--------------------------------------------- Попов Евгений Виртуальная реальность Евгений Попов Виртуальная реальность рассказ Я газету купил. Я в газете прочитал рассказ: "Расцвела к концу второго тысячелетия от Р.Х. Святая Русь, преображенная царем, большевиками, коммунистами, демократами и техническим прогрессом! Того и гляди, вступит эта страна в "Интернет", как в говно, и больше никогда оттуда не вернется" , - думал известный театральный художник, назовем его В.Б., брезгливо разглядывая все эти "приготовления" - длинный стол, крытый скатертями хрустящими, оснащенный блюдами со "вкусненьким", разномастными бутылками вин, водок, джинов, виски... да... "минеральной", конечно же, "пепси", других напитков... глядя на огромный, уже светящийся дисплей, где уже дюже светились, свиваясь, желтые, голубые, розовые огненные точки, из которых все никак не могло сложиться искомое слово... ... А впрочем, художник Владимир Боер родился и жил до семнадцати лет в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый Океан. В слободе 3-его Интернационала, на улице Лагерной, где держали коров, население которой хоть и нечетко, но все же делилось на сидевших и сажавших, проживших длинную поучительную жизнь, неоднократно менявшихся местами. Зато пастухи были пришлые. Вечером они собрались в кружок вокруг догорающего костра и молча занимались в наступивших сумерках групповым онанизмом, обратив раскаленные жерла своих дымящихся отростков к неверному огню. Владимир Боер отшатнулся при виде этой древней картины, и пастухи засмеялись: - Мальчик, иди сюда, сейчас молочко брызнет! Ну что еще? Еще там жил один инженер, снимавший утепленный сарай с печкой. Одевался красиво костюм, галстук, пальто, а сидел или сажал - неясно, да и какое это имеет значение, если все мы, как недавно выяснилось,- семья братских народов. Вот так-то! Носил бы, не исключено, и штиблеты, да на российских провинциальных уличных пространствах непременна осенняя и весенняя грязь осенью и весной, зато летом - сухая пыль,а зимой - белые сибирские снега.Что делать, когда даже Ленин этого не знал,что делать. Казалось, что где-то он даже и служил, инженер, - ведь в СССР нельзя, чтобы не служить или просто не работать, посадят: утром уходил, вечером приходил, допоздна светилось желтое окно. Носил резиновые сапоги, валенки, боты "прощай молодость" - трудно было в грязноватой стране с товарами группы "В", если кто еще помнит такую странную страну и такую странную группу, куда входили товары интересующие лишь население страны, а отнюдь не враждебное этому населению государство якобы рабочих и якобы каких-то несуществующих крестьян с прослойкой интеллигенции, подобной салу в беконе. И хватит об этом инженере! Кто он такой,чтобы о нем говорить больше, чем о других, даже если и составляет он некую пружину внутренней фабулы этого рассказа. Дадим ему красивую фамилию Филин, а заодно напомним лишь, что из особых примет гражданин Филин имел рваный заживший шрам, разбежавшийся от уха до уха, как от моря до моря. Ну и кого, спрашивается, в нашей, даже если и преображенной стране резаным шрамом удивишь, даже если и не на улице Лагерной? Короче, с местным населением интеллигентный инженер дружил, местное население его не трогало. А вот дедушка Синев, заслуженный ветеран "вохры", никаких шрамов, никаких синяков не имел, зато жилистый, с седым бобриком жестких волос на багровой голове, пытался на улице навести порядок. В том смысле, что к блатным, конечно же, ни-ни, никогда не приставал - еще зарежут ненароком, а вот если чтоб написать в Исполком районного совета депутатов трудящихся, что водоразборная колонка опять не работает на улице Лагерной или обратно - не чистят на этой улице снег, то за этим шло сознательное население непременно к дедушке Синеву, и он, молча выслушав ходоков, молча высморкавшись в большой клетчатый платок, тут же молча цеплял на нос круглые очки в железной оправе, доставал письменные принадлежности и тут же писал все, что требовалось, куда следует. Отчего результат весьма часто бывал положительным: на улице появлялся бульдозер и делал в снегу снежную траншею. Или колонка, например, вдруг начинала сама-собой функционировать среди крепкой сибирской зимы, и по всей улице стыла наледь, и дети катались на коньках, прикрученных веревками и сыромятными ремнями к валенкам. А чего им, спрашивается, не кататься на коньках посреди развитого социализма, если есть где? Такая жизнь была при Советах да при коммунистах, товарищи, граждане ныне опять свободной России... ... Кажется, зашевелились, и чегой-то даже и задвигались слегка. Странно, что никто ненароком не лезет к столу хватать рюмки и куски, чтобы быстрее всех нажраться на халяву, как это по обыкновению водится на всех мероприятиях подобного размаха и сорта. Очевидно здесь наличествует свой устав такого странного монастыря, где, если что, то и по лапам дадут, о чем все, кому положено, преотлично знают, а тех, кому не положено (и не налито), здесь практически нет, - продолжал размышлять В.Б. -Внимание, господа! - вдруг завыл какой-то малый в блестящем смокинге, проглотивший ненароком слово "дамы". - Мы начинаем презентационную демонстрацию того изобретения, которое вновь перевернет обратное впечатление от Руси, как страны побежденного технического прогресса и вновь напомнит всему миру, что именно русские подковали блоху, изобрели паровоз, патефон, самолет, телефон, радио, химию, атомную и водородную бомбы. Но не грозить мы будем отныне и отсель шведам в смысле американцов и других наций, а всего лишь расправим объятия всем этим упомянутым нациям мира, твердо двигаясь по пути единения техники и вообще технического прогресса для всех без исключения. Чтоб мир зажил в мире и счастии. Чтоб он простоял непоколебимо хотя бы еще несколько миллионов лет до полного исчезновения жизни на Земле и полного поглощения нашей горячо любимой планеты космическим хаосом, чему мы всячески будем противодействовать, поставив себе конечной целью человечества всеобщее счастие и жизнь вечную - по канонам Господа нашего Иисуса Христа!.. Закончив свою содержательную речь, малый сладко зажмурился и перекрестился. В.Б. тоже закрыл глаза, а когда он их все же открыл, то на подиуме уже стоял совсем другой человек и тоже говорил хорошие слова. Не иначе как это был какой-нибудь постомодернист, нанятый бесплатно за жратву, выпивку и известность... ...Но не спалось старику Синеву,потому что он допоздна изучал материалы ХХ съезда КПСС, с которыми материалами да и самим, если по совести сказать, этим самым "съездом" он был решительно несогласен и скорее даже не потому, что боялся будто бы его тоже посадят и шлепнут, как разоблаченного Лаврения Павловича Берию - кому, спрашивается, нужен он, простой и честный человек-вохровец? А лишь вследствие того, что любая отмена предыдущего есть непорядок, ведущий к необратимым последствиям, отчего не исключено, что и его тоже по ошибке заметут, а когда, наконец, разберутся, то будет уже поздно, как бывает поздно всегда, во всех без исключения подобных случаях. Вот отчего он погасил свет, уныло вглядываясь в темноту, скрывавшую предварительно убранные в кованый сундук дорогие портреты - тов.Сталина и упомянутого Берии, память о которых еще долго будет гулять по отдельно взятой ими огромной территории бывшей и будущей Российской империи. Смешно, но все же невольно дожидаясь чего-то - не то подарка от несомненно существующих высших сил, не то ночного стука в дверь - сидел старик Синев и не спал, как будто так и надо. Ну и дождался, чего там, дело нехитрое - в дверь стучатся, но не властно, как следует, а как-то так, неопределенно. Отчего Синев нашарил под лавкой рукоятку топора и лишь потом, выждав для дела нужное количество времени, осторожно осведомился, кто там. - Свои, свои, - услышал он в ответ, что его совершенно не удовлетворило, потому что кто есть свои, а кто чужие при "оттепели", решительно не знал ни один человек в стране, даже самый умный, а уж с таких, как Синев, какой может быть спрос? -Свои дома ночуют, - тем не менее отозвался он, потому что раньше народ, даже озверевший на конвойной службе, был гораздо доверчивее, чем сейчас: что скажут, то и принимал за чистую монету, в газетах, например, если про евреев напишут. Или про стиляг. Или что негров линчуют в США. Я знаю, я читал, это называется "всемирная отзывчивость". -Да я сосед, по делу я, - узнал-таки он голос "инженера". Вроде бы это был действительно Филин, а вдруг - нет: черт их там за дверью знает, кто они такие и чего им надо. - По какому такому делу в два часа ночи? - сблефовал Синев, потому что на самом деле ночи-то было всего лишь полпервого, недавно гимн сыграли на слова Михалкова и Регистана. - Очень важное дело, сосед, - настаивал "инженер", и Синева теперь только одно, пожалуй, и смущало, что чего это он не пьян, если сейчас уже заполночь, и он ломится в чужую дверь? - У нас с вами, товарищ, делов нету, а которые дела есть, те мы сделаем днем, потому что вы мне бабушку разбудите, - все еще важничал Синев, хотя его тоже уже начинало разбирать любопытство, похожее на похоть. И ведь опять привирал старина - "бабушку", т.е Синева "супругу" они разбудить бы никак не смогли, ее бы весь бывший синевский конвойный полк не разбудил бы. Синева на фоне Синева была грубая. Во сне по обыкновению храпела, как трактор, а если что не по ней, то сразу Синеву кулаком по голове, как гестаповец. А ведь когда-то была красавица она, товарищи вы дорогие мои, йех! - носила молодка оренбургский пуховый платок и белые бурки с кожаными отворотами, работала в сберкассе, но озлобилась на нее жизнь, и баба на жизнь озлобилась: аборты, сексапильный татарин Замалетдинов, тоталитаризм. Так люди и превращаются в старух. Постмодернист сказал: - И в это чудное мгновенье, Когда явиться будешь ты. Я чувствую ночное жженье, Как гений чистой красоты. Коим, собственно, я и являюсь, Отчего и срать с вами на одном гектаре не собираюсь. Как говорил Деррида: И на хитрую гайку найдется узда. А ему отвечал Ролан Барт: Дискурс есть симультанный талант. Широка страна родная, так сказать. Дядя Федор не велел ее сужать. Публика, было, возбужденно задвигалась, но поэт уже смешался с толпой. Публике, впрочем, было уже совсем не до него. Публике больше нет дела до поэтов. Публике есть дело только до дела. Дайте публике дело, и она опять перевернет мир. -Я, товарищ Синев, можно буду с тобой разговаривать на "вы", потому что, если ты, старая падла, кому еще скажешь о моем изобретении, то длинная рука из-под земли вас выкопает и обратно закопает, - сказал Филин, поудобнее устраиваясь на колченогой кухонной табуретке и поставив перед собой на стол, крытый вытертой клеенкой, некий аппарат, обликом и размерами напоминающий нынешний принтер, системы, например,HEWLETT PACKARD, но, разумеется, того самого дизайна 60-х, когда высшим шиком было иметь холодильник "Бирюса", которые, как это недавно выяснилось, для отвода американских шпионских глаз выпускал некий секретный завод в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый Океан. "А больше-то он нынче ничего и не выпускает, кроме этих холодильников, этот наш славный, хороший секретный советский завод, некогда способный разнести по закоулочкам любой город, хошь тебе это будь Вашингтон D.C.!" - с горечью грустят по телевизору пожилые люди, когда-то имевшие отношение ко всему военному и опасному, а теперь вынуждаемые потешать такими печальными словами подлую толпу. Эх, взовьются ль соколы орлами или наоборот? - А мне зачем твое изобретение, когда я был, есть и всегда буду коммунист, - опять же на всякий случай нелогично ляпнул Синев, но пришедший остановил его властным жестом правой ладони. -Патронов у меня нету вас уговаривать, - шутливо, как в кино, сказал он. - Поэтому я предлагаю тебе мое изобретение купить, потому что утром я срочно уезжаю, а если вы подумаете, будто я следы заметаю, то будете вы совершенно неправые: мне действительно пора линять, но совершенно по другому случаю, а эта машина сама умеет печатать деньги. - Какие, на букву "бэ" деньги! - не выдержав, взорвался Синев. - Пшел отсюдова, пока я сам тебя не повязал без страха и упрека. - А вот ты посмотри, где у тебя розетка? - Тут у меня розетка, но не для тебя у меня тут розетка, - все еще сопротивлялся Синев. Но было уже поздно. Филин включил. Машина, ровно загудев, вдруг заклацала разноцветными лампочками, как зубами, и из нее, к немалому удивлению Синева, вдруг явился новый хрустящий червонец с изображением все того же чистой красоты известного коммунистического вождя на букву "Л". - Да это же фальшак! - воскликнул Синев. - Сам ты фальшак! - воскликнул Филин. - Потому что я все слышала, все сейчас же мною будет определено, как бывшим работником сберкассы! - воскликнула появившаяся на пороге "бабушка" вылитая "Пиковая дама" из одноименного прозаического произведения, а то и оперы в постановке самонадеянных артистов, вышедших, как и все мы, из народа и забывших туда вернуться. "Экая глупость!" - скривился В. Б. Перед дисплеем кружились в вихре неведомого танца какие-то идиоты. Певица с обтянутыми черной кружевной материей жирненькими ляжками разевала порочный рот. Некто вышел - их, бляха-муха, раньше называли "юмористы" - и начал чего-то там намекать на толстые обстоятельства, шепелявя и корча мертвые рожи. Публика уже вовсю "кушала", как предложила любезная администрация "не стесняясь". В.Б. лихорадочно глотал ледяное шампанское, и соломенная грива волос его помутнела, разметавшись. Смокинг - это когда атласные лацканы, а фраков в бывшей Совдепии до сих пор не носят. Кроме как - вот сидит струнный квартет, играет Гайдна, так они все во фраках, потому что на службе и мужского пола. Имелся среди прочих и красивый поп с крестом, весьма бойкая персона, решившая, видать, на собственном опыте вопросы Духа, плоти и от того зело веселящаяся. К нему почтительно подходили за советом дамы, похожие на богатых проституток, и он, как врач, никому не отказывал. Антикоммунистический политик с прямотой бывшего коммуниста резал желающим правду-матку. Все смешалось в этом доме, но желтые, голубые, розовые точки на огненном дисплее все еще никак не могли образовать искомое слово. - И это как же бы они могли оказаться у вас настоящими, молодой человек? - изучив купюры изумилась М-ме Синева, как бывший работник сберкассы обнюхавшая новоявленные из машины деньги, просветившая их синей лампой, а также взявшая свежую валюту на гниловатый зубок. -Да пошли бы вы обои в болото! - грубо сказал Филин и сделал вид, что собирается уходить. - Я всю жизнь над открытием работал и это открытие сделал - печатай хошь миллион, и все будут настоящие деньги, потому что я в секрет бумаги проник, я в секрет краски проник, я сам всю жизнь на секретном заводе работал и во все проник. Не хочете - не надо. Три сотни давай окупить расходы. - Нет, мы так не говорим, что не надо, - запротестовали супруги, и вскоре сделка состоялась. Триста рублей разве это деньги, если впереди светит хошь миллион, хошь два - только бы с ума не сойти, что, очевидно, и произошло этой ночью с супругами. Выдав инженеру 300 рублей и проводив его в ночную тьму, они печатали деньги до самого рассвета, десять по десять напечатали, после чего машина вдруг остановилась и, помигав, погасла навсегда. - Это же реле от стиральной машины "Бирюса", - сказали деду Синеву в милиции, куда он явился непосредственно утром, избитый и оцарапанный визжащей старухой, которую вскоре увезли в дурдом, что на улице имени Ерофея Хабарова, открывшего Сибирь и Дальний Восток навсегда, как Америку. - Так я тогда пошел, - чуя недоброе, сказал Синев. - Куда это он пошел? - удивилась милиция.- А кто будет срок отбывать за попытку изготовления фальшивых денег? Странно, но гражданина Филина тоже арестовали прямо в постели, где он дико бранился, что есть же еще такие дураки, как Синев, которые сами на себя идут заявлять в ментовку. Что до чего же все-таки это у нас, граждане, неразвитый народ, пострадавший от культа личности, который народ не понимает технических шуток, где десятки были действительно настоящие, что он просит занести в протокол вместе с тем, что он, как советский человек, ненавидит фальшивомонетчиков. Был суд, и "инженер" сел за мошенничество, а Синев получил на год больше и тоже сел. Посидели - посидели да и вышли. "Какая, в сущности, разница - где жить, когда весь мир тюрьма?" - смеялся художник Владимир Боер, рассказывая мне эту историю. "Да это ж точно вылитый тот "инженер" из города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый Океан!", - ахнул пьяный В.Б., когда перед дисплеем появился, наконец, тип, несомненно главный здесь, имеющий резаный шрам, разбежавшийся от уха до уха, как от моря до моря, смокинг с атласными лацканами, галстук-бабочку, длинноногую секретаршу-мяуку и пистолет под мышкой. Седовласый этот красавец не тратил лишних слов. Он взял с золотого подноса позолоченные ножницы и перерезал невидимую ленточку, отчего желтые, голубые, розовые огненные точки на дисплее наконец-то образовали искомое слово. И как будто очистительный вихрь пронесся тут же сквозь пышную залу, как в финале фильма А. Вайды "Человек из мрамора". Посыпались со столов стаканы, запарусили портьеры и шторы, вертикально восстали галстуки, захлопали крашеными ресницами дамы, раздался оглушительный неприличный звук, навоняло сероводородом, что-то липкое, молочное брызнуло нам в лицо, и все мы навсегда оказались в виртуальной реальности." "Вот какие замечательные рассказы печатают нынче в газетах, господа! В интересное, между прочим, время живем, товарищи! Когда труд и капитал спешат под руку обои неизвестно куда, а искусство, как всегда, находится впереди прогресса," - громко сказал я и выкинул газету в урну. 1 июля 1997 Берлин