--------------------------------------------- Иванов Всеволод Рогулька Всеволод Иванов Рогулька Рассказ Лёнька с другими парнишками ходил на Мурачьи Озёра и вылавливал рогульки: водные орехи со скорлупкой, похожей на маленькие рога. Забрасывали в густо-синюю воду старые рогожи, ворошили ими неподвижную гладь. И вытаскивали обратно. Остроугольные чугунного цвета орехи цеплялись за рогожу, и ловцы собирали их тысячами. Было жарко. Пахло камышом, сочно блистали, точно лакированные, листья лопухов, и было приятно облегчать свою грудь радостным криком: - Пистери-и-и! И когда издали - с Косой Горы доносился к посёлку по Иртышу гулкий рёв парохода, Лёнька брал корзину с рогульками и бежал на пристань. Не столько занимала его торговля, сколь наблюдения над пробегающей мимо неизвестной жизнью. Выбегали на берег повара, весёлые матросы, господа в куцых пиджаках, как у поповского сына, и барыни с какими-то неестественными голосами. "Чимбары на выпуски носят, лешаки" - с завистью думал Лёнка. Сегодня пароход пришёл самый большой - "Андрей", белый, белый, как голова сахару, и столько же таящий в себе прелестей, как сахар. Два пистеря рогулек разобрали сразу, на донышке в одном немножко осталось. "На пароход пойду,- решил Лёнька,- вытурят, так пусть, а коли рогулек дать - может, и не вытурят". На нижней палубе он бывал уже не раз - изучил её достаточно. "На верх надо, сверху-то все на берег ушли". И Лёнька с пистерями в руках полез по железной лестнице вверх. Влез. В проходах никого не было. Лёньку с берега не видели - вылез он на борт, обращённый к Иртышу. - "Верно - никого нет,- проскользнуло у него в голове,- дураки с такого места в посёлок пошли". Лёнька уселся на скамейку, оглядел решётки, перила, пол. "Всё крашено, а у нас только ставни красят". Потом Лёнька повернулся и посмотрел в окно, у которого сидел: - Толсто. У нас в церкви таково нету. Заглянул в салон и удивился: - Вот, хаипы: столы-то каки? А зеркала! В салоне, у пианино, под цветами, сидела маленькая, бледная девочка, читавшая зелёную книжку. "Умная,- подумал Лёнька,- книжку читает, ни как те по берегу шляются. Пойду, може рогульки последние возьмёт". И, набравшись смелости, шагнул в коридор. С сильно бьющимся сердцем взялся он за стеклянную ручку двери: "Харю налупят али нет?" Бледная девочка оторвалась от книжки и с недоумением взглянула на веснушчатого белоголового мальчугана в синей дырявой рубашке, в коротких обмызганных штанишках с корзинками в руках. - Вам что? - спросила она. Лёнька почесал живот и, фыркнув, ответил: - А ничо. Так. - Кого же вам? - Никого. Рогулек, может, купишь? Девочка подошла ближе и заглянула в корзинку. - Какие нехорошие ягоды. - Сама ты ягода,- рассердился Лёнька,- не знаешь, так и молчи. Орехи, рогульки - а не ягоды. - Орехи-и... - протянула девочка,- у меня денег нет, мне мамочка не даёт. "Врёшь, поди",- подумал Лёнька, внимательно оглядывая её ещё раз. "Квёлая какая, будто репа мороженая". - А ты бы слямзила,- предложил он. - To-есть как? - Ну, попёрла, не понимаешь? - Ах, украсть? Нет, разве воровать можно! Грешно. - Маленьким воровать не грешно,- серьезно сообщил Лёнька,- у меня баушка так говорит. - Бабушка твоя ничего не понимает, она неучёная. Лёнька свистнул и уселся на стул. - Баушка знает, она зубы заговаривает, от лихоманки лечит... А ты "неучёная", брякнет тоже. А рогулек я так тебе дам, бери. - А как их брать? - Сейчас покажу. Лёнька взял со стола блестящий маленький ножичек и чугунное пресс-папье, наставил ножичек на орех и ударил. - На-а, трескай,- протянул он девочке извлечённое из рогульки беленькое ядрышко,- но, ладно? - Вкусно. - Баско? Ну я те ищо поколю, успевай в рот класть. Лёнька уселся на пол и стал усердно колоть рогульки. Девочка подумала немного и тоже села рядом с ним. Они мирно разговаривали: - Чо это? - мотнул головой Лёнька на пианино. - Пианино, музыка. - А кто играет? - Все. - Все. Ишь. И ты умеешь? - Умею. Лёнька с уважением поглядел на собеседницу. - Заливашь! Поиграй, айда. Девочка подбежала к пианино и взяла несколько аккордов. - Что? - Валынка! У нас молодяжник как заиграет на гармошках, даже в ушах пищит. У нас басче. А ты на гармошке не умешь? - На гармошке? Нет. - И гармошки нету? Чо таки вы за люди. Лёнька высморкался на пол и утёр унизанные ципками пальцы о портьеру. - У те мать-то богата? - спросил он у девочки. - Не знаю. - Ну! А коров много у вас? - Коров у нас нет. - Врешь, поди. А лошади есть? - Одна, папа на службу ездит. - Бедные, значит,- соболезнуя сказал Лёнька,- а пошто так живёте? А вы откуда? - Из города. - Ишь. Все из города. Ты чо рогульки-то не ешь? Девочка улыбнулась: - Я наелась, мне много мама запрещает есть. - Ничо, ешь, я и твоей маме поколю. Всем хватит. Ешь. - Ты почему такой грязный? - спросила девочка. - Я-то? Ничего не грязный... я раз десять в день купаюсь, кожа аж слупилась. - В ванне купаешься? - В Иртыше, а когда в Собачью Ямлу ходим с парнишками, только туда далеко: шесть вёрст. - Не боитесь? - А чо бояться? Это ночью боязно, тогда ведьмы бегают. - Разве у вас есть ведьмы? - с испугом на лице спросила девочка. - Сколь хош. - А ты видел? Лёньке не хотелось потерять авторитет, и он соврал: - Видел. - Когда? Расскажи,- девочка схватила его за рукав. - Ладно,- сказал Лёнька,- а ты мне ножик отдашь? - Какой? - А которым рогульки колем. - Он не мой, я бы отдала. - Не твой, дак я и так возьму. Не разбрасывайся. Лёнька сунул ножик за пазуху и стал рассказывать: - Лонись дедушка Калистрат да я на рыбалку поехали: переметы ставить. Осётер шёл, прямо беда, как бревно. Ладно. Напились мы с дедом чаю вечером и спать, а ночь мисячная, мисячная, будто днём. И видим мы, значит... - Ну! ну! - торопила девочка. - Видим мы, значит... Но договорить ему не дали: в дверь просунулась пышноволосая голова, и тонкий женский голос спросил: - Ты что здесь делаешь, Нора? - Разговариваю,- отвечала девочка. - С кем? Сердце у Лёньки сжалось, и он почувствовал пот на спине. - С ним, с мальчиком. Дама взглянула на Лёньку и закричала, как укушенная: - Кто тут? Мария Павловна! Мария Павловна! Вбежала другая женщина, помоложе. - Почему вы ребёнка одного оставили? Мария Павловна? - Я... я... на минуту... - растерялась Мария Павловна. "Всыпят мне",- подумал Лёнька, поддёргивая штаны. - Ты что тут? А? Что? Где капитан, зовите сюда капитана. - Рогульки... купите... - смущённо тряс для чего-то корзинку Лёнька,рогульки... - Я вот тебе дам рогульки!.. Вбежал капитан, полный густобровый человек с рыкающим, сердитым голосом: - Тебе что тут нужно? Зачем вполз? - Он отравлял мою дочь какой-то гадостью! - волновалась дама. - Нужно доктора, скорее. Доктор! Капитан развернулся и шлёпнул Лёньку по затылку. Корзинка у Лёньки выпала, выскочил из-за пазухи украденный ножичек, зазвеневший на полу, а сам Лёнька укатился под стол. - Господи! Он ещё и воришка. Ножичек украл,- кричала дама,- капитан! Капитан засуетился: - Я сейчас, ваше превосходительство. Дальше пошло совсем плохо... сбежался народ. Лёньку потащили из-под стола, он уцепился за скатерть, скатерть стащил, попадали со стола чашки, чайник. - Чертёнок,- шлёпал Лёньку капитан жилистой рукой,- не ползи, куда не надо, не ползи. - Дяденька, не буду... Не буду... - кричал Лёнька. Под смех матросов, пассажиров и казаков его выгнали по трапу на берег. Было ему стыдно, обидно, и сквозь слёзы, со злостью, орал он капитану: - Корзину отдай, толстопузая кикимора! Капитан погрозил шишковатым кулаком и выругался. * * * Больше Лёнька не бывает на пароходах. Когда к посёлку подходит пароход, Лёнька ложится на край яра, ест рогульки и бросает в воду скорлупы. Кружась, уплывают скорлупы. Река блестит, спину греет солнце, водой пахнет. С пронзительным рёвом пробегают белые, чистые, опрятные пароходы, наполненные иной, не Лёнькиной жизнью. "Откуда их лешак прёт?" - думает Лёнька.