--------------------------------------------- Шукшин Василий 'Раскас' Василий Шукшин "Раскас" От Ивана Петина ушла жена. Да как ушла!.. Прямо как в старых добрых романах - сбежала с офицером. Иван приехал из дальнего рейса, загнал машину в ограду, отомкнул избу... И нашел на столе записку: "Иван, извини, но больше с таким пеньком я жить не могу. Не ищи меня. Людмила". Огромный Иван, не оглянувшись, грузно сел на табуретку - как от удара в лоб. Он почему-то сразу понял, что никакая это не шутка, это - правда. Даже с его способностью все в жизни переносить терпеливо показалось ему, что этого не перенести: так нехорошо, больно сделалось под сердцем. Такая тоска и грусть взяла... Чуть не заплакал. Хотел как-нибудь думать и не мог не думалось, а только больно ныло и ныло под сердцем. Мелькнула короткая ясная мысль: "Вот она какая, большая-то беда". И все. Сорокалетний Иван был не по-деревенски изрядно лыс, выглядел значительно старше своих лет. Его угрюмость и молчаливость не тяготили его, досадно только, что на это всегда обращали внимание. Но никогда не мог он помыслить, что мужика надо судить по этим качествам - всегда ли он весел и умеет ли складно говорить. "Ну а как же?!" - говорила ему та же Людмила. Он любил ее за эти слова еще больше... И молчал. "Не в этом же дело, - думал он, - что я тебе, политрук?" И вот - на тебе, она, оказывается, правда горевала, что он такой молчаливый и неласковый. Потом узнал Иван, как все случилось. Приехало в село небольшое воинское подразделение с офицером - помочь смонтировать в совхозе электроподстанцию. Побыли-то всего с неделю!.. Смонтировали и уехали. А офицер еще и семью тут себе "смонтировал". Два дня Иван не находил себе места. Пробовал напиться, но еще хуже стало противно. Бросил. На третий день сел писать рассказ в районную газету. Он частенько читал в газетах рассказы людей, которых обидели ни за что. Ему тоже захотелось спросить всех: как же так можно?! Раскас Значит было так: я приезжаю - на столе записка. Я ее не буду пирисказывать: она там обзываться начала. Главно я же знаю, почему она сделала такой финт ушами. Ей все говорили, что она похожая на какую-то артистку. Я забыл на какую. Но она дурочка не понимает: ну и что? Мало ли на кого я похожий, я и давай теперь скакать как блоха на зеркале. А ей когда говорили, что она похожая она прямо щастливая становилась. Она и в культ прасветшколу из-за этого пошла, она сама говорила. А еслив сказать кому што он на Гитлера похожий, то што ему тада остается делать: хватать ружье и стрелять всех подряд? У нас на фронте был один такой - вылитый Гитлер. Его потом куда-то в тыл отправили потому што нельзя так. Нет, этой все в город надо было. Там говорит меня все узнавать будут. Ну не дура! Она вобчем то не дура, но малость чокнутая нащет своей физиономии. Да мало ли красивых - все бы бегали из дому! Я же знаю, он ей сказал: "Как вы здорово похожи на одну артистку!" Она конешно вся засветилась... Эх, учили вас учили гусударство деньги на вас тратила, а вы теперь сяли на шею обчеству и радешеньки! А гусударство в убытке. Иван остановил раскаленное перо, встал, походил по избе. Ему нравилось, как он пишет, только насчет государства, кажется, зря. Он подсел к столу, зачеркнул "гусударство". И продолжал: Эх вы!.. Вы думаете, еслив я шофер, дак я ничего не понимаю? Да я вас наскрозь вижу! Мы гусударству пользу приносим вот этими самыми руками, которыми я счас пишу, а при стрече могу этими же самыми руками так засветить промеж глаз, што кое кто с неделю хворать будет. Я не угрожаю и нечего мне после этого пришивать, што я кому-то угрожал но при стрече могу разок угостить. А потому што это тоже неправильно: увидал бабенку боле или мене ничего на мордочку и сразу подсыпаться к ней. Увиряю вас хоть я и лысый, но кое-кого тоже мог ба поприжать, потому што в рейсах всякие стречаются. Но однако я этого не делаю. А вдруг она чья нибудь жена? А они есть такие што может и промолчать про это. Кто же я буду перед мужиком, которому я рога надстроил! Я не лиходей людям. Теперь смотрите што получается: вот она вильнула хвостом, уехала куда глаза глидят. Так? Тут семья нарушена. А у ей есть полная уверенность, што они там наладят новую? Нету. Она всего навсего неделю человека знала, а мы с ей четыре года прожили. Не дура она после этого? А гусударство деньги на ее тратила - учила. Ну, и где ж та учеба? Ее же плохому-то не учили. И родителей я ее знаю, они в соседнем селе живут хорошие люди. У ей между прочим брат тоже офицер старший лейтенант, но об нем слышно только одно хорошее. Он отличник боевой и политической подготовки. Откуда же у ей это пустозвонство в голове? Я сам удивляюсь. Я все для ей делал. У меня сердце к ей приросло. Каждый рас еду из рейса и у меня душа радуется: скоро увижу, и пожалуста: мне надстраивают такие рога! Да черт с ей не вытерпела там такой ловкач попался, што на десять минут голову потиряла... Я бы как нибудь пережил это. Но зачем совсем то уезжать? Этого я тоже не понимаю. Как то у меня ни укладываится в голове. В жизни всяко бываит, бываит иной рас слабость допустил человек, но так вот одним разом всю жизнь рушить - зачем же так? Порушить-то ей лехко но снова складать трудно. А уж ей самой - тридцать лет. Очень мне счас обидно, поэтому я пишу свой раскас. Еслив уж на то пошло у меня у самого три ордена и четыре медали. И я давно бы уж был ударником коммунистического труда, но у меня есть одна слабость: как выпью так начинаю материть всех. Это у меня тоже не укладывается в голове, тверезый я совсем другой человек. А за рулем меня никто ни разу выпимши не видал и никогда не увидит. И при жене Людмиле я за все четыре года ни разу не матернулся, она это может подтвердить. Я ей грубога слова никогда не сказал. И вот пожалуста она же мне надстраивает такие прямые рога! Тут кого хошь обида возьмет. Я тоже - не каменный. С приветом. Иван Петин. Шофер 1 класса. Иван взял свой "раскас" и пошел в редакцию, которая была неподалеку. Стояла весна, и от этого еще хуже было на душе: холодно и горько. Вспомнилось, как совсем недавно они с женой ходили этой самой улицей в клуб Иван встречал ее с репетиций. А иногда провожал на репетицию. Он люто ненавидел это слово "репетиция", но ни разу не выказал своей ненависти: жена боготворила репетиции, он боготворил жену. Ему нравилось идти с ней по улице, он гордился красивой женой. Еще он любил весну, когда она только-только подступала, но уже вовсю чувствовалась даже утрами, сердце сладко поднывало - чего-то ждалось. Весны и ждалось. И вот она наступила, та самая - нагая, раздрызганная и ласковая, обещающая земле скорое тепло, солнце... Наступила... А тут - глаза бы ни на что не глядели. Иван тщательно вытер сапоги о замусоленный половичок на крыльце редакции и вошел. В редакции он никогда не был, но редактора знал: встречались на рыбалке. - Агеев здесь? - спросил он у женщины, которую часто видел у себя дома и которая тоже бегала в клуб на репетиции. Во всяком случае, когда ему доводилось слушать их разговор с Людмилой, это были все те же "репетиция", "декорация". Увидев ее сейчас, Иван счел нужным не поздороваться; больно дернуло за сердце. Женщина с любопытством и почему-то весело посмотрела на него. - Здесь. Вы к нему? - К нему... Мне надо тут по одному делу. - Иван прямо смотрел на женщину и думал: "Тоже небось кому-нибудь рога надстроила - веселая". Женщина вошла в кабинет редактора, вышла и сказала: - Пройдите, пожалуйста. Редактор - тоже веселый, низенький... Несколько больше, чем нужно бы при его росте, полненький, кругленький, тоже лысый. Встал навстречу из-за стола. - А?! - воскликнул он и показал на окно. - На нас, на нас времечко-то работает! Не пробовали еще переметами?.. - Нет, - Иван всем видом своим хотел показать, что ему не до переметов сейчас. - Я в субботу хочу попробовать. - Редактора все не покидало веселое настроение. - Или не советуете? Просто терпения нет... - Я раскас принес, - сказал Иван. - Рассказ? - удивился редактор. - Ваш рассказ? О чем? - Я туг все описал. - Иван подал тетрадку. Редактор полистал ее... Посмотрел на Ивана. Тот серьезно и мрачно смотрел на него. - Хотите, чтоб я сейчас прочитал? - Лучше бы сейчас... Редактор сел в кресло и стал читать. Иван остался стоять и все смотрел на веселого редактора и думал: "Наверно, у него жена тоже на репетиции ходит. А ему хоть бы что - пусть ходит! Он сам сумеет про эти всякие "декорации" поговорить. Он про все сумеет". Редактор захохотал. Иван стиснул зубы. - Ах, славно! - воскликнул редактор. И опять захохотал так, что заколыхался его упругий животик. - Чего славно? - спросил Иван. Редактор перестал смеяться... Несколько даже смутился. - Простите... Это вы о себе? Это ваша история? - Моя. - Кхм... Извините, я не понял. - Ничего. Читайте дальше. Редактор опять уткнулся в тетрадку. Он больше не смеялся, но видно было, что он изумлен и ему все-таки смешно. И чтоб скрыть это, он хмурил брови и понимающе делал губы трубочкой. Он дочитал. - Вы хотите, чтоб мы это напечатали? - Ну да. - Но это нельзя печатать. Это не рассказ... - Почему? Я читал, так пишут. - А зачем вам нужно это печатать? - Редактор действительно смотрел на Ивана сочувственно и серьезно. - Что это даст? Облегчит ваше... горе? Иван ответил не сразу. - Пускай они прочитают... там. - А где они? - Пока не знаю. - Так она просто не дойдет до них, газетка-то наша! - Я найду их... И пошлю. - Да нет, даже не в этом дело! - Редактор встал и прошелся по кабинету. Не в этом дело. Что это даст? Что, она опомнится и вернется к вам? - Им совестно станет. - Да нет! - воскликнул редактор. - Господи... Не знаю, как вам... Я вам сочувствую, но ведь это глупость, что мы сделаем! Даже если я отредактирую это. - Может, она вернется. - Нет! - громко сказал редактор. - Ах ты, Господи!.. - Он явно волновался. - Лучше напишите письмо. Давайте вместе напишем? Иван взял тетрадку и пошел из редакции. - Подождите! - воскликнул редактор. - Ну давайте вместе - от третьего лица... Иван прошел приемную редакции, даже не глянув на женщину, которая много знала о "декорациях", "репетициях"... Собаки! Он направился прямиком в чайную. Там взял "полкило" водки, выпил сразу, не закусывая, и пошел домой - в мрак и пустоту. Шел, засунув руки в карманы, не глядел по сторонам. Все как-то не наступало желанное равновесие в душе его. Он шел и молча плакал. Встречные люди удивленно смотрели на него... А он шел и плакал. И ему было не стыдно. Он устал.