--------------------------------------------- Сорокин Владимир В субботу вечером Владимир Сорокин В субботу вечером Степан Иваныч кряхтя уселся за кухонный столик, шлепнул ладонью по стершейся клеенке: - Уговорила, Лидусь, не буду... Лидия Петровна тряхнула седыми кудряшками, выбившимися из-под косынки: - И правильно. Кой черт в этом футболе. Да и радиация, говорят, от телевизора от этого... Посиди, поговори лучше... Сережка звонил без меня? - Звонил, как же. Долго балакали с ним. - О чем говорил-то? - она поставила сковородку на огонь и принялась мешать тесто в кастрюле. - Да, разное... - Степан Иваныч посмотрел на свои морщинистые пальцы, выпрямил их на клеенке. - Милка к матери поедет скоро. - Надолго? - Как на работе отпустят. Она ж за свой счет берет... - Ну, ей-то замену найдут, не велика фигура. - Найдут, конечно... Лидия Петровна достала из шкафа бутылку с подсолнечным маслом, полила сковороду: - Про Митю не говорил, как с лагерем? - Да вроде решился. На месяц отдадут, чего такого. А потом на два к нам. - Конечно. Ему все лето тут сидеть, в Москве-то... тоже не сахар... Пусть покупается, загорит хоть, а то белый, как сметана. Масло стало закипать. Лидия Петровна сковородником подцепила сковороду, поднесла к кастрюле с тестом: - А приехать он когда думает? - Через неделю. Щас занят, говорит... Пять шлепков теста с шипением расплылись по сковороде. Степан Иваныч улыбнулся: - А все-тки в печке сподручней было... - Да не то чтоб сподручней, а быстрей. В две сковороды... - Ага. Только успевай снимать... - Так жар ведь, понятное дело... Она поставила сковороду на огонь. Степан Иваныч чертил ногтем по клеенке: - А вот гречишных и не пекут небось щас... - Какое там! Где ж ты муки достанешь. Это свойская была когда, вот и пекли... - А гречишный блин - уууу... сытный... - Сытный, верно. Она перевернула оладьи вилкой. Степан Иваныч вздохнул, покачал головой: - Лидусь, а ведь неплохо мы на особняку жили, а? - А чего ж плохого... жили, как все. Не хужей. - Фрол по вечерам с гармошкой приходил, помнишь? - Помню, а как же... Лидия Петровна сняла готовые оладьи, налила новые. - А помнишь свадьбу, ну Сашка из армии пришел и на вторую неделю сыграли? - А как же. Матрена, покойная, киселя овсяного наварила, кур нажарила... - Председатель с Нюркой плясал, помнишь? - Ну, а чего ж не помнить? Что я, старуха совсем, что ль? - Слышь, а Сашка в рубахе, в галстухе стоит в сенях, курит, я подхожу, как, мол, Саш? А он - ну, говорит, дядь Степ, как во сне! Во как! - А невестка хорошая у него была. Рыженькая. - Ага. Они после в Архангельск уехали. Она, говорят, там по партийной линии пошла. - Да. Мне Нюра говорила. В райкоме, кажется, работает... Ну, она девка неглупая. Помнишь, как за столом выступила? - Про Митрича что-то? - Да. Я, говорит, хочу отныне звать вас - папа и мама. Во, какая! Митрич плакал тогда... - Так он поддал сильно. - Поддал потом. На радостях что ж не выпить... - Эт точно. Дайкось оладышек пожевать. - А вот бери тарелку прямо и ешь... Она поставила перед ним тарелку с оладьями, стряхнула в нее свежеиспеченные. Степан Иваныч взял оладышек, подул и осторожно откусил: - Ишь пропеклись как... хорошо... - На подсолнечном хорошо. Надысь на сале попробовала, и вишь, не пропеклись. А эти хорошо. - Ну, на сале только в печке. А тут его сперва перетопить придется, с куска-то не пойдет... Свежее тесто с шипением расплывалось на сковороде. Степан Иваныч ел оладьи: - Слышь, Лидух, можт по рюмашке пропустим, а? - Тебе б все б пропускать только. Завтра воскресенье, завтра и пропустим. Ешь вон лучше с чаем... - Да ну его, чай этот. Я от него спать всегда хочу... А можт давай? - И не проси. - Ну, уважь, Лид. - Завтра, завтра. - Ну, Лид! Ну, что тебе жалко, что ль? Я ж рюмашку и хватит. Лидия Петровна засмеялась: - Вот глот-то, прям не может без нее... Она подошла к буфету, вытащила из кармана ключи, отперла, достала початую бутылку и треснутую рюмку. - Ну, вот, а разговору-то! - засмеялся Степан Иваныч, потирая руки. Она поставила перед ним рюмку, налила и убрала бутылку: - Пей, да закусывай. Степан Иваныч поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на зеленый кухонный абажюр и медленно выпил: - Хааа... вот и порядок... Он сунул в рот кусок оладышка. - Ну, успокоился? - улыбаясь, смотрела на него Лидия Петровна. - А то как же! - ответно улыбнулся он. - Ну, слава богу... Она перевернула оладьи, зевнула: - Оооаахх... - Чего, устала что ль? - Да есть немного. - Ну, попечешь, да ложись. - Лягу, наверно... настиралась и устала вот... - Много осталось-то? - Да нет, немного... - она посмотрела на него и улыбнулась. - Степ, что-то ты, как переехали, все прибаутки свои забыл. - Как забыл? - поднял голову Степан Иваныч, - Ничего я не забыл. Помню все. - Чего ж тогда не балагуришь, как раньше? - Да, захочу и побалагурю... - Забыл небось все. Как вы с председателем соревновались бывало. - Ничего я не забыл. Все помню. Ты думаешь - городским стал и разучился. - А что - не разучился? По-старому не разучился? Степан Иваныч шлепнул ладонью по столу: - Голова! Я и по-новому могу! - Да ну? А я думала, ты и про лапти с лыками забыл. Степан Иваныч улыбнулся и быстро заговорил: - Как во красном во кремле хуй женился на пизде. Обои - Герои Труда, хуй стар, а пизда молода. Леонид Ильич их поздравил, в Грановитой палате оставил. Запер дверь и пошел почивать. А хуй пизду стал миловать. Опосля я в той палате был, от расстройства душевного выл, на подушки мятые глядел, да в потолок пердел, простыни нюхал, да в унитаз ухал, залупу мочил, да на Валентину Николаеву-Терешкову дрочил! Лидия Петровна расхохоталась: - Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне! Степан Иваныч тоже смеялся: - Во как. А ты говоришь - разучился. - Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ! - Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то! Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету: - Да. За это надо. Заслужил... ой, не могу! Ну и Степа!