — Именно, милорд. Ваше сиятельство пережили сильное потрясение. Случайно оказавшись в полночный час вблизи разрушенной часовни, вы увидели призрак леди Агаты, и вам стало дурно. Как вашему сиятельству удалось добрести до своей комнаты, это навсегда останется тайной, но я вас застал в почти бессознательном состоянии и поспешил к миссис Спотсворт занять немного нюхательной соли.
 Билл все еще недоуменно хлопал глазами.
 — Ничего не понимаю, Дживс.
 — Позвольте мне продолжить мои разъяснения, милорд. Как я это себе представляю, милорд, услышав, что леди Агата, если можно так выразиться, под самым боком, миссис Спотсворт загорится желанием немедленно бежать к разрушенной часовне, чтобы самолично наблюдать это потустороннее видение. Я вызовусь проводить ее туда, а в ее отсутствие вы, милорд…
 Обычный человек, потрясенный проявлением чужой гениальности, как правило, не сразу находит слова для выражения охвативших его чувств. Когда Александер Грейам Белл в 1876 году, встретив в одно прекрасное утро своего знакомого, сказал ему: «Слыхали последнюю новость? Я вчера изобрел телефон», — очень может быть, что знакомый просто молча переступил с ноги на ногу. Вот так же и Билл. Он не мог выговорить ни слова, а лежал молча, заливаемый волнами раскаяния из-за того, что мог усомниться в этом человеке. Все было точно так, как неоднократно рассказывал Берти Вустер. Стоит только этому вскормленному рыбой великому уму перейти к психологии индивидуума — и дело сделано, тебе остается лишь подбросить шляпу в воздух и пуститься в пляс на зеленой лужайке.
 — Дживс, — выговорил он наконец, когда к нему вернулся дар речи.
 Но Дживс уже мерцал на пороге.
 — Спешу за нюхательной солью, милорд, — пояснил он через плечо. -Прошу прощения, я сейчас.
 Минуты через две, хотя Биллу казалось, что дольше, он возвратился, держа в пальцах маленький флакончик.
 — Ну? — нетерпеливо спросил Билл.
 — Все прошло согласно плану, милорд. Дама реагировала в общем так, как я и предвидел. Сразу же по получении известия она проявила интерес. Вашему сиятельству известно выражение «Джимини Кристмас»?
 — Да нет, по-моему, я его никогда не слышал. Может быть, «Мерри Кристмас»?
 — Нет, милорд. Именно «Джимини». Эти слова произнесла миссис Спотсворт, когда узнала, что в разрушенной часовне можно наблюдать фантом леди Агаты. Они, как я понял, выражают удивление и радость. Она заверила меня, что в два счета накинет халат и по истечении названного срока выйдет ко мне, прямо, как она сказала, с заплетенной косой. Я должен быть у двери и проводить ее к месту события. Вашу дверь я оставлю приоткрытой, и ваше сиятельство, глядя в щель, сможете проследить, когда мы уйдем. Как только мы спустимся вниз по лестнице, я рекомендую немедленное действие, поскольку нет нужды вам напоминать, что время…
 — …решает все? Да, в этом нужды нет. Помните, что вы мне говорили про гепардов?
 — В связи со скоростью, которую они развивают?
 — Полмили за сорок пять секунд, если не ошибаюсь?
 — Да, милорд.
 — Ну так вот, я сейчас разовью такую скорость, что самый резвый из гепардов останется, считайте, просто за флагом.
 — Это будет как раз то, что требуется, милорд. Со своей стороны замечу, что видел на туалетном столе у миссис Спотсворт небольшой футлярчик, несомненно, содержащий искомую подвеску. Туалетный стол стоит прямо под окном. Ваше сиятельство сразу же его увидит.
 И, как всегда, Дживс оказался прав. Первое, что Билл увидел, когда, проводил глазами процессию, состоящую из миссис Спотсворт и Дживса, прошествовавшую вниз по лестнице, и вбежал в комнату королевы Елизаветы, был туалетный стол. А на нем — небольшой футлярчик, как и говорил Дживс. И в этом футлярчике, убедился Билл, дрожащими руками открыв крышечку, находилась та самая подвеска. Он поспешил схватить коробочку и сунуть в карман пижамной куртки и уже направился было к двери, как вдруг в тишине, которую до той минуты нарушало лишь его шумное дыхание, раздался оглушительный визг.
 Выше уже упоминалось обыкновение собачки Помоны при виде всякого знакомого или даже незнакомого, но чем-то ей приятного лица, выражать радость ушераздирающим лаем. Именно такая радость охватила ее и в данную минуту. Во время давешнего разговора на скамейке, пока Билл ворковал, она, как все собаки, прониклась к нему горячей любовью. И, обнаружив его теперь в неформальной обстановке, она, еще не освоившись с одиночеством, которого терпеть не могла, даже не подумала обуздывать свои чувства.
 Ее воплей по количеству и силе звука вполне хватило бы для дюжины баронетов, найденных на полу библиотеки с кинжалами в спине. И на Билла они произвели самое неблагоприятное воздействие. Как выразительно написал автор «Охоты на снарка» про одного из своих главных героев,



   И так велик был его испуг,
   Что белым как мел стал его сюртук.



 Вот и лиловая пижамная куртка Билла почти побелела.
 Хоть он и симпатизировал Помоне, но не задержался для дальнейшего братания, а бросился к двери на такой скорости, что самому атлетическому гепарду оставалось бы только беспомощно пожать плечами, и вылетел в коридор как раз в ту минуту, когда разбуженная шумом Джил выглянула из комнаты-с-часами. Она увидела, как Билл на цыпочках прокрался в комнату Генриха Восьмого, и с горечью подумала, что там ему и место.
 А еще четверть часа спустя, когда Билл лежал в постели и бормотал себе под нос: «Девятьсот девяносто восемь… Девятьсот девяносто девять… Тысяча…» — Дживс вошел в комнату с блюдечком в руке.
 На блюдечке лежало кольцо.
 — Я только что встретил в коридоре мисс Уайверн, милорд, — сказал он. — Она просила передать вашему сиятельству вот это.




 Глава XVI


 Уайверн-холл, дом полковника Обри Уайверна, отца Джил, служившего начальником полиции графства Саутмолтоншир, был расположен сразу за рекой, протекавшей в дальнем конце сада через владения Рочестер-Эбби, и вот на следующий день, после совершенно неудовлетворительного обеда полковник Уайверн сердитыми шагами вышел из столовой, проследовал в свой кабинет и позвонил дворецкого. По прошествии соответствующего времени дворецкий явился, запнувшись о ковер у порога и воскликнув при этом: «Ах ты, чтоб тебя!» — что случалось с ним всякий раз, через какой бы порог он ни переступал.
 Полковник Уайверн был приземист и толст и досадовал на это, так как хотел бы быть высоким и стройным. Но если собственная его внешность и причиняла ему время от времени огорчение, чувство это не шло ни в какое сравнение со страданиями, причиняемыми ему внешним видом его дворецкого. В наше время жителю сельской местности в Англии приходится по части домашней обслуги довольствоваться тем, что есть. Все, чем смог разжиться полковник Уайверн, он наскреб в деревенской приходской школе. Мажордом Уайверн-холла Булстроуд был тщедушным шестнадцатилетним юнцом, которого природа от щедрот своих одарила таким количеством прыщей, что на лице почти не оставалось места для его неизменной бессмысленной ухмылки.
 Ухмылялся он и теперь, и опять, как при каждом таком совещании на высшем уровне, его босс был потрясен сходством своего подчиненного с безмозглой золотой рыбкой в стеклянном аквариуме.
 — Булстроуд, — произнес полковник с характерной хрипотцой, выработанной на плац-парадах.
 — Туточки я, — мирно отозвался дворецкий.
 В другое время полковник Уайверн высказался бы на тему о таком нетрадиционном отклике, но сегодня его интересовала дичь покрупнее. Его желудок продолжал слать наверх жалобы на низкое качество обеда, и полковник желал видеть повара.
 — Булстроуд, — распорядился он, — подать мне сюда повара.
 Призванный пред хозяйские очи повар оказался особой женского пола и тоже из молодых, а именно пятнадцати лет. Она притопала в кабинет, тряся косицами, и полковник устремил на нее недовольный взгляд.
 — Трелони! — произнес он.
 — Туточки я, — ответила повариха.
 На этот раз полковник не стерпел. Вообще-то Уайверны не воюют с женщинами, но бывают ситуации, когда оставаться рыцарем невозможно.
 — Не смейте говорить «Туточки я», вы, маленькое чудовище! — рявкнул он. — Надо отвечать: «Да, сэр?», и притом почтительно и по-солдатски, сразу же став по стойке «смирно» и вытянув руки вниз, так чтобы большие пальцы касались боковых швов. Трелони, обед, который вы сегодня имели наглость мне подать, был оскорблением для меня и позором для всякого представителя кулинарной профессии. Я послал за вами, чтобы уведомить, что если такое разгильдяйство и laissez faire с вашей стороны еще повторится… — Тут полковник смолк. Слова «я пожалуюсь вашей матери», которыми он намеревался заключить тираду, представились ему вдруг недостаточно убедительными. -…я вам покажу! — этим он закончил речь и нашел, что вышло, может быть, и не так хорошо, как хотелось бы, но все-таки придает столько огня и едкости недожареной курице, водянистой брюссельской капусте и картофелю, который не проколешь вилкой, что менее стойкая кухарка съежилась бы от страха.
 Однако Трелони тоже сбиты из прочного материала. Такие люди не дрогнут в минуту опасности. Юная кухарка с железной решимостью посмотрела ему в глаза и нанесла ответный удар.
 — Гитлер! — произнесла она и высунула язык.
 Начальник полиции оторопел.
 — Это вы меня назвали Гитлером?
 — Да, вас.
 — Ладно. Смотрите больше так никогда не говорите, — строго сказал полковник Уайверн. — Можете идти, Трелони.
 Трелони удалилась, задрав нос, а полковник повернулся к Булстроуду.
 Уважающий себя человек не может сохранять спокойствие, потерпев поражение в словесной перепалке с кухаркой, тем более если кухарка имеет пятнадцать лет от роду и две косички, так что когда полковник Уайверн обратился к дворецкому, в нем было что-то от бешеного слона. На протяжении нескольких минут он говорил красно и страстно, особо останавливаясь на привычке Булстроуда поедать свой сладкий паек, прислуживая за столом, и когда тому наконец было дозволено последовать за Евангелиной Трелони в нижние пределы, где эти двое служащих влачили существование, дворецкий если и не дрожал с головы до ног, то был, во всяком случае, так угнетен, что забыл произнести на выходе свое неизменное «Ах ты, чтоб тебя!», запнувшись за край ковра.
 Он оставил полковника, хоть и снявшего с груди отягощенной тяжесть, давящую на сердце, но все еще погруженного в уныние. «Ихавод», — ворчал себе под нос начальник полиции, и притом вполне недвусмысленно. В золотые дни до социальной революции спотыкающийся о ковры полоротый, прыщавый юнец вроде Булстроуда мог рассчитывать в крайнем случае на место мальчика на побегушках, сидящего в прихожей. Понятия консерватора старой закалки оскорбляла даже сама мысль о том, чтобы этот позор Саутмолтона носил священный титул дворецкого.
 Он с тоской вспомнил свою лондонскую молодость на переломе столетий и классических дворецких, встречавшихся ему в домах, которые он в ту пору посещал, — дворецких добрых двести пятьдесят фунтов весом, с тремя подбородками и далеко выступающим животом, с выпученными зелеными глазами и строгими, надменными манерами, каких в пятидесятые годы двадцатого века, в нашем выродившемся мире, уже днем с огнем не сыщешь. Тогда это были действительно дворецкие, в самом глубоком и священном смысле этого слова. А теперь вместо них юнцы со скошенными подбородками и с обязательной карамелью за щекой, отвечающие: «Туточки я», когда к ним обращаешься.
 Человек, проживающий так близко от Рочестер-Эбби, не мог, задумавшись над вопросом о дворецких, обойти мыслью главное украшение соседского дома, а именно Дживса. О Дживсе полковник Уайверн думал с большим теплом. Дживс произвел на него самое глубокое впечатление. Он находил, что Дживс — это настоящее сокровище. Молодой Рочестер, по мнению полковника, вообще не жаловавшего молодежь, ничего особенного собой не представлял, но его дворецкого, этого самого Дживса, он оценил с первого взгляда. И при мысли о нем среди мрака, одевшего все вокруг после неприятной сцены с Евангелиной Трелони, вдруг засиял луч света. Пусть сам начальник полиции останется со своим Булстроудом, но зато, по крайней мере, его дочь выходит замуж за человека, у которого есть настоящий, классический дворецкий. Мысль эта утешала. Все-таки наш мир не так уж и плох.
 Он поделился этим соображением с Джил, которая минуту спустя как раз вошла к нему с видом холодным и гордым. но Джил вздернула подбородок и приняла вид еще более холодный и гордый. Ну прямо Снежная королева.
 — Я не выхожу замуж за лорда Рочестера, — кратко заявила она.
 Полковнику подумалось, что, должно быть, его дочь страдает амнезией, и он попытался оживить ее память.
 — Нет, выходишь, — напомнил он ей. — В «Таймс» было напечатано, я сам читал: «Объявляется о помолвке между…»
 — Я расторгла помолвку.
 Луч света, о котором говорилось чуть выше, маленький лучик, блеснувший для полковника Уайверна во мраке, внезапно фукнул и погас, как луна на театральном заднике, когда перегорели пробки. Начальник полиции изумленно вытаращил глаза:
 — Расторгла помолвку?!
 — И больше с лордом Рочестером не разговариваю. Навсегда.
 — Какие глупости, — заспорил полковник Уайверн. — Как это не разговариваешь? Вздор. Я так понимаю, у вас произошла маленькая размолвка; как говорится, милые бранятся…
 Но Джил не могла покорно смириться с тем, чтобы от ее беды, которая, бесспорно, являлась самой большой трагедией со времен Ромео и Джульетты, так легко отмахнулись. Надо все-таки подбирать подходящие слова.
 — Нет, это не маленькая размолвка! — возразила она, с жаром оскорбленной женщины. — Если ты хочешь знать, почему я ее расторгла, то я это сделала из-за его возмутительного поведения с миссис Спотсворт!
 Полковник Уайверн приложил палец ко лбу:
 — Спотсворт? Спотсворт? Ах да! Та американская дама, про которую ты давеча говорила.
 — Американская шлюха, — холодно уточнила Джил.
 — Шлюха? — заинтересовался полковник.
 — Я сказала именно это.
 — Но почему ты ее так называешь? Ты что, застала их на месте… э-э-э… преступления?
 — Да, застала.
 — Господи помилуй!
 Джил два раза сглотнула, словно ей что-то попало в горло.
 — По-видимому, все началось, — проговорила она тем невыразительным тоном, который раньше так обидел Билла, — несколько лет назад в Каннах. Они с лордом Рочестером купались там у Райской скалы и ездили кататься при луне. А ты знаешь, к чему это приводит.
 — О да, еще бы не знать, — живо подхватил полковник Уайверн. И уже собрался было подкрепить это утверждение рассказом из своего интересного прошлого, но Джил продолжала все таким же странным, невыразительным тоном:
 — Вчера она приехала в Рочестер-Эбби. Якобы Моника Кармойл познакомилась с ней в Нью-Йорке и пригласила ее погостить, но я не сомневаюсь, что у нее с лордом Рочестером все было сговорено заранее, потому что сразу было видно, какие между ними отношения. Едва только она появилась, как он стал крутиться и увиваться вокруг нее… любезничал с нею в саду, танцевал с нею чарльстон, как кот на раскаленных кирпичах, и вдобавок еще, — заключила она совершенно как ни в чем не бывало, подобно той миссис Фиш в Кении, которая произвела такое сильное впечатление на капитана Биггара невозмутимостью при исполнении канкана в нижнем белье, — в два часа ночи вышел из ее спальни в лиловой пижаме.
 Полковник Уайверн поперхнулся. Он собрался было склеить разрыв, заметив, что человек вполне может обменяться парой-тройкой любезностей с дамой в саду и скоротать вечером время за танцем и при этом остаться ни в чем не повинным, — но последнее сообщение лишило его дара речи.
 — Вышел из ее комнаты в лиловой пижаме?
 — Да.
 — Лиловой?
 — Ярко-лиловой.
 — Ну знаете ли!
 Как-то в клубе один знакомый, раздосадованный своеобразными приемами полковника Уайверна при игре в бридж, сказал про него, что он похож на бывшего циркового лилипута, который вышел на пенсию и обжирается углеводами, и это замечание было отчасти справедливо. Он и впрямь был, как мы уже говорили, невысок и толст. Но когда надо было действовать, он умел преодолеть малость роста и избыток обхвата и обрести вид значительный и грозный. Начальник полиции величаво пересек комнату и дернул сонетку.
 — Туточки я, — объявил Булстроуд.
 Полковник Уайверн сдержался и не дал воли огненным словам, которые рвались у него с языка. Ему надо было экономить силы.
 — Булстроуд, — произнес он, — принесите мой хлыст.
 В чаще прыщей на лице дворецкого мелькнуло нечто живое. Это было виноватое выражение.
 — Нету его, — промямлил он.
 Полковник поднял брови:
 — Нету? Что значит нету? Куда он делся?
 Булстроуд закашлялся. Он надеялся, что расспросов удастся избежать. Чутье подсказывало ему, что иначе возникнет неловкость.
 — В починке. Я его снес чинить. Он треснул.
 — Треснул?
 — Ага… — ответил Булстроуд, от волнения прибавив непривычное слово: -…сэр. Я щелкал им на конном дворе, и он треснул. Ну, я и снес его чинить.
 Полковник Уайверн грозно указал ему на дверь.
 — Убирайтесь вон, недостойный, — сказал он. — Я с вами потом поговорю.
 И сев за письменный стол, как он поступал всегда, когда надо было поразмыслить, полковник забарабанил пальцами по ручке кресла.
 — Придется позаимствовать хлыст молодого Рочестера, — сказал он себе наконец и с досадой прищелкнул языком. — Ужасно неловко явиться к человеку, которого собираешься отхлестать, и просить у него для этой цели его же хлыст. Однако ничего не поделаешь, — философски заключил полковник Уайверн. — Другого выхода нет.
 Он принадлежал к числу людей, которые всегда умеют приспособиться к обстоятельствам.




 Глава XVII


 Обед, который ели в Рочестер-Эбби, был гораздо лучше, чем в Уайверн-холле, даже просто никакого сравнения. В то время как полковнику Уайверну приходилось довольствоваться некомпетентным произведением беспомощной стряпухи с косицами, воображавшей, судя по всему, что она кормит стаю стервятников в пустыне Гоби, к рочестерскому столу подавались кушанья, созданные первоклассным специалистом. Ранее в этой хронике уже мимоходом упоминался высокий уровень здешнего кухмистерского руководства, осуществляемого прославленной миссис Пиггот; вот и сегодня, выдавая на-гора обеденные блюда, она ни в чем не изменила своим возвышенным идеалам. Трое из четырех пирующих находили, что пища просто тает во рту, и, поглощая ее, издавали возгласы восторга.
 И только сам хозяин составлял исключение, у него во рту каждый кусок обращался в золу. В силу разных причин — тут и нестабильное финансовое положение, и ночная интерлюдия с ограблением и ее катастрофический исход, и утрата невесты, — Билл оказался далеко не самым веселым участником этой веселой кампании. В прежние счастливые времена ему случалось читать в книжках про то, как персонаж за столом отодвигал тарелку, не отведав ни кусочка, и, будучи большим любителем поесть, Билл всегда недоумевал: откуда такая сила воли? Но за трапезой, которая сейчас подходила к концу, он сам поступал точно так же, а то немногое, что все же попадало ему в рот, обращалось, как сказано выше, в золу. Он сидел за столом, от нечего делать крошил хлебный мякиш, дико озираясь и дергаясь подобно гальванизируемой лягушке, когда к нему обращались. Ему было положительно не по себе, как кошке в чужом переулке.
 К тому же застольная беседа тоже действовала на него далеко не успокоительно. Миссис Спотсворт то и дело поминала капитана Биггара, ей было жаль, что его нет за пиршественным столом, и имя Белого Охотника всякий раз производило в больной совести Билла сейсмический эффект. Вот и сейчас миссис Спотсворт снова вернулась к той же теме.
 — Капитан Биггар мне рассказывал… — начала было она, но ее перебил жизнерадостный смех Рори.
 — Да? Он вам рассказывал? — со свойственной ему тактичностью подхватил он. — Надеюсь, вы ему не поверили?
 Миссис Спотсворт насторожилась. Ей послышался в его словах выпад против того, кого она любила.
 — Как вы сказали, сэр Родерик?
 — Ужасный лгун этот Биггар.
 — Почему вы так думаете, сэр Родерик?
 — Да вот припомнил все эти басни, что он рассказывал вчера за ужином.
 — Его рассказы были совершенно правдивы.
 — Какое там! — бойко возразил Рори. — Не позволяйте ему заговаривать вам зубы, дорогая миссис Каквастам. Все эти парни, которые жили на Востоке, все как один — феноменальные врали. Кажется, это результат действия ультрафиолетовых лучей. Они там ходят без тропических шлемов, и солнце перегревает им головы. Мне говорили знающие люди. Один часто захаживал ко мне, когда я служил в секции «Ружья, револьверы и патроны», и мы с ним сдружились. Раз под вечер, в подпитии, он меня предостерег, чтобы я не верил ни единому их слову. «Посмотрите на меня, — говорит, — слышали вы от кого-нибудь еще такие небылицы, как я рассказываю? Да я с детства не произнес ни слова правды. Но восточнее Суэца вообще такие нравы, что по сравнению с прочими меня там за правдивость прозвали Джордж Вашингтон».
 — Кофе сервирован в гостиной, милорд, — провозгласил Дживс, своевременно и тактично вмешавшись и тем предотвратив назревавший, судя по блеску в глазах миссис Спотсворт, неприличный скандал.
 Билл потянулся за гостями в соседнюю комнату, ощущая все возрастающую тоску и тревогу. Казалось бы, хуже, чем сейчас, у него на душе просто не могло быть, но, однако же, после слов Рори стало еще во сто крат тяжелее. Он опустился в кресло, принял из рук Дживса чашку с кофе, плеснув на брюки, а к стае стервятников, терзающих ему сердце, прибавился еще один: вдруг рассказ капитана Биггара о происхождении подвески — ложь? Если так, страшно подумать, что он натворил, во что ввязался…
 Как сквозь сон, Билл видел, что Рори и Моника собрали все утренние газеты и уселись над ними с озабоченными лицами. Подходит последний срок. Меньше чем через час начнется забег, и если ставить, то решать надо сейчас.
 — «Ипподромные известия», — объявила Моника, призывая ко вниманию всех присутствующих. — Что пишут в «Ипподромных известиях», Рори?
 Рори неторопливо и тщательно просмотрел газету:
 — Все больше про результаты скачек в Ньюмаркете. Полнейшая чушь, разумеется. По Ньюмаркету ни о чем судить нельзя, слишком много неизвестных. Если кто хочет знать мое мнение, то я лично не вижу никого, кто мог бы побить Мисс Тадж-Махал. У них в конюшне одни кобылы, а этим решается все. Жеребцы не идут с кобылами ни в какое сравнение.
 — Приятно слышать, что ты хоть и с опозданием, но отдаешь должное моему полу.
 — Да, решено, я свои два фунта намерен поставить на Мисс Тадж-Махал.
 — Тем самым для меня Тадж-Махал исключается. Стоит тебе на кого-нибудь поставить, и это животное сразу начинает пятиться назад. Помнишь, как было на собачьих бегах?
 Рори был вынужден с ней в этом согласиться.
 — Действительно, в тот раз моя кандидатура себя не оправдала, -признал он. — Но ведь когда на собаку выпускают живого кролика, знаешь, как это может ее испугать? Тадж-Махал получает мои два кровных.
 — А я думала, ты выбрал Риторику.
 — Риторика — это аутсайдер, на всякий случай. На нее — десять шиллингов.
 — А вот еще одна подсказка: Эскалатор.
 — Эскалатор?
 — Ведь «Харридж», по-моему, первый универмаг, установивший у себя эскалаторы.
 — Точно! И мы выиграли первенство. Наш безопасный сход со ступенек обеспечил нам преимущество в три секунды. На Оксфорд-стрит все просто позеленели от зависти. Надо будет приглядеться к этому Эскалатору.
 — На нем скачет Лестер Пиггот.
 — Да? Тогда вопрос решен. У нас есть Л. Пиггот в секции «Кофры, сумки и чемоданы», отличный малый. Правда, «Л.» у него — сокращение от «Ланселота», но все равно это хороший знак.
 Моника подняла голову и взглянула на миссис Спотсворт:
 — Вы, наверно, находите, что мы сумасшедшие, Розалинда?
 Миссис Спотсворт снисходительно улыбнулась:
 — Ну что вы, милая, конечно, нет. Вы напомнили мне прошлое с мистером Бессемером. Состязания — это все, что его в жизни интересовало. Это вы скачки Дерби так живо обсуждаете?
 — Да, маленькое развлечение раз в году. Много мы не ставим, не имеем на это средств. В нашем положении приходится считать пенсы.
 — Неукоснительно, — подтвердил Рори. И тут же хихикнул, потому что ему в голову пришла забавная мысль. — Я подумал, — поспешил он объяснить гостье, — что надо бы мне вчера оставить у себя вашу подвеску, которую я подобрал в траве, отправиться в Лондон, заложить ее и на вырученные деньги… Что ты говоришь, старина?
 Билл сглотнул:
 — Ничего.
 — А мне показалось, что ты что-то сказал.
 — Икнул просто.
 — Имеешь полное право, — отозвался Рори. — Если человек не может икнуть в своем доме, в чьем же доме ему тогда икать? Итак, возвращаясь к обсуждаемому вопросу: два фунта на Мисс Тадж-Махал. И десять шиллингов на Эскалатора, мало ли что. Пойду дам телеграмму. Однако постойте… — Он остановился у порога. — Разумно ли принимать такое ответственное решение, не посоветовавшись с Дживсом?
 — При чем тут Дживс?
 — Моя дорогая женушка, чего Дживс не знает про скачки, того и знать не стоит. Слышала бы ты его вчера, когда я спросил его мнение относительно основных участников первых классических скачек Англии. Он отбарабанил все клички, секунды и рекорды, ну прямо как епископ Кентерберийский.
 На Монику это произвело впечатление.
 — Я не знала, что он такой специалист. Таланты этого чудо-человека, похоже, не имеют пределов. Пойдем проконсультируемся у него.
 Супруги вышли, и тогда Билл произнес:
 — Э-эм-м-м.
 Миссис Спотсворт вопросительно посмотрела на него.
 — Э-э, Рози… Эта ваша подвеска, о которой говорил Рори…
 — Да?
 — Я вчера вечером ею любовался. В Каннах у вас ее не было, верно?
 — Верно. Я тогда еще не познакомилась с мистером Спотсвортом, а это его подарок.
 Билл подскочил. Худшие его опасения подтвердились.
 — Подарок мистера Спотс… — задохнулся он.
 Миссис Спотсворт весело рассмеялась.
 — Надо же, — сказала она. — Вчера я говорила о ней с капитаном Биггаром и сказала ему, что это подарок одного из моих мужей, но не могла вспомнить которого. Ну конечно же, мистера Спотсворта. Как же это я забыла, ай-яй-яй!
 Билл судорожно вздохнул:
 — Вы точно помните?
 — Конечно.
 — Вы не получили ее от… от одного человека на охоте в качестве… ну, как бы на память?
 Миссис Спотсворт посмотрела с недоумением:
 — Я вас не понимаю.
 — Ну, например, один человек… в благодарность за доброту… при прощании… мог сказать: «Не согласитесь ли вы принять от меня этот небольшой сувенир…» и так далее.
 Миссис Спотсворт явно сочла такое предположение оскорбительным.
 — Вы что, думаете, я могу принять бриллиантовую подвеску в подарок от «одного человека», как вы выразились?
 — Я, собственно…
 — Никогда в жизни! Мистер Спотсворт купил эту вещицу, когда мы были в Бомбее. Я отлично помню, как это было. Маленькая такая лавчонка, за прилавком толстющий китаец, и мистер Спотсворт старается объясняться по-китайски, он тогда учил китайский. Но пока он торговался с лавочником, произошло землетрясение. Не особенно крупное, но поднялась красная пыль и минут десять висела в воздухе, а когда осела, мистер Спотсворт сказал: «Уходим отсюда!» — заплатил китайцу, сколько тот запрашивал, схватил подвеску, и мы со всех ног бросились бежать и не останавливались, пока не очутились в отеле.
 Билла охватило черное отчаяние. Он тяжело поднялся с кресла.
 — Может быть, вы извините меня, — проговорил он. — Мне надо срочно повидать Дживса.
 — Ну так позвоните.
 Билл покачал головой:
 — Нет, если позволите, я, пожалуй, схожу к нему в буфетную.
 Ему пришло в голову, что в буфетной у Дживса наверно найдется глоток портвейна, а глоток портвейна или другого подкрепляющего снадобья — это было как раз то, чего жаждала его измученная душа.




 Глава XVIII


 Рори и Моника, войдя к Дживсу в буфетную, застали ее хозяина за чтением письма. Его всегда серьезное, правильное лицо казалось сейчас еще немного серьезнее обычного, как если бы содержание письма его встревожило.
 — Простите, что помешали вам, Дживс, — сказала Моника.
 — Нисколько, миледи.
 — Дочитывайте, пожалуйста, ваше письмо.
 — Я уже прочитал его, миледи. Это послание от мистера Вустера.
 — А-а, от Берти Вустера! — воскликнул Рори. — Как поживает старый бездельник? Здоров как огурчик?
 — Мистер Вустер не пишет ничего в противоположном смысле, сэр.
 — Прекрасно. Румянец во всю щеку, питается шпинатом? Ну и отлично. Так это или нет, — сменил тему Рори, — но мы хотели бы узнать ваше мнение по поводу шансов Мисс Тадж-Махал на сегодняшних скачках в Эпсоме. Я подумываю поставить на нее свои два фунта, если получу ваше одобрение.
 — И по поводу Мука Второго, — добавила леди Кармойл. — Это мой выбор.
 Дживс задумался.
 — Я не вижу причины, почему бы не поставить небольшую сумму на названную вами лошадь, сэр. И вами тоже, миледи. Но не следует упускать из виду того обстоятельства, что скачки Дерби носят чрезвычайно открытый характер.
 — Мне ли этого не знать!
 — И поэтому было бы разумно, если хватит средств, застраховать себя от потери, поставив также на другую лошадь.
 — Рори остановился на Эскалаторе. А я еще колеблюсь.
 Дживс кашлянул:
 — Ваше сиятельство не задумывались об ирландской лошади Баллимор?
 — Бога ради, Дживс! Баллимора никто из знающих людей даже не упоминает. Нет, Баллимор не годится, Дживс. Я еще кого-нибудь пригляжу.
 — Очень хорошо, миледи. Больше у вас нет ко мне вопросов?
 — Есть, — ответил Рори. — Раз уж мы все тут собрались щека к щеке, как говорится, — словечко от нашего наставника по личному вопросу. Что такое говорила за обедом миссис Как-бишь-ее про то, как вы с ней ночью гуляли по крышам?
 — Сэр?
 — Разве вас не было в столовой во время ее рассказа?
 — Нет, миледи.
 — Она сказала, что нынешней ночью вы с ней сбежали тайком в разрушенную часовню.
 — Ах, вот вы о чем, миледи. Мне теперь понятны слова сэра Родерика. Миссис Спотсворт действительно пожелала, чтобы я ее сопровождал этой ночью к разрушенной часовне. Она рассчитывала, как она сказала, увидеть призрак леди Агаты.
 — Ну и как, увидела?
 — Нет, миледи.
 — А вот Билл, по ее словам, видел привидение.
 — Да, миледи.
 Тут Рори издал радостный возглас мыслителя, вдруг разгадавшего загадку:
 — Так вот почему Билл сегодня такой кислый! Он просто испугался до полусмерти!
 — Это зрелище, сэр, конечно, не могло не оказать на его сиятельство некоторого действия. Но если у вас, сэр Родерик, при виде его сиятельства возникло, как вы говорите, ощущение кислоты во рту, причина тут не столько в видении из мира духов, сколько в том, что рухнули матримониальные планы его сиятельства.
 Моника жалобно пискнула:
 — Неужели их помолвка расторгнута?
 — Именно это я и пытался вам сообщить, миледи. Мисс Уайверн лично вручила мне обручальное кольцо для передачи лорду Рочестеру. Я позволил себе осведомиться, имеет ли этот жест определенное символическое значение, и мисс Уайверн ответила утвердительно.
 — Вот те на! Бедняга Билл…
 — Да, миледи.
 — У меня сердце кровью обливается.
 — Ваша правда, сэр Родерик.
 И в это мгновение в буфетную влетел Билл. При виде сестры и зятя он с ходу остановился.
 — Привет, Рори, — отдуваясь, проговорил он. — Привет, Мук. Я совсем забыл, что вы здесь.
 Рори приблизился к Биллу с протянутой рукой, невооруженным глазом было видно, что он намерен выразить участие. Правой ладонью он сдавил Биллу руку, левой стал мять ему плечо. В такие минуты человек нуждается в сочувствии, кто этого не понимает? И в такие минуты он благодарит Бога, что рядом оказался сострадательный родственник, который умеет поддержать, сказав несколько ободряющих слов.
 — Мы не только здесь, старина, — произнес он, — но мы сейчас услышали от Дживса новость, от которой у нас застыла кровь в жилах. Он говорит, что девица Джил вернула тебя по месту покупки. Это правда? Вижу, что да. Ай-яй-яй, плохо-то как! Но все равно не надо унывать, приятель. Ты должен… как это говорится, Дживс?
 — «Собраться с силами, напружить сухожилья», сэр Родерик.
 — Именно. Тут нужен широкий, всеохватный, масштабный взгляд на вещи. Скажем так, на данный момент ты лишился невесты, такова жестокая правда, и, естественно, ты склонен разодрать на себе одежды и посыпать главу пеплом. Но теперь взгляни под другим углом, старичок. Вспомни, что сказал Шекспир: «Женщина ведь — всего только женщина, а сигару можно курить».
 Дживс поморщился:
 — Киплинг, сэр Родерик.
 — Или вот тебе еще одна глубокая истина, не знаю, кто автор. Ночью все кошки серы.
 Моника, которая слушала все это с крепко сжатыми губами и со странным блеском в глазах, не выдержала и проговорила:
 — Великолепно. Что дальше?
 Рори перестал разминать плечо Билла и вместо этого похлопал по нему ладонью.
 — Ты испытал удар, — продолжил он свои рассуждения, — и едва устоял на ногах, что вполне объяснимо. Ты чувствуешь, что утратил нечто драгоценное, и в некотором смысле можно сказать, что так оно и есть, поскольку Джил — славная девушка, спору нет. Но когда собираются тучи, ищи серебряную изнанку, как, бывало, пел я в ванне и как ты, несомненно, пел тоже. Не забывай, что ты теперь снова выставлен на продажу. Лично я считаю, что тебе в этой истории выпала большая удача. Счастливо живут на этом свете только холостяки, мой друг. В вопросах любви есть немало соображений в пользу блюд a la carte по сравнению с кормежкой в режиме table d'hote.
 — Дживс, — произнесла Моника.
 — Да, миледи?
 — Как звали ту женщину, которая загнала кол в голову своему мужу? Где-то в Библии про это рассказывается.
 — Вероятно, ваше сиятельство имеете в виду историю Иаили. Но она и тот джентльмен, которому она загнала кол в голову, не были женаты, они были просто добрыми друзьями.
 — Тем не менее ее решение представляется вполне здравым.
 — Так и считалось в кругу ее знакомых, миледи.
 — У вас тут не найдется небольшого кола, Дживс? Нет? Придется поискать в скобяной лавке. Прощай, Табльдот.
 Моника вышла. Рори озабоченно посмотрел ей вслед. Он соображал не слишком быстро, но сейчас ему показалось, что тут что-то не так.
 — Как вам кажется, Дживс? По-моему, она разозлилась.
 — У меня тоже создалось такое впечатление, сэр Родерик.
 — Вот черт! Я же говорил все это про холостяков, чтобы подбодрить тебя, Билл. Дживс, где можно достать цветов? Только не говорите, что в цветочном магазине, потому что я не могу поехать в город, это выше моих сил. В саду не найдется цветов?
 — В немалом количестве, сэр Родерик.
 — Пойду нарву ей букет. Запомни на тот случай, если все-таки когда-нибудь женишься, Билл, хотя пока что на это не похоже: когда слабый пол приходит в негодование, букет цветов — это то, что всегда вернет тебе их доброе расположение.
 Дверь за ним закрылась. Дживс повернулся к Биллу.
 — Ваше сиятельство желали со мной о чем-то говорить? — вежливо осведомился он.
 Билл провел ладонью по разгоряченному лбу.
 — Дживс, — простонал он, — я просто не знаю, с чего начать. У вас нет при себе аспирина?
 — Конечно, есть, милорд. Я сам только что принимал.
 Он достал жестяную коробочку и протянул Биллу.
 — Спасибо, Дживс. Можете закрыть, но не щелкайте громко.
 — Не буду, милорд.
 — А теперь я вам все расскажу.
 И он поведал свою горестную историю, а Дживс слушал участливо и внимательно. Так что Биллу не было нужды спрашивать по заключении рассказа, уловил ли он суть. Из того, каким тоном он произнес: «Крайне неприятно, милорд», было очевидно, что уловил. Дживс всегда ее улавливал.
 — Если кто-нибудь когда-нибудь в жизни попадал в переплет, так это я, и именно сейчас, — сказал Билл, подводя итог. — Меня обвели вокруг пальца, заманили в ловушку и заставили действовать в чужих интересах. А я сдуру на все, как это они выражаются, купился. Этот чертов Биггар наплел мне ерунды, я как осел поверил. И похитил подвеску, приняв все за чистую монету: она-де на самом деле принадлежит ему, и он-де хочет только позаимствовать ее на время. А он преспокойно укатил с нею в Лондон, и я думаю, что едва ли мы его еще увидим. А вы?
 — Да, я тоже думаю, что вряд ли, милорд.
 — Сугубо маловероятно?
 — Вот именно, милорд. Похоже, что так.
 — Вы не могли бы дать мне пинка в зад, Дживс?
 — Нет, милорд.
 — Я пытался сам себе дать пинка, но это возможно, только если ты акробат. Все эти россказни про Шанхай и бродягу… Нам бы следовало сразу понять, что он врет.
 — Да, следовало, милорд.
 — Вероятно, когда у человека такая красная физиономия, ему как-то веришь.
 — Возможно, милорд.
 — И глаза такие ясные, голубые. Ну, словом, так, — вздохнул Билл. -Красное лицо ли тут виновато или голубые глаза, не знаю, но факт таков, что под действием всей цветовой гаммы я позволил себя надуть, оказался орудием в чужих руках и похитил драгоценную подвеску, а черный негодяй Биггар цапнул ее и удрал в Лондон, только его и видели; мне же теперь светит продолжительный срок за решеткой… если только…
 — Если что, милорд?
 — Я хотел сказать, если только вы ничего не предложите. Но это глупо. — Билл горестно усмехнулся. — Что тут можно предложить?
 — Я могу, милорд.
 Билл вытаращил глаза:
 — Вы ведь не станете надо мной шутить в такое время, Дживс?
 — Ни в коем случае, милорд.
 — У вас вправду есть спасательный круг, чтобы бросить мне, прежде чем темница поглотит меня?
 — Есть, милорд. Во-первых, я хотел бы заметить вашему сиятельству, что подозревать вас в хищении принадлежащей миссис Спотсворт драгоценности нет, в сущности, никаких оснований. Вещь исчезла. Исчез и капитан Биггар. Власти сопоставят эти факты, милорд, и автоматически припишут честь преступления ему.
 — Гм, в этом что-то есть.
 — Ни о чем другом они просто не могут подумать.
 Билл немного приободрился. Но лишь совсем чуть-чуть.
 — Да, это, конечно, хорошо, я согласен, но мне-то от этого не легче. Вы упустили тут кое-что, Дживс.
 — Что именно, милорд?
 — Честь Рочестеров. Вот в чем закавыка. Я не смогу прожить остаток жизни с сознанием, что под моей собственной крышей — пусть она и течет, но все же это моя крыша — я стянул ценную подвеску у гостьи, по уши накормленной моим хлебом и моей солью. Как мне возместить ей потерю? Вот над чем надо поломать мозги.
 — Я как раз собирался коснуться этой темы, милорд. Если помните, я, говоря о том, что подозрение падет на капитана Биггара, употребил выражение «во-первых»? Во-вторых же я хотел прибавить, что возместить даме эту утрату легко можно будет посредством анонимной высылки по ее адресу соответствующей суммы, если даму удастся склонить к покупке Рочестер-Эбби.
 — Боже мой, Дживс!
 — Да, милорд?
 — Я употребил это междометие в том смысле, — пояснил Билл срывающимся от волнения голосом, — что в суматохе последних событий совершенно забыл про продажу дома. Ну конечно же! Тогда бы все уладилось, верно?
 — Несомненно, милорд. Даже по самой низкой цене ваше сиятельство все же получите при продаже дома достаточно, чтобы…
 — Чтобы расплатиться по долгам!
 — Совершенно верно, милорд. Могу прибавить, что ночью, идя к разрушенной часовне, миссис Спотсворт очень восторженно отзывалась о великолепии Рочестер-Эбби и так же сердечно говорила о нем и на обратном пути. В целом, милорд, я бы сказал, что перспективы вполне благоприятны, и позволю себе дать вам совет отправиться в библиотеку и подыскать примеры того, как надо расхваливать предлагаемые на продажу усадьбы. Вы их найдете, перелистав раздел объявлений в журнале «Загородная жизнь», где рекламируются, как, вероятно, известно вашему сиятельству, практически все загородные дома Англии, которые отказался взять на содержание Фонд охраны памятников. Язык на редкость убедительный.
 — Да, я знаю, о чем вы. «Эти царственные владения с их аллеями исторических дубов, и журчащими потоками, в которых плещутся форель и линь, и потрясающими видами в обрамлении ветвей цветущего кустарника…» Пойду подзубрю.
 — Не поможет ли в этом вашему сиятельству, если я принесу в библиотеку небольшую бутылку шампанского?
 — Вы успеваете подумать обо всем, Дживс.
 — Ваше сиятельство очень добры.
 — Пинты будет довольно.
 — Я тоже так думаю, милорд, в охлажденном виде, понятно.
 А несколько минут спустя, когда Дживс с маленьким подносом в руке пересекал гостиную, из сада через стеклянную дверь вошла Джил.




 Глава XIX


 Характерная черта женщин как класса, притом делающая честь их чувствительным сердцам, состоит в том, что их всех, кроме разве так называемых гангстерских марух, идея физической расправы решительно отталкивает. Пусть умерла любовь, им все же не радостно думать, что вот ужо, бывший нареченный теперь получит пару горячих охотничьим хлыстом в бывалых руках пожилого, но еще мускулистого начальника полиции графства. И когда они слышат от этого начальника о планируемой операции такого рода, они инстинктивно устремляются в дом предполагаемой жертвы, дабы описать положение вещей и предостеречь от угрожающей опасности. Именно с этой целью явилась Джил в Рочестер-Эбби, а так как с бывшим женихом она больше не разговаривала, было непонятно, каким образом сообщить ему принесенную весть. Встреча с Дживсом разрешила эту трудность. Объяснить Дживсу в нескольких словах, о чем речь, намекнуть, чтобы Билл сидел и не высовывался, покуда старый джентльмен не покинет его жилище, — и можно со спокойным сердцем возвращаться домой в сознании исполненного долга и сделанного неприятного дела.
 — Здравствуйте, Дживс, — проговорила она.
 Дживс обернулся и посмотрел на нее благосклонно и почтительно.
 — Добрый день, мисс. Вы найдете его сиятельство в библиотеке.
 Джил гордо вскинула голову. И вытянулась во весь рост, сколько в ней его было.
 — Нет, не найду, — ответила она тоном прямо из холодильника, -потому что я туда вовсе и не собираюсь идти. У меня нет намерения говорить с лордом Рочестером. Я только хочу ему кое-что с вами передать.
 — Очень хорошо, мисс.
 — Скажите ему, что папа идет сюда, он собирается попросить у него хлыст, чтобы отхлестать его.
 — Не понял, мисс?
 — Все очень просто, разве нет? Вы ведь знаете моего отца?
 — Да, мисс.
 — И что такое хлыст, тоже знаете?
 — Да, мисс.
 — Вот и передайте лорду Рочестеру, что эта комбинация направляется к нему.
 — А если его сиятельство поинтересуется, чем вызвано недовольство полковника Уайверна?
 — Можете объяснить, что я ему рассказала про события минувшей ночи. Или, вернее, сегодняшнего утра. В два часа пополуночи, если быть абсолютно точными. Он поймет.
 — В два часа пополуночи, мисс? Как раз в то время, когда я сопровождал миссис Спотсворт к разрушенной часовне. Мадам выразила желание пообщаться с духом леди Агаты, это супруга сэра Карадока Крестоносца, который покрыл себя славой в битве под Яффой, если не ошибаюсь. Считается, что она бродит там в ночные часы.
 Джил рухнула в кресло. Внезапно ожившая надежда, хлынув в щели ее разбитого сердца, встряхнула ее от носа до кормы, и все кости в ее теле размякли.
 — Что… что вы сказали?
 Дживс был человек добросердечный. И не только добросердечный, но еще умеющий в случае надобности молниеносно откупорить бутылку шампанского. Прямо как сэр Филип Сидней, уступивший когда-то фляжку с водой раненому солдату, Дживс выдернул пробку из бутылки, которую нес: нужда Джил, на его взгляд, была настоятельнее нужды Билла.
 — Позвольте мне, мисс.
 Джил с благодарностью осушила бокал. Глаза ее расширились, на лице вновь появился румянец.
 — Дживс, это вопрос жизни и смерти, — произнесла она. — Минувшей ночью в два часа пополуночи я видела, как лорд Рочестер выходил из комнаты миссис Спотсворт, он был в кошмарной лиловой пижаме. Вы говорите, что миссис Спотсворт в это время там не было?
 — Совершенно верно, мисс. Она была со мной в разрушенной часовне и рассказывала мне увлекательные истории про новейшие исследования, проведенные Параприродным обществом.
 — Что же тогда лорд Рочестер делал в ее комнате?
 — Похищал ее подвеску, мисс.
 К несчастью, когда Дживс произнес эти слова, Джил как раз отпила глоток шампанского — и поэтому поперхнулась. А так как ее собеседник счел бы недопустимой вольностью шлепнуть ее по спине, ей пришлось довольно долго откашливаться, прежде чем она снова смогла говорить.
 — Похищал подвеску миссис Спотсворт?
 — Да, мисс. Это длинная и довольно запутанная история, но если вы желаете, чтобы я пересказал вам ее вкратце, останавливаясь лишь на основных моментах, буду рад это сделать. Вам интересно было бы узнать истинное положение дел его сиятельства, завершившихся, как я уже упомянул, присвоением принадлежащей миссис Спотсворт драгоценности?
 — Да, Дживс, — еще не отдышавшись, еле выговорила Джил.
 — Очень хорошо, мисс. В таком случае я должен повести речь о том, «кто любил без меры и благоразумья, И, в жизни слез не ведав, льет их, Как целебную смолу роняют аравийские деревья».
 — Дживс!
 — Да, мисс?
 — Что вы такое городите?
 Дживс обиделся.
 — Я пытался объяснить, что в народные букмекеры его сиятельство пошел исключительно из любви к вам.
 — В букмекеры?
 — Обручившись с вами, мисс, его сиятельство решил — и вполне справедливо, на мой взгляд, — что для содержания жены ему потребуется доход существенно более высокий, чем он располагал до этого. Перебрав и взвесив преимущества ряда других профессий, он избрал карьеру букмекера для общедоступных трибун и принял фирменное название «Честный Паркинс». Я исполнял при нем должность помощника. Мы оба носили накладные усы.
 Джил открыла было рот, но, видимо, почувствовав, что слова тут бессильны, снова закрыла.
 — Первое время предприятие приносило вполне неплохую прибыль. В Донкастере удача нам настолько улыбнулась, что за три дня мы сколотили сумму в четыреста двадцать фунтов и в самом оптимистическом настроении отправились в Эпсом на Дубки. Однако там его сиятельство поджидала катастрофа. Дело не в отливе и приливе, эта метафора была бы здесь неточна. На его сиятельство обрушилась одна гигантская волна цунами, иначе говоря, капитан Биггар, мисс. Он выиграл у его сиятельства двойной, поставив пять фунтов на Люси Глиттерс при ста к шести и весь выигрыш — на Мамашу Уистлера по стартовой ставке.
 — И какая была стартовая ставка? — еле слышно спросила Джил.
 — К великому моему прискорбию, тридцать три к одному, мисс. А поскольку он сгоряча не согласился своевременно расторгнуть пари, в результате этого обвала его сиятельство оказался должен капитану Биггару свыше трех тысяч фунтов, и никаких средств, чтобы расплатиться по этому обязательству.
 — Бог мой!
 — Да, мисс. Его сиятельство вынужден был броситься в довольно поспешное бегство с ипподрома, преследуемый капитаном Биггаром, который ехал за нами и кричал: «Жулики!» Мы все же сумели оторваться от него где-то милях в десяти от Рочестер-Эбби и уже надеялись, что все благополучно кончилось и в памяти капитана Биггара его сиятельство навсегда останется смутной безымянной фигурой в моржовых усах. Однако судьба распорядилась иначе, мисс. Капитан, идя по следу, настиг его сиятельство здесь, разоблачил его инкогнито и потребовал, чтобы с ним немедленно рассчитались.
 — Но у Билла ведь денег нет.
 — Вот именно, мисс. Его сиятельство сослался на это обстоятельство. И тогда капитан Биггар предложил, чтобы его сиятельство завладел подвеской миссис Спотсворт, а когда его сиятельство хотел отказаться, убедил его, заявив, что несколько лет назад сам лично преподнес это украшение миссис Спотсворт и потому имеет моральное право позаимствовать его. Эта версия теперь, по здравом размышлении, представляется малоправдоподобной, но тогда мы ему поверили, и его сиятельство, клявшийся, что ни за что не согласится, согласился. Я понятно излагаю, мисс?
 — Вполне. Вам не мешает, что у меня голова кружится?
 — Нисколько, мисс. Затем встал вопрос, каким образом это осуществить, и в конце концов было решено, что я уведу миссис Спотсворт из ее комнаты, сообщив ей, что в разрушенной часовне видели леди Агату, а его сиятельство в ее отсутствие завладеет подвеской. Хитрость удалась. Драгоценность вручили капитану Биггару, и он увез ее в Лондон с тем, чтобы заложить и деньги поставить на ирландского скакуна Баллимора, шансы которого он оценивал очень высоко. Что же до лиловой пижамы его сиятельства, о которой вы отозвались с таким неодобрением, то я надеюсь убедить его сиятельство, что спокойный голубой или фисташково-зеленый…
 Но Джил к вопросу о рочестеровских пижамах и планируемых мерах по искоренению их лиловости осталась равнодушна. Она колотила кулаком в дверь библиотеки.
 — Билл! Билл! — кричала она при этом, как женщина, призывающая своего демона-возлюбленного.
 Билл при звуках этого голоса выскочил из дверей библиотеки, как пробка из бутылки, которую откупорил Дживс.
 — О, Билл!.. — воскликнула Джил, бросаясь к нему в объятия. — Дживс мне все рассказал!
 Билл поверх ее головы, покоящейся у него на груди, бросил на Дживса опасливый взгляд:
 — В каком смысле все? То есть все-все?
 — Все, милорд. Я счел, что так будет лучше.
 — Теперь мне известно и про Честного Паркинса, и про твои усы, и про капитана Биггара, и про Мамашу Уистлера, и про миссис Спотсворт, и про подвеску, — говорила Джил, ласково прижавшись к его груди.
 Что девушка, которой известно все, ласково прижимается к его груди, показалось Биллу настолько невероятным, что он вынужден был отпустить ее на минутку, отойти к столу и отпить немного шампанского.
 — То есть ты в самом деле не шарахаешься от меня в ужасе? — спросил он, возвратившись и снова заключив ее в объятия.
 — Конечно, нет. Разве похоже, чтобы я шарахалась от тебя в ужасе?
 — Похоже что нет, — прикинув, заключил Билл. И поцеловал ее в губы, в лоб, в оба уха и в макушку. — Но беда в том, что у тебя есть все основания шарахнуться от меня в ужасе, потому что, убей меня, я не представляю себе, как мы теперь можем пожениться. Я совершенно нищ и еще должен буду как-то наскрести целое состояние, чтобы вернуть миссис Спотсворт деньги за пропавший бриллиант. Noblesse oblige, ты же понимаешь. Так что если она теперь не купит у меня дом…
 — Конечно, она купит у тебя дом.
 — Ты думаешь? Ну, не знаю. Во всяком случае, я приложу все мыслимые усилия. Кстати, куда она подевалась, черт подери? Когда я проходил в библиотеку, она была тут. Надо ее немедленно отыскать, а то у меня полна голова всяких словечек и оборотов из объявлений и, если она сейчас не окажется под рукой, все выветрится.
 — Прошу прощения, милорд, — произнес Дживс, который во время их объяснения тактично отошел к двери в сад. — Миссис Спотсворт и леди Кармойл в данную минуту направляются сюда через лужайку.
 Он с поклоном отступил от двери, пропуская миссис Спотсворт и следующую за ней Монику.
 — Джил! — удивленно воскликнула Моника, останавливаясь на пороге. -Боже праведный!..
 — Не пугайся, пожалуйста, — отозвалась Джил. — Все переменилось. Мир, мир навсегда.
 — Ну и отлично. Мы сейчас ходили с Розалиндой, я показывала ей твои владения…
 — …их аллеи, обсаженные историческими дубами, и весело журчащие ручьи, где плещутся форели и лини, и живописные виды в обрамлении цветущих кустов… И как вам, понравилось?
 Миссис Спотсворт в экстазе всплеснула руками и закрыла глаза.
 — Чудно! Восхитительно! — пролепетала она. — Я просто не понимаю, как вы можете со всем этим расстаться, Билликен!
 Билл сглотнул:
 — А я должен буду с этим расстаться?
 — Безусловно, — ответила миссис Спотсворт категорическим тоном. -Для меня, во всяком случае, все решено. Это замок моей мечты. Сколько вы за все хотите в общей сложности?
 — Я как-то не ожидал…
 — Такая уж я. Терпеть не могу всякие проволочки и недомолвки. Если вещь мне нравится, я так и говорю и тут же выписываю чек. Вот давайте как решим. Я даю вам задаток, скажем две тысячи, а позже договоримся об окончательной цене.
 — А можно три тысячи?
 — Пожалуйста. — Миссис Спотсворт отвернула колпачок с авторучки, но, отвернув, остановилась. — Одну вещь я хотела бы уточнить, прежде чем подписаться над пунктирной линией. Этот дом не сырой?
 — Да что вы! — заверила ее Моника. — Конечно, нет.
 — Вы уверены?
 — Здесь сухо, как в пустыне.
 — Ну тогда прекрасно. Сырость — это смерть моя. Ишиас и люмбаго, можете себе представить?
 В это мгновение с террасы вошел Рори, несущий охапку роз.
 — Бутоньерочка для тебя, Мук, с комплиментами от Р. Кармойла, -провозгласил он, суя ей в руки роскошный букет. — А знаешь, Билл, собирается дождь.
 — Ну и что?
 — Как «ну и что»? Мой добрый, старый друг, ты разве не знаешь, что делается в этом доме во время дождя? Вода сочится сквозь крышу, вода проступает сквозь стены, вода, вода, кругом вода. Я только хотел тебе напомнить, как заботливый бойскаут, чтобы ты не забыл поставить ведра вверху, под чердачным окном. Ужасная сырость в этом доме, — продолжал Рори, дружески и доверительно обращаясь к миссис Спотсворт. — Река рядом, знаете ли. Я часто говорю, что тут в саду протекает река, а в доме…
 — Прошу прощения, миледи, — прервала его горничная Эллен, появившаяся на пороге. — Могу я обратиться к миссис Спотсворт?
 Миссис Спотсворт, с вечным пером в руке в ужасе внимавшая сэру Родерику, обернулась:
 — Да?
 — Мадам, — объявила Эллен, — украли вашу подвеску.
 Эта девушка не отличалась умением тактично преподносить дурные вести.




 Глава XX


 Эллен с удовольствием ощутила себя в центре всеобщего внимания. На нее устремились все глаза, и многие из них были вытаращены. В особенности глаза хозяина, они, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
 — Да, — повторила Эллен в гораздо более четкой манере, чем невоспитанные Булстроуд-Трелони. — Я выложила для вас одежду на вечер и говорю себе: наверно, вы захотите опять надеть ту подвеску — и осмелилась открыть футляр, а подвески в нем нет. Ее украли.
 Миссис Спотсворт заволновалась. Вещица, о которой шла речь, вообще-то была не особенно дорогой, рыночная цена ей, как объяснила миссис Спотсворт капитану Биггару, всего каких-нибудь тысяч десять, не больше, но — об этом она также говорила капитану Биггару — эта вещица была ей дорога как память. Мадам уже собралась было высказать все это вслух, но вмешался Билл.
 — Что значит — украли? — возмутился он. — Вы, наверно, плохо искали.
 — Нету ее, милорд, — возразила Эллен почтительно, но твердо.
 — Вы могли ее обронить где-нибудь, миссис Спотсворт, — предположила Джил. — Замочек был не слабый?
 — Ах да, действительно, — подтвердила миссис Спотсворт. — Замочек у нее был слабый. Но я точно помню, что вечером положила ее в футляр.
 — Сейчас ее там нет, мадам, — повторила Эллен в который раз.
 — Пойдемте все и поищем хорошенько, — предложила Моника.
 — Пойти, конечно, можно, — сказала миссис Спотсворт. — Но боюсь… Я очень боюсь, что…
 Она вышла вслед за Эллен. Моника, задержавшись на пороге, бросила разъяренный взгляд на мужа.
 — Значит, Билл, — досадливо проговорила она, — продать дом не удастся. Если бы не этот болтун со своими остроумными замечаниями насчет воды и ведер, чек сейчас был бы уже у тебя в кармане. — И в сердцах удалилась.
 Рори вопросительно посмотрел на Билла.
 — Слушай, я, кажется, опять что-то сморозил?
 Билл рассмеялся лающим смехом:
 — Если ходить за тобой след в след в течение месяца, можно заморозить всю Африку.
 — А насчет подвески? Может, я могу чем-нибудь помочь?
 — Только тем, что не будешь больше вмешиваться.
 — Давай я съезжу потихоньку на машине и привезу кого-нибудь из местной полиции.
 — Сказано тебе: только не вмешивайся. — Билл взглянул на часы. -Через несколько минут начинается Дерби. Ступай в библиотеку и включи телевизор.
 — Слушаюсь. Но если понадоблюсь, свистни мне.
 Он скрылся за дверью библиотеки, а Билл разыскал глазами Дживса, скромно делавшего вид, будто его здесь нет. У Дживса, как у всех первоклассных слуг, был дар в минуты домашнего кризиса становиться как бы невидимым. Сейчас он стоял в дальнем конце гостиной и изображал из себя статую дворецкого.
 — Дживс!
 — Да, милорд? — откликнулся Дживс, оживая, словно Галатея мужского пола.
 — Какие будут предложения?
 — Полезных пока никаких, милорд. Но только что мне пришла в голову одна мысль, которая позволяет взглянуть на положение с более светлой стороны. Несколько ранее мы говорили о капитане Биггаре как о джентльмене, навеки исчезнувшем с нашего горизонта. Но может быть, в случае победы Баллимора капитан, оказавшись при изрядных деньгах, осуществит свой первоначальный план и возвратит подвеску, сделав вид, будто нашел ее где-нибудь в саду?
 Билл прикусил губу:
 — Вы думаете, это возможно?
 — Это был бы разумный поступок, милорд. Подозрение, как я уже говорил, неизбежно падет на него, и, не возвратив драгоценность хозяйке, он попадет в малоприятное положение лица, разыскиваемого полицией, которого в любую минуту могут арестовать и привлечь к суду. Я убежден, что, если Баллимор придет первым, мы еще увидим капитана Биггара.
 — Это только если он придет первым.
 — Именно, милорд.
 — Надо же, чтобы все будущее человека зависело от лошади.
 — Таково положение вещей, милорд.
 — Я сейчас начну молиться за победу Баллимора! — горячо воскликнула Джил.
 — Да, пойди помолись, чтобы Баллимор бежал так резво, как никогда, -подхватил Билл. — Молись что есть мочи. Молись во всех углах. Молись…
 Возвратились Моника и миссис Спотсворт.
 — Да, — сказала Моника. — Подвески нет. Это точно. Я позвонила в полицию.
 Билл пошатнулся:
 — Что?
 — Да. Розалинда не хотела, чтобы я звонила, но я настояла. Я сказала, что ты ни за что не допустишь, чтобы не было сделано все возможное для поимки вора.
 — А ты… уверена, что подвеска украдена?
 — Это единственное объяснение.
 Миссис Спотсворт вздохнула:
 — Ах, как обидно! Из-за меня такие неприятности.
 — Вздор, Розалинда. Билл вовсе не против. Он хочет только одного: чтобы преступника изловили и засадили за решетку. Верно ведь, Билл?
 — Еще бы! — отозвался Билл.
 — И чтоб ему дали солидный, долгий срок. Будем надеяться.
 — Не надо быть такими жестокими.
 — Вы совершенно правы, — согласилась миссис Спотсворт. — Не месть, но правосудие.
 — Одно, во всяком случае, ясно, — сказала Моника. — Это работа кого-то из своих.
 Билл переступил с ноги на ногу:
 — Ты так думаешь?
 — Да. И я даже более или менее представляю себе, кто именно мог это сделать.
 — Кто?
 — Один человек, который сегодня с утра ужасно нервничал.
 — Было такое?
 — У которого чашка и блюдце дребезжали, как кастаньеты.
 — Когда же это?
 — За завтраком. Хотите, чтобы я назвала имя?
 — Назови.
 — Капитан Биггар!
 Миссис Спотсворт встрепенулась:
 — Что-о?
 — Вы не приходили завтракать, Розалинда, иначе, я не сомневаюсь, вы бы тоже заметили. Он так нервничал, что видно было с закрытыми глазами.
 — Ах, нет, нет! Капитан Биггар? В это я не могу поверить и не поверю. Если бы виноват был капитан Биггар, я бы потеряла веру в человека, а это удар пострашнее, чем потеря подвески.
 — Подвеска пропала, и капитан Биггар пропал. Одно с другим сходится, вам не кажется? Ну да ладно, — сказала Моника, — мы скоро все узнаем.
 — Почему ты в этом так уверена?
 — Из-за футляра, естественно. Полицейские заберут его и исследуют отпечатки пальцев. Господи, что с тобой, Билл?
 — Ничего, — ответил Билл, который подпрыгнул при этих словах на добрых восемнадцать дюймов, но не считал нужным объяснять, что за ужасная мысль посетила его, вдохновив на такое антраша. — Э-э, Дживс!
 — Да, милорд?
 — Леди Кармойл говорила о футляре для драгоценностей, имеющемся у миссис Спотсворт.
 — Да, милорд?
 — Леди Кармойл высказала интересное предположение, что подлый негодяй мог по забывчивости произвести кражу без перчаток, а в этом случае вся коробка будет покрыта отпечатками его пальцев. Удачно было бы, верно?
 — Чрезвычайно удачно, милорд.
 — То-то он теперь, наверно, проклинает себя за такую глупость.
 — Да, милорд.
 — И за то, что не сообразил обтереть коробочку.
 — Да, милорд.
 — Сходите, пожалуй, и принесите ее сюда, чтобы была наготове, когда прибудет полиция.
 — Очень хорошо, милорд.
 — Только держите аккуратно, за края, не повредите отпечатки.
 — Буду очень осторожен, милорд, — пообещал Дживс и вышел, и почти одновременно с террасы через стеклянную дверь вошел полковник Уайверн.
 В ту минуту, когда он входил, Джил, понимая, что в состоянии крайнего волнения мужчина особенно нуждается в женском участии, обвив руками шею Билла, нежно его поцеловала, при виде чего полковник в недоумении остановился как вкопанный. Положение осложнилось. В данных обстоятельствах непонятно, как навести разговор на тему о хлысте.
 — Гхм-ха, — произнес он.
 Моника с изумлением обернулась к нему.
 — Вот это да! Какая быстрота! — восхитилась она. — Я позвонила всего пять минут назад.
 — Как вы сказали?
 — Вот и ты, папа, — проговорила Джил. — Мы как раз тебя ждем. Ты привез собак-ищеек и увеличительные стекла?
 — Что ты такое говоришь, не понимаю?
 Моника растерялась.
 — Разве вы прибыли не по моему телефонному звонку, полковник?
 — Все говорят про какой-то телефонный звонок. Какой такой телефонный звонок? Я пришел к лорду Рочестеру по личному делу. При чем тут телефонный звонок?
 — У миссис Спотсворт украдена бриллиантовая подвеска, папа.
 — Что-что?
 — Позвольте вас познакомить, — спохватилась Моника. — Вот это миссис Спотсворт. Полковник Уайверн, Розалинда, наш начальник полиции.
 — Очень приятно, — произнес полковник Уайверн с галантным поклоном и тут же вновь превратился в проницательного и беспощадного начальника полиции. — Так, значит, у вас украдена бриллиантовая подвеска? Нехорошо, ай-яй-яй, как нехорошо. — Он вытащил из кармана блокнот и карандаш. -Кем-то из домашних, насколько я понимаю?
 — Да, мы тоже так думаем.
 — В таком случае мне понадобится список всех находящихся в этом доме.
 Вперед выступила Джил и протянула ему обе руки.
 — Уайверн Джил, — объявила она. — Надевайте наручники, шеф. Я не окажу сопротивления.
 — Не валяй дурака, — отмахнулся полковник Уайверн.
 Что-то толкнулось в нижнюю филенку двери. Возможно, что нога. Билл распахнул дверь — на пороге стоял Дживс. Бережно, за уголки, он держал обернутый носовым платком футлярчик.
 — Благодарю вас, милорд, — произнес он. И, подойдя к столику, аккуратно поставил на него свою ношу.
 — Вот в этом футляре лежала подвеска, — пояснила миссис Спотсворт.
 — Прекрасно, — кивнул полковник Уайверн и одобрительно взглянул на Дживса. — Рад, что вы так ответственно обходились с этим предметом, приятель.
 — Ну, на Дживса-то можно положиться, — сказал Билл.
 — А теперь, — распорядился полковник, — займемся присутствующими.
 Он еще не договорил, когда распахнулась дверь библиотеки и оттуда выбежал Рори с выражением крайнего ужаса на лице.




 Глава XXI


 — Знаете, что случилось? — провозгласил Рори. — Беда!
 — Еще одна? — простонала Моника, хватаясь за голову.
 — Совершеннейшее, полнейшее несчастье. Забег уже начинается, а…
 — Рори, у нас начальник полиции.
 — …а телевизор отключился! Похоже, я сам виноват: хотел его получше настроить и, по-видимому, покрутил не ту штуковину.
 — Рори, познакомься, это полковник Уайверн, начальник полиции.
 — Как поживаете, начальник? Вы разбираетесь в телевидении?
 Полковник гневно вытянулся:
 — Отнюдь!
 — Не сможете починить телевизор? Хотя все равно уже поздно. Забег кончится. Может быть, радио?
 — Приемник в углу, сэр Родерик, — сообщил Дживс.
 — О, слава Богу! — воскликнул Рори, со всех ног бросаясь в угол. -Дживс, идите сюда. Вы мне поможете.
 — Кто этот джентльмен? — холодно осведомился полковник Уайверн.
 — Какой ни есть, — извиняющимся тоном ответила Моника, — мой муж сэр Родерик Кармойл.
 Со всей величавостью, какую позволял его маловнушительный рост, полковник Уайверн двинулся на Рори и обратился к тому со стороны седалища, единственной видимой части его организма, поскольку Рори стоял пригнувшись к радиоприемнику:
 — Сэр Родерик, я провожу здесь расследование.
 — Но вы ведь сделаете перерыв на время трансляции?
 — Будучи при исполнении обязанностей, сэр Родерик, я не допускаю никаких вмешательств со стороны. Мне нужен список…
 Его требование выполнил радиоприемник:
 — …Тадж-Махал, Милый Вильям, Шиповник, Гарнитур, Мук Второй, Летун… Список впечатляющий, не правда ли? — внезапно раздалось по радио. — Вот идет Гордон Ричардс. Многие на ипподроме полагают, что сегодня для него будет счастливый день. Не вижу Бельведера… Да, вон он, поворачивает и шагом направляется к воротам… А ведь через мгновение уже должны дать старт… Жаль, но… Повернули назад еще двое. Один из них ведет себя довольно, я бы сказал, темпераментно. Похоже, это Глупый Саймон. Ах нет, это приезжий из Ирландии Баллимор.
 Начальник полиции нахмурил брови:
 — Право же, я настаиваю…
 — Хорошо, хорошо, я сейчас приглушу, — отозвался Рори, протянул руку — и, как и следовало ожидать, звук прибавился.
 — Они уже заняли позицию на старте, — заорало радио во всю глотку, точно разносчик на пляже, рекламирующий апельсины-корольки. — Все двадцать шесть участников… Старт! Они срываются с места… Баллимор остался у столба.
 Джил пронзительно вскрикнула:
 — Нет!
 — Первым, — продолжало радио, теперь, послушное стараниям Рори, перейдя на еле слышный шепот и точно бормоча последнее слово на смертном одре, — идет Френч. — Тут голос приемника немного окреп. — Прямо за ним Мисс Тадж-Махал. Вижу Эскалатора. Хорошо идет Эскалатор. Вижу Милого Вильяма. Вон Мук Второй. Вижу… — на этом месте он снова обезголосел, и конец репортажа затерялся в каком-то мышином писке.
 Начальник полиции облегченно вздохнул:
 — Уфф! Наконец-то. Итак, лорд Рочестер, перечислите, какие слуги имеются в вашем доме.
 Билл не ответил. Как заводной, он двинулся к радиоприемнику, словно притягиваемый невидимой силой.
 — Например, кухарка, — сказала Моника.
 — Вдова, сэр, — вставил Дживс. — Мэри Джейн Пиггот.
 Рори обернулся:
 — Пиггот? Кто сказал: Пиггот?
 — Потом горничная, — продолжала перечислять Моника, поскольку Джил тоже, как в трансе, пошла вслед за Биллом к радиоприемнику. — Зовут Эллен. Как ее фамилия, Дживс?
 — Френч, миледи. Эллен Талула Френч.
 — Френч, — вдруг взвыло радио, снова обретя голос, — по-прежнему возглавляет забег, за ним Мук Второй, Эскалатор, Тадж-Махал…
 — А садовник? — спросил начальник полиции.
 — Да нет, не Садовник, а Шиповник, — поправил его Рори.
 — …Милый Вильям, Гарнитур… Френч начинает отставать, а Мук Второй и Шиповник…
 — Вот видите, — заметил Рори.
 — …набирают ход.
 — Мук — это мой, — произнесла Моника и тоже двинулась к приемнику.
 — Похоже, что на этот раз Гордон Ричардс действительно станет наконец победителем Дерби. Они уже спускаются под гору и обходят Тоттенхем-Корнер, впереди Мук Второй, следом за ним Гордон. Осталось три с половиной круга…
 — Да, сэр, — невозмутимо подтвердил Дживс, — садовник тоже есть, пожилой человек по имени Перси Веллбелавед.
 Радио вдруг пришло в страшное волнение:
 — Ах, ах! Какая-то лошадь идет на обгон по внешней дорожке. Набирает скорость, точно поезд-экспресс. Не разберу, кто это…
 — В самом деле, как увлекательно, а? — проговорила миссис Спотсворт и тоже перешла к той группе, что столпилась у радиоприемника.
 Возле начальника полиции остался один Дживс. Полковник старательно записывал в блокнот то, что слышал.
 — Это Баллимор. Лошадь на внешней дорожке — Баллимор. Он настигает Мука. Послушайте, как зрители кричат: «Давай, давай, Гордон!»
 «Мук, — написал полковник Уайверн, — Гордон…»
 — Давай, давай, Гордон! — крикнула Моника.
 Радио бормотало невразумительно:
 — Это Баллимор… Нет, Мук… Нет, Баллимор… Нет, Мук… Нет…
 — Остановитесь на чем-то одном, — посоветовал Рори.
 Полковник Уайверн замер с блокнотом в руке. Потом вдруг весь с головы до ног содрогнулся, выпучил глаза — и, размахивая карандашом, ринулся через комнату к радиоприемнику, крича как безумный:
 — Жми, Гордон! ДАВАЙ, ДАВАЙ, ГОРДОН!
 — Нажимай, Баллимор, — степенно произнес верный Дживс.
 А радио совсем махнуло рукой на джентльменскую сдержанность. Словно оно «нектаром вскормлено и пьяно райским млеком».
 — Фотофиниш! — голосило оно. — Фотофиниш! Первый раз за всю историю Дерби! Фотофиниш! На третьем месте Эскалатор.
 Начальник полиции опомнился и пристыженный отошел обратно к Дживсу.
 — Как, вы сказали, зовут садовника? Кларенс Уилберфорс?
 — Перси Веллбелавед, сэр.
 — Странная фамилия.
 — Шропширская, насколько я знаю, сэр.
 — Да? Перси Веллбелавед. И этим реестр домашних служащих исчерпывается?
 — Да, сэр. Не считая меня.
 От приемника отошел Рори, отирая пот со лба.
 — Уф! Эта Тадж-Махал меня основательно подвела, — с горечью констатировал он. — Почему, черт возьми, в скачках никогда не удается угадать победителя, а?
 — А тебе не пришло в голову поставить на Мука? — спросила Моника.
 — Что? Нет. С чего бы?
 — Дай Бог тебе здоровья, Родерик Кармойл.
 Полковник Уайверн уже снова обрел ответственный вид.
 — Я бы хотел теперь, — заявил он официальным тоном, — осмотреть место преступления.
 — Я отведу вас, — вызвалась миссис Спотсворт. — Вы пойдете с нами, Моника?
 — Да-да, конечно, — сказала Моника. — А вы тут кто-нибудь послушайте радио, ладно? Интересно, что покажет фотофиниш.
 — А вот эту вещь я отошлю в участок, — полковник Уайверн осторожно поднял за угол футлярчик, — и мы посмотрим, что покажет она.
 Он вышел, сопровождаемый дамами, а Рори решил возвратиться в библиотеку.
 — Посмотрим, вправду ли я сломал этот чертов телевизор, — рассудил он. — Я только покрутил на нем ту штуковину. — Он потянулся, зевнул. -Скучные вышли скачки. Даже если Мук Второй выиграет, моей старушке достанется всего каких-то десять фунтов.
 Рори закрыл за собой дверь в библиотеку.
 — Дживс, — проговорил Билл. — Мне необходимо выпить.
 — Сейчас принесу, милорд.
 — Нет, не надо приносить. Я зайду к вам в буфетную.
 — И я тоже с тобой, — сказала Джил. — Но только надо сначала дождаться результатов. Будем надеяться, что у Баллимора хватило ума в последнее мгновение хотя бы высунуть язык.
 — Вот оно! — оглянулся Билл.
 Радиоприемник ожил.
 — Показание фотофиниша будет стоить несколько сотен тысяч фунтов, -негромко, как после похмелья, сказал радиоприемник, словно устыдившись прежней несдержанности. — Номер победителя появится на табло с минуты на минуту. Да, вот он…
 — Баллимор — чемпион! — пискнула Джил.
 — Баллимор!! — заорал Билл. — Баллимор — чемпио-о-он!!
 — Баллимор — чемпион, — сдержанно произнес Дживс.
 — Победил Мук Второй, — сообщило радио. — Не повезло Баллимору. Он великолепно прошел дистанцию. Если бы не заминка на старте, он бы обошел всех легкой рысцой. Его поражение спасло букмекеров от разорения. За десять минут до старта на ирландскую лошадь была поставлена солидная сумма, очевидно, одна из тех стартовых ставок, которые…
 Понуро, как кладут цветы на могилу старого друга, Билл протянул руку и выключил приемник.
 — Пошли отсюда, — сказал он. — По крайней мере, пока еще есть шампанское.




 Глава XXII


 Миссис Спотсворт одна медленно спускалась по лестнице. Моника и полковник Уайверн еще не окончили осмотр места преступления, но они так бесцеремонно говорили при этом про капитана Биггара и откровенно клонили дело в такую сторону, что у нее возникло ощущение, будто в сердце ей вонзают дюжину ножей. Когда женщина любит всеми фибрами своей щедрой души, ей не очень-то приятно слышать, как предмет ее любви называют «краснорожим разбойником» (Моника) и «негодяем, который все равно от нас не уйдет, очень скоро его поймают и упрячут за решетку» (полковник Уайверн). Миссис Спотсворт решила посидеть на скамейке в саду и поразмышлять о том, как все могло бы быть чудесно…
 Скамейка стояла в том месте, где сходились две замшелые тропинки, на самом берегу реки, которая, как известно, протекала в саду. Сзади и с боков скамейку ограждали кусты в цвету, прячущие ее от взоров, откуда бы к ней ни приближались, так что, лишь обогнув последний куст, миссис Спотсворт смогла увидеть, что ее скамейка занята. При виде же того, кто на ней сидит, она на мгновение остановилась и замерла. А затем с губ ее сорвался возглас, до такой степени похожий на крик самки зебу, призывающей самца, что капитану Биггару, погруженному в глубокое раздумье и рассеянно глядящему на улитку, показалось на минуту, будто он снова в Африке. Он вскочил, и долгое мгновение они стояли застыв и глядя друг на друга расширенными глазами, а различные пташки, а также пчелы, осы, комары и прочие насекомые, хлопочущие по соседству, продолжали преспокойно заниматься каждый своим делом, словно ничего особенного не происходит. В особенности спокойно вела себя улитка.
 Но миссис Спотсворт ее бесстрастности не разделяла. Душа в ней всколыхнулась до самой глубины.
 — Вы! — воскликнула миссис Спотсворт. — О, я знала, что вы придете. Они говорили, что нет, но я знала.
 Капитан Биггар опустил голову. Он был раздавлен, уничтожен. Любой носорог, попадись капитан Биггар ему сейчас на глаза, наверняка ощутил бы прилив отваги и не дрогнув бросился бы на него, уверенный, что тут его ждет легкая победа.
 — Я не смог, — тихо произнес капитан Биггар. — Я подумал о вас и о ребятах в клубе — и не смог.
 — В клубе?
 — В Англо-Малайском клубе, что в Куала-Лумпуре, где народ порядочный и честность разумеется сама собой. Да, я о них подумал. Подумал о Толстом Фробишере. Смогу ли я после этого смотреть ему в его единственный зрячий глаз? И еще я подумал: ведь вы мне доверились, потому что… потому что я англичанин. И я сказал самому себе: Катберт Биггарт, ты не только Англо-Малайский клуб, Фробишера с Субадаром, и Доктора, и Скиффи — ты подвел всю Британскую империю.
 У миссис Спотсворт перехватило дыхание.
 — Значит, это вы взяли?
 Капитан вздернул подбородок и расправил плечи. Теперь, когда он выговорил эти мужественные слова, он снова стал почти совсем самим собой, так что теперь носорог, взглянув на него, сразу бы раздумал с ним связываться и вспомнил бы, что у него срочное свидание в другом месте.
 — Я взял, но привез обратно, — ответил он твердым, звучным голосом. — Я думал позаимствовать эту вещь только на один день, в качестве залога. Но я не смог. Возможно, она принесла бы мне богатство, но я не смог.
 Миссис Спотсворт склонила голову.
 — Наденьте ее мне на шею, Катберт, — прошептала она.
 Капитан Биггар в недоумении смотрел на ее затылок.
 — Вы… не против? Вам не противно мое прикосновение?
 — Наденьте ее мне на шею, — повторила миссис Спотсворт.
 Капитан Биггар благоговейно надел подвеску ей на шею. После чего воцарилось молчание.
 — Да, — повторил капитан Биггар спустя минуту или две, — я мог бы разбогатеть на этом, а хотите знать, зачем мне было нужно богатство? Я не такой человек, который ценит деньги, не думайте обо мне так плохо. Спросите любого на Востоке, и вам всякий скажет: «Дайте бване Биггару его охотничье ружье и бифштекс из антилопины после дня трудов праведных и предоставьте ему свободу дышать чистым Божьим воздухом и обращаться лицом навстречу солнцу Господню, а больше ему ничего не надо». Но у меня возникла острая необходимость обзавестись капиталом, чтобы я почувствовал себя вправе признаться в любви. Рози… Я слышал, что вас так называют, и тоже хочу так вас называть… Рози, я люблю вас. Я полюбил вас при первом же знакомстве в Кении, когда вы вышли из автомобиля, а я сказал: «Добро пожаловать, мемсагиб!» Все прошедшие годы я мечтал о вас, и вчера на этой самой скамейке я едва удержался, чтобы не излить вам душу. Но теперь это уже неважно. Теперь я не обязан хранить молчание, так как мы расстаемся навсегда. Скоро я уйду закату навстречу… один как перст.
 Он смолк. Но тут заговорила миссис Спотсворт.
 — Никакому закату навстречу вы не пойдете один как перст, — твердо возразила она. — Что за глупости! С чего это вы вздумали уходить один как перст навстречу каким-то закатам?
 Капитан Биггар улыбнулся печальной полуулыбкой:
 — Это не я вздумал уходить закату навстречу один как перст, милая леди. Таков кодекс. Кодекс гласит, что бедный мужчина не вправе просить руки богатой женщины, ибо, поступив так, он бы утратил самоуважение и уже не играл бы прямой клюшкой.
 — В жизни не слышала подобной глупости. Кто, интересно, первый затеял всю эту ерунду?
 Капитан Биггар чуть-чуть приосанился:
 — Кто первый затеял, не знаю, но это закон, который управляет жизнью настоящих мужчин, как Скиффи, и Док, и Субадар, и Огастус Фробишер…
 Миссис Спотсворт издала удивленный возглас:
 — Огастус Фробишер? Господи Боже мой! То-то мне все время казалось, что знакомая какая-то фамилия — Фробишер. Теперь, когда вы назвали его Огастус… Этот ваш приятель Фробишер, он какой из себя? Такой краснорожий?
 — У нас на Востоке у всех лица довольно красные.
 — И с маленькими такими усиками, как щеточка?
 — И усики щеточкой у нас носят все.
 — Слегка заикается? На левой щеке родинка? Один глаз зеленый, а второй стеклянный?
 Капитан Биггар был поражен.
 — Вот так так! Это Толстый Фробишер! Вы с ним знакомы?
 — Знакомы? Еще бы не знакомы! Да я всего за неделю до отъезда из Штатов пела «О, несравненная любовь!..» у него на свадьбе.
 У капитана Биггара глаза полезли на лоб.
 — Хоуки ва хоо! — воскликнул он. — Фробишер женат?
 — А то нет! И знаете ли вы, на ком? На Коре Рите Рокметтеллер, вдове покойного Сигсби Меттеллера, сардинного короля. У этой женщины денег навалом, куда больше, чем у меня. Вот вам ваш кодекс. Когда Огастус Фробишер встретил Кору и услышал, что у нее в кирпичной кладке за камином запрятаны пятьдесят миллионов зелененьких, он что, ушел закату навстречу один как перст? Нет уж, сэр! Он приобрел чистый белый воротничок, вставил в петлицу гардению и — вперед.
 Капитан Биггар, шумно дыша, опустился рядом с нею на скамейку:
 — Ну и потрясли же вы меня, Рози!
 — Вас и надо было растрясти хорошенько. Плетете невесть что с этим своим дурацким кодексом!
 — Просто не могу себе представить.
 — Немного успокоетесь, подумаете — и все прекрасно представите. Посидите здесь и свыкнетесь с мыслью о том, чтобы пойти со мной к алтарю, а я побегу передам по телефону в газеты о предстоящем в ближайшем будущем бракосочетании между Катбертом… у тебя есть еще имена, мой козленочек?
 — Джервез, — тихо ответил капитан. — И фамилия Брабазон-Биггар, через дефис.
 — …Между Катбертом Джервезом Брабазон-Биггаром и Розалиндой Бессемер Спотсворт. Жаль, ты не сэр Катберт. Постой-ка… — миссис Спотсворт вдруг осенило. — Почему бы нам не купить тебе рыцарское звание? Интересно, почем они сейчас? Надо будет спросить сэра Родерика. Может быть, в «Харридже» продаются. До скорого свидания, удивительный ты мой человек. Смотри не уйди куда-нибудь закату навстречу один как перст!
 Радостно напевая, ибо на сердце у нее было легко и светло, миссис Спотсворт, оскользаясь, побежала по замшелой тропинке, пересекла лужайку перед домом и влетела в гостиную через стеклянную дверь с террасы. В гостиной оказался Дживс. Он оставил Билла и Джил горестно утешать друг дружку в буфетной, а сам возвратился собрать чашки из-под кофе. При виде бриллиантовой подвески на шее миссис Спотсворт у него шевельнулись по меньшей мере три волоска в левой брови — свидетельство того, как близко к сердцу он принял то, что ему открылось.
 — Вы, я вижу, заметили подвеску? — сказала миссис Спотсворт, сияя. -Ничего удивительного, что вы удивлены. Ее только что нашел капитан Биггар возле той скамейки в саду, где мы сидели накануне.
 Было бы преувеличением утверждать, что Дживс вытаращил глаза, однако самую малость они у него все же округлились, что случалось только в исключительных случаях.
 — Разве капитан Биггар вернулся, мэм?
 — Вернулся несколько минут назад. Да, Дживс, вы знаете телефон редакции «Таймс»?
 — Нет, мэм, но могу выяснить.
 — Я хочу объявить о моей помолвке с капитаном Биггаром.
 Тут у Дживса шевельнулись четыре волоска в правой брови, словно их ветром растрепало.
 — Вот как, мэм? Позвольте пожелать вам счастья.
 — Спасибо, Дживс.
 — Хотите, чтобы я позвонил в «Таймс», мэм?
 — Если вам не трудно. И в «Телеграф», и в «Мейл», и в «Экспресс». Может, еще куда-нибудь?
 — Я полагаю, что не надо, мэм. Тех, что вы назвали, вполне достаточно для объявления такого рода.
 — Пожалуй, вы правы. Ну, тогда только в эти.
 — Очень хорошо, мэм. Осмелюсь спросить, мэм, предполагаете ли вы с капитаном Биггаром поселиться в Рочестер-Эбби?
 Миссис Спотсворт вздохнула:
 — Нет, Дживс. Мне так хотелось его купить… Этот дом мне ужасно нравится… Но тут сыро. Этот кошмарный английский климат!
 — Да, наше английское лето довольно сурово.
 — А зима еще суровее.
 Дживс кашлянул:
 — Может быть, мне позволительно будет внести предложение, которое удовлетворило бы все заинтересованные стороны?
 — Что вы мне предлагаете?
 — Купить этот дом, мэм, разобрать его по камешку и отправить пароходом в Калифорнию.
 — А там снова собрать? Блестящая мысль!
 — Благодарю вас, мэм.
 — Вильям Рэндольф Херст уже так делал, верно ведь? Помню, я один раз приехала в гости в Сан-Симеон, и там у ворот на траве лежало сгруженное целое французское аббатство. Так я и поступлю, Дживс. Вы разрешили все сомнения. О, лорд Рочестер! Как раз с вами я и хотела поговорить.
 Билл вошел в гостиную вместе с Джил медленными, печальными шагами. Но при виде бриллиантовой подвески печаль упала с него, словно плащ с плеч. Не в силах вымолвить ни слова, он остановился, вытянув дрожащий указательный палец.
 — Эта вещь, милорд, была найдена в траве вблизи садовой скамьи женихом миссис Спотсворт капитаном Биггаром, — пояснил Дживс.
 К Биллу наконец хотя и с трудом, но возвратился дар речи.
 — Биггар приехал?
 — Да, милорд.
 — И он нашел подвеску?
 — Да, милорд.
 — И он помолвлен с миссис Спотсворт?
 — Да, милорд. И миссис Спотсворт приняла решение купить Рочестер-Эбби.
 — Что-о?
 — Да, милорд.
 — Я верю в фей! — воскликнул Билл, и Джил сказала, что она тоже верит.
 — Да, Билликен, — подтвердила миссис Спотсворт, — я покупаю Рочестер-Эбби. Сколько вы за него запросите, неважно. Он будет мой, я так решила и сейчас же выпишу вам чек, только сначала схожу извинюсь перед этим милым начальником полиции. Я его бросила на полуслове у меня в комнате и боюсь, он обиделся. Он все еще там, Дживс?
 — Полагаю, что да, мэм. Он недавно позвонил и попросил меня раздобыть ему увеличительное стекло.
 — Пойду поговорю с ним. Знаете, Билликен, я увожу Рочестер-Эбби с собой в Америку. Это Дживс придумал.
 Миссис Спотсворт вышла, а Джил повисла у Билла на шее.
 — О, Билл! — восторженно произнесла она. — О, Билл! Хотя на самом деле я не знаю, почему я целую тебя. Это Дживса надо целовать. Можно мне вас поцеловать, Дживс?
 — Нет, мисс.
 — Подумайте только, Дживс! Вам все-таки придется купить ножик для жарки рыбы, в качестве свадебного подарка.
 — С большим удовольствием и почту за честь, мисс.
 — Дживс! — сказал Билл. — Оставайтесь всегда с нами, куда бы мы ни поехали и чем бы ни занялись.
 Но тут Дживс сокрушенно вздохнул:
 — Весьма сожалею, милорд, но боюсь, я не смогу воспользоваться вашим любезным приглашением. Более того, мне, по-видимому, надо предупредить вас о своем уходе.
 — О, Дживс! Но как же так?
 — Само собой, при всем моем глубоком уважении, мисс. Но я нужен мистеру Вустеру. Я получил сегодня утром от него письмо.
 — Так он уже кончил ту школу?
 Дживс снова вздохнул:
 — Его исключили, милорд.
 — Ну надо же!
 — Все сложилось крайне неудачно, милорд. Мистер Вустер удостоился приза по номинации «штопанье носков». Две пары с его работой даже были выставлены на витрине в Родительский день. Но потом обнаружилось, что он пользовался шпаргалкой: перед сном тайно провел к себе в комнату одну старушку…
 — Бедный старина Берти!
 — Да, милорд. По тону его письма я понял, что все это его очень расстроило. И мне стало ясно, что мое место — рядом с ним.
 Из библиотеки вышел огорченный Рори.
 — Безнадежное дело, — сказал он.
 — Рори, а ты знаешь, что произошло? — бросился к нему Билл.
 — Знаю, старина. Я окончательно сломал телевизор.
 — Миссис Спотсворт выходит за капитана Биггара и покупает Рочестер-Эбби!
 — Да? — равнодушно отозвался Рори. — Ну так вот. Мне никак не удается его наладить, и никому из здешних деревенских умельцев это, видно, тоже не по силам. Так что остается только обратиться к первоисточнику. — Он прошел к телефону и снял трубку. — Дайте, пожалуйста, «С-кая площадь, один-два-три-четыре».
 С террасы в гостиную со звоном ворвался капитан Биггар, напевая центрально-африканский свадебный марш.
 — Где моя Рози? — громко спросил он.
 — Наверху, — ответил Билл. — Сейчас придет. Она сообщила нам вашу новость. Поздравляем, капитан!
 — Спасибо, спасибо.
 — Да, — обернулся Рори, не опуская трубку, — вот вам еще каламбур: «Замужество Розалинды — это награда капитану за мужество». Как, ничего? Ха-ха-ха! А я пока пытаюсь…
 Тут его соединили.
 — Алло! Это магазин «Харридж»?..