---------------------------------------------


 Артур Конан Дойл
 ТАЙНА ДОЛИНЫ СЭСАССА



 * * *


 Знаю ли я, почему Тома Донахью зовут Том-Счастливчик? Да, знаю; и среди тех, кто так его называет, едва ли может этим похвалиться один из десяти. Я в свое время немало бродил по свету и немало видел удивительных вещей, но самое удивительное — то, как Том заполучил это прозвище и в придачу — свое состояние. Я ведь был с ним тогда. Рассказать? Извольте. Только это длинная история и к тому же совершенно необыкновенная, так что закурите-ка еще сигару и налейте себе еще стаканчик. Как я уже сказал, история эта необыкновенная, почище иных волшебных сказок, но все в ней чистая правда, сэр, каждое слово. В Капской колонии живы еще люди, которые все это помнят и могут подтвердить, что я не вру. Об этом событии не раз толковали у огня в хижинах буров от штата Оранжевый до Грикваленда, да и не только там — и в буше, и на алмазных копях.
 Я теперь уже не тот, сэр, одичал, как говорится, но было время, когда я был зачислен в Миддл-Темпл [1] и учился на адвоката. Том — вот ведь как — был тогда моим однокашником. Эх, и покутили же мы с ним, пока в конце концов наши финансы не иссякли, и нам пришлось бросить так называемые занятия и отправиться искать по свету местечко, где двое молодых парней с крепким здоровьем и сильными руками могли бы чего-то добиться.
 В те дни эмиграция в Африку только-только начиналась, и мы решили, что удача ждет нас именно там, в Капской колонии. Короче говоря, мы отправились в путь, а когда высадились в Кейптауне, у нас не было и пяти фунтов в кармане. Тут мы и расстались. Пробовали свои силы на разных поприщах, были и взлеты и падения, но когда к концу третьего года случай снова нас свел, оба мы, и Том и я, были — увы — в положении ненамного лучшем, чем в начале пути. По правде говоря, хвастать было нечем; мы были так подавлены, так удручены, что Том даже стал поговаривать, не вернуться ли в Англию и не поступить ли клерком в какую-нибудь контору. Мы тогда еще не понимали, что до тех пор просто заходили с мелкой карты, а все козыри у нас еще впереди; мы думали, нам вся карта идет плохая. Край там был малонаселенный — так, редкие фермы, обнесенные частоколом и заборами для защиты от кафров. Мы с Томом Донахью жили в маленькой хижине прямо в буше, но все знали, что у нас ничего нет и что к тому же оба мы умеем пользоваться оружием, поэтому бояться нам было нечего. Так мы и жили, перебиваясь случайными работами, в надежде, авось что-нибудь наконец подвернется. Прошло около месяца, и вдруг однажды вечером нам действительно представился случай, который все перевернул в нашей жизни и сделал нас людьми. Я отлично помню, как это было. За стенами хижины выл ветер, и дождь грозил ворваться в окно. Мы развели огонь. В очаге шипели и постреливали дрова, я сидел рядом и чинил кнут, а Том лежал на своей койке, на чем свет кляня судьбу, забросившую его в такое гиблое место.
 — Брось, Том, не унывай, слышь? — сказал я. — Выше нос! Никто не знает, что его ждет.
 — Меня — невезение, сплошное невезение, Джек, — ответил он. — Мне всю жизнь не везло. У парней, которые только-только приехали из Англии, уже звенят монеты в карманах, а я пробыл в этой проклятой стране три года — и по-прежнему нищ, как тогда, когда сошел с корабля. Ах, Джек, дружище, если ты хочешь держать голову над водой, тебе придется попытать счастья без меня.
 — Ерунда, просто на тебя такой стих нашел сегодня. Послушай, к нам кто-то идет! Похоже, это Дик Уортон; вот он тебя расшевелит, а то ты совсем раскис.
 Не успел я договорить, как дверь распахнулась, и честный Дик Уортон появился на пороге. Вода стекала с него ручьями, его доброе красное лицо вырисовывалось в полумраке, как полная луна. Он отряхнулся, поздоровался с нами и сел у огня.
 — Где тебя носит в такую ночь? — спросил я. — Смотри, Дик, ревматизм — враг похлеще кафров; ты в этом убедишься, если не станешь поаккуратней выбирать время для прогулок.
 Дик выглядел необычно серьезным. Если бы я не знал этого человека, я, пожалуй, решил бы, что он чем-то напуган.
 — Пришлось пойти, — ответил он, — надо было. Одна из коров Мэдисона забрела в долину Сэсасса; конечно, никто из наших черных не захотел туда идти. Ночью — ни за что, а если бы мы стали дожидаться утра, эта скотина вообще забрела бы к кафрам.
 — А почему это они так заупрямились? Почему не хотели ночью идти в долину? — поинтересовался Том.
 — Наверное, кафров боятся, — предположил я.
 — Духов, а не кафров, — сказал Дик.
 Мы с Томом расхохотались.
 — Ну, наверное, такому здравомыслящему человеку, как ты, духи не стали бы демонстрировать свои чары, — подал голос Том со своей койки.
 — Ошибаешься, — возразил Дик серьезно. — Представьте себе: сегодня я видел то, о чем болтают негры, и уверяю вас, не хотел бы увидеть это еще раз.
 Том подхватился и сел на койке.
 — Чушь какая! Ты шутишь, Дик! А ну-ка расскажи все по порядку. Сначала эту негритянскую легенду, а потом — что ты сам видел. Передай ему бутылку, Джек.
 — Ну, что касается легенды, — начал Дик, — мне кажется, у них из поколения в поколение передается, будто в этой долине обитает злой дух. Охотникам и бродягам, проходившим по ущелью, случалось видеть его горящие глаза в тени скалы; и говорят, тот, кому довелось встретить его злобный взгляд, всю жизнь потом испытывает губительную силу этого существа. Теперь у меня будет возможность проверить на себе, правда это или нет, — добавил Дик удрученно.
 — Дальше, Дик, дальше! — воскликнул Том. — Расскажи, что ты видел.
 — Ну вот: пробирался я по долине, разыскивая эту чертову корову, и прошел уже, наверное, с полпути до того места, где справа в ущелье выступает черный скалистый утес. Там я остановился, чтобы хлебнуть глоточек из фляги. Я все время смотрел на этот утес и ничего необычного в нем не замечал. Потом я поднял флягу и сделал шаг или два вперед — и вдруг откуда-то от подножия скалы, футах в десяти от земли и на расстоянии примерно сотни ярдов от меня вспыхнул странный, зловещий огонь, мерцающий, колеблющийся; он то угасал постепенно, то снова загорался. Нет-нет, я видел много всяких светляков, и ползающих и летающих, но это было совсем не то. Так я и стоял, уставившись на этот огонь и дрожа всем телом — не меньше десяти минут стоял, — а он все горел. Затем я шагнул вперед — и он исчез, как будто свечу задули. Я опять отступил на шаг, но мне не сразу удалось найти то самое место и положение, откуда он был виден. Наконец нашел — и снова это мерцание, этот зловещий красноватый свет. Я собрался с духом и двинулся к скале, но дорога там такая неровная, что идти по прямой было невозможно, и я так больше ничего и не увидел, хотя прошел вдоль всего подножия скалы. Тогда я повернул и потопал домой, я могу вам сказать, ребята, — я даже не заметил, что идет дождь, пока вы мне об этом не сказали. Эй, что там такое с Томом? И действительно — что с ним? Теперь он сидел, свесив ноги с койки, и лицо его выражало настолько сильное волнение, что казалось, оно причиняет ему боль.
 — У дьявола должно быть два глаза. А ты сколько видел, Дик? Да говори же!
 — Только один.
 — Ур-р-ра! — завопил Том. — Вот это уже лучше!
 С этими словами он так взбрыкнул, что одеяла отлетели на середину комнаты, а сам он вскочил и стал мерить ее пространство крупными, лихорадочными шагами. Потом вдруг остановился перед Диком и положил руку ему на плечо:
 — Послушай, Дик, как ты думаешь: мы успеем дойти туда до рассвета?
 — До этой долины? Едва ли.
 — Так вот: мы с тобой старые друзья, Дик Уортон. Прошу тебя: не говори никому о том, что ты нам рассказал. Неделю не говори — обещаешь?
 Дик пообещал, но лицо у него было такое, будто он решил, что бедняга Том не в своем уме. Я и сам был совершенно озадачен его поведением, однако я видел немало доказательств того, что друг мой в избытке наделен здравым смыслом и сообразительностью, а потому вполне допускал, что рассказ Уортона имел для него какое-то особое, недоступное моему пониманию значение.
 Всю ночь Том Донахью провел в чрезвычайном волнении, и, когда Уортон собрался уходить, он снова стал умолять его не забывать о данном обещании. Кроме того, он выудил у Дика точное описание места, с которого тот наблюдал это странное явление, и время, когда оно возникло. Когда Дик наконец ушел — это было часа в четыре утра, — я завалился спать, а Том принялся что-то мастерить, прилаживая друг к другу две ровные планочки. Я наблюдал за ним, пока не уснул, а когда проснулся, часа через два, он все еще сидел перед огнем в той же позе и возился со своими палочками. Две скрепил так, что получилось грубое подобие буквы Т, и теперь примащивал третью, поменьше, чтобы с ее помощью можно было поднимать или опускать поперечинку. В вертикальной планке он сделал наседки, чтобы при помощи распорки можно было удерживать поперечину в любом положении сколько угодно времени.
 — Послушай, Джек! — воскликнул он, увидев, что я не сплю. — Поди-ка сюда, мне нужен твой совет. Если я вот эту поперечину направлю на какой-то предмет и зафиксирую ее положение вот этой распоркой, смогу ли я потом, если мне понадобится, найти его с помощью этой штуки?
 Он сжал мою руку, заметно волнуясь.
 — Ну, это прежде всего зависит, на каком расстоянии от тебя находится объект и насколько точно сориентировано твое сооружение. Вообще я бы сделал прорезь, вроде визира или прицельного устройства, на поперечине; тогда бечевка, привязанная к ее концу и натянутая так, чтобы строго продолжать ее направление, приведет тебя к желаемому объекту. Только я что-то не пойму — не хочешь ли ты определить местонахождение злого духа при помощи этой рогульки?
 — Ты все увидишь сегодня, дружище, сегодня вечером. Я возьму эту штуку в долину Сэсасса, а ты попросишь у Мэдисона ломик и пойдешь со мной. Только смотри, никому не говори, куда идешь и зачем тебе лом.
 Целый день Том трудился над своим сооружением или ходил взад и вперед по комнате. Глаза его блестели, щеки пылали, налицо были все симптомы отчаянной лихорадки.
 «Не дай Бог, Дик окажется прав в своем диагнозе», — подумал я, возвратившись с ломом от Мэдисона. И все же по мере того, как приближался вечер, я чувствовал, что сам невольно разделяю его волнение.
 Около шести часов Том вскочил на ноги и схватил свои палочки.
 — Я больше не могу, Джек! Бери лом — и вперед, в долину Сэсасса! Сегодня все решится — пан или пропал! Возьми с собой револьвер, на случай, если встретятся кафры. Я свой не возьму, — продолжал он, положив руки мне на плечи, — не возьму, потому что за себя не ручаюсь. Я не знаю, что могу сделать, если мне опять не повезет.
 Итак, рассовав по карманам все необходимое, мы отправились в путь — утомительный путь в долину Сэсасса. По дороге я несколько раз пытался выяснить у Тома, каковы его намерения, но единственным ответом неизменно было: «Надо спешить, Джек. Кто знает, сколько человек уже слышали о похождениях Уортона, Надо спешить, пока нас не опередили.»
 Вот так мы пробирались среди холмов миль эдак десять, пока наконец, спустившись с очередного гребня, не увидели открывающееся перед нами ущелье, темное и мрачное, как дорога в ад. Высокие утесы с обеих сторон замыкали усыпанный валунами проход, который вел через эту долину привидений в страну кафров. Луна, поднимающаяся над утесами, освещала зубчатые вершины, отбрасывая резкие, причудливые тени, а внизу была кромешная тьма, как в преисподней.
 — Долина Сэсасса? — спросил я.
 — Да, — ответил Том.
 Я взглянул на него — он был спокоен. Вся его горячность исчезла; движения были расчетливо-неторопливы. И все-таки в лице чувствовалось какое-то напряжение, а блеск в глазах свидетельствовал, что кризис наступил.
 Мы вошли в проход, спотыкаясь среди валунов, и вдруг я услышал короткий возглас:
 — Вот он, этот утес! — Том указывал на темную громаду, выросшую перед нами.
 — Теперь, Джек, ради всего святого, смотри в оба! Я думаю, от нас до этого утеса около ста метров. Ты иди медленно в ту сторону, а я пойду в другую. Как только увидишь что-нибудь, остановись и крикни мне. Не делай больших шагов и все время смотри на утес — футов восемь от земли. Ты готов?
 — Да.
 Теперь уже я сам был взволнован не меньше Тома. Каковы его намерения или цель, я не мог постичь; ясно было только, что он хочет при дневном свете осмотреть ту часть скалы, откуда исходило это загадочное мерцание. Влияние романтической обстановки и одерживаемого волнения моего спутника было столь велико, что я чувствовал, как кровь струится по жилам и мог сосчитать толчки ее в висках.
 — Пошли! — крикнул Том, и мы двинулись — он направо, я налево. Я успел сделать шагов двадцать, как вдруг увидел это. Сквозь сгущающийся мрак передо мной светилась маленькая красноватая точка; свет ее то слабел, то усиливался, мерцал и колебался, причем с каждой переменой он казался все более и более зловещим. Я вспомнил кафрское поверье, и мурашки побежали у меня по спине. В волнении я отступил на шаг — и свет исчез. На месте его сгустилась полная темнота, но стоило мне снова двинуться вперед, как передо мной снова возник красноватый огонек, тлеющий у подножия скалы.
 — Том! — закричал я.
 — Иду! — откликнулся он, спеша мне навстречу.
 — Вот оно — вон там, у скалы!
 Том был рядом, он касался меня локтем.
 — Я ничего не вижу, — возразил он.
 — Да вот же, смотри — прямо перед тобой!
 Я шагнул вправо, и свет исчез.
 Зато Том издал вопль восторга: было ясно, что с того места, где я только что стоял, он тоже увидел это.
 — Джек, — воскликнул он, обернувшись, и сжал мою руку. — Джек, нам больше никогда не придется жаловаться на судьбу! Надо сложить несколько камней — вот здесь, где мы сейчас стоим. Вот так. А теперь закрепить на верхушке мой указатель. Отлично. Если только не будет сильного ветра, до утра он продержится, а больше нам и не надо. Подумать только! Еще вчера мы говорили, что нам ничего не останется, как вернуться в Англию и поступить клерками в какую-нибудь захудалую контору, а ты еще сказал, никто не знает, что его ждет. Клянусь, об этом можно было бы написать неплохой рассказ!
 К этому времени мы уже закрепили вертикальную планку между двумя большими камнями; Том наклонился и стал смотреть вдоль поперечины.
 Минут пятнадцать он то поднимал, то опускал ее, пока не закрепил угол распоркой. Наконец со вздохом удовлетворения Том выпрямился.
 — Взгляни-ка, Джек, у тебя верный глаз.
 Я взглянул. В центре прорези мерцал красноватый огонек; казалось, он находится на конце планки — с такой точностью Том установил свой прибор.
 — А теперь, мой мальчик, — сказал он, — мы поужинаем и ляжем спать. Сегодня нам больше делать нечего, зато завтра нам понадобятся все наши силы и вся наша смекалка. Собирай хворост, и разожжем костер: придется посторожить эту штуку, чтобы с ней ничего не случилось.
 Ну что ж, мы разожгли костер и поужинали; глаз демона Сэсасса светился перед нами весь вечер. Правда, не все время на том же месте, потому что, когда после ужина я захотел еще раз взглянуть на него через визир, его нигде не было видно. Тома, однако, мое сообщение не обеспокоило.
 — Это луна переместилась, а не эта штука, — заметил он и, свернувшись калачиком, закрыл глаза.
 К рассвету мы оба были уже на ногах, вглядываясь в точку, на которую указывала стрелка нашего ориентира. Ничего особенного — мертвая однообразная, синевато-серая поверхность, чуть, пожалуй, более неровная в этом месте, вот и все.
 — Теперь мы осуществим твою идею, Джек, — сказал Том Донахью, разматывая тонкую бечевку, намотанную вокруг талии. — Ты прикрепи свой конец к планке, а я возьму другой конец.
 С этими словами он отошел к подножию скалы, держа конец бечевки, а я натянул другой и привязал его к середине поперечной планки, пропустив предварительно через прорезь визира. Теперь я мог со своего места командовать Тому «левее» или «правее», пока, наконец, натянутая до скалы бечева полностью не совпала с направлением планки. Точка, на которую она указывала, находилась на высоте примерно восьми футов от земли. Том обвел мелом круг, диаметром фута в три, и подозвал меня.
 — Слушай, Джек, — сказал он, — все, что надо было сделать, мы делали вместе, и если мы сейчас что-то найдем, это будет наша общая находка.
 Внутри окружности, которую он начертил, поверхность скалы была более гладкой — только посередине торчало несколько бугорков. С воплем восторга Том ткнул пальцем в один из них. Это была шероховатая бурая масса, величиной с кулак взрослого мужчины, похожая на кусок грязного стекла.
 — Вот оно! — крикнул Том. — Вот, видишь?
 — Что — «оно»?
 — Алмаз — понимаешь? — алмаз! И нет в Европе монарха, который не позавидовал бы Тому Донахью, обладателю такого сокровища! Бери лом! Сейчас будем изгонять дьявола из долины Сэсасса!
 Я был так потрясен, что с минуту стоял, не в силах вымолвить ни слова, уставившись на сокровище, которое так нежданно свалилось нам в руки.
 — Дай-ка мне лом. Вот эту круглую шишку мы используем как точку опоры, а лом — как рычаг. Ну вот, я и не думал, что мы так легко справимся. Теперь, чем скорее мы доберемся до дома, а оттуда в Кейптаун, тем лучше.
 Мы завернули свою драгоценность в платок и через холмы отправились домой. По дороге Том рассказал, что когда-то, когда мы с ним еще штудировали право в Миддл-Темпле, ему попалось в библиотеке пыльное сочинение некоего Янса ван Хоунима, описывающее случай, очень похожий на наш: этот почтенный голландец в конце семнадцатого столетия нашел светящийся алмаз. И вот, когда честный Дик Уортон стал рассказывать нам свою историю с привидением, Тому вспомнилась эта книга, а что касается прибора, при помощи которого ему удалось подтвердить свою догадку, то это плод его собственного изобретательного ирландского ума.
 — Мы отвезем эту штуку в Кейптаун, — продолжал Том, — и если там не сумеем выгодно ее продать, имеет смысл поехать в Лондон. Но сначала пойдем к Мэдисону; он знает толк в этих вещах и может подсказать, какую цену можно за нее просить.
 Сказано — сделано: не доходя до нашей хижины, мы свернули с дороги на узкую тропку, которая вела к ферме Мэдисона. Мы застали его за завтраком. Не прошло и минуты, как Том и я уже сидели по обе стороны от хозяина, наслаждаясь хлебосольным южноафриканским гостеприимством.
 — Итак, — сказал он, когда слуги удалились, — какие новости? Я вижу, вы что-то хотели мне сказать — я не ошибаюсь?
 Том вытащил свой узелок и торжественно развязал носовой платок.
 — Вот, — сказал он, выкладывая кристалл на стол, — ты можешь определить настоящую цену этого камня?
 Мэдисон взял в руки нашу находку и критически осмотрел ее.
 — Ну что ж, — сказал он и положил ее обратно на стол, — в необработанном состоянии — около двенадцати шиллингов за тонну.
 — Двенадцать шиллингов! — воскликнул Том, вскакивая на ноги. — Ты что — не видишь, что это такое?
 — Ну, почему же — каменная соль.
 — Каменная соль? Ты что, рехнулся? Это же алмаз!
 — Лизни, попробуй, — ответил Мэдисон невозмутимо.
 Том поднес кристалл к губам и тотчас отшвырнул с восклицанием, которое я не берусь повторить, и выбежал из комнаты.
 Я сам был ужасно огорчен и разочарован, но тут мне вспомнилось, что Том сказал мне насчет револьвера, и я поспешил за ним, оставив Мэдисона с разинутым от изумления ртом.
 Когда я вошел, Том лежал на койке лицом к стене; он был, по-видимому, слишком подавлен, чтобы откликнуться на мои утешения. Кляня на чем свет стоит Мэдисона и Дика Уортона, дьявола долины Сэсасса и вообще все в подлунном мире, я вышел вон, чтобы выкурить трубочку и освежиться после нашего утомительного приключения. Я отошел от хижины метров на сорок, как вдруг до слуха моего донесся звук, который я меньше всего ожидал услышать. Был бы это стон или проклятие, я принял бы его как нечто само собой разумеющееся; но звук, который заставил меня остановиться и вынуть трубку изо рта, был веселый, громкий смех! Через минуту Том возник на пороге собственной персоной, физиономия его лучилась предвкушением удовольствия:
 — Как насчет еще одной прогулки, старина? Всего десять миль!
 — Что? Еще один кусок каменной соли по двенадцать шиллингов за тонну?
 — Нет-нет, вот этого нам больше не надо, — ухмыльнулся Том. — Какие же мы с тобой олухи, если такой пустяк уложил нас на обе лопатки! Присядь-ка на этот пенек, и за пять минут я тебе все растолкую, это ж ясно, как Божий день! Мало мы с тобой видели вкраплений каменной соли? А теперь скажи мне: хоть одно из них светилось в темноте, да еще вот так, ярче любого светляка?
 — Да нет, я бы не сказал.
 — Уверяю тебя: если бы мы дождались темноты, чего мы, конечно, не сделаем, мы бы увидели, что этот дьявольский глаз там все еще светится. Понимаешь, когда мы унесли эту дурацкую соль, мы взяли не тот кристалл. В этих местах неудивительно, что кусок каменной соли валяется в полуметре от алмаза. Просто он попался нам на глаза, и мы сгоряча сваляли дурака, а настоящий камень остался там, где и был. Голову даю на отсечение: алмаз Сэсасса лежит в том самом магическом круге, который я начертил мелом на скале. Пойдем, старик. Раскури свою трубочку, заряди револьвер; мы должны отправиться в путь раньше, чем этот парень Мэдисон успеет сообразить, сколько будет дважды два.
 Не могу сказать, чтобы на этот раз я был настроен очень оптимистически. Этот чертов алмаз превратился для меня в чистое мучение. Однако вместо того, чтобы отрезвить своего приятеля, я объявил, что просто жажду поскорее отправиться в путь. Что это была за прогулка! Том всегда был хорошим ходоком и скалолазом, но в тот день волнение, казалось, придало ему крылья, я же ковылял и карабкался за ним из последних сил. Когда до цели оставалось уже около полумили, он перешел на беглый шаг, полубег и ни разу не остановился, пока не достиг белого круга на скале. Бедняга! Когда я подоспел, настроение у него было уже отнюдь не радостное: он стоял с унылым видом, засунув руки в карманы, уставившись на скалу отсутствующим взглядом.
 — Посмотри, — сказал он, — посмотри! — И указал на утес. Никаких признаков чего-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающего алмаз. Внутри окружности не было ничего — плоский синевато-серый камень, большая дыра на том месте, откуда мы выковыряли свой кристалл, и еще одно или два углубления поменьше. Никаких признаков алмаза.
 — Я ощупал и осмотрел каждый дюйм, — бормотал несчастный. — Его здесь нет. Кто-то тут уже побывал, увидел меловой круг и забрал алмаз. Пойдем домой, Джек, я больше не могу, я устал, мне все опротивело. Ну скажи: есть еще хоть один человек на свете, которому бы так не везло?
 Я повернулся было, чтобы уйти, но прежде решил еще раз оглядеться. Том уже отошел шагов на десять.
 — Постой, — крикнул я, — ты не видишь в этой окружности никаких перемен по сравнению с тем, что тут было вчера?
 — Что ты хочешь сказать? — насторожился он.
 — Тебе не кажется, что тут чего-то не хватает?
 — Кристалла соли? — спросил он.
 — Да нет, того круглого бугорка, который мы использовали как точку опоры. Мы, наверное, сковырнули его, орудуя своим рычагом. Давай посмотрим, где он и что собой представляет.
 Мы принялись заново обшаривать землю у подножия скалы, рассматривая каждый камешек.
 — Джек, вот он! Ура! Мы-таки добились своего! Что ни говори, а мы настоящие мужчины!
 Я обернулся — Том стоял, сияя от восторга, держа в руках небольшой осколок черного камня. Осколочек был вроде бы совсем обыкновенный, но у основания его была какая-то выпуклость — вот на нее-то и указывал Том. На первый взгляд она напоминала стеклянный глаз, но в ней была глубина и яркость, несвойственная стеклу. На этот раз не могло быть никакой ошибки: у нас в руках был алмаз огромной ценности. Мы покинули долину с легким сердцем, унося с собой «дьявола», который так долго властвовал над ней.
 Вот и все, сэр. Так именно оно и было. Я, наверное, утомил вас своим рассказом. Знаете, когда заходит разговор о тех суровых днях, у меня так и встает перед глазами наша убогая хижина, рядом с ней ручей и заросли кругом, и я снова слышу голос Тома. Ну, что вам еще сказать? Мы хорошо заработали на этом камешке. Том Донахью, как вы знаете, обосновался здесь и приобрел известность в городе. Я занялся земледелием и разведением страусов, дела у меня идут совсем неплохо. Дика Уортона мы тоже приспособили к делу, он теперь один из наших ближайших соседей. Если случится когда-нибудь побывать в наших краях, сэр, не забудьте спросить, где тут Джек Тернболл — Джек Тернболл из долины Сэсасса.