Аннотация: Со странным уголовным делом столкнулся Александр Турецкий. Двое бывших партнеров «заказали» друг друга. И оба обратились к частному сыщику за помощью. Один — из Москвы, другой — из Воронежа. И Александр Борисович со своими коллегами выехал в Воронеж, где по поручению Меркулова он включился также в расследование дела об убийстве, попахивающего «грязной» политикой.


---------------------------------------------


 Фридрих Незнанский
 Продолжение следует, или Воронежские страдания



 Глава первая Ловушка Гапона


 Геннадий Александрович Охрамков, майор внутренних войск, сотрудник Главного управления исполнения наказаний, полагал, что ему крупно повезло в жизни с тестем. Ну и с женой — это, как говорится, само собой. Тамарка — баба аппетитная, сладкая, охочая до любви, но, что характерно, при этом не наглая, а скорее покладистая. Послушная и добрая. Одно сплошное удовольствие, не говоря про домашнее хозяйство, которое так и горит, так и сверкает в ее ловких руках.
 А Михаил Григорьевич, ее папаша, человек хоть с виду и простой, да на поверку вышло, что и не очень. Мудрый оказался мужик и деловой. Несмотря на то что уже на пенсии, настоящей старой закалки и профессиональной хватки не растерял. Да и как ее потерять-то бывшему начальнику отдела уголовного розыска окружного управления милиции? Это ж в крови уже. Мент, сыщик — считай, диагноз на всю оставшуюся жизнь. Рабочую часть которой, служебную то есть, как все больше убеждался зятек, этот совсем еще и не старый отставной подполковник милиции прожил совсем не зря. Сумел и разобраться, и усвоить главные законы существования — те самые, что не противоречат твоим убеждениям и при этом здорово помогают жить. Хорошо жить, а не растягивать вынужденное существование до бесконечности, когда человек становится в тягость и себе, и другим.
 Это ж его идея была, высказанная в доверительную минутку Генке, еще сватавшемуся тогда к Тамаре.
 — Твоя служба, сынок, — делился с ним подполковник милиции Гапонов, которого сослуживцы за глаза звали Гапоном, но к тому историческому попу эта кличка отношения, разумеется, не имела, — служба, говорю, истинное золотое дно. Только надо суметь ею правильно воспользоваться. Но ничего, бог даст, сыграем свадебку, утрясем домашние заботы, тогда и подумаем о вашем с Тамарой светлом будущем. Есть у меня некоторые задумки на ваш с ней счет. Только с умом надо подходить, с умом, сынок! И жилы беречь в служебном рвении.
 И свадьбу хорошую сыграли, и жизнь быстро «устаканилась»: не отпустили Гапоновы зятя из своей семьи, как его родители ни настаивали. Служанку в доме, поди, хотели заиметь бесплатную. Как же, Генка-то — из «благородной семьи», папаша — с младых ногтей по торговле шел, мамаша — по косметическим салонам. Дело, конечно, прибыльное, это не милицейская пенсия, но и полета у них нет того, вид на который сложился уже в голове старого сыщика. И Генка тут мог стать ему прямой подмогой, толковым исполнителем хитроумных замыслов. Главное ведь с этими молодыми — что? Вовремя посвятить в идею и направить на верный путь. А там ему и самому понравится. Риск — всегда был делом благородным. Но пустой риск, неоправданный, не подкрепленный соответствующим знанием предмета, никому не нужен. Другое дело, когда информация в твоих руках, как ловко сданная опытными руками колода карт, — это когда ты заранее можешь предвидеть любой ход своего соперника и сделать убойный ответный. Вот тут и риск прибыльный.
 И однажды, в минуту доверительного разговора, Михаил Григорьевич посвятил Геннадия в давние свои замыслы, в которых, по правде говоря, и особого-то криминала не было, скорее, на дружеский розыгрыш похожи. Но… Вот тут-то и заключалось самое главное: хочешь ты или не хочешь, а определенная справедливость как бы восстанавливалась. Грабил? Изволь рассчитываться…
 — У тебя ж, Генка, в управлении-то, через твои руки, поди, проходят сотни уголовных дел? А ты, Томка мне говорила, и в компьютерных дебрях сечешь профессионально. Вот и прикинь что-нибудь из таких старых уголовных дел, где бывшие партнеры накатили в свое время бочки друг на друга, да с «мочиловом», с длительными сроками. И кто-то уже «откинуться» должен, за кем-то длинный хвост тянется. Понимаешь? В непосредственную уголовщину с общаковскими кассами лезть не надо, но многие ведь, сам знаешь, «голуби» уходили на зону при хороших деньгах, закопанных про запас, и оставляли подельников с носом. Вот среди них — наша с тобой клиентура.
 И дальше уже более популярно и доходчиво нарисовал несколько вариантов лихого «кидалова», против которого у возможного клиента не то что возражения не будет, но, напротив, он еще и сам тебя умолять станет принять поскорее его встречную просьбу.
 А что, ничего, даже определенной романтикой пахнуло от такого предложения на Генку. Хоть и взрослый мужик, за тридцать уже, и удачливый в продвижении по службе, а все в душе романтикой балуется. Так понимал бывший начальник отдела уголовного розыска, которому хорошо разбираться в тонкостях психологии сама служба предначертала. А Генка, видел он, был из тех, кто легко загорается толковой авантюрной идеей, даже чуточку припахивающей опасностью. Идеей, в которой криминальную сторону всегда было так несложно оправдывать соображениями высшей, так сказать, справедливости. Нет, это вовсе и не грабеж грабителя, а именно установление высшего порядка. Каждый в конечном счете обязан получить по своим заслугам. И если лихоимцы в прокуратурах и судах творят свою «законность», то у людей, всю жизнь посвятивших борьбе с преступностью, тоже как бы вырабатываются свои взгляды и свое понимание проблем, которые никогда не будут решены до конца, то есть по полной справедливости. Хвосты-то остаются. Вот и за законом кто-то же должен иногда подчищать территорию. Никуда от этого не денешься, жизнь такова… Но вслух об этом, тем не менее, кричать не надо. Накричались уже. Иной раз высшая справедливость требует тишины.
 Генка вспомнил, что при этих словах тестя засмеялся. Тот не понял, спросил, чего это он? И Генка объяснил:
 — Это я по поводу твоей тишины… Получается так, что высшая справедливость требует иной раз мертвой тишины. Так-то, небось, получше? Поточнее? — его смех был искренний.
 — А-а, — засмеялся и тесть. Он был доволен, что зятек все понял абсолютно правильно. Молодец парень. С ним такие дела теперь можно будет провернуть, что от одной мысли об этом у Михаила Григорьевича Гапонова прямо-таки закружилась голова…
 Разговоры, к которым они время от времени возвращались, прикидывая и так и эдак, у них продолжались недолго. Геннадий, — тесть только мысленно звал зятя Генкой, а на людях — исключительно Геннадий и даже Геннадий Александрович, выказывая уважение и к человеку, и к службе, — как-то предложил Михаилу Григорьевичу отказаться от просмотра дел, завязанных на столичных судебных процессах. Лучше обратиться к регионам, благо материалов и там хватало. Но там все-таки подальше от центра, поспокойнее будет и на душе.
 Вот так и всплыло не шумное, но весьма значительное для города Воронежа начала девяностых годов дело об убийстве одного из партнеров по бизнесу и долгое расследование, приведшее к пересмотру судебного решения. Оставалось проверить наличие фигурантов. Но это — при связях и сотрудника Главного управления исполнения наказаний, и бывшего достаточно авторитетного в своих кругах сыщика — стало уже делом техники. И дебютная часть шахматной партии была продумана и разыграна партнерами, как им показалось, на самом высоком профессиональном уровне.
 В колонии строгого режима, расположенной в «заповедных», как шутили в управлении, мордовских лесах, подобно всем остальным имелись недовольные — и режимом, и придирками начальства, и массой всяческих нарушений — действительных и выдуманных. На них, на письма и жалобы осужденных, требовалось реагировать. А чтоб реагировать, надо досконально знать и состояние дел. Нашелся повод и для проверки в указанной колонии. И туда выехал с этой обычной в общем-то миссией майор внутренней службы Охрамков.
 Мало кто из сотрудников Главного управления любил подобные командировки в земную глушь. Тяга к экзотике уже давно у большинства из них закончилась, исчерпала себя, а если еще кто и тянулся «изучать жизнь», так это понятно — по молодости. Ну и пусть, надо, надо, опыт придет с годами…
 Геннадий Александрович, имея общительный и открытый характер, легко сходился с новыми людьми. И уже находясь в колонии, познакомился и быстро подружился с местным Кумом — начальником оперативно-режимной части ИТК. Тоже майор внутренней службы, чуть постарше Геннадия, мечтающий когда-нибудь вырваться на столичные просторы и… оторваться вволю. Что ж, Геннадий вполне серьезно пообещал тому собственную помощь, когда тот появится в столице в первый же свой отпуск. А у жены Охрамкова, красавицы, естественно, такие подружки, что… ох, куда там, какие еще девочки с Тверской?!
 Короче говоря, перспективы для холостого майора из «заповедной глуши» определили и дальнейшую доверительность в отношениях его с командировочным москвичом, который вовсе не собирался, проводя проверку писем и жалоб осужденных, высказывать какие-либо претензии в адрес руководящего персонала колонии.
 Сам собой возник разговор и о тех, кто в скором времени освобождается в связи с истечением срока наказания. Был среди них и некто Щербатенко, носивший в колонии кличку Щербатый. Только он освобождался не скоро, а уже послезавтра, тогда, когда, по странной случайности, заканчивалась и командировка Геннадия Александровича. И майор внутренней службы Охрамков, будучи человеком любознательным, не больше того, посмотрел на этого осужденного, но издалека, стараясь не привлекать к себе его внимания. Сравнил мысленно с фотографией, переснятой из тома уголовного дела, нашел сходство, отметил и различия — время-то на месте не стояло, да и жизнь оставила свои отпечатки…
 С тем и уехал Геннадий Александрович из колонии, оставив у руководства самые благоприятные о себе воспоминания.
 Щербатенко ехал в плацкартном вагоне, и держать его в поле зрения майору особого труда не составило. Помимо собственных знаний, он получил самые подробные инструкции от тестя, который во всяких подобных делах собаку съел. Да, кстати, Михаил Григорьевич собирался сам встретить освобожденного из колонии лично и «проводить» до места, где тот захочет остановиться. Наверняка ведь двинет в Воронеж. Вот и этот вариант надо заранее предусмотреть. Железнодорожный билет, то, другое… Вряд ли вчерашний зэк станет здорово шиковать в столице, хотя… Весь вопрос, есть ли у него средства, кроме тех, что он сумел заработать за пятнадцать лет пребывания в колонии. И если есть, то необходимо узнать, где он их хранит. Нет, узнать не на предмет грабежа, жертва сама, по идее, должна предложить хорошие деньги, чтобы изменить направление пули из ствола киллера, который взялся исполнить заказ за приличный, естественно, гонорар. Уж это должно быть понятно. Ликвидировать же опасность для твоей жизни, перевести стрелку — работа непростая, стоит дорого. Вот о чем речь. И вести эту речь придется самому «киллеру», проявившему на этот раз в высшей степени гуманный подход к судьбе своего «клиента».
 То есть, можно понимать и так, что он сознательно пошел на нарушение своей профессиональной этики. Пошел, рискуя, в определенной степени, своей жизнью. Отсюда и соответствующий гонорар.
 Со своей стороны, и Михаил Григорьевич трезво отдавал себе отчет, как это хорошо и правильно, когда действуют профессионалы, а не «любители», которых он на дух не принимал. «Профи» не прокалываются в деталях, в мелочах. Действуют четко и всегда заранее намечают пути для срочного отхода, если таковой потребуется. В этом смысле учить Михаила Григорьевича, да, в общем, и Геннадия Александровича, несмотря на относительную молодость последнего, не надо было. Они быстро настроились на волну друг друга и действовали как единый организм. Да, впрочем, так оно и было на самом деле. Вовсе еще и не старик, Гапонов с удовольствием называл Генку сынком, радуясь, что любимая дочь привела к ним в семью такого молодца. Умница, идеи на лету ухватывает, решительный и трезво глядящий на некоторые жизненные перипетии, не всегда соответствующие, как говорится, известным заповедям. Ну и что, не всем, значит, дано, — только и всего…
 А клиент действовал так, будто загодя был знаком с планами, которые неизвестные еще ему люди строили относительно его дальнейшей судьбы. Он поселился в одиночном недорогом номере гостиницы возле бывшей ВДНХ — наверное, по старой еще памяти.
 Тут была еще одна деталь, на которую Щербатенко как-то сразу не обратил внимания. Пока он ожидал у стойки администраторши, пышнотелой дамочки, размышляя о том, что ее было бы совсем неплохо пригласить к себе вечерком в номер, та с кем-то разговаривала по телефону, при этом несколько раз бросив пытливый взгляд на мужчину, стоявшего возле ее окошка. А затем, положив трубку, быстро оформила Щербатенко проживание, не задавая лишних вопросов. И проводила его долгим взглядом, когда тот отправился к лифту.
 Действительно, а как могла возражать администраторша, если ей позвонил «ответственный товарищ» и, сославшись на куратора гостиницы, указал, в каком номере она должна поселить приезжего, только что выпущенного из колонии в связи с окончанием срока его осуждения и необходимостью установления за ним, во время его краткого пребывания в Москве, плотного наблюдения? Впервые, что ли? Она и сделала, как ей было указано. Освободив и соседний номер — для «технических нужд».
 В конце вечера, когда в моральном смысле каждый человек готовится к спокойному сну, не отягощенному угрызениями совести, в дверь к Щербатенко постучали. Постоялец решил, что это, наверное, горничная, и крикнул: «Открыто, заходите!»
 Но вошла не средних лет женщина с хитрым, словно у лисицы, выражением лица, которая и вселяла его сегодня сюда, а относительно молодой человек — выше среднего роста, неприметный такой шатен с темными усиками. И одет он был так, что и захочешь — не запомнишь сразу: серые брюки, песочного цвета куртка. Все как бы ускользающее от внимания. Кого-то он отдаленно напоминал Николаю Матвеевичу, но, хоть убей, не мог вспомнить, кого конкретно. Единственное, что более-менее определенно мелькнуло в голове, — видел недавно. Но где? Ну не в колонии же… В дороге? Может быть. Или уже здесь, в гостинице?.. И поэтому он немедленно почувствовал, как от незнакомца будто пахнуло на него ощутимым ветерком серьезной опасности. И напрягся.
 Опыт полутора десятков лет непрерывного существования в колонии строгого режима не канул бесследно в день освобождения, и Щербатенко не то чтобы закалился в специфической атмосфере места «заключения и исправления», но сделался навсегда осторожным и недоверчивым — привычная форма поведения осужденного среди себе подобных.
 Между тем незнакомец поздоровался легким кивком, не протягивая руки, и, не спросив разрешения, отодвинул от стола стул и сел.
 — Можете расслабиться, Николай Матвеевич, — он слегка усмехнулся, — я к вам по делу и, значит, прямой опасности для вас пока не представляю.
 — Пока? — переспросил хриплым голосом Щербатенко. — А вы кто?
 — Сейчас я вам все объясню… Вам, естественно, известен некто Георгий Витальевич Корженецкий?
 — Ну, — коротко и нетерпеливо отреагировал Щербатенко.
 — Собственно, я к вам — от него. Правильнее сказать, не по его просьбе, а скорее вопреки нашей с ним договоренности. Короче, Корж нанял меня. Для какой цели, вам и без долгих объяснений должно быть понятно. Я полагаю, что ему не нужно, чтобы вы появились, как угрожающая тень из его прошлого… — Незнакомец чуть раздвинул губы в ухмылке. — В условия нашего с ним договора входит, во-первых, ликвидация представляющего для него прямую опасность объекта и, во-вторых, предъявление соответствующих доказательств исполнения заказа. Сумма аванса для вас, Николай Матвеевич, в настоящий момент роли не играет. Так я понимаю. Вот в этой связи я и решил навестить вас, если вы не возражаете…
 Щербатенко, даже если бы и очень хотел, возражать все равно не смог бы. Он лихорадочно думал о том, почему этот убийца так запросто пришел? Он что, решил поторговаться? У него есть свое, встречное предложение? Или он просто тянет время, наслаждаясь беспомощностью своей жертвы?.. И еще одна, возможно, совсем нелепая, мысль сверлила мозг: «Зачем это Жорке?! Ему что, все еще мало?» Да кончилось же все, ушел поезд! И вдруг дошло: он же никогда, оказывается, толком и не знал Коржа! А теперь — тем более, столько лет прошло! Ну, вампир ненасытный!.. И прислал этого… небось, и ствол с длинным глушителем — в кармане, куртка-то просторная, чего хочешь спрятать можно.
 И посетитель разгадал мысли «клиента».
 — У меня при себе нет инструмента, — снисходительным тоном заявил он. — Я сейчас не на работе. Мы решили договориться с вами. Если вы пожелаете пойти нам навстречу. Поэтому я и пришел. Обычно я так не делаю, но сейчас… впрочем, это отдельный разговор.
 — Значит, у вас есть предложение? — Щербатенко, кажется, совсем уже охрип, с трудом выдавил из горла эту короткую фразу.
 — Да. Выпейте воды, — мягко посоветовал убийца. — У вас в горле пересохло. А у меня действительно есть к вам, Николай Матвеевич, предложение. Другими словами, я пришел к вам с миром, а не с мечом, — он снова улыбнулся, уже шире и как бы доверительнее.
 — Хорошо…
 Щербатенко поднялся с кровати, на которой сидел в момент прихода незнакомца, и подошел к столу. Налил из желтоватого от времени графина воды в стакан, выпил и тоже присел к столу, напротив. И графин подвинул поближе к себе, так, показалось ему, будет удобнее следить за убийцей, если тот захочет выхватить из внутреннего кармана пистолет и передернуть затвор — взведенную «волыну» никто ж в кармане не носит. Можно будет еще и побороться. Графин-то тяжелый. И кто первый, еще неизвестно…
 Видел Щербатенко, что убийца молод и достаточно силен, однако и себя не держал за слабака. Многолетний тяжелый физический труд и необходимость держать себя в постоянной готовности встретить любое нападение по-своему его закалили. Так что еще посмотрим, кто кого, решил он. Да и потом любая попытка «выполнить заказ» не обойдется теперь без шума, грохота, опрокидывания мебели, криков, а убийца на это не пойдет. Уже легче…
 — Так я слушаю. Что вы собираетесь мне предложить? Только учтите, я — прямиком из зоны, и все мое богатство — вон, — Щербатенко кивнул на свой небольшой рюкзак, стоящий на полке под вешалкой. — Поэтому не представляю, на что вы можете рассчитывать…
 — Да, я знаю, — кивнул незнакомец. — Но ведь это еще ни о чем не говорит, верно, Николай Матвеевич? Вспомните тот день, когда было произведено задержание Георгия Витальевича Корженецкого, вашего ближайшего друга, соратника и родственника — по линии вашей же бывшей теперь супруги Валерии Порфирьевны. Это произошло одиннадцатого сентября одна тысяча девятьсот девяносто второго года. Вы же и представили следствию доказательства прямой причастности господина Корженецкого к организации убийства вашего третьего партнера, господина Басова. А накануне, проверяя активы фирмы, господин Корженецкий не обнаружил весьма крупной суммы, — не будем сейчас ее уточнять, достаточно того, что нам она известна, — которая якобы была перечислена конкретно вами на личный счет господина Басова. Поскольку он, как вы должны помнить, окончательно отошел от вашего общего дела и должен был получить соответствующую компенсацию. За акции, которые он продал партнерам. То есть вам с Корженецким. Так ведь? Ну конечно. В разговоре с Корженецким господин Басов факт перевода денег на его счет отрицал, и это обстоятельство, как впоследствии выяснилось, и стало причиной трагического происшествия на площади. Последующие ваши действия привели к аресту и осуждению вашего второго партнера. Но потом, благодаря усилиям защитника, было произведено новое расследование, после которого судебное решение было пересмотрено и осуждены уже вы. На полный срок по соответствующей статье закона. Теперь вы на свободе. А где в настоящий момент находится та сумма со многими нулями, нетрудно догадаться. Так что давайте не будем темнить и изображать из себя сильно обиженного.
 Этот сукин сын, понял Щербатенко, знает слишком много для простого исполнителя. Но откуда? И кто он на самом деле? Неужели Жорка действительно ждал этого момента все пятнадцать лет? Мало ему досталось, гниде?..
 А исполнитель, в свою очередь, заметив огонек недоверия, мелькнувший во взгляде «клиента», с иронией произнес:
 — Вы наверняка подумали, откуда мне все это известно? Даже те факты, что не фигурировали в суде? Отвечу. Сегодня, о чем вы наверняка еще не знаете в силу известных причин, споры подобного рода, конфликты, не имеющие перспективы мирного решения, реализуются чаще не профессионалами-одиночками, а соответствующими профильными фирмами. Они заключают договора, принимая на себя заказы подобного рода, и выполняют их. Однако и сами, не желая в последующем становиться «козлами отпущения», оставляют за собой право и возможность проверки тех или иных сведений, которыми оперирует заказчик. Это вызвано тем, что нередко заказчик бывает не совсем, скажем так, чистоплотен, рассчитывая пользоваться услугами беспредельщика-отморозка, как это было прежде. И это обстоятельство дает нам право, — извините за некоторые частности, которые я открываю вам исключительно с одной целью: показать, что у нас все абсолютно прозрачно, — ну да, дает нам право определенного маневра. Как, не станем расшифровывать, произошло и с заказом в вашем случае. Мы не суд, чтобы выносить окончательный вердикт: виновен — не виновен, и не органы охраны правопорядка, мы — деловые люди, не отбрасывающие при этом и — он открыто улыбнулся — несколько ветхозаветный принцип справедливости. К тому же нам импонировало то, что вы повели себя по-мужски: проиграл так проиграл. Не стали обжаловать приговор, не искали снисхождения на зоне. Мы приветствуем такое поведение. Именно по этой причине я и пришел к вам, чтобы предложить встречный вариант. Итак, вы готовы выслушать?..
 Щербатенко молчал, медленно, слишком медленно переваривая услышанное.
 Да уж, колония никак не способствует развитию пытливости и быстроте мыслительной реакции, — видел посетитель.
 — В противном случае я уйду, — и он даже привстал.
 — Нет-нет, я слушаю, — спохватился Щербатенко.
 — Ну, хорошо. Перевод стрелки, на который мы в данном случае согласны, обойдется вам вот во что…
 Посетитель достал из внутреннего кармана куртки авторучку и на краешке газеты, лежащей на столе, быстро написал несколько цифр. Подвинул Щербатенко. Тот прочитал: 500 000. И значок доллара.
 — Сумасшедшая сумма… — пробормотал Щербатенко. — Где же я возьму такие деньги? — он безнадежно пожал плечами.
 — В Цюрихе, Николай Матвеевич, — доброжелательно подсказал убийца. — Там, куда вы перевели те, последние тринадцать миллионов. На ваши сбережения в швейцарском банке российский дефолт девяносто восьмого года решительно никакого влияния не оказал, верно? Так что не будем скромничать, мы же деловые люди, лишнего нам не надо.
 — А за сколько он меня заказал? Если не секрет.
 — Секрет, Николай Матвеевич. Но, чтобы успокоить вашу совесть, скажу: сумма меньше, правда, ненамного. Собственно, то, что я вам назвал, по сегодняшним расценкам — не бог весть что, нормальная цифра, не стоящая внимания серьезных деловых людей. Вы ведь собираетесь возвратиться в бизнес, не так ли? Или у вас иные цели? Между прочим, господин Корженецкий именно против вашего возвращения категорически возражает. Кажется, и ваша бывшая супруга Валерия Порфирьевна — тоже. У нее сегодня совсем другие интересы, да и семья, в общем, весьма благополучная, дети-подростки. Но, как говорится, совсем не вашими молитвами. Таков расклад.
 — Я могу обдумать ваше предложение? — угрюмо спросил Щербатенко. — Ну хоть какое-то время. Это ж для меня неожиданно.
 — Естественно, из-за этого я и побеспокоил вас. Есть время, но немного. Сроки, как вы понимаете, нам поставлены жесткие. Сейчас, — посетитель посмотрел на ручные часы, — начало десятого… Не будем мелочиться, пусть — десять. Итак, ровно в шесть утра я вам звоню сюда, и вы говорите мне одно слово — на ваш выбор: да или нет. После этого, если «да», я вам назначу следующую встречу для заключения контракта и продиктую номер банковского счета, на который должен будет лечь наш гонорар. Вот и все необходимые формальности. Да, и еще. Надеюсь, вы понимаете, что мы с вас не спустим глаз, и любая ваша попытка связаться с органами правопорядка — что, впрочем, не в ваших интересах, — тем не менее, будет расценена как попытка обмануть нас. Выводы последуют незамедлительно и уже без предупреждения.
 — Это понятно, — брезгливо бросил Щербатенко. — Только вот отпущенное мне время меня не устраивает. Мало. Я только что прибыл в Москву. Надо найти кое-кого, связаться с банком, где, как вы считаете, прячутся мои миллионы. — Он насмешливо хмыкнул. — Их же надо как-то получить, верно? И вы хотите, чтоб я успел до шести утра? Смотрите на вещи реально.
 — Но я же не сказал вам, что сумма должна быть перечислена завтра, ровно в шесть утра. К этому времени вы должны только сообщить о своем решении. Да или нет. Договорились?
 — Ну, если так… А что мне остается? Конечно… — Щербатенко тяжело вздохнул. — А как скоро вы могли бы выполнить, раз уж на то пошло, встречный заказ? Ну если б я его сделал?
 — Скоро. После заключения контракта. Ваш бывший партнер, кстати, недавно приезжал в столицу из Воронежа. Это от него мы получили сведения о вас, помимо прочих источников. Просто к вашему сведению. Но Корженецкого сейчас нет на месте, и мы знаем, где он готовит себе алиби. Пусть вас это не волнует, наши проблемы — это наши проблемы, как говорится, — гость хмыкнул.
 — Так справедливость, говорите? — с непонятной иронией негромко произнес Щербатенко, не спуская, между тем, с незнакомца настороженного, тяжелого взгляда, что не ускользнуло от того.
 — Вот именно, — сухо подтвердил собеседник и поднялся. — В течение пяти минут оставайтесь на месте, Николай Матвеевич, — серьезным тоном предупредил он, — во избежание неприятных неожиданностей. Думайте. До звонка.
 И незнакомец быстро вышел.
 Не утерпел Щербатенко, вскочил и осторожно выглянул за дверь. Но в длинном коридоре было пусто. Да, профессионал, ничего не скажешь…
 Ему, опытному «сидельцу», и в голову бы не пришло, что киллер, оставив его в номере и закрыв за собой дверь, тут же вошел в соседний, который с номером Щербатенко разделяла совсем не капитальная стена. Отсюда, с помощью достаточно простой аппаратуры, приобретенной, кстати говоря, на радиорынке в Митине, можно было отлично слышать, чем у себя в номере занимается оставленный в томительном раздумье клиент.
 А у клиента в настоящий момент была только одна забота. Почему-то из всех возможных вариантов у него просматривался пока только один: надо было каким-то образом срочно отыскать того следователя, который в свое время, грубо говоря, и посадил его.
 Не имел сейчас к нему претензий Щербатый, что правда то правда, но нутром чувствовал, что тот, хотел бы он того или нет, все-таки оставался каким-то образом причастным к судьбе своего «крестника». Мужик он был вроде не злой, не должен отказаться от базара по делу. И он стал вспоминать все адреса и номера телефонов, которые вынес, покидая зону. В тамошних разговорах фамилия его следака Турецкого, случалось, мелькала, и тот проходил как хитрый, падла, но не продажный, а «справедливый мент».
 Время вот только позднее, но попробовать поискать можно, а начать надо с дежурного по Генеральной прокуратуре. Адреса не даст, конечно, да хоть что-то подскажет.
 И еще одну непреложную истину вынес из колонии Щербатый: там, где ты находишься, по телефону болтать нельзя. А тут наверняка будут подслушивать. Он вспомнил острые взгляды администраторши — да сам же ей и справку об освобождении предъявил вместо паспорта, могла бы и отказать, а она только посмотрела и ничего не сказала, как будто каждый день «откинувшихся» у себя селит… Есть телефон-автомат, надо только, уже объяснили ему, карточку купить… Монетками уже не позвонишь. Вон сколько всякого произошло, пока его не было, словно заново жить учиться…




 Глава вторая Водочный триумвират


 «…Ушел в расцвете славы и старости…»
 А что, подумал он, классная будет эпитафия на могильном камне бывшего старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации А.Б. Турецкого. С этой веселой мыслью он заснул. А разбудил его посреди ночи — если быть точным, то в три часа пятнадцать минут, — телефонный звонок.
 Специально же на часы посмотрел, чтобы мысленно констатировать: какой еще м…к звонит?!
 Никто не должен был, да и не мог звонить в такой час, и Александр Борисович сначала не хотел поднимать трубку. Но телефон в кабинете, где он обычно спал на диване, если жена специально не приглашала его в общую спальню, что в последнее время случалось довольно-таки нечасто, продолжал трезвонить, рискуя разбудить Ирину, несмотря на то, что Александр Борисович почти задавил его подушкой. Вытащить вилку из розетки он почему-то не догадался, спросонья или же что-то, возможно, удержало его руку, словно притормозило ее движение. В такую пору решился бы звонить либо сумасшедший, либо хулиган, подлец какой-нибудь. Турецкий склонялся скорее к подлецу.
 Тот продолжал звонить, Александр Борисович злился, но в конце концов сдался и поднял трубку. Не успел и резкого слова сказать, лишь сердито представился по привычке: «Турецкий слушает!» — а ведь мысленно приготовил довольно грубую отповедь, — как услышал громкий и взволнованный мужской голос, назвавший его по имени-отчеству. Причем голос совершенно незнакомый. И это сбило с толку. Пришлось слушать.
 — Александр Борисович, вы определенно меня не помните, да оно и лучше, для объективности оценки ситуации. Меня зовут Николаем Матвеевичем Щербатенко. Вашими заботами я оттрубил пятнадцать лет и днями «откинулся» по чистой. Если вспомните — по водочному делу в Воронеже, девяносто второй год. Нас еще «водочным триумвиратом» называли. — Последовала выжидательная пауза и — новый вопрос: — Не вспоминается? — причем задан был с изрядной долей иронии, хотя и волнение в голосе не исчезло.
 «Щербатенко?.. Если такой срок тянул, почти „вышку“, наверняка — из особо опасных… И, как у всех у них, вероятно, и погоняло носит не из мудреных, какой-нибудь Щербатый…
 А что ж это за «водочное дело» в Воронеже?.. Да и сколько их уже было! Особенно с начала и до середины девяностых годов — лавина, и все до единого с обязательным «мочиловом». Ну да, передел собственности… И это я его, значит, на нары отправил? Неплохо для середины ночи…»
 Видно, сам Щербатенко, не дождавшись ответа, решил все же напомнить, о чем шла речь пятнадцать лет назад, и коротко пересказал суть обвинительного заключения по своему делу.
 И Турецкий вспомнил. О том, как хитроумно выстроил оборону этот Щербатенко, организовавший убийство партнера и обвинивший в нем третьего партнера, своего же родственника. Но проиграл. И не потому, что где-то ошибся, нет, просто переиграла его московская следственная бригада, специально отправленная Генеральной прокуратурой для этого расследования, — подобного рода убийства тогда ведь еще не стали обыденным делом, Москва приняла живейшее участие в «громком» деле.
 А конкретно отличился тогда молодой еще следователь Турецкий, трудившийся в Московской городской прокуратуре. По совету Меркулова его и включили в союзную бригаду.
 Возвращаясь сейчас к своим следственным мероприятиям, Александр Борисович вспомнил, что местных, то есть воронежских прокуроров, этот «водочный» деятель не боялся. Возможно, заранее купил тех, от кого зависело судебное решение. Все тогда можно уже было… купить-продать…
 Турецкий не обратил внимания на время, он хотел знать причину, по которой Щербатенко решился на свой — слишком поздний или слишком ранний — телефонный звонок. Ведь если судить по голосу, то никакой вражды, злости, ярости слышно не было. Но зачем-то же тому потребовалось звонить своему, надо понимать, самому главному врагу? Ради чего? Угроза? Объявить войну лично Турецкому? Его семье? Жажда мести, которую разоблаченный Александром Борисовичем убийца лелеял все долгие пятнадцать лет? Что им двигало?..
 — Я хочу сказать, Александр Борисович, что у меня накопилось много вопросов именно к вам, поскольку, если вы помните, был уверен, что у вас ничего не получится. Но правы оказались вы, и, тем не менее, спрашивать у вас я ничего сейчас не буду — совсем не по той причине, о которой вы могли бы и сами догадаться. Больше скажу, я уже и не хотел в последнее время возвращаться к старому, но неожиданно возникло новое дело, которое напрямую задевает меня. И я вспомнил, что именно вы тогда, в Воронеже, в отличие от ваших коллег, повели себя по-людски и не требовали крови. Что заработал, то и получи. Я запомнил, а потом и понял — свободного времени для этого у меня было больше чем достаточно.
 — Это меня утешает, — стараясь говорить спокойно, отреагировал Турецкий.
 — Не торопитесь, — тот как будто усмехнулся. — Вот в связи с этим новым делом, которое неожиданно обвалилось на меня, я и хочу договориться с вами о встрече. За свое здоровье можете не опасаться.
 — А я и не опасаюсь. Время вот только позднее… несколько. Вам не кажется?
 — Извините, у меня другого не было, — совсем не извиняющимся тоном сообщил Щербатенко. — За горло взяли. Так как нам «забить стрелку»?
 — Вы что, в самом деле прямо сейчас собираетесь?
 — Нет, зачем? Срок отпустили. Можно утром. Мне сказали в прокуратуре, что вы там больше не работаете.
 — Однако же вы меня нашли?
 — Ну… нашел. У вас, Александр Борисович, хватает своих «крестников». Это даже лучше, что вы теперь в агентстве. А то я ваших, прокурорских, и на дух не переношу, нет…
 — А вы можете кратко изложить мне суть проблемы, Николай Матвеевич? Чтоб я понял, нужен вам или нет. И не пустой ли наш ночной разговор?
 — Да я так соображаю. Раз вы Жорку тогда отстояли, хотя никакой надобности в том не было, сука он и был и остался, то теперь самое бы вам время установить справедливость и узнать, какой он падла. А я предлагаю оплатить вам эти ваши старания. Давайте договоримся.
 — Туманно, но… кажется, я что-то улавливаю. Вы что же, получили от него угрозы? Ультиматум? Он все еще не успокоился за прошедшие пятнадцать лет? Хочет отомстить за свой страх?
 — Ну, думаю, вроде того… Пришел тут один. Наняли его, заказали меня. А он предложил переиграть «заказчика». В общем, надо встретиться и перетереть этот базар.
 «О как! Действительно — Щербатый!..» А тот, было видно, и не сомневался в том, что Турецкий уже согласился встретиться с ним, а сейчас тянет, чтоб просто набить себе цену. У Александра Борисовича было иное мнение.
 — Ну хорошо. Если вы, Николай Матвеевич, считаете такую встречу необходимой для себя, — я повторяю: для себя, а не для меня, как вы должны понять, — то я готов пригласить вас завтра утром в наше агентство, где мы и смогли бы поговорить без посторонних, — подчеркиваю. Если согласны, запишите адрес.
 — Не-а, в агентстве у вас мне делать нечего. Лучше кофейня какая-нибудь… У вас там, рядом, на «Фрунзенской», мне сказали, есть какая-то забегаловка. У хачиков… Вот и давайте. Я жду в десять утра.
 Вот так — безапелляционно и наплевательски. Он что, все еще мнит себя хозяином жизни? И даже знает, где следователь проживает? «У вас там, рядом!» Ничего себе!..
 Да, есть на углу армянский магазинчик с небольшой кофейней при нем. Кофе, кстати, вкусный подают, с национальными сладостями и выпечкой, Нинка туда бегать любила, когда еще в нашу школу ходила. А Ирка дрожала: Комсомольский проспект, сумасшедшее движение, как бы со слишком самостоятельным ребенком чего ни случилось… А та — в ответ: «Родители! Не морочьте голову своему дитю! Займитесь собственными делами!» В Англии теперь «ребенок», колледж заканчивает. Совсем самостоятельная девушка…
 Нет, не любил такие варианты Турецкий.
 — Значит, так. Вам требуются от меня совет и помощь, хотя я так и не понял, какие конкретно. Что вы хотите узнать? Принять предложение киллера и оплатить убийство заказчика? Или отказаться? Словом, выясните, что вы хотите и приходите завтра в агентство. Если нет такого желания, спокойной ночи, — сухо сказал он, но трубку не бросил. На всякий случай, мало ли? Да и обострять отношения с недавним «сидельцем» тоже не было никакого резона. Ирка-то — непослушная и беспечная мадам, а кто знает, что у этого хрена теперь на уме?..
 — Ну ладно, давайте запишу адрес, — неохотно ответил Щербатенко и, помычав в трубку, как бы повторяя за Турецким адрес сыскного агентства «Глория», «угукнул» и отключился, — не прощаясь и не уточняя времени. Очевидно, имел в виду все те же десять утра.
 Но притом что разговор закончился на спокойных тонах, говоря языком дипломатов и политиков, Александр Борисович Турецкий испытывал серьезную озабоченность. Месть со стороны человека, освободившегося из заключения, куда он сам же и закатал того на полную катушку, была бы более чем понятна. И хотя в интонациях звонившего эти «мотивы» так уж явственно не прозвучали, практика указывала на то, что месть, тем не менее, не может быть исключена полностью. Поэтому естественно, что напряженный мозг бывшего следователя сходу принялся выдавать информацию по тому, пятнадцатилетней давности, уголовному делу…
 А в общем-то, в самом деле, давно уже было. На заре славной российской демократии, долгожданный приход которой, по убеждению ее главных «устроителей и основоположников», обеспечила очередная революция в России. Подобно всем остальным революциям, и эта тоже выдвинула древний как мир лозунг: отнять и поделить! Но существенная разница, скажем, с предыдущей, семнадцатого года, заключалась в том, что, во-первых, отнимали не у эксплуататоров и мироедов, как это делали все на свете революционеры, а у своего же государства. И во-вторых, делили не между всеми, требующими свою, положенную долю от общего добра, а лишь между теми, кто лично принимал активное участие в процессах воровства, грабежей и бандитских захватов. Это позже, для придания вящей законности, стали эти процессы скопом называть приватизацией. В результате которой, и практически сразу, нормальные бедные стали обыкновенными нищими, зато очень богатыми в одночасье заделались наиболее «предприимчивые» — все из тех же «глашатаев свободы», ну и приближенные к трону самого главного «демократа».
 Александр Борисович вынужденно возвратился сейчас памятью в те годы, когда новейшая история демократической России только начиналась. Пятнадцать лет — не фиг собачий… Хоть и кажется, будто вчера, а ведь молодежь-то, поди, уже и не помнит, и не знает, для нее никогда не было ни переворотов, ни бандитских переделов государственной собственности, ни банковского бандитизма, ни законодательного беспредела… Ничего не было. Или было, но так давно и так далеко… А когда возникает вопрос, почему до сих пор плохо живем, так ведь свободная демократическая власть и не скрывает правды. Да, прежде было получше — основной массе, сегодня ей похуже, однако кое-чего уже кое-где выправляется. И если вы доживете, то, стало быть, и вам заживется полегче… Ну а на нет, как говорится, и суда нет. И не будет никакого суда, демократия не допустит.
 Увы, кому, как не власти, и знать-то, что Россия — ох, какая она терпеливая, и много чего плохого ей надо сделать, чтоб опомнилась и возмутилась… Словом, кому не нравится, вон — Бог, а вон — порог. Отваливай. Сочиняй сам себе эпитафии… И не бойся, в канаве валяться не будешь, все равно тебя где-нибудь да похоронят…
 Кстати, насчет собственной эпитафии. Нет, «полтинник», разумеется, еще не старость, а слава — что? Конечно же, дым. Рано еще, видимо, о ней думать, хоть и оригинально смотрелась бы…
 Впрочем, один из старых приятелей, тоже из того прошлого, что, к сожалению, стало забываться, как-то с глубокомысленной миной выдал сентенцию о том, что каждый сам создает при жизни свою похоронную процессию. Это важная мысль. Именно о процессии. Турецкий случайно встретился с ним на кладбище, с этим Яшкой. Яковом Михайловичем. Общего знакомого «провожали». Так вот он, этот Яшка, окинув взглядом толпу, состоящую сплошь из широко известных, «публичных» лиц, сыронизировал, что давно не видел такого восхитительного скопища натуральных демократов, прибывших на «проводы» коллеги в роскошных «мерседесах» и с длинными хвостами охраны. Александр Борисович с серьезным видом возразил, что российская демократия — как бриллиант редчайшей чистоты — требует только золотой оправы. В прямом смысле. Старый приятель хмыкнул и высказал предположение, что для всей этой массы людей, случись сейчас катаклизм с общим печальным итогом, отлично подошла бы одна на всех краткая эпитафия: «Они были, и этого более чем достаточно». М-да, повеселились…
 «Нет, моя эпитафия все же лучше», — решил Александр Борисович. И сна как не бывало.
 Итак, в начале девяностых годов прошлого столетия, то есть, по вселенским масштабам, только что или совсем недавно, можно сказать, вчера, общественность одного достаточно крупного областного города взбудоражило «кошмарное» — даже на фоне творившегося повсеместно криминального беспредела — известие. Широко известная в городе фирма «Росторгалко», возглавляемая триумвиратом партнеров, уважаемых в городе бизнесменов, официально занимавшаяся реализацией так называемого «конфиската» — то есть конфискованной правоохранительными органами и неподкупной российской таможней нелицензионной, главным образом импортной, но и не только, винно-водочной продукцией, — стала ареной громкой бандитской разборки.
 Следует отметить, что сама по себе реализация вышеуказанного товара уже несла в себе определенный криминал, никуда от него не денешься. Право на продажу «конфиската» получить было непросто, и «глубоко заинтересованные» лица прекрасно знали, какого размера взятки и кому конкретно требовались для этого. К тому же и охотников всегда находилось немало. А тот, кому удавалось сорвать слишком большой и жирный куш, сам, естественным образом, становился лакомой добычей для просквозивших мимо конкурентов.
 Почему-то в таких случаях говорят: «Пролетел, как фанера над Парижем». Но что при этом имеется в виду? Дочери Нинки теперь рядом с Александром Борисовичем не было, чтобы задать ей вопросец на засыпку, а ждать ответа от Ирины Генриховны — бессмысленно, супруга способна лишь пальцем у виска крутить, когда сама не знает ответа, — мол, глупый ты у нас, Турецкий! По собственной же догадке Александра Борисовича выходило так, что человек, произнесший эту фразу впервые, вполне вероятно, имел в виду какой-нибудь фанерный самолетик, к примеру, того же авиаконструктора Луи Блерио, пролетевший именно над городом Парижем курсом из ниоткуда и по направлению неизвестно куда. Но это — к слову, из области домыслов и вымыслов.
 Суть же трагического происшествия в областном городе заключалась в том, что в самом его центре, прямо напротив здания администрации, посреди бела дня, при большом стечении народа, был взорван в собственном, «крутом», единственном тогда еще на всю округу «мерседесовском» джипе один из основателей фирмы. После его гибели фирма должна была остаться в руках его партнеров. А виновников наезда вполне могли предложить поискать среди кого-нибудь из конкурентов. Явление хоть и из ряда вон, но все же типичное — в общероссийском масштабе, что там ни говори.
 И оно так бы и случилось, возможно, если бы буквально тут же один из партнеров не обвинил публично второго в подготовке и совершении жестокого преступления — в убийстве их общего товарища.
 Случай был, конечно, из ряда вон. Но убийцы повели себя странно беспечно. Улик было найдено много. Даже слишком, они так и лезли в глаза, настойчиво указывая на личность исполнителя. Смотрите, вот отпечатки его пальцев — тут и тут, а вот — аналогичное взрывное устройство, обнаруженное при обыске в его личной мастерской и предназначенное… да теперь и без слов понятно, для кого именно — для устранения подобным же образом второго совладельца фирмы, а вот свидетели, которые готовы дать свои показания, а вот… — и так далее, до бесконечности. Собственно, это обстоятельство, в первую очередь, и насторожило Турецкого, в руки которого попало данное дело в порядке прокурорского надзора уже после того, как приговор суда был вынесен и убийца отбыл в места не столь отдаленные. Осужденному даже грозила высшая мера, мораторий на которую еще не был введен в стране. Но его адвокат развил бурную деятельность, дойдя с апелляцией до Верховного Суда и опираясь на показания тоже найденного им свидетеля, неожиданно подтвердившего алиби его подзащитного. Дело в конце концов было возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам.
 Перипетии того следствия теперь уже Турецкому были в высшей степени безразличны, в его памяти сохранилось лишь то, какими мощными бастионами укрепил свою оборону истинный виновник преступления, — им и оказался, кстати, второй партнер, выдвинувший ложное обвинение против своего же товарища и коллеги. Более того, двоюродного брата своей жены, то есть фактически родственника. Вот уж воистину бизнес не знает пощады. А какие люди требовали немедленного прекращения повторного расследования! Какие телефоны звонили! Какие благожелательные советчики объявились! Было впечатление, будто на том самом Щербатенко весь белый свет клином сошелся. В Воронеже, разумеется. Не помогали советы и уговоры, пошли в ход угрозы… в первый раз, что ли? И ведь устоял ты тогда, Александр Борисович, устоял, приятно вспомнить.
 Но и это уже не играло сегодня ни малейшей роли — все в прошлом. В конечном итоге все три партнера оказались далеко не чисты на руку, и только Фемида с формальной повязкой на глазах требовала установления конкретного преступника. Вот до истины-то и докопался Александр Борисович, проведя повторное расследование обстоятельств этого преступления с самого начала и ловко обойдя бастионы противника. И в результате обвиненный в убийстве… — Коржов?.. Коржиков?.. Коржевский?.. В общем, что-то, связанное с коржом, вылетело из головы, — был полностью оправдан, а окончательный приговор подлинному заказчику убийства, решившему единолично завладеть фирмой, был вынесен по признакам 102-й статьи старого еще Уголовного кодекса РСФСР на основании 17-й статьи УК — за соучастие в совершении уголовного преступления. Ну да не сам же он — якобы даже интеллигентный по-своему человек — закладывал под днище автомобиля коллеги взрывчатку, в таком количестве, которое было способно разнести здание областной администрации.
 Прошли, как сказано, годы, утекла красная вода громких и не очень разборок, всему приходит конец, в том числе и срокам справедливых наказаний. И это хорошо, что все однажды кончается. Значит, можно спать дальше, не беспокоясь, что тебе снова не дадут уснуть…




 Глава третья Новое дело для агентства «Глория»


 Александр Борисович, которому так и не удалось толком заснуть после телефонного разговора, — долго пребывал в полудреме, а потом и вовсе встал и пошел на кухню приготовить кофе, чтобы и жену в кои-то веки угостить, может, подобреет, да и самому пораньше приехать в агентство, — выехал из дому в начале девятого. Встреча назначена на десять, это он помнил. И оставшееся время он хотел употребить на то, чтобы порыться в своих старых записях, возможно, что-нибудь найдется по тому, давно забытому делу.
 Когда он выехал на Бульварное кольцо, у метро «Кропоткинская» зазвонил мобильный аппарат. Турецкий взглянул на экран. «Костя». Чего ему понадобилось в такую рань? Подумал еще, что, в принципе, было бы неплохо завернуть в Генеральную прокуратуру, чтобы по старой памяти испросить разрешения отыскать в архиве копию обвинительного заключения Щербатенко. Но об этом мельком подумал, потому что времени уже не было.
 — Слушаю, Костя, привет, — сказал он не совсем приветливым голосом. — Какие проблемы в такую рань?
 — Ничего себе — рань! Ты на часы смотришь? Уже девятый час! Кончай ночевать!
 — Костя, — брюзгливым тоном ответил Турецкий, — обращение не по адресу. — И продекламировал: — Твои упреки не страшны мне, Кассий! Они, как стрелы, пролетают мимо. Я чувством чести прочно огражден…
 — Ха! — обрадовался Меркулов. — Он мне Шекспира цитирует! Хорош, наверное, был вчера, да? Ну, колись, Цезарь!
 — Нет, Костя, я не еврей, я просто не выспался.
 — Причем здесь еврей? Цезарь никогда им не был! Ты хоть книжки-то иногда читаешь?
 — О чем ты, Костя! Кажется, в юности. У меня с тех пор много мусора в голове. Но если ты считаешь, что Хаим Юлий Цезарь не… наш человек, тогда не спорю, наверное, тебе из твоего кресла видней.
 — Балаболка! Чем ты ночью занимался?
 — Вовсе не тем, что ты мог бы предположить. Я размышлял.
 — Да-а?! Что-то новенькое. А сейчас чем занят?
 — Еду. Въехал в Гоголевский бульвар.
 — Прекрасно. Ну раз ты никуда не торопишься, сделай милость, подскочи ко мне на Большую Дмитровку. Надолго не задержу. Надо посоветоваться.
 «И чего они все командуют мной?» — хотел было возмутиться Турецкий, но почувствовал, что ему сейчас злиться просто лень. А посещением Кости Меркулова можно воспользоваться и для краткой прогулки в архив. Можно и вообще взять с собой том того старого дела, полистать на досуге, восстановить в памяти. Нет, оказывается, худа без добра… Тем более что все равно почти по дороге, а времени до встречи с клиентом достаточно. Даже и маленько опоздать можно — для солидности…
 Войдя в кабинет заместителя Генерального прокурора, Турецкий не без удивления увидел уже сидящего в кресле у письменного Костиного стола Антона Плетнева. Он-то чего тут делает?
 Пожал руку ему, протянул Косте и устало плюхнулся в кресло напротив. Мол, я утомленный, меня не трогайте. Костя усмехнулся: Саня верен себе. Плетнев лишь пожал плечами, ничего не понимая в их игре.
 — Итак, я пригласил вас, господа, чтобы сообщить…
 — Пренеприятнейшее известие, — пробубнил Турецкий.
 — Примерно, — подтвердил без улыбки Костя. — Факт действительно чрезвычайно неприятный. И — скандальный. В дипломатическом смысле.
 — Человек, похожий на посла одной из… — гнусавым голосом начал Турецкий, но Меркулов перебил его:
 — Все, ребята, шутки в сторону. Слушайте внимательно, и прошу вас подойти к этому делу в высшей степени ответственно.
 — Надо понимать, — снова перебил своего бывшего шефа Александр Борисович, — Генеральная прокуратура не имеет уже ни сил, ни собственных кадров для расследования в высшей степени скандального, а проще говоря, «тухлого» дела, определенного «висяка», и для этой цели ей потребовались посторонние, однако достаточно авторитетные кадры, на которые нетрудно запросто списать любую неудачу. Кинь в меня камень, Костя, если я не прав, — уже с независимым видом закончил он и откинулся на спинку кресла.
 — По большому счету, ты, Саня, прав, именно с этой целью я и пригласил вас с Антоном, господа великие сыщики. Чтобы, извините за выражение, когда появится острая необходимость, дезавуировать вас, если вам известен смысл этого слова.
 — Послать на хрен, — тут же «перевел» Турецкий Антону. — То есть получить для себя все к тому основания.
 Плетнев сдержанно хмыкнул, прикрыв рот ладонью. Пикировки давних друзей — Кости и Саши — его всегда забавляли.
 — Да, — Турецкий поднял указательный палец, — но в таком случае ты должен нам выставить заранее невыполнимые условия и добиться нашего с Плетневым согласия с треском провалить твое задание. На что я сразу заявляю: не согласен, у меня нет лишнего времени, зато есть хорошее, денежное дельце. Учти, Антон, твоего личного кармана это тоже может коснуться. За тебя я выступать не могу, ты сам — взрослый дяденька и знаешь, нужна ли тебе слава неудачника…
 — Вот черти! — засмеялся Меркулов. — Может, послушаете сначала?
 — Попробуй, — снисходительно кинул Турецкий и уставился в окно.
 — Ну хорошо, спасибо. Итак, несколько дней назад, вчера, потом уточним, поздно вечером, в славном городе Воронеже — не удивляйтесь, и там люди живут, — в парке, примыкающем к постройкам гаражно-строительного кооператива, был найден труп человека, скончавшегося от ножевого ранения в область живота. Первичный осмотр трупа на месте убийства позволил судебно-медицинскому эксперту сделать практически однозначный вывод о том, что жертва, перед нанесением ей смертельного ножевого ранения в печень, была жестоко избита, о чем свидетельствуют многочисленные следы побоев в области головы и грудной клетки. Вскрытие покажет, имеются ли еще и переломы, и так далее. Кто, когда и как обнаружил тело убитого, все эти подробности — в протоколах осмотра места происшествия и допросов свидетелей.
 — Ясно, Воронеж не спит, — констатировал Турецкий. — Дурацкий вопрос разрешите, гражданин начальник?.. Какое отношение к Воронежу имеют: а) Москва, б) агентство «Глория», ну и дальше, согласно алфавиту, в) Турецкий, г) Плетнев? Впрочем, последние два пункта можно поменять местами, я не возражаю, пусть Турецкий будет «г».
 Плетнев засмеялся.
 — Хорошо, — спокойно кивнул Меркулов, — чтоб не затягивать наш разговор, сообщаю, что убитым оказался ответственный сотрудник посольства Нигерии в нашей стране. Более того, при нем обнаружены документы и деньги, причем довольно крупная сумма. Значит, целью убийства явилось, как вырисовывается, не ограбление. Хотя есть соображения, что убийцу — или убийц, что в данном случае вероятнее, — мог спугнуть неожиданный свидетель, который и вызвал милицию. Впрочем, сами разберетесь, опыт имеете.
 — А чего он там, у гаражей, делал? — спросил Турецкий. — Да еще поздним вечером и с крупной суммой в кармане? Может, наркотики?
 — Во-во, об этом они тоже подумали, — кивнул Меркулов. — Я говорю о местных сыщиках из уголовного розыска. Кажется, они располагают уже некоторыми данными или пока только подозревают, что убитый имел какое-то отношение к торговле наркотиками. Впрочем, представитель посольства, который был вызван из Москвы для опознания, естественно, категорически отрицает любые связи покойного с криминалом. Напротив, он считает, о чем немедленно и заявил, фактически официально, что убийство его коллеги произошло исключительно на почве расовой ненависти, пропагандируемой в России как вполне легальными общественными организациями, он там перечислил ряд националистических союзов и движений, так и отдельными лицами. То есть, как вы понимаете, дело движется к дипломатическому скандалу. А воронежские сыщики, на территории которых и произошло преступление, склонны подозревать в убийстве своих местных скинхедов, которые расплодились в последнее время, словно блохи у паршивой собаки. И хулиганские действия этих отморозков уже нередко приобретают окраску подлинного бандитизма, провоцирующего соответствующую реакцию кругов, не заинтересованных в политической стабильности в России.
 — То есть, ты хочешь сказать, Костя, что мальчишками кто-то грамотно руководит? Этакий серьезный дядя, например, с мандатом депутата местного законодательного собрания, а то и Государственной думы в кармане?
 — А ты, между прочим, зришь в самый корень, — Меркулов огорченно покачал головой. — Ничего нельзя исключить.
 — И ты полагаешь, что частный сыск, в нашем с ним лице, — Турецкий кивнул на Плетнева, — может заменить огромную и мощную государственную машину? С ее милицией, службой государственной безопасности, агентством по борьбе с наркоманией, федеральной охраной, ГРУ, спецназом и ОМОНом, а также набором всевозможных прокуратур и прочая, и прочая? С какого, извини, бодуна приходят такие мысли в головы высоких и очень высоких начальников?
 — М-да, язычок у тебя, однако… — хмыкнул Меркулов. — Я иначе мыслю. Все перечисленные тобой охранительно-силовые организации обладают завидными возможностями — всеми, кроме одной. О которой ты и сам прекрасно осведомлен. Что бы мы ни говорили и в чем бы ни убеждали наше население, представители этих структур лишены одного качества, которым с избытком обладаете вы с Антоном. Вы — свои, с вами можно общаться доверительно, у вас это получается. Разговаривать нормальным языком. А здесь как раз тот самый случай. И у меня, и у начальника департамента уголовного розыска МВД Коли Грецкова, который немедленно подключился к этому делу и сам вчера выехал на место происшествия, в Воронеж, все-таки складывается впечатление, что официальное следствие еще долго будет топтаться на одном месте. Кто-то что-то видел, но толком — ничего конкретного. Ни одной толковой зацепки, кроме того, что нападавших было не то трое, не то четверо. И все произошло так стремительно, словно было отрепетировано заранее. Понимаете теперь?
 — Так не проще ли отдать приказ верховного главнокомандующего всем вышеперечисленным конторам, или структурам, как тебе угодно, чтобы те отныне и присно разговаривали с населением только нормальным языком? Гляди, какая выйдет экономия нашего с Антоном драгоценного времени!
 — Не паясничай, ты понимаешь, о чем речь. А все необходимые официальные полномочия вам мы дадим, можешь не беспокоиться. Но действовать, тем не менее, будете в рамках своего охранно-розыскного агентства. Я сегодня же созвонюсь с заместителем министра, сообщу о нашем решении, и мы договоримся с ним об оперативной помощи для вас. Если потребуется. Мало ли как может повернуться дело!
 И он стал звонить в министерство.
 «Снова все решают за меня, — подумал Турецкий, — разве что, делая при этом вид, будто и в самом деле интересуются моим мнением…».
 — Скажи им, — сказал он, — пусть Петьку Щеткина из МУРа прикрепят к Антону, а больше никого и не надо. Они уже сработались, и все остальные, в том числе и я, им будут только мешать. Ну подключусь, если попросят, думаю, и сами справятся. Ты не возражаешь? — он взглянул на Плетнева.
 Тот пожал плечами — ни да, ни нет. Скорее, да, решил Меркулов.
 — Игорь Кузьмич, — говорил между тем Меркулов замминистра, — вы бы попросили у Яковлева майора Щеткина, если он не сильно занят. Мы решили «Глории» поручить расследование, а он уже работал с ними, так что было бы очень уместно продолжить тесное и, кстати, весьма успешное деловое сотрудничество, если вы не возражаете…
 Короче, договорились.
 — Ну а у тебя-то что за срочное такое дело, из-за которого ты не можешь пожертвовать своим драгоценным временем ради спасения престижа родимой державы? — язвительно спросил наконец Меркулов у Турецкого. — Ребятки, я честно говорю, — поморщился Константин Дмитриевич оттого, что выступал в непривычной для себя форме просителя, — если бы не дипломат, я б вас и не беспокоил. Но тут должно быть чистое и быстрое расследование, а я вам верю. Соответствующие «сопроводиловки» вам, естественно, будут выданы. А тебе, Саня, если желаешь, даже могу вручить твое собственное удостоверение.
 — Желаю, — кивнул Александр Борисович, — в чужом городе лучше иметь солидные «корочки». А что касается моего дела?.. — И он довольно подробно, то есть максимально приближенно к беседе с Щербатенко, пересказал свой ночной разговор с ним, а затем добавил и собственные соображения по, казалось бы, давно забытому уголовному делу, «отрыгнувшему» вдруг весьма неприятные рецидивы прошлого.
 — Вот видишь, как хорошо! — обрадовался Меркулов. — Опять Воронеж, прямо сплошные «воронежские страдания»! А тот приговор был с конфискацией? — поинтересовался он.
 — Естественно. Но до его тайных счетов никто так, кажется, и не добрался. А партнер, хоть и знал о них наверняка, тем не менее, промолчал. Может, имел собственные виды. Вот и дожидался, когда лучший друг выйдет на волю и покажет наконец где спрятаны денежки. Я думаю, здесь кроется основная причина. Этот Корженецкий, видимо, захотел посмотреть, как его бывший партнер завертится на раскаленной сковороде. Под дулом наемного убийцы. Помнишь, у Шерлока Холмса был случай, отдаленно напоминавший эту ситуацию? Там искали компромат, фотографию с каким-то лордом. Ну и устроили фиктивный пожар, а подозреваемая дамочка первым делом кинулась спасать именно фотографию, поскольку она больших денег стоила, на чем и попалась. Они ж все романтики, любители детективов, так что вполне возможно.
 — Ну а киллер?
 — Знаешь, Костя, я вот думал всю оставшуюся часть ночи и пришел все-таки к выводу, что нанятый киллер — это, скорее, «страшилка» для ускорения реакции бывшего сидельца. И никто никого убивать не собирается. Это — игра… И приход киллера к своей жертве — часть разыгранного спектакля. Нет, потом, когда партия будет выиграна, Корженецкий может и отдать команду убрать Щербатенко. Но никак не раньше. Что ж он, дурак что ли, огромных денег лишаться? И «жертва», так сказать, это тоже прекрасно понимает. И, кажется, может безбоязненно тянуть время, якобы необходимое ему для сбора нужной суммы. Кстати, через двадцать минут он будет у нас, в агентстве. Так что позвольте откланяться.
 — Но я не снимаю с тебя помощи и в нашем деле, — предупредил Меркулов.
 — Согласен, в принципе. Но с одним условием.
 — Здрассьте! Какие еще условия?
 — А ты сейчас дашь в архив указание поднять для меня материалы обвинительного приговора по тому, воронежскому делу. И я возьму его, под честное пионерское, на одну ночь, — почитать. И завтра же верну. А ты напишешь разрешение на вынос. А я, как уже сказано, вынесу. Если устраивает, я — ваш, не устраивает — будьте здоровы.
 Турецкий поднялся, а Меркулов, похмыкав и покрутив головой, взялся за телефонную трубку внутренней связи…
 С пухлым томом обвинительного заключения по уголовному делу об убийстве воронежского бизнесмена А.И. Басова Александр Борисович вошел в агентство и увидел пожилого, если не старого человека, который сидел в холле и пил кофе. Красавица Аля — Алевтина Григорьевна, исполнявшая с некоторых пор в «Глории» должность не только оперативного сотрудника, но и офис-менеджера, то есть, по существу, хозяйки данного «заведения», развлекала посетителя разговором. И появление Турецкого встретила укоризненной гримаской, не портившей, впрочем, ее очаровательного личика.
 — Здравствуйте, — сходу поздоровался с Щербатенко Александр Борисович, узнав, разумеется, своего «крестника», несмотря на весьма разительные изменения, коснувшиеся того по известным причинам. — Приношу вам, Николай Матвеевич, глубокие извинения по поводу небольшого опоздания. Пришлось немного задержаться, — он тряхнул толстой папкой, — пока отыскали и принесли мне из нашего архива ваше дело…
 Турецкий присел на соседний стул и положил том на стол. Повернулся к Але.
 — Алевтина Григорьевна, миленькая, не сочтите за труд, сделайте и мне чашечку. А мы пока кое-что уточним у нашего клиента.
 Девушка ушла к кофеварке, а Турецкий придвинул папку к себе и положил на нее обе руки. Посмотрел на Щербатенко: да, колония не красит, здорово постарел, а был, если память не изменяет, вполне благополучным, щекастым таким, упитанным, уверенным в себе «новым русским», как их тогда и стали называть, кажется, впервые. А теперь перед ним сидел сухой, словно выбеленный, но, очевидно, достаточно сильный и волевой мужик лет за шестьдесят. Хотя было ему от роду — Турецкий специально посмотрел дело, — сорок два года. Двадцатисемилетним парнем сел. Лучшие годы загубил за колючкой. Что ж, каждому — свое, это известно…
 — Ну, я внимательно вас слушаю.
 — Смотрите, как здорово изменился… — не спросил, а констатировал Щербатенко.
 — Ничего не поделаешь, — Турецкий словно бы мысленно развел руками.
 Щербатенко вздохнул и покивал.
 — Так базар… — он запнулся, подумал и поправился: — Дело мое вот какого рода…
 Тяжело дается переход к нормальной жизни. И Николай Матвеевич, оказавшись, что называется, в интеллигентной обстановке, несколько растерял свой лагерный имидж и, пересказывая свой разговор с киллером, заметно старался избегать откровенного жаргона, к которому привык. Турецкий внимательно слушал. И по мере рассказа Щербатенко все больше убеждался в правоте своей, случайно, между прочим, брошенной в кабинете у Кости, фразы о хорошо продуманной игре бывшего партнера, а не о действительном «заказе». Ну да, в Шерлока Холмса пришла охота поиграть… Вынудить этого деятеля, что сидел сейчас перед ним, залезть в заветные закрома. Помнится, и Остап Бендер фактически тем же занимался всю вторую половину романа «Золотой теленок». Закрома! Проводите меня, товарищ Корейко, в свои закрома!.. Что-то в этом роде.
 А сегодня, ровно в шесть утра, Щербатенко, с трудом уснувшего после ночного разговора с Турецким, разбудил звонок телефона. Вместо «здравствуйте» он услышал: «Ну?» И ответил: «Да». После чего раздались короткие гудки отбоя. Вот и все. Надо понимать, «заказ» принят. Если только предыдущий их разговор не был отрепетированным спектаклем. И Щербатенко стал высказывать собственные мысли по этому поводу. Самым любопытным, как обнаружил вдруг Александр Борисович, в этих соображениях клиента было то, что они во многом совпадали с его собственными. За малым исключением. Этот вчерашний «сиделец» прекрасно просекал ситуацию. Что отчасти и облегчало их взаимопонимание.
 Но от видения проблемы именно в таком аспекте внимание Турецкого к рассказу клиента не ослабло. Хотя и не оставляли сомнения, которые невозможно еще было толковать в ту или иную сторону. Что-то уж больно красиво излагал свое кредо киллер! Тут тебе и организация какая-то! И высшая справедливость! Туфта это, конечно, рассчитанная на дурачка. Однако Щербатенко вовсе не был похож на дурака или слишком доверчивого лоха. Более того, как уже видел и в чем убедился Турецкий, тот, с первых же слов, вероятно, распознав обман, сыграл настоящий испуг и убедил в этом своего гостя. Тот клюнул. А раз клюнул, то, скорее всего, и успокоился, решил, что клиент созрел полностью.
 Но за что ж они его так низко опустили? Может, их расчет строился на том, что никаких «академиев» он, конечно же, находясь в колонии, не кончал? Тогда они сильно прокололись. Как раз там-то осужденные и получают, главным образом, свое «высшее» юридическое образование. Да откуда это знать Корженецкому? Если этот Жорик, как называл его Щербатенко, сам придумал такую комбинацию, что ж, можно отдать ему должное. Хитро задумано. Но — никуда не денешься, это — как ни крути, все равно уголовщина. Особенно, если у «совестливого» киллера при обыске будет обнаружено оружие. А уголовная ответственность за приготовление к тяжкому и особо тяжкому преступлениям наступает по той же «убойной» статье 105-й Уголовного кодекса. Ну со ссылкой на 30-ю — собственно «Приготовление к преступлению и покушение на преступление». Вот так-то. И пусть потом пытаются доказывать, что вся эта их комбинация — не более чем дружеский розыгрыш.
 Зато при отсутствии оружия им не пришьешь ровным счетом никаких обвинений. В самом деле — розыгрыш! Пошутили, встречая из колонии бывшего партнера. Шутка сомнительная? Ну и что? Шутим, как умеем… Может, и на этом тоже у них расчет строится? Как повернется дело?
 В любом случае киллера надо задерживать. Другими словами, прицеплять Щербатенко «хвост». А кто сможет сейчас поездить за ним? Ну не Алька же, слишком заметная фигура. Идеальный вариант — Филипп Агеев, но они с Севой Головановым осуществляют охрану «тела», играя в бодигардов, хотя делается это больше для вида, и мужики изнывают от тоски. Слишком мнительный клиент попался, без всякого основания для серьезных опасений за свою драгоценную жизнь. Но… клиент платит и, значит, прав. Сева мог бы, конечно, на два дня обойтись собственными силами. Надо будет поговорить…
 Встреча у Щербатенко с «исполнителем» состоится теперь, видимо, совсем скоро. Тот, уразумев, что господин лох готов раскошелиться, тянуть не захочет и позвонит, возможно, уже в ближайшие часы.
 Но, к сожалению, не исключен и другой вариант. Все может оказаться гораздо серьезнее, чем представляется. Корженецкий, который сам, естественно, боится мести Щербатенко, вполне мог «заказать» его на выходе, не думая при этом ни о каких деньгах, а лишь опасаясь за собственную жизнь. И тогда нанятый им киллер мог оказаться умнее и хитрее своего клиента и проследить за его передвижениями. Чем занимается агентство «Глория», ему объяснять не нужно. Отсюда у киллера напрашивается конкретный вывод: клиент затеял с ним двойную игру.
 А речи о справедливости — вполне могли оказаться чистой маскировкой, с целью выяснить, готов ли клиент выложить полмиллиона долларов. Выяснилось: соврал, не готов, в ментовку сунулся, значит, теперь и разговор с ним будет коротким. То есть отныне все телефонные переговоры — уже пустое дело. И господин Щербатенко, — странный парадокс времени: ушедший на этап товарищем, или, правильнее сказать, гражданином, а вышедший из зоны — господином! — больше не сможет рассчитывать на защиту в лице сотрудников агентства «Глория». Да он просто и не успеет.
 Оружие при себе убийца носит вряд ли. Следовательно, ему придется ехать за ним, чтобы затем занять нужную для работы позицию. Но на все эти действия необходимо время. Значит, давать его ему нельзя.
 Жаль, если станет фактом вторая версия. Тогда разрушится довольно-таки любопытная, даже забавная, по-своему, концепция, уже выстроенная в общих чертах Александром Борисовичем…. Черт возьми, в любом случае киллер нужен сейчас как воздух!..
 В конце концов, выпив по пятой чашке кофе, Турецкий и Щербатенко рассмотрели подробно обе версии и остановились на том, что Николай Матвеевич соглашается с киллером встретиться в любом месте, которое тот назначит. Оглядываться и смотреть по сторонам не надо, охрана будет обеспечена. А если вдруг у киллера возникнет вопрос, зачем клиент ездил в «Глорию», ответ такой: встречался со следователем, который вел воронежское дело, он теперь там работает. Спросит, зачем это надо? А чтоб выяснить, какова была роль самого Жорки в том деле. Ну чтоб, если уж наказывать, то опять же по справедливости. Зря, что ли, они об этом столько базарили? Ну и что? А ничего, убедился, что он — падла, и от своего «заказа» не отрекаюсь.
 Затем Щербатенко вынужден был, как он ни жался, — видно, думал договориться на словах, — написать заявление в агентство «Глория» и заключить официальный договор на предмет защиты от посягательства на свою жизнь со стороны бывшего партнера по бизнесу, господина Корженецкого, и определить сумму гонорара. Не миллионы, нет, — охрана, например, стоит 30 евро в час, ну плюс расследование, документирование и прочее — всего, из расчета недели, где-то около десяти тысяч евро. Не сумма по сравнению с гонораром киллера, конечно. Итак, текст договора, подписи, печать — официальный документ, на основании которого сотрудники агентства могли теперь осуществлять защиту Щербатенко — не на словах, а на деле.
 Он, правда, как-то не хотел уразуметь, зачем все эти «манипуляции» понадобились, ведь и просьба его и действия агентства — дело сугубо частное. И тогда Александр Борисович, что называется, на пальцах объяснил ему, что сыщики действуют строго в рамках закона, и если в процессе работы у них появятся факты, указывающие на то, что совершается уголовное преступление, дело будет немедленно передано в правоохранительные органы в соответствии с законом о частной розыскной деятельности. Так что о какой-то «самодеятельности» говорить, конечно, можно, но исключительно в рамках законности. Убедил.
 После этого Щербатенко был выдан миниатюрный диктофон, и Алевтина Григорьевна показала, как пользоваться этой техникой. Клиент только головой качал: далеко ушли, однако, за полтора десятка лет! Что он имел в виду — японскую техническую новинку или вызывающе короткую одежду офис-менеджера, — осталось загадкой. Наверное, поразило его и то и другое.
 Выдали ему и мобильный телефон — для связи с агентством, и вообще. Такую штуковину он только видел у Кума на зоне, но в руках ни разу не держал. И Аля, обладавшая всеми необходимыми современной девушке техническими познаниями, так же легко объяснила ему, как пользоваться и этой «хреновиной». Словом, через короткое время уехал он к себе в гостиницу, настроенный на активные, наступательные действия, а уж никак не на безвольное ожидание того момента, когда будет исполнен чужой приговор.
 Пока длились технические объяснения, Турецкий зашел в директорский кабинет и оттуда созвонился с Головановым и Авдеевым. Филя в настоящий момент был фактически свободен, и Александр Борисович попросил его сегодня «попасти» клиента. Возражений не было. Заодно он предложил — интуиция подсказывала — проверить, кто там проживает в соседних номерах. На всякий случай, мало ли какие казусы случаются! Филя пообещал.
 Когда клиент наконец ушел, Турецкий взялся за том обвинительного заключения. Он хотел сам понять, насколько серьезной и долгопамятной могла оказаться ненависть Корженецкого к Щербатенко. Это ж надо, ждать пятнадцать лет, чтобы затем убить его на выходе из колонии! Когда все это можно было проделать гораздо раньше и проще. И деньги ведь предложил немалые, что-то в районе полумиллиона долларов. Невероятно! По нынешним-то временам. Да там, на зоне, за сотую часть этой суммы его бы давно уже убрали. Ну тысяч десять — на худой конец. Фальшь какая-то в этом.
 Заодно он заглянул и в закрытое помещение, где со своими компьютерами «колдовал» Максим, главный информационный центр «Глории», и попросил того собрать по своим каналам максимально, насколько это возможно, сведения об алкогольном бизнесе господина Корженецкого Георгия Витальевича, проживавшего в Воронеже, а также о нем самом, его семье и прочем. Все-таки истина непреложна: сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого.
 В кабинете появилась Аля, принесла бессчетную за сегодняшние полдня чашку кофе. Обошла стол, поставила чашку, нагнулась, чтобы взглянуть на материалы, которые лежали перед Александром Борисовичем на столе. Обычно он поручал ей всякие бумажные проблемы.
 Невольно или нарочно — это неважно, прижалась бедром к его плечу, замысловато изогнувшись телом, сбоку, посмотрела на него с шутливо-серьезно сдвинутыми прелестными бровками и не выдержала, засмеялась.
 — Ты так уставился, когда я ему объясняла, — она только наедине позволяла себе такой интимный тон с Турецким, — что у меня, я прямо всем телом почувствовала, до неприличия покраснели кончики ушей. Зачем ты меня постоянно провоцируешь, а?
 Словно бы воркующее ее ворчание было прекрасным. И Турецкий, тоже усмехнувшись, подумал, что Иркино нарочитое отчуждение в конце концов приведет к тому, что у Альки покраснеют не только уши. То есть, «покраснение» станет явлением постоянным и повсеместным. А как она умеет здорово краснеть, это Александру Борисовичу было уже известно. Правда, как можно почувствовать всем телом, что ушки краснеют, это большой вопрос. И его можно будет задать ей потом, в минутку отдыха или раздумья: стоит ли продолжать начатое или правильнее будет остановиться, чтобы не набить оскомину…
 Нечего темнить, Турецкий был старым бабником — не в смысле возраста, а исключительно в плане нажитого, многолетнего, в общем-то, положительного опыта в этом деле. И бабником веселым и добрым. Но не знали этого только немногие. А еще меньшее, ничтожно малое количество людей по-прежнему верило тому, что все рассказы о его «подвигах» — это байки, дружеские шутки, розыгрыши и анекдоты. Либо сплетни — от зависти. И он сам всячески поддерживал именно эту красивую и оправдывающую его, но и весьма, тем не менее, шаткую версию.
 А по правде-то говоря, ну как можно обидеть красивую женщину, когда ты ей нравишься? Да такой поступок в высшей степени непрофессионален, неграмотен и, вообще, — сплошная безнравственность!..
 Алевтина еще недавно работала в Главной военной прокуратуре в должности мелкого клерка, если так можно назвать младшего юриста, ниже которого ничего нет, разве только абитуриент на юридическом факультете. Турецкий познакомился с ней, когда вместе с ее шефом расследовал общее дело об убийстве рядового военнослужащего. Дело выглядело скандальным, и хотя истина была доказана и виновные найдены и названы, Алькиному шефу, пошедшему против течения, — такого армия не прощает — пришлось выйти на пенсию. Вернее сказать, перейти в адвокатуру, чему поспособствовал и Александр Борисович.
 А вот Алевтина лишилась в одночасье и своего учителя, и покровителя. Нет, этих последних немедленно нашлось столько, что девушка могла бы устроить даже конкурс среди них. Но — не захотела. А тут Турецкий и предложил ей частную сыскную контору, которая девушке сразу пришлась по душе. И дела, и рабочая атмосфера, и люди, главным образом. Были некоторые трудности по служебной линии — увольнение там, прочее, но этот вопрос легко решил ее папаша — всего-навсего помощник министра обороны.
 И вот Алька — в «Глории». Ей нравится решительно все, и она всем нравится. Красивая, умная, серьезная и деловая, когда требуется. И еще кое-что знал про нее Александр Борисович. Знал и молчал. Потому что стеснялся: связался, мол, черт с ребенком. Хотя ребенку тому уже четвертак исполнился, и в некоторых аналогичных случаях даже говорили в старину, что, мол, невеста наша уже на последнем издыхании, залеживается в девках-то…
 Алевтине судьба старорежимных «залежалых» невест не грозила: она превосходно выглядела, твердо знала, что ей надо и когда ей надо, и не стеснялась экспериментировать. Отличная, современная девушка.
 А экзерсис насчет мочек ее ушей — он тоже имел свою подоплеку. Немного хулиганскую по смыслу. Все-таки прав был старый классик, утверждая: «Из песни слово выкинешь, так песня вся нарушится…» Обычно цитирующие поэта Некрасова на этом и останавливаются, потому что следующая и завершающая строфу короткая фраза: «Легла я…» — требует долгих дополнительных объяснений, что это совсем не то, о чем ты только что подумал, и так далее. Долго, одним словом.
 Так вот, как-то Александр Борисович остался в офисе после окончания рабочего дня — с неотложными бумажками. Все давно разошлись. И вдруг возникла Алька, которая уже должна была оказаться дома. Словно примчалась, вернувшись с полдороги, забыв о чем-то важном и неотложном. Турецкий, не врубаясь, посмотрел вопросительно, а она, подойдя вплотную, вдруг резко отодвинула его вместе с креслом на колесиках к стене и, акробатически перекинув шикарную свою ногу, «впечаталась» в его колени верхом, как наездница — в седло. Ну поцелуй там, это уж в порядке вещей в подобной ситуации. Но девушка пошла на более решительный шаг, с видимым удовольствием отомстив ему наконец сразу за все свои моральные и физические мучения.
 Как обосновывают женщины свои поступки в таких случаях? Обещал? Ах, только мысленно? Ладно, жене будешь врать!
 Короче говоря, уже миг спустя, их, возможно, и нелепые с эстетической точки зрения, зато весьма целенаправленные движения стремительно повели к близкому обвалу сознания. Неудержимая скачка длилась до полного теперь не только солнечного, но и лунного затмения…
 Придя потом в чувство и возвратив туда же свою «разобранную» до полной невозможности всадницу, Турецкий то ли просто подумал, то ли в изумленном раздумье пробормотал, что, пожалуй, давно уже не держал в своих руках ничего изумительнее такой фантастической ж… Скорее всего, нечаянно вырвалось, да и то исключительно от избытка чувств. Нет, определенно, вслух произнес, потому что обессиленная Алька едва не подавилась от хохота…
 Ну было и было… мало ли что случается иногда у взрослых людей!
 А сегодня, во время беседы с Щербатенко, — уж и не помнились сейчас частности, — у него вырвалось то самое слово. Которое, по детскому анекдоту, так и звучит присказкой: «Слова нет, а ж… есть». Но он, очевидно, слишком откровенно, или многозначительно, взглянул при этом на Алевтину, которая что-то объясняла клиенту, чем смутил ее и что явилось его ошибкой, ибо только они двое знали, в какой ситуации было употреблено это, не совсем печатное, слово. Так зачем же при постороннем? Бог знает, о чем может подумать!
 И Турецкий, почти по-отечески, не придавая и значения своему жесту, обнял одной рукой высокие бедра помощницы и, прижавшись к ней щекой, поклялся, что отныне станет всячески избегать нечаянных провокаций со своей стороны, а главное, искренно веря, что так оно и будет. Но это, как он понял позже, была очередная его ошибка, ибо Альке его чисто дружеский жест почему-то показался красноречивее сбивчивых оправданий…
 «Что делается!.. — огорченно подумал Александр Борисович. — Неужели опять сегодня не явлюсь домой вовремя, к ужину?..» Но оставалась, правда, надежда, что еще имеющиеся дела не позволят расслабиться до такой уж степени. Вот ведь на какие уловки приходится иной раз идти мужчине, чтобы сохранить хотя бы отдаленную верность собственным принципам…
 В связи с этим ему было особенно важно, чтоб хотя бы внешне их отношения с Алевтиной ни в коем случае не выходили за рамки обыкновенных дружеских, а вот она этого, кажется, понимать уже не хотела. И ему, в который раз за последние дни, вспомнилась фраза старого приятеля о похоронной процессии, которую каждый из живущих на белом свете создает себе сам — в прямом и переносном смысле. Уж не сигнал ли? Как тому гусю, которому перед Рождеством стали с удручающей настойчивостью сниться яблоки. А тот, дурачок, все интересовался: к чему бы?.. Доспрашивался… м-да…




 Глава четвертая Несущественный прокол


 За столиком в пивном баре сидели трое молодых людей. Чем еще тут можно было заниматься? Пить пиво и с треском разрывать на части золотистую воблу, которую здесь подавали к пиву, — когда-то непременную спутницу толстой стеклянной пивной кружки с обгрызенными краями, затем, на излете социализма, сделавшуюся страшнейшим дефицитом, а ныне — снова бери не хочу. Вот в память, наверное, той, дефицитной, и назвали бывшую «стекляшку», по сути забегаловку, «Золотой рыбкой», с приходом капитализма преобразившуюся в своеобразный клуб молодежной мужской тусовки. Здесь, за зашторенными по вечерам окнами, с изображенными на них разнообразными рыбами, крабами, раками и прочей морской живностью, собирались чаще всего знакомые между собой молодые люди, обсуждали свои коммерческие и прочие проблемы — у молодежи их теперь больше, чем у кого-либо. И контингент, как говорится, здесь специфически мужской.
 Под словом «специфика» можно было понимать и то, что своеобразной визитной карточкой входящего являлась главным образом кожаная куртка. Такие обычно носят заядлые мотоциклисты — рокеры там всякие, байкеры, иногда «крутые» парни, именующиеся «братвой», ну и особая категория молодежи, называющая себя борцами за чистоту русской национальной идеи. Часто грубая черная кожа, косо вшитая молния застежки, масса разнообразных металлических заклепок, болтающиеся до колен цепи, темные шапки-бейсболки с длинными козырьками, надвинутыми на самые глаза или, наоборот, перевернутые задом наперед, черные джинсы либо камуфляжные брюки, заправленные в высокие ботинки военного образца, именуемые берцами, — такой вот типичный «прикид».
 Грубо говоря, каждый второй — потенциальный клиент милицейского «обезьянника», но… в стране демократия, никаких превентивных мер, и пусть себе каждый самовыражается как хочет. Включая матерщину через слово, на которую не реагируют уже даже редкие девушки, по воле случая или спутника попадающие сюда. Не реагируют, возможно, от неудобства и страха, или от бравады, а может, просто привыкли, как быстро привыкают ко всему плохому и обязательно запретному.
 Не реагировал особо на непристойные отдельные выкрики и бармен, молодой человек лет тридцати, с выбритой, под «крутого», блестящей головой и приклеенной к губам безразличной улыбкой. Он только посматривал иногда в сторону особо шумного посетителя дольше, чем следовало бы представителю обслуживающего персонала, и тот, как ни странно, чувствуя укоризну во взоре холуя, в сущности, смолкал. Значит, была все-таки причина… Или легенда, передававшаяся новичкам, что называется, шепотком на ухо, что у Этого не забалуешь. Имя бармена вряд ли кто-то знал, здоровались кивком, но он, как оказывалось, знал практически всех постоянных посетителей и многих случайных. Иногда некоторым даже предоставлял щедрый кредит. Очевидно, он не сам распоряжался этим пивным хозяйством, а был кто-то над ним, но с какой целью и что здесь делалось, — вот этого, пожалуй, не знал никто.
 Из троих, сидящих в «косухах» за пивными кружками, только один понимал, что к чему. И он, высокий — было заметно по посадке, — довольно плотного, спортивного сложения парень лет двадцати двух, время от времени вопросительно поглядывал на бармена. А тот, не поворачивая головы, только скашивая глаза в его сторону, неопределенно пожимал плечами. Можно было понять, что Влад — так звали Гундорина, рослого, спортивного парня приятели — Бык и Нос, то есть Игорь Бугаев и Федька Дербаносов, чего-то с нетерпением ожидал, и бармен был в курсе.
 В зал вошла компания чернокожих молодых людей, среди пятерых парней один был гораздо выше других, и с ними были две белые девушки — развязные и звонкоголосые, они сразу привлекли к себе внимание. Влад обернулся на шум, прикинул и, недовольно поморщившись, сказал приятелям:
 — Из универа… — это он имел в виду Политехнический университет, который располагался на той стороне водохранилища, за мостом, а общежития их — здесь, неподалеку, в этом же районе. От автобусной остановки через парк наискосок бегают, так им гораздо ближе. — А телки у этих — ничего…
 — Не понимаю… — с готовностью откликнулся младший, невысокий, щуплый и, вообще, самый невидный в компании — Дербаносов. Он хотел бы, подобно Владу, залихватски повернуть свою бейсболку козырьком назад, но передумал, козырек скрывал все-таки здоровенный зеленовато-желтый фингал на правой щеке, который еще вчера был синим. Это его достал тот негр, которого по приказу Влада он лично два дня выслеживал. — Как они с этими черными свиньями рядом сидят? И жрут с ними! Противно же!
 Третий в компании, Бугаев, по кличке Бык, — квадратный, узколобый парень — зло сплюнул на пол, но на всякий случай оглянулся, не заметил ли бармен: на хрен им его крик нужен, все-таки чисто здесь, официанты пиво разносят, как у приличных.
 Бугаев лично не знал, вообще-то, как бывает у приличных, он в кино видел, на «видюшнике», но там в основном гульба шла в Штатах, другой коленкор, а в российских ресторанах он никогда не бывал, да и зачем?
 — А чего понимать? — сказал он. — Те крупное бабло отстегивают — за учебу. У них же, блин, нефти — залейся, девать некуда, вот и едут… наших девок натягивать, блин… Генофонд типа портить, блин!
 Влад поглядел на горячность Быка и усмехнулся:
 — Это у арабов нефть. А у тех, про кого базаришь, только обезьяны на деревьях. Такие же, как они сами… Бананы жрут… Обидно.
 Отчего ему стало обидно, Влад не сказал, потому что вдруг уставился на одного из негров, того, высокого, который сидел к нему боком и молча, можно сказать, мрачно, тянул свое пиво. Не надо было напрягаться, чтобы узнать его, хотя все черные в глазах Влада были одинаковыми, различий между ними он не видел. Но этого, даже и без напряга, он узнал. Ну, конечно, вот же из-за него-то и весь сыр-бор. Правда, формальной причиной являлась вон та девка, длинноногая блондинка, которую они зовут «Настья». Может, и студентка, но все равно сука и шлюха, раз с чернотой гуляет.
 Ну, Носяра! Это ж его ошибка! Примчался, кричит: идет и, что характерно, один!.. Выследил, наконец! Ну, ладно, ошибся, бывает, не того замочили. Разницы-то особой нет. Они, эти негры, азиаты всякие косоглазые и прочая сволота, уже начинают понимать, что тут им не Черная Африка и не Вьетнам какой-нибудь, по одному не ходят, боятся. И правильно делают, только это им мало помогает. Били их русские патриоты и будут бить!
 Влад договорился с шефом, что они, как бы защищая, смешно сказать, якобы честь русской б…, примерно накажут этого черного, а в назидание наклеят на дверях универа, где этих учится тьма, листовки, типа: «Черные! Руки прочь от русских девчонок! Девчонки, позор вам! Мы — за возрождение святой России!» И было бы очень наглядно, да только Нос, козел, перепутал этого негритоса с другим, правда, очень похожим на него. Ну спутали, подумаешь, большое дело, так шеф через Лешу-бармена передал, чтоб Влад не рыпался, никуда не ходил, пацанов от себя не отпускал, а сидел и ждал звонка от него. И никаких лозунгов, что тоже обидно…
 Бык сидел спиной к той компании, а оборачиваться и привлекать к себе внимание Влад ему запретил. И тогда он сказал:
 — Нос, поменяйся с Быком местами, — и когда парни пересели, показал Быку: — Видишь вон того, рослого?
 — Ну… — почти промычал Бык.
 — Гну, твою мать, — тихо выругался Влад. — Вот он и есть тот, кого мы должны были приделать. А Нос нам кого подсунул? Сам — козел, а шеф теперь с меня шкуру спускать собирается. Сидите тут и никуда не рыпайтесь! Сосите пиво и помалкивайте, ждите команды, а Колун придет, пусть тоже ждет…
 Нос захотел возразить, но под жестким взглядом Влада как бы сдулся. И в этот момент Влад увидел, что ему кивнул бармен. Он тут же поднялся и ушел за стойку, внутрь помещения блока питания.
 Его друзья продолжали с отвращением наблюдать, как наши русские телки внаглую лезли к тем чернокожим, которые на них и внимания-то не обращали, так, снисходительно посмеивались, похлопывали по плечам, что-то шептали на ушко, от чего телки вздрагивали и заливались хохотом, то есть вели себя в высшей степени неприлично. Вот бы самое время напомнить им про честь, блин, русского человека, об которого все эти, приезжие, вытирают свои грязные ноги… Противно!.. Но Влад не велел дергаться, а он — начальник.
 А «начальник» между тем, держа в руке протянутый ему барменом Лехой мобильник, прошел через все подсобное помещение пивного кафе-бара и оказался в служебном дворе, заставленном пустыми контейнерами, ящиками, бочками и картонными коробками — в связанных пачках. Огляделся — никого, и тогда только поднес трубку к уху.
 — Я слушаю, Василь Савельич… — обиженным, глухим голосом сказал он, хотя только что говорил с приятелями уверенно и раскованно.
 — Плохо, вижу, ты слушаешь меня, парень. Так плохо, — резко и сердито перебил его собеседник, — что я начинаю в тебе сомневаться! А что, скажи честно, может, ты поступаешь так нарочно, чтобы вызвать однозначную негативную реакцию правоохранительных органов? Ты как та падла, специально вызываешь огонь на себя, чтобы загубить все наше дело? То, которому лучшие люди, настоящие борцы, не в пример некоторым, отдали свои молодые годы и силы? Я спрашиваю, кто тебе приказал мочить ту обезьяну?! Ты знаешь… что теперь будет? Ты соображал своей тупой башкой, что творил?! Ну, чего молчишь?!.. Ты хоть телевизор смотришь по утрам?!..
 — Откуда? Когда мне?! А вы слова сказать не даете… — совсем уже охрип от волнения Влад. — Я и не собираюсь защищаться. Я объясню, — заторопился он, — у нас все было четко, а тут прибежал Нос…
 — Заткнись! — заорал как сумасшедший Василий Савельевич. — Нет, ну надо ж?! Он мне еще и объяснять собирается! Тимуровец!.. Да мне к… все твои объяснения! Немедленно спрячь своих козлов, а сам — марш ко мне! И оденься… как нормальный мужик! Все!
 «Разговор» закончился. Владислав Гундорин — непререкаемый авторитет среди своих пацанов, так он называл небольшую, но свою собственную команду скинов, или скинхедов, как они сами себя величали, — был несколько оглушен, чего скрывать, таким обвалом разнузданного и грубого мата, обрушившегося только что на его голову. А ведь ждал разговора, будучи абсолютно уверенным, что все им было сделано правильно и согласно общей линии организации «Освобождение России», членом которой он с гордостью себя именовал. И вдруг — такой неприятный прокол…
 Да не своевольничал он, не лез на рожон, не подставлял зря пацанов, а четко выполнял — шаг за шагом — продуманный организаторами, в том числе и самим же Василием Денягиным, как-никак помощником депутата Воронежского законодательного собрания, план акции, которая должна была всем черным в очередной раз показать, кто в доме хозяин. А то вовсе уже озверели, русских эта иностранная шалупонь давно за людей не считает, ходят, понимаешь, по всему городу, по всей России, как господа какие, вставными зубами из блин… дамета посверкивают из всех телевизоров, насмехаясь над русскими. Вот и досмеялся один! Так оно и было запланировано… Нет, не мочить, а научить, чтоб запомнил, да кто ж угадал бы, что тот сам, первый, драться кинется? Охренел — против четверых! Ну и нарвался: Колун, то есть Пашка Колтунов, в таких случаях — не промах, чисто вставил перо. И ушли, следов не оставили. Так что, какие вопросы? И почему — подставили? И кого?! Нет, туфту лепит Василий Савельевич, никому ничего неизвестно, а этих черных все равно в городе не убавилось, одним больше, одним меньше… никакой разницы.
 Но все-таки ощущение от крика Василия Савельевича было нехорошее. Это как валить с больной головы на здоровую. Всегда найдется крайний. Вот и тут…
 Гундорин вернулся к столу и оглядел пацанов. Те сидели возбужденные, глядя на тех девчонок с парнями. Устраивать очередную заварушку в планы Влада не входило, да тут, рядом, и ментов полно, и начальник приказал недвусмысленно, чтобы он убрал временно ребят с глаз, и те не маячили тут своими «косухами». Ну что ж, тактически, наверное, это правильно.
 А девки? Да ничего особенного, обычные телки, в другом месте и не глядел бы. Просто место тут такое, избранное, каждый новый сразу заметен… А черные парни эти, знал уже Влад, драться умеют, особенно когда их численное преимущество, случались прежде встречи, о победе и речь не шла, ноги уносил — и то ладно. Так что сейчас лучше не связываться, а то у пацанов уже глазки горят. Во-во, так уделают, что родную маму не узнаешь… Кончать надо этот базар…
 И он сел, чтобы допить свое пиво и сделать распоряжение таким тоном, будто только что лично сам пришел к этому решению:
 — Все, пацаны, на сегодня — баста, кончаем. Завтра — как обычно, ждать звонка. На точке. Колуна увидите, пусть не бултыхается. Проводит того косоглазого и уточнит, а руками не прикасаться, всем ясно? — строго спросил он. Речь шла об очередной акции: надо было еще с одним «чуркой» разобраться. Но это — уже завтра.
 — Да понятно, Влад, — недовольным голосом ответил и за себя, и за приятеля Бык. — А с телками чего будем делать?
 — Никаких телок! Понадобятся, найдем, я уже не первый раз вижу их. Разберемся. Придет и их очередь. А у тебя что, в ширинке засвербело? — ухмыльнулся Влад, глядя на неповоротливого, мрачного Быка. Так только казалось, что он медлительный, хотя, на самом деле, Бык первым лез в драку и последним выходил из нее.
 — А чего? — ощерился Бык желтыми, кривыми зубами. — Я б вон той, которая Настя, запросто вдул бы…
 Он оторвался от кружки, лениво посмотрел на девок и, скривившись, снова с ненавистью уставился в кружку, будто плюнуть в нее хотел. Видно, вчера успел крепко принять на грудь. Да оно и понятно, мертвяк-то и у него первый, — знал об этом Влад. Ничего, первый — не последний, растут пацаны, мужчинами становятся…
 — Ладно, успеешь еще, вдуешь. Все, пацаны, давайте по домам!..
 Приятели встали и молча ушли, не расплачиваясь. Это за них сегодня сделает Влад, такая договоренность. Но за себя он платить не будет, у него в этом баре открытый счет на все, кроме спиртного, таково было решение руководства, которое донес до него Василий Савельевич, создатель и непосредственный руководитель патриотического Фонда «Освобождение России». И такое решение — особая честь для скинов, вроде как медаль за отличие…
 Кинув на стол деньги, Влад кивнул бармену, и тот слегка наклонил голову. Гундорин вышел на улицу. И заметил, не без гордости, конечно, что несколько прохожих, шедших ему навстречу, невольно расступились перед ним. Ну не конкретно перед Владом Гундориным, он-то был им, конечно, неизвестен еще, а перед его черной курткой, как бы перед особой формой, в которую он был облачен и которая вызывала если не почтение, то опасение — это уж точно. И правильно делали, что опасались, то ли еще будет!..
 Интересно вот так идти и наблюдать, как перед тобой, словно перед стальным носом боевого корабля, раскатываются в стороны волны обыкновенных прохожих. И как пугливо жмется к сторонке вся эта понаехавшая в Россию чернозадая нечисть! Здорово возбуждает!..
 С такими «возвышенными» чувствами Влад забежал к себе домой и сказал матери, что его вызывает начальство, поэтому надо переодеться. То есть надеть рубашку с воротником, пошлый и невыразительный, серый однобортный костюм и коричневые туфли.
 Мать так и не знала, где работает сын, куда устроился после возвращения с армейской службы, говорил: в одной конторе. Но регулярно приносил деньги, отдавал «на жизнь». А, собственно, сама жизнь сына была полностью закрытой для матери. Она и не пыталась узнать правду у Владика, который прямо на глазах становился все более жестким и властным, даже прикрикивать мог.
 «Тяжелая жизнь у молодых!» — вздыхала рано состарившаяся женщина.
 Василий Савельевич категорически запретил Владу появляться не только в здании городского парламента, но даже в собственном офисе патриотического Фонда, в привычном и щекочущем самолюбие парня прикиде, требовал, чтобы Владислав обязательно выглядел как все. От галстука вот только удалось отбиться… А еще «тимуровцем», блин, называет, не то в насмешку, не то просто шутит так. Обижаться или нет? За ним ничего не поймешь. Суровый бывает дядька, привык командовать, да и то — две Чеченских войны прошел без единой царапины, вернулся подполковником, три ордена боевых. Везло, значит, поневоле почтение испытываешь. И бабы к нему липнут: видят же настоящего мужика…
 А в общем нравился Василий Савельевич Владу Гундорину, парень даже подражать ему старался — манере говорить резко и в приказном тоне, не оставляя собеседнику шансов для разумного ответа. Это давит на мозги, собеседник твой теряется, и возражения становятся похожими на козлиное блеянье. По себе уже знал, как трудно бывает возражать Денягину. И сейчас он ехал к нему в офис, путаясь в догадках, что было сделано не так… Хотя, по мнению Влада, они ни на шаг не отступили от плана, который продиктовал лично ему Василий Савельевич. Ну кто ж виноват, что тот негр оказался не совсем тем, за кого его приняли? Все равно же — негр. И темно уже было, а ночью эти обезьяны все одинаковые… Короче, что-то не то. Но Денягин взбеленился, это точно, — такого ядреного мата Влад давно от него не слыхал. Вот и ехал, но не то чтобы сильно боялся разноса, нет, другого побаивался. Что Антон в сердцах даст ему отставку и назначит командиром группы кого-нибудь другого, Коляна, например. Тот давно косо на Влада поглядывает, много, говорит, берешь на себя, завидует — ясный пень. Оттого и сам Колян, и дружбаны его со всеми вместе не ходят, только когда общие дела затеваются и нужна ударная масса, тогда являются, а так они вроде как сами по себе. И Денягин, который требует железной дисциплины, не вмешивается, сам, говорит, решай, твои кадры. Но это он, наверняка, нарочно делает, известно же — разделяй и властвуй, сам частенько повторяет…
 Денягин сидел у себя в шикарном кабинете на втором этаже старого особняка, который арендовал Фонд. На стеклянной столешнице перед ним не было ни одной бумажки, только хрустальная пепельница, и та — чистая. И вид у Василия Савельевича был суровый и недоступный. Точно, быть разносу, подумал Гундорин и пошел по ковровой дорожке к столу.
 Остановился, ожидая разрешения сесть, — ритуал надо было соблюдать. И руку не протянул, это делает старший, если пожелает. Денягин, видно было, ничего сейчас не желал — ни приглашать сесть, ни руку пожимать. Смотрел узкими, злыми глазами, будто увидел впервые.
 — Ты чего творишь? — спросил тихим и напряженным голосом. — Соображаешь, на что нарываешься? Или нет? Тогда разговор у нас с тобой бессмысленный…
 Пока без мата, значит, уже успел остыть. Сейчас начнет, подумал Влад, у которого постоянные рассуждения Денягина о величии русской национальной идеи уже давно торчали костью в глотке. Или в печенке. По-разному говорят. Но, тут случай такой, надо молчать и слушать, пока оратор не устанет и не утихнет. Влад вздохнул тяжко, показывая, как глубоко он прочувствовал свою вину, хотя таковой за собой не видел, и уставился в пол.
 А Василий Савельевич стал подробно объяснять, что наказание чернокожего студента за непристойные приставания к русским девушкам, в то время когда закон, защищающий права русского населения от посягательств со стороны иностранцев, бездействует, это никакая не политика, а лишь естественная ответная реакция патриота своей оскорбленной Родины. Вот что требуется! А убийство дипломата из какой-то чертовой Нигерии — это международный конфликт!
 «Дипломат?!» — Влад был действительно ошарашен, вот уж чего в самом деле предусмотреть ни кто не мог. А ведь как две капли воды похож на того…
 — Дошло, наконец! — Василий Савельевич увидел по реакции Влада, что тот и вправду не знал о своей ошибке.
 И Денягин, уже пригасив свой буйный, митинговый темперамент, продолжил говорить о том, что теперь, наверняка, в расследование вмешаются спецслужбы, одной районной ментовкой тут уже не обойдется. А кому это надо? Нечаянный свидетель — и загребут всех, дойдут и до организации, вот в чем главный прокол. А мальчишкам все это кажется несущественным — черный, он и есть черный! Несущественный прокол — надо же ляпнуть этакое?! Тут он просто повторил слова самого Влада, который именно так оправдывал свои действия. Мол, ошиблись немного, завтра поправим, другого черного замочим… Ох и рассвирепел же Денягин!..
 Влад, оправдывавшийся тем, что свидетелей не было, руку готов дать на отсечение, молчал с убитым видом. О дипломате он вообще ничего не слышал, а оказывается, по телеку уже с утра только об этом и талдычат, во, блин! И Денягин понял, что парень осознал наконец и раскаялся. И сам смягчился, ограничился небольшой дозой нравоучения.
 — Ну сам-то хоть сообразил, во что мы можем вляпаться благодаря вашей беспечности?.. — И, не дождавшись ответа, махнул рукой — садись, мол. — Это ж получается политическое убийство… Ладно, если спишут на бытовуху. Что у вас, другой «черноты» не было, что ли? Думать же надо, Влад! Я ж на тебя полагаюсь. И только не принимай в следующий раз непродуманных, скоропалительных решений. Выяснил, тот или не тот, и только тогда действуй. Есть организация, она думает. А ты должен четко выполнять. И от твоих четких действий будет зависеть, насколько верно воспримут нашу политику массы избирателей. Освобождать страну от мусора — совсем не значит возбуждать политические конфликты. Сообразил, голова садовая?.. Ну то-то… А как там твои? Засиделись без серьезных акций? Устали от мелочевки?
 — Скучают, — тоже скучным голосом ответил Гундорин.
 — А ну-ка взбодрись! — приказал Денягин. — Вот… Тут тебе и парням небольшое довольствие… — Он достал из ящика стола белый конверт и протянул его Владу. Тот понял: деньги. — Там еще, в другом конверте, внутри, некоторая сумма и инструкция. Ее прочитаешь в соседнем кабинете, запомнишь и вернешь мне. А деньги употребишь на необходимое техническое обеспечение, понял?
 — Понял, так точно.
 — Ну и хорошо. Иди, — он показал на дверь в комнату своего отдыха, — прочитай, вернись, и поговорим подробно — о необходимых частностях. Операцию надо провести в ближайшие день-два. И чтоб резонанс был соответствующий, громкий. И чтоб никаких сбоев и случайностей! Попробуем маленько пригасить скандал с твоим негритосом… Уж больно много шума вы наделали, не подумав о последствиях. Ну все, все! Ступай!
 Денягин поморщился и снова махнул рукой, заметив, что Гундорину его отповеди уже стали надоедать. Перебирать-то тоже не надо: молодежь, она долго и внимательно слушать старших и опытных товарищей еще не приучена.




 Глава пятая Второй дуэлянт


 Будучи твердо уверенным в том, что Генка с заданием справится, сам Михаил Григорьевич, встретив на вокзале клиента и проводив того до гостиницы, тут же отбыл на Казанский вокзал, чтобы сесть в ближайший поезд, проходящий через Воронеж, «в гости» к господину Корженецкому. Легенда, которую они с зятем тщательно продумали и даже прорепетировали пару раз, им нравилась, и они решили от нее не отступать в дальнейшем. Нечто этакое, робингудовское, замешанное на мифической справедливости, придавало их затее явно романтический оттенок. И, по идее, тем большее доверие, на фоне творящегося беспредела в средствах массовой информации и на телевидении, где, вопреки всем запретам и ограничениям, продолжают царствовать убийцы и насильники, должен был бы вызывать такой подход к решению острой проблемы киллерства как такового. Ну пусть не решение, но все же… «А чем, собственно, плоха научная организация и такого труда? — смеялись они. — Всякий труд почетен!» Они уже заранее представляли себе, какое удивление, граничащее с искренним изумлением, станут вызывать у будущих «клиентов» их декларации на этот счет… Но — ничего, главное — не в словах, а в суммах гонораров, до поры до времени, естественно…
 Прибыв в город, Гапонов снял самый дешевый одноместный номер в небольшой гостинице на окраине города — незачем сорить деньгами! — и взял напрокат в бюро обслуживания подержанную «девятку».
 За прошедшие годы Корженецкий оставил свой алкогольный бизнес, обнаружив наконец, что тот насквозь пронизан, уже в силу своей специфики, криминальными жилами, венами, артериями, короче — прочными уголовными связями, и занялся автомобильными делами, организовав крупные салоны по продаже престижных иномарок в нескольких областных городах Центрального федерального округа. Дело процветало, и Георгий Витальевич чувствовал себя в нем прекрасно, это была его стихия. Он уже привык к тому, что многие спорные вопросы, непростые взаимоотношения с конкурентами перестали выходить на уровень лесных «разборок», конфликты решались без кровопролития, в сугубо деловом ключе, а крепкая финансовая сторона дела и добротная «крыша» были тому убедительным подспорьем. Помогали ребятки из Управления ФСБ, правда, и брали за свою «крышу» немало, но она пока того стоила.
 Гапонов с зятем провели серьезную, тщательную предварительную подготовку, и все, что касалось бизнеса господина Корженецкого, им было хорошо известно. Тем более что влезть в базы данных воронежских правоохранительных органов «грамотному» в компьютерном смысле специалисту, каким считал себя Геннадий, имея в виду свое хобби — компьютерные игры и программы, — больших трудностей не составило.
 Еще с вокзала, из обычного телефона-автомата, Михаил Григорьевич позвонил Корженецкому. Причем позвонил по прямому номеру, не через секретаря, где пришлось бы объясняться, а это было лишнее. «Молодец, Генка, владеет темой, — довольно усмехнулся Гапонов, услышав в трубке строгий мужской бас: — Корженецкий слушает…»
 Георгий Витальевич поначалу не понял, о чем, о каких таких серьезных проблемах, связанных в буквальном смысле с его жизнью, идет речь. И с кем? С какой стати? Только упоминание фамилии Щербатенко все поставило на место. Все — в том смысле, что бывший товарищ, партнер и даже отчасти родственник в конце концов элементарно подставил его и практически упек в тюрьму. И только счастливый случай разложил истинные факты по своим полочкам. Так какая же после этого еще месть? О чем речь? Какой «заказ»?! Он что, совсем спятил на зоне? Так пусть едет в психушку и лечится. А не захочет, мы найдем возможность упрятать его еще на такой же срок!
 Сильно разозлил Корженецкого этот телефонный звонок. И, главное, по обычному городскому телефону. Ну да, а кто ж будет специально прослушивать этот аппарат?
 И уж совсем озадачила фраза о том, что его абонент, понимая всю сложность положения, в которое попал господин удачливый бизнесмен, готов сделать ему серьезное предложение, от которого господину Корженецкому будет трудно отказаться. Это уже была откровенная наглость! То есть ему неизвестно, кто собрался диктовать свои условия, от которых, надо понимать, уже и нельзя отказаться?! Что за бред?
 Настроение совсем испортилось. Особенно после заключительных фраз звонившего:
 — Давайте договоримся на завтра. Надеюсь, вы, как обычно, в офисе с девяти, господин Корженецкий?
 — Да, ну и что?
 — Предлагаю где-нибудь без четверти девять пересечься по дороге. Это ненадолго. Буквально несколько слов и одно условие, которое поможет вам легко избавиться от всех неприятностей. Было бы, как говорится, желание.
 — Так что вы от меня хотите? — раздраженно и нетерпеливо воскликнул Корженецкий.
 — А вот завтра и поговорим. На ходу. Я тоже на машине. Догоню вас и переговорим накоротке. Вы ведь сами водите?.. И «крышу» свою не беспокойте. Помочь — не помогут, но деньги сгребут, а вам это надо? Нет, не надо. Кстати, на всякий случай прихватите с собой небольшой аванс, тысяч пятьдесят, не больше. В «уе», как говорится, — абонент, показалось, с насмешкой хохотнул.
 «Все уже знают! — совсем было отчаялся Корженецкий. — Наверняка не один день отслеживают… Но если это так, то им уже известны и Катя, и девочки… Но, может, рано волноваться и поднимать в ружье свою службу безопасности? Или бежать в какое-нибудь частное агентство? Или к эфэсбэшникам все-таки обратиться?.. А, может, эти действительно договориться хотят? Но пока что-то туманно…»
 — Ладно, я согласен, — решил поставить точку Корженецкий. — Ни в какую «крышу» и милицию звонить не буду, обещаю. И деньги захвачу…
 А на сердце было очень беспокойно. И Георгий Витальевич решил жену с дочками сегодня же отправить в Курск, где у него жила сестра со своим мужем. Он — военный, она… дома сидит и бьет баклуши, потому что старший брат постоянно помогает, чего работать-то?.. Ну вот, и пусть хоть приглядит за родственниками. Временно, пока эта катавасия не закончится…
 Корженецкий вызвал к себе в кабинет юриста и начальника службы безопасности и рассказал им о неожиданно возникшей угрозе со стороны когда-то бывшего своего партнера. Отставной полковник, начальник СБ, предложил немедленно организовать круглосуточную охрану возле дома, где была квартира шефа, и посадить в его машину пару телохранителей. Юрист позволил себе усомниться в эффективности такой охраны и посоветовал все-таки встретиться с этим неизвестным, но под собственным жестким контролем. А что касалось обеспечения безопасности семьи, то тут никаких вопросов и не могло быть, начальник СБ, которого прекрасно знала супруга Георгия Витальевича, взялся лично и прямо сегодня же, немедленно, отправить ее с детьми в Курск под охраной своих сотрудников — для полной уверенности, что ничего с ними не случится.
 Затем эти двое спорили до хрипоты и пришли наконец к единому решению: поскольку встреча назначена уже на завтра, на утро, организовать слежение еще с ночи, чтобы не вызвать подозрения, если будет организовано встречное наблюдение за объектом, то бишь за Георгием Витальевичем. Эти киллеры в одиночку работают, только когда твердо уверены, что задача выполнима. Или клиент — лопух. А этот наверняка знает, что у Корженецкого крутая охрана, значит, может применить и отвлекающий маневр. Вот тут его и надо отследить, чтобы затем взять в клещи. Задача вполне решаемая…
 И на том успокоились. Правда, у Георгия Витальевича вызывало какое-то смутное беспокойство слово «объект», употребленное в его адрес, но… у «этих» же своя терминология…
 Вернувшись домой, как всегда, поздно, успокоенный отчасти Корженецкий — Катя уже позвонила ему из Курска о том, что они прибыли и их встретили, — еще в подъезде отпустил свою охрану и поднялся в квартиру. На лестничной площадке своего этажа, выйдя из лифта, сразу обратил внимание на то, что один плафон на потолке светил тускло, будто в нем погасла одна лампа, а лампа во втором плафоне мигала, готовая вот-вот погаснуть.
 Дом был не элитный, но все же построенный по новому проекту и вполне добротный. Квартира Корженецких состояла из двух спаренных, а все остальное было как у всех. Не любил Георгий Витальевич пускать пыль в глаза. Деньги должны работать, а вовсе не дразнить тех, у кого они отсутствуют. Посмотрел он на мигающую лампу и решил сразу позвонить в ремонтную диспетчерскую службу, чтобы прислали электрика, — не самому же лезть под потолок и снимать плафоны, да и ламп таких у себя давно уже никто не держит.
 Только снял плащ и взялся за трубку, как в дверь — звонок. Спросил — кто? Ответил сосед, Игорь Кузьмич, приятный, приветливый старик. Попросил на минутку выглянуть на площадку, вопрос, мол, есть. Ну, понятное дело, тоже из-за света, наверняка. Вот и выглянул Корженецкий к соседу, значения не придал. А на площадке оказался неизвестный тип. И одной рукой словно бы приветствует Георгия Витальевича, а вторую в кармане держит, но так, что с одного взгляда ясно: в его руке — пистолет.
 — Я решил не ломать вам завтрашний день новыми заботами, Георгий Витальевич, — совсем другим голосом, спокойным баском заговорил незнакомец. — Давайте накоротке поговорим, да и поеду я по своим делишкам. А вы, кстати, зря за свою семью-то беспокоились, они ведь никому не мешают. Ну, доехали? Все в порядке? И слава богу… Можно войти?
 Этот незнакомец говорил настолько спокойно и даже дружелюбно, что Корженецкий почему-то успокоился, поняв, что именно сейчас непосредственная опасность ему не грозит. Хотя пистолет в кармане все-таки сильно смущал. И вид у незнакомца был немного странный: фигура подтянутая, видно, не слабый мужик, а лицо пожилого человека. Но и это скоро объяснилось. Незнакомец отрекомендовался «соседом» Щербатенко, с которым он «тянул» на зоне весь свой срок — тоже по старой, 102-й статье. И «откинулись» они фактически вместе. Но еще в колонии Щербатый подрядил его на «мокруху». Не хотел, уже совсем завязал было этот незнакомец с прошлым, но… короче, судьба индейка. Проигрался Щербатому. А отыгрываться было нечем. Но Щербатый долг простил и добавил еще столько же. Вот и подписался, выходит, исполнитель. Так что тут все чисто и законно…
 Корженецкому оставалось только усмехнуться по поводу «законности», но у каждого свой взгляд. А почему у этого незнакомца возникло вдруг желание переиграть заказ? Тоже, оказалось, просто. Щербатый тогда смухлевал, он ловко и подло подставил своего партнера по картам, а это проигравшему позже, когда «поезд уже ушел», открыли «сидельцы», у которых со Щербатым были свои счеты. Узнал он и о том, что у Щербатого это далеко не первая подстава.
 И вот тогда «подписавшийся» пришел к выводу, что у Корженецкого могут быть собственные конкретные причины избавиться от угрозы. Потому что если не уберет Коржа он, вынужденный теперь уже выступать в роли киллера, то Щербатый легко найдет за триста тонн любого другого исполнителя. А что именно так и случится, можно не сомневаться, надо просто знать Щербатого. Но из тухлой ситуации есть реальный выход. Те же триста тонн — на бочку, и Щербатый откинет копыта. Короче, желаешь перекупить свою судьбу, действуй. Потому что исполнитель — вот он. И никаких свидетелей рядом.
 Выбор пришлось делать немедленно. И Георгий Витальевич вынужден был его сделать. К сожалению, конечно, ситуация-то понятная…
 Что еще надо? А совсем немного для начала. Нужна четкая цветная фотография, на которой должен лежать клиент с дыркой во лбу. Рана легко рисуется гримом или клюквенным вареньем. Но сделано должно быть грамотно. Для чего она нужна? Чтобы предъявить Щербатому, потому что другими способами к нему сейчас и не подобраться. А он в обязательном порядке потребует документального отчета. Сам кидал других, не грех и его кинуть.
 А вот окончательный расчет с Корженецким, — это можно произвести и потом, попозже, исполнитель сам позвонит. Однако никаких подстав, засад и погонь быть не должно. Жора ведь понял уже, наверное, что достать его — для профессионала большого труда не составит.
 Ну и всякие недвусмысленные предупреждения последовали — по поводу Кати и малолетних Маши с Леночкой, отправленных им в Курск к своей родне.
 Сказано было также и о том, как обойтись с фотографией: положить в конверт и ждать команды, где его оставить. В общем, условия довольно сносные, если бы не сам факт заказа на устранение сумасшедшего соперника. Отвык уже от таких решений Корженецкий. Но… делать нечего, пришлось принять условия.
 Он проводил гостя, унесшего с собой и конверт с авансом, закрыл за ним дверь, а когда почти сразу же выглянул в дверное «очко», на площадке никого уже не было. Ловким оказался мужик-то…
 Но еще больше удивился бы Георгий Витальевич, если бы узнал, что весь его разговор с неизвестным, фактически в ультимативном порядке предложившим свои услуги по устранению бывшего партнера по бизнесу господина Щербатенко, был записан на чувствительный диктофон. И условия работы, и сумма гонорара, наконец, его согласие на физическое устранение противника, и даже комментарии по поводу передачи аванса.
 На следующий день, когда Георгий Витальевич рассказал своим помощникам про визит позднего гостя и выдвинутые тем условия, сотрудники только головами качали: всех запросто обвел вокруг пальца. И ведь как подготовился! Тут тебе и голос, так похожий на речь соседа, и освещение, при котором ничего толком не разглядишь, не запомнишь, и слежка за семьей, вплоть до билетов до Курска. Нет, один человек не мог бы сделать столько дел сразу, наверняка тут у них действует целая организация. Даже странно, что наемный киллер столько лет просидел за колючкой, а ремеслу своему не разучился. Так размышлял начальник СБ. Значит, лучше пока выполнять поставленные им условия — имелась в виду фотография — и ждать, пытаясь проследить, где и когда он проколется. А юрист соображал, как сделать, чтобы денег не отдавать. Какую ловушку можно подстроить киллеру в финансовом плане…
 А о том, что у хозяина семья — фактически по-прежнему на мушке, что у Георгия Витальевича никогда не было намерений «заказывать» или убивать кого бы то ни было, об этом они как-то совсем и не думали. Вот же что с людьми большие деньги делают! К чему приводят!
 Смотрел на них Корженецкий и думал, что помощнички у него мало чем отличаются от киллера. Но у того, судя по разговору, хоть какие-то свои принципы сохранились, правильные, неправильные — другое дело, однако ж они у него есть, а у этих жажда сохранения денег оказалась выше опасений за собственную жизнь. Неужели воистину почитают себя бессмертными?..
 Значит, предлагают продолжать разыгрывать этот кем-то придуманный и срежиссированный спектакль?..
 Вот ведь странное дело, несмотря на полнейшую абсурдность ситуации, окружающие Корженецкого считали, что угроза действительно очень серьезная. То есть, другими словами, проще откупиться. Или сделать вид. Но при этом желательно все-таки взять шантажиста за задницу. Как это совершить — вопрос профессиональной чести, — такой итог подвел начальник СБ. Но было заметно, что если с собственной честью у него был полный порядок, то с необходимыми для ее защиты средствами дело обстояло с точностью до наоборот. Короче, пока — только слова, слова, слова…
 А вот юриста, обеспокоенного финансовой стороной дела, в свою очередь, совсем не волновал главный вопрос теперь уже его профессиональной чести: ведь, по сути, Корженецкий, то есть его конкретный во всех отношениях шеф, пусть и вынужденно, но сделал же заказ на убийство! И как оно все теперь сообразуется с законом? Или «замочить» партнера — по-прежнему в порядке вещей?
 Словом, подходил к печальному и суровому выводу Георгий Витальевич, рассчитывать на понимание и поддержку ближайших помощников ему, увы, не приходилось. И, таким образом, он сам, хотел того или нет, становился преступником. На что указать ему теперь мог любой, кто захотел бы занять его место в бизнесе. Точнее, отобрать его. Да тот же юрист. В каком бы составе лиц ни принималось вынужденное решение, отвечает-то за все голова. Тот же юрист — сбоку припека…
 И еще Корженецкий подметил неожиданно одну деталь, ранее им не замечаемую. «Ближний круг» слишком заинтересованно обсуждал возникшую проблему, но ни разу не возник вопрос о безопасности Кати с дочерьми, словно они уже были списаны, удалены с шахматной доски, на которой планировались различные варианты защиты. Похоже, их увлекала сейчас сама игра, а не ее конечные трагические, в любом случае, результаты. И возник вопрос: та ли это команда игроков вообще?
 Кстати, и по поводу собственной «крыши» у него почему-то возникли те же самые сомнения. Тут, показалось ему, в общем-то, был прав этот киллер: деньги сорвут за обеспечение безопасности приличные, а сделать ничего не смогут. Никому нельзя верить… Получается, что можно — только убийцам, как это ни грустно…
 Сам достаточно приличный в прошлом, в юности, шахматист, Георгий Витальевич помнил громкие и не очень истории с тренерами великих мастеров, которые иной раз и при определенных условиях сдавали своих патронов своим же коллегам из противоположного стана. Тонко, красиво сдавали, оставаясь при этом в тени и даже в прежней славе. Шахматная партия — это ведь не только высочайшее мастерство и твердые убеждения, это еще и огромные денежные суммы, целые состояния. И между этими нравственными и материальными категориями нередко существуют как прямые и тесные связи, так и несокрушимые силы отторжения.
 Он уже четко ощущал, что делает, или, точнее, поторопился сделать ошибку, и если теперь все оставить как есть, как складывается по воле нелепого случая, он может потерять в дальнейшем не только уверенность в себе и в своем деле, но и само дело, и самого себя. Значит, не помощники?.. Выходит, так…
 И пришла новая мысль. Точнее говоря, эта мысль где-то в глубине сознания потихоньку копошилась, шевелилась, будто бабочка в коконе, пока наконец не почувствовала силы разорвать паутину сомнений и расправить собственные крылышки. В общем, ее время наступило. Прервав совещание, Корженецкий отправил помощников работать, а сам полез в свои старые записные книжки, которые, как всякий серьезный бизнесмен, никогда не выкидывал, а складывал в сейфе. Кушать не просят, а вдруг что-то потребуется?
 Долго копаться и не пришлось, потому что поиск велся целенаправленно, а постоянный порядок в информационных материалах был коньком Георгия Витальевича. Уже спустя короткое время он звонил в Москву, набирая служебный номер телефона старшего следователя Генеральной прокуратуры, который в прямом смысле уже однажды спас его, вытащив с этапа, с которым осужденный Корженецкий отправлялся в далекую мордовскую колонию по абсурдному обвинению в убийстве своего же товарища и коллеги по бизнесу. Впрочем, абсурдной ситуация казалась лишь самому Георгию Витальевичу, ну отчасти и его адвокату, который все же склонялся к расхожей мысли о том, что дыма без огня не бывает, но… такова, мол, адвокатская работа: интересы клиента превыше всяких твоих убеждений. И потому он еще не сдавался, шевелил мозгами…
 Так они все думали, а вот московский следователь, всего лишь один в бригаде себе подобных, усомнился. И доказал правоту своих сомнений. К сожалению, он позже отказался от благодарственной встречи со спасенным осужденным, отказался и от хорошего дорогого подарка. Но, может, это произошло в немалой степени и по той причине, что миссию «высказать благодарность» взял на себя адвокат, считавший, кстати, что только благодаря его адвокатским стараниям, или настойчивости, дело было пересмотрено и назначено новое расследование.
 Да, конечно, так оно и было, а Георгий Витальевич и не спорил, хотя успел пережить немало такого, за что никто — ни суд, ни следствие — потом ему извинений не принесли, да они ему уже и не требовались. Корженецкий решил окончательно и навек «завязать» свои отношения с этими конторами, где ни правды, ни справедливости отродясь не водилось.
 Ну да, тогда обида была превыше всякой благодарности: напортачили, исправили, наконец, так за что ж еще их благодарить?! Вот в таком плане. Но, как известно, ситуации меняются, и никто не может со всей уверенностью сказать, что произойдет завтра, вон за тем поворотом, а потому… Поэтому не плюй в колодец, пригодится водицы напиться…
 Телефон-то нашелся, да только равнодушный голос, охотно впрочем, сообщил, что Александр Борисович уже давно не работает в Генеральной прокуратуре. На вопрос, куда ему можно позвонить, голос утерял дружелюбие и сухо ответил, что никто не знает, где он сейчас. Удалось только выяснить, что Турецкий был тяжело ранен террористами, долго лечился в госпитале, наверное, и сейчас лечение не закончено, а домашние номера телефонов даже бывших сотрудников этого строгого учреждения посторонним давать не положено. И как ни просил, как ни объяснял Корженецкий необходимость срочной встречи с Турецким, голос был неумолим и, более того, становился все недружелюбнее и суше. Георгий Витальевич понял, что ничего не добьется.
 Разыскивать своего бывшего адвоката и выяснять у того хоть какие-то координаты следователя он не хотел, он вообще не имел почему-то сейчас желания слышать своего адвоката. Но что-то же делать требовалось. И тут подумал, что, возможно, зря позвонил прямо в кабинет следователя, там вполне мог оказаться человек, который завидовал своему предшественнику. А если попробовать по справочной? Или позвонить в секретариат Генеральной прокуратуры?
 Ход мысли оказался правильным. Справочная не помогла, но дала телефон секретариата приемной Генерального прокурора. И уже там милая женщина, узнав, что звонит и разыскивает своего спасителя человек, которого Александр Борисович еще пятнадцать лет назад вызволил с каторги, избавил от смерти, расчувствовалась и сказала, что Турецкий сейчас работает в частном охранно-розыскном агентстве, и продиктовала номер телефона этой конторы. Объясняя это тем, что Александру Борисовичу в последнее время нередко звонят по старой памяти и разыскивают его «крестники». И добавила, что бывший «важняк» сейчас в полном порядке, в добром здравии, и все в Генеральной прокуратуре очень жалеют, что он категорически не желает к ним возвращаться.
 «Значит, есть тому причины», — подумал Георгий Витальевич. Вот как… Два человека, а какая разница! И этот, последний, телефонный разговор, еще раз убедил Корженецкого в том, что шальная поначалу идея обратиться за советом, а может, и помощью к Александру Борисовичу, скорее всего, была подсказана ему свыше. Вот ведь, и не веришь в Бога, так жизнь заставит…
 Телефонную трубку взяла какая-то женщина и, задав пару формальных вопросов, тут же передала ее Александру Борисовичу. А дальше Корженецкий словно впал в непонятный самому себе ступор. У него немедленно появилось твердое ощущение, почти уверенность в том, что Турецкий буквально за минуту до его телефонного звонка думал или говорил с кем-то о нем, о Корженецком. И получилось это так.
 — Простите, могу ли я переговорить с господином Турецким Александром Борисовичем? — сказал Корженецкий.
 — А кто, извините, им интересуется? — вопросом на вопрос ответил приятный женский голос.
 — Я говорю с кем-то из сотрудников агентства? — все еще не желал сходу расшифровываться Виталий Георгиевич.
 — Естественно, раз вы сюда позвонили, — мягко, словно улыбаясь, ответила женщина. — Представьтесь, пожалуйста. Мой вопрос продиктован тем обстоятельством, что Александр Борисович в настоящий момент очень занят, и я могу решить, насколько срочно ваше дело. Это не моя инициатива, а его настоятельная личная просьба. Итак, я вас слушаю…
 — Моя фамилия — Корженецкий. Не уверен, что Александр Борисович сразу вспомнит меня, но я, уверяю вас, благодарен ему по сей день за то, что он для меня сделал в свое время…
 — Как вы сказали, ваша фамилия?! — растерянно воскликнула женщина. Можно было предположить по ее тону, что она если не изумлена, то уж крайне удивлена — это точно. И повторила: — Корженецкий?! А имя-отчество, простите?
 Не понимая, чем вызван ее странный испуг, Корженецкий произнес, чуть запинаясь:
 — Георгий Витальевич, но… простите, я не совсем понимаю?..
 — Ничего! — вдруг засмеялась она. — Сейчас он вам сам все объяснит!
 И Корженецкий, прижимая телефонную трубку к уху и чувствуя, как по виску почему-то катятся, стекая к подбородку, капли пота, услышал, что сказала женщина, очевидно, неплотно прикрыв микрофон ладонью: — Саша, ты что, провидец?.. Так это же он — собственной персоной…
 К сожалению, Корженецкий не успел услышать, что ответил женщине Турецкий, но сразу узнал его голос в трубке:
 — Здравствуйте, Георгий Витальевич. Турецкий. Будете смеяться: мы здесь только что говорили о вас — уши не горят, господин дуэлянт?
 Александр Борисович нажал на клавишу аппарата, сделав связь громкой и глядя на Алю, с улыбкой прижал указательный палец к своим губам: тише, мол. И, ведя дальнейший разговор с Корженецким, уже не отрывал глаз от лица Алевтины, наблюдая за меняющейся гаммой ее чувств. Любопытным оказалось зрелище: она была очень искренна, и мысли отчетливо читались на ее лице.
 — А чем это было вызвано? — осторожно спросил Корженецкий, забыв поздороваться. И тут же спохватился: — Извините, Александр Борисович, здравствуйте, очень рад, что вы живы-здоровы и продолжаете свою службу.
 — В Генеральную, что ль, звонили? — спросил Турецкий небрежно.
 — Да, но… тем не менее, нашел, как видите, хотя… ну, да ладно, бог с ними…
 — А насчет «хотя» можете мне ничего не объяснять, я вас прекрасно понял, — Александр Борисович улыбнулся и подмигнул Але.
 — Скажите, я мог бы немедленно с вами встретиться? Для меня это снова, как когда-то, вопрос жизни или смерти, можете мне поверить…
 — Да уж… — откровенно насмешливо хмыкнул Турецкий. — Воображаю!
 — Что вы воображаете? — мгновенно насторожился Корженецкий. — И, кстати, почему вы назвали меня дуэлянтом? Или я чего-то не понял? Ослышался?
 — А вот подъедете и узнаете, — небрежно бросил Турецкий. — Не ослышались. Уверен, что у вас причина более чем веская.
 — Вы правы, но… я теряюсь в догадках…
 — А не надо. Вы сейчас где находитесь? В каком районе? Как далеко?
 — Вы, наверное, решили, что я в Москве? Нет, я звоню из Воронежа. Однако готов к вам вылететь первым же самолетом, настолько это действительно для меня серьезно, Александр Борисович.
 — Стоп! Дайте мне немного подумать… — Турецкий замолчал, размышляя. Потом убрал громкую связь, чтоб его разговор с Алевтиной не слушал Корженецкий и, зажав микрофон ладонью, спросил у нее: — Ребята нынче утром выехали в Воронеж, да?
 — Билеты я им привезла. Они решили поездом. Антон сказал: в кои-то веки в командировку выбрался, так хоть отдохнуть денек! Петя с ним был согласен.
 — Ну да, этот-то, конечно… Понятное дело, в поезде особенно хорошо пьется, по себе знаю… Так что будем делать, его вызывать сюда или самому туда слетать? Лету-то час-полтора, не больше. И посмотрю заодно, что там у них с этим дипломатом, я ж обещал Косте… А за Щербатым, Алечка, пусть-ка пока Филя поездит. Филипп, кстати, мой должник, у меня к нему просьба была, а он так и не доложил. Напомни ему. Это насчет гостиницы, где остановился Щербатый. И если возникнут какие-то неотложные вопросы, я — на связи. А ты — на хозяйстве. И поторопи, пожалуйста, Макса, он мне должен был по Корженецкому досье представить, лады?
 — Лады, — печально ответила Алевтина.
 — Ты чего? — засмеялся Турецкий, заранее зная ответ.
 — Ты уезжаешь… — Она, похоже, обиделась. — А обещал включать в дела, показывать, советовать…
 — Ну и правильно. Такая у нас работа. Только и ты не забывай, что начальник у тебя не я, а Всеволод Михайлович Голованов, и будь любезна слушаться его беспрекословно. Вот как и я слушаюсь. Даже если и не хочется, поняла? — он улыбнулся. — И на меня не обижайся, раз так поступаю, значит, есть причины.
 — Поняла, — засмеялась и она. — Сейчас выясню, откуда, из какого порта, летишь, и закажу билет. Ты домой заезжать ведь будешь? Или мне тебя проводить? Опять же — машина…
 Ох, хитрюга! Это она намекала на свой интерес к тому, что скажет Ирина Генриховна, которая, по Алькиному мнению, обязательно должна будет спросить: сам едешь или с собой эту новую свою сотрудницу берешь? Знала же, наверняка, чему способен научить в командировке опытный Турецкий молоденькую юристку с горячим темпераментом.
 — Зря ты, между прочим, — укоризненно покачал головой Турецкий, — Ирка к тебе очень сносно относится.
 — Вот именно, сносно! — задорно, но с обидой выкрикнула девушка.
 — А ты бы как хотела? Рядом со мной постоянно крутится такая вот красавица?! Поневоле заревнуешь. Это она еще на моей голове посуду не бьет. Алевтина, держи себя в руках, мы так с тобой не договаривались.
 — Я прекрасно помню, как мы договаривались. Значит, меня не берешь, не хочешь учить практике расследования вот таких, особо важных дел?
 — Не хочу, потому что со скинхедами шутки плохи. Лучше мы с тобой пройдем этот курс на более простых и неопасных эпизодах. Поэтому заказывай один билет.
 — Трубочка-то у тебя, — напомнила Аля и кивнула на телефонную трубку, которую Александр Борисович все еще зажимал между ладонями.
 — Ах, да! — спохватился он и поднес трубку к уху, но тут же снова включил громкую связь — для Али. — Прошу прощения, Георгий Витальевич. Внутренние вопросы. Значит, продиктуйте ваши адреса — домашний и служебный, а также все телефоны, включая мобильные. Я сегодня же вылечу в Воронеж, у нас там, в вашем городе, одно очень неприятное расследование предстоит. Так что незачем вам время терять на дорогу. Я прилечу и позвоню. Впрочем, если хотите, можете встретить меня в аэропорту, моя помощница позвонит вам и продиктует номер рейса. Так даже лучше, мы успеем все обсудить еще в машине. И принять нужное решение. Да, и последнее. Вам, вероятно, известно, что частные агентства действуют, тем не менее, строго в рамках закона? Имейте это в виду, потому что любая наша помощь в расследовании или защите ваших интересов будет соответствовать рамкам, определенным в Уголовном кодексе Российской Федерации. Поэтому постарайтесь заранее сформулировать ваши просьбы, чтобы мы зря… ну и даром не теряли времени, а сразу могли заключить договор и начать действовать. И в Воронеже, как я понимаю, и в Москве. Вы, надеюсь, не возражаете?
 — У меня нет возражений, — твердо ответил Корженецкий. — И можете быть уверены, Александр Борисович, что я готов выплатить любую сумму гонорара, которую вы мне назовете. В пределах разумного, конечно.
 — А что для вас означает термин «разумное», если изобразить в цифрах? — Турецкий улыбнулся, и Корженецкий, видно, это почувствовал.
 — Я уверен, что мы договоримся. Разногласий не будет.
 — Что ж, если у вас больше нет ко мне неотложных вопросов, тогда до встречи? Привет, господин дуэлянт… хм, да!.. На всякий случай, пока будьте крайне осторожны, они за вами определенно следят. Скажите своей службе безопасности, чтобы те отсекали «хвосты», просто передайте мои слова, а они сами знают, что и как делать. Все, я передаю трубочку Алевтине Григорьевне.
 Отдав телефонную трубку девушке и отключив громкую связь, Александр Борисович с улыбкой посмотрел на Алевтину, глядевшую на него почти с мистическим почтением. Причина, конечно же, была.
 Незадолго до звонка Корженецкого, Турецкий, делая мелкие глотки из кофейной чашечки, следил странным, словно бы внимательным, но явно «плавающим» взглядом за движениями красивых ног девушки, переходившей в кабинете от стола к шкафу с папками материалов и справочников, оттуда к открытому сейфу — за какими-то компьютерными распечатками, и так далее. Она занималась своим делом, готовила материалы для Голованова по охраняемому им объекту. И время от времени поглядывала на слишком уж заинтересованный, по ее мнению, взгляд «старшего товарища и коллеги», устремленный на нее.
 — А знаешь, Алька, о чем я сейчас думаю? — неожиданно серьезным тоном спросил Александр Борисович.
 Алевтина от неожиданности чуть было не споткнулась, но, посмотрев ему в глаза, ответила, ухмыляясь:
 — Ха! И это ты называешь бином Ньютона?
 — Это — не я, это — Бегемот.
 — Какой бегемот? Причем здесь?..
 — Притом, что Булгакова надо читать внимательно.
 — А-а! Тот котяра!.. Ладно, уел. Ну и что? Я должна поддернуть свою юбку еще выше? Или вообще снять ее? — Алевтина гримасничала и кокетничала одновременно, передразнивая его прикипевший к ее ногам взгляд.
 — Не угадала, — не принял ее интонации Турецкий. — Они… — он продолжил начатый еще утром и постоянно прерывающийся разговор. — Они оба сейчас вынуждены стать дуэлянтами, не ведающими об этих, навязанных им со стороны ролях, и потому растерявшихся. Или я ничего не смыслю в апельсинах. Как та пресловутая свинья.
 — Подожди, ты про что? — словно бы отмахнулась Алевтина, которая действительно забыла, на чем у них прервался разговор.
 — Похоже, что кто-то очень грамотно и ловко втягивает их в заочную дуэль. Я достаточно ясно выражаюсь?..
 И затем, наблюдая ее не совсем понимающий взгляд, он в течение буквально трех минут выложил перед девушкой свою версию развития событий.
 Этих, умудренных, как говорили когда-то, тюрьмой и волей, двоих мужиков, какие-то умные и находчивые люди пытаются «развести», как последних лохов. Вот к такому выводу он пока пришел, хотя прямых доказательств у него на руках нет, ибо пока он располагает фактами только с одной стороны. Но зато есть вероятность, что Корженецкий, досье на которого в настоящий момент уже должен был приготовить Макс, при первом же разговоре с Турецким немедленно выложит перед ним точно такие же факты, что и Щербатенко, но только теперь обвиняя своего бывшего партнера.
 — Ну это уж ты, по-моему, слишком… Сашенька, — оглянувшись и понизив голос в конце фразы, произнесла Алевтина. — Интересно, на каком основании ты выстроил свою версию? — А вот в вопросе ее послышалась легонькая насмешка. — Это припахивает, по-моему, какой-то фантастикой. Чтоб разработать такую операцию?! Да у них ни у кого ума не хватит!
 — Основания, говоришь? — Турецкий скучно улыбнулся и откинул голову на спинку кресла, переведя взгляд на потолок. — Просто так подумалось… Без всяких к тому оснований. А казалось, свеженькая версия…
 И в этот момент раздался телефонный звонок. Аля покровительственно, как всякая красивая женщина, глядя на мужчину, заслуживающего ее внимания, ободряюще подмигнула Саше и привычным жестом сняла трубку. Произнесла несколько дежурных фраз, он не прислушивался, искоса смотрел на нее с улыбкой и вдруг увидел, что взгляд ее стал растерянным.
 — Так-то, дорогая! — словно предсказатель, назидательно изрек Турецкий, услышав произнесенную наконец ею фамилию…
 Но вот разговор с Корженецким закончился. Аля отодвинула исписанный листок и, задумчиво глядя на трубку, медленно положила ее на аппарат.
 — Ну что скажешь теперь, младший юрист? — спросил без всякой подковырки Турецкий.
 — Нет, мне, конечно, говорили, что у тебя зверская интуиция, — глядя на него глазами печальной возлюбленной и словно жалуясь, ответила девушка. — Теперь я сама убедилась… Саша, я не понимаю, откуда это у тебя берется?
 — Живу давно, — подмигнув ей, улыбнулся он. — Мне почему-то показалось, что будет логичным, если этих лохов станут «обувать» обоих одновременно.
 — Но почему?
 — А в этом случае меньшая вероятность проколов. Поставь себя на их место, на одну минуточку. Я имею в виду жуликов, конечно.
 — А почему ты уверен, что их несколько, а не один?
 — Потому что один не может оказаться одновременно в двух местах, в Москве и Воронеже, на первый случай тебе достаточно?
 — На первый? А что, у тебя припасен и второй?
 — И третий, и, наверняка, четвертый… Ну, сама подумай, если Щербатенко буквально три дня назад покинул колонию и, едва приехав в Москву, сходу попал в объятья киллера, то о чем это может сказать тебе, опытный юрист?
 — Не вредничай, Саша, лучше объясни, — жалобно протянула Аля.
 — Хорошо. Во-первых, о том, что этого Щербатого кто-то грамотно вел от самой колонии до гостиничного номера. Во-вторых, вел тот, кто прекрасно знал детали того, давнего дела. Отсюда естественный вопрос, на который мы с тобой должны ответить: кто в последнее время имел доступ именно к нему, а не к архиву вообще? В-третьих, другой преступник в это же время, находясь в Воронеже, ждал сигнала из Москвы. Контакты с лохами должны были произойти одновременно, тогда будет очень похоже на правду. И проверять некогда: оба ж в буквальном смысле на мушке.
 — Подожди! Ведь этот Корженецкий, он же тебе ничего конкретного не сообщил о своем деле! Откуда ты знаешь?
 — А он может и не сообщать. Сам факт его звонка уже сказал мне гораздо больше. И в первую очередь о том, что дело его настолько деликатное, что ему и обратиться больше не к кому за помощью. Ну и о том, разумеется, что оно связано с тем делом Щербатенко. Логично? — Турецкий посмотрел на Алевтину и сам себе ответил: — Конечно, логично. А тебе я так скажу, Алечка, не забивай свою красивую головку высокими и сложными проблемами, всякими заумными идеями, мир гораздо проще, постарайся только в каждом отдельном случае попытаться проникнуть в логику преступника. Я тебе сегодня еще успею написать несколько заданий, и ты постарайся заняться ими вплотную, я попрошу Севу не отвлекать тебя, ладно? И вообще, учись думать, дорогая, пока я живой.
 — Тьфу! Типун тебе на язык! — плачущим голосом воскликнула девушка.




 Глава шестая Новый прокол


 Бригада с утра ожидала своего командира, как обычно, в баре. И тот появился, но больше рассерженный, чем расстроенный выговором, который ему сделал накануне Василий Савельевич. Все из сказанного Денягиным он конечно же не собирался им пересказывать, как и жаловаться. Но главное надо было донести до них. А главное — это не ошибка, которую они допустили, «замочив» не того черного, и которая могла, по словам Денягина, потянуть за собой целый хвост неприятностей, а срочная подготовка к проведению новой акции. И вот она должна пройти быстро и, как говорится, без сучка и задоринки.
 Но чтобы акция получилась удачной, нужно было срочно провести необходимую подготовку, ту, о которой Влад прочитал в инструкции Денягина, после чего вернул ее ему и увидел, как тот аккуратно, словно заправский шпион из кино, подпалил листок зажигалкой и, подержав над большой хрустальной пепельницей, подождал, пока он сгорел. И при этом, сощурившись, внимательно наблюдал за Владом, будто показывал, что совершает особый ритуал, доверяя ему строжайшую тайну. Ну точно, как в фильме про американского резидента… Чудно!
 Денягин вообще темнить любил — и когда надо, и когда не надо. Но сейчас он, наверное, все-таки был прав. Да и Влад не стал объяснять ему, почему произошла накладка, не захотел сваливать вину на Колуна с Носом, хотя и мог бы: они ж наблюдатели! Но Нос еще проходит испытательный срок, и с него даже требовать по всей программе вроде бы рано, может ведь человек ошибиться! Ну перепутал. Темнело уже, а они, черные, все похожи друг на друга. А этот, такой же длинный, как тот, которого присмотрели для себя, вышел из университета и поперся мимо гаражей, где только студенты и бегают, — так дорога к их общежитию вдвое ближе, всем известно. Но если ты дипломат, тогда какого хрена тебя понесло туда? Сам и виноват…
 Нет, это, конечно, оправдывал себя Влад, потому что сначала никого точно «мочить» не собирались. Так он, собственно, и объяснял Денягину. Акция должна была стать очередным предупреждением: наших девок не лапай, черномазый! В Россию приехал, слушайся хозяев! Ходишь — гляди под ноги, а то взяли моду — на крутых тачках рассекать! Ну и так далее, вроде воспитательной беседы, плюс мордобой — показательный, но не смертельный, конечно. Чтоб другие знали, кто в России хозяин.
 А этот, которого они уже не первый день пасли, ничего даже слушать не стал, сам, первый, ни с того, ни с сего, полез в драку, — отмахаться вздумал, что ли? Да от кого?! Ну что Носу фингал поставил, так Нос сам виноват, не суйся поперед батьки. Бык — тот, как всегда, молча работал, по корпусу. Колун тоже не стерпел, он черных на дух не выносит, а этого он только всего и тряханул за плечо, предупредить хотел, что… ты гляди, мол, парень, с кем связываешься, как тот сходу въехал Колуну в челюсть. И пацан озверел, это понятно, он и так чокнутый немного. Никто и не заметил, как он сунул негру в бок «перо». Сзади. Ну и рванули, когда увидели, как тот согнулся в баранку и рухнул им под ноги. Правда, ногами добавили маленько. А чего было еще делать? «Скорую» звать? Или, может, ментовку ждать? Вот так Влад объяснял свою ошибку, рассчитывая, что Василий Савельевич поймет пацанов.
 Одного не сказал Денягину Влад. Когда убегали, услыхал он как будто вскрик какой-то — не то это завалившийся на бок негр чего-то вякнул, не то кто-то другой, посторонний. И потом мелькнуло что-то между гаражами. Но бежать туда и проверять было уже опасно. Влад решил, что показалось. А пацаны никого не видели. И потом — все равно темно уже, если кто случайно и заметил, не сможет опознать.
 Ну пока, кажется, пронесло, размышлял Влад. И свидетельство тому — «бабки», которые выдал его бригаде Денягин. Не для всех ведь выдал, а только им, четверым. А остальным — Коляну там, Рыжему, Холодильнику — им, сказано, выдать то, что останется после обеспечения операции, наравне со всеми. И это — справедливо.
 Сейчас у бригады намечалось два ответственных дела. Первое и основное — это, конечно, то, на которое Влада вчера нацелил Василий Савельевич. Требуется устроить хороший шум в общаге, где обитают иностранные рабочие, ну, таджики, узбеки, молдаване, хохлы там всякие — те, что на подсобных работах шурудят, трамвайные пути, блин, подметают, на рынках торгуют и которые даже паспортов не имеют. Они кучкуются в старой пятиэтажке на Строительной улице, где уже начали копать котлованы под новые высотные комплексы, но и старье такое тоже пока еще не полностью снесли, часть домов временно оставили, а иначе где и жить-то этим приезжим. И ведь живут — по два десятка на комнату, как тараканы…
 Вот в таком общежитии им и следовало учинить показательный погром, с битьем стекол, — к зиме в самый раз, можно еще и пожар устроить, чтоб и не надеялись на спокойную жизнь: Россия — дом для русских!
 Это, как сказано, первое дело, акция должна быть громкой, чтоб внимание милиции к ней полностью перекрыло суету по поводу того негра. Вполне логично — так расценивал Влад решение Денягина, и провести надо операцию без сучка и задоринки.
 Но было и другое дело, которое лично для себя Гундорин считал не менее важным. Они уже не в первый раз встречали этого «чурку» возле «Продуктов», на 2-м Петровском проезде. Сам — невысокий, некрасивый, невидный какой-то, старый уже, а наглости — хоть отбавляй. И особенно злило пацанов то обстоятельство, что «чурка» постоянно заигрывал с молоденькими кассиршами, и те скалились, как мелкие сучки, едва только видели его. Ну были б девки из приезжих, на ворон похожих, а то наши ведь, местные! Совсем молодые девки, в самом соку, а так и скалятся, так и хихикают, будто он один трахает всех их скопом! А он еще по три-четыре полных пакета набирает всякой жратвы, небось, на целую бригаду таких же косоглазых и чернозадых, как будто свой бизнес делает. Оскорбительно такое поведение для русского человека! Это Колун больше всех настаивает, чтоб «чурке» устроили «разборку». И с ним, в общем, все остальные согласны. Вот, кстати, и Носу пора уже наравне со всеми стать, а то, получается, что он вроде в сторонке. Так-то он соображает, котелок у него варит, но кулаками махать не умеет, это неправильно. Воспитание было не то. А тут все равны, и каждый обязан внести свой личный вклад. Вот и будет Носу повод показать, на что он способен. Колун ему и арматуры кусок достал приличный — отмахиваться, нечего за спинами товарищей прятаться! Серьезный это вопрос — правильное воспитание кадров, Денягин это дело постоянно подчеркивает, когда дает свои указания на разные акции. И требует, чтоб и проработка грамотная была и чтоб не отступали от планов, которые лично им и утверждаются каждый раз. Дисциплина!..
 Общежитие еще требовало тщательной подготовки, соответствующего обеспечения, и Гундорин решил послать туда Колуна, он малость и сам на «чурека» смахивает, хотя по делу чистый русак. Пусть походит, посмотрит, с пацанами пообщается, которые в том районе ошиваются, узнает, где у «чурок» что — электрические счетчики, газ и прочее, что можно будет потом задействовать. А с этим «чуркой», что из магазина, с ним можно запросто обойтись и без Колуна, он же этот, непредвиденный, начнет отмахиваться, обязательно за нож схватится. А «мочить» — Денягин приказал — сейчас никого нельзя. Значит, наказывать пойдут они втроем: сам Влад, Бык и Нос. Вполне достаточно. Трое против одного — справятся. Причем проучить того «чурку» надо быстро и решительно, лучше всего, уже прикидывал диспозицию Влад, дать ему отойти подальше от магазина, чтоб охранники не видели, а потом, возле кустов, короткий базар и — по репе!
 Кстати, надо будет достать несколько дымовых шашек для общаги той. Чтоб огонь хорошенько занялся, пока «чуреки» будут чихать от дыма… Вот так, обо всем приходится самому думать, поручить-то некому, пацанам лишь бы кулаками махать, и никакого понимания высокой ответственности…
 И пока Гундорин, потягивая из кружки хорошее пиво, негромко раскладывал перед Быком и Носом будущую диспозицию с общежитием, примчался запыхавшийся Колун и чуть ли не в крик: этот появился! Можно начинать! Влад накинулся на него — в зале же сидят и посторонние! А этот тупой уже готов всем выложить их ближайшие планы! И Колун, конечно, сильно расстроился, когда Гундорин, словно бы в наказание, снова отправил его теперь в общежитие — на разведку, и сказал, что к «чурке» они пойдут втроем, а Колуну там делать нечего. Ну обиделся, и хрен с ним! Не будет дисциплину нарушать, «пером» своим без нужды размахивать.
 Короче, допил пиво Колун и отправился к общаге — наблюдать и не рыпаться без команды. А трое скинов ушли в противоположную сторону, к продуктовому магазину, где Колун только что видел в торговом зале того «чурку». Все шло по плану.
 Пацаны, не доходя до магазина, разойдутся в разные стороны, будто незнакомые, это чтоб «чурка» сразу не сообразил, что его давно стерегут. А начнется базар, слово за слово, тут и Бык с Носом навалятся. Начало брал на себя Влад, как самый решительный, умный, ну и крепкий, накачанный. Он был уверен, что накладки не произойдет. Главное — что? Сразу сбить с ног, а потом обработать тяжелыми берцами — не смертельно, но чувствительно. И еще важно успеть сказать ему, за что! Короче, отваливай из России, она — наша, а не твоя! Хоть и не советует обычно Денягин орать на всех перекрестках, мол, когда там демонстрации какие-нибудь, митинги, ментура со всех сторон, стенка на стенку, тогда понятно, но Влад сам своим умом допер, что без лозунга — это в любом случае получается как бы хулиганка, а так — акция. Есть разница…
 Опять же, если просто морду начистить — это неинтересно, это сегодня можно делать в каждом дворе, черных-то понаехало — уже и не протолкнешься от них, а надо так, чтоб они знали и боялись. Чтоб публично. Вот как понимал Гундорин свою задачу.
 Чуть не опоздали: «чурка», нагруженный пакетами, уже выходил из магазина. Пацаны даже и разбегаться не стали. Остановились у него на дороге, знали, в какую сторону пойдет. Он и пошел — спокойный, гад, будто его не касается. И это так разозлило Влада, что он, вместо того чтобы начать с фразы, которая вертелась на языке, — насчет России для русских, неожиданно для себя грубо крикнул подходившему по дорожке мужику:
 — Эй, чурка, дай закурить! — привычное, старое, из хулиганского детства как-то само вспомнилось, когда именно таким способом он вызывал противника на драку.
 — Не курю и тебе не советую, — бросил мужик и хотел пройти мимо. Его руки были очень кстати заняты пакетами.
 — Гляди, он хамит, сука! — воскликнул Бык, решительно подскакивая к мужику с правого бока с откровенным намерением напасть. Куда ты, рано! — показал глазами Влад.
 А «чурка» остановился и спокойно посмотрел на троих ребят, загораживающих ему дорогу. Стоявший слева держал руку за спиной, пряча что-то. Дурак бы не догадался, что пацан приготовил какую-нибудь железяку, чтобы неожиданно и сзади, по-бандитски, нанести удар по голове. Ну а с тем, что справа, — понятно. И вдруг Влад, увидев по взгляду мужика, что тот сходу просек их план нападения и они потеряли фактор неожиданности, сам ринулся в драку, потому что больше ничего другого и не оставалось.
 Его сильный прямой удар, если бы только Влад достиг цели, куда метил, должен был швырнуть «чурку» на землю — уже теперь без всякого базара. Но случилось неожиданное: кулак Влада просвистел в пустоту, а сам он будто смаху приложился всем телом о каменную стену, и в тот же миг в животе у Гундорина разорвалась бомба: ослепила жуткая, обжигающая боль, и он почувствовал, что куда-то уже летит и пытается вдохнуть воздух, чтобы погасить пожар, но не может, а в глазах — пустота, сплошной туман. И еще — громкие крики.
 Это пацаны с двух сторон кинулись на «чурку», сообразил он.
 Влад здорово треснулся затылком о какую-то корягу, но когда глаза наконец открылись, увидел, как Бык отлетел от хилого «чурки» словно футбольный мяч от ноги, а Нос с разинутым ртом все еще стоял столбом, пряча за спиной прут арматуры. И вдруг с диким криком кинулся в сторону, петляя между кустами как заяц. Осознав это, Влад вскочил, с ужасом понимая, что сил у него совсем нет и его сейчас вырвет, просто вывернет наизнанку, так больно в животе, и вдруг увидел бегущих со стороны магазина двоих охранников.
 «Надо делать ноги!» — эту мысль он осознал уже потом, когда, шатаясь, остановился возле бара и стал смотреть туда, откуда прибежал, и прислушиваться, нет ли погони. Нет, никого не было. Оторвался, вроде. А что же с пацанами?
 Вот это был теперь самый серьезный вопрос. Он же видел, как отлетел от мужика и распластался на земле Бык. И запомнил, как ломанул через кусты Нос, блин, который испуганно глазел на «чурку». Неужели загребли? Это была первая мысль.
 Но вскоре из-за угла дома, хромая, вышел Дербаносов и, заметив Влада, понурившись, поплелся к нему. Чего было говорить-то? Как оправдываться? А где Бык? Это и был первый вопрос бригадира отсутствующей бригады. Неужели снова неудачный день?
 — Схватили его, гады… — мрачно глядя под ноги, сказал Нос. — Вдвоем навалились… Охранники, блин… Я видел.
 — А куда потащили? — начальнический тон возвращался к Владу. — Они ментов вызвали? Чего ж не проследил? — уже грозно спросил Гундорин, понимая, что своим пацанам он не должен показывать растерянности.
 — А чего, их трое, а я один. И вон — с голыми руками… — он насупился, демонстрируя пустую ладонь, покрытую ржавчиной. Значит, арматуру успел выбросить.
 — Ладно, храбрец, твою мать… Рот раззявил! А чего стоял ждал, когда бить надо было, а он, блин, как этот… — Влад крепко выругался, помолчал и добавил: — Пойду, посмотрю сам. Может, удастся… — он криво усмехнулся и сразу почувствовал новую сосущую боль в животе. — Попробую поменять Быка на баксы. Охранники те — вроде нормальные мужики. Русские — не чурки, да?..
 — А кто их знает… — неохотно ответил Нос и поежился, словно замерз.
 — Ладно, сиди тут. Колун явится, пусть тоже ждет. Учти на будущее: нам своих пацанов бросать нельзя! Это главный принцип «Освобождения России».
 Гундорин еще не знал, удастся ли ему выручить Быка, главное, чтоб «чурки» там не оказалось, а уж со своими, русскими, всегда можно договориться. Уверенность — главное.
 А вот над Носом сегодня же надо будет устроить судилище, чтоб запомнил, как своих бросать и убегать от драки. О собственном побеге Влад так не думал, он — начальник, это — во-первых, ему и думать приходится за всех. А во-вторых, Быку все равно уже деваться было некуда. Этот «чурка», блин, оказался совсем не таким, как говорил про него Колун. Тоже — крупная ошибка, и Колуна придется строго предупредить, ни хрена его разведка не стоит! И вообще, этот второй прокол сейчас совсем некстати, опять базар с Денягиным… опять нудные нотации… Нет, надо сосредоточить все силы на общежитии… И Коляновых пацанов подключить, хоть толку от них немного, те больше орать мастера. И водку жрать на халяву…
 Охранникам Влад решил было представить драку как несерьезное дело, ну, закурить попросили, может, парень чего сказал не так, а мужик стал оскорблять, угрожать почему-то. Его и не трогал никто, он первый стал кулаками махать.
 Возможно, охранники и пошли бы ему навстречу — баксы-то были реальные, — если бы Бык оставался у них в помещении, но на беду слишком быстро примчалась милиция. Тут, оказывается, как рассказали Владу охранники, неподалеку, у гаражей, позавчера, что ли, какого-то важного иностранца «замочили», вот менты и носятся теперь как угорелые. Увезли парня. А он — дружок, что ли?
 Влад не сознался. Сказал, что сын знакомых. Те, мол, чего-то испугались, кто-то им позвонил, что ли, вот они и попросили выяснить, помочь, если можно… Охранники вроде бы поверили, но только руками развели — раньше нужно было.
 — Ну ладно, — через силу улыбнулся им Влад, — пойду в отделение. Надо ж хорошим людям помогать, верно?..
 И ушел, провожаемый сочувствующими взглядами охранников — нормальных мужиков, без всяких комплексов. Кто там кого обидел, оскорбил — пусть милиция разбирается. А вообще-то, они поспешили Руслану на помощь только по одной причине: знали его давно. Рахматуллин уже полтора десятка лет, наверное, возглавляет в районе боксерскую школу. Сам в недалеком прошлом известный боксер, чемпион страны в полусреднем весе, он всю жизнь занимается с мальчишками, отвлекая их от хулиганской улицы, за что ему были благодарны многие родители. И в местной управе вон уж который год все спортивные дела организует. Поэтому надо было оказаться просто полным идиотом, чтоб напасть на такого человека. Это Влад услышал от охранников, которые так, между прочим, друг с другом беседовали.
 Идиотом Влад себя не считал, он просто никогда не жил в этом районе, откуда ему знать про местную «знаменитость»? Конечно, очередной прокол. А все потому, что поручил дураку, самому надо было разведать и выяснить. Но ведь нельзя же все делать самому! А деньги им тогда за что платить?.. Вот то-то… То есть понимание причины прокола пришло, но не сожаление, нет. И если бы акцию можно было повторить, думал Гундорин, он бы обязательно учел все обстоятельства и вышел бы на этого ненавистного ему теперь уже боксера не с пустыми руками. Но это — если бы… Наука на будущее. Вот что значит непродуманная тактика! И ведь снова прав оказался Василий Савельевич. Впрочем, может, не дойдет до него весть об этой неудаче?.. Если Бык будет умным и не откроет рта… А это — вопрос… Одно хорошо: Бык действительно тупой, упрется — бульдозером не сдвинешь, будет стоять на своем. Хоть бы повезло…
 Нет, нужна срочная акция. Чтоб отвлечь внимание ментов от такой мелочевки… Подумаешь, поссорились, так и «чурка» ведь не пострадал! Какой базар?..
 Конечно, ни в какую милицию Гундорин не пошел, информация была неутешительная, тухлое дело, и оставалась вся надежда только на Быка. И Влад, побродив по городу, дождался, пока не прошла боль в животе, и отправился в бар, где он оставил Носа. Вскоре там же появился и Колун, принесший, как ни странно, довольно толковые соображения по поводу акции в общаге. Интересно, как это он, ненавидящий «чурок», сумел затесаться даже в их компанию и не только пройтись по этажам, но и запомнить, где у них кухни, кладовки, все ходы и выходы? Все это осталось загадкой для Гундорина. Но, тем не менее, Колун доложил подробно и со знанием дела. Зато его очень расстроила неудача с «чуркой» из магазина.
 — Мочить его надо было сразу, и никаких разговоров. А ты, Нос, — трус и олух! И тебя из нашей компании гнать надо к… но перед этим крепко наказать!
 Дербаносов оправдывался, да что толку-то:
 — Я его почти уже… а он как глянул! Гипноз, блин! У меня рука онемела, сукой буду, правду говорю! Как отсохла, пошевелить не мог!
 — Мозгами ты не мог пошевелить! — прямо-таки стервенел Колун. И Влад его не сдерживал, как обычно, потому что не позволял пацанам цапаться между собой.
 Вышли из бара совсем поздно — злые и не то чтобы пьяные, но — не в себе, это точно. На обильное пиво плохо легла водка, хотя и выпили-то самую малость — по сотке, ну, может, чуть больше. Для куража. Влада беспокоило теперь подтвержденное известие о том, что в районе действительно поднята на ноги вся ментовка. Он-то был уверен, что Василий Савельевич просто стращал его на всякий случай. Теперь-то ясно, почему. Это все из-за того черномазого, который оказался какой-то важной шишкой. Вот и получай, выходит, что заслужил. А еще обидно, что не он-то ведь и нужен был. Ну похож на того негритоса, что девку лапал, такой же длинный, и башка, как плешивой замшей обтянута. Да все они — на одно лицо!
 Не думали пацаны возвращаться на то место, где произошла у них встреча, закончившаяся убийством. Конечно, им была известна расхожая истина, что убийцу тянет на место своего преступления, — и читали где-то, и слышали от кого-то, но сами-то ведь не были профессиональными преступниками-рецидивистами, да и с тем негром получилось как-то даже для них самих неожиданно. Одно за другое, и — понеслось! Но уж теперь-то, что вышло, то вышло…
 А снова к гаражам пошли они, не сговариваясь, можно сказать, ноги сами понесли. Наверное потому, что выпили много — от очередной неудачи. Вот и настроение испортилось. Просто так пошли, не имея перед собой никакой цели. Место будто само притягивало, как заговоренное какое.
 Вообще-то, было не совсем уж темно, все-таки фонари на улицах, много рекламы. Потом и машины ездят, лучи фар по зарослям пробегают, что-то высвечивают на короткое время, а на что-то кидают глубокие тени. И еще, в дальнем конце проулка, между шеренгами капитальных гаражных построек, над сторожкой охранников, светила подвешенная на столбе автомобильная фара. Ветерок раскачивал ее, и широкое пятно света скользило по пологим железным крышам и стенам. А здесь, ближе к еще не застроенному и, возможно, ожидавшему своей очереди, небольшому пустырю, гаражи стояли разномастные: и кирпичные, и просто железные, и даже было несколько недорогих «ракушек». И стояли они не вплотную, как те, что подальше — капитальные, с собственными погребами и ямами для осмотра автомобилей, — а на некотором расстоянии один от другого. На небольшом расстоянии, но человек, если приспичит, пролезет. И запах здесь всегда стоял, будто в грязном общественном туалете, — привык народ, проходя мимо, как бы походя, нужду свою справлять. Словом, противное место, вонючее.
 И, тем не менее, ходят здесь люди постоянно. Бегают. Дорога здесь, если наискосок, минуя гаражи, получается на соседнюю улицу вдвое короче. Бегают, не боясь ничего, хотя знают, что здесь ходить просто опасно, в зарослях можно на грязного бомжа наткнуться, поговаривают, что и бандиты местные здесь свои «разборки» устраивают, а милиция глядит и… ничего, как всегда, не видит. Близорукая она очень, наша милиция. Не раз слышал такие высказывания Влад и внутренне улыбался: а ведь все правильно. Тут — и не окраина, и не центр, благополучная, в общем, серединка, в центре надо власть охранять, на окраинах — всякий приезжий народ шурует, а здесь давно уже поселился благополучный обыватель, которому и дела нет до того, что происходит рядом. Ну почистят парк, бомжей на окраины выпрут, к базарам и вокзалам, а темное место для ночных встреч — оно останется…
 Да вот и оно… Как раз здесь и встретили того негритоса, что по-русски ни бум-бум, а сходу просек, когда ему сказали, что он в России — лицо нежелательное. Ишь как ручонками-то замахал. У Носа фингал еще долго сиять будет…
 И снова, как назло, вспомнилось сегодняшнее разгромное поражение от какого-то «чурека». Вот, самое бы время высказать Носу, что про его трусость думают товарищи. Да только товарищей-то всего двое, а третий — у ментов в обезьяннике, и об этом еще придется завтра с утра докладывать Денягину. Если ему уже не доложили. Спросит: ну и какие меры приняли в отношении труса? А чего? Морду набили? Так он и так уже «награду» носит… Нет, надо что-то конкретное. Чтоб запомнил…
 Влад огляделся — глаза-то привыкли, и темнота не казалась совсем уж непроницаемой, — подумал, какое бы наказание придумать для Носа? И вдруг взгляд его, скользнувший по слабо освещенному проулку между гаражами, наткнулся на метнувшийся чуть впереди странный силуэт — что-то вроде скорченного человека. И тут же память его словно высветила недавнюю картинку: на утоптанный пятачок земли медленно валится боком скрюченная темная фигура, а в стороне, как раз вон там, за теми ракушками, что-то точно так же мелькнуло, и долетел визгливый вскрик. А он еще подумал тогда, что показалось. «Свидетель!» — метнулось в голове. Вот оно!
 Хмель из мозгов словно ветром выдуло. Много объяснять пацанам не нужно, хватило и двух слов: за ракушками — свидетель, достать! И они, пригнувшись, быстро добежали до тех ракушек. Влад опустился на колени в том месте, где он четко увидел силуэт, чиркнул зажигалкой и быстро-таки сумел обнаружить протоптанный след между металлическими боковыми плоскостями гаражей. Он вскочил и, резко махнув рукой пацанам, первым ринулся в тесный проход. И почти сразу же почувствовал, что за ракушкой наступил на что-то мягкое, которое взвизгнуло под ним и зашевелилось, застонало, как-то непонятно запричитало, что ли. Вроде и живое существо, но на человека точно не похоже — будто большая подыхающая собака.
 Влад и сам вскрикнул от отвращения, но пересилил себя и чиркнул зажигалкой. А вот теперь его снова, как несколько часов назад, после апперкота того «чурки», чуть не вывернуло наизнанку, но только уже от одного вида этой мерзости, что копошилась и стонала у его ног. Он и не поверил сперва, что это могла быть женщина. Когда-то, наверное, и женщина, но когда это было!.. Рваное, грязное, обросшее существо щурилось на него снизу и пыталось закрыть подобие лица костлявыми щупальцами, даже и не напоминающими человеческие пальцы. И что-то бормотало.
 Все трое, морщась от омерзения, наклонились над этим существом и наконец смогли разобрать, расслышать. Это был медленный поток однообразных слов, лишенных интонации: «Не видела… не знаю… уби-или… не видела… уби-или…»
 — Эй! — Влад сильно ткнул женщину носком ботинка в бок, та коротко взвизгнула. — Кого убили, говори, а то зарежу! — грозным шепотом произнес он и прислушался к ответу.
 — Не видела их… — монотонно продолжала бомжиха. — Четыре было… не видела… не знаю-у-у… — и она заунывно заныла.
 — Знает, видела, — сказал жестко Влад. — Колун, нож с собой?
 — Ага, — словно воспрянул тот и вытащил свой нож с белой костяной рукояткой. Он подкинул его, ухватил удобно за рукоятку и снова наклонился над бомжихой.
 — Не ты! — приказал Влад. — Отдай «перо» Носу. Ну, начинай, Нос, работай, — спокойно приказал Влад. — Не тяни, а то другие набегут, их тут, небось, как вшей, и не захочешь — заразишься. Работай, чего ждешь? — он повысил голос.
 Огонек зажигалки освещал небольшое пространство вокруг очень слабо. Но лежащую женщину было видно. А главное — ее странно огромные, блестевшие глаза, или так казалось.
 Нос дрогнувшей рукой взял за лезвие протянутый ему нож, поморщился, переложил правильно и посмотрел на ладонь — на ней темнел небольшой порез: лезвие было очень острым. Потом он наклонился над женщиной и… у него начались спазмы в горле, отчего все тело его стало извиваться и клониться то вперед, то вбок.
 — Работай, падла! — грозно зашипел Влад. — А не то сам рядом ляжешь!
 А Колун еще для острастки добавил и кулаком по спине.
 И перепуганный Федя Дербаносов, по кличке Нос, искавший среди приятелей-скинов свою романтику, собственную правду и желанные независимость и твердость характера, от удара сзади упал на колени и неловким тычком, от себя, ударил, ткнул лежащее перед ним тело. Но ударил неловко, только боль причинил, потому что женщина как-то передернулась и неожиданно тонким голосом завопила на одной протяжной ноте: «А-а-а!..»
 — Добей суку! — почти взвизгнул склонившийся над бомжихой Влад, не приближаясь, однако, и по-прежнему держа перед собой огонек зажигалки. Его глаза тоже расширились, ноздри дрожали, громко вбирая воздух, и вид у него был страшный — вид волка, почуявшего кровь.
 Увидев его лицо, Федя-Нос вздрогнул, как оторопел, и замер с занесенной для очередного тычка рукой. И тогда нетерпеливый Колун, все-таки кое-что понимавший в таких делах, присел рядом с Носом, крепко ухватил своими длинными пальцами кисть его руки вместе с зажатым в ней ножом и, отводя его руку подальше в сторону, для размаха, начал раз за разом вонзать нож во вздрагивающее и будто булькающее тело. Наконец крик задохнулся на почти утробном вопле.
 Колун отпустил руку Носа и быстро поднялся. Нос торопливо отполз на коленях назад.
 — Ну вот, — спокойно сказал Влад, — ты и прошел свое первое испытание, Нос. Слабенько, конечно, на троечку… с минусом, но уже — хоть что-то. Теперь ты — наш товарищ по общей борьбе за русский народ. Вставай. — Влад замолчал, поводил головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь к чему-то, и погасил зажигалку. — Так, а теперь, пацаны, быстро делаем ноги!
 И он снова первым ринулся в узкий проем между гаражными стенками. За ним, скрежеща заклепками курток по металлу «ракушек», — остальные.
 Убегали быстро, стараясь при этом не сильно топать своими тяжелыми берцами, чтобы слышать, что делается сзади. А там был какой-то шум, скорее даже шумок, или это просто ветер немного разыгрался и шуршал сухими палыми листьями на земле и такими же, почти жестяными, что еще в изобилии оставались на ветках.
 Остановились уже перед самым выходом из парка на проспект. Колун обернулся к Носу и протянул руку за ножом, который тот по-прежнему сжимал в руке. Нос машинально протянул.
 — Вытри, — грубо приказал Колун, показывая на черные разводы на блестящем лезвии.
 — А обо что? — испуганно спросил Нос.
 — Об собственные портки, твою мать! — выругался Колун, и Нос хотел уже это сделать, только примеривался, о какое место лучше, чтоб не так заметно.
 — Не валяйте дурака! — цыкнул на них Влад. — Кровь — это ж улика! Охренели совсем? Дело провалить хотите?.. Вон, листвы набери да оботри. И разбросай потом в стороны. А ты, Колун, дома отмоешь. И водярой протри, чтоб вообще никаких следов не осталось. Все! По домам. Завтра, как обычно!
 И они разошлись. Дело было сделано, «крещение» наконец состоялось, и завтра, при случае, можно будет сказать Василию Савельевичу. Правильно он говорит, что крещение кровью — это самое верное дело. Замазанный кровью хорошо молчит…
 Но опять всплыл тревожный вопрос: а что с Быком? Будет молчать или откроет рот?.. Как проверить? Самому туда соваться нельзя, никто не поверит. Еще охранникам тем можно было втюхать, а с ментами так не получится… И этот гребаный дипломат получился некстати…




 Глава седьмая В гаражах


 После разговора в Генеральной прокуратуре с Меркуловым Антон Плетнев созвонился с Петром Щеткиным, старшим оперуполномоченным МУРа, майором милиции, и они вдвоем выехали в Воронеж, где был убит неизвестными лицами нигерийский дипломат, также неизвестно, каким образом оказавшийся там. Да, и еще одно было неизвестно: когда в Воронеж подъедет Турецкий, на неизвестно какую помощь которого в своем расследовании они могли бы рассчитывать. Словом, сплошные неизвестные.
 Кстати говоря, именно это обстоятельство, то есть задачка с одними неизвестными, и была поводом для того, чтобы не лететь самолетом, а поехать поездом. Мол, когда ж еще и поговорить-то за жизнь?..
 В Воронеже их встретили, но, как говорится, лучше бы уж и не встречали. Физиономии милицейского начальства были негостеприимные, оно и понятно: «варяги» прибыли истину устанавливать, сами уже не можем. Обычная история. Был бы еще Турецкий — «важняк», видная фигура — совсем другое дело, а так — прислали каких-то пешек, словно столичный тычок в морду нерадивым провинциалам. Но местные вели себя сдержанно. Посадили в машину, привезли в гостиницу, поселили, а потом повезли в городскую прокуратуру, к следователю Смородинову, который возбуждал уголовное дело. У него сыщики и узнали о том, что генерал Грецков, начальник Департамента уголовного розыска МВД, уже со всеми имеющимися данными по убийству дипломата ознакомился и сегодня утром убыл в столицу, распорядившись, чтобы московским сыщикам было оказано полное содействие в расследовании. Речь, мол, сейчас идет не о каком-то местничестве, а о престиже государства, поэтому — никаких лишних разговоров. Ну точно: не можете сами, так помалкивайте! Обидно, конечно. И это прекрасно понимали обе стороны.
 Но, как показывает практика, наверняка кое-кому и там, в Москве, тоже придется постоять на главном ковре, когда приезжие москвичи торжественно сядут в лужу. Правда, тогда самим надо крепко постараться, чтобы найти концы в этой непонятной истории и тем самым загасить дипломатический скандал. В городе учится большое количество иностранных студентов, и они уже устроили громкую демонстрацию протеста, о которой подробно рассказали многие каналы центрального телевидения. И собираются продолжать свои выступления протеста под лозунгом: «Россия! Ты нас приглашала учиться, а не умирать!» А представитель посольства Нигерии, что прилетел специально, для опознания своего коллеги, — тот вообще устроил такую пресс-конференцию для работников средств массовой информации, слетевшихся как воронье на падаль, что начальника ГУВД едва не с инфарктом увезли в госпиталь прямо из кабинета губернатора. В общем, куда ни кинь, как говорится, всюду — клин.
 А может, и сумеют помочь москвичи, кто знает?..
 Смородинов был молодым майором юстиции, не успевшим «испортиться» в угождении начальству. Его вызвал прокурор и приказал возбудить дело. И он послушно собрал все, что могли обнаружить на месте преступления сотрудники оперативно-следственной бригады Управления внутренних дел. А время было уже позднее, работали они при фонарях и включенных фарах милицейских машин. Это уж потом догадались привезти светильник на подвижной штанге и более внимательно осмотреть не только само место происшествия, но и вокруг него.
 То есть сначала-то была только одна бригада — из ОВД Центрального района. Но когда оперативники прочитали в документах, кто оказался жертвой, и немедленно доложили в Управление, уже оттуда, а также и из городской прокуратуры примчалось столько народа, что работать «на земле» стало просто невозможно.
 Убили иностранного дипломата! Такого ж не придумаешь и в дурном сне. И где? Не в столице, где эти дипломаты толпами по улицам бродят, а здесь, в Воронеже, где им, как говорится, уже по определению делать нечего. Это ж теперь — политика! Да какое там хулиганье?! О чем вы говорите?! Хулиганы — вон, морды бьют! И редкие голоса сомневавшихся в том, что произошло действительно нечто экстраординарное, прямо-таки утонули в потоках обвинений в адрес правоохранительных органов, допустивших… не обеспечивших… и, естественно, по этой же причине — не полностью соответствующих…
 Оценка события, высказанная Смородиновым, пришлась сыщикам по душе.
 Нечасто ведь встретишь взаимопонимание с первых же минут общения, особенно в таких вот, скользких делах. И Петр Щеткин, как человек, склонный больше к философскому осмыслению событий, хотя и практические действия не забывал, высказался в том духе, что совместное расследование, которое им предстоит провести, не должно ни в коей мере, уже по достижении конечного результата, предлагать какие-то варианты якобы противостояния Москвы и Воронежа. Дело-то одинаково противно как одним, так и другим. Поэтому искать надо вместе, пахать «ноздря в ноздрю», ибо тот самый «конечный результат» ни славы москвичам не может добавить, ни местных тружеников юридической службы не должен унизить. Короче, никакого превосходства. А раз так, давайте начистоту! И, желательно, своими словами. А потом дойдет и до протоколов…
 Выслушав соображения следователя и просмотрев все, что можно было, точнее, что имелось, сыщики попросили Алексея Гавриловича, или просто Лешу, поскольку случилось так, что у всех были в настоящем либо в прошлом, как у Плетнева, майорские погоны, отвезти их на место преступления. Смородинов не стал возражать, он прекрасно понимал, что любой новый человек должен посмотреть свежим взглядом. И они отправились.
 По пути заехали в районный ОВД, к начальнику его, подполковнику милиции Любимову, чтобы представиться, узнать, нет ли чего-нибудь новенького — ведь наверняка придется в дальнейшем пересекаться в работе, так зачем же создавать почву для конфликтов, которых можно избежать заранее?
 Особых происшествий не было. Правда, утром участкового уполномоченного Егорова, в территорию обслуживания которого входит и этот, всем давно осточертевший нарыв на теле города, гаражный кооператив, в кои-то веки — надо же! — навестили два бомжа, принесшие капитану странную информацию. Прошедшей ночью какой-то неизвестный убил их знакомую, тоже лицо без определенного места жительства. В последние дни она себя плохо чувствовала, но в больницу идти не хотела, а решила отлежаться… на свежем воздухе. Они-то, оба ее знакомых, находились на вокзале, где их видел дежурный и может подтвердить. Да они б никогда на женщину руку и не подняли, это каким же зверем надо быть, чтоб зарезать больную женщину! Но, тем не менее, оказалось, именно так. Правда, когда прибыли на место уже из отдела, ужаснулись увиденному. Да там не то что убивать кого-то, там и близко подойти страшно было. Милиционерам от одного вида трупа плохо становилось.
 Собственно, понять, что это было, вернее, кто это был, оказалось поначалу невозможно. Грязь, рвань, вонища, разложение — кошмар. Невероятно, что могло довести живого человека до такого состояния. Словом, тут требовался не патологоанатом, а мусороуборочный комбайн, и, желательно, с автономным приспособлением для дыхания обслуживающего персонала.
 — Но вы ж понимаете, — сокрушался подполковник, разводя руки в стороны, — кому невозможно, а нам — надо. Короче, собрали… — он огорченно покачал головой, — увезли в городской морг и отдали на волю судебного медика с единственной просьбой установить причину смерти и, если возможно, орудие убийства.
 Все вышеизложенное, как было сказано, произошло сегодня, и быстрых результатов ожидать было трудно. Но при этом оставался главный вопрос: почему те бомжи-свидетели решительно настаивали, что в данном случае имело место именно убийство? Им-то откуда известно? Они что, врачи в прошлом?
 Заданный Антоном с определенной долей юмора вопрос неожиданно получил подтверждение. Да, один из бомжей — некто Свиридов. Был в далеком прошлом медбратом и работал в анатомичке. Но потом судьба его сломалась, запил, все бросил и ушел, по его словам, на волю. В пампасы, одним словом. То ли мертвецы ему надоели, то ли живые за горло держали, объяснения были туманными. Вот он и определил, когда увидел утром черное дело чьих-то страшных рук, не забыл, не растерял еще, значит, прежних навыков.
 Но это — один эпизод, и вряд ли он может иметь отношение к тому делу, ради которого аж из самой Москвы люди приехали. Еще если бы застрелили там, тогда как посмотреть, а тут, возможно, кто-то ткнул старуху шилом или ржавым гвоздем, она и загнулась. Хотя тот Свиридов утверждал, что крови было много. Да только откуда она у старухи-то? Думать же надо, что начальству докладывать…
 А есть и другой факт, он хоть прямого отношения тоже не имеет, но обратить внимание можно.
 Вчера же, под вечер, — это немного в другой стороне, у Петровских проездов, — трое подростков учинили драку с мужиком. Отчего, почему — тот так и не объяснил, сам не понял. Считает, обычное хулиганство. Да только малость ошиблись те ребятки, не на того напали.
 Подполковник смеялся, рассказывая. Он сам хорошо знал того мужика, зовут его Русланом Рахматуллиным, был даже однажды чемпионом Союза по боксу в полусреднем весе. Он и ребятам из милиции время от времени «руку ставит». Ну чтоб не боялись иной раз даже и против «качков» всяких выходить. Разное ведь на службе случается.
 — Короче, пристали они, не зная, к кому привязались, ну, он, видя их наглую агрессивность, церемониться не стал, а маленько проучил. Устроил им парочку легких нокдаунов, а третий сам сбежал. Как и быстро опомнившийся зачинщик драки. Да Руслан и не стал догонять, зачем? А одного парня задержали охранники, что из окна магазина увидели, как их знакомого обидеть хотят, прибежали на помощь, когда уже все закончилось. Только при нем не оказалось никаких документов, а отвечать на вопросы он отказался. Молчит — и все. Только тупым взглядом по сторонам водит. Непонятный тип. Пока проверяют по картотеке, может, хоть однажды где-то «засветился»… Сидит в обезьяннике, можно показать.
 — Обязательно посмотрим, — серьезно пообещал Щеткин. Он поневоле чувствовал свою ответственность как представитель «прославленного МУРа», хоть это нынче воспринимается населением нередко с кривой усмешкой: уже и муровцы успели «отличиться». — А сейчас нам бы на место…
 Вопросов не было. Но когда выходили, Любимов вспомнил еще одну, незначительную деталь. Это уже потом охранники позвонили оперу, который «драчуна» в отделение доставил. Сказали, что после того как парня увезли, к ним в магазин заглянул рослый такой паренек, ну лет за двадцать, — как многие из них, в черной куртке, берцах — и поинтересовался, куда задержанного отправили? Даже деньги предложил за освобождение, если бы он еще у них оказался. Хорошие деньги, полсотни баксов. Сказал, что родители задержанного беспокоятся, кто-то им уже сообщил о драке, вот они и попросили знакомого узнать. Ну, узнал и сказал, что пойдет теперь дальше спрашивать, чего этот козел натворил. Но в отделение никто по поводу задержанного так и не обращался.
 — О чем это говорит? А вот сами подумайте, кому выгодно? — Подполковник Любимов ухмыльнулся и произнес с неистребимым российским акцентом: — Кви продест, верно?
 Конечно, верно! Сыщик и философ Петя Щеткин подумал, что все у них, наверное, будет в порядке, раз в Воронеже даже милицейские работники владеют мудрой латынью. А насчет подумать, — обязательно подумают. Он так и ответил. Жаль только, что охранники не узнали хотя бы адрес того парня, но уж, поди, запомнили, как он выглядел?..
 Простились почти по-дружески и поехали «на место».
 Смородинов пока просто наблюдал, как работают москвичи. Он уже дважды побывал здесь и ничего нового увидеть или узнать не ожидал.
 Щеткин работал как обыкновенный, честный и кропотливый в своих поисках сыщик. Он опустился на корточки и внимательно, переваливаясь с ноги на ногу, как утка, «пропахал» землю в том месте, где шла драка. Но ничего не обнаружил. А что, отрицательный результат — тоже результат, потом не надо будет беспокоиться, будто могли что-то случайно проглядеть.
 А Плетнев, успевший за время работы в «Глории» восстановить прежние свои навыки и инстинкты спецназовца, постоянно действующего в экстремальных условиях, изучал местность, как разведчик будущее поле короткого боя. Изучал, увеличивая диаметр круга, в середине которого и произошло убийство.
 Потом он попросил Алексея показать прямо на этом месте, начертить веткой на дорожке ту позу, в которой лежал дипломат. Фотография была в деле. Зачем? А он хотел прикинуть, как стояли нападавшие. Кто — где? И кто из них мог нанести единственный смертельный удар ножом. И сколько их было? Есть и еще вопрос: удар был нанесен по уже лежащему телу? Потому что многочисленные внутренние повреждения у трупа, о чем уже известно из акта судмедэкспертизы, свидетельствуют о том, что человек, получивший их, устоять на ногах уже не мог, должен был упасть. Значит, на земле добивали?
 «Какая теперь разница, — стараясь не раздражаться, думал Смородинов, — сколько нанесли ударов и кто конкретно?»
 Заглянул в папку, где у него лежал протокол судебно-медицинского освидетельствования после вскрытия тела. Да, имеются и переломы. Но характер смертельного ранения говорит о том, что удар колюще-режущим орудием был нанесен в тот момент, когда тело находилось в вертикальном положении. Вот-те на! Это как же? Стоя, выходит, умер?
 — А давайте попробуем изобразить, — поддержал Антона Петр.
 И они, позвав водителя, вчетвером попытались принять те положения, в которых могли стоять убийцы человека, находящегося в центре их «кружка».
 Сколько здесь должно было присутствовать людей, чтобы они могли бить, сокрушая жертве ребра, и при этом не давать ей упасть на землю? А ведь еще надо иметь в виду, что дипломат был вовсе не хилого телосложения и выше среднего роста.
 Народ-то здесь собрался опытный, и сыщики быстро пришли к общему выводу: не меньше четверых их тут и было. Причем удары производились фактически одновременно и по всему телу жертвы — следы-то их зафиксированы. Значит, и те четверо были разного роста — и повыше, и пониже, и били, каждый примерно на своем уровне.
 И еще неприятный вывод напрашивался. Грубо говоря, техника избиения и убийства, похоже, ими была уже отработана. И длилась схватка очень недолго, возможно, считанные минуты.
 — Это точно, — подтвердил предположение Антона Щеткин. — Они даже в карманы трупа залезть не успели.
 — А может, и не собирались? — возразил Алексей.
 — Не надо, — ему с улыбкой погрозил Антон, — ты все в политику лезешь. Успеешь еще. Давай смотреть на вещи реально. Ни один нормальный подонок не преминет заглянуть, что у его жертвы в карманах. Деньги! Они, что, пахнут? Документы — другое дело. С ними можно залететь. Но они-то их могли как раз и не интересовать, а вот по поводу баксов — извини… Негра ведь завалили, не нашего Ванька, который баксы просто так в кармане не таскает. Так что это ты брось, Леша.
 — Полностью согласен, — сказал Петр. — Работали быстро и умело. Потому что «громкую» и длительную драку услышали бы прохожие — не так далеко и проезжая часть, а значит, были бы и нечаянные свидетели. А с той стороны — набережная, тоже народ гуляет… Разговоры-то в городе уже не первый день идут, откликнулись бы.
 — Ну да, второй, — усмехнулся Алексей. — А мы уже к возможным свидетелям обращались по телевидению, но… пока молчанка.
 — Естественно, — вернулся к своей точке зрения Антон. — Если кто и видел, то мог узнать это хулиганье, и теперь боится и с ними, и с нами связываться, мы ж не умеем защищать свидетелей.
 — Увы, — теперь уже сокрушенно развел руками Смородинов.
 Итак, кто же они могли быть?..
 Ну, скажем, для той же Москвы, размышлял вслух Щеткин, так «работать» могли бы скинхеды. Это не почерк «братвы», у этих разговор короткий — вали на землю и добивай ногами. А после — контрольный в башку. И обычные хулиганы, как правило, так не дерутся, потому что у них еще остались от прежних времен хоть какие-то понятия о чести, один на один. А скинхеды — это помесь волков с гиенами, где у каждого, будто наперед, расписана его четкая роль. Громкие их лозунги — это все фигня сплошная. Это — для отвлечения внимания дураков.
 — Так ты к чему? — спросил Антон.
 — А к тому, что скины, сами по себе, — это, в принципе, никакая не политика, а тот же бандитизм. Но зато на них, точнее, с их помощью, некоторые политики как раз и делают свою грязную игру. Я знаю, я в Москве много раз уже с ними сталкивался. Свастики эти стилизованные, хайль, бритые головы, черные гимнастерки и прочая атрибутика фашизма — это все внешнее, покрасоваться, пугануть обывателя, а вот внутри у них — жесткая и сильная пружина. И если эта «пружина» вложит им в руки оружие, вот тут уже будет действительно большая политика.
 — Да, с тобой все ясно, — махнул рукой Антон. — Давайте посмотрим теперь на округу.
 И они отправились туда, где за гаражами утром было обнаружено тело убитой безымянной бомжихи.
 Натоптали, конечно, прилично, это плохо, но разобраться можно. Место за «спиной» «ракушки» было тихим, словно огороженным с трех сторон густым кустарником. Своеобразное такое «гнездо», где, загнивая, медленно умирал человек. И никто об этом не знал, кроме двух бомжей, которые носили сюда пищу, подкармливая женщину. Сейчас еще относительно тепло, можно было и здесь спать, «на свежем воздухе», как заметил тот подполковник, но скоро осень, дожди, а там и зима. Конец был предрешен, а немного раньше или немного позже могли прерваться мучения — это уж дело случая. А что, собственно, за случай?
 У Антона уже мелькнула догадка, но он хотел бы сам еще разок встретиться с теми мужиками. Особенно с бывшим медбратом, тому положено замечать то, что спокойно пропустил бы мимо глаз другой.
 Он и напомнил Петру, что нечто подобное в его не слишком богатой практике уже происходило. Точнее, не у него, а у Турецкого. Это когда тот сбежал из Москвы в Новороссийск и занялся там личным расследованием, чем, кстати, удивил даже бывалых местных сыщиков. И тоже с бомжами дело связано было. Один из них страдал амнезией биографической памяти, так Сашка, умница, умудрился-таки найти лазейку в его затемненном сознании, связанном с информацией о прошлом, и вычислить, кем тот являлся на самом деле. Врачи изумились, что там сыщики!..
 Одним словом, надо добыть Свиридова.
 — Да зачем он тебе? — все еще не понимал Щеткин, а Смородинов просто не мог «врубиться» в тему. И тогда Антон прояснил свою идею.
 — Вот послушайте, ребятки, — эту манеру он перенял опять же у Турецкого. — Зачем, скажите, нужно было убивать старуху, глядящую уже смерти в глаза? Она ж, небось, если и передвигалась, так чтоб только, извините, нужду справить. Эти ж ей пищу и воду приносили, сама уже не могла добывать. А у бомжей, что бы о них ни говорили, своеобразное братство — единение и взаимоподдержка, притом что, как правило, каждый видит в соседе злого конкурента… Так вот, повторяю, кому нужно было убивать беспомощное существо? Думайте, ребятки.
 Коллеги молчали, видно, медленно шевеля мыслями. И Антон не выдержал:
 — А я вам скажу. Считайте это моей личной фантазией. Могла быть убита свидетельница, вот так.
 — Чего-о? — протянул Смородинов.
 — Молодец, Антоша! — только что не подпрыгнул Петр. — Как догадался?!
 — А очень просто. Ты ж не станешь добивать жалкое, бездомное существо, если оно лично тебе не мешает, верно? И специально сюда, в это вонючее гнездо, да еще ночью, ради такого, чуть ли не ритуального, убийства ты никогда не полезешь, если… да? А вот если полез, то, значит, это тебе позарез необходимо было. Скажем, от случайного свидетеля срочно избавиться. А для чего срочно, то есть среди ночи, избавиться? Да потому что уже кто-то погоню за спиной у себя почувствовал!
 — Правильно, — кивнул Щеткин, — они кровищи, как говорил Свиридов, напустили. А он — бывший медбрат, и цену крови как-нибудь знает. Конечно, пытали. В любом бы случае убили, но не так же зверски!
 — Что, Алексей? — Плетнев уставился на Смородинова. — Не проходит версия? А ты бы поторопил судмедэксперта на предмет установления орудия убийства той старухи. Я вот подумал… — он засмеялся. — Нет, это, конечно, фантастика, но почему бы вдруг не оказаться, что и в случае с дипломатом, и в случае с этой бомжихой было применено одно «орудие труда»? Как считаешь, полный бред, или что-то все-таки есть?
 — Слушай! — уже с непонятным почтением уставился на Антона Петр. — И откуда ты этим премудростям-то научился? Ну ты даешь!..
 — Откуда? — хмыкнул Плетнев. — Да все от Сашки. Смотрел внимательно, как он работает… Вот бы его сейчас сюда. Проверить… а вдруг?
 — Ну и что? — вмешался Алексей. — Давайте предположим, что вы, Антон…
 — Ты, — перебил Плетнев.
 — Что? — не понял, сбитый с мысли, Алексей.
 — Ты, говорю, а не вы.
 — Ах! — засмеялся тот. — Понял, ладно, спасибо. Так предположим, что ты, Антон, прав. И старуха оказалась нечаянным свидетелем убийства дипломата. Хотя трудно в это поверить. Потому что из полумертвого человека свидетеля не получится. Но — пусть, будем считать. И вот она убита. Так какая нам польза, если узнать нельзя?
 — А если она уже успела рассказать об этом своим «молодым» приятелям? Когда убийство-то произошло? Время было. А вчера сама нечаянно обнаружилась, да? А кто-то заметил. Вот и результат: подмели свидетеля.
 — Что-то есть, — сказал Петр. — Значит, действуем так. Пока никого в известность не ставим, чтоб не было «утечки». Я всем верю, но — на всякий случай. И дальше — по пунктам. Первое: найти и допросить, под личную ответственность за их безопасность, обоих бомжей. Второе: ускорить медицинскую экспертизу тела старухи. Третье: попытаться установить личность молодца-просителя за того задержанного. Четвертое: сравнить экспертные заключения по поводу орудий убийств на двух трупах. Пятое…
 — Пусть будет пятое, но оно, скорее, первое: надо срочно составить фоторобот того молодца. Свидетели — боксер и двое охранников. И послать участкового, местных оперов, сотрудников нашего подполковника, он, по-моему, толковый мужик, пусть пройдут по округе, покажут людям, поспрашивают, наверняка кто-то мог его видеть. — Антон взглянул на Алексея: — На тебя можно рассчитывать? Художник там, прочее?
 — Какой разговор!
 — Петя, — увидев, что Щеткин задумался, оторвал того от размышлений Антон. — А что, если нам погодить немного с фотороботом, но зато, как говорится, не отходя от кассы, произвести маленький такой силовой эксперимент?
 — А ну-ка? — сразу заинтересовался Алексей.
 — Ага, — кивнул ему Плетнев, — я чувствую, что и у тебя тоже мелькнуло. Давай проверим. Предлагаю жестко допросить задержанного и «повесить» на него два эпизода: убийство дипломата и нападение на спортсмена с целью нанесения тому тяжелых увечий. Там же какая-то арматура, кажется, фигурировала… Старуху, к сожалению, добавить не можем, он уже сидел в обезьяннике, когда ее того. Но все равно тянет под «вышку». Условно говоря. Паровозом его поставить. Если с уголовниками был связан, знает, о чем речь. Нет — охотно объясним. Раз подельников не называешь, сам потянешь срок и за них. А улики у нас, мол, имеются. До суда тебе их никто предъявлять не станет, да и знать не нужно, а в суде услышишь, когда уже отступать будет поздно, да и некогда. И — условие: называй того, кто за тебя «хлопотал»? А можно и дальше пойти: всю компанию называй. Взять на пушку: вас ведь четверо было?
 — А что? — покачал головой Щеткин. — Ничего противозаконного мы не применяем. Я бы попробовал. Как, Леша?
 — Я — за.
 — Отлично, — подвел черту Петр. — Давайте посмотрим дальше, что мы тут еще можем иметь?
 — Так уж вроде все? — пожал плечами Смородинов.
 — Погоди, — хитро засмеялся Щеткин. — Ты, Леша, сам-то внимательно читал показания дежурного, других?
 — Обижаешь, — усмехнулся тот.
 — А тогда скажи: кто конкретно позвонил в милицию и сказал короткую фразу? А потом отключился. Ну? Есть идея?
 — Помню про это. Но, по-моему, глухо, как в танке.
 — А давайте сходим еще раз к сторожам? Вдруг и они чего вспомнят? Бывает же так? Давай и бомжей расспросим.
 — Это бывает! — подтвердил Плетнев. — Даже в моей короткой практике случалось, Леша. Не помнит, не помнит, а ты вдруг дашь ему в лоб — и он мгновенно все вспоминает. Толчок нужен. И удивляется, как это он мог забыть? Провалы, говорит, в памяти. Знаешь анекдот?
 — Ну? — Смородинов заинтересованно уставился на Плетнева.
 — Ага. Приходит к доктору один перец. «Доктор, — говорит, — у меня провалы в памяти». — «Давно?» — спрашивает тот. «Чего — давно?» — «Провалы». — «Какие провалы, доктор, о чем вы?»
 Смородинов со Щеткиным расхохотались. Вроде и не по делу, не к столу, что называется, но чуть-чуть напряжение-то сбросить тоже надо, расслабиться…
 — Так что примеров у меня сколько угодно, — серьезно продолжал Антон. — Я имею в виду, примеров быстрого возвращения памяти. Если желаешь, еще приведу!
 — Не нужно, — смеялся Алексей, окидывая взглядом крупную и накачанную фигуру Антона, — на слово верю… Пойдемте.
 И пока шли по узкому проулку между гаражами в сторону сторожки, рассказал об этой последней «достопримечательности» прошлого.
 Эта старая гаражная застройка, которую давно уже собирались снести к чертовой матери, имела, мягко говоря, диковатый вид да и нехорошую репутацию. Рядом с парком были проложены нормальные и хорошо освещенные проспекты, улицы, набережная, где постоянно движется транспорт, где всяческие развлечения и обширная, разнообразная торговля. И что именно сюда, к гаражам, где с тыльной стороны к ним вплотную подступали деревья, несло прохожих, какая острая нужда, понять было трудно. То есть, вообще-то говоря, объяснить можно, например, срочной «малой нуждой», но ведь и общественный туалет здесь тоже устраивать было бы как-то странно. А народ, между тем, бегал, срезая углы и сокращая таким образом расстояния от одной улицы к соседней. Но, опять же, днем — еще куда ни шло, а вечером, да во мраке? Тут по ночам нормального человека не встретишь, одни «лихие люди», и, тем не менее, лезут. Удалось-таки выяснить, почему.
 — А виноваты во всем, наверняка, оказались самые беззащитные люди — студенты, — предположил Антон и оказался прав. Да, это они беспечно пробегают тут от общежития до остановок транспорта, который идет на ту сторону города, к университету. Студент — известно, с него и взять нечего, кто его грабить-то станет?
 — Сами утверждаете, — возразил Смородинов, — что иностранный студент — не чета нашим. Поэтому действительно не понятно, отчего не ограбили?..
 Как однажды, еще в годы воинской службы, говорил Плетневу один местный шофер, петлявший неизвестно зачем по степи, когда можно было вполне ехать прямо, человек, как тот баран: где один побежал, туда по его следам и все остальные ринутся. Психология такая. Один, может, и сдуру прошел, а за ним остальные потянулись, глядишь, уже и тропинку протоптали. Тоже объяснение.
 Кстати, используя именно эту непредсказуемую особенность человеческого характера, смеясь, заметил Петр Щеткин, любивший всяческие исторические казусы и приколы, хитрые англичане в своих парках уже несколько веков тропинки для пешеходов прокладывают по такому принципу: где человеку удобно ходить — вопреки всяким правилам. Вот и тут, вероятно, та же история.
 Ну хорошо, а помимо политики, которую, в общем, все трое готовы были отложить в сторону, не рассматривая всерьез, помимо бандитизма, или злостного хулиганства, — называй, как хочешь! — вопрос с которым все-таки еще не решен окончательно, могут быть еще дельные версии?
 Заговорили о той, которую, собственно, и привезли с собой москвичи. Версию эту высказал Меркулов. Она базировалась на предположении, что причиной происшествия могли быть наркотики. Правда, ее категорически отвергают в посольстве Нигерии. Но тогда почему представитель — секретарь посольства — поначалу категорически отказывался комментировать причину появления здесь своего сотрудника? Нет, ну, конечно, позже ответил, что советник посольства по имени Джума Бакете приехал в Воронеж, чтобы навестить своего, говоря по-русски, земляка, родственника, оба — из одного племени. Вроде бы даже — сыновья вождя. У него их много, а эти — старшие, в большие люди вышли. Он что, этот секретарь, сразу этого не знал? Или ждал, когда кто-то подскажет? Последнее — рассказывал Смородинов. Он сам задавал вопросы секретарю посольства, но их разговор являлся беседой, а не допросом, есть там свои, чисто дипломатические тонкости, касающиеся статуса неприкосновенности и прочего. Официально, скорее, это он пошел навстречу следствию. Однако сие обстоятельство вовсе не помешало господину секретарю тут же публично обвинить российские власти в потворстве националистам, в расизме и шовинизме. Известный демагогический набор, особенно перед микрофонами журналистской братии, скорой на сенсации. Опять чертова политика.
 — Но, — возразил Щеткин, — между прочим, именно политика всякий раз становится тем щитом, которым прикрывают свои грязные и темные делишки такие вот ребята, «огораживая» себя всякими «неприкосновенностями», пока их четко не поймаешь за руку. Так что из данной версии мы по-прежнему не можем ничего исключить. А того, к кому приезжал Джума, допрашивали?
 — Это студент третьего курса Политеха по имени Симба. Или это фамилия у него, черт их разберет. А Симба, узнал я…
 — Я знаю, — усмехнулся Антон. — Симба — на их языке означает «лев». Между прочим, не какой-нибудь там Лев Моисеевич, а тот, который — самый грозный зверь и царь зверей в Африке.
 — Тоже без протокола? — спросил Щеткин.
 — А его просто не было. Или не нашли. Или он прятался. Может, уехал куда-то, темная какая-то ситуация. Сегодня хотел снова подъехать в общежитие с утра, но тут вы прибыли.
 — Знаешь, Леша, — сказал Антон, — давай-ка я к нему подъеду. Объясни только, куда. А я ведь бывал в Африке-то, кое-что знаю, и слова какие-то помню, глядишь, и найдем общий язык. Симба, значит? Ладно, — многозначительно улыбнулся он.
 — С удовольствием! — прямо-таки обрадовался Смородинов, которому все эти иностранцы, видно, давно уже торчали острой костью в горле. — Однако давайте продолжим по поводу «наркотической» версии…
 То, что советник категорически отрицал участие своего сотрудника в торговле наркотиками, тем не менее, не исключало этой версии. Что говорило в ее пользу? Во-первых, в последние годы в России особенно активизировались наркокурьеры из Нигерии, перевозящие героин, кокаин, опий в собственных желудках. Так называемые «глотатели». И почему не мог быть задействован в подобном «наркотрафике» дипломат? А дальше можно легко предположить, что произошла «разборка» между курьером, к примеру, и местным барыгой, держащим в своих руках сеть мелких дилеров. Или между тем, кто курирует курьеров, с одной стороны, а с другой — осуществляет контакты уже с российскими торговцами «дурью»? Варианты могут оказаться самые разные. Доказать трудно, а предположить — почему же нет, что мешает? Уверенность господина советника посольства? Тогда чего темнил? Нет, ребятки, есть тут своя логика…
 Пойдем дальше. Почему «разборка» произошла именно здесь, в ночном парке? Другого, более цивильного места не нашлось? Напротив, место как раз глухое и удобное. Студенты, правда, постоянно бегают, но среди них много африканцев, азиатов, так что и подозрений такая встреча, «стрелка», ни у кого практически не вызовет. А что произошло на самом деле? Курьера убили, а груз забрали. Остальное не успели, потому что нападавших кто-то спугнул. Кто — это подходящий вопрос. Местные жители? Так они же сюда по ночам наверняка не ходят. Значит, те из них, кто держит здесь свои автомобили. Не исключено, что кто-то и мог оказаться невольным свидетелем избиения и убийства человека. Узнать бы, кто… Потому что бомжиха та — разумеется, никакой не свидетель. И не могла им быть. Вот разве что приятелям сказала… Но это опять возврат к уже отмеченному, первому пункту розыска, к самим бомжам. Ладно, пусть пока будет и «дурь» рабочей версией, даже условно нельзя ее сбрасывать со счетов…
 И они отправились заниматься своими конкретными делами. В ближайший РЭУ, в опорный пункт милиции, в гаражную контору, к сторожам. Эту часть дела взяли на себя Петр Щеткин и Алексей Смородинов. А на переговоры со студентами, выявлять контингент тех, кто постоянно здесь бегает, особенно среди ребят из Африки, — этим занялся Антон Плетнев. Ему, что называется, и карты в руки, недаром же немалую часть своей военной деятельности он отдал именно этому, Черному континенту, в частности Анголе и Мозамбику. И с кое-какими обычаями знаком, и разговаривать с местным населением по-своему научился. Словом, к концу дня сыщики решили встретиться в прокуратуре, чтобы подвести хоть какие-то первоначальные итоги.




 Глава восьмая Варианты решений


 Александр Борисович узнал Корженецкого по беспокойному, ищущему взгляду, который он бросал на каждого мужчину, проходившего после паспортного контроля в общий зал прилета. Невысокий, достаточно плотный, с заметной лысиной и заметно выпирающим брюшком, но выглядевший при этом даже как-то элегантно, он производил впечатление очень нервного.
 Если бы он дал себе труд войти в открытые файлы Генеральной прокуратуры, то, вероятно, без большого труда нашел бы там и фотографию Турецкого, о котором часто говорили и писали, брали у него интервью и приглашали на выступления в первые годы нового столетия. Не очень сильно изменился за два-три года Александр Борисович, узнать было бы нетрудно. И тогда даже сама встреча Корженецкого со своим, без преувеличения, спасителем, выглядела бы сейчас более… как бы сказать, интеллигентной, что ли. Но Георгий Витальевич не взял на себя такой труд, ибо думал лишь о том, как вытащить из капкана собственную задницу, и плевать ему было на все остальные условности. Но ведь — волновался! А мог бы и не волноваться…
 Эти соображения легкой волной прошелестели в сознании Александра Борисовича, который спокойно прошел мимо Корженецкого, — да, теперь, уже вблизи, и портретно узнал его Турецкий, — подошел к тому со спины и небрежным таким, легким стуком по его плечу дал о себе знать. Корженецкий вздрогнул, резко обернулся, и по его вискам к подбородку покатились капли пота. Так жарко? Или так страшно? Турецкий, иронически усмехаясь, смотрел на него в упор. А у Георгия Витальевича даже челюсть отвисла.
 — Господи, — прерывисто дыша, прошептал он, — простите, не узнал вас. Ну, конечно же… Здравствуйте, Александр Борисович.
 — Неужели я так сильно изменился? За пятнадцать лет.
 — Что вы, нет конечно, теперь-то я вижу. — Он бегло оглядел Турецкого, увидел небольшую сумку в руках. — А что, у вас… и все?
 — А что, простите, вы хотели бы увидеть? Большой багаж? Так город того не стоит. Не в обиду вам будь сказано. Путешествую налегке, забот меньше. Ну-с, куда прикажете?
 — О да, разумеется! — он подхватил Турецкого под руку и быстро потянул к выходу.
 В машине, нехилом, надо сказать, «мерседесе» представительского класса, сидел водитель, отгороженный от задней части салона стеклянной перегородкой, — как в доброе старое время в правительственных машинах, в которых пару раз — по причине особого «везения», разумеется, — пришлось проехаться и молодому сыщику Турецкому. Нет, далеко не все было в прошлом так уж и плохо, ухмыльнулся Александр Борисович. И на вопросительный взгляд хозяина машины объяснил причину своей ухмылки, тот кивнул, но, видно, не понял, в чем соль сказанного.
 — Да-да, это удобно, — ответил серьезно. — Нам же, вы сказали, поговорить надо? Так я вас внимательно слушаю, Александр Борисович.
 — С удовольствием, — ответил Турецкий и полез в карман за сигаретами, а Корженецкий тут же открыл для него пепельницу в спинке переднего сиденья и протянул огонек зажигалки — ловко у него получилось! — С удовольствием, — повторил Александр Борисович, — как только выслушаю подробнейший ваш рассказ о том, что с вами произошло и во что вы вляпались. Правильнее сказать, во что вас «вляпывают», ну, втягивают. И кто втягивает? И на чем вы с ним остановились? Ну заплатили или нет — это ваше личное дело, хотя, думаю, поторопились немного, но, возможно, и успеем поправить. Тут может неожиданно обнаружиться одна опасность, хотя до этого пока не дошло. Короче, желательно все, включая подробный, как сможете, словесный портрет посетившего вас человека.
 Хотел задать последний вопрос: «Или у вас с ним был только телефонный разговор?» — но не стал торопиться.
 Корженецкий смотрел так, будто гость из Москвы читал открытую книгу его судьбы. Удивление, изумление — это только частности. Он был, кажется, по-настоящему ошарашен.
 — Так вы ж, — зачем-то шепотом произнес он, — буквально все давно знаете? Но откуда? Почему? Как удалось?
 «М-да, — сказал себе Турецкий, — мужик ты, наверное, и неплохой, хотя черт тебя знает, и успешный, видимо, но с мозгами у тебя не все на месте…»
 — Не удивляйтесь, лучше рассказывайте, а посмеемся мы потом вместе, чтоб мне одному не скучно было. Ладно, это шутки. Давайте по делу. Итак, вам позвонили. Больше, если помните, вы мне ничего не рассказывали. Просто почувствовали серьезную опасность. А то, о чем вам только что говорил я, это всего лишь мои фантазии, имеющие под собой определенную основу… Но не берите пока в голову. Слушаю.
 Турецкий откинулся на спинку скрипучего, кожаного сиденья и затянулся сигаретным дымом. А Корженецкий начал рассказывать…
 Ну вот и куда его девать, опыт-то? А ведь Генеральной прокуратуре он не пригодился, им, вишь ты, физическое здоровье «следака» важнее. Однако, чуть что — бегут: Саня, ау?
 Оказалось, что практически все то, о чем рассказал Корженецкий, Александр Борисович уже знал. За некоторым исключением. А почему, закономерно спросить? А потому, приятно ответить, что фактически уже не только дебютная часть, а вся шахматная партия, очень лихо задуманная, прямо надо сознаться, неординарным умом, была, по сути, уже сыграна Александром Борисовичем в собственном уме. Другой разговор, когда дело дойдет до конкретных фигур, там могут появиться трудности чисто оперативного свойства. Но ведь на каждое действие имеется и свое противодействие — закон. А в общем, даже скучно…
 — Что скажете… Александр Борисович? — с откровенной тревогой в голосе спросил Корженецкий, закончив исповедь, но не дождавшись ответной реакции.
 — Во-первых, перестаньте волноваться, никто в вас стрелять не будет. А во-вторых, у меня к вам есть предложение, которое, вполне возможно, покажется вам абсурдным, но если хорошенько подумаете, то будете мне благодарны по гроб жизни. И добавлю одну фразу, которая может вас поначалу сильно обидеть. Но вы не должны обижаться, потому что позже сами станете смеяться и девочкам своим на старости лет рассказывать. И вообще, я подумал, должна же быть в вашей семье какая-то страшно веселая тайна? Правда?
 Турецкий говорил, как с ребенком. Но Корженецкий явно не понимал. Ну что ж, тогда, как говорил вождь мирового пролетариата, пойдем другим путем.
 — Хорошо, вы еще не готовы понять меня. Пусть так. Давайте обсудим необходимые частности: условия нашего договора, определим круг обязанностей агентства «Глория», коего я являюсь представителем, и назначим примерные сроки, а также обговорим ваши конкретные действия и тему разговоров, которые вам, не исключаю, придется вести с господином киллером. И повторяю: за свою безопасность можете не беспокоиться. Просто придется вести себя разумно, подчиняясь моим распоряжениям, но, полагаю, такое полуподвешенное состояние у вас продлится не более двух, максимум, трех дней. Может, все закончится и раньше. Это будет зависеть от моего разговора с Москвой.
 — Вы так уверены? — осторожно спросил Корженецкий.
 Что-то с ним произошло, продолжал размышлять Турецкий. Или в самом деле в его биографии запрятался такой пунктик, оглашения которого он по-настоящему боится. Но в данном случае это не имеет отношения к «заочной дуэли» двух бывших партнеров, а ныне заклятых врагов, — копаться в биографии героя Александр Борисович вовсе не собирался.
 Он время от времени оглядывался, но чего-то подозрительного сзади, какой-нибудь слишком «прилипчивой тачки» так и не обнаружил. Но это совсем не означало, что ее могло не быть. Автомобиль у Корженецкого слишком заметен, его легко проконтролировать и при въезде в город. Ну-ну…
 Между тем машина въехала в жилые кварталы, и Корженецкий спросил у Александра Борисовича, как им придется строить свои дальнейшие планы? Где Турецкий собирается остановиться, и не лучше ли прямо на квартире у своего клиента? Ну и прочие вопросы, которые пока что «роились» только в напряженном взгляде Георгия Витальевича.
 Турецкий ответил, что в настоящий момент в городе находятся двое его коллег, которые расследуют уголовное дело по поводу убийства нигерийского дипломата.
 — Ах, это? — как о чем-то незначительном, не стоящим и внимания, вспомнил, морщась, Корженецкий. — Да, я что-то слышал… Наркотики, вероятно, как обычно, да?
 — Не исключено, — коротко ответил Турецкий. — Сейчас я с кем-нибудь из них созвонюсь, и мы решим…
 Первым откликнулся Антон Плетнев. Он обрадовался:
 — Саша? Ты еще в Москве?
 — Только что въехал на автомобиле в город Воронеж. Коротко, какие дела, где остановились и где находитесь сейчас?
 — Коротко: работаем нормально, кое-что уже нарыли. Вчера подбивали первые бабки, что-то, вроде, сходится. Сегодня, в конце дня, в горпрокуратуре, у следователя Смородинова, мы будем, видимо, принимать некоторые оперативные решения. И вот если бы ты подъехал, а? Просто послушал, посмотрел, посоветовал? Правда, здорово помог бы. Хотя тут к нам отношение, в принципе, нормальное, но твой авторитет… сам понимаешь… Нет, конечно, если тебе время позволит… А устроили нас в гостинице «Салют», это в районе железнодорожного вокзала, — спокойно и недорого, хочешь — присоединяйся.
 — Ладно, спасибо, я подумаю. Во сколько вы там собираетесь? И напомни фамилию следователя.
 — К восьми часам. А его зовут Алексеем Смородиновым. Леша, молодой еще.
 — О, так это совсем скоро? Хорошо, постараюсь быть, там и решим окончательно, привет Пете. — Александр Борисович отключился и спросил у Корженецкого: — А где находится гостиница «Салют»?
 Георгий Витальевич взглянул с недоумением.
 — Понятия не имею, что у нас есть такая гостиница. А зачем она вам?
 — У водителя узнайте, может, он в курсе?
 — Коля, — сказал Корженецкий в переговорное устройство, — у нас в городе есть такая гостиница — «Салют»?
 — Имеется, Георгий Витальевич, — сразу ответил шофер, — это у вокзала, ну для этих… ну, приезжие, мешочники… Те, что на привокзальном рынке торгуют. А что надо?
 — Вы слышали, Александр Борисович? — Корженецкий странным, недоверчивым взглядом уставился на него.
 — Угу, — кивнул Турецкий. — Именно то, что нужно. Просто прекрасно. Вот там, вместе со своими коллегами, я и остановлюсь. Мне нет никакого смысла «отсвечивать» в вашем офисе или, скажем, на квартире. Понимаете, почему?
 — Нет… — И недоумение, и разочарование — все сразу отразилось в скорбном взоре Корженецкого. Вот уж такого он никак не мог ни понять, ни принять.
 — Потому что за вами, наверняка, установлено плотное наблюдение. А для чего, спросите? А для того, чтобы вы не делали глупостей, понятно? Киллер вам не верит. И правильно делает. Вы ж, и на самом деле, его обманываете, позвонив в Москву и встретив сегодня меня. Так зачем же усугублять? А ведь он обязательно сегодня же задаст вам такой вопрос: что вы делали в аэропорту и кого встречали? Что ответите, ну-ка? Но так, чтоб он вам безоговорочно поверил.
 — Скажу… — неуверенно начал Корженецкий. — А что встречал своего бывшего следователя. Который мне жизнь в свое время спас. И что вы обещали мне рассказать про…
 — Все не так. Абсолютный минус, — прервал его Турецкий. — Объясняю…
 Лжекиллеры в Москве и Воронеже, понимал Турецкий, несомненно, поддерживают между собой постоянную связь. Поэтому, если в Москве у Щербатенко уже была встреча со «своим» и Николай Матвеевич вынужден был объяснять тому причину своей поездки в «Глорию», к Турецкому, то об этом уже известно и его партнеру в Воронеже. И тогда информация Корженецкого о встрече с тем же Турецким, но уже здесь, в городе, покажет тем, обоим, что их афера раскрыта. И, чем черт ни шутит, для поддержания, как говорится, собственной репутации, да и для сохранения своей тайны, своего инкогнито, они и в самом деле могут подстрелить одного из фигурантов, наплевав на потерянную часть гонорара. Второй фигурант в таком случае будет просто вынужден расплатиться уже с лихвой. Собственная жизнь и безопасность — дороже. Вот и ищи их потом…
 — Я могу с известной долей уверенности утверждать, что еще какое-то, возможно и короткое, время буду для вашего киллера лицом неизвестным. Во всяком случае, я пробовал засечь «хвост», но его, кажется, не было, это хороший знак, хотя вашу достаточно заметную машину настоящему профессионалу слежки совсем нетрудно отпустить, а потом снова сесть «на хвост». Но, будем условно считать, что киллер дал маху. В чем, повторяю, сомневаюсь, такие проколы — для начинающих, чего нельзя сказать о вашем. Но, тем не менее, пока можете говорить, в случае острой необходимости конечно, что встречали покупателя, партнера, черта в ступе — кого угодно, но моя фамилия фигурировать категорически не должна. Если они обо мне узнают, то сразу сообразят — далеко не дураки! — что на них вышли, и тогда их действия для нас с вами могут стать, мягко говоря, непредсказуемыми. Это понятно?
 Похоже, не очень. А вот это — плохо.
 — Когда была последняя встреча? Или телефонный разговор с ним?
 — Да вчера же. И аванс я вынужден был заплатить, я сказал, небольшой, не в нем дело…
 «Пятьдесят тысяч долларов — конечно, фигня, — с юмором подумал Александр Борисович, — просто дома у Корженецкого на тот момент не оказалось большей суммы. Ах, какая жалость, или ах, какое счастье? Вопрос на засыпку… Но если, по большому счету, этот киллер не жлоб, он должен ограничиться этой суммой и немедленно скрыться с глаз, „быстрей, чем заяц от орла“, — пожалуй, лучше и не скажешь. И тогда Корженецкий спокойно может позабыть о своих терзаниях, ибо он сам и закрыл свой вопрос. А вот как в действительности сложится ситуация дальше — это будет видно уже сегодня, и тогда же станет ясен и характер киллера, то есть появится намек ответа на сакраментальный вопрос известного драматурга: а кто у нас муж?..
 — И что, больше он вас ни разу не побеспокоил? По поводу фотографии, скажем?
 — Нет, но телефоны я велел не занимать. Впрочем, ему известен номер моего мобильного телефона.
 — Что ж, подождем. Скажите, а начальник вашей службы безопасности — он толковый мужик? Профи или случайный в системе?
 — Бывший полковник ФСБ.
 — Ну-у! — развел руками Турецкий и подумал, что этот вряд ли как-то связан с жуликами. — Вы ему передали мой совет относительно слежки?
 — Знаете, Александр Борисович, — непонятно отчего поморщился Корженецкий, — после ваших уверений в том, что со мной ничего опасного не случится, я вам как-то поверил и не стал… ну, говорить. Чтоб не создавать в службе лишнего напряжения. Понимаете, всякого рода подобные дела — плохая реклама для нашего бизнеса. А теперь и вы говорите, что ничего не заметили. Так почему ж я должен сомневаться? Логично ведь?
 — Очень логично, — вздохнул Турецкий.
 — Ну вот… Так вы действительно не посетите наш офис? А как же тогда?..
 — Я не закончил о вашем полковнике. Он вам докладывал о проделанных мероприятиях по организации вашей безопасности?
 — А зачем? Это его работа. Он зарплату за это получает, вот и пусть старается, мне знать необязательно.
 — Понял. А на связь можете его вызвать? Как его зовут?
 — Разумеется, — ответил Корженецкий, доставая мобильник, — а зовут его Федором Симоновичем. Кротов — фамилия.
 «Интересно, — подумал Турецкий, — имеет ли он какое-нибудь отношение к нашему Кротову — Алексею Петровичу? Вот был бы юмор: два полковника Кротова из одной конторы! Нет, наверное».
 — Федор, — сказал Корженецкий в трубку, — вот тут Александр Борисович желает с тобой переговорить, — и протянул трубку Турецкому.
 — Здравствуйте, Федор Симонович. Турецкий. Вам удобно ответить на парочку моих вопросов?
 — Да, разумеется. Здравствуйте, слушаю вас, Александр Борисович, — голос был низкий и уверенный. Служба…
 — Квартиру и офис, включая телефоны, за последние два-три дня часто проверяете?
 — Утром и вечером, регулярно.
 — Хорошо. А как насчет сопровождения?
 — Между нами, — после почти незаметной паузы сказал отставной полковник, — хозяин не разрешает, имидж, понимаете ли… мы — люди простые.
 — Ясно, ясно… Ну а сами-то… как?
 — Александр Борисович, я понимаю смысл ваших вопросов. Скажу так: делаем все.
 — И сейчас?
 — И сейчас, — ответил полковник, и Турецкий услышал в его голосе нотку самодовольства.
 — Молодцы, — коротко заключил Александр Борисович.
 — Рад слышать. Еще вопросы?.. Если вы насчет… э-э, вчерашнего вечернего эпизода?..
 — Нет, я же знаю, и на старуху бывает…
 — Да, — вздохнул полковник, — что поделаешь… Век живи…
 — Вы постарались, надеюсь, по поводу фиксации?
 — А как же! И мобильный — под контролем.
 — Я у вас не буду показываться. Без надобности. Выйду у городской прокуратуры, не сочтите за труд, пусть ребятки посмотрят.
 — Будет сделано.
 — Спасибо и всего доброго, номер моего мобильного у вас, вероятно, уже имеется, если что. Пока, всего хорошего.
 — И вам не хворать, — явно уже улыбнулся, судя по голосу, полковник.
 — Да, простите, при случае, спрошу: нет ли у вас родственника — Алексея Петровича? И по фамилии, и по системе? Первое главное…
 — При случае, отвечу: точно, нет.
 — Ну и хорошо, значит, как в том анекдоте, даже и не однофамильцы.
 — Ха!.. А что, хороший человек?
 — Не то слово.
 — Рад за вас.
 — Всего доброго.
 Турецкий вернул трубку хозяину.
 — Ну что вам сказать, — заговорил «скучным» голосом Александр Борисович, — не вижу причин сомневаться в правильности действий вашего шефа безопасности.
 — Я не понял насчет городской прокуратуры…
 — А, да. Я хотел попросить вас высадить меня где-нибудь поблизости от городской прокуратуры. Там в восемь часов — это через пятнадцать минут — начнется совещание, и мне надо быть на нем. А как только закончится, я вам сразу позвоню. Если киллер обнаружится, ведите себя, как договорились: спокойно, без паники, соглашайтесь на его пожелания. Дом ваш, как я понял, охраняется грамотно, вчерашний эпизод не повторится. Так что давайте до завтра, а я тут кое-что предприму — по своим каналам…
 Водитель, по указанию Корженецкого, высадил москвича на перекрестке и показал, куда идти. Сам быстро уехал, выполняя, вероятно, четкие инструкции полковника Кротова. Турецкий спокойно перешел через тихую улицу по пешеходной «зебре» и вошел в старинное здание, в котором размещалась прокуратура.
 Дежурный подержал в руках удостоверение, вернул и отдал честь.
 Совещание уже началось. Но выступавший в форме майора юстиции остановился, и все дружно обернулись к вошедшему. Александр Борисович вежливо поклонился, — было здесь человек десять, не меньше, наверное, те, кто задействован в расследовании, — и, отдельно кивнув Петру с Антоном, уселся на свободный стул. Сумку небрежно бросил у ног.
 — Извините, господа, — улыбнулся он, — если можно, продолжайте. Потом отвечу на ваши вопросы, если они будут.
 — Мы подбиваем некоторые итоги, Александр Борисович, — сказал выступавший, но вы пока, если желаете, можете полистать те материалы, которые уже имеются.
 — Желаю и с удовольствием, — кивнул Турецкий, принимая папку с документами. — Спасибо, я — по ходу… — И он углубился в чтение.
 Словом, когда Смородинов — Турецкий понял, кто это, — закончил свое сообщение, Александр Борисович уже успел бегло просмотреть главные материалы — акты криминалистических и судебно-медицинских экспертиз, протоколы осмотров мест происшествий — таких было три, свидетельские показания относительно «действующих лиц», подозреваемых в совершении преступлений, протокол допроса одного из участников нападения на спортсмена, задержанного на месте преступления, несколько листов показаний иностранных студентов, касавшихся исключительно их собственных проблем, и так далее. В принципе, немало. Но, с другой стороны, читая и одновременно слушая говоривших сыщиков и оперативников, Турецкий видел, что зацепки, и довольно крепкие, на первый взгляд, у них вроде бы появились, однако вместе с тем возникли и новые трудности. Никакой ясности, как было заметно, не появилось с визитом дипломата в Воронеж, а ведь именно этот факт и являлся основной причиной расследования возбужденного уголовного дела.
 И, когда выступавшие исчерпали свои возможности и обратили внимание на молчавшего Турецкого, он закрыл папку, аккуратно и неторопливо перевязал тесемочки и только после этого поднял голову. Смешно поправил указательным пальцем очки на переносице и чуть скривил в улыбке губы:
 — Так кто ж мне объяснит наконец, какого черта здесь делал этот гребаный дипломат?
 Хмыкнул милицейский полковник и одобрительно, как показалось Александру Борисовичу, покрутил головой. Прыснул философ Щеткин, а Антон, наоборот, насупился, как будто это была его личная недоработка. У Смородинова, как и у остальных, чуть приоткрылся рот. Вопрос словно застрял в губах.
 — Никто не может? — повторил Турецкий. — Жаль. А чего тогда собрались?
 — Нет, ну, Саш, — Плетнев немного покраснел даже, — надо же свести то, что уже наработали!
 — Ну да, как-то… — вразнобой раздались голоса.
 — А что такого? — удивился Турецкий. — Ну, наработали. И хорошо. Правильно. С версиями этими… пока не запутались, — это он так отреагировал на выступление Плетнева, как раз и освещавшего этот вопрос. — А чего, непонятно, с фотороботом тянете? Я бы давно уже показал его в местных новостях по телевидению. А прохожим под нос совать: знаете — не знаете, можно и до морковкина заговенья дотянуть, толку-то что? Толку-то что, Петь? А если он только ночью здесь появляется, а днем — совсем в другом районе? Так его ж никто никогда и не узнает. А касаясь конкретно вопроса о фотороботе… о субъективном портрете, — поправил себя Турецкий, — пока я, честно говоря, индивидуальных, доминирующих признаков здесь просто не нахожу. Слишком общо. А между тем, как я понимаю, этот ваш упорный задержанный их может назвать. Но не хочет. И я понимаю, почему.
 — А вот мне очень интересно, — вклинился Плетнев, которого слова Саши крепко задевали: делали, делали, а, выходит, ничего нет? Но так ли уж?
 — Антон, только честно, вы с ним работали?
 — Ну а как ты думаешь? — даже возмутился Плетнев.
 — Ага, — кивнул Турецкий с улыбкой, — извини, я огрубляю: кулак свой предъявлял, дать в лоб обещал, судьбу рисовал тяжелую, так?
 — Да ладно тебе, — смутился Плетнев, а Смородинов, — заметил Александр Борисович, — тихо хмыкнул, как бы про себя, и прикрыл ладонью глаза, будто задумался, и Турецкий увидел, что попал в цель.
 — Ошибочка вышла, дорогой товарищ и друг, — съерничал Турецкий. — Не по лбу стучать надо было, а совсем наоборот, рассказать ему, как вы, вот прямо сейчас, на этом месте, сфотографируете его и покажете всему городу с экранов телевизоров. И сообщите, что перед ними — жителями Воронежа — очень опасный преступник, подозреваемый, — подчеркнул Александр Борисович, — в ряде убийств, изнасилований и прочих гадостей. Причем несколько раз на протяжении дня покажете. И завтра, и послезавтра. И с подробными комментариями. И просьбами к жителям города опознать его и немедленно сообщить ближайшему же милиционеру, а если фамилии кто не знает, может, слышал кличку. Среди этих бегает он, которые в черных кожаных куртках по ночам на студентов охотятся. Скинхедами себя называют, а исповедуют философию фашизма и бандитизма. Опознавайте, пока не поздно, граждане дорогие! Пока он сам или кто-то из его дружков снова не убили кого-то. Не изнасиловали и прочее. А ему сказать, что как только информация трижды повторится во всех новостях, его выпустят на волю, но посреди дня и под подписку о невыезде. Опять-таки, объявив об этом по телевизору. Чтоб люди собрались посмотреть. Так как пока, — Турецкий снова подчеркнул слово, — конкретных обвинений лично ему милиция не предъявляет, а тот татарин, или кто он там, забрал свое заявление, поскольку считает неудобным для себя, известного и уважаемого в городе спортсмена, да просто гражданина, связываться с сопляком и подонком.
 Все молча смотрели на Турецкого.
 — Я уже что-нибудь противозаконное сделал? — спросил он, улыбаясь.
 — Ну, знаете, Александр Борисович, — с уважением протянул полковник, — всего ожидал, но чтоб так? Да чего ж мы сидим, мужики? Уже б сто раз этот сукин сын на колени падал, умоляя не губить! Что ж мы такие инертные?
 — Я тоже думаю, — кивнул ему Турецкий, — что он, когда поймет, чем ему это грозит, сам охотно сдаст своего подельника. Он разве не понимает, как с ним народ поступит? И этот ваш… — он ткнул пальцем в оттиск фоторобота — так засуетится, что… дальше сами фантазируйте. А если тут еще имеется и политика, в чем не уверен, но — мало ли, то и сами политики сильно волноваться станут. И тогда неизвестно, от кого скорее бежать придется этому «пацану»: от нас или от своих. Не знаю, я бы пошел на обострение. А так… смотрите… ваш город…
 — Кстати, и дипломата того нужно проверить, — сказал один из присутствующих.
 — А иначе чего затевать? — добавил и Щеткин. — Ну, Саш, чего ты раньше-то?
 — Интересное дело! Я ж только сейчас материалы полистал. Ну, вас слушал. Все правильно говорите, и действуете верно, только медленно.
 — А если не получится? — осторожно спросил Смородинов у Турецкого.
 Александр Борисович, весело улыбаясь, пожал плечами.
 — Значит, не получится. Тогда чего-нибудь другое придумаем. Кстати, а почему не получится? Факт хулиганства был? Был. Иначе чего его в камере содержат? Можно ведь вопрос и иначе поставить: ему сказать одно, а сделать по-другому. Та же операция, но… подать как факт хулиганского нападения и отказ назвать себя. Люди добрые, помогите, может, кто знает его или его родителей? Лучше, что ль? По-моему, тех же щей, да только малость пожиже, лей, вот и все. Упрекайте, если я не прав.
 И все облегченно засмеялись. Посыпались вопросы и дополнительные предложения. И в конце концов общее совещание пришло к единому решению: начать прямо сейчас, а с телевидением договориться о возможной акции завтра с утра. И приготовить соответствующие материалы, подтверждающие это следственное мероприятие: согласие прокурора там и прочее. Но, вероятно, до этого и не дойдет…
 — И последнее, ребятки, — с сожалением сказал Турецкий, — надо бы поскорее идентифицировать оружие. Это ж нам сразу все точки расставит. Нельзя объяснить эксперту такую примитивную истину, при всем нашем глубоком к нему уважении? А что, я думаю, в некотором отношении мы решили наши вопросы?
 Собственно, на этом совещание и завершилось. Пошли работать.




 Глава девятая Хитрый киллер


 Филипп Агеев получил из рук Алевтины аккуратно расписанную для него программу действий. Прямо по пунктам: «а», «б» и так далее. Но это — частности, это — по ходу. А основное задание заключалось в том, чтобы не спускать глаз с клиента и четко фиксировать все его контакты.
 Кроме того — это уже от Александра Борисовича, в порядке пожелания, что ли, — оснастить комнату клиента соответствующим «клоповником», и заодно поинтересоваться, кто проживает в соседних номерах. Ведь случается, что исполнитель пытается держать свой объект как можно ближе к себе. Ну, на всякий пожарный, как говорится…
 Дела — максимум, на два дня, пока не решится вопрос в Воронеже. А там он, полагал Турецкий, должен был решиться быстро.
 Но, в связи с этим, возникала и другая проблема.
 Дело в том, что, шантажируя Щербатенко, с одной стороны, и Корженецкого — с другой, господа лжекиллеры — то, что их было не меньше двух, это ясно, и нельзя было исключить, что они могли при необходимости превратиться и в настоящих, гарантии от чего никто не давал! — уже фактически вынудили своих клиентов пойти на уголовное преступление. Потому что, как бы и чем бы, какими бы причинами клиенты потом ни оправдывали свои действия, но они все же «заказали» убийства друг друга. Один даже аванс выплатил, а второй близок к тому. Если тоже не отдал деньги, хотя вряд ли: у него сейчас такой суммы просто нет, а достать со своего, или чьего-то там еще, счета в швейцарском банке не так-то просто. Даже в идеальных условиях. А Щербатенко до этого момента пока очень далеко: не человеку, вчера покинувшему колонию после пятнадцатилетней отсидки, решать такие проблемы в одночасье. Да и не в кубышке деньги зарыты.
 Значит, и киллеру, повязавшему своего клиента, волей-неволей придется ждать. Понимает же, что такова объективная реальность. И ее тоже учел Александр Борисович в беседе с Николаем Матвеевичем, когда элементарно успокаивал его. Стресс все-таки. Сидел человек, сидел, про все забыл, и вдруг — на тебе! И вспыхнувшая ненависть тут не помощница.
 Вот, учитывая эти обстоятельства, и приступил Филипп Агеев к работе, не забывая при этом держать связь с Головановым, который пока мог, слава богу, справляться один. Но у Севы, помимо чисто охранных дел, имелись и другие проблемы, которые приходилось решать: агентство должно было платить сотрудникам зарплату, обновлять и покупать новейшую технику и прочее, и прочее. Ненавидел Голованов финансовые расчеты-пересчеты, но приходилось. Немного повезло с тем, что новая сотрудница что-то понимала в этих делах и частично разгрузила генерального директора. Но рвалась в сыщики, особенно когда рядом, фактически перед глазами, пример Сан Борисыча, как звали его свои.
 А Сева тем временем проклинал собственного клиента, которому несомненно льстило, что рядом с ним постоянно находится этакий, почти двухметрового роста бодигард, невозмутимый, как скала, и подвижный, словно змея. Филя ни в какое сравнение, разумеется, не шел — со своей тщедушной внешне фигурой и «несчастными» ста семьюдесятью сантиметрами. Вот клиент и отпустил его охотно, поскольку, как говорится в старом анекдоте, это не фасон для невесты. Но ведь и Голованов не мог разорваться на две части, вот и приходилось им обоим вертеться, подключаясь по мере сил и к другим делам.
 Остальные сотрудники тоже не били баклуши. Алексей Петрович Кротов находился в заграничной командировке — по линии секретной службы МВД, а то выполнял какие-то задания «соседей» — ничего не поделаешь, в двух конторах он «тайно носил» полковничьи погоны. Поэтому и использовали его в «Глории» чаще в роли консультанта, обладающего обширными связями. Хотя он вполне мог дать и оперативникам сотню очков вперед.
 Ну и Николай Щербак с Володей Демидовым. Эти тоже чаще всего работали в паре, представляя, как и Сева с Филей, две противоположности — и внешне, и по характерам. А Макс не вылезал из-за своих компьютеров. Вот и вся команда, свободных нет.
 Поэтому, рассматривая «поминальник» Турецкого, Филя прикидывал, понадобится ли теперь ему чья-то помощь. Вообще-то, для одного эпизода нужна, это то, что касалось установления подслушивающих устройств в номере Щербатенко. Мог бы, конечно, и сам, но был же в агентстве свой ас — Коля Щербак, который быстро проверил бы жилье также и на предмет других вмешательств со стороны. Наверняка озаботился киллер такого рода техникой, надо же ему знать, с кем разговаривает его клиент!
 Один телефонный звонок, и последовал деловой ответ:
 — Филя, назначь точное время, и я все сделаю.
 На Николае с Володей «висело» давнее дело об исчезновении пожилого человека, и находились они за городом. Значит, надо было точно установить, когда Щербатенко не будет в номере, причем долго, а не пять-десять минут. И познакомиться с горничными.
 Эти служащие гостиниц были весьма специфическим контингентом. В большинстве — народ пожилой, к пенсии прирабатывали. Молодежь шла неохотно, и только такая, для которой иная профессия и не светит. Но именно молодежь и, пожалуй, часть женщин среднего возраста горазды на всякие смешочки-интрижки с приезжими и гостями этих постояльцев. Старшие по возрасту чаще всего ненавидели как себя и свою беспокойную работу, так и клиентуру, и контакты с ними было устанавливать чрезвычайно сложно, если вообще возможно.
 Тут необходимо отметить один существенный фактор в работе сыщика Агеева. Он, как и Сан Борисыч, весьма положительно оценивал женский пол, но, в отличие от коллеги, совсем не считал себя эстетом в этом вопросе и умел находить практически у любых женщин, кроме тупо ограниченных или зацикленных на ненависти к проклятым мужикам-погубителям, чувствительные струны, на коих можно было сыграть. Не обманывая при этом их надежд и не давая им повода для поползновений на свою личную жизнь.
 Кадры, с которыми он столкнулся в гостинице, слегка повергли его в шок. Беда заключалась в том, что Турецкий просил прислать данные немедленно, от этого зависела его работа в Воронеже. Но горничная на этаже, где поселился Щербатенко, оказалась злой мегерой, которая просто не желала вступать ни в какие разговоры. Не знаю и знать не желаю, и каждое слово вбивалось с ненавистью в тупую башку никчемного посетителя. Не получилось контакта. Можно было подождать, когда появится другая смена, но время идет, и неизвестно, как посмотрит на знакомство новая горничная.
 Филя предпринял попытку войти в контакт с администраторшей — полнотелой теткой со вспыхивающими от постоянного удивления глазами, но та была действительно так занята, что весь свой интерес быстро исчерпала, несколько раз бросив пристальный взгляд на Филиппа, так и не предоставив ему возможности доказать ей, что она сильно ошибается, считая, что он — «как все». И очень хорошо, что ему не повезло.
 Откуда было знать Агееву, что конец минувшей ночи эта дамочка провела в номере соседа, интересовавшего Филиппа. И этот молодой человек из «спецслужб» — где ж устоять перед таким! — дорвавшийся до пышной дармовщинки, предложил администраторше такую стремительную и глубоко обоснованную программу, что она больше всего боялась, как бы под ней не сломалась дорогая деревянная кровать, а еще кусала угол подушки, чтобы не разбудить ненароком спящую гостиницу. Только Филиппа с его несомненными талантами ей и не хватало теперь. Но делать что-то надо было! И Филипп придумал-таки ход.
 Он вывернул свою серую куртку наизнанку, превратив ее в синюю, надел того же цвета бейсболку с длинным, нависающим на лицо козырьком и с газетой в руках устроился в холле второго этажа, откуда просматривался длинный коридор, в конце которого находился номер Щербатенко. Отсюда Филя и связался с Сан Борисычем.
 Турецкий перезвонил Щербатенко и предложил тому срочно встретиться со своим сотрудником, а место встречи назначил в Выставочном центре. В будни там много народу не бывает, и «хвост» легко обнаружить, если таковой появится. Темой для беседы станет тот факт, что за Николаем Матвеевичем установлена слежка, и Филя должен будет научить его, как ее обнаружить и каким образом от нее избавиться. Небольшой, всего на часок, практический урок. А тем временем Николай Щербак аккуратно войдет в номер «клиента» и сделает свое дело. Заодно попробует, если получится, заглянуть и к соседям. И вообще, неплохо было бы узнать, как выглядит подозреваемый, и оставить у себя его фото — на память.
 Филя, по идее, мог не особо таиться от «хвоста». Но не здесь, а там, на выставке. Его появление в обществе Щербатенко можно запросто объяснить тем, что он является «связью» вчерашнего «сидельца» с теми, кто должен обеспечить Николая Матвеевича финансовыми средствами. Все равно проверить невозможно, или на это уйдет уйма времени, а киллер сам не станет светиться. Так что и непосредственный контакт с ним практически исключен. До того момента, когда его самого придется брать. Но это пока дело будущего, правда, может быть, и ближайшего…
 Самое смешное, что «хвост» Филипп вычислил еще до того, как в условленное место пришел Щербатенко.
 Здесь, конечно, был вопрос. Разговор у Турецкого, знал Филя, шел с клиентом по мобильной связи, но разговаривал-то Николай Матвеевич, находясь в своем номере, и наверняка громко, значит, киллер, или тот, кто с ним работает, уж ответы-то мог слышать. И если клиент повторил, как это обычно бывает в телефонных разговорах, вслух про «выставочный центр» и соответствующий павильон, тогда тот имел все основания опередить Щербатенко, чтобы встретить его и не вызвать подозрения. Нормальный прием, но не для Агеева.
 Дальше пошло как по маслу. Минут десять спустя, из своего номера вышел Щербатенко и, сунув ключ в карман, отправился по лестнице вниз. Филипп не торопил события. А еще через пять минут из соседнего со Щербатенко номера вышел относительно молодой человек, огляделся, приостановился, проходя мимо номера соседа, и прислушался, а затем тоже быстро пошел вниз. Филя постарался запомнить его: длинноволосый блондин, без видимых особых примет. Потом подождал еще немного и решил, что довольно. Позвонил Щербаку и сообщил, что поле для его деятельности свободно, а сам спустился к подъезду, сел в свою «тачку» и довольно быстро добрался до главного входа ВВЦ.
 Снова надетая наизнанку куртка сделала его и так невидную фигуру совсем тщедушной. Бейсболка тоже осталась в машине. Первым он подошел и к павильону, где должна была состояться встреча. Вошел во внутрь, быстро «пробежал» глазами по экспозиции, обнаружил запасной выход — на всякий случай, и спокойно вышел наружу, в ожидании клиента.
 А тут неожиданно нарисовался тот сосед — длинноволосый блондин из гостиницы. Независимо этак прошел мимо павильона раз, другой, не обратив на серенького Филиппа ни малейшего внимания, а потом отошел поближе к центру площади и уселся лицом к павильону, раскрыв перед собой газету.
 Филя обрадовался: это ж надо! Игра в шпионов пошла по-настоящему! Время от времени тот мужик опускал газету, видно, не знал, что в ней можно сделать дырку и смотреть через нее. И в один из таких моментов отсутствия перед лицом «наблюдателя» газеты, Филя аккуратно «взял» его своей камерой. Аппарат был цифровой, легко показать Щербатенко этого «наблюдателя» прямо на экране и спросить: не ваш? Ну а вдруг? А то что на старуху бывает проруха, так в том Агеев был абсолютно уверен, весь его жизненный и служебный опыт только об этом и талдычил. Причем, именно на старух, которые, естественно, полагают, что собаку съели. Как и старики — тоже. А приближающегося Щербатенко Филипп без труда опознал по фотографии, которая была сделана тайно от клиента во время его посещения агентства «Глория».
 Как всякий бывший зек со стажем, Николай Матвеевич отнесся сперва к словам Филиппа недоверчиво: зачем им это надо? А когда Филя увел его в павильон и показал экран фотоаппарата с запечатленным на нем молодым человеком, изумлению Щербатенко не было границ. Очень похож! Только почему-то без усов. И у киллера волосы темные, короткие. Вполне может быть парик. Ну усы, цвет волос, а теперь даже еще и цвет глаз — это вещи, легко изменяемые. Как и одежда.
 Филипп с самого начала заметил у того «наблюдателя» на правом ухе, под свисающей прядью волос, серебристо-черную «серьгу» — аппарат для прослушивания при направленном действии, поэтому он предупредил клиента, чтобы тот разговаривал шепотом, не форсируя звука и не увлекаясь артикуляцией. Сам Филя мог запросто и «кашу» разобрать, а тот, что притаился на лавочке и не желал, чтобы Щербатенко его увидел, наверняка, изнывал от невозможности услышать, о чем же у его клиента идет базар с этим невзрачным, тоже похожим на бывшего «сидельца» человеком далеко за сорок. «Мучайся, мучайся», — злорадно думал Филипп. И, оставив Щербатенко в павильоне, сам вышел с другой стороны через служебную дверь, чтобы позвонить Щербаку. А заодно посмотреть и на «наблюдателя». Но того на его месте уже не было. Смотри-ка, быстрый мальчик… Возможно, где-то уже рядом.
 Щербак его «обрадовал»: весь номер — в «клопах». Снимать?
 — Не надо, пусть думает, что он — самый умный, — сказал Филя. — И учти, киллер — жилец соседнего номера, здесь, и мы его поводим. Обеспечь и у него хорошую слышимость… А еще лучше, позвони Сан Борисычу, мне неудобно отсюда, и скажи, что киллера мы можем брать в любую минуту. Если ты немного поможешь.
 — Так, может, и заканчивать все проблемы на этом? — предложил Щербак, который был в курсе дела о «дуэли».
 — А вот пусть Сан Борисыч и скажет. Место удобное. Отведем подальше и чисто заломаем. И вывезем, как кутенка, в багажнике. Моя машина — прямо напротив центрального входа.
 — У меня и своя тут.
 — Еще проще. Заедешь, если что, проходная ксива при себе?
 Это они так называли свои прежние, муровские удостоверения, которые теперь использовали лишь в крайних ситуациях — по личной договоренности с начальником МУРа, генералом Яковлевым, дружившим с «Глорией», и когда удостоверение сотрудника ЧОПа действовало слабо.
 — Всегда, — ответил Щербак.
 — Вот и звони быстро. И — ко мне, а я пойду держать киллера в поле зрения, а то как бы еще не слинял.
 Щербак перезвонил пять минут спустя. Турецкий дал добро. Но брать попросил чисто, чтоб ни скандалов и никаких следов не оставалось, и киллер не успел бы связаться с подельниками. При таких условиях — твердое «да». Если нет уверенности, можно погодить…
 — Тогда вали сюда и встречай — только на расстоянии — возле аттракционов у Южного выхода. Там сейчас никого народу, зато много зелени. Ты его легко узнаешь. Он — светлый, длинноволосый, чуть повыше тебя будет, в коричневой куртке и такой же бейсболке. Мальчик не слабый, но, видно, не очень опытный, в «наружке» своей уже пару раз лажово прокололся, не его, видно, это дело. Но, клиент говорил: наглый и самоуверенный. Словом, берем…
 — Будете уходить от него, не потеряйте, — на всякий случай предупредил Щербак. Бывали случаи, когда сыщики, чересчур увлекаясь «уходом от слежки», сами нечаянно теряли свои «хвосты».
 — Постараемся… — И, вернувшись к Щербатенко, который усиленно изображал, что рассматривает образцы чего-то, выставленные неизвестно зачем на стенде, тихо предупредил: — Лепим туфту. Пошли потихоньку…
 Они вышли из павильона, уже отошли подальше, и Филя нагнулся, чтобы поправить шнурок на ботинке. «Хвост» стоял у колонны павильона, рассматривая лепнину на потолке портика. Все отлично. И они неторопливо пошли в сторону площади Дружбы народов.
 Филя удивлялся, насколько точно Щербатенко понимал его. Диалог они вели абсолютно пустой, но при этом многозначительный. Филя выступал от имени кредитора.
 — Корней сказал, что даст без базара… Но, сам понимаешь, вынуть из дела такой чемоданчик — это потеря. Поэтому и процент будет, ну… — Филя словно прикинул, как будто что-то от него зависело. — Пятнадцать процентов.
 — Бога побойтесь, оглоеды, — пробурчал, но довольно четко, Щербатый. — Мне ж не на срок, а перекрутиться.
 — Это понятно, — не соглашался Филя. — Если б иначе, и процент был бы другой. А так — нормалек.
 — А как скоро?
 — А как сразу. Ты — маляву, тебе — банк.
 — Куда мы идем? — шепотом спросил Щербатый.
 — Ща, кореш, — Филя подмигнул ему. — Когда маляву передашь?
 — Так сегодня же, чего тянуть? Можно и сегодня.
 — Ну а завтра — стулья! Ха-ха-ха! — заржал Филипп, приостанавливаясь, чтобы не явиться к Южному выходу раньше Николая. — Вечером деньги — утром стулья! Утром деньги — вечером стулья!.. — Филя по-детски радовался своей шутке, заимствованной из кино. Конечно же, смотрели братки про Остапа Бендера, как же иначе!
 Остановился, не приближаясь к ним, и «хвост», с независимым видом рассматривая покрытые облезлым золотом фонтаны. Сто лет, поди, не бывал здесь. Ну вот тебе и последняя экскурсия, немного злорадствуя, подумал Филипп, и решил, что это нехорошо — радоваться несчастью другого: хоть и дураки они, но придумали-то все-таки толково. Сан Борисович это обстоятельство постоянно подчеркивает, едва речь заходит о киллерах.
 — У тебя, что ль, тачка здесь? — Щербатый, согласно своему «погонялу» разыгрывал из себя матерого уголовника, чего делать, наверное, не следовало бы, подумал Филя. А впрочем, все равно интеллигент из него никак не получался — и внешность, и манера говорить, и низкий, хриплый голос. Такое не спутаешь, судьба человека — как на ладони.
 — А на… она мне… сдалась? — с «летучей» матерщинкой ответил Филя. — Тут всего пяток остановок автобусом. Старое Свиблово, знаешь такое место?
 — Откуда? А билет где купить? На автобус, мать..?
 — Да, дядя… — озадаченно посмотрел на Щербатого Филя. — Отстал ты от жизни… И на хрена тебе такие бабки? Что ты с ними делать будешь? Солить..?
 — Не твоя забота! — рявкнул тот. — Те чего сказано, то и делай, а в чужой базар не лезь. Однажды нос откусят…
 — Уж не ты ли? — вроде стал задираться Филя. Но Щербатый тяжелым взглядом уставился на него, и Филя «стушевался». — Ладно, ты чего? Ну чего застыл? Шевели костылями!
 Южные ворота приближались. Щербатый шел все медленнее, делая вид, что каждый шаг нездоровому человеку дается не без труда. Филипп, шаркая подошвами, тоже показывал, что никуда не торопится и к своему спутнику не испытывает ни малейшего уважения. И киллер наверняка это видел. Другими словами, он должен был потерять бдительность, если таковая у него сейчас была «включена». Но он почему-то совсем отстал.
 Наконец, Филя забеспокоился было, но разглядел, как впереди прошла через ворота Южного входа коричневая «девятка», это прибыл Коля Щербак. Значит, все в порядке.
 — Сейчас будем брать твой «хвост», — буркнул Филипп своему спутнику. К «наблюдателю» он не оборачивался больше, чтобы нечаянно не спугнуть того.
 — Да ну? — не поверил Щербатенко, превращаясь в обычного обывателя, испугавшегося ситуации, в которой он оказался. А главное, чему поверил.
 — Ага. Поэтому, когда начнем, под ногами не путайся. Стой в сторонке. Последним сядешь в машину.
 — Усек, — кивнул он, неразборчиво бормоча при этом.
 — Ну давай, говори чего-нибудь про свой лагерь…
 — Да не, братва там толковая, — громко сказал Щербатенко, — шерстяных много, на зоне порядок держат…
 — Сидел бы и сидел? — нахально хохотнул Филя, приостанавливаясь и как бы рассматривая своего спутника, а сам скосил глаза в ту сторону, куда небрежно отправился Щербак, чтобы сделать небольшой круг и зайти к киллеру с тыла. Пока все шло нормально. Главное, не спугнуть…
 Щербатый продолжал расхваливать порядок на зоне, но Филя слушал его краем уха, старательно выуживая из смятой пачки сигарету и пытаясь неловко прикурить на ветру от зажигалки, огонек которой все время гас.
 — Убери, — презрительно протянул Щербатенко и достал из кармана коробок спичек. Вынул одну, примерился и ловко подал огонь, профессионально зажатый между ладонями. Филя прикурил, пустил струйку дыма, предложил пачку спутнику, тот отрицательно покачал головой.
 А время тянулось.
 — Здорово у тебя получается, — кивнул Филя на спички.
 — Поживи с мое… Так чего стоим?
 — А, ну да, — спохватился Филя.
 И тут зазвонил его мобильный.
 — Слушаю.
 — Где он? — услышал Филипп голос Щербака.
 — Кто где? — не понял Филя.
 — «Хвост» твой!
 — Да… — Агеев обернулся и увидел догоняющего их Николая, который вертел головой из стороны в сторону и растерянно держал трубку возле уха.
 Наблюдатель исчез, как сквозь землю провалился. Ну, зеленые насаждения, павильончики какие-то, справа — аттракционы… Народу немного, в основном молодежь, время взрослых дядей придет попозже, а сейчас еще рано. И — никого, похожего на довольно-таки рослого киллера. Одно его фото только и осталось в памяти фотоаппарата, как упрек и напоминание о том, что в службе слежения пустяков не бывает.
 — Да… — только и осталось растерянно повторить Филиппу Агееву, пропустившему фактически нокаутирующий удар. В глаза смотреть стыдно…
 Щербак независимо, как незнакомый, прошел мимо, сел в свою машину и уехал. Уже из нее позвонил минут через пятнадцать:
 — Слышь, Филя, ты не расстраивайся, это не ты лопухнулся, а он что-то, видимо, просек. Ничего страшного. А клиента успокой: сейчас не достали, позже достанем. Аккуратно проводи его в гостиницу, и пусть сидит там, как мышь. А ты не спускай глаз. И слушай, я вывел все концы на твой приемник. Поэтому, если тот «наблюдатель» появится у себя, ты первый об этом узнаешь. Но Сан Борисыч сказал, чтоб мы сейчас больше пока не форсировали событий. Он тебе и насчет денег все расскажет. Освободишься, позвони ему, он ждет. И не реагируй на шутки. Пока.
 «На шутки! Понятно…» — Филипп представил себе, как сейчас в Воронеже, наверное, веселятся сыщики, узнав, как Филю — самого Филю! — обвели вокруг пальца… «Ну обвели, и что? Будем работать дальше», — уныло подумал он, не зная еще, как объяснить свой промах этому Щербатенко, будь он трижды неладен, этот хитрый киллер… А ведь так прекрасно было все задумано!




 Глава десятая Прорвались опера


 Как быстро выяснил Плетнев, оказалось, что это только официальные власти были, мягко выражаясь, не совсем в курсе того, куда и зачем приезжал иностранный дипломат. А студенты в Политехническом университете прекрасно были осведомлены о том, что трагически погибший от чьей-то злодейской руки нигерийский дипломат был всего-навсего старшим братом воронежского студента. Братом, кстати, достаточно богатым и щедрым — в меру. И они искренне переживали и сочувствовали товарищу. Причем без всякой показухи, открыто возмущаясь тем, что какие-то подонки совершают убийства и не несут за это никакого наказания. А родная милиция, вместо того чтобы искать убийц, наваливается с дубинками на протестующих студентов, и власти только обещают разобраться, но ничего не предпринимают. Да их, кстати, как они уверяли Антона, сумевшего установить быстрый контакт с Симбой, и не особо расспрашивали менты. Так, формально. «Не видели? — Нет. — Не знаете? — Не знаем». Да и вообще, с какой стати иностранцы должны сотрудничать с милицией, которая только вчера готова была разгонять их щитами и дубинками?
 Разговоры на эту болезненную для зарубежных студентов тему в стенах университета возникали постоянно, поскольку нападения на них случались уже не раз, и, как правило, все заканчивалось лишь очередной порцией слов и обещаний властей навести порядок.
 Представившись сыщиком, прибывшим специально из Москвы, чтобы разобраться наконец в этом трагическом происшествии, Плетневу удалось не только разузнать из первых уст, что думают об этом убийстве сами студенты, но и встретиться с тем чернокожим парнем из Нигерии, к которому приехал дипломат. Наверное, ничего трагического и не произошло бы, понял в конце концов Антон, если бы не случилась элементарная нестыковка, — вот ведь как бывает в жизни.
 Но ведь у нас как? — размышлял он. Что бы и где ни произошло, во всех неприятностях и собственных бедах мы готовы прежде всего винить проклятую политику, без которой сегодня — никуда. И если разобраться досконально, то получается, что по большому счету так оно и есть. Потому что еще не научились сами думать, но зато хорошо привыкли подчиняться.
 Младший брат Джумы — Симба, то есть «лев» на языке суахили, на котором, знал Плетнев, говорит сегодня больше пятидесяти миллионов африканцев, учился уже на третьем курсе Политехнического университета. И его показали Антону на кафедре горного машиностроения. Оказался этот «лев» высоким и худым, но достаточно спортивным парнем, хорошим, как отзывались о нем и преподаватели, и товарищи, бегуном, неплохо играл в баскетбол, а к тому же он был еще и сыном, между прочим, вождя одного из крупных племен в Восточной Африке.
 Плетнев вспомнил, что об этом вожде Бакете Мбасу, или Мбосу, он что-то слышал еще во времена своей африканской одиссеи, которой официально как бы и не было, да и не числился временно ни он сам, ни его коллеги по группе спецназа ГРУ тогда в анналах своей «конторы». Не значились и в официальных документах. А о наемниках, так называемых в западной прессе «диких гусях», дома, в Советском Союзе, даже и разговоров не было, только слышали, что там, у них, за кордоном, — а у нас никогда ничего подобного не было и не могло быть. Братская помощь — другое дело. Правда, теперь это все давно уже не имеет никакого значения.
 Плетнев хотел сразу встретиться и поговорить со студентом, но тот был какой-то нервный, дерганый, совсем мрачный, если иметь в виду еще и черноту его лица, куда-то торопился, ничего не объясняя, впрочем, и его понять можно было. Короче, кто-то отвлек Симбу, и Антон ненадолго потерял его. А нашел немного позже, но уже в его собственной комнате, в общежитии. Вошел, увидел и не поверил своим глазам: здоровенный, нормальный, в общем-то, парень плакал как дитя. И его утешали две девушки, одна из которых была чернокожей, а вторая — яркой блондинкой.
 Антон вспомнил несколько нужных фраз из своего прошлого и поприветствовал Симбу с подобающим его имени и статусу сына вождя уважением. Симба — это было заметно Антону, оценил уважение к себе, однако поток слез только усилился.
 Не без труда, уже от русской девушки, которую Симба называл Настья и ласково гладил по голове крупной розово-черной ладонью, Плетневу удалось узнать о той беде, о том огромном несчастье, которое внезапно обрушилось на голову веселого и очень смирного по характеру Симбы — Симбочки, как его ласково зовут все знакомые девушки в Политехе.
 Вот уж воистину, беда не ходит одна! Дома у Симбы, на его родине, в Мозамбике, случилось то, что и должно было однажды случиться. Старый и уважаемый вождь Мбасу ушел к предкам. А двое старших его сыновей были в это время в далекой и никому непонятной России. Один — служил в посольстве, а второй учился, чтобы стать горным инженером и осваивать несметные богатства своего Черного континента.
 Сообщили старшему, которому, по правилам, надлежало после смерти отца самому стать вождем племени как бы по наследству. Что, кажется, его совсем не привлекало. У брата имелись, как позже объяснял Симба, несколько иные перспективы, Джуму собирались переводить уже в ранге секретаря в посольство одной из стран Центральной Европы. Подробно братья этот вопрос не обсуждали, но Симба догадывался, что речь могла идти о Франции. Совсем молодой, нет тридцати пяти — и такой ответственный пост! Естественно, что и Симба, которому нравилось учиться, готов был продолжить свое образование на Западе — брат собирался оказать ему такую помощь. И, конечно же, со всем эгоизмом молодости, они вовсе не думали, что пожилой отец их смертен, как все остальные люди. Вождь им всегда казался таким же бессмертным, как их боги.
 И вот тяжелое известие. Джума, никому у себя в посольстве ничего толком не сообщив, помчался в Воронеж. Он уже бывал здесь, приезжал на своем «форде», дорогу знал прекрасно. Такое же стремительное путешествие он и решил повторить, забрать брата, вернуться в Москву и вылететь на родину, чтобы воздать последние почести ушедшему к богам отцу. А там… уж как судьба повернется, распорядится, — однако трон вождя пустовать не должен…
 Все началось вроде бы нормально, а дальше развернулась цепь неудач. Как уже потом сами попытались восстановить картину парни и девушки — друзья Симбы, его брат примчался сразу в общежитие, где ему сказали, что Симба — на факультете. Джума помчался туда. На том факультете, куда приехал Джума, брата он не нашел, кто-то вроде бы недавно видел его в пивном баре с подружками. Джума помчался искать этот бар, естественно, нашел, но Симбу и там не обнаружил. Тогда он снова вернулся в общежитие, где ему сказали, что Симба был только что, очень обрадовался приезду брата и сам побежал искать его. Наверное, в университет. Короче говоря, после всей этой путаницы и беготни, которая продолжалась всю вторую половину дня, кто-то из друзей Симбы предложил Джуме просто посидеть и подождать возле ворот общежития, тот обязательно вернется, где бы ни был. Кажется, он еще собирался забежать на репетицию КВН.
 Джума, как всякий уважающий себя дипломат, естественно, никому не рассказывал о причине своего стремительного приезда. Но нервничал, это было заметно. А на город уже опускался вечер, темнело. Он спросил у кого-то, каким путем обычно ходит Симба, и ему ответили, что студенты предпочитают вообще-то бегать через парк, наискосок, так ближе к остановке автобуса. Другого не сказали: что по ночам и в одиночку в этом парке появляться опасно, особенно чернокожим студентам. Просто упустили из виду, ни у кого ж не возникло и мысли, что гость безрассудно устремится навстречу брату…
 А он отправился. Он был сильным человеком, покойный Джума, в юности занимался спортом, но дипломатическая служба ограничила эти возможности.
 Симба, уверенный, что Джума, находясь в общежитии, обязательно дождется его, не торопился возвращаться со своего КВН. Совсем поздно приехали большой компанией. И вот тут он узнал, что брат пошел его встречать и до сих пор не вернулся. А машина его, «форд-мондео», вон стоит, где сам оставил…
 Друзья Симбы, возглавляемые самим «львом», кинулись искать Джуму, и очень скоро нашли — у перекрестка тропинок, в районе старых гаражей.
 Ну и началось: милиция, осмотры, поиск свидетелей, допросы тех, кто был совершенно непричастен к этому делу, и стало ясно, что у милиции нет ровным счетом никаких объяснений причин, по которым мог погибнуть чернокожий иностранный дипломат. Мнения сходились к тому, что произошли, очевидно, бытовая ссора, хулиганство, приведшие к трагическим последствиям. Требовалось официальное опознание, присутствия Симбы милицейским чинам оказалось недостаточным — ранг покойного был слишком высок для «бытовухи». Вызвали представителя посольства.
 На другой день Симба звонил в Москву, в посольство, а там ему сказали наконец о той печальной причине, которая привела Джуму в Воронеж, к брату. Теперь и сам Джума был покойником. Столько бед сразу обрушилось на несчастную голову совсем смирного «льва». Поневоле взвоешь… А тут еще возмущенные товарищи решили устроить возле мэрии митинг, так власти вывели оцепление милиции с дубинками. До драки не дошло, но противостояние возмущало. А срочно прибывший из Москвы представитель посольства добавил масла в огонь своим заявлением о поддержке российскими властями проявлений расизма и шовинизма среди определенной части населения. И спорь тут, когда факты налицо. Сами студенты и подтверждают… А у губернатора впереди осенние выборы!..
 Теперь по поводу этой русской девушки Насти. Симба встречался с ней, и она ему нравилась. Она училась в ВГУ, на филологическом. Так получилось, что фактически весь тот день, когда произошло убийство, да и следующий — тоже, они провели вместе. И в связи с этим у Антона возник естественный вопрос: не является ли причиной трагедии в какой-то степени она?
 Исходил он вот из чего. Все ему говорили, а Симба подтвердил, что они с братом были очень похожи, просто тот — на десяток лет старше, но на их внешности разница в годах не отражалась. К тому же, понимал и сам Плетнев, определить по взгляду возраст чернокожего человека европейцу бывает совсем не просто. Симба — с русской блондинкой. Она сама, не очень охотно, правда, но тоже созналась Плетневу, что ее за это знакомство — ну связь, чего там темнить! — все-таки осуждают и некоторые подруги, и товарищи в ее университете. Не говоря о простых обывателях, у которых подобная связь просто не укладывается в голове. И кое-кто готов немедленно придать этому своему «неприятию» даже и политическую окраску. То есть, куда ни кинь взгляд, всюду она — проклятая политика, никуда без нее!
 Между прочим, и Антон не раз замечал, как смотрят прохожие, когда видят чернокожего молодого человека, идущего вместе с русской, да еще, не дай бог, красивой и яркой девицей. О чем тут спорить? Показная американская политкорректность — не в публичном ее применении, а на бытовом уровне, — она и в той же Америке не шибко прививается, а в России — и подавно. Хотя ни о каком таком оголтелом расизме и речь не идет. Но достаточно одного простенького житейского вопроса и такого же однозначного ответа, чтобы все заняло свои места: «Ты выдашь свою дочь замуж за чернокожего?» — «Ты с ума сошел?!» Вот и весь сказ. А что, может, в Штатах отвечают иначе? В Капитолии — да, несомненно, в официальных учреждениях — наверняка, а также в университетах там, в колледжах. И все, и не надо, как говорится, ля-ля…
 Так отчего же, в таком случае, не могло случиться, скажем, следующего? Настя сама говорила, что не раз заходила вместе с Симбой в кафе, где обычно обедают студенты — и вкусно, и не дорого. И на нее там тоже косо посматривали некоторые молодчики, одетые в черные кожаные куртки. Осуждали, конечно, только она плевала на их косые взгляды. Но ведь это ж — Россия! Мстят-то кому? Девице, что ли, которую наверняка соблазнил проклятый негр? Нет, ему, разумеется: что-нибудь вроде «Руки прочь!»
 Дальше, студенты через этот пресловутый парк поодиночке давно уже стараются не бегать, и это известно. А тут — один! Ну как отказаться вынести «справедливый» приговор негру, посягнувшему на честь русской девушки, и все такое?.. То есть, если иметь в виду чисто случайный фактор, расклад мог выглядеть и таким образом.
 И тогда все возвращается на круги своя: погибни там, на дорожке, обыкновенный студент — рассматривалось бы как бытовое преступление, хулиганство и прочее. Но убит иностранец, оказавшийся на его месте, — и это уже, как ни крути, — политика.
 И еще к одному «открытию» пришел Антон. Когда Джума расспрашивал в общежитии про тропинки, по которым бегают студенты, кто-то из ребят на клочке бумажки изобразил, как проще пройти. Так эту бумажку потом действительно нашли в кармане дипломата, но никто из оперативников не мог понять, что на ней изображено, — какие-то черточки, перекрестия, линии, уголки, — может, значки какие-нибудь специфические, африканские? Или что-то связанное с наркотиками, мало ли, какие у них бывают обозначения? И на этом основании немедленно возникла и утвердилась в сознании милицейского руководства вполне подходящая версия о том, что происшествие связано с наркотиками и разборками между местными и приезжими наркокурьерами. Ну ничего, слава богу, хоть теперь выяснилось, а то ведь всерьез версию разрабатывали. А как же! Налицо такие факторы, как нигерийские «глотатели», как тайная встреча в темном месте темной ночью, закончившаяся кровавой разборкой, как неистребимая проблема наркомании среди студентов и так далее… Как, к примеру, и вечная тяга властей предержащих отбиваться от обвинений в свой адрес в политических пристрастиях и антипатиях весомым, естественно, контраргументом, типа: «А вы сами на себя посмотрите!»
 И, наконец, последний вывод, который сумел сделать для себя Антон, касался непосредственной работы самих оперативников. Ну понятно, да и винить их нельзя, что они не знают ни английского, ни суахили, но русским-то разговорным хоть владеют?! Так почему ж они так долго не могли разыскать Симбу, который все последние дни никуда вообще не отлучался, а был либо на факультете, либо в общежитии, либо в пивном баре? Не могли объяснить внятно, кто им нужен? Так у русских бы спросили. Нет, тут все-таки имела место какая-то бредятина. Или же у оперов превалировала в сознании своя собственная версия — наркотики, наличием которой так просто и легко все объяснялось. Вот они и подлаживались под эту версию, отметая, с их точки зрения, ненужные факты, мешающие стройности вполне заурядной и, вероятно, устраивающей их непосредственное начальство идеи. В связи с которой довольно нетрудно переложить ответственность со своих плеч на «родственные» — из Управления Федерального агентства по борьбе с наркотиками, например.
 А что делать, ничего ведь исключить нельзя. Человеческая душа — сказано — потемки, а что — на душе у замотанного оперативника?.. Вопрос на засыпку.
 С таким вот грузом сведений и прибыл в прокуратуру на вечерний совет Антон Плетнев, пришедший к твердому выводу о том, что искать преступников надо на уровне бытового неприятия чернокожих иностранцев в молодежной среде, которая, со своей стороны, вполне может «подогреваться» некими вдумчивыми старшими товарищами. Что ж получается, все-таки политика? Да куда ж от нее деваться, будь она неладна…
 Щеткин, в свою очередь, занимался всякими службами, отвечавшими за порядок в гаражном кооперативе и вокруг него, на территории районных властей.
 Это председатель кооператива с помощником, он же — секретарь, которые ничего и слыхом не слыхивали о происшествии на их подведомственной территории. Словно глухари на току. С ними — понятно.
 Это гаражные сторожа. Днем они по очереди несколько раз обходят территорию гаражей, а ночами сидят безвылазно в своей будке у ворот, которые лично открывают и закрывают, зная, таким образом, кто и когда приезжает и покидает свой бокс. Никитыч — крепенький обросший мужичок с костылем, дежуривший в ту ночь в сторожке, где имеется и телефонный аппарат, тоже никуда не выходил и ничего не слышал. Так он уверял.
 Петр позволил себе усомниться. Наугад, навскидку. Ну, подсочинил маленько. Мол, драка была громкая, кричали. Есть свидетели, которые слышали. А он, сторож, которому положено бдеть, и — не в курсе? Так быть такого не может, значит, либо спал, что запрещено служебной инструкцией, либо отсутствовал, что вероятнее. Сошлись на том, что — вероятно. Ну да, отлучался ненадолго — да в магазин ночной, вон там… За заваркой в пакетиках сбегал. Петр представил себе, как «бежал» этот хромой сторож за пакетиками с чаем, когда возле ножки стола аккуратно пристроилась опустевшая поллитровка.
 Нет, ну раз уж заговорили, так чего останавливаться-то? Уходя, он помнил, прикрыл дверь за собой, но запирать не стал — тут же близко, да и брать нечего, спиртного-то уже не было, закончилось. Ну правильно… А когда вернулся, решил, что дверь ветром приоткрыло. Тугую дверь. Порывом ветра, стало быть. Чего ни случается, однако…
 Петр понял, к чему пришел. Видно, кто-то из двоих — бывший медбрат Свиридов либо его напарник по несчастью — заглянул сюда, воспользовавшись отсутствием сторожа. Всего и сделал-то один короткий звонок, и убежал, чтоб тот же сторож потом не обвинил его в краже чего-нибудь важного из неохраняемой сторожки, где в застекленном шкафчике на стенке висели на гвоздиках разнообразные ключи от замков. Наверняка хозяева держали здесь дубликаты ключей от своих гаражей — на всякий случай, мало ли? Многие так делают…
 А в протоколах допросов тех бомжей, помнится, даже и не прозвучал такой вопрос дознавателя: «Вы не пытались дозвониться в милицию?» Их не спросили, они и не ответили. Потому что дружно ничего не знали о ночном убийстве. Ясное дело, тут только заикнись, по всяким милициям затаскают.
 И, наконец, последний объект на сегодняшний день — это все тот же, известный уже участковый уполномоченный, для которого гаражное хозяйство с его многочисленными боксами, старыми машинами, хламом внутри и прочими нарушениями — кость в горле порядка. И драки, и поджоги, и даже лихие угоны машин, что называется, из-под носа зазевавшихся хозяев — вон сколько грехов таит в себе и распространяет по округе такое плохо управляемое хозяйство. Короче, сносить надо поскорее всю эту богадельню, а на ее месте строить добротное, современное здание, куда и машин-то войдет вдвое больше по количеству, и культура обслуживания придет. Только никому до этого «рассадника» до сих пор дела нет. Какой конкретно «рассадник» имел в виду капитан милиции, было понятно. Даже проституток приходилось из боксов вытаскивать. А про бомжей и говорить нечего, так и пасутся… Одно слово — «рассадник».
 Пусть все так, но кто-то же слышал крики, а то и видел преступление! Знает, что убили человека, сам же и милицию вызвал. Это — логично, конечно, но надо подумать. Есть тут некоторые… Капитан и не скрывал своего откровенного презрения к этим «некоторым», но обещал пошарить, поспрашивать. А Петр остановился на варианте все с теми же двумя бомжами. Вот их и надо срочно доставать.
 Он объяснил капитану Егорову, почему пришел к такому выводу, — тот ведь не был на совещании в прокуратуре и не знал еще, что его сообщению о бомжах придано такое серьезное значение. Значит, как трактует армейский закон? Не давай советы начальству, ибо оно тебя же и заставит их выполнять. Короче, ищи, капитан, да побыстрей, своего медбрата Свиридова.
 Прояснился, по мнению Щеткина, и вопрос о том, с какого аппарата звонил неизвестный свидетель, поскольку возле гаражей телефонов-автоматов не было, то есть один-то был, но в сторожке, а бежать метров триста-четыреста до ближайшего ночного магазина, где висел телефон, чтобы просто позвонить в милицию и не отозваться самому, вряд ли бы стал кто-то из местных жителей. Позвонил бы уж из дому. Да и фраза-то сказанная была странной, записал ее дежурный, прежде чем послать наряд: «В гаражах черного убили!» Значит, получается, свидетель видел конкретного человека, которого убивали. А вот на вопрос: кто звонит и о каких гаражах идет речь, телефон ответил частыми гудками. И это теперь очень даже понятно. Бомж — свидетель, для того же Свиридова это уже — слишком. Кабы не случилось убийство той бомжихи. Случай, опять же…
 Участковый, соглашаясь с москвичом, только качал головой, удивляясь, почему сам не додумался. Так же все просто получается!
 «Ну что, прорвались опера», — удовлетворенно размышлял Петр Щеткин, направляясь в городскую прокуратуру и мыча известную песенку про своего брата-оперативника. А то все застой какой-то — и в фактах, и в мыслях…




 Глава одиннадцатая Не застрахованы даже боги


 Настал момент, когда показалось, будто сани облегченно «вздохнули», покатившись с горы…
 Ну покатились-то, может, и покатились, да вот только их ускоряющийся бег почему-то не вызывал у Александра Борисовича довольной улыбки. Лишний раз подтвердилось его убеждение в том, что самоуспокоенность — самое глупое состояние здравомыслящего человека. Смешно ведь: киллер был фактически в руках, только протяни — и он твой. Конечно, грамотно протягивай ручонки-то, не делай пустопорожних движений, — на то ты и профи высокой пробы. И такой промах! Теперь можно сказать с изрядной долей уверенности, что он потерян. Он уже понял, что его засекли, видели, значит — линяй! А это, всего-навсего, ровно половина дела. Если не больше. Никто не может гарантировать того, что он уже не созвонился с напарником и не описал ситуацию. Следовательно, можно считать, условно пока, что и второй фигурант может оказаться потерянным. И это — красивый результат всего-навсего какой-то мелкой промашки. Будет большой удачей, если воронежский «деятель», этот пожилой киллер, снова выйдет на связь с Корженецким. Что вряд ли. Полсотни тысяч баксов — это уже результат. Не тот, на который они рассчитывали, но, с другой стороны, еще с позапрошлого века известно, что за отсутствием гербовой бумаги пишут и на простой. И не умирают…
 Неловко было глядеть в глаза бывшему полковнику Кротову, объясняя причину срыва операции в Москве нелепой ошибкой самого виновника, то бишь Николая Матвеевича Щербатенко. Надо ж было на кого-то списать собственную неудачу. Кажется, получилось убедительно, ухмылки, во всяком случае, Турецкий у собеседника не заметил. Впрочем, кагэбэшная школа — хрен что прочтешь в глазах начальника службы безопасности…
 Договорились лишь об одном: если киллер позвонит, пусть Георгий Витальевич «устало» соглашается на все его условия. Обязательно устало. И покорно. Ощущение покорности у твоего клиента добавляет наглой уверенности исполнителю, что и требуется. А еще тем самым будет сделана попытка убедить того «деятеля» в том, что у Щербатенко и Корженецкого не было и не может быть никаких реальных контактов. Тогда и слежка за тем, московским, киллером будет выглядеть как неловкая, непродуманная инициатива частного сыскного агентства. Если эти «выдумщики» уже не сопоставили концы, обнаружив в обоих делах присутствие категорически нежелательной для себя фигуры бывшего «важняка» Турецкого. Тогда, как говорится, суши весла… Людей, придумавших такую великолепную комбинацию, недальновидными или небрежными в своих действиях назвать трудно.
 Ну а если вдруг, тогда и посмотрим, решил Александр Борисович. В одном он был уверен твердо: никакой крови здесь уже не будет. Мужики увлеклись определенным изяществом исполнения, предусмотрев все, кроме одной-единственной, словно бы и несущественной, детали. Их главная ошибка, если говорить об операции в целом, не принимая во внимание тех денег, что неосмотрительно передал киллеру Корженецкий, заключалась лишь в том, что преступники, сами того не желая, в буквальном смысле наткнулись на Александра Борисовича Турецкого, который быстро разгадал их хитроумную загадку. Но это так и называется — не повезло. В иной ситуации они сорвали бы свой миллион долларов. Или что-нибудь около того.
 Но крови не будет, нет. Скорее всего, они молча отойдут в сторону, и ни у кого не останется ни малейшей зацепки, если… Вот об этом «если» и хотел вечерком поговорить Александр Борисович с Филиппом, потому что знал, как бывает обидно, когда тебя обвели вокруг пальца, а по старой привычке не бросать недоделанных дел и недорешенных вопросов, если еще имеется хоть какая-то возможность. А один из ходов, даже если все на этом и закончится, представлялся Александру Борисовичу отчасти еще перспективным. Тем более что у «Глории» теперь была замечательная сотрудница, для которой просьба Александра Борисовича поработать в архивах должна зазвучать восторженной музыкой «высокой причастности» к великим делам века — не меньше.
 Шутка. Но если Филя одобрит, почему бы и нет?..
 А еще образовавшаяся пауза давала возможность Турецкому сейчас активнее помочь коллегам. Зная Антона и Петра, но, совершенно не зная местных следователей и их методов работы, Александр Борисович уверенно считал, что правильно построенный допрос того «молчальника» явится ключом к разгадке всего дела. И при всем уважении к ним, сам бы не доверил им его проведение. Зачем, не надо усложнять. Пусть лучше выполняют другие пункты общего плана расследования, бомжей ищут, контачат с криминалистом, судебным медиком и прочее. В процессе расследования каждого уголовного дела всегда имеется масса вещей, из которых в конечном счете и складывается доказательная база. Профи это твердо знают, а молодежь частенько относится спустя рукава, после чего дела, как это нередко уже стало практиковаться в судах, возвращаются прокурору на дополнительное доследование. Прежде это считалось позором, теперь… в порядке вещей, что ли?..
 Итак, переговорив с полковником Кротовым и успокоив Корженецкого, что волнения сейчас излишни, однако элементарную осторожность проявлять все-таки следует, Александр Борисович вдвоем со Смородиновым — как-никак лицо местное и ответственное, сел готовить допрос задержанного. И все дальнейшее по указанию Турецкого было обставлено — по известной присказке, как в лучших домах…
 Одиночная камера в городском следственном изоляторе, в которой содержался задержанный парень, отказавшийся отвечать на вопросы, скоро преобразилась. Контролеры занесли в нее стол и стулья. Появились неизвестные люди и стали устанавливать осветительную аппаратуру, будто собирались снимать кино.
 Бык, на которого надели наручники, настороженно смотрел на происходящее — он ничего не понимал, а с ним никто и не разговаривал. Рядом стоял охранник, который даже и не смотрел на задержанного, словно ему было наплевать на него. Два дня, проведенные в милицейском «обезьяннике», а затем и здесь, в СИЗО, угнетающе подействовали на Быка, но он продолжал молчать — скорее, из солидарности с теми, кто остался на свободе. Словно черная кожа куртки придавала ему уверенности. Да и не верил он, что у ментов что-нибудь против него имеется. Влад говорил, что все они делали чисто, никаких следов и подозрений, а уж он-то опытный в таких делах. Ну подержат и отпустят. Молчи, и ничего они тебе не сделают. Но где-то в глубине души нарастала неосознанная тревога. Ведь если не допрашивают, тогда чего держат?
 Потом вошли двое молодых людей, у одного из которых на плече была большая кинокамера. Они включили свет в лампах и, направив его на Быка, начали искать нужное освещение. Смотрели в «очко» камеры, о чем-то тихо совещались.
 И вот, наконец, появился в сопровождении нескольких ментов высокий мужик средних лет, в очках, с толстой папкой под мышкой. Он сел за стол. И раскрыв папку, стал молча читать. Остальные стояли за его спиной полукругом, и, значит, он был здесь самым главным.
 Наконец, мужик поднял глаза, уставился на Быка и сказал:
 — Начинайте.
 Охранник, который стоял рядом с Быком, подхватил его под руку и поднял на ноги. Прислонил к стене. И отошел на шаг в сторону.
 Мелькнула совсем страшная мысль: Бык почему-то решил, что его сейчас будут расстреливать и снимать для кино. Он же видел где-то… в кино… А этот станет читать приговор. Голову заволокло туманом. К горлу подкатила тошнота. Ноги не держали.
 — Не шевелись! — грубо рявкнул охранник. — Глаза открой, смотри в камеру!
 Он разлепил веки и услышал громкий стрекот работающей кинокамеры, такой громкий, что, казалось, в голове отдается.
 — И фото — в фас и профиль, — сказал сидящий за столом мужик.
 Отчетливо щелкнуло два раза, и свет в камере стал гаснуть. Стойки с лампами тут же унесли, ушли и все остальные, за исключением троих. Охранник снял с рук Быка наручники и подтолкнул его к стулу у стола. В камере остались Бык и еще трое.
 — Ну вот, дело сделано, — спокойно сказал мужик за столом. — Я — следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович. Прибыл из Москвы, чтобы расследовать тягчайшее уголовное преступление, участником которого явились, по заключению следствия, вы, молодой человек, не желающий назвать себя и своих подельников. Я понимаю ваши чувства: выдавать товарищей вам не позволяет ваша гордость. Охотно верю. Но в таких случаях закон все равно продолжает действовать. Это означает, что отвечать за убийство иностранного дипломата придется обязательно. И виновным суд посчитает вас. Вам и отвечать — по всей строгости закона. Может быть, даже и на пожизненное заключение потянет, как суд решит. А если вы, тем не менее, будете настаивать, что убивали дипломата не вы, а кто-то другой из ваших товарищей, вам придется его назвать. Не хотите — не надо, за все ответите сами. И это будет справедливо. Это первое. Есть вопросы?
 Ошарашенный Бык молчал. Он не совсем понимал еще, вернее, совсем не понимал, что происходит, и как это он вдруг должен тащить на себе чужой воз?! Он, который сам еще никого не «замочил», в общих делах участвовал, это было, но сам — ни разу. Влад, наверное, прощал ему за то, что Бык никогда не рассуждал и всегда первым лез в бой. За кулак, который всегда был наготове, и прощал. А теперь чего? За всех — одному?!
 — Я вижу вам все понятно, молодой человек, раз вопросов не имеете. Это хорошо. Это дает нам возможность поскорее передать дело в суд. Но это еще не все. В процессе судебного следствия вы так и не назвали своего имени. Это ваше право. Но и мы имеем право поступать, не нарушая закона, таким образом, чтобы установить в конечном счете истину. Вы понимаете, о чем я говорю?
 Бык тупо смотрел, переваривая услышанное. О таком, вспоминал он, у них с Владом никогда базара не было… Как же понимать?..
 — Вы видели, только что вас снимали для воронежского телевидения. Комментарии корреспонденту дает сейчас следователь, который уже разговаривал с вами, вы его знаете, Алексей Гаврилович Смородинов. Он рассказывает корреспондентам телевидения о том, как вы были задержаны — когда и при каких обстоятельствах, в чем подозреваетесь и так далее. И сегодня же по городскому телевидению этот репортаж будет показан в «новостях». Его повторят трижды, а потом сделают то же самое завтра и послезавтра. Вы вправе спросить, зачем? Отвечу… Кстати, — Турецкий обернулся к одному из спутников: — Сделайте одолжение, посмотрите, там, наверное, уже листовки готовы, принесите один экземпляр. — И снова повернулся к Быку. — Эти листовки, одну из которых вы сейчас увидите, сегодня будут расклеены по всему городу. Ну а все остальное вам станет понятным из написанного на них текста… Значит, не имеете желания сделать какое-либо заявление?
 Бык продолжал насупленно молчать, он вообще уже не понимал, что вокруг происходит. Да и как он мог понимать!.. Позже, когда уже «раскрутилась» эта история, многое стало понятным…
 Обычная и, к сожалению, почти типичная судьба подростка с городской окраины, у которого природный недостаток знаний и сообразительности с лихвой компенсировался отменным физическим здоровьем и желанием первенствовать. Именно из таких парней, еще не прошедших в силу недостаточного возраста солдатской службы, не сформировавшихся как личности, и собирались чаще всего банды подростков, приезжавших с окраин в центр «мстить» благополучным ровесникам. Примеров подобных реалий всегда было по всей стране навалом, начиная с «прогремевших» в свое время «люберов». Игорь Бугаев, которого за тупость и пробойную силу называли Бугаем, а потом сократили кличку до Быка, был одним из таких «окраинных» мстителей. Восемнадцати ему еще не исполнилось, но, благодаря завидным наследственным физическим данным и накачанным мышцам, он выглядел гораздо старше — на двадцать пять, не меньше. Оставаясь при этом незрелым и довольно-таки примитивным юнцом. Именно это и ценил в нем Влад. Такого, считал он, и «вязать кровью» было совсем необязательно. То есть сам факт ничего бы не добавил к тому, что уже имелось.
 — Заявления не будет, — подтвердил свои же слова Турецкий. — Очень хорошо, пойдем дальше…
 И тут вошел милиционер, держа в руках большой лист бумаги с напечатанной на ней цветной фотографией и каким-то текстом поверху и снизу. Сразу понять, что это, Бык не мог, но когда Турецкий развернул лист в его сторону и аккуратно положил на стол, Бык слегка вздрогнул.
 Перед ним лежал его собственный портрет, если смотреть спереди и сбоку. Очень четко и красиво напечатанный. И если бы не текст… А написано было следующее, что Бык прочитал, внутренне напрягаясь и чувствуя, как у него снова подступает к горлу тошнота.
 «Граждане Воронежа! Перед вами фотографический портрет задержанного милицией молодого человека, который подозревается в совершении убийства, целого ряда хулиганских нападений на граждан, а также изнасилований. Он не желает назвать себя следствию. Но он — житель вашего города. Всмотритесь в это лицо и вспомните, может быть, вы видели уже его. Или знаете, кто он, где проживает, как его зовут? Ваша помощь окажет содействие в раскрытии тягчайшего преступления, которое совершил этот человек».
 — Ознакомились? — участливо спросил Турецкий. — Я думаю, мы можем оставить вам один экземпляр — на память. Желаете взять себе?
 Но Бык и не притронулся, уставившись округлившимися глазами в какую-то точку на портрете.
 — Как я говорил, эти листы будут уже сегодня развешаны по вашему городу. В людных местах в центре и на окраинах — где народу много: на остановках, у магазинов, у кафе, баров всяких и так далее. Как полагаете, вас скоро узнают?
 Бык продолжал молчать.
 — Ну вот и все, — сказал Турецкий, разочарованный отсутствием реакции у задержанного. Или он — полный дебил, или же на редкость сообразительный малый, которому, в самом деле, нечего бояться. Загадка. Но пока не в пользу следствия.
 Появились контролеры, вынесли стол и стулья, вышли все, кроме Турецкого.
 — Я тебе должен кое-что сказать, — негромко произнес он, — но не хотел это делать при всех. — От уважительного тона не осталось и следа. — Так вот, слушай, говнюк. Руслан, который тебя нокаутировал, сказал мне, что никогда бы не связался с таким дерьмом, как ты, сам нарвался. И в суд он на тебя подавать не желает, стыдно, говорит, с таким ничтожеством связываться. А вот дружков твоих мы найдем обязательно, уже ищем, — ножичек-то, которым убивали, засветился. И они, я думаю, не станут тебя выгораживать. На таких тупых, как ты, только и валить свои преступления. Так что пойдешь ты, голубь, как организатор убийства того дипломата и получишь больше всех. Но, может быть, до суда дело и не дойдет. Мне осточертело играть с тобой в молчанку, и я так решил. Завтра же, после того как тебя снова покажут по телевизору и если к тому времени тебя не опознают твои знакомые и соседи, я сам объявлю, что мы временно, до суда, отпускаем тебя — под подписку о невыезде. Мол, нечего на дармоеда казенные харчи переводить. А что убийца и насильник, так то еще суд будет решать. Вот и приходите, люди, посмотреть, сюда, к воротам СИЗО. Я и сам посмотрю, кто тебя первым грохнет — твои дружки, чтоб навсегда рот заткнуть, или честные граждане, которые не захотят с тобой и срать на одном гектаре. Понял, подонок? И никуда ты не денешься, с тебя ж глаз не спустят. Но огребешь ты теперь на всю катушку. Если у тебя не кочан капусты, а башка, соображай, пока не поздно. Завтра будет точно поздно.
 И Турецкий повернулся, чтоб уйти, но Бык неожиданно шмыгнул носом и что-то выдавил из горла нечленораздельное, будто собрался заговорить. Александр Борисович обернулся.
 — Ну что, решился наконец? — спросил нормальным тоном, даже с участием в голосе, и Бык машинально кивнул. — Чего могу сказать? — заметил Турецкий. — Правильно решил, зачем из себя дурака делать? Тряпку, об которую ноги вытирают? Ну пошли в кабинет, поговорим…
 Александр Борисович вышел из камеры и велел контролеру доставить задержанного в следственный кабинет.
 Немного смог сказать следователю Игорь Васильевич Бугаев, по кличке Бык, но и это помогло следствию сдвинуться с мертвой точки. Насчет клички Александр Борисович понял, что дружки Игоря видели его насквозь, присваивая «погоняло», а не по каким-то сопутствующим там — Бугаев, Бугай, проще — Бык. Он и был быком, удобным и не рассуждающим. Удивило одно, что ему только пошел восемнадцатый год. Но вот совсем не удивило другое: то, что он не мог назвать ни по именам, ни по фамилиям своих дружков. Тоже клички — Колун, Нос, Серый… Холодильник еще какой-то. И только одно имя — Влад, старший, значит. Тех он называл без всякого уважения, а имя Влада прозвучало даже с почтением. Но больше, как ни старался Турецкий, никаких нужных сведений выжать из Быка не удалось. За исключением одной детали: «пацаны» любили собираться в пивном баре «Золотая рыбка». Там их уважали. Пиво бесплатно.
 И как раз эта деталь говорила о многом. Смородинов немедленно отрядил в «Золотую рыбку» нескольких сотрудников уголовного розыска, чтобы те осмотрелись там и аккуратно задержали «пацанов», которые носят такую же, как у Быка, одежду. И у одного из них здоровенный синяк под правым глазом. Но Турецкий был не уверен, что дело выгорит. Потому что после того, как был задержан Бык, они туда ходить наверняка перестали. Если подчиняются умному руководителю. Но — проверить…
 К сожалению, адресов своих приятелей Бык не знал. Не принято было делиться у них такой информацией.
 Рассказал Игорь и о том, как получилось у них с тем негром. Про нож у Колуна в руке сказал и про то, что Колун вообще бешеный. А негр тот с Настей ходит, с блондинкой такой красивой, это Бык твердо знал, сам видел. Но убивать негра того не хотели, только проучить. А он первый в драку кинулся, ну Колун и подрезал его. И того «чурку», из-за которого Бык оказался в тюрьме, тоже проучить собирались, и опять же из-за русских девок, к которым тот постоянно приставал в магазине. Так Влад говорил. А вышло иначе… Это уже с сожалением констатировал сам Игорь Бугаев.
 Таким образом, по всему выходило, что они хорошие пацаны, и если б не «чернота», которая русским людям жить хорошо мешает, ничего б и не было. Ходили бы себе, пили пиво, с девчонками гуляли… А эти понаехали со всех сторон…
 Потом Бык, как мог, а это давалось ему с огромным трудом, попытался описать дружков, кто из них как выглядел внешне. Высокий там блондин или низенький брюнет, или толстый, или нос клювом, или лысый — заметные, бросающиеся в глаза детали. Немного рассказал, с этим делом у него, видно, было плохо — встречаются такие люди.
 И уже в конце допроса Игорь Бугаев попросил Турецкого не показывать его по телеку. Сказал, что это из-за матери. С отцом своим он не ладит, а тот считает, что в плохом воспитании сына виновата мать. И если он увидит, а он обязательно увидит, или ему соседи скажут, он просто изувечит мать за такую свою славу. Он злой — отец, и часто бьет мать. Игорю тоже достается, но он еще не в силах дать сдачи, хотя однажды это сделает. Кем отец работает? А в порту, грузы всякие.
 «Понятное дело… — подумал Турецкий. — Это тот самый случай, когда яблочко от яблоньки…»
 Но уже одно хорошо: значит, парень все-таки задумался, уже прогресс… Да и годков-то ему сколько!..
 Завершая писать протокол допроса, Александр Борисович просто на всякий случай спросил, даже и не придавая своему вопросу особого значения:
 — И что ж вы, все вот так, по мелочам — тому морду набить, другому, да? Кучей — на одного, герои, мать вашу! Пива нажрались на халяву и — драться? — Попутно подумал, что про эту «халяву» надо бы узнать поподробней. — И чем гордишься-то? Чем вы лучше обычного уличного хулиганья? Тем, что черные куртки таскаете? И какому-то Владу в рот смотрите, будто собственного ума нет? А сами-то на что годны? Быки? Рогами вперед бежать, когда вас сзади хитрые людишки погоняют?
 — Не, ну чего… — как бы даже и обидевшись, возразил Бык, оставаясь все-таки именно быком. — Влад говорил, «чурок» будем лупить… Крепко…
 — Это еще каких?
 — А в общаге.
 — В общежитии? — сразу насторожился Турецкий. — Ну-ка, парень, давай поподробнее. Какое общежитие, что за «чурки» и когда вы это собирались делать?
 Бык и не понял, что проговорился. А потом, раз уж начал, так чего теперь… И он рассказал, запинаясь, что Влад велел приготовиться бить «чурок» в общежитии, где они живут, а потом поджечь его. Или там взорвать чего-то, Влад знает. Он и должен был сказать, когда.
 «Вот так, Александр Борисович! — сказал себе Турецкий. — О чем вы думали раньше?.. Нет, ребятки, здесь не хулиганством, здесь уже и терактом припахивает — под видом обычной, очередной разборки с „черными“. И умная голова этим делом руководит, а какому-то Владу отдает распоряжения, чтоб тот, с помощью таких вот быков, расшатывал фундамент под ногами власти. Впервые, что ли? Да это ж самый примитивный и распространенный прием для внутреннего пользования, когда тебе надо любыми средствами прорваться к власти. А такой прорыв в этом городе — вон он, уже виден: осень на носу, перевыборы. Хороший будет подарок для губернатора… А, кстати, — вдруг подумал он, — а почему бы не использовать эту возможность? Уж если кому и хорошо известны конкуренты, так это именно ему! Вот там бы и поискать, откуда ветер дует…»
 — Где, ты сказал, находится то общежитие? — деловым тоном спросил у Игоря.
 — А я не знаю, Влад обещал сказать. В пятиэтажках где-то.
 — Это что, городской район у вас так называется?
 — Не. Мы так говорим.
 — Так вы или все остальные — тоже?
 — Да все…
 Значит, свои знают, что это за «пятиэтажки». Турецкий успокоился и велел Игорю Васильевичу Бугаеву внимательно читать, что было записано с его слов. А если чего не совсем так записано, сейчас еще можно поправить, а потом будет поздно. И расписываться надо на каждой странице протокола. И это будет называться сотрудничеством со следствием. Тогда и при назначении наказания судом может быть дано послабление.
 Ну уж это Бугаев, то есть Бык, кажется, понял. И пока тот читал, шевеля губами, — у него и с граматешкой было плоховато, Александр Борисович вернулся мысленно к делу Корженецкого. И пришел к неутешительному выводу о том, что даже и у богов, не говоря о простых смертных, случаются конфузы. С Лилит вон, кажется, не так получилось, как было сначала задумано. Опять же, раз Он — Всемогущий, чего ж тогда шесть дней мучился, если Творцу такой работы — на один рабочий день, который, к слову, мог длиться вечно? Да и сделано, мягко говоря… уж прости, Господи, сомнения грешника… Нет, массе — нравится. Так что, по большому счету, никто не застрахован от ошибки. Чего ж Филю-то мысленно казнить?
 А с другой стороны, больше, чем сделано, уже, пожалуй, и не сделаешь. Да оно и не нужно. Боялись чего, выстрела? Так его не будет, значит, и вопрос снят. А бывшие друзья-приятели, а затем — непримиримые враги, могут теперь сами разбираться, кто из них и когда был прав, а кто виноват. Об этом Александр Борисович и хотел сегодня, где-нибудь в конце дня, если не появится новых сведений от киллера, и поговорить с Корженецким. Мол, живите, ребята, спокойно, а вы, Георгий Витальевич, возвращайте свою семью назад и простите врага своего — прямо по Писанию.
 Но дальнейшие события несколько отложили «смиренные» планы Александра Борисовича. И виной тому оказалась обыкновенная, незапланированная болтовня.




 Глава двенадцатая Новая информация


 О том, что задержанный заговорил, наконец, стало сразу известно всем заинтересованным лицам. Как, впрочем, и незаинтересованным — тоже. Еще длился допрос, а уже «из уст в уста» передавали красочные картинки того спектакля, который устроил в СИЗО московский следователь. И хохотали, и пожимали плечами, сомневаясь в законности действий московского следователя, но пока сходились на том, что победителей не судят. А Турецкий был в данном случае бесспорным победителем. Хотя сам об этом думал меньше всего.
 Его-то как раз куда больше беспокоила информация, случайно вырвавшаяся у Бугаева относительно общежития. Он уже прекрасно «просекал» в этой ситуации главное: мальчики, пацаны — это флер, легкий камуфляж, который используют умные дяденьки, награждая тех бесплатным пивом.
 По этому поводу, кстати говоря, Смородинов уже послал пару оперов в известный бар, чтобы выяснить суть вопроса. Никто им, конечно, ни черта не скажет, был уверен Турецкий, но сам вопрос шуму наделает и острое беспокойство в определенных кругах вызовет. Важно не упустить этого момента. Вместе с беспокойством должно начаться и движение. Каким оно будет, пока оставалось только догадываться, но оно должно было начаться. И вот тут надо бы постараться ухватить концы, если есть кому это делать. Завладеть, другими словами, инициативой.
 А своими мыслями он захотел поделиться «с куратором данного проекта», то бишь с Костей Меркуловым.
 Соображения по делу, высказанные заместителю генерального прокурора Турецким, были для Константина Дмитриевича не новыми, с подобными вещами сотрудники Генеральной прокуратуры, выезжающие в командировки, в областях и губерниях сталкивались не единожды. Так что открытия Америки здесь ожидать не приходилось, просто всякий раз появлялись некоторые новые детали, и на том все заканчивалось, а цель оставалась всегда ясной и понятной — достижение власти. Любой ценой, любыми силами.
 — Знаешь, Саня, — подвел итог разговору Меркулов, — тебе, пожалуй, следует, не откладывая дела в долгий ящик, поговорить с губернатором. По-моему, он — самое заинтересованное лицо. Давай-ка я ему позвоню, мне, из Москвы, сам понимаешь, гораздо ближе…
 — Можешь не острить, — нахохлился Турецкий, — тебе действительно ближе — из Генеральной. Чем мне — из гостиницы. Звони, и что?
 — А я попрошу его срочно принять тебя. Вот и выскажешься. Лады? И действуй в этом плане, привет, не мешай работать…
 Костя был верен себе. Как и своим обещаниям. Потому что буквально десять минут спустя в прокуратуру позвонили из резиденции губернатора и попросили срочно найти Турецкого. Секретарша переключила телефон на кабинет Смородинова, и Александр Борисович взял трубку, в самом деле удивившись оперативности происходящего.
 Помощник губернатора поинтересовался, как скоро освободится господин Турецкий, чтобы можно было подослать за ним машину?
 Короче говоря, получаса не прошло, как Александр Борисович входил в кабинет губернатора. Тот был один и встал навстречу, вышел из-за своего огромного стола. Пожали руки, губернатор пригласил сесть, сам сел напротив и, сложив руки перед собой, вопросительно уставился на Турецкого. Фокусов, что ли, ожидал, с юмором вдруг подумал Александр Борисович. Но он понимал ответственность, тем более исходящую от Меркулова, и острить не решился.
 Вкратце изложил причины своего пребывания в Воронеже, отведя далеко на второй план историю с «заочной дуэлью» бывших когда-то партнеров. Но заметил, что губернатор не упустил и эту тему из своего внимания. Перешел к насущным проблемам.
 Тут пришлось объяснить, что само дело, как теперь становится понятным, и выеденного яйца не стоило бы, если бы не два фактора: первый — это само по себе убийство чернокожего человека, и второй — убийство чернокожего иностранца. Случись это с каким-нибудь бомжом или той же бомжихой, и разговоров бы особых не случилось в городе. Такие бытовые, в сущности, убийства, к великому сожалению, стали едва ли не знамением времени. Жизнь человека обесценена, и никуда от этого не денешься. Но в данной ситуации именно случайное убийство неожиданно приобретает едва ли не международный резонанс, ибо кое-кто усматривает здесь удобный повод для дипломатического скандала, а следовательно, и возможность раскачать общественную стабильность, например в регионе, где скоро начнутся очередные предвыборные баталии. Отсюда может проистекать и естественный соблазн у той же оппозиции поиграть проблемами ущемления демократических свобод, фактами грубых нарушений прав человека — кого-то там разгоняли дубинками, и так далее. Ясно, что такое внимание имеет ярко выраженный тенденциозный характер.
 И Александр Борисович изложил свои соображения по поводу молодых «быков», которыми, как показывает практика, с успехом манипулируют некие умные люди, сидящие не где-нибудь, а именно тут, в городе, возможно, совсем рядом с губернаторской резиденцией. И в связи с этим те события, которые могут произойти со дня на день, если не с часу на час, в общежитии, заселенном жителями бывших республик Советского Союза, — иностранными рабочими и прочим беспаспортным людом, определенно окажется очередной громкой бомбой, подводящей уже подготовленные умы представителей СМИ к мысли о «государственном» терроризме. Либо укажут на прямую связь государственной власти, в данном случае губернской, с радикальными националистическими силами, готовыми подавить любое проявление здравомыслия и свободы в угоду сохранения данной властью своих откровенных антидемократических позиций.
 Получилось немножечко выспренно, но, главное, — по делу, желающий слышать, да услышит.
 А затем Турецкий с легкой улыбкой рассказал губернатору о сегодняшнем допросе. Ну и о его положительных результатах, конечно. Встречную улыбку у того, однако, быстро сменила озабоченность.
 — Скажите, Александр Борисович, вы не будете возражать, если мы наш разговор продолжим в присутствии некоторых заинтересованных лиц? Причем, может быть, я попрошу вас повторить кое-что из того, о чем вы уже мне рассказывали? Так сказать, ваши впечатления как бы со стороны? В частности, это касается и преамбулы — с этим дипломатом. А то у нас кое-кто, — как-то задумчиво сказал он, — категорически не желает видеть непосредственной связи.
 — Нет проблем, — Турецкий развел руками.
 И пока они пили с губернатором чай, а Турецкий по его просьбе поведал о «заочной дуэли», вызвав откровенный смех губернатора, которого искренне развеселила эта история, подошли руководители областных управлений ФСБ и милиции. Понятно, силовики — опора и надежда…
 Кое-что повторил Турецкий, добавил своих рассуждений и губернатор. Вопрос этот, с его точки зрения, был более чем серьезен. Александр Борисович наблюдал за реакцией. Эфэсбэшник был мрачен и сосредоточен, что-то даже записывал в свой блокнот. Или делал вид. А вот «милиционер», очевидно, не собирался принимать всерьез того, на что особо напирал губернатор. То есть его совершенно не волновали, скорее, раздражали любые разговоры о проблемах неприятия частью городской молодежи присутствия в области гастарбайтеров и вообще приезжих иностранцев, главным образом, из стран Юго-Восточной Азии, как и нарастающие в связи с этим конфликты, результатами которых явились участившиеся митинги протеста и публичные обвинения в национализме, сыплющиеся со страниц демократической печати. Хулиганство — и все, читал Турецкий категорическое заключение в его глазах. Чрезвычайно удобная позиция. А с хулиганством надо бороться исключительно адекватными мерами.
 Александр Борисович понял теперь смысл сказанного Смородиновым, когда тот говорил, что после последнего митинга иностранных студентов и выступления нигерийского дипломата перед журналистами милицейского генерала увезли из кабинета губернатора едва ли не с инфарктом. Нет, жив-здоров курилка, ничто его не свалит. Ни губернатор, ни инфаркт. Из чего следует конкретный вывод: те дяденьки, которые руководят «пацанами-скинхедами», прекрасно знают, на кого они могут рассчитывать. Либо — кто опирается на них, обеспечивая поддержку, не исключено, в первую очередь, себе любимому. Поэтому всякие намеки будут восприниматься в штыки…
 А интересно, генерал не собирается выдвигать на выборах свою кандидатуру? Впрочем, это был уже вопрос, скорее, риторический, и на кой хрен, грубо говоря, Александру Борисовичу требовался определенный ответ, он и сам не знал.
 Но ему не понравилась идея губернатора повторить своим единомышленникам рассказ о том, как прошел сегодня допрос Бугаева, подозреваемого в убийстве иностранного дипломата. Турецкому, в принципе, уже начал надоедать этот цирк. И он лишь пожал плечами, предоставив возможность поговорить самому губернатору. А тот, как он убедился теперь, обожал выступать перед внимательными слушателями.
 Эфэсбэшник хмыкал, поглядывая на Турецкого с юмором, а вот «милиционер», тот напротив, был заметно раздражен. Нарушения усмотрел, ну как же!
 А ведь и вправду, как в воду глядел!
 — Ну и как вы сами считаете? — милицейский генерал уставился на Турецкого уничтожающим взглядом, дослушав веселый рассказ губернатора о том, как совсем молодой парень по кличке Бык сдал-таки своих подельников.
 — Что конкретно вас интересует?
 — Насколько такой обман, ну или шантаж, называйте, как хотите, согласуется с нашими э-э… правовыми принципами?
 — Опять не понял. Что конкретно смущает именно вас, генерал? Та листовка? Она пока существует в одном экземпляре, который я ему, кстати, и подарил на память, но может быть немедленно размножена в любом, угодном вам количестве, хотя никакой необходимости в этом пока не вижу. Она хорошо и вовремя сыграла свою роль, вот и пусть остается ему как предупреждение на будущее. В другой раз подумает, прежде чем сделать глупость. А на телевидение, если бы парень не раскололся сам и не упросил меня никому ее не показывать, я бы сегодня же передал этот материал лично. Так что же вам не нравится? Где вы углядели шантаж? Как раз напротив, задержанный сам пришел к выводу, что лично для него будет гораздо лучше, если он начнет немедленно сотрудничать со следствием, не дожидаясь, пока произойдут другие преступления. Этим, как я вижу, он и вашему ведомству отчасти помог, потому что с агентурной работой у вас, кажется, не все в порядке.
 — Креститься надо! Кажется!.. — резко бросил генерал.
 — Понял. Слушаюсь, — бодро ответил Турецкий и истово перекрестился.
 Губернатор будто захлебнулся глотком чая. А что, веселый мужик… Но улыбаться в ответ Турецкий не собирался.
 — А касательно сотрудничества обвиняемого со следствием, которое, возможно, вызывает у вас, генерал, аллергическую реакцию, могу с уверенностью ответить весьма кратко. На это обстоятельство, как на весьма желательный фактор, в первую очередь указывают и вся зарубежная, да и наша, отечественная, следственная практика. У вас имеются возражения? Так есть для этого Комитет по законодательству Государственной думы, внесите свои коррективы, надеюсь, уж там-то вас внимательно выслушают.
 Эфэсбэшник громко хмыкнул, а «милиционер» сердито дернулся. Видать, у них тут свои собственные «тараканы».
 — Перестаньте!.. А кто вам, вообще, разрешал относить это на телевидение? У вас там… в столице, такие вещи делаются по личной инициативе? С грубейшими нарушениями… э-э? И нигде не согласовывается? Но насколько я…
 — Не знаю, генерал, насколько вы, а вот я и не догадывался, что у вас здесь детский сад, и я должен был спрашивать разрешения у старшей няни. Дело в том, что свои личные следственные действия я согласовываю только с теми, кто в этом деле действительно разбирается. Но как раз в данном случае, — Турецкий таинственно улыбнулся, — вы правы, чтоб не задавали потом… всяких вопросов, взял, да и согласовал, представьте себе! Поставил в известность заместителя Генерального прокурора Российской Федерации Меркулова, который, собственно, и направил меня сюда. Такой уровень вас устраивает? Или надо было получить еще и ваше личное согласие, генерал?
 Александра Борисовича просто распирало от злости. Но он сдержанно улыбался, и, как сообразил потом, именно это и «заводило» генерала.
 — А почему?.. А почему, позвольте спросить, — его голос почти зазвенел от ярости, — вы все время придаете уничижительный оттенок званию «генерал»? Это как прикажете понимать?!
 «О-о-о! Так вон оно в чем дело!.. Непочтением пахнет!.. Да, диагноз недвусмысленный. Действительно, тяжелый провинциальный случай. Тут уж врачи не помогут…»
 — Не знаю, что конкретно вы имеете в виду, — небрежно перебил его Турецкий, видя, что дискуссию пора сворачивать, и поднимаясь из кресла. — Но уверяю вас, что в отношении меня вы сильно ошибаетесь, как раз мне-то и не пристало ерничать над этим высоким званием, ибо я сам — генерал.
 Александр Борисович вынул из верхнего кармана пиджака свое удостоверение, привычно ловко раскрыл его и резко вытянул руку в сторону, в направлении «милиционера». Как Штирлиц в известном фильме. Секунду подержал, разрешая тому взглянуть на свою цветную фотографию, где он — в парадном генеральском кителе, а затем щелчком захлопнул корочки и отправил обратно в карман.
 — Господин губернатор, — сказал он, так и не повернув головы к «милиционеру», — все, что я должен был передать вам, я передал. И напоследок буквально два слова. Если в том общежитии ничего трагического не произойдет, можете поверить, я буду только рад. Но если?.. — вот тут Турецкий кинул холодный взгляд на «милиционера» и снова повернулся к губернатору: — Тогда выводы — за вами. И еще я очень надеюсь, что ваша доблестная милиция сможет обеспечить безопасность пока хотя бы одного подозреваемого, который является к тому же и важным свидетелем и содержится в камере следственного изолятора. Не заявит, скажем, завтра, смущенно отводя при этом глазки, что она, как всегда, не успела предотвратить попытку суицида… Но мы-то ведь давно знаем, как это делается. Да еще, чтоб никаких концов не оставалось… А засим позвольте откланяться. Имею честь, господа.
 Губернатор демонстративно поднялся, подошел и пожал ему руку, кивнув ободряюще. Эфэсбэшник лишь приподнял ладонь над столом и, как когда-то Брежнев, слабо покачал ею, но, видно, не сдержался и все-таки подмигнул с ухмылкой вдогонку. Начальник ГУВД сидел красный, уставясь в стол.
 «Ну вот, и нажил ты себе очередного врага, — подумал Александр Борисович. — Ох, умеешь ты это делать, Турецкий, а зачем?.. Но ведь и без конца спускать всяким… тоже нельзя, — попытался запоздало утешиться он. — За что ж себя тогда уважать?»…
 Вечер оказался длинным.
 Капитан Егоров, который — участковый, молодец, постарался быстро, отыскал на вокзале бывшего медбрата и доставил его к себе, в опорный пункт. И туда же немедленно выехал Петя Щеткин. Он давно уже уехал, узнал Турецкий, и, значит, должен был возвратиться с минуты на минуту.
 А Плетнев, закончив работу со студентами, вписал в протоколы их свидетельских показаний то немногое, о чем они знали, материалы привез, а сам вместе с местными операми отправился в «Золотую рыбку», имея перед собой те краткие данные на интересующих следствие молодых людей, которые Турецкий смог выжать из Быка. Ну и клички, само собой.
 Если такая возможность представится, в чем Александр Борисович был не очень уверен, то задерживать парней в черных «косухах» оперативники решили на выходе из бара, а внутри шума не устраивать. Там все-таки и много посторонних бывает, непричастных, как говорится, опять же — студенты. А среди них преступников искать не приходится.
 Мужики вошли в бар, осмотрелись — прилично. Чисто, главное. И обритый наголо молодой бармен, вероятно, тот самый, что выдавал, кому следовало, бесплатное пиво, с независимым видом распоряжался официантками, разносившими по залу спиртное, закуски и пивные бокалы. Сидела в основном молодежь. Вопреки предположению сыщика, что здесь должен был оказаться своего рода питомник для скинхедов, таковых на самом деле не было, ни одной черной куртки. Значит, прав был Турецкий, который сказал, что им всем тут наверняка будет дан отбой. Временный, конечно, пока шум не затихнет.
 А разговаривать на эту тему с барменом было вдвойне бессмысленно. Это значило бы спугнуть их, объявив, что вот, мол, и до вас добрались. Но предъявить бармену нечего, кроме того, то он отпускал кому-то пиво бесплатно. А он станет отрицать. Или скажет, что да, отпускал, но тем, кто ему помогает ящики с пивом разгружать. А может вообще послать интересующегося к такой-то матери. Имеет право не отвечать на вопросы, но если тебе нужно, вызывай повесткой в прокуратуру, а тогда и спрашивай. Словом, и тут пустой номер.
 Потолкался Антон, выпил кружку действительно хорошего пива и, оставив оперов дежурить дальше — на всякий случай, отправился назад, в прокуратуру. Туда же вскоре подгреб и Петр, и вот что привез.
 Этот Боря Свиридов — он, кажется, сам с трудом вспомнил свое имя, поскольку не пользовался им больше десятка лет, — когда-то служил в городской клинической анатомичке, после окончания медицинского училища. И все свои основные житейские навыки и привычки усвоил там. Петя в разговоре с ним решил не трогать философские аспекты бытия и вечности, которые именно в данном заведении переплетаются наиболее тесно, а сразу перешел к ночному случаю в парке.
 Бомж, считал Боря, ничего в жизни не боится, кроме посягательств на свою личную свободу. И поэтому, прежде чем начать отвечать на вопросы сыщика, долго и мучительно прикидывал, насколько его случайные знания могли бы оказаться опасными для него в этом отношении. Пете пришлось поклясться, что никакой опасности нет и не предвидится. И все равно сомнения остались.
 Фактически же информация Бори свелась к тому, что он вместе с приятелем Дуркой… Странное имя? А он — такой, объяснил Свиридов. Короче, они с этим Дуркой случайно услышали шум драки, потому что там громко матерились. А когда высунулись из-за гаража, то увидели силуэты четверых мужиков, которые «метелили» длинного, а потом завалили его и сразу разбежались. Или те услышали, как Дурка вскрикнул, и испугались, что свидетель появился. А Дурка, он ничего в жизни не смыслит, избили его однажды, вот он с тех пор даже вида драки не переносит: кричит, валится, пена — все симптомы приступа эпилепсии. Навалился на него Боря, чтоб не привлечь нечаянно внимания тех, замочат же, как два пальца… А когда осторожный Боря все-таки решился и подобрался поближе к лежащему человеку, то увидел, что тот был черный, ну то есть как негр. Почему решил, что негр? Так ведь одна рубашка на нем была белая и рукава белые торчали, а все остальное — черное. И лежал он, скорчившись, и дергался еще.
 Боря, как человек бывалый, сразу сообразил, что трупака — а было понятно, что тот уже отходил, — менты обязательно повесят на него. Кто для них бомж? Да никто. Сами труп ограбят, а укажут на него. Вот он и сделал ноги. Побежал-то к сторожке, чтоб Никитычу сказать, в ту ночь он дежурил. Только сторожа на месте не оказалось, а дверь за собой он не закрыл. Вот Боря и воспользовался. Набрал «ноль-два», сказал про черного, а дальше-то смелости и не хватило. Но все равно, потом встретили капитана Егорова — они его уважительно Егорычем звали, — а тот мужик справедливый, лишнего не повесит. Он спросил, они и рассказали. То есть говорил-то Боря, а Дурка — тот кивал. Вот и все, как на духу. И по карманам того черного не шарили. Ну это стало бы и так известно…
 Записал Петр показания, а Боря подтвердил собственным корявым автографом.
 Из всего сказанного Антон сделал только один, полезный для себя вывод: он не ошибся в одном — нападавших оказалось действительно четверо. Вот и вся радость. Один — сидит, трое — на воле: Влад, Колун и Нос. Если клички связаны с портретным сходством, двое должны напоминать монстров, у одного из которых еще и синяк во всю правую сторону физиономии. Чем не особая примета?..
 Турецкий думал о своем. Разговор с губернатором и его «приспешниками» свидетельствовал о том, что в их команде согласия нет. И как обоими силовиками руководит губернатор, одному богу известно. А может, это и есть тот самый, известный метод сдерживаний и противовесов? В смысле, разделяй и властвуй…
 Но теракт в общежитии губернатор начальнику ГУВД не спустит, поэтому, возможно, и волноваться не стоит. И торопить события — тоже. Александр Борисович был уверен: слухи о том, что Бык дал показания следователю, уже наверняка достигли ушей тех, кому эта информация нужна как воздух. Но вся прелесть в том, что никто толком не знает, в чем признался задержанный. То есть неизвестен уровень его компетенции. Значит, начнутся зондирования, «случайные» вопросики, намеки всякие пойдут, а главный мент уже предупрежден, что его возможная игра уже разгадана, и вряд ли станет рисковать своим положением. Одно дело устраивать «патриотическую» фронду, а совсем другое — идти против губернатора в открытую. Хотя черт их тут всех знает! Во всяком случае, Александр Борисович попросил всех причастных к расследованию постараться, ради собственного же блага, держать языки за зубами и избегать нечаянных утечек. Не осложнять свои биографии. Сказано им было как бы в шутку, но тон оставался серьезным, а само предупреждение — недвусмысленным.
 После этого он закрыл совещание, предложил всем отдохнуть, а сам взялся за мобильник, чтобы звонить Корженецкому.




 Глава тринадцатая Паника


 Известие о том, что менты взяли Быка, Василий Савельевич Денягин получил от своего шефа, депутата областного собрания Мирона Сидоровича Перепутного. Тот возглавлял в местном законодательном органе комиссию — маленький аналог большого Комитета по безопасности Государственной думы. На своем уровне. А события, развернувшиеся в городе в последние дни, касались интересов его комиссии непосредственно. Ему и доложили. А он вызвал своего помощника.
 Мирон, возглавлявший Главное управление внутренних дел еще при прежнем губернаторе, прекрасно разбирался в расстановке сил в губернии, знал, кто чем дышит, а чего не знал, про то ему докладывали помощники. И еще он со времени предыдущей службы в правоохранительных органах умел говорить таким ледяным тоном, что у его «собеседников», если их можно было назвать таковыми, стыли поджилки. Впрочем, все это испытал на себе Василий Савельевич в кабинете депутата.
 Помощник, в принципе, считается самым доверенным лицом. Да? Как бы не так! Мирон Сидорович, даже не предложив Васе присесть, высказал многое, что он думает о нем, особенно в связи с работой московской следственной группы, о которой вынужден узнавать из чужих источников, фактически от посторонних, имея при этом собственную оперативную службу.
 — Можешь объяснить, чем твои болваны занимались последнее время? — спокойно спрашивал Мирон, а у Денягина ледяные мурашки бегали по спине. — Представь подробный отчет о своих выплатах. Далее. Ты в курсе, что один из твоих козлов… то есть быков — в СИЗО? И мало того, что сидит, еще и дает показания?
 — Ну, отчасти… но… — смутился Денягин — весь его гонор ветром сдуло. — То есть я знаю, что парня задержали. Но он — совершенно пустое место. Влад…
 — Попрошу без кличек! — резко перебил Мирон — тучный и лысый, багровея макушкой, значит, был очень сердит.
 — Слушаюсь. Ответственный заявляет категорически, что у того нет ни малейших данных. Фамилии и адреса у них не приняты, а клички…
 — Ты так уверен, — кивнул Мирон и уставился «проницательным», в его понимании, взглядом на помощника. — А то, что тот бык преспокойно сдал своих товарищей вместе с этим твоим ответственным, об этом тебе известно? Губернатору известно! — уже загрохотал депутат. — Машовец все знает! Ты что творишь? Совсем разучился работать?! Так ступай на пенсию!..
 Денягин растерянно молчал. Видимо, его несчастный вид если не разжалобил, то немного хотя бы утишил ярость шефа, и депутат, подвигав по пустому полированному столу расставленными в стороны пальцами, как крупными клешнями, еще раз уничтожающим взглядом уставился на помощника и приказал:
 — Убери их… С глаз долой!
 — Всех? — даже вздрогнул Денягин.
 — Засвеченных! Муд… ррр… — и грозно пробурчал что-то нечленораздельное.
 — Совсем? — осторожно спросил помощник.
 — Как хочешь. Головой ответишь… Что у тебя по той общаге?
 — Практически все будет готово, только…
 — Можешь накрыться медным тазом, — злорадно произнес депутат. — Тот москвич уже подробно расписал Ваньке всю твою диспозицию. Вот так, блин, работать надо! В присутствии Самого и Машовца — вот как тебе такое понравится, а?
 — Так это… Мирон Сидорович, может нам москвича… ну… немного?..
 — Да, Васька, — разочарованно протянул депутат, — совсем ты плохой становишься. Вовсе разучился мышей ловить. Сплошные проколы! Негр этот московский… Спортсмен, на хрен он кому сдался… Бомжиха какая-то… И теперь с общагой — полный уже крандец!.. Слушай… а зачем я тебя держу? Для проформы, что ли? Пользы от тебя — никакой. Деньги тратишь… — Он резко ткнул пальцем в помощника: — Отчет — на стол! И ступай отсюда. Помни, что сказал, я два раза не повторяю. И к быку своему не лезь, там только тебя и ждут сейчас. Исполняй!
 И взмах его руки повторил устную команду, но с несколько иным смыслом: «Выметайся!» Так, во всяком случае, понял ее Денягин, и медленно, нарочито сдерживая шаг, чтобы не показать никому собственной ярости и обиды на шефа, направился в свой кабинет.
 Он запер за собой дверь. Достал из шкафчика откупоренную бутылку коньяка, налил больше половины стакана, глубоко вздохнул, резко выдохнул и влил коньяк в рот и выдохнул уже остатки воздуха. Вытер ладонью враз вспотевший лоб и сел наконец.
 Надо было принимать решение. Очень не хотелось этого делать, но намек Мирона был недвусмысленным…
 Василий Савельевич разбирался в ситуации. Он прекрасно знал, что губернатор готов уже загодя направить президенту письмо с просьбой решить его дальнейшую судьбу в губернии. Догадывался, что ответ из Кремля, скорее всего, будет положительным. То же самое предполагал и губернатор, встречавшийся постоянно и накоротке с полномочным представителем президента по Центральному федеральному округу. И, следовательно, любая ошибка со стороны тех, кто губернатору оппонирует, будет им немедленно расценена как выпад против него лично. Это ведь только разговоры, что он — человек мягкий и рассудительный, нет, не видели его в критических ситуациях. А Денягин видел. Только сделал тогда ошибку: не ту сторону принял, вот и чуть не оказался у разбитого корыта. Мирон спас, вспомнил былые заслуги. Но больше такой вариант не повторится.
 Однако решение надо принимать…
 Денягин достал мобильник, нашел нужное имя и нажал «вызов».
 — «Золотая рыбка», — ответили ему.
 — Леха, как там у тебя?
 — Пока нормально, — лениво, чуть врастяжку, как надоедливому клиенту, ответил бармен. И, чуть понизив голос, добавил: — С утра крутятся тут…
 — Свои? Чужие?
 — А кто их разберет? Одного вроде знаю, других не видел. Пьют пиво, смотрят.
 — Эти, — подчеркнул Денягин, — появлялись?
 — Нет.
 — Сделай так, чтоб их и не было.
 — Понял, Василь Савельич.
 — Не называй! — напрягся Денягин.
 — Так никого близко нет. Ладно, я понял. — И громко закончил: — Заходите, места у нас всегда есть. И свежие копчушки…
 В баре те, то есть быки, не появлялись, успокоился Денягин. Но уже там кто-то крутится. Да, а Мирон-то не ошибается, москвичи споро работают. Василию Савельевичу известно было о приезде группы следователей, но он ни за что не поверил бы, что они сумеют так быстро расколоть Быка. Влад уверял… Ах, Влад, ну что теперь с тобой делать прикажешь?! Да, придется убирать. Подальше. И чтоб сидел там, носа не высовывая… Толковый парень, но что-то с ним в последнее время случилось. Группу свою расколол… Потом эта ошибка с дипломатом. А теперь еще и со спортсменом… Ну тот-то возбуждать ничего не стал и даже заявление забрал из отделения, да поздновато вышло. Москвичи ухватились. Вот где ошибка… И в довершение всего, о чем еще не знал Мирон, — и слава богу! — в прокуратуре уже и на Влада фоторобот готовят. Это ж надо! Столько промахов подряд!.. Нет, зря он, Денягин, посвящал парня в свои планы, слабоват оказался, а жаль…
 Денягин снова взялся за мобильник.
 Влад отозвался.
 — Два вопроса, — резко начал Василий Савельевич. — Первый. Твои пацаны должны исчезнуть. Лучше из города. Их уже ищут. Сдал вас всех Бык.
 — Не может быть… — растерянно возразил Влад. — Василь Савельич, я…
 — Заткнись, — жестко продолжил Денягин. — Ты меня не знаешь, а я — тебя. На тебя уже фоторобот есть. Родня какая-нибудь имеется? Не в Воронеже?
 — А зачем?
 — Я спрашиваю! — зарычал Денягин.
 — Ну-у… Есть. В Липецке. Тетка.
 — Вот чтоб сегодня до конца дня тебя уже не было здесь. Исчезни с глаз! Ври матери, что хочешь, но чтоб она не знала, где ты. И не искала.
 — Не понял. А насколько это… ехать-то?
 — Пока я не скажу, не знаю сам. Сейчас к тебе подъедет Серый, отдашь ему свой паспорт, а он тебе привезет билет на поезд. И бабки передаст от меня, на первое время. Особо не рассчитывай, не заработали! Серый тебя и проводит. Приедешь — позвонишь, скажешь одно слово: «Да», и больше на меня не выходи, понадобишься, сам позвоню. Понял?
 — А что я все-таки матери скажу? — совсем уже растерялся Влад.
 — Что хочешь. Но чтоб она о тебе не волновалась минимум месяц. Путевка, хреновка, экспедиция — чего придумаешь, то и ври. На меня ни в коем случае не ссылайся, я ничего не знаю, сам удивлен, что ты куда-то уехал, не сказавшись. Просто исчезни с глаз, понял? — настойчиво повторил он. — Все! Ожидай Серого.
 Денягин отключился, задумчиво крутанул телефон на столе и, пока наблюдал, как он вращается, напряженно размышлял, как бы найти лазейку в недвусмысленном указании Мирона. Жалко ему было… отпускать Влада. Толковый парень, а подрастет, так вообще — лидер.
 И в третий раз взялся за мобильник Денягин.
 — Серый? Через полчаса на Октябрьской, на углу. «Золушку» знаешь? Давай, базар есть. Только оденься нормально, что без этих, понял? Причину объясню. Действуй.
 В начале седьмого часа вечера Василий Савельевич и Сергей Макарцев встретились в кафе-кондитерской «Золушка», куда нормальному мужику, по понятиям Серого, и заглядывать-то было западло.
 Денягину многое было известно о Сергее — и о благополучной семье, и о первой судимости по малолетке, и о наглом, отчаянном характере, и о его дружках, которые Серому, как человеку хоть и молодому — только паспорт получил, — но бывалому, охотно подчинялись. Всем хорош парень, да только с дисциплиной слабовато, на лидера не тянет. И дружки его — такие же, им дело давай, а не разговоры, и бабки — на бочку. Вот на него и мог рассчитывать Василий Савельевич.
 — Значит, так, слушай сюда, — почти не разжимая зубов, проговорил Денягин, держа чашечку со сладким кофе и наклоняясь ближе к Серому, без всякой охоты жевавшему пирожное. — Я давно наблюдаю за тобой. И вот чего подумал. Наверное, я сделал небольшую ошибку, когда подчинил тебя с твоими пацанами Владу. Не потянул он, лепит ошибку за ошибкой. Вы бы такого не допустили. Короче, — строго сказал он, заметив, как блеснули глаза Серого, — я велел Владу исчезнуть из города. А ты ему поможешь. Это первая часть твоего задания. Сейчас ты забираешь свой паспорт, едешь к нему, адрес и деньги я тебе дам, забираешь у него паспорт и катишь на вокзал. Там берешь два билета до Липецка, на него и на себя. Ты проводишь его и вернешься домой. Позвонишь и доложишь, что все в порядке, понял?
 — А куда его провожать-то, до Липецка?
 — А я думаю, ты сам решишь, надо ему туда доехать или нет. Ножичком своим пользоваться не разучился?
 — Не-ет, а что? — Серый с недоверием уставился на Денягина.
 — Ну вот, и проверишь на деле. А потом сойдешь на какой-нибудь станции и вернешься. И станешь главным.
 — А чего это вдруг вы… это? — задал совсем ненужный вопрос Серый.
 — Понимаешь? — Денягин посмотрел на парня с ухмылкой. — Лучше б, конечно, если бы он на ходу из поезда выпал, да только тебе с ним не справиться. А вы в тамбур покурить выйдите, «тройник» я тебе дам, потом вернешь, — Василий Савельевич подвинул по столу к Серому три ключа в связке, которыми проводники открывают в вагонах все двери и окна. — Дверь входную ты откроешь, чтоб воздухом подышать… Вот и думай сам, как там чего, меня ж рядом не будет, чтоб советы давать. Но один я все-таки позволю себе. Если Влад догадается, о чем ты думаешь, то выпадешь из поезда ты. Это усек?
 — Угу, — пробормотал Серый, и его невысокий лоб со светлой челкой нахмурился, превратившись совсем уже в узкую линию.
 «Индивид, — подумал Денягин. — Ну что ж, пусть хоть ему повезет…»
 …Пассажирский поезд до Липецка уходил уже «завтра», то есть после полуночи. А в двенадцать Влад и Серый договорились встретиться на улице, возле входа в зал ожидания. Серый обещал привезти паспорт с билетом и деньги от Денягина. Добавил еще, что Василий Савельевич, заботясь о безопасности Влада, попросил и его, Серегу Макарцева, съездить до Липецка, убедиться, что по дороге никаких неприятностей не произошло, вернуться и доложить.
 Несколько торопливо излагал Серый, и Влад, будучи совсем не дураком, после всех своих проколов добрых вестей не ожидал. Но приказ покинуть на время город его даже испугал. Зачем? Ну, посидел бы дома… зато мать волноваться не будет. Очень о ней беспокоился заботливый сын, рассказывая иногда, что подрабатывает в порту, на разгрузке, мечтая о хорошей, денежной работе, да пока все нет ее… И мать верила, считая заработанные сыном денежки и благодаря Бога за то, что поддерживает ее в молитвах за единственного ребенка…
 Встретились, где наметили, и снова Владу не понравился непонятный какой-то оскал Серого. Тот всегда завидовал Владу, старшему в группе, в их небольшой бригаде. Влад был ответственным, он и распределял заработанные деньги, и всегда его тройке доставалось больше, чем пацанам Серого. Ну не нарочно, а так уж получалось объективно — кто больше инициативы внес, тот и зарабатывал больше. А какая у Серого инициатива? Холодильник, здоровенный, тупой лоб, вообще не признавал подчинения…
 Они прошли на перрон, к стоящему уже, но еще темному составу, и Влад снова ощутил легкое, зудящее беспокойство: зачем нужно было провожать его аж до Липецка? Может, Василь Савельич окончательно перестал доверять ему и хочет проверить, действительно ли есть у Влада тетка и где она живет? Вот еще только к ней и не хватает приводить этого Серого. Да от него же за версту колонией для малолеток воняет! Но его попытка уговорить Серого не ехать была тем категорически отклонена. Старший велел лично доложить. Вот так. Ну ладно…
 Тронулись по расписанию. Это потом, по дороге, придется стоять их «пассажирскому» у каждого телеграфного столба, на каждом полустанке. Дороги-то — всего полторы каких-то сотни верст, а ехать придется наверняка всю ночь.
 Садились порознь, чтоб не задерживать на себе внимание проводницы. Вагон был обыкновенный, плацкартный. Народу ехало немного. Ночью люди предпочитают спать. Курить Влад выходил в тамбур, противоположный тому, где находилось купе проводницы, толстой сердитой тетки. Она все бурчала, шастая по вагону и злясь, что пассажиры отказываются брать ее серое постельное белье, а ложатся прямо на полосатые матрасы, не снимая сапог и ботинок. Но на нее никто не обращал внимания. Как и на тоскливый, застоявшийся запах несвежего белья и потной обуви. Из-за этого, собственно, Влад и выходил в тамбур.
 Серому вонь, похоже было, совсем не мешала, а вот Влад, привыкший дома к чистоте, морщился, ловя на себе ехидные взгляды Серого. И чего ему надо? Вопрос висел безотвязно, вызывая все нараставшее беспокойство…
 Посреди ночи поезд раскочегарился, колеса усиливали и убыстряли свое дробное звучание. Не спалось. Влад думал о матери, которой пришлось соврать, естественно, что у них сформировалась строительная бригада, куда зачислили и его, и он должен срочно выехать в Грязи на строительство новой фермы для какого-то богатенького фермера. Обещали хорошо заплатить за толковую, а главное, быструю работу. Мать поверила. Или сделала вид. И теперь неизвестно, сколько придется «строить» — до осени, пока все не уляжется, или до будущего года. Но ведь на что-то и жить надо. Тетка одинокая, ей здоровенный племянничек — только обуза. Но, может, сумеет приспособить к чему-нибудь. Вот и вся пока надежда…
 Влад лежал на пустой верхней полке, так ему казалось все же почище. Серый улегся внизу, на раскатанном несвежем матрасе, и лицом — на серой, ватной подушке без наволочки. И как он может?!
 — Слышь, пойдем покурим, что ли? — Серый снизу тронул Влада. И Владу показалось, что его ударило током, даже дернулся, вызвав недоуменный вопрос Серого: — Ты чего?
 — Током от тебя ширяет, — усмехнулся Влад, спуская с полки ноги. — Ну пошли, все равно не спится…
 Они вышли в «свой» тамбур. Серый оглянулся в вагонный коридор и зачем-то закрыл дверь «тройником».
 — Чего это ты? — слегка удивился Влад, почему-то напрягаясь внутренне. — Кто мешает?
 Серый небрежно отмахнулся и прошел к боковой двери, не видной из коридора. Тем же «тройником» открыл наружную дверь и распахнул ее. Потом отошел внутрь тамбура.
 — Хоть подышать по-человечески, — сказал он, вытаскивая из кармана сигареты. — Вон, подходи, дыши, сколько хошь! — он словно бы приглашал Влада придвинуться поближе к распахнутой настежь двери.
 А поезд шел быстро, будто торопливо наверстывал время, упущенное на многочисленных стоянках.
 Влад и хотел уже было подойти и встать у открытого проема. Но его вдруг словно ужалил короткий, косой взгляд Серого, как бы нечаянно брошенный им на него. И этот взгляд — острый и хищный — словно торопил Влада: ну, давай же, давай!..
 Нет, не зря он занимался спортом, отрабатывая быстроту реакции. И за это поначалу, как он запомнил, его и ценил Василь Савельич, с которым довелось познакомиться еще в школьном спортивном зале, задолго до армейской службы. Тогда же и сложились их первые, добрые отношения. В дружбу они не переросли, но, вернувшись из армии, Влад легко нашел давнего знакомого, пожаловался на отсутствие нормальной работы, и тот предложил свою помощь. Правда, реальность оказалась не совсем такой, о которой думалось. С трудом привыкал к непонятной своей миссии, о которой без конца распространялся Денягин. Но после нескольких испытаний, когда нужно было уже и самому доставать для дела то «перо», то пистолет с глушителем, защищая кровные интересы поруганной всякой сволотой матушки-России, спорить с Денягиным о методах убеждения всех несогласных с твоим мнением стало фактически невозможно. Как и бросить все, чтобы отойти в сторону. Повязан, стало быть, вот и деваться некуда…
 А теперь они, значит, решили переиграть и с ним вопрос? Исчезнуть с глаз? Так это у Василь Савельича называется? Ну хорошо, посмотрим, решил Влад, прикидывая, что делать дальше, чего ожидать от привязчивого сопровождающего.
 Ясно было одно: с голыми руками Серый на него не кинется, силенки у сопляка не те, злости много — недаром же завидовал, а умения не нажил. И пистолета — тоже нет, иначе бы давно выстрелил. А чего есть? Нож? Ну, этим уголовники, даже и малолетки, владеют нормально. И сейчас он закурит, потом сунет пачку обратно в карман, отвлекая внимание, а вынет руку уже с ножом.
 Влад чуть прикрыл глаза, вроде задумался, и Серый плавно опустил пачку в карман. Рука задержалась. Вот он напрягся… Ах, ты, говнюк поганый… Значит, точно. «Что ж ты, Вася?..» — мелькнуло в голове. И Влад решительно качнулся вперед, показывая, что он шагнет сейчас к открытой двери, чтобы выкинуть окурок, шагнет, повернувшись спиной к Серому.
 Движение было скорее провоцирующим, но Серый «клюнул» и, вырвав из кармана кулак с блеснувшим в нем лезвием, прыгнул на Влада. Но наткнулся на выкинутый ему навстречу тяжелый армейский ботинок. Резкий удар длинной ноги Влада опрокинул парня на спину и на миг оглушил.
 Однако Серый, зараза, был живуч. Пытаясь отползти к противоположной двери, он подтянул ноги и оперся обеими руками, пытаясь подняться для нового броска, но тут уж и Влад не стал медлить. В прыжке он каблуком ботинка достал-таки подбородок Серого. Вторая нога опустилась на его живот. У парня резко откинулась назад голова, стукнувшись об пол, и сам он дернулся и замер.
 «Готов?» — испуганно метнулась догадка в голове у Влада. Серый не шевелился. Если и просто отрубился, то все равно надолго.
 Влад посмотрел через стекло запертой двери в коридор вагона, там никого не было, только притемнено светили над арками проемов между купе тусклые, немытые лампы. Нигде никакого движения. Никто не видел и, наверняка, не слышал короткой возни в тамбуре. Да и громкий стук колес из открытой двери заглушал все остальные звуки. На свою голову открыл Серый эту дверь.
 Влад наклонился над Серым, обшарил его карманы, достал кошелек с деньгами, паспорт, из боковых карманов — сигареты, зажигалку, ключи-«тройник», мобильный телефон, вынул и нож из судорожно сжатых пальцев. Больше в карманах ничего не было. Ну вот, а теперь пусть поищут…
 Он потянул Серого за ноги, проволочил по полу, приподнял, коротким ударом ноги откинул его тело вперед, в дверной проем, и толкнул. Тело бесшумно исчезло в темноте. И ни единого огонька вокруг. Такие ночи, вспомнил Влад, — то ли мама рассказывала, то ли какую-то сказку в детстве читал, — называют волчьими.
 Затем он закрыл и аккуратно запер дверь, носовым платком протер ее в тех местах, где трогал пальцами, подумал, что грязный носовой платок он выбросит потом, и удивился, что действует фактически бездумно, но так ловко, будто всю жизнь только этим и занимался. А годков-то всего двадцать третий…
 Еще раз огляделся. На полу не осталось никаких следов, даже волочения. Тем же «тройником» открыл дверь в вагон, тихо прошел к своей полке, аккуратно подтянувшись, поднялся на нее на руках и лег. Сердце колотилось так, что, казалось, будто все его слышат. Но Влад пересилил себя и, свесившись вниз, оглядел ближайшие полки, занятые пассажирами. Все спали, никто и головы не поднял.
 Скоро должны были подъехать к станции Грязи, которые когда-то — слышал где-то Влад — называли Великими. Великие Грязи… Надо же!
 И все. И больше никакие мысли или неприятные, неудобные позывы совести не мучили его до самой остановки.
 А когда поезд остановился и проводница в дальнем конце вагона стала с лязгом поднимать щиток над ступеньками, Влад перешел в соседний вагон и уже из него спустился на перрон. Широко зевающая чужая проводница не обратила на него внимания.
 Только еще начинало светать. Влад небрежно кивнул сонной женщине и спокойно отправился к выходу в город. До Липецка он решил добираться утренней электричкой. А что билеты остались у проводницы, так она их сама выбросит — за ненадобностью. Значит, не нужны были пассажирам. Фамилии вот только остались, — впрочем, обойдется.
 …Не дождавшись известия, которое Денягин, трезво отдавая себе в этом отчет, ожидал с волнением все утро, он стал сам набирать номер Макарцева. Телефон Серого отвечал длинными гудками, а затем, после какого-то очередного вызова, абонент стал «недоступен».
 У Денягина что-то будто опустилось внутри. Чего объяснять-то? В чужих руках трубка. Звонила, звонила и — надоела новому хозяину. Заменит сим-карту и сам звонить будет или продаст кому-нибудь. Либо тот, у кого она находилась в руках, прекрасно знает, кто звонит, хотя ни фамилия Денягина, ни его имя в «память» заложены не были — таково было всегда его первое и главное требование. Но о том, что именно Серый «выпал» из поезда, у Василия Савельевича никаких сомнений уже не оставалось…
 «А может, оно и к лучшему? — философски подумал он. — Один исчез, второй будет теперь поневоле сам скрываться… Интересно, что он для матери-то сочинил? Но это как-нибудь потом можно будет поинтересоваться. Попозже, когда имя Влада сотрется в памяти милицейских ищеек… Ну вот, а то запаниковал, понимаешь…»
 Это уже — в адрес господина депутата Перепутного.




 Глава четырнадцатая Следы всегда остаются…


 Господин Корженецкий был рад визиту Турецкого, хотя и не скрывал некоторого разочарования. Видимо, настолько испереживался, перемучился, что свои нервные затраты полагал бы компенсировать лишь с помощью не менее сильных в эмоциональном смысле способов наказания преступника.
 Ну да, как ты — меня, так и я — тебя. Око за око, зуб за зуб! А тут ничего подобного не получалось, не складывалось. То есть страхи моральной компенсации не получили. Страдания оказались нелепыми, по большому счету фальшивыми, и завершились так, будто их никогда и не было.
 Но хозяин оставался вежливым и внимательным, словно все еще ожидал от сыщика чего-то более конкретного, чем его уверенность в том, что все завершилось к общему благополучию. А потом, когда страхи ушли, всплыла горькая обида в связи с бездарно потерянной полусотней тысяч. Ну чего стоило ответить тогда: «Рад бы, клянусь, но нету здесь, сами смотрите!» Не стал бы киллер, поди, «вещами брать», не дурак же. Это деньги не пахнут, а все остальное — еще как!
 Они сидели в его кабинете в офисе и пили хорошо заваренный натуральный кофе. Под коньячок. Это не был праздник победы. Просто Турецкий подводил итоги, задавая себе при этом последний, видимо, в данном деле вопрос: «Откуда и кому пришла в голову столь благодатная мысль?» И возвращался мысленно все к тому же своему тезису: великолепная афера наверняка удалась бы, если бы… Вот именно, план почти гениальный, но надо же было им налететь именно на Турецкого! Другими словами, если бы в его мозгу не вспыхнул не имеющий прямого отношения к делу вопрос: «Слушайте, что еще за робингуды?», и сам собой не возник ответ: «Это бред». С чего и началось.
 Все правильно, давно прошло их время. Еще в начале девяностых годов разматывались многочисленные уголовные дела против всяких «справедливых» мстителей. Особенно много их находилось среди уволенных, обруганных, опозоренных и прочая, прочая, бывших сотрудников секретнейших спецслужб. Да Турецкий и сам, смеясь в душе над всякими «Белыми стрелами», тем не менее находил вполне реальные подтверждения многочисленным слухам. Тогда находил. Но этот «мстительный» период становления нового, демократического государства, в которое с огромным трудом превращалась неповоротливая и озлобленная Россия, к счастью, подошел к завершению. Люди наконец делом занялись, не все, но очень многие. И старые сказки вспоминают теперь с юмором.
 Георгий Витальевич внимательно слушал рассуждения Александра Борисовича, соглашался с ним — в принципе, и время от времени удивлялся, как же это он — опытный все-таки, профессионально грамотный бизнесмен, «купился», в сущности, на такую примитивную наживку?..
 — Вы не совсем правы, Георгий Витальевич, — с улыбкой возразил Турецкий. — Наживка и «страшилка» только кажутся похожими, но на самом деле это вещи разные. На примитивную наживку глупая рыба клюнет. Умная рыба долго выбирать будет. Это я вам как рыбак и друг рыбака говорю. А вот даже на самую маленькую «страшилку» человек часто не знает как реагировать. Потому что в этом случае срабатывает идиотизм ситуации, в которой он может неожиданно оказаться. Пример? Да ваш же. Подошел человек и сказал с вежливой улыбочкой: «Докладываю вам, что вы — мерзавец. Вы поломали жизнь тому-то и тому-то, на вас их кровь. И я прибыл, чтобы исполнить их волю. Я вас сейчас убью. Или не вас, а вашу жену. Или дочь — мне все равно. Сказали — любого члена вашей семьи. И деньги заплатили вперед. Вот, видите, сколько? Повернитесь ко мне спиной, больно не будет, не успеете почувствовать». И вы уже не думаете о том, что он нагло врет! Своей властью над вами упивается. Вы и людей-то тех не знаете! Но он же попыток ваших оправданий не слушает, верно? А холод пистолетного ствола вы уже чувствуете на своей спине. И вы, даже будучи кристально честным человеком, испугаетесь и отдадите ему любые деньги, чтобы он только избавил вас от этого кошмара. Вот, собственно, и вся игра. А еще тут вам совсем не помощники — ваши знания, житейский опыт, которые говорят, что в этой стране, где и в личностных, и в экономических отношениях между людьми отсутствует всякая элементарная логика, ничего невозможного нет. Может и «замочить». По ошибке. Адрес перепутал.
 — Я все прекрасно теперь понимаю, — с готовностью согласился Корженецкий, — но в том моем состоянии, вы же верите, у меня просто не было другого выхода. Кроме того единственного, который он сам и навязал мне? Где же было рассуждать, когда фактически и времени не оставалось?
 — Отлично понимаю. Это и есть — эффект, скажем так, «страшилки». Умный человек теряет голову. А ведь он вам давал время обдумать свое решение, не так ли?
 — Но у меня же не было выхода!
 — Выходы всегда есть, Георгий Витальевич. Надо было думать. Но вы находились под влиянием этой «страшилки». Ну ладно, теперь это уже прошлое. А вы на всякий случай… Повторяю, исключительно на всякий случай, еще несколько деньков поостерегитесь открывать двери знакомым и соседям. Вашему полковнику я уже все сказал, что надо, он — в курсе. А вот с теми, кто эту штучку задумал, полагаю, еще удастся встретиться. Мои коллеги — не из тех, кто легко проигрывает. Да и соображения некоторые тоже имеются.
 — Вы считаете, Александр Борисович, что это я должен оплатить ваши дальнейшие расходы?
 — Нет, вовсе нет. Согласно договору, вы оплачиваете лишь ту работу, которая касалась исключительно вопросов обеспечения вашей безопасности. Сколько там ушло, два, три дня? Вот и все. Стоимость одного рабочего дня указана в договоре. Дорогу мою сюда вы можете не оплачивать, поскольку здесь у меня есть и другие дела, связанные со служебной командировкой. Думаю, что на этом все и закончится. Если желаете, можете передать Щербатенко, что не имеете к нему претензий. Возможно, то же самое сделает и он. Но это уже ваши личные дела.
 — Я понял, Александр Борисович, спасибо, я подумаю. А что, вы твердо уверены, что угроза не повторится либо не будет приведена в действие?
 — Вы не слышали старого анекдота насчет полной уверенности?
 — Нет, а что? — серьезно отреагировал Корженецкий.
 — Старая-старая байка. Один товарищ жалуется, что совершенно потерял доверие к самому себе. Или уверенность в себе, как хотите. Думал, понимаете ли, просто пукнуть, а пришлось нести в руках полные штаны.
 Корженецкий расхохотался и стал нормальным мужиком.
 На такой «звенящей» ноте они и расстались.
 Но, выходя, Турецкий все-таки сказал:
 — Не забывайте, что у вас толковая служба безопасности. Всего доброго…
 Сам же он по своей въевшейся в плоть профессиональной привычке продолжал анализировать и даже отчасти прогнозировать возможности дальнейших поступков своих противников. Александра Борисовича, при всей трезвости его оценки происшедших событий, — с точки зрения собственных промахов, — все-таки не оставляли сомнения в том, что мошенники остановятся на том малом, что ими уже достигнуто, и не попытаются каким-нибудь не менее хитроумным способом увеличить свой гонорар. Ну, правда, когда замахиваешься фактически на совершенно реальный миллион, а получаешь лишь двадцатую его часть, поневоле становится обидно. А обида, как известно, плохой советчик. Хотя и настырный, от которого так трудно иной раз избавиться. Как и не наделать ошибок. Словом, тут еще было о чем подумать…
 Но пока он понимал диспозицию таким образом, что его коллега-сотрудник, допустивший сбой, просто по определению обязан сам же это дело и исправить. Помочь ему — другое дело, но исправлять-то должен сам, нянек нет. И Александр Борисович вернулся к недавней своей мысли попытаться подойти к решению задачи об установлении «авторства» идеи этого ограбления с противоположных концов. Со стороны Главного управления исполнения наказаний, это — во-первых. А также со стороны того конкретного исправительного учреждения, в стенах которого на протяжении долгих пятнадцати лет длился непрерывный процесс перевоспитания уголовного преступника с целью превращения его в добропорядочного гражданина социалистического общества. Да, но собирались-то его вернуть обратно, в лоно социализма, а ничего не вышло, и вовсе не по вине самого преступника. За него решили, куда ему возвращаться. Вот он и опоздал в свое прошлое. А нравится, не нравится — как в той присказке, — спи, моя красавица!.. Может, оно и к лучшему.
 Значит, начнем с первого пункта. По логике вещей, для того чтобы провернуть такую авантюру, ее авторы должны были бы досконально изучить существо старого уголовного дела. Либо быть в определенной степени его участниками — свидетелями либо теми, кто конкретно расследовал его. Как известно, дело было возвращено для производства нового расследования. Прежний приговор суда был отменен, извинения безвинно пострадавшему принесены. Новый осужденный отправился отбывать свой длительный срок. Копии окончательного приговора по этому делу должны были храниться в архивах Генеральной прокуратуры, сформировавшей следственную бригаду, в Главном управлении исполнения наказаний и в спецчасти той колонии, где отбывал наказание осужденный. Отсюда следует, что тот, кто собрался шантажировать Щербатенко с Корженецким, был полностью в курсе дела. Но для этого он должен был проникнуть в архивы указанных организаций. А такие «проникновения», если они не делаются сугубо тайно, со строжайшим соблюдением всех мер предосторожности, не могут остаться незамеченными. В архивы нужен «доступ», который фиксируется. Или сначала фиксируется, а затем уничтожается. Посторонним это сделать очень сложно, своим — проще.
 Вот, например, попросил Александр Борисович Костю дать указание в архив, и Турецкому без задержек выдали «дело», которое не подлежит выносу из архива. Однако же никто там, в архивных службах, даже и спорить с заместителем генерального прокурора не стал. А Турецкий — так вообще домой папку с приговором унес! Конечно, нельзя! Но…
 Как это? Он же где-то читал?.. Не было в церкви ни одного свободного местечка, так тесно стоял народ, но — появился губернатор, и нашлось много места…
 Далее. Данное уголовное дело могло оказаться в руках заинтересованного лица случайно — среди других, подобных, а могло изначально представлять живейший интерес для него, «читателя».
 Наконец, интерес к делу мог возникнуть и там, на месте, где проходил «перевоспитание» осужденный. Тогда и все следы «исполнителей» ведут туда. Точнее, оттуда.
 Вот, собственно, такая получалась первоначальная диспозиция, то бишь расстановка сил, которые желательно было бы обнаружить до, а не после «завязавшегося дела», как выражались великие полководцы прошлого.
 И если поступить грамотно, то Филе сейчас — самое время ехать в ту колонию. И на месте провести тонкую работу среди руководства колонии, говоря стандартным языком деловой бумажки, с целью максимального выявления… и так далее. Это тяжелая, мужская работа, требующая определенных знаний и умений находить не только общий язык, но и общие жизненные интересы с суровыми «дяденьками», «осуществляющими на местах…», и прочее. Важно при этом иметь в виду, что событие, о котором в дальнейшем может идти речь, произошло считанные дни назад и еще, вероятно, не стерлось из чьей-то памяти. Или, наоборот, ни в чьей голове не задержалось, хотя освобождение всегда оставляет в исправительном учреждении какой-то след, тем более если речь идет о пятнадцатилетнем сроке.
 А вот посещение архивов, сочувственное отношение к «пыльным» теткам, всю свою жизнь что-то фиксирующим, вот тут необходимы тактичное, умелое женское внимание и понимание. Но кто это сделает лучше, чем молодой и обаятельный следователь женского пола, выбравший своей тяжкой профессией бескомпромиссную борьбу с особо опасными преступлениями? Странный вопрос, даже и не риторический.
 Словом, вот так, ребятки, подвел итог размышлениям Турецкий и, взявшись за телефонную трубку, передал в Москву свои пожелания. И давайте-ка начнем с начала. С самого начала — для полной ясности. И — ни боже мой, как говорится, никаких таких указаний! Напротив, вот если бы это было возможно… если бы у вас, ребятки, или у тебя, дорогая, нашлось немного времени… а еще лучше, если бы уже к моменту моего возвращения…
 И вообще, следует всегда выстраивать свои указания таким образом, чтобы тот, кому предстоит их выполнять, считал их не приказом, а собственным личным одолжением дорогому другу и отчасти руководителю. Филя прекрасно знал эту старую хитрость — особенно вышестоящего лица, но не мог ничего противопоставить в порядке возражения, ибо собственный прокол был налицо. А вот для Алевтины Григорьевны даже строжайший приказ Александра Борисовича показался бы страстным романсом, пробуждающим в трепетной душе молодой женщины, жаждущей абсолютно всего, новые смелые мечты.
 Ну вот, и с этим разобрались, подвел итог ужасно бесчувственный Турецкий, умевший быстро переключаться с одного предмета исследования на другой, иногда полностью противоположный. Это — чтобы не зацикливаться на посторонних делах.
 Тем же вечером Филипп Кузьмич Агеев выехал в Саранск. Хотел на автомобиле, чтоб еще и чуточку развеяться по дороге, да и на месте с чужим транспортом не связываться, но когда прикинул, что ехать придется по дорогам, которых, может, и не существует на самом деле, остановился на купейном вагоне. С рельсами все-таки какая-то ясность всегда имеется. И оказался в конечном счете прав.
 А вот Аля, обрадовавшись наконец «живому делу», отправилась в архив Генеральной прокуратуры. Тем более что ее уже предупредили в «Глории» об особо доверительных отношениях Турецкого с Меркуловым, которые не только любят и уважают друг друга почти двадцать лет, но и «цапаются» нередко так, что только пух и перья летят в стороны, и не дай бог в такие моменты подвернуться одному из них под руку. А так — милейшие люди. Очень бы хотелось Але взглянуть на этого «милейшего» начальника.
 Последнее, кстати, ей почему-то казалось необходимым, чтобы в какой-то мере даже и подчеркнуть свою собственную деловую репутацию. Але было известно, что Меркулов весьма трепетно относится к семейным делам Турецких, и Санины измены больно ранят его чувствительную в этом смысле душу. Он совершенно не выносит ничьих измен, не любит таких людей, но с Саней ему якобы приходится мириться и терпеть. Так вот, у Али попутно, где-то в глубине ее очаровательной черепной коробочки, теплилась мысль о том, что, ближе познакомившись с ней, Константин Дмитриевич не станет думать о ней, как о какой-то вертихвостке, пытающейся увлечь собой Александра Борисовича. Вовсе нет, она высоко ценит его исключительно профессиональные качества. Вот… А появится она в кабинете заместителя генерального прокурора лишь потому, что Александр Борисович сам попросил ее лично обратиться за помощью к Меркулову. В смысле архива. И объяснить причину своего интереса к этому предмету, если потребуется.
 Короче говоря, каждый, участвующий в расследовании, был занят своим серьезным делом…
 Начальник ИТК, полковник внутренней службы Кружалец, не стал и допытываться у частного московского сыщика о том, какие заботы привели его во вверенное ему учреждение. Он лишь ознакомился с документами, среди которых была и письменная просьба заместителя генерального прокурора Меркулова оказать содействие господину Агееву в расследовании дела о мошенничестве, следы которого ведут в данную колонию.
 Какие разговоры? Да сделайте ваше одолжение, лишь бы не очередная проверка по линии Управления исполнения наказаний — совсем замучили своими визитами, воспитательной работой заниматься некогда. И после такой преамбулы отослал москвича к своему заму — начальнику оперативно-режимной части майору Фролову. Тому — понял Филя — не привыкать к гостям.
 С гостей, точнее с разговора о них, собственно, и началось знакомство Филиппа Кузьмича и Анатолия Семеновича.
 — Много, да? Надоели? — сочувственно промолвил Филя, пожимая руку майору.
 — Ну… — не желая откровенно высказывать своего недовольства, тем не менее поморщился Анатолий: — Хватает проверяющих.
 — Так это наверняка связано с тем, что ваши учреждения всегда вызывали пристальный интерес общественности.
 — Не знаю, что за интерес, но проверяют постоянно. Жалоб много. И по делу, а чаще — без. Лихорадит, а кому-то — радость.
 — Я про много спросил, Анатолий Семенович, не ради проформы. Меня в самом деле интересует, кто приезжает со всякими проверками. У вас же наверняка фиксируется?
 — Ну а как же! Без доступа мы ж не имеем права. Но вы скажите конкретно, в чем вопрос, и тогда посмотрим.
 — Так, между нами, проворачивается неслабая афера. На хороший миллион баксов. А начало теряется здесь, у вас, следы ведут отсюда. Но, что особенно интересно, вы, то есть руководство учреждения, к ней никакого отношения не имеете, мозговой центр явно расположен в Москве.
 — Но тогда в чем же может заключаться наша помощь? — удивился майор.
 — В самой малости, — улыбнулся Филя. — Указать на организатора.
 — Но мы же его не можем знать, сами говорите.
 — И повторить готов. И тем не менее. Вот такой парадокс. Но давайте попробуем помыслить конкретно. Кто у вас побывал в последние месяц-полтора? По служебным командировкам, просто родственники, другие посетители, у которых могли найтись важные причины? Адвокаты там, другие…
 Филя нарочно увеличил срок, полагая, что посетитель вполне мог позаботиться о своем клиенте и заранее.
 — Да не особенно… Из родственников — были. Сами понимаете, лето, тепло… Женщины в основном.
 — Ну женщины-то вряд ли… — с сомнением покачал головой Филя. — Хотя, на всякий случай, подготовьте мне фамилии. А другие?
 — Ну никаких адвокатов точно не было. А из Управления? Да, был один. Симпатичный мужик, молодой еще. Тоже майор внутренней службы. Почти ровесник. Он еще и адрес свой оставил московский, приезжать приглашал… Хороший мужик.
 — А из какого он управления? — насторожился Филя.
 — Из главного.
 — А что конкретно его интересовало-то?
 — Это обычные дела, чисто инспекторские. Жалобы всякие по поводу режима, строгость кому-то не нравится. Я вам покажу, у меня у самого вот такая пачка этих «писюлек». Каждую проверяем! Хоть бы в одной правда была! Представляете, сколько в Москву пишут? Да со всей страны, не одни ж мы тут… Деньги государственные тратить только… на командировки всякие… Вот и вы теперь…
 — Не, я не по этому делу! — рассмеялся Филя. — А как зовут того, не помните?
 — Так я ж говорю, он и адрес свой оставил. Сейчас найду… А вы что, думаете, это он?
 — Да вы что! Совсем нет… А когда, если уточнить время, он у вас был?..
 — Да в прошлом месяце. Сейчас уточним… — Майор стал листать перекидной календарь на столе. — А вот! — обрадовался он. — Три дня, с двадцать седьмого, включительно.
 — А если такой вопрос задам: у вас в те дни никто не покидал колонии? Ну в связи с освобождением?
 — Проверить надо…
 — Щербатенко такого не помните случайно?
 — Щербатого?! — удивился майор. — А чего он натворил? Неужели — снова?
 — Нет, как раз он-то нет… Я еще хочу спросить, материалами его уголовного дела, ну копией приговора, что у вас хранится, никто не интересовался? Не спрашивал — из ваших же сотрудников, например?
 — А зачем? Да и нет его уже у нас. Мы у себя лишние документы не держим, вышел человек, и дело отправили в Москву, или куда там? Где его осудили, в Воронеже, что ли?
 — Ну ладно, а когда он освобождался?
 — Чтоб точно, опять в документы надо… А если навскидку, то как раз в эти же дни — тридцатого, что ли. Или на день раньше.
 — А уехали они, что, вместе?
 — С кем, с этим Геннадием, да? Что вы, зачем? Да у нас и разговора-то, в общем, не было. Он поинтересовался, по-моему, я что-то сказал, и все. А какая связь?
 — Сейчас узнаем, — сказал Филя, открывая молнию своей вместительной сумки.
 Он достал тонкую папочку, вынул из нее десяток фотографий мужчин средних лет, снятых в разное время и в разных местах. Затем выложил их перед майором на столе в ряд и спросил:
 — Если среди них есть ваш Геннадий, покажите его, пожалуйста, Анатолий Семенович.
 Майор скользнул по снимкам глазами — раз, другой, — не останавливаясь ни на одном из них. Филя терпеливо ждал, не торопя его. Майор пожал плечами и отрицательно покачал головой:
 — Нет, его тут я не вижу.
 — Ну а, скажем, похожий на него есть?
 — Похожий? — задумчиво пробурчал майор. — Если просто похожий, то, пожалуй, вот этот. — Он усмехнулся и добавил: — Если усы убрать и волосы перекрасить в темные. — И майор показал пальцем на фотографию того мужчины, которого снимал на ВВЦ сам же Филя.
 — Темный, говорите? И без усов?
 — Угу, — кивнул майор задумчиво. — А вы уж не его ли подозреваете?
 — Вот этого — да. Но не вашего знакомого. У вашего ведь и усов не было, и волосы темные?
 — Да.
 — А давайте устроим небольшой эксперимент? — Филя достал темный и белый фломастеры и, вытащив из папки еще один снимок «наблюдателя» с ВВЦ, несколькими штрихами подтемнил волосы и, наоборот, высветлил темную полоску над верхней губой. — А так? — он показал фотографию майору.
 — Генка! — изумленно воскликнул он. — Ну, точно!
 — Что и требовалось доказать, — спокойно сказал Филя, хотя в душе у него все ликовало. — Слышь, Толя, — сказал он попросту, — у меня есть с собой. Давай тяпнем за удачу?
 И майор не обиделся по поводу явного панибратства, а, напротив, горячо поддержал идею.
 Попозже, по-дружески расставшись с майором Фроловым, уже из тесной местной гостиницы Филипп позвонил Турецкому в Воронеж и продиктовал домашний адрес, а также имя, отчество и фамилию сотрудника ГУИНа майора Охрамкова. Сам он собирался единственным автобусом, который уходил утром на Рузаевку, добраться туда и сесть на первый же проходящий московский поезд. Это было, как ему объяснил тот же Фролов, куда быстрей, чем ехать сперва в Саранск, а там садиться на прямой московский, каким ехал сюда.
 Фролов был расстроен случившимся, хотя Филя и не стал ему раскрывать всего дела, хватило и намека, чтобы стало понятно, что тот Геннадий оказался тем еще жуком! Что поделаешь?..
 А Филя ничем не рисковал, разговаривая с майором. Тот обещал пока молчать, а потом и сыщик был уверен, что часы пребывания Гены Охрамкова на воле уже некоторым образом сочтены…
 В то время, когда Филипп Агеев мог себе позволить расслабиться, больше уже не испытывая «озабоченности и разочарования» по поводу прокола с «наблюдателем», обретшим наконец имя, фамилию и даже адрес, красивая девушка Алевтина Григорьевна «шерстила» довольно-таки внушительный список сотрудников различных ведомств, работавших в архиве Генеральной прокуратуры с материалами уголовных дел прошлых лет. Ее интересовало только одно, конкретное дело. И когда она нашла единственного человека, которому оно понадобилось, разочарованию ее не было предела. Это уголовное дело номер… даже и запоминать не хотелось, которое пролежало в архиве без всякого движения и не было никем востребовано на протяжении почти всех пятнадцати лет, в настоящее время временно изъято из хранилища и передано на руки заместителю генерального прокурора Меркулову К.Д. Чуть меньше недели назад. А Константин Дмитриевич передал его Александру Борисовичу. А Саша как раз и читал его в «Глории», а потом запер в свой сейф, улетая в Воронеж. Господи, и Аля прекрасно это знала, потому что собственными глазами видела! Точка… И злиться теперь можно было только на себя: ну зачем ей понадобился такой длинный путь, когда проще было заглянуть в сейф?! И там, на карточке в деле, наверняка расписывались все, кто хоть раз держал его в руках.
 Впрочем, Александр Борисович, Сашенька, не раз уже говорил ей, что отрицательный результат — все равно необходимый результат. И говорил он в данном случае о том, что этот экземпляр возможный преступник в руках не держал. Поэтому не надо огорчаться, а следует переключиться теперь на Главное управление исполнения наказаний и его архив. Но это — завтра. Надо же! Целый день — коту под хвост!
 Ну вот, дожила: уже сама стала щеголять выражениями Турецкого!
 Однако «до завтра» дело не дошло. Але позвонил из Воронежа Александр Борисович и, тепло поблагодарив ее за проявленные усилия, — неужели узнал уже от кого-то из сотрудников агентства об Алиной «находке»? — сказал весело, что открылись новые обстоятельства и больше искать никого не надо. Пока. Имя одного «деятеля» уже известно, а второго достать будет легче.
 — А знаешь, почему, Алька? — весело спросил ее Саша и сам же ответил: — Да потому, дорогая, что эти раздолбаи всегда оставляют какие-нибудь следы! Как бы ловко ни пытались их скрыть! Просто надо уметь разглядеть их, вот и все!
 «Как просто!» — грустно хмыкнула Алевтина.




 Глава пятнадцатая До канадской границы


 Итак, с одним мошенником было уже ясно, но куда девался второй? Неужели тот, пожилой, что-то почувствовал и решил дать деру, пока не поздно? Впрочем, его миссия хоть и отчасти, но была выполнена: пятьдесят тысяч долларов не земле не валяются. Может, он и решил этим ограничиться? Жаль, что никто, кроме Корженецкого, его не видел, но перепуганный бизнесмен никакой реальной помощи в составлении субъективного портрета преступника, к сожалению, оказать не мог. Пожилой, щеки втянутые, прическа короткая, седоватая. Цвет глаз не запомнился. Форма губ и подбородка — тоже. О чем говорить?..
 И Турецкий решил не морочить себе больше голову. У следствия — так он называл себя с Филей и Алей — был один реальный кончик. Вот за него и надо дергать, может, и второй вытянется случайно. Да и куда он денется? Но, в любом случае, завершать операцию следовало уже в Москве. О чем он и позвонил Филиппу, предложив тому разыграть небольшой спектакль. Любил Филипп Кузьмич подобные штучки, и это было хорошо известно всем сотрудникам «Глории»: хлебом не корми, дай дурака повалять…
 Филя выслушал, задал парочку уточняющих вопросов и согласился, что вариант фактически беспроигрышный, попробовать в любом случае стоит.
 Выяснить, в каком управлении ГУИНа служит майор внутренней службы Охрамков Г.А., Максиму, компьютерному богу «Глории», труда не составило. И уже на следующий день, позвонив по телефону и выяснив, что Геннадий Александрович на месте, Филя подъехал на Большую Бронную и снизу, из проходной, набрал номер Охрамкова.
 Тот сперва не мог понять, чего от него хочет неизвестный проситель, настойчиво предлагающий спуститься к нему для недолгого разговора, представляющего взаимный интерес. Решил, что, наверное, это кто-то из бывших зеков, с которыми он решительно не желал иметь никаких дел. Но Филя уклончиво объяснил, что тема касается одной гениальной «разводки», которой, без всякого сомнения, может заинтересоваться Управление собственной безопасности Главка, в котором имеет честь нести службу Геннадий Александрович.
 Охрамков задумался. Ему бы посоветоваться с тестем, но звонить из служебного кабинета, где сидели несколько человек, было просто невозможно, а на улице ожидал этот… Вот и приходилось срочно решать самому.
 — А как я вас узнаю? — бросил пробный камень майор.
 — Запросто, — пошутил Филя, — точно так же, как и я вас. И потом я сегодня без парика и усики не наклеил. Вы легко меня узнаете.
 — А как вы меня нашли? — задал совсем уже глупый вопрос несколько ошарашенный майор, и Филя хмыкнул.
 — А вот это вообще не тема, майор. Ну так я жду? В настоящий момент опасности я для вас не представляю, можете мне поверить. Но оттягивать удовольствие от встречи, полагаю, не стоит.
 — Хорошо, я спускаюсь. Но — десять минут, не больше.
 — Это уж как вы сами решите…
 Филя вышел из проходной наружу и устроился чуть в стороне, на лавочке, которая не просматривалась из вестибюля учреждения.
 Охрамков выскочил стремительно и начал оглядываться. Он, конечно же, нервничал, это было видно по его порывистым движениям. Там, на ВВЦ, он был медлительно-спокойным, уверенным в себе, не торопился, но, правда, и исчез ловко, ничего не скажешь.
 — Геннадий Александрович! — Филя поднялся со скамейки и помахал ему рукой.
 Увидел. Долго смотрел, будто оценивая силы, а потом решительно пошел навстречу. Вероятно, и он поддался общему первому впечатлению при виде Филиппа Агеева, тщедушная внешность которого не вызывала почтения у людей, уважающих в первую очередь солидность и грубую физическую силу. Что поделаешь, внешность обманчива. Сколько анекдотов сложил народ на эту тему! А самонадеянные дураки покупаются по-прежнему…
 — Здрасьте, майор, — чуть врастяжку сказал Филя, благодушно протягивая руку навстречу.
 Тот чуть усмехнулся с таким выражением, будто увидел, как глупая рыба сама зашла в его сеть, и схватил ладонь своего противника. Но крепко сжать ее, чтобы показать свою власть и удаль, не удалось. Напротив, Геннадий Александрович вдруг почувствовал, что именно его пальцы застряли между зубьями какой-то чудовищной шестеренки, которая в следующий миг просто расплющит их и выплюнет ошметки.
 Но заорать благим матом он не успел, Филипп ослабил давление. Даже чуть встряхнул ладонь майора, словно возвращая ей жизнь, и показал глазами на скамейку. Сел сам, на другом конце плюхнулся майор, испуганно прижимая ладонь другой рукой к своей груди.
 — Не будем терять времени, да, Геннадий Александрович? — участливо спросил Филя, и тот кивнул. — Вы, естественно, желаете знать, кто я и откуда такой взялся. Излагаю. В наше охранно-розыскное агентство обратился гражданин Щербатенко. Не в агентство вообще, а к конкретному лицу, с которым был хорошо знаком до своей посадки. Именно это лицо и посадило его в свое время. Представляете, каким надо пользоваться доверием у людей, если тобою же отправленный в колонию человек обратился к тебе первому за помощью?
 Филя уставился на Охрамкова в упор и дождался-таки, что тот кивнул в ответ.
 — Александр Борисович Турецкий, так зовут бывшего следователя, внимательно выслушал Щербатенко и позволил себе усомниться в тех тезисах, которыми вы оперировали в беседе с «клиентом». Все это было, сказал он, очень хорошо придумано, даже с претензией на гениальность, но… К сожалению, вам не повезло: вы не на того, как говорится, нарвались. Проводив Щербатенко, Александр Борисович достал из архива Генеральной прокуратуры бывшее дело об убийстве воронежского водочного магната, без труда вспомнил отдельные детали, ибо сам же и проводил повторное расследование, и, собрав своих сотрудников, то есть нас, предложил рассмотреть примерный план ваших дальнейших действий. Подчеркиваю: ваших, Геннадий Александрович, а не наших — это важно. И, кстати, высказал предположение, что в ближайшие часы к нам в агентство должен будет позвонить и Корженецкий. Что и произошло буквально полчаса спустя. После этого, сами понимаете, картина полностью прояснилась. И дальнейшие ваши действия уже проходили отчасти под нашим контролем. Турецкий выехал по своим делам в Воронеж, где попутно занялся и проблемами Корженецкого, с которым уже начал работу ваш партнер.
 Филипп посмотрел на явно сникшего Охрамкова, боль в руке у которого уже прошла, но зато заметно усилилась боль душевная, которая так быстро не пройдет и не сравнится ни с какой физической, — это было отчетливо видно со стороны. Ничего, подмигнул ему ободряюще Филя, то ли еще будет!
 — Итак, к чему мы пришли? Пока с вашей стороны следовали угрозы, выдвигались предложения пересмотреть «заказы», предлагались различные, «робингудовские» вариации благородной мести, события не выходили за пределы мелкого мошенничества. Надеюсь, в этом пункте вы со мной согласны?
 Охрамков слегка поиграл бровями, пожимая неопределенно плечами и показывая, что он хотя и не разделяет этой точки зрения, спорить пока не собирается.
 — Прекрасно. Но когда ваш партнер в Воронеже потребовал от своего клиента и унес в качестве аванса пятьдесят тысяч долларов, квалификация ваших действий несколько изменилась. Мошенничество уже пошло по-крупному. С вами лично у нас было все ясно. Я говорю о техническом оборудовании соседнего номера в гостинице, который занимали вы, а также о «жучках» и прочем — в номере у Щербатенко. На ВВЦ вы ловко ушли от нас возле аттракционов, хорошо, ничего не скажешь, сами профессионалы и чистую работу ценим. Но… нельзя же столько следов-то оставлять, граждане хорошие! Это, извините, серьезный минус в вашей работе. Совершенно непродуман был вопрос с мордовской колонией. Это ж такое дело! Всем следам — след! Вам, кстати, привет от Анатолия Семеновича Фролова. Он вас легко опознал по фотографии, несмотря на примененный вами грим, среди десятка других молодых лиц. По-моему, он больше всего жалеет, что может не успеть воспользоваться вашим гостеприимством в Москве, на что, как я понял, очень рассчитывал. Ну это уж зависит, я думаю, только от вас. Как вести себя будете!
 Филя засмеялся и погрозил майору пальцем, как шалуну. Этим жестом он давал тому возможность почувствовать, что, кажется, еще не все потеряно и странный сыщик готов предложить ему какие-то компромиссы. Пусть остается надежда.
 — Значит, с вами, как вы видите, вопрос у нас практически закрыт. Далее. Но, поскольку мы только ведем расследование, а меры по задержанию и дальнейшему производству принимает МУР, с которым мы сотрудничаем напрямую, то мы, в соответствии с законом, обязаны передать все материалы в уголовный розыск. После чего будет, вероятно, решаться вопрос уже и с вашим Главком. Передадут ли они ваше дело в УСБ ГУИН или поступят как-то иначе, нас уже не касается. Однако остается незакрытым другой вопрос — договор о защите, заключенный с господином Корженецким. Так вот, если конфликт между вами и Щербатенко еще как-то можно погасить, то там, в Воронеже, вряд ли теперь дело закончится к общему согласию. Разве что ваш партнер вернет клиенту всю взятую у него сумму, до копеечки? И к тому же нельзя исключить, что ваши клиенты потребуют теперь уже от вас какой-то моральной компенсации, выраженной в совершенно конкретных суммах. Для мирного разрешения конфликтов, понимаете? Вот ведь какая незадача! Кстати, а где ваш партнер? Прибыл уже в Москву или все еще в Воронеже обретается? Самое время ему думать о явке с повинной… Чего молчите?
 — Думаю… Вы столько информации вывалили… Вот и размышляю, где правда, а где ваши фантазии…
 — Хорошее дело. Это я про размышления как факт. Вы ж не собирались на самом деле убивать соперников по их липовым «заказам», верно? Потому что в противном случае вам светит совсем другая статья — принуждение, угрозы и прочее. Она и рассматривается в ряду особо опасных. А то что «клиенты» были вынуждены под угрозой для собственной жизни сделать свои «заказы», о том они оба в первый же день дали подробные показания. Так что и тут у вас шантаж не проходит… Ну, продолжайте размышлять. А, собственно, меня только один вопрос интересует. Я сейчас еду на Петровку, тридцать восемь. И — сами понимаете…
 — Интересный вариант, так что ж вы предлагаете?
 — А вы все еще не поняли? Странно… Ну, давайте для глухонемых… Звоните своему партнеру и скажите ему, чтобы он срочно нашел Турецкого и явился пред его светлые очи. С повинной. И деньгами, которые должны быть возвращены Корженецкому. Пока он будет «колоться» там, вы здесь поступите аналогичным образом. И в том случае, если у ваших «клиентов» к вам не будет претензий, в чем, вероятно, мы могли бы и оказать содействие, то тогда вы спокойно идете спать домой, а не отправляетесь на нары в «Петры». Ну а если будут претензии, тогда — извините…
 — Вы предлагаете прямо сейчас? — Охрамков был растерян.
 — А чего тянуть? Если хотите, можете мне продиктовать его телефонный номер, а я перезвоню Турецкому, и он уже сам свяжется. Как зовут-то?
 — Михаил Григорьевич, тесть он мой… — и осекся.
 — Да перестаньте вы! — поморщился Филя. — Мы ж не в детском саду. Серьезные люди. А он кто по профессии?
 — Пенсионер… Бывший сотрудник милиции. Начальник уголовного розыска. В районе.
 — А чего? — одобрительно заметил Филя. — Хорошая школа, фундамент, так сказать… И задумка была прекрасная. С Турецким вам здорово не повезло, ребятки…
 Филипп решил не мелочиться, не подслушивать, а дать майору полную возможность излить свои печали в телефонном разговоре с тестем. Филя даже отошел подальше, чтоб не мешать. И на расстоянии наблюдал, как то краснело, то бледнело лицо Охрамкова. Выразительно получалось. Очевидно, тесть никак не хотел «врубиться» в информацию о том, что они давно уже засвечены и сидят по уши в дерьме, а не берут их только по той причине, что им же, дуракам, помочь желают. Невероятная, конечно, мысль, а в наше время она вообще не проходит — сплошная, понимаешь, утопия. Но Сан Борисыч, быстро разгадавший фокус, «крови» вовсе не желал, предложив Филе попробовать уговорить Щербатенко закончить дело миром. И не высказывать особых встречных претензий. Тот ведь наверняка и сам не захочет озвучивать в ходе дальнейшего, уже официального, расследования свои финансовые секреты, раскрывать тайники, скрытые в свое время от конфискации.
 А вот с Корженецким, если второй киллер поднимет лапки, то есть явится с повинной и вернет аванс, он собирался поговорить сам. И Коржу тоже вряд ли нужен судебный процесс, который чести ему не добавит, как и не принесет ничего, кроме доброй порции насмешек и издевательств со стороны конкурентов. Реально смотреть надо на вещи…
 Разговор у зятя с тестем закончился, Охрамков устало вытер потный лоб. Взглянул на стоящего в стороне Филиппа, как-то нерешительно развел руками и показал телефонную трубку, будто она была в чем-то виновата. Филя понял суть его реакции. Тесть, похоже, закусил удила. Значит, придется ему дать по мозгам, и лучше, чем Сан Борисыч, этого никто не сделает.
 — Уперся? — спросил, подходя.
 — Говорит, должен еще подумать…
 — Ладно, ребята, времени у нас нет. Давай номер своего Михаила Григорьевича. Фамилию называй.
 — Гапонов… — Он продиктовал номер. — А чего вы хотите сделать?
 — Это пусть Сан Борисыч думает, — ответил Филипп, вызывая Турецкого. — Это я… Старый козел Гапонов, зовут Михаилом Григорьевичем, думают! Пиши его номер… А мы тут созрели полностью. В смысле, поняли дальнейший расклад. Я правильно говорю? — Филя взглянул на майора, и тот кивнул. — Он кивает, согласен, значит.
 — Ну и славно, Филя. Ты все-таки постарайся объяснить Щербатенко великое преимущество мирного решения. Ну пока…
 И Александр Борисович начал набирать, глядя на клочок газеты с записанным на нем рядом цифр, номер второго мошенника. Надо же, бывший мент! Да не простой, в начальниках ходил. И чего ж это их всех заносит — на старости-то лет? От житейской неустроенности? Нереализованных талантов? Ну не от гордости же за родную державу…
 — Михаил Григорьевич?
 — Слушаю? — ответил настороженный голос. Довольно бодрый, впрочем.
 — Турецкий. Александр Борисович, если желаете. Звоню вам, чтобы сообщить, что у меня очень мало времени. А у вас его вообще нет. И если вы хотите вообще продолжить наш разговор, тогда, будьте любезны, вместе со всем вашим хозяйством — вы понимаете, о чем речь, — пожаловать ко мне в гостиницу «Салют». Номер тридцать седьмой. Соответственно, этаж третий. Это в районе вокзала.
 Гапонов ответил после недолгой паузы:
 — С гостиницей можете не объяснять, я сам в ней живу. И вас видел. С момента появления. В аэропорту. За вами этот приезжал…
 — Теперь мне понятно, почему вы сразу зарылись в песок. Разумно. Ваши бы таланты, да в мирных целях… Ну что ж, раз уж вы рядом, заходите, не будем тянуть резину.
 — Минутку, а какие твердые гарантии я мог бы?..
 — Никаких. Кроме того, что мне совсем не хочется передавать ваше дело следственным органам. Вам уже по возрасту поздновато на «кичу», а вашему молодому зятю — и вовсе не к лицу. Жена, говорят, молодая и красивая, и на полсотни «кусков», что вы уже добыли, она долго не протянет. А дальше — сами знаете, контингент-то знакомый поди, и все дорожки — кривые.
 — Вы убедительно излагаете…
 — Ну а если убедительно, не будем переливать из пустого в порожнее. Идите, я здесь один и задерживать вас не собираюсь.
 Он действительно находился рядом, потому что вошел в номер без стука спустя минуты три, не больше, с сумкой в руке.
 Оглядели друг друга. Гапонов был мрачен. Турецкий слегка улыбался. Рукой показал на стул у стола и сел сам, напротив.
 — Вообще-то у меня имеется запись разговора с Коржом, где он сам делает заказ и четко определяет условия работы и оплаты, — сказал Гапонов. — И доказать, что заказ был сделан под какой-то угрозой, невозможно.
 — Ну да, а вы поступили благородно, решив его предупредить. Тем более что Щербатенко днем раньше, если не ошибаюсь, уже сделал нам письменное признание в том, что был просто вынужден, под угрозой и так далее, заказать своего бывшего партнера. Как вы думаете, суд вам поверит?
 Гапонов молчал.
 — Вот и я так думаю. Ну что, денег жалко? Так не ваши ведь. И заработаны неправедным путем. Вы ж в угрозыске работали, знаете…
 — Деньги-то что? Вот! — он достал из сумки толстенький такой конверт и небрежно кинул на стол. Было похоже, что он так ни разу и не открыл его, ну разве что купюры пересчитать… мало кто может отказать себе в таком невинном удовольствии.
 — А что вас еще не устраивает? — хмыкнул Турецкий.
 Гапонов как-то многозначительно пожал плечами, вроде бы и развел руками, но мысль не сформулировал. Мол, что-то не так, а что конкретно, сказать трудно. Понимай как хочешь.
 — Тогда у меня к вам, Михаил Григорьевич, будет еще одно серьезное дело. Я вам дам лист бумаги, а вы прямо здесь и сейчас напишите мне несколько фраз. Я надеюсь, вы сами поймете, зачем это необходимо. Текст примерно такой: «Господин Турецкий, мне известно, что вы занимаетесь делом Корженецкого. Я тоже имел к нему некоторое отношение. В конверте, который вам передаст портье в гостинице, находятся деньги, выданные мне указанным господином в качестве аванса за убийство его бывшего партнера господина Щербатенко, находящегося в настоящее время в Москве. Взвесив все обстоятельства, я решил отказаться от предложения господина Корженецкого и, не имея желания с ним больше встречаться, прошу вас оказать мне любезность и вернуть ему аванс. Магнитофонную запись нашего с ним договора я, исключительно для страховки и собственной безопасности, оставляю у себя. Пожалуйста, передайте ему эти деньги и скажите, что наш с ним договор аннулирован». Вот такой, с вашего позволения, текст, Михаил Григорьевич. Устраивает — пишите. С автографом в конце. И числом. А сами — до того, как я получу и открою конверт, — постарайтесь оказаться в поезде, следующем в Москву, или иной конечный пункт, который вы себе наметите. Это все, что я могу сделать для вас.
 — А вот меня интересует, зачем вы это делаете? Какая вам личная польза? Не верю я во всякие там благодеяния и прочее.
 — Это тем более любопытно слышать, притом что сами в «робингудов» игру затеяли! — засмеялся Турецкий. — Нет, никаких благодеяний. Просто, не поверите, мне понравилась ваша задумка — чисто по-человечески. Даже, скорее, как читателю приключенческой повести. С загадкой. И все. А еще понравилось то, что мне удалось ее довольно быстро разгадать. И я понял, в чем ваши основные ошибки. Вам бы посоветоваться со мной, да кто ж знал, верно? И потом я был уверен, что выстрелов никаких не будет, даже из пугача. И мне вас стало, извините, жалко. Как тех американских парней из истории про юного предводителя краснокожих. Помните, кино было — маленький рыжий Федя Стуков? И еще Вицин со Смирновым, которые потом драпали до канадской границы… Что, кстати, впору сделать сейчас и вам с зятем… Но я не слышу вашего решения. Неужели я так ошибся в вас? — Турецкий наигранно трагическим жестом вскинул руки.
 Гапонов посмотрел на него с иронией.
 — Да ладно, будет вам… Ваша взяла, что ж я не понимаю разве? Ручку давайте… Как вы там сказали?..
 Турецкий сделал ораторский жест, выбросив руку вперед, собираясь начать диктовку, но Гапонов перебил его вопросом:
 — А может, как-нибудь все-таки сумеем договориться? — и посмотрел с надеждой.
 — Не-а, — отрицательно качнул головой Александр Борисович. — Вы ж мужчина, не теряйте времени, а то до канадской границы все-таки не близко…
 Зазвонил его мобильник. Александр Борисович послушал и, сказав «угу», отключился. И добавил Гапонову:
 — Начинайте. «Господин Турецкий, мне известно, что вы занимаетесь делом Корженецкого…», и так далее. Я выйду на секунду и сейчас же вернусь…




 Глава шестнадцатая Под занавес


 В начале рабочего дня провели оперативное совещание в городской прокуратуре. И на нем пришли к общему выводу, что основные следственные мероприятия по делу об убийстве иностранного дипломата, по существу, завершены.
 Во-первых, установлено, что никакой конкретной политической подоплеки в этом уголовном преступлении не было. Если не считать, конечно, «политикой» нападение на каждого человека с другим цветом кожи, связавшегося с русской девицей. Вынужденно-добровольное признание участника драки, во время которой по ошибке был убит иностранный дипломат, в деле имеется.
 Во-вторых, установлено количество людей, нападавших на иностранца, на женщину-бомжа, убитую следующей ночью, и на жителя города — Рахматуллина. Названы их клички и составлены приблизительные фотороботы данных лиц. Дальнейший их розыск ложится на плечи сотрудников местных оперативно-розыскных органов. Поскольку сам процесс поиска может затянуться на неопределенно длительный срок, дальнейшее участие московской бригады представляется уже необязательным.
 В-третьих, идентифицировано орудие преступления, с помощью которого были убиты иностранец и женщина. Это колюще-режущее оружие, именуемое в просторечии «финкой». Участник драки Бугаев подтвердил принадлежность этого оружия своему товарищу по кличке Колун.
 В-четвертых, во время обыска в автомобиле убитого дипломата, а также в помещении общежития, которое занимал его брат Симба, никаких веществ, содержащих наркотики, не обнаружено. Тем самым исключается одна из версий о том, что причиной убийства могли стать разборки между группировками торговцев наркотиками.
 Ну и так далее.
 Другими словами, миссию, ради которой прибыла в Воронеж группа московских сыщиков, можно было считать фактически выполненной. Что еще оставалось как бы за бортом расследования?
 Начать с того, что до конца не установлена твердая принадлежность группы хулиганов к какой-то тайной политической силе. Политики обычно открещиваются от так называемых скинхедов как черт от ладана. Но — и это также хорошо известно — охотно пользуются при необходимости силовыми услугами этой, весьма неплохо организованной молодежной «субстанции». Поэтому полностью отрицать участие скинов в бандитском убийстве нельзя — до тех пор, пока не будут выявлены организаторы. А те, как наглядно показал Александру Борисовичу разговор у губернатора с участием местных «силовиков», определенно пользуются каким-то не совсем понятным покровительством начальника ГУВД.
 Можно было бы, конечно, и его подергать в качестве свидетеля по делу о скинхедах, если перевести на них стрелку и начать вплотную разрабатывать эту версию, но вряд ли этого захочет губернатор накануне перевыборов. Кто у них кого поддерживает, неизвестно, но подковерная борьба — это и невооруженным глазом видно — не прекращается ни на миг. Так что, вероятно, не захочет губернатор жертвовать своим «силовиком». А потом — ведь разрешения сверху потребуются! Ни тут, на месте, ни в самой Москве санкции не получишь. Значит, нечего и нервы трепать.
 Но можно поступить иначе. Переложить эту задачу на плечи областной милиции. Пусть сами разбираются со своими скинхедами, пусть средства массовой информации подробно освещают эти «разборки» и пусть население губернии само делает для себя соответствующие выводы. Нянек нет, никто тебе разжевывать и вкладывать в рот азы политики не станет — бери и лопай сам.
 Вот, собственно, и вся миссия. Смородинов против такой постановки вопроса не возражал. Турецкий предполагал, что и прокурор тоже возражать не станет, не нужны им «варяги», сделали свое дело и — отваливайте. Тем более, не за славой приехали, и отнимать ее ни у кого не собираются.
 Ну и Костя вряд ли станет возражать — ведь главный вопрос выяснили. Привели сюда дипломата, не политика и не наркотики, а сугубо личная, домашняя трагедия — смерть отца. Случай действительно исключительный — по своему трагическому невезению.
 Плетнев со Щеткиным, видя, что свое дело сделали, готовы были отчалить в столицу в любой момент. У Смородинова к ним тоже вопросов больше не было. Мужики сделали свое дело, оперативно помогли. Ну а для того чтобы завершать начатое дело, требовалось теперь как минимум поселиться в городе надолго и начать медленную и тщательную оперативную разработку. Но по привычке, пока есть возможность, не бросать неоконченного дела, они поехали в бар, надеясь, что там случайно может оказаться кто-нибудь, похожий на тех, кого пытался описать Бык. На всякий случай, больше даже от нечего делать. Ну и пивка хорошего попить.
 Если для Петра Щеткина как действующего сотрудника милиции такая работа, в общем, не противоречила его служебному статусу сыщика, то Антону Плетневу — частному сыщику, за каждый чих, как говорится, требовался соответствующий гонорар. Одно дело, когда Меркулов обещает оплатить мозговые и физические затраты из каких-то своих, официальных или неофициальных, источников, а так-то вроде бы и усилия затрачены попусту. Или с тем же Александром Борисовичем. Правда, у него собственное расследование, которое должно принести «Глории» гонорар, а следовательно, и зарплату ее сотрудникам. Вот только из этого и исходить приходится. Поэтому и работали, стараясь, по возможности, подменять друг друга. Антон с Петром рыскали в поисках свидетелей, оставляя Турецкому пространство и для размышлений, и для личных оперативных действий.
 Ближе к середине дня Александр Борисович позвонил Петру, который вместе с Антоном продолжал зондировать взглядами незамысловатый контингент «Золотой рыбки», и попросил его срочно подъехать к гостинице. Там будет ждать машина, взятая напрокат Турецким. Другая, тоже прокатная, осталась для экстренных нужд возле бара — для Антона.
 Александр Борисович объяснил ему суть своего задания. Петру Щеткину, как человеку гораздо менее заметному, чем Антон и, уж тем более, Турецкий, надлежало проследить за пожилым человеком, который выйдет от Александра Борисовича, чтобы передать пакет внизу, портье, — для Турецкого, в 37-й номер. Важно, чтобы пакет не «затерялся» и чтобы посетитель, который является тем самым киллером, которого Александр Борисович и разыскивал, теперь, никуда не заезжая, отправился на вокзал и уехал из Воронежа к чертовой матери. Неплохо бы узнать, на всякий случай, куда. В смысле, к какой матери.
 Петру, которому надоело делать вид, будто ему нравится медленно сосать пиво, которого он, в принципе, не любил, был рад сменить объект наблюдения.
 Увидев, как «объект», выйдя из номера Турецкого и спустившись в холл, отдал администратору пакет, Щеткин тут же доложил Турецкому.
 — Пакет на рецепшене.
 — Понял, иду. Не жди, провожай…
 Петр вышел на улицу и увидел «объект», который, стоя у края тротуара, высматривал свободную машину. Но их сейчас и именно здесь, у гостиницы, почти не было — не центр. Петя, который получил от Турецкого ключи заранее, пока у него в номере сидел этот «объект», немедленно прыгнул в «тачку» и с независимым видом опытного «бомбилы» поехал к гостиничному входу.
 «Объект» призывно взмахнул рукой частнику, Щеткин остановился и открыл противоположную дверцу.
 — Командир, — «объект» сунул голову в салон, — до вокзала подбросишь, здесь же рядом, а?
 Щеткин подумал и спросил:
 — Сколько кладешь?
 — А сколько у вас обычно?
 Вопрос был, прямо сказать, на засыпку. Петя задумался.
 — Полтинник, — не очень уверенно сказал он.
 — Ну, крокодилы… — протянул «объект». — Тут ведь два шага.
 — И шел бы себе… ножками… — резонно ответил Петя. — Бензин дорожает…
 — Ладно, поехали…
 Езды действительно было минут на пять. Но принцип есть принцип.
 — Далеко? — дружелюбно спросил Щеткин, разглядывая у пассажира единственную сумку.
 — В Москву хочу… Как с билетами, не знаешь?
 — Да на любой проходящий.
 — А, ну да…
 На том разговор и закончился. Пассажир вышел у вокзала и пошел в помещение касс. А Петр отъехал в сторонку и отправился туда же. Увидел отходящего от кассы своего пассажира, который рассматривал билет, ни на кого не обращая внимания, и шел в сторону перрона. Он был слишком спокоен, чтобы вдруг взять да резко изменить, например, уже принятое решение. О чем Щеткин и доложил немедленно Турецкому. А тот поблагодарил, сказал, что можно снимать наблюдение, скорее всего, Петя прав, не стоит терять времени. А пакет уже у него, и он выезжает к Корженецкому. Машину тот сам выслал за ним. В общем, действуйте, ребятки, по своему плану.
 Операция, понял Щеткин, вступала теперь в последнюю стадию… И тут вдруг позвонил Антон:
 — Петя, кажется, есть.
 — Лечу! — отозвался Щеткин.
 Почему этот худой и невысокий парнишка в распахнутой черной куртке, появившийся в баре, показался одним из тех, кого он искал, Плетнев сказать не мог. Только куртка, пожалуй, навела на мысль. Но, расстегнутая нараспашку, она не производила впечатления какой-то специальной формы. Сам Антон в Москве таскал такую же, только коричневую, — вот и вся разница. Да и сам парень своим физическим развитием никак не тянул на скинхеда — спортивного, накачанного, черного с ног до головы, — какими они представляются взору обывателя. А может, тут другое сработало? Антон заметил, но не сразу, а чуть погодя, как парень этот вошел в зал. Окинул его взглядом, в котором словно бы отпечаталось что-то хозяйское, потом присел у стола в глубине и стал молча ожидать, когда подойдет официантка. Не искал ее глазами, не звал рукой, не окликал. Он сидел молча и как бы привычно, словно пришел на работу, которую выполнял изо дня в день. И молчал, ни с кем не разговаривал, будто не замечал соседей, а они, в свою очередь, не видели его. И все происходило как-то слишком уж привычно.
 Антон взглянул на бармена. Тот тоже стоял напряженно и что-то негромко, почти на ухо, говорил официантке. Та взяла кружку пива и пошла к парню. Поставила возле него, наклонилась и что-то сказала. Тот заметно вздрогнул, но, осторожно оглядевшись, как бы исподтишка, взялся за пиво. Медленно высосал, отставил кружку, потом снял куртку, свернул ее изнанкой наружу, поднялся и спокойно, не заплатив за пиво, двинулся к выходу. Бармен отвернулся, Антону показалось, что даже демонстративно. Превосходно.
 Звонок Пете был сделан еще тогда, когда этот пацан ожидал пиво, так что теперь Щеткин должен был оказаться уже где-то поблизости. Но и этого отпускать нельзя было.
 Антон положил на стол деньги — здесь так принято, — тоже поднялся и неспешно отправился к выходу, стараясь не выглядеть «хвостом» выходящего уже из дверей парня. Стал на ходу доставать из пачки сигарету.
 На улице, увидел Антон, этот парень тоже остановился, закуривая. Куртка свисала у него с локтя. Очень хорошо, рука занята. Да и сам он был, конечно, тщедушным. Молодой еще… Но кто он?
 Плетнев быстро перебирал в памяти клички, названные Быком. Ну, Влад — понятно, тот высокий. Отставить. Есть еще Колун, Нос, Серый, Холодильник… Колун — с ножом. А этот как? На импульсивного убийцу не тянет, хотя кто их знает?.. Нос? Вроде нос у этого нормальный. Если кличка, кажется, говорил Саша, от физической особенности лица. А если от фамилии? Кривонос какой-нибудь? Тогда — Нос? Кривой? Может быть… Серый — чаще всего от имени, Серега, например. Позвать? Отзовется? Нет, рано… Холодильник… Это не проходит — наверняка габариты имеются в виду… Так кто? Нос или Серый?
 Парень уже закурил и расхлябанным таким шажком, вперевалочку, пошел неторопливо по улице. Навстречу в машине Турецкого подъезжал Петя, Антон увидел его. И крикнул:
 — Серега! Чего задержался?
 Парень даже не вздрогнул, не обернулся, продолжал идти. Щеткин выглянул из машины и, в свою очередь, крикнул:
 — Ты кого?
 А Плетнев тут же торопливо замахал ему рукой, давай, мол, поближе. Петр подъехал.
 — Разворачивайся, и поехали вон за тем парнем. Кажется, наш, — негромко и быстро проговорил Антон.
 И они поехали следом за лениво бредущим по улице парнем. Куртку он теперь взял в руку и размахивал ею в такт шагам…
 — Кто это? — спросил наконец Щеткин.
 — Думаю, один из… А куртка у него черная. И за пиво он не платил… И бармен что-то шепнул официантке, а та — ему. А он, сняв куртку, сразу слинял. Наверняка, пришел без спросу…
 — Так чего ж мы не берем его? — возмутился Петр.
 — Может, выведет куда…
 — А-а… ну ладно…
 — Ты не догоняй, теперь не уйдет, — Антон тронул Щеткина за плечо. — Я думаю, что это Нос. На Серегу, то есть Серого, он не отреагировал. Колун разве? Но тогда надо быть осторожным, эти волчата непредсказуемы, романтики же, ножом пырнуть — самая детская забава…
 Парень свернул за угол.
 — Давай работать, — сказал Антон. — Я выхожу здесь, а ты проезжай вперед, немного подальше, и стой. Когда подойдем поближе, выходи из машины. А я соображу по ходу… Давай, начали…
 Плетнев выбрался из машины и выглянул за угол: парень продолжал идти, покачиваясь, как моряк на суше. Щеткин проехал мимо, остановился на дальнем углу перекрестка и стал сдавать назад, припарковываться к тротуару поближе. Народу на этой узкой улочке было немного. Через заборы частного сектора перевешивалось много зелени.
 Антон быстро приблизился к парню, негромко откашлялся, словно привлекая его внимание, и будто охрипшим голосом позвал:
 — Но-ос!
 Тот резко дернулся и обернулся. Попал! Хмуро посмотрел на Антона, как бы сравнивая его и себя. Антон приложил палец к губам.
 — Спокуха, пацан, я — от Быка.
 У Носа челюсть отвисла. Он шмыгнул носом, превратившись действительно в пацана, а не в грозного скина.
 — Где он? — так же тихо спросил Нос, приближаясь.
 — Щас базар будет, — Антон оглянулся и поманил парня пальцем — иди, мол, поближе. И махнул рукой Щеткину, чтоб быстрее сдал назад.
 — А это кто? — словно испугался Нос.
 — Свой мужик. Он мне помог. Давай отъедем.
 Плетнев открыл заднюю дверцу, подтолкнул парня и сел следом сам, сказал:
 — Поехали.
 — Куда? — Петр обернулся.
 — Как куда? — удивился Антон и продолжил нормальным голосом: — В прокуратуру, куда ж еще.
 Нос резко дернулся к противоположной двери, но Антон легко ткнул его двумя пальцами в шею, у подбородка, и тот булькнул и стих, осев на сиденье.
 Пока доехали, Плетнев успел обыскать парня, вытащил из его карманов всякую мелочь — бумажник, перочинный ножик, скомканный носовой платок, ключи в связке. На раскрытом бумажнике с тощей стопочкой сторублевых купюр прочитал написанное шариковой авторучкой: «Дербаносов Ф.И.». Ну вот и разгадка… А «Ф»? Федя, небось, не Феликс же! Или какой-нибудь Феодосий! Либо и того пуще — Фердинанд! Нет, в провинциях фантазия так далеко не разбегается…
 Он очнулся возле прокуратуры. А Плетнев уже подумывал: подождать или на руках выносить? Нехорошо последнее. С одним уже поговорил — Саша не упустил возможности позубоскалить. А этот ничего, крепенький, хоть и хилый внешне.
 — Ну что, Федя, приехали, — сказал Антон. — Отчество-то как? Иваныч, да?
 Тот кивнул. Вот так, методом тыка…
 — Между прочим, это тебе к сведению, Бык, то есть Игорь Васильевич Бугаев, уже дал чистосердечные показания. И тебя назвал, и Колуна, и Влада. И даже Серого. Так что ты не изображай мученика за идею, ничего не добьешься, кроме того, что набьют тебе жопу и родителям расскажут, за что драли. А вот за убийство негра и той старухи — за это крепко спросят.
 — Не убивал я! — плачущим голосом выкрикнул Федя. — И старуху — тоже. Это Колун руку схватил! — И парень одной рукой ухватил себя за другую.
 — Да это ты не здесь, это ты сейчас следователю своему рассказывать будешь. Если не хочешь, конечно, чтоб тебя в открытом судебном процессе главным убийцей назвали. Почему-то вы все на Колуна валите, герои, блин, обосранные… Выходи! — крикнул уже грубо, как конвоир заключенному. — Чего расселся? Майор, помоги ему, а то он уже, кажется, полные штаны наложил. Да все они одинаковые! Ты Быка на допросе помнишь? — Антон чуть подмигнул Петру. — Я ж ему только кулак показал, а он так обгадился, из шланга мыть пришлось, стоять рядом невозможно было… Ну, двигай! Руки назад! Петя, защелкни ему браслеты, чтоб дурные мысли в голову не лезли!
 И вот так, майор впереди, за ним — Федя Нос в наручниках, а замыкающим — Плетнев, они протопали в кабинет следователя Смородинова. И проходящие мимо, среди тех, кто был в курсе дела, с удивлением рассматривали их «цепочку».
 — Алеш, — сказал с порога Антон, — вот, принимай напоследок еще одного из «Золотой рыбки». Кличка — Нос, зовут Федором Ивановичем Дербаносовым. Непременный участник всех ночных прогулок! В машине вел себя прилично, отдыхал… Это тебе наш подарок, так сказать, под занавес. Саша не звонил?
 — Нет, пока нет, — Смородинов рассматривал Федю как непонятное чудо. И этот может оказаться убийцей?! — читалось в его глазах. Он такому не верил. — А вы где будете?
 — Сейчас за моей машиной съездим и — в гостиницу. Заходи вечерком.
 — Когда поедете?
 — Да вот Саша появится и решим. Так что забегай на рюмочку.




 Эпилог Калейдоскоп событий


 Два дела они провернули одновременно. Турецкий — у Корженецкого, а Агеев — у Щербатенко.
 Реакция у Георгия Витальевича была отчасти ожидаемая, но все равно странная. Он был чрезвычайно недоволен тем, как завершилась эта его история.
 Александр Борисович, прекрасно представляя себе, с кем имеет дело, благоразумно не стал выкладывать все свои козыри перед ним сразу. Сначала рассказал о действиях сотрудников «Глории» в Москве и о том, как вышли на одного из мошенников. В общих словах, без деталей. Затем перешел к тому, как начали вычислять и обнаружили-таки второго. Ну и после чего уже в ультимативной форме выставили перед ними обоими свои требования полной их «капитуляции». И тем ничего не оставалось, как принять ее безоговорочно.
 — Но почему?! — в сердцах воскликнул Корж — именно так теперь мысленно именовал его Турецкий, не испытывая к нему не только чувства жалости, но и ни малейшего уважения. — Почему вы немедленно не взяли его за глотку?!
 — Ну давайте представим, взял. И что дальше? Подскажите? — холодно спросил Турецкий.
 — Он же ограбил меня!
 — Уже нет. Вот, — Турецкий достал из кармана пакет, надорвал его, вынул другой, с деньгами, и кинул на стол перед Коржом. — Считайте.
 Тот вскрыл конверт, увидел свои пачки долларов, пропустил края между пальцами и небрежно, как ничего не значащую для себя вещь, бросил сверху, на конверт.
 — Считайте, — повторил Турецкий.
 — Зачем? Я вам верю.
 — А я не знаю, сколько там. Я спросил у него: это все? Он ответил: все. Сколько взял, столько и есть, не притрагивался. Так что считайте, вдруг он и меня, и вас обманул?
 И с иронической улыбкой смотрел, как Корж считал купюры. Даже дыхание задерживал. Наконец выдохнул:
 — Правильно, пятьдесят.
 — Ну вот, видите? А кроме того, — пока тот считал, Турецкий достал из пакета записку, ту, что сам же и надиктовал Гапонову. — Тут вот еще послание. — И он стал читать его вслух.
 Особо подчеркнул фразы о том, что исполнитель отказывается от заказа Корженецкого убить Щербатенко, возвращает выплаченный ему аванс и вообще не желает больше иметь с клиентом ничего общего. А вот магнитофонную ленту, на которой подробно записан их разговор, он оставляет у себя. В качестве гарантии собственной безопасности. Точно такое же письмо получит, сообщал он, и господин Щербатенко.
 Коржу пришлось задуматься. Наконец он сформулировал мысль:
 — Но это же наглая ложь! Он все перевернул с ног на голову! Ему же верить нельзя, черт возьми! — он «закипал».
 — Одну минуточку! — Турецкий поднял указательный палец. — Только не сочтите за обиду. А вам можно верить?
 Корж остолбенел.
 — То есть, как?! — полное его лицо стало наливаться кровью. С такой скоростью и до инсульта недалеко.
 — Вы меня не поняли. Или не пожелали понять. Смысл моего вопроса заключается в другом. У вас есть свидетель, который мог бы подтвердить правоту именно ваших слов? Кроме меня, разумеется, но я — не свидетель, я — лицо заинтересованное, есть такое понятие в юриспруденции, и мои показания ровным счетом ничего не значат в судебном разбирательстве. Их никто и слушать не станет.
 — Но ведь разговор у нас с ним шел с глазу на глаз!
 — А я о чем? Но у него есть магнитофонная запись, а у вас — что? Он легко докажет, что это вы его позвали и сделали заказ. Статья тридцатая Уголовного кодекса — «Приготовление к преступлению и покушение на преступление». Уголовная ответственность наступает по статье сто пятой УК «Убийство», со ссылкой на статью тридцатую. Я запись прослушал — копию, видимо, и если бы я расследовал это дело, сомнений бы не возникло, уверяю вас. Неосторожно, Георгий Витальевич, очень неосторожно разговаривали. Ну что было, то прошло.
 — Но ведь он может…
 — Не думаю. Это для него стало бы неоправданным риском. Я уверен, что он уже очень далеко отсюда.
 — Ну что ж… приятно слышать. У нас осталась еще одна формальность. Оплата по договору?
 — Да, счет перед вами. Количество затраченных часов, умноженное на количество дней. Нет ничего проще.
 — Да я бы, честно говоря, Александр Борисович, — совсем сердечным тоном сказал Корж, — вот это бы и отдал, — он ткнул в возвращенные деньги.
 — Извините, не верю, — засмеялся Турецкий.
 — И правильно, — вздохнул Корж, — жаба давит.
 — А вот этому верю охотно.
 — И тем не менее, — Корж взглянул на итоговую сумму, — всего какие-то две тысячи?..
 — Увы, таковы расценки.
 — Ну пусть будет хотя бы три, — проявил щедрость Корж.
 — Пусть будет, — кивнул Турецкий. Он принял отсчитанные Коржом три тысячи долларов, сунул их в бумажник.
 — Каковы дальнейшие планы, Александр Борисович?
 — Сейчас попрошу вашего водителя, с вашего, естественно, разрешения, отвезти меня в гостиницу и вечером уеду в Москву вместе со своими коллегами.
 — Но у вас же здесь было какое-то убийство? Нет?
 — Дело раскрыто, половина участников убийства уже арестована. Остальное — дело ближайшего времени, ваши, полагаю, уже теперь и сами справятся.
 — Как вы работаете, однако… — Он все тянул отчего-то, видно, какая-то мысль продолжала мучить. — Александр Борисович, а что, не может так случиться, что эти киллеры попробуют повторить то, что у них не получилось? — в вопросе была подлинная тревога. Или он все еще за семью беспокоился.
 — Не случится, — твердо ответил Турецкий.
 — Ох, мне бы вашу уверенность…
 — Хотите совет?
 — Разумеется!
 — Вот вам номер телефона. Наберите его, — Турецкий достал обрывок газеты, на котором сам же и записал номер Щербатенко. — И когда спросят, кто говорит, ответьте так: «Коля, нас с тобой хотели развести, как последних лохов. И им почти удалось это сделать. Коля, прости меня, старого дурака, приезжай в гости, буду рад видеть». Вот и все, и ничего больше не надо бояться. Уверен, что он бы и сам сделал то же с великой радостью. Ну, может, и не великой — это как посмотреть. Так я воспользуюсь в последний раз вашим транспортом?
 — Ну конечно! Я провожу вас!..
 Почти аналогичная сценка развернулась и в московской гостинице. Проинструктированный Турецким, Филипп Кузьмич подъехал к Щербатенко.
 — Николай Матвеевич, а ваших фальшивых киллеров мы все-таки достали.
 — Ну и что теперь хотите с ними делать? На нары?
 — Не получится, — задумчиво ответил Филя.
 — Это почему же?! — вскинулся Щербатенко.
 — Да вы сами виноваты… — как бы нехотя ответил Филя.
 — Не понимаю! — медведем заревел хозяин номера.
 — Вы сами повели себя не очень умно, уж извините. Он записывал все переговоры с вами. И получилось так, что вы, когда согласились «заказать» своего недруга, слишком уж искренно ненавидели его в тот момент. Я-то вас понимаю, но суд не поймет, сочтет за правду. И триста тысяч баксов, которые вы обещали заплатить, — тоже плохой козырь. Откуда они у человека, все имущество которого было конфисковано по постановлению суда еще полтора десятка лет назад? Будете объяснять следователям, что они случайно завалялись в забытой кубышке? А кто поверит? Большой вопрос, да?
 Щербатенко задумался.
 — Да, нехорошо получилось…
 «Смотри-ка, — мелькнуло у Фили, — он же по-человечески заговорил!»
 — А что делать будем? Тот-то, Корж, он же от своего не отступится! Что я, не знаю эту падлу?!
 — А давайте спросим? — предложил Филя.
 — У кого? — изумился Щербатенко.
 — Да у Сан Борисыча. Он должен был уже встретиться с Корженецким. Узнаем, чем закончилось. Или не хотите?
 — Спросите, — неуверенно сказал Николай Матвеевич.
 Филя набрал номер Турецкого. Спросил: «Ну как?», и долго слушал ответ. Затем отключился и, улыбнувшись, сказал Щербатенко:
 — Там у них все в порядке. Сан Борисыч говорит, что вам есть смысл подождать немного, Георгий Витальевич может вам позвонить и объяснить, что он узнал наконец, как вас «развели». И очень сожалеет, что так получилось. Короче, кажется, он хочет пригласить вас в гости, чтобы забыть все старое. Словом, хотите — подождите, а хотите, позвоните сами, его телефон я вам могу написать.
 Щербатенко долго и упорно молчал, хмурясь и фыркая, как недовольный зверь, а потом пробурчал:
 — Напишите… Хрен его знает… А когда вам надо платить?
 — Работа завершена. Счет готов представить сейчас, можете и завтра подъехать в агентство, если вам так удобнее.
 — Подъеду.
 — Тогда — до завтра. А с утра сюда подъедет наш специалист и снимет у вас в номере всю ненужную теперь технику. Ну а вы захватите с собой все то, что мы вам выдали, — диктофон, мобильник, не возражаете?..
 Когда Филипп выходил, раздался телефонный звонок, как раз на мобильник, полученный Щербатенко в «Глории», значит, понял Филя, звонили из Воронежа. Он остановился в дверях, прислушался. И услышал:
 — Старая жопа! Да я тебя!.. — но в восклицаниях было больше радости, нежели злости…
 Уже из гостиницы Александр Борисович позвонил губернатору и узнал, что тот сегодня днем вылетел в Москву. Понятное дело, зачем полетел так скоропалительно: сроки-то поджимают, а тут еще всякую политику неуместную шьют, демонстрации устраивают!..
 Тогда Турецкий позвонил начальнику ГУВД. Не оставлять же после себя обиженных! Не плюй, говорят, в колодец — а вдруг засуха?
 — Иван Никифорович? Добрый вечер, Турецкий. Завершили работу и сегодня уезжаем. Ставлю вас в известность: к счастью, как мы все и подозревали, ни политики, ни наркотиков в деле не оказалось. Сегодня взяли второго хулигана. Ребятки у вас способные, доведут до конца. Что еще хотел бы сказать на прощание? Перед вылетом сюда разговаривал в Генеральной прокуратуре, это вы знаете, а также с вашим министром. Его тоже политика заботила. Так вот, готов его обрадовать. Но вам скажу по-дружески: разберитесь, Иван Никифорович, с этими мальчишками, пока не поздно, а то ведь они вам такую грязную политику тут устроят, что мало, боюсь, не покажется. Говорю исключительно по-дружески, я уже не раз сталкивался с этим явлением, и везде получался похожий расклад. А потом головы летят, причем у хороших работников… Ну, желаю добра…
 И отключился, так и не дав генералу ни слова вставить. Да уж куда? Такое сердечное, понимаешь, прощание! Почти напутствие в приближающуюся предвыборную кампанию! Вот и пусть теперь думает. Главное, что министр знает. А знает он или не знает, про то генерал никогда его не спросит. Чин не тот…
 Подбежал Смородинов — проводить. Принес — уже на дорожку — особенную, воронежскую бутылку с водкой, настоянной на волшебных травах. Подумали и решили не мелочиться. Ее и выпили на «стремянную».
 Дербаносов, — откровенно радовался Алексей, — узнав, что Бык полностью всех их уже сдал ментам, и не думал отмалчиваться. Столько наговорил этот «наблюдательный» мальчик, что с доказательной базой теперь будет полный порядок. Удачно получилось.
 А Плетнев подумал, что все-таки прав Сашка, когда повторяет, что незаконченных дел оставлять после себя нельзя. Только дожимать до конца. Тогда и удача — к самому столу, как говорит понимающий народ.
 Турецкий же думал о том, что все-таки в работе следователя, сыщика, есть своя особая прелесть. Это когда в конце расследования неприятного, да и нелегкого дела возникает отчетливое убеждение, что тебе не надо никого сажать. А краем уха слушал рассуждения Алеши Смородинова о том, что теперь у него в этом деле наклевываются некоторые новые версии, разрабатывая которые, можно будет выйти и на руководителей этих бешеных мальчишек. Вот уж где сажать и сажать!
 Диалектика, что ли? Или просто маразм?..