---------------------------------------------


 Гарольд Роббинс
 Никогда не люби незнакомца


 Не называя ближнего врагом,
 Не доверяйся все же незнакомцу.
 Не строй судьбу по звездам и солнцу,
 Все в мире суета сует кругом!
 Найди того, кто в смог понять тебя.
 Жить одному и страшно и опасно.
 На Бога уповать, поверь, напрасно!
 Сумей, мой друг, познать хотя в себя.

    Стелла Бенсон «Неродившемуся»



 Что было раньше


 Миссис Коззолина попробовала суп. В густой жидкости ощущался вкус томатной пасты и легкий чесночный запах. От предвкушения вкусной еды она облизнулась, затем со вздохом повернулась к столу, на котором фаршировала равиоли [1]  мясом цыпленка. Жаркий июньский день клонился к вечеру. Сейчас хоть стало свежее. Небо за окном потемнело, и миссис Коззолина включила на кухне свет.
 Эти американские девчонки, думала она, легко раскатывая толстыми пальцами кусочки теста и раскладывая на них фарш, так планируют детей, чтобы не носить их летом. Это неслыханно! На родине, в Италии (она улыбнулась, вспомнив молодость) детей не планируют, их просто рожают.
 Летом пациентки почти исчезали, а ей приходилось после смерти мужа самой кормить семерых детей. Миссис Коззолина была акушеркой и имела полное право считать американок дурами.
 На ее лбу и под едва заметными усиками блестели капельки пота. Из темного коридора донесся звонок. Миссис Коззолина слегка наклонила голову набок, словно пыталась угадать, кто это. Ни у кого из ее пациенток в этом месяце срок еще не подходил, и поэтому она пришла к выводу, что это какой-нибудь продавец.
 — Мария! — Ее громкий голос эхом отозвался в квартире. — Пойди открой дверь.
 От долгих лет ругани с уличными продавцами ее голос охрип. Ответа не последовало. Звонок зазвонил вновь, на этот раз не робко, а настойчиво. Миссис Коззолина неохотно вытерла руки о фартук и направилась по длинному узкому коридору к входной двери. Через цветное стекло окна виднелись неясные очертания фигуры.
 На ступеньках стояла молоденькая девушка с узким усталым лицом, в руках у нее был небольшой чемоданчик. Ее глаза испуганно светились, как у животных в темноте. Наметанным глазом миссис Коззолина сразу определила, что незнакомка на последнем месяце.
 — Вы акушерка? — спросила незнакомка мягким, слегка испуганным голосом.
 — Да, мадам. — Миссис Коззолина с первого же взгляда поняла, что перед ней леди. Даже в трудные времена таким женщинам удавалось сохранять что-то особое, присущее только леди.
 — Извините за беспокойство, но я совсем не знаю Нью-Йорка, и я... — незнакомка умолкла и задрожала. Когда она вновь заговорила, в ее голосе послышались уже настойчивые нотки: — У меня подошел срок, — просто добавила она, — а я не знаю, куда идти.
 Несколько секунд миссис Коззолина молчала. Если впустить незнакомку, значит, ее придется положить в комнату Марии. Марии это не понравится, потому что она не любит спать с сестрами. Вполне вероятно, что у этой женщины нет денег, а может, она вообще не замужем. Взгляд акушерки автоматически опустился на руки незнакомки. На тонком пальце блестело золотое кольцо.
 — Я... у меня есть немного денег, — отважилась незнакомка, будто прочитав мысли акушерки.
 — Но мне негде вас положить.
 — Не может быть, чтобы у вас не нашлось свободной комнаты, — настаивала посетительница. — У меня есть времени искать другую акушерку. Я увидела вывеску у вас на двери и позвонила.
 Миссис Коззолина сдалась. Делать нечего — Марии придется спать с сестрами, нравится ей это или нет.
 — Входите, — пригласила она женщину и взяла чемоданчик.
 Они прошли по темному коридору и поднялись в комнату Марии, в которой было еще довольно светло. Из окна виднелся соседний дом из песчаника и мальчик, пытающийся прогнать голубей с крыши длинным шестом.
 — Снимайте жакет и устраивайтесь поудобнее. — Миссис Коззолина помогла незнакомке раздеться и лечь. — Схватки давно начались?
 — Около часа назад. Я знала, что больше не смогу сделать ни шагу. Поэтому пришлось побеспокоить вас.
 Миссис Коззолина внимательно посмотрела на гостью и та смутилась. Она не предполагала, что роды будут проходить в такой обстановке. Думала, что придется рожать в больнице, где рядом будет находиться Джордж, или дома в окружении родных. Столкнувшись с суровой действительностью, она испугалась.
 Миссис Коззолина выпрямилась. Маленькой и хрупкой незнакомке будет нелегко рожать с такими узкими бедрами. Роды продлятся не меньше шести-семи часов. Хотя кто знает, может, ей удастся хоть немного облегчить положение? Миссис Коззолина всегда поражалась волшебному превращению, когда у нее на глазах во время родов молоденькие девчушки превращались в настоящих женщин. Правда, эта выглядела уж очень слабой! Миссис Коззолина продолжила бесстрастно разглядывать незнакомку.
 — Придется подождать, — улыбнулась она. — Не беспокойтесь, все будет в порядке. Уж я-то знаю, у меня у самой семь детей!
 — Спасибо. Большое вам спасибо, — слабо улыбнулась незнакомка.
 — А сейчас попытайтесь уснуть, — Акушерка направилась к двери. — Через пару часов я поднимусь посмотреть, как у вас дела. Сон перед родами всегда здорово помогает.
 Она вышла из комнаты и опустилась на кухню. Только почти закончив готовить ужин, миссис Коззолина вспомнила, что не узнала, как зовут незнакомку. Ничего, подумала она, спрошу, когда пойду наверх.
 Незнакомка закрыла глаза и постаралась уснуть, но сон не шел. Мысли медленно сменяли друг друга, словно далекие виды из окна поезда. Родные и Джордж, самое важное в жизни, к ним мысленно возвращалась она. Интересно, что они думают обо мне? Куда пропал Джордж? Они должны были встретиться в тот вечер.
 Они должны были встретиться с Джорджем в тот вечер на углу у ресторана. Шел дождь, дул холодный ветер, и она здорово замерзла за те два часа, пока ждала. Потом вернулась домой. Утром позвонила ему на работу, но ей сказали, что вчера он ушел, как обычно, а сегодня еще не пришел. Джордж исчез, и с тех пор она его не видела. Она ничего не могла понять — Джордж был хорошим парнем, он не мог вот так взять и бросить ее. Наверняка с ним случилась беда.
 Она посмотрела в окно. Стемнело. Вдали время от времени сверкала молния и гремел гром, но дождь еще не начался. Воздух словно наполнился электричеством и потяжелел. Из кухни доносились тихие звуки, через приоткрытое окно в комнату проникал запах еды.
 Когда дети собрались на ужин, миссис Коззолина велела не шуметь. Мария хотела рассердиться из-за своей комнаты, но быстро успокоилась, когда мать пообещала что-нибудь ей подарить. После ужина акушерка взглянула на часы, стоящие на холодильнике, и испуганно вскочила на ноги. Восемь. Бедняжка пролежала почти четыре часа, и за все это время сверху не донеслось ни малейшего стона. Смелая женщина, подумала миссис Коззолина, вспомнив о пациентках, чьи роды на три четверти состояли из криков и стонов.
 Велев девочкам помыть посуду, она отправилась наверх.
 — Как вы себя чувствуете?
 — Хорошо, кажется, — не очень уверенно ответила незнакомка.
 — Схватки частые? — спросила миссис Коззолина и склонилась над кроватью.
 — Примерно через каждые полчаса.
 — Это хорошо. — Миссис Коззолина выпрямилась. Ничего хорошего не было, потому что расширение так и не произошло.
 Она спустилась вниз и велела дочерям согреть воды и приготовить чистые полотенца.
 Перед самой полуночью, когда полил дождь, начались роды. Незнакомка молча извивалась от боли, угрюмо сжав губы и вцепившись в привязанное к спинке кровати полотенце. На белом, как мел, лице темнели широко раскрытые глаза, черные озера боли и страха.
 Около двух часов ночи миссис Коззолина послала старшего сына за доктором Буонавента, который жил на углу, а на обратном пути велела зайти за священником.
 Доктор сделал кесарево сечение и вытащил синего извивающегося ребенка, который громко кричал и не хотел покидать теплое и удобное жилище. Потом Буонавента отчаянно попытался спасти жизнь матери. Миссис Коззолина поняла, что у него ничего не получается, когда он кивнул священнику.
 Она опустилась на колени у постели и принялась молиться, чтобы Бог сохранил жизнь такой храброй и молодой матери. Роженица повернула голову и слабо улыбнулась.
 Она вопросительно посмотрела на миссис Коззолину, и та принесла ребенка и положила рядом с матерью. Незнакомка посмотрела на ребенка, прижалась щекой к крошечной головке кричащего младенца, и ее глаза начали медленно закрываться.
 И тут миссис Коззолина вспомнила, что так и не узнала как ее зовут. Она быстро наклонилась к умирающей.
 — Как тебя зовут? — в ее голосе слышался страх, что ребенку придется жить без имени.
 Незнакомка медленно открыла глаза, и это отняло у нее последние силы.
 — Франсис Кейн, — так тихо прошептала она, что акушерка с трудом услышала ее.
 Франсис Кейн закрыла глаза. Через несколько секунд они открылись, но теперь из них ушла жизнь. Губы разомкнулись.
 Миссис Коззолина встала, взяла ребенка. Доктор накрыл Франсис Кейн простыней, затем достал из своего саквояжа бумагу и сказал по-итальянски:
 — Надо заполнить свидетельство о рождении.
 Миссис Коззолина кивнула. Все правильно — мертвой торопиться уже некуда.
 — Как его зовут?
 — Фрэнсис Кейн, — ответила она.
 Этим именем можно гордиться. Жизнь мальчика будет трудной, так пусть же имя матери, отважной женщины, поможет ему преодолеть все трудности и лишения.




 Часть 1



 Глава 1

 Колокола на высоком шпиле церкви Святой Терезы прозвонили восемь часов, утреннюю мессу. Дети, выстроившись в колонну по два, ждали начала занятий. Только что спустились сестры. За мгновение до их прихода во дворе стоял сильный шум, но сейчас царила тишина. Мы вошли в школу и поднялись по винтовой лестнице в классные комнаты. Мальчики сидели на одной стороне, а девочки — на другой.
 — Начнем день с молитвы, дети мои, — сказала сестра Анна.
 Мы сложили руки на партах и склонили головы. Я не упустил возможности бросить шарик из жеваной бумаги в Джерри Коуэна. Шарик прилип к его шее. Это было так смешно, что я чуть не покатился со смеху. Когда молитва закончилась, Джерри огляделся по сторонам, но я притворился, что читаю учебник.
 — Фрэнсис! — обратилась ко мне сестра Анна.
 Я виновато встал. На какую-то долю секунды мне стало страшно, что она все заметила, но сестра лишь попросила написать на доске день и число. Я вышел к доске, взял из ящика огромный кусок мела и вывел большими буквами: «Пятница, 6 июня 1926 года».
 Потом повернулся к учительнице.
 — Хорошо, Фрэнсис. Садись.
 Душное и жаркое утро тянулось ужасно медленно. Еще несколько недель, и начнутся каникулы. В школу я ходил, как на каторгу. В свои тринадцать я был выше и крепче большинства ребят. Летом Джимми Кеуф обещал мне работу. Я должен буду собирать ставки на скачки и смогу зашибать кучу бабок, может, даже баков десять в неделю. Плевать я хотел на эту школу!
 Во время обеда, когда другие дети побегут домой, я поднимусь в столовую приюта, где питались мы, дети-сироты. Наш обед состоял из стакана молока, сэндвича и маленького пирожного. Возможно, мы даже питались лучше большинства детей, живущих по соседству. После обеда возвращались в школу. Во второй половине дня заниматься было особенно тяжело.
 Господи, какая жара! Можно, конечно, сбегать искупаться в доках на Пятьдесят четвертую улицу, но я вспомнил недавний скандал.
 По-моему, я установил мировой рекорд по прогулам, ставя его шесть недель подряд. Я научился перехватывать письма, в которых сестры из школы жаловались брату Бернарду на мои прогулы. Брат Бернард руководил приютом Святой Терезы. Я сам писал им, что плохо себя чувствую, и подделывал его подпись. Это продолжалось до тех пор, пока одна из сестер не пришла в приют и не узнала правду. В тот вечер я вернулся после напряженного дня, проведенного в кинотеатрах. Я посмотрел целых четыре фильма. В холле меня ждали сестра Анна и брат Бернард.
 — Вот он, негодяй! — вскричал брат Бернард и угрожающе двинулся ко мне. — Сейчас я ему покажу, как болеть. Где ты шлялся? — Чем больше он злился, тем сильнее в его речи слышался валлийский акцент. В конце даже трудно было понять, что он говорит.
 — Работал, — ответил я.
 — Работал? Ах ты лгун! — Он ударил меня по лицу, и моя рука метнулась к щеке.
 — Фрэнсис, Фрэнсис, как ты мог это сделать? — печально поинтересовалась сестра Анна. — Я так на тебя надеялась.
 Я не ответил. Брат Бернард ударил меня еще раз.
 — Отвечай учительнице!
 Я сердито посмотрел на них, из меня сами собой полились гневные слова:
 — Мне надоело все это... надоела школа, надоел сиротский приют! Здесь хуже, чем в тюрьме. У заключенных в тюрьме даже больше свободы, чем у меня! Что я сделал, чтобы меня упрятали за решетку и запирали на ночь? В Библии говорится, что правда дарит свободу. Вы учили меня любить Господа, потому что он так много нам дал! Вы начинали каждый день с благодарных молитв. Вы благодарили его за то, что мы родились в тюрьме! — Моя грудь судорожно вздымалась и я почти плакал.
 В уголках глаз сестры Анны заблестели слезы, даже брат Бернард замолчал. Сестра Анна обняла меня и прижала к себе.
 —Бедный Фрэнсис! Неужели ты не понимаешь, что мы хотим помочь тебе? — спокойно проговорила она. — Ты поступил плохо, очень плохо!
 Я зашевелился в ее объятиях. Попытался поднять руки и вытереть глаза, но руки запутались в платье и каким-то образом очутились на груди сестры Анны. Я затаил дыхание. Она стояла спиной к брату Бернарду, и он не мог видеть, что я делаю. Сестра Анна смутилась. Я невинно смотрел ей в лицо.
 — Ты должен дать слово, что никогда больше не будешь этого делать, — строго сказала она.
 Интересно, что она имеет в виду: прогулы или?..
 — Обещаю.
 Когда сестра Анна повернулась к брату Бернарду, на ее бледном лбу блестели капли пота.
 — Фрэнсис уже достаточно наказан, брат. Теперь он будет вести себя хорошо. Он дал слово. Я пойду молиться за спасение его души. — Она отвернулась от брата Бернарда и направилась к двери.
 Несколько секунд брат Бернард молча смотрел на меня, затем пошел в столовую.
 — Иди поужинай.
 Я был большим парнем и все понимал. Сегодня я решил не идти купаться и вернулся в школу мучить сестру Анну. По ее взглядам я понял, что она не забыла тот вечер в приюте. Тогда я осознал, что сестры тоже женщины.
 Когда я вернулся в школьный двор, еще была большая перемена. У ворот проходила шумная игра в мяч. Я увлекся и очнулся, только оказавшись на земле. Один парень подставил ногу, а Джерри Коуэн толкнул. Джерри расхохотался.
 — Что смешного, черт побери? — рассердился я.
 — Это тебе за шарик. Думал, я не заметил? — продолжал хохотать он.
 — О'кей, — произнес я, вставая. — Квиты. Мы сели на бордюр и принялись наблюдать за игрой. Так мы и сидели до начала занятий — Джерри Коуэн и я, сын мэра Нью-Йорка и сирота из приюта Святой Терезы, которые милостью Божьей ходили в одну приходскую школу и были близкими друзьями.

 Глава 2

 Сколько себя помню, всегда жил в приюте. Жизнь там не такая уж и плохая, как все думают. Нас хорошо кормили, одевали и учили. Меня не очень беспокоило отсутствие родительской ласки. Среди других черт характера я был щедро наделен самостоятельностью и независимостью, которые большинство детей приобретают значительно позже.
 Я вечно где-то подрабатывал и занимал деньги другим ребятам, которые по идее должны были занимать мне. Я знал, когда им выдают деньги на карманные расходы, и всегда возвращал свои бабки. Около двух недель назад я занял двадцать центов Питеру Санперо. Раз он просто смылся, потом ответил, что на мели, но сегодня я собирался вернуть свои двадцать центов.
 После занятий я остановил Пита и двух его приятелей на школьном дворе.
 — Эй, Пит, как насчет моих двадцати центов? — поинтересовался я.
 Питер считал себя крутым парнем и думал, что знает ответы на все вопросы. Он был чуть ниже меня, но значительно шире в плечах и тяжелее.
 — А что насчет твоих двадцати центов? — издевательски переспросил он.
 — Я хочу получить их. Я занял тебе бабки, а не подарил.
 — Да пошел ты со своими двадцатью центами! — прогнусавил Санперо и повернулся к друзьям. — Знаете, чего я терпеть не могу в этих сиротках из приюта? Мы содержим для них школу, а они ведут себя словно хозяева. Я тебе отдам твои двадцать центов, когда захочу и когда они у меня будут!
 Я начал злиться, но не потому, что меня обозвали сироткой. Плевать! Меня часто называли сиротой. Я не был похож на Маккрери, который очень переживал, когда его обзывали сироткой. Брат Бернард часто говорил: «Дети, вы самые счастливые! Все мы Божьи дети, но вас Господь любит больше всех, потому что он единственный ваш родитель». Нет, когда меня называли сиротой, я не злился. Но я никому не собирался позволять водить себя за нос.
 Я бросился на Питера Санперо. Он сделал шаг в сторону и заехал мне в челюсть. Я упал.
 — Ах, ты вшивый итальяшка!
 Он бросился на меня сверху и ударил кулаком в лицо. Я почувствовал, как из носа потекла кровь, и двинул Питу коленом в пах. Его лицо побелело, и он начал сползать с меня. Я освободил одну руку и ударил его по шее прямо под подбородком. Он скатился с меня и замер. Питер держался одной рукой за пах, а другой за бок и тихо стонал.
 Я встал и нагнулся над ним. Кровь из разбитого носа капала прямо ему на рубашку. Достал из кармана горсть мелочи, отсчитал двадцать центов и показал его друзьям.
 — Видите, я беру только свои двадцать центов? Если хотите, с вами будет то же самое, что с ним!
 Они молча смотрели, как я пошел, вытирая кровь из носа, потом подняли своего друга.
 Я отправился в бильярдную Джимми Кеуфа. Кеуф в зеленых очках сидел за стойкой.
 — Что стряслось, малыш? — рассмеялся он.
 — Ничего особенного, мистер Кеуф, — гордо ответил я. — Просто один тип подумал, что может не вернуть мне долг, но он ошибся.
 — Молодец, Фрэнки. Никогда не позволяй водить себя за нос. Как только ты это сделаешь, тебе крышка! Пойди умойся и подмети здесь. — Я слышал, как он сказал кому-то: — Когда-нибудь этот парень добьется многого. Ему только тринадцать, а он уже собирает ставки лучше меня.
 В туалете воняло табаком и мочой. Я встал на унитаз и открыл окно. Затем вымыл руки и лицо и вытерся концом рубашки. Вернувшись в бильярдную, принялся за работу.
 Работа у Кеуфа являлась самым радостным моментом моего дня. Начинал я с уборки. В комнате стояли восемь бильярдных столов, из-под которых я должен был выметать мусор. Затем очень аккуратно, чтобы не повредить фетр, чистил столы щеткой и натирал дерево до блеска. После этого готовил холодное пиво и содовую. Это было время сухого закона, и пиво хранилось в подвале. Когда кто-нибудь из посетителей хотел выпить, он обращался к Кеуфу, а если тот был занят, то посылал вниз меня. Иногда Джимми держал пару бутылок под стойкой.
 Около четырех по телефону начинали сообщать результаты скачек, и я записывал их на черной доске, стоящей в углу. Еще я собирал шары и выполнял поручения посетителей. Например, иногда бегал за сэндвичами. Под рукой всегда старался держать ящик со щетками на случай, если кто-нибудь захочет почистить обувь.
 За эту работу я обычно получал три бака в неделю, а вместе с чаевыми выходило от шести до восьми. Когда начнутся каникулы, Джимми обещал отправить меня собирать мелкие ставки. Он сказал, что на этом можно иметь десять-пятнадцать баков в неделю. В полседьмого мистер Кеуф передавал мне все записки со ставками, и я садился за подсчеты. К семи бежал на ужин в приют, а после уж — а возвращался еще на час-другой. Джимми Кеуф почему-то никогда не разрешал мне оставаться в бильярдной допоздна.
 На следующий день вместо Питера Санперо в школу пришла его мать. Она разговаривала с сестрой Анной, бросая в мою сторону уничтожающие взгляды. Сестра Анна отослала ее к старшей сестре. Минут через двадцать из канцелярии пришла секретарша.
 — Урок будет вести Мэри Петере, — сообщила сестра Анна. — Фрэнсис, пошли.
 Мы отправились в кабинет старшей сестры. Там уже сидели брат Бернард, старшая сестра и миссис Сан-перо.
 — Если вы не можете контролировать таких хулиганов, отошлите их туда, где им место... — Миссис Санперо замолчала, увидев меня.
 — Иди сюда, Фрэнсис, — велела старшая сестра.
 Я подошел.
 — Ты знаешь, что мне сейчас о тебе рассказали? Что ты подрался с Питером и сильно его избил. Почему ты это сделал? — почти ласково поинтересовалась старшая сестра.
 — Он занял у меня двадцать центов и не хотел отдавать. И еще он обозвал меня сироткой. — Я знал, что старшая сестра не любит, когда нас обзывали.
 — Фрэнсис, ты должен научиться контролировать свои эмоции. Слова не приносят никакого вреда. Вспомни, Иисус велел подставлять правую щеку, когда тебя бьют по левой. Я хочу, чтобы ты извинился перед миссис Санперо.
 Извинение мне ничего не стоило, поэтому я подошел к ней и сказал:
 — Извините, миссис Санперо. Я не хотел драться с Питом.
 Мать Пита промолчала. Я вернулся к старшей сестре.
 — Фрэнсис, в качестве наказания я попросила брата Бернарда не выпускать тебя из приюта после занятий следующие две недели, — сообщила она.
 — Две недели! — растерялся я. — Вы не можете это сделать... не можете.
 — Почему это не можем? — грозно переспросил брат Бернард.
 — Потому что Джимми Кеуф возьмет на мое место кого-нибудь другого, — объяснил я.
 — Значит, ты работаешь у, Кеуфа, — произнесшей, кивая головой. — А скажи мне, пожалуйста, чем ты там занимаешься?
 — Убираю и бегаю по поручениям.
 — Убираешь, значит? Ничего, у нас тоже найдется уборка!
 — Возвращайся в класс, — сказала старшая сестра.
 — Пойдем, Фрэнсис, — позвала меня сестра Анна.
 Мы молча вышли. На лестнице она остановилась и взяла меня за руку. Сестра Анна стояла на две ступеньки ниже, и наши лица находились на одном уровне.
 — Не расстраивайся, Фрэнсис. — Ее глаза смотрели прямо в мои. — Все будет в порядке.
 Я импульсивно поцеловал ее руку.
 — Я люблю вас, — горячо пробормотал я. — Вы единственный справедливый человек, который понимает меня. Я люблю вас!
 Она сжала мою руку и поднялась ко мне. В глазах сестры Анны заблестели слезы.
 — Бедный ребенок, — прошептала она и поцеловала меня в губы.
 В ту же секунду сестра Анна поняла, что я уже не ребенок, что я оставил детство далеко позади. Она выпрямилась и резко вздохнула. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, затем она отвернулась, нагнула голову, и мы пошли в класс.

 Глава 3

 Обманывать брата Бернарда оказалось нетрудно, и через два-три дня я легко научился это делать. Я просто говорил ему после ужина, что иду спать, а сам выбирался на улицу через окно спальни. Ночью возвращался таким же способом, и все было в порядке.
 В один из этих дней я познакомился с Силком Феннелли.
 Мистера Феннелли знали все в нашем районе. Он занимался всем: выпивкой, азартными играми, тотализатором, рэкетом. Его очень уважали и боялись. Я видел его иногда мельком, когда он заглядывал к Кеуфу по делам. Феннелли всегда приводил с собой своих парней. Он был крут, жесток и отличался острым умом. Силк не боялся ни Бога, ни черта! Он стал моим кумиром.
 Иногда, рано придя в бильярдную, я брал ящик со щетками и выходил на улицу подработать. В тот день я зашел в спикизи [2]  на углу Бродвея и Шестьдесят пятой улицы. В спикизи всегда можно было найти клиентов.
 С предложением почистить обувь я принялся обходить посетителей.
 — Убирайся, — заорал толстый бармен, на лысом черепе которого сверкали капли пота. — Сколько раз вам повторять — не приставайте к посетителям? Пошел вон, пока я тебя не вышвырнул!
 Я молча направился к двери. Какой-то тип выставил ногу, и я упал на колени. Ящик слетел с плеча. Банки с кремом разбились о кафельный пол, и вокруг расплылись черные и коричневые пятна. Несколько секунд я растерянно стоял на коленях, пока вокруг расползался крем.
 Внезапно меня подняла с пола жирная, похожая на свиной окорок, рука. Бармен крепко держал меня за шиворот.
 — Пошел отсюда! — бушевал он. — Пока я тебя не... — Он так разозлился, что начал заикаться. Толстяк, брызгая слюной, поволок меня к двери.
 У самой двери я очнулся и вырвался.
 — Отдайте ящик! — закричал я. — Я хочу забрать свой ящик!
 — Пошел! Убирайся! Я отучу тебя совать сюда свой нос! Чтобы я тебя здесь больше не видел!
 — Не уйду без ящика! — Я прошмыгнул под его рукой и начал собирать и заталкивать в ящик щетки, банки и тряпки.
 Бармен схватил меня, когда я начал уже вставать, и ударил наотмашь по лицу. В ушах зазвенело.
 — Я вас, гадов, отучу шляться по барам! — прорычал толстяк. Он опять ударил меня и схватил за шею, да так крепко, что я не мог пошевелиться.
 Я безуспешно попытался лягнуть его.
 — Отпусти его, Тони, я хочу почистить обувь, — раздался спокойный размеренный голос из одной из кабин.
 Мы оба повернулись. Одна рука бармена застыла в воздухе, а другая — по-прежнему держала меня за шиворот. Я даже не знал, кто из нас двоих больше удивлен. В кабине сидел стройный, приятной наружности мужчина лет тридцати пяти-сорока. Одна его рука с полусжатыми пальцами лежала на столе, другая игралась перочинным ножиком на цепочке, прикрепленной к жилету. На нем был темно-серый костюм, элегантная шляпа и лакированные черные туфли. Полузакрытые серые глаза пристально смотрели на нас, над красивыми губами темнела тоненькая ниточка усов. Белые, сверкающие зубы и орлиные черты лица завершали портрет Силка Феннелли.
 — Хорошо, мистер Феннелли, — пробормотал толстяк, откашливаясь. Он отпустил меня и вернулся к стойке.
 Я вытер лицо рукавом и поплелся к кабине, волоча по полу ящик. С Феннелли сидели еще двое, молодой, хорошо одетый мужчина и красивая женщина.
 — Я не могу почистить вам обувь, мистер, — сообщил я.
 — Почему? — удивился Силк Феннелли.
 — Весь черный крем вывалился на пол.
 Он вытащил из бумажника пятидолларовую банкноту, протянул мне и сказал:
 — Тогда сбегай и купи!
 Я взглянул на бумажку, потом на Силка и, не сказав ни слова, бросился к двери. Помощник бармена уже начал мыть пол. Выбегая из бара, я услышал слова спутника Феннелли:
 — Пятьдесят против ста, что он не вернется, Силк.
 — Заметано, — рассмеялся Силк.
 — По-моему, он в первый раз видит столько денег, — улыбнулась дама.
 — Вероятно, ты права, — согласился Силк Феннелли. — Я в его возрасте тоже не видел таких денег.
 Дальнейшего разговора я не слышал. Когда я вернулся, они уже ели. Я положил сдачу на стол и сказал:
 — Извините, что заставил вас ждать, но в магазине не оказалось сдачи, и мне пришлось разменять пятерку.
 Я опустился на колени и начал чистить его туфли. Молодой человек достал из бумажника несколько купюр и протянул Силку, который взял их, даже не пересчитав.
 — Это тебе урок. Не спорь со знатоком.
 Я закончил чистить один башмак и постучал по нему, чтобы мистер Феннелли поменял ноги. Он поставил на ящик другую ногу и спросил:
 — Как тебя зовут, сынок?
 — Фрэнсис Кейн. Можете называть меня Фрэнки. Все друзья зовут меня Фрэнки.
 — Значит, я твой друг, сынок? Будь осторожнее. Дружбу нельзя так легко заслужить. Это очень серьезное дело.
 — Не пойму, о чем вы говорите, — смутился я. — По-моему, вы хороший человек. — Я закончил чистить и встал.
 Спутник Феннелли и женщина тоже поднялись.
 — Нам пора, Силк. До встречи.
 — Пока! — попрощался мистер Феннелли, вставая.
 Когда они ушли, я поинтересовался:
 — Ну что, мистер Феннелли, получили?
 — Что ты имеешь в виду?
 — Пари. Я все слышал. Он заплатил?
 — Так ты все слышал, значит! — рассмеялся Силк Феннелли.
 — Да, я не дурак. Я прекрасно знаю, что к чему.
 — Ну-ка присядь, — мистер Феннелли опять рассмеялся. — Съешь сэндвич. Откуда ты такой сообразительный взялся?
 — Из сиротского приюта Святой Терезы.
 — О'кей, итак ты знаешь, что к чему, — сказал он мне, как равному. — Что-то мне твое лицо кажется знакомым. Где я тебя мог видеть? В одной из игральных комнат?
 Он говорил о нескольких магазинчиках в нашем районе, которые превратил в детские игральные комнаты. Все говорили, что мистер Феннелли сделал большое дело, что теперь дети не будут болтаться на улице. В этих заведениях стояли всевозможные бесплатные игры, и те, в которых необходимо было думать, и те, в которых требовалась удача. В других местах эти игры стоили от десяти центов до четвертака. После определенного возраста дети должны были платить, но все считали, что мистер Феннелли сделал большое дело. Он был большой шишкой, и жители района уважали его за благотворительность.
 — Нет, — ответил я. — Я работаю у Джимми Кеуфа.
 Силк Феннелли подозвал официанта, и я заказал ростбиф и стакан пива.
 — Ты еще слишком молод, чтобы пить пиво, — заметил Феннелли и велел принести содовую.
 Он наблюдал за мной. Я ел быстро и уже через несколько минут закончил.
 — Спасибо, мистер Феннелли, — поблагодарил я, вставая.
 — О'кей, малыш, — улыбнулся он. — Я когда-то чистил обувь, как и ты. — Он достал пачку банкнот и протянул одну мне.
 — Спасибо, сэр, — с жаром поблагодарил я, увидев, что это пятерка. Такие люди, как мистер Феннелли, любят, когда их благодарят. Им это доставляет большое удовольствие, а мне ничего не стоит. Я знал, что с Силком Феннелли следует вести себя вежливо. Поэтому я поблагодарил, его еще раз и вышел на улицу.
 На углу околачивался Рей Каллахан, у ног которого стоял ящик. Рей был хорошим парнем. Его старик сильно закладывал, и они жили на пособие по безработице. Рею приходилось подрабатывать чисткой обуви. Он относил баки своей старухе, которая прикладывалась к бутылке не реже мужа.
 — Привет, Фрэнки!
 — Привет! Как дела?
 — Не очень, — ответил он. — Всего сорок центов за весь день.
 Когда я помахал у Рея перед носом пятеркой, у него глаза полезли на лоб.
 — Господи! — пробормотал он, раскрыв рот. — Откуда у тебя такие бабки?
 — Надо знать нужных клиентов! — рассмеялся я и все рассказал.
 — Везет же некоторым!
 Мы пошли по улице. Начало темнеть, и в окнах загорелся свет.
 — Если тебе нечего делать, пошли ко мне, — предложил Рей.
 Я знал, что при мне родители не будут его бить за то, что он так мало заработал.
 — О'кей, пошли.
 Едва мы вошли в подъезд, как сразу услышали крики сверху.
 — Господи, когда же они угомонятся? Да, наверное мне сегодня не избежать порки, — печально заметил он.
 Я промолчал, и мы начали подниматься по лестнице. На первой площадке из двери вышел мужчина и торопливо спустился вниз. Он оставил дверь слегка приоткрытой, и из квартиры донесся женский голос:
 — Это ты, Рей?
 — Да. — Рей остановился и повернулся ко мне. — Это Мэри Кассиди. Я хожу для нее в магазин.
 — Не сбегаешь за несколькими бутылками пива? — спросила женщина, подходя к двери.
 — Конечно, Мэри. — Каллахан поставил ящик со щетками на пол, взял у нее мелочь и, попросив меня подождать, побежал вниз.
 — Зачем ждать на площадке? — спросила мисс Мэри. — Занеси ящик и подожди здесь.
 Я молча внес ящик, и она закрыла дверь.
 — Посиди, пока не вернется Рей. — Хозяйка показала на стул.
 Я сел. Мэри вышла в соседнюю комнату и вернулась с банкой. Она наполнила ее водой и опять скрылась. Через несколько минут Мэри Кассиди вышла в прихожую накрашенная.
 — Еще не вернулся?
 — Нет, мэм.
 Сейчас я ее хорошенько разглядел. Довольно высокая, недурна собой, когда накрасит синевато-зеленые глаза. Особенно мне понравились слегка вьющиеся белокурые волосы. Я так пристально смотрел на нее, что она слегка покраснела, а на лбу выступили бисеринки пота. Интересно, подумал я, знает ли Рей, что его Мэри проститутка? Наверное, с ней здорово трахаться! Как бы к ней подъехать — вдруг она согласится... со мной? Я еще ни разу не спал с женщиной.
 Пятерка в кармане придала мне смелости.
 — У меня есть пара баков, — сообщил я.
 — Ну и что? — Мэри с любопытством посмотрела на меня. У нее был слабый ирландский акцент.
 Я не знал, что ответить, и многозначительно посмотрел ей прямо в глаза. Пауза затянулась.
 — Ты ведь еще мальчик, — заметила мисс Кассиди.
 — Мне пятнадцать, — соврал я. Соврать оказалось легко, потому что я почти убедил себя, что мне действительно пятнадцать.
 — Ты занимался этим раньше?
 Ее груди казались большими и красивыми.
 — Конечно! Много раз! — выпалил я.
 — Ну ладно, пошли. — Она провела меня в спальню. Около кровати мисс Кассиди повернулась ко мне. — Давай деньги.
 Дрожащей рукой я протянул два бака. Она сунула их под подушку, сняла через голову платье и легла на кровать:
 — Ну давай!
 Я снял брюки. От страха дрожали колени. Я улегся и попробовал, но ничего не получилось — слишком нервничал.
 Мэри нетерпеливо проговорила:
 — Быстрее! Я не собираюсь лежать с тобой весь день, с минуты на минуту может вернуться Рей.
 Бесполезно, я слишком волновался. Она попыталась помочь мне, но и у нее ничего не вышло. В конце концов мисс Кассиди встала. Когда она отвернулась, я быстро достал из-под подушки два доллара и спрятал в карман рубашки. Я не собирался платить за то, что не случилось! Мэри не заметила, что я забрал деньги. Через несколько секунд, не сказав ни слова, она набросила на меня полотенце и оделась сама.
 Я встал и натянул штаны. Мэри не сводила с меня насмешливого взгляда. Мы вышли в гостиную.
 — Приходи, когда подрастешь, малыш! — рассмеялась Мэри Кассиди. — У тебя еще нос не дорос заниматься мужскими делами.
 Я гневно уставился на нее. От лица отхлынула кровь. Когда я выходил из себя, я всегда сильно бледнел. Страшно захотелось треснуть ее ящиком со щетками. Мэри, наверное, почувствовала мою ярость. Ее глаза испуганно расширилась, и она сделала шаг назад.
 — Не надо... — начала говорить мисс Кассиди, когда дверь открылась, и в квартиру вошел Рей с сумкой в руке.
 — Я принес пиво, Мэри, — сообщил он.
 Я еще раз взглянул на Мэри Кассиди, которая не сводила с меня взгляда. Затем забросил на плечо ящик и вышел на лестничную площадку.
 Рей что-то у нее спросил, и она рассмеялась. Потом они подошли к двери. Мисс Кассиди дала Рею десятицентовую монетку за услугу. Она начала закрывать дверь, но остановилась и сказала Каллахану:
 — Вот десять центов твоему дружку за то, что он подождал тебя. — Она бросила мне монету и закрыла дверь.
 Я поймал ее в воздухе и бросил обратно, но дверь уже закрылась.
 — Дешевка! — закричал я и, не глядя на Рея, побежал вниз.

 Глава 4

 До каникул оставалось всего пятнадцать дней. Я с нетерпением ждал лета, чтобы идти работать к Кеуфу и делать настоящие бабки.
 Мы вышли из юколы с Джерри Коуэном. Когда я пошел с ним, он удивился.
 — Я думал, тебя не выпускают, Фрэнки.
 — Вчера был последний день.
 — Какие планы на сегодня?
 — А что?
 — Ничего. Просто так спросил.
 Несколько минут мы шли молча, затем Джерри поинтересовался:
 — Фрэнки, не хочешь съездить со мной летом в деревню?
 — Брось шутить!
 — Я не шучу! — Его голубые глаза серьезно смотрели на меня. — Я уже разговаривал с папой. Он велел как-нибудь привести тебя, чтобы все обсудить.
 — Ерунда все это! Меня никогда не отпустят из приюта.
 — Отпустят, если попросит отец. Ты знаешь, кто он?
 Да, я знал его отца. Все знали Коуэна-старшего, постоянно улыбающегося мэра Нью-Йорка. Каждый день в газетах можно было увидеть его фотографии с гвоздикой в петлице и ослепительной белозубой улыбкой, на которых он пожимает руки участникам какой-нибудь конференции фермеров. Да, старик Джерри мог делать почти все, что хотел. Он был мэром Нью-Йорка.
 Когда мы дошли до бильярдной, я остановился. Внутри было темно. Я представил лето в бильярдной Кеуфа среди ароматов пива и мочи из туалета и лето в деревне с Джерри. Наверняка, у него там роскошная берлога со слугами и всем остальным. Представил, как буду купаться в озере. Я еще никогда не купался в озере. Наверное, это потрясающе! По крайней мере так говорили ребята, которые купались в озерах. Пару раз я, правда, ездил на Кони Айленд, но в основном купался в доках на Пятьдесят четвертой улице. Вот черт! Лето в деревне, наверное, сказка. Я повернулся к Джерри.
 — Нет, Джерри, спасибо. Они... я имею в виду... я здесь буду работать все лето. Не могу отказаться. Нужно подзаработать к осени немного деньжонок. К тому же я терпеть не могу деревню. У меня там всегда... депрессия!
 Джерри странно посмотрел на меня и расхохотался. Он был не дураком и все понимал. Странные у меня друзья! С Джерри Коуэном дружить было непросто, потому что он был... необычным. Не пойму, что ему во мне нравилось, но, если бы я мог заглянуть в будущее, если бы я знал, что Джерри и я... Нет, об этом поговорим позже, когда придет время. По-моему, и так плохо, что мы помним прошлое, но было бы значительно хуже, если бы мы знали будущее.
 — Как хочешь, — заявил Джерри. — Но все равно как-нибудь зайди поужинать.
 Я обратил внимание, что он сказал «поужинать», а не «поесть», как всегда говорил я.
 — Хорошо. — Я неловко переминался с ноги на ногу. Может, поблагодарить его еще раз? Затем подумал: «Какого черта! Я уже поблагодарил его», а вслух сказал: — Пора на работу.
 Я дождался, пока он скроется за углом, потом заглянул в бильярдную. Часы на стене показывали только четверть четвертого. Моя работа начиналась в четыре, а посетители собирались еще позже. Джимми разговаривал с каким-то типом и не заметил меня, поэтому я вышел из бильярдной и решил до четырех погреться на солнышке на ступеньках соседнего дома и помечтать о поездке с Джерри за город.
 Я закурил и услышал какой-то шум на противоположной стороне улицы. Несколько знакомых мальчишек приставали к какому-то парню, оказалось, к еврею. Я лениво наблюдал за представлением. Они окружили его и забрасывали градом оскорблений и насмешек.
 — Ну, как, нравится быть недочеловеком?
 — Убийца Христа!
 — Недоносок еврейский!
 Парень напряженно замер. Его лицо оставалось спокойным, в глазах застыла ненависть. Ребята угрожающе надвигались. Еврей уронил книгу, прижался к стене и поднял кулаки. Это был блондин с голубыми глазами и тонкими чертами лица, чуть ниже меня ростом.
 — Я могу побить любого из вас в честном бою, — наконец бесстрашно объявил он.
 Они только расхохотались во все горло и придвинулись ближе.
 — Ты не сможешь побить даже наши башмаки! — проговорил один из них.
 Я встал и перешел улицу. На это стоило посмотреть.
 — Привет, Фрэнки! — поздоровался один из парней.
 — Здорово, Вилли!
 — Давай вздуем этого еврейчика!
 — Нет, — не согласился я. — Ты же слышал, он может побить любого из нас. Неужели вы спустите ему это? С ним должен драться кто-то один. — Парни с сомнением посмотрели на меня. — Ну, кто будет драться? — Ответа не последовало. — О'кей, тогда драться буду я.
 Круг разомкнулся, и я вошел в него. Блондин оценивающе смотрел на меня.
 Я сжал кулаки. Он шагнул вперед и широко размахнулся. Я легко увернулся и сделал шаг назад. Парень абсолютно не умел драться. Он принялся гоняться за мной и попробовал нанести несколько ударов, которые я легко блокировал. Зрители начали подбадривать меня.
 — Врежь ему, Фрэнки!
 — Набей ему морду!
 Я отступал, пока не очутился на краю тротуара, и только тогда вспомнил, что я так и не выплюнул сигарету. Я решил оставить ее как доказательство уверенности в своей победе. Противник нанес очередной удар, но вновь промахнулся. Он уже начал тяжело дышать. Я понимал, что еврей не сомневается в поражении, но почему-то даже не пытается смыться. Я притворился, что поскользнулся, и выплюнул сигарету. Когда поднял глаза, он все еще ждал меня. Я шагнул вперед, врезал ему поддых и следом в челюсть. Еврей полетел на землю, а парни завопили:
 — Дай ему, дай!
 Он попробовал встать, но потом решил остаться лежать. Я опустил руки. Вилли закричал:
 — Давай швырнем его в канаву!
 Парни начали надвигаться, но я преградил им путь.
 — Я побил его! — объявил я. — Оставьте его в покое!
 Они сразу поняли, что я не шучу, и растерянно переглянулись.
 — О'кей, — сказал я. — Повеселились, а теперь проваливайте!
 Когда парии скрылись за углом, я присел на тротуар рядом с евреем и предложил ему сигарету, но он покачал головой. Я закурил. Несколько секунд мы молчали, потом он медленно сел.
 — Спасибо, — пробормотал парень.
 — За то, что двинул тебе по морде? — рассмеялся я.
 — За то, что я так дешево отделался. Эта банда...
 — А, брось... Они неплохие ребята. Просто хотели немного посмеяться. Они не имели в виду ничего плохого.
 — Немного посмеяться! — сухо повторил он, встал и с трудом нагнулся за книгой.
 Я смотрел на него снизу вверх.
 — Тебе нужно научиться драться, если собираешься сшиваться в нашем районе.
 Парень промолчал, но по тому, как он поджал губы, я понял, что он запомнит совет.
 В этот момент я заметил идущего по улице в нашу сторону отца Куинна и вскочил на ноги.
 — Привет, Фрэнсис, — поздоровался он.
 — Здравствуйте, святой отец! — Я приложил кончики пальцев к виску, как бы отдавая честь.
 — Ты что, дрался с этим мальчиком, Фрэнсис?
 — О нет, сэр, мы вовсе не дрались, — опередил меня блондин. — Просто Фрэнсис учил меня боксу.
 — Будь осторожнее с этим «боксером», — посоветовал отец Куиин, разглядывая его. — Он порой забывается. — Затем спросил тоном, каким обычно разговаривал с пропустившими мессу: — Как тебя зовут, сын мой? Я не помню, чтобы видел тебя в церкви.
 — Я еврей, — спокойно ответил парень. — Меня зовут Мартин Кэбелл.
 — А... так ты, должно быть, сын Джо Кэбелла?
 — Да, сэр.
 — Я знаю твоего отца. Он хороший человек. Передавай ему привет.
 — Спасибо, сэр.
 — Ну ладно, ребята, мне пора. Помните, что я сказал: никаких драк. — Он сделал несколько шагов, потом остановился. — Фрэнсис, лучше вытащи сигару из кармана, пока она не прожгла дырку в твоих брюках. — И пошел дальше.
 Я вытащил сигарету из кармана. Мне казалось, что он не видел, как я сунул ее в карман. Мы с Мартином посмотрели друг на друга и расхохотались.
 — По-моему, нормальный мужик! — заметил Кэбелл.
 — Да, парень что надо! Мы пошли по улице.
 — Живешь где-нибудь поблизости? — спросил я.
 — Да. У отца аптека на углу Пятьдесят девятой и Бродвея. Мы живем на Сентрал Парк.
 На углу Девятой авеню я посмотрел на часы, которые стояли в витрине ювелирного магазина, и увидел, что уже пятый час.
 — Мне надо бежать, а то опоздаю на работу.
 — Приходи после работы в аптеку, — предложил Мартин. — Выпьем содовой.
 — Приду. До встречи.
 Отойдя на несколько шагов, я побежал. Лучше не опаздывать и не злить Кеуфа.

 Глава 5

 В бильярдной никого не было. Наверное, сегодня нет скачек. Я быстро убрался и принялся подсчитывать вчерашние ставки.
 Около половины шестого заглянули несколько человек за выигрышами, и меня послали вниз за пивом. Когда я вернулся, Силк Феннелли разговаривал с Кеуфом. Взглянув на меня, мистер Феннелли медленно поздоровался:
 — Привет, Фрэнки!
 — Привет, мистер Феннелли! — Я обрадовался, что на меня обратил внимание такой большой человек.
 Закончив разговаривать с Джимми, мистер Феннелли подошел ко мне.
 — Не почистишь мне обувь, малыш?
 — Сию минуту, сэр!
 Я бросился в подсобку за ящиком. Туфли Силку Феннелли я вычистил на совесть — тер до тех пор, пока не увидел в них свое отражение.
 Феннелли остался доволен. Он дал мне полдоллара и полюбопытствовал, не выбрасывали ли меня в последнее время из баров? Я рассмеялся. Когда к нам подошел Джимми Кеуф, мистер Феннелли все рассказал, и они долго хохотали.
 Я отложил ящик в сторону и продолжил подсчеты. Подошли Кеуф с Феннелли и заглянули мне через плечо.
 — Он у тебя что, бухгалтер? — спросил Феннелли у Кеуфа.
 — Угу, — кивнул Джимми, — и чертовски неплохой! Отлично знает арифметику.
 — Работай хорошо, малыш, — улыбнулся мне мистер Феннелли, — и когда-нибудь станешь важным человеком.
 Силк попрощался и вышел. Он сел в машину, и та отъехала от бильярдной.
 Большой человек, думал я. Слова Феннелли продолжали звучать у меня в ушах. Точно, я стану самым большим воротилой в игорном бизнесе Нью-Йорка. Только сам играть не буду. Буду вести дела, как Силк Феннелли — грязную работу поручу шестеркам, а сам буду только рубить капусту. Куплю лимузин, да побольше, чем у мистера Феннелли...
 Так в мечтах и пролетели несколько часов. Когда я вышел на улицу, начался дождь. Возвращаться на ужин в приют не хотелось, и я направился на Бродвей. Когда добрался до аптеки Кэбелла, весь вымок. Мартин меня ждал.
 — Рад, что ты пришел, — сказал он. — Хочешь содовой и чего-нибудь сладкого?
 Он подвел меня к полкам, и я выбрал шоколад. Потом мы принялись болтать. Он оказался на год моложе меня, но учился в том же классе. Через несколько минут к нам подошла красивая девушка лет пятнадцати.
 — Поторопись, Мартин, а то опоздаем к ужину.
 Я подумал, что это, наверное, сестра, и не ошибся. Мартин познакомил нас.
 — Фрэнки, это моя сестра Рут.
 — Привет! — поздоровался я.
 — Рада познакомиться, — улыбнулась Рут.
 У нее были белокурые волосы, короткая стрижка, как у мальчишки, и голубые, как у брата, глаза. Как и Мартин, при разговоре она смотрела прямо в глаза. Рут училась в шестом классе. Она оказалась на полголовы ниже меня, и когда Мартин спросил, сколько мне лет, я ответил, что почти шестнадцать, стараясь произвести на нее впечатление.
 Мартин рассказал о драке. Рут как-то странно посмотрела на меня и отошла. Меня удивила перемена в ней, но я не сказал ни слова.
 — Женщины очень странные, — объяснил Мартин Кэбелл. — Не обращай внимания. Помнишь, ты говорил днем о драках? У меня есть дома боксерские перчатки. Можешь научить меня драться?
 — Сегодня?
 — Конечно. После ужина. Поужинай и приходи.
 — Ничего не получится. Я живу в сиротском приюте. Если вернусь ужинать, меня потом не выпустят.
 — А... — Он на мгновение нахмурился, затем улыбнулся. — У меня идея. Подожди минуту. — Он скрылся в подсобке. Через стеклянную перегородку я видел, как он разговаривает с отцом, показывая на меня пальцем. Мистер Кэбелл что-то сказал, и Мартин вернулся. — Я все устроил. Поужинаешь у нас, а потом покажешь, как надо драться.
 Сначала идти не хотелось, но потом я согласился.
 Мать Мартина куда-то ушла, и нас троих — меня, Мартина и Рут — накормила служанка лет двадцати двух. Ее звали Джули. Она была франко-канадкой и разговаривала со смешным акцентом. Джули села есть с нами. Быстро поужинав, мы перешли в гостиную и сели у радиоприемника. Я всего третий раз в жизни слушал радио, и мне было интересно. Через час после ужина Мартин позвал меня в кабинет отца, а Рут осталась в гостиной почитать.
 В кабинете стояли шкафы с книгами, кушетка и несколько стульев. Мы отодвинули стулья к стене и надели перчатки.
 — Поднимай лапы, — велел я. — Впереди левая, правая позади, рядом с подбородком... Вот так. — Я принял боевую стояку. Кэбелл сделал то же самое. Я критически оглядел Мартина и выдвинул его левую слегка вперед, а правый локоть чуть опустил и приблизил к боку. — О'кей. Теперь бей меня.
 — Я не хочу причинить тебе боль, — запротестовал он.
 — Не бойся, не причинишь.
 Он опустил левую и размахнулся правой. Я блокировал удар и вошел в ближний бой.
 — Нет, не то! — заявил я. — Сильно раскрываешься. Когда ты опустил левую, я мог приблизиться и ударить. Вот так, видишь? — Я сделал ложный замах. — Короткий прямой левой держит противника на расстоянии.
 — Понятно. — Но через несколько секунд он все забыл и опять опустил левую.
 Я позволил ему пару раз промазать, потом предупредил:
 — Не опускай левую.
 Мы вновь начали боксировать. В этот момент открылась дверь, и я машинально оглянулся. В кабинет вошла Рут. Мартин ударил меня в плечо. Я автоматически нанес удар правой прямо ему в глаз, и он сел на пол.
 Рут бросилась к брату и со злостью посмотрела на меня.
 — Что ты наделал, подлец!
 Я так растерялся, что не мог ничего ответить.
 — Он не виноват. Рут, — объяснил Мартин. — Я сам напросился в ученики.
 — Посмотри на свой глаз! — в ужасе вскричала она. — Он у тебя уже стал разноцветным.
 Да, действительно, завтра будет отличный фингал.
 — Мартин, мне очень жаль, — наконец вымолвил я, помогая ему встать на ноги. — Я не хотел.
 — Я такой плохой боксер, что ты ни при чем, — рассмеялся Кэбелл.
 Услышав шум, в кабинет заглянула Джули и посоветовала:
 — Приложи к глазу холодное полотенце, чтобы он не распух.
 — О'кей, — сказал Мартин, снимая перчатки. — Скоро состоится второй урок. — У двери он повернулся ко мне. — Подожди здесь. Я вернусь через несколько минут.
 Он с сестрой вышел из комнаты, и через несколько секунд из ванной донесся шум воды.
 Джули подняла с пола перчатки Мартина.
 — Можно попробовать?
 — Валяй. Все равно они не мои.
 — Очень неудобные, — заметила девушка, надевая перчатки.
 — Ничего. К ним быстро привыкаешь.
 — Отец всегда говорил, что я должна была родиться мальчишкой, — призналась Джули. — Я всегда была сорвиголовой.
 Я промолчал.
 — Покажи, как надо драться. Только не по-настоящему. Я имею в виду, покажи самое основное.
 — Ладно, — буркнул я.
 — Только не бей меня, — быстро добавила Джули. — Я очень боюсь боли... особенно здесь. — Она дотронулась до груди.
 — Хорошо, ударишь меня несколько раз и хватит, — хрипло сказал я.
 Джули приняла смешную стойку и несколько раз попыталась ударить меня. Я увернулся и вошел в клинч. Она сжала локтями мои руки и прижала их к своим бокам. Я почувствовал возбуждение.
 — Ты очень сильный, — прошептала Джули, прижимаясь ко мне. Она оказалась чуть выше меня. У нее были черные волосы, полные губы и веселые глаза. Мы замерли на секунду и внезапно поняли, что в дверях стоит Рут. Я немедленно отпрянул, покраснел и неуклюже объяснил:
 — Она тоже захотела, чтобы я показал, как дерутся. Я чувствовал, как уши становятся пунцовыми.
 — Ну вылитый Танни [3] , — съязвила Рут. — Тебя зовет Мартин.
 Я снял перчатки и пошел за Рут. Мартин лежал на кровати, приложив к глазу холодное полотенце.
 — Извини, Фрэнки. Приходи завтра в аптеку, и мы проведем второй урок.
 — Хорошо, Мартин. Мне жаль, что я попал тебе в глаз. До завтра! — Я вышел из комнаты.
 Рут проводила меня до двери.
 — Спокойной ночи, Рут, — попрощался я, выходя из квартиры.
 — Спокойной ночи. — Она начала закрывать дверь, но потом остановилась. — Сделай мне одолжение!
 — Конечно. Какое?
 — Держись подальше от моего брата. Ты грязный, дешевый, плохой парень, и ты только испортишь его! — гневно проговорила Рут и захлопнула дверь.
 Я медленно пошел по коридору.
 — Тссс, — раздался шепот. Из соседней двери выглядывала Джули.
 Я с удивлением оглянулся на дверь, из которой меня только что выпустила Рут.
 — Иди сюда! — яростно зашептала девушка, маня рукой.
 Я очутился на кухне, которая, оказывается, имела второй выход. Джули провела меня в маленькую комнату и закрыла дверь.
 — Это моя комната, — прошептала она. — Только тише.
 Черт, от волнения я не мог говорить, лишь глупо пялился на нее. Девушка выключила свет, обняла и поцеловала меня. Я почувствовал, как ее язык пробежал по моем губам и попытался пробраться ко мне в рот. Моя руки погладили тело Джули, и она упала на маленькую кровать.
 — Ты очень сильный, — прошептала Джули. — Не делай мне больно. — Но через несколько минут она уже умоляла: — Сделай мне больно, пожалуйста! Сделай мне больно!
 Ушел я в полночь. Идя по грязным и мокрым улицам, с гордостью думал, что я настоящий мужчина, но увы, ошибался. Мне ведь еще не было четырнадцати лет, и я просто был слишком высоким для своего возраста.

 Глава 6

 В субботу утром Кеуф оставил меня в бильярдной одного, а сам поехал на вокзал провожать жену и сына, которые уезжали на все лето в деревню.
 Я расставил столы, приготовил холодное пиво, подмел пол, почистил туалет и отполировал витрину, в которой Джимми держал сигареты. Потом решил помыть окна. Чтобы никто не мог заглянуть в бильярдную, окна были до середины закрашены черной краской. На каждом маленькими черными буквами было написано: «Бильярд». Я намочил их, а потом вытер насухо губкой, прикрепленной к длинной швабре.
 Когда я мыл последнее окно, к бильярдной подошли Джерри Коуэн и Рей Каллахан.
 — Да ты прирожденный мойщик окон! — вскричал Рей.
 — Да, в этом деле есть свои маленькие секреты, — гордо откликнулся я. — Нужно уметь работать губкой. — Я как раз закончил вытирать последнее окно, взял ведро со шваброй и пошел в бильярдную. — Заходите. Кеуфа нет.
 Ребята вошли в зал и с интересом огляделись но сторонам. Они впервые попали сюда, потому что детям в бильярдные вход был запрещен.
 — Можно мы сыграем, Фрэнки? — попросил Рей Каллахан.
 — Нельзя. Детям запрещено играть в бильярд. Видел объявление? — Я показал на объявление, висящее над кассой. «Дети не допускаются». — Нас могут закрыть, если увидят, что вы играете.
 — Пошли после обеда искупаемся, — предложил Джерри.
 — Отлично! Зайдите за мной. Если народу будет мало, Джимми меня отпустит.
 — Ладно, — сказал Коуэн. — Мы зайдем по пути в доки. День выдался жарким. Джимми вернулся с вокзала в хорошем настроении, насвистывая: «Моя жена уехала за город. Ура! Ура!» Посетителей не было, и он разрешил мне отлучиться на пару часов.
 Мы втроем отправились к докам на Пятьдесят четвертой улице. На противоположной стороне стоял Кэбелл, и я позвал его. Он подошел к нам. Я познакомил его с Джерри и Реем и пригласил купаться.
 — Я с удовольствием, если ребята не возражают, — ответил он.
 — Конечно, не возражают, — заверил его я. — Чем больше народу, тем веселее.
 Людей в доках оказалось полно. Я увидел несколько знакомых парней. Пит Санперо купался со своей шайкой, но он не разговаривал со мной, и я решил тоже не обращать на него внимания. Мы разделись и прыгнули в воду. Недалеко от доков в море сбрасывали канализацию, поэтому вода у берега была теплой и грязной. Но если нем! ого отплыть, можно было покупаться в чистой и прохладной воде. Мы немного поплавали, и я сказал:
 — Жаль, что нельзя перелететь отсюда на берег. Опять придется плыть через эту грязь.
 — Если поедешь со мной за город, будешь купаться в настоящем озере, — откликнулся Джерри.
 Над головой пролетел самолет. Мы закричали ему вслед, а Рей сказал:
 — Интересно, это не Рикенбакер? [4] 
 — Да ну! — расхохотался я. — Если это Рикенбакер, то он должен быть ангелом. Рикенбакер же разбился!
 — Ничего подобного, — крикнул Мартин. — Он жив. Он единственный, кому удалось сбить немецкого асса фон Рихтофена.
 — Да уж, в Америке лучшие в мире самолеты, — заметил Каллахан. — И американские летчики самые лучшие.
 Мы перевернулись на спину и принялись наблюдать, как по Гудзону плывут корабли и баржи. Потом выбрались на берег и легли загорать. Мы лежали нагишом, потому что доки находились вдали от оживленных улиц. Солнце пекло так сильно, что я накрыл лицо рубашкой.
 На меня упала тень, и кто-то сказал:
 — Эй, ребята, идите сюда! Хотите посмотреть на еврея?
 Я услышал шаги.
 — Господи! — раздался другой голос. — Вот смех!
 И все рассмеялись.
 — Эй, еврей! — произнес первый голос. — Покажи нам все остальное! — После минутной паузы меня грубо пнули ногой, и тот же голос добавил: — Я с тобой разговариваю.
 Я медленно снял рубашку и сел. Джерри, Мартин и Рей сидели рядом и смотрели на меня. Мартин надел брюки, так что говорили обо мне. В детстве мне сделали обрезание. Я поднялся и посмотрел в лицо незнакомому парню.
 — Меня зовут Фрэнсис Кейн, — медленно сказал я. — И я не еврей. Что-нибудь еще нужно?
 — Верно! — крикнул один из парней. — Он из приюта Святой Терезы.
 Я сделал шаг к обидчику.
 — Ладно, прости, — извинился тот. — Просто терпеть не могу евреев. Если бы здесь оказался еврей, я бы мигом сбросил его в воду.
 Не успел я открыть рот, как Мартин выступил вперед.
 — Ну я еврей, — спокойно сообщил он. — Давай, сбрасывай меня.
 Парень оказался чуть выше Мартина, который стоял спиной к воде. Он неожиданно бросился вперед, но Мартин ловко увернулся, и парень сам полетел в воду. За мной расхохотались все остальные.
 Я наклонился над краем дока и крикнул:
 — Ну что, не по зубам еврей?
 Он принялся ругаться, на чем свет стоит, и попытался вылезти из воды, но был так взбешен, что не сумел ухватиться за перекладину, и упал в воду. Все опять расхохотались. В этот момент кто-то крикнул:
 — Женщина!
 И те из нас, кто были без трусов, попрыгали в воду. Позже, когда она ушла, мы выбрались на берег и оделись.
 — Мне нужно возвращаться на работу, — сказал я.
 У дверей бильярдной Джерри сказал:
 — Не забудь, завтра утром ты должен прийти к нам и познакомиться с моим отцом.
 Кеуф, весь потный, стоял за стойкой. Увидев меня, он крикнул:
 — Принеси из подвала пиво. Такая жара, что ребята умирают от жажды.

 Глава 7

 В воскресенье бильярдная не работала. Мне пришлось проторчать в церкви всю мессу, потому что я помогал у алтаря. После мессы я обычно возвращался в приют обедать и уходил до вечера. Иногда шел в кино, иногда поиграть в мяч, но в это воскресенье я пообещал Джерри Коуэну после мессы зайти к ним.
 Отец Джерри был мэром Нью-Йорка, великим демократом, другом народа, веселым парнем, который со всеми подряд здоровался за руку и целовал всех детей. Он мне не нравился. Неприязнь зародилась еще до того, как мы познакомились с Джерри. Тогда мистер Коуэн был олдермэном [5]  от нашего района и выступил с речью в приюте Святой Терезы в честь Дня Благодарения [6] . Он произнес отличную речь, которую никто из нас так и не понял. Да нам, честно говоря, было наплевать на его речь, мы переваривали праздничную индейку. Тогда мне было около девяти. Коуэн послал меня в кабинет директора за сигарами. Когда я принес ему сигары, он протянул здоровенный сверкающий четвертак.
 — Это тебе за то, что ты хороший мальчик.
 — Спасибо, — пробормотал я и, вспомнив слова учителя, бросил монету в ящик для пожертвований.
 — Молодец! — одобрительно заметил мистер Коуэн. — Как тебя зовут, малыш?
 — Фрэнсис Кейн, сэр.
 — Фрэнсис, вот еще пять долларов для вашей церкви. А сейчас скажи, что тебе хочется больше всего на Рождество?
 — Электрический поезд, сэр.
 — У тебя будет электрический поезд, мальчик. У меня сын примерно такого же возраста, как и ты, и он тоже хочет поезд. У вас у обоих будут электрические поезда. — Он улыбнулся, а я сунул пятерку в ящик.
 Я с нетерпением считал дни до Рождества. Рождественским утром однако в столовой под елкой никакого электрического поезда не оказалось. Может, он еще не приехал, подумал я. Мне даже в голову не могло прийти, что мистер Коуэн способен забыть о своем обещании. Но день прошел, а поезда так и не было.
 До позднего вечера я продолжал надеяться и только ночью в спальне расплакался в подушку. Меня услышал брат Бернард. Он подошел ко мне и участливо спросил:
 — Что стряслось, Фрэнсис?
 Рыдая, я сел и все рассказал. Он спокойно выслушал меня и утешил:
 — Фрэнсис, не стоит плакать из-за таких мелочей. Это мы, кто не может тебе дать даже половину того, что ты хочешь, должны плакать. К тому же, — брат Бернард был не только сентиментальным, но и рассудительным человеком, — весь декабрь олдермэн Коуэн провел во Флориде. Наверное у него было много дел, и он забыл о тебе... А теперь ложись спать, малыш. — Брат Бернард встал. — Завтра утром тебе понадобятся силы, потому что мы пойдем в Сентрал Парк кататься на санях. Посмотри в окно.
 Я выглянул в окно и увидел большие белые хлопья. Слезы мигом высохли, и я лег спать. Брат Бернард вышел из комнаты и кого-то встретил в коридоре. Я услышал, как он сказал:
 — Мне плевать, когда политики не выполняют обещаний перед своими избирателями, но когда эти мошенники разбивают сердца маленьких детей, это уж слишком.
 Свет в коридоре погас. С того дня я возненавидел олдермэна Коуэна со всей силою, на которую способно детское сердце.
 Когда мы познакомились с Джерри, как раз перед избранием его отца мэром Нью-Йорка, я не совсем понимал, как мне себя с ним вести. Джерри оказался приятным и общительным парнем. Он так и не понял, наверное, что истинная причина его перевода из частной школы в приходскую кроется в политике. Он мне нравился, но я не знал, стоит ли ненавидеть сына за грехи отца?
 Я решил найти ответ на этот вопрос самым простым способом — с помощью драки. Когда стало ясно, что силы равны, я сказал:
 — Ну и черт с ним! Ты мне нравишься.
 Конечно, Джерри не понял, что я имею в виду. Может, даже подумал, что я просто псих. Он протянул руку и ответил:
 — Я рад. Ты мне тоже нравишься.
 Мы стали хорошими друзьями. С тех пор прошел год, и вот теперь он хочет познакомить меня со своим стариком. Я никогда не рассказывал ему, за что не люблю его отца, вернее, даже не рассказывал, что не люблю его. Я надеялся, что Джерри забудет об этой идее с обедом, но черта с два — к концу мессы он ждал меня у дверей церкви.
 — Готов, Фрэнки? — улыбнулся он.
 — Угу, — буркнул я.
 — Чего же мы тогда ждем? Пошли.
 Дверь открыл дворецкий.
 — Здравствуйте, мистер Джерри! — поздоровался он.
 — Где отец, Роберт?
 — Он ждет вас в библиотеке.
 Я пошел за Джерри в библиотеку, где нас ждали его родители. На лице Коуэна-старшего по-прежнему блуждала та же самая вечная улыбка. Меня поразило, что Джерри, когда улыбается, очень похож на отца, и в то же время он обладал чувственным ртом и мягкостью матери.
 — А вот и наш сын! — воскликнул отец Джерри. — Мы без тебя не садились за стол.
 — Спасибо, отец. — Джерри показал на меня. — Это мой друг Фрэнки, о котором я тебе говорил.
 Коуэны посмотрели на меня. Неожиданно я вспомнил, что у меня вся рубашка и брюки в латках.
 — Рад с тобой познакомиться, Фрэнки, — проговорил мэр, подходя ко мне и протягивая руку.
 Я не помню, что ответил. В библиотеку вошел дворецкий и объявил, что обед подан. Мы направились в столовую.
 В центре большого квадратного стола стояла огромная ваза с цветами. Приходилось или заглядывать под цветы, или привставать, чтобы увидеть собеседника. Около тарелки лежало страшно много ножей, вилок и ложек. Я решил все делать, как Джерри, и кажется, обошлось. На десерт подали мороженое. После обеда мы вернулись в библиотеку.
 — Джерри хочет, чтобы ты поехал с ним за город, — обратился ко мне мистер Коуэн.
 — Я вам очень благодарен за приглашение, сэр, но, к сожалению, я не могу поехать.
 — Не можешь? — удивился мэр. — Из-за приюта?
 — Нет, сэр. Просто я нашел работу на все лето и не могу ее бросить.
 — Но в деревне тебе будет намного лучше, чем в душном городе, — заметила миссис Коуэн.
 — Да, мэм, знаю. — Я не хотел обижать ее, потому что она мне сразу понравилась. — Но мне нужно к осени покупать одежду. В сентябре я иду в среднюю школу, и немного бабок... денег будет очень кстати. Я хочу быть... ну, знаете, немного похожим на остальных... не жить все время на подаяние. Извините, мэм, я не хотел нагрубить вам.
 — Ты вовсе не нагрубил мне, Фрэнки. По-моему, ты очень хороший мальчик.
 Я не знал, что ей ответить. Через несколько минут родители Джерри куда-то ушли, и мы поднялись к нему в комнату. Некоторое время сидели, ничего не делая, потом он предложил:
 — Давай поднимемся на чердак. У меня там комната для игр.
 Большой электрический поезд сразу бросился мне в глаза. Вот это да, подумал я: мосты, тоннели, стрелки, три паровоза.
 — Вот это вещь! — восхищенно произнес я.
 — Отец купил мне его три года назад перед тем, как мы уехали во Флориду. Хочешь поиграть?
 Я с минуту с восхищением рассматривал поезд, затем непроизвольно сделал шаг вперед, но внезапно что-то меня остановило. По крайней мере, он не забыл о своем собственном сыне, быстро мелькнула мысль.
 — Нет, — ответил я слегка дрожащим голосом. — Здесь слишком жарко. Пошли купаться!

 Глава 8

 С осени я собирался учиться в средней школе. Джерри мечтал о школе имени Джорджа Вашингтона, и я решил учиться с ним. Мартин тоже собирался в эту школу. Нельзя сказать, что я рвался в школу — я просто считал ее неизбежным злом. Как только исполнится семнадцать, сразу брошу школу, стану букмекером и... разбогатею, думал я.
 Церемония окончания учебы в школе Святой Терезы прошла просто и тихо. Мы все с родителями, учителями и друзьями собрались в актовом зале. Нам прочитали три речи и раздали аттестаты.
 Когда прозвучало мое имя, я поднялся на сцену и принял аттестат из рук монсиньора, специально приехавшего к нам на эту церемонию. Потом вернулся на свое место и сел среди ребят своего класса. Когда выдали последний аттестат, ребята начали смеяться и гордо показывать аттестаты.
 Я, единственный, оказался в эту минуту один. Вокруг Джерри и его родителей собралась толпа. Джерри не мог видеть меня за людьми и поэтому не позвал меня. Через несколько минут я заскучал и начал пробираться к выходу. Неожиданно кто-то похлопал меня по плечу, и я оглянулся. Передо мной стояли улыбающийся брат Бернард и отец Куинн.
 — Поздравляю! — прогремел брат Бернард.
 Отец Куинн тоже поздравил. Неожиданно я улыбнулся и почувствовал на ресницах слезы. К горлу подступил комок.
 Брат Бернард проницательно посмотрел на меня. Порой мне казалось, что он может читать мои мысли.
 — Думал, мы не придем? — Он не дал мне времени ответить и продолжил: — Разве мы могли пропустить выпуск одного из наших парней, святой отец, как вы думаете?
 — Ни в коем случае, — поддержал его отец Куинн. — Мы очень гордимся тобой, Фрэнсис.
 Наконец я заговорил, но каким-то чужим голосом:
 — Спасибо вам, спасибо!
 Брат Бернард положил руку мне на плечо, и мы направились к дверям. Настроение у меня сразу улучшилось. На улице отец Куинн пожал мне руку, вновь пожелал удачи и пошел в церковь, а мы с братом Бернардом отправились в приют.
 Мы молча вошли во двор. Внезапно он остановил меня, протянул руку и хрипло сказал:
 — Фрэнки, у меня для тебя подарок.
 Я глупо уставился на коробочку, лежащую у него на ладони.
 — Это тебе. Бери.
 В коробочке лежали часы, на которых играли лучи солнца. Они показались мне самыми красивыми часами в мире. Дрожащими пальцами я надел их.
 — Нравятся?
 — Нравятся? — весело переспросил я. — В жизни не видел ничего красивее!
 Он улыбнулся, взял меня за руку, и мы вошли в большое серое здание.

 Глава 9

 Это было первое лето, когда мне пришлось столько времени проводить с незнакомыми людьми. Я научился сходиться с ними, шутить, не обижаться на не очень удачные остроты. Этим летом я научился многому, и самым главным моим учителем оказалась Джули.
 Вечером после вручения аттестатов меня пригласил к себе Мартин поужинать. Его родители куда-то ушли. Я пришел рано. Он ждал меня в дверях.
 — Может, пока немного побоксируем? — предложил Кэбелл.
 Я согласился.
 Примерно через час Джули сунула голову в кабинет и объявила:
 — Ужин готов.
 Мы сняли перчатки. Я помыл руки, а Мартин захотел принять душ. Поэтому я отправился на кухню один.
 — Где Мартин? — спросила Джули.
 — Сейчас придет. Он принимает душ.
 На ней было новое платье, застегивающееся на боку, немного тесноватое, и если бы не взрослая походка, Джули можно было бы принять за девчонку.
 — Как бокс? — Она подошла ко мне и взяла за руки.
 — Нормально.
 — А другие уроки? — медленно улыбнулась девушка.
 — Какие другие уроки? — не понял я.
 — Вот эти. — И она обняла меня.
 Я крепко прижал Джули, с наслаждением обнимая ее теплое тело. Казалось, ее теплота переходит ко мне. Я поцеловал ее в губы, и она закрыла глаза. Когда Джули их открыла, они затуманились.
 — Поцелуй меня сюда. — Она наклонила голову и показала на шею.
 — Зачем?
 — Затем, что мне это нравится, глупый. Тебе тоже понравится. Разве ты меня не любишь?
 — Любовь — детская ерунда, — смутился я.
 — Детская ерунда? — Она в притворном изумлении уставилась на меня. — А сколько вам лет, мистер Рип ван Винкль?
 — Скоро будет шестнадцать.
 — Я на четыре года старше тебя и не считаю любовь детской ерундой. Поцелуй меня. — Я поцеловал ее в шею. Сначала было смешно, потом стало приятно. Она положила мою руку к себе на грудь, мягкую и теплую. Мои пальцы чувствовали, как твердеет сосок. Джули прошептала мне на ухо, и мне показалось, что она говорит сама с собой: — В тебе что-то есть. Фрэнки, чего я не могу понять. Меня дети никогда так не заводили. Но ты... ты не такой, как остальные. Ты похож на мужчину, такой же жестокий, практичный и эгоистичный. И в то же время у тебя, как у ребенка, мягкий и нежный рот. Ты сильный, но любил меня очень нежно, как ребенок. Скажи, что ты любишь меня.
 Я потряс головой, крепко прижавшись губами к ее шее.
 — Скажи, — приказала Джули. — Скажи: «Джули, я люблю тебя».
 Я молча поцеловал ее в губы. Из ванной, что-то насвистывая, вышел Мартин, и мы отпрянули друг от друга. Я взглянул на Джули. Она показалась мне прекрасной — сверкающие глаза, слегка припухшие от моего поцелуя губы.
 — Я заставлю тебя сказать это... позже, — яростно прошептала она, когда Мартин входил на кухню. Я весело рассмеялся.
 — Что смешного? — поинтересовался Кэбелл.
 — Ничего, — как пьяный, ответил я.
 Мы сели ужинать. Минут через десять пришла Рут.
 — Извини, что опоздала, Джули. В клубе выбирали нового президента. — Она села за стол и взглянула на меня. — И ты здесь?
 — Да, — спокойно ответил я. Сейчас ничто не могло омрачить моей радости. — Ты против?
 Джули принесла Рут тарелку. Она посмотрела на нас с Рут и сразу заметила неприязнь между нами. Мне показалось, что в глубине глаз Джули прячется смех.
 После ужина мы некоторое время сидели в гостиной. В полдевятого я попрощался. Меня опять провожала Рут.
 — Вижу, ты не послушался моего совета, — холодно проговорила она.
 — Не лезь не в свое дело! — сердито ответил я.
 Мои слова так изумили Рут, что она шумно вздохнула. У двери я оглянулся. В ее глазах блестели слезы, и я машинально дотронулся до ее руки.
 — Извини.
 — Не прикасайся ко мне! — гневно воскликнула девушка, вырывая руку. — Я в тебе все ненавижу. Ты не такой, как остальные парни. В тебе столько жестокости и порочности. Мне кажется, ты развращаешь всех, с кем общаешься... даже моего брата.
 Я молча вышел в коридор. Около соседней двери меня ждала Джули.
 — Почему так долго? Я думала, что ты уже никогда не выйдешь.
 — Потому. — Я вошел в ее комнату и поцеловал ее сначала в губы, а потом в шею, куда она просила. Расстегнул платье и сунул руку внутрь. Прохладная девичья кожа возбуждала. Я подтолкнул Джули к кровати, но она начала сопротивляться.
 — Сначала скажи: «Я люблю тебя».
 Я крепко обнял ее и погладил бедра. Колени девушки подогнулись, и она повисла на мне. Но когда я вновь подтолкнул ее к кровати, она напряглась.
 — Нет! Скажи сначала: «Я люблю тебя».
 Я сжал Джули в объятиях, но ее губы упрямо сомкнулись.
 — Я люблю тебя, Джули, — хрипло прошептал я и повел ее к кровати.

 Глава 10

 — Это совсем нетрудно, — втолковывал мне Джимми Кеуф. — Твоя территория отсюда до Шестьдесят четвертой улицы. Я предупредил ребят о твоем приходе. Тебе нужно только собирать ставки, аккуратно записывать их и приносить мне до начала скачек. Если видишь, что не успеваешь, обязательно позвони. Будешь получать половину того, что останется после выплаты выигрышей. Я кивнул. Мы уже не раз говорили об этом.
 Я с нетерпением ждал начала работы, давно приготовил блокнот, пару карандашей в две программки. Я направился к выходу.
 — Не забывай, ты должен принимать ставки только на те скачки, которые я одобрю! — крикнул Джимми мне вслед. — И смотри — звони, если будешь не успевать к началу скачек.
 — Хорошо, Джимми.
 На улице, несмотря на одиннадцать часов, стояла жара. Значит, после обеда будет невыносимо. Я раскрыл список с адресами. Первая остановка — гараж на углу Десятой авеню и Шестьдесят третьей улицы, в котором необходимо найти какого-то Кристи.
 В гараже царила приятная прохлада. Большой негр мыл машину.
 — Где Кристи? — спросил я.
 — Я Кристи. Что нужно?
 — Я от Джимми Кеуфа.
 Он опустил шланг.
 — Программка есть?
 — Конечно. — Я протянул программку скачек.
 — Эй, Джо, пришла программка! — крикнул Кристи.
 Мне понравилось, что он назвал меня программкой. Наконец я занимаюсь чем-то важным. Из полумрака показался Джо. Пару секунд он с любопытством смотрел на меня, затем подошел к напарнику, и они принялись изучать программку. Я прислонился к машине. Наконец Кристи подозвал меня. Я подошел к ним, сел на подножку и достал карандаш с блокнотом.
 — На одну и ту же? — спросил Кристи у Джо.
 — Угу, — буркнул тот.
 — О'кей, парень, — повернулся ко мне негр. — Завтра твой босс вылетит в трубу! — Они расхохотались. — Вот наши ставки. Значит, пятьдесят центов на Докета и Красную Розу в двойном размере.
 — По-моему, неплохо, — похвалил я, как специалист.
 — Да, мы должны неплохо заработать, а то три последних раза проигрывали. Не забудь поставить полтинник на Красную Розу. — Кристи замолчал.
 — Все? — поинтересовался я.
 — На сегодня все! — рассмеялся негр. — Завтра принесешь мешок с бабками. Тебе придется попотеть. — Он вернул программку.
 — Если мешок будет слишком тяжелым, я позвоню вам, и вы приедете на грузовике.
 — С удовольствием, малыш! — Кристи расхохотался и протянул два доллара, которые я аккуратно спрятал в карман.
 — До завтра, ребята! — попрощался я и вышел из гаража.
 Я направился на склад на Шестьдесят второй улице. У большой грузовой платформы стояли два грузовика. Рядом ели сэндвичи и курили несколько грузчиков. Я подошел к парню, жующему большой маринованный огурец.
 — Не знаете Ала Эндрю?
 — Вон тот около дверей лифта, — ответил он, показывая огурцом на высокого человека.
 — Спасибо. — Я направился к лифту.
 — Ал Эндрю?
 Он кивнул.
 — Я от Джимми Кеуфа.
 — Иди сюда. Я не хочу, чтобы босс нас видел.
 Мы прошли в туалет, и я дал ему программку. Эндрю расстегнул штаны и зашел в кабину.
 — Черт, сегодня мне что-то никто не нравится! — сообщил он через несколько минут.
 — В каждой скачке есть победитель! — пошутил я.
 — Все равно мне никто не нравится! Я проигрывал всю прошлую неделю.
 — Может, сегодня вам повезет, — подбодрил его я.
 — Возможно, — с сомнением произнес он. Еще через пару минут Эндрю добавил: — Знаешь что — поставь доллар на Ловкача во втором заезде.
 — Что-нибудь еще? — спросил я, записывая ставку.
 Он еще несколько минут изучал программку, словно хрустальный шар, потом покачал головой и вернул. Ал Эндрю полез в карман за деньгами, но не смог достать их. Тогда встал и, придерживая штаны одной рукой, второй достал из кармана доллар. Когда протянул бумажку, штаны упали на пол. Я спрятал доллар и направился к выходу.
 — До завтра!
 Эндрю не ответил. Он искал туалетную бумагу.
 После склада я зашел в соседнюю аптеку, где собрал три доллара. Из ресторана вышел с почти семью баками. Дальше парикмахерская, кондитерская, еще несколько гаражей и мастерских, обувной магазин, опять ресторан. Мне оставалось заглянуть в последнее место — меблированные комнаты. Дверь открыла девушка-негритянка.
 — Мисс Нил дома? — спросил я, заглядывая в бумажку.
 — Ага, дома. Что-то ты слишком молод, чтобы спрашивать мисс Нил. — Она отвела меня на второй этаж и остановилась перед закрытой дверью. — Мисс Нил?
 — Войдите.
 Я вошел. В большой комнате сидели несколько женщин в кимоно и домашних халатах.
 — Я мисс Нил, — сказала высокая темноволосая женщина, вставая. — Что тебе нужно, мальчик?
 — Меня прислал Кеуф. — Я огляделся по сторонам. Все верно, я попал в публичный дом.
 — Программку принес?
 Я дал им программки. Пока они их изучали, я переминался с ноги на ногу. Наконец кто-то предложил мне присесть. Я сел у окна. В этом заведении я собрал целых девятнадцать баков. Часы, которые мне подарил брат Бернард, показывали почти два. Нужно торопиться в бильярдную, а то можно опоздать к началу скачек. Всю дорогу назад я бежал.
 — Как дела, малыш? — приветствовал меня Джимми Кеуф.
 — Неплохо. — Я выложил на стойку все деньги.
 Когда мы их пересчитали, оказалось, что я собрал пятьдесят один доллар. Я отдал ему деньги и принялся за уборку. День пролетел быстро. Вечером я сделал окончательные подсчеты. С учетом выигрышей Джимми заработал двадцать два с половиной доллара. Моя доля составляла половину — одиннадцать с четвертью.
 Одиннадцать долларов двадцать пять центов, радостно думал я, возвращаясь на ночь в приют. Раньше я и за неделю столько не зарабатывал. Я еще никогда не имел столько денег в кармане. Нет, это лучше, чем лето за городом.

 Глава 11

 К концу недели я заработал пятьдесят один доллар. Вместе с шестью долларами за уборку мой недельный заработок составил пятьдесят семь долларов. Большинство жителей нашего района зарабатывали намного меньше. У меня впервые оказалось столько денег. Я поглощал в огромных количествах сладости, гамбургеры и кока-колу. Впервые в жизни у меня все время в кармане лежала капуста. Все знакомые ребята не отходили от меня ни на шаг. Я давал взаймы, всех угощал и быстро превратился в важного человека.
 После воскресной мессы мы договорились с Джули поехать купаться. Она пришла на вокзал с небольшой сумкой.
 — А где твой купальный костюм? — поинтересовалась девушка, когда мы сели в электричку.
 — На мне.
 — Как же ты будешь возвращаться? — рассмеялась она. — Ведь они будут мокрыми.
 — Я об этом и не подумал, — растерялся я.
 — Ничего, глупый, так уж и быть — я понесу их в сумке. — Электричка остановилась на Тайм Сквер, и вагон заполнила толпа бегущих от жары на остров горожан.
 В маленьком купальном домике около Стиплчейз мы сняли шкафчики. Я чуть не забыл деньги в одежде. По пути на пляж купил белый пояс, который надевался поверх трусов и имел кармашек для денег. К морю я спустился раньше Джули. Через несколько минут показалась она в потрясающем красном купальнике. Когда Джули разулась, она стала чуть ниже меня. Мне очень понравилось, что она похожа на девчонку примерно моего возраста. Вода оказалась замечательной. Мы немного поплавали, затем легли на песок загорать. Стояла страшная жара.
 Совсем белая Джули моментально обгорела. Моя же кожа после купаний в доке стала бронзовой.
 — Как работа? — поинтересовалась Джули.
 — Неплохо. На этой неделе я заработал пятьдесят один бак.
 — Пятьдесят один бак? — недоверчиво переспросила она.
 — Угу. Хочешь посмотреть? — Я вытащил из пояса пачку долларов.
 — Спрячь. Я тебе верю. Я спрятал деньги.
 — Что собираешься с ними делать?
 — Не знаю. Наверное, куплю кое-какую одежду. Мне надоело вечно носить чьи-то обноски. Хочется хоть раз в жизни иметь что-то свое. — Я достал сигареты. Джули взяла одну, и мы закурили.
 — Открой счет в банке, — посоветовала она, глубоко затягиваясь. — Когда-нибудь эти деньги тебе пригодятся по-настоящему... ну когда поступишь в колледж, например.
 — Плевать я хотел на колледж! Я стану букмекером и буду зарабатывать настоящие бабки. А ты будешь моей девчонкой!
 — Правда, Фрэнки? — нежно спросила она.
 — Конечно. — Джули была такой хорошенькой, что я хотел поцеловать ее прямо на пляже, но вокруг было слишком много народу.
 За день до отъезда в деревню Джерри Коуэн зашел ко мне в бильярдную.
 — Жаль все-таки, что ты не едешь со мной, Фрэнки.
 — Не могу. Работа...
 — Понимаю. Но если передумаешь, обязательно напиши. Отец привезет тебя.
 — Хорошо, — пообещал я. — Счастливого отдыха!
 — Тебе тоже! — пожелал он, с сомнением оглядываясь по сторонам.
 — Увидимся в сентябре.
 Мы пожали друг другу руки, и Джерри ушел. В этот миг я завидовал ему больше, чем когда-либо раньше. Как здорово иметь все, что хочешь, подумал я и вернулся к уборке туалета.
 Я послушался совета Джули и открыл счет в банке на углу Бродвея и Шестьдесят третьей. К концу второй недели там уже лежало около семидесяти долларов. Вчера удалось собрать целых восемьдесят монет, но они, правда, уйдут на погашение выигрышей. Меня это не беспокоило. Никуда эти ребята не денутся, все равно отдадут свои денежки. Выигравшие считали себя счастливчиками, ставили еще больше и очень скоро все спускали.
 По дороге я встретил Мартина и Рея, которые шли купаться. Они позвали меня с собой, но я отказался. Мартин пригласил вечером к себе, и я пообещал заглянуть, если буду свободен. К ним присоединились еще несколько парней, и они вместе направились к докам. Первым в моем списке значился гараж, около которого играли в стикбол [7] . Я несколько минут наблюдал за игрой, а когда ко мне отлетел мяч, бросил его обратно. Один из игроков крикнул:
 — Хочешь сыграть, Фрэнки?
 — Нет, спасибо.
 Я вошел в гараж.
 — Эй, Кристи! Где ты?
 — Привет, Фрэнки! — поздоровался негр, вылезая из-под машины. Его лицо расплылось в широкой улыбке.
 — Тебе повезло, — улыбнулся я. — Ты выиграл двадцать один бакс.
 Я отсчитал ему деньги. Подошел Джо, и я дал ему программку. На этот раз они поставили целых шесть долларов вместо обычных двух.
 Несмотря на то, что в финансовом отношении день оказался очень удачным, на душе скребли кошки. Возвращаясь в бильярдную, я заглянул в док, где купались ребята, и с завистью стал смотреть, как они ныряют, плавают, загорают. Очень хотелось тоже прыгнуть в воду, но меня ждала работа.
 — Готов поспорить, что ты хочешь искупаться, Фрэнки! — раздался за спиной голос Силка Феннелли.
 — Нет, сэр... я хочу сказать...
 — Все в порядке, малыш, — улыбнулся он. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Ты хочешь быть с ними — купаться, играть в мяч, бросать кости, но не можешь. На тебе лежит ответственность... за самого себя. Эти ребята не заглядывают дальше сегодняшнего дня, но ты не такой. Ты хочешь чего-то добиться в жизни. Ты станешь большой шишкой и узнаешь, что за все приходится платить, хочется тебе этого или нет. И тебе самому придется решать, чем расплачиваться. Я сам когда-то был таким же, как ты.
 — Да, мистер Феннелли, я теперь отличаюсь от них.
 — Ты молодец. — Феннелли по-дружески положил руку мне на плечо. — Куда сейчас?
 — К Кеуфу.
 — Забирайся в машину. Мне все равно нужно к нему по делам. Заодно почистишь мне обувь.
 Мы сели в машину. Мне было очень приятно, когда мы остановились у бильярдной и я вышел из машины с таким важным человеком. Мистер Феннелли поинтересовался моими делами и похвалил меня.
 Я отдал Джимми записи и деньги. Затем достал ящик со щетками и почистил обувь Феннелли.
 — Парень молодец! — сказал мистер Феннелли Кеуфу.
 — Умница! — гордо согласился Джимми Кеуф, словно говорил о собственном сыне.
 Когда Силк Феннелли захотел заплатить полбакса, я отказался.
 — Бери, малыш — настаивал он.
 — Давайте бросим его, — предложил я. — Выигравший получает доллар.
 — Идет. Ты что выбираешь? — спросил он, подбрасывая монету в воздух.
 Я смотрел, как она летит, переворачиваясь, и у самого пола сказал:
 — Решка!
 Я выиграл. Силк Феннелли забрал полдоллара и дал мне доллар.
 — Ты не пропадешь. Фрэнки, — заметил он.
 — Да, сэр. Спасибо, — поблагодарил я, засовывая доллар в карман.
 — Принеси нам пару бутылочек пива. Фрэнки! — рассмеялся Джимми.
 Я сбегал в подвал за двумя холодными бутылками и открыл их. Они быстро выпили пиво, и Феннелли спросил у Кеуфа:
 — Ну как, рассчитаемся за прошлую неделю?
 — Конечно, Силк. Ты же меня знаешь, я всегда плачу вовремя. — Джимми отсчитал из пачки шестьсот долларов. Мистер Феннелли, не считая, сунул их в карман.
 Я отправился за шваброй и начал мыть кафельный пол около стойки. Было жарко. Я сиял рубашку и швырнул ее в угол. По моему лицу тек пот, и я часто вытирал его ладонью. Когда мистер Феннелли проходил мимо, он махнул рукой. Я отдал ему честь так же, как отцу Куинну.

 Глава 12

 Шло лето, обычное нью-йоркское лето, жаркое, душное, вытягивающее все соки. Люди возвращались по вечерам домой усталые и раздраженные. Из открытых настежь окон доносился шум, на улицах до поздней ночи кричали дети, парки и пляжи были переполнены. Самой популярной темой в газетах стали прогнозы погоды.
 Обычное нью-йоркское лето, но для меня оно было необычным. Мне оно нравилось. Впервые в жизни я чувствовал себя свободным. К концу августа на моем счету лежало семьсот долларов. У меня была своя девушка; два новых костюма, питался я в ресторанах, в карманах не переводились деньги. Я мог пойти, куда хотел, и делать, что хотел. И взрослые, и дети с уважением смотрели на меня. Я стал важным человеком и жил на широкую ногу. В конце лета все чаще начали приходить мысли о школе. Зачем учиться? Я и так зарабатывал много денег. Но с другой стороны, я понимал, что без школы не обойтись. Очень хотелось собирать ставки и осенью. Может, попроситься в утреннюю смену, чтобы быть свободным после обеда? Сейчас, вспоминая друзей из школы и приюта, я думал о них свысока.
 Вечером двадцать второго августа, в субботу, Джимми Кеуф рассчитался со мной за прошедшую неделю, и я сунул в карман восемьдесят четыре доллара. В бильярдной стоял шум. У нас закончилось пиво и прохладительные напитки, и скоро большинство посетителей начнет расходиться по домам.
 — Устал, — пожаловался Кеуф. — Наверное, закроемся сегодня пораньше. Хочу успеть на поезд и съездить проведать жену.
 — Сказать, что закрываемся?
 Джимми кивнул.
 — Закрываемся! — громко крикнул я. — Закрываемся!
 Через несколько минут бильярдная опустела. Кеуф пересчитал выручку и сунул ее в карман.
 — Пошли, — сказал он.
 Пока Джимми запирал дверь, к бильярдной подъехала машина Феннелли.
 — Что так рано, Джимми? — улыбнулся мистер Феннелли, подходя к нам.
 — Хочу проведать жену, — объяснил Джимми Кеуф.
 — Молодец. Для меня что-нибудь есть?
 — Конечно, Силк. Ты же меня знаешь. — Он вытащил из кармана пачку денег, перетянутую толстой резинкой.
 Они стояли в дверях, и мне пришлось отойти назад, чтобы уступить место. При этом я стоял лицом к бильярдной.
 Неожиданно за спиной взревел мотор. Феннелли и Кеуф испуганно уставились куда-то поверх моей головы. Я же не почувствовал ничего необычного. Джимми побледнел я уронил деньги.
 Я нагнулся за ними и сказал:
 — Разве можно быть таким неаккуратным с?..
 В этот момент раздались выстрелы. Я быстро выпрямился. Джимми Кеуф, прижав руки к животу, сползал на землю, прислонившись к двери. Силк Феннелли схватился за грудь. Он начал медленно падать, и руки безжизненно повисли. На меня брызнула кровь. Только после этого я абсолютно машинально, ни о чем не думая, бросился бежать. Пробежав пару кварталов, остановился перед домом Мартина.
 Я мигом поднялся наверх и позвонил в кухонную дверь. Только сейчас до меня начало доходить, что произошло. Все это время я бежал чисто инстинктивно, ни о чем не думая. Гулко колотилось сердце, я ловил ртом воздух и никак не мог отдышаться.
 Джули открыла дверь. Я вбежал в кухню и захлопнул дверь.
 — Фрэнки, это ты? — удивилась девушка. Увидев кровь на моей рубашке, она испуганно воскликнула: — В чем дело? Что случилось?
 Я молча прошел через кухню в ее маленькую комнату и, тяжело дыша, бросился на кровать. Джули вошла в комнату и закрыла дверь.
 — Что случилось, Фрэнки? Ты ранен? — Ее глаза расширились от страха.
 — Нет, — я сел, — они застрелили моего босса и мистера Феннелли.
 — Они? Кто они?
 — Не знаю. Я убежал! — Я встал, и только тут до меня дошло, что я держу в руке деньги Джимми. Я сунул их в карман и осторожно подошел к окну. «Интересно, не увязались ли они за мной?» — спросил я самого себя.
 — Бедный ребенок! Да ты дрожишь, как осиновый лист. — Джули крепко обняла меня.
 — Ничего я не дрожу, — солгал я и прижался лицом к ее груди.
 Она была такой теплой, такой безопасной, что я не хотел шевелиться. Неожиданно меня начала бить дрожь, и я ничего не мог с собой поделать. Через несколько секунд я весь дрожал, и моя рубашка моментально вся взмокла от пота. Я стоял в объятиях Джули, трясся и стучал зубами, как ребенок...
 Джули усадила меня в кресло и пошла на кухню принести мне что-нибудь выпить. Никто не видел, как я прибежал сюда, думал я. Конечно, они охотились за Феннелли, а до меня им нет никакого дела. Кеуф видел их, поэтому его пришили. Я их не видел, поэтому меня не тронули. Копы захотят меня допросить, но ведь я ничего не видел. Со мной все будет в порядке до тех пор, пока я буду молчать. Никто и пальцем до меня не дотронется, пока я не открою рта... Что делать с бабками? Я вытащил деньги и пересчитал. В пачке оказалось шестьсот пятьдесят три бака. Я сунул их обратно. В комнату вернулась Джули с чашкой кофе.
 — Выпей кофе! — велела она. — Сразу полегчает.
 — Мне уже и так легче, — благодарно улыбнулся я и взял чашку. Я не могу уйти в этой рубашке. Она вся в крови. — Я снял рубашку и протянул Джули. — Выброси ее в мусоропровод и принеси рубашку Мартина.
 Девушка молча взяла рубашку и вышла из комнаты. На кухне хлопнула дверца мусоропровода. Потом Джули отправилась в комнату Мартина. Через минуту она вернулась с рубашкой, которая оказалась мне немного мала.
 Пора уносить ноги, подумал я.
 — Спасибо, Джули. Я пойду, пока никого нет.
 — Можешь не торопиться. Все, кроме мистера Кэбелла, уехали на уик-энд за город. А мистер Кэбелл возвращается не раньше часа, когда закрывается аптека.
 Я не спеша поужинал и около девяти вернулся в приют. Пробрался в здание через черный ход. Все уже спали. Я разделся и лег. Я так устал, что уснул, едва моя голова коснулась подушки.
 Утром подскочил раньше всех и помчался за газетами. «Дейли Ньюс» поместила на первой странице большой заголовок: «Нападение на Феннелли», а сама статья находилась на второй странице. Я раскрыл газету. В правом верхнем углу виднелась фотография Силка Феннелли, а под ней короткая заметка:
 «В Нью-Йорке опять начинается война между гангстерами. Силк Феннелли, известный босс игорного бизнеса и рэкетир, был тяжело ранен, а Джеймс Кеуф убит неизвестными бандитами. Кеуф получил две пули в сердце, а Феннелли одну в грудь, а вторую — в пах. Нападение произошло вчера вечером около бильярдной Джеймса Кеуфа. Полиция разыскивает мальчика, который работал у Кеуфа и который, возможно, был свидетелем нападения. Феннелли, как заявили врачи Рузвельтовской больницы, находится в тяжелом, но не критическом состоянии. Следуя законам гангстеровского кодекса чести, он лишь сказал: „Я понятия не имею, кто хотел застрелить меня, потому что никогда не сую нос в чужие дела“. Полиция начала расследование. Читайте новости в наших следующих номерах».
 Я опустил газету. Похоже, мистер Феннелли предупреждал меня держать язык за зубами. Я позавтракал и пошел в церковь помогать прислуживать у алтаря. Беспокоиться пока было не о чем.

 Глава 13

 Прошла неделя. Меня никто не искал, и я постепенно успокоился. Я опять мог безбоязненно выйти на улицу. В газетах писали, что состояние Феннелли улучшается я что через три недели его выпишут из больницы. Бильярдную закрыли, и я потерял работу, но не унывал. Деньги Джимми положил на другой счет. Пока у меня есть деньги, беспокоиться не о чем. Несколько раз мы встречались с Джули, но ни разу не обсуждали то, что произошло в субботу вечером.
 Однажды утром брат Бернард заглянул в спальню.
 — Фрэнсис, загляни ко мне после завтрака.
 — Хорошо, сэр.
 В его кабинете собрались старшая сестра, отец Куинн и незнакомый мужчина, похожий на копа.
 Я, постарался скрыть испуг.
 — Вызывали, сэр? — обратился я к брату Бернарду.
 — Да, Фрэнсис. Это инспектор Бучалтер из комиссии по делам благотворительности. — Инспектору Бучалтеру он сказал: — Это тот мальчик, о котором мы говорили.
 Я ждал. С минуту в комнате царила тишина, потом старшая сестра сказала:
 — Фрэнсис, ты хороший мальчик. Я наблюдаю за тобой с самого детства. Сейчас я хочу тебе кое-что сказать. Я говорю это, только потому что должна. Фрэнсис, ты никогда не задумывался, что хорошие люди встречаются не только среди католиков?
 — Нет, мэм, — осторожно ответил я.
 — Видите? — воскликнул отец Куинн и заулыбался. — Я же вам говорил!
 — Если бы кто-нибудь сказал тебе, что ты принадлежишь к другой вере, что бы ты сделал? — медленно спросила старшая сестра.
 С моих губ слетел едва слышный вздох облегчения. Значит нападение ни при чем.
 — Я бы не поверил, мэм.
 Все гордо заулыбались и радостно заговорили:
 — Хороший мальчик! Примерный католик!
 — Фрэнсис, ты совсем не помнишь своих родителей? — спросила она более естественным голосом.
 Вопрос показался мне глупым. Старшая сестра прекрасно знала, что я попал в приют в грудном возрасте.
 — Нет, мэм, — вежливо ответил я.
 — Мистер Бучалтер пытается разыскивать родителей и родственников наших детей, — продолжила она. — Время от времени он просматривает все дела, надеясь найти что-нибудь новое. Выслушай его.
 — Видишь ли, Фрэнсис, — смущенно начал мистер Бучалтер, — все произошло совсем недавно. Когда ты закончил школу Святой Терезы, мне вновь прислали твои документы. — Инспектор говорил почти извиняющимся тоном. — Прежде чем наши дети идут в среднюю школу, мы на всякий случай еще раз просматриваем их дела. Короче, мы установили, что у тебя есть родственники — дядя, брат твоей матери, которая умерла при родах. Недавно он написал нам о своей сестре, которая приехала в Нью-Йорк, как раз, когда ты родился. Он в точности описал кольцо твоей матери. Мы хранили его и хотели подарить тебе, когда ты подрастешь. Кольцо дешевое, но очень необычное. Сейчас дядя хочет, чтобы ты жил с ним. Закон на его стороне. Мы решили, что он вполне достойный и ответственный человек. У него двое детей. Он даст тебе кров и будет о тебе заботиться.
 — Но, Фрэнсис, он не такой, как мы, — быстро добавил отец Куинн. — Он ие верит в нашего Бога.
 — Не верит в нашего Бога? — удивленно переспросил я и вопросительно посмотрел на священника.
 — Да, Фрэнсис, — печально подтвердил он. — Он не католик.
 Я ничего не мог понять.
 — По всей вероятности, — сообщил брат Бернард, — ты переедешь к нему, как только уладятся некоторые формальности. Но не забывай, чему тебя здесь учили, Фрэнсис. Не забывай, что святая церковь приютила и воспитала тебя. И всегда оставайся добрым католиком, что бы ни говорили люди.
 — Хорошо, брат Бернард, — кивнул я, ничего не понимая.
 — Твой дядя ждет тебя в коридоре. Хочешь увидеть его? — мягко поинтересовалась старшая сестра.
 — Да, мэм, — машинально ответил я. В голове лихорадочно метались мысли. У меня есть семья. Я не сирота. У меня есть семья, родственники.
 — Входите, мистер Кайн, — пригласил инспектор, выглядывая в коридор.
 В комнату вошел высокий, почти шести футов роста, слегка лысый широкоплечей мужчина с красным лицом.
 Его мягкие карие глаза были затуманены. Глядя на него, я вспомнил чьи-то слова, будто некатолики после смерти отправляются в ад, но почему-то мне было наплевать. Я готов отправиться в ад, если кто-нибудь будет смотреть на меня с такой любовью, нежностью и желанием понравиться.
 Он улыбнулся, и в комнате сразу стало светлее. Потом по-дружески протянул руку, и между нами словно пробежал электрический ток.
 — Значит, ты Фрэнки! — громко произнес мой дядя слегка дрожащим голосом.
 — Да, сэр. — Мой голос тоже дрожал, и в моих глазах тоже блестели слезы. В сердце вспыхнула любовь. Теперь я не сомневался, что, несмотря ни на что, этот человек мой родственник, что в наших венах течет одна кровь.
 И только через несколько минут до меня дошло, что его фамилия произносится «Кайн», а не «Кейн».
 Спустя несколько дней я узнал, что он еврей.

 Глава 14

 Говорят, что новости какими-то таинственными путями путешествуют по свету. Не прошло после этого разговора я нескольких часов, как все в приюте знали, что у меня нашелся родственник. Меня засыпали вопросами, на которые я отвечал, как мог. Что я мог ответить? Я и сам почти ничего не знал. В тот день я с трудом дождался вечера, чтобы пойти и рассказать все Джули.
 Сначала, правда, я выяснил по телефону, есть ли кто дома, и только потом пошел.
 Джули впустила меня на кухню. Я не обратил внимания на ее усталый вид и начал взволнованно рассказывать. Она села на стул, а я — на кровать.
 — Очень рада за тебя. Ты заслуживаешь лучшей жизни, — сказала Джули каким-то вялым и безжизненным голосом.
 — Что-то голос у тебя не очень радостный.
 Джули подошла к окну и отвернулась. После минутной паузы она сообщила сухим тоном, какой я слышал у нее в первый раз:
 — Я уезжаю домой. Фрэнки.
 — Почему? — Она не успела ответить, как я продолжил: — Не уезжай! Что бы ни случилось, я буду к тебе приходить.
 — Чтобы бесплатно трахнуться?
 — Нет. Ты мне нравишься! Ты ведь знаешь, ты столько раз заставляла меня говорить это.
 — Я нравлюсь тебе не больше любой другой девчонки, которая тебе даст, — холодно проговорила Джули. — Мы больше никогда не увидимся.
 Я с минуту молча смотрел на ее спину, потом спросил:
 — Все равно я хочу знать причину, Джули!
 Девушка повернулась ко мне лицом.
 — Ну что ж, если хочешь, пожалуйста! От тебя нет никакого толка. Ты не можешь мне ничего дать. Ты бы даже не смог на мне жениться, если бы я забеременела! Мне остается только учить тебя. Летняя четверть закончена! Будь хорошим мальчиком. Повеселился, а теперь уходи!
 Я подошел к Джули и взял ее за руку, но она грубо вырвалась.
 — Но, Джули...
 — Убирайся, Фрэнки!
 К горлу подкатил ком, и я направился к двери.
 — Прощай, Джули!
 Она не ответила. Я вышел на кухню и закурил. В ее комнате заскрипела кровать, и послышался плач.
 На улице еще светило солнце, но мне было не до веселья. Я даже замерз. Пошел в парк и бросился на траву. Смотрел на небо ничего невидящими глазами, а в ушах звенело: Джули! Джули! Джули!


* * *

 Я написал Джерри Коуэну письмо, и он ответил, что очень рад за меня. Через неделю наступил день моего отъезда. После обеда за мной должен приехать дядя. Все вещи я собрал в две картонные коробки, которые снес в кабинет брата Бернарда.
 Наверх возвращаться не хотелось. Из спортивного зала доносились крики, и я решил посмотреть, что там происходит. Но в этот миг зазвонил звонок, на обед, и я пошел в столовую. Сел за стол и склонил голову, пока брат Бернард читал молитву. У меня возникло странное ощущение, что я впервые попал сюда. Вокруг находились незнакомые безразличные лица. От белого мрамора стола веяло холодом.
 Я дотронулся до него пальцами и нащупал место, где когда-то нацарапал ключом свое имя. Буквы были шершавыми, и я удивился, как мне вообще это удалось. Я поставил автограф много лет назад и сейчас даже забыл, когда именно. Есть не хотелось. Интересно, как меня встретят тетя и кузины? Тут же мелькнула мысль — а может, остаться?
 Посреди обеда я попросил у брата Бернарда разрешения уйти из-за стола. Наверное, он понимал, что со мной происходит, и поэтому отпустил.
 Я вышел во двор. В этом дворе я бегал, играл, стоял в колонне перед звонком на занятия. Во дворе было пусто, но внезапно я услышал голоса детей. Перед моим мысленным взором они бежали играть в мяч или перетягивать канат, оставив книги на партах. Я взглянул на колокольню церкви Святой Терезы, словно ожидая услышать звон колоколов.
 Рядом показалась тень. Я опустил голову и увидел брата Бернарда.
 — Растерялся, Фрэнсис? — Это было скорее заявление, чем вопрос. Я кивнул.
 — Понимаю. Я много лет наблюдал за тобой, еще с тех пор, как ты был малышом. Помню твои первые шаги, смешное выражение лица, когда ты упал и попытался встать. Ты никогда не плакал, Фрэнсис. Только упрямо поджимал губы и опять вставал. Я помню, как ты болел. Я старался объяснить тебе жизнь. На моих глазах происходило чудесное превращение ребенка в красивого и сильного парня, и я гордился тобой. Я пытался быть тебе матерью и отцом — старался смягчать разочарование от жизни, помогать высоко держать голову, не падать духом в трудную минуту. Я знал тебя лучше всех, лучше самого тебя. Но существуют определенные вещи, которые я не мог тебе объяснить, которые ты должен был узнать сам. Я наблюдал за тобой. Я видел, как они образуют взрослые морщинки в уголках твоего рта, бросают тени на глаза. Здесь я, к сожалению, ничем не мог тебе помочь. Оставалось лишь надеяться, что у тебя все будет в порядке, что эти вещи не причинят тебе большого вреда. Тем не менее, меня никогда не покидало ощущение, что я мог бы дать тебе значительно больше.
 — О нет, брат Бернард! Вы всегда чудесно ко мне относились. Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы сделали.
 — Не меня ты должен благодарить, Фрэнсис, а церковь, — улыбнулся брат Бернард. — Мы научили тебя здесь многому хорошему, но больше тебе приходилось учиться за этими стенами, Фрэнсис. — Он показал рукой на улицу. — Мы живем здесь тихо и спокойно и постепенно отвыкаем от борьбы. В этих стенах мы можем помогать тебе не сходить с истинного пути, но когда ты уйдешь... Кто там сможет помочь тебе? Кто приютит и защитит от людской глупости? Нет, Фрэнсис, боюсь, мы многое упустили. Мы сами должны учиться жизни за этими стенами с вами вместе. — Он достал платок и высморкался. — Ну ладно, хватит хныкать! Фрэнсис, ты попрощался с отцом Куинном, старшей сестрой и учительницей? Мы будем скучать по тебе.
 — Я тоже буду скучать, сэр. Мы попрощались утром.
 — Молодец! — Мы направились к зданию. — Мы еще увидимся перед твоим отъездом. — И он вошел в приют.
 — Брат Бернард! — позвал я.
 — Что, сын мой?
 — Быть евреем это смертный грех? — выпалил я. Его лицо смягчилось.
 — Нет, сын мой, — медленно и спокойно ответил брат Бернард. — Многие из нас забывают, что Иисус был евреем.
 — Но брат Бернард, если я еврей, я не смогу приходить в церковь, не смогу исповедоваться, просить отпущения грехов, а после смерти буду гореть в аду.
 Он подошел ко мне и взял за руку.
 — Фрэнсис, — очень тихо сказал брат Бернард, — как бы нам не хотелось думать, что небеса принадлежат католикам, это не так. На небесах рады всем хорошим людям, независимо от веры, к которой они принадлежат. Мне очень хочется думать, что рай открыт для всего человечества. Будь хорошим человеком, Фрэнсис, люби своих ближних, твори добро и можешь не бояться ада. — Брат Бернард улыбнулся. — Понял, сын мой?
 — Да, сэр. Кажется, понял.
 — Ну и хорошо! Сейчас мне нужно идти. Обед, наверное, уже заканчивается. — Он взъерошил мои волосы и скрылся в здании.
 Изо всех дверей во двор повалили дети.
 Я решил войти в приют через спортзал. Несколько парней, среди которых был и Пит Санперо, играли в баскетбол.
 Я захотел попрощаться с ним и предложить забыть старые обиды.
 Увидев меня, они перестали играть. Я сразу почувствовал что-то неладное, и по спине забегали мурашки, но я уже давно научился не выдавать своих чувств. Я подошел к Питу и протянул руку.
 — Давай все забудем. Пит.
 Он не сводил взгляда с моего лица, не обращая внимания на протянутую руку.
 — Конечно, давай, — согласился он и заехал мне прямо в челюсть.
 Какой-то парень подставил ногу, и я полетел на пол. Меня схватили несколько рук, да так крепко, что я даже не мог пошевельнуться. Сначала, правда, я так удивился, что и не помышлял о защите. Пит Санперо склонился надо мной.
 — Сукин сын, еврей, — прорычал он. — Пробрался в нашу школу, не сказав никому ни слова! — Он больно пнул меня в бок, затем нагнулся и ударил в лицо.
 Мне удалось освободить одну руку и ухватить его за рубашку. Он отпрянул и в то же время вновь ударил меня. Я повис на Санперо, и вставая, он поднял и меня. Освободив вторую руку, я вцепился ему в горло. Пит отлетел к стене. Остальные парни принялись колотить меня сзади по спине и шее, но я не обращал на них ни малейшего внимания. Впервые в жизни я дрался, забыв в ярости обо всем на свете. Сначала я сдавил ему горюю, потом принялся методично бить головой о стенку. Пит колотил меня в живот. Из носа и рта у меня потекла кровь. Остальные навалились сзади, и мы покатились по полу. Послышался треск разрываемого пиджака и рубашки, но мне было наплевать. Единственное, что я хотел — это убить Питера Санперо. Сейчас я уже бил его головой о цементный пол. Неожиданно меня схватили за плечи сильные руки и оттащили от Пита. Наступила тишина. Меня крепко держал брат Бернард. Пит продолжал лежать на полу.
 — Кто все это начал? — строго спросил брат Бернард.
 Его глаза гневно сверкнули.
 — Питер сказал, что пришло время преподать урок этому вонючему еврею, — выпалил один из парней и тут же прикусил язык.
 Не отпуская меня, брат Бернард сказал:
 — Идите все к себе. — Затем он повернулся к Санперо. — Чтобы больше я тебя здесь не видел. Этот зал только для воспитанников приюта.
 Он держал меня за плечо, пока они выходили. Когда мы остались одни, он отпустил меня и нежно посмотрел в лицо.
 — Не обижайся на них, Фрэнсис. Им еще многому предстоит научиться.
 Я молча смотрел на него и тяжело дышал. Сильно ныл бок, из носа капала кровь.
 — Пойди умойся, — мягко сказал брат Бернард. — Тебя ждет дядя. К сожалению, ты уже сложил вещи, так что тебе не во что переодеться.
 Я зашел в уборную и умылся. Брат Бернард стоял рядом и держал в руке бумажное полотенце. Мы молча поднялись в его кабинет.
 Там уже сидел дядя с женщиной, наверное, моей тетей. Вероятно, я представлял из себя ужасную картину — весь пиджак и рубашка изорваны в клочья и перепачканы кровью. Лицо женщины побледнело.
 Когда я направился к ним, резко закололо в боку и груди, в ушах зазвенело. Мне показалось, что я падаю, а вокруг вращаются лица: брат Бернард, дядя, тетя. Пит, Мартин, Реймонд, Джерри с отцом. Рут, сестра Анна, отец Куинн, Джимми Кеуф, Силк Феннелли, Джули.
 Веки словно налились свинцом. Наконец после долгих усилий я открыл наполненные слезами глаза. Я лежал в какой-то белой комнате. Надо мной склонились дядя, тетя и брат Бернард. Краешком глаза я заметил медсестру, которая вышла из комнаты. Интересно, что делает медсестра в моей комнате? Я попытался открыть рот, но брат Бернард прижал палец к губам.
 — Тише, мальчик. Ничего не говори. Ты в больнице Рузвельта. У тебя три сломанных ребра, так что лежи тихо.
 Я опустил голову на подушку и посмотрел на стену. На календаре большими буквами было написано: «Первое сентября, 1925 года».
 Так прошел мой последний день в приюте Святой Терезы.




 Интерлюдия
 Мартин


 Мартин стоял у двери и прислушивался к музыкальным трелям звонка. Он снял фуражку. Желтоватый электрический свет превратил его уже начавшие редеть белокурые волосы в золотые, такого же цвета, как дубовые листья на погонах. Интересно, какими они стали, подумал он? Четыре года — большой срок.
 Люди меняются за четыре года, меняются очень сильно. Мартин Кэбелл невесело рассмеялся про себя. Уж он-то знает! За четыре года на его глазах очень много мальчишек превратились в настоящих мужчин. Он видел, как они поступают в полевые госпитали с детским выражением разочарования и ужаса на лице. Страх перед болью и несчастьем, что обступали их, западал глубоко в душу.
 Его работа заключалась в удалении из их душ невидимых рубцов. С телесной болью было значительно проще. Берешь нож, читаешь молитву и режешь. Через какое-то время прекращаешь читать молитву, но продолжаешь резать с внутренним чувством отчаяния. Раненый или выживает, или умирает — все очень просто.
 Его работа была значительно сложнее. Лечение Мартина было неосязаемо и незаметно, но имело куда большее значение для больного. Если не знать, за чем следить, можно не заметить следов выздоровления. Иногда внезапно улавливаешь, что перестают трястись губы, загораются глаза или исчезает дрожь в руках, а порой следы выздоровления заметны только в манере держать голову или походке. Только тогда понимаешь, что победил болезнь. Но симптомы настолько незаметны, что, если не приглядеться в нужное время, можно ничего не заметить.
 Дверь открыла Джанет. Несколько секунд они смотрели друг на друга.
 Она почти не изменилась, мелькнула дикая мысль. То же маленькое лицо, те же голубые глаза и белокурые волосы.
 — Мартин! — радостно воскликнула она.
 Кэбелл почувствовал, как к его щеке и губам прикоснулись ее губы в дружеском легком поцелуе.
 — Прошло... — начала говорить Джанет.
 — Четыре года, — улыбнулся Мартин. — Я думал...
 — Мы тоже думали, — прервала его Джанет. — Четыре года немалое время. Мы гадали, изменился ли ты или нет.
 — Смешно, но я то же самое думал о вас с Джерри. — Она взяла его за руку и ввела в гостиную. Мартин продолжал: — Несколько секунд, пока я стоял у двери, я чувствовал себя странником, незнакомцем.
 Джанет взяла фуражку и передала служанке, появившейся неизвестно откуда и неизвестно куда исчезнувшей.
 В комнату вбежал Джерри Коуэн. Мужчины обменялись рукопожатием, с любовью глядя друг на друга. Они почти одновременно начали говорить глупости, которые взрослые мужчины говорят друг другу, когда глубоко взволнованы.
 — Мартин, старый ты костоправ!
 — Джерри, адвокатская кляча!
 Джанет принесла поднос с напитками, и все разобрали стаканы.
 — За встречу! — с улыбкой провозгласил тост Джерри, показывая стаканом на Мартина Кэбелла.
 — За вас двоих! — ответил Мартин.
 — Нет, подождите! — прервала их Джанет, и мужчины посмотрели на нее.
 — За дружбу! — Она высоко подняла стакан. — За крепкую, всепобеждающую дружбу!
 И они осушили стаканы.
 О таком ужине Мартин мечтал давно. Вкусная еда, накрахмаленная скатерть, сверкающее серебро, безупречный белый фарфор, свечи. Он ужинал со своими друзьями, старыми друзьями, с которыми провел веселое детство и юность, когда мир был молодым, все дни отличались друг от друга, а каждое утро несло надежду.
 Их разговор неизбежно обратился к Фрэнсису. Всегда рано или поздно они начинали разговаривать о Фрэнсисе Кейне. Сейчас первой заговорила Джанет, а Мартин подхватил. Он мгновенно вспомнил друга, их первую встречу. Казалось, все произошло только вчера.
 — Я помню тот первый день, — сказал Кэбелл. — Мы были совсем детьми. Мне тогда было около тринадцати. Когда я возвращался из школы, меня поймали несколько мальчишек. Фрэнсис побил меня, но прогнал остальных.
 Странно. Я никогда не мог понять, что он во мне нашел. Как бы там ни было, Фрэнк был отличным парнем. — Мартин мечтательно улыбнулся. — Он делал то, о чем мы только мечтали, и делал это на совесть. Я не умел тогда драться. Фрэнки был неплохим боксером, и он научил меня давать сдачи.
 Но меня привлекало в нем не только это, а какое-то почти подсознательное чувство справедливости, долга по отношению к товарищам, спокойная и непоколебимая уверенность в себе и своих поступках. Старшие не воспитывали его и разговаривали с ним, как с равным.
 Именно от него я узнал, что такое равенство. До встречи с Фрэнки, я постоянно сознавал, что я еврей. Мне каждый день напоминали об этом ругательства на стенах, драки на улицах, ехидные замечания и насмешки. Я мог бы превратиться в злобного фанатика, который во всех бедах винит национальность. Но Фрэнк вылечил меня, без разговоров приняв в свою маленькую компанию.
 Он с друзьями принял меня. Мне очень хочется думать, что они начали дружить со мной, благодаря ему, его авторитету.
 Много лет спустя, уже учась на медицинском факультете, я вспомнил о Фрэнсисе и понял, что добился этого благодаря и ему. Однажды он сказал мне о парне, которого я недолюбливал: «Нормальный парень. Его нужно только понять».
 В этих словах я нашел ответ почти на все вопросы, которые мучили меня. Если понимаешь человека, знаешь, почему он ведет себя так, а не иначе, его можно не бояться, и страх уже не заставляет вас ненавидеть его.
 В 1935 году в Германии, когда учился в университете, я опять вспомнил о Фрэнсисе. Однажды я возвращался с лекции и читал на ходу. Я сильно увлекся книгой, потому что немецкий всегда давался мне с трудом. Неожиданно я столкнулся с кем-то и, не поднимая головы, извинился.
 Тогда-то это и произошло. На какое-то мгновение я растерялся и превратился в тринадцатилетнего мальчишку с Пятьдесят четвертой улицы, к которому пристают хулиганы. Услышав произнесенное с отвращением «еврей», я поднял глаза и увидел мужчину в военной форме. Он ударил меня, и я избил его до потери сознания.
 Я вернулся в университет и спросил профессора-немца, почему они позволяют это? «Вы не понимаете, мой мальчик, — ответил он, качая седой головой. — Люди больны. Они боятся, а страх порождает ненависть...»
 В тот миг я вспомнил Фрэнки и его слова. «Почему же вы, понимающие, не объясните им?» — спросил я.
 «Нас очень мало, и они не станут нас слушать».
 На следующий день, не закончив семестр, я уехал из Германии. У меня было что рассказать дома своим близким, но меня не стали слушать. Я встретил понимание всего у нескольких человек: у вас. Рут и еще кого-то, всех можно пересчитать по пальцам. Остальные просто не поверили, а может, им было наплевать.
 Во время работы много раз у меня опускались руки и хотелось сказать: «Пусть все катится к чертям! Убирайтесь! Я ничем не могу вам помочь». Но я вспоминал Фрэнки и говорил себе: «Виноват не больной, а ты сам. Ты не понимаешь, не знаешь, в чем дело, а если не понимаешь, как ты можешь ему помочь?»
 Я еще раз углублялся в историю болезни, и часто это помогало. В нескольких случаях я действительно ничего не мог сделать, но не из-за того, что не пытался. Просто я оказывался настолько глуп, что не мог понять пациента. Тогда я винил свое невежество, а не больного. — Мартин коротко рассмеялся и поднёс к губам стакан. — Выступает Мартин Кэбелл, величайший психиатр всех времен. Он пытается логически объяснить свои неудачи. А может, во всем виноват мой комплекс неполноценности?
 Кэбелл сделал глоток и посмотрел на своих собеседников. Во время монолога его лицо смягчилось и помолодело. Неожиданно он улыбнулся своей прежней теплой улыбкой.
 Старые друзья, подумал он. Все, как прежде. Ничего не изменилось. Им можно доверять, они все выслушают. Мир опять стал прежним, и впервые после своего возвращения из Европы Мартин Кэбелл почувствовал, что вернулся домой.




 Часть 2



 Глава 1

 Пока я лежал в больнице, я многое узнал о своем дяде и его семье. Дядя заведовал отделом в магазине готовой одежды и последние десять лет жил в Нью-Йорке в удобной пятикомнатной квартире на Вашингтон Хайтс.
 Его жену, тихую и мягкую женщину, я полюбил с первого взгляда. Ни словом, ни жестом она ни разу не дала мне понять, что думает обо мне плохо. Каждый день она приносила в больницу фрукты, сладости или книги, оставалась, сколько могла, а потом уходила. Иногда тетя захватывала с собой дочерей, девочек восьми и десяти лет.
 Сначала они испуганно смотрели на меня, но со временем привыкли и стали целовать в щеку, когда приходили проведать.
 Моррис и Берта Кайны и их дочери, Эстер и Ирен, стали моей первой семьей, и наша неловкость и смущение поначалу были легко объяснимы. Семейные отношения, привычные и простые для большинства людей, мне казались сложными и непонятными. Я никогда не мог понять, кто чьим родственником является. Но постепенно мы привыкли друг к другу.
 В конце сентября меня выписали из больницы, и я вошел в новый мир. Дядя Моррис отвез меня домой на маленьком «бьюике». Там уже ждал накрытый стол. Тетя Берта испекла торт. Я перезнакомился со всеми родственниками. Когда все разошлись, мне показали мою комнату, которая мне сразу понравилась. Раньше в ней жила Ирен, старшая из девочек, которая сейчас переехала к Эстер или, как ее называли дома, Эсси. В шкафу уже висела моя одежда.
 Помню, как дядя Моррис сказал: «Фрэнки, это твоя комната». Девочки уже спали. Я вошел в комнату и огляделся по сторонам. В глаза сразу бросилась фотография молодой женщины в рамке.
 — Это твоя мама, Фрэнки, — объяснила тетя Берта, заметив мой взгляд. — Это ее единственная фотография, и мы подумали, что ты захочешь, чтобы она стояла у тебя в комнате.
 Я подошел ближе. Маме было лет девятнадцать. Зачесанные назад и собранные в пучок волосы, как было модно в те дни, слегка раскрытые в улыбке губы и веселые огоньки в глазах. Чуть округленный волевой подбородок, даже пожалуй слишком волевой для ее глаз и губ. Я смотрел на снимок несколько минут.
 — Ты очень похож на нее. Фрэнки, — заметил дядя Моррис. Он тоже подошел к комоду, взял карточку, затем поставил обратно. — Хочешь, я расскажу тебе о ней?
 Я кивнул.
 — Переодевайся, и мы поговорим.
 Тетя Берта достала из комода новую пижаму.
 — Мы подумали, что тебе понадобится новая пижама, — улыбнулась она.
 — Спасибо. — Я неловко взял пижаму и начал расстегивать рубашку. Мне еще предстояло научиться принимать подарки.
 — Ты никогда не должен стыдиться своей матери, Фрэнки, — начал дядя. — Она была необычайной женщиной. Видишь ли, давным-давно мы жили в Чикаго. Вся семья гордилась ей. Когда Франсис исполнилось двадцать, она уже закончила колледж и собиралась идти работать. Как раз в это время и сделали фотографию. Она была очень активной девушкой и постоянно боролась за права женщин. В то время женщины не имели права голоса, как сейчас, и она все время произносила гневные речи о дискриминации. Франсис была очень хорошим бухгалтером. Однажды ей удалось найти ошибку, которую допускали из месяца в месяц в бухгалтерских книгах «Маршал Филдс», большого магазина в Чикаго, в котором она работала. Примерно в то же время я переехал в Нью-Йорк. Потом она влюбилась в сослуживца и захотела выйти за него замуж, но родители воспротивились. Понимаешь, у нас была очень строгая семья, а он не был евреем. Короче, они бежали. Франсис написала, что собирается в Нью-Йорк и обязательно зайдет, но больше мы о ней ничего не слышали. Мы безуспешно пытались найти ее. Вскоре после этого умерла мать, а отец переехал в Нью-Йорк к нам. Он часто повторял: «Если бы мы не были такими дураками и не пытались заставить ее жить по-нашему, она до сих пор жила бы с нами». Вскоре и он умер. Отец все время горевал после исчезновения Франсис. — Дядя Моррис опять взял фотографию.
 — Но это все в прошлом, — решительно заявила тетя Берта, — а надо думать о сегодняшнем дне. По-моему, все они знают, что ты с нами, и очень рады, как и мы. Мы хотим, чтобы ты полюбил нас, как мы полюбили тебя, Фрэнки. — Она забрала фотографию у мужа и поставила на комод.
 — Да, мэм, — ответил я, надевая пижаму и вешая брюки на стул. Я сел на край кровати, снял туфли и носки и улегся.
 — Спокойной ночи, — сказали они.
 Тетя Берта нагнулась и поцеловала меня в щеку.
 — Спокойной ночи, — ответил я.
 — Фрэнки, — сказала тетя, задерживаясь в дверях.
 — Да, мэм?
 — Не говори мне: «Да, мэм». Называй меня тетя Берта. — Она выключила свет и вышла из комнаты.
 — Да... тетя Берта, — прошептал я и дотронулся пальцем до щеки, еще теплой от ее поцелуя.
 Я уснул, глядя на фотографию матери, которую освещала луна. В темноте казалось, что она улыбается мне.

 Глава 2

 На следующее утро я проснулся рано. В квартире царила тишина, похоже, все еще спали. Я встал с кровати, подошел к комоду и посмотрел на часы. Половина седьмого.
 Солнце еще не взошло. Моя комната выходила во двор, и из окна виднелись еще два дома. Из открытого окна послышался звон будильника и долетел запах свежего кофе. Стены домов были выкрашены в белый цвет, чтобы лучше отражать солнце. Я отошел от окна, надел нижнее белье и брюки и тихо отправился в ванную умываться.
 Вернувшись к себе, сели задумался. Все здесь оказалось новым и необычным. Я привык спать в комнате с другими детьми и сейчас скучал без ежедневной веселой утренней возни. За дверью раздались шаги, и я выглянул в коридор.
 — Доброе утро, Фрэнки! — улыбнулась тетя Берта. — Не спится?
 — Нет, просто я привык вставать рано.
 — Умылся?
 — Угу, — ответил я. — Уже оделся.
 — Будь добр, сбегай за булочками, а то мне не хочется идти.
 — С удовольствием, тетя Берта.
 Она дала мне мелочь и объяснила, где находится булочная.
 Было уже около семи, и люди собирались на работу. Я купил булочки, а на обратном пути — «Ньюс».
 Булочки я положил на кухонный стол и сел читать газету. Через несколько минут пришла тетя Берта и поставила на плиту кофе. Еще минут через десять появился дядя Моррис.
 — Доброе утро. Фрэнки! Как спалось?
 — Отлично, дядя Моррис.
 — Ты уже купил газету? Есть что-нибудь интересное?
 — Ничего особенного. — Я протянул газету. — Хотите посмотреть?
 — Спасибо.
 Тетя Берта принесла тосты и апельсиновый сок. Не отрываясь от газеты, дядя начал завтракать.
 Потом мы ели яйца и пили кофе с булочками. Когда завтрак уже закончился, пришли девочки.
 — Доброе утро, — хором поздоровались они, подошли к отцу с обеих сторон и поцеловали его.
 Он обнял их и вернулся к газете. Затем Ирен и Эсси подошли к тете Берте и поцеловали ее. Она нагнулась, поцеловала дочерей и что-то им прошептала. Девочки подошли ко мне и поцеловали меня. Я рассмеялся. Девочки сели за стол.
 — Мне пора, — объявил дядя Моррис, взглянув на часы. — Ты идешь сегодня в школу, Фрэнки?
 — Наверное.
 — Вечером расскажешь, как дела. — Он поцеловал жену и вышел.
 — В какую школу ты будешь ходить, Фрэнки? — поинтересовалась Эсси.
 — Джорджа Вашингтона.
 — А я в другую.
 — Здорово! — Я замолчал, не зная, о чем говорить.
 Тетя принесла дочерям завтрак и села.
 — Понравилось? — улыбнулась она.
 — Потрясающе!
 — Я рада. По-моему, тебе пора в школу. Нельзя опаздывать в первый же день.
 Я пошел к себе, надел галстук, пиджак и вернулся на кухню.
 — Пока! — попрощался я.
 Тетя встала из-за стола и проводила меня до двери. В прихожей она дала мне три доллара.
 — Это тебе на неделю на обеды и карманные расходы. Если мало, скажи.
 — Нет! Хватит. Зачем мне больше? Спасибо!
 — Счастливо!
 Она закрыла входную дверь.
 Я чувствовал себя не в своей тарелке. Все изменилось. Например, больше не нужно идти на мессу перед занятиями.
 Школа Джорджа Вашингтона располагалась на углу Сто девяносто первой улицы и Аудубон авеню. Новое здание из красного кирпича с невысоким куполом высилось на холме.
 Меня сразу послали в приемную директора. Я назвал секретарше свое имя и ждал, пока она найдет мою карточку. Она велела мне идти в 608-ую комнату, когда прозвонит девятичасовой звонок.
 После звонка коридор моментально наполнился учащимися. Я легко нашел 608-ую комнату и отдал учителю карточку. Он посадил меня на заднюю парту.
 Я огляделся по сторонам. Класс оказался смешанным — человек двадцать черных и столько же белых. Со мной за партой сидел негр.
 — Новенький? — широко улыбнулся он. — Меня зовут Сэм Корнелл.
 — Меня Фрэнсис Кейн.
 Да, здесь все не так, как в школе Святой Терезы.
 Лишь в конце первой недели мы заговорили о религии. Меня всегда удивляли евреи. Сейчас, кажется, я начал понимать, почему они такие странные. Они не ходили в будни в свою церковь, а субботы у них были воскресеньями. Без привычных ежедневных месс я постепенно начал скучать.
 Нельзя сказать, что я был чрезвычайно религиозен. В основном я ходил в церковь лишь потому, что это входило в мои обязанности. При первой же возможности я старался увильнуть. Но сейчас, после нескольких лет довольно регулярного посещения месс, мне было как-то не по себе.
 Я сидел дома. Перечитав все газеты, заскучал. По субботам дядя Моррис ходил на работу приводить в порядок бумаги, скопившиеся за неделю. В доме остались только мы с тетей Бертой, девочки играли на улице. Наконец я отложил газету в сторону и встал.
 — Тетя Берта, можно пойти погулять?
 — Конечно, Фрэнки. Можешь не спрашивать.
 Я взял пиджак и вернулся в гостиную. Тетя слегка смущенно посмотрела на меня. Я понимал, что ей хочется спросить, куда я иду, а я не знал, что ей ответить. Я не знал, как она отнесется к тому, что я хочу заглянуть к брату Бернарду, а потом в церковь. Когда я дошел до двери, она спросила:
 — Ты надолго, Фрэнки?
 — Не знаю. Хотел повидать кое-кого из друзей.
 — Мы с дядей хотели, чтобы ты как-нибудь сходил с нами в синагогу. Если тебе нечего делать, можно пойти сейчас.
 — А мне туда можно? — неуверенно спросил я. — Я раньше там никогда не был.
 — Конечно, можно, — очень мягко ответила она и улыбнулась. — Мы с дядей будем очень рады, если ты пойдешь.
 — О'кей.
 — Подожди минуточку. Я только переоденусь и пойдем.
 По дороге тетя молчала.
 Одноэтажное здание без статуй святых, даже без шестиконечной звезды не произвело на меня сильного впечатления. Оно совсем не было похоже на место, куда люди ходят молиться. Я почувствовал разочарование.
 Еще больше я разочаровался, когда мы вошли внутрь. Пол оказался чуть ниже улицы, поэтому пришлось спуститься на несколько ступенек. Мы очутились в маленькой комнате с серыми стенами. Я начал снимать шляпу, но тетя остановила меня.
 — Это синагога. Фрэнки. Здесь не снимают головные уборы.
 Я несколько секунд удивленно смотрел на нее. Все здесь было не так, как в церкви Святой Терезы.
 Мы вошли в саму синагогу, в которой находилось всего несколько человек. Комната оказалась очень простой. Большинство деревянных скамей нуждались в покраске, многие потрескались. В дальнем конце виднелось возвышение с четырьмя столбиками, над которым висел выцветший навес из красного бархата. Под ним стоял мужчина и читал на иврите свиток, который держали двое помощников.
 Мы прошли по проходу и сели. Я хотел опуститься на колени, но тетя дотронулась до моей руки и слегка покачала головой. Я сел рядом с ней.
 — Евреи не стоят на коленях перед своим Богом, — прошептала она. — Они поклоняются духом, а не телом.
 Я посмотрел на нее широко раскрытыми от удивления глазами. Это место очень отличалось от привычной церкви. Синагога больше напоминала какой-то клуб, чем церковь, за исключением того, что здесь не нужно снимать шляпу.
 — Где раввин? — полюбопытствовал я. Все трое на возвышении были одеты в обычные костюмы.
 — Он читает Тору.
 Наверное, тетя Берта говорила о мужчине, который читал длинный свиток. Вообще-то я ожидал увидеть человека в ярких одеждах.
 Со скамьи перед нами тетя взяла маленькую книгу, открыла и протянула мне. Половина страницы была напечатана на иврите, половина — по-английски.
 — Раввин читает это место, — сообщила она, показывая пальцем строку. — Он читает на иврите, но ты можешь читать по-английски.
 Раввин на секунду замолчал, пока переворачивали свиток, затем продолжил читать. Его монотонный голос усыплял.
 — Борух атто адонай, элохену мелех хо'олом... Я посмотрел в книгу. Палец тети показывал строку на английском, и я прочитал: «Блажен ты, о наш Бог...»
 Это я понимал. Я закрыл глаза и представил отца Куинна, стоящего на коленях перед алтарем в белом стихаре. От света множества свеч его одежда казалась золотой. Я вспомнил негромкое пение хора, запах благовоний, и мои губы непроизвольно прошептали:
 — Слава тебе, Мария, Божья матерь!
 Тетя дотронулась до моего плеча, и я открыл глаза. Она нежно улыбалась, но в уголках глаз блестели слезинки.
 — Это тот же самый Бог, Фрэнки.
 Я расслабился и неожиданно улыбнулся. Тетя Берта права. Слово означает Бога независимо от того, на каком языке оно произнесено.
 Когда мы вернулись домой, дядя Моррис уже пришел с работы. Тетя рассказала, куда мы ходили, и он пристально посмотрел на меня.
 — Ну и как?
 — Не знаю. Там все очень необычно.
 — Хочешь научиться ивриту?
 Пока я думал, что ответить, тетя сказала:
 — Пусть он сам решает, Моррис. Он уже взрослый мальчик, и сам знает, что хочет, а что — нет. Пусть подумает, и если захочет — скажет.
 Я был очень благодарен тете. Я еще не знал, хочу учить иврит или нет. Тетя Берта сказала то же самое, что говорил брат Бернард.
 — Но он должен готовиться к бармицва [8] , — запротестовал дядя Моррис.
 И опять ответила тетя Берта с мудрой улыбкой на губах:
 — Сейчас это не так важно. Бармицва не сделает Фрэнки более мужественным. Если он посчитает, что ему нужна вера, он без труда найдет ее. Фрэнки уже благословлен дважды.
 Это был наш первый и последний разговор о религии. Меня оставили в покое, и после той субботы я совсем перестал думать о религии. Я не пошел в хедер, но перестал ходить и в католическую церковь. Я вообще забыл о Боге в полной уверенности, что мы с ним договоримся, когда возникнет необходимость. Я никогда не спешил и всегда решал свои дела, когда наступало время.

 Глава 3

 Прошлое не вернуть, это я хорошо усвоил. Хотя я продолжал дружить с Джерри Коуэном и Мартином Кэбеллом, наша дружба после моего переезда как-то ослабла. Не потому что мы охладели друг к другу, просто я проходил процесс адаптации. Я уже не искал пути в большой мир людей. У меня была семья, и мне это нравилось. Я начал узнавать, что значит быть любимым и любить самому, но это чувство было направлено только на моих родственников. По отношению к другим людям я остался тем же. Я словно раздвоился, и невозможно было сказать, где заканчивалась одна половина и начиналась другая. Но я не думал об этом и даже больше — тогда не знал этого.
 Шли дни. Учился я средне, ничем не выделяясь из остальных учащихся. Я не очень удивился, когда постепенно стал вожаком, и принял это, как должное — я всегда был лидером. Я был агрессивнее и находчивее остальных ребят. Меня не беспокоили вопросы секса, и я с улыбкой слушал их разговоры о девчонках. Этот этап я уже прошел. Я стал неплохим спортсменом. В первый же год меня приняли в баскетбольную команду и команду пловцов. Я играл в баскетбол с единственной целью — победить. К черту все правила и справедливую игру, я ненавидел проигрывать!
 Моя близость с семьей росла по мере того, как они обрубали острые грани моего характера. Постепенно настороженность прошла и осталась только агрессивность, которую я научился скрывать. Я научился заставлять других людей думать по-моему.
 Вечером в пятницу перед Рождеством состоялся баскетбольный матч между нашей школой и школой имени Джеймса Монро, а потом танцы. Я слышал разговоры, что меня могут избрать президентом курса, и хотя притворялся, что ничего не знаю, понимал, что многое будет зависеть от сегодняшней игры.
 Я вышел на площадку, полный готовности показать все, на что способен. Играл жестко, на грани фола, как играли у нас на Десятой авеню. Я злоупотреблял индивидуальной игрой и играл на зрителей, но мы выиграли, и я стал героем матча.
 В душевой раздавались недовольные разговоры ребят, но я рассмеялся про себя. Пусть ворчат! Если начнут шуметь по-настоящему, я сумею заткнуть им рты. Одевшись, я вышел из раздевалки и, остановившись на краю импровизированной танцплощадки в спортзале, принялся искать Джерри и Мартина. Они что-то серьезно обсуждали с одним из учителей, разрешение которого было необходимо для выдвижения кандидатуры на выборы президента курса. Я направился к выходу и сделал вид, что не заметил их.
 — Эй, Фрэнки! — закричал Мартин. — Куда это ты направляешься?
 — Домой, — улыбнулся я. — Я обещал тете...
 — Ты не можешь уйти, — прервал он меня. — Ведь ты гвоздь вечера. Тебя все хотят видеть, все ждут на танцах.
 — Кто все?
 — Ребята. Нельзя просто так взять и уйти. Ходят слухи, что тебя могут выбрать президентом. Представляешь, как будет выглядеть твой уход? — Я рассмеялся про себя. — Эй, Джерри! — Мартин схватил Коуэна за руку. — Фрэнки собирается домой.
 — Зачем? — Джерри изумленно уставился на меня. — Ты что, совсем рехнулся?
 — Нет, просто устал. Весь вечер носился на площадке.
 — Черта с два! — решительно объявил Джерри. — Ты остаешься на танцы. Тебя выберут новым президентом курса.
 — Послушайте, ребята. Кто все это затеял?
 Мартин и Джерри обменялись взглядами, и Кэбелл ответил:
 — Понимаешь, нам это показалось неплохой идеей! Тебя отлично все знают, любят. Из тебя выйдет неплохой президент.
 — А что мне придется делать?
 — Совсем немного, — объяснил Джерри Коуэн. — Будешь ходить на педсовет и помогать там ребятам. У тебя будут некоторые привилегии. Подробнее расскажу после танцев.
 — О'кей, — сказал я. — Но сначала я должен позвонить домой.
 Позвонив, я вернулся в спортзал. В углу уже играл ансамбль из шести человек, и начались танцы. В другом углу стоял стел с прохладительными напитками. Ко мне подошел Мартин с девушкой. Я знал ее, хотя и не мог вспомнить имя.
 — Знакомы? — поинтересовался Мартин. — Она будет твоим вице-президентом. — И он отошел, оставив нас одних.
 Девушка улыбнулась очень приятной улыбкой, и ее лицо сразу ожило и повеселело.
 — Не хочешь потанцевать. Фрэнки?
 — Конечно, — смутился я. — Только я неважный танцор.
 — Ничего, я помогу.
 Я обнял ее. Сначала у меня плохо получалось, и я раз даже наступил ей на ногу. Она улыбнулась.
 — Расслабься!
 Я успокоился, и моментально все стало на свои места. Наконец танец закончился.
 — Ну что, не так уж и трудно, правда? — улыбнулась моя партнерша.
 — Нет, — ухмыльнулся я. — Но ты слишком хорошо танцуешь.
 — И ты научишься, — рассмеялась она. — Нужно только почаще тренироваться.
 — Хочешь что-нибудь выпить? — спросил я. Мы направились к столу. По пути нас останавливали и меня не раз хвалили за сегодняшнюю игру, но никто не назвал ее по имени. Почти весь вечер мы протанцевали вместе. Танцы закончились около одиннадцати, и мы пошли домой. Она жила в нескольких кварталах от меня, и я проводил ее до самой двери. Мы обсуждали игру, танцы, и внезапно я понял, что отлично провел время.
 — Мне пора. Уже поздно, — сообщила девушка. Было четверть двенадцатого.
 — Да, уже поздно, — согласился я.
 — Спокойной ночи. Фрэнки, — улыбнулась она.
 — Спокойной ночи.
 Я неожиданно поцеловал ее, и она обняла меня за шею. Ее волосы приятно пахли. Я хотел поцеловать ее, как Джули, но внезапно что-то меня остановило. У нее был прекрасный невинный рот. Она не прижималась ко мне, и ее губы не были такими яростными и требовательными, как у Джули. Я расслабился и нежно обнял ее. Машинально захотелось дотронуться до ее груди, но я тут же остановился. Она оторвалась от моих губ и положила голову ко мне на плечо. Прикосновение наших тел носило не сексуальное, а какое-то чистое и молодое чувство, чувство радости жизни.
 — Только не думай. Фрэнки, что я целуюсь со всеми парнями подряд!
 — Я и не думаю, — кивнул я, вдыхая ее аромат.
 — Спокойной ночи. Фрэнки. — Она вошла в квартиру и закрыла дверь.
 Спустившись вниз, я понял, что так и не узнал, как ее зовут. Я поднялся наверх и посмотрел на табличку рядом со звонком. «Линделл».
 Я сразу вспомнил ее имя — Джанет Линделл, и насвистывая, пошел вниз.

 Глава 4

 На рождественской неделе меня навестили Джерри и Мартин. Тетя Берта повела девочек в кино, и мы сидели в гостиной одни?
 Как обычно, в основном говорил Джерри. Он пытался убедить меня, что президентство — хорошая идея, хотя меня и не следовало в атом убеждать.
 — Послушай, — сказал Коуэн. — Президентство много тебе может дать. Ты войдешь в педсовет. Это большой плюс в общественной деятельности.
 — Конечно, — поддержал его Мартин. — К тому же ты будешь руководить ребятами. Тебя все будут слушать — ты прирожденный лидер.
 — О'кей, — довольно кивнул я. — Что мне нужно сделать?
 — Совсем мало, — быстро ответил Джерри. — Мы уже разработали избирательную кампанию. Мелочи возьмем на себя. Тебе останется только произнести небольшую речь на выборном митинге в пятницу.
 — Нет уж! — решительно заявил я. — Не хочу произносить никаких речей. Я пас!
 — Но это же очень легко, — настаивал Мартин. — Мы ее даже уже написали. Вот, смотри. — Он протянул лист бумаги.
 — Что это за чушь собачья? — удивился я, прочитав половину. — Отдайте ее кому-нибудь другому, если хотите, чтобы выбрали меня. Какая-то бессмыслица!
 — Такова политика, — нравоучительно проговорил Джерри. — Можешь мне поверить. Уж я-то знаю. Не один десяток раз слышал, как выступал мой старик. То, что ты делаешь или говоришь, не считается. Главное — понравиться избирателям. Выбирают самых обаятельных. Мы с Мартином все сделаем. Ты выступаешь последним. К этому времени твои противники всем осточертеют. Они будут произносить глубокомысленные речи. Тебе останется только прочитать бумажку и считай, ты президент!
 — Он прав, — кивнул Кэбелл.
 — Ладно, — сдался я, — но если что-то не получится, вам придется ответить на множество вопросов.
 — Не беспокойся! — хором ответили они. — Все получится.
 Десять вечеров подряд я репетировал речь. Джерри и Мартин тренировали меня до тех пор, пока меня не стало тошнить от всех этих выборов. Они учили, как нужно ходить, держать руки, что надеть. За два дня до собрания велели мне обо всем забыть. Черта с два я мог забыть! Я думал о выступлении днем в школе, вечером дома, оно мне даже снилось. Наконец наступил решающий день. По совету друзей я надел галстук-бабочку и спортивную майку под пиджак.
 Я смущенно поднялся на сцену вместе с остальными кандидатами. Мне казалось, что все смотрят только на меня. Джанет села рядом. Каждую минуту она мне подбадривающе улыбалась, и я безуспешно пытался выдавить улыбку. Выглядел я, должно быть, совершенно нелепо!
 Первым выступил директор. Он долго нес какую-то чушь о том, что мы должны вырасти примерными гражданами и с самого детства привыкать к демократии. Я так нервничал, что почти не слушал его.
 Наконец встал первый кандидат и десять минут обещал защищать интересы и права первокурсников. Когда он закончил, его сторонники принялись громко хлопать. Затем они успокоились и сели.
 Второй обещал то же самое, что и первый, те же десять минут. Я заметил, что народ начинает ерзать и смотреть по сторонам. После аплодисментов его сторонников наступила моя очередь.
 Мое сердце бешено заколотилось, к горлу подступил ком. Казалось, я не смогу сказать ни слова. Я посмотрел на Джанет, которая подняла скрещенные для удачи пальцы. Я медленно вышел в центр сцены и окинул взглядом зал. Лица присутствующих превратились в смутные пятна.
 — Уважаемые директор, учителя и ученики! — заставил себя сказать я. Раздалось сильное эхо, и я понял, что говорю слишком громко. Ребята испуганно уставились на меня, будто я разбудил их. — Я сильно напуган, — более нормальным голосом признался я. Раздался громкий смех, и напряжение спало. — Хотите верьте, хотите нет, но я не знаю, зачем мне все это нужно!
 Сейчас расхохотались все, даже учителя. Я полностью взял себя в руки.
 — Пару недель назад двое моих друзей спросили меня, не хочу ли я стать президентом, и я, как последний дурак, согласился. Сейчас я уже сомневаюсь, друзья ли они мне вообще?
 Публика покатилась со смеху, некоторые начали аплодировать. А ведь Джерри прав, подумал я, они съедят это за милую душу.
 — Я выслушал речи своих противников и задумался, а стал бы я сам голосовать за себя? — После взрыва смеха, все откинулись на спинки стульев в ожидании следующей шутки. Я не спеша подошел к углу сцены. — Если уж участие в баскетбольной школьной команде и команде пловцов является плюсом для президента, — я расстегнул пиджак и показал майку с маленькой черно-оранжевой буквой "В", — тогда мне придется научиться играть еще и в пинг-понг.
 Шутка была не очень удачной, но и она прошла. Я вернулся в центр сцены.
 — Не знаю, что вам и пообещать. Мои соперники уже наобещали все, что можно только придумать. — Раздался смех и аплодисменты, и я поднял руки, прося тишины. — Нет, нет, они абсолютно правы! Я согласен с ними по всем вопросам. Мне бы хотелось пообещать поменьше домашних заданий, покороче уроки, но я не могу этого обещать. Сомневаюсь, что педсовет поддержит меня!
 Меня прервал смех и аплодисменты. Я бросил мимолетный взгляд на Джерри и Мартина, которые сидели в первом ряду и улыбались. Коуэн поднял руку и, сложив два пальца в круг, показал, что все в порядке. Я продолжил:
 — Я не хочу отнимать у вас много времени, потому что знаю, как вы рветесь на уроки (смех!), но я хочу вас заверить и от имени моих противников, и от себя лично, что, кого бы вы не выбрали, он приложит все силы, чтобы оправдать ваше доверие.
 Я вернулся на свое место. Все вскочили на ноги и принялись аплодировать и что-то кричать.
 — Встань и поклонись, — прошептала мне на ухо Джанет.
 — Поклонюсь, если ты выйдешь со мной. — Она кивнула.
 Я взял ее за руку, и мы вместе вышли в центр сцены. Мы улыбались. Джанет выглядела просто потрясающе в розовом платье. Я поднял руку, и шум стих. — Если вы не выберете меня, не забудьте выбрать вице-президентом Джанет Линделл. Она будет самым красивым и сообразительным вице-президентом, которого когда-либо имела школа имени Джорджа Вашингтона.
 Публика смеялась и хлопала, пока не прозвучал гонг, объявляющий закрытие собрания. Когда мы спустились со сцены, нас окружила толпа.
 После обеда состоялись выборы. Пока подсчитывали колоса, мы с Джанет ждали в редакции школьной газеты. Мы о чем-то болтали, когда ко мне подошла Рут Кэбелл, которая выпускала газету.
 — Тебе надо записаться в драматический кружок, Фрэнки, — язвительно посоветовала она. — Мистер Гиббс с удовольствием возьмет такого артиста.
 Она отошла, прежде чем я успел открыть рот.
 — Кто это? — спросила Джанет.
 — Сестра Мартина.
 В этот момент в комнату вбежал взволнованный Мартин.
 — Мы победили! — завопил он. — Вас выбрали обоих! Полная победа! Ну, что я тебе говорил?
 Он схватил меня за руку и начал ее трясти. Несколько секунд я хмурился, думая над словами Рут, затем весело рассмеялся.
 В комнату ворвались несколько ребят, в числе которых был и Джерри Коуэн. Все начали желать мне удачи, в том числе и мои соперники, и я забыл слова Рут.

 Глава 5

 Если бы меня не выбрали президентом, я бы не познакомился с миссис Скотт, а Мартин — не стал психиатром. Иногда я забегаю вперед, потому что мысли приходят быстрее, чем я успеваю их записывать.
 Нас познакомили на первом же педсовете. Это была добрая женщина с серыми глазами и тонкими решительными губами. На вид ей было лет пятьдесят. Она занималась какими-то психологическими исследованиями в нашей школе и работала в отделе по делам благотворительности.
 Почти все вопросы на заседаниях педсовета были мелкими: учащиеся постоянно опаздывали или пропускали занятия, били стекла, дерзили учителям. Мы старались не наказывать их, а пытались определить, кто прав, а кто виноват: ученик, родители или учитель. О каждом происшествии докладывали миссис Скотт, которая беседовала с провинившимся и пыталась найти причину.
 В такой большой школе каждый день происходило множество мелких нарушений. Помощница миссис Скотт в этом году заканчивала школу, и миссис Скотт попросила меня подыскать ей замену. Я предложил кандидатуру. Мартина. Я знал, что он хотел заниматься какой-нибудь общественной работой.
 Мартину понравилось помогать миссис Скотт вести записи, и они сразу сработались. Наверное, тогда он и решил стать психиатром. Он с детства мечтал стать доктором, а психиатр тоже доктор.
 Мы с Джанет очень подружились, и все в школе считали нас парочкой. Она мне нравилась, но после Джули я по-другому смотрел на девчонок. Тем не менее мы продолжали встречаться и целоваться на прощание.
 Подошла Пасха, а за ней и летние каникулы. Я сдал все экзамены и отправился с родственниками в Рокэвей.
 Это было самое лучшее лето в моей жизни. На пляже постоянно околачивались ребята, и мы неплохо проводили время. Я много купался я загорал. Не думаю, что я чем-то сильно отличался от остальных. Я так же, как и они, заглядывался на девчонок и обсуждал их физические достоинства я недостатки.
 К осени я исправился почти на семь фунтов. Наконец пришло время закрывать наше бунгало и возвращаться в город. Это было самое счастливое лето в моей жизни. Меня часто удивляло, почему я не могу вспомнить ни одной подробности того лета. Наверное, потому что все дни были настолько хороши, что сливались в один.
 Опять школа. Я перешел на второй курс, продолжал играть в баскетбол, плавать и к концу семестра уже носил на майке большую черно-оранжевую букву "В". Я стал одним из самых популярных людей в школе, вокруг меня постоянно собиралась толпа. Мне почет и слава очень нравились.
 Все мы выросли за лето. Но я узнал об этом только в День Благодарения, когда после футбольного матча провожал Джанет домой. Она должна была переодеться и идти к бабушке на праздничный ужин. Родители уже ушли. Бросив пальто на кушетку, я сел и взял газету.
 Через несколько минут она вышла в гостиную в халатике с комбинацией в руках.
 — Надо погладить.
 Джанет скрылась на кухне. Я подошел к двери и стал наблюдать, как она ставит гладильную доску. Пока утюг грелся, она вышла в гостиную.
 — Это займет всего несколько минут.
 — Ничего, — успокоил я ее. — Мне торопиться некуда.
 — Смотри! — воскликнула Джанет, подходя к окну. — Снег пошел.
 — Вот это да!
 — Первый снег в этом году! — радостно заметила Джанет.
 — Угу. — Я обнял и поцеловал ее. — Первый снег в этом году.
 На секунду она обняла меня, затем опустила руки.
 — Утюг, наверное, уже нагрелся. — Девушка скрылась на кухне.
 — Я тоже! — крикнул я.
 — Нет, еще холодный! — рассмеялась Джанет, пробуя утюг.
 — С чего ты взяла, что холодный? — Я притворился, что не понимаю. — Я весь горю!
 — Не ты холодный, глупый, а утюг! — Увидев улыбку на моем лице, она весело рассмеялась.
 Я опять поцеловал ее и крепко обнял. Мы подошли к кушетке и сели. Я положил ее голову к себе на колени и поцеловал. Ее губы ответили на поцелуй. Я сунул руку под халат. Мягкая и нежная кожа обжигала пальцы. Джанет затаила дыхание, когда я дотронулся до нее. Я вновь ее поцеловал и начал гладить спину кругообразными движениями. Ее руки обхватили мою шею и потянули вниз. Я сунул руку под лифчик, потом погладил живот. Опустив голову, поцеловал Джанет в шею, плечо, где распахнулся халат.
 — Не надо, Фрэнки! — почти простонала она.
 — Нет; дорогая! — прошептал я, целуя ее грудь.
 — О Фрэнки, Фрэнки!
 Я попытался развязать пояс на халате, но она остановила меня, схватив за руку.
 — Фрэнки, мы не должны этого делать. Это плохо!
 Я попытался поцеловать ее, но она отвернулась.
 — Нам нужно остановиться, Фрэнки. Это так грязно! — задыхающимся голосом проговорила Джанет.
 Я крепко обнял девушку. Через несколько секунд она оттолкнула меня, встала и поправила халат.
 — Мы больше не дети, Фрэнки. Мы должны контролировать свои эмоции.
 Я поцеловал ее руку, затем погладил ею свою щеку.
 — Ты права, мы уже не дети.
 Она импульсивно нагнулась и поцеловала меня.
 — Фрэнки, какой ты молодец! — похвалила меня Джанет и отправилась на кухню.
 Я опять подошел к двери.
 — Джанет, ты плохая девочка! Разве можно так дразнить?
 — Она оторвалась от утюга, в глазах вспыхнула обида.
 — Я не дразню тебя, — серьезно ответила Джанет. — Кажется, я тебя люблю.
 — Знаю, что ты не дразнишь меня, дорогая, — так же серьезно ответил я. — Я пошутил.
 Она закончила гладить комбинацию, сложила доску и спрятала утюг. Затем пошла к себе одеваться.
 Когда Джанет вышла, одетая, я поцеловал ее, и мы отправились к ее бабушке. Пожелав друг другу веселого праздника, расстались. Я задумчиво побрел домой. Джанет тоже сильно выросла за это лето.

 Глава 6

 За три дня до Рождества я узнал новости о Сэме Корнелле. Несмотря на то, что я входил в педсовет, заседания, на которых обсуждался его вопрос, я каким-то образом пропустил. Впрочем в этом не было ничего удивительного. Из-за баскетбола, а главным образом из-за своей лени я действительно пропустил немало заседаний.
 Как-то в коридоре меня остановил Мартин и попросил зайти к миссис Скотт. На мой недоуменный вопрос он ответил:
 — Из-за Сэма Корнелла. Его собираются отправить в исправительную школу.
 — В честь чего? — удивился я.
 — Он влив в одну неприятную историю. Ты бы все знал, если бы хоть изредка ходил на педсоветы.
 — У меня нет времени для этой ерунды. К тому же я решил не выдвигать свою кандидатуру на следующий срок. И так хватает забот. Один баскетбол отнимает уйму времени.
 — Ладно, чемпион, — улыбнулся Мартин. — Так ты зайдешь к ней?
 — Угу, — кивнул я. — Пошли сейчас, пока у меня свободный урок.
 Мартин остался в приемной, и я вошел в кабинет миссис Скотт один.
 — Здравствуйте, миссис Скотт! Вызывали?
 — Здравствуй, Фрэнсис! Вызывала. Где это ты пропадал последнее время? — полюбопытствовала она. — Я давно не видела тебя на педсовете.
 — Очень много дел. Сплошные тренировки. Я играю за школьную баскетбольную команду.
 — Я так и думала. Но на педсоветы все равно нужно ходить. Это одна из обязанностей президента.
 — Знаю, — осторожно согласился я, — но я решил в этом семестре не выдвигать свою кандидатуру на выборы президента курса.
 — То, что ты решил, будто тебе не хочется работать, еще не основание для того, чтобы отлынивать от работы. Это несправедливо по отношению к твоим товарищам, которые выбрали тебя. Об этом, кстати, я и хотела с тобой поговорить.
 — А я думал, вы хотели поговорить о Сэме Корнелле.
 — И о нем тоже, — кивнула миссис Скотт. — Мне порой кажется, что одна из причин нашей неудачи с Сэмом заключается в том, что ты пропускаешь заседания педсовета. Видишь ли, Сэм голосовал за тебя. А когда у него возникли неприятности и его вызвали на педсовет, тебя там не оказалось. Если бы ты присутствовал, возможно, он бы поверил нам, увидев лицо друга, который не бросит его в беде.
 — О'кей, — проговорил я. — Ну и что мне сейчас делать? Сказать, что мне жалко?
 — Нет, Фрэнсис. Тебе ведь на самом деле не жалко. Сейчас ты стал слишком важным и эгоистичным, чтобы жалеть Сэма. Нет, меня заботишь не ты. У тебя все будет в порядке. Я бы хотела помочь Сэму и, надеюсь, ты сумеешь помочь мне.
 — Каким образом?
 Она подошла к своему столу и села.
 — Присаживайся, Фрэнсис.
 Я опустился на стул.
 — Как тебе, возможно, известно, Фрэнсис, я ненавижу, когда кого-нибудь отправляют в исправительное заведение. Я отказываюсь верить, что в детях изначально заложено что-то плохое. Я работаю, полагаясь на теорию, по которой определенным людям следует доказывать, что испорченные дети испорчены потому, что мы сами их испортили, что в этом столько же нашей вины, сколько и их. — Она улыбнулась. — Ты понимаешь, о чем я говорю?
 — Кажется, да, — неуверенно ответил я.
 — Хорошо. — За стеклами ее очков промелькнула тень улыбки. — Мы сможем лучше работать, если поймем друг друга. — Миссис Скотт открыла папку. — Первые два семестра в нашей школе он учился неплохо. В среднем выходило «85» [9] , а по поведению — "А". Сэм регулярно посещал занятия. За все это время у него был лишь один пропуск и два опоздания.
 В этом семестре он уже пропустил 30 дней, опоздал на несчетное число уроков и ужасно себя ведет. Сэм Корнелл уже запустил все предметы и наверняка не сдаст экзамены. Но это само по себе еще не основательная причина для его исключения. Несколько раз его ловили за мелким воровством, несколько раз он обкрадывал магазинчики. Естественно, мы провели свое расследование и выяснили, что большинство его прогулов без причины. Короче, Сэм влип, так это, кажется, у вас называется.
 Мы беседовали с его родителями, но они, похоже, не в состоянии объяснить эту перемену. Мать сказала, что Сэм хороший мальчик и что его испортили друзья. И я склонна ей верить. По-моему, Сэм до сих пор хороший мальчик. Но где-то прошлым летом его представления о добре и зле диаметрально поменялись. Сэм где-то сошел с верного пути и так и не вернулся на него. Я беседовала с ним самим, но так ничего и не выяснила. Понимаешь, если бы я знала, что произошло, я бы сумела ему все доходчиво объяснить. Но Сэм мне не доверяет, а без его доверия я не могу ему помочь.
 В октябре его выпустили условно, но он уже не раз нарушил условия освобождения. Теперь Сэм автоматически должен отправиться в исправительную школу, но я бы попыталась доказать, что он исправится и не доставит никому хлопот, если бы знала, что с ним стряслось. Я уже тебе говорила, что не могу ничего узнать. Я подумала, может, у Мартина что-нибудь получится, но они не такие уж и хорошие друзья. Мартин предложил тебя. Он сказал, что вы с Сэмом дружили в первом семестре.
 — Да. Я тогда сильно опоздал, и Сэм мне здорово помог.
 — Вот видишь! — подхватила миссис Скотт. — Если бы ты сейчас помог ему, ты бы только вернул долг.
 — Но как я могу помочь ему? Я абсолютно не разбираюсь в таких вещах.
 — Тебе и не надо разбираться! — горячо произнесла она, наклоняясь вперед. — Веди себя с ним по-дружески. Если ты ему понравишься, он сам тебе все расскажет. Ты мне все передашь, и мы решим, что делать дальше. Если он доверится тебе, ты сумеешь ему помочь. Педсовет призван помогать учащимся. Если нарушитель порядка будет видеть вокруг только лица учителей, он замкнется в себе, и мы не сможем ему ничем помочь. Когда он увидит товарища, все будет иначе. Ты бы очень удивился, если бы знал, скольким мы уже помогли. Когда врач завоевывает доверие своего пациента, он наполовину вылечивает его. Представь, что ты доктор и должен завоевать доверие Сэма.
 — Я попробую, миссис Скотт.
 — Я думаю, что ты сможешь это сделать, Фрэнсис. Хочешь посмотреть его дело?
 — Нет, спасибо, — отказался я. — Я лучше узнаю обо всем от него самого.
 — Я рада, что ты сказал это, Фрэнсис, — улыбнулась миссис Скотт. — Ведь он твой друг. По-моему, ты обладаешь талантом инстинктивно отличать добро от зла. Сколько тебе лет?
 — Пятнадцать.
 — Странно, но порой у меня такое ощущение, что ты намного старше. Ты обладаешь уверенностью в своих силах, которой не хватает многим ребятам твоего возраста. Наверное, ты даже не знаешь, как остальные ребята тянутся к тебе. Мартин, например, говорит о тебе, как о святом.
 — Наверное, потому что мы давно знаем друг друга.
 — Нет, здесь заложено больше. Мартин рассказывал, как вы познакомились.
 Я вспомнил Кэбелла в день нашего знакомства. Слегка бледный парень смело ждет, когда я дам ему по физиономии.
 — Он вам это рассказал? — удивился я.
 — Да. Еще он мне рассказывал, как ты учил его драться, как вы купались в доках, как ты работал. Я много знаю о тебе.
 В это время прозвенел звонок. Следующий урок у мена был математика.
 — У меня занятия, — сообщил я и встал.
 Миссис Скотт тоже встала и проводила меня до двери.
 — У меня такое чувство, что у тебя получится, Фрэнсис.
 — Надеюсь. — Я открыл дверь. — Сэм хороший парень.
 — И еще, Фрэнсис! — остановила меня миссис Скотт, когда я собирался выйти. Хорошенько обдумай решение не выдвигать свою кандидатуру на пост президента. Это намного важнее всего остального, в том числе и баскетбола.
 — Ну, это как посмотреть! — ответил я. — До свидания.
 — Правильно, — улыбнулась она. — Поговорим об этом в другой раз. Спасибо, что зашел.
 — Не за что.
 Миссис Скотт закрыла дверь, и я отправился на математику.

 Глава 7

 С Мартином я встретился после математики.
 — Ну и как, поговорили? — поинтересовался он.
 — Угу.
 — Ну и что собираешься делать?
 — Не знаю, — признался я. — Понятия не имею даже, с чего начать.
 — Сначала нужно поговорить с ним.
 — Хороший совет. Это я и без тебя знаю. Что-то мне не очень нравится вынюхивать.
 — Послушай, Фрэнки, — серьезно возразил Мартин. — Ты ничего не вынюхиваешь. Ты стараешься помочь ему выпутаться из передряги. На твоем месте так бы поступил любой его друг.
 — Возможно, но допустим, ему не нужна ничья помощь, и он попросит меня не совать нос в чужие дела?
 — Ничего страшного, попытка — не пытка. Но мне кажется, у тебя получится, — уверенно заявил Кэбелл.
 — Спасибо за доверие. Ладно, поживем — увидим.
 — Конечно, увидим, — согласился он. — Мы с Джерри идем пить кока-колу. Пошли с нами.
 — Нет, благодарю. У меня сейчас урок.
 — О'кей. До встречи!
 У кабинета биологии я столкнулся с Рут.
 — А, это ты!.. — иронически воскликнула она. — Великий президент собственной персоной.
 Настроение у меня моментально испортилось. Мне уже давно надоели ее шуточки, и мое терпение лопнуло.
 — Если бы я знал, что встречу тебя, я бы обошел этот кабинет тремя дорогами. Менее чем кого-либо я хотел бы встретить тебя.
 — В чем дело, мальчик? Чего это ты так расшумелся?
 — Мне уже надоели твои остроты, — объяснил я. — Что ты имеешь против меня?
 — Ничего, малыш. — Рут слегка улыбнулась знакомой улыбкой. Они с Мартином улыбались одинаково. — Мне просто кажется, что ты фальшивишь. Ты прогнил насквозь, ты страшный эгоист, а я таких не переношу!
 — Да ты на себя посмотри! — брякнул я, страшно разозлившись. — Ты, сучонка, треплешь языком о тех, кого совсем не знаешь.
 Рут быстро замахнулась, чтобы влепить мне пощечину, но я перехватил ее руку. Мы замерли, глядя друг на друга. Ее глаза гневно сверкали. Через несколько секунд я отпустил ее, и на ее руке остались белые следы от моих пальцев.
 — Я бы не стал на твоем месте этого делать, — улыбнулся я. Эта ситуация мне была хорошо знакома. — Леди не дерутся.
 Ее глаза погасли, и она попыталась улыбнуться. Да, характера этой девчонке не занимать.
 — Ты прав, Фрэнки. Я никогда не давала тебе шанса объясниться. С того дня...
 — С того дня, как я ударил Мартина у вас дома? — прервал я ее.
 — Нет. Я говорю о Джули.
 — О Джули? — удивился я. — Так ты все знала?
 — Я знала, что Джули положила на тебя глаз, и мне это не понравилось. До твоего появления мы были с ней, как сестры. Потом она стала очень скрытной, и... я, кажется, ревновала тебя к ней. После отъезда домой Джули часто спрашивала о тебе в письмах и просила передать привет, но я скрыла это.
 Звонок объявил о начале следующего урока, но я продолжал стоять в дверях. Очень хотелось выяснить, что она знает о нас с Джули. Я взял Рут за руку и повел в холл. Она не сопротивлялась.
 — Почему? — спросил я.
 — Я же тебе сказала, почему. Я вела себя, как ребенок. Но теперь все закончилось. Я знаю, Джули вышла замуж.
 При этих словах я почувствовал необъяснимое облегчение.
 — Когда ты узнала о нас с Джули?
 — В одно воскресенье, когда вы с ней вернулись с пляжа и стояли около кухонной двери. Я услышала голоса, открыла входную дверь и увидела, как вы целуетесь. Я и до этого тебя недолюбливала из-за Мартина, а после того случая...
 — Это все? — перебил я ее.
 — Разве этого недостаточно?
 Я понял, что Рут больше не будет доставать меня. Я по духу был старше ее, намного старше. Мне стало весело и легко. Все разошлись по классам, и кроме нас никого не было.
 — Один поцелуй ничего не значит, — объяснил я. — Я тебе сейчас докажу! — Я быстро схватил ее за плечи и поцеловал в губы. — Поняла, что я имею в виду?
 Рут опять замахнулась, чтобы влепить мне пощечину, и я поднял руки в шутливой защите.
 — Не надо больше, — улыбнулся я.
 — Больше не буду!
 — Друзья? — Я протянул руку.
 — Друзья!
 Мы обменялись торжественным рукопожатием.
 — Надо идти, — сказал я.
 Я прошел полпути к классу, когда ее плач заставил меня оглянуться.
 — В чем дело, Рут? Извини. Я не хотел тебя обидеть.
 — Ни в чем! — еще сильнее заплакала девушка. — Оставь меня в покое! Я хочу побыть одна, ты... дурак здоровый! — Рут убежала.
 Какие же женщины дуры, подумал я. Потом вошел в класс и извинился перед учителем за опоздание.
 Мистер Вейсбард был отличным мужиком. Он лишь улыбнулся, когда я объяснил, что меня задержали общественные дела.
 — Ладно, Фрэнки! — театрально прошептал он так, что его слышал весь класс. — Если между нами, я бы на твоем месте стер с губ немного общественной работы, прежде чем сесть за парту.

 Глава 8

 Когда я выходил из класса, кто-то схватил меня за руку. Я все еще немного злился из-за шутки мистера Вейсбарда. Передо мной стоял Мартин Кэбелл.
 — А, это ты!.. — воскликнул я.
 — А ты думал, кто?
 — Никто!
 — Слушай. Сэм сейчас в приемной миссис Скотт. Если бы ты как-нибудь случайно заглянул туда, это бы сильно упростило тебе задачу.
 — Кому пришла в голову эта блестящая мысль? — саркастически поинтересовался я.
 — Миссис Скотт. Она специально заставляет его ждать, чтобы дать тебе шанс поговорить с ним до их разговора.
 — Ладно, — согласился я, — но мне придется пропустить испанский. Нужно придумать какое-нибудь оправдание.
 — Миссис Скотт уже подумала об этом, — успокоил меня Мартин. — Она написала записку для преподавателя испанского.
 — Она ничего не забывает? — иронически полюбопытствовал я.
 — Почти ничего! — бросил Кэбелл через плечо и ушел. Я спустился этажом ниже. Сэм сидел в приемной миссис Скотт. Я сделал вид, что удивлен встрече.
 — Сэм! Что ты здесь делаешь?
 — Привет, Фрэнки! — невесело улыбнулся Сэм Корнелл. — Жду миссис Скотт.
 Я положил книги на стол и подошел к нему.
 — А я зашел за бумагами. — Я сел рядом. — Тебе эта старая мышь зачем нужна?
 — Да ни за чем. Просто я влип.
 — Что-нибудь серьезное?
 — Еще как серьезно! — кивнул он. — Скорее всего меня отчислят.
 — Да, плохи дела, — сочувственно произнес я. — Я чем-нибудь могу помочь?
 — Наверное, нет. — Он смотрел в сторону, едва не плача.
 — Почему ты не обратился ко мне раньше? Я ведь президент курса и должен заниматься подобными вещами, но мне никто ничего не рассказывает. Послушай, Сэм, мы же друзья! Ты помогал мне раньше! Расскажи, что случилось. Может, я сумею чем-нибудь помочь! Попытка — не пытка! Что скажешь?
 Сэм Корнелл с надеждой посмотрел на меня. Мы встали и подошли к окну.
 — Это случилось прошлым летом, — начал Сэм. — Дома были нужны деньги. Ну я и пошел искать работу. Зашел в пару мест, где требуются рассыльные, но меня не взяли, потому что я негр. Конечно, можно было устроиться где-нибудь уборщиком или носильщиком, но у меня тогда еще возраст не вышел. Еще можно было вытащить старый ящик со щетками, но разве чисткой обуви много заработаешь? Летом все только и делают, что чистят обувь.
 — Можешь не рассказывать. Я сам чистил обувь, когда жил в приюте.
 — Правда? — улыбнулся Сэм. — Тогда ты знаешь, что там глухо. Однажды ко мне подошел один знакомый парень и сказал: «Сэм, почему бы тебе не собирать с нами старые вещи?» — Сэм непроизвольно сымитировал чужой голос. — Я ответил: «А что, на этом можно заработать?» А он и говорит: «Мы собираем старые вещи, только по-своему». «Что ты имеешь в виду?» «Ты нормальный парень. Я знаю, что ты ищешь работу и знаю, почему не можешь найти. Хочешь скажу?» «Скажи». «Потому что ты ниггер! Вот почему». «Ты раскрываешь мне страшные тайны!» — рассмеялся я. «Это еще не все, — сказал он. — Здесь в Гарлеме дело совсем дрянь. Нам все уши прожужжали о равных возможностях, но все это брехня собачья! Я закончил на отлично курсы бухгалтеров, но когда отправился на поиски работы, черта с два я ее нашел! Все места заняты белыми, причем среди них полно дураков. Нам остается только грязная работа! Ну и черт с ними! Пошли они к такой-то матери!» «Ругаться легко», — заметил я. «Я не ругаюсь, я занимаюсь настоящим делом. У нас есть парень, который скупает старье и утиль, и ему плевать, откуда оно. Он хорошо платит. Сэм, неужели тебе до сих пор не надоело, что тебя пинают все, кому не лень? Или ты такой же, как остальные черные идиоты, которые всему верят?» «Послушай, я не идиот. Но тебя в один прекрасный день поймают и засадят». «Ни хрена! У нас только дети. Если попадемся, всегда можно списать на возраст. Никого не поймают. У нас все схвачено!» «Как?» «Это мое дело. Из своей доли я плачу копам. Когда мы идем на дело, нас всегда страхует фараон. Как я с ними договариваюсь — моя забота. Ну как, согласен?» «Надо подумать», — ответил я. «О'кей, думай. Только смотри — откроешь рот и...» — Он провел рукой по горлу и ушел. Я долго думал и решил попробовать. Казалось, что никакого риска нет, но я ошибался. Нас всех поймали. Этот парень со скупщиком сейчас сидит в тюряге, и, похоже, я составлю им компанию.
 — Вот это влип! — сочувственно проговорил я. — А школа здесь при чем?
 — Я много думал над его словами и понял, что он прав. Какой смысл учиться, если от этого не будет никакого толка? Когда подворачивалась работенка, я прогуливал. Я так запустил учебу, что, наверное, меня выпрут.
 Я задумался, и мы несколько минут сидели молча. Наконец Сэм встал и посмотрел в окно. Что ему сказать, думал я? Я подошел к Корнеллу.
 — Я поговорю с миссис Скотт. У меня идея, — соврал я. — Может, сработает. Потом все расскажу.
 Прежде чем он успел раскрыть рот, чтобы задать вопрос, я вошел к миссис Скотт.
 — Ну как, Фрэнсис? — улыбнулась она. Я все рассказал. Миссис Скотт спросила, какие у меня идеи?
 — Никакие!
 — А у меня есть идея. Если ты посоветуешь ему заняться общественной работой, он поймет, что кому-то нужен. Назначь его в какой-нибудь комитет. Вдруг произойдет чудо! Если Сэма поддержать, он сможет исправиться.
 — Как я могу его назначить? — удивился я. — Все кандидаты должны рассматриваться на педсовете.
 — Я беру это на себя.
 — О'кей. Я ему передам. — Я направился к двери.
 — Только, Фрэнсис, не говори, что это моя идея. Скажи, что сам придумал. С этой минуты ты практически становишься его опекуном. Надеюсь, он тебя не подведет.
 — Я и не боюсь, что Сэм меня подведет. — У двери я остановился и спросил: — Все еще хотите с ним поговорить?
 — Да. Попробую убедить, что, если бы не ты, ему бы не представился этот шанс. Видишь, теперь ты как бы отвечаешь за Сэма.
 — Знаю. Сам напросился.

 Глава 9

 Сэма Корнелла назначили помощником кассира в столовой. Работал он хорошо, получал немного денег, и его оценки по общественной работе поползли вверх. Остальные отметки так же, как посещаемость, улучшились. Теперь у Сэма все будет в полном порядке, думал я.
 Подошло время выборов президента курса на новый срок. Я не хотел оставаться, потому что все время в школе отнимала учеба и занятия спортом, а вне школы — семья и друзья. Я находился в центре всех важных событий, и мне казалось, что все вращается вокруг меня, как планеты вокруг солнца.
 Однажды я, Мартин, Джерри и Джанет собрались у Джанет обсудить дела. Я уселся в свое любимое кресло, в котором обычно сидел отец Джанет, и задрал ноги на скамеечку. Кресло мне нравилось не только из-за удобства, но и потому, что оно занимало доминирующее место в гостиной. Оно стояло так, что все остальные сидели перед ним, как перед троном. Джерри и Джанет заняли кушетку напротив, а Мартин уселся на маленький стул справа. Я заговорил первым:
 — Вы все знаете, что я не хочу быть президентом. У меня дел по горло!
 — Но ты легко можешь остаться президентом, — возразил Джерри Коуэн. — Тебя все знают, ты пользуешься авторитетом. Все элементарно!
 — Ерунда! — не сдавался я. — Много работы, а мне это не по душе.
 — Что-то я не замечал, чтобы ты много работал, — иронически заметил Мартин Кэбелл. — Всю черную работу делает Джанет.
 — Если Джанет недовольна чем-то, она может сама сказать, — быстро проговорил я и посмотрел на девушку.
 — Я ни на что не жалуюсь! — улыбнулась Джанет и покачала головой.
 — Вот так-то! — торжествующе сказал я Мартину. — Если вам так нравится эта работа, может, кто-нибудь из вас станет президентом?
 — Ты же знаешь, что я не могу, — объяснил Мартин. — У меня все время уходит на помощь миссис Скотт. Это мне очень пригодится в колледже.
 — Тогда перестань доставать меня! А вы? — Я посмотрел на Джерри и Джанет.
 — Джанет! — изумился Мартин. — Девчонка еще ни разу не была президентом курса.
 — Но 9то еще не значит, что она не может им стать, — парировал я. — Что скажешь, Джанет?
 — Ни в коем случае! У меня нет ни одного шанса. Может, Джерри?
 Коуэн несколько секунд молчал, потом улыбнулся своей очаровательной улыбкой.
 — Если вы этого хотите, я согласен, но с одним условием.
 — Каким? — выпалил Кэбелл.
 — Джанет должна быть моим вице-президентом. — Джерри улыбнулся девушке.
 — Естественно, Джанет будет твоим вице-президентом, — успокоил я его, прежде чем сама Джанет успела открыть рот. Я обрадовался, что вопрос улажен.
 Мне показалось, что Джанет обиделась из-за быстроты, с которой я согласился, но я не придал этому значения.


* * *

 На следующий день миссис Скотт остановила меня в коридоре.
 — Я слышала, ты не выставляешь свою кандидатуру на выборы.
 — Новости путешествуют со скоростью света, — улыбнулся я. Конечно, она узнала об этом от Мартина.
 — А мне показалось, что ты передумал после того нашего разговора.
 — Нет, не передумал.
 — А что же будет с Сэмом?
 — С Сэмом будет все о'кей. Из Джерри Коуэна выйдет отличный президент. К тому же ему нравится работа.
 — Знаешь, Фрэнсис, у меня такое чувство, что я в тебе ошиблась.
 — Возможно, — беспечно согласился я. — Мы все ошибаемся.
 — Надеюсь, все-таки я была права. — Миссис Скотт направилась к себе в кабинет. — Ты мне нравился.
 После избрания президентом и вице-президентом Джерри и Джанет я стал видеться со старыми друзьями реже. Тренировки заставляли больше времени проводить со старшими ребятами. С ними было интересно, потому что я чувствовал себя взрослее.
 Теперь мы с Джанет встречались всего раз в неделю. Я начал ходить с девчонками со старшего курса. Они вели себя раскованнее, и мне это больше нравилось.
 Однажды, когда я выходил из школы, меня остановил Джерри Коуэн.
 — Привет! — поздоровался я.
 — Привет! Ты что, прячешься от нас? Мы так редко видимся.
 — Да нет. Я ни от кого не прячусь.
 — Джанет переживает...
 — Я не ребенок! — отрезал я. — Я могу сам позаботиться о себе. Так же, как и Джанет.
 — Но Джанет?.. — смущенно начал Джерри.
 — Что Джанет? Мы с ней не связаны веревкой! — язвительно ответил я.
 Он схватил меня за руку, повернул к себе лицом и серьезно посмотрел прямо в глаза.
 — Знаешь, Фрэнк, я ждал, когда ты скажешь это.
 — Ну вот я и сказал. Что будешь делать, большой брат?
 — Ничего. Не надо только называть меня «большим братом». — Коуэн отпустил мою руку и пошел, что-то насвистывая.
 Я удивленно посмотрел ему вслед. Ну и пусть, подумал я, но вечером тем не менее отправился к Джанет.
 Я пришел около семи. Дверь открыла сама Джанет.
 — Заходи, Фрэнки, — улыбнулась она.
 — Привет!
 В гостиной сидели Джерри и Мартин. Я скрыл удивление и решил вести себя так, словно они всегда находились дома у Линделлов, когда я туда приходил.
 — Здорово, ребята!
 — Ого, боги тоже иногда спускаются с Олимпа, — сказал Мартин. Затем шутливо поклонился. — Приветствую твое возвращение, блудный брат!
 — Остряк! — расхохотался я. — Не обращай на него внимания, Джерри. Мартин всегда отличался длинным языком.
 — Что привело тебя к нам? — высокопарно поинтересовался Кэбелл.
 — Я пришел к Джанет. А вы? — Тут я их поймал. Ни один ни за что не признается, что тоже пришел к Джанет.
 Мартин начал нести что-то об уроках.
 — Ладно, — прервал я его. — Не буду вам мешать. Я подожду здесь. — Я уселся в кресло ее отца и взял журнал. — Где старики?
 — Ушли к бабушке. Она что-то приболела.
 — Жаль, — сочувственно произнес я. — Надеюсь, ничего серьезного?
 — Нет. Обычная простуда.
 Парни быстро сдались.
 — Ну, нам пора! Мы уже закончили, — объявил Джерри, вставая.
 — Я не хотел вам мешать, — сказал я притворно извиняющимся тоном.
 — Да, правда, не уходите, — подхватила игру Джанет. — Сейчас включим радио. Может, поймаем что-нибудь хорошее.
 Мартин сообщил, что обещал пораньше вернуться домой. Оказалось, что и Джерри тоже пора домой. Они ушли, не обращая внимания на наши уговоры.
 Когда дверь за ними закрылась, мы посмотрели друг на друга и расхохотались.
 — Поцелуй меня, бэби, — попросил я, протягивая руки.
 Она подошла, и мы не торопясь поцеловались.
 — Здорово, черт побери? — воскликнул я.
 — Давно не виделись, — улыбнулась Джанет.
 — Дела. Но если бы я знал, чего лишаюсь, я бы приходил чаще.
 — Не лги. Фрэнки. Никогда не лги мне. Ты не должен мне лгать.
 — Знаю, бэби.
 — Я люблю тебя, Фрэнки.
 Я опять поцеловал Джанет. Она горячо ответила на мой поцелуй, но я звал, что наши отношения долго не продлятся. Слишком многое означала для Джерри эта девушка.

 Глава 10

 Как-то через несколько недель во время обеда в школьной столовой ко мне за столик подсел Мартин.
 — Привет, Фрэнки! Какие новости?
 — Никаких. Рассказывай о своих.
 — Рассказывать-то особенно нечего. В последнее время все только и говорят, что о тебе.
 — Угу.
 — Вся школа считает, что ты загордился.
 — Пусть считают, — рассмеялся я.
 — Миссис Скотт тоже так думает.
 — Вздор! — Я открыл вилкой бутылку молока.
 — Что с тобой происходит? — спросил Мартин.
 — Ничего! — Я отхлебнул молока. — Меня уже тошнит от ее рассказов, как она нам помогает. Она просто тренируется на нас. Может, твоя миссис Скотт пишет книгу и назовет нас в ней экспериментом номер 999.
 Мартин отпил из моей бутылки.
 — Съешь и пирога, — предложил я.
 — Спасибо, я не голоден.
 — Тогда какого черта ты здесь делаешь?
 — Ну, если ты действительно хочешь знать, я пришел к тебе. Миссис Скотт подумала, может ты захочешь вернуться. Она считает, что ты был хорошим президентом.
 — Так я и думал! — Я вскочил из-за стола. Мартин смотрел на меня снизу вверх. — Можешь передать ей, чтобы искала себе нового осведомителя. Я этим больше не собираюсь заниматься.
 — Ладно! — Он тоже встал. — Если хочешь, передам. Но я считаю, ты допускаешь ошибку.
 — Ничего. Пусть это тебя не беспокоит. Я все время допускаю ошибки.
 Я вышел из столовой. Перешел улицу, сел на лавку и закурил. Отсюда открывался замечательный вид на реку и Бронкс. Стояла середина апреля, и день выдался теплым. Прозвонил звонок, но я решил пропустить математику. Когда сигарета догорела до конца, я достал новую и прикурил от окурка.
 В мою сторону шли по тропинке несколько девчонок, среди которых была и Джанет Линделл. Я отвернулся в надежде, что она меня не заметит. Мы не встречались целых три недели с того самого вечера, когда я застал у нее ребят. Джанет увидела меня, что-то сказала подругам и направилась к скамейке. В ее волосах сверкали лучи солнца, и она была очень хорошенькая, но мне не хотелось разговаривать. Лучше бы она меня не заметила!
 — Привет, Фрэнки! — улыбнулась она. Что-то в ее улыбке успокоило меня. Она словно попросила: «Не сердись. Если я что-нибудь сделала не так, это не нарочно».
 — Привет, Джанет! — Я тоже улыбнулся.
 — У тебя разве свободный урок?
 — Нет, я решил прогулять. Наверное, весенняя лихорадка.
 — Да, денек отличный!
 — Угу.
 — Можно сесть? — спросила она.
 — Конечно. Скамьи для того и делают, чтобы на них сидели.
 Джанет села рядом. С минуту мы молча смотрели друг на друга, но беседа между нами как бы продолжалась. Джанет наконец спросила, почему я не приходил, а я ответил, что хотел, но помешали дела. Потом она поинтересовалась, буду ли я продолжать помогать миссис Скотт? Я ответил, нет, миссис Скотт врет, ей наплевать на нас. Джанет сказала, что я неправ и что миссис Скотт молодец, а я заявил, что она ошибается и что каждый имеет право думать все, что угодно. Джанет полюбопытствовала о моих успехах в учебе. Я ответил, что дела в порядке, что средний балл 80. Войду ли я опять в этом году в команду пловцов? Я еще не решил. Как мои дядя и тетя? Все в порядке, но дядя прокашлял всю зиму. Я спросил о ее родителях и бабушке. С ними тоже все в порядке, только бабушка за последнее время здорово сдала. Все это время я думал о нашем первом поцелуе, о том, как она сказала, что любит меня, когда гладила комбинацию на кухне, как здорово пахли ее волосы!
 Я докурил вторую сигарету, зажег от нее третью и выбросил окурок через ограду. Мы долго смотрели, как он падает с обрыва.
 — Ты изменился, Фрэнки, — наконец прервала молчание Джанет, — сильно изменился за этот год.
 — Все мы меняемся. Мы не становимся моложе.
 — Я не об этом, Фрэнки, — медленно проговорила она. — Мне сейчас кажется, что ты незнакомый человек. Я знаю, что все мы изменились, но ты стал холоднее, огрубел, стал больше думать о себе. Раньше ты таким не был.
 Я вспомнил, что однажды мне то же самое сказала Рут.
 — Я всегда был таким, — ровным голосом возразил я, глядя на Джанет.
 Мы опять замолчали и принялись наблюдать за маленьким катером, плывущим против течения. Я выбросил сигарету. Больше курить не хотелось, во рту стоял горький неприятный привкус. Подул легкий ветерок, и он будто остудил мою голову. Я взглянул на Джанет. Ее волосы развевались. Так захотелось дотронуться до них, они всегда были такими мягкими и шелковистыми.
 — Сейчас ты похож на маленького мальчика, которого незаслуженно отшлепали, — сказала Джанет, безуспешно пытаясь выдавить из себя улыбку. Я промолчал. — Фрэнки, почему ты больше не приходишь?
 Я отлично понимал, чего ей стоило задать этот вопрос. Что ей ответить? Я что-то пробормотал о занятости, о делах...
 — Ты и раньше был занят, но выкраивал время.
 Я что-то брякнул о Джерри.
 — Я начала с ним встречаться только после того, как ты стал дружить с другими. Чего ты хотел? Чтобы я ревела дома и ждала твоего возвращения? — Джанет сильно побледнела.
 — Но, Джанет, мы были детьми и не совсем понимали, что делаем...
 — Говори за себя! — Она расплакалась. В ее глазах, как алмазы под лучами солнца, сверкали слезы. — Я все понимала и знала. Я думала, что ты любишь меня. — Девушка закрыла лицо руками и склонилась, тихо плача.
 К горлу подступил комок, и я онемел. Я нервно огляделся по сторонам. Слава Богу, поблизости никого нет!
 — Но Джанет... — Я дотронулся до ее плеча. Как извиниться за боль, которую я ей причинил? Как сказать, что я дурак? Я вспомнил Еву, девчонку из старшего класса, с которой встречался последние несколько недель, вспомнил ее пылкие поцелуи, манящие глаза. Ева все время обещала, постоянно дразнила. Как я мог объяснить Джанет, что люблю ее свежесть, прямой и честный взгляд, теплые глаза? Как сказать, что хочу ее?.. Как сказать все это и многое другое?
 — Уходи! — Джанет Линделл гневно стряхнула мою руку. — Я ненавижу тебя, ненавижу тебя!
 Она вскочила и бросилась в школу, вытирая на ходу слезы маленьким платочком. Я хотел догнать ее, но, вспомнив, что нас могут увидеть, остался сидеть.
 Когда Джанет скрылась в школе, я посмотрел на реку. Стало прохладнее, и я задрожал. Звонок на испанский я встретил с радостью. На втором этаже увидел Джанет, которая вышла из уборной.
 — Джанет...
 — Не говори больше со мной, — холодно проговорила девушка и отвернулась.
 — Как хочешь, — так же холодно сказал я.
 Она быстро пошла по коридору и скрылась за углом.
 Черт побери, подумалось, все это детская ерунда!

 Глава 11

 Когда я вернулся домой, все уже собрались на кухне. Ирен сидела за столом, а Эсси помогала матери у плиты.
 — Привет! — поздоровался я.
 — Где ты был. Фрэнки? — строго спросила тетя. — Быстрее мой руки. Мы чуть не сели ужинать без тебя.
 Я удивленно посмотрел на нее, она редко говорила таким тоном. На лице тети Берты была ясно видна тревога.
 — Вы же меня знаете, тетя Берта! — попытался пошутить я. — Единственное место, куда я не опаздываю, это кухня.
 Девочки рассмеялись.
 — Правильно, мама, — поддержала меня Эсси. — Фрэнки никогда не опаздывает есть.
 Дядя Моррис сидел у окна и смотрел в пространство, нервно сжимая край стула.
 — Я не знал, что вы дома, дядя Моррис, — удивился я.
 — Здравствуй, Фрэнсис! Я сегодня решил прийти пораньше. — Он безуспешно попытался улыбнуться. — Очень устал.
 Я отправился в ванную мыть руки и крикнул оттуда:
 — Пора ужинать!
 — Я не голоден, — тихо откликнулся он.
 Что-то случилось, мелькнула мысль. Напряжение повисло в воздухе. Уж не из-за меня ли? Я вытер руки и пошел на кухню. Ужин прошел в молчании. Дядя Моррис так и не пришел. После ужина я помог Эсси вымыть посуду. Она мыла тарелки, а я вытирал их и ставил на полку. Потом мы какое-то время слушали радио. В восемь девочки отправились спать. Я досидел до половины десятого и сообщил, что тоже иду спать. Мне показалось, что дядя и тетя хотят поговорить.
 Вечер прошел в угрюмой обстановке. Обычно дядя Моррис шутил и возился с дочерьми, но сегодня он молчал. Когда девочки пожелали ему спокойной ночи, он их даже не заметил. Я пошел к себе и начал раздеваться. Из гостиной доносились тихие звуки разговора, порой можно было разобрать отдельные слова. Я вытянулся на постели, положил руки под голову и посмотрел в окно. Заканчивался длинный, утомительный день. Я задремал с чувством непонятной тревоги. Внезапно проснулся. Тетя и дядя разговаривали в коридоре у самой моей двери.
 Светящиеся стрелки часов показывали около двух. Я прислушался.
 Тетя тихо плакала. Дядя Моррис сказал:
 — Не беспокойся. Ты же слышала доктора. Пару лет в Аризоне, и все пройдет. Еще повезло, что его обнаружили на ранней стадии. Сейчас хоть можно легко вылечиться.
 Тетя Берта что-то сказала о детях, и я разобрал лишь свое имя. Потом она заметила, что мне нет еще шестнадцати.
 — И об этом не беспокойся! — успокоил ее дядя. — Там такие же школы, как и здесь. Фрэнки поедет с нами. Нужно будет только все объяснить учителям. До шестнадцати ему осталось всего четыре месяца. Я уверен, что они все поймут. По-моему, нам должны пойти навстречу.
 Тетя сказала еще что-то. Через несколько секунд они вошли в свою спальню и закрыли дверь. Зачем ехать в Аризону и при чем тут мой возраст? Я уже почти уснул, когда меня будто током ударило. Да ведь в Аризоне же лечат туберкулез! Так вот почему дядя Моррис всю зиму прокашлял. Никакая у него не простуда, а туберкулез!
 Я вскочил с кровати, надел халат и выскочил в коридор. На мгновение замешкался у двери в их комнату, потом постучал.
 — Это Фрэнки, — громко прошептал я. — Можно войти?
 — Да, — ответил дядя Моррис. Когда я вошел, он спросил: — Почему ты не спишь?
 — Меня разбудил ваш разговор! — выпалил я. — Я чувствую, что-то стряслось. В чем дело?
 Они обменялись тревожными взглядами.
 — Ни в чем, — ответил дядя. — Просто мы собираемся переехать.
 — В Аризону? Но зачем?
 Они молчали.
 — Это из-за вашей болезни?
 — Так ты все слышал? — воскликнул дядя.
 — Да. Я не ребенок, я обо всем догадался.
 — Значит, ты все знаешь, — печально заметил дядя Моррис.
 — Послушайте. — Я подошел к кровати и сел на край. — У меня в банке есть деньги.
 — Нет, спасибо, — улыбнулся дядя. — С финансами у нас все в порядке. Пусть лежат.
 — Если понадобятся деньги, берите. У меня на счету больше пятнадцати сотен долларов.
 — Пятнадцать сотен! — удивился дядя. — Приличная сумма. Где ты их взял?
 — Я раньше работал. — Я встал. — Как-нибудь расскажу. Если будут нужны деньги, только скажите.
 — Нет, сынок. Нам не нужны деньги. Спасибо.
 Когда я подошел к двери, тетя Берта сказала:
 — Поцелуй меня, Фрэнки. — Я поцеловал ее. — Ты славный мальчик, — улыбнулась тетя. — А сейчас иди спать и ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо.
 Я вернулся к себе, лег и вспомнил, что забыл узнать, при чем тут мои шестнадцать лет. Сначала хотел вернуться и спросить, но потом решил, что это подождет до утра. Я был рад, что рассказал о деньгах. Их у меня достаточно. Я спокойно уснул.

 Глава 12

 На следующее утро я проспал и выскочил из дома, едва успев бросить на ходу:
 — Увидимся после школы.
 На первый урок чуть не опоздал. На перемене мы поболтали несколько минут с Джерри. В столовой я заметил Рут Кэбелл и подсел к ней.
 — Как дела? — поинтересовался я.
 — Нормально. Готовлюсь к выпускным экзаменам. Я в этом году заканчиваю школу.
 — Да, я знаю.
 — Где ты пропадал последнее время? К Мартину давно не заходил. Вы не поссорились?
 — Нет. Просто у нас разные увлечения.
 — Заходи как-нибудь, — пригласила Рут. — Старики будут рады тебя видеть.
 Она встала и вышла из столовой.
 Я огляделся по сторонам. Теперь, когда я знал, что мы скоро переедем в Аризону, школа как-то неуловимо изменилась.
 Сразу после тренировки отправился домой. Девочки уже собирались идти играть, а тетя Берта сидела в гостиной и читала газету.
 — Первый раз за день выдалась свободная минутка, — пожаловалась она.
 — Когда уезжаем? — спросил я, не обращая внимания на ее слова.
 — Не знаю. Сначала необходимо многое уладить. Дяде нужно уволиться, найти в Аризоне дом, школу тебе и для девочек. На первых порах придется экономить. Дяде Моррису нужно будет больше отдыхать.
 — Я могу работать.
 — Надеюсь, в этом не будет необходимости, — сказала тетя Берта. — Я хочу, чтобы ты закончил школу и поступил в колледж. Кем ты хочешь стать?
 — Еще не думал.
 — По-моему, неплохо бы выучиться на доктора или адвоката, если ты, конечно, не возражаешь. Мы были бы очень довольны, да и ты сам не пожалеешь в будущем.
 — Сейчас трудно сказать. Еще много времени, чтобы выбрать профессию. Только честно, что сказал доктор?
 — Что нам повезло. У твоего дяди туберкулез, но его обнаружили на ранней стадии. Доктор считает, что он быстро поправится.
 — Здорово, а то я уже начал беспокоиться.
 — Если между нами, то я тоже беспокоилась, — улыбнулась тетя Берта. — Сегодня немного успокоилась, а вот вчера ночью было тяжело.
 — Я слышал.
 — Ты все замечаешь, Фрэнки, — улыбнулась тетя. Я тоже улыбнулся. — Ты странный мальчик. Ты взрослее и добрее своих пятнадцати лет, но мне это нравится.
 Я подошел к тете Берте и обнял ее за плечи.
 — Вы мне тоже очень нравитесь.
 Она потрепала меня по щеке.
 — Развивающемуся организму необходимо пить молоко!
 — Если с печеньем, то я не возражаю.
 В этот момент вернулся дядя Моррис. Тетя поцеловала его и спросила:
 — Ну как, Моррис?
 — Довольно неплохо, — улыбнулся он, поздоровавшись со мной. — Мне пообещали пятнадцать тысяч за место. Это хорошая цена. На некоторое время хватит. Но есть одна заминка. Я зашел в отдел по делам благотворительности сообщить, что мы собираемся выехать из штата, и рассказал, почему, а они мне заявили, что мы не можем взять с собой Фрэнки.
 — Почему? — Я вскочил со стула.
 — Есть такой закон — когда кто-нибудь в семье заболевает заразной болезнью, они автоматически забирают ребенка. Ты должен на время вернуться в приют. Я пойду утром к адвокату и надеюсь, что мы все легко уладим.
 — Я не хочу возвращаться в приют, — решительно объявил я.
 — И не вернешься. Фрэнки, — заверил меня дядя. — Я все улажу.
 Следующая неделя оказалась очень напряженной. Мы нашли дом недалеко от Тусона, и тетя Берта начала потихоньку собирать вещи. Переезд наметили через две недели.
 Наступила суббота. Я помогал тете собираться. На улице стоял чудесный майский день. Всех нас волновал предстоящий переезд, а девчонки так больше ни о чем и не могли говорить, кроме переезда.
 Часа в два вернулся усталый дядя Моррис. Он сел в кресло в гостиной. Тетя вскипятила чай, и он принялся медленно его пить. Когда он позвал меня, я заворачивал на кухне тарелки в бумагу. Тетя Берта пошла со мной.
 — Сядь, — сказал дядя Моррис. Мы с тетей сели на кушетку, и она крепко сжала мою руку. — Даже не знаю, как тебе это сказать, но все равно рано или поздно придется. Наверное, будет лучше, если ты узнаешь это сейчас. Ты не сможешь поехать с нами.
 Я открыл рот, но тетя Берта сжала мою руку и сказала:
 — Дай дяде закончить.
 — Как ты знаешь, — продолжил он, — я ходил к адвокату в надежде, что он все уладит. Но мы так ничего и не добились. Прав закон или нет, но его следует выполнять. Я разговаривал и умолял многих чиновников, но ничего не помогло. Мне сказали, что до восемнадцати лет ты должен будешь жить в приюте, а потом можешь переехать к нам.
 Я сидел, едва не плача. У меня и в мыслях не было, что меня могут оставить в Нью-Йорке.
 — Кое в чем, Фрэнки, это даже неплохо, — подбодрила меня тетя Берта. — Закончишь школу с друзьями. Дядя Моррис разговаривал с братом Бернардом. Он тебя очень любит и пообещал заботиться о тебе. После школы переедешь к нам, поступишь в колледж. В Аризоне прекрасные колледжи. А пока будешь учиться в школе, мы будем считать, что ты как бы учишься в колледже.
 — Я не хочу притворяться! — упрямо проговорил я. — Мне не нужны друзья, я буду скучать по вам, а не по ним. Я хочу жить с вами.
 — Мы тоже хотим этого, — серьезно сказала тетя Берта. — Ты даже не знаешь, как мы хотим, чтобы ты жил с нами! Мы очень привязались к тебе и полюбили, но сделать ничего, к сожалению, не можем. Закону надо подчиняться. У нас нет выбора.
 Я посмотрел на них. Мои глаза щипало от жгучих слез. Я попытался что-то сказать, но не смог. По щекам катились слезы. Дядя с тетей тоже молчали. В глазах тети Берты блестели слезы. Я побежал в свою комнату и бросился на кровать.
 Дядя с тетей подошли к двери, и тетя сказала:
 — Моррис, я поговорю с ним. Ты видел его лицо? Он сейчас похож на маленького мальчика, которого выгнали из дома.
 — Нет, пусть Фрэнки побудет один. Он скоро возьмет себя в руки. Он у нас настоящий мужчина. — И они ушли.
 Я задумался над словами дяди. Настоящий мужчина! Да, это так, но вел я себя, как ребенок. Я взял себя в руки, перестал плакать и пошел в ванную умываться. Затем вернулся на кухню.
 Они сидели за столом.
 — Ну как, тебе легче? — спросил дядя Моррис, внимательно посмотрев на меня.
 Я молча кивнул.
 — Выпей чая, — предложила тетя.
 Я сел пить чай. Только спустя много лет я понял, что дядя Моррис специально громко разговаривал у двери моей комнаты. Но тогда я чувствовал себя паршиво. Возвращаться в приют страшно не хотелось.
 Сейчас я уже был рад, что никому не рассказал о переезде. Я не хотел, чтобы меня жалели.

 Глава 13

 В пятницу, 13 мая 1927 года, мы собрали последние вещи, в том числе и мои. Дядя хотел отвезти мой чемодан в приют. Я должен был переночевать дома, проводить их на вокзал и отправиться в приют.
 — Готов? — крикнул дядя.
 — Да. — Я взял чемодан и отнес его в машину.
 — Не думал, что так получится, — сказал дядя по дороге, словно извиняясь за происшедшее.
 Я промолчал, не зная, что сказать. Когда приехали, я отнес чемодан в кабинет брата Бернарда. Он пожал руку дяде, а потом и мне.
 — Мы поместим тебя в старую комнату, Фрэнки. Давай сразу отнесем вещи.
 Мы поднялись в мою старую комнату. Я поставил чемодан у своей кровати и открыл его. Вошли незнакомые ребята. Они с любопытством посмотрели на меня и вышли.
 Наверное, новенькие. Чуть позже заглянул Джонни Эган. Джонни здорово вырос за прошлый год и почти догнал меня.
 — Привет, Фрэнки! — поздоровался он. — Вернулся?
 — Да.
 Джонни несколько минут постоял молча, потом вышел. Я сложил в комод вещи, костюмы повесил в шкаф и поставил туда туфли. Затем закрыл чемодан и сказал дяде:
 — Я возьму его домой.
 — Не надо. Оставь его у себя. Он тебе пригодится, когда будешь переезжать к нам.
 Мы спустились в кабинет брата Бернарда. Дядя подписал документы и пожал руку брату Бернарду.
 — Не беспокойтесь о Фрэнки, мистер Кайн. Здесь ему будет хорошо.
 — Не сомневаюсь, — кивнул дядя. — Он придет завтра после обеда. Фрэнки хочет сначала проводить нас.
 — Во сколько он придет? — поинтересовался брат Бернард.
 — Часа в три, — ответил дядя Моррис. — Поезд отходит в час.
 — Я буду ждать его. Надеюсь, вы скоро поправитесь, сэр.
 Они опять обменялись рукопожатием.
 — До завтра, Фрэнки, — попрощался со мной брат Бернард.
 — До свидания.
 Мы спустились по лестнице и вышли во двор через спортзал. В зале незнакомые ребята гоняли в баскетбол. Ничего не изменилось.
 Мы молча вернулись домой.
 Этот вечер оказался самым мрачным за все время, пока я жил с ними. Спать легли рано, потому что завтра нужно было рано вставать.
 Утром приехали грузчики. К половине одиннадцатого квартира опустела, и мы сели завтракать. В дорогу они взяли только два чемодана с самым необходимым. Мы отправились на Грэнд Сентрал. Поезд прибыл почти в двенадцать, и мы занесли вещи в вагон. Казалось, прошло всего несколько минут, но вот пришло время отправления.
 Я поцеловал на прощание девочек и подарил каждой по небольшой коробке конфет.
 — Я буду скучать по тебе, Фрэнки, — сказала старшая, Ирен, обнимая меня за шею.
 — И я буду скучать по тебе. — Я взъерошил ее волосы. Потом повернулся к дяде Моррису и протянул руку.
 — До свидания. Счастливого пути! Надеюсь, вы быстро поправитесь.
 — Пока, Фрэнки! — улыбнулся он. — Веди себя хорошо. Мы расстаемся ненадолго.
 Тетя Берта со слезами на глазах обняла меня и поцеловала.
 — Жаль, что ты не едешь с нами.
 — Мне тоже жаль, — сказал я, сам чуть не плача.
 Я сдержался, лишь потому что не хотел расстраивать их еще больше. — Спасибо за все.
 — О Фрэнки, Фрэнки! — воскликнула тетя Берта, целуя меня. — Не благодари нас. Мы тебя любим и хотим, чтобы ты жил с нами. Я буду ужасно по тебе скучать.
 В этот миг проводник постучал меня по плечу.
 — Вам лучше сойти, сэр. Мы отправляемся с минуты на минуту.
 Я кивнул. Тетя отпустила меня, я встал и оглядел всех.
 — Ну что же, пока. — На глаза навернулись слезы, и я быстро направился к выходу.
 Я подошел к их окну, и они принялись махать мне на прощание. Девочки прижались к окну, чтобы лучше меня видеть. Дядя пытался что-то сказать, но я ничего не мог разобрать. Когда поезд тронулся, дядя Моррис наконец открыл окно.
 — Не беспокойся, Фрэнки! — крикнул он. — Мы расстаемся ненадолго.
 — Хорошо!
 Поезд набирал скорость. Я добежал до конца платформы, и состав скрылся в тоннеле. До самого тоннеля они махали мне руками и кричали: «До свидания! До свидания!» С минуту я стоял на краю платформы, тяжело дыша, затем пошел обратно. Никогда еще в жизни я не чувствовал себя так одиноко.
 Я вышел из вокзала и медленно направился к приюту. Несколько минут стоял перед зданием, не заходя внутрь. Я закрыл глаза и вспомнил, как тетя Берта целовала меня, желая доброй ночи, вспомнил приятные звуки и манящие запахи дома, чудесные вечера, которые мы проводили вместе.
 Я опять взглянул на невзрачное серое здание, старинную школу из коричневого кирпича, церковь на углу, больницу на другой стороне улицы. Вспомнил гонг, который звал в столовую, строгий распорядок дня, молитвы, регулярные занятия. Я ненавидел приют. Не вернусь сюда, ни за что не вернусь!
 Часы показывали два, и я помчался в банк. Сняв со счета двести долларов, вернулся на метро на Грэнд Сентрал и решил следующим же поездом отправиться в Тусон, но у самой кассы понял, что в первую очередь искать меня будут там. Я не знал, куда ехать, поэтому принялся разглядывать рекламные объявления. Одно привлекло внимание. Рядом с надписью «Балтиморская железная дорога» улыбался черный круглолицый носильщик.
 Я подошел к расписанию и нашел балтиморский поезд. Он отходил в три десять.
 — Дайте мне билет до Балтимора, на три десять, — попросил я, вернувшись к кассе.




 Интерлюдия
 Джанет


 Полузакрыв глаза, Джанет слушала Мартина Кэбелла. Неяркий желтый свет свечей бросал тени на его лицо, и ей внезапно показалось, что комната куда-то исчезает, и она возвращается в прошлое.


* * *

 Не успела Джанет Линделл зайти в следующий понедельник в школу, как ее вызвали к миссис Скотт. В приемной никого не оказалось, и Джанет вошла прямо в кабинет.
 Миссис Скотт сидела за столом. Перед ней расположился незнакомый мужчина, рядом с которым стояли Джерри и Мартин. У Мартина Кэбелла было бледное и испуганное лицо, а в глазах Джерри тоже застыла тревога.
 — Брат Бернард, это Джанет Линделл, о которой я вам рассказывала. — Миссис Скотт встала и объяснила Джанет: — Брат Бернард из приюта Святой Терезы.
 — Здравствуйте! — улыбнулась девушка.
 Когда брат Бернард встал, она увидела, что это высокий, плотный мужчина с седеющими черными волосами и густыми бровями. Он обратился к Джанет немного резким густым голосом:
 — Ты не видела Фрэнсиса Кейна вчера или позавчера?
 — Нет, — удивленно ответила она. — Что-нибудь случилось?
 Брат Бернард огорченно опустился на стул.
 — Фрэнсис, похоже, убежал, — объяснила миссис Скотт. — Как ты, наверное, знаешь, он должен был с субботы жить в приюте Святой Терезы. В субботу днем он проводил своих родственников, но в приют не пришел.
 — Может, он поехал с ними? — растерянно проговорила Джанет.
 — Нет, — обиженно покачал головой брат Бернард. — Мы уже послали телеграмму его дяде.
 — Он вам ничего не говорил? — обратилась к ребятам миссис Скотт.
 Мартин и Джерри молчали. Неожиданно Джанет опустилась на стул и расплакалась.
 — Не плачь, Джанет, — попытался утешить ее Джерри Коуэн. — Фрэнсис скоро объявится. Ты же знаешь, какой он... независимый! Может, у него какие-то дела.
 — А вдруг он заболеет или с ним что-нибудь случится, и никто не будет знать, — рыдала Джанет.
 Джерри крепко сжал ее руки.
 — Не беспокойся! С Фрэнки ничего не случится. Ты же его знаешь.
 — Ты, правда, так думаешь? — Она посмотрела на него сквозь слезы.
 Джерри серьезно кивнул. В его глазах что-то промелькнуло, и Джанет внимательно посмотрела на него. Сейчас только она поняла, что тревожится он не за Фрэнсиса, а за нее. Глубоко в его глазах пряталась жалость к ней. Джерри нахмурился.
 Увидев, как Джерри любит ее, Джанет вновь заплакала. Ей было жалко и Фрэнки, и Джерри, и себя саму.


* * *

 Джанет вернулась в реальность и прислушалась к словам Мартина. Как это ни странно, но находясь в прошлом, она слышала все, что он говорил. Мартин отхлебнул вина и продолжил рассказ, а Джанет вновь перенеслась в прошлое.


* * *

 После того понедельника они с Джерри начали встречаться чаще. Фрэнсис Кейн стал как-то забываться, и они не говорили о нем до того памятного вечера за несколько дней до свадьбы.
 Они поужинали у Джерри дома. Джерри только что получил разрешение заниматься адвокатской практикой и Котел в скором будущем устроиться в контору окружного прокурора. После ужина они перешли в гостиную и сели перед огромным камином, заворожено глядя на потрескивающие поленья и разлетающиеся во все стороны искры. Они долго сидели, взявшись за руки и молчали.
 — О чем думаешь, дорогая? — тихо спросил Джерри.
 Она отвернулась от огня и посмотрела на него. На лице Джерри плясали отсветы пламени.
 — Ни о чем.
 — Ты так притихла, что мне показалось, будто ты забыла о моем существовании.
 — Джерри, — рассмеялась Джанет, — как ты мог такое подумать? Просто... послезавтра мы поженимся, а перед тем, как вступить в семейную жизнь, девушка должна распрощаться с юностью.
 — Ты абсолютно во всем уверена? — нахмурился Джерри. — Сомнений нет?
 — Джерри, дорогой! — Она наклонилась и поцеловала его в губы. — Какой же ты глупый! Конечно, у меня нет никаких сомнений! Я люблю тебя. Просто, наверное, немного волнуюсь перед свадьбой.
 Коуэн обнял ее, и она положила голову к нему на плечо.
 — Прости, милая. Я веду себя, как последний идиот! Я так сильно тебя люблю, я не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Даже, если придется для этого...
 — Джерри, замолчи. Послезавтра после обеда мы поженимся в церкви Святого Патрика и будем счастливо жить-поживать, как говорят в сказках. — Джанет дотронулась пальцем до его губ.
 Джерри нежно укусил ее за палец.
 — Я подумал о Фрэнки. Правда, смешно работает человеческий мозг? — Он взглянул на Джанет. — Не видишь человека долгие годы, не вспоминаешь о нем, и вдруг он возникает у тебя перед глазами, как живой. Однажды, когда мы еще учились, к нам пришел какой-то моряк и спросил обо мне Роберта. Роберт сказал, что меня нет. Не знаю, кто это был. Я не знаю ни одного моряка. Чем больше я думал о том эпизоде, тем больше мне казалось, что это был Фрэнки. Я никому не сказал ни слова, даже вам с Мартином, потому что боялся... боялся, что, если он вернется, я потеряю тебя.
 Сердце Джанет радостно забилось, и она почувствовала почти приятную боль.
 — Джерри, как ты мог так поступить? — с легким упреком спросила она. — Ты же знаешь, как о нем беспокоились его родственники! Запомни, я люблю тебя, а не Фрэнка. У нас когда-то была совсем детская, щенячья любовь. Ты должен был кому-нибудь рассказать. — Джанет действительно любила Фрэнки не так, как Джерри. Она не сомневалась в этом. Не зря ведь она собиралась выйти замуж именно за Джерри.
 — Я знаю, что ошибался, дорогая, — солгал Джерри Коуэн. — Я считаю себя подлецом, но поверь мне, я любил тебя с момента нашей первой встречи и не хотел тебя потерять.
 — Ты бы не смог меня потерять, даже если бы захотел, — улыбнулась Джанет. Затем с насмешливой серьезностью добавила: — Ты теперь никогда не избавишься от меня, мой молодой ковбой.
 — Я люблю тебя, Джанет, — счастливо рассмеялся Джерри.
 — И я люблю тебя, Джерри.
 Они поженились после обеда в церкви Святого Патрика как было объявлено в приглашениях.


* * *

 Джанет с трудом вернулась в настоящее. Мартин говорил:
 — Я всегда хотел быть похожим на него, даже в детстве. — Он сделал глоток вина и поставил бокал на стол.
 — Фрэнки чем-то отличался от нас, и это привлекало к нему людей, — спокойно заметила Джанет. — Он обладал духом искателей приключений, какой-то притягательной порочностью. Девчонки, включая меня, не могли не любить его. — Она с любовью посмотрела на мужа и улыбнулась. Прошло много лет, и сейчас можно было свободно говорить об этом. — Но что-то в нём все время ускользало: взгляд, выражение лица, мысли, порой казалось, что он смеется над вами, над самим собой... или что он отлично развлекается, играя с вами... и со своей жизнью. Никогда нельзя было сказать, о чем он думает. Он позволял знать о себе лишь то, что хотел. Что-то во Фрэнки лишало меня уверенности и стабильности и заставляло все время пытаться определить свои чувства к нему... Да, — Джанет улыбнулась Джерри и Мартину, — по-моему, в этом-то все и дело! С ним вы всегда чувствовали себя неуверенно, он никогда не давал шанса ответить, объяснить. То, что причиняло вам боль, его даже не обижало. Фрэнки всегда был сам себе хозяин. Создавалось впечатление, что он постоянно подталкивает вас к каким-нибудь поступкам, чтобы потом посмеяться независимо от того, сделали вы их или нет. Не знаю. Кажется, к нему никогда нельзя было заглянуть в душу. Он всегда носил столько масок, что никто не знал, какая настоящая.
 Как бы то ни было, это не имело никакого значения. Хотелось вам этого или нет, но вы любили его. Возможно, очаровывал тот вызов, который бросала его сильная личность. — Джанет посмотрела на мужчин, и внезапно в ее глазах блеснули слезы. Она безуспешно попыталась вытереть их платочком. — Наверное, я просто дура... сентиментальная дура, но мне так хорошо, когда вы оба рядом... Если бы вы знали, как было одиноко без вас... Джерри в Сайпане, ты во Франции, а Рут... — Джанет вновь приложила к глазам платок. — Пойдемте в гостиную пить кофе.
 Мартин Кэбелл улыбнулся. Джерри нагнулся через стол и взял жену за руку.
 — Если ты и дура, то очень славная, дорогая, и я тебя за это люблю!




 Часть 3



 Глава 1

 На следующее утро я проснулся в незнакомой комнате и уставился в потолок. Потом медленно обвел взглядом комнату и наконец понял, где я. В Балтиморе. Проснувшись окончательно, я встал и начал одеваться. Одевшись, умылся в тазу, который стоял в углу комнаты. Интересно, подумал я, что там сейчас в Нью-Йорке? Наверное, первым делом брат Бернард дал телеграмму дяде Моррису. Как только он получит ответ, то сразу бросится в полицию. Фараоны начнут проверять вокзалы и в конце концов выяснят, что я взял билет в Балтимор. Не такой уж я дурак, чтобы не понимать, что долго скрываться мне не удастся. Необходимо поскорее съехать из отеля и затеряться в городе.
 Я окинул номер последним взглядом и спустился вниз. Вернул портье ключ и сообщил, что уезжаю. Он молча бросил ключ на стол и вернулся к чтению газеты. Я тоже купил газету в табачном киоске в холле и вышел на улицу. Через несколько домов находился небольшой ресторан, и я заказал на завтрак сок, яйца и кофе, все за двадцать пять центов. Нашел в газете объявления о приеме на работу и принялся изучать. В нескольких местах требовались дети — посыльные, помощники и тому подобное. Я отметил их карандашом и начал завтракать.
 К обеду я проверил все объявления, но работы так и не нашел. Пару раз заблудился, но каждый раз мне вежливо указывали дорогу. Это вам не Нью-Йорк, где тоже объяснят дорогу, но у вас останется впечатление, что они смеются над вашим невежеством.
 Я решил, что необходимо найти ночлег, прежде чем продолжать поиски работы, и опять развернул газету, на этот раз на странице с объявлениями о сдаче жилья. Все квартиры, похоже, сдавались в одном районе. Я пообедал в ресторане и выяснил, как туда добраться. После обеда доехал на троллейбусе до Стаффорд-стрит. Район оказался не очень богатым — серые и коричневые дома, в окнах маленькие объявления «Сдается», «Сдается комната». Я шел по улице, пока не увидел сравнительно чистый дом. Поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка, но дверь никто не открыл. Через несколько минут я позвонил второй раз, но мне вновь никто не ответил. Я уже начал спускаться с крыльца, когда услышал за спиной скрип открываемой двери. На пороге стояла старуха со смешными ленточками в волосах.
 — Какого черта ты будишь людей в такую рань? — возмутилась она высоким, слегка дрожащим голосом.
 — У вас на окне объявление, мэм, — ответил я, показывая на окно. — «Сдается комната».
 — А, это... Не называй меня «мэм».
 — Оно еще действует?
 — Нет, — быстро ответила старуха. — Комнату вчера сняли. Я просто забыла его убрать.
 — Тогда извините. — Я начал спускаться по ступенькам.
 — Молодой человек, молодой человек, вернись! — остановила она меня на полпути.
 — Да, мэм? — Я опять поднялся на крыльцо.
 — Не называй меня «мэм». Мне это не нравится.
 — Простите, — извинился я.
 — Приезжий? — поинтересовалась старуха, не сводя с меня пристального взгляда.
 Настроение сразу упало. Если какая-то бабка раскусила меня за какие-нибудь три минуты, шансов остаться незамеченным совсем мало.
 — Да, — ответил я. — А что?
 — Ничего. Откуда ты? Из Нью-Йорка?
 — Не ваше дело! — огрызнулся я. Меня начал злить допрос. — Я спросил о комнате, а оказалось, попал в полицейский участок. Я пошел.
 — Подожди. Я не хотела тебя обидеть. Может, у меня и найдется комната. Входи.
 Я вошел в прихожую. Справа виднелась большая дверь. Она вела в огромную комнату, в которой стояли диваны и кресла. В углу находилось большое пианино с несколькими пустыми бутылками из-под виски на крышке. Пепельницы были завалены окурками. Окурки лежали и у огромного старомодного камина у противоположной стены. Воняло затхлым табаком, виски и больницей.
 — Фу, какая вонь! — рассердилась старуха, шумно втягивая в себя воздух.
 Она открыла окно, и в комнату ворвался свежий воздух.
 — Садись, садись. — Она показала на один из диванов, а сама достала из небольшого шкафчика бутылку джина, плеснула в стакан и залпом выпила.
 Старуха проглотила джин, даже глазом не моргнув. Затем опять принюхалась.
 — Сейчас, кажется, лучше.
 Она представляла собой странную картину — какое-то старинное кимоно, седые волосы собраны в пучок ленточками, легкий румянец от джина. Мне она показалась очень смешной, и я с трудом боролся со смехом. Старуха уселась на диван и уставилась на меня. Несколько минут мы просидели молча. Я уже начал ерзать под ее пристальным взглядом, когда она спросила:
 — Сколько тебе лет?
 Я сразу насторожился, и она это заметила.
 — Девятнадцать, — солгал я.
 — Гммм... Почему уехал из Нью-Йорка?
 — Не ваше дело! — возмутился я. — Я уже говорил, что мне нужна комната. — Я начал вставать.
 — Подожди минутку, подожди. — Она жестом остановила меня. — Не будь таким недотрогой.
 — Ладно. — Интересно, думал я, что ей нужно? Берлога здорово смахивала на бордель, уж очень сильно здесь воняло. Я бы ни за какие деньги не согласился здесь жить.
 — Неприятности с девушкой? — Я покачал головой. — Тогда, может быть, с копами?
 Возможно, подумал я, как только брат Бернард сообщит в полицию о моем исчезновении. Я равнодушно пожал плечами.
 — Ага... — радостно улыбнулась старуха, довольная своей проницательностью. — Я так и думала. Что собираешься делать в Балтиморе?
 — Найду работу и комнату, если удастся когда-нибудь отсюда выбраться!
 Она громко расхохоталась.
 — Не успел войти, а уже собираешься уходить! — Женщина неожиданно перестала смеяться и подозрительно уставилась на меня. — Не вешай мне лапшу на уши! Хочешь, я расскажу, что случится, когда ты уйдешь? Фараоны немедленно заметут такого типа, как ты, и отправят в Нью-Йорк! Ты и глазом не успеешь моргнуть.
 Я молча смотрел на нее. Она вскочила и принялась нервно ходить взад-вперед.
 — А ты не очень разговорчивый!
 — Разговорчивый, когда есть, что сказать, но вы говорите за двоих.
 Старуха остановилась передо мной и неожиданно пощупала мою руку. Я на всякий случай напряг бицепс.
 — Сильный, — пробормотала она. Затем вернулась к бару и опять опрокинула стопку джина, даже не поморщившись. — Ты меня устраиваешь. Мне нравится жесткость в твоих глазах. У меня есть для тебя работа.
 — Какая? — Мне вовсе не светило заниматься сводничеством.
 — Наверное, ты уже догадался, чем я занимаюсь? — поинтересовалась старуха, обводя рукой комнату.
 — Да.
 — Мне необходим мужчина, что-то типа вышибалы, чтобы посетители вели себя прилично и не шумели. Работы совсем мало. Никаких потасовок, просто время от времени нужно будет выставлять за дверь какого-нибудь пьянчужку, а с ними справляться совсем нетрудно. Напускай на себя крутой вид, и все будет в порядке. Кто-то должен ходить со мной по магазинам, чтобы соседи считали меня обычной домовладелицей. Тридцать баков в неделю, жилье и еда. Что скажешь?
 — Звучит заманчиво, но это немного не то, чем я занимался раньше, — осторожно заметил я.
 — А что ты делал раньше? Приворовывал? Смотри, в конце концов схлопочешь пулю в зад. Моя работа спокойнее и лучше оплачивается. — Она наклонилась ко мне, и я уловил запах джина.
 — Только никакого сводничества.
 — Никакого сводничества! У меня приличное заведение. Сюда не может прийти каждый встречный. Это не бордель!
 — О'кей, — согласился я, вставая. — Когда начинать?
 — Сейчас, — улыбнулась старуха. — Только помни одну вещь — будь осторожнее с девочками. Время от времени можешь пошалить, но не заводи никаких фавориток! Я не хочу, чтобы они ссорились из-за тебя.
 — Понятно, — кивнул я. Она подошла ко мне.
 — Делай свое дело, не суй нос в чужие дела, и фараоны никогда тебя здесь не найдут.
 — Я так и думал.
 — Итак, у тебя есть работа. — Старуха направилась к бару и налила третий стаканчик джина. Потом вновь уставилась на меня. — Как тебя зовут?
 — Фрэнки. Фрэнсис Кейн. А вас?
 — Зови меня Бабушкой. — И Бабушка опрокинула третью порцию джина.

 Глава 2

 — Мэри! Мэри! — изо всех сил закричала она, подойдя к двери. Потом повернулась ко мне. — Где твои вещи?
 — Какие вещи?
 — Да, ты, видно, здорово спешил! — рассмеялась Бабушка. — Вот что значит быть молодым! В любой момент можно сорваться с места, не думая о вещах. Ты еще и на мели, по-моему. — Я промолчал. — Я так и думала! — довольно захихикала старуха. — По твоему внешнему виду все ясно. Готова поспорить, что у тебя не хватило бы даже денег на комнату, если бы ты ее нашел.
 Я улыбнулся, подумав о ста восьмидесяти пяти долларах в кармане.
 — Ладно. После обеда купим тебе одежду: костюм с подложными плечами, чтобы ты казался шире в плечах, яркие рубашки. — Она подошла к двери и вновь позвала Мэри. — Но не надейся, что одежда обойдется тебе бесплатно. Я вычту эти деньги из твоего первого жалованья.
 В комнату вошла высокая негритянка.
 — Что вы хотите? — спросила она у старухи.
 — Ко мне приехал внук из Нью-Йорка. Отведи его в свободную комнату на третьем этаже.
 Девушка скептически посмотрела на меня. Старуха, будто прочитав ее мысли, закричала:
 — В чем дело? Ты что, плохо слышишь? Я же сказала — мой внук! Я могу иметь внука или не могу? Я ничем не отличаюсь от остальных женщин, у которых есть дети и внуки.
 — Я работаю у вас шесть лет, миссис Мандер, — фыркнула Мэри, — и ни разу не слышала, что у вас есть родственники!
 — Вот они, ниггеры, — пожаловалась старуха. — Если вести себя с ними по-человечески, они мигом сядут на шею. — Миссис Мандер опять повернулась к негритянке и закричала: — Черт бы подрал твою черную шкуру! Я тебе сказала, что он мой внук! Посмотри, как он на меня похож! Посмотри, у него мои глаза!
 Мэри неуверенно взглянула на меня.
 — Ну если вы так говорите, миссис Мандер...
 — Никакой он мне не внук, — довольно буркнула старуха. — Я увидела его сегодня первый раз в жизни. Он будет у нас работать, но для всех — он мой внук. — Она сказала мне: — Мэри не проведешь. Она слишком давно работает у меня. Мы же тебя не одурачили, Мэри?
 — Нет, миссис Мандер, — заулыбалась негритянка.
 — Покажи ему его комнату. Потом, ради Бога, принеси мне что-нибудь позавтракать и приберись в этой чертовой берлоге, а то здесь такая вонь! — Миссис Мандер направилась к выходу. У самой двери она повернулась ко мне. — Ты обедал, Фрэнки?
 — Да, Бабушка.
 — Хорошо. Тогда иди к себе. Примерно через час пойдем за покупками. — Она вышла из зала и скрылась в двери за лестницей.
 Я поднялся за Мэри на третий этаж. В доме царила тишина, грязные и пыльные коридоры были тускло освещены. Мы вошли в маленькую комнату, выходящую на улицу. Окно закрывали плотные черные шторы, около стены стояла узкая кровать, а в углу — таз с водой.
 — Туалет в коридоре, — сообщила негритянка, — В той комнате живет миссис Мандер, а я еще выше. Девочки живут на втором этаже.
 — Спасибо.
 — Ты, правда, из Нью-Йорка? — поинтересовалась она после небольшой паузы.
 — Правда.
 — Но вы с ней не родственники?
 — Нет.
 Мэри вышла из комнаты, и я закрыл за ней дверь. Снял пиджак, бросил на стул и растянулся на койке. Я устал. Я впервые за эти годы столкнулся с поисками работы и еще не знал, как трудно ее найти. Свет мешал уснуть, и я встал и плотнее задвинул шторы.
 Пусть старуха думает, что хочет! Она права в одном — здесь фараонам меня не найти. Как только все успокоится, я дерну отсюда в Аризону. Интересно, как они там? Я представил, как переполошилась тетя Берта, получив телеграмму от брата Бернарда, как утешал ее дядя Моррис. Брат Бернард, наверное, здорово разозлился. Вот здорово, миссис Мандер считает меня крутым парнем, у которого неприятности с копами... Смешно... Балтимор... публичный дом... не заводить фавориток...
 Только я задремал, как в комнату вошла старуха, одетая как благородная дама.
 — Вставай, Фрэнки. Идем за покупками.
 Я встал и надел пиджак.
 Мы вышли на улицу. Сначала заглянули в лавку мясника, потом к бакалейщику. Старуха всюду расплачивалась наличными, и они сразу относили продукты домой. Затем мы отправились в маленький магазинчик готовой одежды, где нас встретил еврей низенького роста.
 — Чем могу служить, мэм?
 — У вас есть хорошие ношеные костюмы? — спросила миссис Мандер.
 — Она меня спрашивает, есть ли у меня хорошие ношеные костюмы? — воскликнул владелец, театрально поднимая руки вверх и показывая на вешалки. — У меня самые лучшие костюмы. Как новые, почти не ношеные.
 — Мне нужен костюм для внука.
 — Примерь этот! — наконец велела Бабушка после долгих выборов.
 — Но леди! — запротестовал еврей. — Из всех моих костюмов вы выбрали самый лучший, который я хотел оставить для себя. — Он снял с вешалки костюм из серого шевиота в узкую полоску и разгладил.
 Пиджак оказался немного великоват, но рукава были как раз.
 — Как на него шит! — обрадовался владелец магазинчика, хлопая меня по плечам. — Может, чуть великоват в плечах, а все остальное безупречно.
 — Сколько? — спросила старуха.
 — Двенадцать с половиной, но это только для вас.
 В конце концов остановились на девяти долларах.
 — Ну и ладно! Я не хотел его продавать, но вы меня убедили. Сейчас немного уберу в плечах...
 — Не надо, — возразила Бабушка. — Наоборот, подбейте плечи. Мне так больше нравится.
 — О'кей, леди, — не стал спорить еврей. — Это ваш костюм.
 Через пятнадцать минут все было готово.
 — Нормально, Бабушка. — Я надел пиджак и подошел к зеркалу. Старуха оказалась права. Плечи стали шире, и я сейчас выглядел старше. Я постарался скрыть удовольствие.
 Владелец завернул костюм, и около шести часов мы вернулись домой. Интересно, что у нее за девочки, подумал я? Дверь открыла Мэри.
 — Ужин в шесть тридцать, — сообщила миссис Мандер. — Смотри не опаздывай.
 — Не опоздаю, Бабушка, — пообещал я и пошел к себе.

 Глава 3

 Через полчаса раздался звонок на ужин, и я спустился в столовую. Из-за двери доносились женские голоса, среди которых выделялся пронзительный голос миссис Мандер. Я поправил в темноте галстук и вошел в столовую.
 Болтовня немедленно стихла, и все лица повернулись ко мне. Большинство присутствующих смотрели на меня с любопытством. Не иначе, как обсуждали меня. На секунду я замер в дверях, затем занял свободное место в конце стола. Миссис Мандер сидела, напротив, во главе стола.
 — Накладывай себе сам. Фрэнк, — сказала она. Я молча положил на тарелку несколько кусков мяса из кастрюли, стоящей в центре.
 — Это Фрэнсис Кейн, — объявила старуха. — Он будет следить за порядком. — Она достала с пола бутылку джина, налила и выпила полрюмки, словно воду. Затем сказала: — Фрэнки, рядом с тобой сидит Мэри, за ней — Бель.
 Она принялась называть девушек по именам, кивая на каждую. Возраст ее девочек колебался от двадцати пяти до почти сорока лет. Девочки были на любой вкус: высокие и низкие, полные и худые. Рядом сидела высокая Мэри лет тридцати, а около Бабушки — маленькая Дженни. Все были одеты в домашние халаты и кимоно. Одни уже успели накраситься, у других был заспанный вид, словно их только что разбудили. Глаза у всех девушек были яркими и проницательными, но углы ртов, даже когда они улыбались, были слегка опущены.
 Старшей, похоже, являлась Мэри, рослая, крепкая, крашеная блондинка в грязно-сером халате с полной грудью, толстыми руками и двойным подбородком. Она пристально изучала меня, но я продолжал невозмутимо есть, словно не замечал ее взгляда. Наконец она спросила у миссис Мандер:
 — Какой толк от этого мальчишки? Вышибалой должен быть настоящий мужик. — Она посмотрела на меня, но я продолжал есть.
 Бабушка захихикала и приложилась к рюмке. Она ничего не ответила. Тогда Мэри встала. Я видел, что она почувствовала уверенность, не дождавшись от нас ответа.
 — Он же еще ребенок! Выведите его отсюда, пока он не разревелся. Посмотрите на него. Он вот-вот захнычет!
 Я положил нож и вилку и спокойно посмотрел на Мэри. Она весила не менее ста семидесяти фунтов и была почти пяти футов девяти дюймов роста. Я молчал. Все остальные с интересом наблюдали за нами и ждали дальнейшего развития событий, чтобы знать, как себя со мной держать. Она села на свое место, затем перегнулась через угол стола и сильно ущипнула меня за щеку.
 — Смотрите, совсем ребенок! — Когда блондинка убрала руку, я почувствовал боль. Она опять наклонилась ко Мне и посоветовала издевательски заботливым тоном: — Беги домой, малыш!
 Я положил руки на стол.
 — Что, язык проглотил? — ехидно полюбопытствовала она.
 Не вставая, я ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, вложив в удар всю силу своих ста пятидесяти фунтов. Мэри полетела на пол вместе со стулом, из угла рта и носа потекли струйки крови. Она лежала на полу, прижав одну руку к лицу, и глупо пялилась на меня. Остальные женщины удивленно посмотрели на меня, затем перевели взгляд на блондинку.
 — Ты слишком много говоришь, — спокойно заметил я и вернулся к ужину.
 Она встала, не сводя с меня взгляда, и оперлась на стул. Халат распахнулся, показывая большую грудь, похожую на переспелую дыню. Второй рукой Мэри стерла кровь с лица и вытерла ее о халат. Она заколебалась, словно не зная, садиться или нет. В глазах появился страх.
 — Садись и доедай, — велел я. — Затем бегом наверх и умойся. Тебя ждет работа. — Я говорил равнодушным бесстрастным тоном, каким разговаривал Силк Феннелли. Даже мне самому он показался холодным, как лед.
 Блондинка запахнула халат и села.
 — Я вам говорила, говорила! — расхохоталась старуха. — Я вам говорила не трогать его!
 Девушки закончили есть и вышли из столовой. Они ни словом не обмолвились о том, что только что произошло за столом. Наконец остались только мы с миссис Мандер. Старуха уже здорово набралась. Или у нее резиновый желудок, подумал я, или какая-то дырка, в которую все вытекает.
 — Фрэнки, мой мальчик! — захихикала она. — Я всегда считала, что до полного счастья нам не хватает крепкой мужской руки.
 Около половины восьмого девушки спустились в гостиную, все накрашенные и в блестящих платьях из черного сатина. По тому, как при ходьбе качались груди, как ткань облегала бедра, я понял, что под платьями ничего нет. Девчонки расселись в тускло освещенной гостиной маленькими группками в ожидании клиентов. Большая Мэри, как ее все называли, тоже спустилась вниз и спокойно кивнула мне, будто ничего не случилось. Ее звали Большой Мэри, чтобы отличить от черной служанки. Через несколько минут негритянка спустилась в ярком ситцевом платье, сильно контрастировавшим с черной кожей и платьями других девушек, села за пианино и принялась негромко играть и что-то петь грустным голосом. В этом заключалась ее вечерняя работа.
 Откуда-то из глубины дома вышла абсолютно трезвая миссис Мандер. Я так и не понял, как ей удалось так быстро протрезветь. Когда мы встали из-за стола, она едва на ногах держалась, а сейчас старуха была трезва, как стеклышко! Она надела строгое платье, аккуратно причесалась, слегка напудрилась и нацепила на нос очки.
 — Смотри, в первую очередь бери деньги — пятерку за вход, и двадцать пять долларов, если клиент остается на ночь, — напомнила она мне. — Смотри, чтобы бабки лежали у тебя в кармане, прежде чем они поднимутся наверх. Сам оставайся в прихожей. Здесь я сама с ними разберусь. Если кто-то захочет еще, дай мне знать.
 Миссис Мандер достала из бара бутылки, выстроила их на пианино и поставила рядом несколько стаканов. Потом опять вышла ко мне в прихожую.
 — Не пускай пьяных, от них одни неприятности. — Когда зазвенел звонок, она вернулась в гостиную, бросив на ходу: — Открой!
 Девушки стали поправлять прически и платья. Началась борьба за клиентов. Я посмотрел в глазок. На крыльце стоял невысокого роста мужчина, похожий на банковского служащего или лавочника.
 — Миссис Мандер дома? — поинтересовался он. Я открыл дверь и впустил его. Похоже, это был старый клиент, потому что он сразу направился в гостиную. Я слышал из прихожей, как он здоровается с девушками. Через несколько минут мужчина вышел в прихожую с Большой Мэри, на лице которой играла радостная улыбка — она отхватила первого клиента в этот вечер. Он дал мне три доллара. Я показал миссис Мандер три пальца, и она кивнула.
 — О'кей, — проворчал я, и они отправились наверх.
 В дверь позвонили. Я впустил второго гостя, который тоже двинулся прямиком в гостиную. Начали собираться клиенты. Из гостиной доносился звон стаканов, смех и негромкая музыка. Несколько пар поднялись наверх. Спустилась Мэри с низеньким мужчиной.
 — До следующей недели, — попрощалась она.
 — Обязательно приду, — пообещал он.
 Я выпустил его на улицу, а Мэри вернулась в гостиную.


* * *

 Вечер прошел без происшествий. Звенели стаканы, играло голубое пианино, шумела спускаемая в туалете вода, скрипели двери и кровати, шуршали платья, раздавался пронзительный голос миссис Мандер. Около трех старуха выглянула в прихожую.
 — Все в порядке?
 — Да.
 — Тогда закрываемся. — Я запер дверь, и мы отправились в столовую. Рядом с холодильником в стену был вделан сейф. — У тебя должно быть триста пятнадцать долларов, — сказала она, сверяясь со своими записями.
 Напротив имени каждой девушки были проставлены суммы и сколько раз она ходила наверх. Я пересчитал деньги. Бабушка оказалась права. Едва ли здесь удастся что-нибудь стащить, подумал я.
 Миссис Мандер еще раз пересчитала деньги и спрятала в сейф, затем достала джин.
 — Хочешь выпить? — Она протянула бутылку.
 — Нет, спасибо. Бабушка.
 Старуха налила рюмку, опрокинула ее в рот и проговорила:
 — Правильно, не притрагивайся к этой дряни. Кошмарная отрава!
 Я молча наблюдал за ней.
 — Первая за весь вечер, — рассмеялась Бабушка. — Никогда не пью на работе. — Она налила вторую рюмку. — Иди спать, Фрэнк. Ты сегодня славно поработал.
 Я поднялся к себе, разделся в темноте, бросил одежду на стул и лег. Долго ворочался, глядя в темноту. Глаза резало от усталости, но сон не шел. Я закурил и глубоко затянулся.
 Разум говорил, что-то не так. Впервые в жизни я не мог уснуть. Неожиданно накатил страх. Стало страшно непонятного, одиночества, страшно жить без родственников, без брата Бернарда, страшно заглянуть в будущее, которое казалось глубоким колодцем с грязью на дне. Я начал беззвучно плакать в подушку.
 Вслед за страхом пришло омерзение. Мне стало казаться, что грязь въелась глубоко в кожу и проникла в кости. Я почувствовал себя таким Грязным и испорченным, что у меня возникли серьезные сомнения, удастся ли мне когда-нибудь вообще отмыться.
 И зачем я только убежал из Нью-Йорка?..

 Глава 4

 Уснуть так и не удалось. Через пару часов в комнату начал прокрадываться рассвет. Я подошел к окну и закурил. За исключением телеги молочника да нескольких редких прохожих, спешащих на работу, на улице еще никого не было. Начали гаснуть уличные фонари.
 Наполнив таз холодной водой, я умылся и переоделся во все чистое, а грязное белье оставил на кровати. В доме царила тишина. Я осторожно вышел на улицу. За углом раскинулся небольшой парк. Я сел на скамью. Высоко в воздух поднимались струи фонтана, в лучах утреннего солнца сверкали капли воды. Недалеко села стая воробьев и затеяла шумную возню.
 Около фонтана на скамейке спал моряк, прикрывая рукой глаза от солнца. На земле лежала белая шапочка. В парк вошел полицейский и разбудил его, похлопав по плечу. Моряк подобрал шапочку и ушел. Коп продолжил обход парка. Я хотел смыться, но потом подумал, какого черта я должен бежать? Наверное, глубоко в душе я надеялся, что меня поймают и отошлют обратно в Нью-Йорк. Я еще не знал, что не могу вернуться назад, не могу признать ошибку... хотя бы пока. Но если бы меня привезла полиция...
 — Доброе утро, сынок! — поздоровался полицейский.
 — Доброе утро! — ответил я и закурил, надеясь, что он не заметит дрожи в моем голосе.
 — Отличное утро! — Он полной грудью вдохнул свежий воздух и огляделся по сторонам. — Что-то ты рановато.
 — Не спится, — честно признался я.
 — Очень теплая для мая погода, — улыбнулся коп. У него были рыжеватые волосы и голубые глаза, типичный ирландец. — Живешь где-нибудь поблизости?
 — Да, — улыбнулся я в ответ. — Приехал погостить к бабушке. — Я показал рукой в направлении дома. — Я из Нью-Йорка.
 — Прекрасный город! У меня там в полиции служит брат. Его зовут Флагерти. Не знаешь такого?
 — Нью-Йорк большой город, — покачал я головой.
 — Да, большой. Мне пора. Пока.
 — Пока.
 Он пошел дальше, помахивая дубинкой. Я положил голову на спинку скамьи и подставил солнцу лицо. Утреннее солнце несло чистоту и очищало от грязи. Мне показалось, что мое тело наполняется теплотой, и я задремал.
 В начале девятого я проснулся от лая собаки. Вышел из парка через другой вход и направился к магазинам, видневшимся в конце квартала. Позавтракал в ресторанчике и вернулся домой около десяти. Дверь открыла Мэри с повязанной тряпкой головой.
 — Уже встал? — удивилась она.
 — Да.
 — Завтракал?
 — В ресторане в соседнем квартале. — Я вошел в гостиную, которую она только что закончила убирать, сел на диван и принялся читать газету. В приоткрытые окна задувал легкий ветерок. Через открытую дверь виднелась лестница. Через час из столовой донесся запах бекона, и постепенно начали спускаться девушки.
 Первой показалась Большая Мэри. Она заглянула в гостиную, увидела меня и направилась в столовую. Через несколько минут блондинка вновь заглянула в дверь.
 — Можно? — осторожно поинтересовалась она.
 — Да, — буркнул я, не отрываясь от газеты.
 — Не злишься из-за вчерашнего? — Она села и широко раздвинула ноги.
 — Да нет. Обычное недоразумение. — Я перевернул страницу.
 — Конечно, недоразумение, — моментально подхватила Мэри.
 — Угу...
 — Я не хочу, чтобы ты обижался. Ты меня понимаешь? — Большая Мэри еще шире раздвинула колени. Я прекрасно ее понимал. — Если что-нибудь захочешь... — медленно проговорила она.
 — Нет, забудь об этом. Надеюсь, у нас больше не будет недоразумений.
 — Не забывай... в любое время. — Большая Мэри встала и отправилась завтракать.
 Минут через пять спустилась миссис Мандер. Первым делом она подошла к бару и налила джина, потом повернулась ко мне.
 — Доброе утро! Рано ты встал. Плохо спал?
 — Я всегда встаю рано.
 — Уже позавтракал?
 — Да.
 Дженни спустилась последней. Она оказалась единственной, кто надела платье. Остальные были в халатах. На шее сверкал маленький золотой крестик.
 — Доброе утро!
 — Привет!
 — Позавтракал?
 — Угу...
 Она подошла ко мне, покачивая бедрами.
 — У меня отличное настроение. Пошли со мной на мессу.
 — Нет. — Я удивился, что кто-то из такого заведения может посещать церковь.
 — Почему? Тебе там будет хорошо.
 — Оставь меня в покое! — резко ответил я. — Мне плевать, куда ты отправишься — на мессу или в ад! Только убирайся подальше!
 Она весело рассмеялась и направилась к двери.
 — Мы все попадем в ад, и ты тоже. Вот увидишь!
 — О чем это вы беседовали? — спросила миссис Мандер, входя в гостиную. Хлопнула входная дверь.
 — О том, чтобы отправиться в ад, Бабушка.
 — А... — Она опять засеменила к бару. — Дженни постоянно твердит об аде. Она католичка и верит, что за грехи придется расплачиваться. Ты не католик?
 — Нет.
 Старуха поднесла стакан к губам, затем остановилась, словно ее поразила мысль.
 — Послушай, мне показалось, что ночью кто-то стонал. Она не заставила тебя избить ее?
 — Нет, черт побери!
 Миссис Мандер пристально и слегка удивленно посмотрела на меня.
 — Ах да... у нее оставался на ночь клиент. — Она выпила джин. — Если Дженни когда-нибудь тебя об этом попросит, — медленно проговорила старуха полным ненависти голосом, — выдай этой извращенке на полную катушку!
 Я невозмутимо смотрел на миссис Мандер, но с каждой минутой мне становилось здесь все противнее.

 Глава 5

 Только в четверг ночью я принял решение. Прошедшие несколько дней выдались относительно спокойными. Ко мне привыкли. Каждый из нас занимал свое место, делал свое дело. Мы старались не вмешиваться в дела друг друга. Я с удивлением понял, что меня приняли в компанию. А в глубине затаилась подспудная мысль, что я занимаюсь самым обычным сводничеством. Я запутался и никак не мог понять, оставаться или нет?
 В четверг после обеда я читал в гостиной газету и курил. На улице моросил противный дождь. Миссис Мандер отправилась с одной из девушек в кино. Я вчера ходил на «Седьмое небо», в котором в романтические моменты пианист играл одну трогательную мелодию. Из кинотеатра вышел в подавленном настроении и отправился пить кока-колу. Проходя мимо вербовочного пункта военно-морского флота, заглянул в окно. Высокий загорелый лейтенант показывал застенчивому юноше плакаты. Можно было без особого труда догадаться, что он нахваливает службу и подтверждает свой рассказ показом экзотических плакатов. На какую-то долю секунды захотелось зайти, но я медленно отошел от окна.
 На душе кошки скребли. В гостиную вошла Мэри. Она села за пианино и начала играть, но я был не в настроении слушать музыку. Негритянка играла что-то печальное, и я вспомнил о родственниках. Как они там в Аризоне? Синее пианино начало действовать мне на нервы.
 — Бога ради, закрой ты эту дрянь! — в сердцах воскликнул я.
 Мэри молча закрыла крышку и вышла, но долго сидеть одному мне не пришлось.
 — В чем дело, Фрэнк? — полюбопытствовала Дженни, входя в гостиную.
 Она была в рабочей одежде: черное платье на голое тело и маленький золотой крестик, который создавал обманчивое впечатление невинности. У Дженни была очень белая кожа.
 — Ни в чем! — рявкнул я.
 Она присела на подлокотник моего кресла, нагнулась и заглянула в газету через плечо. Я швырнул газету на пол.
 — Иди отсюда!
 Несколько секунд Дженни как-то странно смотрела на меня. Неожиданно мне показалось, что меня вот-вот вырвет. Я словно раздвоился: выше пояса один человек, а ниже другой.
 — Что ты здесь делаешь? — Она слабо улыбнулась, будто прочитав мои мысли.
 Я не ответил, потому что отвечать было нечего. Дженни взяла мою руку и погладила низ своего теплого живота.
 — Почему ты сам не уходишь? Ты нормальный парень. Неужели хочешь опуститься на дно, как мы? Хочешь, чтобы тебя тоже проклял Бог? — Все это время она гладила моей рукой низ своего живота.
 Я выдернул руку и влепил ей пощечину. Дженни полетела на пол и радостно уставилась на меня, будто хотела, чтобы я ее ударил.
 — Ты сильный, — прошептала она.
 Я молча встал и перешагнул через нее, но она схватила меня за ногу. Я оттолкнул ее, тогда Дженни попыталась схватить меня за руку. Я вновь влепил ей пощечину. Она полусидела, полулежала с закрытыми глазами. Но когда я сделал шаг, Дженни опять схватила меня за ногу. Другой рукой она задрала юбку и застонала, извиваясь на розовом ковре.
 — Фрэнк... давай!.. Ну давай же!..
 Пришлось пнуть ее в бок, чтобы она отпустила мою ногу. Я выскочил на крыльцо и закурил. Через минуту к двери подошла Дженни.
 — Ты не можешь уйти! — злобно прошипела она. — Ты боишься!
 Неожиданно все стало на свои места, и я улыбнулся. Глаза девушки широко раскрылись, словно она испугалась, что я ее ударю.
 — Ты псих! — испуганно прошептала она. — Самый настоящий псих!
 Она бросилась в дом.
 Я громко рассмеялся, бросил окурок в канаву и тоже вошел в дом.
 День пролетел быстро. Я все время повторял про себя: «Я боялся! Я боялся!» Заклинание помогло, и мне с каждой минутой становилось легче. Я теперь понял, почему согласился на предложение старухи. Не такой уж я и умный! Миссис Мандер обвела меня вокруг пальца. Сначала напугала фараонами, затем предложила работу. Я мысленно расхохотался.
 В ту ночь на дверях заведения миссис Мандер стоял совсем другой человек, который другими глазами смотрел на убогость и грязь борделя, на посетителей, тайком пробирающихся в дом, на вонь от девочек, на какой-то грязный скрип ступенек, по которым взад-вперед ходили клиенты, на ленивое выражение победы на лицах девушек, когда они прощались с ними.
 Около полуночи к нам заглянул моряк. Похоже, он пришел к миссис Мандер не в первый раз. Он поднялся наверх с Дженни и через полчаса, весело смеясь, спустился вниз.
 — Ну и девка! — сказал он мне на прощание. Потом добавил: — Что-то ты уж слишком молод для этого заведения, парень!
 — Я уже ухожу, — объявил я.
 — Правильно делаешь! — Он вышел из дома и начал спускаться с крыльца.
 — Эй, постой! — Я импульсивно бросился вслед за ним.
 — Что?
 — Правда, что говорят о флоте?
 — Что, правда?
 — Ну, что можно повидать мир, многому научиться... — взволнованно объяснил я.
 — Ты хочешь записаться на службу? — прервал он меня.
 — А меня возьмут?
 — Возьмут! — рассмеялся моряк. — Стань моряком, тогда и узнаешь, что такое флот.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Иди, малыш, записывайся! — вновь рассмеялся он. — Учиться можно только на собственном опыте.
 — Ну и пойду! — горячо ответил я, не уловив сарказма в его голосе. — Завтра же пойду!
 — Давай, давай... повидаешь мир... из иллюминатора. — Он спустился с крыльца.
 — Ты шутишь? — Я схватил его за руку. Моряк посмотрел на меня, потом на ступеньки и неожиданно улыбнулся.
 — Верно, малыш, шучу. Посмотри на меня. Я побывал везде: в Европе, Китае, Южных морях. Потрясная житуха! — Он опять взглянул на дом. — Во всяком случае, намного лучше, чем эта.
 Я медленно вошел в дом. Сейчас я окончательно принял решение. Как обычно, закрылись мы в три. После того, как пересчитали деньги, миссис Мандер неожиданно спросила:
 — О чем это ты трепался с морячком?
 Сначала я испугался, что она подслушала нас, затем понял, что она не могла ничего услышать из-за пианино.
 — Ни о чем. Он уронил бумажник, и я вернул его. Пару секунд старуха пристально смотрела на меня, затем потянулась за бутылкой.
 — Знаешь, что мне в тебе нравится, Фрэнки? Честность. — Она выпила. — Мелкое воровство портит репутацию таким заведениям, как наше.

 Глава 6

 В десять утра я уже стоял у дверей еще закрытого вербовочного участка. Я решил подождать открытия в кафе напротив. Когда старшина открыл дверь, я быстро допил кофе и перешел улицу. Старшина только что уселся за стол.
 — Я хочу записаться на службу, — равнодушно сообщил я.
 — В морскую пехоту или во флот?
 — Во флот.
 Он показал на стул.
 — Присаживайтесь. Сейчас придет лейтенант Форд.
 Я просмотрел с десяток проспектов, затем взял красочный буклет, описывающий жизнь моряка на корабле и берегу. Наконец пришел Форд.
 — Это к вам, сэр, — доложил старшина, отдавая честь. Лейтенант Форд оказался совсем молодым парнем. Он внимательно посмотрел на меня и сел за стол. Потом достал из ящика несколько бланков, обмакнул ручку в чернильницу и начал живо задавать вопросы. Я отвечал так же быстро.
 — Имя?
 — Фрэнсис Кейн. — Полное имя?
 — Фрэнсис Мандер Кейн. — Я и не знал, что для поступления на службу во флот понадобится полное имя, и поэтому сказал первое, что пришло в голову.
 — Адрес?
 Я назвал свой теперешний адрес.
 — Когда родились?
 — 10 мая 1909 года.
 — Значит, восемнадцать. Необходимо согласие родителей.
 — Мои родители умерли.
 — Тогда опекуна.
 — Я живу с бабушкой, — объяснил я.
 — Отлично. Мы отошлем ей документы.
 Я не подумал, что понадобится согласие миссис Мандер. Ничего страшного! Я перехвачу бумаги и подделаю подпись старухи. Я всегда вставал раньше всех. Лейтенант продолжал задавать вопросы. Наконец он закончил, и мы встали.
 — Когда ваша бабушка подпишет документы, принесите их сюда. Захватите с собой вещей на три дня. Если пройдете медицинскую комиссию, вас приведут к присяге и сразу пошлют в лагерь для новобранцев.
 — Спасибо!
 — Счастливо! — улыбнулся лейтенант Форд и протянул руку.
 Я пожал его руку и отправился к себе, мечтая о море.


* * *

 В понедельник утром пришло письмо. Я нашел его на столе в прихожей, куда Мэри складывала почту. В левом верхнем углу стоял штемпель «Военно-морской флот Соединенных Штатов». Конверт я распечатал у себя в комнате. Там, где должна была расписаться миссис Мандер, лейтенант Форд поставил крестик. Я расписался за старуху и сунул конверт в карман старого синего пиджака.
 Последняя ночь в заведении миссис Мандер ничем не отличалась от предыдущих. После закрытия я, как всегда, сдал в столовой деньги.
 Как обычно старуха налила джина. Когда я не пошел наверх, она удивленно уставилась на меня.
 — Что случилось, Фрэнки?
 — Я завтра ухожу.
 — Чем собираешься заниматься?
 Я промолчал.
 — Ладно! Согласна, это не мое дело. — Миссис Мандер опрокинула вторую рюмку. — Как быть с одеждой, которую я тебе купила?
 — Оставьте ее себе. У меня хватит одежды.
 — Мне плевать, чего тебе хватит, а чего — нет! Я заплатила за костюм большие деньги!
 — Ну и что теперь делать?
 После минутной паузы старуха предложила:
 — Я прибавлю тебе десять баков!
 — Ничего не выйдет! — отрезал я. — Мне не нравится работа!
 — Послушай, Фрэнк. Если останешься, быстро сделаешь большие бабки. Может, через какое-то время я сделаю тебя партнером. Ты мне нравишься. У тебя все получится, вот увидишь! Мы сработаемся.
 — Я ухожу. — Я решительно встал.
 — У меня нет родственников, и я скопила большие деньги. Я уже старая и мне нужен человек, которому можно доверять. Ты ни разу не соврал. Останься, и я сделаю тебя богатым.
 Мне стало жалко старуху. Наверное, у нее была несладкая жизнь.
 — Извините, миссис Мандер, но я не могу остаться.
 — Ну и проваливай к черту! — закричала миссис Мандер дрожащим голосом.
 Я молча направился к двери.
 — Фрэнк!
 — Да?
 — Деньги нужны? — спросила она более мягким голосом.
 Я покачал головой, но миссис Мандер отделила от пачки несколько купюр и протянула мне.
 — Бери. Мне столько все равно не надо.
 Я сунул деньги в карман и поблагодарил.
 — Подойди ко мне на минуту, — позвала она.
 Я подошел к миссис Мандер, и она взяла меня за руку.
 — Ты хороший мальчик, Фрэнк. В тебе есть что-то дикое и жестокое, что нужно смягчить, но есть и много хорошего. Что бы ты ни делал, не меняйся! Не теряй то хорошее, что не дает тебе стать плохим и жестоким. — Старуха налила джина.
 Я изумленно молчал. Похоже, Бабушка полюбила меня.
 — Ну? — спросила она.
 — До свидания. — Я импульсивно нагнулся и поцеловал ее сухую и шершавую, как лист старой бумаги, щеку.
 Миссис Мандер удивленно дотронулась до щеки и задумчиво проговорила:
 — Давно...
 Я закрыл за собой дверь и отправился спать. На следующее утро я прошел медицинскую комиссию и был принят в Военно-морской флот США. Со мной присягу принимали еще трое новобранцев.
 — Поднимите правую руку и повторяйте за мной, — сказал лейтенант Форд.
 Я поднял правую руку. Наступила такая тишина, что я слышал стук собственного сердца.
 — Я клянусь... — негромко начал лейтенант.
 — Я клянусь... — торжественно повторил я вслед за ним.




 Интерлюдия
 Джерри


 Джерри Коуэн удобно устроился в любимом кресле, достал из ящика сигарету и посмотрел на Джанет и Мартина, сидящих напротив. Потом обвел взглядом гостиную. Ему нравилась простая, но изысканная мебель, картины на стенах, увеличенная цветная фотография Джанет, стоящая на радиоприемнике.
 Он сделал ее во время медового месяца в Большом Каньоне. Джанет, слегка отвернувшись в сторону, смеялась и показывала рукой на какое-то чудо природы. Фоном служил огромный, красивый каньон. Прекрасный снимок! Это была лучшая фотография Джерри, и он гордился ею.
 Джерри глубоко затянулся и прислушался к разговору. Джанет и Мартин продолжали говорить о Фрэнсисе. Коуэн почувствовал легкую досаду, что разговор принял такой оборот, затем рассмеялся про себя. Опять он вел себя, как последний дурак. Разве можно злиться на мертвых? Они принадлежат прошлому, частью которого стал и Фрэнки Кейн.
 Мартин наклонился вперед.
 — Джерри, ты что-то молчишь весь вечер. Ты никогда не рассказывал, как вы познакомились с Фрэнки.
 Джерри Коуэн увидел, что они ждут ответа. Задумавшись на несколько секунд, он заговорил с простой, очаровательной честностью, которую так хорошо научился использовать.
 — Мы встретились довольно просто... как и ты, примерно. Мы подрались и разошлись, так и не выяснив, кто сильнее. Столько лет прошло!.. Я учился в частной школе Лоуренса в Коннектикуте. Как-то на уик-энд приехал отец. Я тогда сидел на кровати у себя в комнате, а он ходил взад-вперед. Отец был удивительным человеком. Даже в детстве он обращался со мной, как со взрослым, и постоянно интересовался моим мнением по, разным вопросам.
 Так было и в тот день. «Видишь ли, сынок, через два года мою кандидатуру выдвинут на пост мэра Нью-Йорка. Ребята считают...» «Что я должен учиться в Нью-Йорке», — закончил я. Я все прекрасно понимал. Не зря я был сыном политика. Все время я наблюдал за отцом и многому у него научился.
 «Верно, сынок, — кивнул он. — Я был бы очень рад, если бы ты попробовал. Когда тебя будут видеть среди простых детей, сам знаешь, как изменится ко мне отношение избирателей. — Он присел на край кровати и обнял меня за плечи. — Я знаю, как тебе здесь нравится, Джерри, и как тебе будет тяжело отсюда уезжать, но ты уже взрослый мальчик. Ты сейчас почти мужчина и сам должен принимать важные решения».
 Я хотел быть похожим во всем на отца, который казался мне самым великим человеком на свете. Я тоже хотел быть лидером, чтобы ко мне тянулись люди, уважали и восхищались мною. Я знал, чего хотел и что для этого нужно сделать. Из Лоуренса уезжать очень не хотелось, но в жизни были вещи и поважнее. Так я попал в школу Святой Терезы.
 Я перешел туда, но мне там никогда не нравилось. Кругом грязь, большинство учащихся глупые, грубые дети из бедных семей. Я никогда ничего не имел против них, но я никогда не чувствовал себя среди них, как среди друзей в Лоуренсе. — Коуэн негромко рассмеялся. — Наверное, я немного был снобом. Но я пытался измениться, честно, пытался, и думаю, мне это удалось, потому что большинство ребят в конце концов приняли меня. Они приняли меня в свою компанию, полюбили, но я никогда так и не стал вожаком из-за Фрэнки.
 Фрэнки был крутым парнем. Он придумал правила, которые остальные выполняли. Сначала мы приглядывались друг к другу, как бы приценивались. Затем подрались. Хотя драка закончилась безрезультатно, в душе я знал, что победил он. Я знал, что победа оказалась бы на его стороне, даже если бы я побил его.
 Понимаете, там я был совсем чужим, а Фрэнки являлся одним из них. Я никогда не мог добиться того, чтобы стать для них своим. Фрэнк оказался первым парнем, которому я завидовал.
 Как говорится в старинной поговорке, «Если не можешь их победить, стань таким же, как они». Я это и пытался сделать. Чем больше я узнавал Кейна, тем больше он мне нравился, несмотря на грубый язык, рваную одежду, и грязь на лице и руках. Казалось, мы имеем много общего. Единственная разница заключалась в том, что вожаком был Фрэнки. Я долго старался найти это незаметное отличие.
 Даже отец заметил это. Однажды я привел Фрэнки домой. «Этот парень опасен, — сказал отец после его ухода. — Он умен, жесток и задирист. Пусть тебя не обманывают его разговоры».
 Я улыбнулся и ответил, что все знаю. Но Фрэнки никогда не представлял для меня опасности, он всегда был моим другом, и я любил его.
 Служанка принесла электрический кофейник, поставила три крошечных чашки, блюдца, положила ложечки. Джерри молчал, пока она расставляла посуду.
 — Я сама разолью кофе, Мэри, — сказала Джанет и забрала у девушки салфетки.
 — Хорошо, мэм. — Служанка вышла из гостиной.
 Держа чашечку с блюдцем на колене, Джерри Коуэн продолжил рассказ:
 — Помните, как его выбирали президентом курса? Фрэнки должен был произнести речь, которую мы для него написали. Помните, как у него не получалось, как мы гоняли его, как боялись, что он все завалит? Я тоже думал, что он провалится, даже немного на это надеялся в глубине, рассчитывая, что хоть в чем-то я лучше его.
 Помните, как он начал говорить? Сначала очень громко. Я сидел и думал: «Ну вот, начинается! Сейчас он все завалит». Но Фрэнки ничего не завалил. Он отлично выступил, говорил просто, спокойно, как с друзьями. Тогда-то я и понял, что имел в виду отец, когда назвал его задирой. Мы знали, что он до смерти боится той речи, а он взял да и околдовал всех. Кейн оказался прирожденным актером. Помните, как он вывел Джанет? Он интуитивно совершил правильный поступок. Фрэнки чувствовал, какое решение правильно, а мне над этим приходилось долго и мучительно думать. Он был политиком, каким я хотел стать с самого детства. Он объединял в себе наши с отцом достоинства: магнетизм, очарование и интуицию отца по отношению к людям и мое упорство.
 «Таких, как он, очень мало, — сказал я себе, глядя, как Фрэнки раскланивается на сцене с Джанет. — Наблюдай за ним и учись». Я наблюдал за Фрэнки, учился и любил его.
 Мне казалось, что все в нем просто. Для меня он представлял простоту и такт в сочетании с мгновенной сообразительностью. Фрэнки знал, что хотел, и упрямо шел к намеченной цели. Он говорил, что думал, и делал, что хотел, невзирая на последствия. — Джерри поднес чашечку к губам. Кофе уже остыл, и Коуэн, едва заметно надув губы, поставил ее на стол. — Видите, для меня Фрэнки не был такой тайной, как для вас. Я его очень хорошо знал. Я научился предугадывать его поступки раньше его самого.
 — Но ты же не знал, что он убежит, — прервал его Мартин Кэбелл.
 — Верно, — кивнул Джерри. — Но вспомни, в ту субботу я его не видел. Если бы я его тогда увидел хоть мельком, я бы обо всем догадался.
 Однако про себя Джерри Коуэн подумал: «А почему я так уверен в этом? Действительно ли я знал его так хорошо, как мне кажется? Ведь никто не может предсказать будущее. Да, Фрэнки всегда обладал тем, к чему я стремился. Он пользовался большим авторитетом в школе, первым подружился с Джанет. Все это досталось мне после его побега, как бы по наследству, и я не уверен, что добился бы всего этого, если бы он остался».
 Часть 4


* * *


 Глава 1

 Я стоял на ступеньках штаба и смотрел на военно-морскую базу. 30 декабря 1931 года. Холодный ветер дул через бухту Сан-Диего. Я поднял воротник и закурил. В кармане лежали увольнительные документы, а у ног стоял чемоданчик со скудными пожитками.
 Я был рад снова оказаться на гражданке. Нельзя сказать, что мне пришлось во флоте плохо, флот оказался лучшим местом, чтобы переждать несколько лет до наступления совершеннолетия. Хотя, возможно, я и заменил одну тюрьму на другую. В любом случае сейчас я был рад вновь стать гражданским человеком.
 Служба проходила скучно. Суровые правила, устав, строжайший распорядок дня принижали достоинство и уменьшали возможность проявить себя. Однако дисциплина кое-что мне и дала. Я много читал, учился. Служил на орудии и изучал математику, работал кладовщиком и познакомился с бухгалтерским делом, а кроме этого пришлось заниматься английским, историей и много географией.
 Сейчас всему этому пришел конец. Я затянулся в последний раз, выбросил окурок и направился к воротам. Протянул дежурному старшине документы.
 — О'кей, матрос, — кивнул он. — До встречи!
 — Черта с два, до встречи! Прощай! Я уже свое отслужил.
 — Все так говорят, а потом возвращаются.
 — Я не вернусь. Я еду домой. — Я подошел к остановке и сел в автобус.
 Когда автобус тронулся с места, я бросил последний взгляд на базу. Вот родственники обрадуются! Последний раз я писал им из Нью-Йорка. Мне дали увольнительную на двадцать четыре часа, и я целое утро слонялся по городу, не зная, чем заняться. Внезапно выяснилось, что стою перед домом Джерри Коуэна. Я поднялся на крыльцо и позвонил.
 Дверь открыл дворецкий.
 — Джерри дома? — спросил я.
 — Мистер Джерри в колледже. Что-нибудь передать?
 — Нет, — ответил я после паузы и спустился с крыльца. В тот миг я по-настоящему ощутил тоску по дому. Я находился в городе, в котором прожил всю жизнь, и не видел вокруг ни одного знакомого лица. Настроение испортилось. Я нашел отель, снял номер и начал писать письмо.
  "Дорогой дядя Моррис, тетя Берта, Ирен и Эсси! 
  Хочу сообщить, что у меня все в порядке. Надеюсь, что у вас тоже все хорошо. Особенно надеюсь, что дядя Моррис вылечился! Извините за те тревоги, которые я вам причинил своим побегом, но я не мог возвратиться в приют после того, как жил с вами! Я не болею, все время работаю. Скоро мне исполнится восемнадцать, и я перееду к вам. Не беспокойтесь, у меня есть все, в том числе и деньги. 
  Целую, Фрэнки". 
 Мне пришла в голову идея. Я пошел в банк и закрыл счет. Вложил чек в конверт и отправил с письмом. Больше делать в Нью-Йорке мне было нечего.
 Все это произошло почти два года назад. Сейчас я уволился из флота и собирался отправиться в Аризону. В Сан-Диего поселился в первом попавшемся отеле и, не поднимаясь наверх, сразу зашел на почту.
 Девушка дала мне бланк для телеграммы и карандаш. Я облокотился на стойку и начал, улыбаясь, писать. Теперь все будет о'кей. Я еду домой с двумя сотнями баков в кармане.
  "Мистеру М. Кайну, 221, Линкольн Драйв, Тусон, Аризона. 
 Сегодня уволился флота тчк хочу немедленно приехать тчк проживу здесь конца недели тчк дату приезда сообщу тчк очень хочу повидать всех вас тчк целую зпт франк".
 Мальчик показал мне комнату. Я быстро переложил вещи в комод и спустился вниз спросить у портье, где можно купить хорошую одежду. Он посоветовал зайти в магазин на Грэнд авеню. Я выбрал три неплохих костюма по девятнадцать долларов. Продавец обещал их немного переделать через несколько дней, но я попросил поторопиться. Тогда он сказал, что костюмы будут готовы к субботе, на следующий день после Нового года. В соседнем магазине купил шесть рубашек по доллару с четвертью, нижнее белье, носки и галстуки. За шесть баков приобрел небольшой саквояж и вернулся в отель. Как только привезут костюмы, думал я, можно будет ехать в Аризону.
 Новогоднюю ночь я провел в номере. Всю ночь в гостинице гуляли, и шум от вечеринок доносился через закрытую дверь. Странно, но настроение было совсем непраздничное. Слишком многое предстояло решить, обдумать. Представляю, как мои обрадовались, получив телеграмму, как они ждут моего приезда! Девочек, наверное, уже совсем не узнать. Они сейчас должно быть превратились в молодых леди.
 На следующий день я отправился за костюмами. Снял форму и переоделся в коричневый твидовый. Подойдя к зеркалу, не узнал себя — так давно не носил гражданскую одежду. Потом купил билет на поезд до Тусона на следующее утро и отправился в гостиницу выписываться. Портье как раз клал в мой почтовый ящик телеграмму. Я так разволновался, что не открыл ее сразу. Телеграмма была из Тусона. Они ответили, радостно думал я, поднимаясь в номер. Закрыв дверь, развернул телеграмму.
 К записке была приколота моя телеграмма. Записка гласила:  «Ваша телеграмма от 30 декабря 1931 года не доставлена по следующим причинам: 1. Адресат по данному адресу не проживает; 2. Новый адрес неизвестен». 
 Несколько секунд я тупо смотрел на записку, затем опустился на стул. Все мои надежды улетучились, как дым. Пару минут я сидел, ни о чем не думая, не зная, что делать дальше. Даже в мыслях не укладывалось, что они могли уехать, не предупредив меня. Хотя откуда они знали мой адрес? Меня снова охватило чувство одиночества, заброшенности и безнадежности. Через закрытое окно доносились звуки с улицы, в холле послышался женский смех. Я курил сигарету за сигаретой. Скоро в номере висели клубы дыма. Не знаю, сколько я так просидел, но, когда поднял глаза, за окном уже стемнело. Я медленно встал и выглянул на улицу. По всему городу зажглись огни. Я начал бесцельно мерять комнату шагами, не в силах ни на чем сконцентрироваться.
 Потом спустился в ресторан, что-то заказал, но есть не стал. В холле какое-то время разглядывал людей невидящим взглядом. В голове вместо мыслей — какой-то вакуум. Наконец мой взгляд остановился на телеграфной стойке. Я подошел и показал девушке телеграмму.
 — Вы мне можете что-нибудь объяснить?
 — Нет, мистер Кейн. Я сразу передала ее портье.
 — Они могли ошибиться?
 — Не думаю. Они проверяют очень тщательно.
 — Спасибо.
 Я отошел от нее. Девушка задумчиво смотрела мне вслед.
 Рядом находилась телефонная комната. В ней народу оказалось не так много, как в холле, поэтому я зашел.
 С одной стороны не хотелось оставаться абсолютно одному, с другой — не хотелось сидеть среди толпы. Я не мог объяснить своего состояния. Через полчаса в комнату пришла телеграфистка и скрылась в соседней кабине. Я не видел, как она бросала монету, не слышал, как разговаривала. Через несколько минут девушка вышла и с удивлением заметила меня. Когда она улыбнулась, я вежливо кивнул.
 Она достала из сумочки сигарету.
 — Не найдется огонька, мистер Кейн? — улыбнулась телеграфистка.
 Я, конечно, все понял, но мне было наплевать. Протянул зажженную спичку. Она села рядом, и я подвинулся, уступая место.
 — Спасибо, — поблагодарила девушка.
 — Не стоит.
 — Новый костюм?
 — Что? — Несколько секунд я не мог понять, о чем она говорит, потом кивнул. — Только сегодня купил.
 — Ну и как на гражданке?
 — Нормально.
 — Наверное, отвыкли от свободы?
 — Есть немного. Нужно привыкать заново.
 — Жалко, что с телеграммой так получилось, — сочувственно произнесла девушка.
 — Этого следовало ожидать. — Настроение стало улучшаться. Девчонка оказалась первой в этом чертовом заведении, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Я внимательно посмотрел на нее. Недурна собой: черные волосы, голубые глаза, стройная фигурка. Я улыбнулся. — Не хочу обременять вас своими неприятностями. Спасибо за участие.
 — Да нет. Просто у меня близкий друг служит во флоте. Я часто спрашиваю себя, каким он вернется?
 — Там не так уж плохо, если знать, чего хочешь, — ответил я.
 — Что собираетесь делать?
 Я закурил. Что я собирался делать? Не знаю... еще не думал над этим.
 — Если честно, то не знаю. Наверное, буду искать работу.
 — Что-нибудь конкретно?
 — Да нет, что попадется.
 — Сейчас непросто найти работу.
 — У меня никогда не было трудностей с работой, — уверенно заявил я.
 Некоторое время мы молчали. Затем она встала.
 — Мне пора. Уже поздно. Нужно идти домой.
 — Позвоните домой и предупредите, что задерживаетесь, — импульсивно предложил я. — Может, проведем вечер вместе? Не хочу показаться грубым, но вы могли бы показать мне город, а то я его совсем не знаю.
 — Спасибо за откровенность, мистер Кейн, — улыбнулась телеграфистка, — но мне на самом деле нужно идти домой.
 Черта с два! Ей нужно домой так же, как и мне. Я решил подыграть.
 — Пожалуйста, пойдемте, — взмолился я. — Я буду вам очень признателен. Вы даже не знаете, как одиноко в незнакомом городе!
 — Ладно, — согласилась она после недолгих раздумий. — Я пойду с вами, мистер Кейн, но сначала мне нужно позвонить домой.
 — Меня зовут Фрэнк.
 — Хорошо, Фрэнк, — улыбнулась девушка. — Меня зовут Хелен.
 Хелен вновь зашла в телефонную будку, опять просто постояла там пару минут, притворяясь, что разговаривает, и вышла. Я рассмеялся про себя.
 Мы отправились в какой-то ночной клуб, поужинали и выпили несколько коктейлей. Раньше я никогда много не пил, но сейчас было наплевать! Я опьянел. Мы танцевали и пили, танцевали и пили и скоро было уже два часа. Мы вышли на улицу, и я остановил такси.
 — Я отвезу тебя домой, — предложил я.
 — Я не могу ехать домой в таком виде, — захихикала Хелен. — Отец страшно разозлится.
 — А где тогда ночевать?
 — В отеле. Я часто остаюсь там, когда заработаюсь допоздна.
 — В «Беркели», — сказал я таксисту.
 Свежий воздух из приоткрытого окна проветрил голову, и я быстро протрезвел. Хелен сидела в углу и улыбалась.
 — В чем дело? — спросил я.
 — Я чувствую себя глупо, — вновь захихикала она.
 — Да? — Я обнял ее и притянул к себе.
 Девушка прижалась, и я поцеловал ее.
 — Все еще чувствуешь себя глупо? — Я опять поцеловал ее. На этот раз Хелен горячо ответила на поцелуй.
 — Сейчас нет. — Хелен отодвинулась. — А ты здорово целуешься!
 — Это не все, что я могу делать, — сообщил я слегка заплетающимся голосом. — У меня много талантов. — Я опять поцеловал ее в губы, потом в шею. Хелен прильнула ко мне, затем неожиданно отпрянула.
 — Гостиница, — хрипло прошептала она.
 Такси остановилось перед отелем. Я отпустил ее, и она поправила одежду. Мы вышли из машины, и я расплатился с водителем.
 — Пошли, — сказал я, беря ее за руку.
 — Я не могу войти с тобой. Меня сразу уволят. Нам нельзя гулять с клиентами. Лучше давай попрощаемся здесь.
 Я изумленно уставился на девчонку. Попрощаемся? Она что, с ума сошла? Я не гуляю по ночам и не трачу бабки, чтобы прощаться на тротуаре. Я опять взглянул на нее. Да нет, кажется, с ней все о'кей. Неужели я ошибся? Может, она просто решила утешить меня? Я недоуменно пожал плечами.
 — Уверена, что достанешь номер?
 Хелен кивнула.
 — Тогда спокойной ночи! — немного сердито попрощался я и вошел в холл. Паршивка, раздразнила меня и в кусты! Но поднимаясь по лестнице, я уже улыбался. По крайней мере, она заставила меня забыть неприятности.
 Я снял пиджак и галстук. Затем достал бумажник и пересчитал деньги. Около ста десяти долларов. Решил завтра же выписаться и найти жилье подешевле, а в понедельник отправиться на поиски работы. Снял рубашку, умылся, сел на кровать и закурил. В дверь постучали так тихо, что я едва услышал. Я быстро спрятал деньги в комод и открыл дверь.
 На пороге стояла Хелен.
 — Ты не собираешься пригласить меня? — поинтересовалась она.
 — Конечно, входи, — пробормотал я и освободил дорогу.
 Она вошла в номер, и я закрыл дверь.
 — Я хотела поблагодарить тебя за приятный вечер.
 — Это я должен тебя благодарить, — вежливо ответил я.
 Черта с два, она пришла меня благодарить! Я выключил верхний свет, и сейчас в комнате горел только ночник.
 Мы молча смотрели друг на друга в полумраке. Неожиданно я сделал шаг вперед, а Хелен инстинктивно отпрянула назад. Я поймал ее за руку.
 — В чем дело, крошка? — Я притянул ее к себе и поцеловал.
 — Я боюсь. Ты у меня первый.
 Я сунул руку под платье и дотронулся до мягкой теплой груди. Хелен шумно вздохнула. Я заставил ее лечь на кровать и опять поцеловал. Она притянула мою голову вниз.
 — Все должно быть когда-то впервые, крошка, — сказал я. — Я не причиню тебе боли.
 Я пробежал пальцами по теплому девичьему бедру.
 — Я боюсь, Фрэнк, — прошептала Хелен, останавливая мою руку. — Но... — Я прервал ее поцелуем в грудь. Когда я оторвался от груди, она закончила: — Но я нужна тебе. Тебе кто-то нужен. Там внизу ты показался мне таким одиноким...
 Я выключил ночник.
 — Да, ты нужна мне, крошка!

 Глава 2

 Ночью я проснулся от какого-то шороха, но когда протянул руку, Хелен не было. Деньги из комода исчезли. Я тихо выругался и начал одеваться. В карманах штанов осталось только десять баков. Спускаясь вниз, посмотрел на часы, которые показывали около пяти утра.
 — Телеграфистка здесь? — спросил я ночного портье.
 — Нет, — ответил он. — Какую вы имеете в виду?
 — Дневную. Ту, которую зовут Хелен.
 — А, эту... Она просто подменяла постоянную, которая заболела. Что-нибудь стряслось?
 Что-нибудь стряслось? Еще как стряслось! Меня обчистили. За один номер я должен около двадцати баков, а он спрашивает меня, что стряслось?
 — Нет, — ответил я. — Просто вспомнил о срочной телеграмме. Ничего, подожду до утра.
 Я поднялся к себе. Теперь до меня дошли слова старшины. Я не раз слышал истории о матросах, которые через несколько дней после увольнения возвращались, потому что их обчистили. Теперь это случилось со мной. Я закурил и задумался.
 Около десяти спустился вниз.
 — Не знаете, где Хелен? — спросил я у телеграфистки.
 — Откуда мне знать? — пожала она плечами. — Ее прислали к нам на проверку, пока я болела. Хотите, чтобы я узнала?
 — Пожалуйста. Это очень важно!
 Она передала запрос на центральный телеграф и скоро приняла ответ: «Не знаем. Ее наняли всего на день, и она не оставила адреса».
 Я спросил у портье, где можно найти управляющего? Меня отвели в его кабинет. Управляющий оказался среднего роста седым и спокойным мужчиной.
 — Чем могу служить, мистер Кейн? — вежливо поинтересовался он.
 Я поведал ему свою невеселую историю. Он внимательно слушал, сложив руки на груди. Когда я закончил, он спросил, чего я хочу от него?
 — Не знаю, — честно ответил я.
 — И я тоже не знаю. — Управляющий встал. — У нас есть сейф, в котором постояльцы могут хранить деньги и ценности. На видном месте висит объявление: «АДМИНИСТРАЦИЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ДЕНЬГИ И ЦЕННЫЕ ВЕЩИ, НЕ СДАННЫЕ В СЕЙФ». Я уже много слышал рассказов таких же, как ваш. Ко мне приходят люди, проигравшись в карты, на скачках или просто пропив деньги, и надеются, что мы можем им чем-то помочь! У нас такой же бизнес, как и у остальных. Если мы будем всем помогать, нас просто выгонят с работы. Кстати, у вас хватит денег, чтобы оплатить счет? — неожиданно поинтересовался он.
 — Нет. Я же вам сказал, что эта стерва меня полностью обчистила.
 — Ай-яй-яй! — покачал головой управляющий. — Какая жалость!
 — Может, дадите несколько дней отсрочки? Я найду работу и расплачусь до последнего цента.
 — Вы что, не знаете, мистер Кейн, что сейчас почти невозможно найти работу? — рассмеялся управляющий. — Вы остановились в довольно дорогом номере, по-моему, около трех с половиной в день. Нет, боюсь, владельцы отеля не разрешат предоставить вам отсрочку.
 — Тогда дайте мне как-то отработать счет.
 — Извините, но я не могу и этого сделать. У нас и так раздуты штаты, и на этой неделе я намерен уволить несколько человек.
 — Значит, я опять вернулся туда, откуда начинал, — негромко заметил я. — Что же мне теперь делать?
 — Не знаю, но в данных обстоятельствах я должен настоятельно попросить вас немедленно освободить номер и оставить одежду... я имею в виду ту, что не на вас, в виде залога.
 Я гневно вскочил на ноги.
 — Ну и гады же вы! Так вы поступаете с честными людьми! Если бы я хотел вас обдурить, я бы ничего не сказал. Но нет... я, конечно, поступил, как последний сосунок, и обратился за помощью. — Он попытался меня остановить, но я продолжал кричать: — Я заберу все вещи, уйду и попробуйте остановить меня! Я по всему городу растрезвоню, как вы позволяете своим телеграфисткам обворовывать постояльцев! Ну как, нравится? — Я направился к выходу.
 — Хорошо, мистер Кейн, — остановил меня в дверях управляющий. — Не волнуйтесь. Давайте я вас отпущу, и мы все забудем?
 — Черта с два! — все еще сердито ответил я. — Это вы можете забыть, но я не могу.
 Я с грохотом захлопнул дверь, поднялся к себе и начал собираться. Потом спустился на лифте и вышел из гостиницы. Купил в киоске газету и поинтересовался у продавца:
 — Не знаете хорошие и недорогие меблированные комнаты?
 — Конечно, знаю. — Он написал адрес на клочке бумаги. Дом находился всего в нескольких кварталах, и я отправился туда пешком. Комната стоила три пятьдесят в неделю, и я заплатил за две недели вперед. После этого у меня осталось всего три доллара и около восьмидесяти центов мелочью. Вещи рассовал в комод. По сравнению с отелем это заведение казалось настоящим хлевом, но пару недель здесь прожить можно.
 На следующий день я отправился на поиски работы. Мне повезло — я нашел место рассыльного в продовольственном магазине на Сентрал-стрит с жалованьем четырнадцать долларов в неделю. Вечером вернулся усталый домой и завалился на кровать. Целый день бегать по городу с сумками с непривычки оказалось нелегко. Я сел за стол и принялся считать.
 Плата за жилье — 3.5 Еда — 7
 Итого — 10.5 Остаток — 3.5
 Я подумал, что доллара в день на еду должно хватить, если питаться экономно. Немного успокоившись, опять лег. Как-нибудь проживу! Но я не учел одного...

 Глава 3

 Работал я с семи утра. Сначала развозил на тележке утренние заказы, которые продавцы готовили накануне вечером. Работа совсем не нравилась, но что оставалось делать? С помощью строжайшей экономии я рассчитывал скопить деньги на билет до Нью-Йорка. Мне казалось, что дядя и тетя вернулись туда, и я легко их найду.
 Но через два дня все мои мечты лопнули, как мыльный пузырь. Я нес пакеты на тележку и внезапно почувствовал головокружение. Наверное, все из-за той дряни, которой приходится питаться, подумал я. Тротуар неожиданно встал на дыбы, и я начал терять равновесие. Пришлось побросать пакеты на землю и прислониться к стене. Я стоял и глупо смотрел на разбитые яйца, и пролитое молоко. Только собрав все силы, я устоял на ногах. Я отчаянно боролся с головокружением. Нельзя падать, нельзя! Но стена продолжала куда-то опускаться, а тротуар — подниматься.
 Из магазина вышел хозяин. Он посмотрел сначала на тротуар, потом — на меня. Лицо у меня побелело, как мел, пот заливал глаза, и я почти ничего не видел. Хозяин даже не пошевелился, чтобы помочь. Я попытался что-то объяснить, но лишь беспомощно открыл рот.
 — Когда протрезвеешь, зайди, — холодно бросил он и скрылся в магазине.
 Я беспомощно смотрел ему вслед, так ничего и не сказав. Стоял, прислонившись к стене, и думал: как бы не грохнуться в обморок! Во мне бушевали гнев, стыд, унижение. Сукин сын подумал, что я пьян! Я чуть не расплакался, но у меня не было времени на эмоции. Все силы ушли на борьбу с головокружением. Тротуар превратился в туго натянутый канат, который в любую минуту мог порваться. Я медленно опустился на корточки, положил голову на руки и закрыл глаза, чтобы не видеть, как опасно наклоняется тротуар. Я старался отогнать мысли о тротуаре, обо всем остальном.
 Наконец тошнота и головокружение прошли, и я почувствовал небольшое облегчение. Я поднял голову и открыл мокрые от слез глаза. Заболела голова. Тротуар вернулся в нормальное положение, и я подошел к двери, держась руками за стену. Из магазина выскочил человек убрать за мной. Я зашел в маленькую стеклянную клетку, которую хозяин называл кабинетом.
 — Мистер Роджерс... — виновато начал я.
 — Вот твои деньги, Кейн. — Он протянул пять долларов.
 Взял я их медленно, потому что мне было не до проворства.
 — Но, мистер Роджерс, здесь только пять долларов. Я проработал три дня. Вы мне должны семь долларов.
 — Я вычел все, что ты разбил. — Хозяин решительно отвернулся от меня.
 Я сунул деньги в карман и тупо двинулся к выходу, но у двери остановился.
 — Мистер Роджерс, я не пьян. У меня был приступ головокружения. — Роджерс молчал. Я видел, что он не верит мне. — Вы должны мне поверить, — взмолился я дрожащим голосом. — Это правда! У меня закружилась голова и...
 — Если ты болен, ты все равно не сможешь работать! — отрезал Роджерс, поворачиваясь ко мне. — Убирайся! У меня нет времени.
 Я знал, что он так и не поверил мне. Сняв фартук, надел пиджак. Остальные украдкой наблюдали за мной. Я проработал слишком мало и не успел ни с кем близко познакомиться. Несомненно, они тоже считают, что я пьян.
 Я отправился прямиком домой. Слабость не прошла, и я решил сегодня не искать работу. К тому же мне почему-то было стыдно. Казалось, что все прохожие подозрительно косятся на меня. Я поднялся к себе, лег и провалялся весь день. Аппетит исчез, и я даже ни разу не вышел поесть.


* * *

 Утром я отправился на поиски работы, но ничего не нашел. Следующие несколько дней пролети в безрезультатных поисках. Деньги кончались, и мне пришлось перейти на дешевое одноразовое питание. К середине следующей недели я окончательно пал духом. Работы не было, и приближалось воскресенье, когда нужно платить за комнату.
 Я шел по улице, когда в голову внезапно пришла мысль. Надо вернуться в Нью-Йорк. Там друзья, да и город я знаю. Мне помогут найти родственников. Я вернулся к себе, собрал новые костюмы и рубашки, за исключением одной, и сложил их в саквояж. Потом сообщил домовладелице, что в конце недели съеду.
 На Мейн-стрит нашел ломбард и поставил на стойку перед стариком в очках саквояж.
 — Что я за это могу получить, дядя?
 Он внимательно осмотрел новые костюмы, затем сунул их обратно и заявил:
 — Не выйдет! Я не занимаюсь краденым.
 — Дядя, это не краденые вещи! Я купил их на прошлой неделе, но обстоятельства изменились, и теперь я хочу избавиться от одежды.
 — Может, у вас сохранилась квитанция? — хитро поинтересовался старик.
 Я порылся в бумажнике и нашел квитанцию.
 — За костюмы дам по пять долларов, за рубашки — по пятьдесят центов.
 — Господи! Да ведь я только что заплатил за них по двадцать баков, а вы мне предлагаете пятерку.
 — Дела идут неважно. — Он выразительно развел руки в сторону. — Да и рынок завален костюмами.
 Я начал складывать одежду в саквояж.
 — Подождите минуту, — остановил меня старик. — Вы хотите продать их или заложить?
 — Продать. — Я продолжал заталкивать одежду. — Вместе с саквояжем. Я уезжаю.
 — В таком случае, раз мне не нужно хранить вещи, я предлагаю по семь с половиной за костюм и два с половиной за саквояж.
 Мы остановились на тридцати баках и рабочих штанах и рубашке впридачу. Я переоделся в подсобке и дал ему костюм, который был на мне. Затем зашел в ближайший ресторан и плотно поел. После обеда купил пару пачек сигарет и с наслаждением закурил. Я вернулся в меблированные комнаты, поднялся к себе и уснул.
 Рано утром следующего дня я отправился на вокзал. Еду в Нью-Йорк, домой!

 Глава 4

 Путешествовал я с такими же, как я, бездомными людьми, которые переезжали с места на место, не зная, чем заняться.
 Среди них попадались разные люди: и хорошие, и плохие. В общем путешествие прошло относительно неплохо. Я часто останавливался в маленьких городках, чтобы отоспаться и поесть, и опять отправлялся в путь.
 Когда я вышел из спального вагона в Хобокене, расположенном по другую сторону реки от Нью-Йорка, бабки почти закончились. Я знал, что теперь не пропаду, и поэтому отсутствие денег меня не беспокоило.
 От станции до парома было всего четыре квартала. Когда я сошел с поезда, шел дождь, а когда садился на паром, повалил густой снег.
 Уже стемнело, и толпы людей возвращались в Нью-Йорк с работы. Я забрался на грузовик и, как только он въехал на паром, спрыгнул.
 Тихо плескалась вода, под ногами мягко покачивалась палуба. Когда мы отчалили от берега, я вошел в пассажирский салон и попытался разглядеть приближающийся Нью-Йорк, но видел лишь белый снег, который, как толстое одеяло, опустился между небом и водой.
 Неожиданно впереди показались огни города, и я почувствовал себя дома. Этот город и его жителей я хорошо знал.
 Послышался шум цепей, и я вместе с остальными пассажирами сошел на берег. От волнения я почти не чувствовал холода. Рабочие штаны и толстая рубашка не очень годились для нью-йоркской погоды, но мне сейчас было на все наплевать!
 Паром причалил к пристани на Сорок второй улице. Я вышел на Тайме Сквер и, раскрыв рот, остановился на углу, глядя на большую неоновую надпись на Таймс Билдинг: «7 часов вечера, 10 февраля 1932 года».
 Неожиданно захотелось есть. Я забежал в кафе и плотно поужинал. После ужина у меня осталось около сорока центов. Ночь провел в дешевом отеле на Бауэри, заплатив за комнатушку всего двадцать центов. Я уснул с улыбкой на губах. У меня оставалось пятнадцать центов, но в родном городе деньги мне не нужны.
 Когда я проснулся, снег продолжал валить. Я отправился на Шестую авеню в агентство по трудоустройству. На каждом углу стояли люди с поднятыми воротниками пальто и в зимних шапках, низко надвинутых на глаза. Они грели руки над маленькими кострами в жестяных бочках. Перед каждым стояла тележка с яблоками и объявлением: «Купите яблоко у ветерана».
 Эту ночь я провел в подъезде. Утром снег прекратился, оставив после себя высокие сугробы. Повсюду люди с лопатами убирали снег.
 Я остановился у киоска. Газетные заголовки кричали: «Снегопад даст работу тридцати тысячам человек». В соседнем ресторанчике я позавтракал кофе с булочками за пятак.
 После завтрака я отправился в городскую санитарную службу на Восьмую улицу, надеясь устроиться расчищать снег, но там меня встретила очередь длиной в квартал. Пока я растерянно смотрел на нее, она продолжала расти. Я закурил и решил ехать на Сто двадцать пятую улицу, потратив на метро последние пять центов.
 В конторе санитарной службы мне повезло. Нас, человек пятнадцать, сразу же послали чистить снег под началом упитанного итальянца. Мы с завистью поглядывали на бригадира, который имел постоянную работу.
 — Ребята, смотрите на меня, — велел он и показал, что мы будем делать.
 Мне досталась большая лопата. Мы двинулись вперед, расчищая снег, и на углу Сто тридцать шестой улицы и Амстердам авеню остановились.
 Там стояли большие грузовики, с которых разгружали снег и сталкивали в канализационные люки. Наш бригадир сказал по-итальянски несколько слов другому бригадиру, и нам освободили место.
 Моя задача заключалась в том, чтобы столкнуть снег в колодец, откуда другие сбрасывали его дальше в канализацию. Увидев, что у всех есть работа, наш начальник отошел к большому костру, где несколько человек из санитарной службы грели зады и выкрикивали приказы своим людям.
 Рядом со мной работал тонкогубый ирландец с серым лицом и низенький плотный негр. Большинство рабочих были одеты в куртки, свитера, пальто и перчатки. Холода я почти не чувствовал, но руки онемели, а ноги быстро промокли насквозь. Когда пальцы закололо от холода, я поставил лопату и подошел к костру. Бригадиры сразу замолчали, а наш итальянец, куривший какую-то дрянь, удивленно вытаращился на меня.
 — В чем дело, парень? — изумленно спросил он. — Ты что, лентяй?
 — У меня пальцы замерзли. — Я протянул руки к огню.
 Бригадир достал из кармана старые рабочие рукавицы и протянул мне.
 — Спасибо, — поблагодарил я, натягивая перчатки. В них попадались дырки, но они хоть немного грели. Я вернулся к работе.
 Примерно через час ирландец сказал:
 — Через несколько минут обед. — Глядя с завистью на бригадиров, он добавил: — Смотри, как эти ребята забегают, когда приедет начальник!
 Действительно, через несколько минут подъехала небольшая двухместная машина, из которой вышел какой-то человек. Как только он высунул из машины свой нос, все бригадиры бросились к своим подчиненным и принялись громко командовать.
 Еще через пару минут наш итальянец сунул в рот свисток и объявил:
 — Ребята, складывайте лопаты на грузовик. Обед!
 Некоторые достали из карманов завернутые сэндвичи и направились обедать в соседние подъезды, другие потянулись в кафе и рестораны.
 Было почти два часа. Мне пришлось пройти почти весь квартал, прежде чем удалось найти пустой подъезд, чтобы погреться. Я сел на ступеньки и закурил. Не успел я расслабиться, как меня начал колотить озноб. За работой холод и голод как-то забывались, но сейчас, когда нечего было делать, я понял, что здорово замерз и проголодался.
 Через несколько минут в подъезд зашел негр, который работал рядом со мной, с юношей примерно моего роста. В полумраке они меня сначала не заметили.
 — Что там мама приготовила на обед, Сэм? — спросил мой напарник.
 — Немного горячего супа, сэндвичи с копченой колбасой и кофе, — ответил парень.
 — Как я проголодался! Посиди на ступеньках, пока я буду есть.
 Они приблизились к лестнице и остановились, увидев меня.
 — Что ты здесь делаешь? — спросил тот, кто постарше.
 — Курю, — ответил я.
 — Ты что, не обедал?
 — Я не голоден.
 Они сели рядом. Старший достал из пакета две молочных бутылки — одну, наполовину наполненную горячим супом, вторую с кофе — и несколько сэндвичей. От запаха супа мои рот мгновенно наполнился слюной.
 — Много работы? — поинтересовался Сэм.
 — Нет, Сэм. — Старший повернулся ко мне и сказал: — Это мой младший брат. Он принес мне обед.
 — Молодец, — кивнул я.
 Негр начал пить большими глотками суп из бутылки. Я поднялся на несколько ступенек, чтобы ему было свободнее. Негр изредка поглядывал на меня, и я отвернулся, чтобы не видеть, как он ест. Докурив сигарету, выбросил ее через перила.
 Братья обменялись взглядами. Старший повернулся ко мне.
 — Послушай, не так уж я и голоден, как думал! — Он сказал мальчишке: — Мама налила слишком много супа. Я не могу весь съесть. Может, допьешь? — спросил он у меня. — Жалко выливать.
 Я с минуту молча смотрел на негра, потом взял бутылку.
 — Спасибо, — пробормотал я и принялся пить.
 Не знаю, что это был за суп, но он показался мне страшно вкусным. Через пару минут, когда я еще пил суп, негр, не поворачиваясь, протянул сэндвич. Пиши руки соприкоснулись, и мы словно заключили сделку. Он, наверное, понял, о чем я думаю, и очень деликатно, не унижая меня, предложил помощь. Я не стал его благодарить, потому что в благодарностях не было необходимости: Да он и не ждал их!
 После кофе я достал три сигареты.
 Сэм покачал головой, а его брат взял одну и объяснил:
 — Сэм учится в школе и занимается легкой атлетикой. Мы закурили.
 — Давно в Нью-Йорке? — спросил негр.
 — Со вчерашнего дня.
 — Сегодня чертовски холодно.
 — Угу... — проворчал я.
 — Меня зовут Том Харрис.
 Я назвал свое имя. Через несколько минут на улице раздался свисток.
 — Это нам, — сказал Том. — Пошли! — Когда я начал вставать, он повернулся к брату. — Сэм, дай ему пальто. Ты ведь будешь сидеть в тепле. А вечером я его принесу.
 Юноша молча снял пальто, и я надел его. Не думаю, что я смог бы отблагодарить его, даже если бы захотел. Мы вышли на улицу и присоединились к своей бригаде.
 После обеда время тянулось немного быстрее, чем до обеда. Вечером, перед самым окончанием работы. Том спросил:
 — Где ты остановился?
 — Еще нигде.
 — Пару ночей можешь переночевать у нас. По крайней мере до тех пор, пока не появятся деньги.
 — У тебя может не хватить места, — слабо запротестовал я.
 — Хватит! — заверил меня негр. — У нас большая квартира.
 Рабочий день неожиданно закончился. Мы вернулись вместе с бригадиром в контору и сдали лопаты. Негр похлопал меня по плечу, и мы отправились на Сто двадцать шестую улицу. Он жил между Конвентом и Сэйнт Николас-стрит. В подъезде горела тусклая лампочка. Дома, в которых жили негры, чем-то отличались от остальных, может, тусклым освещением, может, запахом свинины. Мы поднялись на третий этаж и вошли в квартиру Харрисов.
 В кухне стоял стол и несколько стульев. Около грязного деревянного шкафа на угольной печке томилась большая кастрюля.
 — Мама, это Фрэнсис Кейн, — сказал Том седой негритянке лет пятидесяти. — Ему негде остановиться, и он переночует у нас.
 Тогда я еще не знал, что эта ночь растянется на месяц. Мать Тома пару минут пристально смотрела мне в лицо. Не знаю, к какому выводу она пришла, но я понимал, что без ее разрешения я не смогу остаться.
 — Садись, Фрэнки, — наконец сказала она. — Сейчас будем ужинать.
 Я поблагодарил, и мы сели за стол. От тепла меня сразу потянуло в сон. Голова стала тяжелой и приходилось время от времени встряхивать ею, чтобы не уснуть.
 После ужина старуха сказала:
 — Том, вы идите спать. Вам ведь в пол-одиннадцатого на работу.
 Я удивленно взглянул на Тома, и он объяснил:
 — На углу Сто двадцать девятой и Третьей можно найти работу. Там никто не знает, что мы работали днем. Хочешь со мной?
 — Да. Спасибо.
 — Я тебя разбужу, — улыбнулся он.
 Мы улеглись на большую двуспальную кровать. В комнате стояла еще кровать. Я разделся, лег и моментально отключился. Внезапно кто-то начал трясти меня за плечо.
 — Вставай, парень, вставай! Пора на работу.
 Я открыл глаза и сел. В комнате было темно, через трещину в стене виднелся свет в соседней комнате. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что на второй кровати кто-то лежит. С подушки на меня смотрели глаза, белеющие на фоне черного лица. Я безо всякого стыда оделся и, выходя из комнаты, пожелал ей спокойной ночи. Девочка ничего не ответила. Мать Тома приготовила пакеты с едой, и мы вышли на улицу. Расчищали снег до утра. В полшестого вернулись домой, завалились спать, а в полдевятого нас разбудила миссис Харрис, и начался новый рабочий день.

 Глава 5

 Прежде чем нас уволили, мы проработали два с половиной дня. Заплатили нам с Томом за пять дней по семнадцать с половиной долларов, потому что мы работали в две смены. Мне казалось, что весь мир у меня в кармане. Зарабатывать деньги или найти работу не так уж и трудно, думал я. Впервые за несколько последних недель я стал нормальным человеком, таким, как все. Я работал, как все, пусть и временно, но работал.
 В лавке старьевщика приобрел за одиннадцать долларов костюм, две рубашки, пальто и туфли, все ношеное. Старую одежду оставил в лавке.
 Вернувшись домой, я предложил миссис Харрис половину того, что у меня осталось, но она сказала, что деньги мне понадобятся самому.
 Мы с Томом завалились спать часа в два дня и проспали почти до девяти вечера. Во время ужина я впервые разглядел сестру Тома Элли.
 Ей было лет четырнадцать. Жесткие, прямые черные волосы, зачесанные за уши, продолговатое лицо, темно-коричневая кожа и ярко накрашенные, красные губы. У Элли были широкие плечи, тонкие руки и ноги. Она села за стол и спросила:
 — Уволили?
 — Угу, — буркнул Том.
 — Что теперь будешь делать?
 Том промолчал, и я вонял, что она имела в виду меня.
 — Не знаю, — ответил я. — Пойду, наверное, искать работу.
 — Черта с два ты ее найдешь! — воскликнула девчонка. — Здесь нет никакой работы.
 — Разве? — удивился я. — Мы без труда нашли.
 — Тебе повезло, но так везет только раз в жизни.
 — Где мама? — спросил Том, тактично меняя тему разговора.
 — Пошла с Сэмом на собрание. Она велела передать, чтобы мы тоже шли, как только ты проснешься.
 — Тогда нам нужно спешить, — заметил Том. Он надел пальто, и они вышли.
 Меня никто не позвал, потому что все мы знали, что меня туда не пустят. Примерно с час я читал газету, курил и уже начал дремать, когда вернулась Элли.
 — Еще не спишь? — поинтересовалась она, усаживаясь за стол. — Они вернутся часа через два. Я устала и ушла раньше.
 Я молча сел у окна и выглянул во двор. Окно было чуть приоткрыто, чтобы слушать соседское радио, но этой ночью радио не работало.
 — Спокойной ночи, — попрощалась Элли.
 — Спокойной ночи.
 Девочка вышла в спальню, и я слышал, как она ходит по комнате. Потом Элли крикнула:
 — Ты не устал? Почему не идешь спать?
 — Не устал. Я дождусь Тома.
 — Они вернутся поздно. Ты же знаешь эти собрания.
 — Ничего, посижу. Я не устал.
 Минут пятнадцать мы молчали. Потом Элли, набросив на ночную сорочку пальто, прошла через кухню в туалет, который находился в коридоре. Через несколько минут вернулась. Проходя мимо, она посмотрела на меня, но я отвернулся. Еще несколько минут в спальне царила тишина, затем Элли попросила:
 — Фрэнки, принеся, пожалуйста, воды.
 — Хорошо. — Я подошел к раковине, набрал воды и отправился в спальню.
 Она села, прикрывшись одеялом, и выпила воду. Когда Элли вернула стакан, одеяло соскользнуло с плеч, и я увидел, что она сняла сорочку. На фоне серовато-белой простыни отчетливо виднелись черные плечи и грудь. Девчонка с вызовом посмотрела на меня.
 Я повернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за руку.
 — Что с тобой, Фрэнк? Боишься?
 — Нет... а может, и боюсь.
 — Никто не узнает.
 — Не в этом дело. — Я направился к двери, думая о Томе и не желая расплачиваться подобным образом за гостеприимство.
 Абсолютно голая Элли спрыгнула с кровати и схватила меня за плечи. Она крепко прижалась ко мне. Я попытался оттолкнуть ее, но она не уступала. Теперь я уже боролся не с ней, а с собой. В конце концов, пришлось влепить ей пощечину.
 Она отпустила меня, вся сжалась и пригрозила:
 — Если уйдешь, я закричу и всем расскажу, что ты пытался изнасиловать меня.
 Несколько секунд я смотрел на нее, потом развернулся и направился к двери. Она закричала. Я зажал Элли рот рукой и велел замолчать, пригрозив убить, но девчонка лишь укусила меня за руку. Я бросил ее на кровать и опять пошел к двери.
 — Я закричу, — предупредила Элли.
 — Ладно, ладно, — сдался я.
 Около половины первого вернулись Харрисы. Элли спала, а я сидел на кухне и пытался читать в полумраке «Амстердамские вести».
 — Ночь будет холодная, — сказал Сэм. — Поднялся ветер.
 После паузы я кивнул.
 — Да, похоже, похолодает.
 — Хочешь чего-нибудь горячего? — спросил Сэм у матери.
 — Нет. Может, Том с Фрэнки захотят кофе. Кофейник на плите.
 Мы не стали пить кофе, а пошли спать. На следующее утро я отправился на поиски работы, но ничего не нашел. Даже места с жалованьем девять, десять долларов в неделю исчезли. Я зашел в агентство на Шестой авеню, но, как многие другие, и там ничего не нашел. Около семи вернулся домой и все рассказал.
 — Ничего, найдешь что-нибудь, — успокоила меня миссис Харрис. — Не беспокойся, сынок. Бог нас не оставит в беде.
 — Спасибо, ма, — улыбнулся я. — Но Бог и вам-то дает мало, а лишний рот это уж слишком!
 — Не говори так, Фрэнки, — сказала старуха. — У нас достаточно денег.

 Глава 6

 Три дня мы питались одной овсянкой. Еда неплохая, только быстро приедается. К концу недели я так и не нашел работы, и у меня оставалось около трех долларов.
 — Хочешь пойти на собрание? — спросил в субботу вечером Том.
 — Конечно, но...
 — Значит, идем, — прервал он меня. — За четвертак можно попасть на вечеринку. Послушаем музыку, поедим, выпьем. — Он взял меня за руку и добавил: — И, дружище, там есть девчонки!
 — Да, — улыбнулся я, — но...
 — Никаких «но». Это сборище не только для черных. Примерно через час мы оделись и вышли на улицу. Сэм остался дома готовить уроки.
 — Умный у меня братец, — заявил Том. — Учится лучше всех в классе. Он ходит в школу имени Хаарена.
 — Да, — согласился я. — Такое впечатление, что он все время учится.
 Вы когда-нибудь пили джин с пивом? На той вечеринке в бокал с пивом доливали на два пальца джина. Наверное, я захмелел после первой же порции. В большой квартире на Сэйнт Николас авеню собралось человек тридцать. Кто-то бренчал на гитаре. Я оказался не единственным белым. Казалось, белые почему-то избегали друг друга и разговаривали только с черными. Когда я заговорил с одной белой девушкой, она демонстративно отвернулась к привлекательному негру.
 Вечеринка закончилась около трех. Том так нагрузился, что едва мог двигаться. Я помог ему спуститься по лестнице и потащил домой. Холодный воздух прояснил мою голову, и когда мы добрались до дома, я окончательно протрезвел. Том пел и что-то радостно бормотал, когда мы шли по улице, но в подъезде отключился. Я безуспешно пытался поднять его. Света не было. Я зажег спичку и увидел вверху Элли с белым мужчиной лет сорока в расстегнутом пальто и пиджаке. Они оба испуганно посмотрели на меня. Мужчина начал спускаться, но Элли схватила его за плечо.
 — Дай еще четвертак! — потребовала она. Он дал монету и поспешно спустился вниз. Девчонка спокойно подошла к нам и посмотрела на Тома.
 — Он что, вырубился?
 — Да. Помоги оттащить его домой. Я не могу поднять его.
 Мы вместе кое-как затащили Тома в квартиру и бросили на кровать. Было около четырех. Сэм крепко спал, а из другой комнаты доносился храп миссис Харрис.
 Элли остановилась у меня за спиной, и я оглянулся.
 — Не расскажешь?
 — Нет, — пообещал я.
 — Нужны деньги. Сэм зарабатывает в магазине всего полтора доллара в неделю, а за одну еду каждые две недели приходится платить тринадцать с половиной монет, и этого не хватает. Нам нужно больше денег.
 — Как ты объясняешь, откуда деньги?
 — Сказала, что работаю три вечера в неделю на ленточной фабрике, а сама несколько недель назад уволилась оттуда.
 — И давно ты этим занимаешься? — поинтересовался я.
 — Не твое дело!
 — Хорошо.
 Я выглянул в окно. Мне стало немного не по себе. Девочка подошла ко мне.
 — У тебя есть деньги? — спросила она.
 — Нет, — зачем-то солгал я.
 — Возьми. — Она протянула четвертак. — Завтра воскресенье. Может, он тебе пригодится в церкви.
 — Нет, спасибо.
 Ее глаза заблестели от слез. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Потом по щекам девочки покатились слезы. Ее глаза сразу вспухли, как обычно бывает у негров, когда они плачут, покраснели и налились кровью. Я дотронулся до ее плеча.
 — Не беспокойся, — утешил я ее. — Все будет хорошо.
 Она отправилась спать. Когда я зашел в спальню, то увидел, что ее кровать пуста, и понял, что она спит вместе с матерью. Я лег на ее кровать и уснул.
 В воскресенье я проснулся рано и какое-то время лежал, прислушиваясь к храпу Тома и Сэма. В конце концов я встал и пошел на кухню. Еще не было шести, и на улице было темно. Я быстро умылся и намылил щеки. Потом включил тусклый свет и начал бриться. На кухню вышел Сэм, сел и принялся наблюдать за мной.
 — Почему ты встал так рано? — спросил я.
 — Нужно разносить утренние заказы, — объяснил парень. — Сколько тебе лет, Фрэнки? — поинтересовался он после небольшой паузы.
 — Двадцать.
 — Ты ненамного старше меня. Мне почти восемнадцать. Я думал, ты старше.
 Почему-то раньше я не замечал, что Сэм красивый парень: прекрасная черная кожа, курчавые густые волосы, тонкие черты лица, большие выразительные глаза.
 — Фрэнки, что ты о нас думаешь? О Томе, маме, Элли, обо мне? Как, по-твоему, мы другие люди? — Его огромные карие глаза серьезно смотрели на меня.
 — Вы отличные люди. Вы бы не стали лучше, если бы...
 — Если бы были белыми? — прервал он меня.
 — Нет. Если бы вы даже были моими родственниками, я бы не получил больше помощи и сочувствия.
 — Мне пора. — Он встал. — Увидимся позже. Я вернусь в десять, и мы пойдем в церковь.
 — До встречи.
 Я закончил бриться, оделся и вышел из дома. Было холодно. Я закурил и отправился на Сто двадцать пятую улицу. В магазине Сэма толпились покупатели. Сэм складывал продукты в картонные коробки. В магазине собрались женщины, в основном ирландки, которые только что вышли из церкви. Мы с Сэмом кивнули друг другу.
 Когда подошла моя очередь, я купил дюжину дешевых яиц, фунт бекона, десяток булочек и пачку недорогих сигарет. Заплатив семьдесят два цента, сунул пакет подмышку и пошел домой.
 Миссис Харрис и Элли сидели на кухне, а Том еще спал. Я поставил пакет на стол.
 — Это на завтрак.
 — Зря ты это сделал, — проворчала старуха.
 Том встал с больной головой.
 — Вот это мы вчера повеселились! — воскликнул он.
 — Отличная вечеринка, — поддержал я его.
 Мы сели за стол.
 — Идешь в церковь? — спросила меня миссис Харрис.
 — Угу.
 Мы пошли все вместе. Церквушка находилась в магазине и обогревалась небольшой печкой, которая стояла в центре. Странно было заходить в церковь, которая располагалась в магазине. Я всегда представлял церковь большим, величественным зданием с торжественными службами и обрядами. Миссис Харрис проницательно посмотрела на меня и легко улыбнулась.
 — Бог везде, сынок. Он не отворачивается даже от бедных людей.
 Мне стало стыдно.
 На меня многие оглядывались, но, увидев, с кем я, теряли интерес. Харрисы всех знали и после службы перезнакомили меня со всеми, а священнику с очень теплой обаятельной улыбкой представили другом семьи.
 Когда вернулись домой, Сэм достал учебники и принялся за учебу.
 Во вторник мы с Томом разгружали уголь и заработали по три доллара. Но больше на этой неделе так ничего и не подвернулось.
 В четверг вечером состоялась вечеринка, и меня оставили дома.
 Элли вернулась рано. Мы молча дождались возвращения миссис Харрис, Тома и Сэма и легли спать.
 Так и летели дни. Скоро пришел март, и немного потеплело. Я видел, что Харрисам все труднее и труднее сводить концы с концами, и стал подумывать об уходе.
 Однажды днем, когда мы с Элли остались одни, я сказал:
 — Наверное, мне скоро придется уехать. — Она удивленно взглянула на меня. — Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу вечно жить с вами.
 Элли взяла меня за руку, и я обнял ее. Воспоминания о той ночи и ее близость возбудили меня. Девочка моментально почувствовала это и потащила меня в спальню. Было ясно, что Элли не хочет, чтобы я уходил.
 Мы встали с кровати, тяжело дыша. Элли продолжала держать меня руками за бедра, а я все еще гладил ладонями ее твердые соски. Внезапно я толкнул ее на кровать и упал сверху.
 — Пойми, я должен уйти, должен! Я не могу оставаться с вами, все забирая и ничего не давая взамен, — хрипло проговорил я.
 Элли застонала, словно от боли, и тоже прохрипела:
 — Ты должен... идти...
 Вечером за ужином я объявил о своем уходе. Харрисы просили остаться, но я твердо стоял на своем.
 — Мне необходимо найти работу, а в Гарлеме нет ни одного рабочего места. Завтра я ухожу.
 На следующее утро я пожал руку Сэму и Тому и поцеловал миссис Харрис и Элли.
 — Веди себя хорошо, Фрэнки, — напутствовала меня старуха. — Если понадобится помощь, не забывай о нас.
 — Не забуду. — У двери я оглянулся и улыбнулся. — Пока!
 Я быстро закрыл за собой дверь и спустился на улицу. Стоял солнечный, почти теплый день, я мне показалось, что все у них наладится.
 Я огляделся по сторонам, не зная, куда идти. В бумажной сумке подмышкой лежали несколько запасных рубашек. После непродолжительных раздумий отправился на Восьмую авеню.
 В ушах продолжал звучать мягкий голос миссис Харрис: «Если понадобится помощь, не забывай о нас». Я улыбнулся. Они сами нуждались в помощи и все же многое дали мне. Я на мгновение остановился, и к горлу подступил ком. Ты становишься нытиком, мысленно обвинил я себя, затем рассмеялся и пошел дальше.

 Глава 7

 Я шел по Восьмой авеню, интересуясь в каждом магазине, не требуются ли рабочие. Некоторые отказывали вежливо, некоторые — грубо, все зависело от людей. На углу Семьдесят второй улицы и Колумбус авеню я нашел в кафе место мойщика посуды на полдня. За четыре часа работы мне заплатили доллар и накормили ужином. После ужина подошел к управляющему и поинтересовался, не нужны ли ему люди на завтра?
 Низенький толстяк с дружелюбными глазами несколько секунд смотрел на меня, прежде чем ответить.
 — Извините, но работа была только сегодня. По правде говоря, вы и сегодня не очень-то были нужны. Просто я хотел...
 — Знаю, — прервал я его. Большое спасибо!
 Стемнело. Пора искать место для ночлега, а то придется ночевать в подъезде. Я пошел в отель «Миллс» и снял комнату на ночь за пятьдесят центов. В холле лежали несколько газет, и я некоторое время читал их, а затем отправился спать. Надо искать дядю и тетю. Интересно, с чего начать поиски? Я не хотел, чтобы они увидели меня таким опустившимся. Очень не хотелось наткнуться на какого-нибудь знакомого и все объяснять.
 К половине восьмого следующего утра я приехал на Шестую авеню. Как всегда, все агентства были уже переполнены, и никаких работ не предвиделось. Меня, правда, послали в несколько мест, но каждый раз выяснялось, что места либо заняты, либо босс решил взять кого-то из своих. Я пообедал за тридцать пять центов в ресторанчике рядом с Сорок шестой улицей большим гамбургером, бобами и кофе. Вернувшись в отель, переехал в десятиместный номер. Мои соседи отличались от постояльцев ночлежек на Бауэри только тем, что они еще не окончательно опустились на дно. Несколько человек играли в карты. Некоторое время я наблюдал за игрой, затем улегся спать.
 На следующий день мне повезло. Меня взяли на работу в небольшой бакалейный магазин. Сначала управляющий встретил меня неприветливо.
 — Что нужно?
 — Работу.
 — У меня нет работы! — В этот момент у него на столе зазвонил телефон. Он снял трубку и громко ответил: — Райзес слушает.
 Я не мог разобрать, что говорили на том конце провода, но что говорили взволнованным голосом, понял сразу. Я моментально догадался, что мне светит место. Может, я понял это по взглядам управляющего, а может, по тому, как он слушал. Неожиданно мои ладони покрылись потом, а сердце тревожно забилось. Я знал, что есть место и что его нельзя упускать.
 Мистер Райзес положил трубку. В комнату вошел водитель грузовика с накладной. Когда через несколько минут водитель вышел, управляющий посмотрел на меня.
 — Чего ты ждешь? — грубо спросил он.
 — Работу.
 — Я же тебе сказал, что у меня нет никакой работы!
 — А разговор по телефону? — рискнул я.
 Он с минуту оценивающе смотрел на меня, затем поинтересовался:
 — Что умеешь делать?
 — Я работал в большом продовольственном магазине в Сан-Диего. — Я не стал добавлять, что проработал неполных три дня.
 — Сколько тебе лет?
 — Двадцать.
 — Ты не захочешь эту работу. Освободилось место рассыльного, но всего восемь долларов в неделю.
 — Захочу.
 — Всего восемь долларов, — повторил мистер Райзес.
 Я спрятал руки в карманы, чтобы он не заметил, как они дрожат.
 — Я согласен. — Господи, как я надеялся, что он не откажет мне. Я еще никогда ничего в жизни так не хотел, как это место.
 — Неужели тебя устроят восемь баков в неделю? Ты же не мальчишка, ты взрослый мужчина. Тебе нужно больше.
 — Послушайте, мистер, — проговорил я слегка дрожащим голосом, по-прежнему держа руки в карманах, — мне очень нужна работа. Я на мели. Последний раз я работал шесть недель назад — чистил снег на улицах. Восемь долларов в неделю — для меня огромные деньги.
 Он откинулся на спинку стула и посмотрел в сторону.
 — Живешь с родителями?
 — У меня нет родителей. Сейчас я живу в «Миллсе».
 — Зачем тебе работа за восемь долларов в неделю? Такой сильный парень должен легко найти работу получше.
 — Я старался, мистер, — с отчаянием проговорил я. — Честное слово, старался, но свободных мест нигде нет. Нужно же человеку что-то есть.
 Несколько минут Райзес молчал. Я уже начал сходить с ума от этой игры в кошки-мышки. Неожиданно он посмотрел на меня.
 — О'кей, я беру тебя.
 У меня подкосились ноги. Я опустился на стул и достал из кармана сигарету. Сунул в рот и попытался зажечь спичку, но не смог из-за сильной дрожи в руках. Управляющий зажег спичку и дал мне прикурить. Я глубоко затянулся и поблагодарил его:
 — Спасибо, мистер. Огромное спасибо.
 С минуту у меня еще кружилась голова, и мне казалось, что меня вот-вот вырвет. В животе бурлило, во рту появился горький привкус желчи. Я отчаянно сглотнул. Только бы не вырвало, молил я Бога, только не сейчас! Я опустил голову на руки. Мистер Райзес обошел стол и положил руку мне на плечо.
 — Наверное, совсем плохи дела, сынок, — мягко проговорил он.
 Не поднимая головы, я кивнул. Тошнота постепенно прошла. Когда немного полегчало, я посмотрел на него.
 — Все в порядке? — спросил управляющий.
 — Да, сэр. Все о'кей. Просто... ну вы знаете, что я имею в виду. — Когда он кивнул, я добавил: — Когда приступать?
 Он опять сел, написал на клочке бумаги адрес и протянул мне.
 — Если хочешь, можешь начинать прямо сейчас.
 — С удовольствием, сэр, если не возражаете.
 — Как тебя зовут?
 — Фрэнсис Кейн, сэр.
 Мистер Райзес написал записку и улыбнулся.
 — Этого достаточно. Отдай ее Гарри. Если возникнут вопросы, пусть позвонит Райзесу в контору.
 — Спасибо, мистер Райзес, большое спасибо.
 — Счастливо, Фрэнк. — Он встал и протянул руку.
 Я пожал ему руку и вышел на улицу. Стоял чудесный день, и мое настроение сразу улучшилось. Я поклялся работать хорошо. Разве можно подводить такого хорошего человека, как мистер Райзес! Я прочитал записку, самую лучшую записку на свете.
 «Гарри, это Фрэнсис Кейн. Дай ему работу. Он будет получать десять долларов в неделю. Д. Райзес».
 После такой записки я просто не мог его подвести. Подумать только — еще два бака в неделю! Весело насвистывая, я направился на станцию метро на Фрэнклин-стрит.

 Глава 8

 Я вышел из метро на Шестьдесят шестой улице. Время близилось к обеду, и солнце отбрасывало причудливые тени. Я остановился перед маленьким магазинчиком с черно-серой вывеской: «Магазин сказочно вкусного чая и кофе». Он находился в длинном доме, в котором была еще аптека, а на другом углу — магазин по продаже солода и хмеля. В соседнем здании располагалось кафе «Мороженое», овощная лавка и лавка мясника. Таким образом, в квартале были все необходимые магазины, в некотором роде целый рынок. Над моим магазином расположился, какой-то клуб с надписями на окнах «Рабочий союз».
 Когда я вошел в магазин, какая-то женщина как раз выбирала с витрины консервы. После того, как она вышла, я подошел к человеку в белом фартуке, который стоял за прилавком.
 — Меня прислал мистер Райзес.
 — Отлично, — обрадовался он и вопросительно посмотрел на меня.
 Я протянул записку. Он прочитал ее и сунул в карман.
 — О'кей, — улыбнулся он и протянул руку. — Я Гарри Кроштейн.
 — Очень рад познакомиться, сэр, — ответил я и пожал руку.
 Он достал из-под стойки фартук и протянул мне.
 — Вот, надень. Сначала подмети здесь. Я остался без помощника.
 Я надел фартук. В углу стояла метла. Я начал мести от двери к подсобным помещениям. Мусор собрал на кусок от картонной коробки и выбросил в пустой ящик в подсобке. Затем вышел в зал.
 — Что дальше?
 — Где ты научился так подметать? — одобрительно поинтересовался мистер Кроштейн. — Большинство людей не знают, в какую сторону мести.
 — Я работал во многих магазинах.
 На полу перед стойкой лежали ящики с консервами.
 — Расставь консервы на полки, где есть место, а остальные отнеси в подсобку.
 Я посмотрел на полки. Всего, казалось, много, но запасы кое-каких консервов начали уменьшаться. Найдя нужный ящик, подтащил его к полке, поставил на нее несколько банок, а остальные отнес в подсобку. Для того, чтобы дотянуться до верхней полки, пришлось взять стремянку. Когда я опустошил таким образом три ящика, Гарри сказал:
 — Хватит. Обед.
 Обедать мы отправились в «Мороженое». Сели в одну из кабинок и принялись болтать. Только сейчас мне представился шанс хорошенько разглядеть своего шефа. В нем было около пяти футов шести дюймов роста, то есть дюйма на три меньше, чем у меня. Из-за толстых стекол очков смотрели водянисто-голубые глаза. Он почти облысел, лишь по бокам оставались венчики рыжевато-коричневых волос. Над полными губами виднелись рыжие усы. Длинный круглый подбородок почти достигал кадыка. Гарри говорил медленно, двигался как-то небрежно, улыбался осторожно. Он улыбался тепло, но всегда как-то запланированно. В улыбке отсутствовала искренность, в ней, по моему мнению, сквозила порой насмешка.
 Я рассказал ему о своих последних неделях и выяснил, что его помощник с сегодняшнего дня перешел куда-то в другое место. Так что я буду и помощником, и рассыльным. Съев по сэндвичу и выпив по чашке кофе, мы вернулись в магазин.
 Около четырех я закончил расставлять консервы. К этому времени накопилось несколько заказов, которые я разнес, заработав при этом около сорока центов на чаевых. Когда вернулся, Гарри попросил освободить витрину. Я быстро ее очистил, потом помыл изнутри и снаружи. Стекла я научился мыть еще на работе у Кеуфа. Интересно, чем сейчас занимаются мои старые знакомые? После витрины Гарри Кроштейн подвел меня к холодильнику, показал разные сорта сыра и масла и объяснил, как их резать. Я поблагодарил его за науку, и он медленно улыбнулся.
 — Чем быстрее ты научишься, тем мне же будет легче. Без твоей помощи мне не обойтись.
 — Если я еще что-то должен сделать, ты только скажи, Гарри. Я хочу работать на совесть. Мне нужно его место.
 — Все у тебя будет в порядке. — Он достал часы. — Семь часов. Пора закрываться.
 Мы сняли фартуки и вышли на улицу. Я отправился в отель и опять снял отдельный номер. Потом пошел ужинать. После ужина немного прогулялся и завалился спать, попросив портье разбудить меня в семь утра. У меня не было будильника, и я не хотел опаздывать на работу. Открывались мы в восемь.


* * *

 На следующее утро я пришел первым. Гарри подошел чуть позже. Я подмел и отправился в кафе за кофе, и мы позавтракали кофе с булочками. Примерно через час после открытия заглянул мистер Райзес. Я как раз мыл стойку. Он кивнул мне и подошел к Гарри, который стоял у кассы.
 За время разговора они несколько раз упомянули мое имя. Потом мистер Райзес сел в машину и уехал. Я закончил мыть стойку, и Гарри попросил принести ящики с консервами. Мы начали оформлять витрину.
 Закончили перед самым обедом и отправились в «Мороженое». После обеда я разнес несколько заказов, заработав на чаевых двадцать центов. Нашими покупателями являлись и очень бедные люди, жившие на пособие по безработице, и люди среднего достатка, зарабатывающие в неделю от двадцати до тридцати долларов. В основном мы торговали дешевыми продуктами. Для расширения торговли Гарри договорился с несколькими ресторанами, и они покупали у нас целые коробки яиц, мешки с сахаром, ящики консервированных овощей.
 Следующий день был суббота. Гарри предупредил, что это будет длинный день, и мы будем работать до двенадцати ночи. Завтра, сказал Гарри, я начну обслуживать покупателей. Поэтому я ждал субботы с нетерпением. К тому же в субботу выдавали жалованье.
 День выдался солнечным. Я опять пришел на работу раньше Гарри. Мы открыли магазин, выпили кофе. Я спрятал бутылки с молоком и сливками в холодильник и принялся ждать покупателей. Первые появились около девяти. Гарри кивнул, и я направился к высокой смуглой итальянке, которая говорила хриплым голосом, характерным для простых итальянцев. Сначала она заказала штучные продукты, потом попросила сыра. Я принес из холодильника сыр. Итальянка хотела полфунта, но я отрезал немного больше. Весы показывали почти три четверти фунта-. По сорок центов за фунт, думал я, кусок потянет почти на тридцать центов. Я открыл рот, чтобы назвать сумму, когда услышал за спиной шепот Гарри:
 — Тридцать шесть.
 Я снял сыр с весов и сказал: тридцать шесть центов. Женщина ответила, что все в порядке, и я завернул сыр. Она купила еще дюжину самых дешевых яиц и фунт недорогого кофе. Я принес большой бумажный пакет и начал записывать покупки. Всего получилось два доллара тридцать восемь центов. Гарри стоял рядом, заглядывая через плечо. Я подумал, что он хочет проверить арифметику, и протянул пакет. Он быстро просмотрел колонку цифр и молча вернул пакет. Я не сомневался, что все правильно. Женщина дала пятидолларовую банкноту. Я положил ее на кассу и сказал Гарри:
 — Два тридцать восемь с пяти.
 Он выбил чек и дал мне сдачу. Я пересчитал, отдал итальянке и сказал:
 — Спасибо. Приходите, пожалуйста, еще.
 Так я обслужил своего первого покупателя. Гарри отпустил остальных и подошел ко мне.
 — Все в порядке, — улыбнулся он. — Правда, нужно кое-что запомнить. Когда режешь сыр, и кусок чуть больше, чем заказывали, не бойся немного завысить сумму. Покупатели не заметят, к тому же многие из них вообще не умеют считать. Это идет на завтраки и бой яиц, за которые администрация нам не платит.
 — Понял, — кивнул я.
 Еще бы не понять! Этот разговор только подтвердил мои мысли, что в каждом деле существуют свои тонкости. Нужно только понять их.

 Глава 9

 В воскресенье я проснулся поздно и первым делом взглянул на комод, где стоял купленный вчера вечером за десять центов будильник. Стрелки показывали начало двенадцатого. На полу стояла сумка с продуктами. Перевернувшись на другой бок, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Затем поудобнее лег и принялся наблюдать за кольцами дыма, поднимающимися к потолку. Я положил руку под голову и вспомнил вчерашний день.
 Несколько последних тяжелых недель как-то отдалились. Сейчас я не мерз, не чистил снег, не голодал. Пока все шло хорошо.
 Я вспомнил, как вчера, около десяти вечера, в магазин заглянул Райзес с веселым седым мужчиной небольшого роста. Гарри объяснил, что это босс, мистер Биг, владелец целой сети продовольственных магазинов, в которую входит и наш магазинчик. Мистер Биг вежливо кивнул мне. Я как раз обслуживал покупателя и так же вежливо улыбнулся в ответ. Он подошел к кассе пожать руку Гарри. Несколько минут они о чем-то болтали, затем он походил по магазину и вышел. Мистер Райзес сказал Гарри несколько слов и тоже вышел. На прощание он бросил мне:
 — Спокойной ночи, Фрэнк.
 Я обрадовался, что он помнит меня.
 Позже, после закрытия, я подмел магазин. Гарри подозвал меня и заплатил за неделю. Он протянул семь долларов и спросил, все ли в порядке?
 — Здесь слишком много, — смущенно ответил я. — Работаю я всего три дня, то есть полнедели. Значит, ты мне должен пять долларов.
 — Эти два от меня, — улыбнулся Гарри. — Я всегда разрешаю помощнику в субботу вечером взять домой продукты. Так как тебе продукты не нужны, я подумал, что деньги пригодятся. Ты ведешь себя честно, работаешь на совесть, и я тоже хочу быть справедливым к тебе.
 Я посмотрел на деньги, потом на Кроштейна.
 — Спасибо. Я сделаю все, чтобы отработать их.
 — Отработаешь еще, — рассмеялся он.
 — Если ты не возражаешь, я возьму продукты для знакомых. Они помогли мне в трудную минуту, и я хочу хоть немного вернуть долг.
 — Бери, что хочешь. — Гарри начал проверять кассу.
 Я отобрал дюжину отборных яиц, фунт отличного масла, фунт бекона, сыр, сахар, муку, несколько хороших овощных консервов и пять пачек хлопьев. Увидев, что продуктов немного, добавил еще две булки белого хлеба и большое пирожное за двадцать пять центов. Затем показал сумку Гарри. Я записал название каждого продукта и цену. В сумме получилось три доллара десять центов. Я положил деньги на кассу. Гарри подошел ко мне с деньгами и руке.
 — Для кого это? — полюбопытствовал он.
 — Для моих друзей. Когда в феврале я приехал в Нью-Йорк и оказался на мели, они здорово помогли мне. Это очень бедные люди, и я не мог долго оставаться у них, но если бы не их помощь и поддержка, мне бы ни за что не выкарабкаться.
 Он помолчал пару минут, затем завязал сумку и приделал для удобства деревянную ручку. После этого Гарри Кроштейн вернул деньги.
 — Я хочу заплатить. У меня хватит денег. Сегодня я только на чаевых заработал больше двух баков.
 — Бери, — настаивал он.
 — Спасибо. — Я спрятал деньги в карман. — Я очень тронут.
 — Не за что, — улыбнулся Гарри. — Пошли выпьем кофе и пойдем по домам.
 В «Мороженом» мы просидели с час. В отель я вернулся на троллейбусе почти в два. Ночной портье узнал меня и протянул ключ. Увидев сумку, он строго сказал:
 — В номерах готовить нельзя, мистер Кейн.
 — Не беспокойтесь! — рассмеялся я. — Не буду!


* * *

 Сигарета почти закончилась. Я положил окурок на блюдце, побрился и вышел в коридор принять душ. Было уже поздно, и душ оказался свободным. Я включил теплую воду и намылился. Потом стал под душ и смыл мыло. Вытерся докрасна грубым полотенцем, вернулся к себе и оделся. Доехал на метро до Сто двадцать пятой улицы и пошел к Харрисам. Был почти час. Я поднялся по слабо освещенной лестнице. В подъезде привычно пахло свининой.
 Дверь открыл Том. Он увидел меня, и его лицо расплылось в улыбке.
 — Вот это да! Легок на помине. Мы только что говорили о тебе. Заходи. — Я зашел, а Том крикнул в другую комнату: — Ма, знаешь, кто пришел? — Он схватил меня за руку и принялся радостно трясти. — Ну, как ты, парень?
 Я улыбнулся и вырвал руку, прежде чем он успел ее сломать.
 — Отлично!
 На кухню выбежали Сэм и Элли. За ними торопливо шла миссис Харрис. Я пожал руки Сэму и Элли и поцеловал старуху. По их приветствиям можно было подумать, что мы не виделись долгие годы, а не пять дней. Когда возбуждение немного улеглось, я поставил на стол сумку.
 — Я нашел работу, — гордо объявил я, — настоящую работу в продовольственном магазине, как Сэм. Подумал, что надо вам что-нибудь принести. — Я начал выкладывать продукты. — Лучшие яйца, масло, сыр, пирожное и... — Я замолчал.
 Миссис Харрис села на стул и заплакала. Я подошел к ней и обнял за плечи.
 — В чем дело, ма? — мягко поинтересовался я.
 Она подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.
 — Ничего, Фрэнки... ничего. Это я от радости. Я каждый день молилась за тебя... чтобы ты нашел работу, чтобы опять улыбался.
 Я молча обвел взглядом остальных, не зная, что сказать. Том кивнул.
 — Да, Фрэнки. Она велела нам каждый день молиться за тебя, и мы все молились. — Том посмотрел на брата и сестру. — Так ведь?
 Те молча кивнули. Я вновь обвел их взглядом.
 — Даже не знаю, что и сказать.
 — Не говори ничего, — улыбнулась миссис Харрис. — Не надо ничего говорить. Бог услышал наши молитвы, и нам остается только поблагодарить его за доброту.
 После обеда я закурил и рассказал о себе, как нашел работу, что делаю, сколько зарабатываю.
 — У нас тоже выдалась хорошая неделя, — похвасталась старуха.
 — Что это значит?
 — Элли тоже нашла хорошую работу, вот что! — Она с гордостью посмотрела на дочь. — Девочка устроилась на другую ленточную фабрику и сейчас зарабатывает почти пятнадцать долларов в неделю.
 — Здорово! — Я автоматически взглянул на Элли, обрадовавшись за Харрисов.
 Девочка сидела с каменным лицом. Она с вызовом посмотрела на меня, и я сразу понял, чем занималась Элли, но сказать, естественно, ничего не мог.
 — Иногда ей приходится работать допоздна, — продолжала миссис Харрис. — Но Элли у нас хорошая девочка. Она не обижается. — Она посмотрела на старые часы, стоящие на полке. — Как быстро летит время! Уже почти четыре. Мы должны идти на воскресное собрание. Том, Сэм, вы пойдете со мной. Элли ходила утром, она посидит с Фрэнки, пока мы не вернемся. Пошли быстрее!
 Они ушли. Сыновья шли по обеим сторонам от матери, осторожно поддерживая ее на лестнице. Даже за королевой Британии не ухаживали с такой заботой, с таким вниманием. Я закрыл за ними дверь и повернулся к Элли.
 Она сидела на подоконнике и смотрела на грязный коричневый двор. Я закурил, сел на стул и посмотрел на нее. Мы молчали.
 — Значит, ты устроилась на работу, Элли?
 — Ты же знаешь, что никуда я не устраивалась, — горько ответила она, глядя в сторону.
 — Я ничего не знаю. Может, все-таки расскажешь?
 С минуту она молчала, потом ответила напряженным, но ровным голосом:
 — Мы работаем на одной квартире. — Ее говорок, обычно не очень заметный, почему-то усилился, — И делим все поровну.
 — Тебе что, больше нечего делать?
 — А что, есть?
 На этот вопрос я не мог ей ничего ответить. Через несколько минут Элли здорово, передразнила меня:
 — Тебе что, нечего делать? Конечно, есть. Я могу пойти в магазин, что на углу, и сказать: «Я белая, и вы можете взять меня продавать ваши товары бедным ниггерам, которые не могут у вас работать, потому что они черные, а в вашем магазине работают только белые».
 И Тому не надо будет больше сидеть целыми днями и смотреть на руки, большие и сильные руки, которые истосковались по работе. И он не должен будет больше пить дешевый дрянной джин, который сделал какой-нибудь белый и продает его бедным ниггерам по пятаку за стакан, чтобы они напивались и забывали, что они черные. Чтобы они могли хоть несколько минут счастливо смеяться, пока не отрубятся, а на следующее утро у них раскалывается голова, першит в горле и болит живот. Они открывают глаза и видят, что они черные и что им опять нечего делать. Тогда они начинают молча плакать, но не слезами, а своими сердцами. Они горько плачут и спрашивают себя: «Где же те прекрасные белые руки которые были у меня вчера?»
 И Сэму не нужно будет каждое утро перед школой бежать в магазин и разносить заказы. Сейчас ему не разрешают обслуживать покупателей, потому что он черный. Ему не разрешают резать сыр или масло, потому что его черная кожа может запачкать белый сыр, который кладут на белый хлеб и засовывают в белый рот. Конечно, мне есть что делать. — Элли повернулась ко мне. На нахмуренном угрюмом лице горели умные глаза. — Да, я могу лечь на белую кровать и извиваться, совсем голая, пока клиент не начнет думать, что я сейчас умру от желания. Он ляжет на меня, и я смогу сделать его счастливым. И он забудет, что я черная, а когда встанет и начнет натягивать Титаны, у него будут от удовольствия немного трястись колени. Он посмотрит на меня и спросит: «У тебя все в порядке, малышка? Если нет, скажи. Я не обижусь. Если с тобой что-нибудь случится, я хочу, чтобы тебя вовремя осмотрел доктор». А я ему отвечу: «Все в порядке, мистер. Я, может быть, и черная снаружи, но изнутри я белее всех ваших белых женщин». Но все происходит иначе. Я отвечаю тихим хриплым голосом, полным слез: «Со мной все в порядке, мистер». — Она встала, грустно посмотрела на меня и повторила: — «Со мной все в порядке, мистер».
 Элли произнесла эту речь таким проникновенным голосом, что ее слова запали мне глубоко в душу. Я отложил сигарету, встал и протянул руки.
 — По-моему, с вами все в порядке, леди.
 Она бросилась ко мне, положила голову мне на грудь и разрыдалась. Я дал ей выплакаться. Минут через пять Элли перестала плакать, и пару минут мы стояли молча.
 — Прости, — извинился я.
 Она сняла мои руки со своих плеч и взяла сигарету из пачки, которую я положил на стол.
 — Не знаю, зачем я тебе все это рассказала. — Элли говорила так тихо, что я едва мог ее услышать. — Ты не виноват, что они такие. Мне нужно было выговориться. Я не могу говорить об этом со своими.
 — Я знаю, как трудно, когда не с кем поделиться, — успокоил ее я. — У меня такое было много раз.
 Она подошла к раковине и умылась, потом причесалась. Свои жесткие волосы Элли пыталась смягчить каким-то кремом. Черная кожа отливала синевой. Тонкие ноги в туфлях на высокой шпильке делали ее еще тоньше. Она села и затянулась.
 — Сейчас уже легче, — нормальным голосом сообщила Элли.
 Я чувствовал себя последним негодяем. Некоторое время мы молча ждали возвращения остальных. Наконец послышался громкий голос Тома. Элли быстро потушила сигарету, подбежала к раковине и пополоскала рот.
 — Ма не нравится, когда я курю, — объяснила она.
 Я ушел перед ужином, около семи, не желая объедать их. Пообещав заглянуть на следующей неделе, отправился ужинать в кафе на Сто двадцать пятой улице. Потом пошел в «Викторию» и посмотрел «Прыгуна», экранизацию комиксов из «Американца», но ни мне, ни остальным зрителям фильм не понравился.

 Глава 10

 Я постепенно втянулся в работу, и жизнь потекла по привычной колее. В пятницу вечером я попросил у портье постоянный номер. Мне дали за три доллара комнату с ванной. Номер оказался больше предыдущего, два окна выходили на улицу. Еще один плюс — большая кладовка. Мебели прибавилось: два кресла, стул, маленький столик у кровати, комод и письменный стол.
 Суббота, как обычно, оказалась трудным днем. За неделю я неплохо заработал на чаевых. Похоже, покупателям я понравился. Я вел себя со всеми предельно вежливо и всегда делал, что просили. Оказалось, что во мне заложен талант продавца. Я мог легко разговорить клиента, пошутить с теми, кто хотел посмеяться, разговаривать серьезно с теми, кто не был в состоянии шутить. Работы было много, но она мне нравилась.
 Воскресенье у Харрисов прошло тихо. Когда я пришел, Том читал газету.
 — Где остальные? — поинтересовался я, ставя сумку на стол.
 — Гуляют.
 — Есть новости?
 — Нет, — покачал он головой. — Один раз только разгружал уголь и больше ничего.
 — Да, плохо... — сочувственно протянул я.
 — Хуже некуда!
 Я дал Тому бак, и он спокойно взял его.
 — Купи себе сигарет, дружище, или куда-нибудь сходи. Тебе нужно развеяться. От сидения дома толка не будет.
 — Кому какое дело? — нахмурился Том. — Лично мне плевать!
 Мы дождались остальных членов семьи и сели обедать. Я ушел в шесть. После ужина купил газету и поднялся к себе. Медленно разделся и лег в постель. Прочитав газету, выключил свет, закурил и задумался, как найти Тому работу. Когда я заснул, мне пришла в голову еще неясная мысль.
 Недели летели одна за другой. Денег мне вполне хватало, потому что в дополнительные расходы входили только продукты Харрисам раз в неделю.
 Март сменился апрелем, апрель — маем, а май — июнем. Я купил необходимую одежду, хотя большую часть времени обходился рабочими штанами и рубашкой. Костюм, например, надевал только по воскресеньям, когда ходил к Харрисам.
 Однажды утром, когда я помогал разгружать грузовик, водитель обмолвился, что компания купила второй грузовик.
 — Кто сядет за руль? — поинтересовался я.
 — Тони. — Тони был его помощником.
 — Значит, вам теперь нужен еще один помощник, — заметил я.
 — Угу. Даже два. Один для меня, второй для Тони.
 Я задумчиво вернулся в магазин. Вот она, работа для Тома! Я решил поговорить с мистером Райзесом, когда он заглянет к нам завтра утром.
 Когда я рассказал мистеру Райзесу о Томе, он спросил, надежен ли тот?
 — Еще как надежен! К тому же он хочет работать. Ему работа необходима, как воздух.
 — Мне не везет с неграми, — покачал головой Райзес. — Первые несколько недель все в порядке, но как только у них в карманах заводятся несколько баков, они заваливаются в кабак и не возвращаются на работу до тех пор, пока все не пропьют.
 — Я не знаю других, но этого парня знаю, — заверил я его. — Он отличный работник и не пьяница.
 — Хорошо его знаешь? — Управляющий пристально посмотрел на меня.
 — Мы с ним работали раньше. Я уверен, что он не подведет.
 — О'кей, — сдался мистер Райзес. — Пусть заглянет ко мне на следующей неделе. Я поговорю с ним.
 — Спасибо, мистер Райзес.
 Может, хоть сейчас у Харрисов все наладится. Я с трудом дождался воскресенья, чтобы сообщить им приятную новость.
 Воскресенье выдалось солнечным и жарким. Я надел новый костюм и отправился к Харрисам, думая по дороге, как они обрадуются, миссис Харрис особенно. Я поднялся наверх. Такие берлоги, как эта, никогда не меняются. В доме по-прежнему воняло свининой, под ногами скрипели рахитичные ступеньки, маленькая лампочка едва освещала лестницу, на стенах облупилась краска.
 Я открыл дверь и вошел в квартиру. Элли читала цветные комиксы в «Санди Ньюс». Через открытое окно со двора доносились шум и крики. Где-то плакал ребенок, где-то ссорились муж с женой, где-то по радио играл джаз-банд. Все эти звуки сливались в отвратительную песню бедности.
 — Привет, Фрэнки! — поздоровалась Элли.
 — Привет! Где народ?
 — Ма с Сэмом в церкви, — медленно и устало ответила девушка, — а Том ушел рано утром и вернется после обеда. Я поставил на стол сумку.
 — Спрячь это, — попросил я. — А то еще испортится. Она начала молча засовывать масло в холодильник. На кухне было жарко. Я снял пиджак, аккуратно повесил его на стул и принялся наблюдать за Элли. Она надела новое блестящее черное сатиновое платье, которое подчеркивало молодую грудь. По тому, как оно сидело на бедрах, я понял, что оно надето на голое тело. Спрятав продукты, она так же молча уселась.
 Медленно тянулись минуты. По шее стекал на воротник пот. Я чувствовал, как ручейки текут по спине и расстегнул воротник.
 Элли положила голову на руки. Ворот платья слегка распахнулся, открывая чуть более светлую, чем остальная кожа, грудь.
 — В чем дело, Элли? Тебе нездоровится?
 — Да.
 Я встал и подошел к ней.
 — Что тебя гнетет?
 — Есть сигарета? — спросила девушка, вставая.
 Я достал пачку. Элли сунула сигарету в рот, и я поднес спичку. Когда она наклонилась вперед, чтобы прикурить, я заглянул в вырез платья и импульсивно притянул ее к себе, но она даже не пошевельнулась. Я погладил ее груди под платьем, пытаясь расшевелить, но она продолжала равнодушно стоять, зажав в руке сигарету. Я отпустил ее и вернулся на свое место, почему-то чувствуя тоску и поражение.
 Девушка подошла к окну и села на подоконник. Через несколько минут она приблизилась ко мне, но я даже не поднял глаз.
 — Ты нравишься мне, Фрэнки, — тихо сказала Элли. — Я бы делала с тобой это с большим удовольствием, чем с кем-либо другим, но я больна.
 — Если ты больна, пойди к доктору! — разозлился я.
 — Ходила, — каким-то безжизненным голосом, в котором слышался страх, ответила она.
 Я посмотрел на ее непроницаемое лицо.
 — И что он сказал?
 Она отошла и ответила через пару минут.
 — Я влипла.
 — Триппер? — ужаснулся я.
 Еще через минуту она выдавила:
 — Сифилис.
 Элли внезапно села и тупо уставилась на меня. Я открыл было рот, но мысли путались. Я сидел с открытым ртом, как рыба, и молчал. Элли с вызовом смотрела на меня. Так мы и сидели несколько минут, глядя друг на друга. Я не очень разбирался в венерических болезнях, но знал, что ничего хорошего это не предвещает.
 — Что ты собираешься делать? — наконец вымолвил я.
 — Не знаю. Доктор сказал, что нужно идти в больницу.
 — Ты не вернешься к этому?.. — я замолчал.
 — Почему не вернусь? — зло выкрикнула она и вскочила. — Почему? Ведь это там я его подхватила!
 — Но ты же заразишь кого-нибудь.
 — Плевать мне на это! — Она принялась сердито ходить по кухне. — А кто меня заразил? Если кто-нибудь подхватит сифилис от меня, значит, ему не повезет. Я не хочу, чтобы из-за этого голодала семья.
 — Можешь больше не беспокоиться о деньгах. Мой босс хочет поговорить с Томом о работе.
 — Шутишь?.. — Элли изумленно уставилась на меня.
 — Нет, серьезно. Он просил Тома зайти на следующей неделе. — Я видел, что она поверила. — Поэтому отправляйся лечиться. Теперь о деньгах можно не беспокоиться.
 Девушка с трудом сдержала слезы. Она подошла и взяла меня за руку.
 — Это такая новость, Фрэнки, — едва сдерживая слезы, проговорила Элли, — что я не могу поверить.
 Вошла миссис Харрис. Она несколько секунд стояла в дверях, глядя на нас. Элли бросилась к матери.
 — Ма, Фрэнки только что сказал, его босс хочет поговорить с Томом о работе!
 — Правда, Фрэнки? — улыбнулась старуха.
 — Да, ма, правда, — кивнул я. — Он просил Тома зайти на следующей неделе.
 — Бог всех нас любит, раз он позволил Тому привести тебя к нам, — торжественно проговорила миссис Харрис.
 Я смотрел на них. Элли счастливо улыбалась, на лице старухи тоже было радостное выражение. Когда пришел Сэм, ему рассказали новость. Я попросил Сэма сбегать за сигаретами и большой бутылкой содовой. Было очень жарко и хотелось пить. Элли отправилась с братом.
 Миссис Харрис уселась в свое старое кресло-качалку и качала со скрипом качаться. Она дождалась, когда стихнут шаги детей, затем сказала:
 — Ты настоящий друг, Фрэнки. Мы тебе очень благодарны за то, что ты для нас сделал.
 — Ничего я не сделал, — смущенно возразил я. — Я никогда не смогу отплатить вам за то, что вы для меня сделали.
 Она замолчала, но через минуту заговорила вновь:
 — Я никогда тебя раньше не спрашивала, Фрэнки... может, это не мое дело... есть ли у тебя друзья, кроме нас? Я имею в виду белых.
 Перед, тем, как ответить, я подумал о Джерри, Марти и родственниках.
 — Сейчас нет. Были в детстве, но прошло много времени.
 — Неужели ты не хочешь с ними повидаться?
 — А какой смысл? — покачал я головой. — Прошло столько лет, что они меня, наверное, забыли.
 — Настоящие друзья никогда не забывают, сколько бы времени ни прошло, — нравоучительно заметила старуха. Затем добавила после небольшой паузы: — У тебя должны быть друзья среди белых. Тебе нужно иногда хотя бы ходить веселиться с парнями и девушками.
 — Мне с вами весело. Вы так помогли мне, как не поможет ни один родственник.
 — Но ты не можешь развлекаться с нами, — возразила старая женщина. — Ты не можешь, например, танцевать с Элли. Мы черные. Так не делается.
 — Мне плевать, как это делается! К тому же я не люблю танцевать.
 — Да вот еще что! — улыбнулась миссис Харрис. — Я хотела поговорить с тобой об Элли. По-моему, ты ей нравишься, но ничего хорошего из этого не выйдет. Не обижайся только. — Я задумался. Пока я думал, старуха добавила: — Она неделями ждет твоего прихода и по воскресеньям надевает лучшее платье.
 Я знал об Элли больше ее, но это оказалось для меня полной неожиданностью. Девушка ни разу даже не намекнула мне о любви. Я не сомневался, что не люблю ее, но у меня даже и мысли не возникало, что она может меня полюбить. Между нами что-то было, но я считал это простой дружбой и сексом, которые не нуждаются в глубоком анализе. Наконец я заговорил:
 — Я понимаю, что вы хотите сказать. Я поступлю, как вы посоветуете. Я не хочу никому из вас приносить несчастье.
 — Я знала, что ты скажешь это, Фрэнки, — улыбнулась старуха. — Ты хороший мальчик. Мы подумаем и позже решим, что надо делать.
 Сэм принес содовую. Мы открыли бутылку и наполнили стаканы. Потом он предложил сходить в парк рядом с Сити Колледжем посмотреть баскетбол.
 Я заколебался. Хотелось дождаться Тома и рассказать ему о работе, но миссис Харрис уговаривала меня полти. Она сказала, что устала и хочет прилечь вздремнуть, и что ничего не скажет Тому до моего возвращения.
 Я надел пиджак, и мы с Сэмом отправились в парк. На лестнице он сказал, что Элли пошла к подруге.

 Глава 11

 На улице безжалостно палило солнце. Мы с интересом наблюдали за игрой, купив хот-доги и лимонад.
 Домой вернулись около шести, но Тома еще не было. Элли попыталась уговорить меня остаться на ужин, но я пошел ужинать в кафе. Потом отправился в кино. В начале одиннадцатого я решил еще раз забежать к Харрисам. Я повернул с Сэйнт Николас авеню и направился к их дому.
 На углу меня обогнала пожарная машина с включенной сиреной. Значит, где-то поблизости пожар. Несколько минут я стоял и глупо смотрел на дым, прежде чем понял, что горит дом Харрисов. Я бросился бежать.
 Копы с трудом сдерживали толпу зевак. Пожарные приставили к шестому этажу лестницу и поливали здание потоками воды. Я протолкался через толпу. Было темно и плохо видно, кругом царила полная неразбериха. Кто-то схватил меня за плечо.
 — Фрэнки! — закричал Том. — Где они?
 — Не знаю! — крикнул я. — Я только что вышел из кино. Разве ты не был дома?
 — Я тоже только что пришел.
 К нам подбежали запыхавшиеся Сэм и Элли.
 — Где ма? — закричали они Тому.
 — Я только что пришел! Разве она не с вами?
 — Нет, — ответил Сэм. — Она устала и рано легла спать.
 Мы подбежали к высокому негру в полицейской форме.
 — Мою мать вытащили? — спросил Том.
 — Как она выглядит?
 — Старая женщина. Седая. Ее зовут миссис Харрис.
 — Кажется, нет, — покачал головой фараон. — Лучше спросите у старшего пожарника.
 Мы бросились к пожарнику, но он тоже покачал головой.
 — Никакая старуха не выходила. Не волнуйтесь, если она в доме, мы ее спасем.
 — Ма все еще в доме! — закричал Том и бросился к зданию. — Я вынесу ее. — Но его схватили два фараона.
 — Туда нельзя! Ее спасут пожарные.
 — Моя ма там! — заорал он, пытаясь вырваться; — Она на третьем этаже. Я должен спасти ее.
 — Туда нельзя, черт побери!
 Том освободил одну руку и ударил полицейского. Тот увернулся и врезал Тому в челюсть. Харрис потерял сознание, и полицейские осторожно опустили его на землю.
 — Мы не могли его впустить, — извиняющимся тоном объяснил один из них мигом собравшейся толпе. — Он бы там погиб. Здание полыхает, как спичечная коробка.
 Кто-то закричал, и я посмотрел на дом. Элли прорвалась через цепь полицейских и бросилась ко входу. Я оглянулся. Сэм со слезами на глазах стоял на коленях около Тома. Я побежал за Элли.
 — Вернись! Вернись!
 Она исчезла в доме. Я вбежал в подъезд. У самой двери меня облили водой из шланга. В подъезде было темно и висели клубы дыма. Я помчался наверх.
 — Элли! Элли! Вернись!
 Ответа не было. Я вбежал на третий этаж и увидел, как девушка вбежала на кухню. Я успел схватить ее и попытался оттащить назад. Вся квартира была охвачена пламенем. Дым валил такой густой, что я с трудом мог ее видеть. Девчонка закашлялась.
 — Иди вниз! — Я потащил ее за собой.
 Она перестала кашлять и начала вырываться.
 — Там ма! Ма, ма, ты меня слышишь? Я иду за тобой!
 Элли вцепилась ногтями в мое лицо. Я попытался ударить ее, но промахнулся. Она пнула меня ногой, вырвалась и скрылась в языках пламени. Горячие белые языки обожгли мое лицо, когда я приблизился к двери. В темноте слышались ее крики: «Ма! Где ты?»
 Раздался страшный шум и длинный крик, оборвавшийся на середине. На мгновение огонь передо мной отступил, и я увидел, что часть стены и потолка завалили выход из спальни. Затем пламя вспыхнуло с новой силой, и мне пришлось выйти в коридор. В ушах стоял крик Элли. В коридоре тоже все полыхало. На лестнице я споткнулся и скатился кубарем на первый этаж. Вокруг падали куски горящего дерева. Входную дверь лизали языки пламени, но другого выхода не было. В подъезд ворвалась струя воды. Я опустился на колени и выполз на улицу под ней. На улице я встал и побежал.
 — С вами все в порядке? — хрипло спросил меня какой-то пожарный, хватая за руку.
 — Да. — Я закашлялся.
 Он подхватил меня под руку.
 — Назад! — кричали полицейские. — Назад! Здание может рухнуть в любую минуту.
 Толпа отхлынула. Я подошел к Сэму и Тому. Том все еще лежал на земле, но уже начал приходить в себя. Он потряс головой и сел. В этот момент здание рухнуло со страшным грохотом, и в воздух поднялись тучи пыли, в которых белели языки пламени. Том встал. Он еще не знал, что Элли тоже осталась в доме. Харрис двинулся к развалинам, крича в черное ночное небо:
 — Они заплатят за это, ма! Слышишь? Они заплатят за это, все сволочи! Все эти гады из банков, которые не дают нам жить в приличных домах! Я заставлю их за все заплатить, ма! Обещаю! Слышишь, ма? Обещаю!
 К нему подбежал полицейский и попытался оттащить назад, но Том схватил его за шею и начал душить. Лицо фараона побелело.
 — Ты будешь первым! — закричал Том. — Ты будешь первым, но не последним! Все вы, сволочи, заплатите!
 К ним подбежал негр-полицейский, с которым мы разговаривали раньше. Он безуспешно попытался освободить товарища. Потом ударил Тома дубинкой по голове, и Харрис рухнул на землю. Первый коп встал, тяжело дыша.
 Санитары положили Тома на носилки и отнесли в машину скорой помощи. Мы с Сэмом бросились к водителю.
 — Это мой брат, — сказал Сэм. — Можно мне поехать с вами?
 — Садись назад, — кивнул водитель.
 Мы забрались в машину. Доктор подозрительно посмотрел на меня.
 — У вас ужасный вид.
 Я взглянул на новый костюм, весь грязный, мокрый и порванный. Мелькнула мысль, что теперь придется его выбросить, и я тупо уставился на доктора.
 — Это вы побежали за девушкой?
 Я кивнул.
 — Дайте-ка мне осмотреть вас. — Он достал стетоскоп. — Снимите пиджак.
 Я машинально сиял пиджак и посмотрел на Сэма, сидящего рядом с братом. Лицо Сэма превратилось в застывшую маску. Он еще не осознал до конца, что произошло. Парень сидел с каменным лицом и смотрел на Тома. По-моему, он даже не знал, что мы в машине.
 Я промок до нитки. Однако кожа на лице осталась сухой и горела, волосы на руках опалились, и руки тоже щипало. Мне дали что-то выпить и пощупали пульс.
 — Вам чертовски повезло, — сообщил доктор. — Серьезных ожогов нет.
 Машина скорой помощи тронулась с места.


* * *

 Следующие два часа мы с Сэмом провели в больнице. Доктор сказал, что у Тома травма черепа, и он даже подумал сначала, что парню пришел конец. Лучше бы оно так и оказалось, добавил он.
 Когда нас ввели в палату. Том сидел на кровати и плакал: По щекам градом катились крупные слезы. Сэм, не сказавший до этой минуты ни слова, бросился к брату.
 — Том! Том! — закричал он и обнял старшего брата.
 Том бессмысленно посмотрел на юношу и продолжал плакать. Он пробормотал что-то нечленораздельное и оттолкнул Сэма.
 — Уходи, — пробормотал Харрис. — Я хочу к маме. Где моя мама?
 Я вопросительно взглянул на доктора, который ответил, прежде чем я успел задать вопрос.
 — Боюсь, он останется таким, — печально покачал головой доктор. — Он перенес слишком много потрясений, которые не прошли бесследно. Сейчас ему больше всего нужен отдых и покой.
 Сэм не сводил взгляда со старшего брата. Он слышал каждое слово доктора. Когда парень посмотрел на нас, в его глазах блестели слезы, рот кривился от рыданий. Я вспомнил детство... другого Сэма, который тоже с надеждой смотрел на меня.
 — Поплачь, малыш, — посоветовал я. — Бывают моменты, когда даже сильные мужчины плачут.
 Сэм опустился на стул, закрыл лицо руками, и все его тело затряслось от рыданий. Что я мог ему сказать? Я подошел и неуклюже положил ему руку на плечо. Через несколько минут Сэм перестал плакать, и мы вышли из палаты. Сели в коридоре, не зная, что делать дальше.
 Примерно через полчаса Сэм спросил повзрослевшим голосом:
 — Фрэнк, ты можешь устроить меня на место Тома?
 — А школа?
 — Я уже взрослый, и мне нужно что-то делать. Так устроишь?
 — Наверное, да.
 — Странно, — пробормотал он, будто говорил сам с собой. — Всего несколько часов назад у меня был дом, семья, я знал, куда идти, что делать. А сейчас ничего не знаю.
 — Поживи со мной, пока все не наладится, — предложил я.
 Сэм благодарно взглянул на меня. В эту минуту в коридор вбежал взволнованный высокий негр. Я узнал в нем священника из церквушки, которая находилась в магазине.
 — Здравствуйте, ваше преподобие! — поздоровался Сэм, вставая.
 — Сэм... — Священник обнял юношу за плечи. — Как только я узнал о пожаре, то сразу бросился сюда. Пока поживешь у меня. Ты не одинок. Не забывай, что Бог с тобой!
 — Это мой друг. — Сэм показал на меня.
 Негр взглянул на меня и кивнул.
 — Да, мы встречались. — Я пожал протянутую руку. — Вы совершили очень храбрый поступок.
 Я промолчал.
 Мы спустились вниз. Священник усадил Сэма в такси и предложил подвезти меня, но я поблагодарил его и ответил, что доберусь сам. Когда машина уехала, я направился в отель.
 Двумя днями позже, дождливым утром, в четверг похоронили миссис Харрис и Элли. После службы в маленькой церкви мы с Сэмом поехали на кладбище. Когда начали засыпать могилу, священник закрыл библию и произнес потрясающие слова. Высокий негр замер на краю могилы, дождь мочил обнаженную голову. Том по-прежнему находился в больнице, едва ли его выпишут скоро.
 — О Господи! — вскричал священник. — Взгляни вниз на нас, своих детей, которые взывают к тебе, чтобы ты дал нам силу, понимание и надежду...
 Следующие несколько дней эти слова не выходили у меня из головы. В них было столько смысла!..
 Надежда... Что бы с нами было, если бы мы не надеялись?




 Интерлюдия
 Рут


 «Странно, — думал Мартин. — Что бы ни говорил Джерри, он все равно не знает Фрэнки. Еще более странно то, что все мы думаем о нем по-разному. Интересно, кто прав? Вполне вероятно, что никто. Не знаю. Может, Рут лучше всех знала Фрэнки. Она первая увидела...»
 Его мысли прервал Джерри, который спросил, не хочет ли он выпить? Мартин откинулся на спинку стула и наблюдал, как Джерри смешивает коктейли. Когда он повернулся, то заметил, что на него смотрит Джанет. Она улыбнулась, и он нежно улыбнулся в ответ. Старые друзья... думаешь, что знаешь их, но каждую минуту открываются все новые грани их характеров.
 Он взял у Джерри стакан и медленно выпил коктейль, наслаждаясь ночной дымчатостью отличного скотча и легким покалыванием в носу газированной воды.
 — Интересно, что думала о нем Рут? — спросила у Мартина Джанет. Она поставила стакан на стол и закурила.
 — Странно, — задумчиво произнес Мартин Кэбелл. — Я только что тоже подумал о ней.
 Кажется, Рут первая из нас увидела настоящего Фрэнки Кейна. Она поняла его с первой встречи, с того дня, когда я привел его к нам. Рут невзлюбила Фрэнки с первого взгляда и слегка побаивалась его.
 Помню, сестра подошла ко мне, когда я был один, и озадаченно сказала: «Он абсолютно не похож на мальчишку, совсем взрослый мужчина. Когда он смотрит, кажется, что тебе много лет и что он видит тебя насквозь».
 Бедная Рут! По-своему он оказал на нее большее влияние, чем на всех нас. Она была на несколько лет старше нас и намного взрослее, чем мы думали. Прошло много лет, и она рассказала мне о Фрэнки.
 Помните, у нас летом работала девушка. Кажется, ее звали Джули. Впрочем, это неважно. Ей было около двадцати, и у нее был очень сексуальный вид. Фрэнки увидел ее и, наверное, попал «под действие женских чар», как говорят поэты.
 В тот вечер он преподал мне урок бокса и поставил фингал, и Рут здорово разозлилась на него. Она закатила ему скандал, но, как только закрылась за ним дверь, сразу одумалась. «Ведь он сирота, — думала она. — И у него, наверное, нет друзей». Рут зашла ко мне узнать, как у меня дела, и мы немного поболтали.
 Позже она пошла на кухню за водой. Открыла кран, и вдруг ей показалось, что она слышит какие-то звуки в комнате Джули. Рут подошла к двери. Она думала, что Джули еще не спит и что они немного поболтают. Но когда она взялась за дверную ручку, то услышала мужской голос.
 Рут испугалась и выбежала из кухни. Сначала она не собиралась подсматривать. В маленьком коридоре висело зеркало, в котором отражалась кухня. Рут увидела, как дверь из комнаты Джули немного приоткрылась, и Джули осторожно выглянула на кухню. Убедившись, что там никого нет, она вышла. За ней последовал Фрэнсис.
 Джули выпустила его через черный ход, и у двери поцеловала. Рут поняла, что это не детские забавы, что это серьезно. И хотя она старалась не подглядывать, она не могла удержаться. Зеркало словно зачаровало ее. Для нее все это являлось как бы воплощением грязного секса, но она, не зная того, сама попала в ловушку.
 Тогда Рут еще не могла понять, какие чувства вызывает у нее Фрэнки, Она только догадывалась, что такие же чувства к нему испытывают все остальные, и что она не успокоится, пока не выяснит, что в нем всех привлекает.
 Она попыталась убедить себя, что он еще ребенок, но ум подсказывал, что Джули не увлеклась бы ребенком. Рут пришла к себе и расплакалась. Я бы назвал ее состояние в тот вечер «эмоциональным шоком». Она проворочалась всю ночь и на следующее утро встала невыспавшейся и разбитой. Рут решила как-то попытаться принизить Фрэнки в своем сознании.
 Она начала постоянно придираться к нему, отпускать обидные шуточки, смеяться над его успехами. Интересно, догадывался ли Фрэнки, почему она это делает? Такие отношения между ними продолжались до тех пор, пока он однажды не поцеловал ее в школе. После этого поцелуя весь образ, который она так долго строила у себя в голове, рассыпался, как карточный домик.
 Тогда Рут поняла, что Фрэнсис Кейн единственный мужчина, которого она когда-либо полюбит, поняла, что это не детское, а серьезное взрослое и честное чувство.
 Спустя годы Рут пришла ко мне и все рассказала. Тогда она как раз начала работать в больнице. Помнишь, Джерри, твой отец помог ей устроиться на работу. Я тогда был интерном в «Манхэттен Дженерал». Как-то я загулял и пришел домой часа в три ночи.
 В гостиной горел свет. Я пошел проверить, в чем дело, и нашел в кресле спящую Рут. Она открыла глаза и сказала: «Я только что видела Фрэнсиса».
 «Какого Фрэнсиса?» — глупо переспросил я. По-моему, она даже не слышала меня. Из нее потоком потекли слова: «Ты бы не узнал его, Марти. Он так изменился. Он совсем поседел. У него усталый и разбитый вид, он голодает. Его привели в больницу, потому что он потерял сознание прямо на улице. Доктор сказал, что он не ел много дней».
 «Подожди, Рут, минуту, — остановил я сестру. — Помедленнее. О ком ты говоришь?»
 Она изумленно посмотрела на меня, затем медленно ответила: «О Фрэнсисе Кейне».
 Неожиданно я разволновался так же, как и она. «Фрэнки! — заорал я, забыв, что было три часа ночи. — Где ты его видела?»
 «Я об этом тебе и говорю. Я видела его вечером в больнице».
 «Что он сказал? — возбужденно спросил я. — Он тебя узнал?»
 «Нет! — разрыдалась Рут. — Он стал врать, что не знает меня. Отрицал все даже после того, как я призналась ему в любви».
 Это оказалось для меня последним ударом, и я рухнул на диван.
 «Ты что сделала?» — Мне все еще казалось, что у меня слуховые галлюцинации.
 Рут перестала плакать и спокойно посмотрела на меня. «Я сказала, что любила его и что он однажды поцеловал меня в школьном коридоре. Он пошутил, что такое бы никогда не забыл. Тогда я пригрозила привести тебя, сказала, что, вероятно, у него амнезия, и он ничего не может вспомнить, хотя глубоко внутри я не сомневалась, что он все помнит, что он воздвиг вокруг себя высокую стену, повесил на ней строгое объявление: „Посторонним вход воспрещен“ и отгородился от внешнего мира. Последние сомнения я потеряла, когда вспомнила, как в детстве при насмешках его глаза затуманивались и между нами внезапно возникала невидимая стена. Тогда я сразу понимала, что бессмысленно продолжать смеяться над ним, что ни одно мое слово не проникнет через эту стену и что я только сама себе причиню боль».
 Пару минут я молча смотрел на нее, и тысячи странностей в поведении сестры начали выстраиваться в стройную картину. Теперь я понимал, почему у нее не было постоянных увлечений, почему она так и не вышла замуж. Тогда Рут было почти двадцать пять. Я знал ее всю жизнь, видел почти каждый день, но только теперь начал по-настоящему узнавать собственную сестру. Смешно. Хотя, с другой стороны, мы даже сами о себе знаем так мало, что нет ничего удивительного в том, что мы начинаем узнавать Друг друга только после того, как проживем вместе двадцать пять лет. «Утром же поедем и поговорим с ним», — заявил я. «Бесполезно, — легко покачала головой Рут. — Его там не будет. Я прочитала это у него на лице».
 «Тогда поехали прямо сейчас!» — Я вскочил. Она дотронулась до моей руки и посмотрела на меня. «Нет, Мартин, мы сейчас никуда не поедем, — мягко проговорила Рут. — Если мы сейчас туда поедем, он никогда нас не простят. Единственное, что у Фрэнки было всю жизнь, это гордость. Если отнять у него гордость, то можно навеки распрощаться с ним. Он уже никогда не станет тем Фрэнки, которого мы знали. Надо позволить ему, как всегда, выпутываться самому». «А как же ты?»
 «Я подожду, — просто ответила Рут. — Он должен использовать этот шанс». — Она посадила меня рядом и положила мою голову к себе на плечо, где я слышал ее тихое дыхание. — «Понимаешь, — задумчиво проговорила сестра. — У него никогда не было шанса быть молодым. Ему слишком много приходилось работать и бороться. Он никогда не был юношей в буквальном смысле этого слова. У Фрэнки не было юности, он сразу стал взрослым. Поэтому он и казался нам, детям, таким взрослым. Поэтому одни из нас так любили его, а другие ненавидели. Но в душе — Фрэнки всегда оставался обычным мальчишкой, который особенно нуждается в любви». Я посмотрел на Рут.
 «Но если он сейчас уйдет, он может никогда уже не вернуться».
 Рут смотрела куда-то поверх моей головы. «Я должна рискнуть. — Она слабо улыбнулась, словно что-то скрывая. — Думаю, он вернется. Когда Фрэнки вернется, я выйду за него замуж, сотру с его лица морщинки одиночества и разрушу ту стену и построю свою собственную из любви, а не подозрительности».
 «Но могут пройти долгие годы», — стоял я на своем. Рут уверенно посмотрела на меня сверху вниз. «Можно подождать. Мы молоды и можем позволить себе ожидание. А пока я буду помогать другим. В этом мире слишком много мальчишек, таких, как Фрэнсис Кейн, которым приходится перепрыгивать через юность, чтобы выжить. Каждый ребенок заслуживает лучшей участи. И я бы хотела помочь им в этом».
 «Значит, мы не поедем сейчас в больницу?» «Нет, Мартин. Пусть Фрэнки отдыхает. Ему сейчас особенно необходим отдых».
 Следующим утром мы поехали в больницу, но не застали его, как и говорила Рут.
 Летели годы. Я закончил учебу и стал психиатром. Вы поженились, и Джерри начал работать у окружного прокурора. Рут возглавила отдел по делам благотворительности. Все мы выросли, но мы росли друг у друга на глазах. Я знал, где вы и чем занимаетесь, и вы знали то же обо мне.
 Но никто из нас ничего не знал о Фрэнки даже после того, как он вернулся в наши жизни, даже после того, как он женился на Рут. Может, он рассказал Рут, а может, и нет. Во всяком случае Рут мне ничего не рассказывала. Фрэнсис прошел через то, что я бы назвал «потерянными годами». «Потерянные годы»... Интересно, какими они были у него, те годы, когда мы росли? Знает ли это кто-нибудь? Сомневаюсь.
 Мартин допил коктейль, встал и подошел к окну. На его лице появилось выражение подавленности, вечер для него потерял свое очарование.
 — Мартин, — позвал его Джерри Коуэн.
 Кэбелл повернулся. Лицо Джерри посветлело, и он уверенно посмотрел на него.
 — Может, я смогу рассказать вам об этих годах, — сказал Джерри Коуэн.
 Часть 5


* * *


 Глава 1

 Сэм бросил школу и пошел работать помощником водителя грузовика. Он зарабатывал двенадцать долларов в неделю и жил у каких-то родственников в Гарлеме. К середине лета я окончательно втянулся в работу. Хотя Гарри и ничего не говорил, по его поведению и по поведению покупателей я видел, что у меня все в порядке. Большую часть времени занимала работа, а в воскресенье, единственный выходной, я слонялся по городу или ходил в кино.
 Я ни с кем не подружился, потому что моя жизнь вне работы была ограничена до минимума. Меня не беспокоило отсутствие друзей, я давно привык к одиночеству. Несколько раз пытался найти дядю Морриса через его магазин, но он, как в воду канул.
 Летом покупателей стало меньше, и Гарри пообещал осенью повысить мне жалованье. Сейчас я получал десять долларов плюс два доллара от Кроштейна, да чаевыми набиралось доллара три. Так что в неделю набегала вполне приличная сумма — пятнадцать баков. Конечно, лишние деньги еще никому не приносили вреда. Несмотря на то, что сейчас я зарабатывал намного меньше, чем много лет назад, когда работал у Кеуфа, к старому возвращаться не хотелось. Мне казалось, что я постепенно доработаюсь до приличного жалованья.
 В июле Отто, владелец кафе «Мороженое», предложил мне помогать ему по воскресеньям после обеда за два доллара. Так как делать мне все равно было нечего, я согласился. Через несколько недель я уже вполне прилично научился разливать содовую. Мне нравилось болтать с молодежью, которая постоянно околачивалась в кафе.
 Меня всегда интересовал клуб, находившийся над нашим магазином. Надписи на окнах гласили «Рабочий союз», но мне казалось, что рабочими там и не пахнет, и что все члены клуба живут на пособие по безработице. По субботам, когда мы работали допоздна, сверху доносился громкий шум.
 Как-то в субботу после закрытия я решил подняться к ним. Члены клуба меня часто приглашали, но я все не шел. Наверное, в ту ночь стало особенно одиноко и захотелось человеческого общения.
 Клуб располагался в квартире без внутренних перегородок. В углу играл ансамбль из четырех инструментов, в другом — стоял стол, заставленный холодными закусками, хлебом и пуншем. Рядом находилась пивная бочка и галлоновые бутылки с красным вином. Ансамбль играл что-то незнакомое и совсем немелодичное. Молодежь танцевала, а люди постарше стояли маленькими группками и что-то обсуждали, держа в руках сэндвичи.
 Я переступил через порог и сразу заметил знакомого. Его звали Джои, и он часто покупал у нас в магазине продукты. Джои подошел ко мне.
 — Не ожидал тебя здесь увидеть, — удивился он. Я пожал ему руку и рассмеялся.
 — Да вот решил посмотреть на вашу лавочку.
 — Пойдем. Я тебе все покажу.
 Он представил меня нескольким парням и девушкам. Кое-кого я знал по магазину. Затем Джои подвел меня к столу, сунул в руку сэндвич, сказал:
 — Развлекайся, — и бросился к двери с кем-то здороваться.
 Я понял, что он является каким-то официальным лицом и, похоже, всех здесь знает.
 Через несколько минут я увидел знакомую девушку, болтающую с каким-то парнем. Мы с ней часто шутили в магазине. Она постоянно приходила за бутылкой кетчупа и быстро делала заказ, смешно шепелявя. Я подошел к ней, откусил сэндвич и пробормотал с набитым ртом:
 — Ты купила сегодня свой катшип?
 Она обернулась и удивленно взглянула на меня.
 — Какого черта ты здесь делаешь?
 — Да вот, пришел, — ответил я, проглатывая кусок. — Я член клуба.
 — Черта с два!
 — Ладно. Тогда я пришел бесплатно поесть.
 — Это ближе к правде, — насмешливо проговорила она. — Мы все сюда ходим за этим.
 Ее собеседник отошел к другой девушке.
 — Потанцуем?
 — О'кей, — кивнула она. — Рискну.
 Я положил сэндвич на стул, и мы начали танцевать.
 — Прекрасное у вас тут заведение, — заметил я.
 — Зато бесплатно.
 Пока мы танцевали, народ все прибывал, несмотря на позднее время. Я продолжал регулярно наступать ей на ноги из-за отсутствия практики.
 — Может, ты и умеешь резать сыр, — рассердилась моя партнерша после того, как я в шестой раз наступил ей на ногу, — но провалиться мне на этом месте, если ты умеешь танцевать!
 — Это только предлог! — заявил я, притягивая ее к себе.
 — Вот оно что! — девчонка оттолкнула меня. Когда музыка стихла, она сообщила: — Сейчас будет речь.
 — Может, смоемся? — У меня были другие планы на вечер.
 Девушка хотела остаться, поэтому мы вернулись к стулу за моим сэндвичем. Я взял его, и мы уселись.
 — Не уходи, — предупредила она меня. — Можешь услышать кое-что интересное.
 Я оглядел большую комнату. Джои взобрался на стол, который вытащил в центр комнаты, и поднял руку.
 — Ребята, внимание! — закричал он. — Насколько вам известно, сегодня мы пригласили оратора, которого все вы слышали раньше и прекрасно знаете. Поэтому я не буду его представлять. Работа этого человека говорит сама за себя. Его усилия, направленные на пользу нам и партии, широко известны. Итак, я представляю слово Джерро Браунингу.
 Он спрыгнул на пол, а его место, к моему удивлению, занял высокий молодой негр. В комнате подобралась разношерстная компания: ирландцы, итальянцы, испанцы, поляки и куча остальных. Несмотря на то, что Браунинг оказался единственным негром, ему устроили оглушительную овацию. Все радостно топали ногами, пока он оглядывал помещение и слабо улыбался.
 Затем оратор поднял руки, и шум стих.
 — Друзья! — начал Джерро Браунинг. У него совсем не было специфического выговора. — Сегодня вечером я вижу здесь много новых лиц, но это добрые человеческие лица, лица людей, таких же, как мы, которые хотят от жизни того же, что и мы, и я хочу поблагодарить их за то, что они пришли сегодня сюда. — Все зааплодировали. Оратор дождался, когда аплодисменты стихнут, потом продолжил: — Я не собираюсь сегодня говорить о партии и ее целях, которые все вы так хорошо знаете. Я не собираюсь повторять прописные истины. Вместо этого я расскажу вам историю человека, который живет в вашем квартале.
 Он никогда не был здесь, никогда не ходил ни на какие собрания, хотя и я, и другие приглашали его. Как многие из вас, он долго жил на пособие по безработице, псята недавно не получил работу в электрической компании на Лонг Айленде. Возможно, одной из причин, из-за которых он не приходил к нам, являлся страх, что его уволят и ему снова придется жить на пособие. Он не раз говорил, что его предупреждали держаться от нас подальше и не иметь с нами никаких дел, что мы кучка смутьянов и он может лишиться того малого, чего достиг, если свяжется с нами.
 На прошлой неделе, копая траншею под кабель, он случайно задел старый кабель. Удар тока отбросил его футов на десять и нанес сильные увечья и ожоги. Сейчас этот человек до сих пор лежит в больнице, и мы не знаем, выживет он или нет.
 Когда я услышал о несчастном случае, то пришел к его жене • и предложил помощь. Она не знала, чем мы можем помочь, но, тем не менее, все рассказала. Тем же вечером я позвонил в партийный комитет, и они прислали опытного врача, разбирающегося в поражениях электрическим током, и детектива на место аварии.
 Сейчас доктор старается спасти жизнь этого человека, а отчет детектива я держу в руках. Он ясно говорит, что этот человек пострадал не в результате простого несчастного случая, а аварии, вызванной халатностью и безалаберностью администрации электрической компании. Я читаю отчет: «По нормам электрические кабели должны прокладываться на определенной глубине под улицей. Этот кабель оказался проложен на три фута выше, чем положено». Обратите внимание, друзья, на три фута выше. Эти футы могли спасти человеческую жизнь, могли спасти его семью от голодной смерти.
 Я уже советовался с нашими адвокатами, и они намерены предъявить администрации компании иск и добиться справедливости.
 Собравшиеся захлопали, но Браунинг поднял руки, прося тишины. Сейчас он напоминал ветхозаветного пророка.
 — Друзья! — продолжил он. — Сегодня сюда пришла жена этого несчастного. Жалкой компенсации едва хватает на еду для детей, и на оплату жилья и счетов за электричество и газ ничего не остается. Я знаю, что у вас самих почти ничего нет, но я прошу вас пожертвовать этой женщине хотя бы несколько центов.
 Партия берет на себя расходы по судебному процессу Я знаю вашу доброту и не сомневаюсь, что вы поможете этой бедной женщине и ее детям. Вы должны помнить, что на его месте мог оказаться любой из нас, и что беда, происшедшая с одним из нас, наша общая беда.
 Мы должны действовать сообща, сражаться плечом к плечу. Мы имеем право на жизнь, работу, еду, но никто не даст нам эти права просто так. Их нужно идти и завоевывать. Помните, чем сильнее партия и больше членов в ее рядах, тем больше нас будут уважать. Я призываю вас приложить все усилия к укреплению партии, росту ее рядов. Я прошу вас распространять нашу газету и литературу. Но больше всего я прошу вас поддерживать этот клуб, который в свою очередь будет поддерживать вас.
 Он слез со стола, и его сразу окружила толпа. Я посмотрел на свою соседку, которая сидела с открытым ртом и слезами на глазах. Я раньше никогда не задумывался о социальной справедливости, о партии. Гарри не раз говорил, что многие из них не стали бы работать, даже если бы им подвернулся шанс. Сейчас я немного засомневался в его словах.
 Я опять взглянул на свою соседку. Ее глаза блестели, на бледном лице краснели румяна, ярко накрашенные губы были приоткрыты. Она повернулась ко мне.
 — Дай что-нибудь! — потребовала она, протягивая руку. — Ты же работаешь.
 Я вытащил четвертак.
 — Мог бы дать и побольше. Мне нужен доллар.
 Я рассмеялся и протянул доллар.
 — Кажется, ты говорила, что здесь все бесплатно, а приходится платить так же, как и везде.
 — Сволочь! — холодно проговорила девушка. — Что бы ты запел, интересно, если бы это случилось с тобой?
 Она отнесла мой доллар Джерро Браунингу. Наверное, негр спросил, откуда доллар, потому что девчонка показала на меня. Он выбрался из толпы и подошел ко мне.
 — Спасибо, — поблагодарил Браунинг, протягивая руку. — Вы дали больше всех.
 — Я работаю, — объяснил я, пожимая руку.
 — Они бы тоже работали, если бы представился шанс, — спокойно заметил он.
 — Я не это имел в виду. Просто я могу себе это позволить.
 — Вы здесь новичок? Что-то я вас раньше не видел.
 — Фрэнсис Кейн. Я работаю в магазине внизу.
 — Рад познакомиться, — улыбнулся Джерро Браунинг. — Надеюсь, мы еще увидимся.
 — Увидимся, — вежливо ответил я.
 Он опять улыбнулся и отошел.
 — Я вижу, ты разговаривал с Джерро, — сказала мне моя знакомая таким тоном, будто я беседовал с самим Господом Богом.
 — Ага. Если больше никаких выступлений не предвидится, пошли отсюда. Может, еще успеем на последний сеанс. Кстати, я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
 — Терри. Я знаю, тебя зовут Фрэнк.
 — Пошли. Или ты собираешься торчать здесь всю ночь?
 — Хорошо, хорошо, — сдалась Терри. — Подожди минутку, я только напудрюсь.
 Я смотрел, как она идет к женской уборной. Неожиданно мне захотелось женской любви. Я очень давно не гулял с девчонками, очень давно! А она недурна, подумал я, глядя ей вслед. Кто знает? Может сегодня повезет?

 Глава 2

 Мы договорились завтра пойти купаться на остров. Терри оказалась сообразительной малышкой, но, честно говоря, страшной трусихой. Ей нравилось дразнить, обниматься со мной до тех пор, пока я не начинал заводиться, но, как только я отваживался на более решительный шаг, то сразу получал пощечину.
 — Все вы, парни, одинаковые, — улыбнулась она, словно забавляясь моими муками. — Думаете, если девушка согласилась пойти погулять, значит, вам все позволено? Почему нельзя без этого развлекаться?
 Я объяснил, чувствуя, что говорю глупость.
 — Но, бэби, как же без этого? Мужчина так может сойти с ума! Ну будь хорошей девочкой. Не бойся, ничего не будет!
 Я оказался прав, ничего и не было!
 Благодаря Терри я стал завсегдатаем клуба. Я сейчас понимал, что я не единственный человек, которому приходится надрываться и жить на жалкие гроши. У них были те же проблемы. Всем приходилось зарабатывать эти жалкие гроши или умирать с голоду. У некоторых людей я видел странные выражения на лицах, на которые время и тревоги наложили отпечаток отчаяния и безысходности.
 Некоторые приходили в магазин с талонами на продукты, смеясь и притворяясь, что им весело. «Опять живем!» — весело сообщали они и с шиком покупали еду. Некоторые швыряли талон на стойку и воинственно спрашивали: «Принимаете?» Находились и такие, кто тихо ждали, пока магазин не опустеет, затем наклонялись через стойку и смущенно спрашивали: «Не возьмете талон?»
 Все они были единодушны в одном — никто никогда не называл эти бумажки «продовольственной помощью». Они просто говорили талоны или «вот это». Кое-кто пытался отоварить их сигаретами или получить наличные. Нам не разрешали давать на талоны сигареты или наличные деньги. Время от времени кто-нибудь предлагал продать талон стоимостью в тринадцать с половиной долларов за пять-шесть монет, и мы нарушали запрет. Так поступали и остальные продавцы в нашем районе. Пособия по безработице проделывали с людьми странные фокусы и у многих отнимали гордость.
 Наверху в клубе эти люди менялись. Клуб боролся за то, чтобы вместо талонов давали деньги. Коммунисты утверждали, что во многих магазинах продукты продают безработным по более высоким ценам. Я слышал, как некоторые владельцы магазинов справедливо жаловались, что приходится по три месяца ждать, пока правительство заплатит за талоны. Наверху всегда можно было услышать жалобы. Кроме этого, там обсуждали слухи. Народ прослышал, что правительство собирается начать огромную программу по созданию новых рабочих мест. Каждый день появлялись все новые и новые слухи, а пока суть да дело, безработным приходилось все туже затягивать пояса.
 С Тёрри мы теперь встречались по средам. Я отказался от воскресений, потому что на свидания уходила большая часть моих денег. Нельзя сказать, что девочка мне не нравилась, но она по-прежнему не подпускала меня к себе, и я возвращался после свиданий домой весь разгоряченный и долго ворочался не в силах уснуть. Я не мог заставить себя пойти к проститутке после того, как повидал их вблизи. Я метался на кровати, обзывая Терри сукой и обещая перестать встречаться с ней. Но меня хватило только на то, чтобы перенести свидания с воскресенья на среду. Мы ходили в кино, потом я провожал ее. Несколько минут стояли в подъезде ее дома и целовались, а иногда она даже разрешала мне погладить себя на прощание.
 Как-то в четверг после одного из таких свиданий я относил заказ. Предыдущим вечером Терри позволила сунуть руку под платье и потрогать мягкую теплую грудь. Она разрешила несколько секунд не убирать руку, но, когда я попытался сунуть ее между коленей, она оттолкнула меня. Терри выводила меня из себя. Как я ни старался в тот четверг думать о другом, мои мысли возвращались к ней.
 Я позвонил. Дверь открыла молодая женщина с белокурыми волосами и узким лицом в старом платье. Она была нашей новой покупательницей. Утром сделала заказ и попросила принести продукты после обеда, надеясь найти деньги.
 — Продукты, — сообщил я. — Один доллар с четвертью за доставку. — Гарри всегда предупреждал не уходить без денег.
 — Отнесите, пожалуйста, на кухню, — спокойно попросила хозяйка.
 Я вошел в квартиру, поставил сумку и повернулся к ней. Женщина смотрела на продукты голодными глазами.
 — Через несколько минут вернется муж с деньгами. Оставьте их, а я занесу деньги чуть позже.
 — Извините, мэм, я бы с удовольствием, но не могу. Я должен сразу получить деньги. Босс меня уволит, если я вернусь без денег.
 Я нагнулся за сумкой.
 — Подождите минуту, — нервно попросила она. — Неужели вы не можете немного подождать? Он вот-вот подойдет. — В комнату вошла девочка лет шести, и женщина взяла ребенка на руки. — Присядьте, если хотите.
 Я сел на стул рядом с сумкой и закурил. Предложил сигарету и ей, но она отказалась. Я докурил сигарету и встал.
 — Уже поздно, леди. Если я не вернусь сейчас в магазин, босс будет волноваться.
 — Ну подождите еще немного. Он должен вернуться с минуты на минуту. — Женщина подошла к окну и выглянула на улицу. — Он должен вернуться с минуты на минуту, — нервно повторила она.
 Черта с два! Даже если он вернется, то все равно без денег, и мне придется в любом случае забирать продукты, но я решил подождать. Через пять минут решительно встал.
 — Извините, леди, но мне пора. Когда вернется муж, пусть зайдет в магазин. Мы отдадим ему продукты. — Я взял сумку и поставил на плечо.
 — Пожалуйста, оставьте продукты. Честное слово, когда он придет, я немедленно пришлю его к вам с деньгами.
 — Послушайте, леди, я вам верю, — терпеливо проговорил я. — Я бы с радостью оставил продукты, но не могу. Меня уволят за это. — Меня начало раздражать ее хныканье. А может, я злился на себя за то, что боялся оставить сумку. Как бы там ни было, я не собирался вести себя, как последний простофиля. Я не раз слышал истории, как доверчивых рассыльных обманывали подобными разговорами.
 — Но у нас, кроме ребенка, никто за весь день во рту не держал даже маковой росинки. Муж пошел искать работу. Мы вам заплатим.
 — Леди, зачем вы мне это рассказываете? Расскажите лучше моему боссу. Если он вам поверит, я оставлю сумку.
 — Я рассказывала. — Она опустила девочку и села. По ее тону я понял, что ответил Гарри.
 — Ну что я могу сделать? — Я направился к двери. Внезапно у меня мелькнула мысль, и я остановился. — Если, правда, вы?..
 В ее глазах вспыхнула надежда, но быстро погасла. Женщина покраснела и нервно сжала руки.
 Я посмотрел на ее руки, красные и огрубевшие от стирки, руки молодой женщины, рано состарившейся от тяжелой домашней работы.
 — Нет! — прошептала она, будто разговаривая сама с собой. — Нет! Нет! Нет!
 — О'кей, леди, — холодно сказал я. — Как хотите. Но не обманывайте себя! Мы оба хорошо знаем, сколько у него шансов найти работу. — Я подошел к двери.
 — Подождите. Дайте подумать. — Она опустила голову на руки, а девочка тревожно смотрела на нас.
 Я расслабился. Казалось, я слышу, как у нее в голове вращаются колесики, и я не сомневался в ответе.
 Наконец женщина подняла голову. На ее лице появилось новое выражение, выражение какого-то отчаяния.
 — Лаура, беги на улицу и подожди там папу, — велела она дочке. — Крикни мне в окно, когда увидишь его.
 Ребенок с серьезным видом вышел, помахав нам рукой на прощание. Я закрыл дверь, снял с плеча сумку и вопросительно взглянул на хозяйку.
 Она несколько секунд смотрела на меня, затем пошла в спальню. В крошечной комнате с узким окном стояла аккуратно заправленная кровать и детская колыбелька в углу. На стене в изножье кровати висел небольшой образ девы Марии с ребенком на руках, на комоде стояла семейная фотография.
 — Нет, только не здесь! — сказала женщина и вернулась в гостиную.
 Она сняла тапочки и легла на диван. Я присел на край. У меня пересохло в горле, в паху появилась тяжесть. Я положил ладонь на низ ее живота. Ее тело оказалось холодным, как лед, и она вздрогнула. После этого я допустил ошибку и непроизвольно взглянул ей в глаза.
 Передо мной лежала не живая женщина, а кукла. Я смотрел на ее лицо целую минуту, и за это время на нем не дрогнул ни один мускул. Она лежала неподвижно и равнодушно смотрела на меня.
 Я вскочил с дивана и поправил брюки. Сначала женщина недоверчиво смотрела на меня, потом тоже встала.
 — Спасибо за приятно проведенное время! Продукты можете оставить.
 Она сделала шаг ко мне, пробормотала:
 — Мистер, — и неожиданно рухнула на меня.
 Я едва успел подхватить ее. Холод моментально сменил жар. Она положила голову мне на плечо и заплакала без слез. Я крепко, но как-то холодно обнимал ее. Ее ноги дрожали.
 — Мистер! Мистер! — рыдала она. — Если бы вы знали, что нам пришлось пережить! Если бы вы знали, сколько раз Майку приходилось оставаться голодным, чтобы накормить Лауру! Если бы вы знали, сколько он уже не курит!
 Она совсем расклеилась. Я обнимал женщину, которая с плачем повествовала о жертвах, принесенных мужем ради дочери. Мне показалось, что она совсем забыла о своих жертвах. Внезапно мне стало стыдно.
 — Ну, ну... не плачьте, — прервал я ее лепет. — Все будет в порядке.
 Мы благодарно посмотрели друг на друга.
 — Вы молодец! — прошептала она.
 — Знаю, знаю, — невесело рассмеялся я. Еще бы не молодец — чемпион среди дураков!
 Мы молча вышли на кухню. У двери она остановила меня.
 — Спасибо, мистер.
 — Не стоит, леди. Наш девиз — вежливость превыше всего!
 Я спустился на улицу. Пройдя с полквартала, заметил маленькую девочку, к которой подбежал мужчина, подхватил ее на руки и подбросил высоко в воздух.
 — Папа! Папа!
 — Лори! — радостно закричал он. — Папа нашел работу!
 — Поздравляю, Майк, — сказал я, проходя мимо. — Ты нашел больше, чем работу.
 Он озадаченно посмотрел на меня и почесал голову, наверное, пытаясь вспомнить меня. Потом махнул рукой и побежал к дому с дочкой на руках.
 По дороге к магазину я все больше злился. На следующем же свидании эта сучонка Терри заплатит за все!

 Глава 3

 На следующее утро в магазин пришла та женщина. Она сильно изменилась по сравнению со вчерашним днем: как-то по-другому держала голову или шла как-то иначе... более уверенно что ли, а из глаз исчезла безысходность и отчаяние.
 — Майк нашел работу! — напрямик заявила она. — Вы не могли бы дать мне кое-какие продукты до завтра? Завтра у него зарплата.
 — Я встретил его вчера на улице. Подождите минуту, я спрошу у босса. — Я объяснил Гарри Кроштейну ситуацию. Мне было стыдно за свое вчерашнее поведение и очень хотелось помочь им. Сейчас только дошло, как отвратительно я себя вчера вел! Гарри разрешил дать продукты под мою ответственность.
 Я вернулся к женщине и дал ей все, что она хотела. Собирая пакет, попытался извиниться за свое вчерашнее поведение.
 — Очень рад, что ваш муж нашел работу, — негромко произнес я. Она молчала. — Извините за вчерашнее. Даже не знаю, что на меня наехало. Наверное, я наслушался слишком много историй о доверчивых рассыльных. Сейчас неизвестно, кому можно верить, а кому — нет.
 — Почему вы не верите людям хотя бы до тех пор, пока не убедитесь в обратном? — просто спросила женщина, слегка покраснев.
 Мне стало еще хуже, но я не мог ответить на ее вопрос. Я не мог объяснить, что попадаются люди, которые могут вас обмануть, и из-за них приходится страдать хорошим людям. Я протянул пакет, и она ушла.
 Позже в магазин заглянула Терри.
 — Дай мне бутылку катшипа, — улыбнулась она.
 — Господи, вы что, больше ничего не едите? — съязвил я, зная, что она не обидится. Я здорово разозлился на нее. Если бы она позавчера дала себя трахнуть, я бы не вел себя вчера, как последний кретин. Поставив на прилавок бутылку с кетчупом, поинтересовался: — Что-нибудь еще?
 Девушка покачала головой.
 — Десять центов, пожалуйста. — Я сунул бутылку в бумажный пакет.
 — Придешь завтра на собрание? — спросила она.
 — Приду. Дождись меня, ладно?
 Терри ушла.
 — Чего ты потерял на этих собраниях? — полюбопытствовал Гарри. — Там же одни лентяи. Большинство из них просто не хотят работать.
 — Не знаю. Мне они кажутся вполне приличными людьми, от которых просто отвернулась удача. К тому же там весело.
 — Только не рассказывай мне, что ты собираешься заделаться коммунистом.
 — Я даже не знаю, что это такое, — рассмеялся я. — Я не узнаю коммуниста, даже если столкнусь с ним нос к носу. Там наверху собираются обычные люди, такие же, как и мы с тобой. Им нужно то же, что и остальным: работа, еда, отдых. Я хочу того же самого, но при этом я никакой не коммунист!
 — Они верят в свободную любовь, — осуждающе проговорил Гарри, — и не признают браков.
 — Странно, там почти все семейные.
 — Если бы они были приличными людьми, они бы воспитывали лучше своих детей. Возьми, например, ту же Терри. Уверен, что она там со всеми перетрахалась.
 Я разозлился и хотел что-нибудь резко ответить, но сдержался. Вместо этого медленно улыбнулся.
 — Терри относится к тем девчонкам, которых, кажется, можно легко трахнуть, но никто не может похвалиться этим.
 Гарри отошел к покупательнице, а я принялся распаковывать ящики и скоро забыл о нашем споре.
 Прошло несколько месяцев. Сэм бросил работу и уехал в Хартфорд к родственникам. Я заделался настоящим продавцом и сейчас заколачивал пятнадцать баков в неделю, а по воскресеньям у Отто ловко разливал содовую. Кое-что сэкономив, купил новую одежду, немного поправился и стал относиться к окружающим более весело и дружелюбно. Я знал уже почти всех жителей квартала. Все время уходило на работу и на клуб. Я не проявлял наверху никакой активности, но само присутствие на этих собраниях как-то сближало с людьми.
 Прошел День Благодарения. Однажды вечером после закрытия магазина меня окликнул на улице Джерро Браунинг. Я подождал его, и мы пошли вместе.
 — Где ты живешь, Фрэнсис?
 — В «Миллсе». — Интересно, почему он спросил?
 — А сейчас куда?
 — Поужинаю и домой.
 — Не возражаешь, если поужинаем вместе?
 — Нет, — удивленно ответил я. — Хоть будет с кем поболтать.
 — У тебя что, нет родственников? — полюбопытствовал Браунинг.
 Я покачал головой.
 — Сколько же тебе лет?
 — Двадцать два. — Я вопросительно посмотрел на Джерро. — Послушай, я не против расспросов, но может объяснишь, чем вызван такой внезапный интерес?
 — Сам не знаю, — рассмеялся негр. — Наверное, ты меня заинтересовал.
 — Чем? Я такой же, как все остальные.
 — Это тебе кажется.
 Мы зашли в кафетерий, взяли подносы и наложили еды. Несколько минут ели молча, затем Джерро сказал:
 — Твои волосы, например.
 Я машинально дотронулся до виска.
 — Что с моими волосами? Я что, забыл причесаться?
 — Да, нет! — рассмеялся он. — Ты же спросил, что в тебе необычного. Волосы, например.
 — Они такие же, как и у остальных.
 — Нет, не такие, — не согласился Джерро Браунинг, по-прежнему улыбаясь. — У тебя уже видна седина. По-моему, ты еще слишком молод, чтобы седеть.
 — А может, у меня много забот?
 — Дело не в этом, просто ты много пережил.
 — Откуда ты знаешь? — удивился я.
 Прежде чем ответить, Джерро сунул в рот ложку.
 — В основном из мелочей. Из твоего поведения. Ты смотришь на людей с изумлением и превосходством, а разговариваешь всегда уверенно и никогда не ходишь вокруг да около. Ходишь ты на цыпочках, как хищное животное, которое в любую минуту готово дать отпор. Ты всегда настороже. — Он положил в рот очередную ложку. — Посмотри на себя со стороны. Ты сидишь спиной к стене и внимательно разглядываешь всех, кто входит или выходит. Кого ты ищешь? От кого ты прячешься?
 — Никогда не замечал, — улыбнулся я. — Никого не ищу, ни от кого не прячусь. Наверное, это дурная привычка.
 — У всех привычек есть причины.
 Мы закончили ужинать. Я встал и пошел за кофе. Джерро Браунинг курил и рассеянно играл с маленьким ключом, прикрепленным к цепочке для часов.
 — Что это такое? — заинтересовался я.
 Он достал из кармана часы и протянул мне.
 — Фи, Бета, Каппа [10] .
 Я повертел его в руках. На нем было что-то выгравировано.
 — Я еще такого не видел. Что им открывают?
 — Мир равных возможностей, — рассмеялся Джерро. — Все это выдумка. — Он увидел, что я ничего не понимаю. — Такие ключи дают в колледже. В это общество попасть очень трудно.
 — Ты учился в колледже?
 Браунинг кивнул. Я вернул часы и подумал о Марти и Джерри. Сейчас они уже должны заканчивать колледж.
 — У меня есть друзья, которые тоже учатся в колледже.
 — Где?
 — Не знаю, — признался я и криво улыбнулся. — Мы давно не виделись.
 — Тогда откуда ты знаешь, что они учатся в колледже?
 — Я их очень хорошо знаю.
 — Странно, как люди ухитряются терять друг друга, — задумчиво произнес Джерро.
 Эти слова окончательно сломали лед между нами. Дальше все пошло, как по маслу. Мы просидели больше часа. Я рассказывал о себе такое, что никому не рассказывал, и он, похоже, искренне заинтересовался. Расстались мы хорошими друзьями.

 Глава 4

 Зима с 32 на 33 год выдалась очень тяжелой. Люди тысячами теряли работу и влачили скудное существование на пособие по безработице. Никто, в том числе и я, у кого все было в относительном порядке, не сомневался, что необходимо что-то предпринимать. Каждый день газеты пестрели заголовками: «Кризис углубляется!», «Депрессия!» Народ голодал и мерз. Ветераны войны требовали компенсации и рабочих мест. Хватит обманывать себя, приятель, говорили люди, «процветание» больше не прячется за углом.
 Все эти потрясения, к счастью, проходили мимо меня. У меня была работа, я не голодал, не мерз.
 Раньше в клубе на собраниях жалобы всегда казались мне какими-то придуманными, немного нереальными, речи, которые я там слышал, не производили большого впечатления, требования вызывали лишь улыбку. Постепенно люди приходили в отчаяние и теряли надежду найти работу. Это проявлялось во многом. Люди, которые каждое утро отправлялись на поиски работы, как в церковь, переставали ее искать. Они говорили: «А какой в этом смысл? Разве вы не знаете, что везде депрессия?» и просили занять десять центов.
 Несколько магазинов по соседству закрылись, и на их окнах появились объявления «Сдается внаем». Рядом висели никого не привлекающие объявления поменьше: «Цены снижены вдвое», «Зимняя распродажа». Несмотря ни на какие ухищрения, никто ничего не покупал.
 Люди ходили расстроенные и растерянные и не знали, кого винить. В метро, на окнах домов, на дверях, повсюду висели небольшие плакаты: "Покупайте «Американца». Это «Ивнинг Джорнэл» развернул кампанию по всей стране. "Благосостояние вернется, если вы купите «Американца». На Колумбус Серкл можно было услышать антиправительственные речи, критику в адрес президента, негров, евреев, католиков, короче, всех подряд! Народ яростно набрасывался на профсоюзы, на забастовки, на штрейкбрехеров, на боссов, на еврейских банкиров. Бесцельно, яростно и глупо все спорили, ругались, кричали до хрипоты.
 "Покупайте «Американца»! В Гарлеме вспыхивали голодные бунты. Нервы у всех были на пределе, спавшая глубоко внутри людей ярость была разбужена и рвалась наружу. В них проснулось все плохое, словно злой колдун посеял обильные семена ненависти, подозрений и взаимных обвинений.
 Поставьте негров на место! Белым людям нужна работа! Вы что, хотите, чтобы вашу сестру изнасиловал черномазый? Оглянитесь по сторонам. Кому все принадлежит? Евреям! Кого больше всего среди докторов и адвокатов? Евреев! Так чья же это страна: наша или евреев?
 Эти ниггеры расползаются, как рак! Стоит поселиться в районе хоть одному черному, и вскоре они будут кишеть, как мухи. Из-за них растет цена на недвижимость, они приводят в запустение ваши районы, они уничтожают вас самих. Если вы впустите к себе ниггеров, скоро вы будете бояться вечером выйти из дома, будете волноваться за свою дочь, когда она возвращается домой после школы. Эти черные, как чума! Дайте поблажку хоть одному, и вам конец!
 Да, это была плохая зима! Помню, в один февральский вечер, в день рождения Линкольна, я увидел, как плачет Джерро Браунинг.
 Я пришел на собрание в клуб и стоял где-то в углу. Клуб был наполовину пуст. Присутствующие негромко переговаривались. Ансамбли и танцы давно исчезли, деньги были нужны на более важные вещи. Народ стал реже посещать собрания, люди теряли надежду и предпочитали слушать хриплые крики уличных ораторов.
 Мы разговаривали с Терри, которая, как обычно, жаловалась. Наши отношения за эти месяцы сильно продвинулись вперед.
 — Опять месячные запаздывают, черт побери! Ты уверен, что был аккуратен?
 — Конечно, уверен, — рассмеялся я. — Перестань беспокоиться! Если забеременела, от ребенка всегда можно избавиться.
 — Какого черта я вообще связалась с тобой? — яростно прошептала Терри. — Тебе на меня наплевать! Тебе бы только найти угол потемнее!
 — А что же мне еще хотеть? — весело поинтересовался я.
 — Ладно, шутник! — Терри сердито поджала губы. Ее глаза пылали. — Мое терпение не безгранично!
 — Ты не единственная женщина на свете, — равнодушно ответил я.
 — Черт побери! — взорвалась она. — Он еще острит! Вот возьму да и выйду замуж!
 — Кому ты нужна?
 — У меня есть парень! — уверенно заявила Терри. — С хорошей работой. Водитель автобуса на Пятой авеню. Настоящий джентльмен. Он никогда не стал бы приставать к девушке, когда та не хочет.
 — Это только лишний раз подтверждает, что на земле полно дураков. Почему же ты не выходишь за него?
 — Не знаю, почему! — рявкнула Терри и тут же мягко поинтересовалась: — Ты никогда не думал о женитьбе, Фрэнки?
 — Ты что, считаешь меня полным идиотом? — Я в ужасе поднял руки и рассмеялся. — Зачем делать несчастной одну женщину, когда это можно делать со всеми? Если это предложение, то очень неожиданное!
 — Смейся! Смейся! — вновь рассвирепела Терри. — Я выйду за него замуж и тогда посмотрим, кто будет смеяться.
 Она отошла от меня, и я задумчиво посмотрел ей вслед. Никогда не поймешь, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Черт побери, я в любом случае не хочу ни на ком жениться!
 На стол залез Джерро Браунинг и поднял руки, прося тишины.
 — Друзья!..
 Больше он не успел сказать ни слова. Зазвенело стекло, и в комнату влетел камень, за которым последовали другие. Все в растерянности замерли, а Джерро продолжал стоять на столе с открытым ртом.
 Я стоял ближе всех к окну. На улице собралась толпа. Подбежала Терри и испуганно схватила меня за руку.
 — Что им нужно?
 Я не знал, что им нужно. Кто-то снизу закричал:
 — Нам не нужна черная свинья! Мы не позволим ему трахать белых женщин. Мы научим его жить среди белых!
 Я взглянул на Браунинга, который сейчас остался один в центре зала. Все отошли к стенам и стояли с бледными испуганными лицами.
 — Почему никто не вызовет полицию? — закричала какая-то женщина.
 — Я выйду поговорю с ними, — спокойно проговорил Джерро и направился к двери.
 — Не пускай его, Фрэнки! — прошептала Терри. — Они убьют его!
 Я автоматически подчинился.
 — Джерро, подожди. Ты ничего не добьешься этим. Давай сначала хотя бы выведем женщин!
 Он подошел к окну.
 — Не подходи к окнам! — предупредил я его.
 Браунинг остановился и в замешательстве посмотрел на меня.
 — Если мы вам его отдадим, вы выпустите остальных? — крикнул я.
 — О'кей!
 — Хорошо! Сначала выйдут женщины, за ними мужчины. Когда все выйдут, можете забирать его! — сообщил я.
 — Нет! Ты выйдешь с ним последним.
 — Ладно! — согласился я.
 — Фрэнки, ты не можешь его выдать! — прошептала Терри.
 — Заткнись! Никто не выдает Джерро. Когда выйдешь на улицу, вызови полицейских. Потом иди домой и жди от меня известий. — Я громко добавил: — Ребята, не беспокойтесь! Все выйдут отсюда живыми и невредимыми. Снимите шляпы, чтобы они видели, что вы белые. Отправляйтесь по домам и никуда не выходите до утра. Никому ничего не рассказывайте. Идите!
 — Мы не можем оставить Джерро, — запротестовал кто-то.
 — Я его не брошу! — заверил я. — Идите! Вы ведь не хотите, чтобы что-нибудь случилось с женщинами?
 Они направились к выходу.
 — Подведи ниггера к окну, чтобы мы видели, что он не улизнул! — крикнули снизу.
 Это шло вразрез с моим планом. Я хотел, чтобы под шумок Джерро ушел через крышу. Сейчас ему придется ждать, пока все не выйдут. Я велел Джои открыть люк, а потом уходить со всеми. Он кивнул и выбежал из комнаты.
 — А сейчас, не торопясь, выходите по одному, — Попросил я. — Нам нужно время.
 Они начали медленно выходить из зала. Эвакуация проходила спокойно. Я выглянул в окно и увидел, как из подъезда вышел первый, как они по одному проходили мимо толпы и скрывались за углом.
 — Где ниггер? — закричал кто-то из толпы.
 Я подтолкнул Джерро, и он подошел к окну. Его лицо было спокойно, губы плотно сжаты. Если он и боялся, то не показывал страха. Я видел, как за углом скрылась Терри и, оглянувшись, помахала рукой на прощание. В окно кто-то бросил камень. Я инстинктивно отпрыгнул, и камень задел Джерро за щеку, но он даже не шелохнулся.
 Я молча посмотрел на Браунинга. Из пореза на щеке начала сочиться кровь, но он даже глазом не моргнул. Джерро стоял, словно ничего не произошло. По щеке на шею побежала тоненькая струйка крови, и чистый воротник белой рубашки мгновенно покраснел. Я протянул платок, и он равнодушно прижал его к ране, как парикмахер прикладывает к лицу клиента горячее полотенце. Браунинг продолжал стоять у окна и невозмутимо смотреть на толпу.
 — Знаешь кого-нибудь? — прошептал я.
 — Да. — Его голос слегка задрожал. — Почти всех.
 Наверное, многие из этих гадов когда-то ходили в клуб, подумал я, но не сказал ни слова. Оставалось лишь надеяться, что Джои спустится раньше, чем из здания выйдет последний человек.
 — Фрэнки! — донесся из дверей голос Джои.
 — Все в порядке? — спросил я, не поворачивая головы.
 — В порядке.
 — Тогда уходи. Не забудь, ты должен идти последним. — Я услышал его шаги на лестнице и сказал Джерро: — Приготовься! Как только Джои выйдет из подъезда, беги за мной.
 Он не ответил. В помещение влетели еще несколько камней. Я уклонился, но Джерро Браунинг стоял, не шелохнувшись. Наконец из подъезда вышел Джои.
 — Мы выходим! — громко закричал я и отошел от окна. — Краешком глаза заметил, как кто-то из толпы бросился в здание.
 Джерро продолжал стоять у окна. Я схватил его за руку и потащил к двери. Мы выбежали в коридор. На лестнице уже грохотали шаги. Я бросился наверх. На последней площадке стояла стремянка, ведущая на крышу. В открытый люк ярко светили звезды.
 Я подтолкнул Джерро к стремянке и через несколько секунд полез за ним. Этажом ниже в помещении клуба послышались крики, грохот разбиваемой мебели. Я почти добрался до люка, когда кто-то схватил меня за ногу. Я посмотрел вниз и изо всех сил пнул в лицо какого-то типа, вцепившегося мне в ногу. Он полетел вниз. Я выбрался на крышу и огляделся по сторонам.
 На крыше лежали остатки снега после последнего снегопада. Рядом с люком валялся старый гнилой матрац, на котором, наверное, когда-то в душные летние ночи спал кто-то из жильцов.
 — Помоги мне! — крикнул я Джерро.
 Рана на его лице продолжала кровоточить. Мы вместе закрыли люк и накрыли его матрацем, надеясь, что он их хоть немного задержит. Я выпрямился и огляделся по сторонам в поисках другого люка. Ближайший находился в двух подъездах от нашего. Я бросился к нему, но он оказался заперт.
 Матрац начал шевелиться под ударами снизу, но люк еще не был открыт. Мы перебежали по крыше на следующее здание.
 Там нам повезло — дверь оказалась открытой. Я закрыл ее изнутри на крючок, и мы помчались вниз. Выскочив на Шестьдесят восьмой улице, побежали к парку.
 За нами никто не гнался. На Сентрал Парк Уэст мы поймали пустое такси.
 — Быстрее! — крикнул я водителю.
 Джерро откинулся на заднее сиденье и закрыл лицо руками. Платок весь пропитался кровью. Я отнял руки от его лица и осмотрел порез.
 — Рана глубокая. Надо ехать в больницу. — Я велел таксисту отвезти нас в больницу Рузвельта.
 Там я расплатился, и мы вошли в отделение скорой помощи, где Браунингу наложили несколько швов. Пока доктор обрабатывал и зашивал рану, я отвечал на вопросы сестры, заполнявшей приемный бланк. Наконец доктор зашил рану и забинтовал щеку. Он дал нам какие-то таблетки и велел Джерро отправляться домой отдыхать. Мы вышли из больницы.
 Часы на витрине магазина напротив показывали одиннадцать часов.
 — Отправляйся домой, Джерро. Ты еле на ногах стоишь.
 — Мне уже лучше. — Он попытался улыбнуться. — Пожалуй, я сам доберусь до дома. Спасибо, Фрэнк. Ты вел себя потрясающе!
 — Забудь об этом! Ты уверен, что сам дойдешь?
 — Конечно, — заверил он меня и тут же пошатнулся. Я поддержал его.
 — Пожалуй, я провожу тебя. Мы начали этот вечер вместе и вместе его закончим. — Он не стал спорить. — Где ты живешь?
 — Мне нельзя сейчас домой, — ответил Джерро после небольшой паузы. — Не хочу расстраивать своих. Они перепугаются, увидев меня в таком виде. Лучше поеду к другу.
 — Куда хочешь, только пошли поскорее. Тебе необходим отдых.
 Мы остановили такси. Джерро назвал адрес в Гринвич Виллидж и откинулся на сиденье. Несколько минут он молча смотрел в окно, а я время от времени посматривал на него краешком глаза.
 Наконец он опустил голову на руки и заплакал. Я знал, что плакал он не от боли, а от обиды и унижения.
 — Дураки! — прошептал Джерро Браунинг. — Бедные обманутые глупцы! Когда же они поумнеют?

 Глава 5

 Такси остановилось перед меблированными комнатами «Студио Эпартментс». Я расплатился с водителем, и мы вошли в холл. На втором этаже Джерро позвонил. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и я понял, что рана вновь начала болеть. Джерро позвонил во второй раз. Мы прождали целую минуту, но дверь так никто и не открыл.
 — Может, твоего друга нет дома?
 — У меня есть ключ. — Он достал из кармана ключ и открыл дверь.
 Мы вошли в квартиру, и Браунинг включил свет. В одном углу стояла пишущая машинка, рядом с которой валялись скомканные листы бумаги. Около стены располагался мольберт с недописанным мужским портретом. Вокруг стола стояли несколько стульев. У окна находилась небольшая кухня: плита, холодильник и шкаф. Джерро заглянул в спальню, в которой оказались две кровати. Он закрыл дверь и вернулся в гостиную. Похоже, его друг был художником.
 — Нет дома, — сказал он и нерешительно замолчал. — Теперь все в порядке. Можешь отправляться домой. Уже поздно, и ты, наверное, с ног валишься от усталости.
 — Я уйду только после того, как ты выпьешь что-нибудь горячее, примешь таблетки и ляжешь в постель.
 — Я все сделаю сам, — запротестовал Джерро.
 — Нет уж! — Мне показалось, что он хочет от меня избавиться. — Иди ложись. Я вскипячу воду. Здесь есть чай?
 — В шкафу.
 Я подошел к маленькой плите, наполнил чайник водой и поставил на огонь. Браунинг молча наблюдал за мной.
 — Раздевайся и ложись, — повторил я.
 Через несколько минут вода закипела. Я нашел чай и чашку. Сунул пакетик с чаем в чашку, залил кипятком и направился в спальню.
 — Чай готов!
 Джерро лежал на кровати у окна в синей пижаме. На белой подушке чернело лицо с забинтованной щекой.
 — Как самочувствие?
 — Чуть лучше. Только голова раскалывается.
 — Выпей чай — сразу полегчает! Где таблетки, которые тебе дал доктор?
 Он разжал пальцы. Таблетки лежали на ладони.
 — Проглоти их и запей чаем, — приказал я.
 Джерро проглотил таблетки и потянулся за чаем. Рука дрожала так сильно, что он не мог удержать чашку, и я принялся поить его из чайной ложки. Наконец Джерро допил чай и устало откинулся на подушку.
 Несколько минут я сидел рядом. Джерро открыл глаза.
 — Что-нибудь еще сделать? — спросил я.
 — Нет, спасибо. Ты уже и так достаточно сделал.
 Мы замолчали. Мне показалось, что он задремал. Я уже собрался выйти, но он открыл глаза и спросил:
 — Фрэнк, ты испугался там, в клубе?
 — Ужас! — улыбнулся я.
 — Я следил за тобой. Ты совсем не испугался. По-моему, тебе это даже понравилось.
 — Ты и сам вел себя неплохо! — Я передразнил его голос: — «Я, пожалуй, спущусь поговорю с ними».
 — Я перепугался до смерти, — признался Джерро. — Я знал, что боюсь, и мне было стыдно. Мне было стыдно, ведь я считал, что давно переборол этот страх, страх, который испытывают негры перед толпой белых. Наверное, он засел в генах.
 — Что-то я не заметил у тебя никакого страха. Лучше постарайся забыть обо всем и усни. Утром все будет казаться по-другому.
 — Ты так думаешь? — задумчиво спросил он. — По-моему, все всегда будет таким же, как сегодня вечером. Люди за ночь не меняются. Когда приходят беды, они, естественно, начинают искать козла отпущения и в порыве глупой мести забывают все, что этот человек сделал для них.
 Я встал.
 — Выброси это из своей головы и постарайся уснуть, — решительно произнес я, открывая дверь. — Тебе сейчас необходим отдых. Я буду в гостиной. Если что-нибудь захочешь, крикни.
 — Ты странный парень, Фрэнк, — улыбнулся Джерро Браунинг. — Я ведь уже говорил тебе это?
 — Завтра утром, когда хорошо выспишься, можешь опять рассказать. Спокойной ночи.
 — Спокойной ночи, — ответил Джерро Браунинг.
 Я тихо закрыл за собой дверь, пополоскал чашку и спрятал в шкаф. Затем сел и закурил. Когда выкурил полсигареты, мне показалось, что он позвал меня. Я заглянул в спальню, но Джерро продолжал мирно спать, и я вернулся в гостиную.
 На столе рядом с мольбертом стоял маленький портрет Джерро. Я подошел ближе. Раньше я почему-то не замечал, что Джерро Браунинг привлекательный мужчина с решительным лицом, большими умными глазами и волевым подбородком. Я поставил портрет и вернулся к своему стулу. Последний раз перед тем, как уснуть, взглянул на часы в начале второго.
 Разбудил меня скрип ключа в замке. Часы показывали полчетвертого. В квартиру вошла девушка и замерла, как вкопанная, увидев меня.
 Она была настоящей красавицей: короткие темно-рыжие волосы, блестящие карие глаза, небольшой изящный рот, мягкая гладкая кожа. Расстегнутое пальто открывало отличные ноги, высокую грудь. Я растерянно заморгал и встал. Так вот почему Джерро пытался спровадить меня!
 — Кто вы? — Ее голос, мягкий и какой-то сочный, вполне соответствовал внешнему виду.
 — Фрэнсис Кейн. Я друг Джерро.
 — Где он?
 — Он спит, — я кивнул на дверь в спальню. — С ним произошел несчастный случай, и я привел его сюда.
 Она закрыла дверь, вошла в комнату и сняла пальто. Бросив на меня мимолетный взгляд, девушка подошла к двери в спальню и заглянула внутрь. Подойдя на секунду к кровати, вернулась в гостиную и тихо закрыла за собой дверь.
 — Не волнуйтесь, — сказал я, увидев, как она побледнела. — Все будет в порядке.
 — Что произошло?
 Я достал сигареты, и мы закурили. Выслушав мой рассказ, она опустилась на стул.
 — Это, наверное, было ужасно.
 — Могло бы закончиться и хуже.
 — Я не о том. Вы не знаете, сколько сил он вложил в этот клуб, как им гордился! Его там все любили! Он всегда говорил, что это только начало, преддверие лучшего завтра, когда все, независимо от цвета кожи и вероисповедания, будут жить в мире и дружбе. Ему здорово досталось.
 — Рана не такая уж и глубокая.
 — Физическая боль скоро забудется, — объяснила она. — Сильно пострадали его гордость и дух. Чтобы им зажить, потребуется значительно больше времени.
 — Ну что ж, мне, пожалуй, пора. — Я взял пальто. — Я просто хотел передать другу Джерро, чтобы его не беспокоили.
 — Нет, не уходите, — быстро проговорила девушка. — Уже поздно. Не знаю, где вы живете, но почему бы вам не переночевать здесь? Можете спать с Джерро, а я лягу здесь на диване. У вас ужасно усталый вид.
 — Нет, — медленно ответил я. — Большое спасибо за приглашение, но я лучше пойду. — Я направился к двери.
 — Останьтесь! Честное слово, мне все равно, где спать.
 Я вопросительно посмотрел на нее. Она сильно покраснела и посмотрела на пол.
 — Я его жена.
 — Послушайте, леди, — слабо улыбнулся я. — Я не хочу показаться грубияном или ханжой, не хочу совать нос в ваши личные дела. Мне абсолютно все равно, кто вы. Джерро отличный парень, может, даже великий человек, а я один из счастливчиков, которые знают его. Вот и все!
 Она опустилась на стул, похоже, злясь на саму себя.
 — Извините, что я солгала. Я не его жена. — Девушка с вызовом посмотрела на меня. — Но я очень хотела бы быть ею. Жаль, что у меня не хватило наглости женить его на себе!
 Я смотрел в ее глаза до тех пор, пока она не начала опять краснеть. Тем не менее она так и не отвела взгляд в сторону. Я бросил пальто на стул.
 — Хорошо вы принимаете гостей. Хоть бы накормили чем-нибудь! Я умираю от голода, мисс...
 — Мэрианн Ренуар.
 — Как насчет того, чтобы что-нибудь съесть, Мэрианн?
 — Яйца устроят? В любом случае придется соглашаться, больше у меня ничего нет. — Она направилась на кухню. — Всмятку или крутые?
 Десятью минутами позже мы сидели за столом и ели, вернее, ел я один, а она говорила.
 — Джерро не понравится, что я вам сказала. Он не любит, когда я вру, что мы муж и жена. Говорит, что правда всегда проще.
 Я кивнул. Мэрианн закурила.
 — Мы с ним познакомились еще в колледже на первом курсе. Знаете, как все это происходит? Начинаешь говорить об учебе, а через пару минут выясняется, что существуют более важные темы для разговора.
 Храброй оказалась я. Я предложила бросить вызов обществу, наплевать на приличия. Какое нам дело до того, что подумают люди? Мы им еще всем покажем! А Джерро постоянно молчал, только улыбался своей доброй и честной улыбкой и не говорил ни слова.
 Наверное, уже тогда он понимал, что все эти мои разговоры преследуют одну цель — не смотреть правде в лицо. Мои родственники никогда бы не согласились на наш брак. Я родилась на Гаити, и хотя во мне есть какая-то капля негритянской крови, они страшно гордятся своей белой кожей. У Джерро семья такая же, как у меня, только наоборот.
 Джерро всегда хотел стать писателем, вернее, журналистом. Он в колледже изучал журналистику, но призрачность его мечтаний была очевидна ему самому. Потом он ударился в политику, считая, что, если он станет политиком, люди начнут его воспринимать так же, как белого. Поэтому, по-моему, то, что произошло сегодня, должно особенно его обидеть.
 У него было столько дел, что он не приходил ко мне чаще раза в неделю. Первым делом садился за машинку и начинал печатать такие чудесные и проникновенные статьи, что, думаю, их нельзя было читать без слез. Он изливал на бумагу свою душу. Закончив, Джерро улыбался и давал мне читать. Пока я читала, он нервно ходил по комнате и курил сигарету за сигаретой, ожидая мой приговор.
 Когда я начинала хвалить, он выхватывал у меня листы бумаги, тряс ими перед моим носом и спрашивал: «Правда, Мэрианн? Правда?»
 Правда, голая бескомпромиссная правда. Правда — несчастье души человека, стремление к правде делает человека уязвимым. Но правда — это факел, яркий огонь в туманной ночи, переполненной предрассудками и глупостью. — Мэрианн Ренуар встала и взяла маленький портрет Джерро. — Я нарисовала его однажды за работой. Он заметил, что я его рисую только тогда, когда закончил писать статью. Я улыбнулась и показала портрет. Знаете, что он сказал?
 Он сказал: «Господи, дорогая, ты сделала меня таким красавцем!» Будто я могла сделать урода красавцем, будто я могла искусственно сделать красавцем человека, доброго и красивого от природы. — Девушка поставила портрет и несколько минут смотрела на меня. Я доел яйца и поднял глаза. — Господи! Как я сейчас жалею, что мы не поженились!
 Я начал что-то говорить, но меня прервал голос Джерро. Он стоял в дверях спальни и улыбался.
 — Вижу, вы уже познакомились. Но, как всегда, Мэрианн рассказала только часть нашей истории. Она тебе не сообщила, что завоевала премию Росса по живописи? Не сообщила, что ее семья одна из богатейших на Гаити? Она тебе не рассказывала, что, если бы мы поженились, нам бы не на что было жить?
 Мэрианн Ренуар бросилась к Джерро.
 — Джерро! Я так испугалась за тебя.
 — Испугалась, Мэрианн? — нежно улыбнулся Джерро Браунинг. — Как ты могла испугаться? Это я испугался, а не ты.
 — Послушайте, — сказал я, вставая из-за стола. — Я устал. Суд объявляет перерыв до утра. Утром, Джерро, я выслушаю твои показания. А теперь давайте спать.
 Я лег на диване. Не успел я заснуть, как в комнате послышались легкие шаги.
 — Он уснул, Мэрианн? — прошептал я.
 — Ты не спишь? — Она подошла ко мне.
 — Нет.
 — Он рассказал мне, что ты сделал. Я хотела поблагодарить тебя. — Неожиданно она рассмеялась.
 — Над чем ты смеешься?
 — Знаешь, о чем я подумала, когда вошла и увидела тебя на стуле? Я подумала, что разбудила взломщика. Что-то в твоем лице словно смеялось и говорило: «Ну ладно, я влип. Ну и что вы теперь будете делать?» Я боялась войти, но не могла и уйти. Я стояла в дверях и не знала, что делать. Когда-нибудь я напишу твой портрет, хотя я и сейчас знаю, какой ты молодец.
 Я молчал. Мэрианн нагнулась и поцеловала меня в щеку. Меня сразу окутал залах ее духов, аромат какой-то особой женственности.
 — Это за Джерро.
 Я обнял и притянул ее к себе.
 — А это за меня! — Я поцеловал Мэрианн в губы.
 Сначала она настолько удивилась, что не остановила меня, затем ответила на поцелуй, обняв меня за шею и прижавшись к моим губам. Когда мы оторвались друг от друга, я прошептал:
 — Для кого была произнесена речь за ужином: для тебя или для меня?
 Мы посмотрели в глаза друг другу. Затем Мэрианн выпрямилась.
 — Собака! Грязная собака! — спокойно прошептала она. — Теперь я ни за что тебя не нарисую. Ты вор. Я с самого начала была права. — Она подошла к двери и решительно заявила: — Мы больше не увидимся.
 Я перевернулся на живот и посмотрел на нее.
 — Мэрианн, ты бы сказала это, если бы я не был другом Джерро?
 Она молча скрылась в спальне. Я перевернулся на спину и, улыбаясь, уставился в потолок. Она была права. Я больше не увижу ее до тех пор, пока Джерро Браунинг будет оставаться моим другом. Это будет слишком опасно для нас обоих. Мэрианн нравилась мне, нравилась больше всех остальных женщин, вместе взятых. В ней было что-то, вернее, в нас обоих было что-то, что влекло нас друг к другу. Я почувствовал это сразу, как только увидел ее. Я знал, что и она чувствует это. Мне нравился ее голос, ее выразительное лицо, руки с длинными тонкими и чувствительными пальцами. Мне нравились ее губы, то, как уголки рта двигались, когда она целовала меня. Но я никогда не увижу ее до тех пор, пока Джерро является моим другом.
 Я ушел рано, прежде чем они проснулись. Выскользнул из квартиры тихо и осторожно, как настоящий взломщик. Начался понедельник, и я должен был идти на работу.

 Глава 6

 Едва мы успели открыться, как в магазин вбежала сердитая Терри.
 — Ты же обещал зайти ко мне ночью! — яростно прошептала она.
 — Я не мог. — Гарри Кроштейн с любопытством посмотрел на нас. — Джерро ранили, и мне пришлось провести с ним ночь. Что случилось после того, как мы смылись?
 — Не знаю. — Терри быстро успокоилась. — Я позвонила копам, как ты просил, и отправилась домой. Наверное, клуб весь разгромлен. Как Джерро?
 — Все в порядке. Мы ушли через крышу.
 — Что будет с клубом?
 — Не знаю.
 Мы вышли на улицу и подняли головы. В клубе не осталось ни одного целого окна. Потом поднялись наверх. Повсюду валялись обломки мебели, стены были исписаны ругательствами. Когда спустились на улицу, на лице Терри появилось странное выражение.
 — Похоже, клубу пришел конец, — медленно проговорила девушка.
 — Кто знает? Трудно сказать... Если он что-то значит для людей, он еще откроется.
 — Если он что-то значит для людей!..
 — А что он для тебя значит? — с любопытством поинтересовался я. — Что ты от него получала?
 — Ну, я там встречалась с людьми, — после небольшой паузы ответила она. — Знакомились, беседовали. Там я находила друзей.
 — Неужели для тебя клуб всего лишь место для развлечений?
 — Наверное, — неуверенно проговорила девушка.
 Я оказался прав. Большинство членов клуба даже не знали, зачем они туда ходят. Нужно куда-то идти, вот они и шли! Кроме Джерро Браунинга там не было ничего стоящего. Рядовые члены так и не поняли, насколько важен для них клуб. Я попрощался с Терри и вернулся в магазин.


* * *

 В среду после обеда зазвонил телефон.
 — Тебя, — сказал Гарри, протягивая трубку.
 — Алло?
 — Привет, Фрэнк! — я узнал голос Джерро. — Это Джерро.
 — Как самочувствие?
 — Нормальное. Хочу предложить сегодня поужинать вместе.
 — С удовольствием. Где?
 — У Мэрианн.
 Этого я не ожидал. Что ему ответить? Я не хотел идти туда, видеть ее. Вернее, я хотел ее видеть, но понимал, что лучше этого не делать. За последние несколько дней я почти все время думал только о Мэрианн. Она как бы поселилась в моей голове.
 — Во сколько? — наконец спросил я.
 — Часов в восемь.
 — Послушай, я только что вспомнил. Вечером приедет грузовик, и мне необходимо его дождаться. Извини, но сегодня я не смогу.
 — Жалко... — огорченно протянул он. — Мэрианн хотела, чтобы ты пришел. Мы оба очень расстроимся.
 Мое сердце радостно забилось, когда он упомянул ее имя.
 — Передай Мэрианн, что мне жаль, но ты же понимаешь...
 — Да, понимаю. Может, как-нибудь в другой раз?
 — Да, как-нибудь в другой раз. — Мы попрощались, и я положил трубку.
 Настроение после звонка сразу поднялось. Я знал, что Мэрианн тоже думает обо мне, иначе бы я не получил это приглашение.
 Джерро позвонил на следующей неделе. Мы поужинали в ресторанчике на Четырнадцатой улице и отлично поболтали. Джерро мне очень нравился. Он оказался первым человеком за многие месяцы и даже годы, к которому я по-настоящему привязался. Меня покорил его ум, дружелюбие, доброта.
 — Что теперь будешь делать? — поинтересовался я за десертом.
 — Меня перевели в другой клуб в Гарлеме.
 — Не пойму, какого черта ты тратишь время на этих типов? Большинству из них наплевать или они просто не знают, что ты там делаешь! Они ходят в клуб развлекаться. — Я думал, что открываю ему истину, но он удивил меня.
 — Я знаю это. Я знаю, что большинство людей не понимает, что мы пытаемся сделать. Но это еще не значит, что мы не должны стараться помогать им. Рано или поздно кто-то из них поймет наши цели. Это может произойти не скоро, но это обязательно произойдет.
 — Значит, ты отправляешься в Гарлем, — задумчиво проговорил я и вспомнил Харрисов. Там он мог бы немало сделать. Джерро Браунинг был как раз тем человеком, какой им нужен.
 — Да, партия считает, что я смогу добиться большего среди своего народа.
 — Ты и здесь многого добился.
 — Я и сам так думал, но сейчас стал сомневаться, — не согласился он. — Я надеялся, что с моей помощью люди забудут старые обиды и вражду. Это единственный для нас способ жить в мире и дружбе, работать вместе. Так мы ближе узнаем друг друга, поймем, что все делаем одно дело, и у нас не будет никаких разногласий и проблем.
 — Наверное, ты прав. — Я не знал, насколько он прав, но не сомневался, что люди меняются очень медленно.
 После этого разговора мы стали регулярно встречаться раз в неделю, и эти вечера были самыми интересными для меня. Я ждал их с нетерпением. Мы с Джерро здорово подружились.
 С Терри мы встречались все реже и реже. Клуб переехал в другое здание в пяти кварталах, и я перестал ходить в него. С тех пор, как я узнал Мэрианн, я сильно изменился. Сейчас я понимал, что хочу получить от женщин больше, чем может дать одно тело. Терри была отличной девчонкой, но у нее не было того, что я хотел. Мы даже не притворялись, что любим друг друга. Наши отношения строились только на физическом влечении. У меня возникло ощущение, сначала смутное, затем все более сильное, что она не дает мне всего, чего я хочу. Я не испытывал с ней того волнения, которое меня охватывало при одной мысли о Мэрианн. Уж не влюбился ли я, мелькала мысль, но я тут же с улыбкой прогонял ее. Любовь — глупость, о которой пишут в книгах, которую показывают в кино, но в реальной жизни ей нет места. Нет, я не любил Мэрианн Ренуар.


* * *

 Однажды мартовским вечером мы стояли в подъезде дома Терри. Я попробовал поцеловать ее, но она меня оттолкнула. На этот раз я не стал настаивать. Терри пристально посмотрела на меня в полумраке и заметила:
 — Ты изменился, Фрэнки. — Я расхохотался. — Серьезно, ты изменился. Что-то тебя мучит.
 — Ничего подобного, — беззаботно ответил я.
 — Может, ты еще не знаешь, но это так. — Она попыталась разглядеть мое лицо. — Я много думала. Наши встречи должны прекратиться. — Я молчал. — Значит, я была права, — уверенно заявила Терри. — Несколько месяцев назад ты бы стал спорить, а сейчас не сказал ни слова. Как бы там ни было, но я рада. Я бы все равно прекратила встречаться с тобой, даже если бы ты был против. Я собираюсь замуж.
 Она неверно истолковала мой вздох облегчения. Я боялся, что будет что-то более серьезное.
 — Помнишь, я рассказывала о водителе автобуса с хорошим заработком? В неделю у него выходит около сорока монет. Он любит меня, и если я выйду за него замуж, появится возможность вырваться из этого болота и иметь все, что хочется. Мы будем жить в прекрасной квартире на Лонг Айленде, с паровым отоплением, а не в этом холодном сарае. Не надо будет больше беспокоиться о счетах и экономить каждый цент.
 Мне с трудом удалось напустить на себя несчастный вид. Терри дотронулась до моей руки.
 — Не переживай, Фрэнки. У нас ведь ничего не вышло. — Она напоминала мне женщину из картины, которую я видел на прошлой неделе. — Мы славно проводили время, так что давай расстанемся друзьями.
 Я изумленно посмотрел на нее. Неужели она действительно верит во всю эту чепуху? Ее лицо оставалось абсолютно серьезным, она верила каждому своему слову. Я откашлялся, с трудом сдерживая смех.
 — Если ты так хочешь, Терри... — хрипло проговорил я. Она, наверное, подумала, что мне уже совсем невмоготу и я вот-вот расплачусь.
 — Прощай, Фрэнк, — прошептала девчонка.
 — Нет, ты не можешь меня бросить!
 — Могу! Это наша последняя встреча. — Собственные слова так увлекли ее, что в глазах появились слезы. Я нагнулся и поцеловал ее в щеку.
 — Пожалуй, ты права, бэби. Я недостоин тебя. Надеюсь, ты будешь счастлива.
 Терри разрыдалась и бросилась наверх. Дождавшись, когда она скроется из вида, я улыбнулся и вышел на улицу.


* * *

 Через месяц мы договорились с Джерро встретиться в ресторане. Меня ждал сюрприз. За столиком с Браунингом сидела Мэрианн Ренуар. Я на секунду замер в дверях, затем медленно подошел к ним.
 — Мэрианн ужинает с нами, — улыбнулся Джерро.
 — Вижу. Как дела, Мэрианн?
 — Все в порядке! — Она улыбнулась, и у меня сразу участился пульс. — А ты как поживаешь?
 — Неплохо, — кинул я, опустив глаза на меню, чтобы не выдать радостный блеск.
 — Извините меня, — сказал Джерро, вставая. — Я на минуту. Закажите мне для начала томатный сок.
 Он направился в мужской туалет. Я продолжал смущенно изучать меню.
 — В чем дело, Фрэнк? — улыбнулась девушка. — Удивлен, что я пришла?
 — Немного.
 — Пусть тебя это не беспокоит. Просто захотелось посмотреть на тебя при дневном свете.
 Я выглянул в окно. На улице стемнело больше часа назад. Она заметила мой взгляд и рассмеялась.
 — Не веришь?
 — Нет.
 — Фрэнк, мне кажется, что ты боишься меня, — вновь рассмеялась Мэрианн. — Наверное, ты считаешь меня злой женщиной.
 — Я уже говорил тебе, кто ты и чем занимаешься, меня совершенно не интересует. Я друг Джерро.
 — Тише! — Мэрианн наклонилась ко мне. — Фрэнк, женщина может одновременно любить двух мужчин. Джерро чудесный человек, он добр, красив, обладает всеми качествами, какие женщина ищет в мужчине. Я, правда, жалею, что мы не поженились. Ты совсем другой. Ты злой, эгоистичный, нечестный. Это написано у тебя на лице. Ты хочешь у всех все отнять. Но ты чем-то привлек меня. Я хочу разобрать тебя и выяснить, почему ты «тикаешь». Ты очень хитер. Я поняла, что ты не хочешь видеть меня, и уговорила Джерро взять меня. Я должна была встретиться с тобой, узнать, что ты думаешь обо мне. Сейчас я это знаю. Я вижу это у тебя на лице под маской, которую ты надел.
 — Может, ты еще и увидишь, что ты девушка Джерро, — спокойно ответил я, — и что у него и без меня достаточно неприятностей. Долгие годы мысли о тебе поддерживали его, и я не собираюсь отнимать тебя у него.
 Мэрианн уставилась в свою тарелку и закусила губу. Она начала краснеть. Девушка хотела что-то ответить, но к столику вернулся Джерро, и мы замолчали.
 Попрощавшись после ужина, я медленно пошел в гостиницу. «Если бы не Джерро...» — подумал я и решительно выбросил эту мысль из головы.

 Глава 7

 Апрель принес весну. Весна в Нью-Йорке что-то делает с людьми! Она не такая, какой должна быть обычная весна. Нью-йоркская весна предвещает скучное жаркое лето. Дни летели монотонной чередой. Я не знал, счастлив я или нет, но чувствовал смутную неудовлетворенность. Я тосковал и стремился к чему-то, а к чему, не знал сам.
 Как-то вечером Джерро пригласил меня на Юнион Сквер, где должен был выступать с речью. Я пообещал отпроситься у Гарри.
 Я не видел Мэрианн с того мартовского вечера. Интересно, она тоже придет? Скорее всего я согласился пойти на митинг в надежде повидать ее. Я терпеть не мог слушать речи.
 Я уговорил Гарри Кроштейна, и первого мая он отпустил меня пораньше. На площади собралась большая толпа, для ораторов соорудили высокую сборную трибуну. Повсюду продавали программки праздника. Я взял одну и увидел, что Джерро Браунинг выступает четвертым с речью «Равенство человек получает при рождении».
 Я протолкался к трибуне, надеясь найти Джерро. Выступающего я не знал и поэтому совсем не слушал. Наконец увидел Джерро, который сидел на трибуне с другими ораторами в ожидании своей очереди, и помахал рукой.
 Его глаза, блуждающие по толпе, остановились на мне. Он радостно улыбнулся и кивнул. Я опять помахал рукой и начал разыскивать Мэрианн, но ее нигде не было.
 Неожиданно кто-то схватил меня за руку. Я оглянулся и увидел Терри.
 — Привет! — улыбнулся я. — Не думал тебя здесь встретить.
 — Пришла послушать Джерро, — ответила девушка. — Я со своими.
 — Хорошо, — смутился я, не зная о чем говорить. — Как дела? — задал я глупый вопрос. Мы виделись в магазине каждый день, но между нами возникло чувство отчужденности, и мы почти не разговаривали.
 — В порядке. Вот это толпа, да?
 — Да, — согласился я, оглядываясь по сторонам. Несколько минут мы стояли молча, не зная, о чем говорить.
 — Мне пора к своим, — наконец сообщила Терри.
 — Да, конечно, — обрадовался я. — Пока!
 Я так и не нашел Мэрианн. Джерро спустился с трибуны, подошел ко мне, и мы обменялись рукопожатием.
 — Привет, дружище!
 — Рад, что ты пришел, — радостно ответил Браунинг. — Я чертовски нервничал, пока не увидел тебя. Еще не приходилось выступать перед такой большой аудиторией, но как только увидел тебя, сразу стало легче. Сейчас я не сомневаюсь, что все будет в порядке. Я всегда перед выступлением люблю поболтать со знакомыми. Снимает напряжение.
 — Тогда я тоже рад. — Я огляделся по сторонам и как бы невзначай спросил: — А Мэрианн не придет?
 — Нет. Она не переносит больших скоплений народа.
 Я скрыл разочарование. Мы поболтали еще пару минут, и он вернулся на трибуну. Я терпеливо ждал, когда наступит его очередь. До Джерро должны были выступить еще двое.
 Вокруг толпились бедные люди в нарядной одежде всех национальностей, всех цветов кожи, всех вер. Бедность сближает людей и делает их похожими. По краям толпы, готовые к любым неприятностям, гарцевали полицейские на красивых коричневых лошадях с дубинками.
 Я вновь взглянул на трибуну. Сейчас уже выступал второй оратор. Мне стало жарко, и я начал протискиваться за бутылкой кока-колы. Затем вернулся на свое место. Джерро сидел рядом со ступеньками. Я выпил коку и огляделся по сторонам в поисках места, куда поставить бутылку, но так и остался стоять с ней.
 Неожиданно толпа хлынула к трибуне и началась драка. «Драка! Драка!» — раздалось со всех сторон. Джерро встал и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Я подошел ближе и увидел несколько дерущихся. Джерро начал спускаться. С другой стороны в толпу въехал коп, и люди бросились врассыпную.
 События разворачивались с молниеносной быстротой. Джерро спрыгнул между двумя драчунами и попытался разнять их. В этот момент к трибуне пробился фараон. Он что-то кричал и размахивал дубинкой. Джерро подпрыгнул и постарался выхватить дубинку. Я понимал, что он просто хочет, чтобы никто не пострадал. Полицейский пришпорил лошадь и дважды ударил Джерро по голове. Браунинг начал сползать на землю, пытаясь схватиться за лошадь. Сейчас он очутился сзади лошади. Полицейский развернул лошадь к толпе, и она испуганно попятилась, наступив на Джерро, лежащего на земле.
 Я тщетно пытался пробиться к нему.
 — Почему его не уберут? Его же задавят! — кричал я.
 Фараон не знал, что Джерро лежит под копытами его коня, и во все стороны молотил дубинкой. Я беспомощно поднял руки и неожиданно понял, что до сих пор держу бутылку. Я бросил ее, и бутылка ударила полицейского по лицу. Пару секунд он пьяно качался в седле, затем из носа и рта хлынула кровь, и он упад с лошади. Послышались свистки других фараонов, бросившихся к месту драки.
 Я несколько мгновений дико оглядывался по сторонам, прежде чем понял, что надо побыстрее уносить ноги. Мой взгляд упал на Терри, которая смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами, прикрыв рот ладонью. Я развернулся и скрылся в толпе. Если меня схватят копы и выяснится, что это я бросил бутылку, не сносить мне головы.
 Тяжело дыша, подбежал к входу в метро и оглянулся. Толпа еще не разбежалась. Я ничем не мог помочь Джерро, если бы стал околачиваться на месте драки, и поэтому решил вернуться в магазин.
 В магазин я вошел без пяти минут три. Несколько минут ушли на то, чтобы забежать в бар и выпить сначала виски, а потом кофе. Немного успокоившись, я отправился на работу. К счастью, Гарри занимался покупателями и не стал приставать с расспросами.
 Прошло два часа. Я все время ждал телефонного звонка. Не знаю, почему, но мне казалось, что Джерро должен позвонить. Около шести телефон зазвонил, и Гарри подозвал меня.
 — Алло?
 — Фрэнки, это Терри! — раздался в трубке взволнованный голос. — Тебе надо смываться. Фараоны...
 — Подожди минуту, — прервал я ее. — Как они узнали? Ведь, кроме тебя, никто ничего не заметил.
 — Тебя видела не только я, Фрэнки. Там были и другие члены клуба, и они узнали тебя. Копы принялись всех допрашивать и в любую минуту могут выяснить, кто ты. Тот фараон в больнице в критическом состоянии. Если он умрет...
 Я не хотел слышать, что тогда произойдет.
 — Не знаешь, что с Джерро?
 — Разве ты не знаешь? — Терри разрыдалась. — Он умер. Его задавила лошадь.
 У меня все поплыло перед глазами, и я с трудом взял себя в руки.
 — Ты слушаешь? — дико закричала девушка.
 — Да, — с трудом выдавил я.
 — Поторопись, времени совсем мало.
 — Хорошо, спасибо. — Я положил трубку и надолго задумался. Потом словно очнулся и подошел к Гарри. — Гарри, я увольняюсь!
 Он резал сыр на машине и так удивился, что чуть не отхватил себе палец.
 — Почему? Что-нибудь случилось?
 — Я влип, — просто ответил я. — Ввязался в драку.
 — А... — протянул Гарри Кроштейн. — Я же тебе говорил держаться подальше от этих смутьянов, а то они тебя во что-нибудь втянут!
 — Теперь-то что об этом говорить! К тому же они не виноваты.
 Он закончил резать сыр, завернул и дал покупателю, который стоял у прилавка и не мог слышать нас. Затем повернулся ко мне.
 — Извини, Гарри, я не хочу тебя так внезапно бросать, но делать нечего. Ты был очень добр ко мне, и я тебе очень благодарен. Поблагодари от моего имени мистера Райзеса.
 Он кивнул. Я повесил в подсобке на гвоздь фартук и вышел в зал.
 — Спасибо за все, Гарри. — Я протянул руку.
 — Мне жаль, что ты уходишь, малыш. — Он пожал руку. — Ты хороший парень, и я полюбил тебя.
 — Мне тоже жаль.
 — Подожди, — остановил он меня у двери. — Ты кое-что забыл. — Когда я повернулся, Кроштейн спокойно объяснил: — Жалованье.
 — Но сегодня только понедельник.
 — Бери. Ты заработал намного больше за сверхурочную работу.
 Я взял деньги и сунул в карман.
 — Спасибо. Они мне пригодятся. — В моем номере в коробке лежали чуть больше ста баков, все, что удалось скопить при моем скудном жалованья.
 — Ничего, малыш. — Он проводил меня до двери. — Надеюсь, все будет в порядке.
 Я показал ему скрещенные пальцы. Он улыбнулся и тоже скрестил пальцы. На улице все было спокойно, как всегда. Я спустился в подземку и отправился в гостиницу. Там сложил все свои вещи в потрепанный саквояж, купленный несколько недель назад. Я уже собрался отправиться на вокзал, когда меня поразила мысль.
 А Мэрианн? Кто ей расскажет? Неужели какой-нибудь незнакомый человек, не знающий об их любви. Она не должна узнать печальные новости из газет. С каждым шагом я все больше думал, что сам должен сообщить ей печальные новости. Так я незаметно очутился у ее двери.
 Мне повезло, Мэрианн оказалась дома. Я услышал ее быстрые шаги. Она открыла дверь и озадаченно уставилась на саквояж. Я вошел, не ожидая приглашения.
 — Уезжаешь, Фрэнки?
 — Да, но сначала я должен тебе кое-что рассказать. — Я нахмурился.
 Мэрианн не знала, что я собираюсь говорить, и поэтому неправильно меня поняла. Она нежно посмотрела на меня. Только сейчас я с удивлением обнаружил, что у нее серые, а не карие глаза, темные, туманно-серые.
 — Что ты должен мне сказать? — тихо спросила она. — Что же это за причина, из-за которой ты сделал такой крюк?
 Я поставил саквояж. Сейчас она все поймет, яростно подумал я и схватил девушку за плечи.
 — Фрэнки, мне больно.
 Я отпустил ее и спокойно сказал:
 — Садись.
 — Нет, я не сяду. — Ее глаза расширились от страха. — Что случилось?
 — Джерро мертв! — выпалил я.
 Какую-то долю секунды Мэрианн непонимающе смотрела на меня, затем ее лицо побледнело, глаза закатились, и она упала в обморок. Я успел подхватить ее, отнес в спальню и положил на кровать. Потом вышел в гостиную, набрал воды и вернулся в спальню. Девушка начала подавать признаки жизни. Я поднес стакан к губам, и несколько капель стекли на горло. Я расстегнул воротник и принялся ждать, когда она придет в себя.
 Ресницы Мэрианн затрепетали.
 — Я не хотел, чтобы ты узнала об этом от постороннего человека, — мягко сказал я. — Мне показалось, что будет лучше, если я все расскажу сам, но, боюсь, я все испортил.
 — Как... как это произошло? — едва слышно спросила девушка.
 — На площади завязалась драка. Фараон ударил Джерро дубинкой по голове, и он упал под копыта лошади. Я бросил в копа бутылку, и он сейчас в больнице. А мне нужно смываться.
 — Но Джерро... — очень тихо произнесла Мэрианн... — ему было больно?
 — Нет, — ответил я как можно мягче. — Все случилось очень быстро. — Я не знал, мучился Джерро или нет, но сейчас это не имело никакого значения. Пусть лучше Мэрианн думает, что он умер быстро.
 — Я рада, что он умер быстро, — прошептала девушка, садясь. — Джерро не переносил физической боли. — Она закрыла лицо руками и заплакала.
 Я дал ей поплакать несколько минут, потом встал. Чем дольше я оставался у нее, тем опаснее это было для меня. Нужно идти. Мэрианн перестала плакать и посмотрела на меня.
 — Ты был его другом, — всхлипывая, проговорила она. — Он очень гордился тем, что ты дрался за него. Он мне столько раз это говорил! И ты дрался за него даже в самом конце...
 Я не знал, что сказать. Разве можно сейчас безразлично ответить: «Не стоит»?
 — Мне жаль, — проговорил я. — Ты даже не знаешь, как мне жаль! Джерро был потрясающим парнем.
 — Да, другого такого не будет никогда.
 Мы помолчали с минуту, потом я вышел в гостиную.
 — Если сейчас с тобой все в порядке, я, пожалуй, пойду.
 — Все в порядке, — вяло ответила Мэрианн.
 — До свидания, — попрощался я.
 — До свидания.
 Я направился к выходу, но услышал за спиной быстрые шаги. Я повернулся, и девушка бросилась мне на грудь.
 Я крепко обнял ее и прижался к ее щеке. По моему лицу потекли ее слезы. Я пробежал пальцами по ее волосам.
 — Мэрианн.
 — Будь осторожнее, пожалуйста, — прошептала она мне на ухо. — Возвращайся. Ты мне нужен теперь, когда...
 Я не дал ей закончить.
 — Я вернусь, — хрипло прошептал я. — Когда пройдет лето и обо всем забудут, я обязательно вернусь.
 — Обещаешь? — спросила Мэрианн, как маленькая девочка.
 — Обещаю! — Я посмотрел в ее заплаканные глаза, теперь фиолетовые, а не серые. — Жди меня. Я вернусь. — Я отпустил девушку.
 — Будь осторожнее, дорогой, — повторила она на прощание.
 На улице уже стемнело, и мне показалось, что идти на вокзал слишком опасно. Если копы узнали, кто бросил бутылку, меня уже начали искать. Лучше всего перебраться на пароме в Нью-Джерси.
 Мэрианн назвала меня «дорогой»! На какую-то долю секунды я вспомнил о Джерро, и во мне проснулась совесть. Затем я утешил себя — он мертв, и для него теперь это не имеет никакого значения. К тому же я сделал все, что мог. Я никогда даже не приближался к Мэрианн при его жизни. «Дорогой»!
 Я легко сел на паром, потом, меня подбросили на грузовике в Ньюарк. На вокзале купил билет в Атлантик-Сити, летний курорт, где в это время года нетрудно найти работу.
 Я нервно оглядывался по сторонам на вокзале в Ньюарке в ожидании поезда. Опять попал на ту же самую старую карусель. Интересно, когда я в следующий раз ударюсь о медное кольцо? Я рассмеялся про себя.
 «Дорогой»! Теперь я знал, что впервые в жизни влюбился по-настоящему.

 Глава 8

 Работу я нашел через два часа после приезда в Атлантик-Сити. Рабочих мест оказалось много, потому что летний сезон только начинался. Подвернулось место продавца содовой в кафе на бульваре. Работа с трех дня до часа ночи, жалованье двадцать баков в неделю плюс еда. Вкалывать придется семь дней в неделю до сентября. Условия меня вполне устраивали. Мне нужно было только где-то переждать лето.
 Найдя работу, я сиял комнату в дешевом отеле за восемь долларов в неделю. Отель находился всего в нескольких кварталах от кафе. Через два-три дня я уже втянулся, пригодились уроки у Отто, который сделал из меня неплохого продавца содовой. Еще через неделю научился экономно двигаться, что позволило увеличить скорость обслуживания и берегло силы.
 До трех я обычно валялся на пляже, потом возвращался в отель, одевался и шел на работу. Ужинал в кафе, а после закрытия отправлялся спать.
 Лето тянулось страшно медленно. Работы оказалось много, но я не жаловался. Моя кожа стала темно-коричневой, и я немного поправился. Друзей у меня не было, они мне просто не были нужны. Я с удовольствием проводил время один. На пляже или в кафе попадалось немало девушек, которые не отказались бы встретиться со мной, но мне не хотелось.
 Я регулярно покупал вечерние и дневные нью-йоркские газеты, но, за исключением единственного скупого упоминания о драке и того факта, что полицейский попал в больницу, ничего найти не мог. Тем не менее я все равно решил не рисковать. Я не писал и не звонил Мэрианн, боясь, что за ней следят, и решил просто дождаться осени.
 Этим летом я много думал: о себе, о тете с дядей, о Мэрианн. Интересно, уж не любовь ли между нами? Неужели действительно есть что-то такое, что заставило нас мгновенно поменять наши чувства по отношению друг к другу, не успел Джерро Браунинг сойти со сцены? Я мог еще как-то попытаться объяснить свое поведение. Я реалист. Что случилось, то случилось, и ничего нельзя изменить. Я знал, что хотел, и когда подвернулся шанс, просто взял это, не обращая внимания на прошлое. Я знал, что хочу Мэрианн, что она привлекает меня так, как никакая другая женщина на свете, что в ней есть что-то постоянно исчезающее, и что я хочу поймать это нечто. Пусть объяснение и глупое, но лучше придумать я ничего не мог.
 Я не мог знать, что думает Мэрианн до тех пор, пока не увижу ее.
 Прошел толь, заканчивался август. Недели через три можно будет возвращаться в Нью-Йорк. Похоже, все тихо, никакого шума по поводу той драки на митинге. Я собирался ехать в Нью-Йорк сразу после окончания летнего сезона.
 Наступила последняя среда августа. Я лежал на песке, закрывая рукой глаза от солнца. Я было задремал, но неожиданно проснулся от мысли — а что, если Мэрианн не ждет меня? Я вскочил и помчался звонить в Нью-Йорк.
 Было около одиннадцати утра. Хоть бы она оказалась дома! Набрал номер и долго ждал. Когда уже собирался повесить трубку, в ней раздался теплый мелодичный голос.
 — Алло?
 — М... Мэрианн? — произнес я, заикаясь.
 — Фрэнки! — радостно вскричала она. — Где ты, дорогой? Я уже начала думать, что ты не вернешься.
 Меня обрадовал ее голос. Я понял, что она любит меня.
 — Я работаю в Атлантик-Сити. Позвонил, чтобы узнать, как дела?
 — Все в порядке. А у тебя как?
 — Отлично.
 — Когда возвращаешься?
 — Недели через три, когда закончится летний сезон.
 — А раньше нельзя? Я хочу тебя увидеть. О стольком нужно... — Она замолчала, не договорив.
 — Очень хочется, но не могу. Я обещал доработать до конца сезона. Как там у вас, все тихо? — Я постарался изменить тему разговора.
 Мэрианн сразу поняла, что я имею в виду.
 — Все тихо. Дорогой, можно к тебе приехать? Провели бы вместе несколько дней. Я не хочу больше ждать в Нью-Йорке.
 — Не знаю, — заколебался я. — Я работаю с трех дня до часа ночи, и у нас будет мало времени.
 — Хватит! К тому же мне необходимо отдохнуть. Последние несколько месяцев я напряженно работала и много думала. В стольком пришлось разобраться.
 — Ты тоже? — улыбнулся я. — Я сам много думал это лето.
 — Вот видишь. Мы должны повидаться! Я должна выяснить, любишь ли ты меня или нет. Я приезжаю. Где ты остановился?
 Я назвал отель.
 — Приеду вечером. Как только соберу вещи, сразу выезжаю на вокзал.
 — Я работаю до часа ночи, — повторил я. — Может, тебе лучше сразу зайти в кафе. Оно находится на бульваре в гостинице «Виктория».
 — До вечера.
 — О'кей, до встречи!
 — Дорогой, я люблю тебя!
 Несколько секунд ее слова эхом звенели у меня в ушах.
 — Мэрианн?.. Мэрианн?..
 — Я слушаю, — нежно ответила она. — Ты меня любишь, Фрэнки?
 — Ты же знаешь, что люблю.
 — Знаю, — прошептала девушка. — Я знала это с момента нашей первой встречи, с той минуты, когда увидела тебя в комнате, с первого поцелуя. Это было несправедливо по отношению к Джерро, это было неприлично, но мы оба знали, что любим друг друга и ничего не могли с собой сделать. — Она вздохнула. — До вечера, дорогой.
 — До вечера. — Я повесил трубку и вернулся на пляж.


* * *

 Часов в двенадцать ночи я начал чистить содовый фонтан, а Мэрианн так и не появилась. Я решил, что она приедет утром. Чарли, мой босс, работал рядом. В кафе никого не было.
 Чарли уже несколько раз шутил по поводу того, что я не гуляю с девушками, но я никогда ему ничего не объяснял. В сентябре отдыхающие начнут разъезжаться. Уик-энд на День труда [11]  всегда самый горячий денек курортного сезона. У Чарли было еще одно кафе в Майами, за которым сейчас присматривал его партнер. Через три недели они собирались поменяться местами.
 Я закончил мыть насосы, аккуратно расставил стаканы и взглянул на часы. Половина первого.
 — Хочешь уйти пораньше, Фрэнки? — ухмыльнулся Чарли. — Что-то наклевывается?
 Я покачал головой.
 В час мы закрылись. Я подождал еще несколько минут у дверей, но Мэрианн так и не появилась. Сел на лавку и закурил. Наверное, не успела на поезд. Бульвар опустел, сейчас по нему шли одинокие прохожие. Я посмотрел на океан, на котором весело светились огни парохода. Наверное, «Мэллори» отплывает во Флориду. А может, Мэрианн пошутила, подумал я? Может, она и не собиралась приезжать?
 Внезапно мои глаза закрыли сзади чьи-то руки, а мягкий голос прошептал на ухо:
 — Кто это?
 Я знал, кто это, я это чувствовал каким-то шестым чувством, по решил немного подшутить.
 — Джейн?
 — Нет, — ответила Мэрианн.
 — Хелен? Мэри? Эдна? — рассмеялся я.
 — Последняя попытка. Если не угадаешь, немедленно уезжаю. Наверное, мне вообще не стоило сюда приезжать. Похоже, ты тут вовсе не скучал.
 Я снял ее руки со своих глаз, поцеловал ладони и погладил ими щеки. Потом повернулся и притянул ее к себе.
 — Мэрианн, я думал, ты не приедешь. Она показала в улыбке безупречно ровные белые зубы. Ее рыжеватые волосы сверкали в лунном свете.
 — Как я могла не приехать, дорогой, когда знала, где ты! Это было бы выше моих сил.
 Я нежно поцеловал Мэрианн, и мне показалось, что луна и звезды ринулись вниз и начали кружиться вокруг меня в хороводе. Я словно плыл по воздуху на облаках. Я превратился и в маленького мальчика, и во взрослого мужчину одновременно. Меня охватило ликование. К горлу подступил комок, и я лишился дара речи.
 Я посмотрел на Мэрианн, в глазах которой сверкали слезы, крепко обнял ее и услышал, как внутри бьется сердце. Потом поцеловал: Это какое-то наваждение, чудо!
 — Теперь понял, о чем я говорила по телефону? — прошептала Мэрианн. — Я имела в виду наши чувства. Мы чувствуем одно и то же, от них никуда не убежать. Джерро много мне рассказывал о тебе. Я знаю, что ты убежал из дома. Я боялась, что ты убежишь и от меня, но теперь знаю, что ты больше не уйдешь.
 — Мэрианн, я люблю тебя! В тебе все, что может дать мир! Ты для меня все! Я люблю тебя.
 Она опустила голову мне на плечо.
 — Я хотела, чтобы ты сказал это, Фрэнк. Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
 Мы встали со скамьи и пошли по бульвару. Спустились на песок, болтали о миллионах пустяков и шли, шли. Мы шли, обнимая друг друга за талию, не сводя взгляда друг с друга.
 Позже, когда луна начала перемещаться на запад, мы курили у раскрытого окна моей комнаты и смотрели на море. Я неожиданно понял, что время остановилось. Той ночью мы с Мэрианн любили друг друга. Теперь я начал понимать разницу между тем, как давать, а не только брать.
 На рассвете я внезапно проснулся и увидел Мэрианн, лежащую рядом. Меня переполнило изумление, что я могу обладать этой красотой. Она, наверное, почувствовала мой взгляд, потому что открыла глаза и протянула руки.
 — Не бросай меня никогда, Фрэнки, — прошептала Мэрианн. — Никогда.
 — Я никогда тебя не брошу, Мэрианн, — уверенно пообещал я.

 Глава 9

 На следующее утро мы пошли купаться. Мэрианн надела потрясающий новый купальник. Она была такой красивой, что мне хотелось съесть ее. Моя любимая относилась к тем женщинам, которые без одежды выглядят так же здорово, как и в одежде. Мэрианн обладала отличной фигурой, двигалась быстро и грациозно. Мне очень нравилось быть рядом с такой роскошной женщиной. Я не мог не заметить завистливые взгляды мужчин. Когда я думал об их зависти, у меня повышалось настроение.
 Мэрианн прекрасно понимала, что она красавица, динамит в белом купальнике. Она купалась в лучах славы и счастливо улыбалась, когда я говорил ей, какая она красивая.
 После купания мы бродили по пляжу, лежали на песке, смеялись, короче, отлично провели время. Чувство полной насыщенности, которое я испытывал в ее присутствии, оказалось абсолютно новым и неизведанным для меня, и я полностью отдался ему.
 Около полудня я купил горячих хот-догов, и мы перекусили прямо на пляже. За едой я расспрашивал Мэрианн о Нью-Йорке. Нью-Йорк не изменился, ответила она, а о себе рассказала, что только что закончила две картины и страшно устала. Я позвонил в самый подходящий момент, потому что она не знала, что делать дальше. Мэрианн с радостью приехала ко мне в Атлантик-Сити.
 Мы легли на песок. Через несколько минут я поинтересовался, ходила ли она на похороны Джерро?
 — Нет, — медленно ответила Мэрианн.
 — Почему?
 — Потому что я трусиха, — спокойно и честно призналась она. — Потому что я не могла заставить себя увидеть, что они с ним сделали. Потому что не хотела думать о нем, как о мертвом, а о себе, как о живой. Потому что есть ты, и я любила вас обоих. Я любила вас обоих и не знала, кого люблю больше. Потому что я любила вас каждого за свое. Потому что вы так сильно отличались друг от друга и в то же время были так похожи. Я не могла идти на похороны.
 — Джерро был великим человеком. Как жаль, что он умер! Таких, как он, очень мало.
 — Ты серьезно, Фрэнк? — Мэрианн странно посмотрела на меня. — Разве в глубине души ты не рад, что все так вышло? Ведь, если бы... не его смерть, мы бы не были вместе.
 Я никогда не думал с этой точки зрения о смерти Джерро Браунинга. Может, Мэрианн и права. Если она права, значит, перед самым отъездом из Нью-Йорка я заехал к ней вовсе не для того, чтобы сообщить о смерти Джерро. Я смущенно посмотрел на девушку. Она лежала на спине, волосы пылали, как огонь, равномерно вздымалась высокая красивая грудь, маленький плоский живот плавно переходил в бедра. Я смотрел на Мэрианн и хотел ее. Сейчас я начал понимать свои чувства.
 Я говорил медленно, потому что хотел тщательно взвесить каждое слово.
 — Нет, я так не думаю. Я такой, как есть, и хочу то, что хочу. Но я хочу это для себя не за счет других, как бы сильно мне это не хотелось. Я не сомневаюсь, что мы с тобой все равно бы в конце концов оказались вместе. Тот факт, что жизнь ускорила это, ничего не меняет. Мне все равно жаль Джерро, но мы с тобой что-нибудь бы придумали, даже если бы он остался жив.
 — Как бы не так! Если судить по твоим поступкам, едва ли мы бы когда-нибудь оказались вместе, — насмешливо проговорила Мэрианн. — Ты избегал меня! Посмотри, от чего ты отказывался. — Она провела рукой по телу. — Мы с тобой составляем безупречную пару. Мы — гармония и счастье. Есть люди, созданные друг для друга, похожие друг на друга во всем. Мы с тобой сделаны из одного теста. Оба эгоисты, оба испорченные люди, оба хищники. Я не только о том, что ты берешь все, что хочешь, так же, как и я. По-своему, ты тоже избалован. Ты знаешь, что мы испорченные люди? Наши поступки большинство людей назвали бы неприличными. И все же нам наплевать! Мы все равно совершаем их! Ты зверь. Ты ходишь, как животное, думаешь, как животное. Для тебя существует только белое и черное и больше никаких оттенков. Это я люблю в тебе больше всего. Ты состоишь из противоречий, и я люблю все безумные противоречия твоего характера. Если бы ты знал, как тебе идет этот потрясающий загар! Готова поспорить, от девчонок отбоя не было!
 Я рассмеялся.
 — Приходилось отказывать каждую минуту. Они не оставляли меня в покое ни днем, ни ночью. — Я обнял ее и поцеловал.
 — Прекрасная работа! — раздался над нами чей-то голос.
 Я поднял голову и увидел мокрого Чарли, который только что вышел из воды и смотрел на нас.
 — Привет, Чарли! — улыбнулся я.
 — Привет, Фрэнки! — Он сел рядом с нами.
 Я немного расстроился, что он наткнулся на нас, но делать было нечего — мы загорали на городском пляже.
 — Мэрианн, это Чарли, — сказал я.
 Они познакомились. Узнав, что Чарли мой босс, она принялась обрабатывать его.
 — Не пойму, почему Фрэнки должен работать до конца сезона, если после праздника все разъедутся, — удивленно проговорила она. — Ему бы несколько дней отдохнуть перед возвращением в Нью-Йорк.
 — Пусть Фрэнк сам решает. — Чарли лукаво взглянул на меня. — После понедельника он может делать, что хочет.
 Я с новым выражением посмотрел на Мэрианн. Она знала, чего хотела, и она не хотела, чтобы я работал, пока она находится в Атлантик-Сити.
 — Мы обсудим это позже. — Я встал. — Пойдем, дорогая. Мне пора переодеваться. Если я опоздаю, босс может рассердиться.
 Все встали.
 — До встречи! — Он пошел, улыбаясь, по пляжу.
 Когда я вышел из душа, Мэрианн уже оделась и причесывалась перед зеркалом. Я обернул талию полотенцем и подошел к ней.
 — Что это ты так набросилась на Чарли? — рассмеялся я.
 Она повернулась ко мне и проказливо улыбнулась.
 — Я же тебе говорила, что я эгоистка. Я не хочу, чтобы ты целыми днями работал, когда стоит такая прекрасная погода. Ты бы мог по-настоящему со мной отдохнуть.
 — Ах, ты ведьма! — расхохотался я. — Не забывай, что, если я не буду работать, мне будет нечего есть. Не у всех же богатые родственники.
 — Можешь об этом не беспокоиться, — улыбнулась Мэрианн. — У меня столько денег, что я не знаю, куда их девать. Брось ты эту работу! Переедем из этого сарая в «Тауэрс» и отдохнем на всю катушку!
 — Вот так даже? — Я вопросительно взглянул на нее.
 — Вот так! — подтвердила она, подходя ко мне. — Дорогой, я так много хочу для тебя сделать. Я хочу, чтобы ты хорошо одевался. У тебя прекрасная фигура, и в хорошей одежде ты будешь просто неотразим! Я хочу научить тебя прилично есть, а то ты глотаешь все, словно кто-то за тобой гонится. Я хочу многому тебя научить, но не хочу ни капельки тебя менять. Я без ума влюблена в тебя.
 — Значит, ты хочешь меня содержать? Это нехорошо. Вообще-то, какие у вас намерения, мадам?
 Она улыбнулась и сдернула с меня полотенце.
 — Сам догадайся. — И бросилась ко мне на грудь.
 Вечером в кафе, когда посетители разошлись, Чарли спросил, кто такая Мэрианн?
 — Моя девушка. Она приехала ко мне из Нью-Йорка на несколько дней.
 — Девчонка что надо! — присвистнул Чарли. — Кажется, по уши в тебя влюблена. Неудивительно, что с такой куколкой ты не обращал внимания на других девчонок. А то я уже начал думать, что ты чем-то болен.
 Я промолчал.
 — Ты уйдешь, как она хочет? — поинтересовался Чарли.
 — Не знаю. Еще не решил. — Хотя я и не сомневался, что Мэрианн может заставить меня прыгать в обруч, если захочет. Если она сказала — уволься, я уволюсь.
 В понедельник вечером я уволился.

 Глава 10

 Мы провели в Атлантик-Сити три недели. Переехали в «Тауэрс» и сняли трехкомнатный номер на тринадцатом этаже с террасой на море. Еду нам носили наверх, потому что Мэрианн не любила питаться в гостиничных ресторанах. По крайней мере, она так говорила. Такой отдых обходился ей недешево. Не знаю точно, во сколько, потому что Мэрианн сразу оплачивала счета из неиссякаемого источника наличных денег, которые носила с собой.
 В одной из сувенирных лавок на бульваре я купил за одиннадцать долларов серебряный браслет и сделал на нем надпись: «Мэрианн с любовью от Фрэнки». Однажды ранним утром, часа в четыре, я его подарил. Мы вышли на террасу. С океана дул прохладный ветерок. Мэрианн накинула легкий прозрачный пеньюар, а я надел плавки. Мы стояли и курили. Я помнил о подарке и искал возможность вручить его. Момент показался удачным, и я отправился за браслетом.
 Я чувствовал себя немного неловко, вручая его. Раньше мне нечасто доводилось дарить людям подарки, и я не знал, как себя вести и что говорить.
 — Это тебе, Мэрианн, — смущенно пробормотал я, протягивая браслет.
 — Какая прелесть, Фрэнки! — Мэрианн удивленно посмотрела на меня и улыбнулась. — Прелесть... и надпись оригинальная.
 Мне показалось, что в ее голосе слышался легкий сарказм, и я немного обиделся.
 — Оригинальная, — спокойно согласился я. — Я никогда раньше не дарил таких подарков.
 — О дорогой, я не хотела тебя обидеть. — Мэрианн мгновенно уловила обиду в моем голосе. — Извини. Он мне очень нравится, и я буду все время его носить. Надень мне его, пожалуйста. — Девушка протянула руку.
 Я надел браслет. На мизинце Мэрианн блестело кольцо с алмазом и двумя маленькими рубинами. Оно сверкало под лунным светом, и рядом с ним браслет казался совсем неуместным. Я выругался про себя. Браслет лишний раз подчеркивал разницу между нами. Когда вернемся в город, пообещал я себе, обязательно сделаю настоящие бабки и куплю ей что-нибудь дорогое, похожее на это кольцо.
 Двадцатого сентября мы вернулись в Нью-Йорк. Я переехал к Мэрианн и через несколько дней отправился на поиски работы. С работой было по-прежнему тяжело, и мне не везло.
 Мэрианн много рисовала, одновременно занимаясь несколькими картинами. Работая, она превращалась совсем в другого человека. Давала мне деньги и выгоняла из дома, предлагая сходить в кино или еще куда-нибудь и не возвращаться до вечера. Сначала я не мог к этому привыкнуть, но слово королевы — закон. Мне очень нравилось наблюдать, как она рисует. Мэрианн вся погружалась в работу, все в ней было приковано к мольберту. На мои вопросы она отвечала только «да» или «нет» и очень часто блуждала по студии, словно меня там не было. Мэрианн наносила на холст яростные мазки и шепотом ругалась, если что-то не получалось. Она часто смахивала руками волосы с глаз, и на лице оставались пятна краски.
 Но если работа шла гладко и Мэрианн была довольна картиной, вечером она была веселой и много шутила. Мы пили шампанское, и я готовил что-нибудь вкусненькое. Готовил в основном я. Она сразу заявила, что никудышный повар и никогда не ест то, что делает сама. Иногда к нам заглядывали ее друзья: художники, писатели, журналисты, живущие в своем собственном мире. Когда Мэрианн представляла меня, они вежливо смотрели на меня, спрашивали, чем я занимаюсь, но, узнав, что я простой смертный, моментально теряли интерес. Они обращались ко мне, только когда хотели выпить, как к прислуге.
 Я безумно любил Мэрианн. Все, что ни делала королева, было правильно. Она взяла меня в магазин и потратила около трехсот долларов на мой гардероб. У меня появились костюмы, пальто, рубашки, сшитые на заказ.
 Я стал носить непривычное дорогое нижнее белье и шелковые пижамы. Сначала я старался найти работу. Когда появлялся шанс, радостно возвращался домой и рассказывал.
 — Сколько будут платить? — интересовалась Мэрианн.
 — Девятнадцать в неделю.
 — Всего девятнадцать долларов в неделю! — возмущенно вскрикивала она, театрально поднимая руки. — Что ты будешь делать с девятнадцатью долларами? Их даже на сигареты не хватит!
 — Какая ни есть, но все же работа! — упрямо твердил я. — Это лучше, чем ничего.
 — Это хуже, чем ничего, — решительно заявляла Мэрианн. — Такая работа оскорбляет твой ум и способности. Ты стоишь намного больше. К тому же, дорогой, зачем работать за такие деньги, когда в этом нет необходимости? Если хочешь, я буду давать тебе каждую неделю вдвое больше.
 — Но так не может продолжаться вечно! — начинал злиться я. — Это неправильно. К тому же мне неприятно постоянно просить у тебя деньги.
 — Почему неприятно, дорогой? — Мэрианн целовала меня. — Я бы делала то же самое, если бы деньги были у тебя.
 — Но это же разные вещи, — возражал я.
 — Ничего подобного. Мы любим друг друга, и все у нас общее!
 Когда Мэрианн решала проявлять доброту, с ней невозможно было спорить. Так продолжалось какое-то время. Я вел беззаботную жизнь, и нельзя сказать, что она мне не нравилась. Я слишком долго боролся с невзгодами, да и понимал, что рано или поздно это закончится, и я найду приличную работу. Поэтому я пока решил ничего не менять.
 Примерно через месяц я как-то подошел к маленькому столику, на котором держал сигареты. На нем раньше стоял портрет Джерро, который сейчас оказался заменен на мой портрет. Конечно, я совсем не разбирался в живописи, но почему-то, глядя на портрет, мне показалось, что это не я. Слишком уж я на портрете был беззаботный. У меня появилось смутное ощущение какой-то фальши.
 — Нравится, дорогой? — раздался за спиной голос Мэрианн.
 — Очень красиво, — вежливо ответил я.
 — Это тебе подарок за то, что ты такой чудесный и делаешь меня счастливой. — Она подошла и поцеловала меня.
 — Спасибо.
 — Не благодари меня. Я очень хотела его написать. Самое трудное заключалось в том, чтобы ты не заметил, что я тебя рисую. Приходилось рисовать в самые неподходящие моменты.
 — Да... — протянул я.
 — Не очень-то ты весел, — озадаченно заметила Мэрианн. — Что-то не так?
 — Где портрет Джерро?
 — Ах вот оно что! — Она села на стул. — Мой агент увидел его и пообещал хорошую цену. Я продала портрет.
 — Забери его обратно. Он мне нужен.
 — Для чего? — Мэрианн удивленно подняла брови.
 — Просто нужен. Забери его. — Я и сам не знал, зачем он мне.
 — Назови мне разумную причину, и я заберу его. — Мэрианн начала сердиться. — Я не могу понять, на кой черт он тебе сдался?
 Я взял свой портрет.
 — Это очень красивый портрет, но он мне очень льстит. Он обо мне ничего не рассказывает. Это фасад, то, что снаружи. Может, у меня внутри и нет ничего для портрета, но у Джерро-то было. Ты поймала это в нем. И если ты не можешь честно признать правду, что поймала у него в портрете, и попыталась его заменить прилизанным мной, ты ошиблась. Такие вещи так просто не забываются. Если он не нужен тебе, то нужен мне.
 Девушка резко вскочила на ноги. Грудь судорожно вздымалась, глаза сверкали. Несмотря на то, что я плохо знал Мэрианн, по ее поведению понял, что попал не в бровь, а в таз.
 — Я не верну его! — закричала Мэрианн. — Кто ты такой, чтобы приказывать мне? Ты не имеешь права командовать!
 Я взял портрет и начал медленно рвать его на мелкие кусочки.
 — Перестань кричать, как базарная баба! — спокойно сказал я, хотя внутри весь кипел.
 Когда Мэрианн увидела, что я рву портрет, она бросилась на меня с кулаками.
 — Невежественный дурак! Раз я тебя кормлю, пою, ты вздумал, что можешь мне приказывать? Я вышвырну тебя обратно в канаву, где нашла.
 Внезапно что-то внутри меня словно взорвалось, и я ударил ее по лицу. Мэрианн упала на диван.
 — Или ты заберешь портрет Джерро, или я изобью тебя до потери сознания! — холодно произнес я.
 Неожиданно выражение ее лица изменилось. Оно смягчилось, глаза затуманились.
 — Я тебе верю. Ты на самом деле можешь избить меня, — хрипловатым голосом удивленно проговорила она.
 — Да, я серьезно. Мне нужен портрет.
 Мэрианн обняла меня и заставила сесть рядом.
 — Мой любимый, дорогой, конечно, я заберу его. Я тебе дам все, что ты хочешь.
 Она поцеловала меня горячими губами, и мир сразу перевернулся с ног на голову. На следующее утро на столе опять стоял портрет Джерро Браунинга.

 Глава 11

 Я сидел в большом кресле в углу комнаты и курил подаренную Мэрианн трубку. В этот момент я и принял окончательное решение. Вытащив изо рта трубку, с отвращением посмотрел на нее. Во рту появился горьковатый привкус. Зачем я вообще курю эту дрянь? Я же терпеть не могу трубку и никогда не полюблю ее, но Мэрианн сказала: «Дорогой, почему ты не куришь трубку?» «Не знаю, — ответил я. — Никогда не пробовал». «В трубке есть что-то по-настоящему мужественное. Это единственная вещь, которую не курят женщины. Хочешь трубку?» "Нет, не думаю. Я привык к «Кэмелу».
 Но на следующий день Мэрианн купила не одну, а набор из целых четырех трубок и коробочку с ершиками для чистки мундштуков. Еще она достала особый ароматный табак и торжественно вручила все это мне. Мэрианн с нетерпением ждала, когда я набью трубку и суну ее в рот.
 — Дай я тебе ее зажгу. — Она стояла около моего стула, очаровательно наклонив голову набок и держа в руке спички.
 Когда она поднесла спичку, я принялся сосать трубку. Мэрианн сделала шаг назад и окинула меня критическим взглядом. Трубка оказалась очень горькой. Я глубоко затянулся и выпустил дым.
 Внезапно Мэрианн опустилась на пол и взглянула на меня.
 — Замечательно! — Она с обожанием посмотрела на меня. — Ты просто создан для трубки.
 После таких слов я уже не мог ничего сделать. Как я мог сказать, что мне не нравится трубка, что меня тошнит от нее? Со временем трубка нравилась мне все меньше и меньше, и я часто курил сигареты после трубки, чтобы перебить горечь во рту.
 Я смотрел на трубку в руке и думал, что это символ меня, меня нынешнего, такого, каким я стал. Вот я, молодой, здоровый, сильный мужчина, могу и хочу что-нибудь делать, но ничего не делаю. Я не мог сказать, что жить не мог без работы, я любил работу так же, как и все остальные, но внезапно я почувствовал свою ненужность. Я отдался размеренному течению беззаботной жизни. Я был рад жить с Мэрианн, заниматься с ней любовью и ничего не менять.
 Мой взгляд непроизвольно упал на портрет Джерро. Лампа была наклонена так, что освещенным оставался только портрет, а стол оказался в тени. Сильное, полное жизни лицо Джерро Браунинга оказало на меня магическое воздействие. Я полузакрыл глаза и услышал его голос: «У меня есть дело, которое я должен делать. И я никогда не смогу добиться того, чего хочу, до тех пор, пока не сделаю его. Мир дает тебе не то, что ты отнимаешь у него, а то, что вкладываешь в него».
 Я вспомнил, как он говорил: «Что ты ищешь, Фрэнк? От чего прячешься? Что делаешь для своего счастья?» и «Только работая вместе, мы добьемся того, к чему все стремимся», «Жить в мире, как люди, среди людей, с людьми...»
 Меня вырвали из воспоминаний слова Мэрианн:
 — О чем задумался, Фрэнк?
 — О нем. — Я улыбнулся, продолжая смотреть на портрет Джерро.
 — Я так и подумала. На твоем лице появилось такое выражение, будто он разговаривает с тобой.
 Я отложил трубку в сторону, закурил сигарету и решил больше никогда не курить трубку. Когда я подумал о трубке, в голову пришла еще одна мысль.
 — Мэрианн?
 Она подошла, села на пол и, положив мне на ноги руки, прижалась ко мне.
 — Да, дорогой?
 — Я буду работать.
 — Ты об этом думал? — Она вопросительно посмотрела на меня.
 — Да.
 — Но, дорогой, — запротестовала она, — зачем тратить силы и время на жалкую работу, когда в этом к тому же нет необходимости? Разве ты сейчас не счастлив? Разве у тебя нет всего, что тебе нужно?
 — Есть, но я... чувствую себя ненужным... оторванным от жизни. Раньше я жил полнокровно, а сейчас...
 — Какое тебе дело до того, что происходит вокруг? Что там хорошего? Здесь так замечательно — мы живем в своем собственном маленьком мире, где нас никто не беспокоит, никто не несет нам свои заботы и тревоги. Разве ты не любишь меня?
 Я посмотрел на Мэрианн. Она положила подбородок мне на колени и смотрела на меня снизу вверх.
 — Конечно, люблю, но это не имеет никакого отношения к нашей любви. Я люблю, обожаю тебя, я очень счастлив с тобой, но это не все. — Я попытался найти слова, которые заставят ее понять меня. — Предположим, у тебя бы не было твоей живописи. Что бы ты делала?
 — Это совсем другое. Это искусство, это чувство, которое поглощает всего полностью, без остатка. С живописью нельзя бороться. Это не просто работа.
 — Но это все равно работа, — не согласился я. — И ты будешь чувствовать опустошенность, если не будешь рисовать. То, что я хочу делать, не искусство, как ты его называешь, но оно дает мне такое же удовлетворение, как тебе живопись.
 Мэрианн встала и посмотрела на меня, слегка нахмурившись.
 — Я начинаю верить, что он на самом деле говорил с тобой.
 — Что ты хочешь этим сказать? — заинтересовался я. — Он и с тобой об этом разговаривал?
 — Много раз, — не сразу ответила девушка. — Я умоляла Джерро послушаться меня, воспользоваться шансом и пожениться, но он не послушал меня. Это было глупо, ужасно глупо — у нас могло быть все, чего только можно было хотеть, и все же ему этого казалось мало. Что дали Джерро его идеалы? А теперь и ты хочешь сделать то же самое — разрушить наше счастье! — Она села на стул и заплакала.
 Я подошел к Мэрианн и обнял ее.
 — Не плачь, милая. Я не собираюсь разрушать наше счастье. Я только хочу опять стать человеком, а сейчас я всего лишь пустая раковина. Я чувствую пустоту, когда оду по улице и вижу людей, спешащих на работу. Я чувствую пустоту, когда часами сижу в кинотеатре и вижу жизнь на экране. Я просто хочу что-то делать, чем-то занять себя.
 Мэрианн перестала плакать.
 — Тогда делай что-нибудь по дому. Попробуй заняться тем, что делал Джерро. Пиши. У тебя выразительный язык, ты можешь ясно выражать свои мысли. Почему не попробовать писать?
 Я не мог сдержать смех, настолько абсурдной показалась идея! Мне писать!!!
 — Нет, — покачал я головой. — Не думаю, что я буду писать. Очень мило с твоей стороны считать, что у меня выразительный язык, но мне самому виднее. Ничего из этого не выйдет! Я иду искать работу.


* * *

 Но сейчас найти работу стало еще труднее, чем раньше. Пришли холода, и я каждый день возвращался домой замерзший и сердитый.
 Мэрианн откладывала в сторону кисть и подходила ко мне.
 — Ну как, повезло?
 — Нет, — качал я головой.
 — Ну перестань ты себя мучить своей ненужностью, — уговаривала она меня. — У тебя и так все есть.
 Я молча смотрел на Мэрианн. Постепенно надежда покидала меня, в через месяц я перестал выходить из дома.
 Мэрианн радовалась, а я злился. Меня раздражало, что я не могу найти даже какую-нибудь дрянную работенку. Я сидел часами в большом кресле, смотрел на портрет Джерро и вспоминал свои неудачи.
 Однажды, когда я сидел в кресле, а Мэрианн рисовала, мои внутренний голос сказал: «Тебе крышка, парень. Теперь тебе никогда уже не стать нормальным человеком. До самой смерти будешь жить на содержании у женщины». Голос оказался таким реальным, что я автоматически ответил:
 — Нет, не буду!
 Мэрианн яростно швырнула на стол кисть и палитру.
 — Я же тебя тысячу раз просила молчать, когда работаю! — закричала она.
 Я удивленно посмотрел на нее. Я так увлекся собственными мыслями, что забыл о ней.
 — Прости, — извинился я.
 — Прости! — передразнила меня Мэрианн. — Он еще говорит прости. Ты знаешь, что ты наделал? Ты испортил мою картину, вот что ты сделал! Теперь мне ее никогда не нарисовать.
 Неожиданно меня тоже охватил гнев, будто искра попала на сухое дерево, и я моментально вышел из себя.
 — Нет, мне и не жалко-то по-настоящему! — гневно ответил я. — Я не собираюсь быть козлом отпущения, когда у тебя что-то не получается. Не обвиняй меня в своем неумении рисовать!
 — В неумении? — рассвирепела Мэрианн. — Да кто ты такой, чтобы критиковать меня? — Она схватила со столика нож и угрожающе двинулась ко мне.
 — Ты не сделаешь этого! — холодно сказал я и презрительно рассмеялся.
 Она остановилась, выбросила нож, и по лицу промелькнуло бешенство.
 — Сволочь! Ни на что не годный сукин сын!
 Я смертельно побледнел. Какую-то долю секунды мне даже казалось, что я могу убить ее. В висках бешено застучала кровь, и я сжал кулаки.
 Потом я разжал кулаки и опустил мокрые от пота руки. Схватив шляпу и пальто, бросился к двери.
 — Фрэнки! Фрэнки, вернись! — В голосе Мэрианн теперь слышался страх потерять меня. Перед тем, как захлопнуть дверь, я услышал ее крик, поднятый как бы со дна души: — Куда ты? Пожалуйста, вернись!
 Впервые в жизни я напился до беспамятства. Домой вернулся очень поздно. На мгновение остановился перед дверью и прислушался. Не услышав ни звука, открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру.
 Шатаясь, подошел к столику и взял портрет Джерро.
 — Джерро, друг мой, как мне тебя не хватает! — прошептал я и, залившись пьяными слезами, упал в кресло с портретом в руке. — Друг, скажи, что мне делать?
 Дверь в спальню открылась, и я увидел Мэрианн в пеньюаре, под которым виднелась черная ночная рубашка.
 — Мэрианн, он не отвечает! — воскликнул я, протягивая портрет.
 Она пару секунд задумчиво смотрела на меня, затем взяла портрет и поставила на столик. Помогла встать, отвела в спальню и раздела. Я беспомощно лежал на кровати, пока она снимала с меня туфли.
 — Дорогой, — прошептала Мэрианн, расстегивая рубашку. — Зачем ты это сделал? Это я во всем виновата... это все мой несносный характер.
 Мэрианн еще никогда не была такой прекрасной. Она с тревогой и раскаянием смотрела на меня.
 — Мэрианн, ты сука, но я люблю тебя, — торжественно произнес я, перевернулся на живот и мгновенно захрапел.

 Глава 12

 По-настоящему в первый раз мы поссорились после вечеринки в честь Дня Благодарения у одного из друзей Мэрианн. Я до сих пор так ничего и не делал и не старался ничего изменить. Мэрианн стала собственницей по отношению ко мне, а мне это даже нравилось.
 Наедине со мной Мэрианн оставалась теплой и понимающей, но на людях она менялась, становилась такой же, как ее друзья, которые не обращали на меня внимания, но не нарочно, а как-то естественно, будто я и не мог ничего сказать. Мне оставалось только скучать с бокалом в руке и ждать возвращения домой.
 Домой мы всегда возвращались молча. Проходили через Вашингтон Сквер, где двухэтажный автобус дожидался пассажиров. Пар от нашего дыхания поднимался в морозный ночной воздух. Дома Мэрианн спрашивала:
 — Отличная вечеринка, правда?
 — Угу.
 Она умолкала, зная, что мне наплевать на ее друзей.
 Вечеринка в честь Дня Благодарения ничем не отличалась от остальных. Мэрианн болтала с друзьями, а я, как всегда, воздвиг вокруг себя стену. Время тянулось медленно. Около десяти подошли еще гости. Мне надоела молчаливая роль, и я решил уйти домой. Поставил стакан и направился к Мэрианн, чтобы предупредить ее об уходе. Кто-то схватил меня за руку, и я оглянулся.
 Это была натурщица, которая изредка позировала Мэрианн.
 — Помните меня? — улыбнулась она.
 — Конечно. — Я был рад возможности хоть с кем-нибудь поговорить. — Как дела?
 — Не очень. Мне здесь не нравится.
 Я весело рассмеялся, радуясь, что не мне одному не нравится вечеринка.
 — Зачем тогда пришли? — поинтересовался я.
 — Я должна была прийти. Мне приходится торговать кое-чем... — Она провела рукой по телу.
 — Ясно. — Я видел, что ей есть чем торговать.
 — Потанцуем?
 Я кивнул. Мы отошли в угол, где играло радио. Она танцевала здорово, и рядом с ней я, наверное, тоже смотрелся неплохо. Несколько гостей перестали разговаривать и принялись наблюдать за нами. Краешком глаза я заметил, что Мэрианн и ее собеседники тоже замолчали.
 — Очень необычная пара, — сказал кто-то Мэрианн. — Почему ты их не нарисуешь?
 Мы отдалились, и я не услышал ответа.
 — А вы почему? — полюбопытствовала блондинка.
 — Что почему?
 — Ходите на эти вечеринки? Вы здесь словно рыба, которую вытащили из воды.
 — А что остается делать? — пожал я плечами.
 — Ясно, — с пониманием сказала она и оглянулась на Мэрианн. Натурщица ясно дала понять, что знает, чьи приказы я выполняю.
 Неожиданно мне надоело танцевать. Я немного разозлился на самого себя и предложил.
 — Может, выпьем?
 Мы отошли к стене. Я заметил, что Мэрианн украдкой наблюдает за нами. Через несколько минут я уже больше не мог этого выносить.
 — Подышим свежим воздухом?
 Она кивнула. Мы оделись и вышли. Молча обошли парк, постояли и посмотрели, как люди садятся в автобус. Потом отправились дальше, держась за руки.
 Перед домом я остановился.
 — Не хочется возвращаться. — Это были мои первые слова с тех пор, как мы вышли на улицу.
 — Мне тоже, но я должна. Мне обещали на завтра работу.
 У меня сложилось впечатление, что, если попросить, она не уйдет, но я промолчал. После секундной паузы она улыбнулась.
 — Плохое настроение?
 Я не ответил. Натурщица вошла в подъезд, а я отправился домой.
 Дома я сел в кресло и принялся читать утренние газеты. Во втором часу вернулась Мэрианн.
 — Ну и как тебе вечеринка? — спросил я.
 — Остался бы и узнал сам! — резко ответила она. Я видел, что она злится, и поэтому замолчал, не желая ссориться. Мэрианн на несколько секунд скрылась в спальне.
 — Где Бесс?
 Я догадался, что она говорит о натурщице, и улыбнулся.
 — На вечеринке, наверное. Я проводил ее и вернулся домой.
 — Я не видела, чтобы она вернулась.
 — Я проводил ее до подъезда и ушел. Не расстраивайся, крошка, а то я еще подумаю, что ты ревнуешь.
 Эти слова оказались ошибкой. Мэрианн вспыхнула.
 — Ревную! — заорала она. — К этой дешевке. Черта с два! Мне это просто не нравится. Как ты думаешь, что о тебе теперь будут говорить?
 — Пусть говорят, что хотят. — Я тоже начал заводиться. — Сплетни все равно не остановить. Какое нам дело до того, что они скажут?
 — Конечно, тебе никакого! А что я, по-твоему, должна чувствовать? Все знают о наших отношениях, а ты убегаешь с этой блондиночкой.
 — А ты не подумала, как я должен себя чувствовать? — парировал я. — На каждой вечеринке ты бросаешь меня в угол, как пальто, и вспоминаешь, только когда идешь домой. Бога ради, не будь же ты такой дурой! — Я закурил. — Ладно, забудем об этом.
 — Эта дешевая сука начала строить глазки, как только увидела тебя.
 — По-моему, неплохая девчонка. Да и что в этом плохого? Ты-то сама чем занималась?
 — Я никому не строила глазки. — Мэрианн подошла к двери в спальню. — Если бы я ее здесь нашла, я бы выцарапала ей глаза.
 Я расхохотался. Все это стало просто смешным.
 — Так вот зачем ты первым делом заглянула в спальню? Неужели ты меня считаешь полным кретином? Да я бы никогда не привел ее сюда, даже если бы захотел.
 Мэрианн подбежала к креслу и бешено посмотрела на меня сверху вниз.
 — Запомни раз и навсегда! — с трудом сдерживаясь, прошипела она. — Ты принадлежишь мне. Все, что у тебя есть, все, чем ты являешься сейчас или станешь в будущем, дала тебе я. Но я могу все это так же быстро забрать назад. Я могу вышвырнуть тебя, вот так! — Она щелкнула пальцами. — Когда ты идешь куда-нибудь со мной, помни это. Ты будешь оставаться со мной, скучно тебе или нет. Уходить будешь только тогда, когда я тебе скажу.
 Внутри я весь кипел, но продолжал спокойно сидеть. Она была права. У меня нет ничего своего. Даже одежда и деньги в моих карманах принадлежат ей.
 — О'кей, крошка, — спокойно произнес я. — Если ты так хочешь, пожалуйста.
 Мэрианн разочарованно посмотрела на меня. Наверное, она ждала, что я буду спорить.
 — Да, я так хочу, — уже не так уверенно проговорила она.
 Я пошел в спальню, разделся и лег спать. Через какое-то время она разбудила меня.
 — Фрэнки, ты не спишь?
 — Сейчас не сплю. — Неожиданно мои глаза широко раскрылись, и я увидел себя со стороны — красивого молодого мужчину, находящегося на содержании у женщины. Что-то внутри меня зашевелилось.
 — Иди ко мне, дорогой, — прошептала Мэрианн.
 — Слушаюсь, босс. — Я присел на край ее кровати.
 — Не сюда, дорогой. — В темноте светились ее глаза. — Ляг рядом и поцелуй меня.
 Я вытянулся рядом и обнял ее теплое и мягкое тело. Мне показалось, что когда я дотронулся до Мэрианн, вспыхнули искры. Мне платили, и я отработал свои деньги сполна.
 Я любил Мэрианн и знал, что всегда буду любить, независимо оттого, что она будет говорить или делать, но кто-то всю ночь заглядывал мне через плечо, смеялся и шептал на ухо:
 — Прыгай, когда она щелкает кнутом, танцуй, когда она дергает веревочки. Но помни, что чего-то уже нет! Ты никогда не вернешь этого, никогда!
 Мэрианн спала, когда серая заря прокралась в комнату. Я смотрел на нее. На подушке разметались рыжие волосы, словно пламя. Она слабо улыбалась во сне.
 Я смотрел на Мэрианн, и мое сердце словцо сжала чья-то холодная рука. Я любил ее, но что-то важное во мне умерло. Глубоко в душе я знал, что скоро и я последую за ним. Я не сомневался, что этот день придет так же неотвратимо, как день сменяет ночь. И все же...

 Глава 13

 Началась праздничная неделя, веселая длинная неделя перед Новым годом, когда у детей начинаются каникулы и даже взрослые перестают хмуриться, с надеждой глядя в наступающий год.
 Почти всю неделю я просидел у окна, наблюдая, как люди торопятся на работу или возвращаются домой, как играют дети, как на улицах чистят снег, как почтальоны разносят почту, как фараоны патрулируют улицы, как молочники развозят молоко. Наблюдение за миром через окно и ощущение того, что я нахожусь где-то в стороне, начало действовать мне на нервы. К горлу подкатывал ком, и меня начинало тошнить от безделья. Я видел, что развязка приближается, но, что она наступит так скоро, не предполагал.
 В новогоднюю ночь гудели автомобильные сигналы, пускали ракеты, все радовались, за исключением меня. Я пытался загореться, как новогодняя елка, но чем больше я пил, тем меньше пьянел. Мы сидели в ночном клубе в Виллидж с друзьями Мэрианн. Неожиданно я взглянул на происходящее как бы со стороны. Я смотрел на этих так называемых взрослых, которые притворяются, что радуются бегу времени, а в душе боятся, боятся завтрашнего дня! Я громко рассмеялся. Вот именно — я боялся завтрашнего дня.
 Мэрианн удивленно взглянула на меня.
 — Весело, дорогой?
 Я не ответил и вновь рассмеялся. Она подумала, что я немного пьян. Я прижал ее к себе, горячо поцеловал и вновь почувствовал себя молодым и сильным. Мэрианн пылко ответила на поцелуй, и я прижался губами к ее шее.
 — Фрэнки! — хрипло прошептала она, крепко обнимая меня. В ее голосе слышалась страсть. — Не здесь, Фрэнки! Не здесь!
 Я отпустил ее и опять расхохотался. Она тоже рассмеялась. Мы хохотали до тех пор, пока на глазах не выступили слезы, потом серьезно посмотрели друг на друга.
 «Он мой, — гордо говорили ее глаза. — Он мой! Он принадлежит мне, а я — ему. Я горжусь им так же, как он гордится мной». Ее рука нашла мою под столом и крепко сжала. Между нами словно пробежал ток, и мы с гордостью смотрели друг на друга.
 Свет начал тускнеть и через минуту погас полностью. Оркестр заиграл «Олд лэнг син» [12] , и внезапно Мэрианн очутилась в моих объятиях. Мы с упоением поцеловались.
 — Я люблю тебя, дорогой, — прошептала она. — С Новым годом!
 — Я люблю тебя! — услышал я свой шепот. — С Новым годом!
 Я поцеловал ее в мокрую щеку и почувствовал соль на губах. Я понял, что Мэрианн знает все мои мысли.
 Она крепко обняла меня и поцеловала слегка раскрытыми губами.
 — Не уходи, дорогой. Пожалуйста, не уходи!
 — Я должен, должен идти, — прошептал я. — Что я могу сделать?
 Когда загорелся свет, мы посмотрели друг на друга. С бледного лица Мэрианн на меня смотрели широко раскрытые, наполненные слезами глаза. К горлу подступил ком, и я лишился дара речи. Мы молча сидели, крепко взявшись за руки.
 Через несколько минут ушли домой. Ярко светил месяц, сверкали мириады звезд. Наступил 1934 год. Мы молча вошли в квартиру. Я снял пальто, бросил его на стул и достал из шкафа саквояж.
 Мэрианн начала подавать мои вещи. Их оказалось так много, что мне пришлось придавить крышку коленом, чтобы закрыть саквояж. Наконец щелкнул замок.
 Я выпрямился и посмотрел на девушку.
 — Ну что же... прощай. — Мой голос слегка дрожал, Мэрианн яростно бросилась ко мне на грудь.
 — Нет, Фрэнк, нет! Ты не должен уходить! Ты нужен мне! — зарыдала она. Я впервые увидел, как Мэрианн плачет по-настоящему и прижал ее к себе.
 — Так будет лучше, милая, — хрипло прошептал я. — Поверь мне. Скоро мы начнем ненавидеть друг друга. Лучше расстаться сейчас, пока мы еще не озлобились.
 — Но, дорогой, ты весь мой мир, вся моя жизнь! Что ты будешь делать? У тебя нет работы... ничего нет. Как ты будешь жить? Я не могу спокойно думать, что ты опять вернешься к своей дешевой грязной работе. Со мной ты в безопасности. Я могу заботиться о тебе, защищать тебя! Я могу дать тебе мир, все, что ты захочешь.
 Я вспомнил, как где-то читал, что никакой пользы человеку от мира нет, если он при этом потеряет душу.
 Мэрианн несколько секунд странно смотрела на меня, затем крепко поцеловала в губы.
 — Попрощайся со мной нежно, дорогой, — прошептала она и выключила свет.
 Я нежно обнял ее. Мы куда-то поплыли и потом вновь очутились в маленькой квартирке в Гринвич Виллидж. Я неловко стоял с саквояжем в руке, как незнакомец, который уходит после долгого, неожиданного визита.
 — Подожди минуту. — Мэрианн принесла портрет Джерро Браунинга и сунула мне в свободную руку. — Возьми его с собой. В тебе есть что-то от него. Вы стали больше, чем просто друзьями... Сейчас в тебе появился какой-то свет, которого раньше не было. Я увидела его в клубе и в тот же самый момент поняла, что ты потерян для меня и что я не смогу тебя остановить.
 На секунду Мэрианн замолчала, потом быстро обняла меня и крепко поцеловала в губы. Я вышел, и она тихо закрыла за мной дверь. Спускаясь по лестнице, я услышал ее тихий плач.
 На улице я посмотрел на небо. Звезды продолжали мигать, но на востоке уже разгоралась заря. Начинался новый день, яркий новый день. Думая о Мэрианн, я уверенно пошел ему навстречу. Что делать, я пока не знал. Ничего, мысли придут позже.

 Глава 14

 Пройдя кварталов пять, я обнаружил, что продолжаю держать в руке портрет Джерро, и сунул его в карман. Немного проголодался и устал, потому что не спал всю ночь. Увидев за углом огни круглосуточного кафе, зашел перекусить и обдумать, что делать дальше. К концу завтрака решил отправиться в гостиницу и выспаться, а завтра идти искать работу. Сейчас я не сомневался, что найду работу. Когда я вышел из кафе и направился к ближайшему метро, на улицах еще было безлюдно. Мало кто работает первого января. Передо мной лишь торопливо шел одинокий прохожий, опустив голову. Я шел, думая о своем и не обращая на него внимания.
 Неожиданно он нырнул в подъезд. Я прошел мимо. Навстречу медленно двигалась какая-то машина, которую я заметил только потому, что она ехала очень медленно.
 Из нее внезапно несколько раз выстрелили по двери, в которой скрылся прохожий. Затем машина набрала скорость и скрылась за углом. На секунду я окаменел, затем бросился к двери. Из нее прямо на меня упал незнакомец. Я уронил саквояж и подхватил его. Мы молча уставились друг на друга.
 — Фрэнки, помоги мне! — В углах рта раненого показались пузырьки крови.
 Я глупо смотрел в быстро бледнеющее лицо. Стрелка часов передвинулась на десять лет назад, и вновь на мою одежду капала кровь Силка Феннелли. Опять, как и тогда, я стоял, парализованный от страха. Прошли десять лет, целых десять лет! Только на этот раз я не бросился бежать.
 Я поймал такси и повез Феннелли в Бельвью. Передав его врачам, сразу ушел, не желая отвечать на вопросы копов. На улице я закурил и вспомнил, что забыл саквояж, но, когда вернулся на место происшествия, чемодан исчез. Я горько рассмеялся. Можно было и не ехать.
 Неожиданно меня охватила усталость. Я устроился в отель и завалился спать. Проснулся только вечером, сел на край кровати и пересчитал деньги. Всего оказалось около десяти баков. Ничего, хватит, пока не найду работу, утешил я себя. Я спустился поужинать, почитал, вечерние газеты и пошел спать.
 Сон не шел, я уже выспался. Долго ворочался в темноте, потом встал, надел брюки, сел к окну и закурил.
 Странно, но за, десять лет Феннелли почти не изменился. Как ему удалось так быстро узнать меня? Неужели я тоже не изменился? Или ситуация требовала быстрых решений? Не знаю, я не мог этого понять. Задумавшись о прошлом, впервые за последние месяцы вспомнил о родственниках. Как там они? Вспомнил друзей: Джерри, Мартин, Джанет. Прошло столько лет, что лица начали стираться из памяти.
 Я вспомнил завтраки в доме дяди Морриса, теплые душистые булочки, улыбку тети Берты. Вспомнил школу и детский смех. Я многое вспомнил и сразу почувствовал себя старым и усталым.
 Я лег. Усталость быстро прошла, но сон все равно не шел. Я крутился и думал о Мэрианн. Она бы сразу поняла, что мне не спится, пришла бы поболтать. Я бы расслабился, чувствуя рядом ее теплое тело. Мэрианн бы быстро уснула, беспечно забросив на меня ногу, и со временем я бы тоже уснул. Но сейчас Мэрианн не было рядом, и я не мог уснуть. Я вспомнил, как она стояла в дверях, прощаясь со мной.
 Вспомнил низкий хрипловатый голос: «В тебе есть что-то от Джерро и ото всех людей, которых ты знал. Но больше всего ты...»
 Ну а что же я сам? Я никогда не заглядывал себе в душу. Что же насчет меня самого? Из всех людей, которых я знал, себя, похоже, я знал меньше всего. Почему я совершал эти поступки, а не иные? Почему всегда плыл по течению и никогда не пытался найти ответ? Я не знал. Что я хотел? Деньги? Любовь? Друзей? Уважение? Я искал ответ, но не мог найти.
 Живя с Мэрианн, я много читал. У нее была целая библиотека, и я пожирал книги, но нигде не мог найти ответа. Что думают обо мне люди? Почему они пускают меня к себе в дома и сердца, зная, что в ответ я мало что могу дать?
 Я скучал по Мэрианн. Днем я спал, потому что сильно устал, но сейчас меня охватило страшное одиночество. Хотелось набрать ее номер и услышать такой родной голос: «Алло, дорогой?»
 Но я не мог позвонить Мэрианн. Никогда нельзя вернуться назад. Это я уяснил еще в детстве. Никогда нельзя вернуться в прошлое... никогда! Наконец, я уснул. Мэрианн, Мэрианн, даже во сне ты приходишь ко мне! Даже во сне ты приносишь покой и радость. Освободишь ли ты меня когда-нибудь от этой муки?
 Когда я проснулся, в окно светило яркое солнце. Сначала я закрыл лицо руками, не желая вставать и встречаться с реальностями дня, но постепенно ожил, появились мысли. Вот это завтра! Твое завтра! Вставай! От жизни не спрячешься.
 Я спустился принять душ, потом оделся и отдал портье ключ. Слишком дорогая для меня гостиница, учитывая мои теперешние обстоятельства. Два доллара в день — непозволительная роскошь! Вернусь лучше в «Миллс», он мне сейчас больше подходит!
 Я купил утреннюю «Таймс» и просмотрел объявления о приеме на работу, однако ничего подходящего не нашел. Потом отправился на Шестую авеню, но и там не повезло. Меня это совсем не встревожило, я не сомневался, что найду работу. Наступило завтра, и оно принадлежало мне!
 Прошло два месяца, и для меня продолжалось это завтра, но я уже начал сомневаться, что оно принадлежит мне. Я даже начал сомневаться, есть ли у меня вообще завтра? Начался март, и по-прежнему было очень холодно. Толстое пальто вместе с часами и другими атрибутами прежней жизни я давно продал. Уже не одну неделю жил впроголодь, стоя в очередях за бесплатным обедом и в бюро по трудоустройству. За два месяца я так и не проработал ни одного дня.
 Последнюю ночь я провел в подъезде, из которого меня прогнал дворник. Я вышел на улицу замерзший и несчастный. В ушах звенели ругательства, которыми он меня осыпал. Он размахивал метлой и называл меня бродягой и вором. Я выскочил из подъезда, как вор, а ведь я только пытался украсть себе ночной отдых.
 Я проголодался, я замерз. Автоматически сунув руку в карман за сигаретой и не найдя ни одной, принялся смотреть под ноги в поисках окурков. Навстречу шел мужчина, у которого, кажется, можно было стрельнуть сигарету. Он прошел мимо, а я так и не сумел перебороть стыд. После того, как он прошел, меня охватила досада и злость. Почему я не остановил его? Что тут страшного и сложного? Надо только сказать просящим голосом: «Мистер?» и состроить скорбную физиономию. Даже можно было не говорить, они знали все остальное. Но я не мог заставить себя приставать к прохожим. Что-то внутри протестовало, и я не мог попрошайничать. Мужчина свернул за угол, а я двинулся дальше.
 Дурак, твердил я про себя! Дурак! Дурак! Когда же ты поумнеешь? Когда перестанешь обманывать себя. В тебе нет ничего особенного, ты ничем не отличаешься от всех остальных. Проси, умоляй, поцелуй кому-нибудь зад. Только так можно выжить!
 Вернись к Мэрианн... Мэрианн. Она возьмет тебя назад. Ты опять будешь жить, как человек, в теплом доме, полном еды, спать с красивой женщиной. Господи, женщина! Я расхохотался. Что бы ты выбрал, женщину или кусок мяса, спросил я себя? Когда я представил шипящее мясо, рот сразу наполнился слюной, и я понял, что выбрал бы мясо.
 Я остановился перед знакомой дверью и позвонил. Интересно, что я скажу? «Мэрианн, я хочу есть. Я замерз. Пожалуйста, впусти меня. Пожалуйста, возьми меня назад. Я больше никуда не уйду. Пожалуйста, Мэрианн, ну пожалуйста!»
 А что, если она ответит: «Нет, уходи!» Нет, она не прогонит меня, она моя! Разве Мэрианн не говорила это много раз? Прошла вечность, прежде чем дверь открылась.
 — Нет, мисс Ренуар здесь больше не живет. В прошлом месяце она вернулась домой на Гаити. Извините.
 Дверь захлопнулась. Я глупо посмотрел на закрытую дверь и вышел на улицу. Перешел на другую сторону и отправился в город. Мне вдруг показалось, что я страшно вырос, стал очень высоким. Я рассмеялся и подумал, что сейчас можно заглядывать в окна вторых этажей и пугать жильцов. Голова закружилась, и я поплыл через облака. Они оказались мокрыми, какими-то грязными, и я не мог ничего видеть. Через минуту я споткнулся и начал падать, И затем внезапно наступила ночь... Новогодняя ночь... и я стал сильным и молодым, и мириады звезд подмигивали мне. Это было завтра... мое завтра!

 Глава 15

 Меня положили на кровать в длинной серой комнате, в которой стояло около сорока таких же коек. Вечером пришел доктор. Он подошел к кровати и спросил:
 — Как вы себя чувствуете?
 — Лучше.
 — Голодание до добра не доведет, — попытался пошутить он. — Пошлите за кем-нибудь из регистрационного бюро. Мы продержим его здесь день-другой. — Он повернулся ко мне и добавил: — Отдохните немного. Хотите чего-нибудь?
 — Покурить. — Я тут же испугался, что прошу слишком многого.
 Он достал из кармана помятую пачку «Кэмела» и бросил на койку вместе со спичками.
 — Оставьте их себе. Только смотрите, чтобы сестра не поймала. И не сожгите больницу! — Он выразительно пожал плечами и обвел взглядом палату. — Даже несмотря на то, что ее стоит сжечь.
 Они с сестрой продолжили обход. Доктор мне понравился, и я обругал себя за то, что не поблагодарил его. Дождавшись, пока они выйдут, закурил и медленно затянулся, откинувшись на подушку. Сигареты из пачки оказались лучше, чем те, что я находил на улице.
 Сигарета догорела до конца, и я потушил ее на блюдце. Затем откинулся на подушку и с наслаждением расслабился. Как здорово можно себя чувствовать, когда полный желудок, в мягкой постели после выкуренной сигареты! Я закрыл глаза.
 — Проснулись? — негромко произнес женский голос.
 Я быстро открыл глаза и увидел рядом с кроватью девушку с блокнотом и карандашом в коричневом деловом костюме, белой блузке и огромных очках в роговой оправе. В ней было что-то знакомое.
 — Да.
 — Я мисс Кэбелл. Не хотела вас будить, но мне необходимо заполнить анкету.
 — Все в порядке. Давайте.
 — Как вас зовут? — извиняющимся тоном спросила мисс Кэбелл. — При вас не оказалось документов.
 — Кейн, — медленно ответил я, пытаясь вспомнить, где я ее видел. — Фрэнсис Кейн.
 — Адрес?
 Я пожал плечами.
 — Нет домашнего адреса?
 — Нет. Напишите просто Нью-Йорк. — Я начинал чувствовать легкое раздражение. Несомненно я знал эту девчонку. Я чувствовал, что вот-вот вспомню, но воспоминание постоянно ускользало.
 — Возраст? — спросила она, не поднимая глаз.
 — Двадцать три года.
 — Извините. Я имела в виду дату вашего рождения.
 — Двадцать первого июня 1912 года.
 — Пол — мужской, — проговорила она вслух, отвечая на вопросы анкеты. — Цвет кожи — белый, глаза — карие. — Она взглянула на меня. — Цвет лица — смуглый, волосы — черные с сединой. — Мисс Кэбелл запнулась. — Вы слишком, по-моему, молоды, чтобы быть седым.
 — Много забот, — коротко объяснил я.
 — Извините. Я не хотела вас обидеть.
 — Все в порядке. Вы меня ничем не обидели.
 — Рост? — продолжала девушка.
 — Пять футов девять дюймов.
 — Вес?
 — Сто сорок фунтов, когда взвешивался в последний раз.
 Она посмотрела на меня и улыбнулась знакомой улыбкой. Так улыбался Мартин Кэбелл! Сейчас я ее вспомнил — Рут, Рут Кэбелл, сестра Мартина. Оставалось только надеяться, что она не узнает меня. Я не хотел, чтобы старые знакомые увидели меня в таком виде.
 — Но это, кажется, было очень давно. Лучше запишем сто пятнадцать.
 — Как хотите. — Я постарался говорить равнодушным тоном.
 — Где работаете?
 — Нигде. Я безработный.
 — Чем раньше занимались?
 — Всем, чем придется.
 — Где родились?
 — В Нью-Йорке.
 — Образование?
 Я чуть не клюнул. Если бы я назвал школу имени Вашингтона, Рут бы меня сразу узнала.
 — Нет, — ответил я.
 — Уверены?
 Я заметил, что она не записала ответ. Глаза девушки немного заблестели.
 — Уверен.
 Рут встала, подошла к изголовью кровати и посмотрела мне прямо в глаза. Я смело встретил ее взгляд.
 — Фрэнсис Кейн, — задумчиво произнесла она. — Фрэнсис Кейн. Фрэнсис, Фрэнки... Помните меня? Я Рут, сестра Мартина.
 Помню? Как я мог забыть! Я ответил с невозмутимым видом:
 — Извините, мисс. Вы меня с кем-то перепутали.
 — Не перепутала! — сердито возразила Рут Кэбелл. Сейчас она стала прежней Рут, которую я знал. — Вы Фрэнсис Кейн, так?
 Я кивнул.
 — Значит, я права. Я не могу ошибаться. — Она сняла очки. — Послушайте, вы учились в школе имени Джорджа Вашингтона с моим братом. Росли в приюте Святой Терезы. Неужели забыли?
 — Извините, но вы ошибаетесь. Я не был не в одном из этих мест, я не знаю вашего брата.
 — Но если вас зовут Фрэнсис Кейн, вы должны знать его, — настаивала Рут.
 — Мисс, у меня очень распространенное имя, — терпеливо объяснил я. — В мире полно Кейнов и немало Фрэнсисов. — Я решил изменить тактику. — Как выглядел ваш знакомый? Держу пари, он не очень похож на меня.
 Она несколько секунд молча смотрела на меня.
 — Не очень, — неуверенно согласилась Рут. — Но прошло восемь лет.
 — Вот видите? — с торжествующим видом спросил я.
 — Нет, не вижу. Ничего не вижу. Вы, наверное, просто забыли. Вы больны. Такое случается часто.
 — Люди не забывают друзей, как бы давно они не виделись.
 Рут опять села.
 — Но может у вас?.. — она замешкалась.
 — Амнезия! — рассмеялся я. — Нет, не думаю.
 — Я не могла ошибиться, — стояла она на своем. Рут решила подойти с другой стороны. — Помните Джули? Она работала у нас. Вы еще давали моему брату уроки бокса. А Джерри Коуэна помните? А Джанет Линделл? Дядя Моррис и тетя Берта? Неужели все эти имена ничего вам не говорят?
 Я покачал головой и закрыл глаза. Эти имена говорили мне слишком много... Они являлись символами чистоты и любви, доброты и преданности. Я открыл глаза и покачал головой.
 — Нет. Впервые о них слышу. — Я устало откинулся на подушку.
 — Вы устали, — ласково проговорила Рут Кэбелл, — а я к вам пристаю с расспросами. Вы немного бледны. Я не хочу утомлять вас и расстраивать. Я хочу только помочь. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить. Помните, сначала Джули, а потом Джанет. Я немного ревновала вас к ним, ко всем людям, которым вы нравились. До сих пор не знаю, почему вас все любили? Я часто к вам приставала и оскорбляла. А однажды в школьном коридоре вы поцеловали меня и сказали, что мы будем друзьями. Помните? — Она немного отвернулась и продолжала: — Когда вы меня поцеловали, я неожиданно поняла, что люблю вас, что всегда любила, и мне стало стыдно за все те обидные слова, которые я вам говорила. Вы должны помнить это. Это невозможно забыть!
 Я улыбнулся и с легким сарказмом проговорил:
 — Если бы я вас поцеловал, я бы никогда не забыл. Ее щеки начали краснеть. Рут очень рассердилась на себя за то, что покраснела. Через несколько секунд она взяла себя в руки, повернулась ко мне и сказала ровным голосом:
 — Извините, я могла ошибиться. Я не хотела вас обидеть. Я только пыталась помочь.
 — Знаю, — мягко сказал я, — и я очень признателен вам за это. Мне жаль, что я не тот человек, которого вы ищете.
 Она встала и слегка холодно сообщила:
 — Вы тоже можете ошибаться. Завтра я приведу брата... а может, и Джерри Коуэна. Они точно скажут, кто из нас прав.
 — Бесполезно, — солгал я, а сам подумал, что они мгновенно узнают меня, как бы сильно я не изменился.
 — Мой брат интерн в городской больнице, и он едва ли сможет приехать до обеда, но я постараюсь вытащить его. Я надеюсь, что вы тот Фрэнсис Кейн. Мы должны многое вам рассказать. — Рут остановилась в ожидании ответа.
 Я чуть не сдался. Я тоже так много хотел знать. О своих родственниках, например. В голове метались десятки вопросов, но я не задал ни одного. Рут по-прежнему оставалась очень сообразительной девочкой.
 — Как хотите, леди, — устало сказал я, — только я вас предупреждаю, что это бесполезно.
 На лице Рут промелькнуло разочарование.
 — Кто знает, — проговорила она и отвернулась. — До свидания.
 Когда она вышла из палаты, я дрожащей рукой потянулся к тумбочке и закурил. Итак завтра не позднее обеда! Это значило, что я должен убраться отсюда завтра до обеда! Нельзя рисковать и встречаться с Кэбеллом. Я решил уйти сразу после завтрака. Они не могли задержать меня, я не преступник.
 Я задумался, почему мне никак не удавалось найти работу, почему у меня ничего не получалось. Не из-за отсутствия ли планов? Может, потому что я набрасывался на все подряд? Возможно. На этот раз надо все продумать до мельчайших подробностей, решил я. Но тут же мелькнула мысль, а что я могу сделать?
 Я обдумывал все по порядку, отбрасывая одну дикую мысль за другой. Мысли метались в голове. Я огляделся по сторонам. Рядом с дверью висел небольшой плакат: «Палата 23. Бельвью». И тут меня осенило. Мысль промелькнула, как молния, и я очень удивился, что не вспомнил об этом раньше. Это то, что мне нужно. Верняк! Я погасил сигарету и лег спать.


* * *

 Я остановился на углу и посмотрел на часы в витрине магазина напротив. Одиннадцать часов. Еле у спел, подумал я! Убедить доктора, что со мной все в порядке, удалось без особого труда. Что он мог возразить, если сам больной утверждает, что чувствует себя хорошо?
 Правда, сначала он немного удивился, когда я попросил выписать меня.
 — Вы должны отдохнуть здесь еще несколько дней, — ответил доктор. — Вам необходим отдых.
 — Но, док, я чувствую себя лучше. К тому же за мной будут ухаживать друзья. Все будет в порядке.
 — Ну если вы так считаете... Мы не можем заставить вас остаться, но вам лучше не перенапрягаться. Ваше состояние хуже, чем вам кажется. Вам необходимо, как минимум, пару дней полежать в постели.
 — Не беспокойтесь, док, — заверил его я. — Полежу.
 Он написал распоряжение о выписке и передал его сестре.
 — Не забывайте, что я вам сказал.
 — Все будет в порядке, док. Большое спасибо. — Я протянул руку.
 Какую-то долю секунды он удивленно смотрел на мою руку, затем пожал ее. Сестра принесла одежду. Я оделся и вышел из больницы.
 Я вновь взглянул на часы. Итак, одиннадцать. Теперь мне предстояло важное дело — необходимо отыскать Силка Феннелли и напомнить, что я для него сделал. Наверняка, я спас ему жизнь, вовремя отвезя в Бельвью. Если уж мне суждено вернуться, я решил пройти весь путь до конца.
 Силк не сможет отказать мне.




 Интерлюдия
 Фрэнсис


 Джерри подошел к буфету и сделал еще один коктейль. Он задумчиво поднял стакан на свет. То, что надо: много скотча и совсем мало содовой! Потом повернулся к Мартину и велел ему жестом сесть.
 — Потерянные годы... — негромко произнес Коуэн. — Тон, которым ты сказал эти слова, дал мне ключ ко всему. С момента его бегства и до момента нашей последней встречи Фрэнсис вырос. Хотя и, может, не так, как мы, а по-своему. За этот промежуток времени с ним что-то произошло, и он стал на тот путь, который, по его мнению, должен был помочь ему выжить.
 Трудно сказать, что это было. Наверное, никто не знает, и уже никто не узнает, но следы начала этого возвращения в наши жизни существуют. Слабые следы, едва заметные, но достаточные, чтобы помочь нам понять, что произошло с ним, объяснить его последующие поступки.
 Все началось, как это ни странно, из-за моей работы помощником окружного прокурора в апреле 1936 года. В одной гостинице произошла перестрелка между бандами. Ходили слухи, что в ней замешаны некоторые известные фигуры, занимающиеся игорным бизнесом. Мы проверили все версии, но ничего не выяснили. И в этот момент один из полицейских осведомителей рассказал странную историю о человеке, который работает на Феннелли, и о котором мы ничего не знали. Согласно его рассказу этот парень за какие-то два-три года превратился из помощника букмекера в одного из руководителей нью-йоркской мафии. Его звали Фрэнсис Кейн. В то время я занимался другим делом и почти не вылазил из суда, поэтому узнал об этой истории лишь несколько лет спустя.


* * *

 Покер был в самом разгаре, когда открылась дверь и в комнату вошел человек. Ребята на мгновение прервали игру, чтобы взглянуть на гостя. Это был худощавый мужчина неопределенного возраста с изможденным лицом. Несмотря на сильный мороз, он пришел без пальто. Довольно молодое лицо резко контрастировало с сединой в черных волосах. У него были карие, почти черные, невыразительные глаза и небольшой рот с плотно сжатыми тонкими губами. Он разговаривал каким-то странным голосом, старческим и безо всякого выражения, как и его глаза. Незнакомец смело оглядел гангстеров и спросил:
 — Где Феннелли?
 Свинка Лоуренс, считавший себя большим остряком, встал и подошел к нему.
 — Дергай отсюда, гниляк! Силк не подает милостыню.
 Незнакомец спокойно закрыл дверь, вошел в комнату и остановился перед Свинкой. Его руки спокойно висели вдоль тела, на лице не было никакого выражения, голос оставался ровным и холодным, а глаза, не мигая, смотрели в лицо Свинки.
 — Мне не нужны советы шестерок! — отрезал он.
 Свинка Лоуренс покраснел и заглянул в глаза незнакомца. Присутствующие с интересом ждали дальнейших событий. Они не сомневались, что парень испугается и бросится бежать.
 Рука Свинки угрожающе двинулась к карману, но она замерла после спокойных слов.
 — Если ты это сделаешь, я тебя просто убью. — Его руки продолжали спокойно висеть, но губы раздвинулись в легкой улыбке, напоминающей звериный оскал, а в глазах зажглись грозные огоньки.
 — Сядь, Свинка, — раздался из задней комнаты голос Феннелли.
 Лоуренс вернулся на свое место и смущенно сел. Незнакомец и Силк Феннелли посмотрели друг на друга.
 В комнате повисла тишина, которую нарушили шаги гостя.
 — Я пришел за работой, которую ты мне обещал.
 Феннелли оценивающе посмотрел на него, затем отошел от двери и жестом пригласил войти.
 — Долго же ты добирался, Фрэнки! — услышали ребята слова шефа, и дверь закрылась.
 Они вернулись к игре.


* * *

 Джерри сделал еще глоток хайболла.
 — Осведомитель сообщил, что этот человек организовал игорный бизнес во всем Нью-Йорке, что он собирается положить конец войне между гангстерскими группировками, которая привлекает к ним внимание общественности.
 Все это происходило во время очередной войны, которую широко освещали газеты. Пресса громко возмущалась действиями полиции, которая не в состоянии положить конец перестрелкам между бандами. Кейн намеревался создать картель, организацию, которая поделит город на участки и будет следить за поддержанием порядка. Фрэнк созвал главарей мафии Нью-Йорка на совещание.


* * *

 Если бы Феннелли знал, что произойдет, он бы, наверное, никогда не пошел на это. Фрэнсис начал помощником букмекера, но это продолжалось совсем недолго. У него оказались слишком большие организаторские способности. Очень скоро ставки уже собирал не он, а для него. Силк Феннелли взял Кейна в банду и поставил во главе своих букмекеров.
 Кроме Феннелли никто не знал, кто такой Фрэнки, но сам Феннелли держал язык за зубами. Для остальных Кейн всегда оставался темной лошадкой.
 Весь преступный мир Нью-Йорка собрался на ту встречу. Фрэнк сидел справа от Феннелли. Мадиган и Московиц из Бронкса, Луиджерро из Южного Бруклина, Толстяк Краун из Браунсвилля, «Большой Черныш» Карвелл из Гарлема, Шутз из Йорквилля, Тейлор из Ричмонда, Енсен из Куинса, Риордан со Стэйтен Айленда, Антоун из Гринвич Виллидж, Келли с Вашингтон Хайте, короче, все.
 Они собрались в номере гостиницы. Непосвященному показалось бы, что это заседание совета директоров большой компании. Перед каждым гангстером на столе лежала стопка бумаги и карандаш, стояли пепельницы, были разложены сигары и сигареты. Собрание началось около двух часов, и в открытые окна светило солнце.
 — Всем вам известно, зачем мы здесь собрались, — начал Силк Феннелли. — Губернатор собирается назначить специального окружного прокурора, чтобы он очистил от нас город. Если мы сами не наведем порядок у себя в доме, нам хана! — Силк говорил приятным, негромким голосом. Он говорил просто и доходчиво. Феннелли представлял группу деловых людей, которые надеялись найти способ защитить и сохранить игорный бизнес. Когда Фрэнки изложил свою идею, пожилой гангстер сначала расхохотался, но Кейн быстро его убедил. В самый разгар очередной гангстерской войны после гибели двух своих людей Феннелли решил последовать совету Фрэнка Кейна. — Существует способ для устранения полиции. Мы сможем жить в мире и дружбе, выбрав координатора. — Силку очень понравилось слово. Оно напоминало ему судью Лэндиса [13] , который организовал процветающую бейсбольную лигу. — Больше никакой стрельбы на улицах, никаких разгромных статей в газетах, никаких воплей о том, чтобы избавить город от нечисти.
 Бабок здесь всем хватит. Их более чем достаточно, если действовать с умом. Нам всем необходимо срочно поумнеть. У нас большой бизнес, один из самых больших в стране. Если возникает угроза, необходимо защищаться. Я предлагаю защитить наше дело сейчас, а не ждать. — Феннелли сел.
 Мадиган сразу вскочил на ноги.
 — Мне все это по душе. Но кто заставит нас не выходить за пределы территории, если кому-то вздумается расширяться?
 — Координатор, — ответил Силк Феннелли.
 — Но как? — настаивал Мадиган.
 — Переговорив с теми, кто будет вовлечен в конфликт.
 — А если уговоры не сработают?
 — Тогда физическое устранение.
 — Но тогда мы окажемся там, откуда начали! — с триумфом воскликнул Мадиган.
 Феннелли растерялся. Он не подумал об этом, но Кейн все учел. Фрэнсис быстро встал.
 — Этого мы и стараемся избежать. И мы сумеем избежать стрельбы с помощью серьезного соглашения. Если все захотят, проблему можно будет устранить.
 Моя идея заключается в следующем. — Кейн смело отобрал заслугу у Феннелли, созвавшего совещание. — Вы выбираете координатора, который организует легальную фирму. Со временем она станет нервным центром всего игорного бизнеса Нью-Йорка, она будет контролировать цены, решать непредвиденные осложнения, споры. Координатор будет следить за тем, чтобы все получали справедливую долю от прибылей. Это будет ваша фирма, она будет создана для того, чтобы защищать ваши интересы.
 — И кто будет координатором? — поинтересовался Мадиган.
 Силк Феннелли довольно откинулся на спинку стула. Он не сомневался, что Фрэнсис предложит его кандидатуру.
 — Я, — спокойно ответил Кейн.
 — Ты? — выкрикнул Феннелли и резко выпрямился. — Кто ты такой, черт побери?
 Кейн невозмутимо посмотрел на своего босса. Что-то у них не получилось, подумал Московиц. Он уже начал уставать от дел и подумывать об уходе на покой, чтобы уехать куда-нибудь подальше и спокойно прожить остаток жизни, но если восстановится хоть ненадежный, но мир, вместо постоянных распрей и войн, тогда можно будет еще поработать.
 — Я именно тот человек, который вам нужен, — спокойно объяснил Кейн. — Я единственный в этой комнате, кому нечего терять. Я никому ничего не должен, и мне никто ничего не должен. Я не извлеку никакой выгоды, если кто-то из вас получит чуть больше или чуть меньше. К тому же вы не согласитесь ни на чью кандидатуру кого-либо из присутствующих в этой комнате, кроме меня. Я ваш единственный шанс. Или я, или прокурор!
 Феннелли успокоился. «А ведь мальчик прав! — подумал он. — Я им доверяю не больше, чем они мне. К тому же Фрэнки я смогу контролировать без особого труда, а что еще нужд о!»
 — О'кей, — сказал он. — Я тебя понимаю. Кейн оглядел сидящих за столом. В глубине души он очень волновался, хотя внешне оставался абсолютно невозмутимым. «Решающий миг! — твердил его внутренний голос. — Решающий миг!»
 — Есть какие-нибудь возражения? — поинтересовался он.
 — Сколько это будет нам стоить? — полюбопытствовал Антоун.
 — Все будет зависеть от состояния дел конкретно каждого из вас. Для начала, скажем, от пяти до двадцати пяти сотен в неделю. Сумма написана на листе бумаги, которые лежат в конвертах у меня в кармане. Я приготовил конверты для всех вас. На конвертах написаны имена. Никто вас не заставляет раскрывать ваши доходы, но цена основывается на состоянии ваших финансов. — Кейн достал из внутреннего кармана пиджака конверты и раздал.
 Гангстеры с невозмутимым видом быстро вскрыли конверты.
 «Две штуки в неделю, — подумал Московиц. — Неплохо».
 Толстяк Краун поднялся с шумом.
 — Для меня это большие бабки. Мне все это не нравится. Никто не будет указывать мне, что можно делать, а что нельзя. — Он с вызовом посмотрел на Луиджерро. О вражде между ними знали все.
 — То, что вы думаете, ваше личное дело, — ответил Фрэнсис Кейн. — Перед каждым из вас лежит бумага и карандаш. Напишите да или нет и распишитесь. После этого решим, что будем делать дальше.
 После того, как все передали листки бумаги, и Кейн внимательно их прочитал, он обвел взглядом гангстеров.
 — Только вы написали «нет», — сообщил он Крауну. — Может, передумаете?
 — Черта с два! — потряс головой Толстяк Краун. — Никто не...
 — Ну что же, ваше дело! — прервал его Кейн. — Остальные не намерены идти на дно из-за какого-то дурака. — Он добавил мягко. — Вы свободны.
 — Я ухожу, но я хочу вас предупредить, — воинственно заявил Краун. — Не суйтесь на мою территорию!
 Он выскочил из комнаты и громко хлопнул дверью. Остальные с интересом смотрели на Кейна. Для них было важно выяснить, как поведет себя координатор. Его поведение всех успокоило и показало, что их выбор правилен.
 Фрэнсис Кейн подошел к телефону и набрал номер.
 — Толстяк ушел со встречи, — спокойно сообщил он и положил трубку. Потом вернулся и сел.
 — Раз все остальные в деле, продолжим наше совещание. Начнем с места для конторы фирмы. У меня есть одно на примете в Джерси-Сити...
 «Господи, — печально подумал Силк Феннелли, пока Фрэнк рассказывал о своем плане. — Этот сукин сын все предусмотрел». К этим мыслям примешивалось непроизвольное восхищение.


* * *

 — Осведомителю тогда никто не поверил, — сказал Джерри, внимательно наблюдая за лицом Мартина и надеясь увидеть на нем удивление. Но лицо Кэбелла оставалось бесстрастным, как у доктора, выслушивающего историю болезни. Доктор всегда принимает решение только после того, как выслушает все до конца. — Это смешно, сказали в полиции. Никто не мог поверить, что воротилы преступного бизнеса Нью-Йорка могут сообща пришить Толстяка Крауна. Полиция попыталась повесить это убийство на Тони Луиджерро, но ничего не вышло.
 После убийства Толстяка в городе воцарилось спокойствие. Гангстерские перестрелки прекратились, и внимание общественности постепенно перешло к другим делам, а идею назначить специального прокурора отложили в сторону.
 Все это время Фрэнки продолжал строить и укреплять свою империю. Он начал с двух комнатушек в Джерси Сити и таблички на двери «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз». Организация росла с каждым днем. Щупальцы из этой маленькой конторки расползались по всей стране во всех направлениях: Чикаго, Сент-Луис, Сан-Франциско, Новый Орлеан. Игорный бизнес Нью-Йорка превратился в самый разветвленный и мощный бизнес в Соединенных Штатах.
 К концу сорокового года две комнатушки превратились в пятьдесят на четвертом этаже огромного здания с более, чем двумя сотнями бухгалтеров, секретарей и клерков. Восемь коммутаторов связывали Фрэнка напрямую со всеми центрами игорного бизнеса в стране. Это была солидная организация, в которой все было большим.
 Фирма состояла из множества отделов. Во главе юридического отдела стоял один из самых известных в Штатах юристов, отдел по связям с прессой тоже возглавлял крупный специалист в этой области. Целый отдел работал на то, чтобы поддерживать интерес публики к азартным играм. Звучит фантастически, согласен: преступный синдикат старается, чтобы интерес к его делам не угас, но это правда. Опытные журналисты писали душераздирающие статьи о букмекерах, красочно описывали скачки, боксерские поединки и многое другое. Эти ребята ничего не упускали из виду.
 На вершине этой горы восседал Фрэнки, под руководством которого фирма с простеньким названием «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз» продолжала расти и расширяться.
 Пожалуй, самое удивительное во всем деле было то, что, невзирая на громадные размеры синдиката, о нем не знал почти никто со стороны. Еще меньше знали о Фрэнсисе Кейне. Все это продолжалось до одного прекрасного дня, когда газеты запестрели большими заголовками. Совместное интервью с мэром и губернатором заканчивалось следующим заявлением:
  "Город Нью-Йорк и штат, вся страна очутились а руках одного человека, который организовал игорный бизнес так, что он оказывает огромное влияние на экономику всей страны, на все сферы нашей жизни. 
  Он втянул в свое грязное дело стольких граждан Соединенных Штатов, стольких опутал долговыми обязательствами, что в это вовлечено значительно больше денег и людей, чем мы полагали. 
  Этот человек организовал коррупцию в масштабах, которых не знала история страны. Он вершит миллионные сделки, подкупает больших и малых чиновников. Он организовал дело так, что теперь отпала необходимость в физическом устранении не подчиняющихся его воле, хотя не счесть числа убийств и самоубийств, к которым он приложил свою руку. Он заменил эти преступления другим оружием, не менее страшным — угрозой экономического порабощения. Этого страшного человека необходимо остановить. 
  Через несколько дней губернатор штата назначит специального прокурора, единственная задача которого будет заключаться в том, чтобы остановить этого человека и поместить его туда, где ему место — за решетку! 
 Имя этого страшного человека — Фрэнсис Кейн.
  У специального прокурора одна задача — арестовать мистера Кейна". 
 Газеты подняли страшный шум. Они давно ждали какое-нибудь происшествие, но это заявление застало их явно врасплох. Газетчики бросились в архивы, но не смогли найти ни одной фотографии этого Фрэнсиса Кейна. Его описывали и высоким, и низким, и толстым, и худым. Для прессы он являлся призраком с одним именем. Оказалось, что его ни разу не арестовывали, ни разу не снимали отпечатки пальцев, никогда не составляли словесное описание. У всех на устах находился один и тот же вопрос: «Кто такой Фрэнсис Кейн? Где Фрэнсис Кейн?»
 Это заявление застало Фрэнки в Чикаго. Он отправился туда на пару дней по каким-то своим делам. Кстати, мы так и не смогли выяснить, какое дело могло заставить человека проехать полстраны ради пары дней.
 Мне кажется, что он обо всем знал. Фрэнки сел в пульмановский вагон, раскрыл первую страницу «Чикаго Трибюн», и в этот момент я вернулся в его жизнь, вернее, он в мою.
 В самом низу рядом с сообщением о несчастном случае, происшедшим с одним чикагским детективом, была напечатана маленькая заметка:
 «Джером К. Коуэн, сын бывшего мэра Нью-Йорка А. Г. Коуэна, назначен губернатором штата Нью-Йорк специальным прокурором. В задачу мистера Коуэна будет входить арест Фрэнсиса Кейна, который считается самым крупным главарем игорного бизнеса».
 Да, я должен был арестовать Фрэнки. Странный способ пробраться на верх служебной лестницы — пригвоздить к стене друга и позволить стервятникам клевать его!
 Я не хотел браться за это дело, но отец сказал: «Это твой шанс. Наплюй на дружбу. У тебя больше может и не быть такого шанса».
 Я согласился, как последний кретин, но тогда я этого еще, конечно, не знал. Первым делом я приказал вызвать Кейна на допрос. Вы прекрасно знаете, что из этого вышло. Он стоял на том берегу Гудзона и вежливо показывал нам нос.
 Через три недели напряженной работы мы не продвинулись ни на шаг. Газеты начали клевать меня, а я начал злиться. Все считали, что мне дали готовенькое дело, которое остается только передать в суд, но они ошибались. Прошли три недели, а я по-прежнему не мог даже за что-то зацепиться.
 Я решил поговорить с Фрэнки по личному телефону, который не связан с коммутатором. Может, удастся убедить Фрэнки в безнадежности сопротивления и заставить его выйти из игры, пока еще не поздно, думал я. Ведь он мой Друг!
 — "Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз".
 — Мистера Кейна, пожалуйста. — Раздался щелчок, и новый голос сообщил: — Контора мистера Кейна.
 — Мистера Кейна, пожалуйста, — повторил я.
 — Кто его спрашивает?
 — Джером Коуэн.
 — Минуточку, пожалуйста, — удивленно проговорили на том конце провода. Затем новый щелчок. — Мистер Кейн, мистер Джером Коуэн на проводе. — После очередного щелчка раздался какой-то металлический, голое: — Кейн у телефона.
 Джерри поставил наполовину пустой стакан на столик, давно забыв о коктейле. Он подошел к Мартину и Джанет и посмотрел на них сверху вниз.
 Джанет удивленно смотрела на мужа. Он никогда не рассказывал ей об этом. Джерри нервно продолжил рассказ хрипловатым голосом:
 — Это Джерри Коуэн, — сказал я.
 — Знаю. — Фрэнк говорил таким спокойным голосом, словно мы болтали каждый день. Похоже, его совсем не удивил мой звонок и мое желание посадить его в тюрьму. Создавалось впечатление, что его совсем не интересовала цель моего неожиданного звонка.
 Я заговорил быстро, боясь, что он не дослушает меня и положит трубку. Если бы нас услышал случайный прохожий, он бы подумал, что это Фрэнки прокурор, а я преступник.
 — Джером Коуэн, — повторил я. — Помнишь такого?
 — Помню.
 — Я хочу с тобой поговорить.
 — Ты уже говоришь, — так же холодно сообщил он.
 — Фрэнки, тебе необходимо бросить все это. Ты же знаешь, что за твоим скальпом охотятся. Ты не сможешь всю жизнь скрываться. Мы были когда-то друзьями. Послушай моего совета — уходи, пока не поздно.
 — Ты для этого позвонил?
 — Да, Фрэнк. Ради Бога, выслушай меня...
 — Я уже выслушал. — В его голосе послышались стальные нотки. — Мистер Коуэн, я знаю, что у вас есть работа, которую вы должны делать, но не надейтесь, что я буду делать ее за вас.
 — Но Фрэнки, я не это имел в виду, — запротестовал я. — Я хочу помочь тебе.
 Он коротко рассмеялся.
 — Ты поможешь мне, если не будешь совать свой нос не в свое дело.
 — Хорошо, если ты так хочешь...
 — Я еще могу быть вам чем-нибудь полезен, мистер Коуэн? — спросил он странным голосом.
 — Нет. — Я внезапно устал. — В детстве все было просто. Мы дружили: ты, Мартин и я...
 — Я знаю. — Его голос неожиданно изменился и стал теплым и дружеским.
 Фрэнки положил трубку.
 Я тоже положил трубку и растерянно уселся в свое кресло. Так я, наверное, просидел с час. Я был в отчаянии. Я знал, что он побил меня. Как всегда, Фрэнки оказался сильнее. У меня возникло ощущение, что я никогда не смогу победить его... никогда.
 Я обвел взглядом кабинет. Сейчас я ненавидел все то, к чему стремился с самого детства. Каким же дураком я был, когда мечтал стать прокурором, сделать карьеру. Я решил подышать свежим воздухом и подумать. Надел шляпу и вышел в приемную.
 — Я ухожу, — буркнул я секретарше. — Сегодня больше не вернусь.
 Я сел в машину и поехал за город, и... и... — Джерри растерянно замолчал. Он молча смотрел на Мартина и Джанет сверху вниз и пытался проглотить ком, подступивший к горлу.
 Джанет взяла его за руку и заставила подойти к себе. Джерри сел и закрыл лицо руками.
 — Остальное вы знаете, — пробормотал он.
 Джанет смотрела на Мартина поверх головы мужа. На ее лице светилось сочувствие, любовь и понимание. Она сказала Джерри, но Кэбеллу показалось, что она говорит с ним.
 — Мы знаем, дорогой. Поэтому мы и сделали то, что должны были сделать.
 В ее глазах появилось какое-то странное выражение. Казалось, она смотрит куда-то вдаль... в будущее. В голосе послышались таинственные нотки.
 — Что бы ты сделал, если бы тебе разрешили прожить жизнь сначала, — спросила она у Мартина. — Чем бы ты помог Фрэнсису?
 — Но это же абсурд! — Кэбелл вскочил на ноги. — Мы все знаем, что он мертв.
 — А что бы ты сделал, если бы он был жив? — Глаза Джанет загорелись.
 Часть 6


* * *


 Глава 1

 Когда я вернулся с обеда, Феннелли ждал меня в кабинете. Я сел за стол и нажал кнопку внутренней связи, чтобы предупредить секретаршу о своем приходе (я поднялся на личном лифте). Отчет, который мне готовили каждый день к часу дня, уже лежал на столе. Перед тем, как начать разговор с Феннелли, я спрятал бумаги в стол.
 Затем посмотрел на Силка, который стоял передо мной. Казалось, он немного нервничает. Может быть, посторонний человек, который не знал его, как знаю я, и не заметил бы этого, но я сразу обратил внимание на нарочитую неподвижность рук, слегка поджатые губы и еще кое-какие маленькие признаки, которые выдавали его.
 — Садись, Силк, — улыбнулся я и закурил. — Что-нибудь случилось?
 — За нас взялись по-настоящему, Фрэнк. Он, наверное, подумал, что открыл мне большую тайну! Да я уже шесть недель не рисковал появляться в Нью-Йорке, а он мне рассказывал, что за нас взялись по-настоящему. Я промолчал.
 Фённелли положил на стол свою черную шляпу.
 — Серьезно, Фрэнк. Они взялись за нас по-настоящему. Коуэн ездил к губернатору и выпросил у него разрешение заняться сначала нами, раз он пока тебя не может взять.
 И это мне было известно. Я платил одному парню из аппарата губернатора две сотни в неделю, чтобы он держал меня в курсе. Он сообщил про эту встречу, и у меня сейчас в столе даже лежала запись их беседы. Я продолжал молчать. Силк не сводил с меня взгляда. Увидев, что я продолжаю молча курить, он заговорил опять:
 — Мы должны что-то сделать. Ребята обеспокоены.
 — Кто?
 — Мадиган, Московиц, Келли, Карвелл, вся банда.
 — Ты тоже?
 — Да, — кивнул он и сел.
 Я рассмеялся. Вспомнилось время, когда я считал этих типов крутыми парнями и думал, что они не боятся ни Бога, ни черта. Сейчас я думал иначе. Они были круты, но когда что-то происходило, сразу бежали к папочке.
 — Что ты от меня хочешь? — резко спросил я.
 — Неужели ты никак не можешь выйти на Коуэна? — Силк покраснел.
 — Я уже тебе говорил, что пытался, но у меня ничего не получилось, — солгал я. Я даже не пытался договориться с Джерри. — Он не клюнет.
 — А как у него с прошлым?
 — Этот тип всегда вел такую праведную жизнь, что это просто отвратительно, — рассмеялся я. — В его личной жизни совсем не за что зацепиться.
 — А семья?
 — Старика ты сам прекрасно знаешь. Неужели ты надеешься, что за него можно ухватиться? Это же великий нью-йоркский политик! — рассмеялся я. Если бы ребята попробовали подъехать к старику, он бы мигом с ними разобрался, и они прекрасно это знали.
 — Жена? — не сдавался Фённелли.
 — Ничего не выйдет. Я ее уже проверил. Знакомы с детства, помолвка сразу после школы, ни одной измены. Короче, идеальная пара.
 — Ну должен же существовать способ, с помощью которого его можно было бы остановить, — прошептал Силк.
 Я обошел стол и посмотрел на него сверху вниз.
 — Конечно, все очень просто. Мне нужно отправиться к нему и сказать: «О'кей, ребята, а вот и я! Чем могу служить?» — Я погасил сигарету в пепельнице и повернулся к Силку. — Всего лишь дел-то!
 — Ты же знаешь, мы не это имеем в виду, Фрэнк. — Он поднял руки.
 — Откуда мне знать, что у вас на уме? — сердито спросил я. — Я только знаю, что, едва что-то происходит, вы бежите сюда похныкать. Неужели вы не понимаете, что они усиливают давление и ждут, когда кто-нибудь из вас не выдержит и расколется? Потом они преспокойненько возьмут всех нас. Сидите тихо и не вякайте! Предоставьте думать мне и перестаньте паниковать. Вы поручили мне работать на вас, и я работаю. — Я повернулся и заглянул ему в глаза. Затем добавил другим голосов: — Если, конечно... вы, ребята, чем-то недовольны...
 — О нет, Фрэнк, мы всем довольны, — слишком быстро запротестовал Силк.
 Я тоже знал, о чем они шепчутся в Нью-Йорке. Если им дать волю, они мигом бросят меня на растерзание волкам.
 — Передай, чтобы они перестали трястись. Скажи, что все под контролем. Если будут меня слушать, не пропадут! Я устроил все так, что каждого, кого схватят, выпустят через полчаса под залог. Пусть продолжают работать, пока я не дам сигнал.
 Силк взял шляпу и направился к двери.
 — Я им передам все, что ты сказал, Фрэнк, — с уважением проговорил он, но глаза предательски позеленели.
 — Ты задолжал девять штук на прошлой неделе, — переменил я тему разговора. — Раз уже пришел, спустись к Джо Прайсу и уладь это дело.
 — Хорошо, Фрэнк. — Он взялся за ручку и окинул взглядом комнату.
 — И, Силк... — Я хорошо знал этого старого лиса. — Не забывай, что я помню, как ты когда-то хотел сам занять это место. У меня хорошая намять.
 — Ты тоже не забывай, — произнес своим странным голосом Силк, — что если бы не я, ты бы никогда не сидел на этом месте.
 — Я помню, — спокойно ответил я. — Поэтому я и разговариваю с тобой так вежливо.
 Он на мгновение замешкался, словно хотел что-то сказать, но не решался. Потом вышел и тихо закрыл за собой дверь. Главная беда с этими ребятами заключалась в том, что они слишком долго помыкали людьми и забыли, что сами тоже люди, и ими тоже можно командовать.
 Я снял трубку.
 — Соедините меня с Алексеев Карсоном. — Карсон был главным адвокатом фирмы. Я хотел поручить ему проработать идею, которая пришла мне в голову во время разговора с Феннелли — установить залоговый фонд, чтобы наших людей сразу выпускали. Иногда после таких разговоров появлялись неплохие мысли. Жаль только, что мне приходилось самому обо всем думать.
 После разговора с Карсором я улыбнулся и принялся за работу. Легкая и красивая жизнь была невозможна без тяжелой работы.
 В пять часов вечера вошла секретарша с вечерним отчетом.
 — Какие-нибудь новости о «Танфоране»? — спросил я, прочитав отчет.
 — Нет, мистер Кейн.
 Я снял трубку и попросил соединить меня с Прайсом. Джо Прайс, мой главный бухгалтер, здорово разбирался в арифметике. Я откопал его в маленькой фирме, в которой он зарабатывал сотню в неделю. Мне показалось, что парню можно найти лучшее применение, и я оказался прав. Сейчас он получал у меня штуку в неделю и не за красивые глазки.
 — Как дела с «Танфораном»?
 — Мы в минусе. Восемь тысяч, — ответил он сухим бухгалтерским голосом. — Фонд опустился почти на тридцать.
 — А сегодня?
 — Если останемся при своих, можно будет считать, что нам повезло.
 — О'кей. — Я положил трубку, понимая, что все время выигрывать нельзя.
 Секретарша продолжала стоять у стола.
 — Вас ждет одна женщина... мисс Ковилль.
 — Как ей удалось пройти наверх? — удивился я. — Я не знаю никакой мисс Ковилль.
 — Не знаю, мистер Кейн. — Девушка взяла отчет. — Мисс Ковилль сказала, что вы ее знаете. Она сестра Мартина.
 — Ах да! — Еще бы я ее не знал. Какого черта здесь делает Рут? Я спросил после небольшой паузы: — Атлисон еще не пришел, мисс Уолш?
 — Пришел. — Она направилась к двери. — Сказать ей, что вы заняты?
 — Да, — кивнул я после некоторых раздумий.
 Секретарша вышла. Мне, конечно, хотелось повидать Рут, но лучше этого не делать. Она, естественно, вспомнит, что тогда в больнице был именно я, несмотря на то, что я немного поправился и вырядился в двухсотдолларовый костюм. Нет уж, лучше все оставить, как есть!
 Через несколько минут в кабинет вошел Аллисон, вечерний секретарь. Мне требовалось два секретаря — один днем, второй вечером. Я нередко засиживался допоздна.
 — В чем дело? — спросил я.
 — Вас хочет видеть мисс Ковилль, — ответил он. На его красивом женоподобном лице было странное выражение. Аллисон всегда вызывал у меня неприязнь. Как может нравиться мужик, который отлично знает стенографию?
 — Я ведь велел мисс Уолш отправить ее домой.
 — Она все еще ждет, сэр. — Он очень редко смотрел мне в глаза, как сейчас, и я с удивлением заметил, что у него волевой подбородок. — Она сказала, что вы обещала принять ее.
 Я сдался. Ладно, поговорю с Рут, чтобы отвязаться.
 — Хорошо, пусть войдет.
 Когда Аллисон открыл дверь, чтобы впустить Рут, я встал. Рут на секунду задержалась на пороге, не сводя с меня взгляда. Она была в дымчатом серо-голубом костюме, отлично гармонировавшим с ее голубыми глазами.
 — Это ты, — сказала она, дождавшись, когда Аллисон выйдет, и подошла к столу.
 — А ты кого надеялась увидеть? — Рут протянула руку, но я сделал вид, что не заметил ее.
 Она опустила руку, и в ее глазах появилось сомнение.
 — Не знаю, — слегка нервно ответила девушка. Затем добавила более спокойным голосом: — Значит, я не ошиблась. Тогда в больнице это был ты!
 — Ну и что это доказывает?
 — Ничего, наверное. Просто я подумала... Мы продолжали стоять по обе стороны стола и смотреть друг на друга, как боксеры на ринге.
 — Что тебе нужно?
 — Я хотела увидеть тебя... — Сейчас Рут говорила абсолютно спокойно. Хотела убедиться, что ты тот самый парень, который много лет назад приходил к нам домой.
 — И это все?
 Рут упрямо выставила вперед подбородок. Она не очень изменилась за эти годы.
 — Зря я, похоже, пришла. Мартин и Джерри предупреждали...
 Я подбежал к ней и закрыл ладонью рот.
 — Заткнись, дура! — хрипло прошептал я. — Неужели ты не понимаешь, что за мной следят, что следят за всеми, кто сюда приходит? Не пойму, какого черта вы не можете оставить меня в покое?
 Рут Кэбелл с трудом сдерживала слезы. Ее глаза блестели, нижняя губа дрожала. Она опустилась на стул.
 — Я не знала... Я не подумала...
 — В этом-то вся беда! Ты не подумала!
 — Я хотела только помочь.
 — Кому? Мне? — с сарказмом полюбопытствовал я. — Очень много ты мне можешь помочь! Если через тебя выйдут на Мартина и особенно Джерри, дело будет дрянь! Лучшее, что ты можешь сделать — больше не приходить сюда.
 Рут уже взяла себя в руки. Она встала и холодно сказала:
 — Извини, я ошиблась. Напрасно я пыталась тебе помочь. Ты ни капельки не изменился. Никто не может помочь тебе, ты даже не даешь никому возможности попробовать это сделать. Ты будешь продолжать заниматься своим грязным бизнесом, пока тебя не арестуют. Мне жаль, что я пришла. — Она направилась к двери.
 Я смотрел на Рут. Как хотелось сказать, что я страшно рад ее видеть, что я скучал по старым друзьям! Но я боялся. А вдруг ее подослал Джерри? Откуда мне знать, что это не ловушка?
 — Извини за грубость, — мягко проговорил я.
 — Все в порядке. Заслужила. Надо было подумать, прежде чем идти. — Она подошла к двери. — Прощай.
 Я подошел к Рут и взял за руку.
 — Спасибо, что пришла.
 Мы стояли, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Рут прижалась ко мне, и я почувствовал, как ее губы пробежали по моим.
 — Помнишь, что ты сказал много лет назад? «Теперь мы друзья».
 — Прощай!
 Девушка вышла и закрыла за собой дверь.
 Я попросил Аллисона прочитать справку по «Танфорану». Пока он искал бумаги, я задумался о жизни. Совершенно глупо и нелепо! Сейчас не время влюбляться в кого бы то ни было. А собственно говоря, почему не время?

 Глава 2

 Я долго сидел за столом, задумавшись. Вошел Аллисон, включил свет и вышел. Время летело незаметно. За последние несколько лет я прошел длинный путь и добился того, чего всегда хотел. У меня были деньги, я отлично одевался, прекрасно ел, вел роскошную жизнь. Что еще нужно для счастья?
 Женщина? Черт побери, да мне стоило только щелкнуть пальцами и мигом бы примчалась толпа самых красивых женщин! Нет, в женщинах недостатка нет.
 Друзья? Возможно. Но давным давно я понял, что не могу позволить себе друзей, если хочу добиться намеченной цели. За все, что я сейчас имел, я был вынужден отдавать что-то свое. К тому же друзья не способны дать то, что у меня сейчас есть.
 Я повернулся на стуле и выглянул в окно. На противоположном берегу раскинулся сверкающий огнями Нью-Йорк. Странно, там нет ничего, чего бы я не мог достать здесь, но все же меня тянуло туда. Может, город приковал меня к себе невидимыми цепями? Я встал, подошел к окну и закурил.
 Рут выбрала отличное время для визита. Интересно, зачем она приходила? Неужели ее действительно послал Джерри. Я уже давно уяснил, что в нашем деле невозможен даже малейший риск. Первая же ошибка оказывалась обычно последней.
 Но если бы Джерри Коуэн не стал специальным прокурором, все могло быть иначе.
 Зазвонил телефон. Я подошел к столу и снял трубку.
 — Я подготовил справку по «Танфорану», — сообщил Аллисон.
 Я удивленно взглянул на часы. Почти два часа ночи. Мне казалось, что еще рано. Я проголодался и устал.
 — О'кей, что там? — Я выслушал цифры и положил трубку.
 Нью-Йорк по-прежнему лежал на противоположном берегу Гудзона. Я устало сидел за столом и думал. Перед тем, как уйти, необходимо сделать еще одно очень деликатное дело. Я достал из стола папку с документами Аллисона, которые мне принесли позавчера, и нажал кнопку вызова секретаря.
 — Да, сэр?
 — Входите и присаживайтесь. Я хочу с вами поговорить.
 По его лицу пробежало удивление.
 — Да, сэр. — Он сел. Я протянул ему папку.
 — Просматривал ваши документы, — сообщил я. — Очень странно.
 — В каком смысле, сэр? — сразу насторожился Аллисон. Несмотря на желание казаться спокойным, в голосе слышалась легкая тревога.
 — Можете не говорить «сэр», когда мы одни, Аллисон. Это все чушь собачья! Люди используют все эти слова только для того, чтобы скрыть свои чувства по отношению друг к другу. Меня все называют Фрэнком.
 — Я Эдвард. Эд, — кивнул он.
 Я взглянул на секретаря. Не дурак. Он очень хотел задать вопрос, но промолчал. Несколькими часами раньше на меня произвел впечатление его волевой подбородок. Сейчас же я заметил на его лице другие признаки мужской силы: тонкие губы, голубые и решительные глаза.
 — Вам наплевать на эту работу, так ведь? С вашим прошлым очень странно, что вы работаете здесь. — Я открыл папку. — Колумбийский университет: факультет экономики, 31, юридический факультет, 34.
 — Нужно же что-то есть. — Аллисон улыбнулся, чувствуя сейчас себя более уверенно. — Голод не смотрит на родословную, на ученые степени.
 Мне понравился ответ. Парень мне все больше и больше нравился, несмотря на то, что я о нем знал. Молодец, не стал отрицать, что занимает место ниже своих возможностей и говорить: «О нет, мистер Кейн! Я мечтал об этой работе с детства!» Я тоже улыбнулся.
 — Не вешай мне лапшу на уши, Эд! Твои старики далеко не бедняки.
 Он попытался сменить пластинку. В его голосе послышались насмешливые нотки.
 — Не хотелось заниматься скучнятиной в адвокатской конторе или какой-нибудь компании.
 — И ты пришел сюда, — улыбнулся я.
 — Да.
 — И как здесь, интересно?
 — В некотором роде, — кивнул Аллисон. — Хотя не совсем все же то, что я ожидал.
 — А что ты ожидал? Лужи крови на коврах? Это такой же бизнес, как и все остальные. — Теперь настала моя очередь улыбаться. Он начал злиться, и я заметил это. Парень не любил, когда над ним смеются. — Сколько ты здесь работаешь, Эд?
 — Около восьми месяцев. — Я заметил, что он не назвал меня по имени, но и перестал говорить «сэр» и «мистер Кейн».
 — Сколько получаешь?
 — Сотню в неделю.
 — А что бы ты сказал, если бы я поднял тебе жалованье до двух сотен? — поинтересовался я.
 — Ну... — немного удивленно пробормотал он. — Ну я бы вас поблагодарил.
 Я опять рассмеялся. Хороший ответ.
 — А что ты готов для этого сделать?
 — Что вы имеете в виду, сэр?
 — Допустим, я бы тебе сообщил, что министерство юстиции и ФБР пытается найти в моем окружении человека, который бы стал рассказывать им о моих делах. Допустим, я бы предложил тебе стать этим человеком... я мог бы это устроить. Ты бы стал передавать им информацию, которую я бы тебе давал?
 Аллисон встал и удивленно уставился на меня сверху вниз.
 — Так вы все знаете? — Он схватился за край стола так, что пальцы побелели от напряжения, и наклонился ко мне.
 — Что знаю? — мягко поинтересовался я.
 — Ну что я из министерства юстиции, — уныло объяснил он.
 Мне стало немного его жаль, и я выругал себя. Почему я всегда жалею не тех, кого надо? Если бы я его вовремя не раскусил, он бы меня заложил со всеми потрохами.
 — А, это... — безразлично произнес я. — Я знал это, еще когда нанимал тебя.
 — И тем не менее вы взяли меня? — мрачно поинтересовался Эд.
 — Конечно! — Я улыбнулся, увидев изумление на его лице. — Мне необходим опытный секретарь. — Он хотел что-то сказать, но я не дал ему прервать себя. — Садись. — Я устало махнул рукой. — К чему эти театральные эффекты? Я не собираюсь тебя выгонять... я веду дела иначе. Я же тебе только что сказал, что я занимаюсь вполне нормальным бизнесом.
 Он молча опустился на стул.
 — Ты проработал восемь месяцев и за это время не выяснил ничего полезного для своего министерства. Фирмой руковожу я. Как ты знаешь, у нас многочисленные интересы. Мы занимаемся многими вещами: игральными автоматами, джук-боксами, клубами и ресторанами, кое-что производим. Мне нравится, как и многим другим, игорный бизнес. Все доходы соответствующим образом вносятся в бухгалтерские книги. Я не совершаю никаких преступлений. Короче, перед тобой полная картина абсолютно легальной фирмы, которая на все сто процентов является тем, что гласит вывеска на двери.
 Парень помолчал, потом посмотрел мне прямо в лицо. Сейчас я уже не испытывал к нему неприязни.
 — Я рад, что все кончилось, — улыбнулся он.
 Я рассмеялся и закурил. Я тоже был рад. Если бы он только знал, как близко подобрался ко мне. Я раскусил его только вчера и только вчера понял, что стоял на краю гибели.
 — Пожалуй, я пойду. — Аллисон встал.
 — Как хочешь. — Когда он медленно подошел к двери, я добавил: — Мне по-прежнему нужен хороший секретарь.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Можешь отдать свой значок и работать у меня. Впрочем, все можно даже оставить, как сейчас. Мне наплевать, что ты там рассказываешь про меня.
 — Нет, так будет некрасиво!
 — Почему? — удивился я. — Никто, кроме нас, не узнает об этом разговоре.
 — Нет, — повторил Эдвард Аллисон. — Это нечестно.
 Честно, нечестно, черт побери! Неужели он думал, что шпионить за мной, честно? Я рассмеялся.
 — Решай.
 Парень вышел из кабинета.
 Я повернулся на стуле и посмотрел на Нью-Йорк, который продолжал подмигивать, как обычно маня.

 Глава 3

 Только доехав до середины моста через Гудзон, я начал понимать, какой я дурак.
 Из конторы я ушел без четверти одиннадцать и отправился в гараж за машиной.
 — Майк, у тебя не найдется на вечер машины? — спросил я старого механика.
 Десятидолларовая банкнота помогла ему найти свободную машину.
 — Конечно, мистер Кейн. — Он показал в улыбке беззубые десны, зашел в гараж и через несколько минут выехал на маленьком «плимуте». Я сел за руль и взглянул на приборный щиток. Индикатор показывал полный бак.
 — Кстати, Майк, чья это машина?
 — Босса, — рассмеялся он. — Не беспокойтесь, я его предупрежу.
 — Спасибо, Майк. — Я нажал на газ и выехал на улицу. Паром бы перевез меня быстрее, но я поехал через мост, не желая быть узнанным.
 Сбросив скорость, свернул с Риверсайд Драйв на Сто тридцать пятую улицу и направился на Бродвей. Забежал там на несколько минут в аптеку, чтобы узнать адрес Рут. Открыл телефонный справочник и начал водить пальцем по страницам.
 «Кэбелл Рут, 100, Восточная Сороковая улица, Мюррей Хилл, 7 — 1103».
 Минут через пятнадцать я остановился перед огромным белым жилым домом на углу Парк авеню, вошел в холл и взглянул на часы. Начало первого. Я вызвал лифт.
 Двери открыл сонный лифтер.
 — Мне к Кэбеллам, пожалуйста.
 — Хорошо, сэр. — Он закрыл двери, и лифт начал подниматься. — Доктор Кэбелл живет на пятом этаже, квартира 512. — Парень ловко открыл двери и смотрел мне вслед, пока я шел по коридору. Остановившись у двери, я оглянулся. Он закрыл двери, и лифт начал спускаться. Я позвонил.
 Потом поднял воротник пальто и надвинул шляпу на глаза. Хоть бы она оказалась дома.
 Дверь открыл незнакомый мужчина.
 — Мисс Кэбелл здесь живет? — спросил я. Из гостиной доносились приглушенные голоса. По звукам я понял, что там собралось немало народа. — Я из ее конторы. Мистер Ковилль.
 — Входите. — Мужчина впустил меня в прихожую. — Я скажу, что вы пришли. — Он с любопытством посмотрел на меня и пошел по коридору.
 Я не стал опускать воротник и снимать шляпу. В конце маленькой прихожей находилась открытая дверь, из которой доносились голоса.
 — Рут, к тебе пришел мистер Ковилль с твоей работы.
 Через секунду я услышал ее ответ:
 — Я на минуточку. Только выясню, что ему нужно.
 Бледная Рут вышла в прихожую и подошла ко мне.
 — Зачем ты пришел? — с тревогой прошептала она.
 — Ответный визит вежливости, — улыбнулся я.
 — Ты должен уйти. Здесь Джерри. Тебе нельзя оставаться.
 — Ты же не ушла из моей конторы, не поговорив со мной. Я тоже заслуживаю разговора.
 — Как ты не понимаешь! — Рут положила руку на рукав моего пальто. — Если Джерри тебя увидит, он будет обязан сдать тебя полиции. Уходи!
 — Не думаю, что он сдаст меня полиции, — улыбнулся я.
 Ситуация мне начинала нравиться. Ходьба по тонкому льду всегда возбуждает.
 — Сдаст. — Рут придвинулась вплотную, и я почувствовал неясный аромат, который вызвал щемящую тоску по прошлому. Сначала я не мог понять, в чем дело, потом вспомнил. Такими же духами пользовалась Мэрианн. — Он сдаст тебя полиции, — повторила Рут. — Ты его не знаешь.
 — Я его не знаю? — Я вспомнил наш разговор несколько недель назад. — Ничего, рискну. Аромат ее духов щекотал ноздри.
 — Уходи, пожалуйста.
 Тут я ее поцеловал. На какую-то долю секунды Рут замерла. Холодные губы неожиданно потеплели и раздвинулись, а руки обхватили меня за шею. После Мэрианн я целовал многих женщин, но ни одна не заставляла меня трепетать, как Мэрианн. Этот поцелуй был и похож, и в то же время отличался от поцелуя Мэрианн. Я не мог, да и не пытался объяснить это.
 Она отняла губы, но я продолжал обнимать ее. Я чувствовал, что тону в глубоких голубых озерах ее глаз.
 — А теперь, пожалуйста, уходи! — прошептала Рут. Она подняла руку и погладила кончиками пальцев мой подбородок.
 Я уверенно улыбнулся.
 — Нет, я просто так не уйду. Уйду, если ты поедешь со мной.
 Она молчала. Я начал снимать пальто.
 — Хорошо. Я поеду с тобой. Подожди на улице.
 — Я подожду здесь.
 — Ладно, — сдалась Рут после некоторых колебаний. — Только будь осторожнее.
 Она вышла в комнату и что-то быстро объяснила гостям. Затем к двери двинулись две тени. Я отвернулся к стене и стал разглядывать маленькую картину. Краешком глаза увидел Мартина, который не смотрел в мою сторону. Я не мог расслышать, что он говорит, только разобрал последние слова. Он просил Рут быть осторожнее. Рут держала в руке пальто и бросала на меня тревожные взгляды. Потом рассмеялась и отправила брата к гостям.
 — Можно я помогу тебе надеть пальто? — улыбнулся я.
 — Я надену его в коридоре. Чем быстрее ты отсюда уйдешь, тем спокойнее я буду себя чувствовать.
 Я рассмеялся и открыл дверь.
 Лифтер как-то странно посмотрел на нас. Мы спустились, не произнеся ни слова, и молча подошли к машине. Я открыл дверцу, дождался, когда она сядет, затем обошел машину и сел за руль.
 — Ну и колымага! — неожиданно улыбнулась Рут.
 — Я тебя понимаю! — расхохотался я. — Ты ожидала увидеть роскошный лимузин. Извини, что я тебя разочаровал, но я не мог приехать на своей машине. Ее сейчас знает каждый фараон в Нью-Йорке.
 — Ты с ума сошел, приехав сюда! — Ее улыбка быстро погасла.
 — Не больше тебя. — Я завел мотор, и мы тронулись с места. Свернув на Парк авеню, спросил: — Куда?
 — А куда ты можешь поехать?
 Она права, подумал я. В этом городе для меня сейчас нет ни одного безопасного места.
 — Я знаю одно местечко, где буду в безопасности, — ответил я.
 Рут догадалась, куда мы едем, только на мосту в Джерси. В гараже мы пересели в мою машину.
 — Эта тебе больше нравится? — улыбнулся я.
 — По крайней мере, она больше похожа на то, что я ожидала увидеть.
 Мы поехали на огромном черном двенадцатицилиндровом «кадиллаке».
 Я снимал в отеле «Плаза» трехкомнатный номер, который меня вполне устраивал. Прислуга поддерживала порядок, носила еду, выполняла малейшие прихоти. Короче, я ни о чем не беспокоился. Мне нравилась жизнь, которая не позволяла никому ко мне приблизиться. Я открыл дверь и улыбнулся.
 — Входи.
 Рут вопросительно посмотрела на меня и вошла. Закрыв дверь, я обнял ее и поцеловал. Да, все верно, поцелуй другой, но такой же божественный.
 Неожиданно девушка оттолкнула меня.
 — Ты для этого хотел меня видеть? — задыхаясь, воскликнула Рут.
 Я улыбнулся в темноте. Откуда мне знать, зачем я хотел ее видеть, я уже начал не доверять своим чувствам. Я подошел к стене и включил свет. Бросил пальто на стул, снял телефон и попросил соединить с прислугой. Пока нас соединяли, я наблюдал за Рут, которая придерживала пальто руками, будто боялась снять его.
 — Нет, дорогая. Я проголодался и хотел с кем-нибудь поболтать о прошлом за ужином.
 Нижняя губа Рут задрожала, и она с трудом сдержала слезы.
 — Ты все тот же, — горько заметила она и направилась к двери. — По-прежнему можешь ответить на любой вопрос.
 — Прислуга, — произнесли на том конце провода.
 — Я перезвоню, — торопливо сказал я, бросил трубку и побежал за Рут. Догнал ее у самой двери и схватил за плечи. — Если бы я не хотел так сильно тебя видеть, я бы не поехал за тобой в город.
 Она позволила мне отвести себя от двери. В глазах Рут блестели слезы.
 — Тогда почему ты ничего не говоришь о своих чувствах? — тихо спросила девушка. — Или ты так привык их скрывать, что забыл об их существовании?
 Я поцеловал уголки ее глаз. Может, в ее словах что-то и было. Неожиданно Рут крепко меня обняла и поцеловала.
 — Я люблю тебя... эгоистичное, глупое животное! — прошептала она, прижимаясь губами к моим губам. — Я любила тебя вею жизнь. Я никого не любила, кроме тебя.
 Я крепко обнял ее. Внезапная сладкая боль в сердце сказала, что это правда, но любовь Рут не явилась для меня новостью. Я знал о ней еще после нашей встречи в больнице.
 Зазвонил телефон, и Рут испуганно взглянула на меня. Я успокаивающе улыбнулся и подошел к столу.
 — Прислуга, мистер Кейн. Вы нам звонили?
 Я посмотрел на девушку и громко сказал, чтобы она услышала:
 — Прислуга! — Она улыбнулась. — Принесите, пожалуйста, холодного цыпленка на двоих и бутылку «Пайпер Хейдсика» 29 года. — Я положил трубку и вернулся к Рут. — Может, разденешься?
 Она сняла пальто. Ее глаза горели, а кожа после холодного воздуха порозовела. Рут была в простом черном платье.
 — Куда ты смотришь? — улыбнулась она.
 — На тебя. Ты очень красивая. — Она действительно была очень красивой.
 — Это ты от голода.
 Мы улыбнулись и неожиданно почувствовали близость. Она инстинктивно протянула руку, и я взял ее, бросив пальто на стул рядом со своим.
 Мы сели на диван. Ее рука лежала в моей, голова покоилась на моем плече. Мы долго молчали. Я закрыл глаза и впервые за долгие годы почувствовал покой и удовлетворение. Я будто вернулся в детство, в дом к дяде Моррису. Мы, счастливые, молча сидели в гостиной, и каждый знал, что остальные счастливы.
 Я спрятал лицо в ее волосы. Она повернулась ко мне, и мы посмотрели друг на друга. В ее глазах виднелся вопрос: ты меня любишь? Я видел его, она могла не произносить его вслух. Наверное, Рут удовлетворил ответ моих глаз, потому что она поцеловала меня.
 Она опять положила голову мне на плечо и прошептала:
 — Я не дура, дорогой, я просто немного сошла с ума от счастья. Все это произошло только потому, что я так долго мечтала об этой минуте. — Она неожиданно взглянула на меня и провела пальцем по моей щеке. Ее глаза испуганно расширились. — Это, наверное, сон. Когда я проснусь, ты исчезнешь.
 Я взял ее за руку и поцеловал ладонь.
 — Это не сон.
 Рут довольно вздохнула и вновь положила голову мне на плечо. Меня опять охватил покой и мир. Все правильно, я вернулся домой.

 Глава 4

 В дверь негромко постучали.
 — Войдите! — крикнул я, вставая.
 В номер вошел официант, толкая перед собой маленькую тележку.
 — Расставить, сэр? — вежливо поинтересовался он, протягивая салфетки и выставляя тарелки на стол.
 Я взглянул на Рут, которая слегка покачала головой.
 — Нет, спасибо. — Я дал ему на чай и подписал чек. — Мы сами.
 Он поклонился и вышел. Пока я открывал и разливал вино, Рут положила мне на тарелку кусок цыпленка. Мы сели и принялись за ужин. Я сильно проголодался и молча и быстро ел.
 — А ты действительно не изменился, — заметила Рут, наблюдая за мной. — Ешь все так же быстро, как и раньше. Я помню, что ты и в детстве прямо глотал еду.
 — Проголодался. — Я вцепился в цыплячью ножку. — Я еще не ужинал.
 Через несколько минут я закончил есть, откинулся на спинку стула и закурил. Когда Рут тоже закончила ужинать, я предложил ей сигарету. Мы уселись на диван, и я огляделся по сторонам. Гостиная была обставлена дорогой мебелью, которую я выбирал сам, но до сегодняшнего вечера номер казался лишь местом, в котором я спал, хранил свои вещи, а не домом.
 Я притянул к себе Рут и обнял за талию. Она удобно устроилась у меня на руке. Свободной рукой я погасил сигарету и включил радио, стоявшее рядом с диваном. Какой-то Оркестр играл прекрасную музыку. Обычно я предпочитал что-то более быстрое, но сейчас медленная музыка вполне подходила к моему настроению.
 Рут тоже погасила сигарету и прижалась ко мне. Вернулся официант, за посудой. После его ухода я выключил люстру и оставил маленькие лампы у дивана.
 — Почему ты убежал из больницы, Фрэнки?
 — Не знаю, — медленно ответил я. — Если бы знал, наверное, не убежал бы.
 — Тогда тебе было совсем тяжело.
 Я не ответил, не желая вспоминать прошлое. Некоторые вещи лучше забыть.
 — Ты что-нибудь знаешь о своих родственниках? — спросила Рут.
 — Нет. Они словно в воду канули.
 — Жалко! Я понимаю, как им сейчас тяжело. Я сама почти перестала надеяться, что увижу тебя.
 — А что, это было бы так плохо? — Я слабо улыбнулся.
 — Ты даже никогда не сможешь узнать, как это было бы плохо. Я бы ждала тебя всю жизнь и превратилась в старую деву.
 — Только не такая красавица, — вновь улыбнулся я. — Вокруг столько мужчин.
 — Конечно, но они не ты. Я всегда хотела только тебя.
 — Готов поспорить, ты говоришь это всем парням, — рассмеялся я.
 Она тоже рассмеялась, но глаза оставались серьезными.
 — Еще бы! Это же входит в сценарий.
 — Расскажи еще, милая. Мне так нравится, когда меня хвалят.
 — Зря смеешься. — Рут слегка нахмурилась.
 — Нет, я серьезно. Кто же не любит лести. Я — так прямо от нее таю.
 Она положила голову мне на плечо, и мы замолчали. Затем Рут посмотрела на меня.
 — Фрэнки, мне страшно, Я боюсь тебя потерять.
 — Не беспокойся, крошка, — уверенно ответил я. — Ты не потеряешь меря, даже если захочешь.
 — Я не этого боюсь, — нахмурилась Рут. — Я боюсь, что тебя арестуют.
 — Им не взять меня! Как бы они ни старались, им не состряпать дело. У нас все законно.
 — Так, значит, правда все, что о тебе говорят? — Рут отодвинулась.
 — Ты же знаешь людей. Им нравится слушать собственный голос, — пожал я плечами.
 — Но это не просто слова? Это правда, что ты руководишь всем игорным бизнесом Нью-Йорка? — продолжала допытываться Рут.
 — Ну и что, если правда? Кто-то же должен им заниматься.
 Она взяла меня за руку и с мольбой заглянула в глаза.
 — Ты должен бросить его.
 Это было так смешно, что я даже рассмеялся. В последнее время слишком многим приходила в голову эта гениальная мысль.
 — Я серьезно, Фрэнки. Если ты это не бросишь, то окажешься в тюрьме или где-нибудь в темном переулке, изрешеченный пулями.
 — Я так не думаю, крошка. Закон мне ничего не может пришить, а большинство бандитов боятся тронуть, потому что знают, им тогда не сдобровать.
 — Когда-нибудь они тебя все равно убьют. — Рут упрямо выставила вперед подбородок.
 — Забудь об этом, — улыбнулся я. — Меня это не беспокоит, и я не хочу, чтобы ты тревожилась.
 — Я не хочу, чтобы это произошло, — спокойно произнесла Рут. — 8 не хочу однажды проснуться и узнать, что ты в тюрьме.
 — Я не исчезну завтра утром, — выразительно ответил я.
 — А послезавтра? — В ее глазах заблестели слезы. — Неужели ты не понимаешь, Фрэнк, что мы никогда не сможем пожениться, если не будем уверены, что завтра будем вместе... если я не буду знать, что ты находишься в безопасности. Только так мы сможем быть счастливы!
 Я изумленно слушал Рут. Никто и не говорил о женитьбе! Но чем дольше я на нее смотрел, тем больше мне нравилась идея. С каким удовольствием я буду спешить к ней домой после работы! Я рассмеялся про себя и подумал, как быстро она меня взнуздала.
 — Почему не будем? — спросил я. — Какая связь между моей работой и нашей женитьбой? Я зарабатываю кучу бабок. Если бы у нас не было денег, вот тогда бы мы не смогли пожениться. Это же глупо!
 — Нет, не глупо, — покачала головой Рут. — Тебе кажется, что деньги могут сделать все. Не могут! Гордость и уважение нельзя купить. Этими чувствами правят люди, а не деньги.
 — Я не стыжусь своей работы, — немного раздраженно возразил я. — Я уже достаточно навкалывался на грязных и дешевых работенках, умирая от голода, и мне это не очень понравилось. И ты тоже не должна стыдиться меня. Я очень много трудился, чтобы создать дело, и я не собираюсь бросать его, если какой-нибудь пуританин вдруг заявит, что я порчу воздух.
 — Ты серьезно не понимаешь, что я хочу сказать? — Ее тело напряглось.
 — Нет.
 Она холодно посмотрела на меня, подбородок выдвинулся вперед.
 — Честно говоря, я и не надеялась на это, — сухо проговорила Рут. — Теперь я вижу, что объяснять тебе — напрасная трата времени.
 Она встала и взяла пальто.
 — Что ты собираешься делать?
 — Поеду домой. — Ее плечи печально опустились, вокруг рта появились горькие морщинки. — Наверное, я гналась за мечтой. Здесь для меня ничего нет!
 — Ничего нет? — вспылил я. — А если бы я играл по твоим правилам, что бы мне это дало?
 Ее голова гордо выпрямилась, глаза сверкнули.
 — Я расскажу тебе, если ты не знаешь. Это твой шанс вернуться к людям, стать опять человеком. Шанс присоединиться к обществу, жить среди людей. Шанс высоко держать голову при разговоре с людьми, а не драться с ними. Шанс выйти из джунглей, перестать рычать, царапаться, ненавидеть. Шанс любить и быть любимым, делиться с другими, давать и брать. Шанс жить без страха, без грязных мыслей и спокойно спать по ночам. Шанс забыть одиночество, жить по-человечески и иметь детей... — Глаза Рут наполнились слезами и она зарыдала, с мольбой глядя на меня.
 Я побоялся подойти к ней. Если бы я сделал шаг, я бы погиб. Мою грудь сжали тиски, я не смог смотреть ей в глаза и поэтому отвернулся. Я слишком долго боролся, затратил слишком много сил, чтобы оставить кому-то то, что создал собственными руками.
 — Я лучше останусь таким, — тихо ответил я. — Это мне хоть знакомо.
 Рут молчала. Она перестала плакать и сделала шаг ко мне. Затем ее губы сжались, словно она закусила их, чтобы не проронить ни слова. Девушка повернулась и молча вышла из номера.
 Я стоял спиной к двери. Услышав, как она закрылась, тяжело опустился на диван, продолжая вдыхать аромат ее духов. Закрыл глаза и представил ее. Рут! И тут же неожиданно вспомнил название духов. «Бедная дура!» Да, их назвали правильно, только это я был круглым дураком.

 Глава 5

 Меня разбудил телефон. Впервые за много лет я не выспался. Всю ночь ворочался, крутился и задремал лишь под утро. Выругавшись, снял трубку и сердито спросил:
 — Какого черта нужно?
 — Фрэнк? — Я узнал голос Алекса Карсона.
 — Да, Алекс. Что случилось?
 — Я целое утро пытаюсь дозвониться до тебя в кон-тару, а ты оказывается дома. — Я взглянул на часы. Половина двенадцатого. Опустил ноги на пол и начал вставать. — Сегодня утром взяли Луиджерро.
 — Ну так вытащи его. Ты чертовски хорошо знаешь, как это делается. В конце концов, тебе за это и платят!
 — Но, Фрэнк! — запротестовал Карсон. — Его обвинили в совращении несовершеннолетних. Он прихватил себе на виллу в Коннектикут пару школьниц и развлекался с ними на полную катушку. Его взяли агенты ФБР. Газеты уже подняли страшный шум. Родители девчонок растрезвонили о происшествии по всему городу, и сегодня утром за ним пришли. Меня не пускают к Луи, пока не закончится следствие.
 Это был удар ниже пояса! Я велел Аллисону убираться, и буквально на следующий день эти ребята приступили к работе. Да, они не теряли время даром.
 — Сунь родителям на лапу! — Я не хотел, чтобы Луиджерро открывал варежку.
 — Боюсь, это не поможет. Обвинение выдвинуто не родителями, а правительством.
 — Ну используй свою башку, придумай что-нибудь! Может уговорить их заявить, что они сами отпустили с Луи девчонок, что он должен был отвезти их к каким-нибудь родственникам. Не знаю, как, но ты должен вызволить его! — Я швырнул трубку и начал одеваться.
 Чертовы жеребцы! Им было мало обычных девок, захотелось попробовать школьниц. Я оделся и позвонил портье, чтобы прислали машину.
 Около двенадцати я приехал в контору и позвонил Карсону, который быстро примчался. Алекс слегка вспотел, когда вошел в кабинет.
 — Ну?.. — поинтересовался я.
 — Ну дай мне хоть немного времени, Фрэнк! — взмолился он, театрально протягивая руки. — Такие дела за одну минуту не делаются.
 — Хорошо. Привези его сюда, как только вытащишь.
 Он выскочил из кабинета. Я попросил мисс Уолш соединить меня с Аллисоном.
 — Алло? — ответил Эд.
 — Аллисон, это Кейн. Ты не можешь приехать, как можно быстрее? — Я хотел выведать у него что-нибудь о Луи. Парень не мог не знать об аресте.
 — Не могу, мистер Кейн. Я уже не работаю у вас.
 Я молча положил трубку, повернулся к окну и задумался. Затем вызвал Джо Прайса.
 Прайс, худой мужчина с волосами песочного цвета и едва заметными жиденькими усиками под большим носом, вошел в кабинет и сел к столу.
 — Что скажешь, если мы откроем новую фирму? — поинтересовался я.
 Джо был не дурак. Он проницательно посмотрел на меня через стол.
 — Это идея. — По его лицу промелькнула улыбка. — А что будет с этой?
 — На этот вопрос ответит время, — пожал я плечами. — В нашем деле никогда не знаешь, что произойдет завтра. Если правительство сядет мне на хвост, я должен иметь Возможность быстро выйти из игры. Но я собирался сделать это только в самый последний момент.
 — А бабки?
 — Послушай, сейчас ребята мало что знают о финансовом положении. Их интересуют только собственные долги в фонде. Если они не знают сейчас, почему они должны узнать потом? — Я положил ногу на ногу и закурил. — Пусть катятся ко всем чертям!
 Он молчал. Я видел, что Прайс задумался, но не сомневался, что он сделает то, что я скажу. Джо прекрасно понимал, кто правит балом.
 — Сможешь это сделать?
 — Смогу, но нам придется списать на потери почти полмиллиона долларов.
 — Подумаешь, какая мелочь! — широко улыбнулся я. — Пришло время нести потери. За мафию в Нью-Йорке взялись всерьез. Чем не объяснение?
 Джо надолго задумался. Затем встал и протянул руку.
 — Я все сделаю.
 — Я знал, что ты согласишься, — сказал я, пожимая ему руку. — Ты сам на этом неплохо заработаешь.
 Прайс вышел из кабинета.
 Плохие новости только начались. После обеда я получил известия, что замели «Большого Черныша» Карвелла и «Проныру» Мадигана. Начинала выстраиваться довольно стройная картина. Отрежьте человеку пальцы, и рука станет беспомощной. Прокуратура именно этим сейчас занималась — брала «пальцы» по очереди и отсекала их. А мэр в это время послал копов прогонять с улиц букмекеров. Телефон звонил весь день, не умолкая. Все просили о помощи.
 К вечеру Карсон едва стоял на ногах. Около шести я вызвал его к себе, усадил и сделал коктейль.
 — Говорят, сегодня у тебя было много дел, — улыбнулся я.
 — Ты что, совсем спятил? У него под ногами горит земля, а он улыбается!
 — Не переживай ты так, Алекс, — успокоил его я и опять улыбнулся. — Не настолько же все плохо!
 — Плохо? — закричал он, вскакивая на ноги. — Еще один такой день, и я сойду с ума.
 Я сделал ему еще один коктейль. Выпив, Карсон немного успокоился. Я поинтересовался, как дела с Луиджерро. Люди, посланные к родителям девчонок, еще не вернулись и он ждал от них известий с минуты на минуту.
 — А Карвелл и Мадиган?
 — Завтра утром нужно будет внести залог.
 — Хорошо. Если мы освободим Луи, все будем в порядке.
 Карсон встал и направился к двери.
 — Не принимай все так близко к сердцу, Алекс, — повторил я. — Как бы все ни закончилось, я не могу потерять тебя.
 Он кивнул, и вышел, а я задумчиво смотрел ему вслед. Карсона действительно будет очень трудно заменить. Я позвонил Джо Прайсу и попросил его зайти. Он принес, с собой пачку бумаг.
 — Что-нибудь придумал по тому делу, о котором мы с тобой говорили до обеда?
 — Я как раз собирался к тебе, когда ты позвонил. Здесь все написано. Так будет нагляднее. — Он протянул мне несколько листов бумаги.
 На первом листе были выписаны мои акции в различных компаниях. В сумме они приближались к пятистам тысячам.
 — Что мы можем из этого получить? — спросил я.
 На втором листе оказалась прибыль за прошлый год. Я посмотрел на второй лист. После всех вычетов и налогов осталось примерно девяносто пять тысяч. Неплохо! На жизнь хватит! Я взглянул на Прайса, улыбнулся и закурил.
 — Как фонд?
 — Неважно. Со всем сегодняшним шумом мы едва покроем выигрыши. Кое-кто специально звонит позже, чтобы повесить на нас побольше своих убытков. Мы уже понесли немалые потери.
 — Сколько?
 — Двадцать одну тысячу.
 — Хорошо. Пусть пользуются моментом. По крайней мере, теперь их не удивят убытки. — Эти подонки пытались облапошить меня, а я даже собирался им помочь. — Доведи потери до семидесяти одной тысячи, — улыбнулся я. — И забирай из фонда следующие десять дней по пятьдесят штук. — Эта сумма должна покрыть наши расходы.
 Завтра же разберись с нашими легальными дел ми, — продолжил я. — Фирму открой в Делавэре и назови ее... — Я на секунду задумался, подыскивая название получше. — «Стандарт Энтерпрайзиз».
 — О'кей, я займусь этим. — Он подошел к двери. — Утром переговорю с Карсоном.
 — Подожди минуту. — Я не хотел, чтобы Алекс знал, потому что он дружил с ребятами из Нью-Йорка. — Лучше переговори с другими... из какой-нибудь солидной адвокатской фирмы. Я хочу, чтобы об этом знали только мы с тобой. Дай-ка мне немного подумать.
 Прайс вернулся к столу и внимательно посмотрел на меня. Я повернулся на стуле и уставился на Нью-Йорк. Уже зажглись огни, и по воде взад-вперед сновали паромы и баржи. Я пытался вспомнить. Когда отец Джерри ушел в отставку, он устроился в какую-то адвокатскую контору, которой понадобились его связи. Несмотря на то, что он почти ничего не делал, он до сих пор там числился. Как же они называются, черт побери? Вот будет здорово, если вспомню. Едва ли они что-нибудь заподозрят. Я рассмеялся про себя. Джерри пытается меня угробить, а фирма его отца станет моим деловым представителем. Неплохой козырь на крайний случай! Наконец я вспомнил.
 — Они находятся на Найн-стрит. «Дрисколл, Шоннеси, Коуэн и Кохен». — Я пристально смотрел на Джо.
 Ничего не поняв, он записал название, сунул бумажку в карман и встал.
 — Завтра же позвоню им.
 — Отлично. Ты знаешь, что делать. Воспользуйся моим именем, только напиши «Фрэнсис», а не «Фрэнк», положи на мое имя восемьдесят процентов акций и сделай президентом. Ты будешь вице-президентом и казначеем с двадцатью процентами акций.
 Джо широко раскрыл глаза. Адвокаты тоже сильно удивятся. Я только что дал ему сто штук, но он заслуживал их. Теперь, сам участвуя в бизнесе, он заработает в сто раз больше. Личный интерес всегда заставляет человека работать лучше.
 — Фрэнк... — растерянно пробормотал он. — Ты серьезно?
 — Никогда за всю жизнь еще не говорил так серьезно, — улыбнулся я и протянул руку. — Теперь мы партнеры.

 Глава 6

 На следующее утро Карсон освободил Мадигана и Карвелла, а после обеда федеральный суд разрешил и Луиджерро внести залог. Я созвал всех ребят к себе к восьми часам. Карсону не удалось договориться с родителями школьниц. Вернее, он не мог договориться с одной семьей. Одна пара согласилась взять десять штук, но без согласия второй пары все теряло смысл.
 День выдался неплохим. Фонд поднялся на тридцать штук, несмотря на все препятствия полиции, и потери составили всего двадцать тысяч. Букмекеров по-прежнему хватали на улицах. Мэр пытался заставить телефонную компанию отключить их конторы. Компания пообещала помочь, но распоряжение где-то в конце концов затерялось.
 Под вечер ко мне зашел Алекс Карсон и дал полный отчет за день. Луиджерро придется предстать перед судом, я, похоже, у него нет шансов. У Карвелла и Мадигана шансы отбиться равнялись пятьдесят на пятьдесят, но даже в случае неблагоприятного исхода им грозили небольшие сроки.
 У газет сегодня был праздник. Они взахлеб описывали каждый шаг Коуэна. Везде были его фотографии, а политическое будущее Джерри начинало блестеть ярче нового цента. Вот он входит в здание суда, приподняв шляпу перед репортерами, над раздвинутыми в улыбке губами аккуратные усики. Парень действительно выглядел отлично и был очень похож на своего старика. Я только сейчас заметил, что у него губы, как у Коуэна-старшего, губы, созданные для того, чтобы целовать детей.
 Прайс сообщил, что с адвокатской фирмой, в которую я его послал, все пока нормально. Они согласились рассмотреть предложение и обещали дать ответ через день-два.
 Часов в семь я поужинал и в кабинет вернулся без нескольких минут восемь. Большинство ребят уже собрались. Я пожал им руки и пригласил рассаживаться. Потом раздал сигары, и все задымили.
 Когда все расселись, я встал и сказал:
 — Вы, должно быть, все читаете газеты. Так что нет нужды рассказывать вам, что произошло. Нам объявили войну. Если мы хотим отбиться, мы обязаны сплотиться теснее, чем раньше.
 Мы должны быть готовы к кое-каким потерям. События последних нескольких дней показывают, что у нас возникли некоторые трудности. Джо Прайс сообщил мне, что некоторые из вас звонят поздно, иногда даже после окончания скачек, забывают вносить свои доли. Я знаю, что всем сейчас нелегко, но в нынешних условиях мы не в состоянии контролировать цены. Последние несколько дней выдались плохими в финансовом отношении. Нужно предпринимать какие-то шаги. Деньги ваши, и я сделаю все, что вы захотите. — Я замолчал и обвел всех взглядом.
 — По-моему, Фрэнк прав, ребята, — заявил Московиц. — Мы должны разобраться в нашем хозяйстве, иначе скоро вылетим в трубу.
 Феннелли заговорил сидя. Как обычно, он говорил спокойным голосом:
 — Всем очень тяжело, но что мы можем сделать? Если мы сейчас подведем наших клиентов, скоро у нас их совсем не останется. Считаю, что необходимо со всеми расплатиться. Убытки покроем позже.
 Большинство согласились с Силком. Я был прав. Эти гады так заботились о своих деньгах, что плевать они хотели на общий котел, лишь бы их прибыль не уменьшилась. Я улыбнулся про себя.
 — О'кей, джентльмены, — заявил я, — пусть будет по-вашему. Если вы настаиваете, я со всеми расплачусь. — Я их правильно вычислил, и все преподнес так, что они сами облегчили мне задачу. — Теперь, когда с делами покончено, я хотел бы еще кое-что обсудить. Все знают, что взяли Луи, Черныша и Проныру. Не знаю, как у них теперь пойдут дела, но остальным лучше не попадаться. — Я посмотрел на Луиджерро, Карвелла и Мадигана, покрасневших, как мальчишки, пойманные за воровством варенья. Первый я решил пропесочить Луи. — Карсон сказал, что самое тяжелое положение у тебя и что шансов почти нет. Тебе повезет, если схлопочешь пятерку, да еще два могут скостить за примерное поведение.
 Луиджерро нахмурился. Он встал и подошел к столу.
 — Твой чертов адвокат нажрался дерьма! — заорал он. — Я отобьюсь. Я знаю, что делать!
 Я ждал, когда он успокоится. Потом вышел из-за стола и подошел к нему.
 — Послушай, Луи, — спокойно сказал я, — у тебя нет ни одного шанса выиграть дело, и ты знаешь это. Если ты придумал какие-нибудь фокусы, лучше забудь о них. Если ты рассчитываешь на сделку с ФБР и хочешь заложить нас, ты даже года не проживешь. Так что не вздумай умничать. — Я повернулся к нему спиной и посмотрел на остальных. — Это относится и ко всем остальным, ребята, кого заметут. Играйте честно, и мы сохраним для вас вашу долю. Если будете играть не по правилам, вам крышка. Мы должны быть вместе, запомните — вместе! — Они молчали. Я вернулся на свое место и минуту-другую разглядывал их. Потом заговорил опять: — Что сделано, то сделано. Тут уж ничего не попишешь! Но всем остальным лучше лечь на дно. Семейные должны каждую ночь возвращаться домой и держаться подальше от крэпа, карт и всего остального. Я не хочу, чтобы кого-нибудь из вас взяли даже... за нарушение общественного порядка.
 Если у кого есть на стороне баба, забудьте о ней. Отошлите своих девок загорать во Флориду. Нельзя, чтобы кто-то навел на вас фараонов. — Я посмотрел на Шутза, который содержал в одном здании на Парк авеню двух женщин, правда, в разных квартирах. Ни одна не знала о существования другой, а если бы о них узнала жена Шутза, поднялся бы страшный скандал. Потом повернулся к Енсену. — Послушай моего совета — держись подальше от краденых стекляшек. — Енсен знал, о чем я говорю. Его страсть к краденым драгоценностям и угнанным машинам была широко известна. Если нужно кому-то что-то продать, достаточно прийти к нему в сказать, что вещь краденая. Он когда-нибудь точно вляпается из-за этого. Я обвел взглядом остальных. — Избавьтесь от всех денег, вложенных в бордели. Пусть вы кое-что потеряете, но лучше потерять кое-что сейчас, чем все чуть позже.
 Запомните, чем больше из нас возьмут, тем труднее будет оставшимся вести дело. Может случиться так, что дело придется прикрыть. — Я закурил. — Если кто-то из вас, ребята, не усек, пеняйте на себя. У вас тогда до самой смерти не будет спокойной жизни. Не выбивайте сами из-под себя стул. — Я встал. — Вопросы есть?
 Феннелли в своей обычной черной шляпе, изящный и учтивый, подошел к столу.
 — Что нам делать, если возьмут тебя?
 Я ждал этот вопрос.
 — Если заберут меня, чего я надеюсь избежать, мой вам совет — собирайте вещички и уносите ноги. Без меня они прихлопнут вас, как мух.
 Силк улыбнулся, надеясь, что поймал меня.
 — Мы как-то жили и до твоего появления.
 — Вы жили? — Наступила моя очередь улыбаться. — Ты хочешь сказать, что вам везло и вы влачили жалкое существование до меня? Только вам везло до тех пор, пока вы не получали в грудь или спину несколько граммов свинца. Если хотите вернуться к тем временам, пожалуйста. — Я посмотрел через его плечо на остальных. — Вы, ребята, зависите от меня так же, как я от вас. На дно мы пойдем вместе. — Я сделал паузу. — И еще одно. Держите пальцы подальше от курков. Если кто-то начнет перестрелку с копами, всем крышка. Если будете сидеть тихо, мы переждем эту заварушку. В противном случае нас разгромят! Еще вопросы?
 На этом собрание закончилось. Я наблюдал, как они выходят из кабинета, обсуждая новости. Я не обманывал себя — эти мальчики и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь мне. Их необходимо заставить понять, что если они продадут меня, то сами, как минимум, останутся без штанов.
 Я знал, что они затаили глубоко в сердцах злобу и что они при первой возможности попытаются что-нибудь сделать со мной, если будут, уверены, что это сойдет им с рук.

 Глава 7

 К себе я вернулся около одиннадцати. С той ночи, как здесь побывала Рут, прошли два дня, но я все еще ощущал следы ее пребывания в номере. Я выругался про себя. Если я так много думаю о женщине, значит, я размяк. После Мэрианн я не подпускал близко ни одной девки и пока у меня не было поводов жаловаться.
 Некоторое время слушал радио, потом зазвонил телефон.
 — Вас хочет увидеть мистер Аллисон, — сообщил ночной портье.
 — О'кей, пропустите его. — Может, парень передумал?
 Через несколько минут в дверь постучали, и я впустил его.
 — Привет, Эд. Что-нибудь случилось?
 — Я по официальному делу, мистер Кейн, — сказал он, входя в гостиную.
 Я уселся на диван, показал ему на стул и предложил выпить. Аллисон отказался, и я выпил один.
 — Что ты хочешь узнать?
 Он с минуту пристально смотрел на меня, потом медленно, тщательно подбирая слова, ответил:
 — Я проработал у вас восемь месяцев. — Я молча кивнул. — И знаю ваше дело лучше остальных, но я хотел бы еще кое-что выяснить для самого себя. Вернее, не только для себя, но и для вашего же блага.
 — Выкладывай. Я отвечу на вопросы, если смогу. — Я поднес к губам бокал и сделал глоток.
 Он наклонился вперед, поставил локти на колени и сцепил пальцы.
 — Вы связаны с ростовщиками?
 — Нет, — честно ответил я. Ростовщики являлись побочным продуктом игорного бизнеса, но я старался не связываться с ними.
 — А пресса считает, что связаны, — возразил Эд.
 — Знаю, но что я могу сделать, если люди что-то говорят? Не подавать же на них в суд за клевету!
 — А как насчет организованной преступности?
 — Если говорить о женщинах, наркотиках и тому подобном, то меня можно исключить. Я не пуританин, но и не сводник и не торгую наркотиками.
 — Значит, ваши интересы лежат исключительно в игорном бизнесе? — продолжал задавать вопросы Аллисон.
 — Да, в основном, — кивнул я.
 Он откинулся на спинку стула и ненадолго задумался. Потом слегка улыбнулся.
 — Пожалуй, я выпью, если ваше предложение остается в силе.
 Я молча налил виски. Он так до сих пор и не сказал, зачем пришел. На все эти вопросы он давно знал ответы. Эдвард Аллисон огляделся по сторонам. Я не стал мешать ему. Скажет, когда будет готов, а мне торопиться некуда.
 — Как давно вы знаете Рут Кэбелл?
 Вопрос меня удивил, но я спокойно ответил:
 — Несколько лет.
 — Похоже, она к вам хорошо относится.
 — Ты что, с ней разговаривал? — Интересно, что ему рассказала Рут?
 — Вчера я пытался выяснить, почему она пришла к вам под вымышленным именем.
 — Мисс Кэбелл работает в благотворительной организации. Наверное, она подумала, что если воспользуется собственным именем, я ее не приму. Рут хочет переделать меня! — рассмеялся я.
 — Ясно, — медленно проговорил Аллисон. — А как вы познакомились?
 Я решил рискнуть.
 — Лет шесть назад я потерял сознание прямо на улице и меня отвезли в Бельвью с диагнозом — недоедание. Я тогда потерял работу, долго не ел, спал в подъездах, метро и туалетах несколько месяцев. Наверное, она пожалела меня.
 — Из ее слов я примерно так и понял, — кивнул Аллисон. — У вас, наверное, была тяжелая жизнь.
 Значит, Рут не раскололась. Я улыбнулся.
 — Да, нелегкая.
 Он допил коктейль, поставил пустой стакан и встал.
 — Пожалуй, это все, что я хотел у вас спросить.
 — Куда ты так торопишься? — поинтересовался я, тоже вставая. — Посиди еще.
 — Мне еще нужно вернуться в Нью-Йорк. — Эд направился к выходу.
 Я проводил его до двери. Он перебросил пальто через руку, окинул последним взглядом гостиную и внезапно улыбнулся.
 — Знаете, мистер Кейн, по-моему, вы могли бы добиться таких же успехов и в других делах.
 — Возможно, — улыбнулся я. — Но шанс мне предоставило именно это дело, а не какое-нибудь другое.
 — Еще есть время попробовать. Я знал, что он имеет в виду. Если выйти из игры сейчас, меня, возможно, оставят в покое.
 — Нет, я, пожалуй, доиграю эту сдачу. Какой же дурак бросает игру с такими картами?
 — У вас не такие уж хорошие карты, как вам кажется.
 Я пожал плечами.
 — Я понимаю, что все время выигрывать невозможно.
 — О'кей, это ваши похороны. Спасибо, что ответили на вопросы.
 Я улыбнулся. По крайней мере, он хоть вел себя вежливо. Фараоны, которые не учатся в университетах, разговаривают совсем по-другому.
 — Все в порядке. Заглядывай в любое время. Вернувшись в гостиную, я задумался и в конце концов позвонил Рут.
 — Доктор Кэбелл.
 — Мисс Кэбелл дома?
 — Нет, — ответил Мартин. — Что-нибудь передать?
 — Не стоит, — сказал я после секундной паузы. — Я перезвоню.
 — Подождите секунд очку. Это Фрэнк?
 Меня удивили второй раз за сегодняшний вечер. Неужели весь город знает, что мы встречались? Подумав, я решил, что брату она должна была сказать в первую очередь.
 — Да, — ответил я.
 — Фрэнк! — взволнованно воскликнул Кэбелл. — Это Мартин. Как ты, дружище?
 — Я знаю, кто это, — холодно произнес я.
 Он не обратил внимания на мой тон и возбужденно продолжил:
 — Господи, Фрэнки, как я хочу повидать тебя!
 — Очень мило с твоей стороны, малыш. — Мой голос немного потеплел, — но на твоем месте я бы не стал сейчас этого делать. Это может привести к нежелательным последствиям.
 — Ты имеешь в виду Джерри? Пусть думает, что хочет, черт бы его побрал! Мы ведь друзья.
 — Я имею в виду не Джерри, а себя.
 — Неужели мы не можем встретиться и немного поболтать? — разочарованно спросил он. — Никто ничего не узнает. Рут рассказала о вашей встрече, и она не привела ни к чему плохому.
 Он был не совсем прав.
 — Я, кстати, и позвонил, чтобы об этом поговорить с Рут. Ко мне только что приходил один парень из министерства юстиции. Он уже говорил с ней, и я хотел выяснить, что она ему сказала?
 — Впервые слышу об этом. Она мне ничего не рассказывала.
 — Если они разговаривали сегодня, может, у нее еще не было возможности, — попытался я защитить Рут. — Извини, малыш, но не думаю, что мы можем встретиться.
 — Ясно, — протянул он. — Сказать Рут, что ты звонил?
 — Пожалуйста. — Я назвал ему свой номер.
 — Передам, как только она вернется.
 — Спасибо. Пока! — попрощался я.
 — Счастливо, дружище! Помни, если тебе понадобится помощь, я на все готов.
 — Еще раз спасибо. — Я чувствовал себя не в своей тарелке. Так до сих пор и не привью; что люди могут хорошо ко мне относиться и ничего при этом не требовать взамен.
 — Пока! — Мартин положил трубку.
 Я сел читать газету. Через полчаса зазвонил телефон.
 — Кейн у телефона. Это была Рут.
 — Насколько я поняла, ты звонил мне? — холодно спросила она.
 — Да, — так же холодно ответил я. — Я узнал, что с тобой говорил Аллисон. Что ему было нужно?
 — Другими словами, ты хочешь узнать, что я ему рассказала о тебе?
 Можно и так.
 — Никому не доверяешь? — насмешливо спросила Рут.
 — Я не могу позволить себе такую роскошь.
 — Я ему ничего не сказала. Может, это поднимет тебе настроение. Только сообщила, что мы познакомились в больнице и меня заинтересовал твой случай.
 — Отлично. Он приходил ко мне сегодня вечером, и я сказал ему то же самое.
 — Это все? — каким-то странным голосом поинтересовалась она.
 — Все, крошка. Я подарю тебе орхидеи за то, что ты не болтаешь лишнего. — Я мог провести ее, но себя обмануть невозможно. Зачем я только позвонил Рут? Я ведь и так все узнал от Аллисона.
 — Оставь их себе. Ты не обязан подкупать меня, — холодно посоветовала Рут и положила трубку.
 Я слабо улыбнулся. Займусь ею, когда улажу дела.

 Глава 8

 Во вторник, 24 декабря 1940 года, в канун Рождества, я сидел у себя в кабинете и слушал музыку, доносящуюся с нижнего этажа. Как и другие конторы, мы тоже проводили свою рождественскую вечеринку. Скоро наступит время моего выхода. Каждый год я должен показываться перед простыми смертными, чтобы они знали, что я реальный человек, а не плод их воображения. Весь год обычные служащие почти не видели меня, потому что работал я с начальниками отделов.
 Вошла мисс Уолш в новом платье. Я всегда замечал, что женщины стараются выглядеть на таких вечеринках как можно наряднее: цветы в волосах, новые нарядные платья, красивые украшения, яркие улыбки.
 — Если я вам больше не нужна, — улыбнулась она, — я спущусь вниз.
 — Можете идти, мисс Уолш. Все в порядке. — Я достал подарок, который купил несколько дней назад. Обычно я дарил секретарше духи или конфеты, но в этом году решил подарить часики. Она заслужила их — после ухода Аллисона ей приходилось работать за двоих и не раз задерживаться допоздна. — Веселого Рождества!
 Она взяла коробочку. Я видел, что она хочет открыть ее, но не решается в моем присутствии, боясь показаться невоспитанной.
 — Спасибо, мистер Кейн. Веселого Рождества!
 Мисс Уолш вышла из кабинета.
 Я еще немного посидел у себя, потом тоже пошел на вечеринку, которая была в самом разгаре. Как обычно, часть присутствующих уже набралась. Все радовались и веселились. Когда я вошел в комнату, шум стих. Несколько секунд, пока меня представляли, царила тишина, прерываемая шепотом, потом постепенно вечеринка вернулась в нормальное русло. Я обычно вежливо улыбался и кивал тем, кто со мной здоровался, затем тихо уходил.
 Сегодня у меня было мрачное настроение. Обычно я набирался на таких праздниках сил и энергии, но в этот раз чувствовал лишь пустоту. Я смотрел на танцующих, слушал шутки и мне казалось, что я лишний на этом празднике. Несмотря на то, что платил за все я, праздник был их.
 Поводов к беспокойству, кажется, не было. После арестов все успокоилось. Ребята притихли, и скандал постепенно умирал естественной смертью. День за днем новости обо мне отодвигались все дальше и дальше от первых страниц, их сменили новые сенсации, но я все равно не мог избавиться от ощущения нависшей опасности, которое окутало меня, как черная туча солнце. Я направился к выходу.
 — Мистер Кейн! — раздался за моей спиной мягкий и негромкий голос.
 Я оглянулся. Меня окликнула девушка, такая же нежная, как голос. С юного лица смотрели широко раскрытые от страха перед собственной смелостью глаза.
 — Да? — так же тихо ответил я.
 Она облегченно вздохнула. Наверное, если бы я ответил холодно, девушка бы убежала.
 — Не хотите потанцевать? — Она показала рукой на танцевальную площадку, не отрывая глаз от пола.
 — С удовольствием, — подбадривающе улыбнулся я.
 Она подняла глаза и немного повеселела. Я обнял ее, и мы начали танцевать. Все смотрели на нас. Пусть смотрят, решил я. Я имею право танцевать, когда хочу — в конце концов это моя вечеринка. Впервые я танцевал на рождественском вечере.
 Она танцевала здорово: Музыка была веселая и в меру быстрая. Девушка удобно устроилась в моих объятиях и внимательно смотрела мне в лицо. Потом опустила глаза, чтобы я не мог заглянуть в них, и слегка отвернула лицо в сторону.
 — Вы очень хороший танцор, мистер Кейн, — робко прошептала моя партнерша.
 — Вы хотите сказать, что рядом с вами даже я выгляжу неплохо, — улыбнулся я. — С кем-нибудь другим я бы выглядел совсем иначе, мисс...
 — Мюриель Бонхэм. — Она слегка покраснела, затем из нее полились слова: — Надеюсь, вы не считаете меня наглой... ну что я пригласила вас танцевать?
 — Нет. Я рад, что вы меня пригласили. После этого Мюриель немного успокоилась.
 — Мне показалось, что вам одиноко... ни с кем не разговариваете, стоите один...
 Я опять взглянул на нее. Наверное, вид у меня был совсем угрюмый, если это заметил даже ребенок.
 — Почему вы так подумали, Мюриель? — весело спросил я.
 — Ну вы как-то странно наблюдали за танцующими. Мне показалось, что вам хочется потанцевать. — Сейчас она улыбалась.
 — Понятно, — протянул я.
 Когда танец закончился, мы зааплодировали оркестру. Ее рот приоткрылся в улыбке, глаза смеялись. Слишком она юна, чтобы заниматься подобными делами, подумал я, и решил завтра же ее уволить. Пусть лучше держится ото всего этого подальше.
 Когда начался новый танец, я взглянул на Мюриель Бонхэм. Она кивнула, и мы начали танцевать. После танца я поблагодарил ее и вернулся к себе. Сделал коктейль и решил дождаться окончания вечера. Девочка не ошиблась, мне было одиноко, но я давно сделал выбор и знал, на что иду.
 Мой взгляд остановился на телефоне. Можно позвонить Рут и пожелать веселого Рождества. Вполне нормальный повод для звонка. Каждый день с момента нашего последнего разговора цветочник носил ей орхидеи, но она ни разу не приняла букет. Я потянулся к трубке, но на полпути моя рука остановилась. Дверь начала медленно открываться. Я быстро сунул руку в стол. Холодная сталь пистолета успокоила и придала уверенность.
 В приоткрытую дверь заглянула Мюриель Бонхэм. В неярком свете блестели светло-золотистые волосы. Увидев меня, она открыла дверь и вошла в кабинет.
 — Вы сидели все это время здесь, мистер Кейн?
 — Да. — Я закрыл ящик. — Зачем вы пришли?
 — Не знаю, — просто ответила девушка, подходя к столу. — Наверное, я просто была обязана это сделать. — В ее глазах мелькнуло удивление. Казалось, она чего-то не может понять в себе.
 Я вышел из-за стола и молча приблизился к ней. Меня охватило странное напряжение, губы плотно сжались.
 — Мистер Кейн. — Она немного испугалась. — Мистер Кейн, что вы делаете?
 Я грубо схватил ее. Она слабо уперлась руками в мою грудь. Одной рукой я прижал ее лицо к своей груди, а другой — приподнял его за подбородок и поцеловал в губы.
 Мюриель обняла меня и ответила на поцелуй. Это был долгий и слегка грубый поцелуй. Когда я отпустил ее, ее глаза были полузакрыты.
 — Вы за этим сюда пришли? — хрипло спросил я.
 Она проигнорировала мой тон. Голова девушки покоилась у меня на плече. Мюриель слегка отвернула лицо и тихо воскликнула:
 — О, мистер Кейн!
 Я смотрел на нее сверху вниз. Девчонка явно напрашивалась, чтобы ее трахнули. Внезапно я почувствовал себя старым и усталым, и все возбуждение куда-то исчезло. Я опустил руки и отошел от нее.
 — Мистер Кейн, что случилось? — Она озадаченно посмотрела на меня.
 — Ничего, крошка. Возвращайся домой, пока не пожалела. — Я закурил.
 — Мистер Кейн, — произнесла Мюриель Бонхэм детским голоском. — Я не буду ни о чем жалеть. Не прогоняйте меня.
 — Хватит! — отрезал я. — Ты слишком молода, чтобы играть в такие игры. Поезжай домой к маме.
 — Мне уже двадцать, мистер Кейн. — Она как-то смешно и гордо наклонила головку набок. — И я уже достаточно взрослая, чтобы играть в любые игры, какие захочу.
 Я молча смотрел на нее.
 — Мистер Кейн. — Она опять опустила глаза. — С кем вы собирались сегодня ужинать?
 Я удивился. Меньше всего я рассчитывал услышать такой вопрос.
 — А что?
 — Может, поужинаем вместе? — Мюриель уставилась на пол. — Я не хочу опять проводить Рождество одна.
 Слово «опять» меня заинтересовало, и я спросил:
 — Почему?
 — Я живу в меблированных комнатах, — тихо ответила Мюриель. — Родители умерли, и я осталась одна. — Она подняла голубые, наполненные слезами глаза. — Всем... есть, куда идти, — хрипло проговорила она, — кроме нас с вами.
 — Откуда ты знаешь, что мне некуда идти?
 — Это написано у вас на лице, мистер Кейн. — Сейчас она смотрела мне прямо в глаза. — Я знаю, что такое одиночество.
 Несколько секунд я пристально смотрел на нее, потом медленно улыбнулся. На лице Мюриель тоже появилась улыбка.
 — О'кей, Мюриель, — как можно строже проговорил я, — я поужинаю с тобой. Но запомни, никаких глупостей.
 — Мистер Кейн, я уже не девственница, — слегка улыбнулась она.
 Я расхохотался и сел.
 — Я тоже, мисс Бонхэм. — Я поцеловал ее, и мы отправились в «Ойстер Бэй».
 Мюриель оказалась отличной девчонкой, но у меня было плохое настроение. К тому же я сомневался, что ей двадцать. После ужина повез ее домой в Тинек. Мы остановились перед домом, который стоял в стороне от других, и я решил довести ее до двери.
 В подъезде тускла светила лампочка. Я пожелал Мюриель доброй ночи и отправился вниз.
 — Вы не поцелуете меня на прощание, мистер Кейн? — обиделась девушка.
 Я улыбнулся. Наверное, сегодня я совсем не в себе.
 — О'кей, — согласился я. — Только один поцелуй!
 Мюриель подошла ко мне. В тусклом свете ее лицо казалось повзрослевшим.
 — Мистер Кейн, я уже не ребенок.
 Она доказала это поцелуем. Девчонка умела целоваться. Я поцеловал ее опять.
 Мюриель прижалась ко мне всем телом. От горячих губ веяло сладостью. Она притянула мое лицо к своему.
 — О'кей, Бонни. Можешь идти, — раздался откуда-то справа хриплый и грубый мужской голос.
 Девушка отпустила мою голову и сделала шаг назад. На ее лице не было ни удивления, ни испуга. Я бросил на нее быстрый взгляд и начал медленно поворачиваться. В голове метались мысли, но, когда я повернулся и увидел двух человек, один из которых направил пушку мне в живот, осталась только одна мысль.
 Это был поцелуй перед смертью.

 Глава 9

 Я молчал. В желудке забурлило, и на какую-то долю секунды меня замутило, но я проглотил комок.
 — Обыщи его! — приказал тип с пушкой напарнику.
 — Можете не трудиться. Он чист, — объявила Бонни.
 — Все равно обыщи. С этим типом лучше не рисковать. Я поднял руки, пока меня обыскивали. Девчонка сейчас стояла рядом с человеком с пистолетом. Она вела себя абсолютно спокойно, и я ничего не мог понять. В голове стоял легкий туман. Это же надо так влипнуть!
 — Повернись! — велел первый. — И иди к машине.
 Я сделал, как мне велели — с пушкой не поспоришь. Но все равно я не мог ничего понять. Этот дом был отличным местом, чтобы убрать меня, — он стоял на отшибе. Внезапно мне в голову пришла мысль. Девчонка сказала, что ее родители умерли. Только двое людей знали, что я клюну на такую приманку. Только двое настолько хорошо знали мое прошлое.
 Джерри Коуэн и Силк Феннелли.
 Если это Джерри, тогда вообще ничего непонятно. Если Силк, меня убрали бы прямо в подъезде. Я задумчиво сел за руль.
 — Поезжай через мост в Нью-Йорк, — приказал вооруженный парень, садясь на заднее сиденье. Девчонка села рядом, а второй тип устроился спереди. — Едем к окружному прокурору.
 Я облегченно вздохнул. По крайней мере, это не конец. Но я почувствовал разочарование в Джерри, я не думал, что он работает так грубо.
 — Ты обвела меня вокруг пальца, — сказал я Бонни.
 — Элементарно, — ответила она.
 Все верно, ей оставалось только подыгрывать и постараться ничего не испортить.
 — Сколько времени ты у меня проработала?
 — Нисколько. Я пришла на вечеринку и ждала, когда ты выйдешь.
 Я начал что-то говорить, но парень о заднего сиденья ткнул меня пушкой между лопаток и прорычал:
 — Заткнись! — Я заткнулся. — Поезжай в «Дофин».
 Я знал эту гостиницу, которая находилась на Бродвее в районе Семидесятых. От всего дела дурно пахло. Что-то было не так. Я никак не мог понять, в чем дело, но чувствовал гнилой душок.
 Я остановился на Бродвее, и мы вошли в холл отеля. Старший посмотрел на часы.
 — Рано. Пошли в бар выпьем. И без фокусов!
 Мы вчетвером вошли в бар и сели в пустую кабину. Я попросил у официанта скотч с водой, остальные заказали то же самое. Расплачивался я. В баре мы просидели минут пять. Потом Бонни отправилась звонить. Когда она вернулась, тот, что был с пушкой, кивнул ей и встал.
 — Допивай быстрее! — велел он мне. Я проглотил остатки виски. — О'кей, пошли. Мы подошли к стойке.
 — Две комнаты с ванной для моего друга, — обратился к портье мой спутник. Тот принес журнал.
 — Расписывайся, — велел парень.
 Я написал имя и фамилию. Картина постепенно начала проясняться. Кажется, меня собирались подставить. Только я по-прежнему не знал, кто стоит за всем этим, и не мог понять план.
 Нас отвел мальчишка на четвертый этаж. Я дал ему доллар, и он спустился вниз.
 — Устраивайся поудобнее, — велел мне парень с пушкой.
 Я сел на стул у окна. Он подошел к телефону, набрал номер и направил на меня револьвер. Когда трубку на том конце сняли, он спросил:
 — Мистер Коуэн? — Через несколько секунд он сказал: — Мистер Коуэн, мистер Кейн в Нью-Йорке. С ним можно поговорить. — Прошло еще несколько секунд. — Он хочет встретиться с глазу на глаз... Ладно, приезжайте в отель «Дофин», номер 412. — И бандит положил трубку.
 Теперь мне все стало ясно. Парень подошел к Бонни:
 — Все в порядке, Бонни. Можешь передать боссу, что прокурор приедет через полчаса.
 Она направилась к выходу.
 — Счастья тебе, крошка! — сказал я на прощание.
 — Прибереги его для себя, начальник, — улыбнулась девчонка. — Тебе оно больше понадобится.
 — Иди, Бонни, — сказал вооруженный бандит. Когда она вышла, он обратился к напарнику: — Спустись вниз. Когда приедет прокурор, дашь знать.
 Тот тоже вышел.
 Бандит приказал мне сесть на стул между дверью и ним а сам сел рядом с телефоном. Мы уставились друг на друга.
 — Детройт? — полюбопытствовал я. Он не ответил. — Сколько тебе за это заплатили? — Он опять промолчал. — Сколько бы ни заплатили, я заплачу вдвое больше.
 — Заткнись!
 Я замолчал. Все было ясно: грохнуть Коуэна, оглушить меня и вложить в руку пушку. Мне никто, конечно, не поверит, а организатор этой шутки убьет двух зайцев — уберет прокурора и избавится от меня. Сейчас я не сомневался, что это Феннелли. Он единственный из всей компании мог придумать такое. Просто, но эффективно! Сначала меня засветили в баре, потом у стойки портье. После этого появляется прокурор. Бац, и я зажарен! Лоб покрылся испариной.
 Я взглянул на часы. Времени оставалось совсем мало. Потом достал платок и вытер лоб. Зазвонил телефон. Бандит снял трубку и быстро положил ее, затем подошел ко мне и показал на стул, на котором только что сидел.
 — Сядь туда.
 Я пересел. В голове зашумело, к горлу подступил ком. Бандит стал справа от двери, направил на меня револьвер и сказал:
 — Останешься в живых, если будешь сидеть тихо.
 — Тебе не уйти! — с отчаянием проговорил я. — Такая явная подставка не пройдет! Я заплачу, сколько скажешь. На его угрюмом лице появилось презрение.
 — Все вы одинаковые. Строите из себя больших шишек до тех пор, пока кто-нибудь не поставит вас на место, а после этого начинаете ныть. — Он угрожающе взмахнул пушкой. — Заткнись!
 Через минуту в дверь постучали, и в это же время зазвонил телефон. Я не знал, что сделать сначала. Автоматически снял трубку и сказал:
 — Войдите.
 Дверь начала медленно открываться, а в трубке раздался взволнованный голос:
 — Не трогай его! Здесь полно копов.
 Я бросил трубку и вскочил на ноги. Хоть раз в жизни я обрадовался, что мне не доверяют. У Джерри хватило ума взять с собой фараонов. Я быстро и тихо сказал:
 — С ним фараоны! Спрячь пушку, я тебя прикрою!
 Он нерешительно посмотрел на меня. Палец на спусковом крючке побелел, и он слегка поднял револьвер.
 Я сделал шаг вперед. Пушка продолжала подниматься.
 В комнату вошел Джерри и очутился между нами. Он не видел, что за дверью прячется бандит. Из коридора на меня с любопытством смотрели незнакомые лица.
 — Я рад, что ты позвонил, — сказал Джерри. — Наконец-то ты поумнел.

 Глава 10

 Сверкнула фотовспышка, другая, и я на секунду ослеп. Когда мои глаза прояснились, тип за дверью спрятал пушку и вышел из укрытия. Я глупо подумал, что на следующий день моя фотография появится во всех газетах.
 — Входи. Рад тебя видеть.
 Номер мигом наполнился людьми.
 — Это арест? — поинтересовался я.
 — Нет пока. Ты сказал, что хотел поговорить со мной.
 — Да нет, это была его идея, — я показал на бандита. — Он устроил нам встречу с помощью пушки. Намечалась двойная подставка.
 Парень выругался, и его рука метнулась к карману, но один из детективов сбил его с ног. Я продолжил, будто ничего не случилось:
 — Насколько я понял, если бы ты не приехал, меня бы все равно убрали.
 Детектив вытащил из кармана бандита револьвер, а второй рукой поднял его на ноги. Парень потряс головой и крикнул:
 — Кейн все подстроил, сукин сын! Когда он увидел, что ничего не выходит, он решил заложить меня.
 Я расхохотался. Джерри сказал своим людям:
 — Заберите его и спускайтесь вниз.
 — А если Кейн вооружен? — спросил один из детективов.
 Джерри взглянул на меня, и я молча покачал головой.
 — Он безоружен, — заявил прокурор своим подчиненным. — Подождите внизу.
 Через несколько секунд мы остались в номере одни. Я сел. Джерри снял пальто, тоже сел и вопросительно посмотрел на меня.
 — Он сказал правду? — спросил он.
 — Все правильно, это была подставка. Они хотели убрать тебя, а убийство повесить на меня. Отличный план. — Я достал пачку сигарет и предложил Джерри.
 Он покачал головой, достал из внутреннего кармана пиджака сигару и закурил. Мы задымили и посмотрели друг на друга.
 — Знаешь, кто за всем этим стоит? — равнодушно поинтересовался Коуэн.
 Я улыбнулся. Со мной такие фокусы не проходят.
 — Если бы знал, это бы не произошло.
 Мы опять замолчали. Я разглядывал Джерри. Он погрузнел, лицо округлилось, в рыжевато-каштановых волосах появились седые нити. Он отрастил тоненькие усики и полные красные щеки. У Джерри появился небольшой животик. На лице застыло выражение самодовольства.
 Коуэн тоже изучал меня. Он наклонился вперед и у него непроизвольно вырвалось:
 — Господи, как ты постарел! — Я улыбнулся, но промолчал. — Никогда не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах.
 Я продолжал молчать.
 Он несколько секунд смотрел на меня, затем добавил деловым тоном:
 — Ты должен сразу уяснить, какие между нами отношения. Я хочу помочь тебе, но мне необходимо выполнять свою работу.
 «Дерьмо», — подумал я, а вслух сказал:
 — Ясно.
 — Я хочу задать тебе несколько вопросов. — Джерри достал лист бумаги, покрутил его в руках и спрятал в карман. Потом взглянул на меня. — Ты когда-нибудь встречался с человеком по имени Толстяк Краун?
 Я кивнул.
 — Где?
 — В городе. Но я плохо его знаю.
 — Тем не менее, когда он не захотел войти в вашу организацию, ты убил его.
 — Я не имею ни малейшего отношения к его убийству, — улыбнулся я. — Я не принадлежу ни к какой организации. Я бизнесмен и действую строго в рамках закона. — Я затянулся. — Если ты собираешься задавать подобные вопросы, то напрасно тратишь время. Я бы не смог тебе ответить, даже если бы знал, о чем ты говоришь.
 Он замер.
 — Значит, так ты хочешь играть?
 Неужели Джерри совсем спятил и думал, что я могу играть как-то по-другому? Он сильно ошибался, если надеялся, что я расколюсь только потому, что в детстве мы дружили. Я не собирался сообщать ему ничего, о чем бы мне пришлось впоследствии жалеть.
 — О'кей! — Коуэн раздраженно вскочил на ноги. — Я начинаю думать, что все это придумал ты.
 — Можешь думать, что хочешь.
 — Послушай, я хочу спасти тебя ради нашей старой дружбы! Еще несколько месяцев назад, когда дело только начиналось, я тебе посоветовал бросить все, пока не поздно, но ты меня не послушал. Сейчас я заявляю, что собираюсь раздавить тебя. Я на многое раньше закрывал глаза, но теперь берусь за дело всерьез! Я хочу твоей крови!
 Дерьмо собачье! Если бы он мог задержать меня, он не стал бы церемониться. Джерри ничего не делал ни для меня, ни против, потому что просто не мог. Я встал.
 — Как знаешь! Это твоя вечеринка.
 — Она станет твоими похоронами! — выкрикнул Джерри Коуэн.
 — Тише, а то соседей разбудишь.
 Он покраснел, на шее вздулись вены.
 — Ублюдок паршивый! — прошипел Джерри.
 Пятнадцать лет он ждал, чтобы сказать это слово. Я холодно посмотрел на него и слегка улыбнулся.
 — Да ты и сам-то не ягненок!
 Джерри устало сел.
 — Извини, Фрэнк. — Он впервые назвал меня по имени. Я не хотел. Просто вышел из себя. Мне нравится это дело не больше, чем тебе, но я должен его делать!
 — Забудь о совести, малыш. Я прекрасно знаю, каково тебе сейчас.
 Мы замолчали, каждый занятый своими мыслями.
 — Почему ты не бросишь это, Фрэнк?
 Я не ответил, потому что объяснение только бы подтвердило его догадку. Я не собирался ничем помогать ему, какие бы чувства он ко мне ни испытывал.
 Увидев, что я молчу, Джерри добавил:
 — Я бы легко мог тебя задержать за попытку покушения на мою, жизнь.
 — Все верно, — согласился я, но ему было нужно не это.
 — Может, это было бы для тебя лучшим выходом. Отсидел бы, сколько положено, а после освобождения стал бы нормальным человеком.
 — Кого ты стараешься защищать: меня или налогоплательщиков? — улыбнулся я.
 Коуэн посмотрел на меня, и в его глазах появилось что-то новое.
 — По крайней мере, ты не юлишь.
 — А какой мне смысл врать? Тебе поручили задание. Выполни его, если сможешь. Ты мне ничего не должен.
 — Мы могли и сейчас остаться друзьями. — Джерри встал и протянул руку.
 — Мы и так друзья. — Я пожал руку. — Но дружба ваше личное дело, а бизнес есть бизнес.
 Он не отпускал мою руку.
 — Я собираюсь разгромить твою организацию и вышвырнуть тебя из бизнеса.
 — Это твоя работа, — улыбнулся я. — Попробуй.
 — Думаешь, не смогу?
 — Думаю, не сможешь.
 — Приедешь ко мне в контору в понедельник, если я тебя отпущу сейчас?
 Он давал мне лазейку. Я кивнул. Это хоть позволит мне захватить с собой Карсона. Джерри направился к двери.
 — Приезжай к десяти.
 — Хорошо.
 Он повернулся и посмотрел на меня. На долю секунды на его лицо вернулась прежняя улыбка.
 — Счастливого Рождества!
 — И тебе тоже! — ответил я.
 Джерри вышел из номера. Часы показывали первый час. Номер мне обошелся в пятнадцать баков, и я с огромным удовольствием заплатил за него, радуясь, что могу это сделать. Машина стояла на том же месте, где я ее оставил. На стекле была приклеена квитанция о штрафе за стоянку в неположенном месте. Я рассмеялся и сел за руль.
 Через несколько кварталов с заднего сиденья донесся голос Рут:
 — Привет, Фрэнки!
 Я не мог поверить своим ушам.
 — Как ты сюда попала? — спросил я, остановив машину.
 Она вышла и пересела на переднее сиденье.
 — Джерри сидел у нас, когда ты позвонил.
 — Я не звонил. Все было подстроено.
 Я рассказал Рут, что произошло, умолчав только о Бонни.
 Она нахмурилась. После того, как я закончил, она разочарованно произнесла:
 — А я-то надеялась, что ты поумнел.
 — Дай мне время. — Я взял ее за руку. — Может, и наступит день, когда я поумнею.
 — Но не сегодня?
 — Сегодня у меня есть еще дела. — Я попытался сменить тему разговора: — Как ты нашла машину?
 — Я ехала за Джерри, — автоматически ответила она, думая о чем-то своем. — Когда увидела твою машину, пересела в нее и принялась ждать. Я знала, что рано или поздно ты появишься.
 Пару часов назад Рут знала больше меня. Тогда бы я не дал за свою жизнь и ломаного гроша. Я остановился перед домом Феннелли.
 — Подожди здесь, — сказал я, выходя из машины. — Мне надо поговорить с одним человеком. Я ненадолго.
 Рут ничего не ответила. Я поднялся наверх и позвонил. Если за всем этим стоит Силк, он должен сидеть дома. Я не ошибся. Дверь открыл Свинка Лоуренс.
 Феннелли играл в карты с друзьями. Увидев меня, Силк поставил стакан с вином и удивленно уставился на меня.
 — Что ты здесь делаешь, Фрэнк? — Я холодно рассмеялся. — Я имею в виду в Нью-Йорке.
 Этим он себя выдал. Силк не должен был добавлять последнюю фразу, если бы был чист. Я молча отправился в спальню, не обращая внимания на остальных игроков.
 — Иди сюда, Силк, — спокойно позвал я его, открывая дверь. — Я хочу поговорить с тобой.
 Может, из-за неяркого света, но мне показалось, что он побледнел. Я закрыл дверь и внимательно посмотрел на него.
 — Что случилось, Фрэнк?
 — Кто-то хотел сегодня вечером убрать окружного прокурора и подставить меня.
 — Кто?
 — Не знаю. Может, ты знаешь?
 — Впервые слышу об этом. — На верхней губе Силка блестели капельки пота. — Как это произошло?
 Я коротко рассказал. После того, как я закончил, он дотронулся рукой до щеки и воскликнул:
 — Чуть не влип!
 — Да, чуть не влип! — кивнул я.
 — Ты видел только тех троих?
 — Да. Не знаю, что случилось с девкой и парнем без оружия, но старшего копы взяли.
 — Я наведу справки и, если что-нибудь выведаю, дам тебе знать, — пообещал Силк Феннелли. Он уже взял себя в руки.
 — Да, ты уж наведи справки о той троице, — попросил я. — Они мне нужны.
 — Хорошо, Фрэнк.
 Я спустился на улицу. Феннелли не мог позволить, чтобы я переговорил с ними. Так что я минуту назад подписал тем ребятам смертный приговор. Так им и надо! На некоторое время Силк затаится... по крайней мере, до тех пор, пока вновь не представится такая возможность.
 — О'кей, крошка! — рассмеялся я, открывая дверцу. — Я не долго?
 Ответа не последовало. Я сунул голову в машину. Рут исчезла.

 Глава 11

 Наш разговор с Джерри в его конторе оказался фарсом. Я ваял с собой Карсона, и всякий раз, когда Коуэн задавал вопрос, Алекс советовал мне не отвечать. Промолчав полтора часа, я понял, что, кроме моей фотографии, у них ничего нет.
 Фотографии появились во всех газетах на первых страницах. «Это и есть тот человек, — гласили надписи под снимком, — которого правительство штата и города объявило врагом номер один общественного порядка». Газеты еще упомянули о трупах мужчины и женщины, найденных рядом с Бостон Поуст Роуд. Описание женщины соответствовало внешности Бонни. Силк Феннелли не стал понапрасну тратить время. Третий все еще сидел в полиции, но я не сомневался; что Феннелли позаботится о нем при первой же возможности.
 По крайней мере, теперь можно будет хоть ходить, куда хочется. На прощание я пообещал Джерри приехать по его первому вызову. Вечером позвонил Рут.
 — Чем занимаешься в Новогоднюю ночь?
 — У меня свидание, — холодно ответила девушка.
 — Отмени его! Мы едем в город.
 Рут в бешенстве швырнула трубку. Я улыбнулся. Сейчас, пожалуй, еще не время, но скоро...
 Прошел январь, начался февраль. Все оставалось по-прежнему, но я почувствовал, что развязка приближается. Мы создали новую фирму. Теперь Джо Прайс должен был открыть контору. Я решил не торопиться. Ребята затихли, и дела постепенно вернулись в нормальную колею.
 Спокойствие продолжалось до конца февраля. Первым сигналом стал звонок Карсона.
 — Фрэнки, — нервно сообщил он. — Меня отстранили.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — Ассоциация адвокатов начала против меня служебное расследование, — дрожащим голосом проговорил Алекс.
 — Это значит, что ты не имеешь права заниматься делами до тех пор, пока они не разберутся?
 — Да.
 — У них что-нибудь есть?
 — Совсем мало, но они собираются тянуть в надежде, что что-нибудь вылезет, — Алекс Карсон нервно рассмеялся.
 Этим «чем-то» был я.
 — Ладно. Приезжай, и мы все обсудим.
 Я положил трубку, закурил и посмотрел на Нью-Йорк. Похоже, это начало настоящего конца. Они понимали, что сейчас я уже не смогу обратиться к другому адвокату. Теперь начнут хватать ребят. Я позвонил Джо Прайсу и попросил его зайти.
 Через два дня они взялись за нас всерьез. Енсена забрали как скупщика краденого. Полиция проследила, как к нему попало украденное алмазное ожерелье. Его отпустили под залог в двадцать пять штук, но я понимал, что скоро Енсена можно будет списать. Пришлось сообщить ребятам, что наша организация временно прекращает работу. Как я и ожидал, им это не понравилось. Да я и сам был не в восторге.
 Затем последовал новый удар. Кто-то накапал жене Шутза, что ее муж содержит двух любовниц на Парк авеню. Она бросилась туда, застала его в объятиях одной из дам и открыла пальбу. Миссис Шутз никого не убила, но ее арестовали, и она рассказала все о деятельности супруга.
 В конце недели я отправил Прайса из Нью-Йорка вплотную заниматься новой фирмой, а бухгалтерию принял его помощник. Развитие событий говорило, что приближалась развязка.
 Все произошло в последнее воскресенье февраля. После него все сомнения отпали. Я поделил территорию Шутза между Карвеллом, Келли и Феннелли. Произошла ссора, и двое парней Силка пристрелили Келли, когда тот утром выходил из дома.
 Мне позвонил Феннелли.
 — Фрэнк, — спокойно сообщил он, — Свинка Лоуренс только что пришил Железного Майка.
 На долю секунды я лишился дара речи. Призрачные шансы на спасение еще оставались, если бы ребята вели себя тихо, но после этого убийства нам каюк.
 — Кто ему приказал?
 — Я тут ни при чем. — В его голосе слышались насмешливые нотки. Он как бы говорил: «Ну и что ты можешь сделать?»
 — Тогда кто? — не выдержал я. — Этот сукин сын ничего никогда не делает по собственной инициативе!
 — Он сказал, что это ты ему позвонил, Фрэнк.
 Я все понял и быстро взял себя в руки.
 — С каких это пор он стал слушать меня? Он же всю жизнь работал на тебя.
 — Свинка сказал, будто ты велел позаботиться о Келли и обещал прикрытие.
 — Пусть катится ко всем чертям, этот Лоуренс!
 — А если его заметут? — полюбопытствовал Феннелли. — Он же тебя может заложить.
 Феннелли назвали Силком не зря. Он действительно был скользким, как шелк.
 — Ты должен сделать так, чтобы его не взяли. Может выясниться, что он был твоим человеком.
 Я положил трубку, затем позвонил Джейку Рэнсу, который отвечал у нас за прессу.
 — Джейк, Фрэнк Кейн. Я хочу, чтобы в колонке Ветзеля кое-что напечатали.
 — Что?
 — Что один гангстер знает об убийстве Железного Майка больше, чем говорит.
 — Это сенсация! — присвистнул Рэнс. — Даже не знаю, получится ли?
 — Если выйдет, получишь штуку.
 — Считай, что статья напечатана! Что стряслось, Фрэнк?
 — С корабля начинают бежать крысы.
 Я положил трубку. Пусть теперь Феннелли почешется.
 Заметка появилась в понедельник. Через два часа после того, как в киосках появились газеты, Свинку сбила мамина.

 Глава 12

 Я брился перед зеркалом. В апрельском воздухе чувствовалось приближение весны. В окно заглядывало солнце, и я, как последний дурак, что-то весело насвистывал. Положив бритву, побрызгал лицо лосьоном с приятным прохладным запахом ментола. Причесался, вышел из ванной и надел рубашку.
 Потом решил заказать по телефону роскошный завтрак. Я здорово проголодался.
 — Это Кейн, — сказал я телефонистке. — Пусть принесут что-нибудь поесть.
 — Хорошо, мистер Кейн. Кстати, с вами хочет поговорить доктор Кэбелл и его сестра.
 — Пусть поднимаются, — сказал я. — Закажите завтрак на троих.
 Через несколько минут в дверь постучали. В коридоре стояли Мартин и Рут. Я улыбнулся и протянул руку Мартину.
 — Входи, приятель. Рад тебя видеть.
 — Фрэнки, — взволнованно произнес он и пожал мне руку.
 Кэбеллы вошли.
 — Как раз к завтраку, и никаких возражений.
 Мы сели, и я закурил. В комнате царил беспорядок. Воскресенье было единственным днем, когда у меня не убирали.
 — Не обращайте внимания на беспорядок. — Я обвел жестом гостиную. — Холостяцкая квартира.
 — Фрэнки, ты отлично выглядишь, — улыбнулся Мартин.
 — Ты тоже, малыш. Судя по всему, ты идешь в гору.
 — Ерунда, — пренебрежительно пробормотал он и слегка покраснел. — Мне нравится моя работа.
 Принесли завтрак, и мы принялись за еду. Рут весь завтрак промолчала.
 — Что-нибудь знаете о миссис Скотт? — поинтересовался я.
 — Она умерла, — ответил Мартин.
 — Жалко...
 — Да. Это она посоветовала мне стать психиатром. Если бы не миссис Скотт, я бы никогда не занялся этим делом.
 — Отличная женщина, — вставил я.
 — Миссис Скотт всегда хорошо отзывалась о тебе, — заметил Мартин. — Ты был в некотором роде ее любимчиком. Она многого от тебя ждала... — Он слегка смущенно замолчал.
 Я рассмеялся и повернулся к Рут.
 — А ты что думаешь?
 — Она единственный человек, который понимал тебя, Фрэнки, — серьезно ответила девушка.
 Я задумался. Возможно, но сейчас все изменилось.
 — Прошло столько лет, — пожал я плечами.
 Я закончил есть яйца и потянулся к кофейнику. Рут перегнулась через стол и налила мне кофе. Наши руки коснулись, когда я брал чашку, и мы испуганно взглянули друг на друга. Я посмотрел в бездонные голубые глаза и опустил взгляд в чашку.
 Мартин хотел что-то сказать, но промолчал. Мы просидели молча несколько минут.
 — Молодцы, что зашли, — сказал я.
 — Это была моя идея, — похвалился Мартин. — Я хотел повидать тебя. Прошло столько времени. Мне было интересно, и Рут...
 — Что Рут?
 — Я хотела, чтобы он поговорил с тобой, — объяснила Рут. — Он твой друг. Он ничего не выиграет от откровенного разговора.
 Я встал и подошел к окну.
 — Мне нужны друзья, а не советы.
 Рут подошла ко мне и взяла за руку.
 — Друзья обязаны не только всегда слушать и соглашаться. Они иногда должны говорить и то, что тебе не нравится, ради твоей же пользы. Пожалуйста, выслушай нас.
 Я обнял ее, не обращая внимания на Мартина.
 — Бэби, если ты любишь меня, остановись. Зачем надрываться и говорить то, что я не хочу слушать?
 Девушка на мгновение прижалась ко мне.
 — Если бы я не любила тебя, Фрэнки, мне было бы наплевать, что с тобой произойдет.
 Мартин внимательно и серьезно смотрел на нас.
 — Ты серьезно говорила со мной? — спросил он сестру.
 — Да, — кивнула Рут и посмотрела на брата.
 — Можешь теперь спокойно выбрасывать на ринг полотенце, Фрэнки, — улыбнулся он. — Маленькая леди давно приняла решение, и тебе никуда не деться.
 Я удивленно посмотрел на брата и сестру, которые таинственно улыбались.
 — О чем вы говорите, черт побери?
 — Сказать? — улыбаясь, поинтересовался Мартин.
 — Нет. — Рут внезапно посерьезнела. — Пусть догадается сам. — Она подвела меня к дивану.
 Мы сели, и я обнял ее за плечи. Девушка удобно положила голову ко мне на плечо и посмотрела в глаза.
 — Несколько лет назад Мартин был в Европе и кое-что там увидел. Я хочу, чтобы он рассказал тебе об этом.
 — Что? — Я с любопытством взглянул на доктора Кэбелла.
 — Это долгая история. — Мартин откашлялся.
 — Ничего. Мне все равно нечего делать. — Я крепче обнял Рут.
 Сейчас он мог бы всучить мне даже Бруклинский мост, если бы захотел.
 — В 1935 году я был в Германии. Я видел, что там происходило... что случается со страной, когда к власти приходят гангстеры.
 — Ты говоришь о Гитлере? Какое он имеет ко мне отношение? — Я достал сигарету и вспомнил, что происходило в июне, когда, пала Франция. Люди на улицах шептались, и у многих были мрачные лица. Все только и говорили, что о войне с Германией. На несколько дней деловая активность спала, но потом все быстро вернулось в нормальную колею. По-моему, деловая активность даже немного увеличилась. В войну мы тогда не вступили и не думаю, что вступим сейчас, особенно, если принять во внимание, что нас это совсем не касается.
 Мартин продолжил рассказ, не обращая внимания на мой вопрос:
 — В 1935 Гитлер взял страну в железные руки. Он безжалостно подавил всех тех, кто осмеливался возражать ему. Вспомните его слова: «Сегодня Германия, завтра весь мир». И вот пришло его «завтра», то «завтра», которое он обещал Германии. Он уже, как обещал, захватил весь континент, за исключением России и Англии. После них он обратит свои взоры через океан на нас. — Кэбелл замолчал и потянулся за сигаретой. Я до сих пор не мог понять, к чему он клонит. Мартин сунул сигарету в рот, но не зажег ее, и продолжил рассказ:
 — Вначале все твердили, что он долго не протянет. Я тоже так думал. Но я добавлял при этом, что он протянет столько, сколько люди будут отказываться видеть в нем угрозу.
 Я думал, когда мир увидит и поймет, кем он является на самом деле, ему придет конец. Сейчас это как раз начинается. Англия держится, Россия тоже держится. Гитлера остановят обычные люди с улицы. Они остановят его стенами, сложенными из их тел, своей решимостью и упорством. Когда человек с улицы решает, что от вас один вред, вам придется туго. Что бы вы ни делали, он найдет способ остановить вас. Человека с улицы невозможно победить.
 — Хорошо, значит, они остановят этого сукиного сына! — заметил я, поднимая руку. — Все равно никак не пойму — я-то тут при чем?
 — Поймешь, Фрэнки. — Мартин остановился передо мной и посмотрел на меня сверху вниз. — Человек с улицы и против тебя. И если он говорит, что ты должен уйти, ты должен уйти!
 Я расхохотался. Куда бы я ни пошел, все целовали меня в зад. Если они все против меня, почему я этого не вижу? Я сказал Мартину, что думаю по этому поводу.
 — Вот именно, Фрэнки. Это я и пытаюсь тебе втолковать. Когда Гитлер появляется на улицах, они целуют землю перед его ногами, но они делают это от страха... они боятся того, что с ними произойдет; если они не будут делать этого. Поэтому они и перед тобой гнутся. Они боятся тебя. Твое имя стало синонимом ужаса, убийств, ограблений... Они боятся твоей репутации, твоих дел, о которых все только и говорят. Сделал ты их или нет, не имеет никакого значения. Главное, они верят в то, что ты их совершил. И они намерены уничтожить тебя так же, как когда-нибудь уничтожат Гитлера.
 — Какая-то бессмыслица! — расхохотался я. — Я только хочу, чтобы меня оставили в покое. Если меня никто не будет беспокоить, я тоже никого не буду трогать.
 — Ты постепенно превратишься в волка, — покачал головой Мартин.
 — Тут я ничего не могу сделать.
 — Ты можешь все это бросить, пока еще не поздно, — вмешалась Рут.
 — Я вас выслушал, теперь вы выслушайте меня. — Я погасил сигарету в пепельнице и зажег новую. — Долгие годы я пытался жить по-вашему. Много работал, мало получал и знаете, чем все закончилось? Больницей! Я попал туда после голодного обморока на улице, потому что все, о чем пишут слюнявые романисты — полное дерьмо, потому что, как бы ни вкалывали герои, какими бы честными они ни были, как бы яростно ни боролись, никогда ничего не добьются без унизительной экономии на всем или женитьбы на дочери босса. Мне дочь босса не попалась.
 Куда бы я ни поворачивался, повсюду я видел таких же, как я, голодных, бедных, несчастных людей, живущих на пособие по безработице или на милостыню. Если им везет, они работают, но работа обеспечивает нищенское существование, и угроза потерять ее висит над ними, как дамоклов меч.
 Я, как дурак, пытался вести такую жизнь. В этой жизни босс может вас вышвырнуть на улицу, если вы заболеете, вам могут дать десять баков в неделю, когда вам для сносного существования нужны пятнадцать, или пятнадцать, когда необходимы двадцать.
 Нет, черт возьми, я не настолько глуп! Я хотел тоже наслаждаться жизнью и иметь деньги в карманах, машину, хороший дом.
 Это единственный известный мне способ иметь все это, единственный путь, который у меня остался. С его помощью я приобрел все, что хотел.
 — Но, Фрэнки, разве ты не видишь, что в этом и заключается твоя ошибка? — терпеливо спросил Мартин.
 — Возможно, — согласился я. — Я старался изо всех сил, но у меня ничего не получилось.
 — Фрэнки, тебе надо было жить в прошлом веке, но сейчас времена пиратов прошли. Сейчас больше нельзя силой прокладывать себе дорогу в жизни. Нельзя брать, что хочется, и посылать ближнего ко всем чертям! Необходимо жить среди людей и делиться с ними. Нельзя заползти в угол и игнорировать то, что происходит вокруг.
 Я вспомнил Мэрианн. Она хотела, чтобы я заполз в угол и не обращал внимания на мир. Я ушел от нее, потому что не хотел этого. А может, я просто переполз из одного угла в другой?
 Джерри думал так же, как и Рут. Он жил в строгом соответствии со своими идеалами, ну и чего он добился? Я лучше всех их знал, чего хочу. И я добился всего этого по-своему.
 Я встал, отошел на несколько шагов и посмотрел на Кэбеллов.
 — Я понимаю ваш путь не больше, чем вы мой, — спокойно заметил я.
 Рут подбежала ко мне.
 — Дорогой, но мы отлично понимаем все, что ты говоришь. Мы все понимаем, но из этого ничего не выйдет. — Я молчал. Она в отчаянии повернулась к брату. — Мартин, ну пожалуйста, объясни ему.
 Мартин посмотрел на нас обоих. Неожиданно он встал и направился к двери.
 — Я на время спущусь вниз. Вам необходимо кое в чем самим разобраться. Сейчас это уже не вопрос: кто прав, а кто виноват, а вопрос: кто любит больше и готов дать больше. — Он вышел.
 Рут повернулась и посмотрела на меня. Я обнял ее и поцеловал холодные губы. Я целовал глаза, волосы, щеки, шею, опять губы. Усадил ее на диван и принялся яростно и грубо целовать. После таких поцелуев на ее коже оставались красные пятна.
 Неожиданно она ответила на мои поцелуи. Ее глаза были полузакрыты, рот дрожал. Я крепко сжал ее в объятиях и по тому, как она прижалась ко мне, почувствовал в ней желание.
 — Я люблю тебя, — прошептал я.
 Глаза Рут закрылись полностью, и она вновь поцеловала меня.
 — Я хочу тебя, — шептал я. — Ты нужна мне. Пусть между нами не будет никаких разногласий.
 Дыхание Рут участилось, и она укусила меня, целуя. Прижалась к моему лицу и заставила меня положить голову к себе на грудь.
 Я крепко обнимал Рут. Повернув голову в ложбинке между грудей, посмотрел наверх. В ее глазах сверкали слезы, губы были полуоткрыты, она дрожала в моих объятиях.
 — Рут!
 Она смотрела мне в лицо. В уголках глаз, как алмазы, сверкали слезинки. В них горели любовь и страсть, понимание и сочувствие. Она едва заметно покачала головой.
 — Нет, дорогой, — прошептала Рут. — Так ничего не получится.
 Я прижался губами к ее нежной гладкой коже.
 — Я хочу тебя. Рут.
 — И я хочу тебя, — просто ответила она, — но не так, как сейчас. Я хочу тебя навсегда, а не на минуту. — Она подняла мое лицо и прижалась губами к моим губам. После поцелуя Рут вопросительно посмотрела на меня. — Понимаешь, дорогой?
 Я посмотрел на нее и встал. Мои руки машинально полезли в карман за сигаретой. Я все понимал.
 Я должен был играть по ее правилам, или вообще не играть.

 Глава 13

 Пока я закуривал. Рут не сводила взгляда с моего лица. Похоже, она прочитала мои мысли и медленно подошла ко мне.
 — Не понимаешь? — мягко спросила она.
 — Нет, — горько покачал я головой. — Не вижу разницы, если ты любишь меня по-настоящему. Неужели для нас обоих было бы лучше, если бы я чистил улицы?
 Ее глаза затуманились, и в них появилась печаль.
 — Дело не в том, кто ты, Фрэнки, а в том, что ты делаешь. Тебе сейчас приходится совершать плохие и грязные поступки, приходится быть безжалостным. Нельзя днем творить плохие дела, а ночью становиться хорошим.
 Постепенно эти два "я"сольются, и ты станешь таким же, как твое дело.
 Я хотел сказать, что она не права, но в дверь постучали. Вернулся Мартин. Он взглянул на Рут, потом на меня. Кэбелл ничего не спросил, он все увидел на наших лицах. Мартин не стал больше давать советы, он знал, когда надо говорить, а когда молчать. Через несколько минут они ушли, и я остался один.
 Я думал о словах Рут, о ее любви. Она должна понимать, что нельзя просто так взять и отказаться от хорошей работы. Это не то же самое, что отложить в сторону книгу. Очень много зависит от работы. Я слишком много вкалывал, чтобы добиться всего этого и не собирался отказываться от нее из-за женщины, даже из-за Рут Кэбелл!
 Настроение испортилось, как будто и не было весны за окном.
 Следующие пара месяцев выдались удивительно удачными. Ребята вели себя осторожно, Феннелли затаился. Бизнес процветал, и я откладывал деньги, как мог. Я не обманывал себя. Такое положение дел не продлится долго, и я собирался скопить, пока есть возможность, как можно больше.
 В конце мая все началось, но не так, как я ожидал. День получился суматошный, и я здорово устал. Часа в четыре зазвонил внутренний телефон.
 — Да? — спросил я мисс Уолш.
 — Пришел мистер Московиц.
 — Пусть войдет, — удивленно проговорил я. Московиц вошел, как всегда, шаркая ногами. Я встал и улыбнулся. Мы пожали друг другу руки и сели.
 — Что-нибудь случилось, Мойша?
 Он сразу перешел к делу. Его прямота мне нравилась. Московиц был одним из могикан, для которых слово являлось законом. Он никогда не врал.
 — Фрэнки, я хочу выйти из игры.
 Я несколько секунд изумленно смотрел на него, потом не спеша закурил и поинтересовался:
 — Почему?
 — Не из-за страха, — слегка смущенно ответил он. — Только... — Мойша замолчал на мгновение, потом продолжил: — Я уже слишком стар для таких дел и сильно устаю. Я бы хотел куда-нибудь уехать с женой, чтобы дожить свой век спокойно.
 Я смотрел на него и не знал, что ему ответить. Сейчас никому нельзя выходить из игры. Если я отпущу Московица, остальные подумают, что я стал тряпкой! Но, с другой стороны, он имел право делать, что хотел, и я не сомневался, что Мойша будет жить тихо и держать язык за зубами. Я молча подвинул ему коробку с сигарами.
 Московиц закурил и вопросительно посмотрел на меня. Мы просидели молча несколько минут, потом я сказал:
 — Ты же знаешь, что скажут ребята?
 Московиц кивнул.
 — Они испугаются, что ты начнешь болтать.
 Он мягко, почти по-отечески, махнул рукой.
 — Ты же меня знаешь, Фрэнки. Моисей Московиц за всю свою жизнь не заложил ни одного человека, и он не собирается стучать на старости.
 — Сколько тебе, Мойша?
 — Шестьдесят два.
 Я и не знал, что он такой старый. Мы опять замолчали, и я повернулся на стуле к окну.
 — А как быть с твоей территорией?
 — Пусть ребята забирают ее.
 — А доля в фонде?
 — Если нужно, можете забрать и ее. — Мойша был готов даже на взятку, лишь бы вырваться. Я быстро подсчитал в уме. Его доля составляла сто штук.
 — Куда собираешься поехать? — Я знал, что у него небольшое поместье в Калифорнии, и мне стало интересно, скажет он о нем или кет.
 — У меня ферма в Калифорнии. Моя жена давно мечтала о тихой и спокойной жизни.
 Я развернулся и посмотрел на него.
 — Когда хочешь уехать?
 — Когда скажешь, тогда и поеду.
 Я опять задумался.
 — Фрэнк, деньги, которые нельзя тратить, никому не нужны. У меня много денег, но я не могу их все потратить. Все время одни хлопоты, проблемы, тревоги. Я хочу отдохнуть на старости лет.
 Я принял решение. Мойша имел право на отдых в шестьдесят два года, и он отдохнет.
 — О'кей, можешь уезжать, Мойша.
 Я готов был поклясться, что в его глазах блеснула слеза, но он сдержался. Только в голосе послышалось счастье.
 — Спасибо.
 — Можешь ехать в конце недели. Никому не говори ни слова. Я хочу, чтобы ребята обо всем узнали от меня. Не беспокойся, я все им расскажу после твоего отъезда.
 Я набрал номер Максона, который замещал Джо Прайса.
 — Как фонд?
 — Миллион сто десять тысяч, мистер Кейн.
 — Выпишите чек на сто десять тысяч Моисею Московицу и побыстрее принесите его мне.
 — Если тебе нужны деньги, Фрэнк, я могу подождать. — Глаза Мойши продолжали сиять.
 — Ты всегда вовремя платил свою долю и имеешь право забрать ее.
 Мак принес чек. Я расписался и передал его Мойше. Он спрятал чек в карман и поблагодарил. Перед тем, как он ушел, я дал ему один совет.
 — Мойша, никому не рассказывай об отъезде. Оставь квартиру со всеми вещами. Не пытайся ничего продать. С собой возьми только самое необходимое, пару чемоданов, будто собираетесь в горы на выходные. Я хочу, чтобы ты исчез, как можно незаметнее.
 Я пожал ему руку и проводил до двери. Он в последний раз оглядел кабинет.
 — Фрэнки, мой мальчик, послушай старика. Бросай ты это дело, пока не поздно. Ты хороший и умный парень. Я прожил намного больше тебя, и я знаю жизнь. Немногие из нас имеют шанс выйти из игры, когда хотят. Обычно мы уходим в молодости... внезапно...
 И чем дольше мы остаемся в бизнесе, тем труднее завязать. Мы становимся жадными, и в конце концов заканчиваем, получив пулю. Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, я бы не смог выйти из игры. Не позволяй никому помешать тебе завязать.
 — Не беспокойся обо мне, Мойша, — рассмеялся я. — Запомни, что я тебе сказал.
 — Хорошо, Фрэнк, — пообещал он и вышел из кабинета.
 Я сел за стол. Нелегко будет убедить остальных в том, что я поступил правильно. Ну и черт с ними!
 Любой человек имеет право на отдых в шестьдесят с лишним лет.

 Глава 14

 Через пару дней в контору заехал Силк Феннелли. Он уселся и сразу перешел к делу.
 — Ходят слухи, что Московиц собирает бабки.
 — Я слышал, — равнодушно кивнул я.
 — Поговаривают, Фрэнки, что ты разрешил ему завязать.
 — Вы все работаете с моего разрешения.
 — Ребятам это не нравится, Фрэнк, — прямо заявил он. — Они говорят, что ты начинаешь допускать ошибки.
 — А ты что скажешь, Силк?
 Уж он-то должен знать. Он дважды пытался избавиться от меня. Феннелли промолчал.
 Несколько минут мы сидели молча. Я переложил на столе бумаги, потом взглянул на него.
 — Если ты больше мне ничего не хочешь сказать, Силк, можешь идти. — Я даже не подсластил пилюлю и не стал врать, что занят.
 Он встал и перегнулся через стол.
 — Мне кажется, ты должен знать, о чем говорят ребята. Если это окажется правдой, они разозлятся.
 — Я знаю, что они говорят, Силк. Я знаю это намного раньше тебя. Я также прекрасно знаю, кто распускает эти слухи, и на твоем месте я бы поплотнее закрыл варежку, а то в одно прекрасное утро проснешься и увидишь, что тебе ее зашили... нитками.
 На какую-то долю секунды он потерял самообладание. В глазах сверкнула ненависть, но тут же погасла. Он понимал, что эмоции сейчас могут ему дорого обойтись. Его веки опустились, и он взял себя в руки. Весело помахав на прощание, направился к двери.
 — О'кей, приятель, я тебя предупредил.
 После его ухода я попросил соединить меня с Московицем. В клубе его не оказалось; и я попросил секретаршу позвонить домой.
 — Алло? — произнес женский голос с легким еврейским акцентом.
 — Мистер Московиц дома?
 — Нет.
 — Это Фрэнсис Кейн, — представился я. — Не знаете, где я могу его найти?
 — Не знаю, мистер Кейн. Я уже начинаю беспокоиться. Он не ночевал дома. Вчера после обеда сказал, что едет в город повидаться с ребятами, и до сих пор не вернулся.
 Я задумался. Наверняка Силк взял Мойшу, иначе бы он не явился.
 — Не беспокойтесь, — попытался успокоить я жену Московица. — Наверное какое-нибудь срочное дело, и он не мог позвонить. Я найду его и передам, чтобы он вам позвонил.
 — Спасибо, мистер Кейн.
 — Не стоит. До свидания. — Я положил трубку и повернулся к окну.
 Стоял прекрасный ясный день, и на противоположном берегу Гудзона можно было даже разглядеть машины.
 Вот черт, опять Силк меня провел! Только теперь выпутаться будет сложнее. Если они уберут Московица, мое влияние сразу исчезнет, и Феннелли прекрасно понимал это.
 Зазвонил телефон, и я повернулся к столу.
 — Мистер Прайс, — сообщила мисс Уолш.
 — Соедините.
 — Привет, Фрэнк!
 — Привет! Как ты там?
 — Все о'кей!
 — Как дела?
 — Эта фабрика по производству джук-боксов — золотая жила. Представитель правительства и двое военных только что закончили проверку и хотят, чтобы мы взяли правительственный контракт на радиооборудование для армии.
 — Это будет стоить дорого, — осторожно заметил я.
 — Ничего подобного. Всю программу будет финансировать правительство. Это часть программы национальной обороны. Они дают бабки, мы выполняем заказ и хорошо на этом зарабатываем.
 У меня голова была занята другим. Не хватало еще беспокоиться о такой ерунде!
 — Послушай, Джо, у меня здесь уйма дел. Поступай, как считаешь нужным. Все обсудим позже.
 — По-моему, дело стоящее, Фрэнк. Надвигается война. Если мы возьмем этот контракт, мы всех здорово обгоним.
 — О'кей, бери его! — Я положил трубку. Плевать я хотел на надвигающуюся войну, когда у меня тут у самого идет война!
 Я вызвал мисс Уолш.
 — Меня ни для кого нет. Ясно?
 Она кивнула и вышла.
 Я сел на телефон выяснять, где они держат Московица. Необходимо забрать у него чек, если он еще жив. Вряд ли он получил по нему деньги в Нью-Йорке. Наверняка, чек еще у него.
 К четырем часам я выяснил, что его держат в гараже на Двенадцатой авеню. В десять Феннелли собирался привезти туда кое-кого из ребят. Необходимо опередить его.
 Я позвонил в гараж и попросил, чтобы прислали машину. Часов в шесть поужинал и поехал в Нью-Йорк. Нужно было убить время до половины девятого, и я импульсивно направился к Рут.
 Она сама открыла дверь и замерла. Я тоже не мог вымолвить ни слова. На кончике языка вертелись банальности типа: «Где Мартин? Как дела?», но едва я взглянул на нее, сразу словно язык проглотил.
 Она молча впустила меня. Как только Рут закрыла за мной дверь, я поцеловал ее.
 — Здравствуй, Рут! — прошептал я.
 — Зачем ты пришел?
 — Увидеть тебя. — Только произнеся эти слова, я понял, как много она для меня значит.
 Рут пошла в гостиную. Я бросил на стул пальто и шляпу и отправился за ней. Она достала из коробки сигарету и неторопливо закурила.
 Я подошел к ней, забрал сигарету, погасил в пепельнице и обнял ее, но она оставалась безучастной.
 — Здравствуй, Рут! — вновь поздоровался я и поцеловал ее.
 Она погладила меня по щеке, голова опустилась на мое плечо.
 — Фрэнк... — прошептала она.
 — Подумай, дорогая. Мы не можем...
 Ее губы заставили меня замолчать. Я крепко обнял ее и почувствовал, как бьется ее сердце. Она поцеловала меня в губы.
 — Нет, мой милый, — прошептала Рут, прижимаясь губами к моим губам.
 Я подвел ее к дивану, и мы опять поцеловались. Я чувствовал, как она возбуждается. В ее поцелуе появилось горячее обещание. Комната начала вращаться. Внезапно девушка расплакалась, уткнулась лицом мне в плечо. Ее голос дрожал от рыданий.
 — Фрэнк, Фрэнк, ты должен остановиться! Мы уже говорили об этом.
 Комната перестала вращаться. Я встал и дрожащими руками достал сигарету, потом взглянул на Рут. Она смотрела на меня снизу вверх широко раскрытыми и наполненными слезами глазами. Я сел и обнял ее. Сейчас я полностью взял себя в руки.
 — Рут, ты выйдешь за меня замуж... сегодня вечером? — Я даже не узнал своего голоса, столько в нем слышалось незнакомой мольбы и тоски.
 Рут ответила не сразу. Несколько минут она боролась с рыданиями, потом сказала:
 — Я так хочу этого, дорогой.
 — Ты выйдешь за меня замуж? — повторил я.
 — Я не могу. — Она заглянула на самое дно моей души.
 — Ты только что сказала... — прервал ее я.
 — Фрэнки, я хочу тебя навсегда!
 Я посмотрел на нее. В темноте ее лицо казалось белой камеей. Я взял ее щеки ладонями и прижался к лицу. Ее кожа была теплой, гладкой, мягкой.
 Я пообещал... пообещал впервые в жизни.
 — Я люблю тебя, — слегка дрожащим голосом произнес я. — Тебе не придется ждать долго. В июне ты станешь невестой.
 — Ты не обманешь меня, Фрэнк? — Ее глаза вопросительно смотрели на меня.
 — Нет, бэби.
 Она на секунду закрыла глаза, но губы продолжали молча шевелиться. Затем глаза раскрылись.
 — Я никак не могу в это поверить.
 — Можешь поверить, бэби! — Я поцеловал Рут.
 Я ушел от нее ровно в половине девятого.

 Глава 15

 Я оставил машину в паре кварталов от гаража и отправился дальше пешком. Этот район я хорошо знал, я вырос по соседству. Здесь пятнадцать лет назад собирал ставки на скачки для Кеуфа, здесь бегал и играл с друзьями. Ночью этот район превращался в пустыню.
 Гараж тянулся на полквартала к реке, и на четверть — к авеню. В нем были большие центральные подъездные ворота и еще боковой вход.
 Я сунул руки в карманы. Правая коснулась пистолета, который положил в карман перед выходом из кабинета, а левая — маленького карманного фонарика, который захватил из машины. Проходя мимо гаража, я понял, что там никого нет. Я вошел в переулок, в котором было так темно, что я не мог ничего видеть даже в футе от себя, но фонарик достать побоялся. Идти старался, как можно тише, но казалось, что шаги звучат очень громко. Сердце тревожно колотилось, из груди вырывалось хриплее дыхание, лоб покрылся испариной, хотя было не жарко.
 Я нащупал рукой дверь, но она оказалась запертой. Дотронулся до деревянного забора и поднял руку, но верха не достал. Потом двинулся дальше, держась рукой за гладкую стену. Примерно на полпути вновь наткнулся на запертую дверь. Сейчас глаза немного привыкли к темноте, и я стал кое-что различать.
 Я заглянул в замочную скважину. У меня в связке нашелся подходящий ключ. Я вставил его в скважину и повернул. Замок открылся.
 Я вошел в темноту и запер дверь. Затем достал фонарик и включил его, направив вниз, чтобы свет не увидели с улицы, если здесь есть окна. В дальнем углу находилась дверь. Я вышел на загрузочную платформу рядом с железнодорожной веткой, на которой стояли два вагона.
 Ветка шла за гаражом с другой стороны ограды, и вагоны стояли у самого забора. Я взобрался на крышу вагона и очутился выше забора.
 Гараж имел два окна, выкрашенные черной краской, через которые пробивался свет. Я спрыгнул с вагона на территорию гаража и направился к дверям. Прошел мимо кучи огромных канистр и попробовал дверь. Она открылась.
 Внутри было темно, свет горел где-то слева. Я тихо пошел налево. Обойдя несколько больших трейлеров, увидел, что свет горит в маленькой комнате в углу гаража.
 За столом трое мужчин играли в карты. Один из них был Мойша, двое других сидели спиной, и я не узнал их. Если пойти через открытое пространство между трейлерами и комнатушкой, они могут услышать шаги или Мойша невольно жестом выдаст меня.
 Я прижался к стене и осторожно направился к конторе. Теперь открытое пространство сократилось всего до нескольких футов. Это был мой единственный шанс, и я должен был рискнуть.
 Московиц увидел меня первым, но не моргнул даже глазом. Он бросил на стол три карты и сказал:
 — Беру три.
 — Ну и везет же некоторым! — заскулил один из игроков. — Постоянно выигрывает. Я уже почти все спустил.
 — Что ты ноешь? — проворчал второй. — Там, куда он отправится, бабки не нужны. Мы все заберем назад.
 — Точно, Фликс! — рассмеялся первый. — Я об этом и не подумал.
 Мойша взял три карты и посмотрел в них. Я уже подобрался к самой двери.
 — Я доиграю за тебя, Мойша — негромко проговорил я, засунув руки в карманы.
 Мойша посмотрел на меня и улыбнулся. Двое других игроков мгновенно повернулись. Я сразу узнал Фликса, который пытайся подставить меня в «Дофине». Его рука метнулась к пистолету, лежащему на столе, но Московиц опередил его.
 Я пристально посмотрел на бандита. Потом вытащил из кармана пустые руки.
 — Дай ему пушку, Мойша, — мягко велел я. — Он думает, что он крутняк!
 Мойша уставился на меня, как на сумасшедшего, потом пожал плечами и протянул пистолет застывшему Фликсу.
 — Бери, Фликс, — негромко посоветовал я. — Неужели ты такой скромный?
 Он с трудом отвел взгляд от моего лица и убрал руки от пистолета. Я подошел к нему и нагнулся.
 — Так, что, мальчик, не такой уж ты и крутой без пушки?
 Он не ответил.
 Я схватил его за лацканы пиджака и рывком поднял на ноги. Он стоял передо мной, слегка согнувшись. Я ударил его коленом в пах, и он согнулся еще сильнее. Затем ударил по физиономии. Когда Фликс упал на пол, я пнул его в бок, и он замер.
 — Посади его на стул, — приказал я его напарнику. Тот смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Лицо побелело, казалось, он не может сдвинуться с места.
 — Ты что, плохо слышишь? — внезапно рявкнул я.
 Он вскочил на ноги и нагнулся над Фликсом. Усадив его, повернулся ко мне. Фликс привалился к столу. Он не вырубился, но не мог двигаться.
 — Сначала я подумал, что это твоих рук дело, Фрэнки, — сказал Мойша.
 — Я знаю, что ты подумал, но я ведь дал тебе слово.
 — Сейчас я думаю иначе, — закончил он.
 — О'кей, Мойша, теперь уже все равно, что ты думаешь. Отправляйся домой. Твоя жена очень беспокоится. Немедленно уезжайте из Нью-Йорка.
 Я сел за стол.
 — Что ты собираешься делать? — спросил Московиц.
 Доиграть за тебя. — Я взял карты. — Неплохо. Пиковый стрейт-флэш.

 Глава 16

 Я наблюдал, как Мойша Московиц идет к выходу. У двери он остановился и махнул мне рукой на прощание. Потом вышел из гаража.
 Я посмотрел на бандитов. Фликс начал проявлять интерес к жизни и поднял голову.
 — Сколько ты работаешь на Феннелли? — спросил я его.
 — Не знаю такого.
 — Тогда кто тебе велел взять Московица?
 — Один тип дал мне на улице пять косых и показал на старика.
 — Не вешай мне лапшу на уши, — нахмурился я. — Такой волк, как ты, никогда не возьмет заказ от незнакомого человека.
 Он не ответил.
 — Кто тебя тогда вытащил?
 — Мой адвокат.
 Мы молча смотрели друг на друга. Я видел, что он хочет что-то сказать, но не решается. Мне оставалось только ждать, долго молчать Фликс не сможет. Он сдался раньше, чем я думал.
 Неожиданно в его глазах мелькнула ненависть.
 — Почему ты грохнул мою сестру?
 Я улыбнулся и заметил, что ему не очень понравилась моя улыбка.
 — Я не трогал ее. Я даже не знал, что она твоя сестра. Если она была твоей сестрой, зачем ты втянул ее в это дерьмо?
 Он не ответил.
 — Я не убивал твою сестру, но я знаю, кто это сделал. Может, обменяемся информацией?
 Он задумался.
 — Может, и обменяемся, — наконец ответил Фликс.
 Я наклонился вперед и предложил:
 — Ну давай, выкладывай!
 Фликс открыл рот, но в этот момент скрипнула входная дверь, и он прислушался, наклонив голову набок. Я тоже прислушался. Раздались голоса нескольких человек. Я вошел в тень и вытащил из кармана пистолет, придавший мне уверенность. Потом поднес палец к губам. Голоса приближались. Это были Феннелли, Риордан и Тейлор. Им оставалось собрать еще несколько ребят, и у них был бы кворум. Разговаривая, они вошли в комнату.
 Фликс повернулся к ним, а второй продолжал сидеть спиной к двери. Он так перепугался, что не знал, как себя вести.
 Я стоял в тени, поэтому Феннелли не заметил меня.
 — Где Мойша? — спросил Силк.
 Я вышел на свет с пистолетом в руке.
 — Мойше пришлось срочно уехать, — спокойно объяснил я. — Я вместо него.
 Силк даже не моргнул глазом.
 — Фрэнк, рад тебя видеть. Я после обеда все время звонил тебе, но не мог найти. Мойша хотел смыться.
 Я улыбнулся. Вся история начала казаться мне забавная.
 — И ты сам решил остановить его? — холодно поинтересовался я.
 — Да.
 — И взял пару парней, чтобы присматривать за ним, когда не дозвонился до меня?
 — Точно, Фрэнк.
 Ну и шутник! Он держал Мойшу со вчерашнего дня, а мы разговаривали сегодня утром. Если бы Силк захотел все рассказать, времени у него было предостаточно. Я молчал.
 Феннелли начал незаметно двигаться. Его глаза блуждали по комнате, но я продолжал не сводить с него взгляда.
 И тут я сделал то, что хотел сделать все последние недели — ударил его по физиономии пистолетом. Силк рухнул на пол.
 Я подождал, пока он достанет пушку, потом выбил ее ногой. Он смотрел на меня снизу вверх, на белом лице застыла боль. Не обращая на него внимания, я поднял револьвер и сунул в карман.
 Затем сел за стол и посмотрел на Тейлора и Риордана.
 — Что скажете?
 — Мы ничего не знаем, Фрэнк, — ответил Тейлор. — Силк просто сказал, что хочет нам кое-что показать.
 Я внимательно посмотрел на них. Похоже, что они говорили правду.
 — Садитесь. — Я махнул пистолетом. — Нам нужно кое-что обсудить.
 Они сели. Я посмотрел на Силка, который сидел на полу.
 — Ты тоже!
 Он встал с пола и опустился на стул. Фликс зашел сзади.
 — Фликс что-то хотел мне рассказать, когда вы пришли.
 Фликс молчал.
 — Я же тебе сказал, что знаю, кто убрал твою сестру. Только один человек, кроме нас с тобой, знал, что случилось той ночью. Это Феннелли. Я отправился к нему домой и все рассказал. Он пообещал выяснить, кто это сделал. — Я замолчал на несколько секунд. — Продолжать?
 Фликс яростно посмотрел на меня. Его глаза горели желтым огнем. Он неожиданно схватил Феннелли за шею и начал душить.
 Феннелли слабо сопротивлялся. Лицо Силка покраснело, затем начало синеть. Я спокойно наблюдал.
 Фликс зашел слишком далеко. Я хотел, чтобы он не убивал Феннелли, а только немного проучил.
 — О'кей, Фликс, достаточно! — Парень продолжал душить Феннелли, и я навел пистолет в лицо бандита. — Я сказал хватит, Фликс, — спокойно проговорил я.
 Он отпустил Силка и напряженно замер. Феннелли привалился к столу и потерял сознание.
 — Дай ему воды, — велел я Тейлору.
 Тейлор набрал воды в бумажный стаканчик и глупо уставился на меня. Я ухмыльнулся, достал из холодильника бутылку воды и вылил половину на Силка.
 Тот сразу пришел в себя и тихо захрипел. Он весь вымок и сейчас сидел, откинувшись на спинку стула. Я поставил бутылку на пол и спокойно сказал:
 — Я хочу, чтоб вы, ребята, внимательно выслушали меня. Я разрешил Мойше выйти из игры. Когда доживете до его возраста, а вы доживете, если будете меня слушаться, тоже выйдете на пенсию, если захотите. Это награда за долгую работу. Но не забывайте, кто босс. — Я пристально посмотрел на притихших Тейлора и Риордана. — А теперь убирайтесь отсюда и прихватите с собой Силка. Отвезите его к доктору. Я не хочу, чтобы он простудился.
 Напарник Фликса выскочил первым. Остальные последовали за ним, но Фликс остался.
 — Что тебе нужно? — спросил я у него.
 Он неожиданно улыбнулся. В улыбке не было теплоты, но было уважение.
 — А ты крутой парень, — похвалил он.
 — Крутых парней хоть пруд пруди.
 — Но не таких, как ты.
 Я удивленно взглянул на него. Он что-то хотел... Я молчал. Если что-то нужно, пусть говорит.
 — Мне необходим шанс, — сказал Фликс. Я бросил ему его пистолет. Он поймал его и спрятал в карман. Я лихорадочно размышлял. Может, действительно наступило время найти этому парню лучшее применение? Ведь предстояло столько дел!
 — Мне нужен парень, который не станет открывать варежку на каждом углу, и будет делать, что я ему скажу, — медленно сообщил я.
 — Я трудяга, наркотиками не балуюсь, делаю, что говорят! Это мое правило!
 Я улыбнулся. Теперь Силку придется подумать, прежде чем решиться убрать меня.
 — Считай, что ты получил работу.
 Так за две сотни в неделю я нашел себе телохранителя.

 Глава 17

 На следующее утро я позвонил Джо Прайсу.
 — Джо, вчера я был очень занят, когда ты звонил. Расскажи-ка все сначала.
 Он повторил рассказ. По-моему, все в порядке, придраться не к чему!
 — Тебе нужно там задержаться? — спросил я.
 — Да. Что-нибудь случилось?
 — Нет, но я хочу поручить тебе одно очень важное дело. Твое присутствие здесь необходимо.
 — Приеду в воскресенье. — Молодец! Никогда не задавал лишних вопросов.
 — Приезжай сразу ко мне в гостиницу. — Я положил трубку и нажал кнопку связи с секретаршей. — Пусть войдет Пауэлл.
 Вошел Фликс. Он в первый раз очутился в такой роскошной конторе. Парень огляделся по сторонам, и я заметил, что кабинет произвел на него впечатление. Я велел ему садиться.
 — Как самочувствие? — улыбнулся я.
 Его лицо немного распухло, но он тоже улыбнулся.
 — Неплохо.
 Фликс спокойно выслушал то, что от него требовалось. С сегодняшнего дня, любой посетитель, прежде чем попасть ко мне, должен был повидать его, будь то в конторе или в гостинице. Я договорился с администрацией отеля, чтобы ему дали номер рядом с моим, и посылали всех гостей сначала к нему. В конторе он должен сидеть в приемной вместе с мисс Уолш.
 Закончив, я спросил, есть ли у него вопросы. Вопросов не оказалось, и я отослал его. Затем откинулся на спинку стула и задумался. Насколько я знал Феннелли, он должен попытаться сразу убрать меня, но теперь будет действовать наверняка. Я могу остаться в живых, только все время опережая его. Есть еще один вариант — убрать Силка. Но убивать его я не хотел, у меня были для него другие планы. Я набрал по личному телефону номер Рут.
 — Алло?
 — Здравствуй, дорогая. Я должен был тебе позвонить, — торопливо проговорил я. — Хотелось услышать твой голос.
 — Я тоже хотела поговорить с тобой, — рассмеялась Рут. — Повтори, что ты сказал вчера вечером. До сих пор не могу поверить, что ты говорил серьезно.
 — Серьезно, бэби. Я люблю тебя. Ты получила цветы? Утром я послал ей букет орхидей.
 — Да. Они очаровательны!
 Через минуту мы распрощались. Настроение у меня сразу поднялось, и я взялся за работу.
 Вечером поехал к Рут. Фликс, наверное, замерз в машине, дожидаясь меня до двух ночи, но не проронил ни слова.
 В воскресенье в одиннадцать утра приехал Джо Прайс. При виде Фликса он удивленно взглянул на меня. Я отпустил Пауэлла и все рассказал. Джо изумленно присвистнул.
 — Теперь я понимаю, что тебе тогда действительно было не до разговоров. Что я должен сделать?
 — Я хочу выйти из игры, — напрямик заявил я. — Спокойствие скоро закончится, и у меня другие планы на будущее. Сможешь просмотреть все книги и сделать так, чтобы мое имя осталось только на двери?
 После недолгих раздумий, он кивнул.
 — Сколько на это уйдет времени?
 — Несколько недель кропотливой работы, — ответил Прайс. — Но для правдоподобия необходимо использовать чье-нибудь имя.
 — Я все продумал. Проставь везде Феннелли.
 — Не понимаю, — удивился он. — При чем тут Феннелли? Я думал, он старается убрать тебя.
 — До сих пор мечтает об этом, — улыбнулся он. — Но ему нужна фирма, хотя, может, он еще и не знает об этом.
 — О'кей. Я ничего не понимаю, но все сделаю. Когда начинать?
 — Сейчас.
 Я отвез Джо в контору, затем поехал к Рут и предложил ей съездить за город.
 Она кивнула. Интересно, что бы она сказала, если бы увидела Фликса? Пришлось бы все долго объяснять.
 Мы пообедали в Биэр Маунтин, славно погуляли и не спеша вернулись в Нью-Йорк. Отлично отдохнули!
 Десятого июня Джо Прайс зашел ко мне в кабинет, довольно потирая руки.
 — Ну как дела?
 — Все закончил, — улыбнулся он.
 — Отлично. Теперь садись на самолет и лети на фабрику. Я хочу, чтобы ты там купил мне дом и обставил его к началу следующего месяца. Я собираюсь уехать из Нью-Йорка.
 — Черт побери, Фрэнк, такое дело потребует больше времени, чем подчистка бухгалтерских книг.
 — Найми лучшего дизайнера. Дом не должен быть слишком большим, шести комнат вполне хватит. Плати любые деньги. Начни все работы и послезавтра утром возвращайся. Ты мне понадобишься.
 — О'кей, Фрэнк. — Он направился к двери. — Неужели ты не хочешь посмотреть на книги, прежде чем я улечу? Я вышел из-за стола и подошел к нему.
 — Разве это необходимо? Чем меньше сейчас я буду об этом знать, тем будет лучше. К тому же я ни черта не разбираюсь в бухгалтерии и, если ты говоришь, что все в порядке, значит, так оно и есть!
 — Я сделал, что ты хотел.
 — Ну и отлично, — улыбнулся я. — Нет... в путь, приятель! Нельзя терять ни минуты. У нас много дел.
 Он улыбнулся и вышел из кабинета, а я позвонил Джерри Коуэну.

 Глава 18

 Переговорив с двумя секретаршами, я наконец прорвался к Джерри.
 — Джерри, это Фрэнк Кейн. Ты после обеда свободен? Я хотел бы поговорить.
 — Приезжай, — ответил он.
 — Я не могу приехать к тебе. Разговор очень важный, и я хочу поговорить с глазу на глаз.
 — Где встретимся?
 — Буду ждать в четыре на мосту Джорджа Вашингтона со стороны Джерси. Разговор будет долгим, поэтому заодно и пообедаем.
 — О'кей, в четыре часа, — согласился он после небольшой паузы.
 Я приехал на место встречи за несколько минут до четырех. Ровно в четыре появился Джерри на синем «бьюике». Он остановился, огляделся по сторонам, но не заметил меня. Я нажал на звуковой сигнал, чтобы привлечь его внимание.
 Он увидел меня, помахал рукой и улыбнулся. Я приглашающе махнул рукой и поехал, поглядывая время от времени в зеркало заднего видения, чтобы быть уверенным, что он едет за мной.
 Проехал милю по шоссе, свернул на узкую дорогу, ведущую в Тинек, и остановился рядом с парковочной стоянкой. Потом вышел из машины и подошел к нему. Мы обменялись рукопожатием.
 — Как ты? — улыбнулся я.
 — Прекрасно.
 — А Джанет?
 — Сейчас все в порядке, но потеря ребенка тяжелое испытание для любой женщины. Доктор сказал, что она больше не сможет иметь детей.
 Я впервые слышал об этом.
 — Прости, я не знал.
 — Ничего, все уже прошло. Что случилось?
 Я улыбнулся. Джерри торопился, но ему придется подождать. Я буду говорить, когда наступит время.
 — Пересаживайся ко мне, — предложил я. — Поедем пообедаем и поговорим.
 Часом позже мы сидели в маленьком ресторанчике гостиницы на Девятом шоссе. Перед нами стояли стаканы с коктейлями. Я закурил и посмотрел на Джерри.
 — Наверное, удивляешься такой внезапной спешке.
 Он молча кивнул.
 — Очень хочешь взять меня?
 — Это моя работа, — просто ответил Джерри.
 Отлично! Я ждал от него именно этого ответа.
 — Неужели тебе будет мало простого закрытия фирмы? Мой арест все равно не прекратит их деятельности. Я хочу предложить сделку. Ты сможешь разгромить всю организацию, но только после моего ухода. Я даже выдам тебе козла отпущения.
 Он медленно поднес к губам стакан.
 — Для чего тебе это нужно? Ты же знаешь, что у меня против тебя ничего нет... пока.
 Я решил играть в открытую.
 — Я собираюсь жениться, и моя будущая жена против моей нынешней работы.
 — Только не рассказывай мне, что женщина способна сделать то, что не могут сделать ни город, ни штат, ни федеральное правительство, — рассмеялся Коуэн.
 — Так оно и есть, — печально кивнул я.
 — Ну и баба! — улыбнулся он, недоверчиво качая головой. — Я ее знаю?
 — Это Рут Кэбелл, — спокойно сказал я и посмотрел ему прямо в глаза.
 — Рут! — Джерри чуть не свалился со стула. — И давно это у вас?
 — Давно! — улыбнулся я.
 Официант принес закуску. Дождавшись, когда он отойдет, Джерри сказал:
 — Я бы хотел что-нибудь сделать для тебя, а для Рут тем более, но не вижу, чем я могу помочь. Все равно я должен выполнять долг.
 — В этом деле не все так просто. — Я наколол на вилку устрицу и помахал ею в воздухе. — Видишь ли, если ты возьмешь меня, ты одновременно подведешь и своего старика. Его фирма провела для меня несколько важных дел. Джерри положил вилку и пристально посмотрел на меня. Я видел, что он злится, хотя и старается держать себя в руках.
 — Не верю.
 — Хочешь верь, хочешь не верь, но это так!
 — Отец никогда бы не взял у тебя дело.
 — Я и не говорил, что он брал лично. Дела вела его фирма. По-моему, эти новости будут выглядеть не очень хорошо на первых страницах нью-йоркских газет. — Джерри задумался. Я решил подбросить в огонь еще несколько поленьев. — Послушай, Джерри, давай вести себя, как взрослые люди. Мы уже не дети, и это серьезное дело. Предположим, наступит время, когда ты соберешь достаточно улик, чтобы открыть против меня дело. Предположим, какой-нибудь репортер раскопает, что фирма твоего отца вела наши дела. Найдутся люди, которые скажут: «А не потому ли у прокурора так долго против Кейна ничего не было, что Кейн платил отцу Коуэна?»
 Джерри вскочил из-за стола и крепко схватил меня за воротник.
 — Если ты забрызгаешь грязью моего отца, я удавлю тебя голыми руками.
 Я спокойно посмотрел на него и убрал его руки.
 — Убийство карается законом здесь так же, как и в Нью-Йорке. — Он хотел что-то возразить, но я не дал ему открыть рот. — Послушай, Джерри, я не угрожаю твоему отцу. Я просто пытаюсь объяснить, что могут сказать или подумать люди. Уж я-то хорошо знаю, что такое сплетни. Обо мне столько всего говорили, но я не смог никого даже к суду привлечь за клевету. — Я улыбнулся. — Садись и ешь. После того, как ты услышишь мой план до конца, кто знает, может, ты и согласишься?
 Коуэн вернулся на свое место и тяжело сел. Весь обед он промолчал. Ел Джерри мало, зато слушал внимательно. Когда мы вернулись на парковочную стоянку, он наконец согласился сделать, что я просил.
 Я поставил ногу на подножку его машины и решил ему дать шанс хоть немного спасти лицо. Он сидел за рулем, угрюмо поджав губы.
 — Во-первых, ты выполнишь порученное задание, Джерри, — серьезно проговорил я. — Ты прихлопнешь весь игорный бизнес в Нью-Йорке. Пусть и не по Хоклю [14] , но ты выполнишь свой долг.
 Он посмотрел на меня и слабо улыбнулся. Джерри так расстроился, что даже не уловил юмора.
 — Пожалуй, ты прав, — вяло согласился он.
 — Какое там «пожалуй»! — уверенно заявил я. — Ты прекрасно знаешь, что это действительно так. Кстати, на этот план меня навел наш давний разговор. Ты сам говорил, что во внимание принимаются только результаты.
 Джерри завел мотор и хотел уже трогаться с места, когда внезапно повернулся и посмотрел на меня.
 — Фрэнк.
 — Да, Джерри?
 — Ты совсем не изменился. Только не думай, что тебе вес время подобные шалости будут сходить с рук. Жизнь заставляет за все расплачиваться!
 Я снял ногу с подножки его автомобиля и пожал плечами.
 — Кто знает? — Он тронулся с места, и я пошел рядом. — Может, мне и повезет.
 Джерри нажал на газ. Я медленно подошел к своей машине. Сев за руль, улыбнулся. Может, мне повезет, сказал я, но одного везения мало, нужна и сообразительность.

 Глава 19

 На следующее утро часов в одиннадцать позвонил Алекс Карсон. Впервые за последние несколько недель он говорил нормальным голосом.
 — Фрэнк, сегодня утром Ассоциация закрыла дело. Все шло по плану, который мы разработали с Джерри Коуэном.
 — Чудесно! Приезжай, это надо отметить!
 Я вызвал Фликса и послал за Силком Феннелли. Я знал, что одного моего приглашения окажется недостаточно. Алекс примчался через полчаса. Я встал и пожал ему руку.
 — Поздравляю! Я не сомневался, что ты выкрутишься.
 — Они заставили меня понервничать. До сих пор никак не пойму, почему прекращено дело.
 — Сядь, и я тебе расскажу, почему.
 Мы сели, и я все рассказал Карсону. Когда закончил, он изумленно присвистнул.
 — Думаешь, тебе это сойдет с рук, Фрэнк?
 — С твоей помощью сойдет.
 — Можешь на меня положиться!
 — Отлично! Не уезжай. Я хочу, чтобы ты присутствовал при моем разговоре с Силком.
 Фликс привез Феннелли около трех. Силк подошел к столу и бросил шляпу.
 — Мог бы и не посылать за мной этого костолома, Фрэнк, — спокойно сказал он. Ему даже удалось говорить слегка обиженным тоном. — Мог бы просто позвонить.
 — Ты же знаешь, как я тебя уважаю, Силк, — улыбнулся я. — Я хотел оказать тебе такие же почести, какие ты оказал когда-то мне.
 Он проигнорировал шутку и сразу перешел к делу.
 — Что тебе нужно?
 Я несколько секунд молча смотрел на него. Наступил самый важный момент. Если он сейчас не клюнет, мне придется туго.
 — Ты же знаешь идею, с которой я начинал свое дело. Все было направлено только на процветание игорного бизнеса. В последнее время, похоже, у тебя стали появляться другие мысли. Я вижу, ты хочешь отколоться. Для меня было бы проще убрать тебя, может, даже проще, чем посылать за тобой Фликса, но я так дела не делаю. У меня легальный бизнес, и мне неприятности ни к чему. Поэтому я решил выкупить твою долю.
 — Что это значит? — Блеснули в улыбке белые зубы Феннелли.
 — Это значит, что ты передашь мне территорию и выедешь из дела, — спокойно ответил я.
 — И сколько же ты предлагаешь?
 — Сто штук.
 — Да это же только моя доля в фонде, — холодно проговорил Силк, наклоняясь через стол. — С одной территории я за год собираю четверть миллиона.
 — Знаю.
 — И фонд дает в год пару сотен штук.
 — И это я знаю.
 Он помолчал с минуту.
 — А что, если я не продам?
 Я выразительно пожал плечами. Пусть не торопится. Он сам придет к нужному ответу. Прошло несколько минут.
 Лицо Силка оставалось невозмутимым, лишь пальцы нервно сжимались и разжимались.
 — Я предлагаю тебе продать свою долю! — наконец предложил он.
 Рыбка клюнула!
 — Я не заинтересован в продаже, — равнодушно ответил я.
 Он обошел стол и быстро подошел ко мне.
 — Я говорю о настоящих бабках. Четверть миллиона.
 — Я покупаю твою долю, — напомнил я, — а не продаю свою.
 Силк вернулся на место и сел. Потом достал из кармана сигару и нервно закурил.
 — Триста штук и процент от прибыли, предложил он.
 — Странно, но ты меня заинтересовал. Какой процент?
 — Ежемесячно половина доли.
 — Надо подумать. Слишком уж прибыльное дельце, чтобы выходить из него.
 Силк бросился убеждать меня. Он так долго ждал этого момента, но не знал, что получит.
 — Фрэнк, это же предложение как раз для тебя. Ты сможешь перейти на легальный бизнес. Да ты сможешь жить, вообще не работая. Путешествия, женщины, все, что душе угодно.
 Наступила моя очередь валять дурака.
 — Что говорить, предложение выгодное. Но откуда мне знать, что ты заплатишь?
 — Подписанные чеки завтра утром тебя устроят?
 — О'кей, Силк, компания твоя! — сдался я после секундного раздумья.
 Он встал и протянул руку.
 — Ты не пожалеешь, малыш. Помнишь, что я тебе сказал в первый раз, когда ты пришел ко мне. Я пообещал, что ты заработаешь кучу бабок. Разве я не сдержал слово?
 — Сдержал, — улыбнулся я. Мы скрепили сделку рукопожатием. На следующее утро в одиннадцать часов Силк вошел в кабинет. Мы с Карсоном уже ждали его.
 — Чеки готовы? — поинтересовался я. Он кивнул и положил их на стол.
 — Все, как ты просил: на имя Александра Карсона за оказанные услуги.
 Все правильно. Я передал чеки Алексу. Он расписался и вернул их мне. Мисс Уолш принесла конверт, который я попросил держать наготове. Я спрятал чек в конверт и положил в карман пиджака. Мисс Уолш вышла.
 — Это дело надо обмыть. — Я достал бутылку.
 После того, как мы выпили, я попросил Алекса провести Силка по конторе, и они вышли.
 Я позвонил Максону, и он принес чеки, которые я просил выписать. Фонд разделили на равные доли по состоянию на сегодняшнее число. Я подписал их и велел мисс Уолш разослать. Я заплатил всем, даже Силку. Потом спустился на своем лифте и отправился в гостиницу.
 В номере меня ждал Джо Прайс. Я передал ему конверт с чеками Силка и сказал:
 — Ты знаешь, что с ними делать.
 Он кивнул и вышел из номера. Ну вот, и с этим кончено! В каждом банке, где у Феннелли были открыты счета, мы открыли свои на новую компанию. Я вернулся в контору.
 Через час позвонил Джо.
 — Все в порядке, Фрэнк.
 Несколько секунд я колебался, потом набрал номер по личному телефону.
 — Коуэн, — донеслось с того конца.
 — Фрэнк. Можешь браться за дело!
 Через несколько минут вернулись Алекс и довольно улыбающийся Силк.
 — Отличная фирма, Фрэнк. Я знал, что она большая, но не догадывался, что настолько.
 — Это неплохо, — улыбнулся я. — Как насчет того, чтобы еще раз выпить? Завтра я тебе все объясню.
 Мы подошли к бару, и я наполнил три стакана.
 — За удачу! — провозгласил я тост и выпил виски.
 — За удачу! — повторил Карсон.
 Силк выпил свое, улыбаясь. Теперь он стал смотреть на меня слегка свысока. Неожиданно Феннелли уселся на мой стул и задрал ноги на стол. Потом покровительственно махнул рукой.
 — Садитесь.
 Я улыбнулся про себя. Он еще не знал, каким горячим станет для него этот стул. Я сел напротив и посмотрел на улыбающегося Феннелли.
 В этот момент дверь открылась. Я знал, кто это и поэтому даже не стал оглядываться.

 Глава 20

 — Что происходит, черт возьми? — закричал Силк Феннелли.
 Я медленно повернулся. Фликс стоял в стороне под прицелом одного из детективов.
 — Фрэнсис Кейн? — спросил меня второй. Я кивнул. — У меня ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в заговоре и подкупе должностных лиц штата Нью-Йорк. У нас имеется ордер и на проверку бухгалтерских книг и документов «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз».
 — У вас есть предписание об эстрадиции [15] ? — вмешался Алекс Карсон.
 Полицейский кивнул.
 — Покажите, — потребовал Алекс. Он внимательно изучил бумагу, вернул фараону и сказал мне:
 — Похоже, они все предусмотрели, Фрэнк. Тебе придется поехать с ними.
 Я молча сделал шаг вперед. Детектив подошел к Феннелли.
 — Джузеппе Феннелли?
  * * * 
 Процесс закончился в последний день июня. В то утро Джерри взорвал в зале суда настоящую бомбу. Он прошел мимо скамьи обвиняемых с мрачным и бледным лицом, даже не глядя в нашу сторону.
 — Джентльмены присяжные заседатели, — начал он. — Сегодня утром мы получили результаты тщательнейшей проверки документов и бухгалтерских книг «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз». Проверку проводила комиссия из представителей штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси и министерства финансов США. Я хочу, чтобы результаты этой проверки были приобщены к делу. Он поднял пачку бумаг. Несколько секунд молча смотрел на них, затем начал читать. Первые несколько строк описывали состав комиссии. Джерри Коуэн читал дальше: — Мы установили, что «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз» была основана Фрэнсисом Кейном и действовала на законных основаниях. Мы установили, что финансировал компанию Джузеппе Феннелли, а мистер Кейн лишь выполнял его распоряжения.
 Он покупал и продавал различные компании, акции и ценные бумаги. Пока мистер Кейн занимался законными делами, мистер Феннелли занимался за его спиной как бы бизнесом внутри бизнеса. Точнее, мистер Джузеппе Феннелли занимался игорным бизнесом под прикрытием «Фрэнсис Кейн Энтерпрайзиз».
 Мы убеждены, что мистер Кейн и понятия не имел, что происходит за его спиной, и только недавно стал обо всем догадываться. Он немедленно предпринял шаги к закрытию компании и вернул вкладчикам, включая мистера Феннелли, их доли с письмами, в которых объяснил причины, побудившие его пойти на этот шаг. — Джерри подошел к своему столу и положил отчет. Затем вернулся к присяжным и вновь заговорил: — Джентльмены, в свете только что представленных мною документов я убежден, что мистера Кейна следует освободить за отсутствием состава преступления. Его поведение в процессе следствия лишний раз доказывает его невиновность. — Коуэн посмотрел на меня. Его лицо было бледным, в глазах было трудно что-либо прочитать. — Джентльмены присяжные заседатели, обвинение просит признать мистера Фрэнсиса Кейна невиновным...
 Не успели слова слететь с губ Джерри, как в зале поднялся страшный шум. Силк схватил меня за воротник, а я попытался оттолкнуть его. Засверкали фотовспышки, и толпа хлынула вперед в предвкушении драки. Охрана оттащила от меня Феннелли. Я встал и исправил пиджак.
 Судья громко постучал молотком, а секретарь несколько раз выкрикнул:
 — Порядок! Порядок!
 Но шум не стихал. Тогда судья приказал вывести всех из зала. Полиция быстро освободила помещение, и через пять минут в зале заседаний воцарилась тишина.
 Еще через час суд удалился на совещание. Присяжные вернулись в полпятого. Мы с Силком встали.
 Я посмотрел на Джерри, который угрюмо сидел за своим столом и не смотрел в мою сторону. Из зала вывели всех зрителей, за исключением репортеров. Неожиданно в горле у меня пересохло, и мелькнула мысль, а вдруг что-то пошло не по плану, а вдруг меня признают виновным?
 На лбу начала биться жилка, кровь отхлынула от лица. Я разозлился на самого себя за трусость и попытался успокоиться, но руки немного дрожали.
 Судья обвел взглядом присяжных.
 — Джентльмены, вы пришли к решению?
 — Да, Ваша Честь, — ответил старшина присяжных и откашлялся. — Присяжные нашли обвиняемого Джузеппе Феннелли виновным в предъявленном обвинении.
 Силк внезапно опустился на стул с серым лицом. Секретарь поднес ему стакан воды, но он только отмахнулся. Я продолжал стоять. В висках стучала кровь, словно в них били молотком.
 — Мы пришли к выводу, что мистер Фрэнсис Кейн... — Старшина присяжных сделал паузу для театрального эффекта... — невиновен!
 Карсон радостно схватил меня за руку.
 — Ты выиграл, Фрэнк, выиграл!
 Я повернулся и взглянул на Феннелли, который с ненавистью смотрел на меня, сжав руки перед собой. Когда проходил мимо него, не обратил внимания, что рука Силка задела меня. Я вышел на улицу. Все время пока шел по проходу, мой затылок жег его полный ненависти взгляд.
 — Куда ты? — спросил Карсон, догоняя меня.
 Я посмотрел на солнце. Белый, ослепляющий диск обжег мои глаза и согрел изнутри. Я закрыл их руками.
 — Хочу выпить, — слегка дрожащим голосом ответил я. — Мне просто необходимо выпить.
 Я оставил Алекса на ступеньках здания суда и направился в бар за углом.
 — Двойное виски! — сказал я бармену.
 Он поставил передо мной стакан, который я мгновенно выпил. Потом повторил заказ. Несколько секунд смотрел на стакан, затем начал медленно подносить его к губам. Кто-то дотронулся до моего плеча.
 Я медленно повернулся. Передо мной стоял невозмутимый Фликс.
 — Вы выиграли?
 — Да.
 — Ас ним как? — Фликс показал пальцем на дверь.
 — У него не вышло. — Я знал, кого он имеет в виду. Я выпил виски и заказал еще. — Хочешь выпить. Фликс?
 Фликс тоже заказал скотч. В баре толпилось много народа, и нам пришлось стоять плечом к плечу. Парень поднял стакан.
 — Сколько, по-твоему, ему дадут? — полюбопытствовал он.
 — Лет десять... но срок можно будет скостить.
 Фликс выпил виски и заметил:
 — Он не простит тебе этого.
 Я повернулся к нему. Только сейчас начала проходить эйфория победы.
 — А ты откуда знаешь?
 — А как же иначе? — пожал плечами Фликс.
 Фликс прав! Тюрьма не остановит Силка Феннелли, он сможет дергать за веревочки и оттуда. Я полез в карман за деньгами, и моя рука наткнулась на листок бумаги.
 «Тебе не уйти». И все, без подписи.
 Я посмотрел на Фликса Пауэлла, который стоял с невозмутимым видом. Я заказал еще два виски.
 — За твою сестру! — провозгласил я тост. Он быстро поднял стакан, и мы выпили; Я добавил: — За твои десять штук! — и допил содержимое стакана.
 Бармен налил нам еще.
 — Как будешь расплачиваться? — усмехнулся Фликс.
 — Как всегда. Половина — задаток, вторая половина — по окончании дела.
 Мы выпили. Я бросил пятидолларовую бумажку, и мы вышли из бара.
 — Карсон передаст тебе деньги. Загляни к нему завтра. — Он кивнул. — Я остановил такси и сел в машину. — Пока, Фликс.
 — Пока... крутой парень!
 Я откинулся на спинку сиденья, и машина тронулась с места. Плохи дела! Когда-нибудь придется разбираться и с Фликсом. По крайней мере это будет позже. Из раздумий меня вырвал голос водителя:
 — Я могу ездить хоть целый день, босс, но может вам все-таки куда-нибудь нужно?

 Глава 21

 Я вернулся в гостиницу переодеться. Затем вызвал свою машину и отправился в Нью-Йорк.
 Переехав через мост, остановился у газетного киоска и купил «Ивнинг Джорнэл». На первой же странице в глаза бросился большой красный заголовок: «Кейн освобожден, Феннелли признан виновным». Под заголовком черная надпись поменьше «Джерри Коуэн разгромил игорный бизнес». Рядом фотография Джерри, выходящего из здания суда, и подпись: «Джером Коуэн, человек, который разгромил игорный бизнес Нью-Йорка». Джерри улыбался в объектив.
 Я рассмеялся про себя. Сегодня у газет праздник! Дальше они, наверное, объявят, что он заслуживает кресла губернатора. Я выбросил газету в окно и поехал дальше.
 Перед домом Рут остановился. В лифте работал тот же веселый паренек, который отвозил меня в первый раз. Он всю дорогу странно поглядывал на меня. Я вышел из лифта и позвонил.
 Внутри раздались музыкальные трели. Мне показалось, что Рут шла к двери целую вечность. Мы замерли, глядя друг на друга, словно незнакомые лица.
 — Рут, — проговорил я из коридора, боясь пошевелиться.
 Внезапно она бросилась мне на грудь и зарыдала.
 — Фрэнки! Фрэнки!..
 Дверь закрылась, и мы очутились в полумраке прихожей. Ее голова лежала у меня на груди, рыдания сотрясали все тело. Я нежно гладил ее волосы.
 — Рут, Рут! Все кончено. Не плачь, дорогая.
 — Фрэнки, я думала ты не вернешься!
 — Я же обещал. Рут.
 Она посмотрела на меня блестящими глазами, и я поцеловал ее дрожащие губы.
 — Дорогой, дорогой!..
 — Я боялся, ты передумаешь, Рут! Я так боялся... Она прижалась губами к моим губам. Держась за руки, мы вошли в гостиную и сели на диван. Рут повернулась ко мне.
 — Сегодня последний день июня. Фрэнки.
 — Поэтому я и приехал, — прошептал я. — Я же говорил, что ты станешь в июне невестой. Поедем в Мэриден и поженимся.
 Рут отодвинулась от меня в другой угол дивана, где на маленьком подносе лежали сигареты. Она взяла сигарету, и ее лицо стало спокойным. Я поднес спичку, и она, не мигая, посмотрела на меня.
 Я ждал, когда она заговорит. Наконец после нескольких глубоких затяжек Рут сказала:
 — Нет, Фрэнки, мы не поженимся.
 Я тоже, закурил и спокойно спросил:
 — Почему?
 — Потому что ты не любишь меня. — Она остановила меня, подняв руку. — Не любишь! Все это часть твоего плана, как та сделка, которую ты заключил с Джерри. Для того, чтобы завершить переход от одной стадии жизни к другой, тебе не хватает только женитьбы — вот и все. Ты готов вырядиться в мантию респектабельности, и я должна придать костюму заключительные штрихи.
 Ты так ничему и не научился. Ты не веришь в то, что делаешь, и делаешь это только потому, что влип, и приходится из двух зол выбирать меньшее. Джерри рассказал мне, что ты заставил его сделать, и я быстро все поняла. Ты должен уяснить — нельзя заключать сделки за счет других людей!
 — Ты любишь меня? — прервал ее я по-прежнему спокойным голосом.
 Рут побледнела.
 — Люблю ли я тебя? Я тебя так сильно любила еще со школы, что не могла спать по ночам, а когда ты исчез, ты мне долго снился. Я так сильно любила тебя эти последние месяцы, так сильно хотела, чтобы ты взял меня, хотела выносить под сердцем твоего ребенка... — Ее голос дрогнул. — Поэтому я не пойду с тобой ни на какие сделки, Фрэнки, и не выйду за тебя замуж.
 Я погасил сигарету в пепельнице и грубо схватил ее за плечи. Она молча смотрела мне в лицо.
 — Дура! — закричал я. В висках стучала кровь. — Может, наша любовь и началась так, но неужели ты не понимаешь, что все это я сделал ради тебя, все выбросил из-за тебя? Неужели ты думаешь, что я не выпутался бы из этой переделки? У меня по всей стране десяток мест, откуда бы я мог спокойно действовать и где бы меня никто никогда не взял! Я не обязан был выходить из игры! Я завязал только из-за тебя. Если бы не моя любовь к тебе, я бы, как всегда, элементарно от всего отбился, и я бы разрушил карьеру Джерри.
 Только из-за тебя я выбросил на ринг белое полотенце. Ты дала мне шанс. Может, я всегда в душе знал, что ты права, но все равно — все это я сделал только ради тебя!
 Я не заключал с тобой никаких сделок. Я вывернул свою жизнь наизнанку ради тебя, я принес тебе все сокровища земли, я отказался от синицы в руках ради журавля в небе. И если ты по-прежнему считаешь, что я не люблю тебя, крошка, можешь катиться ко всем чертям!
 Я отпустил ее плечи, и она упала на диван. Я направился к двери.
 — Фрэнки! — тихо позвала она меня.
 Я повернулся. Рут стояла около дивана.
 — Фрэнки! — удивленно воскликнула она. — Ты плачешь!


* * *

 Мы поженились в Мэридене, штат Коннектикут, в понедельник, последний день июня 1941 года.
 — Фрэнсис, ты согласен взять в законные жены Рут, любить ее и заботиться о ней до последнего дня жизни? — громко спросил судья.
 — Да.
 — А ты. Рут, согласна, чтобы Фрэнсис стал твоим законным супругом, любить его и заботиться о нем до последних дней жизни?
 Рут посмотрела на судью, потом перевела взгляд на меня. Я еще никогда в жизни не видел таких голубых глаз.
 — Да, — мягко ответила она.
 Судья кивнул, и я одел ей на палец обручальное кольцо.
 — Наделенной мне штатом Коннектикут властью я провозглашаю вас мужем и женой. — Он глубоко вздохнул. — Можете поцеловать жену.
 Я повернулся к Рут и поцеловал ее. Ее губы легко прикоснулись к моим и отодвинулись. Я посмотрел на судью.
 — Поздравляю вас, молодой человек! — улыбнулся он. — С вас два доллара.
 Я дал ему пятерку.
 Около одиннадцати мы вернулись ко мне в гостиницу. Я перенес ее на руках через порог и поцеловал.
 — Здравствуйте, мистер Кейн!
 — Здравствуйте, миссис Кейн!
 Я опустил Рут на пол, заказал по телефону четыре бутылки шампанского и попросил принести побыстрее.
 Пока Рут переодевалась, я ждал в гостиной и нервно пил шампанское. Подойдя к окну, посмотрел на сверкающий на противоположном берегу Нью-Йорк. Я улыбнулся своему отражению и поднял бокал.
 — За тебя!
 Мое отражение тоже поднесло бокал к губам и выпило.
 — Фрэнк, — Голос Рут был таким тихим, что я едва ее услышал.
 Я отвернулся от окна и подошел к двери.
 — Да, Рут?
 Ответа не последовало. Я поставил бокал, выключил свет и открыл дверь в спальню. У кровати горел ночник. Рут стояла у окна и протягивала мне руку.
 — Фрэнки, иди сюда на минуточку. Посмотри.
 Я подошел к окну, но, кроме Рут, ничего не видел.
 — Фрэнки, — загадочным голосом проговорила жена, — посмотри в окно. Ты когда-нибудь смотрел на мир, который раскинулся вокруг нас, на прекрасный огромный мир, который ждет нас?
 Я не ответил. Лунный свет падал на прекрасное лицо Рут, и к горлу подступил ком.
 — Фрэнк, как ты думаешь, на кого будет похож наш сын? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
 Я легко поцеловал ее в щеку, и она прижалась ко мне.
 — Не знаю, — тихо ответил я. — Я никогда не думал о детях, никогда не хотел их.
 Она прижалась крепче.
 — Думаешь, он будет похож на тебя? Такой же красивый, своевольный, загадочный?
 Я крепко обнял жену.
 — Если он будет похож на меня, нам лучше не заводить его.
 Я поцеловал Рут в шею, и она прошептала мне на ухо:
 — Фрэнк, у нас будет прекрасный сын. Мои губы скользнули по ее плечу. — Ты знаешь, что ты прекрасен?
 Я рассмеялся и поцеловал ее грудь. Ее руки неожиданно охватили мою голову и прижали к своей груди. Рут нагнулась и поцеловала меня в макушку. Я поднял лицо и прижался к ее пылающим губам.
 — А ты знаешь, что ты прекрасна? — прошептал я.
 Она протянула руку и выключила свет.


* * *

 Я долго лежал и наблюдал за спящей Рут, в уголках глаз которой блестели слезинки. Внезапно мне захотелось курить.
 Я пошарил рукой по столику, но сигарет не нашел. Встал и тихо, чтобы не разбудить жену, вышел в гостиную.
 В ушах продолжал звенеть ее голос: «Фрэнки, ты счастлив? Ты доволен мной?»
 Я осторожно закрыл дверь и включил настольную лампу.
 Да, я был доволен Рут.
 На столе лежали сигареты. Я закурил и с удовольствием глубоко затянулся. Рядом лежала почта, скопившаяся за время моего отсутствия. Я лениво принялся просматривать ее: счета, рекламные объявления, письма. В самом низу наткнулся на почтовую карточку с правительственным штемпелем.
 "МЕСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ, НОМЕР 217.
 ВОИНСКАЯ ПОВЕСТКА.
 УВЕДОМЛЕНИЕ:
 ФАМИЛИЯ, ИМЯ — КЕЙН ФРЭНСИС, НОМЕР 549.
 КЛАСС — 1А...
 25 ИЮНЯ 1941г...
 Сигарета догорела почти до фильтра, и я положил ее в пепельницу. Потянувшись к лампе, понял, что до сих пор держу в руках открытку. Я выключил свет и бросил карточку. Черт с ней! Утром позвоню Карсону и велю все уладить.




 Что было потом


 Мартин Кэбелл внезапно почувствовал слабость. Он опустился на стул и посмотрел на Джанет.
 — Что ты хочешь этим сказать? — спросил он дрожащим голосом.
 Джерри тоже не сводил с жены изумленного взгляда. Он тоже хочет знать, что она имеет в виду. Коуэн знал часть истории, но сейчас последует окончание. Морщинки на лице Джерри разгладились, и он откинулся на спинку кресла.
 — Мы все знали, что Рут ждет ребенка, — начала Джанет, сев так, чтобы видеть мужчин. — Когда от Фрэнка пришла телеграмма с известием о смерти Рут, мы автоматически подумали, что ребенок умер при родах, но мы ошиблись.
 Ты, Мартин, уже уехал в Европу, и мы сообщили тебе о случившемся только в письме. Через месяц уехал и Джерри, и жизнь для меня остановилась.
 За несколько недель до возвращения Джерри пришел армейский капеллан из батальона, в котором служил Фрэнки. Кейн умер у него на глазах. Тогда мы уже знали, что Фрэнки мертв. Похоронка из военного министерства пришла еще 16 апреля. Но капитан Ричардс привез письмо от Фрэнка.


* * *

 Капитан Ричардс страшно устал. Он уже забыл, когда последний раз спал. Когда человек проживает за день тысячу лет, это очень много.
 Канонада превратилась в монотонный гул, на который он почти перестал обращать внимание. Вчера это был полевой госпиталь, а сегодня — тыловой. Фронт за сутки отодвинулся на тридцать миль, но раненые продолжали поступать. Доктора работали день и ночь без перерывов, но очередь у дверей операционной не уменьшалась.
 Ричардс вышел из маленького здания, служившего госпиталем. Вокруг на носилках прямо на земле лежали раненые, ожидая своей очереди. Наступила ночь, и в небе уже зажглись первые звезды. Капеллан медленно направился к своей палатке. Необходимо хоть немного поспать, он чувствовал, что скоро упадет от усталости. Он должен был хоть немного поспать, хотя и знал, что во сне его будут преследовать их белые, переполненные болью лица, стоны и мольбы. Ричардс медленно шел к своей палатке, опустив голову и еле волоча ноги. От людских страданий у него ныло сердце.
 — Капитан Ричардс.
 Ричардс скорее почувствовал, чем услышал голос. Это был даже не голос, а едва слышный шепот, наполненный болью. Он остановился.
 — Капитан Ричардс, сюда...
 Капеллан вышел на звук. Еще один раненый, укрытый по шею одеялом, из-под которого торчало белое лицо. Ричардс не узнал человека и опустился на колено.
 — Капитан, вы меня не помните?
 Ричардс покачал головой. Их было так много.
 — Я Кейн. Помните?
 Капитан Ричардс с изумлением вспомнил Кейна, вспомнил их первую встречу. Ричардс только приехал в батальон. Кейн был сержантом. Капеллан спросил, почему Кейн не ходит на мессы, но тот лишь рассмеялся. Что он тогда ответил? Сейчас трудно вспомнить, прошло столько времени. Точно, Кейн рассмеялся и сказал: «Мессы мне уже не помогут, падре». «Мессы всегда всем помогают. К Богу обратиться никогда не поздно». Сержант вновь рассмеялся. «Если до этого когда-нибудь дойдет дело, падре, я хочу обратиться к нему лично, напрямую». Он отошел. Капеллан некоторое время наблюдал за Кейном. Странный человек, думал он. Слишком старый для воинской службы. Чуть позже Ричардс с удивлением узнал, что, несмотря на почти седые волосы, Кейну чуть больше тридцати.
 — Да, Кейн, сейчас вспомнил. — Ричардс плотнее запахнул шинель и сел на холодную землю. Потом устроился на большом камне. Взошла луна, и он заметил, что весь лоб сержанта покрыт белыми метками.
 — Я умираю. — В голосе Кейна не слышалось страха, он просто констатировал факт.
 — Бросьте! — Капеллан попытался говорить веселым и уверенным тоном, но даже сам не услышал веселых и уверенных ноток. — Не говорите так!
 — Не обманывайте меня, святой отец! — Кейн попытался рассмеяться, но вместо смеха раздался лишь кашель. — С такими ранами не выживают. Я слишком часто видел смерть. — Капитан Ричардс открыл рот, но Кейн не дал прервать себя. — Мне не больно, падре. Меня так напичкали морфием, что я даже не знаю, есть ли у меня сейчас тело? — Он посмотрел на капеллана. — К тому же меня положили не у той двери.
 Ричардс испуганно оглянулся. Кейн оказался прав. На эту сторону клали безнадежных.
 — Я уже два часа смотрю, как они бегают мимо меня. Время от времени санитар делает очередной укол морфия и ставит мелом метку на лбу. — Он хрипло рассмеялся. — Я на них не обижаюсь. Лучше заниматься теми, у кого есть еще шанс.
 — Послушайте, вы выживете. Вот увидите! — наконец пробормотал Ричардс.
 — О'кей, святой отец. Раз вы так считаете... Но если я все-таки умру, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
 — Что, Кейн? — Капеллан подумал об отпущении грехов. Все они рано или поздно приходят к Богу. Но ответ сержанта разочаровал его.
 — Я хочу, чтобы вы отвезли письмо, святой отец. Только отвезли сами, а не отправили по почте. Достаньте его, оно в кармане.
 Капитан сунул руку под одеяло и достал письмо.
 — Это письмо женщине, святой отец. — Увидев выражение лица священника, Кейн поспешно добавил: — Не матери, не жене, не любимой, которые все умерли раньше меня. Это письмо подруге, ее мужу и другу. Я хочу, чтобы они получили его после окончания войны, когда все соберутся вместе. — Кейн о чем-то задумался.
 Ричардс несколько секунд молча смотрел на него. Из ушей сержанта капали крошечные капли крови, образуя постоянно растущее темное пятно.
 — Не беспокойтесь о письме, сын мой. Я отвезу его. Я еще могу что-нибудь для вас сделать?
 Жили только глаза Кейна. Капитану Ричардсу казалось, что они смеются и читают его мысли.
 — Да, святой отец. Дайте мне сигарету.
 Капеллан сунул сигарету в тонкие холодные губы Кейна, которые пошевелились, словно при поцелуе. Ричардс полез в задний карман за спичками. Когда он повернулся к Кейну, тот был уже мертв.
 Сержант Кейн беззвучно, без малейшего движения перенесся в иной мир. Глаза остались открытыми. Казалось, они продолжают жить своей жизнью. Ричардс заглянул в них. Сейчас они стали мягче, чем при жизни. Их начала заволакивать пелена, из-за которой светилась благодарность.


* * *

 — Капитан Ричардс пообещал Фрэнку отвезти письмо и сдержал слово. Он передал мне его просьбу, чтобы я вскрыла письмо, когда мы соберемся все вместе. — Джанет посмотрела на мужа.
 — Так вот почему ты мне ничего не сказала? — спросил Джерри.
 — Да. Я хотела, чтобы вы вместе услышали. — Джанет подошла к комоду и достала письмо. Затем вернулась в центр комнаты и начала читать спокойным и мягким голосом:
 — Письмо написано 5 декабря 1944 года.
  "Дорогая Джанет! 
  Я пишу это письмо и надеюсь, что ты никогда не получишь его. Странно писать письмо, которое может остаться неотправленным, но еще более странно представить, что оно дойдет до тебя. Если ты получишь это письмо, значит, меня нет в живых! Я взялся за ручку не из-за какого-то предчувствия смерти, а из страха умереть внезапно. 
  Кажется, с тех пор, как мы высадились в Нормандии, прошла целая вечность. За это время я о многом передумал и многое решил. Если бы ты знала, сколько я хочу тебе рассказать, сколько хочу задать вопросов! 
  Когда-то давно Мартин сравнил меня с Гитлером. Тогда я лишь рассмеялся, потому что ничего не понял. Сейчас, после жизни с Рут и пяти месяцев, проведенных в Европе, я понял все. Я понял, что невозможно жить, не уважая общества и так называемых «обыкновенных» людей. Потому что жить без этого, значит жить, не уважая себя самого. 
  Я начал спрашивать себя, что меня сделало таким? И тут я впервые понял, что всему виной одиночество. Человек может оставаться одиноким, даже живя в одной комнате с двенадцатью другими, если не с кем делить горе и радость. До женитьбы на Рут я всю жизнь провел в одиночестве. 
 Как ты знаешь, Рут умерла при родах. Но наверное, ты не знаешь, что ребенок остался жив. У нас родился сын.
 Я никогда не думал о детях, никогда не хотел их, но Рут сказала: «Я хочу сына. Он мне нужен, потому что он станет новым Фрэнком Кейном, которого я смогу держать рядом с собой, даже если ты уедешь. И я смогу дать ему, а значит, тебе, всю любовь, заботу и мечты, которых у тебя не было. Дай мне своего ребенка, дорогой, чтобы я опять наполнила тебя жизнью!»
 Когда родился наш сын и Рут поняла, что не сможет ему больше ничего дать, она прошептала: «Не дай ему испытать боль одиночества, Фрэнки. Подари ему счастливое детство, наполненное радостью и мечтами, дай познать прелесть молодости. Пусть он станет настоящим мужчиной. Дай ему все, что я хотела дать сама».
  Я пообещал Рут вырастить нашего сына. Но для этого мне надо сначала вернуться с войны. Когда я понял, что с войны можно и не вернуться, я вспомнил об обещании. Я прошу тебя помочь мне. Впусти нашего сына к себе в сердце и дом, дай ему свое имя и все то, что я хотел бы дать ему сам. 
  Я довольно богатый человек, так что он никогда не будет нуждаться в деньгах. Ему будет не хватать того, что нельзя купить ни за какие деньги. И это ему можешь дать только ты. 
  Не позволяй ему расти, как рос я, под крышей, обутому и одетому, и все же беднее самого последнего бедняка, обделенного любовью. Человеку нужны не только еда, одежда и деньга, чтобы быть человеком. Ему нужны любовь, доброта и привязанность. 
 Человеку необходимы друзья, семья, чтобы иметь какой-то якорь, чтобы пустить корни в земле, чтобы познать истинные ценности на свете. Все эти ценности я узнал от Рут.
  Я отвез своего сына в приют Святой Терезы и отдал брату Бернарду. Он пишет, что маленький Фрэнсис очень похож на меня. Я горжусь не только тем, что он похож на меня, но и тем, что в нем я вижу его мать. Она смотрит его глазами, такими же голубыми, улыбается его улыбкой. 
  Как видишь, я многое узнал у Рут. Я научился любить и узнал, что любить — значит давать, а не только брать. Ты можешь дать многое. Я помню это с детства. 
  Прочитай это письмо Мартину и Джерри, когда вы соберетесь вместе. Передай им, что дружба с ними была одним из самых ярких моментов в моей жизни. Ничто не могло запятнать нашу дружбу или заставить меня разлюбить их. Скажи им обоим, что я хочу, чтобы они полюбили моего сына и дала ему все, что могут. 
  Умоляю вас всех! Возьмите Фрэнсиса и помогите мне сдержать слово, которое я дал Рут. 
 С любовью. Фрэнк".
 Джанет гордо посмотрела на Мартина и Джерри. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Внезапно все трое улыбнулись, и в комнату вернулось первоначальное очарование вечера.
 В глазах Джанет появились слезы, она машинально протянула руки мужчинам.
 Никто не задавал никаких вопросов, потому что все знали ответ.