---------------------------------------------


 Анатолий Степанов
 Уснувший пассажир

  Степанов Анатолий – известный писатель, киносценарист, классик советского детектива. Знаком читателям по романам «МУР есть МУР», «На углу, у Патриарших…» (совместно с Эдуардом ХРУЦКИМ) и многим другим.




 1


 Сначала заныло колено, заныло сильнее обычного, но терпимо. Лишь тревожило, не прерывая сон. Во сне он убаюкал ногу и вновь растворился. Ненадолго, правда. Судорога жестоко переплела пальцы на той же ноге, и боль вместе с окаменелостью поползла от ступни к икре. Надо было ходить. С упрямо закрытыми глазами он спустил ноги на ковер и, всем телом наваливаясь на совсем уже не свою ногу, изобразил ходьбу на месте. Сидя. Не помогло. Он встал и окончательно проснулся.
 Уже не пьяный, но еще не трезвый, он, сильно хромая, бродил по обширной спиридоновскои квартире, не желая признавать ее уют. Бессловесно ругая себя, жалел себя же. Сингапур, видите ли, ему понадобился. Что он не видел в Сингапуре? А так хорошо было дома с Лидкой у милого Черного моря. Нет, сорвался, как молодой, на безответный вызов дружка старинного, козла старого Альки Спиридонова. Ну допустим, надоело в безделье и с Лидкой один на один, ну понятно, никогда не был в этом хваленом капиталистическом раю, ну захотелось, как мистеру Твистеру, увидеть мир, но зачем же надо было вчера так надираться с еще одним дружком, Романом Казаряном? Тому хорошо, дрыхнет небось вовсю, а встанет – опохмелится и снова спать. А ему – дальняя дорога в таком состоянии.
 Вдруг понял: судорога ушла. Остановился, опасливо пошевелил пальцами проклятой ноги. Вроде порядок. Только не думать, что порядок, а быстрее, быстрее в душ, под теплый мелкий дождичек.
 Мок, терся жесткой губкой, вынув вставную челюсть, полоскал водичкой испоганенный алкоголем рот. Потом просто в неге стоял – тепло текло по нему, дремота накатывала и откатывала.
 Когда он, надевши свежее исподнее и причесавшись, выходил из ванной, зазвенел будильник. До такси ровно час.
 На кухонном столе стояла оставленная заботливым Казаряном непочатая бутылка марочного армянского коньяка. Нет, пока нельзя: расползется, как квашня, а не опохмелится для бодрости. Чтобы не забыть ее, родимую, он прошел в кабинет, где спал на диване, и спрятал бутылку в большую сумку, приготовленную для путешествия. Попутно и постель убрал.
 Чаю, чаю покрепче. Без желания, по надобности сжевал два бутерброда и приступил к более приятному. Пил чай с пылу-жару, обжигаясь и торопясь. Согрелся пищевод, согревшись, освободился от спазмы желудок и наконец пробил благодетельный пот. Вернулся в ванную, влажным полотенцем вытер лицо и шею, глянул на себя в зеркало и. увидел, что забыл побриться. Брился, с отвращением рассматривая вроде бы чужое старческое лицо.
 Спиридоновским спреем побрызгал себе на щеки чем-то непонятным; ненашенским. Пора одеваться.
 Светло-серая рубашка. Бордовый галстук – Казарян его приказал надевать. Черные ладные брюки, под Лидкиным присмотром сшитые на заказ. Твидовый пиджак – Алькин презент, привезенный из Англии. Итальянские мокасины, купленные по случаю. Модный австралийский плащ, приобретенный в свое время на муровской распродаже. И наконец роскошная камышовая трость – подарок сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки – и вперед.
 В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издали. Немолод, конечно, во ничего, ничего. Закрыл дверь на все запоры, предварительно включив сигнализацию, и спустился вниз. Ждать такси.




 2


 Миновав подъездную эстакаду амстердамского аэропорта, кургузый, с маленькими окнами автомобиль обогнул громадное здание и через служебные ворота въехал на взлетное поле. Уверенно ориентируясь в самолетном стаде, он, повертевшись, подкатил к лайнеру нидерландской авиакомпании, готовому к отлету – реактивные двигатели его уже подвывали.
 Открылись дверцы, и из автомобиля с двух сторон вышли двое вооруженных миниатюрными автоматами полицейских, затем могучий их начальник в штатском и наконец хрупкий, одетый с чиновничьей элегантностью – темно-серое английское пальто, твердая шляпа, модные на все времена черные башмаки – господин с солидным, размером больше обычного, кейсом в правой руке.
 Самолет стоял у пассажирской трубы, но хрупкий господин поднялся по специальному трапу. У двери он остановился, обернулся и, улыбнувшись, помахал служилой троице свободной левой рукой.
 Самолет и автомобиль взяли с места одновременно: автомобиль – домой, самолет – на взлетную полосу.
 Автомобиль выруливал на магистраль, а самолет уже набирал высоту.
 …Через три часа этот самолет приземлился в Шереметьеве. У трапа хрупкого господина встречали два омоновца с укороченными «Калашниковыми», озабоченный голландец-переводчик из посольства и представитель компетентных органов. Переждав, пока остальные пассажиры бодрой гурьбой не скрылись в здании аэропорта, пятерка двинулась вслед за ними.




 3


 Аэропорт Шереметьево пребывал в своей обычной лихорадке. Суетились евреи, шумели армяне, покорно терпели ожидание украинцы, одновременно все вместе стоя в очередях на рейсы в Вену, Будапешт, Тель-Авив, Париж, Нью-Йорк.
 А у этой стойки было спокойно: в юго-восточную Азию из Советского Союза пока еще не эмигрировали. Здесь шла регистрация отлетающих в Сингапур. Вялые индусы, тихие таиландцы, неторопливые, деловитые – не континентальные, а островные – китайцы, осторожные наши соотечественники, не эмигрирующие, все, как один, командировочные. Правда, несколько выламывались из общей благопристойности шестеро молодых длинноволосых людей в вольных одеяниях. Устроившись у подножия холма, составленного из непонятных черных футляров, все шестеро молодцов пили пиво из бутылок. Из горла. То была рок-группа, отъезжающая на гастроли удивлять жителей дальних восточных стран пронзительностью громких голосов и красотою телодвижений.
 Сильно немолодой гражданин у высокого столика, мучаясь, заполнял декларацию. Споткнувшись на пункте об иных ценностях, которые нельзя вывозить, он поднял глаза от бумажки, ища, с кем бы посоветоваться по этому поводу, и встретился взглядом с дамой, стоявшей у противоположной стороны столика. Дама улыбнулась, приглашая к вопросу. Ничего себе дама. Лет сорока – сорока пяти. Бывшая красавица, да и сейчас хороша, моложава.
 – Простите, Бога ради, – сказал гражданин. – А что это значит – иные ценности?
 – Да плюньте вы на все и пишите всюду «нет», – посоветовала дама. Еще раз улыбнулась и добавила: – Какие у нас, у советских людей, могут быть ценности?
 – Социалистические, – напомнил он. – А про полсотни, что у меня, писать?
 – Пишите. Это вам на такси, когда возвращаться будете. – Ответом дама подготовила вопрос и спросила: – Надолго за бугор?
 – На две недели, – ответил гражданин. Вновь склонившись над листком, после паузы негодующе воскликнул: – Черт бы их подрал, чинуш бессмысленных!
 – Первый раз за рубеж? – заботливо поинтересовалась дама.
 – За настоящий – в первый, – Признался он.
 А по виду не скажешь. Строгий плащ. Ладный твидовый пиджак, хорошие и хорошо глаженные черные брюки, изящные мокасины, рубаха и галстук в цвет, богатая камышовая трость через локоть – приличный европейский уровень.
 – Куда? – спросила она.
 – В Сингапур. – Гражданин освобожденно расписался внизу бумажки. – Ух!
 – Отмучились? Тогда пойдемте на контроль. Мы попутчики.
 В двух проходах маялись допившие пиво рокеры: контролерши не полюбили их с первого взгляда. И естественно, нелюбовью за нелюбовь – лабухи шумели нервно и ненавистно.
 Немолодой гражданин поглядел на это дело и укорил ретивых стражниц:
 – Да что вы их тираните, бабоньки? Ребята на работу едут.
 – Знаем мы их работу! – зловеще объявила одна из контролерш. И, обратив нелюбовь на гражданина, добавила, не обращаясь ни к кому: – Адвокатов у нас тут развелось как собак нерезаных.
 – А вот хамить не надо, – сказала из-за спины гражданина дама. Негромко сказала, но так, что контролерша, почувствовав в ее голосе уверенный партийно-начальнический металл, в момент заткнула фонтан. В связи с этим контроль прошли мгновенно.
 Рок-группа, гражданин и дама, компактным образом преодолев багажную заставу, вышли на границу. Здесь бумажки были проще и понятней, и поэтому с формальностями покончили быстро. Только юный пограничник слегка подзадержал: бдительно и всерьез сравнивал фотографии на паспортах с оригиналами.
 – Вот мы и за границей, Александр Иванович, – сказала дама гражданину, когда они ступили на ничью территорию.
 – Меж границами. А вы, Галина Георгиевна, наблюдательны, – отметил Александр Иванович.
 – Не наблюдательна – дальнозорка. Годы сказываются. Ну а вы наблюдательны или дальнозорки? – спросила Галина Георгиевна и стремительно улыбнулась.
 – Я любопытен, – признался Александр Иванович. Увидев цветочницы на тонких ножках, вдруг пропел тихонечко и очень точно: – А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты.
 – Ну уж! – усомнилась Галина Георгиевна насчет необычайной красоты, глянула на часы и предложила: – Во фри-шоп? Времени у нас навалом.
 – Это где на валюту торгуют? Без меня, Галина Георгиевна. Я пустой.
 – Я вам жвачки куплю, – пообещала она и удалилась.
 Без дамы Александр Иванович позволил себе немного хромать и опираться на трость. Он брел по кругу, пока не добрался до лестницы, ведущей в буфет. Подумал, вздохнул и пошагал по ступеням вверх.




 4


 В буфете уже безумствовала рок-группа, все члены которой, как один, стояли в очереди. Александр Иванович через их головы глянул на впечатляющий ряд бутылок с разнообразными напитками и с ужасом вспомнил, что бутылка армянского коньяка вместе с сумкой ушла в багаж. А самое время поправиться: полностью трезв и. совершенно без сил. И не купишь ведь – последнюю сотню в официальной бумажке обозначил.
 – Три дня не ел, а выпить так хочется, – произнес он тихо в отчаянии.
 Самый волосатый (судя по этому – лидер) из рокеров живо обернулся, узнал их защитника и доброжелательно возгласил:
 – За чем дело стало? Поторчим, папик!
 – Я старый дурак, всю наличность в декларации указал, – признался Александр Иванович.
 – Дяденька, да вы что? – страшно развеселился лидер. – Нынче-то октябрь девяностого – самое время нарушать, пока гайки не закрутили.
 – Боитесь, что обратно не пустят? Пустят, пустят, не волнуйтесь. Выпустили, вот что удивительно!
 – Считаешь, что имеет смысл рискнуть? – слегка посомневался Александр Иванович, но, ободренный подтверждающим кивком лидера, попросил: – Возьмите мне полторашку, а?
 – Чего? – поинтересовался его вкусами лидер, беря протянутый четвертной.
 – Чего, чего. Водки, конечно, – слегка обиделся на
 непонятливость собеседника Александр Иванович.
 Решительно сдвинули два столика, уселись всемером. Господи, неужели до конца жизни милиционером быть? И сам не заметил, как устроился спиной, где автомат, к стене и лицом к входу: тыл обезопасил и обзор обеспечил. Зачем? Александр Иванович вздохнул и, стараясь не смотреть на вход, приложился к водочке. Лабухи, интеллигентно пропуская газ через носы, неспешно смакуя, сосали шампанское.
 – Прикольный кайф! – с удовлетворением оценили напиток барабаны.
 – Бухалово в оттяжку, – подтвердила диагноз бас-гитара.
 – Как на тусовке; – подвел итог лидер.
 – По-русски вы умеете? – вежливо осведомился Александр Иванович. – Или мне начать по фене ботать?
 – А можете? – удивился лидер.
 Александр Иванович не счел нужным отвечать на этот вопрос. Сам спросил:
 – Тебя как зовут?
 – Дэн, мой любезный папик.
 – На русский переведи.
 – Дмитрием предки обозначили.
 – Тогда уж не Дэн, а Дэм.
 – Дэм – это семеновское издательство, а Дэн – имя.
 – Кличка, – поправил его Александр Иванович.
 – А вы крутой чувачок, – понял Дэн.
 – Зови меня просто Александр Иванович. – Поговорил, пропустил побыстрее неопределенность предощущения, и вот он, процесс поправки: кровь по жилочкам, тепло под рубашкой, ощущение удобства и свободы, чистота цветов и резкость наблюдаемой картинки. Мир прекрасен, и еще большая-большая жизнь впереди, не смотря на шестьдесят с хвостиком.
 В буфет неторопливо вошел отряд. Впереди – переводчик, затем господин в твердой шляпе, сопровождаемый двумя омоновцами с автоматами, в арьергарде – представитель компетентных органов.
 – Ничего себе мажора спецназ свинтил! – удивился вокал, от нечего делать наблюдая появление отряда.
 – Господина не арестовали, господина сопровождают, – возразил разобравшийся в лабуховском сленге Александр Иванович, первым и всеобъемлюще прочитавший все про эту группу.
 – Это почему? – усомнился вокал.
 – У арестованного кейс отобрали бы, – пояснил Александр Иванович для начала.
 Господин в твердой шляпе и представитель компетентных органов уселись, переводчик направился к стойке, омоновцы остановились у стола. Переводчик без очереди отоваривался у буфетчицы пепси-колой, омоновцы перекрестно наблюдали за двумя входами, представитель внимательно изучал лица посетителей буфета, а господин скучал.
 Не снимая перчатки, господин левой рукой наполнил свой стакан пепси-колой, с наслаждением попил. Остальные члены отряда не пили.
 – Серьезный груз у господина, – сказал Александр Иванович. – Кёйс-то на наручнике.
 – А вы кем будете, Александр Иванович? – строго спросил Дэн.
 – Я-то? Я пенсионер.
 В буфет ворвалась бурная Галина Георгиевна, придирчиво осмотрела присутствующих, увидела Александра Ивановича, обрадовалась и возмутилась:
 – Посадка идет, а вы здесь водку пьете!




 5


 Уже расселись по местам, уже проследовал в пилотскую кабину озабоченный и суровый экипаж, уже дарили улыбки направо и налево гуляющие по проходу стюардессы, уже начали подвывать двигатели.
 В полупустом салоне устраивались по желанию. Александр Иванович пожелал быть рядом с Галиной Георгиевной, а рок-группа – поблизости от них. Рокеры главные футляры сдали в багаж, в салон же взяли ручную легкую акустику.
 Теперь бы на взлетную полосу. Но дверь все не закрывали, ждали кого-то.
 Наконец к трапу (Александр Иванович и Галина Георгиевна смотрели в иллюминатор) подлетела черная с московским номером «Волга», из которой прямо-таки выпорхнул до невозможности элегантный субъект и бойко взбежал по ступеням. В салоне он, ни на кого не глядя, проследовал в первый класс.
 – Дипломат, – догадалась Галина Георгиевна.
 – И большой говнюк, по-моему, – грубо дополнил Александр Иванович. Не нравились ему дипломаты. Зятек у него дипломатом был, женин брат. Про того он уже точно знал, что говнюк.
 – Говнюк он, может быть, и говнюк, – Свободно согласилась Галина Георгиевна, – но его ждали. Сейчас полетим.
 «– Не его, – уверенно возразил Александр Иванович и кивнул на иллюминатор.
 В эллипсоидной раме иллюминатора была любопытная картинка: знакомый отряд в рутинном порядке двигался к трапу. Омоновцы остановились у первой ступеньки и замерли, подобно почетному караулу. Представитель и переводчик пожали господину руку, и господин, имея в правой руке кейс, в левой придерживая твердую шляпу, молодецки взбежал наверх.
 Господин проследовал путем дипломата. Тотчас глухо лязгнула тяжелая дверь, герметизируя салон, и сразу же самолет тронулся с места.
 Подрожав от напряжения и набираемой мощи на старте взлетной полосы, самолет сначала быстро побежал, а потом поднялся в воздух, ощутимо меняя положение салона из горизонтального на полувертикальное.
 Закладывало уши. Александр Иванович недовольно открывал рот, освобождаясь от неприятных ощущений. Галина Георгиевна снимала эти ощущения другим способом – оживленно заговорила:
 – Слава Богу, полетели!
 – Полетели, полетели, на головку сели! – пролепетал Александр Иванович.
 – Это вы к чему? – подозрительно поинтересовалась она.
 – Репетирую. В гости к внучке лечу.
 Действительно, к внучке. Но не к своей, к сожалению. Не было у него, старого пня, своей. Вот и пристроился любить, как свою, спиридоновскую Ксюшку. Бескорыстно радостную улыбку при виде его, счастливое удивление миру, открываемому ежеминутно, беззащитное маленькое гибкое и сильное тельце, нежные ребрышки под ладонью… Он встряхнулся и вспомнил:
 – Курить хочется.
 – А я и не видела ни разу, чтобы вы курили.
 – Шесть штук в день по расписанию, не считая чрезвычайных обстоятельств.
 – Взлет для вас – чрезвычайное обстоятельство?
 – Для меня чрезвычайное – это знакомство с вами, – с неожиданной галантностью шарахнул он по ней комплиментом.
 – Ну и ну! – изумилась она. – Вот ведь мужчины бывают!
 – Вы просто, мадам, слегка одичали в вашей партийно-номенклатурной среде, – сказал Александр Иванович. – Вы ведь от комсомола и далее везде? Угадал?
 – Почти. До последнего времени.
 – А сейчас?
 – Сейчас работаю в Международном женском фонде.
 – Тоже неплохо.
 – Вы меня обидеть хотите? – все-таки завелась Галина Георгиевна.
 Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем, улыбаясь, сообщил:
 – Зубоскалю просто по дурацкой привычке. Вы уж простите меня, старика.
 – Прощаю, старичок, – не простила она.
 Салон вернулся наконец в горизонтальное положение, потухло табло, запрещавшее расстегиваться  е и курить. Александр Иванович освободился от ремня безопасности и, достав пачку «Уинстона», закурил. Вообще-то он курил «Беломор», но вчера вечером Казарян, принеся блок «Уинстона», демонстративно вывалил все его запасы папирос в мусоропровод.
 – Пенсии на «Уинстон» хватает? – полюбопытствовала злопамятная Галина Георгиевна.
 Александр Иванович ответить не успел, потому что над ним Люцифером-совратителем повис волосатый Дэн:
 – На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик?
 Александр Иванович как бы в нерешительности обернулся к Галине Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера-совратителя:
 – Давайте, давайте, папик!
 – Ну уж если дама рекомендует… – Александр Иванович кое-как выбрался из кресла, встал в проходе, положил Дэну руку на плечо, с деревянной интонацией Ершова – мхатовского Несчастливцева изрек: – Идем туда…
 – Куда? – охотно обернувшись Аркашкой, визгливо
 перебил Дэн. – Куда ведет меня мой жалкий жребий!
 Барабаны уже разжились у стюардессы стаканами. Фирменный флакон оказался бутылкой «Балантайна», которая была разлита мгновенно: каждому по сотке. Трое, облокотившись о спинки переднего ряда, готовились к приему стоя, трое сидели, Александр Иванович пристроился в кресле через проход. Повертел желтую жидкость в стакане, поинтересовался между прочим:
 – Закусить, запить, занюхать?
 – Огорчаете, – действительно огорчился Дэн. – Из папика переходите в мажоры.
 – Что ж, не буду огорчать, – решил Александр Иванович, махнул дозу целиком и, содрогнувшись, занюхал твидовым рукавом. Шестерка, с удовлетворением и по достоинству оценив сию акцию, припала к своим стаканам. Из жадности, правда, споловинили. Чтобы на два приема получилось. Уже умиротворенный (сотка благополучно улеглась и оказала действие) Александр Иванович любовно смотрел на них. Дав им передохнуть, осведомился, гордо демонстрируя недюжинную эрудицию:
 – Хэви, хард, панк?
 Дэн, производивший первую после приема мощную сигаретную затяжку, аж закашлялся от неожиданности. А откашлявшись, возликовал:
 – Сечет! – И добавил серьезно: – Скорее ритм-энд-блюз.
 Александр Иванович заржал, как жеребец, и признался:
 – Да не секу я, ребята, просто в ответ на ваш стеб и я стебануть себе позволил. А так для меня после «Битлов» и Элвиса Пресли никого нет.
 – Хорош! – удивилась бас-гитара.
 – Облом! – признали свой проигрыш барабаны.
 – Из папика переводится в чуваки, – решил Дэн. – В его честь исполним.
 Бас-гитара и духовые передали стаканы незанятым коллегам, расчехлили гитару и кларнет, устроились поудобнее. Гитара держала четкий ритм, кларнет вел мелодию. Дэн на хорошем английском речитативом обозначил «Беззаботного» Элвиса Пресли.
 Душевно стало в салоне. Незаметно поближе переместились осторожные советские командированные, иностранцы, вытягивая шеи, слушали, а добродушный здоровенный мужик из первого ряда просто подошел к ним и встал невдалеке – ловил кайф.
 Недолго продолжалось счастье. Дэн умолк, затих и кларнет. Гитара, мучительно долго продержав последний аккорд, иссякла.
 – Спасибо, братцы, – поблагодарил Александр Иванович, – так уж по сердцу.
 Иностранцы вежливо поаплодировали, командированные сделали вид, что ничего не было, а здоровенный мужик, молча показав музыкантам свой действительно большой палец, удалился на свое место.
 – Угодили? – спросил Дэн.
 – Еще как! – признался Александр Иванович. – Расслабился, поплыл.
 – А вы поспите, – посоветовал Дэн. – Старость не радость.
 – Ты наглец, Митяй.
 – Это месть за то, что я на твой стеб попался, – признался Дэн.
 – Значит, признание собственной слабости, – решил Александр Иванович. – Тогда не обижаюсь. А собственно, почему и не придавить часок?
 – Поддерживаем и одобряем, – заверили его духовые.
 Александр Иванович вернулся в свое кресло. Сел, закрыл глаза. Галина Георгиевна неодобрительно посмотрела на него, осведомилась ревниво:
 – Ну и как?
 – Замечательно, – признался он, не открывая глаз, – замечательно.
 Вдруг кларнет чисто запел «Спи, моя радость, усни» и гитара поддержала мелодию. Кларнет советовал спать, а гитара убаюкивала. Александр Иванович легко и нежно задремал.
 …Очнулся он от дуновения ветра, созданного широкой юбкой стремительно промчавшейся мимо стюардессы. От неконтролируемого этого бега тревога посетила его. Он открыл глаза. Пассажиры нервно вертели головами. Тревога поселилась в самолете. Он прислушался, потому что было к чему прислушиваться: поменялся режим работы двигателей.
 – Что это? – испуганно спросила Галина Георгиевна.
 – Вероятно, будем садиться, – просчитав, уже понял все Александр Иванович.
 И точно, неестественно спокойный женский голос объявил по радио:
 – Дорогие пассажиры! Дамы и господа! В связи с неблагополучной метеорологической обстановкой по техническим причинам наш самолет совершит незапланированную посадку в аэропорту Хаби. Просьба сесть на свои места и тщательно пристегнуться.
 Этот же голос, неуверенно повторив все по-английски, продолжил информацию:
 – Сейчас бортпроводница Алла проинструктирует вас, как пользоваться дополнительными выходами из салона.
 Появилась бортпроводница и жалко улыбнулась пассажирам.




 6


 То ли большой сарай, то ли небольшая молочнотоварная ферма – аэропорт Хаби в абсолютном одиночестве существовал в предгорной полупустыне. Не считая, конечно, недалеких снежных гор и мощной взлетно-посадочной полосы стратегического значения, построенной на всякий экстренный случай не знающими куда девать деньги деловитыми военными. Чтобы как-нибудь не окупить – оправдать существование подобного авиационного сооружения, его использовали в качестве аэродрома для сугубо местных перелетов. Хотя и неудобно: до ближайшего райцентра верст двадцать – двадцать пять.
 По-восточному расположившись на корточках, сидели в тени несуразного здания (не в пример Москве осени здесь не было) с десяток аборигенов, в терпеливой безнадеге ожидая своего недалекого рейса, расслабленно волоча ноги, бессмысленно ходили вокруг аэропорта три непонятных гражданина в телогрейках, не очень-то соответствующих здешнему климату, покуривая у входа, вяло беседовали на крыльце еще одна троица командированных. Однообразие, скука и покой.
 Но покой был нарушен. Растолкав командированных, сбежал по ступеням милиционер и, придерживая обеими руками обширную форменную фуражку, задрал плоское лицо к плоскому небу.
 – Чего это он? – обиженно спросил у приятелей один из командированных.
 Но вместо приятеля гундосо ответил ему местный радиоузел:
 – Граждане пассажиры! В нашем аэропорту в ближайшее время произведет посадку реактивный самолет международной линии. Администрация аэропорта просит вас отойти от взлетно-посадочной полосы на безопасное расстояние. Еще раз повторяю: отойдите от полосы на безопасное расстояние.
 – А мы на безопасном? – поинтересовался все тот же разговорчивый командированный.
 – Надо полагать, – откликнулся один из его дружков. – Если только пилот из отвращения не захочет протаранить этот вонючий сарай.
 Игрушечным макетиком появился на горизонте самолет, издавая еле слышный, комариный звук. Но так было недолго: звук напористо набирал мощь, а макетик на глазах превращался в могучую и тяжелую машину.




 7


 В общем-то крепкий народец здесь подобрался – ни крика, ни писка. Пассажиры, все как один тщательно пристегнутые, сидели, вцепившись руками в подлокотники и достойно изображали спокойствие – ждали развязки. Самолет круто шел вниз.




 8


 Вой перешел в рев и стал нестерпимым. Самолет надвигался громадным неотвратимым снарядом, готовым снести аэропорт Хаби. Но смиряя сам себя, он выдвинул из брюха колеса, и колеса эти коснулись бетона, гася немыслимую скорость. Самолет уже не налетал, самолет побежал, еле заметно, но грузно подпрыгивая на стыках плит.




 9


 Они еще до конца не остановились, когда ликующий женский голос официально сообщил по радио.
 – Наш самолет осуществил посадку в аэропорту Хаби. Время стоянки будет сообщено дополнительно. Просьба оставаться на своих местах, так как выход из самолета задерживается в связи с отсутствием в местном аэропорте стандартного трапа для самолетов нашего типа. Администрация принимает все меры, для того чтобы предоставить пассажирам возможность спуститься на землю.
 – На землю уже спустились, – ворчливо заметил Александр Иванович и снял успокаивающую свою ладонь с нервной руки Галины Георгиевны. Следовало поинтересоваться и состоянием рокеров. Он повернулся к ним, спросил: – Как дела, пацаны?
 Дэн отстегнулся, поднялся и, прислушиваясь к беспрерывным звонкам, которыми требовали немедленных услуг пассажиры, ответил:
 – Только что закончил новый хит под названием «Под небесами летайте, партийцы, сами». Начинаться он будет звонками. А чего они раззвонились, папик?
 – Я чувак, – поправил его Александр Иванович. – Валерьянки, наверное, требуют.
 Заполошенные стюардессы метались по салону – они были на разрыв. Спасая положение, голос, уже мужской, объявил скороговоркой:
 – Сейчас вам будут предложены прохладительные напитки. Располагающие свободно конвертируемой валютой могут приобрести в передвижном киоске товары, первой необходимости.
 – Бухалово, значит, – догадался Дэн. – Сколько у нас зеленой капусты, чуваки?
 – На десять флаконов, – сообщил ударник, бывший у них казначеем.
 – Тогда тащимся! – решил Дэн и поинтересовался у Александра Ивановича: – Что будешь пить, чува-чок?
 – Хочется, конечно, – признался тот, – но на халяву
 не хочется.
 – Следовательно, водки, – понял Дэн и распорядился: – Роб, соответствуй!
 – Девочек бы пожалели, – сказала Галина Георгиевна. Она выбралась в проход и, поймав за рукав проносившуюся мимо старшую стюардессу, предложила свои услуги: – Вам помочь, девчата?
 – Если можно, – согласилась старшая; – Видите, какая запарка.
 – Что делать?
 – Коляску с напитками покатайте, а то прямо рук не хватает.
 В первом классе бухалово было даровое. Дипломат неверной рукой налил себе полстакана коньяка, заглотал быстренько, помотал набриолиненной головой и вдруг понял, что поступил некультурно, не предложив выпить единственному своему коллеге по классу – господину в твердой шляпе, который в настоящий момент, правда, был без шляпы. Предложил по-французски:
 – Месье пьет коньяк? Виски? Водку?
 – Я хотел бы воды. Просто воды, – по-французски же признался господин.
 А воды не было. Дипломат решительно воткнул палец в пупку звонка и подождал недолго. Никакой реакции. Возмущенный, он выскочил в отсек туристского класса – снизошел. Снизошел, но с негодованием!
 – Долго мне звонить? Стюардесса, немедленно воды в первый класс!
 – Сию минуту! – успокоила его псевдостюардесса Галина Георгиевна и покатила тележку к первому классу.
 Сообразив, что здесь что-то не то, дипломат забубнил объяснительно-извинительно:
 – Неудобно, понимаете ли. Иностранец буквально изнывает от жажды, а тут…
 Рокеры и Александр Иванович взяли по первой.
 Остальные же пассажиры предпочитали валокордин. Старшая бортпроводница едва успевала отсчитывать капли в индивидуальные пластиковые аптечные рюмашечки, медленно перемещаясь от ряда, к ряду.
 Двое других вяло торговали на валюту.
 Вырвавшись из первого класса, Галина Георгиевна приступила к обслуживанию пассажиров второго сорта. В связи с отсутствием официального статуса, она особенно не церемонилась: вручала каждому ряду бутылку лимонада и бутылку минеральной со стаканами (каждому наливать не считала нужным) и катила свою тележку дальше. Сделав рейс туда-обратно, она оттащила коляску в подсобное помещение и бухнулась в кресло в первом ряду по соседству с добродушным здоровенным мужиком – идти на свое место не было сил.
 – Устали? – сочувственно поинтересовался сосед.
 – Ага, – подтвердила она. – Вы могли бы и помочь.
 – Чем? Вас на ручках поносить?
 Она рассмотрела его подробнее и в наигранной задумчивости произнесла:
 – А что, вполне возможный вариант.
 По милицейской ли привычке или из объяснимого мужского соперничества Александр Иванович наблюдал сей беззвучный для него игривый этюд весьма внимательно. Галина Георгиевна, как всякая дамочка, кокетничала вовсю: недоуменно поднимала брови, дергала плечиком, меняла улыбку на обиженную мину и наоборот, говорила, говорила. Амбал же больше радостно щерился. Не мент, конечно, но служивый: прямая спина, крутой постав шеи, излишняя тщательность в штатском одеянии. Ну и хрен с ними. С пацанами интересней.
 К резвящейся парочке подошла, заканчивая медицинский обход, беззаботная после посадки старшая бортпроводница и, шуткуя, предложила:
 – По рюмашке валокордина?
 – Коньячку, Тамарочка, – поправила ее Галина Георгиевна.
 – Сейчас первый класс обслужу и сообразим, – пообещала Тамарочка и удалилась в первый класс, где дипломат, налив себе коньячку, наполнял стакан господина в твердой шляпе пепси-колой.
 – Сердце подкрепить не желаете? – спросила Тамара.
 – Я уж этим, – дипломат поднял свой стакан, – его подкреплю.
 – Что она предлагает? – по-французски осведомился господин.
 – Сердечные капли, – объяснил дипломат.
 – Я, пожалуй, приму, – решил господин.
 – Накапайте ему, – сказал Тамаре дипломат.
 – Я поняла, – заверила Тамара, порылась в санитарной сумке, извлекла свежий пузырек, накапала из него в пластиковую рюмку и протянула ее господину. Тот принял лекарство и, сморщившись, запил его пепси-колой.




 10


 Двое рабочих, руководимые самим начальником аэропорта, двигали к самолету диковинное сооружение, сконструированное из двух трапов для Ан-24 – плод шкодливой российской смекалки. В малом отдалении следовало за ними охочее до развлечений все народонаселение этого очага цивилизации.
 Подогнали сооружение к закрытой двери самолета, укрепили его предусмотрительно захваченными с собой двумя бревнами, и начальник, чуть отойдя в сторону, чтобы его видели из пилотской кабины, пригласительно замахал руками.
 Вскорости дверь самолета открылась, и на импровизированный трап ступил первым, как и положено, командир корабля, Раскорячившись для страховки, он стал опасливо спускаться. Достиг земли, сказал в изумлении:
 – Держит!
 С осторожной решимостью двинулись вниз по гуляющим под ногами ступенькам трансконтинентальные путешественники: застоялись, засиделись, переволновались в металлическом цилиндре, хотелось бесконечности, хотелось истинной плоскости земли, свежего воздуха хотелось.
 Последними покинула самолет рок-команда, вооруженная музыкальными инструментами. Спустились на землю, построились и пошли. Впереди шел веселый Александр Иванович, слегка дирижируя своей камышовой тростью, а за ним строго по двое следовали музыканты. Четко держа шаг, они в стиле диксиленда темпераментно наяривали разухабистый и лукавый американский марш «Ура, ура! Вся шайка в сборе!».
 Нет, не последними были рокеры, не мог им позволить такое привилегированный класс. Брезгливо понаблюдав за шествием в иллюминатор, дипломат предложил господину:
 – Что ж, пойдем и мы.
 – Вы идите, – сказал господин, – а я останусь здесь. В полете никогда не сплю, а сейчас спать хочется.
 И, не откладывая дело в долгий ящик, приткнулся головой к стенке и закрыл глаза.
 – Вас прикрыть пледом? – спросил дипломат. Господин утвердительно промычал, и дипломат накинул на него снятый с полки ярко-полосатый плед.
 Нет, не дали особо порезвиться на воле истомленным пассажирам. Только-только разбрелись они, гуляя, как советская администрация, выражая интересы трудящихся масс, объявила по радио:
 – Уважаемые пассажиры! Вам необходимо срочно собраться в зале ожидания, где перед вами выступит командир корабля с важным сообщением. Повторяю…
 Местный диктор гундосо повторял, а пассажиры потянулись в аэропорт.
 Дипломат, бойко сбежавший по трапу, на земле глубоко вдохнул замечательный воздух предгорья, огляделся победительно и увидел здоровенного добродушного мужика, который стоял у самолетного шасси и бессмысленно рассматривал неба.
 – Что же вы тут? – спросил дипломат. – Нас зовут.
 – А что он скажет? – лениво откликнулся амбал. – Скажет, что все в порядке, неполадка, сейчас все исправим и полетим. Нет уж, лучше я здесь погуляю.
 – Вам виднее, – почему-то обиделся дипломат и побежал к зданию аэровокзала,




 11


 Заматеревший в полетах и жизненных передрягах первый пилот мрачно оглядел пестрое сборище и начал глубоким басом:
 – Я командир корабля пилот первого класса Рузаев Сергей Сергеевич…
 Бесцеремонно перебив, духовые по этому поводу изобразили страстный и неуемный восторг саксофонной руладой.
 – Прошу не безобразничать, – пилот первого класса Сергей Сергеевич Рузаев строго посмотрел на лабухов и, откашлявшись для продолжения речи, продолжил ее: – Через полчаса, минимум через сорок минут из республиканского центра на вертолете прибудет ремонтная бригада с запчастями, которая устранит замеченные экипажем в полете незначительные неисправности левого двигателя. Ремонт ориентировочно продлится около часа. Так что продолжение цолета последует, если брать с запасом, через два часа. Сейчас будут сгружены контейнеры с пищей, и вы поужинаете здесь, потому что салон самолета может понадобиться ремонтной бригаде. Кроме того, будет торговать ларек на валюту. По всем интересующим вас вопросам можете обращаться к экипажу. – Трое молодцев в синем за его спиной охотно покивали публике. Закончил свою речь Сергей Сергеевич весьма эффектно: – А теперь попросим все вместе наших музыкантов дать нам маленький концерт!
 И зааплодировал, зараза. Бездельные пассажиры с радостью аплодисменты эти подхватили. Захлопали и аборигены: любопытно им было послушать недобредав-ших еще сюда столичных гастролеров.
 Дэн вышел на свободное пространство, прищурил один глаз, другим без удовольствия осмотрел аудиторию и заявил нахально:
 – Ну что ж, пеняйте на себя – мы будем играть. Ноиграть вот… – он пальцем указал на Александра Ивановича, – для папика. В надежде поймать драйв. Если поймаем – спасибо вам.
 Никто ничего не понял, но на всякий случай все вновь зааплодировали. И началось.
 – Композиция «Черное вино»! – выкрикнул Дэн.
 У барабанов не было барабанов, и он, усевшись на пол у намертво скрепленной пятерки стульев, выдал на их фанерных сиденьях вступительный брек. Вошел саксофон, мотая душу, загудели гитары, а Дэн запел негромко и лающе. Он пел о черном вине ночи, которое пьет человек, потерявший надежду, идя в полной тьме в никуда из ниоткуда.
 Поначалу культурные граждане из самолета с большим вниманием врубились в андеграундовую пьесу: наслышаны были, что модно это. Но тут три бортпроводницы вкатили в зал три алюминиевых контейнера, и культурные граждане стали, стыдясь и таясь (голод не тетка), расхватывать извлекаемые из контейнеров подносы с пресловутой авиационной курицей и джемом.
 Но музыканты не обижались на них. Музыканты забыли про них. Они уже достигли того, чего хотели. Они поймали драйв, они тащились. Они играли для себя и отчасти для папика, который стоял рядом, слушая их, и которому хотелось выпить, а не есть. Но прежде дослушать ребят, работавших для него истово и самозабвенно. Пьесы без паузы переходили одна в другую, а пассажиры бесшумно поглощали казенную пищу.
 Так продолжалось долго. Пассажиры насытились, сдали бортпроводницам подносы и по новой старались понять современную музыку.
 Звук вертолета, еле слышимый звук, незаметно присоединился к звучанию инструментов и в первые мгновения воспринимался как звук еще одного музыкального инструмента Но постепенно звук этот перешел в жизнеутверждающий всепоглощающий рев.
 Музыканты прекратили играть, и раздались бурные аплодисменты. Однако было непонятно, чему аплодировала истомленная публика: то ли выступлению артистов, то ли появлению вертолета. Скорее все-таки вертолету. Быстренько покончив с рукоплесканием, народ рванул на волю.




 12


 Вертолет опускался рядом с самолетом. Пружинисто опустился. Утихал моторный рев, стали видны лопасти крутящегося раскидистого винта. Еле удерживая фуражку обеими руками, к создавшему буранный ветер вертолету побежал второй пилот. Из обширного вертолетного брюха выпрыгнули по очереди четыре человека в рабочей униформе. Объединились со вторым пилотом, бурно заговорили, изображая нечто непонятными жестами. На людей, на аэровокзал, на горы они не смотрели, не интересовало их это.
 – Граждане пассажиры! – голосом Сергея Сергеевича прорезалось сквозь утихающий шум местное радиовещание. – Настоятельно просим вас вернуться в зал ожидания. Своим присутствием на летном поле вы мешаете ремонтной бригаде производить работы.
 Ничему они, честно говоря, не мешали. Но ремонтная бригада, ведомая вторым пилотом, поднялась в самолет, наблюдать было не за чем, и пассажиры подчинились командирскому приказу.
 Обладатели СКВ рванули к заманчивому киоску. Но их опередили: рок-группа и Александр Иванович, предусмотрительно не участвовавшие в экскурсии к вертолету, уже причащались у импровизированной стойки. Жаждущим пришлось выстраиваться в очередь.
 Аборигены были, как выражался Остап Бендер, чужими на этом празднике жизни. Они стояли у стен и тоскливо следили за тем, как отоваренные счастливчики ретиво опрокидывали и опустошали только что наполненные бокалы. Когда очередь рассосалась и прилавок с напитками обнаружился во всей своей красе, один из темно-серых ватников не выдержал и, как сомнамбула, направился к вожделенной стойке.
 – Сто пятьдесят. Вот этого, – приказал он стюардессе-продавщице, щелкнув толстенным черно-желтым ногтем по зеленому боку «Балантайна», и протянул двадцатидолларовую бумажку.
 – Откуда у тебя зелененькие, Серый? – вкрадчиво поинтересовались за его рифленой спиной. Человек, которого назвали Серым, медленно и настороженно обернулся. За его спиной стоял Александр Иванович со стаканом в руках и скалился. И непонятно было, улыбнулся он или ощерился.
 – Из деревни помогают, начальник, – без выражения ответил тот, кого назвали Серым. Продавщица с двадцаткой замерла. Он, краем глаза заметив ее нерешительность, подсказал ей: – А ты наливай, наливай.
 – Из какой? Из Атланты? Майами? Лас-Вегаса? – Александр Иванович хотел все знать.
 – Из Говноедовки, – уточнил Серый. – А в общем, какое твое собачье дело?
 – Просто любопытно, Серый, просто любопытно.
 – Говорили, будто ты на пенсии? – в свою очередь спросил Серый.
 – Правильно тебе говорили.
 – Тогда понятно. Одно осталось – любопытствовать.
 – Говорливым стал, – ответил Александр Иванович. – А на допросах молчал. Сколько отсидел?
 – А сколько ты мне наматывал?
 – Восьмерик, Серый, законный восьмерик.
 – Три зимы у тебя адвокат отобрал.
 – Значит, повезло тебе с адвокатом, – Александр Иванович вдруг заметил, что буфетчица по-прежнему на распутье – наливать или не наливать. – Налейте ему. Деньги настоящие. Наш Серый не фальшивомонетчик. Он суровый скокарь-домушник.
 Сказал и отошел к музыкантам. Серый поднял стакан, наконец-то наполненный подозрительной стюардессой, левой рукой взял сдачу, сунул, ее в карман, выпил до дна, нашел глазами Александра Ивановича, встретился с ним взглядом и, смачно плюнув в пустой стакан, поставил его на стойку.
 – Вы почему безобразничаете?! Вы почему безобразничаете?! – залилась криком от отвращения несчастная стюардесса. Не отвечая, Серый кинул на стойку пятерик из сдачи и не торопясь удалился.
 Поняв, что Серый уже не видит его, Александр Иванович прикрыл глаза и в ярости сжал челюсти. Боже, как ненавидел он таких, ушедших от человеческой жизни навсегда и с дешевой бравадой. Их завистливую жадность без границ, их подлый и направленный на действия цинизм, их фальшивый воровской кодекс, их пошлые и Дешевые позы, их речь, жесты, манеру поведения!..
 Чуткие музыканты с ходу усекли и дуэль взглядов, и легкий скандалец.
 – Кто этот хряк? – мягко поинтересовался Дэн.
 – Уголовник, Митяй, – ответил Александр Иванович. – И очень скверный человечишка.
 – А вы, случаем, не из ментовки будете, папик? – еще мягче спросил Дэн.
 – Был в ней до недавнего времени.
 – Полный лом, – признался Дэн, – а мы хотели вас полюбить, папик.
 Александр Иванович непонятно посмотрел на них всех, на каждого по очереди, усмехнулся кривовато и жестко закончил разговор:
 – Извините за знакомство. В самое ближайшее время постараюсь вернуть должок за угощение.
 И развернулся, и пошел, больше обычного припадая на палку. На выходе из зала он неожиданно столкнулся с Галиной Георгиевной.
 – Где это вы пропадаете, милый Александр Иванович? – потребовала у него отчета взвинченно-веселая Галина Георгиевна.
 – Я-то как раз все время на месте, на боевом посту у буфетной стойки. А вот вы…
 – Давайте-ка выпьем. Коньячку. Я угощаю, – быстро предложила она.
 – Нет, – твердо отказался он. – Хватит. Наугощался за чужой счет. Под завязку.
 – А я все-таки выпью. Подождите меня.
 Галина Георгиевна убежала в зал, а Александр Иванович вышел на воздух. За разговором он и не услышал, как ремонтники начали проверять двигатели. Неведомый громадный дикий зверь то нестерпимо взвывал, то умолкал.
 Бегали туда-сюда по трапу ремонтники, нарушая командирский запрет, колбасились вокруг самолета наиболее нетерпеливые пассажиры.
 Вернулась Галина Георгиевна, взяла его за руку, предложила:
 – Погуляем?
 – Полегчало? – вопросом на вопрос ответил он.
 – А отчего мне должно было полегчать? Просто вы пила, вот и все.
 – Если от выпивки не легчает, на кой черт тогда она?
 – Давайте не будем словоблудить, – попросила она. – Просто погуляем.
 – Для прогулок я мало приспособлен, – признался Александр Иванович и как аргумент слегка приподнял трость. – У вас же, как я понимаю, новый дружок в самолете завелся. Вот он – для прогулок: молодой, крепкий, строевой амбал.
 – Какой еще амбал? – настороженно спросила Галина Георгиевна.
 – Из первого ряда. С которым вы так мило кокетничали.
 – А-а-а… – деланно протянула Галина Георгиевна. – Это простодушный мужичок, рядом с которым я присела, устав до невозможности? Вы ревнуете, Александр Иванович.
 – А-а-а… – он очень точно передразнил. – Так это вы не кокетничали, а отдыхали? Вы слегка переигрываете, Галина Георгиевна.
 Завершить пикировку им не дал второй пилот. Стремительно приблизился к ним и, продираясь между ними (они мешали ему пройти в здание), буркнул недовольно:
 – Дело сделано, а закончить по-человечески все мешают. – В раздражении он случайно толкнул Галину Георгиевну и нашел в себе силы на ходу извиниться: – Пардон.
 – Чего это он? – удивился Александр Иванович.
 – Пошли за ним. Узнаем, чего это он, – предложила Галина Георгиевна.




 13


 Второй пилот ворвался в зал ожидания, найдя глазами командира, заорал:
 – Сергеич, я снимаю с себя всякую ответственность! Так работать невозможно!
 – Ну чего орешь? – вопросом осудил его горячность командир.
 – А как не орать? – на полтона ниже, но все-таки возразил второй пилот, – Последняя доводка, а они шастают вокруг. У двигателей, в салоне…
 – Кто?
 – Да пассажиры же!
 – Бортпроводницы! – заорал теперь командир. Две отдыхающие после раздачи пищи стюардессы вскочили с фанерных кресел и подбежали к первому после Бога. – Вот что, девочки. Давайте-ка к самолету и гоните всех сюда в зал. Всех без исключения! – Девочки без разговоров метнулись к дверям. – Ну а как там у вас?
 – Заканчиваем, – обрадовал второй пилот. – Проверяемся в последний раз.
 – Подожди-ка, – прервал его командир. Он увидел музыкантов и подошел к ним: – Парни, не в службу, а в дружбу. Сейчас всю шоблу сюда пригонят, и единственная возможность задержать всех здесь – ваш концерт. Сыграете, а?
 – Если партия сказала: «Надо!» – комсомольцы отвечают: «Есть!», – бодро откликнулся Дэн. – Напитками обеспечите, как в первом классе?
 – Обеспечу, – пообещал командир.
 – Ну, тогда держись, аэропорт Хаби! – И своим: – К оружию, граждане!
 Но не успели музыканты разобраться с инструментами, как в зал вбежал один из местных, незаметный такой гражданин, и, остановившись посередине, сообщил горестно и звонко:
 – Понимаешь, машину у меня угнали, да? Мой «газон» угнали!
 – Как угнали? – ахнул замордованный второй пилот. – Что же это делается?!
 – Как угнали, дорогой? – повторил его вопрос неизвестно откуда появившийся милиционер.
 – Стоял мой «газон» на стоянке, да? Ушел я немножко. Дела у меня были. Пришел, а его нет. Что делать, начальник? – горестно вопросил водитель.
 – Пойдем посмотреть. А потом думать будем, – предложил милиционер.
 – На что смотреть? Там же нет ничего! Раньше «газон» был, а теперь нет его. На что смотреть? – удивился водитель, но покорно последовал за милиционером.
 – Пойду и я, – устало решил второй пилот, – пора кончать со всем этим.
 И пошел, с трудом пробиваясь сквозь толпу, хлынувшую в дверь. Недовольные самоуправством стюардесс, пассажиры усаживались на фанерные стулья, устраивались у стен.
 Дэн внимательно осмотрел зал и объявил:
 – Первый номер посвящается нашему другу, которого мы случайно обидели!
 Гитара давала тональность, ударник держал четкий внутренний ритм, саксофон вел мелодию. Дэн на хорошем английском, играя голосом, пел «Беззаботного».
 – Простите, – сказал Александр Иванович Галине Георгиевне и, мягко освободившись от ее руки, направился к рок-группе. Подошел, дождался проигрыша и прокричал Дэну в ухо: – Козлы!
 Дэн согласно кивнул и пошел на заключительный куплет.
 Рок в конце концов взял и эту, столь не похожую на привычную аудиторию сейшенов публику. Хиты завели солидных граждан, и они уже прихлопывали ладонями в такт. А некоторые непроизвольно обозначали пляс.
 Гремела музыка, изредка взвывали самолетные двигатели. Наконец двигатели замолчали, и раздался воющий свист вертолетных лопастей. Свист нарастал и нарастал, достиг нестерпимости и стал удаляться. Он удалялся, превращаясь в комариный писк, и освобождал место для тишины, потому что и рокеры прекратили играть. В полной тишине раздался торжественно-гундосый голос диктора местной радиоточки:
 – Внимание! Объявляется посадка на самолет, следующий рейсом Москва – Сингапур. Повторяю: объявляется посадка…




 14


 – Осторожнее, трап ненадежен. Осторожнее, трап ненадежен, – настойчиво повторяла стюардесса. Но жаждущие перемен одуревшие пассажиры взлетали по ненадежному трапу, как горные козлы. Оживленно и быстро рассаживались на привычные места, добро улыбались стюардессам, переговаривались, перешучивались.
 Двинулись в последний поход посерьезневшие бортпроводницы. Приговаривая беспрерывно: «Пристегнитесь, пристегнитесь», они придирчиво следили за процессом пристегивания.
 Старшая вошла в первый класс. Дипломат, закинув ногу на ногу, почитывал газетку на заграничном языке.
 – Пристегнитесь, пожалуйста, – ласково напомнила старшая.
 – Сей момент, – с готовностью откликнулся дипломат и встал. – Сейчас вот только плед возьму. К вечеру холодать стало, А под пледом воя как сладко спится!
 Дипломат кивком указал на мирно сидящего господина. Старшая озабоченно посоветовала:
 – Может, разбудим, чтобы пристегнуться?
 – А он и не расстегивался, – успокоил ее дипломат в потянулся к верхней полке за пледом.
 Дипломат был мал ростом, а плед завалился в глубину. Дипломат осторожно, чтобы не запачкать, носком безукоризненного башмака ступил на сиденье, приподнялся. Ухватил было плед, но тонкая галантерейность воспитания его подвела: носок башмака соскользнул, и он, несолоно хлебавши, вернулся на исходную, неловко раскорячившись. Стремясь сохранить равновесие, дипломат на одно мгновение коснулся плеча господина.
 Плед, покрывавший господина целиком, сполз и открыл его лицо.
 Старшая и дипломат увидели это лицо. Вываленный из криво открытого рта язык, вылезшие из орбит неподвижные, пустые глаза.
 Господин в шляпе (в настоящий момент без шляпы) был мертв.




 15


 Обладатель оговоренного гонорара (две бутылки виски), сильно уже поддавший Дэн с некоторых пор называл Александра Ивановича полковником.
 – Полковник, – говорил он, – на грудь перед взлетом? Для порядка, а?
 – Только когда взлетим, – упрямился полковник.
 Прикрывая рот и нос носовым платком, по проходу к хвосту самолета вихрем пронеслась старшая и тотчас в сопровождении двух подруг возвратилась в отсек первого класса. В том же бешеном темпе.
 – Ну давай выпьем, – настаивал Дэн. Льстя, добавил: – Может, тебе обидно, что я тебя полковником называю? Хочешь, в генералы произведу?
 – Погоди, – сказал Александр Иванович и поднялся с кресла. Музыкальный слух руководителя рок-группы мгновенно уловил резкий перепад в настроении собеседника.
 – Ты что, опять обиделся?
 – Погоди, – повторил полковник-генерал и быстро зашагал по проходу,
 – Туда нельзя! – робко сказала одна из проводниц, караулившая вход в первый класс.
 – Мне можно, девочка, – жестко возразил Александр Иванович и бережно отодвинул ее.
 Выставив ноги в проход, дипломат сидел в самом отдаленном от мертвеца кресле и, ритмично растирая свои колени нервными руками, повторял:
 – Разрешите мне отсюда уйти. Разрешите мне отсюда уйти.
 А старшая монотонно отвечала:
 – Командир велел, чтобы вы здесь были.
 Александр Иванович боком присел в кресло рядом с покойником и, оттянув плед на его острые колени, деловито осмотрел шею.
 – Вы что делаете? – возмущенно спросила старшая.
 – Смотрю.
 – Нельзя здесь, нельзя! – не объясняя, чего нельзя, запретительно закудахтала старшая.
 Не отвечая, Александр Иванович проследовал к пилотской кабине. Бесцеремонно громко постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, распахнул ее.
 Экипаж, сидя на своих местах, в безнадеге тупо размышлял. На вход постороннего отреагировал лишь командир. Он поднял голову и грубо распорядился:
 – А ну отсюда!
 – Я бывший начальник первого отдела МУРа полковник запаса Смирнов. Могу оказаться вам полезным, – холодно и почти приказно предложил свои услуги Александр Иванович.
 – Покиньте кабину. Вам же сказали, – раздраженно высказался второй пилот.
 Не желал его слушать Александр Иванович Смирнов. Глядя на командира, он спросил:
 – Местным уже сообщили?
 – Нет еще, – признался командир.
 – Так какого черта расселись! – вдруг заорал Смирнов. – Свяжитесь с ними и прикажите, чтобы всех, кто ошивается в аэропорту и возле, всех без исключения, собрали в одно место и изолировали. Быстро, быстро!
 Без возражения командир, поняв целесообразность предложенного Смирновым, забубнил, стараясь быть спокойным, в микрофон:
 – Саид? На борту ЧП. Обнаружен труп убитого во время стоянки иностранного гражданина. Немедленно собери всех, кто имеется в аэропорту, понимаешь, всех, и не выпускай их никуда. – Командир замолк ненадолго, слушая ответное радиоверещание. – У тебя диспетчер, у тебя радист, у тебя кассир, у тебя милиционер с пистолетом. Действуй, действуй, Сайд!
 – Ну а теперь в Москву сообщите, – не давая командиру передышки, настойчиво посоветовал Смирнов. – Вы ведь еще начальству не докладывали?
 – А вам какое дело?! – взорвался второй пилот, но на него не обратили внимания.
 – Сейчас доложу, – решился командир. – Только прошу вас, товарищ Смирнов, на время переговоров покинуть кабину. Не положено.
 – Что ж, раз не положено, так не положено. Об одном прошу: ваше начальство обязательно будет с МВД связываться. Пусть обязательно сообщат, что на борту я, полковник запаса Смирнов Александр Иванович. Не забудьте. Смирнов Александр Иванович.
 Когда он шел между рядов к своему месту, пассажиры, уже почувствовавшие нечто, встревоженно переговаривались. Он сел рядом с Галиной Георгиевной, откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза.
 – Что-нибудь случилось? – поинтересовалась Галина Георгиевна.
 – Случилось, – подтвердил он, не открывая глаз.
 – Что? Что? – предчувствуя ужасное, истерично спросила она.
 – Скоро объявят, – невежливо прекратил разговор Александр Иванович.
 И в самом деле скоро противоестественно спокойный голос объявил по радио:
 – Командир корабля просит Александра Ивановича Смирнова в пилотскую кабину.
 Он встал и пошел в кабину, на ходу слушая продолжение:
 – Граждане пассажиры. На борту нашего самолета скоропостижно скончался следовавший в Сингапур гражданин Нидерландов. Для соблюдения международных норм регистрации смертельного исхода необходимо срочно всем присутствующим на время покинуть салон и вернуться в здание аэропорта…




 16


 – Можете действовать, Александр Иванович, – устало сказал командир, – руководство МВД дало свое согласие на ваше участие в предварительном следствии.
 – И все?
 – Что – «и все»? – не понял командир.
 – Больше они ничего не сообщили? Кто он? Что он? Зачем он?
 – Пока нет. Дополнительные сведения обещали дать позднее.
 – Все ясно, – догадался сообразительный Смирнов, – часа два будут советоваться со всеми инстанциями, как бы аккуратней сообщить о несчастье в посольство. А дело стоит! Какое тут следствие, когда нет исходных!
 – Может, труп посмотрите? – робко посоветовал командир.
 – Посмотрю, – вяло согласился Смирнов. Выйдя в первый класс и осмотревшись, поинтересовался: – А где этот дипломат хренов?
 – Всех велено было в аэровокзал… – ответил вышедший за ним командир.
 – Ну да ладно пока… – Смирнов сдернул плед до конца и оглядел покойника целиком
 – Как его? – тихо спросил командир
 – Удавкой сзади
 – А кто? – по инерции задал идиотский вопрос командир
 – Каждый из восьмидесяти пассажиров, каждый из двух десятков околачивающихся в аэропорту, каждый из экипажа и я, – перечислил Смирнов, продолжая рассматривать мертвое тело. – Покойничек-то левшой был. А я в Шереметьеве и не заметил.
 – Это почему? – еще раз спросил неугомонный командир.
 – Кейс под правой рукой.
 – Так и носят в правой
 – Носят, но не приковывают к правой. Приковывают к нерабочей руке, – Смирнов откинул соседнее кресло, передвинулся к трупу вплотную и приступил к обыску. Сверху быстро ощупав одежду убитого, он извлек из карманов пальто носовой платок, две упаковки с какими-то медицинскими таблетками, бумажник. Все извлекаемое Смирнов последовательно раскладывал на обеденном столике. Последним был пистолет, который он вытащил из подмышечной сбруи, расположенной справа. Подкинув пистолет на ладони, Смирнов опознал его: – «Беретта». Хорошая машинка. – И спрятал «беретту» во внутренний карман своего пиджака.
 – Все? – нетерпеливо поинтересовался командир, ощущавший дискомфорт от обыска трупа.
 – Все-то оно все… – начал было Смирнов и вдруг заметил, что члены экипажа, столпившиеся у дверей кабины, внимательно наблюдают за его действиями. – Для справок мне вполне достаточно вас, командир. А остальным членам экипажа положено быть вместе со всеми.
 – Ребята, быстро в порт, – понимая законность упрека, приказал командир.
 Члены экипажа без разговоров потопали к выходу.
 На этот раз Смирнов обыскивал одежду по всем милицейским правилам, тщательно ощупывая каждую складку, каждый шов.
 – Вот они! – сказал он с облегчением и показал командиру соединенные тонкой цепочкой два миниатюрных ключа. – В маленьком кармашке большого кармана прятались!
 Он вставил один из ключей в наручники, и замок громко щелкнул, освобождая от оков запястье покойника и ручку кейса. Кейс Смирнов поставил на стол, а наручники спрятал в боковой карман своего пиджака.
 – Что в нем? – спросил про кейс командир.
 – К сожалению, я не Джуна и даже не Алан Чумак. А в общем, интересная зацепочка обнаружилась в связи с ключиками. Интересная, интересная… – бормотал Смирнов, усаживаясь рядом с покойником и раскрывая бумажник. – Ты по-голландски сечешь, Сергеич?
 – Не секу, – сокрушенно поведал командир.
 – Ну и я не секу, – признался Смирнов и вытащил паспорт. – Но все же посмотрим, что здесь.




 17


 Предгорная полупустыня сейчас была безлюдной. Ни единого человечка вокруг. Смирнов и командир с здоровенной сумкой не торопясь шли к аэропорту.
 У входа их ожидал местный начальник. Он горько пожаловался:
 – Ужасно все возмущаются. Кричат, что я незаконно действую.
 – Много они понимают в законах, – ворчливо заметил Смирнов. – Опергруппу из района вызвали?
 – Вызвал. Через полчаса, наверное, будут.
 – Хоп, – одобрил его по-местному Смирнов. – Теперь бы нам помещение изолированное, тогда не только хоп, но и тип-топ.
 – У меня в кабинете все готово. Там и прямой московский телефон с селектором.
 Они втроем вошли в зал ожидания, и зал встретил их недовольным гулом.
 – Товарищи граждане, господа, – умоляюще обратился к присутствующим командир, и его тотчас же окружили активисты, желавшие знать всю правду.
 Командир и начальник отбивались, а Смирнов прогуливался по залу.
 Серый по камерной привычке сидел на полу, спиной привалясь к стене.
 – Вы мне нужны, гражданин Серганов, – сказал ему Смирнов.
 Серый поднял глаза. Полковник запаса стоял перед ним – ноги расставлены, руки в карманах – и свысока, потому что сверху, смотрел на него. Серый отвернулся, деланно сплюнул и, не глядя на Смирнова, небрежно ответил:
 – А вы мне не нужны, гражданин Смирнов.
 – Пойдем со мной, Серый. Иначе милиционер поведет, – ласково предложил Смирнов.
 – Раз такое дело… – Серый, покряхтывая, поднялся, – тогда пошли.
 В кабинете начальника, устроившись за столом и горестно подперев рукой щеку, Смирнов некоторое время рассматривал сидевшего на стуле посреди комнаты Серого, а потом приступил к допросу. С некоторым даже сочувствием:
 – К сожалению, меня теперь не устраивает твоя версия насчет помощи из Говноедовки. Поэтому приходится повторно задавать вопрос: откуда у тебя зелененькие, Серый?
 Не спешил отвечать гражданин Серганов, он пожелал сам спросить:
 – Скоропостижно скончавшегося пришили, что ли, начальник?
 – Догадливый. Значит, понимаешь, что я на тебя намотать могу?
 – Ничего-то ты на меня не намотаешь.
 – Даже незаконные валютные операции?
 – Даже. Цветные бабки у меня от индея с вашего самолета. Я ему за пятьдесят монет свои рыжие бока забодал. От Буре бока.
 – Продешевил, сильно продешевил. С чего бы это?
 – Хорошего пойла захотелось. Индея тебе позвать?
 – Не надо, раз ты так охотно предлагаешь. С тобой из зоны еще двое. Как они?
 – Сявки, – коротко определил своих сотоварищей Серый и встал. – Я пойду.
 – Недалеко, – вкрадчиво разрешил Смирнов. – С баксами, которые ты у стойки показал, считай, разобрались. Но как говорила девочка со скакалкой из анекдота, одно другому не мешает. Будь у меня под рукой, Серый.
 – Чтобы, если понадобится, этой рукой мне кочан в момент свинтить?
 – Именно так.
 – Не любишь ты меня, начальник.
 – Люблю или не люблю я кусок дерьма на дороге? Он воняет и мешает всем. И потому, как это ни противно, я убираю его.
 – Смотри, сорвешь резьбу, пенсионер, – тихо предупредил Серый, плюнул на пол и кирзой растер плевок.
 – Ужасно ты меня напугал своими верблюжьими манипуляциями, дешевое фуфло. Иди в зал и жди там, когда я тебя позову. Задача понятна?
 Серый резко повернулся, ногой открыл дверь и пошел. В дверях встретился с командиром экипажа и начальником аэропорта, вежливо пропустил их и удалился. Разгоряченный общением с массами, командир прямо от дверей решительно потребовал:
 – Давай тряси их, паразитов, всех подряд!
 – Достали? – посочувствовал ему Смирнов. – Скажи, а мы начальнический вызов не проморгаем? В самолете-то никого.
 – Они по этому телефону с нами связываться будут. Здесь прямой. – Командир, снимая сумку с плеча, поинтересовался: – Тебе его вещички понадобятся?
 – Пусть пока в сумке побудут.
 Командир поставил сумку на пол, а сам уселся рядом со Смирновым.
 – Давай допрашивать, – сурово предложил он.
 – Кого? – спросил Смирнов.
 – Всех подряд.
 – О чем?
 Командир слегка призадумался, затуманился, но вдруг опять взбодрился:
 – Но ведь что-то делать надо?
 – Надо, надо, – согласился Смирнов. – Давай тогда от печки. Вы бы не могли позвать сюда единственного пассажира первого класса? Он дипломат, по-моему.
 Начальник аэропорта, к которому были обращены эти слова, страшно обиделся:
 – Сейчас я пришлю к вам милиционера, который будет выполнять ваши распоряжения. А у меня другие обязанности.
 И стремительно вышел.
 – Вот и человека обидел, – признал очередной свой прокол Смирнов.
 – Ты поаккуратней, вообще-то, – подлил масла в огонь командир. – Национальный вопрос…
 Ответить Смирнов не успел: плосколицый милиционер ввел в кабинет дипломата, хватко держа его за предплечье.
 – Товарищ начальник, свидетель доставлен! – отрапортовал страж порядка.
 – Спасибо. Но не доставлен, а приглашен. – Смирнов улыбнулся дипломату. – Вы, если можете, извините нас.
 – Такая уж ваша работа, – холодно заметил дипломат. – Вы позволите мне сесть?
 – Бога ради, Бога ради! – спохватился Смирнов, вышел из-за стола и перенес стул с середины комнаты к самому столу. И стал стул местом для недопрашиваемого собеседника. Дипломат сел и растер свои колени нервными ладонями. Такая у него была дурная, привычка.
 – Видимо, сведения об этом кошмарном инциденте проникнут в мировую прессу? – спросил он, перестав растирать колени. Контролировал себя.
 – Видимо, – равнодушно подтвердил Смирнов. Как-то мало его интересовала реакция мировой прессы. – Вы ведь последний, кто видел голландца живым?
 – Кошмар! – откликнулся дипломат. Понравилось ему слово «кошмар». Сказал и умолк.
 – Я задал вопрос, – напомнил Смирнов.
 – Ах да! Прошу меня извинить, но события этого кошмарного дня выбили меня из колеи. Да, я последним общался с ним. И вообще последним выходил из самолета.
 – Прелестно. А теперь рассказывайте по порядку.
 – По какому порядку? О чем? – не понял дипломат.
 – По порядку – это с самого начала, – терпеливо объяснил Смирнов – Как вы в первый раз увидели его и до самого конца, что напоследок вы сказали ему и что он вам.
 – Когда он появился в отсеке первого класса, я уже сидел на месте. Хотя мне казалось, что я, как всегда, вошел в самолет последним. Он, не раздеваясь и не выпуская из рук кейс…
 – Из руки, – перебив, прервал его Смирнов.
 – Да, да, из руки, – согласился с ним дипломат. – Он только шляпу снял, как сразу же сел на то место, где его потом и нашли. Странно, в самолете сравнительно тепло, а он так и не снял свое довольно теплое пальто.
 – Для того чтобы снять пальто, ему надо было расстегнуть наручники, которыми он приковал себя к кейсу. Вы заметили эти наручники?
 – Блестело у него что-то на запястье, но я подумал, может быть, браслет?
 – Значит, не заметили, – констатировал Смирнов. – А кейс заметили?
 – Да, кейс заметил.
 – Этот? – Смирнов вытащил чемодан из громадной командирской сумки, и поставил его на стол.
 – Вроде да. Похож.
 – Не похож, а да или нет? – жестко нажал Смирнов. – Кейс отнюдь не стандартный, и спутать его с каким-нибудь другим довольно трудно. Что скажете, да или нет?
 – Да, – решился наконец дипломат. – Послушайте, а вы можете сделать так, чтобы моя фамилия не появлялась в печати? Ни в нашей, ни в мировой?
 – К сожалению, я не репортер уголовной хроники «Вашингтон пост» или «Комсомольской правды». Поэтому обещать не могу. Дальше.
 – Мы молча раскланялись, и все. Я все три часа полета внимательно читал и в связи с этим не заметил, чем он занимался. Только когда сели в этой дыре, перебросились парой слов. Я коньяка хотел выпить, а он – воды. Потом он лекарство принял и сказал, что в полете спать не любит, а сейчас поспит.
 – Кто ему лекарство давал? – перебил Смирнов.
 – По-моему, старшая стюардесса… – с сомнением начал дипломат, но спохватился, – да, старшая стюардесса.
 – Ну а потом?
 – Потом он привалился к стенке, я накрыл его пледом и ушел. Все.
 – Когда вы вернулись, плед был в том же положении?
 – В принципе, да. Только верхняя часть накрывала его лицо. Я думал, что он сам натянул его…
 – Ну а еще какие-нибудь детали, незначительные подробности? Вы ничего не упустили? – старался дожать Смирнов.
 Дипломат сделал вид, что задумался, и после этого ответил решительно:
 – Я рассказал обо всем, что видел и помню. Абсолютно все. – И встал. – Я могу быть свободен?
 – Ну конечно же! – с лучезарной улыбкой разрешил ему удалиться Смирнов.
 Дойдя до двери, дипломат остановился:
 – Кошмарный случай. А еще этот никому из нас не нужный шум, который поднимется…
 Дипломат ушел, слава Богу. Командир почесал себе ухо и констатировал с изумлением:
 – Господи, надо же так за свое место трястись!
 – Дипломат, – объяснил все одним словом Смирнов. – Давай-ка сюда твою старшую.
 Командир вышел, а милиционер, стоявший у дверей, спросил;
 – Чего делать, товарищ начальник?
 – Александр Иванович, – поправил его Смирнов. – А тебя как зовут?
 – Мусалим, товарищ начальник!
 – Мусалим, ты угнанной машиной занимался?
 – Занимался, товарищ начальник. И в район сообщил. Там розыск объявили.
 – Как ты думаешь, зачем ее угнали?
 – Зачем у нас угоняют? По делам съездить – у нас всюду далеко очень, на запчасти ее распотрошить, хулиганят просто, потом бросают.
 – Ты людей опрашивал? Никто не видел, как этот «газон» укатил?
 – Опрашивал, товарищ начальник, никто не видел.
 Галантно пропустив вперед старшую стюардессу, вернулся командир.
 – Ты все-таки, Мусалим, шоферюгу этого еще раз допроси как можно подробнее, – распорядился Смирнов. Подождал, чтобы милиционер ушел, и ласково спросил у старшей стюардессы: – Что ты ему накапала, дочка?
 – Что и всем. Валокордин, – сухо доложила обиженная стюардесса.
 – Не перепутали по запарке?
 – Вы что, подозреваете, что я его отравила? – с вызовом поинтересовалась она. – Так ведь говорят, его удавили, а не отравили.
 – Кто говорит? – быстро, взахлест, задал вопрос Смирнов.
 – Подумаешь, секрет! Все говорят.
 – Брехливый у тебя экипаж, Сергеич, – огорчился за командира Смирнов.
 Командир хотел было ответить поядовитее, но не успел: неожиданным громом прозвучали длинные звонки спецсвязи. Командир поспешно снял трубку.
 – Командир корабля Рузаев у аппарата… – начал было он, но замолк, слушая. Потом, прикрыв микрофон ладонью, зашипел, обращаясь к Смирнову: – Плохо слышно, но, видимо, тебя, твое эмвэдэшное начальство…
 – Нет у меня теперь никакого начальства! – громко объявил городу и миру Смирнов.
 – Да не ори ты! Не слышно, – скривился командир. И в трубку: – Да. Передаю.
 – Смирнов слушает. Не слышу я тебя, Сергей Валентинович. Так, отдельные слова только. А как это делается? Ладно, попробую. – Смирнов положил трубку на стол, спросил у командира: – Ты не знаешь, как селектор включается?
 – Эх, деревня, деревня, – отыгрался командир за брехливый экипаж, пощелкал тумблерами, поставил микрофон на подставке Смирнову. – Говори.
 – Кажись, включили, – доложил Смирнов, – повествуй, Сергей Валентинович.
 – Посторонние у тебя там имеются? – оглушительно громко спросил селектор. Командир тотчас убавил звук, и продолжение фразы звучало уже нормально. – Если есть, пусть выйдут. Мне с тобой, Саня, один на один говорить надо.
 Не дожидаясь особого предложения, командир и старшая стюардесса покинули кабинет. 1 
 – Я один, – сообщил Смирнов.
 – Я понимаю, ты там без исходных, как слепой, по углам топчешься. Но для начала ты ответь на мой вопрос. Кейс этого голландца цел?
 – Вроде цел.
 – Слава тебе Господи. Теперь по порядку. Слушай внимательно. Крупнейшая ювелирная амстердамская фирма по контракту должна была переправить своим сингапурским партнерам партию бриллиантов особой огранки на общую сумму три с половиной миллиона долларов. Партию намеревались отправить по обычным их каналам, но неделю тому назад были получены от осведомителя сведения о готовящемся нападении и похищении этой партии. Тогда руководство фирмы решило пустить по обычному каналу пышную туфту, а настоящие бриллианты отправить через Москву с курьером-одиночкой. Нас они просили проконтролировать его только в Шереметьеве.
 – Кто он?
 – Опытный детектив, состоявший на работе у фирмы около двадцати лет.
 – Сережа, а ты не мог бы проверить, была ли возможность у фирмы отправить посылку другим, не через Москву, рейсом? Так, чтобы она успела к сроку?
 – Подозреваешь, что путь через Москву – единственный, кроме обычного, в этот временной отрезок? – догадался, о чем думает Смирнов, сообразительный Сережа. – Предполагаешь, что специально запустили дезу для того, чтобы посылка прошла через Москву?
 – Ага, – признался Смирнов. – И вот еще что. Сом нения у меня насчет кейса.
 – Излагай.
 – Боюсь подмены, старичок.
 – Аргументы?
 – Покойный наш курьер – левша, и кейс, что вполне естественно, был прикован к правой руке. А ключики от наручников лежали в правом боковом кармане.
 – Ну и что? – не понял Сережа.
 – Как ему левой рукой ключи из правого кармана доставать? Очень неудобно.
 – Так, так. Вот что, Саня. Вскрывай этот вонючий кейс к чертовой бабушке и посмотри, что там. Я даю разрешение.
 – А если там образцовая липа? Стразы, которые без специалиста не определишь? Ни хрена нам это не дает.
 – Может, ты и прав. Ну, ни пуха ни пера. Действуй по обстоятельствам. Если появится что-нибудь новенькое, я тебе позвоню. Там, в Москве, Сережа, видимо, понял вдруг, что оставил Смирнова один на один с делом, и добавил поспешно: – Впрочем, я буду звонить тебе в любом случае. Приблизительно минут через сорок, через час…
 Смирнов положил трубку на рычаг, выключил селектор. Чтобы сосредоточиться, подергал себя за нос, пытался думать. Но не получилось. Встал, прошел к двери, крикнул в щель:
 – Ты где там, командир?
 – Освободился! – объявился командир, и они уселись у стола. – Да, начальник просил тебе передать, что опергруппы из района не будет.
 – Как не будет! – заорал Смирнов.
 – Успокойся, будет группа из республиканского центра. Вот-вот вылетают или вылетели уже.
 – Ну конечно, такое дело должна вести республика. Как же, международная уголовная сенсация, а важняки из центра ни при чем! Ох и удружил мне Сергунчик! Мне тщательный профессиональный шмон провести надо, а они летят! Сколько им оттуда лететь, Сергеич?
 – От сорока минут до часа вертолет оттуда летит. В зависимости от ветра.
 – О, Господи! – взвыл Смирнов и встал. – Пойду с Мусалимом побеседую. Единственный здесь разумный человек.
 – Старшая тебе больше не нужна? – осторожно спросил командир.
 – Пока не нужна, – рассеянно ответил Смирнов. Вдвоем они вышли в зал и разошлись в разные стороны: Смирнов – искать Мусалима, командир – успокаивать старшую.
 Мусалим на всякий случай отирался у выхода: не очень-то доверял он штатской охране из аэродромной администрации.
 – Расспрашивал его, Мусалим? – спросил Смирнов, подходя.
 – Порасспрашивал, товарищ начальник. Все то же самое говорит.
 – Покажи мне его. Я в свое время забыл его разглядеть. Да не пальцем тыкай, глазами покажи! – Смирнов криком пресек попытку Мусалима указать на шофера широким жестом. Мусалим сверлящим взглядом уставился на давным-давно не работающий газетный киоск. Там, полуприсев на прилавок, находился незаметный гражданин. Смирнов спросил: – Ты его давно знаешь?
 – Первый раз сегодня увидел.
 – Какой он национальности, по-твоему?
 – Не знаю, – подумав, в растерянности признался Мусалим. – Не очень узбек, но и не русский.
 – Задачка на потом, – решил Смирнов. – Пойдем посмотрим место, где «газон» его стоял.
 Преследуемые бдительным оком стража из штатских, они вышли на волю.
 Стоянка – неровная полоса щербатого асфальта – была неподалеку. На ней по порядку стояли два «Жигуленка», неновый «Москвич», старая «Волга», газик-вездеход и два грузовика.
 – Вот здесь, за грузовиками, он стоял. Последним, – указал место Мусалим.
 – Так, – Смирнов прикидывал возможности место расположения газика. – Из здания за грузовиками его видно не было. И выезд мог остаться незамеченным. Весьма интересно. Что ж, пойдем обратно в дом, Мусалим. Занятие себе искать.
 У входа вершилось экстраординарное: лощеный дипломат, отчаянно отпихивая стража, рвался на волю. Увидев проходящего Смирнова, дипломат вскричал радостно:
 – Я к вам, я к вам, товарищ! А меня не пускают!
 – Пропустите его, – приказал Смирнов. – Что у вас?
 – По-моему, это весьма важно, – прорвавшийся сквозь заслон дипломат взял Смирнова под руку и, косясь на Мусалима, стал отходить в сторону. – В волнении, охватившем меня при нашем разговоре, я совершенно упустил из виду одно, как я понимаю теперь, очень существенное обстоятельство…
 – Вы сразу о деле, – попросил Смирнов.
 – Так вот, – ничуть не обиделся дипломат. – Когда я последним выходил из самолета, то заметил у трапа одного пассажира, которого и позвал с собой. Он отказался и остался у самолета. Один, совершенно один.
 – Кто этот пассажир?
 – Вы должны его помнить: в первом ряду сидел. Рослый такой, мощный. И с того момента я его больше не видел.
 – Как и я, – признался Смирнов.




 18


 Начальник занимал свое законное место. Командир маялся, прогуливаясь по кабинету. Смирнов, войдя, недолго полюбовался на них и сказал:
 – Необходимо срочно связаться со всевозможным начальством – московским, республиканским, районным. Пусть объявят чрезвычайный розыск автомобиля ГАЗ под номером 19 – 34 и гражданина в нем. Приметы: рост – 186 – 190, атлетического телосложения. Одет в серое двубортное пальто. Брюки и башмаки черные. Действуйте.
 – А ты? – в растерянности спросил командир.
 – Мне бы умыться. А то весь как в дерьме. Где у вас служебный сортир?
 – Направо по коридору и в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», – дал ориентиры начальник. – Если можно, повторите номер машины.
 – 19 – 34, – повторил Смирнов и вышел.
 Он аккуратно повесил пиджак на крючок, распустил галстук, снял рубашку. Казенным мылом вымыл руки, лицо и шею. Руки вытер казенным же полотенцем, а лицо и шею подолом рубашки. С отвращением посмотрел на себя в зеркало. На него глядело лицо в морщинах с отвисшими подглазниками. Лицо старика.
 Стыд-то какой! Молодым козлом, как равноправный, прыгал с рокерами, водку с виски мешая, жрал, как будто в расцвете сил, дамочек глазами отмечал, вроде бы в будущем их трахать собирался. Все забыл, а надо помнить лишь одно – старик. Старик… Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас…
 Никого он не спас. И не спасет уже.
 Он смотрелся в зеркало, а неподалеку труп, задрав голову и замерев навечно, неживыми глазами глядел в никуда. Он, замшелый отставник, выстраивал хитроумные версии, чтобы обнаружить, обезвредить, поймать столь же хитроумного преступника. Старческие умозрительные игры для утверждения собственной значимости и неповторимости. А на самом деле пришел просто идиот и просто убил.
 – Вот ты и обосрался, мудак, – сказал он себе и стал одеваться.
 А в кабинете дым коромыслом. Не отрывая телефонной трубки от уха, начальник полушепотом ввел Смирнова в курс дела:
 – По тревоге подняты пограничники, милиция и ОМОН. Район возможного пребывания автомобиля прочесывается по квадратам. Особое внимание – граница.
 – Оперативно, – невесело похвалил всех Смирнов и сел рядом с командиром.
 – Как я понимаю, все проясняется, – тихо, чтобы не мешать начальнику, беспрерывно повторяющему в трубку «да… да… да…», сказал командир. – А ты смурной какой-то.
 – Значит, любитель-одиночка? – заговорил вопросами Смирнов. – Значит, спонтанное дурацкое убийство? Значит, все элементарно и голо, как обезьянья задница? Значит, я старый маразматик?




 19


 «Газон» под номером 19 – 34 неторопливо свернул с трассы и узким асфальтом покатил к аэропорту. На первой скорости пристроился на прежнее свое место и затих. Из него выбрался бодрый гражданин в брезентовой штормовке и тяжелых сапогах и решительно зашагал к аэропорту.
 Стражу было велено никого не выпускать из здания, а впускать – пожалуйста. Гражданин в штормовке свободно проник в зал ожидания и остановился, от дверей изучая обширную аудиторию. Смотрел, смотрел и высмотрел кого надо. В восторге двумя руками вырвав из двух карманов две бутылки, он вознес их над головой и воззвал:
 – Витек! Дениска!
 Двое граждан в таких же штормовках поднялись со скамьи, увидели сверкающие сосуды и ликующими криками восхитились:
 – Достал-таки, мерзавец!
 – Я рыдаю, Боб!




 20


 Заломив руку первого гражданина в штормовке, милиционер Мусалим втащил его в кабинет. Гражданин Боб шепотом матерился от боли:
 – Кто это? – спросил Смирнов.
 – Угонщик, – гордо доложил Мусалим. – Хулиган. Он машину угнал.
 – Так, – сказал Смирнов, вздохнул полной грудью, хлопнул себя ладонями по коленям, встал и подошел к гражданину.
 – Так-то оно так, – возразил гражданин. – Но зачем руки крутить? Больно ведь.
 – А ты машины не угоняй, – справедливо заметил Смирнов.
 – Во-первых, не «ты», а «вы». Во-вторых, не машины, а машину. А в-третьих, я ее не угонял, а заимствовал на время. – Гражданин, надо признать, отбрехивался с достоинством.
 – Хрен с тобой! Буду тебя на «вы» называть, – неизвестно почему Смирнов чрезвычайно развеселился. – Вы, как я понимаю, геолог, интеллигентный, так сказать, человек. И без всяких сомнений тайно уводите чужую машину. Некрасиво, очень некрасиво. Что, была какая-то особая нужда?
 – Была, – признался геолог. – Душа горела.
 – То есть? – недопонял Смирнов.
 – Вы тут, которые с самолета, на глазах у нашего советского обывателя заграничные напитки хлещете, – обличающе возвысил голос Боб, – а мы, одичавшие в поле, должны на это спокойно смотреть? Ну, я и решил в райцентр смотаться, хоть сивухи перехватить.
 – А почему взяли именно эту машину?
 – Во-первых, я умею «газон» без ключа завести. А во-вторых, стоял этот «газон» больно хорошо. Не видно его ниоткуда. Я и подумал! смотаюсь быстренько туда и обратно, никто и не заметит.
 – Мусалим, оштрафуй его на пятьдесят рублей за мелкое хулиганство, – распорядился Смирнов. Неожиданно вновь перейдя на «ты», добавил мечтательно: – А в общем, геолог, ты даже не представляешь, какой ты молодец!
 – В общем, я-то очень хорошо представляю. А если вы меня по достоинству оценили, не отбирайте пятьдесят рублей, а, наоборот, наградите меня той же суммой.
 Не успел Смирнов ответить трепливому геологу, как раздался, безоговорочно прерывая все местные телефонные переговоры, длинный звонок столичной связи. Начальник взял трубку. После очередных трех «да» сообщил присутствующим:
 – Смирнова требуют.
 – На селектор переключите, – попросил Смирнов, забирая трубку. Начальник защелкал тумблерами, и барский московский голос приказал:
 – Смирнов, распорядись, чтобы тебя оставили одного.
 – Я один, – проследив за тем, как на цыпочках, стараясь не делать шума, покидали кабинет законопослушные командир, начальник, геолог и Мусалим, доложил Смирнов.
 – Ты что это там за шухер со всеобщей тревогой устроил? – недовольно осведомился голос.
 – Только что собрался ее срочно отменить, а тут ты поспел, – грубо ответил Смирнов. – Есть что новенькое – быстро говори. А то мне некогда.
 – Ничто тебя изменить не может, – грустно констатировал голос. – Из новостей – мелочовые. Торгпред из ихнего посольства, оказывается, на свой страх и риск для сопровождения курьера от Москвы до Сингапура нанял из частного московского детективного агентства «Фред» человека. Ты смотри: если что, этот паренек пусть тебе поможет.
 – Вряд ли ему теперь удастся мне когда-нибудь помочь, – непонятно заявил Смирнов. – Все, Серега. Все встали на свои места. И будь здоров, мне некогда.
 Он щелкнул основным тумблером и, подбежав к двери, крикнул:
 – Начальник! Начальник! – Когда тот вошел, вспомнил про необходимую в общении с националами обходительность и вежливо попросил: – Будьте добры, сообщите участвующим в поиске, что тревога отменяется и все могут вернуться к своим обычным делам. – И тут же взорвался: – Где же эта чертова опергруппа?!




 21


 Рок-музыканты скучали. Образовав своими телами шестиконечную звезду, лежали на полу и смотрели в потолок.
 – Ребятки, за мной! – зычно призвал их Смирнов. Он стоял над ними.
 Откликнулся по праву старшинства сонный Дэн:
 – Было покойно, но скучно. Станет суетно и… – Он сел и вопросительно глянул на Смирнова.
 – И страшно, – добавил тот.
 Страж после некоторой перепалки со Смирновым выпустил всех семерых на волю. После полутьмы зала ожидания мир без прикрас был слишком ярок для тусовщиков ночных сейшенов. Они щурились недовольно.
 – Вы единственные, кому я могу поручить это дело, – просто сказал Смирнов. – Я прошу вас самым тщательным образом обыскать все, где можно что-то спрятать, в радиусе полукилометра. И прошу сделать это как можно скорее.
 – Сарай, машины, непонятная вон та развалюха, монументальная свалка… – разглядывая окрестности, перечислял возможные объекты поиска Дэн. И сообразил, что не спросил о главном. – А что искать-то?
 – Труп, – буднично сообщил Смирнов.
 – Не шути, папик, – попросил Дэн.
 – Не до шуток. Я понимаю, что это страшно, но мне не к кому больше обратиться. Я очень прошу вас.
 – Мы не хотим, – отказались барабаны.
 – А что вы хотите? Чтобы появился еще один труп? Потом третий, четвертый? Они появятся, если я опоздаю. Впрочем, решайте сами. Я спешу. – Смирнов вытащил «беретту» из внутреннего кармана пиджака, переложил ее в боковой плаща и покинул музыкантов.




 22


 Незаметный гражданин – шоферюга злосчастного «газона» – все так же стоял у газетного киоска. Смирнов невидимкой подошел к нему, встал рядом, воткнул ствол «беретты», скрытый плащом, в его поясницу и ласково прошептал:
 – Вякнешь, дернешься – стреляю без предупреждения. Сейчас ты не спеша пойдешь в кабинет начальника аэропорта. А я – за тобой. Еще раз напоминаю: без шуток.
 Они и пошли. Впереди шел незаметный гражданин, а за ним – Смирнов, который старался, чтобы его клиента не видели находящиеся в зале, – прикрывал. Ему это вполне удавалось: крупнее он был и шире малокалиберного незаметного гражданина.
 Когда они вошли в кабинет – шерочка с машерочкой, Смирнов попросил устало:
 – Товарищ начальник, я сейчас здесь должен допросить этого гражданина и очень прошу, чтобы нас оставили с ним наедине.
 – Надо – значит надо, – сказал начальник. Встал,
 пригласил командира: – Пойдем, Сергей Сергеич.
 – Мусалима у дверей поставьте! – крикнул им вслед Смирнов. И вежливо предложил незаметному гражданину: – У вас есть возможность облегчить свою участь добровольным признанием. Рассказывайте, я слушаю вас.
 – Я не понимаю, о чем вы… – начал было незаметный гражданин, но докончить фразу не успел, потому что Смирнов коротким крюком левой нанес ему страшный удар по печени. Гражданина скрутило. Смирнов с профессиональной сноровкой мгновенным прощупыванием обшмонал его, толкнул на стул, а сам прошел за стол.
 – Теперь ты понимаешь, о чем? – осведомился он, усевшись.
 – За что бьете? – хрипло спросил гражданин, раскачиваясь на стуле от боли.
 Смирнов вышел из-за стола, ударом хромой ноги выбил стул из-под гражданина, уже сидящему на полу носком башмака врезал по почкам.
 В дверях возник Мусалим и с изумлением уставился на сидящего на полу незнакомого человека. Но, спохватившись, перевел взгляд на Смирнова и четко доложил:
 – Товарищ начальник, там музыкант хочет видеть вас по срочному делу.
 – Зови, – разрешил Смирнов Мусалиму. А гражданину приказал: – Вставай, простудишься. Вошел Дэн и произнес одно только слово;
 – Нашли.
 И вышел.
 – Я сейчас уйду ненадолго, а ты посиди здесь и подумай, о чем я хочу тебя спросить и что ты собираешься мне сказать, – посоветовал Смирнов перед уходом, оставляя гражданина на попечение бдительного Мусалима.




 23


 Смирнов и Дэн направлялись к свалке, где маячили фигуры пятерых музыкантов. Свалка, как любая свалка в любом месте нашей необъятной неряшливой родины. Останки непонятных механизмов, обгорелые кирпичи, ржавые листы кровельного железа, куски оштукатуренных и покрашенных стен, груды разнообразных емкостей – банок, котлов, железных бочек. И обязательная небрежно полусмотанная-полуразмотанная колючая проволока.
 – Где? – только и спросил Смирнов, подойдя к вонючим Гималаям.
 – С той стороны, – ответили барабаны.
 По ту сторону холма, чуть в отдалении стоял перекошенный, неизвестно как попавший сюда легковой автомобиль для начальников под экзотическим теперь названием ЗИМ. Не автомобиль целиком, конечно. Кузов без колес.
 – В нем, – сказал Дэн.
 Смирнов открыл заднюю дверцу, ближнюю к нему. У противоположной дверцы, положив голову на раму оконца без стекла, полулежал-полусидел здоровенный добродушный мужик. Он и сейчас казался добродушным: замечательные белые зубы были обнажены, обозначая подобие улыбки. А на ветхом, протертом до белых пятен дерматиновом сиденье в углублении, образованном задами многих и многих пассажиров, темнела лужица крови.
 Кровь натекла из левого бока здоровенного гражданина. Оттуда, где расположено сердце, тянулся к лужице пересохший ручеек темно-коричневого цвета.
 Стараясь не испачкаться в крови, Смирнов присел с краю и для начала внимательно осмотрел убитого. Потом обыскал его. Нормальный мужской набор: бумажник, ключи от дома, сигареты, коробок спичек, расческа, носовой платок. Миниатюрный револьвер Смирнов отыскал на левой голени. На кожаном ремне, в кожаной полукобуре, прикрытый длинным носком.
 – Мальчишка, – жалеючи, сказал Смирнов, – «Французского связного» насмотрелся.
 Он вылез из кузова. Ребята ожидающе смотрели на него.
 – Он пока останется здесь. А вы идите в аэропорт, – распорядился Смирнов. – Только о нашей находке никому ни слова.
 – Да, находка, – без выражения повторил Дэн.
 Молча все шестеро повернулись и пошли. Смирнов,
 быстро спрятав в необъятные свои карманы все, что взял у покойника, последовал за ними.
 Шестеро, рассеявшись в редкую цепь, шли по полупустыне. Наступали? Отступали? Нет, просто уходили подальше от того, кто мог позволить себе назвать безжалостно убитого человека находкой. Уходили, не оборачиваясь.




 24


 Смирнов выложил на стол содержимое своих карманов – все, что взял у неживого детектива агентства «Фред», присел на край стола, повернувшись лицом к незаметному гражданину, и сказал милиционеру, бдительно топтавшемуся у дверей:
 – Ты выйди, Мусалим. Дверь с той стороны карауль. Не на что тебе тут смотреть.
 – Слушаюсь, товарищ начальник! – рявкнул по форме Мусалим и вышел.
 – Надумал, что будешь мне говорить? – спросил Смирнов у гражданина.
 – Нечего мне вам сказать, – с трудом проговорил гражданин. Боялся, сильно боялся.
 – Ну хоть фамилию свою скажи, – попросил Смирнов.
 – Шарапов моя фамилия.
 – Татарин, что ли?
 – Русский я, русский.
 – А документов при тебе, конечно, нет? – Дождавшись утвердительного сокрушенного кивка, Смирнов продолжил: – Слушай меня внимательно, так называемый Шарапов. Я в милиции больше не служу, в отставке я. Следовательно, за должность не держусь, не боюсь обвинения в превышении власти. Сейчас я для начала поставлю себе под глазом фингал, а затем, как бы в порядке самообороны, начну метелить тебя до тех пор, пока ты в подробностях не расскажешь, чем ты здесь должен был заниматься. А не расскажешь – забью до смерти.
 Во время своего монолога Смирнов оторвал зад от стола и стал прохаживаться вокруг гражданина, давая ему понять, что вскорости не мешкая приступит к объявленной акции. В момент, когда Смирнов оказался за его спиной, гражданин сделал молниеносный рывок к столу и схватил револьвер.
 Он разворачивался, чтобы, вскинув оружие, выстрелить. И тут Смирнов, ничуть не боясь револьвера и пользуясь состоянием неустойчивого равновесия у противника, хладнокровно сделал точнейшую подсечку.
 Гражданин Шарапов рухнул на пол. Смирнов приступил к обещанной экзекуции. Орудуя хромой ногой, он обдуманно наносил удары по болевым точкам. В солнечное сплетение. По почкам. В обе голени. И все, шок.
 Смирнов не спеша вытащил из кармана носовой платок, накинув его на ствол револьвера, поднял оружие и возвратил на стол. На столе разложил револьвер и стал снаряжать барабан. Патроны он вынимал из кармана и, перед тем как вставить в барабан, тщательно протирал их поодиночке.
 Гражданин Шарапов приоткрыл пьяные от боли глаза. Заметив это, Смирнов информировал его:
 – Все. Ты спекся, Шарапов. – Покончив с револьвером, он обмотал его платком и сунул в карман. Наклонился, кряхтя, и помог Шарапову сначала встать, а затем и устроиться на стуле. После этого объяснил, что он имел в виду под словом «спекся»: – Из этого револьвера час-полтора тому назад застрелили человека. Я не говорю, что это сделал ты. Но на рукояти револьвера отпечатки пальцев убийцы. Единственные же отпечатки, которые обнаружит на нем дактилоскопическая экспертиза, это отпечатки твоей шаловливой ручонки. Я подставил тебя. Я подвел тебя под вышку, Шарапов. Что имеешь сказать по этому поводу?
 – Падаль ты рваная, – непослушным языком изрек гражданин Шарапов.
 – Твоя нелюбовь ко мне закономерна, а своих сообщников ты, вероятнее всего, обожаешь. За то, что они, убив человека и сами оставшись чистенькими, дали мне возможность подставить тебя. За то, что они, свободные и богатые, будут беспечно резвиться за бугром, а ты – тянуть срок, и это в лучшем случае, в самой последней зоне. Ты слушаешь меня, Шарапов?
 – Слушаю.
 – У меня к тебе предложение. Ты, насколько я понимаю, у них курьер от и до, золотая рыбка на посылках. Я не знаю, от кого, но догадываюсь, до кого. До контрабандистов и в Афган. Но пока это и неважно. Для меня интересно, что было тебе поручено сделать здесь. Сейчас ты подробно и правдиво ответишь на мои вопросы. Если ответы будут действительно подробны и правдивы, я вручу тебе револьвер, и ты сам сотрешь свои отпечатки. Тогда срок ты будешь отматывать только за свое. Договорились?
 – Спрашивайте, – сказал Шарапов.
 – Твое задание. Что, где, когда?
 – Сегодня с утра я должен был быть в этом аэропорту и ждать посадки самолета международной линии. Через пятнадцать минут после того, как из него выйдут пассажиры, мне надо было проверить наличие в тайнике груза, – бубнил, как под протокол, Шарапов. – Потом подогнать поближе автомобиль, надежно спрятать груз в рюкзак и по возможности незаметно уехать. Вот и все дела.
 – А как получилось на самом деле?
 – Самолет прилетел, я проверил груз, он был на месте. Пошел к машине, а машины нету, угнали. Я малость подрастерялся, ведь не знаю, кого предупредить. Все же допер: когда все с самолета собрались в зале, я пошел туда и громко сказал, что у меня угнали «газон». Потом решил проверить, слышал ли меня тот, кому надо услышать: через некоторое время сходил к тайнику. Пусто там было.
 – Где тайник?
 – В задней стене трансформаторной будки. Замаскированная ниша. Будь здоров тайник, наверно, со старых времен еще.
 – Надо полагать, ты не врешь, – задумчиво решил Смирнов, – Пожалуй, больше мне от тебя ничего не надо.
 – А договор? – напомнил Шарапов.
 – В силе, – успокоил его Смирнов, извлек из кармана револьвер и, быстро разрядив, вместе с платком вручил Шарапову. Крикнул: – Мусалим!
 Тотчас явился Мусалим, увидел Шарапова с револьвером, опешил и спросил не по уставу:
 – Чего это он?
 – Оружие мне чистит, – объяснил Смирнов. – Командира позови.
 Мусалим поспешно выскочил. Смирнов нагнулся, из командирской сумки вытащил кейс и, поворачивая, чтобы со всех сторон Шарапову его было видно, показал:
 – Этот груз?
 – Этот, – признал пораженный Шарапов.
 Разом исчезло лихорадочное ликование от догадки, от подтверждения догадки, от собственного всезнания, от предощущения своей победы. Догадка о том, что уже свершилось, а не о том, что должно свершиться. Всезнание, приобретенное кулаком и провокацией. Победа при двух трупах.
 Правы осуждающие спины удаляющихся от него рокеров? Он машина? Он робот? Он мент?
 В сопровождении Мусалима вошел недовольный всем командир и спросил без добра:
 – Что надо?
 – Мне в самолет надо. Вместе с тобой. Только выйдем поодиночке. Ты первый. Я через паузу следом.
 …Галина Георгиевна видела, как Смирнов навестил сомнительную группу в углу, похлопал по ватному плечу одного из этой группы, послушал, что говорят ватники, почесал затылок, потрогал себя за нос, обернулся, увидел ее и направился к ней.
 Подошел, спросил небрежно и непонятно:
 – Как дела, Галина Георгиевна? Успокоились? Или еще выпить надо?
 – Здесь успокоишься, – заметила Галина Георгиевна. – А насчет выпить… Я пришла к выводу, что выпивать вообще не следует.
 – Вы как Лигачев! – мрачно похвалил ее Смирнов и вышел на воздух.
 Командира он нагнал уже у трапа.
 – Обожди. – Достал пачку «Уинстона». – Здесь покурим.
 – Кури, – согласился командир.
 Смирнов прикурил, сделал первую затяжку и спросил между прочим:
 – Ты вооружен, Сергеич?
 – По инструкции вооружены все члены экипажа, кроме бортпроводниц.
 – Будь добр, отдай мне твою машинку.
 – Зачем тебе мой пистолет?
 – Чтобы я не нервничал, Сергеич.
 – Если ты такой нервный… – командир вытянул из-под мышки табельный ПМ, на секунду задержал в ладони и протянул Смирнову, – то держи.
 Смирнов сунул пистолет в боковой карман, затянулся два раза поспешно, бросил окурок:
 – Пошли в самолет.




 25


 Они поднялись по трапу и вошли в салон. Почувствовав себя дома, командир вольно плюхнулся в первое попавшееся кресло и безапелляционно пригласил:
 – Садись. – Подождал, пока усядется Смирнов. – Что тебе здесь нужно?
 – Мне необходимо обыскать личный багаж членов экипажа.
 – И мой? – с угрозой спросил командир.
 – И твой. С твоего и начнем. Чтобы приличнее выглядело.
 – Твое право, – командир встал.
 Жалко, конечно, парня. Летал со всеми, наверное, не первый год, одних любил, других терпел, но со всеми свыкся, к каждому привык – свои. А он, Смирнов, чужак. И сейчас чужак должен раз и навсегда прихлопнуть понимание с полуслова, привычные милые шутки, Общие посиделки в аэропортовских гостиницах, удобство общей притертости и покой совместного бытия. Сейчас Смирнов одним словом обязан все перевернуть и сделать так, что все эти люди уже никогда не смогут быть вместе.
 Они миновали туристский класс, вошли в первый. Командир шел, как истукан, глядя перед собой. Не желал видеть покойника. А Смирнов посмотрел и понял:
 – Скоро пованивать начнет.
 Командир резко развернулся, ощерился и, в ярости не зная, что сказать, заспотыкался:
 – Ты… Ты… Ты…
 – А что – я? Я обо всех нас беспокоюсь. Нам в этом самолете лететь.
 В служебном помещении командир отдернул занавеску, за которой были заполненные разнообразными сумками и чемоданами полки. Разрешил:
 – Шуруй. Мои вон те три пластиковых пакета. Я в них все из сумки переложил.
 Три этих пакета Смирнов не стал трогать. Вздохнув, он снял с верхней полки первую слева сумку. Любил систему, действовал по ней. То, чем он занимался, нельзя было считать обыском. Скорее – осмотром. Раскрывал, заглядывал внутрь, чуть прижимал содержимое ладонью и, скоренько закрыв, брался за следующее вместилище походного летчицкого добра.
 – Что ищешь? – не выдержал командир.
 – То, чего здесь наверняка нет, – непонятно ответил Смирнов и затянул последнюю молнию-застежку. На весь шмон пять минут, не более. Задвинув сумку на нижнюю полку и сказал: – Поговорить с тобой хочу.
 Они вновь пристроились на тех местах, где сидели пять минут назад. Командир глянул в иллюминатор, за которым начинались незаметные сумерки, констатировал без эмоций:
 – Вот и день пвошел.
 – Вот и день прошел.
 – Почему мы здесь сели, Сергеич?
 – Потому что забарахлил двигатель.
 – А если я скажу, что наш самолет здесь кое-кто ждал, ты очень удивишься?
 – Очень.
 – Теперь чисто технический момент. Можно сделать так, чтобы двигатель забарахлил в определенное время и там, откуда осуществить вынужденную посадку можно только на этом аэродроме?
 – Я не технарь. Но, наверное, можно. Сделать или сымитировать.
 – Ты когда-нибудь садился здесь?
 – Нет. Но о здешней полосе наслышан.
 – От кого?
 – Да уж и не помню, Многие летчики ее знают.
 – Не изображай из себя целку, Сергеич. Кто из твоего экипажа служил здесь на местных линиях?
 – Второй пилот.
 – Это его большой полупустой чемодан? Серенький такой, заграничный?
 – Его.
 – В нем очень удобно помещался кейс-кукла, – решился наконец напрямую сказать Смирнов и, вытащив из кармана пистолет, протянул командиру: – Возьми, может, пригодится.
 – Такие пироги, – подвел итог командир и засунул пистолет в подмышечную кобуру. – А ты не мог ошибиться?
 – В карман положи или за ремень заткни, – посоветовал Смирнов. На глупый вопрос не ответил. Да изнал: командир задел его для порядка. И только. – Пойдем, Сергеич.
 – Обожди малость, – попросил командир. Закрыв глаза, он откинулся в кресле. Посидел так недолго, вдруг открыл глаза, прислушиваясь: – Твои соратники летят.
 – Не слышу, – признался Смирнов. И впрямь было тихо.
 Но чуткое пилотское ухо не обмануло: через несколько секунд послышался комариный звон. Он приближался, постепенно превращаясь в гул.
 – Теперь мне можно пистолет не перекладывать? – насмешливо спросил командир и встал.
 – Когда они нужны, их не дождешься, – злобно заметил Смирнов и тоже поднялся. – А на все готовенькое – вот мы!




 26


 Вертолет висел над зданием аэропорта, едва заметно снижаясь, поднимая с загаженной земли клубы пыли и несметный человеческий мусор.
 – Чего это они? – с тревогой спросил Смирнов, наблюдая эту картинку с верхней площадки трапа.
 – Летчик – пижон, – объяснил командир, – решил подать к подъезду.
 – Идиоты! – заорал Смирнов и быстро заковылял по трапу вниз,
 – Чего ты разволновался? – догнав, простодушно поинтересовался командир.
 – Это же пожар в бардаке во время наводнения! – старался перекричать вертолетный грохот Смирнов. – Он может уйти в суматохе!
 И не выдержал: сильно хромая, побежал. Они бежали, а вертолет садился. Стали просматриваться контуры вокзала. Смирнов взял круто в сторону и исчез во всепоглощающей пыли.
 – Куда?! – заблажил командир, но Смирнов не ответил из невидимости.
 Вертолет, развеяв по белу свету все, что можно, уселся. Не дождавшись, пока остановятся лопасти винта, из открывшейся двери стали выпрыгивать, придерживая фуражки, служители трех ведомств.
 Первый был в зеленом: важняк из прокуратуры. Затем двое в сером, с двухполосными погонами – милицейские чины и наконец четверо камуфлированных с автоматами – ОМОН.
 Прорвавшийся сквозь хлипкий заслон народ из аэропорта выстроился отдаленным полукругом, с интересом разглядывая прибывших. Из толпы вышел к прибывшим – встречал как положено – начальник аэропорта.
 – Ну как у вас? – бодро задал ему вопрос зеленый важняк. Начальник, не обученный отвечать на идиотские руководительские вопросы, изобразил лицом и плечами нечто, долженствующее обозначать, с одной стороны, вроде ничего, а с другой…
 Продолжить беседу в том же духе им не позволил Смирнов. Он неожиданно явился из пыли, как черт из преисподней. Увидел группу новоприбывших, криком спросил:
 – Где пилоты вертолета?!
 – Вы, наверное, Смирнов? – понял важняк и протянул руку. – Здравствуйте. Как я понимаю, нам придется сотрудничать…
 – Не придется, – грубо отмахнулся от него Смирнов. И опять заорал: – Где пилоты вертолета?! – Я пилот вертолета, – тихо и важно назвался подошедший летчик.
 – Заводи свою вертушку снова, – приказал Смирнов, – сейчас полетим.
 – Вы имеете такое право – приказывать? – насмешливо осведомился летчик.
 – Имею. Я теперь на все имею право. Он ушел.
 – Кто он? – мгновенно среагировал важняк,
 – Тот, кого мы должны поймать. – Смирнов наконец рассмотрел всех: важняка, милиционеров, омоновцев, начальника аэропорта. – Начальник, бери одного омоновца, и пусть он сменит Мусалима, а Мусалима быстро ко мне…
 – А зачем вы распоряжаетесь? – грозно спросил один из милиционеров – подполковник.
 – Милиция, у нас каждая минута на счету! Он может уйти с концами! Он на машине.
 Пыль, поднятая вертолетом, уже осела, и стало видно, что на стоянке отсутствовал злополучный «газон».
 – Исполняйте, – начальственно посоветовал милиционерам важняк.
 – Юсин, – распорядился подполковник, и один из омоновцев дробной спецрысью последовал за стремительно шагающим начальником.
 – Что удалось выяснить? – деловито приступил к своим обязанностям важняк.
 – Потом, а? – попросил Смирнов, увидев бегущего к ним Мусалима. И вдруг крикнул на летчика: – А ты что тут стоишь?!
 Все сдались Смирнову. И летчик сдался: заспешил к вертолету.
 – Опять «газон» угнали, товарищ начальник? – горестно осведомился Мусалим.
 – Куда он может уйти, Мусалим? Быстро, быстро соображай!
 – В предгорье. Там лес начинается. Стемнеет скоро, и его там не найдешь. А если ему насовсем надо, то граница за перевалом.
 – Сколько до леса?
 – Километров двадцать.
 – Опаздываем! – опять крикнул Смирнов. – С нами те, кто стрелять умеет.
 Легонько толкнул ладонью в спину Мусалима, и они пошли к уже заработавшему вертолету. Подполковник оглядел свое воинство и приказал:
 – Сергеев, Рахимов – за мной. – И пошагал к вертолету.
 Вертолет взлетел и, скособочившись, стал стремительно удаляться, ощутимо набирая высоту. Полупустыня начала подниматься к горам, зазеленела, пошла кустарником. В оконце вертолета бахромою сверху появился лес.
 – Вот он! – с восторгом охотника оповестил всех глазастый степняк Мусалим.
 И точно: на подходе к лесу суетливой букашкой бежал по плохой дороге «газон».
 – Все. Выиграли, – сказал Смирнов. – Подполковник, идите, объясните пилоту, что ему делать. Будем стрелять по скатам.
 Подполковник, цепляясь за стенки, чтобы не упасть, пошел к пилоту. Омоновцы открыли дверцу и закрепили ее.
 Вертолет, нагнав «газон», принял его скорость и потихоньку стал снижаться. Сначала был вид только сверху – одна брезентовая крыша, но вертолет снизился еще, вышел в параллель, и охотники увидели лихорадочные руки на баранке.
 До машины было метров тридцать, не более. Один из омоновцев, судя по вологодской белесости, Сергеев, лег на пол, а Рахимов и Мусалим ухватили его за ноги – держали, чтобы не вывалился ненароком.
 – Сейчас он стрелять начнет, дурачок, – грустно догадался Смирнов.
 – Кто? – обернувшись, спросил Сергеев.
 – Сперва он, – Смирнов кивком указал на машину. – А потом и ты.
 – Из автомобиля на такой дороге стрелять – только себе в ляжку попасть, – сказал Сергеев.
 – Хорошо тебе, лежа как в тире, рассуждать…
 Смирнов оказался прав: «газон» засбоил (водитель
 на миг оставил управление), и раздался жалкий хлопок пистолетного выстрела. Сергеев вздохнул и дал из автомата первую очередь. Брызнул пламенный фонтан у колес. Машина вильнула, но ходко продолжала катить. Мимо. Сергеев дал вторую. Опять мимо.
 – Дай мне! Я это умею! – приказно крикнул Мусалим.
 Обиженный тем, что нахального милиционера не осадили, Сергеев поднялся с пола и протянул автомат Мусалиму:
 – Посмотрим, как ты умеешь.
 Не ложась, стоя, Мусалим стрелял от пупа. Дал первую очередь и сразу же вторую.
 «Газон» пошел юзом, подсел, и его кинуло с дороги. Два раза перевернувшись, он боком упал на траву альпийского подлесного луга. Из него судорожно выбрался второй пилот с кейсом в левой руке и, сильно хромая (видно, подмяло его при падении), побежал к лесу.
 Вертолет завис над лугом. Омоновцы все же кое-что умели: по спущенному тросу они по очереди соскользнули вниз. Приземлившись, разошлись в стороны и тренированной рысью начали преследование.
 Второй пилот обернулся. Его неотвратимо догоняли. Он остановился, поставил кейс на траву, вытащил из-под ремня пистолет и с криком «а-а-а!» дважды выстрелил. В первого омоновца, а затем во второго. И естественно, промахнулся. Далековато до них было, да он уже и не мог попасть.
 Двое, держа автоматы на изготовку, надвигались.
 Тогда второй пилот произвел еще один выстрел. В себя.




 27


 В кабинете начальника Смирнов вытащил из командирской сумки один кейс, а на его место поставил другой. Испугался вдруг:
 – Не перепутать бы.
 – А вы оба туда поставьте, – разумно посоветовал важняк.
 – И то дело, – согласился Смирнов. – Только куклу помечу на всякий случай.
 Он вырвал из настольного календаря листок, написал на нем «Кукла-подделка», из тюбика (у начальника на столе все было) выдавил на боковину кейса немного клея, пришлепнул листок к боковине, разгладил и осторожно, чтобы не сорвать бумажку, погрузил лжекейс в сумку.
 – И что мы с этим хозяйством делать будем? – спросил важняк.
 – Под расписку передадим командиру корабля – вы это тщательно оформите документами, а он в Сингапуре со всеми формальностями вручит представителям фирмы-получателя. – Смирнов вынул из кармана «беретту», посмотрел на нее, кинул вслед за кейсами в сумку и сказал с сожалением: – Так и не пригодился.
 – Самая замечательная задумка у них была – пустить груз через Союз, а потом через Афганистан, страны, где Интерполу в принципе невозможно проследить подпольную цепочку, – с удовольствием размышлял важняк. – А все же специфики нашего, российского бардака до конца не учли; как им, европейцам, представить, что чужой автомобиль можно без спроса взять для поездки за водкой? Но, Александр Иванович, в том, что произошло здесь, масса неясностей.
 – Разберемся, – успокоил его Смирнов. – Пойдемте, посмотрим, что там.
 Они вышли из кабинета, а их место занял омоновец Рахимов с автоматом.
 На земле, прикрытые брезентом, лежали у глухой стены три трупа.
 – Иностранца вам придется взять с собой, – решил важняк, обращаясь к командиру.
 – Да, знаю, – командир махнул рукой и зашагал к самолету.
 Опять Смирнов и важняк остались вдвоем.
 – Ну ладно, – сказал важняк, – иностранца он удавил, была у него такая возможность, хотя до конца понять не могу, как опытный детектив подпустил его к себе. Но вот с нашим-то пареньком как он смог? Ведь судя по показаниям, он все время был с ремонтной бригадой.
 – А ты сечешь, – поощрительно переходя на «ты», с удовольствием отметил Смирнов и, взяв важняка под руку, повел его к аэропорту.
 Они завернули за угол и увидели привалившегося плечом к стене одинокого Дэна, то ли сильно пьяного, то ли не в себе.
 – Ты что, Дэн? – согнав улыбку с лица, обеспокоился Смирнов.
 – Думаю, – вяло ответил Дэн. – Ни с того ни с сего три трупа, которые – я видел их, я разговаривал с ними – совсем недавно были живыми людьми. Три трупа нипочему, три трупа просто так! А ты весел, даже рад чему-то. Ты похож на доберман-пинчера после удачной охоты. Я не люблю тебя, папик.
 – А пошел ты… – огрызнулся Смирнов и двинул к выходу.
 Важняк догнал его:
 – Это что за волосатик?
 – Мой дружок хороший, – грустно пояснил Смирнов.
 В зале были только местные. Хотя посадку еще и не думали объявлять, пассажиры международного рейса после отмены запрета дружно вывалили на летное поле.
 – Кто их выпустил? – спросил Смирнов.
 – Я, – гордо ответил важняк. – Неудобно как-то держать их взаперти.
 Галина Георгиевна стояла к ним спиной, засунув руки в карманы и зябко подняв плечи. В одиночестве. Чутко уловив чье-то приближение, резко обернулась, увидела Смирнова и жалко улыбнулась ему.
 – Замерзли? – серьезно поинтересовался Смирнов.
 – Не знаю, не знаю, – быстро сказала она, – вероятно, просто колотит от всего этого ужаса.
 – Пойдемте в аэропорт, – предложил он.
 – Не хочу.
 – Пойдемте, – за запястья осторожно вытянул ее обе руки из карманов роскошного пальто, и наручники защелкнулись.
 – Что это?! – безголосо спросила она, держа перед собой намертво скрепленные руки.
 – Наручники, – объяснил Смирнов, – во избежание эксцессов.
 – Снимите их немедленно! – приказала она. Пришла в себя сильная дамочка. – Это беззаконие!
 – Вот товарищ следователь совсем недавно недоумевал, – не собираясь вступать в дискуссию о правах человека, начал Смирнов о другом, – почему опытный детектив подпустил к себе убийцу. А все просто: вы опоили его сильнодействующим снотворным. На бутылке с остатками этого пойла – отпечатки ваших пальцев.
 – Ложь! Там не может быть никаких отпечатков!
 – Тоже любопытный факт, – отнюдь не смутился Смирнов, – на бутылке, из которой наливали, никаких отпечатков. А еще товарищ следователь удивлялся, как один человек может действовать в двух местах одновременно: ремонтировать двигатель и убивать доверчивого сыскаря. Но удивляться не надо: второму пилоту в одном деле помогли. Сыскаря убили вы.
 – Ложь! Ложь! Ложь! – зашлась она в крике.
 Смирнов подождал и продолжил:
 – Вас вдвоем видели уголовники, когда вы вели сыскаря на свалку, и очень ему завидовали. Дать ему, что ли, пообещали?
 – Ложь! Ложь! – других слов она теперь не знала.
 – Когда вы влезали в ЗИМ, то слегка зацепились, вероятнее всего рукавом, за оторванный кусок железа и оставили там пару ниток. А матерьялец-то у вас на пальто весьма редкий, не найдешь здесь ни на ком такого.
 – Ложь! Ложь!
 – Сейчас вы пойдете в аэропорт и под протокол расскажете обо всем этом в подробностях. И еще о связях и структуре вашей банды. А я полечу в Сингапур.




 28


 Господи! После Хаби – Сингапур. Уставшие пассажиры и тропикам не были особо рады: без интереса смотрели на далекие пальмы, на белые здания супераэродрома, на маленьких полуобнаженных людей.
 Сначала из багажного отделения перегрузили в санитарную машину тщательно запеленутое нечто, затем в сопровождении двух полицейских с автоматами прошел к бронированному автомобилю командир с сумкой в руках. И только когда обе машины уехали, пассажирам разрешили выйти.
 Истомившимся встречающим было позволено выйти на летное поле. Смирнов сошел с трапа одним из первых, и поэтому его сразу увидела Ксюша. Она вырвалась из толстых спиридоновских рук и кинулась ему навстречу.
 Смирнов, повесив трость на сгиб руки, остановился, ожидая ее.
 – Дедушка! – кричала Ксюша на бегу. – Дедушка Саня!
 Он подхватил ее и поднял, а она успела подцепить падающую трость и в восторге взмахнула ею.
 И вдруг от самолета зазвучал «Беззаботный» Элвиса Пресли.
 Смирнов обернулся. Рок-группа, расчехлив инструменты и кинув футляры на асфальт, самозабвенно наяривала. Держа Ксюшу на руках, он подошел к ним и крикнул:
 – Козлы!
 Дэн поднял руку, музыка замолкла, и он сказал:
 – Вот таким ты должен быть всегда. С внучкой на руках. Таким мы тебя любим, папик!
 – Козлы, – повторил он растроганно, поклонился всем этим длинноволосым дурачкам и направился к толпе встречающих под звуки «Беззаботного».