---------------------------------------------


 Диковский Сергей
 Сказка о партизане Савушке

 Сергей Диковский 
 Сказка о партизане Савушке 
 Есть в Приморье одна дальняя сопка. Зверь на ней не живет, деревья не держатся и трава не растет. 
 Говорят, будто сопка та из чистого золота. Только по-настоящему ее никто не видал: всегда она в тумане, всегда в облаках; дунет ветер, блеснет светлый краешек и снова утонет, а что в середине, одни ястребы знают. 
 Идти к сопке этой надо с опаской. Налево пойдешь - в трясине увязнешь, направо пойдешь - в обрыв попадешь. Только и есть одна медвежья тропа - от Гусиного озера, мимо железного камня, мимо двойчатки-сосны, через реку Бедовую. А дальше и тропа обрывается. 
 Ту дорогу один Савушка знал. Был такой небольшой мужичок, веселый, хромой, глаза озорные. Он в русско-японскую артиллеристом служил, там ему ногу колесом и помяло. 
 Жил Савушка беспокойно, как цыган. Зимой лошадей кует, плуги правит, а как дуб лист развернет, мешок за плечи - и прощайте до осени! Тайга ему голову навек закружила. Вот он все и бродил: в озера глядел, птиц передразнивал, к зверям прислушивался. Нравилось ему ключи да сопки заново открывать. Если бы Савушке вовремя азбуку показать, был бы он сегодня профессором. Да не вышло - пошел в кузнецы. 
 Он ружья с собой не брал. Звери Савушке вполне доверяли. Выдра ему рыбу укажет, медведь тропинку протопчет, белка орехов нащелкает. 
 Сопку Савва открыл, да золото добывать было некому: обложили Приморье японцы. Что тогда делалось, сказать невозможно! Печи холодны, а избы горят. Земля кровью напоена... Смеха детского нигде не услышишь! 
 Что ни сосна, то виселица, что ни холм, то могила. Выйдешь в поле, ляжешь ничком - слышно, стонет земля: невтерпеж ей под войском японским. Гуси дикие и те испугались: вместо осени летом снялись... 
 Ленин из Москвы зарево видел, войско на подмогу послал. Да генералы в то время пути заслоняли - пробиваться бойцам долго пришлось. 
 Решили партизаны в хребты уйти: оружие ковать, силы для боя накапливать. А сопку золотую на сохранение Савве оставили. 
 - Учить тебя, - говорят, - не приходится: хитер ты достаточно. Действуй! 
 Дали сторожу дробовик старый, шестнадцать патронов с картечиной и ушли. 
 Ладно. Одолжил Савушка у медведя знакомого шкуру. Сшил унты с медвежьей ступней. Стал по ночам японцев выслеживать. Часовые японские, те удивлялись сильно: какие медведи отчаянные - прямо в лагерь заходят! 
 А Савушка тем временем бухгалтерию вел. Были у него в тайге две березы с засечками. На одной пароходы японские, пушки, солдаты отмечены. На другой - горе народное: вдовы. Могилы, дети бездомные. 
 Однако долго бродить Савушке не пришлось: разнюхали как-то японцы про золотую сопку, нагнали ищеек-собак и сцапали Савушку. 
 Генерал в ту пору Ину-сан был. Личность партизанам известная: кособрюх, зубы щучьи, ноги - будто всю жизнь с бочки не слазил. 
 Увидел Савушку и сразу заулыбался. 
 - Ваша хитрость, - говорит, - даже нам нравится. Будем знакомы. 
 Савушка - старик гордый, на вольном воздухе вырос - руки генералу не подал. 
 - Мы, - отвечает, - лещей вроде вас только за жабры берем. 
 Генерал даже скривился, но обиду сдержал. 
 - Хотите жизнь сохранить? 
 Савушка сразу смекнул, к чему разговор. 
 - Эко добро! - отвечает. - Я уж и без вас осину себе подобрал. Скучно стало землю топтать. 
 - Хотите, дом выстроим, пятистенку? Графский титул дадим. 
 - Да, не вредно, пожалуй. Дайте неделю подумать. 
 Отвели Савушку в камеру. Поят чаем, кормят икрой, балыками кетовыми. 
 Савва думает. А войска между тем пробираются. Сквозь горы Уральские, через степи Барабинские, сквозь тайгу - на Дальний Восток. 
 Вскоре приводят Савву обратно. 
 - Согласен тропу указать? 
 - А сапоги болотны дадите? А пороху десять кило? А жеребца племенного? 
 - Все дадим... Веди только скорее! 
 - Ой, боюсь даром отдать... Дайте еще неделю подумать. 
 Война разгорается. У японцев уже золото на исходе, а Савушка все торгуется. То лодку новую потребует, то жене шубу суконную, то олифы ведро. Наконец, видит, что дальше тянуть невозможно. 
 Обдернул пиджачок и выходит вперед. 
 - А ну вас, - говорит, - ко псам! Раздумал я золотом торговать. 
 Вот тут-то японцы себя показали. Срезали Савушке кожу на пальцах, опустили руки в царскую водку. Ни слова Савушка не сказал, только скрипнул зубами. Желчь лягушачью в жилу ввели, в угли горящие ногами поставили - и то промолчал. 
 Залечили - и снова. Бьются месяц, бьются другой: то шоколадом накормят, то керосина в ноздри нальют, а все не могут Савушкина характера одолеть. У генерала Ину от тихой злости лишаи по телу пошли. 
 Подойдет к камере, глянет на Савушку и посинеет в лице. 
 Между тем войска вперед продвигаются. Через Саянские горы, через Яблоновый хребет... сколько сапог износили, сколько патронов извели, сказать невозможно!.. Наконец, пробились и залегли в тайге, недалеко от японского лагеря. 
 Видят японцы, что Савушку ничем нельзя взять: он всякую тайную подлость, как белка пустой орех, предугадывает. 
 Вызвали главного химика. Генерал Ину-сан спрашивает: 
 - А ну, какие есть новые газы? 
 Тот докладывает: 
 - Иприт-самдерит, тило-третило, купоросный карбид. Сжигает роту в четыре минуты. 
 - Нет, не то... 
 - Тогда бим-бомо-бромо-кислый экстракт пополам с мышьяком. Ужасная сила. Десять лет на том месте трава не растет! 
 - Это старо. Нет ли того газа, чтобы от него человеческая совесть окривела? 
 Тут-то химик и сел. 
 - Нет, - говорит, - до этого наша наука еще не дошла, не берусь. 
 - Ну, так вот тебе трое суток сроку: или орден коршуна трех степеней, или один конец - харакири. 
 Ладно. Вскоре приносит химик черный баллон. 
 - Вот он, - кричит, - умослабительный ангидрид! В тюрьме на смертниках испытал. Отцов продали! Все тайны свои разболтали! 
 Взяли и усыпили тем газом Савушку. А на ночь возле койки посадили двух писарей, чтобы бред больного записать. 
 До полуночи Савушка еще так-сяк крепился, только зубами тихонько поскрипывал. А там дошел газ до самых центров. Крякнул Савушка и понес. Чешет и чешет, точно из пулемета. Писарей всех замучил. 
 Наутро приносят генералу те записи. Ровно тысяча двести страниц. В штабе радость. Ину-сан именинником ходит, химик дырку для ордена провертел. 
 Однако вызвали генерального переводчика. Воздел он на нос очки, стал читать Савушкины откровения. Да и споткнулся на первой строке. 
 - Виноват, - говорит, - такие слова по-японски не могут спрягаться и корни не те. 
 - А ну, вглядись пристальнее. 
 Почитал переводчик еще немного и сдался. 
 - Освободите, - просит, - глаза слезятся, щиплет сильно. 
 Спасибо, ефрейтор один подвернулся - участник русско-японской войны. Заглянул он в тетрадь и рапортует: 
 - Спряжения те известные, на материнской основе. Разрешите перевести. 
 И перевел. Генерал испариной даже покрылся. Савушка, он и раньше озорной на язык был, а тут в беспамятстве самого себя превзошел: насчет золота ни гугу, а чего другого - сколько угодно! 
 Наконец поняли японцы: выхода нет. Решили всех зверей допросить, где золотая сопка. Вызвали из Токио одного дрессировщика: он на всех звериных языках умел разговаривать, щуку немую - и ту понимал. 
 Собрали зверей, птиц таежных, дали им сладкую пищу. Медведю - кетовую головку, выдре - брюшки, соболю - мозговушку, бобру - траву речную, зайцу - кочерыжку, кроту - червяков, цапле - лягушку, росомахе - падаль лесную. 
 Стал дрессировщик тайну выпытывать. 
 Заяц уши прижал, божится: 
 - Наша тропа возле грядок. Другой не видал. 
 Соболь лукавый облизнулся, соседям моргнул: 
 - Еж - он грамотный, на дубовом листе все тропинки отметил. 
 Еж щетину поднял, забурчал: 
 - Нет листа... Бобер его съел. 
 Бобер спорить не стал. Брюхо погладил и говорит: 
 - Лист дубовый теперь ни при чем. Была тропа, да ее партизаны на колесо намотали, с собой увезли. 
 Даже крот, зверек тихий, и тот разворчался. 
 - Я, - говорит, - близорукий, глухонемой. Живу в стороне. Разрешите уйти. 
 А медведь от обиды даже взревел: он Савушке давно приятелем был. 
 - Ер-рунда, - кричит, - какая! Р-рыба ваша тухлая. Малины хочу! 
 И ушел в лес по ягоду. 
 Только росомаха - зверь подлый - нажралась печенки, лизнула дрессировщику руку и шепчет: 
 - Есть за Гусиным озером след в кедраче... Пойдешь налево - в трясине увязнешь. Направо - в обрыв попадешь. Идите мимо железного камня, мимо двойчатки-сосны, через реку Бедовую, прямо по медвежьей тропе. 
 Словом, все разболтала бесстыжим своим языком. 
 Ладно. Наутро решили Савву казнить. Хотели ему кишки на телефонную катушку намотать. Однако генерал Ину-сан запретил. 
 - Это, - говорит, - не казнь - просто детское наказание. Надо ему такую муку придумать, чтобы по капле смерть в жилы вошла. 
 Привязали Савушку к тополю. Напротив столик поставили. Пельмешков тарелку, браги кувшин, мясо с подливой. 
 Генерал Ину-сан узлы все опробовал. 
 - Приятного, - говорит, - аппетита. Простите, что без сметаны обед! 
 И ушел в лес с батальоном. Впереди пулеметчики, позади пушки дальнего боя. На лошадях кожаные торбы навьючены: золото собирать. 
 А звери между тем тоже времени не теряли: соболь веревки Савушке перегрыз, заяц вперед побежал войска предупреждать, ястреб взвился в небо за батальоном следить, а медведь носом покрутил и проревел: 
 - Я им тропу укажу!.. 
 Зашел вперед и протоптал от озера другую тропу. Даже камень железный выдернул и на новое место поставил. 
 А бобры - те хитрее всех оказались. Перегородили Бедовую реку плотиной и пустили по новому руслу. Батальон и пошел стороной черт те куда. 
 Идет день, два... неделю идет. Вокруг болота урчат. Кедрач шинели рвет, камни сами под ноги кидаются. Уж дух у солдат стал заходиться. А в тайге все просвета не видно. Тропа медвежья бежит и бежит. 
 Того японцы не знали, что Савушка в отряд дохромал. Давно гостям обед был в тайге приготовлен: на первое - ружейный борщок, на второе - шрапнель с пулеметной подливой, на сладкое - пирог из фугасов. 
 Наконец, завела тропа японцев в ущелье, где нет хода-выхода. Темнота подземельная. Стволы в четыре обхвата, мох столетний. Шепотом в таком месте - и то говорить неохота. 
 Видит генерал, что увязнуть возможно, подал команду: 
 - Кр-ругом арш! 
 Да уже поздно: со всех сторон партизанские ружья нацелены. Выходит из-за дерева Савушка. 
 - Отставить! - говорит. - Здесь наша будет команда. А теперь, дорогие гости, давайте прикинем, почем ныне фунт лиха. Разом за все посчитаемся. За жен наших, за мертвых детей, за пшеницу неубрану, за всю лютую муку, что терпела земля... 
 И посчитались... 
 Крапива навоз любит. На том месте она теперь густо растет. 
 1938