Аннотация: Имя Жана-Патрика Маншетта входит в десятку лучших мастеров криминального жанра в литературе Франции наряду с именами Сименона, Жапризо, Борниша, Буало-Нарсежака, Сан-Антонио... Маншетт – кинематографический писатель. Французское криминальное кино без него немыслимо. По его романам "Троих надо убрать" и "Сколько костей!" были сняты знаменитые фильмы-боевики "Троих надо убрать" и "За шкуру полицейского" с Аленом Делоном в главной роли


---------------------------------------------


 Жан-Патрик Маншетт
 Троих надо убрать



 1


 Иногда происходит и так: Жорж Жерфо выезжает на внешнее кольцо бульваров через заставу Иври. Сейчас половина третьего, может, четверть четвертого ночи. Один участок внутреннего бульварного кольца закрыт на ремонт, на остальных движение практически равно нулю. На внешнем кольце встречаются две – три, максимум четыре машины на километр. Некоторые из них – грузовики, двигающиеся крайне медленно. Другие – частные легковушки, несущиеся на большой скорости, намного превышающей допустимую. Многие водители пьяны. Жорж Жерфо в их числе. Он выпил пять стаканов бурбона "Четыре розы", а, кроме того, часа три назад проглотил две таблетки сильного снотворного. Все вместе вызывает у него не сонливость, а напряженное возбуждение, которое в любой момент грозит перейти в ярость или почти чеховскую горькую меланхолию – не самое приятное чувство. Жорж Жерфо гонит на ста сорока пяти километрах в час.
 Жоржу Жерфо около сорока. Его машина – "мерседес" серо-стального цвета. Кожа сидений красная, как, впрочем, и весь салон автомобиля. Внутренний мир Жерфо смутен, в нем слабо различимы левые взгляды. На приборной доске машины, над циферблатами, прикреплена матовая металлическая табличка с указанием фамилии Жоржа, его адреса, группы крови, а также плохое изображение святого Кристофа. Через две колонки: одна – под приборной доской, другая – за задним сиденьем, из магнитофона тихо льется джазовая музыка в стиле "Уэст-Кост" ...
 Причину, по которой Жорж с притупленными реакциями едет по внешнему бульварному кольцу, следует искать главным образом в его работе. Тот факт, что за год Жорж убил не менее двух человек, роли не играет. То, что происходит с ним сейчас, порой случалось и раньше.




 2


 Алонсо Эмериш-и-Эмериш тоже убивал людей, и в гораздо больших количествах, чем Жорж Жерфо. Между Жоржем и Алонсо не было ничего общего. Алонсо родился в двадцатых годах в Доминиканской республике. Удвоение его германской фамилии, как и в случае с его другом и соратником генералом Элиасом Вессином-и-Вессином, показывает, что его семья принадлежала к белой элите острова и хотела этим показать чистоту своей крови, сохраненной от любых смешений с низшими расами: неграми, индейцами, евреями и прочими.
 В последний период своей жизни Алонсо был смуглым полным человеком с крашеными висками и жил на большой ферме посреди огромного поместья в деревушке Вильней, расположенной в тридцати километрах от Маньи-ан-Вексен, во Франции. В последний период своей жизни Алонсо назывался Тейлором. Присылаемая ему почта, которая была немногочисленной, адресовалась месье Тейлору, иногда полковнику Тейлору. Соседям и продавцам он выдавал себя за североамериканца или британца, который долго жил в колониях, где составил себе состояние в коммерции.
 Алонсо действительно был богат, но вел убогую жизнь. Он жил абсолютно один. Он боялся. Никто не обрабатывал землю его большого поместья, в доме не было слуг: Алонсо не хотел никого впускать. Единственными, кого он впускал в дом в последний период своей жизни, были два субъекта с очень ограниченным и четким словарным запасом, в темных костюмах. Они разъезжали на броском ярко-красном седане "ланчия-бета", что вообще-то было на них не похоже. Один из них был пониже и помоложе, имел вьющиеся черные волосы и глаза красивого голубого цвета. Он нравился женщинам, но те очень быстро замечали, что ему в женщинах нравилось одно: чтобы они его били. Сам он их не бил и ни за что не хотел вступать с ними в половой контакт. Тогда женщины рвали с ним, кроме извращенных садисток, но с теми рвал он, когда чувствовал, что они входят во вкус, избивая его. Он говорил, что они ему опротивели.
 Другой, лет сорока, имел выпуклый лоб с залысиной, длинные зубы и белые, как пакля, волосы. У него был большой впечатляющий шрам в форме радуги поперек горла. Чтобы скрыть его, он взял привычку прижимать подбородок к шее. Он был высоким и нескладным, а манера держать голову придавала ему странный вид. Эти двое убили много людей, но между ними и Жоржем Жерфо также не было ничего общего. Между ними и Алонсо – тоже. Убийство было второй профессией этих двоих. До того как заняться ею, молодой работал в гостинице официантом, а потом дежурным администратором, владел тремя языками. Второй был наемником – солдатом удачи.
 Жорж Жерфо был служащим. Его работа заключалась в том, чтобы продавать частным лицам и организациям в различных уголках Франции дорогостоящие электроприборы, выпускаемые его фирмой – филиалом корпорации ИТТ. Он разбирался в них потому, что по образованию был инженером.
 Профессией Алонсо была война. Он был офицером доминиканской армии и служил в военной разведке – СИМ. Лучшие годы своей жизни, с пятьдесят пятого по шестидесятый, он провел на воздушной базе Сан-Исидро. Войны не было. Единственное государство, с которым могла воевать Доминиканская республика, была республика Гаити, потому что обе находились на одном острове. Остальные страны отделены от Доминиканской республики морем. Но с Гаити войны тоже не было. Алонсо это нравилось. На базе Сан-Исидро в сговоре со своим другом и коллегой Элиасом Вессином-и-Вессином, командовавшим базой, он отправлял самолеты Доминиканских военно-воздушных сил на Пуэрто-Рико, откуда они доставляли спиртное и прочие товары, не платя таможенный сбор. Алонсо и Элиас катались как сыр в масле и были неприкасаемыми: если Санто-Доминго не вел внешнюю войну, то в этой стране, как и во многих других, шла война гражданская, и главной функцией доминиканской армии было выигрывать эту гражданскую войну всякий раз, когда она обострялась. В этих условиях СИМ играла основную роль. В Сан-Исидро часто привозили лиц, подозреваемых в шпионаже в пользу классового врага, и задачей СИМ, возглавляемой Алонсо, было выбить из них признания, избивая, насилуя, разрезая на куски, пытая электротоком, кастрируя, топя и отрубая голозы.
 Тридцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят первого года Трухильо Благодетеля изрешетила пулями группа, членов и сообщников которой впоследствии удалось поймать. Для Алонсо и Элиаса счастливая жизнь закончилась. Сыновья Благодетеля продержались сто восемьдесят дней. Затем, в президентство Балагера, Алонсо и Элиас еще успели подготовить выборы тысяча девятьсот шестьдесят второго года, расстреливая мужичье в Пальма-Соло и ликвидировав лоялистского генерала Родригеса Рейеса. Выбранного демократишку Хуана Боша Элиас сверг и посадил на его место Дональда Рейда Кабраля, резидента ЦРУ в Санто-Доминго. Меньше чем через два года Элиас увидел угрозу революции в бывшем полицейском демократе Каамано и с радостью бросил танки "мустанг" и "метеор" главным образом против северных предместий Санто-Доминго, ибо самая большая опасность действительно исходила оттуда. Рабочая милиция и прочие свиньи разграбили фабрику, производящую бутылки для "кока-колы", чтобы наполнять их "коктейлем Молотова". Но американцы тоже заметили опасность в умеренных, так сказать кеннедистских, прокламациях Каамано и предоставили Элиасу решающую поддержку поставками вооружений, боеприпасов, вертолетов, отправкой авианосцев и морской пехоты. После победы американцы обманули ожидания Элиаса и выслали его в Майами.
 Что касается Алонсо, то он уехал в шестьдесят втором. В отличие от Элиаса он любил не власть, а комфорт. Он контролировал отъезд семьи Благодетеля со всем багажом – трупом, национальными архивами и огромным количеством денег, – и это подало ему идею. В тот момент, когда выборы шестьдесят второго года привели к власти Хуана Боша, Алонсо улетел в добровольное изгнание, предварительно переведя за границу большие деньги.
 Возможно, его интеллект снизился в последующие годы скитаний, а может быть, Алонсо был полукретином с рождения. Не будем забывать, что высшим достижением в его жизни был лишь пост главы военной службы безопасности. Можно не удивляться, что последние годы своей жизни он провел в страхе, не имея ни садовника, ни слуг, боясь, что они могут оказаться агентами ЦРУ, доминиканского правительства или какой-нибудь организации доминиканских эмигрантов. На самом деле Алонсо старел. Он был совершенно разбит, когда поселился недалеко от Маньи-ан-Вексен во Франции, во всяком случае настолько, что решил никуда больше не уезжать. Кроме того, следует помнить, что речь идет о человеке, который, когда вдова одного казненного отказалась поверить в смерть мужа, прислал ей по почте посылку с головой мертвеца и кое-чем, засунутым в рот. Давайте согласимся, что если его страхи не были реальными, то все же имели под собой почву.
 Он запретил входить даже почтальону, и тот клал редкую почту в ящик на решетчатом заборе поместья. На случай, если кто-нибудь все-таки заберется к нему, Алонсо держал бульдога.
 Таким образом, земли вокруг поместья не обрабатывались, и на них ничего не выращивалось, а дом был запушен из-за отсутствия слуг. Окрестные крестьяне ворчали, видя невозделанную землю, много раз собирались устроить по такому поводу демонстрацию и однажды наверняка сделали бы это, но смерть Алонсо все отменила.
 Обычно в последний период своей жизни Алонсо около пяти – шести часов утра прекращал попытки заснуть, вставал с измятой постели и выходил из спальни на втором этаже. В большой кухне он готовил себе английский завтрак, состоявший из стакана фруктового сока, тарелки каши на молоке, чашки горячего чая и тостов, которые он разрезал пополам треугольником, а потом мазал тонким слоем масла, меда или апельсинового мармелада.
 После завтрака Алонсо надевал верхнюю одежду и прогуливался по своему поместью, заросшему сорняками, в сопровождении суки-бульдожки по кличке Элизабет. Потом он возвращался домой и никуда не выходил, разве что отвечал на звонки разносчиков. Понаблюдав за воротами из окна первого этажа в очень мощный бинокль и убедившись, что все в порядке, он выходил из дома, шел к воротам, вооружившись "кольтом" тридцать восьмого калибра, и брал то, что они приносили. Он не допускал, чтобы разносчики входили на территорию поместья и приносили товар к дому. Иногда груз, например ящик виски, был тяжелым, но Алонсо все равно тащил его сам, обливаясь потом. У него от этого дрожали ноги и угол рта.
 В гостиной дома стояла дорогостоящая аудиосистема фирмы "Шарп" западногерманского производства. Алонсо тщательно следил за ней, в то время как остальные приборы и мебель почти никогда не вытирал, и они быстро покрывались толстым слоем пыли. Алонсо протирал и стереоколонки, установленные по всему дому так, чтобы музыка из проигрывателя была слышна везде, даже в двух туалетах и двух ванных комнатах. Музыкальные вкусы Алонсо сильно отличались от вкусов Жоржа Жерфо. Его фонотеку можно было разделить на две части. Прежде всего, классическая музыка: Бах, Моцарт, Бетховен. Потом слащавые американские мелодии: Мел Торме, Билли Мей. Эти пластинки Алонсо не слушал никогда. Вернувшись с прогулки с Элизабет, он слушал Чайковского, Мендельсона, Листа...
 В кабинете на первом этаже, постоянно закрытые окна которого выходили на заросшие сорняками земли, Алонсо, положив на угол стола "кольт", слушал музыку и писал паркеровской ручкой на тонкой бумаге мемуары. Он писал очень медленно. Часто за десять – двенадцать часов работы не получалось и одной страницы.
 Он не обедал, а примерно в половине седьмого ужинал на кухне консервами и фруктами. Посуду он ставил в посудомоечную машину к той, что уже стояла там с завтрака. Алонсо работал много часов, потом выключал музыку, включал посудомоечную машину, поднимался с книгой на второй этаж и ложился на измятую постель. Он ждал, когда придет сон, но сон не приходил. Алонсо слышал, как работает посудомоечная машина, проходя различные фазы программы с остановками и щелчками. Он равнодушно читал на английском, испанском или французском, главным образом мемуары полководцев и государственных деятелей, таких, как Лидделл Харт, Уинстон Черчилль, де Голль, или военные романы, в основном С. С. Форестера. У него имелись номера непристойного американского журнала "Плейбой". Каждый вечер Алонсо мастурбировал, но без особого успеха. Много раз за вечер он вставал, бродил по дому с книгой в руке, заложив средним пальцем страницу, и проверял, хорошо ли закрыты все окна. Они всегда были закрыты. И он давал дополнительную порцию мяса бульдожке Элизабет. Ее Жорж Жерфо убил тоже.




 3


 Жорж Жерфо ехал ночью на "мерседесе" по Девятнадцатому национальному шоссе. Он миновал Вандовр и направлялся к Труа. Две колонки играли Джона Льюиса, Джерри Маллигана и Шорти Роджерса. Темнота слева и справа была похожа на стену и проносилась мимо со скоростью сто тридцать километров в час. В ту ночь его обогнала "ДС".
 Она появилась, в последний момент мигнула фарами, мгновенно обошла "мерседес" на закрытом повороте и исчезла быстрее, чем Жерфо успел пробормотать: "Козел!"
 Десять минут спустя он увидел ее снова. За это время ничего не произошло, если не считать того, что Жерфо обогнал фургончик "пежо" со слабо горевшими фарами, а его самого обогнала маленькая ярко-красная машина, возможно итальянского производства. И больше ничего. Но вдруг его фары выхватили из темноты нечто. Одновременно Жерфо заметил на дороге два неподвижных задних огня. Он поднял ногу с педали. Задние огни пришли в движение, и ночь буквально проглотила их. Возможно, они не были неподвижными с самого начала, и это был только оптический обман. "ДС", во всяком случае, стояла неподвижно и не на шоссе. Одно крыло – в придорожной канаве, другое смято в гармошку от удара о ствол дерева. Одна дверца была сорвана и валялась на обочине метрах в десяти-двенадцати, наполовину зарывшись в траву. Стекло разлетелось. Жерфо увидел все это моментально, когда "мерседес" проезжал мимо дверцы. Скорость его машины равнялась восьмидесяти километрам в час, и Жерфо почувствовал искушение увеличить ее. Не чувство порядочности или категорическая необходимость удержали его от этого, а мысль, что люди в "ДС" наверняка заметили его номер и смогут привлечь за неоказание помощи. Жерфо плавно, довольно неуверенно затормозил и остановился дальше, метрах в восьмидесяти или ста.
 Вдали задние огни совершенно исчезли. Жерфо с беспокойством посмотрел по сторонам, но увидел только темноту. "ДС" тоже растаяла в ней. Все еще чувствуя желание продолжить путь, Жерфо заворчал сквозь зубы и, дав задний ход, вернулся к месту аварии.
 Жерфо остановился между двумя деревьями, рядом с оторванной дверцей, и выключил магнитофон. Возможно, он найдет страшно изуродованные трупы или раненых, удерживающих обеими руками кишки, и музыка будет неуместной. Он вышел из "мерседеса" с электрическим фонарем в руке, который тут же направил на "ДС", и, к своему облегчению, увидел только одного мужчину, стоявшего на ногах. Он был невысоким, светлые волосы слегка завивались, у него были залысины и острый нос, на котором сидели очки в пластмассовой оправе. Правое стекло раскололось. На мужчине были дождевик и коричневые вельветовые брюки. Он смотрел на Жерфо большими испуганными глазами, опираясь на правую сторону капота "ДС" и прерывисто дыша.
 – Эй! – крикнул Жерфо. – Все нормально? Вы не пострадали?
 Человек немного пошевелился, возможно покачал головой, и чуть не упал. Встревоженный Жерфо подошел ближе. Его взгляд остановился на темном мокром пятне, медленно расползавшемся по боку дождевика.
 – Вы ранены в бок, – сказал Жерфо. В памяти у него всплыл запах крови, и Жерфо подумал: "Черт побери, я сейчас хлопнусь в обморок".
 – Больница, – сказал неизвестный, и его губы шевельнулись еще, но он не мог добавить ни единого слова.
 Кровь текла из левого бока. Жерфо обхватил раненого рукой за шею с правой стороны и, поддерживая, повел к "мерседесу". Мимо на огромной скорости пронеслась машина, марку которой он не заметил.
 – Вы можете идти?
 Раненый не ответил. Он шел, стиснув зубы. На его облысевшем лбу и над верхней губой, где торчали короткие волоски, выступили капли пота.
 – Еси аи веу ся... – пробормотал он.
 – Что? Что?
 Но мужчина не мог или не захотел больше говорить. Они дошли до "мерседеса". Жерфо помог раненому опереться на машину и открыл правую заднюю дверцу. Держась за спинку переднего сиденья, мужчина медленно лег на спину на заднее.
 – А, твою мать, я истекаю кровью, – сказал он с грустью и досадой. У него был парижский выговор.
 – Все будет нормально.
 Жерфо убрал ноги раненого внутрь машины, захлопнул заднюю дверцу и быстро сел за руль. Он подумал, что кровь запачкает кожу сиденья, а может, и не подумал. "Мерседес" тронулся с места. По дороге Жерфо говорил мало, а раненый – ничего.
 Они доехали до Труа меньше чем за десять минут. Было двадцать минут первого. Ни одного полицейского. Жерфо обратился к запоздавшему прохожему, и тот указал ему дорогу к больнице. Прохожий был пьян, а потому его сведения оказались путаными. Жерфо заблудился и потерял время. Сзади, с трудом, но без стонов, раненый снял свой дождевик. Под ним был черный свитер под горло. Он сложил плащ вчетверо и прижал к боку, чтобы остановить кровотечение. После этого он потерял сознание.
 Они приехали в больницу, и Жерфо резко тормознул перед отделением скорой помощи. Выскочив из машины, он побежал к входу в плохо освещенный холл.
 – Носилки! Носилки! Быстро! – закричал он, вернулся к машине и открыл задние дверцы.
 Из больницы никто не выходил. Справа, в застекленном холле, Жерфо видел стойку регистратуры, двух девушек в белых халатах за ней и еще четырех человек: пожилую пару, алжирца и парня лет тридцати с бледным лицом, в костюме, но без галстука – он стоял, прислонившись к стене, и грыз ногти.
 – Да скорей же, черт бы вас подрал! – крикнул Жерфо.
 Из холла вышли двое санитаров с носилками на колесиках.
 – Идем, – сказали они.
 Привычными движениями подняв раненого, они положили его на носилки и быстро покатили их в холл, а потом дальше. Прежде чем исчезнуть, один из них повернулся к Жерфо, неуверенно шедшему за ними.
 – Надо зарегистрироваться, – заявил санитар.
 Жерфо прошел по холлу четыре – пять метров и оказался рядом с открытой дверью в приемное отделение. Пожилая пара и алжирец не пошевелились, а тип без галстука подошел к стойке. Перед ним лежала карточка, в руке он держал шариковую ручку и взволнованно говорил девушке в белом халате:
 – Я ее не знаю. Я нашел ее на коврике перед моей дверью, понял, что она наглоталась какой-то гадости, ну и не смог оставить ее там. Я привез ее на моей машине, но не знаю ни кто она такая, ни как ее зовут, ни почему она решила покончить с собой именно на моем коврике.
 По его белому лбу тек пот.
 Жерфо достал сигарету "Житан" с фильтром и, глядя в пол, как ни в чем не бывало вернулся к выходу. Он придал себе вид занятого человека, выходящего просто выкурить сигарету. Это было излишним: никто не обращал на него внимания. Выйдя на улицу, он сел в машину и уехал. Через несколько секунд в приемное отделение вбежали возбужденные врач и жандарм с непокрытой головой и громко спросили, где человек, который привез человека с пулевыми ранениями.




 4


 – Идиотская история, – сказала Беа.
 Беа – Беатрис Жерфо, урожденная Шангарнье – происходила из бордоской католической буржуазной семьи по одной линии и из эльзасской протестантской, тоже буржуазной, – по другой. Профессия – свободный журналист, до того читала лекции по аудиовизуальной технике в Венсеннском университете и держала магазин диетических продуктов в Севре. Великолепная женщина-кобылица – высокая, элегантная, с большими зелеными глазами, длинными, густыми черными волосами, крупными упругими грудями, широкими круглыми плечами, большими крепкими ягодицами и длинными мускулистыми ногами. Одетая в зеленую шелковую пижаму, рукава которой доходили до локтей, Беа стояла босиком посреди гостиной на ковре сливового цвета, а когда начинала ходить по комнате, ее сопровождали тихие звуки музыки.
 – Ты уехал, никому ничего не сказав? – спросила она. – Не назвав своего имени и не зная, как зовут того типа? Даже не сказал, где его нашел? Ты отдаешь себе отчет?
 – Не знаю, – ответил Жерфо. – Мне вдруг так все надоело, даже затошнило. У меня иногда бывает такое ощущение.
 Жорж сидел на кожаном диване. Он вернулся домой несколько минут назад, снял пиджак и галстук, расшнуровал ботинки и в одной рубашке и брюках сидел, прислонившись к спинке дивана. На его левом колене в неустойчивом равновесии стоял стакан "Катти Сарк" со льдом и минеральной водой. В углу рта была "Житан" с фильтром, под мышками – пятна пота. Смутно озабоченный, он вдруг фыркнул от смеха.
 – Очень смешно! – сказала Беа. – Значит, тебя затошнило?
 – Да, мне захотелось уехать.
 – Ну ты дурак!
 – Не понимаю почему, – возразил Жерфо.
 – Потому. Что они подумают? Ты привозишь пострадавшего в автокатастрофе и удираешь. Ты знаешь, что они подумают?
 – Он им все объяснит. И вообще мне на это наплевать.
 – А если он не знает, что с ним произошло? Если он в шоковом состоянии? Если он умер?
 – Не кричи, разбудишь девочек. – Было чуть больше четырех часов утра.
 – Я не кричу!
 – Тогда не говори таким атакующим тоном.
 – Ты хочешь сказать – агрессивным?
 – Я хочу сказать – атакующим!
 – Теперь ты кричишь! Ха-ха-ха!
 Жерфо взял свой стакан и осушил его, не переводя дыхания.
 – Послушай, – сказал он, когда закончил, – давай подумаем об этом завтра. Я никого не убил, сделал все необходимое. Самое вероятное, что мы больше не услышим об этой истории.
 – Господи!
 – Беа, прошу тебя, давай завтра.
 Его жена, казалось, была готова взорваться, а может быть, рассмеяться, потому что не была занудой, хотя нередко казалась таковой. Чаще всего Беа была веселой и обаятельной. Наконец она повернулась и бесшумно исчезла на кухне. Пепел сигареты упал на ковер. Жерфо встал, раздавил его ногой, растер и развеял, потом подошел к проигрывателю "Санио" и тихо включил Шелли Манна с Конте Кандоли и Биллом Руссо. На обратном пути он положил сигарету в алебастровую пепельницу, которую взял с собой на диван, и прикурил новую "Житан". Тихо играла музыка. Жерфо курил и смотрел на слабо освещенную гостиную. Уютный полумрак окутывал кресла из одного набора с диваном, кофейный столик, белые пластмассовые кубы, на которых стояли ящичек с сигаретами, лампа в форме гриба, лежали свежие номера "Экспресс", "Нувель обсерватер", "Ле Монд", "Плейбой" в американском издании и другие газеты и журналы. Также там стояли подставки с пластинками симфонической, оперной и джазовой музыки, стоимостью в четыре – пять тысяч франков. На книжных полках тикового дерева разместилось несколько сотен томов, почти все лучшее из того, что было создано в мире, а также жуткая дрянь.
 Беа вернулась из кухни с двумя стаканами "Катти Сарк", нежно и иронично улыбаясь. Она села рядом с мужем, передала ему один стакан, поджала босые ноги под себя и намотала прядь своих черных волос на палец.
 – Ладно, – сказала она, – не будем больше об этом. А как прошла поездка, если не считать этого? Все нормально?
 Жерфо довольно кивнул и сообщил некоторые подробности того, как он успешно заключил сделку, с которой получит пятнадцать тысяч франков комиссионных в дополнение к зарплате, бывшей вполовину больше этой суммы. Он начал рассказывать, как на обеде жена местного представителя фирмы жутко напилась, и что из этого вышло, но история вдруг перестала казаться ему смешной, и он оборвал рассказ на полуслове.
 – А как твоя работа? – спросил он.
 – Нормально. Рутина. Завтра два последних показа Фельдмана. Это Кармиц вытащил его. Фу, как от тебя воняет потом.
 – Вот кто я есть, – проговорил Жерфо. – Воняющий потом.
 – Замолчи. – Беа поставила ноги на ковер и потянулась, изогнувшись, что позволяло оценить ее фигуру. – Замолчи, – повторила она, – допивай виски, прими душ и ложись.
 Жерфо замолчал, допил виски, принял душ и лег. Но за это время он стукнулся плечом, о дверной косяк, поскользнулся в ванной и чуть не сломал себе шею, пока мылся, два раза ронял в раковину зубную щетку и чуть не разбил баллончик с дезодорантом "Аби Руж". Одно из двух: или он опьянел после двух стаканов, или – что?




 5


 Покушение на жизнь Жерфо произошло не сразу, но все-таки довольно быстро: через три дня.
 На следующий день после своего ночного возвращения Жерфо проснулся в полдень. Девочки уже ушли в школу, откуда возвращались только в конце дня, поскольку были на продленке. Беа ушла около десяти часов, оставив на подушке записку. Она была способна поспать четыре – пять часов и весь день выглядеть свежей и бодрой. Но могла проспать и тридцать часов кряду крепким, как у ребенка, сном. Записка гласила:
  9.45. Чай в термосе, рагу в холодильнике, Марии я заплатила. Вернусь после обеда (чемоданы), но второй показ в 18 часов. Целую. 
 Чернила были фиолетовыми и немного расплывшимися, потому что Беа писала фломастером.
 Жерфо прошел в гостиную, где нашел термос с чаем на кофейном столике рядом с гренками, маслом и почтой. Он выпил чай, съел два гренка с маслом и стал разбирать почту. Там было много предложений подписаться на экономические журналы. Друг, от которого Жерфо не получал известий уже два года, написал из Австралии, что его супружеская жизнь совершенно разладилась, и спрашивал совета, разводиться ему или нет. На зеленой открытке партнер Жерфо по шахматной игре сообщал очередной двухмесячный ход. Жерфо отметил его в своей записной книжке, сказал себе, что из-за отъезда в отпуск не сможет толком обдумать свой ход, и ответил сразу, механически. В зеленой открытке он указал адрес в Сен-Жорж-де-Дидонн, где собирался жить следующий месяц.
 Побрившись, помывшись, причесавшись, спрыснувшись дезодорантом и одевшись, он около четырнадцати часов подошел к зеркалу. Красивое лицо, бледное и овальное, светлые волосы, энергичные нос и подбородок, прозрачные голубые глаза, но взгляд вялый, немного удивленный и бегающий. Рост небольшой. Прошлым летом в туфлях на высоких каблуках Беа была выше его на много сантиметров. Пропорции, сложение и мускулы, поддерживаемые более или менее ежедневной гимнастикой, были вполне приемлемы. Живота пока не было, но существовала угроза его появления. На Жорже были голубой костюм из джерси, сорочка в бело-голубую полоску с однотонным белым воротником, темно-синий галстук, нитяные носки и темно-синие ботинки английского производства.
 Лифт доставил Жерфо прямо к "мерседесу" в подземный гараж. Он выехал на улицу, добрался до вокзала Аустерлиц и проехал на другой берег Сены. Магнитофон играл Тэла Фарлоу. Минут через двадцать Жерфо приехал к зданию своей фирмы – филиала ИТТ – и поставил "мерседес" в подземный гараж. Лифт довез его сначала до первого этажа, где он сунул в почтовый ящик зеленую открытку, адресованную его партнеру – учителю математики на пенсии из Бордо. Холл был полон что-то обсуждавших работяг. Жерфо снова сел в лифт и поднялся на третий этаж. Там холл был тоже заполнен возбужденно разговаривавшими рабочими. Когда Жерфо с трудом выбрался из лифта, повалилось дерево в кадке. На ступеньках, ведущих на четвертый этаж, стоял делегат Всеобщей конфедерации труда в клетчатой рубашке и синих брюках.
 – Извините, извините, прошу прощения, – бормотал Жерфо, прокладывая себе путь.
 – Если месье Шарансон боится выйти, – кричал делегат, – мы сами вытащим его за задницу.
 Стоявшие в холле криками выразили свое одобрение. Жерфо выбрался из толпы и по коридору прошел к своему кабинету. В приемной мадемуазель Труонг полировала свои ярко-красные ногти.
 – Как вам это удается с такими ногтями? – спросил Жерфо. – Я хочу сказать, что вы много печатаете. Вы их не ломаете?
 – Иногда бывает. Добрый день, месье. Удачно съездили?
 – Отлично, спасибо.
 Жерфо направился в кабинет.
 – У вас Ролан Дерозье! – воскликнула мадемуазель Труонг. – Не могла же я с ним драться!
 – Никто не просит вас драться, – сказал Жерфо, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. – Привет, Ролан.
 – Привет, паршивец, – ответил мужчина в джинсах и черном свитере. Дерозье был активистом экологического движения и членом Французской демократической конфедерации труда. В начале шестидесятых он и Жерфо вместе работали в парижском предместье в секции Объединенной социалистической партии. – Все болтают, болтают... – продолжал он. – Я зашел к тебе пропустить стаканчик, – Дерозье действительно вытащил бутылку "Катти Сарк" и налил добрую порцию в картонный стаканчик. – Ты не возражаешь, если попью твое виски?
 – Нет, конечно, – со смехом ответил Жерфо, незаметно поглядывая на бутылку, чтобы узнать, много ли выпил Дерозье. – Болтают, – добавил он, – но пока бюрократ-сталинист говорит о том, чтобы притащить директора за задницу, – это его слова – ты сидишь и потягиваешь виски буржуев.
 – Черт! – Дерозье уткнулся носом в стакан, быстро осушил его и отставил, закашлявшись. – Я смываюсь.
 – Подожгите все, разломайте компьютер и повесьте Шарансона, – устало предложил Жерфо, сев за стол и взяв бутылку, чтобы поставить ее на место, – Вся власть советам трудящихся, – добавил он, но профсоюзный деятель уже убежал.
 Во второй половине дня Жерфо уладил незавершенные дела, дал инструкции агентам по сбыту, имел долгую беседу со своим непосредственным подчиненным, который должен был заменить его на июль, но рассчитывал с помощью интриг, угодливости и подлостей скоро заменить окончательно. Кроме того, Жерфо принял раскрасневшийся Шарансон, которому с большим трудом удалось успокоить рабочих.
 Шарансон поздравил Жерфо с успешным заключением сделки и сообщил, что премиальные будут переведены на его банковский счет в течение июля. Шарансон налил им два "гленливе".
 – Спасибо, – поблагодарил Жерфо, беря стакан, предложенный Шарансоном.
 – Они совсем свихнулись, – заметил директор. – Помнишь шестьдесят восьмой? Тогда они тоже бастовали до середины июля, а из-за чего, и сами не знали.
 – Когда они это узнают, – сказал Жерфо, – вам и мне придется начать работать или собирать чемоданы. – Он отпил глоток "гленливе". – Они хотят свергнуть капитализм, – заметил он.
 – Вот именно, – рассеянно согласился Шарансон.
 Когда Жерфо вернулся в кабинет и стал приводить его в порядок, ему пришлось снова терпеть эротические провокации мадемуазель Труонг, непрерывно ходившей по комнате, переставлявшей вещи, изо всех сил наклоняясь вперед, и встававшей на цыпочки, вытягивая руки и ноги, якобы затем, чтобы придать вид календарю "Эр Франс", графикам планов, подстаканникам и тому подобному. Жерфо был уверен, что, положи он руку ей на задницу, она закричит, устроит скандал и расцарапает ему физиономию своими ярко-красными ногтями. Жерфо отправил ее вниз за "Франс суар" (Беа приносила домой "Ле Монд"). Против шести тысяч восставших боливийских крестьян были брошены танки и авиация. Убит террорист, пытавшийся угнать "Боинг – 747" в Северную Корею. Пропал бретонский сейнер, на борту которого находились одиннадцать человек. Долгожительница, только что отметившая свое столетие, сообщала о намерении голосовать за левых. Правительство готовит жесткие меры. Инопланетяне похитили собаку на глазах ее хозяина, дежурного по железнодорожному переезду, в департаменте Нижний Рейн. По недавно появившейся моде западного побережья Соединенных Штатов одна парочка пыталась совокупиться на пляже средиземноморского побережья Франции, но была задержана жандармами. Жерфо бросил взгляд на комиксы и швырнул газету в мусорную корзину.
 – Я ухожу, – сказала мадемуазель Труонг.
 – До завтра.
 – Как до завтра?
 – Ах да, простите. Мы увидимся первого августа. Желаю вам хорошо провести отпуск.
 – Я вам тоже, месье.
 Она ушла. Жерфо вышел чуть позднее. Было около семи часов. Слишком поздно, чтобы идти с Беа на просмотр фильма Фельдмана, который Жерфо в любом случае не хотел смотреть. Он мог бы уйти с работы и два часа назад, но хотел показать, что даже перед отпуском работал интенсивно, тем более что никто его к этому не принуждал.
 После сорока пяти минут медленной езды сквозь пробки Жерфо поставил "мерседес" в подземный гараж дома в Тринадцатом округе и поднялся в свою квартиру. Девочки были дома и смотрели по телевизору местные новости. Они смотрели все подряд, не делая различия между новостями и художественными фильмами. Их и Беа вещи были на девяносто процентов собраны. Жерфо принял душ, переоделся, собрал багаж с чувством, что забыл самое нужное, потом покормил дочерей холодным жарким, салатом и болгарским йогуртом. Затем он отправил их спать и выключил телевизор, причем они, хотя шепотом, но совершенно серьезно обзывали его.
 Вернулась Беа в хорошем настроении. Пока они ужинали вдвоем на кухне холодным жарким с салатом, она рассказала ему, что Мария этим утром умоляла оставить ей ключ от квартиры на время их отсутствия. Она якобы порвала со своим арабом, а тот будто бы ищет ее, чтобы убить.
 – Это тот, что хотел заставить ее пойти на панель? – спросил Жерфо, на что Беа, вытирая уголки рта бумажной салфеткой, ответила, что это шутка, а цель их домработницы привести его сюда, опустошить бар и потрахаться.
 – А что, если он действительно преследует бедную малышку? – сказал Жерфо.
 – Бедная малышка может себя защитить, – ответила Беа безапелляционным тоном.
 После ужина они побросали бумажные тарелки в мусорное ведро, остальную посуду помыли и оставили в раковине, закончили собирать багаж, почистили зубы, легли в постель и прочли перед сном по нескольку страниц: она – последнего произведения Эдгара Морена, он – старика Джона Д. Макдональда. Жерфо проснулся вскоре после двух часов ночи и тут же оказался во власти необъяснимой и пугающей бессонницы. Он проглотил полтаблетки снотворного, запив молоком, и без проблем заснул снова около трех.
 На следующее утро вся семья встала рано и уехала в отпуск. Движение было еще не очень оживленным. Благодаря этому они потратили на дорогу меньше семи часов, включая остановку на обед. Вечером того же дня, двадцать девятого июня, они легли спать в Сен-Жорж-де-Дидонн. На следующий день Жоржа Жерфо попытались убить.




 6


 В одиннадцать часов пятьдесят минут двадцать девятого июня один из тех двоих, что тридцатого июня попытались убить Жоржа Жерфо, сидел в "ланчии-бета 1800". На заднем сиденье машины стояли два металлических ящика. В одном из них лежали одежда, туалетные принадлежности, научно-фантастический роман на итальянском языке, три очень хорошо наточенных ножа мясника, три пианинные струны с алюминиевыми рукоятками, свинцовая дубинка, обтянутая кожей, револьвер системы "смит-вессон" модели тысяча девятьсот пятидесятого года сорок пятого калибра и автоматический пистолет "беретта-70 Т" с глушителем. В другом ящике также лежали одежда и туалетные принадлежности, шесть метров нейлонового шнура и автоматический пистолет "СИГ П 210 – 5" девятимиллиметрового калибра. В полотняном мешке на полу машины находились высокоточный бинокль, две винтовки "М6" двадцать второго калибра со складным прикладом, какие используют в американских военно-воздушных силах, и одна гладкоствольная. В толстых деревянных коробках в багажнике "ланчии" были патроны разных калибров. Человек, сидевший за рулем машины, прижимал подбородок к шее, а на руле, обтянутом кожаным чехлом, лежал ежемесячный журнал комиксов "Стрэндж", в котором печатаются приключения капитана Марвела, предприимчивого Даредевила, Паука и других. Человек прилежно читал текст, шевеля губами. На его лице отражалась смена эмоций. Он узнавал в героях себя.
 Через некоторое время второй тип, с вьющимися черными волосами и глазами красивого голубого цвета, вышел из дома, где жил Жорж Жерфо, и сел в "ланчию" рядом со своим товарищем. Тот положил "Стрэндж" в карман дверцы и с заинтригованным видом раздул ноздри.
 – Пахнет жиром, – заметил один.
 – Жареным, – ответил другой. – Консьержка готовит. Жорж Жерфо уехал на месяц в отпуск. У меня есть адрес: Сен-Жорж-де-Дидонн в семнадцатом.
 Убийцы посмотрели по блокноту в темной обложке, какому департаменту соответствует семнадцатый номер, и обнаружили, что это Приморская Шаранта. Затем они взяли атлас автомобильных дорог Франции, прикрепленный клейкой лентой к правому противосолнцевому щитку. Они его изучили, нашли Сен-Жорж-де-Дидонн и наметили маршрут.
 – Я вожу быстро, – сказал белобрысый. – Мы будем там к вечеру.
 – На кой хрен? – недовольно буркнул брюнет. – Он никуда не денется. Давай сначала пожрем, а уж потом поедем.
 – Месье Тейлор велел все сделать быстро, Карло.
 – Что он понимает, этот Тейлор? Ему хорошо говорить.
 Белобрысый нервно раздул ноздри.
 – Нет, Карло, ты чувствуешь запах жира и жареного?
 – Каким же вонючим занудой ты можешь быть! – воскликнул Карло.
 Он повернулся к задним сиденьям, открыл ящик, достал из него коробку с туалетными принадлежностями, вынул из нее флакон лосьона после бритья "Джиббс", налил немного на ладонь и похлопал себя по щекам и под мышками. Затем все убрал на место.
 – Если мы поторопимся, – сказал белобрысый, – то сможем сделать остановку в Люде. Там очень красивый замок.
 – Ладно, если хочешь, – согласился Карло. – Ты едешь или нет, мать твою? Не торчать же нам тут сто лет!




 7


 Услышав, что Жерфо возится на кухне, ругаясь сквозь зубы, спустились девочки. Жерфо не стал на них ворчать, хотя, с его точки, зрения было слишком рано, чтобы вставать.
 Девочки были одеты. Жерфо нашел джинсовые шорты и рубашку, и они втроем поехали на "мерседесе" к морю. Было уже очень жарко. Пляж был совершенно пуст. Закусочная не проявляла ни малейшего намерения открыться. "Мерседес" свернул направо, проехал мимо парка аттракционов и кладбища, свернул налево и наконец остановился на улочке перед антикварным магазином, в котором продавались также детективные романы, лакированные ракушки и переведенные с итальянского комиксы. Жерфо и девочки нашли открытый бар и сели на пластмассовые стулья: красный, желтый и пастельно-голубой. Они выпили кофе с молоком, в котором плавало несколько непромолотых кусочков кофейных зерен, и съели круассаны [1] , купленные в соседней булочной, после чего вернулись. Поднялся ветер. По дороге, идущей вдоль пляжа, летал песок, деревца гнулись, как трава. Кофе вызвал у Жерфо изжогу.
 Он остановил машину у дома. В большой комнате шторы были раздвинуты, окна открыты. Беа в широком белом пеньюаре макала печенье в чай. Она сняла крошку с уголка рта.
 – Где вы были? Ездили смотреть на море?
 – Мы позавтракали! Мы позавтракали! – закричали девочки и с шумом побежали по лестнице.
 Жерфо сел за стол.
 – Тебе нравится дом? – спросила Беа.
 – Черт побери! – ответил Жерфо. – Почему мы не остановились в хорошем отеле? Почему не поехали в Северную Африку, на Канары, черт подери!
 – Перестань ругаться, – заворчала Беа:
 – Куда угодно, – продолжал Жерфо, – где в комнате не бывает светло в половине шестого утра, где не брешут собаки, не кукарекают петухи и нет прочих жутких шумов? Ты можешь мне сказать почему? Мы могли бы оплатить номер даже в очень хорошей гостинице. Так почему?
 – Ты знаешь почему, так что обсуждать это бесполезно. Ты просто хочешь испортить мне нервы.
 – Я порчу тебе нервы? Господи!
 – Ты был бы рад, но я тебе не дам этого сделать, так что спорить бесполезно. Если тебе здесь не нравится, возвращайся в Париж.
 – Если мне здесь не нравится!.. Господи! – повторил Жерфо, пробегая взглядом по дивану с сопревшей кожей, таким же креслам, двум буфетам стиля Генриха II, двум тяжелым столам с резными ножками, десятку стульев (два буфета, два стола, десять стульев, о боже!) и по двери в туалет, выходившей прямо в главную комнату и украшенной изображением мальчика в коротких штанишках, с всклокоченными светлыми волосами, хитрыми голубыми глазами и красными щеками, который, повернув голову на зрителя, писал на монмартрский газовый фонарь.
 Беа неверно истолковала задумчивое выражение лица Жерфо, решила, что муж успокоился, и положила руку ему на запястье. Она сказала, что он устал в дороге, не выспался и она его понимает. Что касается дома, он действительно уродлив, но они приехали на море не затем, чтобы торчать в четырех стенах. А потом, его можно немножко улучшить: снять эту жуткую картинку, переставить один стол на чердак...
 – Черт подери! – буркнул Жерфо. – Ты себе представляешь, сколько весит эта штуковина?
 Но она, не слушая, продолжала:
 – А комнаты совсем неплохи, и сад очень хорош.
 – Каждый год, – заметил Жерфо, – все кажется мне хуже и хуже, хотя это не так.
 – Каждый год, – проговорила Беа твердым тоном, – ты решаешь больше сюда не приезжать и отказываешься смотреть другие дома. И каждый раз в последнюю минуту мы вместе решаем, что в прошлом году нам было совсем неплохо, только у нас нет времени искать, и выбирает моя мать. К тому же и выбора нет.
 – Я уверен, – возразил Жерфо, – что в этом году выбор был.
 Он встал из-за стола и принялся ворчать насчет инфляции и дефляции, безработицы, жадности людей, насчет того, что большинство ездят в отпуск в августе и в июне можно найти что угодно.
 – Послушай, – сказала Беа, – что сделано, то сделано.
 – Твоя мать дура.
 – Да, дура, – согласилась Беа с обезоруживающим спокойствием. – Мы сегодня обедаем с ней, так что ты доставишь мне удовольствие, если побреешься и будешь вежлив.
 Жерфо расхохотался. Он упал на стул и долго смеялся, то закидывая голову назад, то качая ею из стороны в сторону и хлопая себя по ляжкам. Беа невозмутимо доела печенье. Перестав смеяться, Жерфо вытер глаза.
 – Однажды я внезапно сойду с ума, – заключил он, – а ты этого даже не заметишь.
 – Если будет разница, замечу.
 – Какой тонкий юмор, – грустно сказал Жерфо. – Какой юмор!.. Какой юмор!.. Какой юмор!..
 Он пошел умываться и бриться. Когда он вешал полотенце на вешалку, та с хрустом отвалилась вместе с куском штукатурки и двумя гнутыми шурупами. Жерфо оставил полотенце, вешалку и штукатурку там, где они были, то есть на полу, и поехал на машине за продуктами. Он решил запастись растительным маслом, сыром, вином и газировкой, Девочки шумно требовали взять напрокат телевизор.
 – Здесь нечего ловить, – уверял их Жерфо.
 – Да, а в прошлом году?
 – Нужна наружная антенна.
 Девочки выбежали на улицу, опрокинув стул, и вернулись, вопя, что на крыше есть большая антенна. Жерфо капитулировал и сказал, что сделает все необходимое.
 – Когда? – спросили девочки.
 – Сегодня после обеда я съезжу в Руайан.
 Они замолчали, как будто кто-то нажал на кнопку выключения звука. Потом они отправились пешком к матери Беа, вместе с которой пообедали.
 – Ты обещал съездить в Руайан взять напрокат телевизор, – напомнили девочки, едва они вышли от жуткой старухи.
 Жерфо поехал в "мерседесе" в Руайан за телевизором. На обратном пути он обогнал седан "ланчия-бета 1800". В доме, к уродству которого он никак не мог привыкнуть, он поставил телевизор, разделся, надел плавки, снова оделся и пошел на пляж к Беа и девочкам.
 Было пять часов. Солнце обжигало. Несмотря на инфляцию, дефляцию и на то, что было только тридцатое июня, на песке и в воде было много народу. Жерфо спросил себя, что здесь будет через три дня.
 Ему понадобилось добрых пять минут, чтобы найти Беа и девочек. Все три искупались, позагорали полчаса и оделись. Беа в джинсах и креповой блузке, сидя в пляжном кресле, читала Александру Коллонтай. Девочки в шортах и передничках лепили из песка корабль. Жерфо сел рядом с Беа в другое кресло. Девочки подбежали узнать, привез ли он телевизор, и, довольные, отправились снова рыться в песке. Жерфо разделся до плавок. Белизна кожи его смущала. Он пошел купаться один.
 Вскоре двое убийц вышли из "ланчии", стоявшей у моря. Оба были в плавках. Ни у того, ни у другого фигуры не имели ни грамма жира, Наоборот, у обоих была хорошая мускулатура, гармоничная и без культуристских излишеств. Каждый мельком восхитился телом другого, пока они шли к морю вслед за Жерфо.
 Тот без удовольствия вошел в холодную воду, остановился, когда она дошла до пениса и тестикул, потом до пупка. Тогда он нырнул и проплыл метров сто. Океан в этом месте смешивался с водами Жиронды и был захламлен пустыми пачками от "Голуаз", персиковыми косточками, апельсиновой кожурой. Вода была насыщена углеводородом и вобрала в себя мочу огромного количества детей, смеющихся девочек-подростков, игроков в мяч, спортивных стариков. В море болтался даже негр в красных кальсонах. Ближайший к Жерфо человек находился от него на расстоянии меньше трех метров. Поэтому, когда двое убийц в плавках приблизились к Жерфо, он не обратил на них никакого внимания. Встав на ноги, чтобы перевести дыхание, он сильно удивился тому, что молодой тип сильно ударил его в солнечное сплетение.
 Жерфо медленно упал вперед с открытым ртом, который тут же заполнился водой. Молодой нападавший обхватил Жерфо обеими руками за пояс, пытаясь удержать его тело под водой. Белобрысый левой рукой схватил Жерфо за волосы, а правой сдавил ему горло. Он душил Жерфо и не давал ему поднять голову из воды.
 В тот момент, когда нанесли первый удар, Жерфо был по пояс в воде. Кулак прошел по воде, и от этого удар был ослаблен. Жерфо мог сопротивляться, на что убийцы не рассчитывали.
 Вслепую, чувствуя, как вода свободно заливается в бронхи, а горло вибрирует под пальцами нападавшего, Жерфо пощупал в грязной воде, коснулся ног врага, схватил его за гениталии, сжал их сквозь нейлон и попытался вырвать. Его горло отпустили. Он поднял голову над водой. Его ударили в висок и снова окунули. Он едва успел глотнуть немного воздуха. Жерфо мельком увидел детей, смеющихся подростков, игроков в мяч и негра, одновременно услышав смех, крики и прибой. Какой-то тип истерично орал:
 – Давай, Роже, давай!
 Никто не замечал, что Жерфо убивают. Он умышленно оставил голову под водой, не пытаясь вынырнуть, чего от него ждали, вырвался из рук голубоглазого убийцы, перевернулся в воде, выскочил на поверхность, выблевывая желчь, и стукнул молодого под подбородок. Он получил кулаком по почкам такой удар, который мог свалить першерона. Мозг Жерфо занимала только одна мысль: "Убей их, вырви им глаза, оторви яйца этим сукиным детям, которые хотят тебя уничтожить!"




 8


 Наконец двое убийц обратились в бегство, так и не справившись со своей дичью. Их дичь превратилась в истеричное существо, которое билось, вырывалось и грозило в любую секунду вырвать им глаза ногтями. Кроме того, Жерфо вот-вот мог набрать достаточно воздуха, чтобы закричать, и тогда все эти люди вокруг, которые до сих пор занимались своими делами и играми, поняли бы, что что-то не так. И убийцам пришлось бы прокладывать себе путь через эту толпу в воде, доходившей до пояса. Они сочли более благоразумным ретироваться.
 Несколько мгновений Жерфо продолжал драться один, хрипя и вскрикивая. Пока он перевел дыхание и понял, что его оставили в покое, те двое уже вышли из воды. Жерфо заметил их не сразу. Они шли по пляжу. По ноге маленького брюнета текла струйка крови, и он прихрамывал. Потом они вышли с пляжа, пересекли дорогу, и Жерфо потерял их из виду. Дорога располагалась выше пляжа. Там у балюстрады был знак, запрещающий стоянку. Через минуту оттуда быстро отъехала красная спортивная машина. Жерфо взмахнул рукой, но он не был уверен, что это машина напавших на него, и опустил руку. Он обвел взглядом купающихся рядом.
 – Держи убийц! – неуверенно крикнул он.
 Негр бросил на него подозрительный взгляд и уплыл безукоризненным кролем. Остальные продолжали брызгаться, играть в мяч, смеяться и кричать. Жерфо тряхнул головой и медленно вернулся на пляж, стараясь восстановить дыхание. Он подошел к Беа и девочкам. У него были ватные ноги и горело горло. Он сел в пляжное кресло.
 – Тебе понравилось? – спросила Беа, не поднимая глаз от книги.
 – Скажи, – произнес вдруг Жерфо хриплым голосом, – это ты подстроила эту идиотскую шутку?
 – А? Что? – переспросила Беа. Она повернулась к Жерфо, сдвинула солнечные очки на конец носа и посмотрела на мужа поверх стекол расширившимися глазами, – Что у тебя с шеей? Ты весь красный.
 – Ничего, – хмуро ответил Жерфо.
 Беа подняла брови и снова углубилась в чтение Коллонтай. Жерфо высвистел четыре такта "Moonlight in Vermont", замолчал и бросил на Беа неуверенный взгляд. Он повернулся в кресле, осматривая пляж и набережную, но не заметил ничего необычного.
 Двое убийц находились в четырех километрах от него, в кафе-ресторане. Они злились и заказали две дюжины устриц и бутылку мюскаде, чтобы утешиться после своего смехотворного поражения.
 Жерфо еще немного поерзал в кресле, нагнулся, покопался в пляжной сумке Беа и вытащил оттуда книгу некоего Касториалиса, посвященную рабочему движению. Некоторое время он делал вид, что читает.
 Немного позднее, когда солнце стало клониться к закату, Жерфо, Беа и девочки вернулись домой переодеться и причесаться, после чего отправились в бретонскую блинную, находившуюся рядом с парком аттракционов и конторой, сдающей напрокат велосипеды. Беа ненавидела готовить. Они поели быстро потому, что девочки хотели успеть к началу фильма, который показывали по телевизору. Это был фильм по книге Сэмюэла Фуллера, названный во французском прокате "Порт наркотиков".
 Жерфо почувствовал, что не в силах справиться с овладевшей им тревогой. В начале девятого он сказал, что пойдет купить сигареты, и в наступавших сумерках отправился пешком в Сен-Жорж. Жерфо почти хотел, чтобы те двое появились снова и напали на него. Это хотя бы положило конец его неуверенности. Он вышел на берег моря. Рядом остановился автобус на Руайан. Жерфо сел в него. В Руайане он снова бродил, а в десять вечера сел на поезд до Парижа. Думая об этом позднее, он вспомнит из своих хождений по Руайану в тот вечер только рекламу галантерейного магазина "Пальцы феи"...




 9


 – Знаешь, – возбужденно крикнул Жерфо Льетару, – знаешь, что я помню из Руайана? Рекламную вывеску галантерейного магазина! Я запомнил ее наизусть! – Он продекламировал.
 – Пей кофе, – сказал Льетар.
 Жерфо выпил. Они сидели в задней части фотомагазина, который Льетар держал недалеко от мэрии Исси-ле-Мулино. Здесь продавались пленки, камеры, бинокли, телескопы и другие приборы. Льетар был в красной рубашке и поношенных черных брюках. У него были интеллигентное лицо и мягкие манеры, но этому не следовало доверять. Однажды он попал в жестоко разогнанную полицией демонстрацию. Через шесть месяцев после выхода из больницы Льетар напал ночью на улице Брансьон на одинокого полицейского, оглушил его ударами палки, сломал два ребра и челюсть и оставил прикованным наручниками к решетке бойни в Вожираре.
 – Ты выглядишь вымотавшимся, – заметил Льетар. – Ты спал в поезде?
 – Нет, не спал! Конечно, нет!
 – Можешь отдохнуть наверху. Тебе это нужно.
 – Я не смогу заснуть.
 – А если я дам тебе снотворное?
 – Это не поможет.
 – Все-таки попробуй, – посоветовал Льетар.
 Жерфо что-то неопределенно буркнул. Льетар принес ему две таблетки и стакан воды. Жерфо выпил.
 – Ты думаешь, я свихнулся? – спросил он.
 – Нет, – сказал Льетар, – не думаю. Я слушаю. Мне надо открывать магазин. Уже восемь часов, представь себе.
 Жерфо покачал головой. Льетар встал из-за стола и прошел в магазин. Он открыл его, и почти тотчас ему пришлось обслуживать клиента, хотевшего купить пленку "Кодахром". Когда Льетар вернулся, Жерфо почти спал, лежа на столе. Льетар помог ему подняться наверх по внутренней винтовой лестнице. Жерфо разделся и лег. Он сразу захрапел, вернее, зарычал. Один раз он наполовину проснулся, смутно подумал, что светло, спросил себя, где находится, и снова заснул. Когда он проснулся во второй раз, за окнами были сумерки. Жерфо встал и оделся. Льетар поднялся по винтовой лестнице с чашкой кофе в руке. Жерфо бросился на него, и кофе выплеснулся из чашки на блюдце.
 – Мерзавец! – крикнул Жерфо. – Ты позвонил моей жене?
 – Нет, – ответил Льетар. – А что? Надо было?
 – Ты звонил в полицию? Предупредил кого-нибудь?
 Льетар с озабоченным видом покачал головой. Жерфо выпустил его и отступил с извиняющимся видом.
 – Сделаем бифштекс по-татарски, как в старые времена? – предложил Льетар. – Я купил мясо.
 Жерфо согласился.
 – Ты думаешь, – спросил Льетар, когда они сидели за столом на первом этаже перед бифштексом по-татарски, который был черным от избытка специй, – что тебя хотели убить из-за того типа, которого ты подобрал на дороге тогда ночью?
 – Я? Почему? – удивился Жерфо.
 – Так ты сказал вчера. Ты думаешь, будто его друзья считают, что ты сбил того типа или что-то вроде того, и пытаются отомстить тебе.
 – Прости, я не понял, – сказал Жерфо, мотая головой.
 Льетар повторил.
 – Ах да, – вспомнил Жерфо. – Но я не знаю.
 – Тебе следовало бы обратиться в полицию. – Льетар налил "медок".
 – Не хочется.
 Они несколько секунд смотрели друг на друга и жевали.
 – Хочешь остаться у меня на несколько дней? – предложил Льетар.
 – Нет, нет.
 – Завтра днем по телевизору... Смотрел вчера вечером фильм по Фуллеру? Ах да, не смотрел. О чем я? Да! Завтра днем они показывают "Пробуждение красной колдуньи" Эдварда Людвига. С ума сойти. Я всегда плачу в конце... – Он изобразил, как по его лицу струятся слезы.
 – Угу, – буркнул Жерфо, не имевший ни малейшего понятия, о чем говорит Льетар.
 К восьми часам вечера они прикончили бифштекс и вино и закурили. Жерфо спросил Льетара, не может ли он включить музыку.
 – А какую?
 – "Телеграмму с западного побережья", – попросил Жерфо.
 – Kleine Frauen, – сказал Льетар, – kleine Lieder, ach, man liebt und sie wieder. Маленьких женщин, – перевел он, – и легкие песенки по-прежнему любят. Извини, дружище, у меня только "хард-боп".
 – Наши вкусы различались уже в лицее, – заметил Жерфо.
 Потом Льетар немного рассказал о себе. Магазинчик давал ему средства для жизни. Жениться он не собирался. В прошлом году у него была связь с американкой.
 – А еще я написал сценарий, – добавил он, – но конец меня не устраивает. Мне нужно найти финал. Может быть, я напишу большую книгу об американских операторах.
 – Беа – это моя жена, журналистка – она специализируется на кино, – проговорил Жерфо.
 – Вот это здорово. Нам надо будет встретиться еще раз. Не только из-за этого. Вообще.
 Скоро Льетар сказал, что пора идти спать, а Жерфо – что ему надо уходить.
 – Возвращаешься в Сен-Жорж-де-Дидонн?
 – Еще не знаю. Да, конечно.
 – Не бери себе в голову, – успокаивал его Льетар. – На тебя наверняка напали чокнутые или пьяные. Такие типы есть где угодно.
 – Ты можешь дать мне пистолет? – спросил Жерфо.
 – Да, если это тебя успокоит, – ответил Льетар.
 Они быстро поднялись на второй этаж. Льетар открыл один из ящиков комода, в котором лежало много коробок и пакетов, обернутых тряпками. Он секунду подумал, потом развернул грязно-синюю тряпку и вынул из нее пистолет, по боку которого шла надпись: "Бонифацио Эчеверрия С. А. – Эйбар – Испания – "стар"".
 – Можешь оставить себе. У меня его оставил один парень и совсем забыл о нем. Это забавная история. Хотя, если подумать, не такая уж забавная. Это был друг моего друга. Он француз, но приехал из Южной Америки. Его отца, участвовавшего в Сопротивлении, до смерти запытали нацисты. Кто-то выдал, и мать парня знала, кто это сделал. Она увезла мальчишку в Южную Америку и там воспитала в ненависти, чтобы он убил типа, выдавшего его отца. И вот он приехал со своим шпалером, как одинокий мститель, но ему казалось, что это как кино. Попав сюда, он даже не пытался серьезно искать предателя. А тот давно умер. Он встретил девушку, они поженились, и, кажется, оба работают преподавателями в Эксе. А свою пушку он забыл у меня. К ней подходят патроны калибра семь шестьдесят три от "маузера".
 – Спасибо, – сказал Жерфо.
 Льетар наскоро показал ему, как обращаться с оружием. Магазин был полон, но патроны пролежали лет десять или пятнадцать. Других у Льетара не было. Оба спустились на первый этаж и попрощались. Льетар наполовину поднял железный занавес и, когда Жерфо вышел, тут же опустил его снова. Жерфо направился к станции метро со "стар" в кармане пиджака, напевая, что молодость умерла и любовь тоже.




 10


 От Льетара Жерфо отправился прямо к себе домой. Включив воду и электричество, он прошелся из комнаты в комнату, везде зажигая свет. Квартира была комфортабельной и заурядной. Невозможно было предположить, что убийцы прячутся в подсобке. Жерфо выключил большинство ламп, принял душ и расположился в гостиной со стаканом "Катти Сарк". Питье было теплым, потому что холодильник еще не успел наморозить лед, а погода была жаркой. Он послушал Фрэда Каца и Вуди Германа. В половине двенадцатого вечера он продиктовал по телефону текст телеграммы для Беа, сообщив, что сожалеет о внезапном отъезде, что не мог предупредить ее раньше, что все объяснит, что отправит следом письмо и что все хорошо. Жерфо выпил уже шестой стакан виски, поэтому он и говорил о письме, хотя собирался в самое ближайшее время вернуться в Сен-Жорж-де-Дидонн. Он даже начал писать это письмо и дважды опрокидывал на него виски.
 "Я собираюсь очень скоро вернуться в Сен-Жорж, – писал он. – Моя выходка, очевидно, показалась тебе необъяснимой. Честно говоря, я и сам ее толком не понимаю. Думаю, все дело в нервном утомлении. Все крутишься, а чего ради? – Последнюю фразу он вычеркнул. – Год был сложным, а я много работал, – написал он. – Иногда мне хочется, чтобы мы все бросили и уехали в горы выращивать овощи. Не волнуйся, я прекрасно знаю, что это глупость".
 Жерфо закончил письмо уверениями в любви и выпил еще четыре стакана виски. Теперь у него был лед. Он открыл новую бутылку "Катти Сарк", но минералки не оказалось. Он разорвал залитое виски письмо, бросил его в мусорное ведро и растянулся на диване отдохнуть несколько минут, но крепко заснул.


* * *

 Телеграмма для Беа пришла в почтовое отделение Сен-Жорж-де-Дидонн в девять часов утра. Двое убийц сидели в "ланчии", припаркованной на углу маленькой улочки, и Карло наблюдал через лобовое стекло за летним домиком Жерфо, до которого было двести пятьдесят метров. Около девяти пятнадцати он увидел, как Беа и девочки ушли на пляж с сумкой и полотенцами. Взяв с соседнего сиденья бинокль, он проследил за женщиной и детьми. Бинокль был очень мощным, и Карло смог разглядеть, что у Беа осунувшееся лицо и что она недавно плакала.
 – Эй, – произнес он. – Пст! Эй!
 Белобрысый поднялся с заднего сиденья, на котором дремал, оперся одной рукой на спинку переднего сиденья, другой энергично потер глаза и зевнул.
 – Мне приснился старик, – заметил он.
 – Тейлор?
 – Тейлор не старик. Нет, другой. Тот.
 Однажды двое убийц вошли в кабинет того старика и преподали ему небольшой урок. Белобрысый держал старика, а Карло бил его по горлу свинцовой дубинкой, пока горло не расплющилось. Потом они вдвоем выбросили старика из окна пятого этажа, и он разбился о мостовую.
 – Баба и малявки пошли на пляж, – сказал Карло. – Он скоро последует за ними.
 – Карло, я не думаю, что он в доме.
 – Не начинай этот спор по новой!
 – Вчера вечером в гостиной были только женщина и две девчонки, а нигде больше свет не горел. Значит, он не вернулся...
 – Он сидел в уборной! – уверенно заявил Карло и засмеялся, как будто сказал что-то смешное.
 Белобрысый покачал головой, хотел возразить, но передумал.
 – Вон почтальон, – заметил он.
 Действительно, почтальон на велосипеде затормозил перед летним домом семьи Жерфо. Он спрыгнул с велосипеда, прислонил его к ограде, быстро прошел в сад и воинственным шагом поднялся по ступенькам. Он позвонил, и в его руке, словно по волшебству, появилась телеграмма. Через несколько секунд почтальон позвонил снова, потом еще раз. Наконец он забарабанил в дверь кулаком. В конце концов он сунул телеграмму под дверь, вернулся к своему велосипеду и уехал.
 – У этого дурака крепкий сон, – сказал Карло. – Можно войти и покончить с ним.
 Белобрысый вышел из машины.
 – Эй! – крикнул Карло. – Я сказал это просто так. Не дури, Бастьен.
 Бастьен двинулся к дому. Карло включил двигатель "ланчии", но Бастьен на ходу обернулся и показал рукой, что надо выключить. Карло выключил зажигание и с раздраженным вздохом откинулся на спинку сиденья. У него болела спина. Они провели в машине всю ночь.
 Бастьен вошел в сад, направился к дому, вытащил телеграмму и аккуратно ее распечатал. Он прочитал текст, шевеля губами, потом опять подсунул телеграмму под дверь и вернулся к машине.
 – Это от него, – сообщил он. – Подписано Жоржем Жерфо и отправлено из Парижа. Его здесь нет, он вернулся домой. Ну, кто был прав?
 – Черт! – воскликнул Карло.
 – Так кто все-таки был прав? Скажи – кто?
 – Ты, придурок.
 Бастьен сел за руль и тронул машину.
 – Э! – забеспокоился Карло. – Куда мы?
 – В Париж, кретин.
 "Ланчия" уехала. Через некоторое время появилась одна из девочек и вошла в дом. Она не заметила телеграмму и скоро вышла с набором пластмассовых шаров для петанка, лежавших в полиэтиленовом пакете. Тут девочка увидела телеграмму, подняла ее, прочитала и побежала на пляж.




 11


 Жерфо разбудил телефонный звонок. Он приподнялся, икнув, и чуть не свалился с дивана, но ухватился за спинку. Потом он протер глаза и зевнул, как полтора часа назад убийца Бастьен. У него слипались глаза, дыхание было зловонным, язык распух Он направился к телефону, почесывая через вырез рубашки грудь. Уже сняв трубку, он с неудовольствием заметил, что не выключил вчера проигрыватель. Кто-то кричал ему в ухо, и он не сразу понял кто, а потом вдруг осознал, что это Беа.
 – Да, – сказал он. – Подожди меня. Извини.
 Беа закричала снова, всхлипывая. Она хотела получить объяснения. Жерфо ходил по квартире, держа аппарат. Он подошел к проигрывателю, выключил его, пощупал тюнер и динамик – они были горячими – и поморщился.
 – У меня была депрессия... – Он сел на диван, поставил телефон к себе на колени, зажав трубку между ухом и плечом, и поискал глазами сигарету. Беа кричала в трубку.
 – Алло! – воскликнул он, – Что случилось? Я тебя очень плохо слышу. – Жерфо несколько раз покрутил диск телефона. Всякий раз, когда он это делал, слышимость прерывалась. – Алло! Алло! – кричал он. – Беа, я не знаю, слышишь ты меня или нет. Я люблю тебя. У меня была депрессия, и я вернусь. Алло! Я говорю, что вернусь. Я приеду сегодня вечером, самое позднее завтра. Алло! – Жерфо продолжал крутить диск, и все, что он говорил, доходило до Беа с перерывами.
 Она, со своей стороны, не прекращала попыток докричаться до него.
 Вдруг Жерфо прервал разговор, нажав пальцем на рычаг, отпустил его и послушал гудок, после чего положил трубку, поставил телефон на место и выключил. Теперь Беа могла звонить сколько угодно. Она будет слышать сигнал "свободно", а его звонки беспокоить не будут. Он прошел на кухню и приготовил себе чай. Пока чай заваривался, Жерфо принял душ, побрился и переоделся.


* * *

 В это время двое убийц мчались к Парижу на своей ярко-красной "ланчии-бета 1800". Жерфо пил чай, ел ложечкой апельсиновый мармелад без хлеба и читал старый номер журнала "Фиксьон". Допив чай, он снова включил телефон и позвонил в агентство, сдающее напрокат машины без шофера, а потом вызвал на дом такси.
 Около одиннадцати часов такси высадило его перед гаражом, где он забрал взятый напрокат "форд таунус", и некоторое время он бесцельно катался по Парижу.
 Двое убийц мчались по шоссе. Карло занял место за рулем, Бастьен дремал рядом. После того как он сообщил Карло точное содержание телеграммы, убийцы поругались. Карло доказывал, что разумнее подождать в Сен-Жорж-де-Дидонн возвращения Жерфо. Но, по мнению Бастьена, выражение "отправлю письмо" означало, что Жерфо вернется не сразу. Они много раз обзывали друг друга недоумками и кретинами, потом Бастьен заснул. Вдруг он выпрямился и ругнулся.
 – Мне опять приснился старик, – произнес он.
 – А я никогда не вижу снов, – ответил Карло.
 – Обычно я тоже, – сказал Бастьен.
 – Иногда мне бы хотелось их видеть, – заметил Карло.
 – А мне иногда снятся замки, – поделился Бастьен. – Как тебе объяснить? Такие золотые замки с башенками и флюгерами. О! Точь-в-точь, как на горе Сен-Мишель, представляешь? Замок в горах, и вокруг туман.
 – Мне бы хотелось видеть во сне женщин, – вздохнул Карло.
 – А мне нет, – отозвался Бастьен.
 – Та мне понравилась, – сообщил Карло.
 После того как двое убийц выбросили из окна старика, они наведались к его жене удостовериться, что она ничего не знает. Они в этом полностью убедились. В какой-то момент Карло заставил женщину бить его. Ей это не понравилось. Остальное тоже. Зато Карло остался доволен.
 До последнего контракта все их дела с полковником Тейлором, даже самые первые, шли как по маслу, пока они не напоролись на этого придурка Жерфо. Обычно служащего убить легко. Карло и Бастьен могли делать сравнения: они работали в самых разных социальных слоях общества. Теперь они начали злиться на Жоржа Жерфо.


* * *

 Около тринадцати тридцати Жорж Жерфо ел в закусочной франкфуртские сосиски. Погода стояла теплая и ясная, но воздух был загрязнен. Прохожие были легко одеты. Все остальное – машины, фыркающие в облаках газов, обведенные кругами глаза торопящихся людей, бетонные башни, водянистая безвкусная сосиска на зубах, – все казалось Жерфо омерзительным. Он бы предпочел безжизненный пейзаж без лиц, где ничто не напоминало бы ему о нем самом. Примерно в пятнадцать пятнадцать он машинально вернулся в свою квартиру, прибрался, включил музыку и побросал в чемодан несколько вещей. Почти тотчас раздался настойчивый и долгий звонок в дверь. Жерфо подбежал к дивану, где оставил пиджак, в котором вернулся из Сен-Жоржа, вытащил из кармана "стар", снял пистолет с предохранителя и дослал патрон в ствол. Он отпер дверь и отскочил назад, спрятав пистолет за спиной и держа палец на спусковом крючке. Консьержка через пару секунд открыла дверь и подозрительно посмотрела на Жерфо, который пошатнулся, удержался на ногах и остался стоять, держа одну руку за спиной, а локтем другой опираясь на стену.
 – Это вы, месье Жерфо? – настороженно спросила она. – Вы разве не уехали в отпуск?
 – Что? – переспросил Жерфо; пятясь, ушел в гостиную, и через секунду музыка стала заметно тише, а он, когда вернулся, больше не держал руку за спиной.
 – Вы не уехали в отпуск?
 – Уехали, но я вернулся, – ответил Жерфо. – Кое-что забыл.
 – Простите меня, – сказала консьержка, – Я была на лестнице и вдруг услышала музыку. И я подумала: "Какого черта! Кто это может слушать музыку у месье и мадам Жерфо?"
 – Это очень мило, – произнес Жерфо. – Я хочу сказать, что мы можем чувствовать себя спокойно, вы бдительно несете службу.
 – Делаю что могу, – наставительно заявила консьержка. – Вас спрашивали два господина из вашей фирмы.
 – Два господина? – переспросил Жерфо нейтральным тоном с леткой вопросительной интонацией.
 – Вернее, один, а другой ждал в машине. Я правильно сделала, что дала ваш адрес?
 – Мой адрес? – повторил Жерфо тем же тоном.
 – На море.
 – А! – воскликнул Жерфо – Да, конечно! Молодой человек с черными волосами и высокий массивный блондин, да? Они?
 – Молодой человек – да, а другой... – Консьержка развела руками, показывая, что недостаточно хорошо его рассмотрела, чтобы запомнить.
 Жерфо прислонился плечом к стене и смотрел в пустоту поверх головы консьержки, как будто о чем-то задумавшись или замечтавшись. От его молчания и отсутствующего выражения консьержке стало не по себе.
 – Ну ладно, – сказала она, – мне надо идти. Рада была бы с вами поговорить, но у меня дела.


* * *

 Десять минут спустя "ланчия" остановилась у перехода, меньше чем в ста метрах от входа в дом. Из подъезда вышла женщина с большой собакой на поводке. Собака, размером почти с бульдога, была эрдельтерьером. Это был кобель ростом шестьдесят сантиметров, а в Элизабет, бульдожке Алонсо, было почти семьдесят. Женщина с эрделем перешла улицу, села вместе с собакой в "датсан черри", стоявшую перед домом, и уехала. Как только она включила указатель поворота, Карло тронулся с места и, едва женщина отъехала, припарковался на месте, которое раньше занимал "датсун". Он был в "ланчии" один. Бастьен ждал в бистро с другой стороны дома, наблюдая за выездом из гаража. Сначала двое убийц позвонили Жерфо из бистро. В трубке слышались длинные гудки, но никто не отвечал.
 – Вот видишь, придурок, он уехал к своей женушке! – уверенно заявил Карло.
 Однако он не захотел еще раз отмахать шестьсот или семьсот километров, чтобы проверить это. Они договорились сначала последить за домом и посмотреть, появится ли Жорж Жерфо. Если нет, вечером они отправят липовую телеграмму в Сен-Жорж, что у него в квартире протекает вода и его просят срочно позвонить домой. Ночь они проведут в квартире Карло и Бастьен любили ночевать во время отпускного периода во временно необитаемых квартирах. Особенно это нравилось Бастьену.
 – Мы туристы, – говорил он. – Квартиры людей – как разные страны.
 – Помолчи, придурок, – отвечал ему Карло.
 Короче, если бы завтра утром обнаружилось, что Жерфо вернулся в Сен-Жорж-де-Дидонн, они бы поехали туда и прикончили его, по всей вероятности, из винтовки.
 – Мне надоело хитрить, – подчеркнул Карло.
 "У меня депрессия, – писал жене Жерфо. – Все утрясется, не волнуйся. Я вернусь, но сначала немного попутешествую, проеду через Центральный массив".
 Он снова завершил письмо уверениями в любви и сообщением, что приедет в Сен-Жорж через три, максимум через четыре дня, запечатал письмо, написал адрес Беа, приклеил марку и спустился, чтобы бросить его в почтовый ящик. Карло обалдел, увидев его выходящим из дома. В руке у Жерфо было письмо. Он прошел метров пятьдесят до почтового ящика на углу улицы и бросил конверт, после чего вернулся в дом. Карло тронулся с места так быстро, как только мог, объехал дом и с шумом затормозил перед бистро, где сидел Баетьен. Жерфо в холле вошел в лифт, спустился в подвал и сел во взятый напрокат "форд таунус". Карло замахал руками, подавая знаки Бастьену. Белобрысый убийца положил на стойку пять франков и быстро вышел. За рулем бутылочно-зеленого "форда" Жерфо выехал из гаража и влился в поток машин. Баетьен сел рядом с Карло, и они начали преследование "таунуса".
 – От этого мужика меня тянет блевать, – заявил Карло возмущенным голосом.
 Было шестнадцать сорок пять. Жерфо через заставу Итали выехал на южную автостраду.
 – Куда едет этот придурок? – разъяренно спросил Карло.
 Было второе июля. Люди ехали в отпуск. На дороге возникали пробки, и до аэропорта Орли машины двигались медленно. Затем движение стало более свободным, более быстрым и опасным. Жерфо не свернул на Орлеан, а продолжил путь в направлении Лиона.
 – Да куда ж его несет? – спросил Карло с искренней печалью в голосе.
 – Думаю, можно действовать, – заявил Бастьен.
 – Можно действовать? Что ты имеешь в виду?
 – Догони его, – приказал Баетьен.
 Карло сразу же успокоился. Дистанция между "ланчией" и "таунусом" начала увеличиваться и достигла пятисот метров.
 – Нет, – возразил Карло. – На автостраде ни за что. Это мой принцип, старик. Автострада – это настоящая ловушка.
 – Давай дождемся перекрестка, – предложил белобрысый. – Шлепнем его и сразу свернем.
 – Ага!.. А на повороте напоремся на легавых на мотоциклах. Ты действительно недоумок!
 – Ты не всегда так говоришь!
 – Помолчи, пожалуйста!
 Баетьен замолчал.
 Когда начало темнеть, Жерфо внезапно свернул с автострады. Из-за медленного движения в окрестностях Парижа он доехал только до Макона. Двое убийц не ужинали, Жерфо тоже. Он пересек Макон и поехал на юго-восток, включив фары. "Ланчия" ничего не включила. Карло наклонился вперед и прищурил глаза. Он ехал быстро. Расстояние между "таунусом" и "ланчией" сокращалось, и вдруг у "ланчии" лопнуло колесо. Итальянскую машину замотало по дороге. Карло, стиснув зубы, молча вцепился в руль. Баетьен прижал голову к подголовнику и скрестил руки перед лицом. Из лопнувшего заднего левого колеса вышел воздух, и покрышку разорвало. Температура быстро повышалась. Сзади "ланчии" появилось облако белого дыма, запахло горелой резиной. Наконец Карло переключил на вторую скорость, машина выехала на обочину и остановилась на куче гравия. Карло и Баетьен выскочили, выкладывая все известные им ругательства, особенно неистовствовал Карло. Они вытащили домкрат и запасное колесо. Баетьен взял электрический фонарь и посветил Карло. Тот сменил колесо за минуту сорок секунд.
 – Дай мне руль, – потребовал Баетьен.
 Он сел за руль, Карло вскочил рядом с ним. Оба пристегнули ремни безопасности, и машина тронулась с места, даже не скрипнув. Баетьен был очень аккуратным и опытным водителем. Он включил позиционные огни, фары и ехал на большой скорости, которая на некоторых прямых участках достигала ста шестидесяти километров в час.
 – Мы должны его увидеть, – сказал Карло.
 Они приближались к какому-то городу. В черноте предальпийского пейзажа на горизонте выделялись огоньки. Слева шел товарный состав. Справа была маленькая освещенная бензозаправочная станция. "Таунус" стоял перед колонкой. Жерфо в одной рубашке растирал себе поясницу возле машины и курил "Житан" с фильтром. Станция была открыта совсем недавно, а потому манеры и одежда рабочего – молодого человека в красной фуражке и элегантной форме – были безукоризненны. Ошеломленный Бастьен ударил по тормозам. "Ланчия" в диком вое шин остановилась на выезде со станции. Жерфо повернул голову, увидел "ланчию" и через опущенное стекло правой дверцы заметил смотревшего на него Карло. Жерфо бросился к своей машине, засунул через открытое стекло руку, вытащил из кармана пиджака "стар" и поспешно, неловко снял оружие с предохранителя.
 – Руки вверх! – глупо крикнул он.
 "Ланчия" развернулась почти на одном месте и помчалась на Жерфо. Тот нажал на спусковой крючок. Лобовое стекло "ланчии" разлетелось на куски. Жерфо отпрыгнул назад, оступился, ударился о кофейный аппарат и сильно ушиб спину. Красная машина летела на него, виляя. Жерфо побежал со всех ног. "Ланчия" повернула и прибавила скорость, стремясь размазать Жерфо по стеклу витрины станции. Жерфо развернулся. Левая фара "ланчии" ударила его по ягодице и отшвырнула на цемент, а машина протаранила витрину. Огромные куски стекла, наборы инструментов, бидоны с маслом, карты, электрические лампы и мотки проводов повалились в жутком грохоте.
 Гравий расцарапал Жерфо лоб и щеки, нос был разбит. Он перевернулся на спину. Ягодица жутко болела. При падении он выпустил из руки "стар" и не знал, куда отлетел пистолет. Он поднялся на локтях и увидел Карло, выходящего из итальянской машины со "смит-вессоном" сорок пятого калибра в руке. Бастьен дал задний ход в сторону рабочего, который бросил шланг и побежал к конторе. Карло прицелился из револьвера в Жерфо. Рабочий нагнул голову, врезался в Карло и отбросил его на кучу осколков стекла, бидонов, битых лампочек, карт и прочего. Бак "таунуса" был полон. Автоматический насос продолжал качать бензин. Тот разливался по цементу и бежал длинной струйкой к Жерфо.
 Бастьен вышел из "ланчии" и выстрелил в спину рабочему из пистолета. Рабочий упал ничком перед входом в контору, подобрал под себя ноги и попытался встать. Сидевший на осколках, витрины и державший обеими руками револьвер сорок пятого калибра, Карло выстрелил ему в лицо и разнес голову.
 – Твою мать! Твою мать! – сказал Карло.
 Жерфо удалось встать. Он сделал три шага в сторону "таунуса", и белобрысый выстрелил в него. Пуля чиркнула по голове Жерфо. Он повалился на спину, и его лицо залила кровь. Карло встал, подбежал к "ланчии" и сел за руль. Жерфо шевелился на цементе.
 – Добей этого придурка! – крикнул Карло.
 Бастьен мотнул головой, чтобы отбросить назад свои белесые волосы, и двинулся на Жерфо. Тот вытащил из кармана зажигалку и поднес пламя к вылившемуся на землю бензину. Он сильно обжег себе ладонь и руку. Огонь в одно мгновение перебежал с зажигалки на "таунус". Жерфо вскочил на ноги, удивленный, что может стоять и бежать. Он бросился к дороге. Когда он выскочил на шоссе, ему показалось, что в него стреляют. Потом бензобак "таунуса" взорвался, и взрывная волна отбросила его на другую сторону дороги, где он приземлился носом в жирную землю, в листья репы или картошки. Он снова поднялся и отвернулся, издавая бессвязные крики. Его потрясло зрелище горевшего, как манекен, белобрысого убийцы, лежавшего на цементе, раскинув руки крестом. Из пламени на шоссе выскочила "ланчия", все стекла которой были выбиты, а шины дымились. Обезумевший Жерфо повернулся спиной к пожару и побежал наугад через поле, выворачивая ноги в рыхлой земле. Он бежал к железной дороге.




 12


 Жерфо не совсем пришел в себя. Он не понимал, где находится: у себя дома в Париже, в домике на море или у Льетара. Он лежал на жестком полу в темном помещении. Через щели в стенах слабо пробивался свет. Его уши наполнял ритмичный звук. Ему снилось, что он стреляет из пистолета в человека. Подумав, он сообразил, что находится в товарном вагоне железной дороги, и, успокоившись, снова заснул.
 Затем дверь вагона приоткрылась немного, но достаточно, чтобы увидеть, что внутри. Между ящиками с надписью на английском "Handle with care" сидел на корточках тип и смотрел на Жерфо. У него была фигура медведя или какого-нибудь другого животного, может быть бобра. На нем был непромокаемый плащ без рукавов, скорее накидка, предназначенная защищать голову и спину, а также рюкзак велосипедиста на спине. У человека, сидевшего напротив Жерфо, не было ни велосипеда, ни рюкзака. Плащ окружал его, как вигвам, и делал фигуру бесформенной. На голове у него была изношенная шляпа-котелок. Его лицо было довольно молодым, но морщинистым, заросшим бородой, грязным, а зубы – гнилыми.
 Жерфо тоже выглядел не слишком красиво. Грязь и кровь запачкали лицо, рубашка разорвалась на локте, а брюки – на колене и ягодице. Он был в грязи с головы до ног, ботинки покрыты слоем глины. На голове – ярко-красная ссадина в форме бутоньерки. Кусок кожи с волосами и грязью свисал ему на лоб.
 – Вы железнодорожник? – спросил он.
 Тип не ответил и продолжал смотреть, посмеиваясь. А может, это было обычное выражение его лица. Жерфо хотел повторить вопрос, повысив голос, потому что шум идущего поезда мог помешать типу услышать его. Но нет, это было маловероятно. Жерфо, чувствуя слабость, промолчал. Вдруг он начал шарить по своим карманам. Обожженная рука причиняла боль. У него болело все тело. Его движения стати лихорадочными. Жерфо посмотрел на бродягу с обидой, недоверчивостью и ненавистью и попытался встать. Бродяга поднялся, отодвинул полу плаща и ударил его по голове молотком. Жерфо упал на пол вагона. Он снова почувствовал, как его собственная кровь течет по коже. Ему не удавалось подняться. Бродяга дважды ударил его ногой по ребрам. Жерфо закричал от бешенства, царапая ногтями пол. Бродяга смотрел на него то ли бесстрастно, то ли ухмыляясь – из-за этой дурацкой гримасы понять было невозможно, – немного наклонив голову набок. Его правая рука была согнута и отодвинута от тела, чтобы не запутаться в складках плаща, и готова снова ударить. Потом он с трудом отодвинул дверь левой рукой.
 Жерфо удалось немного изменить позу. Кровь медленно текла по нижней челюсти на подбородок и капала на пыльный пол. Все происходило очень медленно.
 – Подонок, – сказал Жерфо. – Мой бумажник... Мои деньги... Моя чековая книжка...
 Через открытую дверь были видны медленно проплывавшие верхушки лиственниц. Железная дорога шла по насыпи или по гребню холма, потому что верхушки деревьев были на уровне двери. Бродяга сунул молоток за пояс, двумя руками схватил Жерфо под мышки, подтащил к двери – тот закричал, не веря в происходящее, – и выбросил из вагона. Жерфо зацепился каблуком за угол двери, потом упал животом на насыпь, и от этого у него перехватило дыхание. Он вскочил и отпрыгнул в сторону, как в тот раз, когда его пытались утопить. Он упал между двумя лиственницами, прокатился по склону метров сорок или шестьдесят, ощутил дикую боль в ноге и снова потерял сознание.




 13


 Ближе к вечеру пошел дождь. Жерфо был уже далеко от железнодорожного полотна.
 Его обморок после падения длился всего несколько минут. Он поднялся, удивляясь, что до сих пор жив. События последних дней, наступившие после уютного детства и молодости, отмеченной успешным продвижением вверх по социальной лестнице, выработали у него убеждение, что его нельзя уничтожить. Но в том невероятном положении, до которого он дошел после стольких приключений, Жерфо казалось удивительным, что он еще жив. Собственный образ был навеян Жерфо детективом, прочитанным десять лет назад, и вестерном, увиденным в прошлом году в кинотеатре "Олимпик". Он забыл их названия. В книжке человек, которого страшно изуродовали по приказу главаря банды и бросили потому, что сочли мертвым, потом жестоко отомстил и главарю, и его подручным. В фильме Ричард Харрис, которого Джон Хьюстон бросил в прерии, тоже сочтя мертвым, выжил среди дикой природы, борясь за пищу с волками.
 Жерфо вздрогнул при мысли, что за еду придется сражаться с дикими зверями.
 Очнувшись, он прислонился к стволу лиственницы и ощупал себя с излишними предосторожностями. Левая нога сильно болела. Опираясь на дерево, Жерфо встал. Нога подломилась, и он снова упал на землю, ободрав ладони о кору. При второй попытке дела пошли лучше. Он оторвался от ствола, за который держался, и в четыре прыжка достиг другого дерева, в трех метрах дальше. Он чувствовал острую боль в подъеме ноги, но, как ни странно, при ходьбе она немного затихала. Нога болезненно подгибалась, когда он шел, но все-таки ему удавалось довольно ловко двигаться от ствола к стволу.
 Помогал склон. Сначала Жерфо хотел вернуться к железной дороге и дождаться следующего состава или дойти по рельсам до ближайшей станции. Но ему пришлось отказаться от мысли идти вверх по крутому склону, и поэтому он спускался. Чем ниже спустишься, тем легче будет найти людей: это элементарно.
 От дерева к дереву он двигался по склону, на котором росли темная трава и мох. Иголки лиственниц были скользкими, участки голой красноватой земли, усыпанные камнями, также затрудняли передвижение. Жерфо много раз падал. Чтобы идти в выбранном направлении, ему приходилось ставить раненую ногу вниз. Это было очень неудобно.
 В лесу шелестел веселый ветерок. Между деревьями летали немногочисленные птицы. Жерфо поднял голову и между фисташково-зелеными верхушками увидел в сером небе парящую птицу, которая была крупнее остальных. До этого он еще раз разбил себе лицо и съехал по склону на заду, подпрыгивая и ругаясь. Внизу он ударился лодыжкой о корень и чуть не заплакал. Он снова поднялся и, увидев, куда съехал, решил, что пропал.
 Он находился в грязной расщелине, заваленной растительными остатками в разной степени разложения. Если на этой высоте водились кабаны, в чем Жерфо сомневался, это место должно было служить им логовом. Во всяком случае, если он хотел двигаться вперед, надо было отсюда выбираться, неважно в какую сторону.
 Он предпринял несколько неудачных попыток, закончившихся смешными и болезненными падениями. Ему в голову пришла мысль подняться, цепляясь за землю пальцами. Жерфо преодолел небольшую горку и выбрался на пересеченную местность, приведшую его в отчаяние. Там были только крутые гранитные скалы, поваленные бурями или обвалами стволы деревьев, головокружительные обрывы. Это выглядело очень романтично, но, с точки зрения Жерфо, – полное дерьмо.
 Он продолжил путь ползком, с ослабевающей энергией. Небо наверху чернело, и наконец пошел дождь.
 Дождь был сильным и лил долго. Желтая вода стекала по красным склонам. Жерфо дополз до хаотически наваленных вырванных деревьев, забился под них и поднял воротник рубашки. Вода стекала между стволами и мочила его одежду. Было холодно. Жерфо тихонько заплакал. Наступила ночь.
 На рассвете он немного поспал. Тревога и мрачное удовольствие от переживаний долго не давали ему уснуть. Дожди следовали с короткими интервалами. Между ними вода продолжала стекать по склону, по веткам, заливаясь под поваленные деревья и на Жерфо. Когда он открыл глаза, ему показалось, что он их только что закрыл. Зубы его стучали, грязный лоб был горячим. Он пощупал раненую ногу: она распухла и болела сильнее, чем накануне. Жерфо с трудом снял ботинок, покрытый коркой грязи, а когда снимал носок, тот разорвался на пятке и на подъеме. Жерфо с нехорошим удовлетворением посмотрел на распухшую синюю ногу и костный выступ спереди и сбоку. Он не мог надеть ботинок даже после того, как вынул шнурок, который отбросил изо всех сил, и тот приземлился в грязь в паре метров. Жерфо хотел посмотреть на часы, но их не было, и он вспомнил, что уже заметил это накануне, вскоре после падения с поезда.
 Тучи уже не образовывали ровный, непробиваемый свод. Они опустились и разорвались о горы. Жерфо смог увидеть, что происходит внизу, и решил, что находится на высоте двух – трех тысяч метров. Он на четвереньках выбрался из-под поваленных деревьев и с яростью пополз, не обращая внимания на боль, не без удовольствия рыча как зверь.
 Это короткое усилие совершенно истощило его силы. Он делал долгие паузы между короткими передвижениями на пять-шесть метров. Распогодилось. Лиственницы стали реже. Солнце сверкало как сумасшедшее. Между деревьями еще витал туман. Летали тучи насекомых. Скоро стало жарко. У Жерфо поднялась температура, и эта история перестала казаться ему романтичной.
 Когда день прошел, не принеся ничего нового, он стал совершенно серьезным и начал строить планы, как выжить одному. Он провел инвентаризацию своего имущества, сводившегося к грязному платку, ключам от парижской квартиры и шести намокшим "Житан" с фильтром в раздавленной пачке. Ни зажигалки, чтобы развести огонь, ни оружия, ни еды. Однако к Жерфо пришло второе дыхание. Он добрался до сломанной нижней ветки дерева, оторвал ее и использовал в качестве костыля. Ему удалось продолжить путь на ногах и достичь скорости четыре километра в час. Он хотел бы найти собирающих пыльцу пчел, дойти до улья, тем или иным способом прогнать рой и съесть мед, но отбросил эту мысль, решив, что получит страшные укусы и окончательно выйдет из строя, если вообще не умрет. Кроме того, пчел все равно не было.
 Для очистки совести он перепробовал много встреченных растений, которые могли оказаться съедобными, но у всех был вязкий и горький вкус.
 Сев на землю, Жерфо бросил маленький камушек в надежде пробить голову черной в белых пятнах птице, сидевшей на стволе и что-то клевавшей. Он промазал – камень пролетел так далеко от птицы, что она даже не испугалась. Второй попытки Жерфо не предпринял.
 Солнце зашло. Было, очевидно, что-то около пяти или шести вечера, когда Жерфо, по-прежнему на ногах, но со скоростью, упавшей до двух километров в час, вышел на поляну. Он уже раза три проходил через поляны, но они были маленькими. Проклятые лиственницы расступались метров на тридцать, максимум на пятьдесят, и продолжали закрывать горизонт. Теперь было по-другому: еще не дойдя до поляны, Жерфо увидел между стволами деревьев тонкую траву, расстилавшуюся больше чем на сто метров, до вершины холма. Дальше была видна равнину в форме ковша, окруженная поросшими лесом холмами, запиравшими ее узкое горло в восьми или десяти километрах отсюда. В начале долины была зона лесоповала. Выше, там, где прекращались деревья, виднелось светлое пятно, казавшееся туристским домиком или коровником.
 Чувство затерянности в диком мире, простирающемся на тысячи километров, исчезло. Жерфо поспешил к холму, закрывавшему вид на центр долины. По мере продвижения он с радостью замечал тропинки, секторы рубки леса, коровники на склонах.
 Жерфо достиг края луга, и из его горла вырвалось довольное рычание. Он заметил внизу маленькое ярко-синее озеро и довольно значительное поселение: более двух дюжин строений, покрытых шифером, сараи, заборы, улицы и какие-то блестевшие на солнце дорожки, очевидно систему водоснабжения, распределявшую воду, пришедшую с вершин. Жерфо сильно хотелось пить. Он медленно и тяжело опустился на живот, чтобы полизать траву и полюбоваться местом, где его ждало спасение.
 Ему понадобилась добрая минута, чтобы осознать, что он не свихнулся, и прикинуть расстояние, отделявшее его от долины. Птице здесь пришлось бы пролететь километр или два. Но пройти предстояло раз в пять или десять больше.
 Разозлившись, Жерфо немного полежал, потом испугался, что заснет и умрет здесь, поднялся, опираясь на свой импровизированный костыль, и тронулся в путь.
 Чтобы продолжить спуск, ему пришлось снова войти в лесистую зону. Деревня исчезла из виду. После четверти часа неуверенной ходьбы горло и пустой желудок Жерфо сжались от тревожной мысли, что он никогда не дойдет до деревни, что добраться до нее удастся не меньше чем за неделю.
 Наступила ночь – вторая с того момента, как его выбросили из поезда. Он пытался продолжать путь в темноте, но стал натыкаться на деревья и заплакал, а после двух падений остановился. Он очень устал и заснул моментально. Утром его нашел лесоруб-португалец.




 14


 В два часа ночи, когда Жерфо спал, радиостанция РТЛ передала, что "таунус" опознан: в день драмы его взял напрокат некий Жорж Жерфо, начальник отдела одной крупной парижской фирмы, исчезнувший после этого происшествия. "Вечером второго июля, – напомнил диктор, – были убиты рабочий бензоколонки и еще один человек, личность которого до сих пор установить не удалось". У диктора был сдержанный, нейтральный голос, как и всегда в ночных передачах. Тем же тоном он сообщил о положении на Ближнем Востоке, о попытке террористического акта против посольства Югославии в Париже, о трагическом происшествии на Луаре: утонули двое детей из летнего лагеря и священник, попытавшийся их спасти. Потом прошла реклама концерта, организуемого РТЛ, затем передали программу передач.
 Было жарко. Карло в широких трусах типа шортов и белых коротких носках сидел за столом в номере дешевого отеля "Сен-Жак". Его лицо осунулось, глаза покраснели, как у человека, который много плакал. Он сидел неподвижно и никак не реагировал на сообщения информационного выпуска. Одновременно, держась за стол, он качал мускулы.
 После пожара на бензозаправочной станции и смерти Бастьена Карло гнал куда глядели глаза, больной от бешенства и горя. Доехав до Бурк-ан-Бреса, он остановился поставить запасное лобовое стекло, поразмыслил и сверился с картами, после чего отправился обратно в Париж, объехав стороной сгоревшую станцию, где должны были кишеть пожарные и легавые. Добравшись до автострады, он погнал по прямой, не превышая скорости семьдесят километров в час.
 Около пяти часов утра он съехал с автострады в Аршер-ла-Форэ, где-то в лесу Фонтенбло свернул с дороги и остановился под деревьями. Не имея возможности похоронить Бастьена, как бы ему хотелось, Карло вытащил из металлического ящика его вещи – моток нейлонового шнура, коробочку с туалетными принадлежностями и одежду – и закопал их. Вид сменных трусов Бастьена цвета хаки растрогал его до слез. Пока он заканчивал закапывать вещи и утаптывать землю, слезы бежали по его щекам. Затем Карло поискал слова, которые можно было бы произнести над этой псевдомогилой в качестве надгробной речи, но он не помнил ни одной молитвы, кроме "Отче наш". На полу "ланчии" он нашел старый номер комиксов про Спайдермена – человека-паука (не путать с Пауком, чьи приключения печатают в "Стрэндж"). Лицо Карло просветлело. Он вернулся к "могиле", открыл книжку и стал читать, текст на оборотной стороне, который был всегда одинаковым и предварял каждый выпуск приключений Спайдермена:
 – "Прежде чем стать исправителем пороков, безжалостно вершащим справедливость, Спайдермен, человек-паук, долгие годы царствовал над преступным миром Соединенных Штатов и был настоящим императором бандитов. Спайдермен сам придумал чудо-снаряжение, позволявшее ему противостоять любым бандам преступников. Человек-паук заручился поддержкой двух ученых, профессоров Пелхейма и Эрихштейна. Поэтому он располагал многочисленными техническими возможностями, которые человеческий разум едва может вообразить".
 Карло опустил голову, закрыл книжку и на секунду сосредоточился.
 – Аминь, – сказал он. – Да будет так. Я отомщу за тебя, клянусь. Я сверну шею этому придурку.
 Карло вернулся к "ланчии", сел в нее и двинулся дальше. Он, не торопясь, въехал в Париж через пригороды, остановился у бистро, выпил кофе и съел шесть круассанов. Когда он кусал рогалики, кофе стекал по его подбородку.
 В девять часов в знакомом ему гараже на границе Медона и Исси-ле-Мулино Карло продал "ланчию". Он мог бы без труда починить ее, повреждения были невелики, но предпочел сбыть себе в убыток потому, что не хотел больше видеть эту машину, напоминавшую ему о Бастьене и их счастливом партнерстве. Он сразу же приобрел себе скромный "пежо" и комплект документов на имя Эдмона Брона, выглядевших более подлинными, чем настоящие.
 Затем он вернулся в Париж, проехал, сам того не зная, мимо магазина Льетара возле мэрии Исси и остановился в дешевом отельчике "Сен-Жак", откуда почти не выходил. Он там спал, ел, один раз сходил посмотреть фильм в кинотеатре, находившемся в том же доме, делал в номере гимнастические упражнения, поддерживая в форме мускулы, а главное, соблюдал траур по Бастьену. Он ждал, пока уляжется шум.




 15


 Метрах в пятидесяти от того места, где Жерфо остановился, и...уснул, располагался лагерь португальских лесорубов. Еще несколько шагов, и он бы на них наткнулся, но мог бы в темноте пройти мимо, не заметив.
 Португалец, нашедший Жерфо, отошел от лагеря в пять сорок пять справить малую нужду, а может, за чем-то еще. Это был высокий, крепкий мужчина, черноволосый, с матовой кожей и большими желтыми зубами. Он был в темно-серых брюках и в маловатом ему свитере машинной вязки с заплатами на локтях. Изначально белый с красным рисунком свитер от многократных стирок стал бледно-розовым. На голове у португальца был большой черный берет. Он посмотрел на Жерфо, который в этот момент открыл глаза и увидел его.
 – Доброе утро! – произнес португалец, неловко выговаривая слова, потом облизал губы и улыбнулся.
 Жерфо ответил на приветствие и попытался встать, но упал. Он чувствовал себя ужасно слабым, больным и усталым.
 – Пить, – прошептал он.
 – Да, – сказал португалец. – Спать вся ночь? – Он указал на землю. – Ошень голодно.
 – Что?
 – Голодно. Ошень голодно! Не жарко, – уточнил он, видя, что Жерфо не понимает. – Виньо?
 – Си, вина, – ответил Жерфо, энергично кивая. – Habla Espagnol? – Лесоруб неопределенно махнул рукой. – Yo perdido. Muy malo. Холодно.
 – Да, голодно, – прокомментировал лесоруб.
 Для наглядности Жерфо чихнул и покашлял, изображая бронхит, что было не так сложно, как он думал.
 Португалец помог ему встать и дойти до лагеря. По дороге Жерфо, убежденный, что его собеседник понимает по-испански, продолжал без толку восклицания типа "Que mala suerte! Que barbaridad!", показывая на распухшую ногу и лоб, на котором запеклась кровь.
 Лесорубов было восемь. Они жили под большим куском брезента, натянутым на колья, У них были отвратительно грязные одеяла и матрасы, набитые листьями. В лагере нашлись хлеб, немного алжирского вина, сыр, плохой кофе, много мешков с сушеными фруктами и три журнала, полные непристойных фотографий. Лесорубы были экипированы топорами, пилами и двумя обрезными станками "Омелит". Во Франции португальцы находились нелегально, не имели никакой страховки и получали чуть больше половины минимальной зарплаты за шестидесятичасовую рабочую неделю. Они дали Жерфо хлеба, горохового супа и две таблетки аспирина, которые растворили в вине. Лесорубы не знали, что с ним делать, Поскольку Жерфо дрожал и жутко потел, они замотали его в два отвратительно вонявших одеяла.
 – Кто-нибудь придет, – успокоил Жерфо лесоруб, лучше других говоривший по-французски.
 Потом они взяли свои топоры и пилы и пошли к деревьям. Утренний свет хорош для тех, кто это любит. Несмотря на простуду и сломанную ногу, Жерфо, возможно, был в состоянии продолжить путь, что и собрался сделать, когда с ухода лесорубов прошло больше двух часов. Но что-то в нем сломалось после того, как его нашли и стали о нем заботиться.
 Прислушиваясь в ожидании времени обеда к далеким звукам пил, но не в силах определить, откуда они доносятся, он прополз по полу и взял скабрезные журналы. Текст был на английском и очень беден с литературной точки зрения. Что касается фотографий, они изображали очень мясистых женщин с грубыми вульгарными лицами. Вкусы Жерфо были более утонченными. Ему нравились изящные женщины. Он прочитал письма читателей. Колонки занимала полемика между любителями больших грудей и больших задниц. Жерфо показалось, что спор лишен смысла. Он жутко скучал.
 Примерно в половине одиннадцатого он отшвырнул журналы и почувствовал себя бесконечно жалким и больным, почти умирающим, но тут один из португальцев вернулся вместе со стариком в шляпе. Длинные седые волосы старика спускались на плечи его коричневой замшевой куртки. Он поздоровался с Жерфо неразборчивым бурчанием, опустился возле него на колени, отбросил одеяла, в которые был завернут больной, задрал левую штанину и долго осматривал и ощупывал раненую ногу.
 – Вы говорите по-французски? Кто вы? – спрашивал Жерфо, но не получал ответа.
 Старик продолжал его осматривать с сосредоточенным видом свиньи, ищущей трюфели.
 – Да ответьте мне наконец! – тихо воскликнул Жерфо, охваченный тревогой и смущением. – Я во Франции, да? Это Альпы?
 Старик что-то ухватил в поврежденной ноге и резко, с вывертом, дернул ее. Жерфо завопил. Из закрытых глаз на его грязное, заросшее щетиной лицо брызнули слезы, оскаленные зубы заскрипели. Он оторвал руки от земли, чтобы схватиться за ногу. Старик толкнул его назад, и Жерфо упал на спину. Одновременно старик вытащил из кармана банку из-под растворимого кофе и открыл ее. В ней была липкая желтая масса. Жерфо решил, что это машинное масло. Старик зачерпнул полную руку этой массы, положил на подъем ноги Жерфо и стал энергично массировать.
 – Да, вы в Альпах, – сказал он. – Да, вы во Франции. В Вануазе.
 – Вы знахарь?
 – Я не люблю это слово. Я военный санитар. Что с вами случилось? Турист, да? Не надо бегать по горам, если у вас слабая нога.
 Он обернул подъем ноги Жерфо куском ткани и начал наматывать вокруг изоленту.
 – Я упал с поезда.
 – Кости я поставил на место, – проговорил старик. – Я капрал Рагюз. С какого поезда? Как ваше имя?
 – Жорж, – ответил Жерфо и быстро добавил: – Жорж Сорель. Я упал с товарного поезда. Я бродяга, понимаете?
 Капрал Рагюз распрямился, вытер руки платком в фиолетовую клетку и стал укладывать в карманы то, что из них вытащил банку с мазью, обертку куска ткани и изоленту.
 – До завтрашнего дня не двигайтесь. Португальцы позаботятся о вас. Они хорошие ребята. А завтра утром я приеду за вами с мулом.
 – Еще одна ночь здесь? Но я болен! – воскликнул Жерфо.
 – Ничего страшного, – уверил Рагюз. – Выпейте вина.
 – У меня нет денег.
 – Я делаю это не ради денег, – сказал старик, – а просто чтобы помочь ближнему.




 16


 Капрал Рагюз уже давно не был военным и никогда не был капралом. Он едва попал на военную службу. Слишком молодой во время первой мировой войны, он чуть не оказался слишком старым во время второй. За шестимесячное ожидание маловероятного наступления итальянцев он приобрел некоторые познания в работе санитаров и стал погонщиком мулов. Пострелял он только во время немецкой оккупации, и то главным образом не в людей. В обмазанной известью комнате, в которую он поместил Жерфо после того, как привез его на муле, были странные украшения: портрет Сталина и портрет Луи Пастера, который в действительности был фотографией Саша Гитри, исполнявшего роль Пастера в кино. Жерфо пролежал в ней неделю. Он прочитал альманах Вермо, "Жизнь муравьев" Метерлинка и удивительную биографию некоего отца Бар-маки, миссионера и авиатора. Воображение Жерфо особенно поразили страницы, где кровожадный кюре между двумя бойнями в Альбоше пытается разрешить вставшую перед ним проблему с флажком. Этот трехцветный флажок, закрепленный на расчалке аэроплана летающего попа, без конца рвался от скорости. Идеальным решением стала слюда. Конец книги, полный описаний прокаженных негров, был омерзительным.
 Рагюз наложил Жерфо гипс и в первые дни приносил ему есть: по утрам – бледный кофе, свежий сыр и противную самогонку из гнилых фруктов, главным образом груш и айвы; днем и вечером – суп, хлеб, колбасу с огромными глазками прогорклого жира, сыр, иногда макрель в белом винном соусе в длинных и узких консервных банках и красное вино, светлое и кислое.
 – Надо есть, Сорель, – говорил капрал. – Надо набираться сил, чтобы срослись ткани.
 Через некоторое время Жерфо мог доковылять из своей комнаты до стола в общей. Дом Рагюза, стоявший на склоне горы в стороне от деревни, был построен из камней без раствора и покрыт шифером. Внутри он был выбелен известью. Большие куски гранита, положенные на шифер, не давали ветру сорвать его. Второго этажа в строгом смысле не было, но из-за склона под домом имелось место для погреба и стойла, выходивших на нижнее течение реки. Рагюз держал там свои бутылки, продукты, самогонный аппарат и мула. Наверху были общая комната с очень большой печью и базальтовой раковиной и две спальни. В комнатах были маленькие окошки, разделенные на квадраты, с деревянными ставнями с вырезом в виде сердца.
 – Я сразу понял, что ты не настоящий бродяга, – сказал Рагюз, набив рот сыром и наливая вино.
 В это время они обедали. Массивный стол казался лакированным от грязи. В печи трещали дрова. Жерфо зарос неухоженной светлой бородой. Раненая нога оставалась слабой. Рана на голове заросла, но на этом месте появилась седая прядь, которая так и осталась в течение всей жизни Жерфо.
 – Я ушел от жены, – ответил Жерфо. – Это правда.
 – Я тебя ни о чем не спрашиваю. Пошли со мной.
 Так и не прожевав сыр, но надев шляпу, старик, ворча, поднялся и направился в свою комнату. Удивленный Жерфо тоже встал и быстро осушил свой стакан.
 – Ты умеешь стрелять, Сорель?
 – Что?
 – Стрелять, – повторил Рагюз, перешагивая через порог.
 Жерфо шел следом. Он впервые очутился в комнате Рагюза. Она не отличалась от той, что занимал он сам. Старая мебель, железная кровать, иллюстрированный календарь, изображающий Елисейские поля ночью, на столе – противопомеховая сетка, хотя нигде в доме не было радио, отвратительно раскрашенный портрет Мартин Кароль. Большой сундук, шкаф, пирамидка для оружия, в которой стояли охотничьи ружья "фалкор" и "шарлен", а также карабин "уэзерби".
 – Сейчас посмотрим, – произнес Рагюз.
 – Я не гангстер в бегах, если вы думаете об этом, – отозвался Жерфо.
 – Я знаю, парень.
 Рагюз открыл сундук, взял патроны и зарядил карабин. Закончив, он снова запустил руку в сундук, где лежали сложенные тряпки, ржавые банки, чехлы, инструменты, и достал бинокль. Он вышел из дома. Жерфо с ногой в гипсе ковылял за ним. От солнца у него закружилась голова. Рагюз сделал несколько шагов и указал на поросший травой склон, поднимавшийся за домом к лесу. Он прищурился, и его черные глаза совсем исчезли в складках кожи, а лицо приняло хмурое и болезненное выражение.
 – В ста метрах отсюда на колу должна стоять банка из-под зеленого горошка. Ты ее видишь, парень?
 – Нет. Хотя... Да, пожалуй...
 Рагюз вложил карабин в руки Жерфо.
 – Убедись, что вокруг никого нет, потом стреляй.
 Старик поднес к глазам бинокль. Он больше не обращал на Жерфо внимания. Тот неловко приложил приклад к плечу и в оптический прицел ясно увидел банку, когда сумел навести на нее. Он постарался получше прицелиться и нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло, потому что Жерфо забыл снять карабин с предохранителя. Он сделал это и предпринял новую попытку. Раздался выстрел. Жерфо промахнулся по банке и даже не заметил, куда попал.
 – Смешно, – заявил Рагюз, не отнимая от лица бинокль. – Такое впечатление, что ты стреляешь в кого-то, кого очень хочешь убить. В животное или в человека.
 Глядя в землю, Жерфо передернул затвор и по ошибке выбросил целый патрон. Он прицелился снова, затаил дыхание и проделал в банке из-под горошка большую дырку.
 Они вернулись в дом.
 – Хорошее оружие, – вежливо сказал Жерфо, возвращая "уэзерби" старику, чтобы тот его почистил и поставил на место.
 – Я тебе верю! – воскликнул Рагюз. – Он стоит тысячу и несколько сотен. Мне его подарил один немец двенадцать лет назад. Охотник. Я ему спас жизнь. Нашел его в горах с переломанной ногой, почти как тебя, только на высоте.
 – Скоро мне надо будет уехать отсюда, – заметил Жерфо.
 Рагюз быстро посмотрел на него.
 – Мне не нужна плата. У меня есть все, что нужно. Моя внучка посылает мне деньги каждый месяц, а я их даже не трачу. Кладу в сберкассу в Сен-Жане. Мне ничего не нужно, – повторил Рагюз. – Если ты думаешь, парень, что должен уехать, чтобы заработать и заплатить мне за труды, то ошибаешься.
 – Я не могу оставаться здесь всю жизнь.
 – Пока я не снял твой гипс, тебе здесь ничуть не хуже, чем где бы то ни было. А потом, если тебе здесь не нравится...
 – Мне здесь очень нравится, – ответил Жерфо.
 – Ты бы мог мне помочь, – сказал Рагюз. – Ты раньше охотился?
 Жерфо покачал головой. Рагюз поставил карабин в пирамиду и запер сундук. Они вернулись в общую комнату.
 – Это мое единственное удовольствие, – продолжал старик, и лицо его приняло насмешливое ребяческое выражение. – Плевал я на их заповедник Вануаз, – убежденно заявил он. – Но стало портиться зрение. Когда я сниму твой гипс, может, ты помог бы мне. Мы бы охотились вместе. Ты стал бы моими запасными глазами, как говорится.
 – Почему бы нет? – ответил Жерфо с улыбкой то ли любезной, то ли глупой. – Я потерял работу, так что могу стать запасными глазами.
 В эту ночь ему снились кошмары, в которых появлялись Беа с девочками, двое убийц на красной машине и барон Франкенштейн, разносивший чаши с запасными глазами.
 В начале сентября гипс Жерфо сам стал отваливаться кусками, и Рагюз снял его. Жерфо почувствовал облегчение от возможности почесать ногу. Он продолжал немного хромать, и старик хмуро заметил, что это не исправить, а Жерфо ответил, что ему на это наплевать. Рагюз покопался в своем сундуке и пролистал грязные учебники с анатомическими иллюстрациями, на которых были изображены усатые мужчины. Он дал Жерфо программу гимнастических упражнений и велел делать их каждый день, чтобы немного уменьшить хромоту, а главное, чтобы избежать деформации позвоночника и других костей.
 Жерфо стал ходить в деревню за мелкими покупками, например за табаком, бумагой или керосином. В лавочке он иногда перелистывал "Дофинэ либере", чтобы оставаться в курсе мировых событий. Спортивные соревнования были в разгаре, в "третьем мире" не прекращались бунты, голод, наводнения, эпидемии, покушения, дворцовые перевороты и локальные войны. На Западе экономика функционировала плохо, случаи сумасшествия были очень частыми, классы вели борьбу друг против друга. Римский папа осуждал современную страсть к удовольствиям.
 После короткого периода естественного любопытства жители деревни, главным образом старики, которых было куда меньше, чем домов, удовлетворились полуложью и больше не задавали Жерфо вопросов. Капрал Рагюз и раньше подбирал раненых животных, давал приют охотникам, позволил английским туристам разбить лагерь на лугу за своим домом. Жерфо был одной из его находок: молчаливый полубродяга, немного придурковатый, но услужливый, и охотно помогает старику. Он даже помог однажды жандармам толкать машину, когда они добрались до деревни, а она увязла в осенней грязи. Как-то раз он угостил выпивкой владельца магазинчика и рассказал, что у него были неприятности и он ушел от жены, а раньше был директором крупного предприятия, но потом все бросил, как, кажется, делают многие люди в Америке. Их так и называют "дропаутами" – все бросившими.
 – Дропаут, – сказал он. – Вот! Это точно про меня! Ваше здоровье! – И осушил свой стакан.
 В течение осени Рагюз тренировал Жерфо в горных прогулках, которые раз от разу становились все более продолжительными. Через несколько недель они взяли ружья, и прогулки превратились в выходы на охоту.
 Они ходили главным образом в лесной зоне, время от времени убивали птицу – куропатку, рябчика или тетерева, иногда подстреливали белку или зайца. Рагюз, чье зрение стало совсем плохим, промахивался по всему, во что бы ни стрелял. Скоро он совсем перестал стрелять и предоставил это Жерфо.
 В конце октября они поднялись с "уэзерби" выше, чем раньше. Пошел снег, потом погода восстановилась. Они пересекли лес и дошли до альпийских лугов, где росли рододендроны и было много черники. Скоро гранитные глыбы и снежные сугробы занимали уже весь горизонт. Жерфо и Рагюз поднимались по каменистым тропинкам. Старик выглядел радостным. Чувства Жерфо были аморфными. С того самого момента, как попал в горы, он жил в каком-то тумане. Сейчас он смотрел на пейзаж, не находя его ни красивым, ни уродливым. Больная нога ныла, но Жерфо даже не думал сделать остановку. По спине и бокам тек пот, ветер щипал лицо, но он не обращал на это внимания.
 В середине второй половины дня они сделали привал в каменной хижине с печкой и надписями древесным углем на стенах: туристы стремились увековечить свой подъем на такую высоту над уровнем моря, Жерфо не испытал подобного желания. Передохнув, они пошли дальше. Рагюз, чье плохое зрение компенсировалось оптическим прицелом "уэзерби", убил с расстояния в четыреста метров рогатого зверя – серну или каменного барана. Жерфо в них не разбирался и никак не различал. Это могла быть хоть антилопа, хоть улитка, ему было на это наплевать. Они сходили за тушей и, сменяя друг друга, принесли вниз. Когда они дошли до дома, уже стемнело. Рагюз не переставал отпускать сквозь зубы непристойные остроты в адрес национального парка Вануаз и его егерей. Жерфо никогда не пытался понять, чем вызвана эта враждебность.
 Ночью они разрубили тушу, засолили мясо, а шкуру и рогатую голову отложили в сторону. Рагюз собирался в ближайшее время сделать чучело.
 – Я его продам дуракам, которые украсят этим свою гостиную, – объяснил он.
 – Какого черта я тут торчу, можете вы мне сказать? – с раздражением спросил Жерфо. Он выпил несколько больших стаканов самогонки из фруктов, которую пил все чаще и чаще. – Всю мою жизнь я делаю одни дурости.
 – Можешь уходить, Сорель, можешь валить отсюда. Когда захочешь. Ты свободен.
 – Повсюду одно и то же дерьмо, – сказал Жерфо.
 Обычно он хорошо ладил со стариком. Они выпили еще. В другие дни, особенно часто после того, как лег снег, старика звали лечить животных, и Жерфо помогал ему – держал лампу и инструменты. Он научился хватать коров за рога и запрокидывать им голову, когда Рагюз должен был вынуть из глаза постороннее тело. Он делал это пером, смазанным маслом, или просто сыпал в глаз сахарный песок. Корова начинала плакать, и источник боли выходил со слезами. Это было почти единственное, чему научился Жерфо.
 В начале апреля, когда холод и непогода затянулись, Рагюз после выпивки почувствовал себя плохо. Около полуночи он позвал Жерфо и сказал, что умирает. Надравшийся в стельку Жерфо решил, что старик шутит. Но утром Рагюз умер.




 17


 – Я представлял вас себе совсем не такой, – сказал Жерфо Альфонсин Рагюз.
 – А какой вы меня представляли?
 Она сидела в общей комнате в кресле старика, одетая в жемчужно-серые вельветовые брюки, коричневые сапоги, однотонную блузку и темно-коричневое кожаное пальто. Ее густые черные волосы были просто подстрижены "под горшок" парикмахером, каждый взмах ножниц которого стоил не меньше десяти "штук" старыми франками. Матовая загорелая кожа, светлые глаза, высокие брови, выступающие скулы, маленький нос и энергичный подбородок. Ярко-красные губы улыбались и открывали ослепительно белые здоровые зубы. Она выглядела как на хорошей рекламе дома отдыха, хотя рекламы домов отдыха никогда не бывают такими и вызывают скорее желание остаться дома. Альфонсин пила водку, привезенную с собой на своем "форде-капри". Привезла она и типа по имени Макс, который в настоящий момент уехал на "капри" за продуктами за двадцать пять километров.
 – Не знаю, – ответил Жерфо. – Пожалуй, женщиной лет сорока пяти, но выглядящей старше, с руками, покрасневшими от мытья посуды, и глазами, покрасневшими от горестей, которая приехала бы на поезде или на автобусе, в жалком черном пальтишке. Да сколько же вам лет? Простите.
 – Ничего страшного. Мне двадцать восемь.
 – Вы, не дочь Рагюза.
 – Я его внучка.
 – Он мне иногда рассказывал о дочери, которая присылала ему деньги...
 – Это я.
 – Ладно, – сказал Жерфо. – Извините меня. Я не знаю, зачем задаю эти вопросы, по какому праву... Я сейчас уйду. Спасибо за выпивку.
 Он встал, чтобы поставить в раковину стакан, из которого пил водку.
 – Вы не здешний, – заметила молодая женщина. – Вы парижанин.
 – По происхождению, – ответил Жерфо и улыбнулся в бороду, потому что его насмешило это выражение. – Если бы я вам рассказал, как сюда попал, вы бы мне не поверили.
 – А вы попытайтесь.
 Жерфо фыркнул. Он чувствовал себя ребенком.
 – Все очень просто. До прошлого лета я был руководителем среднего звена в одной парижской фирме. Я поехал в отпуск, и два человека по неизвестной мне причине дважды пытались меня убить. Я их даже не знаю. Тогда я бросил жену и двоих детей и, вместо того чтобы заявить в полицию, удрал куда глаза глядят. Я оказался в товарном поезде, ехавшем через Альпы. Бродяга оглушил меня ударами молотка и выбросил из вагона. Я сломал ногу, почему и хромаю. Ваш отец... то есть дед... подобрал меня и выходил. Вот.
 Молодая женщина в своем кресле корчилась от хохота.
 – Это чистейшая правда, – настаивал Жерфо.
 Ему было трудно сохранять серьезный вид.
 – Выпейте еще стакан, – предложила Альфонсин Рагюз, показывая на бутылку водки.
 В ее голосе еще звучали нотки смеха, а в глазах стояли слезы. Она вытерла глаза и глубоко вздохнула. Жерфо взял из раковины свой стакан, вытер его края рукавом и налил себе еще немного водки. Потом он легко коснулся двумя пальцами волос.
 – А если я вам скажу, что эта седая прядь – след от пули?
 – Да, да, – кивнула Альфонсин. – Вы искатель приключений.
 – Нет. Вы не понимаете. Я – совсем наоборот.
 – Что значит "наоборот"?
 – Я не хочу никаких приключений.
 – Вы не хотите приключений? Вы счастливы и не хотите приключений? – Она оставалась насмешливой и ироничной, но без злобы.
 – Кроме приключения с вами, – необдуманно произнес Жерфо. – Простите, я не это хотел сказать. Мне очень стыдно.
 Она довольно долго молчала. Ее лицо приняло озабоченное выражение. Жерфо не находил что сказать, чтобы заполнить паузу, и не решался смотреть на женщину. Он чувствовал себя полным идиотом.
 – Как прошли похороны? – внезапно спросила она. – Я не захотела приезжать. Я не взволнована смертью деда и не люблю похорон. Чтобы любить их, надо любить смерть, а я себе не представляю, как можно любить смерть. Нет, – нервно добавила она, – то, что я сказала, дурость. Многие люди любят смерть. В общем, не знаю...
 Альфонсин замолчала, как будто задохнувшись, и стала смотреть в пол. Под загаром ее лицо заметно покраснело и приобрело цвет жареного лангуста. Она бросила на Жерфо суровый взгляд и встала. Он встал тоже, и она влепила ему сильную пощечину, потом вторую. Он не схватил ее за руку, только закрыл лицо рукой и отступил к стене.
 – Простите меня, пожалуйста, – сказал он, фыркнул и уперся в стену. – Это все потому, что я здесь восемь или десять месяцев и провел зиму в сексуальном застое, понимаете? – бормотал он, стараясь не выражаться яснее.
 – Но я... – закричала она, стукнула каблуком об пол и ударила Жерфо ногой по коленной чашечке, – я-то не провела зиму в сексуальном застое, месье Сорель, как вы снобистски выражаетесь!
 Тут они услышали шум мотора "капри", подъехавшего к дому. Альфонсин повернулась спиной к Жерфо и направилась к двери, умышленно сильно стуча каблуками, словно хотела дать встряску своему мозгу. Жерфо прислонился к стене, расслабился и постарался глубоко дышать.
 Вошел Макс, приятель Альфонсин. Он тоже стучал ногами об пол, но чтобы согреться.
 – Месье Сорель останется здесь, – сказала Альфонсин спокойным мелодичным голосом. – Он сообщит нам дополнительные подробности.
 – Ладно, – согласился Макс, брюнет лет тридцати пяти с зелеными глазами и треугольным торсом. Красивый парень, которому должны легко удаваться определенные вещи. На нем были брюки из шотландки и замшевая, элегантно запачканная грязью куртка поверх белого свитера. – У них внизу есть вполне пристойный ресторан, – добавил он. – Не понимаю, почему ты хочешь горбатиться на кухне.
 – Если хочешь понять дом, в нем надо жить. Жить по-настоящему, – ответила Альфонсин, поцеловала Макса в губы и быстро вызывающе потерлась об него.
 В последовавшие затем минуты она демонстрировала тысячу признаков покорности, занималась готовкой, почти не слушала, когда Жерфо пытался объяснить ей, как действует водопровод и что нагревателя для воды нет, и нехотя позволила мужчинам разжечь огонь в печи.
 Они ужинали и смотрели друг на друга. Альфонсин объявила, что решила сохранить дом и основательно перестроить его.
 – Да, да, – с энтузиазмом поддержал ее приятель. – Будет потрясное место для отдыха. Отрезанное от всего мира.
 – Милый! – Она погладила рукой его локоть, а щекой потерлась о плечо.
 Сидя напротив пары, уткнувшись носом в стакан, Жерфо встретился взглядом с молодой женщиной. Ее взгляд был блестящим, обжигающим, неприличным и одержимым.
 Однако прошло некоторое время, прежде чем Альфонсин и Жерфо занялись любовью. Сначала была ночь в доме. Жерфо спал один в своей комнате, пара – в комнате старика. Утром Альфонсин категорически потребовала от Жерфо стать сторожем дома, пока она съездит в Париж, найдет архитектора и согласует проект перестройки. Этим займутся местные подрядчики и рабочие, а Жерфо будет наблюдать за их работой, которая завершится к лету. Альфонсин обещала заплатить ему. Она думала, что Жерфо откажется от денег, но он согласился. В тот же день она уехала со своим Максом, но вернулась задолго до лета и одна. А Жерфо охранял дом. Он был внешне спокоен, хотя вечером после отъезда пары, разжигая огонь забытым ими вчерашним номером "Франс суар", наткнулся на короткую статью, озаглавленную:
 "Возможно, появились новые данные в деле Жерфо, парижского служащего, исчезнувшего летом прошлого года после бойни".
 Название показалось ему слишком длинным для такой короткой статьи.




 18


 – Вы не легавый, – сказал бродяга.
 – Я журналист, – ответил молодой человек с вьющимися черными волосами и красивыми голубыми глазами, которого звали Карло. – Я поставлю тебе выпивку, а ты расскажешь мне кое-что интересное.
 – Я все рассказал жандармам, а потом приезжал полицейский из Парижа, и я ему все повторил. Спросите у них.
 У бродяги были большие желтые зубы и кривой рот, из-за которого казалось, что он все время ухмыляется. Чувствуя себя неловко, он заерзал и машинально водрузил свою грязную шляпу на грязные волосы. Молодой человек достал из плаща цвета морской волны бумажник и вынул из него пятидесятифранковую бумажку. Помахивая купюрой перед носом бродяги, он скручивал ее между тремя пальцами, как сигарету. Бродяга неуверенно потянулся за деньгами, потом покачал головой.
 – Ну, ну, – сказал Карло ворчливым тоном.
 Он сделал шаг вперед, приподнял шляпу-котелок и зажал свернутую в трубочку бумажку между шляпой и волосами бродяги.
 – Как я уже говорил жандармам... – начал бродяга, но замолчал и посмотрел на Карло, ждавшего продолжения.
 Они были вдвоем на краю кукурузного поля. Темнело. "Пежо" Карло стоял на обочине проселочной дороги. Между деревьями виднелась колокольня, находившаяся километрах в двух-трех отсюда. И ни одной живой души, чтобы позвать на помощь. Бродяга не видел другой возможности, кроме как продолжать:
 – Как я уже говорил жандармам, я нашел чековую книжку этого месье Жерфо на земле, на лионском вокзале. Не на Лионском вокзале в Париже, а на вокзале Перраш в Лионе. Это было месяцев шесть назад или больше, может, восемь. Я ее сохранил, думал, что смогу отнести в бюро находок и получить небольшое вознаграждение. Все-таки чековая книжка. Конечно, я думал сам воспользоваться ею, я не отпираюсь, но намерение – не преступление. – Обычная гримаса бродяги стала заметнее: видимо, он боязливо посмеивался. – Но я этого не сделал и оставил книжку при себе. Вот и все. Больше я ничего не знаю. Клянусь головой моей матери, которая сейчас умирает.
 Бродяга замолчал и скосил глаза, чтобы увидеть купюру, свисавшую ему на лоб. Но он не пытался ее взять.
 – Ты врешь, – сказал Карло.
 – Жандармы и полицейский из Парижа мне тоже так говорили. Они меня били, месье. Если вы журналист, вас это, может быть, заинтересует. Они заставляли меня вставать на железную линейку и без передыху много дней били по голове телефонной книгой. Они дали мне тридцать суток за бродяжничество и даже в тюрьме преследовали, чтобы я сказал им что-то другое. Но я не могу говорить ничего другого, потому что это правда.
 – Я даю тебе еще один шанс, – произнес Карло скучающим голосом.
 – Можно сесть? Я устал.
 Карло пожал плечами. Бродяга согнул колени и медленно сел на корточки. После выхода из тюрьмы ему не вернули молоток, хотя не имели права его конфисковывать. Это был рабочий инструмент: цельный металлический молоток, в отвинчивающейся ручке которого находились отвертка, штопор и шило. Они его не вернули, а разве он мог протестовать? Его правая рука пошарила по земле, как будто ища опору, и сжала довольно тяжелый камень. Он выбросил руку вперед, чтобы разбить Карло колено, но тот быстро отскочил в сторону, схватил руку на лету и вывернул ее. Она с хрустом выскочила из плечевого сустава.
 – Придурок, – бросил Карло.
 – На помощь!
 Карло пнул бродягу в живот, и тот замолчал, согнувшись пополам. Он больше не мог кричать. Левой рукой молодой человек сбил с головы бродяги шляпу-котелок, схватил его за волосы и запрокинул ему голову. Пятидесятифранковая бумажка упала на землю, в пыль. Правой рукой Карло вытащил из кармана складной нож.
 – Смотри, – показал он бродяге, оттягивая ему волосы.
 Бродяга пискнул, как мышь, когда Карло вонзил лезвие ему в бок и слегка повернул его в ране. Хлынула сильная струя крови.
 – Вот видишь, – проговорил Карло, – я не просто легавый. Я по-настоящему жестокий. Теперь ты мне скажешь всю правду.
 Бродяга рассказал ему правду о том, при каких обстоятельствах завладел бумажником Жоржа Жерфо. Это было совсем не то, что он говорил жандармам и что было напечатано в прессе. В бумажнике Карло были вырезки из газет, в том числе и статья из "Франс суар", озаглавленная: "Возможно, появились новые данные..." Молодой человек убедился, что это вся правда, оттащил бродягу на середину поля и разбил ему голову большим камнем. Он забрал все бывшие при убитом деньги – добыча составила тринадцать франков семьдесят два сантима – и снял ободранные ботинки. Возможно, это сочтут убийством с целью ограбления. Это не имело особого значения. Возвращаясь к "пежо", Карло не забыл подобрать бумажку в пятьдесят франков, упавшую на землю.




 19


 Да, Альфонсин Рагюз вернулась задолго до лета. Это произошло первого мая. Что касается погоды, это было чуть ли не самое отвратительное первое мая за целое десятилетие. Над тремя четвертями французской территории шли дожди. В Атлантике бушевал шторм, и волны докатывались до устья Жиронды, до Сен-Жорж-де-Дидонн. По долине Сены пронесся настоящий ураган, срывавший крыши. Он затронул даже Маньи-ан-Вексен и Вильней, деревушку, расположенную в тридцати километрах от Маньи.
 Ветер вызвал у Алонсо Эмериша-и-Эмериша тревогу, которой он не мог поделиться с Бастьеном и Карло. В прошлом ему доводилось делиться с ними тревогами, но то были тревоги совсем другого плана. Кроме того, Алонсо уже много месяцев не поддерживал контакта с двумя убийцами. С самого провала дела Жерфо. Бастьен погиб, а о том, что стало с Карло и где он, Алонсо не имел ни малейшего представления.


* * *

 Карло находился в нескольких сотнях километров от Вильнея, в номере одного отеля в Шамбери. Он велел принести сандвичи с цыпленком и четыре бутылки немецкого пива. Телевизор работал, но звук был выключен. Карло мог оплатить номер с телевизором потому, что после смерти Бастьена имел много контрактов. Он привык работать один и даже не думал брать себе нового напарника. Однако он не отказался от мысли отомстить за Бастьена, хотя и не носил больше траура. Сейчас он не смотрел телевизор, а изучал написанные от руки заметки о расписании и маршрутах движения товарных поездов, ходящих в Альпы, и подробные карты Национального института географии. Его интересовал район, по границе которого располагались Шамбери, Экс-ле-Бен, Аннеси, Шамоникс, Валь д'Изер, Бриансон и Гренобль. Это была кропотливая работа. Одновременно, опираясь на стену, возле которой стоял стол, Карло делал гимнастические упражнения. В металлическом ящике, положенном на полку для чемоданов, находились смена одежды, "смит-вессон", сорок пятого калибра, три ножа, дубинка и все остальное. Коробочка с туалетными принадлежностями Карло лежала в ванной. На стол он положил научно-фантастический роман Джека Уильямсона во французском переводе. Мешок с винтовкой "М6" и биноклем стоял на полу у стены.


* * *

 К тому времени как Карло принялся за сандвич с цыпленком, Альфонсин Рагюз уже много часов находилась в доме своего деда. Над маленькой долиной навис густой туман. Ветры щадили это место. Туман был совершенно неподвижен, напоминая толстый кусок ваты, положенный на землю.
 Альфонсин и Жерфо не переставая смеялись. Их отношения шли прекрасно. Они только что занимались любовью и собирались делать это так часто, как только получится. Они каждую секунду трогали друг друга пальцами, гладили плечи или волосы, целовали в висок или сгиб рук около локтя. Их глаза блестели, они были потными и без конца фыркали от смеха.
 Жерфо с голым торсом, босой, в одних коротких полотняных брюках сидел за столом в общей комнате. Перед ним на столе стоял портативный радиоприемник с длинной наклоненной антенной. Вместо пепельницы – десертная тарелка. Жерфо курил "Житан" с фильтром. По радио играли джаз – передача "Франс мюзик". Соло Джонни Гварнери. Вскоре после своего первого приезда Альфонсин прислала Жерфо перевод с его месячной зарплатой. Он сразу купил себе радиоприемник, брюки, "Житан" с фильтром и портативные пластмассовые шахматы, которые стояли на полу, и фигуры занимали позиции финальной партии матча Васюков – Полугаевский, чемпионат СССР тысяча девятьсот шестьдесят пятого года: белые сдаются после тридцать второго хода.
 – Жорж... – произнесла Альфонсин, распечатывая бутылку виски "Айл оф Джура". – Какое жуткое имя!
 – Не может же каждый называться Альфонсин. Зови меня Жожо.
 – Отлично, Жожо, отлично. Прекрасно, Жожо. Знаешь, после возвращения в Париж я отшила моего парня и хотела сразу вернуться сюда. Я настоящая шлюха, да? – Поскольку Жерфо не ответил, она продолжала: – Я хотела приехать, но у меня были обязательства. Кроме того, я хотела все обдумать. – Она фыркнула. – Нет, серьезно, я знала, что приеду, но хотела это сделать с благородной медлительностью. Почему ты побрился? Зачем сбрил такую мужественную бороду? Знаешь, ты чем-то похож на Роберта Редфорда.
 – Какая мерзость, – прошептал Жерфо. У него действительно было что-то общее с Робертом Редфордом, но, как и многие мужчины, он не любил этого актера. – Мне надоело быть похожим на бандита с большой дороги. О каких обязательствах ты говоришь? Ты занимаешься бизнесом? У тебя шикарный вид.
 Альфонсин придвинула табурет к столу и села. Она налила виски в две выщербленные чашки, потом скрестила руки на столе и оперлась на них подбородком. На молодой женщине были сапоги и замшевые брюки, но выше она была обнажена. Ей не было холодно, потому что печка распространяла жуткий жар. На затылке волосы Альфонсин слиплись от пота. Радио прекратило передачу музыки, и теплый голос диктора начал выдавать структуралистские и левацкие глупости. Потом начали передавать Декстера Гордона и Уорделла Грея.
 – Уорделл Грей, не этот тенор, другой, – сказал Жерфо, показывая пальцем на приемник, – был найден застреленным на пустыре. А тело Элберта Эйлера найдено в Ист-Ривер. А Ли Моргана шлепнула его телка. Ты знаешь, такие вещи случаются.
 – В девятнадцать лет, – рассеянно сказала Альфонсин, – я вышла замуж за одного хирурга на условиях совместного владения имуществом. Этот дурак безумно влюбился в меня. Через пять лет мы развелись, и я содрала с него максимум бабок. Что ты имеешь в виду под "такие вещи случаются"? Ты не собираешься снова начинать свою историю про убийц?
 Жерфо покачал головой. У него был рассеянный вид. Улыбка почти совсем исчезла с его лица.
 – "Остров Джура", – перевел он, повернув бутылку виски этикеткой к себе. – Это на Гебридах. Джордж Оруэлл имел там небольшую ферму, где хотел устроить жизнь, но не успел и умер от туберкулеза.
 – Ну ты весельчак! А кто такой Джордж Оруэлл?
 Жерфо не ответил и налил в свою чашку виски "Айл оф Джура".
 – В один из ближайших дней я должен буду принять решение, – сказал он, но не объяснил, что за решение. – Это может подождать. По крайней мере до того времени, как рассеется туман. Пошли трахаться, а?
 Они пошли трахаться. Туман не рассеивался. Он продержался три дня. Вечером третьего дня в деревню медленно въехал "пежо" с включенными противотуманными фарами. Машина остановилась перед церковью, напротив магазинчика.
 В доме Рагюза Альфонсин и Жерфо сидели за столом. Она была в белом махровом халате и толстых шерстяных носках. На Жерфо были широкие вельветовые брюки и шерстяная рубашка из шотландки. Они были чистыми и пахли мылом. Они ели бутерброды и пили шампанское. По радио негритянка пела, что ночью, когда все крепко спят, она бодрствует в своей постели и постоянно думает о нем. Была ночь, за окнами стоял туман.


* * *

 Карло, сидевший в остановившемся перед церковью "пежо", включил лампочку на потолке, сверился с картами, потом отметил по списку название деревни. Он составил списки всех населенных пунктов поблизости от возможного места падения Жерфо из поезда. Их было много, потому что бродяга не помнил место точно. Список наиболее вероятных населенных пунктов включал сорок одно название. Второй список включал населенные пункты, до которых Жерфо тоже мог добраться после падения, но эти были менее вероятны. Имелся еще и третий список. Вот уже сорок восемь часов Карло катался по горам. Название деревни, в которой он сейчас находился, стояло на двадцать третьем месте в первом списке.
 Убийца убрал свои списки и карты, выключил свет и вылез из машины. Перейдя через улицу, он вошел в магазинчик. Там сидели три старика в черном и хозяин – толстяк в подтяжках. Карло заказал кофе, и ему принесли чашку, кофейник и запачканный кофе сахар в сахарнице из пластмассы, имитирующей хрусталь. Карло показал на указательный палец левой руки, обмотанный марлей и лейкопластырем, и попросил аспирину.
 – Палец дергает, – объяснил он.
 – Помочись на него! – посоветовал один из стариков. – Помочись и не мой до захода солнца.
 Убийца бледно улыбнулся.
 – Я бы предпочел... Скажите, здесь нет врача? – этот вопрос он задал двадцать третий раз за сорок восемь часов.
 – Нет, надо ехать вниз. – Хозяин магазинчика посмотрел на убийцу. – Вам все равно придется возвращаться: дальше дороги нет.
 – Значит, – спросил Карло, – когда вы поранитесь или заболеете, приходится спускаться в долину? Здесь никого нет? Я имею в виду...
 – Был капрал Рагюз, – ответил тот старик, что уже подал реплику. – Не больше капрал, чем я. Но он помер.
 Карло поболтал с ними еще пятнадцать минут. Он узнал, что хотел, поблагодарил за аспирин, расплатился за кофе и четыре стакана рома, которыми угостил стариков и хозяина, и вышел на улицу. Какое-то мгновение он стоял неподвижно и старался разглядеть сквозь туман огоньки, может быть, свет в окнах дома Рагюза, находившегося метрах в пятистах. Но это был напрасный труд. Он не видел даже "пежо" в четырех метрах.
 Карло решил действовать против этого дурака Жоржа Жерфо только наверняка. Убийца вернулся к своей машине, уехал из деревни и медленно спустился в долину, рассекая белизну тумана фарами.
 В Сен-Жане Карло нашел гостиницу и снял номер. В комнате он разбинтовал совершенно здоровый палец. Он сам принес в номер металлический ящик и полотняный мешок, положил их на кровать, открыл чемодан и приготовил то, что собирался надеть завтра: полотняные брюки, клетчатую рубашку, толстый свитер и кроссовки. Затем он почистил и тщательно смазал оружие. Перед тем как лечь спать, Карло долго изучал карты. Он попросил разбудить его в половине шестого.




 20


 – Я свободный человек, – сказал Жерфо. – Могу делать со своей жизнью все, что захочу. Поверь мне, я знаю, что говорю.
 – Кончай пить.
 Альфонсин не была суровой. Она смеялась.
 – Я свободный человек, – повторил Жерфо, снова налил водки в черный кофе и выпил всю чашку. – Я делаю, что захочу. Хочешь, я поведу тебя убивать зверя, охраняемого государством?
 Жерфо соскочил с кровати и неловко натянул брюки. Он выглядел веселым.
 – Я тебя не люблю, – сообщил он Альфонсин. – Не люблю. Ты очень красивая, но ты заурядная личность. Хотя ты мне очень нравишься.
 – Ты надрался, – отозвалась Альфонсин. – Ты правда хочешь выйти? – Она поморщилась. – Может, ты от этого протрезвеешь.


* * *

 Когда пара вышла из дома, на щеке убийцы дернулась жилка. В остальном же он остался неподвижным и продолжал наблюдать. Карло находился в семистах метрах от дома Рагюза и в двухстах пятидесяти метрах выше него. Он лежал на животе в маленькой рощице и следил за домом в бинокль. Рядом с ним был открыт полотняный мешок, Карло выехал из гостиницы в шесть часов, заплатив по счету наличными. Через соседнюю долину он доехал на машине до ближайшего ущелья, а оттуда прошел пешком семь километров и в семь тридцать добрался до места действия. При нем были пистолет, глушитель к нему и "М6". Он собрал винтовку, настроил ее прицел и стал ждать.
 Сейчас было двенадцать часов пятнадцать минут. Он увидел, что Жерфо и женщина смеются и, шутя, толкают друг друга. На плече Жерфо висел карабин. Убийца рассмотрел его в свой мощный бинокль. Хорошее оружие: или "уэзерби", или "омега III", какую подарили актеру Джону Уэйну. Нет, затвор другой.
 Пара поднималась по тропинке прямо к убийце. Если они продолжат идти по ней, то минуты через две-три свернут налево и пройдут ближе чем в трехстах метрах от Карло. Отличная дистанция для стрельбы. А если не свернут, то пойдут прямо через заросли, и тогда Карло сможет их "замочить" из пистолета, бесшумно. Женщину надо убить тоже, чтобы она не подняла тревогу. Карло планировал дождаться, пока они оба уйдут из дома, проникнуть туда и ждать их возвращения. Но дело упростилось, поскольку объекты шли прямо на него.


* * *

 Через три минуты, следуя по тропе, Жерфо и Альфонсин свернули влево и скоро оказались в двухстах шестидесяти метрах от убийцы и на одном уровне с ним. Шедшая впереди Альфонсин споткнулась и шагнула влево. Жерфо положил руку ей на голову и запустил пальцы в ее волосы. Одновременно он засмеялся и потерся о тело молодой женщины, почувствовав ее зад.
 – Знаешь, – весело сказал он, – я дурак. Полный идиот. Что мне взбрело в голову мотаться по горам? Я сыт ими по уши. Мы ведь не на уик-энде...
 Справа от Альфонсин что-то треснуло. Молодая женщина отскочила в сторону, как будто ее ударила копытом лошадь, а из ее спины вылетели кусочки разбитой кости, мяса и бронхов и фонтан крови вместе с пулей "дум-дум", сметающей все на своем пути. Жерфо все еще держал руки вытянутыми вперед, удивляясь, что больше не чувствует пальцами черных волос Альфонсин. Молодая женщина повалилась на землю, а справа раздался выстрел. Жерфо упал вперед ничком и услышал, как разорвался воздух, а потом звук второго выстрела. Охваченный страхом, удивлением и ненавистью, прижимаясь щекой к земле, Жерфо сразу же начал снимать с плеча ремень карабина и повернулся к Альфонсин, лежавшей неподвижно, уткнувшись в грязь. Он сжал губы, увидев ее открытый и страшно неподвижный рот. Третья пуля ударила в землю за спиной Жерфо и пробила ямку, смутно напоминавшую по форме молочный бидон. На спину Жерфо посыпались земля и камешки, а пуля, совершенно расплющившаяся, срикошетила над ним. Жерфо снял с плеча "уэзерби", перекатился и прицелился. В оптическом прицеле он заметил что-то блестящее и нажал на спусковой крючок. Противник перестал стрелять.
 Жерфо повернулся к Альфонсин и смотрел на нее до тех пор, пока не понял, что она мертва. Тогда он встал на ноги и сначала медленно, потом быстрее побежал к кустам, по которым стрелял. Через полторы минуты он заметил убийцу, шевелившегося между кустами. Пуля, выпущенная Жерфо, попала в складной приклад "М6", и его куски разлетелись во все стороны, а пуля отлетела рикошетом, вошла в ногу Карло и раздробила ему бедренную кость. Левая сторона лица Карло была залита кровью, а крохотные обломки пластмассы и легкого сплава вонзились в тело, в щеку и в бок. На его брюках на левой ноге была ясно видна дыра, и ткань намокла от крови. Убийца размахивал "береттой", которую держал в правой руке, и палил в Жерфо, но не попадал, потому что потерял левый глаз и не мог точно определить расстояние, а кроме того, находился в шоковом состоянии.
 Жерфо даже не подумал остановиться и пристрелить его. Он бежал все быстрее, а убийца продолжал стрелять и промахнулся четыре раза, прежде чем Жерфо подскочил к нему и с силой ударил прикладом по руке, потом еще раз по голове, и еще. Убийца выронил пистолет.
 – Сволочь! Грязный подонок! – кричал Жерфо. – Мразь! Сволочь!
 Он перестал колотить, сел рядом с Карло, со свистом дыша открытым ртом, и уставился на убийцу, чей уцелевший глаз остался, полуоткрытым. Жерфо спрашивал себя: "Что делать? Я запытаю его до смерти. Я должен успокоиться, но я не так уж взволнован. В глубине души я хладнокровен".
 Но тут он увидел, что этот человек мертв: он проломил ему череп, когда бил прикладом. Жерфо приблизился к трупу ползком. Он действительно чувствовал себя спокойным и хладнокровным. Ему было немного сложно сосредоточиться, но он больше не колебался по поводу того, что должен делать, как было в последние месяцы – с того момента, как начались попытки его убить. Если подумать, то он колебался всю свою прошлую жизнь: и когда был служащим и отцом семейства, и раньше, когда был студентом, активистом политической партии, влюблялся до женитьбы, и даже когда был подростком, и наверняка в детстве тоже.
 Он обыскал труп убийцы и нашел ключи от машины и водительские права на имя Эдмона Брона, родившегося в тысяча девятьсот сорок четвертом году в Париже, проживающего в Париже, авеню Доктора Неттера. Больше в карманах Карло ничего не было.
 Жерфо оставил труп под кустом, как и "М6" и "уэзерби", подобрал "беретту", положил ее в мешок Карло и взял его с собой. Он вернулся к месту, где лежала мертвая Альфонсин. Лицо Жерфо оставалось неподвижным, пока он обыскивал карманы молодой женщины. Он не нашел ни ключей от машины, ни чего-либо другого, представляющего практический интерес. Его руки были запачканы кровью. Жерфо оставил тело Альфонсин там, где оно лежало, и быстро спустился к дому. Перестрелка была довольно шумной, но в деревне, кажется, никто не забеспокоился.
 Жерфо вошел в дом и сразу же увидел сумочку Альфонсин. Он взял из нее ключи, документы на "форд-капри" и лежавшие там деньги: чуть меньше тысячи франков, Он захватил с собой всю одежду, которую можно было носить в городе, и мешок Карло с "береттой", сел в "капри", проехал через деревню и направился в долину, а потом к городам – к Парижу.
 По дороге он включил радио и поймал много вещей, которые должны были бы ему понравиться: Гэри Бертона, Стэна Гетца, Билла Эванса. Но они ему не понравились, и он выключил радио. По правде говоря, ему казалось, что он еще долго не сможет наслаждаться музыкой.




 21


 Поздно вечером он доехал до Оксерра и остановился в гостинице под именем Жоржа Гайара, плохо поел и плохо выспался. Радиопередачи не упоминали ни о нем, ни о какой-либо бойне в Альпах. Жерфо надеялся, что сможет сохранить "капри" еще на несколько часов, и действительно без всяких помех приехал на нем в Париж на следующий день к обеду. Он бросил машину в Пантене, не заперев дверцы и оставив ключ зажигания, в надежде, что ее угонят, и это запутает следы. Ее и в самом деле угнала хорошо организованная банда, и больше о ней никто никогда не слышал.
 Жерфо сел в метро, сделал пересадку на Восточном вокзале и вышел у Оперы. Он испытывал огромное удовольствие от того, что находится в городе. Он нес мешок Карло с "береттой" и кое-какой одеждой. Некоторое время Жерфо прохаживался по улицам к востоку от авеню Опера. В закусочных и барах толклись торопливые служащие, усталые секретарши, мелкие маклеры и прочий раздраженный или веселый народ. Жерфо купил "Франс суар" и мельком просмотрел ее, пока ел франкфуртские сосиски в углу стойки. В мире происходило то же, что и раньше. Правда, можно было заметить некоторое продвижение, но Жерфо не мог понять, в какую сторону. Он допил свое пиво, оставил "Франс суар" на стойке и направился к зданию редакции газеты "Ле Монд". С другой стороны бульвара было много полицейских в форме и в штатском, меривших взглядами пикет забастовщиков у входа в банк. В редакции Жерфо попросил дать ему номера "Монд" почти годичной давности. Получив нужное, он сел за стол, пролистал подшивку и нашел то, что искал. Фамилия человека, который в прошлом году, не приходя в сознание, умер в больнице Труа, куда был доставлен неизвестным, была Музон. Он работал юрисконсультом в Париже, ему было сорок шесть лет. Он скончался от четырех пулевых ранений, а не от повреждений, полученных в автокатастрофе. Жерфо это не удивило.
 В алфавитном телефонном справочнике Парижа оказалось девять Музонов, в том числе владелец завода, производящего вентиляторы, но только один из них был юрисконсультом. Жерфо выписал домашний и рабочий телефоны Музона, фирмы "Музон и Одан", потом подумал и переписал телефоны остальных восьми Музонов. Затем он отправился на почту и встал в очередь к телефонам-автоматам. Рабочий номер Музона был отключен. Жерфо стал звонить по другим номерам, исключив все же производителя вентиляторов.
 – Алло?
 Женский голос...
 – Месье Музона, пожалуйста.
 – Не кладите трубку. Кто его спрашивает?
 Жерфо повесил трубку и набрал второй номер. То же самое. Третий номер. Занято. Четвертый.
 – Алло?
 – Месье Музона, пожалуйста.
 – Месье Музон умер. Кто его спрашивает?
 – Простите, я ошибся.
 Жерфо повесил трубку на рычаг и секунду стоял неподвижно, думая о смерти и о том, какие разрушения приносят пули. Какой-то толстяк неприятно постучал в стекло кабины связкой ключей. Жерфо вышел из кабины.
 – Толстый дурак, – сказал он, проходя мимо.
 – Что?! Что?!
 Жерфо добрался до площади Опера, изучил карту метро, потом сел в поезд, сделал пересадку и вышел в Пернети. Было всего шестнадцать часов, дело развивалось быстро. Жерфо сориентировался и направился на улицу Рэймон-Лоссеран, забитую легковушками, грузовымии фургончиками, прилавками и шумными прохожими. Он нашел дом, в котором жил Музон. Списка жильцов не было, а обращаться к консьержке Жерфо не хотелось. На пятом этаже под звонком была приколота карточка: "Музон – Гассовиц". Жерфо позвонил. Ему открыл мужчина крепкого сложения.
 – Да?
 На мужчине были бежевые брюки и клетчатая рубашка, как у канадских лесорубов. У него были маслянистые волосы, тяжелая губа и синеватый подбородок. Не слишком похож на поляка, скорее черноногий [2] .
 – Я ищу мадам Музон.
 – Да?
 – Это все, – сказал Жерфо.
 Мужчина взвесил "за" и "против", кажется, отказался от мысли спустить Жерфо с лестницы, повернул шею, не сводя глаз с визитера, и крикнул:
 – Элиан!
 – Что?
 – Это к тебе.
 Послышался шорох. Мужчина повернул лицо к Жерфо и тихо вздохнул, распространив запах "Рикара" на четыре кубических метра вокруг. Элиан Музон появилась в двери, и Жерфо немного изогнулся, чтобы увидеть ее, потому что тип загораживал ему обзор.
 – В чем дело?
 Она выглядела уставшей, жалкой и заурядной. Лет сорока пяти, среднего роста, довольно симпатичная. Крашеные волосы, простенький черно-белый костюм, ацетатная светло-коричневая блузка, дешевое позолоченное ожерелье и такой же браслет часов. Она была тщательно и красиво подкрашена. Жерфо сразу почувствовал к ней симпатию.
 – Я бы хотел поговорить с вами наедине, – сказал он, – насчет месье Музона.
 Кожа вокруг рта женщины побелела. Она оперлась на стену, и ее ресницы дрогнули. Крепкий тип бросил на нее взгляд и повернулся к Жерфо, слегка нагнув голову. У него был вид быка, а губы тоже окружены белым.
 – Послушай, старина, – прошипел он, – я сдерживаюсь только потому, что она не хочет скандала. Но я не знаю, сколько смогу сдерживаться. Так что отвали, понял?
 – Постой, это не он, – произнесла у него за спиной вдова Музон.
 – А! – крикнул тип. Он был похож на разъяренного близорукого человека, который пытается присмотреться и одновременно успокоиться.
 – Я подумал и решил поговорить с вами, – сказал Жерфо. – Полагаю, вы и есть Гассовиц. Я хочу с вами поговорить. Впустите меня, или я пойду в полицию, а вам это не понравится, не так ли?
 Гассовиц не ответил. Он размышлял и казался смущенным. На лестничной клетке стояла мертвая тишина.
 – Я не знаю, кто вы, и не хочу этого знать, – проговорила вдова Музон. – Оставьте меня в покое. Оставьте его...
 И, она неожиданно расплакалась. Дешевая краска потекла ей в глаза. Она вытирала их своими маленькими кулачками и устало бормотала бесцветным голосом:
 – О господи!
 – Я не могу оставаться на площадке, – заявил Жерфо.
 Гассовиц отступил, обнял женщину, положил ее голову себе на плечо и стал гладить по волосам. Он с яростью смотрел на Жерфо. Тот медленно вошел в квартиру. Гассовиц ногой захлопнул дверь, и она закрылась за спиной Жерфо.
 – Иди в комнату, сердце мое, – шепнул он.
 Вдова Музон ушла. Гассовиц проводил Жерфо на кухню, не переставая жечь гостя взглядом темно-синих глаз. Жерфо сел без приглашения. Он заметил, что сильно потеет. Это происходило исключительно из-за сильного нервного напряжения, царившего в маленькой комнатке.
 – Вот бордель, – начал он, – я совершенно не... Я об, этом не подумал. Послушайте, она вам рассказала? Я имею в виду, о тех, кто приходил в первый раз? То есть в тот раз. Молодой человек с вьющимися черными волосами и голубыми глазами? И тип постарше с лошадиными зубами?
 – Они приходили вдвоем, – ответил Гассовиц. – Молодого она запомнила особенно хорошо.
 – Я убил его вчера, – признался Жерфо. – Проломил его поганую черепушку. Я размозжил ему голову.
 Жерфо неожиданно положил руку на край стола, опустил на нее голову и нервно разрыдался. Слезы быстро прекратились, но он еще несколько минут дрожал и шумно вдыхал и выдыхал воздух.
 Гассовиц без нежности похлопал его по плечу.
 – Выпейте стаканчик.
 Жерфо взял стакан, который ему протягивали, и проглотил сто граммов чистого "Рикара". Водка обожгла ему горло, и он почувствовал, как она медленно спускается по пищеводу. Гассовиц сел на стул, вытянув левую ногу и поджав правую. Жерфо бросил взгляд на его плохие ботинки и почувствовал, что, если он сейчас бросится к двери, Гассовиц выбросит правую ногу ему в лицо, даже не вставая со стула.
 – Они, разумеется, убили Музона, – сказал Жерфо, – а потом пришли удостовериться, что его вдова ничего не знает. Если бы она что-нибудь знала, они бы убили и ее тоже. Они удостоверились в этом. – Он бросил взгляд на Гассовица, у которого побелели губы. – Вы, разумеется, ее любовник. Вы познакомились уже после этого. Послушайте, я не хочу знать, что они с ней сделали.
 – Ясно, – ответил Гассовиц так, будто они вели нормальную беседу.
 – Слушайте, – продолжал Жерфо, – я тот, кто подобрал Музона на дороге. Я думал, он попал в аварию, и отвез его в больницу. А потом они нашли меня. Это было нелегко, но они несколько раз находили меня и причинили мне худший вред, чем... Если хотите, я расскажу вам все подробно. Я должен понять, кто за ними стоит. Они видели, что я остановился помочь Музону, и записали номер моей машины. Полагаю, они подумали, что я слышал его последние слова. Смешно... если здесь уместно это слово.
 – Я хочу знать подробности, – потребовал Гассовиц.
 – Попробую, – ответил Жерфо и рассказал этому крепкому типу все.
 Это заняло полчаса, потому что Гассовиц задавал вопросы, на которые Жерфо не мог ответить. Гассовиц хотел узнать, почему Жерфо не обратился в полицию, на что тот ответил, что это одна морока.
 – Но все-таки, – заметил Гассовиц, – все бросить и бежать куда глаза глядят – это как-то странно.
 – Да, я знаю. Я не могу этого объяснить, потому что и сам не понимаю.
 – Или вам просто все надоело.
 – Разве это может быть так просто?
 – Да, – сказал Гассовиц.
 И он захотел узнать, как двое убийц наткнулись на Жерфо на заправочной станции, где сгорел тип с лошадиными зубами, но Жерфо не мор этого объяснить.
 Элиан Музон пришла посмотреть, что происходит. Ее симпатичное лицо было совершенно потрясенным. Гассовиц с большой нежностью выставил ее за дверь, пообещав все рассказать позднее.
 – Вот, – закончил наконец Жерфо, – это почти все. Вы удовлетворены?
 – Если можно так выразиться, – буркнул Гассовиц.
 Жерфо выпил еще немного "Рикара", разбавленного водой.
 – Не знаю, почему я вам все это рассказал. Меня интересует только одно: как найти человека, стоящего за теми двумя мерзавцами. Но вы ничего не знаете, ваша... мадам Музон тоже, иначе ее бы не оставили в живых...
 – Меня это тоже интересует, – перебил Гассовиц.
 – Да, но вы ничего не знаете, не знаете, почему...
 – Одан, – снова перебил Гассовиц.
 – Что?
 – Филипп Одан. Музон работал вместе с ним. Они выбивали из людей долги, запугивая их, понимаете? С бумагами с печатью и прочими трюками юридического вида.
 – Взыскание долговых требований?
 – Что-то вроде этого. Довольно мерзкая работенка. Но они занимались не только этим. Они собирали сведения о людях и предлагали свои услуги, понимаете? Музон был раньше полицейским. Вы об этом знали?
 – Нет.
 – Это факт. Его уволили из полиции, или как это у них называется, и осудили за кражу. Но он попал под амнистию, потому и смог организовать свое дело. Кем точно был Одан, я не знаю. Думаю, кем-то вроде осведомителя Музона в то время, когда тот был полицейским. Понимаете, да?
 – Да.
 – Вскоре после смерти Музона, может, даже на следующий день, с Оданом произошел несчастный случай.
 – Он умер?
 – Нет.
 – Его можно найти?
 – Месье Жерфо, – заявил Гассовиц, – я хочу поехать с вами. Я провожу вас. Дайте мне несколько минут. Я скажу пару слов Элиан, чтобы она не беспокоилась. В последнее время я не работаю, так что могу поехать. Понимаете, я должен поехать с вами.
 – Ладно, – согласился Жерфо. – Хорошо.




 22


 Они нашли Филиппа Одана там, где он теперь жил, – в грязном доме инвалидов в Шелле. Он занимал жалкую темную комнату на втором этаже одного из четырех или пяти коттеджей заведения. Каштаны во дворе были покрыты молодыми свежезелеными листочками, на гравиевых дорожках валялось собачье дерьмо. Филиппу Одану было пятьдесят два года, но выглядел он на семьдесят или даже больше. Он сидел в кресле на колесиках, парализованные ноги были накрыты шотландским пледом. При падении из окна кабинета конторы "Музон и Одан" он сломал позвоночник. Перед этим Одана сильно били по горлу, и его глотка была раздавлена. Он перенес трахеотомию и различные операции, но остался инвалидом. Его голосовые связки были разорваны. Существовали способы восстановить ему голос, но у Одана не было средств оплатить лечение. Однако, руководствуясь инструкциями, почерпнутыми из одной американской книги, он, напрягая диафрагму и трахеи, научился издавать связные звуки хриплым, тоненьким и задыхающимся голосом.
 Одан был одет в тонкий блестящий костюм и желтую рубашку с расстегнутым воротом, а на голове у него был баскский берет. Его беззубый рот окружали многочисленные шрамы и морщины. Общий вид был совершенно удручающим.
 Жерфо и Гассовиц добрались до него без проблем. Они обратились в регистратуру, и толстая, плохо причесанная девушка с пятнами пота под мышками без промедления и без любопытства направила их к нему. В этом заведении старики были предоставлены сами себе: персонал только немного прибирал в их комнатах, менял дважды в месяц белье, кормил в столовой тех, кто мог ходить, приносил еду лежачим в комнаты и ругал тех, кто ходил под себя.
 Сложности начались после того, как Жерфо и Гассовиц вошли в комнату Одана. Калека выхватил из-под пледа и наставил на них маленький пистолет калибра семь шестьдесят пять, на рукоятке которого крупными буквами было написано: "Венера".
 – Эй, не пугайтесь, – сказал Гассовиц. – Мы из соцобеспечения.
 Одновременно здоровяк запустил в Одана пустую подставку для зонтиков. Подставка ударила по запястью Одана, пистолет вылетел из его руки и упал на ковер. Гассовиц, шагнув вперед, ногой загнал оружие под шкаф. Одан, хрипя и свистя, подкатил свое кресло к стене, чтобы прижаться к ней спиной. Жерфо и Гассовиц изложили ему свое дело, точнее, то из него, что Одан должен был знать. А Одан сообщил им то, что они хотели выяснить.
 Сначала все шло довольно быстро и просто, но затем дело осложнилось.
 – Нет. Боюсь, – выдавил старик на одном из этапов разговора. Это прозвучало скорее как "Не... баус...", но к этому моменту Жерфо и Гассовиц уже научились понимать издаваемые им звуки.
 – Они больше ничего не смогут вам сделать, – убеждал его Жерфо.
 – Я... дрожу... жизю...
 – Он говорит, что дорожит жизнью, – заметил Гассовиц.
 – Я вас понимаю, – снова обратился Жерфо к Одану. – Поэтому и рассказал вам о том, что они мне сделали. Вы должны мне поверить, что или вы мне все расскажете, или я вас прикончу. Вы мне назовете того, кто стоит за этими подонками, или я вас убью. Убью немедленно. Вы понимаете? Может, вы мне не верите?
 Подумав, Одан энергично кивнул и потребовал бумагу и карандаш. Он написал мелким почерком текст, занявший четыре страницы в записной книжке. Время от времени Жерфо и Гассовиц останавливали калеку и просили у него уточнений. Наконец он закончил, и все стало ясно. Жерфо положил четыре страницы в карман.
 – Мы постараемся, чтобы вы больше не пострадали, – сказал он Одану.
 – Это гупо, – с трудом выговорил Одан, – но я доожу жизью... – Он показал на свои мертвые ноги, мертвое горло, на дерьмовую комнату и дерьмовый пейзаж за окном. Потом развел руками и насмешливо улыбнулся. – Убейте эту падлу, – прохрипел он.


* * *

 В дряхлом "пежо-203" Гассовиц и Жерфо вернулись в Париж и направились в объезд по внешнему бульварному кольцу. Это заняло много времени: был час пик, и на бульварах возникли пробки. Они не разговаривали и не думали. Примерно в восемнадцать сорок пять они выехали на западную автостраду и после Шартра смогли прибавить скорость. Жерфо открыл мешок, лежавший у него в ногах на полу "пежо", достал из него "беретту" и глушитель и немного повертел оружие в руках, чтобы понять, как оно действует. "Пежо-203" свернул с автострады в Мелене. Гассовиц остановился перед еще открытым магазинчиком, зашел в него и вернулся с двумя парами резиновых перчаток, какие женщины надевают, когда моют посуду. Одну пару он дал Жерфо. Каждый сунул свою в карман пиджака. "Пежо" поехал в сторону Маньи-ан-Вексен.
 – Вы, может быть, любите Элиан Музон, – сказал Жерфо, – а я не любил ту женщину, которую убили в горах. Она была очень красивой, но я ее не любил... – Он замолчал почти на целую минуту. – Наверное, мне не стоило так распаляться.
 – Хотите, остановимся поужинать и подумать? – спросил Гассовиц.
 – Нет.
 – Может, я высажу вас на вокзале, а вы отдадите мне пистолет?
 – Нет, не надо, – ответил Жерфо.
 Они пересекли Маньи-ан-Вексен и поехали в сторону деревни Вильней. За десять километров от нее Гассовиц остановил свой "пежо" на обочине. Молча сидя в машине, они стали дожидаться темноты.




 23


 Поужинав консервами и фруктами, Алонсо поставил грязную посуду в посудомоечную машину к той, что осталась от завтрака. "Шарп" играл Шопена. Собака Элизабет терлась о ноги хозяина, пока тот обходил дом, проверяя, все ли окна закрыты. Перед каждым окном он останавливался и смотрел через стекло в бинокль. В кобуре на поясе у него висел "кольт". Алонсо был в поношенных шортах и рубашке цвета хаки. В разрезе рубашки были видны седые волосы на груди. Он обошел дом, тщательно осмотрев все окна и двери. Он был очень осторожен. В прошлом году два частных детектива совершенно случайно вышли на него, когда искали в окрестностях Маньи-ан-Вексен следы одного крупного американского мошенника. Они прилежно собрали довольно объемистую информацию на Алонсо и попытались его шантажировать. Он послал к ним своих убийц, что было для него, так сказать, рутиной. Он и до того использовал таланты Карло и Бастьена, чтобы сохранить свое инкогнито, и по его приказу они уже убили четырех человек, через которых можно было выйти на него. Бастьен и Карло уладили вопрос, если не считать случая с Жерфо, который оставался для Алонсо раздражающей и тревожащей загадкой. Алонсо настоял, чтобы они убрали и этого придурка, отвезшего Музона в больницу. Позднее он узнал из радиопередачи, что Жерфо и Карло исчезли, а Бастьен погиб. Или погиб Карло, а Жерфо и Бастьен исчезли? Он не знал, который из двух убийц погиб при пожаре. Теперь, спустя одиннадцать месяцев, Алонсо надеялся, что погибли все: и оба убийцы, и тот дурак. Во всяком случае, больше он не слышал ни об одном из них.
 Алонсо сёл за письменный стол в кабинете. Бульдожка Элизабет легла на ковер рядом с ним. В течение часа Алонсо писал "Паркером" свои мемуары.
 "Следует положить конец насилию, – писал он. – Лучший способ справиться с ним – покарать индивидуумов, занимающихся этим, к какому бы классу общества они ни принадлежали. Как правило, они немногочисленны. Поэтому в Принципе представительная демократия всегда казалась мне наилучшей формой правления. К сожалению, свободные страны не могут жить согласно своим принципам, поскольку подрывные коммунистические элементы внедряются в их организм и производят негативное действие, подобное действию гнойного нарыва".
 Он встал и снова обошел дом, закрывая повсюду ставни. Темнело. Было двадцать пятнадцать. "Шарп" играл Грига, которого было слышно по всему дому, потом сменил пластинку, и зазвучал Лист. Алонсо поднялся на второй этаж с толстым томом Клаузевица, наполнил ванну, разделся и лег в горячую воду, постанывая то ли от неудобства, то ли от удовольствия. "Кольт" он положил на крышку унитаза рядом. В двадцать двадцать две завыла мощная сирена "линкс-аларм", установленная на чердаке: Жерфо и Гассовиц взломали ворота у входа в поместье.
 Перепугавшись, Алонсо уронил книгу в горячую воду, выскочил из ванны, подняв фонтан брызг, и схватил свой "кольт". Его пальцы соскользнули, он уронил оружие на пол и встал на колени, чтобы поднять его. В заброшенном саду перед домом Жерфо и Гассовиц на мгновение замерли, ошеломленные завываниями сирены, которую можно было слышать за километр отсюда. Дом Алонсо стоял примерно в двухстах метрах от деревни. Жерфо зарычал и бросился вперед. В левой руке у него была "беретта", а в правой – домкрат, которым они взломали ворота. Гассовиц на секунду заколебался, потом догнал Жерфо. Он держал в руках второй домкрат и выключенный карманный фонарик. Еще не совсем стемнело, и можно было видеть без фонарика. Жерфо добежал до дома и начал взламывать домкратом ставень.
 В ванной комнате на втором этаже Алонсо распрямился, сжимая в руке "кольт". Его глаза были выпучены, он дышал с трудом. По бледному толстому телу стекала вода. Он сделал несколько прерывистых и незаконченных движений, как будто собирался броситься к двери или в другом направлении. Недовольно поморщившись, он машинально вынул из ванной книгу и повернулся, ища место, куда ее положить. Сквозь непрекращающийся раздражающий вой сирены Алонсо уловил яростный лай Элизабет на первом этаже, хруст ломаемого дерева и звон разбитого стекла.
 Жерфо взломал ставень на окне кабинета, без всяких предосторожностей подтянулся на подоконнике и ударами каблука разбил стекло. В комнате горел свет. Жерфо влез в окно и спрыгнул на письменный стол. На него набросилась бульдожка, пытавшаяся вцепиться ему в горло. Жерфо выстрелил из "беретты" ей в морду. Выстрел отбросил собаку к стене, на которой она оставила длинный кровавый след. Она покатилась по полу, вскочила на лапы и снова бросилась в атаку, страшно рыча. У нее была оторвана часть нижней челюсти, а то, что осталось, превратилось в кровавое месиво, но Элизабет вскочила на письменный стол и снова попыталась укусить Жерфо. В это время Гассовиц подтянулся на подоконнике. Жерфо выпустил три пули в тело собаки, потом ногой сбросил животное со стола к стене. Все еще живая, Элизабет корчилась в судорогах и пыталась подняться. Жерфо вырвало. Он спрыгнул со стола, блюя и разбрасывая листки тонкой бумаги, на которой Алонсо писал свои мемуары. Подбежав к собаке, он приставил ствол "беретты" к ее голове и лихорадочно нажал на спусковой крючок. У него кончились патроны. Собака сдохла, Вздрагивая от приступа тошноты, Жерфо вырвал из "беретты" пустой магазин, выхватил из кармана запасной, вставил его в рукоятку и передернул затвор.
 – О-ля-ля, – проговорил Гассовиц, оглядывая бойню.
 В комнату ворвался Алонсо – голый толстый человек, покрытый капельками воды, с "кольтом" в одной руке и мокрой книгой в другой. Он вскинул револьвер, но Жерфо оказался более быстрым и всадил пулю ему в живот. Голый человек сел на пол, привалившись к дверному косяку, выронил револьвер и книгу и, морщась, прижал обе руки к ране на животе.
 – Я Жорж Жерфо, – сказал Жерфо. – А вы Алонсо Эдуардо Радамес Филип Эмериш-и-Эмериш?
 – Нет, это не я, не я. Боже, как мне больно, – стонал Алонсо.
 – Да, это он, – заверил Гассовиц.
 – Что вы говорите? – спросил Жерфо Гассовица, плохо расслышав его из-за продолжавшей выть сирены и звуков музыки Листа.
 – Да! – заорал Алонсо. – Да! Это я! Я вас убью! Я найду вас! Пошли вы на...
 Крик истощил его силы. Он оперся головой о косяк и стал тихо стонать. Жерфо поднял "беретту", но. Гассовиц остановил его.
 – Пусть помучается, – посоветовал он.
 Жерфо опустил руку. Из живота голого человека текла кровь.
 – Нет, это невыносимо!.. – Жерфо снова поднял "беретту", сделал два шага вперед и добил Алонсо выстрелом в голову.
 Гассовиц и Жерфо переглянулись. Они вдруг вспомнили о воющей сирене и о том, что не стоит здесь задерживаться. Один за другим они влезли на письменный стол, оттуда на подоконник и спрыгнули в сад. Они побежали, спотыкаясь о пучки травы и задевая за кусты, к воротам. На дороге перед воротами стояли трое мужчин с электрическими фонариками – крестьяне в рабочей одежде и беретах или кепках.
 – Что случилось? – спросили они Жерфо и Гассовица, выбежавших из поместья.
 Жерфо и Гассовиц растолкали их и бросились по дороге.
 – Стой! Держи воров! – кричали крестьяне.
 Жерфо и Гассовиц добежали до грунтовой дороги, на которой оставили старый "пежо-203", и, задохнувшись, сели в машину. Крестьяне их не преследовали. Они сгрудились на дороге и обсуждали, что надо бы сходить в дом месье Тейлора и в случае чего вызвать жандармов. "Пежо" задним ходом выехал с грунтовой дороги в сотне метров от крестьян, развернулся, помчался вперед и скрылся за поворотом.
 – Это было омерзительно, – сказал Жерфо.
 – Нет, – ответил Гассовиц. – Я доволен. Элиан отомщена, понимаете?
 – Да, вы так думаете, – произнес Жерфо утвердительным тоном.
 Позднее, когда они ехали по автостраде к Парижу, Жерфо попросил Гассовица высадить его на площади Итали. Гассовиц высадил его там в десять пятнадцать вечера. Они пожали друг другу руки, и "пежо" уехал. Жерфо был в двух шагах от своего дома. Он дошел до него пешком, поднялся в лифте на свой этаж и позвонил в дверь. Беа открыла дверь, широко раскрыла глаза и рот, в изумлении глядя на него, а потом поднесла ко рту ладонь.
 – Я вернулся, – проговорил Жерфо.




 24


 После того как Беа бесцветным голосом пригласила его войти, Жерфо прошел в гостиную, в которой ничего не изменилось. У него было сосредоточенное и отрешенное лицо. Он машинально включил проигрыватель, поставил пластинку с дуэтом Ли Коница и Уорна Марша и сел на диван. Беа остановилась в дверях гостиной и смотрела на него. Вдруг она отвернулась, ушла на кухню и на секунду прислонилась к стене. Ее подбородок дрожал, как будто она говорила, но она молчала. Затем она принесла Жерфо полный стакан "Катти Сарк" со льдом и минеральной водой, а себе – стакан неразбавленного "Катти Сарк". Жерфо поблагодарил. Он просмотрел лежащие на кофейном столике бумаги, среди которых было отправленное шесть месяцев назад письмо от его партнера по шахматам, учителя математики на пенсии из Бордо. Тот во взвешенных выражениях, за которыми чувствовалось сильное раздражение, объяснял Жерфо, что, поскольку он не ответил в назначенный срок на седьмой ход белых, его следует считать проигравшим эту партию. Жерфо поднял голову.
 – Что ты сказала?
 – Я спросила, откуда ты взялся? – тихо произнесла Беа.
 – Я не знаю.
 – От тебя пахнет блевотиной. На твоих брюках рвота. Ты весь грязный. – Она всхлипнула, бросилась к Жерфо, обняла его и с силой прижала к себе. – О мой милый, – шептала она, – откуда ты?
 – Я правда не знаю, – сказал Жерфо.


* * *

 Такова его позиция с этого момента. Он утверждает, что ничего не помнит. Не он первый поставил себе диагноз амнезия, но теперь он спокойно говорит о своей амнезии, когда об этом заходит речь. Он утверждает, что абсолютно не помнит, что произошло в промежутке между тем моментом, когда июньским вечером в Сен-Жорж-де-Дидонн он вышел из летнего домика за сигаретами, и тем, когда майским вечером увидел, что бродит в облеванных брюках поблизости от своего дома. Определенное правдоподобие его рассказу придает шрам на голове, причиной появления которого могла стать пуля или удар тупым предметом, что, очевидно, вызвало сильное сотрясение мозга.
 Его много раз допрашивали и в полиции, и следователь. После гибели Бастьена, а главное, молодого рабочего заправочной станции было начато следствие. Жерфо согласился, что, вполне возможно, он взял напрокат "таунус", а его амнезия могла возникнуть вследствие удара, полученного на бензоколонке во время бойни. В таком случае речь идет о ретроактивной амнезии, явлении, хорошо известном в медицине.
 Относительно показаний Льетара Жерфо собирался сказать, что не помнит ни о том, что приходил к нему, ни содержания их дурацкого разговора об убийцах. Это не потребовалось: Льетар не читал газет, не слушал радио и интересовался только кино. Льетар не давал никаких показаний и даже не знал, что Жерфо таинственно исчезал с июля по май. Он не знает об этом до сих пор.
 Инвалид Филипп Одан умер в августе.
 Крестьяне, видевшие убегавших убийц Алонсо Эмериша-и-Эмериша, описали их очень расплывчато, и их показания не могли быть использованы в деле. Как бы то ни было, никто не увидел связи между убийством Алонсо и возвращением Жерфо. Об этом даже не подумали. Никто не связал Жерфо и с убийством в начале мая в Вануазе Альфонсин Рагюз-Пейронне и неизвестного мужчины, имевшего при себе фальшивые документы на имя Эдмона Брона. По поводу этого двойного убийства разыскивался некий Жорж Сорель.
 Единственный человек, который мог бы много рассказать о Жерфо, был Гассовиц, но у него имелись свои причины молчать.
 Поэтому положение Жерфо неприступно, и он это знает. В молодости, будучи левым активистом, он прочитал много учебников, полезных тем, кто хочет выдержать допрос в полиции и у инквизиторов-следователей. И он выдержал, ни разу не выйдя из образа ничего не знающего, наивного, услужливого и огорченного человека. Они устали задавать ему вопросы, вызовы стали реже, а потом совсем прекратились.
 Несмотря на исчезновение, Жерфо смог занять руководящую должность в той же фирме, где работал раньше. Правда, должность и зарплату меньше, чем прежде, но, поскольку его работой довольны, нет сомнений, что после испытательного срока он получит место и зарплату, равноценные тем, которые имел до исчезновения.
 За десять месяцев отсутствия Жерфо Беа оставалась ему верна. Когда он вернулся, она за ним очень ухаживала, потом ее поведение стало обычным, здоровым и непринужденным. Ее интимная жизнь с мужем идет хорошо, кроме тех случаев, когда Жерфо много выпьет. Тогда требуется много времени, чтобы достичь оргазма. Теперь Жерфо охотнее пьет бурбон, а не шотландское виски. Это единственный пункт, по которому его вкусы изменились, но изменились они в сентябре, а потому, кажется, это никак не связано с его исчезновением. В августе семья Жерфо снова ездила в отпуск в Сен-Жорж-де-Дидонн. Снятый дом каким-то чудом оказался красивым и удобным, так что Жерфо остался доволен отдыхом. Некоторое время Беа приставала к Жерфо, чтобы он прошел курс лечения у психоаналитика, но, поскольку он упрямо отказывался, Беа отстала и больше об этом не заговаривает.
 Так что у Жерфо все отлично. Однако по вечерам, когда он выпьет слишком много бурбона "Четыре розы" и примет снотворное, у него возникает горькое возбуждение, близкое к меланхолии. Например, в этот вечер, недовольный тем, как занимался любовью с Беа, он остался сидеть в гостиной, когда она уснула, слушал музыку и снова пил "Четыре розы". В записной книжке он написал, что мог бы стать артистом или, скорее, человеком действия; авантюристом, солдатом, революционером или кем-то еще. Потом, надев пиджак и ботинки, он спустился в лифте в гараж и сел в "мерседес", прошедший хороший профилактический осмотр после того, как простоял десять месяцев в гараже Сен-Жорж-де-Дидонн. Машина работала хорошо. Жерфо выехал на внешнее бульварное кольцо через заставу Иври.
 Сейчас половина третьего, а может, три пятнадцать ночи. Жерфо ездит вокруг Парижа на скорости сто сорок пять километров в час и слушает по магнитофону музыку "Уэст-Кост", в основном блюзы.
 Трудно сказать точно, как пойдут дела у Жоржа Жерфо. В общих чертах это видно, но в деталях – нет. Причину того, что Жорж со сниженными реакциями гонит по внешнему бульварному кольцу и слушает эту музыку, следует искать в его работе. Возможно, однажды Жорж проявит не только терпение и услужливость, которые проявлял всегда, но это маловероятно. Один раз, в определенных обстоятельствах, он пережил бурное и кровавое приключение и нашел только одно решение – вернуться домой. Теперь, вернувшись, он ждет. Тот факт, что Жорж Жерфо катается вокруг Парижа на скорости сто сорок пять километров в час, говорит только о том, что у него много времени.