Аннотация: Комедия в двух актах


---------------------------------------------


 Франсуаза Саган
 Сиреневое платье Валентины



 Действующие лица


 Валентина — дальняя родственница Мари
 Серж — сын Мари, художник
 Мари
 Лоранс — девушка Сержа
 Мэтр Флер — нотариус
 Оракул — мажордом
 Жан Лу — муж Валентины, кинематографист




 АКТ первый


  Номер в довольно дешевой гостинице две постели. Одна дверь выходит в коридор, другая — в соседнюю комнату. 


СЦЕНА ПЕРВАЯ

  Входят Серж и Валентина. Ему двадцать пять, ей тридцать семь лет. Он несет чемодан, Сделав два шага, она останавливается. 
 В а л е н т и н а  (весело). Но здесь прелестно!.. Какой вид!..
 С е р ж. На крыши.
 В а л е н т и н а. Крыши — это очень красиво. Они бывают синие, розовые… Париж отсюда похож на Рим. А вам не нравятся крыши?
 С е р ж. Конечно, нравятся. Как и набережные и лица. Как все, что хочется рисовать.
 В а л е н т и н а. Да, правда. Мари говорила мне, что вы художник.
 Вернее… хотели бы им быть.
 С е р ж. Вы правильно подметили: хотел бы.
 В а л е н т и н а. Согласитесь, как нелепо: десять лет я не видела своего любимого племянника, и все, о чем я могу его спросить: «Вы любите рисовать»?
 С е р ж. Почему «любимого»? Значит, у вас есть нелюбимые?
 В а л е н т и н а  (удивленно). Но…
 С е р ж. Разве кроме меня у вас есть еще племянники?
 В а л е н т и н а. Нет, но это не мешает мне вас любить.  (Смеется.) 
 С е р ж. Вам не мешает, а меня обязывает. Мне кажется, ваша кровать вот эта. Шкаф — вот. Когда моя мать вернется после своего ежедневного устрашающего визита к нотариусу, она поможет вам устроиться.
 В а л е н т и н а. Почему — устрашающего?
 С е р ж. Потому что она его запугивает до смерти. Что может поделать бедняга, если мой отец скончался, не приведя в порядок ни своих чувств, ни своих капиталов? Вы ее знаете лучше меня: каждое утро, как только она открывает глаза, у нее руки чешутся выцарапать глаза нотариусу.
 В а л е н т и н а. Я всегда ею восхищалась.
 С е р ж. Вы этим можете восхищаться?
 В а л е н т и н а (пока он говорит, достает из чемодана три цветка, ставит в стакан для полоскания зубов. Живо реагируя на его слова).
 Разумеется. Энергия восхитительная вещь. Я говорю об этом с полным незнанием дела. Хотя на протяжении всей моей жизни для меня это был огромный камень преткновения. Еще в школе: «недостаточно энергична. Не старается. Способна на большее». Потом на танцевальных вечерах мнение матерей: «могла бы добиться большего», И в конце концов, даже муж, в самом интимном — «способна на большее, не старается».  (Смеется.) Я вас шокирую.
 С е р ж. Не знаю.
 В а л е н т и н а. На всякий случай, извините, пожалуйста. Мне не удается… как бы сказать.., словом, есть в жизни вещи, над которыми смеюсь только я. Не то чтобы я улавливала какие-то подтексты, боже упаси, или ассоциации, смешные только для меня одной, но жизнь, в ее самых обычных проявлениях, часто мне кажется забавной и нелепой, в то время как другие этого совсем не находят. Не знаю, смогу ли я перемениться.
 С е р ж. Вы не хотите чего-нибудь выпить?
 В а л е н т и н а. А здесь можно заказать, чтобы принесли в номер?
 С е р ж. Нет. Но я могу сходить…
 В а л е н т и н а. Нет, нет. Ненавижу утруждать молодых людей.
 Насколько меня забавляет, когда вокруг меня суетится какой-нибудь старичок на террасе в Булонском лесу, на столько мне кажется недопустимым поднять с места молодого человека, одного из этих тяжеловесных мыслителей, полных дум, грозных замыслов, экстравагантных желаний. Вот он сидит, погрузившись в кресло, размышляя о жизни, воображая себе ее как, например, помещение, которое надо заполнить мебелью, или.., Я таких видела — сотни! У мужа, он продюсер. Кинематографисты! Ох, они!..
 С е р ж. Неподъемные.
 В а л е н т и н а. да. Я, наверно, слишком много говорю. А вы где спите?
 С е р ж. Там.  (Указывает на дверь в смежную комнату.) Тут же, за этой дверью. Если мама будет на вас нападать, сразу что-нибудь кидайте, туфлю, например… И я тут как тут.  (В первый раз улыбается.) Мне иногда удается нагнать на нее страху.
 В а л е н т и н а. На Мари?.. Вы меня удивляете! Мы вместе прожили пятнадцать лет, у тети Андре, словом, у нашей общей старенькой тети, о которой вы, конечно, слышали… да? Так я могла напугать Мари только.., в ее воображении.
 С е р ж. Как это?
 В а л е н т и н а. Понимаете, что касается лягушек, улиток, засунутых в чулки, привидений в ванной она была в сто раз сильнее меня. То есть, она была хладнокровнее, что ли… ей были непонятны мои страхи, вы улавливаете мою мысль? Я же, например, если мне каким-то чудом удавалось поймать ежа, тут же представляла себе, как Мари об него укалывается, пугается, и меня бросало в дрожь. Я не могла выдержать. Словом, я ставила себя на ее место.
 С е р ж. А теперь?
 В а л е н т и н а. А теперь у меня нет ежа, мой мальчик.  (Смеется.) 
 С е р ж. Так как же это все-таки — в воображении?
 В а л е н т и н а. Я рассказывала ей, какой ужас я испытывала, когда ставила себя на ее место, рассказывала ей о том страхе, который переживала за нее, о том, до какой степе ни она, в моем воображении, могла испугаться моего ежа. В реальной жизни она бы его просто схватила и выбросила в окно, но в конце концов я ее так убеждала, что она начинала чувствовать себя на моем месте — то есть, на своем. Боже мой, так о чем мы говорили?
 С е р ж. О ежах.
 В а л е н т и н а. Что за тема? Знаете, мой муж обожает темы. Он говорит, что я не знаю, что такое тема. Он говорит, что я не умею поддержать разговор. Но, в конце концов, поддерживать нужно того, кто сам не держится на ногах. Но! Но… Если разговор… или кто-нибудь другой… падает к вашим ногам — и бог свидетель, к моим падали часто, не будете же вы сразу ставить его на место, не так ли?
 Должно быть мгновение, передышка, когда разговор замирает, теряет силы, ловит ртом воздух и сердце разрывается от жалости.  (Заразительно смеется, Серж — тоже.) 
 С е р ж. Я вас представлял себе иной.
 В а л е н т и н а. Не верьте первому впечатлению, К счастью для вас или к несчастью, но я всегда! неизбежно! в конце концов становлюсь такой, какой меня хотят видеть.
 С е р ж. Это уже кое-что.
 В а л е н т и н а. Что ВЫ этим хотите сказать?
 С е р ж. Можно вообще никогда не стать не только таким, каким тебя хотят видеть другие, но даже самим собой.
 В а л е н т и н а  (смеясь). О!.. Самим собой!
 С е р ж. Что значит — о!.. самим собой!?
 В а л е н т и н а  (нежно). Ничего. В том-то и дело, что ничего не значит. Что может значить дыхание, лицо, неясная надежда, хорошо сидящее платье, что еще?.. В чем тут я сама…
  Входит Мари. Вид у нее решительный. Она снимает и бросает на диван очки, затем сумку и внезапно обнимает Валентину. 
 Мари…
 М а р и. Валентина, ты бледная. Откуда ты? Бедный Сержик, нотариус кошмар. Трус и болван словом, идиот. Хватается за голову обеими руками с фальшивыми манжетами— но ведь головы-то нет. Это не человек, одна видимость.
 На нем строгий костюм, говорит он — как будто умирает от усталости, он меня убивает. Я больше не могу, Валентина, сядь. А ты, Серж, незаметно удались.
 Нет, останься. Все равно, она тебе все расскажет. И бог знает, в каких словах. Ну, в общем, рассказывай…
 В а л е н т и н а  (испуганно). Что?
 М а р и. Ты знаешь — что. Что и на этот раз у твоего мужа очередная любовница. И что, как всегда, он попросил тебя на некоторое время уехать из дома. И что, как всегда, ты согласилась. Лишний раз прокатишься в Монте-Карло или на Балеары, с твоей обычной милой улыбкой. Не так?
 В а л е н т и н а. Ты думаешь, все так просто…
 М а р и. Все всегда — просто. С тобой. Это общеизвестно. Тогда почему ты заявляешься ко мне сюда, в эту жалкую гостиницу, в то время как я десять раз звала тебя в Рошфор, где по крайней мере приличный дом?
 В а л е н т и н а. Представь себе… Ты знаешь, как это бывает…
 Даниа, приятельница Жан Лу, сейчас у нас. Прекрасно.
 М а р и  (сардонически). Прекрасно.
 В а л е н т и н а. Жан Лу дал мне чек, понимаешь, очень мило, огромный: на гостиницу в Монте-Карло. Так вот, я чек поставила…
 М а р и. Ты чек ему оставила?..
 В а л е н т и н а. Да нет… Поставила. Поставила и проиграла. В железку у Белени, в день отъезда.
 М а р и. Ах, теперь ты еще и играешь! Ну, браво! Но, Валентина…
 В а л е н т и н а. Ничего мне не говори, я в отчаянии. Так глупо пошла ва-банк, Я позвонила к тебе в Рошфор. И попала на старую мадам Дюпэн, которая мне все и рассказала. Что у тебя есть шансы выручить наследство Юбера…
 М а р и. Жоржа.
 В а л е н т и н а. Бог знает почему, но мне всегда казалось, что твоего мужа звали Юбер. Словом, что ты продала Рошфор и наняла знаменитого адвоката Флера, что ты здесь. Словом…
 М а р и. Только ты всегда так говоришь «словом».
 В а л е н т и н а. Как говорю?
 М а р и. Никак! Ты всегда говорила: «словом», В конце концов, ты получила же мое письмо. В ожидании наследства Жоржа, а не Юбера никакого Юбера я никогда не знала — мы живем здесь, Серж, который вернулся из колоний три месяца назад, и, как ты видишь, — я, Твоя постель — вот. Оставайся с нами сколько захочешь, До тех пор, на пример, пока за тобой не приедет Жан Лу.
 В а л е н т и н а. О! На этот раз все кончено. Мне ему больше нечего сказать.
 М а р и. Так уж и нечего?.. Ну что ж, будем стариться вместе. Вместе росли, вместе будем стареть.
 В а л е н т и н а. Скажи откровенно, я вам не помешаю? Как у тебя с деньгами?
 М а р и. Не волнуйся. Если бы Жорж не пообещал той женщине, что все оставит ей… мы бы жили в «Рице», а не в этом отеле «Акрополь»!..
 «Акрополь», что за название…
 В а л е н т и н а. А я как раз говорила Сержу, что отсюда пре красный вид.
 М а р и. Вид… Если в жизни что и прекрасно, Валентина, так это то, что не снаружи, а внутри. В своем доме. То, чем ни с кем не надо делиться.
 Хотя, по правде сказать, стремление поделиться тебе всегда было присуще в высшей степени.
 С е р ж. Дорогая мама, у вас с каждым днем развиваются и такт и вкус.
 М а р и. Ты…
  Они меряют друг друга взглядами. 
 В а л е н т и н а  (быстро перебивая). Нет, ты понимаешь, Мари, ты подумаешь, что я.,. хм… притворяюсь, но меня, правда, скорее, забавляют эти увлечения Жан Лу.
 М а р и. У тебя всегда были странные забавы.
 В а л е н т и н а  (краснея). Я хочу сказать… Словом, скорее, должно было быть наоборот… Потому что, знаешь, я тебе скажу, поверь мне, я, правда, лучше его, физически, во вся ком случае. Понимаешь, он начинает сдавать, и пить надо бы ему меньше, словом, мы как бы меняемся местами.
 М а р и  (потрясена). Неужели?
 В а л е н т и н а. Разумеется, в нем больше жизненной силы, больше постой, как это он называет? — уменья жить. Именно, уменья жить. Словом, он говорит, что жизнь сочный плод, в который надо вгрызаться… а вместо этого только и делает, что ходит по зубным врачам. Словом, не могу же я на него сердиться за то, что он перепутал наши роли.
 М а р и. Прекрасно. А у тебя никогда не возникало желания забрать себе его роль?
 В а л е н т и н а  (удивленно). Изменять ему? Боже мой, нет, конечно. Ты же знаешь, я его очень люблю.
 Мари  (передразнивая). «Я его очень люблю», С е р ж. Почему все-таки вы не хотите поменяться ролями? Вы думаете, в любом случае пьеса будет сыграна?
 В а л е н т и н а. А вы так не думаете?
 Серж. Нет.
  Она заинтересованно смотрят друг на друга. 
 М а р и. Ох, как многозначительно и сколько туману! Прекратите! Имей в виду, что для Сержа жизнь — сплошная трагедия. Нам не до веселья, каждый день на повестке дня критика моих взглядов. Скоро дойдет очередь и до тебя.
 Увидишь. И узнаешь, какая на нас лежит ответственность. О! Молодое поколение шутить не любит. Кто подписывал Мюнхенские соглашения? Я! Кто не помешал истреблению миллионов людей на войне? Я! Кто развязал войну в Алжире? Я!
 С е р ж. Не берите все на себя — ночью глаз не сомкнете.
 М а р и. Я сплю хорошо.
  Серж хочет что-то сказать, но затем, пожав плечами, уходит из комнаты. 
 В а л е н т и н а. Ты его обидела.
 М а р и. Надулся — пройдет.
 В а л е н т и н а. Какая у тебя была необходимость посвящать его в мою личную жизнь? Все-таки это мой племянник, и мне бы не хотелось…
 М а р и. Боишься, что «твой племянник» не будет испытывать к тебе должного уважения?
 В а л е н т и н а. Во всяком случае, мне бы не хотелось, что бы он испытывал ко мне чувство жалости...
 М а р и. Это еще почему?
 В а л е н т и н а  (удивленно). Потому что он мальчик.
  Пауза. 
 М а р и. Ты не изменилась.
 В а л е н т и н а  (развешивает свои платья, оборачивается). В каком отношении?
 М а р и. «Мальчик»! Еще в двенадцать лет… Что ты до сих пор продолжаешь в них находить?
 В а л е н т и н а. Ну как же… привлекательность.
 М а р и. Как я раньше не догадалась. Есть люди, всю жизнь которых можно выразить в нескольких расплывчатых словах. Для тебя что ценно: привлекательность, тюльпаны, балконы, развлечения, лень.
 В а л е н т и н а  (живо), Ну нет, извини, пожалуйста. Я ни когда не была ленивой. Что хочешь, только не это.  (Начинает раскладывать вещи быстрее.) 
 М а р и  (сидя). Шляпки… Кстати, не укладывай их на мои чулки, мне завтра придется их перекладывать. Нет, и туфли я тоже завтра надену.
 В а л е н т и н а. Прости меня, я никогда не умела наводить порядок.
 М а р и. Да, «лень»— неточное слово. Чувствую я, что пока не вытряхну из нотариуса своих денег, придется терпеть, стиснув зубы.  (Помогает Валентине.) 
 В а л е н т и н а. Ты права, так удобнее.
 М а р и. Да?  (Смеется.) 
 В а л е н т и н а. А чем Серж занимается?
 М а р и. Рисует для рекламы. Разумеется, он хотел бы быть Ван Гогом, ты заметила, какой у него зловещий вид?
 В а л е н т и н а  (перестав раскладывать, садится на кровать и смотрит, как Мари распаковывает ее вещи). Я его понимаю. Я тоже хотела бы быть Ван Гогом. Или Вагнером.
 М а р и. Почему?
 В а л е н т и н а. Не знаю. Наверно, потому, что они создавали красоту и притом своими собственными десятью пальцами.  (Рассматривает свои изящные руки.) 
 М а р и  (останавливается перед ней с руками, полными вещей). Мне иногда кажется, что ты надо мной смеешься.  (Посмотрев на недоумевающую Валентину, отходит к шкафу.) 
 В а л е н т и на  (задумчиво). Ты говорила о тюльпанах… Знаешь, сейчас выводят удивительные сорта. У моего торговца цветами, то есть, бывшего торговца, часто бывают светло-голубые, восхитительные, В день отъезда я как раз хотела их купить. Но у меня было слишком много вещей. Такая жалость!
 Тебе бы они очень понравились, М а р и  (стараясь держать себя в руках). Скажи мне, Валентина. Помимо того, что твой муж тебя выставил, что ты проиграла миллион в железку и что твой цветочник выращивает голубые тюльпаны, неужели за два года в твоей жизни больше ничего не произошло?
 В а л е н т и н а. Я знаю, я не умею рассказывать. Но, по существу, ведь и ты тоже не умеешь.
 М а р и. А! Я не умею?
 В а л е н т и н а. Боже мой, ну конечно, нет. Я не знаю, на пример, тяжело ли ты перенесла смерть Юбера — прости, Жоржа, я не знаю, волнует ли тебя, как складывается жизнь у твоего сына, я не знаю, можно ли опротестовать завещание твоего мужа, что из себя представляет в деловом смысле твой нотариус, как ты себя сейчас чувствуешь, ведь ты уже восемь лет страдаешь печенью, удалось ли тебе выгодно продать Рошфор, можешь ли ты..
 М а р и  (кричит). Перестань! Что на тебя нашло?
 В а л е н т и н а. Мне надоело, что все требуют, чтобы я разговаривала серьезно.  (Отворачивается.) 
 М а р и. Валентина! Валентина, у тебя слезы на глазах.
 В а л е н т и н а. Да нет, да нет.
 М а р и. Валентина… Валентиночка, родная, не плачь. Тебе будет очень хорошо с нами, уверяю тебя. Я так рада, что ты к нам приехала, Валентина.., Валентина, я тебя чем-нибудь огорчила?
  Входит С е р ж с рисунком в руках. 
 С е р ж. Что происходит? Ты больше не кричишь?
 М а р и. Нет.
 С е р ж. Ну и ну…  (Останавливается рядом с Валентиной, стоя щей к нему спиной.) Разумеется, это ты ее обидела?
 М а р и. Разумеется. И Мюнхенские соглашения — тоже я.
 С е р ж  (Валентине). Мадам,..
 М а р и. Она тебе тетя. Или почти.
 С е р ж. Не называть же мне ее «тетей», В ее возрасте.
 М а р и. Зови ее как хочешь, хоть «мадам Валентина», но утешь ее. Я не могу, чтобы она плакала. Пойду куплю чего-нибудь на обед.  (Уходит.) 
  Серж становится на колени перед Валентиной, затем, не зная что делать, в нерешительности встает. 
 С е р ж. Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь? Я понимаю. Ничего удивительного: утешить вообще никогда никого нельзя. Обрадовать, развеселить, понять — и то невероятно трудно. Но когда рядом плачет почти незнакомый человек..,
 В а л е н т и н а. Я очень сожалею, это —нервы.
 С е р ж. Ну и что, что нервы? Что может быть важнее нервов? А мы на них столько наваливаем.  (Улыбаясь.) Ритм со временной жизни, недопустимый уровень шума, погоня за часовыми стрелками, перегрузки, загрязненность парижского воздуха, автомобильные гудки.
  Валентина начинает смеяться, и он тоже. 
 В а л е н т и н а. Обожаю избитые фразы. А еще какие вы знаете?
 С е р ж  (радостно). Вот, пожалуйста: нависшая угроза, потеря понятия о человечности, гигантские скачки науки, сделка с совестью, стирание граней, потеря корней…
 В а л е н т и н а. Эта мне больше всего нравится. Не дадите мне носовой платок? Они где-то там, ваша мама положила их на место.
 С е р ж. Ну, тогда не найти… Возьмите мой, хотя он грязный.
 В а л е н т и н а. Правда.  (Сморкается.) Как это у людей могут быть всегда чистые носовые платки?
 С е р ж. Они не плачут.
 В а л е н т и н а. Значит, вы тоже плачете?
 С е р ж. Нет, нет. У меня просто насморк. Посмотрите, кстати, какой я забавный сделал рисунок для ингалятора. Правда, мило? И кроме того, это заказ.
 В а л е н т и н а. Очень мило. Прекрасная мысль, сейчас весь Париж простужен.  (Поворачивает рисунок, рассматривая его с разных сторон.) 
 С е р ж. Почему вы плакали?
 В а л е н т и н а. О! Я… даже не знаю. Мне кажется, мне вдруг показалось, что ваша мама права.
 С е р ж. В чем?
 В а л е н т и н а. В отношении моей жизни, истории с моим мужем, во всем этом. Я, конечно, не должна мириться, мне надо что-то делать. Мне все говорят.
 С е р ж. А вы от этого страдаете? Я имею в виду оттого, что он… так себя ведет.
 В а л е н т и н а. Откровенно говоря, я не знаю. Бесспорно, я его очень люблю, но я не понимаю, как это можно… Вы знаете, мы женаты очень давно, у него очень трезвый взгляд на вещи, в то время как я, словом…
 С е р ж  (смеется). Словом.., Я считаю, что когда люди больше не любят друг друга и ничего не могут друг другу дать, надо расставаться.
 В а л е н т и н а. Но, говорю вам, я его люблю. А потом, что можно давать друг другу?
 С е р ж. Доверие, теплоту, искренность.
 В а л е н т и н а. Но я ему очень доверяю, он очень приятный человек, и мы друг другу не лжем.
 С е р ж. Я говорю о вещах более серьезных.
 В а л е н т и н а. Я это чувствую. Мне всегда трудно найти с людьми общий язык. А вам?
 С е р ж. За редким исключением. Землю в основном населяют изворотливые болтуны, которые пользуются словами, как разменными монетами, о которых они заранее знают, что они фальшивые.
 В а л е в т и н а. Мне совершенно необходимо привести себя в порядок…
 Боже мой, как я выгляжу!  (Тщательно пудрится перед зеркалом, задумчиво.) Вы понимаете, я лично всегда склонна находить всех людей очаровательными.
 С е р ж. Это зависит от того, чего вы от них ожидаете. Если вы цените ум, смелость или искренность, то таких немного.
 В а л е н т и н а. Но очень много мягких, знаете, и нежных в глубине души, но с ними плохо обращаются.
 С е р ж. Тогда они начинают всего бояться и становятся такими же орангутанами, как и все остальные.
 В а л е н т и н а. Орангутанами или орангутангами?
  Входит М а р и, у нее в руках корзинка. 
 М а р и. Тебе, кажется, лучше. Вы говорите об обезьянах?
 В а л е н т и н а. Да. В орангутанге есть на конце "г" или нет?
 М а р и. Понятия не имею. Единственное, что я знаю, это что один из них мой нотариус. Внизу мне передали записку. Я должна быть завтра у него чуть не на рассвете! За стол! Принеси стол, Серж.
  Серж уходит. 
 Мы едим на его святом рабочем месте, Я купила печеночный паштет и курицу… Как ты, не против?
 В а л е н т и н а. Обожаю. И ужасно хочу есть.
 М а р и. Для разнообразия поешь не так, как дома. Киношники и богема едят только несъедобные вещи семгу, икру, бифштексы. Только кое-где в старых ресторанах да в простом народе еще понимают толк в настоящей еде. Наваристый суп, куриное жаркое. Вот поймешь, когда мы пере едем на улицу Бак.
 С е р ж  (возвращаясь). На улицу Бак?
 М а р и. Да, я вам еще не успела сказать. Я сняла квартиру на улице Бак. Роскошную. Восемь комнат, дайте только выиграть этот проклятый процесс…
  Они садятся за стол. 
 С е р ж. А если не выиграешь?
 М а р и. Ты что, шутишь? Ты что же думаешь, нам всю жизнь жить в отеле «Акрополь»? Нет и нет, мой мальчик. Положись на свою мать: я проиграла войну в сороковом году, я проиграла кампанию в Северной Африке, но проиграть процесс против любовницы твоего отца я просто не имею права. Восемь комнат, сплошной полумрак. Никакого вида, боже сохрани. Широкие окна, кислород, поездки за город — оставим это парижанам. Мы будем жить в Париже, как в Рошфоре, — по-бальзаковски. В сумерках и в тишине. В крайнем случае беседовать. Надеюсь, ты не любишь телевизор, Валентина?
 В а л е н т и н а  (рассеянно). Телевизор?
 М а р и. Она даже не знает, что это такое. Превосходно.
 В а л е н т и н а. Чудесно. Мы будем носить шелковые платья мышиного цвета, никогда не будем знать, какой сегодня день, а когда мы умрем, через два месяца нас найдут соседи. Боюсь только, что такой образ жизни не слишком подходит для молодого человека.
 С е р ж. В настоящий момент у нас осталось три франка и один шанс из десяти получить наследство. Мне пока рано впадать в панику.
 М а р и. Серж заведет себе спортивную машину, если захочет, и будет болтаться по ночным кабаре, если захочет. Будет жить в духе времени, если этот дух ему приятен.  (Усмехается.) Впрочем, мой мальчик, скорее, склонен к созерцательному образу жизни.
 В а л е н т и н а. А если он женится?
 М а р и. Поселится в новостройке, будет читать отвратительные вульгарные газеты, сменит спортивную машину на семейный «Пежо». По воскресеньям будет приезжать к нам с детьми есть фазана с шампиньонами. Для разнообразия.
 С е р ж. Но я стану королем рекламы. Весь Париж будет оклеен моими афишами, и у моей жены будет светлая норка.
 В а л е н т и н а. Темная. Сейчас больше носят темные.
 С е р ж. Она этого не будет знать, Я ей скажу, что вы — со странностями. Я ей скажу: «Знаешь, Валентина была такая красивая».
  Она ему улыбается. 
 М а р и. Вы витаете в облаках. А я говорю, как будет на самом деле.
  Занавес 


СЦЕНА ВТОРАЯ

  Та же декорация. В а л е н т и н а сидит за столом спиной к зрительному залу и что-то делает. Входит С е р ж. 
 С е р ж. Что вы делаете?
 В а л е н т и н а  (вздрогнув). Ничего, ничего, так — забавляюсь.
 С е р ж. А что вас забавляет?  (Идет к столу.) 
  Она встает. 
 В а л е н т и н а. Это не очень интеллектуально, это переводные картинки. Я всегда их обожала, но дома никогда не переснимала. Стеснялась горничной.
 С е р ж. Они все сдвинуты.
 В а л е н т и н а. Потому что вы вошли и меня испугали. Малейшее неверное движение — и все испорчено.
 С е р ж. Простите меня.
 В а л е н т и н а  (сухо). Пустое, но в следующий раз, будьте добры, не входите без стука.  (Поворачивается к нему спиной и садится.) 
 С е р ж  (поражен ее реакцией). У вас странные увлечения.
 В а л е н т и н а. Возможны два варианта, мой мальчик. Или я восклицаю:
 «Как это глупо, не правда ли, в моем возрасте?» и жеманничаю и так далее, или я упрекаю вас в том, что из-за вас все испортила — что как раз соответствует тому, что в действительности я чувствую.
 С е р ж. Согласен. Но разрешите все-таки задать вам один вопрос?
 В а л е н т и н а. Какой?
 С е р ж. Когда в последний раз вы переснимали переводные картинки?
 В а л е н т и н а. В последний? Разумеется, в Монте-Карло, полгода назад.
 С е р ж. И за такой короткий срок вы совсем разучились?  (Склоняется над ее плечом.) 
 В а л е н т и н а. Не ехидничайте. Это вам не к лицу.
 С е р ж. А что мне к лицу?
 В а л е н т и н а. Быть молодым человеком, который страдает от того, что не может писать картины, что не может разрешить одним махом все мировые проблемы и так далее и тому подобное. На худой конец, даже быть влюбленным в меня.
 С е р ж. За две недели я не нашел на это времени. Пожалуйста, не сердитесь.
 В а л е н т и н а. Напрасно просите.  (Смеется.) 
 С е р ж. Если уж быть откровенным до конца, пока мама бегала от нотариуса к нотариусу, я приобрел приятную привычку· принимать здесь, в ее отсутствие, одну молодую особу. К ней ходить я не могу, а приглашать куда-нибудь, при моих финансах…
 В а л е н т и н а. Боже мой… я вам мешаю?
 С е р ж. Нет, нет! Просто я хотел вас предупредить, так как она с минуты на минуту должна прийти.
 В а л е н т и н а. Но вы же закроете дверь?
 С е р ж. Разумеется. Но я боялся, как бы вам вдруг не захотелось взглянуть на мои эскизы — или попросить носовой платок.
 В а л е н т и н а. Вы будете с ней…
 С е р ж. Это не исключено.
 В а л е н т и н а. Что ж…  (Пауза.) Вы хоть сложили свои бумаги и рисунки? Вы не можете себе представить, как на некоторых женщин неприятно действует беспорядок у любовника.
 С е р ж. Она сама наводит порядок.
 В а л е н т и н а. Ну, тогда она из другой половины.
 С е р ж. Половины чего?
 В а л е н т и н а. Женщин. Вот.  (Показывает бумагу.) Этот прекрасно вышел. Только барашек горбатенький.
 С е р ж. Да. И пастух без ноги. Но вообще невероятный прогресс.
 В а л е н т и н а. А как вы думаете, она не согласилась бы на вести порядок еще и здесь? Я тут со своими вещами..,
 С е р ж  (сухо обрывая). Не думаю.
 В а л е н т и н а. Она прибирает только ради любви?
 С е р ж. Нет. Ради чистоты.
 В а л е н т и н а. Хорошо, хорошо. Я сама приберу.
  Он ходит по комнате из угла в угол. 
 Послушайте, Сержик, что вы мечетесь? Займитесь пока вашими эскизами.
 Или мне вас подержать за руку? Что вы нервничаете?  (Смеется.) 
 С е р ж. Мужчина всегда нервничает, когда ждет любимую женщину, разве нет?
 В а л е н т и н а. А вы ее любите?
 С е р ж. Думаю, что люблю.
 В а л е н т и н а  (нежно). Значит, вы счастливый человек, Очень счастливый. Что может быть необыкновенней, чем ждать любимого человека, Я уже полгода этого не испытывала.
 С е р ж. Полгода, с Монте-Карло?
 В а л е н т и н а. Вы путаете с переводными картинками.
 С е р ж. Правда. Простите меня.
  Они смотрят друг на друга. Стук в дверь. Входит Л о р а н с, хорошенькая студенточка двадцати лет. 
 Л о р а н с… Разрешите представить вам Лоранс Дессо. Моя тетя Валентина.
 В а л е н т и н а. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
 Л о р а н с. Я…
 В а л е н т и н а. Не надолго. На минутку. Серж мне столько говорил о вас. Я сгорала от желания познакомиться с вами. Впрочем, я должна срочно уйти, я оставляю на вас дом, я наведу порядок, когда вернусь. Серж, будьте добры, если Мари вернется раньше меня, скажите ей, что я скоро вернусь, я пошла за тюльпанами. Где мое пальто? Спасибо. до свиданья, мадемуазель.
  (Очень быстро выходит  ,)
  Удивленный Серж закрывает за ней дверь. 
 Л о р а н с. Твоя тетя Валентина очень милая.
 С е р ж. Да, но действует на нервы. Вроде бы витает в облаках, но иногда выпускает коготки и может глаза выцарапать. Она очень красивая, правда?
 Л о р а н с  (рассеянно). да, да. В романтическом духе. Ты сегодня писал?
 С е р ж. Нет, я работал.
 Л о р а н с. Ты же мне обещал… Убиваешь время на свои жуткие эскизы, растрачиваешь себя впустую, живешь в разладе с самим собой.
  Серж не отвечает. 
 Я знаю, тебе нужно зарабатывать на жизнь, но ты должен заниматься не только этим. Будни существуют, я согласна, но есть еще свое внутреннее "я". Ты способен на большее. Серж, ты меня слушаешь?
 С е р ж  (стоя спиной). Я тебя слушаю.
 Л о р а н с. Ты никогда не узнаешь, что такое подлинное счастье, если не уйдешь с головой в работу, и ты это пре красно понимаешь. Сколько времени ты, кроме зубной пасты, ничего не рисуешь?
 С е р ж  (угрюмо). Кажется, месяца два.
 Л о р а н с. Серж, ты несчастен, и я не могу это выносить.
 С е р ж. Я не несчастен.
 Л о р а н с. Несчастен. Я тебя знаю, может быть, лучше, чем ты сам.
 С е р ж. Какая фраза!
 Л о р а н с. Это не фраза, я не могу не думать о тебе. О том, что ты делаешь. О том, к чему ты стремишься. Когда мы будем жить вместе, я не потерплю в тебе этой пустоты, этого щемящего чувства, похожего на стыд.
 С е р ж. Мне нечего стыдиться. У меня нет таланта, вот и все.
 Л о р а н с. Рид говорит, что есть. Малиро говорит, что есть. Они-то в этом разбираются?
 С е р ж. Они ни в чем не разбираются. Ты ни в чем не разбираешься; и я тоже не разбираюсь ни в чем. Мне в конце концов осточертела ваша уверенность во всем, ваши убеждения, ваши мыслишки о живописи, литературе и всем прочем.
 Ваши сборища у Рида, например, где все говорят одновременно. Мне кажется, будто я засовываю голову в улей. Я там теряюсь.
 Л о р а н с. два месяца назад ты так не думал. Тогда для тебя Рид был все.
 С е р ж  (выходя из себя). Пойми меня, Лоранс, умоляю тебя. Пойми меня, я ничего не знаю. Ничего. Кроме того, что ты любишь меня, и я люблю тебя, и ты желаешь мне добра. Это первое. А когда ты сдашь свои экзамены, когда я буду достаточно зарабатывать, когда моя мать переедет с Валентиной на улицу Бак, мы поженимся. Это второе.
 Л о р а н с, На улицу Бак?
 С е р ж. да. Если с процессом выгорит.  (Мечтательно.) Они будут носить шелковые платья мышиного цвета, бродить в полумраке из комнаты в комнату, а Валентина, накинув шаль на плечи, будет расставлять по вазам цветы. А мы, мы будем жить.
 Л о р а н с. Что ты несешь?
 С е р ж. Ничего. Иди ко мне. Ты нужна мне.  (Хочет увлечь ее в соседнюю комнату). 
 Л о р а н с. Я тебе только для этого и нужна.
 С е р ж. Неправда. А если бы и правда? Это уже очень много.
 Л о р а н с. Не для меня, О, Серж, ты мечтаешь, ты живешь как во сне, ты ускользаешь из рук. Что тебя в жизни интересует?
 С е р ж. Я — молодой эгоист. А ты не знала?
 Л о р а н с. Неправда. Ты во что-то веришь. Я видела, как ты час стоял перед Боттичелли, видела, как ты ударил одного типа, обозвавшего негра черномазым, и знаю, как ты бываешь нежен со мной.
 С е р ж. Ты видела, как я мечтаю, дерусь и ласкаю… И на этом основании ты мне доверяешь?
 Л о р а н с. Я ухожу. Я приду в другой раз.  (Уходит.) 
  Серж делает два-три шага по комнате. На цыпочках входит В а л е н т и н а. 
 С е р ж. Купили тюльпаны?
 В а л е н т и н а  (вздрагивает). Ах! Как вы меня испугали. Я думала, вы у себя.
 С е р ж. Нет.
 В а л е н т и н а. Со мной произошла странная история, которая, правда, случается со мной довольно часто. Как только я вышла на улицу, у меня закружилась голова, да… Серая улица и силуэты пешеходов, спешащих в разные стороны, машины, пронзительное ощущение того, будто все это однажды уже было… Мне надо пройти двадцать шагов и подождать такси, я беззащитна, одна, и при мысли, что эта улица меня втянет в себя, в свой климат, в свою геометрию, что я безоружна под ее цепким взглядом.., Я не смогла. Я сумасшедшая.
 С е р ж. Нет. Мне сейчас тоже невыносима мысль, что нужно куда-то выходить.
 В а л е н т и н а. Это — погода, может быть?
 С е р ж. Нет. Это наваждение отеля «Акрополь». Из него не вырваться.
 Только сильные духом — мама, Лоранс — еще могут свободно передвигаться.
 Надеюсь, что у вас большой запас переводных картинок… Я шучу, Валентина.
 В а л е н т и н а. Ваша приятельница уже ушла?
 С е р ж. да. Я глупо себя вел с ней, был груб, непонятно за чем.
 В а л е н т и н а. Словом, вы остались без приятельницы, а я — без тюльпанов.
 С е р ж. Если еще и моя мать вернется без наследства…  (Смеется.) 
 В а л е н т и н а. Что вы тогда будете делать?
 С е р ж. Продолжать работать, дорогая тетя, но засучив рукава. Я обеспечу вам существование скромное, но безбедное.
 В а л е н т и н а. А если все удастся?
 С е р ж. Если получим наследство? Тогда два варианта. Или я займусь живописью в большой светлой комнате, правда освещенной неоном, на улице Бак.
 Или куплю спортивную машину и займусь рекламой. Что вы на это скажете?
 В а л е н т и н а. Боже мой, по-моему, все просто. Если у вас есть талант — пишите. Если нет — мечтайте о живописи. Мечтаю же я о том, что я пианистка.
 С е р ж. Пианистка?
 В а л е н т и н а. Да, да. У меня было прелестное туше.
 С е р ж. И ваш брак сгубил вашу карьеру?
 В а л е н т и н а. Да. Почему вы всегда иронизируете надо мной?
 С е р ж. Потому что ваша простота, вернее, ваша манера все упрощать меня возмущает.
 В а л е н т и н а. Потому что вы не знаете, что такое фривольность.
 Настоящая.
 Серж подходит к Валентине и внезапно целует ее.
 С е р ж. Это — фривольность?
 В а л е н т и н а. Нет. Вы не должны были этого делать. Вы мой племянник.
 С е р ж. Вы только дальняя родственница моей матери. И мы живем уже две недели под одной крышей.  (Пауза.) Вы на меня сердитесь?
 В а л е н т и н а. Нет. Какие у вас жаркие губы, какое прекрасное лицо!..  (Берет его за подбородок.) Какая красивая линия подбородка! Нет, больше этого не делайте. Никогда.  (Отходит от него.) 
 С е р ж. Переводные картинки лучше? Поэтичней? С ними вы больше в образе?
 В а л е н т и н а. Я ненавижу, когда меня заставляют что-нибудь делать насильно. Я вас боюсь.
 С е р ж. Меня?
 В а л е н т и н а. да. Я чувствую, что у вас полно задних мыслей и теорий, вы все осложняете. Мне кажется, что у вас в голове весь день свистит кипящий чайник. Это утомительно.
 С е р ж. А ваш муж тоже свистит?
 В а л е н т и н а  (смеясь). Слава богу, нет. Только когда спит.
  Оба весело смеются. 
 С е р ж. Удивительно. Когда я вас сейчас поцеловал, у меня было впечатление… какое бывает, когда на кого-нибудь нечаянно натолкнешься.., и на мгновение я ощутил себя неловким, и неумелым, и невероятно юным, таким, каким я себя уже забыл, и вдруг мне показалось, что это и при знак, и необходимое условие счастья… ощущение, что идешь на невероятный риск.
 В а л е н т и н а  (мягко). Вы слишком много говорите.
  Входит М а р и. Становится в театральную позу. Измеряет их взглядами и садится. 
 Мари… что случилось?
 М а р и. Случилось то, что этот безумный нотариус сделал мне предложение. В моем возрасте… то есть, я хочу сказать, в его! Что происходит? Я нанимаю человека, получившего специальное образование, чтобы он выиграл мне процесс в пятьдесят миллионов. И он не находит лучшего сюжета для разговоров со мной, чем свое одиночество. Теплота моего присутствия. Моя энергия. Короче, мои прекрасные глаза. Ну что тебе об этом сказать: меня с души воротит.
 В а л е н т и н а. Но это прелестно…
 М а р и. Ну нет! Вовсе не прелестно и не мило. Все это пустая болтовня.
 Я умоляю тебя, прекрати. А ты, Серж, принимаешь как должное, что твоя мать поставлена в такое положение?
 С е р ж. Боже мой, мама, если он таким образом хочет иску пить…
 М а р и  (в ярости). Что искупить? Ты что же думаешь, я ходила на деловые свидания к нему в спальню?
 С е р ж  (серьезно). Я никогда бы не смог предположить…
 М а р и. Нет, лучше замолчи. А суд — завтра. Знаешь, что он мне сказал:
 «В худшем случае вы проиграете процесс, но выиграете семейный очаг».
 Представляешь себе?! Я при ехала из Рошфора, чтобы выйти замуж за нотариуса?
 Да еще нотариуса без денег…
 С е р ж. Что хуже всего…
 М а р и. Мой муж убегает из дому с балеринкой, как в плохих романах пишет смехотворное завещание, из-за которого я вынуждена ехать сюда, таскаться по конторам и юристам. И вы хотите, чтобы я снова вышла замуж?!..
 Ну нет!
 В а л е н т и н а. А каков он из себя?
 М а р и. Это еще при чем?
 В а л е н т и н а. Да не волнуйся так, никто тебя на заставляет сказать ему «да».
 М а р и. Только этого не хватало! Нет, пойми, часами говоришь с человеком о важном деле, и вдруг он делает тебе предложение: человек, которому ты полностью доверяешь! Это выше моих сил. Дайте мне что-нибудь выпить. Джин в третьей коробке для шляп Валентины. Достань, Серж.
  Серж достает. 
 В а л е н т и н а. Мари… Неужели ты будешь пить джин?
 М а р и. А почему бы и нет?
 В а л е н т и н а. Не знаю. Тогда положи ломтик лимона, не много сахару.
 М а р и. И еще добавить настоя из ромашки. Спасибо, Серж. Мне уже лучше.  (Пьет.) 
  Серж и Валентина смотрят на нее. 
 Несмотря на этот инцидент, я заказала ковры для гости ной. И шторы.
 Надеюсь, они вам понравятся. А вы что делали?
 С е р ж. Немного работал, а Валентина переснимала переводные картинки.
 М а р и. Переводные картинки… Прекрасно!  (Пьет.) 
 С е р ж. Приходила Лоранс.
 М а р и. Да, правда, ты же тоже хочешь жениться. Странные люди мужчины.
 От Жан Лу ничего не слышно?
 В а л е н т и н а. Нет. Ты знаешь, он, наверно, ищет меня в Монте-Карло. Боюсь, как бы он не стал волноваться. Я хотела съездить за тюльпанами, помнишь, я тебе говорила, и…
 М а р и. Какими еще тюльпанами?..
 В а л е н т и н а. Голубыми.
 М а р и. Ах голубыми. Прекрасно!  (Пьет.) Ну и что? Они увяли?
 В а л е н т и н а. Нет. Я уже объясняла Сержу, что как только вышла на улицу, меня охватило смятение, вроде анти клаустрофобии.
 М а р и. Ну и что?
 В а л е н т и н а. Я никуда не поехала.
  Пауза. Мари бессмысленным взглядом обводит комнату и закрывает глаза. 
 М а р и. Вы меня сведете с ума.
 В а л е н т и н а. Вот любопытно, как самые обычные дела, взять даже один день, кажутся со стороны нелепыми. Я читала, что на этом строится какая-то новая школа в литературе.
 С е р ж. Не совсем. Если быть точным, цель ее в описании чисто физических сторон предметов и абсурдности…
 М а р и. Будьте так добры. Ступайте со своими разговорами в комнату.
 Сержа. Мне лучше пить в одиночестве.
 С е р ж. Мне не нравится, что ты пьешь.
 М а р и. И зря. Это прелестно, как сказала бы Валентина.
 В а л е н т и н а. Однажды мы отмечали день рождения одного русского, друга Жан Лу. Он заставил меня произносить тосты. Боже, какая была ночь!
 М а р и. И что же вы делали?
 В а л е н т и н а. Да ничего. Утром он проводил меня домой.
 М а р и. А Жан Лу?
 В а л е н т и н а. Ты знаешь, он встает рано, уже в ресторане он наполовину спал. Так что к утру…  (Смеется.) 
 М а р и. Пью за твоего русского. Пью за твою невесту, Серж, за твоего мужа, Валентина, и за моего нотариуса. Пью за всех тех, кто любезно соглашается плыть вместе с нами по житейскому морю. Выражаю им мое восхищение. И сочувствие. Который час? Около пяти. Мне нужно звонить адвокату. Серж, помоги мне встать.
 С е р ж. Может быть, ты хочешь, чтобы я?..
 М а р и. Проводил меня? Благодарю покорно. Что я, первый раз в жизни пью джин, мой мальчик?  (С достоинством вы ходит.) 
 В а л е н т и н а. Давно она так пьет?
 С е р ж. Лет десять. Но очень редко.
 В а л е н т и н а. Какое безумие… чистый джин! Это очень вредно для печени.
 С е р ж. Не вреднее водки, замечу вам.
 В а л е н т и н а. Да, но водка…  (Жестом выражает, какое это райское блаженство.) 
 С е р ж. В самом деле?
  Валентина начинает смеяться и кладет ему руки на плечи. 
 В а л е н т и н а. Какой вы несчастный. Ваша мама любит джин, тетя водку, а невеста, наверно, виски. И на все это вы должны зарабатывать своими эскизами… Бедняга, бедняга… Он и не пьет, он и не пишет картин…
 С е р ж  (хватает ее за руку). Замолчите.
 В а л е н т и н а. Почему? Потому что я вас обижаю? Но вы нагоняете на меня скуку, дорогой племянник. Никакого полета фантазии. Вы не можете дотянуться ни до живописи, ни до матери, ни до меня… Стараетесь, как из детских кубиков, сложить свой душевный мирок. Справа сверху — разбитые мечты об успехе. Слева — честный труд. В цент ре — девушка, которую, ему кажется, он любит, — это ваши слова. Внизу — мы целуем свою тетю — это мимолетные искушения. И там и сям — «все другие виноваты». Ах! Разве не скука?
 С е р ж. А у вас самой — какие кубики? В центре — муж, выставляющий вас из дому по малейшему поводу. Вверху — нет детей. Слева и справа — дешевые причуды, джентльменский набор девочки, переросшей свой возраст, но не повзрослевшей. Прекрасный домик!
 В а л е н т и н а. Есть одна разница. Уже очень давно я его развалила.
  (Показывает, как она ударила по «домику» ногой.) 
 С е р ж. Воля ваша. А я за себя отвечаю.
 В а л е н т и н а. Перед кем? Кто вам задает вопросы? Кроме этой девочки, которой, как и мне, нравится линия вашего подбородка, кому вы интересны?
 С е р ж. Человек всегда одинок. Ну и что? А вы?
 В а л е н т и н а. А я люблю быть одинокой. Отпустите мою руку, мне больно.
  Серж отпускает ее руку и отворачивается. 
 С е р ж. Зачем вы так со мной говорили?
 В а л е н т и н а. Сама не знаю. Может быть, виноват розовый отблеск на той крыше, проникший мне в душу, а может быть, ваш священный гнев по поводу Мари с ее джином.
 С е р ж. Я был неправ?
 В а л е н т и н а. Со всех точек зрения. Я люблю, когда люди наливаются, выбрасываются из окон, грызут ногти, срывают зло на детях, выглядят тупо и смешно. Я люблю, когда люди забывают о том, что всегда найдется кто-то, кто их одернет или осудит.
 С е р ж. А вы сами — любите из себя что-то строить.
 В а л е н т и н а. Еще как. И если вы не будете изображать из себя великого художника, вы никогда им не станете.  (Театрально выходит, закрывал за собой дверь.) 
  Серж подходит к окну и опирается о подоконник. 
 В а л е н т и на  (тут же входит обратно). Театральный эффект не состоялся. Я оказалась в коридоре гостиницы.
 С е р ж. Вы в это правда верите? В то, что нужно из себя что-то строить? Вы думаете, что человек становится тем, кем он притворяется?
 В а л е н т и н а. Во всяком случае, человек ощущает себя тем, кого он изображает. Это уже кое-что. Разве у меня не веселый вид?
 С е р ж. Да. Разве я не великий художник? Валентина. Да.
  Они улыбаются друг другу. 
  Занавес 


СЦЕНА ТРЕТЬЯ

  Та же декорация. Входят Мари и нотариус мэтр Ф л е р. 
 М а р и. Входите, сюда. Ау, кто-нибудь есть? Странно, они постоянно здесь болтают с утра до вечера.
 М э т р Ф л е р. С одной стороны, я глубоко огорчен, а с другой безмерно рад. Дорогая мадам, подумали вы над моим предложением? Долго ли мне еще терзаться?
 М а р и. Каким предложением? Ах да! О вашем браке?
 М э т р Ф л е р. Нашем браке.
 М а р и. Нет, нет, нет. Боже мой, как я устала. Мэтр, будьте так любезны, пойдите за шампанским. Сразу внизу на против. Это нужно отпраздновать. Идите, идите…  (Выталкивает его.) 
  Из правой двери появляется В а л е в т и н а. 
 Ты здесь? Что ты делала у Сержа?
 В а л е н т и н а. Ничего. Смотрела его эскизы. Ну и что?
 М а р и. А то, Валентиночка, что мы выиграли. Целуй меня. Завтра мы переезжаем. Конец «Акрополю»!
 В а л е н т и н а. Боже мой, как я рада… Серж, Серж.
  В дверях появляется С е р ж. 
 М а р и. Ты тоже там был?
 С е р ж. А где же мне еще быть?
 М а р и. Процесс выигран. Целуй меня.
  Он целует. 
 Уф! В жизни не скажу ни слова больше ни с одной судейской крысой.
 Кстати, это мне напомнило, что я послала его за шампанским. После вчерашнего джина у меня внутри все горит.
 В а л е н т и н а. Кто — он? Какое шампанское?
 М а р и. Прошу тебя, вслушивайся в то, что я говорю. Мэтр Флер пошел за шампанским в магазин напротив, чтобы отпраздновать нашу победу.
 В а л е н т и н а. Как это мило.
 М а р и. да, это мило. У вас у обоих вид ошеломленный, но не скажу, чтобы особенно радостный. Что мне, объявлять через мегафон: процесс выигран.
 С е р ж. Отличная новость. Спасибо тебе.  (Снова целует ее.) 
 М а р и. Завтра мы переезжаем на улицу Бак, Я не могу больше видеть этих обоев. Ни этого эмалированного умывальника, ни этих кроватей. Еще немного, и нервы мои не выдержали бы. Наконец я смогу сидеть в своей гостиной и целый день листать журналы. Что ты улыбаешься? Ты думаешь, у меня осталась хоть капля энергии?
  Стук в дверь. Входит м э т р Ф л е р с бутылкой в руке. 
 А, вот и вы, мэтр Флер. Моя родственница мадам Сери. Мой сын Серж.
 Сухое? Серж, будь добр, дай бокалы!
 М э т р Ф л е р. Я взял какое было. Ваша мать вам уже сообщила? Должен сказать, что я очень доволен. Дело было трудное, весьма трудное, оно требовало большого искусства. Впрочем, мы оказались на высоте. Чтобы вы получили точное представление, скажу, что подобные дела — далеко не редкость. В прошлом месяце.,.
 М а р и. Мэтр… Ради бога, откупорьте бутылку, я сейчас умру.
  Валентина делает ей отчаянные жесты, указывая на мэтра Флера. 
 М э т р Ф л е р. За нашу удачу и за ваше счастье, дорогая мадам!
 М а р и, Спасибо. Валентина, не дергайся, уверяю тебя, нет никакого повода.
 В а л е н т и н а. Ах, ну отлично. А я-то решила, что это он. Простите меня, мэтр, но я дум что это вы — неудачливый поклонник моей кузины. Боже, как я смеялась! Если бы вы видели, как вчера Мари рвала и метала!
 М а р и  (закрывал глаза) Это он.
 В а л е н т и н а. Но ты же мне сказала…
 М а р и. Я только сказала тебе, чтобы ты стояла спокойно. И еще раз повторяю.
 М э т р Ф л е р. Во всяком случае, мадам, я доволен уже тем, что удостоился чести рассмешить вас.
 В а л е н т и н а. Боже мой, какое ужасное недоразумение. За будем о нем. Можно вам долить?
 М э т р Ф л е р. Благодарю вас, мадам. Моя чаша полна.  (Раскланивается и уходит.) 
 С е р ж. Какая реплика! О такой можно только мечтать…
 В а л е н т и н а. Мари… А если ты его полюбила?
 М а р и. Что ты сказала?
 В а л е н т и н а. Я хотела сказать, что ты, может быть, над ним смеялась, но, сама того не подозревая…
 М а р и. Слава богу, со мной редко случается что-нибудь, о чем я не подозреваю. Хватит и того, что жизнь подсовывает мне в готовом виде. Очень надо расхлебывать то, о чем сама не подозреваешь Не повезло ему.
 В а л е н т и н а. Самое глупое, что мне показалось, что ты поняла, что я у тебя хотела спросить, и…
 М а р и. Валентиночка, ляп есть ляп. По крайней мере я избавлена от прощальной сцены у него в кабинете, где я задыхаюсь от бумаг и вопросов.
 Хоть одна выгода. Как бы выразился он, я выиграла процесс, но упустила домашний очаг. Ах! Ах!.. Не поехать ли нам сегодня ужинать в русский ресторан?
 С е р ж. Непременно. Закатим грандиозный пир. Пусть Валентина наденет свое сиреневое платье.  (Выбегает.) 
 М а р и. У тебя есть сиреневое платье?
 В а л е н т и н а. Да. В шкафу. Кстати, он прав, оно такого стиля, какой мне больше всего идет…
  Мари следит за Валентиной взглядом, в то время как та подходит к шкафу и открывает его. 
  Затемнение 


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

  Валентина и Серж входят в темную комнату. Он зажигает свет. Оба одеты по-вечернему, слегка навеселе и очень жизнерадостны. 
 В а л е н т и н а. Боже мой! Который час?
 С е р ж. Три. Маму было ждать бесполезно, со своим скрипачом она не расстанется до утра.
 В а л е н т и н а. Кажется, скрипачи ей больше по вкусу, чем нотариусы.
 Я не выдержала: от такого треска в ушах через два часа с ума можно сойти.
 С е р ж. А что она ему заказывала? Я и трети мелодий не знаю.
 В а л е н т и н а. Увы, он тоже… Слава богу, вы не каждый день получаете наследство. Я бы не вынесла…  (Ложится на кровать одетой.) 
 С е р ж. Не мните платье, оно мне очень дорого. В этом вертепе вы были самой красивой женщиной.
 В а л е н т и н а. И вы этим гордились.
 С е р ж. Да. Впрочем, великий художник — и знаменитый художник — обязан появляться на людях с красивыми женщинами с самыми красивыми женщинами, разве нет?
 В а л е н т и н а. Да. И, кроме того, каждую неделю их менять. Серж, мне очень жаль, но моя постель качается.
 С е р ж. Это от водки. Пусть качается.
 В а л е в т и н а. Я всегда считала, что человек не может быть пьяным, а вот предметы, которые его окружают, — да. Интересная теория, правда?
 С е р ж. Очень. Теории алкоголиков часто бывают интересны.
 В а л е н т и н а. Почему?
 С е р ж. Потому что видно, что под ними кроется. Например. Хотя вы выпили два графинчика водки, вы считаете, что качается ни в чем не повинная кровать. Собственной вины вы не допускаете. Все сваливаете на других.
 В а л е н т и н а. Правильно. Совершенно правильно.  (Берет свою подушку и улыбается ей.) Прошу прощения. Это я виновата.
 С е р ж. Надеюсь, мама сможет добраться до дому.
 В а л е н т и н а. Весь оркестр пересидел за нашим столом неужели ни один скрипач ее не проводит? Боже мой, как мне хорошо. Племянник мой дорогой, почему мы не живем в постоянном опьянении, когда все жесты — легки, люди — очаровательны, препятствия — преодолимы? Почему мы не проводим жизнь притворяясь, улыбаясь и изрекая глупейшие шутки?
 С е р ж. Потому что от этого тускнеют глаза, краснеет нос и появляется второй подбородок.
 В а л е н т и н а. Какая жалость! А у меня уже начинается?
 С е р ж. Нет, глаза у вас великолепные и зрачки восхитительно расширены.
 У вас такой овал лица, что мое сердце разрывается от нежности. Когда я с вами танцевал, мне хотелось одно временно и плакать и смеяться.
 В а л е н т и н а. Ваша теория тоже интересна. Стоит вам не много выпить, вы готовы всем безумно восхищаться.
 С е р ж. Дело не только в восхищении.  (Идет, слегка шатаясь.) 
 Вглядитесь в меня, тетя Валентина. Вы не видите в глубине моей души зверя?
 Не замечаете в моих расширенных зрачках искры дикого желания?
 В а л е н т и н а. Ну, ну. Я где-то читала, что люди вашего поколения совершают акт плоти от скуки, думая совсем о другом.
 С е р ж. Сколько лет было автору? Вот в чем вопрос. Прежде чем читать о современной молодежи, нужно знать, какого возраста сам автор.
 В а л е н т и н а. Да, да. И потом у вас во рту остается привкус пепла и вы с тоской протягиваете свою сигарету скучающей подруге.
  Смеются. 
 С е р ж. Смейтесь. Еще смейтесь, И говорите мне о голубых тюльпанах. О моем подбородке, поскольку он вам нравится. О переводных картинках в Монте-Карло. Вы никогда не из меняли своему мужу?
 В а л е в т и н а. Я не знаю, что значит изменять.
 С е р ж. Валентина… У меня все-таки будет спортивная машина. И по четным дням я буду гением. У меня будут небритые щеки, круги под глазами, я буду срывать с вас сиреневое платье и рисовать на вашей коже солнца и радуги.
 В а л е н т и н а. Какая непристойность!
 С е р ж. А по нечетным я буду гладко выбрит, вежлив, любезен, буду распахивать перед вами дверцу машины и возить вас в Булонский лес. Я буду умолять вас подарить мне хоть немного любви. Вы задержите свою руку в моей чуть-чуть дольше. И это мне потом будет сниться по ночам.
 В а л е н т и н а. Перестаньте. Если вы начнете придумывать…
 С е р ж. Так что?
 В а л е н т и н а. Мне не устоять.
  Пауза. Они смотрят друг на друга. 
 С е р ж  (глухо). Когда я вас поцеловал… сегодня днем… Не притворяйтесь удивленной. Перед тем, как мама явилась с этим дурацким наследством.
 В а л е н т и н а. Да. Ну и что?
 С е р ж. Если бы она не ворвалась..
 В а л е н т и н а Да?
 С е р ж. Вы не думаете, что,..
 В а л е н т и н а Я об этих вещах никогда не думаю.
 С е р ж. Вы были так нежны, я уверен, что да… Все же это возмутительно Мы три месяца ждали этого наследства, и надо же, чтобы оно свалилось именно тогда, когда оно мне было совсем ни к чему.
 В а л е н т и н а. Не кричите. Иди сюда.
  Он садится рядом с ней. 
 Да, я чуть было не потеряла голову. Да, ты мне нравишься. Ты — как котенок — царапаешься, кусаешься, а потом ластишься и горячишься, как влюбленный мужчина, А Флоранс?
 С е р ж. Флоранс?
 В а л е н т и н а. Да, твоя приятельница.
 С е р ж. Лоранс. При чем тут Лоранс?
 В а л е н т и н а Ты ведь ее любишь?
 С е р ж. Мне кажется, да.
 В а л е н т и н а. И ты хочешь ей изменить?
 С е р ж. Я не знаю, что значит изменять.
 Валентина  (смеется). Что с тобой сегодня?
 С е р ж. Я схожу с ума, я великий художник, Дотроньтесь до моей колючей щеки.
  Она кладет ладонь ему на щеку. 
 Чувствуете? я сорву с вас ваше сиреневое платье.
 В а л е н т и н а. И солнце, и радуга…
  Он целует ее. 
  Занавес 




 АКТ ВТОРОЙ


  Большая просторная гостиная в квартире на улице Бак, обставленная довольно роскошно 


СЦЕНА ПЕРВАЯ

  На сцене Серж и Валентина. Тотчас же входит Мари. 
 М а р и. Все.
 В а л е н т и н а. Ну и что?
 М а р и. Ну и ничего. Он говорит, что это его фамилия, что к нему всегда так обращались и что к новой он не привыкнет.
 В а л е н т и н а. Все-таки странно для мажордома называться Оракул.
 М а р и. Согласна, странно. Но что ты от меня хочешь: я ему предложила уменьшительный вариант, например Орак. Нет: Оракул. Он не уступит. Но этого мало. Он очень всерьез воспринимает жизнь. Например, говорит, что не любит женщин. Мужчин тоже. Заодно и детей. Тогда кого же?.. Что касается политики, он ею не занимается. Вернее, постольку.
 С е р ж. Постольку — поскольку?
 М а р и. Да. Он — бонапартист. Увы! И мне пришлось десять минут говорить о великом императоре.
 В а л е н т и н а. А что он о нем думает?
 М а р и. Много чего. Он даже написал его биографию, которая, разумеется, не имела успеха.
 В а л е н т и н а. Почему «разумеется»?
 М а р и. Потому, моя родная, что люди, для которых Наполеон — кумир, в большинстве случаев знают его жизнь в подробностях.
 В а л е н т и н а. Бедный Оракул.
 М а р и. Поэтому, я вас умоляю, ни слова о Ста днях или о Меттернихе.
 Слово «Ватерлоо» предаем анафеме. А твои друзья Серж, пусть больше здесь своих речей не произносят.
 С е р ж. Оракул их перестреляет.
 М а р и. Хуже — он надуется, Он и без того не выглядят жизнерадостно, это будет ужасно. Валентина, надеюсь, ты меня слушала?
 В а л е н т и н а  (корректно). Разумеется, Мари. Мажордом бонапартист.
 Но, так или иначе, мне с ним общаться не придется: раз он не любит женщин и вообще ничего не любит, о чем мне с ним говорить?
 М а р и. Превосходно. Вдобавок ко всему кухарка — корсиканка. Мне очень повезло, что они у меня остались. Шесть часов, сейчас придет моя массажистка. Я вас покидаю. Если появится мэтр Флер, займите его на некоторое время.
 С е р ж. Мэтр Флер? Я думал, его чаша полна.
 М а р и. Он мне нужен для финансовых дел. У мужчин такого сорта чашу никогда не переполнить. Валентина, будь с ним поласковей.
 В а л е н т и н а. Ты только и делаешь, что даешь мне советы.
 М а р и. Ты же обожаешь их. Твой жизненный идеал — забавы и нотации. Я скоро.  (Выходит.) 
 В а л е н т и в а. Мне кажется, она преувеличивает.
 С е р ж. Может быть.
 В а л е н т и н а. Ну, а как вы, расскажите? Что с мастерской? Как вам работается?
 С е р ж. Хорошо.
 В а л е н т и н а. Ван Гог или стиральный порошок?
 С е р ж. Как Всегда, и то и другое сразу. Вы думаете, я способен сделать хоть какой-то выбор? Хоть чем-нибудь по жертвовать?
 В а л е н т и н а. Жертвовать… жертвовать… Придет же в голову! В вашем возрасте все любят жестокие слова. Жертвовать, отрекаться, верить…
 С е р ж. Не будем углубляться. А как вы? В вашей комнате хорошее освещение для переснимания картинок?
 В а л е н т и н а. Я бросила. Отреклась. Теперь я вышиваю крестиком.
 С е р ж. Боитесь, что Оракул будет над вами смеяться?
 В а л е н т и н а. Вот именно. Боюсь оскорбить его чувство собственного достоинства.
  Пауза. 
 С е р ж. А как ВЫ думаете, что будет с его собственным достоинством, если он застанет меня в вашей постели?
 В а л е н т и н а. Об этом не может быть и речи.
 С е р ж. Наоборот. Я только об этом и думаю.
 В а л е н т и н а. Это очень мило с вашей стороны, но…
 С е р ж. Когда? Вы дарите мне улыбки, берете меня за руку, разыгрываете из себя добрую тетю Валентину. Я больше не могу. Когда?
 В а л е н т и н а. Когда вы меня снова соблазните. Когда вы будете веселым и смешным. Когда вы не будете выглядеть, как ночной колпак. Что, в конце концов, с вами происходит?
 С е р ж. Со мной происходит то, что я не могу писать, что я мучаю Лоранс, что мне ничего не мило. Со мной происходит то, что я гублю свою жизнь.
 В а л е н т и н а. Так выкиньте ее из головы. Перестаньте думать о вашем будущем, о вашей ответственности, обо всех этих пустяках. Забудьте на время о Франции, и о мире, и о несправедливости, и об атомной бомбе.
 С е р ж. И без меня достаточно людей, которые об этом забывают. Людей, уткнувшихся в свои телевизоры, вцепившихся в свои машины и свои удовольствия. Меня это убивает. Меня убивает их равнодушие и конформизм. Им плевать на всех окружающих. Им плевать на все, что не «они».
 В а л е н т и н а. Однако вы должны быть довольны жизнью.
 С е р ж. Чем? Тем, что у меня наконец хорошо сшитые костюмы, что у меня открытая машина и что я умею красиво тратить деньги, заработанные моим отцом?
 В а л е н т и н а. Кстати, у вас костюмы слишком приталены; я не решалась вам это сказать.
 С е р яс. Ну и что? К тому же вы не правы.
 В а л е н т и н а. да. Повернитесь.
  Он машинально поворачивается, но потом взрывается. 
 С е р ж. Вы издеваетесь надо мной! Не могу понять, почему я трачу время на разговоры с вами?!
 В а л е н т и н а. Я тоже.
 С е р ж. В жизни вы только к одному относитесь серьезно, и вы знаете к чему.
 В а л е н т и н а. Тс-тс, без непристойностей.
 С е р ж. Валентина… когда?
 В а л е н т и н а. Тихо. Идет старая гвардия.
  Входит Оракул. 
 О р а к у л. Мадам просит джин. Не прикажете ли приготовить коктейль для мадам или мсье?
 С е р ж. Прекрасная мысль. Все равно что. А что подать вам, Валентина?
 В а л е н т и н а  (изысканно) Оракул, будьте так любезны, Я уверена, вы знаете рецепт восхитительного коктейля, которого мы никогда не пробовали. Я полностью полагаюсь на ваш вкус.
 О р а к у л. Благодарю, мадам. К вашим услугам.  (Выходит.) 
 С е р ж. Он, наверно, назвал свой коктейль «Аустерлиц».
 В а л е н т и н а. Вообще, если вдуматься, это очаровательное имя.
 Когда я к нему обращаюсь, у меня впечатление, что я твержу молитвы: Оракул, принесите мне коктейль; Оракул, вызовите мне такси; Оракул, молитесь за нас.
 С е р ж. Почему вы так с ним кокетничаете?
 В а л е н т и н а. Ваша мама утверждает, что он ничего не любит, и это меня интригует, О, чьи-то голоса. Уж не Купидон ли? Да, да, вот и он.
  Входит Мэтр Флер. 
 Мэтр Флер… Как я рада вас снова видеть! Вы не представляете себе, как я была расстроена в тот день, когда я совершила ту ужасную оплошность.
 Надеюсь, что вы на меня больше не сердитесь. Мари меня до сих пор упрекает.
 М э т р Ф л е р. Мадам, как я могу на вас сердиться, Ваша оплошность предотвратила другую, более значительную.
 С е р ж  (строго). Не хотите ли вы сказать, мсье, что женитьба на моей матери представляется вам оплошностью?
 В а л е н т и н а. Серж… что с вами?
 С е р ж. Со мной то, что я хотел бы в этом разобраться, черт возьми!
 Мсье, я вас спрашиваю!
 Мэтр Флер  (испуганно). Дорогой мсье, никоим образом. Я хотел сказать, что совершил бы ошибку, докучая вашей матери чувствами, которых она не разделяет.
 С е р ж. И правильно. Что вы выпьете? Оракул.,.
 Входит О р а к у л.
 М э т р Ф л е р  (сбитый с толку). Оракул?.. Хм.
 С е р ж. Что вы желаете?
 М э т р Ф л е р. Коньяк, пожалуйста. И если у вас есть, пожалуйста...
 В а л е н т и на  (перебивая его). Как вы правы! Сейчас слишком много пьют виски. Мы совсем забываем про наш старый добряк, уф, то есть, я хотела сказать — добрый коньяк, Оракул выходит.
 Ох!., Мне даже жарко стало.
 М э т р Ф л е р. Но почему?
 В а л е н т и н а. Пари держу, что вы хотели попросить коньяк Наполеон?
 М э т р Ф л е р. Хм…да.
 В а л е н т и н а. Оракул… Наш мажордом — бонапартист.
 М э т р Ф л е р. Не вижу связи.
 С е р ж. Я тоже.
 В а л е н т и н а. Я представляю себе, как для человека может быть унизительно видеть имя любимого существа на бутылочной этикетке. Между двумя собачками — «Блэк энд Уайт» и…
  Входит Мари. 
 М а р и. Мэтр Флер! Давно вы здесь? Как вы находите, хорошо мы устроились?
 М э т р Ф л е р. Чудесно, дорогая мадам, чудесно. В старых домах есть несравненное очарование, только им свойственное достоинство. Чтобы мне ни говорили о комфорте и освещенности, для меня ничто не сравнится со старыми перилами из кованого железа, лестницей со стертыми ступенями, с домом, в котором, чувствуется, столько было пережито, в котором люди любили, страдали…
  Все трое смотрят на него с состраданием. 
 М а р и. Все вернулось на круги своя. Мэтр, надеюсь, вы считаете происшедший досадный инцидент исчерпанным?
 В а л е н т и н а. да, да. Я его уже об этом просила.
 М а р и. Ах да! Ну и что?
 В а л е н т и н а  (весело). Исчерпанным.
 М а р и. Тем лучше. Таким образом, мы сможем спокойно по говорить о делах. Что вы пьете?
 В а л е н т и н а. Коньяк. Я как раз спасла его от такого ужасного промаха!
 С е р ж. Не надо преувеличивать.
 М а р и. Если уж теперь сама Валентина спасает от промахов…
 В а л е н т и н а. Я буду за собой строго следить.
 С е р ж. Я вам помогу.
  Входит О р а к у л с подносом. 
 О р а к у л. Вот коктейль, который заказывала мадам. Если мадам угодно попробовать…
 В а л е н т и н а  (пьет). Восхитительно. И какой чудный привкус… Если бы это не было вашим секретом, Оракул, я бы спросила вас, что там такое. Но ведь вью мне не скажете, не правда ли?
 Ор а к у л  (покорен). Может быть, когда-нибудь и скажу.
 В а л е н т и н а. Так и знайте, я вам это припомню. А ваше мнение, Серж? Правда, восхитительно?
 С е р ж. Божественно.
 М а р и  (нервно). Я хотела бы проконсультироваться с вами, мэтр, на предмет того, во что лучше вкладывать деньги.
 В а л е н т в н а. Вот тебе на! Простите меня, мэтр, но, Мари, из-за этого не стоило беспокоить мэтра Флера. Насчет вкладывания денег я знаю все. Еще бы, мой муж только об этом и говорит.
 М а р и. Ты позволишь мне…
 В а л е н т и н а. Есть только один надежный способ. Один-единственный.
 С е р ж  (с иронией). Вот как?! Какой же?
 В а л е н т и н а. Все вкладывать в Швейцарии. Все в Швейцарии. Жан Лу считает так.
  Серж разражается громким смехом. 
 М а р и. Мэтр… пойдемте, пожалуйста, со мной. Будем говорить о делах у меня. Там нам будет спокойнее.
  Они выходят. 
 В а л е н т и н а. Как странно, Мари вроде чем-то раздражена. Я слишком много говорю?
 С е р ж. да нет. Вы прелестны.
 В а л е н т и н а. Отчего вы вдруг набросились на беднягу?
 С е р ж. От радости.  (Смеется.) 
 В а л е н т и п а. Таким я вас обожаю.
 С е р ж. Вам бы вообще нравилось, чтобы я, как вы, рассеянно скользил по жизни, произнося остроумные реплики?
 В а л е н т и в а. Боже мой, конечно. А вас это не привлекает?
 С е р ж. Безумно. Вот только не уверен подходящий ли это образ жизни для мужчины.
 В а л е н т и н а. Что все это значит: образ жизни мужчины, жизнь мужчины. Опять слова.
 С е р ж. Вы знаете, а, по существу, мы только это и можем отстаивать.
 Пышные, затасканные слова, но за ними скрыта трепещущая правда, иногда залитая кровью. Что значит: мужчина? Это может значить все. Вам кажется, что я повторяю избитые истины, но, боже мой, в наши дни это слово употребляется все реже в реже. И даже, скорее, в шутку.
 В а л е н т и н а. Продолжайте.
 С е р ж. Зачем? Я знаю, вы не выносите разговоров о политике. А странно, мне хочется говорить с вами о серьезных вещах гораздо больше, чем с…  (Замялся.) 
  Пауза. 
 В а л е н т и н а. Вы говорите с Лоранс о тряпках?
 С е р ж  (сухо). Нет. Впрочем, вы мне напомнили, что у меня с ней свидание.
 В а л е н т и н а. Видите, общение со мной приносит вам пользу.
  Он смотрит на нее, делает к ней шаг, затем внезапно выходит из комнаты. 
  Входит О р а к у л. 
 О р а к у л. Мадам просят к телефону. Мсье Серк.  (Выходит.) 
 В а л е н т и н а. Мой муж? Не может быть? Где?  (Берет трубку.) 
 Жан Лу? Как ты поживаешь?.. Что… Да нет, родной… Я была у… Откуда ты узнал?.. А!.. Уже целый месяц… Как летит время, просто ужас… Как ты живешь?.. Чтобы я вернулась?.. Ах! Я посмотрю… Нет, нет, я посмотрю…
 Конечно, ты можешь меня навестить… Но я хотела бы тогда быть одна…
 Постой… завтра, да, завтра, около трех… Естественно, я по тебе соскучилась… Ну да… Целую.  (Вешает трубку.) Оракул…
  Входит О р а к у л. 
 Оракул, я кончила говорить.
 Ора к у л. ??
 В а л е н т и н а. Хм… Я хочу сказать: телефон свободен.
 О р а к у л. Спасибо, мадам.  (Выходит.) 
  Валентина нервно делает несколько шагов по комнате. Входит Мари. 
 М а р и. Опять этот бедный Флер… Ты, Валентина, витаешь в облаках…
 Ты хотела бы, конечно, чтобы я купила швей царские акции?
 В а л е н т и н а. А что в этом плохого?
 М а р и  (устав с ней спорить). Что плохого? Ты разве не знаешь, что женщинам на биржу входить не разрешается?
 В а л е н т и н а. Неужели?
 М а р и. Представь себе. Я хотела пойти туда с биржевым агентом. Я люблю все видеть своими глазами. Так вот, женщинам вход воспрещен.
 В а л е н т и н а. Переоденься мужчиной, в чем дело.
 М а р и. Я тоже так подумала.
 В а л е н т и н а. Шляпа, длинное пальто, туфли возьми у Сержа… Было бы очень забавно…
 М а р и. Если бы ты видела лицо метра Флера, когда я ему об этом сказала.., Дорогая, для него биржа — гробница фараонов… Меня бы потом по ночам мучили привидения. Я отказалась от этой мысли. Куда ушел Серж?
 В а л е н т и н а. У него свидание с Лоранс.
 М а р и. А! Что ты об этом думаешь?
 В а л е н т и н а. О чем?
 М а р и. О Лоранс.
 В а л е н т и н а. На вид она очаровательна.
 М а р и. Если он на ней женится, нам будет не до смеха. Она выглядит такой напористой… Славная девушка, без сомнения, но напористая.
 В а л е н т и н а. У меня создается впечатление, что в наше время иметь двадцать лет — тяжкий крест.
 М а р и. Ах! У меня уши вянут! Разве не общеизвестно, что иметь двадцать лет всегда тяжкий крест. Что сейчас об этом модно говорить — это одно. Но что ты это повторяешь — это уже другое. Что с тобой?
 В а л е н т и н а. Серж мне сказал…
 М а р и. Серж обожает громкие слова.
 В а л е н т и н а. Но за этими словами скрываются истины, хм… которые могут стать кровоточащими.
 М а р и  (поражена). Интересно, что Оракул намешал тебе в коктейль? Во всяком случае, разреши тебе заметить, что подобные темы не в твоем стиле.
 В а л е н т и н а. А какие именно?
 М а р и. Хм… общие.
 В а л е н т и н а. Ты находишь, что мой стиль — не общие темы?
 М а р и. Нет. Твой стиль — детали.
 В а л е н т и н а. Однако ты мне всегда повторяла, что я не создана для мелочей.
 М а р и  (упорно). Между мелочами и деталями большая разница.
 В а л е н т и н а. Ты меня совсем запутала. Мне тоже интересно, что туда намешал Оракул. Мне жарко. Ты завтра, как собиралась, едешь к Шанель?
 М а р и. Да. А ты нет?
 В а л е н т и н а. Нет. Не думаю. У меня кое-какие дела.
 М а р и. Ну что ж.
  Входит Оракул. 
 О р а к у л. Кушать подано.
 М а р и. Пойдем, Валентина. Я покажу тебе новый сервиз, прекрасней которого нет ничего на свете.
  Все выходят. 
  Занавес 


СЦЕНА ВТОРАЯ

  Валентина одна. Она вышивает. Входит Оракул. 
 О р а к у л. Мсье Серк просит мадам его принять.
 В а л е н т и н а. Боже мой, проводите его. Через минуту…
  (Лихорадочно поправляет перед зеркалом прическу.) 
  Входит Ж а н Л у Се р к, красивый мужчина лет сорока пяти, с мягким и добрым выражением лица. 
 Жан Лу!..  (Бросается ему на шею.) 
  Они целуются. 
 Ж а н Л у. Валентина, наконец-то… Это уже слишком, знаешь. Целый месяц. Целый месяц без всяких известий. Что ты здесь делаешь?
 В а л е н т и н а. О, это длинная история.
 Ж а н Л у. Воображаю.  (Закрывает глаза.) Во всяком случае, выглядишь ты хорошо, это уже кое-что…
 Валентина. А вот ты-нет. Как твои дела?
 Ж а н Л у  (неопределенно). Идут, идут… Так что же?
 В а л е н т и н а. Так вот, представь себе, что Тони накануне отъезда заболел коклюшем.
 Жан Лу. Тони?
 В а л е н т и н а. Энтони Бражов, русский. Я же тебе говорила, что уезжаю с ним.
 Ж а н Л у. Прости меня, у меня все в голове перемешалось. Каждые полгода новое имя это слишком.
 В а л е н т и н а. Если ты приехал для упреков…
 Ж а н Л у. Нет. Я больше не упрекаю. Уже давно. Итак, твой русский подхватил коклюш.
 В а л е н т и н а. да. Представляешь себе… Две недели на Лазурном берегу слушать кашель и кутать его в одеяла… Мне стало дурно.
 Ж а н Л у. Почему ты не вернулась домой?
 В а л е н т и н а. Ну, ты знаешь… я тебе уже сказала, что уезжаю, опять тебя огорчила, и подумала, что будет ужасно, если твое огорчение пропадет впустую.
  Пауза. Жан Лу смотрит на нее. 
 Ж а н Л у. Да, это было бы ужасно.
 В а л е н т и н а. Вот. И тогда я вдруг вспомнила о Мари, моей кузине.
 Уже восемь лет я собираюсь поехать к ней в Рошфор. Я ей позвонила. Я подумала: деревня, осень, детство… все такое…
 Ж а н Л у. А что ты делаешь на улице Бак?
 В а л е н т и н а. Так вот, муж лишил ее наследства или еще не знаю чего… из-за другой женщины. Мы поселились в отеле «Акрополь», ты слышал о таком?
 Ж а н Л у. Нет.
 В а л е н т и н а. Вообще, там очаровательно, но, ты прав, не в твоем вкусе. Словом, она все-таки добилась наследства, и мы втроем переехали сюда.
 Ж а н Л у. С Тони?
 В а л е н т и н а. Нет, с Сержем, ее сыном. Ты его однажды видел, ребенком, он был совсем маленький. Не помнишь?
 Ж а н Л у. Я видел много детей, и все они были маленькие.
 В а л е н т и н а  (смеясь). Глупый… Так, значит, тебе дали адрес в цветочном магазине… Мой Жан Лу, ты не очень скучал один?
 Ж а н Л у. Я работал. Как всегда. И тосковал по тебе. Как всегда. Мы же договорились раз и навсегда, Валентина. Ты уезжаешь, с этим ничего не поделаешь, но ты должна о себе сообщать. Я очень волновался.
 В а л е в т и н а. Волновался… Со мной никогда ничего не случается.
 Оракул!.. Оракул!..
 Ж а н Л у. Что с тобой?
 В а л е н т и н а. Это мажордом.
  Входит О р а к у л. 
 Что тебе предложить? Как всегда, мятную воду? Оракул, принесите, пожалуйста, мятной воды, а для меня — бокал шампанского.
  О р а к у л выходит. 
 Он бонапартист. Правда, смешно?
 Ж а в Л у. Да. Когда ты вернешься?
 В а л е н т и н а. Понимаешь, мне сначала нужно подготовить Мари. Она была так добра, ты себе не представляешь. Мне так стыдно, когда я думаю…
  (Спохватывается.) 
 Ж а н Л у. Что тебе стыдно?
 В а л е н т и н а. Я ее обманула, ужасно обманула. Ты знаешь, Мари по сути своей высокоморальное существо. Мы же воспитывались вместе, и вообще.
 Ж а н Л у. Так в чем дело?
 В а л е н т и н а. Я поменяла роли. Я сказала ей, что не на меня, а на тебя находит блажь. И что я незаметно удаляюсь каждый раз, чтобы тебя не стеснять. Что, впрочем, я нахожу очень элегантным. То есть, я имею в виду, в теории…
 Ж а н Л у. Браво! Если я правильно понял, Мари считает меня негодяем, выгоняющим жену из дому, чтобы спокойно принимать любовниц. Браво! Это верх!
 В а л е н т и н а  (испуганно). Но это же интересно — выступить в другой роли.
 Ж а н Л у. В роли мерзавца вместо кретина. Значит, для Мари, насколько я понимаю, Поли, Мишели, Жаны, Пьеры и прочие это Полины, Мишлины, Жанетты и так далее. И подбирал их я. Валентина, твое воображение не имеет границ.
 В а л е н т и н а. Умоляю тебя. Мне и так неловко. Представь, когда я ей это все рассказывала, сразу по приезде, мне было так стыдно, что я даже заплакала. В «Акрополе».
 Ж а н Л у. В твоем рассказе это было очень кстати.
 В а л е н т и н а. При всем том, я думаю, если бы она даже знала правду, она все равно оставила бы меня у себя. Гостеприимство она понимает абсолютно, как испанцы.
 Ж а н Л у. Это очень ценно, когда кто-нибудь относится к чему-нибудь по-испански. Валентина, если бы это была не ты, Валентина, если бы я не дорожил тобой больше собствен ной жизни, больше моей репутации, больше собственного мнения о себе…
  Она подходит к нему и обнимает его за шею. 
 В а л е н т и н а. У нас такая любовь, Жан Лу. Зачем огорчать друг друга?
 Ж а н Л у. Не будем снова говорить об одном и том же. Я устал, Валентина. В доме без тебя смертельная тоска. Нет больше цветов, музыки, глупостей, я умираю со скуки. Я…
  Входит М а р и и вздрагивает от неожиданности. 
 М а р и  (высокомерно). Жан Лу, вы? Как поживаете?
 Ж а н Л у. Спасибо, Мари, ничего. Сколько лет…
 М а р и. Действительно. Заехали навестить Валентину?
 Ж а н Л у. Э… да… Я хотел…
 М а р и. Извините меня, я сейчас. Поправлю прическу, на улице ветер срывает крыши.  (Выходит.) 
  Валентина делает Жан Лу отчаянные жесты, от которых он начинает хохотать. 
 Ж а н Л у. Не волнуйся, твоя добродетельная семейная репутация не пострадает. Но на меня она, кажется, смотрит косо.
 В а л е н т и н а. Уверяю тебя, она тебя простит. Ты ей очень нравился.
 Это не страшно.
  Входит М а р и. 
 М а р и. Оракул! Мой джин. Итак, дорогой Жан Лу, как идут дела?
 Ж а н Л у. Прекрасно, благодарю вас.
 М а р и. Мне всегда говорили, что кино — дело опасное, я имею в виду быть продюсером. Но, очевидно, чем-то это компенсируется.
 Ж а н Л у. Компенсируется?
 М а р и. Натурой. Дорогой Жан Лу, не будем морочить друг другу голову.
 У Валентины куриные мозги, это факт.
 В а л е н т и н а. Я…
 М а р и. Ты, ты сейчас помолчи. Куриные мозги, но золотое сердце. С детства я привыкла ее защищать.
 В а л е н т и н а. При этом наказывала.
 М а р и. да замолчишь ли ты? И намерена защищать в дальнейшем, до меня дошли слухи о вашем своеобразном понимании семейных отношений, но, живя в Рошфоре, я ничего не могла предпринять. Месяц же назад бедная девочка прибежала ко мне в слезах…
 В а л е н т и н а. В слезах, в слезах…
 М а р и. Не строй из себя ничего. Цинизм сейчас не к месту. Ты рыдала передо мной. Мне даже пришлось выйти из комнаты, так как от слез меня с души воротит — в прямом или в переносном смысле, в зависимости от объекта.
 Ж а н Л у. Можно мне попросить еще воды?
 М а р и. Бесспорно. Оракул!
 Ж а н Л у. Странное имя для мажордома — Оракул!
 М а р и. Имен — не выбирают. Так на чем я остановилась? да! дорогой мсье, я не имею представления о ваших сексуальных запросах. Вероятней всего, они, как и у большинства, — среднего уровня, но умножены вашим воображением в соответствии с вашим мужским тщеславием, не— уверенностью в себе и стремлением пускать пыль в глаза, как принято в высшем свете.
 Ж а н Л у. Вы слишком суровы.
 В а л е н т и н а. Слова Мари не лишены смысла. Сколько мужчин ведут себя так, как если бы… а потом… пф!  (Спохватывается.) 
 М а р и. Я не собираюсь читать вам нотаций. Мое мнение кратко — вы отвратительны. Ваше отношение к Валентине — недопустимо. На ее месте я бы давно развелась. до тех пор, пока она захочет здесь оставаться, мой дом — ее дом. Но если ее снова приманит мигающий, как маяк, непостоянный свет вашего очага и она захочет совершить очередную глупость — пусть возвращается! Я все сказала.
 В а л е в т и н а  (увлеченная ее порывом). В самом деле, от этой кочующей жизни можно сойти с ума!
 Ж а в Л у. Валентина! Ты путаешь.
  Пауза. 
 В а л е н т и н а. Я… Мари… прости меня, но я вернусь к Жан Лу!
 М а р и. Прекрасно! Куриные мозги, но золотое сердце. Вы не заслуживаете вашего счастья, Жан Лу!
 Ж а н Л у. В жизни, знаете, ничего не дается по заслугам. Итак, я ухожу. Я жду тебя дома, Валентина, в любое время, когда ты захочешь, до свидания, Мари. Спасибо, что приютили Валентину на этот месяц.  (Наклоняется к ее руке о выходит.) 
  Пауза. У Валентины пристыженный вид. Мари ходит по комнате из угла в угол. 
 М а р и  (взрываясь). А ты?! Ну хорошо, ты его любишь, твое дело, но заставь хотя бы просить себя, не прибегай по первому свистку! После этого не стоит удивляться его гусарским замашкам!
 В а л е н т и н а. О! Гусарским… Жан Лу!.. Он такой деликатный.
 М а р и. деликатный! Хочешь знать правду, Валентина, ты меня сведешь в могилу! У меня такое впечатление, что ты всюду подкладываешь вату: под мебель, между людьми, между жизнью и тобой… Кошмар…
  Входит С е р ж. 
 С е р ж. Что тут еще происходит?
 М а р и. Происходит, что Валентина нас покидает! Муж ей свистнул!
 С е р ж. Свистнул?
 М а р и. Он приходил сюда. Сказал: «Валентина, домой!» И Валентина возвращается. Его, наверно, любовница бросила.
 В а л е н т и н а. О боже… Мари, все не так просто.
 М а р и. Видела я много глупостей в своей жизни и подлостей. Но…
  Входит О р а к у л, красный как рак. 
 О р а к у л  (Сержу). Мсье слышал?
 С е р ж. Нет. Что?
 О р а к у л. Что мне сказал мсье, которого мсье встретил в дверях?
 М а р и. Предполагаю, что это Жан Лу. Что он еще сказал?
 О р а к у л. Я позволил себе заметить этому мсье, что полностью разделяю мнение мадам. Мне не всегда приходилось об служивать только джентльменов, но все же… есть границы.
 М а р и. Вы совсем не обязаны были…
 О р а к у л  (раскаляясь). Вы знаете, мадам, что мне ответил этот мсье?
 М а р и. Нет, Оракул, но…
 О р а к у л. Слово на одну букву, мадам. Если все друзья мадам будут меня оскорблять, не знаю, смогу ли я задержаться…
 М а р и. Ах нет! Нет и нет! В конце концов, это слово такое же, как любое другое, зависит от того, как на это посмотреть. Нет, Оракул. Мой девиз ни шагу назад. Летите на правый фланг наших войск и несите мне джин. Если вы чувствуете, что силы вас покидают, хлебните тоже. да, да, Оракул, я знаю, что в определенных случаях вы воздаете должное коварному Альбиону.
 О р а к у л. Во всяком случае, мадам знает, на каких позициях я стою, (Валентине.) И буду стоять.  (Кланяется ей и вы ходит.) 
 М а р и. Он с ума сошел!
 В а л е н т и н а. Действительно, для мажордома… Хотя заметь, по сути своей это очень трогательно. Оракул явно мне симпатизирует, хотя, как говорят, не любит женщин. Я вчера видела, когда он готовил мне коктейль, он на меня так посмотрел…
 М а р и. Отвлечемся от Оракула. Если он будет совать во все свой нос, я отправлю его на гауптвахту, Я нахожу, что военные все больше наглеют. Что с тобой, Серж?
 С е р ж. Это был ваш муж, на лестнице?
 В а л е н т и н а. Думаю, да. Как он вам показался?
 С е р ж. Вполне.  (Пауза.) Вы к нему возвращаетесь?
 М а р и. Я же тебе сказала.
 Серж. А!
  Пауза. 
 М а р и. Что ж, я, пожалуй, пойду пройдусь, чтобы разрядиться. Я в полном отчаянии. Воображаю, как у меня подскочило давление. Валентина, подумай, подумай хорошенько. Оракул, пальто и джин, срочно.  (Выходит.) 
 С е р ж  (мечется по комнате). Так это правда?
 В а л е н т и н а. Что? Что приходил Жан Лу? Что я возвращаюсь домой? да!
 С е р ж. И вы меня покидаете…
 В а л е н т и н а. Я покидаю вашу маму и вас, но я буду часто приходить. Не горюйте!
 С е р ж. Я этого не вынесу.
 В а л е н т и н а. Старая безумная тетка от вас уезжает — что тут страшного?
 С е р ж. Видите ли, я… колебался. Ваша история казалась мне… неправдоподобной. Ваш муж со своими любовницами, ваша терпимость, всепрощение…
 В а л е н т и н а. Почему неправдоподобной?
 С е р ж. Потому что вы не такая женщина, которую можно оставить ради легкого увлечения. Вы сами скорее воплощенное желание, чем покорная супруга.
 Словом, как вы говори те — мне казалось, вы поменялись ролями.
 В а л е н т и н а. Смотрите-ка.
 С е р ж. И вдруг, к несчастью… за вами приходит муж, свистит, и вы бежите за ним… То есть, думаете, что побежите.
 Валентина. Как так: думаю?
 С е р ж. Потому что вы останетесь здесь, со мной. Я много думал, Валентина. Я хочу быть с вами. С вашими переводными картинками и причудами, пусть даже притворными причудами. Мне наплевать, что настоящее и что нет.
 Вообще, мне наплевать, что такое правда.
 В а л е н т и н а. Вы ее не знаете.
 С е р ж. Тем хуже. Но в любом случае я говорю слишком много. Правда это вы, Валентина. Это — я. Это — то, что я чувствую, когда вы смеетесь, когда вы проходите через комнату.
 В а л е н т и н а. Осторожнее, Серж, вы начинаете мне говорить о любви.
 С е р ж. А если и так? Я устал, Валентина, от уважения, от взаимопонимания, от пристойности, как на словах, так и на деле. Мне плевать, пристоен я или нет. Мне все равно, кто я — великий художник или дешевый плакатист. Правда — вот она, грубая и гордая, когда я стою перед вами.
 В а л е н т и н а. Я очень рада, что у вас наконец появился нормальный взгляд на жизнь.
 С е р ж. Зачем вы шутите? Разве вам хочется?
 В а л е н т и н а. Признаюсь, я как-то не могу собраться с мыслями…
 После всех этих историй..
 С е р ж. Валентина.., нежная Валентина… немного растерянная и улыбающаяся… с голубыми тюльпанами… И вы думаете, что я позволю этому идиоту вас отобрать!  (Обнимает ее.) 
 В а л е н т и н а. Серж, вы иногда так ласковы. С вами хорошо. С е р ж.
 Вам всегда будет хорошо со мной. Вас никто не тронет. Никто не будет швыряться вами, как удобной игрушкой. Вы будете за мной как за каменной стеной. Как смешно, что я произношу такие слова. Как смешно, что избитые слова могут так точно соответствовать жизни.
 В а л е н т и н а  (оцепенев). Вы меня любите? Я буду за вами как за каменной стеной? Со мной больше ничего не случится? Ни побегов, ни гостиниц, ни…  (Останавливается.) Как жаль!.. Нет, я не то хотела сказать, я этого не думала. Говори еще, скажи мне самые резкие, самые невероятные слова, но не говори о том, что все будет хорошо и просто.
 С е р ж. Что ты имеешь в виду?
 В а л е н т и н а. Скажи мне, что все это страшно, что ты убьешь меня, если.., если я уйду, скажи мне, что все это очень серьезно, что я должна быть серьезной.  (Раздражаясь.) Сделай что-нибудь, встряхни меня.
 С е р ж  (смеясь). Зачем тебе?.. Комедия кончена: ты моя, ты остаешься со мной.
 В а л е н т и н а. Я была уверена, что ты успокоишься. Ты правда думаешь, что все хорошо?
 С е р ж. Нет. Я никогда больше не буду спокоен. Но я чувствую себя счастливым. Очень счастливым. Может быть, ты сможешь дать мне несколько часов счастья, но так, чтобы мне не казалось, что ты надо мной смеешься?
 В а л е н т и н а  (после паузы). да, смогу.
  За н а в е с 


СЦЕНА ТРЕТЬЯ

  В а л е н т и н а в халате ставит в вазу цветы. Она весела, напевает, вертится. Входит С е р ж в спортивной куртке. 
  У него озабоченный вид. 
 В а л е н т и н а. Уже одет? Куда ты?
 С е р ж. Зарабатывать деньги. Ты меня любишь?
 В а л е н т и н а. да, а что?
 С е р ж. Так же, как неделю назад? Так же, как вчера? Так же, как сегодня ночью?
 В а л е н т и н а. Да, а что?
 С е р ж. Просто так. Пока.  (Целует ее и выходит, насвистывая.) 
  Входит М а р и, тоже в халате, совершенно сонная. Она что-то бормочет и садится. 
 В а л е н т и н а  (полная противоположность Мари, оживлена и кокетлива). Мари, ты стоя спишь…
 М а р и. Сидя.
 В а л е н т и н а. Серж уже уехал на работу.
 М а р и. А зря. Он плохо выглядит. Хотя настроение у него неплохое, это уже кое-что.  (Пауза.) 
  Валентина, смущенная, напевает оперную арию. 
 Валентина?
 В а л е н т и н а  (вздрагивая). Что?
 М а р и. Пожалей мои уши. Ты всегда фальшивила.
 В а л е н т и н а. Ничего подобного, Кстати, я была знакома с одним итальянцем, который говорил, что я должна учиться пению.
 М а р и. И я то же самое говорю.
 В а л е н т и н а. Уверяю тебя, он в этом разбирался.
 М а р и. Тенор?
 В а л е н т и н а. Нет, какой тенор, старый, совсем старый итальянец.
 М а р и. Бывают старые теноры.
 В а л е н т и н а. Конечно. Но он работал в кино.
 М а р и. Тогда почему он разбирался в пении?
 В а л е н т и н а. Потому что.., не знаю. Все итальянцы в пении разбираются, разве нет? Скала, Фениче — они этим вскормлены с колыбели.
 М а р н. Боже.  (Закрывает глаза.) Послушай, твой муж звонил вчера вечером, когда вы были в театре.
 В а л е н т и н а. Жан Лу… Боже мой!
 М а р и. Неделю назад он приходил, если можно так выразиться, просить у меня твоей руки в очень нервничал. Ты должна ему позвонить и сказать, что ты передумала.
 В а л е н т и н а. Я?
 М а р и. Разве мне кажется?
 В а л е н т и я а. Знаешь, я же еще как следует не обдумала.
 М а р и. Так вот! Ты должна обдумать и поставить все точки над "и".
 В а л е н т и н а. Да, да, конечно. Неужели ты считаешь, что…
 М а р и. Валентина, мне давно не двенадцать лет. Он сказал, что заедет около десяти. Сейчас без четверти. Я специально встала, чтобы тебя предупредить. Если ты ничего не имеешь против, я снова лягу.  (Встает.) 
 В а л е н т и н а. Мари… Мари, я не знаю, как мне быть.
 М а р и. Если хочешь избавиться от него, спой ему свою песенку.  (Поет писклявым голосом.) Тра-ля-ля, сердце красавицы, тра-ля-ля.,.  (Выходит.) 
  Валентина, оставшись одна, бросается к зеркалу, поправляет прическу, затем умирающим голосом зовет Оракула. 
 В а л е н т и н а. Оракул.
 О р а к у л. Мадам?
 В а л е н т и н а. Оракул, сейчас придет мой муж. Проводите его в, прошу вас, Оракул, не делайте ему никаких замечаний. Не сегодня.
 О р а к у л. Мадам, я буду нем,  (Кланяется и выходит.) 
  Валентина берет книгу, захлопывает ее, включает радио, выключает, садится, снова встает. Звонок в дверь. Входит Жал Лу. 
 В а л е н т и н а. Жан Лу… Как сегодня утром все рано встали.
 Ж а н Л у. У меня деловая встреча в одиннадцать часов. Как дела? Вещи собраны?
 В а л е н т и н а. Вещи?
 Ж а н Л у. Я жду тебя уже целую неделю.
 В а л е н т и н а. Да, я должна была тебе позвонить.
 Ж а н Л у. Ты должна была приехать.
 В а л е н т в н а. Я не могла, Жал Лу. Я… словом, возникло препятствие.
 Ж а м Л у. Как зовут?
 В а л е м т и н а. Серж.
 Ж а н Л у. А! Маленький мальчик. Вырос.
 В а л е н т и н а. Серж, послушай меня. Фу, я хочу сказать Жан Лу.
 Послушай меня. Это очень серьезно. Он мне очень дорог.
 Ж а я Л у. Минутная слабость.
 В а л е н г и н а. Не будь таким, Я не могу оставить Сержа, во всяком случае, сейчас.
 Ж а н Л у. Понимаю.  (Пауза.) А если бы я сказал тебе: я или он, как бы ты поступила?
 Валентина, Я…я не знаю.
 Ж а н Л у. Понимаю.
  Они смотрят друг на друга. 
 Он знает правду?
 В а л е н т и н а. Какую правду?
 Ж а н Л у. Ту самую. О моих любовницах.
 В а л е н т и н а. Нет. Я ему ничего не сказала. Ну что ты!
 Ж а н Л у. Ты ему скажешь.
 В а л е н т и н а. О нет!
 Ж а н Л у. да, Валентина, это слишком несправедливо, другие знали. Они знали, что отнимают тебя на время у человека, Который тебя любит, и они знали, что это не в первый раз. А он не знает.
 В а л е н т и н а. Но…
 Ж а н Л у. В их глазах ты не находила того отражения, которое видишь в глазах этого мальчика: отражения чистой Валентины, наивной, доверчивой и нежной, беззащитной перед жизнью, одиноко брошенной в нее, той Валентины, которую знал только я. И этой Валентиной я дорожу. Впрочем, другой тоже. Я требую, чтобы ты с ним поговорила.
 В а л е н т и н а. Он меня возненавидит.
 Ж а н Л у. Ты узнаешь, что он в тебе любит — тебя или твою роль. Это знать нужно. Если тебя, то ты свободна. Слышишь: свободна, совсем свободна.
 В а л е н т и н а. Жан Лу, не проси этого у меня.
 Ж а н Л у. Я у тебя редко что-нибудь просил. Но лучше будет, если он узнает это от тебя, чем от меня.
 В а л е н т и н а. Ты ему скажешь?
 Ж а н Л у. Конечно. Ради тебя же, ради меня, ради него самого. Скажи ему все сегодня вечером. Завтра я тебе позвоню. До свиданья.  (Очень быстро выходит.) 
  Валентина одна. Она застыла на месте. Вдруг неожиданно зовет. 
 В а л е н т и н а. Мари, Мари!
  Появляется М а р и, все такая же сонная. 
 М а р и. Смотри-ка! Недолго он задержался.
 В а л е н т и н а. У него деловое свидание в одиннадцать часов.
 М а р и. Ах, вот что. Создается впечатление, что мне придется окончательно проснуться. Оракул, принесите, пожалуйста, мой кофе!
  Валентина нервно ходит по комнате. 
 Ты что-то нервничаешь сегодня.
 В а л е н т и н а. У меня большие неприятности.
 М а р и. А! Пройдет.
 В а л е н т и н а. Как ты легко к этому относишься!
 М а р и. Я тебя знаю. Понимаешь, я устроена так, что я по жизни ползу, цепляясь за нее руками и ногами. В этом моя природа. А ты — скользишь, ты уже ребенком была такой. Ты не была красавицей, но ты — порхала. Я тогда мечтала быть такой же: тоже скользить, Я только потом поняла, что для меня, например, любить значило брать на себя, оберегать, ждать — тяжелые слова, рабочие, дело вые. Ах! Как я тебе завидовала.
 В а л е н т и н а. Знаешь, я скользила и поскользнулась.
 М а р и. Возможно. Но когда тебе было двенадцать лет и ты играла в саду с полосатым котенком, Валентина, ты была сама поэзия. Какая нежность к тебе захлестывала мое сердце! Благодаря тебе уже в пятнадцать лет я знала, что такое материнское чувство.
 В а л е н т и н а. Как мы радостно жили!
 М а р и. Когда тебе было десять лет, мне исполнилось восемнадцать.
 Жизнь уже касалась меня. Я начинала чувствовать дыхание мужчин, к одним меня тянуло, другие меня отталкивали. Я стала покидать наш сад. Но, уходя на свидание, я оборачивалась и смотрела, как ты качаешься на качелях. И сердце мое разрывалось от счастья. Ты была само детство, Валентина.
 В а л е н т и н а. Мари, ты любила многих мужчин?
 М а р и. Нет. Одного.
 В а л е н т и н а. Своего мужа?
 М а р и. Нет, почему его? Мне повезло, я один раз встретила настоящего мужчину. И потом всю жизнь его любила. А кроме него — Сержа. Тебя, его и Сержа — в своей жизни я только вас троих и любила. Смешно, но так, да где же он, мой кофе?
 В а л е н т и н а. Мари. Мари, я люблю Сержа.
 М а р и  (кричит). А! Я тебе не разрешаю.
 В а л е н т и н а. Что ж, спасибо тебе!
 М а р и. Я боюсь, что ты заставишь его страдать.
 В а л е н т и н а. А может быть, он-меня.
 М а р и, Кто из вас в один прекрасный день уедет в Монте-Карло?
  Пауза. 
 В а л е н т и н а. Ты знала?
 М а р и. догадалась. Эта роль — не твое амплуа. Когда тебе было восемь лет, ты уже смеялась над сыном садовника.
 В а л е н т и н а. Послушай, но он же был такой глупый. Ты помнишь?..
 М а р и. Помню. Но речь идет о Серже.
 В а л е н т и н а. Мне… С Сержем все иначе.
 М а р и. С Сержем — спи с ним, если хочешь, или, вернее, продолжай. Он молодой, сильный, он — красивый. Спи с ним. Но не больше.
 В а л е н т и н а. На этот раз — больше.
 М а р и. Что ж, значит в этот раз тебе не повезло. Или тогда открой ему правду.
 В а л е н т и н а. Правду, правду, что вам всем далось это слово? Что за невыносимый запах у вашей правды? И вообще, что значит «правда» для меня?
 М а р и. Правда для тебя — это то, что каждые полгода ты уходишь из дома с новым мужчиной.
 В а л е н т и н а. А если не в этом моя правда?
 М а р и. Ты живешь не среди поэтов и привидений. Ты живешь с мужем. И все, что ты ему причиняешь, — это для него правда, пусть даже ты с ней не считаешься. Пусть даже ты ведешь себя так, как будто тебе двенадцать лет. От куда твое знание любви, от кого? И если в твоем отношении к Сержу есть искрящиеся грани, не обязательно он вызвал их блеск, просто тебя другие давно научили так блестеть.
 В а л е н т и н а. Замолчи.
 М а р и. Нет, Что сделало из тебя прелестную любовницу и одно временно рассеянно-очаровательную женщину? — твое прошлое. Твоя способность видеть в жизни только одно и закрывать глаза на все остальное. Твои глаза, Валентина, открыты для удовольствий и зажмурены на то, что может им помешать. Например, на терзания Жан Лу.
 В а л е н т и н а. Между вами договоренность.
 М а р и. Существуют договоренности и между расистами и неграми, и между сильными и слабыми.
  Пауза. 
 В а л е н т и н а  (внезапно садится). Мне стыдно.
 М а р и. Не преувеличивай. Стыдно чего?
 В а л е н т и н а. Стыдно, что я оказалась за оградой нашего сада.
  Пауза. 
 М а р и. Но как, скажи мне, как ты сделалась такой?
 В а л е н т и в а. Ты не поймешь. Например, я — на берегу моря, с мужчиной, ему весело со мной, он смеется мне и смотрит на меня так особенно… Когда путешествуешь, по ночам все небо усеяно звездами.,.
 М а р и. На берегу моря с тобой мог бы смеяться и Жан Лу.
 В а л е в т и н а. Он и смеялся.
 М а р и. Понимаю. Одного раза тебе достаточно.
 В а л е в т и н а. Да нет. Я его очень люблю, уверяю тебя.
 М а р и. Очень… Ты его любишь «очень». Как ловко служат тебе маленькие словечки. Они укрощают для тебя неукротимые глаголы. Ты «очень» любишь Жан Лу, ты в меня, наверно, «очень» любишь… Что сделало с грамматикой ваше поколение! А Серж? Как ты любишь его?
 В а л е н т и н а  (мягко). Именно его я просто люблю.
 М а р и. Вот незадача! К тому же он, как ты знаешь, моложе тебя.
 В а л е н т и н а. Да. На десять лет.
 М а р и. На двенадцать. Я родила его в двадцать лет.
 В а л е н т и н а. Как бы там ни было, если и ему скажу…
  Пауза. 
 М а р и. Когда ты ему скажешь?
 В а л е и т и в а. Жан Лу хочет, чтобы сегодня вечером.
 М а р и. Я пойду куда-нибудь с моим нотариусом. Но, черт побери, где мой кофе? Оракул…
  Входит О р а к у л. У него жалкий вид. 
 Что с моим кофе?
 О р а к у л. Прошу мадам простить меня. Я не могу найти банку с кофе.
 М а р и. Как? Я купила пятьдесят банок, без кофеина, с кофеи ном, бразильского, стерилизованного, гранулированного, не знаю какого еще!
 О р а к у л. Вот именно. А эта фирма, мадам, проводит лотерею на мотоцикл.
 М а р и. Господи, какой еще мотоцикл?
 О р а к у л. Выигравший получает мотоцикл, но нужно отослать этикетки с банок… на них номера.
 М а р и. Ну?
 О р а к у л. А без этикеток все банки одинаковы, и, не изучив еще достаточно вкуса мадам, мне затруднительно определить...
 М а р и. Значит, вы хотите сказать, что у меня теперь пятьдесят анонимных банок? Оракул, вы что, с ума сошли? Зачем вам мотоцикл? Ездить по воскресеньям загорать в лес?
 О р а к у л. Мадам права. Мне надо было дождаться, пока банки опустеют.
 Но в таких конкурсах быстрота решает все, знаете, какая конкуренция.
 М а р и. Чем я прогневила небо? Мы еще продолжим этот раз говор, Оракул. Пока что принесите мне, что под руку попадется. Приготовьте кофе и для мадам, ей нужно под держать силы.
  Оракул выходит. 
 В а л е н т и н а. Что скажет Серж?
 М а р и. А вот этого, Валентина, я не могу тебе сказать. Представления не имею. Это железное поколение; они настоль ко безразличны ко всему, что если случайно они к чему-нибудь вдруг менее безразличны, это уже драма.
 Ничего не поделаешь — страдать они считают неприличным.
 В а л е н т и н а  (мягко, почти мечтательно). Мне кажется, и я тоже буду страдать.
 М а р и. Но впервые в жизни я ничем не смогу тебе помочь. И от этого я тоже буду страдать, Валентина.
 В а л е н т и н а. Серж больше меня не захочет видеть. Я вернусь домой.
 Жан Лу будет горевать больше обычного. Я начну подкупать Оракула и выспрашивать у него о том, что происходит у вас в доме. Он будет приезжать на своем мотоцикле ко мне на авеню Георга Пятого. Он станет моим Гермесом, моим упреком, моим сожалением. На рождество я подарю ему мерзкий бюст Бонапарта, который стоит у меня в вестибюле.
 М а р и. Дурочка. Как бы мой сын ни возмущался, мы-то с тобой будем встречаться.
 В а л е н т и н а. Но старое не вернется: ты меня станешь осуждать. Я больше не буду в нашем саду.
 М а р и. Ты думаешь, мы вольны над своей памятью? Я всегда буду видеть тебя, Валентина, в саду с полосатым котенком. детство между двумя людьми хуже, чем тридцать лет супружеской жизни.
 В а л е н т и н а. Мари, я несчастна.
 М а р и. Да нет, нет. Чувствовать это — уже само по себе счастье.
  Занавес 


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

  Та же декорация. На сцене Ж а н Л у и М а р и. Шесть часов вечера. 
 М а р и. Вы сочтете меня нескромной.
  Жан Лу жестом возражает. 
 Впрочем, это не имеет значения. Вы, наверно, заметили, как в жизни тактичность легко переходит в эгоизм.
 Ж а н Л у. Я в жизни ничего не замечал. У меня сложная профессия, с утра до вечера на грани между успехом и банкротством.
 М а р и. Тем хуже. Сейчас нам не время обсуждать эти темы. дорогой Жан Лу, я знаю. В отношении Валентины.
 Ж а н Л у. А! Вы знаете. И что вы об этом думаете?
 М а р и. Боже мой… ну, что в последний раз вы вели себя как джентльмен.
 Ж а н Л у. Но как половая тряпка в течение десяти лет — это вы имеете в виду?
 М а р и. Совсем нет, я…
 Ж а н Л у. Конечно, да, конечно, да. Если ваша жена вам изменяет, то вы становитесь либо посмешищем, если об этом не подозреваете, либо сообщником, если об этом знаете, либо неврастеником, если от этого страдаете. Все просто. да только мне все равно. Я — бедный Жан Лу… Ну и что?
 М а р и. Вам все равно. Превосходно. Мне, как и вам, глубоко безразлично общественное мнение. Но я знаю также, что это положение вещей было невозможно изменить. Я росла с Валентиной, нежной и хрупкой. Но если среди ночи ей хотелось вишен, она шла их собирать. А одному богу известно, как она боялась темноты! Словом, ничто никогда не могло сдержать желаний Валентины, даже она сама. Куда уж вам!
 Ж ан Л у  (смеясь). Куда уж мне!
 М а р и. Не поймите меня превратно. Вы мне очень симпатичны. Зачем вы все это от нее выносили?
 Ж а н Л у. Потому что она — Валентина, и я обожаю ее.
 Пауза. Они улыбаются друг другу.
 М а р и. Я попросила вас приехать отнюдь не ради того, чтобы задать вам вопрос, отвез на который я заранее знала. А ради другого. Валентина любит Сержа. Моего сына Сержа.
 Ж а н Л у. Она мне сказала.
 М а р и. Дело не в том, что она сказала, а в том, что это правда. Она будет страдать, если он настолько глуп, что…
 Ж а н Л у  (с иронией). Что не простит ей тяжелого прошлого?
 М а р и. да. И, по моему мнению, он не сможет простить. Отлично.
 Валентина будет страдать. Но она… она к этому не привыкла.
 Ж а н Л у. Надеюсь.
 М а р и. Что вы рассчитываете предпринять?
 Ж а н Л у. Повезу ее путешествовать, Вы же знаете, путешествия Валентина обожает.
 М а р и. Вы думаете, этого будет достаточно?
 Ж а н Л у. Боже мой, конечно. Мы поедем в Венецию. Каналы, прекрасные итальянцы, и все вместе…
 М а р и  (задумчиво). да, тенора… Я нахожу, что вы слишком легкомысленно говорите о прекрасных итальянцах. Вы не.,.
 Ж а н Л у. Я не импотент и не извращенец, если это то, что вы хотели сказать. Я просто знаю, что при виде гондольеров и красивых мужчин вообще сердце Валентины всегда оживало.
 М а р и. Боюсь, что на этот раз все более серьезно. Я уже давно забыла, что значит страдать из-за любви, но…
 Ж а в Л у. Вы меня удивляете.
 М а р и. Спасибо за комплимент. Если уж говорить начистоту, я плохо понимаю, как Валентина может колебаться между таким мужчиной, как вы, одним словом, мужчиной, и мальчиком, как мой Серж. Он мой сын, и он красив, но…
 Ж а н Л у. Вы знаете, она не колеблется. Сейчас она предпочитает Сержа.
 Но, к несчастью, определенные общественные и моральные представления, воплощаемые вами и мною, вынуждают ее отказаться от него — и все!
 М а р и. Как хладнокровно вы это говорите. А что вы при этом испытываете?
 Ж а н Л у. Мадам, глубокое горе.
 М а р и  (тронута до глубины души). Зовите меня Мари. Как я вас в тот раз обидела. Вы не хотели бы чего-нибудь выпить? Оракул, два джина. да, да, поверьте, джин и толь ко джин. Расширяет сосуды, взаимопонимание и сердце.
 Отлично. Сегодня вечером я останусь у себя в комнате. Когда Валентина все ему скажет, я соберу по осколкам то, что от них обоих останется. Что касается вас, предполагая, что Валентина поедет к вам, прошу вас оставаться дома. Это лучшее, что мы можем сделать.
 Ж а н Л у. договорились. Но если.., если…
 М а р и. Если Серж примирится?.. Что ж! Увидим.
 Ж а н Л у. Спасибо, Мари, до свиданья.
  Она провожает его к двери. 
 Вы знаете, в тот день вы мне сказали одну вещь, и я..,
 М а р и. Но я беру все свои слова обратно, все.
 Ж а н Л у. Как раз все не нужно. Я хочу вести с вами честную игру. В жизни не все так однозначно. При моей профессии бывают нужны определенные компенсации.
 М а р и. Тем лучше!
 Ж а н Л у. И кроме того, если вы согласитесь, я имею в виду, когда все обойдется, мы с вами как-нибудь поужинаем вдвоем в русском ресторане.
 М а р и. Прелестно. Ах! Ах! Мы покажем русским, что значит уметь веселиться.  (Смеясь, она провожает его.) 
  Занавес 


СЦЕНА ПЯТАЯ

  Та же декорация. Вечер. В а л е н т и н а одна. На ней сиреневое платье. Слышно, как в комнате рядом напевает Се р ж. Он входит. 
 С е р ж. Вам нравится эта песня? Блестящая мысль пришла мо ей матери пойти ужинать в ресторан.
 В а л е н т и н а. да, да, действительно.
 С е р ж. Меня сегодня завалили заказами, Я, кажется, скоро стану знаменитостью в рекламе.
 Валентина. А как же Ван Гог?
 С е р ж. Ван Гог был Ван Гог. И потом, я не знаю, был ли он счастлив.
 Оракул угостил вас своим прославленным «Аустерлицем»?
 В а л е н т и н а. Пока я тебя ждала, я уже выпила два.
 С е р ж, Тогда мне еще один. Оракул, пожалуйста, ваш коктейль. Боже, как мне хорошо: работаю, успех, влюблен и немного любим. Мог ли я когда-нибудь подумать!
 В а л е н т и н а. Тебе правда хорошо?
 С е р ж. да. Безумец, идиот, кретин, я тебя люблю.
 В а л е н т и н а  (полушепотом). Безумец, идиот, кретин, ты меня любишь.
 С е р ж. Идиот, безумец, кретин, на тебе мое любимое платье.
 В а л е н т и н а. Идиот, безумец, кретин, это нарочно. Поцелуй меня.
  Он целует ее. 
 Ты меня любишь, Серж?
 С е р ж. Навсегда.
 В а л е н т и н а. Я тебе не позволяю. Я тебе не позволяю, потому что больше не могу тебе приказывать.
 С е р ж. Почему?
  Входит Оракул. 
 А! Вот мой бокал. Спасибо, Оракул. Почему ты мне больше не можешь приказывать?
 В а л е н т и н а. дай мне один глоток. Потому что от меня этого требуют. Правда, как сумасшедшая старуха, должна по явиться из-за кулис.
 С е р ж. Ты хватила лишний «Аустерлиц».
 В а л е н т и н а. Нет. Ты придаешь значение правде?
 С е р ж. Только если она касается нас.
 В а л е н т и н а. А мое прошлое тебя касается?
 С е р ж. да. Я хочу знать о тебе все. Все, что сделало из тебя такую, какая ты есть, моя прелесть, мое солнце. Ты знаешь эту песню? Я тебе ее поставлю.  (Направляется к проигрывателю.) 
  Валентина вскакивает и подбегает к Сержу, ставящему на проигрыватель песню «Моя милая Валентина» 
 В а л е н т и н а. Такую, как я есть, меня сделали другие.
 С е р ж  (смеясь). В том числе я.
 В а л е н т и н а. другие мужчины.
 С е р ж. Жан Лу?
 В а л е н т и н а. После Жана Лу.
 С е р ж. После Жана Лу? Ты ему изменяла?
 В а л е н т и н а. Да.
 С е р ж  (медленно). Что ж, предполагаю, это нормально. После всех страданий, которые он тебе причинил. И часто ты ему изменяла?
 В а л е н т и н а. Мм… постой.
 С е р ж. Почему «постой»?
 В а л е н т и н а. Я сосчитаю, Мм…
 С е р ж  (сухо). С меня достаточно!  (Отворачивается.) 
 В а л е н т и н а  (быстро). И, кроме того, никаких страданий он мне не причинял. дело было во мне, только во мне. Это я уходила из дома. С другими.
 С е р ж. Как? А твои письма? А моя мама? А в тот день, когда он за тобой приехал?
 В а л е н т и н а. Я лгала. Позорно лгала. Мне было стыдно перед твоей мамой, и все. А потом я привыкла к новой роли.
 С е р ж. Замолчи.  (Идет через всю сцену, останавливается.) 
 В а л е н т и н а. Серж. С тобой у меня все по-другому.
 С е р ж  (глухо). Поймите, меня возмущает даже не то, что я тридцатый по счету…
 В а л е н т и н а. Не преувеличивай.  (Всхлипывает.) 
 С е р ж А то, что вы могли так поступать по отношению к другому человеку, к вашему мужу. Какую комедию он вынужден был здесь разыгрывать, а я обливал его презрением! Как дурак, стремился вас защищать, сделать вас счастливой! Но мне нечего было ломиться в открытую дверь. До статочно того, что я просто молод?
 В а л е н т и н а. Серж, я тебе уже сказала, что с тобой все по-другому…
 С е р ж. Возможно, за счет легкой примеси материнского чувства. Но еще раз спрашиваю вас, как могли вы так обращаться с мужем?
 В а л е н т и н а. Он привык, нет, это не то, что я хочу сказать. Он ко мне очень привязан, он знает, что я — такая, какая есть.
 С е р ж. Какая же вы есть? Нимфоманка?
 В а л е н т и н а. Нимфоманка… Вы с ума сошли. Нет, я обожаю путешествовать, вот и все, а он никогда не может уехать из Парижа и, словом…
 С е р ж. Словом… Это ваше любимое выражение?
 В а л е н т и н а. Не между нами, Серж. Я так и знала, что они мне все испортят своим карканьем «правда», «правда»! Серж, забудь, вернемся в отель «Акрополь»; ты был такой забавный, такой нежный, такой злой. Ты на меня смотрел круглыми глазами, как сова, и не сводил с меня потрясенного взгляда.
 Серж…
 С е р ж. да, я был милым воспитанным молодым человеком. И я всегда им останусь. Очень рад, что я сумел вас раз— влечь, но, как милый воспитанный молодой человек, предлагаю вам вернуться домой.
 В а л е н т и н а. Это твое последнее слово? Впрочем, глупый вопрос.
 Никто же никогда не отвечает: «Нет, предпоследнее».
 С е р ж. Это мое последнее слово, Валентина.
 В а л е н т и н а. Ты знаешь, я очень несчастна. А ты?
 С е р ж  (кричит). Это уж мое личное дело! Что, нам теперь вместе плакать?
  Валентина не отвечает. 
  (Кричит.) Сказать тебе, что у меня в жизни не было большего горя, большего разочарования, большего унижения?!
 В а л е н т и н а. Не кричи. Я крика не выношу.
 С е р ж. Ты еще не выносишь чужих чувств, забот, мыслей, Ты любишь цветы, балконы, переводные картинки и посте ли. Да? Угадал?
 В а л е н т и н а  (продолжал плакать). Да, угадал. Но и тебя тоже я люблю.
  Пауза. 
 С е р ж. Простите меня, тетя Валентина, я не могу больше здесь оставаться.
 В а л е н т и н а. Я тоже. Оракул, мое манто.
 Входит О р а к у л. Валентина лихорадочно одевается перед неподвижно стоящим Сержем. Она идет к двери.
 С е р ж. Куда ты пойдешь?
 В а л е н т и н а  (в слезах). В «Шахерезаду». Русская музыка, мой дорогой, для фривольных натур…  (Выходит.) 
 С е р ж валится на диван. Из боковой двери входит М а р и. Она некоторое время смотрит на Сержа, затем выключает проигрыватель. Серж встает.
 С е р ж. Я думал, вы ужинаете с вашим нотариусом.
 М а р и. Как бы не так. Я подслушивала.
 С е р ж. А! Браво! Значит, вы в курсе.
 М а р и. Не становись в позу. Я же тебя знаю.
 С е р ж. Вы знали насчет Валентины?
 М а р и. И да и нет. С одной стороны, я верила тому, что она мне говорила. Валентине всегда веришь. Но она выходила из образа.
 С е р ж. Она надругалась и над вами и надо мной. Она не имела права.
 Мне… Я…  (Отворачивается.) 
  Пауза. 
 М а р и. А ты — дурачок. Хотя… это твой возраст. Ты тысячу раз должен был удержать Валентину. Со всеми ее любовниками и уходами из дома, со всем ее прошлым. Таких людей, как Валентина, нельзя упускать Но только ты еще молод, мой бедный, родной.
 С е р ж. Я не Жан Лу, ты это имеешь в виду?
 М а р и. Жан Лу — он-то понимает. Он понимает, что в чело веке важна личность, а не поступки. Важно то, что дает человеческое присутствие.
 С е р ж. Присутствие! Да она всегда отсутствовала. Путешествовала и все больше опускалась от ничтожества к ничтожеству.
 М а р и. Опускалась… Как можно такое подумать! Значит, любовь и ее проявления унижают женщину? Да ты потерял голову. Мы созданы для этого.
 Самой природой. Правда, изредка встречаются женщины сверх того еще и верные.
 Но Валентина не из их числа.
 С е р ж. Нет. Она создана для лжи.
 М а р и. Потому что она сыграла роль женщины, приносящей себя в жертву?
 Чем тебя больше всего очаровала Вален тина — веселым нравом, да? А как ты думаешь, могла бы она быть веселой, если бы на самом деле была обманута и отвергнута?
 С е р ж. Больше всего я любил в ней непредсказуемость.
 М а р и. О, этого, поверь мне, ей не занимать.
 С е р ж. Но что вы от меня хотите? Чтобы я признал, что был неправ? И чтобы сказал ей: «Превосходно, ты меня обманула, ты насмеялась надо мной, я по счету такой-то, браво»?
 М а р и  (мягко). Просто я запрещаю тебе презирать Валентину. И плохо говорить о ней. Кстати, где она?
 С е р ж. Успокойтесь, поехала в «Шахерезаду»
 М а р и. Вот видишь! Пойду позвоню Жан Лу, пусть едет за ней.
 С е р ж. А Жан Лу? Вы ей прощаете то, как она вела себя по отношению к нему?
 М а р и. Нет. А ты, ты мог бы.
 С е р ж. А я считаю, что каждый человек требует к себе элементарного уважения.
 М а р и. Конечно, конечно. (Направляется к телефону.) Звонок в дверь.
 Серж вскакивает.
 С е р ж. Это она. Вернулась. Она меня простила.  (Бросается к двери и распахивает ее.) 
  Появляется Ж а н Л у в смокинге. 
 Ж а н Л у. Я хотел вам сказать, Мари, что она снова со мной. Она позвонила мне из «Шахерезады». Она спит у меня внизу в машине.
 М а р и. Прекрасно.
 Ж а н Л у. Она просила меня передать вам обоим, что она вас нежно целует. Завтра мы уезжаем в Венецию, она обязательно вам позвонит, когда вернется.
 М а р и. Хорошо. Приятного путешествия, Жан Лу.
 Ж а н Л у. Спасибо.  (Кланяется Сержу и выходит.) 
 С е р ж  (потерянно). Что он… что он сказал?
 М а р и. Ты прекрасно слышал, мой родной. Она тебя нежно целует.
  К о н е ц