Аннотация: Русская писательница детективов Ирина Волкова, проживающая в Барселоне, по объявлению записывается в группу Творческой поддержки. Ее основательница Джейн Уирри хочет помочь людям искусства избавиться от творческих блоков, мешающих им добиться успеха. Ирина на первом же занятии вызвала неприятие Джейн, и та выставляет ее из группы. Волкова уговаривает своего друга-журналиста Вэнса сходить на пару занятий и все ей рассказать. Но через несколько дней Вэнса нашли мертвым на пляже, а вскоре обнаружили задушенной и Уирри, а в ее доме все было перевернуто. Ирина нашла там фото Джейн с мандалой Блаватской. Уж не из-за этого ли магического талисмана пострадала Уирри? Естественно, любопытная писательница не может пройти мимо такой интригующей тайны…


---------------------------------------------


 Ирина ВОЛКОВА
 ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОЙ МУМИИ


  Если тебя съели, значит, ты был нужен людям. 

    Данила Рудый



 * * *


 Говорят, все в этом мире взаимосвязано, и даже скромный российский ежик, чихнувший в подмосковном лесу, самым непостижимым образом может этим своим чиханием спровоцировать резкое обострение политического кризиса в Буркина-Фасо.
 Не знаю, как насчет Буркина-Фасо и чихающего ежика (сначала надо разобраться, отчего именно он чихнул), но связь между первым пришествием на Землю инопланетян, разводом знаменитой голливудской звездной пары Тома Круза и Николь Кидман и убийством молодого английского журналиста, тело которого было обнаружено на пляже неподалеку от Ситжеса, облюбованного сексменьшинствами каталонского городка, несомненно, существовала. Как ни странно, одним из звеньев, связывающих столь, казалось бы, разноплановые события, была я.
 Более того, именно я, хоть и косвенным образом, спровоцировала смерть Родни Вэнса, внедрив его в качестве шпиона в группу Творческой поддержки, из которой меня с треском выперли уже после второй встречи.
 Все началось с того, что мне надоело жить в Барселоне. Здесь, конечно, было весело и тепло, но слишком уж тесно и шумно. После спокойной и вольготной жизни в моем окруженном садом просторном московском доме, обитая в небольшой барселонской квартире, я чувствовала себя примерно так же, как хомяк в клетке, помещенной на разделительную полосу крупной городской магистрали. Выход был один — купить себе дом в Испании.
 Исследовав окрестности каталонской столицы, я убедилась, что единственным местом, в котором мне хотелось бы жить, был Ситжес — “город гомосексуалистов”, расположенный в тридцати шести километрах от Барселоны. Помимо того, что от Ситжеса до центра Барселоны можно было добраться на электричке всего за полчаса, этот городок обладал еще целым рядом преимуществ: более теплым, солнечным и сухим климатом, длинной и красивой набережной, по которой можно было вволю кататься на роликах и велосипеде, наличием крытого бассейна и множеством симпатичных баров и ресторанов. Но решающим фактором для меня стало то, что с наступлением зимы в Ситжесе, в отличие от других каталонских курортных городков, мрачных и пустых с ноября по апрель, как тундра после эпидемии бубонной чумы, не прекращалась жизнь.
 От идеи купить частный дом в Ситжесе я сразу же отказалась по той простой причине, что цены расположенных неподалеку от моря самых плохоньких местных вилл зашкаливали за миллион долларов, а такой суммы у меня, как и следовало ожидать, не было. Поэтому я решила умерить свои аппетиты и поискать нечто “для бедных”, а именно купить неподалеку от “города гомосексуалистов” самый дешевенький и паршивенький участок земли и отстроить на нем маленький и опять-таки дешевенький и паршивенький дачный домик.
 Сказано — сделано. Погуляв по окрестным горам, я обнаружила в паре километров от города симпатичную новую урбанизацию с видом на море и поле для гольфа. Участки, состоящие из твердой скалистой породы, имели наклон около сорока пяти градусов, то есть, как я рассудила, должны были быть дешевыми, ведь, чтобы выдолбить в скале пригодное для постройки нормального дома углубление, потребовалось бы затратить около сорока тысяч баксов.
 Решив с типично российским легкомыслием приклепать к скале какой-нибудь небольшой барак на сваях, избежав таким образом дорогостоящей долбежки, я выбрала самый маленький и крутой участок и отправилась в продающую его фирму.
 Когда служащий, широко улыбаясь, назвал мне сумму в сто миллионов песет (примерно 600 тысяч долларов), я ощутила, что чего-то не понимаю в этой жизни. Даже скала, к которой я решила присобачить свою скромную дачку, оказывалась мне явно не по карману.
 Разумеется, отъехав от берега километров на пятьдесят или забравшись в Пиренеи, я запросто могла купить дешевый и вполне приличный дом, а в горах под Мадридом за десять тысяч гринов можно приобрести вообще целую деревню, но не для того я убегала от московских холодов, чтобы дрожать зимой у камина в диких испанских горах. Это означало, что мне требовалось в срочном порядке заработать миллион долларов.
 Криминальные способы добычи денег я сразу отмела, как не подходящие и технически неосуществимые. Совершить идеальное преступление гораздо легче на страницах детективного романа, чем в реальной жизни, а попасться и сесть в тюрьму мне категорически не хотелось. Уж лучше строчить книги за письменным столом барселонской квартиры, чем сидя на нарах в тюрьме “Бад-Рас”. Следовало придумать нечто более или менее законное.
 Пока я лениво размышляла над способами быстрого обогащения, почти одновременно случились два события: газета “Эль Паис” опубликовала заметку о разводе Тома Круза и Николь Кидман, и французская астрологиня мадам Грета Эварт прислала мне свое первое письмо.
 Содержание заметки было примерно следующим:
 "КРУЗ И КИДМАН: РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ.
 Друзья и рекламные агенты Николь Кидман и Тома Круза, актеров, решивших развестись после десяти лет счастливого брака, утверждают, что в разрыве виновата работа, вынуждающая актеров подолгу находиться вдалеке друг от друга. В то же время другие знакомые звездной пары объясняют разрыв гораздо более глубокими и интимными причинами.
 Круз, ревностный последователь сайентологической церкви, попытался уговорить свою супругу прибегнуть к услугам брачного консультанта, принадлежащего к этой организации. Согласно верованиям сайентологов, миллионы пришельцев с других планет в далеком прошлом были зверски уничтожены землянами, и теперь мстящие живущим на земле людям инопланетяне являются источником всех происходящих в этом мире несчастий и катастроф.
 Воспитанной в католической вере актрисе не нравилось все возрастающее влияние сайентологии на Круза, и в конце концов она решилась на развод. Подобное объяснение прекрасно согласуется с указанными звездной парой в качестве причины развода “неразрешимыми противоречиями”.
 Похоже, что проблем с разделом имущества у актеров не возникнет”,и т.д.
 Прочитав заметку, я от души посочувствовала бедняге Тому, одновременно восхищаясь бравыми ребятами из сайентологической церкви, ухитрившимися так ловко заморочить мозги богатому актеру, что он, как сопливый дошколенок в бабушкины сказки, поверил в бредовую идею о великом крестовом походе мстящих землянам инопланетян. Любопытно, сколько миллионов долларов они уже вытянули из Круза на борьбу с паскудными пришельцами?
 Примерно за год до этого сайентологи подложили здоровенную свинью Джону Траволте, уговорив его на собственные средства снять фильм “Земля — поле боя” по книге “отца сайентологии” Рона Хаббарда и сыграть в нем главную роль.
 После нескольких минут просмотра даже фанаты Джона не выдержали и покинули зал. Все киношники единодушно назвали сайентологический бред “самым отвратительным фильмом XX века”, а режиссеры, ранее имевшие виды на Траволту, послали его куда подальше, так что знаменитому актеру стало непросто найти работу.
 После того как в ряде европейских стран прокатились громкие судебные процессы против сайентологов и секту, помимо ряда уголовных преступлений, обвинили в мошенничестве, насилии над личностью, манипулировании недееспособными гражданами, финансовых преступлениях и злоупотреблениях в области медицины, сектанты частично свернули свою деятельность в Европе и с удвоенной силой набросились на Америку и Россию, где население не было так хорошо информировано об истинной деятельности сайентологов.
 Незадолго до того, как мне попалась на глаза заметка о Кидман и Крузе, я прочитала материалы о деятельности этой секты в Испании, и размах ее махинаций поистине впечатлял.
 Теория сайентологов об уничтоженных много веков назад землянами инопланетянах, вероятно, была относительно новым изобретением. Про такой способ честного отъема денег у населения я пока не слышала. Доживи Остап Бендер до наших дней, он, несомненно, подался бы в сайентологи, а то и создал бы свою собственную Церковь Технологического Остапизма.
 Впрочем, в последние годы, отчасти благодаря телесериалу “Секретные материалы”, пришельцы все больше входили в моду. Истории о злокозненных планах инопланетян, маскирующихся под землян и замышляющих раз и навсегда покончить с человечеством, вовсю тиражировались рыщущими в поисках сенсаций средствами массовой информации. Дело дошло до того, что в некоторых странах даже начали проходить митинги протеста против присутствия гуманои-дов на земле.
 В полном соответствии с законом единства и борьбы противоположностей, в пику противникам инопланетян стали создаваться общества сторонников летающих тарелок. Любители гуманоидов врывались на митинги антитарелочников и азартно доказывали, что на самом деле пришельцы хорошие, умные и полезные, вреда Земле не приносят, а, наоборот, следят, чтобы не было ядерной войны и экологической катастрофы.
 Что ни говори, а все-таки сайентологи молодцы. Даром времени не теряют и чутко держат руку на пульсе человеческой глупости, внося свой ощутимый вклад в усиление всеобщего маразма, а заодно как бы между делом выгребая миллионы долларов из карманов доверчивых простаков вроде Тома Круза, Джона Траволты и других попавшихся к ним на удочку кино-и телезвезд. До чего же хорошо иметь собственную секту!
 Размышляя о несомненных преимуществах сектантства, я включила компьютер и среди электронной почты обнаружила послание от Греты Эварт. За день до этого, шастая по Интернету, я случайно наткнулась на предложение этой дамы получить от нее бесплатный гороскоп и от нечего делать оставила на страничке свои данные и адрес электронной почты.
 Тем не менее письмо, которое я получила, к гороскопу не имело ни малейшего отношения.
 "Тебе нужен миллион долларов?” — риторически вопрошала Грета.
 "А кому, интересно, он не нужен?” — подумала я и продолжила чтение.
 "Волкова, так больше продолжаться не может! — Безапелляционно заявляла Эварт. — Нам. нужно действовать, и действовать ПРЯМО СЕЙЧАС!!!
 Я собираюсь сделать тебе УНИКАЛЬНЫЙ ПОДАРОК, который изменит всю твою жизнь.
 Волкова, твой случай крайне беспокоит меня, поэтому я решила предложить тебе БЕСПЛАТНО (да-да, ты правильно поняла: СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО) воистину БЕСЦЕННЫЙ подарок: МАГИЧЕСКОЕ КОЛЬЦО УДАЧИ И СЧАСТЬЯ, наиболее могущественный ТАЛИСМАН ВСЕХ ВРЕМЕН.
 Это кольцо в течение следующих шести месяцев вернет в твою жизнь утраченное счастье, исполнит твои САМЫЕ ЗАВЕТНЫЕ желания и, главное, поможет тебе выиграть ОГРОМНУЮ СУММУ ДЕНЕГ.
 Итак, наша цель номер один: мы должны сделать так, чтобы в течение следующих нескольких недель ты выиграла как минимум 100 000 долларов.
 А сейчас посмотри, как ПОЛУЧИТЬ БЕСПЛАТНО КОЛЬЦО УДАЧИ И СЧАСТЬЯ, если ты закажешь его прямо сейчас”.
 Щелкнув мышью в нужном месте, я выяснила, что, несмотря на то, что УНИКАЛЬНЫЙ ПОДАРОК, если судить по предыдущему тексту, должен быть СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНЫМ, для того, чтобы поиметь его, следует выслать мадам Грете смехотворную в сравнении с будущим выигрышем сумму в 25 баксов.
 Двадцать пять долларов я не послала, и Эварт, выждав несколько дней, разразилась следующим письмом.
 "Ты попросила меня о помощи, и я спешу сообщить тебе о БЕСЦЕННЫХ результатах проделанного мною ГЛУБОКОГО И ВСЕСТОРОННЕГО исследования твоей судьбы. Эти результаты ПРЕДЕЛЬНО ВАЖНЫ для тебя и твоего будущего”.
 Вообще-то я просила не о помощи, а всего лишь прислать бесплатный гороскоп, но, похоже, такие мелочи мадам Грету не волновали.
 "Надеюсь, ты внимательно прочтешь изложенное ниже ДЕТАЛЬНОЕ исследование, которое, заметь, я сделала для тебя СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО.
 ВАЖНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ. В твоих интересах дочитать это письмо до конца. Ты узнаешь о себе самые удивительные вещи. В качестве подарка я посылаю тебе два счастливых номера: 8 и 26.
 Внезапно я почувствовала, что ПРОСТО ОБЯЗАНА позаботиться о тебе, и то, что я увидела во время ясновидческого транса, меня глубоко взволновало.
 Три ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО важных события произойдут с тобой в будущем, и одно из них случится уже на этой неделе. Предупреждаю тебя, Ирина, что эти события КАРДИНАЛЬНО повлияют на твою судьбу, и все твои мечты наконец осуществятся. Имей в виду, что это твой ПОСЛЕДНИЙ ШАНС изменить к лучшему ход своей жизни.
 Ты должна знать, что сейчас для тебя наступает очень СЛОЖНОЕ И ОПАСНОЕ время. Воспользовавшись своим даром предвидения, я помогу тебе перейти от жалкой и не удовлетворяющей тебя жизни к блистательному существованию, наполненному любовью, богатством и счастьем.
 В этот момент ты ОСОБЕННО ранима, слаба и одинока, поэтому без моей помощи тебе будет крайне трудно извлечь пользу из этих ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ВАЖНЫХ событий, которые вот-вот произойдут. Сама ты не сможешь воспользоваться удачей, счастьем и всеми хорошими вещами, которые могут снизойти на тебя. Одной тебе не удастся пройти через этот деликатный период твоей жизни, но тебе повезло, и я готова протянуть тебе дружескую руку помощи. Если ты отвергнешь мою помощь, все может закончиться для тебя СТРАШНОЙ КАТАСТРОФОЙ. Ты навсегда потеряешь свой шанс стать СЧАСТЛИВОЙ, БОГАТОЙ и УСПЕШНОЙ!!!” и т. д. и т. п.
 Этот маразм растянулся страниц на пятнадцать. Грета Эварт с завидной настойчивостью то пугала меня ужасами беспросветной, нищей и одинокой жизни, то манила восхитительным ароматным пряником богатства и счастья.
 Эварт обещала заблаговременно уведомлять меня обо всех благоприятных и неблагоприятных для меня днях с точки зрения влияния звезд и планет, открыть мои истинные способности и таланты, регулярно совершать для меня сложную мистическую церемонию под названием ВЫСШАЯ ЗАЩИТА, даровать мне свое астральное благословение, ликвидировать негативные энергетические влияния и совершить еще много не менее благих поступков.
 Кроме того, Грета собиралась СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО (опять-таки за скромную сумму в 25 долларов) выслать мне ее магически заряженную фотографию, через которую между нами должна была установиться неразрывная МАГИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.
 Я, зараза такая, снова пожадничала и вожделенные 25 долларов астрологине не отправила, но мадам Эварт не отчаялась и продолжала бомбардировать меня письмами. Более того, астрологиня из любви ко мне даже сделала скидку, и теперь выиграть в лотерею миллион долларов я могла всего за двадцадку.
 Не получив от меня денег, Грета настолько расстроилась, что заболела и оказалась на смертном одре. В предсмертной агонии она увидела, что единственным человеком, достойным получить от нее секретные знания древних египтян, была я. Поскольку умереть, не передав эти знания другому, Эварт не могла, она выздоровела и написала мне очередное письмо, предлагая за скромную сумму в 20 долларов передать мне вышеупомянутые знания.
 Стоимость магических ритуалов тоже несколько снизилась, и регулярно избавляться от негативных астральных воздействий я уже могла всего за 19 долларов в месяц.
 Так мы и жили. Мадам Эварт продолжала слать мне письма, как морковкой перед носом заупрямившегося ишака размахивая передо мной блестящими возможностями провести лето, разъезжая по Карибскому морю на яхте в компании безумно влюбленного в меня красавца-миллионера (опять-таки за скромную сумму в 19 баксов) и тому подобными сногсшибательными перспективами, а я упрямо отказывалась от миллиона долларов, яхты и влюбленного красавца и злорадно тратила не доставшуюся Грете валюту в уютных ресторанчиках Ситжеса.
 Однажды, загорая на пляже “города гомосексуалистов” и время от времени поглядывая на возвышающийся на горизонте вожделенный кусок скалы стоимостью в шестьсот тысяч долларов, я задумалась о том, сколько таких скал, практически не работая, может приобрести мадам Эварт.
 Подумаешь, делов-то — один раз составить программу, автоматически рассылающую стандартные письма по тысячам, если не сотням тысяч адресов Интернета, а затем с удовлетворением наблюдать за увеличением количества нулей на текущем банковском счете. Наверняка найдется более чем достаточно верящих в астрологию простаков, готовых за скромную сумму в двадцать долларов перейти от горя, нищеты и одиночества к счастью, богатству и славе.
 Конечно, двадцатью долларами астрологиня не ограничится. Непременно возникнут новые труднопреодолимые препятствия на пути к успеху, и их устранение будет обходиться все дороже и дороже.
 Да уж, действительно, пока умные люди вроде сайентологов и Греты Эварт делают деньги, кретинки вроде меня продолжают клепать детективы по нищенским российским расценкам. И с чего я, в самом деле, взяла, что нехорошо обманывать людей? Неужели лучше быть бедной писательницей, чем богатой мошенницей? К тому же лавочка, открытая Гретой, даже под уголовную статью не подпадает, если, конечно, она не слишком мухлюет с налогами.
 В очередной раз взглянув на недоступный для меня скалистый холм, возвышающийся за полем для гольфа, я всерьез задумалась о создании секты. Вот это действительно способ грести деньги лопатой. При хорошей организации дела, естественно не в России, а за рубежом, на этом запросто можно заработать с десяток миллионов долларов.
 Теоретически я вполне подходила на роль духовного лидера. Четыре тома серии “Путь Шоу-Дао”, изданные, правда, под другой фамилией, сделали мое имя достаточно известным в среде людей, интересующихся восточными учениями. Кроме того, я писала книги по психологии, парапсихологии, восточной медицине, так что была вполне теоретически подкована в нужном плане.
 Ирония судьбы заключалась в том, что, базируясь на написанных мною книгах, мошенники разных мастей периодически объявляли себя учителями Шоу-Дао и, ни бельмеса не смысля в этом учении, за большие деньги давали семинары, нанося ощутимый ущерб психическому и физическому здоровью доверчивых простаков, а попутно опустошая их карманы. Я узнавала об их махинациях из газет или через знакомых и время от времени терзалась от мысли, что вина за то, что происходит, отчасти лежит и на мне.
 К Шоу-Дао примазывался и небезызвестный лама Востоков, и целый ряд других “просветленных учителей”, а один провинциальный умник даже заявил, что я телепатическим способом украла у него книги, считав их прямо из его мозга и быстренько опубликовав.
 Итак, я, как последняя идиотка, продолжала оставаться бедной, но честной. Это означало, что вместо того, чтобы творить свои бессмертные произведения на тихой террасе с видом на море, я и впредь буду дышать выхлопными газами Барселоны и вздрагивать от рева пролетающих под окнами мотоциклов.
 С другой стороны, даже если бы я вдруг решила переквалифицироваться в мошенницу, склад моего характера в любом случае не соответствовал психологическому портрету типичного лидера секты.
 Даже ради скалы над полем для гольфа я не смогла бы, подобно Висенте Лапидейра, лидеру секты CEIS, на полном серьезе орать на всех углах, что я являюсь реинкарнацией  [1] библейского персонажа Иова, писателя Германа Гессе, а заодно и самого Иисуса Христа.
 Вряд ли бы мне удалось, подобно Эдци Гонсалесу, организовавшему секту “Эдельвейс”, убедить доверчивых граждан в том, что я — инопланетный принц Алайн с планеты Назар. Переразвитое чувство юмора непременно подвело бы меня в самый ответственный момент, да и воображения у меня для этого явно было недостаточно. Честно говоря, по уровню воображения лидерам сект я и в подметки не годилась.
 Национальный герой Испании Хосе Боронат, сделавший на своих последователях многомиллионное состояние, уверял, что он родился на Ганимеде, спутнике Юпитера, где обитает бог-отец, и является инопланетным сыном папы-бога, то есть Иисусом Христом. Помимо этого, ловкий испанец ухитрился совершенно непостижимым образом одновременно воплощать в себе самого бога-отца, Мазара — главнокомандующего расквартированной на Ганимеде эскадрильи летающих тарелок, Хубату — правую руку бога, Оту — глас господень и Уммабоа — высшего судью, карающего адептов. Где уж мне, скромной писательнице иронических детективов, додуматься до такого? Я бы даже имен таких не изобрела.
 Секта Муна, помимо спасения мира, с удивительной трогательностью заботилась еще и о спасении денег. Как выяснилось, деньги тоже могут чувствовать, радоваться или плакать, и долгом адептов секты стало сделать деньги счастливыми.
 Главной задачей адептов секты стало доставать для нового мессии деньги — как можно больше денег, день за днем, не покладая рук, иначе мир погибнет.
 В руки четы Мун текли уже не миллионы, а миллиарды долларов..
 Плачущие доллары. Это же надо додуматься до такого! Не только додуматься, но и заставить совершенно нормальных людей поверить в подобную чушь! Нет, у меня бы так не получилось.
 Вообще спасение мира — гениально срабатывающая приманка. Поклонники эзотерических учений клюют на нее почище, чем рак на подтухшую лягушку. Кто же не почувствует себя важным и незаменимым, зная, что от того, достанет он деньги для своего религиозного лидера или нет, зависит существование всей планеты!
 Завербованный сайентологами Том Круз даже с любимой женой решил развестись ради святого дела избавления Земли от злокозненных инопланетян. Впрочем, это стандартная тактика сект: поссорить человека с близкими, лишить нормальных социальных контактов, выработать у него психологическую зависимость от секты, а потом под тем или иным предлогом выманить все до последнего доллара. Уж больно все это мерзко.
 Взвесив все “за” и “против”, я решила, что не гожусь для такой мороки. А жаль. Если вдуматься, секты приносят гораздо больше денег, чем торговля наркотиками, и риска почти никакого.
 Солнце закатилось за горизонт, словно в насмешку бросив последнюю пригоршню лучей на недоступный для меня кусок скалы. Пора было возвращаться в шумную и душную Барселону.
 Проходя по узким, вымощенным булыжником улочкам мимо баров для “настоящих мужчин”, где, потягивая холодное пиво, ласково ворковали колоритные парочки гомосексуалистов, я подумала, что у меня остается единственный путь быстро, без особого труда и никого при этом не обманывая, сделаться миллионершей. Этот путь — писать сценарии для Голливуда.
 Идея о написании сценариев возникла у меня после того, как я прочитала посвященный этой теме американский учебник. Как выяснилось, по соглашению с гильдией сценаристов минимальная оплата сценария в Штатах составляла 50 тысяч долларов, а стоимость особо выдающихся сценариев запросто могла зашкалить за миллион. На суперсценарий моих талантов скорее всего не хватило бы, но накатать приличную детективную комедию эдак на сто-двести тысяч долларов я бы запросто смогла где-то за месяц, благо по объему сценарий значительно меньше книги. Это означало, что за год активной творческой деятельности мне удалось бы не только приобрести кусок скалы над полем для гольфа, но даже выдолбить в нем углубление для своей дачи.
 Основная проблема заключалась в переводе. Качественно перевести сценарий было почти так же трудно, как написать его. За неимением готового к сотрудничеству первоклассного англоязычного переводчика, для начала я отыскала переводчицу русскую. Переводила она неплохо, смысл можно было понять, но ошибок она сделала слишком много, да и литературный стиль явно оставлял желать лучшего. Теперь мне не хватало лишь последнего звена — американца, обладающего чувством юмора и владеющего своим родным языком настолько хорошо, чтобы он смог отредактировать текст, преобразовав посредственный перевод в блестящую английскую речь.
 Наиболее логично было искать американского редактора в Штатах. Для этого и напрягаться бы особенно не потребовалось: достаточно пойти в любую школу сценарного мастерства в Голливуде и подобрать способного студента, готового работать на пару. К сожалению, в Голливуд я могла отправиться не раньше, чем через пару лет, поскольку, обладая временным видом на жительство, вынуждена пока проводить большую часть на территории Испании.
 Чтобы не тратить время зря, я решила с толком использовать оставшиеся два года, совершенствуя свою английскую речь и как можно больше общаясь с американцами и англичанами. С этой целью я регулярно посещала интернациональные пятничные тусовки в английском пабе “Черная лошадь”, где представители разных стран собирались, чтобы завести новые знакомства и попрактиковаться в английском языке.
 На углу около стойки бара неизменно лежала стопка экземпляров бесплатного рекламного журнала “Барселона метрополитэн”, издаваемого на английском языке. Прихватив домой один из номеров, в разделе “контакты” я обнаружила информацию о создании группы Творческой поддержки.
 "Группа Творческой поддержки, — гласило объявление. — Максимум одобрения, минимум критицизма. Еженедельные встречи”.
 Далее следовал телефон и адрес электронной почты.
 Объявление привлекло мое внимание в связи с тем, что общаться члены группы должны были, по идее, на английском языке, и, позвонив по указанному номеру, я поинтересовалась, что именно подразумевается под “творческой поддержкой”.
 — Эта группа предназначена для творчески активных людей — писателей, художников, музыкантов, — объяснила мне дама, представившаяся как Джейн Уирри. — Наша цель — повысить собственную креативность и избавить членов группы от творческих блоков.
 — А что это за штука — творческий блок? — заинтересовалась я.
 — Вы чем, вообще, занимаетесь?
 — Книги пишу.
 — Наверняка у вас бывают такие моменты, когда вы не можете писать и, сидя в отчаянии за компьютером, терзаетесь от чувства собственной беспомощности, ощущая, как что-то блокирует вас изнутри.
 Напыщенная убежденность, звучащая в голосе Джейн, чем-то неуловимо напоминала мне послания Греты Эварт, которая по каким-то непонятным "причинам была убеждена, что я влачу полное несбывшихся надежд жалкое и одинокое существование.
 — Честно говоря, ничего подобного я за собой до сих пор не замечала, — сказала я. — Когда голова болит, писать, конечно, тяжелее, но вообще-то я не имею обыкновения терзаться от собственной беспомощности, и изнутри меня тоже ничего не блокирует.
 — Странно, — заметила Уирри. — Другие творческие личности терзаются. Я вот, например, заблокирована. Творческие блоки причиняют людям искусства неимоверные страдания. Наша группа создается именно для того, чтобы помочь своим членам избавиться от блоков.
 — Каким образом, если не секрет?
 — Есть одна маленькая книжечка Сэлли Барнер-Фальт. Она называется “Ты выдержишь столько удовольствия?”. В книге приводятся кое-какие упражнения. Я планирую заниматься по этой методике.
 — Отличная идея, — согласилась я. — Несмотря на то что у меня нет творческих блоков, я с удовольствием присоединюсь к вашей компании. С одной стороны, мне хочется попрактиковаться в английском языке, а с другой стороны, возможно, я смогу оказать членам группы кое-какую помощь. Я написала несколько книг по психологии и другим темам, в определенной мере связанным с развитием творческих способностей и снятием психологических барьеров. В России проводятся семинары по описываемым мною психотехникам, и методики оказались весьма эффективными.
 — Нет, речи не может идти ни о каких семинарах, — неожиданно всполошилась Джейн. — В нашей группе все должно быть исключительно бесплатно.
 — Но я вовсе не собираюсь зарабатывать на этом, — заявила я. — Если мой опыт сможет помочь членам группы, я с удовольствием им поделюсь, причем совершенно бескорыстно. Единственное, что меня интересует, — это практика английского языка. Кроме того, мне будет приятно пообщаться с другими писателями.
 Джейн объяснила, что первая встреча группы состоится на следующей неделе, и мы попрощались.
 Повесив трубку, я со свойственным авторам детективных романов любопытством задумалась над тем, какую личную выгоду Уирри собиралась извлечь из этой своей затеи. Слишком уж она занервничала, заподозрив, что я хочу нагреть руки на ее группе. Это означало, что Джейн сама каким-то образом собиралась делать деньги на снятии творческих блоков. Тут попахивало если не сектой, то чем-то близким к этому.
 Снова взявшись за “Барселона метрополитэн”, я принялась внимательно просматривать напечатанные в журнале объявления, пытаясь обнаружить телефон и электронный адрес Джейн. Мои усилия вскоре увенчались успехом. В разделе “Услуги” я нашла взятое в рамку объявление:
 "ИНТУИТИВНЫЙ ФЭН-ШУЙ. СЕЛФ-ХЕЛП КУРС.
 Всего за три урока вы узнаете, как изменить вашу жизнь, приведя к гармонии и балансу энергию вашего дома и рабочего места. Обладая пятнадцатилетним опытом работы, я помогу вам наладить отношения с вашей семьей и друзьями, значительно улучшить ваше финансовое положение и отыскать ваш Истинный Путь в жизни.
 Джейн Мари Уирри, Холистический Внутренний Дизайнер.
 СПЕШИТЕ! ПРИЕМ ОГРАНИЧЕН!”
 Отдел “Разное” порадовал меня еще одним посланием Джейн:
 "Ищу благотворителя/мецената для создания нового Холистического Креативного центра на Канарских островах, а также квалифицированных людей, заинтересованных в формировании на Канарах работающей общины”.
 Теперь все стало на свои места. Бескорыстная мадам Творческий Блок, как выяснилось, была способна указать другим их Истинный Путь в жизни, а заодно улучшить их экономическое положение, в то время как ее собственное финансовое положение, судя по всему, было отнюдь не блестящим.
 Более того, она пыталась создать секту на Канарских островах. Не знаю почему, но Канарские острова притягивали к себе сектантов прямо-таки как магнитом. Идея о создании духовных “рабочих общин” на Канарах была стара, как борода Мафусаила.
 Испанские газеты и посвященные эзотерическим темам журналы периодически информировали население о вдохновляющих махинациях очередной канарской секты. Следуя Истинному Пути, члены общины бесплатно вкалывали, как бобики, добывая деньги для организации очередного Креативного центра, лидеры сект собирали пожертвования, брали кредиты, а потом, если дело начинало разваливаться, благополучно исчезали с деньгами. Видимо, Джейн решила, что трюк, многократно срабатывавший у других, вполне может удастся и ей.
 В последнее время специалисты по Истинному Пути плодились прямо-таки как тараканы. Даже излюбленный отечественный афоризм о том, что в России существуют две основные проблемы: дороги и дураки, слегка видоизменился в соответствии с веяниями времени. Теперь он звучал так: “Кроме дорог и дураков, в России есть еще одна беда — дураки, указывающие, какой дорогой идти”.
 Возможно, моих соотечественников слегка утешит тот факт, что дураков, указывающих, какой дорогой идти, в других странах тоже более чем достаточно.
 Я радостно потерла руки, предчувствуя удовольствие. Совершенно неожиданно мне представилась блестящая возможность понаблюдать за созданием фэншуисто-холистически-креативной секты.
 Незадолго до того, как я уехала в Испанию, друзья рассказали мне совершенно потрясающую историю, связанную с Фэн-Шуем.
 Как выяснилось, одни мои весьма обеспеченные московские знакомые, незаслуженно пострадав вместе со всей страной во время августовского кризиса 1998 года, решили поправить свое финансовое положение, проконсультировавшись с известным и весьма дорогостоящим специалистом по Фэн-Шую. После долгого и скрупулезного исследования вышеупомянутый специалист вынес свое заключение: постигшие моих знакомых несчастья связаны исключительно с тем, что туалет, расположенный на их дачном участке, был построен в крайне неблагоприятном месте.
 В то время как невежественные в плане Фэн-Шуя российские эксперты по экономике строили теории о причинах катастрофического роста курса доллара, истинный виновник кризиса в стране — небольшой сколоченный из досок дачный клозет с вырезом в форме сердечка мирно стоял себе в неудачном месте у забора.
 Роковой туалет мои знакомые незамедлительно перенесли в указанное специалистом по Фэн-Шую место. Россия понемногу стала выходить из кризиса, и их финансовое положение, как и следовало ожидать, тоже начало улучшаться. Кто ж после этого не поверит в связь между богатством и расположением сортира?
 Более практичные испанцы не слишком полагались на то, что, переставив мебель под тем или иным углом или повесив зеркало на стену, они немедленно выиграют в лотерею или получат высокооплачиваемую работу. Средний доход на душу населения в стране был невелик, и выбрасывать деньги на семинары по Фэн-Шую местное население не хотело, так что, упомянув в своем объявлении об ограниченном приеме, Уирри явно слукавила. Если на курсы запишутся четыре-пять человек, можно считать, что ей крупно повезло.
 Группа Творческой поддержки наверняка предназначалась для того, чтобы поставлять специалистке по направлению на Истинный Путь потенциальных участников ее семинаров и заказчиков на “фэн-шуистую” отделку квартир, а то и “квалифицированных рабов”, готовых вкалывать в ее канарской общине.
 "Заблокированные” творческие личности, то есть писатели, не умеющие писать и за всю жизнь не опубликовавшие ни одной книги, художники, неспособные рисовать и, естественно, не выставляющиеся, нередко оказываются неуверенными в себе, глубоко закомплексованными людьми, страдающими от ощущения собственной ущербности. Естественно, они с радостью уцепятся за любого, кто укажет им Истинный Путь в жизни, предложив “гарантированный и надежный” способ стать творческими, богатыми и знаменитыми. Как мудро заметил Лафонтен, “каждый человек с легкостью верит в то, чего он боится или чего он желает”.
 Единственное, что меня удивляло, — почему Джейн позволила мне присоединиться к группе. Для таких, как она, люди с самостоятельным мышлением, не поддающиеся “промыванию мозгов”, должны быть как кость в горле. Одна независимая личность в группе может, свести на нет все ее усилия. Вероятно, мадам Творческий Блок хочет посмотреть, что я за фрукт, и вышвырнет меня вон при первых же намеках на вольнодумство.
 На всякий случай я решила вести себя тихо и всячески льстить Уирри, рассчитывая, что таким образом продержусь в группе хотя бы в течение трех-четырех встреч. Писателю лишний опыт никогда не помешает, да и вообще мне было интересно последить за процессом “промывания мозгов”. Чем черт не шутит — вдруг я все-таки решу переквалифицироваться в мошенницы и сколотить эдакую маленькую симпатичную секточку?
 Помимо всего прочего, мне всегда было любопытно, что означает “истинный путь”, и по какому критерию этот путь можно отличить от “ложного”. Впрочем, в данном случае все было более чем очевидно. Наш “истинный путь” заключался в том, чтобы сделать зеленые билеты счастливыми, передав их в мудрые и добрые руки Холистического Внутреннего Дизайнера Джейн Уирри.


* * *

 Первая встреча группы Творческой поддержки проходила в артистическом кафе, расположенном в центре Барселоны. Народу набралось человек десять.
 Сидевшая во главе сдвинутых столов Джейн оказалась пухленькой черноволосой женщиной лет сорока, не слишком похожей на целеустремленного харизматического лидера. Скорее она выглядела мягкой и обволакивающей, как патока.
 — Я блокирована, — драматично заявила Уирри. — Я чувствую в себе огромный творческий потенциал, но, к сожалению, моя креативность полностью парализована. Именно поэтому я решила собрать группу талантливых людей, страдающих от сходных проблем. Лишь объединившись, мы сможем раскрыть свои истинные способности. Ободряя и поддерживая друг друга, мы не только избавимся от творческих блоков, но и сможем получить от жизни все, что пожелаем. Запомните: это не моя группа, это ваша группа. Я не претендую на лидерство. Единственное, чего я хочу, — это помочь вам ликвидировать внутренние барьеры, мешающие вам реализовать себя и стать успешными и счастливыми.
 "Как же: не претендуешь на лидерство. Ври больше”, — подумала я, но вслух ничего не сказала, а лишь радостно улыбнулась и кивнула с энтузиазмом восторженной идиотки.
 Покончив со вступительной частью, Джейн начала по очереди опрашивать присутствующих на предмет рода занятий, планов на будущее, сокровенных желаний и мешающих осуществлению этих желаний творческих блоков.
 Первым выступил молодой бритоголовый негр по имени Лиланд, одетый в элегантный костюм-тройку. Он поведал собравшимся, что приехал в Барселону из Англии и является богатым преуспевающим бизнесменом, но бизнес не удовлетворяет его духовные запросы, в связи с чем он решил посвятить себя творчеству.
 Как выяснилось, Лиланд ощущал в себе огромный творческий потенциал, но творческие блоки не позволяли ему этот потенциал реализовать, и он надеялся с помощью группы отыскать свою дорогу в жизни. Каким именно творчеством он хочет заниматься, негр тоже пока не решил, но ему очень нравилось готовить, особенно выпекать торты. Согласившись, что выпекание тортов — это поистине высокое искусство, мы дружно похлопали ему.
 Среди нас оказалось несколько художников-абстракционистов, изображавших на своих холстах всевозможные сочетания цветных пятен. Художники, как и следовало ожидать, мечтали о персональных выставках, а то и о собственных картинных галереях.
 Мрачный немецкий композитор, как и несколько не пишущих писателей, также страдал от творческих блоков, но вдаваться в подробности не пожелал, объяснив, что считает искусство глубоко личным делом, и его раздражают любые разговоры на эту тему.
 К моему удивлению, в группе оказались две подружки, Катрин и Ева, одна из которых вообще не говорила по-английски, а другая с трудом Объяснялась на уровне начальной школы. Обе они были писательницами.
 Ева, выглядевшая зажатой и испуганной, тихим голосом объяснила, что не владеющая английским Катрин пока еще вообще ничего не написала, а она сама пытается сочинять маленькие рассказики ужасов, но ее основная проблема заключается в том, что она никак не может заставить себя собраться с силами и навести порядок в своей комнате, а пока порядка нет, она в принципе не может творить.
 Единственным “незаблокированным” человеком, помимо меня, оказалась симпатичная аргентинка, преподающая английский язык. Она выпустила небольшую книгу рассказов, и ее творческие затруднения заключались скорее в том, что она слишком уставала на работе и у нее не хватало ни времени, ни сил, чтобы писать.
 Решив поупражняться в догадливости, я решила, что Джейн не станет просить меня рассказать о себе. Популярный публикующийся писатель в такой компании неизменно должен был привлечь к себе внимание, а как раз этого Уирри и не хотела.
 Я оказалась права. Она решила перейти к новому пункту повестки дня, когда немецкий композитор совершенно некстати обратил внимание на то, что меня незаслуженно обошли вниманием, и спросил, чем я занимаюсь.
 Узнав, что я публикуюсь в России и Испании, группа возбужденно зашумела, меня забросали вопросами, но возмущенная Джейн тут же пресекла это безобразие, сказав, что у нас мало времени и она собирается сообщить нечто очень важное о себе.
 Мы затихли, и Уирри, напустив на себя загадочный и торжественный вид, заявила, что у нее была необычайно интересная жизнь и что она “сайкик”. Она приехала из Лондона в Барселону пять лет назад без гроша в кармане, поскольку у нее было видение, что она непременно должна направиться в Испанию, и с тех пор она добилась колоссальных успехов.
 К разочарованию Джейн, подавляющее большинство собравшихся понятия не имело о том, что такое “сайкик”, так что особенного эффекта ее заявление не произвело.
 Я пояснила, что “сайкик” — это человек, обладающий экстрасенсорными способностями, а заодно упомянула, что в Испании опубликована моя книга “Экстрасенсорная диагностика и лечение” и что любой человек, потренировавшись пару месяцев, без особого труда может стать “сайкиком”.
 Уирри скрипнула зубами, и я поняла, что рискую вылететь прямо сейчас, поэтому, когда она предложила изготовить каждому по копии книги “Ты выдержишь столько удовольствия?”, для того чтобы в будущем выполнять кое-какие упражнения из нее, среди воцарившегося гробового молчания я первая заявила, что это блестящая идея.
 На следующее собрание я прийти не смогла, поэтому так и не узнала, каким образом не претендующая на лидерство Мадам Творческий Блок ухитрилась ввести железные правила.
 Встречи теперь начинались и заканчивались особым ритуалом, собравшиеся не имели права опаздывать или разговаривать друг с другом, выступая только по очереди и опять-таки согласно регламенту. Любая критика категорически запрещалась, После вступительного слова, произнесенного Джейн, заранее выбранный член группы должен был прочитать стихи или вдохновляющую на творчество цитату, затем обсуждалась одна из глав новоявленной Библии под названием “Ты выдержишь столько удовольствия?”, демонстрировалось “домашнее задание”, а в конце члены группы давали торжественное обещание сделать за неделю что-нибудь творческое.
 Среди собравшихся на третью встречу я не обнаружила ни немецкого композитора, ни нескольких художников постарше. Похоже, их здравый смысл не вынес второго занятия. Вместо них появилось несколько новых, совсем молодых ребят. Зажато-испуганная Ева и ее не говорящая по-английски подруга с торжественным видом сидели по правую руку от Уирри, а на их лицах читалась восторженная радость от причастности к чему-то, как написала бы Грета Эварт, ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ВАЖНОМУ.
 Третью встречу Джейн открыла пространной вступительной речью о творческих блоках. Суть ее тирады сводилась к тому, что, если бы не эти зловредные блоки, все сидящие за этим столом уже давно были бы известными художниками и писателями, но все еще впереди, и они успеют насладиться не только заслуженной мировой славой, но и неизменно сопутствующим славе богатством.
 Затем Уирри снова напомнила о том, что, объединившись, мы поможем друг другу добиться осуществления наших самых заветных желаний. Знаменитые писатели из группы станут рекламировать и продвигать еще не достигших зенита славы художников, известные художники, опять-таки из членов группы, будут проталкивать к вершине успеха писателей и так далее. Именно так, вдохновляя и поддерживая друг друга, рано или поздно мы все окажемся на вершине мира.
 Ошеломленные столь блистательными перспективами, непубликующиеся писатели и невыставляющиеся художники с восторженным изумлением смотрели на Джейн.
 Я подумала, что именно с таким выражением лица любители шахмат из города Васюки должны были внимать зажигательным речам знаменитого гроссмейстера Остапа Бендера, игравшего в шахматы всего один раз в жизни.
 "Двенадцать стульев” Ильфа и Петрова я в детстве перечитывала, наверное, раз пятьдесят, и некоторые отрывки даже помнила наизусть. Вот и сейчас я слушала энергично жестикулирующую Уирри, а в голове у меня тем временем прокручивались незабываемые сцены любимого произведения.
 — Избавившись от творческих блоков, вы раскроете свой истинный креативный потенциал, — вдохновенно вещала Джейн. — Вы вступите на путь безграничного счастья, проистекающего из воплощения в реальность ваших самых сокровенных желаний. Вы станете творческими, полностью реализовавшими себя личностями, осмелившимися взять свою судьбу в свои руки и жить полной жизнью, насыщенной наслаждением до самых краев. Вы испытаете столько удовольствия, сколько сможете выдержать. Не бойтесь ничего и творите! — гордо вскинула голову Джейн.
 Члены группы потрясение молчали. Первым захлопал в ладоши негр. К нему присоединилась вся группа, и я в том числе.
 — Тема сегодняшнего занятия — почему мы не делаем того, что хотим, — уже более будничным тоном продолжила довольная успехом Уирри. — Возьмем, например, меня. У меня была потрясающе интересная жизнь, и уже в течение нескольких лет я мечтаю написать свои мемуары. Но всякий раз, садясь за письменный стол, чувствую, что не могу выдавить из себя ни строчки, словно какие-то силы не позволяют мне этого сделать. Чем больше я жажду написать книгу о своей жизни, тем сильнее внутреннее сопротивление. Я пыталась бороться с собой, переломить себя, но безуспешно. В итоге я поняла, что одна, без помощи группы, не смогу воплотить в жизнь свою мечту. В то же время, если я пообещаю группе каждую неделю писать по главе, то буду просто обязана закончить книгу, поскольку не смогу обмануть ваше доверие.
 Я усмехнулась про себя. Все опять было более чем очевидно. Скорее всего “домашняя заготовка” в виде якобы автобиографических историй уже ждала своего часа. Теперь каждую неделю под видом выполнения данного группе обещания мадам Творческий Блок будет зачитывать потрясенным слушателям истории о своих предках — колдунах или ясновидящих, о своем собственном даровании “сайкика” и о том, как она на своих семинарах пачками направляет людей на Истинный Путь, делая их богатыми, счастливыми и удачливыми в любви. Слух о “великом сайкике” Джейн Уирри члены группы разнесут по Барселоне, как мухи заразу, обеспечив приток желающих посещать ее семинары, а то и брать частные уроки.
 Несмотря на принятое решение вести себя хорошо и не высовываться, я решила доставить себе немного удовольствия.
 — А почему вы так уверены, что действительно хотите написать свои мемуары? — поинтересовалась я.
 — Что? — недоуменно вытаращилась на меня Уирри.
 — Вы сами только что сказали, что чувствуете очень сильное внутреннее сопротивление, как только пытаетесь приступить к работе. Написать историю собственной жизни намного проще, чем художественную книгу. Тут даже выдумывать ничего не надо — просто изложить хорошо известные события — и все. Тот факт, что вы не можете заставить себя сделать такую простую вещь, означает, что подсознательно вы не хотите писать эту книгу, то есть налицо наличие внутренних противоречий — одна, сознательная, часть вас хочет писать, а другая, подсознательная, категорически отказывается это делать. В вас как бы уживаются несколько личностей с противоречивыми стремлениями. Как же вы в таком случае можете утверждать, что хотите написать свою биографию?
 — Потому что я знаю, что хочу, — взвилась Уирри. — Нет у меня никаких внутренних противоречий. Это творческий блок, а вовсе не противоречия. Одна девушка; например, не могла писать, потому что мама в детстве сказала ей, что писать нельзя.
 Похоже, мадам Творческий Блок когда-то прочитала популярную брошюрку по психоанализу, но дальше этого дело явно не пошло.
 — А когда этой девушке объяснили, что писать можно, она стала популярной писательницей?
 — Понятия не имею, — отрезала Джейн. — И вообще, мы собрались здесь для того, чтобы избавляться от творческих блоков, а не рассуждать на отвлеченные темы. Лиланд, сегодняшнее занятие должен открывать ты. Группа тебя внимательно слушает.
 Гордый оказанным ему доверием негр встал и для затравки прочитал вдохновляющую его на творчество цитату из Шекспира. Затем Лиланд сообщил, что, выполняя упражнение по книге Барнер-Фальт, он составил список из десяти причин, по которым он никак не может решиться приступить к осуществлению своего заветного желания. Как выяснилось, на предыдущем занятии негр уже успел понять, что хочет направить свою творческую активность на изобразительное искусство.
 Причины оказались настолько оригинальными, что большинство из них я даже не запомнила, поскольку самой мне ничего подобного никогда бы и в голову не пришло. Как выяснилось, больше всего Лиланд боялся, что, став художником, он потеряет свой крайне доходный бизнес, в котором он добился поистине выдающихся успехов.
 Когда негр закончил, Джейн предложила нам всем высказать свое мнение о только что услышанном.
 Я, наивно полагавшая, что для занятий живописью, помимо желания, требуются только краски, карандаши и бумага, из самых лучших побуждений предложила Лиланду компромиссный вариант, а именно, не бросая своего бизнеса, понемногу начать рисовать для собственного удовольствия. Если искусство начнет приносить ему деньги, он сможет без всякого риска оставить бизнес и стать профессиональным художником.
 Совершенно неожиданно для меня с виду спокойный и симпатичный негр впал в ярость.
 — Ты не понимаешь! — заорал он. — Я так не могу!
 — Почему? — слегка опешила я.
 — Потому что для того, чтобы начать рисовать, я должен бросить все, а для этого я должен быть уверен, что смогу стать первым художником в мире!
 — В этом-то и заключается твоя проблема, — заметила я, восхищаясь самоуверенности Лиланда. Быть первым художником в мире — на меньшее он не согласен. Да, с такими запросами немудрено иметь некоторые сомнения. — Ты почему-то считаешь, что бизнес нельзя совместить с занятиями живописью. Но это не так. Многие бизнесмены на досуге занимаются рисованием.
 К моему удивлению, негр озверел еще больше.
 — Нет у меня проблем, — проинформировал собравшихся он. — У меня не проблема, а ситуация.
 — Хорошо, — согласилась я. — Пусть будет ситуация, а не проблема…
 — Прекрати повторять это идиотское слово: проблема, — взревел Лиланд. — У меня нет проблем! Никогда не было, нет и не будет!
 "С чего он вдруг так завелся? — удивилась я. — Интересно, другие негры тоже не могут слышать слово “проблема”?”
 — Ладно, забудем о проблемах. Поговорим о ситуациях. Так почему все-таки нельзя перейти от бизнеса к искусству постепенно?
 — Потому что нельзя! — рявкнул Лиланд. — Потому что я из другой культуры!
 Тут во мне совершенно некстати взыграло нездоровое писательское любопытство. Негр-бизнесмен оказался прямо-таки невероятно интересным типажом. В африканских культурах я была полным профаном и радостно уцепилась за возможность восполнить пробелы в своем образовании.
 — Ты не мог бы объяснить, как относятся к творчеству люди твоей культуры? — попросила я.
 — Не так, как ты! — продолжал бушевать Лиланд. — Ты вообще ничего не понимаешь. У меня были выдающиеся таланты. Когда я был маленьким, мне говорили, что я мог бы стать великим музыкантом, но я никогда не учился музыке, потому что в моей музыкальной школе не было музыкальных инструментов. Если я чем-то занимаюсь, то должен быть первым в этом деле. Я не могу посвятить себя рисованию до тех пор, пока не буду полностью уверен в том, что стану первым художником в мире.
 История с музыкальной школой окончательно меня заинтриговала. Насколько я поняла из его рассказа на первой встрече, Лиланд вырос в небольшом английском провинциальном городке, а вовсе не в сельве Африки. Что же это за английская музыкальная школа без инструментов? Уже понимая, что у парня здорово едет крыша, я все-таки не удержалась от последнего идиотского вопроса:
 — Ты не мог бы сказать, кто сейчас первый художник в мире?
 На миг мне показалось, что Лиланд ударит меня.
 — Ты не имеешь права так поступать со мной! — заорал он. — Это группа Творческой поддержки! Вместо того чтобы поддерживать меня, ты растоптала мой творческий порыв! Ты вообще уничтожила во мне всякое желание творить! Я больше ничего не хочу. Вот что ты наделала! Ты убила мою креативность!
 Тут в дело вступила Джейн и, успокоив взбешенного негра, объяснила, что я не имею права никого критиковать, потому что группа существует для того, чтобы поддерживать друг друга. Если Лиланд хочет быть первым художником в мире, мы должны одобрять и поощрять это его желание, а вовсе не предлагать ему совмещать бизнес и рисование, как какому-нибудь примитивному любителю.
 Реакция негра оказалась для меня настолько неожиданной, что я решила некоторое время наблюдать и помалкивать, не нарываясь на неприятности. Я ведь и вправду хотела поддержать Лиланда, посоветовав ему совмещать искусство и бизнес из самых лучших побуждений, и вот что получилось. А вдруг в группе есть еще несколько психопатов? Возьмут и устроят мне “темную” ни за что ни про что.
 По мере того, как я слушала выступления заблокированных творческих личностей, мое восхищение родом человеческим росло. Даже если бы я ломала голову целый месяц, мне ни за что не удалось бы изобрести столь восхитительные и оригинальные характеры.
 Молодая художница Кейси, наполовину полька, наполовину англичанка, заявила, что решила посвятить свою жизнь искусству, потому что все моральные ценности ее семьи, да и сами ее родители — это польская колбаса.
 Тут уже не выдержал Шенон, американский писатель, и, решив, что он чего-то недопонял, уточнил вопрос насчет моральных ценностей, родителей и колбасы. С молодым задором Кейси пояснила, что называет все, что исходит от ее “предков”, польской колбасой, потому что сами они убоги и примитивны, как лежалая вареная колбаса, и не ищут высшего смысла в жизни. Родители то и дело требуют от нее, чтобы она хорошо себя вела, сначала училась, потом работала, вышла замуж, родила детей, словом, стала бы похожа на них, таких вульгарных, убогих и бездуховных.
 Группа одобрительно похлопала закончившей свою речь Кейси.
 Шенон поплакался, что он посещал много литературных курсов и школ, но все, что он пишет, кажется ему полным дерьмом, поэтому он почти не творит, лишь небольшие зарисовки характеров.
 Джейн утешила Шенона тем, что на самом деле все, что выходит из-под его пера, уникально, неповторимо и гениально, поскольку творчество — это дар божий, и на самом деле пишет не он, это бог творит через него.
 — Разве можно называть дерьмом то, что создано богом? — риторически вопросила Уирри.
 Согласившись, что это было бы кощунством, мы похлопали Шенону.
 Сообщив о том, что у него была необычайно интересная и необыкновенная жизнь (с такого вступления обычно начинало большинство членов группы), непубликующийся испанский писатель Хорхе, впервые пришедший на занятия, поведал нам о себе. Как выяснилось, он настолько одержим мечтой стать великим писателем, что ежедневно проводит за компьютером по пять часов в день, оттачивая свое писательское мастерство до того, как оно станет совершенным.
 Затем Хорхе прочитал свой рассказ под названием “Гриф”, написанный, естественно, по-испански.
 Смысл этого гениального произведения сводился примерно к следующему.
 Жила одна девушка, которая обожала мягкие игрушки, и с нею жил мужчина, который мягкие игрушки не любил.
 Девушка, страдавшая от недостатка ласки, нуждалась в уютных теплых мягких игрушках и покупала все новых и новых плюшевых мишек, собачек, обезьян. А мужчина при виде их злобно скрежетал зубами.
 Наконец девушка купила мехового грифа, и мужчина, как и следовало ожидать, с первого взгляда люто возненавидел сделанную из искусственного меха птичку.
 Ему стало казаться, что гриф наблюдает за ним, хохоча и издеваясь над ним в душе. Взгляд мехового грифа полностью парализовывал волю мужчины и заставлял его дрожать.
 Страсть девушки к мягким игрушкам и ужас мужчины перед грифом, на случай, если читатель вдруг чего-то недопонял, растянулись еще на несколько страниц. В конце концов мужчина познакомился на улице с другой девушкой, переспал с ней и влюбился в нее, потому что она была независимой, не нуждалась в ласке, и у нее дома не было ни одной мягкой игрушки.
 Мужчина не мог уйти к своей новой возлюбленной, поскольку взгляд мехового грифа парализовал его волю и не позволял сказать первой девушке ужасную правду.
 В конце концов он собрался с духом и, на манер испанского Раскольникова, спросил сам себя: “Тварь я дрожащая или право имею?” После чего он решительно подошел к грифу и оторвал ему голову.
 В разорванной шее грифа он увидел… миниатюрный микрофон.
 Я восторженно похлопала, выразив необходимое восхищение талантами автора, представляя тем временем, как, по идее, должен воспринимать этот рассказ более или менее нормальный читатель.
 Девушка с бзиком. Мужчина с бзиком. Ни одного имени. Ни одного диалога. Да и кому и, главное, зачем потребовалось запихивать в мехового грифа микрофон? Чтобы выяснить, что девушка страдает от недостатка ласки, а мужчина не любит мягкие игрушки? Совершенно непонятно. Вероятно, в этом и должен был заключаться особый смысл.
 Нет, все-таки я не творческая личность. Не понять мне высокой литературы, мучительных исканий и высоких душевных порывов. Если так и дальше пойдет, меня можно будет смело занести в категорию польской колбасы.
 Тем временем кайф продолжался.
 Висенте, другой не публикующийся испанский писатель, как выяснилось, мечтал написать книгу о том, как гиперсексуальность губит Европу.
 Поэт-филиппинец прочитал стихи о дьяволе, живущем в лоне женщины и откусывающем ядовитыми зубами кусочки от духовной сущности мужчины.
 Американец Шенон, румянясь от волнения, зачитал набросок характера, затратив три страницы на изложение того, как хищная сексуальная блондинка, закинув ногу на ногу, сидела на высокой табуретке и курила, изящно изогнув руку.
 Художница, утверждавшая, что ее родители — это польская колбаса, развернув лист ватмана, продемонстрировала группе нарисованную цветными карандашами картину. Картина называлась “Страшный Суд колбасной фабрики” и, как объяснила Кейси, являлась глубоко символичной.
 На ватмане в багрово-красных тонах был изображен взрыв бомбы в колбасном цеху. Из разорванных и искореженных колбас, ветчин и сосисок в панике выскакивали мелкие, уродливые человечки, тут же проваливающиеся в пропасть ада, а на фоне этого кошмара ангелы с мускулами культуристов возносили ввысь прикрытую чем-то вроде белой кисеи девицу с пышной обнаженной грудью и обагренными кровью руками. В руках она держала динамитную шашку, спички и бикфордов шнур.
 Короче говоря, смысл группы Творческой поддержки заключался в следующем: что бы ни говорил и ни демонстрировал любой ее член, остальные должны с энтузиазмом поддерживать его громкими овациями, утверждая, что его творчество поистине гениально и, продолжая и дальше в таком же духе, он неизменно добьется выдающихся успехов.
 По мере того, как маразм крeпчал, а ладони начали болеть от одобрительных аплодисментов, я чувствовала, что тихо чумею. В голове назойливо крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза:
 "Хорошо быть линкором. Башню снесло, четыре осталось…”
 Теперь блокированные члены группы рассуждали о том, как важно быть первыми и достичь в своем творчестве совершенства.
 — Ирина, а что вы можете сказать по этому поводу? — неожиданно оторвал меня от мыслей о безбашенном линкоре голос Джейн.
 Я с удивлением посмотрела на мадам Творческий Блок. Интересно, с чего вдруг ей понадобилось мое мнение?
 — Что именно я должна сказать? — на всякий случай уточнила я.
 — Вы можете что-нибудь сказать группе? Я вздохнула и немного подумала. Сказать-то я могу, только толку от этого все равно не будет.
 — По-моему, вы слишком напрягаетесь, рассуждая о творчестве и совершенстве, — заметила я. — Творчество само по себе — довольно приятная штука, но только в том случае, если вы занимаетесь им для собственного удовольствия, не зацикливаясь на мысли, что окружающие должны быть без ума от ваших шедевров, и не смешивайте понятие творчества и получение от этого денег.
 Если у человека нет таланта, он может избавляться от творческих блоков хоть до посинения — толку от этого не будет.
 Талантливые люди страдают от творческих блоков в первую очередь из-за навязчивого стремления к признанию, первенству и совершенству — они тратят слишком много сил на борьбу с неуверенностью в себе и боязнью провала.
 Относитесь к творчеству, как к обыкновенному хобби. Если ваши произведения понравятся и другим, если вы сможете зарабатывать на них деньги — это будет прекрасно, а если нет — не стоит особо расстраиваться — вы ведь работали для собственного удовольствия.
 В писательском деле совершенство в принципе недостижимо. Совершенным может быть искусство стрелка, без промаха бьющего в цель. Оценка искусства писателя всегда исключительно субъективна. “Сто лет одиночества” Маркеса отвергли несколько издательств, а один из издателей даже сказал, что книга вообще никуда не годится. Все эти издатели были профессионалами в своем деле.
 Нет совершенных книг. Есть хорошие книги, которые нравятся определенным группам людей. Просто старайтесь писать так хорошо, как можете, и получать от этого удовольствие. Если же для того, чтобы писать, вам приходится преодолевать себя, бороться с творческими блоками и испытывать всевозможные душевные терзания, стоит ли заниматься самоистязанием? Не лучше ли выбрать какой-либо другой род деятельности?..
 Уирри бросила на меня мрачный взгляд. Поскольку я еще не успела прочитать нашу “Библию” под названием “Ты выдержишь столько удовольствия?”, то даже не догадывалась, что произнесенная мною речь была самой отвратительнейшей ересью, за которую меня следовало бы как минимум сжечь на костре.
 Следующим, заключительным этапом стали торжественные обязательства членов группы.
 Мадам Творческий Блок пообещала к следующей встрече написать и зачитать главу из свой автобиографии.
 Шенон, после мучительных раздумий, сказал, что, пожалуй, завершит описание характера курящей сексуальной блондинки.
 Негр Лиланд пообещал испечь торт, являющийся уникальным произведением искусства.
 Другие художники и писатели тоже что-то пообещали.
 — Ирина, а что вы пообещаете группе? — снова обратилась ко мне Джейн.
 — Ничего, — сказала я. — Поскольку я писательством зарабатываю деньги, мне для того, чтобы писать, нет необходимости что-то кому-то обещать. В любом случае мне придется накатать пятьдесят страниц.
 — Но вы нам ничего не прочитаете? — продолжала наседать на меня Уирри.
 — Если хотите, могу прочитать какой-нибудь отрывок. У меня есть английские и испанские переводы.
 — Я ничего от вас не хочу, — отчеканила Джейн. — Если у вас нет творческих блоков, то зачем вы вообще ходите в эту группу?
 — А почему бы и нет? Я практикуюсь в английском языке, мне приятно общаться с другими писателями, я готова целиком и полностью поддерживать остальных членов группы, а то, что я сама не нуждаюсь в поддержке, вряд ли имеет особое значение.
 Мадам Творческий Блок скрипнула зубами, но ничего не сказала.
 После окончания занятий она сообщила, что проводит трехдневные курсы по интуитивному Фэн-Шую и, попросив нас порекомендовать ее семинар своим знакомым, раздала нам рекламные листовки. Затем она удалилась, а мы просидели еще около часа, общаясь между собой. Без введенных Джейн правил и дисциплины общаться было намного приятнее, да и люди, переключившись на далекие от творчества темы, стали выглядеть гораздо более нормальными.
 Я подумала, что схожу в группу еще пару-тройку раз. В ней оказалось гораздо более скучно, чем я предполагала. Маразм, несомненно, занятен, но в относительно небольших дозах. В то же время мне было любопытно послушать, что наплетет в своих мемуарах Джейн, и понаблюдать за тем, как она, медленно, но верно, начнет наставлять нас на Истинный Путь. Еще мне хотелось побольше разузнать про нервного негра Лиланда и его культуру. Это могло стать отличным материалом для книги.


* * *

 Вернувшись домой, я заварила себе жасминовый чай и, усевшись в кресло, принялась с интересом изучать полученную от Уирри копию книги “Ты выдержишь столько удовольствия?”.
 Книга, посвященная тому, как стать творческой личностью и добиться достижения своих целей, была написана с юмором, приятным и доступным языком, в типичном для Америки ярма-рочно-рекламном стиле.
 В ней было несколько достаточно здравых мыслей и рекомендаций, и с учетом того, что нормальный читатель, пролистав ее, на следующий день благополучно позабыл бы большую часть прочитанного, книгу можно было счесть занятной и относительно безобидной.
 Неприятности были гарантированы только тому, кто, всерьез восприняв рекомендации Сэлли Барнер-Фальт, начал бы с маниакальной настойчивостью воплощать в жизнь ее советы.
 Основной тезис Сэлли заключался в том, что человек, желающий чего-то добиться, должен при помощи упражнений из ее книги довести себя до состояния параноидальной одержимости идеей, которую он собирается воплотить в жизнь.
 Ему следовало, согласно излюбленному выражению американцев, “зажечь огонь у себя в животе” и, отбросив все, не имеющее отношения к делу, фанатично преследовать поставленную перед собой цель до тех пор, пока она не воплотится в жизнь, вне зависимости от того, что это за цель — стать знаменитым писателем, заработать миллион долларов или сделаться владельцем собственной гостиницы.
 Если близкие не одобряют ваши действия, следует прекратить с ними общение, если друзья или любимый человек относятся к вашей затее без энтузиазма, необходимо оградить себя от их негативного расхолаживающего влияния. Словом, “если твоя левая рука искушает тебя, отруби себе левую руку”.
 Любая критика со стороны должна рассматриваться как злостная атака на самое святое и сокровенное, а критикующий человек автоматически становится врагом. Более того, критику следует расценивать как богохульство, поскольку не кто иной, как бог вкладывает идеи в наши головы, и опять-таки именно бог является автором любых создаваемых нами произведений.
 В заключение Сэлли сообщила, что на самом деле вовсе не она создала эту замечательную книгу, поскольку бог водил ее рукой, и призвала, чтобы по всему миру творческие люди начали создавать группы Творческой поддержки (в книге они назывались группы Удовольствия).
 Практическая польза от групп была очевидна: за соответствующий ежемесячный взнос можно было получить в Интернете доступ к сайту Барнер-Фальт, где помещались дополнительные советы на тему о том, как стать творческими, богатыми и счастливыми.
 Предложенная в книге схема в точности соответствовала принципам действия секты: человека заставляли поверить в то, во что он хотел поверить, затем в нем формировалась маниакальная одержимость идеей одновременно с усилением ощущения уязвимости. Чувствуя себя уязвимым, он отдалялся от семьи и друзей, воспринимая любую критику как вражескую атаку. По мере лишения социальных контактов, последователь Барнер-Фальт все сильнее психологически зависел от книги “Ты выдержишь столько удовольствия?” или от группы Творческой поддержки.
 Чем глубже человек увязал, тем больше денег из него можно было выкачать по Интернету за “мудрые советы, которые на самом деле исходят от бога”. К счастью, в ловушку книги и общения по Интернету всерьез могли попасться лишь единицы. Для создания надежной психологической зависимости была необходима постоянная идеологически-эмоциональная “подпитка” одобрением и профилактическим промыванием мозгов. Именно такую “подпитку” и собиралась обеспечить членам своей группы мадам Творческий Блок.
 Теперь мне стала понятна неадекватно яростная реакция Лиланда. Скорее всего на втором занятии, на котором я отсутствовала, Джейн изложила основные постулаты книги и раздала всем по экземпляру. Проштудировав групповую “Библию” несколько раз, негр всерьез проникся идеей того, что любая критика — это вражеская атака на его божественную личность, и, углядев злостные нападки в совершенно невинном, с моей точки зрения, предложении совмещать бизнес и рисование, отреагировал на меня, как на опасного агрессора.
 Похоже, мадам Творческий Блок не так безобидна, как мне показалось вначале. За три занятия добиться столь впечатляющего успеха не всякий сможет. Имеет смысл вести себя осторожней и больше не произносить еретических речей по поводу того, что не стоит слишком напрягаться из-за творчества. Когда Уирри спрашивала, зачем я хожу в группу, в ее голосе звучала неприкрытая ненависть. Если я не прикушу язычок, то вполне могу нарваться на неприятности.
 Именно такие, как Джейн, в средние века получали наслаждение, сжигая еретиков. Избавляясь от идеологических противников, они не стеснялись в выборе средств.
 Большинство лидеров сект рано или поздно совершали акты насилия, а то и убийства. На убийство Уирри вряд ли пойдет, уровень не тот, но науськать на меня психованного Лиланда запросто может, так что лучше вести себя осторожней.
 Приняв мудрое решение помалкивать и больше не раздражать фэн-шуистую специалистку по Истинному Пути, я отложила книгу Барнер-Фальт в сторону и отправилась спать.


* * *

 На следующий день мне позвонила Джейн Уирри и потребовала, чтобы больше я в группу не приходила, мотивируя это тем, что раз у меня нет творческих блоков, то и в группе мне делать нечего.
 Я возразила, что это не имеет никакого значения, а Джейн заявила, что членам группы не нравится моя индивидуальность и они категорически возражают против моего присутствия.
 — Скорее, моя индивидуальность не нравится вам, — заметила я. — Почему бы нам не спросить у группы, возражает она против моего присутствия или нет?
 — Больше вы не будете общаться с группой, — угрожающе процедила сквозь зубы Джейн. — В Барселоне достаточно мест, где вы можете практиковать английский язык. Оставьте мою группу в покое.
 — Ладно, — согласилась я. — Я приду только на следующее занятие, потому что обещала передать книгу одной девушке, а я не знаю ее телефона.
 — Нет, больше вас не будет ни на одном занятии. Если хотите, я дам вам телефон этой девушки, но с членами группы вы больше встречаться не будете.
 "Держу пари, что она даст мне не правильный номер”, — подумала я.
 — Значит, вы не придете? — продиктовав мне телефон аргентинской писательницы, поинтересовалась Джейн.
 — Я подумаю над этим.
 — Даже не думайте. Больше вас в группе быть не должно.
 В голосе Уирри звучала яростная ненависть почти на грани истерики.
 — И все-таки я подумаю, — сказала я и повесила трубку.
 Положив трубку на рычаг, я уже поняла, что в группу больше не пойду, поскольку из этого не выйдет ничего, кроме неприятностей, возможно, даже больших неприятностей. Джейн вцепилась в своих потенциальных клиентов, как собака в кусок мяса, и будет защищать свои законные права на торговлю “истинным путем” до последнего, не брезгуя самыми мерзкими и грязными трюками.
 Уирри совершенно наплевать на то, что я вовсе не собиралась вырывать мясо у нее из пасти по той простой причине, что это мне было не нужно. Мое присутствие может испортить ей все дело, а это значит, что меня следует устранить с дороги любым путем, а зачем мне лишние проблемы, да еще в чужой стране?
 Целеустремленных маньяков, разыгрывающих из себя духовных наставников или специалистов по Истинному Пути, я встречала и в России и, честно говоря, старалась держаться от них подальше.
 Типичные лидеры деструктивных сект, как правило, обладают параноидальной структурой личности с ярко выраженными садомазохистскими тенденциями и авторитарным характером.
 Их жажда духовной власти базируется не на реальной силе, а на подсознательном ощущении собственной слабости. Лишь доминируя над другими, они чувствуют себя сильными и защищенными.
 Представив, как мадам Творческий Блок приходится надрываться для того, чтобы заработать на жизнь интуитивным Фэн-Шуем и холистическим дизайном, я вдруг пожалела ее. Все-таки Джейн не тянет на настоящего лидера секты.
 Пять лет назад она приехала в Барселону без гроша в кармане и, если судить по ее одежде и виду, с тех пор перебивалась случайными заработками. Обычная одинокая эмигрантка бальзаковского возраста, без высшего образования, без профессии, не блистающая культурой и интеллектом, отчаянно борющаяся за выживание в суровых условиях капиталистического мира.
 Трюк с группой Творческой поддержки был личным изобретением Джейн, реальным шансом набрать потенциальных клиентов, как следует запудрить им мозги и содрать энное количество песет за избавление от негативных энергетических воздействий, пробуждение творческой активности, правильную расстановку мебели и прочую белиберду.
 Не удивительно, что Уирри так на меня взъелась. Я портила ей бизнес даже не для того, чтобы нажиться на ее группе, а просто из желания попрактиковаться в английском языке. И, хотя в моих действиях не было злого умысла, Джейн тоже можно понять. То, что для меня развлечение, для нее тяжелая борьба за хлеб насущный.
 Я ведь и сама собиралась оставить группу после того, как пойму, как именно Уирри организует промывание мозгов. Двух-трех посещений мне бы хватило с лихвой, чтобы полностью удовлетворить свое любопытство. Нет, все-таки это свинство со стороны Джейн — взять и выгнать меня, да еще заявить при этом, что группу не устраивает моя индивидуальность!
 Я попыталась утешить себя мыслью, что ничего особенно и не теряю, но это у меня не получилось. Ну почему меня выперли так рано? Где еще я смогу послушать шедевры типа истории о мужчине и меховом грифе или про моральные ценности, представляющие собой польскую колбасу? А губящая Европу гиперсексуальность? Сама бы я ничего подобного в жизни не выдумала, даже если бы ломала голову целый месяц. Что ни говори, а группа Творческой поддержки — настоящий клад для писателя, особенно такого ленивого, как я.
 Еще пара визитов — и могла бы написать про группу роскошный детектив, причем совершенно не надрываясь. Мне бы и выдумывать почти ничего не пришлось, разве что какое-нибудь маленькое симпатичное убийство — все остальное было бы списано с натуры, да еще с какой натуры!
 Один негр Лиланд чего стоит! Теперь из-за проклятой мадам Творческий Блок я не узнаю, почему люди его культуры на дух не переносят слова “проблема” и обязательно должны стать первыми художниками в мире.
 Представив, что я так и не выясню, какими восхитительными подробностями Джейн Уирри украсит свою автобиографию потомственной колдуньи и “сайкика”, какие трюки использует для дальнейшего промывания мозгов пестрой интернациональной компании и как наставит группу на Истинный Путь, я окончательно расстроилась.
 Ну, уж нет! Так просто я не сдамся. Самой мне соваться в группу нельзя, это ясно как божий день. Джейн начнет мутить воду и настраивать всех против меня, а то и объявит, что видела в ясновидческом трансе, что я — воплощение дьявола, и, самое смешное, что придурки вроде Лиланда безоговорочно в это поверят. Если не сработает трюк с ясновидческим трансом, с нее вполне станется накатать анонимный донос в полицию, что я торгую наркотиками или подрабатываю проституцией. Доказывай потом, что ты не верблюд!
 Взявшись за телефон, я набрала номер аргентинской писательницы. Мне ответил по-каталонски какой-то ветхий старичок. С трудом убедив его перейти на испанский, я выяснила, что никакая Бенита здесь не проживает.
 Мадам Творческий Блок, как я и предполагала, надула меня, продиктовав не правильный номер. Она ни в коем случае не хотела, чтобы члены группы узнали, что она меня выставила. Фамилия аргентинки была мне неизвестна, так что разыскать Бениту по телефонной книге я не могла.
 Что же мне делать? Заявиться в группу и лично узнать номера телефонов некоторых ее членов? Слишком грубо. Это было бы равносильно объявлению войны. Надо действовать тоньше. А что, если заслать в группу шпиона? Только кого? Во-первых, этот человек должен свободно говорить по-английски, во-вторых, у него должна быть хорошая память, чтобы запомнить весь бред, который там будут нести, а в-третьих, он должен согласиться работать на меня.
 Тут-то я и вспомнила о Родни Вэнсе.


* * *

 С Родни Вэнсом я познакомилась опять-таки благодаря навязчивой идее о написании голливудских сценариев. Втайне надеясь подобрать для сотрудничества обладающего приличным литературным стилем американца, я поместила объявление о языковом обмене на стенде магазина “Come in”.
 Этот магазин торговал иностранными книгами и учебниками. Его витрины были заполнены всевозможными объявлениями, связанными с иностранными языками, в том числе и объявлениями о языковом обмене.
 Через “Come in” изучающие немецкий язык французы могли отыскать для общения немецких любителей французского языка, англичане, штудирующие японский, искали контакты с японцами и т.д. Поскольку русский язык спросом на интернациональном рынке практически не пользовался, я предлагала англо-испанский обмен.
 Родни по-испански толком не мог связать и двух слов, и этот факт меня несказанно обрадовал. Это означало, что маяться с испанским ему будет лень, и я в свое удовольствие смогу попрактиковаться в языке Шекспира.
 Наша первая встреча оказалась достаточно оригинальной. Поджидая меня, Вэнс нервно переминался с ноги на ногу на углу улиц Пелайо и Ла Рамблы — главного пешеходного “Бродвея” Барселоны, чем-то напоминающего московский Арбат.
 Родни выглядел как типичный англичанин: чуть выше среднего роста, бледный, сухощавый, со слегка рыжеватыми волосами. Черты его плоского треугольного лица были мелкими и невыразительными. Они вызывали ассоциацию с несколько смазанной и выцветшей старой фотографией.
 — Ты все-таки пришла, — пылко воскликнул Вэнс, безошибочно идентифицировав меня по ярко-красной майке с вышитым на груди попугаем и короткой джинсовой юбке. — Я так боялся, что ты не появишься!
 Взглянув на часы, я убедилась, что опоздала всего на три минуты, и слегка удивилась совсем не типичному для флегматичных англичан пылу Родни. Судя по реакции, можно было подумать, что он ждал меня по меньшей мере час и от моего появления зависела его судьба, если не жизнь. Как ни странно, это предположение оказалось недалеко от истины.
 — Я попал в ужасную ситуацию, — драматично заявил Вэнс. — Ты должна мне помочь. Я не говорю по-испански и совершенно не представляю, что мне делать.
 Выяснилось, что он ухитрился захлопнуть дверь своей квартиры, которую снимал на пару с приятелем-американцем, оставив ключ внутри. Его сосед по квартире, как назло, уехал на неделю в Париж, и теперь Родни надеялся, что я неким волшебным образом помогу ему проникнуть в дом.
 Я пообещала сделать все, что в моих силах. Было уже начало девятого, и, чтобы сэкономить время, мы сели на метро и доехали до площади Святого Семейства, около которой и обитал временно лишенный крова Вэнс.
 По дороге Родни вкратце изложил мне историю своей жизни, которая оказалась весьма занимательной. Как выяснилось, он был свободным журналистом, работающим на независимое частное агентство, которое поставляло материалы целому ряду газет.
 Не любящий подолгу засиживаться на одном месте, Вэнс постоянно путешествовал, объехал половину Африки и Азии, долго жил в Америке и добрался даже до Новой Зеландии. В Барселоне он преподавал английский язык сотрудникам какой-то крупной химической фирмы и рассчитывал задержаться в Испании по меньшей мере на год.
 Как я уже успела убедиться, Барселона буквально кишела преподающими английский язык американцами и англичанами. Как только им надоедала Испания, они тут же перебирались в учебные центры других стран, расположенные в Африке и в Азии, в Латинской Америке и на островах Тихого океана.
 С детства страдающая нездоровой тягой к странствиям и приключениям, я страшно завидовала англоязычным гражданам, которым для того, чтобы в свое удовольствие путешествовать по всему миру, попутно зарабатывая деньги, требовалось всего лишь разговаривать на своем родном языке. Да и вообще, будь я англоязычной писательницей, я бы не ломала голову над тем, как раздобыть деньги на покупку куска скалы, а с кайфом строчила бы детективы и сценарии на террасе собственной виллы в лучшем районе Ситжеса.
 С другой стороны, если подумать, уж лучше писать книги по-русски, чем ботать на наречии сетсвана где-нибудь в Зимбабве или Ботсване. Все в этом мире относительно. Россия — далеко не худшее место на земле.
 Миновав церковь Святого Семейства — самый красивый храм Барселоны, в архитектуре которого причудливо смешивались элементы неоготического стиля, барокко, модернизма и даже сюрреализма, мы завернули на какую-то улочку и остановились у запертой двери подъезда.
 — Это здесь, — сказал Родни. — Я здесь живу.
 — И как ты собираешься проникнуть в квартиру? Попробуешь открыть замок?
 — Я мог бы перелезть с балкона соседей на свой, — задумчиво произнес Вэнс.
 — Ты оставил открытой балконную дверь? — удивилась я. Опасаясь воров, испанцы обычно не только запирали все окна, уходя из дома, но и опускали снаружи плотные внешние жалюзи. — Если нет, будет дешевле заплатить слесарю за то, чтобы он открыл замок, чем вставлять потом разбитые стекла.
 — Не помню, — грустно сказал журналист. — А вдруг повезет, и дверь окажется открытой?
 — Ты на каком этаже живешь-то?
 — На пятом. Вон мое окно.
 — Это слишком опасно, — покачала головой я. —Между балконами расстояние метра полтора. Ты свалишься.
 — Не свалюсь, — возразил Вэнс. — Можно какую-нибудь доску перекинуть.
 — Все равно не выйдет. Посмотри, ни в одном из соседних окон нет света. Сегодня суббота. Наверняка твои соседи уехали за город и вернутся только к завтрашнему вечеру.
 — А что, если я по стене заберусь?
 — Ты это серьезно?
 К моему ужасу, Родни подошел к стене, облицованной грубо обтесанными гранитными плитами, и, цепляясь за щели между камнями, решительно полез вверх.
 Я восторженно присвистнула. Когда-то я занималась альпинизмом и знала, что на подобный трюк отважились бы только опытные спортсмены. К сожалению, облицовка кончалась где-то на Уровне третьего этажа, а дальше шла гладкая, как полированный стол, бетонная стена без единой зацепки. Было совершенно очевидно, что двигаться по ней невозможно.
 Безнадежно оглядев непригодную для занятий скалолазанием поверхность. Родни вздохнул и, к моему облегчению, благополучно спустился вниз.
 — Ты знаешь, где живет хозяин твоей квартиры? — поинтересовалась я.
 — В этом подъезде. Только не представляю, где именно.
 — А как его зовут?
 — Понятия не имею.
 — Ладно, — вздохнула я. — Попробую отыскать твоего хозяина. У него наверняка должен быть запасной ключ.
 Около получаса я опрашивала соседей и в результате выяснила, что Педро Хименес, хозяин квартиры, находится сейчас в загородном доме. Мне даже удалось раздобыть его телефон. Воспрянувший духом Родни радостно повел меня к ближайшему телефону-автомату. Как оказалось, радовался он преждевременно.
 Сеньор Хименес не горел желанием вникать в проблемы незадачливого квартиранта и заявил, что дубликата ключей у него нет, а посему пусть Родни сам выкручивается как знает, а именно вызовет слесаря.
 Когда я перевела ответ хозяина и предложила позвонить слесарю, Вэнс окончательно сник. Минут десять он плакался по поводу того, что слесарь стоит дорого, денег у него нет и вообще он очень бедный и несчастный. Подготовив меня таким образом, Родни жалобно спросил, как я смотрю на то, чтобы он пожил у меня до тех пор, пока его друг не вернется из Парижа.
 Идея совместного сосуществования меня не вдохновляла, но, чтобы Родни не обиделся, я наплела ему историю про своего жутко ревнивого жениха-андалузца, который не расстается с навахой и, обнаружив в моей квартире постороннего мужчину, немедленно убьет нас обоих.
 Рассказ получился убедительным, и Вэнс, убоявшись мести ревнивого испанца, решил переночевать у знакомого американца, живущего неподалеку, а на следующий день раздобыть где-нибудь на помойке широкую доску и с ее помощью попытаться перелезть на свой балкон с балкона соседа.
 Ни фамилии, ни адреса Грэга, своего американского приятеля, журналист тоже не помнил, поскольку познакомился с ним в ирландском пабе и лишь однажды ненадолго заскочил к нему в гости. Я потратила еще около часа, опрашивая жителей домов на улице, где жил Грэг, не снимают ли тут комнату иностранцы, и в конце концов, почти потеряв надежду, мы все-таки разыскали нужную квартиру.
 Грэга мы застали воркующим с молодой симпатичной испанкой. Не похоже, чтобы перспектива провести ночь в компании Родни очень его обрадовала, но отказать было неудобно, и американец согласился.
 Сказав Грэгу, что скоро вернется, Вэнс проводил меня до автобусной остановки, и, слегка утомленная бурной деятельностью, я поехала домой.
 На следующий день Родни позвонил мне и, захлебываясь от счастья, сообщил, что он уже дома. Как выяснилось, коварный Грэг на звонки вернувшегося Вэнса не реагировал и дверь ему так и не открыл.
 Травмированный таким предательством, Родни выпил пива в ирландском пабе, подцепил там какую-то девицу, пошел к ней домой, но с девицей у него что-то не заладилось, и в результате отчаявшийся англичанин оказался на улице в два часа ночи. Тут-то его и осенила новая блестящая идея. Подобрав на помойке длинный кусок металлической трубы, он вернулся в свой подъезд, дверь которого по счастливой случайности не была захлопнута, поднялся на свой этаж и начал долбить трубой по раме окна его квартиры, выходящего на лестничную клетку.
 Незнакомому с подобными конструкциями русскому читателю следует пояснить, что в связи с дороговизной земли испанцы экономят на пространстве, строя дома вплотную друг к другу, и окна некоторых комнат выводят или в узкие, как бетонные колодцы, внутренние дворы, или даже на лестничные площадки.
 Со стороны Вэнса это был явный акт отчаяния, поскольку крепко запертое окно также находилось в своеобразном “колодце” на расстоянии около двух метров от огороженного перилами лестничного проема, так что, даже если бы оно каким-то чудом открылось, журналисту все равно не удалось бы залезть в него.
 Разбуженные шумом соседи вызвали полицию, и Родни арестовали. Полицейские не говорили по-английски, Вэнс не говорил по-испански, а разъяренные соседи в один голос заявили, что вообще не имеют понятия, кто он такой.
 В три часа ночи полиция разбудила хозяина квартиры Родни, и тот, хоть и был очень сердит, все же подтвердил, что журналист действительно снимает у него комнату на пару с американцем и он в курсе того, что его жилец захлопнул дверь, позабыв ключ в квартире.
 В тюрьму Вэнса не посадили, но, здорово напуганный общением с полицией, он решился-таки раскошелиться и вызвал слесаря, который за две минуты открыл дверь с помощью пластиковой карточки.
 На следующем свидании журналист снова меня удивил. Несмотря на достаточно обширный опыт общения с самыми разными и весьма оригинальными личностями, от зэков и наркоманов до агентов спецслужб и от сибирских бичей  [2] до американских миллионеров, типажей, подобных Родни, мне встречать пока еще не доводилось.
 Не знаю, как насчет талантов Вэнса в области журналистики, но одним несомненным природным даром он действительно обладал, а именно даром нищенствования. На редкость экономный англичанин придерживался твердого убеждения, что бог создал женщину исключительно для того, чтобы облегчить ему. Родни, такому обаятельному и уязвимому милашке, выживание в суровых джунглях капиталистического мира.
 До встречи с ним мне как-то не приходилось иметь дела с альфонсами — для этого я была недостаточно стара, уродлива и богата, и я наблюдала за ухищрениями журналиста с восторженным любопытством энтомолога, обнаружившего новый, неизвестный науке вид относительно безвредного и вполне симпатичного паразита.
 Заурядная внешность Родни не позволяла ему играть роль рокового героя-любовника, гордого и независимого мачо, снисходительно позволяющего влюбленным простушкам оплачивать его счета, и Вэнс выбрал другое амплуа, гениально вживаясь в смиренный образ изголодавшейся бродячей собаки, с доверчивой преданностью заглядывающей в лицо проходящим по улице людям в надежде, что ей бросят кусок недожеванной сосиски или надкушенный гамбургер.
 Я могла бы понять такую стратегию поведения, если бы Родни не работал и действительно страдал от хронического безденежья, но периодически журналист с по-детски невинной самовлюбленностью хвастался мне своими только что купленными фирменными джинсами, рубашками или кроссовками, спрашивая, красиво ли он в них выглядит.
 Любимой темой Родни было его тяжелое финансовое положение. Если мы ехали в автобусе, он вытаскивал из кармана несколько мелких монеток, с виноватым видом сообщая, что у него не хватает денег на билет, и я, усмехаясь про себя, платила за него.
 В кафе я покупала Вэнсу чашечку кофе и круассан, а он, преданно глядя мне в глаза и не виляя хвостом только по той причине, что хвоста у него не было, плакался о том, как он умирает от голода.
 Помимо того, что общение с Родни здорово обогащало мой английский язык, меня страшно забавляли его, не знаю уж, реальные или выдуманные истории. Вэнс рассказывал о том, как торговал гашишем в Южной Африке, спекулировал гватемальскими шмотками в Кении, снимался в Гонконге в эротическом видеоклипе в постели с любовницей очень опасного китайского мафиози, из-за чего был вынужден спешно бежать в Сан-Франциско, и т.д. и т.п. Ради того, чтобы выслушать новую порцию его приключений, я периодически встречалась с англичанином-альфонсом и понемногу подкармливала его.
 Оптимистично настроенный Родни не терял надежды раскрутить меня на нечто большее, чем кофе и круассаны, и, невзирая на маячащего на горизонте ревнивого жениха-андалузца с навахой, прощупывая почву, несколько раз наполовину в шутку, наполовину всерьез заявлял, что влюблен в меня.
 Тему влюбленности я проигнорировала, и тогда, решив перейти к более прямым намекам, Вэнс поведал мне историю о том, как однажды он пришел в бар и познакомился там с молодой и красивой испанкой. Испанка уговорила его пойти к ней домой, а затем, скинув одежду, стала умолять его заняться с ней любовью.
 — Мне-то что? Мне не жалко, — многозначительно глядя мне в глаза, излагал Родни. — Я переспал с ней. Если женщина просит о сексе, почему бы мне ее не удовлетворить? Говорят, у меня это здорово получается.
 Я чуть не прыснула со смеху, представив, как умоляю повиливающего хвостом Вэнса заняться со мной любовью, а он потом утирает пот со лба и объясняет, что, затратив неимоверные усилия, чтобы доставить мне удовольствие, теперь буквально умирает от голода, а у него, к несчастью, нет денег даже на то, чтобы купить себе бутерброд.
 — Странно, — заметила я, с трудом прогнав навязчивое видение. — Обычно испанки так себя не ведут.
 — Ты плохо знаешь женщин, — глубокомысленно возразил англичанин. — Если они встречают привлекательного мужчину, то почему должны отказывать себе в наслаждении? Вот смотри…
 Родни достал из кармана бумажник и вынул из него фотографию симпатичного мальчугана лет десяти с длинными, почти до плеч, пушистыми, чисто вымытыми волосами.
 — Это твой сын? — спросила я.
 — Нет, какой сын, — почему-то обиделся журналист. — Это я сам. Правда, я красивый?
 — Очень красивый, — согласилась я, отметив про себя, что впервые в жизни встречаю мужчину, таскающего в бумажнике свою собственную детскую фотографию и демонстрирующего ее дамам. Это уже попахивало нарциссизмом.
 Во время следующей встречи Родни опять попытался раскошелить меня как минимум на ужин в ресторане, но я была тверда, как монолит.
 Окончательно убедившись, что раскрутить меня на регулярные ужины не удастся, Вэнс решил быть со мной откровенным.
 — Не знаю, может быть, ты сможешь мне помочь, — жалобно сказал он. — Я хочу найти в Барселоне невесту, которая учила бы меня испанскому языку.
 "А заодно и содержала бы тебя”, — подумала я, но вслух произнесла:
 — Вряд ли это будет так легко. Испанские девушки испорчены капитализмом и обычно не встречаются с парнями, не имеющими за душой ни гроша.
 — Думаю, ты ошибаешься, — заметил Родни. — Есть много богатых скучающих дам, для которых иностранец, в особенности англичанин — это своеобразная экзотика, и они готовы полюбить его без всяких корыстных побуждений.
 — Возможно, подобные экземпляры в Испании и обитают. Но, насколько я знаю, состоятельные и скучающие испанские дамы предпочитают экспортировать в страну молодых темпераментных кубинцев с мускулами Сталлоне и внешностью мистера “Латинская Америка”. До сих пор мне не приходилось слышать, чтобы богатые испанки брали в любовники безденежных преподавателей английского языка, да и вращаются они в кругах, куда закрыт доступ простым смертным, Тебе просто не удастся познакомиться с ними, даже если ты попытаешься.
 — Совсем не обязательно, чтобы она была миллионершей, — скромно заметил Родни. — Мне бы подошла и обычная хорошо обеспеченная женщина. У меня, например, уже есть три испанки, которые просто мечтают стать моими невестами.
 Я усмехнулась. Теперь понятно, почему Родни в последнее время не мог встречаться по пятницам, субботам и воскресеньям. Похоже, он пытается раздобыть по кормящей подружке на каждый день недели.
 — Так в чем же дело? — с невинным видом поинтересовалась я. — У тебя уже есть целых три невесты. Это же здорово.
 Вэнс поморщился.
 — Видишь ли, они слегка староваты, к тому же недостаточно красивы и умны, — изрек он.
 — Все понятно, — кивнула я. — Тебе нужна красивая, умная, молодая и богатая невеста.
 — Точно! — Журналист явно обрадовался моей сообразительности. — У тебя случайно нет на примете такой?
 — Увы! — развела руками я. — К сожалению, столь счастливое сочетание встречается в природе не слишком часто.
 — Но я не теряю надежды, — заверил меня Родни.
 — И правильно делаешь, — подбодрила я его. — Надеяться стоит до последней минуты.
 "Но в последнюю минуту можно и перестать”, — добавила я про себя.
 Заварив себе еще чашечку жасминового чая, я решила, что Родни Вэнс прямо-таки идеально подходит на роль шпиона. Во-первых, английский был его родным языком, и Родни мог прекрасно разобраться в том, что происходит в группе. Во-вторых, будучи журналистом, он вполне мог считаться человеком творческой профессии, а уж с его актерским дарованием прикинуться творчески блокированным писателем Родни запросто сможет.
 Уговорить Вэнса внедриться в группу наверняка тоже будет несложно. Разумеется, он тут же начнет плакаться, что у него нет денег на оплату напитков, которые он вынужден будет заказывать в кафе, но ради такого дела я вполне могу пойти на расходы и авансом оплатить Родни пару-тройку кружек пива, которые он выпьет за вечер. По сравнению со средствами, которые затрачивает на своих секретных агентов ЦРУ, это была более чем скромная сумма.
 Кроме того, мое предложение должно заинтересовать Вэнса еще по одной причине: группа Творческой поддержки могла стать для него потенциальным источником испанских невест, желающих улучшить свой английский, а заодно пообщаться с экзотическим иностранцем, всегда готовым удовлетворить сексуальные запросы симпатичной женщины, если, конечно, она его предварительно покормит.
 Сделав свой выбор, я набрала номер телефона журналиста. Как выяснилось, теперь он был занят по вторникам, но зато свободен по субботам. Это означало, что субботняя кормящая испанская невеста по каким-то причинам “выпала из обоймы”, но взамен появилась вторничная.
 Мы встретились в среду. Подготавливая Вэнса к серьезному деловому разговору, я затащила его в “Бургер-Кинг” и купила ему длиннющий бутерброд с сервелатом, помидорами и салатом, а также баночку кока-колы.
 Преданные собачьи глаза журналиста увлажнились от умиления и благодарности. Не разобравшись в ситуации, он, похоже, решил, что популярная русская писательница неожиданно возжаждала сексуальных утех с экзотическим англичанином.
 Уже привыкнув к тому, что знакомые иностранцы, услышав, сколько я получаю от русского издательства за десять тысяч экземпляров моих детективов, сначала отказывались в это поверить, а потом разражались непристойно громким хохотом и восклицали, что Россия — это страна татар и монголов, я, не желая разочаровывать Вэнса на свой счет, на всякий случай скрывала от него истинные размеры своих доходов, и бедолага совершенно необоснованно занес меня в категорию богатых скучающих дам.
 Счастливый Родни, пожирая свой гамбургер, подмигивал мне и хихикал, и даже разок игриво хлопнул меня бутербродом по руке, сообщив, что если вначале он не был до конца в этом уверен, то уж теперь точно влюбился в меня окончательно и бесповоротно.
 Мне это его заявление, несомненно, польстило, но тем не менее я перешла к делу и изложила Вэнсу свой план. Он внедряется в группу Творческой поддержки и пересказывает мне все, что там услышит, попутно заводя знакомство с англоговорящими испанскими невестами, а я оплачиваю ему напитки, которые он будет заказывать во время встречи в кафе.
 Уразумев, что в сексуальных услугах я не нуждаюсь, Вэнс слегка расстроился, но, философски рассудив, что с худой овцы хоть шерсти клок, принялся энергично торговаться, утверждая, что шпионство — дело серьезное, требующее значительной физической и психической выносливости, а одними напитками физическую форму не поддержишь. В самом деле, как может сосредоточиться на разговоре умирающий от голода человек? Для поддержания необходимой для секретного агента кондиции Вэнсу требовалась, как минимум, пара бутербродов.
 В конце концов мы сошлись на тысяче песет за одно посещение группы. Вручив Родни вожделенную зеленую бумажку, украшенную портретом короля Испании Хуана-Карлоса, я снабдила его телефоном Джейн Уирри, которой он должен был позвонить якобы по объявлению в журнале.
 Мы договорились встретиться в четверг в девять вечера, через час после того, как закончится очередное заседание группы. Я хотела, чтобы Родни пересказал мне события “по горячим следам”.


* * *

 Я пришла на свидание на пять минут раньше, но Родни уже ждал меня, нервно вышагивая по тротуару.
 — Наконец-то, — воскликнул он, поднимая на меня глаза.
 Я поразилась происшедшей с журналистом перемене. Словно по мановению волшебной палочки, исчез, казалось, намертво прилепившийся к нему образ ласковой бродячей собаки, заискивающе выпрашивающей подачку. На меня смотрел совершенно другой человек. Новый Вэнс был независим, сдержанно презрителен и высокомерен. Он чем-то неуловимо напоминал голодного хищника, почуявшего добычу и не намеренного эту добычу упускать.
 — Извини, но мне нужно бежать. Я очень спешу, — торопливо произнес он. — К сожалению, сегодня я ничего не смогу тебе рассказать.
 — Куда это ты спешишь? — удивилась я. — У тебя же вроде не было никаких дел.
 — Теперь появились. Позвони мне, ладно?
 С покровительственным видом чмокнув меня в щеку, Вэнс побежал к метро.
 Некоторое время я растерянно смотрела ему вслед, гадая, что произошло. Откуда такая разительная перемена? Скорее всего Родни где-то почуял деньги, причем деньги приличные и доступные. Неожиданно разбогатевший альфонс, компенсируя пережитые унижения, как правило, начинает относиться к женщинам, перед которыми он прежде заискивал, с высокомерным презрением. Именно так и смотрел на меня Родни, словно говоря: “Шла бы ты куда подальше со своим кофе и круассанами. Больше ты мне не нужна”.
 Похоже, на встречу со мной он пришел лишь потому, что не был до конца уверен в том, пригожусь я ему еще раз или нет. Это означает, что Вэнс пока только чует деньги, но еще не держит их в руках. Неужели за один проведенный в группе вечер он ухитрился подцепить богатую и скучающую даму? Насколько я помню, богатых там не было. Так, нормальный средний класс вроде преподавателей английского языка или бунтующих детишек, тратящих деньги родителей. Впрочем, Джейн давала свои объявления в каждом номере журнала, и в группу постоянно приходили новые люди.
 Решив не ломать себе голову, а просто позвонить Родни на следующий день и все выяснить, я спустилась по Рамбле к морю, прошлась вдоль набережной, станцевала сальсу в Мохито-баре с кубинским мулатом и, слегка подустав, к полуночи вернулась домой.


* * *

 До Вэнса я так и не дозвонилась ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье. Трубку или вообще никто не брал, или же к телефону подходил Тэдди Пиддингтон, американец, снимающий квартиру вместе с Родни. Журналиста неизменно не было дома, и Тэдди понятия не имел, когда он появится. Пообещав передать Вэнсу, что я просила его перезвонить мне, американец вешал трубку. Родни мои просьбы игнорировал и звонить мне упорно не желал.
 В понедельник вечером сосед Вэнса сказал, что Родни не ночевал дома, а во вторник в газете “Эль Периодико” я прочитала заметку об обнаруженном на пляже около Ситжеса трупе.
 Заметка лаконично сообщала, что личность покойника удалось установить по находящимся у него в кармане документам. Погибшим оказался подданный Великобритании Родни Вэнс. Полиция полагала, что речь шла о несчастном случае.
 Некоторое время я сидела с газетой в руках, задумчиво созерцая фотографию, на которой полицейский застегивал “молнию” на пластиковом пакете с бренными останками английского журналиста.
 В отличие от полиции, я была совершенно уверена в том, что Родни умер не своей смертью. Впрочем, ничего другого представители власти сказать и не могли. Убийство англичанина в окрестностях одного из самых популярных курортных городков Каталонии, да еще в самом начале туристического сезона — событие крайне неприятное.
 Несчастные случаи, конечно, случаются, только вряд ли бы Вэнс решил поплавать с удостоверением личности в кармане. Такое можно было сделать только спьяну или перебрав наркотиков, а, насколько я знала, ни наркотой, ни алкоголем экономный журналист не злоупотреблял.
 Все указывало на то, что бедолаге Родни тихо и ненавязчиво помогли отправиться на тот свет. Интересно, кого он ухитрился так здорово разозлить? Этого я не знала, но готова была побиться об заклад, что тут не обошлось без группы Творческой поддержки. Выходит, я, совершенно того не желая, послужила слепым орудием судьбы, подтолкнувшим к гибели безобидного английского альфонса. Вот до чего может довести идиотское любопытство, особенно в сочетании с ленью.
 Ну, захотелось мне написать книгу про группу Творческой поддержки, так неужели трудно было самой пошевелить мозгами и выдумать биографию Джейн Уирри и историю Лиланда? Все эти доморощенные колдуньи и экстрасенки испокон веков с небольшими вариациями травят одни и те же байки, а про негритянскую культуру информации в Интернете хоть отбавляй. Так нет, напрягаться мне, видите ли, было лень. Решила воспользоваться готовым материалом. Сунула Родни тысячу песет и отправила его шпионить. В результате нет ни Родни, ни информации. Теперь буду гадать до посинения, что же такое особенное произошло на последнем собрании.
 Как назло, у меня не было телефона ни одного члена группы, а с самой мадам Творческий Блок разговаривать было бы не только бессмысленно, но и опасно. А что, если это она замочила Вэнса? В таком случае она могла запросто прикончить и меня, начни я проявлять нездоровое любопытство. Непонятно только, чем Родни мог ей так насолить.
 Терзаясь от чувства вины, я немного поразмышляла на тему о том, что будь я героиней нормальной детективной повести, то, пылая праведным гневом, немедленно бросилась бы расследовать смерть журналиста.
 На самом деле праведным гневом я не пылала и бросаться на поиски убийцы, как ни странно, тоже особенно не стремилась. Конечно, мне было жаль Родни, но просто так, ни за что ни про что человека не пришьют, особенно в такой сонной и ленивой стране, как Испания.
 Живя в России, я в основном судила об испанском характере по любовным романам и приключенческим боевикам и совершенно необоснованно полагала, что испанцы непременно должны быть темпераментными, деятельными, страстными, агрессивными и кровожадными.
 — Marketing turistico, — безжалостно разбил мои иллюзии один мой испанский приятель. — Все эти мифы о страстных латинских любовниках, темпераменте и агрессивности испанцев не более чем реклама. Может быть, когда-то в средние века испанцы и были немного кровожадными, но теперь мы даже голливудские боевики не можем смотреть — в них слишком много насилия. Ты когда-нибудь обращала внимание, что идет по испанскому телевидению? Или игры, или конкурсы, или бесконечные комедийные сериалы. Для насилия и страсти надо слишком напрягаться, а кому захочется напрягаться в такую жару?
 Окончательно миф об испанской агрессивности развенчал другой мой знакомый, любящий изображать из себя крутого мачо. Однажды я попросила его откорректировать текст одной из моих статей для журнала боевых искусств.
 — Ты что, собираешься это публиковать? — с ужасом уставился на меня Эстебан.
 — Да. А в чем дело? Что-нибудь не так? — удивилась я.
 — Но ведь с помощью техники, которую ты описываешь, запросто можно убить.
 Теперь уже я изумленно уставилась на испанца.
 — Естественно, что с ее помощью можно убить. Это ведь статья для журнала боевых искусств, а не листовка пацифистов-непротивленцев. Насколько я понимаю, боевые искусства для того и предназначены, чтобы убивать.
 — Только не в Испании. Это ваша Россия — бандитская страна. В России вам, может, и надо убивать, а в Испании народ занимается боевыми искусствами понемногу, не напрягаясь, исключительно для собственного удовольствия. Так, помашут немного ногами или палкой, стараясь никому не сделать больно, но походить при этом на Брюса Ли, — и все. Сама подумай — а вдруг твою статью какой-нибудь ребенок прочитает и случайно прибьет кого-нибудь. Так нельзя. Прямо удивляюсь — откуда в тебе столько зверства. У вас что, в России все такие?
 Итак, учитывая испанскую лень, было трудно предположить, что Родни стал жертвой бандитского нападения. Для того чтобы его убили, он должен был очень здорово кого-то разозлить. Во время нашей последней встречи журналист выглядел слишком уж торжествующим и надменным, словно он неожиданно обрел некую таинственную власть. Власть над кем? Или над чем? Во что, интересно, вляпался Вэнс?
 Я подумала, что Испания плохо действует на меня. Моя природная лень в Барселоне начинала прогрессировать даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Если так и дальше пойдет, через пару лет я окончательно деградирую, превратившись в сонную и апатичную черепаху Тортиллу, лениво греющуюся на солнышке. С другой стороны, так уж ли это плохо?
 За окном наливалось прозрачной синевой ослепительное средиземноморское небо. Мягкий теплый бриз лениво щекотал листья пальм. В такую погоду хорошо посидеть на террасе кафе у набережной, выпить прохладного апельсинового сока, искупавшись, растянуться на нагретом солнцем песке, почитать приятный старомодный детектив без зверских сцен и столь излюбленного американцами мордобоя, потом пообедать в ресторанчике, подремать в прохладе кондиционера…
 В Испании время замедляет свой ход, а иногда и вовсе останавливается. Здесь не принято торопиться и напрягаться. С двух до пяти все магазины закрыты. Наступает священный час сиесты — послеобеденного сна.
 Любимое испанское выражение: “no hay prisa” — спешить некуда. Если вы заказали мебель и вам клятвенно обещали привезти ее на этой неделе, это означает, что месяца через три вы ее, возможно, все-таки получите.
 Изготовление окон с алюминиевыми рамами для моей квартиры из обещанных трех недель раст тянулось на пять месяцев, и мне еще здорово повезло. Одной моей подруге новые окна не вставляли в течение года, причем каждый раз, когда она звонила в мастерскую, хозяин мастерской, позевывая, говорил, что приедет “maeana mismo”, что в переводе означало “прямо завтра”. Впрочем, испанское “завтра” — понятие крайне растяжимое и неопределенное и может обозначать промежуток времени от нескольких часов до нескольких веков.
 Сначала я испытывала определенные неудобства, с трудом адаптируясь к столь непривычному для меня восприятию времени, обязательности и жизненной активности, но в конце концов сонная испанская медлительность заразила и меня. Вот если бы Родни кокнули в Москве, я бы тут же поставила на уши всех своих знакомых в попытке отыскать и покарать убийцу. Но в Барселоне?
 .Да и чего ради мне, в самом деле, надрываться, убийцу искать? Мне что, больше всех надо?
 Родни в любом случае не воскресишь, а там, глядишь, и полиция найдет преступника, конечно, не спеша: no hay prisa. Интересно, как определяют понятие “завтра” представители испанского правопорядка? Так же, как остальные испанцы? Нет, все-таки на полицию рассчитывать особенно не стоит.
 От убитого журналиста мои мысли, следуя причудливому потоку ассоциаций, плавно переключились на скалу стоимостью в шестьсот тысяч долларов, и я подумала, что если и дальше продолжу деградировать и морально разлагаться в том же духе, то не заработаю даже на хижину пастуха, не то что на дом под Ситжесом.
 Через пару лет мне предстоит поездка в Голливуд, а это уже совсем не Испания. Нравы там в точности противоположные. Никакого “no hay prisa”, никакого “maeana mismo”. По мудрому определению одного русского эмигранта, “США — это трудовой лагерь с усиленным питанием”. Пускающий восторженные слюни при виде сцен агрессии и насилия американский народ со здоровым звериным азартом зубами и когтями дерется за тепленькое место под солнцем.
 Слово “лень” в голливудском словаре в принципе отсутствует, так же как и слова “гуманность” и “порядочность”. Накрутив свою психику пособиями о том, как стать победителями и ломиться к поставленной цели, невзирая на средства, жаждущие власти и богатства американцы дружно “зажигают огонь в животе”, вдохновенно и беззастенчиво обжуливают ближнего и смачно впиваются друг другу в глотки, называя это “деловой хваткой”, а заработав наконец вожделенные суммы со многими нулями, тратят их затем на бесконечные визиты к психоаналитикам.
 Имеет смысл как следует потренировать свою психику, прежде чем соваться в это осиное гнездо. Копируя излюбленных героинь американских романов, я должна буду превратиться в энергичную, хищную и беспощадную стерву, которая никому не позволяет взять над собой верх. А я как себя веду? Если быть честной с самой собой, веду я себя просто позорно. Где целеустремленность? Где инициатива? Где огонь в животе?
 Настоящая деловая феминистка-американка ни за что не спасовала бы, как я, перед какой-то там Джейн Уирри. Она просто из принципа ходила бы в группу, чтобы показать, что она победитель, что она круче всех и что какая-то жалкая английская мошенница не смеет указывать ей, что делать и куда ходить. А я?
 Поленилась вступить в конфликт и послала шпионить бедолагу Вэнса. Как ни крути, а его смерть на моей совести. Нет, все-таки я обязана что-то предпринять. Найти убийцу, например, а заодно и потренироваться в деловой активности перед поездкой в голливудский гадюшник.
 Для начала я решительно и беспощадно отброшу лень и превращусь в стальную американскую леди с пылающим в животе огнем, целеустремленную, как ракета-носитель, и несгибаемую, как статуя Свободы. Никаких “maeana mismo”. Никаких “no hay prisa”. Будем считать, что завтра для меня наступило еще вчера.
 Я неторопливо поднялась с кресла и, зевнув, подошла к окну. Глядя на синеющее за рыжими черепичными крышами море, я задумалась над тем, с чего бы начать расследование. Логичнее всего было бы взять в компанию какого-либо местного полицейского. Тогда я могла бы исполнять функции мозгового центра, а красивый мускулистый латинос при необходимости размахивал бы кулаками, дубинкой, пистолетом и своим полицейским жетоном, если, конечно, у испанских полицейских есть жетоны.
 Проблема заключалась в том, что в Испании у меня не было ни одного знакомого полицейского, а приставать к незнакомым представителям правоохранительных органов на улице, предлагая им свое содействие в расследовании происшедшего под Ситжесом убийства, было как-то несолидно.
 А что, если отыскать среди своих приятелей кого-либо, кто мог бы порекомендовать меня своему знакомому полицейскому? В Испании все организуется в основном по знакомству. Мне требуется всего лишь хорошая рекомендация — и дело, можно считать, в шляпе. Я даже знала человека, у которого почти наверняка должны найтись приятели в полицейском управлении. Этим человеком был Марио Эстевез Бардала.


* * *

 Пугая Родни Вэнса своим ревнивым женихом-андалузцем с навахой, я, конечно, чуть-чуть преувеличила. Жених мой был только наполовину андалузцем, а на другую половину кастильцем, и никакой навахи у него в помине не было. Впрочем, испанское определение жениха несколько отличалось от русского. “Женихом”, или “novio”, здесь называли более или менее постоянного ухажера, который совсем не обязательно был кандидатом в мужья.
 С типичной для меня склонностью к общению с экстравагантными и неординарными личностями, жениха я себе подобрала даже более чем оригинального. Думаю, второго такого я не смогла бы отыскать, даже обшарив вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. Моим novio стал фашист-тангеро, по совместительству спецназовец, прошедший подготовку в расквартированном в Африке испанском Иностранном легионе.
 Более того, отец Марио тоже был фашистом и в Великую Отечественную войну даже воевал в союзных Гитлеру войсках под Смоленском, по иронии судьбы на одном фронте с моим дедом.
 Стены квартиры Марио были увешаны черно-белыми фотографиями, на которых испанцы, сидя в окопах, строчили из пулеметов по русским солдатам (в частности, по моему деду) или позировали на фоне бревенчатых русских хат.
 Обитая в России, ни малейшей симпатии к фашистам я не испытывала, скорее наоборот, терпеть их не могла, и на столь нетрадиционный выбор novio отчасти повлияло то, что все остальные кандидаты в женихи, по совершенно непонятной мне причине, как на подбор, оказывались коммунистами.
 Если фашистов я не любила, так сказать, абстрактно, поскольку лично с ними не общалась, а наблюдала их в основном по телевизору, преимущественно в сериале “Семнадцать мгновений весны”, то слово “коммунист”, после советского, а точнее, антисоветского детства, действовало на меня как красная тряпка на быка.
 Уезжая в Испанию, к “проклятым капиталистам”, я была уверена, что на благословенной земле корриды и фламенко не то что не встречу ни одного коммуниста, а даже слова такого не услышу. Как выяснилось, я была не права.
 К моему ужасу, почти все мои знакомые, вне зависимости от образования и социального положения, оказывались если не коммунистами, то анархистами. Живые анархисты для меня были в диковинку, поскольку в России по приказу Сталина их всех перестреляли задолго до моего рождения. Впрочем, анархистов я тоже недолюбливала, памятуя о том, что их легендарный лидер батько Махно однажды в пьяном виде пытался изнасиловать мою двоюродную бабушку. Смертельно напуганная тогда еще несовершеннолетняя бабуля чудом спаслась, выпрыгнув в окно, а потом несколько дней пряталась в лесу, не решаясь вернуться домой.
 К моему удивлению, все то, что советские граждане, безвыездно сидя за “железным занавесом”, воображали про свободную и богатую Европу, живущие при диктатуре Франко испанцы думали про СССР. Советский Союз для них был воплощением счастливой и богатой жизни, свободы, демократии и процветания. Быть коммунистом в Испании было столь же модно и естественно, как мечтать о свободном капиталистическом мире в Советском Союзе.
 Вообще, испанские коммунисты были настоящей поэмой. Глядя на них, я изумлялась тому, до какой степени маразма можно довести население за счет целенаправленной пропаганды при катастрофическом недостатке реальной информации. В отличие от советских членов КПСС, фальшивых, как “Шанель №5” польского разлива, многие испанские коммунисты были искренне убеждены в том, что лишь Всемирная Коммунистическая Революция может сделать человечество счастливым.
 Некоторое время за мной страстно ухаживал один очарованный моим русским происхождением фанат Всемирной Коммунистической Революции. Причудливое сочетание высокого роста, умопомрачительной латинской красоты и горячего андалузского темперамента с фатальным отсутствием интеллекта делало Энрике столь экзотичным, что я даже закрыла глаза на то, что камин его дома украшал бронзовый бюст Ленина, а книжные полки прогибались под тяжестью собраний сочинений вождя мирового пролетариата, а также Маркса, Энгельса и Мао Цзедуна.
 Некоторое время я безуспешно пыталась политически разагитировать Энрике, рассказывая ему про миллионы жертв сталинских репрессий, про голод в Поволжье, про брошенных в лагеря невинных людей, но чертов коммунист лишь снисходительно ухмылялся и, пожимая плечами, объяснял мне, что ни одна революция не обходится без жертв и что на пути к общечеловеческому счастью неизбежны некоторые незначительные перегибы в ту или в иную сторону. Как говорится, лес рубят, щепки летят.
 По какой-то совершенно непонятной причине Энрике, работающий банковским служащим, был убежден, что, если бы ему повезло родиться в Советском Союзе, он непременно был бы не только богатым и знаменитым, но и чрезвычайно творческим и интеллектуальным.
 Вывалив всю известную мне информацию об ужасах коммунистической диктатуры, но так и не добившись желаемого результата, я поняла, что с испанцами надо действовать по-другому. Как-никак, они потомки инквизиторов, над несчастными быками на аренах издеваются, так что пытками и жестокостями, тем более совершенными много лет назад и в другой стране, их не проймешь, они от таких историй только кайф ловят. Следовало изобрести кое-что похитрее.
 Два дня я ломала голову, а потом меня осенило: туалетная бумага! Именное ее помощью я загоню последний гвоздь в гроб коммунистической идеологии.
 Постоянный дефицит туалетной бумаги был одним из кошмаров моего социалистического детства. Более редкая, чем черный жемчуг в прибрежных водах Полинезии, в России во времена застоя туалетная бумага являлась своеобразной валютой. Как на водку в рабоче-крестьянской среде, в среде работников умственного труда на вожделенный белый рулончик можно было выменять что угодно или почти что угодно.
 Если вдруг (такое чудо случалось обычно раз в полгода) в окрестном магазине выбрасывали туалетную бумагу, за ней моментально выстраивалась километровая очередь. Нанизав на веревочку свои законные десять рулонов (это была норма выдачи в одни руки), счастливчики вешали это своеобразное ожерелье через плечо, как большевики пулеметные ленты, и гордо шествовали домой, вызывая черную зависть у прохожих.
 Один мой знакомый доктор наук специально по блату ходил на приемы в чешское посольство, чтобы там в туалете незаметно обмотаться под пиджаком вожделенным дефицитом и контрабандно вынести добычу на родную советскую территорию.
 Ни в одном общественном советском клозете туалетная бумага, естественно, не появлялась, а если бы каким-то чудом и появилась, очумевшие от неожиданно привалившего счастья граждане стащили бы ее быстрее, чем кот ухватил бы когтями пролетающую мимо бабочку.
 Как ни странно, впервые выбравшись из измученного дефицитом Советского Союза на изнывающий от изобилия Запад, я поражалась не роскошным витринам с ювелирными изделиями, мебелью и шикарными шмотками — ко всему этому я, как ни странно, была совершенно равнодушна, — а именно благоухающим розами, лавандой и жасмином рулончикам розовой, голубой и кремовой туалетной бумаги, беззаботно висевшим в сверкающих плиткой и зеркалами общественных туалетах.
 В течение двух первых лет моей жизни за границей при виде неохраняемых рулончиков у меня чисто рефлекторно загорались глаза и возбужденно билось сердце, и я с трудом подавляла неблагородный порыв, подобно моему знакомому доктору наук в чешском посольстве, обмотаться под платьем бесценной бумажной лентой.
 Коварно выбрав подходящий момент, когда Энрике после совместного посещения ресторана пребывал в расслабленно-блаженном состоянии, я в красках описала советскую эпопею с туалетной бумагой. Эффект превзошел все мои ожидания. Выразительные шоколадные глаза испанского коммуниста расширились от нескрываемого ужаса.
 — Нет, — дрогнувшим голосом прошептал он. — Такого просто не может быть.
 — Как это не может? — злорадно усмехнулась я. — Еще как может. Я вот до сих пор на туалетную бумагу в ресторанных клозетах спокойно смотреть не могу. Так и хочется схватить и спрятать куда-нибудь подальше на черный день, а я, как ты знаешь, клептоманией не страдаю.
 — Не может быть, — в отчаянии покачал головой Энрике. — Я не верю.
 — Думаешь, я вру? Зачем это мне? Дефицит туалетной бумаги в Советском Союзе — непреложный факт, от которого так просто не отмахнешься. А теперь подумай, хотел бы ты жить в стране, в которой невозможно купить туалетную бумагу?
 — Я этого не понимаю, — поник головой окончательно уничтоженный коммунист.
 Он так и не смог оправиться от нанесенного удара. В течение недели Энрике был способен думать исключительно о туалетно-бумажном социалистическом дефиците. Когда мы гуляли, он был молчалив и погружен в глубокие раздумья, а потом вдруг вскидывал голову и убитым голосом произносил:
 — Я могу понять все. Я понимаю, что окруженный врагами Советский Союз не мог обеспечить каждого рабочего отдельной квартирой и машиной. Естественно, что страна испытывала трудности и в послевоенный период, и в связи с гонкой вооружений времен “холодной войны”. Я не могу понять только одного: почему коммунистическая партия не предоставила рабочим необходимое количество туалетной бумаги?
 Энрике жалобно смотрел на меня, словно надеясь, что я пощажу его и объясню, что страна в связи с гонкой вооружений испытывала острейший бумажный кризис, но я лишь злорадно усмехалась и говорила, что на публикацию бесконечных материалов съездов компартии, сочинений классиков марксизма-ленинизма и прочей коммунистической белиберды, которую никто не читал, бумаги было более чем достаточно, и многим советским гражданам, особенно в деревнях, приходилось подтирать задницу коммунистической прессой, типографская краска которой содержала канцерогенные вещества и, соответственно, вызывала рак анального отверстия.
 Утомившись от избыточного общения с коммунистами, я слегка утешилась, познакомившись с Марио Эстевезом. Фашист он был вполне мирный, против русских, евреев и негров ничего не имел и даже к коммунистам относился с жалостливой симпатией, считая их наивными жертвами собственной глупости и советской пропаганды.
 Фашистом Эстевез стал исключительно из духа противоречия, слишком уж достали его своей велеречивой демагогией коммунисты, лишь слегка поумерившие свой пыл после позорного развала Советского Союза. Вдоволь накушавшись в свое время коммунистической пропаганды, я целиком и полностью разделяла чувства Марио.
 Я даже пообщалась с его отцом-фашистом, который, как выяснилось, целыми днями только и делал, что вспоминал о войне в России, как о лучшем периоде своей жизни. Папа-фашист оказался бывшим республиканцем и анархистом, который после победы Франко за компанию со своими просоветски настроенными приятелями отправился на войну по той простой причине, Что получить работу в Испании недобитым республиканцам никак не удавалось, а воюющим в России солдатам платили огромные по тем временам деньги.
 В результате укомплектованные преимущественно коммунистами, анархистами и республиканцами испанские фашистские батальоны сильно не любили немцев, но зато горячо симпатизировали русским.
 По этой причине целились испанцы во врага из рук вон плохо, попавших к ним в руки партизан никогда не отдавали немецким патрулям, чтобы те их не обижали, а в свободное время вдохновенно флиртовали с советскими женщинами. При отступлении с территории России они даже тайно вывезли в Испанию своих русских возлюбленных, переодев их в военную форму.
 В Иностранный легион Марио, едва закончив университет, добровольно записался по трем причинам: во-первых, таким образом он продолжал семейные фашистские традиции, во-вторых, за легионерами закрепилась лестная слава “самых диких и крутых мачо” Испании, а в-третьих, он решил, что суровая жизнь в Африке — наилучшее лекарство от несчастной любви.
 Опять-таки по причине несчастной любви Эстевез, следуя уже аргентинским традициям, стал тангеро. Облегчая измученную терзаниями душу, он целыми днями исполнял под выцветшим от зноя африканским небом убойные душераздирающие танго, которые испанцы метко окрестили “козлиными страданиями”, поскольку в танго почти всегда говорится о том, как плохие и коварные женщины разбивают сердца хорошим и благородным мужчинам.
 Пел Марио хорошо. Сентиментальные испанские спецназовцы, сами не чуждые “козлиным страданиям”, ненароком смахивали с глаз скупую мужскую слезу. В довершение всего Эстевез оказался в легионе единственным солдатом с высшим образованием.
 Демонстрируя почти запредельный для легионера уровень интеллекта, Марио мог без единой запинки за минуту оттарабанить всю таблицу умножения и запросто подсчитывал в уме, чему равняются пять процентов от тысячи, за что его уважали не только далеко не всегда умеющие правильно написать свою фамилию товарищи по оружию, но даже суперкрутые сержанты-мачоте  [3] , утверждавшие, что настоящий мужчина должен пахнуть исключительно женщинами и вином, а на завтрак съедать как минимум льва прямо с хвостом и когтями, лишь в крайнем случае намазав его мармеладом.
 Итак, это сокровище, фашист-тангеро-легионер-спецназовец, неожиданно свалилось на меня. Усугубляло ситуацию то, что он только-только ухитрился залечить сердечные раны, и я, нежданно-негаданно, оказалась второй женщиной, в которую он опять ухитрился влюбиться с первого взгляда.
 Расшатанная “козлиными страданиями” нервная система Марио бросала его из крайности в крайность, и он то заявлял, что женщины — бездушные злодейки с сердцем гиены, а он — законченный циник с давно умершей и похороненной душой, то, наоборот, склонялся к мнению, что женщины — богини, которых недостойны грубые и примитивные мужчины.
 Уже привыкнув к латинской склонности к драматизму и преувеличениям, а также к парадоксальному южному сочетанию патологической лени с буйным холерическим темпераментом, я не обращала внимания на выверты своего novio, с равным удовольствием пребывая в роли то злодейки-гиены, то богини, а он, развлекая меня экзотической испанской романтикой, красивым баритоном пел душераздирающие танго и читал стихи о жестоких любовных терзаниях.
 Вернувшись из легиона, Марио начал преподавать в частной академии, готовившей взрослых слушателей к разного рода экзаменам для получения должности государственного служащего. Полицейские тоже считались государственными служащими; так что среди его бывших учеников вполне могли найтись несколько служителей закона. Не исключено, что через кого-нибудь из них я смогла бы выйти на полицейских, занимающихся делом Вэнса.


* * *

 — Неужели ты действительно собираешься расследовать убийство этого альфонса? — удивился Эстевез. Мое общение с Родни ревнивый испанец с самого начала не одобрял. — Тебе что, нечем больше заняться?
 — В любом случае я собиралась написать детектив про испанскую полицию, — сказала я. — А так у меня будет предлог поближе познакомиться с методами ее работы. Кроме того, я неплохо знала Вэнса и наверняка смогу помочь следствию. Ты не можешь вывести меня на кого-либо из полицейского комиссариата Ситжеса?
 — Ситжеса… — наморщил лоб Марио. — Я не уверен, но, кажется, один мой ученик работает то ли там, то ли в Сан-Педро-де-Рибас.
 — А у тебя с этим учеником хорошие отношения? Он выполнит твою просьбу, если ты замолвишь за меня словечко?
 — Думаю, да, — усмехнулся Эстевез. — Тамайо мне по гроб жизни обязан. Если бы не я, он ни за что не сдал бы экзамен на место полицейского.
 — Ты что, был в экзаменационной комиссии?
 — Да нет. Просто через одного моего приятеля из Иностранного легиона достал для Пепе билеты. Парень он приятный, душевный, ничего не скажешь, но малость туповат, а благодаря мне он на все вопросы заранее шпаргалки заготовил. Высший балл получил.
 — Здорово, — оценила я. — Может, позвонишь ему прямо сейчас? Вдруг повезет, и окажется, что он работает в комиссариате Ситжеса?
 — Ладно, — вздохнул Марио. — Я попрошу его встретиться с тобой, но обо всем остальном договариваться с ним будешь сама.
 — Ты просто чудо, — обрадовалась я.


* * *

 К моему предложению о сотрудничестве и братской интернациональной взаимопомощи по-, лицейский инспектор Пепе Тамайо отнесся без особого энтузиазма, но, памятуя об оказанной ему Эстевезом услуге, согласился увидеться со мной на следующий день. Мы договорились встретиться после обеда под Триумфальной аркой, и я, вкратце описав свою внешность, поинтересовалась, как выглядит Пепе.
 По его словам, он был смуглым черноволосым атлетом с классическими чертами лица и ростом 180 см. Я подумала, что мне здорово повезло. Пепе Тамайо прямо-таки идеально подходил на роль крутого полицейского инспектора для детективного романа, а то, что, по словам Марио, умом он не блистал, не имело принципиального значения. В конце концов, зачем нужен ум красивому мускулистому испанцу? Думать я и сама могу, зато бить морды преступникам при необходимости будет Пепе.
 Ровно в 16.00 я стояла под сводами арки, внимательно вглядываясь в лица проходящих мимо смуглых красавцев-мачо. В 16.20 я, тихо зверея, материла про себя знаменитую латинскую пунктуальность. В 16.25 ко мне подошел низенький коренастый толстячок с торчащей во все стороны пышной курчавой шевелюрой. Поскольку шевелюра толстячка заканчивалась где-то в районе мочки моего уха, я решила, что парень от скуки решил “подкатиться” ко мне, и, отвернувшись от него, отошла на пару шагов в сторону.
 — Ирина? — поинтересовался толстячок. — Я Пепе.
 Некоторое время я тупо созерцала его, а потом на всякий случай уточнила:
 — Пене Тамайо? Полицейский инспектор?
 — А ты кого ждала? Антонио Бандераса?
 С трудом вернув на место отвисшую от изумления челюсть, я подумала, что на конкурсе латинских преувеличений полицейский запросто получил бы первое место. Значит, именно так в его представлении выглядит мужественный ста-восьмидесятисантиметровый атлет. Впрочем, насчет смуглой кожи и черных волос Пепе не соврал, хоть в этом повезло.
 К латинской склонности к преувеличениям я уже успела привыкнуть и взяла себе за правило принципиально не верить ни во что, что мне рассказывают и обещают испанцы. Что меня больше всего поражало, так это переходящая все мыслимые и немыслимые границы абсурдность некоторых их фантазий.
 Повинуясь элементарной логике, я всегда полагала, что врать имеет смысл лишь в том случае, когда ложь сложно, а еще лучше, невозможно опровергнуть. Если бы Пепе заявил, что является незаконнорожденным сыном российского президента, возможно, я бы это и проглотила. Откуда, в конце концов, я могу знать, так это или не так. Но при росте в 155 см и солидном брюшке утверждать, что ты стройный высокий красавец! Это явно было выше моего разумения. Может быть, Пепе решил, что я слепая? Нет, не понять мне латинской психологии!
 Марио, обиженный моими регулярными жалобами на патологическую лживость испанцев, однажды решил внести ясность в этот тонкий вопрос.
 — Ты иностранка, поэтому ничего не понимаешь в латинской душе, — объяснил Эстевез. — Может, испанцы и лгут время от времени. Лгать-то они, конечно, лгут, но при этом никого не обманывают.
 — Как это — лгут, но не обманывают? — изумилась я. — До сих пор я считала эти слова синонимами. Или в испанском языке они синонимами не являются? Вранье — это всегда вранье, как бы ты его ни называл — брехней, злостными измышлениями, извращением истины или дезинформацией.
 Марио вздохнул и укоризненно покачал головой, сокрушаясь по поводу моей тупости.
 — Испанцы, конечно, лгут, но испанец в принципе не может обмануть своего соотечественника, потому что тот прекрасно понимает, когда его собеседник вешает ему лапшу на уши, и не строит никаких иллюзий на этот счет. В то же время тот, кто, мягко говоря, несколько искажает истину, тоже в курсе, что его собеседник знает, что он врет. Вот и выходит, что никто никого не обманывает, — ведь нельзя обмануть того, кто знает, что ты врешь. На нашу ложь попадаются только глупые иностранцы, потому что сначала они принимают все за чистую монету, а потом чувствуют себя обиженными. Если испанец говорит “завтра”, это может означать “через две недели”, “через год” или “никогда”. Любой местный житель это знает, а иностранец, наивно полагающий, что “завтра” — это действительно “завтра”, впадает в ярость и вопит, что его обманули. Я знавал американцев, которых страшно раздражало, что кафе, вывешивающие у себя в витрине рекламу всевозможных сортов мороженого с указанием их цены, вообще мороженым не торговали.
 — А зачем тогда вешать в витрине рекламу мороженого? — изумилась я.
 — Иностранка, — укоризненно покачал головой Эстевез. — Реклама вывешивается не для того, чтобы ты что-то купила, а для того, чтобы ты зашла в кафе. Зайдешь за мороженым, а там, глядишь, вместо мороженого купишь кофе или кока-колу. Это же ежу понятно.
 — Мне это непонятно. И вообще, если собеседник в курсе того, что ты врешь, зачем тогда врать? Я всегда полагала, что врут для того, чтобы извлечь из этого какую-то выгоду.
 — Ты просто не понимаешь, в чем заключается выгода. Ты когда-нибудь видела рыболова, который ловит исключительно крошечных рыбок? Любой рыбак непременно расскажет тебе историю о том, как однажды вытащил из пруда как минимум кита. История окажется захватывающей, и вы оба получите удовольствие, несмотря на то что тебе прекрасно известно, что в прудах киты не водятся. Выходит, это ложь, но не обман.
 Испанский вариант рыболовных историй — это излюбленный миф о латинских любовниках.
 Поскольку в первой половине двадцатого века нищая Испания плелась в хвосте у всей Европы, нам надо было хоть чем-то выделиться, чтобы привлечь в страну туристов. Тут-то и начали пачками выходить книги о жаркой испанской страсти, о темпераментных латинских мачо и прочей ерунде, в которую до сих пор верят наивные иностранцы.
 Испанцам образ понравился, и они с удовольствием “вошли в роль”. Ты бы послушала разговоры “настоящих мачо” в раздевалках спорт-комплексов! Если верить тому, что они говорят, они не занимаются сексом по 36 часов в день исключительно по той причине, что в сутках всего 24 часа.
 Или вот, например, когда я травлю байки по поводу того, что ты самая прекрасная женщина на земле и что твое присутствие необходимо для меня как воздух, ты же не думаешь, что без тебя я начну задыхаться. Это называется “красивая ложь”. Именно ею и славятся испанцы — вешают лапшу на уши они отменно, но не более. Лапша всегда остается лапшой, даже если это очень развесистая и убедительная лапша…
 — Понятно, — вздохнула я. — Значит, что бы ни говорили испанцы, верить им не стоит.
 — Ну, зачем же так все драматизировать, — пожал плечами Марио. — Электрички у нас иногда ходят по расписанию.
 Итак, я смотрела на курчавого приземистого Пепе, а на языке у меня вертелся совершенно непристойный в подобной ситуации вопрос. Черт бы подрал мое нездоровое писательское любопытство!
 Мне безумно хотелось узнать, что ответит на этот вопрос Тамайо, поскольку придумать более или менее разумный ответ лично я бы в такой ситуации не смогла. Решив, что иностранке простительно время от времени выходить за рамки приличий, я собралась с духом и произнесла:
 — А почему ты сказал мне по телефону, что твой рост 180 сантиметров? Ты же ниже меня, а во мне всего метр шестьдесят пять.
 Глаза инспектора округлились от изумления. Похоже, меньше всего он ожидал от меня подобной бестактности. Впрочем, что возьмешь с иностранки?
 Заложив руки за спину, полицейский гордо вскинул голову и вытянулся вверх, приподнявшись на носках, отчего сразу же стал стройнее и выше ростом. Его лицо приобрело вдохновенно-отрешенное выражение, словно в этот момент он видел и ощущал нечто трансцендентное и запредельное, недоступное разуму простых смертных.
 — Знаешь, — проникновенно произнес Тамайо, — иногда я просыпаюсь по утрам и задаю себе вопрос…
 Инспектор ненадолго замолчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
 Я затаила дыхание в ожидании продолжения.
 — Интересно, какого я роста? — вдруг почти выкрикнул Пепе.
 Не ожидая столь резкого повышения тона, я вздрогнула от неожиданности.
 Полицейский нахмурился и выразительным жестом наклонил голову вниз, уставившись на носки своих ботинок. Теперь он почти шептал.
 — В тот день, когда ты позвонила, я чувствовал, что во мне ровно 180 сантиметров.
 В его голосе звучали слезы.
 С отвисшей от изумления челюстью я замерла, восхищенно глядя на Пепе. Вот это да! До чего же потрясающе он выкрутился! Интересно, соврал или сказал правду? В любом случае, я бы до такого объяснения в жизни не додумалась. Это же надо: просыпаться по утрам и задавать себе вопрос: интересно, а какого я роста? А еще говорят, что русская душа загадочная. Полная чушь. Латинским народам мы и в подметки не годимся.
 Покачиваясь на носках, Тамайо задумчиво глядел в голубое небо.
 Вновь обретя способность двигаться и вернув челюсть на место, я решила, что настала пора от исследования глубин загадочной латинской души перейти к не менее загадочному убийству журналиста.
 — У тебя хорошие отношения с теми, кто ведет расследование по делу Родни Вэнса?
 — Просто отличные, — усмехнулся Пепе. — Я сам занимаюсь этим делом, естественно, под руководством комиссара.
 — Надо же, какое совпадение! — обрадовалась я.
 — Никакое не совпадение, — поморщился инспектор. — Вообще-то расследование поручили Примитиве,  [4] но, узнав, что это дело интересует подругу Марио, я с ним поменялся на мумию в Вальпинеде. Примитиве вначале не соглашался, но в Вальпинеде живет его тетка родом из Галисии, которая совершенно потрясающе готовит свиные уши, а Примитиве прямо с ума сходит при виде свиных ушей. “На твоем месте я не стал бы бояться мумий, — сказал я Примитиве. — Зато свиные уши…”
 — Подожди, — взмолилась я, окончательно теряясь от истории о мумиях, тетке и свиных ушах. — Почему он примитивный'? Потому что мумий боится?
 — Да нет, с чего ты взяла? — удивился Пепе. — Примитиве — это его имя, а вообще-то мы зовем его Умник. Он помнит наизусть результаты всех матчей, проведенные за последние десять лет футбольной командой Барселоны.
 — Понятно, значит, это имя, — кивнула я. К латинским именам я так до конца и не смогла привыкнуть. До тех пор, пока я не выучила испанский язык, их благородное звучание неизменно настраивало меня на романтический лад. Однако после того, как я выяснила, что ласкавшее мой русский слух звучное имя Долорес переводится как “боли” или “печали”, а не менее звучная фамилия Морено Эспиноза означает “смуглая колючка”, романтизма во мне заметно поубавилось.
 Имена многочисленных теток моего novio при переводе их на русский язык соответственно означали Тревожность, Очищение, Презентация, Экзальтация, Добродетели и Поселочек. Однажды я попыталась представить себя родственницей Тревожности или Поселочка, но так и не смогла этого сделать.
 В тему мумий я решила на всякий случай не углубляться, сообразив, что так я никогда и не доберусь до Родни Вэнса.
 — Значит, это было все-таки убийство, — констатировала я.
 — Похоже на то, — вздохнул Пепе. — От этих англичан всегда одна головная боль. Вечно влипают в неприятности, а в результате страдает национальный туризм. Нам только убийства в Ситжесе не хватало.
 — Все понятно, — сказала я. — Ты не любишь англичан, потому что в средние века английские пираты грабили испанских пиратов.
 — А ты откуда знаешь? — удивленно вытаращился полицейский.
 — Мне об этом уже говорили.
 — Сволочи, — с чувством произнес Тамайо. — Они воровали наше золото.
 — Которое испанцы в свою очередь воровали у индейцев, — с невинным видом заметила я.
 — Отвоевывали, а не воровали, — поправил меня Пепе. — И вообще, испанцы не были пиратами. Мы были благородными завоевателями, а англичане всегда вели себя как бандиты с большой дороги.
 — И не говори, — согласилась я.
 — А какие слухи они про нас распускали! — с пол-оборота завелся инспектор. — Врали, что мы с индейцами жестоко обращались. Глупость какая! Мы индейцев любили! Мы жили с ними. Мы занимались с ними любовью. Мы женились на них. Население всех стран Латинской Америки, находившихся под испанским владычеством, более чем наполовину состоит из индейцев и метисов. А почему? Потому что испанцы никогда не брезговали смешивать свою кровь с кровью аборигенов. А где, спрашивается, в Соединенных Штатах остались аборигены? Жалкие остатки вымирающих индейцев догнивают в паршивых резервациях. Англичане принципиально ни с кем никогда не смешивались. Ни с индусами, ни с индейцами, ни с неграми. Выше всех себя считали, паразиты. А теперь они чем занимаются? Приезжают в нашу страну и мрут как мухи, нанося ущерб туризму. Будь моя воля, я бы прикрыл дело Родни Вэнса как несчастный случай.
 "Хорошо, что он вернулся-таки к теме убийства, — подумала я. — Главное теперь — не отвлекаться от нее”.
 — Как именно убили Вэнса?
 — Знаешь, где находится нудистский пляж?
 — Который из них?
 — Тот, что посередине между Ситжесом и Виланова и Ла Гельтру.
 — Знаю. Мне приходилось там бывать. Тамайо недоверчиво уставился на меня:
 — Ты там загорала?
 — Нет, просто проходила мимо, — усмехнулась я. — Я иногда хожу пешком из Вилановы в Ситжес.
 Изумление инспектора было вполне понятным. Нудистский пляж, о котором говорил Пепе, представлял собой длинную каменистую косу, приютившуюся под скалистым обрывистым берегом. В жаркие летние дни он был полностью оккупирован геями. Женщина на этом пляже выглядела бы еще более кощунственно и неуместно, чем обнаженная стриптизерша в мужском отделении синагоги.
 Проходя по тропинке над пляжем, я каждый раз с любопытством наблюдала за бурной жизнью сексуальных меньшинств. Нудистский пляж гомосексуалистов чем-то напоминал лежбище морских котиков, правда, исключительно мужского пола.
 Берег был покрыт огромным количеством загорелых обнаженных тел, украшенных всевозможными ювелирными изделиями, в том числе кокетливо надетыми на члены серебряными и золотыми колечками.
 Мускулистые накачанные “голубые” лежали “бутербродом”, обнимались и нежно, неторопливо ласкали друг друга. В отличие от большинства нормальных мужчин, гомики весьма тщательно следили за собой, поддерживая форму, и смотреть на них было приятно, хоть и слегка непривычно.
 — Скорее всего Вэнса сбросили с обрыва неподалеку от пляжа, — объяснил Пепе. — На теле были обнаружены многочисленные ушибы, но, упав в воду, Родни был еще жив. Сомнение вызывает след удара по голове. Согласно заключению экспертизы, он был нанесен тупым предметом типа молотка. Вероятно, сначала Вэнса оглушили этим ударом, а уже потом столкнули в воду. Смерть наступила между четырьмя и шестью часами вечера в воскресенье. На покойнике были только шорты, больше ничего. Ноги обуты в сандалии. В застегнутом на “молнию” кармане шортов лежал бумажник с удостоверением личности. По счету от слесаря за вскрытие двери мы выяснили адрес квартиры, которую снимал Вэнс.
 — В бумажнике было много денег?
 — Около шестисот песет мелочью.
 — Негусто. А какие-нибудь записки, телефоны, адреса?
 Инспектор отрицательно покачал головой.
 — Только счет от слесаря. Больше ничего.
 — Ты уверен? — удивилась я. — А фотография мальчика?
 — Какого еще мальчика?
 — Родни.
 — У Вэнса был сын?
 — Да нет. Самого Родни, когда он был мальчиком.
 — Нет, никаких снимков не было, я точно помню. Только квитанция, немного мелочи и удостоверение личности.
 — Странно, что не было фотографии, — заметила я. — Родни показывал мне ее. Он вытащил Карточку из маленького внутреннего кармашка бумажника. Сама по себе она никак не могла выпасть. Да и вообще, насколько я помню, бумажник выглядел довольно толстым.
 — Может, там были деньги?
 — У Родни? — усмехнулась я. — У него даже кредитных карточек не было. — Скорее всего какие-нибудь записки, адреса, билеты на автобус. В бумажниках вечно скапливается какой-то мусор.
 — Ты хочешь сказать, что кто-то намеренно выгреб все записки из кошелька, оставив там лишь удостоверение личности и квитанцию от слесаря, чтобы полиция не имела затруднений с установлением личности убитого?
 — Похоже на то. Только непонятно, зачем в таком случае понадобилось забирать детскую фотографию Вэнса.
 — Действительно, странно, — кивнул Тамайо. — Наверное, убийца не знал, что это была фотография Родни. Он забрал ее, пытаясь ликвидировать все следы, ведущие от Вэнса к другим людям.
 — Возможно, — согласилась я, подумав про себя, что для этого могла быть и другая причина. — Полиции удалось выяснить, откуда именно Родни упал?
 — Есть кое-какие предположения, — уклонился от прямого ответа Пепе.
 — Значит, пока не удалось, — констатировала я. — Но что-нибудь полезное вы узнали? Известно, зачем Родни поехал в Ситжес?
 Инспектор с удивлением посмотрел на меня.
 — Зачем люди вообще ездят в Ситжес? Отдыхать, купаться, загорать.
 — Вы уже допросили соседа Вэнса и его подружек?
 — Естественно, допросили. Ты думаешь, мы тут бездельничаем целыми днями?
 — Нет, конечно, — соврала я, гадая про себя, в какой степени универсальный испанский принцип “maeana mismo” распространяется на действия уголовной полиции. — Мне бы и в голову такое не пришло. И что показали свидетели?
 — Ровным счетом ничего. Прямо удивительно — все словно сговорились. Никто ничего не знает. Более того, у соседа и подружек на воскресенье прямо-таки железобетонное алиби.
 — А телефонные звонки из квартиры проверили?
 — Послали запрос в телефонную компанию. Теоретически мы уже должны были получить распечатку, но данные пока не пришли.
 — Телефонная компания обещала прислать ответ “maeana mismo”? — сообразила я.
 — Да, — удивленно кивнул Пепе. — Откуда ты знаешь?
 — Я вообще догадливая. И какие версии есть у полиции?
 — Естественно, рассматривается версия ограбления, хотя на ограбление не похоже. Отправляясь на нудистский пляж, человек обычно не имеет при себе крупные суммы денег. Более логичным выглядит предположение, что убийца был знаком с жертвой. Мотив, правда, пока неясен. Это может быть ревность, месть. Твой приятель случайно не был гомиком?
 — Вряд ли. Скорее его можно отнести к категории альфонсов. Насколько я знаю, Родни специализировался исключительно на женщинах. Впрочем, в наше время ни в ком нельзя быть уверенным. Не исключено, что в обмен на хороший ужин в ресторане Родни согласился бы временно поменять сексуальную ориентацию.
 — Сиджес — город геев, — заметил Пепе. — Убийство произошло недалеко от “голубого” нудистского пляжа. Думаю, следует прощупать местных извращенцев.
 — У меня есть другая версия. Родни мог кого-то шантажировать.
 — Шантажировать? Кого? — удивленно вскинул брови Тамайо.
 — Одного из членов группы Творческой поддержки.
 — Это еще что за компания? — нахмурился инспектор.
 — Сейчас расскажу, — пообещала я.


* * *

 В лесу раздавался топор дровосека. Мужик отгонял топором гомосека. Устал, утомился, упал дровосек. С улыбкой залез на него гомосек, — в такт шагам повторяла я навеянную нежно-голубой темой Ситжеса любимую пионерскую счита-лочку, под которую так удобно маршировать. Бодрым шагом я двигалась по бульвару Сан-Хуан в направлении площади Святого Семейства.
 Автомобили ревели моторами, проносясь по обе стороны от отделанной красным цементом пешеходной дорожки, отчаянно выли сиренами, застревая в пробках.
 Грохот пневматического молотка, вскрывающего тротуар, соперничал с шумом строительного мусора, сбрасываемого в металлический контейнер по желтой пластиковой кишке с четвертого этажа реставрируемого здания.
 Визгливо орали дерущиеся дети, с балконов домов на проезжающий транспорт истерически лаяли очумевшие от обилия впечатлений собаки.
 Разудалая семейка цыган, хлопая в ладоши, громко скандировала свое любимое “ло-лай-ра” и, перекрывая грохот пневматического молотка, хором пела что-то про одинокого ослика, потерявшегося на пути домой.
 Зажатый между серыми и безликими, как штампованные оловянные солдатики, рядами лепящихся друг к другу домов воздух тускло мерцал дымным маревом выхлопных газов. Словом, Барселона была в своем амплуа.
 Тэдди Пиддингтон, сосед Вэнса по квартире, к которому я, собственно, и направлялась, оказался дома. Как-то раз мы столкнулись с ним в ирландском пабе “Майкл Коллинз”, и Родни познакомил нас.
 — Жуткая история, — вздохнул Тэд. — Представить себе не могу, зачем кому-то понадобилось убивать Родни. Он был таким безобидным, никогда ни с кем не ссорился. Может, это баски?
 — Баски? — удивилась я. — Ты имеешь в виду террористов?
 — Кого же еще! Они ведь недавно устроили несколько взрывов на курортах Каталонии.
 — Но ведь Родни не взорвали, — возразила я. — Да и вообще, зачем он мог понадобиться баскам? Скорее уж можно заподозрить ирландцев. Вдруг Вэнс в прошлом им чем-нибудь насолил?
 — Ты не понимаешь, — таинственно понизив голос, сообщил Пиддингтон. — Сначала они разбомбили Югославию, а теперь принялись за Испанию.
 — Кто онм? — также понизив голос, в тон ему спросила я.
 — Как кто? Конкуренты! Французы, итальянцы, греки, турюг, наконец.
 — Турки не бомбили Югославию, — заметила я. — По крайней мере, я об этом не слышала.
 — Югославию, может, и не бомбили, а вот Родни запросто могли пришить.
 — Ты ведь только что говорил, что Вэнса прикончили баски. Так кто все-таки — баски или турки?
 — Никак не сообразишь? — удивился моей тупости Тэд. — Все более чем очевидно. Турки заплатили баскам, чтобы те убили Родни. Ну, может, не турки, а греки, я точно не уверен.
 Некоторое время я задумчиво созерцала вдохновленного своей идеей Пиддингтона, размышляя над тем, почему мне так везет на психов. Карма, что ли, у меня такая? Может, во мне есть что-то особенное, что их притягивает? Или, наоборот, меня притягивает к ним. Взять хотя бы группу Творческой поддержки…
 А что, если я действительно чего-то не понимаю, в то время, как Тэдди зрит прямо в корень?
 Гением дедукции я себя никогда не считала, равно как и сыщиком. Может, мне просто не дано понять, каким образом Тэдди ухитрился приплести к убийству Родни греков и турок. Или он знает что-то, неизвестное мне? Откуда такой полет воображения?
 Тут я вспомнила, как однажды Родни упомянул, что его сосед по квартире был писателем, хоть и не публикующимся, и все сразу встало на свои места. После посещения группы Творческой поддержки я начала относиться к креативным собратьям по перу с боязливо-завистливым восхищением, безоговорочно признавая, что в области воображения в подметки им не гожусь.
 Наверняка Тэдди запросто мог бы накатать нечто в стиле мехового грифа со встроенным микрофоном, а то и еще что-нибудь покруче. Впрочем, до турок, подкупающих басков, чтобы убить английского альфонса, даже автор “мехового грифа”, может, и не додумался бы. Интересно, почему Пиддингтон решил ограничиться греками и турками? Мог бы приплести нечто более экзотичное, вроде иранских чараймаков  [5] или бенгальских санталов.
 — Значит, греки, — глубокомысленно изрекла я. — Ты извини, сегодня я что-то туго соображаю. Будь любезен, объясни мне популярно, в чем тут дело.
 — Но это же элементарно, — пожал плечами Пиддингтон. — Дело в туризме. После того как разбомбили Югославию с ее развитой индустрией дешевого туристического бизнеса, народ хлынул в Турцию, Грецию и Испанию. В прошлом году убийства на турецких курортах также отпугнули множество туристов. Баски борются за отделение от Испании. Того же самого добивается л Каталония. Обе эти провинции считают испанцев иностранными оккупантами. Поэтому было бы логичней, если бы баски устраивали взрывы не в Барселоне, а в Мадриде. Тем не менее они взрывают курортные города Каталонии незадолго до начала туристического сезона, а это что-нибудь да значит. Самим баскам глубоко плевать, где и кого взрывать. Они за деньги маму родную взорвут под предлогом, что она вела себя непатриотично. Держу пари, что за эти взрывы террористам заплатили конкуренты по туристическому бизнесу. Вот и Родни пришили из тех же соображений. Сама подумай, кто поедет отдыхать на курорт, где иностранцев мочат как мух?
 — Логично, — согласилась я. — В особенности насчет взрывов. Но в случае с Родни я сомневаюсь. Если бы целью этого убийства было нанесение ущерба туризму, Вэнса прикончили бы более зрелищно, расчленили бы, например, а кусочки развесили на рекламных щитах, так чтобы подробности обошли все страницы мировой прессы. А какой интерес в том, что из моря выловили мертвого туриста? Мало ли, почему он утонул. Может, был пьян и с обрыва свалился. Такая новость никого особенно не напугает.
 — Но ведь Родни все-таки убили. По крайней мере, так считает полиция.
 — Убили. И я хотела бы выяснить, кто это сделал. Поможешь мне?
 — Чем? — удивился Тэдди. — Все, что знал, я уже рассказал полицейским. Я понятия не имею, чего ради кому-то, кроме, разумеется, турок, греков и басков, могло понадобиться убивать Вэнса. Мы не слишком много общались, но, насколько мне известно, у него не было врагов. Сомнительно, чтобы это сделал кто-либо из его знакомых.
 — Для начала перескажи мне, как вел себя Родни в последние дни. Ты видел его в прошлый "четверг вечером? Постарайся вспомнить, не выглядел ли он взволнованным. Что он говорил? Чем занимался?
 — В четверг? — Тэдди наморщил лоб, припоминая. — Точно! Это было в четверг. Вэнс действительно выглядел странно. Может, выпьешь чаю или кофе?
 — С удовольствием, — сказала я. — Лучше чай.
 — У меня есть настоящий английский “Эрл Грей”, — похвастался Пиддингтон. — Из Парижа привез. В Испании даже приличного чая не купишь.
 — Ты говорил, что Родни выглядел странно, — напомнила я.
 — Он вернулся домой около половины десятого. Я сидел за компьютером. Вэнс влетел в мою комнату и заявил, что ему срочно нужно-кое-что посмотреть по Интернету. Я как раз участвовал в форуме на тему “Во что перевоплощаются души использованных пластиковых упаковок” и попросил Родни подождать минут пятнадцать, но он как с цепи сорвался. Прямо приспичило ему.
 У Вэнса своего компьютера не было, и он иногда пользовался моим — получал или отправлял электронную почту, но по Интернету никогда не шарил, да и вообще за компьютером не засиживался.
 — Что именно он искал?
 — Точно не знаю. Когда я подошел полюбопытствовать, Родни запрашивал информацию о южноафриканских газетах. Я спросил, что его интересует, а он отмахнулся и сказал, так, ерунда, хотел освежить кое-что в памяти. Когда-то он около года прожил в Кейптауне.
 — Я в курсе, — кивнула я. — Гашишем там торговал. Так Вэнс нашел то, что искал?
 — Не думаю, Выключая компьютер, Родни выглядел расстроенным. Он выругался, а потом кому-то позвонил.
 — Кому? О чем он разговаривал?
 — Понятия не имею. Я как раз в этот момент вышел на кухню, решил посуду помыть. Мы ее около недели не мыли.
 — Ты вообще ничего нерасслышал?
 — Почти ничего. Да я, честно говоря, особо и не прислушивался. Кажется, Родни говорил, что это то ли очень важно, то ли очень срочно. Потом он назвал какое-то имя. По-моему, он пытался что-то выяснить об этой женщине…
 — Какое имя?
 — Женское. Сейчас вспомню. Джоанна, что ли…
 — Может быть, Джейн Уирри?
 — Джейн Уирри? А кто такая — Джейн Уирри?
 — Да так, одна шарлатанка. Холистический Внутренний Дизайнер.
 — Нет, это была не Джейн. Я точно запомнил, что ее звали Джоання. есть такая туалетная вода. Ее всегда использовала одна моя подружка. Джоанна… а как же дальше? У меня еще возникла какая-то ассоциация с университетом, с мастерской степенью, кажется. Да! Точно! Джоанна Мастере.
 — А еще что-нибудь ты помнишь?
 — Нет, больше ничего, — покачал головой Тэд и поставил передо мной дымящуюся чашку. — Я ведь не прислушивался. Родни только тем и занимался, что с женщинами разговаривал. Звонил по всем объявлениям языкового обмена. У него было хобби — заставить даму раскошелиться. Да ты сама, наверное, знаешь.
 — Знаю, — кивнула я. — У Вэнса что же, действительно было так плохо с деньгами?
 — Да нет. Родни преподавал английский, как и я. Зарабатывал, правда, поменьше, поскольку не знал испанского, но на жизнь хватало. Дело было не столько в деньгах, сколько в принципе. “Раскручивая” женщин, Вэнс воплощал в жизнь концепцию прогрессивного мужского феминизма.
 — Как это? — удивилась я.
 — Очень просто. Раньше как было? Мужчины платили за женщин, а женщины ими восхищались. Теперь феминистки все наизнанку вывернули. Американки принципиально сами за себя платят, а если мужчина захочет их чашечкой кофе угостить, его тут же обвиняют в мужском шовинизме и сексуальных злоупотреблениях. Вот Родни и решил продвинуть феминизм еще дальше и превратить мужчин в слабей пол, чтобы они сейчас жили так же хорошо и беззаботно, как женщины раньше. Пусть, мол, бабы вкалывают на службе, делают карьеру, воюют, доминируют в свое удовольствие и нас, миленьких, слабеньких и ласковых, содержат. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
 — Весьма здравая мысль, — кивнула я. — Кстати, в последнее время она становится все более популярной. Вокруг моих русских подружек, которые хорошо зарабатывают, буквально стаями вьются безработные мужики, старательно пытающиеся сесть им на шею. Даже мой испанский novio постоянно твердит, чтобы я ехала в Голливуд писать сценарии, стала миллионершей, а он бы тогда бросил работу и жил припеваючи за мой счет.
 — Я бы тоже не отказался пожить за чей-нибудь счет, — вздохнул Тэдди. — Только, к сожалению, я не обладаю талантами Родни.
 — А в компьютерах ты хорошо разбираешься? — спросила я. — Говорят, в компьютере остается информация обо всех запросах, сделанных в Интернете. Мы не можем узнать, какие именно электронные страницы просматривал Родни в четверг? Еще лучше было бы получить доступ к его электронной почте.
 — Понятия не имею, как это сделать, — развел руками Пиддингтон. — К сожалению, в таких. вопросах я ничего не смыслю. Тут нужен специалист. Теоретически этим должна была бы заняться полиция, хотя, с другой стороны, полиция не знает, что Родни в четверг что-то искал в Интернете. Впрочем, не думаю, что тебе это поможет. Я почти уверен, что Вэнс не нашел того, что искал.
 — И все-таки стоит подкинуть полиции идею заняться компьютером, — задумчиво произнесла я.


* * *

 Вернувшись домой, я первым делом позвонила инспектору Тамайо и, вкратце изложив ему итоги разговора с Тэдди, предложила в срочном порядке направить к Пиддингтону специалиста, который выяснил бы, какую информацию Родни искал в Интернете.
 Похоже, эта идея не слишком вдохновила Пене. Сладко зевнув в телефонную мембрану, инспектор произнес традиционное “maeana mismo”, а я, следуя правилам игры, сделала вид, что поверила ему.
 Затем я выяснила, что телефонная компания так до сих пор и не прислала номера, по которым звонили из квартиры Вэнса, чему ни капельки не удивилась. “Маёапа mismo” ведь понятие растяжимое. В итоге мы договорились встретиться на следующий день в пять часов вечера около метро “Уркинаона” и неожиданно заявиться на очередное собрание группы Творческой поддержки, чтобы застать врасплох всю теплую компанию, а заодно и убийцу, если, конечно, таковой (или таковая) там будет присутствовать.


* * *

 На четверг выпал какой-то очередной каталонский праздник, и мой novio не работал. Воспользовавшись этим приятным обстоятельством, я уговорила его за компанию со мной с утра пораньше смотаться в Ситжес. Примерно представляя, где именно было обнаружено тело Родни Вэнса, я решила пошастать по берегу в поисках улик.
 Идея, как и большинство прочих моих затей, была достаточно бредовая. Точное место убийства не обнаружила даже полиция, так что я понятия не имела, где именно следует искать улики и какими они могут быть. Ползать с лупой по тянущимся на несколько километров каменистым обрывам в поисках непонятно чего явно не имело смысла, но в подобных случая я использовала свой излюбленный принцип: пойдем в баню, заодно и помоемся.
 Всегда приятно в жаркий солнечный день пройтись по живописному скалистому берегу, искупаться и позагорать, а если совместить эти удовольствия с волнующим процессом поиска улик, прогулка приобретет восхитительную целенаправленность, и выходной будет просто-таки отменным.
 На всякий случай я не стала посвящать Марио в свои планы. Бурная латинская романтичность причудливым образом сочеталась в душе спецназовца-тангеро с типичным для “жертвы капитализма” патологическим практицизмом.
 Затрачивать усилия на не приносящую никакой ощутимой выгоды ерунду вроде погони за преступниками мой novio категорически не желал, а ползанье по скалам на жаре в поисках улик он непременно отнес бы к категории наиболее абсурдных и абсолютно бессмысленных занятий. Эстевез вообще не признавал деятельность, не приносящую никакой практической пользы, а получение удовольствия от процесса, в отличие от меня, он пользой почему-то не считал.
 Практичность Марио иногда достигала поистине невиданных размеров. В отличие от других испанцев, ценящих хорошую кухню, даже к еде он относился совершенно равнодушно, рассматривая завтраки, обеды и ужины как отнимающий драгоценное время процесс поглощения восемнадцати основных аминокислот, необходимых для функционирования организма.
 В то время как я в ресторанах на всю катушку наслаждалась средиземноморскими изысками, мой практичный novio с полным безразличием в спринтерском темпе поглощал содержащиеся в салате и бифштексах жиры, белки и углеводы. Разве такому объяснишь, какое удовольствие можно извлечь из поиска несуществующих улик?
 По ведущей от Ситжеса к Виланове узкой тропинке струился неиссякающий ручеек направляющихся к нудистскому пляжу гомосеков. Гордо выпятив грудь, шествовали роскошные двухметровые красавцы с мускулами Шварценеггера и обесцвеченными перекисью волосами. Их роскошные обнаженные торсы комично контрастировали с кокетливыми цветастыми юбочками.
 Плавно вышагивали лоснящиеся, как тающий на солнце шоколад, негры и мулаты с множеством торчащих в разные стороны косичек. Грациозно покачивали бедрами Армянские королевы, Анджелы Дэвис, Акробаты и Маргаритки нежно прижимались на ходу к Бойцам, Глиномесам и Кочегарам  [6] . В этом экзотическом дефиле сексуальных меньшинств не принимали участия только женщины. Лесбиянки тусовались на пляжах с другой стороны от Ситжеса.
 Гомики неодобрительно косились на меня и бросали на красавца Марио долгие и выразительные оценивающе-призывные взгляды.
 — В такой компании ты можешь чувствовать себя в полной безопасности, — заметил Эстевез. — Скорее это я должен беспокоиться за свою честь.
 У обрыва, немного не доходя до нудистского пляжа, несколько “голубых” что-то оживленно обсуждали, указывая вниз.
 — Наверняка это здесь, — заметила я.
 — Что — здесь? — уточнил Марио.
 — Было найдено тело Родни.
 — Так вот в чем дело. Я был уверен, что ты неспроста потащила меня в Ситжес.
 — Мы просто гуляем.
 — Гуляем? Около места преступления? И больше ничего?
 — Погуляем, немного посмотрим по сторонам. Может быть, что-нибудь и обнаружим.
 — Что именно?
 — Точно не знаю, — пожала я плечами. — Какую-нибудь улику.
 — Возможно, в твоих детективах убийцы и оставляют на месте преступления свое удостоверение личности…
 — Не иронизируй, — обиделась я. — Представь, что мы играем в Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Холмс всегда ползал с лупой по полу, отыскивая улики.
 — Ты что, лупу с собой захватила? — изумился Марио.
 — Нет, — покачала я головой. — С лупой все было бы слишком долго. Мне лень.
 — В отличие от тебя, у Шерлока Холмса не было близорукости, — заметил Эстевез, — а если бы и была, то, опять-таки в отличие от тебя, отправляясь на расследование, он непременно надел бы очки.
 — Разве я виновата, что мои очки остались в России?
 — Ну что ты! Ты-то тут при чем! — усмехнулся мой бездушный novio. — Ты не можешь быть в ответе за то, что твои очки, в отличие от тебя, оказались истинными патриотами и не пожелали покидать Родину ради сомнительных преимуществ капиталистического рая.
 — Но у тебя-то нет близорукости, — напомнила я.
 — Даже не надейся, — покачал головой Марио. — Меня ты в это дело не втравишь. Можешь искать улики, сколько тебе вздумается, а я тем временем спущусь на пляж, искупаюсь и, сидя в теньке, с удовольствием понаблюдаю над процессом твоих поисков.
 — Не зря феминистки вас не любят, — заметила я.
 — Ты на нас бочку не кати, — подмигнул мне Эстевез, жестом руки указывая на топчущихся у обрыва “голубых”. — Посмотри на этих мужественных обаятельных мужчин. Именно вы, женщины, своими капризами, бессердечностью и жестокостью довели их до того, что бедняги вынуждены искать утешения в объятиях друг друга.
 — Может, присоединишься к теплой компании? — язвительно предложила я. — Уверена, что ты будешь пользоваться потрясающим успехом.
 — Да нет, я лучше на пляж.
 Марио спустился по тропинке вниз, а я, приблизившись к представителям сексменьшинств, поинтересовалась, не здесь ли был найден труп англичанина.
 — Здесь, здесь, — закивал низенький крепыш с курчавыми волосами. Он говорил с сильным французским акцентом. — Уж-жасная история, просто кош-шмарная история. Несчастный, наверное, упал с обрыва.
 — Если и упал, то не отсюда, — перебил его второй. — Говорят, тело выбросило на берег, а если бы он свалился отсюда, то не долетел бы до воды.
 — Как, интересно, труп приплыл сюда? — спросила я. — Вряд ли здесь есть подводные течения.
 — Есть, хоть и не слишком сильные. Кроме того, течение в поверхностных слоях определяется направлением ветра, — объяснил высокий блондин с кокетливыми сережками в ушах. — Берег в этом районе изрезан, и в зависимости от направления ветра волны могут идти немного наискосок. Скорее всего этот парень упал вон с того мыса. Там пляжа нет, только камни торчат из воды, а волны как раз движутся в нашу сторону.
 Гей указал на почти вертикальный обрыв, находящийся ближе к Ситжесу. В этом месте узкая тропинка шла прямо по краю обрыва, и сорваться вниз было совсем нетрудно.
 — Странно, что никто ничего не видел и не слышал, — вмешался коротышка-француз. — Полиция всех подряд опрашивала, да, похоже, без толку. А ведь он погиб в воскресенье, когда вокруг было полно народу. Прямо мистика какая-то.
 — Да, действительно мистика, — согласилась я. Спустившись на пляж, я сказала Марио, что отправляюсь на соседний мыс искать улики. К моему удивлению, Эстевез выразил желание присоединиться ко мне. Я по наивности подумала, что он, учитывая мою близорукость, решил-таки проявить благородство и помочь с поиском улик, но Марио быстро рассеял это заблуждение.
 Усевшись в тени под скалой, мой зловредный novio сообщил, что ему интересно понаблюдать за тем, как я на глазах изумленных гомосеков буду ползать по обрыву на карачках, внимательно разглядывая камешки, щепочки и кусочки засохшего птичьего помета.
 — Фашист! — возмущенно сказала Я.
 — Причем потомственный, — гордо заметил Эстевез. — Думаешь, почему я выбрал тебя? Я твердо решил довершить то, что мой отец не закончил в России.
 — Ладно, не хочешь улики искать, тогда хоть танго спой, — попросила я. — Все веселее будет.
 Минут пять я, обдирая коленки, действительно ползала на карачках по узкой тропинке, а Марио с утрированным аргентинским акцентом пел о том, что “хоть я не в силах позабыть тебя, уже могу тебе сопротивляться”.
 Ошеломленные столь странным зрелищем, гомосеки опасливо обходили меня стороной и, очарованные мягким баритоном Эстевеза, бросали на него пылкие взгляды.
 — Может, ты все-таки ограничишься написанием детективов? — допев заключительную строку о том, что женщина — бездушная кукла с камнем в груди вместо сердца, предложил Марио. — У тебя это получается гораздо лучше, чем расследование преступлений.
 Я поднялась и помассировала затекшую спину.
 — Родни убили не здесь, — изрекла я.
 — Ты пришла к этому выводу потому, что тебе надоело ползать по земле?
 — Вовсе нет. Посмотри, сколько людей проходит по тропе. В воскресенье народа наверняка было не меньше. Убийца не стал бы рисковать, убивая Вэнса здесь.
 — Чтобы сбросить с обрыва человека, много времени не надо.
 — Слишком рискованно. Сначала убийца оглушил Родни молотком. Он мог не рассчитать удар, Вэнс мог закричать, позвать на помощь. Это все равно что совершать преступление на проходном дворе, где постоянно толпится народ.
 — Не здесь так не здесь. Тем лучше. Что будем делать? Пойдем в Виланову?
 — Нет, — покачала я головой. — У меня возникла еще одна идея. Попробую обследовать берег снизу.
 — Не сдаешься, да?
 — Пойдем поплаваем.
 Оставив Марио загорать на пляже, где было обнаружено тело Родни, я надела туфли для серфинга, чтобы не поранить ноги о покрывающие камни острые, как бритва, ракушки, и поплыла вдоль берега.
 Нагромождения крупных каменных глыб маскировали незаметные сверху входы в вымытые волнами в скалистой породе гроты. Некоторые из них можно было заметить только с воды, да и то оказавшись почти рядом с входом.
 Выбравшись на берег, я обследовала один из таких гротов, наполовину залитый водой, но обнаружила лишь неимоверное количество деловито снующих туда-сюда крабов. Устроив небольшой переполох среди местной морской фауны, я поплыла дальше и почти у края мыса увидела еще один грот, значительно большего размера. За узким входом неожиданно открывалась вымытая в более мягкой породе округлая полусфера, напоминающая каменную палатку. Волны сюда не добирались, и покрытый глубокими трещинами рыжевато-бурый пол грота был сухим и относительно ровным.
 Мое появление спугнуло небольшого геккончика. В Испании таких ящериц с забавными утиными перепонками на лапах называют драконами. Вильнув хвостом, геккон побежал к дальнему краю грота и юркнул в узкую расщелину в скале. Последовав за ним, я заглянула в щель, надеясь, что обнаружу затаившуюся в убежище ящерицу.
 Геккона там не оказалось, но мое внимание привлек смутно белеющий в глубине трещины небольшой бумажный прямоугольничек. Подцепив его мизинцем, я извлекла находку наружу. С маленькой фотографии размером 3х4 мне обаятельно улыбался десятилетний Родни Вэнс.
 Некоторое время я созерцала симпатичную мальчишескую мордашку, жалея о том, что со мной нет Марио, ведь я, несмотря на свою близорукость, все-таки нашла улику, да еще какую улику!
 Все оказалось именно так, как я и предполагала. Родни никто не сбрасывал с обрыва. Убийца заманил журналиста в грот, оглушил его молотком, нанес еще несколько ран, скорее всего уже камнем, пытаясь имитировать травмы, полученные при падении со скалы, а затем утопил. Место здесь укромное, относительно удаленное, “голубые” сюда не заплывают, так что все можно было проделать быстро, тихо и незаметно.
 Почти наверняка убийцей была женщина. Сомнительно, чтобы Родни позволил мужчине завлечь себя в такое труднодоступное место, и уж тем более он не стал бы демонстрировать ему свою детскую фотографию. А с другой стороны, откуда такая уверенность, что Вэнс не был бисексуалом? С нынешним “сильным полом”, особенно в Ситжесе, вообще ни в чем нельзя быть уверенным. В по-собачьи ласковых повадках журналиста, несомненно, проглядывало явно выраженное женское начало. Что, если альфонс Родни по совместительству был Маргариткой?
 Нет, все-таки вряд ли в этом деле замешаны сексменыпинства. Началось-то все с группы Творческой поддержки — так при чем тут “голубые”? Моя сыщицкая интуиция упрямо настаивала на том, что с Вэнсом в пещере была женщина.
 В полной мере восхитившись своими детективными талантами, я встала на четвереньки и с удвоенной энергией принялась обследовать пол пещеры. Мои усилия увенчались успехом, и вскоре я обнаружила пару коротких рыжевато-каштановых волосков и один черный волос средней длины. Рыжеватые волоски почти наверняка принадлежали злосчастному Вэнсу, зато черный запросто мог выпасть из пышной прически Джейн Уирри.
 Несмотря на то, что в Испании черноволосых дам (и не только дам) с волосами до плеч прямо-таки пруд пруди, теперь, обнаружив волос, я была готова побиться об заклад, что журналиста прикончила именно Джейн. Неясным пока оставался мотив. Ничего, с мотивом мы как-нибудь разберемся.
 Карманов в купальнике у меня, естественно, не было, и я крепко зажала в кулак драгоценные волосы и детский снимок Родни. Плыть с фотографией в руке я не могла, опасаясь испортить ее, поэтому до пляжа, на котором меня ожидал Марио, решила добираться по берегу. Взобравшись на обрыв, я вернулась по тропинке к пляжу, на котором меня ожидал Эстевез, и с гордостью продемонстрировала ему свои находки.
 — Ну что, убедился? — торжествующе сказала я. — Полиция Ситжеса проворонила улики, а я со своей близорукостью их нашла, причем особо не напрягаясь.
 — Ты, вероятно, в курсе, что существует ocoбая категория личностей, к которым судьба благоволит, — философски заметил Марио. — Таким людям по совершенно непонятной причине всегда везет.
 — На что это ты намекаешь? — обиделась я. — Надеюсь, не на мой интеллектуальный уровень.
 — Что ты! Я бы не посмел коснуться вопроса о твоем интеллекте, хотя бы потому, что женщина и интеллект — понятия несовместимые и противоречащие друг другу, — с невинным видом развел руками Эстевез. — Речь идет всего лишь о законе равновесия. Обделив человека в одном, судьба обычно компенсирует это чем-то другим, везением например.
 — Будь любезен, уточни, что ты имеешь в виду под словом “обделила”, — с легкой угрозой в голосе произнесла я.
 — Как что? — усмехнулся Марио. — Естественно, твою близорукость. А ты, интересно, о чем подумала?


* * *

 Пообедав в ресторане, мы на всякий случай заглянули в полицейский комиссариат Ситжеса, но он, как я и ожидала, оказался закрыт по случаю праздника. Меня это не слишком расстроило, поскольку В Лйбом случае в пять часов я должна увидеться с Пепе, чтобы вместе нанести визит в группу Творческой поддержки.
 Марио подвез меня до метро “Уркинаона”, около которого мы с Тамайо договорились встретиться. Я предложила Эстевезу присоединиться к нам и посмотреть на Джейн с ее творчески блокированными последователями, но мой циничный novio заявил, что, в отличие от меня, не испытывает нездоровой тяги к личностям с различными психическими отклонениями.
 — Нет у них никаких отклонений, только творческие блоки, — обиделась я за коллег-писателей.
 — Ты полагаешь, что психически нормальный человек способен накропать историю о парализующем волю меховом грифе с микрофоном?
 — Не знаю, — пожала я плечами. — Границы нормы до сих пор четко не определены. Может, Хорхе просто пытается быть оригинальным. И вообще, долбанутики меня воодушевляют. Стимулируют, так сказать, мой творческий потенциал. Сам подумай, что бы делали писатели без психов, фанатиков, маньяков и придурков? Чем шизанутее герой, тем больше славы получает писатель. Возьми хоть Достоевского. Он и сам был с приличными сдвигами — лудопатия, эпилепсия, садомазохизм, потому так хорошо и описывал внутреннюю жизнь психопатов. Кому интересен разумный уравновешенный герой без всяких душевных терзаний? Для вульгарной “бульварной прозы” вроде детективов он, может быть, и сойдет, но для высокой литературы — нет.
 Вот, например, один творчески блокированный писатель из группы так драматично заявил:
 "Я жажду писать, но я ненавижу писать”. В этом есть нечто почти гамлетовское. За исследования мутных глубин его психики запросто можно Нобелевскую премию получить. Тут тебе полный джентльменский набор — духовный кризис, нравственные терзания, неразрешимые внутренние противоречия, ни к чему не приводящие рассуждения о креативности и собственном предназначении — все то, что, как полагают творческие личности, и отличает человека от животного.
 А теперь посмотри на меня. Рядом с этим писателем я выгляжу убогой и примитивной, как амеба по сравнению с чеченским террористом. Хочу писать — пишу, не хочу писать — не пишу. Хочу гулять — гуляю, не хочу гулять — не гуляю. Прямо собака какая-то, а не творческая личность. Никаких нравственных терзаний, никакой духовности. Сплошная польская колбаса. Вот мне и приходится с долбанутиками общаться для вдохновения…
 — По мне, уж лучше польская колбаса. На психов я в Иностранном легионе насмотрелся, — усмехнулся и укатил, оставив меня дожидаться инспектора Тамайо.


* * *

 На этот раз по-латински пунктуальный Пепе опоздал всего на пятнадцать минут.
 — Я обнаружила место преступления и улики, — взволнованно сообщила я, гордо демонстрируя полицейскому полиэтиленовый пакетик с фотографией и волосами. — Теперь я почти уверена, что убийство — дело рук Джейн Уирри.
 — Только на основании того, что у нее черные волосы средней длины? — усомнился Тамайо.
 — Так говорит моя сыщицкая интуиция, — торжественно заявила я.
 — Сыщицкая интуиция? — задумчиво произнес Пепе. — Вот у тетки Примитиве, той, что живет в Вальпинеде и неподражаемо готовит свиные уши, совершенно потрясающая интуиция. С ней даже наш комиссар иногда советуется, неофициально, конечно. Вот и сейчас, когда Примитиво вместо меня занялся делом с мумией, тетка сказала ему: “Дорогой племянник, я чувствую, что за этим делом что-то стоит. Что-то очень серьезное”.
 — Что-то стоит? Что именно? — поинтересовалась я.
 — Понятия не имею, — пожал плечами инспектор. — Этого Беатрис не уточнила. Но интуиция у нее просто сногсшибательная. Пару лет назад в Ситжесе “голубой” карлик-миллионер обвинил кандидата от социалистической партии на должность мэра Вилановы и Ла Гельтру в том, что тот украл у него сделанное в Японии по эксклюзивному заказу нижнее белье с ручной вышивкой, изображающей гомосексуальные отношения между сегуном и двумя самураями. Беа тогда сразу сказала своему племяннику: “Никогда не верь карликам. Они всегда преувеличивают”. Беатрис прямо как в воду глядела. Трусы миллионера полиция в конце концов обнаружила у горничной, которая всего лишь ненадолго одолжила их, чтобы показать эротическую вышивку своей подружке-парикмахерше, а та…
 — Пепе, — взмолилась я. — Я с удовольствием выслушаю все твои истории о мумиях, карлике-миллионере и тетке Примитиве, но только не сейчас. Давай все-таки займемся делом Родни Вэнса. Для начала нужно выяснить, есть ли у Джейн алиби на воскресенье.
 — Я всего лишь пытался объяснить, что верю в существование сыщицкой интуиции, — обиделся Тамайо. — Какая-то ты дерганая. Спешишь все время куда-то. Никуда от нас не денется твоя группа. Сидят сейчас твои творческие личности в кафе, пивко потягивают, расслабляются, вдохновляют друг друга на подвиги. Вот и ты расслабься. Мы, слава богу, в Испании, а не на американском Диком Западе. Здесь все делается спокойно, без спешки, с удовольствием. No hay prisa, понимаешь?
 — Извини. Это всего лишь порыв творческого энтузиазма, — устыдилась я.
 — Бог дал человеку энтузиазм, чтобы компенсировать отсутствие разума, — наставительно заметил Пепе. — Именно поэтому разумный человек никогда никуда не спешит. Испания — очень разумная страна, страна любви, хорошей кухни и сиесты. Это американцы все делают на бегу, любят на бегу, работают на бегу, даже едят на бегу. Только безмозглые янки могли изобрести фаст-фуд, все эти отвратительные гамбургеры, сосиски в тесте. Это ж надо додуматься — есть на ходу! Не удивительно, что их всех так разносит…
 — Я тоже не люблю фаст-фуд, — не выдержав, перебила его я. — Пойдем, ладно? Нездоровые привычки американцев мы вполне можем обсудить по дороге.
 — Вы, русские, наверное, от климата такие активные, — вздохнул Тамайо. — У вас в стране так холодно, что если вы не будете постоянно двигаться, то замерзнете.
 — Точно. И еще у нас медведи гуляют по Красной площади, — усмехнулась я.


* * *

 К моему удивлению, Джейн в кафе не оказалось. Восемь членов группы Творческой поддержки лениво болтали друг с другом, гадая, куда могла подеваться помешанная на пунктуальности и регламенте мадам Творческий Блок. Ей пробовали звонить на домашний и мобильный телефоны, но безуспешно. Уирри на звонки не oтвечала.
 Из присутствующих мне были знакомы только четверо: американец Шенон, художница Кейси — “польская колбаса”, а также двое испанских писателей: Хорхе — “меховой гриф” и Висенте, озабоченный гиперсексуальностью Европы. Остальные члены группы были новенькими.
 К моему удивлению, не выносящий слова “проблема” негр Лиланд и неразлучная парочка девушек, одна из которых писала маленькие рассказики ужасов и почти не говорила по-английски, а другая вообще не владела английским, также отсутствовали. Это было странно. Похоже, я ошиблась, решив, что эта троица намертво прилепились к Джейн, как ракушки к днищу судна.
 Продемонстрировав собравшимся свое удостоверение полицейского инспектора, Пепе поинтересовался, не располагает ли кто-либо информацией, могущей помочь в расследовании обстоятельств смерти Родни Вэнса.
 К моему удивлению, известие о смерти Вэнса было для группы полной неожиданностью. Несмотря на то, что все слышали или читали об утонувшем около Ситжеса англичанине, никому и в голову не пришло, что речь шла о приходившем на предыдущее занятие журналисте.
 Я попросила членов группы описать, как Родни вел себя на собрании. Вопреки моим ожиданиям, выяснилось, что он был довольно молчалив, почти все время как завороженный смотрел на Джейн, не пытался флиртовать и знакомиться с девушками и ушел сразу же после занятий, вслед за Уирри.
 Предположение о том, что Родни подцепил в группе богатую невесту, не подтвердилось. Значит, дело было все-таки в мадам Творческий Блок. Пристальное внимание к ней Вэнса вряд ли было продиктовано любовью с первого взгляда. Скорее всего Родни то ли встречал Уирри когда-то раньше, то ли что-то о ней знал. За этой историей явно скрывалась некая тайна. Тайна, на которой журналист собирался неплохо заработать и которая в результате стала причиной его смерти.
 Вэнс ни за что не упустил бы возможности под предлогом языкового обмена познакомиться с девушками из группы и раскрутить их на кофе или бутерброды. Вместо этого он весь вечер смотрел на Уирри и ушел сразу же вслед за ней. Что же такого Родни мог знать о мадам Творческий Блок?
 — Ни у кого из вас не сложилось впечатления, что Вэнс и Джейн уже были знакомы? — спросила я.
 — Нет, — отрицательно покачал головой Шенон. — Они точно не знали друг друга. Джейн попросила Родни представиться группе и рассказать о себе. Она вела себя так, словно никогда прежде его не видела.
 — Вэнс точно ее не знал, — вмешалась Кейси. — Когда он пришел, то спросил у меня, кто здесь Джейн Уирри. Я указала ему на Джейн, он подошел к ней, поздоровался и сказал, что он Родни Вэнс, журналист, который вчера звонил ей.
 — Но Висенте утверждает, что все занятие Родни как завороженный, не отрываясь, смотрел на Джейн. Он таращился на Уирри с того самого момента, как ты указала ему на нее?
 — Вовсе нет, — покачала головой Кейси. — Вначале он не обратил на Джейн особого внимания. Представившись Уирри, Вэнс уселся между мной и Бенитой, которая сегодня не пришла, и принялся болтать с нами. Пялиться на Джейн Родни начал только после того, как она прочитала главу из своей книги. Я обратила на это внимание, потому что задала Вэнсу какой-то вопрос, но он, казалось, даже не слышал меня. Так он и просидел до конца занятий, прямо как зачарованный, а потом поднялся и ушел сразу же после Уирри.
 — О чем именно шла речь в этой главе? — спросила я.
 — В основном о предках Джейн, — ответил Шенон. — Это было самое начало ее автобиографии.
 — Ты мог бы пересказать его?
 — Конечно, почему бы и нет?
 Как следовало из рассказа американца, мадам Творческий Блок решила не ограничивать себя в выборе предков, и ее генеалогическое дерево было щедро расцвечено тамплиерами  [7] , розенкрейцерами  [8] , целителями, ясновидящими и даже чудотворцами. Тут были и великий магистр рыцарей Храма Жак де Молай, и знаменитый алхимик барон де Босолейл, принадлежащий к братству розенкрейцеров, и некая ясновидящая Вивиан, сожженная на костре английской инквизиции, и шотландский пастух чудотворец Корнелиус Маккормик, которому каждую неделю лично являлась Дева Мария, и прочие не менее замечательные личности.
 Великие предки периодически навещали Уирри во сне, давая ей всевозможные полезные советы и наставляя ее на путь истинный. На то, что ей недурно было бы перебраться из Лондона в Барселону, Джейн намекнул алхимик де Босолейл, а идейку о создании группы Творческой поддержки нашептал на ушко в момент ясновидческого транса великий магистр Жак де Молай.
 Способности “сайкика” и дар ясновидения мадам Творческий Блок унаследовала от павшей жертвой инквизиции Вивиан, а талант к фэншуистому Внутреннему Дизайну — от пастуха-чудотворца Корнелиуса Маккормика.
 Помимо сногсшибательных историй о предках Джейн и ее экстрасенсорных талантах, больше ничего полезного для расследования мы с инспектором так и не узнали.
 Пока я ломала голову над тем, что именно Родни Вэнс углядел в автобиографии мадам Творческий Блок и какое отношение к его смерти могли иметь тамплиеры, розенкрейцеры, ясновидящая Вивиан и чудотворец Корнелиус, Пепе на всякий случай записал в блокнот фамилии, адреса и телефоны членов группы. Попрощавшись с творческими личностями, мы с Тамайо вышли из кафе.
 — Все более чем очевидно, — сказала я. — Это Джейн прикончила Родни. Скорее всего он мельком видел ее когда-то раньше и знал о ней что-то компрометирующее, но вспомнил об этом только в тот момент, когда Уирри читала главу о своих предках. Они оба жили в Лондоне в то время, когда Родни был внештатным корреспондентом. Джейн вполне могла попасть в поле его зрения в связи с каким-либо сомнительным делом. Кроме того, волос, найденный в гроте, из всех членов группы по цвету и длине подходит только ей.
 — Ты полагаешь, что Родни шантажировал Уирри и она убила его?
 — Вот именно, — кивнула я. — То, что мадам Творческий Блок не пришла на занятия, только подтверждает эту версию. Думаю, тебе следует побеседовать с Джейн о ее алиби. Мы можем поехать к ней прямо сейчас.
 — Да, с ней действительно стоило бы поговорить, — без особого энтузиазма вздохнул Пепе.
 Было очевидно, что работать в праздник ему совсем не хотелось.
 — У тебя есть адрес Уирри?
 — Адрес? У меня? Откуда? — удивился Тамайо и сразу повеселел. — Маёапа mismo прямо с утра я постараюсь его раздобыть.
 — Только не таёапа mismo! — взмолилась я. — Знаешь, в России есть пословица: никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.
 — Ты это серьезно? — изумленно вскинул брови инспектор. — Чего только вы, русские, не выдумаете! Это все от холода. В Испании мы поступаем в точности до наоборот: никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра. В любом случае сегодня мы к Уирри никак не попадем — адреса-то у нас нет.
 — Зато у меня есть телефон Джейн, — безжалостно заявила я. — Ты же полицейский. Позвони в вашу дежурную службу, там по номеру тебе сразу определят адрес.
 — Ты что, много детективов читаешь? — грустно спросил Пепе.
 — Я их еще и пишу.
 Вынув сотовый телефон, Тамайо набрал номер.
 — Записывай, — сказал он мне и продиктовал адрес в квартале Грасиа, относительно дешевом районе Барселоны, заселенном в основном эмигрантами и испанцами некаталонского происхождения.


* * *

 В квартиру Джейн мы позвонили снизу по домофону, но никто не ответил.
 — Видишь, ее нет дома, — констатировал инспектор. — Зря только время потратили. И так было очевидно, что ее нет — к телефону-то она не подходила. Наверняка уехала куда-нибудь за город. Все-таки сегодня праздник.
 — А что, если она дома, но не подходит к телефону и не отвечает на звонки в дверь?
 — Зачем это ей?
 — Если Джейн убила Родни, то вполне могла запаниковать, решив, что полиция каким-то образом может выйти на ее след. Вдруг она именно сейчас собирает вещи, готовясь покинуть страну? На звонки не отвечает из предосторожности, а может быть, не хочет, чтобы ей мешали.
 — Именно сейчас? Никто не препятствовал Уирри покинуть страну вчера или позавчера.
 — Это всего лишь предположение. Разумеется, Джейн могла уехать и сразу после убийства. Раз уж мы здесь, почему бы нам не спросить о ней у соседей? Вдруг они что-то знают.
 С грустным вздохом Пеле нажал на кнопку звонка соседей Джейн по этажу.
 — Кто там? — послышался из домофона женский голос с сильным андалузским акцентом.
 — Полиция, — объяснил Пепе. — Инспектор Тамайо. Я…
 — Значит, Марухита все-таки вызвала полицию, — разволновалась женщина. — Никакого сладу с ней нет! Вечно устраивает бурю в стакане воды из-за каждого пустяка. Ну, подумаешь — кот орет. Поорет и перестанет. Коты всегда орут, природа у них такая. Вот если кота кастрировать, тогда другое дело…
 — Может быть, вы все-таки откроете дверь? — предложил Пепе. — Я поднимусь к вам на этаж и с удовольствием побеседую на тему котов и кастрации. Дело в том, что у одного моего коллеги есть тетка в Вальпинеде, которая потрясающе готовит свиные уши, так вот у этой тетки кот…
 — Лично я считаю, что кастрировать следует не только котов, — сообщил домофон. — Пару месяцев назад Марухите пришла в голову идея создать женское кастрационное антимачистское движение, но я объяснила ей, что это подсудное дело. Вот если внести соответствующее предложение в парламент…
 — Будьте любезны, откройте дверь, — напомнил Тамайо.
 — Да-да, конечно, — спохватилась женщина. — Проходите.
 Дверной замок щелкнул, инспектор повернул ручку, и мы наконец вошли в подъезд.
 Двери двух квартир на площадке третьего этажа были приоткрыты, а на лестничной клетке нас поджидали две колоритные дамы — полная и смуглая андалузка в фартуке с накрученными на бигуди волосами и напоминающая цыганку высокая тощая тетка лет сорока в длинном, до пят, ядовито-зеленом халате.
 — Вы разговаривали со мной, — сообщила мадам в бигуди. — Меня зовут Лауренсия, а это Марухита, моя соседка.
 — Можно взглянуть на ваше удостоверение? — подозрительно спросила “цыганка”. — Всякий может заявить, что он полицейский. Кругом столько бандитов…
 — Да-да, разумеется.
 Тамайо достал из кармана документы.
 — Мя-ааа! Мьяу-ааа! — послышались из-за запертой двери истошные кошачьи вопли.
 — Ну вот. Опять, — вздохнула Лауренсия.
 — А как вы догадались, что нужно приехать? Я ведь только собиралась позвонить в полицию, но еще не звонила, — недоверчиво прищурилась Марухита.
 — Мы хотели побеседовать с вашей соседкой, Джейн Уирри, но, похоже, ее нет дома. На звонки по мобильному телефону она тоже не отвечает. Вы не в курсе, может быть, Джейн куда-нибудь уехала?
 — Я же говорила — убили английскую ведьму, — торжествующе вскинула голову “цыганка”. — Ведьмы всегда плохо кончают. Кот не зря орет. Держу пари — это негр ее прикончил. Он мне сразу показался подозрительным. Ты бы видела, с каким лицом он выскочил на улицу. Чуть с ног меня не сшиб. Как раз после этого кот и начал орать.
 — А с чего ты взяла, что негр именно к английской ведьме приходил? — спросила Лауренсия. — Ты же не видела, с какого этажа он спускался.
 — А к кому, интересно, мог приходить негр, если не к английской ведьме? — подбоченилась Марухита.
 — Он был лет тридцати, высокий, бритоголовый, стройный, в хорошем костюме? — вмещалась я.
 — А ты откуда знаешь? — изумленно уставилась на меня “цыганка”. — Точно. Такой он и был. Высокий, бритоголовый, в костюме.
 — Что еще за негр? — вопросительно посмотрел на меня инспектор.
 — Лиланд, — пояснила я. — Из Группы Творческой поддержки. Вообще-то он с приличным сдвигом. Впадает в ярость по поводу и без повода. Такой запросто может укокошить в состоянии аффекта. Только вот зачем ему убивать Джейн? Он в рот ей смотрел, ловил каждое ее слово. Я была уверена, что он ее боготворит.
 — Боготворит, как же! — фыркнула Марухита. — У этих мужиков только одно на уме. Я же говорю — кастрировать их надо. Что мужиков, что котов. Недавно группа Прогрессивного женского движения, президентом которой я, кстати, являюсь, приступила к работе над проектом создания антимачистского кастрационного движения. Хочешь присоединиться к нам? Я могу вкратце изложить тебе основные пункты нашей программы…
 — И давно вы видели этого негра? — вмешался Пепе.
 — Естественно, кастрировать мы будем не всех, — отмахнулась от него горящая энтузиазмом “цыганка”. — Наш проект…
 — Давайте все-таки поговорим о негре, — скрипнул зубами Тамайо. — Когда именно вы его видели?
 Марухита недовольно поджала губы.
 — Я специально заеду к вам, чтобы побеседовать о вашем проекте, — пообещала я. — А сейчас, будьте добры, расскажите нам о Лиланде.
 — Я видела его вчера вечером, — Прoизнесла Марухита. — Часов этак в восемь. Я вышла на улицу вынести мусор, а когда возвращалась, он выскочил из подъезда. Чуть с ног меня не сбил. Лицо перекошенное, глаза выпученные, пот на лбу — типичный убийца. Непонятно, как еще он меня не прикончил. С тех пор кот и орет. Я еще ночью пару раз звонила в дверь к англичанке, хотела, чтобы та его утихомирила, но на звонки никто не отвечал.
 Словно в подтверждение слов “цыганки” из квартиры Джейн раздался новый кошачий вопль.
 Склонившись к замочной скважине, инспектор прижался к ней ноздрей и несколько раз с шумом втянул воздух.
 — Ну как? Пахнет тухлятинкой? — с надеждой поинтересовалась я.
 — Скорее кошачьей мочой, — поморщился Тамайо.
 — В таких случаях полиция обычно вскрывает дверь, — напомнила я.
 — Я не из этого округа, — возразил Пепе. — На Барселону мои полномочия не распространяются.
 — Так вызови местных полицейских, — пожала плечами я.
 — Ну почему это должно было случиться именно в праздник? — грустно вздохнул инспектор.
 Уже успевшая окоченеть мадам Творческий Блок лежала на полу гостиной. Ее вышедшие из орбит остекленевшие глаза сосредоточенно созерцали трещины на потолке, по-собачьи оскаленный рот был широко открыт, а шею опоясывала узкая и глубокая темная борозда. Джейн задушили то ли проволокой, то ли шнурком. Зрелище было малоприятным. Я подумала, что, окажись я на месте кота, тоже бы всю ночь орала как резаная.
 В комнате все было перевернуто вверх дном. Диванные подушки вспороты, ящики письменного стола валялись на полу, часть книг была сброшена с полок.
 Бригада экспертов бодро рыскала по квартире в поисках улик и отпечатков пальцев. Глаза слепили белесые сполохи фотовспышки. Я тихо стояла в уголке, с любопытством наблюдая за развитием событий.
 Прибывший на место преступления комиссар барселонской уголовной полиций Вирхилио Кор-ралес оказался старым приятелем отца Пепе Тамайо. Инспектор по секрету уже успел сообщить мне, что лет пять тому назад комиссар Корралес крутил бурный роман с живущей в Вальпинеде теткой Примитиве и просто с ума сходил от приготовленных ею свиных ушей, но коварная Беатрис изменила ему с молодым танцором фламенко из Хаена, и с тех пор комиссар смотреть не может на свиные уши.
 — Главное — никогда не произноси при нем слова “свиные уши”, — свистящим шепотом подытожил инспектор.
 Мистически вездесущая тетка Примитиве из Вальпинеды все больше меня интриговала. Я мечтала хотя бы одним глазком взглянуть на роковую леди, буквально порабощающую мужчин посредством тушеных свиных ушей. Лично я к свиным ушам относилась прохладно. Они казались мне слишком жирными и приторными. Впрочем, о вкусах не спорят.
 — Можно, я тоже осмотрю квартиру? — обратилась я к Тамайо.
 — Тут не я распоряжаюсь, — пожал плечами Пепе. — Это дело барселонской полиции.
 — Но ты же можешь попросить за меня комиссара. Я аккуратно.
 Корралес не возражал. Натянув на руки тонкие резиновые перчатки, я вытащила из груды сброшенных на пол книг фотоальбом и раскрыла его наугад.
 На вставленном под прозрачный пластик снимке Джейн, более молодая и стройная, выходила из моря на фоне широкой и низкой горы, вершина которой, казалось, была аккуратно срезана ножом.
 Форма горы была мне знакома. Совсем недавно я видела ее то ли по телевизору, то ли в каком-то туристическом проспекте. И тут меня осенило. Это же знаменитая Столовая гора! Южная Африка. Кейптаун. Уирри, как и Родни Вэнс, некоторое время жила в Кейптауне!
 Подозвав Пепе, я продемонстрировала ему фотографию.
 — Полюбуйся. Мадам Творческий Блок на фоне Столовой горы.
 — Живая она выглядела гораздо привлекательнее, — заметил инспектор. — И формы вполне ничего. Как говорится, все при ней. Люблю женщин в теле.
 — О чем ты только думаешь! — возмутилась я. — Какая разница, в теле она или нет? Главное — что она в Кейптауне.
 — В Кейптауне? — удивился Тамайо. — Как это — в Кейптауне? Вот она мертвая лежит на полу.
 — Это сейчас она мертвая лежит на полу, — вздохнула я. — А на фотографии Джейн в Кейптауне. Видишь эту гору? Это Столовая гора. Она находится в Южной Африке, недалеко от мыса Доброй Надежды.
 — Ты имеешь в виду, что Уирри жила в Кейптауне, — сообразил наконец Пепе.
 — В этом-то все и дело! Родни тоже был в Кейптауне. Он провел там около года. Тэдди Пиддингтoн, сосед Вэнса по квартире, рассказал мне, что.. в четверг вечером, вернувшись из группы Творческой поддержки. Родни первым делом бросился к компьютеру и попытался найти какую-то информацию в южноафриканских газетах.
 — Черт! Совсем забыл! — неожиданно хлопнул себя по лбу Тамайо. — Я наконец получил информацию от телефонной компании. Вэнс звонил в Кейптаун, кажется, именно в четверг. Сейчас…
 Пошарив по карманам, он извлек компьютерную распечатку и протянул ее мне.
 — Точно! В четверг ночью Родни звонил в Кейптаун, — воодушевилась я. — Смотри, а это телефон Джейн! Он позвонил ей в пятницу. Похоже, Родни получил какие-то сведения из Кейптауна, позвонил Уирри, потом встретился с ней, начал ее шантажировать, а в воскресенье Джейн его убила.
 — Простите, кажется, я что-то не уловил. Кто кого убил? — вмешался в разговор внимательно прислушивающийся к нашему диалогу комиссар Корралес.
 — Сначала Джейн убила Родни Вэнса, а потом Лиланд прикончил Джейн, — объяснила я.
 — Какой еще Лиланд? — заинтересовался комиссар.
 — Да так, один негр, который хочет стать первым художником мира, но боится бросить свой бизнес, — пояснила я. — Соседка видела, как он с безумным видом выбегал из дома. Сразу после этого начал орать кот, а Джейн не отвечала на звонки в дверь.
 — А зачем этому негру понадобилось убивать Уирри?
 — Не знаю, — пожала плечами я. — Может, он был ее соучастником в убийстве Вэнса, а потом запаниковал и решил на всякий случай избавиться и от Джейн. У Лиланда вообще очень неуравновешенная психика. Как только услышит слово “проблема”, сразу впадает в ярость.
 — Почему? — удивился Корралес.
 — Говорит, культура у него такая. Непонятно только, что он искал в квартире у Джейн. Может, какие-нибудь улики, доказывающие его причастность к смерти Родни Вэнса?
 — Мумия, — замогильным голосом произнес Пепе. — Все это напоминает мне историю с мумией Примитиве. То есть сначала это была моя мумия, до того, как я поменял ее на труп Вэнса.
 — Какая еще мумия? — простонал окончательно сбитый с толку комиссар.
 — Ты имеешь в виду мумифицированный труп, который нашли в Вальпинеде? — уточнила я, смирившись с тем фактом, что, как бы ни ста-. ралась, от темы мумии мне не уйти.
 — В Вальпинеде? — нахмурился Корралес. — Я ничего не слышал о мумифицированных трупах в Вальпинеде.
 — Мумифицированный труп? — удивился инспектор. — С чего ты взяла, что в Вальпинеде нашли мумифицированный труп?
 — Как с чего? — удивилась я. — Ты же сам говорил, что выменял труп Родни на мумию в Вальпинеде. Вот я и решила, что там нашли чей-то мумифицированный труп.
 — Да нет, это был вовсе не мумифицированный труп, — поморщился Тамайо. — Вернее, мумифицированный, но не труп. То есть это был все-таки труп, только не настоящий. Я имею в виду — не человеческий. Один старичок из Вальпинеды заявил в полицию, что у него похитили мумию инопланетянина. Сначала это дело вел я, но когда Марио намекнул, что его подругу интересует смерть Родни Вэнса, я поменялся с Примитиво, который занимался убийством журналиста. “Примитиве, — сказал я. — У тебя ведь в Вальпинеде живет тетка, которая потрясающе готовит…”
 — Хватит, не продолжай, — скрипнул зубами комиссар. — Я прекрасно знаю, что именно готовит тетка Примитиве.
 — Ой! Простите! — спохватился Тамайо. Ну вот, опять пришельцы. Прямо наваждение какое-то. Никуда от них не деться. Теперь, похоже, круг замкнулся. Началась-то вся история с того, что земляне много веков назад уничтожили инопланетян. Том Круз из-за мстительных гуманоидов развелся с Николь Кидман, а я под впечатлением их развода стала подумывать о создании секты и решила изучить на практике технику промывания мозгов, для чего и направилась в группу Творческой поддержки. Джейн выперла меня из группы, и я заслала в нее в качестве шпиона Родни Вэнса. Теперь Родни убили, Джейн тоже убили, а инспектор Тамайо утверждает, что все это напоминает ему дело о похищении мумии инопланетянина.
 Не удержавшись, я решила внести свой вклад в столь увлекательную инопланетно-земную путаницу.
 — Не исключено, что за инопланетянина, мумию которого украли у старичка в Вальпинеде, пришельцы, замаскированные под нормальных людей, сейчас жестоко мстят землянам, — глубокомысленно изрекла я. — Из-за них уже пострадали Том Круз, Николь Кидман и Джон Траволта, хотя на самом деле пострадали они скорее из-за сайентологов, а не из-за инопланетян. Кстати, над Кейптауном, где Родни торговал гашишем, а Джейн позировала на фоне Столовой горы, то и дело появляются неопознанные летающие объекты…
 — Вы что, издеваетесь надо мной? — окончательно разозлился комиссар.
 — Не-ет! — в один голос заверили его мы с Пепе.
 — Я же не виноват, что у этого типа похитили мумию, — обиженно произнес Тамайо.
 — Говорят, в Южной Африке в последние годы резко увеличилось количество похищений людей летающими тарелками, — продолжала я развивать свою мысль. — Некоторые уфологи связывают это явление с отменой апартеида…
 — А чем, интересно, убийство Джейн Уирри напоминает тебе похищение мумии? — проигнорировав тему тарелок, спросил у инспектора комиссар.
 — Всем этим. — Пепе широким жестом руки обвел квартиру. — Разгромом. В доме того старичка был точно такой же разгром, как будто там что-то искали.
 — Разгром — это всегда разгром, — заметил Корралес. — Там что-то искали, тут что-то искали…
 — Это понятно, но чем-то эти разгромы похожи. Выдернутые из письменного стола ящики были брошены на пол сходным образом, обыскивая платяной шкаф, преступники раздвинули одежду в стороны точно от середины. Почерк обысков одинаковый.
 — Интересно, что искали у Джейн? — сказала я. — Еще одну мумию инопланетянина? Хотя, с другой стороны, вряд ли кому-либо придет в голову разыскивать мумию в диванных подушках и в ящиках письменного стола. Если у старика в Вальпинеде разгром был такого же плана, похитители должны были охотиться за чем-то помимо мумии, может быть, за деньгами или драгоценностями. У того старика что-нибудь еще пропало?
 — Нет, больше ничего, — покачал головой инспектор. — Но кто-то рылся в его бумагах.
 — А она была настоящая? — поинтересовался комиссар.
 — Кто? — не понял Тамайо.
 — Да мумия эта! Это был действительно инопланетянин?
 — Понятия не имею, — пожал плечами Пепе. — Я же ее не видел. Потерпевший утверждает, что это был пришелец. Он мне показывал фотографию мумии. В продолговатом деревянном ящике лежал какой-то предмет, полностью обмотанный полосками просмоленной почерневшей ткани. С одной стороны, из головы, наверное, торчали два металлических штырька с шариками на концах, похожие на небольшие рожки. Вот и все, что я видел, а инопланетянин там лежал замотанный или нет, я понятия не имею. Старик говорит, что ящик был размером примерно сорок на восемьдесят сантиметров. Его украли вместе с мумией.
 — Бред какой-то, — покачал головой комиссар.
 — А ведь между похищенной мумией и Джейн вполне может существовать связь, — заметила я. — Уирри утверждала, что она потомственная колдунья, экстрасенс и все такое прочее. Не знаю, как в Испании, а в России экстрасенсы прямо-таки жить не могут без инопланетян. То контакты с летающими тарелками устанавливают, то инопланетяне вселяются в экстрасенсов и через них спасают человечество. Мумия инопланетянина — это же настоящая сенсация, не говоря уже о том, что стоить она должна целую кучу денег. Любой экстрасенс удавится за такой экспонат. Не исключено, что Джейн услышала о принадлежащей старику мумии и наняла Лиланда, чтобы выкрасть ее. Потом Уирри поссорилась с негром, и Лиланд задушил ее, а обыск в квартире устроил, чтобы найти мумию и забрать себе. Именно поэтому почерки обысков похожи.
 — Ты же сама говорила, что никому бы не пришло в голову искать мумию в подушках и ящиках письменного стола, — заметил Тамайо.
 — Именно поэтому там и искали, — пояснила я. — Чтобы замаскировать истинные намерения.
 — Полный абсурд! — фыркнул Корралес. — Не верю я в эту чушь с инопланетянами.
 — А вам и не надо в нее верить, — пожала я плечами. — Главное — что Лиланд и Джейн вполне могли поверить в нее. Негр, передав украденную мумию Уирри, запоздало сообразил, что инопланетный трупешник может стоить побольше, чем все картины Ван-Гога, вместе взятые, решил, что его надули, обиделся, впал в ярость и прикончил Уирри. Чем не мотив для убийства?
 — Все. Хватит с меня ваших версий, — решительно произнес комиссар. — Мне работать надо. Свидетелей опрашивать. После поговорим.
 — Можно, я еще покопаюсь в вещах Джейн? — спросила я. — Вдруг обнаружу что-нибудь интересное?
 — Лишь бы не мумию инопланетянина, — недовольно проворчал Корралес.


* * *

 Просматривая очередной фотоальбом Уирри, я обратила внимание на то, что одна его страничка казалась толще других. Вытащив из-под прозрачного пластика изображение Джейн на фоне гуляющего по лужайке слона, я обнаружила под ним еще одну фотографию. На ней мадам Творческий Блок была заснята крупным планом.
 Лицо Джейн выражало какую-то странную мистически-религиозную торжественность. Большими и указательными пальцами Уирри прижимала ко лбу покрытое орнаментами украшение в виде плоской серебряной пластины размером примерно 8х8 сантиметров.
 Украшение нанесенными на нем узорами чем-то напоминало мандалу  [9] . В центр вписанных друг в друга квадратов и кругов был вставлен крупный неограненный камень, похожий на желтый топаз. Ближайший к топазу круг обвивала змея, из раскрытой пасти которой капал яд на живот опрокинутой вверх ногами черепахи.
 Судя по всему, украшение было древним и имело восточное происхождение. Золотистый топаз округлой формы, змея, источающая яд на живот черепахи… Все это о чем-то смутно мне напоминало, но вот о чем?
 Благодаря нездоровому пристрастию моей матушки к мистическим учениям, мое детство прошло среди пропагандирующих “враждебную антисоветскую идеологию” самиздатовских книг и бесконечных кухонных разговоров на всевозможные восточно-эзотерические темы. Именно тогда я и нахваталась огромного количества сведений на тему янтр, мантр, мандал и прочей восточной атрибутики. К сожалению, за прошедшие годы большая часть полученной информации успела благополучно выветриться из моей памяти.
 Я была уверена, что что-то слышала или читала о мандале, которую держала в руках мадам Творческий Блок. Золотистый топаз, змея и черепаха. Слишком уж нетрадиционное сочетание. Что же я о ней знаю? Этого я, хоть убей, вспомнить не могла.
 Интересно, как эта вещь оказалась в руках Джейн Уирри? А что, если убийца искал в квартире именно ее? Не исключено, что сдвинутый на эзотеризме похититель мумии инопланетянина заодно охотился и за старинным буддийским талисманом, которому наверняка приписывались некие уникальные магические свойства.
 А что, неплохая версия. В нее вполне вписывается сходство почерков обоих ограблений. Для начала кто-то похищает мумию инопланетянина в Вальпинеде, вернее, похищает он нечто, что считает мумией инопланетянина. Затем этот кто-то убивает Джейн и забирает мандалу. Но если преступнику нужна была мандала, зачем он пошел на убийство? Старичка из Вальпинеды он ведь не тронул. И каким боком приплести сюда Лиланда? А Родни? А Кейптаун? Или, может, убил один человек, а ограбил другой? Слишком уж все запутано.
 — Комиссар! Инспектор! Посмотрите, что я нашла! — обратилась я к полицейским. — Эту фотографию Джейн по каким-то причинам прятала.
 — Любопытная вещица! — заметил Корралес, с любопытством разглядывая снимок. — Похоже, старинная.
 — Странная штуковина. Восточная, что ли? — спросил Пепе. Я кивнула.
 — Это мандала, — пояснила я. — Созерцая такие штуки, буддисты сливаются с абсолютом.
 — Сливаются или наливаются? — уточнил Пепе. — Разве “Абсолют” — это не водка?
 — Нет, — вздохнула я. — Абсолют — это не водка, а то, что существует в себе и само по себе, вне связи с чем бы то ни было.
 — Но водка тоже существует в себе и сама по себе, а пока ее не выпьют, она находится вне связи с чем бы то ни было, — заметил Тамайо.
 — Водка связана с бутылкой, — возразила я. — А абсолют с бутылкой не связан. Он сам по себе. По крайней мере, так считают буддисты.
 — Но если этот твой абсолют сам по себе и ни с чем не связан, то как тогда буддисты с ним сливаются? — искренне удивился инспектор.
 — Спроси об этом у них, — предложила я. — Впрочем, вряд ли ты получишь достаточно вразумительный ответ. Считается, что слияние с абсолютом — это не постижимый сознанием и неописуемый словами мистический опыт. Проще говоря, созерцая мандалу, буддисты время от времени ловят совершенно особый кайф, который и называют слиянием с абсолютом.
 — То есть для буддистов это ценная штуковина, — подытожил Пепе. — Вроде килограмма героина.
 — Вот-вот, — обрадовалась я столь замечательному сравнению. — Штуковина действительно ценная. Я тут подумала — а что, если убийца искал именно эту вещь? Ее пока не обнаружили в вещах Джейн?
 — Сейчас узнаю. Дай-ка мне снимок, — попросил комиссар Корралес.
 С фотографией в руках он прошел в спальню, где проводили обыск двое полицейских.
 — Нет, — вернувшись, покачал головой комиссар. — Ничего подобного не найдено. В шкатулке около кровати лежат кое-какие золотые украшения, не слишком ценные. Преступник их не взял. Это означает, что убийство было совершено не с целью ограбления. Преступник искал что-то конкретное.
 — Не исключено, что именно эту мандалу.
 — Не исключено, — согласился комиссар.


* * *

 Домой я вернулась поздно ночью. Корралес попросил нас поехать с ним в полицейское управление и дать показания. В течение двух часов терзала несчастных служителей закона историями об инопланетянах, сайентологах. Томе Крузе и Николь Кидман, о группе Творческой поддержки, о шпионской роли Родни Вэнса и т.д. и т.п.
 В своем стремлении помочь следствию я даже пересказала комиссару версию Тэдди Пиддингтона о том, что то ли турки, то ли греки платят баскским террористам, чтобы те убивали иностранцев на каталонских курортах.
 И без того травмированная историями о парализующем волю меховом грифе, губящей Европу гиперсексуальности и картине “Страшный Суд колбасной фабрики”, психика Корралеса не выдержала версии о греко-турко-баскском заговоре.
 — Хватит, — взмолился комиссар, нервно размешивая в стакане с водой таблетку растворимого аспирина. — Я проработал в полиции двадцать пять лет, но ни разу не слышал подобной ахинеи. У меня от этого бреда даже мигрень разыгралась.
 — Я просто стараюсь придерживаться фактов, — объяснила я. — Кстати, к грекам, туркам и баскам я не имею никакого отношения. Это все Тэдди Пиддингтон придумал. Я лишь сочла необходимым довести его версию до вашего сведения. Мумия инопланетянина — тоже не мое изобретение. Ее приплел к делу инспектор Тамайо. Я всего лишь пытаюсь связать концы с концами.
 Комиссар вытер вспотевший лоб и залпом выпил лекарство.
 — До сих пор мне не приходилось иметь дело с писателями, — вздохнул он. — Только теперь я понял, насколько мне повезло. Хотелось бы надеяться, что этот первый мучительный опыт окажется последним. Страшно подумать, что когда-то мне нравилось читать детективы.
 — Такова жизнь, — философски заметила я. — Любить книги и общаться с писателем — это примерно то же самое, что любить гусиную печенку, а потом вдруг встретить живого гуся. Хотя лично я ничего против гусей не имею. На редкость умные и обаятельные существа. Когда я жила в Крыму, у меня был один знакомый гусь…
 — Не надо, не продолжай, — взмолился Корралес. — Еще немного — и ты заявишь, что этот гусь был инопланетянином и имел непосредственное отношение к убийствам Джейн Уирри и Родни Вэнса.
 — Ну, не настолько же я сумасшедшая. С другой стороны, если принять во внимание теорию о том, что все в этом мире взаимосвязано…
 — Большое спасибо за помощь, — скрипнул зубами комиссар. — Наше знакомство доставило мне истинное удовольствие.
 — Мне тоже, — сказала я, поднимаясь из-за стола. — Последняя просьба. Вы не могли бы сделать для меня цветную копию фотографии Джейн с мандалой? Я попробую разузнать что-либо об этой штуковине по своим каналам.
 — Ладно, — кивнул Корралес. — Но только при одном условии.
 — Каком условии?
 — Что эта просьба действительно окажется последней, — с ударением произнес комиссар.


* * *

 В квартире я обнаружила дремлющего перед включенным телевизором Эстевеза.
 — Мы же собирались вечером пойти в кино, — зевнув, напомнил мне разбуженный novio. — Где ты болталась столько времени?
 — В комиссариате полиции. Джейн Уирри мертва.
 — Как это мертва? — изумился Марио.
 — Задушена, — пояснила я. — И еще у нее украли буддийскую мандалу, а у старичка в Вальпинеде — мумию инопланетянина.
 — Ты случайно не переработала? — участливо поинтересовался Эстевез. — Может, тебе вредно писать детективы?
 — Работать вообще вредно, — вздохнула я. — От работы кони дохнут.
 — Что еще за инопланетянин ?
 — Понятия не имею, — пожала я плечами. — Скорее всего один из пришельцев, уничтоженных много веков назад, за которого сейчас гуманоиды мстят землянам…
 — Знаешь, — перебил меня Марио. — Я вдруг подумал, что проще было бы обойтись без объяснений. Вообще, молчаливая женщина — это дар божий. Я понимаю, что у тебя был трудный день — улики искала, на солнце перегрелась. Выпей липового чайку, выспись как следует…
 — Именно так я и поступлю, — согласилась я. — Только отправлю одно письмо по электронной почте.
 — Что за письмо?
 — Пошлю фотографию украденной у Джейн мандалы одному своему приятелю из Москвы. Думаю, он сможет сказать что-либо по поводу этой вещицы. Чем-то она мне знакома” только никак не вспомню чем.
 — Этот твой знакомый — специалист по Востоку?
 — В некотором роде, — кивнула я, прикидывая про себя, стоит или нет вдаваться в подробности.
 До перестройки Витя Корсаков был типичным для застойных времен спившимся физиком-теоретиком, маниакально задвинутым на эзотеризме. После развала Союза, благополучно вылетев из своего тихо почившего в бозе НИИ, он, следуя велению сердца, без особого сожаления переквалифицировался в монахи-аскеты.
 С обритой наголо головой и нарисованным на лбу губной помадой жены красным кружочком “третьего глаза”, облаченный в надетую поверх джинсов и свитера желтую тунику, бывший научный сотрудник успешно нищенствовал около магазинов эзотерической литературы.
 Чтобы привлечь к себе внимание, Витя время от времени звонил в ритуальные тибетские колокольчики, возглашая на манер Кисы Воробьянинова: “Подайте бывшему доктору наук — жертве демократических преобразований”. Далее Корсаков по памяти цитировал длинные отрывки из Вед, Упанишад, палийского канона Типитака и “Бардо тодол” — тибетской “Книги мертвых”.
 В отличие от меня, память у Вити была отменной, а его простерилизованный алкоголем мозг являлся уникальным хранилищем прямо-таки невероятного количества информации. Если кто-то и мог просветить меня по поводу странной мандалы с золотистым топазом, то только он.
 Валя Корсакова, Витина жена, была непьющей, бледной, грустной и анемичной “специалисткой по прошлым жизням”. Я преимущественно общалась с ней, поскольку Витин уровень интеллекта был для меня недосягаемо высок, и после пяти минут его рассуждений на тему иллюзорной модификации абсолюта и сложных энергетических трансформаций высших космических сфер я окончательно переставала что-либо соображать.
 Итак, я послала Вале по электронной почте отсканированное фото Джейн с мандалой и попросила ее, улучив момент относительной Витиной трезвости, выяснить у него все, что возможно, об этой вещице.
 Выпив, по совету Марио, липового чайку, я забралась под одеяло и почти сразу отключилась, успев напоследок подумать, что завтра прямо с утра было бы неплохо нанести визит живущему в Вальпинеде владельцу инопланетной мумии, а заодно, если удастся, посетить разбившую сердце комиссара Корралеса загадочную тетку Примитиве, которая потрясающе готовит свиные уши.
 Проснулась я около половины восьмого утра от звуков душераздирающего танго.
 — Кто ты такая, что нет мне спасенья ? Проклятая кукла, кара господня… Ради тебя свою чистую жизнь — Святую и простую, как молитва, Я превратил в адский ужас проблем, Растоптав свою честь… — доносилось из ванной комнаты пение Эстевеза.
 Барселонское небо, как обычно, радовало ослепительно непорочной синевой. Море призывно голубело за рыжими черепичными крышами. В такую погоду сидеть за компьютером, кропая детективные истории, даже не просто кощунство, а прямо-таки настоящий смертный грех. С другой стороны, все-таки лучше писать книги, чем вкалывать целый день у станка.
 Представив, как в этот момент на холмах Валь-пинеды одинокий старик тоскует по утерянной мумии, в то время как его соседка — роковая тетка Примитиве едет на рынок на роскошном авто с откидывающимся верхом за новой порцией свежеотрезанных свиных ушей, с помощью которых она очарует очередного комиссара полиции Или танцора фламенко, я испытала небывалый душевный подъем.
 К черту работу! Разве я могу усидеть за столом, когда вокруг совершаются такие невероятные и загадочные преступления? Разумеется, нет!
 На самом деле для того, чтобы не работать, я готова была уцепиться за любой предлог, но, если предлог оказывался слишком уж пустячным, случалось, что потом иногда меня мучили угрызения совести.
 Два убийства и похищение мумии пришельца были на редкость подходящим поводом для того, чтобы забросить опостылевшую творческую деятельность по меньшей мере на неделю, а то и на две и временно переквалифицироваться в детектива-практика.
 Бодро вскочив с постели, я первым делом подбежала к телефону и, набрав номер Пепе, поинтересовалась, как далеко он продвинулся в расследовании.
 — В каком расследовании? — изумился инспектор. — Ты на часы смотрела? Сейчас же семь утра!
 — Без двадцати восемь, — уточнила я.
 — Это почти семь, — зевнул Тамайо. — В семь утра нормальные люди спят, а не занимаются расследованием.
 — А вчера вечером? Вы с комиссаром Корралесом больше ничего интересного не выяснили? В Кейптаун не звонили?
 — Какой Кейптаун! — снова зевнул Пепе. — Вчера было слишком поздно, а сегодня слишком рано, да и не станем мы звонить в Южную Африку. Вот если бы это был Лондон…
 — А какая разница? — удивилась я.
 — Родни Вэнс — англичанин, — пояснил инспектор. — При малейшем подозрении, что убийство связано с событиями, происходившими у него на родине, мы можем связаться с английской полицией и частично расследовать преступление на территории Англии. Вот если бы Кейптаун находился в Англии, а не в Африке, мы бы попросили английских коллег выяснить, с кем и о чем разговаривал Вэнс. Испания — это тебе не Соединенные Штаты. У полицейского управления бюджет более чем скудный. Мало ли с кем и когда Родни разговаривал! Думаешь, мы теперь станем трезвонить по всем континентам? Если мы начнем тратить кучу денег на звонки по всему миру из-за каждого английского утопленника, Испания вскоре пойдет ко дну.
 — Все понятно, — вздохнула я. — А как у Примитиве идут дела с мумией?
 — Пока никак.
 — Как ты думаешь, он не станет возражать, если я поговорю с ограбленным старичком? Я еще ни разу в жизни не встречалась с владельцем инопланетной мумии.
 — С чего ему вдруг возражать? Если хочешь, можешь сделать это даже сегодня. Только я бы на твоем месте не рисковал. Старик способен заболтать тебя до смерти.
 — Ничего, если станет совсем невмоготу, я сбегу под каким-нибудь предлогом.
 — Тогда подъезжай часам к десяти-одиннадцати в комиссариат полиции Ситжеса. Я договорюсь с Примитиве, и он подкинет тебя к Дидье. Этого старичка зовут Дидье Лермит. Он француз по происхождению, но свободно говорит по-испански.
 — Спасибо, — сказала я. — Обязательно приеду.
 — Ты что, уже терзаешь Пепе с утра пораньше? — ухмыльнулся Марио.
 Увлекшись разговором с полицейским, я даже не заметила, как он вошел в комнату.
 — Съездишь со мной в Ситжес? Я хочу навестить старичка, у которого украли мумию пришельца.
 — А на работу за меня инопланетянин пойдет?
 — Ой, извини, я забыла, что ты сегодня работаешь.
 — Иногда после общения с тобой у меня возникает подозрение, что в русском языке вообще отсутствует слово “работа”, — заметил Эстевез.
 — Меня это не удивляет. Если верить вашим газетам, любой русский, не принадлежащий к мафии, непременно является или проституткой, или агентом КГБ, — усмехнулась я.
 Прикинув, что в Кейптауне должно быть уже около девяти утра, я подошла к телефону и набрала номер, по которому звонил Родни. Включившийся автоответчик произнес нечто совершенно неудобоваримое. Я решила, что это должен быть африкаанс — язык буров — своеобразная архаическая форма голландского наречия XVII века, принятая в Южной Африке в качестве официального государственного языка.
 — Здравствуйте, — сказала я по-английски, услышав длинный гудок, после которого следовало оставить сообщение. — Меня зовут Ирина. Я подруга Родни Вэнса. Мне очень нужно поговорить с вами. Дело в том, что с Родни случилось несчастье. Я перезвоню вам сегодня вечером… В трубке послышался громкий щелчок.
 — Что? С Родни случилось несчастье? Я вас правильно поняла? — раздался взволнованный женский голос. По-английски женщина говорила с непривычным для меня акцентом.
 — К сожалению, — подтвердила я. — Простите, как вас зовут? Это вам Родни звонил на прошлой неделе в четверг?
 — Что с ним?
 — К несчастью, все обстоит довольно плохо. — Я попыталась смягчить удар.
 — Кто вы такая? Откуда вы знаете, что он говорил со мной? Вы его любовница?
 — Нет, уверяю вас. Всего лишь знакомая. У нас были чисто дружеские отношения…
 — Он жив?
 — К сожалению…
 — Так жив он или нет? — нетерпеливо перебила меня женщина.
 — Умер.
 — Несчастный случай?
 — Убийство.
 — О, господи! — всхлипнула женщина. — Я прямо как чувствовала! Я же предупреждала его! — О чем вы его предупреждали?
 — Ни о чем. Я ничего не знаю. Пожалуйста, больше не звоните мне. Оставьте меня в покое.
 В трубке запищали короткие гудки.
 Выждав несколько минут, я снова набрала тот же номер. На этот раз к телефону вообще никто не подошел. Даже автоответчик не включился.
 Некоторое время я размышляла, как следует зазывать женщину бурского происхождения — буркой” или “бурячкой”. Слово “бурка” звучало как-то странновато, “бурячка” также вызывало Несколько сомнительные ассоциации. К сожалению, в книгах об англо-бурской войне, которые я витала, речь шла преимущественно о мужчинах, поэтому как называют женщин-буров, я не имела ни малейшего представления.
 Не пожелавшая со мной разговаривать бурка-бурячка явно что-то знала. Скорее всего она была одной из кормящих любовниц Родни. Меня она, похоже, тоже приняла за любовницу, так что перезванивать было бесполезно. Во-первых, она ревнует, а во-вторых, чего-то боится. По телефону она мне уж точно ничего не скажет. Может, натравить на бурячку полицию? Но ведь Пепе четко и ясно объяснил, что Южная Африка — не Лондон, а у полицейского управления нет денег да дорогущие международные звонки.
 А что, если?..
 Со вздохом прогнав заманчивую мысль, я отправилась на кухню готовить завтрак.
 Поскольку подбить Марио на совместное посещение старичка с мумией не удалось, до Ситжеса мне пришлось добираться на электричке.
 В связи с будним днем народу было немного, и я удобно устроилась у окна со стороны моря. В вагоне, как всегда, негромко играла классическая музыка. Лично я бы предпочла какой-нибудь бодренький латиноамериканский мотивчик, но руководство железной дороги твердо решило придерживаться классики, причем весьма своеобразной классики.
 После того, как однажды, собираясь лететь в Россию, я прокатилась на электричке до аэропорта под драматический аккомпанемент траурного марша Шопена, добираться до аэровокзала я стала исключительно на такси.
 Итак, под потолком вагона нудно, навязчиво и пронзительно пиликали скрипочки, за окнами проносились жмущиеся друг к другу, как грязные перепуганные овечки, облезлые дома барселонских предместий, а я с неприличным любопытством разглядывала мужчину, сидящего лицом ко мне на скамейке с другой стороны вагона.
 Несмотря на то что смуглый и мускулистый красавец в расстегнутой на груди рубашке запросто мог получить первый приз на конкурсе настоящих андалузских мачоте, причиной того, что я пялилась на него, как на икону, была отнюдь не экзотическая южная красота, тем более что верхнюю губу андалузца украшали густые черные усы, а к усатым мужчинам я всегда относилась с подозрением.
 О нездоровой страсти андалузцев, цыган и латиноамериканцев к золотым украшениям я уже была наслышана. Мне доводилось встречать в метро андалузских нищих, которые, выпрашивая подаяние ради умирающих от голода детей, даже в интересах дела не могли расстаться с дорогими их сердцу драгоценностями и, протягивая пассажирам пластмассовый стаканчик для милостыни, сверкали золотыми перстнями, браслетами и цепями почище отечественных “братков”.
 Сидящий недалеко от меня усатый мачо напоминал витрину небольшой ювелирной лавки. Его грудь украшал распростерший крылья золотой орел размером с небольшое чайное блюдце. Удерживающая орла цепь была настолько массивной, что запросто сгодилась бы на то, чтобы поднимать якорь небольшой парусной лодки. Помимо орла андалузец дополнительно нацепил себе на шею более тонкую цепочку с шестью золотыми образками святых и Девы Марии, золотой подковой и крестом. Довершали картину тяжелые бусы из резной кости то ли марокканского, то ли индийского производства, пара золотых браслетов, золотые часы и пяток здоровенных сверкающих перстней.
 Красавец с орлом и сам сиял, как начищенный пятак. Было очевидно, что он необычайно горд и доволен как собой, так и своими спутниками. Рядом с мужчиной крутился на сиденье бойкий мальчонка лет одиннадцати, а сидящая напротив жена вела беседу по сотовому телефону. Она говорила нарочито громко, так что вскоре весь вагон был в курсе того, что достойное семейство андалузских крестьян-оливководов едет в гости к своим живущим под Барселоной приятелям — перебравшимся жить в Каталонию бывшим крестьянам-оливководам.
 Сотовый телефон супруга золотоносного мачо, очевидно, считала неотъемлемым символом престижа и благосостояния и получала несказанное удовольствие, демонстрируя его едущим в вагоне пассажирам. С каждой станции она перезванивала своим знакомым и громогласно сообщала, что они только что проехали Прат-де-Лльобрегат, Гава или Виладеканс и уже приближаются к нужной остановке.
 Лучащийся самодовольством путешествующего первым классом миллиардера глава семейства заметил пропажу мальчика лишь в тот момент, когда механический голос объявил, что следующая остановка — Кастельдефельс. Именно тут они должны были выходить.
 На вопрос, куда подевался ребенок, жена равнодушно ответила, что он пошел в туалет, и продолжила разговор по сотовому телефону.
 Красавец с орлом подскочил к туалету и, молотя по двери кулаками, заорал, чтобы сын немедленно выходил.
 — Не могу, я какаю! — иерихонской трубой завопил из-за металлической двери ребенок.
 По какой-то непонятной причине андалузцы даже в спокойном состоянии разговаривали на столь повышенных тонах, что одна семья по уровню шума, особо не напрягаясь, запросто могла заглушить пару авиационных двигателей, если же они возбуждались, поднимался такой гвалт, что и мертвый бы восстал из гроба.
 Когда разъяренный глава семейства извлек наконец натягивающего штаны ребенка из туалета, двери вагона уже захлопнулись. Увлеченная телефонным разговором жена настолько отключилась от окружающего мира, что даже не заметила, как они проехали свою остановку.
 Покорившись судьбе, золотоносный мачо со вздохом уселся на свое место, а ребенок тем временем снова шмыгнул в туалет.
 На остановке Кастельдефельс-Плайя вновь повторилась та же история. Взбешенный отец крушил кулаками металлическую дверь, сын вопил:
 "Я какаю”, а его мамаша увлеченно кричала в телефонную трубку, что они уже подъехали совсем близко и скоро должны выходить.
 Пассажиры уже даже не смеялись, а корчились, кашляли и задыхались от хохота, поскольку двери вагона, как и в прошлый раз, захлопнулись точно в тот момент, когда юный андалузец вывалился из туалета.
 Схватив ребенка за шкирку, чтобы он больше не улизнул, глава семейства яростно обрушился на жену, обвиняя ее в том, что она не следит за сыном, а только и делает, что треплется по мобильному телефону, даже не заметив, что они уже давно проехали нужную станцию.
 — Разве можно так жить? Один срет целый день, другая от телефона не отлипает! — метал громы и молнии папаша.
 — Разве я виноват, что хочу какать? — плаксиво орал мальчишка.
 — Я что — не имею права по телефону поговорить? — возмущенно визжала жена.
 Пиликанье скрипочек прекратилось. Теперь в динамиках во всю мощь развернулся симфонический оркестр, наяривая что-то по-вагнеровски героическое.
 Семейство оливководов вывалилось-таки из вагона на станции Гарраф, но пассажиры, и я в том числе, еще долго не могли успокоиться и истерически хохотали до самого Ситжеса.
 На платформу я спрыгнула в прекрасном настроении, решив, что путешествовать на электричке гораздо занимательнее, чем на машине.
 Свернув на ведущую к комиссариату полиции пешеходную дорожку, я задержалась, уловив краем глаза знакомые очертания в витрине туристического агентства. Снова Столовая гора! Надо же, как мне на нее везет!
 "Невероятные скидки, — гласило объявление. — Заплатите за билет до Парижа — и летите в Южную Африку”.
 Убеждая себя, что делаю это из чистого любопытства, я зашла внутрь и попросила рекламный буклет по Южной Африке. Цены на билеты действительно были прямо-таки бросовыми, но действовала скидка только в течение ближайшей недели.
 Засунув буклет в сумочку, я продолжила свой путь к полицейскому управлению. Внутренний голос коварно искушал меня, нашептывал на ушко, что столь потрясающие скидки — настоящий подарок судьбы, а здравый смысл резонно возражал, что скидки в Испании предлагаются круглый год, за исключением разве что июля к августа — традиционного периода отпусков. Подумаешь — дешевые билеты! Это вовсе не означает, что нужно бросать все и сломя голову нестись в Южную Африку. Столь благоразумное решение я приняла, распахивая дверь комиссариата полиции.


* * *

 — Я высажу тебя у дома Дидье, а сам посижу у тетки, — сказал Примитиве, ловко вписываясь в повороты взбирающейся на холм дороги. — Еще одного визита к этому типу я уже не вынесу. Он и так в комиссариат по десять раз на дню названивает, спрашивает, когда я верну ему мумию. Я вообще перестал к телефону подходить. Коллеги выручают, отвечают, что меня нет. Обрати внимание, это дом моей тетки. Его легко запомнить по лепным изображениям херувимов на воротах. Лермит живет чуть выше по той же самой улице. А вот и его дом. Приехали.
 — Что это такое? — Я с удивлением воззрилась на прилепившееся к скалистому склону причудливое нагромождение разноцветных наполовину застекленных цилиндров, прикрытых широкими кругами открытых террас. Странное сооружение чем-то напоминало икебану из мухоморов.
 — Дидье сам спроектировал этот дом, — пояснил Примитиве. — Он по профессии архитектор. Говорит, что круглые формы благотворно влияют на чакры  [10] .
 — Чакра чахла, чакра сохла, чакра сдохла, — пробормотала я по-русски детскую эзотерическую считалочку.
 — Что? — не понял Примитиве.
 — Ничего. Это я так. Ты представишь меня хозяину?
 — Нет, ты что! — испуганно замахал руками полицейский. — Не дай бог попасться ему на глаза. Вылезай поскорей. Позвонишь в ворота только после того, как я уеду. Встретимся у тетки. Кстати, ее зовут Беа, Беатрис.
 — Я знаю. Ладно, до встречи, — усмехнулась я.


* * *

 Дидье Лермит оказался бодрым высохшим старичком небольшого роста. Его длинные, до плеч, белоснежные волосы были зачесаны назад, на остреньком птичьем личике молодым задором сверкали маленькие быстрые глазки.
 — Ты хочешь поговорить о мумии? — разволновался Дидье. — Тебе что-то известно о ней? Где она?
 — Понятия не имею, — пожала я плечами. — Случайно услышала о ней от одного знакомого полицейского. Возможно, похищение мумии связано еще с одним делом, которое сейчас расследует полиция.
 — Так ты из полиции? — подпрыгнул от возбуждения Лермит.
 — Нет, я не из полиции. Я только помогаю расследованию. Вообще-то я писательница, но меня очень интересуют эзотерические темы и всякие таинственные происшествия. Уверена, что с похищенной у вас мумией непременно должна быть связана какая-нибудь загадочная история.
 Старичок многозначительно поджал губы и торжественно вскинул голову. Несколько мгновений он задумчиво созерцал небо, а затем наклонился ко мне.
 — Не просто загадочная история, — таинственно прошептал он. — Это ужасная, смертельная тайна.
 — Неужели? — усомнилась я.
 — Пойдем.
 Цепко ухватив меня за рукав, Лермит повел меня к дому.
 — Но только все, что я расскажу, должно остаться строго между нами. Ты даже не представляешь, насколько это страшная тайна.
 — Разумеется, — пообещала я. — Буду нема, как могила.
 Мы уселись за круглый стол, установленный в центре круглого зала, окна которого выходили на опять-таки круглый бассейн. Сиденья и спинки стульев также оказались круглыми.
 Старая и очень толстая служанка, следуя стилю дома, тоже казалась составленной из шаров и цилиндров. Она принесла нам прохладительные напитки и удалилась, гулко шлепая деревянными подошвами сабо по отделанному розовым мрамором полу.
 Некоторое время Дидье подозрительно смотрел на закрывшуюся за ней дверь, а потом повернулся ко мне.
 — Ты когда-либо слышала о священной тайне Ренн-ле-Шато?
 — Кажется, ле шато по-французски означает замок.
 — В данном случае речь идет не о замке, — покачал головой старик. — Ренн-ле-Шато — это прилепившийся к склону живописного холма небольшой старинный городок на юге Франции. В течение многих веков этот городок скрывал самый невероятный и ужасающий секрет всех времен.
 "Еще одна Грета Эварт, — подумала я. — Она непременно написала бы слова САМЫЙ НЕВЕРОЯТНЫЙ И УЖАСАЮЩИЙ СЕКРЕТ прописными буквами”.
 — В различные исторические периоды Ренн-ле-Шато завоевывали кельты, римляне, язычники, вестготы, катары, каталонские бандиты и рыцари ордена тамплиеров, — между тем продолжал Лермит. — На его улицах разыгрывались величайшие исторические драмы. Трудно поверить в то, что этот небольшой провинциальный поселок с невысокими белеными домами и узенькими улочками всегда, согласно легендам, считался священным местом, тайным хранилищем несметных сокровищ, в том числе и Святого Грааля.
 В 1885 году в Ренн-ле-Шато прибыл молодой приходской священник по имени Беренджер Соньер, увлекающийся историческими исследованиями. Целыми днями он бродил по окрестностям, изучая всевозможные древние архивы и документы.
 Шесть лет спустя, проводя в церкви кое-какие ремонтные работы, Соньер обнаружил в одной из алтарных колонн тайник, содержащий четыре зашифрованных пергамента.
 С помощью опытного криптолога и лингвиста Беренджер смог расшифровать два документа.
 Текст одного из них звучал так:
 "Пастушка, один из соблазнов, к которому Пуссен и Теньер подобрали ключ, пара 681. Ради крестов божественного коня дополнил или сокрушил этого демона-стража в полдень. Голубые яблоки”.
 Другое послание содержало еще один зашифрованный текст:
 "Королю Дагоберто Второму и Сиону принадлежит это сокровище, и мертвое оно там лежит”.
 Видимо, эти послания имели какой-то смысл для Соньера, поскольку он немедленно приобрел копии картин Пуссена и Теньера, изображающие Ренн-ле-Шато, затеял обширную переписку с людьми из разных стран и начал что-то искать в окрестностях городка. В конце концов на кладбище его собственной церкви Беренджер обнаружил могилу, о которой и шла речь в зашифрованных пергаментах и на которую указывали некие тайные знаки в картинах Пуссена и Теньера.
 С этого момента Беренжер Соньер стал исключительно богатым человеком. Он отстроил для себя дворец, известный под названием “Торре Магдала”, а также замок, который он назвал “Вилла Бетания”. Источник его богатства никому не был известен, но около двери церкви.Соньер установил гигантское изображение демона, над которым велел написать: “Terribilis locus iste”, что означает “Это место ужасно”.
 С этого момента Беренджер начал коллекционировать марки, на которых были изображены всевозможные члены монархических династий Европы.
 Скромного священника стали регулярно посещать сильные мира сего, в том числе великий князь Австрии Франц-Иосиф. Соньер даже удостоился аудиенции у самого папы римского.
 17 января 1911 года Беренджер умер от тяжелого скоропостижного заболевания. Любопытно, что за несколько дней до того, как он заболел, Соньер велел своей экономке. Мари Дернауд, заказать для него гроб.
 Священник, выслушавший предсмертную исповедь Соньера, выскочил из комнаты умирающего в состоянии страшного возбуждения, отказав Беренджеру в отпущении грехов. Его руки дрожали, лоб блестел от пота. Да конца своих дней священник был погружен в глубокую депрессию и так никогда и не оправился от пережитого потрясения.
 Наследница Соньера Мари Дернауд в 1946 году продала “Виллу Бетания”, пообещав новому владельцу замка открыть секрет. Который превратит его в сверхбогатого и могущественного человека. К сожалению, она умерла, так и не успев этого сделать…
 Дидье замолчал, погрузившись в глубокие раздумья.
 — И что было дальше? — спросила я. — Секрет так и остался нераскрытым?
 — Вместе с виллой новому владельцу достался архив Соньера, — торжественно произнес старик и снова замолчал.
 Я кашлянула, напоминая о своем присутствии.
 Лермит вздрогнул и уставился на меня так, словно впервые увидел.
 — В мире только одному мне известна эта тайна, — понизив голос, сообщил он. — Дело в том, что я — незаконнорожденный сын нового владельца замка.
 — Здорово, — оценила я.
 — Все дело в крови, — еще тише прошептал Дидье. — В крови Иисуса Христа. То, что все называют Святым Граалем или Санто Гриалем, — всего лишь символ, а вовсе не реальная чаша. Санто Гриаль — на самом деле является искажением слов Sang Royal — Королевская Кровь. Под Королевской Кровью подразумевается кровь прямых потомков Иисуса Христа.
 — А разве у Христа были потомки? — удивилась я.
 — В этом-то и заключается великая тайна Ренн-ле-Шато, — почти беззвучно выдохнул Лермит. — У Иисуса остался сын, рожденный Марией Магдалиной. Более того, его сын был инопланетянином. Именно его мумию и нашел в указанной пергаментами могиле Беренджер Соньер. Все уверены в том, что Иисус Христос был евреем, но это не так. На самом деле он был инопланетным пришельцем.
 — Wow!
 Не в силах подобрать адекватные ситуации слова, я выразила свое восхищение в совершенно несвойственном для меня американо-собачьем стиле.
 — Bay! Вот это действительно круто!
 — Теперь ты понимаешь, насколько все серьезно? — наклонившись ко мне, прошептал Дидье.
 — Да уж, серьезнее некуда, — согласилась я.


* * *

 Вопреки моим ожиданиям, тетка Примитиве оказалась не смуглой черноволосой толстушкой, как я ее представляла, а стройной голубоглазой блондинкой лет сорока, выглядящей гораздо моложе своих лет.
 — Два с половиной часа! — посмотрев на часы, с ужасом произнес полицейский. — Ты провела у него два с половиной часа! Мы уже думали, что Дидье тебя мумифицировал.
 — Я как раз приготовила отменные свиные уши, — сообщила Беатрис, с сочувствием глядя на меня. — Они помогут тебе восстановить силы.
 — А можно чего-нибудь полегче? — взмолилась я. — Салатик какой-нибудь или бутерброд…
 — Салатик? — изумился Примитиво. — Ты что, тоже моришь себя диетами?
 — Увы! — соврала я.
 Не могла же я в этом доме признаться, что не выношу свиные уши!
 К счастью, Беатрис отнеслась ко мне с пониманием.
 — Можно и салатик. Честно говоря, сама я свиные уши терпеть не могу. От них разносит буквально как на дрожжах, зато мужчины от этого блюда просто без ума.
 — И что тебе поведал Лермит? — поинтересовался полицейский.
 — Совершенно ужасную тайну, — ответила я. — Я пообещала Дидье никому о ней не рассказывать.
 — Вся Вальпинеда в курсе его страшных тайн, — усмехнулась Беа. — Лермит терзает общественность этой историей уже на протяжении десяти лет, с тех пор, как он отстроил здесь свой шедевр цилиндрической архитектуры. Иисус Христос был пришельцем, а похищенную мумию инопланетянина — сына Иисуса Христа от Марии Магдалины, Беренджер Соньер нашел в могиле около церкви Ренн-ле-Шато.
 — Только не перед обедом, — взмолился Примитиво. — У меня от слов “Ренн-ле-Шато”, “мумия” и “инопланетянин” начинаются спазмы в животе.
 — Ладно, не буду, расслабься, — засмеялась Беатрис. — Ирина, поможешь мне на кухне?
 — С удовольствием, — кивнула я. Одну из стен просторной кухни почти целиком занимало окно, распахнутое в сад, отчего казалось, что цветы распускаются чуть ли не на кухонном столе.
 — Садись, — сказала Беа. — Поешь пока виноград.
 — А как насчет помощи?
 — Не беспокойся, я справлюсь сама. Просто я хотела, не тревожа дорогого племянника, поговорить с тобой о Лермите и его ужасной тайне.
 — Он сумасшедший, да? Беатрис засмеялась.
 — Не более, чем мы с тобой.
 — А как же насчет Христа-инопланетянина?
 — Но если десятки миллионов людей убеждены, что Христос — сын божий, почему старый француз не может поверить в то, что он был инопланетянином?
 — Логично, — вздохнула я. — Если всерьез задуматься над тем, во что люди верят, стоило бы переименовать Землю в Интернациональную психушку или в дурдом “Вражда народов”.
 — Кстати, в инопланетное происхождение Христа верит не один Дидье.
 — Неужели ты тоже? — Я с подозрением посмотрела на тетку Примитиве.
 — Я — нет, — засмеялась Беа. — Но, если честно, он был так убедителен со своей историей о Беренджере Соньере, что я чуть в это не поверила. К тому же на гипотезе о том, что Христос выжил и имел нескольких детей от Марии Магдалины, было основано несколько достаточно широко распространенных в Европе религиозных и политических движений.
 Члены династии Меровингов, к которой принадлежали первые короли Франции, правившие с V по VIII век, считались прямыми потомками Христа. Этой теории придерживались адепты Сионского Приората, могущественного тайного общества, которое в течение последних 1500 лет оказывало сильное влияние на события в Западной Европе. Членами Сионского Приората в разные времена были такие знаменитые личности, как Леонардо да Винчи, Исаак Ньютон, Клод Дебюсси и Жан Ко кто. С этим тайным обществом тесно связана и масонская ложа Пропаганда-два, известная своими отношениями с мафией и провернувшая ряд грязных сделок с финансами Ватикана…
 — Почему же ты не поверила в историю Лермита? — поинтересовалась я. — Здравый смысл помешал или нездоровый скептицизм?
 — О, нет. Исключительно грубые факты.
 — Какие же, если не секрет?
 — Вообще-то, это секрет, но тебе я признаюсь. Только пообещай, что ничего не расскажешь Лермиту. Примитиво и полиция Ситжеса тоже ничего не должны знать. Мой дорогой племянник при всех его достоинствах болтливее базарной торговки. Он вполне может посмеяться над стариком, а если Дидье станет известна правда, он этого не переживет.
 — Какая правда? Не беспокойся, я ничего не скажу ни Примитиво, ни Лермиту.
 — Правда заключается в том, что похищенный инопланетянин, которого Лермит считает сыном Христа и Марии Магдалины, на самом деле шестиногий поросенок.
 Я чуть не подавилась виноградиной.
 — Как это — шестиногий поросенок? С чего ты взяла?
 — Я его стащила.
 — Ты? Так это ты украла мумию инопланенятина?
 — Да нет, — поморщилась Беа. — В этот раз ее украл кто-то другой. Я позаимствовала ее несколько месяцев назад, всего на пару часов, а потом сразу положила на место. Дидье спал и ничего и не заметил.
 — То есть ты украла мумию, развернула бинты и обнаружила там шестиногого поросенка?
 — Нет, что ты. Развернуть ее в принципе невозможно. Бинты насквозь пропитаны засохшими смолами и намертво приклеились к телу. Я просто съездила к знакомому врачу и сделала рентген. Обычно я не слишком легковерна, но Лермит говорил так убедительно… В то, что пришелец был сыном Христа, я, естественно, не верила, но сейчас вокруг столько разговоров про инопланетян, что я и подумала: чем черт не шутит… Вдруг под бинтами действительно маленький зелененький гуманоид?
 — А ты хорошо разглядела, что внутри был именно поросенок? Я видела фотографию мумии. Там у нее из головы торчат какие-то металлические штырьки с шариками. Зачем кто-то будет всаживать металлические штырьки в голову шестиногого поросенка?
 — Мало ли зачем, — пожала плечами Бёа. — Люди вообще существа непредсказуемые. Лично я считаю, что это сделал кто-то, поклоняющийся дьяволу. В средние века всевозможные мутанты типа двухголовых козлят или шестиногих поросят считались воплощением сатаны. Возможно, тот, кто мумифицировал поросенка, вставил ему эти штырьки как символ дьявольских рожек, а потом использовал мумию в каких-нибудь магических или алхимических ритуалах.
 — А как Дидье заполучил эту мумию?
 — Точно не знаю. Он утверждает, что является незаконнорожденным сыном человека, выкупившего “Виллу Бетания” у Мари Дернауд, но у меня есть подозрение, что кто-то хорошо нагрел руки, продав Лермиту сушеную свинку вместе с историей о Ренн-ле-Шато, инопланетянах и потомках Христа.
 — Непонятно только, зачем было приплетать еще и инопланетян, — заметила я. — Мумия сына Христа — это тоже не слабо.
 — Сама подумай: поросенок-то маленький, и штырьки из него торчат. Если насчет сына Христа могут возникнуть какие-то сомнения, то на пришельца свинка запросто тянет. Кроме того, с инопланетянами вся история выглядит еще более волнующей и загадочной. Если Христос был инопланетянином, сразу становится легче объяснить, как он воскрес и все такое прочее.
 — Интересно, откуда у народа такое богатое воображение?
 — От скуки, — объяснила Беа. — Сама подумай — чем может заняться одинокий богатый пенсионер, не имеющий ни друзей, ни увлечений? Целыми днями сидеть на террасе в кресле-качалке в ожидании смерти? В Испании почти исчезает счет времени. Дни похожи друг на друга, как близнецы: солнце, море, покой, тишина, завтрак, обед, сиеста, ужин — тоска смертная… Я сама от скуки частенько навещала Лермита. Послушаешь его истории про инопланетян и козни Сионского Приората, решившего восстановить во главе европейских монархий династию Меровингов, и сразу жить интересней становится. Дидье по Интернету общался с кучей людей и каждому рассказывал под большим секретом свою совершенно ужасную тайну. Он чувствовал себя страшно важной персоной, а на скуку у него вообще не оставалось времени.
 — В результате кто-то поверил в его тайну настолько, что выкрал мумию инопланетянина, вернее, шестиногого поросенка, — подытожила я.
 — Верно, — кивнула Беа. — Вот и все. Твой салат готов, свиные уши тоже, пора возвращаться к моему племяннику, а то он, наверно, совсем заскучал в одиночестве.


* * *

 Вернувшись домой и проверив электронную почту, я обнаружила письмо от Вали Корсаковой.
 "Витя хотел написать тебе, но был так взволнован, что напился и отключился, как минимум, на сутки. Где ты раздобыла эту фотографию? Ты знаешь, где находится мандола? Витя утверждает, что она принадлежала Блаватской и бесследно исчезла после ее смерти.
 Когда-то давно, еще в советские времена, он прочитал об этой мандале (она называется мандала Бесконечного Света) в какой-то самиздатовской книжке. К сожалению, Вите неизвестно ни название книги, ни фамилия автора, поскольку в ней отсутствовали титульный лист и часть предисловия. Если верить тому, что там написано, мандолу Бесконечного Света подарил Блаватской один из Просветленных Учителей древнейшей тибетской буддийской школы Ньингмапа.
 Именно мандола Бесконечного Света помогла Блаватской полностью раскрыть ее сверхъестественные способности. С этим талисманом была связана то ли какая-то легенда, то ли пророчество, которое должно осуществиться в первом году третьего тысячелетия. С пророчеством я еще не разобралась, поскольку Витя так разволновался при виде фотографии, что залпом высосал четвертинку водки, затем уговорил две бутылки портвейна и по крайней мере на сутки утратил способность связно излагать свои мысли.
 Прежде чем окончательно отключиться, он бормотал, что ты непременно должна завладеть талисманом Блаватской, поскольку мандола даст нам ключ то ли к каким-то Универсальным Силам, управляющим миром, то ли к чему-то еще, я так толком и не поняла, к чему именно.
 Как только мой благоверный проспится, я выужу из него очередную порцию информации и сразу же напишу тебе. Похоже, ты в Испании не скучаешь. Как, интересно, ты ухитрилась наткнуться на мандалу Бесконечного Света ?”
 "Да уж, скучать в Испании мне действительно не приходится, — подумала я. — А ведь Валя еще не знает про историю с шестиногим поросенком и Христом-инопланетянином. Вот бы она обалдела! Витя от пережитого потрясения точно ушел бы в запой как минимум на неделю”.
 Поскольку излагать в письменной форме последние события мне было лень, я решила, что до поры до времени не стоит волновать семейство Корсаковых совершенно ужасной тайной Ренн-ле-Шато.
 Мало мне было мумии инопланетянина, в деле оказалась замешана еще и Блаватская со своим талисманом. Теперь для полноты картины не хватало только каких-нибудь колдовских африканских культов. А что, если не выносящий слова “проблема” негр Лиланд прикончил мадам Творческий Блок по каким-то религиозно-культово-мистическим мотивам? Жаль, что мне так и не удалось ничего выяснить про его культуру.
 На саму Блаватскую я с детства имела зуб, поскольку придуманное ею учение теософии, преподносимое как своеобразная “универсальная религия”, в свое время здорово подпортило мне жизнь.
 Мадам Блаватская, в девичестве Елена Петровна фон Хан, родилась в 1831 году в России в семье офицера русской армии, имевшего немецкое происхождение. В 18 лет она вышла замуж за генерала Блаватского, но вскоре бросила мужа ради того, чтобы предпринять серию путешествий по разным странам, включая Северную и Южную Америку, Грецию, Индию, Цейлон, Египет, Японию, Китай и Тибет.
 Очень деятельная и на редкость талантливая авантюристка, она вела бурную и наполненную приключениями жизнь, постоянно балансируя на грани,скандала. В молодости Блаватская дважды была замужем, прославилась невероятным количеством любовных связей, родила внебрачного ребенка, использовала разнообразные типы наркотиков, а перед смертью страдала от психических нарушений.
 Елена Петровна утверждала, что была посвящена в “высшие тайны” Египта и Тибета, и ее задачей, как и следовало ожидать, стало столь излюбленное сектантами разных мастей “спасение мира”.
 В Америке Блаватская некоторое время подрабатывала в качестве спиритистки и медиума. По определению ее ближайшего соратника Генри Олкотта, она была “обаятельнейшей, умнейшей и гениальнейшей шарлатанкой”.
 С ловкостью профессионального фокусника Блаватская во время своих спиритических сеансов материализовывала из воздуха письма от невидимых “Учителей”, а то и самих сверхъестественных существ, широко использовала трюки с непонятно откуда доносящимися стуками, голосами, музыкой и т.д.
 Не пожелав ограничиваться спиритическими сеансами, Елена Петровна создала религиозно-мистическое учение под названием “теософия”, представляющее собой причудливую смесь брахманизма, буддизма, индуизма, оккультизма, спиритизма, христианского гностицизма и еврейской каббалы.
 Согласно этому учению, существует разум более высокий, чем человеческий, который представлен Махатмами, бессмертными сверхлюдьми, Великими Учителями человечества. Сама Блаватская, естественно, была избрана ими, чтобы нести Великое Откровение людям Запада.
 В 1875 году Блаватская и американский полковник Генри Олкотт основали в Нью-Йорке Теософское общество, распространив вскоре его деятельность на многие страны Европы и Америки. В 1879 году центр общества был перенесен в Индию.
 После смерти Блаватской Теософское общество возглавил Олкотт, а после его кончины власть перешла к Анни Безант. В 1925 году в Индии Безант взяла под свою опеку индийского мальчика Кришнамурти, объявив его “Новым Мессией”, аватарой, или “Высшим Мировым Учителем”, как обычно, призванным “спасти мир”.
 Сообразно теории Блаватской, аватара, или “Высший Мировой Учитель”, периодически вносил свой вклад в эволюцию человечества, занимая уже существующее человеческое тело. Таким образом, “Высший Учитель” последовательно вселялся в Будду в Индии, Гермеса в Египте, Зороастра в Персии, Орфея в Греции и Христа в Иудее. Анни Безант утверждала, что аватара, поселившийся в теле Кришнамурти, был самым “крутым” из прочих основателей религий и обладал “наивысшей” формой.
 Тяжелую миссию “спасителя человечества” и “крутого” аватары индийский юноша не потянул и, отказавшись от почетного звания мессии И “Высшего Мирового Учителя”, бросил теософов, предпочтя карьеру обычного индийского “гуру”, философа и поэта.
 Впоследствии от Теософского общества отпочковалось множество всевозможных религиозно-мистических движений вроде “Либеральной католической церкви”, “Школы арканов” и т.д.
 Одним из основателей “Либеральной католической церкви” стал Чарльз Ледбитер, в свое время помогавший Анни Безант воспитать будущего “мессию” Кришнамурти.
 Так же, как и у мадам Блаватской, жизнь Ледбитера была окружена скандалами и обвинениями в безнравственности. Анни Безант, несмотря на либеральные взгляды теософов в отношении сексуальных пристрастий своих членов, на целых три года исключила из общества гомосексуалиста Ледбитера после того, как выяснилось, что он пропагандировал мастурбацию среди своих “алтарных мальчиков”. Одним словом, теософы — это была та еще веселая компания.
 Моя мама теорию о проживающих в Шамбале Махатмах и Великих Учителях принимала, по моему мнению, излишне серьезно. Отчасти в этом был виноват один из ее приятелей, научный сотрудник, начитавшийся эзотерических самизда-товских книг и вообразивший, что он, подобно мадам Блаватской, также посвящен в некие Высшие Знания.
 Уединившись в комнате с моей родительницей, Андрей Веселовский усиленно промывал ей мозги по поводу управляющих миром Великих Учителей, даже имена которых ни в коем случае нельзя было произносить всуе, поскольку простое произнесение имени вызывало негативные вибрации мирового эфира, нарушающие космическую гармонию.
 Несмотря на то, что мне в то время было двенадцать лет, к махатмам я относилась несколько скептически, особенно после того, как прочитала привезенное Рерихом из Гималаев письмо Великих Учителей к Ленину, в котором они целиком и полностью одобряли и поддерживали совершенную в России пролетарскую революцию.
 Поскольку махатмы, если верить теории Блаватской, обладали способностью предвидеть будущее, я не могла понять, почему они вдруг с таким восторженным энтузиазмом отнеслись к установлению большевистской диктатуры, повлекшей за собой мучительную гибель десятков миллионов человек.
 К фашистской диктатуре обитатели Шамбалы, похоже, тоже отнеслись с пониманием, поскольку Гитлер, периодически снаряжавший в Тибет специальные экспедиции, чтобы договориться с Махатмами, был убежден, что в войне с Россией Великие Учителя будут на его стороне.
 Впадая в транс, бесноватый фюрер, как и мадам Блаватская, не только видел посещавших его махатм, но даже разговаривал с ними.
 Моя мама подобную аргументацию не воспринимала, говоря, дескать, махатмам виднее, что хорошо, а что плохо, на то они и Великие Учителя. Проникшись под влиянием Веселовского идеей о том, что мы должны положительным настроем создавать особые космические вибрации, чтобы опять-таки спасти этот мир от зла, она периодически донимала меня тем, что мой скептицизм по отношению к махатмам отрицательно влияет на Мировую Гармонию, и вообще мой эмоциональный настрой помогает негативным силам уничтожить мир.
 В результате я решила, что, взрослея, люди катастрофически глупеют, и дала себе слово, что всеми силами постараюсь не поглупеть и сохранить на будущее здравомыслие двенадцатилетнего возраста.
 Не то чтобы я уродилась отчаянным скептиком. Легенда о Шамбале и ее бессмертных обитателях мне нравилась, — мечта о бессмертии обуревала человечество со времен Гильгамеша(Гильгамеш — герой вавилонского эпоса, царь Урука, пытавшийся достичь бессмертия.), — но поскольку я не могла ни доказать наличие махатм, ни опровергнуть версию их существования, то предпочитала относиться к этой теории нейтрально, то есть не лезла из кожи вон, чтобы угодить Великим Учителям своими эфирными вибрациями, и в то же время допускала, что эта легенда может иметь под собой некие реальные основания.
 Столь абсурдное для меня поведение взрослых пробудило во мне интерес к изучению психологии. Несколько лет спустя мне в руки попалась книга, многое для меня прояснившая.
 Инстинктивная потребность в подчинении и поклонении неким высшим сущностям, заложенная в человека на генетическом уровне, досталась ему в наследство от предков-обезьян, являясь своеобразным прототипом механизма социальных взаимоотношений в любой группе приматов.
 Восторженное или смиренное почитание обычным гражданином какого-либо лидера или кумира в основе своей практически не отличается от отношений между рядовым мандрилом и доминирующим в стае самцом, определяемым в этологии  [11] , как объект Альфа.
 Способность к абстрактному мышлению, стимулируемая потребностью обретения уверенности в себе, необходимой для выживания в мире, полном необъяснимых и неподконтрольных человеку явлений, содействовала развитию представлений об объектах Суперальфа, о неких всемогущих доминирующих самцах, обитающих вне пространства и времени, контролирующих все и имеющих ответы на все вопросы, поскольку именно они создали этот мир и управляют им. Таким образом из человеческого невежества родилась божественная мудрость.
 Как в древние времена, так и в наши дни индивидуум, ухитрившийся убедить остальных в том, что он является то ли представителем божественного мира на земле, то ли посредником между миром высших существ и людьми, становился своеобразным аналогом доминирующего самца в стаде приматов. Интерпретируя волю и желания объектов Суперальфа, он, так же как и доминирующий примат стаи, получал от человеческого стада наиболее ценимые представителями Homo Sapiens блага в виде денег, престижа и власти.
 Аналогично тому, как проститутки зарабатывали на сексуальных инстинктах человечества, посредники между объектами Суперальфа и людьми делали карьеру на инстинктивной потребности людей в подчинении и поклонении, приобретая, помимо, а иногда вместо материальных благ, целый ряд психологических преимуществ.
 Кто-то из этих посредников искренне верил в свои видения, откровения и идеи, кто-то, одновременно удовлетворяя острую жажду духовной власти, пытался поудобнее устроиться в этом мире.
 От доминирующих приматов мои мысли плавно переместились к комиссару Корралесу, вероятно, в связи с тем, что сам он в определенной степени являлся объектом Альфа для группы подчиненных ему полицейских. Насколько я поняла, сегодня комиссар собирался задержать и допросить Лиланда. Любопытно, какую историю негр расскажет полиции.
 Набрав номер главного управления полиции, я попросила к телефону Корралеса и первым делом изложила ему содержание письма Вали Корсаковой, выдвинув затем версию, что за мандалой Блаватской и прочими мистическими реликвиями вроде мумии инопланетного сына Иисуса Христа охотится некий эзотерически сдвинутый психопат.
 — Вы уже допросили Лиланда? — в заключение поинтересовалась я.
 — Его арестовали, — ответил комиссар. — Лиланда Малонгу опознала соседка Джейн, кроме того, в квартире Уирри были обнаружены отпечатки его пальцев. На ручке двери с внутренней стороны отпечатки Малонги располагались поверх отпечатков Джейн. Это означает, что Лиланд выходил из квартиры последним. Патологоанатом уже определил приблизительное время смерти Уирри. Похоже, Малонга покинул квартиру через несколько минут после убийства.
 — А что говорит Лиланд?
 — Клянется, что не имеет к смерти Джейн никакого отношения. Собственно говоря, к допросу я пока еще не приступал, так, задал кое-какие вопросы. Слишком много времени ушло на опознание и прочие процедуры. Я начну допрашивать Малонгу минут через двадцать.
 — Можно, я поприсутствую? — взмолилась я. — Вдруг пригожусь?
 — Разве что в качестве психологического оружия, — вздохнул комиссар. — Если ты начнешь терзать Лиланда своими историями про инопланетян, он точно не выдержит и подпишет признание хоть в двадцати убийствах.
 — Значит, я могу приехать?
 — Ладно, приезжай. Я предупрежу, чтобы тебя провели ко мне в кабинет. Кстати, несколько минут назад я разговаривал с инспектором Тамайо. Он уже провел экспертизу волос.
 — И что? — нетерпеливо спросила я.
 — Вынужден тебя разочаровать, по крайней мере на пятьдесят процентов. Черный волос из грота не принадлежал Уирри, зато остальные оказались идентичны волосам Родни Вэнса.
 — Значит, Родни убила не Джейн, — растерянно сказала я.
 — Выходит, так. Даже писатели детективов иногда ошибаются, — усмехнулся Корралес.


* * *

 Глядя на растерянного и насмерть перепуганного Лиланда, я гадала, как бы он назвал свое нынешнее положение — проблемой или ситуацией.
 Негр то впадал в ярость и кричал, что его арест — типичное проявление расизма, то клялся своей исторической африканской родиной, что невиновен в смерти Джейн.
 Как следовало из рассказа Малонги, в квартиру он действительно заходил, но Уирри уже была мертва, и пришел он только потому, что Джейн обещала дать ему урок креативно-энергетического Фэн-Шуя. Домофоном негр не воспользовался, проникнув в подъезд вместе с распространителем рекламных брошюрок. Лиланд поднялся на нужный этаж, позвонил в дверь, но никто не отозвался.
 Взявшись за ручку, Малонга обнаружил, что дверь приоткрыта, и вошел внутрь. Все в квартире было перевернуто вверх дном, а мертвая Уирри, неприятно оскалив зубы, лежала на полу в отнюдь не соблазнительной позе. Реакция Лиланда была совершенно естественной и типичной для большинства граждан, оказавшихся в подобной ситуации: он испугался и убежал.
 — Ты видел у Джейн эту вещь? — спросила я, показав Малонге фотографию Уирри с мандалой.
 — Нет, — помотал головой негр. — Что это?
 — Да так, одна восточная штучка. Джейн не упоминала при тебе о мандале Бесконечного Света или о Блаватской?
 — Нет. А кто это — Блаватская?
 — Еще одна специалистка по Истинному Пути, — усмехнулась я. — Она спасала мир.
 — Конкурентка, что ли? — сообразил Лиланд. — Так, может, это она убила Джейн?.
 — Блаватская? — удивилась я. — Вряд ли. Хотя, если верить в теорию перевоплощений, такой вариант нельзя исключать.
 — Подождите! Я вспомнил! — хлопнул себя по лбу Лиланд. — Кажется, я знаю, кто мог ее убить. Наверняка это сделал Родни, англичанин, который приходил в группу. Какая же у него была фамилия?
 — Вэнс, — подсказал коммиссар.
 — Точно! — щелкнул пальцами негр. — Родни Вэнс. Говорю вам, это он убил Джейн.
 — Почему вдруг вы так решили? — заинтересовался Корралес.
 — Я приходил к Уирри в прошлую пятницу на урок креативно-энергетического Фэн-Шуя, и как раз в это время Родни позвонил Джейн. Я понял, что это он, поскольку Уирри назвала его по имени. Не знаю, о чем шла речь, но, по-моему, Вэнс ее шантажировал. В середине разговора Джейн вышла в другую комнату и закрыла за собой дверь, но у меня отличный слух, и я расслышал, как Уирри спросила: “Ты что же, мне угрожаешь?” — а потом она сказала что-то вроде того, что не поддается на шантаж и у него ничего не получится. Кажется, они договорились встретиться в субботу. Когда Джейн вернулась в комнату, она выглядела рассерженной и в то же время обеспокоенной. Я спросил, все ли у нее в порядке, а она ответила, что да, и больше не говорила на эту тему.
 — Версия, конечно, хорошая, — кивнул коммиссар. — Есть только одна маленькая неувязочка. Родни Вэнса убили в воскресенье, так что задушить Джейн он никак не мог.
 — Как это убили? — оторопел негр.
 — Обыкновенно, — пожал плечами Корралес. — Сначала стукнули по голове, а потом утопили.
 — Странно, что ты об этом не знал, — заметила я. — Об убийстве писали все газеты, и в новостях о нем тоже сообщали.
 — Я не смотрю новости, а в газетах читаю только спортивную страницу, — объяснил Малонга. — Клянусь, я понятия не имел, что Вэнса убили. Кто это сделал? Убийцу уже нашли?
 — Пока нет, — покачала я головой. — Но у меня есть одна занятная версия. Это ты убил сначала Родни, а потом Джейн.
 — Я? — Лиланд был так изумлен, что даже не сразу сообразил разозлиться. — Зачем мне это?
 — Ты ведь преклонялся перед Джейн, надеясь, что она избавит тебя от творческих блоков и поможет стать первым художником в мире. Узнав, что ее шантажируют, ты вполне, мог из самых лучших побуждений избавить ее от шантажиста. Потом, сообразив, что можешь загреметь в тюрьму лет на двадцать, ты испугался и убил Уирри, пытаясь замести следы, ведь только она знала, что ты убийца.
 — Да что за чушь ты несешь! — вскочил со стула негр.
 — Спокойно, спокойно! Сядьте на место, — одернул его комиссар. — Где вы были в прошлое воскресенье с четырех до шести часов вечера?
 — Где я был? — растерялся Лиланд. — Да нигде. Дома. Выпекал торт.
 — Кто-нибудь может это подтвердить?
 — Нет. Я был один.
 — Один? Дома в такую прекрасную погоду? В воскресенье?
 — Я что, не имею права побыть дома один?
 — Разумеется, у вас есть такое право, — согласился Корралес. — Только вот алиби у вас нет.


* * *

 Вирхилио Корралес задумчиво барабанил пальцами по краю письменного стола. Тишина, наступившая в кабинете после того, как негра увели в камеру, несмотря на назойливый шелест транспорта за окном, казалась почти гробовой.
 Обвинения в смерти Вэнса Малонга не вынес и закатил такую истерику, что для того, чтобы вытащить его из кабинета, потребовалась помощь троих полицейских. Одному из них Лиланд расквасил нос, другому порвал карман мундира. Служители закона тоже не остались в долгу, так что потасовка получилась весьма живописной.
 — Вы думаете, это Лиланд убил Родни и Джейн? — спросила я комиссара.
 — Насчет Вэнса ничего не могу сказать, а по делу Уирри Малонга — наш единственный подозреваемый.
 — А вдруг это все-таки не Лиланд? Если бы не обыск в квартире и не исчезновение мандалы, все казалось бы более или менее логичным. К сожалению, Малонга был не слишком силен в эзотерике, так что вряд ли, убив Джейн, он стал бы искать талисман Блаватской. Скорее всего он действительно ничего не знал ни о Елене Петровне, ни о мандале. Если же Лиланд задушил Уирри, чтобы устранить свидетеля, способного уличить его в смерти Вэнса, непонятно, зачем ему потребовалось устраивать разгром в квартире, теряя время и рискуя привлечь внимание соседей.
 — При желании всему можно найти подходящее объяснение, — философски заметил комиссар. — Кстати, против Малонги есть ещё одна косвенная улика: у него дома при обыске были обнаружены две главы автобиографии Джейн, о которой ты упоминала. В квартире Уирри тем не менее мы не нашли ни одного экземпляра ее книги, а все данные из компьютера были стерты. Преступник переформатировал жесткий диск. Кроме того, у нас нет никакой уверенности, что убийца охотился именно за мандалой. Это всего лишь гипотеза. Фотография Джейн с мандалой не является доказательством того, что Уирри владела этой вещью.
 — То есть преступник мог охотиться не за мандалой, а за автобиографией, — предположила я.
 — Или за чем-то другим, — пожал плечами Корралес.


* * *

 Из расположенного на виа Лайэтана главного управления полиции я вышла в начале восьмого и решила пройтись пешком, чтобы собраться с мыслями. Хоть я и не симпатизировала Лиланду, интуиция подсказывала мне, что он тут ни при чем. Убийство Родни было четко спланировано и проведено почти безукоризненно. Вспыльчивый и неуравновешенный негр в принципе не был способен проявить подобное хладнокровие.
 За всей этой историей непременно должны были скрываться некие эзотерически-оккультные мотивы, причем корни ее явно уходили в Южную Африку. О какой, интересно, Джоанне, Мастере спрашивал Родни свою кейптаунскую любовницу? Выяснить это я могла одним-единственным способом.
 Свернув на Пау Кларис, я задержалась перед витриной туристического агентства, принадлежащего к той же самой сети, что и агентство Ситжеса, предлагающего скидку на путешествия в Южную Африку.
 Немного подумав, я толкнула дверь и вошла внутрь.
 — —Остались билеты только на субботу, — проинформировала меня служащая.
 — На какую субботу? На завтра?
 — На завтра. Решайтесь. Такие скидки — настоящий подарок. Обычно полеты в ЮАР стоят очень дорого.
 — Уговорили, — вздохнула я.


* * *

 — Ты завтра улетаешь в Южную Африку? — изумился Марио. — Что это на тебя вдруг нашло?
 — Билеты были дешевыми, — объяснила я. — Помимо того, что меня с детства обуревала нездоровая страсть к путешествиям, я всю жизнь мечтала побывать в Кейптауне.
 — Ты уверена, что речь идет лишь о путешествии? Изображая в Кейптауне детектива, ты рискуешь нарваться на очень серьезные неприятности.
 — Какие еще неприятности! — отмахнулась я. — И вовсе я не собираюсь изображать детектива. Так, поспрашиваю кое-кого кое о чем — вот и все.
 — Это я и имею в виду. Твои затеи сначала всегда выглядят безобидными, как детский пикник на лужайке, но лучше вспомни, чем они кончаются. Ты с невинным видом отправляешь несчастного Родни шпионить за мадам Творческий Блок — и каков результат? Для начала убивают Вэнса, а потом и Уирри.
 — Я-то тут при чем? — возмутилась я. — Это было несчастным стечением обстоятельств.
 — Если ты собираешься в Кейптауне надоедать своими вопросами женщине, которая категорически не хочет с тобой разговаривать, для тебя обстоятельства тоже могут сложиться крайне неблагоприятно. Два трупа — это уже не шутка. Неужели тебе не надоело искать приключения на свою голову? Может, пора наконец повзрослеть и начать серьезнее относиться к жизни?
 — Стоит ли принимать жизнь слишком всерьез, если нам все равно не уйти из нее живыми? — философски заметила я.
 — В этом, конечно, есть определенная логика, — кивнул Эстевез. — Вопрос только в сроках.
 — А ты не хочешь съездить со мной? Ты ведь еще не был в Южной Африке.
 — Ну уж нет. В это дело ты меня не впутаешь. Кажется, ты снова забыла, что я работаю.
 — Жалко, — вздохнула я.
 — А как ты относишься к расистам? — задумчиво поинтересовался Марио.
 — Две вещи ненавижу — расизм и негров, — усмехнулась я.
 — Я серьезно.
 — Расисты — это неотъемлемая часть окружающей среды. Именно так я к ним и отношусь. Каждый человек имеет право на собственные убеждения.
 — У меня в Кейптауне живет один приятель. Мы с ним вместе служили в Иностранном легионе. Парень просто отличный, но при этом отъявленный расист. Это у него семейная традиция. Готов черномазых на вертеле поджаривать.
 — Раз уж я встречаюсь с фашистом, так почему бы для полноты ощущений не пообщаться с расистом? — пожала я плечами. — Вряд ли он сагитирует меня записаться в ку-клукс-клан. Я слишком ленива, чтобы гоняться за неграми.
 — Отлично, — сказал Эстевез. — В таком случае я прямо сейчас ему позвоню. Попрошу, чтобы Ник встретил тебя в аэропорту.


* * *

 Ник Миллендорф, оказавшийся высоким загорелым блондином, напоминал типичного наемника из американских фильмов. Для полноты картины ему не хватало только автомата на груди и пары гранат, подвешенных к поясу.
 Со слов Марио я уже знала, что, закончив службу в Иностранном легионе. Ник вернулся в Кейптаун и открыл частное охранно-детективное агентство, в котором он был одновременно и директором, и секретаршей, и сыщиком, и телохранителем.
 Расцеловав меня по испанскому обычаю в обе щеки, Ник подхватил мои сумки и бодрым шагом направился к автостоянке. Мы погрузились в серебристый восьмицилиндровый “Рейндж Ровер”, и Миллендорф вырулил на шоссе.
 — Ты знаешь какую-нибудь приличную и не слишком дорогую гостиницу? — поинтересовалась я.
 — Какую еще гостиницу? — удивился Ник. — Марио просил меня позаботиться о тебе. Он говорит, что у тебя просто удивительный дар постоянно влипать в неприятности. Ты остановишься у меня. Дом большой, места более чем достаточно, да и мне будет удобнее за тобой приглядывать.
 — Спасибо, — сказала я. — Мне даже неловко так обременять тебя.
 — Брось эти глупости, — махнул рукой Миллендорф. — В компании только веселее. Я ведь живу один, да и работы сейчас не слишком много.
 — Неужели у тебя нет подружки? — удивилась я.
 — Женщины, — поморщился Ник. — От них одни только неприятности. Была у меня одна француженка, но пару месяцев назад она заявила, что я тупое агрессивное животное, и ушла к индусу из Претории.
 — Да, грустная история, — посочувствовала я.
 — Ницще не зря предупреждал: “Пусть мужчина боится женщины, ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще и дурна”, — изрек Миллендорф. — И еще он говорил: “Ты идешь к женщинам ? Не забудь плетку!”
 — Неужели ты бил свою подругу плеткой? — забеспокоилась я, прикидывая, не лучше ли будет остановиться в отеле.
 — Скажешь тоже! Да я ее пальцем не тронул. Просто у нас были идеологические разногласия. Она обзывала меня безмозглым расистом и специально ушла к цветному, чтобы унизить меня. Ты можешь себе представить, она докатилась до того, что заявила, что расизм — это рак мозгов. Да у нее самой размягчение мозга!
 — Может, оно и к лучшему. Пусть теперь индус из Претории с ней мучается.
 — И то верно, — вздохнул Ник. — А ты как относишься к неграм?
 — Монгол китайцу хохол, — уклончиво заметила я.
 — Что? — не понял Миллендорф.
 — У русских есть такая пословица. Вообще-то в расовых вопросах я придерживаюсь нейтралитета, как Швейцария во время Второй мировой войны.
 — А я вот расист.
 — Марио предупредил меня об этом. В некотором роде я тоже расистка, только глобальная.
 — Как это? — удивился Ник.
 — Все то, что ты думаешь про негров, я думаю про все человечество, — пояснила я. — Сколько различные расы ни пыжились создать сверхчеловека, толку из этого никакого не вышло. Возьми хоть твоего любимого Ницше. Он говорил: “Что такое обезьяна в отношении человека ? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака”.
 Раз уж человек — разлад и помесь растения и призрака, какая разница, какого цвета у него кожа? Белый, черный, красный — в любом случае он останется разладом и помесью. С учетом всего этого я уже давно подумываю на тему о том, чтобы создать теорию сверхамебы. Однажды амеба уже развилась до уровня обезьяны, из которой получился человек, плохонький, конечно, но все же более или менее разумный.
 Вот я и решила — если предоставить амебе возможность по-новому пройти тернистый путь эволюции, вдруг во второй раз из нее получится нечто толковое?
 Сам подумай, до чего докатилась белая раса: президент великой державы — Соединенных Штатов — втихаря дрючит Монику Левински, а потом врет на всю страну, что ничего между ними не было, до тех пор, пока Моника не предъявляет общественности его сперму на своем платье. Если так поступает лучший представитель высшей расы, что же говорить об остальных! Даже обезьяна назвала бы это сплошным мучительным позором. По-моему, уже давно пора уничтожить жизнь на Земле с помощью ядерного или химического оружия, предоставив тем самым амебе новый шанс развиться в могучую, мудрую и высокоморальную сверхамебу…
 — Ты шутишь? — недоверчиво посмотрел на меня Ник.
 — Нисколько, — с убийственно серьезным видом заявила я. — Просто я в своем расизме осмелилась пойти еще дальше. Думаю, мы поймем друг друга. Расист расисту — друг, товарищ и брат. В конце концов, мы боремся за то, чтобы Земля принадлежала высшим существам! Мне будет приятно на досуге более подробно изложить тебе свои соображения по этому поводу.
 — Да-да, конечно, — без особого энтузиазма пробормотал Миллендорф. — Марио говорил, ты приехала в Кейптаун для того, чтобы что-то выяснить. Что именно?
 Я улыбнулась. То, что Ник переменил тему, было хорошим знаком. Я могла бы побиться об заклад, что больше он не станет поднимать при мне тему расовых различий, опасаясь, что я вновь начну донимать его теорией суперамеб.
 — В Барселоне произошло два убийства, — объяснила я. — Не исключено, что ключ к их разгадке удастся отыскать в Кейптауне.
 За окнами замелькали окраины раскинувшегося у подножия Столовой горы города. Миллендорф свернул на узкую улочку.
 — Я покажу тебе Кейптаун, — сказал он.
 Мы миновали ботанический сад с высокими пальмами и пылающими фиолетовым огнем бугенвиллеями, обогнули высокий округлый холм с романтическим названием “Львиный зад”, пронеслись вдоль подножия Сигнального холма и наконец въехали на территорию расположенного у порта старого города.
 На его мощенных булыжником мостовых почти не было негров. Причудливая смесь викторианского и эдуардианского стилей со староголландской архитектурой чем-то напоминала небольшие городки севера Европы, в то время как буйная тропическая растительность с пылающими на фоне зелени вызывающе яркими цветами навевала ассоциации с югом Италии или Испании.
 Дом Ника, в нижней части которого располагалось детективное агентство, был двухэтажным. Верхний этаж опоясывала по периметру широкая терраса с увенчанными капителями белыми колоннами.
 — Шикарный дом, — восхитилась я. — Ты неплохо устроился. Наверное, приятно и жить и работать в одном месте.
 — Нельзя сказать, чтобы я чересчур убивал себя работой, — усмехнулся Миллендорф. — К счастью, мой дорогой дед обеспечил меня приличным наследством, так что детективное агентство для меня скорее развлечение, чем источник доходов. Иногда таких историй от клиентов наслушаешься — в кино ходить не надо.
 По широкой деревянной лестнице мы поднялись наверх, и Ник проводил меня в комнату для гостей, значительную часть которой занимала также доставшаяся ему от деда огромная старинная кровать под балдахином.
 — Я хотела поговорить с тобой об убийствах, — напомнила я.
 — Прямо сейчас? — удивился Ник. — Даже не распаковав чемоданы?
 — Мне нужен адрес одной женщины, живущей в Кейптауне. Я знаю только номер ее телефона.
 — Может, обсудим дела за ужином? Ты имеешь представление о южноафриканской кухне?
 — Чисто теоретическое. Я слышала, что это некая причудливая смесь индонезийской, малайской, французской, немецкой, голландской и датской кухонь.
 — Нечто вроде этого, — кивнул Миллендорф. — Зимой в Кейптауне особенно популярно барбекю из дичи. Как ты относишься к запеченной на гриле вырезке шпрингбока — антилопы-прыгуна? Кстати, на африкаанс барбекю называется “брааис”.
 — С восторженным энтузиазмом, — сообщила я. — Честно говоря, я здорово проголодалась.
 — Вот и отлично. Если хочешь, можешь принять душ и переодеться. Я буду ждать тебя внизу, в агентстве. Дай мне телефонный номер. Пока ты будешь собираться, я постараюсь узнать адрес.
 — Здорово! Вот это оперативность! — восхитилась я. — Это тебе не испанское “таёапа mismo”.
 — Знакомое выражение, — ухмыльнулся Миллендорф. — В Иностранном легионе мы частенько его употребляли. Завтра, которое почти никогда не наступает.
 — Надеюсь, что в Южной Африке все будет по-другому, — вздохнула я.


* * *

 Окно ресторана “Золотые копи”, у которого располагался наш столик, выходило на густую сочную зелень парка Де Вааль. Толстые негритянки в тюрбанах и ярких цветастых юбках, разложив у чугунной ограды парка свои товары, лениво зазывали покупателей. Желающих приобрести африканские сувениры не находилось, и сидящие на асфальте женщины, чтобы не тратить время впустую, нанизывали на нитки бусины и бисер, что-то плели, готовя новые поделки на продажу.
 Запеченная вырезка антилопы-прыгуна, приправленная соусом “боерворс”, оказалась просто великолепной. Запивая ее знаменитым красным вином “Бишопкорт” из виноградников Яна ван Рибеека, я излагала расисту Миллендорфу сложную и запутанную историю двух убийств, ограбления старика в Вальпинеде и давно исчезнувшей ман-далы Бесконечного Света, непонятно каким образом оказавшейся в руках у Джейн Уирри.
 Устойчивостью к алкогольным напиткам я не обладала, так что пары бокалов “Бишопкорта” мне оказалось вполне достаточно, чтобы захмелеть. По этой причине рассказ получался не слишком внятным, но зато изобиловал массой живописных подробностей, включающих ужасную смертельную тайну Ренн-ле-Шато, упоительные свиные уши, которыми тетка Примитиве сражала мужчин наповал, а также похищенный неизвестными злоумышленниками мумифицированный труп шестиногого поросенка, которого Дидье Лермит считал инопланетным сыном Христа.
 Потрясенный размахом событий Ник слушал меня с вдохновляющим интересом. Поскольку пил он гораздо больше меня, то тоже был слегка под хмельком, так что мы вполне стоили друг друга.
 — Пришельцы, говоришь? — сатанински прищурился Миллендорф. — Значит, эти твари шастают среди нас и пакостят землянам.
 — Это не я говорю, — возразила я. — Так считают сайентологи.
 — Ублюдки инопланетные, — хлопнул кулаком по столу Ник. — Попадись они мне…
 — А как, интересно, расисты относятся к инопланетянам? — неожиданно заинтересовалась я. — Как к цветным? Гуманоиды ведь обычно бывают серого или зеленого цвета.
 — Если серые — значит, цветные, — убежденно заявил Миллендорф. — Так и вьются вокруг Земли, москиты космические. Как подумаю, что эти зеленые инопланетные глисты похищают и насилуют наших белых женщин, прямо выть от злости хочется. Свои каракатицы с антеннами им небось уже давно надоели.
 — А разве черных женщин пришельцы не насилуют? — удивилась я.
 — Подумаешь, черных, — махнул рукой Ник. — Черных насилуют все, кому не лень. Как насчет порции скального лобстера? Здесь его готовят так, что пальчики оближешь.
 — Нет, — запротестовала я. — Лобстера я уже не выдержу.
 — Выдержишь, — заверил меня Миллендорф. — Вы, русские, сильные. В проруби зимой купаетесь. И что мы все пьем ван Рибеека? Ты ведь еще не пробовала вино Симона ван дер Стила с виноградников Константине.
 — Только не это, — ужаснулась я. — Я и так уже пьяна.
 — Ерунда! — отмахнулся Ник. — Не прикидывайся. Вы, русские, водку ведрами глушите, сам по телевизору видел. Подумаешь, пара бокалов вина! Тебе это как слону дробина. Сейчас мы… возьмем бутылочку ван дер Стила, быстренько уговорим по скальному лобстеру, а после этого отправимся допрашивать Эсмеральду ван Аахен.
 — Эсмеральду ван Аахен? Кто это? — не сразу сообразила я.
 — Как кто? — удивился экс-легионер. — Ты же сама просила меня достать ее адрес.
 — И ты уже достал? Так быстро?
 — А что там доставать? Я же все-таки частный детектив. Один звонок — и дело в шляпе. Но допрашивать Эсмеральду мы будем только после лобстера с ван дер Стилом. Иначе я никуда тебя не повезу.
 — Ладно, — согласилась я, решив, что детективная деятельность, как и искусство, требует жертв. — Заказывай своего лобстера.


* * *

 Из ресторана мы вышли, держась друг за друга и слегка покачиваясь, причем Ник шатался гораздо сильнее, чем я. Не желая окончательно опьянеть, я лишь делала вид, что пью вино, в то время как бывший легионер в одиночестве прикончил еще две бутылки.
 Солнце уже село, и мы некоторое время бродили впотьмах вокруг ресторана, пытаясь отыскать “Рейндж Ровер”. Описав пятый круг, мы обнаружили-таки машину, после чего Миллендорф потратил минут десять, нашаривая в кармане ключи. Замок он открыл только с третьей попытки. Представив, что с нами будет, если спьяну Ник начнет лихачить, я впала в легкую панику.
 — Можно, я поведу машину? — попросила я. — Обожаю водить мощные тачки вроде этой.
 — Думаешь, я пьян? — обиделся Ник.
 — Нет, что ты! Я просто никогда не сиделаза рулем восьмицилиндрового “Рейндж Ровера”.
 — Ладно, веди, — великодушно позволил Миллендорф. — Только осторожно, машину не разбей, она совсем новая. Главное — не забывай основное правило: как увидишь перебегающего дорогу негра, жми на газ.
 — Не увижу, — заверила я, усаживаясь за руль. — Сейчас темно, негры черные, а без очков я почти ничего не вижу, особенно в темноте.
 — Так надень очки.
 — Не могу, — вздохнула я. — Я принципиально не ношу с собой очков. Они меня раздражают, так что тебе придется предупреждать меня, где нужно поворачивать, когда тормозить у светофора, и все такое прочее.
 — Удивительно, сколько с тобой мороки, — укоризненно покачал головой Миллендорф. — Ладно, давай поиграем в слепую и паралитика.
 Наш путь до Климонд-Бэй, где жила Эсмеральда ван Аахен, напоминал смесь вестерна с затянувшимся кошмаром.
 — Ниггер! Там! Слева! Ату его! Поддай газу! Расплющь черномазого! — размахивая руками, азартно вопил Ник, а я, так окончательно и не протрезвевшая, до рези в глазах вглядывалась в темноту, пытаясь ни на кого не налететь.
 Затормозив наконец у дома Эсмеральды, я почувствовала, что у меня дрожат руки и ноги.
 — Так никого и не задавили, — разочарованно произнес Ник. — Скучная ты какая-то. Сразу видно, что никогда не бывала на сафари.
 — Я просто берегла машину, — попыталась оправдаться я. — Не хватало только, чтобы какой-либо негр разбил головой фару или помял радиатор.
 — Ради удовольствия можно пойти на некоторые жертвы, — вздохнул Миллендорф. — Подумаешь, фара! Ладно, пойдем, пообщаемся с мадам ван Аахен.
 Поднявшись на крыльцо, он нажал на кнопку звонка. Из-за двери раздался женский голос, что-то спрашивающий на африкаанс. Ник ответил также на языке буров.
 Дверь приоткрылась на ширину накинутой цепочки, и в образовавшемся проеме показалось лицо женщины лет сорока пяти.
 Миллендорф вынул из кармана какой-то документ и продемонстрировал его даме. Я решила, что это его удостоверение частного сыщика. Без особого энтузиазма Эсмеральда ван Аахен сняла цепочку и пригласила нас войти.
 Гостиная дома была увешана всевозможными шкурами, а на полу, раскинув когтистые лапы и увенчанный кисточкой хвост, покоился лев, вернее, то, что осталось от его былого великолепия.
 Предложив нам присесть на покрытую шкурой зебры софу, хозяйка дома расположилась в кресле напротив.
 — Вы сказали, что расследуете убийство, — перешла она на английский. — В чем, собственно, дело?
 — Речь идет об убийстве Родни Вэнса, — объяснила я. — Это я звонила вам из Барселоны. Вы отказались разговаривать, и мне пришлось прилететь в Южную Африку.
 Руки Эсмеральды вспугнутыми птицами взметнулись вверх, судорожно обхватив горло.
 — Уходите отсюда.
 — Почему? Мы ведь только что пришли, — с пьяной наивностью изумился Ник.
 — Неужели вы не хотите, чтобы убийца Вэнса был наказан? — Я попыталась воззвать к гражданскому сознанию бурки-бурячки. — Родни же был вашим другом.
 — Я не обязана разговаривать с вами. Уходите! — отрезала ван Аахен и встала.
 Я бросила отчаянный взгляд на Ника, мысленно умоляя его что-либо предпринять.
 Экс-легионер тоже встал. Слегка покачиваясь, он приблизился к Эсмеральде, взял ее за руку и с громким чмоканьем запечатлел на ее ладони поцелуй. Я поежилась, представив, что за такие штучки пьяный детектив может запросто схлопотать по морде, но, к моему удивлению, бурка-бурячка застыла соляным столбом, глядя на русые кудри и невинно-голубые очи Миллендорфа с недоверчиво-восторженной оторопелостью.
 — Мадам! — торжественно произнес Ник, решив закрепить достигнутый успех. — Очевидно, вы чего-то боитесь. Не беспокойтесь. Я сумею вас защитить.
 В глазах Эсмеральды отразилась мучительная внутренняя борьба.
 — Вы не понимаете, насколько все это серьезно, — покачала головой она.
 — Так объясните нам, — попросил Ник. — Сядьте в кресло, расслабьтесь, начните говорить и сами увидите, что все пойдет как по маслу.
 Ван Аахен вяло, как тряпичная кукла, вновь опустилась в кресло.
 Не выпуская ее руки, Миллендорф уселся на львиную шкуру у ее ног.
 — Кто такая Джоанна Мастере? — спросила я.
 — Джоанна Мастере? Так Родни говорил вам о ней? — нервно дернулась Эсмеральда.
 — Немного, — соврала я. — Почти ничего.
 — Так кто такая Джоанна Мастере? — вкрадчиво спросил Ник, накрывая свободной ладонью колено бурки-бурячки.
 — Да так, одна женщина, — еле слышно ответила Эсмеральда. — Она уехала из Южной Африки несколько лет назад. Джоанна организовала в Кейптауне группу Творческой поддержки для художников, музыкантов и писателей.
 Вытащив из сумочки фотографию Джейн с мандалой, я подошла к ван Аахен.
 — Вы знаете эту женщину? Выхватив у меня снимок, Эсмеральда уставилась на него с выражением нескрываемого ужаса.
 — Господи! — прошептала она. — Значит, это все-таки правда!
 — Что правда? — мгновенно отреагировал Ник.
 — Нет, — закричала ван Аахен. Вырвав руку из пальцев Миллендорфа, она разорвала снимок пополам.
 — Нет, нет, нет, — стонала она, превращая останки фотографии в бумажное конфетти. Стон перешел в истерические рыдания.
 — Убирайтесь! Убирайтесь! Убирайтесь! Я тронула Миллендорфа за локоть.
 — Пойдем отсюда. Пусть она успокоится. Детектив задумчиво почесал в затылке.
 — Хотел бы я знать, что ее так напугало, — задумчиво произнес он.


* * *

 До дома машину вел Ник. Истерика, устроенная Эсмеральдой, слегка протрезвила его. Находясь под впечатлением последних событий, Миллендорф, к моему невыразимому облегчению, отказался от намерения давить всех встречных негров, так что до его особняка мы добрались без приключений.
 Потеря фотографии меня не слишком расстроила, поскольку еще в Барселоне на всякий пожарный случай я сделала несколько копий. Несмотря на то что ван Аахен так ничего толком и не сказала, загадка понемногу начала проясняться.
 Теперь я была уверена, что Джоанна Мастере и Джейн Уирри — одно и то же лицо. Также было очевидно, что Джейн что-то натворила в Кейптауне, из-за чего была вынуждена сменить имя и фамилию и сбежать из Южной Африки.
 Родни не был лично знаком с Джейн, но мог слышать о Джоанне Мастере и ее тайне от Эсмеральды или еще от кого-нибудь. Очевидно, Вэнс вспомнил нечто связанное с Джейн в тот момент, когда Уирри читала главу о своих предках — розенкрейцерах, тамплиерах и прочих исторических личностях.
 Используя в формируемых ею группах стандартный трюк с автобиографией, мадам Творческий Блок, сменив фамилию и имя, то ли поленилась, то ли не захотела вносить изменения в столь впечатляющую историю своей жизни.
 Знакомая песня про барона де Босолейла, ясновидящую Вивиан и пастуха-чудотворца Корнелиуса Маккормика насторожила Родни, наведя его на нежелательные для Джейн размышления. Чтобы окончательно утвердиться в обоснованности своих подозрений, Вэнс позвонил бурке-бурячке и сразу после этого принялся шантажировать Уирри. Жаль, что я так и не узнала, какую информацию Родни искал в южноафриканских газетах.
 В свете истории с шантажом логичнее всего было бы предположить, что именно Джейн убила Вэнса. То, что найденный в пещере волос ей не принадлежал, ничего не доказывало. Этот волос там мог оставить кто угодно и когда угодно. Ладно, допустим, что это Уирри прикончила Родни. Кто же тогда задушил мадам Творческий Блок и устроил обыск в ее доме?
 А что, если Эсмеральда после разговора с Вэнсом проговорилась кому-нибудь о том, что Джоанна Мастере, превратившаяся в Джейн Уирри, перебралась в Барселону? Слухи имеют противоречащее всем законам физики свойство распространяться с околосветовой скоростью, а в Кейптауне наверняка должна была найтись парочка-тройка человек, здорово сердитых на правнучку ясновидящей Вивиан, — иначе вряд ли бы ей потребовалось убегать из Южной Африки и обзаводиться фальшивыми документами.
 Некий агрессивно настроенный субъект, очень сердитый на Джоанну Мастере, вполне мог лично отправиться в Испанию, чтобы убить ее. Если же у этого агрессивно настроенного субчика водились денежки, не исключено, что он, не желая марать руки, подослал к ней наемного убийцу.
 Интересно, почему ван Аахен так испугалась, увидев фотографию Джейн?
 "Господи! Значит, это все-таки правда!” — воскликнула бурка-бурячка, и сразу после этого у нее началась истерика.
 На вопрос о том, кто такая Джоанна Мастере, Эсмеральда отреагировала гораздо спокойнее. Значит, дело было не столько в Уирри, сколько в изображенной на снимке мандале Бесконечного Света.
 Несмотря на то что мне страшно хотелось спать, я решила поделиться своими соображениями с Ником.
 — Не исключено, что талисман Блаватской хранился у кого-то, живущего в Кейптауне, а Джейн украла его. В этом случае ее вполне мог убить хозяин мандалы, — изложила я свою версию происходящего.
 — Темное это дело, — покачал головой Мил-лендорф. — Ты уверена, что стоит влезать в него? Ван Аахен смертельно напугана, налицо уже два трупа. Не забывай, что я обещал Марио присматривать за тобой. Если тебя прикончат, я буду плохо выглядеть в глазах друга.
 — Значит, единственное, что тебя беспокоит, — это долг перед приятелем по легиону, — обиделась я.
 — Не передергивай, — поморщился Ник. — И не пытайся сменить тему. Попробуй хоть раз в жизни прислушаться к голосу разума. Почему бы нам не прийти к компромиссу: я устрою тебе роскошный вояж по Южной Африке, а ты взамен перестанешь совать свой излишне любопытный нос куда не следует. Только представь — Сан-Сити, Крюгер-парк, сафари, путешествие на каяках по Оранжевой реке, заповедник Салмонсдам, виндсерфинг в Фолс-Бэй, восхождение на Столовую гору и прочие экзотические удовольствия. Если хочешь, даже охоту на черномазых тебе организую. Это, конечно, запрещено законом, но кто в Южной Африке обращает внимание на закон? У меня есть пара великолепных снайперских винтовок.
 — Только вот этого не надо, — взмолилась я. — Не для того я летела в Южную Африку, чтобы палить из винтовки по неграм. И сафари я тоже не хочу. Я вообще не стреляю по живым мишеням.
 — Женщина, — с сожалением вздохнул Миллендорф. — Ничего-то ты в жизни не понимаешь.
 — И не говори, — согласилась я.
 — Ладно, не хочешь сафари — дело твое. А как насчет всего остального? Неужели ты откажешься от стольких удовольствий ради того, чтобы добровольно сунуть голову в петлю, расследуя убийство жалкого английского альфонса и эзотерической шарлатанки?
 — Разве тебе самому не интересно это расследование?
 — Мне? — удивился Ник. — Нисколько. По-твоему, я похож на идиота-тинейджера, начитавшегося детективов о Шерлоке Холмсе? Свою дозу адреналина я успел получить в Иностранном легионе и с тех пор за лишними проблемами не гоняюсь. Я богат, молод, здоров, привлекателен, и мне нет дела ни до Родни Вэнса, ни до Джейн Уирри с ее предками-тамплиерами. Уверяю тебя, я не имею ни малейшего намерения портить себе жизнь из-за пары жалких англичан.
 — Наверное, ты прав, — согласилась я. — Действительно, чего ради я нарываюсь на неприятности? Если честно, убийство Родни скорее стало для меня предлогом, чтобы забросить на недельку-другую работу и попутешествовать в свое удовольствие. Мне до чертиков надоело писать книги.
 — Вот и умница, — обрадовался Миллендорф. — Даже не ожидал, что ты так быстро согласишься. К сожалению, здравомыслящие женщины встречаются даже реже, чем белые носороги. Выспись как следует, а завтра с утра мы решим, что делать. Как насчет того, чтобы начать со Столовой горы?
 — Ты прямо читаешь мой мысли, — кивнула я.


* * *

 Проснувшись около десяти часов утра, я приняла душ и спустилась вниз. Из-за перегородки, соединяющей холл с офисом Ника, доносился голос Миллендорфа, говорившего на африкаанс. Не желая ему мешать, я задержалась у двери, вслушиваясь в изобилующие двойными гласными непривычные созвучия, напоминающие причудливую смесь английского и немецкого языков.
 — Джоанна Мастере, — отчетливо произнес Миллендорф.
 Дальше снова полились незнакомые слова. “И этот парень вчера вечером уверял меня, что ему не нравится нарываться на неприятности”, — усмехнулась я.
 Услышав, как Ник повесил трубку, я толкнула дверь и вошла в помещение агентства.
 — Наводишь справки о Джоанне Мастере? — поздоровавшись, ехидно поинтересовалась я. — Уж не ты ли вчера с пеной у рта убеждал меня позабыть об этом деле?
 — Тебе говорили, что подслушивать нехорошо?
 — А обманывать хорошо?
 — Я вовсе не наводил справки. Так, поинтересовался, из чистого любопытства. Мы же решили не заниматься этим делом, верно?
 — Верно.
 — Собирайся. Тебя ждет завтрак в знаменитом винном погребке Бошендаал, самом старом в Кейптауне. Оттуда мы поедем на Столовую гору.
 — Здорово. Так что ты узнал о Джоанне?
 — Пока ничего. Не беспокойся. Я не собираюсь утаивать от тебя информацию. Мне известно, насколько женщины любопытны.
 — Но все-таки не настолько, как мужчины, — усмехнулась я.


* * *

 Свернув с Клооф-Некроуд на Тафельберг, Ник остановил “Рейндж Ровер” на просторной стоянке у канатной дороги.
 Несмотря на воскресный день, туристов оказалось не так уж много, вероятно, в связи с тем, что в Южной Африке уже наступила зима. Шесть минут, пока длился подъем на вершину, я наслаждалась великолепием окружающего пейзажа, а потом кабинка плавно затормозила у края гладкой, как бильярдный стол, равнины, вознесенной над Кейптауном на более чем километровую высоту.
 Точно в тот момент, когда я ступила на землю, словно приветствуя нас, на Сигнальном холме выстрелила пушка, отмечая наступление полудня.
 Погода была божественной, небо — лазурным безоблачным, а воздух — прозрачен и настолько чист, что за простирающимися до горизонта Капскими равнинами можно было разглядеть величественные очертания гор Голландских Готтентотов. С противоположной стороны открывался не менее захватывающий вид на снежно-белые пляжи с черными вкраплениями зализанных волнами скал, казавшихся огромными зловещими птицами, присевшими отдохнуть у бирюзовой кромки океана.
 Рощи эндемичных серебряных деревьев сменялись юкками и бугенвиллеями, среди жестколистных темно-зеленых кустов, красуясь, как манекенщицы на подиуме, буйно цвели дикие орхидеи. Словно позабыв о том, что стоит зима, над ними кружились огромные яркие бабочки, сами напоминающие ожившие цветы.
 Расположенный неподалеку от канатной дороги ресторан побаловал нас миниатюрными жареными осьминогами с зеленью, фаршированной креветками рыбой-ангелом и восхитительным фруктовым салатом.
 — Все время забываю спросить, — обратилась я к Нику. — Как ты оказался в испанском Иностранном легионе? Судя по тому, что ты свободно говоришь на африкаанс, в тебе должна быть бурская кровь, и в то же время ты прекрасно владеешь кастельяно (Кастельяно — государственный язык Испании.). Ты специально учился языку? — Мой дед, тот самый, что оставил мне кровать с балдахином, был испанцем, — пояснил Ник. — Он и научил меня языку. Отец был буром, но носил немецкую фамилию, а мать была англичанкой. В испанский Иностранный легион я подался отчасти в поисках приключений, отчасти под влиянием деда. Он постоянно капал мне на мозги, что только десантник-спецназовец может считать себя настоящим мужчиной.
 — Меня всегда занимал вопрос, чем настоящий мужчина отличается от ненастоящего. Может, объяснишь?
 — Наш сержант утверждал, что настоящий мужчина должен пахнуть вином и женщинами, а на завтрак съедать, как минимум, льва вместе с когтями и хвостом, — усмехнулся Ник. — По праздникам львов можно было для разнообразия намазывать мармеладом.
 — Насчет этого Марио меня уже успел просветить.
 — Если мы принимали душ и пользовались после бритья одеколоном, сержант обзывал нас трусливыми гомиками и жалкими педерастами, поскольку мы теряли дух настоящих мужчин. Он считал, что от мужчины должно за версту нести тигром, чтобы один запах его разил врага наповал.
 Я поежилась.
 — В таком случае я, пожалуй, предпочту мужчин ненастоящих. Кстати, в России тоже есть поговорка, что настоящий мужчина должен быть свиреп, волосат и вонюч.
 — А знаешь, как лечатся настоящие мужчины?
 — Лечатся? От чего?
 — От всего. Универсальный рецепт нашего сержанта на все случаи жизни.
 — Какой же?
 — Если настоящий мужчина чувствует себя совсем хреново, — низким прокуренно-хриплым голосом заговорил по-испански Миллендорф. — Н-да. Значит, когда настоящий мужчина мается от какой-то паскудной заразы, с которой не знает что делать… н-да… Так вот. Для начала он должен выпить бутылку или две коньяка, потом провести веселенькую ночку со шлюхами, “натягивая” их одну за другой, а после этого высмолить полдюжины косячков марихуаны. Тогда на следующий день он или умрет, или выздоровеет.
 — Здорово, — восхитилась я. — Действительно, крутой рецепт. В народной медицине ничего подобного я до сих пор не встречала. Ты сам-то пробовал?
 — Я — нет, — покачал головой Ник. — Не рискнул. А вот наш сержант регулярно так лечился. Это действительно был настоящий мужчина.
 После обеда мы прошлись через “Львиную голову” — один из отрогов Столовой горы, спускающийся к Кейптауну, до самого “Львиного зада” и вновь взобрались на плато, обогнув его затем по периметру. К канатной дороге мы вернулись уже в сумерках.
 Перегруженная обилием впечатлений, я напрочь позабыла об Эсмеральде ван Аахен, совершенных в Барселоне убийствах и мандале Бесконечного Света. В дом мы вошли, обсуждая предстоящее путешествие на каяках по Оранжевой реке. Решив перехватить по бутерброду и сразу же завалиться спать, чтобы завтра встать пораньше, мы направились на кухню. Тут-то и зазвонил телефон.
 Ник в этот момент что-то доставал из холодильника, так что трубку сняла я и сразу узнала нервные интонации ван Аахен.
 — Эсмеральда? Это Ирина. Вы не могли бы говорить по-английски?
 — Вы можете приехать прямо сейчас? — Голос бурки-бурячки дрожал то ли от ужаса, то ли от волнения.
 — Да, конечно. Что-нибудь случилось?
 — Нет-нет, ничего не случилось. Просто я неожиданно поняла, что немедленно обязана все рассказать. Это мой долг перед Родни и перед самой собой. Так вы приедете?
 — Уже выезжаем. Я повесила трубку.
 — В чем дело? — мрачно посмотрел на меня Миллендорф.
 — Эсмеральда просила нас срочно приехать.
 — Это я понял. С чего это вдруг мы ей понадобились?
 — Говорит, решила все рассказать. Вроде это ее долг перед Родни и собой.
 — Немного странно, тебе не кажется?
 — Странно, — согласилась я. — Она мне показалась здорово напуганной.
 — Ладно, я съезжу к ван Аахен, узнаю, в чем дело, а ты пока поужинай и ложись спать.
 — Еще чего! — возмутилась я. — Между прочим, это мое расследование.
 — Вчера ты решила, что оставишь это дело.
 — А ты? Ты ведь тоже не собирался больше этим заниматься.
 — Сама виновата. Не стоило обещать Эсмеральде, что мы приедем. Никто тебя за язык не тянул. Ну все, я пошел.
 — Я с тобой! Ник вздохнул.
 — Мне что, привязать тебя к стулу?
 — Почему ты не хочешь, чтобы я присутствовала при разговоре?
 Миллендорф раздраженно поморщился.
 — Хотя бы потому, что я обещал Марио присматривать за тобой. Потому что я нутром чувствую, что здесь что-то нечисто. Со мной ты не поедешь. Это решено.
 Возмущенная до глубины души, я, стоя на крыльце, погрозила кулаком вслед отъезжающему “Рейндж Роверу”, после чего вернулась на, кухню, сделала себе бутерброд с копченой уткой, зеленью и огурцами и, вымещая на нем свое негодование, сердито откусила кусок.
 Интересно, откуда Эсмеральда узнала номер телефона Ника? Ни я, ни Миллендорф ей его не давали. Она что, следила за нами?
 Немного успокоившись, я сообразила, что Ник вчера показал ей свое удостоверение и объяснил, что он частный детектив, так что ван Аахен для того, чтобы позвонить нам, нужно было всего лишь полистать телефонную книгу.
 Копченая утка оказалась просто восхитительной, и под ее благотворным воздействием я расслабилась и вновь обрела способность здраво рассуждать. Чего, в самом деле, я сцепилась с Ником? Подумаешь, не взял меня с собой! Что я, маленькая? Сама не смогу добраться до дома Эсмеральды?
 Адрес я помню, доллары еще в аэропорту разменяла на ранды. Возьму такси — и вперед.
 Поспешно дожевав бутерброд, я рассовала по карманам кошелек и документы и выскочила на улицу. Такси мне удалось поймать почти сразу.
 — В Климонд-Бэй, — выпалила я. — Если можно, побыстрее. Я очень спешу.


* * *

 В воскресный вечер улицы города были не слишком забиты транспортом, а сидящий за рулем негр оказался отличным водителем, так что до Климонд-Бэй мы добрались где-то за полчаса. Такси свернуло на улицу, где жила Эсмеральда. Я уже собиралась попросить шофера затормозить, как сообразила, что что-то не так. Рядом с “Рейндж Ровером” Ника стояли две полицейские машины с распахнутыми дверцами, окна дома ван Аахен были ярко освещены, и в них мелькали люди в мундирах.
 — Поезжайте дальше. Сверните сюда, теперь сюда, — скомандовала я.
 — Но вам вроде нужна была Кааверн-роуд, — заметил негр.
 — Я передумала. Остановите здесь.
 — Как скажете. С вас сто пятьдесят рандов. Прежде чем выйти из машины, я прочла на табличке данные водителя: Тунго Мреки, номер лицензии 930875.
 "Тунго Мреки, туг  [12] из Мекки”, возвращаясь к дому Эсмеральды, бормотала я про себя, пытаясь запомнить непривычное негритянское имя при помощи ассоциации со знакомым словосочетанием. Зачем я это делала, я и сама не знала, просто на всякий случай решила перестраховаться. Всегда полезно знать имя человека, способного обеспечить тебе алиби.
 Прячась в темноте за растущими вдоль тротуара кустами, я свернула на Кааверн-роуд и незаметно прокралась к дому ван Аахен. Во дворе появилась еще одна машина — белый фургон. Я решила было, что это автомобиль “Скорой помощи”, но тут же поняла свою ошибку. Двое мужчин, одетых в серые комбинезоны, вынесли из дома носилки с лежащим на них застегнутым на “молнию” черным пластиковым пакетом. Фургон оказался труповозкой.
 "Ну вот, называется, развлеклась в Южной Африке, — подумала я. — Не зря Ник не хотел брать меня с собой. Хоть бы с ним было все в порядке”.
 С трудом поборов искушение выбраться из-за кустов и спросить у полицейских, что случилось, я, терзаясь неизвестностью, продолжала сидеть в засаде.
 Пара дюжих служителей закона выволокла из дома закованного в наручники Миллендорфа, и я вздохнула с облегчением. По крайней мере. Ник жив. К сожалению, радость моя длилась недолго.
 — За что, интересно, ты ее? — поинтересовался один из полицейских. — Из ревности, что ли?
 — Говорю вам, я ее не убивал!
 — Разумеется, это был не ты, а восставший из могилы Джек-потрошитель. Непонятно только, почему именно тебя застукали над телом жертвы. Еще более странно, что именно ты, а не старина Джек вытаскивал у нее из груди номерной охотничий нож, зарегистрированный, кстати, на твое имя. Давай, пошевеливайся, невинная овечка.
 Протестующего Ника запихнули в машину, конвоирующие его стражи закона уселись по бокам, и одна из полицейских машин укатила вслед за труповозкой. В доме осталась работать следственная бригада.
 Ошарашенная услышанным, я еще минут пять посидела в кустах, потом незаметно отошла от дома, свернула на соседнюю улицу и побрела по ней в состоянии полной прострации.
 Я ожидала чего угодно, но только не этого. Поверить, что Миллендорф зарезал Эсмеральду, я не могла. С другой стороны, то, что Ник категорически отказался взять меня с собой, говорило не в его пользу. Да и на негров он любит поохотиться, если, конечно, не врет, и сбежавшая француженка называла его тупым агрессивным животным. Раз называла, значит, были у нее для этого какие-то основания.
 На меня, правда, Ник не произвел подобного впечатления, но ведь я его почти не знала. Вдруг на самом деле он маньяк? Если Ник не убивал бурку-бурячку, как объяснить тот факт, что полицейские застукали его в момент, когда он вытаскивал из груди ван Аахен свой собственный охотничий нож?
 Когда Миллендорф уезжал, никакого ножа у него с собой не было, это я точно помнила, но, к сожалению, это ничего не означало. Ник вполне мог хранить нож в машине.
 Поймать такси на маленьких улицах в квартале частных домов было нереально, и я, прикинув, где должно находиться шоссе, двинулась в том направлении, молясь про себя, чтобы мне на пути не попались негритянские расисты. О том, что Южная Африка после отмены апартеида стала весьма опасным местом для белых людей, я знала из телерепортажей. И почему только мне не сиделось в мирной спокойной Барселоне?
 Заметив машину с зеленым огоньком, я, размахивая руками, ринулась ей наперерез. Сев в такси и назвав адрес Ника, я с облегчением вздохнула и откинулась на спинку сиденья. Теперь можно было подумать о том, что делать дальше.
 Выходя из такси, я уже имела четкий план действий. Для начала я собиралась как следует выспаться, а утром позвонить Марио и рассказать, в какую историю я ухитрилась влипнуть. Конечно, логичнее всего было бы собрать вещички и первым же рейсом вылететь в Барселону, но меня останавливала мысль о Миллендорфе. Вдруг это не он убил Эсмеральду?
 Если Ник невиновен, разве я могу бросить его в тюрьме? Как ни крути, а попал он туда из-за меня. Марио лучше знает Ника, может, подскажет мне, что делать. Конечно, вначале он поворчит, что предупреждал меня и все такое прочее, но потом наверняка посоветует что-нибудь дельное. Если бы я только могла поговорить с Миллендорфом и выяснить, что именно произошло у Эсмеральды!
 Поскольку ключей от дома Ника у меня не было, уходя, я поставила замок на “собачку” и плотно притворила дверь, рассчитывая на то, что вряд ли какому-нибудь вору придет в голову ломиться в нее среди ночи.
 Однако теперь мысль о незапертой двери почему-то вызвала у меня панику. В каждом углу мне мерещились скрывающиеся там злоумышленники с длинными, остро отточенными охотничьими ножами. Включив свет на нижнем этаже, я с облегчением убедилась, что все вещи находятся на своих местах, а по углам никто не прячется.
 Закрыв изнутри входную дверь, я, слегка приободрившись, поднялась на второй этаж. Предвкушая, с каким удовольствием заберусь сейчас под одеяло и отключусь до утра, я распахнула дверь в спальню и нажала на выключатель. Одной секунды оказалось достаточно, чтобы понять, что мечтам моим, по крайней мере в ближайшее время, не суждено сбыться.
 Нагло заняв мое место, на кровати под старинным дедушкиным балдахином отдыхал здоровенный угольно-черный негр.
 — Сюрприз, — радостно оскалился он, нацеливая мне в лоб очень большой пистолет с навинченным на ствол глушителем.


* * *

 Проснувшись от пения птиц, я не сразу сообразила, где нахожусь, и некоторое время тупо созерцала огромное, от пола до потолка, окно, выходящее в сад, и зеркальную стену, в которой отражались как окно с садом, так и покрытая тигровым покрывалом низкая овальная кровать красного дерева, на которой я, собственно, и лежала. Пол был покрыт “тигровым” же ковром, по которому, как коралловые атоллы в океане, в живописном беспорядке были разбросаны круглые кожаные пуфики.
 Комната мне понравилась. Я себе понравилась гораздо меньше. Волосы растрепаны, лицо какое-то помятое. Интересно, что я такое учудила прошлой ночью, если даже вспомнить не могу, ни где я, ни как тут оказалась? Наркотиками вроде не балуюсь, алкоголем тоже не злоупотребляю. Как же я докатилась до жизни такой?
 Мысли в голове ворочались лениво и неохотно, по телу разливалась тяжелая вялость. Помассировав несколько реанимирующих и стимулирующих активных точек, я слегка взбодрилась и сообразила, что вроде бы нахожусь в Южной Африке. После этого открытия события прошлой ночи, как по мановению волшебной палочки, полностью восстановились в моей памяти.
 — Проглоти, — сказал негр с пистолетом, протягивая мне белую таблетку.
 — Что это?
 — Всего лишь снотворное.
 — Так я тебе и поверила. Вдруг это яд?
 — Зачем возиться с ядом, если проще просто пристрелить?
 — Хотя бы для того, чтобы имитировать самоубийство.
 — Чтобы имитировать самоубийство, совсем не обязательно тебя травить. Существует множество альтернативных вариантов, особенно в Южной Африке. Ты можешь застрелиться, повеситься, утопиться, выброситься из окна, лечь на рельсы, устроить корриду с носорогом, подергать льва за хвост, поплавать наперегонки с крокодилами…
 — Действительно, на редкость богатый выбор, — вздохнула я. — А если я откажусь пить эту гадость?
 — В таком случае я оглушу тебя рукояткой пистолета, — пожал плечами негр. — Результат тот же, но голова потом долго будет болеть, да и шишка вскочит.
 — А зачем меня усыплять?
 — Пожалуй, я тебя все-таки оглушу, — задумчиво произнес негр. — Уж больно ты любопытная.
 — Ладно, трави, изверг, — согласилась я, — Запить хоть таблетку можно?
 Я попыталась спрятать снотворное за щекой, но разгадавший мою уловку бандит укоризненно покачал головой и выразительно помахал у меня перед носом рукояткой пистолета. Я сдалась и проглотила лекарство. Последним, что я запомнила, был дедушкин балдахин, тихо колышущийся у меня над головой.
 Все вышесказанное подразумевало, что, во-первых, кому-то, по совершенно непонятной причине, пришло в голову меня похитить, а во-вторых, этот кто-то, если, конечно, судить по размерам и обстановке комнаты, в которой я оказалась, был очень богатым человеком.
 С трудом поднявшись с овального ложа, я подошла к двери. Как и ожидала, она была заперта, равно как и оконные рамы.
 Оглядев комнату на предмет поиска тяжелых предметов, я заметила собственные туфли, аккуратно стоящие на ковре около кровати. Прихватив один из них, я вновь переместилась к окну и, размахнувшись, изо всей силы врезала каблуком по стеклу.
 Никакого результата. Пуленепробиваемое. Теперь понятно, почему на окне не было решеток.
 Справа от тахты я обнаружила дверь в ванную. На полочке лежала новая зубная щетка в пластиковой упаковке, паста и расческа. Шкафчик, набитый всевозможными кремами, лосьонами и шампунями, порадовал меня духами “Черная магия”.
 Приведя себя в порядок и надушившись, я некоторое время размышляла над тем, стоит ли разбить один из флаконов и припрятать в кармане кусок стекла, чтобы использовать его в качестве оружия.
 Мысль была заманчивой, но, немного подумав, я решила, что стеклом я сама могу порезаться, да и что может сделать осколок стекла против пистолета? Никаких колющих или режущих предметов вроде маникюрных ножниц или пилочек для ногтей в ванной, к сожалению, не имелось.
 "Интересно, во сколько в этом отеле подают завтрак?” — подумала я.
 Не исключено, что владельцы этой роскошной тюрьмы были телепатами. В замочной скважине заскрежетал ключ, дверь отворилась, и в комнату вошел негр, угощавший меня вчера снотворным.
 — Хозяин приглашает тебя позавтракать с ним, — сверкнув белозубой улыбкой, сообщил он.
 — Кто твой хозяин?
 — Если он захочет, то сам тебе представится.
 — А тебя как зовут?
 — Зачем тебе?
 — Что-то в последнее время мы часто встречаемся. Должна же я к тебе как-то обращаться.
 — Бонгани.
 — Ты зулус?
 Негр отрицательно покачал головой.
 — Тсонга. У зулусов другие имена. Ну как, удовлетворила свое женское любопытство? Теперь мы можем идти?
 — Как насчет того, чтобы сбежать вместе в Намибию?
 — Любишь пошутить, да?
 — Ладно, — вздохнула я. — Веди меня к своему хозяину.
 — Знаешь, чем я отличаюсь от других людей? — без излишних предисловий спросил меня крепкий седовласый мужчина, сидящий за накрытым для двоих столом.
 Несмотря на правильные и даже приятные черты лица, своей манерой держаться он напоминал то ли до предела самовлюбленного южноамериканского диктатора, то ли на редкость надменную жабу, буквально раздувающуюся от ощущения собственного величия — этакий доминирующий самец небольшого южноафриканского болота.
 — Всю жизнь мечтала об этом узнать, — вздохнула я.
 — Тем, что всегда добиваюсь того, чего хочу, — просветил меня хозяин.
 — Завидное качество, — согласилась я. — А у меня вот все наоборот. Исполнение желаний, особенно при отсутствии волшебной палочки, требует затраты неоправданно большого количества усилий, а я слишком ленива для того, чтобы напрягаться. С другой стороны, не расходуя силы на достижение энергоемких целей, я живу в свое удовольствие, то есть получаю именно то, чего хочу. Даже если какие-то желания и не осуществляются, меня это особенно не волнует.
 — Именно поэтому такие, как я, всегда выигрывают, а подобные тебе остаются в проигрыше.
 — Это несколько спорное заявление, — возразила я. — Знавала я одного парня, который, как и вы, всегда добивался того, чего хотел. Однажды он возмечтал присобачить к своему “Феррари” авиационный двигатель. Несмотря на то, что это желание явно противоречило инстинкту самосохранения, он воплотил-таки его в жизнь. В результате его машину обнаружили застрявшей в крыше центра анонимных алкоголиков в полумиле от шоссе, причем “Феррари” опознали лишь по авиационному двигателю, а любителя острых ощущений — по коронкам на зубах. Вопрос на засыпку: этот чудик был победителем или проигравшим?
 — А знаешь, почему я всегда получаю то, чего хочу? — игнорируя поставленную мною перед ним дилемму, перебил южноафриканский объект Альфа.
 — Даже если я отвечу, что это ни капельки меня не интересует, наверняка вы решите просветить меня на этот счет.
 — Потому что я обладаю одним бесценным качеством. Я умею заставить нужных людей выполнять любые свои желания.
 — Это понятно. А как насчет завтрака? — Слегка утомившись от игры в вопросы и ответы, я решила перевести разговор на более актуальную тему. — Бонгани вроде упоминал, что вы пригласили меня на завтрак. Кстати, как мне вас называть? Как и ваш черный наемник, хозяином?
 — Можешь называть меня мистером Убунту.
 — Это случайно не негритянское имя? — удивилась я.
 Мистер Убунту обладал типичной внешностью шестидесятилетнего английского джентльмена — надменное лицо, седой аккуратно подстриженный ежик над высоким лбом, узкий, чуть длинноватый нос над плотно сжатыми губами.
 — На языке суахили “убунту” означает “гуманность”.
 — Значит, вы мистер Гуманность, — удовлетворенно кивнула я. — Приятно это слышать. Что ж, если вам так нравятся экзотические прозвища, можете называть меня мадам Кусаган. На якутском языке “кусаган” означает “неприятности” или “невезение”. Я обладаю одной странной особенностью — люди, которые насильно заставляют меня выполнять их желания, почему-то обязательно влипают в неприятности, причем вовсе не потому, что я специально пытаюсь испортить им жизнь, просто так получается. Видимо, тут дело в судьбе. Вообще-то я существо миролюбивое, не агрессивное и всегда предпочитаю мирные переговоры силовым методам. Даже к преступникам вроде вас я отношусь с пониманием и определенной симпатией. Не будь я такой ленивой, может, и сама стала бы преступницей. Есть в этом определенная романтика, не говоря уж о несомненной материальной выгоде. Так вот, возвращаясь к вопросу о невезении…
 — Ты всегда столько болтаешь? — поморщился мистер Убунту.
 — В основном когда голодна. Дело в том, что процесс говорения до определенной степени подавляет чувство голода. Как сказал Будда: “Желания являются источником страданий. Избавившись от желаний, вы избавитесь от страданий”. Болтая, я избавляюсь от желания есть и таким образом избегаю страданий.
 На лице мистера Гуманность появилась страдальческая гримаса. Я усмехнулась про себя. Испытанная тактика “словесного поноса”, похоже, давала свои результаты. Вдруг повезет, и я надоем своему похитителю до такой степени, что он вышвырнет меня вон? Надеяться на это особенно не приходилось, но попробовать, тем не менее, стоило.
 Идею о пользе маразматической болтовни я почерпнула еще в подростковом возрасте из подаренного мне подругой-диссиденткой подпольного самиздатовского учебника под названием “Как держаться на допросах в КГБ”. Несмотря на то, что антигосударственной деятельностью я не занималась и не собиралась заниматься, на всякий случай решила потренироваться — в советском государстве даже безгрешный ангел с сияющим над головой нимбом не мог бы чувствовать себя в безопасности.
 Тактика “словесного поноса” заключалась в том, чтобы взять измором самих чекистов.
 Во время допроса рекомендовалось изображать восторженную готовность к сотрудничеству, с самым идиотским видом вываливая огромное количество имеющей косвенное отношение к задаваемым вопросам информации, но тщательно избегать ответов, которые могли повредить тебе или твоим знакомым. При этом было допустимо нести любую чушь, не забывая на всякий случай добавлять к любым утверждениям, которые могли быть использованы против тебя комитетчиками, обороты типа “кажется”, “точно не помню” и “не уверен”, требуя, чтобы их заносили в протокол.
 — Бонгани, ты свободен, — раздраженно произнес мистер Убунту, обращаясь к почтительно застывшему у дверей негру. — Скажи, чтобы подавали завтрак.
 Черный гигант поклонился и исчез.
 — Можешь сесть, — обратился ко мне хозяин дома.
 — Благодарю, — улыбнулась я, усаживаясь напротив него.
 — А знаешь, почему меня называют мистер Гуманность?
 Бесшумно ступая, к столу приблизился шоколадный официант в белоснежной ливрее и с завидной скоростью принялся накрывать на стол.
 — Потому что вы кормите своих пленников завтраком? — предположила я.
 — Потому что я всегда предоставляю своим, как ты выразилась, пленникам право выбора.
 — Какого выбора?
 — Когда как. Иногда приходится выбирать между жизнью и смертью, а иногда между смертью быстрой и безболезненной и смертью долгой и мучительной.
 — Намек поняла. И какой же выбор есть у меня?
 — Наиболее перспективный. Жизнь или смерть.
 — Насколько я понимаю, вам от меня что-то надо?
 — Люблю иметь дело с догадливыми людьми.
 — И что же?
 — Вот это.
 Убунту бросил на стол склеенную из мелких кусочков фотографию Джейн Уирри с мандалой Бесконечного Света.
 — Придется копать, — сказала я.
 — Копать? — нахмурился мистер Гуманность. — Что копать?
 — Могилу раскапывать, — пояснила я. — Эту женщину несколько дней назад задушили в Барселоне. Не исключено, что ее уже похоронили. Хотя могли и кремировать. Тогда копать не придется.
 — При чем тут женщина? Мне нужна эта вещь.
 — Какая вещь? — Я продолжала прикидываться идиоткой.
 — Талисман Блаватской. Святыня, школы Ньингмапа. Впрочем, тебе прекрасно известно, что это такое.
 — Откуда у вас эта фотография?
 — Догадайся с трех раз.
 — Это вы убили Эсмеральду?
 — Я похож на человека, который собственными руками выполняет грязную работу?
 — Но вы отдали такой приказ?
 — Приказы, которые я отдаю, — мое личное дело. Как я уже объяснил, мне нужна мандала.
 — Это понятно. Но я-то тут при чем?
 — Ты достанешь ее для меня.
 — Я похожа на джинна из лампы?
 — Если ты нашла фото мандалы, сможешь отыскать и сам талисман.
 — С таким же успехом можно утверждать, что если я куплю открытку с фотографией лунного пейзажа, то запросто смогу раздобыть пуд-другой лунного грунта, а то и лунных человечков.
 — Прекрати нести чушь. Я сказал, что ты достанешь мне мандалу, и ты сделаешь это.
 — Как, интересно?
 Мистер Убунту развел руками.
 — Вот как раз это меня не касается. Это уже твоя проблема.
 — Значит, вы специально подставили Ника. Выкрали у него нож, заставили Эсмеральду позвонить нам, убили ее и вызвали полицию, которая появилась как раз в тот момент, когда Мил-лендорф, увидев, что из груди ван Аахен торчит его нож, стал вынимать его.
 — Кажется, я уже упоминал, что ты на редкость догадлива. Именно поэтому ты достанешь для меня мандалу Блаватской.
 — А чем перед вами провинилась Эсмеральда?
 — Ничем. Абсолютно ничем.
 — Зачем же тогда понадобилось ее убивать?
 — Разве непонятно?
 — Увы. Выходит, я не так догадлива, как вы. думаете.
 Убунту укоризненно покачал головой.
 — Но это же очевидно. Ван Аахен умерла именно потому, что ни в чем передо мной не провинилась. Я хотел показать тебе, что настроен весьма решительно. К сожалению, мой план дал осечку. Иногда это случается. Полиция должна была задержать около трупа вас обоих. Висящее над вами обвинение в убийстве стало бы хорошим стимулом к сотрудничеству.
 — По-моему, вы сделали ставку не на ту лошадку. Даже если я очень постараюсь, шансы, что я смогу отыскать мандалу, ничтожно малы. Вы говорите, что всегда привыкли получать то, что хотите, но, рассчитывая в этом деле на меня, вы почти наверняка проиграете.
 — А почему ты решила, что я рассчитываю только на тебя? Эту мандалу ищет для меня целый взвод профессионалов. Проблема в том, что я должен получить ее до 24 июня — дня летнего солнцестояния, потом от нее уже не будет никакого прока. До этого срока осталось всего две недели. Я использую каждый шанс. Ты — один из моих шансов получить желаемое, а твой единственный шанс остаться в живых — достать для меня мандалу.
 — Одна я не справлюсь. Сделайте так, чтобы Миллендорфа выпустили из тюрьмы.
 — Не получится. Если тебе потребуется помощь, можешь рассчитывать на Бонгани. Кроме того, тебе наверняка понадобятся деньги. Для начала получишь на расходы десять тысяч долларов.
 — Я не согласна. Пока с Ника не будет снято обвинение в убийстве, я ничего не стану делать.
 — Ты не поняла, — злобно прищурился мистер Гуманность. — Отказов я не принимаю. Кстати, почему ты не пьешь кофе?
 — Не люблю кофе.
 — И все же выпей.
 — Но я не хочу.
 — Повторяю в последний раз: отказов я не принимаю.
 — Ладно, — пожала я плечами. Вкус у кофе был какой-то странный. “Опять снотворное. Так я окончательно в спячку впаду”, — расстроилась я, почувствовав, как слипаются веки.


* * *

 На сей раз, проснувшись, я обнаружила над собой знакомый балдахин дедушкиной кровати.
 "Приснится же такое, — сладко потягиваясь, усмехнулась я. — По моим снам прямо детективы можно писать. Наверное, это профессиональное. Надо будет рассказать Нику”.
 Еще раз потянувшись, я повернулась на бок и с удивлением уставилась на предмет, в который чуть не уткнулась носом. Это была перехваченная крест-накрест полосатыми бумажными лентами толстая пачка стодолларовых купюр.
 Осторожно взяв ее в руки, я недоверчиво посмотрела на новенькие” туго спрессованные банкноты. Сто билетов по сто долларов, то есть десять тысяч долларов. Или Ник решил сделать мне с утра пораньше этакий маленький симпатичный подарочек, что, впрочем, маловероятно, или…
 О второй возможности не хотелось даже и думать.
 Часы на тумбочке показывали без двадцати пять. Судя по сияющему за окном солнцу, клонящемуся к Атлантическому океану, было не утро, а вечер.
 Это означало, что завтрак с мистером Гуманность был столь же реальным, как лежащие на кровати деньги.
 Это означало, что Ник Миллендорф действительно арестован за убийство, которое он не совершал и за которое ему светила смертная казнь.
 Еще это означало, что, если я каким-то чудом не раздобуду до 24 июня мандалу Бесконечного Света, смертная казнь мне будет обеспечена даже раньше, чем Нику.
 Позабыв о природной лени, я вскочила с кровати и лихорадочно заметалась по комнате, прикидывая, что делать. Подстегнутые испугом мысли с еще большей лихорадочностью заметались у меня в голове. Их было так много и они так быстро сменяли друг друга, что не успевала я сосредоточиться на одной, как ее тут же беззастенчиво и нахально выпирала другая. Наиболее здравой идеей во всем этом адском хаосе, как ни странно, оказалась мысль об ужине.
 Размеренно-ленивая жизнь в Испании совсем разбаловала меня. В конце концов я так пристрастилась к покою и комфорту, что даже в путешествиях и приключениях старалась устроиться поудобнее и не испытывать ненужных лишений.
 Раз уж меня скоро убьют, имело смысл извлечь максимальное удовольствие из оставшегося мне непродолжительного промежутка времени. В первую очередь следовало успокоиться и восстановить силы с помощью чего-либо вдохновляющего вроде шоколадного торта или конфет с ликером, а уже потом подумать над тем, как выкручиваться из создавшейся ситуации.
 В голодном состоянии я совершенно теряла способность соображать, а для того, чтобы бороться с неизвестным, но, похоже, на редкость могущественным южноафриканским психопатом, нужно было пребывать в отличной физической и интеллектуальной форме.
 В надежде, что это поможет мне привести мысли в порядок, я постояла пару минут под прохладным душем, после чего направилась к холодильнику.
 Готовить мне, естественно, было лень, так что я решила ограничиться парой бутербродов и чаем с фигурным шоколадом.
 Бутерброды меня успокоили, а миниатюрные шоколадные зайцы, бегемоты и слоны окончательно настроили на оптимистический лад. Решив, что все не так уж и плохо, я стала прикидывать свои шансы в борьбе со зловредным мистером Гуманность.
 Если бы я могла каким-то чудом раздобыть эту чертову мандалу, то с превеликим удовольствием вручила бы ее Убунту, лишь бы он от меня отвязался. В том, что талисман Блаватской не найду, я была уверена почти так же, как и в том, что просто так мистер Гуманность от меня не отвяжется. В любом случае искать мандалу в Южной Африке не имело смысла. Начинать поиски талисмана следовало с Испании. Только имеет ли смысл тратить время на поиски, почти наверняка обреченные на неудачу?
 Интересно, каких еще сюрпризов я могу ожидать от психованного мистера Убунту? Вдруг этот маньяк, чтобы подстегнуть меня, начнет похищать, а то и убивать всех моих знакомых, начиная от Марио и кончая теткой Примитиве?
 Допустим, я даже найду мандалу, но где гарантии, что он выполнит свое обещание и оставит меня в покое? Где гарантии, что он снимет с Ника обвинение в убийстве? Гарантий не было, зато интуиция подсказывала, что мистер Гуманность относится к породе людей, которых хлебом не корми, а дай возможность продемонстрировать собственную гнусность и коварство. Нечто вроде синдрома старухи Шапокляк.
 Вывод был очевиден. Рыскать по свету в поисках мандалы смысла не имело. Гораздо более разумным решением было раз и навсегда избавиться от мистера Гуманность. Это, конечно, нелегко, но вряд ли сложнее, чем добыть талисман Блаватской. Оставалось продумать детали операции по его ликвидации.
 Поскольку на Джеймса Бонда я никак не тянула, была существом вполне миролюбивым, навыками профессионального убийцы не обладала и к тому же понятия не имела, где обитает мистер Убунту, собственноручно прикончить его мне явно не светило.
 — Надо нанять киллерам — сказала я шоколадному крокодилу и кровожадно откусила ему голову. — Только где я его найду? — задумчиво спросила я у тающего в пальцах крокодильего хвоста.
 Хвост, как и следовало ожидать, не ответил, и я со вздохом отправила его в рот.
 Наиболее логичным вариантом было с помощью десяти тысяч долларов вытащить Миллендорфа из тюрьмы, а дальше пускай он сам ломает голову над тем, как организовать операцию устранения. Чему-то толковому он ведь должен был научиться в своем Иностранном легионе.
 Давать взятку полицейским не имело смысла. Десять тысяч долларов — это не деньги, да и наверняка полиция была на корню куплена мистером Убунту. Как организовывать побег из тюрьмы в Южной Африке, я понятия не имела.
 Рослая дебелая негритянка, уперев руки в боки, подошла ко мне и презрительно сплюнула на пол.
 — Ты что же, белая задница, считаешь, что если мы темнокожие, так и по-английски не спикаем?
 — Нет, что вы! Я совсем не это имела в виду.
 — Конечно. Ты и не думала нас оскорблять. Ничего, сейчас мы тебе устроим политику маленького черного апартеида.
 — Нет-нет, подождите! — Попятившись, я уперлась спиной в жесткие прутья решетки. — Вы совершаете страшную ошибку. Думаете, почему меня поместили к вам в камеру? Я негритянка.
 — Негритянка? — усмехнулась путана.
 — Негритянка, — убежденно подтвердила я.
 — С такой кожей?
 — Это бледность. Я нервничаю.
 — И правильно делаешь, что нервничаешь, — кивнула зулуска. — Кстати, из какого ты племени, черная сестра?
 Действительно, из какого я племени? Надо срочно что-нибудь придумать. Буду заговаривать им зубы хоть до утра, лишь бы дело не дошло до мордобоя. Не хватало мне только в тюремную драку ввязаться для полного счастья. Буду потом ходить с расплющенными ушами, как какой-нибудь Мохаммед Али.
 Неожиданно меня осенило.
 — Я русская литературная негритянка, — выпалила я.
 — Русская литературная? — почесала в голове проститутка. — Это еще что такое?
 — Знаете, где находится Россия?
 — На севере Африки, что ли? — решила проявить осведомленность путана в красном жакете.
 — Еще немного севернее, — поправила я. — Так вот, в России литературные негры пишут детективы. Я как раз такая детективная негритянка. Более того, я, как и вы, являюсь жертвой расистских нападок. Недавно в журнале “Республика букв” генеральный секретарь ассоциации испанских писателей Андрее Сорель опубликовал статью о том, что писатели детективов, точнее литературные негры, огромными тиражами плодят мусор с запахом дерьма и тошнотворную для любителей чтения блевотину, разрушая таким образом все интеллектуальные и культурные ценности общества. В итоге белые творческие писатели не могут опубликоваться и вымирают как вид, поскольку, как утверждает Сорель, из-за засилья паскудных литературных негров усталость сжигает слова истинных писателей, размышления увеличивают сомнения, а концепции истощаются в мучительном падении в пропасть пустоты мысли.
 — Чего-чего? — ошарашенно вытаращилась на меня негритянка в обтягивающих фиолетовых шортах. — Контрацептивы истощаются? Таблеток, что ли, нет? А негры-то тут при чем?
 — Я просто пытаюсь объяснить, что тоже в определенной степени являюсь негритянкой и жертвой расизма. Считайте, что я ваша сестра по несчастью.
 — Тебя за что взяли-то, сестренка по несчастью? — поинтересовалась предводительница путанок.
 — За убийство, — объяснила я.
 — Ты убила белого писателя? — уточнила владелица красного жилета.
 — Вообще-то я никого не убивала. Меня и моего приятеля подставил один тип. Белый, между прочим. Редкостная сволочь.
 — Меня зовут Гуди. Гуди из Ква-Зулу-Наталь, — представилась предводительница. — Это Аика, — она указала на фиолетовую, — а это Титуна. Ты будешь спать на верхних нарах. А сейчас сядь и расскажи нам о том, как ты никого не убивала.


* * *

 Утро следующего дня я, окончательно сдружившись с черными жрицами любви, посвятила изучению языка зулу. Проще всего оказалось запомнить “до свиданья” — сизобонана, по ассоциации с сизыми бананами. Дольше всего я промучилась со “спасибо” и “пожалуйста” — ньгья-бонга и уямугелва, поскольку придумать ассоциации к этим словам мне никак не удавалось.
 Южноафриканские копы пришли за мной как раз в тот момент, когда я безуспешно пыталась правильно произнести совершенно убойную фразу: нгингакхокха нгекхади логутадха нгесквелету, которая в переводе на русский означала всего лишь “вы принимаете кредитные карточки?”.
 — Вы свободны. Вас отпустили под залог, — проинформировал меня полицейский.
 — Кто, интересно, внес залог?
 — Эта информация не подлежит разглашению.
 Я усмехнулась. В том, что мистер Гуманность позаботится вытащить меня отсюда, я не сомневалась. Засунув меня в камеру, любитель буддийских талисманов, сам того не ожидая, оказал мне любезность.
 Общение с сокамерницами не прошло даром и здорово расширило мой кругозор. Помимо массы полезных сведений вроде того, что пол в африканских хижинах вместо паркета рекомендуется выстилать сушеным слоновьим навозом, поскольку на такое покрытие не залезают всякие ползучие твари, мне удалось выяснить не только настоящее имя мистера Убунту, но даже местоположение его резиденции. Все-таки хорошо иметь контакты с местным населением.
 Получив назад свои вещи, я подписала какие-то бумаги и наконец покинула пределы полицей ского участка.
 Прямо перед входом красовался черный “Кадиллак”, напоминающий прилегшую отдохнуть на асфальт огромную перекормленную ворону.
 Дверца машины приветливо распахнулась. За баранкой сидел уже успевший изрядно мне надоесть Бонгани. Оскалив в ухмылке сверкающие белые зубы, негр игриво поманил меня пальцем.
 — Унгисапиила, — сказала я. — Зачем же ругаться, тем более в такое прекрасное утро, — укорил меня Бонгани.
 — Ты понимаешь зулу? Я думала, ты тсонга.
 — А я полиглот, — усмехнулся негр. — Садись в машину.
 — Не хочу.
 — Мне что, силой тебя тащить?
 — Я буду кричать и сопротивляться. Здесь полно полиции.
 — Вся эта полиция работает на моего хозяина. Ладно, не дури. Ничего плохого с тобой не случится.
 — Уже случилось, — заметила я, устраиваясь на заднем сиденье.
 — Проглоти это.
 — Опять снотворное! Так у меня скоро к нему зависимость выработается.
 — Давай, не упрямься. В баре справа от тебя есть минеральная вода и кока-кола. Можешь запить таблетку.
 — Может, все-таки убежим вместе в Намибию?
 — Я уже говорил: не выйдет, — покачал головой негр. — А ты забавная.
 — Ты тоже забавный, — заметила я и с отвращением проглотила лекарство.


* * *

 Мистер Гуманность укоризненно смотрел на меня.
 На этот раз он принял меня в своем кабинете, восседая на обитом кожей буйвола подобии трона за отделанным слоновой костью столом.
 — Я так и предполагал, — произнес он. — Я был уверен, что ты попытаешься меня провести.
 — Я вовсе не пыталась вас провести.
 — Тогда с чего вдруг ты первым делом рванулась к Миллендорфу? Неужели ты думала, что я не буду следить за тобой?
 — Он частный детектив. Я хотела освободить Ника из-под ареста, чтобы он помог мне искать мандалу.
 — Я уже сказал, что Миллендорф останется в тюрьме. Если тебе потребуется помощь, можешь использовать Бонгани. Дав указания полиции арестовать тебя за убийство, я преподал тебе урок. Надеюсь, ты убедилась, насколько широки мои возможности. У тебя нет ни единого шанса обмануть меня или скрыться. Мне известно все о тебе — где ты живешь, с кем общаешься, какие книги пишешь, что ешь на завтрак и даже каким шампунем моешь голову.
 — Не беспокойтесь, я тоже о вас знаю более чем достаточно, — усмехнулась я. — Кеннет ван дер Варден, держатель контрольных пакетов акций платиновых и хромовых рудников, владелец железной дороги в Трансваале, виноградников в Оранжевой провинции и нескольких плантаций сахарного тростника в Верхнем Кару. В данный момент мы находимся в вашем поместье, расположенном в двадцати километрах к западу от Свелендама. Марка вашего шампуня, к сожалению, мне неизвестна, зато о ваших сексуальных предпочтениях я могла бы написать целое исследование. Без сомнения, оно прославило бы нас обоих; Интересно, как отреагировала бы общественность, узнав, что один из столпов южноафриканского общества обожает рисовать на задницах черных проституток игрушечные домики и пароходики? Кстати, я так и не поняла, почему вам так нравится подвязывать себе сзади сушеные хвостики гиппопотама. Это магический ритуал для повышения потенции или оригинальная разновидность фетишизма?
 — Хватит! — грохнул кулаком по столу мистер Убунту. — Что за чушь ты несешь! Где ты всего этого набралась?
 — Элементарно, — пожала плечами я. — Стандартная процедура сбора информации. Так как насчет хвостиков?
 — Да как ты смеешь! — задохнулся от ярости Кеннет. — Ты хоть понимаешь, с кем говоришь?
 "С извращением”, — подумала я, но на всякий случай вслух этого не произнесла.
 — Не стоит так нервничать, мистер ван дер Варден, — примирительно заметила я. — Наоборот, вы должны радоваться.
 — Радоваться? Чему, интересно?
 — Тому, что я, как и вы, обладаю определенными возможностями. Насколько я поняла, ваша цель — отыскать с моей помощью мандалу Бесконечного Света. Это означает, что вы должны всячески поддерживать меня и помогать в поисках, вместо того чтобы пичкать меня снотворным, таскать, как куль с мукой, туда-сюда, нервировать обвинениями в убийстве, угрозами и всем прочим. Раз уж вы так хорошо осведомлены о моем характере, то должны знать, что я действую эффективно исключительно в комфортных условиях. Если же меня постоянно дергают, запугивают, морят голодом и к тому же сажают в тюрьму моих друзей, я перестаю нормально соображать и при всем желании не могу сосредоточиться на поисках столь нужного вам талисмана.
 — Бред какой-то? Я не морил тебя голодом!
 — Это вы так считаете. Между прочим, из полиции меня забрали до завтрака, а уже почти полдень. За все утро у меня маковой росинки во рту не было. Не знаю, как называете это вы, а я такое обращение определяю как “морить голодом”. Так что подумайте и решите, что для вас выгоднее — продолжать издеваться надо мной и в результате остаться без мандалы Бесконечного Света или создать необходимые для работы условия.
 Ван дер Варден скрипнул зубами.
 — Сейчас тебя покормят.
 — И пусть Миллендорфа выпустят из тюрьмы и снимут с него обвинения в убийстве. Иначе я все время буду из-за него нервничать. К тому же Ник поможет мне в поисках.
 Мистер Гуманность нажал какую-то кнопку на столе. В кабинет вошел Бонгани.
 — Отведи ее пообедать, — приказал ван дер Варден.
 — А как насчет Ника?
 — Я подумаю над этим.
 — Пойдем, — тронул меня за локоть негр.


* * *

 На сей раз в Кейптаун я возвращалась в бодрствующем состоянии. Скрывать от меня местоположение резиденции ван дер Вардена уже не имело смысла, так что усыплять меня не стали.
 Вьющаяся между высоких холмов дорога радовала глаз пейзажами, словно сошедшими со страниц “Нейшионел джиографик”. Расслабившись на удобном кожаном сиденье “Кадиллака”, я любовалась багрово-красными глинистыми обрывами, напоминающими толстые, густо накрашенные губы на позеленевшем от времени лице окаменевшего много тысячелетий назад великана.
 Несмотря на то, что пока все козыри были на руках у мистера Гуманность, в глубине души я надеялась, что рано или поздно интуиция подскажет мне, как выпутаться из этой на редкость маразматической истории.
 Перед отъездом я удостоилась еще одной беседы с ван дер Варденом. Хоть и не без труда, мне удалось втолковать любителю буддийских талисманов, что для поисков мандалы я должна быть в курсе всего, прямо или косвенно связанного с ней.
 Итак, я потребовала, чтобы мистер Гуманность выложил как на духу, о чем именно Родни разговаривал с Эсмеральдой, кому потребовалось убивать его и Джейн, почему мандалу необходимо достать именно до 24 июня и кто еще, помимо его самого, мог охотиться за талисманом Блаватской.
 Вредный по натуре ван дер Варден выжимал из себя информацию крайне неохотно, порциями скупыми и микроскопическими, как закуски на тарелках в провинциальном шотландском ресторане. Попотев, как старатель на золотоносном прииске, я все-таки ухитрилась вытянуть из него столь необходимые мне сведения. Рассказ его сводился примерно к следующему.
 Особая ценность мандалы Бесконечного Света заключалась в неких уникальных магических свойствах, которыми она якобы обладала и которые вроде бы могли быть задействованы лишь в День летнего солнцестояния первого года нового тысячелетия.
 В подробности мистер Гуманность вдаваться не пожелал, но, памятуя о письме Вали Корсаковой, я и сама сообразила, что речь идет о доступе к Универсальным Силам, управляющим миром. Южноафриканский любитель теософии явно примерял на себя роль объекта Суперальфа, то есть всемогущего доминирующего самца.
 Как и следовало ожидать, помимо Кеннета ван дер Вардена, на роль Великого Вожака претендовал еще целый ряд мистически настроенных личностей, которые также охотились за мандалой.
 Предчувствуя, какой ажиотаж поднимется после ее смерти вокруг талисмана, дарующего власть над миром, Блаватская перед самой кончиной передала мандалу Генри Олкотту. Сделала она это втайне от других своих последователей-теософов, так что долгое время мандала Бесконечного Света считалась исчезнувшей без следа. Некоторые даже почитали ее существование легендой, своеобразным теософским аналогом чаши Святого Грааля, про которую все говорят, что она где-то есть и, возможно, спрятана совсем рядом, но никто никогда ее не видел.
 Около полугода тому назад умерла некая Сибилла Бремонд, семидесятидвухлетняя англичанка, владевшая расположенным неподалеку от Кейптауна поместьем. Тогда-то и выяснилось, что талисман Блаватской в течение последних тридцати лет хранился у нее в сейфе. Отчасти вину за смерть Сибиллы можно было возложить на злосчастную теософскую реликвию.
 Открыв сейф и не обнаружив там мандалу, старушка так разволновалась, что с ней случился инсульт. Спустя два дня она скончалась в больнице, что-то бормоча о великой святыне, Блаватской и Генри Олкотта.
 В бумагах Бремонд были обнаружены фотографии мандалы и несколько писем полковника Олкотта, из которых можно было заключить, что полковник передал талисман Ньингмапа бабушке Сибиллы, с которой некоторое время он тайно состоял в любовной связи. Информация об этой истории просочилась в газеты и, таким образом, дошла до ван дер Вардена.
 Напав на след мандалы, мистер Гуманность, с раннего детства страдавший нездоровой жаждой власти и относящийся к теориям Блаватской с излишней серьезностью, нанял целую свору частных детективов и принялся активно расследовать обстоятельства исчезновения талисмана.
 Ничего конкретного, к сожалению, узнать так и не удалось. Как выяснилось из показаний прислуги, которые, впрочем, было трудно считать абсолютно достоверными, сейф, в котором хранилась мандала, в предпоследний раз Бремонд открывала очень давно, несколько лет назад.
 Непосредственный доступ к сейфу имела только племянница Сибиллы, Тереза Тернбулл, но oна около пяти лет назад покончила с собой, вскрыв вены в ванне с горячей водой. Бремонд жила одна и других родственников не имела. То, что Тереза могла быть причастна к похищению мандалы, казалось маловероятным, но эта версия тем не менее прорабатывалась.
 Причиной самоубийства девушки стала жестокая депрессия, в которую Терезу вверг единодушный отказ целого ряда издательств опубликовать ее книгу “Агония душераздирающей страсти”. Одно из издательств оказалось настолько бестактным, что вернуло рукопись вместе с совершенно возмутительным отзывом, в котором роман Терезы был назван нудным, как хронический гастрит, бессвязным, как сны обкурившегося олигофрена, и бездарным, как рисунок мартышки-дальтонички.
 В довершение всего бездушный издатель советовал начинающей писательнице заняться чем-нибудь более подходящим, например, плетением кружев или шитьем лоскутных одеял. Не удивительно, что несчастная девица, не выдержав позора, наложила на себя руки!
 В поле зрения нанятых ван дер Варденом детективов попала Эсмеральда ван Аахен, ближайшая подруга Тернбулл. В отчете сыщики отметили, что скорее всего насчет мандалы Эсмеральда ничего не знала, но разговоров о Терезе избегала и при воспоминании о ней начинала заметно нервничать.
 Связано это было с тем, что ван Аахен считала себя в некоторой степени ответственной за смерть подруги, ведь именно она привела жаждущую стать знаменитостью девушку в группу Творческой поддержки, организованную некой Джоан-ной Мастере.
 Вдохновленная идеей о снятии творческих блоков, Тереза, страстно мечтающая о мировой писательской славе, помимо регулярного посещения группы, стала брать у Джоанны частные уроки, каждый раз выкладывая за них все больше и больше денег.
 Повышение платы мадам Творческий Блок аргументировала вполне логично: чем больше тратишь на достижение цели, тем сильнее становится мотивация, а чем сильнее мотивация — тем выше вероятность того, что мечта осуществится. Но, в конце концов, что такое деньги в сравнении с мировой известностью!
 За пять тысяч рандов в неделю Джоанна Мастере с энтузиазмом новоиспеченного христианского миссионера промывала племяннице Сибиллы мозги на тему о том, что бог пишет ее рукой и, отбросив от себя все, кроме творчества, начинающая писательница непременно воплотит мечту в жизнь и в самом ближайшем будущем начнет купаться в золоте и лучах славы.
 В итоге за полгода плодотворного общения со специалисткой по интуитивному Фэн-Шую Тернбулл передала Джоанне Мастере все свои сбережения. Нимало этим не обеспокоившись, Тереза, я, уже чувствуя на своих плечах сладкое бремя богатства и славы, разослала в сто двадцать американских, английских и южноафриканских издательств копии грандиозного восьмисотстраничного манускрипта под названием “Агония душераздирающей страсти”, в котором подросток не совсем традиционной ориентации неожиданно влюбляется в сорокалетнего учителя физкультуры, коллекционирующего виноградных улиток и на поверку оказавшегося гермафродитом-геронтофилом.
 Ожидания Терезы, что издательства будут драться за право опубликовать ее выдающийся опус, не оправдались, и она, сломленная и разог чарованная, закончила свою жизнь в залитой кровью ванне.
 Джоанна Мастере покинула Кейптаун примерно за месяц до этого печального события. Под предлогом снятия творческих блоков и развития креативности она выманила приличную сумму у престарелого винодела из Стелленбоса, мечтающего стать вторым Пикассо. Винодел, в свою очередь, как выяснилось, тайно позаимствовал эти деньги с банковского счета своей супруги. Супруга, оказавшаяся особой вздорной, обидчивой и бездуховной, устроила грандиозный скандал и прямиком направилась в полицию.
 Над Джоанной, успевшей облапошить еще нескольких простаков, повисло обвинение в мошенничестве. Не дожидаясь серьезных неприятностей, Мастере улизнула из Кейптауна. Вероятно, перед этим она, услышав от Терезы о теософской святыне, хранящейся в сейфе ее тетушки, уговорила девушку отдать ей талисман Блаватской.
 Продолжая разрабатывать версию, что мандалу похитила Тереза Тернбулл, один из детективов ван дер Вардена поставил телефон Эсмеральды на прослушивание и записал на пленку звонок Родни Вэнса.
 Английский альфонс, как я и предполагала, некоторое время был любовником ван Аахен. Он объявился в Кейптауне уже после того, как Джоанна покинула Южную Африку.
 Однажды Эсмеральда рассказала Родни о самоубийстве Терезы и мошеннических трюках мадам Творческий Блок. В разговоре она упомянула и о предках Джоанны, которых та так ярко расписала в своей биографии.
 Услышав на собрании барселонской группы Творческой поддержки знакомую песню о тамплиерах, розенкрейцерах, великом магистре Жаке де Молае, бароне де Босолейле, ясновидящей Вивиан и чудотворце Корнелиусе Маккормике, Вэнс мгновенно сложил два и два и возрадовался, почуяв наживу.
 Вернувшись домой, он попытался через Интернет отыскать в южноафриканских газетах заметки о смерти племянницы Сибиллы и о скандалах, связанных с махинациями Джейн, но прошло уже слишком много времени, и нужной информации в Интернете не оказалось.
 Чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях, Родни позвонил Эсмеральде и попросил ее описать внешность Джоанны Мастере. Убедившись, что Джоанна и Джейн Уирри — одно и то же лицо, он узнал у своей бывшей любовницы имена людей, пострадавших от мадам Творческий Блок, и некоторые детали, которые можно было использовать для шантажа. Затем Вэнс попросил ван Аахен прислать ему по электронной почте полную информацию о роли Джейн в самоубийстве Терезы, имена и адреса родственников погибшей девушки и людей, пострадавших от махинаций Уирри.
 Напуганная весьма агрессивными расспросами детективов ван дер Вардена, Эсмеральда отказалась выполнить просьбу Родни и порекомендовала ему оставить это дело и забыть обо всем. Вэнс совету не внял, что, впрочем, не удивительно. Люди вообще редко следуют разумным советам.
 Детектив, прорабатывающий версию о том, что мандалу похитила Тереза Тернбулл, впоследствии передав ее некому третьему лицу, пришел к вполне логичному заключению, что этим “третьим лицом” вполне могла оказаться Джейн Уирри. Он попытался немедленно связаться с мистером Гуманность, чтобы получить “добро” на проведение расследования в Барселоне, но ван дер Варден находился в деловой поездке, и в течение нескольких дней не было возможности вступить с ним в контакт. В результате сыщик вылетел в Испанию лишь в четверг, а к этому моменту и Уирри, и Вэнс уже были мертвы.
 На всякий случай за домом ван Аахен установили постоянное наблюдение, так что наш с Ником визит не остался незамеченным. Как только мы уехали, один из детективов вошел в дом и, окончательно запугав Эсмеральду, потребовал, чтобы она работала на него. Подобрав с пола обрывки фотографии, он склеил их и отвез снимок мандалы мистеру Гуманность.
 План убить бывшую любовницу Родни, подставив меня и Миллендорфа, зародился у ван дер Вардена и был успешно осуществлен. Не слишком надеясь на то, что его сыщики в Барселоне за считанные дни, оставшиеся до 24 июня, обнаружат талисман Блаватской, Кеннет решил таким оригинальным образом подключить меня к расследованию. Не исключено, что я была его последней надеждой на получение мирового господства.


* * *

 Припарковав машину у дома Ника, Бонгани, к моему удивлению, вытащил из багажника небольшой кожаный саквояж, запер дверцы “Кадиллака” и вслед за мной направился к входной двери.
 — Куда это ты?
 — Хозяин велел мне присматривать за тобой, — пожал плечами негр.
 — Ты что, собираешься поселиться в доме Миллендорфа?
 — А почему бы и нет? Или тебя не устраивает моя компания?
 — Не устраивает, — подтвердила я. — Твое общество действует мне на нервы.
 — Придется потерпеть.
 — Почему ты прислуживаешь этому психу?
 — Работенка не пыльная, и платят хорошо, — пожал плечами Бонгани. — Все лучше, чем на хромовом руднике вкалывать. И не называй хозяина психом.
 — Почему? Тебе обидно это слышать?
 — Мне — нет, но вот если до хозяина дойдет, что ты непочтительно о нем отзываешься, у тебя будут крупные неприятности.
 — У меня уже неприятности, — напомнила я.
 — И то верно, — согласился негр.
 — Интересно, сам-то ты веришь в эту чушь с мандалой и ее магическими свойствами?
 — Какая разница, верю я или не верю? Я просто выполняю данные мне распоряжения.
 Включив свет на нижнем этаже, я стала подниматься по лестнице. Бонгани, как навязчивая черная тень, следовал за мной по пятам.
 — Надеюсь, ты не рассчитываешь ночевать со мной в одной комнате?
 — —Если ты меня об этом попросишь.
 Убила бы гада!
 — Вот об этом я тебя точно не попрошу, — заверила я. — Будет лучше, если ты устроишься на софе в гостиной. Только не вздумай спать в кровати Миллендорфа. Ник и так будет в ярости, если узнает, что в его доме поселился африканец.
 — Как раз это меня волнует меньше всего, — беспечно заявил Бонгани.


* * *

 С облегчением убедившись, что негр, вняв моему совету, устроился в гостиной на софе, я прошла в офис Ника и включила компьютер. Электронная почта порадовала очередным посланием от Вали Корсаковой.
 "Витя наконец пришел в себя, и я на всякий случай спрятала от него все бутылки, оставив только четвертинку портвейна на опохмелку.
 При воспоминании о мандале Бесконечного Света мой благоверный прямо-таки лезет на стену. Он заклинает тебя непременно раздобыть талисман, потому что тогда нам, якобы, будет принадлежать весь мир (со всеми мировыми запасами спиртного, что, как ты понимаешь, для Витюни немаловажно).
 Хотя и с трудом, я наконец узнала, в чем тут дело. Оказывается, Блаватская утверждала, что при посредстве этой мандолы на Землю должен явиться следующий аватара, или Высший Мировой Учитель. Он воплотится в тело того, кто в полночь летнего солнцестояния первого года третьего тысячелетия на месте силы(Mecтo силы — особая зона, где характеристика электромагнитного поля Земли резко отличается от стандартных характеристик. Последователи эзотерических учений считают, что подобные зоны обладают особой энергетикой, которую люди могут использовать для магических или мистических ритуалов, для обретения или усиления целого ряда паранормальных способностей.) наложит мандолу Бесконечного Света на область третьего глаза(Область третьего глаза — середина межбровья, место, где индуисты рисуют красный кружочек на лбу.). Это будет самый великий аватара всех времен, который радикально изменит этот мир.
 Витя говорит, что если ты достанешь мандалу, мы можем воплотить аватару в него, поскольку женщине сложно выполнять функцию Высшего Мирового Учителя, а мы с тобой по блату станем своеобразной аналогией апостолов при новом мессии и будем очень даже неплохо жить.
 Проблема состоит только в том, чтобы правильно выбрать место силы. Если его энергетика окажется недостаточно мощной, воплощение аватары может не осуществиться, и тогда все наши усилия пропадут зря. Сейчас Витя собирается в магазин за водкой, но он обещал, выйдя из следующего запоя, первым делом заняться поиском подходящего места силы для совершения процедуры воплощения.
 Ладно, я прощаюсь. Тут Витя решил добавить пару строк от себя”.
 Витино послание было заглавным шрифтом и изобиловало восклицательными значками:
 "ИРКА!!!
 РАЗБЕЙСЯ В ЛЕПЕШКУ, НО ДОБУДЬ ДЛЯ НА С МАНДАЛУ БЕСКОНЕЧНОГО СВЕТА!!!
 УЖ МЫ-ТО НАВЕДЕМ ПОРЯДОК В ЭТОМ СРА-НОМ БАРДАКЕ ПОД НАЗВАНИЕМ “ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ”!!!
 С ПЛАМЕННЫМ ТЕОСОФСКИМ ПРИВЕТОМ ВИТЯ-СЛЕДУЮЩИЙ АВАТАРА.”
 Представив вечно пьяненького Витюню в роли Высшего Мирового Учителя, я не выдержала и разразилась истерическим хохотом. Надо же, еще один кандидат выискался на роль всемогущего доминирующего самца. Впрочем, если Ленин утверждал, что кухарка может запросто управлять государством, почему бы алкоголику не править миром?
 Вообще, как я успела убедиться, в последнее время идея об управлении миром становилась все более популярной. Мне даже удалось выявить одну весьма любопытную закономерность: чем меньше серого вещества содержали черепные коробки претендентов на роль объекта Суперальфа, тем больше их вдохновляла бредовая идея Универсальной Власти.
 Жуткий грохот и крики, донесшиеся из гостиной, отвлекли меня от мысли о любителях неслыханного могущества. В первый момент я решила, что на дом совершила нападение конкурирующая группировка охотников за мандалой, и задумалась над тем, как лучше поступить — спрятаться под стол или сбежать через окно.
 — Ублюдок черномазый! — донеслось из-за стены. — Ты осмелился вторгнуться в дом белого человека! Да за такие штучки я все твое племя линчую!
 "Это же Ник! — сообразила я. — Мистер Гуманность все-таки освободил его из тюрьмы! Жуткое дело — расист возвращается из заключения и обнаруживает на своей любимой софе совершенно незнакомого негра. Тут и до убийства недалеко!”
 Пулей вылетев из офиса, я понеслась на шум борьбы. Из дверного проема вылетел стул. С трудом увернувшись от него, я ворвалась в гостиную. Миллендорф и Бонгани, используя все доступные подручные средства, вдохновенно мутузили друг друга.
 Взывать к их разуму было бесполезно. Сколько ни пой о культурных ценностях, достижениях цивилизации и величии человеческого рода, все равно в каждом мужчине под элегантным деловым костюмом скрывается дикий и абсолютно нецивилизованный троглодит, ищущий любой предлог, чтобы вырваться на волю.
 Злобно оскалившийся Бонгани, похожий на крупную сердитую гориллу, глухо рычал, стараясь вывернуть Нику кисть. Миллендорф, сияя художественно подбитым глазом, в свою очередь безуспешно пытался свернуть негру шею. Несмотря на полученные травмы, оба явно испытывали удовольствие от происходящего.
 Было очевидно, что, даже если я взвою пароходной сиреной, увлекшиеся членовредительством мужчины не обратят на это ни малейшего внимания. Ругнувшись про себя, я метнулась на кухню. Отыскав в холодильнике бутылку шампанского, я торопливо сорвала обертку и удерживающий пробку проволочный каркас.
 Энергично взбалтывая шипящий, как сердитая кобра, напиток, я бегом вернулась в гостиную и потянула за пробку. Бутылка выпалила с грохотом зенитной установки. Отрикошетив от стены, пробка прицельно поразила стоящую на этажерке вазу с цветами. По полу разлетелись осколки.
 Отреагировав на звук выстрела, дерущаяся парочка повернула головы в моем направлении. Воспользовавшись этим тактическим промахом, я, как пожарный из брандспойта, прицельно шарахнула шипучей пенистой струёй по глазам непримиримых противников.
 Бормоча что-то не слишком вежливое на африкаанс и тсонга, расовые враги расцепились и принялись протирать слезящиеся глаза.
 — Промойте водичкой, — посоветовала я. — Тогда быстрее перестанет щипать. Ник, ты можешь пойти в ванную, а я отведу Бонгани на кухню.
 — Совсем спятила? — яростно прорычал Ник. — Мало того, что по твоей милости я угодил в тюрьму. Теперь ты притащила в мой дом черномазого и купаешь его в коллекционном двухсотрандовом “брюте”!
 — Я просто пыталась вас остановить, пока в доме осталась целая мебель.
 — Это моя мебель! — ударил себя в грудь Миллендорф. — Я имею полное право делать со своей мебелью все, что хочу. Или ты думаешь, что я сяду на софу, на которой валялся грязный вонючий ниггер?
 — Насчет грязного и вонючего ты, брат, ошибся адресом, — ехидно ухмыльнулся Бонгани. — В сравнении с тобой, я чист, как стерильная пробирка. После пары ночей в камере от тебя несет, как от старого козла, провалившегося в выгребную яму.
 — Прекратите сейчас же, — рявкнула я. — И не вздумайте снова драться, иначе я вас обоих бутылкой огрею. Сейчас не до расовых конфликтов. Ник, у меня есть для тебя новость. Плохая новость. Если мы срочно не отыщем мандалу Бесконечного Света, нас обоих убьют.
 — Что ж, в этом есть свои преимущества, — философски заметил Ник. — Если атеисты правы насчет того, что загробного мира не существует, s после смерти ты не сможешь причинить мне новые неприятности.
 — Совсем мужики измельчали, — укоризненно вздохнула я. — Что за упаднические настроения? Где твой боевой дух испанского легионера? Между прочим, ты обещал Марио позаботиться обо мне. Ты же не можешь обмануть доверие своего боевого друга!
 — Попадись мне сейчас этот друг по легиону, я бы собственными руками свернул ему шею, — проворчал Миллендорф. — Господи, как чудесно я жил до тех пор, пока этот Иуда не подослал мне тебя! Ты провела в Южной Африке всего два дня и уже успела угробить Эсмеральду ван Аахен, засадить меня в тюрьму за убийство, заполнить дом, доставшийся мне от деда, вонючими черномазыми, а теперь вдобацок заявляешь, что нас прикончат, если мы не найдем какую-то долбаную восточную безделушку.
 Яростно пнув ногой опрокинутый в пылу битвы журнальный столик. Ник плюхнулся в кресло и поморщился, потрогав пальцами ссадину на скуле.
 Бонгани, продолжая тереть глаза, устроился на софе.
 Похоже, буря миновала.
 — Можно подумать, что у тебя одного неприятности! — возмущенно сказала я, обращаясь к Миллендорфу. — Эту ночь, к твоему сведению, я провела в камере с зулусскими проститутками.
 — С черными? Тебя правда заперли с черными? — На лице детектива отразился неподдельный ужас. — Ты в порядке? Что они с тобой сделали?
 — Ничего. Я и сама притворилась негритянкой, так что мы очень мило провели время.
 — Ты? Негритянкой?
 — Почему бы и нет?
 — Достань из бара бутылку коньяка, — слабым голосом попросил Миллендорф. — Только не вздумай тратить мой коньяк на черномазого.
 — Его зовут Бонгани. Бонгани из племени тсонга, — пояснила я.
 — Приятно познакомиться, — насмешливо Оскалился негр.
 — Ты все еще здесь?
 — Бонгани помогает мне отыскать талисман Блаватской, — сказала я. — Он работает на человека, который подставил тебя в деле об убийстве. Избавиться от Бонгани в любом случае не удастся, так что придется временно заключить перемирие, а потом, когда найдем мандалу, можете подраться, если вам так хочется.
 — Я убью Марио, — покачал головой Ник. — Сначала Марио, потом черномазого, а потом тебя. Или нет — сначала тебя, потом черномазого, потом Марио.
 — Коньяк, — сказала я, протягивая Миллендорфу рюмку. — Расслабься, представитель высшей расы. Убить нас ты всегда успеешь. Давай лучше подумаем о том, где искать этот чертов талисман Блаватской.


* * *

 Мозговой штурм на тему поисков мандалы оказался не слишком продуктивным. Перебравший коньяка Ник пребывал в отвратительном настроении, а присутствие Бонгани раздражало его, как застрявшая в пятке колючка.
 Негр, наоборот, казалось, получал от происходящего искреннее удовольствие. Ничего удивительного — это ведь нас, а не его собирался прикончить в случае неудачи мистер Гуманность! Будь я на месте Бонгани, я и сама, может, от души повеселилась бы.
 Решив, что утро вечера мудренее, я взяла с расовых противников слово, что драться они не будут, и отправилась наверх. Сон, как назло, не шел, и я, терзаясь нехорошими предчувствиями, нервно ворочалась с боку на бок под старинным дедушкиным балдахином. Слишком много вопросов оставалось пока без ответов. Вопросов, от которых зависела моя жизнь.
 Кто же все-таки задушил Джейн и украл мандалу? Кто убил Родни? Кто похитил мумию шестиногого поросенка-инопланетянина? Некий неизвестный конкурент Кеннета ван дер Вардена? Очередной любитель теософии, искренне верящий во все эти бредовые аватарно-инопланетные “примочки” и страстно жаждущий доступа к Универсальным Силам, управляющим миром? Таких ненормальных полно. Так где же его искать?
 Пожалуй, следует завтра прямо с утра написать Вите Корсакову и попросить его срочно со ставить список сект, обществ и организаций, отпочковавшихся от теософов. Хорошо бы узнать, какие секты и объединения интересуются совершенно ужасной тайной Ренн-ле-Шато. Похититель мандалы, если, конечно, это он украл мумию Лермита, по идее, должен принадлежать к организации, фигурирующей в обоих списках, хотя он может оказаться и одиночкой. Не исключено, что преступник состоял в переписке по электронной почте с Дидье. Эту версию надо будет проработать.
 Натянув одеяло до подбородка, я приняла твердое решение перестать думать и уснуть. Снимая возбуждение, я расслабила мускулы и сосредоточилась на медленном равномерном дыхании. Тело, растворяясь в окружающем пространстве, становилось легким и невесомым.
 Сознание постепенно отключалось, интенсивный поток мыслей незаметно трансформировался в череду сменяющих друг неопределенно-размытых образов. Какие-то лица, пейзажи, очертания Столовой горы на фоне заката… Отдаваясь их плавному течению, я постепенно погружалась в теплую убаюкивающую темноту.
 Неожиданно в ленивое блаженство полусна вплелся назойливый голос, доносящийся, как мне казалось, откуда-то издалека. Он настойчиво повторял мне на ухо фразу, расслышать и понять которую мне почему-то никак не удавалось.
 Голос беспокоил меня, и я невольно соcредоточилась на произносимых им звуках. Они становились все отчетливее и громче, пока наконец слова не обрели смысл.
 — Теплый платок Блаватской, — с монотонностью испорченной пластинки повторял голос. — Теплый платок Блаватской, теплый платок Блаватской…
 Упоминание о Елене Петровне подтолкнуло меня, вырывая из сонного забытья. Я вспомнила, что это была фраза из книги или статьи, которую я читала много лет назад. Затем я увидела контуры человека, сидящего на полу со скрещенными ногами. Человек был полностью, с ног до головы, закутан в огромный платок серого цвета и напоминал гигантский гриб-дождевик, перевернутый вниз головой. Несмотря на то что черты лица было невозможно разглядеть, я была уверена, что под платком скрывается женщина. Неожиданно я поняла, что эта женщина — Блаватская. Теперь я вспомнила, в каком контексте упоминался ее платок.
 Кажется, это была статья, в которой речь шла о спиритизме. Автор утверждал, что мадам Блаватская, входя в транс, в котором она общалась с духами и Махатмами, имела обыкновение с ног до головы заворачиваться в платок, как бы изолируя себя таким образом от внешнего мира.
 Закутанная в платок фигура плавно трансформировалась в новую картинку. Это было широкоскулое и чернобровое девичье лицо с застывшим на нем напряженно-испуганным выражением. Голову и плечи девушки покрывала широкая шаль светло-серого цвета. Такими шалями, раскладывая их прямо на асфальте, в Барселоне торговали негры и арабы.
 Окончательно придя в себя, я поняла, что знаю девушку из видения.
 — Теплый платок Блаватской, — пробормотала я, садясь на кровати, — Как же я раньше об этом не подумала!
 Накинув платье, я выскочила из спальни, прикидывая, стоит ли разбудить Ника и сообщить ему, что я знаю, кто убил Джейн, а, возможно, заодно и Родни, или лучше все-таки подождать до утра.
 На лестнице горел свет, а снизу, из кухни, доносились голоса. Это означало, что милая черно-белая парочка спать так и не легла. Лишь бы снова драться не начали. Спустившись вниз, я Осторожно заглянула в приотворенную дверь.
 Расовые враги, сидя за столом, приканчивали третью бутылку вина. Миллендорф выглядел мрачным, негр, в отличие от него, явно развлекался.
 — Последние исследования в области генетики полностью доказали несостоятельность теории расового превосходства, — хорошо поставленным голосом излагал Бонгани.
 — В задницу твою генетику, — пьяно возражал ему Ник. — Все эти так называемые научные исследования — не более чем жидомасонский заговор.
 — У тебя какой резус? Наверняка положительный, — усмехнулся негр. — А у меня вот отрицательный. Это значит, что ты ближе к обезьяне, чем я, то есть в данном случае налицо мое расовое превосходство.
 — У меня отрицательный резус, — завелся Миллендорф. — И на макаку похож ты, а не я, гамадрил черножопый. Ты в зеркало-то хоть раз смотрелся?
 — Ребята, давайте жить дружно, — предложила я, заходя на кухню. — У меня для вас отличная новость. Кажется, я поняла, кто убил Джейн и украл мандалу.
 В глазах Ника отразилось страдание.
 — Опять ты? — жалобно спросил он. — А я-то надеялся, что отдохну от тебя до утра.
 — Ты что, не слушаешь? Я сказала, что, кажется, знаю, где нужно искать талисман Блаватской.
 — Не обращай на него внимания, — махнул рукой негр. — Твой приятель-сверхчеловек пребывает в типичном для представителей высшей расы состоянии пьяной хандры.
 — А как ты смотришь на то, чтобы схлопотать по морде от представителя высшей расы?
 — Промахнешься, — покачал головой Бонгани. — Ты слишком набрался. Даже вино мимо стакана наливаешь.
 — Сегодня вы уже дрались, — напомнила я. — Не стоит повторяться. Давайте лучше перейдем к Делу.
 — Так кто, по-твоему, убил Джейн? — поинтересовался Бонгани.
 — Ева, — ответила я. — Девушка из группы Творческой поддержки, которая пишет маленькие рассказики ужасов и никак не может навести порядок в своей комнате. К сожалению, я не знаю ее фамилии.
 — Почему ты так решила?
 — Из-за платка, вернее, из-за шали. На первом занятии я обратила внимание, что ее голова и плечи укутаны серой шалью. Меня это удивило. Несмотря на то что носить шали сейчас модно, обычно их накидывают на плечи, но не на голову. Оба раза, когда я видела Еву, ее голова была покрыта шалью. К тому же у Евы черные волосы, не исключено, что средней длины — из-за шали я не могла разглядеть, какая у нее прическа, а черный волос средней длины был найден около тела Родни.
 — Если наброшенную на голову шаль и черные волосы считать отличительным признаком убийцы, следует немедленно арестовать девяносто процентов мусульманок, — заметил Миллендорф.
 — Ева не мусульманка, — возразила я. — Она носила шаль потому, что подражала Блаватской. Я вспомнила, что Елена Петровна имела обыкновение заворачиваться в огромный теплый платок, кстати, серый, как и у Евы. Поклонники эзотерических учений копируют привычки и манеры своих кумиров точно так же, как подростки-фанаты подражают актерам или певцам. Заворачиваясь в платок, Ева как бы частично перевоплощалась в Елену Петровну.
 Наверняка она каким-то образом узнала, что мандала Бесконечного Света находится у Джейн Уирри. Прикинувшись кроткой невинной овечкой, Ева втерлась в доверие к мадам Творческий Блок, под каким-то предлогом напросилась к ней в гости, удушила Джейн и похитила мандалу. Не исключено, что сообщницей Евы была ее подруга Катрин. Катрин вообще не говорила по-английски, но, несмотря на это, посещала группу. Чего ради, спрашивается, высиживать по два часа на занятиях, если она ни слова не понимает?
 — Неплохая версия, — кивнул головой Ник. — А зачем, по-твоему, этой парочке потребовалось убивать Вэнса?
 — Родни шантажировал Джейн. Девицы могли каким-то образом пронюхать об этом. Вообразив, что он тоже охотится за талисманом Блаватской, они решили на всякий случай избавиться от конкурента. Трупом больше, трупом меньше — какая разница, если речь идет о доступе к Универсальным Силам, управляющим миром!
 — И ты после всего этого пишешь книги на эзотерические темы! — обличающе ткнул в меня пальцем Миллендорф. — Всех ваших сдвинутых мистиков давно следовало запереть в камеру, а ключ выбросить в унитаз. Человечество от этого только бы выиграло.
 — Не путай божий дар с поросятиной, — обиделась я. — Даосизм — это тебе не теософия. Я не занимаюсь спасением мира, не устраиваю мошеннических трюков с материализацией духов и писем махатм и никому не пудрю мозги аватарами и Великими Мировыми Учителями. Шоу-Дао мне нравится именно тем, что не требует ни веры, ни слепого поклонения объектам Суперальфа или всемогущим доминирующим самцам. Наоборот, это учение помогает человеку стать настолько здравомыслящим и самодостаточным, чтобы не попадаться на крючок торговцев высшей абсолютной истиной и прочих мессий-шарлатанов. В некотором роде можно сказать, что смысл Шоу-Дао заключается в том, чтобы получать от окружающего мира максимум удовольствия, при этом не спасая его, не переделывая и не направляя заблудшую часть человечества на “истинный путь”.
 — То есть ты получаешь от всего этого удовольствие? — уточнил Ник.
 — От чего именно?
 — От чертова бардака, который ты тут устроила! — яростно рявкнул Миллендорф. — От того, что некий теософ-психопат прирезал Эсмеральду ван Аахен, повесил на меня обвинение в убийстве, а теперь собирается прикончить нас обоих!
 — —Эй, приятель, не заводись, — поморщился Бонгани, подливая вина в стакан Ника. — Давай лучше выпьем за превосходство белой расы.
 — Ты несправедлив, — обиделась я. — Во всем этом, как ты выражаешься, бардаке скорее можно обвинить мадам Блаватскую, запустившую “утку” про мандалу и аватар, а за компанию с ней мамочку Кеннета ван дер Вардена, не сообразившую вовремя сделать аборт. Я, как и ты, оказалась невинной жертвой, так что нечего на меня бочку катить.
 — Вот именно, — поддержал меня негр. — Она не виновата. Но на будущее дам тебе совет: не хочешь неприятностей — не связывайся с женщинами.
 Миллендорф с любопытством посмотрел на Бонгани.
 — У тебя что, тоже есть опыт на этот счет?
 — Моя подружка ушла к белому плантатору.
 — Надо же! — удивленно покачал головой Ник. — А вот моя, наоборот, сбежала к цветному. Не поймешь этих женщин!
 — Предлагаю выпить за то, чтобы они никогда не вернулись, — предложил негр.
 — Мир без женщин… — мечтательно произнес Миллендорф, поднимая вверх стакан. — Как прекрасен был бы этот мир без женщин!
 — И не говори, — согласился Бонгани. — Только представь — ни одной чертовой бабы на всей земле. Одни жирафы и зебры…
 — Слоны, — вдохновенно подхватил Ник. — Вилорогие антилопы, крокодилы, гиппопотамы…
 — И еще козы, — вклинилась я. — Римское войско всегда сопровождало стадо коз, поскольку женщин с собой легионеры принципиально не брали, памятуя о связанных с ними проблемах. Вообразите: вы просыпаетесь на рассвете и говорите козе: “Здравствуй, любимая”, а она вам нежно так: “Бе-е!” Никаких конфликтов, никаких семейных разборок. Прямо идиллия!
 — Извращенка! — возмутился Миллендорф. — Час назад ты отправилась спать. Я надеялся, что хоть до утра от тебя отдохну. Зачем ты вернулась? Чтобы терзать нас историями о нравах развращенного Рима?
 — Потому что я сообразила, кто убил Джейн и украл…
 — Талисман Блаватской, — перебил меня негр. — Давайте все-таки вернемся к главной теме. Кстати, вы в этом заинтересованы больше всех. Лично я останусь в живых при любом раскладе.
 — Вот за это я бы не поручился, — скептически хмыкнул Ник.
 — Пожалуй, я позвоню в Барселону комиссару Корралесу, — сказала я. — Попрошу, чтобы он допросил Еву и Катрин, а заодно произвел экспертизу волос Евы. И вообще, надо срочно лететь В Испанию. Искать мандалу следует именно там. Надеюсь, мистер ван дер Варден не будет против того, чтобы я покинула стрaну. Он ведь не брал с меня подписку о невыезде.
 — Никаких ограничений на передвижения, — подтвердил Бонгани. — Не имеет значения, куда ты отправишься. При необходимости хозяин отыщет тебя даже в катакомбах Бангладеш.
 — Разве в Бангладеш есть катакомбы?
 — Понятия не имею, — пожал плечами негр. — Это я так, для красного словца завернул.
 — Значит, я могу вернуться в Барселону?
 — Разумеется, — кивнул Бонгани. — Только я полечу с тобой.
 — И я с вами, — икнув, заявил Ник.
 — Зачем? — удивилась я. — У тебя и так уже было достаточно неприятностей.
 — Из чувства долга, — пояснил Миллендорф. — Я несу за тебя ответственность перед Марио, так что наедине с черномазым я тебя не оставлю.
 — Насчет Бонгани можешь не беспокоиться, — возразила я. — Мне уже доводилось оставаться с ним наедине, и ничего страшного не случилось.
 — Есть еще одна причина. Поскольку моя жизнь зависит от того, отыщется эта чертова ман-дала или нет, будет лучше, если я лично займусь ее поисками. В Барселоне у меня будет возможность хоть как-то контролировать ход событий.
 — И то верно, — согласилась я. — Отличная подбирается команда: негр, расист и роковая шатенка. Может, еще и фашист добавится, если Марио решит присоединиться к нам. Он будет рад тебя видеть.
 — Я тоже буду рад его видеть, — язвительно произнес Миллендорф. — Хотелось бы лично поблагодарить друга за то, что он с твоей помощью разрушил мою жизнь.


* * *

 Самолет в Барселону вылетал только вечером следующего дня. Перебравший алкоголя детектив проспал почти до пяти. Бонгани устроил мне прощальную экскурсию по окрестностям Кейптауна и даже свозил в Стелленбош, старинный голландский поселок, улицы которого укрывались в тени могучих вековых дубов.
 Пообедали мы в рыбном ресторанчике Сай-монз-Тауна — еще одного небольшого городка, раскинувшегося на берегу океана. Терраса, на которой мы вкушали дары моря, находилась напротив главного штаба южноафриканских военно-морских сил. Со стороны океана, словно на выставке достижений военной техники, выстроились военные корабли, серые и самодовольные, как стальные крысы-переростки.
 — На яхты смотреть приятнее, — заметила я.
 — Лично я бы предпочел любой яхте хороший авианосец, — возразил Бонгани.
 — Зачем тебе авианосец? — удивилась я.
 — Крутая штука, — мечтательно вздохнул негр. — Вам, женщинам, этого не понять.
 — А как насчет Универсальных Сил, управляющих миром? Их тебе не хочется?
 — Каких еще Универсальных Сил?
 — Разве ты не знаешь? Мандала, которую мы ищем, дает ключ к этим самым силам. Именно поэтому твой хозяин и охотится за ней. Обладая Универсальными Силами, ты мог бы заиметь целую эскадру авианосцев.
 Бонгани расхохотался.
 — Провоцируешь меня, да?
 — Провоцирую?
 — Воистину, утопающий хватается за соломинку. Неужели ты всерьез надеешься, что я попытаюсь избавиться от ван дер Вардена, чтобы заполучить какие-то мифические Универсальные Силы?
 — Может, они и в самом деле существуют.
 — Ты действительно веришь в это?
 — Не верю, — покачала головой я.
 — Вот и я не верю.
 Вернувшись домой, мы с трудом растолкали Миллендорфа и на “Кадиллаке” Бонгани отправились в аэропорт.
 Регистрация билетов, таможенный контроль, зал вылета — и самолет, взревев моторами, оторвался от благословенной земли черного континента, унося нас на север, к застывшему в сонной дреме экватору.
 — Ты знаешь, что означает “maeana mismo”? — обратилась я к Бонгани.
 — Понятия не имею, — покачал головой негр. — Какой это язык? Испанский?
 — Испанский. “Маёапа mismo” в буквальном переводе означает “прямо завтра”.
 — Намекаешь, что есть еще и не совсем буквальный перевод?
 — Вот именно. В подавляющем большинстве случаев “таёапа mismo” означает: “Не исключено, что через недельку-другую, а то и лет через пятьдесят…”
 — К чему ты клонишь?
 — Вчера комиссар Корралес пообещал мне заняться поисками Евы и Катрин “maeana mismo”, — пояснила я. — Вот я и гадаю, когда, согласно календарю испанской полиции, наступит это долгожданное завтра.
 — Кто знает, может, тебе повезло и оно уже наступило.
 — Твоими бы устами да мед пить, — вздохнула я.


* * *

 — Ну, ты даешь, — восхитился Пепе Тамайо. — У тебя интуиция прямо как у тетки Примитиве.
 — Будь так любезен, не упоминай при мне о Беатрис, — поморщился комиссар Корралес.
 Мы пили кофе в его кабинете на виа Лайэтана, вернее, кофе пили полицейские. Я предпочла минеральную воду.
 С умилением прислушиваясь к прежде столь раздражавшему меня реву мотоциклов, проносящихся под окнами, я размышляла над тем, как приятно оказаться дома, за девять тысяч километров от сдвинутого на Универсальном Могуществе южноафриканского любителя теософии.
 Страна, где время замедляет свой ход. Страна, где не принято спешить и напрягаться. Предел мечтаний — обеспеченная старость, вилла с видом на море, бокал красного вина на обдуваемой легким бризом террасе, после обеда — сиеста, после ужина — прогулка по берегу моря. Любовь, танцы, неизменная паэлья, фейерверочное веселье фиесты. Какое, к чертовой матери. Универсальное Могущество? Кому оно здесь надо? И, главное, зачем?
 Рядом с забавным толстячком Пепе, с ленивым умиротворением поглаживающим свой округлый животик, мои приключения в Южной Африке казались плодом разыгравшегося воображения. Может, я действительно все это выдумала от скуки?
 Если бы не Ник и Бонгани, ожидающие меня дома, возможно, я и впрямь решила бы, что убийство Эсмеральды ван Аахен и ночь, проведенная в камере с зулусскими путанами были не более чем кошмарным сном.
 — Значит, это все-таки Ева убила Джейн? — спросила я. — Вы получили доказательства?
 — Насчет Джейн пока точно неизвестно, а вот Родни, похоже, действительно прикончила Ева, — ответил Корралес.
 — Волос, найденный в пещере, принадлежал ей, — жизнерадостно встрял Тамайо.
 Комиссар страдальчески посмотрел на него.
 — Ты мог бы не перебивать?
 — Все. Молчу. Я нем, как вареная улитка. — Инспектор выразительно провел сложенными щепотью большим и указательным пальцами по губам, словно застегивая их на невидимую “молнию”.
 — Обнаружить комнату, которую снимали Ева и Катрин, нам удалось чисто случайно, — продолжил Корралес. — Никто из группы не знал их адреса или телефона, а в компьютере Джейн все данные были стерты. Тем не менее нам удалось получить доступ к электронной почте Уирри, и мы обнаружили электронный адрес Евы, но, к сожалению, по нему невозможно было выяснить координаты или фамилию владельца.
 — Вы не помните, что это был за адрес? — спросила я.
 — Сейчас посмотрю.
 Корралес достал из кармана блокнот и принялся перелистывать страницы.
 — Вот. Нашел. HPB@hotmail.com.
 — НРВ — это латинские инициалы Блаватской, — заметила я. — Не удивительно — ведь Елена Петровна была кумиром Евы.
 — Похоже на то, — кивнул комиссар. — Так вот, нам неожиданно помог Лиланд Малонга. Он живет в районе Пуэбло Нуэво. Однажды, возвращаясь домой на автобусе, он заметил из окна Еву и Катрин, отпирающих ключом парадное дома на пересечении улиц Бильбао и Пальярз. Мы опросили владельцев квартир в этом здании и выяснили, у кого девушки снимали комнату. Они съехали с квартиры через несколько часов после того, как была убита Джейн Уирри.
 К сожалению, квартирная хозяйка не знала фамилий Евы и Катрин. Пару месяцев тому назад они позвонили по объявлению о сдаче комнаты, внесли залог и оплату за три месяца, и, поскольку девушки произвели на хозяйку хорошее впечатление, она не стала интересоваться их документами. Обе девушки были француженками, но свободно говорили по-испански. Больше никакой полезной информации квартирная хозяйка нам не сообщила.
 К счастью, она не слишком ревностно относилась к уборке, и нашему эксперту удалось обнаружить завалившийся между кроватью и стеной черный волос средней длины, идентичный тому, что ты нашла в гроте, где убили Родни Вэнса. Отпечатки пальцев на внутренней стороне стенного шкафа также совпадали с отпечатками, обнаруженными в квартире Уирри. Мы проверили их по картотеке, увы, безрезультатно. Похоже, Наши дамы прежде не подвергались аресту… — Вы их ищете?
 — Искать-то ищем, — вздохнул Корралес. — Только толку от этого немного. Никаких зацепок. Девицы прямо как сквозь землю провалились.
 — А квартирная хозяйка случайно не обратила внимания, не было ли у девушек с собой, когда они уезжали, ящика, напоминающего детский гробик?
 — Ты имеешь в виду мумию инопланетянина? — оживился Пепе.
 — Ее, родимую.
 — Ящика хозяйка не видела, — покачал головой комиссар. — Но она утверждает, что вскоре после того, как девицы поселились в ее квартире, они купили огромный чемодан на колесиках. Этот чемодан был всегда заперт на замок. Не исключено, что они прятали в нем похищенную у Лермита мумию.
 — Пожалуй, стоит еще раз навестить Дидье, — сказала я. — Попробую узнать, не посылал ли он писем на адрес HPB@hotmail.com.
 Я уже собиралась уходить, когда Корралес достал из ящика стола несколько листков и, усмехнувшись, протянул их мне.
 — Хочешь развлечься?
 — Что это? — спросила я, с недоумением разглядывая изображенную на бумаге пустотелую сферу, внутри которой скорчилось нечто, напоминающее покрытого буровато-зелеными пятнами плесени человеческого зародыша. — Еще один инопланетянин?
 — Ева, — хихикнул Тамайо. — Это Ева.
 — До или после изгнания из рая? — уточнила я.
 — Да нет, это наша Ева, — пояснил комиссар. — Я попросил художников группы Творческой поддержки набросать по памяти портреты Евы и Катрин. Вот что получилось.
 — Это рисовали не они, — покачала головой я, перебирая рисунки. По рамке из кровоточащих сарделек и колбас вокруг одного из них я узнала руку Кейси. Изображенное в рамке трехглазое лысое существо с гусеницей вместо носа идентифицировать я так и не смогла. — Если верить покойной Джейн Уирри, рукой ее подопечных писал бог.
 — Если бог творит так же плохо, как рисует, по идее это он, а не грешники должны были бы гореть в аду, — заметил Пепе.
 — Начальство не горит в аду, — возразил Корралес. — Оно его создает.
 — Но сама концепция воплощения божественной воли очень даже неплоха, — сказала я. — В любом случае ответственность перекладывается на Всевышнего. Подходите вы, например, к человеку, который вам неприятен, и вместо “Ты козел” говорите ему: “Господь глаголет моими устами, что ты козел. Сейчас он моим кулаком заедет тебе в морду”.
 — А тот отвечает, — подхватил Тамайо:
 — “Зато моими руками Всевышний тебе глаз на пятку натянет”.
 — Ладно, кончайте богохульствовать, еретики, — усмехнулся комиссар. — Вам повезло, что инквизиция вышла из моды.
 — Жалко, что у вас нет нормальных портретов девушек, — вздохнула я. — Мне бы они очень пригодились.
 — Почему же нет? — возразил Корралес. — Мы с помощью квартирной хозяйки фотороботы составили.
 — Так что же вы молчали! — обрадовалась я. — Дадите экземплярчик?
 — Дадим, отчего не дать.
 Порывшись в столе, комиссар протянул мне два распечатанных на компьютере рисунка.


* * *

 Выйдя из полицейского управления, я решила немного погулять и, обогнув кафедральный собор, направилась в расцвеченные сиянием витрин дебри Готического, квартала. Прожив в Барселоне несколько лет, я так и не научилась ориентироваться в лабиринте узеньких улочек, вьющихся между мрачными массивами домов, многие из. которых были построены несколько веков назад.
 Как и следовало ожидать, я быстро заблудилась, но совсем не расстроилась от этого. Готический квартал — не сибирская тайга, так что рано или поздно я куда-нибудь да выберусь — или на Рамблу, или к морю, или обратно на виа Лайэтана. Прикинув, в каком направлении может находиться набережная, я бодро зашагала вперед.
 Свернув в очередной раз, я очутилась в тупике. Действительно, настоящий лабиринт. Прежде чем двинуться обратно, я глянула на мерцающую загадочным фиолетовым светом витрину, расположенную в самом конце проулка, и даже присвистнула от восторга. Потом я перевела глаза вверх и прочитала название магазина: “Убойные сюрпризы”.
 — Сбылась мечта идиота, — пробормотала я. — Только немного поздновато.
 Более внимательно изучив выставленные на витрине сокровища, я обнаружила там самонадувающийся летающий гроб, маску и плащ Дракулы, сделанный из папье-маше муляж полуразложившегося трупа, дымящийся горшочек с колдовским зельем, говорящую пластиковую блевотину и прочие не менее любопытные вещи, за которые в детстве я продала бы душу.
 Толкнув дверь, я очутилась в небольшом помещении, почти целиком заставленном всевозможными ящичками и коробками. За прилавком скучал индус, необычайно при виде меня воодушевившийся.
 Меня его энтузиазм не удивлял: турист мог забрести в тупик лишь чудом, а обитающие в Барселоне каталонцы на редкость скупы и тратить деньги на бесполезные вещи не любят.
 Про каталонцев даже анекдот есть:
 — Что делает каталонец, когда холодно ?
 — Садится поближе к батарее отопления.
 — А что делает каталонец, когда очень холодно?
 — Включает отопление.
 Еще про них говорят, что, если каталонец спрыгнул с крыши небоскреба, можно смело прыгать за ним: речь идет о деньгах.
 Около получаса продавец выкладывал передо мной всевозможные товары, нахваливая их непревзойденное качество и обещая сделать лично для меня совершенно исключительные скидки.
 Устоять я, естественно, не могла и в итоге оказалась счастливой обладательницей пяти мешочков со смехом и полудюжины “разноцветных привидений” — небольших коробочек, из которых поднимались подсвеченные цветными лампочками столбы густого дыма, напоминающие закутанную в саван человеческую фигуру. Ко всему этому я прикупила с десяток мин-сюрпризов, помимо ослепительной магниевой вспышки оглушающих жертву жутким грохотом.
 Из мешочков со смехом на самом деле смеялся только один — “Загробный гомерический хохот”, — хотя издаваемые им кошмарные утробно-давящиеся звуки смехом можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Названия других мешочков говорили сами за себя: “Мучительный стон растревоженного привидения”, “Зов сексуально озабоченного мертвеца”, “Рев голодного оборотня” и “Агония кровавого вурдалака”.
 Названия эти, надо признать, вполне соответствовали производимому “сюрпризами” эффекту. Даже человек с крепкими нервами, услышь он их в кладбищенской тиши, запросто мог стать заикой, а то и вовсе откинуть коньки.
 Основное преимущество закупленных мною “сюрпризов” заключалось в том, что все они были радиоуправляемыми, и, разложив их по укромным углам квартиры и нажав на нужную кнопочку пульта дистанционного управления, можно было в нужный момент начать планомерную психическую атаку на ничего не подозревающих друзей или врагов. Что именно я собиралась делать с приобретенным “психическим оружием”, я пока не представляла, но не сомневалась, что столь приятные и полезные вещи обязательно мне пригодятся.
 Хотя… Идея еще окончательно не сформировалась у меня в мозгу, но я уже не сомневалась, что она будет столь же гениальной, как и прочие мои бредовые затеи.
 Эврика! Да здравствую я! А что, если подготовить маленький убойный сюрпризик для любимого южноафриканского друга Кеннета ван дер Вардена?


* * *

 Пока я беседовала с Пепе и комиссаром в главном управлении полиции, Бонгани успел арендовать роскошный “Шевроле Камаро” с откидывающимся верхом, на котором он и вызвался отвезти меня к Лермиту. Ник, чья нервная система и без того была расшатана слишком тесным общением с представителем низшей расы, отказался нас сопровождать. Вместо этого он отправился с Марио в бар, собираясь “утопить свои печали в вине”, помянуть золотые времена Иностранного легиона, а заодно отвести душу и высказать старому приятелю все, что он думает по поводу женщин вообще и обо мне в частности. Перед отъездом я решила посмотреть электронную почту, надеясь, что Витя Корсаков окажется достаточно трезв, чтобы составить перечень сект и организаций, которые могли охотиться за талисманом Блаватской. Мне повезло, и в списке посланий я обнаружила письмо от Вали. “Ты не представляешь, каких усилий мне стоило вытащить из Витьки нужную тебе информацию. Он так нервничает из-за этой мандалы, что даже временно перешел на бормотуху, надеясь, что таким образом не уйдет окончательно в запой и сможет принять личное участие в управлении миром. Однако бормотуха, особенно если ее хлебать ведрами, тоже сильная штука, и мой драгоценный супруг, как это ни прискорбно, мало на что годился. Тем не менее кое-что мне удалось узнать. Отпочковавшихся от теософов сект довольно много, особенно если учесть, что движение Нью-Эйдж тоже отчасти основано на идеях Блаватской. Возможно, какие-то секты или организации Витя в список не включил. Звездочкой я отметила те, чьи лидеры, по мнению Вити, с большей вероятностью могли охотиться за талисманом Нъингмапа. Насчет тех, кто мог интересоваться тайной Ренн-ле-Шато и мумией инопланетянина, все намного сложнее, так как секты, считающие, что после Иисуса Христа остались дети, рассматриваются официальной религией как еретические и стараются особо не афишировать свою деятельность. Тут могут быть и масонские ложи, и прочие тайные организации, прямо или косвенно связанные с обществом Сионского Приората, и секты, отпочковавшиеся от теософов. Как ты помнишь, Иисус рассматривался теософами как один из аватар, а бессмертные учителя Шамбалы, согласно их представлениям, имели непосредственную связь с летающими тарелками. В свете этого мумия инопланетянина, являющегося сыном Христа, в некотором роде является бесценной реликвией, которую последователи теософов могут рассматривать как очередной ключ к истинному знанию, могуществу или чему-либо в этом роде. Занятый составлением списка, Витя не успел поработать над поиском места силы, на котором может осуществиться воплощение следующего аватары, но, как только он проспится, первым делом займется этим”. Приложенный к письму список сект, который я немедленно распечатала, содержал сорок шесть весьма цветистых названий типа “Общество не-tt бесного лотоса”, “Содружество божественной колесницы” или “Школа духовного прогресса”.
 Поскольку Ева и Катрин, которые, как я предполагала, похитили мандалу по приказу какого-либо религиозно-теософско-сектантского лидера, были испаноговорящими француженками, а английским практически не владели, я стала безжалостно вычеркивать из списка общества, расположенные на территории англоязычных стран.
 Во Франции и Испании действовало пять обществ, но лишь два из них были помечены звездочкой. В Каннахобосновались “Дети высшей реальности”, а на Канарских островах, излюбленном обиталище сект, — “Братство воителей добра”.
 "Детей высшей реальности” я подчеркнула, а “Братство воителей добра” обвела квадратной рамочкой. Само название этой секты уже несло в себе агрессивное начало. Во имя добра совершалось немало злодейств. Цель, как известно, оправдывает средства.
 — Так как, мы едем или нет? — спросил Бонгани. Наклонившись над моим плечом, он с любопытством посмотрел на русский текст. — Что это за иероглифы такие?
 — Кириллица, — пояснила я. — Друзья прислали список сект и объединений, отпочковавшихся от теософов. Я даже догадываюсь, которое из них могло охотиться за мандалой.
 — Может, поделишься своими соображениями? “Братство воителей добра”. Канарская секта. Как тебе название?
 — Вполне типичное для фанатиков, — кивнул негр.
 — Вот и я о том же подумала. Борцы за добро, как правило, не гнушаются убийством, если оно совершается, по их мнению, во имя благой цели. Как говорят российские братки: “Добро должно быть с гранатометом”. Не исключено, что наши теософские кенари готовятся к решающей битве, которая, согласно легендам, должна произойти между добрыми силами Шамбалы и силами зла. Если верить буддистам, после победы Шамбалы наступит новая эра, которая ознаменуется явлением Пятого Будды — Майтрейи.
 Блаватская слегка подкорректировала представления буддистов, заменив обитающих в Шамбале буддийских царей на бессмертных махатм — руководителей духовного прогресса мира. В таком случае теософским аналогом Майтрейи и станет новый, “самый крутой” аватара, который вселится в тело лидера секты благодаря мандале Елены Петровны.
 — Ты абсолютно уверена, что талисман Блаватской похитило “Братство воителей добра”?
 — Нет, конечно. Это всего лишь одна из гипотез. Не исключено, что Ева и Катрин вообще действовали на свой страх и риск и не были связаны ни с какой сектой. Тем не менее эту версию стоит проверить.
 — Может быть, поездка к Лермиту что-нибудь прояснит?
 — Хотелось бы на это надеяться, — вздохнула я.


* * *

 Затормозив по моей просьбе около “икебаны из мухоморов”, Бонгани с удивлением воззрился на возведенный французом архитектурный шедевр.
 — Округлые формы благотворно действуют на чакры, — пояснила я.
 — В самом деле? — усмехнулся негр.
 — По крайней мере, Лермит в этом не сомневается, — сказала я и нажала на звонок.
 Минуты через две за калиткой послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась. Я ожидала увидеть служанку, но это оказался сам Дидье.
 — Ирина! — взволнованно всплеснул руками Лермит. — Почему ты не предупредила, что приедешь? Я так ждал! Я так волновался! Эти проклятые полицейские вообще не желают со мной разговаривать. Ты узнала что-нибудь о мумии?
 — Пока нет, но мы работаем в этом направлении. Познакомьтесь с Бонгани. Он мне помогает.
 — Очень рад. Можете звать меня Дидье. — Француз протянул негру руку.
 Сверкнув ослепительной улыбкой, Бонгани обменялся со стариком рукопожатием. Похоже, они понравились друг другу.
 — —У меня к вам просьба, — обратилась я к Лермиту. — Возможно, это поможет в поисках. Нам нужны электронные адреса людей, с которыми вы общались по Интернету и рассказывали о своей ужасной тайне.
 — Вы полагаете, похитить мумию мог кто-то из них? — глаза Дидье округлились от ужаса. — Уверяю вас, это совершенно абсурдное предположение. Я переписываюсь исключительно с достойными и порядочными людьми.
 — И все-таки нельзя исключить такую возможность.
 — Откуда вам известно, что люди, с которыми вы переписывались, — порядочные? — спросил негр. — Многих из них вы даже лично не знали.
 — Знал не знал — какая разница! — возмущенно фыркнул Лермит. — Вы полагаете, что я, дожив до восьмидесяти лет, не способен отличить порядочного человека от проходимца?
 — Я этого не утверждал, — возразил Бонгани.
 — Что же вы тогда утверждали?
 — Дидье, успокойтесь, — попросила я. — Не стоит тратить время на пререкания.
 Немного повозившись с компьютером, владелец похищенной мумии указал на экран монитора, заполненный именами и электронными адресами.
 — Это только часть, — гордо сказал Лермит.
 — Ничего себе! — ужаснулась я. — Сколько же их всего? Сотня? Две?
 — Около тысячи.
 — Тысяча?!!
 — Ну и что? — удивился старик. — Подумаешь, тысяча!
 — Вы им всем рассказывали О совершенно ужасной тайне Ренн-ле-Шато?
 — Но только под большим секретом, — пожал плечами Дидье. — Под очень большим секретом.
 — О, господи!
 Бонгани сдавленно хихикнул.
 — Что-то не так? — недоуменно посмотрел на него француз.
 — Да нет, все в порядке, — вздохнула я, — Вам бы в ЦРУ работать, шефом отдела дезинформации.
 Распечатав для удобства список адресов, я принялась просматривать его, втайне надеясь обнаружить HPB@hotmail.com — адрес Евы и Катрин. Это избавило бы меня от необходимости изучать переписку Лермита.
 Одна мысль о том, что мне придется перечитывать тысячи писем сдвинутых на эзотеризме личностей, приводила меня в панику. С таким заданием я и за неделю не справлюсь, а даже если справлюсь, где гарантии, что столь тяжкое испытание для психики не отразится на моем рассудке? Нет, все-таки я не гожусь для сыщицкой работы. Слишком я для нее ленива, да и нервная система явно слабовата.
 Адреса с инициалами Елены Петровны в списке не оказалось, но из этого не следовало, что Ева и Катрин не вступали в переписку с Лермитом — анонимных электронных адресов они могли открыть хоть сотню. С другой стороны, с Дидье мог переписываться руководитель операции — человек, подославший к Джейн Еву и Катрин. Некто, подобный Кеннету ван дер Вардену, предпочитающий выполнять грязную работу чужими руками.
 — Смотрите! — Я задержала палец около адреса ISIS@hotmail.com. — Это может быть тот, кого мы ищем.
 — Почему ты так думаешь? — спросил Бонгани.
 — Одна из книг Блаватской называется “Isis Unveiled” — “Разоблаченная Изида”. Не исключено, что из нежной любви к Елене Петровне Ева и Катрин или компания, к которой они принадлежат, используют как в жизни, так и в своих электронных адресах некие элементы, напоминающие о родоначальнице теософии.
 — Логично, — кивнул негр.
 — Мы можем посмотреть письма, пришедшие с этого адреса? — спросила я.
 — Разумеется, — сказал Дидье и, пробежав пальцами по клавиатуре, распечатал шесть страниц.
 Это были три письма, написанные по-английски. Вместо подписи автор использовал весьма неопределенный псевдоним “Адепт”(Адепт — верный последователь учения.), и оставалось только гадать, кто писал — мужчина или женщина.
 — В любом случае, это не Ева и не Катрин. Они английского не знали, — заметила я. — Хотя могли и соврать, что не знали.
 — Это писал человек, для которого английский язык не родной, — сказал Бонгани. — Судя по построению фраз, автором был итальянец, испанец или француз.
 — Вы нашли его адрес в Интернете? — спросила я у Лермита.
 — Нет. — Дидье отрицательно покачал головой. — Этот человек первым обратился ко мне. Не представляю, кто мог дать ему мой адрес. Мне как-то в голову не пришло опросить.
 В первом письме Адепт упоминал, что интересуется тайной Ренн-ле-Шато и заговором Сионского Приората, направленным на то, чтобы поставить во главе европейских стран прямых потомков Христа.
 Во втором письме он спрашивал, как Дидье относится к идее клонирования Христа на основе ДНК, которые можно выделить из оставшихся после него реликвий, например из плащаницы. Также Адепт задавался вопросом, мог ли воплотиться аватара в клонированное тело и что следовало сделать для подобного воплощения.
 Третье письмо было посвящено вопросу мест силы и их связи с возможным явлением следующего аватары, которое, согласно некоторым достойным доверия источникам, вроде бы должно будет состояться в первом году третьего тысячелетия.
 Рассуждая о местах силы и их энергетической активности. Адепт упоминал расположенные на Канарских островах пирамиды, подобные египетским. Вроде бы на эти пирамиды, буквально как осы на мед, слетались инопланетные НЛО. Обычные люди видеть летательные аппараты пришельцев не могли — для этого тарелки слишком быстро маневрировали, — но некоторые продвинутые личности (к которым относил себя и Адепт), развившие особое эфирно-астральное зрение, не только наблюдали за кораблями инопланетян, но даже вступали с гуманоидами в телепатический контакт.
 — Ну вот, еще один псих, — констатировал Бонгани. — Откуда они только берутся?
 — Канары, — многозначительно изрекла я. — Аватары. Теософы. Изида. Держу пари, что автором сих посланий является один из лидеров “Братства воителей добра”.
 — Что еще за братство? — возбудился Лермит.
 — Секта с теософским уклоном, — пояснил Бонгани. — Не исключено, что вашу мумию похитили члены этой секты.
 — Так чего же вы ждете? — всплеснул руками старик. — Вперед! Накроем преступников прямо в их логове! Я лично готов отправиться на Канары. Обращаться в полицию не имеет смысла — толку от нее все равно никакого. Вы можете представить себе полицейского инспектора с именем Примитиве?
 — С трудом, но могу, — вздохнула я. — А на Канары действительно стоило бы съездить.
 — Это могут быть еще и “Дети высшей реальности”, — заметил Бонгани.
 — Дети? Какие дети? — нахмурился Лермит. — Банда несовершеннолетних, что ли?
 — Да нет, еще одна теософская секта, только в Каннах.
 — Значит, мы поедем и туда, и туда! Сначала на Канары, потом в Канны.
 — Подождите, — вмешалась я. — У меня есть одна идея. Давайте отыщем через Интернет информацию об этих сектах. Мне хотелось бы взглянуть на их электронные адреса. Если у одной из них в адресе будет нечто напоминающее о Блаватской, туда мы и поедем.
 — Гениально! — восхитился Лермит. — Я сейчас.
 Пять минут спустя он вывел на экран оба адреса: sedo@excite.fr — у “Детей высшей реальности” и key@filnet.es — у “Братства воителей добра”.
 — Ну, как? — спросил Бонгани.
 — Не повезло, — вздохнула я. — Sedo — это производная от названия книги Блаватской “Secret Doctrine” — “Секретная Доктрина”, a key — первое слово названия очередного шедевра Елены Петровны “Key to Teosophy” — “Ключ к теософии”.
 — Так куда мы отправимся в первую очередь? — нетерпеливо спросил Дидье. — На Канары или в Канны?
 — Вы вообще никуда не поедете, — сказала я. — Пока у нас нет доказательств, что эти секты причастны к похищению вашей мумии. Это не более чем предположения, которые нужно проверить. Как только что-то выясним, мы сразу свяжемся с вами. Только, пожалуйста, пока не получите известий от нас, не пишите сектантам писем и не требуйте у них свою реликвию, иначе вы можете все испортить. Обещаете?
 — Пожалуй, недельку еще я потерплю, — задумчиво произнес Лермит, — но потом начну действовать самостоятельно.
 — Последняя просьба, — сказала я. — Взгляните на рисунки. Вы видели когда-либо этих девушек?
 Достав из сумочки фотороботы Евы и Катрин, я протянула их старику.
 Дидье рассматривал портреты долго и внимательно, что-то тихо бормоча себе под нос.
 — Это они похитили мумию?
 — Возможно.
 — Нет, — с сожалением произнес Лермит. — Не могу вспомнить. Я никогда их не видел.
 — Ничего, — утешила я старика. — В любом случае вы очень нам помогли.


* * *

 — Ты любишь свиные уши? — обратилась я к Бонгани, услужливо распахнувшему передо мной дверцу автомобиля.
 — Никогда не пробовал, — покачал головой негр. — Уши гиппопотамов едал, слоновьи, само собой, тоже, а вот свиные — никогда. Почему ты спрашиваешь?
 — Просто здесь неподалеку живет тетка Примитиво, которая потрясающе готовит свиные уши, — пояснила я. — Мне бы хотелось заскочить к ней на минутку, показать фотороботы. Конечно, это маловероятно, но вдруг она видела в Вальпинеде Еву или Катрин.
 — Куда ехать?
 — Прямо, а потом направо, — сказала я. — У нее ворота с херувимами.
 — Ирина! — обрадовалась Беатрис. — Что же ты не позвонила заранее? Я бы свиные уши приготовила.
 Переключив свое внимание на Бонгани, роковая тетка Примитиве окинула восхищенным взглядом его мускулистую фигуру.
 Негр машинально приосанился. В его глазах заплясали чертики. Губы раздвинулись, одарив Беатрис фирменной улыбкой “смерть дантистам”.
 Интересно, как Беа удается так воздействовать на мужчин? Может, словосочетание “свиные уши” действует как мощное любовное заклинание? Своеобразный испанский аналог “Сезам, откройся” для мужских сердец.
 — Мы заезжали к Лермиту, — объяснила я. — Я просто не сообразила тебя предупредить.
 — А уши бегемота вы когда-нибудь пробовали? — спросил Бонгани.
 — Нет!
 Глаза Беа загорелись воодушевлением.
 — Они вкусные? Как их готовят?
 — Пальчики оближешь, — заверил негр. — Если хотите, я вас научу.
 — Разумеется, хочу.
 — Отвлекитесь на секунду от кулинарных проблем, — попросила я, доставая фотороботы и протягивая их Беатрис. — Ты видела когда-либо этих девушек?
 — Ты подозреваешь их в краже мумии?
 — Да.
 — Вот эта! — Беа взволнованно указала на изображение Катрин. — Я точно видела ее, причем недалеко от дома Лермита.
 — Ты уверена?
 — Абсолютно. У меня прекрасная память на лица. Я обратила внимание на эту девушку, потому что она стояла на тротуаре и выглядела так, словно заблудилась. На наш холм люди не забредают просто погулять, всех соседей я знаю, вот и спросила у нее, кого она ищет.
 — И что ответила Катрин?
 — Сказала, что хотела бы устроиться домработницей, и просила посоветовать, к кому она может обратиться. Я ответила, что не знаю, нуждается ли кто-либо из соседей в служанке, и рекомендовала ей расклеить объявления на столбах. Катрин поблагодарила меня и ушла. Вот и все.
 — Похоже, она изучала обстановку, — заметил Бонгани. — Выясняла, как половчее забраться в дом.
 — Теперь мы окончательно убедились, что похищение мумии, как и убийства, — дело рук Евы и Катрин, — сказала я. — Это уже немало.
 — Осталось только выяснить, где их искать, — подытожил негр.


* * *

 — Какая обаятельная женщина, — заметил Бонгани, с трудом втискивая “Шевроле Камаро” в узкий просвет между машинами, припаркованными около моего дома. — Уверен, что она великолепно готовит. Надо же — свиные уши! В жизни про такое не слышал. Нужно будет обязательно взять у нее рецепт.
 — Так вот о чем ты думал всю дорогу! — возмутилась я. — О Беатрис и свиных ушах!
 — Поиски мандалы — твоя задача, — ухмыльнулся негр. — Я всего лишь наблюдатель.
 — Мог бы хоть притвориться, что сочувствуешь. В случае неудачи ван дер Варден тебя тоже по головке не погладит.
 — Ничего, я это как-нибудь переживу, — беспечно заявил Бонгани.
 "Еще немного, и я тоже стану расисткой”, — обиженно подумала я, отпирая дверь квартиры.
 Из гостиной доносились приглушенные удары и смачная ругань на африкаанс. О том, что это была ругань, я догадалась по интонациям.
 Нетвердо стоящий на ногах Ник азартно метал дротики “дарстс” в закрепленную на стене мишень. Прогулка с Эстевезом по барам не прошла ему даром, и дротики попадали куда угодно — в пол, в потолок, в портьеру, но только не в цель. С каждым промахом настроение Миллендорфа ухудшалось.
 — А где Марио? — спросила я.
 — Ему позвонили из академии, попросили подойти, — объяснил Ник. — Вроде предлагают вести какие-то курсы. Он просил передать, что не знает, когда вернется, и чтобы мы ужинали без него.
 — Кстати, об ужине, — сказала я. — Что вы предпочитаете — поход в ресторан или тихую семейную трапезу при свечах? У меня в холодильнике есть отличная свежая вырезка. Можно сделать из нее отбивные.
 — В твоем “можно” заметен некий тонкий подтекст, — мрачно произнес Ник. — Ты вообще-то умеешь жарить отбивные? Лично я в этом сомневаюсь.
 — Думаю, мне было бы проще написать книгу по кулинарии, — призналась я. — Теория мне обычно дается лучше, чем практика. Жарить я, в принципе, умею, только отбивные у меня почему-то всегда получаются твердые, как подошва. Давайте лучше сходим в ресторан.
 — Если вам требуется специалист по отбивным — он перед вами, — вмешался Бонгани. — Некоторое время я даже подумывал о том, чтобы стать поваром. Однажды я зажарил на вертеле молодую гориллу, так она получилась даже лучше, чем молочный поросенок. Мясо нежное, как груди белой девственницы…
 — Г-груди? Б-белой женщины? — вытаращился на негра Миллендорф. От возмущения он даже начал заикаться.
 — Девственницы, — с невинным видом поправил Бонгани.
 — Каннибал! — скрипнул зубами Ник. — Ты что же, и белых женщин… потреблял?
 — Да не ел я их, успокойся, — поморщился негр. — Это была всего лишь поэтическая метафора. Но вообще-то грудь белой девственницы во многих племенах считается лучшим деликатесом.
 — По-моему, гориллы находятся под защитой закона, — заметила я. — На них запрещена охота.
 — Закон? — удивился Бонгани. — А при чем тут закон?
 — Видишь, во что выливается отмена апартеида, — мрачно изрек Миллендорф, яростно всаживая дротик в потолок. — Сначала они жарят горилл, потом белых женщин, а потом…
 — Отбивные, — сказала я. — Потом они жарят отбивные.
 — Ну уж нет, — решительно заявил Ник. — Пусть твой черномазый приятель в своей Африке разделывает обезьян и жарит их на костре, предварительно напичкав гусеницами, кузнечиками и тараканами. К плите я его не подпущу, пусть даже не мечтает. Ниггер-каннибал в роли кулинара опаснее, чем слепой сапер с граблями вместо миноискателя, так что отбивные я приготовлю сам.
 Бонгани не остался в долгу и принялся детально излагать Миллендорфу свои взгляды на политику апартеида вообще и на придурков-расистов в частности.
 Я решила не вмешиваться. Все равно толку от этого не будет, да и на Бонгани я обиделась за проявленное им равнодушие к моей судьбе. Делать мне больше нечего — то и дело их разнимать. Хотят подраться — пусть дерутся, а если соседи вызовут полицию — это их проблема.
 Без особого интереса понаблюдав за разгорающимся конфликтом, я, осененная неожиданной идеей, удалилась в спальню. Вдохновенно скандалящая парочка, казалось, даже не заметили моего исчезновения.
 Плотно прикрыв за собой дверь, я разложила на кровати купленные у индуса “убойные сюрпризы” и пульт управления к ним. Все-таки я молодец, что приобрела столь интересные и полезные вещи. Теперь оставалось сделать последний шаг.
 Прежде чем использовать психическое оружие против зловещего южноафриканского теософа-психопата, я решила, следуя мудрым традициям американского правительства, опробовать его на ничего не подозревающем мирном населении, то есть на Миллендорфе и Бонгани.
 Спорщики тем временем успели переместиться на кухню. Насколько я поняла из доносящихся из-за стены обрывков фраз, они собрались устроить соревнование — каждый поджарит свою порцию отбивных, а потом, использовав меня и Марио в качестве арбитров, они разберутся с вопросом кулинарно-расового превосходства.
 Хлопала дверца холодильника, звенела посуда, Ник громогласно цитировал Ницше, Кьерке-гора и маркиза д'Аннунцио, а негр на столь же повышенных тонах — Фиделя Кастро, Нельсона Манделу и Мартина Лютера Кинга. Отбивные шипели на сковородках, как сердитые змеи, внося свой вклад в общий шум. Мужчинам явно было не до меня.
 Передвигаясь по квартире неслышной поступью разведчика, совершающего диверсионный акт в лагере врага, я незаметно разложила по укромным уголкам “убойные сюрпризы” и опустила во всех комнатах плотные внешние жалюзи. В квартире стало темно, как в желудке эфиопа.
 Затем, в лучших традициях саботажников и диверсантов, я вырубила электричество и притаилась в углу.
 — Черт, — выругался в кухне Ник. — Свет отключился.
 — Ирина! — позвал Бонгани. — Похоже, пробки выбило. Где они находятся? Я молчала.
 — Ирина! Где ты? — крикнул Ник.
 В его голосе звучала тревога. Неужели сказалась спецназовская выучка, и детектив решил, что меня похитила очередная группировка охотников за Универсальным Могуществом?
 Я продолжала молчать.
 Голоса на кухне тоже затихли. Теперь оттуда доносилось только злобное шипение отбивных, r которое еле слышным комариным писком вплелось короткое и мелодичное звяканье металла. Я догадалась, что расовые противники, временно заключив перемирие, вооружаются кухонными ножами.
 Мысль о холодном оружии слегка встревожила меня. Как же я не подумала, что мужчины первым делом схватятся за тесаки! Не хватало еще, чтобы они порезали друг друга в темноте.
 Сообразив, что и меня по горячке могут пырнуть, я неслышно скользнула в ванную и заперла дверь изнутри. Здесь, по крайней мере, я буду в безопасности.
 Над ванной располагалось небольшое окошко для вентиляции с узорчатым матовым стеклом.
 Оно выходило в гостиную. Забравшись в ванну, я приоткрыла окно и выглянула в него.
 Различить движение в кромешной тьме я просто не могла. Отчасти я услышала, отчасти почувствовала, как Бонгани и Ник, передвигаясь почти бесшумно, вышли из кухни, а затем разделились. Один из них, я так и не поняла кто, свернул налево в спальню, а другой — направо в кабинет.
 Облегченно вздохнув — теперь-то мужчины точно не поранят друг друга, да и меня в ванной им не достать, — я одновременно нажала на две кнопки дистанционного управления.
 Эффект превзошел все мои ожидания. Несмотря на готовность к началу “психической атаки”, я вздрогнула, поскользнулась и чуть не грохнулась в ванну. Чтобы удержать равновесие, мне пришлось изо всех сил вцепиться в оконный проем.
 Стены гостиной сотряс “загробный гомерический хохот”, удачно дополненный “мучительным стоном растревоженного привидения”. Из кабинета донесся иступленный “зов сексуально озабоченного мертвеца”, коридор порадовал “ревом голодного оборотня”, а спальня разразилась чмокающе-давящимися звуками “агонии кровавого вурдалака”.
 Подсвеченные лампочками “разноцветные привидения” атомными грибами заклубились в воздухе.
 Воодушевленная произведенным эффектом, я нажала на третью кнопку, и мины-сюрпризы взорвались с оглушительным грохотом. Темноту рассекли ослепительно серебристые сполохи, похожие на скрестившиеся клинки в смертельной битве невидимых демонов.
 Через гостиную в направлении спальни метнулась тень. На туманном фоне бледно-лилового привидения мелькнули зловещие очертания занесенного для удара огромного мясницкого ножа.
 Этого еще не хватало!
 Я быстро нажала на кнопку, отключая “мешочки со смехом”.
 Из спальни донесся короткий полувскрик-полустон, сопровождаемый грохотом переворачиваемой мебели и звуком падающего тела. Затем наступила тишина.
 Неужели Ник и Бонгани, не разобравшись в ситуации, атаковали друг друга? Представив себе последствия, я чуть не завыла от ужаса. Допрыгалась-таки со своими розыгрышами!
 Выбравшись из ванны, я дрожащими руками нащупала защелку на двери, открыла ее и выскочила в коридор. Несколько бесценных секунд ушло на поиск рубильника на электрощите. Наконец в квартире вспыхнул свет.
 Отбросив в сторону пульт управления, я ринулась в спальню, надеясь, что все обошлось и никакого несчастья не случилось. Надежды рухнули, едва я переступила порог.
 Над неподвижным телом распростертого на ковре негра хищно склонился Миллендорф с окровавленным ножом в руках.
 — Ой, — сказала я и тихо осела на кровать.
 Впервые в жизни при виде покойника у меня закружилась голова. Ощущение было такое, словно я, не желая того, прикончила негра собственными руками. В общем-то, по большому счету так оно и было. Всего десять минут назад Бонгани ссорился с Ником, жарил на кухне отбивные — для меня, между прочим, — и вот он с искаженным страданием лицом лежит на полу и уже никогда не попробует приготовленных Беатрис свиных ушей.
 Мысль о том, что Бонгани был врагом, почему-то не утешала. Врагом он, конечно, был, никто не спорит, но вел себя при этом вполне по-джентльменски. Я даже начала привыкать к нему.
 Мое горе явно требовало артистического самовыражения. Интересно, как племя тсонга оплакивает своих покойников? Может быть, исполняют какие-нибудь ритуальные песнопения?
 — Ай-яй-я-яй-я-яй, убили негра, Убили негра, убили негра, Ай-яй-я-яй-я-яй, ни за что ни про что… — жалобно затянула я по-русски известный шлягер, Как меня только угораздило устроить это дурацкое представление! Чего бы я сейчас ни отдала, лишь бы никогда в жизни не забредать в проклятый магазинчик “убойных сюрпризов” с его самонадувающимися летающими гробами, масками Дракулы и “загробным гомерическим хохотом”!
 Негр не может играть в баскетбол, Негр не вкусит свиных у шей…
 Интересно, откуда вдруг взялись свиные уши? В песне вроде их не было. Впрочем, какая разница.
 Разницы действительно не было никакой, но зато возникла проблема с рифмами.
 С “баскетболом” у меня рифмовались “кол”, “мол” и “дол”, а для “ушей” вообще не удавалось подобрать ничего, кроме “вшей”.
 Поэт из меня явно никудышный, в сыщики я не гожусь, да и вообще, от меня одни только неприятности.
 Негра уже не посадят на кол, Негр не сможет вычесывать вшей…
 Нет, это уже ни в какие ворота не лезет. Не ритуальное песнопение получается, а прямо издевательство какое-то над мертвым.
 Неудача с подбором рифм окончательно добила меня. Чувство вины стремительно нарастало. Голова кружилась все сильнее. Неужели я собираюсь грохнуться в обморок? Грохнуться мне, конечно, не удастся, поскольку я лежу на кровати…
 Я уже почти провалилась в спасительное забытье, когда то ли внутренний голос, то ли остатки здравого смысла напомнили, что в моей квартире только что произошло убийство, и, если не принять срочных мер, Ника на долгие годы упрячут за решетку, да и мне не поздоровится — я вполне могу загреметь на нары как соучастница!
 Время для обморока было явно неподходящим, равно как и для ритуальных песнопений. Для начала следовало хоть как-то исправить ситуацию, а потом уже терять сознание, терзаться чувством вины или впадать в депрессию.
 Зажмурив глаза, я помассировала виски, стимулируя работу мысли.
 "В конце концов, Бонгани был врагом, — Мысленно сказала я себе, безуспешно пытаясь успокоить нечистую совесть. — Он угрожал мне пистолетом, похищал меня, заставлял глотать вредное для здоровья снотворное, и наверняка Именно он бы меня прикончил, не найди я мандалу для мистера Гуманность. Нику, конечно, не следовало его убивать, но в жизни случаются всякие непредвиденные обстоятельства. Имеет смысл посмотреть на все это дело с другой стороны. Как говаривали древние римляне: “Лучший подарок, который ты можешь сделать другу, — это труп его врага”. Будем считать, что Ник, как настоящий друг, сделал мне подарок. Жаль только, что живем мы не в Древнем Риме. Там бы у нас не возникли проблемы с законом. Теперь надо решать, как спасти Ника. Сначала следует избавиться от трупа, а затем каким-то образом объяснить исчезновение негра Кеннету ван дер Вардену. Что бы такое соврать мистеру Гуманность? Ладно, потом придумаю. Избавиться от тела — вот наша основная задача”.
 — Если бы мы были в России, можно было бы сделать из Бонгани пирожки и оптом продать торгующим беляшами кавказцам, — задумчиво произнесла я, переходя на английский. — Жалко, что нет кислоты, чтобы растворить труп. В принципе, можно нарезать его мелкими кусочками и спустить в унитаз, хотя это рискованно. Соседи могут обратить внимание на то, что мы слишком часто спускаем воду в туалете, да и канализация, не дай бог, засорится. Целиком тело вытаскивать из квартиры ни в коем случае нельзя. Придется расчленить его в ванной, а потом выносить по частям. Вот если бы у меня была собака, я могла бы скормить мясо ей.
 Я почувствовала, как матрас прогнулся, и догадалась, что Ник сел рядом со мной.
 Открыв глаза, я увидела окровавленный мясницкий нож, который Миллендорф продолжал сжимать в руке.
 — Скормить черномазого собакам? — одобрительно посмотрел на меня детектив. — Неплохая идея. Я люблю собак.
 — Я тоже люблю собак, — вздохнула я. — Особенно черных терьеров. У меня в Москве есть черный терьер. Ее зовут Мелей. И кот тоже есть. Думаю, если бы они поднапряглись, то за пару-тройку дней слопали бы Бонгани без остатка.
 — Ты часто кормишь своих животных трупами?
 — Да нет, до сих пор как-то не приходилось. Я не имею обыкновения резать своих гостей.
 — Что это было?
 — Ты о чем?
 Я никак не могла отключиться от темы избавления от трупа.
 — Вой, взрывы, светящийся туман…
 — Ах это…
 — Это, — подтвердил Ник.
 — “Убойные сюрпризы”, — объяснила я. — “Разноцветные привидения”, “зов сексуально озабоченного мертвеца”, “загробный гомерический хохот” и все такое прочее.
 — Понятно, — кивнул Миллендорф.
 — Я не подумала.
 — Естественно, — съязвил Ник. — Для того чтобы думать, как минимум, требуется иметь мозги.
 — Прости.
 — Пустяки, — беспечно махнул рукой Миллендорф. — Спасибо, что не устроила чего-нибудь похлеще. Ты ведь могла взорвать в квартире прыгающую мину или отравить нас нервно-паралитическим газом.
 — За кого ты меня принимаешь? Я всего лишь хотела вас разыграть. Эти игрушки совершенно безопасные. К твоему сведению, они официально продаются в магазине. Их даже детям покупают. Насколько я помню, в ближайшем будущем тебя собираются убить, а меня — засадить за решетку на всю оставшуюся жизнь, — раздраженно сказал Ник. — Любой нормальный человек на твоем месте думал бы только о том, как найти эту чертову мандалу, вместо того чтобы устраивать в собственной квартире генеральную репетицию конца света. Я не прав?
 — Вообще-то я испытывала на вас психологическое оружие, — пояснила я. — Мне пришло в голову, что на Кеннета ван дер Вардена в соответствующей мистической обстановке подобные “убойные сюрпризы” могли бы произвести неизгладимое впечатление. Вдруг у мистера Гуманность от испуга случилось бы нечто вроде “озарения” или “просветления”, и он раздумал бы меня убивать? Шоковые воздействия на психику иногда приводят к кардинальному пересмотру жизненной позиции.
 — Это ты в книжке прочитала?
 — Не помню, — пожала плечами я. — Может, и в книжке. Но, говорят, такое действительно случается.
 — Не стану с тобой спорить. Так что ты там бормотала насчет избавления от трупа? Кажется, я слышал что-то насчет кавказцев и пирожков.
 — Я просто размышляла вслух. В России кавказцы, чтобы не тратиться на мясо, начиняют пирожки кошатиной, собачатиной и человечиной. Жаль только, в Барселоне кавказцев мало, да и беляшами они не торгуют — рэкет и торговлю наркотиками.
 — Подумаешь, кавказцев нет, — сказал Ник. — Зато здесь китайцев полно. Можно спихнуть Бонгани китайцам. Как только где-нибудь открывается китайский ресторан, немедленно в радиусе километра от него исчезают все бродячие кошки. С их кисло-сладкими соусами готовь хоть мамонта, хоть крысятину, хоть кенгурятину — все равно ни один гурман не разберет, что он ест.
 — Кстати, о китайских ресторанах, — неожиданно спохватилась я, втягивая носом воздух. — Тебе не кажется, что паленым пахнет? Нам еще пожара не хватало.
 — Черт! Отбивные!
 Спрыгнув с кровати, Миллендорф ринулся на кухню.
 — Ну вот, и отбивные погибли, — грустно произнесла я, поднимаясь с кровати. — На редкость неудачный день.
 Тело Бонгани по-прежнему лежало на ковре. Впрочем, было бы странно, если бы оно исчезло. Покойники не имеют обыкновения незаметно уползать под шумок.
 Лицо негра было искажено ужасом. В этом тоже не было ничего удивительного. Если бы меня зарезали под “рев голодного оборотня”, вряд ли бы я умерла с умиротворенной улыбкой на устах.
 При виде трупа меня снова начали терзать утихшие было угрызения совести. Бонгани, конечно, был врагом, но врагом вполне симпатичным, да и со мной он всегда обходился вежливо.
 В кухне Ник, отскребая ножом от сковородок остатки отбивных, отводил душу, вдохновенно ругаясь на африкаанс.
 "Какой же он большой, — сокрушенно подумала я, вспомнив о необходимости в срочном порядке избавиться от трупа. — Килограммов на девяносто потянет, а то и на все сто. Был бы он лилипутом, и проблемы бы не возникло. Бушмены вот такие крошечные, что их запросто можно в рюкзаках перетаскивать, и никто ничего не заподозрит. Хоть и не хочется, но придется его расчленять”.
 Резать Бонгани на части мне почему-то было жалко. Прикидывая, как бы распилить негра с наименьшим для него ущербом, я неожиданно сообразила, что на теле нет следов крови. Может, Ник ударил его ножом в спину?
 Перевернуть Бонгани у меня все равно не хватило бы сил, так что я, встав на четвереньки, обползла вокруг трупа, пытаясь обнаружить на ковре липкую красную лужицу. Результат произведенного исследования оказался отрицательным. Крови не было. Окончательно растерявшись, я приложила ухо к грудной клетке негра.
 Бонгани дернулся и тихо икнул. Все еще настроенная на расчленение трупа, я тоже вздрогнула и в ужасе отпрянула от него.
 Губы негра жалобно искривились. Он быстро и испуганно забормотал что-то на тсонга, часто повторяя слово Ункулункулу.
 — Бонгани! Очнись! — Я похлопала негра по щекам.
 Тяжелые черные веки вздрогнули и приподнялись, приоткрыв яркие, чуть голубоватые белки глаз.
 — Ирина! Это ты? — слабым голосом прошептал Бонгани. — А где злые духи? Они ушли?
 — Злые духи? — удивилась я. — Какие еще злые духи?
 — Ункулункулу, — пояснил Бонгани. — Они явились за мной, потому что я согрешил, предав души своих предков и перейдя на службу к белому дьяволу. Неужели обошлось? Я думал — все, конец наступил.
 — Ах вот ты о чем! — сообразила я. — Не беспокойся, все в порядке. Ункулункулу давно вернулись в Африку. Они оказались патриотами.
 — Я что, потерял сознание? — приподнимаясь с пола, смущенно спросил Бонгани. — А чем это пахнет?
 — Грешниками, горящими в аду, — не удержалась я.
 — Серьезно?
 — Да нет, отбивные на кухне пригорели. Теперь мне стало ясно, откуда взялась кровь на ноже Миллендорфа.
 — Уф-ф, — с облегчением выдохнул негр. — А я-то подумал…
 — Неужели ты действительно веришь во всю эту чушь насчет злых духов? — удивилась я. — Мы же все-таки живем в двадцать первом веке.
 — Tec, — испуганно приложил палец к губам Бонгани. — Ункулункулу могут услышать тебя.
 В замке входной двери заскрежетал ключ, а несколько секунд спустя в спальню заглянул улыбающийся Эстевез.
 В одной руке он держал большой шоколадный торт в прозрачной пластиковой упаковке, а в другой — выброшенный мною пульт дистанционного управления.
 — Что это за запах такой? — поинтересовался Марио. — Даже на лестничной клетке чувствуется. А это что за штука? Я ее в коридоре нашел. Кнопки тут какие-то.
 — Не трогай! — хотела предупредить я, но опоздала.
 Мой любопытный novio уже успел ткнуть пальцем в кнопку, приводящую в действие мешочки со смехом.
 Соревнуясь Друг с другом, “загробный гомерический хохот”, “агония кровавого вурдалака” и прочие “убойные сюрпризы” вновь превратили квартиру в миниатюрное подобие ада.
 Вздрогнув от испуга, Марио выронил торт.
 — Ункулункулу, — посеревшими от ужаса губами прохрипел Бонгани.
 Его глаза закатились, и негр, покачнувшись, родосским колоссом обрушился на коробку с моим любимым деликатесом.
 В тот вечер судьба явно отвернулась от меня.


* * *

 Шоковое воздействие на психику заметно сказалось на Бонгани. Не знаю, как насчет кардинального пересмотра жизненной позиции, но настроение его явно изменилось. За завтраком некогда жизнерадостный тсонга был мрачен и задумчив, зато Ник явно повеселел и сиял, как начищенный пятак.
 — Ты хотела сделать из меня пирожки, — обвиняющим тоном заявил Бонгани. — Ты собиралась расчленить меня и скормить собакам. Он мне все рассказал.
 Я возмущенно посмотрела на Миллендорфа.
 — Предатель.
 — Разделяй и властвуй, — усмехнулся тот.
 — Зато ты меня похищал, — сказала я. — Ты угрожал мне пистолетом. Если ван дер Варден прикажет, ты меня убьешь, даже не поморщившись. Разве не так?
 — Может, и убью, но пирожков из тебя точно не сделаю. И собакам тебя не скормлю.
 — Надо же, какое благородство! — съязвила я. — Врешь ты все. Если твой чокнутый хозяин потребует, ты из меня не то что пирожки — равиоли налепишь.
 — Ункулункулу, — загробным голосом произнес Ник. — Они все видят. Негр вздрогнул.
 — Ты что, спятил? — понизив голос, прошипел он. — Никогда не произноси это слово. Миллендорф гомерически захохотал.
 — А на меня твои негритянские чертики не действуют. Это за тобой они придут. Ункулункулу. Сюда! Утащите в ад этого черножопого преступника! Ункулункулу. Ункулункулу. Ункулункулу.
 — Прекрати! — яростно хрястнул кулаком по столу Бонгани.
 — Все! С меня хватит! — разозлилась я. — В Зоопарке вас следовало бы рассадить по разным клеткам и как можно дальше друг от друга. Значит, так. С одним из вас сегодня я вылетаю на Канары, чтобы прощупать “Братство воителей добра”, а другой отправится в Канны к “Детям высшей реальности”. Кто поедет со мной?
 — Я, — сказал негр. — Я должен за тобой присматривать.
 — Камикадзе, — покачал головой Миллендорф. — Мало тебе было вчерашнего. Если бы мне пришлось выбирать между нею и Ункулункулу, клянусь дедушкиным наследством, я бы предпочел твоих черномазых чертиков. С ними намного безопаснее.
 Бонгани скрипнул зубами.
 — Значит, договорились, — подытожила я.


* * *

 Самолет приземлился в аэропорту Рейна София, в южной части острова Тенерифе. Из-за наплыва туристов взять машину напрокат не удалось, так что к “Воителям добра” пришлось добираться на такси.
 — А, вы к сектантам, — усмехнулся таксист, выяснив, что нам нужна усадьба “Торре Абракадабра”, расположенная неподалеку от поселка Лос-Караколес.
 — Вы их знаете? — оживилась я.
 — Эти мошенники все одинаковы, — махнул рукой таксист. — Гребут денежки под предлогом спасения мира. Хорошо хоть у нас на острове до массовых самоубийств дело так и не дошло. Некоторые секты призывали таким образом подготовиться к концу света, который якобы должен был наступить в двухтысячном году. Нашлись идиоты, которые отдали сектантам все свои сбережения, даже имущество продали, чтобы в преддверии Страшного суда купить себе теплое местечко на небесах. Теперь судятся, да толку никакого. Мессии с их денежками давно в Южную Америку перекинулись. К очередному концу света там готовятся. Вы что же, тоже в секту решили записаться?
 — Нет, — покачала головой я. — У меня подруга пропала. Есть подозрение, что она могла вступить в “Братство воителей добра”. Вам случайно не доводилось видеть этих “братков”? Возил я к ним пару раз пассажиров. Один мне всю дорогу пытался мозги запудрить каким-то там позитивным мышлением. Мы, говорит” если объединимся, победим этим самым мышлением силы зла, которые стремятся уничтожить землю. Ну, я его, естественно, послал, так этот придурок назвал меня наемником армии тьмы, продавшим душу великим энергетическим паразитам. Сначала я хотел в морду ему двинуть, а потом передумал и просто покатал недоумка лишний час по окрестностям. Он как на счетчик глянул, сразу о позитивном мышлении позабыл.
 — А этих девушек вы не видели?
 Я протянула таксисту фотороботы Евы и Катрин.
 — Какая из них твоя подружка?
 — Вот эта.
 Я указала на Еву.
 — Знакомое лицо. Поручиться не могу, но, кажется, я возил ее.
 — Возили? Куда? Случайно, не в “Торре Абракадабра”?
 — Нет, туда точно нет. У меня столько людей каждый день перед глазами проходит — всех не упомнишь.
 — Может, попробуете, — взмолилась я. — Вдруг получится.
 — Вот черт! Вертится что-то в памяти… Кажется, это было в южной части острова. Или в северной? Вспомнил! Это случилось месяцев пять назад. Я подбросил компанию туристов к пирамидам. Ваша подружка села в машину у пирамид и попросила отвезти ее в город, кажется, в Санта-Круз. Ручаться за то, что это была девушка с портрета, я не могу, но сходство несомненное.
 — Спасибо, — сказала я.
 Дорога, петляя среди холмов — голых, буровато-серых и мрачных, как посыпанный пеплом череп, уводила нас прочь от берега. Отели и многоэтажные здания “апартаментов” остались далеко позади. Навстречу попадалась лишь россыпи небольших белоснежных домиков, крытых красной черепицей.
 Шоссе свернуло к северу, плавно огибая подножие вулкана Тейде. Из мертвого, выжженного солнцем юга мы незаметно переместились во влажную и прохладную часть острова. Небо заволокли тучи. Бурые и серые тона сменились зеленью, а растрескавшаяся вулканическая почва — тенистым сосновым лесом.
 Такси притормозило около ворот.
 — Приехали, — сказал таксист. — С вас шесть тысяч песет.


* * *

 Забор был глухим и высоким. Потоптавшись перед воротами, мы отошли в сторону и сели в тени под деревьями. Следовало выработать план действий.
 — Для начала я внедрюсь в их организацию под видом новообращенной, — чувствуя прилив восторженного шпионского энтузиазма, заявила я. — Ты будешь меня прикрывать.
 — И что потом? Начнешь совать всем под нос фотороботы Евы и Катрин, попутно интересуясь, не охотился ли лидер “Братства” за мандалой Блаватской? Знаешь, что делают сектанты со шпиками?
 — Догадываюсь, — вздохнула я. — Постараюсь действовать осторожно.
 — Осторожно можно действовать, когда есть время. До двадцать четвертого июня осталось всего три дня.
 — Три? — ужаснулась я. — Так мало? Я думала, больше. Так что же делать?
 — Как насчет того, чтобы похитить их лидера? Под пытками он быстро расколется. Грубо, но эффективно.
 — Не люблю пытки, — поморщилась я. — Как-то это негуманно.
 — Ладно, — пожал плечами Бонгани. — Как хочешь. Только имей в виду — от моего хозяина гуманности ты точно не дождешься.
 — На редкость убедительный аргумент, — вздохнула я. — И как же мы будем похищать этого типа?
 — Ты вообще никого не будешь похищать. Снимешь комнату в Лос-Караколес и будешь там тихо сидеть. Миллендорф хоть и идиот, но насчет тебя совершенно прав: ты по сути своей опасна.
 Ван дер Варден плохо представляет, с кем он связался.
 — Чушь какая! Вовсе я не опасна. Мне и в голову не могло прийти, что ты хлопнешься в обморок от нескольких детских игрушек.
 Бонгани скрипнул зубами.
 — Лучше не напоминай мне об этом. Сделаешь, как я сказал.
 — Ну, уж нет! — возмутилась я. — Сидеть сложа руки я точно не буду. Кроме того, один ты не справишься. В таких делах необходим напарник.
 — Даже не спорь, — яростно чеканя каждый слог, произнес негр. — Я ведь могу и передумать. Сам не знаю, с чего я вдруг решил тебе помогать, особенно после того, как ты надумала сделать из меня пирожки и скормить собакам.
 — Признаюсь, идея была дурацкая.
 — Тихо! — схватил меня за руку Бонгани. Ворота “Воителей добра” распахнулись, пропустив высокую статную негритянку с корзиной на голове.
 — Брось везунчика в воду, и он выплывет с рыбой в зубах, — пробормотал негр.
 — О чем это ты?
 — Не о чем, а о ком. О тебе. Тебе всегда так везет?
 — Ты говоришь загадками, как дельфийский оракул.
 — Эта женщина, — Бонгани кивнул в сторону негритянки, — она тсонга.
 — Из твоего племени? Вот здорово! А как ты узнал?
 — Ритуальные шрамы на щеках.
 — Ты хочешь с ней познакомиться?
 — Угадала. Только не вздумай крутиться около меня. Пойдешь в Лос-Караколес, найдешь там почтовое отделение и будешь ждать меня в ближайшем к нему баре. И не вздумай соваться к сектантам. Нарушишь хоть одно из моих указаний — не буду тебе помогать. Поняла?
 — Поняла, — вздохнула я. — В баре около почты.
 От входа в обитель “Братства” нас отделяли кусты. Негритянка шла по дороге, не оглядываясь. Вряд ли она нас заметила.
 — Не высовывайся, пока мы не скроемся из виду, — сказал Бонгани и двинулся вслед за своей соплеменницей.
 Некоторое время я боролась с искушением постучать в ворота и под предлогом вступления в секту разведать обстановку, но не решилась. Вдруг Бонгани всерьез на меня рассердится? Лучше не рисковать.


* * *

 В баре “Альфонсо XIII”, расположенном напротив почтамта на центральной — и единственной — площади поселка, я просидела почти два часа, до самого захода солнца. Я уже начала было опасаться, что придется тут заночевать, как из-за здания муниципалитета появился Бонгани.
 Столик, за которым я сидела, находился на открытой террасе. Я помахала рукой, и негр, махнув в ответ, направился ко мне.
 — Ну как? — нетерпеливо спросила я. — Что-нибудь удалось узнать?
 — Плохо дело, — покачал головой Бонгани.
 — Не пугай меня. Тебя раскрыли?
 — Никто меня не раскрывал, — поморщился негр. — Просто Клод Боринже — так зовут лидера “Воителей добра” — два дня назад выехал в Европу и вернется не раньше чем через неделю, то есть уже после дня летнего солнцестояния. Евы и Катрин тоже нет.
 — Ты что же, показал этой женщине фоторобот?
 — Нет, конечно, иначе бы она насторожилась. Я просто рассказал, что встречался в Барселоне с девушками, которые рассказали мне о “Братстве”, и описал внешность этой парочки. Сестра Онурия сразу узнала Еву и Катрин.
 — Сестра Онурия — это чернокожая красотка с корзиной?
 Бонгани кивнул.
 — Здесь Еву называли сестрой Мануэлей, а Катрин — сестрой Паулиной. Они были продвинутыми адептами первой ступени, особо приближенными к лидеру. Несколько месяцев назад девицы покинули общину. Куда они отправились и зачем, Онурия не представляет. Любопытство в секте не поощряется.
 — Выходит, мы зря приехали? — расстроилась я. — Если Боринже со своими продвинутыми сестричками находится в Европе, значит, и мандала там, да и место силы скорее всего тоже. А я-то надеялась, что воплощение аватары произойдет около тенерифских пирамид. Вот не повезло! Что же теперь делать?
 — Для начала поспать, — зевнул негр. — В паре улиц отсюда есть пансион. Завтра решим, как действовать дальше.
 — Сейф Боринже, — сказала я. — Наверняка там хранятся какие-нибудь записи или документы, из которых мы сможем узнать, куда улетел лидер “Братства” и где находится место силы.
 — Ты предлагаешь вскрыть сейф?
 — У тебя есть идея получше?
 — Увы, — развел руками Бонгани. — Как бы я ни старался, по части воображения тебя мне не переплюнуть. Не сомневаюсь, что у тебя большой опыт по части взлома. Сколько всего сейфов ты вскрыла за свою жизнь?
 — Пока ни одного. Но надо же когда-нибудь начинать.
 — Вот и отлично. Ты начнешь, а я посмотрю, что из этого получится.
 — А ты? Разве ты не умеешь вскрывать сейфы?
 — Представь себе, нет. У меня несколько другая специализация.
 — Вообще-то я надеялась, что преступник твоего уровня должен обладать универсальной подготовкой.
 — Жаль, что разочаровал тебя, — усмехнулся негр.
 Не похоже, чтобы он действительно о чем-то сожалел.
 — Не зря моя мама говорила, что настоящие мужчины давно перевелись, — печально вздохнула я.


* * *

 Колокольный звон вплывал через открытое окно, на несколько мгновений заполняя собой тесную столовую пансиона, и, дрожа, растворялся в теплом влажном воздухе.
 Во дворе пурпурными язычками пламени полыхали бугенвиллеи, темно-зеленые плети плюща обвивали забор, сложенный из нетесаных камней два века назад.
 — Ты всегда ешь на завтрак шоколадное мороженое? — поинтересовался Бонгани.
 — Только в особых случаях. Дело в том, что шоколад стимулирует работу мысли.
 — Понятно. И в каком направлении развивается твоя простимулированная мысль?
 — Ты можешь соблазнить сестру, — предложила я.
 — Могу, — согласился Бонгани. — А толку? Вряд ли сестра Онурия умеет вскрывать сейфы.
 — А как насчет взрывчатки? Мы можем взорвать сейф. Я знаю, как приготовить первоклассный пластит.
 — Ты когда-нибудь изготавливала пластиковую взрывчатку?
 — До сих пор не приходилось, но это неважно. Главное — я помню рецепт. Берешь концентрированную азотную кислоту, насыпаешь в нее при комнатной температуре измельченное “сухое горючее”, и через полчаса в осадок выпадает гек-соген. К гексогену подмешиваешь 12 процентов смазочного масла — и пластит готов. С детонатором тоже никаких проблем…
 — Прекрати, — перебил меня Бонгани. — Теоретически ты и отбивные умеешь жарить, только на практике они у тебя почему-то не получаются.
 — Получаются, — возразила я. — Только жесткие. Но ведь есть-то можно!
 — — Нет, — решительно заявил негр. — Взорвать нас я тебе не позволю, и не надейся. Гексоген — не отбивная.
 — Ладно, — пожала я плечами. — Не хочешь гексоген — давай приготовим нитромочевину. Она хоть и послабее тротила, но зато на сухое горючее тратиться не придется — обойдемся собственной мочой, да и азотную кислоту можно использовать разбавленную — сплошная экономия.
 В глазах Бонгани отразилось страдание.
 — Ты хоть слышишь, что я тебе говорю?
 — Слышу, — кивнула я. — Я же не глухая.
 — Так вот. Больше повторять не буду. Никаких взрывчатых веществ — ни нитромочевины, ни метилнитрата, ни тринитронафталина. Я еще после твоих “убойных сюрпризов” в себя не пришел.
 — Зануда, — обиделась я. — Как, в таком случае, мы узнаем, где искать мандалу?
 — А вот это уже твоя забота. Я собралась было возмутиться, но мне помешал затренькавший в сумке сотовый телефон.
 — Ник! — обрадовалась я. — Как ты там?.. Что? Повтори еще раз!.. Нет, я слышу тебя. Слышу, но не верю. Ты серьезно? Поверить не могу!.. С Бонгани у меня нет проблем, не беспокойся… Ладно, договорились. Пока.
 — Что он сказал? — поинтересовался Бонгани. — Во что это ты не веришь?
 Я сидела, завороженно уставившись на телефонную трубку. Вопрос негра просто не дошел до моего сознания.
 — Эй, ты что, в кому впала? — Бонгани помахал у меня перед носом растопыренной пятерней. — Очнись!
 — А?
 — Ты в порядке?
 — Да.
 — Что он сказал?
 — Кто?
 — Да Миллендорф же, черт побери! Что с тобой случилось?
 — Ничего, — с трудом возвращаясь к реальности, произнесла я. — Со мной как раз все хорошо. Ник сказал, что он нашел мандалу. Талисман Блаватской у него. Первым же рейсом мы вылетаем в Барселону.


* * *

 "Шевроле Камаро” плавно катил по широкой скоростной автостраде. Пять минут назад мы пересекли границу и оказались на территории Франции. Впрочем, самой границы уже давно не было. О ее существовании напоминало лишь уродливое сооружение из металлических балок, некогда бывшее таможенным пунктом.
 Миниатюрные электронные часы на моем запястье бесшумно отсчитывали секунды, неотвратимо приближая наступление роковой полуночи. Интересно, сдержит ван дер Варден свое обещание оставить нас с Ником в покое или нет? В его порядочность почему-то не верилось.
 Следуя поговорке “Хочешь мира — готовься к войне”, я приняла кое-какие меры предосторожности. Рюкзак, путешествующий в багажнике автомобиля, был под завязку набит “убойными сюрпризами” самого широкого ассортимента.
 Индус из магазинчика готов был носить меня на руках.
 — Вы принесли мне удачу, сеньорита, — ловко складывая покупки в полиэтиленовые пакеты, заявил он. — Последнее время торговля совершенно не шла, но после того, как вы побывали у меня первый раз, все изменилось. Представляете — всего полчаса назад один парень скупил у меня чуть ли не полмагазина. Самое удивительное — что он был черный. У негров в Барселоне не часто водятся лишние деньжата, а этот выложил наличными почти двести тысяч песет. Сказал, что готовится к большому празднику. Вы берете “сюрпризы” тоже для праздника?
 — Можно и так сказать, — кивнула я. — А как выглядел этот негр?
 — Молодой. Лет тридцати. Высокий такой, кожа очень темная, крепкий, в дорогой шелковой рубашке, на шее золотая цепь с медальоном — прямо как бандит из голливудского боевика.
 — Понятно, — сказала я.
 Интересно, зачем Бонгани понадобились “убойные сюрпризы”, да еще в таком количестве? Решил попугать своих соплеменников? Устроить массовое нашествие зловещих Ункулункулу?
 Я решила притвориться, что ничего не знаю, и потихоньку приглядывать за негром. Все-таки любопытно, что он задумал.
 Целью нашего путешествия был небольшой провинциальный городок Трисюр-Минервуа, расположенный в Верхней Луаре. От границы до него было километров шестьсот. Пять часов по автостраде, а то и меньше, если повезет.
 Почему ван дер Варден выбрал для встречи эту затерянную в горах Маржерид забытую богом дыру, Бонгани не объяснил. Я особо и не настаивала, поскольку уже знала причину.
 В рекордные сроки выйдя из очередного запоя, Витя Корсаков совершил героическое усилие и составил список мест силы, пригодных для воплощения нового аватары, а Валя переслала список мне. Письмо я получила сразу по возвращении в Барселону.
 Второе место в списке занимал расположенный в трех километрах от Три-сюр-Минервуа замок Лакаваль, в данный момент совершенно необитаемый, заброшенный и обветшавший. Несмотря на несомненную историческую ценность, замок находился слишком далеко от посещаемых туристами мест. Вот уже двадцать лет скуповатое французское правительство обещало выделить деньги на ремонт, но дальше обещаний дело так и не пошло.
 Из Валиного письма я узнала, что история Лакаваля изобиловала самыми невероятными событиями — в ней оставили свой след знаменитые алхимики и тамплиеры, розенкрейцеры и альбигойцы. В замке совершались убийства и магические ритуалы. По его сумрачным коридорам бродили привидения, оборотни и вурдалаки. По ночам случайных прохожих пугали душераздирающий стоны и вспыхивающие в окнах призрачные болотные огни.
 Поговаривали даже, что в подвалах Лакаваля был спрятан Святой Грааль. Впрочем, в Европе было сложно найти старинный замок или монастырь, которому людская молва не приписывала бы закопанную в подвале или замурованную в стене чашу Грааля.
 В автомобиле, уносящем нас к горам Маржерид со скоростью сто пятьдесят километров в час. находились только Бонгани и я. Марио не смог бросить работу и остался в Барселоне, а Ник собирался приехать в Три-сюр-Минервуа прямо из Канн.
 Как именно Нику удалось раздобыть талисман Блаватской, я пока не выяснила. Посвящать меня в подробности по телефону Миллендорф отказался наотрез. Я поняла только, что изъял он мандалу у некоего Эмиля Фенуйе, лидера “Детей высшей реальности”.
 Как талисман попал к “Детям”, было совершенно непонятно. Более того, это противоречило версии, что Ева и Катрин убили Джейн с целью похищения мандалы для Клода Боринже. Что же произошло в действительности? Может, Ева и Катрин придушили Джейн по другой причине, а мандалу у нее незадолго до смерти выкрали “Дети высшей реальности”?
 Другой вариант. Эмиль мог выследить девушек и отнять у них талисман, или же девицы из “Братства” вообще оказались двойными агентами, работающими и на Боринже, и на Фенуйе.
 Гадать можно было до бесконечности, только толку от этого никакого. Не так уж все это и важно. Главное — мандала у Ника. Полдела сделано. Теперь нужно отделаться от южноафриканского психопата.


* * *

 В Три-сюр-Минервуа мы добрались только к вечеру. Ник снял комнаты в маленьком пансионе, где мы, похоже, оказались единственными постояльцами. Прибытие мистера ван дер Вардена ожидалось завтра к трем часам дня. На полночь же было намечено историческое преображение мистера Гуманность в нового аватару.
 Сразу после ужина я отправилась в свою комнату. Запрограммировав электронный будильник, чтобы он зазвонил ровно в полночь, я разделась и залезла под одеяло. Следовало хоть немного поспать перед визитом в замок с привидениями.
 Проснулась я самостоятельно, ровно за минуту до полуночи, и сразу же отключила будильник, чтобы звонок не привлек внимания спящего в соседнем номере Бонгани. Окно в комнате я открыла заранее по той же самой причине — чтобы не производить лишнего шума.
 Прихватив рюкзак с “убойными сюрпризами” и фонариком, я осторожно взобралась на подоконник и мягко спрыгнула на землю. Дорогу к замку я знала — хозяйка пансиона не преминула упомянуть о столь значительной исторической достопримечательности. Лакаваль стоял на вершине холма, и его зловещий силуэт, смутно чернеющий на фоне подсвеченного луной неба, был виден из моей комнаты.
 До полнолуния оставалось совсем немного — дня два или три. Луна со щербинкой на правом боку, напоминающая слегка надгрызенный крысой сыр, была окутана красноватым маревом. Во все времена, у всех народов “кровавая” луна считалась плохой приметой. В приметы я, к счастью, не верила, хотя к черным кошкам, подковам и числу “13” всегда относилась с подобающим уважением.
 Тропинка, вьющаяся среди покрытых сосновым лесом холмов, упрямо взбиралась вверх. Окутавшая предгорья темнота волшебным образом преображала окружающий мир, делая его таинственным и непостижимым. Не удивительно, что человеческая фантазия населяла землю самыми загадочными существами — феями, гномами, эльфами, бессмертными Махатмами, демонами, аватарами…
 Я словно вернулась в детство. Ночь, незнакомая дорога, впереди замок с привидениями — обстановка более чем романтичная. Когда-то я обожала подобные эскапады.
 Шагать в одиночестве было скучно, и я решила обзавестись теплой компанией призраков. Этот трюк я открыла в детстве. Стоило особым образом напрячь зрение, пристально вглядываясь в выстроившиеся вдоль дороги деревья чуть расфокусированным взглядом, как передо мной возникали туманные белесые фигуры. Вероятно, в силу природной застенчивости при моем приближении они растворялись в темноте.
 Вообще к призракам, вурдалакам, восставшим из могил мертвецам и прочей нечисти, шляющейся под покровом ночи, я относилась довольно спокойно, поскольку в детстве, проверяя свою психическую устойчивость, успела вдосталь пошастать в полуночное время по кладбищам, разрушенным церквям и прочим загадочным местам, где якобы должна была водиться нечистая сила.
 Эффект оптической иллюзии, позволяющий видеть в темноте призраков, да и не только призраков, я открыла совершенно неожиданно лет в одиннадцать.
 Это произошло на Кавказе. Как-то раз в два часа ночи я осторожно, чтобы не разбудить отца, спустилась с балкона второго этажа и отправилась в горы по вьющейся вдоль обрыва грунтовой дороге.
 Ночью дорога и лес выглядели совершенно иначе, чем днем, а если учесть, что со своей близорукостью в темноте я почти ничего не различала, не удивительно, что нервы у меня были здорово напряжены.
 В отличие от привидений, дьявола и злых духов, с которыми, как я считала, при желании всегда можно было договориться, в детстве я страшно боялась трех вещей: рысей, ядовитых змей и шаровых молний. В тот год в нашем ущелье рыси несколько раз атаковали людей, а в соседнем были зафиксированы нападения со смертельным исходом. Змеи и шаровые молнии тоже встречались на Кавказе, так что некоторые основания для опасений у меня все-таки были.
 В ту ночь по небу шарили размытые лучи далеких прожекторов, напоминая о зловещих шаровых молниях, которые притягиваются к человеку и прожигают в нем дыру, взрываясь при малейшем движении.
 Представляя, как молния размером с футбольный мяч будет жечь мое тело, а я при этом должна буду сохранять полную неподвижность, гадая, взорвется мерзкая штуковина или нет, я напрочь позабыла об опасности, исходящей от змей и рысей.
 Чтобы увидеть шаровую молнию издалека и успеть от нее убежать, я до рези в глазах всматривалась в почти неразличимые в темноте контуры деревьев.
 Тут-то я и заметила привидений. Белесые туманные фигуры, возникая из ниоткуда, тихо колыхались в воздухе. Иногда они двигались, бесшумно и неторопливо, иногда просто смотрели на меня. Призраков было много, и именно их обилие натолкнуло меня на мысль, что что-то тут не так, а проснувшийся исследовательский интерес мгновенно заглушил страх перед шаровыми молниями. Окончательно успокоив себя мыслью, что столкнуться с шаровой молнией так же трудно, как выиграть в лотерею, я переключилась на исследование привидений.
 Меняя фокусировку глаз, расслабляя и напрягая их, я обнаружила, что могу манипулировать призраками. Когда я была расслаблена, они вообще исчезали, а концентрируясь на определенном участке темноты, я начинала видеть белую фигуру. Немного потренировавшись, я даже научилась этой фигурой управлять — перемещать ее, увеличивать или уменьшать в размерах.
 В результате дальнейших исследований я выяснила, что самый обычный куст в темноте неожиданно может превратиться в человеческую фигуру, обломок скалы — в затаившегося зверька, а разлапистая ель — в сказочного великана. Игра с привидениями настолько увлекла меня, что я проскочила четыре километра, даже не заметив этого.
 Целью моего путешествия был роскошный вороной жеребец, которого хозяин выпускал пастись на берегу горной реки. Поскольку пасся конь, естественно, без уздечки и седла, я считала его диким (так мне казалось романтичнее). Опять-таки из тяги к романтическим приключениям я решила ночью (чтобы взрослые не могли меня остановить) оседлать коня (то, что я не умела ездить на лошади, в расчет не принималось, поскольку теорию езды я изучила по фильмам о ковбоях и индейцах), а потом галопом пронестись по кавказским горам, воображая себя то ли вождем краснокожих на тропе войны, то ли диким чеченцем.
 К счастью, до галопа дело не дошло. Конь был таким громадным, что забраться на него с земли было в принципе невозможно. Попытка подманить жеребца к скале и прыгнуть на него сверху закончилась растяжением обеих лодыжек и неожиданным трофеем — выдранным из конской гривы клочком волос.
 Ужас при мысли о том, что сделает со мной отец, не обнаружив меня утром в постели, придал мне сил. Превозмогая боль, я с трудом доковыляла до дома на растянутых ногах, крепко сжимая в кулаке клок лошадиной гривы, как память о неудавшейся ковбойской эскападе. Привидений я больше не видела — мне было просто не до них, — из чего сделала вывод, что, как правило, люди сами создают себе призраков, которых потом и боятся.
 Дорога обогнула холм, и впереди на фоне расцвеченного звездами неба возник величественный контур старого замка. Всю дорогу меня не оставляло ощущение смутного беспокойства. Не знаю, была ли в этом виновата красная луна или страх перед психованным ван дер Варденом, но я никак не могла расслабиться. Даже зрительная игра с привидениями не отвлекала меня.
 Неожиданно я поняла, что все дело в звуках. В шорохи ветра и мелодичный хор кузнечиков вплетался какой-то посторонний шум. Вначале я успокаивала себя мыслью, что лес всегда полон шорохов. Если нервничать из-за каждого шелеста или хруста сломанной ветки, недолго и с ума сойти. Почему же именно этот звук меня беспокоит? Дело в его ритмичности — поняла я. Неужели звук шагов? Я остановилась и замерла, прислушиваясь.
 Звук прекратился. Наверное, мне просто показалось. Это как с привидениями. Слишком внимательно прислушиваться — все равно что вглядываться в темноту: слух автоматически выделит, а концентрация внимания усилит, а то и дополнит некие компоненты шумового фона, и в конце концов ты услышишь все, что захочешь.
 "Это паранойя, — подумала я. — Кому понадобилось следить за мной? В Три-сюр-Минервуа меня никто не знает. Маньяки во французской провинции, как правило, не водятся, так что бояться нечего. В худшем случае это может оказаться Бонгани — с него станется. Ничего, с ним я как-нибудь разберусь”.
 Твердо решив не поддаваться мании преследования, я бодро двинулась к Лакавалю.
 Проникнуть в замок оказалось совсем несложно. В надежно запертую дверь ломиться смысла не имело, зато полусгнившие доски, которыми было заколочено одно из окон, поддались легкому нажиму.
 Проскользнув внутрь и прикрыв досками оконный проем, я очутилась в полной темноте. В кармане рюкзака лежал фонарик. Достаточно достать его, нажать на кнопку — и я увижу Лакаваль изнутри.
 Я столько раз перечитывала распечатку письма Вали Корсаковой, что запомнила наизусть все, касающееся замка. Непосредственно местом силы, на котором могло осуществиться воплощение аватары, был шестиугольный зал с колоннами, в центре которого на полу был начертан магический круг.
 Именно в этом зале тамплиеры и альбигойцы отправляли свои ритуалы. Здесь чаще всего являлись привидения и мерцали призрачные огни. Именно этот зал я и собиралась под завязку начинить “убойными сюрпризами”. На психику ван дер Вардена, до предела взвинченную церемонией воплощения аватары, эти милые игрушки должны были произвести поистине сокрушительное впечатление.
 Достав фонарик из рюкзака, я передумала его зажигать. Вместо этого я ощупью двинулась вдоль стены. В пяти шагах от окна я обнаружила нечто вроде небольшой ниши. Забравшись в нее, я села на рюкзак и прислонилась спиной к стене.
 Нажав кнопку подсветки циферблата часов, я запомнила время. Без пяти час. Подожду полчаса. Если кто-то действительно меня преследовал, скорее всего он последует за мной и в замок.
 Через несколько минут жалобно скрипнули доски на окне. Я замерла, стараясь не дышать. Глаза успели адаптироваться к темноте, и она уже не казалась непроглядной, я различала какие-то неясные оттенки. Мрак, сгустившийся у окна, окрасился в более светлые тона. Светящуюся полоску пересекла черная тень.
 Человек приземлился на пол почти бесшумно и замер. Сердце подпрыгнуло у меня в груди и застряло где-то в районе горла. Нет, не гожусь я ни в сыщики, ни в шпионы. Настоящий профессионал в такой штатной ситуации сохранял бы полное хладнокровие — а я что? Нервничаю, как школьник на первом свидании.
 Машинально я открыла рот и перешла на глубокое бесшумное дыхание. В голове прокручивались отрывки из моих собственных книг, касающиеся техники слежки. Теория, которую до сих пор мне практически не доводилось применять на практике.
 Контроль за дыханием, контроль за настроением и органами чувств человека, около которого ты находишься, отсутствие запахов, бесшумное чихание, бесшумный кашель, бесшумная отрыжка, бесшумное отправление естественных надобностей…
 "Господи, о чем я только думаю, — оборвала себя я. — Какое, к черту, отправление естественных надобностей. Вряд ли этот тип проторчит здесь всю ночь”.
 Приоткрытый рот обострял обоняние. Ноздри вздрогнули от коснувшегося их едва уловимого аромата. Он был мне знаком. Туалетная вода “Хуго босс”. Ею пользовался Бонгани. Так я и думала. Что ж, поиграем в прятки.
 Как хорошо, что я не надушилась после того, как приняла душ! Будем надеяться, что негр меня не учует.
 Постояв неподвижно несколько минут, Бонгани бесшумно двинулся в глубь замка. Он просто потрясающе ориентировался в темноте. Ни разу ни за что не задел. Сразу видно — настоящий профи. Я бы так не смогла. Интересно, чего ради негр решил за мной следить? Боялся, что я сбегу? А куда мне бежать? Или просто так, на всякий случай? Скучно ему стало, вот и увязался за мной.
 Отсиживаясь в своем укрытии, я задумалась над тем, что делать дальше: Больше всего мне хотелось незаметно подкрасться к негритосу и швырнуть ему под ноги пару мин-сюрпризов в надежде, что он еще разок хлопнется в обморок. Поборов искушение, я отказалась от столь соблазнительной мысли. Удовольствие я, конечно, получу, но зато весь план полетит к черту. Дело прежде всего, тем более что речь идет о моей жизни.
 "Посижу здесь часика три, — подумала я. — Скорее всего Бонгани уберется из замка тем же самым путем. Заодно потренируюсь сидеть в засаде — когда еще представится такая блестящая возможность!”
 За два часа, посвященные медитативному упражнению по “расширению чувственной оболочки”, мое восприятие обострилось настолько, что я ощутила приближение негра задолго до того, как смогла различить его движения и запах туалетной воды.
 Доски на окне скрипнули и отодвинулись, пропустив полоску тускло-серого света, свет заслонила тень, а затем доски вернулись на место.
 На всякий случай я подождала еще двадцать минут, а потом медленно поднялась, чувствуя, как затекло все тело.
 Интересно, чем занимался Бонгани все это время? Искал меня? Не исключено. Замок-то ведь большой. А что, если он вернется в пансион, выяснит, что меня нет, и снова отправится сюда, на поиски?
 Я посмотрела на часы. Половина четвертого утра. Скоро начнет светать. Пора приниматься за работу.


* * *

 — Как спалось? — ехидно спросил Бонгани.
 Я зевнула и поморщилась от ударившего в глаза света.
 — Сколько времени?
 — Час дня.
 — Так рано? Зачем ты меня разбудил?
 — Соскучился, — усмехнулся негр. — Обедать пора.
 — Вот и обедай, — проворчала я. — А я спать хочу.
 — Чем это ты ночью занималась?
 — Вообще-то это личный вопрос, но я на него отвечу. Летала на шабаш ведьм. Отплясывала буги-вуги с Ункулункулу. Теперь дай мне наконец поспать.
 — Я всего лишь хотел напомнить, что в три часа к нам присоединится ван дер Варден.
 — А Ник? Он уже приехал?
 — Еще нет. Но он звонил, что скоро будет.
 — Мандала у него?
 — У него, не беспокойся.
 — Разбудишь меня, когда приедет Ник, — зевнула я.
 — Похоже, ты неплохо повеселилась этой ночью, — подмигнул мне негр.


* * *

 Мистер Гуманность прибыл в Три-сюр-Минервуа в сопровождении четверки дюжих телохранителей, под пиджаками которых, приглядевшись, можно было заметить выпуклости, наводящие на мысль об огнестрельном оружии, ношение которого в цивилизованной Европе, в отличие от варварских Соединенных Штатов, категорически запрещалось законом.
 — Где мандала? — даже не поздоровавшись, с порога задал вопрос мистер Гуманность.
 Буквально за пару минут до его появления я совершила героическое усилие и поднялась-таки с кровати.
 — У Ника, — ответила я.
 — У меня, — поправил Бонгани.
 — У тебя? — удивилась я. — Неужели Мил-лендорф добровольно отдал ее тебе?
 — Не совсем добровольно, но отдал.
 — Где Ник?
 — С ним все в порядке, — уклончиво ответил негр.
 — Мандала! — теряя терпение, рявкнул ван дер Варден. — Немедленно дай ее мне!
 — Вот она, хозяин.
 Бонгани вынул из кармана квадратный предмет, завернутый в кусок черного бархата.
 Из груди южноафриканского философа вырвался исполненный нетерпения полувздох-полустон. Холеные пальцы рванули ткань. На почерневшем от времени серебре золотым глазом сверкнул топазовый кабошон.
 — Надеюсь, вы довольны, — сказала я. — Теперь вы оставите нас в покое?
 Не слушая меня, мистер Гуманность что-то бормотал, жадно ощупывая талисман. В торопливо-невнятном потоке английской речи я разобрала слова “Калки аватар”  [13] , “Кали-Юга”2, “всадник на белом коне”, “божественная инкарнация”, “седьмая раса круга”, “разрушение мира” и прочие, столь любезные сердцу мистиков, теософов и эзотериков забористые выражения.
 "Похоже, парень готовится к концу света, — подумала я. — Он даже более сумасшедший, чем я думала”.
 — Сегодня что, ожидается конец Кали Юги? — на всякий случай уточнила я. — Вроде по буддийским расчетам до него еще осталось с десяток-другой веков.
 — Конец света наступит тогда, когда мне будет удобно, — высокомерно усмехнулся ван дер Варден.
 — Вот и отлично. Я выполнила свою часть сделки. До свидания. Пойду готовиться к концу света.
 — Не так быстро, — остановил меня мистер Гуманность.
 — Вам чего-то еще не хватает для счастья? — удивилась я. — Волшебной палочки, философского камня, эликсира молодости, оригинала священной книги Гермеса Трисмегиста? Только пожелайте, и я немедленно их вам доставлю.
 — Сначала я проверю талисман в деле, — пояснил ван дер Варден. — Вдруг ты подсунула мне фальшивку?
 — То есть, если вы не станете аватарой, отвечать за это придется мне?
 — Я же говорил, что ты догадлива.
 — Черт бы подрал этих теософов, — выругалась я. — Наизобретали теорий, а мне теперь за них отдуваться.
 — Карма, видать, у тебя такая, — издевательски подмигнул мне мистер Гуманность.


* * *

 Забираться в замок через окно было ниже достоинства кандидата в новые аватары, так что Бонгани пришлось временно переквалифицироваться во взломщика и фомкой вскрыть дверь Лакаваля.
 Я поежилась от холода. Воздух под тяжелыми каменными сводами был пропитан сыростью и запахом плесени. Пискнув, из-под ног негра шарахнулась крыса. Сегодня замок казался зловещим, наверное, оттого, что я слишком сильно нервничала.
 Больше всего меня беспокоило отсутствие Миллендорфа. Узнать его местонахождение мне так и не удалось, а на расспросы о Нике Бонгани уклончиво отвечал, что с ним все в порядке. Верить наемнику ван дер Вардена у меня не было оснований, и я терзалась от мысли, что хладный труп Ника, слегка припорошенный землей, покоится где-нибудь под одинокой сосной в предгорьях Маржерида. Впрочем, если мой план не сработает, в ближайшем будущем я составлю Миллендорфу компанию, так что скучать в одиночестве ему не придется.
 По приказу ван дер Вардена четверо сопровождающих нас телохранителей зажгли заранее приготовленные смолистые факелы. С моей точки зрения, было бы удобнее использовать электрические фонарики, но, вероятно, они не соответствовали торжественности момента.
 Факелы потрескивали, распространяя странный горьковатый запах. В отсветах пламени наши тени дрожали и метались по стенам, как вспугнутые летучие мыши. Лет в двенадцать участие в подобном шоу, несомненно, привело бы меня в восторг, особенно в связи с угрожающей мне опасностью, но с тех пор романтизма во мне слегка поубавилось, и я лишь подумала, что при подобном средневеково-мистическом антураже “убойные сюрпризы” окажут несравнимо больший эффект. Это меня устраивало. Я даже пожалела, что не приобрела самонадувающийся летающий гроб. Его внезапное появление среди мерцающих языков пламени наверняка произвело бы на мистера Гуманность неизгладимое впечатление.
 То ли ван дер Варден бывал в Лакавале раньше, то ли заранее изучил его план. Он уверенно двинулся к залу с колоннами. Нащупав в кармане пульт дистанционного управления, я подумала, что пока все идет слишком гладко, настолько гладко, что это становится подозрительным.
 Мои опасения оправдались даже быстрее, чем я ожидала. Подойдя к стене, расположенной в глубине зала, мистер Гуманность пошарил по ней руками, и неожиданно часть ее со скрипом сдвинулась в сторону, открыв уходящую вниз каменную лестницу.
 — Спускайся, — подтолкнул меня Бонгани.
 — Но… но разве аватара должен воплотиться не здесь?
 На лице негра расплылась издевательская ухмылка.
 — Здесь? С чего это ты решила? Разумеется, нет. Ну, что застыла, как мумия? Давай, пошевеливайся.
 — Действительно, карма, твою мать, — пробормотала я по-русски, осторожно ступая по крутым каменным ступеням. — Вот что значит пользоваться непроверенной информацией.
 Свет факелов озарил шестиугольное помещение, оказавшееся уменьшенной копией расположенного сверху зала. В нем тоже были ориентированные по частям света четыре колонны. Между ними на мозаичном полу алел окруженный непонятными письменами магический круг.
 — Это здесь? — спросила я.
 Эх, зря я положилась на Витю Корсакова. Мой вечно пьяный приятель, как говорится, слышал звон, да не знает, где он. Я даже предположить не могла, что в этом чертовом Лакавале окажется два шестиугольных зала с колоннами!
 Итак, мой гениальный план с треском провалился. Оставалось надеяться только на чудо.
 — Здесь, — кивнул ван дер Варден, вступая в центр круга.
 Он отдал короткое приказание на африкаанс, и телохранители, вставив факелы в специальные стояки у колонн, гуськом направились к лестнице. Прежде чем начать подъем, они достали из карманов электрические фонарики.
 — Может, и я с ними? — с надеждой попросила я. — Магические ритуалы — дело сугубо личное, присутствие посторонних тут совершенно ни к чему — только отвлекает.
 — Вы с Бонгани останетесь, — отрезал мистер Гуманность.
 Я бросила взгляд на часы. До полуночи оставалось пятнадцать минут. Всего через четверть часа южноафриканский психопат выяснит, что пришествие аватары так и не состоялось. Расплачиваться же за его разочарование придется отнюдь не Блаватской, запустившей в мир сию забористую теософскую феньку, а мне, не имеющей к теософам вообще никакого отношения. Что ни говори, а нет в этом мире справедливости.
 Как меня только угораздило начинить “убойными сюрпризами” не тот зал? С другой стороны, мне и в голову не могло прийти, что в замке есть секретное подземелье. Что же делать?
 У меня все еще оставалась возможность посеять панику среди поднявшихся наверх телохранителей. Но даже если предположить, что они убегут, попадают в обморок или со страху перестреляют друг друга, потребуется еще справиться с Бонгани и ван дер Варденом. Оружия у меня нет, мистера Гуманность я, может, и одолела бы каким-нибудь обманным приемчиком, но с Бонгани уж точно не справлюсь.
 А если использовать факелы? Подожгу на обоих одежду, а пока они будут сбивать пламя, попытаюсь сбежать. Идея сомнительная, но попробовать стоит. Все равно ничего лучшего в голову не приходит.
 Ван дер Варден, стоя в центре круга и сжимая мандалу в воздетых то ли к потолку, то ли к небесам руках, что-то неразборчиво бормотал, наверное, читал заклинания. Вид у него был совершенно безумный.
 Бонгани с усмешкой наблюдал, как я с самым невинным видом потихоньку отодвигаюсь от него к колонне. Я находилась в полуметре от факела, когда негр поманил меня пальцем.
 — В чем дело? — вернувшись на свое место, недовольно спросила я.
 — Стой здесь и не дергайся.
 — Тебе-то какая разница, где я стою? Вот привязался, паразит!
 А что, если прямо сейчас устроить панику наверху? Бонгани, услышав шум, отвлечется, тут я его и подожгу!
 Я сунула руку в карман, нащупывая пульт дистанционного управления, но пальцы негра железными тисками перехватили мою кисть. Свободной рукой он ловко выудил заветный пульт.
 — Он тебе не понадобится.
 — Все-таки я стану расисткой, — с ненавистью прошипела я. — Если останусь в живых — первым делом запишусь в ку-клукс-клан, так и знай.
 — И правильно. На твоем месте я бы и сам так поступил, — подмигнул мне Бонгани.
 Мистер Гуманность тем временем сменил позу. Теперь он со скрещенными ногами восседал в центре круга, истово прижимая мандалу к области третьего глаза.
 Я снова взглянула на часы. Десять минут до полуночи. Рановато ждать воплощения аватары. Вероятно, ван дер Варден решил заранее принять нужную позу, чтобы не пропустить решающий момент.
 — Может, отпустишь меня? — Я жалобно посмотрела на Бонгани.
 Его ответ заглушил грохот выстрелов.
 — Это еще что такое? — нервно дернулся ван дер Варден. — Какого черта…
 — Перестрелка, — пояснил негр, вынимая из-под пиджака пистолет. — Кто-то атаковал ваших телохранителей.
 — Кто атаковал?
 — Должно быть, конкуренты. Не вы один охотились за мандалой.
 — Перекрой вход на лестницу. Быстро!
 — Отсюда нельзя. Надо подняться наверх. Рычаг управления там.
 — Так поднимайся! Чего же ты ждешь? Продолжая прижимать мандалу ко лбу одной рукой, другой мистер Гуманность тоже извлек пистолет.
 Бонгани находился почти у двери, когда в зал ворвался бородатый мужчина в развевающихся белоснежных одеяниях, напоминающих нечто среднее между туникой римского патриция, торжественным облачением ангела и авангардным свадебным нарядом в стиле унисекс. На правом плече ангельский прикид потемнел от крови. Под мышкой мужчина держал лакированный деревянный ящик, напоминающий детский гробик.
 Пистолет ван дер Вардена резко дернулся, направляясь в грудь бородача. Сухо щелкнул взводимый курок.
 Мужчина что-то крикнул по-французски, выставив перед собой свободную руку с зажатым в ней еще одним талисманом Блаватской.
 Мистер Гуманность, остолбенев, как кролик перед удавом, впился взглядом в отливающий золотом топаз, сияющий в центре почерневшего от времени серебряного квадрата.
 — Мандала! — прохрипел он.
 — Мандала! — с ударением на последнем слоге воскликнул бородач, со столь же явным удивлением пялящийся на лоб ван дер Вардена.
 Я переместилась к двери, около которой озадаченный Бонгани размышлял над создавшейся ситуацией.
 — Клод Боринже, — проинформировала я негра. — Пахан “Братства воителей добра”.
 — Я уже догадался. Вели помнишь, это я достал его фотографию.
 — Ты видишь — у него еще одна мандала! Хотела бы я знать, какая из них настоящая.
 — Ну, Миллендорф, паскуда, — процедил сквозь зубы Бонгани, — Впарил-таки туфту, расист чертов!
 Неожиданно все стало на свои места. То-то меня удивило, что Ник столь неожиданным и чудесным образом выцарапал мандалу у “Детей высшей реальности”. Умница Миллендорф не стал напрягаться. Он просто отыскал ювелира, который, основываясь на фотографии, в рекордные сроки изготовил подделку. Интересно, на что он рассчитывал? Думал, мистер Гуманность не сообразит, что его провели? Наверняка у Ника был какой-то план, но, как и мой, этот план не сработал. Миллендорф не учел, что Бонгани его обезвредит.
 — Теперь уже не важно, какая из них подлинная, — заметил негр.
 — И то верно, — печально вздохнула я. Кандидаты на управление миром наше мнение категорически не разделяли.
 Несколько секунд конкурирующие стороны с озадаченным видом хлопали глазами, после чего мистер Гуманность принял решение, показавшееся ему наиболее разумным. Отведя пистолет чуть влево, чтобы не попасть в мандалу, он нажал на курок.
 Заметив движение его пальца, Боринже дернулся в сторону, но отклониться с линии огня не успел. Пуля врезалась точно в центр золотого топаза, как клеймо палача, припечатав талисман к груди француза. Удар отбросил Клода на лестницу. Деревянный ящик, выпав у него из руки, с грохотом покатился по полу.
 — А-а-а! — раненым вепрем взвыл ван дер Варден, бросаясь к Боринже и хватая покореженное сокровище. — Нет! Только не это! Это не может быть подлинник!
 "Хоть бы мумия не сломалась, — подумала я, обеспокоенно глядя на ударившийся о колонну ящик. — Лермит этого не переживет”.
 — Которая из них была настоящей? — яростно набросился на меня мистер Гуманность. — Признайся — ты подсунула мне фальшивку? Ты осмелилась обмануть меня? Настоящим был его талисман?
 — Что вы, — покачала я головой. — Зачем мне вас обманывать? Ваша мандала — подлинник.
 Руки ван дер Вардена тряслись. Направленное на меня дуло пистолета отплясывало нечто среднее между твистом, шейком и брейком. Наверху с новой силой возобновилась затихшая было перестрелка.
 — Я не верю тебе.
 — Попробуйте вызвать аватару — и вы сами убедитесь. Главное — не прозевайте полночь. Она уже почти наступила.
 — Только не для тебя.
 За долю секунды до того, как грохнул выстрел, Бонгани с силой отпихнул меня в сторону, а в следующий момент в зале воцарился ад.
 Не будь я так хорошо знакома с действием “убойных сюрпризов”, не исключено, что после пережитого потрясения мне пришлось бы долгое время восстанавливать пошатнувшийся рассудок в комнате с решетками на окнах и обитыми матрасами стенами.
 Даже целый сонм африканских демонов, духов и Ункулункулу не смог бы устроить такой бедлам, как несколько десятков запрятанных в укромных местах “агоний кровавого вурдалака”, “мучительных стонов растревоженного привидения” и прочих “подарочков” из индусского магазинчика.
 Среди слепящих сполохов мин-сюрпризов и загадочно мерцающих разноцветных привидений к потолку плавно и торжественно взмыл самонадувающийся летающий гроб, из которого валил густой дым и сыпались искры.
 Если концу Кали Юги, а заодно и концу света действительно суждено было наступить, он, по моему мнению, должен быть именно таким. Мысленно я аплодировала Бонгани. То ли нам в голову пришла одна и та же мысль, то ли негру, когда он избавился от страха перед ужасными Ункулункулу, захотелось и самому устроить розыгрыш.
 Адская какофония прекратилась столь же внезапно, как и началась. Я так и не поняла, сколько времени она длилась — несколько секунд или целую вечность. Неожиданно наступила тишина, показавшаяся мне гробовой.
 Осторожно выглянув из-за колонны, я обвела взглядом “поле боя”.
 Ван дер Варден, скорчившись в позе зародыша, неподвижно лежал в центре круга. Рядом с ним валялся пистолет.
 "Неужели умер?” — подумала я, подбирая на всякий случай оружие.
 — Ну, как? — самодовольно ухмыльнулся Бонгани, вступая в магический круг. — Понравилось представление?
 — Нет слов, — восхитилась я. — Если бы это зависело от меня, ты получил бы “Оскара” за спецэффекты.
 — Жаль, мы не видели того, что творилось наверху, — вздохнул негр. — Вчера ночью ты тоже неплохо поработала.
 — Так ты и моим пультом воспользовался?
 — Не мог удержаться, — покаялся Бонгани. — Не пропадать же твоим стараниям.
 — Как ты думаешь, он умер? — спросила я, слегка коснувшись мистера Гуманность носком кроссовки. — Его, наверное, удар хватил от страха.
 — Сейчас проверим.
 Наклонившись над хозяином, негр потряс его за плечо.
 — Ом-мм, — тонким петушиным голосом неожиданно вывел ван дер Варден первый слог любимой буддийской мантры. Сделав усилие, он встал на четвереньки. На лице неудавшегося аватары блуждала блаженная улыбка идиота. — Х-хари Кришна…
 — Хари Рама, — поддержал беседу Бонгани.
 — В харю Кришну, в харю Раму, — вдохновенным фальцетом на мотив знаменитого кришнаитского гимна запел мистер Гуманность.
 Кришну, Кришну, в харю, в харю, Раму, Раму, в харю, в харю, Кришну в харю, Раму в харю…
 — Ты этого добивался? — спросила я. — Но почему? Хозяин надоел, или в столь причудливой форме выразился веками подавляемый бунт коренного населения Африки против горстки белых поработителей?
 — Сам не знаю, — подмигнул мне Бонгани. — А ты как думаешь?
 На лестнице послышались шаги, и зал заполнили полицейские. За их спинами маячила знакомая парочка в штатском. Низенький толстячок с торчащей во все стороны курчавой черной шевелюрой радостно помахал мне рукой.
 — Пепе! Комиссар Корралес! — обрадовалась я. — Вы-то как здесь оказались?
 — Держу пари, это ты устроила! — Тамайо обвиняюще ткнул пальцем в мою сторону.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Апокалипсис, там, наверху. Взрывы, вой, стоны, крики, призраки. То ли ад, то ли голливудский блокбастер из серии “Всемирные катастрофы”. Убойный эффект. Половина яичного состава французской полиции выведена из строя. Я и сам чуть в штаны не наложил, хоть Марио и рассказывал, что ты дома перед отъездом устроила.
 — Я — аватара Авалокитешвары, — закончив песнопение о Кришне и Раме, торжественно оповестил собравшихся ван дер Варден. — Я — аватара Цонг-ка-па, который, в свою очередь, был инкарнацией Амитабхи. Я — Калки аватара, явившийся перед концом Кали Юги, ч-чтобы разрушить этот мир…
 — И правильно, чего с ним церемониться, — усмехнулся один из полицейских. — И так уже уровень морей поднимается, озоновые дыры, парниковый эффект… сплошное безобразие.
 Взяв мистера Гуманность под локотки, служители закона осторожно повели его к выходу.
 — Я — анупападака — аватара, лишенный родителей…
 Голос нового аватары становился все глуше и наконец растаял вдали под сумрачными сводами замка.
 — А это что такое? — спросил Пепе, указывая на лежащий у колонны ящик.
 — Догадайся с трех раз, — предложила я.
 Отодвинув в сторону две миниатюрные бронзовые щеколды, я откинула крышку.
 Плотно обмотанный просмоленными бинтами шестиногий поросёнок не пострадал, разве что чуть-чуть погнулись серебристые рожки, торчащие из его головы.
 — Мумия инопланетянина, — проинформировала собравшихся я. — Нашлась, родимая. Примитиве будет на седьмом небе от счастья, не говоря уже о Дидье.
 — Это действительно инопланетянин? — спросил Тамайо, с боязливым почтением разглядывая поросенка.
 — Не знаю. Так утверждает Лермит, — пожала я плечами. — Кстати, как вы вообще здесь очутились?
 — Марио попросил присмотреть за тобой, — объяснил инспектор. — Сказал, что у тебя крупные неприятности. Ты же знаешь, я у него в долгу. Так вот, у тетки Примитиве есть один приятель, он работает во французском министерстве иностранных дел и просто обожает свиные уши. Свояк этого приятеля возглавляет один из отделов Интерпола, а у свояка…
 — Хватит, не продолжай, — взмолилась я. — Сейчас я слишком плохо соображаю. Нарисуешь мне схему столь сложной цепочки в более спокойной обстановке.
 — Да нет, это совсем просто! Значит, свояк из Интерпола позвонил другому своему знакомому из отдела по борьбе с терроризмом…
 — До чего же удивительная штука жизнь! — вздохнула я. — Страшно подумать, чем все могло закончиться, если бы свояк из Интерпола не любил свиные уши.
 — Не свояк, — поправил меня Пепе, — а чиновник из Министерства иностранных дел. Насчет свояка не знаю, но если бы он попробовал уши, которые готовит Беатрис…
 — Пойдемте, — позвал нас комиссар Корралес.
 Поддерживая с двух сторон, полицейские вели к лестнице растерянно озирающегося Клода Боринже. Пахану “Воителей добра” повезло. Выстрел ван дер Вардена лишь оглушил его, но не убил. В некотором роде мистер Гуманность оказал конкуренту услугу. Валяясь без сознания, Клод благополучно пропустил генеральную репетицию конца света, так что рассудок его, в отличие от бренного тела, не пострадал.
 — Надо срочно найти Ника! — спохватилась я. — Допросите Бонгани. Это он похитил Миллендорфа.
 — Не беспокойся, цел твой приятель, — усмехнулся комиссар. — Бонгани опоил его снотворным и засунул отсыпаться в чулан в пансионе. Он только не учел, что Ник начнет храпеть, как медведь. Хозяйка заведения ночью пошла в туалет и чуть с ума не сошла от страха — решила, что в чулане завелось привидение. Кстати, Марио сейчас с Миллендорфом, в чувство его приводит.
 — Эстевез тоже приехал? — удивилась я. — Вот это действительно чудо, равное новому пришествию аватары.
 — Все-таки не понимаешь ты испанцев, — укоризненно покачал головой Пепе. — Если бы Марио по первой просьбе поехал с тобой, это означало бы, что он выполняет все твои капризы и вообще находится у тебя под каблуком. А так он продемонстрировал свою независимость, отправившись во Францию по собственному желанию.
 — Но ведь я его даже не просила, — заметила я. — Я же знаю, что он не может бросить работу.
 — Иностранка, — вздохнул инспектор. — Просить ты его, может, и не просила, но тебе было бы приятно, если бы он поехал, а это все равно что просила.
 — С ума сойти, — сказала я. — Загадочная латинская душа.
 — Кстати, изготовить фальшивую мандалу и арестовать ван дер Вардена во время ритуала была идея Марио.
 — Арестовать ван дер Вардена? — удивилась я. — За что, интересно? Что полиция могла ему инкриминировать? За желание стать новым аватарой в тюрьму вроде не сажают.
 — За это не сажают, — согласился Тамайо. — Зато за распространение наркотиков сажают, и надолго.
 — Наркотиков? — удивилась я. — Они-то тут при чем?
 — Не исключено, что мы бы их нашли, — уклончиво заметил инспектор. — Впрочем, они и не потребовались. Не сойди ван дер Варден с ума, он бы сел за попытку убийства.
 — То есть вы собирались подкинуть ему несколько пакетиков кокаина?
 — Зачем же так грубо выражаться — подбросить. И вовсе не подбросить, а найти у него, а это совсем другое дело. Видишь ли, у Беатрис есть один приятель из отдела по борьбе с наркотиками, и он просто обожает…
 — Хватит, — сказала я. — Можешь не продолжать. Еще немного, и я на центральной площади Вальпинеды воздвигну единственный в мире памятник свиному уху. Не верьте тому, кто скажет, что миром правят деньги и любовь. На самом деле им правят свиные уши.
 — Главное — никому об этом не говори, — понизив голос, попросил Пепе. — Пусть это останется нашей тайной.


* * *

 Вручать Дидье Лермиту мумию инопланетянина отправилась половина личного состава комиссариата полиции Ситжеса во главе с инспектором Тамайо. К делегации присоединились не только Ник, Бонгани и я, но даже роковая тетка Примитиве. Марио, все еще сердитый на меня за свистопляску, которую я устроила, заявил, что не собирается тратить свое драгоценное время на всякие глупости, и остался дома.
 Старый француз прослезился от счастья, с неистовством юного Ромео обнимая поцарапанный деревянный ящик, в котором покоился многострадальный поросенок.
 — Именно ради таких моментов мы ежесекундно рискуем жизнью… — Голос Примитиве дрогнул от переполнявших его чувств.
 Инспектор Тамайо шмыгнул носом и промакнул платком увлажнившиеся от переживаний глаза. Сцена получилась на редкость трогательной.
 Затем мы “уговорили” пару ящиков красного вина, а заодно три раза подряд выслушали совершенно ужасную тайну о Ренн-ле-Шато и заговоре Сионского Приората. Под конец стражи закона так завелись, что решили maeana mismo арендовать автобус и рвануть во Францию, чтобы лично разобраться с заговорщиками.
 — Они навеки запомнят, что значит связываться с испанской полицией! — взгромоздясь на круглый табурет, заорал Примитиве. — Мы набьем морды даже их фотографиям на удостоверениях личностей! Будут знать, как устраивать покушения на папу римского! Да я лично им такого пинка дам, что они у меня через Атлантику перелетят!
 Вытащив из кобуры табельное оружие, инспектор попытался выстрелить в люстру, но пистолет, к счастью, оказался незаряженным.
 Выходя от Дидье, полицейские держались на ногах не слишком твердо, но все же мы добрались до дома Беатрис. Там нас ожидали… сами догадываетесь что.
 Бонгани, менее пьяный, чем остальные, помогал Беа накрывать на стол, попутно разливаясь соловьем на тему национальной африканской кухни. Впрочем, если судить по выражению его лица, тонкости кулинарии в данный момент интересовали негра меньше всего.
 — Ты посмотри, что вытворяет черномазый! — возмутился Миллендорф. — Надо будет предупредить Беа, что лучшим деликатесом эти чертовы ниггеры считают груди белой девственницы.
 — Беатрис уже давно не девственница, — заметила я. — Не думаю, что Бонгани собирается сделать барбекю из ее груди.
 — Разве ты не видишь — у него взгляд плотоядный! А Беатрис? Тоже хороша! Раньше у нас в Южной Африке за расовое смешение сажали в тюрьму.
 — Только не начинай цитировать Ницше, — взмолилась я. — Завтра ты возвращаешься в Кейптаун. Давай проведем мирно последний вечер. — Из-за этого треклятого черномазого я все пропустил, — не желал успокаиваться Ник. — А твой косноязычный Пепе даже толком не мог объяснить, что именно произошло в замке. Двенадцать сотрудников Интерпола попадают в клинику с нервным расстройством, Ева и Катрин в психушке, “Дети высшей реальности” устраивают перестрелку с “Братством воителей добра” и телохранителями ван дер Вардена, потом и вовсе начинается конец Кали Юга — а я в это время дрых, как сурок, в грязном вонючем чулане — и все из-за чертова ниггера!
 — К сожалению, я и сама это пропустила, — вздохнула я. — Хотя у нас в подземелье тоже было интересно. Обидно, что никто не догадался захватить с собой видеокамеру.
 Миллендорф, покачнувшись, шагнул к бару, налил себе рюмочку аперитива, выпил и окинул меня затуманенно-пьяным взором.
 — Все т-так запуталось, что я даже вспомнить не могу, с чего заварилась эта каша, — пожаловался он.
 — Ну, это как раз просто, — с готовностью пояснила я. — Все началось с первого пришествия на землю инопланетян. С развода Тома Круза и Николь Кидман. С убийства английского журналиста, которого я заслала в качестве шпиона в группу Творческой поддержки…
 — Ирина! Ник! — позвала Беатрис. — Все готово. Садитесь за стол.