Аннотация: Генри Уилт – скромный преподаватель колледжа – узнает, что его жена Ева сдала мансарду одной из студенток. Очаровательная немка оказывается главарем экстремистской группы, которая готовит очередной террористический акт. Но наивность и непредсказуемость Уилта путают террористам все планы. А когда на горизонте появляется грозная Ева, им только и остается капитулировать.


---------------------------------------------


 Том ШАРП
 УИЛТ НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ



 1


 В Гуманитехе проходила семидневка набора слушателей. В кабинете №467 за столом сидел Уилт. Уставившись в честное женское лицо напротив себя, он пытался состроить участливую мину.
 – Есть свободное местечко на курсах быстрочтения. Занятия по понедельникам вечером, – сказал он. – Надо только заполнить ту анкету…
 Уилт неопределенно махнул в сторону окна. Однако покупать кота в мешке дамочка не собиралась.
 – Не могли бы вы рассказать об этих курсах побольше? Они ведь мне помогут, правда?
 – Помогут? – Уилт явно не разделял ее страсть к самосовершенствованию. – Смотря что вы подразумеваете под словом «помощь».
 – Понимаете, я очень медленно читаю. А потом, в конце книги я уже не помню, что там было вначале, – стала объяснять женщина – чуть что, муж говорит, я недоучка.
 Она грустно улыбнулась, видимо, намекая, что только он, Уилт, может спасти их супружеское счастье, если убедит ее по понедельникам торчать в Гуманитехе, а в остальное время глотать одну книжку за другой. Уилт усомнился, что это поможет, и решил спихнуть бремя ответственности на кого-нибудь другого.
 – Может, вам лучше пойти на курсы ценителей печатного слова? – посоветовал он.
 – Ходила в прошлом году. Мистер Фогерти – просто чудо. Он считает, что я личность одаренная.
 Уилт едва не сказал, что тот имел в виду скорее ее внешние данные, чем литературные способности. Хотя что такого он нашел в этой бабенке с благостной физиономией? Наконец Уилт сдался и монотонно начал:
 – Курсы быстрочтения преследуют цель совершенствования ваших читательских способностей в плане скорости чтения и запоминания прочитанного. Вы приобретете умение успешнее концентрировать свое внимание по мере ускорения темпа чтения…
 Уилт распинался целых пять минут. Будущих быстрочитателей он обрабатывал уже четвертый год и выучил речь наизусть. Женщина расцветала прямо на глазах. Она слышала именно то, что хотела, – наставление на истинный путь вечернего самоусовершенствования. Когда Уилт наконец закончил, она уже заполнила анкету и преобразилась, заново обретя смысл жизни.
 Чего нельзя было сказать об Уилте. Он еще два часа провел в кабинете, слушая точно такие же разговоры за соседними столами, не уставая удивляться Билу Пашендейлу. Уже лет двадцать старый черт преподает свое «Введение в фенлендскую субкультуру». Другому б давно осточертело, а ему хоть бы хны. Прямо-таки излучает энтузиазм. Уилт поежился и принял на курсы быстрочтения еще шестерых. Проделал он это с равнодушнейшим видом, втайне надеясь отвадить от курсов всех, кроме ярых фанатиков. Уилт, на правах заведующего кафедрой гуманитарных основ, отвертелся от вечерних занятий и теперь с головой погрузился в составление расписаний и работу многочисленных комиссий и педсоветов. Часто, просиживая штаны на очередном заседании кафедры, он гадал, кого из его коллег быстрее настигнет нервный стресс. Лишь изредка Уилт читал лекции студентам, да и то иностранцам. Тут ему удружил Мэйфилд. Почти все кафедры и факультеты Гуманитеха страдали от нехватки денег, а студенты-иностранцы платили за себя сами. Благодаря Мэйфилду, председателю совета перспективного развития, в Гуманитехе образовалось настоящее арабо-шведо-греко-южноамериканское государство. Было даже несколько японцев. Заморские гости кочевали из аудитории в аудиторию в тщетном стремлении постичь богатство английского языка вкупе с культурой и обычаями Англии, вся эта мешанина лекций и семинаров называлась «Курс английского языка для иностранцев». Сюда входил «Быт типичной английской семьи» – еженедельный семинар, проводимый Уилтом, благодаря которому он мог сколько угодно распространяться о своей собственной семье. Ева, несомненно, пришла бы в бешенство, услышав некоторые из его откровений, но она ничего не знала, а Уилт пользовался тем, что студенты просто не понимают, о чем он говорит. Нередко Уилт озадачивал даже близких друзей, настолько велика была разница между самим Уилтом и тем, что творилось у него дома. Но в обществе восьмидесяти иностранцев Уилт чувствовал себя намного уверенней. Чувствовал, и все тут. «Все-таки жизнь смешная штука», – подумал Уилт в 467-м кабинете.
 Сейчас по всему Гуманитеху, по всем кабинетам, кафедрам сидят за столами преподаватели, туда-сюда снуют абитуриенты, задают вопросы, получают исчерпывающие ответы и уходят, оставляя заполненные анкеты. А это значит, что, по крайней мере, в течение года можно за свою работу не опасаться. Правда, Уилт никогда этого и не боялся. На кафедре гуманитарных основ студентов всегда хватало. Благо закон об образовании предписывал технарям-вечерникам хотя бы раз в неделю посещать семинары по гумосновам. Так что хочешь не хочешь – ходи. За будущее Уилт не беспокоился и мог бы считать себя счастливым человеком, если бы не было так скучно жить. А тут еще Ева.
 Именно сейчас, став матерью четырех девочек-близняшек, она решительно раздвинула круг своих увлечений – и до этого не узкий. Ни дня не проходило без чего-то новенького; на смену Нетрадиционной медицине, приходило Экологическое садоводство, чтобы завтра уступить место Экзотической кулинарии, за которой, в свою очередь, следовали Альтернативные религии. Приходя домой после не отличающегося особым разнообразием рабочего дня, Уилт никогда не знал, что его ждет. Лишь одно Уилт знал наверняка: неизменным в этом доме был и будет невообразимый шум, который издают четыре близняшки. Все в мамочку. Ева что-нибудь придумает, девчонки все встречают на «ура» и еще сильнее ее раззадоривают. Чтобы не появляться дома, пока близняшки не улягутся спать, Уилт пристрастился ходить пешком в Гуманитех и обратно, по первой же просьбе предоставляя машину жене. Вдобавок ко всему Ева унаследовала кое-какие деньжата своей тетушки, а Уилту вдвое повысили зарплату. Пришлось продать дом на Парквью-авеню и купить домище на Веллингтон-роуд, да в придачу к нему немеряный сад – так был сделан шаг вверх по социальной лестнице. По мнению Уилта, их жизнь лучше не стала, и порой он даже с грустью вспоминал времена, когда Еву еще волновало, «что соседи подумают». Это хоть как-то сдерживало ее азарт. Теперь же ей было на всех наплевать: еще бы, теперь она – мать семейства и хозяйка целого особняка.
 Размышляя таким образом, Уилт дождался конца рабочего дня, отнес список записавшихся в канцелярию и неторопливо пошел по коридору административного корпуса к лестнице. Он уже спускался, когда его догнал Питер Брэйнтри.
 – Представляешь! Только что записал на курсы навигаторского мастерства пятнадцать сухопутных крыс. Начнем учебный год под звуки фанфар.
 – Будут тебе завтра фанфары у Мэйфилда, на коллегии Гуманитеха, – усмехнулся Уилт. – А у меня день пропал даром. До самого вечера отбивался от назойливых девиц и прыщавых молодцев, и все напрасно – желают быстро читать. Ну прочитают они за пятнадцать минут «Потерянный рай» Мильтона? Что толку-то. Лучше уж просто открыть курсы «Любой кроссворд – в мгновение ока!». Тоже проку мало, зато хоть умными себя почувствуют.
 Уилт и Брэйнтри спустились в вестибюль, где мисс Пэнсэк все еще вербовала новичков в секцию начинающего бадминтониста.
 – Может, по пивку вдарим? – предложил Брэйнтри. Уилт согласился. Что угодно, лишь бы домой не идти.
 По обочинам Поуст-роуд, возле Гуманитеха, впритык стояли десятки автомобилей – от желающих самосовершенствоваться не было отбоя.
 – Ну, как погулял во Франции? – спросил Брэйнтри.
 – Так, как можно погулять только с Евой и четверкой спиногрызов. Сначала нас вежливо попросили из палаточного лагеря, когда Саманта подрезала растяжки у двух соседних палаток. И все бы ничего, но в одной из них сидела какая-то астматичка. Это было на Луаре. А в Вандее мы разбили палатку рядом с немцем, контуженным на русском фронте. Так он каждую ночь вопил: «Ложись! Бомбят!!!» Естественно, все просыпались. Не знаю как ты, а я в гробу такой отдых видал… От немца мы, понятно, сами смотались.
 – А я думал, вы плавали по Дордони. Бетти говорила, что Ева прочитала книжку про реки Франции, и там так здорово…
 – В книжке, может быть, и здорово, но только не на реке, – перебил его Уилт, – по крайней мере, не на той, где я поплавал. Евочке непременно захотелось поставить палатку у ручья. Как стемнело, начался ливень, и ручей стал речкой. Все промокло, палатка тоже. А она ведь мокрая весит черт-те сколько. Течение бешеное, на берегу колючие кусты, фиг вылезешь.
 – И я, в двенадцать ночи, мокрый до нитки, как дурак с этой палаткой… – Уилт обессилено замолчал. Тяжкие воспоминания доконали его.
 – А дождь все лил и лил, – сочувственно закончил Брэйнтри, – зато хоть опыта поднабрались, да?
 – Уж поднабрались так поднабрались, – Уилт покачал головой, – аж пять дней набирались, на шестой сняли номер в гостинице.
 – Вот это лучше всего! Тут тебе и вкусно поесть, и мягко поспать…
 – Тебе – может быть. А у меня не вышло. Саманта сподобилась нагадить в биде. Часа в два ночи чую – воняет… Все, давай о чем-нибудь другом!
 Они зашли в пивную «Свин в мешке» и заказали по кружке пива.


* * *

 – А как же, все мужики эгоисты, – говорила Мэвис Моттрэм, сидя на кухне у Евы. – Вот мой Патрик. Редко ведь придет домой раньше восьми. Зато отговорка у него всегда готова: в университете, мол, задержался. Как же, в университете! Небось у студентки зачет в постели принимал. Да я не против, ради Бога. Я ему так и сказала вчера: «Бегаешь за другими бабами – дело твое! Но знай: я не буду смотреть на твои штучки сложа руки! Каждый делает что хочет!»
 – А он что? – Утюг с отпаривателем зашипел, и Ева принялась гладить платьица близняшек.
 – Сморозил какую-то глупость типа «Моя штучка любит, когда руками». Мужичье наглое! С ними без толку разговаривать!
 – А мне иногда хочется, чтоб Генри был чуть-чуть понаглее… поживее, что ли. Он и раньше спал на ходу, а теперь пока доковыляет с работы, так вообще будто тряпочный. Оно и понятно, километров десять идти.
 – Ой ли… В тихом омуте…
 – Что ты! Какой там омут! Как девочки родились, он стал серьезнее.
 – А ты спросила себя, с чего это вдруг?
 – Не то, что ты думаешь… Просто он очень заботливый. Просыпается в семь утра, приносит чай в постель, а вечером всегда готовит мне витаминный молочный напиток.
 – Вот если б мой Патрик такое отмочил, я бы сразу почуяла неладное. Неспроста все это.
 – Спроста-неспроста, а Генри ведет себя как обычно. Он очень добрый. Вот только иногда за себя постоять не может. Говорит, мол, пятеро женщин в семье. Совсем его затыркали.
 – А будет шестеро, если ты пустишь в дом квартирантку.
 – Ну, не совсем квартирантку. Ирмгард будет просто жить у нас в мансарде, а в свободное время обещает помогать по дому.
 – Помогать будет? Тебе надо с семьей Кроттки поговорить. Они к себе финку взяли. Так она до обеда дрыхла и жрала за пятерых. В общем, чуть их по миру не пустила.
 – Финны – они такие, – согласилась Ева, – а Ирмгард – немка. Я с ней познакомилась во время одной из акций протеста. Тогда еще собрали почти сто двадцать фунтов в пользу угнетенных тупамарос< Участники кровавого мятежа 1780-1783 гг. под предводительством одного из вождей южноамериканских индейцев Тупак Амару II (Хосе Габриель Кондорканки) против испанских конкистадоров. (Здесь и далее примеч. пер.) >.
 – А я думала, в Аргентине больше нет никаких тупамарос. Их вроде всех поубивали.
 – Кое-кто успел удрать. Как бы там ни было, я сказала мисс Мюллер, что мы сдаем мансарду. Ну, она очень просила сдать именно ей. Готовить себе еду, и всякое такое прочее она будет сама.
 – Ты выяснила, что значит «всякое такое прочее»?
 – Ну, она собирается учиться, обожает гимнастику…
 – Ну, а Генри что думает? – добралась Мэвис до самого главного.
 – Я еще ничего не говорила. Ты же знаешь, он терпеть не может в доме посторонних. Главное, пусть не мозолит ему глаза и вечерами сидит у себя…
 – Дорогуша, – в голосе Мэвис прозвучала искренняя озабоченность, – меня это, конечно, не касается, но, по-моему, ты несколько искушаешь судьбу.
 – Но почему? Смотри, как здорово! Она без нас и за детьми присмотрит, и прибраться поможет – дом-то огромный, да и мансарда пустует.
 – Теперь пустовать не будет. Представь: по дому шляются всякие типы, орет магнитофон. А он у нее наверняка есть, вот увидишь!
 – Ну и пусть, нам не помешает. Я тут заказала ковровые покрытия. Вообще никаких звуков не пропускают. Лично проверяла.
 – Ну, если бы она жила у нас, я была бы не прочь послушать, о чем они с Патриком шепчутся.
 – Ты вроде сказала, Патрик может делать что угодно.
 – Да, но не при мне же. Пожалуйста, пусть развлекается на стороне, а дома… Пусть попробует только, Казанова несчастный! Я ему устрою!
 – Генри совсем другой. Пожалуй, он ее даже не заметит, – в голосе Евы зазвучала гордость за мужа, – я ей сказала, что Генри очень спокойный и домашний, а тишина и уют – это то, что ей нужно.
 "Бедная мисс Мюллер, – думала Мэвис, допивая кофе, – найдешь ты здесь тишину и уют… Ева с детками такие концерты закатывают!
 Мэвис собралась уходить.
 – Все-таки присматривай за Генри, – посоветовала она. – Может, он и не такой, как Патрик, но все равно. Мужикам доверяй, но проверяй. А насчет иностранцев скажу так: они сюда не только учиться приезжают.
 Мэвис села в машину и поехала домой. И откуда у нее такая дурацкая доверчивость, удивлялась она по дороге.
 Вообще-то Уилты всегда были не от мира сего. Однако, с тех пор как они поселились на Веллингтон-роуд, Ева стала меньше прислушиваться к Мэвис. Прошли те времена, когда Ева занималась под ее руководством аранжировкой цветов, и теперь Мэвис явно ревновала. С другой стороны, Уилты живут на Веллингтон-роуд, место весьма престижное в Ипфорде, а значит, дружить с ними – дело полезное.
 На повороте к Регал-Гарденс Мэвис осветила фарами Уилта и окликнула его. Уилт задумчиво прошагал мимо.
 В голове у Уилта, как всегда, роились мрачные и туманные мысли. Он сам не знал почему, и от этого мысли мрачнели и затуманивались еще больше. Игра воображения вызывала неистовый вихрь удивительно странных образов. Состояние Уилта можно было объяснить лишь отчасти. Его не радовали работа, жена – динамо-машина; не нравился тот дух, что царил на Веллингтон-роуд. Здесь каждый второй – большая научная шишка. И зарабатывает побольше его. Уже достаточно для того, чтобы быть недовольным. Но главное, его не отпускала мысль, что сама жизнь не имеет никакого смысла. «Что такое я по сравнению с бесконечной Вселенной с ее великим хаосом, который наверняка имеет какой-то сокровенный смысл… Но мне не дано постичь его во веки веков». А еще Уилт думал, почему материальный прогресс столь опустошителен для человеческой души, и, как всегда, не нашел ответа. Зато пришел к выводу, что пиво натощак пить не следует. Одно утешало: в последнее время Ева ударилась в Экологическое садоводство, а значит, можно ожидать что-нибудь приличное на ужин. Да и девчонки уже, наверное, спать легли. Только бы эти паршивки не проснулись ночью. С содроганием Уилт вспоминал то время, когда близняшки сосали материнскую грудь. Тогда редкая ночь проходила спокойно. Зато теперь все позади, и его сон никто не тревожит. Правда, иногда Саманта гуляет во сне по комнате, а Пенелопа мочится в постель, но это мелочи.
 Когда Уилт миновал аллею на Веллингтонроуд и приближался к дому, то почуял аромат рагу с овощами и… заметно повеселел.




 2


 На следующее утро настроение у него было довольно мрачное. «И как я сразу не догадался, что она это рагу неспроста приготовила. Хотела меня задобрить, а уж потом огорошить, – бормотал он, направляясь в Гуманитех. – Сдать комнату неизвестно кому, это же надо додуматься!» Этого Уилт боялся с тех пор, как они купили дом. До поры до времени Еве было некогда. Сначала она возилась с садом, потом искала целебные травы. Затем опробовала новомодные методы воспитания детей, перекраивала на новый лад кухню и переклеивала обои. Уилт было подумал, что про мансарду она забыла. Ан нет! Втихаря нашла квартирантку и молчок! Ну, надо же, черт возьми! Клюнул на это рагу, как карась на мотыля. Ева, когда захочет, здорово готовит. Уилт уже приканчивал вторую порцию рагу и бутылку своего лучшего бургундского, когда на него обрушились новости. Поначалу он даже не понял, о чем речь.
 – Чего-чего? – тупо переспросил он. – Сдала мансарду одной немке, повторила Ева. – За пятнадцать фунтов в неделю. Тишину и порядок гарантирует. Ты ее даже не заметишь.
 – Держи карман шире! Заведет себе кучу любовников, они будут шнырять здесь по ночам, весь дом провоняет жареными сардельками. Немцы только их и едят.
 – Ничего не провоняет. У нее на кухне отличная вытяжка. А мальчиков пусть приводит, если они будут примерно вести себя.
 – Отлично! Покажи мне хоть одного примерного «мальчика», и я тебе приведу верблюда с четырьмя горбами.
 – Это не верблюд, а дромедар называется. – Ева применила свою излюбленную тактику запудривания мозгов, от чего у Уилта обычно ехала крыша и он начинал отчаянно спорить. Но сейчас фокус не удался.
 – Правильно, дромедар, – подхватил Уилт. – С двумя ногами! Значит, по-твоему, я буду спокойно лежать и слушать, как прямо над головой мандрадер усатый по койке скачет?
 – Не мандрадер, а дромедар, – поправила его Ева, – вечно ты все путаешь.
 – Ну и хрен с ним! – прорычал Уилт. – Я знал, что так будет, еще когда твоя преподобная тетка преставилась и оставила наследство, а ты купила этот постоялый двор. Знал я, знал, что ночлежку здесь откроют!
 – И совсем не ночлежку! И вообще Мэвис говорит, что раньше семьи были крупные, а невзгоды мелкие.
 – Мэвис ли не знать! Ее Патрик только и делал, что приумножал чужие семьи.
 – А Мэвис предупредила, что больше его выходки не потерпит.
 – А я предупреждаю тебя, – сказал Уилт, – Малейший скрип кровати, звон рюмки, гитарный аккорд или смешок на лестнице, я сюда таких квартирантов наведу, что твоя мисс Шикельгрубер отсюда пулей вылетит!
 – Не Шикельгрубер, а Мюллер. Ирмгард Мюллер.
 – Постой, а обергруппенфюрер Мюллер – не дед ли ей? Тот самый, из гестапо…
 – Ты просто завидуешь, – заявила Ева. – Если б тебя нормально воспитывали и не драли уши, чтоб в замочную скважину не подглядывал, ты бы сейчас не относился так болезненно к тому, чем занимаются нормальные люди.
 Уилт свирепо уставился на Еву. Всякий раз, чтобы обломать Уилта, она напирала на его сексуальную неполноценность. После чего Уилт обычно капитулировал и отправлялся спать. Обсуждать свою неполноценность он не стал, так как пришлось бы на деле доказывать Еве обратное. А после такого рагу Уилту уже ничего не хотелось.
 Ничего ему не хотелось и на следующее утро, когда он пришел в Гуманитех. Перед уходом в детский сад близняшки не поделили платье, а «Таймс» снова напечатала очередное ходатайство лорда Лонгфорда об освобождении из тюрьмы Майры Хиндли, женщины-убийцы. Она якобы перевоспиталась, стала доброй христианкой и вообще добропорядочной личностью.
 «Тогда пусть сидит, где сидела, и перевоспитывает остальных!» – пробормотал Уилт в сердцах.
 Другие новости тоже не давали повода для веселья. Инфляция опять поползла вверх, а английский фунт свалился вниз. Из Северного моря через пять лет выкачают весь газ. В общем, в мире, как всегда, бардак. А тут сиди и подыхай от скуки, пока этот Мэйфилд расхваливает курсы английского языка для иностранцев. Потом явятся коллеги и будут ныть, что их не устраивает составленное Уилтом расписание занятий. Самое противное в его новой должности было то, что приходилось торчать на работе остаток лета и придумывать, как преподаватели смогут находить свои группы в указанный час. Когда Уилт наконец придумал, оказалось, что он обделил заведующего кафедрой изящных искусств. Тот хотел читать лекции о сущности бытия только в 607й аудитории, а Уилт разместил там третью группу мясников. Вдобавок он не знал, как поступить с миссис Файф. Она его еще в прошлом году достала. Не может, видите ли, читать свои лекции на кафедре мехтехники по вторникам в 14.00, потому что ее муж… Короче, пришлось менять расписание. В такие минуты Уилт мечтал снова стать преподавателем и объяснять «Повелителя мух»< Роман английского писателя У. Голдинга >газовщикам. Хотя, чего жаловаться? На нынешнем месте зарплата приличная. А деньги всегда нужны, особенно если живешь на Веллингтон-роуд. Составив один раз расписание, потом весь год можно было провести, погрузившись в мечты в своем кабинете.
 На факультетских заседаниях он впадал в какое-то оцепенение, хотя в присутствии Мэйфилда, ухо надо было держать востро – того и гляди узнаешь, очнувшись, что на тебя повесили лишние лекции. А доктор Борд? Тот начала учебного года без скандала вообще не мыслил.
 Так получилось и в этот раз. Доктор Мэйфилд открыл заседание гуманитеховского руководства и начал:
 – Учебная программа должна быть строго ориентирована на обучаемого, причем особое внимание следует уделить развитию социально-экономического мышления.
 Вот тут-то и вмешался доктор Борд.
 – Ерунда! На моей кафедре учат наших английских студентов говорить по-немецки, французски, испански и итальянски. Мы не должны рассказывать всяким там иностранцам, откуда взялись их языки. Позволю себе также заметить, что насчет социально-экономического мышления доктор Мэйфилд не прав. Если позволите, приведу в качестве примера своих прошлогодних арабов. Экономическое мышление у них – позавидовать можно. Цену своей нефти знают. А в социальном смысле – дикари. Три года я безуспешно пытался их убедить, что неверную жену не следует забивать камнями.
 – Перебивая докладчика, доктор Борд, мы сами себя задерживаем, – заметил проректор, – продолжайте, пожалуйста, доктор Мэйфилд…
 И доктор Мэйфилд продолжил. Он говорил целый час, пока не был прерван деканом техфака.
 – Тут кое-кого из моих преподавателей назначили читать лекции о достижениях британской технической мысли в XIX веке. Прошу прощения, доктор Мэйфилд, господа, но у меня на факультете работают инженеры, а не историки. Зачем заставлять их делать то, о чем они не имеют ни малейшего представления?
 – Вот именно! – подхватил доктор Борд.
 – А еще хотелось бы узнать, почему столько внимания уделяется иностранным студентам. А наши чем хуже?
 – Пожалуй, на этот вопрос отвечу я, – вмешался проректор. – Местные власти урезали ассигнования нашему колледжу, и теперь мы самостоятельно финансируем некоторые бесплатные курсы и оплачиваем труд наших преподавателей. Естественно, для этого нужны деньги. За обучение иностранцы платят неплохо, вот и приходится набирать их побольше. Тут у меня финансовый отчет за прошлый год. Хотите знать, какие у нас доходы?
 Изучать финансовый отчет желающих не нашлось. Умолк даже доктор Борд.
 – При нынешнем состоянии британской экономики, – продолжал проректор, – большинство наших преподавателей сохраняют работу лишь благодаря иностранцам. И вообще пора уже подумать о том, чтобы открыть для них аспирантуру. Я думаю, статус университета нам не помешает. Выиграют все, надеюсь, вы согласны? – проректор обвел взглядом присутствующих.
 Возражений не было.
 – Раз так, доктору Мэйфилду осталось только распределить по кафедрам дополнительные курсы лекций, и в добрый час!
 Доктор Мэйфилд раздал всем ксерокопии новых учебных планов. Уилт изучил свой и обнаружил, что ему подсунули «Развитие либеральных и социально-прогрессивных взглядов в английском обществе с 1688 по 1978 год». Он собрался было возмутиться, но его опередил завкафедрой зоологии.
 – Тут написано: «Животноводство и земледелие. Селекционное разведение свиней и домашней птицы». Я что, это читать должен? Между прочим, этот курс имеет важное значение для экологии…
 – И весьма «ориентирован на обучаемого», – хихикнул доктор Борд. – Я вам лучше могу предложить: «Роль постоянно действующих переменных в свиноводстве». Или вот еще неплохо: «Введение в основы процессов компостообразования».
 – Только не это! – ужаснулся Уилт, услышав слово «компост».
 Доктор Борд сразу заинтересовался.
 – Жена никак не успокоится? – сочувственно осведомился он.
 – Точно! Она в последнее время…
 – Господа, может, сначала дадите мне высказаться, а потом Уилт расскажет нам о своих матримониальных проблемах, – вмешался завкафедрой зоологии. – Поймите наконец, не могу я читать лекции по животноводству. Я зоолог, а не скотник. Я в этом ни бельмеса!
 – Надо смотреть шире, – возразил доктор Борд. – Если мы должны стать университетом, в чем я лично сильно сомневаюсь, давайте помнить: интересы Гуманитеха превыше всего!
 – Борд, сначала загляните в свою бумажку, – ехидно посоветовал зоолог, – видите:
 «Сперманентное влияние…»
 – Машинистка ошиблась, – вмешался доктор Мэйфилд. – Следует читать: «Перманентное влияние семантического фактора на современные социологические учения». В списке обязательной литературы вы найдете труды Витгенштейна, Хомского и Уилкеса.
 – Смотрите шире, Борд. Это же ваши слова, – напомнил завкафедрой зоологии. – Не хотите? Вот и я не хочу объяснять мусульманской аудитории, зачем разводить свиней в Персидском заливе. Я сам не знаю зачем!
 – Господа, как я понимаю, в одном или двух случаях вас не устраивают наименования лекционных курсов. Не вижу проблемы, то, что не нравится, подчеркните…
 – А лучше вообще вычеркните, – вставил доктор Борд.
 Проректор пропустил это мимо ушей.
 – Главное, чтобы, сохраняя общий объем лекционного материала, подавать его на уровне, доступном индивидуальному восприятию обучаемых.
 – Про свиней все равно не буду, – уперся зоолог.
 – И не надо. Рассказывайте что-нибудь простенькое из жизни растений, – предложил проректор.
 – Господи, а я? Тоже должен рассказывать что-нибудь простенькое из жизни Витгенштейна? Год назад был у меня один тип из Ирака, он имени своего написать-то не мог. Ну куда такому про Витгенштейна? – развел руками доктор Борд.
 – Надо бы еще кое-что обсудить, – робко заметил преподаватель английской кафедры. – Боюсь, будет проблема общения с японцами, а их у нас восемнадцать человек, со студентом с Тибета.
 – Вот именно! – подхватил доктор Мэйфилд. – Языковой барьер. А знаете, было бы недурно провести с ними беседу по теме «Межъязыковая коммуникация». Это, кстати, должно понравиться Национальному совету по наградам за успехи в науке.
 – Да плевать на этот ваш совет! Я уже устал повторять: этот совет – выгребная яма британской науки, – не унимался Борд.
 – Спасибо, Борд, мы уже слышали ваше мнение, – перебил проректор. – А теперь вернемся к нашим японцам и юноше с далекого Тибета. Он ведь с Тибета, правильно?
 – Вроде с Тибета, – осторожно ответил преподаватель английского. – Главное, не поймешь, что он говорит-то. Он по-английски, как я по-тибетски. И по-японски тоже.
 Проректор испытующе оглядел присутствующих.
 – Вероятно, тут вряд ли кто говорит на этом экзотическом языке?
 – Я говорю, – признался завкафедрой изящных искусств. – Только не буду. Четыре года я проторчал у этих чертей в концлагере. Не хватало мне теперь еще с ними разговаривать. У меня с тех пор желудок ни к черту не годится!
 – Может, возьмете тогда шефство над китайцами? И тибетца к вам запишем. Тибет же принадлежит Китаю. Сюда же пойдут четыре студентки из Гонконга.
 – Тут-то мы и объявим набор на краткосрочные курсы повышения квалификации, – ляпнул доктор Борд, спровоцировав интенсивный обмен любезностями, затянувшийся до самого обеда.
 Вернувшись к себе в кабинет, Уилт узнал, что миссис Файф опять не может заниматься с мехтехниками по вторникам в два, поскольку ее муж… Пошел новый учебный год, пошел, мать его! Он знал, что так оно все и будет!
 Следующие четыре дня прошли в том же духе. Уилт сходил еще на одно межфакультетское совещание, провел семинар с подшефными учителями на тему «О пользе изучения гуманитарных основ» (по его мнению, слово «польза» здесь было вряд ли уместно), сам послушал лекцию «Опознание анашовой растительности и пристрастии к героину». Прочитал ее какой-то сержант из отдела по борьбе с наркоманией.
 Наконец удалось все-таки угодить миссис Файф. Теперь она учила мехтехников по понедельникам с 10.00 в 29й аудитории. Там же занималась и вторая группа булочников. Все эти дни Уилт ходил мрачнее тучи: из головы не выходила Ева и ее проклятая квартирантка.
 Пока Уилт боролся со сном в Гуманитехе, Ева настойчиво осуществляла свои планы. Мисс Мюллер приехала через два дня и поселилась в мансарде. Да так тихо и незаметно, что Уилт еще целых два дня ни о чем не догадывался, пока не заметил, что молочник принес не восемь бутылок, как обычно, а девять. Однако он не подал вида, а решил дождаться удобного случая и нанести удар по оккупантке. Но мисс Мюллер вела себя так, как и обещала Еве. Не шумела, домой возвращалась незаметно, пока Уилт был еще в Гуманитехе, а утром уходила только после него. На исходе второй недели Уилт уже было подумал, что худшие его опасения не оправдались. Проблема с квартиранткой вскоре отошла на второй план. Начался новый семестр, его ждали иностранные группы, а ему еще предстояло придумать лекции, которые достойно прозвучали бы в стенах «мэйфилдовской империи», как именовал Гуманитех доктор Борд.
 «Ну, что, черт возьми, можно сказать про „развитие социально-прогрессивных взглядов в английском обществе, начиная с 1688 года“. Далеко мы ушли за это время, нечего сказать!» Он вспомнил группу газопроводчиков. Окончили Гуманитех, а как гоняли педиков, так и гоняют.




 3


 Хотя опасения Уилта и были преждевременны, опасался он все-таки не зря. Как-то субботним вечером Уилт сидел в глубине сада. Эту беседку построили по заказу Евы. Здесь она пыталась играть в развивающие игры с «малютками». «Что за дурацкое слово», – подумал Уилт. Именно здесь и произошло первое столкновение. Или, если точнее, откровение.
 Беседка стояла в укромном местечке сада, окруженная старыми ветвистыми яблонями. Густые заросли плюща и вьющейся розы надежно скрывали ее от постороннего взора. Здесь Уилт скрывался от Евы, здесь он смаковал домашнее пиво. По стенам висели сухие пучки лекарственных растений. Это увлечение. Уилт не одобрял. Но пусть лучше висят на стенке, чем плавают в мерзких отварах, коими Ева иногда пытается поить его. Эти метелки, кроме всего прочего, успешно отгоняли мух, летевших от компостной кучи. Солнце палило немилосердно, а он сидел в своем убежище в полном умиротворении.
 Чем меньше оставалось пива, тем чудеснее казался ему окружающий мир. Пиво удалось, нечего сказать. Сусло он готовил в пластмассовом ведерке для мусора. А потом, разливая готовое пиво по бутылкам, Уилт иногда добавлял водочки – для градуса. Близняшки все время вопили, визжали, хохотали (громче всего, когда кто-то из них шлепался с качелей), и весь этот невообразимый шум страшно раздражал. Но после трех бутылочек он вроде как утихал и уже не выделялся на общем фоне. А сегодня вечером вообще стояла благодатная тишина. Ева увела девчонок на балет в надежде, что раннее воздействие музыки Стравинского поможет Саманте стать второй Анной Павловой, в чем Уилт здорово сомневался. Саманте в самый раз каратэ заниматься. Какой там Стравинский! Но разве ей докажешь? Самому Уилту больше по вкусу Моцарт и джаз-диксиленд. Такую эклектику Ева не понимала. Иногда Уилт пользовался этим и незаметно для нее подсовывал вместо фортепианной сонаты джаз 20х годов. Первое она обожала, второе – терпеть не могла.
 Но в такой вечер не хотелось гонять магнитофон. Было приятно просто сидеть в беседке, Думать о том, что завтра выходной… Если Даже девчонки разбудят его в пять утра, можно поваляться в постели до десяти.
 Уилт уже было откупорил четвертую бутылку, но вдруг заметил женскую фигуру на деревянном балкончике мансарды. Отставив пиво в сторону, он принялся нашаривать бинокль. Ева как-то купила его, чтобы разглядывать птичек. Спрятавшись за розовый куст, он навел бинокль на фигурку и тут же забыл про пиво. Его вниманием полностью завладела мисс Ирмгард Мюллер. Она пыталась рассмотреть, что делается за пределами сада, но мешали деревья Уилту, спрятавшемуся внизу, открывался великолепный вид на ее ноги. «Стройные ножки… – подумал он. – Нет! Поразительно стройные ножки. А какие бедра! – Бинокль скользнул выше. – Белая блузка туго обтягивает грудь… мечта, а не грудь… выше… так, лицо!..» Бинокль застыл. Вот тебе и «чертова квартирантка»! Мисс Мюллер… да нет, Ирмгард… была не просто смазливой девушкой!
 У себя в Гуманитехе Уилт встречал немало хорошеньких девиц. Они строили ему глазки и умопомрачительно расставляли ноги под партой, однако за многие годы Уилт выработал достаточно антисексуальных гормонов, и на него их чары не действовали. Но сейчас перед ним была не просто девушка, а вполне сформировавшаяся женщина лет 28, красавица, изумительные ножки, небольшая упругая грудь! («Не обмусоленная молокососами», – вдруг пришло Уилту в голову), крепкие изящные бедра, руки чуть тронуты легким загаром… А еще было что-то очаровательное в том, как решительно она сжимала перила балкона своими длинными тонкими пальчиками. Уилт смотрел на нее, мысленно подыскивая эпитеты, достойные ее красоты. Причем все эти эпитеты были абсолютно не применимы к Еве. У той – не руки, а грабли посудомоечные, живот весь в складках после родов, ляжки как холодец, вдобавок общая потрепанность – результат двадцати лет супружеской жизни… Уилт словно парил в мире дивных видений, навеянных прекрасной Ирмгард. Она была не просто красива. Чарам ее Уилт смог бы еще противостоять. Даже после трех бутылок пива. Кроме всего прочего, Ирмгард далеко не глупа – вот что прочитал Уилт у нее на лице. И это сразило его наповал. Правда, личико Ирмгард не было лишено некоторых недостатков. Оно выглядело слишком решительно. Носик вздернут кверху самую малость – для рекламных плакатов, пожалуй, не подойдет, – да и ротик чуть великоват. И в то же время в ее лице чувствовалась индивидуальность. Индивидуальность и ум. Зрелость, тонкость, задумчивость… Иссякнув, Уилт остановился. Ему показалось, будто Ирмгард перехватила его восторженный взгляд и теперь смотрит на него прямо в упор, вернее в окуляры бинокля. На роскошных губах заиграла легкая тень улыбки. Ирмгард повернулась и исчезла в комнате, Уилт уронил бинокль и словно сомнамбула потянулся к бутылке. То, что он только что увидел, изменило его отношение к жизни.
 Он забыл, что он завкафедрой гуманитарных основ, Евин муж, отец четверки скандальных, противных девчонок. Ему снова двадцать. Он статный изящный юноша, который сочиняет стихи, бегает на речку. Ему прочат блестящее будущее. Он – великий писатель! Подумаешь, не написал еще ничего. Главное – он писатель! Еще юношей Уилт решил стать писателем и начал заранее готовиться к нелегкому труду на писательском поприще. Он читал Пруста и Жида, читал книги о Прусте и Жиде, читал книги о книгах о Прусте и Жиде, пока не убедился окончательно, что лет в тридцать восемь обязательно будет писателем. С тех пор он проводил время в томительно-приятном ожидании. Все это сравнимо с тем, что чувствуешь, когда, оказавшись у зубного врача, вдруг узнаешь, что сверлить ничего не надо. В плане, конечно, духовном. Вот он сидит в своем прокуренном кабинете, обшитом пробковыми панелями, в доме на какой-то живописной улочке Парижа. А на письменном столе у окна нежно шелестят листки, исписанные неразборчивым почерком. Это рукопись будущего прекрасного романа. А вот он в Ницце. Белоснежная спальня. На белых простынях Уилт в объятиях загорелой красавицы. Яркие лучи, отражаясь от лазурной глади Средиземного моря, играют солнечными зайчиками на потолке. Все испытал он в своих юношеских мечтах. Была и слава, и удача, и скромное величие, и изящные остроты непринужденно слетали с его уст над рюмочкой абсента, и, словно ручеек намеков и иносказаний, лился тихий разговор. А потом в синей предрассветной дымке он быстро шагал к себе по пустынным тротуарам Монпарнаса.
 Пожалуй, единственное, что Уилт не перенял у Пруста и Жида, это пристрастие к мальчикам. Мальчикам и мусорным ведеркам из пластика. Не то чтобы он представлял себе педофильствующего Жида в процессе варки пива. Тем более в пластмассовом ведре. Тот, кажется, был трезвенником. Просто Уилта совсем не тянуло на мальчиков. Поэтому он позаимствовал у Лоуренса Фриду (хотя и опасался подхватить от нее туберкулез) и наделил ее более мягким характером. Они вместе лежали на песке пустынного пляжа, а волны омывали их сплетенные страстью тела. Казалось, это будет продолжаться «отныне и навек», и Фрида теперь выглядела как Дебора Керр. Главное, она неисчерпаемый источник жизни; она – если не сама бесконечность, то живое воплощение бесконечной страсти Уилта. Страсть – не то слово, чтобы передать всю глубину его любвеобильной души. И она, подобно Еве, не спросит, кто такой Рошфуко< Ларошфуко Франсуа (1613-1680) – французский мыслитель; писатель, автор книги «Максимы и моральные размышления» >или как его там… (Повезло ему с музой, нечего сказать.) А он? А он закопался тут, как жук в навоз, и хлещет до одурения какую-то бурду, лишь отдаленно напоминающую пиво. Бурду, забродившую в пластмассовом ведерке для мусора. Непременно в пластмассовом! Таким ведерком в самый раз дерьмо таскать, а уважающее себя ведро должно быть железным. Но Уилт не позволял себе такой роскоши. Он однажды попробовал и чуть не отравился. Впрочем, наплевать. Что там ведерко, когда он только что узрел жрицу любви, свою прекрасную музу.
 И впервые за семнадцать лет безрадостного существования ему вдруг захотелось слово «муза» написать с большой буквы "М". Выпитое пиво, будь оно неладно, тут же напомнило, где еще можно встретить букву "М". «А если Ирмгард никакая не Муза? А так, смазливая безмозглая сучка? А папаша у нее – пивовар из Кельна с пятью „мерседесами“?» Уилт вышел из своего убежища и обречено направился к дому.
 Когда Ева с девчонками вернулась из театра, он с угрюмым видом смотрел футбол по телевизору. Внутри у него все кипело от возмущения. «Ну почему, почему, – думал он, – мне так не везет в этой жизни?»
 – Ну-ка, покажите папочке, как тетя танцевала! – велела Ева. – А я пока ужин разогрею.
 – Ой, папочка, тетя была такая красивая, – затараторила Пенелопа. – Она сначала сделала так, а потом так, а потом пришел дядя и…
 Уилт сидел и смотрел «Весну священную» в исполнении четырех маленьких пышек. Они, конечно, ничего не поняли из увиденного, зато теперь отчаянно кружились на месте и выделывали па-де-па, держась за подлокотник Уилтова кресла.
 – Ну что же, – сказал он, – вижу, что тетя танцевала здорово. А сейчас, с вашего позволения, я хочу посмотреть, какой счет.
 Близняшки, конечно, не послушались и продолжали скакать и кувыркаться по всей комнате. Уилт удрал на кухню.
 – Будешь так относиться к их увлечениям, из них в жизни ничего не выйдет! – сказала Ева.
 – Из них и так ничего не выйдет. Это, по-твоему, танцы? С тем же успехом можно научить летать бегемотов. Еще немного и потомок обвалится ко всем чертям.
 В этот момент Эмми треснулась лбом о каминную решетку. Уилт заклеил ссадину лейкопластырем. И под конец на него обрушилось еще одно несчастье: Ева объявила, что после ужина к ним пожалуют супруги Най.
 – Я поговорю с Джоном о нашем биотуалете. Что-то он не работает, пахнет…
 – А с какой стати ему не пахнуть? – полюбопытствовал Уилт. – Обычный сортир, а из любого сортира несет сама знаешь чем.
 – Ничего не несет, а пахнет свежим компостом. Туалет можно даже к кухонной плите подключить и готовить. Только маловато газа дает. А Джон обещал починить.
 – Газа вполне хватит, чтоб устроить внизу первоклассную душегубку. Однажды какой-нибудь идиот там закурит, и мы все отправимся в царствие небесное.
 – Ты просто предубежден против всего альтернативного, необычного! И разве не ты все время ноешь, чтоб я прекратила чистить унитаз химикатами? Ты, и не вздумай отнекиваться!
 – Непривычного мне еще не хватало! Я уже привычным сыт по горло! Теперь насчет сортира! Могла бы придумать что-нибудь поумнее, чем сначала травить воздух газами, а потом дегазировать всякой химической дрянью. Впрочем, благодаря этой дряни хоть смыть эти наросты можно. А наевскую, с позволения сказать, канализацию, без динамита не вычистишь, готов поспорить с кем угодно. Тоже мне изобретатели: кусок дерьмопровода и бочонок на конце.
 – А как иначе вернуть земле натуральные продукты, которыми она нас одаривает…
 – И обгадить все, что на ней растет, – подхватил Уилт.
 – Если хорошенько отрегулировать туалет, он убьет все микробы, и в результате ты получишь отличный компост.
 – Уволь, я ничего получать не собираюсь, я еще жить хочу. Идея – твоя, сортир – твой, вот сама и получай из него что угодно. Только если соседи опять накатают жалобу в Министерство здравоохранения, виновата будешь ты.
 Перепалка продолжалась до самого ужина, после которого Уилт уложил дочек спать и в сотый раз начал читать им «Мистера Гампи». Когда он спустился в гостиную, Най с женой уже был там и откупоривал бутылку жгучей крапивянки, орудуя самодельным штопором, который он скрутил сам из старой диванной пружины.
 – Привет, Генри! – В его голосе сквозила наигранная доброжелательность проповедника, вообще свойственная всем друзьям Евы, исповедывающим нетрадиционный образ жизни. – покажусь нескромным, но это весьма неплохое вино урожая семьдесят шестого года.
 – В этом году вроде была засуха, – припомнил Уилт.
 – Крапиве любая засуха нипочем. Маленькая, да удаленькая!
 – Сами выращивали?
 – Зачем? Она растет везде. Мы, например, собирали по обочинам дороги.
 Уилт нахмурился.
 – А именно для этой бутылки по какой дороге собирали?
 – Кажется, по той, что ведет из Бэлингбона в Ампстон… Да! Точно! – Он наполнил бокал и протянул Уилту.
 – Раз так, я это пить не буду, – заявил Уилт. – Помню, в семьдесят шестом там разбрасывали нитраты для урожайности. Экологически грязный продукт.
 – Мы этого вина уже столько выпили.. И до сих пор ничего не чувствуем.
 – Ничего, лет в шестьдесят почувствует Но будет уже поздно. Это как фторирование воды.
 Сделав сие грозное предупреждение, Уилт вышел в соседнюю комнату, которую Ева с недавних пор окрестила «чертогами бытия». Здесь он обнаружил Еву и Берту Най. Женщины самозабвенно обсуждали радости и великий смысл материнства. У Наев детей не было, поэтому любовь их была направлена на огородную растительность, двух поросят, дюжину цыплят и козла. Понятно, что на пылкие Евины речи Берта отвечала натянутой улыбочкой. Уилт улыбнулся им точно так же и направился к веранде. Оказавшись в темноте, он с надеждой стал глядеть на окошко мансарды. Оно было плотно занавешено. Уилт горько усмехнулся своим несбывшимся надеждам и поплелся в дом слушать, как Джон Най рассуждает о биотуалетах.
 – Для синтеза метана необходимо поддерживать постоянную температуру. Кстати, очень кстати пришлась бы корова.
 – Ой, мы не сможем позволить себе корову. У нас даже хлев негде поставить…
 – Представляю, как ты встаешь каждое утро спозаранку и идешь доить корову, – вмешался Уилт, чтобы прекратить этот опасный разговор. А то, чего доброго, дом №9 по Веллингтон-роуд и вправду превратят в скотный двор. Ева снова вернулась к проблеме получения метана:
 – А как вы поддерживаете постоянную температуру?
 – Проще всего построить солнечную батарею, – предложил Най. – Возьмите несколько старых радиаторов парового отопления, выкрасите в черный цвет, обложите соломой и перекачивайте по ним воду. Вот и все.
 – Ну, положим, не все, – заметил Уилт. – Для этого нужен электронасос, а у нас в стране энергетический кризис. Мне просто совесть не позволит жечь электричество почем зря.
 – Электричества-то почти и не потребуется, – успокоила Берта. – На худой конец можно прикрутить к насосу пропеллер. Берем два старых весла…
 Уилт погрузился в собственные мысли и только раз очнулся и спросил, как же все-таки избавиться от жуткой вони из сортира. Вопрос был рассчитан на то, чтобы отвлечь Еву от всяких пропеллеров.
 – Генри, при чем, скажи на милость, тут совесть? – сказал Най. – Бережливость – залог благополучия. Старо как мир!
 – Мне надоела эта вонь, – не унимался Уилт. – Газа вашего, чтобы прикурить, не хватает, так ради чего, спрашивается, надо устраивать в саду скотный двор, а в доме разводить дикую вонь?
 Най с женой ушли, так что вопрос добычи газа так и остался нерешенным.
 – Ты мог вместо того, чтобы брюзжать предложить что-нибудь дельное? – спросил Ева, когда Уилт начал уже раздеваться. И вообще солнечная батарея – вещь неплохая. Летом мы смогли бы экономить на горячей воде. Нужно только несколько старых радиаторов покрасить и в…
 – А еще нужен кретин, который полезет ставить на крышу! Одумайся! Разве Най путное предложит? Чуть ветерок дунет, весь этот металлолом слетит вниз и размажет кого-нибудь по асфальту. Кроме того, последнее время такая холодина, что эти батареи будут замерзать, лопаться и заливать верхние комнаты.
 – Пессимист несчастный, – сказала Ева. – Вечно ты всем недоволен. Неужели не можешь хоть раз согласиться?
 – Я воинствующий реалист, – поправил ее Уилт. – На собственном опыте знаю: всегда жди худшего. А если нет – тем лучше, я буду рад.
 Он залез в кровать и выключил лампу на тумбочке. Ева тоже легла, однако он уже успел притвориться спящим. Ночь с субботы на воскресенье, по мнению Евы, должна быть «ночью единения». Но теперь Уилт влюбился, и его интересовала только Ирмгард. Тогда Ева прочитала очередную главу из книжки «Как приготовить компост», выключила свет и вздохнула: «Почему Генри не такой, как Джон Най? Где его изобретательность, предприимчивость? Ну, ладно, сексом можно и с утра заняться».
 Когда Ева проснулась, рядом с ней никого не было. «Это что-то новое, – подумала она – Генри еще ни разу не просыпался в воскресенье в семь утра сам, без шумной помощи девочек. Наверное, пошел вниз заварить себе чайку…» Ева повернулась на другой бок и опять заснула. Но на кухне Уилта не было. Он шагал по тропинке вдоль речки. Ярко светило осеннее солнышко, и река казалась серебристой. Легкий ветерок шевелил ветви плакучих ив. Он был наедине со своими мыслями и чувствами. Как обычно, мысли были мрачны, зато чувства стремились излиться стихами. В отличие от нынешних поэтов, стихи Уилт сочинял рифмованные. Их даже можно было декламировать. Вернее, можно было бы, поскольку он никак не мог найти рифму для слова «Ирмгард». Единственное, что приходило на ум, «Ирмгард – авангард». Дальше шли «стюард», «байард», «бильярд», «паккард». Но ни одно из них не могло выразить глубину его чувств. Уилт прошел еще километра три и прекратил наконец бесплодные попытки сочинительства Он повернул назад и устало поплелся навстречу семейным обязанностям. Этого Уилту хотелось меньше всего.




 4


 Еще меньше Уилту хотелось найти то, что он нашел в понедельник утром у себя в кабинете на столе. Это была записка от проректора. Он просил Уилта зайти к нему в кабинет «при первой, повторяю, при первой же возможности». Такой тон не предвещал ничего хорошего.
 "Стилист, мать твою! – буркнул Уилт. – Написал бы «немедленно» – и дело с концом.
 Полный дурных предчувствий, Уилт быстро, раньше сядешь, раньше выйдешь, спустился на два этажа и по коридору направился в кабинет проректора.
 – Генри, – сказал проректор, – извините за беспокойство, но боюсь, у меня для вас тревожные новости.
 – Тревожные? – переспросил Уилт с подозрением.
 – Весьма тревожные! В совете графства подняли ужасный шум.
 – Теперь-то что им неймется? Снова хотят прислать сюда своих советников? Вроде тех, что уже были, помните, они все докапывались почему мы не объединим группы каменщиков и ясельных нянек, чтобы покончить с неравенством полов? Так вот, передайте им от меня если снова хотят…
 Проректор жестом остановил Уилта.
 – Это они тогда хотели. Сейчас хотят другого. Вернее, как раз не хотят другого. По правде, послушайся вы тогда и создай эти самые смешанные классы, не ходили бы зловещие слухи о…
 – Во-во! Зато у нас по коридору ходили бы толпы беременных нянек и…
 – Вы можете меня послушать? Забудьте вы этих нянек. Лучше скажите, что вы знает о половых сношениях людей с крокодилами.
 – Что я знаю о… Я не ослышался?
 – К сожалению, нет, – вздохнул проректор.
 – По правде говоря, я думал, это просто невозможно. Но раз вы настаиваете…
 – Генри, дело в том, что этим занимается кто-то с вашей кафедры. И даже умудрился фильм снять.
 – Фильм? – рассеянно спросил Уилт, недоумевая, как можно вообще подрулить к этой скотине – крокодилу, – не говоря уже о том, чтоб трахнуть ее.
 – Причем в этом участвовали и первокурсники, – продолжал проректор, – а комиссия по образованию все пронюхала и желает знать, что это все значит.
 – Они правы, действительно интересно, – согласился Уилт. – Конечно, у кого руки-ноги лишние есть, тот на крокодила, может, и полезет. Эх, КрафтаЭбинга< Рихард КрафтЭбинг (1840-1902) – немецкий психиатр, исследовавший половые извращения >на них нет! Ходят у меня несколько почасовиков, у которых с головой не в порядке, но остальные конечности вроде на месте. А где же они крокодила достали?
 – Вы меня спрашиваете? Я знаю одно: комиссия требует фильм на просмотр, они хотят расставить все точки над "i".
 – Пусть ставят точки, где хотят, – ответил Уилт. – Только меня не надо сюда приплетать. Я не отвечаю за всякие там киносъемки, пусть даже на своей кафедре, а если какой-то маньяк вздумал влупить крокодилу, это тем более не мое дело. И с самого начала я был против телекамер и кинозалов, которые нам навязали. Во-первых, это бешеные деньги, а во-вторых, какой-нибудь кретин обязательно что-нибудь сломает.
 – Руки бы ему обломать. Короче, члены комиссии ждут вас в восьмидесятом кабинете ровно к шести. Советую вам выяснить все подробности, придется отвечать на вопросы.
 Уилт уныло побрел в свой кабинет, пытаясь вспомнить, кто с его кафедры неравнодушен к рептилиям, кому близка тема зоофилии в искусстве или у кого окончательно поехала крыша. Взять хотя бы Паско. Этот точно не в себе – результаты многолетних попыток привить газовщикам любовь к тонкостям «Поминок по Финнегану»< Авангардистский роман Джеймса Джойса >. И хотя Паско уже дважды в этом году лежал на обследовании в местной психушке, он в принципе добрый малый. Правда, с кинокамерой он не справится – слишком неуклюж, а что до крокодилов… Нет. Этот вариант не подходит. Уилт зашел в киновидеокласс полистать регистрационный журнал.
 – Ищу кретина, который снял кино про крокодилов, – поведал он заведующему техническими средствами обучения Добблу.
 Тот в ответ лишь фыркнул.
 – Опоздали маленько. Приходил ректор, забрал фильм. Рвет и мечет мужик. Я его понимаю… Между прочим, когда фильм принесли из монтажной, я сказал: «Что же это делается? Махровая порнуха, а кинолаборатория пропускает. Как хотите, говорю, а я этот фильм придержу, пока там не разберутся». Так и сказал.
 – Правильно сказали! – съязвил Уилт. – А вы не додумались придержать его сначала для меня?
 – У вас на кафедре, мистер Уилт, педерасты, я смотрю, совсем распоясались, правда?
 – Правда. А вы не знаете, кто конкретно?
 – Фамилий называть не стану. Скажу только, что мистер Билджер будет похитрее, чем кажется.
 – Билджер? Вот гад. На политике рехнулся? Ладно. Так теперь еще и фильмы взялся снимать!
 – Я ничего не говорил, – заметил Доббл. – Мне лишних неприятностей не надо.
 – А мне надо! – грозно пообещал Уилт и отправился на поиски Билла Билджера.
 Тот сидел в учительской, пил кофе со своим приятелем Джо Столи с кафедры истории и доказывал, что истинно пролетарского самосознания можно достичь лишь подорвав вонючую лингвистическую инфраструктуру сраной гегемонии вонючего фашистского государства. Речь Билджера напоминала фонтан из прорвавшейся канализации.
 – Это, кажется, сказал Маркузе… – нерешительно внес свою лепту Столи и, спохватившись, добавил: – Мать его!
 – Не могли бы вы на секунду опуститься на землю, – вмешался Уилт.
 – Топтать мой лысый череп, если я снова стану кого-то заменять, – в голосе Билджера появилась непримиримость профсоюзного вожака – пламенного борца со сверхурочными. – Свою норму замен выполнил.
 – Я не намерен нагружать вас лишней работой. Просто хочу сказать пару слов наедине. Это, конечно, будет нарушением вашего неотъемлемого права свободной личности в фашистском государстве. Но придется, потому как долг требует.
 – Надеюсь, не мой долг, коллега?
 – Нет, мой. Жду вас у себя в кабинете через пять минут.
 – А я вас у себя, – полетело Уилту вдогонку, когда он направился к выходу.
 «Пусть повыпендривается дурачок, – подумал Уилт. – Все равно через пять минут явится. Знает ведь, захочу, так перекрою расписание, что будет он у меня начинать работу по понедельникам в 9.00 с печатниками, а заканчивать по пятницам в 20.00 с поварами». Это было у Уилта, пожалуй, единственным средством убеждения, но как оно действовало! Он сидел у себя в ожидании Билджера и представлял, что будет на заседании комиссии. Миссис Чаттервей, как всегда, будет до последнего защищать свою передовую точку зрения: все малолетние преступники на самом деле добрейшие ребята, им не хватает всего лишь несколько теплых слов, и тогда они раз и навсегда перестанут бить старушек кирпичом по голове.
 Справа от нее будет сидеть советник Блайт-Смит. Этот, дай ему волю, отправил бы на виселицу всех малолетних правонарушителей до одного, а безработных приказал бы пороть розгами. Кроме этих двух экстремистов обычно присутствуют: ректор – бездельник, ненавидящий любого, кто нарушает его невозмутимое спокойствие, инспектор по делам образования, который ненавидит ректора, и, наконец, мистер Сквидли – местный строительный подрядчик, для которого обучение гуманитарным основам – сущее проклятие, время, пущенное коту под хвост: «Молодым паразитам вкалывать надо, кирпичи таскать, а они тут штаны протирают!» В общем, встреча с комиссией ничего хорошего не предвещает. Надо быть с ними осторожнее. Но сначала Билджер.. Минут через десять он без стука вломился в кабинет и плюхнулся на стул.
 – Ну? – осведомился он, злобно уставившись на Уилта.
 – Я посчитал, что лучше нам поговорить наедине, – сказал Уилт. – Я хотел бы узнать побольше о вашей кинокартине про крокодила. Должен сказать, мне импонирует ваш энтузиазм. Если бы все преподаватели гумоснов использовали возможности, предоставляемые муниципальными властями…
 Тут Уилт сделал многозначительную паузу, и Билджер приободрился:
 – Рабочий класс должен понять, как его охмуряют средства массовой информации. Лучше всего – научить их самих снимать фильмы, чем я, собственно, и занимаюсь.
 – Ага! – обрадовался Уилт. – Значит, пролетарии будут снимать порнофильмы про крокодилов, вследствие чего уровень пролетарского самосознания возрастет, и они отвернутся от ложных ценностей, навязанных капиталистическим обществом.
 – Точно, коллега! – воскликнул Билджер. – Понимаете, крокодил – это символ эксплуатации, и если ему влупить…
 – То он, олицетворяя буржуазию, будет лишь бессильно скрежетать зубами, – закончил Уилт.
 – Вот именно!!! – Билджер клюнул на приманку.
 – А кто же вам помогал… э… снимать натуру?
 – Второкурсники. Слесари и токари. Крокодила мы сперли на Нотт-роуд и…
 – На Нотт-роуд? – переспросил Уилт, пытаясь представить себе улицу, где водятся покладистые и, видимо, даже голубые крокодильчики.
 – Да, там-то мы и обосновались. Уличный театр для народа, понимаете? – Билджер во одушевлялся все больше и больше. – Людишкам-то, что там живут, тоже надо раскрепощаться.
 – Так-то оно так, но мне кажется, если они станут пялить крокодилов, это не будет в полной мере способствовать их раскрепощению. Не лучше ли показать суть классовой борьбы посредством…
 – Момент! – остановил его Билджер. – Вы вроде сказали, что видели мой фильм.
 – Не совсем. Но до меня дошли слухи о его противоречивом сюжете. А кто-то даже сказал: «Почти как у Бюнюэля»< Луис Бюнюэль (1900-1983) – известный испанский режиссер, основоположник сюрреализма в кино >.
 – Правда?! А мы-то всего-навсего разворотили детскую карусель, отвинтили крокодила…
 – Отвинтили??? Так это был не настоящий крокодил?!
 – Нет, конечно! На фига нам настоящий. Какой же дурак рискнет влупить настоящему. Он же к-а-а-а-к вцепится…
 – Еще как вцепится! – подтвердил Уилт. – Любой уважающий себя крокодил… Ладно, дальше.
 – А дальше один из наших залазит на пластикового крокодила, и мы снимаем его за этим делом.
 – За каким делом? Нельзя ли поточнее? Он его что, трахает?
 – Ну, вроде того… То есть, член он, конечно, не вынимал: крокодилу все равно некуда засунуть. Просто делал вид, что трахается. Таким манером он символически отымел зажравшийся тоталитаризм всей капиталистической системы.
 – Которая выступает здесь в образе трахнутого крокодила!
 Уилт откинулся на спинку стула. «Ну что это за человек такой, – думал он. – Вроде бы не дурак, с университетским образованием, как-никак магистр, а до сих пор верит, что жить станет легче, если в один прекрасный день поставить к стенке всех представителей среднего класса. Видимо, никому не пошли на пользу уроки прошлого. Ну погоди, Билджер. Будешь набираться ума в настоящем».
 Уилт уперся локтями в стол.
 – А теперь давайте сделаем выводы, – начал он. – Значит, вы, будучи преподавателем кафедры гуманитарных основ, почему-то решили, что в ваши обязанности входит учить студентов марксистско-ленинскому педерастическому крокодилизму и всем прочим «измам», которые взбредут вам в голову?
 Взгляд Билджера снова стал враждебным.
 – Мы в свободной стране, я имею право высказывать личное мнение! И вам меня не остановить!
 «Ах, какие мы смелые», – подумал Уилт и улыбнулся.
 – А разве я пытаюсь вас остановить? – спросил он с наивным видом. – Хотите верьте, хотите нет, но я хочу предоставить вам трибуну, с которой вы сможете свободно высказать свои идеи.
 – Вот здорово! – обрадовался Билджер.
 – Здорово, товарищ Билджер, здорово, уж поверьте мне. Заседание комиссии по образованию откроется в восемнадцать ноль ноль. Там будут: инспектор по делам образования, наш ректор, советник Блайт-Смит…
 – И это милитаристское говно тоже? Да что он понимает в образовании? Думает, если отхватил на войне справку, то может топтать в морду рабочий класс?
 – Что в ваших глазах не делает чести рабочему классу, поскольку у Блайт – Смита вместо ноги деревяшка! – Уилт заводился все сильнее. – Сначала вы расхваливаете пролетариат за сообразительность и сплоченность, затем говорите, что он настолько туп, что не отличит свои интересы от рекламы мыла, и поэтому должен быть насильно втянут в политику. Теперь утверждаете, якобы безногий человек пинал пролетариев аж в морду. Вас послушать, так они вообще ублюдки недоношенные.
 – Я этого не говорил, – запротестовал Билджер.
 – Правильно! Это следует из того, что вы уже успели наговорить. Итак, если желаете пояснить свою точку зрения, добро пожаловать на комиссию к восемнадцати ноль ноль. Уверен, они послушают вас с удовольствием.
 – Имел я эту комиссию! Я знаю свои права и…
 – … И мы живем в свободной стране. Слышал уже. Опять неувязочка вышла. Да, это свободная страна, именно поэтому тут позволено таким, как вы, склонять несовершеннолетних к траханью крокодилов. Именно поэтому страна превращается в бардак! Иногда я жалею, что мы не в России!
 – Да, там бы нашли управу на таких, как вы, Уилт! Ревизионист! Извратитель! Свинья!
 – Извратитель? И это мне говорите вы?! – расхохотался Уилт. – Да в России такого горе-режиссера на Лубянке бы сгноили. Вперед ногами вынесли бы – с пулей в дурной башке. А то еще лучше – запихнули бы вас в дурдом, где, в отличие от остальных обитателей, вы бы сидели по праву.
 – Ах, вот как, Уилт?! – завопил Билджер, вскакивая со стула. – Хоть вы и завкафедрой гумоснов, но не думайте, что можно просто так оскорблять подчиненных! Да я знаете, что сделаю, знаете?! Я буду жаловаться в профсоюз!
 – Скатертью дорога! – крикнул вдогонку Уилт. – Да, не забудьте им сказать, что обозвали меня свиньей! Они в восторг придут.
 Билджер ушел, а Уилт стал думать, как бы поправдоподобнее выгородить его перед комиссией. Конечно, Уилт был бы не прочь избавиться от Билджера. Радикал-обормот, из интеллектуалов, которые хвалятся своим происхождением. Но ведь у этого идиота жена, трое детей, а в такой ситуации не станет заступаться даже папаша – контр-адмирал Билджер.
 Кроме всего прочего, Уилту нужно было дописать лекции для студентов-иностранцев. «Черт бы побрал эти либерально-прогрессивные взгляды с 1688 по 1978», – невесело размышлял он. Почти триста лет английской истории надо втиснуть в восемь лекций. И при этом следует помнить о ненавязчивом предположении доктора Мэйфилда, что все это время общество якобы неуклонно двигалось по пути прогресса, а либеральные взгляды вроде бы совсем не зависят от времени и места. Возьмем, например, Ольстер. Уж где, как не там в 1978 году наблюдался пышный расцвет либеральных взглядов? А Британская империя? Тоже достойный пример либерализма. Единственным его достоинством было одно: он не был таким ужасным, как бельгийский в Конго или португальский в Анголе. Сам Мэйфилд – социолог по образованию, значит, с его познаниями в истории надо быть поосторожней. Пусть Уилт знает не многим больше. Но все равно, при чем здесь английский либерализм? Ведь есть еще валлийцы, шотландцы, ирландцы. Или они для Мэйфилда не существуют? А если и существуют, то не ведают ни прогресса, ни либерализма.
 Уилт взял ручку и стал записывать свои мысли. Ничего общего с тем, что имел в виду Мэйфилд. Так в бесплодных раздумьях Уилт просидел до самого обеда. Спустился в столовую, в одиночестве проглотил нечто под названием карри с рисом и наконец вернулся к себе. В голове появились новые мысли. А разве колонии не влияли на саму Англию? Сколько слов – карри, поло, бакшиш – пришло в английский язык с далеких окраин Британской империи, где когда-то безраздельно господствовали надменные предки Уилта.
 Эти милые и немного грустные размышления о былом прервала миссис Розри, лаборантка кафедры. Она вошла и сообщила, что мистер Гермистон заболел и не может вести занятия в третьей группе электронщиков, а мистер Лэкстон, который его обычно заменяет, никого не предупредив, поменялся парами с миссис Ваугард, которую уже не поймать, потому что она ушла на прием к зубному врачу, а…
 Уилт спустился на улицу и направился в другой корпус, где электронщики в сонном оцепенении после пива, выпитого за обедом, ждали Гермистона.
 – Значит, так, – сказал Уилт, садясь на преподавательское место, – что вы делали с мистером Гермистоном?
 – Пальцем к этому мозгляку не притронулись, – прорычал рыжеволосый молодец напротив. – Неохота руки марать. Один удар в пятак, и он…
 Уилт не стал дослушивать, каков будет мистер Гермистон после первой же драки.
 – Я имею в виду, – перебил он рыжего, – о чем он вам рассказывал на прошлых уроках?
 – Что-то про траханых негритосов, – ответил другой молодец.
 – Не в прямом смысле, конечно? – пошутил Уилт, надеясь, что это не приведет к дискуссии на тему межнациональных половых отношений. – Он, наверное, говорил о расовых отношениях?
 – А я говорю про черножопых козлов, понятно? Про черножопых, желторожих и прочих заморских обормотов, которые приезжают сюда и перехватывают работу у добропорядочных белых граждан. А возьмите этих… Его перебил другой электронщик.
 – Вы его не слушайте, Джо состоит в «Национальном фронте»…
 – А ты что-то имеешь против?! – взъелся Джо. – Наша политика – быть всегда…
 – Подальше от всякой политики, – перебил Уилт. – Вот моя политика! И я намерен ее придерживаться. Дома и на улице можете говорить о чем угодно, а на уроках мы обсудим другие проблемы.
 – Вот так и скажите старику Гермофрейдстону. А то бедняга из шкуры вон вылазит, агитирует нас стать добрыми христианами и возлюбить ближнего как самого себя. Вот пусть поживет на нашей улице, тогда я на него посмотрю. Там как раз присоседились какие-то кретины с Ямайки. Каждую ночь до четырех долбят в свои барабаны и ведра. И если Герму этот тарарам будет в кайф, значит, у него бананы в ушах.
 – Но ведь можно попросить их вести себя потише или не шуметь после одиннадцати вечера, – посоветовал Уилт.
 – И получить нож под ребро? Издеваетесь?
 – А полицию вызвать пробовали?
 Джо посмотрел на Уилта как на идиота.
 – Нашелся один такой смелый, и знаете, что было?
 – Нет, – признался тот.
 – Через пару дней порезали ему все шины. Вот так! А где была полиция? Да они давно уже на все забили!
 – Да, не так-то все просто, – согласился Уилт.
 – Ничего, мы на них управу найдем, – мрачно пообещал Джо.
 – Не на Ямайку же их высылать! – вмешался противник «Национального фронта». – Твои соседи не оттуда приехали. Они родились тут, в трущобах…
 – Да хоть в сортире палаты лордов!
 – Ты к ним несправедлив.
 – Я бы на тебя посмотрел, если б ты целый месяц не спал!
 Словесная баталия разгоралась. Сколько таких групп у него было, стал вспоминать Уилт. Сначала ребят надо хорошенько раззадорить, а затем молчать и только изредка подбрасывать им каверзные мыслишки, когда спорщики начинают потихоньку выдыхаться. Вот и сейчас перед ним сидят те же зеленые юнцы, и снова всякие билджеры норовят напичкать их политикой, готовя пушечное мясо для грядущих социальных битв.
 Тем временем парни уже переключились на финальный кубок прошлого года. Футбол явно интересовал их больше, чем политика. В конце концов Уилт тихонько ушел и отправился читать лекцию иностранцам. К его великому ужасу, аудитория была набита до отказа. Доктор Мэйфилд оказался прав: эти лекции привлекут кучу народа, а значит, и денег. Глянув вверх по рядам, Уилт про себя отметил: «Сейчас я обращаюсь к тем, кто скоро унаследует сталелитейные заводы и нефтяные месторождения, судоверфи и химические концерны, раскинутые на огромной территории от Стокгольма до Токио. Приехали послушать про Англию? Ну слушайте, раз заплачено!»
 Уилт взошел на трибуну, разложил свои бумажки. Затем поправил микрофон, так что в динамиках загрохотало, и начал лекцию.
 – Может показаться несколько необычным для тех из вас, кто родился и вырос в авторитарном обществе, что я намерен немного отклониться от той темы, которую мне надлежит здесь осветить, а именно «Развитие либеральных и социально-прогрессивных взглядов в английском обществе с 1688 года и до наших дней», и сосредоточить ваше внимание на более значимой, если не сказать первостепенной проблеме. Сформулировать ее можно так: в чем заключается суть всего английского? Этот вопрос испокон веков заводил в тупик светлейшие умы. Нисколько не сомневаюсь, что он является загадкой и для вас. Однако должен признать, что для меня, хотя я сам и англичанин, это тоже является загадкой, и у меня нет оснований предполагать, что по прочтении данного курса лекций я буду разбираться в этом вопросе хоть сколько-нибудь лучше…
 Уилт сделал паузу и глянул на аудиторию. Все, уткнувшись в свои тетрадки, с трудом поспевали за ним. Правильно! Эти, как и все предыдущие, добросовестно и бездумно запишут каждое слово, но где-то среди них, возможно, найдется один, который все-таки немного призадумается. Ничего, на сей раз пищу для размышлений получит каждый.
 – Начну с того, что дам список книг, которые вам необходимо прочитать. Но прежде хочу привести пример типичного проявления английского духа в надежде, что мы его исследуем вместе. Раз уж я отклонился от первоначальной темы, а учить вас все равно должен, то выбрал другую на свое усмотрение. К тому же я буду говорить исключительно об Англии, и ни слова про Уэльс и Шотландию, и про все остальное, что широко известно под именем Великобритании. Ибо про Глазго я знаю еще меньше, чем про Нью-Дели, а кроме того, жители вышеупомянутых регионов, вероятно, обиделись бы, причисли я их всех к англичанам. И особенно я буду избегать любых разговоров об ирландцах. Я, как англичанин, понять их просто не могу, а их методы решения спорных вопросов мне и вовсе не по вкусу. Повторю лишь то, что сказал фон Меттерних: «Ирландия – английская Польша».
 Уилт остановился, чтоб дать возможность присутствующим дописать очередную порцию бессмыслицы. Если бы саудовцы были в курсе, кто такой Меттерних, Уилт удивился бы несказанно.
 – А теперь список литературы. На первом месте «Ветер в ивах» Кеннета Грэма. Здесь вы найдете наиболее правдоподобное описание устремлений и взглядов представителей английского среднего класса. Вы увидите, что в книге речь идет преимущественно о самцах. Женские образы здесь играют второстепенную роль: это хозяйка баржи, дочка тюремщика и ее тетя. В центре внимания мужчины: Бобр, Крот, Барсук и другие. Все они холостяки и не проявляют ни малейшего интереса к противоположному полу. Тех из вас, кто жил южнее или уже успел побродить по Сохо< Район Лондона, известный своими злачными местами >, вероятно, удивит отсутствие здесь темы половых отношений. Могу сказать, что подобный взгляд на секс полностью соответствует семейным устоям среднего класса Англии. Тем студентам, интересы которых выходят за пределы обычаев среднего класса и которые желают изучить этот вопрос глубже, если не сказать исчерпывающе, я рекомендую почитать некоторые ежедневные газеты, особенно воскресные выпуски. Количество мальчиков-певчих, ежегодно страдающих от непристойного поведения приходских священников и церковных старост, может навести вас на мысль, что Англия глубоко религиозна по своей сути. Я же, как, впрочем, и некоторые другие, склонен думать, что…
 Однако, что же все-таки склонен думать Уилт, так никто и не узнал. Он замолчал на полуслове и уставился на кого-то в третьем ряду. Там сидела Ирмгард Мюллер. И что хуже всего, смотрела на него как-то по-особенному пристально и ничего не писала. Уилт выдержал ее взгляд, опустил глаза на свои бумажки и попытался сообразить, что же сказать еще. Но все мысли, играя которыми он только что издевался над аудиторией, вдруг куда-то уплыли. Впервые за долгую практику неутомимого импровизатора Уилт внезапно растерялся. Он стоял у трибуны, чувствуя, как потеют ладони. Взглянув украдкой на часы, он узнал, что говорить умное, серьезное и… и даже весьма значительное надо еще целых сорок минут. «Значительное…» Это дурацкое слово времен его сентиментальной юности ни с того ни с сего всплыло в памяти. Уилт взял себя в руки.
 – Как уже было сказано выше, – продолжил он запинаясь, поскольку в аудитории уже начали шептаться, – любая из перечисленных мною книг даст вам лишь поверхностное представление об английском национальном характере.
 Следующие полчаса он тщетно старался изъясняться членораздельно, а под завязку промямлил что-то о цели, которая оправдывает средства, собрал свои бумажки и закончил лекцию. Ирмгард встала и подошла к нему.
 – Мистер Уилт, – сказала она, – мне очень понравилась ваша лекция!
 – Весьма польщен, – ответил Уилт, стараясь скрыть волнение.
 – Особенно меня заинтересовали ваши слова о том, что парламентская система демократична только на первый взгляд. Вы единственный из преподавателей, кто рассматривает эту проблему в рамках социальной действительности и массовой культуры. Блистательная лекция! Спасибо!
 Уилт словно на крыльях вылетел из аудитории и помчался к себе наверх. Прочь все сомнения! Ирмгард не просто красавица. Как она умна! Он встретил само совершенство. Эх, лет на двадцать пораньше бы…




 5


 Новые радостные переживания так захватили Уилта, что он опоздал на заседание комиссии по образованию на двадцать минут. На подходе к кабинету он увидел, как оттуда вышел мистер Доббл с кинопроектором в руках. При этом Доббл имел радостный вид человека, который только что исполнил свой долг, подложив ближнему свинью.
 – Я здесь ни при чем, мистер Уилт, – ответил он на угрюмый взгляд Уилта. – Я только…
 Уилт отвернулся и вошел в кабинет. Члены комиссии рассаживались по местам. В конце длинного стола заметно выделялся одинокий стул. Как Уилт и предполагал, собрались все: ректор, проректор, советник Блайт-Смит, миссис Чаттервей, мистер Сквидли и, наконец, инспектор по делам образования.
 – А-а-а, Уилт! – послышалось вялое приветствие ректора. – Присаживайтесь.
 Уилт, решительно проигнорировав отдельный стул, уселся рядом с инспектором.
 – Я полагаю, вы хотите услышать от меня про антипорнографический фильм, снятый сотрудником кафедры гуманитарных основ, – решил взять инициативу в свои руки Уилт.
 Члены комиссии грозно уставились на него.
 – Для начала приставочку «анти» отбросьте, – велел советник Блайт-Смит. – Вряд ли кто из нас педераст… то есть передаст словами всю глубину нашего возмущения. То, что мы видели, – чистейшая порнография!
 – Порнография? Для того, кому крокодил служит объектом влечения, может, и да, – предположил Уилт. – Правда, лично я фильма не видел…
 – Но вы же сами сказали, что это антипорнографический фильм, – напомнила миссис Чаттервей. Ее передовые взгляды были словно красная тряпка советника и мистера Сквидли. – И как завкафедрой гуманитарных основ сами и санкционировали съемки. Зачем вы это сделали?
 Уилт криво усмехнулся.
 – Видимо, требуется пояснить, миссис Чаттервей, каковы обязанности заведующего кафедрой.
 – Лучше поясните откуда взялся этот похабный фильм. Давайте ближе к делу, – оборвал его БлайтСмит.
 – Тут все связано, – возразил Уилт. – Моя должность не дает права следить за всеми действиями моих так называемых подчиненных.
 – Об их художествах мы наслышаны, – заметил Сквидли. – Если бы мой подчиненный выкинул нечто подобное, он бы в два счета вылетел с работы.
 – В сфере образования все не просто, – заметил Уилт. – Я могу определять основные направления учебного процесса, но если преподаватель их не придерживается, уволить его не в моей компетенции. Надеюсь, ректор меня поддержит, – и Уилт посмотрел на ректора.
 – Верно! – нехотя кивнул тот, подумав: «Давно надо было вышвырнуть тебя самого».
 – Вы хотите сказать, что не в силах избавиться от извращенца, который делает такие фильмы? – не поверил БлайтСмит.
 – Ну, если он систематически не справляется со своими обязанностями, пьянствует и в открытую сожительствует со студентами, то можно. А так нет, – пояснил Уилт.
 – Это правда? – спросил Сквидли инспектора по образованию.
 – К сожалению, да. Пока не доказана очевидная некомпетентность члена кафедры и он не уличен в развратном поведении с учащимися, уволить его невозможно.
 – А заставлять учащегося сношаться с крокодилом, по-вашему, не разврат? – возопил Блайт-Смит.
 – Насколько я знаю, крокодил был ненастоящий. И непосредственно полового акта с ним не было, – вмешался Уилт. – В конце концов преподаватель лично в этом не участвовал, а только снимал происходящее на кинопленку.
 – Конечно, в противном случае его бы уже арестовали, – усмехнулся Сквидли. – А вообще таких надо убивать без суда и следствия.
 – Господа, вам не кажется, что мы отклоняемся от темы? – подал голос ректор. – По-моему, мистер Рэнлон хочет что-то спросить.
 Инспектор по образованию зашуршал бумагами.
 – Хотелось бы знать, мистер Уилт, какие основные направления в преподавании гуманитарных основ определены лично вами? Не ими ли вызван поток многочисленных жалоб от представителей общественности? – Он уставился на Уилта в ожидании ответа.
 – Мне будет легче ответить, если я сначала узнаю, кто и на что жалуется, – сказал Уилт, желая выиграть время.
 Тут снова заговорила миссис Чаттервей:
 – Несомненно, цель преподавания гуманитарных основ – воспитывать чувство социальной ответственности у молодых людей, вверенных нашим заботам. Многие из них ранее были лишены возможности получить полноценное образование…
 – Попросту были развратниками, – поправил ее Блайт-Смит.
 – Ничего подобного! – огрызнулась миссис Чаттервей. – А ваши взгляды и так всем хорошо известны.
 – Может, лучше мистер Уилт поделится с нами своими взглядами? – предложил инспектор по образованию.
 – Ну, что ж. В основном наша кафедра занимается следующим. Учащихся с отрывом от производства загоняют в аудиторию на целый час и, чтобы они не орали, заставляют читать разные книжки, – начал Уилт. – Я считаю, толку от этого никакого, пустая трата времени. – Он замолчал, чтобы дать Блайт-Смиту возможность каким-нибудь замечанием вывести из себя миссис Чаттервей. Но не дождался.
 Согласиться с ним поспешил Сквидли:
 – В самую точку попали! Как занимались ерундой, так и занимаетесь. Я всегда это говорил и сейчас скажу. Пусть лучше эти бугаи вкалывают, а не валяют дурака в колледже за счет налогоплательщиков.
 – По крайней мере наметилось общее мнение по данному вопросу, – примиряюще отметил ректор. – Если я правильно понял, методы руководства кафедрой у мистера Уилта носят скорее практический характер. Вы согласны, Уилт?
 – Мы стремимся привить студентам практические навыки. Подогреть интерес к… как бы это сказать…
 – К крокодилам, – подсказал Блайт-Смит.
 – Да нет, – отмахнулся Уилт. Инспектор по образованию заглянул в свои записи.
 – А вот в этой вашей программе обучения житейским навыкам значится «Домашнее пивоварение».
 Уилт кивнул.
 – С какой стати, позвольте спросить? Вот уж не думал, что пропаганда подросткового алкоголизма имеет нечто общее с образованием.
 – Зато, сварив пиво дома, подростки не пойдут у нас с вами в пивные и кабаки. И вообще газовщики из четвертой группы никакие не подростки. У каждого второго жена и дети.
 – А ваш курс пивоварения включает незаконное изготовление и использование перегонных агрегатов?
 – Каких, каких агрегатов?
 – Перегонных, для производства спирта.
 – Ну что вы, куда нам до агрегатов. Да и зачем им спирт. Пойло, которое у них получается…
 – Представляет собой почти чистый спирт, согласно заключению таможенной инспекции и акцизного управления, – сказал инспектор по образованию. – В подвале технического факультета на днях выкопали бочку аж на сто восемьдесят литров, а то, что оказалось внутри, горело потом синим пламенем. Чиновник из управления говорил, этой дрянью можно даже автомобиль заправлять.
 – Может, для этого и делали? – осторожно предположил Уилт.
 – Маловероятно, учитывая, что там же нашли бутылки с этикетками «Сhateau Де Техфак. Шесть звездочек».
 Ректор тихонько молился, глядя в потолок, а инспектор по образованию неумолимо продолжал:
 – А что это за группу вы организовали для поваров и кондитеров? Как ее там – «Сам себе фуражир»?
 – Точное название – «Твои дары. Природа», – ответил Уилт.
 – Вот, вот! А между прочим, эта самая природа принадлежит лорду Поднортону.
 – Не знаю такого.
 – Зато он теперь знает вас. Его егерь поймал во владениях лорда ваших юных кулинаров. Эти умники пытались свернуть голову фазану с помощью оригинального приспособления: сквозь трехметровую пластиковую трубу протягивают струну от пианино с петлей на конце – очень удобно. Струны таскают с музыкальной кафедры. Теперь ясно, почему за последние два семестра пришлось заново перетягивать струны у четырнадцати инструментов.
 – Боже мой! А я-то думал, простые хулиганы поработали… – пробормотал ректор.
 – Лорд Поднортон думал то же самое, когда увидел, что у него разворотили теплицу, четыре парника, и ограду вокруг смородины, и…
 – Могу сказать одно, – перебил Уилт, – тактика налетов на парники не входит в программу обучения «Твои дары, Природа». Будьте уверены, так как идею мне подала жена, которая увлекается компостированием…
 – Жена? Так вот откуда у вас курс для ясельных нянечек… В своем письме миссис Тотингфорд сообщила, что вы их там каратэ учите.
 – Все верно: у нас проводятся занятия по самозащите от насильников для ясельных нянечек. Мы посчитали, что это не лишнее в обстановке роста числа изнасилований.
 – Очень своевременная мера! – одобрила миссис Чаттервей. – Я горячо поддерживаю!
 – Может быть, – сказал инспектор по образованию, осуждающе глядя на нее поверх очков. – Но миссис Тотингфорд другого мнения. Вот она пишет из больницы, что в прошлую субботу ей перебили ключицу, чуть не свернули шею, отшибли почки, печень и селезенку. И все это работа одной из ваших нянек. Вы же не станете утверждать, что миссис Тотингфорд пыталась ее изнасиловать.
 – Почему бы и нет, – ответил Уилт, – кто знает, может, она лесбиянка? Говорят, что даже…
 – Миссис Тотингфорд мать пятерых и жена… – укоризненно сказал инспектор по образованию заглянув в письмо.
 – Троих? – ляпнул, не удержавшись, Уилт.
 – Жена судьи Тотингфорда! И если вы, Уилт, допускаете, что жена судьи может быть лесбиянкой, остается вам напомнить, что есть такая вещь, как клевета.
 – А еще есть такая вещь, как замужние лесбиянки, – заметил Уилт, – я как-то знал одну такую. Она жила…
 – Мы здесь не для того, Уилт, чтобы обсуждать ваших сомнительных знакомых.
 – А я думал, именно для этого. Иначе зачем приставать ко мне с расспросами про какой-то фильм, сделанный каким-то типом с моей кафедры, которого я едва знаю, равно как и ту… – Уилт замолк на полуслове: проректор под столом дал ему пинка.
 – Это весь список жертв? – с надеждой в голосе спросил ректор.
 – Я мог бы продолжать до бесконечности, но не буду, – сказал инспектор по образованию. – И без того ясно: кафедра гуманитарных основ не только не справляется с возложенной на нее функцией воспитания социальной ответственности среди молодежи, но и потворствует ее антиобщественному поведению.
 – Я здесь ни при чем, – сердито буркнул Уилт.
 – Вы отвечаете за состояние дел на кафедре и подотчетны муниципальным властям. Уилт только фыркнул.
 – Скажите, пожалуйста, – муниципальные власти! Да будь хоть какая-нибудь власть у меня, этот фильм вообще никогда бы не появился. Я нянчусь с ними как с маленькими, назначать не могу, увольнять тоже, а надо бы: половина – революционеры и анархисты, другая половина не в состоянии утихомирить студентов без смирительных рубашек! И вы еще требуете, чтобы я отвечал за этот бардак?! Н-е-е-ет! – Уилт покачал головой и грозно осмотрел присутствующих. Все сникли, даже инспектор по образованию внезапно остыл.
 – Это действительно серьезная проблема, – нарушила тишину миссис Чаттервей. Она твердо встала на сторону Уилта, услышав про курс самозащиты от насильников для ясельных нянечек. – Надеюсь, комиссия согласится, если я скажу, что мы с пониманием относимся к трудностям мистера Уилта.
 – Трудностям? – ехидно переспросил Блайт-Смит. – Трудности будут у нас, если все откроется. Не дай Бог, что-нибудь пронюхает пресса…
 Представив себе последствия, миссис Чаттервей побледнела, ректор зажмурился. Уилт с интересом наблюдал за присутствующими.
 – Ну, не знаю, – сказал он беззаботно, – я-то целиком и полностью за открытое обсуждение всех вопросов, связанных с образованием. Родители имеют право знать, чему и как учат их детей. У меня самого четыре дочки и…
 – Уилт! – резко произнес ректор. – Комиссия великодушно признала, что вы не должны нести ответственность за случившиеся неприятности. Поэтому мы вас более не задерживаем.
 Но Уилт не шелохнулся. Теперь хозяином положения стал он и упустить такой случай было просто преступно.
 – Как я понимаю, вы вознамерились скрыть эту прискорбную историю от внимания средств массовой информации. Что же, раз так…
 – Послушайте, Уилт! – прорычал инспектор. – Если хоть что-то попадет в прессу или станет известно общественности, я позабочусь… я… я не желал бы оказаться на вашем месте!
 Уилт встал.
 – Мне и самому уже надоело сидеть на этом месте. Вызываете сюда, спрашиваете за то, над чем я не властен, потому что у меня нет никакой власти, а когда я предлагаю обратиться за помощью к широким кругам общественности, начинаете угрожать… Наверное, придется жаловаться на вас в профсоюз, – произнеся эту страшную угрозу, он пошел к двери.
 – Уилт!!! – завопил ректор. – Мы еще не закончили!
 – А я еще не начинал! – Уилт открыл дверь и обернулся. – Считаю вашу попытку засекретить дело большой общественной значимости достойной серьезного осуждения! Вот так!
 – Господи! – обратилась к небесам миссис Чаттервей, что делала крайне редко. – Вы думаете, он действительно собирается…
 – Я уже давно оставил надежду понять, что он собирается, а что не собирается, – жалобно проговорил ректор. – Как же мы опростоволосились, приняв его на работу.




 6


 – Ты что?! Ты же крест ставишь на карьере! Это же профессиональное самоубийство! – говорил Уилту вечером Питер Брэйнтри, когда они сидели за кружкой пива в кабачке «У старого стеклодува».
 – Я и так скоро решусь на самоубийство. На настоящее, – проговорил Уилт, не обращая внимания на пирожок, который купил ему Брэйнтри. – А ты еще мне пирожки предлагаешь…
 – Тебе надо подкрепиться. Это сейчас жизненно важно.
 – Для меня уже ничего не важно. Вечно воюешь то с ректором, то с этим инспектором и его вонючей комиссией за всяких кретинов вроде Пита Билджера. Революцию неймется устроить! Годами удерживаешься, чтоб не наброситься на мисс Тротт, на кого-нибудь из секретарш или ясельных нянек, а Ева приводит в дом самую роскошную и аппетитную в мире женщину! Ты мне не поверишь. Помнишь, какие тогда шведочки были?
 – Которым ты читал «Сыновей и любовников»< Роман английского писателя Д. Г. Лоуренса >?
 – Ага, – сказал Уилт, – тридцать штук смачных скандинавочек. На четыре недели! Представляешь: ни одна не задела! Каждый вечер являюсь к Еве невинный как младенчик. Объяви тогда кто сексуальную войну, была б у меня медаль «За Супружескую Верность»! Вот где было искушение святого Антония!
 – Все мы прошли через эту стадию, – вздохнул Брэйнтри.
 – Через какую это стадию? – строго спросил Уилт.
 – Ну, когда кругом красотки… и груди, и попки, и длинный разрез платья на мгновение обнажает розовую ляжку… Помню однажды…
 – Сейчас я не настроен слушать твои похотливые фантазии, – перебил его Уилт. – Ирмград – это другое! Тут не просто чисто физическое влечение. Между нами духовная связь.
 – Вот это да! – Брэйнтри был потрясен.
 – Да! Ты когда-нибудь слыхал, чтоб я говорил такими словами?
 – Никогда!
 – Ну так слушай! Если и после этого не поймешь, в каком я ужасном положении, тогда не знаю…
 – Я все понимаю, – заверил Брейнтри. – Ты просто…
 – Влюбился! – произнес Уилт.
 – Нет, я не это хотел сказать. Ты просто сошел с ума.
 – Это одно и то же. Я между двух огней. Выраженьице, конечно, избитое, да и огонь тут ни при чем, если честно. Ведь у меня уже есть громадная, сумасбродная и непробиваемая женушка.
 – Да, тебе не позавидуешь. Ты еще раньше рассказывал…
 – Никто меня не понимает. И ты тоже. – Уилт с горя как следует отхлебнул из кружки.
 – Генри, наверное, тебе что-нибудь в чай подсыпают.
 – Да, и все знают, чья это работа, – Коры Криппен< Третьеразрядная американская актриса, отравленная мужем в 1910 г. и найденная в подвале их лондонского Дома. Расследование этого убийства вошло в анналы криминалистики >.
 – Коры Криппен? А она-то тут причем?
 – А тебе никогда не приходило в голову, – Уилт решительно отодвинул пирожок, – что могло случиться, если б Кора Криппен перестала шпынять своего мужа, путаться у него под ногами, а взяла и родила четверых? Видишь, не приходило. А мне пришло. С тех пор как я прочитал курс лекций «Оруэл и искусство убивать по-английски», я стал серьезно задумываться. Приходишь домой, а там «ужин оригинальный»: какая-то подозрительная соевая колбаса с домашним щавелем, кофе из одуванчиков. Волей-неволей сделаешь соответствующие выводы.
 – Генри, это смахивает на паранойю, – озабоченно сказал Брэйнтри.
 – Вот как?! Тогда отвечай: роди Кора Криппен сразу четверых, чей бы труп нашли в подвале? Мужа! Доктора Криппена! Не перебивай меня! Ты понятия не имеешь, как Ева изменилась после родов. А я имею. Насмотрелся я на женскую породу у себя дома. Жена – такая же огромная, как и дом, да четыре дочери в придачу. Насквозь их вижу, знаю, что они от меня нос воротят.
 – Черт возьми, ну что ты говоришь такое?!
 – Еще четыре пива, – обратился Уилт к бармену, – и, будьте добры, отправьте пирожок туда, откуда он взялся.
 – Слушай, Генри. У тебя разгулялась фантазия. Неужели ты думаешь, Ева действительно собралась отравить тебя?
 – На все сто не уверен… – подумав, сказал Уилт. – Были такие подозрения, когда Ева занялась выращиванием «непризнанных грибов». Я сперва давал их попробовать Саманте, и Ева бросила эту затею. Не знаю, может, я ей не нужен, зато близняшки нужны. Думает, ее потомство – сплошные гении. Саманта – будущий Эйнштейн, Пенелопа, судя по мазне на стенке в гостиной, – Микеланджело, а Жозефина – сам понимаешь, с таким именем… Продолжать?
 Брэйнтри покачал головой.
 – Правильно! – Уилт с мрачным видом придвинул к себе очередную кружку пива. – Я, как мужик, выполнил свой долг перед природой и уже, относительно довольный жизнью, собирался встретить преждевременную старость, как вдруг Ева каким-то дьявольским чутьем – никак не ожидал от нее – находит и приводит в дом замечательную женщину, умницу, красавицу. Саму одухотворенность, само великолепие!.. В общем, Ирмгард – та, на которой мне следовало жениться.
 – А ты не женился, – Брэйнтри выглянул на Уилта из-за кружки, куда спрятался от невыносимых дифирамбов в честь Ирмгард. – А Ева камнем висит у тебя на шее…
 – Именно камнем! – подхватил Уилт. – Лежит в постели этакая глыба… Ладно, обойдемся без натурализма. Достаточно сказать, что она весит, как два меня.
 Он осушил кружку пива и замолчал.
 – И все же ты сделаешь ошибку, если разоблачишь их с этим фильмом. – Брэйнтри перевел разговор на менее больную тему. – Пусть их… Вот мой принцип.
 – Пусть что? Крокодилов трахают? Этот ублюдок Билджер совсем обнаглел: обзывает меня свиньей и приспешником фашистского капитализма… Ага, спасибо, еще кружечку… И я же его после этого защищаю. В общем, я бы не против рассказать прессе про гуманитеховские нравы. Вот только Токстед и его банда национальных фронтовиков только и мечтают поставить Гуманитех на уши. А помогать им – нет уж, спасибо.
 – Видел я утром, как наш юный фюрер клеил плакат в столовой.
 – Да? Очередная кампания? Кастрировать всех индусов в Англии или снова ввести колесование?
 – Что-то против сионизма, – сказал Брэйнтри, поморщившись. – Я бы, конечно, содрал эту гадость, но он поставил часового – здоровенного бедуина. Последнее время он с арабами на короткой ноге.
 – Здорово, – сказал Уилт, – просто здорово! Эти правые и левые маньяки чертовски непредсказуемы – вот что мне в них нравится. Например, Билджер: дети его в частной школе, живет в роскошном особняке, купленном за папины деньги, рвется к мировой революции, разъезжает взад-вперед на «порше», который влетел тому же папе тысяч в шесть, и еще обзывает меня фашистской свиньей. Не успел я очухаться, как нарвался на Токстеда. форменный фашист, в отличие от Билджера, живет в муниципальном доме и мечтает всех, у кого проблема с цветом кожи, отправить в Исламабад, включая и тех, кто родился в Клэпхэме и в жизни не выезжал из Англии. И с кем, спрашивается, он якшается? С арабскими шейхами. У них нефтедолларов больше, чем песчинок на пляже. По-английски трех слов связать не могут, зато оккупировали половину Мейфэра< Фешенебельный район Лондона. "Адольф Эйхман – оберштурмбанфюрер СС, принимавший активное участие в уничтожении евреев >. И заметь, арабы – семиты, а он – антисемит, да такой, что Эйхман по сравнению с ним – лучший друг израильского народа. Болван непредсказуемый! Д-а-а-а, тут без бутылки не разберешься.
 И в подтверждение своих слов Уилт заказал две кружки пива.
 – Ты уже выдул шесть, – напомнил Брэйнтри. – Ох, задаст тебе Ева чертей!
 – Так она и так их задает, – мрачно проговорил Уилт и продекламировал: – Задумавшись, на что уходит жизнь, мой друг…
 – Да не задумывайся ты об этом… Вон уже с горя пить начал – последнее дело!
 – Это не я задумываюсь. Это Брижес< Роберт Брижес (1884-1913) английский поэт >. Первая строфа из «Заветов красоты». Впрочем, это не имеет отношения к делу. И хотя у меня действительно горе, я вовсе не пьян! Я злюсь! У тебя день прошел нормально, и тебе не надо вечером лезть в постель к вечно недовольной жене. А то б ты тоже искал забвения в пиве. Представляешь, каково лежать с Евой, зная, что только потолок и коврик отделяют тебя от самой прекрасной, самой умной, самой великолепной и одухотворенной Му…
 – Не вздумай снова сказать «музы»! – грозно перебил его Брэйнтри.
 – А я и не собирался, – заявил Уилт. – Такие слова не для твоего ума! Слушай, прямо в рифму вышло. Тебе не приходило в голову, что на английском языке только стихи писать?
 И, найдя более приятную тему, Уилт принялся разглагольствовать. Когда кабачок закрывали, Брэйнтри уже напился в стельку.
 – Тачку я оставлю здесь, а утром пригоню домой, – объяснил он.
 Уилт тем временем обнимался с фонарным столбом.
 – А на твоем месте я б вызвал такси. Ты же на ногах не стоишь.
 – Нет! Будем общаться с природой, – пьяно проговорил Уилт. – Мне торопиться некуда. Если повезет, это чудище уснет, когда я приползу…
 Он взял направление на Веллингтон-роуд и пошел, выделывая стремительные неровные зигзаги. Несколько раз останавливался, в основном чтоб позаимствовать равновесие у столбов или пописать в чужой сад. Именно тогда он и спутал розовый куст с гортензией и довольно сильно поранился о колючки. Пока Уилт сидел на бордюре газона и накладывал жгут из носового платка, рядом затормозила полицейская машина. Уилту посветили фонариком в лицо, он зажмурился, затем луч света скользнул вниз на окровавленный платок.
 – С вами все в порядке? – озабоченно поинтересовался владелец фонарика. Уилту это не понравилось.
 – А то как будто не видно, – сердито огрызнулся он. – Сижу себе на бордюре, заворачиваю в платочек остатки мужского достоинства. А вы лезете с дурацкими вопросами.
 – Прошу вас, сэр, давайте без выражений, – предупредил полицейский. – Есть закон, запрещающий выражаться, сидя на тротуаре.
 – А против тротуаров, засаженных вдоль роз, то есть наоборот, нет закона? – осведомился Уилт.
 – А можно спросить, сэр, чем вам розы помешали?
 – Спросить, конечно, можно, – ответил Уилт, – особенно если сам не в состоянии допереть. В этом случае спросить даже нужно.
 – Тогда будьте добры, – попросил полицейский и приготовился записывать.
 И тогда Уилт выдал – от всей души, со всеми подробностями, да так, что в соседних домах зажегся свет.


* * *

 Через десять минут его извлекли из полицейской машины и препроводили в участок.
 – В нетрезвом виде дебоширил, выкрикивал нецензурные слова и выражения, нарушал спокойствие граждан…
 – Какое там к черту спокойствие?!! – завопил Уилт. – Нет там никакого спокойствия! У нас перед домом – вот где спокойствие! Ни одной колючки. А там колючки аж в метр длиной! И вообще я ничего не нарушал. Знали бы вы, что такое сделать себе обрезание розовым кустом, тогда б поняли, кто чего нарушал. Только я собрался втихаря облегчить душу, ну… попросту говоря, поссать, а эта колючая гадость решила мне отомстить да ка-а-а-к схватит когтистыми лапами за… Если не верите – проверьте сами.
 – Отведи его в трюм! – приказал дежурный сержант. Он не хотел, чтоб у пожилой дамы, пришедшей заявить о пропаже своей собачки, завяли уши от Уилтовых речей. Два констебля потащили Уилта в камеру, но их остановил громоподобный глас инспектора Флинта.
 Инспектора вызвали в участок по поводу ареста одного взломщика. За ним долго охотились, и вот теперь Флинт с удовольствием его допрашивал.
 Вдруг он услышал знакомый голос и выскочил из кабинета. Увидев Уилта, он пришел в бешенство.
 – Какого черта он здесь делает? – закричал Флинт.
 – Видите ли, сэр… – начал один констебль, но Уилта снова прорвало:
 – Эти болваны утверждают, что я собирался изнасиловать розовый куст! А я говорю, что просто писал…
 – Слушай, Уилт! – металлическим голосом начал инспектор. – Если опять приперся отравлять мне жизнь, то черта лысого! А вы двое, внимательно посмотрите на этого ублюдка и хорошенько, слышите?.. Хорошенько запомните его рожу. И не дай Бог, близко к нему подойти. Только если этот идиот будет кого-нибудь убивать, лучше подождите, пока убьет, только тогда арестовывайте. А теперь вышвырните его отсюда!
 – Но, сэр…
 – Я сказал, вон отсюда!!! – завопил Флинт. – В-о-о-он!!! Это же ходячий вирус идиотизма! Выкиньте его, пока он не превратил наш участок в дурдом!
 – Нет, ну ты посмотри… – возмутился! Уилт. – Притащили сюда по сфабрикованному, обвинению…
 Уилта вытолкали взашей, а Флинт вернулся в кабинет и задумался, рассеянно глядя перед собой. Думал он об Уилте. Флинт никак не мог забыть ту дурацкую историю с надувной куклой, и как потом допрашивал этого гаденыша. Опростоволосился он тогда; подумал, что Уилт убил жену, а труп залил бетоном. А Ева Уилт, черт бы ее взял, тем временем, живая и здоровая, каталась по реке на пароходике.
 Выставила его эта семейка идиотом, нечего сказать! В местном кабачке еще долго вспоминали эту эпопею. «Ну, ничего, – злорадно подумал Флинт, – скоро я ему отомщу. Очень скоро!» – и повернулся к арестованному. Было видно, инспектор что-то задумал.


* * *

 Придя домой на Веллингтон-роуд, Уилт сел на ступеньку крыльца, вперил взгляд в ночные облака и погрузился в размышления о любви и жизни. Он пытался понять: почему на разных людей он производит такое разное впечатление. Как там его назвал Флинт?.. Заразный вирус… ходячая зараза… Слово «зараза» напомнило Уилту о его травме.
 – Можно и столбняк подцепить, – пробубнил Уилт, шаря по карманам в поисках ключей. Уже через десять минут он был в ванной комнате, без штанов, но в пиджаке и при галстуке, и полоскал свой инструмент в стаканчике для зубных щеток. В таком виде его и застала Ева.
 – Интересно, который час? – начала она и замолкла, с ужасом глядя на стаканчик.
 – Три часа, – непринужденно ответил Уилт, мечтая избежать щекотливых объяснений. Но Еве уже было наплевать, который час. У нее отвисла челюсть.
 – Бога ради, что все это значит? Уилт перевел взгляд на стаканчик.
 – А, это? Ты ничего такого не подумай, это все не то. Понимаешь, на самом деле я… Ну, в общем, дезинфицируюсь…
 – Дезинфицируешься?
 – Да, а что? – кивнул Уилт, чувствуя, что его объяснения попахивают двусмысленностью. – Дело в том, что…
 – В моем стаканчике?! – завопила Ева. – Ты засунул свое мотовило в мой стаканчик и имеешь наглость заявлять, что дезинфицируешься?!! Кто эта девка? Или ты забыл спросить, как ее зовут?
 – Это не девка…
 – Не девка?! Мэвис правильно говорила, ты задерживаешься не потому, что идешь с работы пешком, ты спутался с какой-то девкой!
 – Да не девка это…
 – А ну не ври!!! Сколько лет прожито вместе, а тебя на клубничку понесло!
 – Ну… это была не совсем клубника… вернее, даже совсем не клубника, а…
 – Ты мне зубы-то не заговаривай!
 – Ничего подобного. Попался мне один розовый…
 – Ах, розовый?! – закричала Ева, не дав ему договорить.
 – Они всегда назывались розовыми, сколько я себя помню, – ответил Уилт, не понимая, почему розовый куст хуже, чем клубника.
 – Сначала педики были голубыми, а теперь, значит, в розовых перекрасились?
 – О чем ты? – изумился Уилт, но Ева его не слушала.
 – Ты всегда был какой-то странный, Уилт! Но теперь я точно знаю, в чем дело. И у тебя хватило нахальства припереться сюда и дезинфицироваться в моем стаканчике!!! Ну, кто ты после этого?
 До Уилта вдруг дошло, что чудовищные измышления Евы могут достичь прекрасных ушек его милой Музы.
 – Хочешь, докажу тебе, что это был розовый куст? Вот, посмотри, если не веришь! Но Ева смотреть не стала.
 – Если ты собрался провести эту ночь здесь – ничего не выйдет! – крикнула она из передней. – Чтоб ноги твоей не было в моем доме! Дуй к своему педерасту и там…
 – Вот и отлично!!! Я и так уже сыт по горло! – выпалил ей вдогонку Уилт и осекся. На него во все глаза смотрела маленькая Пенелопа. Уилт выругался и поспешно ретировался в ванную. Было слышно, как всхлипывает Пенелопа, а Ева – сама в истерике – пытается ее успокоить. Хлопнула дверь в спальню. Уилт примостился на краешке ванной и плюнул с досады. Потом выплеснул в унитаз содержимое стаканчика, в полной прострации вытер свое хозяйство полотенцем и нацепил пластырь. Напоследок выдавил немного пасты на электрическую зубную щетку и принялся сосредоточенно чистить зубы. Дверь спальни немедленно распахнулась и выскочила Ева:
 – Если ты чистишь зубной щеткой свой…
 – Запомни!!! – заорал Уилт, брызгая пеной. – Мне осточертели твои гнусные инсинуации! Я сегодня весь измотался…
 – Еще бы! – съязвила Ева.
 – Да будет тебе известно, я просто чищу зубы, а если ты думаешь, что… – он не закончил: зубная щетка отвалилась от ручки и булькнула в унитаз.
 – Теперь ты чем занимаешься? – не унималась Ева.
 – Достаю из очка зубную щетку. – Вот этого ему не следовало говорить. После короткой неравной схватки наверху у лестницы, Уилт был вышвырнут из дома через черный ход вместе со спальным мешком.
 – Тебе не доведется развращать нежные души девочек! – крикнула Ева за дверью. – Завтра иду к адвокату.
 – Ну и наплевать, – отозвался Уилт и поплелся через весь сад к беседке.
 В темноте он попробовал отыскать застежку «молнии» от спального мешка, но таковой не оказалось. Пришлось сесть на пол, сунуть ноги в дырку и пробираться в мешок изгибаясь как червяк. Какой-то шорох заставил Уилта притихнуть. Кто-то крался через сад со стороны пустыря. Затаившись, Уилт прислушался. Точно, кто-то идет: шелестит под ногами трава, хрустнул сучок… и снова тишина. Уилт посмотрел на окна дома. Свет погас, Ева отправилась спать. В саду опять кто-то осторожно зашуршал. У Уилта разыгралось воображение. Ему чудились страшные грабители, он лихорадочно соображал, что делать, если они вздумают залезть в беседку, когда прямо у окна возник темный силуэт. За ним другой. Уилт сжался в комочек, проклиная Еву за то, что выставила его без штанов и… в следующую секунду все его страхи испарились. По газону уверенно шагали двое, женский голос говорил по-немецки. Уилт узнал Ирмгард и успокоился. Когда они зашли за угол, Уилт втиснулся в мешок, довольный тем, что его милая Муза не увидела «типичную английскую семью» в момент выяснения отношений. Да, но что здесь делала Ирмгард в такое время? И кто был с ней? Уилта захлестнула волна ревности, которую сменила жалость к самому себе, которая тут же разбилась о некоторые практические соображения: во-первых, пол здесь твердый, во-вторых, нет подушки и, наконец, на улице заметно посветлело. Да будь он проклят, если проторчит здесь всю ночь. Ключи есть – лежат в кармане пиджака. Уилт выбрался из мешка, нащупал в темноте свои ботинки. Потом, волоча за собой мешок, пересек лужайку и завернул к парадной двери.
 Дома он разулся, из прихожей попал в гостиную и через десять минут уже дрых на диване.
 Проснувшись утром, Уилт услышал, как Ева гремит на кухне кастрюлями, а близняшки, усаживаясь вокруг стола, обсуждают события прошедшей ночи. Уилт невидящим взглядом смотрел на занавески. Из кухни долетали вопросы девчонок – один заковыристей другого – и уклончивые ответы Евы. Как всегда, она перемежала откровенное вранье противным сюсюканьем.
 – Папа ночью нехорошо себя чувствовал, мои маленькие, – объясняла Ева, – у него просто булькало в животике, а когда у него булькает, он, случается, говорит всякие бяки… А ну, Саманта, повтори, что ты сказала!.. От меня услышала?… Нет… нет, ничего такого не было в стаканчике, потому что животики не влезают в маленькие стаканчики… А я говорю, животики, моя дорогая… Булькает всегда только в животике… Саманта, откуда такие слова?.. Ничего подобного не было, и не вздумай ляпнуть в садике мисс О'Фсянки, что папа совал свою…
 Уилт зарылся головой в подушки, чтоб не слышать этот бред. Ева, дрянь такая, опять за свое: несет черт те что маленьким мерзавкам, которые настолько изолгались сами, что за километр ложь чуют. Упоминание же про мисс О'Фсянки приведет к тому, что сегодня воспитательница, а вместе с ней два десятка спиногрызов услышат историю о том, как папа целую ночь купал свою писю в стаканчике для зубных щеток. Сплетня облетит всю округу, и люди придут к выводу, что Уилт – неравнодушный к стаканчикам фетишист.
 Еву он ругал за глупость, себя за то, что нажрался как свинья. И тут о себе напомнило вчерашнее пиво. Он вылез из спального мешка. В прихожей Ева одевала близняшек. Уилт подождал, пока за ними захлопнется дверь, и через прихожую захромал вниз в туалет. Здесь он понял, как опростоволосился. Между ногами висел огромный и прочный рулон лейкопластыря.
 – А, черт! – пробормотал Уилт. – Уж нажрался, так нажрался. И когда я успел себе такое накрутить?
 Память отказывалась выдавать подробности. Он оседлал унитаз и задумался, как бы избавиться от пластыря без излишних страданий. Опыт подсказывал, лучше всего отлепить пластырь одним рывком. Однако в данной ситуации это было бы неумно.
 – Нет, так можно оторвать все к чертовой матери, – вздохнул он. – Лучше поискать ножницы.
 Уилт вышел из туалета и осторожно выглянул из-за перил на лестницу, чтобы не нарваться на Ирмгард, если та выйдет из своей мансарды. Хотя вряд ли, учитывая во сколько она пришла. Наверное, все еще в постели с каким-нибудь проходимцем. Уилт поднялся наверх, в спальню. Ева обычно держала маникюрные ножницы в ящике туалетного столика. Там он их и нашел. Затем присел на кровать.
 Ева вернулась, поднялась наверх и, постояв в нерешительности на площадке, вошла в спальню.
 – Так я и думала, – сказала она, направляясь к окну. – Я просто знала, стоит мне только ступить за порог, как ты тут же заявишься. Но теперь тебе не выкрутиться, не выйдет! Я все уже обдумала…
 – Чем? – невинно поинтересовался Уилт.
 – Посмейся, посмейся, – сказала Ева и открыла занавески.
 Комнату залил яркий солнечный свет.
 – А я не смеюсь, – возразил Уилт, – я серьезно спрашиваю. Непонятно, чем ты думаешь, раз решила, что я охотник за задницами…
 – Да как ты разговариваешь!
 – Я-то разговариваю! А ты сюсюкаешь, блеешь и мычишь!
 Но Ева не слушала, ее взгляд упал на ножницы.
 – Правильно, отрежь эту гадость! – воскликнула она и тут же разрыдалась. – Как подумаю, что ты…
 – Заткнись! – взбесился Уилт. – Я с минуты на минуту лопну, а тут еще ты воешь, как пожарная сирена! Если б вчера у тебя работала голова, а не похабное воображение, я бы не сидел здесь как последний идиот!
 – Почему?
 – Вот почему-у-у!.. – размахивал Уилт своим многострадальным членом. Ева с интересом осмотрела его.
 – Зачем ты столько накрутил?
 – Чтоб кровь остановить, черт побери! Сколько раз тебе говорить, я поцарапался об розы! Теперь никак не могу содрать этот проклятый пластырь. А под ним, между прочим, бушуют почти пять литров пива.
 – Так, значит, это был обычный розовый куст?
 – А что же еще?! Я тебе битый час говорю правду, только правду и ничего кроме нее, а ты все не веришь. Я расстегнул штаны, меня повело, и я накололся о розовый куст, будь он неладен! Вот и все.
 – И теперь ты хочешь отклеить пластырь? Да?
 – Наконец дошло. «Хочу» – не то слово. Это просто необходимо, а то взорвусь.
 – Да ведь это проще простого. Берем пластырь и-и-и-и…




 7


 Через полчаса бледный от боли Уилт добрался до травмопункта ипфордской больницы и проковылял через вестибюль к регистратуре. Регистраторша встретила его холодным бесстрастным взглядом.
 – Мне бы к доктору… – робко начал Уилт.
 – У вас что-то сломано? – поинтересовалась дама.
 – Вроде того, – ответил Уилт, холодея от ужаса: за их беседой следила добрая дюжина других пациентов, с более очевидными, но менее интересными повреждениями.
 – Вроде чего «того»?
 Тут Уилт состроил ей мину, означавшую, что с ним произошел некий конфуз. Однако регистраторша оказалась на редкость недогадливой.
 – Если у вас не перелом, не ранение и не отравление, требующие немедленного вмешательства, обращайтесь к своему лечащему врачу.
 Уилт подумал и выбрал «ранение».
 – Я ранен.
 – Куда? – спросила дама и приготовилась заполнять карточку больного.
 – Ну как бы это сказать… – Уилт откашлялся, затем оглянулся.
 Добрая половина пациентов пришла в сопровождении жен или матерей.
 – Я спрашиваю, куда? – уже громче повторила регистраторша.
 – Я же отвечаю, – прошептал Уилт, – дело в том, что…
 – Я не могу возиться с вами весь день, понимаете?
 – Да, да, конечно, – залепетал он, – так получилось… можно я лучше доктору скажу… понимаете…
 Дама ничего не желала понимать. Либо садистка, либо дебильная, подумал Уилт.
 – Я обязана заполнить карточку, и если вы не скажете… – она замолчала и подозрительно глянула на Уилта. – То у вас перелом, то вы ранены. Сами разберитесь в конце концов, у меня и так работы выше крыши.
 – Я, между прочим, тоже не дурака валяю, – обиделся Уилт, – и если мне немедленно не окажут помощь, может случиться непоправимое.
 Дама пожала плечами, словно давая понять, что непоправимое здесь случается каждый день и она уже привыкла.
 – Вам виднее, а я обязана выяснить, что произошло и как. Иначе не пущу, и все.
 Уилт уже было собрался поведать, как чертова женушка едва не спустила шкуру с его пениса, но внезапно увидел, что несколько матрон из очереди с интересом прислушиваются к их разговору. Пришлось срочно что-то выдумывать.
 – Яд, – чуть слышно произнес он.
 – Это точно?
 – А как же, – заверил ее Уилт, – я сам выпил его.
 – Сначала вы что-то себе сломали, потом куда-то себя ранили. Теперь вот яд выпили… И нечего на меня так смотреть. Такая у меня работа, ясно?
 – Ясно! Пока вы, с позволения сказать, работаете, на тот свет можно отправиться, – ляпнул Уилт и пожалел.
 Исполненный ненависти взгляд дамы говорил об одном: если Уилт действительно сейчас сыграет в ящик, то исполнит ее самое сокровенное желание.
 – Послушайте, – уже спокойнее проговорил Уилт в надежде успокоить эту стерву, – простите, пожалуйста, если я вас обидел…
 – Нахамили, лучше скажите!
 – Пусть нахамил, как вам угодно. Но войдите в мое положение: напился яда, упал, сломал руку… тут поневоле выйдешь из себя. – И в подтверждение своих слов Уилт бережно погладил правой рукой «сломанную» левую. Регистраторша все равно поверила и снова взялась за ручку.
 – Бутылку-то принесли?
 – Какую?
 – Из-под яда, что вы хлебнули.
 – Для чего?
 – А откуда мы узнаем, от какого яда вас спасать?
 – А на ней не написано. Простая лимонадная бутылка с ядом. В гараже стояла.
 – Откуда вы взяли, что там яд?
 – Потому что на вкус это совсем не лимонад. – Уилт совсем запутался и пришел в отчаяние.
 – Не все то яд, что не лимонад, – резонно заметила дама.
 – Так-то оно так, но на вкус это был страшный яд. Скорее всего, цианистый калий.
 – Никто из живых не знает, каков на вкус цианистый калий, – изрекла регистраторша. Железная логика напрочь отметала все доводы Уилта.
 – Ну, ладно, – сдался он наконец. – Бог с ним, с ядом. В конце концов у меня еще есть перелом и ранение, а они-то уж требуют срочного вмешательства врача.
 – Тогда ждите своей очереди. Все-таки где у вас рана?
 – Сзади, на чем сидят, – соврал Уилт и поплатился за это; ожидая вызова, он простоял целый час, ни разу не присев, чтоб подкрепить свою версию ранения. Все это время регистраторша пристально следила за ним с подозрением и неприязнью.
 Чтоб хоть как-то отвлечься, Уилт пристроился к одному из пациентов с газетой и, заглядывая ему через плечо, стал читать. Тому тоже требовалась неотложная помощь – об этом свидетельствовал забинтованный палец на ноге. Но Уилт все равно завидовал ему: небось сразу поверили. «Но правда всякой выдумки страннее», – вспомнил он строчку из Байрона. Да нет, не только правда. Его собственный опыт показывал – ври не ври, все равно не верят. Может, всему виной его нерешительность? Вечно он норовит взвесить все «за» и «против». Это, наверное, и заставляет людей держать с ним ухо востро. Им подавай правду попроще, чтобы вписывалась в привычные рамки. Чуть что необычное, нетривиальное – тебя сразу подозревают во лжи. А мыслить тривиально Уилт не умел. Появись проблема – Уилт придумает множество способов решить ее, да таких, что и в голову никому не придут. Тем более Еве. И не потому, что Ева вообще не соображает. Просто она с поразительной легкостью меняет мнение по десять раз на дню, что совершенно не под силу Уилту. Его всегда одолевают сомнения. У каждой проблемы Ева видит только одно решение, Уилт – не менее десятка, и все они противоречат друг другу. И даже здесь, в унылой приемной, после стольких злоключений, Уилт не отрешился от мирской суеты, а сразу же нашел достойную тему для размышлений.
 На первой полосе газеты выделялся крупный заголовок: «НЕФТЯНОЙ ВЫБРОС: ПОД УГРОЗОЙ ПОПУЛЯЦИИ МОРСКИХ ПТИЦ». Остальные заголовки, информирующие о менее ужасных событиях, были набраны помельче. Так, сообщалось о вооруженном нападении на машину инкассаторов. Водителю угрожали ракетницей, а охранник получил пулю в лоб. Убийцы стащили 250 000 фунтов стерлингов, но разве это сенсация, особенно если вспомнить, что чайкам угрожает нефтяное пятно. Уилт задумался: а разделяет ли эту точку зрения жена убитого охранника? И с каких это пор птичья жизнь стала важнее человеческой? Вероятно, род человеческий настолько обеспокоен своим глобальным вымиранием, что уже не обращает внимание на гибель отдельных индивидуумов, а лишь плотнее сомкнув ряды, созерцает, воспринимая крушение двух супертанкеров, как предзнаменование собственной грядущей катастрофы. А может быть…
 Услышав свое имя, Уилт оторвался от газеты и увидел, что с регистраторшей шепчется медсестра с крысиной физиономией. Последняя тут же исчезла. Вскоре появился пожилой и, судя по свите, обладающий властью доктор. Его сопровождал целый сонм врачей помоложе, медсестер и санитарок. Уилт уныло глядел на доктора, пока тот изучал список его болезней. Затем он поверх очков посмотрел на Уилта и, видимо, решив, что лечить такое ничтожество – ниже его достоинства, кивком передал Уилта одному из ассистентов и, ухмыляясь, удалился.
 – Мистер Уилт, – позвал молоденький доктор, и Уилт робко шагнул ему навстречу. – Пройдите в смотровую и подождите.
 – Простите, доктор, – шепнул Уилт, – можно вас на пару слов по секрету?
 – Всему свое время, мистер Уилт, а сейчас, будьте добры, пройдите в смотровую.
 Он развернулся на каблуках и зашагал прочь по коридору. Уилт двинулся было следом, но его тормознула регистраторша.
 – А вам туда! – Она ткнула пальцем в противоположный конец коридора. Уилт состроил ей рожу и поплелся в указанном направлении.


* * *

 Тем временем дома Ева сидела на телефоне. Сначала она позвонила в Гуманитех и сообщила что Уилт серьезно заболел. Теперь она разговаривала с Мэвис Моттрэм.
 – Даже не знаю, что и думать, – жаловалась Ева. – То есть сначала все казалось неправдоподобным, а когда я поняла, что он действительно поранился, стало его так жалко…
 – Дорогуша! – сказала Мэвис, которая всегда знала, что за чем кроется. – Не вздумай себя ни в чем винить. Твой Генри этим только пользуется. Случай с крокодилами еще тогда должен был тебя насторожить.
 – Да ну, не будем об этом, – отмахнулась Ева, – все было давно и неправда. Генри теперь другой.
 – Мужики всегда одинаковы, а у Генри сейчас тот самый возраст. Я тебя предупреждала, когда ты сдавала комнату этой своей помощнице немке.
 – Ну, по хозяйству она не помогает, зато платит за комнату много больше, чем я сначала запросила. Поступила на языковые курсы для иностранцев в Гуманитехе и уже болтает по-английски весьма недурно.
 – Вот, вот, Евочка! Она ведь тебе ни словом не обмолвилась про Гуманитех, когда пришла договариваться насчет комнаты?
 – Нет, – озадаченно ответила Ева.
 – И не удивительно. Может, Генри спутался с ней еще раньше и намекнул, что ты сдаешь мансарду.
 – Не может быть. Ведь он, узнав об этом, был так сердит, так недоволен.
 – Дорогуша, ты недооцениваешь своего муженька! Как иначе он мог отреагировать на это? Плясать и прыгать до потолка? Тогда бы ты сразу все поняла.
 – Да, пожалуй… – с сомнением проговорила Ева.
 – И еще, – не унималась Мэвис. В лице Уилта она сейчас обличала своего Патрика, всех мужиков, вместе взятых. – Помнишь, перед летними каникулами Генри допоздна засиживался в Гуманитехе? А как раз в это время зачисляли иностранных студентов.
 – Но при чем здесь Генри? Он тогда составлял расписание занятий.
 – Вот именно! Занятий. Занятий чем, спрашивается. Ты думала, он пишет расписание, а он на самом деле проводил с ней занятия. В кавычках.
 Ева выслушала ее до конца, лишь чтобы возразить.
 – Генри вовсе не такой. И в конце концов, я бы сразу заметила в случае чего.
 – Милая, пойми наконец: все мужики одним миром мазаны. Сначала я тоже ни о чем не догадывалась, а потом было уже поздно. Патрик целый год развлекался со своей секретаршей, пока до меня не дошло. И то случайно, когда он высморкался в ее трусики.
 – Во что высморкался? – переспросила Ева, не поверив своим ушам.
 – Короче, он схватил насморк и как-то утром за завтраком по ошибке вытащил из кармана ее красные трусики и высморкался. Ну, я сразу поняла, что к чему.
 – Надо думать, – согласилась Ева. – А потом что?
 – Ничего потом. Все же и так ясно. Сказала ему что если думает развестись со мной таким образом, то зря старается, поскольку…
 Мэвис все трещала про своего Патрика, а Ева кое-что начала соображать. Память смутно подсказывала, что Ирмгард Мюллер тоже имела какое-то отношение к событиям той ночи. После бурного скандала с Генри Ева никак не могла заснуть. «Как он мог», – думала она, лежа в потемках с открытыми глазами. Сейчас-то она, конечно, знает, что ничего не было, но тогда… Кстати, сколько тогда было времени? В четыре часа послышались тихие шаги на лестнице, и Ева тогда подумала, что это Генри. Потом заскрипела лестница, ведущая наверх, и она решила, что вернулась Ирмгард. Тогда и посмотрела не светящийся циферблат будильника: стрелки стояли на четырех и на двенадцати. Сначала ей показалось, что это двадцать минут первого… Но ведь Генри заявился в три. Ева заснула, так и не сделав никаких выводов. Зато теперь, несмотря на болтовню Мэвис, вывод напрашивался само собой. Неужели Генри гулял с Ирмгард? Генри никогда не приходил так поздно. На него это, не похоже. И Ирмгард не похожа на бедную студентку. Не тот возраст, да и денег откуда столько? Точку в Евиных размышлениях поставила Мэвис.
 – Я бы на твоем месте глаз не спускала с этой немки. И мой тебе совет – избавиться от нее в конце месяца.
 – Да, – согласилась Ева, – я подумаю об этом. И… спасибо тебе за поддержку.
 Она повесила трубку и глянула из окна на буковое дерево перед домом. Пожалуй, именно из-за этого красивого медно-красного бука на лужайке ей захотелось купить этот дом. Дерево-исполин широко раскинуло под солнцем свои могучие ветви, далеко распростерло под землей свои крепкие корни. Где-то она уже об этом читала: про ветви, рвущиеся к солнечному свету, и про корни, впитывающие земные соки… И была во всем этом какая-то нерушимая гармония, которой она ждала от дома и которой страстно желала самой себе.
 Дом тоже был весьма хорош. Просторный, с высокими потолками, массивными стенами, с большим двором и садом. Здесь проведут счастливое детство их близняшки, а повзрослев, смогут отдохнуть от будничной суеты, чего нельзя было позволить себе на Парквью-роуд. Но Генри переезжать не хотел, и пришлось буквально силой заставить его согласиться. К сожалению, ему неведомо очарование буйной зелени сада и чувство общественной значимости, присущей обитателям Веллингтон-роуд. И снобизм здесь ни при чем, просто Ева терпеть не могла, когда на нее смотрят свысока. Теперь вот пусть попробуют! Даже Мэвис бросила свои покровительственные замашки. А живи Ева по-прежнему на Парквью-роуд, Мэвис ни за что бы не рассказала ей историю про Патрика и трусики. И все-таки Мэвис порядочная стерва. Шпыняет своего Патрика и шпыняет. Тот если и ходит налево, то изредка, а она топчет его достоинство и репутацию постоянно. Она изменяет ему тоже, когда сплетничает, – платонически, как сказал Генри. Пожалуй, он прав. Но ведь и Мэвис права насчет Ирмгард Мюллер. Надо будет за ней последить. А то нос все время задирает… Еще интересно, что обещала помогать по хозяйству, а потом вдруг поступила в Гуманитех.
 Безмерно унылая, Ева сварила себе кофе, натерла пол в прихожей, пропылесосила ковер на лестнице, прибралась в гостиной, бросила белье в стирку, прочистила дыру в биотуалете и сделала многое другое, что надо успеть до прихода близняшек из детсада. Ева едва успела закончить уборку и причесаться, как хлопнула входная дверь и послышались шаги на лестнице. Генри? Не может быть. Он через две ступеньки по лестнице не поднимается. К тому же со своим увечьем наверх точно не полезет. Ева подошла к двери и выглянула. Молодой человек на площадке подскочил от неожиданности.
 – Что это вы здесь делаете? – испуганно спросила Ева.
 Юноша отпрянул.
 – Не волнуйтесь, я к мисс Мюллер, – заговорил он с сильным иностранным акцентом. – Она давать мне свои ключи…
 – То есть, как «давать ключи»?! – возмутилась Ева, злясь на себя за то, что поначалу струсила. – Не дом, а проходной двор какой-то!
 – Да, да, конечно, – ответил юноша, – я понимаю. Но мисс Мюллер сказала, что можно немного заниматься в ее комнате. Там, где живу, очень шумно.
 – Занимайтесь, я не против. Только чтоб никакого шума! – И Ева скрылась в спальне.
 Молодой человек поднялся по узким ступенькам в мансарду. Ева закончила причесываться, и тут ее осенило. Если Ирмгард пригласила к себе паренька, да еще такого симпатичного, значит, Генри ей не нужен. А парень действительно хорош собой. Ева вздохнула: она уже не так молода и привлекательна, как хотелось бы. Но с другой стороны, какое облегчение – ее брак в безопасности. И она спустилась вниз.




 8


 Отсутствие Уилта на еженедельном совещании заведующих кафедрами Гуманитеха было воспринято по-разному. Ректор, например, очень встревожился.
 – Чем? – спросил он секретаршу, когда та сообщила, что Уилт заболел.
 – Неизвестно. Но проболеет несколько дней.
 – Лучше б несколько лет, – проворчал ректор и, откашлявшись, обратился к присутствующим: – Не сомневаюсь, что все вы уже в курсе, какие безобразия у нас здесь творятся… Я насчет… э… фильма, снятого преподавателем кафедры гумоснов Излишне обсуждать, какие последствия это может иметь для нашего колледжа. – Он умолк, мрачно поглядывая на окружающих. Только доктору Борду показалось, что обсуждать как раз есть чего.
 – Я вот до сих пор не пойму: крокодил был он или она? – спросил Борд.
 Ректор посмотрел на него с отвращением:
 – Скорей всего оно! Насколько я знаю игрушки не имеют внешних половых признаков.
 – Пожалуй, не имеют, – согласился доктор Борд, – но остается не выясненным один вопрос…
 – Который никто не собирается выяснять! – закончил ректор.
 – Язык за зубами – все шито-крыто! Верно? – не унимался Борд. – Я одного не пойму, как герой фильма…
 – Борд! – ректор с трудом сдержался. – Мы сейчас обсуждаем вопросы, связанные с учебным процессом, а не распущенность преподавателей кафедры гуманитарных основ.
 – Вот, вот! – согласился завкафедрой кулинарии. – Я как подумаю, чему научат моих девочек эти мерзкие извращенцы… Нет, надо серьезно подумать и покончить с этими гуманитарными основами раз и навсегда!
 Идея встретила всеобщее одобрение. Исключение составил доктор Борд.
 – Зачем же грешить на всю кафедру целиком, – сказал он. – А насчет ваших «девочек» я скажу так…
 – Не говорите, Борд! Лучше не надо… – взмолился ректор.
 Тут решил высказаться доктор Мэйфилд.
 – Сей, пренеприятнейший инцидент лишь убедил меня, что необходимо дополнить набор преподаваемых у нас дисциплин каким-либо курсом повышенного теоретического уровня. Здесь Борд согласился:
 – А что? Можно ввести курс для вечерников, скажем, «Содомия в классе рептилий». Правда, повалят крокофилы со стороны, ну да не страшно. Успех может иметь также еще более теоретический курс, например, «Введение в историю скотоложества», в первую очередь, благодаря определенной эклектике, присущей… Я что-то не то говорю?
 Ректор лишь судорожно глотал воздух, как вытащенная из воды рыба, поэтому за него ответил проректор:
 – Сейчас жизненно важно сохранить в тайне это происшествие…
 – Хм, учитывая, что все произошло на Нотт-роуд…
 – Молчать, Борд!!! – взорвался ректор. – Вы уже достали меня! Еще хоть слово, и я добьюсь, чтоб из комиссии по образованию убрали либо вас, либо меня… а если надо, то обоих! Выбирайте: или заткнитесь или вон отсюда!
 И Борд заткнулся.


* * *

 Лежа на кушетке в травмопункте, Уилт скоро пришел к выводу, что выхода у него нет. Поэтому приходилось покорно лежать, глядя в потолок. Наконец явился доктор в сопровождении огромной старшей медсестры и двух санитаров. Уилт с укоризной посмотрел на него со своей кушетки.
 – Где вы столько ходили? – прорычал он. – Я уже целый час лежу тут, страдаю…
 – Что ж, тогда приступим к делу. Сначала займемся ядом. Промывание желудка и…
 – Чего? – Уилт в ужасе подскочил и сел.
 – Это очень быстро, – успокоил доктор, – лежите себе спокойненько, пока сестра не сделает промывание…
 – Нет, нет! Я не хочу!
 Уилт заметил, что к нему приближается медсестра с резиновым шлангом, сорвался с места и забился в дальний угол смотровой.
 – Я никакого яда не пил!
 – А у меня тут написано, пили, – возразил доктор. – Вас ведь зовут мистер Генри Уилт, как я понимаю?
 – Да, но про яд, это вы неправильно понимаете. Я его не пил, уверяю вас.
 Уилт обежал кушетку, спасаясь от сестры, но тут же оказался в железных объятиях двух санитаров.
 – Клянусь вам… – Вопль замер на устах. Уилта силой уложили обратно на кушетку. Над его лицом угрожающе навис резиновый шланг. С перекошенным от ужаса лицом Уилт смотрел на доктора, на лице которого расплылась садистская ухмылка.
 – Ну что, мистер Уилт, надеюсь, вы нам поможете?
 – Ни за что, – процедил Уилт сквозь зубы.
 Сзади стояла медсестра, зажав его голову обеими руками, и ждала окончания переговоров.
 – Мистер Уилт, – начал доктор, – вы пришли сюда утром добровольно и, добиваясь приема, заявили, что наглотались яда, сломали руку и получили ранение, требующее срочного вмешательства. Так или нет?
 Безопасней всего вообще не раскрывать рот, решил Уилт. Он молча кивнул, а потом безуспешно попытался покачать головой.
 – Молчание – знак согласия. Зачем вы, мягко говоря, невежливо разговаривали с работником нашей регистратуры.
 – Ложь!!! – завопил Уилт и тут же поплатился как за свою неучтивость, так и за попытку оправдаться. Чьи-то руки запихнули ему в рот резиновый шланг. Уилт вцепился в него зубами.
 – Тогда будем совать в левую ноздрю, – решил доктор.
 – Да вы что, мать вашу, совсем… – только и успел заорать Уилт, как шланг проскользнул в нос и полез в глотку. Его протестующие вопли сначала стали нечленораздельными, а затем и совсем стихли. Уилт лежал, извиваясь и отчаянно булькая.
 – А сейчас будет немножко неприятно! – с явным удовольствием объявил доктор.
 Уилт смотрел на него, дико вращая глазами, не понимая, что может быть неприятнее того, что он чувствует сейчас. Он протестующе булькнул. Вдруг раздвинулись занавески, и в смотровую вошла регистраторша.
 – Я думаю, вам это понравится, миссис Клеменс, – сказал доктор. – Продолжайте, сестра.
 И сестра продолжала.
 «Если, даст Бог, не задохнусь и не лопну, – клялся про себя Уилт, – так расквашу. доктору его садистскую морду – навек забудет, как улыбаться».
 Однако когда пытка закончилась, Уилт мог только тихонько постанывать. Тут медсестра предложила для верности поставить ему хорошую масляную клизму. Новая опасность придала Уилту сил.
 – Я пришел сюда с пенисом, – хрипло прошептал он. Доктор посмотрел в его карточку.
 – Тут ничего про пенис не написано, – констатировал он, – зато ясно сказано, что…
 – Знаю, что там сказано, – пропищал Уилт. – По-вашему, я должен был орать этой мымре, что мне нужно пришить головку члена, когда вокруг сидят мамаши со своими придурочными детьми?
 – Я не намерена слушать здесь, как какой-то кретин обзывает меня мымрой! – возмутилась регистраторша.
 – А я не намерен сообщать всему миру, что случилось с моим членом! Я сказал вам: хочу видеть доктора. Разве не было такого?
 – Но я ведь спрашивала: у вас перелом конечности или рана?..
 – Знаю, что спрашивали! – закричал Уилт. – Слово в слово могу повторить. Да будет вам известно, конец это еще не конечность. У меня, по крайней мере. Конец – это ближе к отростку. А скажи я вам, что у меня проблема с отростком, вы бы начали приставать: с каким отростком, где, когда и с кем, а потом отправили б меня к венерологу и…
 – Мистер Уилт, – перебил его доктор, – у нас много работы. Если вы отказываетесь сообщить, что же все-таки у вас болит…
 – То вы опять запихнете мне в глотку ваш поганый насос, чтобы вообще меня удавить? А вдруг придет сюда какой-нибудь несчастный глухонемой придурок? Он ведь так и подохнет у регистратуры или ему вырвут гланды, чтоб уж точно помалкивал. И это называется Национальная служба здравоохранения< Система бесплатного здравоохранения в Великобритании. Существует наряду с платной медициной >? Бюрократы вы проклятые, вот вы кто!
 – Ну, это еще не так страшно, мистер Уилт. В общем, если у вас действительно что-то с вашим пенисом, мы готовы посмотреть.
 – Я не готова! – гордо заявила регистраторша и удалилась.
 Уилт улегся на кушетку и снял штаны. Доктор с опаской осмотрел.
 – Скажите, а что это там намотано? – поинтересовался он.
 – Платок, черт его возьми, – огрызнулся Уилт, осторожно разматывая импровизированную повязку.
 – Боже мой! – ужаснулся доктор, всматриваясь. – Вот уж действительно отросток! Позвольте, как же вы довели собственный член до такого состояния?
 – Не позволю! – буркнул Уилт. – Зачем рассказывать, все равно никто не верит. Больше толочь воду в ступе не собираюсь.
 – В ступе? – очнулся доктор, изумленно поднимая голову. – Вы хотите сказать, что толкли пенис в ступке? Не знаю, как вам, сестра, а мне кажется, член пациента действительно имел более чем близкий контакт с пестиком и ступкой.
 – Ага, точно так же он себя и чувствует, – подтвердил Уилт. – Доктор, коль эту штуку придется отрезать, знайте, во всем виновата моя жена!
 – Жена???
 – Доктор, если вы не возражаете, я, пожалуй, не буду вдаваться в подробности.
 – О чем речь, дружище, – согласился доктор, споласкивая руки под краном. – Если б моя жена мне такое сделала, сразу бы развелся с такой стервой! А вы что, занимались сексом на кухне?
 – На подобные вопросы не отвечаю, – отрезал Уилт. «Лучше вообще держать язык за дубами», – подумал он.
 Натягивая хирургические перчатки и наполняя шприц, доктор стал представлять себе коитус с участием Уилта, его жены и ступки.
 – После всего, что вы уже перенесли, – Сказал он, приближаясь к Уилту, – будет совсем не больно.
 Уилт пружиной взлетел с кушетки.
 – Назад! Я не позволю всадить эту дуру в мою живую плоть! – завопил он, увидев в руке у сестры баллончик.
 – Легкая дезинфекция и заморозка. Я разок пшикну, и вы перестанете ее чувствовать.
 – Как так? Я очень даже хочу ее чувствовать. Иначе не пришел бы сюда, а оставил все как есть… Зачем вы взяли бритву?!!
 – Для стерилизации. Мы вас побреем.
 – Только побреете, и все? Что-то похожее я уже слышал… Кстати, доктор, а вы, часом, не сторонник стерилизации?
 – Абсолютно равнодушно к этому отношусь, – ответил тот.
 – А я плохо, – проворчал Уилт из своего угла, – крайне отрицательно, можно сказать, с предубеждением!
 Крепкая мускулистая медсестра улыбнулась.
 – Не вижу ничего смешного! Вы, случайно, не из феминисток? – не унимался он.
 – Я просто женщина, – отвечала медсестра, – а мои взгляды – мое личное дело и к данной ситуации не имеют никакого отношения.
 – А я мужчина и желаю таковым остаться, поэтому ваши взгляды меня очень даже интересуют. В Индии уже знаете до чего докатились? Так вот, предупреждаю: если уйду отсюда без яиц и с тоненьким меццо-сопрано вместо голоса, вернусь обратно со здоровенным тесаком и такую вам социогенетику устрою!
 – Ну, раз так, – сказал доктор, – советую прибегнуть к услугам частной медицины. Там за что заплатите, то и получите. Только будьте уверены…
 Десять минут ушло на то, чтобы уговорить Уилта вернуться на кушетку. Однако он тут же снова вскочил, лишь только медсестра пшикнула своим баллончиком.
 – Замораживать?! – взвизгнул Уилт. – Вы что, думаете, у меня между ногами – бройлер?
 – Теперь подождем, пока подействует анестезия. Уже скоро.
 – Что скоро?! – охнул Уилт, глянув между ногами. – О Боже, он уменьшается!!! Я подлечиться пришел, а не делать операцию по изменению пола! Думаете, припрусь домой с клитором, жена обрадуется?! Плохо вы ее знаете!
 – Да и вы о ней не все, видимо, знали, – весело возразил доктор. – Женщина, которая могла так поступить с мужем, вполне заслуживает подобного наказания.
 – Она-то да! А я здесь при чем? – горько усмехнулся Уилт. – И зачем эта трубка? Медсестра распаковывала катетер.
 – А это, мистер Уилт, – начал доктор, – мы вставим вам в…
 – Вот уж н-е-е-ет!!! Пусть у меня усохла пиписка, но я вам пока не Алиса в Стране Чудес и не гномик с хроническим запором! Она ведь говорила что-то там насчет масляной клизмы. Я не дамся!
 – При чем тут клизма? Просто поможем вам сквозь повязку сливать излишки жидкости. А теперь, пожалуйста, лягте, пока я не позвал на помощь.
 – Как сливать излишки жидкости? – осторожно поинтересовался Уилт, устраиваясь на кушетке.
 Когда доктор объяснил, с Уилтом едва справились четыре санитара. В течение всей операции не прекращался поток нецензурной брани. Доктору пришлось даже припугнуть Уилта общим наркозом, чтобы тот хоть немного успокоился. Но и после этого даже в вестибюле были слышны вопли типа: «Буровики!!! Нефтяники!!! Какие вы медики?!»
 – Эх вы, – простонал Уилт, когда его наконец отпустили санитары. – Нашли, где трубопровод проложить. Куда же я с ним теперь?.. И мужского достоинства не пожалели…
 – Какого достоинства? Вспомните, что вы здесь вытворяли… Зайдите ко мне на следующей неделе, посмотрим, как ваш… трубопровод.
 – Спасибо, я тут в первый и последний раз, – прошипел Уилт. – Теперь только к семейному доктору.
 Он вышел, доковылял до телефона-автомата и вызвал такси.
 Пока Уилт добирался домой, наркоз стал понемногу отходить. Дома он с трудом поднялся наверх, залез в постель и уставился в потолок. «Ну почему я не могу мужественно переносить боль, как все нормальные мужики» – с тоской думал он. Тут пришла Ева с близняшками.
 – Ужасно выглядишь, – обрадовала она, подойдя к кровати.
 – Чувствую себя так же, – ответил Уилт. – И угораздило меня жениться на такой садистке!
 – Впредь будешь знать, как напиваться.
 – Зато сейчас точно знаю: свой водосливный аппарат надо держать подальше от твоих рук – прорычал Уилт.
 Саманта поспешила облегчить его страдания.
 – Папочка, вот вырасту большая, обязательно стану медсестрой.
 – Еще раз так прыгнешь на кровати, ты до этого просто не доживешь. Обещаю, – простонал Уилт, морщась от боли.
 Внизу зазвонил телефон.
 – Если опять из Гуманитеха, что сказать? – поинтересовалась Ева.
 – Как опять? Я же просил сказать, что болею.
 – Я сказала. А они все звонят и звонят.
 – А я все равно болею! Только не говори чем.
 – И так, наверное, знают. Я видела сегодня в детском саду Ровену Блэкторн, она очень тебе сочувствует, – сообщила Ева, спускаясь по лестнице.
 Уилт сделал страшные глаза и повернулся к близняшкам.
 – Кого за язык тянули? Кто растрепал этому вундеркинду – сыну миссис Блэкторн про папочкины штучки?
 – Это не я, – торжественно объявила Саманта.
 – Конечно, нет! Ты только подговорила Пенелопу. У тебя на физиономии написано.
 – Это не Пенни, это все Джозефина. Она, целый день играла с Робином в папу и маму.
 – Вот подрастете, узнаете, как играть в папу-маму. Это не игра, это – война! Война между разными полами. И вы, мои дорогие, будете все время побеждать, ибо родились девчонками…
 Девчонки вышли из комнаты. С лестницы доносились их голоса – они спорили. Уилт осторожно выбрался из кровати поискать себе какую-нибудь книжку. Нашел «Аббатство ночных кошмаров», в самый раз под настроение – чтоб не про любовь, и только стал пробираться обратно, как в комнату втолкнули Эммелину.
 – Что еще надо? Не видишь, я болен?
 – Папочка, – проговорила она, – а Саманта спрашивает, зачем у тебя к ноге привязан мешочек?
 – Ах, она еще и спрашивает? – с грозным спокойствием сказал Уилт. – Тогда передай ей, а через нее мисс О'Фсянки и остальным сопливым недоноскам, что папа ходит с мешочком на ноге и с трубочкой в писе, потому что вашей мамусе-пердусе взбрело в башку оторвать на фиг папочкины гениталии. А если мисс О'Фсянки не знает, что такое гениталии, скажите, что так большие дяди называют аиста. А сейчас прочь отсюда, пока у меня не появилась грыжа, повышенное давление и четыре детских трупика.
 Девчонки моментально испарились. Ева внизу швырнула телефонную трубку.
 – Генри Уилт!..
 – Заткнись!!! – взорвался Уилт. – Услышу хоть одно слово от кого угодно, за себя не ручаюсь!!!
 И на этот раз его послушались. Ева отправилась на кухню и поставила чайник на плиту. «Эх, если бы Генри был такой грозный, такой уверенный и после того, как поправится», – думала она.




 9


 Следующие три дня Уилт на работу не ходил. Он слонялся по дому, сидел в беседке и ломал голову над сущностью мира, в котором Прогресс с (большой буквы) неизменно вступает в противоречия с Хаосом, а человек (с маленькой буквы) постоянно спорит с Природой. Величайшим парадоксом для Уилта была Ева. Она вечно говорит, что он циник и консерватор, а сама так легко поддается зову седой старины: компостным кучам, биосортирам, домотканой одежде и прочей примитивщине. Да еще ухитряется смотреть в будущее с непробиваемым оптимизмом. Для Уилта же есть только настоящее; множество отрывков настоящего, которые, сменяя друг друга, не столько приближают его к будущему, сколько, объединяясь в прошлом, создают собственную Уилтову репутацию. В прошлом его репутация уже неоднократно страдала, поэтому ничего страшного, пострадает еще раз. Мэвис Моттрэм распустила слухи по всей округе, и они поползли дальше, передаваемые из уст в уста, с каждым разом обрастая все новыми и новыми подробностями. Скоро сюда приплетут фильм про крокодила. Уж гуманитеховцы, БлайтСмит и миссис Чаттервей обязательно постараются. Так что до Брэйнтри сплетня дойдет примерно в следующем виде: Уилта едва не арестовали за непристойные выходки с цирковым крокодилом, который, спасая свою честь, вынужден был вцепиться зубами в член извращенца.
 – Тебе в этом городишке еще не то наболтают, – отмахнулся Брэйнтри, когда его жена Бетти поведала ему вышеизложенный вариант сплетни. – Генри всего-то взял на работе несколько отгулов, а ваш бабий телеграф уже и рад стараться.
 – Рад, не рад, – оправдывалась Бетти. – А нет дыма без…
 … Без дур, развесивших уши. Есть на кафедре гумоснов один тип по имени Билджер. Он-то и снял фильм, где игрушечный крокодил играет роль жертвы изнасилования. Это первое. В связи с этим Генри объяснялся с комиссией по образованию. Только ради того чтоб товарищу Билджеру не пришлось жить на пособие по безработице, а его многочисленные отпрыски могли учиться в частной школе. Это второе. И наконец, третье: Уилт заболел на следующий день после…
 – Ровена Блэкторн не так рассказывала. Все знают: Генри изуродовал свой пенис!
 – Откуда?
 – Что откуда?
 – Откуда все это знают?
 – Из детского сада. Близняшки каждый день дают сводки о состоянии «папиного банана».
 – Здорово! – сказал Брэйнтри. – Вот, значит, по чьим сводкам составляют картину происшествия! Да ведь уилтовские пай-девочки член от сосиски не отличат. Уж Ева постаралась. Может, она женщина широких взглядов, но на секс это не распространяется. И кроме того, просто не могу представить себе Генри в роли извращенца. Он парень все-таки скромный.
 – Ну да! Выражается так, что уши вянут!
 – Крепкие выражения – прямое следствие многолетнего общения с учащимися. Это служебные слова – для связи частей предложения. Если бы ты слушала меня повнимательней, то услышала б то же самое. Я сам так по сто раз на дню выражаюсь. И опять повторяю: как бы там ни было, а Генри и крокодилы – понятия несовместимые. Впрочем, вечерком сам к нему загляну…
 Когда вечером Брэйнтри заявился в дом на Веллингтонроуд, Уилта там не было. Перед домом стояли несколько машин. На фоне Наевского «форда», увешанного баллонами с метаном, и помятой малолитражкой, принадлежащей Мэвис Моттрэм, выделялся благородный «астон-мартин». Брэйнтри бочком протиснулся мимо горы поношенной одежды, перепрыгнул через кучу игрушек, которая загромождала всю прихожую, и обнаружил Еву в оранжерее. Там проходило не что иное, как заседание Комитета по проблемам стран «третьего мира». Председательствовала Ева.
 – Первостепенную важность для нас представляет нетрадиционная марангийская медицина, которой суждено составить достойную конкуренцию западной фармакологии, широко использующей в своих целях химию, – вещала Роберта Смотт, в то время как Брэйнтри стоял за зарослями фасоли, не решаясь войти.
 – И не следует забывать: помогая марангийским аборигенам, мы в конечном счете приносим пользу и самим себе!
 Брэйнтри стал на цыпочках удаляться, когда Джон Най разразился пламенной речью, ратуя за сохранение марангийских методов земледелия. Особенно он напирал на использование человеческих экскрементов для удобрения почвы.
 – В них содержатся все необходимые…
 Брэйнтри проскользнул во двор через черный ход, обогнул хранилище биоудобрений – обычный компостный бак и по биоактивному огороду направился к беседке. Там в шезлонге, скрытый гирляндами высохших трав, возлежал Уилт, облаченный в немыслимых размеров муслиновый балахон.
 – Между прочим, в этом платье ходила Ева, когда была беременна, – поведал он Брэйнтри. – Когда-то его можно было растянуть до размеров вигвама, или постелить вместо простыни в гигантском спальном мешке, или использовать как навес для многоместного суперсортира. Я откопал его в куче шмоток, которым Ева хочет осчастливить папуасов.
 – А я поначалу и не понял, чем они там занимаются. Это что, заседание ячейки Оксфама< Оксфордский комитет помощи голодающим, английская благотворительная организация >?
 – Ты отстал от жизни. У них альтернативная организация. Называется Организация содействия развитию африканского континента. Сокращенно ОСРАК. Берешь значит под свое покровительство какое-нибудь племя в Африке и шлешь им туда теплые пальто. В них и при нашей-то зиме подохнешь от жары. Пишешь письма тамошним шаманам, выпытываешь местные средства против обморожения ушей. И, наконец, устраиваешь торжественное слияние Веллингтон-роуд и ипфордского отделения Лиги мужененавистниц с Обществом людоедов-любителей, которые делают обрезание своим бабам, орудуя каменным ножиком.
 – Вот уж не знал, что женщинам делают обрезание. Да и каменные ножи давно вышли из употребления.
 – Так же как и клиторы в Маранге, – сказал Уилт. – Пытался я Еву образумить, да куда там! Махровая дикость – последний писк моды! Число поклонников растет как снежный ком. Дай Наям волю, они ж весь Лондон завалят индийскими кобрами для борьбы с крысами.
 – Когда я был в доме, он как раз призывал отказаться от фабричных удобрений, заклинал использовать обычное дерьмо. Он что, экскрементофил?
 – Причем с религиозным уклоном! Ты не поверишь: эта компания по воскресеньям с утреца собирается вокруг компостной кучи, хором поет: «Присядем рядом, присядем вместе», а затем причащается целебными травками.
 – Если, конечно, не секрет, – осторожно начал Брэйнтри, – что же с тобой приключилось?
 – Давай не будем об этом, – поморщился Уилт.
 – Ладно, но при чем здесь… э… одеяние для беременных?
 – Гораздо удобнее наших порток, – слабо оживился Уилт. – Замучила меня канализация. Фигурально выражаясь.
 – Что-что тебя замучило?
 – Канализация. Не выдули б мы тогда столько пива, не был бы я сейчас в таком жутком положении.
 – Я смотрю, ты даже свое самодельное пиво не пьешь.
 – Я теперь вообще ничего не пью, тем более в больших дозах Выпиваю с наперсток раз в четыре часа. Может, с потом выйдет А мочиться не могу. Как ножом режет.
 Брэйнтри ухмыльнулся.
 – Значит, правду говорят?
 – Не знаю, не слышал.
 – Тебе, наверное, будет любопытно узнать, что местные сплетники собрались дать медаль за личное мужество тому крокодилу, который хватанул зубами твое богатство. Вот такие вещи рассказывают.
 – Ну и пусть, – махнул рукой Уилт. – Бог, он правду видит.
 – Господи, уж не подцепил ли ты сифилис.
 – К сожалению, нет. Насколько я знаю, сифилис сейчас лечат не причиняя пациенту боли. Чего не скажешь о зверствах, которые проделали со мной. Попадись они теперь в руки мне, я бы им… не знаю что сделал.
 – Ого – покачал головой Брэйнтри – Неужели совсем худо?
 – Хуже некуда, – ответил Уилт. – Особенно хреново было сегодня в четыре утра. Сплю себе, никого не трогаю, из конца торчит шланг, приспособленный к мешочку для мочи. И тут эта стерва Эммелина стала на кровать, ногой прямо на мой мешочек.. Представляешь.. И вкачивает мне все обратно. Тебе в детстве снилось когда-нибудь, что плывешь по морю, а водичка теплая-теплая…
 – Я в постель не мочился, если ты об этом!
 – В общем, ты меня понял, – печально заключил Уилт.
 Брэйнтри содрогнулся.
 – В такие моменты можно лишиться последних отцовских чувств. Если б у меня тогда не начались конвульсии, наверняка бы запорол до смерти всех четверых. Но вместо этого лишь пополнил словарный запас Эммелины набором трехэтажных выражений. А мисс Мюллер, очевидно, решила, что сексуальные забавы в типичной английской семье носят исключительно садомазохистский характер. Могу себе представить, что она подумала прошлой ночью.
 А как вообще поживает наша Муза? Вдохновляет? – поинтересовался Брэйнтри.
 – Она неуловима. Совершенно неуловима. Да и я пока в таком состоянии стараюсь не очень-то маячить.
 – Правильно, в таком балахоне тебе только маячить Тебя за километр видно.
 – Меня другое волнует, – сказал Уилт. Никак не могу понять, что же она из себя представляет? К ней толпами ходят мужики, причем богатые до безобразия.
 А – а-а-а! Так вот что это за «астон-мартин» у твоего дома! – воскликнул Брэйнтри. – А я-то голову ломал, кому это так с деньжатами подфартило.
 – Правильно, только при чем здесь парик?
 – Какой еще парик?
 – Значит, так: машина принадлежит какому-то казанове из Мексики. У него моржовые усики, весь благоухает «Шанелью» номер не знаю какой и, представь себе, носит парик! Я хорошо разглядел в бинокль. И когда заходит к ней, парик снимает.
 Уилт сунул Брэйнтри в руки бинокль и указал на окошко мансарды.
 – Не вижу ничего, – через минуту сказал Брэйнтри, – жалюзи мешают.
 – Поверь мне на слово, он действительно носит парик. Спрашивается, зачем?
 – Лысый, наверное. А иначе зачем?
 – Если б лысый, я б не спрашивал. Но дело в том, что у этого латина на голове отличная шевелюра, а парик все равно носит и снимает только у нее.
 – Какого цвета?
 – Черный такой, лохматый. А под ним – самый что ни на есть блондин. Согласись, это загадочно.
 – А попробуй спросить саму Ирмгард. Может, она просто балдеет от блондинов в черных париках…
 Уилт покачал головой:
 – Нельзя. Во – первых, она уходит из дому намного раньше, чем я просыпаюсь; во-вторых, чувство самосохранения мне подсказывает: любое сексуальное возбуждение будет иметь для меня ужасные, а может, даже и необратимые последствия. Пока лучше держаться подальше.
 – Очень мудро! – похвалил Брэйнтри. – Страшно подумать, что устроила бы Ева, узнай она о твоей пламенной любви к квартиранточке.
 – Действительно страшно. Особенно если вспомнить ее реакцию на более безобидные вещи.
 – Что передать факультетским? – спросил Брэйнтри.
 – Ну, просто скажи, я вольюсь в общественное русло – выражение-то какое, – лишь только когда смогу сидеть не чувствуя, что подо мной раскаленная плита.
 – Они тебя не поймут.
 – И не надо. Попадая в такие переплеты, я твердо усвоил: правде все равно никто не поверит. Куда безопаснее в этом дрянном мире врать, врать и еще раз врать. Скажи им, у меня вирус. Это понятие растяжимое. Никто ничего не поймет, но все будут удовлетворены.
 Брэйнтри пошел обратно в дом, оставив Уилта наедине с тяжкими раздумьями о правде и лжи. В этом безбожном, лживом, жестоком и запутанном мире лишь правда была его единственным путеводителем и единственным оружием. Но, как видно из последних событий, оружие это оказалось обоюдоострым и почему-то все чаще, к удовольствию окружающих, обращалось против самого Уилта. Правду, конечно, лучше приберечь для себя. Хотя это в принципе и бессмысленно, но все же помогает достичь некоторого морального равновесия. И много быстрее, чем Евино копание в саду с той же целью. Придя к таким выводам, Уилт решительно осудил Евину озабоченность глобальными проблемами и СРАК., а затем попробовал взглянуть на все это другими глазами. Получилось, что он живет себе спокойненько и в ус не дует, в то время как где-то существует мир, в котором царят только голод и нужда. Может, Ева делает это просто так, для очистки совести? Но чистая совесть – это тоже немало, заодно и дочерям добрый пример подает, которого они от папы вовек бы не дождались. Но должна же где-то быть золотая середина? Надо же как-то более благоразумно сочетать дом и семью с заботами о миллионах голодающих. Только как, черт возьми? Уж конечно, бредовые догмы придурка Билджера здесь никак не помогут. Вот Джон и Берта Най пытаются улучшить несовершенный мир, а не разрушить его. А ты, Генри Уилт, что сделал? Ничего! Сидишь тут, хлещешь пиво, думаешь, какой ты несчастненький, и подглядываешь за бабой, как школяр паршивый. И тогда он, словно решив доказать себе, что все-таки способен хоть на что-то, вышел из беседки в своем нелепом наряде и открыто направился к дому. Там Уилт обнаружил, что заседание комитета уже давно кончилось, а Ева укладывает девчонок спать. Когда она спустилась вниз, Уилт сидел на кухне за столом и нанизывал на ниточку фасоль.
 – Удивительное рядом! – прокомментировала она. – Столько лет бездельничал и вдруг – на тебе: сидишь и вроде как помогаешь мне по хозяйству. Ты, случаем, не заболел? С тобой все в порядке?
 – Было в порядке, пока ты молчала.
 – Нет, сиди, не уходи. Мне надо поговорить с тобой.
 – О чем? – поинтересовался Уилт, задержавшись в дверях.
 – О том! – И Ева многозначительно посмотрела на потолок.
 – О чем «о том»? – не понял Уилт.
 – Сам знаешь о чем, – повторила Ева.
 – Ничего не знаю и знать не хочу. Скажи по-человечески, в чем дело. Если ты предлагаешь, чтоб мы с тобой того-самого… то я просто физически на это неспособен.
 – Я не про нас, а про них.
 – Про них?
 – Про мисс Мюллер и ее ухажеров.
 – Ах, про них. – Уилт подсел к столу. – Ну и что с ними?
 – Ты, наверное, уже слышал, – сказала Ева.
 – Что слышал?
 – Ну знаешь же! Как с тобой трудно говорить.
 – Да, особенно если говорить на языке Винни-Пуха. Хочешь узнать, догадываюсь ли я, что они иногда сношаются, так и спроси.
 – Я беспокоюсь о наших детях. Думаю, им не очень полезно находиться в доме, где очень часто делают то, о чем ты только что сказал.
 – Если б я и ты не делали «то, о чем я сказал», их бы здесь и в помине не было. И вообще это только твои друзья-приятели умеют выражаться при детях так, что даже Джозефина не может понять. Хотя обычно она все выдает открытым текстом…
 – Генри! – предостерегла Ева.
 – Я тебе точно говорю. Причем очень часто. Вот, например, вчера послала Пенелопу на…
 – Замолчи! – перебила Ева.
 – Я-то замолчу, – сказал Уилт, – а она? Нынешнее поколение взрослеет быстрее нас. Когда мой папа мастерил и случайно попадал молотком по пальцу, он говорил: «Твою мать!» Мне было уже десять лет, а я все думал, папа действительно имеет в виду молотковую маму. А теперь это самое любимое выражение у…
 – Не важно у кого… – перебила Ева. – А лексикон твоего папаши оставляет желать лучшего.
 – Ты своего вспомни! Я диву даюсь, как твоя мамаша докатилась до того, что…
 – Генри Уилт! Оставь моих родителей в покое. Лучше скажи, как нам поступить с мисс Мюллер.
 – При чем здесь я? Ты же ее сюда зазвала. Со мной даже не посоветовалась, хотя мне эта баба здесь естественно на фиг не нужна. Потом ты выясняешь, что она какая-то международная секс-террористка; боишься, вдруг от такого соседства наши дети преждевременно начнут страдать нимфоманией, и теперь пытаешься впутать меня…
 – Мне нужен твой совет, – взмолилась Ева.
 – Тогда вот тебе мой совет: Скажи ей, пусть убирается к чертовой матери.
 – Не так-то это просто. Она уже заплатила за месяц вперед. Деньги я еще в банк не положила, но все-таки…
 – Отдай ты этой шлюхе деньги, ради Христа! И коленом под зад.
 – Ну, это негостеприимно получится, – засомневалась Ева. – Она же иностранка, и так далеко от дома.
 – Зато слишком близко к моему дому. Между прочим, любой из ее дружков богат, как Крез. Так что пусть чешет к ним или живет в гостинице. Отдай деньги, и пусть выметается.
 С этими словами Уилт пошел в гостиную, включил телевизор и принялся ждать, пока позовут ужинать.
 Оставшись на кухне в одиночестве, Ева подвела итоги. Мэвис опять дала маху. Генри совершенно наплевать на мисс Мюллер, а значит, ее денежки можно употребить на ОСРАК. И вовсе не обязательно просить мисс Мюллер съехать от них. Просто слегка намекнуть, чтоб вела себя потише. И все-таки радостно осознавать, что Генри ни в чем не замешан. И вообще, она больше не будет слушать чушь, которую несет Мэвис. И Генри, несмотря на свои причуды, неплохой муж. Поэтому вечером, ужиная в обществе своего супруга, Ева была совершенно счастлива.




 10


 В среду, выходя из кабинета доктора Скэлли, Уилт испытовал радость. Отпустив несколько шуточек по поводу Уилтовых несчастий, доктор относительно безболезненно снял повязку и вытащил трубку.
 – Я считаю, это излишне, – заверил Уилта доктор, – эти молокососы, как всегда, перестарались.
 Услышав это, Уилт хотел было подать на них официальную жалобу. Но доктор Скэлли его отговорил:
 – Представляете, старина, какой начнется скандал. А они, в сущности, придерживались инструкций. Вдобавок, представляете, что будет, если вы будете ходить и говорить, что вас хотели умертвить в больнице?
 После такого довода Уилт передумал жаловаться. Получив обещание доктора, что скоро он, Уилт, снова будет держать хвост пистолетом, если, конечно, не перетрудится на радостях со своей благоверной. Он покинул кабинет, чувствуя себя на седьмом небе от счастья или, по крайней мере, на пути к нему.
 Лучи осеннего солнышка ласкали пожелтевшие листья деревьев в парке. Мальчишки собирали упавшие каштаны, а в кармане Уилта лежала справка от доктора Скэлли, которая позволяла ему еще целую неделю не казать носа в Гуманитехе. Уилт немного погулял по городу, часок провел в букинистическом магазине, копаясь в книгах, и уже собирался идти домой, как вспомнил, что надо бы отнести в банк деньги Ирмгард Мюллер. От этого Уилт почувствовал себя еще лучше и отправился прямо в банк. Мимолетняя страсть к Ирмгард вдруг бесследно улетучилась. Она всего лишь обычная легкомысленная студенточка с деньжатами в кармане, ветерком в голове и тягой к роскошным автомобилям и ухажерам любой национальности.
 Подойдя к банку, Уилт быстро взбежал по ступенькам и, оказавшись внутри, заполнил за стойкой депозитный бланк и протянул его кассиру в окошко вместе с деньгами.
 – У моей жены специальный, – объяснил он, – фамилия Уилт. Миссис Уилт. Номер не помню, это для какого-то африканского племени, кажется…
 Кассир явно не слушал его. Он считал купюры и, как заметил Уилт, несколько раз останавливался. Наконец бросив краткое «Простите, сэр», он исчез в подсобном помещении. Несколько посетителей, стоявших позади Уилта, перешли к другому окошку, и он почувствовал себя как-то неловко. Такое чувство он испытывал всегда, когда приходил получить крупную сумму по чеку. Кассир, прежде чем погасить чек печатью, неизменно вздыхал, как бы сочувствуя несчастным, которые по милости Уилта останутся без наличных. Но сейчас-то он вкладывает деньги. Они же не могут не принять их.
 Оказалось, могут. Уилт уже собрался возмутиться, почему его заставляют ждать, как появился банковский курьер.
 – Будьте добры, пройдите в кабинет управляющего, – сказал он угрожающе-вежливо. Уилт проследовал за ним через фойе в кабинет.
 – Вы мистер Уилт? – спросил управляющий.
 Уилт кивнул.
 – Присаживайтесь.
 Уилт уселся и свирепо посмотрел на кассира, что стоял у стола. Тут же были его банкноты и депозитный бланк, разложенные на промокашке.
 – Я был бы очень признателен, если бы мне объяснили, что происходит? – спросил Уилт с возрастающим беспокойством. Клерк за его спиной занял позицию у двери.
 – До приезда полиции я, пожалуй, воздержусь от любых комментариев, – ответил управляющий.
 – Как это «до приезда полиции»? Управляющий промолчал. Его взгляд выражал одновременно и печаль и недоверие.
 – Послушайте, – опять заговорил Уилт, – я не понимаю, что происходит, и требую…
 Управляющий многозначительно глянул на стопку купюр на столе, и Уилт моментально притих.
 – Боже мой! Неужели вы хотите сказать, что они фальшивые?
 – Нет, не хочу, мистер Уилт. Но как я уже говорил, приедет полиция и вы сможете все объяснить. Думаю, у вас найдется вполне убедительное оправдание. Никто ни на минуту не подозревает вас в…
 – В чем? – простонал Уилт. И снова управляющий ничего не ответил. С улицы доносился шум проезжающих автомобилей, особенно заметный в этот тихий осенний день. Правда, несколько минут назад он был веселый и радостный, а теперь стал серый и противный. Уилт отчаянно пытался найти объяснение происходящему, но тщетно. Он решил было сказать, что они не имеют права держать его здесь, но тут раздался стук, и курьер осторожно открыл дверь. В кабинет вошли инспектор Флинт, сержант Эйтс и двое в штатском.
 – Наконец-то, – обрадовался управляющий. – Нам, конечно, очень неприятно. Ведь мистер Уилт наш постоянный и уважаемый клиент… – Он умолк, увидев, как Флинт смотрит на Уилта.
 – Ну что, Уилт, тесен мир? – торжествующе произнес инспектор. – Да-а, теперь ты влип крепко…
 Его перебил штатский, тот, что постарше.
 – Если не возражаете, инспектор, этим займемся мы, – сказал он вежливо, но властно. В его голосе улавливалось какое – то странное обаяние, которое напугало Уилта даже больше, чем холодный прием управляющего. Штатский шагнул к столу, взял несколько банкнот и принялся их изучать. Уилт с растущим беспокойством наблюдал за ним.
 – Не скажете ли, сэр, как попали к вам эти пятифунтовые банкноты? – спросил он. – Кстати, меня зовут Мистерсон.
 – Это месячный задаток нашей квартирантки, – ответил Уилт. – Я пришел сюда положить деньги на счет моей жены для ОСРАК.
 – Срак? Для каких Срак? – вкрадчиво поинтересовался мистер Мистерсон.
 – ОСРАК – Организация содействия развитию африканского континента, – пояснил Уилт. – Моя жена является казначеем местного отделения этой организации. Она взяла на свое попечение африканское племя и теперь…
 – Понятно, понятно, мистер Уилт, – прервал его Мистерсон.
 – Вполне в ее стиле, – буркнул себе под нос Флинт, за что Мистерсон одарил его уничтожающим взглядом.
 Потом придвинулся поближе к Уилту.
 – Значит, эти деньги – плата за проживание и вы должны были положить их на счет жены. Кто же у вас проживает?
 – Женщина, – ответил Уилт, переходя на краткий язык перекрестного допроса.
 – А как зовут ее, сэр?
 – Ирмгард Мюллер.
 Двое в штатском переглянулись. Уилт заметил это и поспешно добавил:
 – Немка.
 – Немка, говорите? А могли бы вы ее опознать?
 – Опознать? – усмехнулся Уилт. – Она живет у нас в мансарде вот уже целый месяц.
 – В таком случае, будьте добры съездить с нами в участок, где мы покажем вам кое-какие фотографии, – сказал Мистерсон и резко встал со стула.
 – Минуточку! Что все-таки происходит? – снова спросил Уилт. – Я уже недавно был в полиции и, если честно, больше туда не хочу. Вставать со стула он и не собирался. Мистер Мистерсон сунул руку в карман, извлек свое удостоверение и, раскрыв, протянул Уилту.
 – Потрудитесь ознакомиться…
 Уилт ознакомился, и ему чуть было не стало дурно. Удостоверение было выдано на имя Мистерсона – начальника отдела по борьбе с терроризмом и т. д. и т. п. У Уилта затряслись коленки. Он медленно встал и пошел на выход. Позади начальник отдела отдавал приказания Флинту, сержанту Эйтсу и управляющему: из помещения никому не выходить, никаких телефонных звонков, максимум бдительности и работать, словно ничего не произошло. Выходить из кабинета он запретил даже курьеру.
 – А сейчас, мистер Уилт, вы как ни в чем не бывало выйдете и последуете за мной. Мы не должны привлекать к себе внимание.
 Уилт прошел за ним через весь банк и замешкался в дверях, не зная, что делать дальше. Тут подъехала машина. Мистерсон открыл дверцу, и Уилт забрался внутрь.
 Через пять минут он уже сидел за столом в участке. Ему вручили пачку фотографий с молодыми женщинами. В двадцать минут первого он наконец нашел среди них снимок Ирмгард Мюллер.
 – Это она, вы уверены? – уточнил директор.
 – На все сто! – заверил Уилт. – Я, конечно, не знаю, кто на самом деле эта чертова баба и что она натворила, только, пожалуйста, поезжайте скорей и арестуйте ее. Я хочу попасть домой к обеду.
 – Именно это мы и собираемся сделать. А ваша жена сейчас дома. Уилт посмотрел на часы.
 – Не знаю, какое это имеет отношение к делу. В это время она уже забрала детей из детского сада и, должно быть, возвращается с ними домой.
 Директор вздохнул. Это был глубокий, полный досады вздох.
 – Раз так, об аресте не может быть и речи, – сказал он – Я полагаю мисс.. э… Мюллер сейчас находится в доме.
 – Не знаю, – ответил Уилт. – Когда я уходил утром, была дома. Сегодня среда, лекций у нее нет, значит, вполне вероятно, что дома. Почему вы не поедете и сами не посмотрите?
 – Потому что, сэр, ваша квартирантка является опаснейшей террористкой. Так что, сами понимаете…
 – О Боже – Уилту вдруг стало совсем дурно. Мистерсон наклонился к нему через стол.
 – На ее счету восемь убийств, подозревают, что она организатор и вдохновитель… простите за столь банальные выражения, но они как нельзя лучше подходят к ситуации… Да… Так вот, она организовала серию взрывов, а кроме того, замешана в нападении на инкассаторов. При этом погиб человек. Вы, вероятно, уже читали в газетах.
 Уилт читал. В приемной травмопункта. После сообщения об этой возмутительной и бессмысленной жестокости было как-то тяжело читать все остальное. Пусть это произошло где-то там, далеко. И все же тогда смерть охранника казалась Уилту более реальной, чем сейчас, здесь, в кабинете с этим подчеркнуто вежливым господином в коричневом твидовом костюме при шелковом галстуке. Мистерсон напоминал скорее провинциального адвоката, чем борца с терроризмом, было странно слышать, как он запросто произносит слова «террористка», «убийство». Уилт недоверчиво покачал головой.
 – К сожалению, все обстоит так, как я сказал, – вздохнул директор.
 – Но деньги.
 – Помечены, сэр. Помечены, а номера записаны. Ловушка сработала.
 Уилт недоверчиво покачал головой. Он все еще отказывался верить.
 – Что же вы намерены предпринять? Моя жена и дети, наверное, уже пришли. Если эта немка в доме… тогда там же и все остальные иностранцы…
 – Скажите, сэр, а сколько там еще этих остальных… э… иностранцев?
 – Не знаю, – ответил Уилт, – каждый день по-разному. Они там толпами ходят!
 – А какой у вас обычно распорядок дня? – быстро спросил Мистерсон. – Вы всегда приходите домой обедать?
 – Нет. Обычно обедаю в Гуманитехе. Но сейчас я на больничном и по идее должен прийти.
 – Значит, жена удивится, если вас не будет?
 – Сомневаюсь, – усмехнулся Уилт. Иногда я забегаю в пивную перехватить бутербродов.
 – Но вы ведь предупреждаете ее по телефону?
 – Не всегда.
 – Я что хочу понять, сэр: поднимет ли ваша жена тревогу, если вы не придете, или лучше позвонить и предупредить ее?
 – Ничего она не поднимет, – успокоил его Уилт. – Разве только узнает, что я подыскиваю другое место жительства для… Как там. на самом деле зовут эту чертову бабу?
 – Гудрун Шауц. А сейчас, сэр, нам пришлют обед из столовой, и мы займемся соответствующими приготовлениями.
 – Какими еще приготовлениями?
 Но начальник уже вышел из комнаты, а его помощник в штатском был явно не расположен отвечать на вопросы. Присмотревшись, Уилт с ужасом заметил, что у того под мышкой справа слегка оттопыривается пиджак. Зажмурившись, Уилт чувствовал, что сходит с ума.


* * *

 Дома на кухне Ева кормила девочек.
 – Папу ждать не будем, – объявила она, – папа придет попозже.
 – И волынку свою тоже принесет? – спросила Джозефина.
 – Какую волынку, милая? У него нет никакой волынки.
 – Как же нет, а на ноге? – уточнила Пенелопа.
 – Да, но это не та волынка, на которой играют.
 – А я однажды видела на параде, как дяди в платьицах играют на волынках, – похвасталась Эммелина.
 – Это называется шотландская юбка, а не платьице.
 – А я видела, как папа в домике в саду играл на своей волынке, – заявила Пенелопа, – и даже мамино платьице надел.
 – Нет, Пенни, папа на ней не играл, – возразила Ева, удивляясь про себя, как же это Уилт ухитрился сыграть на катетере.
 – Все равно от волынков такой ужасный звук, – настаивала Эммелина.
 – Папа тоже сделал ужасный звук, когда ты прыгнула к нему на кровать…
 – Да, милая, ему приснился страшный сон.
 – Папе снилось, что он плывет по морю, а водичка теплая-теплая. Я сама слышала!
 – Кошмар, – согласилась Ева. – А что вы делали сегодня в садике?
 Однако отвлечь близняшек от увлекательной темы папиных злоключений не удалось.
 – Мама Роджера сказала, что у папы, наверное, нелады с мочевым пузырем и ему приделали волынку, – сказала Пенелопа. – Мам, а что такое мочевой пузырь?
 – Я знаю! – обрадовалась Эммелина. – Это такой поросячий животик, и из него потом добывают волынки! Мне Сэлли рассказывал…
 – Наш папа не поросенок…
 – Хватит, девочки! – решительно сказала Ева. – Папу больше обсуждать сегодня не будем! Кушайте тресковую икру.
 – Не буду! Роджер говорит, что икра – это рыбкины детки, – заявила Пенелопа.
 – Ничего подобного, у них нет деток! Рыбки просто мечут икру…
 – А сосиска может метать икру?
 – Конечно, нет, дорогая. Сосиски же не живые.
 – А Роджер говорит, у его папы сосиска мечет. Вот поэтому его маме приходится даже…
 – Мне совсем не интересно, что говорит Роджер.
 На самом деле Еве страшно хотелось узнать подробности интимной жизни Ростонов. Тем не менее обмен знаниями надо было прекратить.
 – И вообще такие вещи обсуждать нехорошо!
 – Почему, мамочка?
 – Потому что нехорошо, – сказала Ева, не в силах придумать сколько-нибудь убедительную причину. Она просто не знала, как поступить. С одной стороны, ее учили, что такие вещи обсуждать неприлично. С другой стороны, необходимо всемерно поощрять природное детское любопытство. В течение всего обеда Ева безуспешно пыталась утихомирить близняшек и думала: «Ну, где этот Генри? Он бы разок рявкнул на них, и конец всем этим разговорам». Однако наступило два часа, а Генри все не было.
 Позвонила Мэвис, напомнить, чтоб Ева заехала за ней по пути на симпозиум по нетрадиционной таиландской живописи.
 – Понимаешь, Генри нет дома, – объяснила Ева, – он с утра пошел к врачу, я ждала его к обеду, но до сих пор нет. Мне не с кем оставить девчонок.
 – Мою машину забрал Патрик, – сказала Мэвис, – а его собственная в ремонте. Я так рассчитывала на тебя!
 – Ладно, тогда попрошу миссис Де Фракас посидеть полчасика с малышками. Она сколько раз сама предлагала. Да и Генри скоро придет…
 Она пошла в соседний дом, и вскоре старенькая миссис Де Фракас сидела в беседке, окруженная близняшками, и читала им про Рикки-Тикки-Тави. Вдове генерал-майора Де Фракаса было восемьдесят два года, и золотые деньки своей молодости, проведенной в Индии, она помнила намного лучше, чем то, что случилось вчера или на прошлой неделе. В общем, Ева со спокойной душой поехала за Мэвис.


* * *

 Тем временем в участке Уилт заканчивал свой обед. За едой, рассматривая фотографии, он успел вычислить еще парочку террористов, из тех, что чаще всего появлялись в доме. Вскоре к участку подкатили несколько здоровенных фургонов. Оттуда вывалила целая куча молодцов, одетых кто во что горазд. Инструктаж было решено провести в столовой. Руководить операцией было поручено майору из войск специального назначения.
 – Сейчас, – снисходительно начал майор, – начальник отдела по борьбе с терроризмом расскажет о начальной стадии проведения операции. Но прежде я хочу подчеркнуть: мы имеем дело с бандой самых безжалостных убийц в Европе. Никто из них не должен скрыться. В то же время мы хотели бы, по возможности, избежать кровопролития. Однако должен предупредить, что в данной ситуации нам дано право сначала стрелять, и только потом задавать вопросы, если будет кому. Таково распоряжение министра.
 Он хищно улыбнулся и сел.
 – Когда дом оцепят, – продолжил Мистерсон, – мистер Уилт войдет в дом и попытается вывести свою жену и детей. До этого никто ничего не, должен предпринимать. Так же следует помнить: это наш единственный шанс арестовать как минимум трех главарей банды. Может, и больше. Тут опять вся надежда на мистера Уилта, который сообщит нам, сколько террористов находилось в доме на момент его выхода. На этом я заканчиваю и передаю слово майору.
 Он вышел из столовой и отправился в кабинет, где Уилт уплетал за обе щеки пудинг, прихлебывая горячий кофе. У двери кабинета Мистерсон наткнулся на врача и психолога, приехавших с военными. Они изучали Уилта сквозь замочную скважину.
 – Нервный тип, – хмуро заключил психолог. – Хуже и не придумаешь. Слюнтяй, побоится пойти на красный свет, даже если вокруг ни машины.
 – К счастью, ему не придется ходить на красный свет, – сказал директор. – Ему всего-навсего надо зайти в дом и под каким-либо предлогом вывести оттуда семью.
 – Все равно надо ему чего-нибудь вколоть для храбрости. А то начнется у него мандраж, пальцем в собственный звонок не попадет. Как пить дать, операцию сорвет!
 Он побежал за своим саквояжем, а Мистерсон вошел к Уилту.
 – Ну вот, – сказал он с наигранной бодростью, – теперь вам нужно всего, навсего…
 … Залезть в дом, полный головорезов, и попросить жену пойти со мной. Я все знаю, – вздохнул Уилт.
 – Это вам раз плюнуть.
 Уилт скептически посмотрел на него.
 – «Раз плюнуть», – передразнил он писклявым голосом. – Вы не знаете мою чертову женушку.
 – До сих пор не имел счастья, – признался Мистерсон.
 – Вот именно, счастья, – горько усмехнулся Уилт. – Когда посчастливится, поймете: на мою просьбу выйти из дома она найдет тысячу отговорок.
 – Что, очень несговорчивая?
 – Нет, почему же, вполне сговорчивая, вполне. Только непредсказуемая очень.
 – Значит, если ее, скажем, попросить остаться, то она сделает наоборот, так?
 – Если я, зайдя с улицы, попрошу ее остаться дома, – сказал Уилт, – она решит, что у меня поехала крыша. Представьте себе: вы спокойно сидите дома, тут является жена и ни с того ни с сего норовит удержать вас дома, хотя вы и так не собирались никуда уходить. Тогда б вы сразу заподозрили, что дело тут нечисто?
 – Пожалуй, да, – согласился Мистерсон. – Мне только сейчас в голову пришло…
 – Лучше поздно, чем никогда, – съехидничал Уилт. – В общем, я не намерен…
 Тут дверь распахнулась, и вошел майор в сопровождении двух парней. Оба были в джинсах, майках с надписью: «Ура ИРА!!!»< Ирландская Республиканская Армия, подпольная террористическая организация, действующая в Северной Ирландии >и с огромными сумками в руках.
 – Мы вас прервем ненадолго, – сказал майор, – нужно чтобы мистер Уилт нарисовал подробный план своего дома: вид сверху и в разрезе.
 – Зачем? – поинтересовался Уилт, не отрывая взгляда от надписей на майках.
 – На тот случай, если придется штурмовать дом, сэр, – деловито пояснил майор. – Надо наметить секторы обстрела, мертвые зоны. А то врываешься в дом и не знаешь, где кухня, а где сортир…
 – Знаете, ребята, – сказал Уилт, – если вы припретесь на Веллингтон-роуд в таких маечках, да еще с этими сумками, то до моего дома просто не дойдете. Соседи вас на фонарях развесят. Племянника миссис Фогин взорвали в Белфасте, а у профессора Болла с голубыми свои счеты. Его бросила жена и вышла замуж за педика.
 – Он прав, ребята, наденьте майки с надписью: «Вон из Англии родной и индус, и голубой!», – велел майор.
 – Я бы не советовал, – заметил Уилт. – Семейству Бокани из одиннадцатого дома только дай повод потрепаться о расовой дискриминации. Придумайте что-нибудь нейтральное.
 – Микки Маус подойдет, сэр? – спросил один из сопровождающих майора.
 – Так и быть, – сердито буркнул майор, – ты наденешь Микки Мауса, остальные – Дональда Дака.
 – Господи! – ужаснулся Уилт. – Не знаю, сколько всего у вас людей, но если они разбегутся по всей округе вооруженные до зубов и все, как один, с утятами на майках… Вы же всю округу до смерти напугаете!
 – Ничего, ничего, – успокоил его майор. – Вопросы тактики предоставьте решать мне. Нам уже приходилось действовать в подобных ситуациях. От вас требуется всего лишь подробный план театра военных действий.
 – Во-во, театра. Тут вы в самую точку попали, – с горькой иронией сказал Уилт. – Да и военные действия ведем, с тех пор как въехали.
 – Слушайте, если мы сейчас же не отправим мистера Уилта домой, там скоро заинтересуются, куда он подевался, – вмешался Мистерсон.
 Тут, словно в подтверждение этого довода, затрезвонил телефон.
 – Это вас, Мистерсон, – сказал майор. – Какой-то кретин по имени Флинт докладывает, что в банке его уже задолбали.
 – Я, кажется, предупреждал: из банка не звонить, – прорычал Мистерсон в трубку. – Чего хотят?!. Облегчиться?.. Конечно, можно!.. В три ровно встреча с мистером Дэниэлсом?.. Кто такой?… Ах, ты черт!.. Дайте ему, ради Бога, корзинку для мусора!.. Что, мне приехать, за руку его отвести? Тоже мне нашли проблему. Что значит «будет выглядеть оригинально»?.. Ах, для этого надо через весь банк идти?.. Знаю, что воняет… Побрызгайте дезодорантом!.. Если не хочет, никуда не пускать этого засранца!.. А насчет корзинки не забудьте – пригодиться!.. – Директор швырнул трубку на рычаг и повернулся к майору: – Ситуация в банке выходит из-под контроля, надо торопиться…
 – … А то запахнет паленым и еще кое-чем, – закончил Уилт. – Так мне рисовать план или нет?
 – Да, и побыстрее! – грубо сказал майор.
 – И нечего говорить со мной таким тоном, – возмутился Уилт. – Вам, конечно, не терпится повоевать в моих частных владениях. Только кто, позвольте спросить, будет возмещать ущерб? Моя жена – человек специфический, и если вы станете стрелять террористов на ковре в гостиной…
 – Мистер Уилт, – терпеливо начал майор, – мы сделаем все, чтоб избежать применения силы в пределах ваших владений. Именно для этого нам и нужен план вашего театра, то есть дома.
 – Думаю, мы не будем пока мешать мистеру Уилту, – сказал Мистерсон и кивнул в сторону двери.
 Майор пошел за ним. В коридоре у них состоялся следующий разговор.
 – Слушайте, – начал Мистерсон, – мне этот ваш психотерапевт в погонах уже сказал, что этот парень – нервный. Если вы не перестанете его запугивать…
 – Если хотите знать, у меня на эту операцию имеется установленный Министерством обороны лимит жертв: десять человек. И если этот тип попадет в эту десятку, я плакать не буду.
 – А если он погибнет вместе с женой и детьми, списывайте еще пятерых из вашего лимита!
 – Одним словом, если человеку ковер дороже родины и западных ценностей… – Майор мог бы продолжать до бесконечности, но явился психолог со стаканчиком кофе.
 – Я тут подсыпал ему возбуждающего, – весело объявил он. – Действовать будет до конца операции!
 – Да уж надеюсь, – буркнул Мистерсон. – Я бы, кстати, сам бы не отказался.
 – Да вы не сомневайтесь, – заверил майор, – действует безотказно. Я сам пробовал как-то в графстве Арма< Графство на юге Северной Ирландии >, где мне довелось разряжать здоровенную бомбу. Правда, не успел я к ней и подойти, как эта дура рванула, но, видит Бог, чувствовал я себя молодцом.
 Медик скользнул в кабинет и через минуту показался оттуда с пустым стаканом.
 – Был робким ягненком – стал отважным львом, – заявил он. – Нет проблем, ребята!




 11


 Через десять минут, как и было обещано, Уилт заметно приободрился. Его выпустили из участка, и он с готовностью влез в машину Мистерсона.
 – Высадите меня в начале улицы. До дома я доберусь уже сам, – велел он. – Не беспокойтесь, подвозить меня к самому дому не надо.
 Мистерсон с удивлением взглянул на него.
 – А никто этого делать, собственно, и не собирался. Итак, ваша задача проникнуть в дом, не вызвав подозрений, и убедить жену выйти на улицу. Скажите, что познакомились в пивной с одним знатоком целебных трав и он предложил вам полюбоваться своей коллекцией растений.
 – Вас понял! Прием! – ответил Уилт.
 – Какой прием?
 – Вот еще что, – спохватился Уилт, – если она не соблазнится, я заберу с собой девчонок, а она пусть варится в собственном соку!
 – Водитель, остановите машину, – немедленно скомандовал Мистерсон.
 – Зачем? – удивился Уилт. – Чтоб я целый час тащился на своих двоих? К дому подойду сам, но не отсюда же!
 – Мистер Уилт, я хочу, чтобы вы осознали серьезность ситуации. Гудрун Шауц, несомненно, вооружена и обязательно станет стрелять. Это профессиональная убийца.
 – Ну и что? Чертова баба перестреляла кучу людей и после этого надеется найти убежище в моем доме… Хрен ей! Водитель, вперед!
 – Господи, – вздохнул Мистерсон, – доверь что-нибудь этим армейским придуркам, все испортят.
 – Поедем обратно, сэр? – обернулся водитель.
 – Ни в коем случае! – закричал Уилт. – Чем быстрее я спасу свою семью и нагрянет армия, тем лучше! Как меня слышите?! Прием!! Все будет нормально, шеф!!!
 – Нисколько не сомневаюсь, – с грустной иронией проговорил Мистерсон. – Ладно, поезжайте дальше. Теперь, мистер Уилт, давайте выясним, что вы должны говорить. Человека зовут…
 – Фалкирк, – заученно начал Уилт, – живет в доме сорок пять по Баррабас-роуд, недавно приехал из Южной Америки, привез коллекцию растений, в которой есть тропические лекарственные травы, не распространенные у нас.
 – Хорошо, хоть текст вызубрил, – пробормотал Мистерсон.
 Они повернули на Фаррингтон-авеню и остановились на обочине. Уилт вылез из машины, с силой захлопнул дверцу и решительно зашагал по Веллингтон-роуд. Мистерсон провожал его печальным взглядом и проклинал армейского психолога.
 – Сыпанули ему какого-то зелья, и вот, будьте любезны: новоиспеченный камикадзе, – пожаловался он шоферу.
 – Еще не поздно остановить его, – ответил тот.
 Но было уже поздно. Уилт проскользнул в ворота своего дома и скрылся из виду. Из кустов рядом с машиной высунулась чья-то голова.
 – Нет, так дело не пойдет, – сказал хозяин головы – боец группы захвата, переодетый газовщиком, – проезжайте дальше, а я свяжусь со штабом, доложу: объект проник в опасную зону. – Он принялся крутить ручки на своей рации.
 – Не вздумайте! – рявкнул Мистерсон. – Полная тишина в эфире, пока его семья не окажется в безопасности!
 – Мне дан приказ…
 – … Который я отменяю! На карту поставлены жизни людей! Я не позволю лишний раз подвергать их опасности!
 – Ну, ладно, – сдался лжегазовщик, – все равно оцепление такое – муха не пролетит.
 – Дело не в этом. Прежде чем начинать, надо запустить туда побольше наших.
 – Вот это по-нашему! Набьем дичи полную корзину! Ну, покедова! – пропел лжегазовщик и полез обратно в кусты.
 Машина тронулась дальше.
 – Львы, ягнята, теперь вот кролики с дичью, – проворчал Мистерсон. – Вот все, что у них на уме. И на кой черт впустили сюда этих головорезов!
 – А их набирают-то – из охотников да егерей, – отозвался шофер. – Ох, не хотел бы я оказаться на месте этого Уилта.


* * *

 Пробирающийся тем временем по саду Уилт не разделял опасений шофера. Армейское снадобье сделало свое дело, и теперь Уилту было море по колено. В его доме нахально засели гнусные террористы! Ничего, сейчас он им укажет на дверь! Уилт твердым шагом направился к дому и тут заметил, что нет машины. Ева, наверное, укатила вместе с девчонками. В таком случае незачем лезть в дом. «Да ну их к черту! – сказал он себе. – Мой дом, что хочу то и делаю!» Он вошел и захлопну дверь. Все тихо, в гостиной никого, Уилт прошел на кухню и принялся соображать, как поступить дальше. В обычной ситуации он пошел бы куда-нибудь еще, но ситуация была чрезвычайной, и отравленная психостимулятором логика Уилта требовала решительных действий.
 Значит, эти ребята решили размяться на моем театре военных действий? Нет, это дело надо пресечь! Ни фига себе, нашли место! Если хотят пострелять друг в друга, пусть ищут себе другой театр! Все это, конечно, хорошо, но как бы их спровадить? Проще всего, пожалуй, собрать шмотки этой мисс… как ее.. Шауц-Мюллер и выставить их за дверь. Она будет возвращаться, увидит и поймет, что пора сваливать. Приняв решение, Уилт пошел наверх, но дверь мансарды оказалась запертой Тогда он спустился вниз, нашел на кухне запасной ключ и вернулся обратно. Немного постоял в нерешительности перед дверью, потом постучал. Ответа не последовало. Тогда Уилт отпер дверь и вошел. На чердачном этаже было три комнаты: большая спальня – она же гостиная с балкончиком в сад, маленькая кухонька и за ней ванная комната. Уилт прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Спальня-гостиная, где обосновалась его бывшая Муза, выглядела на удивление чисто и уютно. Может, Гудрун Шауц и жестокая террористка, но хозяйка она, видимо, неплохая. Одежда аккуратно висит в стенном шкафу. Чашки и тарелки на кухне вымыты и расставлены по полочкам. «Так, а где у нее чемоданы?» – Уилт посмотрел вокруг, заглянул в буфет и вдруг вспомнил: когда делали ванную комнату, Ева распорядилась перенести водонапорный бак аж под самую крышу. Значит, где-то должна быть еще одна дверь. Уилт обнаружил ее возле плиты, открыл и полез внутрь. Добраться до чуланчика мешал скат крыши. Пришлось согнуться в три погибели. Затем Уилт нащупал выключатель и зажег свет. Чемоданы рядком стояли возле бака. Уилт дотянулся до какой-то сумки и ухватился за ручку. Сумка была совершенно неподъемная. С боков что-то сильно выпирало. Уилт стянул ее с полки, и она тяжело грохнулась к его ногам. Внутри лязгнул металл. Уилт не стал тащить сумку через балки и стропила, а, повозившись немного с замком, открыл прямо здесь… и последние сомнения относительно профессии их квартирантки исчезли. Перед Уилтом лежал автомат, куча револьверов, коробки с патронами, пишущая машинка и нечто круглое… гранаты? Внезапно с улицы донесся гул мотора. Машина затормозила у дома. Даже Уилт, полнейший дилетант, определил по шуму мотора марку – «астон-мартин». Проклиная себя за беспечность, Уилт бросился к двери. Но огромная сумка загромождала проход. Он ударился головой о стропило и полез через сумку. Его пронзила мысль: автомат может быть заряжен и стрельнет, если случайно задеть что-нибудь не то. Лучше вытащить эту чертову железяку из сумки. Но опять: легко сказать, да трудно сделать. Ствол зацепился за что-то внутри и ни в какую. Когда Уилт наконец справился с автоматом, по лестнице уже кто-то поднимался. Все! Поздно! Надо скорее выключить свет! Уилт распластался поверх сумки, вытянул руку с автоматом как можно дальше и ткнул дулом в выключатель. Свет погас. Уилт затаился в темноте.
 А в саду близняшек развлекала старушка Де Фракас. Она прочитала им сказку про мангуста Рикки-Тикки-Тави, а потом повела к себе показывать чучело настоящей кобры, что стояло в стеклянном шкафчике, широко раскрыв страшную зубастую пасть. Затем старуха поведала девочкам о своем детстве, проведенном в далекой Индии, и наконец усадила пить чай в оранжерее. Впервые в жизни близняшки вели себя прилично. Девочки, как и их мама, питали должное уважение к общественному положению миссис Де Фракас. Не меньшего уважения заслуживал и ее замечательный голос. Как однажды сказал Уилт: в восемьдесят два года таким голосом уже не расколешь бутылку шампанского с расстояния пятидесяти шагов, но с сорока можно до смерти напугать волкодава. Именно по этой причине молочник уже давно оставил попытки получить с миссис Де Фракас за молоко. Миссис Де Фракас принадлежала к тому поколению людей, которые расставались с деньгами исключительно по собственной инициативе. Поэтому пожилая леди лишь дважды в год отсылала чек, да и то на сумму меньшую, чем нужно. Однако молочная компания не возражала. Вдова покойного генерала Де Фракаса, кавалера ордена «За отличную службу» и т. д. и т. п. являлась особой, с чьим мнением было принято считаться. И Ева страшно гордилась тем, что находится в самых дружеских отношениях со старой леди. Никто на Веллингтон-роуд больше не удостоился такой чести. Секрет же заключался в том, что миссис Де Фракас обожала детей. А Еву она, лишенная собственного потомства, считала образцовой матерью. Так что миссис Де Фракас была очень расположена к семейству Уилтов. Вернее, самому Уилту она особо не симпатизировала, очевидно считая его тормозом семейной жизни и выпивохой. Последний вывод был сделан из ее личных наблюдений за Уилтовскими бдениями в беседке по вечерам. Так как генерал-майор почил в бозе по причине цирроза, или, выражаясь языком вдовы, «из-за своей гнилой печенки», то союз Уилта с бутылкой еще больше усиливал ее привязанность к Еве и близняшкам… Вдова была туговата на УХО и поэтому считала их чудесными девочками, хотя никто во всей округе этого мнения не разделял.


* * *

 Итак, в этот солнечный денек миссис Де Фракас усадила девочек в оранжерее и стала угощать их чаем, совсем не подозревая, что в соседнем доме тем временем разворачиваются драматические события. Хозяйка позволила близняшкам поиграть в тигра (на полу в гостиной лежала тигровая шкура) и даже свалить пальму и наконец решила, что им пора домой! Она чинно вывела своих подопечных из дома и направилась к Уилтам как раз в тот момент, когда сам Уилт начал осмотр мансарды.
 Лжегазовщик, которому Мистерсон запретила пользоваться рацией, сидел в кустах на противоположной стороне дороги и следил за домом. Он обмер, заметив, как маленькая процессия вошла в дом, и стал усердно молиться, чтобы она так же спокойно вышла обратно. В этот момент подъехал «астон-мартин». Гудрун Шауц и два парня залезли в багажник, достали несколько чемоданов и, прежде чем лжегазовщик сообразил, что делать, поспешно скрылись в доме. Тут уж он решил нарушить радиомолчание.
 – Объект «женщина» в сопровождении двух мужчин проник на территорию зоны, – доложил он майору, обходившему посты в районе Уилтового сада. – В зоне также находятся гражданские лица. Жду дальнейших указаний.
 Вместо ответа майор в сопровождении двух переодетых солдат с теодолитом и полосатым шестом пробрался через сады домов №4 и №2, установил все это хозяйство на тротуаре и, делая вид, что работает с теодолитом, заговорил с лжегазовщиком в кустах.
 – Как это не мог остановить?! – допытывался майор, узнав, что четыре девочки и старуха из соседнего дома вошли в дом Уилта. Но прежде чем он успел получить ответ, откуда ни возьмись появился профессор Болл.
 – Что здесь происходит? – спросил он, с одинаковой неприязнью поглядывая на патлатых бойцов и на теодолит.
 – Так, небольшие замеры на местности. Будем удлинять улицу, – быстро соврал майор.
 – Удлинять улицу? Как это так? – недоумевал профессор. Полный отвращения взгляд уперся в сумку на плече майора.
 – Очень просто. Будем удлинять улицу – подтягивать ее к окружной.
 Профессор Болл схватился за голову.
 – Подтягивать к окружной?! Я не ослышался?! Вы собираетесь удлинять эту улицу – «подтягивать ее к окружной»?
 – Я лишь делаю, что мне сказали, сэр, – объяснил майор, страстно желая, чтобы старый козел убрался отсюда как можно быстрее.
 – Кто вас сюда прислал? – не унимался профессор. Он полез в карман и достал блокнотик.
 – Топографический отдел районного технического управления.
 – Вот как? А как ваша фамилия? – допытывался профессор с хищным блеском в глазах, слюнявя кончик ручки.
 – Пэлисэр, сэр, – после некоторых колебаний ответил майор. – А теперь, если не возражаете, мы займемся делом.
 – Что же, попробуйте, мистер Пэлисэр! – профессор повернулся и гордо прошествовал к себе домой.
 Через минуту он вернулся с увесистой палкой в руке.
 – К вашему сведению, мистер Пэлисэр, – заявил он, размахивая палкой, – я член городской муниципальной комиссии по архитектуре и дорожному строительству. Городской! Слышите, мистер Пэлисэр? У нас нет районной технической службы, а есть только городская!
 – Случайно оговорился, сэр, – согласился майор, одним глазом следя за домом Уилта, а другим за перемещением профессорской палки.
 – Вы еще раз оговорились, заявив, что в городе Ипфорде якобы собираются удлинять улицы, соединяя их с окружной…
 – Да это так, задумка на будущее, – ответил майор, изображая доброжелательную улыбку.
 Профессор Болл сухо усмехнулся:
 – Пожалуй, даже на весьма отдаленное будущее, поскольку у нас в городе нет никаких окружных дорог. Кроме того, мне, как председателю комиссии по дорожному строительству, впервые приходится слышать, что кто-то недоволен длиной наших улиц. И еще. В теодолитах я разбираюсь весьма неплохо и позволю себе заметить, вы в него заглядываете не с той стороны. Это весьма странно, поэтому оставайтесь здесь до приезда полиции. Моя экономка уже вызвала.
 – Можно переговорить с вами наедине? – прошептал майор.
 Он стал энергично рыться в сумке в поисках удостоверения. Но профессор Болл мошенников и самозванцев за километр узнавал и, как и предупреждал Уилт, на дух не переносил мужчин – владельцев сумок через плечо; удар палкой, и многочисленные доказательства майорского статуса вылетели из сумки и с грохотом рассыпались на дороге. Среди них оказались рация, два револьвера и граната со слезоточивым газом.
 – Ах, твою мать! – выругался майор, нагнулся и стал лихорадочно собирать свой арсенал.
 Профессор тут же воспользовался случаем. Получив палкой по шее, майор растянулся в придорожной канаве. Тут на помощь подоспел солдат с теодолитом. Он бросился на профессора, заломил ему левую руку и приемом каратэ вышиб палку из правой.
 – Теперь поостыньте маленько, сэр! – велел солдат, но профессор и не собирался остывать. Эти люди притворяются топографами, а у самих пистолеты, гранаты… Путь к спасению один – устроить как можно больше шума. И дремотную тишину Веллингтон-роуд огласили дикие вопли:
 – Спасите!!! Убивают!!! Полиция!!!
 – Ради Бога, заткните пасть этому недоноску! – крикнул майор, который никак не мог собрать свои револьверы. Однако было уже поздно. Из окошка мансарды Уилтова дома выглянул человек, за ним другой; и прежде чем профессор перестал орать, оба спрятались.
 Уилт в полной темноте сидел на корточках около водонапорного бака. Он смутно осознавал, что на улице творится что-то непонятное. Гудрун Шауц решила принять ванну и внутри бака громко булькало и шипело, но голоса ее соратников были слышны довольно отчетливо.
 – Полиция! – крикнул один. – Гудрун, здесь полиция!
 – И в саду тоже! Все с винтовками! – донесся голос другого из ее комнаты.
 – Вниз, быстро! Будем прорываться! По деревянной лестнице рассыпались шаги. Гудрун Шауц из ванной выкрикивала распоряжения по-немецки и тут же дублировала их по-английски.
 – Дети! – крикнула она. – Держите детей!!!
 Это было уже слишком. Забыв про сумку, с автоматом в руках, Уилт изо всех сил рванулся к двери, выкатился на кухню, случайно нажал на спуск и в потолок врезалась автоматная очередь. Эффект превзошел все ожидания. В ванной истошно завизжала Гудрун Шауц, внизу террористы принялись палить в сад и через дорогу по участникам потасовки, затеянной профессором Боллом. Ответный шквал огня оказался раза в четыре мощнее. По осажденным стреляли из сада и с улицы. Под градом пуль разлетались стекла в доме, появлялись новые дырки в листьях Евиного сырного дерева. Превратились в решето стены гостиной, где миссис Де Фракас и ее подопечные смотрели по телевизору захватывающий вестерн. Они ничего не замечали, пока на них не свалился со стены мексиканский ковер.
 – Ничего страшного, детки, – невозмутимо сказала миссис Де Фракас, – не бойтесь. Давайте просто полежим на полу, пока не прекратится этот шум.
 Но близняшки ничуть не испугались. Привыкнув к постоянным телеперестрелкам, они весьма уютно чувствовали себя и в настоящей.
 Чего нельзя было сказать об Уилте. Когда ему на голову посыпалась штукатурка с пробитого пулями потолка, он плюхнулся на карачки и пополз к лестнице. Прямо под ним, на лестничной площадке началась беспорядочная стрельба. Стреляли из окон в сад и на улицу. Ползти дальше Уилту расхотелось. Не расставаясь с автоматом, он вернулся на кухню и только здесь понял: эта чертова фрейлейн Шауц находится совсем рядом, в ванной. Вопить она уже перестала и теперь могла выйти с пистолетом в любой момент. «Надо ее запереть!» – подумал было Уилт. Но ванная запиралась только изнутри. Уилт посмотрел по сторонам в поисках альтернативного варианта. Табуретка! Он просунул ножку табуретки сквозь дверную ручку ванной. Чтоб было надежнее, оторвал шнур от настольной лампы в большой комнате и привязал один конец к дверной ручке, а другой к ножке электроплиты. Обезопасив себе тылы, Уилт предпринял очередную вылазку в район лестницы. Внизу по-прежнему бушевало сражение. Он набрался смелости и решил было спуститься вниз, но на лестнице показалась сначала голова, потом плечи… Человек держал такой же, как у него, автомат. Уилт среагировал моментально: захлопнул дверь мансарды, заперся изнутри и, подтащив кровать, забаррикадировал ею дверь. Потом взял автомат на изготовку. Если что, он откроет огонь.
 Бой прекратился так же внезапно, как и начался. На Веллингтон-роуд вновь воцарилась тишина – хрупкая, зато благодатная и спасительная. Уилт стоял посреди комнаты, прислушивался, затаив дыхание, и недоумевал. Из этого состояния его вывела Гудрун Шауц. Она стала ломиться в запертую дверь ванной. Уилт бросился в кухню и направил автомат на дверь.
 – Еще один звук, и я стреляю! – крикнул он и не узнал свой голос: твердый и грозный.
 Кто-кто, а Гудрун Шауц хорошо знала: так разговаривают только люди с оружием. И сразу перестала дергать дверь. С лестничной площадки послышался шум – кто-то пытался проникнуть в мансарду. Уилт повернулся и, удивляясь себе быстро нажал на спуск. Тишину взорвала автоматная очередь. Автомат прыгал у Уилта в руках, пули летели куда угодно, только не в дверь. Уилту казалось, что оружие вдруг ожило и больше его не слушается. Насмерть перепуганный, он наконец убрал палец с пускового крючка и бережно положил автомат на стол. Тот, кто был за дверью, сиганул вниз, и все стихло. Уилт присел на табуретку и стал гадать, какие еще сюрпризы ждут его сегодня.




 12


 Этот же вопрос мучил и Мистерсона.
 – Какого черта?! – допытывался он у изрядно потрепанного майора.
 Вместе с майором на угол Веллингтон-роуд и Фаррингтон-авеню прибыли профессор Болл и два горе-топографа.
 – По-моему, вам велели ничего не предпринимать, пока не выведут детишек из дома.
 – Я тут ни при чем, – возразил майор. – Все испортил этот старый кретин.
 Он потер ушибленную шею и, обернувшись, метнул на профессора испепеляющий взгляд.
 – А вы кто такой? – поинтересовался профессор у Мистерсона.
 – Полицейский.
 – Тогда, пожалуйста, за работу. Арестуйте этих бандюг. А то шляются тут по улицам со своим дурацким теодолитом, сумки набиты оружием, утверждают, что из районной технической службы, а сами устроили дикую пальбу на нашей улице.
 – Отдел по, борьбе с терроризмом, сэр, – отрекомендовался Мистерсон, протягивая удостоверение. На профессора это не произвело впечатления.
 – Так я и поверил! Сначала сами нападают, а потом…
 – Уберите отсюда этого идиота!!! – взревел майор. – Если б он не вмешался…
 – Вмешался?! А как же! Я воспользовался правом произвести гражданский арест, когда эти мошенники стали обстреливать самый обычный дом через дорогу и…
 К нему подошли два констебля и повели на улицу в полицейскую машину. Профессор продолжал возмущаться.
 – Ну вот, сами слышали! – желая упредить вопросы, начал майор. – Мы ждали, пока выведут детей. Тут вылазит этот субъект и поднимает шум. Вот и все. Что было потом, вы знаете: эти бандиты открыли огонь из дома. Судя по звуку, оружие у них мощное.
 – Я понял. Иными словами, дети по-прежнему в доме, Уилт тоже, а террористы чувствуют себя прекрасно. Правильно?
 – Так точно, – ответил майор.
 – И это несмотря на ваше обещание не подвергать опасности жизнь мирных граждан.
 – А что я делал? Я вообще валялся в канаве, когда все началось. Думаете, мои люди должны спокойно сидеть, пока по ним лупят из автоматического оружия? Вы слишком много от них хотите.
 – Да, пожалуй, – согласился Мистерсон. – Что ж, придется устраивать осаду дома. Как вы думаете, сколько там террористов?
 – Да уж больше чем хотелось бы, – он кивнул своим парням, чтобы те подтвердили.
 – Кто-то из них все время стрелял через крышу, только черепица разлеталась.
 – Видно, патронов у них предостаточно. Стреляют почем зря.
 – Хорошо. Теперь главное – эвакуировать население этой улицы. Не обязательно всем поголовно участвовать в осаде.
 – Похоже, все уже и так участвуют, – заметил майор. Со стороны дома №9 долетел приглушенный треск: Уилт произвел второй эксперимент с автоматом.
 – И какого хрена надо стрелять в доме?!
 – Наверное, за заложников взялись, – мрачно предположил Мистерсон.
 – Вряд ли, старина. Разве что те пытались сбежать. Кстати, не помню, сказал я или нет, вместе с девчонками в дом зашла еще и какая-то бабуля.
 – Ах еще и бабуля?! – схватился за голову Мистерсон.
 Вошел шофер и сообщил, что на связь вышел инспектор Флинт и спрашивает, можно ли ему покинуть банк, так как пора уже закрывать и все сотрудники… Срывая злость, Мистерсон сказал шоферу то, что надо передать Флинту. Майор воспользовался моментом и улизнул.
 Немного спустя небольшая группа беженцев с Веллингтон-роуд стала выбираться окольными путями из опасного района, куда подтягивались дополнительные силы армии и полиции. Мимо прогрохотал бронетранспортер с майором, гордо восседающим на башне.
 – Штаб и узел связи в седьмом доме! – крикнул он. – Мои связисты провели вам прямую линию!
 И прежде чем Мистерсон придумал, куда его послать, майор укатил.
 – Вечно эти вояки лезут не в свое дело, – проворчал он и приказал доставить на узел связи несколько микрофонов направленного действия, четыре магнитофона и графический анализатор речи.
 Тем временем на Фаррингтон-авеню перекрыли движение и выставили пикеты. В полицейском участке был устроен небольшой пресс-центр.
 – Публика желает получить свою долю кровавых новостей, – сказал Мистерсон своим ребятам. – Смотрите, чтоб за оцепление не пролезли телевизионщики. Честно говоря, я бы с удовольствием заткнул пасть и прессе, и телевидению. Ведь эти паразиты в доме только и мечтают, как бы попасть на экран.
 Сказав это, он направился к дому №7 вести переговоры с террористами.


* * *

 Ева возвращалась от Мэвис Моттрэм в дурном настроении. Симпозиум по нетрадиционной таиландской живописи сорвался; художник, он же лектор, был арестован за контрабанду наркотиков таиландскими властями. В результате Ева битых два часа просидела на дискуссии «Альтернативное деторождение». Поскольку она сама родила в течение сорока минут четверых пухленьких младенцев, то имела все основания предполагать, что разбирается в этом вопросе несколько лучше самого лектора. Вдобавок ее возмутила группа ревностных сторонников абортов, которая, воспользовавшись случаем, попробовала изложить свои взгляды. Ева же была ярой противницей этого дела. После лекции Ева и Мэвис зашли в кафе.
 – Это противоестественно! – заявила Ева, с той непосредственностью, которая бесила ее знакомых. – Не хотят люди ребенка, нечего его делать.
 – Правильно, дорогуша, – ответила Мэвис, – только все это не так-то просто.
 – Проще простого. Родила нежеланного peбенка, пусть его воспитывают люди, которые не в состоянии родить собственного. Таких, между прочим, тысячи.
 – А если залетела девочка-подросток?
 – Подросткам незачем заниматься сексом. Я же не занималась.
 Мэвис задумчиво посмотрела на Еву.
 – Да, но ты у нас исключение. У нынешнего поколения потребностей больше, не в пример нам. И физически они развиваются быстрее.
 – Может быть. Зато Генри говорит, в умственном развитии они отстают.
 – Твой Генри все знает, – съязвила Мэвис, но Еву это не задело.
 – Было б у них хоть немного мозгов, вели б себя предусмотрительней.
 – Ты же сама всегда говорила: принимать противозачаточные таблетки – противоестественно.
 – Правильно! Я хочу сказать: нечего девчонкам позволять парням заходить слишком далеко. Вот выйдут замуж, тогда пожалуйста, сколько влезет.
 – Надо же! Не ожидала от тебя такого услышать, дорогуша. Вот ты у нас замужем, и что? Вечно жалуешься на своего Генри: то он устал, то ему не до этого.
 Тут Ева указала Мэвис на ее Патрика, а та не упустила возможность поведать о всех последних прегрешениях своего муженька в сфере семьи и брака.
 – Можно подумать, свет клином сошелся на этом Патрике, – ворчала Ева по дороге домой. – И кто бы что ни говорил, все равно аборты – самое настоящее безобразие!
 Она свернула на Фаррингтон-авеню и тут же была остановлена полицейским. Поперек дороги был поставлен барьер, а у тротуара стояли несколько полицейских машин.
 – Прошу прощения, мэм, вам придется объезжать. Здесь проезд закрыт, – сообщил констебль.
 – Но я здесь живу. Мне только на Веллингтон-роуд и все, – объяснила Ева.
 – Туда-то как раз и нельзя. Там заварушка.
 – Какая еще заварушка? – Ева вдруг забеспокоилась. – И зачем эта баррикада через дорогу?
 Ева открыла дверцу и вышла из машины. К ней приближался сержант.
 – Будьте добры, разворачивайтесь и поезжайте отсюда, – попросил он.
 – Говорит, живет на Веллингтон-роуд, – доложил констебль.
 Из-за угла появились два бойца с автоматами и направились в сад миссис Гранбери, прямиком через клумбу с ее любимыми отборными бегониями. Еве стало все ясно: самые дурные предчувствия уже сбываются.
 – У них оружие! – испуганно произнесла она. – О Боже, а мои дети? Где мои дети?
 – Все жители Веллингтон-роуд сейчас находятся в здании городского музея. А в каком доме вы живете?
 – В девятом. Я оставила своих дочек с миссис Де Фракас и…
 – Миссис Уилт, пройдемте, пожалуйста, со мной, – уже помягче сказал сержант, пытаясь взять ее под руку.
 – Вы назвали меня миссис Уилт?! – Евины глаза широко раскрылись от ужаса. – Откуда вы знаете мое имя?
 – Успокойтесь, пожалуйста. Скоро все будет в порядке.
 – Я вам не верю!!! – Ева оттолкнула его руку и побежала по Веллингтон-роуд. Ее перехватили четверо полицейских и привели обратно.
 – Вызовите врача и какую-нибудь женщину из полиции! – крикнул сержант. – Посидите пока здесь, миссис Уилт. – И Еву насильно усадили в полицейскую машину.
 – Что с моими детьми?! Кто-нибудь скажите, что с ними?!!
 – Сейчас вам все объяснят. Девочки в полной безопасности, не волнуйтесь…
 – Они в безопасности? Тогда почему меня к ним не пускают? Где Генри? Я хочу видеть Генри!
 Вместо Генри явился Мистерсон с двумя полицейскими и доктором.
 – Боюсь, миссис Уилт, – начал он, – у меня для вас неутешительные новости. Однако могло быть и хуже. Ваши дети живы, здоровы. им ничего не угрожает, но они в руках вооруженных людей. Мы делаем все, чтобы вывести их из дома в целости и сохранности.
 Ева дико взглянула на него.
 – Вооруженные люди? Что за люди?
 – Какие-то иностранцы.
 – Вы хотите сказать, девочек взяли в заложники?
 – Этого пока нельзя утверждать. Кстати, с ними ваш муж.
 – Я дам вам успокаивающее, миссис Уилт, – вмешался доктор, но Ева отпрянула назад.
 – Нет, ни за что! Ничего не надо! Вы меня не заставите…
 – Миссис Уилт, успокойтесь и дайте свою руку!..
 Но Ева была непреклонна и к тому же слишком сильна, чтобы ей просто можно было сделать укол в такой тесноте. Доктор сдался, когда она во второй раз вышибла у него из рук шприц.
 – Ладно, миссис Уилт, не хотите – не надо, – решил Мистерсон. – Только сидите спокойно. Мы отвезем вас в полицейский участок и будем постоянно держать в курсе всех событий.
 Невзирая на Евино желание остаться здесь и даже отправиться в дом, захваченный террористами, ее в компании двух женщин-полицейских отвезли в участок.
 – В следующий раз, когда попросите меня вколоть ей успокаивающее, я возьму в зоопарке ружье, из которого усыпляют тигров и бегемотов, – сказал доктор, держась за запястье. – И на вашем месте, я бы запер ее в камеру. Сбежит – таких дел вам наделает.
 – Куда уже хуже, – проговорил Мистерсон и пошел обратно на узел связи.
 Связисты расположились в гостиной миссис Де Фракас и весьма нелепо смотрелись на фоне колониальных сувенирчиков, салфеточек и цветочных горшков. Объединившись, бойцы и люди Мистерсона устанавливали коммутатор, телефонный усилитель, магнитофон и анализатор речи, а со стены на них свирепо взирал покойный генерал-майор Де Фракас.
 – Все готово, сэр! – доложил ответственный по связи. – Мы подключились к телефонному кабелю соседнего дома.
 – А направленные микрофоны поставили?
 – Пока нет, – вмешался майор. – С этой стороны дома ни одного окна. А со стороны лужайки ставить опасно. Попробуем ночью, если у засевших в доме нет ночного бинокля.
 – Ладно, подключите меня к линии, – велел Мистерсон. – Раньше начнем переговоры, раньше пойдем по домам. Исходя из своего предыдущего опыта, могу вам сказать: сначала будет сплошной поток ругани и оскорблений. Так что готовьтесь, вас наверняка обзовут фашистским дерьмом.
 Но на этот раз он ошибся. Трубку сняла миссис Де Фракас.
 – Это номер двадцать три… ой, я без очков ничего не вижу, но уверена… подождите, молодой человек…
 Затем последовала короткая пауза: миссис Де Фракас, очевидно, оттаскивали от телефона.
 Наконец Мистерсон не выдержал и сказал:
 – Моя фамилия Мистерсон, я возглавляю отдел по…
 – Врешь, свинья, дерьмо фашистское! – послышалось из трубки. Предсказание директора сбылось. – Думаешь, мы сдадимся?! Ошибаешься! Мы здесь лучше сдохнем, ясно? Ты меня слышишь, свинья паршивая?!
 Мистерсон вздохнул и сказал, что слышит.
 – Вот и отлично! Запомни хорошенько, фашистская морда: мы никогда не сдадимся! Если хочешь, попробуй зайти и убить нас. Только ты знаешь, что потом будет…
 – Сомневаюсь, что кому-то надо…
 – Может тебе и надо, свинья, но ты ничего не добьешься. Будешь делать, как мы скажем, иначе пострадают люди.
 – С этого надо было и начинать! Ваши условия? – сказал Мистерсон. Но террористы, очевидно, совещались, а через минуту на том конце провода бросили трубку.
 – Ну что же, по крайней мере, бабуля не пострадала, да и детишки, судя по звукам из трубки, в полном порядке. – Мистерсон подошел к кофеварке и плеснул себе кофе.
 – Однообразно излагают, – разочарованно протянул майор. – Все время «свинья» да «свинья». Неужели нельзя придумать чего-нибудь пооригинальнее?
 – И не надейтесь. Эти камикадзе воюют за Марксистское Царство Добра и Справедливости, так что последние извилины в их мозгах уже давно стерлись. По голосу похоже на Чинанду Мексиканца.
 – Интонация и акцент соответствуют! – подтвердил сержант с магнитофоном.
 – Что там у нас есть на него? – осведомился майор.
 – Обычная история. Сынок богатых родителей, неплохо образован, в свое время вылетел из университета и решил убивать людей ради спасения мира. На сегодняшний день убил пятерых. Специализируется на автомобилях со взрывчаткой, но работает грубо. В общем, звезд с неба не хватает. Теперь надо бы отдать запись голоса ребятам на экспертизу. Необходимо их заключение насчет особенностей произношения ударных слов. В общем, нам предстоит как следует потрудиться.
 – Вы думаете, звонить и ставить условия будет он?
 – Нет. Звонить должна наша красавица, фрейлейн Шауц. В этой компании только у нее имеются мозги.
 Это случайное замечание оказалось весьма справедливым. Заточенная в ванной Гудрун Шауц не переставая терялась в догадках: что произошло и почему ее до сих пор не убили и не арестовали. Еще она соображала, как бы смотаться отсюда, но все упиралось в отсутствие одежды, которую она оставила в комнате. А также останавливала угроза Уилта стрелять. Правда, ей и в голову не могло прийти, что за дверью стоит Уилт. Вся информация о семейной жизни Уилта, полученная благодаря тонким стенам и потолкам, не позволяла предположить, что он способен на геройство. Обычный малахольный трусливый англичанишка, дегенерат, затравленный своей тупой женушкой.
 Фрейлейн Шауц говорила по-английски довольно бегло, но понимала английскую речь плохо. Имей Уилт возможность, он бы поддержал ее мнение относительно своего характера. Однако сейчас он был слишком занят, чтобы заниматься самоанализом. Он старался понять по какому поводу стреляли внизу Где близняшки – совершенно непонятно И только вооруженные люди в глубине сада на той стороне дороги свидетельствовали о наличии террористов в доме. Из окошка большой комнаты виднелась беседка, где Уилт беззаботно провел столько вечеров, сожалея о своих растраченных талантах и мечтая о женщине, которая оказалась вовсе не Музой, а профессиональной убийцей. Теперь в беседке сидели головорезы с винтовками, а весь пустырь был обнесен кольцами колючей проволоки. Из смотрового окошка на кухне взору открывалась не менее печальная картина – на улице у ворот застыл бронетранспортер. Пушка с башни смотрит прямо на дом, а в саду профессора Болла еще куча людей с оружием Уилт был почти в истерике. Что же теперь делать-то, соображал он. В этот момент раздался телефонный звонок Уилт побежал в большую комнату, снял трубку параллельного телефона и услышал голoc миссис Де Фракас Затем он слушал поток ругательств в адрес полицейского начальника, человека, видимо, безропотного Уилт даже пожалел его. Выражение вполне в стиле Билджера. Вот только люди, которые внизу, вооружены. И близняшки, наверное, у них. Уверенности у него, конечно, не было, хотя присутствие миссис Де Фракас говорило именно об этом Уилт послушал еще немного, не упомянут ли его имя, и облегченно вздохнул. Монолог окончился, он очень осторожно положил трубку на рычаг и почувствовал некоторый прилив оптимизма – результат напряженной обстановки и внезапно возникшего чувства силы. Это чувство появилось отнюдь не из-за автомата. Просто Уилт знал то, что, по-видимому, не знал больше никто: в мансарде находится человек, опасный только для мух. Его искусство обращения с огнестрельным оружием больше угрожает ему самому, чем другим. Об автоматах и револьверах Уилт знал только то, что пули вылетают из ствола, если давить на спусковой крючок. «Пусть я ничего не понимаю в оружии, – думал Уилт, – зато и они не понимают, что произошло здесь у меня. Им известно одно: кругом вооруженная полиция, а моя случайная стрельба могла стоить жизни этой чертовке фрейлейн Шауц. Если так, они и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь ей. В общем, пусть думают, будто здесь засел отчаянный сорвиголова, готовый изрешетить любого». Уилт уже собрался поздравить себя, но вдруг в голову пришла другая мысль: «Что же, черт возьми, будет, если они пронюхают обо мне?» Уилт плюхнулся на стул и стал обдумывать эту жуткую перспективу: «Если девочки там, внизу… О Боже! Стоит этому проклятому полицейскому спросить по телефону про меня, и все пропало. Подонки сразу просекут, что я здесь, и убьют девочек. А даже если и не убьют, будут угрожать и требовать от меня спуститься к ним. Хрен редьки не слаще. Придется пообещать им, что убью эту суку Шауц, если тронут девчонок. Конечно, это пустая угроза. Я просто не могу убить человека, а если б даже и мог, это все равно не спасет моих детей. Идиоты, которые надеются осчастливить мир, похищая детей, не станут прислушиваться к голосу разума. Им нужно, чтоб о них побольше говорили. А убийство четырех детей – прямой путь к этому. Да, есть еще и теория терроризма…» Он раз слышал, как Билджер излагал ее в учительской. Еще тогда Уилта чуть не стошнило. А сейчас он был просто в панике. «Ну должен же быть хоть какой-нибудь выход! Первым делом нужно притащить из чулана остальное оружие и разобраться, как оно действует». Он пошел на кухню и достал сумку. В ней оказалось два револьвера, пистолет, четыре запасных магазина к автомату, несколько коробок патронов и три ручные гранаты. Все это Уилт вывалил на стол. Гранаты доверия не вызывали, и он стал запихивать их обратно. Тут в боковом кармане сумки нашелся небольшой клочок бумаги. Уилт извлек его. Это было ни больше ни меньше, как «Официальное заявление четвертого отряда Народно-Освободительной Армии». Под заголовком место пустовало. Никто не удосужился изложить заявление. Очевидно, заявлять было нечего.
 Все равно это любопытно. И даже очень. Это четвертый отряд. Значит, можно предположить, что где-то есть и первый, и второй, и третий, а может быть, даже пятый, шестой, седьмой… А может, их еще больше… Хотя с другой стороны, может, ничего нет. Тактика самовозвеличивания была известна Уилту. Часто маленькие группки людей утверждают, что якобы являются частью огромной организации. И самим приятно, и власти с толку сбивает. И все же не исключено существование других отрядов. Сколько же их? Десять, двадцать? При той структуре организации члены одной ячейки вполне могут не знать членов другой. В этом сила конспирации. Если кого-то схватят, он никак не выдаст других участников. Придя к этому выводу, Уилт напрочь потерял интерес к арсеналу на столе. Есть оружие и посерьезней пистолетов. Уилт вытащил ручку и принялся писать. Закончив, он притворил дверь в кухню и взялся за телефон.




 13


 Мистерсон находился в туалете миссис Де Фракас и, восседая на унитазном сиденье красного дерева, наслаждался короткими минутами тишины и покоя. В гостиной зазвонил телефон, и сержант доложил, что террористы снова вышли на связь.
 – Хороший знак, – заметил Мистерсон, поспешно выбегая из туалета, – обычно так быстро не звонят. Если повезет, нам удастся их уговорить…
 Но его иллюзии быстро развеялись. Из телефонной трубки вылетали какие-то вопли. Даже лицо майора, обычно сплошная маска напускной непроницаемости, выражало недоумение. Частью от страха, частью из-за необходимости изобразить иностранный акцент, желательно немецкий, Уилт отчаянно кричал картавым фальцетом, выдвигая совершенно невероятные требования:
 – Это есть официально соопченний нумер айн, который делать Народний Альтернативний Армий! Ми требовать освобождения наших камераден, содержаемых незаконно ф британский тюрьмы без суд и следствий. Ви понимайт!
 – Нет, – устало отозвался Мистерсон, – конечно нет.
 – Ти есть фашистский свинятина!4 – вопил Уилт. – На второй ми требовать…
 – Подождите, – попросил Мистерсон, – в наших тюрьмах нет никаких ваших… э… това-рищей. И мы просто не можем…
 – Ты лживый свинопес! – не унимался Уилт. – Освободи Гюнтер Йонг, Эрика Грасс, Фридрих Белль, Генрих Мюзиль! Могу еще называть. Все есть в британский тюрьмы. Освободить через пять часофф! Еще требовать прекратить зейчас неправдивые репортаж по телевизор, радио и газета, финансирен капиталист-милитарист-либералист-псевдодемокра-тист-мультинационалист про наш борьба за свобода… йа, йа! На третий требовать виводить все фаши вооруженные силы на Веллингтона-роуд-штрассе. На четвертый ми требовать безопасность для всякий член Народний Альтернативний Армия, а также разоблачить классовый уклонисто-реформистский предательство со стороны ЦРУшных сионистско-нигилистических убийц, зовущий сам себя четвертый отряд из Народно-Освободительной Армия, который угрожает на жизнь женщина и дети, в целях компрометировать сознательный пролетарский борьба за свобод во всем мире. Это есть все. Конец.
 В трубке раздались гудки.
 – Кто мне объяснит, что это за ахинея? – обратился майор к присутствующим.
 – Понятия не имею, – проговорил Мистерсон. Глаза его словно остекленели. – Какой-то бред собачий. Если я правильно понял, этот идиот думает, что компания Чинанды и Шауц работает на ЦРУ для Израиля. Не это ли он хотел сказать?
 – Именно это он и сказал, сэр, – подтвердил сержант. – Четвертым отрядом НОА руководит Шауц, а этот тип, видимо, против них. Возможно, мы имеем дело с каким-нибудь подразделением Народной Альтернативной Армии.
 – Похоже, мы имеем дело с круглым кретином, – заключил Мистерсон. – Вы уверены, что звонили из этого дома?
 – Откуда же еще, сэр? К дому подведен один-единственный кабель.
 – А может, на него замкнут и соседний кабель? – предположил майор. – Конечно, если это не новые фокусы Шауц.
 – Террористы требуют, чтоб о них молчали средства массовой информации Это действительно что-то новое. Вот так я понимаю происходящее, – пробормотал Мистерсон. – Ума не приложу, где он достал этот список заключенных, которых мы якобы должны освободить. Я же точно знаю, у нас в тюрьмах нет никого по имени Гюнтер Йонг.
 – Наверное, придется еще раз проверить. Таких берут обычно втихаря.
 – Раз это совершенно секретно, никто в Министерстве внутренних дел факт ареста не подтвердит. Ладно, давайте еще послушаем этот отъявленный бред.
 Но на этот раз сложное электронное оборудование подвело их.
 – Не пойму, что с этим магнитофоном! – кипятился сержант. – Он же вроде нормально работал.
 – Наверное, полетел предохранитель, когда этот маньяк начал вопить, – сказал майор. – Я сам чуть не рехнулся.
 – Смотрите, чтоб в следующий раз все сработало, – проворчал Мистерсон, – мне нужна аудиограмма этого голоса.
 Он плеснул себе еще кофе и замер в ожидании.
 Если люди Мистерсона и бойцы спецподразделения были в замешательстве, то в доме с террористами вообще царила паника. На первом этаже Чинанда и Баггиш забаррикадировались на кухне и в прихожей, а миссис Де Фракас с близняшками заперли в подвале. Телефон стоял на полу, недосягаемый для пуль в случае штурма. Баггиш случайно снял трубку, и до него донеслись вопли Уилта. Встревоженный выражением физиономии Баггиша, Чинанда отобрал у него трубку и тут же узнал, что является «ЦРУшным сионистско-нигилистическим убийцей», который «компрометировать сознательный пролетарский борьба».
 – Это наглая ложь!!! – закричал Чинанда Баггишу. А тот тщетно пытался увязать два факта: наверху сидит кто-то из отдела по борьбе с терроризмом и вдруг ни с того ни с сего начинает требовать от имени НАА освободить каких-то товарищей.
 – Что ложь?
 – Все, все, что он говорит! Что мы якобы ЦРУшные сионисты.
 – Это не просто ложь, это… – Баггиш не мог найти подходящее слово для этого бессовестного искажения правды. – Это… Кто сказал…
 – Кто-то из Народной Альтернативной Армии.
 – Но ведь он же требовал освободить заключенных британского империализма!
 – Не может быть!
 – Я сам слышал. Потом потребовал прекратить клевету по телевидению и вывести войска.
 – Тогда почему он нас назвал ЦРУшно-сионистскими убийцами? – не унимался Чинанда – И где находятся эти люди?
 Оба с опаской посмотрели на потолок.
 – Думаешь, там? – спросил Баггиш. Как и Мистерсон, Чинанда и сам не знал, что думает.
 – Там Гудрун… Когда мы спустились вниз, началась стрельба.
 – Значит, Гудрун уже убита, – предположил Баггиш. – Или это какой-то трюк, чтоб надуть нас с тобой.
 – Вполне возможно, – согласился Чинанда, – в британской разведке башковитые мужики работают. Знают, что такое психологическая война.
 – Ну, и что будем делать?
 – Выдвинем наши требования. Пусть знают: нас надуть невозможно.
 – Извините за беспокойство, но уже время кормить девочек. – Из подвала показалась миссис Де Фракас.
 Террористы в бешенстве уставились на нее. Тут дом со всех сторон обложен войсками и полицией, вдобавок откуда-то появился тип из какой-то Народной Альтернативной Армии и требует Бог весть что, а тут еще эта старуха. Не-е-ет! Пора здесь навести порядок и установить свою власть.
 – Слушай, бабка! – Чинанда для пущей убедительности сунул ей под нос пистолет. – Здесь командуем мы, а ты только подчиняешься. Только пикни, мы тебя убьем.
 Но миссис Де Фракас была не из пугливых. За свою долгую жизнь она не раз сорилась с разными губернаторами, в нее нередко стреляли афганцы, за две мировые войныв ее дом дважды попадали авиабомбы и несколько десятилетий она провела в обществе своего мужа-печеночника. Благодаря всему этому миссис Де Фракас приобрела поистине замечательную стойкость и, главное, невозмутимость на стоящего дипломата.
 – Конечно, убьете! – весело согласилась она. – А сейчас я пойду посмотрю, где у миссис Уилт хранятся яйца. Я считаю, детям всегда дают мало яиц. А ведь это весьма способствует пищеварению, не так ли? – и не обращая внимания на пистолет, она принялась открывать и закрывать кухонные шкафчики и ящички.
 Чинанда и Баггиш спорили вполголоса:
 – Пущу ее в расход! – решил Баггиш. – Пусть знает, что мы не шутим!
 – Тогда отсюда не выберемся. А с этой старухой и девчонками у нас еще имеется шанс. К тому же можно вести пропагандистскую войну.
 – Ничего нельзя вести без телевидения, – возразил Баггиш. – А это, между прочим, одно из требований Альтернативной Армии: ни телевидения, ни радио, ни газет.
 – А мы потребуем наоборот – широкой известности, – сказал Чинанда и взялся за телефон. Наверху Уилт, лежа на полу, тут же завопил по параллельному телефону:
 – Это есть Народний Альтернативний Армий! Официальный заявлений нумер тфа! Ми требовать…
 – Ни хрена!!! Сейчас мы будем требовать! – крикнул Чинанда. – Это все психологическое давление на нас.
 – А-а-а-а, зионистский звинья!!! Ти есть ЦРУшный убийца! – завизжал Уилт. – А ми сражаться за свобода фсех народофф!
 – А мы за свободу Палестины!
 – И ми! И еще тоже за свобода фсех люди!
 – Слушайте, ребята, – вмешался Мистерсон, – разберитесь там между собой, кто за что сражается, а потом и поговорим.
 – Фашистская полицай-свинья!!! – бушевал Уилт. – Ми с тобой не разговаривать! Ми знать, с кем имей дело.
 – Вы имеете дело с отрядом Народно-Освободительной армии, которая… – начал Чинанда, но его перебил Уилт:
 – … которая есть куча ревизионистско-уклонистских люмпенских свинтусов. Революционный армий народа есть отвергать фашистский способ брать люди в заложников и… – Уилт замолчал, потому что вдруг послышались удары в дверь ванной, а это могло поставить под сомнение его последнее заявление.
 Чинанда получил возможность высказать свои требования. Он хотел пять миллионов фунтов стерлингов, большой реактивный самолет и броневик для поездки в аэропорт. Уилт захлопнул дверь в кухню и как раз успел вернуться к телефону, чтоб поднять ставки:
 – Шесть миллионов фунтов и два броневика!
 – Да хоть десять миллионов для ровного счета, – посоветовал Мистерсон. – Мне без разницы. Я с вами торговаться не собираюсь.
 – Семь миллионов, или мы убьем заложников! У вас есть время до восьми утра. А потом заложники погибнут вместе с нами! – прокричал Чинанда и бросил трубку, прежде чем Уилт успел запросить еще больше. Он тоже положил трубку и, вздохнув, задумался, что бы еще такое сотворить. Несомненно, террористы внизу выполнят свою угрозу, если полиция не уступит. Так же совершенно ясно, что полиция не собирается предоставлять им ни броневики, ни самолеты. Просто будут тянуть время в надежде сломить боевой дух террористов. В случае неудачи погибнут и дети, и террористы, а власти не понесут никакой ответственности: общественность сама требует никогда не идти на поводу у террористов. Раньше Уилт тоже так считал. Но сейчас он был готов уступить все, лишь бы спасти дочерей. Надо придумать что-то новое. В ванной послышался треск, словно Шауц разрывает линолеум. Уилт решил припугнуть ее снова, но передумал. Какой толк, все равно он не сможет никого убить. Разве что случайно. Но должен же быть другой выход.
 На узле связи в домике миссис Де Фракас тоже предполагали, что есть другой выход, только не знали, где его искать. Как только в трубке смолкли последние вопли спорщиков, Мистерсон очумело встряхнул головой.
 – Боже, какой идиотизм! Ну, кто-нибудь мне все-таки объяснит, что происходит!
 – Нечего на меня смотреть, – ответил майор. – Мое дело обеспечить оцепление, а ваше – договариваться. Таковы инструкции.
 – Какие к черту инструкции! У нас теперь две компании придурков, которые не могут договориться, как лучше осчастливить мир. Можно как-то связаться с ними по отдельности?
 – Невозможно, сэр, – ответил сержант. – У них там параллельные телефоны. Разве что проникнуть в дом…
 Майор принялся изучать каракули Уилта, именуемые планом дома.
 – Можно вызвать вертолет, кто-нибудь из моих ребят высадится на крыше и достанет этих ублюдков…
 Мистерсон глянул на него с подозрением.
 – Надеюсь, «достанет» не в прямом смысле?
 – Не в прямом?.. А, понимаю вас. Нет, конечно, не волнуйтесь. Просто устроим небольшую заварушку.
 – Вот этого как раз и не надо. А теперь буду весьма обязан тому, кто мне поможет поговорить с каждой группой в отдельности.
 Вдруг раздался сигнал вызова по внутренней связи. Сержант ответил и доложил:
 – Звонят «психи и идиоты». Спрашивают, можно ли им приехать?
 – Пусть приезжают, – махнул рукой Мистерсон.
 – Зачем здесь еще идиоты? – удивился майор.
 – Это военно-идеологические аналитики и психологические инструкторы. Министерство обычно направляет их нам, правда, иногда они действительно подбрасывают дельные мысли.
 – Господи! – вздохнул майор. – Что же это делается? Сначала обзывают армию миротворческими силами, потом заставляют Скотленд-Ярд брать к себе на работу каких-то психов на должности сыщиков… Бред, да и только!
 – Народная Альтернативная Армия снова на линии, – сообщил сержант.
 В очередной раз из трубки понеслась ругань, правда, теперь уже без нахального немецкого акцента. Уилт надорвал связки и теперь говорил с сомнительным акцентом выходца из ирландской деревни.
 – В общем, придется, это самое, кокнуть эту барышню, Мюллер, то есть, если спиногрызов не вернут мамаше. Или как?
 – Чего как? – не понял Мистерсон, сбитый с толку новыми угрозами.
 – Я, стало быть, повторять-то не люблю, рикцианерам особенно, но раз ты глухой, повторю…
 – Не надо! – решительно ответил Мистерсон. – Нам достаточно одного раза.
 – Сионистам, собакам, тоже последнее предупреждение. Вот так вот.
 Тут же последовал приглушенный взрыв испанской нецензурщины: оказалось, Чинанда все слышал.
 – Во, поняли? Ну покедова, а то за телефон много нагорит.
 Теперь Мистерсону предстояло втолковать Чинанде ультиматум Уилта. Задача не из легких: террорист был уверен, что наверху засела кучка «легавых фашистских свиней», действующих по указке властей.
 – Мы знаем ваши британские штучки. Вы спецы по психологической войне! – орал Чинанда. – Но нас не просто обвести вокруг пальца!
 – Мигель, поверь мне…
 – Какой я тебе Мигель? Мигель… Я с тобой свиней не пас. Это у вас тактика такая: сначала запугиваете, а потом начинаете мозги пудрить.
 – Но мы совсем не пытаемся…
 – Заткнись, свинья, когда я говорю!!!
 – Дай мне закончить! – взорвался Мистерсон. – Поверь, там наверху не полиция…
 – Глупей себя ищешь? Хотели заманить нас в ловушку, а теперь грозитесь убить Гудрун?! Плевать мы хотели на ваши угрозы! Пришьете Гудрун – прикончим заложников.
 – У меня нет никакой власти над теми, кто держит фрейлейн Шауц…
 – Блефуй, блефуй, все равно ничего не выйдет. Вы, британские империалисты, далеко не дураки – это нам известно. И Чинанда тоже швырнул трубку на рычаг.
 – Кажется, он о Британской империи даже более высокого мнения, чем я сам, – заметил майор. – Правда, где она, та империя, и где ее владения? Разве что Гибралтар…
 Однако Мистерсон не. был настроен обсуждать проблемы расширения владений Британской Короны.
 – Наша осада уже немного идиотизмом попахивает, – пробормотал Мистерсон. – Сначала надо установить отдельную телефонную связь с этими сумасшедшими наверху. Это первым делом… если начнут стрелять… Слушайте, сержант, а как он назвал Шауц?
 – Кажется, так: «барышня Мюллер», сэр. Хотите еще раз послушать запись?
 – Нет, дождемся аналитиков, а пока попробуйте с вертолета закинуть на балкон дома полевой телефон. Хоть разузнаем, кто там сидит.
 – Полевой телефон со встроенной телекамерой? – уточнил сержант. Мистерсон кивнул.
 – И второе: необходимо установить поближе к дому подслушивающие устройства.
 – Пока не стемнеет, не могу, – заявил майор. – Нельзя же, чтоб по моим ребятам стреляли, когда им самим запрещено отстреливаться.
 – Значит, будем ждать. Осада – это такое дело: тут, главное, кто кого пересидит. Хотя, признаюсь, мне впервые приходится иметь дело аж с двумя группами террористов сразу.
 – Детишек жалко! – пробормотал майор. – Страшно подумать, что там сейчас с ними…




 14


 Но близняшки в его сочувствии совсем не нуждались. Они чудесно проводили время. Когда прошел легкий испуг от звона разлетающихся стекол и беспорядочной пальбы террористов на кухне и в передней, их вместе с миссис Де Фракас заперли в подвале. Пожилая женщина была само спокойствие и принимала события наверху как само собой разумеющееся, девочки поступали так же. Кроме того, подвал всегда был для них запретной зоной.
 Уилт не пускал их вниз, потому что там находился биотуалет. Якобы не гигиеничный и взрывоопасный. Шугала их и Ева, потому что хранила в подвале запасы консервированных фруктов и морозильную камеру, полную домашнего мороженого. Девочки тут же принялись поедать мороженое и, пока миссис Де Фракас привыкла к тусклому освещению в подвале, умяли добрых пару килограммов. Потом близняшки нашли еще две вещи, весьма достойные их внимания: бункер с углем и дровяной склад.
 Там они с удовольствием вымазались как черти и стали грызть яблочки, выращенные на органических удобрениях. Они наверняка добрались бы и до самодельного пива и напились бы в стельку, но миссис Де Фракас вовремя обнаружила на полу разбитую бутылку.
 – Дальше ходить нельзя, – сказала она, осуждающе разглядывая осколки взорвавшихся бутылок – свидетельство неудачных опытов Уилта в области пивоварения. – Там опасно.
 – А зачем папа пьет это? – спросила Пенелопа.
 – Вот немного подрастете и узнаете, что мужчины далеко не всегда поступают благоразумно, – объяснила миссис Де Фракас.
 – Например, носят всякие мешочки на висячке? – уточнила Джозефина.
 – Ну, про мешочки я ничего не знаю, мои дорогие. – Миссис Де Фракас явно распирало любопытство, но в то же время она не желала вникать в подробности личной жизни Уилта.
 – Мама сказала, это дядя доктор заставил его прицепить, – откровенничала Джозефина.
 Теперь в глазах миссис Де Фракас Уилт, помимо прочего, стал еще и обладателем дурной болезни.
 – А я папе как наступила туда, а он как заорет! – гордо похвасталась Эммелина. – Так заорал, так завопил!
 – И немудрено, – согласилась миссис Де Фракас. Она попыталась представить себе реакцию покойного муженька, если б какое-нибудь чадо имело несчастье наступить на его мужское достоинство. – Давайте лучше поговорим о чем-нибудь интересном.
 И девочки начали об интересном:
 – Когда папочка приходит от доктора, мамуля ему говорит, что его висячка скоро поправится и он больше не будет говорить «твою мать!», когда делает пи-пи.
 – Что-что говорить? – переспросила миссис Де Фракас.
 Она решила, что это пошаливает ее слуховой аппарат, и стала его регулировать. Но девочки хором разрушили старушкины иллюзии.
 – Твою мать, мать, мать!!! – весело завизжали они. Миссис Де Фракас немедленно выключила слуховой аппарат.
 – Пожалуй, не следует говорить такие слова, – строго сказала она.
 – И мама говорит, не следует, а вот папа Майкла сказал ему, что…
 – Я не желаю слушать! – поспешно сказала миссис Де Фракас. – В мое время дети не говорили о таких вещах!
 – А как же тогда ребенков делали? – удивилась Пенелопа.
 – Как обычно, только нас учили, что об этих вещах говорить нехорошо.
 – О каких вещах? – настаивала Пенелопа. Миссис Де Фракас озадаченно посмотрела на нее. Старушке вдруг пришло в голову, что близняшки Уилтов вовсе не такие милые и спокойные, как ей казалось раньше.
 – О всяких! – наконец выдавила она из себя.
 – Например, о елде и пи…? Миссис Де Фракас со страшным негодованием взглянула на Эммелину.
 – Да, можно, конечно, сказать и так! – строго сказала она. – Но я бы этого не хотела.
 – А если вы не хотите так, то как вы хотите? – неутомимо допрашивала ее Пенелопа.
 – Не знаю… – ответила миссис Де Фракас, удивляясь собственному невежеству в данном вопросе. – Просто у меня такой вопрос никогда не вставал…
 – А у папы встает. Я сама видела! – призналась Джозефина.
 Пожилая леди возмущенно глянула на Джозефину, с трудом подавляя любопытство.
 – Это правда? – непроизвольно вырвалось у нее.
 – Папа с мамой были в ванной, а я подглядывала в замочную скважину, и папин…
 – Вам, между прочим, тоже пора лезть в ванну, – напомнила миссис Де Фракас и поднялась, прежде чем Джозефина успела разболтать дальнейшие подробности половой жизни Уилтов.
 – Но мы еще не ужинали, – заявила Саманта.
 – Сейчас вам что-нибудь приготовлю, – пообещала миссис Де Фракас и отправилась наверх, чтоб поискать яйца. Но когда она вернулась обратно с подносом в руках, девчонки уже не были голодны.
 Они съели банку маринованного лука и теперь заканчивали второй кулек сушеных фиников.
 – А яичницу вам все-таки придется съесть, – решительно сказала миссис Де Фракас. – А то получается, я ее зря делала?
 – Но ведь яйца не вы делали. А курочка-мама, – сказала Пенелопа.
 – А курочка-папа называется петух-елдух! – пропищала Джозефина.
 Однако после встречи с вооруженными бандитами, миссис Де Фракас была уже не в состоянии реагировать на выходки юных похабниц.
 – Давайте больше не будем об этом, – попросила она. – Я уже сыта по горло.
 Оказалось, что близняшки тоже. Когда они лезли по лестнице вверх, Эммелина стала ныть, что у нее болит животик.
 – Скоро перестанет, моя милая, – успокоила ее миссис Де Фракас. – И не надо так икать, это не поможет.
 – Я не икаю – обиделась Эммелина, и ее тут же вырвало.
 Миссис Де Фракас осмотрелась в потемках, нашла выключатель и зажгла свет. Тут же на нее налетел Чинанда и выключил свет.
 – Ты чего, хочешь, чтоб нас всех убили – завопил он.
 – Не всех, а только некоторых, – сказала миссис Де Фракас. – Смотрите себе под ноги, а то..
 Тут раздался грохот, возвестивший о том, что Чинанда под ноги себе не смотрел: он поскользнулся на полупереваренной массе маринованного лука вперемежку с финиками и растянулся на полу.
 – Я здесь ни при чем, – развела руками миссис Де Фракас. – Не смейте выражаться при детях! Дурной пример подаете.
 – Пример нормальный!! – заорал Чинанда. – А вот я тебя сейчас наизнанку выверну!
 – Не надо, некоторых уже и без этого выворачивает, – заметила пожилая леди.
 Остальные трое, как и Эммелина, очевидно, не справились с такой разнообразной пищей и последовали ее примеру. Вскоре кухня наполнилась стонами девочек, совсем не аппетитными запахами, двумя обалдевшими террористами и невозмутимой миссис Де Фракас.
 Баггиш оставил свой пост в прихожей и примчался с криком: «Ни с места, стреляю!»
 – Я и так стою на месте, – ответила миссис Де Фракас. – Раз уж на то пошло, не на месте здесь только одно существо. Оно копошится там, в углу, и ждет вашей помощи.
 В районе раковины было слышно, как Чинанда пытается выбраться из-под Евиного миксера, который свалился на него с полки. Миссис Де Фракас снова включила свет, но на этот раз никто не возражал: Чинанда был немного оглушен, а Баггиш просто поражен обстановкой на кухне.
 – Если вы закончили наконец, я свожу детей наверх в ванную и потом уложу спать.
 – Спать!!! – завопил Чинанда, с трудом держась на ногах. – Наверху? Все будут спать в подвале! А ну-ка марш вниз.
 – Вы действительно думаете, что я поведу бедных детишек в подвал в таком виде, предварительно не вымыв их как следует. Вы глубоко ошибаетесь.
 Чинанда подошел к окну и рывком опустил жалюзи, чтоб ничего не было видно из сада.
 – Тогда мой их здесь! – он указал на раковину.
 – А вы где будете!
 – Там, где сможем не выпускать вас из виду!
 Миссис Де Фракас язвительно фыркнула:
 – Знаю я вас, развратников! Собрались пялить глазищи свои бесстыжие на розовые детские попки?
 – Послушай, что она несет? – не понял Баггиш.
 Миссис Де Фракас обрушила свой гнев на него:
 – И вы тоже развратник бесстыжий! Я, знаете ли, не зря плавала по Суэцкому каналу, и в Порт-Саиде бывала…
 Баггиш уставился на нее.
 – Порт-Саид какой-то, Суэцкий канал… Я в жизни не бывал в Египте.
 – Зато я побывала. И кое-что видела…
 – Ты что, бредишь??? Ты где-то была, что-то видела. Я этого не видел, дальше что?
 – Есть такие открыточки… – сказала миссис Де Фракас. – Я думаю, понятно какие…
 – Ни черта не понятно! Сначала Суэцкий канал, потом Порт-Саид, теперь открыточки какие-то. Кто-нибудь мне объяснит, какое отношение это имеет к мытью детей?
 – Вы понимаете, что я имею в виду всякие мерзкие открыточки. Я бы еще могла сказать кое-что, но лучше не буду. Поэтому выйдете из комнаты.
 Тут вдруг до Баггиша дошли стыдливые намеки миссис Де Фракас.
 – Ты про порнуху, что ли! В каком веке живем, бабуля? Хочешь порнухи, поезжай в Лондон, там в Сохо…
 – Я не хочу никакой порнухи и больше не намерена обсуждать это!
 – Тогда чеши в подвал, пока пулю не схлопотала, – разозлился Баггиш.
 Но миссис Де Фракас слишком много видала на своем веку и простых угроз уже не боялась.
 Потребовалось много усилий, чтоб запихнуть ее с девчонками обратно в подвал. Когда они шли по лестнице вниз, Эммелина приставала к ней:
 – А почему противный дядя не любит открыточки?


* * *

 – Я тебе говорил, все англичане – дураки? – устало сказал Баггиш. – И как нас угораздило выбрать этот дурдом?
 – Это не мы его, это он нас выбрал, – обреченно сказал Чинанда и выключил свет.
 Миссис Де Фракас не пожелала принимать во внимание, что ее жизнь находится в опасности. В то же время Уилт наверху опасался, как бы его недавние штучки не вышли ему боком. Выдумка с Народной Альтернативной Армией сделала свое дело и надолго сбила всех с толку. Но, угрожая расправиться, вернее убить Гудрун Шауц, он допустил ужасный промах: сам себя ограничил во времени, и скоро весь блеф раскроется. В течение сорока с хвостиком лет жизни насильственные действия Уилта всегда носили характер резких и обычно безуспешных сражений с мухами и комарами. Объявить такой ультиматум – не меньшая глупость, чем остаться здесь, когда еще можно было уйти. Теперь положеньице – хуже не придумаешь. Звуки из ванной свидетельствовали, что Гудрун Шауц уже разорвала линолеум и теперь методично отдирает доски от пола. Если она удерет вниз к этим типам, то несомненно внесет рациональное зерно в их тупой, непробиваемый фанатизм. С другой стороны, как можно ее успокоить? Только пригрозить стрельнуть через дверь… А вдруг она не испугается? Значит, это не подходит. А если зайти к ней самому и как-то объяснить, что внизу небезопасно? Тогда она останется здесь и не сможет руководить своими сподвижниками, если, конечно, не будет никакой связи с первым этажом. Что же, это не так трудно.
 Уилт пошел к телефону и выдернул шнур из стены. Теперь как поступить с оружием? Находиться в одной комнате с женщиной, безжалостно убившей восемь человек – перспектива Я не из приятных. Но если в комнате еще и оружия столько, что хватит уложить несколько сотен, это вообще самоубийство. От оружия необходимо избавиться! Спрашивается как? Выбросить всю чертовщину из окна? А вдруг эти типы внизу заметят револьверно-гранатно-автоматный дождик? Сразу ведь прибегут к нему наверх посмотреть, в чем тут дело. Вдобавок гранаты упадут, взорвутся, а тут и без них бардак полнейший. Лучше всего оружие спрятать.
 Очень осторожно Уилт сложил весь арсенал в сумку и через кухню проник под крышу. Гудрун Шауц упорно возилась с досками, и Уилт под шумок стал пробираться к баку с водой. Потом опустил туда сумку и закрыл бак. Вернувшись в комнату, он проверил, не завалялся ли где пистолет, и собрался с духом перед следующим шагом. Казалось, предстояло открыть клетку и выпустить тигра. Но в этой невообразимой ситуации лишь совсем безумный поступок мог спасти жизнь его детям. Уилт приблизился к двери в ванную комнату.
 – Ирмгард, – шепотом позвал он. Мисс Шауц продолжала громить половые доски. Уилт вздохнул поглубже и зашептал погромче. За дверью вдруг все стихло.
 – Ирмгард, – снова позвал Уилт. – Это вы?
 Последовала небольшая пауза, затем приглушенный голос спросил:
 – Кто здесь?
 – Я, – сказал Уилт и тут же захотел, чтоб это был не он. – Я, Генри Уилт.
 – Генри Уилт???
 – Да. Они ушли.
 – Кто ушел?
 – Не знаю. Впрочем, не важно. Вы можете теперь выходить.
 – Выходить? – Ее голос выражал крайнее недоумение. Именно этого Уилт и добивался.
 – Я сейчас открою дверь. Он принялся отвязывать шнур от дверной ручки. Но сумерки сгущались, и работа продвигалась медленно. Через несколько минут он таки размотал провод и убрал табуретку.
 – Теперь порядок. Можете выходить. Но Гудрун Шауц и не шелохнулась.
 – Откуда я знаю, что вы – это вы?
 – Не знаю, – признался Уилт. Он был рад потянуть время. – Но я – это действительно я.
 – А кто с вами?
 – Никого, они ушли вниз.
 – Вы все время говорите «они». Кто «они» такие?
 – Понятия не имею. Какие-то люди с пистолетами. Их тут полон дом.
 – А вы почему здесь? – спросила миссис Шауц.
 – Где же мне еще быть? – резонно заметил Уилт. – Хотя не думайте, что мне здесь так уж понравилось. Они стреляли друг в друга. Могли попасть и в меня. Ума не приложу, что тут, черт возьми, происходит.
 В ванной снова воцарилась тишина. Гудрун Шауц тоже пыталась разобраться что к чему.
 Уилт улыбнулся. Так держать, сейчас у нее поедет крыша.
 – С вами точно никого нет? – спросила она.
 – Конечно нет.
 – Тогда как вы узнали, что я здесь?
 – Слышал, как вы моетесь, – сказал Уилт, – а потом пришли они и начали палить, стрелять…
 – А вы где были?
 – Послушайте! – Уилт применил другую тактику. – К чему все эти вопросы? Я пришел сюда, отпер дверь, а вы себе сидите там и спрашиваете, кто они, где я был и все такое прочее, чего я не знаю. Вообще-то я прилег в спальне подавить на массу, а…
 – На массу? На какую еще массу?
 – На какую массу? Это значит чуть-чуть подрыхнуть после обеда. То есть поспать. Короче, когда начался этот тарарам, я услышал, как вы закричали: «Держите детей!», и подумал: как же вы добры и…
 – Добра??? Вы так считаете? – миссис Шауц была обескуражена.
 – Конечно, ведь первым делом вы подумали, как спасти детей, а не себя. Далеко не каждый способен на такое, правда?
 Гудрун Шауц даже поперхнулась. Ей и в голову не могло прийти, что кто-то истолкует ее приказ таким образом. И мисс Шауц в который раз изменила свое мнение о Уилте в худшую сторону.
 – Да, вы правы, – сказала она наконец.
 – Неужели после этого я мог уйти и не помочь вам выбраться отсюда? – Уилт соображал, что роль законченного кретина имеет свои преимущества. – Положение, так сказать, обязывает, верно?
 – Обязывает положение?
 – Ну, как говорится, долг платежом красен, и все такое… В общем, как только на горизонте никого не стало, я вылез из-под кровати и прибежал сюда.
 – На каком горизонте? – подозрительно спросила Шауц.
 – Когда эти мерзавцы ушли, мне показалось, что здесь безопасней всего. Ну, почему же вы не выйдете и не присядете на стул? Там ведь так неудобно.
 Мисс Шауц обдумала это предложение и, учитывая факт, что Уилт, видимо, полный идиот, решила рискнуть.
 – Я без одежды, – предупредила она, чуть приоткрыв дверь.
 – Ой! – сказал Уилт. – Я очень извиняюсь. Как-то не подумал об этом. Сейчас принесу вам что-нибудь.
 Он пошел в спальню, порылся в шкафу и на ощупь в темноте нашел плащ. Потом вернулся обратно.
 – Вот, принес. – Уилт протянул ей плащ. – Я не стал зажигать свет. Вдруг эти типы внизу заметят и снова начнут палить. Еще я забаррикадировал дверь, так что попасть им сюда будет нелегко.
 Мисс Шауц надела плащ и вышла из ванной. Уилт наливал кипяток в заварочный чайник.
 – Надеюсь, вы не откажитесь от крепкого чайку? – спросил он. – Страсть как пить хочу.
 Гудрун Шауц стояла позади него и тщетно пыталась постичь тайну произошедшего здесь. С той самой минуты, как ее заперли в ванной, она была уверена, что в доме полиция. Теперь те, кто был здесь, ушли, а этот глупый мозгляк стоит себе как ни в чем не бывало и заваривает чай. Уилт самым позорным образом проторчал полдня под кроватью, да еще и сам в этом признался. Это, а также его ночные баталии с фрау Уилт, говорит лишь о том, что никакой опасности он не представляет. Однако еще надо выяснить, как много он знает.
 – Эти люди с оружием, как они выглядят? – спросила мисс Шауц.
 – Ну, из-под кровати не очень-то их рассмотришь, – сказал Уилт. – Одни были в солдатских ботинках, а другие нет. Вы понимаете, что я имею в виду?
 Гудрун Шауц не понимала.
 – В ботинках?
 – В ботинках, только не в солдатских. Кстати, вам положить сахарку?
 – Нет.
 – И правильно, – похвалил Уилт, – страшно вредно для зубов. Вот ваша чашечка… Ой! извините, ради Бога. Я сейчас вытру вас тряпочкой.
 Уилт как бы случайно облил ее чаем. В тесной темной кухоньке он нащупал тряпочку и принялся вытирать ее плащ. Сначала он тер в том месте, где под плащом была грудь, потом ниже…
 – Спасибо, дальше не надо, – остановила его мисс Шауц.
 – Вот и отличненько! Сейчас налью вам еще чайку.
 Гудрун Шауц протиснулась за Уилтом и ушла в спальню, а тот стал придумывать очередную выходку, с целью отвлечь ее внимание.
 «Конечно, всегда можно заняться сексом, хотя в такой обстановочке эта сучка вряд ли согласится. А если согласится.. Залезть в постель с профессиональной убийцей… У меня не встанет. Выпью виски, уже не стоит, а тут страсти такие. В конце концов можно с ней просто потрепаться, лапшу повесить… А грудь у нее весьма и весьма…»
 Уилт налил себе еще чаю и пошел в спальню. Мисс Шауц выглядывала в сад через окно.
 – Я б на вашем месте не выглядывал, – посоветовал Уилт. – Там куча всяких маньяков с Дональдами на майках.
 – С Дональдами?
 – Ага, и с оружием. По-моему, все в округе просто взбесились.
 – И вы совсем ничего не знаете?
 – Кто-то кричал про израильтян. Правда, мне не верится. Чего ради эти израильтяне будут лезть сюда, на Веллингтон-роуд? Да еще в таком количестве.
 – О Господи, что же мы будем делать?
 – Делать? – удивился Уилт. – Делать абсолютно нечего. Осталось только сидеть, пить чай и особо не светиться. По-моему, происходящее – результат недоразумения. Я ничего не знаю. А вы?
 Гудрун Шауц знала, но не собиралась посвящать этого идиота в свои планы. Сначала надо его как следует припугнуть и заставить подчиняться себе. Она прошла на кухню. Уилт следил за ней, прихлебывая чай.
 – Я, конечно, звонил в полицию… – сказал он с идиотским видом.
 Мисс Шауц застыла на месте.
 – Полиция… Вы звонили в полицию?
 – Но не дозвонился, – закончил Уилт, – какой-то гад оборвал провода. Непонятно только, зачем. Тут так стреляли, что…
 Гудрун Шауц больше его не слушала, а карабкалась по балке к чуланчику. Потом Уилт услышал, как она роется по чемоданам. Только бы эта сучка не додумалась заглянуть в бак. Чтоб отвлечь внимание, Уилт заглянул к ней и выключил свет.
 Гудрун Шауц, проклиная все и вся, попыталась действовать в полной темноте.
 – Лучше без света, – объяснил Уилт. – Пусть никто не знает, что мы здесь. Надо затаиться, пока все не уйдут.
 Это предложение было встречено потоком непонятных немецких выражений, судя по тону, весьма нелестных.
 Прошло несколько минут, Гудрун Шауц прекратила бесплодные попытки отыскать сумку и, тяжело дыша, влезла обратно в кухню.
 Уилт решил доконать ее:
 – Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. В конце концов вы в Англии, поэтому ничего страшного не может произойти. И Уилт положил ей руку на плечо, чтобы утешить. – К тому же я вас охраняю. Вам не о чем беспокоиться.
 – О Боже! – она затряслась от беззвучного смеха.
 Подумать только, этот глупый трусливый мозгляк охраняет ее – террористку. Это уже слишком. «Вам не о чем беспокоиться!» – фраза вдруг приобрела для нее совсем новый, ранее неведомый, словно откровение, смысл. Мисс Шауц даже испугалась. Ведь в этих словах – правда. Правда, с которой она боролась всю жизнь. Единственное, о чем она беспокоилась, на самом деле не стоит того. Впереди лишь забвение и бесконечное ничто. Гудрун Шауц пришла в ужас. В порыве отчаяния она прижалась к Уилту… Плащ расстегнулся…
 – Я… – Уилт не закончил, ощутив надвигающуюся опасность. Но Гудрун Шауц уже нашла его губы и страстно их целовала. Руку Уилта она прижимала к своей груди. Та, которая до сих пор несла в этот мир только смерть, оказавшись в столь безвыходном положении, вдруг решила отдаться во власть самого древнего инстинкта.




 15


 Забвения устрашилась не только Гудрун Шауц, но и управляющий банком, где Уилт хранил деньги.
 Управляющий весьма беспокойно провел день в обществе инспектора Флинта. Флинт без конца доказывал ему, что государственные интересы требуют от него не звонить жене, не отменять обед с ней, не общаться с сотрудниками и клиентами банка, которые явились по предварительной договоренности.
 Управляющий считал такое недоверие оскорбительным, а присутствие Флинта чрезвычайно губительным для своей репутации честного финансиста.
 – Что, черт возьми, подумают мои люди, видя, как я целый день сижу взаперти с тремя проклятыми полицейскими…
 Управляющий отбросил прочь банкирскую обходительность и стал изъясняться более доходчиво. Он был в бешенстве от необходимости выбирать: либо мочиться в ведерко, позаимствованное у сторожа, либо идти в туалет под унизительным конвоем полицейского.
 – Дожили, черт возьми, уже нельзя сбегать пописать без помощи жандармов!
 – Это вы верно заметили, – согласился Флинт. – Только я выполняю приказ, и если в Отделе по борьбе с терроризмом говорят, что это дело государственной важности, то сомневаться тут нечего.
 – Не понимаю, почему не дать мне облегчиться в спокойной обстановке «является делом государственной важности» – спросил управляющий. – Я буду жаловаться в Министерство внутренних дел!
 – Вот и хорошо, – буркнул Флинт. У него у самого было достаточно поводов злиться. Участие в операции Отдела по борьбе с терроризмом сильно подрывало его личную значимость и авторитет. Вдобавок бесило то, что всю кашу опять заварил Уилт. «Как же этот гад умеет портить мне жизнь», – думал инспектор. Зазвонил телефон.
 – Я отвечу, если не возражаете, – сказал инспектор и поднял трубку.
 – Сэр, на проводе мистер Филдройд из Центрального инвестиционного управления, – сообщила телефонистка. Флинт посмотрел на управляющего.
 – Какой-то тип по имени Филдройд. Знаете такого?
 – Филдройд?! Конечно, знаю!
 – Доверять ему можно?
 – О Боже, можно ли Филдройду доверять? Он же руководит всей инвестиционной политикой нашего банка.
 – Всякие там акции, сертификаты? – уточнил Флинт. Он уже как-то пролетел с акциями австралийских алюминиевых рудников и никак не мог это забыть. – Тогда этому типу нельзя доверять ни на грош.
 То же самое, только в более мягких выражениях он сказал телефонистке. Далекое урчание в трубке наводило на мысль, что мистер Филдройд тоже все слышал.
 – Мистер Филдройд желает знать, с кем говорит, – сказала телефонистка.
 – Тогда передайте мистеру Филдройду, это инспектор Флинт из фенландской полиции, и еще: пусть поменьше трепится, если не хочет неприятностей.
 Флинт положил трубку на рычаг и повернулся к управляющему. У того был весьма жалкий вид.
 – В чем дело? – поинтересовался Флинт.
 – В чем дело? Абсолютно ни в чем. Теперь благодаря вам Инвестиционное управление уверено, что я замешан в чем-то серьезном…
 – И правильно! Подсиропили вы мне с Уилтом, нечего сказать, – огрызнулся Флинт. – Если хотите знать, все уилтовские выходки заранее продуманная игра на публику!
 – Но, насколько я знаю, мистер Уилт – невинная жертва…
 – Хо-хо, невинная, как старая шлюха! В тот день, когда этот черт станет невинной жертвой, я с удовольствием подам в отставку.
 – Что ж, вы весьма красноречиво излагаете свои мысли, – заметил управляющий.
 Но Флинт был слишком занят своими мыслями и не ответил на это замечание. Он вспомнил то ужасное время, когда днями и ночами выяснял у Уилта, куда девалась миссис Уилт. До сих пор Флинта прошибал холодный пот, случись ему перед рассветом вспомнить ту гнусную выходку Уилта. И тогда Флинт клялся себе, что обязательно застукает этого гаденыша на настоящем криминале. Как раз сегодня есть отличная возможность отыграться за все, вернее была, пока не вмешался Отдел по борьбе с терроризмом. Они-то вынуждены действовать по ситуации, а вот Флинт на их месте пропустил бы мимо ушей всю эту туфту насчет немки-квартирантки и взял бы Уилта под стражу, обвинив в хранении похищенных денег. А где он их взял – совершенно наплевать. Но когда Флинт в пять часов покинул банк и явился к себе в участок, оказалось, что Уилт говорил правду. Невероятно, но факт!
 – Осада??? – не поверил он дежурному сержанту. – Осада уилтовского дома на Веллингтон-роуд?!
 – А вон там сидит доказательство, сэр, – сержант махнул в сторону кабинета.
 Флинт заглянул туда. В кабинете, словно памятник материнству, сидела Ева и смотрела прямо перед собой. Телом здесь, а душою, наверное, там, с девчонками на Веллингтон-роуд. Флинт отвернулся и в который раз подумал, какая такая сила свела вместе его, эту бабу и это ничтожество Уилта? И почему это триединство – источник сплошных неприятностей? Для Флинта эта парочка всегда оставалась загадкой. Что общего может быть между женщиной, которая, по словам самого же Уилта, «расползается как на дрожжах», и мужчиной, чье буйное воображение порождает дьявольские фантазии на тему убийства, изнасилования и прочие ужасы.
 Да, наслушался он тогда, во время допросов. У самого Флинта брак был счастливый, по общепринятым меркам. И он этим вполне удовольствовался и больше ничего не желал. Поэтому брачный союз Уилтов казался ему чем-то не менее странным, чем, например, тот ясень, с которого падают дубовые листья!
 И действительно, в том, как сидела Ева в кабинете, было что-то ботаническое, неподвижно-безмолвное. И инспектор Флинт сочувственно покачал головой.
 – Бедняжка, она просто в шоке, – пробормотал Флинт и заторопился прочь. Он хотел выяснить, что все-таки творится на Веллингтон-роуд.
 Однако Флинт, как всегда, поставил неверный диагноз. Ева не была в шоке. Она давно поняла, что упрашивать полицейских отпустить ее домой бесполезно. И теперь с пугающим спокойствием думала о вещах более конкретных. Где-то там в надвигающихся сумерках ее дети томятся в лапах убийц, а Генри уже, наверное, мертв. Ее никто не остановит, она пойдет и спасет их. Что потом – неизвестно, а сейчас в ней закипала ярость.
 – Может, позвать кого-нибудь из ваших подруг? – предложила женщина-полицейский. – Или проводить вас к ним?
 Ева покачала головой. Она не нуждалась в сочувствии, ей хватало сил, чтоб в одиночку справиться со своим горем.
 Затем явилась какая-то дама – работник социального обеспечения при благотворительном общежитии.
 – Мы подыскали вам милую теплую комнатушку, – произнесла дама фальшиво-веселым тоном, рассчитанным на то, чтоб побольнее уязвить измордованных женушек.
 – О ночных рубашках, зубных щетках можете не беспокоиться. Вас снабдят всем необходимым.
 Пусть только попробуют, подумала Ева, а вслух поблагодарила полицейского, проследовала в машину социальной службы и потом послушно сидела рядом с дамой всю дорогу. Та беспрерывно болтала, расспрашивала о близняшках, сколько им лет, трудно ли воспитывать сразу четырех девочек, и постоянно уверяла Еву, что ничего страшного не произошло. Как будто к ней сам собой вернется тот счастливый и привычный мир, который сегодня рухнул, словно карточный домик. Банальные фразы бесили Еву и придавали ей еще больше отчаянной решимости. Ни одна тупая бездетная бабенка в жизни не поймет, что чувствуешь, когда твоим детям угрожает опасность. Нет! Еву не заставить спокойно сидеть и ожидать неизвестно чего. На углу Дилл-роуд и Персиммон-стрит она заметила снаружи газетного киоска плакат, гласивший: «Последние новости об осаде террористов».
 – Я хочу газету, – потребовала Ева, и дама затормозила.
 – Вы все равно не узнаете там ничего нового, – заметила она.
 – Знаю, я просто хочу посмотреть. – Ева открыла дверцу, но женщина ее остановила.
 – Вы лучше посидите здесь, а я сбегаю. Журнальчик какой-нибудь купить?
 – Только газету.
 Дама вышла из машины и направилась к киоску, с горечью думая о том, что некоторые даже в такой ужасной ситуации не отказываются от удовольствия увидеть свое имя в прессе. Через три минуты она вернулась, открыла машину и… никого внутри не обнаружила. Ева Уилт словно растворилась в ночи.


* * *

 К тому времени, как инспектор Флинт миновал кварталы Фаррингтон-авеню в сопровождении бойца спецподразделения и садами добрался до узла связи, он уже начал сомневаться, что происходящее – дело рук Уилта. Но если это Уилт, то на этот раз он зашел слишком далеко. Бронетранспортер на дороге и прожектора вокруг дома свидетельствовали о серьезности намерений сил правопорядка.
 Позади дома миссис Де Фракас, в оранжерее, солдаты собирали какое-то странное оборудование.
 – Параболическое подслушивающее устройство, ППУ сокращенно, – объяснил оператop. – Вот сейчас наладим и услышим даже, как тараканы по углам пердят!
 – Вот это да! А я и знать не знал, что тараканы пердеть умеют… – удивился Флинт. – Век живи, век учись!
 – Мы будем слушать не тараканов, а этих ублюдков. Узнаем, где конкретно они засели.
 Флинт прошел дальше в гостиную. Там сидели Мистерсон и майор и слушали советника по международной террористической идеологии, который анализировал записи.
 – Лично я считаю, – разглагольствовал советник, профессор Маерлис, – что Народная Альтернативная Армия является подразделением или ответвлением отряда Народно-Освободительной Армии. Есть все основания так считать.
 Флинт присел в уголке и с удовольствием отметил, что Мистерсон и майор так же, как и он, ничего не понимают.
 – Вы хотите сказать, они фактически составные части одной и той же организации? – уточнил Мистерсон.
 – Не совсем так, – со вкусом возразил профессор, – на основе противоречий, прозвучавших в их заявлениях, я лишь делаю предположение, что у них сильные разногласия по вопросам тактики. Но в то же время в основе взглядов обеих групп лежат общие идеологические представления. Однако из-за молекулярного характера структуры их организаций возможность установления принадлежности одного террориста к группе другим, принадлежащим к той же группе, но другой ее ячейке, представляется мне крайне проблематичной.
 – Да тут вся эта чертова история крайне проблематична, – проворчал Мистерсон. – Пока мы имеем два заявления. Сначала от полукастрированного немца, потом от ирландского астматика, затем какой-то мексиканец требует реактивный самолет и шесть миллионов дукатов, затем поступает встречная заявка от немца на семь миллионов и наконец нас по чем зря обкладывает какой-то араб, не говоря уже о долгих выяснениях, кто израильский агент ЦРУ и кто за что борется.
 – Удивляюсь, как вообще можно говорить о свободе, держа в заложниках маленьких детишек и старуху? – спросил майор.
 – Позвольте с вами не согласиться, – ответил профессор. – С точки зрения неогегельянской постмарксистской политфилософии личная свобода не идет ни в какое сравнение со свободой всего общества в целом. Поэтому отряды Народно-Освободительной Армии, ощущая себя в авангарде борьбы за всеобщую свободу и равенство, могут пренебрегать нравственными нормами, которые определяют границы дозволенного среди лакеев империализма, фашизма и неоколониализма.
 – Слушай, старик, – сердито прищурился майор, стаскивая огромный парик «под Анджелу Дэвис», – ты вообще-то сам за кого?
 – Я только излагаю теорию. Если вам необходим более точный анализ… – взволнованно начал профессор, но его перебил начальник военно-психологической службы. Он как раз исследовал аудиограммы голосов террористов.
 – На основе анализа распределения речевых акцентов мы пришли к выводу, что люди, удерживающие Гудрун Шауц, находятся в более взвинченном эмоциональном состоянии, по сравнению с двумя другими террористами, – объявил он. – Думаю, нам необходимо несколько снизить уровень их эмоциональной напряженности.
 – То есть, по-вашему, Шауц могут пристрелить? – спросил Мистерсон. Психолог кивнул.
 – Вообще-то ситуация довольно необычная. Мы сейчас столкнулись со странными отклонениями от обычной модели речевой реакции. И я должен признать, что в данной ситуации эта дамочка наиболее вероятный претендент получить пулю в лоб.
 – В таком случае снимаю с себя всю ответственность, – заявил майор. – Она уже давно напрашивается.
 – Э-э, нет. Так дело не пойдет, – вмешался Мистерсон. – У меня указание держать ситуацию под контролем, а если они начнут убивать заложников, то все полетит к чертовой бабушке.
 – Ага! – воскликнул профессор. – Очень любопытно с точки зрения диалектики. Видите ли, концепция терроризма как прогрессивной движущей силы в мировой истории требует обострения классовой борьбы и поляризации политических мнений. Теперь, исходя из принципа прагматизма, можно заключить, что преимущество на стороне четвертого отряда НОА, а не наоборот.
 – А теперь еще раз, и помедленней, – попросил майор, нахмурившись. Профессор милостиво кивнул.
 – Попросту говоря, с политической точки зрения гораздо выгоднее убить этих ребятишек, чем фрейлейн Шауц.
 – Это твое личное мнение! – сказал майор, хватаясь за рукоятку револьвера. – Но если не хочешь серьезно нарваться, больше его здесь не высказывай!
 – Но я же только с точки зрения политической поляризации, – занервничал профессор: – Лишь немногих беспокоит судьба фрейлейн Шауц. А вот убийство четырех маленьких детей, к тому же однояйцевых близнецов, произведет весьма сильное впечатление.
 – Спасибо, спасибо, профессор, – поспешно сказал Мистерсон и, прежде чем до майоpa дошел зловещий смысл последнего заявления, выдворил из кабинета советника по международной террористической идеологии.
 – Вот такие умники испоганили страну, – зло сказал майор. – Его послушаешь, так получается, какие бы гадости ни делались, все к лучшему.
 – А вот результаты изучения аудиограммы показывают, что все заявления Народной Альтернативной Армии сделаны одним и тем же человеком, – сообщил психолог.
 – Одним и тем же? – не поверил своим ушам Мистерсон. – Вот уж чего не сказал бы. Скорей всего там полдюжины умалишенных чревовещателей.
 – Точно. Вот поэтому мы считаем необходимым снизить уровень их эмоциональной напряженности. Не исключено, что мы имеем дело со случаем раздвоения личности. Я еще раз прокручу запись, и вы, возможно, сами увидите…
 – А это обязательно? Может быть… Но сержант уже врубил магнитофон, и комната опять наполнилась картавым рычанием и визгом. Вдруг почти уже задремавший инспектор Флинт вскочил на ноги.
 – Я так и знал!!! – радостно завопил он. – Я знал!!! Я знал, что так будет!!!
 – Что знали?! – поинтересовался Мистер-сон.
 – Это Уилт устроил весь бардак! Доказательство – эти кассеты!
 – Вы уверены, инспектор?
 – Больше чем уверен! Уверен на сто процентов. Я узнал бы голос этого гада, изображай он хоть рожающего эскимоса.
 – Думаю, до этого не дойдет, – успокоил его психолог. – Значит, вы утверждаете, что знаете человека, чей голос сейчас слышали?
 – Еще бы не знать этого ублюдка! Сколько он мне крови испортил… А теперь он за вас взялся.
 – Конечно, поверить вам очень сложно, – покачал головой Мистерсон. – Ведь более безобидного человека, чем Уилт, и представить себе невозможно…
 – Еще как возможно! – с чувством сказал Флинт.
 – Но его же накачали по уши перед тем, как запустить в дом, – вспомнил майор.
 – Накачали? Чем? – спросил психолог.
 – Понятия не имею. Какое-то зелье для тех, кто, чуть что, сразу кладет в штаны: например, с минерами эта дрянь творит чудеса.
 – Однако в данном случае она натворила что-то не то, – озабоченно пробормотал психолог. – И несомненно стала причиной всех этих интереснейших заявлений по телефону. Возможно, это случай непреднамеренной химической стимуляции шизофрении.
 – Я б на вашем месте особенно не реагировал на «химическую стимуляцию», – посоветовал Флинт. – Уилт и сам по себе придурок еще тот. Сто против одного, что эту кашу заварил он.
 – Но вы же не станете утверждать, что мистер Уилт по собственной инициативе сдал своих детей кучке международных террористов? – возразил Мистерсон. – Когда мы с ним беседовали, он казался нам искренне удивленным и встревоженным.
 – То, что вам казалось, и то, что есть на самом деле, – далеко не одно и то же. И еще я скажу: человек, который додумался напялить платье своей жены на надувную куклу и залить ее тридцатью тоннами бетона…
 – Простите, сэр, – вмешался сержант, – из полицейского участка докладывают: миссис Уилт сделала ноги.
 Все четверо в отчаянии уставились на него.
 – Что сделала? – тупо переспросил Мистерсон.
 – Скрылась из-под стражи, сэр. Никто не знает, куда она подевалась.
 – Правильно, – сказал Флинт. – Так и должно быть.
 – Что правильно? Что должно быть? – Мистерсон чувствовал, что тупеет.
 – Это их стиль, сэр. Через часок-другой нам позвонят и скажут, что видели, как она села на пароходик и уплыла черт знает куда. Но все это будет вранье.
 Мистерсон, словно полоумный, уставился на него.
 – Так где же здесь стиль? О Боже…
 – Не волнуйтесь, еще успеете. Уилт себя обязательно покажет, уж поверьте. Я в жизни не встречал такого хитроумного прохвоста. У него всегда найдется способ превратить самую заурядную ситуацию в сущий дурдом.
 – Но должно же быть хоть какое-то объяснение его выходкам?
 Флинт рассмеялся ему в лицо.
 – Объяснение?! Выходкам Генри Уилта??? И не надейтесь! Можете сами придумать хоть тысячу, хоть десять тысяч объяснений, а он вам в конце концов преподнесет такое, что вам и в страшном сне не снилось. Уилт почти то же самое, что «Эрни».
 – Эрни? – удивился Мистерсон. – Это еще кто такой?
 – Это такой дурацкий компьютер для определения номеров выигрышных облигаций. Из целого моря чисел выбирает случайные. И Уилт такой же. Надеюсь, понимаете?
 – Ничего не хочу понимать, – ответил Мистерсон. – Я-то собрался руководить самой простой, обычной осадой террористов, а здесь какой-то сумасшедший дом.
 – Кстати, – заметил психолог, – необходимо снова выйти на связь с обитателями верхнего этажа. Кто бы там ни был, он находится в чрезвычайно сильном нервном возбуждении. Этой Шауц может угрожать серьезная опасность.
 – Не «может», а уже угрожает, – поправил Флинт.
 – Ну, хорошо. Думаю, стоит рискнуть, – вздохнул Мистерсон. – Сержант, вызывайте вертолет, и пусть захватят полевой телефон.
 – Сэр, будут ли распоряжения относительно миссис Уилт?
 – По этому вопросу – к инспектору. Он, кажется, спец по этой семейке. Что за женщина миссис Уилт? Только не надо мне говорить, что она под стать своему муженьку.
 – Я об этом не сказал. Единственное – она очень сильная женщина, – ответил Флинт.
 – Тогда что она намерена предпринять? Она же неспроста удрала из полиции, наверное, составила в уме какой-то план?
 – Я очень хорошо знаю Уилта и, честно говоря, сомневаюсь, что у нее вообще есть ум. Любая другая женщина уже давно бы угодила в психушку при таком муженьке.
 – Так, может, она психопатка?
 – Нет, сэр, – ответил Флинт. – Я хочу сказать – она женщина без нервов.
 – Это ценная информация. Итак, у нас имеется банда вооруженных до зубов террористов, кретин Уилт и сорвавшаяся с цепи баба, толстокожая, как носорог. Случай свел их вместе, и мы оказались в заднице… Значит, так, сержант, объявите розыск миссис Уилт и позаботьтесь, чтоб ее поймали, пока никто больше не пострадал.
 Мистерсон подошел к окну и взглянул на дом Уилтов. В ярких лучах прожекторов он выделялся на фоне неба, словно памятник безмятежной и нудной жизни среднего класса Англии. Даже майор не удержался и сказал:
 – Да, идиллия.
 Однако идиллия продолжалась недолго. Где-то совсем близко раздались несколько диких воплей. Это вопили близняшки Уилта.




 16


 Прошагав с километр, Ева повернула и решительно направилась к своему дому. Для тех немногих, кто видел Еву быстро идущей по узким улочкам, она была обычной домохозяйкой, которая торопится домой приготовить мужу ужин и уложить спать детей. Однако внутри у нее все перевернулось. Она напрочь забыла свои беззаботные глупые увлечения, чужие умные мысли и теперь думала только об одном. Надо идти домой не смотря ни на что. Что будет там, дома, еще не известно. Но в глубине души Ева чувствовала: дом – это не просто четыре стены и крыша. Дом – это она сама, жена Генри Уилта, мать четырех девочек, да и просто хорошая хозяйка, каких много. Они моют полы, стоят у плиты, на них держатся все семьи, и все им нипочем: ни болезни, ни смерть, ни выходки мужчин. Это смутное чувство не давало Еве покоя и, словно инстинкт, тянуло к дому. За чувствами последовали мысли: ее наверняка попытаются перехватить на Фаррингтон-авеню. Значит, надо идти в обход. Она перейдет речку по железному пешеходному мостику, сделает крюк по Барнаби-роуд, а дальше полями, где каких-то два месяца назад она собирала с девочками чернику. Потом зайдет в сад с обратной стороны… А потом? Там видно будет. Если можно войти в дом к девочкам, она так и сделает. Пусть лучше террористы убьют ее. Но главное – быть там и защищать детей. Помимо железной логики Евой руководила еще и злость, такая же туманная, неясная, как и ее мысли. Злость скорее на полицию, чем на террористов. Если что, виновата будет полиция. Кто такие террористы? Простые бандиты и убийцы, а вот полиция обязана защищать людей от таких типов. Эта работа полиции, и она выполняет ее кое-как. Полицейские допустили, что ее дети оказались заложниками у террористов, сделали девочек пешками в какой-то их дурацкой полицейской игре. Может, это и упрощенный подход к делу, но Ева видела ситуацию именно в таком свете. Если полиция бездействует, действовать предстоит ей. Лишь перейдя реку по мостику, Ева увидела и поняла, насколько трудна ее задача. До дома оставалось метров восемьсот. Он прямо утопал в ярком свете прожекторов. Лампы уличных фонарей вокруг почти не светили. Соседние дома превратились в черные тени. На мгновение она застыла в нерешительности, ухватившись за перила мостика. Однако прочь все сомнения! Надо идти дальше. Ева спустилась по железным ступенькам и пошла по Барнаби-роуд, потом по тропинке через поле. Шла, пока не влезла в грязь у чьих-то ворот. Рядом в темноте паслось небольшое стадо волов, но Ева животных не боялась. Они – часть живой природы, к которой Ева приписывала и себя тоже.
 Но по другую сторону ворот живой природой не пахло: неестественно белый свет, фигуры вооруженных людей. Пройдя еще немного, Ева наткнулась на колючую проводку. Проволока тянулась от Фаррингтон-авеню через все поле. Веллингтон-роуд полностью блокирована. Инстинкт снова подсказал: здесь нужна хитрость. Слева проходит канава, если спуститься туда, пройти можно… Но дальше все равно остановят. Следует отвлечь их внимание. Волы вполне подойдут для этого. Ева, увязнув в грязи, открыла ворота, выгнала волов в поле и прикрикнула на них. Те бросились врассыпную, но вскоре снова собрались в кучку и медленно пошли дальше, как всегда, с любопытством поглядывая по сторонам.
 Ева сползла в канаву и стала пробираться вперед. Канава была до половины заполнена водой. Длинная трава путалась в ногах, мешала идти. Кусты ежевики царапали лицо. Дважды ее жалила крапива, но она не обращала внимания. Надо было подумать о другом. Главное препятствие – прожектора. При таком мощном свете дом выглядит совсем необычно, как на черно-белом негативе, где все наоборот. Светлые окна дома становятся черными квадратами на фоне бледных стен. Ева постоянно слышала какое-то тарахтение. Доносилось оно с другого конца поля. Ева выглянула из-за кромки канавы и разглядела в темноте очертания дизельного движка. Она знала, что это такое. Джон Най однажды убеждал ее пользоваться ветряным двигателем, и заодно объяснил, откуда берется электричество. Вот, значит, чем они освещают дом. Хотя какая разница. До движка не меньше километра, она все равно туда не доберется. Хорошо хоть, волы отвлекают внимание на себя. Они окружили какого-то типа с ружьем, и тот тщетно пытался отделаться от них. Ева снова нырнула к себе в канаву и вскоре наткнулась на колючее ограждение. Как и следовало ожидать, кольца проволоки вились по дну канавы, и Еве пришлось по самый локоть запустить руку в грязь, чтоб нащупать один из витков. Затем она подняла проволоку над головой и, согнувшись в три погибели, стала пробираться дальше. Когда Ева достигла живой изгороди, что тянулась позади садов, вся она промокла до нитки, вымазалась с ног до головы и дрожала от холода. Но все это ее не заботило. Лишь бы не поймали сейчас. А ведь в саду дома этих мужиков с ружьями будет еще больше. Ева стояла по колено в грязи, ждала и прислушивалась. Из темноты доносились разные звуки. В саду миссис Хэслоп несомненно кто-то есть. Оттуда тянет сигаретным дымом. Однако внимание Евы сосредоточилось на собственном саде и доме, выхваченном лучами прожекторов из мрака ночи. Из-за беседки показался человек. Вышел за ворота в поле и направился к дизелю. Ева терпеливо выжидала подходящий момент. За времянкой послышался шорох. Вспыхнула и погасла спичка. Кто-то закурил. Ева, как первобытная рептилия, медленно вылезла из канавы и на карачках поползла вдоль кустов, ни на секунду не сводя глаз с огонька тлеющей сигареты. Ева доползла до ворот. Они оказались открытыми. Человек с сигаретой находился теперь так близко, что при каждой глубокой затяжке можно было разглядеть его лицо.
 Легкий ветерок раскачивал створки ворот, но те полностью не закрывались. Ева проползла в ворота и вдруг почувствовала под коленкой нечто длинное и скользкое. Она потрогала рукой. Это оказался толстый кабель, который тянулся к трем прожекторам на лужайке перед домом. Осталось только перерезать его, и света как не бывало. Где-то тут есть садовые ножницы. Однако может тряхнуть током, будь здоров. Лучше топор с длинной ручкой, тот, что валяется у поленницы за беседкой. Эх, если бы тот человек с сигаретой куда-нибудь ушел…
 А куда? Можно швырнуть камешек, тогда он наверняка пойдет посмотреть, в чем дело. Ева нащупала на тропинке небольшой осколок камня, но тут отпала необходимость кидать его. Позади раздалось громкое стрекотание, она обернулась. Низко над полем двигалась тень вертолета. Человек с сигаретой встал, повернулся к Еве спиной и пошел в обход беседки. Ева заползла в сад, вскочила на ноги и бросилась к поленнице. Мужчина ничего не услышал. Вертолет был уже близко, двигатели заглушали любой шум. Ева завладела топором, вернулась обратно и, когда вертолет прогрохотал у нее над головой, с силой рубанула топором по кабелю.
 Секунда, и дом исчез в ночи, все погрузилось в кромешную тьму. Ева двинулась вперед, протоптала свои грядки с целебными растениями и оказалась на лужайке. Тут на нее обрушился настоящий ураган. Прямо над головой лопасти вертолета со свистом и грохотом рассекали воздух. Вертолет повело в бок, что-то пролетело мимо, и тут же звон разлетающихся вдребезги стекол. От оранжереи миссис Де Фракас ничего не осталось. Ева припала к земле. Из дома дали автоматную очередь. Пули забарабанили по крыше беседки. Ева очутилась в самом центре невообразимой баталии. Все пошло не так, как она предполагала.


* * *

 Мистерсон сидел в оранжерее миссис Де Фракас и следил, как вертолет, с болтающимся на проводе телефоном, пристраивается над балконом дома Уилтов. Внезапно мир погрузился во мрак. После яркого света прожекторов Мистерсон ничего не видел в темноте, зато чувствовал и слышал. Он стал на ощупь пробираться в гостиную и тут почувствовал головой твердый полевой телефон и услышал звон бьющегося стекла. Секунду спустя он уже валялся на кафельном полу. Отовсюду посыпались осколки стекла, горшочки с геранью и с бегонией вечноцветущей, свежий компост. Именно он и помешал Мистерсону высказать истинное мнение о происходящем.
 – Ах ты, чертов… – начал он и тут же захлебнулся в компостном вихре. Чтоб укрыться от осколков, он перевернулся на бок. С полок все еще сыпалась всякая дребедень, со стены сорвался «Соборный колокол» – любимое растение миссис Де Фракас – и опутал Мистерсона своими бесчисленными усиками. И наконец, когда он предпринял попытку вырваться из этих проклятых джунглей, огромная камелия в тяжелом глиняном горшке соскользнула с подставки и разом прекратила его страдания. Потеряв сознание, глава операции по захвату террористов лежал на глиняных черепках в абсолютном умиротворении.
 Зато на узле связи градом сыпались самые кудрявые выражения. Майор орал на вертолетчика, два связиста, прижимая руками наушники к голове, орали, что какой-то идиот скачет по направленным микрофонам.
 Один лишь Флинт сохранял полное спокойствие и был словно равнодушен к происходящему. Когда он впервые услышал, что в этом деле замешан Уилт, то сразу приготовился к самому худшему. Для Флинта имя «Уилт» означало полнейший хаос, нечто вроде космического светопреставления, от которого нет иного спасения, кроме простой молитвы. И теперь, когда катастрофа разразилась, он даже немного обрадовался. Его предчувствия оправдались, а Мистерсон со своим оптимизмом сел в лужу. Пока майор посылал пилота к чертовой матери вместе с вертолетом, Флинт добрался до оранжереи и извлек на свет Божий своего заваленного цветами начальника.
 – Надо бы «скорую» вызвать, – сказал Флинт майору, – а то шеф совсем плох.
 Майор был слишком занят, чтобы заниматься такой ерундой.
 – Вот сами и вызывайте, – буркнул он, – а мне надо смотреть, как бы эти подонки не смотались под шумок из дома.
 – Похоже они еще там, – заметил Флинт. Из дома доносились отрывистые звуки автоматных очередей. Майор покачал головой.
 – Сомневаюсь. Могли оставить какого-нибудь камикадзе с автоматом прикрывать их отход. Или прицепили к автомату часовой механизм, чтоб время от времени постреливал. Эти гады на все горазды.
 Флинт вызвал по радио «скорую помощь» и приказал двум констеблям садами отнести Мистерсона на Фаррингтон-авеню. Они понесли, но их сразу же накрыли люди майора, перепутав с беглыми террористами.
 Прошло полчаса, прежде чем на Веллинг-тон-роуд снова опустилась тишина. Направленные микрофоны подтвердили, что в доме все еще есть люди.
 На лужайке перед домом лежало какое-то человеческое существо. Флинт, сдав своего шефа врачам, вернулся. Майор тем временем уже вытащил револьвер и собрался сделать вылазку.
 – Кажется, один ублюдок почти готов, – сказал он.
 Из динамика, соединенного с направленным микрофоном, звучали мощные удары сердца.
 – Притащу его сюда, видать, ранили в перестрелке.
 Он бросился в темноту, и через несколько минут оттуда донесся вопль, потом, судя по звукам, завязалась отчаянная схватка, в которой оказались кроме всего прочего замешаны садовая ограда и что-то очень тяжелое. Флинт выключил усилитель.
 Сердцебиение прекратилось, но из динамика продолжали нестись не менее тревожные звуки. Однако хуже всего было то, что спустя немного времени втащили в разгромленную оранжерею. Флинт никогда не считал Еву Уилт привлекательной женщиной, но сейчас, вся перемазанная грязью и облепленная листьями, мокрая до нитки, в разодранном в нескольких местах платье, она имела воистину первобытный вид. Тащили Еву шестеро бойцов. Она упорно сопротивлялась. Позади плелся майор с подбитым глазом.
 – Хоть одну из этих свиней поймали, – проворчал он.
 – Я не из «этих свиней»! – возмутилась Ева. – Я миссис Уилт, и вы не имеете права так со мной обращаться!
 Инспектор Флинт предусмотрительно встал так, чтобы между ним и Евой оказался стул.
 – Это действительно миссис Уилт, – подтвердил он. – Скажите, пожалуйста, что вы здесь делали?
 Лежа на коврике, Ева глянула на него с ненавистью.
 – Я хотела быть вместе с детьми! Я имею право!
 – Эти речи я уже слыхал, – ответил Флинт – Вы, ваши права… Генри небось научил.
 – Ничего подобного! Я вообще не знаю, что с ним. Его, наверное, убили. – Она разрыдалась.
 – Ладно, ребята, отпустите ее, – сказал майор, окончательно убедившись, что его добыча никакая не террористка – Вас, между прочим, могли убить.
 Ева ему не ответила и поднялась с коврика.
 – Инспектор Флинт, у вас ведь тоже есть дети. Вы должны понимать, каково находиться вдали от своих милых крошек, когда они попали в беду!
 – Да, пожалуй – выдавил из себя инспектор.
 Эта неандертальская по виду дама вызывала смешанные чувства у Флинта, ибо его собственные милые малютки уже превратились в здоровенных балбесов с варварскими наклонностями. Тут весьма кстати вмешался один из связистов. Флинт даже поблагодарил его в душе.
 – Инспектор, слышно кое-что интересное, – доложил он, – желаете послушать?
 Флинт согласился. Все же лучше, чем слушать эти призывы к состраданию. Но он ошибся Связист включил усилитель.
 – Сейчас работает четвертый микрофон, – объяснил он. Из динамика полились вздохи, стоны, вопли экстаза и ритмичный скрип кровати.
 – Четвертый микрофон! Нет, это скорее всего…
 – Похоже, какой-то сексуальный маньяк трахается, мадам.
 Ева не отреагировала, она вся обратилась в слух.
 – Откуда это?
 – Мансарда, сэр. Вы знаете, кто там? Но Ева тоже поняла, кто там.
 – Знаю, знаю!!! – завизжала она. – Там мой Генри!!! Я эти вздохи где угодно узнаю!
 Полдюжины осуждающих взглядов устремились на нее. Но Еву это не смутило. После всего, что с ней сегодня произошло, это открытие напрочь развеяло остатки светской благопристойности.
 – Он занимается любовью с другой женщиной! Вот я до него доберусь! – вопила она в ярости и наверняка убежала бы снова, если б ее вовремя не удержали.
 – Наручники на полоумную! – завопил инспектор. – Отправьте ее обратно в участок и, не дай Бог, еще раз сбежит! Глаз с нее не спускайте, хватит с нас случайностей.
 – Да, не поблагодарит нас муженек, если сбежит, – заметил майор, когда Еву уволокли, а звуки, наполнявшие узел связи, по-прежнему явно свидетельствовали о первой супружеской измене Уилта.
 Флинт вышел из-за стула и сел.
 – Что ж, теперь сами видите, что я прав. Весь бардак устроил этот ублюдок. Майор поежился.
 – Можно, конечно, выражаться и полегче, но в принципе вы правы.
 – А то как же, – Флинт самодовольно ухмыльнулся, – я знаю нашего приятеля Уилта как облупленного, возможность была.
 – Я вам не завидую, – поежился майор. – И вообще, видно, нам надо приглашать психиатра, чтобы знать, чего от него ждать.
 – Сэр, все звуки записываются на пленку, – напомнил связист.
 – Тогда выруби эту похабщину, – посоветовал Флинт. – И так тошно. Не хватало еще слушать и ждать, пока этот Уилт кончит.
 – Совершенно с вами согласен, – сказал майор. – А у парня, должно быть, железные нервы. Черт побери, если б я смог в такой обстановочке…
 – Не удивляйтесь, этот кобель сможет что угодно и где угодно. Недаром он женат на бегемотихе. Я скорее лягу в постель с гигантской устрицей, чем с этой бабой.
 – Да, вы правы, – согласился майор и осторожно потрогал синяк под глазом. – От ее удара чуть мозги не вылетели. А теперь я пошел. Надо привести в порядок прожектора.
 Он вышел на улицу, а Флинт остался наедине со своими мыслями. Раз Мистерсон выбыл из игры, вероятно, теперь ему. Флинту, придется взять все на себя. Такая перспектива нисколько не улыбалась. Лишь одно утешало: скоро Уилт получит отменную взбучку.


* * *

 Уилт, в свою очередь, об этом не думал. Его мужская сущность, недавно оправившаяся после ранения, потребовала свое. Помимо всего, Уилт никогда особо не стремился изменить жене и не любил заниматься сексом, если был не в настроении. Зато когда настроение появлялось, у Евы оно обычно исчезало. Она старалась сдерживать порывы страсти до того момента, когда близняшки крепко заснут. Поэтому Уилт никогда не был уверен, что его ожидает в постели, и в результате привык к этакому раздвоенному сексу: делаешь одно, а думаешь о чем-то другом. Нельзя сказать, чтоб это «одно» удовлетворяло Еву. Однако ее, более целеустремленную в этом вопросе, чем Уилт, интересовало многообразие самого процесса секса, и Уилт скрепя сердце позволял прыгать, ерзать на себе и подвергался прочим издевательствам, вычитанным Евой из книжонок с названиями типа «Как освежить брак» или «Любовь, секс и природа». Сам Уилт не видел необходимости освежать их брак, рискуя получить при этом грыжу, сношаясь в позе, настоятельно рекомендуемой доктором Юджином Ван-Йорком. Но никакие аргументы не помогали. В ответ Ева безосновательно обвиняла его в детских грехах, утверждая, что подростком он запирался в ванне. В конце концов Уилт бывал вынужден доказывать свою нормальность, проделывая с Евой совершенно ненормальные вещи. И если Ева превращала постель в испытательный полигон, то Гудрун Шауц устроила здесь настоящее поле боя.
 На кухне в порыве дикой страсти она бросилась на Уилта, и скоро он уже был весь искусан, исцарапан, вылизан, измусолен и высосан самым немилосердным образом. Такой напористый, стихийный секс показался Уилту несколько рискованным, если не сказать опасным. Он даже удивился, зачем эта сука стреляет в людей, когда запросто может довести до смерти любого, причем более законным и к тому же зверским способом. А еще Уилт считал, что никто не вправе обвинить его в супружеской неверности. Скорее, даже наоборот. Только самый ответственный и сознательный семьянин мог рискнуть добровольно залезть в постель с убийцей, находящейся в розыске. Уилту, чтоб хоть немножечко захотеть, пришлось представить на месте мисс Шауц Еву, какой он увидел ее в первый раз. Именно вялая реакция Уилта и спровоцировала Гудрун Шауц. Эта сучка не просто террористка, но и мужененавистница, видимо, она была уверена, что все мужики – кобели, и коль скоро Уилт носит брюки, то без оглядки бросится в ее объятия.
 Уилт же на эту проблему смотрел по-другому. «Если женился – нечего лезть на других женщин» было одним из принципов его странной философии. Но сейчас, дергаясь вверх и вниз на весьма сочной молоденькой женщине, он несомненно делал как раз то, что называется «лезть на других женщин». Однако с другой стороны, ситуация парадоксальная: в данный момент Ева ему духовно намного ближе, чем когда он на самом деле занимается с ней любовью, а сам думает о чем-то другом. В данный же момент о том, чтобы кончить, не могло быть и речи. Этому основательно мешал катетер. В принципе Уилт был в состоянии скакать на мисс Шауц хоть до послезавтра, но он опасался подвергать свой член очередному эксперименту, раскочегаривая его вовсю. Чтоб не перевозбуждаться, Уилт вместо себя и юной Евы представил мысленно себя и Гудрун Шауц, застывших в смертельном коитусе на прозекторском столе в морге. Подобная картина несколько охладила Уилта, и мисс Шауц вдруг забеспокоилась. Она, очевидно, привыкла к более страстным партнерам, и странное поведение Уилта ее озадачило.
 – Может, ты хочешь как-нибудь по другому, мой милый? – спросила она, когда Уилт в очередной раз притормозил.
 – В ванной, – сказал Уилт. До него вдруг дошло, что террористы внизу могут услышать и стрельнуть, а ванна защитит от пули лучше, чем кровать. Гудрун Шауц захихикала.
 – Как здорово, йа, йа! В ванной! В этот момент погасли прожекторы и раздался гул вертолета. Мисс Шауц словно кнутом подстегнули.
 – Скорее, скорее! – стонала она. – Они уже начали!
 – Теперь мне бы кончить, – проворчал Уилт, но террористка просто выбивалась из сил, пытаясь расшевелить его, и не расслышала.
 Внезапно разлетелись вдребезги стекла оранжереи миссис Де Фракас, а внизу началась оживленная пальба. Тут Уилт подвергся такой половой агрессии, которая уже совсем не имела ничего общего с сексом. Внизу носилась свинцовая смерть, а наверху Уилт добросовестно делал свое дело, нисколько не подозревая, что его участие в этом жутком представлении давно фиксируется на магнитофонную пленку для грядущих поколений. Он снова попробовал представить себе Еву.




 17


 Внизу на кухне Чинанде и Баггишу приходилось нелегко. Казалось, все неприятности жизни, от которых они стремились найти спасение в кровавом безумии фанатизма, внезапно объединились и обрушились на них. Они самозабвенно палили в темноту и, победно переглянувшись, даже подумали, что сбили вертолет. Но на самом деле махина просто врезалась в соседний дом.
 Когда, наконец, стрелять перестали, из подвала раздались оглушительные вопли близняшек. К тому же находиться на кухне стало опасным для здоровья. Облеванный кафель стал скользким как лед, и после того как Баггиш пару раз грохнулся задом об пол, террористы ретировались в прихожую и принялись обсуждать план дальнейших действий. Наверху послышались какие-то странные звуки.
 – Они насилуют Гудрун! – вскрикнул Баггиш и помчался было выручать ее, но Чинанда остановил его.
 – Эти полицейские свиньи устроили нам приманку. Думают, мы побежим наверх, а они ворвутся и освободят заложников. А мы возьмем и останемся здесь.
 – И будем слушать этот дикий рев? Интересно, надолго ли нас хватит? Надо хоть немного поспать – по очереди. Хотя попробуй поспи здесь…
 – Значит, нужно заткнуть им глотки! – угрожающе прорычал Чинанда и направился в подвал. Там он увидел миссис Де Фракас, восседающую на стуле, и девочек, требующих отвести их к маме.
 – Молчать!!! Понятно?! Хотите увидеть свою мамашу, прекратите орать! – рявкнул Баггиш. Но девчонки завопили еще громче.
 – А я думала, умение общаться с детьми входит в программу подготовки террористов, – съязвила миссис Де Фракас.
 Баггиш обернулся. Он все никак не мог простить ей ее намек, что ему самое место торговать порнухой где-нибудь в Порт-Саиде.
 – Когда ты заткнешь их! – заорал он, размахивая пистолетом перед носом миссис Де Фракас. – А то мы…
 – Молодой человек! Существуют такие вещи, о которых вам было бы невредно, знать, – проговорила старушка. – В мои-то годы смерть уже настолько близка и неизбежна, что просто перестаешь бояться. Кроме того, я всегда была сторонницей эвтаназии. Это ведь намного разумнее, чем лежать под капельницей или жить с помощью какого-то там агрегата, не знаю как он там называется. Вам так не кажется? Зачем поддерживать едва теплящуюся жизнь в дряхлом организме, от которого уже никому нет никакого толка?
 – Вы правы. Незачем, – искренне согласился Баггиш.
 Миссис Де Фракас посмотрела на него с нескрываемым интересом.
 – И еще! Вы, как мусульманин, убив меня, сделаете мне настоящее одолжение. Ведь смерть в сражении есть самый верный путь к спасению, ибо так сказал Пророк. Я хоть и не сражалась в прямом смысле слова, но думаю, погибнуть от руки убийцы в принципе то же самое.
 – Мы не убийцы! – возмутился Баггиш. – Мы боремся за свободу против мирового империализма!
 – Что только подтверждает мое предположение, – невозмутимо продолжала миссис Де Фракас. – Вы боретесь против империализма, а я сама и есть продукт этого империализма. Значит, если убьете меня, то я в соответствии с вашей философией отправлюсь прямехонько в рай.
 – Философствовать нам некогда, – перебил ее Чинанда. – И вообще, что ты, старая дура, знаешь о страданиях пролетариата?
 Миссис Де Фракас осмотрела его с ног до головы.
 – Судя по покрою вашего модного пиджачка, намного больше вас. Вы, конечно, не знаете, что я несколько лет подряд работала в детской больнице в трущобах Калькутты и, поверьте, видела нищету. А вам приходилось хоть раз по-настоящему работать?
 Чинанда пропустил вопрос мимо ушей.
 – А что ты сделала, чтоб этой нищеты не стало?! – выкрикнул он, почти вплотную приблизив свое лицо к лицу миссис Де Фракас. – Ходила в госпиталь для очистки совести, а потом возвращалась домой и жила в роскоши.
 – Да, я имела возможность полноценно питаться три раза в день, и вы это называете роскошью? Но вот кататься в такой дорогой машине, как у вас, я никогда не могла, – отпарировала пожилая дама. – Кстати, насчет очистки совести: если детей помыть, они, возможно, успокоятся, но нужна вода.
 Террорист посмотрел на малышей и решил согласиться. Вид у них был далеко не самый лучший.
 – Ладно, принесу воду сюда, и пусть моются, сколько влезет, – велел Чинанда и отправился на кухню. Там, в темноте, он отыскал под раковиной пластмассовое ведро, налил воды, прихватил кусок мыла и отнес все в подвал. Миссис Де Фракас взглянула в ведро. На ее лице изобразилось недоумение.
 – Я же сказала, что хочу помыть их, а не убить.
 – Убить? О чем это ты?
 – Полюбуйтесь сами, – предложила старушка.
 Террористы тоже заглянули в ведро и отпрянули. Там находилась странная жидкость темно-синего цвета.
 – Они хотят отравить нас!!! – в панике закричал Баггиш и бросился вон из подвала, чтоб высказать властям все, что он о них думает.
 Трубку поднял инспектор Флинт.
 – Отравить вас? Подсыпали что-то в водопровод? Ничего подобного, честное слово.
 – Тогда почему вода синяя?
 – Понятия не имею. А вы уверены, что синяя?
 – Естественно, мать твою… – возмущенно заорал Баггиш. – Поворачиваешь кран, течет синяя вода. Думаешь, мы тут все с ума посходили?
 Флинт подавил желание ответить честно, чтобы не пострадали заложники.
 – Какая разница, что я думаю? – ответил он. – Еще раз повторяю: в водопровод мы ничего не сыпали.
 – Врешь, свинья!!! – взорвался Баггиш. – Сначала хотел подловить нас на изнасиловании Гудрун, а теперь травишь всякой дрянью! Больше ждать не будем! Или через час даете чистую воду и отпускаете Гудрун, или мы убиваем бабку! – Он бросил трубку.
 У инспектора Флинта отвисла челюсть.
 – Изнасиловании Гудрун? Он что, обалдел? К этой суке подойти-то страшно, не то что… И как я могу находиться в двух местах одновременно? Еще вода синяя откуда-то взялась.
 – Может, они наркоты наглотались? – предположил сержант. – Плюс стрессовая ситуация, вот и ловят теперь глюки.
 – При чем здесь стресс! – рявкнул Флинт на него. – И какого черта вы ухмыляетесь?!
 – Они теперь в ванной кувыркаются, сэр. Уилтова идея! Каков прохвост, а?
 – Если трахаешься в ванной, то вся вода в доме становится синей? Так, что ли, по-вашему? Бред! – отмахнулся Флинт.
 Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове кружилась куча мыслей, но все на одну тему: Уилт террорист, он рехнулся, он рехнувшийся террорист, он одержимый, с ним сам черт ногу сломает… И лишь в одном Флинт был уверен; больше всего он желает, чтобы этот Уилт оказался за тысячу километров отсюда и никогда бы не возвращался.
 Наконец он поднялся с кресла.
 – Значит, так. Вертолет вызовите снова. И на этот раз, чтоб без выкрутасов. Прожекторы не гасить. Пусть они забросят телефон через балконное окно. Принимая во внимание то, что они уже здесь натворили, это будет совсем нелегко. Передайте пилоту, пусть хоть крышу снесет, но связь с комнатой наверху должна быть. Причем быстро. Только так мы узнаем, что замыслил этот Уилт.
 – Это точно, – согласился майор и принялся отдавать распоряжения.
 – Сэр, он теперь, похоже, в политику играет, – доложил оператор ППУ. – Такой радикал, Марксу делать нечего! Хотите послушать?
 – Ну ладно, давай послушаем, – уныло согласился Флинт.
 Оператор включил звук. Сквозь треск динамиков было слышно, как лихо распинается Уилт:
 – Необходимо провести полное уничтожение мировой системы капитализма. Нужно безжалостно уничтожать остатки правящего класса и воспитывать пролетарское сознание в рабочей среде. Эту задачу можно выполнить, лишь обнажая фашистскую сущность псевдодемократии и посредством террора в отношении полиции и люмпенизированных слуг мирового капитала. Только демонстрация коренных противоречий между…
 – По книжке, что ли, читает, гад? – предположил Флинт и оказался прав. – Ну прямо как будто Мао Цзэ-дун завелся в мансарде… Отнесите-ка эти кассеты нашим идиотам. Может, хоть они объяснят, что такое «люмпенизированные слуги».
 – Вертолет уже вылетел, – сообщил майор. – К полевому телефону прикреплена миниатюрная телекамера. Если все пройдет нормально, скоро увидим, что там творится.
 – Очень мне это надо, – проворчал Флинт.
 Он поспешно спустился в подвал и заперся там в туалете, от греха подальше.
 Минут через пять появился вертолет. Он покружил над садом и на мгновение завис над домом Уилта. Телефон раскачали на проводе и забросили в окошко мансарды. Затем вертолет полетел дальше, и за ним потянулся длинный телефонный провод, словно паутина гигантского паука. Флинт вылез из туалета, и тут позвонил Чинанда.
 – Хочет узнать, почему вода до сих пор грязная, – сказал оператор.
 Флинт сел рядом, вздохнул и взял трубку.
 – Послушайте, Мигель, – начал он, подражая дружескому тону Мистерсона, – вы можете не верить, но…
 Мощный поток брани подтвердил, что террорист действительно им не верит.
 – Я все понял, – сказал Флинт, когда у Чинанды иссяк запас всевозможных эпитетов. – И тем не менее знайте: наверху нет наших людей, и в воду мы ничего не подсыпали.
 – Тогда зачем возите им оружие на вертолете?
 – Это было не оружие. Всего-навсего телефон, чтоб переговариваться с ними… Что ж, может, и неправдоподобно… Согласен с вами… Нет, нет, это не мы… Если кто-нибудь…
 – Свалите все на Народную Альтернативную Армию, – подсказал сержант.
 – Это все НАА, – повторил за ним Флинт. – Мигель, наверное, это они подсыпали что-то в воду… Что?.. Вам не нравится, когда вас называют Мигель? А я не люблю, когда меня называют свиным рылом… Да, я понял. Можете не повторять… Если вы отключитесь, я поговорю с ублюдками сверху. – Флинт бросил трубку. – Теперь соедините меня с мансардой, быстро, быстро!!! Дорога каждая минута!
 Внезапное появление вертолета в тот момент, когда Уилт переключился с секса на политику, расстроило все его планы. Измотав свою жертву физически, Уилт окончательно сбил ее с толку, используя самые воинственные цитаты бесноватого Билджера. Это было не так уж трудно, тем более что Уилт и сам не раз размышлял над несправедливыми условиями человеческого существования. Общение с 4-й группой штукатуров позволило понять, что он принадлежит к относительно привилегированной части общества. Хоть штукатуры и зарабатывали больше него, а печатники вообще были крезами, неизменным оставалось одно: Уилт родился и живет в богатой стране, с благоприятным климатом и сетью эффективных общественных институтов, создававшихся в течение многих веков. К тому же еще и в промышленно развитом обществе. А большая часть человечества тем временем пребывает в крайней нищете, умирает от вполне излечимых болезней, которые просто никто не лечит, становится жертвами правителей-деспотов, живет в постоянном страхе и под угрозой голодной смерти. Попытки ликвидировать такое неравенство Уилт приветствовал. Пусть Евино Содействие Развитию Африканского Континента всего лишь бесплодная затея, но ведь идея сама по себе неплохая, и главное – от всей души. А терроризировать невинных людей, убивать мужчин, женщин и детей, во-первых, бесполезно; во-вторых, просто вандализм. А какая разница между этими террористами и их жертвами? Одна-единственная. У Чинанды и Гудрун Шауц были состоятельные родители. Отец Баггиша держал магазин в Бейруте, его тоже бедняком не назовешь. Не отчаяние и не бедность вынудили этих доморощенных палачей убивать. Насколько Уилт знал, в основе их кровожадного фанатизма никакой особой цели не было. Они не пытались выдворить англичан из Ольстера, убрать израильтян с Голанских высот или ликвидировать турков на Кипре. Обычное политическое позерство. Их враг – сама жизнь. Они убийцы по собственному желанию, психопаты, маскирующиеся какими-то утопическими идеями. Их сила – это железный кулак, это возможность держать всех в страхе, причинять боль и страдания. Их сила даже в готовности умереть – какая-то болезненно инфантильная форма мазохизма, комплекс вины, правда, не за свои кровавые злодеяния, а за то, что вообще родились. Кроме того, там безусловно существовали и другие мотивы, связанные либо с родителями, либо с теми временами, когда будущих террористов приучали пользоваться горшком. А впрочем, чего тут долго разбираться? И так ясно, что в них уже достаточно того политического остервенения, которое вдохновило Гитлера построить Освенцим, заставило его наложить на себя руки и вынудило камбоджийцев перебить миллион своих соотечественников. А такие рассчитывать на самочувствие не имеют права. Уилту же надо спасать детей – лучшее оружие тут сообразительность.
 Пытаясь отвлечь внимание Гудрун Шауц, сбить ее с толку, Уилт вовсю развил теорию Маркузе, пока вертолет своим появлением не прервал этот поток красноречия. Когда через окно влетел телефон, упакованный в деревянный ящик, Уилт распластался на полу в кухне.
 – Быстро в ванную!!! – крикнул он, уверенный, что в комнату забросили какую-нибудь бомбу со слезоточивым газом. Гудрун Шауц была уже там. Уилт приполз туда вслед за ней.
 – Они знают, что мы здесь, – зашептала она.
 – Знают, что я здесь, – поправил Уилт, мысленно поблагодарив полицию. Они, сами того не желая, доказали мисс Шауц, что охотятся за Уилтом. – Сами подумайте, ну зачем вы им нужны?
 – Но они заперли меня в ванной. Если я была им не нужна, то зачем они это сделали?
 – А если б вы были им нужны, зачем вас тогда запирать? Вас бы, наоборот, вытащили на свет Божий. – Он замолк и сурово посмотрел на мисс Шауц. Было почти темно, свет от прожекторов освещал только потолок. – Но вот как они меня вычислили? Непонятно… Кто же им рассказал?
 Гудрун Шауц терялась в догадках. Она с опаской оглянулась, потом не выдержала:
 – А почему вы смотрите на меня? Я вообще не знаю, о чем идет речь.
 – Ой ли? – отозвался Уилт. Сейчас самое время приступать к широкомасштабному запудриванию мозгов, решил он.
 – Это вы сейчас так говорите. Между прочим, все было хорошо до вашего приезда, все шло по плану. Потом вдруг заявились эти израильтяне, и тут вышел полный капут! Королеву убить не удалось, бомба с нервно-паралитическим газом не взорвалась, убрать сразу всех псевдодемократов из палаты общин тоже не удалось…
 Телефонный звонок прервал этот бред. Уилт с облегчением вздохнул. Гудрун Шауц тоже. Она вдруг почувствовала: легкая паранойя, что всегда была свойственна ее поведению, с каждым движением Уилта приобретает новые формы.
 – Я отвечу, – сказала она, но Уилт остановил ее свирепым взглядом.
 – Доносчица! – прорычал он. – Вы и так уже дров наломали. Сидите здесь, это ваш последний шанс.
 Оставшись в одиночестве, Гудрун Шауц попыталась постичь странную логику Уилта, а Уилт подполз к коробке и достал телефон.
 – Эй, ти, фашистский свинья!!! – завопил он, прежде чем Флинт успел раскрыть рот. – Не думай, что тебе удаваться склонить Народный Альтернативний Армий на переговор. Мы требовать…
 – Заткнись, Уилт, – оборвал его Флинт. Уилт заткнулся. «Значит, эти гады в курсе, и Флинт в том числе, – подумал он. – Это, в принципе, даже здорово, только вот за спиной стоит эта кровожадная террористка».
 – Короче, хватит блефовать. Слушай внимательно. Хочешь снова увидеть своих дочек живыми-здоровыми, заканчивай травить своих сообщников на первом этаже.
 – Чего делать? – Уилт тут же заговорил нормальным голосом.
 – Ты же слышал. Насыпал отравы в водопровод, теперь очищай, как хочешь.
 – Какой отравы? – начал Уилт, но вспомнил, что не может открыто разговаривать в обществе Гудрун Шауц.
 – Да, в водопровод, – сказал Флинт. – Эти снизу назначили время, к которому ты должен очистить водопровод. Время истекает через полчаса. Ты понял?
 Уилт немного помолчал, соображая что к чему. Наверное, в сумке, которую он утопил в баке, была какая-то гадость. «Может, террористы запаслись цианистым калием на всякий пожарный, – мелькнула у него мысль. – Надо будет выловить эту сумку из бака, – решил он, – а сейчас необходимо валять дурака дальше».
 – Ми так не договариваться! – опять завопил Уилт. – Если наш требований не выполняйт в восемь часофф, мы убивать заложница!
 На том конце провода послышался хохот.
 – А ну, Уилт, еще чего-нибудь отмочи! Как же ты ее убивать собрался? Разве что затрахаешь до смерти?
 Флинт чуть подождал, пока Уилт проглотит информацию, а потом продолжил:
 – Мы весь твой бред записали на пленку! Представляешь, как здорово будет звучать в суде?
 – А черт! – сказал Уилт уже без акцента.
 – А миссис Уилт была просто в восторге! Да, да, ты не ослышался. А теперь скажи: будешь чистить водопровод или хочешь, чтоб эту воду дали твоим детям?
 – Хорошо, я согласный. Пусть на взлетный полоса ждет самолет, а ми тут ждем машина, который отвезет нас в аеропорт. Должен быть айн шофер и никаких шуточки, а то женщин погибать вместе со мной. Это есть понятна?
 – Нет… – Флинт даже пришел в легкое замешательство, но Уилт уже повесил трубку. Он сидел на полу и пытался найти выход из положения. К баку с водой и подойти-то нельзя, пока Гудрун Шауц здесь. Значит, надо блефовать по-прежнему. Уилт пошел на кухню и обнаружил мисс Шауц застывшей в нерешительности у двери в ванную.
 – Теперь вы все знаете, – сказал он. Гудрун Шауц ничего не понимала.
 – Почему вы сказали им, что убьете меня? – спросила она.
 – А вы-то сами как думаете? – спросил Уилт в ответ, набираясь храбрости, чтобы двинуться на нее с видом, близким к угрожающему.
 – Потому что вы доносчица! Если бы не вы…
 Для Гудрун Шауц этого хватило. Она забежала в ванную, хлопнула дверью и заперлась изнутри.
 Мужик просто сошел с ума, думала она, и все вокруг тоже сошло с ума. Куда ни кинься – сплошной абсурд. Одно с другим никак не стыкуется, а результат – в голове сплошная каша нелепых мыслей и впечатлений. Она села на унитаз и стала соображать, как быть дальше. Если этот странный тип действительно собирался убить королеву и за ним охотится полиция, а это, судя по всему, так и есть, хотя логики здесь никакой, то оказаться в роли его заложницы не так уж плохо. Английские полицейские, конечно, не дураки, но вполне, может быть, освободят без лишних вопросов. Пожалуй, это единственный шанс.
 Из-за двери доносилось озабоченное бормотание Уилта. Он снова прикручивал провод к дверной ручке. Потом Уилт залез под крышу, пробрался к баку и по самый локоть засунул руку в воду. Когда он наконец нащупал и вытащил сумку, рука его была вся синяя. Уилт бросил сумку на пол и стал в ней рыться. На самом дне оказалась пишущая машинка и большая штемпельная подушечка с резиновым штемпелем. Ядом здесь и не пахло. Вода несомненно потемнела от штемпельной краски и красящей ленты в машинке. Он спустился на кухню и открыл кран.
 – Не удивительно, что эти подонки так перепугались, – пробормотал Уилт и, не закрывая кран, полез обратно наверх.
 Там он с трудом протиснулся за бак и спрятал сумку за теплоизоляцию из стекловаты. К тому времени наступил рассвет, и свет прожекторов растворился в первых лучах утреннего солнца. Уилт слез с чердака, отправился в большую комнату, прилег на диван и погрузился в размышления.




 18


 Итак, начался второй день осады на Веллингтон-роуд. Взошло солнце, погасли прожектора. Уилт сонно клевал носом, забившись в уголок мансарды. Гудрун Шауц устроилась в ванной, миссис Де Фракас дремала в подвале, а близняшки, сбившись в тесную кучку, сопели под кучей мешков, в которых Ева когда-то хранила «органически выращенную» картошку. Террористы и те немного соснули. На узле связи майор улегся на раскладушке. Во сне он похрапывал и подергивался, словно гончая, которой снится завтрашняя охота. Антитеррористы устроились кто где. Сержант-оператор свернулся калачиком на диване, а инспектор Флинт оккупировал личную спальню миссис Де Фракас. Но среди этого сонного царства всевозможные датчики постоянно собирали информацию, она записывалась на пленку, обрабатывалась компьютером и поступала военным психоаналитикам. Полевой телефон, своего рода электронный троянский конь, прислушивался к дыханию Уилта, стеклянный глаз телеобъектива фиксировал каждое его движение.
 Не спала одна только Ева. Она лежала на нарах в полицейской кутузке, уставившись на тусклую лампочку, и требовала позвать своего адвоката. Дежурный сержант просто не знал, что делать. Он не мог не выполнить подобное требование. Тем более миссис Уилт не преступница и, насколько известно, нет никаких законных оснований держать ее за решеткой. Даже отъявленным злодеям разрешено приглашать своих адвокатов. И после нескольких тщетных попыток дозвониться Флинту, сержант наконец сдался.
 – Можете позвонить отсюда, – сказал он и вежливо удалился из кабинета. Пусть звонит, сколько влезет. А Флинту так или иначе придется смириться. Подставлять шею сержант не собирался.
 Ева сделала превеликое множество звонков. Мэвис Моттрэм вскочила в четыре утра от звонка Евы и с облегчением узнала, что та не позвонила ей накануне по причине незаконного заключения под стражу.
 – Никогда не встречала такого безобразия. Бедняжка! Держись там, мы тебя освободим в два счета, – пообещала Мэвис, быстро растолкала сонного Патрика и потребовала связаться с шефом городской полиции, с местным членом палаты общин и друзьями из Би-би-си.
 – Эти друзья пошлют меня подальше в полпятого утра.
 – Ерунда! – отмахнулась Мэвис. – У них как раз будет полно времени подготовить материал к утреннему выпуску.
 Семейство Брэйнтри было также поднято с постели. Им Ева поведала ужасную историю о том, как на нее напала полиция, и спросила, кто из знакомых может помочь. Питер Брейнтри позвонил секретарю Лиги защиты гражданских свобод, а заодно и в редакции всех крупных газет.
 Ева продолжала названивать. Адвоката Уилта, мистера Госдайка, она тоже вытащила из постели, и тот пообещал, что немедленно приедет в полицию.
 – Главное, молчите, – предупредил он, твердо уверенный, что миссис Уилт совершила преступление. Ева его не послушалась и стала звонить дальше. В результате она переговорила с Наями, ректором Гуманитеха, всеми, кого еще смогла вспомнить, и даже с доктором Скэлли. Когда она обзвонила всех, раздался звонок Би-би-си. Ева по телефону дала интервью, в котором предстала матерью четырех юных заложниц, задержанная полицией без всяких на то оснований. С этого момента скандал начал разрастаться как снежный ком. Замминистра внутренних дел звонил шефу сообщить, что Би-би-си отклонила их просьбу не пускать интервью в эфир в государственных интересах, поскольку незаконное задержание матери заложников якобы идет строго вразрез с государственными интересами. Отсюда новость узнали главный комиссар полиции, который отвечал за действия отдела по борьбе с терроризмом, и даже министр обороны.
 В семь утра интервью все-таки прозвучало по радио, а к утреннему часу «пик» уже заняло первые полосы всех газет. В семь тридцать отделение ипфордской полиции осаждали репортеры, телеоператоры, фотокорреспонденты. Евины друзья и просто любопытные. Народу собралось даже больше, чем вокруг дома на Веллингтон-роуд. Даже скептический настрой Госдайка куда-то испарился, когда сержант признался, что не знает, почему миссис Уилт содержится под стражей.
 – Я не в курсе, что она натворила, – заявил сержант. – Инспектор Флинт приказал держать ее взаперти. Хотите узнать подробности, обращайтесь к инспектору Флинту.
 – Именно так я и сделаю, – пообещал Госдайк. – Где он?
 – Участвует в осаде. Могу попробовать позвонить ему.
 Итак, Флинт, урвав чуток времени, заснул со счастливой мыслью, что наконец-таки подловил этого ублюдка Уилта на самом что ни на есть преступлении. Когда он проснулся, в роли обвиняемого находился уже он сам.
 – Я не велел арестовывать ее. Я просто задержал ее согласно закону о борьбе с терроризмом.
 – Значит, подозреваете моего клиента в терроризме? – допытывался Госдайк. – Если так, то…
 Инспектор Флинт вспомнил закон о клевете и поспешил сказать, что не подозревает.
 – Ее взяли под стражу для ее же личной безопасности, – выкручивался он, но Госдайк ему не верил.
 – Судя по ее нынешнему состоянию, могу с уверенностью утверждать: ей было бы безопаснее находиться на свободе, нежели в полиции. Ее сильно избили, это совершенно очевидно; таскали по грязи и, насколько я понимаю, по колючим кустам, о чем свидетельствуют многочисленные ссадины на руках и ногах; и наконец, в данный момент она пребывает в состоянии нервного истощения. Согласны ли вы освободить ее, или я буду вынужден обратиться…
 – Обращаться никуда не надо, – поспешно сказал Флинт. – Конечно, она может идти, но я снимаю с себя всякую ответственность за ее безопасность, если она появится здесь у нас.
 – Вот и отлично! На этот счет мне от вас не нужно никаких гарантий, – ответил Госдайк и вывел Еву из здания участка. На нее обрушилось море вопросов и фотовспышек.
 – Миссис Уилт, вас, правда, избивала полиция?!
 – Да! – ответила Ева, прежде чем адвокат успел сказать, что она интервью не дает.
 – Миссис Уилт, чем вы собираетесь заниматься сейчас?!
 – Поеду домой! – сказал Ева, и Госдайк силой усадил ее в машину.
 – Об этом не может быть и речи, моя милая. Посидите пока у кого-нибудь из своих друзей.
 Сквозь толпу пыталась пробиться Мэвис Моттрэм. Ева сделала вид, что не замечает ее. Она представила себе Генри в постели с той жуткой немецкой девкой и в этот момент меньше всего хотела видеть Мэвис. К тому же в глубине души она все еще винила Мэвис за то, что та уговорила ее пойти на этот дурацкий семинар. Останься Ева дома, ничего бы сейчас не случилось.
 – Думаю, Брэйнтри не обидятся, если я приеду, – решила Ева.
 Вскоре она уже сидела у них на кухне, попивала кофе и рассказывала Бетти о своих злоключениях.
 – Ты уверена, Ева? – спросила Бетти. – Это же совсем не похоже на Генри.
 Ева, готовая разрыдаться, покачала головой:
 – Похоже… У них там везде стояли всякие подслушивающие штуки, и было слышно все, что делается в доме.
 – Ну, тогда я ничего не понимаю. То же самое можно было сказать и о Еве. Изменить жене – это не просто не похоже на Генри, это вовсе не Генри. Он в жизни не глазел на других женщин. Ева точно знала и даже иногда обижалась на мужа. Ведь тот лишал ее естественного чувства легкой ревности, присущего любой женщине. Кроме того, бывало еще подозрение, что Уилт так же безразличен и к ней самой. Теперь Ева чувствовала себя преданной дважды.
 – Думала, он за детей волнуется… Они там внизу, а он наверху с этой… этой… – Тут Ева зарыдала в голос.
 – Тебе нужно принять ванну и хорошенько выспаться, – посоветовала Бетти, и Ева позволила отвести себя наверх в ванную. Но как только Ева оказалась в горячей воде, ее мысли перенеслись на Веллингтон-роуд, а инстинкт потянул домой. Надо идти. Правда, сейчас придется идти при ярком свете дня. Ева вылезла из ванной, вытерлась полотенцем и напялила на себя платье Бетти, которое та носила беременной. Ничего другого на Еву в доме не нашлось. Спускаясь вниз, она уже знала, как будет действовать.


* * *

 В бывшем военном кабинете генерал-майора Де Фракаса сидели инспектор Флинт, майор и несколько военных психологов. Все смотрели телевизор, нелепо стоявший в самом центре битвы при Ватерлоо. Дело в том, что покойный генерал – страстный коллекционер оловянных солдатиков – любил воспроизводить великие сражения на теннисном столе, выстраивая боевые порядки с безукоризненной исторической точностью. Покрытые пылью солдатики придавали дополнительный элемент сюрреализма тем причудливым образам и звукам, которые телекамера в соседнем доме передавала на экран. Сейчас Уилт вел себя так, словно у него произошел окончательный сдвиг по фазе.
 – Совсем свихнулся, – заметил майор, наблюдая, как Уилт, искаженный до неузнаваемости выпуклым объективом, меняет свою форму и размеры наподобие посетителя комнаты смеха и с торжественным видом несет какую-то ахинею. Даже Флинт не смог не согласиться с майором.
 – А что, черт возьми, значит «Жизнь пристрастна к бесконечности»? – спросил он у психиатра доктора Фелдена.
 – Одной фразы мало, чтобы составить какое-либо определенное мнение, – ответил доктор.
 – А по-моему, вполне достаточно, – пробормотал майор. – Будто в окно дурдома заглядываем.
 В телевизоре Уилт вопил что-то про войну во имя Аллаха и смерть всем неверным. Затем, издав совершенно невообразимый звук, стал похож на деревенского кретина, подавившегося костью, и затем исчез на кухне. Немного спустя Уилт ужасным фальцетом затянул песню:
 – В аду звенят колокола. Чертям нужна твоя душа!!!
 Потом снова появился в поле зрения с ножом в руках и завопил:
 – Мамаша!!! В шкафу крокодил сожрал твой плащ! Весь мир на крыльях летучей мыши ведет игуана сквозь снежную бурю.
 Наконец он плюхнулся на кровать и захихикал.
 Флинт перегнулся через перепаханную взрывами дорогу на столе и выключил телевизор.
 – А то еще немного – и я сам рехнусь, – проворчал он. – Ну вот, все видели и слышали этого придурка. Теперь вопрос: что нам с ним делать?
 – С точки зрения обычной политидеологии, – отозвался профессор Маерлис, – признаюсь, никаких аналогий не возникает.
 – Это хорошо, – похвалил майор. Он до сих пор подозревал профессора в сочувствии террористам.
 – С другой стороны, исследования записей, сделанных прошлой ночью, вполне определенно свидетельствуют, что Уилт обладает глубокими познаниями в теории терроризма и, возможно, участвует в заговоре с целью покушения на жизнь королевы. Вот только не пойму, при чем тут израильтяне?
 – Не исключено, что виною всему паранойя, – высказал мнение доктор Фелден, – ведь перед нами типичный случай мании преследования.
 – Не надо гадать. Вы прямо скажите, этот кретин свихнулся или нет? – спросил Флинт.
 – Сложно сказать. Прежде всего, возможно, что сказывается побочное действие препарата, который ему вчера дали. Я спросил у так называемого медика, который выписал Уилту эту дрянь, из чего она состоит. Оказывается, в ее состав входят три части валиума, две амитала натрия, часть бромида и еще что-то, что он называет букетом лауданума< Настойка опия >. Я не смог добиться от него, какова была доза, но то, что Уилт еще жив, свидетельствует о силе его организма.
 – Многое говорит о качестве кофе из столовой. Проглотил все и глазом не моргнул, – сказал Флинт. – Короче, будем звонить и спрашивать, что он сотворил с этой Шауц, или нет?
 Доктор Фелден задумчиво вертел в руках оловянного Наполеона.
 – В целом я против. Если фрейлейн Шауц еще жива, опасно напоминать о ней человеку, находящемуся в невменяемом состоянии.
 – Спасибо за помощь. В общем, когда позвонят эти свиньи и потребуют освободить Шауц, я скажу им, что ее удерживает какой-то псих.
 Флинт отправился на узел связи, страстно желая сложить с себя временные полномочия директора отдела по борьбе с терроризмом еще до того, как в доме напротив начнется кровавая бойня.
 – Ничего не выйдет, – пожаловался он сержанту, – наши психопаты уверены, что мы имеем дело с убийцей-маньяком.


* * *

 Примерно такого диагноза Уилт и добивался. Ночь он провел беспокойно, обдумывая свой следующий шаг. Сколько амплуа он перебрал! Роль кучки революционно настроенных террористов, роль благодарного отца, безнадежного идиота, любовника со странностями и человека, желающего убить королеву. И с каждой новой выдумкой Уилта Гудрун Шауц все больше и больше теряла уверенность в себе. До отказа нашпигованная революционными теориями, она никак не могла приспособиться к этому странному миру абсурда и фантазий. А ведь мир вокруг Уилта был действительно полон и того и другого. А Уилт в нем жил, живет и, насколько известно, будет жить. Неужели не абсурд тот дурацкий фильм про крокодила, снятый Билджером? Но он тем не менее снял его. Уилт, например, всю свою сознательную жизнь был окружен прыщавыми юношами и наивными преподавателями. Первых (по их же мнению) все женщины обязаны воспринимать как Божий дар, а вторые воображали, что штукатуры и автомеханики превратятся в духовно развитых существ, если прочитают «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса, или обретут истинно пролетарское сознание, нахватавшись цитат из «Капитала» Маркса. Это ли не фантазии? Уилт и сам постоянно витал в облаках. Взять, к примеру, его голубые мечты о писательской карьере, которые возвратились к нему с первым взглядом на Ирмгард Мюллер, или хотя бы недавнюю историю с «хладнокровным убийством» Евы. И жена его, с которой он прожил уже 18 лет, меняла свои амплуа не реже, чем покупала новые наряды. Поэтому, имея за плечами столь богатый опыт, Уилт при первой необходимости мог нафантазировать что угодно и сколько угодно. Красивые были фантазии. И рассказать о них он умел красиво. Но перейти от слов к делу? Нет уж, увольте! Впрочем, слова всегда выручали его в Гуманитехе. Вот и сейчас Уилт мог говорить что угодно в свое удовольствие, лишь бы как следует припугнуть запертую в ванной Гудрун Шауц. Конечно, при условии, что обитатели нижнего этажа не станут чинить никакого насилия.
 Однако Баггишу и Чинанде было сейчас не до него. Близняшки проснулись с утра пораньше и возобновили набеги на Евин морозильник и консервированные фрукты. Миссис Де Фракас, в свою очередь, отказалась вести с ними неравный бой за их же чистоту и опрятность. Сидеть всю ночь на деревянном стуле было чрезвычайно неудобно, и ревматизм замучил ее до такой степени, что она в конце концов решила выпить. А поскольку из выпивки имелось только Уилтово самодельное пиво, удивительный результат не заставил себя ждать. После первого же хорошего глотка старушка почувствовала себя так, словно ее шарахнули по голове. Пойло было не просто гадкое на вкус, а до того гадкое, что захотелось срочно запить его чем угодно. И миссис Де Фракас снова порядком отхлебнула. С трудом проглотив жидкость, она недоверчиво посмотрела на бутылку. Не похоже, чтоб это пойло вообще подвергали какой-нибудь очистке. На одну-две секунды ее даже поразила ужасная мысль: а вдруг Уилт, черт его знает зачем, налил сюда какого-нибудь мощного растворителя? Конечно, маловероятно, но на вкус похоже… Уилтово пиво продирало глотку не хуже, чем кислотный отбеливатель для унитазов продирает трубы старой канализации. Миссис Де Фракас прочитала надпись на этикетке и успокоилась. Надпись гласила, что гадость в бутылке является пивом. Хотя это совсем не соответствовало действительности, одно было очевидно: содержимое предназначено для питья. Она опять как следует глотнула и разом забыла про свой ревматизм. Нельзя же думать о двух вещах сразу! Когда в бутылке ничего не осталось, миссис Де Фракас думала уже с трудом. Ей вдруг стало совсем хорошо, и для полного счастья надо было только добавить. Она потянулась за следующей бутылкой, стала ее откупоривать, и тут раздался взрыв.
 Вся в пиве и с отбитым горлышком в руке миссис Де Фракас собралась приняться за третью бутылку и вдруг заметила на дальней полке еще несколько – побольше. Она достала бутылку и обнаружила, что та из-под шампанского. О ее нынешнем содержимом можно было лишь гадать, а вот открывать ее наверняка безопасней, чем пивную. Миссис Де Фракас достала еще две бутылки и попыталась их открыть. Легче сказать, чем сделать. Уилт для верности замотал пробки изолентой и укрепил их стальной проволокой.
 – Плоскогубцы нужны, – пробормотала миссис Де Фракас себе под нос. Ее окружили близняшки и стали с интересом наблюдать.
 – Папино самое любимое! – сообщила Джозефина. – Он будет недоволен, если вы все выпьете.
 – Конечно, моя милая. Будет недоволен… – Старушка побледнела: ее желудок, очевидно, тоже был недоволен.
 – Папа называет это «мой четырехзвездочковый Би-Би», – пояснила Пенелопа. – А мама говорит, что это настоящее пи-пи.
 – Так и говорит? – скривилась миссис Де Фракас.
 – Потому что папа, когда напьется этого, всю ночь бегает…
 Миссис Де Фракас облегченно вздохнула.
 – Значит, так! Папу мы расстраивать не будем. Но шампанское все равно надо охладить.
 Она снова пошла к Уилтовым закромам и вернулась с двумя открытыми бутылками, которые показались ей наименее взрывоопасными. Девчонки тем временем собрались вокруг морозилки, но старушка была слишком занята и нисколько за них не волновалась. После третьей бутылки миссис Де Фракас насчитала аж восемь маленьких девочек, но навести на них резкость уже не смогла. Зато теперь, по крайней мере, понятно, почему Ева называла это пойло пи-пи. Выпитое вдруг напомнило о своем количестве. Миссис Де Фракас встала, споткнулась, но в конце концов на карачках по лестнице добралась до выхода. Чертова дверь была заперта.
 – Выт-ти дайте! – крикнула она и забарабанила кулаками по двери. – Откройте мимед-ленно!
 – Чего хотела? – спросил Баггиш.
 – Чего хотела… чего хотела… Нужно мне. Нуж-но.
 – Сиди спокойно.
 – Тод-да я снимаю всю ответственность, – предостерегла миссис Де Фракас, с трудом ворочая языком.
 – Это как понимать?!
 – Есть вещи, о которых в шлух, нет, в шлюх не говорят. Ни-ког-да! И не надо мне во-зо-рожать!
 Террористы заспорили, пытаясь разобраться, что значат странные слова миссис Де Фракас. Фраза «вещи, о которых не говорят в шлюх» была более чем загадочной, а «тод-да я снимаю всю ответственность» звучало как-то зловеще, тем более что в подвале уже что-то несколько раз стреляло и хрустело битое стекло.
 – А что будет, если мы тебя не выпустим? – наконец спросил Чинанда.
 – Я тогда взорвусь! – уверенно крикнула миссис Де Фракас.
 – Что сделаешь?
 – Взорвусь, взорвусь, взорвусь!!! Как бомба! – завизжала старушка, поняв, что терпеть уже не может.
 Террористы продолжали негромко спорить.
 – Выходи и руки вверх! – скомандовал Чинанда, отодвинул щеколду и отступил в прихожую, держа под прицелом дверь. Но миссис Де Фракас уже была не в состоянии поднять руки вверх. Она безуспешно пыталась поймать одну из крутящихся перед глазами дверных ручек. Внизу стояли близняшки и в изумлении наблюдали эту картину. Они уже привыкли иногда видеть папу пьяненьким, но чтобы кто-то нажирался до такой степени…
 – Ради Бога, откройте мне дверь, – с трудом выдавила из себя миссис Де Фракас.
 – Я открою!!! – завизжала Саманта, и девчонки, толкая друг дружку, наперегонки бросились помогать. Пенелопа первая прорвалась к двери, открыла, и девчонки, перепрыгивая через старушку, ринулись на кухню. Пока суть да дело, миссис Де Фракас уже потеряла всякий интерес к туалету. Она лежала на пороге, тщетно пыталась приподнять голову и наконец пробулькала:
 – Кто-нибудь! Сделайте одолжение, застрелите маленьких засранок! – После этого она окончательно вырубилась. Но террористы ее не слушали. Они поняли, о какой бомбе шла речь. В подвале прогремело два мощных взрыва, в воздух взлетели свежемороженые бобы и горох. Это в морозильнике наконец рванули бутылки с Би-Би.




 19


 Ева тоже без дела не сидела. Пол-утра она беседовала по телефону с Госдайком, затем спорила с мистером Симпером – местным представителем Лиги защиты гражданских свобод. Симпер, очень серьезный и деловой молодой человек, в обычной обстановке несомненно был бы потрясен действиями полиции. Просто возмутительно подвергать опасности жизнь пожилой женщины и четырех легкоранимых детишек, отказавшихся выполнить законные требования борцов за свободу, осажденных в доме №9 по Веллингтон-роуд. Однако мистер Симпер оказался в неудобном положении. Ведь факт дурного обращения с Евой в полиции заставлял смотреть на все с позиций самой Евы.
 – Я прекрасно понимаю ваши чувства, миссис Уилт, – сказал он, глядя на Еву. Синяки на ее лице поколебали его симпатии к радикально настроенным иностранцам. – Но ведь вы все-таки свободны.
 – Свободна? Я домой к себе не могу зайти! Не имею такой возможности. Полиция не дает.
 – Вы хотите, чтоб мы подали на полицию в суд за незаконное ограничение вашей свободы посредством содержания под стражей или…
 Ева не хотела.
 – Мне бы в собственный дом попасть.
 – Я очень сочувствую вам. Однако поймите, цель нашей организации защищать личность от посягательств на ее личную свободу со стороны полиции. А в данном случае…
 – Меня не пускают домой, – не унималась Ева. – Это, по-вашему, не посягательство на? личную свободу?
 – Пожалуй, вы правы…
 – Тогда действуйте…
 – Я даже не знаю, с чего начать, – признался Симпер.
 – Вы же знали, когда полиция в пригороде Дувра задержала рефрижератор с морожеными бангладешцами, – напомнила Бетти. – Организовали марш протеста и…
 – То было другое дело, – горячо возразил Симпер. – Таможенники не имели права настаивать на включении морозильной установки в контейнере. Люди сильно обморозились. К тому же они следовали транзитом.
 – Не надо было писать в декларации, что в контейнере тресковое филе. Тем более они ехали воссоединяться со своими семьями в Великобритании.
 – Они следовали транзитом к своим семьям.
 – И Ева тоже, – не отставала Бетти, – уж она-то имеет право воссоединиться со своей семьей.
 – Вопрос можно решить в судебном порядке, – сдался Симпер. – Так будет лучше всего.
 – Так будет медленнее всего, – отрезала Ева. – Короче, я сейчас иду домой, а вы со мной…
 – С вами? – В планы Симпера никак не входило стать заложником.
 – Вы что, плохо слышите? – Ева поднялась и так свирепо глянула на Симпера, что тот решил в ближайшее время пересмотреть свое отношение к феминизму. Не успел он и заикнуться о посягательстве на свою личную свободу, как оказался на улице в толпе репортеров.
 – Миссис Уилт! – крикнул тип из газеты «Снэп». – Нашим читателям интересно, что чувствует мать четырех детей, когда они находятся в руках террористов?
 У Евы глаза вылезли из орбит.
 – Что чувствую? – переспросила она. – Ты хочешь знать, что я чувствую?
 – Да, да! – Корреспондент слюнявил ручку. – Наши читатели хотят понять…
 Договорить он не успел. Ева не смогла выразить свои чувства словами, доступными широкому читателю. Поэтому она выразила их действием. Репортер получил коленом под дых, а когда согнулся, ребром ладони по шее.
 – Вот, что я чувствую, – сказала Ева, когда тот, скрючившись, повалился на цветочную клумбу. – Так и передайте своим читателям.
 Она подвела вконец перепуганного Симпера к его же машине и затолкала внутрь.
 – А теперь я еду домой к детям, – сообщила она репортерам, – вместе с мистером Симпером. Мой адвокат уже ждет нас.
 Больше ни слова не говоря, Ева села за руль. Через десять минут в сопровождении небольшого эскорта репортерских машин она затормозила у въезда на Фаррингтон-роуд, блокированного полицией. Там же Госдайк что-то тщетно доказывал сержанту полиции.
 – Боюсь, миссис Уилт, ничего не выйдет. У полиции приказ не пускать никого.
 – И это называется свободная страна! – фыркнула Ева и вытащила из машины мистера Симпера с бесцеремонностью, явно не уместной при таком заявлении. – Если кто попробует не пустить меня домой, мы обратимся в суд, к уполномоченному по административным вопросам и в парламент! Пойдемте, мистер Госдайк!
 – Простите, мадам… – остановил ее сержант. – Мне приказано…
 – А ваш номер я уже запомнила! – сказала Ева. – И вы предстанете перед судом за посягательство на мое право свободного доступа к детям.
 И, толкая перед собой упирающегося мистера Симпера, Ева преодолела колючую проволоку. Госдайк неуверенно последовал за ней. Позади радостно загалдела толпа репортеров. На какое-то время сержант просто остолбенел. Когда он в конце концов пришел в себя и схватился за рацию, вся троица уже свернула на Веллингтон-роуд, где и была остановлена двумя вооруженными бойцами.
 – Здесь нельзя находиться! – крикнул один. – Разве не слышали про осаду?!
 – Слышали! Потому и пришли! Я миссис Уилт, это мистер Симпер из Лиги охраны прав, а это мистер Госдайк, он будет вести переговоры. Теперь, будьте добры, проводите нас…
 – У меня никаких указаний на ваш счет, – сказал солдат. – Только приказ стрелять…
 – Приказано – стреляй! – подтвердила Ева. – Посмотрим, что потом от вас всех останется!
 Солдат колебался. Стрелять по мамам не входило в Устав Королевских вооруженных сил, да и мистер Госдайк выглядел слишком прилично для террориста.
 – Ладно, пойдемте со мной, – решил он и повел Еву с двумя мужчинами в дом миссис Де Фракас.
 При их появлении инспектор Флинт грязно выругался.
 – В чем дело?! – взвизгнул он. – Я, кажется, приказывал вам держаться подальше отсюда!
 Ева подтолкнула Госдайка к инспектору.
 – Ну-ка, скажите ему пару слов! Адвокат откашлялся, робко озираясь по сторонам, и начал:
 – Представляя интересы миссис Уилт, сообщаю вам, что она желает быть вместе со своей семьей. Насколько мне известно, не существует никаких законов, согласно которым можно воспрепятствовать проникновению миссис Уилт в свой дом.
 Инспектор Флинт изумленно вылупился на него.
 – Не существует чего? – просипел он.
 – Законов, согласно которым…
 – Да в жопу все законы!!! – заорал Флинт. – Думаете, этим оглоедам в доме не насрать на ваши законы?!
 Адвокат не мог не согласиться с таким предположением.
 – То-то и оно, – успокоился Флинт. – Подумайте сами; полон дом вооруженных террористов; да они головы посносят ее чертовым дочкам. Вот так! Можете ей вдолбить это в голову?
 – Не могу… – упавшим голосом сказал адвокат.
 Инспектор Флинт плюхнулся на стул и с укором посмотрел на Еву.
 – Миссис Уилт, – обратился он к ней, – растолкуйте мне одну вещь. Вы, случайно, не состоите в какой-нибудь религиозной секте самоубийц? Нет? Очень странно. В таком случае позвольте доходчиво объяснить вам – чтоб было понятно. В вашем доме находятся…
 – Знаю! – перебила Ева. – Сто раз уже слышала! Наплевать!!! Я требую пустить меня в дом!
 – Обязательно! Как вы собираетесь попасть туда? Подойти к двери и позвонить в звонок?
 – Нет, в дом меня забросят!
 – Забросят??? – В глазах Флинта угасла последняя надежда. – Я не ослышался, вы сказали «забросят»?
 – Да, забросят! С вертолета, – объяснила Ева. – Так же, как вчера ночью забросили телефон Генри.
 Инспектор схватился за голову. Он не знал, что ответить.
 – И не вздумайте сказать, что это невозможно, – продолжала Ева. – Я по телевизору сколько раз видела. Меня спустят на веревке с вертолета и…
 – О Боже! – Флинт закрыл глаза. – Неужели вы серьезно?
 – Вполне, – ответила Ева.
 – Миссис Уилт, если, я повторяю, если вы все-таки попадете в дом таким манером, скажите на милость, как вы будете спасать детей?
 – Можете не волноваться!
 – Представьте себе, волнуюсь. Очень волнуюсь. Даже так скажу: волнуюсь за ваших детей больше, чем вы, и…
 – Тогда почему сидите и ничего не делаете? И не оправдывайтесь! Вы бездействуете! Вам просто нравится сидеть здесь с этими дурацкими магнитофонами и слушать, как там мучают девочек!
 – Нравится?! Мне нравится! – взорвался инспектор.
 – Да! Нравится! – тоже взорвалась Ева. – Потому что чувствуете себя здесь самым главным! А еще вы развратник! Слушали, развесив уши, как Генри в постели с той бабенкой… Слушали, слушали, я знаю!
 Инспектор Флинт просто онемел. Он не находил слов. Он с трудом сдерживал поток грубых ругательств. Так могут и за оскорбление личности привлечь. Ведь чертова баба приперла сюда адвоката и еще какого-то недоноска – поборника гражданских свобод. Флинт встал со стула и направился в комнату с генеральскими игрушками, громко хлопнув дверью. Профессор Маерлис, доктор Фелден и майор сидели перед телевизором и наблюдали за Уилтом. Тот со скуки рассматривал головку своего члена, выискивая первые признаки гангрены. Флинт выключил телевизор, чтобы не видеть ненавистной рожи.
 – Хотите верьте, хотите нет, – начал он. – Эта зараза требует забросить ее в окно мансарды с вертолета. Хочет, видите ли, воссоединиться со своей полоумной семейкой.
 – Надеюсь, вы не допустите этого? – сказал доктор Фелден. – Не вздумайте рисковать. Вспомните, что она вчера пообещала сделать со своим муженьком.
 – Не искушайте меня. Я с удовольствием посмотрю здесь, как она разрывает этого недоноска на кусочки. – Он замолчал, представляя себе чудесную картину.
 – Черт побери, решительная малышка, – сказал майор. – Я, например, в гробу видал влетать в это окно на веревке. По крайней мере, без хорошей огневой поддержки. Однако в этом что-то есть!
 – Что? – поинтересовался Флинт, недоумевая, как у майора повернулся язык назвать миссис Уилт малышкой.
 – Нужен отвлекающий маневр. Представляете, как они там в доме запрыгают, увидев, как эта бабища висит под вертолетом. Признаюсь, я и сам бы навалил в штаны от такого зрелища.
 – Аналогично. Но поскольку у нас другая задача, я хочу услышать более дельные мысли.
 В соседней комнате Ева грозилась послать телеграмму с жалобой самой королеве, если ее тут же не пустят к своей семье.
 – Этого еще не хватало! Нам еще массового убийства не хватало! А то пресса жаждет крови. Вот шуму-то будет!
 – Шум будет, когда она влетит в окно, – резонно заметил майор. – А мы под шумок ворвемся в дом и…
 – Нет! И еще раз нет! – заорал Флинт и бросился вон из комнаты.
 – Значит, так, миссис Уилт! Я попробую уговорить террористов пропустить вас к детям. Если они не согласятся, ничем не смогу помочь…
 Он обратился к сержанту на коммутаторе:
 – Свяжитесь с копчеными и дайте мне трубку, когда закончится их обычная увертюра.
 Симпер вдруг почувствовал, что обязан вмешаться.
 – По-моему, следует воздержаться от подобных расистских выражений. Это противозаконно. Называть иностранцев «копчеными»…
 – Я не называю «копчеными» иностранцев. Я называю «копчеными» двух кровожадных убийц. Или, может, убийцами их тоже нельзя называть?
 Симпер пытался вставить хоть слово, но Флинт не давал:
 – Убийца, он и есть убийца. Всегда и везде! И вообще, я сыт по горло!
 Террористы, видимо, тоже были сыты по горло. По крайней мере, из трубки не неслись «фашистские свиньи» и тому подобное.
 – Чего надо? – спросил Чинанда. Флинт взял трубку.
 – Есть предложение. Миссис Уилт, мать детей, которых вы захватили, хочет попасть в дом и присматривать за ними. Она безоружна и согласна на любые условия.
 – А ну, еще раз и помедленней. Инспектор повторил.
 – Прямо-таки на любые условия?
 – Да, на любые. Она сделает все, что вы говорите. – Флинт посмотрел на Еву. Она закивала.
 Террористы начали совещаться. Их голоса едва слышались из-за громкого визга близняшек и периодических стонов миссис Де Фракас. Вскоре террористы вернулись к телефону.
 – Вот наши условия: прежде всего женщина должна быть голая. Слышали? Го-ла-я!
 – Слышал, только не пойму…
 – Никакой одежды! Мы должны видеть, что она совершенно безоружна. Ясно?
 – Миссис Уилт может не согласиться…
 – Я согласна, – твердо сказала Ева.
 – Она согласна, – неодобрительно прорычал Флинт.
 – Второе: свяжите ей руки над головой. Ева опять закивала.
 – Третье: ноги тоже.
 – И ноги? Черт возьми, как же она станет передвигаться?
 – Сделайте веревку чуть длиннее. С полметра. Но чтоб бегать не могла.
 – Понял. Она согласна. Дальше?
 – Как только войдет она, выйдут дети.
 – Не понял? – сказал Флинт. – «Выйдут дети»? То есть дети вам больше не нужны?
 – А кому они вообще нужны! – не выдержал Чинанда. – На хрена нам здесь эти грязные, мерзкие маленькие стервы, которые засрали и зассали все вокруг!
 – Я вас понимаю, – посочувствовал Флинт.
 – Поэтому заберите ко всем чертям этих мелких фашистских вонючек! – Чинанда бросил трубку.
 Инспектор Флинт повернулся к Еве с улыбкой во всю физиономию.
 – Миссис Уилт, я ничего не говорил. Вы все слышали сами!
 – Он еще поплатится за это! – пообещала Ева. Ее глаза сверкнули. – Где мне раздеться?
 – Только не здесь, – твердо сказал Флинт. – Пойдемте в спальню наверх. А когда спуститесь, сержант вас свяжет по рукам и ногам.
 Пока Ева раздевалась, инспектор зашел к военным психологам проконсультироваться. Единого мнения по данному вопросу не было. Профессор Маерлис доказывал, что террористам будет очень выгодно с точки зрения пропаганды обменять четырех однояйцевых близнецов на одну женщину, чья польза для общества была, мягко говоря, сомнительна. Доктор Фелден с ним не соглашался.
 – Вполне очевидно, что террористы испытывают сильное психологическое давление со стороны детишек. Если мы ликвидируем этот психологический фактор, у них может подняться боевой дух.
 – Наплевать на боевой дух, – сказал Флинт. – Я буду просто счастлив, если эта сука уйдет отсюда к себе домой. А потом майор пусть начинает свою операцию «Море крови», я умываю руки.
 – Заметано! – обрадовался майор.
 Флинт вернулся на узел связи, отвел взгляд, чтоб не видеть чудовищные телеса Евы, и обратился к Госдайку.
 – Адвокат, давайте кое-что себе уясним, – сказал он. – Вы должны знать: я категорически против действий вашего клиента, поэтому не намерен нести ответственность, если с ним что-нибудь случится.
 Госдайк кивнул головой:
 – Да, да, инспектор. Я тоже снимаю с себя всякую ответственность. Миссис Уилт, прошу вас…
 Ева его не слышала. Со связанными над головой руками и короткой веревкой, привязанной к ногам, она являла собой зрелище поистине устрашающее. С такой дамой не рискнешь поспорить.
 – Все готово, – сказала она. – Передайте им, я иду.
 Она вышла на улицу и заковыляла к своему дому. Даже бывалые бойцы, ветераны Северной Ирландии, и то, увидев ее, побледнели. Один только майор, наблюдавший за всем из окна спальни, мысленно благословил Еву.
 – В такие минуты гордишься, что родился британцем! – сказал он доктору Фелдену. – Ей-богу, сильна баба, ничего не скажешь.
 В доме №9 царило некоторое замешательство. Чинанда, увидев Еву в щель почтового ящика, уже пожалел, что согласился на обмен. Тут из кухни нестерпимо пахнуло блевотиной. Пришлось открыть дверь и взять оружие на изготовку.
 – Тащи сюда девчонок! – крикнул он Баггишу. – А я слежу за бабой. В случае чего, трахну ее по башке.
 – Как трахнешь? – удивился Баггиш, не расслышав до конца. Он мельком увидел огромную тушу, приближавшуюся к дому. Но девчонок уже не надо было тащить. Увидев Еву у самой двери, они бросились к ней с радостным визгом.
 – Назад!!! – взревел Баггиш. – Назад, стрелять буду!
 Поздно. Ева, покачиваясь, встала на ступеньку крыльца, и близняшки облепили ее со всех сторон.
 – Ой, мамочка, ты такая смешная, – запищала Саманта и обхватила ее колени. Пенелопа, распихнув остальных, повисла у Евы на шее. Ева неуверенно шагнула вперед, споткнулась, и все дружно грохнулись на пол в прихожей. Девчонки отцепились от Евы и разъехались в разные стороны по начищенному паркету. От удара со стены сорвалась вешалка для шляп, угодила по двери, и та захлопнулась. Террористы молча глазели на свою новую заложницу. Тем временем миссис Де Фракас, очнувшись, выглянула из кухни и увидев, столь необычное зрелище, снова потеряла сознание. Ева с трудом встала на колени. Руки оставались связаны над головой, но ее теперь интересовали только дочери.
 – Не волнуйтесь, мои милые, мама с вами. Все будет хорошо.
 Террористы ушли на кухню и оттуда, с безопасного расстояния и с растущей тревогой наблюдали эту сцену. Евин оптимизм они не разделяли.
 – Теперь как быть? – спросил Баггиш. – Может, вышвырнуть этих девчонок отсюда?
 Чинанда покачал головой. Он не собирался подходить близко к такой мощной даме. Даже со связанными руками Ева выглядела довольно опасно. Чинанде вдруг показалось, что она потихоньку подбирается к нему.
 – Ни с места! – приказал он и поднял пистолет.
 Зазвонил телефон. Чинанда схватил трубку.
 – Что еще нужно? – спросил он Флинта.
 – То же самое и я хотел спросить, – сказал инспектор. – Женщина уже у вас, а где обещанные дети?
 – Думаешь, мне нужна эта хренова баба? Ты свихнулся!!! – возмутился Чинанда. – Эти гнусные мерзавки не хотят от нее уходить. Поэтому у нас теперь полный набор.
 На том конце провода Флинт хихикнул:
 – Я не виноват. Мы не требовали освобождать детей. Вы сами предложили…
 – Мы бабу тоже не требовали!!! – почти в истерике заверещал Чинанда. – А сейчас приступим к делу! Вы…
 – Да брось ты, Мигель. – Флинт решил немного поиздеваться ради удовольствия. – Дела больше не будет. Хочу, чтоб ты знал: если пристрелишь миссис Уилт, я тебе большое спасибо скажу. А в принципе ты, приятель, можешь пристрелить кого хочешь. Тогда мои ребята ворвутся и подстрелят тебя и товарища Баггиша. Только подыхать вы будете долго…
 – Фашистский палач!!! – Чинанда нажал на курок пистолета, еще, еще… Пули продырявили висящую на стене таблицу всевозможных лекарственных трав, в большинстве своем сорняков. Ева отнеслась к этому весьма болезненно, а близняшки жутко завыли. У Флинта аж душа в пятки ушла.
 – Ты убил ее?! – вскрикнул он, поняв, что такое удовольствие может грозить ему отставкой. Чинанда не ответил.
 – Значит, дело все-таки будет. Вы возвращаете нам Гудрун и готовите самолет. Даем вам час на все. С этой минуты шутки кончились. – Он бросил трубку.
 – Дерьмо! – зло выругался Флинт. – Звоните Уилту, у меня для него новости.




 20


 Пока суть да дело, Уилт снова решил изменить тактику. Он перепробовал все роли: безнадежного идиота, деревенского кретина, не исключая, конечно, революционного фанатика. По мнению Уилта, последняя представляла собой самую зловредную разновидность идиотов и кретинов. В результате он сделал вывод, что неправильно подходил к вопросу деморализации Гудрун Шауц. Женщина она идеологически подкованная, к тому же немка. А ведь немецкая общественная мысль – это богатейшие традиции, корнями уходящие в глубь веков, это внушающее трепет культурное наследие, это философы, художники, поэты-мыслители, одержимые познанием смысла и содержания социально-исторического процесса. Тут Уилту в голову пришло, а точнее взбрело странное слово Weltanschauung. Его значения Уилт не знал, да и сомневался, что вообще кто-либо, знает. Вроде бы связано с мировоззрением, и звучит так же здорово, как и слово Lebensraum – дословно «жилая комната». Хотя на самом деле так называлась оккупированная во вторую мировую Европа, включая ту часть России, которую Гитлер успел прибрать к рукам. После Weltanschauung и Lebensraum ни с того ни с сего вспомнилось Weltschmerz, то есть «мировая скорбь», что, как ни странно, совершенно не противоречит привычке фрейлейн Шауц без зазрения совести начинять свинцом своих противников. Причем всю эту жуткую концептуальную заразу разносили Гегель, Кант, Фихте, Шопенгауэр и Ницше – сифилитик, помешавшийся на сверхлюдях, брунгильдах и прочих биройтских< Биройт – город в Северной Баварии, где ежегодно проводятся музыкальные Вагнеровские фестивали >валькириях. Уилт как-то заставил себя прочитать «Так говорил Заратустра» и пришел к такому выводу: либо Ницше сам не знает, о чем пишет, либо знает, но пытается это скрыть, прикрываясь за частоколом бессмысленных фраз. С веселой непринужденностью он умел лихо манипулировать различными бессмысленными категориями. Любителям сурового слова должен понравиться Гегель. А после мрачнейшего Шопенгауэра «Король Лир» покажется вам буйным оптимистом, оказавшимся под действием веселящего газа. Короче говоря, Гудрун Шауц – просто несчастная женщина. Можно до посинения трепаться обо всех ужасах мира – она и глазом не моргнет. А вот если ее славно позабавить, это наверняка заденет ее за живое. Почему бы и нет? Ведь под маской домашнего ворчуна всегда скрывался Уилт-весельчак.
 Итак, в то время, когда Ева в полном смысле слова ввалилась в дом, Гудрун Шауц, съежившись, сидела в ванной, а Уилт донимал свою пленницу хорошими новостями. О том, например, что жизнь вокруг – само совершенство. Гудрун Шауц не соглашалась:
 – Как вы можете так говорить! Знаете, сколько в мире голодающих?
 – Конечно! Но ведь если кто-то голодает, значит, я – сыт. – (Эту вполне логичную мысль Уилт подцепил у штукатуров из второй группы.) – И, кроме того, раз мы знаем, что кто-то голодает, следовательно, можем как-нибудь помочь. Было бы хуже, если б не знали. Тогда было бы не известно, куда посылать гуманитарную помощь.
 – А кто ее посылает? – не подумав, спросила мисс Шауц.
 – Америкашки, насколько я знаю, – сказал Уилт. – Думаю, русские тоже посылали бы, если б чего было. А так как нечего, помогают чем могут: посылают кубинцев и танки. Пусть голодные людишки стреляют и не думают о пустом брюхе. В конце концов голодают далеко не все. Посмотрите вокруг, ведь жизнь прекрасна.
 Гудрун Шауц посмотрела по сторонам, но ничего прекрасного не обнаружила. Ванная комната удивительно походила на тюремную камеру. Но Уилту она ничего не сказала.
 – Возьмите, к примеру, меня, – продолжал Уилт, – у меня прекрасная жена и четыре очаровательные дочки…
 Гудрун Шауц громко фыркнула, показывая, что верить всем Уилтовым выдумкам она не собирается.
 – Может, вы так и не считаете, – сказал Уилт, – но я в этом уверен. А хотя бы я и не прав. Все равно согласитесь: мои девочки – существа жизнерадостные. Пусть некоторым они покажутся несколько неугомонными, зато никто не скажет, что они несчастны.
 – А миссис Уилт, видимо, хорошая жена, – с сомнением в голосе сказала Гудрун Шауц.
 – По крайней мере, лучшей я не ищу, – ответил Уилт. – Вы не поверите, но…
 – Я поверю вам??? Я же слышала, как она вас обзывает… Между вами вечная грызня.
 – Грызня? Конечно, наши мнения иногда расходятся, но без этого счастливому браку не бывать. Как говорят у нас в Англии: в споре рождается истина. Выражаясь терминами классиков марксизма: тезис плюс антитезис равняется синтез. Наш синтез – это наше счастье.
 – Счастье, – Гудрун Шауц фыркнула, – что такое счастье?
 Уилт подумал, как лучше ответить. Лучше не ударяться в метафизику, а объяснить все на простых примерах их жизни.
 – Для меня счастье – солнечным морозным утром идти к себе в Гуманитех, когда вокруг прогуливаются утки, зная, что сегодня не предвидится никаких заседаний и лекций; а вечером при луне возвращаться домой, где меня ждет отменный ужин: тушеная говядина и клецки, а потом завалиться в кровать с интересной книжкой…
 – Буржуазная свинья. У вас на уме только собственный комфорт.
 – На уме у меня не только это, – возразил Уилт, – но вы просили объяснить, что такое счастье. Я и объяснил, как сам понимаю. Хотите, я продолжу дальше?
 Гудрун Шауц не захотела, но Уилт продолжил. Он рассказывал о пикниках жарким летним днем на берегу речки; о том, как нашел у букинистов книжку, за которой долго охотился; как радовалась Ева, когда прорастал посаженный ею чеснок, и как он, Уилт, был рад, что она рада. Еще говорил о том, как здорово вместе с дочками наряжать рождественскую елку; просыпаешься на следующий день, а они сидят вокруг тебя и раскрывают коробки с подарками и потом прыгают по комнате с долгожданными новыми игрушками, которые наверняка им надоедят через неделю, и…
 Он говорил о простых семейных радостях. Их не суждено испытать этой женщине, но они-то и составляют основу жизни Уилта. Все, о чем Уилт сейчас рассказывал, вдруг приобрело для него смысл, и словно бальзам пролился на душу, заставляя забыть все нынешние страхи и опять почувствовать себя самим собой: просто хорошим человеком, тихим и скромным, женатым на такой же хорошей женщине, только суетливой и изобретательной. И наплевать, если кто-то в этом сомневается. Ведь главное – он такой, как есть, каким стал, благодаря своим поступкам; причем Уилт не мог вспомнить, чтоб хоть раз поступил неправильно. Пусть не всегда получалось, но старался творить добро.
 Тем не менее Гудрун Шауц воспринимала все по-другому. Голодная, замерзшая и напуганная, она слушала, как Уилт говорит о простых вещах, и в ней росло чувство нереальности происходящего. Слишком много зверств, творимых ради грядущего счастья на всей земле, повидала она на своем веку, как она могла постичь прелести жизни в семейном мирке? Что можно было ему ответить? Назвать фашистской свиньей? В глубине души она понимала: это пустая трата слов, и по-прежнему молчала. Уилт даже решил ее пожалеть, сократив до минимума несколько приукрашенное повествование о семейном путешествии по Франции, но тут зазвонил телефон.
 – Слушай, Уилт, – сказал Флинт, – закрывай свой клуб путешественников. Тут такое дело: твоя мадам находится на первом этаже с детьми. Если Шауц сейчас же не спустится вниз, в избиении младенцев будешь виноват ты.
 – Это я уже слышал, – ответил Уилт.
 – А вот и не слышал. В общем, шутки в сторону. Если ты не отправишь ее вниз, это сделаем мы. Ну-ка, глянь в окошко.
 Уилт выглянул в окно. На пустыре стоял вертолет, в него один за другим лезли солдаты.
 – Все увидел? – продолжил Флинт. – Так вот, ребята высадятся на крыше и первым достанут тебя. В дохлом виде. А эту сучку Шауц будем брать живьем.
 – Может, лучше наоборот?
 Но инспектор уже повесил трубку. Уилт прошел через кухню и отвязал дверь ванной комнаты.
 – Можете выходить, – объявил он. – Ваши друзья внизу, похоже, добились своего. Они ждут вас.
 Из ванной ответа не последовало. Уилт подергал дверь и обнаружил, что она заперта.
 – Ну послушайте же! Вы должны выйти. Я серьезно говорю. Там внизу мою жену и детей держат геноссе Баггиш и Чинанда. Полиция собирается уступить их требованиям.
 В ванной по-прежнему было тихо. Гудрун Шауц явно не собиралась уступать требованиям Уилта. Уилт прижал ухо к двери и прислушался. Похоже, эта стерва ухитрилась сбежать или, того хуже, отправить себя на тот свет.
 – Вы там? – глупо спросил он. Ответом был чуть слышный всхлип.
 – Вас никто и пальцем не тронет! Сидеть там абсолютно бессмысленно…
 Дверную ручку с той стороны подперли стулом.
 – Черт! – прорычал Уилт, и уже спокойнее продолжил. – Прислушайтесь к голосу разума. Если вы не выйдете и не отправитесь вниз, здесь начнется черт знает что и кто-нибудь обязательно пострадает. Поверьте мне.
 Но Гудрун Шауц уже наслушалась от Уилта достаточно всякого бреда, чтоб поверить на этот раз. Она тихонько бормотала по-немецки.
 – Ну и что вы этим добьетесь? Уилт понял: с новым методом деморализации он слишком переборщил. Тогда он пошел в большую комнату и позвонил Флинту.
 – У нас трудности, – сказал он, прежде чем Флинт перебил его.
 – Трудности у тебя, Уилт. Не впутывай нас.
 – Как раз трудности у нас у всех, – настаивал тот. – Она заперлась в ванной и, похоже, выходить не собирается.
 – Все равно твои трудности, – сказал Флинт, – ты ее туда загнал, ты и выгоняй.
 – Не вешайте трубку! Вы можете уговорить этих головорезов…
 – Нет! – отрезал Флинт, и разговор окончился.
 Уилт тяжело вздохнул и вернулся к ванной комнате. Звуки, доносившиеся оттуда, свидетельствовали, что Гудрун Шауц не стала более сговорчивой. Стараясь говорить как можно убедительней, Уилт убеждал ее, что внизу никаких израильтян нету, пока снова не зазвонил телефон. Уилт снял трубку.
 – Меня одно интересует, – сказал Флинт, – эти Сакко и Ванцетти внизу уже получили свою Шауц или нет? Остальное меня не волнует и…
 – Я открою дверь мансарды. Я встану так, что будет хорошо видно, что у меня нет оружия. Пусть приходят и забирают ее. Будьте добры передать мое послание своим громилам.
 Флинт с минуту молча обдумывал предложение и потом пообещал перезвонить.
 – И на том спасибо, – сказал Уилт. Затем он отодвинул от двери кровать, улегся и стал слушать, как бьется сердце. Казалось, оно готово вырваться из груди.
 Двумя этажами ниже Баггиш и Чинанда тоже не находили себе места. Появление Евы далеко не успокоило девчонок, а напротив, послужило поводом для возмутительных вопросов.
 – Мама, а почему у тебя такой складочный животик? – спросила Саманта, употребляя словечки, которые просто бесили Баггиша. – Откуда они взялись?
 – У-у-у, это было давно еще до вашего рождения, – спокойно ответила Ева, которая уже и так перешла Рубикон благопристойности, заявившись сюда в голом виде. – Тогда мамин животик был еще больше, а вы находились внутри него.
 Террористы содрогнулись. Находиться в компании этих гнусных девчонок становилось невыносимо. Как раз не хватает только интимных подробностей их дородового существования в недрах этой чудо-бабищи.
 – А что мы в тебе делали? – спросила Пенелопа.
 – Росли, моя милая.
 – А что мы кушали?
 – Ну, вы не совсем кушали…
 – Как же можно расти, если не кушаешь? Ты всегда говоришь Джозефине, что она не вырастет большой и сильной, если не будет есть овсянку.
 – Терпеть не могу овсянку! – сказала Джозефина. – Там изюм без косточков.
 – Я знаю, что мы кушали! Кровь! – смачно прошипела Саманта.
 У миссис Де Фракас с большого похмелья голова просто раскалывалась. Она приоткрыла красный, как у кролика, глаз.
 – И совсем не удивительно, – пробормотала старушка, – вы самые настоящие кровососы, то есть кровососки. И кто эту жуткую пытку назвал няньченьем детей? Дурак какой-нибудь…
 – Но у нас тогда не было зубов, – продолжала Саманта.
 – Нет, дорогая. Вас соединяли с мамой специальные шнуры, которые называются пуповиной. И все, что мамочка кушала, проходило к вам через эти шнуры.
 – Через шнур ничего проходить не может. Шнур – это веревка, – сказала Джозефина.
 – Ножик может пройти через веревку, – сказала Саманта.
 Ева посмотрела на нее с восхищением.
 – Да, милая, ножики могут… Дискуссию прекратил Баггиш.
 – А ну заткнись и прикройся! – крикнул он и швырнул в Еву мексиканский коврик из. гостиной.
 – Каким образом, если у меня связаны руки? – спросила Ева, и тут зазвонил телефон. Чинанда снял трубку.
 – Переговоры закончены. Или… – Чинанда вдруг замолк и стал слушать. Позади него Баггиш крепче сжал автомат в руках, с опаской поглядывая на Еву.
 – Чего они там?
 – Говорят, Гудрун вниз не пойдет, – ответил Чинанда, – хотят чтоб мы сами пошли наверх.
 – Еще чего! Это ловушка, там полиция. Знаю я их.
 Чинанда убрал руку, которой зажимал трубку.
 – Наверх никто не пойдет, пусть Гудрун сама спускается. Даем вам пять минут, а потом…
 – Я пойду наверх! – крикнула Ева. – Там не полиция, там мой муж. Я приведу обоих сюда.
 Террористы уставились на нее.
 – Твой муж? – разом спросили они. Близняшки тоже изумились.
 – Папочка, правда, наверху? Ой, мамочка, приведи его сюда? Он так рассердится на миссис Де Фракас. Ведь она выпила столько папиного пи-пи.
 – Ох, и не говорите, – простонала старушка. Но Ева не обратила внимания на это удивительное сообщение. Она пристально смотрела на террористов: только бы пустили наверх.
 – Обещаю вам…
 – Врешь! Хочешь оттуда рассказать о нас полиции.
 – Я хочу пойти туда, чтоб спасти своих детей, – пояснила Ева. – Не верите, скажите инспектору Флинту, пусть Генри спустится сюда немедленно.
 Террористы побрели на кухню, попутно обсуждая предложение.
 – Если сможем освободить Гудрун и избавиться от этой бабы с ее маленькими поганками – это хорошо, – сказал Баггиш. – Тогда у нас останутся мужик и старуха.
 Чинанда не соглашался:
 – Лучше детей придержим, тогда баба не выкинет никаких глупостей.
 Он вернулся к телефону и передал Флинту предложение Евы.
 – Даем вам только пять минут. Уилт спускается вниз…
 – Голый, – подсказала Ева. Она твердо вознамерилась выставить Уилта в таком же дурацком виде.
 – Да, голый! – повторил Чинанда. – Со связанными руками…
 – Он не может сам себя связать, – вполне справедливо заметил Флинт.
 – Гудрун может связать, – ответил Чинанда. – Вот наши условия! – Он повесил трубку, сел и озадаченно уставился на Еву. Странные все-таки эти англичане. С такими бабами и прошляпили целую империю. Из задумчивости его вывела миссис Де Фракас.. Ей наконец удалось встать на ноги.
 – Сядь! – крикнул он, но старушка не села.
 Выделывая кренделя, она направилась к раковине на кухню.
 – Ну почему я ее до сих пор не пристрелил? – спросил Баггиш. – Ведь они тогда поймут, что мы настроены решительно.
 Налитые кровью глаза миссис Де Фракас полусонно уставились на Баггиша.
 – Сделайте одолжение, молодой человек. – сказала она, – пристрелите, а то так голова болит. Только не промахнитесь, – и в подтверждение своих слов миссис Де Фракас повернулась, открыла кран и сунула голову под холодную струю.




 21


 На узле связи тоже царила неразбериха. Флинт с радостью передал Уилту требование террористов и теперь с удовольствием слушал Уилтовы возражения: незачем, мол, рисковать жизнью, вдруг террористы выстрелят, и зачем надо раздеваться, ведь можно схватить двустороннее воспаление легких, и нет ни малейшего представления о том, как самому себе связать руки. Вскоре вмешался новый начальник отдела по борьбе с терроризмом.
 – Отставить все! – сказал он Флинту. – Наши психопаты только что дали политико-психологический портрет Уилта. Тяжелый случай…
 – Через три минуты станет, черт побери, еще тяжелее, если этот ублюдок не спустится вниз, – ответил Флинт. – И кстати, что это еще за политико-психологический портрет?
 – Сейчас не важно. Главное, разговаривая с террористами, нагнетайте у них чувство успокоения, – велел начальник и удалился в конференц-зал.
 Флинт вдруг почувствовал себя авиадиспетчером, который пытается спасти двух свихнувшихся пилотов, летящих навстречу друг другу.
 – Ладно! – сказал он. – Всем, кто с оружием, я приказал залечь, пусть террористы немного успокоятся. Дальше как быть? Пусть все идет своим чередом?
 – Нет, – без тени сомнения сказал доктор Фелден. – На основании имеющихся у нас данных я утверждаю: Уилт скрытый психопат с весьма опасной склонностью к убийству. И давать ему свободу действий…
 – Не могу с вами согласиться, – возразил профессор Маерлис. – Записи его бесед с Шауц свидетельствуют о его приверженности идеологии постмаркузианского анархизма, отличающегося очень и очень высокой упорядоченностью и последовательностью. Более того…
 – Профессор, времени у нас в обрез. Точнее, ровно две минуты. Скажите одно: менять заложников или не менять?
 – Однозначно не менять, – заявил психиатр. – Если такой тип, как Уилт, да еще Гудрун Шауц окажутся вместе с остальными террористами, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
 – Это обнадеживает, – сказал начальник отдела. – Итак, мы сидим на бочке с порохом… Да, майор?
 – Думаю, если их всех собрать на одном этаже, можно убить двух зайцев одним выстрелом, – предположил майор и получил осуждающий взгляд начальника. Тот вообще никогда не понимал, зачем в подобных случаях присылать военных, а сейчас отсутствие элементарной логики в рассуждениях майора просто ставило его в тупик.
 – Если вы намереваетесь перестрелять всех, кто в доме, то не вижу смысла меняться заложниками. Можно перестрелять и так. Но у нас другая цель. Мы должны придумать, как избежать кровопролития.
 Тем временем события в соседнем доме развивались по своему сценарию. Ссылка Флинта на небольшие технические накладки подействовала на террористов далеко не успокаивающе. Они немедленно ответили, что если Уилт не спустится ровно через одну минуту, он станет отцом тройняшек. Неожиданно помощь террористам пришла со стороны Евы.
 – Генри Уилт!!! – заорала она на весь дом. – Если ты сейчас же не придешь, я…
 Флинт, прижавшись ухом к трубке, услышал Уилтово робкое: «Да, дорогая, сейчас иду…» Тогда он подключился к жучку в телефоне Уилта. Было слышно, как Уилт прыгает на одной ноге, снимая штаны, как неуверенно спускается по лестнице. Через некоторое время послышалась тяжелая поступь Евы. Она поднялась наверх.
 Флинт отправился в конференц-зал и доложил о последних событиях.
 – Я же вам сказал… – начал начальник, но, махнув рукой, бессильно опустился на стул. – Значит, теперь играем по другим правилам.
 К аналогичному заключению пришли и близняшки, хотя и не сформулировали его именно так. Когда Уилт осторожно прошел прихожую и направился в кухню, они завизжали от радости.
 – Папина сосиска сикает вперед. А мамина пиписка чуть-чуть наоборот! – хором пропели они к великому изумлению террористов.
 – Фу, какое безобразие! – возмутилась миссис Де Фракас, имея в виду девчонок, а равно и их папу. Уилта миссис Де Фракас и одетого-то не любила, а голого так вообще возненавидела. Мало того, что по милости этого негодяя ей пришлось напиться жуткой отравы и теперь голова такая, словно ей долго играли в футбол, а все водопроводные и водосливные части организма словно огнем горят. Так он еще в открытую демонстрирует свой окаянный отросток, которым когда-то помог четырем препротивнейшим девчонкам попасть в этот и без того грешный мир. Для миссис Де Фракас все это было вопиющим противоречием привычному укладу, стилю жизни. Она тут же отбросила всякую осторожность.
 – Я не собираюсь находиться в одном доме с голым мужчиной! Не надейтесь! – сказала миссис Де Фракас и пошла прочь из кухни.
 – На место!!! – заорал Баггиш. Но миссис Де Фракас совсем потеряла страх и продолжала идти. – Еще шаг, и я стреляю!!! – взревел он.
 Миссис Де Фракас насмешливо фыркнула и пошла дальше. Баггиш поднял пистолет. Уилт с близняшками как молния вылетел из кухни. Дверь подвала была открыта. Они нырнули туда, скатились по лестнице вниз, поскользнулись на рассыпанном горохе и наконец приземлились на кучу угля.
 Наверху прогремел выстрел, за ним последовал глухой удар. Хлопнула дверь в подвал, и миссис Де Фракас, врезавшись в нее, рухнула на пол.
 Уилт ждать не стал. Больше слышать выстрелы он не желал. Вскарабкавшись на верхушку кучи, он изо всех сил уперся плечом в железную дверь крышки люка, который вел из подвала на улицу. Уголь по ночам стал осыпаться, но крышка поддалась, и снаружи показалась Уилтова голова. Он откинул крышку, одну за другой вытащил из подвала девчонок и снова закрыл люк. Какое-то мгновение он соображал: куда деваться? Справа – окно кухни, слева – дверь… ага, вон мусорные баки, а главное, бункер для компоста. Впервые в жизни Уилт смотрел на него с любовью. Неважно, что там, в бункере, главное, места хватит всем, и построен он благодаря упорству санэпидемстанции из «альтернативного дерева», то есть из бетона. Уилт достаточно долго простоял в нерешительности, затем подхватил близняшек, рванул к бункеру и опустил их внутрь. Затем тоже прыгнул в бункер и накрыл детей собой.
 – Ой, папочка, как здорово! – пропищала Джозефина, поднимая из мусора физиономию, вымазанную тухлыми помидорами.
 – Замолкни! – буркнул Уилт и ткнул ее носом обратно в помидоры. Тут он подумал, что если кто из террористов выйдет из кухни через черный ход, то обязательно заметит их. И Уилт стал закапываться в вонючую гниль из капустных листьев, рыбьих хвостов и прочих домашних отходов. В конце концов нельзя было понять, где кончается мусор и начинается Уилт с детьми. Где-то под толстым слоем протухшего мусора снова запищала неугомонная Джозефина:
 – Как тут тепло-о-о!
 – Станет горячо, если не захлопнешь свою варежку, – прошипел Уилт, тут же пожалев, что открыл рот. Но было уже поздно туда попала яичная скорлупа и еще какая-то гадость, явно уже повидавшая пылесос изнутри. Пока Уилт отплевывался, в доме началась беспорядочная стрельба. Террористы палили в темноту подвала наугад. Уилт перестал отплевываться и подумал: как там теперь Ева?
 Но беспокоился он зря. У Евы дел было по горло: куском разбитого балконного стекла она перерезала веревку на руках и развязала ноги. Затем отправилась на кухню. Уилт, спускаясь по лестнице, успел шепнуть ей что-то про «суку в ванной». Ева ничего не ответила. Решила приберечь свое внимание о его проделках с «сукой» до лучших времен, когда близняшки будут в безопасности. А самый верный путь к этому – выполнить требования террористов и отправить Шауц вниз. Ева стала дергать запертую дверь ванной, и тут грохнул выстрел, сваливший миссис Де Фракас. Ева пришла в дикую ярость. «Если убили хоть одну девочку, – подумала она, – я уничтожу всю эту сволочь. Убьют меня – прихвачу на тот свет столько гадов, сколько смогу!» Ева подняла свою ножищу, внизу снова загремели вы стрелы, л со всей силы врезала по двери. Дверь сорвалась с петель, замок разлетелся вдребезги. Она ударила еще раз; дверь рухнула, и Ева перешагнула через нее. Гудрун Шауц сидела в ванной, забившись в самый уголок. Так же, как и Ева, в чем мать родила. Помимо этого, ничего общего между ними не было. Беременность ни разу не оставляла своих следов на теле Гудрун Шауц. Ее гладкое, неестественно красивое тело выглядело как на картинке из журнала с девочками, только вот лицо при таком теле казалось вопиющим несоответствием. Лицо Гудрун Шауц превратилось в сплошную маску ужаса и безумия, глаза смотрели в пустоту, щеки приобрели цвет оконной замазки, а изо рта вылетали нечленораздельные звуки. Ни дать ни взять: загнанный зверь. Только Еве было не до жалости. Она надвигалась на Шауц медленно, неумолимо. И вдруг с молниеносной быстротой выбросила вперед руки и вцепилась ей в волосы. Мисс Шауц попробовала сопротивляться, но получила от Евы коленом поддых и согнулась пополам, хватая ртом воздух. Ева выволокла ее на кухню и швырнула на пол. Затем, пригвоздив Шауц коленом, Ева заломила ей руки назад и скрутила запястья электропроводом. Потом заткнула рот тряпкой, найденной в раковине, и наконец полотенцем связала ноги. Причем проделала все с таким невозмутимым видом, словно готовила курицу к воскресному обеду.
 Внезапно у Евы в голове родилась идея. Идея, которая будто специально ждала этого момента, идея, порожденная безысходностью и отчаянием. Ева принялась рыться в шкафчике под раковиной и вскоре нашла, что искала. Это была длинная пожарная веревка, которую она принесла сюда, еще когда заканчивали отделку мансарды. Веревку предполагалось цеплять к крюку над балконом и спускаться по ней вниз при пожаре. Сейчас ей предстояло выступить в новой роли. Чем больше стреляли внизу, тем быстрее работала Ева. Разрезав веревку надвое, она притащила стул с прямой спинкой и установила его посреди спальни напротив двери. Затем подтащила кровать, придавила ею стул, чтоб стоял как вкопанный, и волоком за ноги доставила свою пленницу на балкон. Привязав обе веревки к ножкам стула, Ева перекинула их через крюк над балконом. Одну веревку обвязала вокруг груди Шауц, другую аккуратно разложила на полу возле стула, профессионально ловким движением завязала петлю и накинула террористке на шею.
 Сколько раз Гудрун Шауц заставляла невинных людей трепетать от страха перед смертью. А теперь и сама оказалась на их месте. Отчаянно извиваясь, она попробовала освободиться, но Ева уже ушла в комнату и стала подтягивать ее вверх. Гудрун Шауц поднялась на цыпочки, оторвалась от земли и наконец повисла в воздухе почти на уровне балконных перил. Ева привязала веревку к кровати, вышла на балкон и спихнула Гудрун Шауц за перила. Та увидела внизу двор… и верную смерть. Затем Ева выдернула кляп у нее изо рта, вернулась в комнату и открыла дверь мансарды. Потом отвязала веревку от кровати и немного приспустила Шауц вниз. Веревка в руках натянулась. Тогда Ева столкнула кровать со спинки стула, уселась на него и отпустила веревку. Сначала показалось, что стул вот-вот вырвется из-под нее, но все-таки Ева была намного тяжелее Гудрун Шауц. Теперь если Ева погибнет или просто встанет, благополучно висящая на своеобразном эшафоте Шауц полетит вниз, увлекая за собой стул. Стул зацепится за крюк, и террористка вздернется как миленькая. Вот таким диким, кустарным способом Ева Уилт решила уравнять чаши весов Правосудия.
 По-другому оценивали эти приготовления те, кто собрался в конференц-зале в соседнем доме. На телеэкране Ева выглядела словно воплощение самой матери-Земли. Все, что она делала, имело какой-то символический оттенок и не воспринималось как реальность. Даже доктор Фелден, имевший огромный опыт общения с убийцами-маньяками, и тот пришел в ужас. А профессор Маерлис, который впервые наблюдал за отвратительными действиями палача, к тому же голого, бормотал себе под нос что-то вроде: «Этому чудовищу прямая дорога в дурдом». Но самым болезненным образом реагировал представитель Лиги защиты гражданских свобод. Мистер Симпер просто глазам не верил.
 – Боже праведный! – закричал он. – Ведь бедную девочку сейчас повесят. Она же сошла с ума. Кто-нибудь сделайте же что-нибудь!
 – А зачем что-то делать, старик? – возразил майор. – Я сам сторонник смертной казни.
 – Но ведь это же противозаконно! – в отчаянии закричал Симпер и обратился к адвокату Госдайку за поддержкой. Однако тот сидел с закрытыми глазами и обдумывал тактику защиты Евы в суде. Основной упор предполагалось делать на ее неспособность контролировать свои действия. Хотя более вероятно, что присяжных убедит версия вынужденного убийства. Самозащита при таких обстоятельствах явно исключена.
 Панорамный объектив искажал изображение на экране. Ева казалась просто великаншей, а Гудрун Шауц была размером с оловянного солдатика генерал-майора Де Фракаса. Профессор Маерлис по привычке нашел утешение в логических рассуждениях.
 – Довольно любопытная идеологическая ситуация, – проговорил он. – Более чем наглядный пример социальной поляризации. С одной стороны, миссис Уилт, а с другой…
 – Безмозглая немчура, – злорадно сказал майор, когда Ева подтянула Гудрун Шауц повыше и спихнула ее с балкона. – Не знаю, с какой высоты должен падать висельник, чтоб ему свернуло шею, но, думаю, двенадцать метров будет многовато.
 – Ах, многовато?!! – возопил Симпер. – Да это просто чудовищно! Я протестую против слова «немчура»! Я буду жаловаться!
 – Больной какой-то, – заметил майор, когда защитник гражданских свобод выскочил из комнаты. – Все же подумают, что миссис Уилт террористка, а не любящая мамаша.
 Его точку зрения разделял и Флинт.
 – Послушай, приятель, – обратился он к обалдевшему Симперу, – можешь устраивать маршей протеста сколько твоей душонке угодно. Только не вздумай орать повсюду, якобы миссис Уилт, черт бы ее взял, убийца. Ты сам притащил ее сюда…
 – Я не знал, что она собирается вешать людей. И не желаю быть свидетелем самосуда.
 – А ты никакой и не свидетель. Ты соучастник. Там в доме эти ублюдки собираются убить Уилта с детьми. Это, по-твоему, не нарушение гражданских свобод?
 – Но они бы не нарушали, если б вы дали им уйти, они…
 Флинт потерял терпение. Как бы плохо он ни относился к Уилту, сам факт, что какой-то обезумевший филантроп упрекает полицию за отказ потворствовать кровожадным террористам, вывел его из себя. Флинт встал и сграбастал Симпера за грудки.
 – Значит, так, раз ты такой умный, сейчас пойдешь туда и уговоришь вдову Уилта спуститься вниз и получить пулю…
 – Не пойду, – пролепетал Симпер, – вы не имеете права…
 Флинт ухватил его покрепче и потащил к двери. Тут вмешался Госдайк:
 – Инспектор, надо срочно что-то делать. Миссис Уилт взяла правосудие, так сказать, в собственные руки…
 – С чем ее и поздравляю, – ответил Флинт. – Вот этот паршивый ублюдок вызвался быть нашим послом в дружественном лагере борцов за свободу.
 – Ничего подобного… – пропищал Симпер. – Мистер Госдайк, прошу вас… Адвокат даже не посмотрел на него.
 – Инспектор Флинт, если вы готовы обещать, что мой клиент не будет нести ответственность, допрашиваться, обвиняться, находиться под стражей или под следствием, а также подвергаться преследованию любым другим способом за свой возможный поступок…
 Флинт отпустил Симпера. Многие годы присутствия в зале суда научили Флинта вовремя соглашаться. Он последовал за Госдайком в конференц-зал, где и узрел грандиозный зад миссис Уилт. Выражение Госдайка «взяла закон в свои руки» совсем не соответствовало действительности. Она, скорее, подмяла правосудие под себя. Флинт взглянул на доктора Фелдена.
 – Инспектор, миссис Уилт явно пребывает в чрезвычайно взвинченном состоянии. Необходимо попытаться успокоить ее. Предлагаю позвонить по телефону и…
 – Ни в коем случае! – возразил профессор Маерлис. – Хотя миссис Уилт и размером с гориллу средней величины, сомневаюсь, что она сможет дотянуться до телефона, не вставая со стула.
 – А почему бы ей не встать со стула? – резко отозвался майор. – Сука Шауц тогда получит по заслугам.
 – Возможно, только зачем делать из нее великомученицу? Она и так обладает значительным политическим обаянием…
 – Какое там, к черту, обаяние? – взорвался Флинт. – Она уже все Уилтово семейство замучила. А ее смерть оформим как несчастный случай.
 Профессор скептически глянул на него.
 – Да, попробуйте. Попробуйте убедить прессу: девушка висит на двух веревках под балконом, мастерски удавленная, и это всего лишь несчастный случай. Дело, конечно, ваше, но…
 – Ладно, тогда что вы, черт возьми, предлагаете?
 – Давайте закроем на все глаза, – предложил майор, – в конце концов миссис Уилт обычный человек…
 – Человек? – проворчал доктор Фелден. – Скорее, это пример обычного антропоморфизма.
 – …и должна в конце концов подчиниться зову природы.
 – Зову природы? – завопил Флинт. – Да вы посмотрите на эту позу. Она уже наготове!
 – Я не про то, – перебил майор. – Рано или поздно, она захочет писать.
 – Молите Бога, чтоб поздно, – сказал психиатр. – Как представлю себе, что эта туша встанет со стула…
 – Ничего, у нее небось мочевой пузырь размером с аэростат, – предположил Флинт. – К тому же я б не сказал, что сейчас жарко. А на холоде долго не вытерпишь.
 – Ну, тогда Шауц каюк, – сказал майор. – И кончаем весь базар, а?
 – Изъяснитесь, пожалуйста, попонятнее, – попросил профессор, – и кроме того, не забывайте: фрейлейн Шауц сейчас сильно страдает.
 Флинт оставил спорщиков и отправился на поиски начальника отдела по борьбе с терроризмом. Когда он проходил по узлу связи, его остановил сержант. Из динамиков доносился какой-то писк и хлюпанье.
 – Микрофоны направлены в окно кухни, – пояснил сержант.
 – Кухни? – не поверил Флинт. – А похоже, будто стадо мышей танцует чечетку в выгребной яме. Что за писк такой непонятный?
 – Это дети, – сказал сержант. – Конечно, поверить трудно, но я только что слышал, как одна мышка попросила другую захлопнуть свою варежку. Причем это было сказано не в доме. В доме один копченый сказал другому, что убивать больше некого. Я думаю…
 Но Флинт уже пробирался сквозь завалы в оранжерее в поисках начальника. Его Флинт нашел в Уилтовом саду возле беседки. Тот лежал в траве и в бинокль исследовал анатомические особенности Гудрун Шауц.
 – На что только люди не идут ради дешевой популярности, – задумчиво протянул начальник. – Слава Богу, мы не пустили сюда типов с телекамерами.
 – А она даже в висячем положении весьма не дурна, – заметил Флинт. – Кстати, все это – работа миссис Уилт, и теперь мы можем брать тех на первом этаже. У них больше нет заложников.
 – Да-а-а? – удивился начальник и неохотно перевел бинокль на окна кухни. Через секунду он уже наводил резкость на компостный бункер.
 – Бог ты мой! – пробормотал он. – Слыхал я, что брожение происходит быстро… Вон! Посмотрите на тот бак у черного входа.
 Флинт взял бинокль и посмотрел. При таком увеличении он понял, что начальник подразумевал под ускоренным брожением. Компост словно ожил. Он шевелился, вздымался и оседал. Несколько стеблей фасоли встали и упали, тут же из грязи высунулся и исчез хвостик свеклы. В довершение всего из кучи появилось нечто смахивающее на взъерошенную тыкву с намалеванной на ней рожей. Флинт закрыл глаза, не в силах вынести это кошмарное зрелище. Затем снова открыл и обнаружил, что сквозь маску из ошметков гнилых овощей на него смотрит очень знакомая физиономия.




 22


 Минут через пять Уилта бесцеремонно вытащили из компоста, а дюжина вооруженных полицейских взяла на прицел дверь кухни и окна.
 – Бах, бах!!! Ты убит! – завизжала Джозефина, когда ее извлекли из компостного месива. Констебль передал ее кому-то через ограду и вернулся за Пенелопой.
 Засевшие в доме террористы сидели тихо. Они слушали Флинта по телефону.
 – Все свои требования можете забыть, – говорил он, когда все семейство Уилта вошло в оранжерею, – либо вы выходите без оружия с поднятыми руками, либо мы врываемся, и после первых десяти пуль вам будет уже на все наплевать… Господи, воняет-то как!
 – Называет себя Самантой! – доложил констебль, несший благоухающее чадо.
 – Унеси ее подальше и продезинфицируй, – велел Флинт и полез за платком.
 – Не хочу дезинфицироваться! – завопила Саманта.
 Флинт перевел усталый взгляд на остальных, и вдруг как в ночном кошмаре ему привиделось нечто полусгнившее. Но видение пропало, а перед ним стоял всего-навсего Уилт, с ног до головы облепленный компостом.
 – Ну ты, прохвост, и вляпался! Полюбуйтесь: сам Казанова из компоста явился. Тоже мне, герой с ботвой! Сколько я повидал на своем веку всякой мерзости, но…
 – Отлично! – сказал Уилт. – После компостной ямы я, знаете ли, не очень расположен выслушивать ваши ностальгические замечания… Что насчет Евы? Она еще там, а вы уже собрались стрелять?
 – Заглохни, Уилт, – Флинт тяжело поднялся со стула. – Да будет тебе известно, если б твоя жена не загорелась страстью вешать людей, мы бы еще час назад попали в дом.
 – Какой страстью?
 – Кто-нибудь, дайте ему одеяло, – велел Флинт. – Мне этот ходячий овощ и так уже будет всю жизнь сниться.
 Он отправился в конференц-зал. За ним Уилт, завернутый в шаль миссис Де Фракас.
 – Господа, позвольте представить вам мистера Генри Уилта, – объявил Флинт обалдевшим психоаналитикам. – Или товарища Уилта?
 Но Уилт пропустил эту шуточку мимо ушей. Он во все глаза смотрел на экран.
 – Это же Ева! – Уилт был поражен.
 – А то нет! Конечно она! – сказал Флинт. – А на конце вон тех веревочек болтается твоя подружка Гудрун Шауц. Как только твоя мадам встанет со стула, ты сделаешься мужем первой в истории Великобритании женщины-палача. Я-то ничего против не имею. Всегда был сторонником высшей меры и женского равноправия. Но, к сожалению, эти господа не разделяют моего беспристрастного отношения к этому вопросу, а кроме того, казнь через повешение в домашних условиях является противозаконной. Так что, если не хочешь увидеть жену на скамье подсудимых за вынужденное убийство, давай придумывай что-нибудь.
 Уилт с тревогой вглядывался в экран. Его террористические выходки всего лишь детская игра по сравнению с Евиными. Вот она сидит как вкопанная и ждет своих убийц. Однако же она придумала ужасный способ обезопасить себя.
 – Ей можно позвонить по телефону? – спросил он наконец.
 – Ты мозгами-то сообрази: как только она встанет…
 – Точно! – поспешно согласился Уилт. – И никакую сетку, конечно, растянуть под мисс Шауц не удастся. То есть…
 Флинт злорадно засмеялся.
 – Ага, о Шауц беспокоишься, да? Ну, ты и скромняга! Всего лишь несколько часов назад пялил эту сучку, а теперь…
 – Меня вынудили, – ответил Уилт. – Вы не находите, что у меня вошло в привычку прыгать в постель к убийцам?
 – Уилт! – начал Флинт. – Меня нисколько не волнует, чем ты занимаешься в свободное время, вернее, не волнует, пока ты действуешь в рамках закона. Но ты же приводишь полон дом террористов и читаешь им лекции о том, как совершать массовые убийства.
 – Но это же…
 – Не отпирайся. Каждое твое слово записано на кассету. Мы создали твой психологический…
 – …портрет, – подсказал доктор Фелден. Он оторвался от экрана с Евой и принялся изучать самого Уилта.
 – Благодарю, доктор! Итак, твой психологический портрет…
 – Политико-психологический портрет, – вмешался профессор Маерлис. – Хотелось бы спросить у мистера Уилта, где он приобрел столь обширные знания по теории терроризма?
 Уилт выковырнул из уха кусочек морковки и вздохнул. Все повторяется. Никто его никогда не понимал, никто и не поймет. Он – бесконечно непостижимое создание природы, а в мире полно идиотов, и он не исключение. А Ева по-прежнему в опасности. Ее могут убить, она тоже может. Уилт устало поднялся со стула.
 – Ладно, раз так, я вернусь в дом и внушу этим маньякам…
 – Черта с два! – перебил Флинт. – Ты останешься здесь и здесь будешь расхлебывать кашу, которую сам же и заварил.
 Уилт снова сел. Он и понятия не имел, как выкрутиться. Миром правит Господин Случай, и лишь он вершит судьбы человеческие.
 И словно в подтверждение этой мысли, из дома Уилтов донесся глухой рокот. Раздался мощный взрыв, в доме повылетали стекла. Несколько солдатиков генерала Де Фракаса упали.
 – Боже мой, эти свиньи подорвались, как камикадзе! – завопил Флинт. Он повернулся и вместе с психоаналитиками бросился на узел связи. Остался только Уилт. Он не сводил взгляд с телеэкрана. Вдруг показалось, что Ева приподнялась со стула, но потом снова опустилась и сидела так же невозмутимо, как раньше. Было слышно, как в соседней комнате сержант выкладывает Флинту свою версию происшествия.
 – Не знаю, в чем дело! Какое-то время они собирались сдаться, потом заявили, что якобы мы травили их ядовитым газом, а потом все и началось. По-моему, они и сами не знают, что случилось.
 Зато Уилт знал. Он встал и с довольной улыбкой направился в оранжерею.
 – Пойдемте со мной, – сказал он Флинту и остальным. – Я сейчас все объясню.
 – Один момент, Уилт, – остановил его Флинт, – давай говори начистоту. Ты каким-то образом замешан в этом взрыве?
 – Только косвенно, – ответил Уилт с достоинством человека, всегда говорящего правду и ничего, кроме правды. – Только косвенно. Не знаю, знакомы ли вы с принципом работы биосортира…
 – Во дерьмо!!! – воскликнул Флинт.
 – Точно, инспектор! Итак, дерьмо в вакуумной среде биосортира, проще говоря, туалета нового поколения, превращается в метан. А метан легко воспламеняется на воздухе. Ева же решила заняться самообеспечением, как говорится, на всю катушку. Хотела готовить пищу за счет этого вечного круговорота… или, скорей, круговоротов. В общем, плита и сортир составляют одно целое. Что с одной стороны вошло, то с другой вышло и наоборот и т.д. Возьмем, к примеру, яйцо всмятку…
 Флинт с издевкой посмотрел на него.
 – Яйца всмятку? Ты всерьез заявляешь, что яйца в смятку… Я в жизни не поверю в эту бредятину. На этот раз меня не одурачишь. Я до всего докопаюсь!
 – С точки зрения анатомии… – продолжал Уилт, но Флинт уже выбирался из оранжереи в сад. Один взгляд через ограду, и он убедился, что Уилт не врет. Немногие целые окна первого этажа обляпаны клочками желтой бумаги и еще чем-то. Но убедительнее всего была вонь. Инспектор полез за носовым платком.
 Из дома во двор, пошатываясь, вышли две невообразимые фигуры. Террористов невозможно было узнать. Всю мощь биосортирного взрыва Чинанда и Баггиш приняли на себя. И теперь являли собой худший пример того, к чему может привести их идеология.
 – Дерьмо всегда дерьмо отыщет, – пробормотал профессор Маерлис, наблюдая с благоговейным страхом, как по лужайке движутся покрытые испражнениями люди.
 – Стоять! – крикнул начальник отдела по борьбе с терроризмом, и его парни направили на террористов револьверы. – Вы обложены со всех сторон!
 – По-моему, это замечание излишне, – заметил доктор Фелден. – Я и раньше слыхал: дерьмовые идеи разрушают мозги. Но чтоб простое дерьмо обладало такой разрушительной силой!
 Но двум террористам было уже не до краха псевдодемократического фашизма. Сейчас они заботились только о себе: словно бешеные катались по траве, пытаясь очиститься от налипших нечистот. А Гудрун Шауц, смотрела на них сверху и глупо улыбалась. Несколько полицейских неохотно приблизились к Баггишу и Чинанде и поставили их на ноги.
 Уилт зашел в дом. Он миновал разгромленную кухню, переступил через миссис Де Фракас и пошел наверх. На лестничной площадке остановился, не решаясь идти дальше.
 – Ева! – позвал он. – Это я, Генри! Все в порядке. Дети в безопасности, террористы арестованы. Ты только не вставай со стула. Я к тебе иду.
 – Предупреждаю, если это какая-нибудь уловка, я за себя не отвечаю! – крикнула в ответ Ева.
 Уилт радостно улыбнулся. Никакой логики, как всегда. Уилт вошел в мансарду и застыл в дверях, глядя на нее с нескрываемым восхищением. Она отнюдь не выглядела глупо. Наоборот, сидя здесь, нисколько не стесняясь своей наготы, Ева была такой сильной и неприступной… Куда там Уилту до нее!
 – Дорогая! – неосторожно начал Уилт и осекся. Ева глядела на него с явным отвращением.
 – Ты эти штучки брось. Генри Уилт, – сказала она. – Где это ты так извалялся?
 Уилт окинул себя взглядом. Да уж, действительно извалялся. Из-под шали миссис Де Фракас на самом интересном месте торчал стебель сельдерея.
 – Я, знаешь ли, побывал в компостной куче с детьми…
 – С детьми? В компостной куче? – грозно переспросила Ева и, прежде чем Уилт успел объяснить, встала со стула.
 Стул сорвался с места и полетел через комнату. Уилт бросился к веревке, схватил ее, его швырнуло о противоположную стену, наконец он все-таки вцепился в шкаф.
 – Ради Бога, помоги мне вытащить ее! – завопил он. – Нельзя же, чтоб эта сука повесилась!
 Ева подбоченилась.
 – Это меня не касается. Я ее даже не трогаю. Веревку ты держишь.
 – Пока держу. А ты, конечно, сейчас потребуешь, чтоб я отпустил, если люблю тебя. Послушай…
 – Не желаю ничего слушать!!! – закричала Ева. – Я уже слышала, как ты с ней в постели… Вот, значит, на каких у тебя встает!
 – Встает?! – завопил Уилт в ответ. – У меня вообще-то что-то встало, когда я представил на ее месте тебя.
 – Генри Уилт, я не позволю тебе оскорблять меня…
 – Да ты что? Это лучший комплимент в твоей жизни! Просто не знаю, что б я делал без тебя. А теперь, ради Бога…
 – Знаю, что ты делал без меня. Занимался любовью с этой жуткой женщиной.
 – Любовью? – вопил возмущенный Уилт. – Разве это любовь? Настоящая война! Она набросилась на меня, как сексуально озабоченная горилла!
 Он не договорил, шкаф отъехал в сторону, и Уилт, держась за веревку, стал медленно подниматься вверх, там, где был крюк. За ним – стул. Вскоре Уилта приперло к потолку и скрутило буквой "Z". Ева озадаченно смотрела вверх на мужа. Что же делать? Не оставлять же его так. Да и немку уже не нужно вешать, раз дети спасены. Ева схватила Уилта за ноги и потянула вниз. Тем временем на улице полицейские дотянулись до Гудрун Шауц и резали веревки. Когда те наконец лопнули, Уилт вперемешку с обломками стула грохнулся на пол.
 – Бедненький мой! – проговорила Ева. В ее голосе вдруг послышалось какое-то особое сочувствие. Уилт даже встревожился. Вот вечно она так: сначала искалечит, а потом в ней совесть просыпается. Ева подхватила Уилта на руки. Он только простонал и, решив как можно полнее воспользоваться своим положением, поспешно лишился чувств.


* * *

 Внизу во дворе Гудрун Шауц тоже была без сознания. Прежде чем она успела задохнуться, ее сняли и положили на траву. Директор отдела по борьбе с терроризмом делал ей искусственное дыхание рот в рот, причем с излишним рвением и энтузиазмом. Флинт отвернулся, чтоб не видеть это противоестественное влечение, и осторожно вошел в дом. Дыра в полу на кухне подтверждала огромную разрушительную силу биосортира.
 – Совсем рехнулись, – пробубнил Флинт из-под прижатого к носу платка.
 Затем он проскользнул в прихожую и поднялся наверх. Увиденное там лишь подтвердило его замечание: супруги Уилт обнимались. Флинта передернуло. Ему никогда не постичь ту силу, которая сближает этих непостижимо загадочных людей. А впрочем, он и не собирался их постигать. Некоторые тайны лучше вообще не трогать. И Флинт решил отправиться вниз, чтобы погрузиться в свой привычный мир, где таких тайн нет и в помине.
 На лестничной площадке его встретили близняшки. На них были платьица, найденные в комоде миссис Де Фракас, и ее шляпки, модные еще до первой мировой. Девчонки хотели проскользнуть мимо Флинта, но он их задержал.
 – Думаю, маме с папой сейчас не надо мешать, – сказал Флинт. Он твердо считал: благовоспитанные дети не должны видеть, как их голые родители занимаются любовью.
 – А что они делают? – поинтересовалась Саманта.
 Флинт проглотил комок в горле.
 – Они… э… у них… помолвка!
 – Значит, они не муж и жена? – обрадовалась Джозефина, поправляя горжетку.
 – Я этого не говорил… – начал Флинт.
 – Значит, мы незаконнорожденные ублюдки! – запищала Джозефина. – Папа Майкла говорит, у кого мама с папой не женаты, те незаконнорожденные ублюдки.
 Флинт посмотрел сверху вниз на не в меру осведомленного ребенка.
 – Вот именно – ублюдки, – пробормотал он и стал спускаться. Наверху близняшки скандировали что-то про папину сосиску и мамину пиписку. Флинт прибавил ходу, чтоб не слышать этот бред, и, вдохнув полной грудью кухонную вонь, почувствовал облегчение.
 Два санитара выносили на носилках миссис Де Фракас. Невероятно, но она была жива!
 – Пуля застряла в корсете, – объявил один санитар. – Крепкая бабуля. Таких сейчас днем с огнем не найдешь!
 Миссис Де Фракас чуть приоткрыла глаз.
 – А дети все еще живы? – тихо спросила она.
 Флинт кивнул:
 – Все хорошо. Они в безопасности. Не беспокойтесь.
 – Я беспокоюсь? – простонала старушка. – Вы, наверное, издеваетесь. Одна мысль, что мне снова предстоит жить по соседству с этими дикарями… – У миссис Де Фракас не хватило сил выразить свой ужас, и она откинулась на подушку.
 Флинт проследовал за ней к машине «скорой помощи».
 – Снимите капельницу! – умоляла она, когда ее загружали в машину.
 – Нельзя, мамаша, – бодро ответил санитар. – Закон не велит. – Он закрыл двери за миссис Де Фракас и повернулся к Флинту: – У бедной старушки шок. Бывает иногда. Сами не понимают, что говорят.




 23


 В Гуманитехе заканчивался первый семестр. Уилт шел по траве, покрытой инеем. Вдоль речки вразвалочку прогуливались утки, а в безоблачном небе ярко сияло солнышко. Сегодня не предвидится никаких заседаний и лекций. Лишь одно немного омрачало настроение: ректор, наверное, захочет поздравить Уилта и его семью с чудесным спасением. Дабы избежать этого, Уилт намекнул проректору, что лицемерие такого масштаба является признаком дурного тона. А пожелай ректор выразить свои истинные чувства, он бы признался, что с самого начала мечтал, чтоб террористы исполнили все свои угрозы. Такого же мнения был и доктор Мэйсрилд. На курсах английского языка для иностранцев полиция устроила грандиозную проверку всех слушателей, а отдел по борьбе с терроризмом даже допросил двух иракцев. Учебный план и тот подвергся тщательному изучению. В результате профессор Маерлис при активном содействии доктора Борда составил донесение, в котором говорилось, что семинар по современным революционным теориям и социальному развитию содержит идеи, подрывающие устои общества и подстрекающие к насилию. Кроме того, доктор Борд помог реабилитировать Уилта.
 – Учитывая, с какими политически помешанными типами ему приходится общаться у себя на кафедре, просто удивительно, как Уилт не стал ярым фашистом. Вот, к примеру, Билджер… – говорил он офицеру полиции, ответственному за расследование. Тот заинтересовался персоной Билджера, а заодно посмотрел его фильм и не поверил своим глазам.
 – Если вы поощряете такие гнусности в среде своих преподавателей, неудивительно, что в стране такой бардак, – сказал он ректору, который тут же попробовал спихнуть все на Уилта.
 – А я всегда считал это безобразием, – заметил Уилт, – можете проверить стенограмму заседания комиссии по образованию и убедиться: я еще тогда хотел все предать гласности. Думаю, родители вправе знать, когда их детям забирают мозги политикой.
 Стенограмма подтвердила слова Уилта. С тех пор больше к нему претензий не было.
 Но на домашнем фронте по-прежнему царила обстановка недоверия и подозрительности. Ева повадилась будить Уилта среди ночи, требуя доказательств его любви.
 – Люблю, люблю я тебя, черт возьми! – спросонья ворчал Уилт. – Сколько можно говорить…
 – Больше дела, меньше слов! – острила Ева, прижимаясь к нему.
 – Ну ладно, – соглашался Уилт. Такие упражнения шли ему на пользу. Уилт стал стройнее и здоровее и теперь бодро шагал в направлении Гуманитеха. Настроение поднималось и от мысли, что он идет по этой улице последний раз. Уилты переезжали с Веллингтон-роуд. Утром, когда Уилт уходил, за вещами приехал грузовик. Вечером он уже возвратится в дом №45 по Оукхерст-авеню. Новый дом выбирала Ева. Он был менее престижен, чем прежний, но дом по Веллингтон-роуд, по мнению Евы, дурно влиял на нее. Уилт так не считал, но на переезд согласился. Ему никогда не нравилась излишняя претенциозность тамошних соседей. На Оукхерст-авеню все обстояло иначе.
 – По крайней мере, будем подальше от этих помпезных интеллектуалов и колониальных динозавров, – сказал Уилт Питеру Брэйнгири, когда они сидели в пивной «Свин в мешке» после вдохновенной речи ректора. В ней не было ни слова об Уилтовых злоключениях. Именно это они теперь и отмечали.
 – А еще там есть небольшой тихий кабачок за углом. Так что больше не придется лакать самодельное пиво, язви его!
 – И слава Богу. А Ева не будет тосковать по своему компосту и тому подобному? Уилт лихо хлебнул пива.
 – Уверен: взрыв биосортира произвел на нее должное впечатление. Нельзя утверждать, что он внес серьезный раскол в Общество неординарно мыслящих личностей, но Еве мозги, по крайней мере, прочистил. Сейчас она использует целебную туалетную бумагу. Я нисколько не удивлюсь, если чай она заваривает в дистиллированной воде.
 – Надо же ей найти применение своим силам.
 Уилт кивнул.
 – Уже нашла. Близняшки! Ева всерьез решила следить, как бы из них не выросло нечто вроде Гудрун Шауц. По-моему, это дохлый номер. Но я хотя бы уговорил ее не отправлять их в монастырь на воспитание. А как здорово они в последнее время научились разговаривать. Вообще, думаю, жизнь у меня с этих пор начнется тихая и мирная.
 Однако нынешнему предсказанию Уилта не суждено было сбыться. Как, впрочем, и многим другим его предсказаниям.
 Уилт за час привел в порядок свой кабинет и довольный отправился домой на Оукхерст-авеню. Придя на место, он обнаружил, что в доме темно и ни единой души. Ни Евы, ни близняшек, ни грузовика, ни мебели. Уилт где-то с час прождал, потом позвонил из таксофона. Ева схватила трубку.
 – Не ругайся, я ни при чем, – закричала она в трубку, – грузчикам пришлось разгружать машину!
 – Разгружать? Чего вдруг?
 – Джозефина спряталась в шкафу, а его первым поставили в кузов.
 – Ну не разгружать же из-за нее? Она бы там не задохнулась, зато получила бы хороший урок на будущее.
 – Кроме нее, там была кошка миссис Де Фракас, пудель Боллов и четыре ручных зайца Дженифер Виллис.
 – Чего? – не понял Уилт.
 – Она в заложников играла! – завопила Ева. – И…
 Но время истекло, и монетка провалилась в автомат, а новой Уилт не положил.
 Он побрел по улице, недоумевая: «Чем же так необычен наш с Евой брак? Почему каждый день для нас становится маленькой катастрофой?» А еще он безуспешно пытался представить, каково Джозефине было в шкафу. «Ударилась она там или нет? Ну, ничего, на собственных шишках учатся». Уилт шагал по Оукхерст-авеню прямо в кабачок, и вдруг ему стало жаль новых соседей. Они ведь пока еще не знали, что их ждет впереди.