---------------------------------------------


 Горький Максим
 Сомов и другие

 А.М.Горький 
 Сомов и другие 
 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: 
 С о м о в. 
 А н н а - его мать. 
 Л и д и я - его жена. 
 Я р о п е г о в. 
 Б о г о м о л о в. 
 И з о т о в. 
 Д у н я ш а - горничная. 
 Ф ё к л а - кухарка. 
 Т р о е р у к о в. 
 Л и с о г о н о в. 
 С и л а н т ь е в. 
 Т и т о в а. 
 А р с е н ь е в а - учительница. 
 Д р о з д о в. 
 Т е р е н т ь е в. 
 Л ю д м и л а. 
 К р ы ж о в. 
 К и т а е в. 
 С е м и к о в. 
 М и ш а. 
 С о м о в - инженер, лет 40, говорит суховато; под его сдержанностью чувствуется сильное нервное напряжение, в сценах с матерью - резок и даже груб, в сцене с женой, обнаруживая своё честолюбие, откровенен не потому, что говорит искренно, а потому, что проверяет себя. 
 А н н а - его мать, - лет 60, женщина бодрая, хороших "манер". 
 Л и д и я - лет 27, ленивые движения, певучий голос, жить ей одиноко и скучно; Арсеньева оживляет воспоминания юности её, и потому она тянется к ней. 
 Я р о п е г о в - лет 40-42, - школьный товарищ Сомова, человек, которого Лидия объясняет правильно. 
 Б о г о м о л о в - лет 60, - обижен, обозлён. 
 И з о т о в - лет 55, - картёжник, любит поесть, выпить. 
 Т р о е р у к о в - неудавшийся авантюрист, человек, способный на всё из мести за свои неудачи. 
 Т и т о в а - лет 45, - толстая, пошлая, неглупая. 
 А р с е н ь е в а - лет 30, - человек, увлечённый своим делом. 
 Т е р е н т ь е в - лет 35, - рабочий, директор завода, добродушен. 
 Д р о з д о в - лет 30, - красив, суров, недоверчив. 
 К и т а е в - лет 30. 
 К р ы ж о в - за 60 лет. 
 С е м и к о в - лет 25-23, - вялый парень. 
 М и ш а - лет 20. 
 Д у н я ш а - тоже. 
 Л ю д м и л а - 18-20 лет. 
 Ф ё к л а - за 60 лет. 
 Л и с о г о н о в - тоже. 
 С и л а н т ь е в - лет 45. 
 ПЕРВЫЙ АКТ 
 Новенькая, деревянная дача. Терраса; у стола - А н н а С о м о в а, в капоте, пенснэ; читает газету; пред нею - кофейный прибор. 
 Д у н я ш а. Спекулянт масло принёс. 
 А н н а. Во-первых: надо говорить - частник, а не спекулянт. 
 Д у н я ш а. Мы так привыкли. 
 А н н а. Спекулянт - обидное слово, обижать людей -дурная привычка. Во-вторых: где Фёкла? 
 Д у н я ш а. Ушла куриц покупать, что ли... 
 А н н а. Пусть Силантьев подождёт. 
 Д у н я ш а. Он денег хочет. 
 А н н а. Просит, а не - хочет. 
 Д у н я ш а. Не хотел бы, так не просил. 
 А н н а. Вы говорите много лишнего. Пусть придёт сюда. - (Сердито, через газету смотрит вслед Дуняше. Отшвырнув газету, подходит к перилам террасы. На лестнице Силантьев, мужик лет 45.) Здравствуйте, Силантьев! 
 С и л а н т ь е в. Доброго здоровья, Анна Николавна. 
 А н н а. Ну, что у вас, как - дочь? 
 С и л а н т ь е в. Плохо. 
 А н н а. Не помогает доктор? 
 С и л а н т ь е в. Нет. Да ведь какой она доктор, извините... 
 А н н а. Что ж она говорит? 
 С и л а н т ь е в. Да ведь что ей говорить? Она не её, она - меня всё лечит. Не так, видишь ты, думаю я, не её мыслями. Я ей говорю: "Ты - брюхо лечи, а не душу, душу лечить - дело не твоё! Ты, говорю, себе душу-то полечи". 
 А н н а. Очень жаль, что Маша захворала, я так привыкла к ней. 
 С и л а н т ь е в. Новая-то у вас бойка больно. 
 А н н а. Да, вот до чего дожили мы, Силантьев! 
 С и л а н т ь е в. Не говори! Дышать нечем. Комсомол этот, Мишка: "На Кавказ, говорит, надобно Марью-то". Это - в старину солдат на Кавказ посылали, а она девка. 
 (Сомов вышел, стоит у стола, разбирая газеты, прислушивается.) 
 С и л а н т ь е в. Учит меня: "Ты, говорит, богатый, а для дочери денег жалеешь". 
 А н н а. Они - завистливы на чужое богатство. 
 С и л а н т ь е в. Ну да! Понимают, что человек без денег - как птица без крыльев... 
 А н н а. А всё, что у нас отняли, - промотали... 
 С о м о в. Надо бы кофе... 
 А н н а. Ах, ты здесь? Позвони... 
 С о м о в. Не действует звонок. Вы уж сами... 
 А н н а. Идите в кухню, Силантьев, я там расплачусь с вами. 
 С и л а н т ь е в. Дрова тут возил я вам. Да за двух зайцев... 
 [Силантьев уходит.] 
 А н н а. Хорошо, хорошо! (Подходит к двери, звонит.) Звонок действует. 
 С о м о в. Не одобряю я эти твои беседы. 
 А н н а. Ах, вот почему не звонит звонок! Ты что хочешь, чтоб я онемела, когда все кругом возмущены? 
 С о м о в. А ты организуешь возмущение, да? 
 А н н а. Мне кажется - с матерью не следовало бы говорить иронически! И даже не поздоровался. 
 С о м о в. Прости. Но твои "беседы с народом", вроде этого торгаша, Лисогонова и... 
 А н н а. Ты считаешь глупыми? Нет, уж ты разреши мне это! Ты живёшь с умниками, а я привыкла жить с глупыми, но честными... 
 С о м о в. Я должен сказать, что мне особенно не нравится этот, хотя и полуумный, но подозрительный учитель пения... 
 А н н а. Он - учитель истории, а пению учит по нужде. Ты ведь знаешь, что теперь в России истории нет... 
 С о м о в. Послушай, мама... 
 [Входит Яропегов.] 
 Я р о п е г о в. Бонжур (добрый день (франц.) - Ред.), мадам! Николай, у тебя в спальне мухи есть? 
 С о м о в. Есть. 
 Я р о п е г о в. Советую: бей мух головной щёткой! 
 С о м о в. Нелепая у тебя привычка начинать день глупостями! 
 Я р о п е г о в. Это - не глупости, а ценное открытие. Я вчера, ложась спать, перебил щёткой несколько десятков мух. Кстати - об открытиях: Иваненко сообщает, что открыл богатейшие залежи полиметаллической руды. Везёт советской власти! 
 А н н а. А - кто везёт? Это - вы, вы везёте! Страшно подумать, что вы делаете... (Возмущена почти до слёз, уходит, говоря.) Только и слышишь: там открыли, тут нашли... Ужас! 
 Я р о п е г о в. Боевое настроение мамаши всё повышается... 
 С о м о в. Здесь это ещё более неуместно, чем в городе. 
 Я р о п е г о в. Ты хотел весной отправить её и Лидию за границу? 
 С о м о в. Неудобно было хлопотать. 
 (Дуняша вносит кофе.) 
 Я р о п е г о в. Как спали, Дуня? 
 Д у н я ш а. Лёжа, Виктор Павлович. 
 Я р о п е г о в. А что во сне видели? 
 Д у н я ш а. Ничего не видала, я сплю закрыв глаза. 
 Я р о п е г о в. Браво! 
 [Дуняша уходит.] 
 С о м о в. Дерзкая девчонка. 
 Я р о п е г о в. Очень милая курочка! 
 С о м о в. Я смотрю на неё не с точки зрения петуха. 
 Я р о п е г о в. Ты что сердишься? Не выспался? 
 С о м о в. Вчера Терентьев наговорил мне комплиментов, с этим, знаешь, чугунным его простодушием. И кончил так: "Замечательный, говорит, вы работник, товарищ Сомов, любуюсь вами и думаю: скоро ли у нас свои такие будут?" 
 Я р о п е г о в. Ну, и - что ж? Чувствует, что мы не товарищи, а или гуси или свиньи. 
 С о м о в. Ты всё шутишь, Виктор, грубо и неумно шутишь. Смазываешь себя жиром шуточек, должно быть, для того, чтоб оскорбительная пошлость жизни скользила по твоей коже, не задевая души. 
 Я р о п е г о в. Какой язык! 
 С о м о в. И забываешь о том, что нам необходимо полное доверие с их стороны. 
 Я р о п е г о в. Я склонен думать, что пользуюсь таковым. 
 С о м о в. Ты! Доверие необходимо нам всем, а - не единице! Против нас - масса, и не надо закрывать глаза на то, что её классовое чутьё растёт. Ты читаешь им что-то такое, ведёшь беседы по истории техники, что ли... они принимают это как должное... 
 Я р о п е г о в (смеётся). Они лезут ко мне в душу, точно в карман, где лежат их деньги. Говоря правду - мне это нравится. 
 С о м о в. То есть тебя это забавляет, но ты ошибаешься, думая, что они относятся к тебе лучше, более доверчиво, чем ко мне, Богомолову. 
 [Входит Фёкла.] 
 Ф ё к л а. Николай Васильич... 
 С о м о в. Что вам нужно? 
 Ф ё к л а. Анна Николаевна спрашивает: придёт к завтраку кто-нибудь? 
 С о м о в. Да. Двое. 
 Ф ё к л а. А что готовить? 
 С о м о в. Ну... Всё равно! 
 Я р о п е г о в. Что у вас есть? 
 Ф ё к л а. Курочка есть хорошая. 
 Я р о п е г о в. Опять курочка! Побойтесь бога... 
 Ф ё к л а. Нет уж, покорно благодарю, боялась, да перестала! Телятина есть. 
 Я р о п е г о в. Фёкла Петровна, - неужто бога-то не боитесь? 
 Ф ё к л а. Нет, Виктор Павлыч, весёлый человек, не боюсь! Я - старушка неверующая, мне бог столько судьбы-жизни испортил, -- вспомнить горестно! Так чего же готовить? Мозги есть. 
 Я р о п е г о в. Мозгов у нас своих избыток. 
 Ф ё к л а. А - не хватает завтрак заказать. 
 С о м о в. Послушайте, идите к жене... 
 Ф ё к л а. Почивает ещё. 
 С о м о в. Ну... Вы мешаете нам! 
 Ф ё к л а. Так я - ушла. А опоздает завтрак, уж не моя вина. [Уходит.] 
 С о м о в (раздражён). Удивляюсь, как ты можешь болтать с этой дурой! 
 Я р о п е г о в. Это, брат, замечательная старуха! Жизнь её - сплошная драма, но она рассказывает её в юмористическом тоне! 
 С о м о в. Ах, пошли ты её к чёрту! 
 Я р о п е г о в. Нет, ты попробуй, вообрази драму в юмористическом тоне... 
 С о м о в. Послушай, ты нарочно дразнишь меня? 
 Я р о п е г о в. Тебя вот оцарапало простодушие Терентьева, и ты уже готов! Воспринимаешь жизнь трагически. 
 С о м о в. Брось болтать чепуху, Виктор. 
 Я р о п е г о в. У тебя, брат, кислая дворянская закваска, а у меня: дед - дьякон, отец - унтер-офицер... 
 С о м о в. Ах, не говори пошлостей... 
 Я р о п е г о в. Ну, брат, классовая заквасочка - не подлость, это ты бухнул зря! 
 (Пауза.) 
 С о м о в. Геологи чересчур много открывают. Рентабельность этих открытий весьма сомнительна. Протасов сравнивает геологов с девицами, которые, торопясь выйти замуж, слишком декольтируются. 
 Я р о п е г о в. То есть хотят угодить властям? Я слышал, что последний доклад его - насквозь антисоветская пропаганда. 
 С о м о в. Чепуха! Просто он - как всегда - грубовато говорил... 
 Я р о п е г о в. Вообще у вас тут атмосферочка ядовитая. Это - что? Воздействие шахтинского процесса? 
 С о м о в. Ядовитости - не замечаю, а "самокритика" сильно растёт. Ну, разумеется, и шахтинское дело нельзя забыть. Кроме того, разлад в Кремле... 
 Я р о п е г о в. Возбуждает надежды? 
 С о м о в. Говорит о том, что товарищи трезвеют. 
 Я р о п е г о в. Гм? Так ли? По-моему, лучшие из них - неизлечимые алкоголики от идеологии. Идеологии у них - девяносто процентов. 
 А р с е н ь е в а (входит на лестницу). Лидия Борисовна дома? 
 С о м о в. Да. У себя. Пожалуйста... 
 Я р о п е г о в. Это - что? 
 С о м о в. Учительница, подруга жены по гимназии. 
 Я р о п е г о в. Какая... гм! Партийка? 
 С о м о в. Не знаю, не знаю! Слушай, Виктор, к завтраку приедет Богомолов... 
 Я р о п е г о в. Настраиваюсь благоговейно. 
 С о м о в. Он, вероятно, начнет говорить о фабрике Лисогонова, о её восстановлении, расширении и так далее. Я - решительно против этого. Не вижу смысла реставрировать и обогащать мелкие предприятия туземцев. Ты знаешь мою точку зрения: ориентация на европейца, на мощность... Советская власть должна вернуться к концессиям, иначе... 
 Я р о п е г о в (закуривая). И так далее. В общем - гениально. 
 С о м о в. У Богомолова - личные причины, какая-то старая связь, даже, кажется, родство с Лисогоновым. (Гудок автомобиля.) О, чёрт! Кто это? 
 Я р о п е г о в. Терентьев. И этот, новый, его заместитель. 
 С о м о в. Не очень приятная фигура. 
 Я р о п е г о в. Интересный парень, кажется. 
 [Входят Терентьев и Дроздов.] 
 Т е р е н т ь е в. Почтение строителям! 
 (Дроздов молча пожимает руки.) 
 С о м о в. Добрый день, Иван Иванович... 
 Т е р е н т ь е в. День - хорош, да вот из Москвы - нагоняй нам. Читали? 
 С о м о в. Нет. Где? 
 Т е р е н т ь е в. А - вот! 
 Я р о п е г о в (Дроздову). Курите? 
 Д р о з д о в. Спасибо. 
 Я р о п е г о в. Охотник? 
 Д р о з д о в. Балуюсь. А - как вы догадались? 
 Я р о п е г о в. Видел вас в лесу с ружьём. 
 Д р о з д о в. Ага! (Отходит в дальний угол террасы.) 
 С о м о в. Ну, это пустяки! 
 Т е р е н т ь е в (вздыхая). Самокритика, конечно... 
 С о м о в. Да, загибают... 
 (Лидия, Арсеньева - выходят из комнаты.) 
 Л и д и я. Может быть, ты позовёшь товарищей к себе? 
 С о м о в. Да. Пожалуйте, Иван Иванович. 
 Т е р е н т ь е в (пристально и удивлённо смотрит на Арсеньеву, зовёт). Борис - идём! 
 (Трое ушли. Яропегов остался, сидит на перилах.) 
 Л и д и я (звонит). Да, очень скучно! .В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты. 
 А р с е н ь е в а. Город затхлый. 
 Л и д и я. И ни одной шляпы к лицу нельзя найти. 
 А р с е н ь е в а. А ты сама сделай. 
 Я р о п е г о в. Зато - легко потерять лицо. 
 Л и д и я. Вы зачем тут подслушиваете? Знакомьтесь: Виктор Павлович Яропегов, Екатерина Ивановна Арсеньева. 
 Я р о п е г о в. Весьма рад! 
 Л и д и я. Я - не умею делать шляп. И вообще ничего не делаю. 
 Я р о п е г о в. Это - лучше всего гарантирует от ошибок. 
 Л и д и я. Жалкая ирония. Вот вы, инженеры, делаете и всё ошибаетесь, и вся ваша деятельность - ошибка. 
 Я р о п е г о в. Совершенно так же думает Анна Николаевна. С её политико-эстетической точки зрения в сельском пейзаже церковь гораздо уместнее, чем фабрика. 
 (Дуняша - в дверях.) 
 Л и д и я. Кофе, Дуняша, кофе! И хлеба. Вы ужасно медленно спешите на звонки. 
 Д у н я ш а. Наверху была. [Уходит.] 
 Я р о п е г о в. Вы, я слышал, учительница? 
 А р с е н ь е в а. Да. 
 Я р о п е г о в. Совершенно не похожи. 
 А р с е н ь е в а. Это - порицание или комплимент? 
 Я р о п е г о в. Комплименты говорить вам я не решаюсь, да и времени для этого много требуется. 
 А р с е н ь е в а. Мне приятно, что вы дорожите временем. 
 Л и д и я. Ты, Катя, осторожнее с ним, он отчаянный ухажёр, как теперь говорят. 
 (Дуняша приносит кофе.) 
 С о м о в (кричит). Виктор! 
 Я р о п е г о в. Пардон (извините (франц.) - Ред.) [Уходит.] 
 А р с е н ь е в а. Кто это? 
 Л и д и я. Приятель мужа, был женат на сестре его, овдовел. Очень талантливый, забавный, пьяница, немножко - шут, нахал и бабник. Вот, если хочешь замуж... 
 А р с е н ь е в а. Нет, спасибо! После такой характеристики расхотелось. 
 Л и д и я (смеётся). Ты удовлетворена жизнью? 
 А р с е н ь е в а. Нет, конечно. Я даже и не представляю, как можно быть удовлетворённой в наше время. 
 Л и д и я (подумав). Это ты сказала что-то серьёзное, я не понимаю! 
 А р с е н ь е в а. Очень просто понять. Людей, для которых жизнь была легка и приятна, - не может удовлетворить то, что она разрушается, а те, кто разрушает, - не удовлетворены, что разрушается она не так быстро, как хотелось бы. 
 Л и д и я. Вот какая ты стала... философка! И тебе искренне хочется, чтоб старая жизнь скорее разрушилась? 
 А р с е н ь е в а. Да. 
 Л и д и я. Как просто! Да, и - всё! Но ведь ты сказала, что не партийка? 
 А р с е н ь е в а. Я сочувствую работе партии. 
 Л и д и я (вздохнув). Ты была такая... независимая! Не понимаю, как можно сочувствовать, когда все против партии. 
 А р с е н ь е в а. Все, кроме лучших рабочих. И ведь вот муж твой и его друг... 
 Л и д и я. Ну-у, муж!.. Он скрепя сердце, как говорится... 
 А р с е н ь е в а. Разве? 
 Л и д и я. А Яропегов, он, знаешь, едва ли вообще способен чувствовать, сочувствовать. Он такой, знаешь... пустой! Вот он - независим. Сочувствовать - значит, уже немножко любить кого-то, а любовь и независимость не соединяются, нет! 
 А р с е н ь е в а. Ты замени кого-то чём-то. 
 Л и д и я. Не понимаю! И - вообще - что случилось? Фабрики всегда строили. 
 А р с е н ь е в а. Строили, да - не те люди и не для того, для чего теперь строят. Вот тебе нравится независимость, но она будет возможна для одного только тогда, когда все будут независимы. 
 Л и д и я. Это и называется - утопия? Кстати: ты купалась? 
 А р с е н ь е в а. Да. 
 Л и д и я. Удивительно ты говоришь - да! Вот идёт Миша. 
 М и ш а. А, чёрт... 
 Л и д и я. Он всегда ругается. 
 М и ш а. Вовсе не всегда. 
 Л и д и я. Надо сказать: здравствуйте, а он говорит: чёрт! 
 М и ш а. Китайские церемонии! А у вас тут гвозди торчат, взяли бы молоток да забили. 
 Л и д и я. Не хочу забивать гвозди! Садитесь, кофе дам. 
 М и ш а. Не хочу. Товарищ Арсеньева... 
 Л и д и я. Знаешь, товарищ Арсеньева, Миша влюблён в меня. 
 М и ш а. Я? В вас? Ну, уж это - дудочки! Вы даже и не нравитесь мне. 
 Л и д и я. Серьёзно? 
 М и ш а. Ну, конечно! 
 Л и д и я. Я очень рада, если так. 
 М и ш а. Да уж так! А радоваться - нечему. И - неправда, что вы рады. Интеллигенты любят нравиться, всё равно кому... 
 Л и д и я. Вы успокоили меня, Миша! 
 М и ш а. Успокоил? Эх вы... Чем это я вас успокоил? И вовсе вы ничем не беспокоились. Мешаете только... 
 Л и д и я. Я - молчу. 
 А р с е н ь е в а. Вы, Миша, не в духе? 
 М и ш а. Да что же, товарищ Арсеньева!.. Бюрократ этот, Дроздов, доски для эстрады запретил брать на стройке, как же мы расширим эстраду? Китаев разрешил, а он - нельзя! Тоска! И тоже всё шуточки шутит, как будто интеллигент какой-нибудь. 
 А р с е н ь е в а. Дроздов - здесь, я поговорю с ним. 
 Л и д и я. Пейте кофе, Миша! 
 М и ш а. Ладно. То есть - спасибо! И потом к занавесу надобно два полотнища пришить, а он говорит -это пустяки! Флаги истрёпанные, и мало флагов... И, говорит, вы должны действовать самообложением, а - каким чёртом мы самообложимся? 
 Л и д и я. Ох, Миша... 
 М и ш а (успокоительно). Ну, ничего! Вы сама тоже, поди-ка, здорово ругаетесь, это и по лицу видно. Без этого - не проживёшь... Мы и так за месяц утильсырья сдали на сорок семь рублей да на укреплении плотины заработали семьдесят три, так ведь на ремонт избы-читальни да по ликбезу... 
 (Терентьев, Дроздов, Сомов.) 
 Т е р е н т ь е в. Значит - так: вы едете на фабрику, я побегу взглянуть, что делают на стройке. 
 А р с е н ь е в а. Можно вас на пару слов? 
 Д р о з д о в. Всегда готов! (Идут, Миша за ними.) 
 С о м о в. Хотите кофе, Иван Иванович? 
 Т е р е н т ь е в (глядя вслед уходящим). С удовольствием. С удовольствием. 
 С о м о в. До свидания. (Ушёл.) 
 Т е р е н т ь е в. Погода-то, Лидия Петровна, а? Отличная погода! 
 Л и д и я. Очень хорошая погода. 
 Т е р е н т ь е в. Именно! Это... эта женщина - кто такая? 
 Л и д и я. Учительница в Селищах, подруга моя. 
 Т е р е н т ь е в. Та-ак. Что же это я её не видал раньше? 
 Л и д и я. Да она здесь только с осени и недавно воротилась из Москвы... 
 Т е р е н т ь е в. А вы... давно знаете её? 
 Л и д и я. В гимназии учились вместе. 
 Т е р е н т ь е в. В каком городе? 
 Л и д и я. В Курске. 
 Т е р е н т ь е в. Ага! Вот оно что! 
 Л и д и я, Что это вас обрадовало? 
 Т е р е н т ь е в. Тут... случай такой! Черносотенный городок! Я был в нём при белых. 
 Л и д и я. Ужасные дни! 
 Т е р е н т ь е в. Да, на войне страшновато. Особенно - ежели отступать. Наступать - это очень легко. 
 А р с е н ь е в а (возвращается). Ну, Лида, мне нужно идти в село. 
 Т е р е н т ь е в. Погодите-ко, позвольте... то есть - извините! Ведь вы - дочь доктора Охотникова? 
 А р с е н ь е в а. Да. Но я вас не помню... 
 Т е р е н т ь е в. Ну - где же помнить! Однако это я самый лежал у вас, в квартире, в Курске, раненый... 
 А р с е н ь е в а. Фёдор... забыла как! Узнать вас трудно. 
 Т е р е н т ь е в. Ещё бы! Почти восемь лет прошло. К тому же я тогда был Степан Дедов, а настоящее имя моё Иван Терентьев. И растолстел, всё в автомобилях живу. Вот видите - встретились, а? Чёрт знает что! Учительствуете? 
 А р с е н ь е в а. Да. 
 Т е р е н т ь е в. Так. В партии? 
 А р с е н ь е в а. Нет. 
 Т е р е н т ь е в (несколько огорчён). Почему? 
 А р с е н ь е в а. Сразу не расскажешь. 
 Т е р е н т ь е в. А я думал, что вы, после того - в партию! Ваше поведение... 
 А р с е н ь е в а. Ну, какое же поведение! 
 Т е р е н т ь е в. Однако - риск! 
 А р с е н ь е в а. Тогда не одна я рисковала. 
 Т е р е н т ь е в. Нашли бы меня у вас - пуля вам или - вешалка... Ну, а отец? 
 А р с е н ь е в а. Его, как врача, мобилизовали белые, а на другой день какой-то пьяный офицер застрелил его... 
 Л и д и я. Как ты... спокойно! 
 Т е р е н т ь е в. Та-ак! Хороший был человек! (Лидии.) "Вы, говорит, желаете жить? Ну, так делайте что вам велят!" (Смеётся.) Вот история! И даёт рыбий жир. Противная жидкость, да и команда эдакая: делай, что велят! А я с девятнадцати лет делал чего не велят, и мне уже было двадцать семь. В тюрьме сидел, в ссылке был, бежал, работал нелегально, считал себя совсем готовым человеком. И - вдруг: делай что велят, пей рыбий жир! Положим, кроме рыбьего жира, питаться нечем было. (Арсеньевой.) Его ведь звали Иван Константинович? Что ж, Катерина Ивановна, - по всем правилам нам следует возобновить знакомство? 
 А р с е н ь е в а. Я - не прочь. 
 Т е р е н т ь е в. Чудесно! (Лидии.) Заговорили мы вас? То есть это я заговорил... 
 Л и д и я. Нет, что вы! Мне интересно... Хорошо встретились вы... 
 Т е р е н т ь е в. Хорошо? Да, бывает. 
 Д р о з д о в (за террасой). Катерина Ивановна - ждём! Ваня всегда с дамами. 
 Т е р е н т ь е в. Это - с больной головы на здоровую. 
 Д р о з д о в. Ты, Ваня, с Катериной Ивановной осторожно, она человек враждебный нам. 
 Т е р е н т ь е в. Не верю! 
 А р с е н ь е в а. Не нам, а - вам, товарищ Дроздов. До свидания, Лида. 
 Л и д и я. Ты вечером придёшь? 
 А р с е н ь е в а. Нет. 
 Л и д и я. Приходи! 
 А р с е н ь е в а. Не могу, дело есть. (Идёт с Дроздовым.) Так вы не забудете? 
 Д р о з д о в. Всегда готов служить вам. 
 А р с е н ь е в а. Не мне, а ликбезу. Я в услугах ваших не нуждаюсь. 
 Д р о з д о в. Строго. 
 [Арсеньева и Дроздов уходят.] 
 Т е р е н т ь е в (задумчиво глядя вслед им). Ну, пойду и я. До свидания. 
 (Лидия одна, позванивает чайной ложкой по графину с водой.) 
 Д у н я ш а [входит]. Лисогонов пришёл... 
 Л и д и я. Вы знаете, что Николай Васильевич уехал. Пусть он идёт к Анне Николаевне. 
 Д у н я ш а. Он вас спрашивает. 
 Л и д и я. Я не могу принять его. 
 [Входит Лисогонов.} 
 Д у н я ш а (усмехаясь). А он уж кругом обошёл, старый чёрт... 
 Л и с о г о н о в. Разрешите, уважаемая... 
 Л и д и я (встаёт). Что вам угодно? Я чувствую себя плохо. 
 Л и с о г о н о в. Все, все плохо чувствуют себя! Местность нездоровая, болото близко, - местность эта не для интеллигентных людей... Рабочие, конечно... 
 Л и д и я. Вы именно ко мне, да? 
 Л и с о г о н о в. Именно-с! Вот вы на спектакле сожаление выразили, что теперь нельзя достать кружев старинных. Действуя по симпатии, всё можно достать! И вот-с мамаши моей кружева желал бы преподнести... 
 Л и д и я. Простите, я должна... распорядиться... [Уходит] 
 Л и с о г о н о в (прячет кружева, ворчит). Дура, дура... (Надулся, покраснел.) 
 (Анна Сомова, Титова.) 
 А н н а. Здравствуйте, Евтихий Антонович! 
 Л и с о г о н о в. Нижайшее почтение! 
 Т и т о в а. Чего в карман прячешь, Евтихий, человек тихий? 
 Л и с о г о н о в. Платок. 
 Т и т о в а. Двадцать лет человека знаю и - хоть бы что! Замариновался, как гриб в уксусе. 
 Л и с о г о н о в. В слезах замариновался. 
 Т и т о в а. Чужих слёз ты много пролил, это известно! 
 Л и с о г о н о в. Любишь ты, Марья Ивановна, насмешки... 
 Т и т о в а. А что мне любить осталось? 
 А н н а. Лидия сказала - кружева продаёте? 
 Л и с о г о н о в. Я? Нет. То есть я хотел... но могу и продать. 
 А н н а (рассматривает кружева). Русские... 
 Л и с о г о н о в. Не знаю-с. (Титовой.) Нам, обойдённым людям, смеяться друг над другом не следовало бы. 
 Т и т о в а. Разве я со зла смеюсь? Я - от удивления. Гляжу вот на тебя, сома, и - смешно: как это сом допустил, что ерши на сухое место загнали его и стал он ни рыба, ни свинья? 
 А н н а. Марья Ивановна грубовато говорит, такая у неё манера, а говорит она всегда умно. 
 Л и с о г о н о в. За это, за ум и прощается ей... 
 Т и т о в а (рисуясь). И на пролетариев смотрю - удивляюсь! Ах ты, думаю, пролетариат, пролетариат, и куда ты, пролетариат, лезешь? 
 Л и с о г о н о в. Н-да... Величайшие умы и силы, от Христа до Столыпина, пробовали жизнь по-новому устроить... 
 А н н а. Надолго испортили жизнь. 
 Т и т о в а. А, бывало, придёшь к частному приставу, дашь ему кусочек денег, скажешь: "Ах, какой вы чудный!" Верит, идиот, и способствует. 
 А н н а. В полиции офицера гвардии служили... 
 Л и с о г о н о в. И все были сыты... 
 Т и т о в а. И везде, на всех видных местах, благожелательные идиоты сидели... 
 А н н а (обиженно). Но - почему же идиоты? 
 Т и т о в а. Так уж теперь считают их, а они, конечно, просто благожелательные были. Я хорошо людей знаю, у меня ведь магазин модный был и отделеньице наверху для маленьких удовольствий. Посещали меня всё богачи да кокоточки, генералы да ренегаты... 
 А н н а. Позвольте, - какие ренегаты? 
 Т и т о в а. Ну, эти... как их? Деренегаты. 
 А н н а. Дегенераты? 
 Т и т о в а. Вот, вот! Попросту - выродки... 
 А н н а. Смешная вы. 
 Т и т о в а. Я - добрая, я никого не хаю, все люди кушать хотят и удовольствия немножко. 
 Л и с о г о н о в. И уж не так жадны, брать - брали, да - не всё! А поглядите, до чего теперь жадно стали жить! 
 А н н а. Да, да! Всякую дрянь собирают, какое-то утильсырьё, это в России-то! Какой стыд перед Европой! 
 Т и т о в а. А что им Европа? Они вон мордву грамоте научили... 
 (Дуняша - выглянула с половой щёткой в руке.} 
 А н н а. Пойдёмте в лес, посидим там. 
 Т и т о в а. 
 На песочке, над рекой, 
 Где приволье и покой. 
 Л и с о г о н о в. Земля у нас золотом плюётся, так сказать... 
 А н н а. Как ваши дела? 
 Л и с о г о н о в. Да - что же? Вокруг - строятся, а мой заводик стоит, как был. Случится что-нибудь... переворот жизни, например, - у всех прибыло, всем - пристроено, а я окажусь, как есть, в нищих... 
 Т и т о в а. Врёшь, Евтихий! Деньжонки у тебя есть... 
 Л и с о г о н о в. Какие? Где? 
 Т и т о в а. Золотые. Спрятаны. 
 А н н а. Сколько же вы хотите за кружево? 
 Л и с о г о н о в. Да... как сказать? Кружево редкое. 
 (Ушли. Дуняша вышла, убирает со стола, напевая. Метёт.) 
 [Входит Фёкла.] 
 Ф ё к л а. Ты что это, Дунька, замёрзла? Скоро час, а у тебя не убрано. 
 Д у н я ш а. Не хулигань, старуха! Вон тараканы-то, только что выползли отсюда. 
 Ф ё к л а. Титова-то бо-огатая была! Дом свиданий держала в Москве. 
 Д у н я ш а. Это что за дом? 
 Ф ё к л а. Вроде публичного для замужних. 
 Д у н я ш а. Старик тут о перевороте говорил. 
 Ф ё к л а. А о чём ему говорить? Они все тут кругом только об этом и говорят. (Взяла два куска сахара.) Без стыда, без страха. Вон они уселись, три мухомора. 
 Д у н я ш а. Ты бы сахар-то не брала. 
 Ф ё к л а. Ничего, я - не себе, а ребятишкам сторожа. (Смотрит в деревья.) Ты на кого сердишься? 
 Д у н я ш а. Рабочая, крестьянская власть, а господа остались, - вот на кого. 
 Ф ё к л а. Не сердись, они - старенькие, помрут скоро! Глупые. В старости надобно бы хорошо жить, в старости - ни жарко ни холодно, ничему не завидно. 
 Д у н я ш а. Замолола! 
 Ф ё к л а. Верно говорю! В молодости живёшь - беспокоишься в кого влюбиться да - как -нарядиться, я вот всё это исполняла, да дурочкой и осталась. (Дуняша ушла, Фёкла, позевнув, дремлет.) А скоро мне, Феклуше, каюк! Вот эдак-то и с тобой будет, Дунька... Значит - учись! Все учатся... гляди-ко! Не будешь учиться, - проживёшь как мышь... в погребе... 
 (Лидия, Богомолов [выходят] из комнат.) 
 Л и д и я (Фёкле). Вы что тут делаете? 
 Ф ё к л а. Помогаю Дуняшке. 
 Л и д и я. А там дверь открыть некому... 
 Ф ё к л а (уходя). Дверь открыть - просто. 
 Л и д и я (Богомолову). Прислуга совершенно несносна. 
 Б о г о м о л о в. Да, рассуждает. Все, знаете, рассуждают. Мы работаем. Работаем и получаем за это возмездие, например, в форме шахтинского процесса, понимаете... 
 Л и д и я. Яропегов говорит, что в этом случае инженеры действительно шалили. 
 Б о г о м о л о в. Он это говорил? Кому? 
 Л и д и я. Мне. 
 Б о г о м о л о в. Шалили? 
 Л и д и я. Да. 
 Б о г о м о л о в. Это он... посмешить вас хотел! Он вообще... любит шуточки, словечки. 
 Л и д и я. Кажется, - Николай едет. 
 Б о г о м о л о в. Да, да, он! Яропегов, эдакий, понимаете, вроде старинного нигилиста. Ни в чох ни в сон - не верит. Ну и мы ему верить не должны, так? 
 [Входит Сомов.] 
 С о м о в. Извините, Яков Антонович, - опоздал! 
 Б о г о м о л о в. По-ожалуйста! 
 С о м о в. Завтракаем, Лида? 
 Л и д и я. Всё готово... 
 С о м о в. Прошу к столу! А где мать? 
 Л и д и я. Идёт. 
 С о м о в. Водочки? 
 Б о г о м о л о в. Водку хорошо пить с Яропеговым, - да вот и он! Здравствуйте, дорогой! 
 [Входит Яропегов.] 
 Я р о п е г о в. Моё почтение. 
 Б о г о м о л о в. Я вот только что, знаете, сказал, что вы, умея вносить во всякое дело остроту, эдакую,понимаете... лёгкость... 
 Я р о п е г о в. Водку пью легко? 
 Б о г о м о л о в, Что и делает её приятней. Даже, знаете, некролог Садовникова вы написали несколько... 
 Я р о п е г о в. Покойников некрологи не интересуют. 
 Б о г о м о л о в (смеётся). Да ведь некрологи-то не для лих и пишутся, а -для нас. 
 А н н а [входит]. Здравствуйте, Яков Антонович! 
 Б о г о м о л о в. Моё почтение, уважаемая. 
 А н н а. Ф-фу! Посмотрели бы вы на реке - ужас! Мужчины, женщины, совершенно голые... 
 Б о г о м о л о в. Да, да! Как в раю... 
 А н н а. Как в аду... это - вернее! 
 С о м о в (подвигая стул матери). Садись, мама! 
 Б о г о м о л о в. Эх, замечательная водка была в наше время! 
 ВТОРОЙ АКТ 
 У Терентьева. Тоже новенькая дача с небольшой террасой, на террасу выходит дверь и два окна; с неё до земли четыре ступени. Сад: четыре молодые ёлки, они - полузасохли; под каждой - клумба для цветов, но цветов нет, клумбы заросли травой. Две окрашенные в зелёную краску скамьи со спинками. У забора - кегельбан, начинается он небольшим помещением, в котором стоит койка, стол, два стула. В двери и окнах мелькает фигура Л ю д м и л ы , племянницы Терентьева. На террасе играют в шахматы К и т а е в и С е м и к о в. 
 К и т а е в. Не видишь? Шах королеве! 
 С е м и к о в. Ах ты... Скажи пожалуйста! 
 К и т а е в. Тебе, Семиков, на шарманке играть, а не в шахматы. 
 С е м и к о в. Не Семиков, а Семи-оков! В "Известиях" напечатано о перемене фамилии. Семик - языческий праздник, суеверие, - понял? 
 К и т а е в. А ты - играй, двигай! 
 С е м и к о в. Вот я и вставил оник: Семи-о-ков! Пустой кружочек, а облагораживает. 
 К и т а е в. Да ты - играй! Ну, куда полез? Шах королю! 
 С е м и к о в. Какой несчастный случай! 
 К и т а е в. Ну тебя к чертям! Неинтересно с тобой. 
 (Закуривает. Вышла Людмила, взяла стул, ушла. Оба смотрят вслед ей, потом друг на друга. Семиков складывает шахматы в ящик. Доносится пение скрипки.) 
 С е м и к о в. И под стихами приятно подписать: Се-ми-оков. 
 К и т а е в. А всё-таки как ловко ни играй на скрипке, - гармонь преобладает её. 
 С е м и к о в. Теперь стихи легко у меня текут. 
 К и т а е в. Как слюни. Я, брат, творчество твоё - не люблю, жидковато оно. 
 С е м и к о в. Ты не понимаешь, а Троеруков... 
 К и т а е в. Он тебя хвалит, потому что - запуганный интеллигент. Хотя - башковатая личность... Правильно говорит: конечно, говорит, существует масса, но - без героев история прекращается. Это - верно: ежели я себя не чувствую героем, так меня вроде как и нет совсем. Тут можно дать такой пример: построили судно, так допустите его плавать, а ежели оно всё на якоре стоит, - так на кой чёрт его нужно? 
 С е м и к о в. Да, это верно! 
 К и т а е в. Или пошлют человека в болото - плавай! А - куда по болоту поплывёшь? Вот, примерно, я... 
 Л ю д м и л а. Китаев, ну-ка поди сюда, помоги. 
 [Китаев уходит.] 
 (Семиков вынул книжку из кармана, читает, шевелит губами.) 
 [Входит Миша.] 
 М и ш а. Ты чего тут делаешь? 
 С е м и к о в. В шахматы играл. 
 М и ш а. Спевка - здесь, в семь? 
 С е м и к о в. Да. 
 М и ш а. Арсеньеву - не видал? 
 С е м и к о в. Была, занавес чинить ушла. 
 М и ш а. Стихи читать будешь? 
 С е м и к о в. Могу. 
 М и ш а. Старые? 
 (Людмила в дверях.) 
 С е м и к о в. Нет, вчера написал: 
 Года за годами бегут, 
 А людям жить всё трудней, 
 И я понять не могу 
 Бешеный бег наших дней. 
 Куда они мчатся, куда? 
 М и ш а. Ну, ты это брось! Кому интересно, чего ты не понимаешь? 
 Л ю д м и л а. Как это, Ванечка, в башке у тебя заводятся такие скушные слова? Пахинида какая-то... 
 С е м и к о в. Говорят - "панихида", а не "пахинида". 
 Л ю д м и л а. Ну - ладно, сойдёт и пахинида! Сбегай-ко в клуб, там, наверное, дядя, скажи - обед давно готов. И Арсеньеву зови, если она там... (Семиков обижен, уходит. Людмила садится на стул.) Знаешь, как Саша Осипов прозвал его? Стихокрад; он, говорит, чужие стихи ворует, жуёт их и отрыгает жвачку, как телёнок. Ой, Мишка, надоело мне хозяйничать! Учиться хочу, а как быть? Уговариваю дядю - женился бы! А я - в Москву, учиться! Ежели здесь останусь - замуж выскочу, как из окна в крапиву. 
 М и ш а (солидно). Замуж тебе - рано! 
 Л ю д м и л а. Много ты понимаешь в этом! Не бойся, за тебя не пойду. 
 М и ш а. Да я бы и не взял эдакую... 
 Л ю д м и л а. Ох, ты... барашек! Нет, серьёзно, Мишка, ты - умный, ты послушай: дядю оставить на чужого человека - тоже не годится, работает он, как пятеро хороших, пить-есть ему - некогда, обшить, обмыть его - некому, о себе подумать - не умеет. 
 М и ш а. Ты с Арсеньевой посоветуйся... 
 Л ю д м и л а. Советовалась. Она решает просто - учиться! А мне дядю-то жалко, он меня на ноги поставил. Начала от скуки цветы сажать. Ну, - люди из сил выбиваются, а я - цветочки поливаю. Стыдно. 
 М и ш а. Да уж... Смешновато. 
 Л ю д м и л а. Костю Осипова не видал? 
 М и ш а. Нет. Не понимаю, где он увяз? Третьего дня пошёл в Селище, в сельсовет... 
 [Арсеньева входит.] 
 А р с е н ь е в а. А я вас ищу, Миша! Вот вам парусина, краска, кисти, лозунги ликбеза, идите-ка, намалюйте их поскорее, получше. 
 М и ш а. Дело знакомое. Людка, у тебя - можно? 
 Л ю д м и л а. Иди, только не очень пачкай там. 
 М и ш а. Ладно. Буду - не очень. 
 А р с е н ь е в а. Почему у тебя мордочка скучная? 
 Л ю д м и л а. Всё потому же... 
 А р с е н ь е в а. Слушай-ка, у Сомовых работает кухарка. 
 Л ю д м и л а. Знаю, Фёкла, забавная старуха... 
 А р с е н ь е в а. Не нравится ей там. Вот, давай пристроим её к дяде. Человек она хороший, честный и неглупа. 
 Л ю д м и л а. Поговорить бы с ней. Кто это? 
 (Крыжов идёт, осматриваясь.) 
 Л ю д м и л а. Вам кого, дедушка? 
 К р ы ж о в. Иван Терентьев здесь живёт? 
 Л ю д м и л а. Здесь. 
 К р ы ж о в. Ну вот, я к нему. Дочь, что ли? 
 Л ю д м и л а. Племянница. 
 К р ы ж о в. А это - жена? 
 Л ю д м и л а. Нет ещё. 
 К р ы ж о в. Невеста, значит. 
 Л ю д м и л а. Тоже нет. 
 А р с е н ь е в а. Знакомая, в гости пришла. 
 К р ы ж о в. Ну, это ваше дело! Умыться бы мне, девушка, да - испить водицы, а? Запылился старик. 
 Л ю д м и л а. Идите сюда. 
 ([Людмила и Крыжов уходят.] Арсеньева идёт в кегельбан, садится к столу, развязывает узел, в нём - потрёпанные флаги, щёлкает ножницами, начинает шить. Идут Дроздов, Терентьев.) 
 Д р о з д о в (угрюмо). Есть песок в машине, есть! 
 Т е р е н т ь е в. Старые рабочие очень замечают это. 
 Д р о з д о в. А откуда песок сыплется - непонятно. 
 Т е р е н т ь е в. Вот, сегодня должен бы старик один придти, могу сказать, - учитель мой... 
 А р с е н ь е в а. Он уже пришёл. 
 Т е р е н т ь е в. Ага, Катерина Ивановна! Рад. 
 Д р о з д о в. Я тоже рад. 
 Т е р е н т ь е в. Он - в горницах, старик? 
 А р с е н ь е в а. Да. 
 [Терентьев уходит.] 
 Д р о з д о в. Мы с вами, Катерина Ивановна, встречаемся всегда в хорошие дни. 
 А р с е н ь е в а. Это вы - о погоде? 
 Д р о з д о в. О ней. Не помню, чтобы встречал вас в дождь, в пасмурный день! 
 А р с е н ь е в а. Редко встречаемся мы. 
 Д р о з д о в. Значит - надобно встречаться чаще, - верно? 
 А р с е н ь е в а (смеясь). Ловкий вы... 
 Д р о з д о в. Ничего, парнишка - не промах! И всегда, встречая вас, я чувствую... 
 А р с е н ь е в а. Зависимость погоды от моей личности, да? 
 Д р о з д о в. Вот - именно! Благодарить вас хочется. 
 А р с е н ь е в а. Не беспокойтесь. 
 Д р о з д о в. Даже - поцеловать готов. 
 А р с е н ь е в а. А я к этому не готова. 
 Д р о з д о в. Приготовьтесь. 
 (На террасу вышел Терентьев с куском хлеба в руках, стоит, прислушивается, хмурясь, пятится в дверь.) 
 А р с е н ь е в а. Вам не кажется, что вы немножко нахал? 
 Д р о з д о в. Нет, не кажется! Есть песенка: 
 Ты, говорит, нахал, говорит, 
 Каких, говорит, немало... 
 А р с е н ь е в а. Не продолжайте, дальше - неверно! 
 (Терентьев исчез.) 
 Д р о з д о в. 
 Но, говорит, люблю, говорит, 
 Тебя, говорит, нахала... 
 А р с е н ь е в а. Борис Ефимович! Вы бы попробовали отнестись ко мне серьёзно, а? 
 Д р о з д о в. Вы - обиделись? 
 А р с е н ь е в а. Попробуйте! Может быть, это будет более достойно и вас и меня. 
 Д р о з д о в. Не сердитесь, не надо! Честное слово... у меня к вам большая симпатия! Работница вы у нас - что надо! А если я шучу... 
 А р с е н ь е в а. Шутить надобно умеючи, не надоедая. Вы, кажется, у Яропегова шутить учитесь? 
 Д р о з д о в. Почему - у Яропегова? 
 А р с е н ь ев а. Не идёт это к вам. Человек вы, я знаю, не плохой... 
 Д р о з д о в (серьёзно). А - чем плох Яропегов? 
 (Идут Терентьев, Крыжов, за ними Людмила.) 
 Л ю д м и л а. Товарищ дядя! Скажи толком - обедать-то будем? 
 Т е р е н т ь е в. Отстань! Мы с Борисом закусили, Крыжов - не хочет. Погоди, ещё двое придут... 
 Л ю д м и л а. Что ж ты не сказал мне? Ведь не хватит. 
 Т е р е н т ь е в. Иди к чертям, Людмила! Борис... 
 К р ы ж о в. Порядка-то у вас нет? 
 Т е р е н т ь е в. Ну-ко вот послушай, Борис... Давайте, на солнышко. 
 (Арсеньева собирает флаги, хочет уйти.) 
 Т е р е н т ь е в (сухо). Вы не мешаете нам. 
 Л ю д м и л а (Арсеньевой). Давай помогу. 
 К р ы ж о в (набивая трубку). История, братья-товарищи, такая: приехала к нам, на завод, компания, чтобы, значит, реконструировать, расширить и так и дальше. Завод действительно заслужил этого, ещё до революции износился, и подлечить его давно следовало; мы, старьё, три года этого, как милостыню, просили. Ну, началась работка! Двигается всё туда-сюда, не торопясь, того - нет, того - не хватает. Командовал старик, моих лет, а раньше - Богомолов приезжал, тоже старик. 
 Д р о з д о в. Яков Антонов? 
 К р ы ж о в. Кто это? 
 Д р о з д о в. Богомолов-то? 
 К р ы ж о в. Не знаю. Детали рассказывать - не буду, а прямо скажу: устроили так, что раньше болванка из кузницы ко мне шла четыре часа, а наладили дело - идёт семь часов. И так и дальше всё. У меня - записано. Я и говорю старикам: как будто чего-то неладно вышло, братья-товарищи? Видим, говорят, однако - может, так и надо. 
 (Китаев на террасе, мрачно жуёт что-то.) 
 К р ы ж о в. Всё-таки решили поговорить с директором, он у нас литейщик с Лысьвенского завода, партизан, красным командиром был, по армии скучает. "Вот, говорим, Демид, брат-товарищ, какие штуковины наблюдаются". - "Вы, говорит, старики, неправильно считаете, и вообще, говорит, специалист, как паук, своё дело знает". И так и дальше. Успокоил. 
 (Китаев ушёл, потом вынес бутылку пива, сел, пьёт. Постепенно начинает вслушиваться в рассказ, встаёт, подходит к скамье. Людмила шьёт, тихонько напевая, Арсеньева, не переставая шить, внимательно слушает.) 
 К р ы ж о в. Успокоил, ну - не меня! Я, погодя немного, в завком. Там - тоже успокаивают. Ну, тут я поругался, эх, говорю, братья-товарищи, так вас и разэдак. Н-да. Погорячился. Какие, говорю, вы хозяева? И так и дальше. Вызывают в ГПУ, там у нас хороший парень сидит, однако и он тоже: "Ты, говорит, товарищ, разлад в работу вносишь!" А молодёжь начала и высмеивать меня. В стенгазету попал: склочник, бузотёр. Н-да. Только рабкор один, комсомолец Костюшка Вязлов, на моей стороне, ну - ему веры нет, он у меня на квартире живёт. Даже внука моя, тоже комсомолка, и та - против. Ну, ладно! Однако я всё считаю, записываю и вижу - нет, моя правда: нехорошо сделано! Стало так туго мне, что огорчился, выпивать начал. Девятнадцать лет сверлил, тридцать четыре на заводе, всё знаю лучше, чем дома у себя. Понял, что дело моё - плохо, пожалуй, и пить привыкну на старости лет. Ну и решил, скрепя сердце рассчитался и - в Москву! Вдруг тебя, Иван, вижу на станции. И вот я вам, братья-товарищи, прямо говорю: там дело нечисто, повреждённое дело! У меня кетрадка есть, в ней сосчитано всё, все часы, вся волокита... 
 Д р о з д о в. Можно взглянуть? 
 К р ы ж о в. На то и писано, чтоб читали. Разберёшь ли? Писатель я не Демьян... победнее его буду... 
 Д р о з д о в. Разберу. 
 К р ы ж о в (Арсеньевой). Ты что глядишь на меня? Понравился? 
 А р с е н ь е в а. Очень. 
 К р ы ж о в (толкая Терентьева локтем). Слыхал? Хо-хо! Вон оно что! У меня дочь старше тебя, только - дурой выросла. Ребят - родит, а - больше ничего не умеет. Вот внука, так эта - что надо! В Свердловск поехала, учиться. Ты - партийка? 
 А р с е н ь е в а. Нет. 
 К р ы ж о в. А чего делаешь? 
 А р с е н ь е в а. Ребят учу. 
 Д р о з д о в. Иван! 
 К р ы ж о в. Вам, молодым, надобно в партию записываться, круче дела-то загибать. Я вот ехал сюда - горой, водой, лесом, парусом, - как говорится, гляжу: тут - строят, там - строят, инде - выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер! 
 (Дроздов и Терентьев, сидя на другой скамье, рассматривают книжку.) 
 Т е р е н т ь е в. Склочником он не был. 
 Д р о з д о в. Да, не похож! А цифры - нехорошо поют. 
 К и т а е в. А ты - в партии? 
 К р ы ж о в. Я - нет. Мне - не надо, я и без того - природный пролетар. До Октября, до Ленина, я даже и понимать не хотел партию. Думал так это, молодёжь языки чешет. И дело у меня - строгое, требует всех сил. А заседать я - не мастер, да и грамотой не богат. Года три тому назад хотели меня в герои труда произвести, ну - я чинов-званий не любитель, упросил, чтобы не трогали. 
 К и т а е в. Это - напрасно! Коллектив знает, что делает, ему герой нужен... 
 К р ы ж о в. Герой, голова с дырой... 
 Д р о з д о в. Видишь? 
 (Терентьев молча кивает головой.) 
 Д р о з д о в. Зови-ко его в комнаты. 
 К и т а е в. Куда же ты едешь? 
 К р ы ж о в. Вот сюда приехал. 
 Л ю д м и л а. Что же обедать - завтра будем? Никто не идёт. 
 Т е р е н т ь е в. Отвяжись! Подь-ка сюда, Крыжов. 
 К р ы ж о в (идя). Порядка у тебя, видать, нет насчёт обеда-то? Остался ты, видно, как был, - беспорядочный, а? (Хлопает Терентьева ладонью по спине.) Приятно мне, что встретились! 
 Л ю д м и л а (около Арсеньевой). Бестолочь какая! И так - почти каждый день. 
 А р с е н ь е в а. Какой интересный старик! 
 Л ю д м и л а. Молодые - интереснее. Дроздов, например, а? Замечаешь, как он присматривается к тебе? 
 А р с е н ь е в а. У него такая служба... 
 Л ю д м и л а. Обыкновенная - мужская. А мне инженер нравится. 
 А р с е н ь е в а. Который? 
 Л ю д м и л а. Яропегов, конечно! Он в клубе читал лекцию по истории земли, по металлам, - интересно! Весёлый, чёрт! 
 А р с е н ь е в а. Что ж он - ухаживает за тобой? 
 Л ю д м и л а. Заговаривает. Смешит. Я - люблю весёлых! 
 А р с е н ь е в а. Ты бы лучше со своим с кем-нибудь веселилась. 
 Л ю д м и л а (вздыхая). Свои, свои... Вон Китаев просит записаться с ним. 
 А р с е н ь е в а. Неприятный парень. 
 Д р о з д о в (с террасы). Катерина Ивановна! Можно вас на минутку? 
 (Арсеньева идёт.) 
 Д р о з д о в. Помогите нам расчётец сделать - ладно? Папироску хотите? 
 А р с е н ь е в а. Не курю. Бросила. 
 Д р о з д о в. Отчего? 
 А р с е н ь е в а. Ребятам дурной пример. 
 Д р о з д о в. Резонно. 
 (Ушли. Людмила шьёт.) 
 К и т а е в. Скушно по воскресеньям! 
 Л ю д м и л а. Тебе и в будни скучно. 
 К и т а е в. Так - как же? Сходим, запишемся, а? 
 Л ю д м и л а. От скуки? 
 К и т а е в. Зачем - от скуки? От любви. 
 Л ю д м и л а. У тебя на пиджаке - капуста. 
 К и т а е в. Капусту я не ел. 
 Л ю д м и л а. Ну, тогда что-нибудь из носу. 
 К и т а е в. Ты очень грубая барышня. 
 Л ю д м и л а. Вот видишь! А приглашаешь меня в загс. 
 (Силантьев стоит за углом террасы.) 
 К и т а е в. Потому что влюбился. От любви и скучаю. 
 Л ю д м и л а. А что чувствуют, когда влюбляются? 
 К и т а е в. Это - в зависимости от девушки. 
 Л ю д м и л а. Всё-таки? 
 К и т а е в. Ну... примерно, как в опере "Деймон" - желаю видеть вечной подругой жизни... 
 Л ю д м и л а. А - она? 
 К и т а е в. Она, конечно, смеётся. Любовь - дело весёлое, игристое дело! 
 Л ю д м и л а. Ух, какой ты глупый, даже страшно!.. (Убежала.) 
 С и л а н т ь е в [входит]. Здравствуйте, товарищ Китаев! Я - к вам. 
 К и т а е в. Ну? 
 С и л а н т ь е в. Доски у меня взяли, те самые... 
 К и т а е в. Кто взял? 
 С и л а н т ь е в. Мишка-комсомол. 
 К и т а е в. Так просто - пришёл и взял? 
 С и л а н т ь е в. Нет, конечно, за деньги, только он платить стесняется. 
 К и т а е в. Почему? 
 С и л а н т ь е в. Нету денег у него, погоди, говорит! А мне нужно, я - бедный человек... 
 К и т а е в. Ты - не человек, а кулак. 
 С и л а н т ь е в. Какой же я кулак? У кулака пальцы сжаты, а у меня вот они - растопырены, потому - держать мне нечего. 
 К и т а е в. От тебя водкой пахнет. 
 С и л а н т ь е в. Ну, так что? Водку и немец пьёт. 
 К и т а е в. Немец - пиво! У тебя в кармане бутылка. 
 С и л а н т ь е в. Она мне не мешает. 
 К и т а е в. Ну, ступай! Доски меня не касаются. 
 С и л а н т ь е в. Так ведь вы заведуете клубом и всем этим... устройством. Ведь я вам за них... 
 К и т а е в. Ступай, ступай! Доски получишь... Водку пьёте, черти... 
 С и л а н т ь е в. Эх, трудно с вами, товарищи! Не деловой вы народ! (Уходит.) 
 (Троеруков навстречу; мимоходом - перешёптываются. Крыжов вышел с бутылкой нарзана, прошёл в кегельбан, прилёг на койку, курит.) 
 К и т а е в. Устал, старик? 
 К р ы ж о в. Есть немножко. 
 К и т а е в. Что там у вас, - вредители работают? 
 (Крыжов не отвечает.) 
 К и т а е в. Много вокруг нас чужого народа. 
 К р ы ж о в. Выметем. 
 (Троеруков смотрит на часы, щёлкнул крышкой.) 
 К и т а е в. А, учитель! Ты - что? 
 Т р о е р у к о в. Спевка у меня. 
 К и т а е в. Почему - здесь? 
 Т р о е р у к о в. Эстрада не готова. 
 К и т а е в (щёлкнув пальцем по бутылке нарзана). Аш два о! - Вода, значит. (Отводит Троерукова в сторону.) Стишки мои прочитал? 
 Т р о е р у к о в. Как же... 
 К и т а е в. Ну - что? 
 Т р о е р у к о в. Правду сказать? 
 К и т а е в. Обязательно! 
 Т р о е р у к о в. Стишки -дрянь, но - от души. 
 К и т а е в. То есть - как это? 
 Т р о е р у к о в. Очень просто, вы - не обижайтесь, товарищ Христофор. По форме они - дрянь, но по искренности - неплохи. 
 (Китаев мычит.) 
 Т р о е р у к о в. Видите ли: одно дело слова, другое - мелодия. Мелодия - подлинная песня души, то есть -самое настоящее, самая глубокая правда человека, - ваша правда... 
 К и т а е в. Угу! Да... 
 Т р о е р у к о в (оглядываясь, вполголоса). Например "Интернационал" можно петь церковно, на третий глас, на шестой. (Поёт.) 
 Отречёмся от старого мира. 
 К и т а е в (удивлён). Ах, чёрт! В самом деле. Это - смешно... 
 Т р о е р у к о в. И многие, когда поют "Интернационал", так не отрекаются от старого мира, а взывают к воскресению его; новый-то им уже надоел, понимаете... 
 К и т а е в. Верно! Поют некоторые! Ах ты, щучий сын! Замечаешь! 
 Т р о е р у к о в. Теперь, возвращаясь к вашим стишкам... 
 К и т а е в. Ты смотри, никому не говори, что я сочиняю! 
 Т р о е р у к о в. Я - помню! Ни-ни, никому! Так вот, стишки... В чём их недостаток? В том, товарищ Христофор, что вы взялись не за своё дело. По натуре вашей, вы - разрушитель, вам разрушать надо, а вы - строите и воспеваете стройку, казённое, не ваше дело. Поэтому слова не совпадают у вас с мелодией души, с настоящей вашей правдой, - вашей! Понимаете? 
 К и т а е в. Верно! Ей-богу, это - верно! Ах, чёрт! Действительно... Я и сам чувствую - не идёт у меня! Не то пишу! 
 Т р о е р у к о в. Вот видите! 
 К и т а е в (воодушевляясь). Ты - сам посуди: я - кто? Боец! Партизан. Я в армию пошёл, потому что - конюх, смолоду лошадей люблю, скакать люблю. У меня - натура есть, понимаешь! А меня мотали, мотали да - вот, наблюдай, как посёлок строят! 
 Т р о е р у к о в. Ну да! 
 К и т а е в. Я, бывало... Да я... поголовно истреблял... как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и нет ничего, только пыль, брызг и сапоги! Вы - кто? Помещики, дворянство, буржуазия или просто - люди? Да я вас так, что от всей вашей массы только одни уши останутся... А теперь вот... 
 Т р о е р у к о в. Время не для вас, не для героев! 
 К и т а е в. Понимаешь? Теперь я - кто? 
 Д р о з д о в (вышел на террасу, оглянулся, идёт в сторону Крыжова, мимоходом). В самом деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, - кто ты... 
 К и т а е в. Я помню! 
 Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут? 
 Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь. 
 (Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.) 
 Т е р е н т ь е в. Ну, что он? 
 Д р о з д о в. Спит. 
 Т е р е н т ь е в. Значит: решили - завтра в Москву его? 
 Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь? 
 Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан. 
 Д р о з д о в. Дурак он, кажется. 
 Т е р е н т ь е в. А что? 
 Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения? 
 Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь... 
 Д р о з д о в. А кому это вредно? 
 Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения... 
 Д р о з д о в (усмехнулся, напевает). 
 Эх ты, моя белая, 
 Что ты со мной сделала? 
 Т е р е н т ь е в. Погоди, я - серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла... 
 Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так - гляди, не ошибись... 
 Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней... даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха... Ты, конечно, моложе меня, красивый. 
 Д р о з д о в. Ну, ладно... 
 Т е р е н т ь е в. Так что... вот! Понимаешь эту штуку? 
 Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки... 
 Т е р е н т ь е в. Образованная. 
 Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда. 
 Т е р е н т ь е в. Он ей - не приятель, и говорит она о нём нехорошо. 
 Д р о з д о в. А что - нехорошо? 
 Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её. 
 Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно. 
 (Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.) 
 Л ю д м и л а. Вы что же - откупорили бутылки, а - не пьёте? Испортится. 
 Т е р е н т ь е в. Это - да! 
 Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая - просят руками не трогать - в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном... как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю... 
 Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали... 
 Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке... лет пятнадцать тому назад... 
 Т е р е н т ь е в. Тебе - сколько? 
 Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс... 
 [Входит Миша.] 
 М и ш а. Товарищ Дроздов, - за Селищами раненого нашли... 
 Л ю д м и л а. Сашу Осипова? 
 М и ш а. | Неизвестно ещё... 
 Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова? 
 Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его... 
 Д р о з д о в. Кто? 
 Л ю д м и л а. Да - не знаю я! 
 Д р о з д о в. Ну, надо ехать... 
 Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова... 
 Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено. 
 Л ю д м и л а. У вас - всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил. 
 М и ш а. Я - с вами, товарищ Дроздов, - можно? 
 К и т а е в (идёт). Почему шум? 
 Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили. 
 К и т а е в. Хулиганил, наверно... 
 Л ю д м и л а. Врёте! 
 (Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.) 
 К и т а е в. Почему - вру? 
 Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему! 
 К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета - муха! 
 К р ы ж о в. Убили кого-то? 
 Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили. 
 К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком - значит, это чужой человек, не наш. 
 Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда! 
 К р ы ж о в. На покойника поглядеть? 
 Л ю д м и л а. Да - не покойник... 
 К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень! 
 К и т а е в. Ты - стар, тебе моих мыслей не понять! 
 К р ы ж о в. Где понять! Глупость - трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, - поп, что ли? 
 К и т а е в (отходит). Не любишь молодых-то? 
 К р ы ж о в. Зачем? Молод да умён - два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел... 
 Т е р е н т ь е в. Идём. 
 Л ю д м и л а. Ну вот, нашли время... 
 (Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.) 
 Т р о е р у к о в. Опаздывают певцы. 
 К и т а е в. Придут. Петь - не работать, придут! 
 Т р о е р у к о в. Вы, товарищ Китаев, шофёром были? 
 К и т а е в. Кто тебе сказал? 
 Т р о е р у к о в. Не помню. 
 К и т а е в. Ну, а если - был, так - что? 
 Т р о е р у к о в. Правда, что шофёр так может срезать человека крылышком автомобиля, что никто не заметит? 
 К и т а е в (пристально разглядывая его). И человек этот - не заметит? 
 Т р о е р у к о в. О нём - речи нет. 
 К и т а е в. Так. А... зачем ты спрашиваешь? 
 Т р о е р у к о в. Чтобы знать. Меня ловкость интересует. И - не верю, что это можно сделать безнаказанно. 
 К и т а е в (не сразу). Ты - чему учишь? Петь? 
 Т р о е р у к о в. Да. 
 К и т а е в. Ну и - учи! Автомобиль тебя не касается. 
 Т р о е р у к о в. И - хорошо! А то - коснётся крылышком, и - нет меня! 
 К и т а е в (смотрит на него). Это... какая же мелодия в башке у тебя? 
 Т р о е р у к о в. Это просто любопытство. Вот, начинают собираться наконец! Товарищи! Сильно опаздываете... 
 (Идут: Дуняша, ещё две девицы, двое рабочих.) 
 К и т а е в (посмотрев на них, берёт бутылку пива). Предлагаю выпить! Кто - за? Кто - против? Воздержавшихся - нет? Принято единогласно... (Наливает, пьёт.) 
 (Собрались певцы. Дуняша и Людмила запевают.) 
 Вдоль да по речке, 
 Вдоль да по Казанке 
 Серый селезень плывёт. 
 (Китаев подошёл и тоже поёт. На террасе - Крыжов, хохочет, притопывая ногой. Терентьев, Арсеньева, глядя на него, тоже смеются.) 
 К и т а е в. Эх, мать честная! Здорово, ребята! (Кричит.) 
 А мы его по макушке 
 Бац, бац, бац! 
 ТРЕТИЙ АКТ 
 У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Л и д и я - в кресле. Я р о п е г о в - шагает мимо неё. 
 Я р о п е г о в. Допустим, что ты говоришь правильно... 
 Л и д и я. Говори мне - вы! Тут свекровь ходит. 
 Я р о п е г о в. Несёт дозорную службу. 
 Л и д и я. И вообще - довольно! Всегда говори со мной на вы! 
 Я р о п е г о в. Слушаю. Итак - допустим, что ты - пардон, вы рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм. 
 Л и д и я. У тебя - нет души. 
 Я р о п е г о в. Решено говорить на вы... 
 Л и д и я. Тише! 
 (Дуняша подаёт Лидии стакан молока.) 
 Л и д и я. Спасибо. Теперь вы свободны... Вот у Дуняши - есть душа. Она презирает всех нас. 
 Я р о п е г о в. Разве душа - орган презрения? 
 Л и д и я. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми. 
 Я р о п е г о в. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, - собаки, которая водит слепого. 
 Л и д и я. А вы - не честный. 
 Я р о п е г о в. Спасибо. И - Сомов? 
 Л и д и я. Вы - все! 
 Я р о п е г о в (закуривая). Виноваты предки. Чёрт их научил избрать местом жительства этот идиотский земной мир! Представьте огромный арбуз, намазанный маслом. Страшно неудобно человеку стоять на нём, - скользишь направо, налево, вперёд, назад. 
 Л и д и я. Вы глупо шутите! 
 Я р о п е г о в. Может быть. Но - безобидно. 
 Л и д и я. С вами не стоит говорить о серьёзном. 
 Я р о п е г о в. Это - верно, ибо: что есть истина? 
 Л и д и я. Я думаю, вы кончите самоубийством. 
 Я р о п е г о в. Н-ну... едва ли! 
 Л и д и я. Или - сопьётесь. 
 Я р о п е г о в. Это - возможно. 
 Л и д и я. Вы вообще несчастный человек. 
 Я р о п е г о в. Не чувствую себя таковым. 
 Л и д и я. Ложь. 
 Я р о п е г о в. Но может случиться, что я пойду к какой-нибудь Дуняше и скажу ей: "Дуня - перевоспитай меня..." 
 Л и д и я. Удивительно пошло и лживо. 
 Я р о п е г о в. Напрасно рычите, Лида, я говорю... от души. В эту весну я особенно близко присмотрелся к рабочим, к мужикам. Рабочий довольно быстро перешивает мужичка на свою колодку, и вообще... дьявольски интересно жить в этой среде! Много свирепого, не мало глупого, но всё, что понято, понято отлично! Чувствовал я себя там... весьма молодо... 
 Л и д и я. Не верю я тебе, ни одному слову не верю! (Идёт к лестнице.) 
 Я р о п е г о в (следуя за нею, касается плеча её). Послушай, - что значит всё это? Откуда, вдруг... 
 Л и д и я (стряхивая его руку). Не - вдруг! Тупой человек... Я... не знаю... я не могу понять... (Молча смотрит в лицо ему.) Скажи мне - в двух словах - что такое фашизм? 
 Я р о п е г о в. В двух словах? Н-ну, это... трудно... 
 Л и д и я. Не хочешь сказать, да? 
 Я р о п е г о в (пожав плечами). Почему - не хочу? Н-ну... Ты знаешь: жизнь - борьба, все пожирают друг друга, крупные звери - мелких, мелкие - маленьких. Фашисты - мелкие звери, которым хочется быть крупными, а маленькие зверьки тоже хотят вырасти. Крупный зверь заинтересован в том, чтоб мелкий был жирнее, а мелкий - в том, чтоб маленький жирел. Для этой... доброй цели необходимо... именно то, что существует, то есть полная свобода взаимного пожирания, а для свободы этой необходима частная собственность, зверячий порядок. Вот большевики и пытаются уничтожить основу зверячьего быта - частную собственность... Понятно? 
 (Лидия молча идёт с лестницы.) 
 Я р о п е г о в (вздохнув). Ничего нового в фашизме - нет, это очень дряхлая и скверненькая катавасия... Зачем понадобилось тебе знать это? 
 (Ушли. На террасу выходят: Сомов, Богомолов, Изотов. Сомов несёт миску с крюшоном, Изотов стаканы. Затем Сомов плотно закрывает дверь и окна в комнату. Богомолов отирает платком лицо и шею. Изотов - закуривает.) 
 Б о г о м о л о в. Дышать нечем. 
 И з о т о в. Н-да. Хлеба - горят. 
 Б о г о м о л о в. Думаете - неурожай будет? 
 И з о т о в. Говорят. 
 Б о г о м о л о в. Недурно бы, знаете, а? (Сомову.) Мы - одни? 
 С о м о в. Да. Но - кажется - мы переговорили обо всём? 
 Б о г о м о л о в. И установлено: оборудование - накопляется, а строительство, понимаете, задерживается, насколько это возможно. 
 И з о т о в. Это - как аксиома. 
 Б о г о м о л о в. Затем: людей, которым наши планы не ясны... 
 И з о т о в. Или - ясны, но - не нравятся... 
 Б о г о м о л о в. Или - слишком ясны, - людей этих, понимаете, сдерживать в их стремлении отличиться пред товарищами. 
 И з о т о в. Переводить с практической на канцелярскую работу. 
 Б о г о м о л о в. И другими, знаете, приёмами. Вообще - сдерживать! 
 И з о т о в. Правильно. 
 С о м о в. Нужно ли повторять всё это? 
 Б о г о м о л о в. Не мешает, знаете, не мешает. (Изотову.) Вы, Дмитрий Павлович, несколько того... понимаете, несколько чрезмерно обнаруживаете ваш пессимизм, тогда как мы должны показывать себя оптимистами, верующими, понимаете, фантазиям товарищей... 
 С о м о в. Они - не глупы, у них есть чутьё. И не всё у них фантазии. 
 Б о г о м о л о в. Именно? 
 С о м о в. Разговоры о пятилетке, социалистическое соревнование... 
 И з о т о в. Карьером - далеко не ускачут. 
 Б о г о м о л о в. Но надо нахлёстывать, знаете, - нахлёстывать! Поощрять фантазии одних, развивать скепсис - других, понимаете... А пессимизм - неуместен в нашем положении. 
 И з о т о в. Я не пессимист, но, когда рискуешь головой... 
 Б о г о м о л о в (возбуждается). Головы, знаете, не имеют особой ценности, ежели они служат для того, чтоб по головам били дикие люди, да-с! Головы, понимаете, надобно держать выше, чтоб кулак дикаря не доставал до них! Надобно, понимаете, помнить, что руководство промышленным прогрессом страны - в наших руках-с и что генштаб культуры - не в Кремле сидит-с, а - именно в нашей среде должен быть организован, - понимаете! За нас - история, вот что надобно усвоить, - история! Пред нами безграничные возможности. Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам, - понимаете? 
 И з о т о в. Да, во Франции адвокаты командовали и командуют бездарно. 
 С о м о в. Командует - капитал... 
 Б о г о м о л о в. Далее вы скажете, что правительство служит промышленникам и так далее, сообразно догматике товарищей. Но - забастовка адвокатов - ничего не может изменить, а если забастовка инженеров? Как вы думаете? То-то! Вы, дорогой, немножко, знаете, заражены нигилизмом Виктора Яропегова. 
 И з о т о в. Неприятный мужчина. 
 С о м о в. Он - талантлив. 
 Б о г о м о л о в. Н-но! 
 И з о т о в. Ему бы фельетончики писать в газетах товарищей. 
 Б о г о м о л о в. Он, понимаете, как раз из тех, кого надобно сдерживать. Таких, знаете, следует сажать на бумажки, пришпиливать к бумажкам... 
 С о м о в. Вы забываете, что такие - грамотны и умеют считать... 
 Б о г о м о л о в. Н-ну, мы будем пограмотнее. Мы - похитрее... 
 С о м о в. Тише говорите, здесь - гуляют. 
 И з о т о в. В будни-то! 
 С о м о в. За решёткой - дорога к реке. Сегодня снова приходил Лисогонов. 
 Б о г о м о л о в. Был и у меня. Всё спрашивает, когда будет пущена его фабрика. 
 И з о т о в. Дрянь фабрика. Старьё. 
 Б о г о м о л о в. Не брезгуйте, не брезгуйте! На неё можно затратить миллиона три. Можно и больше. 
 И з о т о в. Ага! Вы - с этой точки зрения? Ну, омерщвлять капитал такими порциями - длинная история! 
 Б о г о м о л о в. Но, между прочим, знаете, и это полезно. Между прочим! Мелочи - незаметны, но туча комаров - одолевает медведя, знаете! 
 С о м о в. У Лисогонова - диабет. Он умрёт скоро, наследников не имеет. 
 Б о г о м о л о в. Найдутся! 
 И з о т о в. Сын есть. 
 Б о г о м о л о в. Сын - помер. Диабет, знаете, и у меня есть. Доктора запретили вино, природа - запретила женщин, осталось одно удовольствие карты... 
 С о м о в. Яропегов идёт. 
 И з о т о в. Пьяный? 
 [Входит Яропегов.] 
 Б о г о м о л о в. Ну, нам - пора! Виктор Павлович! Совершили прогулочку под луной? 
 Я р о п е г о в (выпивши). Именно. И даже - с девицей. 
 Б о г о м о л о в. С хорошенькой? Счастливец! Вчера я видел вас тоже... кажется, с племянницей директора завода? 
 Я р о п е г о в. Именно с ней. 
 Б о г о м о л о в. Демократ вы! Что ж? Мы все - демократы. 
 Я р о п е г о в. Из принципа: "С волками жить, по-волчьи выть". 
 Б о г о м о л о в. Всегда он скажет что-нибудь такое, знаете... остренькое! Дивная привычка! Н-ну, пошли! Да, - чуть не забыл! Виктор Павлович, - дорогой! Заключение ваше по поводу изобретения этого молодого человека... как его? 
 Я р о п е г о в. Которого? Кузнецова или Зибера? 
 Б о г о м о л о в. Первого. Оптимистическое заключение! Сосчитали вы неверно. Слишком оптимистично. Уж - простите! Но в комиссии я буду возражать. 
 Я р о п е г о в. Это - ваше право. И - обязанность. 
 Б о г о м о л о в. Да, да, - буду против! 
 Я р о п е г о в. Поспорим. 
 Б о г о м о л о в. Ну - всех благ! 
 (Идут. Сомов провожает. Яропегов пьёт крюшон.) 
 С о м о в. Не знаешь, где жена? 
 Я р о п е г о в. На берегу, с Арсеньевой, Терентьевым. Там комсомольцы рыбу неводом ловят. 
 С о м о в. Терентьев, кажется, ухаживает за учительницей? 
 Я р о п е г о в. Мужчины вообще любят ухаживать за женщинами. 
 С о м о в. А ты всё пьёшь? 
 Я р о п е г о в. А я всё пью. 
 С о м о в (шагая по террасе). Тебе не кажется, что учительница эта дурно действует на Лидию? 
 Я р о п е г о в. На неё безделье дурно действует. Ты бы советовал ей заняться чем-нибудь, вот хоть ликвидацией безграмотности. 
 С о м о в. Посоветуй ты... 
 Я р о п е г о в. Я для неё не авторитет. О чём беседовали с Яковом? 
 С о м о в. Так... Вообще о делах. 
 Я р о п е г о в. Сдаётся мне, что он хочет похерить изобретение Кузнецова. 
 С о м о в. Странное подозрение! Какая у него может быть цель? 
 Я р о п е г о в. Удовлетворение злобы. 
 С о м о в. Ты куда? 
 Я р о п е г о в. В гости приглашён, к Троерукову.(Ушёл.) 
 (Сомов ходит по террасе, остановился, прислушивается. Вошёл в комнату, открыл окно. Идут: Терентьев, Лидия, Арсеньева, Миша и Дуняша.) 
 Т е р е н т ь е в. Мира - нет, Лидия Петровна, мира и не будет до поры, пока весь рабочий народ всемирной массой своей не обрушится на врага. 
 Л и д и я. Вы... верите в это? 
 Т е р е н т ь е в. Ну, ещё бы не верил! Разве это можно - не верить в то, для чего живёшь - работаешь? 
 А р с е н ь е в а. Идите, Миша, выпейте водки... 
 М и ш а. Да я - не пью! 
 А р с е н ь е в а. Грудь и ноги разотрите, а то простудитесь. 
 М и ш а. Никогда в жизни не простужался... 
 Д у н я ш а. А ты - иди! Не форси... 
 М и ш а. Ух, надоели! Что я - барышня? 
 [Миша и Дуняша уходят.} 
 Л и д и я. Какой славный мальчик! 
 Т е р е н т ь е в. У нас - сотни тысяч таких козырей. Недавно одного кулаки подстрелили, в правую сторону груди насквозь. В больницу его без сознания привезли, а пришёл в себя - первое слово: "Долго хворать буду?" Он, видите, к приёму на рабфак боится опоздать, - вот в чём штука! Молодёжь у нас отличной продукции. Конечно, есть и брак, так ведь "в семье не без урода", а семейка-то великовата! 
 Л и д и я. Сыро становится. Катя, ты не зайдёшь ко мне? 
 А р с е н ь е в а. Нет. В шесть утра еду в город, надо кое-что приготовить, там районная конференция учителей. 
 Т е р е н т ь е в. А мне пора к дому. Будьте здоровы! 
 Л и д и я. Доброй ночи. Ты - надолго? 
 А р с е н ь е в а. Дней на пять. 
 Т е р е н т ь е в. Вы, Катерина Ивановна, штучку эту разберёте мне? 
 А р с е н ь е в а. Да. Я уже сделала это. 
 Т е р е н т ь е в. Отлично! 
 [Арсеньева и Терентьев уходят.] 
 (Лидия села на скамью у террасы, вынула папиросу, но, изломав её, швырнула прочь.) 
 С о м о в (через перила). Сыровато, ты бы шла домой. 
 Л и д и я. Принеси мне шаль. 
 (Идут Анна Сомова, Титова.) 
 Т и т о в а. Ведь они - как действуют? Тут у одного мужика, вдовца, дочь заболела... 
 А н н а. Да, да, у Силантьева, знаю! 
 Т и т о в а. Так они её просто похитили и увезли - будто бы в санаторию... 
 А н н а. Ужас! 
 Т и т о в а. Положим, она - комсомолка. 
 А н н а. Полный произвол... Это вы, Лидия? 
 Л и д и я. Как видите - я. 
 А н н а. Николай - дома? 
 (Сомов бросает шаль из окна.) 
 Т и т о в а. Здравствуйте, строжайший человек! 
 С о м о в. Моё почтение. 
 А н н а. Пойдёмте ко мне, сыграем. 
 Т и т о в а. С удовольствием. Чайком угостите? 
 А н н а. Конечно, если горничная соблаговолит. Вы знаете, мы зависим от прислуги... 
 [Анна и Титова уходят.] 
 С о м о в (жене). Иди сюда, упрямая! Сыро же! (Лидия идёт. Сомов встречает её на террасе, обнял.) Ты была с Терентьевым и Арсеньевой? Добродушный мужик. Что он говорил? 
 Л и д и я. Так много, что половины я не поняла, а другую не помню. Там Дуняша и его племянница пели - "Потеряла я колечко", - смешные слова, но очень грустили песня. 
 С о м о в. Глупая песня. А что такое эта Арсеньева - в конце концов? 
 Л и д и я. Она удивительно просто и веско говорит - "да!" И "нет" тоже веско. 
 С о м о в. Ну, это ты что-то из забытых пьес Ибсена! Скажи, ты не чувствуешь, что она плохо влияет на тебя? 
 Л и д и я. Плохо? Почему? 
 С о м о в. Ну... Наводит грустные мысли - и вообще... 
 Л и д и я. Нет, я этого не чувствую. А грустные мысли... Вот зеркало наводит их на меня. 
 С о м о в. Это - чепуха. Ты нисколько не изменилась, даже стала красивее. 
 Л и д и я. Спасибо! Но мне кажется, что "потеряла я колечко..." 
 С о м о в. И это - чепуха. Я тебя люблю не меньше. Я очень люблю тебя. 
 Л и д и я. Я - не о любви, а о том колечке, которое связывает с жизнью... 
 С о м о в. Ну, вот! Вот это - несомненно от Арсеньевой... 
 Л и д и я. Как... торопливо ты сказал, что очень любишь меня. 
 С о м о в. Ох, ты опять впадаешь в этот твой новый тон! Знала бы ты, как это неуместно! Нет, тебя необходимо поскорее отправить за границу. Я думаю сделать это осенью... 
 Л и д и я. А я - хочу за границу? 
 С о м о в. Это тебя развлечёт. Даже если и не хочешь - нужно ехать. Это удобнее. 
 Л и д и я. Для кого? 
 С о м о в. Для тебя. Я же говорил тебе, что возможны крупные события. Это - между нами, и ты, пожалуйста, не откровенничай на эту тему с учительницей... 
 Л и д и я. А - на другие темы? 
 С о м о в. Вообще я прошу тебя держаться с ней осторожно, особенно в тех случаях, если она начнёт что-нибудь выспрашивать. Она выспрашивает? 
 Л и д и я. Она рассказывает, выспрашиваю я. 
 С о м о в. О чём? 
 Л и д и я. О пионерах, комсомольцах, о ликвидации безграмотности... 
 С о м о в. Тебе это интересно? 
 Л и д и я. Я не понимаю - какие радости находит в этом молодая, красивая женщина? Арсеньева - находит. 
 С о м о в. Это - радость нищих духом, Лида. 
 Л и д и я. А я - не нищая? 
 С о м о в. Что за вопрос? Конечно - нет! 
 Л и д и я. Приятно знать. Но - каким скучным голосом сказал ты это! 
 С о м о в. Оставь этот... нелепый тон! 
 А н н а (из комнат). Коля, ты не помнишь кличку собаки вице-губернатора?.. 
 С о м о в. Что такое? 
 А н н а [входит]. Ах, прости! Как ты кричишь! Я забыла кличку собаки Туманова, которую ты так любил. 
 С о м о в. Джальма! Джальма... 
 А н н а. Мерси. Вы, кажется, ссоритесь? 
 С о м о в. Ничуть. С чего ты взяла? 
 А н н а. Очень рада, если ошибаюсь. Вы оба так нервничаете последнее время. Это - нездорово. (Ушла.) 
 (Сомов сердито закуривает.) 
 Л и д и я. Продолжай. 
 С о м о в. Да. Так вот - неизбежны крупные события... 
 Л и д и я. Война? 
 С о м о в. Может быть... 
 Л и д и я. И - снова революция? 
 С о м о в. Почему - революция? Переворот, хочешь ты сказать... 
 Л и д и я. Ну да, - революция назад. Контрреволюция? 
 С о м о в. Это пустое слово - контрреволюция. Я говорил тебе: жизнь борьба за власть... за прогресс, культуру... 
 Л и д и я. Да, да, я помню. Ты говорил это, когда мы были близки... 
 С о м о в. Не выдумывай! Ты мне всё так же близка. 
 Л и д и я. В спальне. 
 С о м о в. Ты хочешь понять меня? 
 Л и д и я. О, давно хочу! 
 С о м о в. Ну, так - пойми! Рабочие захватили власть, но - они не умеют хозяйничать. Их партия разваливается, массы не понимают её задач, крестьянство - против рабочих. Вообще - диктатура рабочих, социализм - это фантастика, иллюзии, - иллюзии, которые невольно работой нашей поддерживаем мы, интеллигенты. Мы - единственная сила, которая умеет, может работать и должна строить государство по-европейски, - могучее, промышленное государство на основах вековой культуры. Ты - слушаешь? 
 Л и д и я. Конечно. 
 С о м о в. Власть - не по силам слесарям, малярам, ткачам, её должны взять учёные, инженеры. Жизнь требует не маляров, а - героев. Понимаешь? 
 Л и д и я. Это - фашизм? 
 С о м о в. Кто тебе сказал? Это... государственный социализм. 
 Л и д и я. Фашизм - это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?.. 
 С о м о в. Что за чепуха! Откуда это? 
 Л и д и я. Виктор сказал. 
 С о м о в. Виктор? Чёрт... Но - ты же видишь: он - человек пьяный, он морально разрушается, он уже ничего не понимает в действительности... 
 Л и д и я. Ты - крупный? 
 С о м о в. Что? 
 Л и д и я. Ты - крупный зверь? 
 С о м о в. Послушай, Лидия, - что ты говоришь? Что с тобой? 
 Л и д и я. Я - не знаю. Как ты побледнел, и какие злые глаза у тебя... 
 С о м о в. Я спрашиваю... Я должен знать - что с тобой? 
 Л и д и я. Я - сказала: не знаю. Но мне кажется, что ты... двоедушен и что этот противный старик, и волосатый Изотов, и горбун - вы все двоедушные... Подожди, не хватай меня. Я должна бы говорить иначе, но у меня нет сильных слов, нет сильных чувств. 
 С о м о в. Ты становишься истеричкой - вот что! Это - потому, что у тебя нет детей. 
 Л и д и я. Детей не хочешь ты... 
 С о м о в. И потому, что ты уже не любишь меня... я - знаю! 
 Л и д и я. Ничего не знаешь! Ни-че-го! Всегда бывает так: когда я говорю с тобой как с человеком - ты ведёшь меня в спальню. 
 С о м о в. Неправда! 
 Л и д и я. И во всех романах - так: она заговорила с ним как с другом, а он сказал: раздевайся!.. 
 С о м о в. Стой, Лидия! Довольно! Слушай и - пойми. Ты... не глупа, ты должна понять. Молчи!.. Я двоедушен? Да! Иначе - нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой. Я - это я! Я - человек, уверенный в своей силе, в своём назначении. Я - из племени победителей... 
 Л и д и я. Крупный зверь? 
 С о м о в. Роль побеждённого, роль пленника - не моя роль! Богомолов старый идиот... 
 Л и д и я. Ты хочешь быть вождём, Наполеоном? Очень крупным? 
 С о м о в. К чёрту... 
 Л и д и я. Не кричи... 
 С о м о в. Лидия! То, что ты сказала, имеет для меня... огромное значение... Тебе надули в уши... Тебя хотят сделать врагом твоего мужа... 
 Л и д и я. Нет, Николай, ты - не крупный... 
 С о м о в. Не смей шутить! 
 Л и д и я. Да - не кричи же! 
 С о м о в. Ты должна подумать... Может быть, эта Арсеньева... 
 Л и д и я. Тише! Кто-то идёт... 
 (Пение за сценой. Оба слушают. Сомов закуривает папиросу, дрожат руки. Он отходит от жены, глядя на неё изумлённо и тревожно.) 
 С о м о в. Как могло случиться, Лидия, что ты, вдруг... 
 (Слышно, что поют двое, Яропегов и Троеруков, на голос "Интернационала".) 
 Любовь считал он чистым вздором, 
 Тра-та-та-та! Тра-та-та-та-а! 
 Вдруг пред его учёным взором 
 Она предстала как мечта. 
 С о м о в. Вот - слышишь? Вот - Виктор... 
 (Яропегов, Троеруков, за ними - Лисогонов, все трое сильно выпивши.) 
 Я р о п е г о в. Чета супругов при луне... Учитель - катай! 
 Т р о е р у к о в. О, как завидно это мне! 
 (Лисогонов, пытаясь подняться, сел на лестнице.) 
 Я р о п е г о в. Браво, каналья! Лидочка - извини! Благодаря бога мы выпили! Мы так весело выпили, что... вообще... выпили! Учитель истории... композитор - пой! На третий глас! Никола, слушай! Учитель - раз-два! 
 Т р о е р у к о в. 
 Отречёмся от старого мира, 
 Отряхнём его прах с наших ног. 
 С о м о в. Прошу прекратить!.. Виктор - ты понимаешь... 
 Я р о п е г о в. Ни черта не понимаю! Страшно рад! Не хочу понимать! 
 Л и д и я (смеясь). Виктор! Вы с ума сошли! 
 Я р о п е г о в. Вот именно! Страшно рад. И почему нельзя петь? Разве кто-нибудь дрыхнет? 
 С о м о в. Я прошу тебя... 
 Т р о е р у к о в. Простите... Позвольте мне объяснить, я - учитель пения, пре-пода-ватель! Я говорю молодёжи: слова - чепуха! Смысл всегда в мелодии, в основной музыке души, в милой старинной музыке... бессмертной... 
 Я р о п е г о в (Сомовым). Это он - ловко! Это - не без ума! Это, брат, такая ракалья... 
 Т р о е р у к о в. Хорошо, говорю я, церковь мы ликвидируем, но идея церковности, соборности, стадности... она - жива! (Смеётся.) Жива! Я учу владеть голосами... го-ло-совать. Голое - совать, совать голое слово! Я учу молодёжь. 
 С о м о в. Послушайте! Довольно! 
 Я р о п е г о в. Нет, он - хитрая бестия! Ты - пойми: совать в жизнь пустое, голое слово, а? Замечательно придумал, негодяй! Учитель! Ты негодяй? 
 Т р о е р у к о в. Да! 
 Я р о п е г о в. Видишь - сам понимает! Самосознание, брат... Чёрт знает, как интересно! Лида - интересно? 
 Л и д и я. Страшно интересно! 
 Т р о е р у к о в. Я - негодяй, да! Я не гожусь в рабы д-дикарей... 
 (Лидия хохочет.) 
 С о м о в (Троерукову). Вон отсюда! Пьяный дурак! 
 (Анна идёт.) 
 Т р о е р у к о в. Н-нет, не дурак! И - меня нельзя оскорбить... 
 А н н а (строго). Господа! Вы слишком шумно веселитесь... 
 Я р о п е г о в. Одолевает радость бытия... 
 Т р о е р у к о в. Вот - Анна Николаевна, она знает, что я не оскудел! Троеруков - не оскудел! Он может бороться, он способен мстить... Его стиснули - он стал крепче! Трагическое веселье, Анна Николаевна. Веселье глубокого отчаяния. 
 А н н а. Я понимаю, но не забывайте, что мы живём в окружении врагов. 
 С о м о в. Я прошу тебя, Виктор, - уведи этого шута! 
 Я р о п е г о в. Слушаю. Я - тоже шут! Беспризорные, за мной! Учитель - шагом марш! Пой. 
 Т р о е р у к о в. Я очень прошу... 
 Я р о п е г о в. Никто, брат, ни черта не даст! Пой! (Поёт.) 
 Отречёмся от старого мира 
 И полезем гуськом под кровать. 
 Т р о е р у к о в. Саша Чёрный сочинил, гениальный Саша, талантливейший! Аверченко... Гениальный! "Сатирикон" - а? Где все они, где? Никого нет, ничего! Всё погибло... 
 Я р о п е г о в. Пой, чёртова шляпа! Лисогонов, варёный идиот, шагай! (Идут вдвоём, поют в темпе марша.) 
 Чёрный, гладкий таракан 
 Тихо лезет под диван. 
 От него жена в Париж 
 Не уедет, нет - шалишь! 
 Я р о п е г о в (орёт). Браво! 
 [Яропегов и Троеруков уходят.] 
 С о м о в (жене). Пойдём, Лидия... 
 Л и д и я. Нет, я не хочу... 
 А н н а. Это - кто? Ах, это - Лисогонов. Вам - плохо? 
 Л и с о г о н о в (опускаясь на колени). Дорогие... 
 А н н а. Что с вами? Зачем вы? 
 Л и с о г о н о в. Любимые... Работайте! Покупайте. Снабжайте! Как я буду благодарен вам... 
 Л и д и я. Чего он хочет? 
 С о м о в. Просто - пьян! Нам нужно кончить, Лида... 
 Л и д и я. Что - кончить? Подожди... 
 А н н а. Встаньте! 
 Л и с о г о н о в. Не могу. Мне - запретили пить, но я - вот... выпил! Тоска! Один! Сын был... Подлец, и негодяй... 
 А н н а. Николай, помоги ему! 
 Л и с о г о н о в. Пошёл служить им... против отца и нар-рода! Издох, как пёс... заездили! От чахотки. Он смолоду был чахоточный. Жена первая... его мать, дворянка, тоже чахоточная... Вот как! Николай Васильевич... прошу вас Христом богом... 
 Л и д и я. Какой гнусный человек! 
 А н н а. Нужно понять: он - страдает! 
 Л и д и я (мужу). О чём он просит тебя? 
 С о м о в. Ты же видишь, он - пьян! 
 Л и д и я. А - трезвый? 
 А н н а. Николай, да помоги же мне... 
 С о м о в. Ну, вы! Вставайте... 
 А н н а. Как грубо! Сведи его с лестницы. 
 С о м о в. Идите... Эх вы... 
 Л и с о г о н о в. Родной мой - фабричку-то, фабричку... Об... оборудуйте, пора! Везде - строят, всем - покупают... 
 (Лидия смеётся.) 
 А н н а. Какой неуместный, какой жестокий смех! Какая жёсткая душа у вас, Лидия. Люди сходят с ума... 
 Л и д и я. Вообразите, что я - тоже... (Ушла в комнату.) 
 А н н а (грозя пальцем вслед ей, бормочет). Подожди! Смеётся тот, кто смеётся последний. 
 С о м о в (идёт). Где Лидия? 
 А н н а. Бедный мой Николя! Какая жизнь... 
 С о м о в (шипит). Что вам угодно? Это всё ваши... ваши приятели... (Убежал в комнаты.) 
 А н н а. Боже мой... я не узнаю сына. Боже мой... 
 ЧЕТВЁРТЫЙ АКТ 
 Там же, у Сомовых. Поздний вечер. На террасе - С е м и к о в, сидит, пишет, шевелит губами, считает, загибая пальцы; рядом с ним на полу свёрток чертежей. Из комнат выходит с подносом чайной посуды Д у н я ш а. 
 Д у н я ш а. Ты всё ещё ждёшь, франтик? 
 С е м и к о в (бормочет). К своей какой-то тёмной цели... 
 Д у н я ш а. Сочиняешь? Ты бы частушки сочинил на Китаева, на дурака. 
 С е м и к о в. Китаев - грубый, а не дурак. 
 Д у н я ш а. Ну, много ты понимаешь в дураках! Вот сочини-ка что-нибудь смешное. 
 С е м и к о в. Я смешное не люблю. 
 Д у н я ш а (показав ему язык). Мэ-э! Тебе и любить-то - нечем. Туда же - не люблю... 
 (Лидия вышла.) 
 Л и д и я. Кого это? 
 Д у н я ш а. Вот - сочинителя. (Ушла.) 
 С е м и к о в. Лидия Петровна, вы эту книжку читали? 
 Л и д и я (взяла книгу). "Одеяние духовного брака". Нет. Что это значит - духовный брак? 
 С е м и к о в. Тут - вообще... о боге... 
 Л и д и я. Вы верующий? 
 С е м и к о в. Нет, - зачем же! Но он говорит: хоть не веришь, а знать надо. 
 Л и д и я. Кто это - он? 
 С е м и к о в. Учитель пения. 
 Л и д и я. Он, кажется, чудак? И пьёт? 
 С е м и к о в. Нет, он очень серьёзный... Образованный. Я в этой книжке ничего не понял. Тут предисловие Метерлинка, так он прямо говорит, что Рейсбрук этот писал пустынными словами. 
 Л и д и я. Вот как? 
 С е м и к о в. Да. Я вот записал: "Созерцание - это знание без образов, и всегда оно выше разума". Это, по-моему, верно. Мысли очень мешают творчеству, сочиняешь и всё думаешь, чтобы хорошо вышло. А он говорит, что хорошо будет, если не думать, а только слушать музыку своей души, тогда и будет поэзия. В жизни - никакой поэзии нет. 
 Л и д и я. Это - вы говорите или он? 
 С е м и к о в. Он. Но он верно говорит, по-моему. Только я никак не могу без образов. Я вот пишу: 
 И, в облаках погребена, 
 Чуть светит бледная луна, 
 И тёмной массой идут ели 
 К своей какой-то тайной цели. 
 Л и д и я. Что же? Кажется, - это не плохо. 
 С о м о в (выбежал). Э, голубчик, что же вы пришли, а не сказали? 
 С е м и к о в. Я сказал Дуняше... 
 С о м о в. Давайте чертежи... Дуняша! Вы не для Дуняши работаете. Можете идти! Впрочем - подождите! 
 Л и д и я. Вы - скоро? 
 С о м о в. Да. Сейчас. (Ушёл.) 
 С е м и к о в. Я выписал ещё вот: "При посредстве разума высказывается многое о начале, которое выше разума. Но постижение этого начала гораздо легче при отсутствии мысли, чем при её посредстве". 
 Л и д и я (рассеянно). Да... 
 С е м и к о в. Но - как же без мысли-то? Ведь вот заметно, что и собаки о чём-то думают. 
 Л и д и я (потирая лоб). Видите ли, Семиков... 
 С е м и к о в. Я переменил фамилию, на Семиоков. Так - лучше для творчества. А то - Семиков, Кузнецов, Горшков, - какая тут поэзия? 
 (Выходят: Изотов и ещё двое, один - толстый, другой - сутулый; они прощаются с Лидией почтительно и молча.) 
 И з о т о в. Могу прислать вам масла. 
 Л и д и я. Спасибо, у нас есть... 
 И з о т о в. Анна Николаевна сказала - нет. А мёд - есть? Могу прислать. Отличный мёд! 
 Л и д и я. Я спрошу свекровь. 
 И з о т о в. Имейте в виду: товарищи организуют пищевой голод... 
 (Лидия указывает глазами на Семикова.) 
 И з о т о в. Я, конечно, подразумеваю мужика, он сам всё ест. Он рассердился на город и ест масло, яйца, мясо - всё ест! Дразнит нас, скотина. Вы, дескать, хотите без мужика жить? Гвоздей, ситца не даёте? Так я тоже ни зерна не дам! Хо-хо! Ну, до свидания! 
 Л и д и я. В город? 
 И з о т о в. Нет, мы здесь ночуем, у Богомолова. Винтить будем. Старик у нас - азартнейший винтёр. Его - маслом не корми, но - обязательно - винт! Всех благ! 
 Л и д и я. Вы сегодня весёлый. 
 И з о т о в. Дела идут хорошо. Отлично идут дела! (Ушёл.) 
 С е м и к о в. О рыбах я тоже выписал... 
 Л и д и я. Что? О рыбах? 
 С е м и к о в. О том, что чешуя у рыб - разная и что люди тоже не могут быть одинаковы. Но ведь чешуя-то - одёжа, вроде пиджака или толстовки... 
 (Сомов, Богомолов.) 
 С о м о в. Слушайте-ка, голубчик, вы небрежно работаете! Напутали там чёрт знает как! Можете идти. 
 (Семиков быстро исчезает.) 
 Б о г о м о л о в. Чистенький какой парнишка... 
 С о м о в. Глуповат. Стихи пишет, ну и... 
 Б о г о м о л о в. В его возрасте глупость, знаете, только украшает... 
 Л и д и я. Чаю выпьете? 
 Б о г о м о л о в. Нет, спасибо! Н-да, молодёжь... Большой вопрос. Конечно, она получит право носить брюки и галстуки каких угодно цветов, н-но многие потребуют столыпинских галстуков, а? 
 Л и д и я. Вы очень... мрачно шутите... 
 Б о г о м о л о в. Живём в эпоху мрачных шуток-с! Да, кстати: Яропегов - писал вам? 
 С о м о в. Один раз. 
 Б о г о м о л о в. Ну, как он? Поправился? 
 С о м о в. Вероятно. 
 Б о г о м о л о в. Странный случай, а? Ну, я удаляюсь! Старик, болтлив стал... Доброй ночи! (Идёт.) 
 Д у н я ш а [входит]. Самовар подать? 
 Л и д и я. Да. Пожалуйста. Кто это ходит там? 
 Д у н я ш а. Катерина Ивановна с Фёклой. [Уходит.] 
 Л и д и я (зовёт). Катя, иди чай пить... 
 А р с е н ь е в а. Спасибо. Минут через десять. 
 [Арсеньева и Фёкла уходят.} 
 С о м о в (проводив Богомолова). Зачем ты позвала её? 
 Л и д и я. Чай пить. 
 С о м о в. Ты как будто избегаешь оставаться глаз на глаз со мною после той истерической сцены... 
 Л и д и я. Мы условились не вспоминать о ней... 
 С о м о в. Не избегаешь, нет? 
 Л и д и я. Как видишь. 
 С о м о в. Должен сознаться, Лида, что всё-таки тот вечер... очень болезненно ушиб меня! И я продолжаю думать, что эта Арсеньева... 
 А н н а (входит). Ты - об Арсеньевой, да? Она хочет быть любовницей увальня Терентьева и, кажется, уже добилась этого, об этом все говорят! 
 Л и д и я. Например - Титова. 
 А н н а. Это - пошловатая, но очень умная женщина! Мы, конечно, поставлены в необходимость вести знакомство со всякой швалью, но, Лида, я совершенно отказываюсь понять, что интересного находишь ты в этой сухой, глуповатой учительнице и - возможно - шпионке? 
 Л и д и я. Вы всё ещё не оставили надежду воспитать меня?.. 
 С о м о в. Продолжая в этом тоне, вы поссоритесь, как всегда. 
 Л и д и я. Я никогда ни с кем не ссорюсь. 
 А н н а. Но тебе всё более нравится раздражать меня... 
 Л и д и я. Не ссорюсь и начинаю думать, что это один из моих пороков. 
 С о м о в. Довольно, Лида! Вы, мама, тоже... 
 А н н а. Ты лишаешь меня права... 
 С о м о в. Тише! Идёт эта... Куда ты, Лидия? 
 Л и д и я. Я пройдусь с нею к реке. 
 С о м о в. Надеюсь, - не до полуночи? 
 ([Лидия уходит.} Дуняша вносит самовар.) 
 А н н а. Вы, Дуня, сегодня снова устроили в кухне базар... 
 Д у н я ш а. Что же нам - шёпотом говорить? 
 А н н а. Нет, конечно, но эти ваши... дикие песни! 
 Д у н я ш а. Кому - дикие, а нам - приятны. Вы - отпускайте меня вовремя, вот и будет тихо. Я работаю не восемь часов, а тринадцать. Это не закон! (Ушла.) 
 А н н а (заваривая чай). Разрушается жизнь. Всё разрушается. 
 (Сомов стоит у перил, смотрит в лес.) 
 А н н а. Как хочешь, Николай, но ты неудачно выбрал жену! Я предупреждала тебя. Такое... своекорыстное и - прости! - ничтожное существо. Ужас! Ужас, Николай... Вообще эта семья Уваровых - морально разложившиеся люди. Отец её был либерал... дядя - тоже, хотя - архиерей. Архиерей - либерал! Ведь это... я не знаю что! И вот теперь ты, такой сильный, умный, талантливый... Боже мой! 
 С о м о в. Вы кончили, да? 
 А н н а. Не так зло, Николай! Не забудь, что говоришь с матерью. 
 С о м о в. Послушайте меня молча, если можете... Я не однажды говорил вам, что в моём положении всякие... пустяки... 
 А н н а. Я надеюсь, что мать - не пустяк? 
 С о м о в. Нет, но она занимается пустяками, которые могут компрометировать меня. Ваше поведение... весьма забавно, но - я не могу относиться к нему юмористически. 
 А н н а. Я не желаю слушать! Ты не имеешь права ограничивать... 
 С о м о в. Не говорите фразами из учебника грамматики... 
 (Фёкла идёт.) 
 А н н а. Что вам нужно? 
 Ф ё к л а. Спекулянта-то нашего заарестовали, Анна Николаевна... 
 А н н а (перекрестилась маленьким крестом, почти незаметно). Вот видишь? Это был честный, разумный человек. Наверное, это ошибка, Фёкла... 
 Ф ё к л а. Да, ошибся, говорят; доски на стройке воровал, что ли. Это, конечно, его дело, да он сегодня должен был доставить разное для кухни... 
 А н н а. Ну, что же! Найдите другого поставщика... Идите! 
 Ф ё к л а (задумчиво). Тут есть одна баба, тоже кулачиха, да уж очень стерва. 
 А н н а. Прошу не ругаться! 
 С о м о в. От кого вы узнали об аресте? 
 Ф ё к л а. Мишутка-комсомол сказал. 
 А н н а. Идите, идите... Договоритесь с кем-нибудь... 
 Ф ё к л а. Ну, хорошо! Я уж с этой... стерлядью. Других-то нету. (Ушла.) 
 А н н а. Вот, Николай, как уничтожают людей! Силантьев был влиятельный мужик. Он, рабочий Китаев, Троеруков... 
 С о м о в. Вор, дурак и пьяный шут, но они могут втянуть... могут поставить вас в положение очень глупое... 
 А н н а. За всю мою жизнь я никогда не была в глупом положении. Ты должен понять, что с тобою говорит не только женщина, которая родила тебя, но - одна из тысяч женщин нашего сословия, оскорблённых, униженных, лишённых права на жизнь, - одна из тысяч! 
 С о м о в. Да, да, хорошо! Я говорил вам... вы знаете, что страна переживает тяжёлый кризис... 
 А н н а. Ты со мной не говоришь, ты мне приказываешь. Со мной говорит Яков Антонович, человек, которого ты должен бы... 
 С о м о в (изумлён). Богомолов? Что же он? 
 А н н а. Я - всё знаю, Николай! Я знаю героическую его работу, его жизнь подвижника, он - святой человек, Николай! А около тебя этот Яропегов, и ты так наивно, так детски доверчив с ним... Яков Антонович - в ужасе! Он боится, что Яропегов предаст и тебя и... 
 С о м о в (с тихой яростью). Богомолов... старый идиот... болтун... мелкий взяточник, вот - Богомолов! Что он говорил? 
 А н н а. Николай! Ты с ума сходишь! 
 С о м о в (схватил её за плечи, встряхнул). Молчите! Это вы сошли с ума! Запру в сумасшедший дом! Понимаете? Не смейте говорить с Яковом! И ни с кем - слышите? Этого... учителя - не принимать! 
 А н н а. Николай! Что ты делаешь? Опомнись! (Плачет.) 
 С о м о в (оттолкнул её). Завтра вы переедете в город. 
 А н н а. Ты делаешь дурное дело! Служить большевикам... ты, которого... 
 С о м о в (резко поднял её со стула). Идите к себе. Завтра - в город! Слышите? 
 А н н а. Пусти меня! Пусти... (Идёт. В двери - оглянулась.) Ты внушаешь мне страшную мысль, - проклясть тебя! 
 С о м о в. Не разыгрывайте трагикомедии... Довольно! ([Анна уходит.] Шагает по террасе. Закуривает. Спички ломаются. Остановился, прислушивается. Бросил коробку спичек за перила.) 
 Т р о е р у к о в (на лестнице, с палкой в руке, прихрамывает). Добрый вечер. 
 С о м о в. Что вам угодно? 
 Т р о е р у к о в. Спички. (Протягивает коробку.) 
 С о м о в. Что? 
 Т р о е р у к о в. Спички упали. 
 С о м о в. К чёрту! Что - вам - угодно? 
 Т р о е р у к о в. Записка от Якова Антоновича. 
 С о м о в (взял, читает, смотрит на него). Садитесь. (Взглянул на записку.) Ну-с, что же? Богомолов предлагает взять вас на место Семикова... Вы это знаете? 
 Т р о е р у к о в. Да. 
 С о м о в. Вы... преподавали историю? 
 Т р о е р у к о в. Чистописание, рисование. Невеждам говорю, что преподавал историю. 
 С о м о в. Вот как? (Не сразу.) Сидели в тюрьме, да? 
 Т р о е р у к о в. Два раза. Четыре месяца и одиннадцать. 
 С о м о в. За убеждения, конечно, да? То есть за болтовню? 
 (Троеруков молчит. Смотрят друг на друга.) 
 С о м о в. Мало. На месте ГПУ я бы вас - в Соловки. Лет на десять. 
 Т р о е р у к о в. Вы шутите или оскорбляете? 
 С о м о в. А - как вам кажется? 
 Т р о е р у к о в. Кажется - хотите оскорбить. 
 С о м о в. Ну и что же? 
 Т р о е р у к о в. Это - напрасно. Я так отшлифован оскорблениями, что от них не ржавею. Вы дадите мне работу? 
 С о м о в. Нет. 
 Т р о е р у к о в. Можно спросить - почему? 
 С о м о в. Спросите, но я не отвечу. 
 Т р о е р у к о в. До свидания. (Встал.) Так и сказать Якову Антоновичу? 
 С о м о в. Так и скажите... Впрочем - постойте! Вы способны говорить откровенно? 
 Т р о е р у к о в. Зависит от того - о чём и с кем. 
 С о м о в. О себе. Со мной. 
 Т р о е р у к о в. Зачем? 
 С о м о в. Вот как? Таким я вас не представлял. Любопытно. Вы давно знаете Богомолова? 
 Т р о е р у к о в. Пять лет. 
 С о м о в. И... что же вы о нём думаете? Можно узнать? 
 Т р о е р у к о в. Старый человек, не очень умный, обозлённый и неосторожный... 
 (Сомов молча смотрит на него. За террасой голоса Арсеньевой, Лидии.) 
 Т р о е р у к о в. Могу уйти? 
 С о м о в. Нет. Пойдёмте-ка ко мне... Вы как будто... человек неглупый, а? 
 Т р о е р у к о в. Не имею оснований считать себя дураком. 
 С о м о в. И не плохой актёр? 
 Т р о е р у к о в. Все люди - актёры. 
 (Ушли. Входят женщины.) 
 А р с е н ь е в а. Не знаю, как я могла бы помочь тебе. 
 Л и д и я. И я не знаю. 
 А р с е н ь е в а. Уж очень ты слабовольна. 
 Л и д и я. Вот это я знаю. Будем пить чай? 
 А р с е н ь е в а. Да. И детей нет. 
 Л и д и я. Он - не хочет. Да и - какая я мать? 
 А р с е н ь е в а. Он очень эгоистичен? 
 Л и д и я. Он - честолюбив. И - чёрствый. Он вообще... мало похож, совсем не похож на того человека, каким я видела его до замужества. 
 А р с е н ь е в а. Ты - сильно влюбилась? 
 Л и д и я. Да. Впрочем - не знаю. Может быть, я просто хотела скорее выйти замуж. Отец ненавидел революцию, рабочих и всё... И меня тоже. Он стал такой страшный. Мы жили в одной комнате, иногда мне казалось, что он хочет убить меня. Он говорил: "Если б не ты, я бы дрался с ними". Ты помнишь его? 
 А р с е н ь е в а. Смутно. 
 Л и д и я. Ночью он молился, рычал: "Господи, покарай, покарай!" Я не могла уснуть, пока он сам не уснёт. Утром проснусь, а он сидит на диване и смотрит на меня - так, что я не могу пошевелиться. 
 А р с е н ь е в а. Разведись, Лида, поживи со мной; у меня есть мальчик, приёмыш, беспризорный, удивительно забавный, талантливый. 
 Л и д и я. Я такая... дрянь! Знаешь, мне даже противно видеть себя в зеркале. Такое ненавистное, чужое лицо... 
 А р с е н ь е в а (гладит её плечо, голову). Перестань. 
 Л и д и я. Особенно гадко вспомнить себя... ночью. Он любит, чтоб в спальне горел огонь, понимаешь? Он такой... чувственный и заражает меня. Потом - думаешь: какое несчастие, какой позор быть женщиной! 
 А р с е н ь е в а. Мне очень... грустно с тобой... 
 Л и д и я. Грустно? И только? 
 А р с е н ь е в а. Ты была такая... прозрачная, правдивая, так серьёзно училась, думала. 
 Л и д и я. А я и тогда вижу себя ничтожной. Теперь стала хуже... глупее, нечестной. 
 А р с е н ь е в а. У меня, Лида, нет... мягких слов, я не умею утешать. 
 Л и д и я. Ты всегда была такой. 
 А р с е н ь е в а. Я преданно... искренно люблю людей, которые - вот видишь - строят новую жизнь. И все другие, кроме их, мне уже непонятны. Я даже и себя, иногда, не понимаю. Мне стыдно вспомнить, что я могла думать и чувствовать иначе, не так, как теперь. 
 Л и д и я. Как горячо ты... 
 А р с е н ь е в а. Люди, как Дроздов, Терентьев, действительно - новые люди. Они - в опасном положении, у них гораздо больше врагов, чем друзей. 
 Л и д и я. Рабочие так страшно упрощают всё. 
 А р с е н ь е в а. Они упрощают правду... 
 Л и д и я. Кто-то идёт? 
 Я р о п е г о в (в охотничьих сапогах, с двустволкой за плечами, с чемоданом в руке). Пардон, медам! Я, кажется, втяпался в лирическую сцену? Чай? О, дайте мне скорее чаю! Из оперы "Князь Игорь" - не замечаете? 
 А р с е н ь е в а. Как ваша голова? 
 Я р о п е г о в. Работает - как всегда: гениально! 
 Л и д и я. А болит ещё? 
 Я р о п е г о в. Немножко. Скорее - из вежливости, чем по необходимости. 
 Л и д и я. Где ты... где вы были? 
 Я р о п е г о в. Чёртова глушь. Шестьдесят три километра от ближайшей станции. Леса. Бурелом, валежник, гниль и вообще все прелести лесов, где никто, кроме лешего, не хозяйничал. Проводят ветку - адова работа, но весело! Николай дома? (Рассказывая, он снимает ружьё, ставит его в угол; вынул из кармана револьвер, положил его на подоконник, прикрыл шляпой.) 
 Л и д и я. Кажется, вы чем-то встревожены? 
 Я р о п е г о в. И сам себе - зубы заговариваю, - как вы любите выражаться? 
 А р с е н ь е в а. Ну, Лида, я пойду! 
 Л и д и я. Посиди ещё немножко. 
 Я р о п е г о в. Это не я спугнул вас? 
 А р с е н ь е в а. О, нет, я не пуглива. 
 Л и д и я. Посиди! 
 Я р о п е г о в. А я пойду, взгляну, где Николай. (Ушёл.) 
 А р с е н ь е в а. Какой он жизнерадостный. 
 Л и д и я. Нет, это только слова у него такие, а он - несчастный и притворяется. Я его знаю. Он чем-то встревожен. Он притворяется, но не умеет. И лгать не умеет. 
 А р с е н ь е в а. Его очень любит молодёжь. 
 Л и д и я. Он всегда заговаривает зубы себе и всем. Он был женат на двоюродной сестре мужа, а она ушла с каким-то англичанином в Сибирь и там умерла. У тебя муж - кто был?
 А р с е н ь е в а. Плохой человек. 
 Л и д и я. Тоже? 
 А р с е н ь е в а (смеясь). Ах ты... Дитя ты ещё! Муж мой был журналист, после Октябрьской революции он показал себя так, что мы разошлись... 
 Л и д и я. Он - где? 
 А р с е н ь е в а. Убит в гражданской войне. Он - белый, корниловец. 
 Т р о е р у к о в (поспешно вышел из комнаты, схватил палку). Извините! (Сбежал с лестницы.) 
 Л и д и я. Вот противный человек. 
 А р с е н ь е в а. Да. Очень. 
 С о м о в (из комнаты). Лида! 
 Л и д и я. Что? 
 С о м о в. На минуту! 
 Л и д и я (ушла, быстро возвращается). Пойдём ко мне наверх... 
 А р с е н ь е в а. Мне пора домой... 
 Л и д и я. Нет, - пойдём! Ты так хорошо говорила со мной сегодня! 
 А р с е н ь е в а. Далеко я живу. 
 Л и д и я (ведёт её). Да, очень далеко от меня, далеко! Но мне так хочется побыть с тобой. 
 (Ушли. Через минуту Сомов - вышел, за ним - Яропегов.) 
 С о м о в. Здесь удобнее. 
 Я р о п е г о в. Чем? (Наливает чай.) 
 С о м о в. Всегда видишь, кто идёт... 
 Я р о п е г о в. Есть такой балет: "Тщетная предосторожность". (Ожёг руку.) А, чёрт... 
 С о м о в. Ты ничего не говорил жене? 
 Я р о п е г о в. Я вскочил на террасу и при этой учительнице заорал, как мальчишка-газетчик: "Попов приехал из-за границы и на вокзале арестован..." 
 С о м о в (ходит). Выхватывая из нашей среды таких, как он, товарищи обезоруживают себя. В конце концов - всё против них. 
 Я р о п е г о в. Ты думаешь? Гм... 
 С о м о в. Богомолов будет... встревожен... 
 Я р о п е г о в. Дуреет старик. Загнал фабрику в трущобу, а можно было построить километров на тридцать ближе к путям и на сухом месте. Вообще работу он ведёт не очень грамотно и спустя рукава. Пристыдят его товарищи, когда разберутся. А они скоро начнут понимать, из их среды уже появляются весьма остроумные парни. 
 С о м о в. Не замечаю. 
 Я р о п е г о в. Ты из-за проектов и бумаг людей не видишь. (Пауза.) Напрасно меня выдернули вы из живого дела. На практической работе я чувствовал себя лучше и пил меньше. У вас тут атмосфера низкого давления и какая-то... всё чихать хочется, а чихнуть - некуда. 
 С о м о в. Виктор! Когда автомобиль свалил тебя... 
 Я р о п е г о в. Числа - не помню. 
 С о м о в. Я не об этом. Шофёр не возбуждает у тебя никаких подозрений? 
 Я р о п е г о в. Подозреваю, что он был пьян, идиот. Трезвый не поедет с погашенными фонарями. 
 С о м о в. Странно, что ты не заметил шофёра и кто сидел с ним... 
 Я р о п е г о в. Когда на человека налетает автомобиль, так человек прежде всего замечает машину, затем - столкновение машины с его брюхом, далее он замечает, что его швырнуло на панель и что башка его неприятно стукнулась о какое-то твёрдое тело. После этого человек утрачивает на некоторое время способность замечать что-либо. А очухавшись, деловито соображает, насколько он испорчен. При всём этом - нет времени знакомиться с шофёром. 
 С о м о в. Это забавно, Виктор, но... 
 Я р о п е г о в. Почему ты вспомнил этот случай?.. 
 С о м о в. Видишь ли, ты - извини! Но мне кажется, что автомобиля вообще не было, а просто ты упал... 
 Я р о п е г о в. Будучи в пьяном виде? На этом и согласимся. 
 С о м о в. Тут всё время ищут шофёра, этот... товарищ Дроздов, должно быть, подозревает хулиганство и, может быть... 
 Я р о п е г о в. Мне следует заявить, что это я сам, в пьяном виде, наскочил на автомобиль? Что ж, можно и заявить. Но гражданин, который поставил меня на ноги... 
 Б о г о м о л о в (идёт поспешно, с зонтиком под мышкой, говорит негромко, задыхаясь, заикается). Виктор Павлович... Действительно - Попов, а? 
 Я р о п е г о в. Именно - он. 
 Б о г о м о л о в. Странно как, знаете? И - почему, а? 
 Я р о п е г о в. Сие - неизвестно. Что вы - с зонтиком? 
 Б о г о м о л о в. От собак. Я думал - палка. Как же это... случилось? 
 Я р о п е г о в. Очень просто: его встретили люди, которые в таких случаях встречают... 
 Б о г о м о л о в. В каких случаях? 
 Я р о п е г о в. Ну, вот - в этих, когда человека арестовать надо... 
 С о м о в. Не так громко, Виктор... 
 Б о г о м о л о в. Надо? Надо... мотивы иметь! 
 Я р о п е г о в. Вероятно, у них есть и мотивы. 
 Б о г о м о л о в (озлобляясь). Вы шутите! Вы всё шутите... 
 Я р о п е г о в. Привычка. Свыше мне дана. 
 С о м о в. Яков Антонович, мне надобно сказать вам несколько слов... 
 Б о г о м о л о в. Сейчас, подождите! (Яропегову.) Ну, встретили и... что же? 
 Я р о п е г о в. И повели. 
 Б о г о м о л о в. Сказали что-нибудь? 
 Я р о п е г о в. Не слышал. 
 Б о г о м о л о в. Портфель у него? Багаж? 
 Я р о п е г о в. Да - что я? Багажный кондуктор? Я видел, что Попова любезно ведут, а он... идёт! И это - всё! 
 Б о г о м о л о в. Любезно! Ой, как нехорошо говорите вы! У вас... коллегиального чувства нет-с! Вы... не понимаете - кто арестован! Кто! 
 Я р о п е г о в. Я сказал: арестован - Попов, вы знаете его, да? Ну, вот. И - чего вы кричите на меня? По какому праву? 
 Б о г о м о л о в. Право старшего товарища... - Иду, Сомов, иду! Не возмущаться такими актами бесправия... (Сомов шепчет в ухо ему.) Да... Иду! Вы извините, Виктор Павлович, но... я - старый человек и - возмущён, знаете! Николай Васильевич - надо сказать Изотову... 
 С о м о в. Да, но мне некого послать... 
 Б о г о м о л о в. Подождите... Тут должен быть... (Кричит.) Кирик Валентиныч, вы - где? (Сбежал с лестницы. Из-за деревьев - Троеруков, шепчутся. Яропегов изумлён. Сомов, нахмурясь, следит за ним. Богомолов возвратился.) Идёмте! Какие волнения... На старости лет... 
 [Богомолов и Сомов уходят.] 
 (Яропегов протёр пальцами глаза, щупает затылок, крутит бородку, бормочет что-то, берёт чемодан, ружьё.) 
 Ф ё к л а [входит]. Здравствуйте, Виктор Павлыч, - приехали? 
 Я р о п е г о в (как сквозь сон). Очевидно... приехал! Как живём, премудрая? 
 Ф ё к л а. Стряпаю да кормлю, вот и всё житьишко! Денег надобно, а взять не у кого, старшая хозяйка - заперлась, не допускает до себя, молодая - пищей не интересуется... Поправились от ушиба-то? 
 Я р о п е г о в. Вполне. Хоть жениться могу... 
 Ф ё к л а. Жениться вам - самое полезное дело. И женитесь - на молодой, вы - весёлый, с вами и молодая скучать не станет. 
 Я р о п е г о в (хочет идти). Так я и сделаю... 
 Ф ё к л а (собирая посуду со стола). А у нас тут всё скандалы, всё аресты. Шпекулянта Силантьева арестовали, Китаева, они, слышь, материал со стройки привыкли красть. Ведь вот какая это дурная привычка - воровать! Ну, Силантьев - пёс его возьми! А рабочему-то воровать не надо бы! Подумал бы: у кого ворует? Сам у себя ворует. 
 Я р о п е г о в (поставил чемодан на пол). Правильно! Китаева, говорите, зацапали? 
 Ф ё к л а. Да, да! И слышно, что будто бы он пьяный хвастался, что на человека наехал, - не он ли это на вас? 
 Я р о п е г о в. Не-ет... Мало ли таких... которые наезжают. 
 Ф ё к л а. Задумчивый вы нынче. 
 Я р о п е г о в. Устал, должно быть. 
 Ф ё к л а. Ну - отдыхайте, отдыхайте... (Несёт посуду в комнату.) 
 (Яропегов уступает ей дорогу, а из двери, оттолкнув Фёклу, бежит Богомолов.) 
 Б о г о м о л о в (задыхаясь). Нет-с, это невозможно. Я - протестую! Это - ваше дело, а - не моё! Это - ваш план! Возражаю! Это вы... перешагнули за рубеж... географический и разума-с! 
 С о м о в. Разрешите напомнить, что Яропегов не посвящён..! 
 Б о г о м о л о в. Не верю-с! Хладнокровием рисуетесь? И в хладнокровие не верю-с! Вот как, Виктор Павлович? Шуточки - шутили? Ловко! 
 Я р о п е г о в. В чём дело, Николай? 
 С о м о в. Как видишь - Яков Антонович в панике. 
 Б о г о м о л о в. Я? В панике? Ложь! Я - возмущён. Я - стар, в старости - ничего не боятся! (Плачущим голосом.) В старости... нечего терять... нечего, да! 
 Я р о п е г о в. Ясно, что в этой интимной беседе третий человек лишний. 
 С о м о в. Давайте обсудим спокойно... 
 Б о г о м о л о в. Спокойно? После сказанного вами? Нет, знаете... 
 С о м о в. Вы сделали целый ряд глупостей... 
 Б о г о м о л о в. Я? Да - что вы? Вы... Наполеоном себя считаете? Позвольте... чёрт возьми! Это - не пройдёт! 
 С о м о в. Подождите. 
 Б о г о м о л о в. Мне ждать от вас нечего... 
 С о м о в. Не от меня... Молчите... Слышите? 
 Б о г о м о л о в. Что такое? Что... слышать? 
 (Сомов - быстро сунул руки в карманы и - сквозь зубы негромко рычит. Богомолов, выпрямляясь, качается на ногах. На террасу входят четверо агентов ГПУ.) 
 А г е н т (очень вежливо). Николай Васильевич Сомов? 
 С о м о в. Это - я. 
 А г е н т. Вы арестованы. Выньте руки из карманов. А вы - кто? 
 Б о г о м о л о в. Яков... Богомолов. Яков Антонович... Богомолов... 
 А г е н т. Вы - тоже арестованы. Здесь живёте, нет? 
 Б о г о м о л о в. Я... случайно. То есть - пришёл в гости. Этот арест... явное недоразумение... 
 Агент. Здесь должен быть ещё... Яропегов, Виктор Павлов. 
 Я р о п е г о в (в двери). Вот он. 
 А г е н т. Подлежите аресту и вы. 
 Я р о п е г о в. Неприятно. 
 А г е н т (усмехаясь). Никогда не замечал, что этот акт приятен для тех, кого арестуют. 
 Я р о п е г о в. Не замечали? Странно. 
 А г е н т (Сомову). Ваш кабинет? 
 С о м о в. Я не держу здесь бумаг. 
 А г е н т. Всё равно, мы должны произвести обыск. 
 С о м о в. Пожалуйста. (Садится на подоконник.) 
 А г е н т. Вы не желаете показать, где ваш кабинет? 
 С о м о в. Вы же будете обыскивать всю дачу, кабинет - в ней. (Нащупал револьвер под шляпой Яропегова.) 
 А г е н т. Хорошо. При обыске отказываетесь присутствовать? Товарищи, займитесь там. (Сел к столу, вынимает бумаги из портфеля. Количество агентов постепенно увеличивается.) 
 Я р о п е г о в (схватил Сомова за руку). Ну, ну, это, брат, не игра! (Вырывает револьвер.) И нельзя стрелять, не подняв предохранитель. (Один из агентов берёт у него оружие.) Не подумайте, что он хотел стрелять в вас. 
 А г е н т (за столом). Нет, мы этого не подумаем, будьте спокойны. 
 (Богомолов - сидит, у него поза человека, который дремлет или крепко задумался. Около Сомова два агента. Яропегов, сидя на перилах, закуривает, наблюдая всех.) 
 С о м о в (Яропегову). Ты... свинья! 
 Я р о п е г о в (спокойно). Потому что не признаю за тобой права самоликвидации? Нет, это их право... 
 (Из комнат выходят Анна, Арсеньева, Лидия, их сопровождает агент.) 
 А н н а (на слова Яропегова). Что, Николай? Я говорила тебе, я говорила! 
 А г е н т. А что, собственно, говорили вы? 
 С о м о в. Это - моя мать... она психически ненормальна. 
 А н н а. Николай! Что ты сказал! 
 (Богомолов встал и тоже порывается вперёд, хочет сказать что-то, но, махнув рукой на Сомова, снова сел.) 
 Л и д и я (негромко). Николай... Это - серьёзно? 
 С о м о в. Не беспокойся. 
 Л и д и я. Нет... Виктор - что это значит? 
 Я р о п е г о в. Я думаю - ликвидация малограмотности... 
 А н н а. Балаганный шут... 
 (Лидия хочет схватить со стола револьвер Яропегова, Арсеньева удерживает её руку, агент - оружие.) 
 Я р о п е г о в (испуган). Что ты, что ты! Ты же не умеешь стрелять! 
 Л и д и я (кричит). Я хочу... я должна убить себя... Я - маленький зверь... Имею право... 
 А н н а. Не притворяйтесь, - вы! Истеричка! 
 А р с е н ь е в а (агенту). Можно увести её? 
 С о м о в. Веди себя прилично, Л и д и я! 
 Л и д и я. Нет, Николай... Я не могу больше... не могу... 
 А г е н т (товарищу). Уведи её в комнату, останься там. 
 Л и д и я. Катя, - не оставляй меня... 
 (Навстречу ей и Арсеньевой - Фёкла, Дуняша, агент.) 
 Ф ё к л а. Ба-атюшки, народу-то сколько! Здравствуйте, товарищи! 
 Д у н я ш а (агенту). Не толкайся! Я - не арестованная! 
 А г е н т. Нечаянно... 
 Ф ё к л а. Виктор Павлыч, - ох! Неужто и вас заарканят? 
 Я р о п е г о в. Уже. 
 Ф ё к л а. Ну, вас, наверно, по пьяному делу! 
 А г е н т. Не шуми, старушка! 
 Ф ё к л а. Да - разве я шумлю? Я тоже не арестованная. 
 Д у н я ш а. Наша власть, а - толкаетесь. Неучи! 
 Ф ё к л а. Зря это - рычите вы, товарищ. 
 Д у н я ш а. Прислуга за господ не отвечает... 
 А г е н т. Довольно! 
 Ф ё к л а. Ну, давай молчим, Дуняшка... 
 (Агент, с чемоданом в руке, вводит на террасу Троерукова. Богомолов, видя его, поднимается со стула, качаясь на ногах.) 
 А г е н т. Гражданин этот бежал куда-то с чемоданом... 
 Т р о е р у к о в. Я его нашёл в лесу... 
 Б о г о м о л о в. Этот... чемодан... этот человек... 
 А г е н т. Гражданин, не волнуйтесь!.. Мы разберём, кто этот человек и что в чемодане... 
 (Богомолов, всхрапнув, падает.) 
 Ф ё к л а. Ой, глядите, старичок-то... 
 А н н а (крестясь). Вот... 
 С о м о в (с надеждой, почти с радостью). Умер? 
 (Возня вокруг Богомолова. Троеруков сделал какой-то знак Сомову, тот усмехнулся. Погас огонь.) 
 А г е н т. Кто погасил? Света! Что с ним? 
 Я р о п е г о в. Должно быть - удар. 
 А г е н т. А где арестованный с чемоданом? 
 (Двое агентов вводят на террасу Троерукова, один из них говорит: "Гражданин этот хотел бежать".) 
 Т р о е р у к о в. Неправда! Просто, - я в темноте упал через перила... 
 А г е н т. Ловко падаете! Послать машину за доктором, и авто скорой помощи. Есть на фабрике такое авто? Живо! Что там, с обыском? (Троерукову.) Ваше имя, гражданин? Род занятий? 
 Т р о е р у к о в. Кирик Валентинов Троеруков, учитель пения. 
 1931 г.