---------------------------------------------


 Сароян Уильям
 Поездка в Ханфорд

 Уильям Сароян 
 ПОЕЗДКА В ХАНФОРД 
 Перевод с английского Л. ШИФФЕРСА 
 Пришлось-таки однажды моему непутевому дядюшке Джорги сесть на велосипед и прокатиться за двадцать семь миль в Ханфорд, где, как говорили, его ждет работа. С ним поехал и я, хотя сначала думали послать моего кузена Васка. 
 Мои родные не любили жаловаться, что есть у нас в семье такой чудак, как Джорги, но вместе с тем искали случая забыть о нем хоть на время. Вот было бы славно, если бы Джорги уехал и получил работу в Ханфорде на арбузных полях. И денег бы заработал, и глаз бы никому не мозолил. Очень было важно убрать его подальше. 
 - Да провались он со своей цитрой вместе, - сказал мой дедушка. - Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто человек сидит целыми днями под деревом, играет на цитре и поет, так знайте, писал это человек никудышный. Деньги - вот что нам важно. Пусть-ка съездит да попотеет там на солнце как следует. Со своей цитрой вместе. 
 - Это ты только сейчас так говоришь, - сказала бабушка, - но погоди недельку. Погоди, да тебе уже через три дня захочется музыки. 
 - Ерунда, - отвечал дедушка, - Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто человек,который все распевает, это и есть поистине счастливец, значит, автор - пустой фантазер и коммерсанта из него вовек не получится. Пускай Джорги отправляется. До Ханфорда двадцать семь миль. Расстояние вполне разумное. 
 - Это ты так сейчас говоришь, - сказала бабушка, - А через три дня стоскуешься. Я еще нагляжусь, как ты мечешься, словно тигр в клетке. Кто-кто, а уж я вволю нагляжусь и посмеюсь, на тебя глядя. 
 - Ты - женщина, - сказал дедушка. - Если вы прочтете в какой-нибудь толстой книжке мелким шрифтом, будто женщина - это поистине чудесное творение, значит писатель не глядел на свою жену и грезил. Пускай Джорги едет. 
 - Все это означает, что ты уже не молод, - обиделась бабушка. - Поэтому ты и ворчишь. 
 - Заткнись, - сказал дедушка. - Заткнись, или я ... 
 Дедушка обвел взглядом комнату, где собрались все его дети и внуки. 
 - Как по-вашему? Он поедет в Ханфорд на велосипеде? - спросил дедушка. 
 Все промолчали. 
 - Значит, решено, - сказал дедушка. - Ну а кого мы пошлем вместе с ним? Кого из наших неотесанных отпрысков мы в наказание отправим с Джорги в Ханфорд? Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто поездка в соседний город - одно удовольствие для молодого человека, так знайте, что это написал какой-нибудь старикашка, который ребенком один-единственный раз прокатился в фургоне за две мили от дома. Кого б нам наказать? Васка что ли? Ну-ка, подойди сюда, мальчик. 
 Мой кузен Васк поднялся с пола и вытянулся перед стариком, а тот свирепо на него поглядел, закрутил свои лихие усищи, прокашлялся и положил руку на голову мальчугану. Ручища эта покрыла всю голову мальчика целиком. Васк не шевельнулся. 
 - Поедешь с дядей Джорги в Ханфорд? - спросил дедушка. 
 - Если вам угодно, - отвечал Васк. 
 Старик стал гримасничать, обдумывая этот сложный ворпос. 
 - Дайте-ка я поразмыслю, - сказал он. - Джорги - самый большой балбес в нашем роду. Ты тоже. Мудро ли будет сложить двух дураков воедино? - Он обратился к присутствующим: - Послушаем, что вы скажете по этому поводу. Мудро ли будет соединить вместе взрослого болвана и подрастающего дурака из одного и того же рода? Выйдет ли из этого толк? Высказывайтесь вслух, чтобы я мог взвесить. 
 Я думаю, что самое подходящее дело, - сказал мой дядя Зораб. - Взрослый - на работе, мальчик - по хозяйству. 
 - Может быть, и так, - сказал дедушка. - Давайте подумаем. Два дурака: один - на работе, другой - по хозяйству. Ты стряпать умеешь, мальчик? 
 - Конечно, умеет, - вмешалась бабушка. - По крайней мере, прекрасно готовит рис. 
 - Рис? Это правда, мальчик? - спросил дедушка. - Четыре чашки воды, чашка рису, чайная ложечка соли. Знаешь ли ты, в чем тут весь фокус, чтобы вышло что-нибудь похожее на еду, а не на свиное пойло? Или это только бабушкина фантазия? 
 - Ну конечно, он умеет стряпать рис, - снова повторила бабушка. 
 - Моя рука уже наготове, чтобы прикрыть тебе рот, - рассердился дедушка. - Пусть мальчик скажет сам за себя. Язык у него есть. Сумеешь ли ты, мальчонка, это делать? Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто вот этакий малец отвечает мудро старику, значит это писал иудей, склонный к преувеличениям. Можешь ты сварить рис, чтобы вышло кушанье, а не пойло? 
 - Рис я варил, - сказал Васк. - Ничего, есть можно. 
 - А хорошо ли ты его посолил? - спросил дедушка. - Если соврешь, помни... 
 Васк не знал, что ответить. 
 - Понимаю, - сказал дедушка. - Насчет риса ты сомневаешься. Что там у тебя не ладилось? Мне нужна только правда. Выкладывай. Выкладывай все без опаски. Ну, смелее, всю правду - и ничего с тебя больше не спросится. Что тебя смущает с этим рисом? 
 - Он был пересолен, - сказал Васк. - Мы потом пили воду весь день и всю ночь, такой он был соленый. 
 - Без дальнейших подробностей, - заявил дедушка. - Одни голые факты. Рис был пересолен. Естественно, что вы потом опились. Нам всем приходилось едать такой рис. Не думай, пожалуйста, что если ты пил воду весь день и всю ночь, так ты первый армянин, который это когда- нибудь делал. Скажи мне просто: он был пересолен. Нечего меня учить, я ученый. Просто скажи, он был пересолен, и дай мне возможность судить самому, ехать тебе или нет. - Тут дедушка обратился ко всем остальным. Он опять загримасничал. - Этот мальчик, пожалуй, подходит,- сказал он. - Ну, говорите же, если у вас есть что сказать. Пересоленный рис лучше, чем какой-нибудь клейстер. Он какой у тебя получился - рассыпчатый? 
 - Рассыпчатый, - сказал Васк. 
 - Полагаю, его можно послать, - сказал дедушка. - А вода - это полезно для кишечника. Так кого же мы выберем: Васка Гарогланьяна или другого мальчика? 
 - По зрелом размышлении, - вмешался дядя Зораб, - двух дураков посылать, пожалуй, не стоит. Я предлагаю Арама. Вот уж кто заслуживает наказания. 
 Все посмотрели на меня. 
 - Арам? - удивился дедушка. - Ты имеешь в виду мальчугана, который смеется? Ты подразумеваешь хохотуна-горлодера Арама Гарогланьяна? 
 - Кого же еще он может иметь в виду? - сказала бабушка. - Ты очень хорошо знаешь, о ком он говорит. 
 Дедушка медленно обернулся и с полминуты глядел на бабушку. 
 - Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, - сказал он, - про человека, который влюбился и женился на девушке, так и знайте: речь идет о юнце, которому и в голову не приходит, что она станет перечить ему всю жизнь, пока не сойдет в могилу девяноста семи лет от роду. Значит, речь там идет о желторотом юнце. Итак, - обратился он к дяде Зорабу, - ты имеешь в виду Арама? Арама Гарогланьяна? 
 - Да, - сказал дядя Зораб. 
 - А что он сделал, что заслужил такое страшное наказание? 
 - Он знает, - заявил дядя Зораб. 
 - Арам Гарогланьян, - позвал старик. 
 Я встал и подошел к дедушке. Он опустил свою тяжелую ручищу мне на лицо и потер его ладонью. Я знал, что он на меня не сердится. 
 - Что ты такого сделал, мальчик? - спросил он. 
 Я вспомнил, что я сделал такого, и засмеялся. Дедушка послушал, как я смеюсь, и стал смеяться вместе со мной. 
 Только он да я смеялись. Остальные не смели. Дедушка не велел им смеяться, пока они не научатся смеяться, как он. Я был единственный из всех Гарогланьянов, который смеялся совсем как дедушка. 
 - Арам Гарогланьян, - сказал дедушка. - Расскажи нам, что ты натворил. 
 - А в какой раз? - спросил я. 
 Дедушка обернулся к дяде Зорабу. 
 - Слышишь? - спросил он. - Объясни мальчику, в каком грехе ему признаваться. Оказывается их было несколько. 
 - Он знает, в каком, - сказал дядя Зораб. 
 - Вы говорите про то, как я рассказывал соседям, что вы сумасшедший? 
 Дядя Зораб покраснел, но промолчал. 
 - Или про то, как я вас передразнивал? 
 - Вот этого мальчишку и надо послать с Джорги, - заявил дядя Зораб. 
 - А рис варить ты умеещь? - спросил меня дедушка. 
 Он не стал вдаваться в подробности о том, как я насмехался над дядей Зорабом. Если я умею варить рис, я поеду с Джорги в Ханфорд. Вот как ставился вопрос. Конечно, я хотел ехать, каков бы ни был писатель, который говорил, что мальчику интересно поездить по свету. Будь он дурак или лжец все равно я хотел ехать. 
 - Рис я варить умею, - сказал я. 
 - Пересоленный, переваренный или такой, как положено? - спросил дедушка. 
 - Когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самый раз. 
 - Поразмыслим, - сказал дедушка. 
 Он прислонился к стене и стал думать. 
 - Три стакана воды, - сказал он бабушке. 
 Бабушка сходила на кухню и принесла три стакана воды на подносе. Дедушка выпил стакан за стаканом, потом повернулся к присутствующим и состроил глубокомысленную гримасу. 
 - Когда пересоленный, - повторил он, - когда переваренный, а когда и в самый раз. Этот мальчик годится, чтобы послать его в Ханфорд? 
 - Да, - подтвердил дядя Зораб. - Только он. 
 - Пусть будет так, - сказал дедушка. - Все. А теперь я хочу остаться один. 
 Я было двинулся с места, но дедушка придержал меня за шиворот. 
 - Погоди минутку, - сказал он. 
 Когда мы остались одни, он сказал: 
 - Покажи, как разговаривает дядя Зораб. 
 Я показал, и дедушка хохотал до упаду. 
 - Поезжай в Ханфорд, - улыбнулся он. - Поезжай с дурным Джорги, и пусть рис будет когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самый раз. 
 Вот так-то меня и назначили в товарищи к дяде Джорги, когда его отсылали в Ханфорд. 
 Мы выехали на следующее утро чуть свет. Я сел на велосипедную раму, а дядя Джорги - на седло, а когда я уставал, я слезал и шел пешком, а потом слезал и шел дядя Джорги, а я ехал один. Мы добрались до Ханфорда только к вечеру. 
 Предполагалось, что мы останемся в Ханфорде, пока будет работа, до конца арбузного сезона. Таковы были планы. Мы пошли по городу в поисках жилья, какого-нибудь домика с газовой плитой и водопроводом. Без электричества мы могли обойтись, но газ и вода нам были нужны непременно. Мы осмотрели несколько домов и наконец нашли один, который дяде Джорги понравился, так что мы в него въехали в тот же вечер. Это был домик в одиннадцать комнат, с газовой плитой, водопроводной раковиной. Мы заняли одну из комнат, где стояли кровать и кушетка. Остальные комнаты были пустые. 
 Дядя Джорги зажег свечу, взял свою цитру, уселся на пол и начал играть и петь. Это было прекрасно. Его песни были то грустные, то веселые, но все время прекрасные. Не помню, долго ли он пел и играл, пока наконец проголодался. 
 - Арам, я хочу рису, - вдруг сказал он. 
 В этот вечер я сварил горшок рису, который был и пересолен и переварен, но дядя Джорги поел и сказал: 
 - Арам, удивительно вкусно. 
 Птицы разбудили нас на заре. 
 - За работу, напомнил я. - Вам начинать работу сегодня. 
 - Сегодня, сегодня, - проворчал дядя Джорги. 
 С трагическим видом он вышел из пустого дома, а я стал искать метлу. Метлы не нашлось, я вышел на крыльцо и уселся на ступеньки. При дневном свете это оказался прелестнейший уголок. Улица была всего в четыре дома. На другой стороне, в двух кварталах от нас, виднелась колокольня. Я просидел нам крыльце целый час. Дядя Ддорги подъехал ко мне на велосипеде, петляя по улице. 
 - Слава богу, не в этом году, - весело заявил он. 
 Он свалился с велосипеда в розовый куст. 
 - Что с вами? - спросил я. 
 - Нет работы, - сказал он. - Слава богу, нет работы. 
 Он сорвал и понюхал розу. 
 - Нет работы? - удивился я. 
 - Нету, нету, слава создателю. 
 Он смотрел на розу, улыбаясь. 
 - Почему же? - спросил я. 
 - Арбузов нет, -ответил он, продолжая улыбаться. 
 - Куда же они делись? 
 - Кончились. 
 - Это неправда, - сказал я. 
 - Конец сезону, - сказал дядя Джорги. - Веришь ли, сезон арбузов окончен. 
 - Дедушка вам голову свернет, - припугнул я дядю Джорги. 
 - Сезон окончен, - повторил дядя Джорги. - Слава богу, арбузы все собраны. 
 - Кто это вам сказал? - спросил я. 
 - Сам фермер. Сам фермер мне это сказал, - заявил дядя Джорги. 
 - Может быть, он пошутил,- сказал я. - Или не захотел вас расстраивать. Он, видно, знал, что вам не по душе работа. 
 - Слава богу, - радовался дядя Джорги. - Сезон уже окончен. Чудесные спелые арбузы все собраны. 
 - Что же мы теперь будем делать? -спросил я. - Ведь сезон толькотолько начался. 
 - Я тебе говорю, что он кончился, - сказал дядя. - Мы проживем в этом доме месяц, а потом поедем домой. За квартиру шесть долларов мы заплатили, а на рис у нас денег хватит. Мы проведем здесь этот месяц в сладких грезах. 
 - Без гроша в кармане, - напомнил я. 
 - Зато в добром здоровье, - ответил он. - Слава создателю, который дал им созреть так рано в этом году. 
 Дядя Джорги протанцевал в дом к своей цитре, и, прежде чем я решил, что с ним делать, он уже пел и играл. Это было так прекрасно, что я и не подумал вставать и гнать его из дому. Я просто сидел на крыльце и слушал. 
 Мы прожили в этом доме месяц, а потом вернулись домой. Первой нас увидела бабушка. 
 - Вовремя вы домой возвращаетесь, - сказала она. - Он свирепствует, как тигр. Давай сюда деньги. 
 - Денег нет, - сказал я. 
 - Он не работал? - спросила бабушка. 
 - Нет, - ответил я. - Он пел и играл на цитре весь месяц. 
 - Как у тебя получался рис? 
 - Когда пересоленный, когда переваренный, а когда и в самый раз. Но он не работал. 
 - Дедушка знать об этом не должен, - сказала она. - У меня есть деньги. 
 Бабушка подобрала юбки, достала несколько бумажек из кармана панталон и сунула их мне в руки. 
 - Отдашь ему эти деньги, когда он придет домой, - сказала она. 
 Она поглядела на меня минутку, потом добавила: 
 - Арам Гарогланьян. 
 - Я сделаю, как вы велели, - заверил я. 
 Как только дедушка пришел домой, он сразу разбушевался. 
 - Вы уже дома? - рычал он. - Сезон так рано кончился? Где деньги, которые он заработал? 
 Я подал ему деньги. 
 - Я не потерплю, чтобы он тут распевал целыми днями, - рычал дедушка. Всему есть границы. Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто отец любил глупого сына больше умных своих сыновей, так знайте, что это писал человек бездетный. 
 Во дворе, в тени миндального дерева, дядя Джорги заиграл и запел. Дедушка так и замер на месте, заслушался. Он сел на кушетку, скинул башмаки и принялся гримасничать, изображая удовольствие. 
 Я побежал на кухню и выпил залпом несколько кружек воды, чтобы утолить жажду после вчерашнего риса. Когда я вернулся в гостиную, старик лежал, растянувшись на кушетке, и улыбался во сне, а его сын, мой дядя Джорги, пел хвалу мирозданию во всю мощь своего прекрасного, печального голоса.