Аннотация: Его жена убита.
 Его маленькая дочь похищена.
 Похитители угрожают ее убить, если полиция или ФБР хоть как-то будут задействованы в этом деле.
 Он сам должен найти и спасти своего ребенка... чего бы это ни стоило.
 Помощи ждать неоткуда.
 Второго шанса не будет!..


---------------------------------------------


 Харлан Кобен
 Второго шанса не будет



 Глава 1


 Когда мне в грудь попала первая пуля, я подумал о дочери.
 Во всяком случае, хотелось бы в это верить. Сознание я потерял быстро. Если желаете подробности, то вынужден признаться: я вообще не помню, что в меня стреляли. Знаю только, что потерял много крови. Знаю также, что вторая пуля чиркнула по макушке, хотя к тому времени я уже, наверное, вырубился. Знаю, что остановилось сердце. И все же надеюсь, что, умирая, я думал о Таре.
 Для вашего сведения: ни яркого света, ни тоннеля я не видел. Или если видел, то не помню.
 Таре было всего шесть месяцев от роду. Она лежала в своей кроватке. Интересно, напугали ее выстрелы? Должно быть. Наверное, она заплакала. Быть может, знакомый пронзительный плач как-то достиг моего угасающего сознания, каким-то его краешком я и впрямь воспринимал крик. Но, опять-таки повторяю, в памяти ничего не удержалось.
 А вот миг рождения Тары я помню. Помню Монику – это мать Тары. Помню родовые схватки. Помню, как на свет появилась детская головка. Я первым увидел дочь. Все мы знаем о развилках на жизненном пути. Все знаем, что одна дверь открывается, другая закрывается, что у жизни есть циклы, а времена года сменяют друг друга. Но когда у вас рождается ребенок – нет, это даже не сюрреализм. Словно проходишь через звездные врата – настоящий преобразователь действительности. Все – другое. Ты – другой. Какая-то элементарная частица, неожиданно столкнувшись с катализатором, превратилась в другую, куда более сложную. Мир, в котором вы жили раньше, исчез, съежился до размеров – по крайней мере в данном случае – материи весом шесть фунтов пятнадцать унций.
 Отцовство меня смущает. Да, понимаю, что со своим шестимесячным опытом этой работы я всего лишь любитель. У моего лучшего друга Ленни четверо ребятишек. Девочка и три мальчика. Старшей, Марианне, десять, младшему только что исполнился год. Ленни, с его постоянно и счастливо-озабоченным лицом, с его квартиркой, вечно замусоренной остатками засохших гамбургеров, напоминает мне, что ничего-то я еще не знаю. Согласен. Но стоит мне всерьез заблудиться в королевстве родителей или испугаться чего-то, я смотрю на беспомощный комочек в кроватке. Девочка глядит на меня, и я думаю, что готов на все, лишь бы оградить ее от неприятностей. Не моргнув глазом жизнь свою отдам. А если дойдет до края, то, честно говоря, и вашу.
 Так что, когда в меня впились две пули и я рухнул на пол, покрытый линолеумом, зажав в ладони недоеденное овсяное печенье, когда я лежал неподвижно в луже собственной крови, когда сердце мое перестало биться, – даже тогда мне хотелось думать, что я по-прежнему защищаю Тару.


* * *

 Я провалился во тьму.
 Поначалу я не имел представления, где нахожусь, потом справа послышалось какое-то попискивание. Звук знакомый. Я не пошевелился, просто прислушался. Ощущение было такое, словно мозг замариновали в черной патоке. Первый стимул вырваться наружу был элементарный – жажда. Мне безумно захотелось пить. Горло никогда еще так не пересыхало. Я попробовал заговорить, но язык прочно присох к гортани.
 В комнату кто-то вошел. Я попытался сесть, но меня пронзила такая боль, словно кто-то ножом полоснул по шее. Голова дернулась назад. И снова – тьма.


* * *

 Когда я очнулся вновь, на улице было светло. Сквозь жалюзи косо проникали зазубренные полосы солнечного света. Я прищурился. Какая-то часть меня хотела поднять руку и защититься от лучей, но жуткая слабость не позволяла выполнить эту команду. В горле по-прежнему была непереносимая сухость.
 Послышалось какое-то движение, и внезапно надо мной возникла женская фигура. Я поднял взгляд – медсестра. Перспектива, полностью противоположная той, к которой я привык, смутила меня. Все было не так. Это я должен стоять и смотреть сверху вниз, а не наоборот. Белая шапочка – знаете, из этих маленьких форменных пилоток – сидела на сестре, как птичье гнездо. Немалую часть жизни я проработал в самых разнообразных больницах, но такого рода шапочки видел, кажется, только по телевизору или в кино. Сестра, негритянка, была плотного сложения.
 – Доктор Сайдман? – Голос был что теплый кленовый сироп.
 Я с трудом кивнул.
 Должно быть, сестра умела читать чужие мысли, поскольку в руках у нее была чашка с водой. Она сунула мне в рот соломинку, и я жадно глотнул.
 – Спокойно, спокойно, – мягко сказала она.
 Я хотел было спросить, где нахожусь, но передумал – и без того более или менее ясно. Тогда я собрался выяснить, что же, собственно, со мной случилось, но сестра вновь оказалась на шаг впереди.
 Она забрала у меня соломинку и сказала, направляясь к двери:
 – Схожу за доктором. А вы пока отдохните.
 – А семья... – прохрипел я.
 – Я мигом. Постарайтесь не волноваться.
 Я с усилием обвел взглядом комнату. Перед глазами стоял туман, словно я смотрел сквозь занавеску в душе. Однако был смысл вылезти из мути и сделать кое-какие умозаключения. Я находился в обыкновенной больничной палате. Это ясно. Слева капельница, к руке тянется трубка. Чуть слышно жужжат флуоресцентные лампы. В верхнем правом углу подвешен на вращающейся ручке маленький телевизор.
 В нескольких футах от изножья кровати располагалась большая стеклянная панель. Я прищурился, но так ничего и не разглядел сквозь нее. Но за мной-то, вероятно, наблюдали. А это означает, что я в реанимации. И стало быть, что бы меня сюда ни привело, дело довольно серьезное.
 Кожу в районе макушки саднит, волосы, чувствуется, стянуты. Наверняка перевязка. Я попытался ощупать себя, но безуспешно. Внутри ощущалась тупая боль, хотя где именно – непонятно. В руках-ногах тяжесть, грудь словно в железо закована.
 – Доктор Сайдман?
 Я скосил глаза на дверь. В комнату вошла миниатюрная женщина с щеткой в руках, на голове шапочка для душа. Марлевая повязка болтается на шее. Мне тридцать четыре года. Ей по виду примерно столько же.
 – Доктор Хеллер, – представилась она, подойдя поближе. – Рут Хеллер.
 Называет себя по имени. Ясно, профессиональный этикет. Рут Хеллер испытующе посмотрела на меня. Я попробовал сосредоточиться. Голова по-прежнему варила неважно, но вроде я возвращался к жизни.
 – Вы в больнице Святой Елизаветы, – подобающе мрачным голосом объявила она.
 Дверь за ее спиной открылась, и в палату вошел мужчина. Разглядеть его сквозь пелену душевой занавески было трудно, но, похоже, я его раньше не встречал. Мужчина сцепил руки и с привычной небрежностью прислонился к стене. "Не врач", – подумал я. Когда так долго работаешь в клиниках, различить нетрудно.
 Доктор Хеллер оглянулась на мужчину и повернулась ко мне.
 – Что со мной? – спросил я.
 – В вас стреляли. Дважды.
 Она секунду помолчала, давая мне усвоить услышанное. Я бросил взгляд на мужчину, неподвижно стоящего у стены, открыл рот, но Рут Хеллер не дала мне сказать ни слова.
 – Одна пуля задела голову. Вернее, буквально срезала кожу на черепе. Сами понимаете, крови вытекло немало.
 Да, я понимал. Если в голову ранят по-серьезному, крови натекает, будто тебя вообще обезглавили. "Хорошо, – подумал я. – Почему болит затылок, понятно". Рут Хеллер молчала, и я подсказал ей:
 – А вторая пуля?
 – Тут дело посерьезней, – вздохнула она.
 Я выжидательно смотрел на нее.
 – Пуля попала в грудь и задела предсердие. Это вызвало сильное кровотечение. Сначала кардиограмма даже признаков жизни не показывала. Нам пришлось ломать грудную клетку...
 – Док, – прервал ее мужчина у стены (на мгновение показалось, что он обращается ко мне). Рут Хеллер состроила недовольную мину. Мужчина отделился от стены. – Может, с подробностями можно обождать? Сейчас главное – время.
 Она нахмурилась, но не возразила, заметила лишь:
 – Если вы не против, я останусь.
 Доктор Хеллер растворилась в тумане, ее место занял мужчина. Голова у него была слишком велика для плечевого пояса, непонятно даже, как шея выдерживала такую тяжесть. Мужчина был подстрижен под ежик, волосы обрамляли лицо, как у Цезаря. На подбородке, подобно притаившемуся насекомому, сидело уродливое черное пятно. В целом он выглядел как член шайки подростков, отправившихся на серьезное дело. Он мне улыбнулся, но теплоты в улыбке не было.
 – Меня зовут Боб Риган, я детектив, полицейское управление Каслтона. Понимаю, вам трудно сосредоточиться...
 – А семья... – начал я.
 – После, после. Сначала мне надо задать вам несколько вопросов. Ладно? Подробности потом.
 Он ждал моего ответа.
 – Валяйте. – Я изо всех сил старался стереть паутину, покачивающуюся перед глазами.
 – Что вы делали перед тем, как потеряли сознание?
 Я пошарил в памяти. Вот я проснулся утром, оделся. Посмотрел на Тару. Повернул ручку на черно-белом игрушечном автофургоне, который подарил ей мой коллега, заверив меня, что подобные вещи стимулируют умственную деятельность младенца. Фургончик, однако, не сдвинулся с места, не издал привычного скрежета. Видно, батареи сели. Я наказал себе поставить новые. И пошел вниз.
 – Ел овсяное печенье.
 Риган кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.
 – Вы были на кухне?
 – Да. У мойки.
 – А потом?
 Я изо всех сил напрягся, но на сей раз ничего не вспомнил.
 – Один раз проснулся. Ночью. По-моему, уже здесь.
 – Что-нибудь еще?
 Я вновь напрягся, и с тем же успехом.
 – Нет, ничего.
 Риган вытащил из кармана блокнот.
 – Как сказала док, в вас дважды стреляли. Не вспомните, может, видели пистолет или слышали звук выстрела – словом, что-нибудь в этом роде?
 – Нет.
 – В общем, оно и неудивительно. Дело ваше было плохо, Марк. Если верить монитору, вы вообще в расход вышли.
 У меня снова пересохло в горле.
 – Где Тара и Моника?
 – Не отвлекайтесь, Марк. – Риган смотрел в блокнот, а не на меня. Я почувствовал, как грудь сдавливает страх. – А звона стекла не слышали?
 Я ощущал страшную слабость. Попытался прочесть наклейку на капельнице – интересно, чем они меня накачивают? Без толку. Ясно, какое-то обезболивающее. Скорее всего морфий. Я попробовал стряхнуть с себя оцепенение.
 – Нет, ничего не слышал.
 – Уверены? На задней стороне дома мы обнаружили разбитое окно. Весьма возможно, через него стрелок и проник к вам.
 – Никакого звона стекла я не слышал, – повторил я. – А вам известно, кто...
 – Пока нет. Потому я и спрашиваю. Чтобы выяснить, кто это мог быть. – Риган оторвал взгляд от блокнота. – У вас есть враги?
 Он действительно задал этот вопрос или мне послышалось? Я попробовал сесть, попробовал взглянуть на него под другим углом, но ничего не вышло. Мне не нравилось быть пациентом, или, если угодно, находиться не на той стороне кровати. Говорят, врачи – худшие больные. Возможно, дело в том, что приходится играть не свою роль.
 – Я хочу знать, что случилось с моей женой и дочерью...
 – Прекрасно вас понимаю, Марк, – сказал Риган, и что-то в его тоне заставило меня похолодеть. – Но вы не должны отвлекаться. Пока не должны. Вы ведь хотите мне помочь, верно? В таком случае вам придется еще немного напрячься. – Он вернулся к блокноту. – Итак, что там насчет врагов?
 Дальнейшие пререкания показались мне бессмысленными и даже вредными. Я подчинился.
 – Вы имеете в виду врагов, которые могли бы стрелять в меня?
 – Именно.
 – Нет, таких нет.
 – А у вашей жены? – Он поднял голову и уставился на меня не мигая. Моника, такая, какой она мне больше всего нравилась – горящие щеки, руки, закинутые мне за шею в притворном страхе перед ревущим Рэймондкильским водопадом, у которого мы впервые оказались, – встала передо мной, как призрак – У нее враги были?
 – У Моники?
 – Полагаю, на сегодня достаточно. – Рут Хеллер выплыла из тумана и подошла к кровати.
 – Что с Моникой? – вновь спросил я.
 Доктор Хеллер и детектив Риган стояли рядом, плечом к плечу и смотрели на меня. Хеллер забормотала что-то, я оборвал ее:
 – Только не надо этой болтовни насчет того, что пациенту нельзя волноваться. – Я попытался повысить голос; страх и ярость боролись с той гадостью, которой они меня накачали. – Просто скажите мне, что с моей женой.
 – Она мертва, – бросил детектив Риган. И ничего не добавил.
 Мертва. Моя жена. Моника. Я словно бы его не расслышал. Такого слова для меня будто не существовало.
 – Когда появилась полиция, выяснилось, что стреляли в вас обоих. Вас удалось спасти. Жену – нет, оказалось слишком поздно. Весьма сожалею.
 Мелькнуло еще одно видение: Моника на берегу, в купальнике телесного цвета, черные как вороново крыло волосы рассыпались по плечам, вызывающая улыбка. Моргнув несколько раз, я отогнал видение.
 – А Тара?
 – Ваша дочь... – Риган откашлялся и заглянул в блокнот, хотя, по-моему, записывать больше было нечего. – В то утро она была дома, так? Я хочу сказать – когда все это случилось.
 – Ну да, конечно. Так где она?
 Риган захлопнул блокнот.
 – Когда мы оказались на месте, ее там не было.
 – Не понимаю. – Внутри у меня все похолодело.
 – Сначала мы надеялись, что она у кого-нибудь из родственников или друзей. Даже у няни, но... – Он осекся.
 – Вы что же, хотите сказать, что не знаете, где Тара?
 – Вот именно, – на сей раз твердо ответил он.
 Ощущение было такое, словно грудь сдавила чья-то гигантская рука. Я крепко зажмурился и откинулся на подушку.
 – Давно?
 – Давно ли ее нет?
 – Да.
 – Вам следует кое-что понять, – быстро, слишком быстро заговорила доктор Хеллер. – Вы получили серьезное ранение. Честно говоря, мы были далеко не уверены в благополучном исходе. Пришлось применить искусственное дыхание. Одно легкое практически не работало. К тому же началось заражение крови. Вы сами врач, так что мне нет нужды объяснять, насколько все это опасно. Мы старались не перекармливать вас лекарствами, привести в сознание...
 – Давно? – повторил я.
 Они с Риганом обменялись взглядами.
 – Вы были без сознания две недели, – сказала доктор Хеллер, и мне показалось, будто вокруг меня исчез воздух.




 Глава 2


 – Мы делаем все, что в наших силах, – сказал Риган, и голос прозвучал чересчур ровно, словно, пока я лежал без сознания, он стоял рядом и репетировал эту реплику. – Повторяю, сначала мы даже не знали про ребенка. Драгоценное время было потеряно, но потом мы его наверстали. Фотография Тары разослана по всем полицейским участкам, аэропортам, автобусным и железнодорожным вокзалам, таможенным пунктам в радиусе ста миль. Мы просмотрели все дела, связанные с похищениями, в надежде обнаружить какую-нибудь закономерность или подозреваемого.
 – Двенадцать дней, – напомнил я.
 – Мы установили прослушку на всех ваших телефонах – домашнем, рабочем, мобильном...
 – Зачем?
 – На тот случай, если позвонят и потребуют выкуп.
 – Ну и как, звонили?
 – Пока нет.
 Я закрыл глаза. Двенадцать дней. Я тут двенадцать дней валяюсь, а моя дочурка... Я отогнал эту мысль.
 – Не вспомните, что было на Таре в то утро? – Риган потер пятно на подбородке.
 Вспомнил. Я восстановил ежеутренний ритуал: рано просыпаюсь, подхожу на цыпочках к кроватке, гляжу на Тару. Ребенок – это не только радость, я знаю. Я знаю, случаются моменты, когда такая тоска наваливается, что не знаешь, куда податься. Я знаю, бывают ночи, когда детский плач действует на нервные окончания как терка. Не собираюсь представлять жизнь с младенцем в радужном свете. И все же новый утренний распорядок мне нравился. Взгляд на крошечное тельце каким-то образом делал меня сильнее. Даже больше – я испытывал что-то похожее на восторг. Иные переживают такое чувство в церкви. Ну а я – понимаю, это звучит сентиментально – у детской кроватки.
 – Розовый комбинезон с черными пингвинами, – сказал я. – Моника купила его в "Детском мире".
 Он сделал запись в блокноте.
 – А Моника?
 – Что Моника?
 Риган уткнулся в блокнот.
 – На ней что было?
 – Джинсы. – Мне вспомнилось, как они обтягивали ее бедра. – Джинсы и красная блузка.
 Риган черкнул в блокноте.
 – А есть... Я имею в виду, напали на чей-нибудь след? – спросил я.
 – Мы рассматриваем все версии.
 – Я не о том.
 Риган молча посмотрел на меня. Какой-то тяжелый у него получился взгляд.
 Моя дочь. Неизвестно где. Одна. На протяжении двенадцати дней. Я вспомнил ее глаза, тот теплый свет, который открывается только родителям, и брякнул:
 – Она жива.
 Риган склонил голову набок, как щенок, услышавший нечто необычное.
 – Не сдавайтесь, – попросил я.
 – Мы и не собираемся, – заверил он, глядя на меня с откровенным любопытством.
 – Я просто хочу сказать... У вас есть дети, детектив Риган?
 – Две девочки.
 – Понимаю, звучит глупо, но я бы знал. – "Знал так же хорошо, как и то, что после рождения Тары мир никогда уже не будет прежним". – Я бы знал.
 Он промолчал. Я понимал, что мои слова – слова человека, привыкшего смеяться над всякими чудесами и колдовством, – звучат дико. Понимал, что невольно выдаю желаемое за действительное. И все же я цеплялся за свою веру. Прав я был или заблуждался, но она держала меня, как спасательный канат.
 – Нам еще кое-что нужно, – сказал Риган. – О вас, вашей жене, друзьях, доходах...
 – Не сейчас, – твердо заявила доктор Хеллер и шагнула вперед, словно хотела встать между мной и детективом. – Ему надо отдохнуть.
 – Как раз сейчас, – возразил я, – необходимо найти мою дочь.


* * *

 Монику похоронили в поместье ее отца, на семейном участке Портсманов. Разумеется, меня на похоронах не было. Не знаю даже, что по этому поводу и сказать, но ведь коли на то пошло, я всегда испытывал к жене (в те роковые моменты, когда я был честен сам с собой) двойственное чувство. Моника отличалась тем типом красоты (слишком точно очерченные скулы, гладкие, как черный шелк, волосы и сжатые, как у завсегдатаев аристократического загородного клуба, челюсти), что раздражал меня и притягивал. Брак у нас получился старомодный – вынужденный. Ладно, пусть я немного преувеличиваю. Моника была беременна. Я пребывал в растерянности. Грядущее событие указало дорогу на матримониальное пастбище.
 О подробностях похорон мне поведал Карсон Портсман, дядя Моники и единственный из членов семьи, который поддерживал с нами дружеские отношения. Моника души в нем не чаяла. Сложив руки на коленях, он сидел подле моей больничной кровати. Очки с сильными линзами, мешковатый твидовый пиджак, шапка волос как у Альберта Эйнштейна – Карсон живо напоминал ходячий образ университетского профессора. Печально повествуя негромким голосом о том, что Эдгар, отец Моники, устроил похороны моей жены "скромно, по-домашнему", он с трудом сдерживал слезы.
 В это я охотно поверил. По части скромности, во всяком случае.
 В ближайшие несколько дней меня посетило много человек. С утра вихрем, словно у нее персональный двигатель внутреннего сгорания, в палату влетала мать. Все звали ее Лапушкой. На ней были белоснежные кроссовки "Рибок" и голубой с золотистой каемкой спортивный костюм, как у тренера. Волосы, хоть и тщательно ухоженные, были ломкими и сильно перекрашенными. Вокруг матери всегда вился сигаретный дымок. Густой слой косметики с трудом скрывал следы утраты единственной внучки. Мать отличалась удивительной энергией и не отходила от меня буквально до ночи, ухитряясь при этом постоянно пребывать в состоянии, близком к истерическому. Это странным образом успокаивало: складывалось впечатление, будто мать сходит с ума из-за меня, а не по какой-либо иной причине.
 В палате стояла чуть не тропическая жара. Тем не менее, едва я засыпал, мама набрасывала на меня лишнее одеяло. Однажды я проснулся, естественно, весь в поту и услышал: она рассказывает чернокожей сиделке в форменной шапочке о том, как я попал в больницу Святой Елизаветы в последний раз – было мне тогда семь лет.
 – У него оказался сальмонеллез, – объявила Лапушка заговорщическим шепотом, который звучал словно усиленный мегафоном, правда, не самым мощным. – Кровью пахло чудовищно, она из него так и хлестала. А желчь только что в обои не впиталась.
 – Так он и сейчас на розу в цвету не похож, – заметила сиделка.
 Обе дружно рассмеялись.
 Проснувшись на второй день своего выздоровления, я увидел мамино лицо, склонившееся надо мной.
 – Помнишь? – спросила она.
 В руках у нее был плюшевый Оскар-Брюзга, которого мне подарил кто-то, когда я болел сальмонеллезом. За прошедшие годы зеленый цвет превратился в салатный.
 – Это игрушка Марка, – пояснила она, обращаясь к сиделке.
 – Мама, – вмешался я.
 Она повернулась ко мне. Макияж сегодня был наложен особенно густо, вдобавок появились бороздки.
 – Оскар тогда не давал тебе соскучиться, помнишь? Он помог тебе выздороветь.
 Я закрыл глаза. И вспомнил. Сальмонеллез я подхватил из-за сырых яиц. Отец добавлял их в молоко якобы из-за протеина. Помню, какой ужас охватил меня, когда сказали, что ночь мне придется провести в больнице. Отец, который недавно повредил на корте ахиллесово сухожилие, был в гипсе и страдал от непрекращающейся боли. Но, увидев, как мне страшно, по своему обыкновению, пошел на жертву. Целый день он работал на фабрике, а всю ночь провел на стуле у моей больничной койки. Я пробыл в больнице Святой Елизаветы десять суток, и отец не пропустил ни единой ночи.
 Я посмотрел на мать. Неожиданно она отвернулась, и я понял, что она вспоминает о том же. Сиделка под каким-то предлогом поспешно вышла из палаты. Я погладил мать по спине. Она не пошевелилась, но я почувствовал дрожь. Я мягко отнял у мамы Оскара.
 – Спасибо тебе, – сказал я.
 Она вытерла глаза. Папа-то, в чем можно было не сомневаться, в больнице на сей раз не появится, и, хотя мать наверняка рассказала ему о случившемся, трудно сказать, понял ли он ее. Первый удар случился с отцом, когда ему был сорок один, – ровно через год после того, как он дежурил у меня в палате по ночам. Мне тогда было восемь лет.
 Была у меня младшая сестренка Стейси – она "злоупотребляла" (если изъясняться политически корректно) или "сидела на игле" (если называть вещи своими именами). Время от времени я разглядываю старые, относящиеся ко временам, когда отец был здоров, фотографии и вижу молодую жизнерадостную семью из четырех человек и еще лохматую собачонку, аккуратно постриженный газон, горящие угли, освещающие мангал. Намеки на будущее я ищу в беззубой улыбке сестры, быть может, в ее потаенном "я", в каких-то предзнаменованиях. Ищу – и не нахожу. У нас до сих пор есть дом, но похож он на выцветший кинокадр. Отец жив, но, когда он заболел, все развалилось, как Шалтай-Болтай.
 Стейси не пришла навестить меня, даже не позвонила; впрочем, меня уже в ней ничто не удивляет.
 Наконец мать посмотрела на меня, и тут, сжав чуть сильнее старичка Оскара, я вдруг подумал: мы снова вместе. Отец в общем-то овощ. Стейси – пустышка, нет ее. Я потянулся и взял маму за руку. И так мы сидели, пока не открылась дверь. В палату заглянула сиделка.
 Мама выпрямилась и сказала:
 – И еще Марк любил играть в куклы.
 – Марионетки, – уточнил я.
 Мой лучший друг Ленни тоже заходил вместе с женой Черил каждый день. Ленни Маркус – крупный юрист, но иногда берется и за мои небольшие дела, вроде того, когда я судился по поводу штрафа за превышение скорости или расселения нашего дома. После окончания колледжа он поступил на работу в прокуратуру графства, и все – друзья и противники – сразу же прозвали его Бульдогом за агрессивную манеру поведения в зале суда. Через некоторое время было сочтено, что такое прозвище для него слишком деликатно, и Ленни превратился в Быка. Ленни я знал с начальной школы. Я крестный его сына Кевина. А он крестный Тары.
 Сплю я плохо. Лежу ночью, смотрю в потолок, считаю автомобильные гудки за окном, прислушиваюсь к больничным звукам и изо всех сил стараюсь не думать о дочери и о том, что с ней могло произойти. Получается не всегда. Сознание, в чем мне пришлось убедиться, – это и впрямь темный омут, в котором полно ядовитых змей.
 Детектив Риган принес возможную версию.
 – Расскажите мне о своей сестре, – начал он.
 – А она-то здесь при чем? – осведомился я, пожалуй, слишком поспешно. Но не успел он и рта раскрыть, как я поднял руку. Все ясно. Моя сестра – наркоманка. А где наркотики, там и криминал. – Нас обокрали?
 – Да нет, не похоже. Вроде все на месте, но квартира перевернута вверх дном. Кому и зачем это понадобилось, не представляете?
 – Нет.
 – Итак, расскажите мне про сестру.
 – У вас есть досье Стейси?
 – Да.
 – Вряд ли мне есть что добавить.
 – Вы ведь не поддерживаете тесных отношений, верно?
 Не поддерживаем отношений. Разве так можно сказать о нас со Стейси?
 – Я люблю ее, – медленно выговорил я.
 – Когда вы виделись в последний раз?
 – Полгода назад.
 – То есть когда родилась Тара?
 – Да.
 – Где?
 – Где мы виделись?
 – Да.
 – Стейси пришла в родильный дом.
 – Посмотреть на племянницу?
 – Да.
 – И как же прошел визит?
 – Стейси была не в себе. Она хотела взять младенца на руки.
 – Но вы не разрешили?
 – Верно.
 – Она рассердилась?
 – Осталась почти равнодушной. Моя сестра как накачается какой-нибудь дрянью, так вообще с трудом отдает себе отчет в происходящем.
 – И вы ее выставили за дверь?
 – Я велел ей, пока не покончит с наркотиками, держаться от Тары подальше.
 – Ясно. Вы рассчитывали, что это заставит ее снова взяться за лечение.
 – Да нет, не сказал бы. – Должно быть, я ухмыльнулся.
 – Боюсь, не совсем вас понимаю.
 Как бы ему объяснить? Я вспомнил улыбку на семейной фотографии, ту, где у Стейси нет передних зубов.
 – Чем только мы ее не пугали, – сказал я. – Увы, от наркотиков она не откажется, они стали частью ее жизни.
 – На излечение, стало быть, не рассчитываете?
 – Я не мог ей доверить своего ребенка, давайте так сформулируем.
 Риган подошел к окну и выглянул наружу.
 – Вы когда переехали в свое нынешнее жилище?
 – Мы с Моникой купили этот дом четыре месяца назад.
 – Он ведь недалеко от того места, где вы провели детство?
 – Верно.
 – А вы с будущей женой давно были знакомы?
 – Нет. – Подобная линия допроса меня несколько смутила.
 – Несмотря на то что росли в одном городке?
 – Мы вращались в разных кругах.
 – Ясно. Итак, если я все верно понял, вы купили дом четыре месяца назад, а сестру не видели шесть?
 – Именно так.
 – Выходит, на новом месте сестра вас ни разу не навещала?
 – Получается, так.
 – Видите ли, – повернулся ко мне Риган, – мы нашли у вас в доме отпечатки ее пальцев.
 Я промолчал.
 – Кажется, вы не особенно удивлены, Марк?
 – Стейси – наркоманка. Не думаю, что она способна выстрелить в меня и похитить моего ребенка, но, возможно, я недооцениваю, как низко она пала. Домой к ней вы не заходили?
 – С тех пор как в вас стреляли, никто ее не видел.
 Я закрыл глаза.
 – Мы не думаем, будто она сама способна совершить нечто подобное, – продолжил Риган. – Но у нее мог быть сообщник – приятель, дилер, кто-нибудь из тех, кто знал, что ваша жена из богатой семьи. Ничего не приходит в голову?
 – Нет. Короче, вы считаете, что цель – похищение ребенка?
 Риган, потирая пятно на подбородке, неопределенно пожал плечами.
 – Но ведь нас обоих пытались убить, – возразил я. – С мертвых родителей как получишь выкуп?
 – Может, они так накачались наркотиками, что перестарались, – сказал он. – А может, рассчитывали вытянуть деньги из Тариной бабушки.
 – Так чего же до сих пор медлят?
 Риган промолчал. Но ответ я знал и без него. От возбуждения, особенно если дело связано со стрельбой, наркоманы себе места не находят. Они теряют представление о действительности. Отчасти именно поэтому они снова начинают нюхать кокаин, а то и в себя стреляют – чтобы ускользнуть, испариться, залечь на дно. В газетах и на телевидении поднимется шум. Полиция начнет расследование. Такого напора наркоману не выдержать. Он все бросит, лишь бы исчезнуть, бежать.
 Замести все следы.


* * *

 Но через два дня пришло требование о выкупе.
 Теперь, когда вернулось сознание, я шел на поправку с удивительной легкостью. Может, дело заключалось в том, что мне самому хотелось как можно быстрее встать на ноги, а может, двенадцатидневная кома – достаточной срок для затягивания ран. Или, может, я гораздо больше страдал от ран душевных, нежели физических. Я думал о Таре, и от страха у меня перехватывало дыхание. Я думал о Монике, о том, что она лежит в холодной земле, и стальные когти рвали мне душу в клочья.
 Хотелось вырваться на свободу.
 Хотя боль в груди донимала, я настаивал на выписке. Не преминув заметить, что я лишь подтверждаю известную поговорку "Врачи – худшие больные", Рут Хеллер уступила. Мы договорились, что ко мне каждый день будет приходить терапевт и время от времени, на всякий случай, медсестра.
 В то утро, когда я должен был покинуть стены больницы Святой Елизаветы, дома у меня, то есть на месте, где было совершено преступление, находилась мать – "чтобы к моему появлению все было готово", какой бы смысл ни вкладывала она в последнее слово. Удивительно, но возвращаться было совсем не страшно. Дом – всего лишь строение, кирпич да цементный раствор.
 Ленни помог мне собраться и одеться. Он высокий, жилистый, с вечной щетиной на щеках, отрастающей ровно через шесть минут после очередного бритья. Ребенком Ленни носил круглые очки и плотный вельветовый костюм, который не снимал даже летом. Курчавые волосы придавали ему вид приблудного пуделя. Теперь он аккуратно, как добропорядочный прихожанин, их подрезает. И костюмы носит исключительно высшего качества. А два года назад он сделал себе лазерную операцию на глазах, так что и очки пропали.
 – Может, все-таки у нас поживешь? – спросил Ленин.
 – У тебя и без того четверо ребят, – напомнил я.
 – Это-то так. – Ленни помолчал. – Тогда я у тебя поживу?
 Я попытался выдавить улыбку.
 – Серьезно, – объяснил он, – не будешь так одиноко себя чувствовать.
 – Да не волнуйся ты, справлюсь.
 – Черил там кое-что тебе приготовила. Все в холодильнике.
 – Очень мило с ее стороны.
 – Правда, такую бездарную кухарку, как она, надо еще поискать, – вздохнул Ленни.
 – А кто сказал, что я буду есть ее стряпню?
 Ленни отвернулся и занялся уже сложенной сумкой.
 Я наблюдал за ним. Мы знакомы давно, с первого класса школы, поэтому, думаю, он не удивился моим словам:
 – Может, все же скажешь, что у тебя на уме?
 Получив долгожданный предлог, Ленни немедленно им воспользовался:
 – Слушай, я ведь твой адвокат, верно?
 – Факт.
 – Ну так хочу дать тебе юридический совет.
 – Я весь внимание.
 – Конечно, следовало бы сказать тебе раньше. Но ты бы не послушал. Теперь дело другое.
 – Да о чем ты, наконец?
 Несмотря на внушительные габариты, Ленни оставался для меня мальчишкой. Я не мог воспринимать его советы всерьез. Поймите меня правильно. Он малый толковый, это известно. Мы вместе праздновали его поступление в Принстон, а потом на юридический факультет Колумбийского университета. Мы вместе проходили тест на способность к исследовательской работе и первокурсниками занимались в одном классе по химии. Но сейчас я видел приятеля, с которым болтался по округе душными ночами в конце недели. Мы садились в здоровенную колымагу его старика и ездили на вечеринки. В компанию нас всегда принимали, но без особого энтузиазма – мы принадлежали к Великим невидимкам, как я называл университетское большинство. Мы стояли в углу, потягивали пиво, покачивали головами в такт музыке и усиленно привлекали к себе внимание. Но тщетно. Как правило, все кончалось сандвичами с сыром в закусочной "Наследие" либо, что было получше, на футбольном поле позади средней школы имени Бенджамена Франклина, где, улегшись на траву, мы пересчитывали звезды. Как-то легче разговаривать даже с лучшим другом, когда смотришь на звездное небо.
 – Значит, так, – промолвил Ленни, по привычке жестикулируя, – я хочу, чтобы отныне ты общался с полицейскими только в моем присутствии.
 – Вот как? – Я нахмурился.
 – Может, я дую на воду, но мне приходилось сталкиваться с подобными случаями. Не точно с такими, но... короче, ты понимаешь, о чем я. Первые подозреваемые – всегда члены семьи.
 – Иными словами, моя сестра.
 – Нет, иными словами, самые близкие. Или, если это только возможно, еще ближе.
 – Ты что же, хочешь сказать, что полиция подозревает меня?
 – Не знаю, право, не знаю. – Ленни замялся, но ненадолго. – Не исключено, совсем не исключено.
 – Слушай, это ведь в меня стреляли, ты не забыл? И моего ребенка похитили.
 – Никто не спорит, но на это дело можно посмотреть с разных сторон.
 – Как это?
 – Подозрения становятся чем дальше, тем сильнее.
 – Это еще почему?
 – Не знаю. Просто становятся. Слушай, похищениями детей занимается ФБР. Тебе ведь это известно? Если ребенок не находится в течение двадцати четырех часов, считается, что дело выходит за границы штата и передается в ведение федералов.
 – Ну и что?
 – А то. Для начала, скажем, в течение первых десяти дней они наводняют округу своими агентами. Прослушивают телефоны, ждут звонка с требованием о выкупе – словом, все в этом роде. Затем они начинают пришпоривать коней. В общем-то это нормально. Бесконечно ждать невозможно, они отзывают команду и возвращаются к рутине: один-два агента. Соответственно меняется ход мысли. Так и сейчас: быть может, рассуждают они, Тару похитили не ради выкупа, а просто спрятали. Во всяком случае, полагаю, что твой телефон прослушивается. Я, правда, не уточнял, но обязательно уточню. Они наверняка скажут – мол, дожидаемся звонка с требованием выкупа. Может быть. Но одновременно рассчитывают, что и ты сболтнешь что-нибудь разоблачительное.
 – И что с того?
 – Надо быть осторожным. Не забывать, что все – все! – телефоны прослушиваются – домашний, рабочий, мобильный.
 – Ну и что, что с того? Я ведь ничего не сделал.
 – "Ничего не?.." – Ленни взмахнул руками, словно собрался взлететь. – Ладно, поостерегись все-таки. Быть может, тебе трудно будет в это поверить – смотри, не задохнись, когда услышишь, – но полиция известна тем, что умеет переворачивать свидетельства с ног на голову.
 – Ничего не понимаю. Ты хочешь сказать – я числюсь подозреваемым лишь по той простой причине, что являюсь отцом и мужем?
 – Да. – Ленни выдержал паузу. – Нет.
 – Спасибо, ты здорово прояснил ситуацию.
 Зазвонил телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Я был далеко от него, в противоположном углу.
 – Можно? – Я потянулся к телефону.
 Ленни опередил меня:
 – Палата доктора Сайдмана.
 Голос в трубке заставил его нахмуриться.
 – Минуту, – отрывисто бросил он и передал мне трубку с таким видом, будто это рассадник микробов. Я с удивлением посмотрел на него.
 – Да?
 – Привет, Марк. Это Эдгар Портман.
 Отец Моники. Теперь понятно поведение Ленни. Эдгар, как всегда, держится слишком официально. Есть люди, тщательно обдумывающие свои слова. Это избранная публика вроде моего тестя: прежде чем открыть рот, она бережно кладет слово на весы.
 Я разом напрягся.
 – Привет, Эдгар, как дела? – Ответ, надо признаться, прозвучал глуповато.
 – Все нормально, спасибо. Приношу извинения за то, что не позвонил раньше. Но со слов Карсона я понял, что ты оправляешься от ранений. Я решил, лучше пока тебя не беспокоить.
 – Весьма признателен, – с едва заметным сарказмом сказал я.
 – Н-да. Насколько я понимаю, ты сегодня выписываешься?
 – Верно.
 Эдгар откашлялся, что вообще-то для него не характерно.
 – Не смог бы заехать домой?
 Домой. То есть к нему.
 – Сегодня?
 – Да, и чем быстрее, тем лучше. И если можно, один.
 Повисло молчание. Ленни вопросительно посмотрел на меня.
 – Что-нибудь случилось, Эдгар? – спросил я.
 – Марк, внизу тебя ждет машина. Поговорим при встрече. – Он повесил трубку.
 Действительно, на улице стоял черный "линкольн".
 Ленни вывез меня в кресле-каталке. Улица была мне знакома, ведь я вырос всего в нескольких милях от больницы Святой Елизаветы. Когда мне было пять лет, отец срочно доставил меня сюда в отделение "скорой помощи", где мне наложили двенадцать швов, а когда исполнилось семь... Впрочем, о сальмонеллезе вам уже известно. Потом я поступил в медицинскую академию и снял квартиру неподалеку от Колумбийского университета, в так называемом пресвитерианском районе. А потом вернулся в больницу Святой Елизаветы, правда, не в качестве пациента.
 Я – хирург, делаю пластические операции, но не те, о каких вы подумали. Время от времени я выправляю носы, однако с силиконовыми нитями в руках вы меня не увидите. Не то чтобы я осуждал кого-либо. Просто у меня работа другая.
 Моя область – восстановительная детская хирургия; этим делом я занимаюсь вместе со своей бывшей соученицей по медицинской академии, трудоголиком из Бронкса по имени Зия Леру. Мы состоим на службе в компании "Единый мир". В общем-то, мы с Зией сами ее основали. Работаем с детьми, в основном за границей, страдающими от разнообразных деформаций – врожденных, полученных в результате недоедания или физического насилия. Мы много разъезжаем по свету. В Сьерра-Леоне я занимался лицевыми травмами, в Монголии – волчьей пастью, в Камбодже – болезнью Крузона, в Бронксе – ожогами. Подобно большинству людей моей профессии, я получил изрядную подготовку. Прошел курс специализации по оториноларингологии, год потратил на восстановление тканей, далее – пластические операции, стоматология и даже офтальмология. У Зии за спиной то же самое, только она сильнее меня в челюстных операциях.
 Наверное, вы решили, что мы благодетели. Это заблуждение. У меня был выбор. Я мог сделаться костоправом, или подтягивать кожу тем, кто и без того красив, или помогать несчастным, в нищете живущим детям. Я выбрал последнее, но, увы, не столько из сострадания к обездоленным, сколько из профессионального интереса. Большинство хирургов моей специальности в душе любители загадок. Мы странный народ. Мы помешаны на врожденных аномалиях, которые только в цирке показывать, да на гигантских опухолях. Знаете, эти жуткие уродства в учебниках по медицине – смотреть страшно, правда? А мы с Зией обожаем иметь дело с такими штуками. И еще больше – заниматься починкой, из частей собирать целое.
 Свежий воздух щекотал легкие. Солнце светило как при сотворении мира, словно насмехаясь над любым унынием. Я поднял лицо. Помнится, Моника точно так же вскидывала подбородок. Она утверждала, что это "снимает стресс". Морщины у нее разглаживались, будто солнечный луч делал ей легкий массаж. Я стоял с закрытыми глазами. Ленни – молча, рядом, не торопя меня.
 Сам себе я всегда казался человеком чрезмерно чувствительным. Самые дурацкие фильмы вызывали у меня слезы. Я легко переходил от одного настроения к другому. Но в присутствии отца я никогда не плакал. И теперь, получив этот ужасный удар, я – как бы сказать? – был просто не способен к слезам. "Классический защитный механизм", – подумалось мне. Надо поторапливаться. Ситуация в принципе знакомая по работе: едва стоит появиться трещинке, как я склеиваю края, чтобы она не превратилась в настоящую расселину.
 Ленни беспокоил звонок Эдгара.
 – Ты хоть имеешь представление, что понадобилось этому старому сукину сыну?
 – Ни малейшего.
 Он замолчал. Я знаю, о чем он думал. Ленни всегда считал, что Эдгар виноват в смерти его отца. Старик был менеджером среднего звена в продовольственной компании – одной из многих, что принадлежали Эдгару. Он ишачил на фирму двадцать шесть лет, а когда ему исполнилось пятьдесят два, Эдгар затеял крупное слияние. И отец Ленни потерял работу. Помню мистера Маркуса сидящим с поникшими плечами за кухонным столом и заклеивающим конверты со своими анкетами. Работы он так и не нашел и два года спустя умер от сердечного приступа. Ленни был убежден, что увольнение и смерть отца между собой связаны.
 – Может, мне с тобой поехать? – сказал он наконец.
 – Да нет, справлюсь сам.
 – Мобильник у тебя с собой?
 Я кивнул.
 – Если что нужно, сразу звони.
 Я поблагодарил его, и Ленни отправился по своим делам. Водитель открыл дверцу, и я, поморщившись от боли, втиснулся в салон. Ехать было недалеко. Каслтон, штат Нью-Джерси. Там я родился. Мы миновали плотную застройку шестидесятых годов, большие участки семидесятых, здания с алюминиевым покрытием восьмидесятых, кондоминиумы девяностых. Потом деревья пошли чаще. Дома спрятались за густой растительностью от всякой рвани, которая может случайно оказаться на дороге. Мы приближались к старой роскоши, к месту, которое всегда пахнет осенью и дымком.
 Первые Портсманы поселились здесь сразу по окончании Гражданской войны. Тогда, как и на большей части пригородных земель штата, здесь находились фермы. Прапрапрадед Портсман постепенно их распродал и на том нажился. Правда, шестнадцать акров в собственности у семьи сохранялись, и сейчас это был едва ли не самый крупный участок в округе. Когда мы поднялись повыше, я невольно посмотрел налево – в сторону семейного кладбища. В глаза бросился небольшой холм свежевырытой земли.
 – Остановитесь, – сказал я водителю.
 – Прошу прощения, доктор Сайдман, но мне велено доставить вас прямо домой.
 Я хотел возразить, но потом передумал. Дождавшись, пока машина притормозит у парадного входа, я вышел и направился назад. "Доктор Сайдман!" – позвал водитель. Я не остановился. Он вновь окликнул меня. Я по-прежнему не обращал на него внимания.
 Дождя не было, но трава зеленела, как в лесу после дождя. Розы стояли в полном цвету, поражая обилием красок.
 Я попробовал ускорить шаг, и тут же почувствовал, что кожу буквально рвет на части. Пришлось от этой затеи отказаться. Прежде в усадьбе Портсманов я был всего лишь два раза (снаружи-то в молодости обозревал часто), но к семейному кладбищу никогда не приближался. То есть, как и большинство рационально мыслящих людей, попросту его избегал. Мысль хоронить близких у себя во дворе, как любимую собаку или кошку... Нет, подобные причуды богачей нам, обыкновенным особям, недоступны. Да и не стремимся мы их понять.
 Ослепительно белый забор, окружающий кладбище, был, пожалуй, фута два в высоту. Может, его специально покрасили к моему приезду? Я перешагнул через явно ненужные ворота и, не сводя глаз с холмика, двинулся вдоль скромных надгробий. Дойдя до места, я почувствовал, что меня бьет дрожь. И опустил взгляд.
 Точно, свежая могила. Надгробной плиты пока нет. Только дощечка, на которой четким каллиграфическим почерком, как на свадебном приглашении, написано:
 НАША МОНИКА.
 Я стоял и тер глаза. Моника. Моя бешеная красавица. Отношения у нас были тяжелые – классический случай, когда вначале страсти слишком много, а потом явно недостает. Не знаю, почему так вышло. Моника – другая, это факт. Поначалу ее огонь, ее пыл вызывал адекватную реакцию. А потом перепады настроения начали утомлять. Не хватало терпения копнуть глубже.
 Я смотрел на холмик и вдруг почувствовал болезненный укол памяти. Это было за две ночи до того, как в нас стреляли. Я вошел в спальню и обнаружил Монику плачущей. Не в первый раз. Далеко не в первый. Исполняя роль, отведенную мне в домашнем спектакле под названием "Семейная жизнь", я обычно спрашивал, в чем дело, но сердце мое в этом не участвовало. Раньше, в самом начале, бывало иначе. Моника молчала. Я пытался обнять ее, она напрягалась. Через какое-то время ее холодность стала меня раздражать, так мальчику надоедает кричать: "Волк! Волк!" В конце концов сердце оледенело. А чего еще ожидать, когда наталкиваешься на камень? Нельзя же постоянно быть наседкой. В определенный момент неизбежно ударяешься в бунт.
 По крайней мере именно это я себе говорил.
 Но в тот раз вышло иначе: Моника вдруг ответила. Ответила кратко. Чтобы быть точным, всего одной фразой: "Ты не любишь меня". Именно так. Сожаления в голосе не было. "Ты не любишь меня". Выдавливая дежурные возражения, я тогда подумал: "Может, она и права".
 Я закрыл глаза и отдался воспоминаниям. Наша жизнь складывалась плохо, но по крайней мере полгода назад появился выход, надежный и теплый узел связи – наша дочь, Я посмотрел на небо, снова протер глаза и перевел взгляд на землю, под которой лежит моя непредсказуемая жена.
 – Моника, – сказал я.
 И дал ей последнюю клятву.
 На могиле жены я поклялся найти Тару.


* * *

 Слуга, то ли швейцар, то ли секретарь (не знаю, как их теперь называют), провел меня через коридор в библиотеку. Обстановка в глаза не бросалась, но большими деньгами пахло: темный паркет с простыми восточными коврами, мебель в старом американском стиле – скорее внушительная, нежели изящная. При всем своем богатстве Эдгар был не из тех, кто тычет им в лицо. Само слово "нувориш" было, по его мнению, чем-то неприличным, непроизносимым.
 Эдгар сидел за просторным письменным столом из мореного дуба, посредине которого красовались гусиное перо (прапрадедово, если не ошибаюсь) и два бронзовых бюста – Вашингтона и Джефферсона. При виде меня Эдгар встал и одернул блейзер из голубого кашемира. К моему удивлению, помимо хозяина, в библиотеке находился и дядя Карсон. Когда он навещал меня в больнице, я был слишком слаб для объятий. Теперь Карсон решил наверстать упущенное. Он тесно прижал меня к груди. Я молча покорился. От него, как от усадьбы, пахло осенью и дымком.
 Фотографий в комнате не было – ни семейных снимков на отдыхе, ни школьных портретов, ни изображений главы семьи с супругой на благотворительном вечере. Честно говоря, я вообще не встречал фотографий в этом доме.
 – Ну как ты, Марк? – осведомился Карсон.
 – Да все нормально, дальше некуда, – ответил я и повернулся к тестю.
 Эдгар не вышел из-за стола. Мы не обнялись. Даже рукопожатием не обменялись. Он просто указал мне на кресло перед столом.
 Нельзя сказать, что я был близко знаком с Эдгаром. Мы вообще виделись всего трижды. И насколько он богат, я не знаю. Но даже если извлечь его из этой обстановки, даже если столкнуться с ним на городской улице или автовокзале, даже если вообще раздеть донага, все равно сразу можно сказать: Портсманы – это деньги. Моника тоже несла эту печать, она передается из поколения в поколение, это не заученный урок, это генетика. Решение Моники жить в нашей относительно скромной берлоге было, наверное, формой бунта.
 Она ненавидела отца.
 И я не особенно любил его – быть может, оттого, что мне приходилось сталкиваться с подобными людьми. Эдгар считает, что всего в жизни добился сам, но в действительности деньги достались ему традиционным путем – по наследству. Не то чтобы среди моих знакомых было много богачей, но я заметил: чем больше тебе достается на блюдечке с голубой каемочкой, тем охотнее ты толкуешь о матерях, живущих на пособие и государственные подачки. Удивительно, право. Эдгар принадлежит к той уникальной категории избранных, которые внушили себе, будто добились своего положения тяжким трудом. Разумеется, мы все склонны к самообольщению, и если тебе никогда не приходилось бороться за существование, если ты всегда жил в роскоши и даже пальцем ради нее не пошевелил, что ж, такая иллюзия, наверное, служит психологической компенсацией, добавляет апломба. Но все равно, нельзя быть настолько самодовольным.
 Я сел. Эдгар – тоже. Карсон остался стоять. Я внимательно посмотрел на Эдгара. Комплекция мужчины, привыкшего хорошо поесть. Кожа на лице в мелких морщинках. Румянец исчез. Эдгар переплел пальцы и прижал ладони к брюшку. Выглядел он, к некоторому моему удивлению, подавленным, вялым, каким-то безжизненным.
 Я удивился, ибо Эдгар всегда представлялся мне чистым воплощением эгоизма, человеком, для которого существуют только собственные беды и радости, люди для него – лишь элементы интерьера или роботы, предназначенные для развлечения. Теперь, со смертью Моники, у Эдгара не осталось детей. Его сын Эдди IV десять лет назад погиб в автокатастрофе, сев за руль пьяным. Моника считала, он выехал на встречную полосу и врезался в фургон нарочно. Непонятно почему, но винила она в этом отца. Она вообще во многом его винила.
 Имеется мать Моники. Ее я видел один раз. Она все время "отдыхает". У нее "продолжительные каникулы". Иными словами, она то и дело попадает в психиатрическое заведение. В тот день она собиралась на светский раут, приодетая, надушенная, красивая, только бледная очень, и глаза пустые, и речь запинающаяся, и шаткая походка.
 Если не считать дяди Карсона, Моника чувствовала себя чужой среди родных. Мне, как понимаете, это было все равно.
 – Хотели видеть меня? – спросил я.
 – Да, Марк. Я хотел тебя видеть.
 Я выжидательно помолчал.
 – Ты любил мою дочь? – Эдгар переложил ладони на стол.
 К такому вопросу я не был готов, тем не менее без малейшего промедления ответил:
 – Да, очень любил.
 Похоже, он догадался, что я лукавлю. Я изо всех сил постарался выдержать его взгляд.
 – И все же, скажу тебе, счастливой она не была.
 – Не думаю, что в этом следует винить меня.
 – Справедливо замечено, – медленно кивнул Эдгар.
 Но в моих глазах такая защита выглядела слабой. Слова Эдгара шарахнули меня, как кувалдой. Меня вновь затопило чувство огромной вины.
 – Тебе известно, что Моника консультировалась с психиатром? – спросил Эдгар.
 Я перевел взгляд на Карсона, затем вернулся к тестю.
 – Нет.
 – Неудивительно. Она хотела сохранить это в тайне от всех.
 – А вам как удалось узнать?
 Эдгар не ответил, погруженный в изучение собственных ладоней. Затем сказал:
 – Сейчас я кое-что тебе покажу.
 Я бросил на дядю Карсона еще один взгляд – исподтишка. Мне показалось, он вздрогнул.
 – Валяйте, – разрешил я Эдгару.
 Эдгар отпер ящик стола, пошарил внутри, извлек пластиковый мешочек и, зажав его между большим и указательным пальцами, поднял над столом. Я не сразу сообразил, что передо мной, а когда понял, выкатил глаза и лишился дара речи.
 – Узнаешь?
 Я посмотрел на Карсона. Глаза у него покраснели. Я перевел взгляд на Эдгара и молча кивнул. В мешочке был лоскут примерно три на три дюйма – образчик материи, которую я видел две недели назад, за несколько мгновений до выстрела.
 Розовый, с черными пингвинами.
 – Как это к вам попало? – едва слышно прохрипел я.
 Эдгар протянул мне большой коричневый конверт, обернутый в пластик. Я повернул его другой стороной. Имя и адрес Эдгара. Обратного адреса нет. Судя по штемпелю, бандероль отправлена из Нью-Йорка.
 – Это пришло с сегодняшней почтой, – сказал Эдгар и ткнул пальцем в лоскуток. – Тарино?
 По-моему, я выдавил из себя:
 – Да.
 – Это не все. – Эдгар вновь запустил руку в ящик. – Я взял на себя смелость разложить все по мешочкам. На случай если власти решат взять на анализ содержимое.
 Он протянул мне пластиковый пакетик на липучке. Внутри оказались волосы. Крохотные локоны. Когда я понял, на что смотрю, мне стало по-настоящему страшно. Перехватило дыхание.
 Волосы младенца.
 Откуда-то издалека донесся голос Эдгара:
 – Ее?
 Я закрыл глаза и попытался представить себе Тару в кроватке. К моему ужасу, черты дочери уже поистерлись в памяти. Неужели это возможно? Я даже затрудняюсь сказать, что увидел: реальный образ, выплывший из глубины сознания, или то, что я придумал взамен его. Проклятие! Веки набухли слезами. Я не в силах был мысленно нарисовать головку дочери, которую так любил поглаживать.
 – Марк?
 – Может быть, – сказал я, открывая глаза. – С уверенностью сказать не могу.
 – И последнее. – Эдгар передал мне очередной пластиковый контейнер.
 Я аккуратно положил его на стол рядом с волосами. В контейнере лежал лист бумаги со следующим текстом, напечатанным, похоже, на лазерном принтере:
 "Если сообщите властям, мы исчезнем и вам никогда не узнать, что с ней. Мы будем следить за вами. Нам все будет известно. У нас есть свой человек. Ваши звонки отслеживаются, так что не надо говорить на эту тему по телефону. Мы знаем, что ты, дедушка, богатенький. Нам нужны два миллиона долларов. И выкуп передашь ты, папочка. Так что готовь деньги, дедушка. Посылаем мобильник. Он защищен от прослушки. Но если будете пользоваться им для разговоров с другими, нам это станет известно. Мы исчезнем, и вы никогда не увидите ребенка. Дедушка, готовь деньги. Передай их папочке. А ты, папочка, держи деньги и мобильник при себе. Отправляйся домой и жди. Мы позвоним и скажем, что делать. Будешь своевольничать – потеряешь дочь. Это твой единственный шанс".
 Необычный слог, мягко говоря. Я прочитал записку трижды и посмотрел на Эдгара с Карсоном. Мной овладела странная умиротворенность. Да, случилась страшная вещь, но эта записка... Она успокаивает. Наконец хоть что-то произошло. Теперь можно действовать. Можно вернуть Тару. Появилась надежда.
 Эдгар встал, проследовал в угол, открыл шкаф и вытащил спортивную сумку с эмблемой "Найк".
 – Здесь вся сумма, – сообщил он и положил сумку мне на колени.
 Я опустил взгляд:
 – Два миллиона?
 – Банкноты разложены не по номерам, но сами номера я на всякий случай переписал.
 – Может, стоит связаться с ФБР? – Я перевел взгляд с сумки на Карсона.
 – Не думаю. – Эдгар уселся на крышку стола и скрестил руки на груди. От него пахло лосьоном, но этот запах смешивался с чем-то куда более простым, прогорклым, земным. Под глазами у Эдгара темнели круги. – Решать тебе, Марк. Ты отец. Мы с уважением примем любое твое решение. Но ты знаешь, мне приходилось иметь кое-какие дела с верхами. Возможно, я сужу предвзято, возможно, мои взгляды окрашены личным отношением, но, по моему опыту общения, люди из ФБР некомпетентны и своекорыстны. Если бы речь шла о моей дочери, я положился бы скорее на собственное суждение, нежели на них.
 Я колебался. Эдгар взял бразды правления в свои руки. Он хлопнул в ладоши и кивнул в сторону двери.
 – В записке говорится, чтобы ты ехал домой и ждал. По-моему, лучше последовать указанию.




 Глава 3


 За рулем сидел прежний водитель. Прижимая сумку с деньгами к груди, я скользнул на заднее сиденье. Чувства мои раздваивались между малодушным страхом и, как ни странно, чем-то похожим на душевный подъем. У меня появился шанс вернуть дочь. Со всем этим можно покончить.
 Но для начала надо решить главное: обращаться в полицию или нет?
 Я попробовал успокоиться, взглянуть на ситуацию хладнокровно, со стороны, взвесить все "за" и "против". Естественно, это не удалось. Я врач. Мне случалось делать выбор, от которого зависит жизнь. Для верного решения необходимо избавиться от любого балласта, вычесть из уравнения чрезмерные переживания. Но на карте – жизнь дочери. Моей родной дочери. Или, как я уже сказал в самом начале, – мой мир.
 Дом, который мы с Моникой купили, расположен рядом с домом, где я вырос и где до сих пор живут мои родители. Отношусь я к этому противоречиво. Вообще-то мне не нравится жить так близко к родителям, но еще больше не по душе бросать их и терзаться по этому поводу. И вот компромисс – жить рядом и много ездить.
 Ленни с женой обитают в четырех кварталах отсюда, около Каслтон-Молл, в доме, где Черил выросла. Ее родители шесть лет назад переехали во Флориду, в Роузленд, там у них квартира в кондоминиуме, так что можно часто навещать внуков, избегая испепеляющей летней жары Солнечного штата.
 Мне лично жить в Каслтоне не особенно нравится. За последние тридцать лет городок почти не изменился. В молодости мы насмехались над родителями, их материалистическими склонностями и пустыми, с нашей точки зрения, ценностями. Теперь мы сами сделались родителями. Мы просто заняли их место, а маму с папой нацелили туда, где их вскоре согласятся принять. Наше место займут наши дети. А так – все по-прежнему. Закусочная Мори – на Каслтон-авеню. В пожарной команде работают в основном добровольцы. Мальчишки играют в футбол на Нортленд-Филд. Линии высоковольтной передачи проходят в опасной близости от моей начальной школы. В роще позади дома Бреннеров на Рокмонт-террас околачиваются и покуривают травку подростки. Каждый год среднюю школу кончают от пяти до восьми отличников; во времена моей молодости это были преимущественно евреи, а сейчас – выходцы из азиатских стран.
 Мы повернули направо и двинулись по Монрол-авеню вдоль домов с двухэтажными квартирами. В одной из них я вырос. Выкрашенная в белый цвет, с темными шторами кухня, гостиная и столовая расположены в левой верхней части, кабинет и гараж – справа внизу. Родительский дом, хотя и несколько обветшавший, мало чем отличался от местных берлог. Единственное, что выделяло его, – скат-пандус для инвалидной коляски. Его сделали, когда мне было двенадцать лет, после того как с отцом случился третий удар. Мы с друзьями любили гонять по пандусу на роликовых коньках. У края мы устроили трамплин из фанеры и кучи золы.
 На подъездной дорожке стояла машина медсестры. Она приезжает в дневное время. Круглосуточного дежурства у нас нет. Отец прикован к каталке вот уже больше двадцати лет. Говорить не может. Губа у него слева уродливо загнута вниз. Половина туловища парализована, да и вторая не многим лучше.
 Водитель свернул на Дерби-террас, и я увидел, что за минувшие несколько недель мой дом – наш с Моникой дом – ничуть не переменился. Не знаю, впрочем, чего я ожидал. Быть может, полицейского ограждения. Или большого пятна крови. Так или иначе, ничего, мало-мальски намекающего на то, что здесь произошло две недели назад, не было.
 Прежние хозяева дома лишились права выкупа по закладной. В течение тридцати шести лет здесь жили некие Левински, но никто с ними тесно не общался. Миссис Левински была на вид славной женщиной, хотя от тика у нее дергалась щека. Мистер Левински, напротив, казался чудовищем, он постоянно орал на жену. Мы все его боялись. Однажды мы видели, как он с лопатой в руках гонится за миссис Левински, на которой была одна ночная рубашка. Дети, залезавшие куда попало, обходили их участок стороной. Вскоре после того, как я окончил колледж, прошел слух, будто Левински изнасиловал свою дочь Дину, робкую, с грустными глазами и шелковистыми волосами девушку. С Диной я проучился вместе лет десять, начиная с первого класса. Однако сейчас, оглядываясь назад, не припомню, чтобы голос ее когда-нибудь поднимался над шепотом, да и шептала-то она, лишь когда была вынуждена отвечать учителям, которые, кстати, всегда хорошо к ней относились. Я так и не сблизился с Диной. Не знаю уж, чем бы это кончилось, тем не менее жаль, даже не попробовал.
 Приблизительно в то время, когда в округе зашушукались о том, что Левински изнасиловал дочь, семья вдруг в одночасье собралась и уехала. Куда – неизвестно. Дом перешел к банку, который и сдавал его внаем. Мы с Моникой подали заявку на приобретение за несколько недель до рождения Тары.
 В первые дни после переезда я просыпался ночами и вслушивался... не знаю, во что именно, наверное, в какие-то звуки, хранящие память о прошлом этого дома, о беде, которая здесь жила. Я пытался сообразить, какая из комнат была Дининой спальней, и как она пережила случившееся, и каково ей сейчас, но ответа не находил. Могу только повторить: дом – это кирпич и цементный раствор. И больше ничего.
 Рядом с подъездом были припаркованы какие-то две машины. На пороге стояла мать. Стоило мне выйти, как она бросилась ко мне, словно телеоператор к солдату, вернувшемуся из плена. Она крепко обняла меня, и я уловил густой аромат духов. В руках я по-прежнему держал сумку с деньгами, и ответить на объятие с равным пылом было затруднительно.
 Из-за спины матери появились детектив Боб Риган и рослый чернокожий мужчина с блестящим, выбритым наголо черепом и в модных солнечных очках.
 – Это к тебе, – прошептала мать.
 Я кивнул и двинулся в их сторону. Риган прикрыл глаза ладонью, но скорее для вида: солнце светило не так уж ярко. Чернокожий даже не пошевелился.
 – Где вы были? – спросил Риган и, не дождавшись ответа, добавил: – Из больницы вы уехали больше часа назад.
 Я подумал о мобильнике, лежавшем у меня в кармане. О сумке с деньгами. Ладно, для начала ограничимся полуправдой:
 – На могиле у жены.
 – Нам надо поговорить, Марк.
 – Заходите.
 Все вошли в дом. В прихожей я остановился. Вот здесь, меньше чем в десяти футах отсюда, было найдено тело Моники. Не сходя с места, я окинул взглядом стену в поисках какого-нибудь знака насилия. И он обнаружился. Прямо над литографией с картины Беренса, неподалеку от лестницы, виднелось замазанное отверстие от пули – единственной, пролетевшей мимо меня и Моники.
 Я долго не отводил от пятна взгляда. Кто-то откашлялся. Оказалось – я сам. Мать постучала меня по спине и проследовала на кухню. Я жестом предложил Ригану и его спутнику пройти в гостиную.
 Они придвинули стулья. Я сел на диван. По-настоящему мы с Моникой не успели обставиться. На этих стульях я сиживал в студенческом общежитии, и выглядели они на все прошедшие с тех пор годы. Диван – из апартаментов Моники, мебель из породы "не прикасаться", такая в Версале стоит, тяжеловесная и чинная; даже во времена своей юности особо крепкой обивкой диван не отличался.
 – Это специальный агент Ллойд Тикнер. – Риган указал на чернокожего. – ФБР.
 Тикнер кивнул. Я ответил так же.
 – Рад, что вы чувствуете себя лучше, – попытался улыбнуться Риган.
 – С чего это вы взяли?
 Он удивленно посмотрел на меня.
 – Нисколько я себя лучше не чувствую и не почувствую, пока не вернется дочь.
 – А, ну да, конечно. Вы об этом. У нас, если не возражаете, к вам несколько вопросов.
 Я дал понять, что не возражаю.
 Риган откашлялся, выигрывая время.
 – Вам следует понять, почему мы задаем эти вопросы. Они мне не нравятся. Не сомневаюсь, что не понравятся и вам, но ничего не поделаешь. Улавливаете?
 Вообще-то не вполне, но сейчас не время для подробных объяснений.
 – Валяйте.
 – Расскажите нам про свою семейную жизнь.
 В мозжечке у меня что-то щелкнуло: внимание!
 – А какое это имеет отношение к делу?
 Риган пожал плечами. Тикнер не пошевелился.
 – Мы просто пробуем связать концы с концами.
 – Но ни один из них не имеет отношения к моей женитьбе.
 – Не сомневаюсь, что так оно и есть, Марк. Но видите ли, пока что, куда мы ни ткнемся, повсюду холодно. А время уходит, и это плохо. Мы просто должны испробовать все пути.
 – Единственный путь, который меня интересует, – тот, что ведет к Таре.
 – Это понятно. Для нас это тоже главное. Выяснить, что случилось с вашей дочерью. И с вами. Не следует забывать, что кто-то хотел вас убить, ведь так?
 – По-видимому.
 – Но видите ли, другие вопросы мы тоже не можем просто отбросить.
 – Какие вопросы?
 – Например, ваш брак.
 – А почему вас интересует мой брак?
 – Ведь когда вы женились, Моника была беременна, так?
 – Какое это имеет... – Я оборвал себя на полуслове. Вообще-то очень хотелось выстрелить из обоих стволов, но тут в сознании у меня громко прозвучал голос Ленни. Не разговаривать с полицейскими в его отсутствие. Надо позвонить ему. Я хорошо понимал это. Но что-то в их тоне и поведении меня останавливало... Если я замолчу и скажу, что мне нужно связаться с адвокатом, это будет выглядеть так, словно я чувствую себя виновным. А мне скрывать нечего. Так зачем же возбуждать подозрения? Разумеется, мне известно было и то, что именно так полицейские и работают, по таким правилам и играют, но ведь кто из нас доктор? Я. Более того – хирург. Мы часто заблуждаемся, полагая себя умнее всех остальных.
 Я решил говорить начистоту:
 – Да, она была беременна. Ну и что?
 – А вы делаете пластические операции, верно?
 – Верно. – Смена предмета разговора несколько смутила меня.
 – Вместе с коллегой-хирургом вы избавляете людей из разных стран от врожденных уродств, серьезных травм лица, ожогов и так далее.
 – Близко к тому.
 – Стало быть, много путешествуете?
 – Довольно много.
 – Можно сказать, что за последние два года перед женитьбой вы провели за границей больше времени, чем дома?
 – Возможно. – Я поудобнее устроился на жесткой диванной подушке. – Хотелось бы, однако, понять, какое все это имеет отношение к делу?
 – Мы просто пытаемся составить максимально полную картину, – обезоруживающе улыбнулся Риган.
 – Картину чего?
 – Вашего коллегу зовут... – он полистал блокнот, – мисс Зия Леру.
 – Доктор Леру, – поправил я.
 – Ну да, конечно, доктор Леру, благодарю вас. А где она сейчас?
 – В Камбодже.
 – Оперирует детей-калек?
 – Да.
 Риган склонил голову набок, как бы в смущении.
 – Вроде вы сами собирались ехать.
 – Было дело, только давно.
 – Насколько давно?
 – Простите?
 – Когда вы отказались от этой поездки?
 – Не помню. Может, девять месяцев назад, может, восемь.
 – И вместо вас поехала доктор Леру?
 – Именно. Из этого следует, что...
 Риган не попался на крючок:
 – Вы ведь любите свою работу, Марк?
 – Да.
 – И путешествовать любите? Занимаясь своим похвальным делом.
 – Факт.
 Риган почесал в затылке, явно прикидываясь сбитым с толка:
 – В таком случае почему вы уступили свое место доктору Леру?
 Теперь мне стало ясно, куда он клонит.
 – Потому что у меня появились другие обязательства.
 – Вы говорите о жене и дочери, правильно?
 Я выпрямился и посмотрел ему прямо в глаза:
 – Суть? В чем суть вопросов?
 Риган откинулся на спинку стула. Тикнер последовал его примеру.
 – Мы просто пытаемся составить полную картину, вот и все.
 – Это я уже слышал.
 – Секунду, секунду. – Риган принялся листать блокнот. – Джинсы и красная блузка.
 – Что?
 – Я о вашей жене. – Он ткнул пальцем в какую-то запись. – Вы сказали, в то утро на ней были джинсы и красная блузка.
 Моника замелькала передо мной в разных видах. Я попытался сосредоточиться.
 – Ну и что?
 – Когда мы нашли ее мертвой, – сказал Риган, – на ней ничего не было.
 У меня задрожало сердце. Дрожь передалась в руки, закололо пальцы.
 – Разве я раньше не говорил вам?
 – Ее... – Голос у меня пресекся.
 – Нет, нет, – поспешно сказал Риган, – никаких следов на теле, кроме пулевых отверстий, мы не обнаружили. – Он склонил голову набок, как бы взывая к моей помощи. – Мы нашли ее тело в этой самой комнате. Она что, часто разгуливала по дому нагишом?
 – Я ведь уже говорил вам... – Пауза. Я с трудом переваривал новые сведения. – На ней были джинсы и красная блузка.
 – Выходит, она уже оделась?
 Я вспомнил шум душа. Я вспомнил, как она вышла из ванной, откинула волосы, села на кровать и натянула джинсы.
 – Да.
 – Точно?
 – Точно.
 – Знаете мы прочесали весь дом. И так и не нашли красной блузки. Джинсы – дело иное. Их у нее несколько пар. Но никакой красной блузки. Вам это не кажется странным?
 – Минуту. А рядом с ней одежда не лежала?
 – Нет.
 "Чушь какая-то", – мелькнуло у меня в голове.
 – Надо посмотреть в шкафу, – сказал я.
 – Да мы уж смотрели. Но разумеется, действуйте. В случае удачи, может, объясните нам, каким образом вещи, которые на ней были, вновь очутились в гардеробе? Вам это тоже, наверное, любопытно?
 Я не двинулся с места.
 – У вас есть оружие, доктор Сайдман?
 Очередной поворот темы. Я старался поспевать за Риганом, но голова у меня кружилась.
 – Да.
 – Какое?
 – "Смит-и-вессон", тридцать восьмой калибр. Это еще отцовский.
 – И где он сейчас?
 – В спальне, в шкафу. На верхней полке, в специальном ящичке.
 Риган пошарил у себя за спиной и извлек железный ящик.
 – Этот?
 – Он самый.
 – Откройте.
 Он бросил мне ящичек. Я подхватил на лету. Металл, выкрашенный в неопределенный цвет, оказался прохладным на ощупь. Но дело не в этом. Ящик был поразительно легким. Я набрал код замка и откинул крышку. Полистал бумаги (паспорт на машину, купчая на дом, опись имущества), но лишь затем, чтобы взять себя в руки. Револьвера не было.
 – И в вас, и в вашу жену стреляли из тридцать восьмого, – сказал Риган. – Похоже, ваш куда-то пропал.
 Я не сводил глаз с ящичка, словно ожидая, что оружие вот-вот материализуется из ничего. Связать концы с концами не удавалось.
 – Как он мог исчезнуть? У вас есть какие-нибудь догадки на сей счет?
 Я молча покачал головой.
 – Тогда вот еще что.
 Я вопросительно посмотрел на Ригана.
 – В вас с Моникой стреляли из разных револьверов.
 – Извините?
 – Да, мне тоже было трудно поверить, – кивнул Риган. – Но баллистическую экспертизу проводили дважды. Система и калибр одинаковые, стволы разные. При этом вашего "смит-и-вессона" в наличии нет. – Риган театрально пожал плечами. – Что бы это значило? – Помогите разобраться, Марк.
 Я посмотрел на детективов. Лица мне не понравились. Я вспомнил, о чем предупреждал меня Ленни.
 – Мне нужно позвонить адвокату, – решительно заявил я.
 – Уверены?
 – Да.
 – Что ж, звоните.
 Мать стояла на пороге кухни, нервно потирая руки. Что из сказанного она услышала? Судя по ее мимике, немало. Мама выжидательно подняла брови. Я кивнул, и она пошла звонить Ленни. Я сложил на груди руки, но так сидеть было неудобно. Я принялся постукивать ногой по полу. Тикнер снял очки, взглянул на меня и впервые открыл рот:
 – Что у вас в сумке?
 Я молча посмотрел на него.
 – В спортивной сумке, которую вы постоянно ощупываете? – уточнил Тикнер. Голос был простодушен и даже плаксив, явно не соответствуя очертаниям лица. – Что в ней?
 Да, я с самого начала допустил большую ошибку. Надо было послушаться Ленни. Надо было сразу ему позвонить. Теперь я и не знал, что сказать. Послышался голос матери. Она просила Ленни поторопиться.
 Я безуспешно искал более или менее правдоподобный ответ, когда пронзительный звук отвлек мое внимание.
 Зазвонил телефон – тот самый, что похитители прислали тестю.




 Глава 4


 Тикнер с Риганом ждали ответа.
 Я извинился и, не давая им времени возразить, поспешно вышел из гостиной. В руке я сжимал телефон. В глаза мне ударил солнечный луч. Я прищурился и посмотрел на панель мобильника. Кнопка ответа была расположена иначе, чем на моем.
 На противоположной стороне улицы две девочки в ярких шлемах вовсю накручивали педали велосипедов. У одной на руле развевались розовые ленты. Когда я был маленьким, в этом районе жило человек десять детей моего возраста. Мы часто собирались после уроков. Не помню уж, во что мы играли, – во всяком случае, не в бейсбол или что-нибудь в этом роде, для таких игр мы были недостаточно организованы. Нас увлекали тайники, погони, нападение, защита. Считается, что детство в предместье – пора невинности, но как же часто день у нас кончался слезами, по крайней мере для одного участника игры. Мы спорили до хрипоты, меняли союзников, объявляли войну и заключали мир. Как водится, назавтра все забывалось. Игра начиналась с чистого листа. Составлялись новые коалиции. И следующий парнишка прибегал домой в слезах.
 Я нажал нужную кнопку и поднес аппарат к уху – все одним движением. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит наружу. Я откашлялся и, чувствуя себя полным идиотом, сказал:
 – Слушаю.
 – Говори только "да" или "нет". – Сквозь голос пробивался в трубке шелест магнитофонной ленты. – Деньги достал?
 – Да.
 – Гарден-Стейт-Плаза. Знаешь, где это?
 – Парамус-роуд.
 – Ровно через два часа припаркуйся на северной стоянке. Сектор девять. Это рядом с "Нордстромом". К тебе подойдут.
 – Но...
 – Если будешь не один, мы исчезнем. Если за тобой кто-нибудь следует, мы исчезнем. Если нюхом почуем легавого, мы исчезнем. Другого шанса не будет. Ясно?
 – Да, но когда...
 Отбой.
 Рука опустилась. Мною овладело равнодушие. Девочки на противоположной стороне улицы о чем-то заспорили. Суть проблемы я не уловил, но каждая то и дело внушительно повторяла слово "мой". Из-за угла вылетела "субару". Завизжали тормоза. Водительская дверь распахнулось до того, как машина остановилась.
 Это был Ленни. Ему хватило одного взгляда, чтобы рвануться ко мне.
 – Марк?
 – Ты был прав. – Я кивнул в сторону дома. На пороге стоял Риган. – Они подозревают меня.
 Ленни нахмурился. Глаза сузились, зрачки превратились в кнопки. В спорте такую мину называют "боевая". Ленни уперся взглядом в Ригана, словно прикидывал, в какую часть тела нанести удар.
 – Ты разговаривал с ними?
 – Немного.
 – А что тебе нужен адвокат, сказал?
 – Сказал, но не сразу.
 – Послушай, Марк, я ведь предупреждал...
 – Я получил требование о выкупе.
 Это известие заставило Ленни подобраться. Я посмотрел на часы. До Парамуса сорок минут езды, с учетом пробок – час. Время у меня было, хотя и немного. Я принялся пересказывать допрос. Ленни вновь взглянул на Ригана и увел меня подальше от дома. Мы остановились у бордюра, разделяющего участки, и, как школьники, уселись на сероватые булыжники. Колени упирались прямо в подбородки. У Ленни задралась штанина, и я невольно отметил полоску кожи между носком и узкими брючными манжетами. Сидеть было чертовски неудобно. В глаза било солнце. Мы больше щурились, чем смотрели друг на друга. Как в детстве. Это облегчало мне рассказ.
 Я быстро передал их вопросы и мои ответы. Посредине рассказа в нашу сторону двинулся Риган. Ленни повернулся к нему и крикнул:
 – Яйца побереги.
 – Что-что? – Риган остановился.
 – Вы собираетесь арестовать моего клиента?
 – Нет.
 – В таком случае, – Ленни прицелился указательным пальцем в пах Ригана, – еще шаг, и я отрежу тебе яйца, выкрашу их бронзовой краской и подвешу к зеркалу заднего вида.
 – У нас есть к вашему клиенту несколько вопросов. – Риган с достоинством расправил плечи.
 – Круто. Только прежде чем нарушать чьи-то права, поищи другого адвоката.
 Ленни махнул Ригану рукой – мол, свободен – и кивком велел мне продолжать. Ригану наше общение явно не нравилось, однако он отступил. Я вновь посмотрел на часы. После звонка прошло всего пять минут. Я завершил рассказ. Ленни просверлил взглядом Ригана.
 – Хочешь знать, что я об этом думаю?
 – Да.
 – По-моему, надо все рассказать им.
 – Уверен?
 – Более или менее.
 – А как бы ты сам поступил? Если бы речь шла о твоем ребенке?
 Ленни на секунду задумался.
 – Я не могу поставить себя на твое место. Но вообще-то – да, я бы рассказал. Я всегда рассчитываю на шанс. А он будет, если легавые узнают. Я не хочу сказать, будто всегда получается, как хочешь, но в таких делах они специалисты. А мы нет. – Ленни просунул между подбородком и коленями ладони (так он любил сиживать в детстве). – Таково мнение Ленни-друга. Ленни-друг советует тебе все рассказать.
 – А Ленни-адвокат?
 – Он был бы более настойчив. Он бы решительно потребовал, чтобы ты раскрыл карты.
 – Почему?
 – Дело в двух миллионах. Если они безвозвратно исчезнут, пусть даже Тара вернется домой, подозрения, мягко говоря, усилятся.
 – Плевать. Мне надо вернуть дочь.
 – Это-то ясно.
 Или вернее сказать, ясно Ленни-другу. Теперь пришла очередь Ленни смотреть на часы. Внутри у меня все переворачивалось, как во время водного слалома. Я почти слышал: тик-так. Это сводило с ума. Я снова попробовал все разложить по полочкам, прикинуть "за" и "против" и подвести баланс. Но тиканье мешало сосредоточиться.
 Ленни говорил про шанс. Но я не охотник до азартных игр. Я человек не рисковый. На той сторону улицы одна девочка крикнула: "Все расскажу!" И сорвалась с места. Другая засмеялась и села на велосипед. Я почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Сейчас мне страшно не хватало Моники. Нельзя такие решения принимать в одиночку. Она должна быть рядом.
 Я посмотрел на парадную дверь. На пороге стояли Риган с Тикнером. Риган в позе Наполеона слегка переминался с ноги на ногу, Тикнер не шевелился, лицо по-прежнему выражало полнейшую безмятежность. И это люди, которым я собираюсь вверить жизнь своей дочери? Что для них главное? Тара или, как сказал Эдгар, неведомые мне личные интересы?
 Тиканье становилось все громче, все настойчивее.
 Кто-то убил мою жену. Кто-то похитил мою дочь. За последние несколько дней я беспрестанно спрашивал себя: почему? Почему жертвами оказались именно мы? При этом я старался не давать волю эмоциям, не впадать в жалостливое сочувствие к самому себе. И не находил ответа. Я не видел мотивов – наверное, в этом состояло самое страшное. Возможно, никакой причины и не было. Возможно, это просто злая ухмылка судьбы.
 Ленни смотрел прямо перед собой и ждал, что я скажу. Тик-так, тик-так.
 – Давай все расскажем, – решился я.
 Реакция меня удивила. Они ударились в панику.
 Естественно, оба попытались утаить это, но выдали внешние признаки – трепетание ресниц, напряженно сжатые губы, неожиданно мягкий тембр голоса. Они явно не были готовы к такому цейтноту. Тикнер сразу же связался с фэбээровцем – специалистом по похищениям людей. Говоря с ним, он прикрыл мембрану ладонью. Риган позвонил коллегам в полицейское управление Парамуса.
 Повесив трубку, Тикнер повернулся ко мне:
 – Мы повсюду расставим своих людей. Разумеется, незаметно. Семнадцатое шоссе в обоих направлениях и все съезды с него будут перекрыты. Молл по всему периметру тоже окружим. Но вот что я доложу вам, доктор Сайдман. Эксперты рекомендуют вступить с похитителем в контакт. Может, нам удастся уговорить его отложить...
 – Нет.
 – Да никуда они не денутся, – отмахнулся Тикнер. – Им же деньги нужны.
 – Моя дочь у них в руках почти три недели, – отрезал я. – Дольше я ждать не собираюсь.
 Он неохотно кивнул и, стараясь сохранить привычное спокойствие, сказал:
 – В таком случае с вами в машине будет мой человек.
 – Не пойдет.
 – Он спрячется сзади.
 – Не пойдет, – повторил я.
 Тикнер зашел с другой стороны:
 – А еще лучше – мы такие фокусы уже проделывали – скажем похитителю, что вы не в состоянии вести машину: в конце концов, только сегодня из больницы выписались. На ваше место посадим своего человека. Представим как вашего двоюродного брата.
 – Вы намекали, что в этом деле замешана моя сестра. – Я хмуро посмотрел на Ригана.
 – Да, не исключено.
 – В таком случае не кажется ли вам, что она может не узнать моего "двоюродного брата"?
 Тикнер и Риган обменялись растерянным взглядом и дружно закивали.
 – Верно, – сказал Риган.
 "И это профессионалы, которым я вверяю жизнь Тары! Не слишком-то ободряющее начало". Я двинулся к двери.
 – Куда вы? – Тикнер положил мне руку на плечо.
 – А вы как, черт возьми, думаете?
 – Присядьте, доктор Сайдман.
 – Времени нет, – бросил я. – Надо выезжать. Могут быть пробки.
 – О пробках мы позаботимся.
 – И разумеется, это не вызовет никаких подозрений.
 – Я сильно сомневаюсь, что за вами будут следить с самого начала, прямо отсюда.
 Я круто повернулся и посмотрел ему прямо в лицо:
 – А если бы речь шла о жизни вашего ребенка, вы бы стали рисковать?
 На сей раз он помедлил с ответом.
 – По-моему, вы не понимаете, – сказал я, не сводя с него глаз. – Мне наплевать на деньги. И наплевать на похитителей, пусть исчезают. Я просто хочу вернуть своего ребенка.
 – Это нам ясно, но вы кое о чем забываете, – возразил Тикнер.
 – А именно?
 – Присядьте.
 – Послушайте, – взорвался я, – окажите мне любезность. Позвольте я постою. Я врач. И не хуже вас знаю, что такое дурные новости и как их воспринимают. Так что не надо играть со мной.
 – Ваша правда. – Тикнер поднял руки и набрал в легкие побольше воздуха.
 Все же играет. Но я-то совершенно к этому не расположен.
 – Итак, о чем речь?
 – О вас, – начал он. – В вас стреляли, и мы пока не знаем кто. И убили вашу жену.
 – Это я понимаю.
 – Не уверен. Подумайте немного. Мы не можем оставить вас с этими людьми один на один. На вашу жизнь покушались. В вас дважды стреляли. И решили, что вы мертвы.
 – Марк, – вмешался Риган, подходя к нам, – мы уже делились с вами всякими версиями. Беда в том, что это именно версии. Не более того. Мы не знаем, что этим парням нужно. Возможно, это просто похищение, но в таком случае какое-то необычное, ничего похожего нам раньше не встречалось. – Вопросительная мина пропала, уступив место выражению, которое призвано было свидетельствовать о полной откровенности. – Достоверно известно только одно – вас пытались убить. Если нужен только выкуп за ребенка, родителей не убивают.
 – Может, они собирались вытянуть деньги из тестя, – предположил я.
 – Тогда зачем ждали так долго?
 На ЭТОТ вопрос ответа у меня не было.
 – А может, – заговорил Тикнер, – никого похищать и не собирались. По крайней мере не девочка была целью нападения. Украсть ее решили потом. Может, с самого начала метили в вас и вашу жену. А теперь просто решили закончить работу.
 – Думаете, это ловушка?
 – Весьма вероятно.
 – Так что вы советуете?
 – Возьмите кого-нибудь с собой на встречу, – ухватился за мои слова Тикнер. – Потяните время, чтобы мы успели подготовиться. Пусть позвонят еще раз.
 Я посмотрел на Пенни. Он поймал мой взгляд и решительно заявил:
 – Это невозможно.
 Тикнер угрюмо воззрился на него:
 – При всем уважении к вам, сэр, должен заметить, ваш клиент в серьезной опасности.
 – И моя дочь тоже.
 Простые слова. Решение дается легко, если облечь его в простые слова.
 Я направился к машине.
 – Пусть ваши люди держатся на расстоянии.




 Глава 5


 Пробок на дороге не было, так что добрался я значительно раньше намеченного срока. Я заглушил двигатель и откинулся на спинку. Огляделся. Федералы и местная полиция, наверное, держат меня в поле зрения, но я их не видел. Это хорошо.
 "Так, что дальше? Понятия не имею".
 Я подождал немного. Покрутил ручку настройки радио, но ни на чем не остановился. Включил магнитолу. Зазвучал дуэт Доналда Фейгана и Стили Дэн "Черная корова". Я слегка вздрогнул. Этой записи я не слышал давно, пожалуй, со студенческих лет. "Зачем она понадобилась Монике?" – подумал я. И тут, ощутив приступ боли, сообразил: последней в машину садилась жена – не исключено, что эта песня оказалась последней в ее жизни.
 Я смотрел, как у входа в торговый центр скапливаются покупатели. Больше всего меня занимали молодые матери: как они открывают задние дверцы небольших пикапов; с ловкостью фокусника раскладывают на весу детские коляски; отвязывают от специальных сидений и извлекают из машин детей (это напомнило мне действия База Олдрина на "Аполлоне-11"); привычно запирают при помощи пультов пикапы и, высоко вскинув головы, решительно направляются вперед.
 С одной стороны – матери со своими малышами (когда у тебя в распоряжении машина, имеющая пять степеней боковой защиты и кресло как в космическом корабле, о безопасности можно не беспокоиться), с другой стороны – я с кучей денег и надеждой вернуть дочь. Грань, разделяющая нас, чрезвычайно хрупка. Слишком. Хотелось опустить стекло и крикнуть: "Берегитесь!"
 Приближался назначенный час. В переднее стекло било солнце. Я потянулся было за темными очками, но потом передумал. Не знаю уж, что меня остановило. Может, я решил, что похититель, увидев очки, занервничает? Да нет, вряд ли. А впрочем, поди угадай. Пусть очки остаются в кармане. Рисковать не стоит.
 Я то и дело поглядывал по сторонам, явно привлекая к себе внимание. Когда рядом останавливалась машина или поблизости кто-нибудь проходил, я мгновенно напрягался.
 Скорее бы все это кончилось. Все решится в течение ближайших нескольких минут. В этом я был уверен. Спокойствие. Надо сохранять спокойствие. Из головы не выходили слова Тикнера. А вдруг кто-нибудь просто подойдет к машине и вышибет мне мозги?
 А что, вполне вероятно.
 Зазвонил телефон. Я вздрогнул и поспешно откликнулся.
 Послышался механический голос:
 – Трогайся. В сторону западного выезда.
 – А где здесь запад? – растерялся я.
 – Там, где Четвертая улица. Поезжай по знакам. Там будет эстакада. Ты под контролем. Если за тобой кто-нибудь следует, мы исчезнем. Не выключай телефон.
 Я без колебаний повиновался, прижимая телефон к уху правой рукой с такой силой, что кисть побелела, а левой вцепившись в руль, словно собирался сорвать его с колонки.
 – Поедешь по Четвертой в западном направлении.
 Я повернул направо и выехал на шоссе. Посмотрел в зеркало – не едет ли кто за мной? Трудно сказать.
 Вновь зазвучал механический голос:
 – Увидишь небольшой торговый ряд.
 – Тут миллион небольших торговых рядов.
 – Это справа, рядом с детским магазином. Прямо у выезда на Парамус-роуд.
 – Ясно. – Я издали увидел его.
 – Там остановишься. Слева увидишь дорожку. Повернешь. Как доедешь до конца, глуши двигатель. Деньги держи наготове.
 Я сразу понял, почему похититель выбрал именно это место. Туда можно подъехать только одним путем. Все магазины сдаются внаем, за исключением детского. А выезд в дальнем правом конце. Иными словами, и на отшибе, и прямо у шоссе. Незаметно подъехать невозможно.
 Надеюсь, федералам это понятно.
 Подъехав к магазину с тыла, я увидел стоящего у фургона мужчину. На нем были красная фланелевая рубаха с черными полосами, темные джинсы, солнцезащитные очки и бейсболка. Я всячески пытался отыскать у него хоть какую-то особую примету, но в голову приходило только одно: обыкновенный. Обыкновенный, то есть среднего роста, средней комплекции. Вот разве что нос. Даже издали было видно, что он деформирован, как у бывшего боксера. Но может, это просто маскировка? Как знать. Я присмотрелся к фургону. "Би энд Ти электришнз. Риджвуд, Нью-Джерси". Ни телефона, ни адреса. Номера штата Нью-Джерси. Я запомнил их.
 Мужчина прижал мобильник к губам, и я услышал механический голос:
 – Иду. Деньги передашь через окно. Из машины не выходи. Ко мне не обращайся. Где найдешь дочь, скажу после, когда окажусь с деньгами в безопасном месте. Позвоню.
 Мужчина в красной рубахе и темных джинсах сунул мобильник в карман и направился ко мне. Рубаха была расстегнута. Интересно, он при оружии? Но даже если так, то от меня-то что зависит? Я нажал на кнопку, но стекло осталось в неподвижности. Зажигание надо включить. Мужчина приближался. Бейсболка была надвинута низко на лоб, почти касаясь очков. Я повернул ключ. Приборная доска осветилась. Я нажал на кнопку. Стекло поползло вниз.
 Я вновь попытался найти в мужчине что-нибудь особенное. Шел он слегка покачиваясь, будто пропустил стаканчик-другой, но выглядел спокойным. Лицо было небрито и покрыто пятнами. Руки грязные. Джинсы на правом колене порваны. Дешевые кроссовки знавали лучшие времена.
 Когда мужчина оказался в двух шагах от машины, я высунул руку с сумкой и весь подобрался. Задержал дыхание. Не замедляя шага, мужчина схватил сумку и круто повернул назад. Теперь он шел быстрее. Задняя дверь фургона распахнулась, он вскочил внутрь, дверь мгновенно захлопнулась. Выглядело это так, словно фургон просто проглотил его.
 Взревел двигатель, и фургон рванулся с места. Только тут я заметил еще одну дорогу, что-то вроде черного хода. По ней-то фургон и уехал.
 Я остался один.




 Глава 6


 Выхода не было.
 Мне хотелось вернуться в коматозное состояние, в каком я был в больнице. Мне хотелось, чтобы меня накачали антибиотиками... Кожа нестерпимо горела. Нервные окончания были обнажены и реагировали на малейшее прикосновение.
 Меня охватили чувства страха и беспомощности. Страх не позволял мне выйти из комнаты, а беспомощность – кошмарное осознание того, что я сам во всем виноват и ничем не могу облегчить боль моей девочки, – надела на меня смирительную рубаху и погрузила во тьму. Я чувствовал, что теряю рассудок.
 Дни проходили как в тумане. Почти все время я проводил у телефона, точнее, у нескольких телефонов – у домашнего и двух мобильных (своего и того, что передал похититель, для последнего я купил зарядное устройство, чтобы работал постоянно). Я лежал на диване. Телефоны располагались справа от меня. Я старался не смотреть на них, даже пялился на телевизор, действуя по старой поговорке: "Чайник, с которого не сводишь глаз, никогда не закипает". И все же исподтишка посматривал на эти чертовы телефоны, опасаясь, как бы они не улетучились, и нетерпеливо ожидая, когда же они наконец зазвонят.
 Я вновь и вновь пытался восстановить ту самую неизъяснимую связь отца с дочерью, которая раньше подсказывала мне, что Тара жива. Жилка все еще билась (или по крайней мере я заставлял себя верить, что бьется), правда, слабо, нить превратилась в лучшем случае в волосок.
 "Это твой единственный шанс..."
 Вдобавок, усугубляя чувство вины, прошлой ночью мне явилась во сне женщина, не Моника – старая моя возлюбленная Рейчел. Это был один из тех снов на грани реальности, когда все кажется чужим, неправдоподобным, невозможным даже и все-таки достоверным. Мы с Рейчел были вместе. Мы так и не расстались, хотя и прожили годы врозь. Мне, как и в действительности, тридцать четыре, но ей столько, сколько было, когда она бросила меня. Тара во сне оставалась моей дочерью, и никто ее не похищал, но одновременно она являлась и дочерью Рейчел. Быть может, вам снилось когда-нибудь такое: концы с концами не сходятся, но все равно всему веришь? Когда я проснулся, сон, как это обычно бывает, забылся. Осталось лишь смутное, хотя и удивительно сильное ощущение.
 Мать постоянно хлопотала вокруг меня. Вот только что притащила очередной поднос с едой. Я в очередной раз не обратил на него ни малейшего внимания, она в очередной раз произнесла: "Ты должен поддерживать силы ради Тары".
 – Да, мама, ты права, сила – это главное. Сейчас я сделаю сто отжиманий, и Тара вернется.
 Мама только покачала головой. Конечно, с моей стороны было жестоко так говорить. Ей ведь тоже больно. Исчезла внучка, сын в ужасном состоянии. Она вздохнула и направилась на кухню. Я не извинился, лишь посмотрел ей вслед.
 Часто наведывались Риган с Тикнером. Ей-богу, при виде их вспоминаешь Шекспира с его шумом и яростью, которые ничего не означают. Детектив и фэбээровец рассказывали о чудесах техники, задействованных в поисках Тары (тут тебе и дезоксирибонуклеиновые кислоты, и скрытые камеры слежения новейшего образца, установленные в аэропортах, на железнодорожных вокзалах и транзитных пунктах). Они неустанно повторяли полицейские клише "во все углы заглянем", "иголку в стогу сена отыщем"... Я только кивал. Они заставили меня изучить фотографии разыскиваемых преступников, но моего оборванца среди них я не обнаружил.
 – Мы проверили "Би энд Ти электришнз", – сообщил Риган в первый же день. – Такая компания существует, в качестве опознавательного знака используется магнитная пластинка, ее легко отлепить от автомобиля. Пару месяцев назад кто-то украл такую штуковину, но компания сочла это мелочью и заявлять о краже не стала.
 – А номера?
 – Таких номеров нет.
 – Как это?
 – Старыми воспользовались, – пояснил Риган. – Это совсем нетрудно. Отрезается левая часть от одного номера, правая – от другого, части свариваются, вот вам и новый номер.
 Я тупо посмотрел на него.
 – Однако есть и нечто обнадеживающее, – порадовал Риган.
 – Вот как?
 – Мы явно имеем дело с профессионалами. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что, если вы свяжетесь с нами, мы наводним своими людьми весь торговый центр. Они отыскали такое место, куда незаметно не проникнешь. Далее, они направили нас по ложному следу – заставили заниматься украденным логотипом, поддельными номерами. В общем, повторяю, профессионалы.
 – И это обнадеживает, потому что...
 – Как правило, профессионалы крови не жаждут.
 – А чего жаждут?
 – По нашему предположению, они ждут, пока вы дозреете, чтобы потребовать еще денег.
 Дозрею. Похоже, замысел осуществляется. Я дозреваю.
 Вскоре после провала операции с выкупом позвонил тесть. В голосе слышалось разочарование. Не хочу осуждать Эдгара – в конце концов, именно он дал деньги и намекнул, что готов дать еще. Разочарован он был прежде всего мной, тем, что вопреки его совету я обратился в полицию.
 В этом он, конечно, был прав. Это я во всем виноват.
 Часто приходил Ленни. Он избегал моего взгляда, потому что винил себя за совет выложить все полиции.
 Я пытался принять участие в расследовании, но полиция не поощряла моих усилий. Только в кино власти делятся информацией с жертвой. Естественно, я заваливал Ригана и Тикнера вопросами. Они не отвечали. Они никогда не обсуждали со мной подробностей. К моим расспросам относились едва ли не с презрением. Допустим, мне хотелось побольше узнать о том, как обнаружили тело жены, почему ее нашли нагой. Они отмалчивались.
 Судя по выражению их лиц, Риган и Тикнер постоянно переходили от чувства вины за то, что все так плохо кончилось, к подозрению, что, возможно, именно я, несчастный муж и отец, стою за этим делом. Им хотелось побольше разузнать о моем непрочном браке с Моникой. И о пропавшем револьвере. В общем, все, как говорил Ленни. Чем дальше, тем больше власти сосредотачивались на единственном имеющемся в их распоряжении подозреваемом.
 Вашем покорном слуге.
 По прошествии недели присутствие полиции и ФБР ощущалось меньше: Тикнер и Риган появлялись уже не каждый день, а придя часто посматривали на часы или, извинившись, звонили по другим делам. Понять их было нетрудно. Никаких новых следов у них не было. Жизнь входила в свою колею. И что-то во мне даже радовалось этому.
 Но на девятый день все изменилось.
 В тот вечер я был один. Я люблю родных и друзей, но иногда мне нужно побыть наедине с собой. Все ушли до ужина. Я заказал еду в ближайшем ресторане и, получив оную, согласно маминой инструкции поел, чтобы набраться сил. Потом отправился спать.
 Я посмотрел на будильник, стоявший на тумбочке у изголовья кровати. Потому и запомнил время – двадцать два часа восемнадцать минут. Рассеянно посмотрел в окно и едва не пропустил нечто необычное – во всяком случае, сознание его не отметило, но взгляд зафиксировал. Я пригляделся повнимательнее.
 На дорожке, застыв, как статуя, не сводя глаз с моего дома, стояла женщина. (То есть мне показалось, будто она не сводит глаз. Утверждать с уверенностью не возьмусь.) Насколько я понял, у нее были длинные волосы.
 Я колебался, не зная, что предпринять. О моем деле до сих пор говорили в новостных передачах. Репортеры болтались около дома круглыми сутками. Я оглядел улицу. Ни машин, ни телевизионных фургонов. Она пришла пешком. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Я живу в пригороде. Люди здесь всегда гуляют, кто с собакой, кто с супругой или супругом, иногда и то и другое. Одинокая женщина – тоже не сенсация.
 Только вот зачем она здесь остановилась?
 "Любопытство явно нездоровое", – решил я.
 Женщина показалась мне высокой. По спине пробежал неприятный холодок. Я схватил рубаху и натянул прямо на пижаму. Затем – тренировочные брюки. Снова глянул в окно. Женщина, похоже, напряглась.
 Она заметила меня.
 Не успел я моргнуть, как она поспешно зашагала прочь. Я почувствовал стеснение в груди. Попробовал открыть окно. Заело. Я дернул за ручку. Рама подалась, и я выглянул в образовавшуюся щель.
 – Стойте!
 Женщина ускорила шаг.
 – Подождите же!
 Она перешла на бег. Я отпрянул от окна. Где шлепанцы, я понятия не имел, а туфли надевать не было времени. Я выбежал из дома. Трава щекотала подошвы. Я помчался в направлении, куда она ушла. Но тщетно – я потерял ее.
 Вернувшись домой, я позвонил Ригану и рассказал ему о случившемся. Звучал мой рассказ довольно глупо, я сам это почувствовал. Перед домом стоит женщина. Великое дело! На Ригана это тоже не произвело впечатления. Решив в конце концов, что все это ерунда, просто какая-то любопытная соседка, я залез под одеяло, выключил телевизор и закрыл глаза.
 Но ночь еще не окончилась.
 В четыре утра зазвонил телефон. Пребывал я в состоянии, которое квалифицирую как сон. Но вообще-то по-настоящему я теперь не сплю – так, дремлю. Ночи и дни тянутся как резина. Одно отделено от другого тончайшим занавесом. Ночью удается отдохнуть телу, но мозг неутомимо работает.
 Лежа с закрытыми глазами, я в который раз прокручивал утро, когда в меня стреляли: может, удастся что-то новенькое вспомнить. Начал с того места, где находился в данный момент, – со спальни. Помнится, зазвонил будильник. Мы с Ленни собирались поиграть в рокетбол. Пристрастились мы к нему примерно год назад и тренировались каждую среду; в результате наш уровень вырос с "жалкого" до "почти приемлемого". Моника уже проснулась и принимала душ. В одиннадцать мне предстояла операция. Я встал и прошел в детскую посмотреть на Тару. Затем вернулся в спальню. Моника вышла из душа и принялась натягивать джинсы. Все еще в пижаме, я прошагал на кухню, открыл шкафчик справа от холодильника "Вестингаус", поколебался, какое овсяное печение взять – с малиной или черникой, остановился на первом (все это я недавно рассказывал Ригану, словно подобные мелочи имеют какое-то значение) и наклонился над раковиной.
 Бам! – и все. Следующая сцена – в больнице.
 Телефон зазвонил вновь. Я открыл глаза.
 Рука нащупала трубку.
 – Да.
 – Это Риган. Со мной агент Тикнер. Мы будем у вас через две минуты.
 – А что случилось? – Я даже поперхнулся.
 – Через две минуты.
 Он повесил трубку.
 Я встал с кровати и выглянул в окно, быть может, надеясь увидеть опять ту женщину. Джинсы с вечера валялись на полу. Я сперва натянул их, затем (через голову) рубаху и двинулся вниз по лестнице. Я открыл входную дверь и прищурился. Из-за угла показалась полицейская машина. За рулем сидел Риган. Рядом с ним – Тикнер. По-моему, я впервые видел их в одной машине.
 Я был уверен, что ничего хорошего меня не ожидает.
 Мужчины вышли из машины. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. К этому визиту я готовился с тех пор, как отдал похитителю выкуп и не получил дочь. Я даже прокручивал в уме, как все это произойдет: они оглоушат меня сообщением, я кивну, скажу "спасибо" и, извинившись, пройду к себе. Я репетировал. Я тренировался. И теперь был готов к любому варианту развития событий.
 Но по мере того как Риган и Тикнер приближались ко мне, мои защитные сооружения обращались в прах. Меня охватила паника. Меня забила крупная дрожь. Я едва удерживался на ногах. Колени подогнулись, я оперся о дверной косяк. Мужчины шагали плечом к плечу. Мне вспомнился один военный фильм, эпизод, в котором офицеры со скорбными лицами приходят к матери погибшего товарища. Я затряс головой, стараясь прогнать навязчивый кадр.
 Мужчины вошли в дом.
 – У нас тут есть для вас кое-что, – сказал Риган.
 Он включил свет, но лампа горела слишком тускло. Тикнер подошел к дивану и открыл ноутбук. Экран замерцал.
 – У нас появился след, – объявил Риган.
 Я подошел к нему.
 – Помните, ваш тесть передал нам перечень номеров банкнот, которые пошли на выкуп?
 – Помню.
 – Одна банкнота вчера во второй половине дня всплыла в банке. Тикнер сейчас покажет ее вам.
 – Каким образом?
 – Мы встроили в его ноутбук видеокамеру. Двенадцать часов назад кто-то менял стодолларовую бумажку на мелкие купюры. Надо, чтобы вы посмотрели.
 Я сел рядом с Тикнером. Он надавил на кнопку. Я ожидал черно-белое изображение неважного качества. Ничуть не бывало. Съемка велась откуда-то сверху, в почти безупречном цвете. Лысый мужчина разговаривает с кассиром. Звука нет.
 – Я не знаю его, – сказал я.
 – Терпение.
 Лысый что-то сказал кассиру. Похоже, оба добродушно рассмеялись. Лысый взял полоску бумаги и на прощание помахал кассиру. Тот ответил коротким взмахом руки. От очереди отделился следующий клиент. И тут я услышал собственный сдавленный стон.
 Это была моя сестра Стейси.
 Тут-то пришло желанное оцепенение. Желанное потому, что я испытал два абсолютно противоположных чувства. Одно – страх. Выходит, это дело рук моей собственной сестры. Моей родной сестры, которую я любил от всего сердца и которая меня предала. А другое – надежда. Теперь появилась надежда. Есть след. И если здесь действительно замешана Стейси, то ничего дурного Таре она не сделает, в этом я был уверен.
 – Это ваша сестра? – Риган прицелился указательным пальцем в экран.
 – Да. – Я посмотрел на него. – Где это снимали?
 – В Катскиллских горах. Городок называется...
 – Монтегю.
 – Откуда вы знаете? – Риган переглянулся с Тикнером.
 Но я уже направился к двери.
 – Я знаю, где она.




 Глава 7


 Мой дед был заядлым охотником. Меня всегда это удивляло: такой мягкий, незлобивый человек. Однако он никогда не говорил о своем увлечении. Не держал над камином голову убитого оленя. Не хранил фотографий, свидетельствующих об охотничьих подвигах, не коллекционировал оленьих рогов и тому подобных сувениров. Он никогда не охотился с друзьями или родственниками. Охота для деда была индивидуальным предприятием, он не обсуждал его, не защищал и не делил ни с кем.
 В 1956 году дедушка купил небольшой дом в охотничьих угодьях неподалеку от Нью-Йорка, в местечке под названием Монтегю. Стоил домик (во всяком случае, мне так сказали) меньше трех тысяч долларов (сегодня, наверное, и того меньше). В домике была всего одна спальня. Сооружение умудрялось сохранять деревенский вид, будучи совершенно лишенным очарования, которое свойственно данному типу архитектуры. Избушку было почти невозможно отыскать – глинистая дорога обрывалась в двухстах ярдах от нее. Дальше приходилось брести пешком, то и дело спотыкаясь о корневища деревьев.
 Дед умер четыре года назад, домик перешел к бабушке (по крайней мере я так думаю. А вообще-то это мало кого занимает). Дед с бабкой перебрались во Флориду почти десять лет назад. У бабушки с тех пор развилась болезнь Альцгеймера. Судя по всему, старая хибара – бабушкина собственность. В плане налогов и иных расходов, связанных с содержанием домика, думаю, все сроки давно уже вышли.
 Детьми мы с сестрой ежегодно проводили в этом домике неделю с дедом и бабкой. Я не находил в этом никакого удовольствия. Природа была в моих глазах чистой тоской, которую скрашивали лишь налеты комаров. Здесь даже телевизора не было. Мы отправлялись в постель слишком рано. И вокруг было слишком темно. А в дневное время мирную тишину слишком часто нарушали звуки выстрелов. Обычно время мы проводили в прогулках (занятие, навевающее на меня скуку и доныне). Однажды мать дала мне одежду цвета хаки, и целых два дня я боялся, что кто-нибудь из охотников примет меня за оленя.
 А Стейси там очень нравилось. Даже совсем еще маленькой она обожала избавляться от столь характерной для пригорода мешанины школьных и внешкольных мероприятий, спорта, пикников и так далее. Она готова была часами бродить по лесу, срывать листья с деревьев, копать и пускать в банку червей. С полным восторгом бегала босиком по ковру из сосновых иголок.
 Я рассказал Ригану и Тикнеру про домик в горах. Тикнер связался по радио с полицией Монтегю. Как найти хижину, я помню, но объяснить затрудняюсь. Тем не менее я постарался. Риган изо всех сил жал на акселератор. В половине пятого утра дорога была совершенно пустынна, и включать сирену не требовалось. Через некоторое время мы миновали парк отдыха в Вудбери.
 Замелькали деревья. Теперь мы были недалеко. Я сказал Ригану, где сворачивать. Машина то ныряла, то взмывала вверх по дороге, которая за последние три десятилетия не изменилась ни на йоту.
 Через пятнадцать минут мы были на месте.


* * *

 Стейси.
 Особой привлекательностью моя сестра не отличалась никогда. Наверное, это многое объясняет. Да, звучит как абсурд... Действительно, глупо. И все же выставляю эту версию на ваше рассмотрение. Стейси не приглашали на свидания. Ей никогда не звонили мальчики. У нее почти не было друзей. Конечно, подростков с такими проблемами полно. Отрочество – это всегда война, никто не выходит из него в целости и сохранности. Естественно, тяжелым бременем на всех нас легла и болезнь отца. Но это еще не объяснение.
 В конце концов, перебрав все варианты наших житейских обстоятельств, еще и еще раз пройдясь по болезненным переживаниям ее детства, я решил, что причины бед моей сестры коренятся глубже. Что-то с мозгом у нее не в порядке, я имею в виду – химически. В одном месте поток молекул слишком интенсивный, в другом – слишком медленный. Мы слишком поздно разглядели опасные симптомы. Стейси впадала в депрессию во времена, когда это состояние ошибочно принимали за обыкновенную замкнутость. А может, я просто пытаюсь оправдать свое равнодушие. Стейси всегда оставалась для меня лишь младшей сестрой с большими странностями. Но я, извините, сам имел проблемы. Я был, если так можно сказать, подростком-эгоистом.
 Но все это уже не важно. Физиология служила причиной ее бед, психология или и то и другое, но самоубийственное путешествие Стейси подошло к концу.
 Сестренка была мертва.
 Мы обнаружили ее на полу, в позе зародыша. Вот так, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди и опустив подбородок, она спала в детстве. Но сейчас, хоть и не было заметно никаких следов смерти, я видел, что она не спит. Я наклонился. Глаза у Стейси были открыты. Она смотрела прямо на меня – немигающим, вопросительным взглядом. И вид у нее был совершенно потерянный. Так не должно было случится. Смерть должна была даровать ей одиночество. Смерть должна была принести ей покой, которого она не могла найти в жизни. "Так отчего, – спрашивал я себя, – Стейси выглядит такой безнадежно потерянной?"
 Рядом с ней валялся шприц для подкожных инъекций – спутник Стейси по смерти, точно так же как и по жизни. Ну, естественно, наркотики. Нарочно перебрала или случайно, я пока не знал. Да и времени не было задуматься. Полицейские принялись осматривать помещение. Я с трудом отвел глаза от Стейси.
 Тара.
 Внутри домика царил полный разгром. Похоже, похозяйничали еноты. Кушетка, на которой любил дремать, скрестив на груди руки, дед, была разодрана в клочья. Набивка валялась на полу. Пружины обнажились и, казалось, только и выбирали, в кого бы вонзиться. Пахло мочой и дохлятиной.
 Я застыл, надеясь услышать детский крик. Но было тихо. Я проскользнул мимо полицейских в спальню и включил фонарь. Луч рассек темноту, словно сабля. Я обежал глазами комнату. И когда увидел, едва не закричал.
 Детский манеж.
 Это была усовершенствованная модель – с сеточными боками, которые легко складываются, что позволяет переносить манеж с места на место. Такой мы с Моникой и купили для Тары. Как, впрочем, и любая супружеская пара, где есть новорожденный. К металлической планке был привязан ярлык. Новая, стало быть, вещь.
 На глазах у меня выступили слезы. Луч уткнулся в манеж, описал круг. Пусто, кажется. Сердце у меня упало. Тем не менее на всякий случай я посветил еще – а вдруг это оптический обман, а вдруг Тара так съежилась, так сладко уснула, что сразу не разглядишь?
 Но в манеже было только одеяло.
 В комнате прошелестел мягкий голос – голос из туманного, неотвратимого кошмара:
 – О Боже.
 Я круто повернулся в сторону, откуда донесся звук. Голос повторился, на сей раз едва слышно.
 – Здесь, – сказал полицейский из шкафа.
 Тикнер и Риган мгновенно оказались в спальне. Оба дружно заглянули в шкаф. Даже при тусклом свете фонаря было видно, как у них разом схлынула краска с лица.
 Колени у меня подогнулись. На заплетающихся ногах я с трудом добрался до шкафа и лишь в последний момент, чтобы не упасть, ухватился за ручку. И тут я увидел. И, глядя на потертую ткань, я почувствовал, что внутренности у меня самым натуральным образом переворачиваются, загораются и становятся пеплом.
 На днище шкафа, разодранный на куски, лежал детский комбинезон, розовый с черными пингвинами.


* * *

  Восемнадцать месяцев спустя 
 Заглянув в кафе "Старбук", Лидия заметила вдову. Та в одиночестве сидела на стуле с высокой спинкой и рассеянно поглядывала на пешеходов, тонким ручейком протекавших по улице. Столик был у окна, дымок от кофе кругами поднимался над чашкой. Лидия на мгновение задержала на чашке взгляд. Все свидетельствовало о беде – печальный взор, поникшие плечи, некрашеные волосы, дрожащие руки.
 Лидия заказала большую чашку кофе со взбитыми сливками и порцию эспрессо вдобавок. Баристо – тощий как жердь, затянутый в черное, с козлиной бородкой официант – налил эспрессо "за счет заведения". Мужчины, даже такие юные, как Баристо, всегда были рады услужить Лидии. Она приподняла солнечные очки и поблагодарила официанта. Тот едва не описался от радости. Ох уж эти мужчины.
 Лидия направилась к столику с закусками, ощущая спиной его взгляд. К этому она тоже привыкла. Хотя в кафе почти никого не было, Лидия устроилась по соседству с вдовой. Почувствовав ее присутствие, вдова словно очнулась.
 – Уэнди! – окликнула Лидия.
 Вдова повернула голову на звук мягкого голоса.
 – От души сочувствую вашей утрате, – сказала Лидия и улыбнулась. Улыбка у нее была (и она это знала) приятная. Маленькую, ладную фигурку Лидии плотно облегал сшитый на заказ серый костюм. Юбка, пожалуй, коротковата. Вид соблазнительный и одновременно деловой. Глаза с влажноватым блеском, нос маленький и немного вздернутый. Волосы в завитках.
 Уэнди Барнет все смотрела и смотрела на нее, словно не узнавала. Лидия часто ловила на себе такие взгляды – дескать где это я вас видела? – хотя на телеэкране в последний раз появилась, когда ей исполнилось тринадцать лет. Иные даже говорили: "Эй, знаете, на кого вы похожи?" Но Лидия (в те далекие времена ее называли Ларисой Дейн) только отмахивалась.
 Уэнди Барнет не могла оправиться после ужасной смерти любимого. Ей требовалось время, чтобы отметить и осознать появление незнакомки. А может, она раздумывала, не сделать ли вид, что они когда-то встречались.
 Так и не выбрав линию поведения, Уэнди Барнет остановилась на нейтральном "спасибо".
 – Бедняга Джимми, – сказала Лидия. – Какая ужасная смерть.
 Уэнди потянулась к бумажному стакану и сделала большой глоток. Лидия отметила, что Уэнди пьет жидкий кофе с соевым молоком. Она чуть-чуть придвинулась к вдове.
 – Похоже, вы меня не узнаете?
 – Боюсь, что так, – словно извиняясь, улыбнулась Уэнди.
 – Да и откуда! Не думаю, что нам доводилось встречаться.
 Уэнди ждала, что Лидия представится, но так и не дождалась.
 – Стало быть, вы были знакомы с моим мужем?
 – О да.
 – Вы тоже заняты в страховом деле?
 – Да нет, не сказала бы.
 Уэнди нахмурилась. Лидия приложилась к кофе. Повисло неловкое молчание. Вернее, Уэнди ощущала неловкость, а Лидия вела себя как ни в чем не бывало. Уэнди поднялась и направилась к выходу.
 – Что ж, приятно было познакомиться.
 – Я... – начала Лидия и запнулась, ожидая, когда Уэнди к ней повернется. – Я была последней, кто видел Джимми живым.
 Уэнди застыла на месте. Лидия сделала еще глоток и прикрыла глаза.
 – Отличный кофе. Крепкий. Хорошо здесь варят, правда?
 – Вы сказали...
 – Присядьте-ка, я все сейчас объясню. – Лидия небрежно указала на стул.
 Уэнди обернулась на официантов. Они энергично жестикулировали, громко жалуясь на несправедливость большого мира, лишающего их радостей жизни. Уэнди вновь опустилась на стул. Некоторое время Лидия молча смотрела на нее. Уэнди старательно выдерживала ее взгляд.
 – Видите ли, – Лидия безмятежно улыбнулась и слегка склонила голову набок, – это я убила вашего мужа.
 Уэнди побледнела.
 – Не смешно.
 – Совсем не смешно, совершенно с вами согласна. Но видите ли, я и не собираюсь шутить. А впрочем, если желаете... Я получаю по электронной почте разные шутки-прибаутки, знаете, есть такая подписка? Чаще всего – полный бред, но иногда такое завернут...
 – Да кто вы такая, черт побери? – едва выговорила Уэнди.
 – Успокойтесь, Уэнди.
 – Я желаю знать...
 – Ш-ш-ш. – Лидия с преувеличенной осторожностью приложила палец к губам Уэнди. – Сейчас все растолкую.
 Чувствуя, как дрожат у Уэнди губы, Лидия не сразу убрала пальцы.
 – Вы растеряны. Отлично вас понимаю. Позвольте кое-что пояснить. Прежде всего – да, именно я всадила Джимми пулю в лоб. Но начал Хеши. – Лидия указала через окно на огромного мужчину со скошенной челюстью. – Рискну даже предположить, что, убив Джимми, я оказала ему услугу.
 Уэнди молча смотрела на нее.
 – Вы хотите понять, в чем состояла услуга, не так ли? Конечно, хотите. Думаю, в глубине души вы и сами все понимаете. Мы ведь с вами в одном мире живем, правда, Уэнди? Мы знаем наших мужчин.
 Уэнди промолчала.
 – Вы меня понимаете?
 – Нет.
 – Да бросьте вы, отлично понимаете. И все же я скажу. Джимми, муж, столь безвременно покинувший вас, задолжал много денег нехорошим людям. На сегодня сумма долга составляет почти двести тысяч долларов. – Лидия улыбнулась. – Уэнди, вы ведь не станете прикидываться, будто ничего не знаете о карточных проблемах мужа?
 – Не понимаю... – с трудом вымолвила Уэнди.
 – Надеюсь, пол мой вас не смущает?
 – Что-что?
 – Право, с вашей стороны это был бы предрассудок. Мы ведь живем в двадцать первом веке. Женщины сами делают свой выбор.
 – Вы... вы... – Уэнди запнулась. – Вы убили моего мужа?
 – Вы телевизор часто смотрите, Уэнди?
 – Что?
 – Телевизор. Если кто-нибудь вроде вашего мужа оказывается в долгу перед кем-нибудь вроде меня, как это на экране выглядит?
 Лидия замолчала, словно и впрямь ждала ответа.
 – Не знаю, – пролепетала Уэнди.
 – Еще как знаете, ну да ладно, отвечу за вас. Этому кому-то вроде меня – хорошо, пусть это будет мужчина – поручают припугнуть человека вроде вашего мужа. Далее мой подручный Хеши – видите его? – бьет его, может, даже ноги ломает – словом, что-нибудь в этом роде. Но не до смерти. Таково правило на телевидении: "С мертвеца долга не взыщешь". Вам ведь приходилось слышать подобное, верно, Уэнди?
 Лидия вновь выжидательно замолчала.
 – Допустим, – проговорила наконец Уэнди.
 – Только, видите ли, все это не так. Возьмем для примера Джимми. У вашего мужа была болезнь. Карты. Верно? На них все ушло, так? Страховая компания принадлежала вашему отцу. Джимми отнял ее. И теперь ее нет. Как корова языком слизнула. Банк готов был наложить арест на ваш дом. У вас с детьми едва на хлеб хватало. А Джимми все не мог остановиться. – Лидия покачала головой. – Мужчины... Вы меня понимаете?
 У Уэнди слезы навернулись на глаза. Голос, когда она смогла наконец заговорить, звучал еле слышно:
 – Так это вы убили его?
 – Боюсь, мне никак не удается объяснить вам, что к чему. – Лидия грустно покачала головой и потупила взгляд. – Вам приходилось слышать когда-нибудь такое выражение: "Холодный как лед"?
 И снова замолчала в ожидании ответа. Уэнди кивнула. Довольная Лидия, продолжила:
 – Ну так вот, это и есть наш с вами случай. Я хочу сказать – именно таков Джимми. Я могла бы велеть Хеши обработать его – в подобных делах Хеши толк знает, – ну и что с того? У Джимми не было денег. А уж такой суммы и подавно. – Лидия выпрямилась и положила руки на стол. – А теперь, Уэнди, я хочу, чтобы вы подошли к этому делу практически, то есть не как женщина, а как бизнесмен. Совершенно не обязательно быть отчаянной феминисткой, но на равных с мужчинами выступать надо.
 Лидия вновь улыбнулась. Уэнди съежилась.
 – Ну а коли так, что мне – умному деловому человеку – прикажете делать? Естественно, я не могу оставить долг неоплаченным. Для меня как профессионала это означает самоубийство. Если кто-то задолжал моему работодателю, следует платить. Двух мнений быть не может. В данном случае проблема заключается в том, что у Джимми за душой нет и цента. – Лидия замолчала и улыбнулась шире. – Но зато у него есть жена и трое детей. И еще он занимался страхованием. Догадываетесь, к чему я клоню, Уэнди?
 Вдова затаила дыхание.
 – Полагаю, догадываетесь. Страховка. Чтобы быть совсем точной, страхование жизни. У Джимми был полис. Сразу он в этом не признался, но в конце концов пришлось. Хеши, надо отдать ему должное, умеет убеждать людей. – Уэнди скосила взгляд на окно и вздрогнула. Лидия заметила это и подавила улыбку. – В общем, выяснилось, что у Джимми целых два полиса на общую сумму почти в миллион долларов.
 – И вы убили его, чтобы завладеть страховой суммой?
 Лидия щелкнула пальцами:
 – Наконец-то, подруга.
 Уэнди открыла рот, но ничего и не сказала.
 – Что дальше, Уэнди? Позвольте мне быть до конца откровенной. Долги Джимми вместе с ним не ушли. Мы обе это понимаем. Банк по-прежнему требует оплатить кредит. И процент растет. – Лидия пожала узкими плечами и подняла руки ладонями кверху. – Так почему же мой работодатель должен действовать иначе?
 – Вы что, всерьез?
 – Первый чек по страховке вы должны получить примерно через неделю. К тому времени долг вашего мужа составит 280 тысяч долларов. Именно эту сумму я и рассчитываю получить в тот же день.
 – Но одни лишь расписки, которые остались после него...
 – Ш-ш-ш. – Лидия вновь прижала палец к губам Уэнди. Голос понизился до доверительного шепота. – Честно говоря, меня это не интересует. Я только что дала вам редкую возможность выбраться из ямы. Если надо, объявите себя банкротом. Вы живете в шикарном районе. Смените его. Пусть Джек... ведь так зовут вашего старшего?
 Услышав имя тринадцатилетнего сына, Уэнди подскочила на месте.
 – Пусть Джек в этом году не ездит в летний лагерь. Пусть работает после уроков. Или что еще. Все это не мое дело. А вы, Уэнди, заплатите, сколько следует, и на том покончим. Вы никогда меня больше не увидите. И не услышите обо мне. Ну а если откажетесь... Посмотрите-ка получше на Хеши. – Она замолкла, давая Уэнди возможность последовать ее совету.
 Взгляд за окно произвел на вдову должный эффект.
 – Сначала мы убьем Джека. Затем, через два дня, Лилу. Если о нашей встрече и этом разговоре узнает полиция, мы убьем Джека, Лилу и Дарлин. Всех троих в порядке убывания возраста. А потом, когда вы похороните детей – слушайте внимательно, Уэнди, ибо в этом заключается изюминка дела, – я все равно заставлю вас заплатить.
 Уэнди остолбенела.
 Лидия сделала большой глоток крепкого кофе и удовлетворенно вздохнула.
 – Чу-удесно, – протянула она, поднимаясь со стула. – Славно потолковали, а, Уэнди? Надо бы снова увидеться, да не откладывая. Как насчет пятницы, шестнадцатого?
 Уэнди опустила голову.
 – Вы меня поняли?
 – Да.
 – Ну и что собираетесь делать?
 – Собираюсь вернуть долг.
 – Еще раз примите мои самые искренние соболезнования.
 Лидия подарила ей ослепительную улыбку и направилась к выходу. Оказавшись на улице, она глубоко вздохнула и оглянулась. Уэнди Барнет неподвижно сидела за столиком. Лидия сделала ей ручкой на прощание и зашагала к Хеши. Росту в нем было почти шесть с половиной футов. В ней – пять футов один дюйм. Он весил 275 фунтов. Она – 105. Его голова походила на искривленную тыкву. Она напоминала восточную статуэтку из дорогого фарфора.
 – Проблемы? – осведомился Хеши.
 – С чего бы это? – отмахнулась Лидия. – Вперед, за более крупной дичью. Нашел клиента?
 – Да.
 – Пакет с ним?
 – Естественно.
 – Отлично. – Лидия вдруг почувствовала резь в желудке и сморщилась.
 – Что-нибудь не так? – обеспокоился Хеши.
 – Да нет, просто какое-то странное ощущение.
 – Может, отложим?
 – Ни в коем случае, Медвежонок! – улыбнулась Лидия.
 – Итак?
 Она ненадолго задумалась.
 – Итак, посмотрим на доктора Сайдмана.




 Глава 8


 – Довольно с тебя яблочного сока, – заявила Черил двухлетнему сынишке Коннеру.
 Скрестив на груди руки, я стоял за боковой линией футбольного поля. В Нью-Джерси было по-осеннему влажно и холодно, так что поверх бейсболки я натянул еще и капюшон спортивного свитера. На носу у меня сидели солнцезащитные очки. Очки и капюшон – прямо персонаж комикса про полицейских.
 Мы пришли на матч восьмилетних футболистов. Ленни был старшим тренером. Ему потребовался помощник, вот он меня и ангажировал по той скорее всего причине, что я оказался единственным, кто разбирается в футболе еще меньше, чем он. Тем не менее наши побеждали. Счет, по-моему, был 83:2, хотя, возможно, я и ошибаюсь.
 – А почему мне нельзя больше сока? – заканючил Коннер.
 – Потому, – с материнским терпением объяснила Черил. – От него у тебя понос.
 – Правда?
 – Правда.
 Ленни, стоявший справа от меня, без устали подбадривал ребят:
 – Здорово, Рийки, ты лучше всех! Пийти, вперед! Дэйви, не суетись!
 К любому имени он добавлял "й". Честно говоря, это раздражало. Однажды, придя в особенное возбуждение, он назвал меня "Марки"! Слава Богу, только однажды.
 – Дядя Марк!
 Я почувствовал, что кто-то дергает меня за брючину, и, посмотрев вниз, увидел Коннера.
 – Да, приятель?
 – От яблочного сока у меня бывает понос.
 – Буду знать.
 – Дядя Марк!
 – Да?
 – Понос мне не друг. – Коннер бросил на меня самый угрюмый из своих взглядов.
 Я посмотрел на Черил. Она подавила улыбку, но и участие в ее взгляде тоже мелькнуло. Я перевел взгляд на Коннера.
 – Хорошо сказано, малыш.
 Он кивнул, явно довольный моим ответом. Я люблю его. Он разбивает мне сердце и доставляет радость – одновременно и в равной мере. Два года и два месяца от роду. На два месяца старше Тары. Я следил за его ростом с благоговением и страстью, от которой костер зажечь можно.
 Коннер повернулся к матери. Рядом с Черил валялась всякая всячина (мамаши привыкли нагружать себя, как мулы). Коробки с соком. Плитки шоколада. Сухие (в противоположность "мокрым", что ли?) памперсы, пропитанные экстрактом алоэ, хорошо воздействующим на разборчивые детские попки. Изогнутые детские бутылки от Ивенфло. Корица. Тщательно очищенная морковь. Поделенные на дольки апельсины. Виноград без косточек. Наконец, кучки чего-то очень похожего на сыр, тщательно сложенные в целлофановый пакет.
 Ленни – старший тренер – тем временем давал стратегические указания игрокам. Если команда нападала, он орал: "Забивай!" Если защищалась, рекомендовал идти на перехват. И периодически, как, например, сейчас, демонстрировал глубокое понимание сути игры:
 – Бей по мячу!
 Выкрикнув эти слова в четвертый раз, Ленни посмотрел на меня. Я поднял большой палец, поощрительно кивнул и, прищурившись, посмотрел на поле. Ребята были одеты как настоящие профессионалы. На ногах – бутсы с шипами. Под носками – щитки. У большинства – на скулах слой темного жира, хотя на солнце и намека нет. А у двоих даже нашлепки на переносицах. Я смотрел, как Кевин, мой крестник, пытается следуя инструкциям отца, ударить по мячу. И тут меня словно обухом по голове ударило.
 Я пошатнулся.
 Так бывает. Можно смотреть за игрой, или ужинать с друзьями, или разговаривать с пациентом, или слушать музыку по радио. Словом, заниматься чем-то совершенно заурядным, чувствуя себя вполне прилично, и вдруг – бах!
 Глаза наполнились слезами. До убийства жены и похищения ребенка такого со мной не случалось. Я врач. Я умею сохранять спокойствие и на работе, и дома. Но теперь, словно какая-нибудь кинозвезда, которую все узнают, я постоянно ношу солнцезащитные очки. Черил посмотрела на меня, и я вновь уловил в ее взгляде участие. Я выпрямился и попытался улыбнуться. Черил расцвела после родов. Такое бывает. Материнство идет некоторым женщинам. Оно придает их внешности какую-то тайну, какой-то свет – едва ли не небесный.
 Не хотел бы, чтобы у вас создалось впечатление, будто я целыми днями только и рыдаю. Я по-прежнему живу своей жизнью. Да, конечно, я чувствую себя обездоленным, но не сутки же напролет. Я не прикован к постели. Я работаю, хотя в заокеанское путешествие отправиться не решаюсь. Я все еще считаю, что мне следует находиться дома, на случай нового поворота событий. Знаю, смысла в этом большого нет, скорее всего самообман. Я просто пока не готов смириться.
 Что меня достает, что оглушает вот так, как сейчас, – подлость беды: похоже, она находит удовольствие в том, чтобы застать тебя врасплох. Если заметить вовремя, беду можно пусть не укротить, но как-то смягчить, приручить. Но она любит прятаться, ей нравится выскакивать из-за угла, пугать, издеваться, не давать делать вид, будто все в порядке. Беда убаюкивает вас своим промедлением и таким образом усиливает неотвратимый удар.
 – Дядя Марк! – Опять Коннер.
 Для парнишки его возраста он говорил совсем неплохо. "А как бы звучал Тарин голос?" – подумал вдруг я и зажмурился под черными очками. Словно расслышав мою мысль, Черил потянула от меня сына. Я остановил ее.
 – Да, приятель?
 – А какашки?
 – Что какашки?
 Он поднял голову и задумчиво прищурился:
 – Какашки – друзья?
 Ничего себе вопросец!
 – Не знаю, приятель. А сам-то ты как думаешь?
 Коннер так глубоко задумался над им же поднятой проблемой, что, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.
 – Во всяком случае, больше друзья, чем понос, – заявил наконец он.
 Я глубокомысленно кивнул в знак согласия. Наши забили еще один гол.
 – Штука! – Ленни потряс кулаками и чуть ни колесом выкатился на поле, чтобы поздравить автора гола, Крэга (или правильнее сказать "Крэйги"?). За ним последовали игроки. Образовалась приличная куча-мала. Я оставался в стороне. Задача моя, полагаю, заключалась в том, чтобы играть роль тени старшего тренера.
 Я посмотрел на родителей, выстроившихся вдоль бровки. Матери сбились в кучу. Они без умолку болтали о своих детях, их выдающихся успехах в школе и спорте, и никто никого не слушал, потому что жизнь чужих детей – материя скучная. Отцы предлагали несколько более разнообразное зрелище. Одни снимали чад на видео. Другие шумно болели. Третьи не отрывались от мобильников, явно наслаждаясь возможностью праздно потрепаться после тяжелой трудовой недели.
 Зачем я обратился в полицию?
 Потом, после этого кошмарного дня, мне тысячу раз говорили, что винить себя не в чем. С одной стороны, я и сам понимал, что от моих действий мало что зависело. Скорее всего Тару и не собирались отпускать. Вполне возможно, ее не было на свете еще до первого звонка о выкупе. Возможно, смерть ее оказалась случайной. Возможно, бандиты запаниковали, что-то их спугнуло. Кто знает? Во всяком случае, не я.
 Но с другой стороны...
 Нет не могу я утверждать, что все делал правильно. Закон Ньютона – всякое действие рождает противодействие.
 Во сне Тара ко мне не приходит, а если и приходит, боги великодушно стирают сон из моей памяти. Впрочем, не исключено, что я преувеличиваю. Можно выразиться иначе: сама Тара мне действительно не снится, но снится светлый фургон с фальшивыми номерными знаками штата Нью-Джерси и краденым магнитным логотипом. Во сне я слышу приглушенные звуки, которые кажутся мне детским плачем. В фургоне Тара, в этом у меня нет теперь сомнений, но я не иду на звук. Ноги по щиколотку увязли в ужасной грязи. Я просто не могу двигаться. Просыпаясь, я размышляю о том, что и так понятно: "Неужели Тара была от меня так близко?" И еще: "Будь я чуть посмелее, сумел бы ее тогда вытащить или нет?"
 Судья, долговязый старшеклассник с добродушной физиономией, дал свисток и поднял над головой руки. Игра закончилась. "Хо-хо!" – выкрикнул Ленни. Ребятишки в растерянности переглянулись. "Кто выиграл-то?" – спросил один, другой пожал плечами. Команды выстроились для финального рукопожатия, как это делается в играх на кубок Стэнли.
 Черил поднялась и потрепала меня по спине:
 – С победой, тренер.
 – Да, немало я вложил в эту команду, – согласился я.
 Она улыбнулась. Ребята потянулись в нашу сторону. Я поздравил их строгим кивком. Мать Крэга принялась раздавать цветные пакетики с арахисом, мамаша Дэви – коробочки с чем-то под названием "Ю-Ху", странным заменителем шоколада, пахнущим, как мел. Я сунул в рот арахис.
 – Ну, как на вкус? – поинтересовалась Черил.
 – А что, по-разному бывает? – Я посмотрел на родителей и почувствовал себя в этой компании совершенно чужим.
 Подошел Ленни:
 – Отличная победа, а?
 – Точно. Мы чемпионы.
 Он жестом предложил мне отойти в сторону. Я повиновался. Отойдя от родителей на достаточное расстояние, Ленни сказал:
 – Состояние Моники уже почти оценено, мелочи остались.
 – Хорошо, – равнодушно откликнулся я. Меня и впрямь это не волновало.
 Ни я, ни Моника завещаний не составляли. Из года в год Ленни твердил мне, что сделать это необходимо, мол, надо в письменной форме определить, кто получит твои деньги, кто должен ухаживать за родителями, и так далее, и тому подобное. Но я пропускал его совет мимо ушей. Мы собирались жить вечно. А завещания там всякие, они... они для покойников.
 Ленни мгновенно поменял тему:
 – Может, в футбол сгоняем?
 Для тех, кто не знает элементарных вещей, объясняю: футбол – это настольный футбол.
 – Я и без того чемпион мира, – напомнил я Ленни.
 – Вчера был чемпионом.
 – Неужели нельзя хоть немного просто погреться в лучах славы? Я еще не готов отказаться от этого занятия.
 – Ясно.
 Ленни направился к семье. К нему подбежала дочь Марианна. Она размахивала руками как сумасшедшая. Ленни покорно склонил голову, вытащил из кармана бумажник и протянул ей купюру. Марианна чмокнула его в щеку и умчалась. Покачивая головой, Ленни смотрел ей вслед и улыбался. Я отвернулся.
 Самое худшее – или, вернее сказать, самое лучшее? – заключалось в том, что я до сих пор сохранял надежду.
 Вот что мы обнаружили в тот вечер в дедушкиной хибаре: труп сестры, волосы Тары в целлофановом пакете (анализ на ДНК подтвердил принадлежность) и розовый с черными пингвинами комбинезончик Тариного размера.
 А вот чего мы не обнаружили ни тогда, ни впоследствии: деньги, то есть выкуп, документы сообщников Стейси и самой Тары.
 Вот именно. Дочери моей мы так и не нашли.
 Лес обширный и густой, а могила маленькая. Скрыть ее нетрудно, например забросать булыжниками. А может, могилу разрыл какой-нибудь зверь и утащил содержимое в кусты. И может, останки валяются теперь в нескольких милях от дедовой хибары. Или в нескольких десятках миль.
 Не исключено также (хотя этой мыслью я не делюсь ни с кем), что нет никакой могилы.
 В общем, надежда живет. Подобно беде, она пока таится, но время от времени дает о себе знать, лукаво посмеивается и никогда не оставляет. Не скажешь даже, какая из этих любовниц более жестокосердна.
 Полиция и ФБР предполагают, что моя сестра связалась с очень нехорошими людьми. Никто до конца не уверен, что первоначально они замышляли убийство или похищение, но большинство сходится на том, что кто-то ударился в панику. Может, они исходили из того, что меня с Моникой не будет дома и придется иметь дело с одной только няней. А увидев нас, кто-то – быть может, наркоман или просто психопат – выстрелил. А вслед за ним и другой (оттого баллистическая экспертиза и показала, что в нас с Моникой палили из разного оружия). А потом они похитили ребенка. И в конце концов избавились от Стейси, вкатив ей слишком большую дозу героина.
 Я повторяю "они", потому что власти убеждены: у Стейси было как минимум два сообщника. Один – хладнокровный профессионал, умеющий добывать наркотики, подделывать автомобильные номера и бесследно исчезать. Другой – если угодно, паникер, тот самый, что стрелял в нас и, возможно, стал причиной гибели Тары.
 Есть, конечно, и такие, кто эту схему не принимает. Они полагают, что сообщник был только один – хладнокровный профессионал, а в панику ударилась Стейси. Согласно этой версии именно она выпустила первую пулю, и скорее всего в меня, поскольку я никаких выстрелов не помню, а уж потом профессионал, заметая следы, убил Монику. Эта версия подкрепляется свидетельством торговца наркотиками, который в обмен на согласие властей снять с него другое обвинение заявил, что за неделю до убийства и похищения продал Стейси "смит-и-вессон" тридцать восьмого калибра. В пользу этой версии говорит и тот факт, что именно Стейси принадлежат волоски и отпечатки пальцев, обнаруженные на месте преступления. Хладнокровный профессионал наверняка надел бы перчатки, а вот любитель, да еще накачанный наркотиками, мог и не подумать о такой мере предосторожности.
 Но и эта версия устроила не всех. Тогда офицеры полицейского управления и ФБР составили сценарий, привлекательный своей ясностью.
 Согласно ему замысел преступления принадлежал мне.
 Аргументы следующие. Муж – во все века подозреваемый номер один; мой "смит-и-вессон" по-прежнему не обнаружен ("Куда он делся?" – этот вопрос мне задавали вновь и вновь. Если бы знать!); я никогда не хотел ребенка (меня заставило жениться рождение Тары). Кроме того, полиция считала, что располагает доказательствами моего намерения развестись с Моникой (действительно, я об этом подумывал). Таким образом, получается, что комбинация от начала до конца была разработана лично мной. Я уговорил сестру принять участие в похищении и заручился ее согласием отсидеть в случае чего за меня. Я заранее припрятал деньги на выкуп. Я убил и закопал собственную дочь.
 Дикость, конечно, но у меня даже негодовать нет сил. Я полностью выдохся. Не отдаю себе отчета, где я.
 Слабость этой версии заключается в том, что она не объясняет, отчего меня бросили, сочтя мертвым. Кто убил Стейси – я? Кто стрелял в меня – она?
 Существует и четвертая версия событий. Кое-кто считает, что, да, за всем этим делом стоял я, но, помимо Стейси, у меня был сообщник. Он убил Стейси, возможно, против моей воли – чтобы скрыть мое участие и оправдать выстрел, направленный в меня.
 Так мы и ходим кругами.
 Вообще-то, если вдуматься, ничего у них, да и у меня, нет. Ни денег (выкупа). Ни подозреваемых. Ни мотивов. Ни – трупика.
 А ведь после похищения прошло полтора года. Формально дело не закрыто, но Риган с Тикнером заняты другими расследованиями. Я от них уже полгода не имел весточек. Первые несколько недель пресса буквально не давала мне прохода, но потом, не находя, чем поживиться, тоже обратилась к более горячим темам.
 Арахис кончился. Все тронулись в сторону стоянки, забитой небольшими фургонами. По окончании игры согласно традиции, принятой в нашем городке, тренеры ведут начинающих спортсменов в кафе-мороженое, что мы с Ленни и сделали. В кафе не протолкнуться. Стаканчик мороженого – лучшее средство, чтобы справиться с осенним холодом.
 Зажав в ладони вафельный рожок, я обозревал зал. Отцы и дети. Я чувствовал, что уже не выдерживаю. Взглянул на часы. Так или иначе – пора. Я поймал взгляд Ленни и знаком дал понять, что ухожу. "Завещание", – прочитал я по его губам. На тот случай, если я все-таки не понял, он сделал движение рукой, словно расписывается. Я кивнул – все, мол, ясно, – вышел на улицу, залез в машину и включил радио.
 Некоторое время я просто сидел и смотрел на проходящие мимо семьи, больше всего – на отцов, в надежде уловить в их поведении хоть тень раздражения своими домашними обязанностями, хоть что-то, способное утишить мою боль. Тщетно.
 Не знаю, как долго это продолжалось. Наверное, минут десять, не дольше. По радио зазвучал старый шлягер Джеймса Тейлора. Музыка заставила меня встряхнуться. Я улыбнулся, включил двигатель и поехал в больницу.


* * *

 Час спустя я уже мыл руки, готовясь оперировать восьмилетнего мальчика, у которого – на языке, доступном и несведущему, и профессионалу – было разбито лицо. Ассистировать мне должна была Зия Леру.
 Не берусь с точностью сказать, отчего я некогда выбрал пластическую хирургию. Во всяком случае, меня не влекли ни легкие деньги, ни идеалы служения ближнему. Хирургом-то я хотел стать с самого начала, но подумывал о сердечно-сосудистой хирургии. Однако жизнь порой выкидывает странные шутки. Кардиохирург, что вел нашу группу на втором курсе академии, был, иначе не скажешь, полный мудак, притом самодовольный. С другой стороны, Лайм Риз, хирург-косметолог, оказался великолепен. Он отличался той завидной широтой характера и тем сочетанием приятной внешности, спокойной уверенности в себе и внутренней теплоты, которое всегда привлекает людей. Хотелось сделать ему приятное. Хотелось походить на него.
 Доктор Риз стал моим руководителем. Он научил меня тому, что восстановительная хирургия – процесс творческий: ты отыскиваешь все новые возможности реконструкции. Лицевые кости, череп – наиболее сложные элементы человеческого тела. Мы, те, кто их чинит, – художники. Мы – музыканты, исполнители джаза. Поговорите с ортопедами или хирургами, имеющими дело с грудной клеткой, – они вам все разложат по полочкам. Или близко к тому. А наша работа – восстановление – другая. Мы импровизируем. Этому меня научил доктор Риз. Толкуя о микрохирургии и пересадке тканей, об искусственном кожном покрове, он словно взывал к моему внутреннему "я". Припоминаю, как однажды приехал к нему в Скарсдейл. Жена у него была длинноногая красавица. Дочь – выпускница средней школы. Сын – капитан школьной баскетбольной команды и на редкость славный малый. В сорок девять лет доктор Риз погиб в автомобильной катастрофе на шоссе номер 684, направляясь в Коннектикут.
 Незадолго до окончания академии я получил годовую стипендию, позволявшую заняться оральной хирургией за границей. Опять-таки я принял участие в конкурсе отнюдь не потому, что собирался облагодетельствовать человечество, просто затея показалась мне привлекательной. Я рассчитывал, что путешествие станет моим персональным открытием Европы. Но я ошибся. Все с самого начала пошло наперекосяк. В Сьерра-Леоне нас застала гражданская война. Я обрабатывал раны такие чудовищные, такие невообразимые, что трудно поверить. Казалось рука, нанесшая их, гениальна в своей изобретательной жестокости. Но даже тогда, в том аду, я чувствовал какой-то странный подъем. Почему – не буду даже пытаться определить. Могу лишь еще раз сказать – это сродни исполнению джаза. Быть может, отчасти я и получал удовлетворение оттого, что оказываю помощь действительно страждущим. Но скорее всего я воспринимал работу как экстремальный вид спорта: получал полноту ощущений, рискуя жизнью.
 По возвращении в Америку мы с Зией основали "Единый мир", это было как раз то, что нужно. Я люблю свое дело. Быть может, оно и сродни экстремальным видам спорта, однако есть в нем и нечто очень человеческое. И это мне нравится. Я люблю своих пациентов, но держу между ними и собою дистанцию: холодность необходима – она тоже часть моей профессии. Я менее всего равнодушен к подопечным, но ведь они уходят – и острое чувство любви смешивается с безымянным чувством выполненного долга.
 Сегодняшний пациент – довольно сложный случай.
 Мой святой, мой заступник – а заступники в восстановительной хирургии есть у многих – французский исследователь Рене Лефор. Он швырял с крыши таверны трупы таким образом, чтобы они падали затылками – это помогало ему увидеть естественный узор лицевых мышц. Уверен, подобные эксперименты производили сильное впечатление на дам. Проделывал он и другой опыт – сбрасывал все большие тяжести на череп мертвеца, чтобы определить меру сопротивляемости челюстной кости. Сегодня его именем названы некоторые характерные травмы, вернее – три стадии одной травмы.
 Мы с Зией еще раз посмотрели снимки. Не вдаваясь в детали, скажу: линия перелома у нашего восьмилетнего пациента соответствовала типу "Лефор-3". При желании я мог просто снять с мальчика лицо, как маску.
 – Автомобильная авария? – спросил я.
 Зия кивнула.
 – Отец был пьян.
 – О Господи. Ну, с ним-то, естественно, все в порядке?
 – Помнит даже, что пристегнулся.
 – А сына, конечно, не пристегнул?
 – Слишком много возни. Оно и понятно: если часто подносить бутылку ко рту...
 Наши с Зией жизненные пути начались в разных местах. Как поется в шлягере семидесятых "Братец Луи", Зия чернее черного, а я белее белого (кожа у меня, по определению Зии, цвета рыбьего брюшка). Я появился на свет в родильном доме "Бейт-Израэл", в Ньюарке, и вырос в пригородном районе Каслтона, штат Нью-Джерси. Зия родилась в грязной деревушке неподалеку от Порт-о-Пренса, столицы Гаити. Во время правления Папы Дока ее родители стали политическими заключенными. Подробностей не знает никто. Отца казнили. Мать выпустили, но с переломанными костями. Она схватила дочь в охапку и бежала из страны на том, что условно можно назвать плотом. Трое пассажиров по дороге погибли. Зия с матерью уцелели. В конце концов они добрались до Бронкса, где нашли приют в подвальном этаже салона красоты. Здесь они изо дня в день только и делали, что подметали волосы, а те были повсюду. Волосы прилипали к одежде, коже, забивали горло, оседали в легких. Зия вечно жила с ощущением того, что во рту у нее что-то постороннее и избавиться от этого никак нельзя. И поныне, когда Зия нервничает, ее пальцы невольно тянутся к языку, словно она хочет избавиться от волоска, стереть память о прошлом.
 Закончив операцию, мы устало присели на скамейку. Зия распустила тесемки на марлевой повязке, и та упала ей на грудь.
 – Вроде все порядке, – сказала Зия.
 – Аминь, – согласился я. – Как твое вчерашнее свидание?
 – До сих пор мерзкий привкус во рту. Не в буквальном смысле.
 – Сочувствую.
 – Мужчины такие подонки.
 – Мне ли не знать.
 – Я в отчаянии. Подумываю о том, чтобы снова начать спать с тобой.
 – Фи, женщина, соблюдай правила.
 Улыбка у Зии была ослепительная. И фигура великолепная. Ростом почти в шесть футов, скулы настолько высокие и острые, что, казалось, еще немного, и кожу пропорют.
 – Когда же ты будешь снова встречаться с женщинами?
 – Я встречаюсь.
 – Да нет, я имею в виду встречи в постели.
 – Не все же женщины такие доступные, как ты.
 – Очень жаль. – Зия шутливо ущипнула меня.
 Однажды мы переспали, оба понимая, что второго раза не будет. Собственно, так мы и познакомились. Это было, когда я учился на первом курсе медицинской академии. Ну да, случайное свидание. Таких свиданий у меня было предостаточно, и только два не прошли бесследно. Одно привело к катастрофе. Другое – с Зией – положило начало отношениям, которыми я всегда буду дорожить.
 Было восемь вечера, когда мы наконец сняли перчатки и, погрузившись в машину Зии (крохотный "БМВ"), отправились на Нортвед-авеню за продуктами. В магазине, толкая перед собой тележки, мы переходили из секции в секцию. Зия болтала без умолку. Мне нравится ее болтовня. Она бодрит меня. В мясном отделе Зия остановилась у прилавка с деликатесами и сдвинула брови.
 – Ну что там? – осведомился я.
 – Ветчина "Кабанья голова".
 – Ну и что?
 – "Кабанья голова", – повторила Зия. – Что за гений торговли придумал такое название? Слушай, у меня идея. Давай дадим какому-нибудь из наших швов имя самого отвратительного из животных, вернее – его головы.
 – Так ты же всегда эту "Голову" и берешь.
 Зия задумалась:
 – Ну да, похоже на то.
 Мы встали в очередь к кассе. Зия выложила на транспортер покупки. Я тоже опорожнил тележку. Зазвенел кассовый аппарат.
 – Проголодался? – спросила она.
 Я пожал плечами:
 – Да, не отказался бы что-нибудь перехватить у "Гарбо".
 – Ну так пошли. – Зия вдруг перевела взгляд куда-то мне за спину и резко остановилась. – Марк!
 – Да?
 – Нет, показалось. – Она махнула рукой.
 – Что показалось?
 По-прежнему глядя мне за спину, Зия повела подбородком вперед. Я медленно повернулся и сразу почувствовал стеснение в груди.
 – Я видела ее только на фотографиях, – начала Зия, – но вроде это...
 Я с трудом кивнул.
 Это была Рейчел.
 Перед глазами у меня все поплыло. Это неправильно, так не должно быть. Умом я прекрасно понимал это. Мы порвали много лет назад. И теперь, по прошествии времени, мне бы следовало задумчиво улыбаться. Следовало бы испытывать легкую ностальгию по временам, когда я был молод и наивен. Но – ничего подобного. Рейчел стояла в десяти шагах, и на меня обрушилось прошлое. Оказывается, годы не притупили чувство, оно все еще жгло, прожигало насквозь.
 – Что-то не так? – раздался голос Зии.
 Я покачал головой.
 Если вы считаете, что у каждого есть только одна родственная душа, только одна настоящая любовь, то поверите: рядом, через три кассовых коридора, под объявлением "Срочное обслуживание! Пятнадцать и более наименований" стояла именно такая. Моя.
 – Я думала, она вышла замуж, – сказала Зия.
 – Так оно и есть.
 – А кольца не видно. – Зия сжала мне запястье. – Не слабо, а?
 – Да, в этом городе не соскучишься.
 – Знаешь, что это напоминает? – Зия щелкнула пальцами. – Ту старую дешевую пластинку, которую ты так любил проигрывать. На ней записана песенка о том, как бывшие возлюбленные случайно сталкиваются в магазине. Как, бишь, она называется?
 Когда мы познакомились – мне было девятнадцать, – Рейчел меня не особенно заинтересовала. Даже не показалась симпатичной. Но как скоро выяснилось, мне нравятся женщины, которые открываются не сразу. Появляется такая, ничего вроде собой не представляет, а несколько дней спустя вдруг скажет что-нибудь или голову как-то повернет, и – все, пиши пропало. Словно под автобус угодил.
 И вот сейчас у меня было точно такое же ощущение. Рейчел изменилась, но не сильно. Годы слегка обострили черты, неброская красота сделалась более определенной, но, как ни парадоксально, и более нежной. Рейчел похудела. Темные, с синеватым отливом, волосы были стянуты в конский хвост. Большинство мужчин любят свободные женские прически. Но мне всегда нравилось, когда волосы подобраны – тогда скулы и шея бросаются в глаза, особенно если они такие, как у Рейчел. Сейчас на ней были джинсы и серая блузка. Ресницы опущены, на лице столь знакомое мне сосредоточенное выражение. Она пока не замечала меня.
 – "Опять как в старину", – сказала Зия.
 – Что?
 – Да я все про песенку о возлюбленных, встретившихся в магазине. Ее пел Дэн-как-там-его. "Опять как в старину" – название.
 Рейчел извлекла из бумажника двадцатидолларовую купюру, протянула кассиру, подняла взгляд – и увидела меня.
 Затрудняюсь описать, как переменилось ее лицо. Во всяком случае, удивления на нем не возникло. И радости тоже. Быть может, страх. Быть может, равнодушие. В точности не скажу. И не скажу, сколь долго мы простояли, глядя друг на друга.
 – Может, мне лучше уйти? – предложила Зия.
 – А?
 – Вдруг она подумает, что я твоя девчонка и что шансов у нее – ноль?
 Кажется, я улыбнулся.
 – Марк.
 – Да?
 – Ну и видок у тебя. Стоишь, словно пыльным мешком огретый. Даже жутко.
 – Спасибо.
 Я ощутил спиной толчок ладонью.
 – Иди поздоровайся.
 Мои ноги пришли в движение, хотя не припомню, чтобы мозг отдавал такую команду. Дождавшись, пока кассирша положит ее покупки в бумажный мешок, Рейчел сделала шаг в мою сторону и попыталась улыбнуться. Улыбка у нее всегда была удивительная, из тех, что заставляют думать о поэзии и весеннем половодье. Но сейчас она улыбалась иначе. Напряженно. Болезненно. "Интересно, – подумал я, – не хочет или уже не умеет? Неужели накал ослаб и никогда прежним не будет?"
 Мы остановились в шаге друга от друга, будто прикидывая, что требуется – объятия, поцелуя, рукопожатия? В конце концов не случилось ни того, ни другого, ни третьего. Я просто застыл на месте, ощущая боль каждой клеточкой тела.
 – Привет, – только и сказал я.
 – Приятно отметить твою всегдашнюю находчивость, – откликнулась Рейчел.
 – Как поживаешь, малыш? – криво ухмыльнулся я.
 – Уже лучше.
 – Часто здесь бываешь?
 – Отлично. Теперь самое время спросить, не встречались ли мы раньше?
 – Ну уж нет. Разве такую дамочку, как ты, забудешь?
 Мы натужно рассмеялись, понимая, что слишком искусственно прилагаем усилия поддержать разговор.
 – Хорошо выглядишь, – сказал я.
 – Ты тоже.
 Пауза.
 – Ну вот, весь мой запас банальностей и дурацких шуточек исчерпан, – сообщил я.
 Рейчел хмыкнула.
 – Как ты здесь оказалась?
 – Едой запасаюсь.
 – Я не о том...
 – Да знаю я, о чем ты, – прервала меня Рейчел. – Мать переехала в кондоминиум в Уэст-Ориндже.
 Из конского хвоста выбилось несколько завитков и упало на щеку. Мне стоило гигантских усилий не убрать их.
 Рейчел на секунду отвернулась и посмотрела на меня.
 – Слышала о твоей жене и девочке. Весьма сожалею.
 – Спасибо.
 – Собиралась позвонить или написать, но...
 – Ты замужем?
 Рейчел пошевелила пальцами на левой руке.
 – Уже нет.
 – По-прежнему служишь в ФБР?
 Она убрала руку за спину.
 – Опять-таки уже нет.
 Вновь повисло молчание. Не знаю, долго ли мы так стояли. Кассирша занялась следующим покупателем. Подошла Зия. Откашлявшись, она протянула руку Рейчел:
 – Привет, меня зовут Зия Леру.
 – Рейчел Миллз.
 – Очень приятно. Мы с Марком коллеги. Просто друзья, – уточнила она, подумав немного.
 – Зия... – начал я.
 – Да-да, прошу прощения. Знаете, Рейчел, я бы не прочь задержаться и поболтать, но, право, надо спешить. – Для убедительности она ткнула пальцем в сторону выхода. – А вы поговорите. Увидимся, Марк. Рада была познакомиться, Рейчел.
 – Я тоже.
 Зия упорхнула. Я пожал плечами:
 – Она отличный врач.
 – Не сомневаюсь. – Рейчел взялась за ручку тележки. – Меня ждут в машине, Марк. Приятно было перекинуться парой фраз.
 – И мне. – Но, памятуя о том, что потерял некогда, я ведь не мог позволить просто ей уйти, верно? Откашлявшись, я сказал: – Неплохо бы как-нибудь повидаться.
 – Я по-прежнему живу в Вашингтоне. Завтра возвращаюсь.
 Пауза.
 Внутри у меня все кипело. Дыхание сделалось прерывистым.
 – Счастливо, Марк. – Однако карие глаза увлажнились.
 – Погоди.
 Я изо всех сил старался избежать умоляющей интонации, но вряд ли мне это удалось. Рейчел посмотрела на меня и увидела все.
 – Чего ты хочешь, Марк?
 – Скажем, что нам надо встретиться.
 – И это все?
 Я покачал головой:
 – Ты же знаешь, нет.
 – Мне уже не двадцать один.
 – И мне тоже.
 – Девушка, которую ты когда-то любил, давно умерла. Ее больше нет.
 – Ничего подобного, – возразил я. – Вот она, передо мной.
 – Ты меня теперь не знаешь.
 – Ну так давай снова познакомимся. Я никуда не тороплюсь.
 – Вот так просто?
 – Ага. – Я попытался улыбнуться.
 – Я живу в Вашингтоне. А ты в Нью-Джерси.
 – Я перееду.
 Но еще до того, как эти слова импульсивно сорвались у меня с языка, еще до того, как на лице Рейчел появилась гримаса, я понял, что солгал. Не мог я просто так бросить родителей, отказаться от нашего с Зией дела и... И избавиться от своих призраков. За миг полета этих слов от моих губ к ее ушам чувство во мне надломилось и рухнуло.
 Рейчел двинулась к выходу. Она не попрощалась во второй раз. Я смотрел ей вслед. Двери автоматически разъехались, и за ними, даже не бросив взгляд на прощание, скрылась Рейчел, любовь всей моей жизни. Я продолжал неподвижно стоять. Я не последовал за ней. Я чувствовал, как сердце у меня бьется и трепещет, но и пальцем не пошевелил, чтобы удержать Рейчел.
 Быть может, я все же так ничему и не научился.




 Глава 9


 Я пил.
 Выпивоха из меня небольшой. Даже в студенческие годы я не часто прикладывался в бутылке. Но сейчас в буфете над раковиной обнаружилось немного джина. В холодильнике – тоник. А в морозилке – лед. Теперь сложите два и два.
 Я, как и раньше, жил в старом доме Левински. Для меня он великоват, но съехать не хватало духа. Казалось, дом связывает меня (пусть и непрочно) с дочерью. Да, я понимаю, звучит дико, тем не менее продать дом для меня означало "закрыть перед Тарой дверь". Поступить подобным образом я не мог.
 Зия собралась поселиться у меня, но я отговорил ее. Она не настаивала. Я вспомнил пошловатую песенку Дэна Фолелберга (а не Дэна-как-там-его), в которой любовники чешут языки до умопомрачения. Я подумал о Боги, умолявшем Всевышнего отдать ему Ингрид Бергман. После того как она ушла, Боги запил. Вроде помогло. Вдруг и мне поможет?
 Встреча с Рейчел совершенно выбила меня из колеи. Мы познакомились на летних каникулах, когда я переходил со второго курса университета на третий. Она родилась и провела детство в Мидлбери, штат Вермонт, и вроде приходилась отдаленной родственницей Черил, хотя степени родства в точности установить не удалось. Это лето – главное в моей жизни – Рейчел проводила в семье Черил: ее родители разводились, и причем со скандалом. Нас познакомили, и, как уже было сказано, под автобус я попал не сразу. Возможно, именно поэтому удар оказался таким сильным.
 Мы начали встречаться. Часто к нам присоединялись Ленни и Черил. На выходные мы вчетвером отправлялись к Ленни на дачу. Право, это было чудесное лето, из тех, что каждый должен испытать хоть раз в жизни.
 Будь это кинофильм, можно было бы смонтировать его следующим образом. Я учился в университете Тафтс, Рейчел поступила в бостонский колледж. Первые кадры: мы с ней в лодке на Чарлз-ривер, я гребу, Рейчел держит зонтик, улыбаясь одновременно маняще и насмешливо. Она плещет в меня водой, я отвечаю ей тем же, лодка переворачивается. На самом деле ничего подобного не было, но суть вам ясна, верно? Следующие кадры – пикник в университетском городке. Потом – мы в библиотеке, сидим на диване бок о бок, я – как завороженный, она, нацепив очки, усердно читает учебник и рассеянно почесывает за ухом. Затем пусть камера задержится на двух переплетенных телах под шелковой простыней. Хотя ни у кого из студентов колледжа такой не было, это не важно я ведь про кино.
 Я был влюблен.
 На рождественские каникулы мы поехали к бабушке Рейчел, старой кумушке, любительнице гадать по картам, ныне обитательнице дома для престарелых. Взяв нас за руки, старуха пробормотала что-то вроде "beshert", что на идиш означает "судьба".
 Что же дальше?
 Конец не отличается большой оригинальностью. Когда я учился на последнем курсе, Рейчел подумала, что неплохо провести семестр во Флоренции, и уехала. Мне было двадцать два. Я заскучал и переспал с какой-то девицей – своей сокурсницей. Это было мимолетное приключение, я не придал ему никакого значения. Впрочем, меня это не оправдывает. А может, и оправдывает. Не знаю.
 Так или иначе, кто-то из участников вечеринки сказал кому-то еще, и в конце концов история дошла до Рейчел. Она позвонила из Италии и сказала, что между нами все кончено. Ее реакция показалась мне чрезмерной. Мы были молоды. Сначала я решил, что гордость (читай: глупость) не позволяет мне просить прощения, и только потом принялся бомбардировать ее звонками, письмами и цветами. Но Рейчел не отвечала. Все кончилось. Мы расстались.
 Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к письменному столу. Нащупав надежно припрятанный ключ, открыл нижний ящик и извлек из-под кипы бумаг тайное тайных. Нет, нет, не наркотики. Прошлое. Вещи Рейчел. Знакомая фотография. Я пристально вгляделся в нее. У Ленни с Черил такая же висит в спальне, что, разумеется, всегда бесило Монику. На фотографии изображены четверо – Ленни, Черил, Рейчел и я на выпускной церемонии в университете. На Рейчел черное платье с узкими бретельками. При воспоминании о том, как оно сидело на ней, меня до сих пор бросает в дрожь.
 Когда это было?
 Естественно, жизнь продолжалась. Как и задумано, я поступил в медицинскую академию. Я всегда знал, что буду врачом. Впрочем, это же самое вам скажет большинство людей моей профессии. Такой выбор чаще всего делаешь в ранние годы.
 И женщин я не избегал (помните Зию?). Но – как ни сентиментально это прозвучит – не проходило дня, чтобы я не подумал, пусть бегло, о Рейчел. Да, понимаю, с романтикой у меня перебор. Не споткнись я тогда глупейшим образом, не жил бы в параллельном сказочном мире, а сидел бы на диване и прижимался к своей возлюбленной. Однажды Ленни сказал в минуту полной откровенности: "Если бы меня связывало с Рейчел действительно великое чувство, оно, несомненно, устояло бы и не на таких ухабах".
 Вы думаете, я не любил свою жену? Ошибаетесь. По крайней мере на мой взгляд. Моника была женщиной красивой – по-настоящему красивой, такая сбивает с ног сразу, без промедления, – страстной и неожиданной. А также богатой и блестящей. Я старался не проводить сравнений – иначе жизнь не в жизнь – и просто любить ее в том, пусть поменьше, пусть потусклее, но все же моем мире, который образовался после ухода Рейчел. Конечно, мир мог съежиться, померкнуть и при другом раскладе, но это логика, а в делах сердечных логика не срабатывает.
 Из года в год Черил неохотно сообщала мне, как дела у Рейчел. Служба в правоохранительных органах, переезд в Вашингтон... Нельзя сказать, что меня это чрезмерно удивляло. А три года назад я узнал, что Рейчел вышла замуж за человека старше себя, высокопоставленного чина ФБР. (Даже сейчас – а ведь одиннадцать лет прошло с нашего разрыва – я чувствую, как при мысли о Рейчел у меня внутри все переворачивается.) Я глухо осознавал, в какой трясине завяз. Мне всегда казалось, что мы с Рейчел просто выжидаем благоприятный момент, живем словно в подвешенном состоянии и в конце концов опомнимся и воссоединимся. А она взяла и вышла замуж за другого.
 Черил видела, какое впечатление на меня произвело известие о замужестве Рейчел, и с тех пор больше о ней не заговаривала.
 Все еще глядя на фотографию, я услышал знакомое урчание "субару". Я не удивился. И к двери не подошел. Зачем? У Ленни есть свой ключ, да и не стучит он никогда. Я отложил фотографию и увидел Ленни. В руках у него были два огромных бумажных стакана.
 – Шерри или колу?
 – Шерри.
 Ленни протянул стакан. Я выжидательно посмотрел на друга.
 – Зия звонила Черил, – пояснил Ленни.
 Я сразу понял, что к чему.
 – Давай не будем об этом.
 – Давай. – Ленни плюхнулся на диван и вытащил из кармана толстую пачку бумаг. – Это завещание и недостающие документы касательно состояния Моники. Прочитай, когда найдешь время. – Ленни принялся щелкать кнопками пульта дистанционного управления. – Порнушка найдется?
 – Увы.
 Ленни пожал плечами и удовлетворился трансляцией баскетбольного матча с университетского чемпионата. Я первым нарушил молчание:
 – Почему ты не сказал мне, что Рейчел развелась?
 Ленни, болезненно поморщась, поднял руку, словно останавливал поток машин.
 – В чем дело? – осведомился я.
 Ленни попытался уйти от разговора:
 – Черт, аж небо онемело. Всегда делаю слишком большие глотки.
 – Почему?
 – По-моему, мы решили не говорить на эту тему.
 Я молча смотрел на него.
 – Все не так просто, Марк.
 – Что именно?
 – Рейчел несладко пришлось.
 – Мне тоже.
 Ленни прильнул к экрану с несколько преувеличенным вниманием.
 – Что с ней случилось, Ленни?
 – Не моего это ума дело. – Он покачал головой. – Сколько вы не виделись, лет пятнадцать?
 На самом деле десять.
 Одиннадцать.
 – Около того.
 Ленни обежал глазами комнату и остановился на фотографии Моники с Тарой на руках.
 – Пора жить настоящим, дружище.
 Мы откинулись на спинку дивана, сделав вид, что совершенно поглощены матчем. Перестать жить прошлым. Я посмотрел на фотографию Тары, соображая, только ли Рейчел имел в виду Ленни.


* * *

 Эдгар Портсман поднял кожаный поводок, к концу которого был привязан колокольчик. Мастиф Бруно немедленно примчался на звук. Шесть лет назад он выиграл соревнования в своей категории на собачьей выставке в Вестминстере. По мнению многих, у Бруно все данные, чтобы стать абсолютным чемпионом. Но Эдгар больше не выставляет Бруно. Выставочная собака почти не бывает дома. А Эдгару нужно, чтобы Бруно всегда был под рукой.
 Люди разочаровывали Эдгара. В отличие от собаки.
 Бруно высунул язык и завилял хвостом. Эдгар прицепил поводок к ошейнику. Гулять предстояло целый час. Эдгар осмотрел письменный стол. На гладко отполированной поверхности лежала картонная коробка, в точности походящая на ту, что он получил полтора года назад. Бруно заскулил. "Что это? – подумал Эдгар. – Рвется на прогулку или чувствует, что хозяину страшно. Может, и то и другое?"
 Эдгар нуждался в свежем воздухе.
 Прежняя коробка прошла все мыслимые и немыслимые экспертизы и ничего не показала. Вследствие этого Эдгар был более или менее уверен, что и сейчас олухи из полиции ничего не обнаружат. Восемнадцать месяцев назад Марк его не послушал. Эдгар надеялся, что ошибка не повторится.
 Он двинулся к выходу. Бруно бежал впереди. Хорошо на улице! Эдгар остановился на пороге и сделал глубокий вдох. Ничего хорошего будущее не сулило, тем не менее самочувствие улучшилось. Эдгар с Бруно двинулись обычным маршрутом, но что-то заставило Эдгара повернуть направо. Семейное кладбище. Эдгар видел его столь часто – буквально каждый день, – что, можно сказать, уже и не видел. Он никогда не навещал надгробные плиты. Но сегодня что-то повлекло его сюда. Бруно, удивленный переменой в маршруте, неохотно потрусил за хозяином.
 Эдгар переступил через низкую ограду, неловко зацепившись ногой. Старость. Ходить становилось все труднее. Обычно Эдгар брал с собой палку – якобы раньше она принадлежала Дэшилу Хэммету, – но, выгуливая Бруно, почему-то всегда забывал ее дома. Не подходит она как-то к собачьим делам.
 Бруно, поколебавшись, перескочил через ограду. Человек и собака стояли перед двумя недавно установленными надгробиями. Эдгар старался не думать о жизни и смерти, о богатстве и его отношении к счастью. Эти материи он предпочитал оставлять другим. Только сейчас Эдгар понял, что был, наверное, не очень хорошим отцом. Но таким его научил быть отец, а того – его отец. В итоге, быть может, именно подобная отстраненность его и спасла. Люби он детей по-настоящему, живи их жизнью, он вряд ли перенес бы их гибель.
 Собака снова заскулила. Эдгар посмотрел спутнику прямо в глаза.
 – Пошли, приятель, – негромко сказал он.
 Громко хлопнула парадная дверь. Эдгар обернулся и увидел Карсона, торопливо направлявшегося к нему. Лицо брата было перекошено.
 – О Господи! – выдохнул Карсон.
 – Надо полагать, ты видел коробку?
 – Конечно. Марку звонил?
 – Нет.
 – Ну и правильно. Наверняка это какая-то мистификация. Иначе быть не может.
 Эдгар промолчал.
 – Ты что, считаешь иначе? – спросил Карсон.
 – Не знаю.
 – О Господи, неужели ты веришь, что она все еще жива?
 Эдгар слегка дернул за поводок.
 – Надо дождаться результатов экспертизы, – сказал он. – Тогда все и прояснится.


* * *

 Мне нравится работать по вечерам. Всегда нравилось. Мне повезло с выбором профессии. Я люблю свою работу. Она никогда мне не надоедает, никогда не становится в тягость, никогда не превращается в нечто такое, что делаешь, просто чтобы было на что жить. Работа поглощает меня целиком. Занимаясь ею, я, как хоккеист, забываю обо всем, кроме игры. Я врываюсь в зону. Я показываю все, на что способен.
 Но нынче – через три дня после случайной встречи с Рейчел – у меня был выходной. Я в одиночестве сидел у себя в кабинете и переключал телевизор с канала на канал. Подобно большинству особей мужского пола, я занимаюсь этим слишком часто. Бывает, по нескольку часов смотрю всякую чушь. Кстати, о времени. Я посмотрел на часы. Девять с минутами. Можно включить видеоплейер (Ленни и Черил еще в прошлом году взяли его для меня напрокат), а в одиннадцать лечь.
 Не успел вставить кассету в нужную щель (до дистанционного управления этой штуковиной человеческая мысль еще не дошла), как до меня донесся собачий вой. Я поднялся на ноги. В дом по соседству недавно въехала новая семья. У них четверо или пятеро детей. Таких семей сейчас уже не бывает. Для меня все они на одно лицо. Познакомиться нам пока не довелось, но во дворе у новых соседей я успел заметить ирландского волкодава размером приблизительно с "форд-иксплорер". Это он, верно, воет.
 Я отдернул занавеску, выглянул в окно и почему-то (не спрашивайте почему, все равно толком объяснить не сумею) не удивился.
 На том же самом месте, что и полтора года назад, стояла женщина. Долгополое пальто, длинные волосы, руки в карманах – все то же самое.
 Я боялся потерять ее из вида, но одновременно не хотел, чтобы она увидела меня. Я опустился на колени и, как заправский следопыт, отполз к самому углу подоконника. Прижавшись боком и щекой к стене, я начал прикидывать свои возможности.
 Прежде всего сейчас она мне не видна. А значит, может уйти, а я и не узнаю. Н-да, придется рискнуть.
 Я повернул голову и осторожно выглянул в окно. На месте. Маячит перед входом, только подошла поближе. Что бы это могло означать? Непонятно. Так, что дальше? Как насчет того, чтобы спуститься и посмотреть ей в глаза? Неплохая идея. Если она побежит, можно будет погнаться за ней.
 Я отважился выглянуть еще раз – быстрый поворот головы – и убедился: женщина смотрит прямо мне в окно. Я отпрянул в тень. Черт. Она меня засекла. Это точно. Я схватился за ручки и рывком поднял раму. Женщина пошла прочь.
 Нет-нет, на сей раз ее нельзя упустить.
 На руках у меня были медицинские перчатки (все известные мне врачи держат несколько пар дома), на ногах – ничего. Я бросился к входной двери и распахнул ее. Женщина была уже в конце квартала. Увидев меня, она перешла с быстрого шага на бег.
 Я кинулся следом. Черт с ними, с ногами. Со стороны все это, наверное, выглядело смешно. Во-первых, бегун я не из лучших. Во-вторых, я преследую незнакомую женщину просто потому, что она остановилась напротив моего дома. На что я, собственно, рассчитываю? Может, женщина просто вышла прогуляться, а тут я, словно привидение. Запросто может обратиться в полицию. Нетрудно себе представить, что выйдет дальше. Сперва я безнаказанно расправился с собственной семьей, а теперь гоняюсь за незнакомкой на улице.
 Я продолжал бежать.
 Женщина повернула на Фелпс-роуд. Она имела передо мной большую фору. Я заработал руками и удлинил шаг. В ступни впивались камешки на тротуаре. Я выскочил на газон. Женщина пропала. Я был не в лучшей форме. Не преодолел и сотни ярдов, а уже дышу, как загнанная лошадь. Вдобавок из носа течет.
 Я добежал до конца улицы и повернул направо.
 Никого.
 Улица была прямая, длинная, неплохо освещенная. Иными словами, незнакомка должна была быть как на ладони. Я посмотрел в противоположную сторону. Тоже никого. Побежал дальше, миновал Морнингсайд-драйв, но женщины и след простыл.
 Как это могло случиться?
 Самолетной скорости развить она не могла, это даже Карлу Льюису не под силу. Я остановился, присел, положил руки на колени и немного отдышался. "Думай!" – велел себе. Допустим, она живет в одном из этих домов. Не исключено. Если так, то что из этого следует? А то, что она просто совершает вечерний моцион. Что-то заинтересовало ее в моем доме, и она остановилась посмотреть.
 Как полтора года назад?
 А кто сказал, что это не другая женщина?
 Итак, две разные женщины застыли перед моим домом на одном и том же месте в одной и той же позе.
 Бывает. Но скорее всего это одна дама. Любительница поглазеть на чужие дома. Возможно, занимается архитектурой или чем-нибудь в том же роде.
 Ну да, архитектурой. Проектирует столь модные в семидесятые годы разноуровневые постройки в пригородах. Но если все это так невинно, то зачем драпать?
 "Не знаю, Марк, – заключил я. – Может, спасается от какого-то полоумного".
 Я заглушил внутренний голос и вновь кинулся бежать в поисках неизвестно чего. Поравнявшись с домом Дукеров, я резко остановился.
 Что за черт!
 Женщина попросту испарилась. Я проверил оба переулка, выходящих на Фелпс-роуд. Нигде ее нет. Подучается, она либо живет где-то здесь, либо прячется.
 Мальчишками нам случалось спрямлять дорогу через двор Цукеров. Оттуда тропинка вела прямо на школьный стадион. Отыскать ее было нелегко, к тому же старухе Цукер не нравилось, когда топтали ее лужайку. Правда, вслух она ничего не говорила, но всегда укоризненно смотрела на нас через окно. Потом мы бросили пользоваться тропинкой, стали выбирать более длинный путь.
 Я осмотрелся. Вокруг ни души.
 Быть может, женщина знает про тропинку?
 Я нырнул во двор, соображая, не наблюдает ли за мной из кухонного окна старуха Цукер. На самом-то деле она уже много лет назад переехала в Скотсдейл. Да и жива ли вообще, неизвестно.
 Во дворе было темно, как в яме. И в доме не горел свет. Я на миг задумался, где же эта тропинка, и ринулся в нужную сторону. Тут что-то ударило меня по голове. Я почувствовал сильную боль и упал на спину.
 Открыв глаза, я увидел при слабом лунном свете какую-то качалку. Раньше, в годы моего детства, здесь ничего подобного не было. Стало быть, появилось. Ну что ж, буду знать. С чрезмерной бодростью я вскочил на ноги и побежал дальше.
 Тропинка где была, там и осталась.
 Я зашагал по ней. Ветки хлестали по лицу, но я не обращал на это никакого внимания. Споткнулся о толстый корень – наплевать. Тропинка была короткая – сорок, максимум пятьдесят футов. Она выходила на футбольное поле и бейсбольную площадку. Если женщина направилась сюда, никуда ей не деться.
 С автостоянки лился рассеянный свет фонарей. Я подбежал к выходу со стадиона и поспешно огляделся. Футбольные ворота и мачты электрического освещения.
 Но никакой женщины.
 Проклятие!
 Я потерял ее. Опять. Сердце у меня упало. Хотя отчего, собственно? Ведь если подумать, мой поступок выглядел чистым безумием. Я посмотрел на ноги. Они страшно болели. По правой щиколотке текла теплая струйка. Скорее всего кровь. Я почувствовал себя полным идиотом. Больше того, проигравшим идиотом. Я двинулся было назад...
 Стоп!
 Фонари на стоянке высвечивали машину. Одну-единственную. Я кивнул самому себя и принялся выстраивать логическую цепочку. Допустим, это машина той самой женщины. Если нет то что я теряю! Но если да, если это она оставила машину, то получается такая картина. Незнакомка припарковала машину, пересекла парк и застыла столбом перед моим домом. Зачем? Понятия не имею. Но за неимением лучшего пусть будет так.
 Идем дальше. Если на стоянке действительно ее авто, можно заключить, что она еще не уехала. Меня не проведешь. Итак, как все это было? Она засекла меня в окне. Попробовала скрыться. Направилась к тропинке... и сообразила, что я наверняка последую за ней.
 Я едва не хлопнул в ладоши. Женщина, похоже, знает, что я вырос в этом районе, тем не менее воспользовалась тропинкой. Значит, предполагает, что я захочу поймать ее на выходе со стадиона. Что бы я предпринял на ее месте?
 Я задумался и быстро нашел ответ.
 Спрятался бы среди деревьев, растущих вдоль тропинки.
 На всякий случай (вдруг таинственная дама наблюдает за мной?) я глубоко вдохнул и громко выругался. Затем, словно признавая поражение и в то же время стараясь не переиграть, опустил плечи и поплелся назад, к Цукерову дому. Брел я с поникшей головой, тайком поглядывая по сторонам и вслушиваясь в каждый шорох.
 Тихо.
 Я дошел до конца тропинки, но не остановился, сделав вид, будто возвращаюсь домой. Оказавшись в полной темноте, я опустился на землю и пополз к началу тропинки. Там замер и обратился в слух.
 Не знаю уж, сколько я пролежал. Наверное, не больше двух-трех минут. Я уже собрался встать, когда раздался какой-то звук. Поблизости мелькнула тень. Она направлялась к дому.
 Я осторожно, старясь не нарушать тишины, поднялся на ноги. Но все-таки, видимо, недостаточно осторожно. Женщина круто повернулась и заметила меня.
 – Стойте! – заорал я. – Мне только нужно с вами поговорить!
 Но она уже растворилась в зарослях. А были они густыми. Потерять человека из вида ничего не стоит. А рисковать я себе позволить не могу: хватит. Пусть ничего не видно – зато слышно.
 Я рванулся в заросли и налетел на ствол дерева. Из глаз посыпались искры. Еще одно такое соприкосновение... Я остановился и прислушался.
 Тишина.
 Она явно стоит на месте. Снова прячется. Ну, и что дальше?
 "А, была не была", – подумал я. Прикинув, откуда звук донесся в прошлый раз, я бросился в ту сторону и приземлился в низком кустарнике.
 Левая рука на что-то наткнулась.
 Женщина попыталась отползти, но я крепко ухватил ее за щиколотку. Она лягнула меня свободной ногой, но я продолжал держать ее, как собака, не выпускающая добычи.
 – Отстань! – крикнула она.
 Голос был мне не знаком. Щиколотку я не выпустил.
 – Отстань, говорю!
 Ну уж нет! Я покрепче оперся обо что-то и потянул ее к себе. Глаза начали понемногу привыкать к темноте. Я дернул женщину к себе. Она перекатилась на спину. Теперь мы были друг от друга достаточно близко, и я сумел ее разглядеть.
 Но чтобы сообразить, кто это, потребовалось время. Во-первых, дело давнее. Лицо, вернее, та часть лица, которая была мне видна, сильно изменилась. Если что и выдало женщину, помогало узнать, так это волосы, упавшие на глаза в процессе нашей возни. Точнее, то, как они упали. Она сразу сделалась какой-то беззащитной, старательно избегала смотреть на меня прямо – и это было более знакомо, нежели черты лица. Ну и, конечно, дом. Дом, который у меня всегда ассоциировался именно с ней и удерживал ее образ на видном месте в банке данных памяти.
 Женщина откинула волосы и взглянула на меня. Я сразу перенесся в школьные годы, в кирпичное здание, расположенное менее чем в двухстах ярдах от того места, где мы находились. Теперь вроде все сходится. Таинственная женщина стояла перед входом в дом, где некогда жила.
 Звали ее Диной Левински.




 Глава 10


 Мы сидели за кухонным столом. Я вскипятил чай – зеленый, китайский. Говорят, хорошо успокаивает. Увидим. Я протянул Дине чашку.
 – Спасибо, Марк.
 С Диной я знаком целую вечность. Я знал ее так, как только может один ребенок знать другого, как знают друг друга одноклассники в начальной школе, пусть никогда и словом не перекинулись. Как мы с Диной, если не ошибаюсь, конечно.
 У каждого в прошлом есть своя Дина Левински. Она была в нашем классе жертвой, изгоем, все ее постоянно дразнили и обижали, не представляю даже, как она с ума не сошла в такой обстановке. Я-то никогда в этом не участвовал, но и не защищал, в стороне оставался. Однако не поселись я в доме, где она провела детство, Дина Левински все равно продолжала бы жить во мне. Она и в вашей душе живет. А ну-ка быстро: кого из ваших одноклассников больше всего донимали в начальной школе? Правильно. Вот видите, все помните. Имя, фамилию, внешность. Помните, как он или она в одиночку плелись домой после уроков или молча сидели в столовой. Что бы там ни было, а помните. Ваша Дина Левински всегда с вами.
 – Говорят, ты стал врачом, – обронила Дина.
 – Да. А ты?
 – Я график-оформитель и художница. В следующем месяце у меня выставка в Гринвич-Виллидже.
 – Выставка картин?
 – Да, – не сразу ответила Дина.
 – Ты всегда здорово рисовала.
 – Ты заметил? – Дина в удивлении вскинула подбородок.
 Повисло неловкое молчание.
 – Наверное, я должен был что-то сделать, – услышал я наконец собственный голос.
 – Да нет, это я должна была, – улыбнулась Дина.
 Она хорошо выглядела. Нет, красавицей, как гадкий утенок из сказки, не стала. Начать с того, что гадким утенком Дина и не была. Просто заурядная. Возможно, и сейчас ничего не изменилось. Лицо у нее по-прежнему слишком худое, но в зрелости это стало ей идти. А вот волосы, некогда жидкие, обрели пышность.
 – Помнишь Синди Макгаверн? – спросила Дина.
 – Конечно.
 – Она больше других меня мучила.
 – И это помню.
 – Забавно. Несколько лет назад у меня была выставка здесь, в городе. И вдруг появляется Синди. Подлетает ко мне, обнимает, целует. Хочет поболтать о старых временах, типа: "А помнишь этого раздолбая Льюиса?" Вся так и лучится и – честное слово, Марк! – ничего не помнит. Нет-нет, не притворяется, просто начисто забыла, как обращалась со мной. Мне приходится с этим сталкиваться.
 – С чем "с этим"?
 – С тем, что люди не помнят, какими мерзавцами были. – Зажав чашку в ладонях, Дина ссутулилась и обежала комнату взглядом.
 Интересно, а я что помню? Действительно я соблюдал нейтралитет или мне так удобнее думать?
 – Да, непросто все это, – сказала Дина.
 – Ты имеешь в виду – возвращаться в старый дом?
 – Да. – Она поставила чашку на стол. – Полагаю, ты ждешь объяснений?
 Я выжидательно промолчал.
 Она снова обежала комнату взглядом.
 – Хочешь услышать нечто необычное?
 – Конечно.
 – Именно здесь я когда-то и сидела. Я хочу сказать – ребенком. У нас тоже был квадратный стол, и я всегда садилась на одно и то же место. И когда вошла сейчас, меня прямо как магнитом к этому стулу потянуло. Может быть... Может быть, отчасти поэтому я нынче вечером и пришла сюда.
 – Как это?
 – Дом, – пояснила Дина. – Он до сих пор притягивает меня. Не отпускает. – Она подалась вперед и впервые посмотрела мне в глаза. – До тебя ведь, наверное, доходили слухи? Я имею в виду слухи об отце и всем, что здесь произошло?
 – Да.
 – Все правда.
 Я с трудом заставил себя сохранить бесстрастное выражение на лице. Что тут скажешь? Я подумал о том, каким адом была для нее школа. И вышло так, что к этому аду я добавил страданий, приведя ее в прежний ее дом. Невероятно.
 – Он умер. Отец. Он умер шесть лет назад.
 Я отвернулся.
 – Все в порядке, Марк. Правда все в порядке. Я лечилась – собственно, я и сейчас лечусь. Знаешь доктора Радио?
 – Нет.
 – Его действительно так зовут: Стэнли Радио. Он завоевал некоторую известность благодаря так называемой радиотехнике. Я уже много лет с ним занимаюсь. И польза весьма ощутима. Я больше не думаю о самоубийстве. Не кажусь себе никчемной. Чудно как-то. Со всем этим я покончила. Честное слово. И еще. У большинства из тех, кого в детстве третировали, возникают проблемы сексуального характера. Это не мой случай. Я замужем. У меня отличный муж. Не то чтобы у нас образцовый брак, но жаловаться грех.
 – Ну и прекрасно. – Я, право, не знал, что еще сказать.
 – Ты в приметы веришь, Марк? – улыбнулась Дина.
 – Нет.
 – Я тоже. Но когда прочитала про твою жену и дочь, задумалась. Об этом доме. Плохая карма и все такое прочее. У тебя была чудесная жена.
 – А ты знала Монику?
 – Доводилось встречаться.
 – Когда?
 Дина помолчала.
 – Знаком тебе такой термин – срыв?
 Я вспомнил свои занятия в медицинской академии.
 – Если ты имеешь в виду психотерапию, то да.
 – Видишь ли, когда я прочитала о том, что здесь произошло, сразу поняла – сейчас будет срыв. Какой бывает у алкоголиков. Или страдающих отсутствием аппетита. От этого до смерти не излечиваются. Стоит чему-нибудь произойти, и вот тебе, пожалуйста, срыв, ты возвращаешься к самым дурным привычкам. Я начала кусать ногти. Делать себе больно. В общем, как бы это сказать? Мне надо было заворожить этот дом. Встретиться с прошлым и превозмочь его.
 – И это привело тебя сюда сегодня вечером?
 – Да.
 – А полтора года назад?
 – То же самое.
 – И часто ты сюда приходишь?
 – Да наверное, каждые два месяца. Ставлю машину на школьной стоянке и иду Цукеровой тропинкой. Но в этом и еще кое-что есть.
 – "В этом" – в чем?
 – В моих визитах. Видишь ли, этот дом все еще хранит мои тайны. В буквальном смысле.
 – Ничего не понимаю.
 – Я все время стараюсь набраться духа и снова постучать в дверь, да как-то не получается. Но сейчас я здесь, на кухне, так что все в порядке. – Она попробовала улыбнуться, подтверждая сказанное. – И все-таки не уверена, что получится.
 – Да что получится-то?
 – Не обращай внимания, это я сама с собой. – Дина принялась чесать запястье, да так яростно, что чуть кожу не содрала. Мне захотелось погладить ее, но я удержался из опасения, что покажусь навязчивым. – Я все записывала. В дневник. Все, что со мной происходило. Дневник по-прежнему здесь.
 – В доме?
 – Да, я спрятала его.
 – После убийства полиция здесь все перерыла...
 – Но дневника не нашла, – закончила она. – Я и не сомневалась. Но даже если бы нашла, что с того? Это всего лишь старая тетрадь. Зачем она могла бы им понадобиться? Иногда я говорю себе: "Пусть лежит где лежит. Все прошло, все осталось позади". Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Не будите спящую собаку. Но порой так хочется разбудить. Только не собаку, а вампира, которого убьет солнечный свет.
 – Где он? – спросил я и уточнил: – Дневник.
 – В подвале. Чтобы достать его, надо забраться на сушилку. Я за трубу его засунула. – Дина посмотрела на часы, перевела взгляд на меня и встряхнулась – Поздно уже.
 – Что-нибудь не так?
 Она вновь обежала взглядом комнату. Дыхание у нее вдруг участилось.
 – Наверное, мне пора.
 – Хочешь поискать дневник?
 – Не знаю.
 – Хочешь, чтобы я его принес?
 – Нет! – Она яростно замотала головой и встала, нервно заглатывая воздух. – Пойду.
 – Ты всегда можешь вернуться, Дина. В любое время.
 Но она не слушала. Ее всю трясло.
 – Дина!
 Она круто повернулась.
 – Ты любила ее?
 – Кого?
 – Монику. Ты ее любила? Или тут кто-то еще замешан?
 Она побледнела и буквально застыла на месте, не сводя с меня взгляда:
 – Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?
 Я открыл рот, но так ничего и не вымолвил, а когда обрел дар речи, Дина была уже у двери.
 – Извини, мне пора.
 – Погоди! – крикнул я.
 Она рывком распахнула дверь и выбежала наружу.
 Я стоял у окна и смотрел, как она поспешно удаляется в сторону Фелпс-роуд. На сей раз я за ней не последовал. Повторяя про себя ее последние слова: "Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк", – я бросился к двери, ведущей в подвальное помещение.


* * *

 Позвольте, однако, кое-что пояснить. Я вовсе не собирался вторгаться в частную жизнь Дины. Мне совершенно не хочется делать вид, будто я знаю, что ей нужно, что может утишить терзающую ее боль. Многие из моих коллег-психиатров, наверное, не согласятся со мной, но мне порой кажется, что прошлое лучше не тревожить. Положительно утверждать, конечно, не решусь, и мои коллеги-психиатры будут правы, возразив, что я не спрашиваю их совета, как им хирургическим способом лучше исправить волчью пасть. Я твердо знаю только одно – не мне решать за Дину.
 В этот грязный недостроенный подвал я направлялся отнюдь не из любопытства. Нюансы душевных терзаний Дины меня совершенно не занимали. Более того, мне решительно не хотелось ничего о них знать. Как ни эгоистично это звучит, но с меня вполне достаточно было того, что я узнал: в здании, которое я называю своим домом, водятся демоны.
 Так зачем же я спустился в подвал?
 Я щелкнул выключателем. На потолке зажглась лампочка без абажура. Уже на лестнице я принялся рассуждать. Много чего странного наговорила Дина. Отложив пока в сторону самые драматические моменты, я остановился на более деликатных подробностях. Для меня это был вечер импульсивных порывов, и я решил и далее действовать в том же духе.
 Прежде всего я вспомнил, как Дина, еще оставаясь в моих глазах таинственной незнакомкой, сделала шаг к входной двери. Теперь я знаю – от нее самой, – что она "пыталась набраться храбрости и снова постучать в дверь".
 Снова.
 Снова постучать в дверь.
 Таким образом, ясно: по меньшей мере однажды Дина в эту дверь постучала.
 Далее. Дина сказала, что с Моникой они "встречались". Не представляю себе, где бы это могло быть. Да, Моника тоже выросла в этом городке, но, насколько я ее знаю, с равным успехом это мог быть другой город и даже другая эра. Усадьба Портсманов находилась на противоположной стороне предместья, а оно раскинулось широко. Совсем девочкой Монику отдали в закрытый пансион. Никто ее здесь не знал. Я лично видел ее лишь однажды летом, в кино, когда учился в восьмом классе. Увидел и загляделся. Она же старательно смотрела в сторону. К тому времени она уже нацепила на себя маску неприступной красавицы. Когда несколько лет спустя она сама ко мне подошла, я почувствовал себя польщенным. Издали Моника выглядела женщиной шикарной.
 "Ну так где же, – спрашивал я себя, – моя богатая, красивая, неприступная жена могла пересечься с бедной и тусклой Диной Левински?" Если вспомнить это "опять", наиболее правдоподобный ответ звучит так: Дина постучала в дверь, а Моника открыла. Так они и встретились. Быть может, разговорились. Быть может, Дина рассказала Монике про спрятанный дневник.
 Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя Марк, не так ли?
 Нет, Дина, не знаю. Но собираюсь узнать.
 Я ступил на цементный пол. Повсюду валялись коробки, которые я никогда не открывал. Я заметил – чуть ли ни впервые, – что весь пол покрыт разноцветными пятнами. Должно быть, они сохранились с тех самых пор, как в доме жила Дина, – свидетельство единственной ее отрады: живописи.
 Стиральная машина и сушилка стояли в левом углу. Я двинулся туда медленно, на цыпочках, словно боясь спугнуть спящих драконов. Глупо, конечно. В приметы я, как известно, не верю. И в злых духов тоже. Но даже если бы верил, теперь бояться было поздно. Жена мертва, дочь похищена – что мне еще грозит? Напротив, давно следовало побеспокоить драконов, подтолкнуть к действию в надежде пролить свет на то, что случилось с моей семьей, с Тарой.
 Ну вот, опять Тара. Все в конце концов упирается в одну точку. Хотя при чем здесь дочь? Какая связь между похищением и Диной Левински? Может, никакой связи и нет.
 Дело в том, что Моника ни разу при мне не обмолвилась о Дине.
 Очень странно. Правда, и вся-то моя теория – доморощенная. Но если Дина действительно постучала в дверь, если Моника действительно ей открыла, то почему не рассказала об этом? Она ведь знала, что мы с Диной учились в одном классе. Зачем держать в тайне эту встречу?
 Я залез на сушилку и, скрючившись, посмотрел наверх. Царство пыли. Повсюду паутина. Ага, вот и труба. Или, вернее, целое сплетение труб, что сильно затрудняет задачу – ладонь не просунешь. Юной девушке с тонкими пальцами, конечно, было бы легче.
 Я уперся ногами в котел. Передвинулся чуть правее, пошарил между трубами. Ничего. Ладонь поползла вверх. Еще одно усилие. Кажется... Я закатал рукав, просунул руку на дюйм-другой вглубь. И обнаружил пустоту. Тайник. Я снова пошарил пальцами, что-то нащупал и извлек на свет Божий.
 Обычная школьная тетрадь в знакомой обложке цвета темного мрамора. Я бегло перелистал дневник. Крохотные буквы. (Они напомнили мне малого в городском парке, который накалывает имена на рисовых зернышках.) Обманчиво ровные строки (наверняка за ними скрывается целая буря чувств). Страницы исписаны сверху донизу, от края до края – без полей и интервалов.
 Читать я не стал: не за тем сюда пришел. Я положил дневник на место. Не знаю уж, как отнеслись к моему поведению боги (может, я навлек на себя проклятие одним лишь прикосновением к чужой исповеди), но, повторяю, признания Дины меня мало волновали.
 Я снова принялся шарить в темноте. Потому что понял. Не знаю уж как, но понял. В конце концов я на что-то наткнулся. Сердце у меня екнуло. Что-то гладкое на ощупь. Кожа. Я потянул невидимый предмет на себя. Поднялось облачко пыли. Я заморгал, прочищая глаза.
 Ежедневник.
 Помнится, Моника купила его в нью-йоркском бутике – мол, пора упорядочить жизнь. Когда это было? Точно не скажу. Месяцев за восемь-девять до ее гибели. Я попытался вспомнить, когда видел ежедневник в последний раз. Тщетно.
 Я слез с сушилки. "Не подняться ли наверх? Там света побольше", – подумал я и сразу же отказался от этой мысли. Ежедневник был застегнут на молнию. Несмотря на пыль, поддалась она легко.
 Из тетради выпал металлический диск.
 Мягко приземлившись, он сверкнул, как алмаз. Я осторожно поднял его. Этикетки не видно. Только надпись: "Лазерный диск. 80 минут".
 Это еще что такое?
 Ответ найти можно единственным способом. Я поспешно поднялся по лестнице и включил компьютер.




 Глава 11


 На экране высветилось:
  Пароль 
  СЦС 
  Ньюарк, Нью-Джерси. 
 В пароле шесть цифр. Я набрал дату ее рождения. Не то. Дальше – день рождения Тары. Опять не то. Дата нашей свадьбы. День моего рождения. Номер банковской карточки. С прежним успехом.
 Я в раздумье откинулся на спинку стула.
 Может, позвонить Ригану? Но уже полночь. Даже если детектив не спит, что я ему скажу? "Привет, я нашел в подвале лазерный диск, дуй сюда"? Этого только не хватает. Обойдемся без истерики. Надо сохранять спокойствие. Попробуем рассуждать здраво. Главное – терпение. Ригану можно позвонить и завтра. Сейчас он все равно ничем не поможет. Утро вечера мудренее.
 Я вошел в Интернет и включил режим поиска: "Ньюарк, СЦС".
 Замелькали строчки.
 СЦС – самые ценные сведения.
 Сведения? Так, поехали дальше. СЦС – "группа профессионалов – частных детективов", оказывающих "конфиденциальные услуги", а именно "меньше чем за сто долларов вы можете получить интересующие вас сведения в режиме онлайн". Предложения звучали следующим образом: "Проверьте, нет ли на вашего нового приятеля досье в полиции!" Или: "Где ваша старая возлюбленная? Может, до сих пор вздыхает о вас?" Предлагалась и более широкая информация. Ну а Монике-то все это зачем понадобилось?
 Я поднял трубку и набрал бесплатный междугородный номер СЦС. Откликнулся автоответчик, что, учитывая время суток, следовало ожидать. Меня поблагодарили за звонок и сообщили: "Учреждение начинает работать с девяти утра". Ладно, перезвоним завтра.
 Я повесил трубку, извлек диск из компьютера и принялся разглядывать. Ничего нового. Так, самое время подумать. Очевидно, Моника обратилась в СЦС за какой-то информацией, которая и содержится на этом диске. Не слишком остроумное предположение, но для начала сойдет.
 Вернемся назад. Следует признать, что у меня нет ни малейшего представления, что это за информация и зачем она понадобилась Монике. Но если я прав, если диск действительно принадлежит Монике, если она зачем-то – пока не важно зачем – наняла частного детектива, ему, само собой, надо платить.
 Так, уже лучше.
 Но сразу возникает сомнение – ведь полиция самым тщательным образом проверила наши банковские счета и записи расходов. Агенты в лупу разглядывали буквально все – каждую квитанцию, каждую покупку по банковской карточке, каждый чек, каждое снятие денег в банкомате. Не могли же они пропустить оплату услуг СЦС! Стало быть, либо таковой не было, либо мне ничего не сказали. Но ведь, между прочим, я и сам не сидел сложа руки. В конце концов, это мою дочь похитили. Я тоже проверил все счета. Никакого детективного агентства в них не значилось.
 И что из этого следует?
 Может, старый диск?
 Может быть. По-моему, мы смотрели финансовые документы только за последние перед покушением шесть месяцев. Почему бы не допустить, что Моника обратилась в СЦС раньше? Пожалуй, стоит проверить старые записи.
 Да нет, вряд ли.
 Я почти уверен в этом, диск новый. Впрочем, это не имеет значения; время в данном случае, если подумать, вообще ни при чем. Давно ли это случилось, недавно – главное в другом: зачем вообще Моника наняла частного детектива? И еще – что все-таки за пароль на этом чертовом диске? И почему она спрятала его в такой дыре? И какое отношение к этой истории имеет – если имеет, конечно, – Дина Левински? А самое главное – связана ли Дина с покушением или все это плод моего разыгравшегося воображения?
 Я выглянул в окно. Улица была безлюдна и тиха. Предместье спало. Сегодня ответов не дождешься. Утром я отправлюсь с отцом на нашу еженедельную прогулку, а потом позвоню в СЦС и, возможно, Ригану.
 Я лег спать.


* * *

 В половине пятого утра телефон, стоявший рядом с Эдгаром Портсманом, зазвонил. Эдгар рывком поднялся в постели и нашарил трубку.
 – Чего надо?
 – Вы велели позвонить сразу, как только что-то выяснится.
 – Выяснилось, стало быть? – Эдгар протер глаза.
 – Похоже.
 – И?
 – Все сходится.
 – Уверен? – Эдгар прикрыл глаза.
 – Более или менее. Если речь зайдет о суде, мне понадобится еще несколько недель, чтобы привести все в порядок. Но это уже формальность.
 Эдгара охватила дрожь. Он поблагодарил собеседника, повесил трубку и начал одеваться.




 Глава 12


 На следующий день я вышел из дома в шесть утра и двинулся вниз по улице. При помощи ключа, сохранившегося у меня со студенческих времен, я отпер дверь и скользнул в дом, где жил ребенком.
 Годы не добавили красоты этому жилищу, но ведь и в "Доме и саде" оно не рекламируется (разве что в разделе фотографий "до того"). Четыре года назад мы заменили ворсистый ковер – а впрочем, он так пропылился, выцвел и протерся, что, можно сказать, сам себя заменил, – на гладкую, в кабинетном стиле, дорожку серого цвета, по которой легко катилось инвалидное кресло отца. А в остальном все осталось по-прежнему. В отполированных до блеска буфетах все еще хранились фарфоровые безделушки, привезенные из давнего путешествия по Испании. Непременные атрибуты гостиниц "Холидей-Инн" (скрипки и вазы с фруктами, писанные маслом, – хотя никто из нас не отличался особым пристрастием к музыке, да и к фруктам, если на то пошло) все еще украшали светлые деревянные панели.
 На каминной полке стояли фотографии. Проходя мимо, я всегда задерживался взглядом на тех, где изображена Стейси. Не знаю, что я, собственно, высматривал. Должно быть, следы, намеки, признаки того, что эта юная, хрупкая, несчастная женщина способна в один прекрасный день купить револьвер, выстрелить в меня, причинить зло моей дочери.
 – Марк, это ты? – послышался голос мамы. Она догадалась, что я смотрю на снимки. – Иди сюда, поможешь.
 Я послушно направился в сторону дальней спальни. Отец давно уже спал на первом этаже – слишком хлопотно вкатывать кресло наверх. Мы одели его. Занятие это сравнимо с просеиванием влажного песка. Отец раскачивался из стороны в сторону. Он мог в любой момент изменить центр тяжести, мы с мамой к этому привыкли, но легче нам не становилось.
 На прощание мама поцеловала меня, и я ощутил слабый и такой знакомый запах сигареты с ментолом. Сколько времени я уговариваю ее бросить курить! Она всякий раз обещает, но я-то знаю, что все это только разговоры. Я обратил внимание, как похудела у нее шея: золотая цепочка почти утонула в кожных складках. Мама наклонилась и прижалась губами к отцовской щеке.
 – Берегите себя. – Просьба относилось и ко мне, и к отцу. Это было любимое мамино присловье.
 Мы тронулись в привычное путешествие. Я провез отца мимо железнодорожного вокзала. Живем мы в городке с развитым сообщением. На платформе толпились люди, в основном мужчины (правда, и женщины были) в долгополых пиджаках. Портфель в одной руке, чашка кофе – в другой. Вам, наверное, покажется странным, но в детстве эти люди казались мне героями. Пять раз в неделю они садятся на этот чертов поезд. Локомотив довозит их до Хобокена, там они делают пересадку и устремляются в Нью-Йорк. Иные сходят на Тридцать третьей улице и вновь пересаживаются, чтобы добраться до центра. Другие следуют прямо на Уолл-стрит. Каждый из пассажиров ежедневно чем-то жертвует, подавляя собственные желания и укрощая мечту, лишь бы добыть хлеб насущный для своих близких.
 Я мог бы заниматься подтяжкой кожи, например. Это позволило бы обеспечить отцу лучший уход. Родители наняли бы круглосуточную сиделку, перебрались в другое место, поудобнее, покрасивее. Но косметическими операциями я не занимаюсь. Не становлюсь на накатанный путь, чтобы помочь родным, потому, честно говоря, что такая работа кажется мне откровенно скучной. А я предпочитаю то, что щекочет нервы, что мне по-настоящему нравится. И это меня люди считают героем, думают, что это я приношу жертву. Вот в чем состоит правда. А филантропы? Как правило, они более эгоистичны. В отличие от них мы не желаем отказываться от собственных потребностей. Заниматься делом, которое кормит семью, – для нас этого мало. У нас это на втором месте. На первом – личное удовлетворение. Что сказать о пиджаках, молча отправляющихся в Хобокен? Многие из них ненавидят свою работу, однако занимаются ею. Ради супругов, ради детей, ради престарелых и больных родителей (возможно).
 Так кем из нас все-таки следует восхищаться?
 Каждый четверг мы с отцом торим одну и ту же дорогу. Пересекаем парк позади библиотеки. В парке – не пропустите звучащей здесь темы предместья – полно футбольных полей. И сколько же дорогой земли пошло на малопопулярный, заморский вид спорта! Впрочем, отцу, кажется, и поля, и ребятишки, гоняющие мяч, нравятся.
 Мы остановились немного передохнуть. Я бросил взгляд налево. Несколько женщин, здоровых, облаченных в первоклассные спортивные костюмы, пробежали трусцой мимо нас. Отец сидел неподвижно. Я улыбнулся: "Быть может, вовсе не из-за футбола нравится ему это место".
 Не помню, как раньше выглядел отец. Когда оглядываюсь далеко назад, перед глазами мелькают отдельные кадры, вспышки: крупный улыбающийся мужчина, на коленях – мальчик, болтающий ногами, потому что не достает до полу. Вот и все, собственно. Помню, что я от души любил отца, а что еще нужно?
 После второго удара, случившегося шестнадцать лет назад, речь отца стала очень затрудненной. Он обрывал фразу посредине. Глотал слова. Часами, а иногда и целыми днями молчал. Его присутствие практически не ощущалось. Никто так толком и не определил, что у него: классическая "экспрессивная афазия" (когда все понимаешь, а сказать не можешь) или кое-что похуже.
 Однажды в жаркий июньский день – я заканчивал тогда среднюю школу – отец внезапно вытянул руку и вцепился мне в рукав. Я как раз спешил на вечеринку. Ленни ждал меня у двери. Пришлось остановиться. Я опустил взгляд. Лицо у отца было совершенно белое, шея напряжена, но главное, что меня поразило, – откровенная гримаса страха. Потом она долго преследовала меня в снах. Я сел на стул. Отец по-прежнему не отпускал меня.
 – Ты что, папа?
 – Я все понимаю, – прохрипел он и сильнее сжал мне руку. Каждое слово давалось ему с огромным трудом. – Я все по-прежнему понимаю.
 Вот и все. Но и этого было достаточно. Отец, наверное, хотел сказать следующее: "Да, я не в состоянии говорить и откликаться на сказанное, но я в здравом уме. Так что, пожалуйста, не думайте, будто меня нет". Сперва доктора решили, что у него пресловутая афазия. Затем, когда отца хватил второй удар, они усомнились в том, что он осознает происходящее. Не знаю, быть может, я на свой лад перетолковываю выражение Паскаля: "Если он меня понимает, то надо с ним говорить, если нет, то все равно вреда не будет", – но я не могу отказать отцу в такой малости. Я все ему рассказываю.
 Я сообщил ему про Дину Левински – "помнишь ее, папа?" – и спрятанный лазерный диск. Отец не отреагировал: лицо неподвижно, рот перекошен, будто в злобной ухмылке. Я часто с горечью думаю: "Лучше бы мне никогда не слышать этих слов – я все понимаю". Не знаю уж, что хуже – ничего не осознавать или осознавать, в какой ты ловушке. А может, все-таки знаю.
 Я делал очередной поворот у новой дорожки для роликовых коньков, когда внезапно увидел бывшего тестя. Эдгар Портсман, скрестив ноги, сидел на скамейке. Одет он был, как всегда, безупречно (брючную складку можно использовать в качестве ножа для разрезания помидоров). После всего, что случилось, мы с Эдгаром постарались наладить отношения, каких никогда не было при жизни Моники. Мы вместе наняли детективов из частного агентства – Эдгар, естественно, нашел лучшее. Но расследование не дало результатов. В конце концов нам надоело прикидываться. Единственное, что нас теперь связывало, – мрачные призраки.
 Встреча могла оказаться случайной: ведь мы живем в одном городке. Но только не сегодня. Я сразу понял это. Эдгар не из тех, кто праздно прогуливается по парку. Он искал меня.
 Наши взгляды скрестились, и не стану уверять, будто я обрадовался тому, что прочел в его глазах. Я покатил кресло к скамейке. Эдгар не отрываясь смотрел на меня, а отца словно и не замечал. С равным успехом я мог толкать не инвалидное кресло, а тележку для покупок.
 – Твоя мать сказала, где ты, – пояснил Эдгар.
 – А в чем дело? – Я отступил на несколько шагов.
 – Присядь.
 Я нажал на тормоз и сел слева от кресла. Отец смотрел прямо перед собой, голова склонилась направо, как всегда в минуту усталости. Я повернулся к Эдгару. Он переменил позу.
 – Не знаю даже, как сказать, – начал он.
 Я промолчал. Он посмотрел в сторону.
 – Эдгар?
 Невнятное мычание.
 – Выкладывайте.
 Он кивнул, словно ценил мою прямоту. Он из тех, кто не любит ходить вокруг да около.
 – У меня снова требуют выкуп, – сказал он.
 Я невольно подался назад. Не знаю уж, что я рассчитывал услышать – быть может, что Тару нашли мертвой, – но такого... В голове не укладывается... Я открыл было рот для вопроса, но тут обратил внимание на сумку, лежащую у него на коленях. Эдгар открыл ее и извлек пластиковый пакетик на липучке – точь-в-точь такой же он показал мне восемнадцать месяцев назад. Я прищурился. Он протянул мне пакетик. Что-то вздулось у меня в груди. Я заморгал и всмотрелся в содержимое.
 Волосы. Внутри пакета были волосы.
 – Вот их аргумент, – сказал Эдгар.
 Я не мог выговорить ни слова – просто смотрел на волосы. Затем медленно опустил пакет себе на колени.
 – Они понимают, что мы вряд ли поверим им на слово, – сказал Эдгар.
 – Кто – они?
 – Похитители. Они заявили, что дают нам несколько дней. Я немедленно отправил волосы в лабораторию. Предварительные результаты анализа ДНК пришли два часа назад. Для суда мало, но вообще-то убедительно. – Эдгар судорожно проглотил слюну. – Это волосы Тары.
 Сказанное я услышал. Но не понял и отрицательно замотал головой:
 – Может, они просто сохранили их...
 – Нет. Это тоже поддается проверке. Волосы принадлежат ребенку примерно двух лет.
 Пожалуй, я и сам уже понял это. С первого взгляда было видно, что эти волосы совсем не похожи на локоны моей дочурки. Да и откуда бы? Волосы Тары должны были потемнеть, сделаться гуще...
 Сердце у меня бешено заколотилось. Голос Эдгара донесся откуда-то издалека:
 – Может, надо было сразу тебе сказать, но я решил, что это явный подвох. Мы с Карсоном решили не обнадеживать тебя понапрасну. У меня есть друзья. Им удалось ускорить проведение анализа. – Он положил мне руку на плечо.
 Я не пошевелился.
 – Она жива, Марк. Не знаю уж, как так получилось и где она сейчас, но Тара жива.
 Я был не в силах оторвать взгляд от пряди, запечатанной в пакетик. Тара. Это волосы Тары. Блеск, золотистый оттенок. Я погладил их сквозь пластик. Очень хотелось сунуть пальцы внутрь, прикоснуться к дочери, но я боялся, что у меня разорвется сердце.
 – Они требуют еще два миллиона. Снова предостерегают – забудьте про полицию, у нас там есть свой источник. Посылают тебе очередной мобильник. Деньги у меня в машине. В нашем распоряжении примерно сутки. Это люфт на лабораторную проверку волос. Тебе следует быть готовым.
 Эдгар протянул записку. Я поднес ее к глазам. Шрифт тот же, что и полтора года назад. На месте сгиба строчка:
 ХОТИТЕ ПОЛУЧИТЬ ЕЩЕ ОДИН ШАНС?
 Я покосился на отца. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой.
 – Я знаю, ты думаешь, я богат, – вновь заговорил Эдгар. – В общем, так оно и есть. Но не настольно, как тебе, возможно, кажется. Я связан биржевыми кредитами и...
 Я перевел взгляд на него. Зрачки у Эдгара были расширены. Руки дрожали.
 – Короче, у меня не так много свободных средств. Я вовсе не набит деньгами.
 – Честно говоря, я и не рассчитывал, что вы примете участие.
 Я сразу увидел, что эти слова сильно его задели. Мне захотелось взять их назад, но что-то удержало. Я снова взглянул на отца. Лицо оставалось неподвижным, но – я присмотрелся – по щеке покатилась слеза. Это ничего не означало. Отец и раньше плакал без всякой видимой причины.
 Но тут – не знаю уж почему – я проследил за его взглядом, устремленным куда-то за футбольные ворота, мимо двух женщин, бегущих трусцой, в сторону улицы, пролегавшей примерно в ста ярдах отсюда. На тротуаре, заложив руки в карманы, стоял мужчина во фланелевой рубахе, темных джинсах и бейсболке. Он не сводил с меня взгляда.
 Не поручусь, что это был тот самый человек: темная фланелевая рубаха с красными полосами не редкость. Но мне показалось... Возможно, я ошибся. Я ведь находился довольно далеко. Мне показалось, что мужчина нагло улыбается. Я вздрогнул.
 – Марк? – раздался голос Эдгара.
 Я поднялся и напряг зрение. Мужчина во фланелевой рубахе не шелохнулся. Я бросился к нему.
 – Марк!
 Похищение дочери не забывается. Закроешь глаза – и видишь похитителя. Он все время с тобой. И таких моментов, как этот, ждешь и ждешь. К чему приводит ожидание, мне известно. Не зря рванулся напрямки. Ошибки быть не могло. Я знал, кто это.
 Мужчина поднял руку и помахал мне. Я бежал изо всех сил, но не достиг и середины парка, как на улицу выехал белый фургон. Мужчина щелкнул пальцами, вскинул руку в прощальном привете и исчез в чреве автомобиля.
 Фургон скрылся из вида еще до того, как я вылетел на улицу.




 Глава 13


 Время начало выкидывать со мной странные шутки. То появится, то исчезнет. То ускорит бег, то замедлит. То сойдется в фокус, то рассеется. Но так продолжалось недолго. Медик во мне взял верх. Он – Марк-профессионал – умеет все раскладывать по полочкам. Правда, в больнице это делать легче, чем в личной жизни, где рабочие навыки – ставить перегородки, отделять одно от другого, расслаивать – никак не желают применяться. На работе я способен справится со своими эмоциями, направить в нужную сторону, извлечь что-нибудь полезное. А вот дома не получается.
 Тем не мене кризис принес пользу. Отделение котлет от мух – это вопрос не столько хотения, сколько выживания. Отдаться чувству, позволить себе запутаться в сомнениях, непрерывно думать о ребенке, исчезнувшем полтора года назад – все это способно напрочь выбить из колеи. Быть может, именно на такую реакцию похитители и рассчитывали. Им нужно было, чтобы я утратил почву под ногами. Но чем сильнее на меня давят, тем лучше я соображаю. Тогда я на высоте. Дело проверенное. Стало быть, надо действовать. Стены приняли вертикальное положение. Я обрел способность взглянуть на ситуацию трезво.
 На сей раз никакой полиции.
 Но это не значит, что следует покорно ожидать развития событий.
 К тому времени как Эдгар передал мне спортивную сумку, набитую купюрами, я кое-что придумал.


* * *

 Я позвонил Черил и Ленни. К телефону никто не подошел. Я посмотрел на часы. Четверть девятого утра. Номера мобильника Черил у меня не было; впрочем, в любом случае такие разговоры лучше вести не по телефону.
 Десять минут спустя я подъехал к зданию Уиллардской начальной школы и поставил машину позади целой шеренги "шевроле" и микроавтобусов. Все начальные школы похожи, и эта не исключение: кирпичная кладка, каменные ступени, один этаж – типовой архитектурный проект, доведенный до совершенной бесформенности многочисленными добавлениями. Иные, правда, выглядят или хотя бы пытаются выглядеть органично, но о большинстве того же не скажешь. Здания построены в 1968-1975 годах. Видок – как правило, голубое стекло и какая-то непонятная плитка – словно у оранжереи после апокалипсиса.
 На спортивной площадке, как обычно, играли ребятишки. В отличие от моих времен за ними наблюдали родители. Они оживленно переговаривались, а когда прозвенел звонок, не ушли, пока не убедились, что их чада благополучно скрылись в помещении. Ужасно видеть страх в глазах родителей, но он меня не удивляет. Стоит у тебя появиться ребенку – и страх становится твоим постоянным спутником. Он не отпускает тебя ни на секунду. Мне ли не знать!
 Показался голубой "шевроле" Черил. Я двинулся в ее сторону. Отстегнув страховочные ремни и выпустив Кевина, Черил подняла голову и заметила меня. Сын деловито поцеловал ее – ежедневный, насколько я понимаю, ритуал – и побежал к школе. Черил обеспокоенно смотрела ему вслед, словно боялась, что он поскользнется на каменных ступенях. Детям этот страх неведом, ну и хорошо. Ребенком и без того быть непросто, зачем наваливать на себя лишнюю тяжесть?
 – Привет, – кивнула мне Черил.
 – Привет. Дело есть.
 – А именно?
 – Мне нужен телефон Рейчел.
 Черил забралась в машину.
 – Залезай.
 – Да я на своей.
 – Ничего, я привезу тебя обратно. Только вот Марианну в школу доставлю, она в бассейне задержалась.
 Черил завела мотор. Я уселся рядом с ней и, повернувшись назад, улыбнулся Марианне. На ней были наушники, Она рассеянно помахала мне в ответ. Волосы у нее еще не просохли. Рядом с ней, на детском сиденье, посапывал Коннер. Машина пропахла хлоркой, но запах странным образом успокаивал. Ленни, что мне было прекрасно известно, ухаживал за машиной с религиозным рвением, но за всем ведь не уследишь. На полу валялся пакетик из-под жареной картошки. К обивке сиденья прилипли крошки неясного происхождения. Прямо под ногами у меня лежали какие-то школьные объявления и образцы детского творчества, безнадежно испорченные дождем. На задних стеклах виднелись следы от грязных пальцев.
 Черил не отрываясь смотрела на дорогу.
 – Вообще-то не в моих привычках вмешиваться, но...
 – Но ты хотела бы знать, что я задумал.
 – Пожалуй.
 – А что, если я предпочел бы не говорить?
 – Что ж, может, оно и к лучшему.
 – Знаешь что, Черил, просто доверься мне. Мне действительно нужен этот номер.
 Черил посигналила фарами впереди идущей машине.
 – Рейчел – моя ближайшая подруга. Была и остается ею.
 – Ну и прекрасно.
 – Ей нелегко было забыть тебя. – Черил явно колебалась.
 – А мне ее.
 – Вот именно. Слушай, даже не знаю, как сказать. В общем... тебе надо кое-что знать.
 – А именно?
 Она по-прежнему не сводила глаз с дороги, крепко держа руль обеими руками.
 – Помнишь, ты спрашивал Ленни, почему мы в свое время не сказали тебе, что Рейчел развелась?
 – Да.
 Черил посмотрела в зеркальце заднего вида на дочь. Марианна была целиком поглощена своими делами.
 – Она не развелась. Ее муж умер.
 Черил притормозила у входа в школу. Марианна подхватила наушники и выскользнула на улицу. Деловитым поцелуем она обременять себя не стала, но попрощаться – попрощалась. Черил вновь тронулась с места.
 – Печально.
 А что еще я мог сказать? Только добавить: "Выходит, нас с Рейчел и еще кое-что связывает". Удивительные, однако, вещи приходят иногда в голову. Просто ужас какой-то.
 – Он был убит. – Черил словно прочитала мои мысли.
 Пытаясь избавиться от мрачных ассоциаций, я некоторое время молчал.
 – Подробности мне неизвестны, – сказала Черил. – Знаю только, что Рейчел занимала в Бюро высокий пост, во всяком случае, для женщины. Он тоже работал в ФБР. После его смерти она ушла в отставку. На звонки не отвечала. Жилось ей несладко.
 Черил подъехала к месту, где я оставил машину, и затормозила.
 – Говорю тебе все это, чтобы ты понял: после окончания колледжа прошло много лет. Рейчел уже далеко не та девушка, которую ты любил.
 – Мне нужен номер ее телефона, и только, – ровным тоном промолвил я.
 Не говоря более ни слова, Черил выдернула ручку из-под козырька, зубами сорвала колпачок и нацарапала номер на салфетке.
 – Спасибо.
 Она коротко кивнула, и я вылез из машины.


* * *

 Я ни секунды не колебался. Мобильник у меня был с собой. Я сел в машину и набрал номер. В трубке послышался неуверенный голос Рейчел.
 – Мне нужна твоя помощь, – серьезно сказал я.




 Глава 14


 Через пять часов поезд, которым ехала Рейчел, подошел к вокзалу в Ньюарке.
 Невольно вспомнились старые фильмы, где поезда разлучают возлюбленных: откуда-то снизу валит дым, кондуктор призывает пассажиров занять свои места, раздается гудок, колеса начинают со скрипом вращаться, он стоит на ступеньках вагона и машет рукой, она бежит по платформе. Правда, здешняя обстановка по идее не должна вызывать подобные воспоминания. Железнодорожный вокзал не более романтичен, чем куча навоза от гиппопотама, страдающего вдобавок глистами.
 Поезд подошел беззвучно, в воздухе не соткалось ничего, что хотелось бы увидеть или услышать. Но когда Рейчел сошла на платформу, в груди у меня что-то сжалось. На Рейчел были выцветшие синие джинсы и красный свитер с высоким воротом. С плеча свисала дорожная сумка, которую она приподняла, спускаясь по ступенькам. Какое-то время я просто смотрел на нее. Мне только что исполнилось 36 лет. Рейчел была годом моложе. А расстались мы, когда нам едва минуло двадцать. Вся жизнь у каждого прошла своя. Как подумаешь об этом, странное чувство охватывает. Я уже говорил, как мы расстались. Я пытаюсь докопаться до скрытых причин, но, может, их нет, может, все просто. Мы были детьми. А дети делают глупости. Дети не задумываются о последствиях. Дети не понимают, что грудь будет сдавливать всегда.
 И вот сегодня, решив, что мне нужна помощь, я прежде всего подумал о Рейчел. И она откликнулась.
 Рейчел сразу направилась ко мне.
 – Никаких новостей?
 – Вроде нет.
 – Звонили?
 – Пока нет.
 Она кивнула и двинулась по платформе. Голос ее звучал вполне по-деловому. Рейчел сразу вошла в роль профессионала. Она работала.
 – Расскажи мне подробней об анализе на ДНК.
 – Все, что знал, уже доложил.
 – Стало быть, полной определенности нет?
 – Для суда недостаточно, но вообще-то говорят, ошибки быть не может.
 Рейчел перебросила сумку с одного плеча на другое. Я старался идти с ней вровень.
 – Знаешь, Марк, придется принять несколько трудных решений. Ты готов?
 – Да.
 – Прежде всего ты уверен, что хочешь обойтись без полиции и ФБР?
 – В записке говорится, что у них там свой человек.
 – Помню. Но не исключено, что это блеф.
 Мы шли не останавливаясь.
 – В прошлый раз я уже имел дело с властями.
 – Возможно, тогда это было правильным.
 – Правильным-то уж точно не было.
 Рейчел неопределенно пожала плечами:
 – Ты ведь не знаешь в точности, что именно тогда произошло. Может, они заметили хвост. Может, наблюдали за твоим домом. Но скорее всего просто не собирались возвращать ребенка. Это ты понимаешь?
 – Да.
 – И все же в полицию обращаться не хочешь?
 – Потому я тебе и позвонил.
 Она кивнула и остановилась, не зная, куда идти дальше. Я повернул направо. Рейчел двинулась следом.
 – Еще одно, – сказала она.
 – Да?
 – На сей раз нельзя позволять им самим назначать сроки. Надо потребовать доказательств того, что Тара жива.
 – А волосы? Они наверняка на них сошлются.
 – А мы скажем, что тесты дали противоречивые результаты.
 – Думаешь, клюнут?
 – Не знаю. Может, и нет. – Рейчел шла, высоко подняв подбородок. – Но это я и имела в виду, говоря о трудных решениях. Малый во фланелевой рубахе? Это обычный прием. Они хотят запугать тебя, лишить воли. Заставить действовать вслепую, как в прошлый раз. Ладно, в конце концов, Тара – твой ребенок. Хочешь снова просто отдать им деньги – твое дело. Но я не советую. Однажды они сбежали с деньгами. Где гарантии, что это не повторится?
 Мы дошли до платного гаража. Я протянул дежурному свой талон.
 – Так что же ты предлагаешь? – спросил я.
 – Для начала нужно потребовать обмен. "Давайте деньги, а потом мы свяжемся с вами"? Нет, так больше не пойдет. Деньги в обмен на девочку.
 – А что, если они не согласятся?
 – Трудные решения. Ясно?
 Я молча кивнул.
 – Далее. Мне нужно надежное электронное оборудование, чтобы я постоянно была в курсе происходящего. Крупноформатная камера и все такое прочее. Людей у нас нет, надо что-то придумывать.
 – А если заметят слежку?
 – А если опять исчезнут? – передразнила Рейчел. – Риск есть в любом случае. Я стараюсь извлечь уроки из первой попытки. Гарантий нет. Давай попробуем улучшить положение.
 Подогнали машину. Мы заняли салон и поехали по Макартур-авеню. Неожиданно Рейчел притихла. Лед минувших лет вдруг растаял. Я знаю, как это бывает. Не в первый раз.
 – Есть еще указания? – спросил я.
 – Да нет.
 – Рейчел...
 Что-то в моем тоне заставило ее отвернуться.
 – Тебе следует кое-что знать.
 Я молча ожидал продолжения.
 – Я говорила тебе, что больше не служу в ФБР.
 – Да.
 – Значит, ты понимаешь, что мои возможности ограниченны.
 – Понимаю.
 Она откинулась на спинку сиденья и застыла.
 – Что-нибудь еще? – поинтересовался я.
 – Марк, надо смотреть правде в глаза.
 Мы остановились перед красным сигналом светофора. Я повернулся и посмотрел на Рейчел, по-настоящему посмотрел – впервые. Глаза ее сохранили тот давний карий цвет с золотистыми крапинками. Я знаю, судьба ей выпала нелегкая, но по глазам этого не скажешь.
 – Шансы на то, что Тара жива, минимальны, – сказала она.
 – А как же тесты на ДНК? – возразил я.
 – Этим я займусь позже.
 – Как это понять – "займусь"?
 – Позже, – повторила Рейчел.
 – Да что это, черт возьми, значит? Все сходится. Эдгар сказал: окончательное заключение – формальность.
 – Может быть, – отчеканила Рейчел. – А пока давай все же исходить из того, что девочка жива и здорова. Надо пройти путь до конца. Но при этом иметь в виду, что все может обернуться крупным надувательством.
 – То есть?
 – Не важно.
 – Еще как важно! Ты что же, хочешь сказать, что результаты анализа подделаны?
 – Не думаю. – Рейчел мгновение помолчала. – Хотя и это не исключено.
 – Но как? Ведь образцы сходятся.
 – Сходятся. Волосы с одной головы.
 – Ну да.
 – Но кто сказал, что в первом случае волосы принадлежали Таре? Те, что вы получили полтора года назад?
 Постепенно до меня начало доходить.
 – Когда подвергали проверке на ДНК первый образец, с твоими волосами сравнивали?
 – Нет, а зачем?
 – Затем, чтобы убедиться: присланные волосы принадлежат именно Таре, а не какому-то другому ребенку.
 Я тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями.
 – Но ведь у похитителей оказался лоскут Тариной одежды. От розового комбинезона с черными пингвинами. Как это ты объяснишь?
 – А что, у нее был единственный экземпляр на свете? И вообще знаешь что? История весьма туманная, давай не будем пока увлекаться предположениями. Подумаем лучше о том, что можно сделать здесь и сейчас.
 Наступило молчание. Я засомневался: "Может, не стоило обращаться к Рейчел? Слишком много стоит между нами". Но в конечном счете я ей доверял. Да, нужно действовать профессионально. Котлеты отдельно, мухи отдельно.
 – Я хочу вернуть свою дочь, вот и все, – подытожил я вслух.
 Рейчел кивнула, открыла рот, словно собираясь ответить мне, но так ничего и не сказала.
 Раздался телефонный звонок.




 Глава 15


 Лидия любила разглядывать старые фотографии.
 Интересно, почему? Душу это занятие, во всяком случае, не грело. Фактор ностальгии играл в лучшем случае роль весьма ограниченную. Вот Хеши никогда назад не оглядывался. В отличие от Лидии, хотя, чем это вызвано, внятно объяснить она не могла.
 Данный снимок относился к тому времени, когда Лидии было восемь лет. В черно-белом изображении воспроизводился один из эпизодов популярнейшего телесериала "Семья смеется", который крутили семь лет подряд. Премьера состоялась, когда Лидии было семь лет, последний показ совпал с тринадцатым годом рождения. Главную роль в телефильме играл бывший исполнитель ролей комических персонажей Клайв Уилкинс. Он представлял овдовевшего чадолюбивого отца близнецов Тода и Рода и небесного создания с соответствующим именем Стелла. Девочку играла вездесущая Лариса Дейн. Да, знаменитый был сериал, ему до сих пор многие на телевидении подражают.
 Программа "Истинная история Голливуда" иногда рассказывает о судьбе артистов, занятых в "Семье". Клайв Уилкинс умер от панкреатита через два года после того, как сериал сошел с экрана. Ведущий непременно заметит, что Клайв был "всем как отец", что (Лидии это хорошо известно) ни в коей мере не соответствует действительности. Парень сильно пил, и от него всегда несло табаком. Когда Лидия, позируя перед камерами, обнимала Клайва, ей требовалось все ее не развитое тогда актерское мастерство, чтобы не закашляться от вони.
 Близнецы Джэред и Стэн по фамилии Фрэнк – в сериале Тод и Род – пытались впоследствии сделать музыкальную карьеру. По сюжету они играли в любительском оркестрике. Музыку для оркестрика писали другие, исполняли ее – за кадром – тоже другие, а мальчишеские голоса усиливал синтезатор. Тем не менее Джэред и Стэн, которые и в нотах-то не слишком разбирались, решили податься в музыканты. В первой серии им было одиннадцать лет. Теперь – под сорок, оба усердно лечатся от облысения и уверяют себя и друг друга, что хоть и "устали от славы", но непременно вернутся на телеэкран.
 Но главная, самая захватывающая тайна "Семьи" – это судьба всеми обожаемой Стеллы, то есть Ларисы Дейн. Вот что о ней известно: в последний сезон показа сериала родители Ларисы развелись и устроили безобразную свару вокруг ее заработков. В конце концов отец вышиб себе мозги, а мать вышла за какого-то актера-мошенника, благополучно исчезнувшего с деньгами. Подобно большинству актеров-детей, Лариса Дейн сразу стала достоянием прошлого. Правда, одно время циркулировали слухи о ее беспутном поведении и пристрастии к наркотикам (все это было еще до повальной ностальгии по старым временам), но в общем-то никого она не интересовала. В пятнадцать лет Лариса превысила дозу и едва не отправилась на тот свет. Ее поместили в нечто вроде санатория, после чего она, похоже, вовсе исчезла с лица земли. Ничего о ней толком не было известно. Многие считали, что она снова – и на сей раз фатально – перебрала.
 Но разумеется, все было не так.
 – Ну что, Лидия, пора звонить? – спросил Хеши.
 Она ответила не сразу, продолжая ворошить фотографии. На очередном снимке был изображен еще один эпизод из "Семьи". У маленькой Стеллы рука в гипсе. Тод хочет нарисовать на нем гитару. Отцу эта затея не нравится. "Папа, – хнычет Тод, – обещаю: только нарисую, играть не буду". Взрыв хохота. Маленькая Лариса шутки не понимает. Взрослая Лидия – тоже. В тот день она действительно сломала руку. Обычные детские фокусы: сбегала по лестнице и упала. Рука болела неописуемо, но съемка должна была состояться во что бы то ни стало. Доктор всадил в нее бог знает что, а двое халтурщиков-сценаристов использовали всю эту историю в сюжете. Съемки прошли как в тумане.
 Только, пожалуйста, не надо скрипок...
 Лидия читала книгу Дэнни Партриджа. Слушала завывания Уиллиса в "Других ударах". Все знала о судьбе юных звезд, о том, как к ним пристают, отнимают у них деньги, эксплуатируют их. Она видела все эти ток-шоу, слышала сетования, наблюдала крокодиловы слезы коллег – и еле сдерживала тошноту.
 А правда состоит в следующем. Нет, дело не в приставаниях, хотя юной и достаточно наивной, чтобы верить, будто психологи способны помочь, Лидии внушали, что следует "препятствовать", то есть не поддаваться навязчивому ухаживанию одного из продюсеров сериала. И родителей обвинять не в чем – ни в равнодушии, ни в чрезмерном энтузиазме, с которым некоторые делают из своих детей звезд. А уж про одиночество, утомительные часы съемок, замкнутость среды, обилие наставников на студии и подавно можно забыть. Все это не то.
 Главное – софитов больше нет.
 Полный абзац. Все прочее – отговорки, потому что ведь никто не хочет признаваться в мелком тщеславии.
 Лидия начала сниматься, когда ей было шесть. От той поры мало что сохранилось в памяти. Она только помнит, что была звездой. А звезда – это нечто особое. Звезда – это королевский статус. Звезда – это близость к Богу. А ничего другого у Лидии и не было. Мы внушаем своим детям, что они не такие, как все, но Лидия знала это не понаслышке. Все ее обожали. Все считали ее безупречной дочерью – любящей, доброй, в меру шаловливой. С нее не сводили восхищенных взглядов. Всем хотелось побыть рядом, провести с ней какое-то время, прикоснуться к краю одежды.
 И вот в один прекрасный день все исчезло.
 Слава – наркотик пострашнее героина. Взрослый, утративший славу, пусть на миг блеснувшую, обычно погружается в депрессию, хотя и делает вид, будто ничего особенного не происходит. Он не желает признавать правды. Его жизнь превращается в обман, в череду попыток уцепиться за поезд, который ушел. Достать дозу самого сильного из наркотиков – славы.
 Это взрослый, успевший глотнуть нектара, прежде чем отняли чашу. А для ребенка этот нектар как молоко матери. Слава – все, что он знает. Он не понимает, что слава быстротечна. Ему этого не объяснишь. Нельзя подготовить ребенка к неизбежному. Так было и у Лидии. Обожание – ничего другого она не знала. И вдруг в одночасье софиты погасли. Впервые в жизни она осталась одна, во тьме.
 Вот что по-настоящему мучает.
 Теперь Лидия это понимала. Спасибо Хеши, он здорово ей помог. Он вытащил ее из ямы – раз и навсегда. Она сознательно причиняла себе боль. Сделалась потаскухой. Накачивалась наркотиками. Не для того, чтобы забыться, не для того, чтобы отомстить – чему-нибудь или кому-нибудь. Ошибка, которую она осознала в клинике, куда попала после одного действительно ужасного случая, заключалась в том, что мстит она самой себе. Одних успех возвеличивает. Других делает мельче. Так зачем причинять боль той, кто должна быть выше всех? Почему не переключиться на презренную массу, на тех, кто боготворил ее, наделил головокружительной славой и – бросил? К чему уничтожать личность, имеющую право на овации?
 – Лидия!
 – Да?
 – По-моему, пора звонить.
 Она повернулась к Хеши. Они познакомились в психушке, и общее несчастье сразу сблизило их. Хеши выручил Лидию, когда ее пытались изнасиловать двое санитаров. Тогда он просто отшвырнул их. Санитары угрожали им, и они пообещали никому не говорить. Но Хеши умел ждать. И он выждал. Две недели спустя он наехал на одного из негодяев на краденой машине. Череп хрустнул, как яйцо. А через месяц другого – главного – обидчика нашли дома с оторванными пальцами. По свидетельству судмедэксперта, пальцы не отрезали, их выворачивали до тех пор, пока сами не отвалились. Один из тех пальцев Лидия до сих пор хранила в подвале. Как сувенир.
 Два года назад они сбежали из клиники и поменяли имена. Наружность – лишь настолько, чтобы нельзя было узнать. Они начали жизнь заново.
 У них было три адреса. Два официальных, с рабочими телефонами (Хеши якобы жил в Бронксе, она – в Куинсе) и один тайный (на севере округа Моррис, штат Нью-Джерси). Ни она, ни он не желали ставить в известность кого бы то ни было о том, что работают на пару и являются любовниками. Лидия, пользуясь чужим именем, купила этот дом с ярко-желтыми стенами четыре года назад. В нем две спальни и полуторная ванная комната. В кухне, где сейчас устроился Хеши, много воздуха и света. Дом стоит на озере. Местечко мирное. Им нравились здешние закаты.
 Лидия продолжала рассматривать фотографии Стеллы. Она пыталась вспомнить свои тогдашние чувства. Но получалось слабо. За спиной стоял и терпеливо, как всегда, ждал Хеши.
 Иные, наверное, назовут их хладнокровными убийцами. "Но это, – быстро решила Лидия, – подмена понятий, очередной голливудский штамп. Вроде чудесной девочки Стеллы". Деньги можно добыть и более простым путем. Действовать как профессионал: держать в узде чувства, уверять себя, что это обыкновенная работа. А можно взглянуть на вещи по-честному и признать, что преступаешь черту просто потому, что это тебе нравится. Лидия поступала именно так. Причинять боль, убивать, слепить ярким светом, либо, напротив, держать в темноте ради наживы было не по ней. За деньгами она не гналась, как в свое время – за софитами. Иное дело – тут и спорить нечего – радостный подъем, истинное возбуждение, восторг от того, что собственная боль сходит на нет.
 – Лидия!
 – Да, Медвежонок, я готова.
 Она взяла мобильник с фальшивым номером и посмотрела на Хеши. Лицо его было ужасно, только не для Лидии. Он кивнул ей. Она нажала на кнопку, регулирующую тембр голоса, и, услышав ответ Марка Сайдмана, сказала:
 – Ну что, попробуем еще раз?




 Глава 16


 Прежде чем я успел ответить, Рейчел положила мне ладонь на руку.
 – Не забывай, это переговоры, – предупредила она. – Их инструмент – запугивание. Держись уверенно. Если они действительно хотят отпустить девочку, будут сговорчивы.
 Я глубоко вздохнул и включил мобильник.
 – Ну что, попробуем еще раз?
 Голос звучал по-прежнему механически. Чувствуя, как клокочет в жилах кровь, я закрыл глаза.
 – Нет.
 – То есть?
 – Мне нужны доказательства того, что Тара жива.
 – Вы должны были получить прядь волос.
 – Получил.
 – Ну и?..
 Я оглянулся на Рейчел. Она кивнула.
 – Анализ не дал определенного результата.
 – Что ж, – после недолгого молчания произнес механический голос, – похоже, говорить больше не о чем.
 – Минуту, – сказал я.
 – Да?
 – В прошлый раз вы скрылись.
 – Верно.
 – Где у меня гарантии, что это не повторится?
 – А вы в полицию на сей раз обращались?
 – Нет.
 – Ну так и беспокоиться не о чем. Итак, вот что вам надлежит сделать.
 – Нет, на это раз так не пойдет, – сказал я.
 – Что-что?
 Я чувствовал, что весь дрожу.
 – Только обмен. Вы не получите денег до тех пор, пока я не получу свою дочь.
 – Вы не в том положении, чтобы торговаться.
 – Вы возвращаете мне дочь, – слова падали медленно и весомо, – я плачу деньги.
 – Не пойдет.
 – Еще как пойдет. – Я старался говорить властно. – Только так. А то вы опять скроетесь, а потом предъявите новые требования. Так что – обмен, и на том покончим.
 – Доктор Сайдман.
 – Да?
 – Выслушайте меня внимательно.
 Наступило продолжительное молчание. Нервы у меня были на пределе.
 – Если я сейчас повешу трубку, то снова позвоню только через полтора года, не раньше.
 Я зажмурился и теснее прижал мобильник к уху.
 – Задумайтесь о возможных последствиях. Разве вам не интересно, где все это время находилась ваша дочь? Разве вам не интересно, что с ней будет? А ведь если я отключусь, раньше чем через полтора года вы всего этого не узнаете.
 Грудь у меня точно стальным поясом стянуло. Я не мог дышать. Посмотрел на Рейчел. Она твердо выдержала мой взгляд, явно призывая сохранять стойкость.
 – Сколько ей, кстати, тогда будет? Если доживет, конечно.
 – Прошу вас.
 – Продолжать?
 – Мне всего лишь нужны гарантии. – Я плотно зажмурился.
 – Мы послали вам волосы.
 – Я доставляю деньги. Вы доставляете мою дочь. Покажите мне ее – и деньги ваши.
 – Вы диктуете нам условия, доктор Сайдман?
 Механический голос словно слегка ожил.
 – Мне все равно, кто вы. Мне все равно, почему вы это сделали. Я просто хочу вернуть свою дочь.
 – В таком случае делайте, что вам говорят.
 – Нет. Сначала гарантии.
 – Доктор Сайдман.
 – Да?
 – Всего хорошего.
 Голос в мобильнике замолк.




 Глава 17


 Здравомыслие – тонкая струна. Моя задрожала. Нет, я не вскрикнул. Как раз наоборот. Сделался невероятно спокоен. Я отнял мобильник от уха и принялся изучать его, словно в первый раз увидел такую диковину.
 – Марк?
 Я повернулся к Рейчел:
 – Они отключились.
 – Позвонят еще, – сказала она.
 Я покачал головой:
 – Говорят, не раньше чем через полтора года.
 – Марк. – Рейчел внимательно посмотрела на меня.
 – Да?
 – Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал меня.
 Я ждал продолжения.
 – Ты все сделал правильно.
 – Спасибо. Это сильно облегчает мое положение.
 – Поверь, кое-какой опыт в таких делах у меня есть. Если Тара жива и если они намерены вернуть ее, никуда не денутся. Единственное, что может удержать их от обмена, – нежелание. Или невозможность.
 Невозможность. Те немногие клетки моего мозга, что сохраняли способность мыслить, немедленно отреагировали на эти слова. Я напомнил себе о своей профессиональной подготовке. Отделяй одно от другого.
 – И что дальше?
 – Пусть все идет по плану. Оборудование у меня с собой. Мы начиним тебя электроникой с головы до пят. И если они позвонят, встретим их во всеоружии.
 Я тупо кивнул:
 – Ладно.
 – А пока давай подумаем, что еще можно сделать. Ты совсем не узнал голос? Может, вспомнишь что-нибудь еще о человеке во фланелевой рубахе или фургоне? Словом, какие-нибудь подробности?
 Я отрицательно покачал головой.
 – Ты говорил, что нашел в подвале лазерный диск.
 – Да. На нем ярлык с аббревиатурой СЦС – самые ценные сведения.
 – Он при тебе?
 – Нет.
 – Не важно. Мы ведь в Ньюарке, так что можно на месте узнать, что это за сведения такие.




 Глава 18


 Лидия подняла над головой пистолет марки "ЗИГ-Зауэр П-226".
 – Не нравится мне все, – сказал она.
 – Ты все сделала правильно, – откликнулся Хеши. – Завязываем с этим делом.
 Она завороженно смотрела на оружие. Очень хотелось нажать на спусковой крючок.
 – Лидия!
 – Я слышала, что ты сказал.
 – Мы взялись за это дело, потому что оно казалось простым.
 – Простым?
 – Ну да. Мы считали, что это легкие деньги.
 – Много денег.
 – Это верно.
 – Нельзя просто бросить все и уйти несолоно хлебавши.
 Хеши заметил, что глаза ее увлажнились. Дело здесь не в деньгах. Это он знал.
 – Ему так и так плохо, – сказал Хеши.
 – Знаю.
 – Ты только представь, что ты с ним сейчас сделала. Ведь если мы не выйдем на него снова, он до конца жизни будет спрашивать себя, где дочь, и казниться.
 Лидия улыбнулась:
 – Ты что, стараешься утешить меня?
 Она скользнула Хеши на колени и свернулась калачиком, словно котенок. Он обнял ее за плечи могучей рукой, и на мгновение Лидия притихла. Ей было уютно и покойно. Она прикрыла глаза. Она любила это чувство. И знала – как и Хеши, – что никогда им не насытится.
 – Хеши!
 – Да?
 – Я хочу получить эти деньги.
 – Знаю.
 – А потом, наверное, лучше всего, если он умрет.
 Хеши прижал ее к груди:
 – Выходит, так тому и быть.




 Глава 17


 Не знаю уж, чего я ожидал от служебного помещения СЦС. Дверей, застекленных горным хрусталем? Или, наоборот, копоти на выцветших кирпичных стенах? Отсутствия лифта? Полногрудой секретарши с плохо выкрашенными волосами?
 Как выяснилось, ничего подобного. Дом оказался новым, нарядным, его явно построили в рамках программы "Городское обновление". Сколько раз я слышал о местном ренессансе, но видеть не приходилось. Действительно, в городе есть несколько отличных зданий, занятых разными учреждениями вроде этого, и, помимо того, совершенно потрясающий Центр исполнительского искусства, расположенный таким образом, чтобы тем, кто может позволить себе купить билеты (иными словами, тем, кто в Ньюарке не живет), не пришлось тащиться сюда через весь город. Но эти вылизанные здания – всего лишь цветы посреди чертополоха, редкие звезды на черном небе. Общего вида города они не меняют. Не мерцают и не пламенеют. Они остаются как бы на отшибе. Их стерильная красота не задевает чувства.
 Мы вышли из лифта. Сумка с двумя миллионами долларов была со мной. За стеклянной стеной в приемной за высоким столом сидели три секретарши в наушниках. Мы представились через переговорное устройство. Рейчел предъявила документ о том, что является отставным агентом ФБР.
 Дверь открылась, Рейчел вошла первой. Я последовал за ней. У меня было такое чувство, будто из меня весь воздух выкачали, а все-таки я жив и способен действовать. Ужас оказался настолько велик, что изначальный паралич сменился, как ни странно, глубокой сосредоточенностью. Тут напрашивается сравнение с операционной. Я переступаю порог, и мир предстает во всей своей обнаженности. Как-то у меня был пациент – шестилетний мальчик с волчьей пастью. Ничего особенного, заурядный случай. Но вдруг на операционном столе у мальчика стали отказывать жизненно важные органы. Остановилось сердце. Другой бы на моем месте запаниковал, а у меня, напротив, все сошлось в фокус, примерно как сейчас. Операция прошла благополучно.
 Помахивая сохранившимся фэбээровским удостоверением, Рейчел заявила, что нам надо поговорить с кем-нибудь из ответственных лиц. Секретарша улыбнулась и кивнула так, как делают, когда не слушают собеседника. Наушников она не сняла. Пальцы забегали по клавишам. Появилась какая-то дама. Она провела нас по коридору в кабинет.
 Я не сразу понял, кто перед нами – мужчина или женщина. На бронзовой табличке, стоявшей на столе, было выгравировано: Конрад Дорфман. Мужчина, стало быть. Несколько театрально он поднялся нам навстречу. Голубой костюм в широкую полосу был ему явно велик. Полосы сходились к талии, и полы пиджака так бурно колыхались, что их вполне можно было принять за юбку. Тонкие пальцы, приглаженные волосы, а кожа на лице такая гладкая, что невольно думаешь о чудесах косметики.
 – Прошу, – с чрезмерной любезностью предложил он, протягивая обе руки. – Я исполнительный директор, вице-президент компании.
 Мы обменялись рукопожатиями, которые Конрад, пожалуй, затянул. Он пригласил нас сесть. Мы последовали приглашению. Спросил, как насчет чашки чаю.
 – Не откажемся, – ответила разом за обоих Рейчел.
 Какое-то время мы просто болтали. Конрад расспрашивал Рейчел про службу в ФБР. Она отвечала неопределенно, мол, тоже занималась частными расследованиями, так что они вроде как коллеги. Я молчал, не мешая ей работать. Раздался стук в дверь. Женщина, проводившая нас в кабинет, вкатила тележку с серебряной посудой.
 – Мы рассчитываем на вашу помощь, – сказала Рейчел. – Жена доктора Сайдмана была вашим клиентом.
 Конрад и ухом не повел. Он колдовал над ситечком, из тех, что нынче вошли в большую моду. Избавившись от заварки, он принялся разливать чай.
 – У вас тут ей дали лазерный диск с паролем. Нам надо его знать.
 Конрад протянул чашку Рейчел, затем мне, откинулся на спинку кресла и сделал большой глоток.
 – Очень жаль, но ничем не могу быть вам полезен. Клиенты сами выбирают пароль.
 – Но клиент мертв.
 Конрад даже не пошевелился.
 – Боюсь, это ничего не меняет.
 – Ее муж – он перед вами – ближайший родственник. Диск теперь принадлежит ему.
 – Весьма вероятно. Я не специалист в вопросах правонаследия. Но в любом случае мы ни при чем. Повторяю, клиент сам выбирает пароль. Быть может, мы и впрямь снабдили ее диском – заметьте, я не отрицаю и не подтверждаю это, – но какую комбинацию цифр или букв она выбрала, понятия не имею.
 Рейчел помолчала, пристально глядя на Конрада. Тот на мгновение опустил глаза, сделал еще глоток и ответил на ее взгляд.
 – Хотелось бы для начала узнать, зачем миссис Сайдман вообще к вам обратилась, – сказала Рейчел.
 – Для этого вам понадобится решение суда.
 – Но есть ведь запасной вход.
 – Извините, не понял?
 – Он имеется у любой компании. Информация никогда не пропадает бесследно. Она продублирована на ваших дисках.
 – Не понимаю, о чем вы говорите.
 – Мистер Дорфман, я ведь работала в ФБР.
 – И что с того?
 – А то, что я кое в чем разбираюсь. Не надо меня недооценивать.
 – Я далек от этой мысли, мисс Миллз. Просто мне нечем вам помочь.
 Я посмотрел на Рейчел. Похоже, она прикидывала свои возможности.
 – У меня остались друзья, мистер Дорфман. Я имею в виду – в конторе. Мы умеем задавать вопросы и искать. Федералы ведь не сильно любят частных детективов, вы это знаете. Я вовсе не хочу скандала. Мне просто нужно знать содержание этого диска.
 Дорфман поставил чашку и пощелкал пальцами. Предварительно постучав, вошла все та же женщина. Она кивнула Конраду. Тот поднялся и едва не бросился к двери.
 – Прошу извинить, я сейчас вернусь.
 После его ухода я повернулся к Рейчел. Она смотрела куда-то мимо меня.
 – Рейчел?
 – Не торопись, Марк, посмотрим, что из этого получится. Но смотреть было не на что. Вернулся Конрад. Он пересек кабинет и остановился рядом с Рейчел, явно ожидая, когда она поднимет на него взгляд. Рейчел не доставила ему этого удовольствия.
 – Наш президент Малкольм Дьюард – тоже бывший агент ФБР. Вы его не знаете?
 Рейчел промолчала.
 – Пока мы тут с вами болтали, он сделал несколько звонков. – Конрад выдержал паузу. – Мисс Миллз!
 Рейчел наконец-то посмотрела на него.
 – Вы блефуете. Никаких друзей в конторе у вас нет. А вот у мистера Дьюарда, к сожалению для вас, есть. А теперь вон отсюда!




 Глава 20


 – Как прикажешь все это понимать? – осведомился я.
 – Я ведь говорила тебе – в конторе больше не служу.
 – Как это произошло, Рейчел?
 – Мы слишком долго жили врозь, Марк. – Она посмотрела мне прямо в глаза.
 Говорить больше было не о чем. За рулем теперь сидела Рейчел. Я сжимал в ладони мобильник, молясь про себя, чтобы он зазвонил. До дому мы добрались в сумерках. Я прикинул, стоит ли позвонить Тикнеру или Ригану. Нет. Какой толк?
 – Надо проверить ДНК, – сказала Рейчел. – Быть может, моя версия и не особенно правдоподобна, но ведь и то, что твою дочь все это время где-то удерживают, тоже не так просто представить, верно?
 Я позвонил Эдгару и сказал, что неплохо бы провести еще одну экспертизу волос.
 – Почему бы нет, – сразу согласился он.
 Я повесил трубку, не сказав, что втянул в это дело бывшего агента ФБР. Чем меньше об этом болтать, тем лучше. Рейчел попросила кого-то из знакомых взять Тарину прядь волос у Эдгара. А мне предстояло сдать кровь на анализ в одной частной лаборатории. Результаты будут готовы через двадцать четыре, а то и сорок восемь часов, что, учитывая сроки выкупа, может оказаться слишком поздно.
 Мы прошли ко мне в кабинет. Я устроился на стуле, Рейчел – на полу. Она открыла сумку и извлекла кучу всяких проводов. Я хирург, и руки у меня отнюдь не крюки, но, когда дело доходит до техники, я совершенно теряюсь. Рейчел принялась бережно раскладывать аппаратуру на ковре. Мне вспомнились студенческие годы – вот так же она раскладывала свои учебники. Рейчел покопалась в сумке и вытащила лезвие.
 – Где деньги?
 Я протянул ей сумку.
 – А зачем тебе?
 Она молча открыла сумку. Деньги были разложены по пачкам. Стодолларовые купюры, по пятьдесят в пачке, сорок пачек. Она взяла одну и медленно, не трогая наклейки, начала извлекать банкноты, словно карты из колоды.
 – Эй, что это ты делаешь?
 – Дырку собираюсь вырезать.
 – Как, в деньгах?
 – Вот именно.
 Сложив несколько купюр стопкой, Рейчел вырезала бритвой кружок диаметром примерно в серебряный доллар. Осмотрелась, нашла на полу какой-то черный предмет и поместила его в банкноты. Собрала пачку. Черный предмет оказался в самой середине.
 – Это детектор Кью, – пояснила она. – Такие используют в ГПС.
 – Тебе виднее.
 – ГПС – это глобальная система позиционирования. Попросту говоря, слежка за деньгами. Еще одну такую штуковину я помещу в подкладку сумки, но большинство преступников знают, что к чему, и предпочитают держать деньги в собственных сумках. А вот банкноты – самое подходящее место. Когда денег целая куча, просмотреть каждую пачку просто нет времени.
 – Как удается сделать его столь маленьким?
 – Детектор?
 – Ну да.
 – Можно и поменьше. Но тут вся проблема в источнике питания. Требуется батарея. На этом мы проигрываем. Дальность действия – не меньше восьми миль. Думаю, будет достаточно.
 – И каким образом ты собираешься отслеживать?
 – Ты имеешь виду передвижение денег?
 – Ну да.
 – Главным образом с помощью ноутбука, но есть вот еще что. – Рейчел высоко подняла некое приспособление. Вращаясь в мире медицины, я видел его сплошь и рядом, но, наверное, был единственным врачом, который им не пользуется.
 – Ручной пилот?
 – С особым экраном. В нужный момент он будет со мной. – Рейчел вернулась к делу.
 – А остальное – что это?
 – Датчики-передатчики разные. Не знаю пока в точности, что понадобится, но детектор Кью, во всяком случае, хочу засунуть тебе в башмак. И в машине поставлю камеру. Лучше бы, конечно, в петлицу пиджака воткнуть, но это слишком рискованно. – Рейчел принялась раскладывать проводки. – И еще кое-что я должна тебе сказать.
 Я наклонился к ней.
 – Помнишь, когда мои родители развелись?
 – Конечно. – Как раз тогда мы познакомились с Рейчел.
 – При всей близости мы никогда об этом не говорили.
 – Мне всегда казалось, что тебе этого не хочется.
 – Ты прав, мне не хотелось.
 Да и я не жаждал. Я был изрядным эгоистом. Два года продолжался наш роман, а я ни разу не попытался разговорить ее на эту тему. Останавливало меня не только то, что "все время казалось". Я видел, за этим разводом стоит темная и печальная история. Зачем в ней копаться? Лучше держаться подальше.
 – Во всем был виноват отец.
 Я едва не брякнул глупость вроде "виноватых в таких делах не бывает" или "у каждой медали две стороны", но сохранившиеся крупицы здравого смысла удержали меня. Рейчел по-прежнему смотрела на проводки.
 – Отец разбил жизнь моей матери. Отнял у нее душу. И знаешь как?
 – Понятия не имею.
 – Он изменял ей.
 Она наконец взглянула на меня. Я выдержал ее взгляд.
 – Это повторялось вновь и вновь. Он изменял, она ловила его на обмане, он клялся, что это никогда не повторится. И продолжал в том же духе. Мама жестоко страдала. – Рейчел тяжело вздохнула и перевела взгляд на свои электронные игрушки. – Так что когда я узнала в Италии, что у тебя кто-то появился...
 Я мог бы выдвинуть тысячу возражений, но в этом не было никакого смысла. Впрочем, как и в том, что она поведала. Ее история кое-что объяснила. И только.
 Я промолчал.
 – Думаю, я погорячилась тогда, – сказала Рейчел.
 – Мы были молоды.
 – Мне просто хотелось... Надо было сразу тебе все объяснить.
 Рейчел явно протягивала мне руку. Я было открыл рот, но так ни слова и не выговорил. Слишком много на сегодня. Чересчур много. Требование выкупа пришло шесть часов назад. Секунды бежали одна за другой, и тиканье часов отдавалось в моей груди мучительной болью.
 Снова раздался звонок. Я схватил мобильник похитителей, но он молчал. Я поднял трубку городского телефона. Ленни.
 – Что случилось? – без предисловий начал он.
 Я взглянул на Рейчел. Она покачала головой. Я кивнул: мол, ясно.
 – Ничего.
 – Твоя матушка сказала, что ты виделся с Эдгаром.
 – Не волнуйся.
 – Ты ведь знаешь, старый мерзавец всегда готов тебя обштопать.
 Стоило возникнуть Эдгару Портсману, как Ленни разом срывался с катушек.
 – Знаю, знаю.
 Повисла короткая пауза.
 – Ты звонил Рейчел? – вновь заговорил Ленни.
 – Было дело.
 – Зачем?
 – Так, пустяки.
 Очередная пауза.
 – Ты меня за нос водишь?
 – Ну да, вроде клоуна из Вегаса.
 – Ладно, черт с тобой. Слушай, насчет рокетбола завтра утром не передумал?
 – Да честно говоря, предпочел бы перенести.
 – Ладно. Слушай, Марк.
 – Да?
 – Если я тебе понадоблюсь...
 – Спасибо, приятель.
 Я повесил трубку. Рейчел по-прежнему возилась с проводками. Сказанное ею осталось позади, дым развеялся. Она подняла глаза и что-то разглядела у меня на лице.
 – Марк.
 Я промолчал.
 – Если твоя дочь жива, мы вернем ее. Обещаю.
 По-моему, я впервые ей не вполне поверил.




 Глава 21


 Специальный агент Тикнер листал страницы доклада.
 Дело Сайдмана стало для него даже не вчерашним, а позавчерашним снегом. За последние годы ФБР пересмотрело свои приоритеты. На первое место вышел терроризм. На второе и так далее, вплоть до десятого, – тоже терроризм. К делу Сайдмана он подключился, только когда стало ясно, что речь идет о похищении. Вопреки тому, что показывают по телевидению, местная полиция всегда готова работать с ФБР. У федералов другие источники информации, другие технические возможности. Если связаться с ними слишком поздно, это может стоить жизни. Ригану хватило ума не тянуть резину.
 Но коль скоро дело о похищении оказалось закрыто (Тикнер с трудом заставлял себя в данном случае употреблять последнее слово), оставалось – по крайней мере официально – отойти в сторону, что он и сделал. Однако в мыслях он нет-нет да и возвращался к этому делу – такие вещи, как одежда похищенного ребенка, не забываются.
 Тикнер перечитал короткий доклад в третий раз. Выстроить логическую цепочку он пока не пытался: рано. Однако прочитанное сбивало с толку. Следовало найти какую-нибудь точку опоры. На это и были сегодня направлены усилия Тикнера.
 Рейчел Миллз. Она-то каким боком причастна к похищению?
 Перед столом, не зная, куда деть руки, стоял молодой сотрудник Тикнера по фамилии то ли Келли, то ли Фицджералд – словом, что-то ирландское. Тикнер откинулся на спинку стула, скрестил ноги и постучал карандашом по столу.
 – Тут должна быть какая-то связь, – сказал он то ли Шону, то ли Патрику.
 – Она называет себя частным детективом.
 – А лицензия у нее есть?
 – Нет, сэр.
 – Тогда тут что-то другое, – покачал головой Тикнер. – Проверь ее телефонные переговоры, отыщи друзей, выясни все, что только можно. Потом немедленно ко мне.
 – Слушаю, сэр.
 – И позвони в это агентство – в СЦС, я имею в виду. Скажи, что я к ним еду.
 – Так точно, сэр.
 Парнишка-ирландец вышел из кабинета. Тикнер проводил его взглядом. Когда-то они вместе с Рейчел проходили подготовку в Квонтико. У них был один инструктор. Тикнер никак не мог решить, с какого конца подойти к делу. Местные полицейские были ему по душе далеко не всегда, но Риган понравился. Малый с воображением, такие на дороге не валяются. Тикнер поднял трубку и набрал номер мобильника Ригана.
 – Детектив Риган.
 – Сколько лет, сколько зим!
 – А-а, Тикнер? Все еще носите солнцезащитные очки?
 В трубке слышались отдаленные звуки ситара.
 – Вы заняты? – вежливо поинтересовался Тикнер.
 – Ничуть. Просто медитирую.
 – Как Фил Джексон?
 – Точно. Только у меня нет этих дурацких колец. Надо бы вам как-нибудь ко мне присоединиться.
 – Хорошая мысль. Непременно вставлю в список первоочередных дел.
 – Право, это пойдет вам только на пользу, агент Тикнер. А то, чувствую, голос у вас чрезмерно напряженный. – Риган помолчал. – Полагаю, у вас ко мне дело?
 – Помните наше любимое расследование?
 Вновь наступило молчание, на сей раз не очень понятное.
 – Да.
 – Когда там в последний раз было что-то новенькое?
 – По-моему, никогда.
 – Ну так теперь есть.
 – Я весь внимание.
 – Нам сюда только что позвонил бывший агент ФБР, некто Дьюард. Сейчас он частный детектив в Ньюарке.
 – Ну и что?
 – Похоже, к нему в контору сегодня заходил наш приятель доктор Сайдман. И не один.
 Лидия выкрасила волосы черной краской – под цвет ночи.
 План выглядел просто.
 – Сначала убедимся, что у него есть деньги. – Она повернулась к Хеши. – А потом я убью его.
 – Уверена?
 – Полностью. Самое приятное – что новое убийство наверняка свяжут с прежним. – Лидия улыбнулась. – Даже если что-то пойдет не так, на нас никто не выйдет.
 – Лидия...
 – Что?
 Хеши повел огромными плечами:
 – А может, все-таки я сам займусь этим делом?
 – Я лучше стреляю, Медвежонок.
 – Но, – Хеши вновь неуверенно пожал плечами, – мне вообще не нужно оружие.
 – Ты просто хочешь прикрыть меня.
 Он промолчал.
 – Очень любезно с твоей стороны.
 На самом деле любезно, без шуток. Причина, по которой Лидия решила все сделать собственными руками, заключалась в том, что и она хотела защитить Хеши. Это он в отличие от нее подвергался подлинному риску. Сама Лидия никогда не опасалась быть пойманной. Отчасти по свойственной ей самоуверенности. Ловят, дескать, дураков, осторожные никогда не попадаются. Но кроме того, Лидия была убеждена: даже если ей не повезет, осудить ее никто не отважится. И не потому, что она выглядела как соседская девчонка, хотя и это немаловажно. Главное, с чем не справиться никакому прокурору, – заготовленный Лидией рассказ о "трагическом" прошлом. Она будет трогательно рассказывать о том, что в детстве к ней все приставали. Расплачется. Поведает о переживаниях юной звезды, которую буквально впихнули в жестокий мир взрослых. Она нацепит маску оскорбленной невинности. И публика – не говоря уже о присяжных – все это скушает за милую душу.
 – Давай остановимся на этом, лучше не придумаешь, – сказала она. – Увидев тебя, он наверняка бросится бежать. Но при виде такой милашки, как я...
 Хеши кивнул. Она права. Лидия погладила его по щеке и протянула ключи от машины.
 – Павел свою роль усвоил?
 – Да. Он придет прямо туда. На нем будет фланелевая рубаха.
 – Что ж, тогда поехали, – заключила Лидия. – Я позвоню доктору Сайдману.
 Хеши отпер машину с помощью дистанционного управления.
 – Стой, – сказала она, – чуть не забыла.
 Лидия открыла заднюю дверцу. На сиденье крепко спал ребенок. Она проверила, хорошо ли затянуты ремни безопасности.
 – Знаешь что, Медвежонок, устроюсь-ка я сзади. А то вдруг кто-нибудь у нас проснется?
 Хеши сел за руль. Лидия вытащила мобильник и набрала номер.




 Глава 22


 Мы заказали пиццу, и, наверное, напрасно. Пицца на ночь – это колледж. Это еще одно слишком прозрачное напоминание о прошлом. Я не сводил глаз с мобильника, дожидаясь, когда же он наконец зазвонит. Рейчел была спокойна, и это меня устраивало. Нам всегда хорошо молчалось вдвоем. Тоже удивительно, между прочим. Во многих отношениях мы возвращались назад, к тому моменту, когда расстались. И все-таки большей частью оставались чужими. Если что нас и связывало, то лишь воздушные, невидимые нити.
 Странно, от того времени у меня остались очень смутные воспоминания. Даже не воспоминания, а какое-то настроение. А я-то надеялся – стоит увидеть Рейчел, и все обретет четкость.
 Рейчел проглотила кусок пиццы и сказала:
 – У Тони было повкуснее.
 – Жуткое местечко.
 – Да, грязноватое, – согласилась Рейчел.
 – Грязноватое? Да как посидишь там, полчаса надо отмываться.
 – Да, грязь чуть не под кожу лезет.
 Мы обменялись взглядами.
 – Рейчел.
 – Да?
 – А что будет означать, если они не позвонят?
 – Что девочки у них нет.
 Я подумал о Коннере, сыне Ленни. О его лепете, играх. Я попытался примерить их к младенцу, которого видел в колыбели. Получалось не очень. Ну и что? Надежда оставалась. И это было главное. "Если моя девочка мертва, – подумал я, – если телефон никогда не зазвонит, эта надежда наверняка убьет меня. И пускай... Лучше ужасный конец, чем ужас без конца".
 Итак, у меня была надежда. И я – при всем своем цинизме – верил в лучшее.
 Мобильник ожил около десяти вечера. Я даже не стал ждать, когда Рейчел знаком покажет, что можно отвечать. Едва затих первый звонок, я нажал на кнопку.
 У меня перехватило дыхание. Рейчел придвинулась ближе к трубке.
 – Ну? – выдавил я.
 – Деньги с вами?
 – Да.
 – Вся сумма?
 – Да.
 – Тогда слушайте внимательно. Шаг в сторону – и мы исчезнем. Ясно?
 – Да.
 – Мы связались с нашим источником в полиции. Пока все нормально. Судя по всему, вы действительно не обращались к властям. Но нам надо лишний раз в этом убедиться. Поезжайте в сторону моста Джорджа Вашингтона. Доедете – перезвоните, получите инструкции. Вас проверят, и, если обнаружат оружие или электронику, пеняйте на себя. Мы не покажемся. Ясно?
 Я почувствовал, что у Рейчел участилось дыхание.
 – Когда я увижу свою дочь?
 – Когда встретимся.
 – А почем мне знать: может, вы опять сбежите с деньгами?
 – А почем вам знать, может, я сейчас повешу трубку?
 – Еду, – сказал я и поспешно добавил: – Но никаких денег, пока не увижу Тару собственными глазами.
 – Идет. В вашем распоряжении час. Как доедете, сразу свяжитесь со мной.




 Глава 23


 Судя по виду, Конраду Дорфману явно не нравилось, что его вызвали на работу в столь поздний час. Но Тикнеру на это было наплевать. Даже если бы Сайдман приходил в СЦС один, и то имело смысл обратить на это внимание. Но коль скоро здесь побывала и Рейчел... Тикнеру стало, мягко говоря, любопытно.
 – Свое удостоверение мисс Миллз вам показала? – осведомился он.
 – Да, там стоит штамп "В отставке", – ответил Дорфман.
 – Они пришли с доктором Сайдманом?
 – Полагаю, с ним. То есть я хочу сказать, вошли они ко мне вместе.
 Тикнер кивнул.
 – И что им от вас понадобилось?
 – Пароль к лазерному диску.
 – Боюсь, я не совсем вас понял.
 – Они утверждают, будто в их распоряжении находится лазерный диск, который мы вручили одному клиенту. Каждый из таких дисков оснащен паролем. Вот он-то им и нужен.
 – Вы не...
 – Разумеется, я не дал, – скорчил оскорбленную мину Дорфман. – Мы позвонили к вам. Там нам разъяснили... Да ничего в общем-то не разъяснили. Просто отчеканили, что сотрудничать с агентом Миллз не следует.
 – Бывшим агентом, – поправил Тикнер.
 "Как? Как, черт возьми, – ломал он себе голову, – Рейчел Миллз вышла на Сайдмана?" Тикнер не хотел рубить сплеча, хотя Рейчел, возможно, этого заслуживала. В отличие от своих коллег он знал ее лично, видел в деле. Она была хорошим агентом, даже отличным. Поэтому он терялся в догадках. Ему не давало покоя совпадение во времени. Он не мог понять, почему Рейчел оказалась в СЦС. Зачем размахивала удостоверением, пытаясь оказать давление.
 – Они сказали, как этот диск попал им в руки?
 – Сказали только, что он принадлежал жене доктора Сайдмана.
 – В самом деле?
 – Похоже на то.
 – А вам известно, мистер Дорфман, что жена доктора Сайдмана умерла полтора года назад?
 – Теперь известно.
 – А раньше?
 – Нет.
 – Тогда почему доктор Сайдман ждал полтора года?
 – Этого он не сказал.
 – А вы не спросили?
 Дорфман поерзал на стуле.
 – Нет.
 Тикнер приятельски подмигнул.
 – И в самом деле, к чему? – с притворным благодушием сказал он. – Вы вообще какую-нибудь информацию им передали?
 – Нет.
 – В частности, не сказали, почему миссис Сайдман выбрала именно ваше агентство?
 – Нет.
 – Что ж, отлично. – Тикнер упер руки в колени и наклонился к собеседнику. Он собрался задать очередной вопрос, но тут заверещал мобильник.
 – Извините. – Тикнер полез в карман.
 – А нам еще долго? – поинтересовался Дорфман. – А то у меня дела.
 Тикнер не удосужился ответить. Он встал и прижал телефон к уху.
 Звонил малыш О'Мэлли.
 – Ну что, накопал что-нибудь? – спросил Тикнер.
 – Да, есть кое-что.
 – Выкладывай.
 – Мы проверили телефонные звонки за последние три года. До нынешнего дня Сайдман ей не звонил – по крайней мере из дома и с работы.
 – Если не ошибаюсь, меня ожидает некое "но"?
 – Не ошибаетесь. Рейчел Миллз ему сама звонила, правда, только один раз.
 – Когда это было?
 – Два года тому назад, в июне.
 Тикнер быстро произвел подсчеты. Так, стало быть, за три месяца до убийства и похищения ребенка.
 – Что-нибудь еще?
 – Да я пока и не начинал, можно сказать. Я попросил нашего агента заглянуть в квартиру Рейчел на Фоллз-Черч. Он еще там не закончил, но отгадайте, что обнаружилось на ночном столике?
 – Ты что, ребусы мне загадываешь, Райан?
 – О'Мэлли.
 – Ладно. Что нашел наш Пинкертон? – Тикнер потер переносицу.
 – Фотографию, сделанную на студенческом балу.
 – Что-что?
 – Я не уверен, что именно на балу. В общем, фотография в рамке. Снято пятнадцать – двадцать лет назад: прическа у Рейчел по тогдашней моде. К плечу приколота лента с цветком. Как она называется?
 – Бутоньерка?
 – Вот-вот.
 – Ну и какое это имеет отношение к...
 – На фотографии изображен парень.
 – Что за парень?
 – Наш агент уверен, что это, я имею в виду ее спутника, не кто иной, как доктор Сайдман.
 Тикнер на мгновение замер.
 – Копайте дальше, – распорядился он. – И чуть что, сразу докладывайте.
 – Слушаю, сэр.
 Тикнер положил мобильник в карман. Итак, Рейчел с Сайдманом ходили на бал. И как это понимать? Она, если память не изменяет, из Вермонта. Сайдман жил в Нью-Джерси. В школах они учились разных. А в колледже? Надо выяснить.
 – Что-нибудь случилось?
 Тикнер повернулся у Дорфману:
 – Давайте еще раз кое-что уточним, мистер Дорфман. Диск принадлежал Монике Сайдман?
 – Так мне сказали.
 – Да или нет, мистер Дорфман?
 – М-м... – Дорфман откашлялся. – Да.
 – Таким образом, она была вашим клиентом.
 – Да, это мы можем подтвердить.
 – Следовательно, жертва убийства – ваш клиент.
 В ответ гробовое молчание.
 Тикнер упер в Дорфмана тяжелый взгляд:
 – Ее имя было в каждой газете штата. Почему вы не связались с нами?
 – Мы не знали о кассете. Сотрудник, который занимался этим делом, уволился, – виновато промолвил Дорфман и пояснил: – Еще до убийства. А у других как-то руки не дошли проверить список клиентов.
 "Защищается, – догадался Тикнер. Это было ему на руку. Он верил собеседнику, но не хотел показывать. – Пусть понервничает".
 – И что записано на диске?
 – Думаю, фотографии.
 – Думаете?
 – Чаще всего именно так и бывает. Хотя не всегда. Обычно мы используем диски для хранения фотографий, но иногда и сканируем документы. Так что с уверенностью сказать не могу.
 – Это еще почему?
 Дорфман поднял руки.
 – Не беспокойтесь. У нас есть дубликат. К сожалению, диски более чем годичной давности отправляются в архив. Сейчас он закрыт, но когда вы позвонили, я послал туда человека. С материала уже снимают копию.
 – Где находится ваш архив?
 – В подвале. – Дорфман взглянул на часы. – Наверное, все уже готово или вот-вот будет готово. Желаете спуститься и взглянуть?
 Тикнер поднялся со стула:
 – Потопали.




 Глава 24


 – Ничего, справимся, – сказала Рейчел. – Вся эта электроника – настоящее произведение искусства. Даже если засекут, не беда. У меня тут есть пуленепробиваемый жилет со встроенной камерой.
 – А ее, что, засечь нельзя?
 – Ну как тебе сказать... Понимаю, ты беспокоишься, но давай будем реалистами. Вполне вероятно, все это – чистая подстава. Не отдавай денег, пока не увидишь Тару. Старайся не оставаться один в замкнутом пространстве. Насчет датчика Кью можешь не волноваться – если все это не блеф, Тару мы получим прежде, чем они начнут проверять деньги. Хотя понимаю, решение тебе предстоит принять трудное, Марк.
 – Да нет, все правильно. В прошлый раз я играл в беспроигрышную игру. Теперь придется рискнуть. Но никакого жилета.
 – Ладно, тогда вот как поступим. Я спрячусь в багажнике. В машину они могут заглянуть – а ну как на заднем сиденье кто-нибудь есть? – а в багажник вряд ли. Провода я отсоединю: когда багажник откроется, подфарники не включатся. Постараюсь поддерживать с тобой связь, но на безопасном расстоянии. Тут промашки быть не должно. Но учти: я не волшебница. Связь может и прерваться. В таком случае прошу тебя: не пытайся меня найти. С этими ребятами ухо надо держать востро, чуть что – сразу заметят.
 – Ясно. Вид у тебя такой, будто читать стихи в Гринвич-Виллидж собралась. – Рейчел была вся в черном.
 – Вот-вот. Ну как, готов?
 К дому подъехала машина – раздался скрип тормозов. Мы выглянули в окно. Увиденное мне очень не понравилось.
 – Проклятие!
 – Что там?
 – Это Риган, полицейский, который ведет дело. Я, наверное, уж месяц как его не видел.
 Рейчел побледнела, что было особенно заметно на черном фоне.
 – Совпадение?
 – Совпадений тут быть не может, – сказала она.
 – Каким, интересно, образом они разнюхали насчет выкупа?
 – Думаю, дело не в этом. – Рейчел отошла от окна.
 – А в чем?
 – Полагаю, мой визит в СЦС не остался незамеченным.
 Я нахмурился:
 – Ну и что?
 – Долго рассказывать. Слушай, я спрячусь в гараже. Он спросит про меня. Ответь, что я вернулась в Вашингтон. Будет давить, скажи, что я твоя старинная знакомая. Наверняка ему захочется тебя допросить.
 – Но почему?
 Рейчел направилась к двери.
 – Держись уверенно и не позволяй ему задерживаться. Я буду ждать тебя у машины.
 Спорить времени не было.
 – Ладно, будь по-твоему.
 Я дождался, пока Рейчел выйдет из кабинета, и открыл дверь, заслоняя Ригану обзор.
 – Никак ждали меня? – улыбнулся Риган из коридора.
 – Я слышал, как вы подъехали.
 Он кивнул с таким видом, будто мои слова нуждались в серьезной проверке.
 – Несколько минут для меня найдется, доктор?
 – Честно говоря, вы выбрали не самое лучшее время для визита.
 – Вот как? – Риган даже не замедлил шаг. Шаря глазами, он скользнул мимо меня в переднюю. – Собрались куда-нибудь?
 – Что вам угодно, детектив?
 – Нам стало известно кое-что новое.
 Я молча ждал продолжения.
 – Разве вам не интересно узнать, что именно?
 – Отчего же?
 На лице Ригана застыло почти благостное выражение. Он посмотрел на потолок, словно прикидывая, в какой цвет его покрасить.
 – Где вы были сегодня?
 – Прошу вас оставить меня.
 Он не сводил глаз с потолка.
 – До чего вы сердитый сегодня, даже удивительно.
 Но удивленным Риган не выглядел.
 – Вы сказали, что у вас есть что-то новое. Если так, выкладывайте. Если нет – убирайтесь. Для допроса я не в настроении.
 Он улыбнулся, призывая меня к спокойствию.
 – Говорят, вы посетили одно частное детективное агентство в Ньюарке.
 – И что с того?
 – Зачем?
 – Знаете, детектив, я снова вынужден попросить вас оставить этот дом. Ваши вопросы ни на дюйм не приближают возвращение моей дочери.
 – Уверены? – Он пристально посмотрел на меня.
 – Будьте добры, уходите. Немедленно.
 – Как скажете. – Риган направился к двери, но на пороге остановился. – Где Рейчел Миллз?
 – Не знаю.
 – Но не здесь?
 – Нет.
 – И где она может быть, в данный момент не представляете?
 – Полагаю, возвращается в Вашингтон.
 – Ах так! А как вы с ней познакомились?
 – Спокойной ночи, детектив.
 – Да, да, конечно. Еще один вопрос, последний.
 Я подавил вздох.
 – Похоже, вы насмотрелись фильмов про Коломбо, детектив.
 – Не без того. – Он улыбнулся. – И все же позвольте мне задать вопрос. Вы знаете, отчего умер ее муж?
 – В него стреляли, – поспешно ответил я и тут же пожалел об этом.
 Риган слегка наклонился ко мне:
 – А кто стрелял, вам известно?
 Я промолчал.
 – Известно или нет?
 – Спокойной ночи, детектив.
 – Это она убила его, Марк. В упор. Пальнула ему в голову.
 – Гнусная ложь, – сказал я.
 – Да неужели? Вы в этом уверены?
 – Если так, если она убила его, то почему она не в тюрьме?
 – Хороший вопрос. – Риган двинулся по коридору и остановился у входной двери. – Почему бы вам ее самому не спросить?




 Глава 25


 Рейчел ждала меня в гараже. Она вдруг показалась мне такой маленькой. В глазах у нее я уловил страх. Крышка багажника была поднята. Я открыл переднюю дверцу.
 – Он спрашивал обо мне? – спросила Рейчел.
 – Ты угадала.
 – Он узнал про диск?
 – Узнал, что мы были в СЦС. Про диск разговора не было.
 Я сел за руль. Рейчел не пыталась продолжить расспросы. Сейчас было уже точно не до них. Мы оба понимали это. Но молчаливый разговор с самим собой я вел. Моя жена была убита. Сестра тоже. Кто-то очень хотел убить и меня. Называя вещи своими именами, я доверился женщине, которую по-настоящему не знал. Я вверил ей не только собственную жизнь, но и жизнь дочери. Глупость изрядная, если так рассудить...
 Издалека донесся голос Рейчел:
 – Марк.
 – Да?
 – Мне все-таки хочется, чтобы ты надел пуленепробиваемый жилет.
 – Нет.
 Мой ответ прозвучал резко. А может, и в самый раз. Рейчел залезла в багажник и закрыла его. Я положил спортивную сумку на сиденье рядом с собой и завел двигатель.
 Мы тронулись в путь.


* * *

 Когда Тикнеру было девять лет, мать купила ему книгу об оптических обманах. Вот, допустим, изображение старой дамы с длинным носом. Вглядишься пристально – и на тебе, пожалуйста: вместо старухи девушка с повернутой головой. Тикнер обожал эту книгу. Немного позже он перешел к другой, под названием "Волшебный глаз". Там при долгом напряженном рассмотрении из мельтешения красок проступала лошадиная морда, например. Однако для того, чтобы чудо произошло, требовалось столько времени, что порой мальчик начинал сомневаться: да есть ли в этой мазне что-нибудь? Тут-то нечто и появлялось.
 По опыту Тикнер знал: в любом деле могут возникнуть обстоятельства, меняющие всю картину. Сперва видишь одно, затем неуловимый сдвиг – и другое.
 В общем-то он никогда полностью не разделял версий, сложившихся вокруг дела Сайдмана. Они слишком напоминали книгу с вырванными страницами.
 За последние годы службы Тикнер не часто сталкивался с убийствами. Обычно ими занимались местные органы. И как это происходило, он знал. Лучших детективов отодвигали в сторону, расследование заменяли дешевой театральщиной, а истинные причины трагедии топили в разнообразных версиях, порой до смешного фантастических. До Тикнера даже долетали слухи, будто жертвы поднимались из могил и в разговоре со следователями называли имя своих убийц. Тикнер внимал этому бреду, вежливо кивая.
 Принтер урчал. Тикнер просмотрел уже двенадцать фотографий.
 – Много еще? – поинтересовался он.
 – Шесть, – ответил Дорфман, вглядевшись в монитор.
 – Такие же?
 – В принципе да.
 Тикнер вновь бросил взгляд на снимки. Действительно, одно и то же лицо. Все фотографии черно-белые, все сделаны скрытой камерой, скорее всего с большого расстояния, при помощи широкоформатной линзы.
 Загробный бред уже не выглядел таким уж бредом. Моники Сайдман не стало восемнадцать месяцев назад. Ее убийцу так и не нашли. И вот, когда никакой надежды не осталось, она вроде бы восстает из мертвых и указывает направление поиска. Тикнер принялся в очередной раз перебирать фотографии, пытаясь собрать разрозненные мысли.
 Моника Сайдман указывала на Рейчел Миллз – это она была изображена на всех фотографиях.


* * *

 Поворачиваешь по главной магистрали, рассекающей Нью-Джерси пополам, на север, и перед тобой возникает ночной пейзаж Манхэттена. Подобно большинству людей, видящих эту картину едва ли ни ежедневно, я настолько привык к ней, что уж и внимания не обращал. Но сейчас было иначе. Какое-то время мне казалось, что я постоянно вижу башни Всемирного торгового центра. Будто бы они слепят меня огнями, вросшие в землю навсегда. Но подобно любому солнечному блику, образы тускнеют. Теперь, следуя этим маршрутом, я заставляю себя отыскивать их взглядом. Даже сегодня. Выходит, я даже не помню в точности, где они стояли. Меня это бесконечно злит.
 По привычке я поехал нижним ярусом моста Джорджа Вашингтона. Машин почти не было. Пока мне удавалось отвлечься. Я машинально крутил ручку настройки радиоприемника. Вот пробилась какая-то спортивная станция, туда периодически дозванивался тот или иной парень, почему-то всегда по имени Винни, сетовал на бездарность тренеров и заверял, что уж он-то справился бы с подготовкой команды куда лучше. На другом канале переговаривались два переростка, полагающие, что для первокурсника нет большей забавы, чем позвонить матери и сообщить, что у него рак простаты. Не очень-то смешно но, повторяю, отвлекает.
 Рейчел лежала в багажнике – дикость, если вдуматься. Я вытащил мобильник, нажал на нужную кнопку и почти сразу услышал механический голос:
 – По авеню Генри Гудзона на север.
 – Ясно. – Я прижал мобильник к губам, словно воки-токи.
 – Когда доедешь до Гудзоновых высот, сообщи.
 – Хорошо.
 Я перестроился в левый ряд. Дорогу я знал, как и весь район. Я был практикантом в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка, а он отсюда в десяти кварталах на юг. Мы с Зией снимали жилье у местного жителя – сердечника Лестера. Он обитал в самом конце авеню Форт-Вашингтон на северной оконечности Манхэттена, в доме, выстроенном в стиле арт-деко. Тогда этот район считался северной частью Вашингтонских высот. Сейчас же, как я заметил, некоторые агенты по торговле недвижимостью переименовали его в Гудзоновы высоты, чтобы выделить и по существу, и по цене – здесь и дома были комфортабельнее, и земля дороже.
 – Я на Гудзоновых.
 – Ближайший поворот направо.
 – Парк "Трайон-форт"?
 – Да.
 Опять-таки знакомые места. "Трайон-форт", как облако, проплывает высоко над Гудзоном. Это тихий и спокойный, хотя и довольно изрезанный мыс, слева от которого начинается Нью-Джерси, справа – парк Ривердейл в Бронксе. Здесь все перемешалось – тропинки, покрытые острой галькой, животный мир минувших эпох, каменистые террасы, строительные площадки с цементом и кирпичом, густые заросли, каменистые склоны, лужайки с высокой травой. Много я провел летних дней, валяясь в одних шортах на этих лужайках в компании Зии и непрочитанных книг по медицине. Особенно я любил предзакатные часы. Весь парк колышется в багровых отсветах, создавая впечатление чего-то ирреального.
 Я замедлил скорость и свернул направо. Машин было не видно, да и огней фактически тоже. Парк уже закрылся, но по дороге, рассекающей его надвое, можно было проехать в любое время. Мой шарабан полз по крутому подъему, приближаясь к сооружению, напоминающему средневековую крепость. Раньше это был монастырь в псевдофранцузском стиле, теперь – часть музея "Метрополитен". Тут экспонируется совершенно фантастическая коллекция средневековых ремесленных изделий. По крайней мере так говорят. В парке-то я был сотни раз, а в монастыре – ни разу.
 "Недурственное место, – подумал я, – для передачи выкупа. Темно, тихо; дорожки, заасфальтированные и не только, разбегаются в разные стороны; полно скал, скрытых расщелин; густые заросли. Потеряться ничего не стоит. И прятаться можно сколько угодно – ни за что не найдут".
 – Ты здесь? – послышался механический голос.
 – Да, в "Трайон-форте".
 – Остановись у кафе. Выйди из машины и иди на круг.


* * *

 Путешествие в багажнике радости, естественно, не доставляло. Рейчел заткнула щели толстым одеялом, но шум все равно донимал. Фонарь же она не только не включила, даже из сумки не вынула. Темнота Рейчел никогда не мешала.
 Свет отвлекает от размышлений.
 Пытаясь устроиться поудобнее, тем более что машину подбрасывало на ухабах, Рейчел вспоминала, как выглядел Марк перед отъездом. Полицейский явно сказал нечто, выбившее его из колеи. Что? Или, вернее, о ком? О ней? Вполне возможно. Тогда – что именно и как в этой связи следует себя вести?
 Впрочем, в данный момент это не имеет значения. Нужно сосредоточиться на том, что предстоит сделать.
 Рейчел входила в знакомую роль. Это было довольно болезненно. Она скучала по ФБР. Она любила свою работу. Возможно, это все, что у нее было в жизни. Единственное дело, которым ей по-настоящему нравилось заниматься. Иные тянут лямку с девяти до пяти, чтобы потом вернуться домой, где жизнь только начинается. Для Рейчел дело обстояло прямо противоположным образом.
 Жизнь сложилась у каждого своя, но одно у них с Марком общее: оба нашли любимую работу. "Интересно, – думала Рейчел. – Интересно, есть ли в этом какая-то закономерность: не стала ли работа для нас компенсацией за несостоявшуюся любовь? Или это слишком сложно?"
 Но у Марка работа по-прежнему есть. А у нее нет. Стало быть, ей должно быть хуже?
 Нет. У него пропал ребенок. Гейм, сет, матч.
 В темноте у Рейчел потекла тушь с ресниц. Машина пошла на подъем. Аппаратура для слежения была готова к действию.
 Рейчел подумала об этом сукине сыне – Хью Рейли.
 Разрыв с Марком и все, что за ним последовало, – его вина. В колледже Хью был ее ближайшим другом. На большее, по его собственным словам, он не рассчитывал. Просто дружба. Никаких поползновений. Он знал, что у Рейчел есть приятель, и не возражал. А она? Что это было с ее стороны – наивность или осознанная наивность? Мужчина, соглашается быть "просто другом", потому что рассчитывает дождаться своей очереди, словно дружба – это прогулка по кругу на палубе корабля, удачное место для тренировок, гарантирующих приз. В тот вечер Хью позвонил ей в Италию, движимый лучшими побуждениями.
 – Полагаю, ты должна знать правду, – сказал он, – ведь мы друзья.
 Верно. И сразу поведал о том, что выкинул Марк на той дурацкой вечеринке.
 Да, хватит винить себя. Хватит винить Марка. Хью Рейли. Если бы этот сукин сын не лез в чужие дела, как бы сложилась ее жизнь? Кто знает? А как она сложилась в действительности? На это ответить проще. Она много пила, слишком много. Она сделалась раздражительной. Ее постоянно мучили боли в желудке. Она уделяла чересчур много времени журналу "ТВ-гайд". И не забыть главное: она попала в скверную ловушку, из которой выбралась наихудшим способом.
 Машина свернула в сторону и поползла круче вверх. Рейчел откатилась назад. Несколько минут спустя скрипнули тормоза. Рейчел подняла голову. Скверные воспоминания улетучились. Вот-вот начнется игра.


* * *

 Из смотровой башни старой крепости, расположенной примерно на высоте 250 футов над Гудзоном, перед Хеши открывался потрясающий вид на Джерсийскую гряду, простирающуюся от моста Таппан-Зи справа до моста Джорджа Вашингтона слева. Хеши даже позволил себе полюбоваться красотами природы, прежде чем приступить к делу.
 Точно следуя указаниям невидимого суфлера, Сайдман свернул с главной дороги направо. За ним никто не следовал. Хеши не сводил глаз с дороги. Ни одна машина не притормозила. Ни одна не увеличила скорость. Никто не пытался прикинуться, будто оказался здесь случайно и ни за кем не следит.
 Хеши на мгновение потерял машину из поля зрения. Затем снова увидел. За рулем сидел Сайдман. Больше никого не видно. Это, впрочем, еще мало что означает – кто-нибудь мог скрываться сзади, – но для начала сгодится.
 Сайдман остановился, выключил двигатель и открыл дверцу. Хеши прижал микрофон к губам:
 – Павел, готов?
 – Да.
 – Он один, – сказал Хеши, главным образом чтобы успокоить Лидию. – Вперед.


* * *

 – Остановись у кафе. Выйди из машины и иди на круг.
 Круг – это "Маргарет Корбин-серкл". Достигнув открытого места, я прежде всего заметил красочную детскую площадку невдалеке от пересечения авеню Форт-Вашингтон и Сто девяностой улицы. Площадка продолжала привлекать взгляд. Мне всегда нравилось это место, но сейчас желтые и голубые цвета раздражали. Я считал себя городским мальчишкой. Живя неподалеку, я воображал, будто навечно останусь в этом районе и, следовательно, своих детей буду приводить в "Трайон-форт". Я воспринял парк как предзнаменование, только непонятно, чего именно.
 Запищал мобильник:
 – Слева от тебя станция метро.
 – Вижу.
 – Спускайся по эскалатору.
 Можно было бы и раньше догадаться. Меня заставят сесть на поезд линии А. Трудно (если вообще возможно) будет Рейчел следовать за мной.
 – Ты где, на лестнице?
 – Да.
 – Внизу, справа, калитка.
 Я и сам знал это. Калитка вела в другой парк, поменьше, и была открыта только по выходным. Он был разбит немного в стороне – нечто вроде площадки для отдыха. Тут имеются столы для пинг-понга – правда, сетку и ракетки надо приносить с собой, – расставлены скамейки, выделены места для пикников, иногда на них празднуются детские дни рождения.
 – Я у калитки, – сказал я.
 – Убедись, что вокруг никого нет. Открой калитку, пройди в парк и сразу закрой.
 Я напряженно всматривался перед собой. Отдаленные уличные огни отбрасывали рассеянные желтые блики. Сумка оттягивала мне плечо. Я поправил ее. Оглянулся. Никого. Посмотрел налево. Эскалаторы замерли. Положил ладонь на ручку калитки. Замок был надпилен. Следуя указаниям механического голоса, я еще раз внимательно огляделся: Рейчел не видно.
 Я надавил на ручку. Калитка скрипнула, и звук раскатился эхом. Я проскользнул в образовавшуюся щель, и меня поглотила тьма.


* * *

 Рейчел почувствовала, что машина качнулась – Марк покинул салон.
 Она заставила себя выждать минуту, которая показалась двумя часами. Решив, что уже можно, Рейчел приподняла крышку багажника и осторожно выглянула.
 Никого.
 У Рейчел были "глок-22" сорокового калибра (табельное оружие федералов), очки ночного видения военного типа и приспособление, считывающее показания датчика Кью.
 Вряд ли кто-нибудь мог ее засечь, тем не менее Рейчел открыла багажник ровно настолько, чтобы выбраться наружу.
 Оказавшись на улице, она достала из багажника пистолет и очки и бесшумно опустила крышку.
 Полевую операцию Рейчел любила больше остальных – по крайней мере подготовку к ней. Редко выпадает возможность действовать вот таким образом – вести ночную разведку, скрываясь от противника и сжимая пистолет в руке. Чаще в ход идут высокие технологии: автотранспорт, самолеты-шпионы, самоновейшая оптика. Ползать в грязи почти не приходится.
 Рейчел прижалась к борту машины. Вдали она разглядела Марка, направлявшегося вверх по дороге. Она сунула пистолет в кобуру, прикрепила к поясу очки ночного видения и, низко пригибаясь, тоже пошла наверх. Нужды в спецочках пока не было.
 На небе, как на тарелке, лежал ломтик луны. Рейчел заметила, что Марк поднес мобильник к уху. На плече у него висела сумка. Рейчел огляделась. По-прежнему никого. "Здесь, что ли, задуман обмен? – подумала Рейчел. – Место удачное, если, конечно, определен путь отхода". Она занялась рекогносцировкой.
 "Трайон-форт" – место холмистое. Проблема в том, чтобы забраться как можно выше. Рейчел заспешила вперед и почти добралась до намеченного пункта, когда Марк вышел из парка.
 "Проклятие! Придется двигаться дальше".
 Рейчел поползла, как учили, вниз по склону. Трава была колючей и пахла сеном – наверное, потому, что дождей в последнее время почти не было. Рейчел пыталась не упустить Марка из вида и все же потеряла его. Она ускорила шаг и, прошмыгнув через калитку, скрылась за большим валуном.
 Вот и Марк. Однако он не долго оставался в поле ее зрения. Вновь прижав мобильник к уху, он свернул налево и растворился в темноте.
 Рейчел разглядела фланирующую парочку. Быть может, это участники операции, а может, просто мужчина с женщиной, выгуливающие собаку. Марка все еще не видно. Так, времени на раздумья не осталось. Рейчел пригнулась и, прижимаясь к каменной стене, медленно двинулась к лестнице.


* * *

 Тикнер нашел, что Эдгар Портсман похож на персонажей Ноэла Кауарда. Под красным халатом, туго перетянутым в поясе, шелковая пижама, на ногах бархатные шлепанцы. Карсон, брат Эдгара, напротив, выглядел чуть ли не бродягой. Пижама сидит кое-как, волосы покрыты перхотью, глаза красные, как у кролика.
 Эдгар не отрывал глаз от фотографий с лазерного диска.
 – Эдгар, – сказал Карсон, – давай не торопиться с выводами.
 – Не торопиться, – повторил Эдгар и повернулся к Тикнеру: – Я дал ему деньги.
 – Да, сэр, полтора года назад. Нам это известно.
 – Да нет, я не о тех. – Эдгар попытался прямо-таки выплюнуть возражение, но не получилось: сил не хватило. – Я еще ему дал. Недавно. Собственно, не далее как сегодня.
 Тикнер выпрямился в кресле:
 – И много?
 – Два миллиона. Они снова потребовали выкуп.
 – А почему нам не сообщили?
 – "Почему?" – с издевкой передразнил Эдгар. – Действительно, почему? Вы ведь так славно поработали в прошлый раз.
 Тикнер почувствовал, что краснеет.
 – Вы хотите сказать, что передали зятю очередные два миллиона?
 – Именно это я и хочу сказать.
 Карсон по-прежнему разглядывал фотографии. Эдгар посмотрел на брата и перевел взгляд на Тикнера:
 – Это Марк Сайдман убил мою дочь?
 – Тебе лучше знать. – Карсон поднялся со стула.
 – Я не тебя спрашиваю, Карсон.
 На сей раз оба брата уставились на Тикнера. Тот сделал вид, что не слышит вопроса.
 – Вы сказали, что виделись с зятем сегодня?
 Если Эдгар и был задет тем, что его вопрос пропустили мимо ушей, то ничем себя не выдал.
 – Утром. В Мемориальном парке.
 – А эта женщина на фотографиях, – Тикнер ткнул пальцем в один из снимков, – она была с ним?
 – Нет.
 – А кто-нибудь из вас двоих раньше с ней встречался?
 Карсон и Эдгар дружно покачали головами. Эдгар вытащил наугад фотографию:
 – Так что же, выходит, моя дочь наняла частного детектива, чтобы он сделал эти фото?
 – Именно.
 – Не понимаю. А кто это?
 Тикнер вновь "не расслышал" вопроса.
 – Требования о выкупе снова получили вы? Как в прошлый раз?
 – Да.
 – А почему вы решили, что это не мистификация? Что убедило вас в реальности похитителей?
 Карсон был готов к этому вопросу:
 – Именно так мы и подумали: обыкновенные вымогатели. По крайней мере сначала.
 – И что заставило вас изменить свое мнение?
 – Они опять прислали волосы. – Карсон вкратце рассказал об анализах, не забыв добавить, что доктор Сайдман потребовал провести дополнительную проверку.
 – Стало быть, вы отдали ему волосы?
 – Ну да.
 Эдгар вновь погрузился в изучение фотографий.
 – Эта женщина... – бросил он, – у нее с Сайдманом был роман?
 – Понятия не имею.
 – А зачем иначе моей дочери понадобились ее фотографии?
 Ожил мобильник. Тикнер извинился и нажал на кнопку.
 – В десятку, – послышался голос О'Мэлли.
 – Что?
 – Мы засекли машину Сайдмана. Пять минут назад он пересек мост Джорджа Вашингтона.


* * *

 – Спускайся, – велел механический голос.
 Первые несколько ступенек разглядеть было еще можно. Я осторожно двинулся вниз. Вокруг сгущалась тьма. Вскоре пришлось вроде слепого нащупывать ногой каждую ступеньку. Мне это не нравилось. Совершенно не нравилось. Я подумал о Рейчел. Где она сейчас, не поблизости ли? Лестница кончилась. Я ступил на дорожку, она заворачивала влево. Я споткнулся о булыжник.
 – Стоп, – раздался голос.
 Я остановился. Впереди ничего не было видно. Позади смутно угадывалась улица. Справа – крутой обрыв. Воздух пропитан запахами городского парка – странная смесь свежести и пота. Я прислушался, пытаясь уловить хоть какой-то признак жизни, но поймал лишь отдаленный гул проезжающих машин.
 – Сумку с деньгами на землю.
 – Не пойдет, – возразил я. – Сначала я хочу увидеть свою дочь.
 – Деньги на землю.
 – Мы же договорились. Вы показываете мне Тару – я показываю вам деньги.
 Ответа не последовало. Я почувствовал сильный шум в ушах. Страх буквально сковал мои члены. Нет, все это мне решительно не нравилось. Слишком уж я на виду. Я обернулся. Еще можно было кинуться назад и заорать как сумасшедший. Населен этот район гуще, чем обычно на Манхэттене. Кто-нибудь наверняка либо придет на помощь, либо вызовет полицию.
 – Доктор Сайдман?
 – Да?
 И тут мне в лицо ударил сноп света. Я заморгал и прикрыл глаза ладонью. Затем прищурился, стараясь хоть что-нибудь разглядеть впереди. Луч фонаря скользнул вниз. Глаза быстро привыкали к такому освещению. Из темноты выступил какой-то силуэт. Ошибки быть не могло. Я сразу понял, кто передо мной.
 Это был мужчина. Кажется, на нем была фланелевая рубаха. Впрочем, не уверен. Повторяю, я видел только силуэт. Черты лица или цвет одежды различить было нельзя. Поэтому если желаете, отнесите мою догадку к игре воображения. Но остальное я различаю достаточно четко.
 К мужчине жался, вцепившись ему в ногу чуть выше колена, маленький ребенок.




 Глава 26


 "Жаль все-таки, что так темно", – подумала Лидия. Ей бы очень хотелось увидеть сейчас выражение лица доктора Сайдмана. С тем жестоким актом, который должен был вот-вот свершиться, это желание не имело ничего общего. Просто вульгарное любопытство. Правда, иного свойства, нежели то, которое испытывает свидетель дорожного происшествия. Представьте себе. У этого человека отняли ребенка. Полтора года он гадал, что случилось с дочерью, где она, жива ли, проводил бессонные ночи, когда из глубин подсознания возникают картины одна страшнее другой.
 И вот он видит девочку.
 Разве не естественен порыв взглянуть на его лицо?
 Время стремительно убывало. Да, Лидии хотелось растянуть миг напряжения, перевести этого человека через черту, за которой перестают контролировать происходящее, облегчить себе таким образом последний удар.
 Она вытащила "ЗИГ-Зауэр" и, выглянув из-за куста, прикинула расстояние, отделяющее ее от доктора Сайдмана. Футов тридцать, максимум сорок. Она прижала к губам мобильник и прошептала (а впрочем, что шепот, что крик – какая разница? Ее стирает устройство, меняющее голос):
 – Открой сумку.
 Сайдман был похож на лунатика. Он сделал ровно то, что приказано, на сей раз без всяких условий. Теперь фонарь был в руках не у Павла, а у Лидии. Она направила луч сперва в глаза Сайдману, потом на сумку.
 Деньги. Деньги в пачках. Лидия удовлетворенно кивнула:
 – Хорошо. Положи сумку на землю. Медленно иди вниз по тропинке. Тара будет тебя ждать.
 Доктор Сайдман опустил сумку на землю и прищурился, вглядываясь туда, где, по его расчетам, должна была находится его дочь. "Двигается он скованно, но надо учитывать, что в глаза ему бьет свет. Что ж, это облегчает задачу", – решила Лидия.
 Она хотела выстрелить с близкого расстояния. Два раза. Одна пуля в голову – на случай если он в бронежилете. Лидия – хороший стрелок. Наверное, она и отсюда попадет ему в голову. Но требуется стопроцентная уверенность. Промаха быть не должно. Нельзя оставлять ему ни единого шанса.
 Сайдман медленно приближался к ней. Двадцать футов. Пятнадцать. Когда осталось десять, Лидия подняла пистолет и прицелилась.


* * *

 "Если Марк спустился в метро, – прикинула Рейчел, – идти за ним, оставаясь незамеченной, практически невозможно".
 Она встала на ленту эскалатора. "Марка нигде не видно. Проклятие!" Рейчел посмотрела вниз. Слева от подножия лестницы поворот к метро, справа – железная калитка.
 Ну и что дальше?
 За спиной послышались шаги. Рейчел поспешно стерла размытую тушь под глазами – надо же хоть чуть-чуть прилично выглядеть – и переместила на поясе, подальше от посторонних взглядов, очки ночного видения.
 По ступенькам с грохотом шагали двое мужчин. Они миновали Рейчел. Один обернулся и одарил ее улыбкой. Она улыбнулась в ответ. Мужчины сбежали с эскалатора и повернули к метро.
 Рейчел быстро оценила ситуацию. Этих двоих можно использовать как прикрытие. Она последует за ними, может, даже заговорит. Кто ее в чем заподозрит? Надо надеяться, поезд, в который сел Марк, еще не отошел. Ну а если отошел? Да нет, какой смысл думать о плохом?
 Рейчел направилась было к мужчинам, когда что-то заставило ее остановиться. Калитка. Железная калитка справа. Закрытая. Объявление гласит: "Открыто по выходным и праздничным дням".
 Сквозь заросли Рейчел различила вспышку фонаря.
 Она подошла поближе. Попыталась вглядеться во тьму, но, кроме того же луча фонаря, ничего не увидела. Слишком густые кусты.
 Фонарь погас.
 Она подождала в надежде, что фонарь вновь загорится. Этого не произошло.
 Очки можно использовать только в темноте. Новейшая модель оснащена сенсорной системой, позволяющей работать и при свете, но Рейчел считала, что чем меньше искусственного освещения, тем лучше.
 Слева было место, где – если прижаться к стене – тьма стояла кромешная. Отлично. Конечно, деревья и кусты мешают, но ничего, справиться можно.
 Очки легкие, однако миниатюрными их никак не назовешь. Следовало бы купить другую модель, похожую на бинокль. Собственно, таких большинство. Но – не купила. Очки так просто не наденешь, нужно закреплять, как маску. Правда, есть и преимущество: нацепишь их – и руки свободны.
 Пока Рейчел возилась с очками, фонарь зажегся вновь. Она попыталась установить источник света, и, кажется, ей это удалось. На сей раз точка вроде сдвинулась немного вправо. И вперед, ближе к ней.
 А затем не успела она и глазом моргнуть, как фонарь погас.
 Рейчел не сводила взгляда с того места, откуда, по ее соображениям, исходил свет. Темно. Совсем темно. Так, с очками порядок. Ночная оптика просто усиливает освещение, пусть самое слабое. Но в данном случае вообще никакого нет. Раньше это была неразрешимая проблема, но теперь придумали инфракрасное излучение, позволяющее обнаружить предметы, невидимые невооруженным глазом.
 Его-то Рейчел и включила. Тьму прорезали ярко-зеленые полосы. Рейчел смотрела не сквозь линзы – перед ней был фосфоресцирующий экран, вроде телевизионного. Окуляр увеличивает картинку (видишь отражение, а не реальные предметы), а зеленая она потому, что человеческий глаз различает оттенков этого цвета больше, чем любого иного. Рейчел напряженно вглядывалась в изображение.
 Кто-то есть.
 Картинка смутная, но, кажется, это невысокая женщина. Похоже, она скрывается за кустом, прижимая что-то к губам. Наверное, мобильник. Периферийное зрение такие очки практически блокируют, хотя авторы именно этой модели утверждают, что тридцать семь процентов сохраняется. Рейчел скосила взгляд направо и увидела Марка. Он опускал на землю сумку с двумя миллионами долларов.
 Затем он двинулся в сторону женщины. Ступал он неуверенно – должно быть, опасался споткнуться в темноте о камень.
 Рейчел переводила окуляры с Марка на женщину и обратно. Марк подходил все ближе. Женщина по-прежнему скрывалась за кустом, увидеть ее он никак не мог. Заподозрив недоброе, Рейчел нахмурилась.
 И тут женщина вскинула руку.
 Точно разглядеть было трудно: мешали деревья и кусты, – но, похоже, она тычет в него пальцем. Они теперь совсем близко друг от друга. Рейчел прищурилась. И тут-то ей стало ясно, что это вовсе не палец – слишком велик для пальца.
 Это пистолет. Женщина целится Марку в голову.
 Окуляры вдруг затуманились. Рейчел вскрикнула и отшатнулась: в тот же миг ей на рот легла, словно бейсбольная перчатка, чья-то крупная ладонь.


* * *

 Тикнер сидел за рулем. Риган, устроившись рядом, поглаживал пятно на подбородке.
 – Слушайте, ваши солнечные очки не дают мне покоя, – сказал он. – Это что, ФБР такими снабжает?
 – С ними легче похищенных детей искать, – усмехнулся Тикнер.
 – Ясно. И исчезнувшее оружие тоже. – Риган поерзал на сиденье. – Слушайте, Ллойд...
 – Да?
 – Как-то не складывается картинка, а?
 – Так у нас еще не все кубики в наличии.
 – Но ведь уже тепло?
 – Еще как.
 – Так может, подобьем бабки?
 Тикнер кивнул:
 – Прежде всего, если лабораторный анализ ДНК, заказанный Эдгаром Портсманом, соответствует действительности, значит, ребенок жив.
 – Во что трудно поверить.
 – Согласен. Но зато многое объясняет. Кто больше всех заинтересован в том, чтобы похищенный ребенок был жив?
 – Отец, – сказал Риган.
 – А чье оружие таинственно исчезло с места убийства?
 – Отца.
 – Точно. – Тикнер сложил пистолетом средний и указательный пальцы и прицелился в Ригана. – Так где же все это время находился ребенок?
 – Его прятали.
 – Ценное соображение, ничего не скажешь.
 – Да нет, вы подумайте. Мы все это время глаз не спускали с Сайдмана, и он это знает. Так кому прежде всего с руки спрятать малышку?
 – Приятельнице, о которой нам ничего не было известно. – Риган понял, к чему клонит Тикнер.
 – Больше того, эта приятельница из бывших федералов. Эта приятельница знает методы нашей работы: как организовать получение выкупа, как спрятать ребенка. Надо найти знакомых Стейси, сестры Сайдмана, и заручиться их поддержкой.
 Риган задумался.
 – Ладно, – заговорил он, – положим, все так оно и есть. Эти двое совершают преступление. Получают два миллиона и ребенка. Но дальше-то что? Преступники полтора года прохлаждаются и вдруг решают, что неплохо бы еще денег получить?
 – Им требовалось время, чтобы отвести от себя подозрения. Может, надо было расплатиться по закладной на поместье жены. Может, понадобилось два миллиона, чтобы сбежать отсюда. Откуда мне знать?
 – Мы все время упускаем одну и ту же вещь. – Риган нахмурился.
 – А именно?
 – Если за всем этим стоит Сайдман, то как получилось, что он сам едва на тот свет не отправился? Это ведь не подстава – мол, подстрели меня так, чтобы все выглядело правдоподобно. Он вырубился полностью. Санитары, оказавшиеся на месте первыми, вообще сочли его трупом. Да мы и сами ничтоже сумняшеся почти десять дней называли это происшествие двойным убийством.
 – Да, это вопрос, – кивнул Тикнер.
 – А куда он сейчас направляется? Я имею в виду, что ему понадобилось на мосту Джорджа Вашингтона? Думаете, он решил, что пора удрать с двумя миллионами в кармане?
 – Не исключено.
 – По-вашему, когда люди пытаются скрыться, они расплачиваются на мосту талонами?
 – Нет, но он может не знать, как легко его в таком случае выследить.
 – Да бросьте вы, все это знают. Вы покупаете талон на почте. Там говорится, когда и где именно вы можете по нему проехать. Но даже если Сайдман такой тупица, чтобы не подумать об этом, то ваша Рейчел – или как ее там? – должна понимать, что к чему. Бывший агент все-таки.
 – Рейчел Миллз. – Тикнер неторопливо кивнул. – Да, вы правы.
 – Спасибо.
 – Ну и что из всего этого следует?
 – А то, что нам до сих пор не за что зацепиться. А потому и не понятно, что происходит.
 Зазвонил мобильник.
 – Вы где? – послышался голос О'Мэлли.
 – В миле от моста Джорджа Вашингтона, – ответил Тикнер.
 – Нажмите на газ.
 – Зачем? Что за спешка?
 – Нью-йоркская полиция только что засекла машину Сайдмана, – пояснил О'Мэлли. – Он запарковался у парка "Трай-он-форт". Это в миле-полутора от моста.
 – Знаю, – бросил Тикнер. – Через пять минут, даже меньше, будем там.


* * *

 Хеши казалось, что все идет слишком уж гладко.
 Он видел, как доктор Сайдман вышел из машины. Присмотрелся, никого не обнаружил и начал спускаться со старой крепостной башни.
 Он заметил женщину в самый последний момент.
 Хеши задержался, глядя, как она направляется к эскалатору. С женщиной двое мужчин. Ничто не вызывает подозрений. Но когда она осталась одна, ситуация изменилась.
 Женщина почему-то задержалась у парка. Хеши двинулся к ней.
 Он знал, что его внешность производит устрашающее впечатление. Знал он и то, что многие провода в его мозгу соединены неправильно. Но не обращал на это никакого внимания, что, впрочем, по его мнению, тоже являлось следствием неправильного соединения. Найдется немало людей, которые будут утверждать, что Хеши – воплощение чистого зла. За свою жизнь он убил шестнадцать человек, четырнадцать – после пыток. Шестеро из тех, на кого он покушался, остались в живых, но лишь для того, чтобы мечтать о смерти.
 Быть может, подобные Хеши не ведают, что творят, ибо чужая боль им просто непонятна? Нет. Хеши знал, что такое боль. И знал, что такое любовь. Он любил Лидию. Он любил ее так сильно, что многим и невдомек. Ради Лидии он готов был и убить, и умереть. Разумеется, многие так говорят о своих любимых – но многие ли доказывают свои слова делом?
 У женщины были окуляры. Очки ночного видения. Хеши видел такие в новостных телепередачах. Их надевают солдаты для ночного боя. Однако из того, что женщина в спецочках, вовсе не следует, будто она обязательно из полиции. Оружие и всякие иные военные приспособления сейчас может достать каждый, были бы деньги. Хеши продолжал наблюдение. Так или иначе, коп она или не коп, если очки не фикция, женщина окажется свидетельницей того, как Лидия совершает убийство.
 Этого допустить нельзя.
 Хеши медленно стал приближался к ней. Надо выяснить, не переговаривается ли она с кем-нибудь: может, у нее с собой радио. Но нет, женщина молчит. Это хорошо. Возможно, она действительно сама по себе.
 Он находился от нее всего в двух ярдах, когда она вдруг отшатнулась и коротко вскрикнула. Хеши понял, что пора действовать.
 Он бросился вперед с легкостью, которую трудно было предположить в таком гиганте, закрыл женщине лицо одной рукой, а другой сдавил затылок.




 Глава 27


 Какой-то звук заставил меня остановиться. Я повернул направо – вроде бы оттуда, со стороны улицы, послышалось. Я попытался всмотреться, но после ослепительного света глаза еще не привыкли к темноте. К тому же деревья мешали обзору. Я подождал в надежде, что звук повторится. Но нет. Полная тишина. А впрочем, какая разница? В конце тропинки меня должна поджидать Тара. И это единственное, что имеет значение. Все остальное – потом.
 Я вновь двинулся вперед, не оборачиваясь и даже не задумываясь о сумке с двумя миллионами долларов. Деньги тоже не имели значения. Я попробовал восстановить в сознании туманный образ, силуэт, возникший при вспышке фонаря. Моя дочь. Она тут, совсем рядом, в нескольких шагах от меня. Мне дали еще один шанс спасти ее. "Думай об этом. Только об этом. Мухи отдельно – котлеты отдельно. Все остальное не важно".
 Я продолжал медленно идти по тропинке.


* * *

 Работая в Федеральном бюро расследования, Рейчел немало преуспела в стрельбе и силовых единоборствах. Четыре месяца тренировок в Квонтико даром не пропали. Она знала, что истинные схватки не имеют ничего общего с тем, что показывают по телевизору. Тебе и в голову не приходит пинать противника пяткой в лицо. Или поворачиваться к нему спиной. Или подрыгивать, крутиться на месте. Да ничего подобного!
 Обычно целишься в наиболее уязвимое место. Например, нос: попадаешь – и, как правило, у противника выступают слезы на глазах, он хуже видит. Глаза – само собой. И горло, разумеется: каждый, кто получал удар по шее, знает, насколько это подавляет волю к сопротивлению. А уж про пах и говорить нечего. Однако туда трудно попасть, мужчина всегда защищает свои причиндалы. Удар по ним годиться скорее как отвлекающий маневр. Сделать вид, что целишь в пах, а на самом ударить в какое-то другое, менее защищенное место.
 Таких мест немало – солнечное сплетение, подъем стопы, колено. Правда, всегда возникает проблема мастерства. В кино часто маленькие бьют больших. В действительности так тоже бывает. Но если сходятся женщина, да еще такая невысокая, как Рейчел, и мужчина, да еще такой гигант, как Хеши, шансы на победу у нее ничтожны. А если мужчина вдобавок умеет драться, то и вовсе сводятся к нулю.
 Другая проблема для женщины состоит в том, что драка никогда не протекает так, как в кино. Взять хотя бы всяческие столкновения в барах или на стадионах. Потасовка обычно кончается на полу. Бои без правил, конечно, дело иное. Там люди колотят друг друга стоя. Один из соперников, как правило, ныряет другому под руки, обхватывает его за талию, и оба катятся по рингу. Тут уж подготовка не имеет никакого значения. Если дойдет до этой стадии, положение Рейчел безнадежно.
 Рейчел совершенно не могла дышать. Она инстинктивно попыталась обеими руками отодрать ладонь, зажавшую ей рот и нос, и это было неправильно. Следовало действовать ногами – например, ударить противника по колену или по стопе. Восстановить дыхание у нее не получилось. А тут еще давление на затылок.
 Рейчел чувствовала, как мужские пальцы вдавливаются ей в десны, крошат зубы. Руки нападавшего были такими могучими, что, казалось, череп вот-вот расколется, как лесной орех. Но видно, у противника были иные намерения. Он принялся выкручивать ей шею. Голова уже еле держалась на привычной опоре. Рука, зажимающая губы и ноздри, по-прежнему перекрывала доступ воздуха. Мужчина приподнял Рейчел. Она всячески извивалась, пытаясь вырваться, ослабить железную хватку по меньшей мере.
 В ушах страшно шумело. Легкие горели нестерпимым огнем. Рейчел изо всех сил лягалась; иные удары достигали цели, но были столь слабы, что не приносили никакой пользы. Очки сбились на сторону, но с головы не слетели, лишь затрудняли обзор.
 Кровь в голове стучала тяжелым молотом. Припомнив уроки рукопашного боя, Рейчел вонзила ногти в пальцы противника. Никакого эффекта. Она надавила сильнее. Тот же результат. Ей не хватало кислорода. Она чувствовала себя как рыба на крючке. Ее охватила паника.
 Пистолет!
 Нужно достать его. Если на какое-то время сохранить сознание, если высвободить руку, можно добраться до кармана, вытащить оружие, спустить курок. Это ее единственный шанс. В глазах темнело. В голове помутилось.
 Чувствуя, что еще секунда – и череп расколется пополам, Рейчел опустила левую руку. Кожа на шее натянулась, угрожая лопнуть, как резиновая лента. Рука коснулась кобуры, пальцы ощутили холод пистолета.
 Но мужчина следил за ее движениями. Не отпуская Рейчел, он изо всех сил ударил ее коленом по почкам. Хотя в мозгу красным пламенем взорвалась боль, глаза закатились, Рейчел не сдалась. Она упорно тащила пистолет из кобуры. И у мужчины не осталось выбора. Он швырнул ее оземь.
 "Воздух!"
 Наконец-то. Из благоразумия Рейчел пыталась ограничить дыхание, но у легких был на сей счет свой умысел, они заработали, как меха.
 Передышка оказалась недолгой. Мужчина одной рукой пресек попытку Рейчел вытащить пистолет, а другой рубанул ее по горлу. Рейчел судорожно всхлипнула. Запасы воздуха, которые удалось накопить, иссякли. Мужчина отобрал у нее пистолет и отшвырнул. Затем сел ей на грудь и потянулся к горлу.
 В этот момент рядом проехала полицейская машина.
 Мужчина ослабил хватку. Рейчел попыталась воспользоваться его оплошностью и вырваться на свободу, но бугай был совершенно неподъемный. Он рывком вытащил из кармана мобильник, прижал ко рту и хрипло бросил:
 – Отставить! Копы!
 Рейчел широко раскрыла глаза, чтобы...
 Чтобы увидеть... как мужчина заносит кулак и обрушивает на нее.


* * *

 Дождавшись, пока Марк пройдет мимо, Лидия с поднятым пистолетом вышла из-за кустов. Она целилась ему в затылок. Отчаянный крик Хеши: "Отставить! Копы!" – напугал ее настолько, что она едва не дернула за спусковой крючок. Сайдман удалялся вниз по тропинке. Лидия отбросила пистолет. Нет пистолета – нет повода для обвинения в преступлении. Как доказать, что оружие принадлежит именно ей? Родословную этого пистолета, как, впрочем, и большинства других, не проследишь. Естественно, Лидия была в перчатках, так что отпечатков не оставила.
 Но – голова работала четко – что мешает взять деньги?
 Лидия ведь не более чем обыкновенная посетительница парка. Можно заметить валяющуюся на земле сумку и подобрать ее? Конечно. А если поймают, она заявит, что как добрая самаритянка собиралась отнести находку в полицию. В чем тут преступление? И риска никакого.
 Особенно если учесть, что в сумке два миллиона долларов.
 Марк Сайдман рванулся вперед. Ну и чудненько, какие проблемы? Лидия повернула в противоположную сторону. Из-за угла появился Хеши. Она направилась к подельнику и по дороге без колебаний подцепила сумку.
 Оба вскоре растворились в темноте.


* * *

 Я на ощупь брел вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте. Тропинка, покрытая острой галькой, уходила вниз. Я старался не споткнуться. Спуск становился круче. Воспользовавшись этим, я пошел быстрее, но так, чтобы шаг не выглядел бегом.
 Склон справа от меня выходил на Бронкс. Внизу мелькали огоньки.
 Послышался детский плач.
 Я замер. Звук был негромкий, но отчетливый. Внезапно он оборвался и возобновился через секунду-другую уже дальше от меня. Сквозь плач пробивался резкий хруст шагов. Кто-то бежал по тропинке. Бежал с ребенком на руках. Бежал от меня.
 Нет, ни за что!
 Я рванулся вперед. От далеких огней было достаточно света, чтобы не сбиться с пути. Впереди показался железный забор. Перепрыгнуть через него я бы не смог, но кто-то – спасибо ему – выломал несколько прутьев. Воспользовавшись проходом, я вновь оказался на тропинке.
 Никого.
 "Проклятие! Что случилось? Думай. Сосредоточься. Допустим, это я от кого-то убегаю. Какой я путь выберу? Ответ прост – сверну направо. Тут темно, ветрено, дорожки пересекаются. Спрятаться в кустах совсем нетрудно. Для похитителя – наилучший путь отступления".
 Я отвлекся от своих построений в надежде услышать голос ребенка. Ничего подобного. Зато раздался чей-то явно удивленный возглас:
 – Эй!
 Я вскинул голову. Голос донесся справа. Хорошо. Я вновь ринулся вперед, высматривая фланелевую рубаху. В какой-то момент, поскользнувшись, я едва не скатился по крутому склону. В годы моего детства бродяги нередко находили пристанище в укромных уголках парка. Они забирались в дупла и закрывали вход ветками. Порой, проходя мимо, можно было услышать шорох, слишком громкий для белки. А то вдруг из чащи вываливался некто – длинные волосы, спутанная борода, вонь. Неподалеку отсюда располагалось место, где гомики за деньги предлагали свои услуги бизнесменам. Обслуживание происходило вечером или ночью. А днем там носился я с приятелями. На земле повсюду валялись использованные презервативы.
 Я бежал, не останавливаясь и прислушиваясь. Показалась развилка. "Черт. Ну и куда теперь? А бог его знает". Я готов был опять повернуть направо, но различил какой-то шелест.


* * *

 Не раздумывая, я нырнул в кусты. Двое мужчин. Один в цивильном костюме. Другой коленопреклоненный, в джинсах. Цивильный громко выругался. Меня это не смутило. Похожий голос я слышал буквально несколько секунд назад.
 Это он издал "эй!".
 – Вы видели здесь мужчину с маленькой девочкой?
 – А пошел ты... – огрызнулся цивильный.
 Я подскочил к нему и с размаху дал пощечину.
 – Видел или нет?
 Он подался назад, наверное, не столько от боли, сколько от удивления.
 – Ну, проходил тут один. С ребенком на руках. – Он ткнул пальцем куда-то влево.
 Я выскочил на тропинку. Так, ясно. Они возвращаются к лужайке. Если не собьются с пути, выйдут из парка примерно там, где я оставил машину. Я побежал, энергично размахивая руками. Промчался мимо гомиков, усевшихся на стене. Один – с голубой косынкой на голове – поймал мой взгляд и кивком указал на место рядом с собой. Я ответил благодарным взглядом. Вдали показались огни парка. И сразу же в круге света, отбрасываемого уличным фонарем, я увидел мужчину во фланелевой рубахе. На руках у него была Тара.
 – Держи его! – заорал я. – Остановите его кто-нибудь!
 Мужчина исчез из вида.
 Я перевел дыхание и вновь побежал, взывая о помощи. Никто не откликался. Там, где парочки нередко любуются пейзажем, открывающимся с востока, я засек фланелевую рубаху. Ее обладатель перелезал через ограду, за которой начиналась роща. Я было рванул к нему, но тут раздался истошный вопль:
 – Стоять!
 Я застыл как вкопанный. Полицейский. В руке пистолет.
 – Стоять!
 – У него мой ребенок! Помогите!
 – Доктор Сайдман?
 Знакомый голос. Риган.
 Откуда он взялся? Ладно, после разберемся.
 – За мной!
 – Где деньги, доктор Сайдман?
 – Вы не понимаете, – сказал я. – Они только что перелезли через ограду.
 – Кто "они"?
 Я догадался, к чему все идет. За спиной Ригана стояли два стража порядка с пистолетами на изготовку. Риган, скрестив руки на груди, не сводил с меня глаз. Вот и Тикнер появился:
 – Давайте-ка потолкуем. Вы не против?
 Против. Стрелять они не будут. А если все-таки будут – наплевать. И я побежал. Они – за мной. Полицейские были моложе меня и наверняка здоровее. Но и у меня имелся свой козырь: ярость. Я преодолел ограду. Копы – следом.
 – Стоять!
 Одышка не располагает к объяснениям. Я не отреагировал на приказ. Я хотел одного – чтобы полицейские были неподалеку.
 Я кубарем покатился вниз по склону. Осколки стекла резали кожу, застревали в волосах. Пыль забивала горло, я с трудом удерживался от того, чтобы не раскашляться. На пути встретилось дерево. Глухой звук. Боль. Внутри возникла полная пустота. Я глотнул воздуха и покатился дальше. Свернув направо, я оказался на тропинке. Сзади мелькали фонари фараонов. Ну и хорошо.
 Я глянул по сторонам. Никого – ни фланелевой рубахи, ни Тары. Куда он мог деться? Поди угадай! Я остановился. Полицейские приближались ко мне.
 – Стоять!
 Пятьдесят на пятьдесят.
 Я собрался чесануть налево, как вдруг заметил парня в голубой косынке. На сей раз он кивком указал мне за спину.
 – Спасибо, – сказал я.
 Кажется, он что-то ответил, но я уже был далеко. Я продирался сквозь заросли, направляясь к проломленному забору. Я слышал шаги преследователей, но они были далеко. Я поднял голову и в очередной раз увидел человека во фланелевой рубахе. Он стоял под уличным фонарем, у входа в метро. Кажется, он пытался отдышаться.
 Я прибавил хода.
 Он пустился бежать.
 Теперь между нами было не более пятидесяти ярдов. Но у него на руках ребенок. Не уйдет. Один из копов гаркнул: "Ни с места!" – для разнообразия, надо полагать. Я от души надеялся, что они с напарником не откроют стрельбы.
 – Он на улице! – крикнул я. – У него моя дочь!
 Не уверен, что меня услышали. В конце концов я очутился на авеню Форт-Вашингтон. Я посмотрел вдаль и заметил, что кто-то пробегает мимо школы матери Кабрини, рядом с часовней.
 Странная штука – сознание, оно живет само по себе. Часовня Кабрини – одно из самых удивительных мест на Манхэттене. Просто сюр какой-то. Однажды Зия затащила меня сюда на мессу, чтобы я понял, отчего часовня так притягивает туристов. И действительно все сразу стало ясно. Мать Кабрини умерла в 1901 году, ее забальзамированное тело покоится в стеклянном саркофаге, который играет роль алтаря. Священники совершают возле него мессу. Нет-нет, я ничего не придумываю. Тот же самый деятель, что сделал мумию Ленина в России, занимался и матерью Кабрини. Часовня открыта для посещений. Тут даже есть сувенирный магазин.
 Я еле держался на ногах, но продолжал бег. Полиция отстала. Я обернулся:
 – Сюда! У школы!
 И снова наддал. Вскоре я очутился у входа в часовню. Она была заперта. Человек во фланелевой рубахе исчез. Я огляделся, чувствуя, как дико колотится сердце.
 – Сюда! – вновь крикнул я в надежде, что полицейские, а может, и Рейчел услышат.
 Но духом я пал. Я понял, что упустил шанс. Моя дочь снова пропала. И тут раздался характерный рокот. Кто-то заводил машину.
 Я круто повернулся, обшарил глазами улицу и бросился в ту сторону, откуда пришел звук. Машина уже тронулась с места. Она была ярдах в десяти от меня. "Хонда". На всякий случай я запомнил номер, хотя и соображал, что большого толка в том нет. Водитель все никак не мог выехать со стоянки. Его лица я не видел. Но рисковать не собирался.
 "Хонда", задев бампер стоявшей впереди машины, выруливала на улицу. Я рванулся к "хонде" и дернул на себя водительскую дверцу. Наконец-то повезло, не заперта.
 За рулем сидел мужчина во фланелевой рубахе. Он сразу ухватился за ручку и попытался захлопнуть дверцу. Я не уступал. Он нажал на газ.
 А потом качалось как в кино. "Хонда" ехала, я, вцепившись пальцами в стояк, отделяющий переднюю дверцу от задней, бежал за ней. Я и не думал сдаваться. Приходится слышать всякие истории о том, как в чрезвычайных обстоятельствах в человеке, обычном человеке, вдруг просыпаются чудесные силы и он, спасая близких, отрывает машину от земли. Мне все это кажется бредом. Вам, полагаю, тоже.
 Я не поднял машину. Я просто пытался задержать похитителя.
 Если не разожму пальцы, Тара будет жить. Разожму – умрет.
 Хватит всяких фокусов. Забыть о разделении мух и котлет. Вопрос стоит именно так: жизнь или смерть.
 Мужчина во фланелевой рубахе надавил на акселератор. "Хонда" набирала скорость. Я попробовал запрыгнуть в салон, ноги скользнули по дверце, и меня потащило по мостовой. Я почувствовал, как со щиколоток слезает кожа. Подняться не удалось. Боль была ужасная, но я не обращал на нее внимания. Не разжимать пальцы.
 Однако время работало против меня. Необходимо было что-то предпринять. Протиснуться в салон нереально: тело висит параллельно асфальту. "Думай, думай!" Я размахнулся и зацепился за что-то правой ногой. Это оказалась антенна. Новое положение позволило мне заглянуть в салон небольшого автомобиля. Заднее сиденье было пусто. А вот рядом с водителем...
 Меня охватила паника. Буквально расплющив нос о стекло, ощущая боль каждой клеточкой тела, я смотрел на ребенка, свернувшегося клубком, и до меня постепенно доходила ужасная правда, от которой слабели руки.
 Удивительно все-таки устроены у человека мозги. Моей первой мыслью была классически медицинская: ребенка надо пересадить назад. Детям до двенадцати лет сидеть впереди ни в коем случае нельзя.
 Странная мысль. А может, естественная. Как бы то ни было, боевого настроя она меня не лишила.
 Водитель рванул руль направо. Тормоза взвизгнули. Машина подпрыгнула. Я выпустил косяк и грузно рухнул на мостовую. Позади послышалась полицейская сирена. "Надеюсь, они догонят "хонду", – подумал я. – Правда, это уже не имеет значения".
 В машине был другой ребенок.




 Глава 28


 И вновь я на больничной койке, на сей раз в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка – знакомые места. Рентгена еще не делали, но я почти не сомневаюсь, что сломано ребро. Остается только накачивать себя обезболивающим. Это неприятно. Но ничего страшного. Правда, отделала меня фланелевая рубаха прилично: на правой ноге зияла большая рваная рана, словно акула кусок мяса отхватила, на обоих локтях кожа слезла до костей. Но, повторяю, ничего страшного.
 Ленни явился в рекордно короткий срок. И это хорошо, он был мне нужен, потому что сам я, честно говоря, не знал, как быть. Сначала я почти убедил себя, что ошибся. Дети ведь меняются, верно? Я не видел Тару полтора года, за это время она должна была сильно вырасти – уже не младенец, а карапуз, умеющий ходить.
 И все же я знал, что прав.
 Ребенок на переднем сиденье походил на мальчика, к тому же, скорее трех лет, нежели двух. Кожа и волосы у него были светлыми.
 Словом, не Тара.
 Я знал, что у Тикнера с Риганом есть ко мне вопросы. Я готов был на них ответить. И сам хотел кое-что спросить. Например, что удалось раскопать в связи с выкупом? Какова судьба денег? Где "хонда"? Где человек во фланелевой рубахе? Удалось его поймать? Это он полтора года назад выкрал моего ребенка или и тогда переговоры о выкупе были чистым блефом? Каким образом в эту историю оказалась втянута Стейси?
 А еще меня интересовала Рейчел. Почему не приходит? Что с ней?
 Короче, я пребывал в полной растерянности.
 На Ленни были мешковатые, защитного цвета, брюки и розовая тенниска от Лакоста. В глазах – то диковатое, перепуганное выражение, что вновь привело мне на память годы нашего детства. Ленни стремительно пролетел мимо сиделки и плюхнулся ко мне на кровать.
 – Ну что там, выкладывай.
 Но не успел я открыть рот, как Ленни поднял палец и, повернувшись к сиделке, попросил ее выйти из палаты. Дождавшись, пока мы останемся вдвоем, он кивнул мне: теперь, мол, можно. Начав со встречи с Эдгаром в парке, я последовательно перечислил свой звонок Рейчел, ее появление, подготовку электронного оборудования, переговоры о выкупе, события в Бронксе, погоню за автомобилем. Затем я описал лазерный диск. По ходу рассказа Ленни прерывал меня (он всегда это делает), но не так часто, как обычно. Я заметил тень, скользнувшую по его лицу. Возможно (хотя додумывать не хочу), он был недоволен тем, что я не поделился с ним раньше. Впрочем, тень как появилась, так и растаяла.
 – Не думаешь, что это Эдгар водит тебя за нос? – предположил Ленни.
 – А какой ему смысл? Он потерял четыре миллиона.
 – Как знать.
 – Нет, нет, не вижу никакого смысла, – поморщился я.
 Ленни это не понравилось, но развивать тему он не стал.
 – А где сейчас Рейчел?
 – Так, выходит, здесь ее нет?
 – Да нет, кажется.
 – Тогда не знаю.
 Наступило краткое молчание.
 – Может, она вернулась ко мне домой, – сказал я.
 – Может быть, – откликнулся Ленни. Однако в голосе прозвучало откровенное сомнение.
 Распахнулась дверь, вошел Тикнер. Солнцезащитные очки сидели на лбу. Вид спецагента показался мне довольно унылым. За Тикнером какой-то пританцовывающей походкой следовал Риган.
 – Про требование выкупа нам известно, – начал фэбээровец. – Известно и то, что тесть передал вам два миллиона долларов. Мы знаем, что сегодня вы были в одном частном детективном агентстве и интересовались лазерным диском, принадлежавшим вашей покойной жене. С вами была Рейчел Миллз, и вопреки тому, что бы ранее говорили детективу Ригану, в Вашингтон она не вернулась. Так что все это можно опустить.
 Тикнер подошел ближе. Ленни наблюдал за ним, готовый в любой момент вмешаться в разговор. Риган сложил руки на груди и прислонился к стене.
 – Давайте-ка начнем с денег, – предложил Тикнер. – Где они?
 – Не знаю.
 – Их кто-нибудь взял?
 – Не знаю.
 – Как это "не знаю"?
 – Он велел мне положить сумку с деньгами на землю.
 – Кто "он"?
 – Похититель. Тот, кто звонил мне по мобильнику.
 – И где же вы положили сумку с деньгами?
 – В парке. На тропинке.
 – Что было дальше?
 – Он велел мне идти вперед.
 – И вы пошли?
 – Да.
 – Дальше.
 – Я услышал детский крик, затем чьи-то быстрые шаги. А потом началось все это безумие.
 – А деньги?
 – Я же сказал вам – не знаю.
 – А как насчет Рейчел Миллз? Где она?
 – Не знаю.
 Я посмотрел на Ленни, но он не сводил глаз с Тикнера. Я ожидал продолжения, и оно не замедлило.
 – Вы солгали насчет ее возвращения в Вашингтон, не отрицаете? – спросил Тикнер.
 Ленни положил мне руку на плечо:
 – Не надо извращать заявления моего клиента.
 Тикнер сморщился, словно на затылок ему упала грязная капля. На Ленни это не произвело ни малейшего впечатления, он по-прежнему пристально смотрел на спецагента.
 – Вы ведь заявили детективу Ригану, что мисс Миллз возвращается в Вашингтон?
 – Я сказал, что не знаю, где она, – поправил я Тикнера. – Я сказал, что, возможно, она возвращается в Вашингтон.
 – А где она была в это время на самом деле?
 – Не отвечай, – вмешался Ленни.
 Я взглядом дал ему понять, что все в порядке.
 – В гараже.
 – Почему же вы не сообщили об этом детективу Ригану?
 – Потому что мы уезжали платить выкуп. И не могли задерживаться.
 – Боюсь, я не совсем вас понимаю. – Тикнер по примеру Ригана скрестил руки на груди.
 – В таком случае задайте другой вопрос, – отрывисто бросил Ленни.
 – Какое отношение имеет ко всей этой истории с выкупом Рейчел Миллз?
 – Это мой старый друг. И мне известно, что она когда-то работала в ФБР.
 – Ясно, – сказал Тикнер. – Вы, стало быть, подумали, что ее опыт может оказаться полезным.
 – Именно так.
 – А с детективом Риганом или со мной вы не пытались связаться?
 – Нет.
 – Почему?
 – Вы отлично знаете почему, – вновь вмешался Ленни.
 – Похитители сказали: "Никакой полиции". Как и тогда.
 Но на сей раз я решил не рисковать. И позвонил Рейчел.
 – Ясно. – Тикнер перевел взгляд на Ригана. Тот смотрел куда-то в сторону, словно пытаясь догнать ускользнувшую мысль. – Вы выбрали именно ее, потому что она была специальным агентом.
 – Да.
 – И потому что вы с ней, – Тикнер неопределенно помахал рукой – были близки.
 – Давным-давно.
 – А сейчас нет.
 – Сейчас нет.
 – Нет, стало быть, – повторил Тикнер. – Тем не менее вы посвятили ее в дело, касающееся вашей дочери. Любопытно.
 – Рад слышать, – заметил Ленни. – Мне тоже любопытно, к чему все эти вопросы?
 Тикнер пропустил его замечание мимо ушей.
 – Когда вы в последний раз виделись с Рейчел Миллз, исключая сегодняшний день?
 – А какое это имеет значение? – осведомился Ленни.
 – Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
 – Не раньше чем...
 Я жестом остановил друга. Я прекрасно понимал Ленни – он чисто автоматически занял позицию адвоката. Это заслуживало признательности, но мне хотелось поскорее покончить с допросом.
 – Приблизительно месяц назад, – сказал я.
 – При каких обстоятельствах?
 – Я случайно увидел ее в магазине на Нортвуд-авеню.
 – Случайно?
 – Да.
 – Совсем случайно? Вот просто так, взяли и увидели?
 – Именно.
 Тикнер повернулся ко мне спиной и посмотрел на Ригана. Тот не пошевелился.
 – А до того?
 – Что "до того"?
 – Перед тем как натолкнулись на мисс Миллз, – Тикнер даже не пытался скрыть сарказма, – когда вы с ней в последний раз виделись?
 – В колледже.
 Тикнер с недоверчивой миной в очередной раз взглянул на Ригана. Очки съехала со лба на нос, и Тикнер вернул их на насиженное место.
 – Итак, доктор Сайдман, вы хотите убедить нас, что ваша встреча с Рейчел Миллз в супермаркете была первой после колледжа?
 – Именно так.
 Тикнер изобразил растерянность. Ленни посмотрел на него, собрался что-то сказать, но передумал.
 – А по телефону вы беседовали? – спросил Тикнер.
 – До встречи в супермаркете?
 – Да.
 – Нет.
 – Никогда? Вы не разговаривали по телефону даже в период вашего романа?
 – О Господи, это еще что за вопрос? – вспылил Ленни.
 – Вас что-то смущает? – резко повернулся к нему Тикнер.
 – Да, ваши идиотские вопросы.
 Они обменялись уничтожающими взглядами. Я нарушил наступившее молчание:
 – Я не разговаривал с Рейчел по телефону с тех пор, как мы окончили колледж.
 Тикнер, не скрывая скепсиса, пристально посмотрел на меня. Я глянул ему за спину, туда, где стоял Риган. Детектив кивал каким-то своим мыслям. Воспользовавшись ситуацией, я перехватил инициативу:
 – А мужчину с ребенком в "хонде" вы поймали?
 Тикнер на секунду задумался. Риган пожал плечами: мол, чего темнить?
 – Мы нашли брошенную машину на Бродвее, недалеко от пересечения со Сто сорок пятой улицей. "Хонду" украли за несколько часов до того. – Тикнер извлек из кармана блокнот, но даже не открыл его. – Мы обнаружили вас в парке за миг до того, как вы начали звать дочь. Думаете, именно она была в машине?
 – Тогда думал так.
 – А сейчас?
 – Сейчас нет. Это была не Тара.
 – Что заставило вас изменить мнение?
 – Я видел его. Ребенка, я хочу сказать.
 – Так это был мальчик?
 – По-моему, да.
 – И как вам удалось его разглядеть?
 – Я прицепился к машине.
 Тикнер развел руками.
 – Почему бы вам не рассказать все как было с самого начала?
 Я последовательно изложил события. Риган по-прежнему безмолвно подпирал стену. Мне это показалось странным. Зато Тикнер по ходу моего рассказа приходил во все большее возбуждение. Кожа на гладко выбритом черепе натянулась, жилы на висках набухли, на челюстях выступили желваки.
 Когда я закончил, Тикнер заявил:
 – Вы лжец.
 Перед ним мгновенно вырос Ленни. В какой-то момент мне показалось, что они накинутся друг на друга с кулаками. В этом случае, честно говоря, у Ленни было бы мало шансов на победу. Но он не отступил ни на дюйм. Я вспомнил эпизод из нашего общего детства. Со мной, третьеклассником, затеял драку Тони Мерулло. Ленни встал между нами, смело посмотрел Тони в глаза и получил изрядную взбучку.
 – Вы в своем уме, агент Тикнер? – Ленни вплотную подошел к здоровенному противнику.
 – Ваш клиент – лжец.
 – Господа, встреча закончена. Убирайтесь отсюда.
 Тикнер набычился:
 – У нас есть доказательства того, что он лжет.
 – Так предъявите их, – сказал Ленни. – А впрочем, нет, не надо. Мне это неинтересно. Вы арестуете моего клиента?
 – Нет.
 – Тогда уносите свои задницы, пока их не надрали.
 Я укоризненно покачал головой:
 – Ленни.
 Бросив на Тикнера взгляд, из которого должно было стать ясно, что нас не запугаешь, Ленни повернулся ко мне.
 – Давай покончим с этим. Сейчас, – сказал я.
 – Он пытается повесить на тебя все.
 Я пожал плечами. Мне действительно было наплевать на их намерения. По-моему, Ленни это понял. Во всяком случае, он отступил к стене. Я кивнул Тикнеру, предлагая ему выстрелить из главного орудия, что он и сделал.
 – Вы виделись с Рейчел и раньше.
 – Я ведь уже сказал вам...
 – Если вы раньше не виделись и не разговаривали с Рейчел Миллз, откуда вам знать, что она бывший федеральный агент?
 Ленни расхохотался.
 – Что тут смешного? – мгновенно повернулся к нему Тикнер.
 – А то, умники, что моя жена дружит с Рейчел Миллз.
 Тикнер явно смутился.
 – Как вы сказали?
 – Мы – моя жена и я – постоянно общаемся с Рейчел. Это мы сказали доктору Сайдману, как ее найти. – Ленни снова рассмеялся. – Это и есть ваше доказательство?
 – Нет, не только, – отрывисто, но не слишком уверенно бросил Тикнер. – Звонок о выкупе, случайная встреча со старой знакомой... Неужели вы рассчитываете этими россказнями убедить нас в своей невиновности?
 – Ну а на ваш взгляд, – осведомился я, – что произошло на самом деле?
 Тикнер промолчал.
 – Вы ведь думаете, что это моих рук дело, так? Что это была сложная комбинация с целью выманить у моего бывшего тестя еще два миллиона?
 – Марк, – попытался остановить меня Ленни.
 – Нет-нет, дай мне договорить. – Я взглянул на Ригана, приглашая его принять участие в беседе, но он упорно смотрел куда-то в сторону. Пришлось ограничиться Тикнером. – Признайтесь, вы ведь думаете, будто я сам устроил похищение? Но к чему тогда все эти хитросплетения, предшествующие встрече в парке? К чему сама встреча? Откуда мне было знать, что вы меня там обнаружите? Кстати, я до сих пор не понимаю, как вам это удалось. Зачем мне цепляться за "хонду"? Отчего бы просто не прикарманить деньги, а потом придумать какую-нибудь историю для Эдгара? Если я просто вожу всех за нос, то, выходит, и этого парня во фланелевой рубахе нанял? Но зачем? Зачем мне нужен кто-то еще, да к тому же на краденом автомобиле? Чушь какая-то, неужели вы сами этого не понимаете?
 Я опять посмотрел на Ригана:
 – Детектив...
 – Вы не искренни с нами, Марк. – Вот и все, что я услышал в ответ.
 – Да в чем? Что я утаиваю?
 – Вы утверждаете, что после окончания колледжа не поддерживали связи с Рейчел Миллз.
 – Именно так.
 – Видите ли, Марк, у нас есть распечатка телефонных звонков. За три месяца до убийства вашей жены Рейчел звонила вам из дома. Вы это как-нибудь можете объяснить?
 Я повернулся к Ленни, но он промолчал. Все это выглядело полным абсурдом.
 – Слушайте, – сказал я, – у меня есть номер мобильного телефона Рейчел. Давайте позвоним и выясним, где она сейчас находится.
 – Валяйте, – откликнулся Тикнер.
 Ленни поднял трубку больничного аппарата, стоявшего на столике у кровати. Я дал ему номер и, пока он манипулировал кнопками, пытался хоть как-то соединить концы с концами. Прозвучало шесть гудков, потом до меня донесся голос Рейчел на автоответчике, что сейчас она подойти не может и просит оставить сообщение.
 Риган наконец-то отклеился от стены и, подтянув к себе стул, уселся в изголовье моей кровати.
 – Марк, что вам известно о Рейчел Миллз?
 – Да немало.
 – У вас был роман в колледже?
 – Да.
 – И как долго он продолжался?
 – Два года.
 – Видите ли, – он широко раскинул руки и пристально посмотрел на меня, – мы с агентом Тикнером никак не возьмем в толк, зачем вам понадобилось звонить ей. Положим, когда-то у вас был роман. Но если с тех пор вы не поддерживали с ней никаких отношений, – Риган пожал плечами, – то почему?..
 Поразмышляв, как бы получше ответить, я решил сказать, как оно есть:
 – Связь сохранилась.
 Риган кивнул так, словно теперь ему все стало ясно.
 – Вы знали, что она была замужем?
 – Да, от Черил, это жена Ленни.
 – И что муж ее был убит, тоже знали?
 – Сегодня узнал, – сказал я и тут же поправился, сообразив, что время за полночь: – Вернее, вчера.
 – Это Рейчел вам сказала?
 – Черил. – Я вспомнил о вчерашнем посещении Ригана. – А вы сказали, что это дело рук Рейчел.
 Риган перевел взгляд на Тикнера.
 – А мисс Миллз ничего вам не говорила? – спросил тот.
 – О чем? О том, что это она убила мужа?
 – Да.
 – Вы что, смеетесь?
 – А вы не верите, что такое возможно?
 – Какое это имеет значение, верит – не верит? – вмешался Ленни.
 – Она сама призналась, – сказал Тикнер.
 Я взглянул на Ленни. Он отвернулся. Я попробовал сесть на кровати и не смог.
 – Так отчего же она не в тюрьме?
 По лицу Тикнера пробежала тень. Он сжал кулаки.
 – Она утверждает, что это был случайный выстрел.
 – И вы ей не верите.
 – Ее муж был убит в голову выстрелом в упор.
 – Тогда я повторяю вопрос: почему она не в тюрьме?
 – Во все детали я не посвящен, – сказал Тикнер.
 – Как это понять?
 – Дело вели не мы, а местная полиция, – пояснил Тикнер. – Она решила прекратить следствие.
 Я не полицейский и не большой знаток психологии, но даже мне было ясно: Тикнер что-то недоговаривает. Я посмотрел на Ленни. Лицо его было бесстрастным, что вообще-то на моего друга совершенно не похоже. Ленни отступил на шаг от кровати. Его место занял Риган.
 – Вы сказали, что вас с Рейчел по-прежнему нечто связывает.
 – Каков вопрос, таков и ответ, – бросил Ленни.
 – Вы все еще любите ее?
 На сей раз Ленни промолчать не смог:
 – Детектив Риган! Какое, черт возьми, отношение все это имеет к похищенной дочери моего клиента?
 – Терпение.
 – Надоело мне терпеть, детектив. И вопросы ваши дурацкие надоели.
 Я жестом попросил Ленни успокоиться.
 Он повернулся ко мне:
 – Марк, они хотят, чтобы ты сказал "да".
 – Знаю.
 – Они рассчитывают представить дело таким образом, что ты убил жену из-за Рейчел.
 – Понимаю. – Я посмотрел на Ригана и вспомнил, что почувствовал, впервые встретив Рейчел в супермаркете.
 – Вы по-прежнему думаете о ней? – спросил Риган.
 – Да.
 – А она о вас?
 Ленни взорвался:
 – Да ему-то, черт возьми, откуда знать!
 – Боб? – Я впервые назвал Ригана по имени.
 – Да?
 – Чего вы добиваетесь?
 Голос Ригана понизился до конспиративного шепота:
 – Позвольте мне еще раз задать вам вопрос. После окончания колледжа и до встречи в супермаркете вы с Рейчел Миллз не виделись?
 – О Боже! – вздохнул Ленни.
 – Нет, – отрезал я.
 – Точно?
 – Точно.
 – Вообще никакой связи не поддерживали?
 – Даже записками через проход в аудитории не обменивались, – сказал Ленни. – И вообще довольно!
 Риган сел на стул.
 – Вы посещали частное детективное агентство в Ньюарке?
 – Да.
 – Почему именно сегодня? То есть вчера?
 – Извините, не понял?
 – Ваша жена погибла полтора года назад. Откуда внезапный интерес к старому диску?
 – Я только что обнаружил его.
 – Только что – это когда?
 – Позавчера. Он был спрятан в подвале.
 – Стало быть, вы не знали, что Моника наняла частного детектива?
 Я припомнил все то, что узнал о красавице жене после ее смерти. Она обращалась к психиатру. Она наняла частного детектива. Она скрывала от меня результаты его деятельности. Да, все это оказалось для меня новостью. Я думал о своей жизни. Мне нравится моя работа, и я люблю путешествовать. Разумеется, я люблю дочь. Я просто души в ней не чаю. Я готов умереть – да и убить кого угодно – ради нее. Но если честно, я не готов был принять те перемены, что привнесло ее рождение в мою жизнь, и те жертвы, которых оно от меня требовало.
 Так что же я за муж? И что за отец?
 – Марк?
 – Я не имел ни малейшего представления о том, что Моника наняла частного детектива, – негромко сказал я.
 – А что ее могло толкнуть на это, как по-вашему?
 Я покачал головой. Риган погрузился в молчание. Тикнер сунул блокнот в карман и взамен извлек продолговатый конверт.
 – Это еще что такое? – насторожился Ленни.
 – Содержимое лазерного диска, – объяснил мне Тикнер. – Значит, с Рейчел вы до супермаркета не встречались?
 Я не счел нужным ответить.
 Никак не выдавая своего торжества, Риган достал из конверта фотографию и протянул мне. Ленни живо нацепил очки в оправе полумесяцем, которые использовал для чтения, и перегнулся через мое плечо. На черно-белой фотографии был изображен госпиталь в Риджвуде. Внизу стояла дата – снимок был сделан за два месяца до убийства.
 – Освещение довольно хорошее, – нахмурился Ленни, – но композиция вызывает у меня некоторые сомнения.
 Тикнер предпочел не заметить иронии.
 – Вы ведь тут работаете, доктор Сайдман?
 – Да, здесь находится наше служебное помещение.
 – Наше?
 – Мое и Зии Леру. Это мой партнер.
 Тикнер кивнул.
 – Внизу стоит дата.
 – Вижу.
 – Вы на работе в этот день были?
 – Право, не помню. Можно проверить по расписанию.
 Риган ткнул в какую-то точку рядом со входом в госпиталь:
 – Видите здесь фигуру?
 Я прищурился:
 – Боюсь, что нет.
 – Пока обратите внимание только на длину пальто, ладно?
 – Хорошо.
 Тикнер передал мне другую фотографию. Она была сделана с помощью широкоугольного объектива. Угол съемки тот же. Теперь фигуру в пальто можно было разглядеть ясно. Это была женщина. На ней солнечные очки, но ошибка исключена. Это Рейчел.
 Я взглянул на Ленни. Тот не скрывал удивления. Тикнер показал очередное фото. И еще одно. И еще. Все они были сделаны у госпиталя. На восьмом снимке Рейчел входит в здание. На девятом, сделанном часом позже, выхожу я, один. На десятом (судя по штампу внизу, через шесть минут) из той же двери выходит Рейчел.
 Поначалу у меня голова пошла кругом. Я просто ничего не мог сообразить, а времени хоть как-то привести мысли в порядок не было. Ленни быстрее меня сумел взять себя в руки:
 – Все, свободны.
 – Не желаете прокомментировать снимки?
 Я открыл было рот, но вдруг почувствовал огромную усталость.
 – Убирайтесь, – на сей раз решительно потребовал Ленни. – Немедленно.




 Глава 29


 – Ленни. – Я сел в постели.
 Он убедился, что дверь закрыта достаточно плотно, и сказал:
 – Да. Они считают, что это твоих рук дело. Или, вернее, твоих и Рейчел. У вас была связь. Она сперва убила мужа (не знаю, подозревают ли они и тебя в соучастии), затем вы вдвоем избавились от Моники (как именно, непонятно), управились с Тарой и выпотрошили Эдгара.
 – Чушь! – отрезал я.
 Ленни промолчал.
 – В меня ведь тоже стреляли, не забыл?
 – Помню.
 – Так что же, по-ихнему выходит, я сам в себя стрелял?
 – Не знаю. Но в любом случае говорить с ними тебе больше не следует. Теперь у них есть улики. Ты можешь отрицать факт своих взаимоотношений с Рейчел до посинения, однако же Моника что-то подозревала и даже наняла частного детектива. Теперь подумай сам. Детектив работает. Он делает снимки и передает Монике. Затем твоя жена гибнет, ребенок исчезает, а тесть становится на два миллиона долларов беднее. Проходит полтора года. Отец Моники лишается очередных двух миллионов, а вы с Рейчел лжете, будто не видитесь друг с другом.
 – Мы не лжем.
 Ленни и ухом не повел.
 Я собрал все свое терпение.
 – Я же говорил, могу лишь повторить. Все это слишком сложно. Ведь я мог просто присвоить выкуп, разве не так? Мне совершенно не нужно было нанимать этого малого и сажать в машину с каким-то ребенком. А как насчет моей сестры? Или они считают, что я убил и ее?
 – Не забывай про фотографии, – глухо произнес Ленни.
 – Впервые их вижу.
 – Ты хочешь сказать, что действительно не встречался с Рейчел после колледжа? Что в супермаркете вы и впрямь столкнулись случайно?
 – Ну конечно! И ты это знаешь. Как и то, что от тебя у меня нет секретов.
 Он задумался – слишком надолго, пожалуй.
 – От Ленни-друга у тебя секретов быть не может.
 – Вот именно. А уж от Ленни-адвоката и подавно ничего не утаил бы.
 – Однако о сделке ты не сказал ни тому ни другому, – тихо попрекнул Ленни.
 Это правда.
 – Нам не хотелось никого посвящать в это дело.
 "Ничего ему не ясно, и винить не за что", – подумал я.
 – Ясно. Еще одно. Как тебе удалось отыскать в подвале лазерный диск?
 – У меня была Дина Левински.
 – Дина-пышечка?
 – Туго ей приходилось в школе, – сказал я. – Ты даже не представляешь, насколько туго.
 От моих сантиментов Ленни отмахнулся:
 – Действительно не представляю. А что она делала у тебя дома?
 Я рассказал, как было дело. Ленин поморщился:
 – Стало быть, она сказала, что теперь у нее все в порядке? Что она замужем?
 – Да.
 – Все врет.
 – А ты откуда знаешь?
 – Я даю юридические советы ее тетке. Дина Левински не выходит из психиатрических лечебниц с восемнадцати лет. Какое-то время назад она даже попала в тюрьму за нападение на человека. И замужем она никогда не была. Сомневаюсь, что она устраивает выставки картин.
 Я растерялся. Мне вспомнился настойчивый взгляд Дины, ее побелевшее лицо и слова: "Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?"
 Что она, черт побери, хотела этим сказать?
 – Надо бы все это как следует обмозговать, – сказал Ленни, почесывая подбородок. – У меня есть кое-какие источники, задействую их. А ты позвони мне, если что-нибудь прояснится, идет?
 – Конечно.
 – Но обещай не говорить им ни слова. А то они только спят и видят, как бы тебя за решетку упечь. – Ленни поднял руку, пресекая мои возражения. – У них и сейчас достаточно оснований для ареста, а может, и обвинение готово. Положим, точка над i поставлена. Но вспомни дело Скейкела. Тогда у полиции улик было еще меньше, а все-таки его осудили. Словом, если эта публика сюда вернется, обещай: ни слова.
 Я пообещал – не в последнюю очередь потому, что власти встали на ложный путь и сотрудничество с ними не поможет мне вернуть дочь. Это главное. Ленни оставил меня одного. Я попросил его перед уходом выключить свет, что он и сделал. Но темно в палате не стало. В больницах никогда не бывает совершенно темно.
 Я попробовал собраться с мыслями. Что же все-таки происходит? Тикнер унес эти непонятные фотографии. Жаль. Хотелось бы еще раз взглянуть. Хотя при любом раскладе появление Рейчел в больнице оставалось загадкой. А может, фотографии – фальшивка? В наши дни цифровых технологий такие фокусы нетрудно проделать. Может, вот и все объяснение? Я подумал о Дине Левински. Чем же объясняется ее загадочный визит? Почему она спросила, любил ли я Монику? Почему она считает, будто я знаю, кто в меня стрелял?
 Дверь открылась.
 – Кто в тереме живет?
 Зия.
 – Привет. – Она критически оглядела меня и небрежно махнула рукой. – Вот под этим предлогом ты и манкируешь своими обязанностями?
 – Вчера вроде было мое ночное дежурство?
 – Вроде.
 – Извини, так уж получилось.
 – А так они оторвали от кровати мою задницу, да еще, между прочим, прямо посредине весьма эротического сна. – Зия указала большим пальцем за спину. – Что это за здоровенный негр в коридоре?
 – С бритым черепом, в темных очках?
 – Он самый. Коп?
 – Агент ФБР.
 – Не познакомишь? В порядке компенсации за прерванный сон.
 – Обязательно, – сказал я. – Пока он меня не арестовал.
 – Можно и после.
 Я улыбнулся. Зия присела на край кровати. Я быстро объяснил ей происходящее. Никаких идей по ходу рассказа у нее не возникло. Она не задала ни единого вопроса. Просто слушала, и это было именно то, в чем я нуждался.
 Я как раз подошел к тому, что меня всерьез подозревают в убийстве жены, похищении собственной дочери и вымогательстве, когда зазвонил мобильный телефон. Мы оба – врачи все-таки – удивились, ведь мобильники в больнице – табу. Я поспешно поднес аппарат к уху.
 – Марк? – это была Рейчел.
 – Ты где?
 – Гоняюсь за деньгами.
 – Что-что?
 – Все произошло, как я и думала. Они обыскали сумку, но датчика в купюрах не заметили. Сейчас я еду по набережной Гарлем-Ривер. Они примерно на милю впереди.
 – Надо поговорить.
 – Как там Тара? Вернули ее тебе?
 – Это была ловушка. Они издали показали мне ребенка. Но к Таре он не имеет никакого отношения.
 Наступило молчание.
 – Рейчел?
 – У меня проблемы, Марк.
 – Какие?
 – Меня прилично отделали. В парке. Ничего страшного, но мне нужна твоя помощь.
 – Минуту. Моя машина здесь. На чем же ты едешь за ними?
 – Видел на кругу фургон?
 – Да.
 – Я его украла. Это старая модель, завести напрямую нетрудно. Надеюсь, до утра хозяин не хватится.
 – Рейчел, полиция считает, что все случившееся – наших с тобой рук дело. Что у нас роман. На диске оказались фотографии, и на них ты. У входа ко мне на работу.
 Снова повисло молчание, нарушаемое лишь шорохами в мобильнике.
 – Рейчел?
 – Ты где сейчас? – спросила она.
 – В Пресвитерианской больнице.
 – Все в порядке?
 – Ушибы. Но ничего страшного.
 – Полицейские там?
 – И федералы вдобавок. Некто Тикнер. Знаешь такого?
 – Да, – едва слышно ответила Рейчел. – Ну и какие у тебя планы?
 – Ты о чем, собственно?
 – Собираешься сам разбираться, или пусть Тикнер с Риганом ведут дело?
 Жаль, что Рейчел не рядом. Хотелось спросить ее про фотографии и звонок ко мне домой.
 – Вряд ли это теперь имеет значение. Ты была права с самого начала. Это подстава. Волосы скорее всего не Тарины.
 Снова шорохи.
 – Ты что-то сказала?
 – У тебя есть представление о том, что такое ДНК?
 – Самое общее.
 – Долго объяснять, но ДНК анализируют слой за слоем, требуется по меньшей мере двадцать четыре часа, чтобы достоверно убедиться в совпадении состава слоев.
 – Ну и что?
 – Я только что связывалась с лаборантом – помнишь, я говорила тебе о нем? В его распоряжении было только восемь часов. Но насколько можно судить на этом этапе...
 – Да?
 – Волосы в пакетике, который тебе передал в последний раз Эдгар, совпадают с твоими. – Мне показалось, что я ослышался. Рейчел издала какой-то звук, похожий на вздох. – Иными словами, лаборант не исключает, что отец ребенка – ты. И тогда, выходит, никакой подставы тут нет.
 Я едва не выронил телефон. Заметив это, Зия подвинулась ближе. Я вновь сосредоточился: "Думай. Прочь эмоции. Реконструируй картину". Я прикинул свои возможности. Тикнер с Риганом ни за что мне не поверят. И не выпустят отсюда. Вероятно, нас с Рейчел арестуют. Положим, мне удастся доказать свою невиновность. Но почему я, собственно, должен это делать?
 Есть ли хоть один шанс, что дочь жива?
 Это главное. Если есть, надо возвращаться к изначальному плану. Сотрудничество с властями, особенно если иметь в виду их подозрения на мой счет, ничего не даст. Что, если, как говорится в записке похитителей, у них в полиции крот? В настоящий момент тот, кто взял сумку (не важно, кто), понятия не имеет, что по пятам за ним следует Рейчел. А что будет, если вмешаются полиция и федералы? Похитители ударятся в панику и выкинут что-нибудь абсолютно непредсказуемое.
 Есть и еще одно обстоятельство. Доверяю ли я Рейчел, как прежде? Фотографии, надо признаться, это доверие несколько поколебали. Честно говоря, я в шоке. Тем не менее не остается ничего иного, кроме как счесть всякие сомнения досадной помехой. Следует сосредоточиться на главном. Тара. Как наилучшим образом докопаться до того, что с ней, где она?
 – Сильно тебя покалечили? – спросил я.
 – Ничего, выживу, – пообещала Рейчел.
 – В таком случае жди.
 Я отключил телефон и посмотрел на Зию:
 – Тебе придется помочь мне выбраться отсюда.


* * *

 Тикнер и Риган сидели в дальнем конце коридора, где находилась так называемая докторская гостиная – название, мало подходящее для непритязательной комнаты со стареньким телевизором. Да, еще имелся в наличии миниатюрный холодильник. Тикнер открыл его и обнаружил два пакета с едой, на каждом – имя владельца. Это напомнило ему начальную школу.
 Тикнер развалился на диване, давно потерявшем пружины.
 – По-моему, сейчас самое время его арестовать.
 Риган промолчал.
 – Что-то вы и в палате больше молчали. Что там у вас на уме, выкладывайте.
 – Меня смущают слова Сайдмана. – Риган поскреб пятно на подбородке.
 – Какие именно?
 – Вы не думаете, что в них что-то есть?
 – Вы имеете в виду его заверения в невиновности?
 – Ну да.
 – Честно говоря, нет, не думаю. А вы ему верите?
 – Не знаю, – задумчиво сказал Риган. – Вернее сказать, не понимаю, зачем ему в таком случае понадобились все эти игры с деньгами. Он не мог знать, что мы раскопали лазерный диск и установили за ним слежку. Но пусть даже и зная, все равно непонятно. Зачем гнаться за машиной? Между прочим, ему сильно повезло, запросто мог убиться. Второй раз выскакивает из могилы. Это возвращает нас к началу истории. Если похищение устроил он вместе с Рейчел Миллз, тогда кто в него стрелял? И почему? – Риган покачал головой. – Слишком много дыр.
 – Которые мы одну за другой латаем, – возразил Тикнер.
 Риган склонил голову набок.
 – Не будете же вы отрицать, что мы массу чего накопали сегодня на Рейчел Миллз? – продолжил Тикнер. – Теперь осталось притащить ее сюда и задать жару обоим.
 Риган промолчал.
 – Ну а теперь что вам не нравится? – досадливо поморщился Тикнер.
 – Разбитое окно.
 – Не понял.
 – Следите за моей мыслью. – Риган выпрямился. – Вернемся к началу, к убийству и похищению.
 – То есть в дом Сайдмана?
 – Да.
 – Ладно, поехали.
 – Окно было разбито снаружи. Через него похититель проник в дом.
 – Или, – подхватил Тикнер, – Сайдман сам его разбил, чтобы ввести нас в заблуждение.
 – Или у него был сообщник.
 – Тоже возможно.
 – Но в любом случае доктор Сайдман не мог не знать о разбитом окне. Если он действительно причастен к преступлению.
 – К чему вы клоните?
 – Не торопитесь, Ллойд. Мы считаем, что у Сайдмана рыльце в пуху. Следовательно, он должен был знать, что окно разбито, чтобы все выглядело... ну, я не знаю... так, будто кто-то действует наугад. Согласны?
 – Допустим.
 – Так почему же, – Риган улыбнулся, – он так ни разу и не упомянул о разбитом окне?
 – Что?
 – Перечитайте его показания. Он помнит, что съел овсяное печенье, а затем – бац! – пустота. Ни картинки. Ни звука. Никто к нему не подбирается. Ничего. – Риган поднял палец. – Почему он не может вспомнить про разбитое окно?
 – Потому что сам его разбил.
 – В этом случае Сайдман непременно бы упомянул о нем в своих показаниях. Рассуждайте. Он разбивает стекло, чтобы убедить нас, будто похититель проник через окно в дом и выстрелил в хозяина. Что бы вы сказали на его месте?
 – "Я услышал звон разбитого стекла, повернулся и получил пулю в грудь", – так бы я сказал.
 Теперь Тикнеру стало ясно, куда клонит Риган.
 – Вот именно. Но Сайдман этого не сделал. Почему?
 – Может, забыл? – пожал Тикнер плечами. – Он ведь был серьезно ранен.
 – А может – продолжайте следить за моей мыслью, – может, он просто говорит правду?
 Открылась дверь, и в комнату заглянул молоденький санитар с измученным лицом. Увидев полицейских, он закатил глаза и удалился.
 – Минуточку, – сказал Тикнер, – если окно разбил не Сайдман, а похититель, то почему хозяин не слышал звона?
 – Возможно, просто запамятовал. Разве так не бывает? Сплошь и рядом. – Риган улыбнулся, ему явно понравилась собственная мысль. – Особенно если человек увидел нечто совершенно поразительное. То, что ему не хотелось бы вспоминать.
 – Например, жену, раздетую догола и убитую.
 – Например. А может, и кое-что похуже.
 – Что же может быть хуже?
 Из коридора донесся звонок. Ответили на ближайшем медицинском посту. Кто-то ворчал по поводу смены.
 – Мы ведь сами чувствуем, чего-то в этом деле не хватает, – медленно сказал Риган. – Мы твердим об этом с самого начала. Но возможно, все обстоит прямо противоположным образом.
 Тикнер нахмурился:
 – То есть?
 – Мы постоянно примешиваем к делу доктора Сайдмана. Послушайте, мы оба прекрасно знаем статистику. В подобных ситуациях муж всегда оказывается виновен. Даже не в девяти случаях из десяти, а в девяноста девяти из ста. Вот и мы, раскладывая колоду, никак не можем отделаться от Сайдмана.
 – А вы считаете...
 – Не перебивайте, пожалуйста. Мы ведем Сайдмана на поводке с самого начала. Его брак менее всего напоминал идиллию. Он женился, потому что невеста забеременела. Вот мы и ухватились. Но согласитесь, будь они с Моникой как Дафнис с Хлоей, мы все равно сказали бы: "Нет, это чистое притворство, такими счастливыми не бывают", – и гнули свое: Сайдман причастен к убийству и похищению. Но давайте хоть на мгновение вычтем доктора из уравнения. Предположим, он невиновен.
 Тикнер пожал плечами.
 – Давайте.
 – Сайдман говорил о том, что его связывает с Рейчел Миллз? Связывало все эти годы?
 – Говорил.
 – Похоже, он немного помешан на ней.
 – Похоже.
 – А что, если у них это взаимно? – Риган улыбнулся. – Или даже больше чем взаимно.
 – И что теперь?
 – Предположим, Сайдман ни при чем. Он говорит правду. Обо всем. О последней – до супермаркета – встрече с Рейчел Миллз. О фотографиях. Вы ведь видели его лицо, Ллойд. Сайдман не такой уж великий актер. Эти снимки произвели на него шокирующее впечатление. Он не знал об их существовании.
 – Трудно сказать, – нахмурился Тикнер.
 – Да? В таком случае я обратил внимание еще на одну вещь, связанную с фотографиями.
 – А именно?
 – Частный сыщик не сделал ни одного снимка, на котором наши герои были бы вместе.
 – Ну, да, они соблюдали осторожность.
 – Да неужели? Она болталась неподалеку от его работы, заходила в госпиталь. Опасливые люди такого себе не позволят.
 – Ну и каков вывод?
 Риган улыбнулся:
 – Думаю, Рейчел знала, что Сайдман в здании. Но из этого не следует, будто он знал о ее местонахождении.
 – Секунду. – Тикнер расплылся в улыбке. – Вы считаете, она его подстерегала?
 – Вполне возможно.
 – Вдобавок, – кивнул Тикнер, – это ведь не просто женщина. Это хорошо подготовленный федеральный агент.
 – Иными словами, тот, кто знает, как профессионально организовать похищение. – Риган принялся загибать пальцы на руке. – Это первое. Второе: она знает и как убить и безнаказанно смыться. Третье: она умеет заметать следы. Четвертое: она скорее всего была знакома со Стейси. Пятое: она вполне могла использовать старые связи, чтобы найти и подставить сестру Сайдмана.
 Тикнер возвел очи горе:
 – Боже праведный! А еще... Вы ведь сказали, Сайдман мог увидеть такой ужас, что и вспоминать страшно.
 – Например, любимую женщину, которая стреляет в него? Или в его жену. Или... – Риган осекся.
 – Тару, – подсказал Тикнер. – Но ребенок-то каким боком сюда входит?
 – Вымогательство?
 Ни тому ни другому эта версия не понравилась. Как и прочие предположения.
 – Есть еще кое-что, – сказал Тикнер.
 – Что?
 – У Сайдмана пропал "смит-и-вессон".
 – Ну и что?
 – Револьвер лежал на полке в платяном шкафу. Знать, где он хранится, мог только близкий человек.
 – Или Рейчел Миллз подбросила милому свой тридцать восьмой, – подхватил Риган. – Помните, там ведь стреляли из двух стволов.
 – Но тогда возникает вопрос: зачем ей понадобились два револьвера?
 Оба насупились, быстро прикинули в уме варианты и пришли к единодушному заключению, которое сформулировал Риган:
 – Нам по-прежнему чего-то не хватает.
 – Точно.
 – Надо опять вернутся к началу, тогда, может, и ответы найдутся.
 – Например?
 – Например, почему Рейчел очень уклончиво говорит об убийстве своего мужа?
 – Ладно, поспрашиваю кое-кого, – пообещал Тикнер.
 – Сделайте одолжение. И приставьте к Сайдману своего человека. У Миллз сейчас четыре миллиона долларов. Не исключено, что она пожелает избавиться от единственного свидетеля.




 Глава 30


 Зия достала из шкафа мою одежду. На джинсах засохли пятна крови, и мы решили обойтись хирургической униформой. Зия сбегала в коридор и нашла подходящую. Морщась от боли в ребрах, я натянул штаны с робой и затянул пояс. Если так пойдет и дальше, то не скоро мы отсюда выберемся. Зия отправилась посмотреть, свободен ли путь. В случае чего у нее был запасной план. Ее приятель доктор Дэвид Бек несколько лет назад оказался замешанным в одном крупном деле, которым занималось ФБР. Тогда-то он и встретился с Тикнером. Бек был призван на помощь и в данный момент поджидал в конце коридора, чтобы при необходимости заболтать старого знакомого.
 Однако такой необходимости не возникло. Никто не пытался нас остановить на выходе из здания. Машина Зии стояла на углу Сто шестьдесят пятой улицы и авеню Форт-Вашингтон. Двигался я медленно и неуверенно и вообще чувствовал себя отвратительно. Зия дала мне проглотить обезболивающее. Таблетки хорошие, без побочных эффектов, в сон от них не клонит.
 – Если спросят, – сказала она, – скажу, что сегодня машину оставила дома, езжу на общественном транспорте. Так что какое-то время можешь не беспокоиться.
 – Спасибо. А мобильник не одолжишь?
 – Разумеется, только зачем тебе он?
 – Ну, не знаю. Вдруг, если воспользуюсь своим, засекут?
 – А это возможно?
 – А черт его знает...
 Зия пожала плечами и отдала мне телефон. Это была миниатюрная штуковина размером не больше дамского зеркальца.
 – Ты действительно думаешь, что Тара жива? – спросила Зия.
 – Не знаю.
 Мы спустились в подземный гараж. На лестнице, как всегда, воняло мочой.
 – Бред какой-то, – вздохнула она.
 – Это уж точно.
 – У меня есть пейджер. Если что понадобится: подобрать тебя где-нибудь или еще что – сигналь.
 – Непременно.
 Едва отъехав от госпиталя, я позвонил Рейчел. Небо было ясным, ветер – умеренным. Огни моста звездами отражались в темной воде. Рейчел откликнулась на третьем гудке, но ничего не сказала. Я сразу понял почему. Скорее всего считывала не известный ей исходящий номер.
 – Это я, звоню с мобильника Зии.
 – Ты где?
 – Выезжаю на набережную Гудзона.
 – Двигайся дальше на север, до моста Таппан-Зи. Там пересечешь реку и повернешь на запад.
 – А ты где сейчас?
 – Рядом с Пэлисайд-Молл.
 – Ага, в Найаке.
 – Да. Перезвони потом, решим, где встретиться.
 – Еду...


* * *

 Тикнер что-то втолковывал О'Мэлли по мобильному телефону, когда в больничную гостиную поспешно вошел Риган.
 – Сайдмана нет в палате.
 – Как это "нет в палате"? – встревожился Тикнер.
 – Разве можно понять по-другому?
 – А как насчет рентгена или процедур?
 – Ночью?
 – Вот черт! А есть здесь камеры наблюдения?
 – Да, но не во всех палатах.
 – Но уж у входов-выходов обязаны быть.
 – Тут десятки "входов-выходов". Пока получим запись да разглядим, что к чему...
 – Да, да, ясно. – Тикнер на секунду задумался и снова прижал к уху мобильник. – О'Мэлли, ты здесь?
 – Так точно.
 – Все слышал?
 – Угу.
 – Сколько тебе понадобится времени, чтобы получить распечатку звонков из палаты Сайдмана в госпитале и с мобильника?
 – Последних звонков?
 – Да, скажем, за последние четверть часа.
 – Минут пять.
 Тикнер отключился и повернулся к Ригану:
 – Где адвокат Сайдмана?
 – Понятия не имею. По-моему, он ушел.
 – Пожалуй, стоит связаться с ним.
 – Вроде он не особо нас жалует, – сказал Риган.
 – Раньше – да, но тогда мы считали, что его клиент убил собственную жену и похитил собственного ребенка. А сейчас мы исходим из того, что в опасности жизнь ни в чем не повинного человека. – Тикнер протянул Ригану визитку, которую оставил Ленни.
 – Что ж, почему бы не попробовать? – Риган потянулся к телефону.


* * *

 Я догнал Рейчел в городишке под названием Рамси, на границе штатов Нью-Джерси и Нью-Йорк. Созвонившись еще раз, мы договорились встретиться у мотеля "Приличный". Мотель был средненький, хотя и имел, судя по объявлению, "Цветной телевизор!" (будто в других гостиницах телики сплошь черно-белые). Буквы, а также восклицательный знак различались по цвету (для особо бестолковых клиентов, надо полагать). Название мотеля мне всегда нравилось. "Приличный". Мы не прекрасные. Мы не ужасные. Мы – добропорядочные. Честность – лучшая реклама.
 Я въехал на стоянку, испытывая определенный страх. Я хотел задать Рейчел миллион вопросов, но все они в итоге сводились к одному: что она делала в Риджвуде, зачем приходила в госпиталь?
 На стоянке было темно, свет шел только с шоссе. Украденный фургон стоял в правом дальнем углу, рядом с автоматом для пепси-колы. Я притормозил и не заметил, как Рейчел очутилась на пассажирском месте.
 – Трогай, – велела она.
 Я повернулся к ней и обмер:
 – Господи, что с тобой?
 – Все нормально.
 Правый глаз у нее заплыл, как у боксера, получившего мощный удар в голову. Шею покрывали желто-бурые пятна. На обеих щеках – длинные широкие царапины, явная работа мужских ногтей. "Не хватало еще, – подумал я, – сотрясения мозга. Хотя вряд ли. Похоже, повреждения поверхностные. Но серьезные. И как это она на ногах держится?"
 – Что все-таки случилось? – спросил я.
 Она извлекла карманный определитель. Экран загадочно мерцал в темноте. Рейчел внимательно посмотрела на него и отрывисто бросила:
 – По Семнадцатому на юг, да поживее.
 Я развернулся, выехал на шоссе и, пошарив в кармане, протянул Рейчел флакон с таблетками:
 – Прими, должно помочь.
 Она отвернула крышку.
 – Сколько?
 – Одну.
 Не сводя глаз с экрана, Рейчел проглотила таблетку.
 – Спасибо.
 – Ну так?
 – Давай начнем с тебя.
 Я подробнейшим образом описал события последних часов. Мы двигались по Семнадцатому шоссе. Миновали повороты на Аллендейл и Риджвуд. На улицах никого. Магазины – а тут их полно, по сути дела, все шоссе представляет собой нескончаемые торговые ряды – закрыты. Рейчел слушала меня не перебивая; дождавшись окончания, спросила:
 – Ты уверен, что в машине была не Тара?
 – Да.
 – Я снова звонила своему лаборанту. Состав волос совпадает. Ничего не могу понять.
 Я тоже.
 – Итак, что случилось?
 – На меня кто-то набросился. Все это время я следила за тобой через очки ночного видения. Видела, как ты положил сумку с деньгами на землю и пошел вперед. За кустами сидела женщина. Ты заметил ее?
 – Нет.
 – У нее был пистолет. По-моему, она собиралась убить тебя.
 – Женщина?
 – Да.
 Я растерялся:
 – Ты хорошо ее рассмотрела?
 – Нет. Я уже собиралась вызвать подмогу, когда на меня сзади набросился этот тип. Настоящий монстр. Здоровенный, как бык. Он хотел отвернуть мне голову.
 – О Господи!
 – Но тут проехала полицейская машина. Гигант запаниковал. Он двинул меня сюда, – Рейчел указала пальцем на заплывший глаз, – и все, я вырубилась. Не знаю уж, сколько пролежала на мостовой. Когда очнулась, повсюду были полицейские. Меня то ли не заметили, то ли приняли за бездомную. Ну, а я – я сразу включила карманный указатель. Деньги уплывали.
 – В каком направлении?
 – На юг, женщина с мужчиной приближались к Сто шестьдесят восьмой улице. Тут они внезапно замедлили шаг. Видишь ли, эта штуковина, – Рейчел указала на экран, – работает в двух режимах. Можно усилить сигнал – и тогда как бы приближаешься на расстояние примерно в четверть мили. А можно вот как сейчас, несколько отдалиться – и тогда получаешь не столько точное местоположение, сколько общее направление. Сейчас, судя по скорости, они от нас милях в шести, на Семнадцатой улице.
 – Но в первый раз ты их засекла на Сто шестьдесят восьмой?
 – Да. Потом они быстро двинулись в сторону центра.
 Я задумался.
 – Метро. На Сто шестьдесят восьмой они сели на поезд линии А.
 – Я тоже так подумала. Дальше я села в чей-то фургон и поехала в центр. Когда добралась до Семидесятых, вымогатели повернули на восток. Они то останавливались, то возобновляли движение.
 – У светофоров наверняка тормозили. На машине ехали.
 Рейчел согласно кивнула:
 – Они двигались по Рузвельт-авеню и набережной. Я пыталась спрямить путь, но неудачно. В общем, я отстала на пять-шесть миль. Остальное тебе известно.
 Впереди, у пересечения с шоссе номер 4, велись дорожные работы. Мы замедлили ход. Три ряда слились в один. Я посмотрел на Рейчел, на все эти синяки, опухоли, царапины. Она молча вернула мне взгляд. Я высвободил руку и со всей доступной мне нежностью, не говоря ни слова, погладил ее по лицу. Она прикрыла глаза, быть может, моя нежность показалась ей чрезмерной, но в глубине души мы оба почувствовали: все правильно. Я ощутил давнюю знакомую дрожь. Я не сводил глаз с любимого, прекрасного лица. Я откинул назад ее волосы. Из уголка глаза у нее выползла и покатилась по щеке слеза. Она накрыла ладонью мою руку, и по мне начало растекаться ее тепло.
 Какая-то часть меня – да, я знаю, звучит двусмысленно – хотела забыть, что нас сюда привело. Моя дочь исчезла. Жена умерла. Можно все начинать заново и на сей раз с пути не сбиваться. Мне хотелось развернуться и поехать обратно. Хотелось ехать и ехать, не останавливаясь, не расспрашивая Рейчел о том, как погиб ее муж и откуда взялись эти снимки на диске. Все это можно забыть, я знал, что это в моих силах. Моя профессия – хирургия, она меняет человеческий облик, помогает людям принимать новый старт, совершенствовать видимое или, скажем, делать невидимое видимым. Почему же в данном случае не применить профессиональные навыки? Обыкновенная подтяжка. Первый надрез сделаю за день до той дурацкой студенческой вечеринки, затем, перескочив через четырнадцать лет, разглажу кожу, теперь наложу швы. Все сходится. Тик-так. Четырнадцати лет как не было.
 Рейчел взглянула на меня, и я понял: мы думаем в унисон, она только ждет, когда я остановлю машину и развернусь в противоположном направлении. Увы, это невозможно. Мы стряхнули наваждение. Зона дорожных работ кончилась. Ее ладонь соскользнула с моей руки. Я отважился посмотреть на Рейчел. Нет, нам уже не по двадцать лет, но это не имеет значения. Теперь мне это стало ясно. Я по-прежнему ее люблю. Это безумие, глупость, наивность, как угодно называйте, но я до сих пор люблю ее. Годами я убеждал себя в обратном. И не преуспел. Стоило мне вообразить, в какой близости она находилась от смерти, представить, как эти чудовищные руки не дают ей дышать, и подавляемое чувство вернулось. Похоже, оно никогда не покинет меня. По крайней мере до тех пор, пока я не узнаю правды. Но даже и тогда все останется как сейчас.
 – Рейчел...
 Она внезапно напряглась и посмотрела на определитель.
 – Что там? – спросил я.
 – Они остановились. Где-то в двух милях впереди.




 Глава 31


 Стивен Бакар положил телефонную трубку.
 "Вот так впадаешь во зло, – подумал он. – Однажды переступаешь черту. Потом возвращаешься. Обретаешь покой. Уверяешь себя, будто сделанное тобой – к лучшему. А черта все там же. Она никуда не сдвинулась. Ладно, может, чуть-чуть расплылась, но все равно отчетливо видна. Когда переступаешь черту в следующий раз, она расплывается в твоих глазах побольше. Но это она изменяется, а не ты. Ты остаешься самим собой. Что бы с чертой ни происходило, ты знаешь, где она пролегает. Или уже нет?"
 В кабинете над баром со множеством напитков висело зеркало. Архитектор убеждал Бакара, будто у любого человека с положением должно быть место, где можно отметить очередной успех. Вот он и устроил такое место, хотя даже не пил. Вглядываясь в собственное отражение, Бакар в который раз подумал: "Все среднее". Он всегда был средним. Средними были его оценки в школе, средними результаты предэкзаменационного теста академических способностей, средней успеваемость на юридическом факультете, наконец, положение в гильдии адвокатов (куда его приняли с третьей попытки). Если жизнь уподобить детской игре в кикбол, он оказался бы посредине схватки, позади хороших игроков и впереди совсем никудышных.
 Бакар стал адвокатом, потому что считал: эта профессия повысит его статус. Он ошибся. Никто не предлагал ему работу. Он открыл собственную конторку рядом со зданием суда, сняв помещение на паях с таким же, как он, бедолагой. Он специализировался на делах, связанных с несчастными случаями на транспорте, но и тут выделиться не смог, хотя конкуренция была невелика. Дон, жена Бакара, происходила из семьи, несколько более преуспевающей, о чем не упускала случая ему напомнить.
 В чем Бакар был ниже среднего уровня (значительно ниже), так это в делах постельных. При всех усилиях – а Дон, надо сказать, не особенно их поощряла – ему так и не удалось зачать ребенка. Через четыре года после свадьбы они решили взять приемыша. Но и тут Стивену не повезло: в румынском приюте им предложили детей либо слишком взрослых, либо с дурной наследственностью.
 Тем не менее в приюте, в этом Богом забытом месте, Бакара осенила мысль, позволившая ему подняться над посредственностью.
 – Что-нибудь не так, Стивен?
 Он встрепенулся и отвернулся от зеркала. В полумраке кабинета стояла Лидия.
 Она осуждающе поцокала языком.
 – Чего-то это ты в зеркало загляделся? Лавры Нарцисса покоя не дают?
 Бакара охватила дрожь. Причина заключалась не только в появлении Лидии, хотя, по правде говоря, именно она нередко действовала на Стивена как удав на кролика. Стоило раздаться телефонной трели, и он тоже вздрагивал. Ну а уж если Лидия появлялась вот так, внезапно, то и вовсе беда. Откуда она взялась и как долго здесь находилась, Стивен понятия не имел. Ему хотелось узнать о событиях предшествующей ночи. Его интересовали детали. Но времени на разговоры не было.
 – Да, кое-что не так, – сказал Бакар.
 – А именно?
 Под ее взглядом он оцепенел. Глаза у Лидии были большие, блестящие, с красивым разрезом, однако за ними ощущалась холодная пустота, они походили на окна в давно заброшенном доме.
 В Румынии Бакар придумал, как пробить броню системы, – именно это позволило ему в конце концов подняться над заурядностью. Впервые в жизни он оказался на коне. Он перестал заниматься несчастными случаями на транспорте. Его принялись зазывать на разного рода встречи по сбору средств. Он стал желанным оратором. Дон начала улыбаться ему, расспрашивать, как прошел день. Как-то Бакар появился даже на телеэкране – кабельному каналу в Нью-Джерси понадобился эксперт-юрист. Но когда один европейский коллега заметил, что чрезмерная публичность может повредить карьере, он удалился в тень. Благо в клиентах теперь недостатка не было. Они сами находили Бакара – пары, которые надеялись на чудо. Растения пробиваются сквозь тьму к малейшему лучу света. Он, Стивен Бакар, и стал для многих таким лучом.
 – Только что звонили. – Он указал на телефон.
 – Ну и?..
 – Деньги отслежены.
 – Мы поменяли сумку.
 – Я не о сумке. В пачках заложено какое-то приспособление.
 – И твой человек раньше об этом не знал? – нахмурилась Лидия.
 – Узнал сию минуту.
 – Иными словами, – медленно проговорила Лидия, – полиции известно, где мы сейчас находимся?
 – Не полиции. Этот жучок подсунули не копы и не федералы.
 – Доктор Сайдман, – догадалась Лидия, справившись с удивлением.
 – Не совсем. Ему помогает некая Рейчел Миллз. Раньше она работала в ФБР.
 Лидия улыбнулась:
 – Так, значит, это Рейчел Миллз установила жучок?
 – Да.
 – И сейчас она преследует нас?
 – А вот этого никто не знает, – сказал Бакар. – И где доктор Сайдман – тоже.
 – Гм-м... – отреагировала Лидия.
 – По мнению полиции, Рейчел замешана в деле.
 – В похищении?
 – И в убийстве Моники Сайдман.
 Лидии понравилась версия Ригана и Тикнера. Она улыбнулась шире, а Бакар вновь внутренне содрогнулся.
 – А в действительности?
 – Не знаю, – поколебавшись, ответил Бакар.
 – Блаженное неведение.
 Бакар не нашелся что ответить.
 – Револьвер у тебя? – спросила Лидия.
 – Что?
 – Револьвер Сайдмана у тебя, спрашиваю?
 Бакару вопрос явно пришелся не по душе. Почва под ногами заколебалась. Он хотел соврать, но, встретив ледяной взгляд, вынужден был признаться:
 – Да.
 – Спрячь его. Теперь как там насчет Павла? Ты разговаривал с ним?
 – Он нервничает, не понимает, что происходит.
 – Мы позвоним ему из машины.
 – Мы?
 – Да. Поторопись, Стивен.
 – Я что, еду с тобой?
 – Вот именно.
 – Что ты намерена предпринять?
 Лидия прижала палец к губам:
 – Ш-ш-ш! У меня возник план.


* * *

 – Они поехали, – сообщила Рейчел.
 – Долго стояли?
 – Минут пять. Может, кому-то передавали деньги. А может, просто заправлялись. Здесь сверни.
 Мы повернули на Чентуро-роуд. Вдали светился огнями стадион "Джайнтс". Через некоторое время Рейчел ткнула пальцем в окно и сказала:
 – Они были где-то здесь.
 Стоянка "Метровиста" представляла собой безбрежное пространство, уходящее куда-то в отдаленные болота. "Метровиста" – классический комплекс учреждений, поднявшийся в Нью-Джерси на волне экономического процветания восьмидесятых годов. Сотни зданий – холодных, вылизанных, со множеством матовых стекол, не пропускающих дневного света. Жужжащие люминесцентные лампы напоминали трудолюбивых пчел.
 – Нет, они не заправлялись, – пробормотала Рейчел.
 – Ну и что делаем?
 – Остается только одно – следовать за деньгами и далее.


* * *

 Хеши и Лидия ехали на запад, в сторону Гарден-стейт-паркуэй. Стивен Бакар двигался за ними на своей машине. Лидия надорвала обертку на пачке денег. Ей хватило нескольких минут, чтобы обнаружить и извлечь жучок.
 Она показала его Хеши и заметила:
 – Неглупо.
 – А мы прохлопали.
 – Мы никогда не были безгрешны, Медвежонок.
 Хеши промолчал. Лидия опустила окно, вытянула руку и дала Бакару знак остановиться. Тот помахал в ответ: понял, мол. Машина притормозила перед въездом на платную дорогу. Лидия чмокнула Хеши в щеку и вышла. Деньги взяла с собой. Хеши остался один с жучком. Если эта дамочка, Рейчел, еще не утратила пыла или если полиция пронюхала про них, то Хеши, конечно, накроют. Нужно выбросить жучок. Ищейки, без сомнения, найдут приборчик, но как доказать, что его выбросили именно из этой машины? Да даже если докажут, что с того? Обыщут Хеши. Обыщут машину – и ничего. Ни ребенка, ни записки с требованием выкупа, ни самого выкупа. Он чист...
 Лидия поспешно села рядом с Бакаром.
 – Павлу дозвонился?
 – Ждет с нетерпением.
 Лидия поднесла мобильник к уху, и на нее сразу обрушился поток брани. Она терпеливо выслушала и назвала место встречи. Услышав адрес, Бакар так и подскочил на месте. Лидия улыбнулась. Павлу, естественно, не пришло и не могло прийти в голову подозревать ее в злом умысле. Он еще покипел немного, но в конце концов успокоился и сказал, что будет на месте. Лидия отключилась.
 – Что это ты задумала? – опасливо посмотрел на нее Бакар.
 – Ш-ш-ш.
 План Лидии был достаточно прост. Она с Бакаром поедет на место встречи, а Хеши с жучком останется тут. Когда все будет закончено, она позвонит Хеши по мобильнику. Тогда, и только тогда, не раньше, он направится к ним. С Хеши будет жучок. Рейчел Миллз, хотелось надеяться, двинется за ним.
 Двадцать минут спустя Лидия и Бакар были на месте. Она сразу заметила машину, припаркованную в конце квартала. "А вот и Павел", – подумала Лидия. Машина – краденая "тойота-селика". Лидии это не понравилось. Необычные машины привлекают внимание. Она искоса посмотрела на Стивена Бакара. Он побелел как мел. От него волнами исходили флюиды страха. Пальцы крепко, до боли, сомкнулись на рулевом колесе. "В таких случаях Бакара всегда подводят нервы, – подумала Лидия, – и это плохо".
 – Можешь выбросить меня, – предложила она.
 – Я хочу знать, что ты задумала.
 Она молча посмотрела на него.
 – О Боже.
 – Только избавь меня от сцен.
 – Никто не должен пострадать.
 – Как Моника Сайдман, ты хочешь сказать?
 – К этому несчастью мы не имеем никакого отношения.
 – Да? – Лидия покачала головой. – А что ты скажешь насчет сестры, как, бишь, ее звали, Стейси Сайдман?
 Бакар открыл было рот, намереваясь возразить, но лишь опустил голову. Лидия знала, что он собирался сказать. Стейси Сайдман была наркоманкой. Она послужила разменной монетой – все равно ведь женщина никчемная, даже опасная, все равно дышала на ладан, чем бы ни мотивировала свои поступки. Люди вроде Бакара всегда нуждаются в самооправдании. Стивен внушил себе, что вовсе не торгует детьми. Он всерьез считает, будто делает доброе дело. А если при этом и зарабатывает – много! – и нарушает закон, что ж, разве не идет он ради добра на огромный риск? Риск требует вознаграждения.
 Но Лидия не желала погружаться в психологические глубины и исцелять чужие душевные раны. Она пересчитала деньги. Бакар нанял ее. Ей принадлежит миллион долларов. Остальное – Бакару. Лидия повесила на плечо сумку с деньгами и покинула машину. Стивен Бакар уперся взглядом в лобовое стекло. Он не отказался от денег. И не окликнул Лидию, чтобы сказать, мол, умываю руки. Рядом с ним, на сиденье, лежал миллион долларов, и Бакару он был очень нужен. У его семьи большой дом в Альпах. Дети ходят в частную школу. Так что нет, Бакар деньги принял. Через некоторое время он включил двигатель.
 Дождавшись, пока он отъедет, Лидия позвонила Павлу. Он прятался где-то в кустарнике. На нем по-прежнему была фланелевая рубаха. Двигался он тяжело и неуклюже. Зубы почернели от многолетнего курения и плохого ухода. Нос сплющился от бесчисленных травм, полученных на ринге. Павел занимался темными делишками на Балканах. Два года назад приехал из Косово в сопровождении какой-то беременной женщины. Так что многое повидал в жизни. Но какое это имеет значение? Чего не знаешь, того не существует.
 – Ты! – Он буквально выплюнул это слово. – Ты не сказать мне ничего!
 Павел был прав. Лидия действительно не сказать ему ничего. Иными словами, он ничего не знал. На английском Павел изъяснялся чудовищно, что и превратило его в данном конкретном случае в идеальное прикрытие. Он имел четкие инструкции: ждать определенную машину; когда она заедет на стоянку, подойти; не говоря водителю ни слова, взять у него сумку и вернуться в фургон. Дабы дополнительно запутать противника, он должен был делать вид, что разговаривает по мобильнику.
 Вот и все.
 Павел не знал, кто такой Марк Сайдман. Не знал о содержимом сумки, похищении, выкупе – словом, ни о чем. Перчаток на нем не было, ибо отпечатки его пальцев отсутствовали в центральной картотеке Соединенных Штатов. При себе он не имел никаких документов.
 Ему заплатили две тысячи долларов и отправили назад, в Косово. Основываясь на довольно специфических показаниях Сайдмана, полиция составила фоторобот, по которому подозреваемого найти было практически невозможно. Когда возникла идея о повторном выкупе, авторы, естественно, прежде всего подумали о Павле. Он оденется точно так же, как полтора года назад, и сдачи сумеет дать, если Сайдман на сей раз будет действовать решительнее.
 Павел – реалист. Он справится с ситуацией. В Косово он продавал женщин. Работорговля белыми под прикрытием стрип-клубов – большой бизнес в тех краях. Павел привык к неожиданным поворотам судьбы, он сделает что надо и как надо. Правда, он поворчал немного, но некая сумма – на сей раз она выросла до пяти тысяч – сделала свое дело.
 Лидия дала Павлу пистолет. Он умеет с ним обращаться.
 Павел устроился неподалеку от проезжей части, в любой момент готовый выйти на связь. Лидия позвонила Хеши и сказала, что все готово. Четверть часа спустя Хеши проехал мимо них, бросив по дороге жучок. Лидия подхватила его на лету и отправила Хеши воздушный поцелуй. Хеши поехал дальше. Лидия отнесла жучок во двор, вытащила пистолет и принялась ждать.
 Ночная роса сменилась утренней. Лидия слышала знакомый звон в ушах – нарастающий ток крови по жилам. Хеши располагался где-то поблизости. Вообще-то он хотел быть непосредственно с ней, но это ее игра. На улице было тихо и пустынно. Четыре утра.
 Пять минут спустя послышался шелест автомобильных шин.




 Глава 32


 Что-то во всем этом было не так, сильно не так.
 Я нервничал настолько, что почти не замечал межреберную боль. Рейчел была поглощена своим определителем. Она водила по экрану палочкой, склоняла голову то налево, то направо, меняла углы обзора.
 Перегнувшись через спинку, она пошарила на заднем сиденье и нашла атлас автомобильных дорог. Сняв зубами колпачок, Рейчел принялась ручкой вычерчивать маршрут, пытаясь, видимо, уловить в передвижениях похитителей какую-то систему. А может, просто прикидывалась занятой, чтобы оттянуть неизбежный вопрос.
 Я негромко окликнул ее. Она скосила глаза и тут же перевела взгляд на экран.
 – Ты знала про диск до того как сюда приехала? – спросил я.
 – Нет.
 – Ты там на снимках перед входом в больницу, где я работаю.
 – Да, ты говорил мне.
 Она нажала на какую-то кнопку.
 – А фотографии подлинные?
 – Подлинные?
 – Я хочу сказать – ты действительно два года назад там была или это фальшивка?
 Рейчел не отрывала глаз от экрана, но боковым зрением я видел, как она понурилась.
 – Направо, – бросила она. – Следующий поворот направо.
 Сейчас мы ехали по Глен-авеню. Чуть дальше и слева – моя школа. Четыре года назад ее отремонтировали, пристроив еще один гимнастический зал, бассейн и помещение для взвешивания. Фасад специально выкрасили под старину, стены обвили плющом, чтобы окружить здание особой аурой – пусть молодежь Каслтона знает, чего от нее ждут.
 – Рейчел?
 – Снимки подлинные, Марк.
 Я кивнул. Почему – не знаю. Может, выигрывал время. Ведь я приближался к чему-то опасному. Я знал, что ответы, которые получу, все изменят, поставят с ног на голову, а ведь я так рассчитывал на стабильность наших отношений.
 – Полагаю, я заслуживаю объяснений.
 – Заслуживаешь. – Рейчел по-прежнему не отрывалась от экрана. – Но не сейчас.
 – Нет, именно сейчас.
 – Сейчас надо думать о главном.
 – Вот этого не надо. Сейчас мы просто едем на машине. И я, знаешь ли, способен справиться с двумя вещами сразу.
 – Ты – возможно, – мягко возразила Рейчел. – Но не я.
 – Рейчел, что тебе понадобилось в моей больнице?
 – Ой!
 – Что "ой"?
 Мы приближались к светофорам на Каслтон-авеню. В этот ранний час они мелькали красно-желтыми огнями. Я повернул голову к Рейчел:
 – Куда сейчас?
 – Направо.
 – Не понимаю. – Внутри у меня все похолодело.
 – Они снова остановились.
 – Где?
 – Если только не ошибаюсь, – Рейчел в конце концов посмотрела мне прямо в глаза, – у твоего дома.
 Руководить мной больше не было нужды. Рейчел не отрывалась от экрана. До моего дома оставалось меньше мили. Этой дорогой мои родители ехали в больницу в тот день, когда я родился. Я часто задавал себе вопрос: "А я-то сколько раз на ней оказывался?" Странное любопытство, но мозг работает, как ему заблагорассудится.
 Я выехал на Монрол-авеню. Дом родителей стоял на левой стороне. Свет в доме не горел, если не считать лампы в подъезде, которая работала на таймере (ежедневно с семи вечера до пяти утра). Я ввернул сюда мощную лампу, знаете, из этих, что походят на мороженое в форме завитков. Мама гордится тем, что "моя" лампа долго не перегорает. А еще она вычитала где-то, что включенное радио отпугивает грабителей, вот у нее и верещит все время старенький приемник, настроенный на одну и ту же волну. Беда только – маме трудно засыпать под радио, и она в конце концов уменьшает звук настолько, что воришке, дабы услышать, придется приникнуть ухом прямо к динамику.
 Я поворачивал на свою дорогу, Дерби-террас, когда Рейчел положила мне руку на плечо:
 – Потише.
 – Они снова в пути?
 – Нет. Сигнал по-прежнему поступает из твоего дома.
 Я задумался.
 – Долго же они катались, прежде чем заявиться сюда.
 – Знаю.
 – Может, нашли твой жучок?
 – Как раз это мне и пришло в голову.
 Теперь мы не ехали, а ползли. Справа показался дом Цитронов, через два дома будет мой. Тут вообще было темно, даже подъезд не освещался. Рейчел закусила нижнюю губу. Мы миновали дом Кэдисонов. Следующий – мой. Ситуация была, что называется, чересчур спокойной. Мир, одушевленный и неодушевленный, будто замер. Или вымер.
 – Думаю, это ловушка, – сказала Рейчел.
 Я только собрался спросить, что же делать: подавать назад, идти дальше пешком, звонить в полицию? – как первая пуля вдребезги разнесла ветровое стекло. В лицо брызнули осколки. Я услышал короткий вскрик, не задумываясь пригнулся и поднял руку. По полу машины текла кровь.
 – Рейчел!
 Вторая пуля просвистела так близко от головы, что, кажется, задела волосы. Пуля впилась в сиденье, и оно чмокнуло, как боксерская груша под ударом перчатки на тренировке. Я инстинктивно дал по газам. Машина рванулась вперед.
 Человеческий мозг – удивительный инструмент. Никакому компьютеру его не заменить. Он способен проделывать миллионы операций в сотые доли секунды. Именно это сейчас и имело место. Я сгорбился над рулем. Кто-то палил в меня. Инстинкт подсказывал, что надо опрометью бежать прочь. Однако отделы мозга, развившиеся в ходе эволюционного процесса, предлагали иные, лучшие, решения. И время, затраченное на них, измеряется – навскидку – менее чем десятой долей секунды.
 Нога была на педали газа. Завизжали покрышки. Я подумал о доме, о знакомой обстановке, о направлении полета пули. Наверное, в момент опасности соображаешь быстрее. Я поставил себя на место убийцы. Если бы я подстерегал кого-то в засаде, то расположился бы за кустарником, отделяющим мой участок от соседнего дома, – он принадлежит семейству Кристи. Кусты высокие, густые и располагаются рядом с подъездной дорожкой. Стоило кому-то подъехать к дому поближе, как – бам! – я выстрелил бы в упор. А если кто-то попробовал бы дать задний ход, то я разрядил бы обойму ему в лицо.
 В общем, я крутанул руль и направил машину прямо на кустарник.
 Зазвенела третья пуля. Она ударилась во что-то металлическое – скорее всего в переднюю решетку. Я успел бросить взгляд на Рейчел, и у меня получился как бы моментальный снимок: голова опущена, к ней сбоку прижата ладонь, сквозь пальцы сочится кровь. Сердце у меня упало, но нога оставалась на педали газа. Я изо всех сил мотал головой, полагая, что это мешает стрелку прицелиться.
 Свет фар прорезал кустарник.
 Мелькнула фланелевая рубаха.
 Со мной что-то произошло. Я говорил раньше – здравомыслие подобно натянутой пружине, и моя пружина вибрирует. Но сейчас внешне я был спокоен. Эмоции – смесь ярости и страха – бушевали в груди и желудке. Я опустил педаль почти до пола. Раздался удивленный возглас. Мужчина во фланелевой рубахе попытался отпрыгнуть в сторону. Но к этому я был готов. Я повернул руль туда же. Мы будто играли в настольную игру, где машины врезаются одна в другую бамперами. Треск, затем глухой стук и, наконец, вопль боли. Бампер запутался в кустах... Я поискал взглядом человека во фланелевой рубахе. Никого. Я взялся за ручку, собираясь открыть дверцу.
 – Ни за что!
 Я застыл на месте. Рейчел жива!
 – Назад!
 Я повиновался. Не знаю уж, какие мысли обуревали меня. Наверное, что-то вроде: "Этот мужчина вооружен. Я – нет. Я его ударил, но неизвестно, погиб он или только получил ушиб. Вообще – что с ним?"
 Подавая машину назад, я заметил, что моя обычно темная пригородная улица ярко освещена. Выстрелы и визг тормозов – звуки, не характерные для Дерби-террас. Соседи проснулись и включили свет. "Наверное, сейчас торопливо набирают 911".
 Рейчел выпрямилась. Я испытал огромное облегчение. Одной рукой она сжимала пистолет, другой прикрывала рану.
 – Ухо задело, – сказала она, и я вдруг принялся соображать (вновь эти странные фокусы мозговой деятельности), как буду обрабатывать рану.
 – Там! – заорала Рейчел.
 Я обернулся. По дороге ковылял мужчина во фланелевой рубахе. Я крутанул руль и направил на похитителя свет фар. Но как раз в этот момент он исчез. Я посмотрел на Рейчел.
 – Назад, – повторила она. – Скорее всего он не один.
 Я отъехал подальше.
 – Теперь что?
 Рейчел положила пистолет на сиденье и потянула за ручку дверцы.
 – Ты останешься.
 – С ума сошла?
 – Не выключай двигатель, не стой на месте. Двигайся, только потихоньку. Пусть думают, что мы оба в машине. А я тем временем постараюсь к ним подобраться.
 Не давая мне возразить, она выбралась из машины и, оставляя кровавый след, рванула к дому. Я, как велено, переключил передачу и, чувствуя себя полным идиотом, проехал несколько метров на первой скорости вперед, потом назад.
 Рейчел исчезла из вида.
 А еще через несколько секунд я услышал два выстрела.


* * *

 Лидия наблюдала за происходящим со двора.
 Павел выстрелил слишком рано. Она видела, кто сидит в машине. Но надо признать, он был явно не дурак. Водитель не только выкурил Павла из укрытия, но и чуть ли не протаранил его.
 А вот и Павел – ковыляет кое-как. Лидия разглядела на его лице кровь. Она помахала ему рукой. Павел опустился на землю и пополз к ней. Лидия обернулась. Приехавшие скорее всего зайдут спереди. Позади нее забор. Если придется бежать, рядом ворота соседского дома...
 Павел продолжал ползти. Лидия энергично махала ему рукой – поживее, мол, – не упуская в то же время общую картину. Ее занимало, как будет действовать эта дама – экс-агент. Проснулись соседи, в окнах домов зажегся свет. Скоро появится полиция.
 Времени терять нельзя.
 Павел добрался до штабеля дров, за которым пряталась Лидия, и рухнул на землю. Дыхание было тяжелым и прерывистым. Затем он заставил себя подняться и, став рядом с Лидией на колени, выглянул во двор.
 – Нога сломана, – поморщившись от боли, сказал Павел.
 – Этим мы займемся. Где пистолет?
 – Выронил.
 "Ничего, номер спилен, – подумала она. – Владельца не обнаружат. Не проблема".
 – У меня для тебя кое-что другое имеется, – сказала Лидия. – Только не зевай, смотри лучше.
 Павел кивнул и прищурился.
 – Ну что? – Лидия немного подвинулась к нему.
 – Плохо видно.
 Пока Павел напряженно всматривался перед собой, Лидия извлекла откуда-то револьвер, прижала дуло к ложбинке под его левым ухом и дважды выстрелила. Павел упал, как марионетка.
 Лидия посмотрела на него. В конце концов, может, оно и к лучшему. В любом случае план "Б" удачнее плана "А". Даже убей Павел эту женщину, история не закончилась бы... Скорее всего полиция с большим рвением принялась бы отыскивать таинственного мужчину во фланелевой рубахе. А так, когда Павел убит (и убит из того самого револьвера, что был задействован полтора года назад в доме Сайдмана), она придет к заключению: во всем виноват Марк. Или Рейчел. Или они оба. Их арестуют. Возможно, обвинение и не подтвердится, но это не имеет значения. В любом случае полиция перестанет искать кого бы то ни было еще. И никто не помешает ей и Хеши уйти с деньгами.
 Дело закрыто.
 Вдруг Лидия услышала шелест шин. Она отбросила револьвер и быстро проверила карманы Павла. Деньги, пачка денег, которую она сама только что передала ему. Пусть останутся. Еще одна улика. Все шито-крыто.
 Больше в карманах ничего не было – ни бумажника, ни документов, вообще ничего, что могло бы навести полицию на след. В этом смысле Павел всегда был предельно пунктуален. Огней становилось все больше. Время убывало со страшной скоростью. Лидия поднялась.
 – ФБР! Оружие на землю!
 Проклятие! Голос женский. Лидия выхватила пистолет, наугад выстрелила в том направлении, откуда, как ей показалось, донесся голос, и нырнула за штабель. Прозвучали ответные выстрелы. Она в ловушке. Что же делать? Не высовываясь из-за штабеля, Лидия пошарила у себя за спиной и нащупала калитку.
 – Не стреляйте! – крикнула она. – Я сдаюсь!
 И быстро отодвинула задвижку, стреляя одновременно из полуавтоматического пистолета. Пули со свистом ввинчивались в воздух, в ушах звенело. Стреляли ли в нее, она не слышала. Вроде нет. Размышлять было некогда. Пусть к спасению открыт. Она метнулась в темноту.
 Лидия бежала изо всех сил. Хеши ожидал ее в ста ярдах от калитки, в соседском дворе. Вот и он. Пригибаясь, они пошли вдоль недавно подрезанных кустов. Хеши знал свое дело. Он всегда был готов к худшему. Его машина стояла в глухом тупике, в двух кварталах отсюда.
 Дождавшись, пока они благополучно выедут на дорогу, Хеши спросил:
 – Ты как?
 – Все нормально, Медвежонок. – Лидия глубоко вздохнула, прикрыла глаза и откинулась на спинку. – Все нормально.
 И лишь когда они были на полпути к шоссе, Лидия вспомнила про мобильник Павла.


* * *

 Для начала я, естественно, ударился в панику. Открыв дверцу, я хотел кинуться вслед за Рейчел, но в последний момент одумался. Одно дело – смелость и даже безрассудная отвага. Другое – самоубийство. У меня даже оружия не было. В отличие от Рейчел и ее противницы. В такой ситуации любая попытка прийти на выручку будет по меньшей мере бесплодной.
 Но и оставаться на месте я не мог.
 Я закрыл дверцу и вновь надавил на педаль газа. Машина прыгнула вперед. Я крутанул руль и выехал прямо на газон. Выстрелы доносились откуда-то с тыльной стороны дома. Туда я и направился. Я продирался сквозь кустарник и клумбы. Разбиты они были здесь так давно, что мне было почти жалко давить их.
 Я свернул направо в надежде объехать огромный вяз. Увы. Дерево росло слишком близко к дому, ни за что не проехать. Пришлось давать задний ход. Выпала роса, земля увлажнилась, колеса забуксовали. Я направился к бельведеру, отделяющему мой участок от соседнего, и в спешке задел камень. Билл Кристи выстроил бельведер совсем недавно. Представляю себе, как он будет счастлив.
 Теперь я был во дворе позади дома. Свет фар падал на забор Кроссменов. И тут я увидел ее и дал по тормозам. Рейчел стояла у штабеля дров. Они там с тех самых пор, как мы купили дом. Никто ими не пользовался и не пользуется. Наверное, давно в труху превратились и сделались прибежищем всяких насекомых. Кроссмены боятся, что они вот-вот перекинутся на их дом. Сколько уж раз я обещал разобрать эту кучу, да все руки не доходят.
 Пистолет в руке Рейчел был направлен дулом вниз. Подле нее валялся, как вчерашний мусор, мужчина во фланелевой рубахе. Мне даже опускать окно не пришлось – ветровое стекло было выбито недавними выстрелами. Тишина. Рейчел подняла руку и помахала, давая понять, что все в порядке. Я поспешно вылез из машины.
 – Это ты его? – риторически спросил я.
 – Нет.
 Мужчина был мертв. Определить это мог и не медик. У мужчины была снесена задняя половина черепа. Мозг, уже застывший, розовато-белый на вид, прилип к дровам. Я не эксперт по баллистике, но, судя по всему, стреляли либо из очень мощного оружия, либо с очень близкого расстояния.
 – Он был не один, – сказала Рейчел. – Его убили, а потом ушли через калитку.
 Я посмотрел на мужчину и почувствовал, как во мне разгорается ярость.
 – Кто это?
 – Я тщательно обыскала его. В кармане обнаружилась пачка денег, но никаких документов, удостоверяющих личность.
 Мне очень хотелось пнуть его ногой. Мне хотелось встряхнуть его как следует и спросить, что он сделал с моей дочерью. Я смотрел на его красивое, хотя и обезображенное лицо, и спрашивал себя, что привело его сюда, почему наши дороги пересеклись. И тут я заметил нечто необычное.
 Я склонил голову набок.
 – Марк?
 Я опустился на колени. Вытекший мозг меня не смущал. Сломанные кости и окровавленные ткани меня вообще не смущают. Мне и не такое приходилось видеть. Я внимательно осмотрел его нос. Он был практически размазан по лицу, я это еще с прошлого раза запомнил. "Боксер", – помнится, подумал я. Голова лежала под странным углом. Рот открыт. Именно это и привлекло мое внимание.
 Я надавил на нижнюю челюсть и пошире открыл ему рот.
 – Эй, что это ты делаешь? – всполошилась Рейчел.
 – Фонарь есть?
 – Нет.
 Не важно. Я поднял голову и развернул так, чтобы на нее падал свет фар. Теперь все видно.
 – Марк?
 – Я не переставал задавать себе вопрос, отчего он позволил мне увидеть свое лицо. – Я опустил голову пониже, пытаясь при этом не заслонять света фар. – Ведь они так осторожны, все учитывают, ни о чем не забывают. Меняют голос, крадут служебную машину, из двух номеров делают один. А лицо свое он мне показал.
 – О чем это ты?
 – Сначала я подумал, что в тот, первый, раз он изрядно замаскировался. Тогда понятно. Но сейчас вижу – нет, не то. Так в чем же дело?
 Рейчел не сразу поняла мой поток сознания, но, сообразив, быстро подключилась:
 – Потому что его никто не знает.
 – Может быть. Либо...
 – Либо – что? Марк, у нас нет времени.
 – Зубы.
 – А что с зубами?
 – Посмотри на коронки. Они металлические.
 – Ну и что?
 – Как "что"? – Я поднял голову. – У нас коронки ставят либо золотые, либо, чаще всего, фарфоровые. При этом тщательно подгоняют, сначала форму изготавливают. А тут – обыкновенный алюминий и стандартный размер. Такую коронку просто надевают на зуб и закрепляют при помощи щипцов. Я за океаном дважды работал с пациентами, у которых были такие коронки. В США их не делают, разве что временно.
 Рейчел опустилась на колени рядом со мной:
 – Думаешь, иностранец?
 – Уверен. Из какой-нибудь страны советского блока. Возможно, с Балкан.
 – Что ж, вполне вероятно, – сказала Рейчел. – Любые отпечатки пальцев, которые удается снять, направляются в Центральный архив. То же самое с фотографиями. На наши файлы и в наши компьютеры эта информация не попадает. Полиции понадобится уйма времени, чтобы идентифицировать этого типа, разве что какая удача подвернется.
 – Может, и не подвернется.
 – О Боже, ну конечно! Потому его и убили. Знали, что нам ни за что не узнать, кто он.
 Послышались сирены полицейских машины. Мы встретились взглядами.
 – Что ж, Марк, придется выбирать. Если мы останемся здесь, прямиком попадем в тюрьму. Полиция сочтет, что этот тип причастен к нашему заговору, что мы просто избавились от свидетеля. Полагаю, похитители на это и рассчитывают. Соседи подтвердят, что до нашего появления здесь было тихо. Разумеется, я не утверждаю, будто в конце концов нам не удастся все объяснить...
 – Но это займет много времени, – закончил я.
 – Да.
 – Дело будет закрыто. Даже если нам решат оказать поддержку, даже если поверят, шума не оберешься.
 – И еще одно, – заметила Рейчел.
 – Да?
 – Похитители нас раскололи. Обнаружили жучок в деньгах.
 – Так мы же вроде так и думали.
 – Да, но как им это удалось?
 Я вспомнил про предупреждение, содержавшееся в записке.
 – Утечка?
 – Теперь я этого не исключаю.
 Мы направились к автомобилю. Я положил руку ей на плечо. Кровь по щеке до сих пор сочилась. Один глаз распух и практически закрылся. Я испытал прилив какого-то первородного чувства – мне захотелось защитить Рейчел.
 – Бегство означает косвенное признание вины, – сказал я. – Лично мне наплевать, я ничего не теряю, но ты-то как?
 – Я тоже, – негромко откликнулась Рейчел.
 – Тебе нужен врач, – сказал я.
 – А разве ты не врач? – слабо улыбнулась она.
 – И то верно.
 Нужно было срочно действовать. Мы сели в машину. Я круто развернулся и поехал в сторону Вудленд-роуд. У меня начали формироваться разные мысли – на сей раз ясные, вполне рациональные. Оценив положение, в котором мы очутились, поняв, что мы, собственно, делаем, я словно очнулся. Мне открылась истина. Я резко сбросил скорость. Рейчел, естественно, заметила это.
 – В чем дело?
 – Что заставляет нас бежать?
 – Не понимаю.
 – Мы надеялись найти мою дочь или по крайней мере тех, кто ее похитил. Мы считали, что у нас появился шанс, пусть и небольшой.
 – Верно.
 – А если верно, то как же ты не понимаешь? Теперь этого шанса нет. Этот тип, что валяется во дворе моего дома, мертв. Мы знаем, что он иностранец, но что это нам дает? Кто он, все равно неизвестно. Мы в тупике. Все концы оборваны.
 На лице Рейчел неожиданно появилось лукавое выражение. Она полезла в карман и извлекла мобильник. Не мой. И не ее.
 – А может, – сказала она, – и не все.




 Глава 33


 – Прежде всего, – заявила Рейчел, – надо избавиться от этой машины.
 – От машины? – в ужасе повторил я. – Если меня не убьют все эти поиски, то уж Зия – наверняка.
 Рейчел выдавила из себя подобие улыбки. Я прикинул, у кого можно одолжить транспорт. Особого выбора не было.
 – Ленни и Черил, – сказал я.
 – Что Ленни и Черил?
 – Они живут в четырех кварталах отсюда.
 Было пять утра. Понемногу светало. Я набрал домашний номер Ленни в надежде, что он не направился в такую рань ко мне в больницу. Он ответил после первого же звонка:
 – Привет.
 Ну и рык!
 – Есть проблема, – сказал я.
 – Полицейские сирены я слышу.
 – Это только часть проблемы.
 – Мне звонили из полиции. После того как ты сбежал.
 – Мне нужна твоя помощь.
 – Рейчел с тобой?
 – Да.
 Повисло неловкое молчание. Рейчел вертела в руках мобильник, принадлежавший убитому. Непонятно, зачем он вообще ей понадобился.
 – Что тебе здесь понадобилось, Марк? – раздался голос Ленни.
 – Тару ищу. Так ты поможешь мне или нет?
 – А что тебе нужно?
 – Одолжить у тебя машину.
 – А потом?
 Я повернул направо.
 – Мы будем у тебя через минуту. Тогда все и объясню.
 На Ленни были брюки от тренировочного костюма, шлепанцы и безрукавка. Он нажал на кнопку, и двери в гараж, едва мы вошли, мягко сомкнулись у нас за спиной. Ленни выглядел измученным. Нам с Рейчел также отдых не помешал бы.
 Увидев на щеке у Рейчел кровь, Ленни отступил на шаг:
 – Это еще что такое?
 – Бинт есть? – спросил я.
 – На кухне, в аптечке над мойкой.
 Рейчел не выпускала из рук мобильник.
 – Мне нужен выход в Интернет, – заявила она.
 – Да? Что ж, об этом можно потолковать, – заметил Ленни.
 – Вот с ним и толкуй, – огрызнулась Рейчел. – А мне нужен доступ к сети.
 – Ступай в кабинет, дорогу ты знаешь.
 Рейчел поспешно удалилась. Мы с Ленни проследовали на кухню. Маркусы недавно переделали кухню на французский манер и купили добавочный холодильник, потому что четверо детей и едят как четверо детей. Холодильники были покрыты рисунками и обклеены семейными фотографиями. На ручке нового агрегата красовалась поэтическая строка, составленная из букв-магнитов: "Один я в океане затерялся".
 Я принялся рыться в аптечке.
 – Может, скажешь наконец, что происходит?
 Я нашел индивидуальный перевязочный пакет Черил.
 – У моего дома была стрельба.
 Я пересказал Ленни главное, попутно открывая пакет и копаясь в его содержимом. Так, вроде на первый случай все, что нужно, имеется. Я поднял взгляд на Ленни. Он же смотрел на меня не отрываясь.
 – И ты сбежал с места убийства?
 – А если бы нет?
 – Полиция взяла бы тебя.
 – Вот именно.
 Ленни покачал головой и понизил голос:
 – Они передумали. Они больше не считают, что все это твоих рук дело...
 – Что ты хочешь сказать?
 – Теперь они подозревают Рейчел.
 Я заморгал, не зная, что и сказать.
 – Она тебе объяснила свое посещение больницы?
 – Пока нет. – Я немного помолчал. – Не понимаю, откуда взялась подобная мысль?
 Ленни кратко посвятил меня в ход рассуждений полиции – ревность, ярость плюс версия, объясняющая, почему я забыл главное из того, что предшествовало выстрелам, а именно – кто покушался на меня. От потрясения я потерял дар речи.
 – Бред, – выговорил я наконец.
 Ленни промолчал.
 – Этот малый во фланелевой рубахе только что пытался убить нас.
 – И чем все это закончилось?
 – Я же говорил тебе. Он был не один. Его застрелили.
 – А ты кого-нибудь, кроме него, видел?
 – Нет. Но Рейчел... – Только тут я понял, к чему он клонит. – Эй, Ленни, не может быть, чтобы ты всерьез так думал.
 – Я просто хочу понять, что она делала в больнице.
 – Отлично, давай спросим у Рейчел.
 Выходя из кухни, я заметил на лестнице Черил. Она смотрела на меня, скрестив на груди руки. Такого выражения на ее лице раньше я никогда не видел. Это заставило меня остановиться. На ковре расплывались капли крови: наверное, Рейчел оставила. На стене висела большая, студийного типа, фотография всех детей, они старались держаться как можно более непринужденно. Они были сняты в одинаковых свитерах с высоким воротом на белом фоне. Дети, а все остальное – белое.
 – Я все сделаю сам, – сказал Ленни жене. – Иди спать.
 Мы поспешно прошли в кабинет. На телевизоре лежала кассета с последним фильмом Уолта Диснея. На полу лежала доска из-под игры в монополию. Партия не окончена. Кто-то – наверное, один из ребятишек – нацарапал на клочке бумаги: "Ничего не трогать", – и оставил на доске. Проходя мимо камина, я обратил внимание на то, что Ленни с Черил недавно повесили новые фотографии: дети стали старше. А прежние снимки, те, на которых мы изображены "на официальном балу", исчезли. Что это могло означать, я не понял. Возможно, ничего. А может, Ленни и Черил следуют собственному совету – живут дальше.
 Рейчел сидела за столом Ленни, склонясь над клавиатурой компьютера. Слева на шее – засохшая кровь. Увидев нас, Рейчел быстро подняла голову и вновь вернулась к работе. Я осмотрел ее ухо. Задето сильно. Пуля прошла сквозь верхнюю часть и попутно снесла кожу на черепе. Еще дюйм – да какой там дюйм, четверть дюйма! – и поминай как звали. Я наложил повязку. Рейчел не обратила на это ни малейшего внимания. Ну что ж, пока сойдет, потом сделаю поосновательнее.
 – Оп-па! – Рейчел хлопнула в ладоши и включила принтер.
 Он заурчал. Ленни кивнул мне. Я открыл рот.
 – Рейчел?
 Она посмотрела на меня.
 – Потолковать бы, – сказал я.
 – В другой раз, – бросила она. – А сейчас надо уходить отсюда. Я напала на верный след.


* * *

 Ленни так и застыл на месте. В кабинет незаметно вошла Черил, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.
 – Что за след? – осведомился я.
 – Я проверила звонки на мобильнике, – ответила Рейчел.
 – А разве это возможно?
 – Без проблем. – В голосе Рейчел слышалось нетерпение. – И входящие, и исходящие. Практически любой аппарат фиксирует их.
 – Ясно.
 – Проверка исходящих ничего не дала. Номера не отпечатались. Следовательно, этот малый или вообще никому не звонил, или звонил по заблокированным номерам.
 – Дальше. – Я старался поспевать за ее мыслью.
 – А вот входящие – иной коленкор. Собственно, на экране высветился только один номер. Как явствует из показаний электроники, звонок был сделан в полночь. Мне удалось выяснить откуда. Из частного дома. Он принадлежит некоему Верну Дейтону и находится в Хантерсвилле, штат Нью-Джерси.
 Ни имя, ни название городка мне ничего не говорили.
 – А где это?
 – И это выяснила. Недалеко от границы с Пенсильванией. Я все там прозвонила в радиусе нескольких сотен ярдов. В доме никого нет. Стоит один-одинешенек на территории в несколько акров в самом сердце Нигдеграда.
 Я почувствовал стеснение в груди и повернулся к Ленни:
 – Мне нужна машина.
 – Минуту, – остановил меня Ленни. – Для начала нам нужно получить ответы на несколько вопросов.
 – Насчет фотографий? – вставая, спросила Рейчел.
 – Прежде всего.
 – Да, это я на них изображена. Да, я была там. Все остальное – не твое дело. Марку я должна кое-что объяснить, тебе – нет. Что еще?
 Ленни, что случается не часто, не нашел ответа.
 – И еще ты хочешь знать, не я ли убила своего мужа, так? – Рейчел перевела взгляд на Черил. – Ты тоже считаешь, что это я убила Джерри?
 – Да не знаю уж, что и думать, – ответила Черил. – Знаю другое: мне хочется, чтобы вы оба убрались отсюда.
 – Черил, – покачал головой Ленни.
 Она метнула на него взгляд, способный убить разъяренного носорога.
 – Они не должны были являться со своими делами в наш дом.
 – Но ведь Марк – наш лучший друг. Он крестный нашего сына.
 – Тем хуже. Получается, он подвергает опасности наш дом. Наших детей.
 – Не надо преувеличивать, Черил.
 – Она права, – вмешался я. – Нам надо уйти, и чем скорее, тем лучше. Дай ключи от машины.
 Рейчел вытащила из принтера распечатку и пояснила:
 – Указания.
 Я кивнул и посмотрел на Ленни. Опустив голову, он раскачивался с носков на пятки. И вновь я вспомнил наше общее детство.
 – Может, стоит позвонить Тикнеру и Ригану? – предложил он.
 – И что же мы им скажем?
 – Я мог бы попробовать объяснить. Если Тара действительно в этом месте... – Ленни оборвал себя на полуфразе и встряхнул головой, словно поняв, насколько смешно его предположение. – Короче, они хотя бы подготовятся для визита туда...
 Я вплотную приблизился к нему:
 – Они нашли жучок, который поставила Рейчел.
 – О ком ты?
 – О похитителях. Как – непонятно, но нашли. А теперь, Ленни, сложи два и два. В записке о выкупе говорится, что у похитителей в полиции есть осведомитель. Полтора года назад они узнали, что я все рассказал властям. Теперь – что за ними следит электроника.
 – Это еще ничего не доказывает.
 – А ты считаешь, у меня есть время для поиска доказательств?
 Ленни помрачнел.
 – Ты же прекрасно понимаешь, я так рисковать не могу.
 – Понимаю.
 Ленни полез в карман и передал мне ключ.




 Глава 34


 Едва получив сообщение о стрельбе в доме Сайдмана, Риган и Тикнер вскочили на ноги. Они уже были на пути к лифту, когда Тикнеру позвонили.
 – Специальный агент Тикнер? – раздался официально-строгий женский голос.
 – Он самый.
 – Говорит специальный агент Клаудиа Фишер.
 Это имя было Тикнеру знакомо. Он даже раз или два встречался с этой самой Клаудией.
 – Да, слушаю вас.
 – Вы где сейчас?
 – В Пресвитерианской больнице Нью-Йорка, но сию минуту отправляюсь в Нью-Джерси.
 – Ничего не выйдет. Вам следует немедленно явиться по адресу Федерал-плаза, дом один.
 Тикнер посмотрел на часы – всего пять утра.
 – Сейчас?
 – По-моему, "немедленно" и означает "сейчас".
 – А в чем дело, позвольте поинтересоваться?
 – Вас хочет видеть заместитель директора Джозеф Писцилло.
 Писцилло? Это не шутка. Писцилло – главный на всем Восточном побережье. Он – босс шефа начальника Тикнера.
 – Но я выезжаю на место преступления.
 – Это не просьба. Заместитель директора Писцилло ждет вас. Он рассчитывает, что вы будете у него не позднее чем через полчаса.
 Клаудиа Фишер отключилась. Тикнер положил мобильник в карман.
 – Что там еще? – осведомился Риган.
 – Мне надо идти. – Тикнер ускорил шаг.
 – Куда?
 – Босс вызывает.
 – Прямо сейчас?
 – Вот именно. – Тикнер уже был посредине коридора. – Позвоните мне, когда что-нибудь узнаете.


* * *

 – Об этом нелегко говорить... – начала Рейчел.
 Я промолчал. Скапливалось все больше и больше вопросов, они придавливали нас, лишали энергии. Не сводя глаз с дороги, я просто вел машину и ждал продолжения.
 – Ленни был с тобой, когда ты впервые увидел эти фотографии?
 – Да.
 – И они его удивили?
 – Так мне по крайней мере показалось.
 – А вот Черил, наверное, не удивилась бы. – Рейчел откинулась на спинку.
 – Почему это?
 – После того как ты узнал от нее номер моего телефона, она позвонила предупредить.
 – Насчет чего?
 – Насчет нас.
 Других объяснений не требовалось.
 – Меня она тоже предупредила, – заметил я.
 – После смерти Джерри – моего мужа звали Джерри Кэмп – для меня наступили, скажем попросту, тяжелые времена.
 – Это я понимаю.
 – Нет, нет, не в том смысле, в каком ты думаешь. Мы ведь с Джерри работали вместе недолго. Можно сказать, вообще не работали. Меня отправили в Квонтико на курсы переподготовки, Джерри был там инструктором. Но не просто инструктором – легендой. Это был Агент с большой буквы. Помнишь дело Килроя, о нем еще все говорили несколько лет назад?
 – Ты про серийного убийцу?
 Рейчел кивнула.
 – Так вот, поймали его главным образом благодаря Джерри. Послужной список у него был один из лучших в Бюро. Ну а я... Трудно даже сказать, как все это получилось. А впрочем, не так уж трудно. Джерри был старше меня. В моих глазах он выглядел чем-то вроде отца, патриарха. Я была без ума от ФБР. Это была моя жизнь. Джерри положил на меня глаз. Я была польщена. Но думаю, что по-настоящему не любила его...
 Рейчел запнулась, я ощутил на себе ее взгляд. Сам же продолжал смотреть на дорогу.
 – А ты любил Монику? – спросила она. – Я хочу сказать – всерьез?
 Я почувствовал, как у меня напряглась шея.
 – Это еще что за вопрос?
 Рейчел, помолчав, сказала:
 – Извини. Действительно, вопрос неуместный.
 Повисла пауза. Она становилась все более тягостной.
 – Ты что-то начала про фотографии. – Я пытался говорить спокойно.
 – Да-да. – Рейчел поерзала. Из украшений на ней было только кольцо. Его-то она так и сяк вертела. – Когда Джерри умер...
 – Был убит, – перебил я и вновь почувствовал на себе взгляд Рейчел.
 – Ну да, убит.
 – Это ты его убила?
 – Нехорошо это, Марк.
 – Что нехорошо?
 – Я еще и начать не успела, а ты уже злишься.
 – Я просто хочу знать, не ты ли убила своего мужа.
 – Позволь мне рассказать эту историю так, как я считаю нужным. – В голосе Рейчел послышался металл.
 Я пожал плечами: валяй, мол.
 – После его смерти я практически осталась ни с чем. Вынуждена была подать в отставку. Все, что у меня было – друзья, работа, да что там, сама жизнь, – все это осталось в Бюро. Я начала пить. Мне становилось все страшнее... Я оказалась на дне. А когда попадаешь на дно, ищешь возможности выбраться на поверхность. Хватаешься за любую соломинку.
 Мы притормозили у перекрестка.
 – Нет, все я не так рассказываю, – махнула рукой Рейчел.
 И тут, к собственному изумлению, я проскочил на красный и положил руку поверх ее ладони:
 – Рассказывай, как рассказывается.
 Рейчел кивнула и опустила глаза. Руки я не убирал.
 – Однажды вечером, уже сильно выпив, я набрала твой номер.
 Я вспомнил, как Риган говорил мне, что проверил все телефонные звонки, поступавшие мне домой.
 – Когда это было?
 – За несколько месяцев до покушения.
 – Кто ответил, Моника?
 – Нет, автоответчик. Понимаю... понимаю, что это глупость, но я оставила сообщение.
 – И что же в нем было? – Я медленно убрал руку.
 – Не помню. Говорю же, пьяна была. Плакала. По-моему, я сказала, что мне тебя по-прежнему не хватает, что жду твоего звонка... По-моему, это все.
 – До меня это сообщение так и не дошло.
 – Да уж вижу.
 – А стало быть, его получила Моника.
 "За несколько месяцев до покушения", – сообразил я.
 – О Боже! Теперь понятно, почему Моника наняла частного детектива. Она хотела узнать, изменяю ли я. Наверняка она рассказала детективу о твоем звонке, о нашем прошлом.
 Рейчел промолчала.
 – Но на мой вопрос ты так и не ответила. Что тебе понадобилось в больнице?
 – Я приехала в Нью-Джерси навестить мать. – В голосе Рейчел на сей раз слышалась какая-то неуверенность. – Я ведь, по-моему, говорила тебе, она теперь живет в кондоминиуме, в Уэст-Ориндж.
 – Ну и что с того? Уж не хочешь ли ты сказать, что она тогда лежала в моей больнице?
 – Нет. – Похоже, Рейчел овладела собой. Продолжая вести машину, я по привычке едва не включил радио – просто чтобы что-то сделать. – А что, следовало бы сказать?
 – Наверное, да. – Но на самом деле мне все стало понятно. Абсолютно все.
 – Муж умер. – Голос Рейчел звучал совершенно бесстрастно. – Я потеряла работу. У меня ничего не осталось. В ту пору я часто разговаривала с Черил и с ее слов поняла, что у вас с женой какие-то нелады. – Рейчел повернулась ко мне: – Не надо притворяться, Марк. Ты не хуже моего знаешь, что прошлое для нас обоих так и не осталось позади. Так что в тот день я пошла в больницу, чтобы посмотреть на тебя. Не знаю, честно говоря, на что я рассчитывала. Неужели была настолько наивна, чтобы думать, будто ты сразу заключишь меня в объятия? Может быть, может быть. В общем, я болталась поблизости от больницы, пытаясь собраться с духом, Я даже поднялась на твой этаж. Но в конце концов так и не смогла заставить себя показаться тебе на глаза – и не из-за Моники или Тары. И не из благородства, хотя очень хотелось бы так сказать.
 – Тогда из-за чего?..
 – Из-за боязни, что отвернешься, а я этого не смогу вынести.
 Наступило молчание. Я не знал, что сказать. Я даже в чувствах своих разобраться не мог.
 – Ты злишься, – сказала Рейчел.
 – Право, не знаю.
 Мы продолжали путь. Мне очень хотелось что-нибудь сказать. И я все подыскивал слова. Мы оба смотрели прямо перед собой. Напряжение достигло такой силы, что окна дрожали. Наконец я вымолвил:
 – Все это не имеет больше никакого значения. Главное – Тара.
 Я посмотрел на Рейчел. По щеке ее покатилась слеза. Впереди показался знак – небольшой, скромный, едва заметный: "Хантерсвилл". И больше ничего. Рейчел смахнула слезу и сказала:
 – Что ж, этим и займемся.


* * *

 Заместитель директора ФБР Джозеф Писцилло сидел за столом и что-то писал. Это был крупный – грудь колесом, косая сажень в плечах – лысый мужчина. Он принадлежал к тому типу ветеранов, что напоминают докеров либо бойцов в городских салунах: скрытая мощь. На вид Писцилло было ближе к семидесяти, чем к шестидесяти. Поговаривали, что он скоро уйдет в отставку.
 Специальный агент Клаудиа Фишер проводила Тикнера в кабинет и тут же вышла, закрыв за собой дверь. Тикнер снял солнечные очки. Он стоял, заложив руки за спину. Сесть его не пригласили. И не поприветствовали: не протянули руки, не кивнули даже – ничего.
 Не поднимая взгляда, Писцилло сказал:
 – Насколько я понимаю, вы интересовались обстоятельствами трагической гибели специального агента Джерри Кэмпа.
 В голове у Тикнера прозвучал сигнал тревоги. Быстро что-то. Ведь он начал расследование всего несколько часов назад.
 – Так точно, сэр.
 Скрип пера.
 – Он был вашим инструктором в Квонтико, не так ли?
 – Так точно, сэр.
 – Это был выдающийся педагог.
 – Один из лучших, сэр.
 – Самый лучший.
 – Так точно, сэр.
 – Интерес к обстоятельствам гибели агента Кэмпа вызван вашим давним знакомством с ним?
 – Никак нет, сэр.
 Писцилло отложил перо и водрузил на стол пудовые ладони.
 – Тогда чем же?
 Тикнер прикинул в уме ловушки и силки, запрятанные в этом вопросе.
 – В деле, которое я сейчас расследую, всплыло имя его жены.
 – Речь идет о событиях в доме Сайдмана?
 – Так точно, сэр.
 Писцилло нахмурился:
 – Вы полагаете, между случайной смертью Джерри Кэмпа и похищением Тары Сайдман есть какая-то связь?
 "Внимание, – подумал Тикнер, – внимание".
 – Именно это мне и предстоит выяснить.
 – Не предстоит, агент Тикнер.
 Тикнер не пошевелился.
 – Если вам удастся найти связь между Рейчел Миллз и событиями, произошедшими в доме Сайдмана, что ж, так тому и быть. Ищите доказательства ее причастности к этому делу. Но смерть Кэмпа тут ни при чем, о ней можете забыть.
 – А может быть, и при чем.
 – Нет, – отрезал Писцилло. – Ничего общего.
 – Однако же...
 – Агент Тикнер!
 – Да, сэр?
 – Я просматривал документы по делу Сайдмана. Более того, я лично расследовал обстоятельства гибели Джерри Кэмпа. Он был моим другом. Ясно?
 Тикнер промолчал.
 – И я вполне разделяю заключение, что его гибель явилась результатом трагической случайности. А это, агент Тикнер, означает, – Писцилло нацелил толстый палец прямо ему в грудь, – что и вы его разделяете. Я ясно выражаюсь?
 Взгляды собеседников скрестились. Тикнер был отнюдь не дурак. И ему нравилась его работа. Он хотел подняться по служебной лестнице. Поэтому вряд ли стоит огорчать такого влиятельного человека, как Писцилло. Словом, Тикнер первым отвел взгляд:
 – Так точно, сэр.
 Писцилло удовлетворенно хмыкнул и взялся за перо.
 – Тара Сайдман исчезла более года назад. Есть ли какие-нибудь свидетельства того, что она до сих пор жива?
 – Никак нет, сэр.
 – В таком случае мы этим делом больше не занимаемся. – Писцилло вновь принялся писать, давая понять, что аудиенция окончена. – Пусть местные органы работают.


* * *

 Нью-Джерси по плотности населения лидирует среди других штатов, что никого не удивляет. Здесь много городов и пригородов, развитая индустрия. И это тоже никого не удивляет. Помимо того, Нью-Джерси называют Садовым штатом: здесь полно сельских мест. А вот это уже людей удивляет.
 Еще до того, как мы пересекли городскую черту Хантерсвилла, признаки жизни – я имею в виду жизни человеческой – начали сходить на нет. Домов становилось все меньше. По дороге нам попался лишь один универмаг, да и тот запертый. На протяжении последних трех миль мы сменили шесть дорог. Дома исчезли вовсе. Как и машины.
 Мы оказались в лесной чаще. Я сделал очередной поворот (последний), и машина поползла вверх по склону холма. На дорогу – довольно далеко впереди, опасности сбить не было – выскочил олень, четвертый по счету за последние несколько минут. Мне подумалось: "Может, не случайно городок назван Хантерсвиллом, то есть Охотском".
 – Это должно быть где-то слева, – сказала Рейчел.
 Несколько секунд спустя я заметил почтовый ящик. Я сбросил скорость, однако ни дома, ни вообще какого-нибудь строения видно не было. Кругом деревья.
 – Давай дальше, – сказала Рейчел.
 Все ясно. Нельзя же просто подъехать к дому и представиться. Через четверть мили я обнаружил небольшую развилку. Я затормозил, выключил двигатель. Сердце стучало, как паровой молот. Было шесть утра. Светало.
 – Оружием пользоваться умеешь? – осведомилась Рейчел.
 – Стрелял в цель из отцовского "смит-и-вессона".
 Рейчел сунула мне пистолет. Я посмотрел на него так, словно у меня появился шестой палец. Рейчел тоже вооружилась.
 – А этот-то где достала? – Я указал на револьвер.
 – Около твоего дома. Похоже, принадлежал убитому.
 – О Боже!
 Рейчел пожала плечами, словно говоря: никогда не знаешь, как дело обернется. Я вновь посмотрел на пистолет у себя в руке, и меня вдруг осенило. Не из этой ли штуковины стреляли в меня? И убили Монику? На этом я остановился. Времени заниматься подобной ерундой явно не оставалось. Рейчел уже вышла из машины. Я последовал за ней. Мы двинулись сквозь заросли. Дорожки не было. Приходилось пробираться на ощупь. Рейчел шла впереди. Она сунула оружие в задний карман брюк. Я почему-то не последовал ее примеру, решил: "Пусть лучше пистолет будет в руках". Выцветшие объявления призывали не заходить в частные владения. Частица НЕ была выделена огромными буквами и жирным шрифтом – предосторожность, с моей точки зрения, явно избыточная.
 Мы подошли к месту, где, судя по всему, должна была начаться подъездная дорожка. Так оно и оказалось. Теперь у нас появилась путеводная звезда. Мы двинулись вдоль незаасфальтированной дорожки – по сути, просто тропинки. Несколько минут спустя Рейчел остановилась. Я едва не врезался в нее. Она указала куда-то вперед.
 Строение.
 Оно было похоже на сарай или амбар. Теперь следует быть осторожнее. Пригибаясь и стараясь не высовываться, мы перебегали от дерева к дереву. Мы не говорили ни слова. Через какое-то время я услышал музыку. Вроде бы в стиле кантри; впрочем, я не знаток. Впереди показалась пашня. Строение – действительно сарай, только полуразрушенный. А помимо него – то ли фермерский дом, то ли большой трейлер.
 Мы вышли на опушку и, прижимаясь к стволам деревьев, принялись озираться. Во дворе стоял трактор. Прямо перед домом – светлая спортивная машина, по виду "камаро", с широкой черной полосой на капоте.
 Мы находились от дома не менее чем в пятидесяти ярдах. Трава достигала коленей. Рейчел достала оружие. А я и не убирал. Она опустилась на землю и по-пластунски поползла в сторону дома. Я – следом. Если судить по телевидению, занятие это не трудное. Опустил задницу и дуй себе на здоровье. На протяжении первых десяти футов это действительно так. Но затем дело усложняется. Болят локти. Трава забивается в рот и ноздри. (Хорошо, что я не страдаю сенной лихорадкой и не подвержен разным там аллергиям.) Все время на что-то натыкаешься. Кусают комары и тому подобная нечисть.
 Звуки музыки теперь доносились отчетливее. Певец – со слухом дела у него обстояли явно неважно – жаловался на горькую судьбину.
 Рейчел остановилась. Я догнал ее и лег рядом.
 – Все в порядке? – прошептала она.
 Я кивнул, тяжело отдуваясь.
 – Когда проникнем внутрь, возможно, придется действовать, – сказала Рейчел. – Нельзя, чтобы ты выбился из сил. Если хочешь, можем двигаться помедленнее.
 Я замотал головой и пополз вперед. Замедлять ход я никоим образом не собирался. Замедление просто не входило в программу. Мы приблизились к дому. Машина была теперь намного виднее. К багажнику прилипла грязь, но серебристый силуэт весьма аппетитной девицы проступал отчетливо. На бампере белела приклеенная полоска бумаги с надписью: "Оружие людей не убивает, но явно облегчает это занятие".
 Залаяла собака. Мы замерли, хотя зачем? Все равно были почти на виду.
 Собаки лают по-разному. Одно дело – недовольное ворчание избалованной болонки, или дружелюбный оклик золотого ретривера, или невинное повизгивание домашнего любимца. И совсем другое – хриплое, злобное, яростное рычание дворового цербера.
 Именно такой лай сейчас и раздавался.
 Не то чтобы я особо боялся собак. К тому же я был вооружен, да и стрелять в собак гораздо проще, чем в людей. Но лай мог привлечь внимание обитателя дома. В общем, мы застыли на месте. Минуту-две спустя лай оборвался. Мы не спускали глаз с двери, хотя определенного плана действий на случай, если на пороге кто-нибудь появится, у нас не было. Предположим, нас засекут. Стрелять мы не имеем права, ведь нам еще ничего не известно. Тот факт, что звонок на мобильник убитого был сделан из дома Верна Дейтона, сам по себе ни о чем не говорит. Здесь моя дочь или нет – тоже большой вопрос.
 Короче, мы не знаем ровным счетом ничего.
 Во дворе валялись автомобильные колпаки, от которых отражались лучи восходящего солнца. Заметил я и кучу зеленых коробок. Что-то в них привлекло мое внимание. Забыв об осторожности, я направился к ним.
 – Не торопись, – прошептала Рейчел.
 Но мне не терпелось. Мне надо было получше присмотреться к этим коробкам. Что-то... А что именно, я никак не мог понять. Я подполз к трактору, притаился за ним и, высунув голову, снова пригляделся к ним. Вот теперь все видно. Они действительно зеленые. И еще на них изображен улыбающийся малыш.
 Памперсы!
 Я едва не поперхнулся. Большая коробка с памперсами. Из тех, что покупаешь оптом по бросовой цене. Рейчел – она была уже рядом со мной – тоже заметила их. Она положила мне руку на плечо, призывая к спокойствию. Мы снова прижались к земле. Знаком Рейчел показала, что в дом мы попытаемся войти через боковое окно. Я кивнул. До нас донесся протяжный одинокий звук скрипки.
 Мы все еще лежали, прижимаясь к земле, когда я ощутил, что в шею мою уперлось что-то холодное. Я скосил взгляд на Рейчел. Она тоже лежала под прицелом.
 – Оружие на землю! – скомандовал мужской голос.
 Правая рука Рейчел, согнутая в локте, находилась прямо перед лицом незнакомца. Рейчел разжала пальцы. Револьвер упал на землю. Нога, обутая в рабочий ботинок, отшвырнула оружие в сторону. Я быстро прикинул в уме, что можно сделать. Мужчина – один, больше тут никого нет, это точно. Один мужчина с двумя ружьями. В принципе я мог бы сыграть на этом. Именно сыграть, потому что выиграть у меня не было ни единого шанса. Но Рейчел получила бы шанс. Я встретился с ней взглядом и увидел в ее глазах страх. Она поняла, о чем я думаю. Дуло ружья вдавилось мне в шею, и я уткнулся лицом в грязь.
 – Даже не думай, начальник. Два мозга мне вышибить так же легко, как один.
 Мысли мои заметались. Похоже, выхода нет. Я разжал пальцы и увидел, как этот тип отшвырнул нашу последнюю надежду.




 Глава 35


 – Лежать!
 – Я агент Федерального бюро расследований, – сказала Рейчел.
 – Молчать!
 Не позволяя нам даже поднять лица из грязи, он заставил нас заложить ладони со сцепленными пальцами за головы. Затем уперся коленом мне в спину – я поморщился от боли – и заломил руки назад, едва не вырвав их из суставов. Далее мужчина умело связал мне руки в запястьях тонкой нейлоновой бечевкой вроде той, что в магазинах привязывают к полкам игрушки.
 – Ноги вместе!
 Бечевка впилась мне в щиколотки. Используя мою спину как опору, он поднялся на ноги и принялся за Рейчел. Я собрался было рыцарски сказать: "Оставьте ее в покое".
 Но вовремя удержался от этой глупости – все равно бесполезно. То есть в лучшем случае бесполезно.
 – Я агент Федеральной службы безопасности, – повторила Рейчел.
 – Слышал уже.
 Он уперся ей коленом в спину и связал руки. Рейчел застонала от боли.
 – Эй! – прохрипел я, на что мужчина не обратил ни малейшего внимания.
 Я повернулся и впервые рассмотрел его как следует. Впечатление было такое, будто я провалился в воронку времени. "Камаро" явно принадлежала этому человеку. У него были длинные, как у хоккеиста, волосы, зачесанные по моде восьмидесятых за уши, возможно, завитые. Они имели какой-то странный, светло-оранжевый цвет – ничего подобного я не видел со времен мюзикла "Ночной странник". Усы – тоже светлого, почти молочного, тона. На фуфайке надпись – "Университет Смита и Вессона"; джинсы, на вид совершенно застиранные, – неестественно темно-голубые.
 Связав Рейчел руки, он сказал:
 – Вставай, девочка. Прогуляемся.
 – Вы не желаете слушать меня. – Рейчел попыталась придать голосу твердость. – Меня зовут Рейчел Миллз.
 – А меня – Верн Дейтон. И что с того?
 – Я агент Федеральной службы безопасности.
 – Бывший, если верить документам. – Верн Дейтон улыбнулся. Беззубым его не назовешь, но и образцом для рекламы дантиста – тоже. Правый резец выпирал, как дверь, сорвавшаяся с петли. – Что-то слишком вы молоды для пенсии.
 – Меня по-прежнему используют на разовых заданиях. Бюро известно, где я сейчас.
 – Да неужели? Как интересно. Стало быть, где-то рядом засела куча агентов и, если в течение трех минут вас не будет слышно, они ворвутся ко мне. Вы это хотите сказать, Рейчел?
 Она промолчала. Нехитрая игра разгадана. Делать больше нечего.
 – Подымайтесь. – Он потянул Рейчел за руки.
 Рейчел с трудом встала.
 – Куда вы ведете ее? – подал я голос.
 Ответа не последовало. Они направились к амбару.
 – Эй! – в смятении закричал я. – Эй, вы там, вернитесь!
 Но они не остановились. Рейчел, впрочем, упиралась, но безуспешно. При каждой ее задержке Верн поднимал ей руки, связанные за спиной, заставляя наклоняться. В конце концов Рейчел смирилась и просто пошла вперед.
 От страха нервы у меня были на пределе. Я яростно крутил головой, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, способное помочь освободиться. Оружие хозяин забрал с собой. Да если бы и не забрал, что с ним делать? Зубами спускать курок? Я подумал, не перевернуться ли на спину. Нет, без толку. Так что же предпринять? Я медленно, дюйм за дюймом, пополз к трактору. Может, возле него найдется что-нибудь острое и я смогу перерезать бечевку.
 Издали донесся дверной скрип. Я повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как они входят в амбар. Дверь закрылась. Музыка – это был то ли диск, то ли пленка – оборвалась. Наступила полная тишина. Надо освободить руки.
 Упираясь в землю связанными ногами, я добрался-таки до трактора. Пошарил глазами, но ничего подходящего не обнаружил. Я уперся взглядом в амбар.
 – Рейчел! – Мой голос эхом разлетелся по округе. В ответ я услышал лишь стук собственного сердца.
 О Господи, что же дальше?
 Я сел, прислонившись спиной к трактору. Амбар как на ладони, но что это дает?
 Я подумал, не попробовать ли подобраться к "камаро"? Наверняка в машине найдется какое-нибудь оружие. Но дверцу-то как открыть? Как взять пистолет? И как им пользоваться?
 Нет, нет, прежде всего надо избавиться от этих чертовых пут.
 Я вновь огляделся в поисках... сам не знаю чего. Заостренного булыжника. Разбитой бутылки из-под пива. Я думал о том, сколько времени прошло с тех пор, как они ушли. Я думал о том, что он делает с Рейчел. В горле саднило так, что я с трудом дышал.
 – Рейчел!
 И снова только эхо было мне ответом. Я почувствовал настоящий страх.
 Что, в конце концов, происходит в амбаре?
 Я в очередной раз оглядел трактор. Ржавчина. Полно ржавчины. А вдруг получится? Если потереть бечевку о ржавый выступ, может, она порвется? Сомнительно, но лучшего не придумаешь.
 Я встал на колени и, положив запястья на ржавый капот, начал равномерно двигать ими – так медведь трется спиной о древесный ствол. Руки проскальзывали. Ржавчина впивалась в кожу. Я оглянулся на амбар, напряженно прислушался. Тихо.
 Я вновь принялся за дело.
 Беда в том, что действовал я вслепую. Даже вывернув голову до предела, я не мог увидеть кисти рук. Продвигаюсь ли я хоть чуть-чуть к свободе? Непонятно. Но так или иначе, ничего другого мне не остается. И я продолжал работать руками, пытаясь вырваться на волю, как Геркулес в детском кино.
 Не знаю, сколько времени все это продолжалось. Возможно, не более двух-трех минут, хотя мне показалось, намного дольше. Бечевка не только не порвалась, но даже ничуть не ослабла. Однако же остановило меня не отчаяние, а звук. Заскрипела амбарная дверь. Появился Волосатик. Один. Он направился ко мне.
 – Где она? – крикнул я.
 Не говоря ни слова, Верн Дейтон наклонился и проверил, надежно ли связаны у меня руки. От него пахло сеном и потом. На земле виднелись пятна крови. Моей, надо полагать. Внезапно мне пришла в голову некая мысль.
 Я откинулся и боднул Верна.
 Какое действие производит такой удар, если получается по-настоящему, мне было известно. Я сам зашивал раны на лице у жертв.
 Однако связанные конечности и коленопреклоненное положение помешало мне выполнить удар как должно. Увы, он пришелся не в нос или какую-нибудь мягкую часть лица, а в лоб. Бамм! Верн Дейтон, выругавшись, откатился назад. Я, естественно, тоже потерял равновесие и упал на правую щеку, прикусив язык. Но боли не почувствовал. Прищурившись, я смотрел на противника. Он сидел на земле, стирая паутину. На лбу – небольшая царапина.
 Сейчас или никогда.
 Я рванулся к нему. Но слишком медленно.
 Верн Дейтон отклонился в сторону и, когда я оказался на достаточно близком расстоянии, пнул меня тяжелым ботинком в физиономию, словно отмахнулся от назойливого насекомого. Я опрокинулся на спину. Он вскочил на ноги и схватил ружье.
 – Не двигаться! – Он ощупал царапину и недоверчиво посмотрел на ладонь: кровь. – С ума сошел?
 Я лежал на спине, тяжело дыша. По-моему, кости были целы. Только имеет ли это теперь значение? Он подошел ко мне и ударил по ребрам. Боль была такая, словно раскаленный нож воткнули. Я перекатился на живот. Он грубо схватил меня за руки и потащил куда-то. Я попытался подтянуть к животу ноги. Силен он был, как бык. Ступеньки, ведущие к трейлеру, помехой не оказались. Он просто подтянул меня наверх, толкнул дверь плечом и швырнул меня внутрь, как мешок с торфом.
 С глухим стуком я опустился на пол. Верн Дейтон вошел и закрыл дверь. Я окинул взглядом помещение. Отчасти оно выглядело так, как можно было ожидать, отчасти – нет. В первой половине на стене висели ружья (старинные мушкеты, охотничьи винтовки), неизбежная голова оленя, обрамленное удостоверение члена Национальной ассоциации по охране природы, американский флаг из плотной ткани. Во второй половине оказалось то, чего ожидать было трудно: абсолютная чистота. В углу я заметил пустой детский манеж. Игрушки были сложены в фиберглассовые ящики и разложены по полочкам разного цвета. Ящики пронумерованы, на каждом своя наклейка.
 Верн Дейтон посмотрел на меня. Слегка взъерошив волосы, забросил длинные локоны за уши. Лицо грубоватое. Деревенщина.
 – Это ты ее так отделал? – спросил он.
 Сначала я даже не понял, о ком идет речь, потом сообразил: он разглядел рану Рейчел.
 – Нет.
 – Значит, оттягиваешься? Женщин колотишь?
 – Что ты с ней сделал?
 Верн Дейтон взял револьвер, загнал патрон в патронник, крутанул барабан и направил ствол мне в колено:
 – Кто тебя послал сюда?..
 – Никто.
 – Ну что, пульнуть в тебя?
 С меня было достаточно. Я перекатился на спину, каждую секунду ожидая выстрела. Но его не последовало. Дейтон просто следил за моими передвижениями, держа, однако, все время на мушке. Я сел и угрюмо посмотрел на него. Кажется, мой взгляд смутил Дейтона. Он отступил на шаг назад.
 – Где моя дочь? – спросил я.
 – Что-что? – Он склонил голову набок. – Шутишь?
 Я посмотрел ему прямо в глаза и понял: это не спектакль. Он действительно не понимает, о чем я.
 – Вы явились сюда с оружием, – заговорил Дейтон, наливаясь кровью. – Убить меня собрались? И жену? И детей? – Он помахал дулом прямо у меня перед носом. – Не вижу, что может мне помешать прикончить вас обоих и закопать в лесу.
 Дети. Он сказал: дети. Что-то во всем нашем предприятии вдруг показалось мне диким. Я решил попытать счастья.
 – Послушайте, – заговорил я, – меня зовут Марк Сайдман. Восемнадцать месяцев назад была убита моя жена и похищена дочь.
 – Чего ты там бормочешь?
 – Подождите, дайте объяснить.
 – Секунду. – Верн прищурился и потер подбородок. – Теперь я припоминаю. По телевизору видел. В тебя тоже стреляли, не так ли?
 – Да.
 – Но почему вы решили украсть у меня оружие?
 – Да никто на него не покушается. – Я прикрыл глаза, пытаясь найти нужные слова. – Я здесь... Я ищу здесь свою дочь.
 Он начал что-то понимать.
 – Так вы думаете, я замешан в этом деле? – У него даже челюсть отвисла от изумления.
 – Теперь уж не знаю.
 – Знаешь что, растолкуй-ка мне лучше, что к чему.
 Именно этим я и занялся. Рассказал все. Теперь эта история мне самому казалась полным бредом, но Верн ни разу не перебил меня. Он слушал с полным вниманием. Под конец я сказал:
 – Похоже, все упирается в этого типа... Или по крайней мере он как-то замешан в деле... Как, не представляю. Нам в руки попал его мобильник. Входящий звонок на нем зарегистрирован только один. Отсюда.
 Верн задумался:
 – И как же его зовут?
 – Не знаю.
 – Да, но я звоню много кому, Марк.
 – Нам известно, что этот звонок был сделан вчера вечером.
 Верн энергично потряс головой:
 – А вот это невозможно.
 – Почему?
 – Вчера вечером меня не было дома. Я отвозил заказ и вернулся всего за полчаса до вас. Заметил вас только благодаря Манчу – так мою собачку зовут. Он зарычал. Если бы просто залаял – не важно. А когда рычит эдак низко, значит, пришел чужой.
 – Погодите, погодите. А никого другого дома не было?
 Он пожал плечами:
 – Почему, были. Жена и ребятишки – одному шесть, другому три. Не думаю, чтобы они могли звонить. Да и Кэт тоже – так поздно она никому не звонит.
 – Кэт?
 – Ну да, моя жена. Ее Кэт зовут. Сокращенно от Катарины. Она из Сербии.
 – Как насчет кружечки пива, Марк?
 – Да неплохо бы, Верн, – услышал я с удивлением собственный голос.
 Верн Дейтон развязал меня. Я потер запястья. Рядом сидела Рейчел. Ничего он ей не сделал, просто хотел держать нас порознь – отчасти потому, что думал, будто это я избил ее, заставляя работать на пару. У Верна была ценная коллекция оружия (многие экспонаты в рабочем состоянии), и кое-кто проявлял к ней нездоровый интерес. Верн решил, что и мы того же поля ягода.
 – "Будвайзер"?
 – Отлично.
 – А вы, Рейчел?
 – Спасибо, не надо.
 – Тогда, может, что-нибудь послабее? Скажем, воды со льдом?
 – Вот это в самый раз, благодарю.
 – Не за что, – улыбнулся Верн. Улыбка его не особенно красила.
 Я снова потер запястья. Заметив это, он осклабился:
 – Такими шнурками мы пользовались во время войны в Заливе. Должен сказать, на иракцев они действовали безотказно.
 Верн вышел на кухню. Я посмотрел на Рейчел. Она пожала плечами. Верн возвратился с двумя бутылками "Будвайзера" и стаканом воды, чокнулся с нами и сел.
 – У меня двое ребятишек. Мальчики. Верн-младший и Перри. Если бы с ними что-нибудь случилось... – Он негромко присвистнул и покачал головой. – Не думаю, что вам удалось бы унести отсюда ноги.
 – Я надеюсь найти свою дочь, – сказал я.
 – Да это-то понятно. Только вот стоит ли морочить себе голову? Понимаете, о чем я? – Он перевел взгляд на Рейчел. – Вы уверены, что звонок был отсюда?
 Рейчел извлекла мобильник, поколдовала над ним и показала Верну осветившийся экран. Верн вытащил зубами сигарету из пачки "Винстона" и покачал головой:
 – Я в этих штуках не разбираюсь.
 – Может, ваша жена поможет?
 Верн неторопливо кивнул.
 – Она оставила записку, мол, за продуктами в магазин ушла. Кэт обычно с раннего утра закупками занимается. Есть тут у нас лавка, она круглосуточно работает. – Он запнулся. Мне кажется, Верну хотелось нам помочь, но в то же время его смущала сама мысль, будто его жена может в полночь звонить незнакомому мужчине. Верн поднял голову. – Слушайте, Рейчел, может, вас перевязать по новой?
 – Нет, спасибо, все в порядке.
 – Точно?
 – Право, не беспокойтесь. – Обхватив стакан с водой обеими ладонями, она поднесла его ко рту. – Извините, Верн, а как вы познакомились с Катариной?
 – По Интернету. Знаете, есть там программа, по которой ищут невест за границей. Называется "Вишневый сад". Раньше такие знакомства заводились по почте. Сейчас уже, кажется, нет. Заходишь на нужный сайт. Рассматриваешь фотографии женщин – из Восточной Европы, России, Филиппин, да откуда угодно. Затем – размеры, краткая биография, пристрастия и антипатии, все в этом роде. Если тебе кто-то приглянулся, получаешь за деньги адрес. Бывают и пакетные услуги – если тебя больше чем одна заинтересовала.
 Мы с Рейчел обменялись быстрым взглядом.
 – И давно это было?
 – Семь лет назад. Мы начали переписываться по электронной почте. Кэт тогда жила на какой-то ферме в Сербии. У ее родителей не было ни гроша за душой. Она, бывало, четыре мили топала до ближайшего компьютера. Позвонить захочешь – так нет, у них там даже телефона не было. Так что она сама должна была искать, откуда бы позвонить мне. И вот однажды Кэт заявила, что приезжает. Чтобы увидеться. – Верн поднял обе руки, предупреждая возможные вопросы. – Знаете, обычно в таких случаях девушки просят деньги на билеты. Так что я был готов к этому. Но Кэт приехала на свои. Я отправился в Нью-Йорк. Мы встретились. И через три недели поженились. Через год появился Верн-младший. Еще через три – Перри...
 Верн сделал большой глоток пива. Я последовал его примеру. По небу разлилась приятная прохлада.
 – Я знаю, о чем вы думаете, – продолжал Верн. – Но это не так. Мы с Кэт счастливы, по-настоящему счастливы. Я ведь уже был женат. Прежняя жена была настоящая цаца, фу-ты ну-ты... Так она только и знала, что хныкать да жаловаться. Все ей мало. Лишь бы дома торчать да ничего не делать. Попросишь белье постирать, так на тебя вся эта феминистская чушь обрушится. Доставала, ей-богу, постоянно твердила, что я неудачник. А Кэт – она не такая. Скажете, она нравится мне, потому что дом в порядке? Что ж, не отрицаю, это для меня тоже важно. Но главное – если я работаю на воздухе и от жары пот градом льет, она всегда принесет бутылочку пива и лекциями о вреде алкоголя пичкать не станет. Ну и что плохого-то?
 Мы с Рейчел промолчали.
 – Нет, вы только выслушайте меня. Что влечет людей друг к другу? Внешность? Деньги? Хорошая работа? Каждый ищет и находит спутника жизни, потому что рассчитывает что-то получить от него. Дать и получить, верно? Мне нужна была любящая жена, которая растила бы вместе со мной детей и смотрела за домом. И еще мне нужен был напарник, чтобы кто-то – я не знаю, как сказать, – ну просто хорошо ко мне относился. Все это я и получил. А Кэт – ей нужно было вырваться из жуткой обстановки, в которой она жила. Ведь ее семья была так бедна, что даже навоз мог показаться роскошью. Так что мы оба выиграли. В январе мы с детьми поехали в "Диснейленд". Гуляли там, катались на лодках. Верн-младший и Перри – они славные ребята. Видите ли, наверное, я простой человек. Даже точно – простой. Как мои ружья, моя охота, моя рыбалка. И главным образом моя семья.
 Верн опустил голову. Волосы плотным покрывалом упали на лицо. Он принялся сдирать наклейку с бутылки пива.
 – Кое-где – может, таких мест много, честно говоря, не знаю – о браках договариваются заранее. Так всегда было. Выбирают родители. Заставляют детей жениться, выходить замуж. Но Кэт и меня никто не заставлял. Она была свободна. Я тоже. Но вот мы живем уже семь лет. Я счастлив. И она счастлива. – Верн пожал плечами. – По крайней мере мне так кажется.
 Мы молча отхлебнули пива.
 – Верн?
 – Да?
 – Интересный вы человек.
 Он рассмеялся, но мне показалось, что в глазах у него мелькнуло беспокойство. Скрывая волнение, он припал к бутылке. Верн выстроил свою жизнь. Хорошую жизнь. Вот забавно. Я не слишком-то разбираюсь в людях. Мои первые впечатления обычно оказываются ложными. Смотрю я на этого деревенщину с его ружьями, странными волосами, наклейками на бампере машины, трактором. Узнаю, что он выписал жену из Сербии по электронной почте. Вроде чудак чудаком. Но чем больше я его слушаю, тем больше он мне нравится. И то сказать. Ведь я ему в лучшем случае чужак. А только начал рассказывать свою историю, как он живо откликнулся. Понял, что я говорю правду.
 Донесся шум мотора – к дому подъезжала машина. Верн выглянул в окно. На лице проступила слабая грустная улыбка. Семья собиралась вместе. Он любил ее. В дом забрались какие-то вооруженные люди, и Верн сделал все, чтобы оберечь близких. А теперь может получиться так, что я – в заботах о своей семье – разрушу его мир.
 – Эй, смотрите, папа вернулся!
 Наверняка это Катарина. Говорила она с отчетливым акцентом, то ли сербским, то ли русским. Я не лингвист, точно не знаю. Послышались радостные возгласы детей. Верн повеселел. Он вышел на крыльцо. Мы с Рейчел остались в доме. По ступенькам застучали быстрые шаги. Приветствия заняли минуту-другую. Я разглядывал собственные ладони. Верн сказал что-то о подарках, оставшихся в машине. Дети кинулись за ними.
 Открылась дверь, и на пороге, обнимая жену за плечи, появился хозяин:
 – Марк, Рейчел, познакомьтесь. Это Кэт.
 Она была необыкновенно хороша собой. Длинные прямые волосы. Летнее платье, обнаженные плечи. Белая, как молоко, кожа. Глаза цвета голубого льда. Но тем не менее чувствовалось, что она иностранка. А может, я просто фантазирую. Я попытался прикинуть ее возраст. Если бы не морщины вокруг глаз – 25 лет. А так скорее всего лет на десять больше.
 – Привет, – сказал я.
 Мы с Рейчел встали и протянули Кэт руку. Ладонь у нее была изящная и в то же время твердая, как железо. Катарина вежливо, как подобает хозяйке, улыбалась, хотя видно было, что это ей дается нелегко. Она смотрела на Рейчел, на изуродованное ухо. Не самое радостное, надо полагать, зрелище. Я-то уже привык.
 Продолжая улыбаться, Катарина посмотрела на Верна.
 – Я стараюсь помочь им, – ответил он на невысказанный вопрос.
 – Помочь? – удивилась она.
 Судя по радостному вою, дети обнаружили подарки. Но Верн с Катариной, казалось, не слышали их. Они смотрели друг на друга. Он взял ее за руку.
 – У этого господина, – он кивнул в мою сторону, – убили жену и похитили маленькую дочь.
 Катарина прикрыла рот ладонью.
 – И вот теперь они стараются ее найти.
 Катарина не пошевелилась. Верн повернулся к Рейчел и кивнул ей: теперь, мол, сами излагайте.
 – Миссис Дейтон, – начала Рейчел, – вы вчера вечером кому-нибудь звонили?
 У Катарины от удивления округлились глаза. Сначала она посмотрела на меня так, словно перед ней был фокусник. Затем повернулась к Рейчел.
 – Не понимаю.
 – Видите ли, – пояснила Рейчел, – у нас есть запись одного телефонного звонка. Вчера в полночь кто-то звонил с вашего номера на другой, тот, что у нас записан. Не вы?
 – Нет, этого не может быть. – Катарина заметалась взглядом по комнате, словно в поисках путей к бегству. Верн не выпускал ее руки и пытался встретиться с ней глазами, но она упорно избегала его взгляда. – Впрочем, минуту, кажется, я понимаю, о чем вы.
 Мы молча ожидали продолжения.
 – Вчера ночью меня разбудил телефонный звонок. – Катарина вновь попыталась улыбнуться, но без особого успеха. – Честно говоря, не знаю, в котором это было часу. Но очень поздно. Я подумала, может, это ты, Верн. – Она посмотрела на него, и на сей раз улыбка действительно осветила ее лицо. Он улыбнулся в ответ. – Я подняла трубку, но никто не ответил. Тут я вспомнила, что видела как-то по телевизору: надо нажать кнопку, на которой изображена звездочка, потом шесть и девять – наберется номер, откуда вам звонили. Так я и сделала. Ответил какой-то мужчина. Это был не Верн, и я отключилась.
 Она выжидательно посмотрела на нас. Мы с Рейчел обменялись взглядами. Верн по-прежнему улыбался, но я заметил, что он понурился. Он выпустил руку жены и с тяжелым вздохом опустился на диван.
 – Пива, Верн?
 – Нет, дорогая, спасибо. Сядь сюда, рядом со мной.
 Катарина заколебалась, но в конце концов послушалась. Она села на диван с выпрямленной, словно аршин проглотила, спиной. Верн тоже выпрямился и снова взял ее за руку:
 – Выслушай меня, ладно?
 Катарина кивнула. Во дворе вовсю резвились дети. Банальность, конечно, но мало что так трогает душу, как беззаботный детский смех. Катарина посмотрела на мужа столь пристально, что мне захотелось отвернуться.
 – Мы ведь любим наших малышей, верно? – сказал Верн.
 Она молча кивнула.
 – Теперь представь себе, что у нас их отняли. Представь себе, что кто-то похитил, допустим, Перри и мы больше года не знаем, где он, что с ним. – Он указал на меня. – А теперь посмотри на этого человека. Он не знает, что случилось с его дочуркой.
 Глаза Кэт наполнились слезами.
 – Мы должны помочь ему, милая. Что бы ты ни узнала, что бы ни сделала, мне все равно. Если у тебя есть какие-то секреты, выкладывай. Начнем с белого листа. Я могу простить все, что угодно. Кроме одного. Отказа помочь этому человеку и его девочке.
 Катарина молча опустила голову.
 – Если вы боитесь человека, которому звонили, – подбодрила ее Рейчел, – то он мертв. Кто-то убил его через несколько часов после звонка.
 Катарина продолжала сидеть с опущенной головой. Я встал и принялся мерить шагами комнату. Снаружи донесся очередной взрыв смеха. Я выглянул в окно. Верн-младший – на вид ему было около шести лет – крикнул: "Готов – не готов, я иду искать". Найти, впрочем, было нетрудно. Хотя Перри и не было видно, смех его явственно доносился со стороны машины. Верн-младший начал было искать в другом месте, но притворялся недолго. Он подобрался к "камаро" и завопил:
 – Есть!
 Перри выскочил из-за укрытия и, продолжая смеяться, помчался прочь. Стоило мне увидеть лицо мальчика, как мир мой, и без того утративший равновесие, закачался сильнее. Я узнал Перри.
 Это был тот самый малыш, которого я видел вчера вечером в "хонде" похитителя.




 Глава 36


 Тикнер припарковал машину рядом с домом Сайдмана. Место еще не было ограждено, но он насчитал шесть полицейских машин и два телевизионных автобуса. "Стоит ли подходить? – подумал он. – Камеры ведь включены, а Писцилло ясно дал понять, чего хочет". Тем не менее Тикнер решил, что ему, пожалуй, ничего не грозит: даже попади он в кадр, всегда можно сказать – и при этом правду, – мол, явился предупредить полицию, что в расследовании больше не участвую.
 Тикнер отыскал Ригана на заднем дворе, рядом с трупом.
 – Кто это?
 – Документов при нем не оказалось. Сняли отпечатки пальцев, сейчас проверяют. Посмотрим, может, что и выяснится.
 Оба как по команде опустили взгляд.
 – Вроде совпадает с описанием, которое в прошлом году дал нам Сайдман, – сказал Тикнер.
 – Похоже на то.
 – И что из этого следует?
 Риган пожал плечами.
 – А что удалось узнать?
 – Сперва соседи услышали выстрелы. Затем последовал скрип тормозов. На газон выехал "БМВ". Снова начали стрелять. Откуда-то выскочил Сайдман. Одному из соседей показалось, что с ним была женщина.
 – Наверное, Рейчел Миллз. – Тикнер в раздумчивости посмотрел на утреннее небо. – Итак, что все это значит?
 – Возможно, убитый работал на Рейчел и она убрала свидетеля.
 – По-вашему, она застрелила его прямо на глазах у Сайдмана?
 – А тут еще этот "БМВ", – не отвечая на вопрос, продолжал Риган. – Это наводит на кое-какие мысли. Видите ли, я вспомнил, что машина принадлежит коллеге Сайдмана, Зии Леру.
 – Это, должно быть, та самая особа, что помогла ему выбраться из госпиталя?
 – Машину мы, во всяком случае, установили.
 – Да, но они наверняка поменяли ее.
 – Скорее всего. – Риган вдруг замолк. – Что я вижу?
 – А что?
 – Куда подевались ваши очки?
 – Дурной знак? – улыбнулся Тикнер.
 – Да нет, учитывая то, как продвигается расследование, не исключаю, что добрый.
 – На самом деле я искал вас, чтобы сказать: я этим делом больше не занимаюсь. И не только я лично. Бюро. Если удастся доказать, что девочка жива...
 – А мы оба знаем, что это не так.
 – ...или что ее переправили в другой штат, не исключено, что я снова окажусь в упряжке. Но пока для нас это дело не первостепенное.
 – Снова за террористов принимаетесь, Ллойд?
 Тикнер кивнул и устремил взгляд в небо. Неуютно было ему как-то без очков.
 – Ну а что понадобилось вашему боссу?
 – Он сказал мне то же самое, что я только что сказал вам.
 – И это все?
 – Ну, еще он объяснил, – Тикнер пожал плечами, – что гибель агента Джерри Кэмпа стала результатом несчастного случая.
 – Неужели такой большой начальник вызвал вас в шесть утра только для того, чтобы сообщить это?
 – Выходит, так.
 Риган присвистнул.
 – Да, еще он добавил, что лично занимался тем делом. Они с Кэмпом были друзьями.
 – Следует ли из этого, – поинтересовался Риган, – что у Рейчел Миллз есть влиятельные друзья?
 – Ни в коей мере. Если вам удастся прищучить ее за убийство жены Сайдмана или похищение ребенка – вперед.
 – Но только смерть Джерри Кэмпа не имеет к этому никакого отношения?
 – В десятку.
 Ригана кто-то окликнул. На соседском участке был обнаружен пистолет. Даже беглый осмотр показал, что пользовались им совсем недавно.
 – Подходит, – сказал Риган.
 – Да. Какие-нибудь мысли?
 – Какие могут быть мысли, Боб? – повернулся к нему Риган. – Это ваше дело. И всегда было вашим. Удачи.
 – Спасибо.
 Тикнер отошел.
 – Эй, Ллойд! – окликнул его Риган.
 Тикнер остановился. Пистолет был аккуратно уложен в пластиковый пакет. Риган посмотрел на него, затем перевел взгляд на труп.
 – А ведь мы так и не знаем, что здесь происходило, а?
 – Это уж точно, даже следов никаких нет, – сказал Тикнер и направился к машине.
 – Это правда, он действительно мертв? – Катарина сложила руки на коленях.
 – Точно, – заверила ее Рейчел.
 Верн стоял, тяжело дыша и скрестив руки на груди. Он пребывал в этой позе с того самого момента, когда я сказал ему, что Перри – тот самый ребенок, которого я видел в "хонде".
 – Этого человека зовут Павел. Он мой брат.
 Мы молча ожидали продолжения.
 – Это был дурной человек. Жестокий. Правда, Косово многих сделало такими. Но похитить младенца? – Катарина покачала головой.
 – Так как же все это произошло? – спросила Рейчел.
 Но Катарина смотрела на мужа.
 – Верн...
 Он отвел глаза.
 – Я лгала тебе, Верн. Много лгала.
 Он откинул волосы назад, устало прикрыл глаза и быстро облизнул губы. Но смотрел все еще в сторону.
 – Родилась я вовсе не на ферме, – начала Катарина. – Отец умер, когда мне было три года. Мать перебивалась случайными заработками, денег всегда не хватало. Мы были очень бедны, настолько бедны, что объедки в мусорных ящиках подбирали. Павел просил милостыню на улице и подворовывал. В четырнадцать лет я пошла работать в секс-клубах. Тебе трудно представить, каково нам было. Могу только сказать: коль скоро уж тебя затянет в такую жизнь в Косово, выбраться практически невозможно. Знал бы ты, сколько раз я хотела покончить с собой.
 Она так и потянулась к Верну, но тот по-прежнему избегал ее взгляда.
 – Посмотри на меня, – взмолилась она.
 – Речь не о нас идет, – отрезал он. – Просто расскажи этим людям все, что им требуется знать.
 Катарина со вздохом вновь сложила руки на коленях:
 – Как поживешь так какое-то время, о чем-то другом вообще перестаешь думать. Вроде животного становишься. Охотишься, чтобы выжить. Наверное, инстинкт срабатывает, потому что даже сейчас спроси меня, почему я так жила, не отвечу. Но однажды Павел сказал, что знает, как выбраться из этой ямы.
 Катарина замолчала. Рейчел подвинулась к ней. Я был только "за". Пусть играет первую скрипку, благо имеется опыт допросов. И вообще, даже рискуя нарушить полит-корректность и обидеть феминисток, скажу: Катарине было легче откровенничать с женщиной, чем с мужчиной.
 – И как же? – спросила Рейчел.
 – Павел сказал: если мне удастся забеременеть, он достанет деньги на билет в Америку.
 Мне почудилось (или нет, надеюсь), что я ослышался. Верн резко повернулся к жене. Катарина оказалась к этому готова – она посмотрела ему прямо в глаза.
 – Не понимаю, – сказал Верн.
 – Как проститутка я кое-чего стою. Но ребенок, добавил Павел, стоит дороже. Если я забеременею, найдется кому переправить меня в Америку. Меня и его. И нам будут платить.
 В комнате повисла тишина. Со двора доносились детские возгласы, но будто издали, будто эхо. Первым заговорил я.
 – Вам платят, – я слышал собственный голос, и в нем звучали страх и недоверие, – вам платят за ребенка?
 – Да.
 – О Господи! – выдохнул Верн.
 – Ты не понимаешь.
 – Да чего уж тут не понять. И так оно все и получилось?
 – Да.
 Верн резко отвернулся, точно его ударили. Уцепившись за занавеску, он посмотрел на детей.
 – У нас, – продолжала Катарина, – новорожденного в таких случаях помещают в приют. Жуткое место. А многие американцы хотели бы взять ребенка на воспитание. Но это непросто. Процедура занимает много времени. Иногда год, иногда больше года. А ребенок тем временем живет в полном убожестве. Родители же платят чиновникам. Вся система настолько прогнила...
 – Ясно, – перебил ее Верн, – ты сделала это для блага человечества.
 – Нет, я сделала это для собственного блага. Только ради себя, понимаешь?
 Верн болезненно сморщился. Рейчел положила ладонь на колено Катарине:
 – И потом вы прилетели в Америку?
 – Да, мы с Павлом.
 – И что же дальше?
 – Мы остановились в мотеле. Там мне было велено найти некую блондинку. Она оплатит мое пребывание, позаботится о том, чтобы я хорошо питалась. И действительно, она дала мне денег на еду и одежду.
 – И где же родился ребенок? – Рейчел поощрительно кивнула Катарине.
 – Даже не знаю. За мной приехал фургон без окон. Со мной была эта блондинка, она сработала как акушерка. Помню детский крик. И все. Ребенка я не видела, не знаю даже, мальчик это был или девочка. Потом меня отвезли назад в мотель, и блондинка дала мне денег.
 Катарина пожала плечами.
 У меня буквально кровь в жилах застыла. Я попытался представить, каково все это было, стряхнуть с себя весь этот ужас, и, взглянув на Рейчел, уже собрался выступить, но она предостерегающе покачала головой: мол, сейчас не время заниматься дедукцией, сейчас время собирать информацию.
 – Мне понравилось здесь, – вновь заговорила Катарина после некоторого молчания. – Вы считаете, что живете в прекрасной стране. И все-таки не цените ее по-настоящему. Мне так не хотелось никуда уезжать. Однако денег оставалось все меньше, и я не знала, что делать. Тут я познакомилась с одной женщиной, она рассказала мне про сайт в Интернете. Заводишь свое имя, и тебе начинают писать мужчины. "Шлюхи им не нужны", – сказала мне эта женщина. Вот я и придумала себе биографию, ферму и все такое прочее. Кое-кто откликнулся, я дала свой электронный адрес. Через три месяца мне написал Верн.
 Он сильнее понурился:
 – То есть ты хочешь сказать, что все то время, что мы переписывались...
 – Я была в Америке, да.
 Он покачал головой:
 – Хоть что-нибудь из того, что ты мне говорила, – правда?
 – Из того, что имеет значение, – все правда.
 Верн печально усмехнулся.
 – Ну а что Павел, – вернулась к существу дела Рейчел, – он куда отправился?
 – Понятия не имею. Знаю только, что время от времени он ездил домой. За другими девушками. На это и жил. Время от времени он связывался со мной, и если ему нужно было немного денег, я давала. Так, по мелочам, даже говорить не стоит. Но вчера все было иначе. – Катарина перевела взгляд на Верна. – Дети проголодались, наверное.
 – Ничего, подождут.
 – И что же было вчера? – спросила Рейчел.
 – Павел позвонил мне во второй половине дня и заявил, что надо срочно увидеться. Мне это не понравилось. Я спросила, в чем дело. Он ответил: "Не волнуйся, все объясню при встрече". Я растерялась, не знала, что сказать...
 – Почему бы просто не сказать "нет"? – резко бросил Верн.
 – Так я ответить не могла.
 – Почему?
 Катарина промолчала.
 – А, ясно, ты боялась, что он расскажет мне все как было. Так?
 – Не знаю.
 – Как это прикажешь понимать – "не знаю"?
 – Да, конечно, я боялась, что он откроет тебе правду. – Катарина в очередной раз посмотрела на мужа. – И в то же время молилась, чтобы он это сделал.
 – И что же было, когда ваш брат появился здесь? – Рейчел неуклонно шла к главному.
 У Катарины глаза наполнились слезами.
 – Катарина?
 – Он сказал, что хочет взять с собой Перри.
 Верн гневно посмотрел на нее.
 Грудь у Катарины бурно заколыхалась, словно ей перестало хватать воздуха.
 – Я сказала: "Нет. Ни за что. Оставь моих детей в покое". Он начал кричать. Грозил, что все расскажет мужу. "А мне наплевать, – сказала я, – только Перри я тебе все равно не отдам". Тогда он меня ударил. Я упала на пол. Он сказал, что заберет Перри всего на несколько часов, что все будет в порядке, если только я буду держать язык за зубами. Ну а если проговорюсь Верну или сообщу в полицию, он убьет мальчика.
 У Верна сжались кулаки, лицо налилось кровью.
 – Я пыталась унять его. Поднялась было, но Павел снова пнул меня в живот. А потом, – голос Катарины совсем сел, – он уехал. Следующие шесть часов были самыми длинными в моей жизни... – Катарина исподтишка посмотрела на меня.
 Я знал, о чем она подумала. Шесть часов провела она в страхе. А я переживаю тот же страх в течение полутора лет.
 – Я не могла найти себе места. Мой брат – дурной человек. Я всегда это знала. Но я не могла поверить, что он способен обидеть моих детей. Ведь это его племянники.
 Я подумал о Стейси. По сути, Катарина повторила мои слова о кровных родственниках.
 – Я не отходила от окна. Наконец около полуночи не выдержала и позвонила ему на мобильник. Он сказал, что возвращается. Перри, говорит, чувствует себя превосходно. Ничего не произошло. Он пытался говорить спокойно, но что-то в его голосе меня насторожило. Я спросила, где именно он сейчас находится. Он сказал – недалеко от Паттерсона. Я не могла заставить себя просто сидеть дома и ждать. "Встретимся, – говорю, – на полдороге". Я сгребла Верна-младшего в охапку и кинулась в машину. Когда мы добрались до автозаправки у поворота на Спарту... – Катарина посмотрела на Верна. – С ним действительно все было в порядке. С Перри. Я такое облегчение испытала, не поверишь.
 Верн теребил нижнюю губу и смотрел куда-то в сторону.
 – Уже уезжая, Павел грубо схватил меня за руку и притянул к себе. Только тут я увидела, насколько он напуган. "Что бы ни случилось, – сказал он, – никому ни слова. Если все выйдет наружу, если им станет известно, что у меня есть сестра, мы погибнем".
 – Кому это "им"? – спросила Рейчел.
 – Не знаю. Тем, на кого он работает. Тем, кто покупает младенцев. Так, наверное. По его словам, это безумцы.
 – Ну и что было дальше?
 – Я отправилась в супермаркет, – не сразу и вроде как со смешком заговорила Катарина. – Купила сока в банках. Дала детям попить, пока делаю покупки. Просто хотелось, чтобы все было как обычно. И чтобы тот ужас остался позади.
 Катарина посмотрела на Верна. Я проследил за ее взглядом и внимательно оглядел человека с длинными волосами и дурными зубами. Наконец-то он повернулся к жене.
 – Ладно, – сказал Верн непривычно мягким голосом. – Понимаю, ты перепугалась. Ты ведь всю жизнь чего-то боялась.
 Катарина заплакала.
 – Я хочу, чтобы отныне ты перестала бояться. – Он подошел к Катарине и обнял ее.
 – Павел сказал, что эти люди не оставят нас в покое. Всю семью. – Катарине достало сил выговорить эти слова.
 – Ничего, я сумею постоять за нас, – просто сказал Верн и бросил на меня взгляд через плечо. – Они забирали у меня ребенка. Угрожали семье. Слышите?
 Я молча кивнул.
 – Стало быть, теперь это и мое дело. Мы будем вместе, пока все не закончится.
 Я заметил, что Рейчел поморщилась и прикрыла глаза. Не знаю, надолго ли ее еще хватит. Я подошел к ней и взял за руку.
 – Катарина, нам нужна ваша помощь. Где в Америке жил ваш брат? – спросил я.
 – Не знаю.
 – Не торопитесь. Подумайте. Может, у вас есть какие-нибудь принадлежащие ему вещи, вообще что-нибудь, что могло бы привести к людям, на которых он работал.
 Верн провел рукой по волосам жены, и мне стало завидно. Ему удалось вложить в такой простой жест и ласку, и силу. Я повернулся к Рейчел и подумал: "А я способен на то же самое?"
 – Павел только что вернулся из Косово, – сказала Катарина. – Наверняка не с пустыми руками.
 – Думаете, – кивнула Рейчел, – он привез беременную женщину?
 – Раньше по крайней мере всегда было так.
 – Как вы думаете, где она сейчас?
 – Такие женщины всегда останавливаются в одном и том же месте, там же, где я в свое время. Это Юнион-Сити. – Катарина посмотрела на нее. – Хотите, чтобы она помогла вам?
 – Да.
 – В таком случае я еду с вами. Вряд ли она говорит по-английски.
 Я посмотрел на Верна. Он кивнул:
 – За детьми я присмотрю.
 Несколько минут все пребывали в неподвижности. Надо было собраться с силами, приготовиться. Мы будто вступали в зону, где не действуют силы земного притяжения. Я вышел из комнаты и позвонил Зии. Она взяла трубку после первого же звонка и не дала мне ни слова вымолвить.
 – Скорее всего нас прослушивают. Так что давай покороче.
 – Ясно.
 – Ко мне приходил наш общий друг детектив Риган. Он сказал, что, по его мнению, ты воспользовался моей машиной, чтобы удрать из больницы. Я позвонила Ленни. Он велел мне ни подтверждать, ни оспаривать это предположение. Об всем остальном ты без труда догадаешься сам.
 – Спасибо.
 – Надеюсь, ты действуешь достаточно осторожно.
 – Можешь не сомневаться.
 – Хорошо. Между прочим, в полиции не одни дураки работают. Они считают, что коль скоро ты воспользовался машиной одного из своих друзей, то способен обратиться с подобной просьбой и к другому.
 Я понял: она советовала избавиться от машины Ленни.
 – Ну а теперь довольно. Целую. – Она повесила трубку.
 Я вернулся в комнату. Верн отпер шкаф с оружием и принялся перебирать винтовки. У противоположной стены стоял ящик с патронами. Огневой мощи у него хватило бы на войну с небольшой европейской страной.
 Я передал содержание своего разговора с Зией. Верн ни секунды не колебался. Хлопнув меня по плечу, он сказал:
 – Для вас у меня как раз найдется лишняя колымага.
 Десять минут спустя Катарина, Рейчел и я погрузились в "камаро" и отъехали от дома.




 Глава 37


 Катарина облачилась в простое летнее платье с цветочками. Рейчел наскоро смыла с лица кровь и сажу. Я быстро поменял ей повязку. Волосы у Рейчел были влажные и растрепанные, с них даже вода капала, пока мы шли к машине. Но если привести их в порядок да забыть про царапины и синяки, другой такой красавицы я на свете не видывал.
 Мы тронулись, Катарина захотела сесть сзади. Некоторое время никто не нарушал молчания. Мы, можно сказать, приходили в себя.
 – Так вот, – начала Рейчел. – По выражению Верна, все начистоту, никаких тайн.
 Я промолчал.
 – Марк, я не убивала своего мужа.
 Присутствие Катарины ее, очевидно, не смущало. Меня тоже.
 – По официальной версии это был несчастный случай, – равнодушно заметил я.
 – Официальная версия – ложь. – Рейчел глубоко вздохнула. Ей явно требовалось время, чтобы собраться с силами. Я не торопил ее.
 – Джерри был женат на мне вторым браком. От первого у него осталось двое детей. У сына, Деррика, было какая-то церебральная болезнь. Расходы на лечение были колоссальными. А у Джерри всегда не хватало денег, и вообще по бытовой части он был слабоват. Правда, старался изо всех сил, даже жизнь на крупную сумму застраховал.
 Боковым зрением я видел ее руки. Они неподвижно лежали на коленях.
 – Брак наш распался. Тому было много причин. Некоторые из них я уже упоминала. По-настоящему я его никогда не любила. И думаю, Джерри это чувствовал. Но главное – в другом. Он страдал маниакальной депрессией и жил практически на лекарствах. Стоило перестать их принимать, как дело становилось совсем худо. В конце концов я подала на развод. – Рейчел, прищурившись, нервно покусала губы. – Получив извещение, Джерри выстрелил себе в висок. Вышло так, что первой увидела его я. Он рухнул у кухонного стола. На столе лежал конверт с моим именем. Почерк Джерри я узнала сразу. Я открыла конверт. В нем был один-единственный листок с одним-единственным словом: "Сука".
 Катарина сочувственно погладила Рейчел по плечу. Я стиснул руль.
 – По-моему, – продолжала Рейчел, – Джерри все просчитал заранее: он знал, что мне предстоит.
 – И что же? – осведомился я.
 – При самоубийстве страховку не выдают. Таким образом, платить за лечение Деррика будет нечем... Этого я допустить не могла. Я связалась со своим шефом, другом Джерри. Его звали Джозеф Писцилло. В ФБР это большая шишка. Он прислал своих людей, и мы придумали, как выдать происшедшее за несчастный случай. По официальной версии я просто приняла Джерри за грабителя. Местную полицию и представителей страховой компании заставили согласиться с этим и подписать соответствующие бумаги.
 – А почему ты ушла в отставку? – спросил я.
 – Коллеги так и не поверили в эту версию. Они решили, будто я сплю с каким-то большим боссом. Писцилло защитить меня не мог, это произвело бы ложное впечатление. А я... Конечно, я пыталась показать когти, но ФБР – это не то место, где можно работать, если с тобой работать не хотят.
 Рейчел выглянула в окно. Я старался переварить услышанное. Очень хотелось как-то утешить ее, но на ум ничего не приходило. Я лишь упрямо гнал машину вперед. Наконец, благодарение Богу, мы прибыли в Юнион-Сити.
 Мотель. Катарина подошла к регистратуре и, делая вид, будто говорит только по-сербски, как сумасшедшая, принялась жестикулировать. Клерку это надоело. Решив, что иначе с Катариной не сговоришься, он назвал номер, в котором остановилась ее мнимая соотечественница.
 Комната скорее напоминала каморку, нежели обычный номер в мотеле. Татьяне – так представилась постоялица – было всего шестнадцать, на вид и того меньше. Глаза запали, как у ребенка из военной кинохроники, недавно показанной по телевизору. А может, она и впрямь бежала из-под бомбежки.
 Я стоял поодаль, едва ли не на пороге. Рейчел – тоже. По-английски Татьяна не говорила, и мы предоставили вести разговор Катарине. Продолжалось общение минут десять, после чего наступило краткое молчание. Татьяна вздохнула, открыла столик, на котором помещался телефонный аппарат, и протянула Катарине лист бумаги. Та поцеловала ее в щеку и подошла к нам:
 – Она боится. Кроме Павла, она не знает никого. Он привез ее сюда вчера и велел ни в коем случае не выходить на улицу.
 Я посмотрел на Татьяну и попытался ободрить ее улыбкой. Уверен, усилия мои пропали даром.
 – А что она сказана? – спросила Рейчел.
 – Да ничего она, конечно, не знает. Как и я. Думает только, что ее ребенок окажется в хороших руках.
 – Что это за бумажку она вам дала?
 – Это телефонный номер. – Катарина пригляделась к листку. – При крайней необходимости она может набрать четыре девятки.
 – А-а, это пейджер.
 – Наверное.
 – Ну что, попробуем? – Я посмотрел на Рейчел.
 – Вряд ли это что-то нам даст. При пользовании биперами обычно называют вымышленные имена.
 – И все же. – Я повернулся к Катарине: – Так, говорите, никого, кроме вашего брата, Татьяна здесь не знает?
 – Да.
 – В таком разе звоните вы. Представьтесь Татьяной. Скажите, что у вас кровотечение или сильные боли, – словом, сами придумайте.
 – Минуточку, минуточку, не так быстро, – вмешалась Рейчел.
 – Надо хоть кого-то поймать, – сказал я.
 – Допустим, поймал. Что дальше?
 – То есть как это "что дальше"? Ты его, или ее, или их допросишь. Разве не в этом состоит твоя работа?
 – Ты забываешь, что я уже не на службе. Но даже если б и была, нельзя так терроризировать людей. Представь себя на секунду в такой ситуации. Что бы ты сделал?
 – Попробовал бы договориться.
 – Возможно. А возможно, стукнул бы кулаком по столу и потребовал адвоката. И какой у нас в этом случае будет вид?
 Я ненадолго задумался.
 – Знаешь, если этот тип потребует адвоката, предоставь его мне.
 – Ты что, всерьез? – воззрилась на меня Рейчел.
 – Речь идет о жизни моей дочери.
 – Речь уже идет о множестве детей, Марк. Эти люди скупают младенцев, и мы должны их остановить.
 – Так что же ты предлагаешь?
 – Позвонить, как ты и сказал, на пейджер. Только говорить будет Татьяна. Скажет что угодно, лишь бы заставить их появиться здесь. Они ее осмотрят. А мы тем временем займемся их номерами. А когда уедут, последуем за ними. И выясним, кто это такие.
 – Допустим. И все равно я не понимаю, почему не может позвонить Катарина.
 – Потому что те, кто приедет, захотят осмотреть ту, с кем разговаривали по телефону. Голоса у Татьяны и Катарины разные, и подвох раскроется.
 – Но к чему нам затевать все это? Возьмем их здесь, зачем преследовать, рисковать?
 – Подумай сам, Марк. – Рейчел на секунду прикрыла глаза. – Если они увидят, что нам нужно, как думаешь, какова будет реакция?
 Я угрюмо промолчал.
 – Надо еще кое в чем отдавать себе ясный отчет. Речь уже идет не только о Таре. Мы должны разобраться с этой публикой.
 – И если мы просто прищучим их здесь, – наконец-то я понял, к чему клонит Рейчел, – это будет сигналом.
 – Вот именно.
 Честно говоря, не уверен, что все это меня так уж трогает. Главное – Тара. Если ФБР или полиция захотят открыть дело, я целиком на их стороне. Но на моем персональном радаре этих следов нет.
 Катарина поделилась с Татьяной нашим замыслом. Похоже, он не пришелся ей по душе. Девушка была до смерти напугана и упрямо мотала головой: нет и еще раз нет. Время шло – время, которого у нас и так не было. И тогда я решил совершить некую глупость. Я поднял трубку, набрал номер пейджера и вслед за ним четыре девятки. Татьяна застыла.
 – Ты справишься, – сказал я.
 Катарина перевела.
 Ближайшие две минуты никто и рта не раскрыл. Все мы не спускали глаз с Татьяны. Зазвонил телефон. Выражение ее лица мне не понравилось. Катарина что-то сказала – тоном весьма решительным. Татьяна скрестила руки и помотала головой. Раздался третий звонок.
 Я вытащил пистолет.
 – Марк, – двинулась ко мне Рейчел.
 – Она понимает, что речь идет о жизни моей дочери?
 Катарина резко бросила что-то по-сербски. Я устремил на Татьяну тяжелый взгляд. Никакого эффекта. Я вскинул пистолет и выстрелил. Лампа осколками брызнула во все стороны; звук от выстрела в крохотной комнате получился оглушительный. Все ескочили на ноги. Очередная глупость. Я это понимал. Просто мне было все равно.
 – Марк! – Рейчел положила ладонь мне на руку. Я стряхнул ладонь и посмотрел на Катарину.
 – Скажите ей: "Если на том конце провода повесят трубку..."
 Я не договорил. Катарина разразилась потоком слов. Я стиснул рукоятку пистолета и... положил к себе в карман. На лбу у меня выступили крупные капли пота. Я почувствовал, что весь дрожу. Татьяна смотрела на меня, и взгляд ее постепенно смягчался.
 – Пожалуйста, – сказал я.
 На шестом звонке Татьяна схватила трубку и сразу заговорила.
 Я не отрываясь смотрел на Катарину. Она внимательно вслушивалась в разговор. Наконец кивнула мне. Я пересек комнату и остановился у противоположной стены. Руку из кармана я не вынул. Рейчел устремила на меня немигающий взгляд. Я ответил ей тем же.
 Она отвернулась первой.


* * *

 Мы отвели "камаро" на ресторанную стоянку рядом с мотелем и принялись ждать.
 В машине мы в основном молчали. Смотрели куда угодно, только не друг на друга, словно совершенно незнакомые люди, случайно оказавшиеся рядом в лифте. Впрочем, я, так или иначе, не знал, что сказать. Да и ощущений своих передать бы не смог. Я стрелял из пистолета и чуть не убил молоденькую женщину. Хуже того, я не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести. Последствия, если таковые и будут, казались весьма отдаленными – нечто вроде туч, которые могут сгуститься, но потом обязательно рассеются.
 Я повернул рычажок радио и настроился на канал местных новостей. Мне вдруг померещилось, что еще секунда – и прозвучат примерно такие слова: "Мы прерываем передачу для специального сообщения". Далее диктор перечислит наши имена, приметы и, возможно, скажет: "Вооружены и очень опасны". Однако никаких сообщений о стрельбе в Каслтоне не последовало, полиция нас не искала.
 Рейчел и я снова сидели впереди, Катарина полулежала на заднем сиденье. Рейчел держала столь хорошо мне знакомый аппарат. Я подумал, не позвонить ли Ленни, но вспомнил, как Зия остерегала меня. Правда, и сказать-то мне бьио, в сущности, нечего – ну, размахивал перед носом Татьяны оружием, снятым с трупа мужчины, убитого подле моего дома. Ленни-адвокату это явно не понравится.
 – Думаешь, на нее можно положиться?
 Рейчел пожала плечами.
 Татьяна сказала, что отныне она с нами. Только я сомневался, можно ли ей верить. На всякий случай я забрал шнур от ее телефона. И еще обыскал весь номер на предмет обнаружения бумаги и письменных принадлежностей, а то вдруг вздумает еще написать кому-нибудь. Ничего не нашел. Дабы поддерживать связь, Рейчел оставила Татьяне свой мобильник, который одновременно являлся подслушивающим устройством.
 На стоянку с ревом въехал "лексус-430". Я негромко присвистнул. Мой коллега по больнице недавно приобрел такой же. После этого он стал на шестьдесят тысяч баксов беднее. У женщины в машине были густые, коротко стриженные светлые волосы. Одета она была – под цвет волос – в обтягивающую блузку и брюки, настолько узкие, что, казалось, вот-вот лопнут. Загорелая дамочка. Словом, та еще. Вы понимаете, о чем я.
 Мы с Рейчел как по команде повернулись к Катарине.
 – Да, это она, – торжественно кивнула наша спутница. – Это она была у меня повитухой.
 Я заметил, что Рейчел возится с карманным определителем.
 – Ты чего?
 – Завожу в память номера и марку автомобиля. Надо побыстрее выяснить, где "лексус" зарегистрирован.
 – И как тебе это удастся?
 – Ничего особенного. У любого полицейского найдутся нужные сведения. А если нет, можно обратиться в центральный архив, правда, за деньги. Обычно это стоит пятьдесят долларов.
 – У тебя прямая связь?
 – Модем, – кивнула Рейчел. – У меня есть приятель, некто Харолд Фишер, он там на договоре работает. Ему очень не понравилось, как со мной обошлись в Бюро.
 – И теперь он тебя выручает?
 – Ну да.
 Блондинка перегнулась через сиденье, извлекла нечто напоминающее медицинскую сумку, нацепила на нос модные темные очки и поспешно направилась в сторону мотеля. Постучала. Дверь открылась. Дамочка вошла в номер.
 Я оглянулся на Катарину. Она тесно прижимала к уху мобильник.
 – Татьяна говорит, что ей лучше. Блондинка злится – мол, зачем беспокоила.
 – Имя расслышали?
 Катарина покачала головой.
 – Она собирается осмотреть Татьяну.
 Рейчел всматривалась в определитель, как в голубое блюдечко с золотой каемочкой.
 – У-упс!
 – Что там?
 – Дениз Ванеш. Живет в Риджвуде, штат Нью-Джерси, на Ривервью-авеню. 48 лет. Никаких серьезных нарушений.
 – Так быстро?
 Рейчел пожала плечами:
 – Харолду только и нужно что номер машины. Сейчас он покопается и, может, что разузнает о ней поподробнее. А я тем временем заведу это имечко в программу. – Рейчел защелкала клавишами. – Ты не представляешь, что иногда можно отыскать.
 Это-то я представлял. Однажды я завел в программы собственное имя. Не помню уж зачем. Наверное, просто так. Мы с Зией немного выпили и дурачились. Она называет это "эго-серфингом".
 – Сейчас они почти не говорят, – напряженным голосом произнесла Катарина. – Может, она осматривает Татьяну.
 Я посмотрел на Рейчел.
 – Я нашла два упоминания, – сказала она. – Во-первых, сайт архитектурного управления графства Берген. Ванеш обратилась с просьбой о перепланировке своего дома. Ей отказали. Во-вторых, сайт выпускников. Этот поинтересней. В нем имена тех, кого стараются отыскать.
 – Выпускников чего?
 – Филадельфийского училища акушерства и ухода за детьми.
 Сходится.
 – Все, кончили, – сказала Катарина.
 – Быстро что-то, – заметил я.
 – Очень быстро. – Катарина вновь принялась подслушивать. – Блондинка велит Татьяне получше следить за собой. Вовремя есть, это важно для ребенка. Велит в случае чего сразу с ней связаться.
 Я повернулся к Рейчел:
 – Звучит уже менее грозно, чем вначале.
 Рейчел кивнула. Женщина – надо полагать, Дениз Ванеш – вышла на улицу, высоко подняв голову и вызывающе виляя бедрами. Через светлую рифленую блузку много чего просвечивало. Ванеш села в машину и отъехала.
 Я завел "камаро". Двигатель рычал и кашлял, как курильщик с многолетним стажем. Я следовал за блондинкой на безопасном расстоянии. Потерять ее я не особенно боялся, ведь теперь мы знали ее адрес.
 – И все же не возьму в толк, – повернулся я к Рейчел, – как им удается проворачивать эти делишки.
 – Они отыскивают женщин в безнадежном положении и заманивают их сюда, суля деньги и хороший, удобный дом, где будет воспитываться ребенок.
 – Но ведь усыновление предполагает целую процедуру. Такая бюрократия – мало не покажется. Я знаю случаи, когда сюда хотели взять детей из-за границы – детей-калек. Ты и представить не можешь, сколько бумаг надо было заполнить. Уму непостижимо.
 – На это мне ответить нечего.
 Ванеш свернула на дорогу, ведущую в Риджвуд. Я отстал на двадцать – тридцать футов. У "лексуса" замигал правый подфарник, и машина остановилась у придорожного ресторанчика. Ванеш вышла и направилась к нему. Я тоже притормозил и скосил взгляд на Рейчел. Она закусила губу.
 – Может, просто в туалет понадобилось? – предположил я.
 – После осмотра Татьяны она заходила в ванную. Там и дела свои могла сделать, верно?
 – Тогда проголодалась?
 – Неужели она кажется тебе дистрофиком, Марк?
 – Ладно, наши действия?
 Рейчел взялась за ручку дверцы:
 – Подвези-ка меня поближе.


* * *

 Дениз Ванеш практически не сомневалась, что Татьяна морочит ей голову.
 Кровотечение у нее было якобы. Но Дениз проверила простыни. Их не меняли, а никаких пятен крови нет. Кафель на полу тоже чистый. И туалет. И вообще следов крови нигде не видно.
 Само по себе, правда, это еще мало что доказывает. Девушка вполне могла прибраться. Но есть ведь и иные приметы. Гинекологический осмотр не показал никаких отклонений от нормы. Буквально никаких. Ни малейших. На вагинальном волосяном покрове также не обнаружилось следов крови. Закончив осмотр, Дениз проверила душ. Чисто. А ведь девушка звонила менее часа назад. И жаловалась на обильное кровотечение.
 Не сходится.
 Ну и наконец, в самом поведении что-то странное. В таких случаях девушки всегда боятся. Это естественно. Дениз вывезли из Югославии, когда ей было девять лет, в пору относительно мирного периода правления Тито, и все равно она знала, какой это был ад. Татьяне же Соединенные Штаты вообще должны были показаться раем. А она боится, и страх какой-то особенный. Обычно девушки видят в Дениз либо мать, либо спасительницу, смотрят на нее наполовину с содроганием, наполовину с надеждой. А Татьяна отводит глаза. Слишком суетится. И еще. Ее привез Павел. Обычно он внимательно следит за своими подопечными. Но на сей раз его не было. Дениз уже собралась спросить, где он, но в последний момент передумала. Если все в порядке, Татьяна сама непременно упомянет его.
 Не упомянула.
 Да, что-то явно не так.
 Дениз не хотелось выказывать своих подозрений. Она закончила осмотр и поспешно удалилась. Нацепив черные очки, она внимательно огляделась – не следит ли кто за ней. Вроде никого не видно. Пошарила глазами в поисках полицейской машины без опознавательных знаков. Тоже нет. Разумеется, она в таких делах не специалист. Работала Дениз со Стивом Бакаром уже почти десять лет, и все шло без сучка без задоринки. Именно поэтому раньше она никогда не принимала особых мер предосторожности.
 Едва сев в машину, Дениз взялась за мобильник. Надо позвонить Бакару. Впрочем, нет. Если за ними следят, то наверняка звонок засекут и выследят их. Может, стоит позвонить из автомата на ближайшей заправке? Но не исключено, что противник и такую возможность предусмотрел. Увидев знак места отдыха, Дениз подумала, что скоро найдет не один, а целую кучу автоматов. Тогда и позвонит. Если сразу уехать, никто ее не заметит или по крайней мере не узнает, из какого именно автомата она звонила.
 Но может, и это небезопасно?
 Дениз принялась лихорадочно прикидывать возможности. Допустим, ее и впрямь преследуют. В таком случае к Бакару являться нельзя. Лучше не торопиться и позвонить ему из дома. Но ведь ее телефон может прослушиваться. В общем, звонок из автомата, особенно оттуда, где кабин много, представлялся наименее рискованным.
 Дениз тщательно обмотала трубку носовым платком, стараясь при этом не стереть других отпечатков, а их должно быть множество. Зачем облегчать противнику жизнь?
 – Да? – поднял трубку Стив Бакар.
 Услышав его явно напряженный голос, Дениз совсем духом упала:
 – Где Павел?
 – Дениз, ты?
 – Я, кто же еще?
 – А в чем дело?
 – Я только что была у девушки. Что-то не так.
 – О Боже! – простонал он. – Что еще?
 – Она позвонила по аварийному номеру и пожаловалась на кровотечение. Но по-моему, солгала.
 Наступило молчание.
 – Стив, ты меня слышишь?
 – Отправляйся домой. Никому ни слова.
 – Ладно. – Краем глаза Дениз заметила подъехавший "камаро" и нахмурилась. Вроде эту машину она уже видела.
 – Какие-нибудь бумаги у тебя дома есть? – спросил Бакар.
 – Разумеется, нет.
 – Точно?
 – Сто процентов.
 – Что ж, прекрасно.
 Из "камаро" вылезала женщина. Даже издали было видно, что у нее перевязано ухо.
 – Отправляйся домой, – повторил Бакар.
 Не успела незнакомка ступить на асфальт, как Дениз повесила трубку и скользнула в туалет.


* * *

 Еще ребенком Стив Бакар любил телепередачу "Бэтмен-4". Каждый сюжет начинался более или менее одинаково. Совершается некое преступление. О нем сразу становится известно комиссару Гордону и начальнику полиции О'Хара. Недотепы-законники, естественно, мрачнеют, быстро обсуждают ситуацию и приходят к выводу, что выход всего один. Комиссар Гордон поднимает особую трубку, звонит Бэтмену. Тот, не раздумывая, берется за дело и, поворачиваясь к Робину, говорит: "Вперед!"
 Ощущая неприятное бурчание в животе, Бакар в нерешительности уставился на телефон: звонить? не звонить? Но в конце концов главное ведь – выбраться из передряги. Политес и оправдания хороши в мирные времена. А когда начинается война, когда на карту поставлена жизнь, все просто: МЫ или ОНИ. Бакар поднял трубку и набрал нужный номер.
 – Привет, Стиви, – проворковала Лидия.
 – Мне снова нужна помощь.
 – Очень нужна?
 – Очень.
 – Едем.




 Глава 38


 – Я нашла ее в туалете, – доложила Рейчел. – По-моему, она уже успела позвонить куда-то.
 – Почему ты так решила?
 – Мне пришлось стоять в очереди. Между нами оказалось всего три человека. Значит, что-то ее задержало. Иначе она была бы далеко впереди.
 – А куда она звонила, можно выяснить?
 – В обозримом будущем – нет. Все телефонные кабины заняты. И даже будь у меня прежние, фэбээровские, возможности, на определение номера потребовалось бы время.
 – Словом, надо продолжать преследование.
 – Да. – Рейчел повернулась назад. – У вас атлас автомобильных дорог имеется?
 – И не один, – улыбнулась Катарина. – Верн любит карты. Какие вам дороги нужны: мира, страны, штата?
 – Штата, конечно.
 Катарина покопалась в кармане сиденья у меня за спиной и протянула нужный атлас Рейчел. Та принялась ручкой размечать его.
 – Что это ты делаешь? – полюбопытствовал я.
 – Да и сама толком не знаю.
 Зазвонил мобильник.
 – Ну как вы там, ребята?
 – Все нормально, Верн, спасибо.
 – Я уговорил сестру присмотреть за детьми. Сам еду по делам, в восточном направлении. А вы где?
 Я сообщил, что мы приближаемся к Риджвуду. Городок этот Верн знал.
 – В самом деле? Значит, я всего в двадцати минутах езды от вас. Встретимся в кафе на Уилси-сквер.
 – Вообще-то мы собирались навестить эту акушерку.
 – Ничего, подожду.
 – Договорились.
 – Слушайте, Марк, – сказал Верн, – поймите меня правильно, не хочу драматизировать, но если дело дойдет до стрельбы...
 – Я сразу же дам вам знать.
 "Лексус" свернул на Линвуд-авеню. Мы немного приотстали. Рейчел, низко склонив голову, продолжала делать какие-то отметки в атласе, периодически отвлекаясь на определитель. Показались первые дома предместья. Дениз Ванеш свернула на Уолзерли-роуд.
 – Домой едет, точно, – заявила Рейчел. – Ну и пусть ее. А нам надо все это обмозговать.
 – Как это – "обмозговать"? – не понял я. – Нельзя ее отпускать.
 – Брать рано. Я не закончила.
 – Не закончила – чего?
 – Мне нужно еще пять минут.
 Я сбросил скорость, бросив попутно взгляд назад, на Катарину. Она ответила мне слабой улыбкой. Я сверился с часами на панели. Верн, должно быть, уже на месте. Я двинулся к Риджвуд-авеню и выехал прямо на стоянку перед магазином под названием "Даксиана". Там и припарковался. Пикап Верна стоял на противоположной стороне улицы. На бампере красовались две наклейки: "Чарльтона Хессона в президенты" и "Вам кажется, у меня геморрой? Тогда оторвите мне задницу".
 Центр Риджвуда представлял причудливое сочетание архитектуры середины прошлого века, как она запечатлелась на глянцевых открытках, и торгово-деловых построек, характерных для наших дней. Большинство старых продуктовых лавок исчезли. Книжные магазинчики, правда, пока процветали. Что еще? Магазин, торгующий тюфяками и матрасами, славная лавчонка, предлагающая всякую всячину шестидесятых, россыпь бутиков, галантерей и ювелирных магазинов. Ну и конечно, немалую часть места пожирали гиганты – "Гэп", "Уильямс-Сонома" и неизбежный "Старбакс". А в принципе центр города напоминал огромную столовую: здесь было множество кафе, баров, бистро – на всякий вкус и любой карман. Кинешь камень наугад и непременно угодишь в подобное заведение.
 Мы вышли из машины. Рейчел прихватила с собой атлас и определитель. Она и по дороге в кафе продолжала работать. Верн был уже здесь, он оживленно толковал со здоровенным детиной за прилавком. На Верне были бейсболка и спортивная фуфайка с надписью "Лосиная голова. Медведь-гигант – открытие лося".
 Мы сели за столик.
 – Ну что там, выкладывайте, – сказал Верн.
 Я предоставил Катарине изложить суть дела, а сам наблюдал за Рейчел. Как только я раскрывал рот, чтобы к ней обратиться, она предостерегающе поднимала палец. Я предложил Верну забрать Катарину домой: она и так сделала для нас все, что могла, пора возвращаться к детям. Верн затруднился с ответом.
 Время приближалось к десяти утра. Особо усталым я себя не чувствовал. Недосып – даже если он обусловлен причиной послабее нынешней – меня не беспокоит. Наверное, все дело в профессии, связанной с ночными вызовами.
 – Бам! – встрепенулась Рейчел.
 – Ну что там?
 Не отрывая глаз от определителя, Рейчел протянула руку.
 – Дай-ка мне телефон.
 – Зачем?
 – Не спрашивай, просто дай телефон.
 Я протянул ей мобильник. Она набрала какой-то номер и отошла в угол. Катарина, извинившись, удалилась в туалет. Верн дружески ткнул меня локтем в бок и подмигнул, указывая на Рейчел:
 – Шуры-муры?
 – Все не так просто, – сказал я.
 – А чего не просто? Разве что ты полный лопух.
 Я пожал плечами:
 – Наверное.
 – Ты либо влюблен в нее, либо нет. Все остальное – для дураков.
 – Такой ты, стало быть, сделал вывод из того, что услышал утром?
 Верн задумался:
 – А-а, ты про Кэт? Про ее рассказ о прошлом? Меня это особо не волнует. Есть суть. Я сплю с этой женщиной восемь лет. Вот она, суть.
 – Ну, нам с Рейчел до этого далеко.
 – Еще как близко! Ты только посмотри на нее.
 Я последовал его призыву и почувствовал какую-то необыкновенную, воздушную легкость.
 – Ее избили. В нее стреляли... – Верн возмущенно тряхнул своей гривой. Хотя я смотрел на Рейчел, но держу пари: так оно и было. – Если после всего этого между вами ничего не изменится, то знаешь, кто ты?
 – Лопух.
 – Профессиональный. Любительский уровень ты уже превзошел.
 Рейчел закончила разговор и поспешно вернулась к столу. Может, дело заключалось в словах Верна, но – готов поклясться – я снова увидел в ее глазах огонек. И это платье... Эти растрепанные волосы... Эта улыбка, обнимающая весь мир... Я вернулся в прошлое. Ненадолго, на секунду-другую. Но мне хватило и этого.
 – Ну и что там?
 – Целая канонада. В честь Четвертого июля. – Рейчел завозилась с определителем. – Так, еще одно. А ты пока взгляни на карту.
 Я придвинул карту к себе. Верн перегнулся через мое плечо. Я почувствовал запах моторного масла. Атлас был покрыт какими-то отметками – звездочками, крестиками; их окружала одна толстая линия. Я сразу понял, что она означает.
 – Этим маршрутом похитители ехали прошлой ночью, – сказал я. – Когда мы их преследовали.
 – Точно.
 – А звездочки что означают?
 – Так, все по порядку. Внимательней посмотри на карту. Сначала они двинулись на север. Затем на запад. Потом на юг. И снова на запад. Наконец, на северо-восток.
 – Следы запутывали, – догадался я.
 – Вот именно. Как мы с самого начала и подозревали. В твоем доме нас ожидала ловушка. Теперь подумай немного. Мы исходим из того, что кто-то из полиции сообщил им о жучке в выкупе, так?
 – Ну.
 – Следовательно, до того, как ты оказался в больнице, о жучке никто не знал. Похитители не имели понятия, что я у них на хвосте.
 – Допустим. – Я не вполне схватывал логику рассуждений Рейчел.
 – Ты телефонные счета оплачиваешь по электронной почте?
 Перемена темы окончательно сбила меня с толку.
 – Да.
 – Стало быть, ты получаешь уведомление, нажимаешь на клавишу, входишь в директорию, видишь все номера, по которым звонил. И даже имена абонентов.
 Я кивнул. Точно, все так и есть.
 – Я вычислила последний звонок Дениз Ванеш. – Рейчел подняла руку. – Как – не спрашивай. Это не слишком сложно. Харолд, будь у него побольше времени, наверное, и сам разобрался бы. Но если есть связи или можно дать взятку, дело упрощается. А уж когда в твоем распоряжении Интернет, все вообще идет как по маслу.
 – Короче, Харолд прислал тебе ее счет?
 – Ну да. Выяснилось, что мисс Ванеш делает довольно много звонков. Потому я так и задержалась. Надо было рассортировать их, отыскать имена, адреса...
 – И что-нибудь выплыло? Имя?
 – Адрес. Мне хотелось знать, не звонила ли она кому-нибудь, кто живет в тех краях, через которые проезжали похитители.
 Я сообразил, к чему она клонит.
 – Полагаю, тебе это удалось?
 – Более чем. Помнишь, мы останавливались у штаб-квартиры "Метровиста"?
 – Разумеется.
 – Так вот, на протяжении только последнего месяца Дениз Ванеш шесть раз звонила в юридическую консультацию некоего Стивена Бакара. – Рейчел ткнула в звездочку на карте. – А она расположена в "Метровиста".
 – Это адвокат?
 – Харолд надеется что-нибудь нарыть, а я пока еще раз заглянула в программу. Имя Стивена Бакара возникает там довольно часто.
 – В каком качестве?
 – Это специалист по усыновлению, – улыбнулась Рейчел.
 – О Боже, – только и вымолвил Верн.
 Я откинулся на сиденье, пытаясь свести концы с концами. В голове у меня мелькнула какая-то мысль, но я не успел ее поймать. Вернулась Катарина. Верн быстро посвятил ее в происходящее. Мы приближались к цели. Вне всякого сомнения. И все же кое-что смущало. Зазвонил мой – или, скорее, Зиин – мобильник. Я посмотрел на экран. Высветился номер Ленни. Памятуя о предупреждении Зии, я заколебался, отвечать ли. Однако же кто-кто, а Ленни учтет возможность прослушивания. Ведь это он надоумил Зию.
 Я нажал на кнопку "да".
 – В подробности не вхожу, – сказал Ленни, опережая мое приветствие. – Я звоню тебе как адвокат: Марк, не говори мне, где ты. Не говори ничего, что вынудило бы меня сказать неправду. Ясно?
 – Ясно.
 – Поездка оказалась успешной?
 – Да, только успех пока не тот, на который мы рассчитывали. Но они уже недалеко.
 – Я чем-нибудь могу помочь?
 – Вряд ли. Впрочем, минуту. – Я вспомнил, что Ленни был главным юридическим советником моей сестры. Она ему полностью доверяла. – Тебе Стейси ничего не говорила об усыновлении?
 – Не понял.
 – Она никогда не думала о том, чтобы взять ребенка на воспитание, и вообще на эту тему с тобой не говорила?
 – Нет. А это как-нибудь связано с похищением?
 – Возможно.
 – Нет, не припоминаю. Слушай, возможно, нас прослушивают, так что позволь объяснить, почему я звоню. У твоего дома обнаружен труп. Стреляли дважды, в голову. – Ленни знал, что для меня это не новость, и, надо полагать, говорил ради тех, кто – по идее – участвует в этом разговоре. – Имя жертвы пока не установлено, но орудие убийства обнаружено во дворе у соседей.
 Это меня не удивило. Рейчел так и думала, что револьвер брошен где-то неподалеку.
 – Дело в том, Марк, – уточнил Ленни, – что это твой револьвер, пропавший после убийства Моники и похищения Тары. Баллистическая экспертиза уже проведена. В вас с Моникой, если помнишь, стреляли из разных револьверов, хотя одного и того же калибра. Тридцать восьмого.
 – Да не забыл еще.
 – Ну так вот, один из них – твой – "заговорил" нынче утром.
 Я прикрыл глаза. Рейчел вопросительно посмотрела на меня.
 – Ладно, пока хватит, – сказал Ленни. – Если хочешь, потяну за эту ниточку – Стейси и усыновление. Может, чего и нарою.
 – Спасибо.
 – Ты там не очень-то, поосторожнее.
 Ленни отключился. Я сказал Рейчел, что нашли "смит-и-вессон" и провели баллистическую экспертизу. Она откинулась на спинку сиденья и прикусила нижнюю губу (ах, как знакома мне с давних времен эта привычка!).
 – Отсюда однозначно следует, – медленно сказала она, – что Павел и все остальные связаны с событиями полуторагодичной давности.
 – А раньше ты сомневалась?
 – Если помнишь, всего несколько часов назад мы считали, что все это – грандиозный блеф. Мы думали, что эти негодяи знают нечто такое, что позволяет им делать вид, будто Тара у них, и таким образом выманивать деньги у твоего тестя. Но теперь все изменилось. Нам точно известно, что эти люди были у тебя в то утро. Это они похитили твою дочь.
 Логика в ее рассуждении была, и все-таки что-то меня смущало.
 – Ладно, куда направляемся? – поинтересовался я.
 – Самым разумным было бы нанести визит этому юристу, Стивену Бакару, – сказала Рейчел. – Беда только в том, что нам неизвестно, кто это – хозяин или обыкновенный служащий. Пока, насколько можно понять, главенствует Дениз Ва-неш, Бакар ей помогает. Или оба они работают на кого-то третьего. И если мы там появимся, Бакар просто не откроет рта. Он юрист – значит, слишком искушен, чтобы много болтать.
 – Так что же ты предлагаешь?
 – Честно говоря, и сама не знаю, – вздохнула Рейчел. – Допускаю, что пора подключать федералов. Они могли бы прошерстить эту контору.
 Я покачал головой:
 – Волокита.
 – Возможно, нам удастся поторопить их.
 – Допустим, они нам поверят, что тоже далеко не факт. Сколько это может занять времени?
 – Не знаю.
 Мне это не понравилось.
 – Допустим, Дениз Ванеш что-то заподозрила. Допустим, Татьяна перепугалась и снова позвонила ей. Допустим, произошла какая-то утечка. Слишком много чего может случиться, Рейчел.
 – Хорошо, что ты предлагаешь?
 – Ударить с двух сторон, – не особо затрудняя себя раздумьями, ответил я. Возникла проблема. Я внезапно нашел решение. – Ты берешь на себя Дениз Ванеш. Я – Стивена Бакара. Сверим часы – и вперед.
 – Повторяю, Марк, он юрист, душу свою открывать тебе он не будет.
 Я посмотрел на нее. Она уловила мой взгляд. Верн слегка привстал и свистнул сквозь зубы.
 – Ты что, рассчитываешь запугать его? – спросила Рейчел.
 – Речь идет о жизни моего ребенка.
 – Из этого не следует, что можно нарушать закон. Не в первый уж раз, кстати.
 – Как это?
 – Ты грозил Татьяне пустить в ход оружие.
 – Я всего лишь хотел припугнуть ее. Неужели ты думаешь, что я бы действительно выстрелил?
 – Закон...
 – Закон и пальцем не пошевелил, чтобы защитить мою дочь, – сказал я, старясь не сорваться на крик. Краем глаза я заметил, что Верн согласно кивает мне. – Закон чересчур занят, чтобы тратить время на людей вроде тебя и меня.
 – Меня? – вскинулась Рейчел.
 – Знаешь, что сказал мне Ленни у себя дома? Полиция считает теперь, будто похищение – твоих рук дело. Я ни при чем. Просто ты хотела меня опять заполучить или что-то в этом роде.
 – Что-о?
 Я поднялся из-за стола:
 – Короче, я намерен повидаться с этим Бакаром. Вреда я никому причинять не собираюсь, но если ему хоть что-нибудь известно о моей дочери, я заставлю его говорить.
 – Вперед! – Верн вскинул сжатую в кулак руку.
 Я попросил его одолжить мне "камаро".
 – Конечно, – сказал он, – ведь я с самого начала на вашей стороне.
 Я думал, Рейчел снова заспорит. Но она промолчала. Может, понимала, что я своего решения не переменю. А может, в душе согласилась со мной. Или – всего вероятнее – была потрясена тем, что старые коллеги способны всерьез подозревать ее в преступлении.
 – Я с тобой, – заявила Рейчел.
 – Нет, – отрезал я. Пока у меня не было ни малейшего представления о том, что, возможно, придется сделать на месте, но я знал, что способен на многое. – Думаю, я предложил наилучший план. – Я слышал себя как бы со стороны: знакомые интонации врача-хирурга. – Как доберусь до Бакара, позвоню. Нанесем удар по нему и Дениз Ванеш одновременно.
 Ответа я ждать не стал. Вернулся в машину и поехал в "Метровиста".




 Глава 37


 Лидия была в светлом парике – примерно таком же, какой, судя по описанию Стивена Бакара, носила Дениз Ванеш. Она постучала в дверь на последнем этаже.
 Занавеска на окне рядом с дверью пошевелилась.
 – Татьяна? – улыбнулась Лидия.
 Молчание.
 Ей было известно, что Татьяна почти не говорит по-английски, и она уже прикидывала, как справиться с этой трудностью. Сейчас главное – время. Необходимо заткнуть рот всем и каждому. Когда кого-то вроде Бакара вид крови отталкивает, сразу понимаешь, каковы могут быть последствия. Лидия с Хеши разделились. Она приехала сюда. Позже они вновь соединятся.
 – Татьяна, ни о чем не волнуйтесь, – сказала она через дверь. – Я хочу вам помочь.
 Молчание.
 Лидия попыталась зайти с другой стороны:
 – Я друг Павла. Вы ведь знаете, кто такой Павел?
 Из-за занавески на мгновение показалось исхудавшее женское, а, впрочем, скорее девичье лицо. Лидия ободряюще кивнула, но женщина двери не открывала. Лидия быстро оглянулась. Никого. И все же она слишком на виду. Надо побыстрее кончать с этим делом.
 – Сейчас. – Не спуская глаз с занавески, Лидия открыла сумочку и извлекла карандаш с бумагой. Она что-то нацарапала на листе, став таким образом, чтобы из окна – если за ним кто-нибудь еще есть – ее было видно. Закончив писать, она прижала бумагу к стеклу.
 Все это напоминало выманивание испуганной кошки из-под дивана. Татьяна медленно, очень медленно, отодвинула занавеску. Лидия стояла как вкопанная, боясь ее спугнуть. Татьяна наклонилась. Так, кошечка, так, хорошо. Теперь Лидия отчетливо видела ее лицо. Татьяна сощурилась, пытаясь разобрать слова.
 Лидия выхватила пистолет и прижала дуло к стеклу, целя Татьяне прямо между глаз. В последний момент та резко качнулась в сторону. Но слишком медленно, слишком поздно. Пуля вошла ей в правый глаз. Хлынула кровь. Автоматически опустив пистолет, Лидия выстрелила вторично. На сей раз – Татьяна уже падала – пуля попала ей в лоб, но в этом не было особой нужды. Сербка умерла после первого выстрела. Смерть оказалась мгновенной.
 Лидия стремительно бросилась в сторону, рискнув, однако, в последний момент оглянуться. Никого. Дойдя до близлежащего сквера, она освободилась от парика и светлого пальто. Машину Лидия оставила на стоянке, в полумиле отсюда.


* * *

 Добравшись до "Метровиста", я позвонил Рейчел. Она уже припарковалась напротив дома Дениз Ванеш. Настало время действовать.
 Правда, плана действий у меня не было. Наверное, я рассчитывал ворваться в кабинет Бакара, приставить ему пистолет к виску и вынудить заговорить. Чего я не учел, так это нормальной бюрократии. У Стивена Бакара оказалась просторная приемная. В ней сидела супружеская пара. Муж уткнулся в номер журнала "Спортс иллюстрейтед". Жена выглядела подавленной. Она улыбнулась мне, но было видно, насколько трудно ей это далось.
 Только сейчас я сообразил, что произвожу дикое впечатление. Больничная одежда. Двухнедельная щетина. Красные от недосыпа глаза, растрепанные волосы.
 Секретарша сидела за стеклянной перегородкой вроде тех, что обычно ассоциируются у меня с зубной клиникой. Агнес Вайс – так было написано на небольшой карточке – мило улыбнулась мне:
 – Здравствуйте. Чем могу быть полезна?
 – Мне надо видеть господина Бакара.
 – Вы уславливались о встрече? – Голос звучал приветливо, впрочем, с ноткой официальности.
 – Нет, но у меня срочное дело.
 Мой ответ ее не удивил.
 – Ясно. Извините, вы наш постоянный клиент, мистер...
 – Доктор, – рефлекторно откликнулся я. – Скажите мистеру Бакару, что его срочно желает видеть доктор Марк Сайдман. Дело не терпит отлагательства.
 Супружеская пара в четыре глаза уставилась на меня. Улыбка медленно сползла с лица секретарши:
 – У мистера Бакара сегодня чрезвычайно насыщенное расписание. – Она принялась листать ежедневник, – Попробуем что-нибудь придумать для вас.
 – Агнес, посмотрите-ка на меня.
 Она повиновалась.
 Я придал своему лицу максимально грозное выражение.
 – Скажите ему, что у доктора Сайдмана срочное дело. Скажите: если он не примет меня немедленно, я обращусь в полицию.
 Агнес поудобнее уселась на стуле.
 – Не будете ли вы так любезны присесть...
 – Живо!
 – Сэр, если вы не отойдете от окошка, я вызову охрану.
 Пришлось отойти. Ничего, в любой момент можно вернуться. Агнес и не подумала поднять трубку. Я сделал шаг вперед. Агнес закрыла окошко.
 – Она покрывает его! – выпалил муж.
 – Джек! – одернула его жена.
 Джек пропустил замечание мимо ушей.
 – Бакар ушел полчаса назад. Похоже, он очень торопился. Секретарша твердит, что он вот-вот вернется.
 Едва войдя в приемную, я обратил внимание на фотографии, висящие на стенах. Теперь пригляделся к ним. На каждом снимке в обществе каких-то политиканов, сомнительных знаменитостей, вчерашних спортсменов был изображен один и тот же человек – толстощекий коротышка со скошенным подбородком и прилизанными волосами. "Наверное, это и есть Стивен Бакар", – подумал я.
 Поблагодарив Джека, я направился к двери. Приемная Бакара была на первом этаже, и я решил подождать его у входа. Таким образом я застану его врасплох, на нейтральной территории. Агнес не успеет ни о чем предупредить шефа. Прошло пять минут. За это время в здание вошли и вышли несколько пиджаков, гнущихся под тяжестью портфелей величиной с багажник автомобиля. Я нетерпеливо мерил шагами коридор.
 Появилась еще одна пара. По неуверенным шагам и загнанному взгляду я сразу определил, что это тоже клиенты Стивена Бакара. Глядя им вслед, я пытался понять, что же их сюда привело. Мне представилось, как они женятся, держат друг друга за руки, целуются, занимаются любовью по утрам. Я видел, как постепенно налаживается у них жизнь. Видел, как переживают они, что все еще нет ребенка. Проходит год. Потом другой. Результаты анализов по-прежнему отрицательные. А у друзей уже появились дети, только о детях и разговоры. Родители спрашивают, когда же наконец им подарят внуков. Видел, как идут они на прием к врачу-специалисту, видел все эти бесконечные процедуры, унизительный сбор спермы в мензурку, интимные вопросы, анализы крови и мочи. А годы идут и идут. Друзья отдаляются. Занятия любовью приобретают сугубо утилитарный характер. Муж и жена высчитывают сроки. В доме поселяется уныние. Он перестает держать ее за руку. Она поворачивается к нему спиной, если только сроки не те. Я видел пилюли, запредельно дорогой персонал, новый отсчет дней, новые анализы и убийственные разочарования.
 И вот они здесь.
 Нет, ничего в точности я, конечно, сказать не мог. Но чувствовал, что близок к истине. Интересно, на что они готовы пойти, чтобы положить конец своим переживаниям? Сколько готовы заплатить?
 – О Боже! О Боже!
 Я резко обернулся. В здание, с силой захлопнув за собой дверь, влетел какой-то мужчина:
 – Полиция! Вызовите полицию!
 Я бросился к нему:
 – В чем дело?
 Вновь раздался крик. Я выскочил на улицу. И снова крик, на сей раз более пронзительный. Я свернул направо. Из подземного гаража выбегали две женщины. Я кинулся к ним, проскочил мимо автомата, выдающего талоны на парковку. Кто-то беспрерывно молил о помощи, призывая позвонить по 911.
 Впереди я заметил охранника, громко говорившего по радиотелефону. Закончив разговор, он сорвался с места. Я – за ним. Завернув за угол, охранник резко остановился. Рядом с ним стояла женщина и, стиснув ладонями лицо, кричала не переставая. Я подбежал к ним.
 Тело, зажатое между двумя машинами. Взгляд, устремленный в никуда. Толстые щеки. Скошенный подбородок. Зализанные волосы. Раны на голове, кровь. У меня потемнело в глазах.
 Стивен Бакар, последняя моя надежда, был мертв.




 Глава 40


 Рейчел нажала на кнопку звонка. Дениз Ванеш, как выяснилось, предпочитала звонок непростой, из тех, что поют на разные голоса. Солнце стояло в зените. Небо ясное и голубое. Мимо, поигрывая разноцветными гантельками, бодрой походкой прошествовали две дамы. Не замедляя шага, они кивнули Рейчел. Она ответила им.
 – Да? – донесся голос из селектора.
 – Дениз Ванеш?
 – Кто там?
 – Меня зовут Рейчел Миллз. Я работала в ФБР.
 – Работала?
 – Да.
 – Что вам угодно?
 – Мне надо поговорить с вами, мисс Ванеш.
 – О чем?
 Рейчел вздохнула:
 – Может, все-таки впустите меня?
 – Не раньше, чем вы скажете, что вам надо.
 – Речь идет о девушке, у которой вы только что были в Юнион-Сити. Для начала о ней.
 – Весьма сожалею, но о своих пациентах я ни с кем не говорю.
 – Повторяю, для начала.
 – А что, собственно, тут может быть интересного для бывшего агента ФБР?
 – Хотите, чтобы я пригласила действующего?
 – Мне все равно. Итак, мисс Миллз, нам с вами не о чем разговаривать. Если у ФБР есть вопросы ко мне, пусть свяжется с моим адвокатом.
 – Ясно, – сказала Рейчел. – А зовут его, случайно, не Стивен Бакар?
 Наступило недолгое молчание. Рейчел оглянулась на машину.
 – Мисс Ванеш?
 – Я не обязана отвечать на ваши вопросы.
 – Не обязаны. Наверное, мне стоит пройтись по соседям. Авось что-нибудь да узнаю.
 – И что же вы им скажете?
 – Спрошу, не известно ли им о торговле детьми, центр которой находится в этом доме.
 Щелкнул замок, и дверь открылась. Стоя на пороге, загорелая блондинка заявила:
 – Я подам на вас в суд за клевету.
 – За наговор, – поправила ее Рейчел.
 – Что?
 – За наговор. Клевета может быть только в печати. А если речь идет об устном высказывании, то это наговор. Вы имеете в виду как раз наговор. Но в любом случае вам придется доказать, что я лгу. А мы обе знаем, что это не так.
 – Нет, это вам придется доказать, что я совершила нечто противозаконное. А сделать этого вы не можете.
 – Еще как могу.
 – Я оказала медицинскую помощь больной женщине. Вот и все.
 Рейчел показала пальцем в сторону лужайки. Из машины вышла Катарина.
 – А как насчет прежних пациентов?
 Дениз Ванеш прижала ладонь ко рту.
 – Она засвидетельствует, что получила от вас деньги за ребенка.
 – Ничего подобного. В таком случае ее арестуют.
 – Ну да, конечно, ФБР скорее ухватится за нищенку из Сербии, чем прикроет торговлю детьми. Смелая мысль.
 Заметив, что Дениз Ванеш колеблется, Рейчел потянула на себя дверь.
 – Так как, можно войти?
 – Вы ошибаетесь, – спокойно сказала Дениз.
 – Ну что ж, – Рейчел уже была в доме, – у вас есть возможность поправить меня.
 Бросив взгляд на Катарину, Дениз Ванеш медленно закрыла входную дверь. Рейчел была уже в кабинете. Какая белизна! Белые кушетки. Белые ковровые дорожки. Белые фарфоровые статуэтки обнаженных женщин на белых конях. Белый кофейный столик, белые стулья или, точнее, табуретки. Дениз вошла в кабинет. Ее белое платье слилось с общим фоном, и у Рейчел возникло впечатление, будто голова и руки Дениз самостоятельно плывут в воздухе.
 – Что вам от меня надо?
 – Я ищу одного ребенка.
 – Ее ребенка? – Дениз кивнула в сторону двери, имея в виду Катарину.
 – Нет.
 – Впрочем, это не имеет значения. Я все равно не знаю, где держат этих детей.
 – Вы ведь акушерка, правильно?
 – Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы. – Дениз скрестила на груди сильные длинные руки.
 – Знаете что, Дениз, мне и так почти все известно. Остались кое-какие детали, которые вы могли бы прояснить. – Рейчел села на клеенчатую кушетку. Дениз не пошевелилась. – В некоей стране за рубежом у вас есть свои люди. Может, не в одной стране. Но в Сербии – точно. Поэтому будем плясать от нее. Ваши люди находят девушек. Все они беременны, но на таможне об этом, естественно, не заявляют. Вы наблюдаете девушек как гинеколог и помогаете им при родах – может, здесь, может, в другом месте, этого я не знаю.
 – Вы вообще многого не знаете.
 – Но кое-что все-таки знаю, – улыбнулась Рейчел.
 Теперь руки Дениз лежали на бедрах. Какую бы позу она ни принимала, любая казалась неестественной, словно напоказ.
 – Знаю главное, – сказала Рейчел. – Женщина рожает. Вы покупаете у нее ребенка и переправляете его Стивену Бакару. Бакар работает на людей, отчаявшихся заиметь собственное потомство и готовых закрыть глаза на закон.
 – Интересно.
 – Вы хотите сказать, что все это – чистая фантазия?
 – Вот именно, – осклабилась Дениз.
 – Ну что ж, отлично. – Рейчел потянулась к мобильнику. – В таком случае я звоню федералам. Познакомлю их с Катариной. Потом им, наверное, захочется съездить в Юнион-Сити и потолковать с Татьяной. Затем они, вероятно, посмотрят распечатку ваших телефонных разговоров, ваши счета...
 Дениз замахала руками:
 – Ладно, ладно, говорите, что вам нужно. Если я правильно поняла, в ФБР вы уже не работаете. Так чего же вы от меня хотите?
 – Хочу знать, как действует ваша система.
 – Чтобы и самой поживиться?
 – Нет.
 Дениз на мгновение задумалась.
 – Вы вроде разыскиваете какого-то ребенка?
 – Разыскиваю.
 – Стало быть, на кого-то работаете?
 Рейчел покачала головой.
 – Слушайте, Дениз, выбор у вас невелик. Либо вы говорите мне правду, либо отправляетесь в тюрьму, причем надолго.
 – Ну а если я скажу все, что знаю?
 – Тогда вы в этом деле не замешаны, – солгала Рейчел без малейших угрызений совести. Повитуха участвует в торговле детьми, а такие вещи не прощаются.
 Дениз села на кушетку. Она как-то внезапно постарела и побледнела. Углубились морщины вокруг глаз и рта.
 – Все не так, как вам кажется, – начала она.
 Рейчел выжидательно молчала.
 – Мы никому не причиняем зла. Напротив, делаем доброе дело. – Дениз Ванеш потянулась к сумочке (естественно, белого цвета) и, вытащив сигарету, протянула пачку Рейчел. Та отрицательно покачала головой. – Вам что-нибудь известно о детских приютах в бедных странах?
 – Только то, что показывают по телевизору, в документальных фильмах.
 Дениз щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась.
 – Это настоящий ад. Бывает, на сорок детей приходится одна няня. Как правило, безграмотная девчонка. Такая работа считается знаком политического доверия. С детьми подчас обращаются исключительно жестоко. Многие рождаются с наркотической зависимостью. Медицинский уход...
 – Ясно, ясно, – прервала ее Рейчел. – Все это, разумеется, очень печально.
 – Да уж.
 – Ну и?..
 – Мы нашли способ помочь хотя бы некоторым из этих несчастных.
 Рейчел села на стул и скрестила ноги. Ей стало ясно, к чему клонит эта женщина.
 – Вы переправляете беременных сюда и платите им за детей?
 – Это слишком сильно сказано.
 Рейчел пожала плечами:
 – А как надо сказать?
 – Поставьте себя на их место. Вы бедны. По-настоящему бедны. Вы занимаетесь проституцией или чем-то в этом роде. Фактически вы рабыня, хотя и белая. Никто. И вдруг вы узнаете, что забеременели. Можно сделать аборт или, если запрещает вера, поместить младенца в какой-нибудь жалкий приют.
 – Или, – подхватила Рейчел, – если повезет, передать его вам.
 – Да. Мы обеспечим ребенку нормальный медицинский уход. Мы заплатим матери. И главное, мы проследим, чтобы новорожденный попал в хороший дом, к заботливым обеспеченным людям.
 – С постоянным доходом, – уточнила Рейчел. – То есть к преуспевающим.
 – Да, дело это дорогое, – согласилась Дениз. – Но позвольте задать один вопрос. Возьмем для примера вашу приятельницу, ту, что ждет вас в машине. Кажется, вы назвали ее Катариной?
 Рейчел промолчала.
 – Как бы сложилась ее жизнь, если бы мы не переправили ее в Америку? Как бы сложилась жизнь ее ребенка?
 – Не знаю. Я не знаю, что вы сделали с ее ребенком.
 – Ладно, очко в вашу пользу, – улыбнулась Дениз. – Но вы ведь отлично понимаете, о чем я. Где, на ваш взгляд, ребенку лучше – с опустившейся проституткой в стране, которую раздирают междоусобицы, или в Соединенных Штатах, в заботливой и любящей семье?
 – Ясно. – Рейчел старалась сохранять спокойствие. – В общем, у вас тут благотворительное общество. Да такое, что всему миру на зависть.
 – Осмотритесь, – ухмыльнулась Дениз. – У меня дорогие вещи. Я живу в престижном районе. Мой сын – студент частного колледжа. Я люблю путешествовать по Европе. Короче, я занимаюсь своим делом, потому что оно приносит хорошие деньги. Ну и что? Кого интересуют мои мотивы? Положение с детскими приютами в Югославии от этого не меняется ни на йоту.
 – И все-таки я не понимаю, – возразила Рейчел. – Итак, женщины продают вам своих детей.
 – Отдают, – поправила Дениз. – А мы им предлагаем материальную компенсацию...
 – Ладно, ладно, будь по-вашему. Так или иначе, вы получаете младенца. Мать получает деньги. А потом? Должна же быть какая-то документация, иначе этим делом заинтересуется государство. Никто не позволит Бакару просто так заниматься усыновлением.
 – Верно.
 – Так как же все происходит?
 – Похоже, вы стараетесь прищучить меня? – улыбнулась Дениз.
 – Честно говоря, пока не знаю.
 – Вы ведь помните, что я добровольно согласилась отвечать на ваши вопросы?
 – Помню.
 Дениз Ванеш сцепила пальцы и прикрыла глаза. Со стороны можно было подумать, что она молится.
 – Мы нанимаем американок.
 – Извините? – воззрилась на нее Рейчел.
 – Скажем, Татьяна вот-вот родит. Мы нанимаем вас, Рейчел, сыграть роль матери. Вы отправляетесь в соответствующий отдел мэрии, заявляете, что беременны и рожать намерены дома, так что в больнице не будет никакой записи. Вам дают анкеты. Вы их заполняете. Никому не приходит в голову убедиться в том, что вы на самом деле беременны. Да и как, собственно? В мэрии ведь нет гинекологического кресла.
 – О Боже! – выдохнула Рейчел.
 – В общем-то, если вдуматься, ничего сложного во всем этом нет. Нигде не записано, что Татьяна скоро родит. Напротив, по всему следует, что это у вас будет ребенок. Я помогаю ему появиться на свет. И я же как свидетельница удостоверяю факт рождения. Вы становитесь матерью, а затем подписываете документы о передаче ребенка на воспитание. Их готовит Бакар... – Дениз пожала плечами.
 – Таким образом, приемным родителям ничего не известно?
 – Нет, да им и не до этого. Им просто до безумия хочется иметь ребенка. Все остальное не играет роли.
 Рейчел неожиданно почувствовала себя вымотанной до предела.
 – И еще, – не унималась Дениз. – Перед тем как сдать нас властям, подумайте хорошенько. Мы занимаемся этим делом уже почти десять лет. И все это время наши дети покойно и счастливо живут в своих семьях. Десятки детей. И вот этому счастью придет конец, потому что усыновление будет считаться недействительным. Появятся подлинные матери и заявят права на своих детей. Или потребуют отступного. Вы разрушите не одну жизнь...
 Рейчел устало покачала головой. На сегодня с нее хватит. В свое время она действительно все хорошенько обдумает. Пора приступать к главному. Рейчел расправила плечи и пристально посмотрела на Дениз:
 – Ну а Тара Сайдман здесь при чем?
 – Кто?
 – Тара Сайдман?
 Теперь пришла очередь Дениз удивляться:
 – Минуту. Тара Сайдман – кто это? Уж не та ли девочка, которую выкрали некоторое время назад в Каслтоне?
 Зазвонил мобильник. Взглянув на экран, Рейчел увидела, что это Марк. Только она собралась ответить, как в комнате, словно из ниоткуда, возник какой-то мужчина. Почуяв неладное, Дениз обернулась и отскочила в сторону. У Рейчел перехватило дыхание.
 Это был мужчина, который душил ее в парке.
 Пистолет, направленный на Рейчел, в гигантской руке казался детской игрушкой.
 – Телефон, – бросил мужчина.
 Рейчел отдала мобильник, стараясь не коснуться страшных пальцев. Мужчина прижал дуло пистолета к ее лбу.
 – Оружие.
 Рейчел повиновалась. Телефон снова зазвонил.
 Мужчина нажал на кнопку ответа:
 – Доктор Сайдман?
 – Кто это? – Даже Рейчел услышала голос Марка.
 – Мы находимся в доме Дениз Ванеш. Немедленно приезжайте. Один. Без оружия. Тогда я все расскажу о вашей дочери.
 – Где Рейчел?
 – Здесь. В вашем распоряжении тридцать минут. И учтите. Вы всегда пытаетесь ловчить в таких ситуациях. Не советую. Ваша приятельница мисс Миллз умрет первой. Ясно?
 – Ясно.
 Мужчина отключился и посмотрел на Рейчел. Зрачки у него были карие, с золотистым оттенком. Взгляд кроткий – как у косули. Великан повернулся к Дениз Ванеш. Она вздрогнула. Мужчина медленно улыбнулся.
 Намерения его были очевидны.
 – Нет! – отчаянно вскрикнула Рейчел при виде, как пистолет поднимается на уровень сердца Дениз. Прозвучали три выстрела. Пули попали в одно и то же место. Тело Дениз обмякло и сползло с кушетки на пол. Рейчел вскочила. Мужчина перевел пистолет на нее:
 – Сидеть!
 Она покорилась. Дениз Ванеш была мертва. Вне всякого сомнения. Глаза широко открыты. На пол стекает кровь, особенно красная на фоне окружающей белизны пространства.




 Глава 41


 Ну и что прикажете теперь делать?
 Я звонил Рейчел, чтобы сказать об убийстве Стивена Бакара. И выяснил, что ее держат в заложницах. Так что же – повторяю – следует предпринять? Я пытался все спокойно обдумать, разложить по полочкам, но для этого явно не хватало времени. Человек, с которым я говорил по телефону, прав: я действительно "ловчил". Полтора года назад, когда обратился за помощью к полиции и ФБР. И теперь, когда подключил к поиску дочери бывшего агента федеральной службы. "Ловчить" меня подталкивала надежда. Конечно, оба раза я рисковал. Но сейчас мне казалось, что все было бесполезно. Похитители никогда не собирались возвращать мне ребенка. Ни полтора года назад. Ни вчера вечером.
 Ни в настоящий момент.
 Быть может, я упорно искал ответ, который и без того был мне известен. Верн сразу это понял и сказал: "Если не морочить себе голову..." Кажется, этим я и занимался. Ведь даже сейчас, когда мы разворошили осиное гнездо, я по-прежнему тешил себя надеждой. А вдруг Тара жива? Вдруг она сделалась жертвой мошенников, торгующих детьми? Ужасно? Да. Но альтернатива, откровенная альтернатива, заключалась в том, что Тара мертва. Признать подобное я был не в состоянии.
 Я уж и сам не знал, чему верить, на что надеяться.
 Я взглянул на часы. Прошло двадцать минут. Прикинув, что надо сделать в первую очередь, я набрал прямой номер Ленни на работе.
 – В Ист-Рутерфорде убит некто Стивен Бакар, – сказал я.
 – Бакар? Это какой Бакар – адвокат?
 – Ты его знаешь?
 – Несколько лет назад мы пересеклись на одном деле, – пояснил Ленни. – О черт!
 – Что такое?
 – Помнится, ты интересовался, не связана ли каким-нибудь образом Стейси с делами об усыновлении. Тогда я не углядел никакой связи. А сейчас, когда ты назвал имя... Словом, три, нет, четыре года назад Стейси спрашивала меня о Бакаре.
 – В какой связи?
 – Да уж и не помню толком. Что-то насчет того, как стать матерью.
 – Как это?
 – Говорю же, не помню. Да и тогда особого внимания не обратил. Просто велел ей ничего не подписывать, не показав предварительно мне. – Ленни помолчал. – А откуда тебе известно, что он убит?
 – Сам только что видел труп.
 – Так, больше ни слова. Вполне вероятно, линия прослушивается.
 – Ты мне нужен. Свяжись с полицией. Пусть пошуруют у Бакара в кабинете. Он организовал целую сеть подпольной торговли детьми. Не исключено, что и Тара попала в его силки.
 – Каким образом?
 – Нет времени объяснять.
 – Хорошо, позвоню Тикнеру и Ригану. Между прочим, Риган ищет тебя день и ночь.
 – Догадываюсь.
 Не дожидаясь очередного вопроса, я отключился. Честно говоря, не знаю, на что рассчитывал, привлекая к поискам полицию. Всерьез я не верил, будто в адвокатском кабинете можно отыскать следы, ведущие к Таре. Но вдруг? Чем черт не шутит! И если сейчас все пойдет наперекосяк (а опасность этого очевидна и весьма велика), мне хотелось, чтобы кто-нибудь завершил то, что я не успел.
 Вот и Риджвуд. Я ни секунды не сомневался, что по телефону мне сказали правду. Эти люди не торгуют информацией. Они здесь, чтобы подчистить следы. Мы с Рейчел знаем слишком много. И я им нужен только для того, чтобы покончить разом с нами.
 Так как же быть?
 Времени почти не осталось. Если задержаться, если забыть, что времени мне дано всего тридцать минут, этот тип может разозлиться. Плохо. Я снова подумал о полиции, но вспомнил слова о моей склонности к "ловкачеству" и еще о том, что не исключена возможность утечки. У меня есть пистолет. Я умею им пользоваться. Я прилично стреляю. Но в тире. А убить человека – дело, надо полагать, совсем другое. А может, и нет. У меня больше не осталось никаких сомнений в том, что таких типов надо истреблять. Да и раньше – были ли?
 В квартале от дома Дениз Ванеш я остановился, нащупал в кармане пистолет и зашагал вниз по улице.


* * *

 Он звал ее Лидией. Она звала его Хеши.
 Она появилась пять минут назад – небольшого роста миловидная женщина с кукольными глазками, расширенными от возбуждения. Она стояла, склонившись над трупом Дениз Ванеш и глядя, как на пол стекает струйка крови. Рейчел сидела неподвижно. Руки были связаны за спиной. Лидия повернулась к ней.
 – Ты сегодня виделась с девушкой по имени Татьяна?
 Рейчел промолчала. Хеши опустил шторы на окнах.
 – Она мертва. Мне кажется, тебе это интересно. – Лидия села рядом с Рейчел. – Помнишь телевизионный фильм "Семья смеется"?
 "Это еще к чему? Да она явно сумасшедшая", – подумала Рейчел и неопределенно кивнула:
 – Да.
 – Ну и как он тебе?
 – По-моему, полный бред.
 Лидия откинула голову и расхохоталась:
 – Я играла Трикси.
 – И наверное, страшно этим гордитесь, – заметила Рейчел.
 – О да! Еще как горжусь! – Лидия склонила голову набок и придвинулась к Рейчел. – Ты не догадываешься, что скоро умрешь?
 Рейчел и глазом не моргнула.
 – В таком случае, может, вы скажете, что сделали с Тарой Сайдман?
 – Действительно, пора. – Лидия встала. – Итак, я была актрисой. Работала на телевидении. А в телесериалах наступает момент, когда раскрываются карты, чтобы зрителям стало все понятно, а герой получил свою награду. У нас сейчас настал как раз такой момент. Извини, дорогая. – Лидия повернулась к Хеши: – Заткни ей рот кляпом, Медвежонок.
 Хеши заклеил Рейчел рот скотчем и вернулся к окну. Лидия склонилась к самому уху Рейчел, так что дыхание ощущалось.
 – Послушай-ка меня, – зашептала она, – это наверняка покажется тебе забавным. – Лидия наклонилась ниже. – У меня нет ни малейшего представления о том, что случилось с Тарой Сайдман.


* * *

 Итак, я не собирался подъезжать к самому дому и стучать в дверь.
 Будем говорить без обиняков. Нас хотят убить. Единственный мой шанс состоит в том, чтобы захватить противника врасплох. Расположения комнат в доме я не знал, но рассчитывал проникнуть внутрь через боковое окно. Я был вооружен. Я был уверен, что стрелять буду без колебаний. Жаль, конечно, что нет лучшего плана, но сомневаюсь, что, даже будь у меня время, придумал бы что-нибудь путное.
 Зия как-то говорила о моем эго хирурга. Признаюсь, тогда меня это напугало. А сейчас я не сомневался, что с делом справлюсь. Я не дурак. Знаю, что надо соблюдать осторожность. А если ничего не выйдет, если мне не удастся подкрасться к ним незаметно, предложу сделку – Марк Сайдман в обмен на Рейчел Миллз. Я не дам себе увлечься разговорами о Таре. Да, я хочу верить, что она жива. Да, я хочу верить, что им известно, где она. Но жизнью Рейчел в погоне за миражом я больше рисковать не намерен. Своей – пожалуйста. Но не ее.
 Я приблизился к дому Дениз Ванеш, стараясь не высовываться из-за деревьев. Но в пригородах, где живут люди с достатком, это практически невозможно. Здесь никто не прячется. Я представил себе, как соседи наблюдают за мной из-за штор, уже готовясь набрать номер 911. Впрочем, это как раз меньше всего меня беспокоило. Чтобы тут ни случилось, как бы ни обернулось дело, развязка наступит до появления полиции.
 Зазвонил телефон, я мысленно выругался. Сейчас я за три дома от цели. Доктор Осторожность – доктор Разум – забыл выключить мобильник. С ужасающей ясностью я вдруг понял, что обманываю себя. Я действую явно не на своей территории. А что, если бы телефон зазвонил не сейчас, а прямо у дома? Что тогда?
 Я бросился за изгородь из кустов и нажал на нужную кнопку.
 – Да, многому тебе еще предстоит поучиться, – раздался шепот Верна. – Пока в дом по-тихому войти не можешь.
 – А ты где?
 – Оглянись и посмотри в окно на втором этаже.
 Я прищурился. В проеме одного из окон дома Дениз Ванеш стоял Верн и махал мне рукой.
 – Задняя дверь оказалась открытой, – пояснил Верн, – я и вошел.
 – Что там?
 – Что, что! Убивают. Я слышал, как они говорили, что девушка из мотеля убита. Дениз тоже. Ее труп валяется в трех шагах от Рейчел.
 Я закрыл глаза.
 – Это ловушка, Марк.
 – Так я и думал.
 – Их двое – мужчина и женщина. Теперь слушай меня. Быстро возвращайся в машину. Подъедешь поближе и остановишься у тротуара. Но слишком близко не подъезжай – живую мишень из себя не делай. Ты мне нужен, чтобы отвлечь их внимание, понял?
 – Понял.
 – Постараюсь одного взять живым, но гарантировать не могу.
 Верн отключился. Я скорым шагом вернулся к машине и сделал, что велено. Слышно было, как сердце колотится в груди. Но теперь появилась надежда. Верн там. Он внутри дома, и он вооружен. Я притормозил недалеко от подъезда. Занавески на всех окнах задернуты, шторы опущены. Я глубоко вздохнул, вышел на улицу и встал у машины.
 Тишина.
 Я думал, вот-вот начнется стрельба. Ан нет. Первое, что до меня донеслось, был звон разбитого стекла. Затем я увидел, как из окна падает Рейчел.


* * *

 – Он только что подъехал, – сказал Хеши.
 "Все, конец", – мелькнуло у Рейчел в голове. Марк войдет в дом. Они не будут препятствовать, а потом убьют их обоих – дурную копию Бонни и Клайда.
 Татьяна уже мертва. Дениз Ванеш уже мертва. И им тоже не вырваться. Хеши с Лидией в живых их не оставят. Рейчел очень надеялась, что Марк поймет это и обратится в полицию. Она надеялась, что он здесь не появится, и в то же время отдавала себе отчет, что все будет наоборот. И действительно, Марк здесь. Сейчас, наверное, придумывает бог знает что. Или до сих пор настолько ослеплен надеждой, что стремится в западню.
 Так или иначе, его необходимо остановить.
 Единственный шанс заключается в том, чтобы захватить их врасплох. В случае удачи лучшее, на что можно всерьез рассчитывать, – это спасти Марка. Все остальное – пустые мечтания.
 Время действовать.
 Связать ей ноги они не потрудились. Да и то сказать, на что она способна со связанными руками и залепленным ртом? Напасть на них – самоубийство, слишком легкую мишень она будет собой представлять.
 Но именно на это она и сделала ставку.
 Рейчел поднялась на ноги. Лидия мгновенно обернулась и вскинула пистолет.
 – На место!
 Рейчел не послушалась. Лидия растерялась. Но долго ее замешательство длиться не могло. Рейчел решила воспользоваться ситуацией. Маленький шанс, но шанс. Она кинулась бежать. Теперь Лидии придется стрелять, либо ловить ее, либо...
 Окно!
 Лидия поняла, к чему движется дело, но остановить Рейчел не сумела. Та, как живой таран, бросилась вперед головой в оконный проем. Стекло подалось с неожиданной легкостью. Рейчел вылетела наружу. Но чего она не рассчитала, так это высоты окна. Руки связаны за спиной, не обопрешься при приземлении.
 Рейчел изогнулась и упала на плечо. Раздался глухой удар, все тело пронзило острой болью, в бедро впились осколки стекла. "Марк услышит, поймет, что нельзя идти в дом". Но, уже переворачиваясь, Рейчел увидела, что ошиблась, и испытала страх – животный, отчаянный страх. Да, Марк получил предупреждение, но не внял ему.
 Не думая о возможных последствиях, он кинулся к Рейчел.


* * *

 – Сидеть!
 Женский голос принадлежал гнусной дамочке по имени Лидия. Она медленно поднимала пистолет. Верна охватила паника. Он еще не был готов к схватке. Отсюда можно и промахнуться. Лидия не спустила крючок. Верн с изумлением наблюдал, как Рейчел бежит к окну и выпрыгивает на улицу.
 "Она что, спятила? Да нет, просто храбрая женщина. Она ведь понятия не имеет, что я здесь. И не может позволить себе просто сидеть и ждать, когда Марк попадет в ловушку. Она не из таких", – вихрем пронеслось у него в голове.
 Верн двинулся вперед. Бесчисленное множество раз он слышал, что время в критические моменты останавливается, краткие секунды растягиваются до бесконечности и становится видна малейшая деталь. На деле все это сущая ерунда. Только если оценивать событие задним числом, в спокойной обстановке, можно говорить, будто время застывает на месте. А в самый жаркий миг оно, наоборот, ускоряет бег. Так было, когда вместе с тремя друзьями Верн вступил в перестрелку с гвардией Саддама. Так произошло и сейчас.
 Верн поспешно завернул за угол.
 – Оружие на пол!


* * *

 Посреди комнаты стоял высокорослый мужчина с пистолетом, направленным в сторону окна, откуда только что выпрыгнула Рейчел. Времени на повторное предупреждение не оставалось, и Верн дважды выстрелил. Хеши рухнул без звука. Лидия вскрикнула. Верн бросился на пол и перекатился за кушетку.
 – Хеши!
 Верн осторожно выглянул, ожидая увидеть дуло пистолета. Но Лидия бросила оружие и, рыдая во весь голос, опустилась на колени.
 – Нет! Не умирай, Хеши, пожалуйста, не умирай, не оставляй меня одну! – Она бережно подложила ладони под голову убитого.
 Верн отшвырнул ногой пистолет Лидии и прицелился ей в грудь.
 Голос ее теперь звучал мягко, еле слышно, в нем появились материнские нотки:
 – Ну пожалуйста, Хеши. Пожалуйста, не умирай. Ради Бога, не оставляй меня одну.
 – Ни за что, – прошептал Хеши.
 Лидия умоляюще посмотрела на Верна. Звонить в полицию нужды не было – судя по завыванию сирен, машины приближались к дому. Хеши сдавил ладонь Лидии.
 – Ты знаешь, что надо делать, – сказал он.
 – Нет, – едва слышно ответила она.
 – Лидия, мы были готовы к этому.
 – Ты не умрешь.
 Хеши закрыл глаза. Дыхание было хриплым и прерывистым.
 – Все решат, что ты просто чудовище, – сказала она.
 – Наплевать мне на это. Никто, кроме тебя, меня не волнует. Обещай, Лидия.
 – Ты выкарабкаешься.
 – Обещай.
 Лидия покачала головой. Слезы струились у нее по щекам.
 – Не могу.
 – Можешь. – Хеши с трудом улыбнулся. – Ты ведь великая актриса.
 – Я люблю тебя, – прошептала Лидия.
 Но он ее уже не слышал.
 Сирены звучали совсем рядом. Верн отступил в сторону. Появились полицейские. Едва войдя в комнату, они сразу окружили Лидию. Она внезапно оторвала голову от груди Хеши.
 – Слава Богу! – Слезы вновь полились у нее из глаз. – Слава Богу, этот кошмар наконец позади.


* * *

 Рейчел срочно отвезли в больницу. Я хотел проводить ее, но у полиции были свои соображения на сей счет. Я позвонил Зии и попросил ее проведать Рейчел.
 Полиция допрашивала нас много часов подряд. Меня, Катарину, Верна – по отдельности, потом всех вместе. По-моему, они нам поверили. Ленни присутствовал при допросах. Некоторое время спустя появились Риган и Тикнер. До того, переговорив с Ленни по телефону, они рылись в записях Бакара.
 – Денек длинный получился, а, Марк? – начал Риган.
 – По-вашему, сейчас самое время для светской беседы, детектив? – Я уселся напротив него.
 – Эта женщина называет себя Лидией Дэвис. Но ее настоящее имя – Лариса Дейн.
 Я наморщил лоб:
 – Где-то я его слышал.
 – В детстве она играла...
 – Трикси, – вспомнил я. – В телесериале "Семья смеется".
 – Вот-вот. Или, во всяком случае, так она говорит. Что касается этого малого, мы знаем только, что зовут его Хеши, и наша дамочка утверждает, что он силой заставлял ее делать всякие дурные вещи. Ваш друг Верн считает, что она лжет. Впрочем, это не имеет значения. Она утверждает, что о вашей дочери ей ничего не известно.
 – Как это?
 – По ее словам, Бакар разыскал Хеши и предложил разыграть комедию, то есть потребовать выкуп за пропавшего ребенка. Хеши это понравилось. Куча денег и никакого риска: ребенка ведь красть не надо.
 – И к стрельбе в моем доме они не имеют никакого отношения?
 – Вот именно.
 Я посмотрел на Ленни. Его тоже явно кое-что смущало.
 – Но ведь у них мой револьвер. Именно из него они убили брата Катарины.
 – Знаю. Она утверждает, будто Хеши его получил от Бакара. Чтобы подставить вас. Хеши застрелил Павла и подсунул револьвер вам, чтобы подозрение пало на вас с Рейчел.
 – А откуда у них волосы Тары? И ее одежда?
 – По словам мисс Дейн, это тоже дело рук Бакара.
 – Таким образом, за похищением моей дочери стоит Бакар? – Я недоверчиво покачал головой.
 – Она говорит, что ничего не знает.
 – А как насчет моей сестры? Стейси-то каким образом оказалась замешана в этом деле?
 – И снова, если верить мисс Дейн, все упирается в Бакара. На Стейси им указал он. Это тоже подстава. Хеши дал Стейси чек и велел разменять его в банке. А потом убил ее.
 Я посмотрел на Тикнера, затем вновь на Ригана:
 – Что-то не сходится.
 – Мы продолжаем расследование.
 – У меня вопрос, – вмешался Ленни. – Что заставило их повторить тот же фокус полтора года спустя?
 – С точностью мисс Дейн ответить не может, но подозревает, что это просто жадность. Говорит, позвонил Бакар и спросил Хеши, не хочет ли тот заработать еще миллион. Тот сказал: "Почему бы нет?" Разбираясь в бумагах Бакара, мы пришли к выводу, что у него были серьезные денежные затруднения. Так что скорее всего мисс Дейн права. Он просто захотел откусить еще раз от того же яблока.
 Я потер глаза. У меня защемило в груди.
 – А записи Бакара, связанные с приемными детьми, вы обнаружили?
 – Пока нет. – Риган переглянулся с Тикнером.
 – Как это?
 – Слушайте, мы еще в самом начале. Найдем, непременно найдем. Мы изучим все его операции полуторагодичной давности. Если Бакар передал Тару в чьи-то руки, мы обязательно это выясним.
 Я вновь покачал головой.
 – Ну что еще, Марк?
 – Все это выглядит как-то странно. Этот малый организовал себе неплохой источник дохода. Так зачем же убивать меня и Монику? При чем здесь вообще похищения и убийства?
 – Пока ничего не могу сказать, – ответил Риган. – Во всей этой истории действительно много неясного. Но на данный момент наиболее вероятным кажется такой вариант: ваша сестра, действуя на пару с сообщником, стреляет в вас и Монику, похищает младенца и передает его Бакару.
 Закрыв глаза, я попытался представить себе эту сцену. Неужели Стейси действительно способна на такое? Вломиться ко мне в дом и убить меня? Не верится. И тут мне кое-что пришло в голову.
 Отчего я не слышал звона разбитого стекла?
 Более того, почему я до выстрела вообще ничего не слышал? Ни разлетающегося на осколки окна, ни звонка, ни стука щеколды, ни скрипа открывающейся двери – вообще ничего. Почему? По Ригану, ответ состоит в том, что у меня произошло выпадение памяти. Но теперь я понял, что это не так.
 – Овсяное печенье, – сказал я.
 – Прошу прощения?
 Я открыл глаза.
 – Вы считаете, что я просто что-то забыл, верно? Стейси с сообщником либо разбили окно, либо – ну, я не знаю – позвонили в дверь. И то и другое я непременно должен был услышать. Но не услышал. Помню, я ел печенье, а потом – пустота.
 – Ну и...
 – Видите ли, до какого-то момента я все прекрасно помню. Я держал печенье в руке. А когда вы нашли меня, оно валялось на полу. Верно?
 – Верно, – подтвердил Тикнер.
 – Тогда амнезия отпадает. Я стоял у раковины и ел. Это я помню. Это было прямо перед тем, как вы нашли меня. Промежутков во времени нет. И если во всем виновата моя сестра, зачем бы ей раздевать Монику?.. – Я внезапно умолк.
 – Ну, дальше, – не выдержал Ленни.
 Ты любил ее?
 Я смотрел куда-то перед собой.
 Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?
 Дина Левински. Я вдруг подумал о ее странных визитах в район дома, где она выросла. Я подумал о двух револьверах, один из которых принадлежит мне. Я подумал о лазерном диске, спрятанном в подвале, точно в том месте, на которое мне указала Дина. Я подумал о фотографиях, сделанных перед входом в больницу. Я вспомнил, что Моника, по словам Эдгара, брала сеансы психотерапии.
 И в моем сознании замерцала догадка, настолько ужасная, что, право, мне сразу же захотелось от нее отмахнуться.




 Глава 42


 Я сослался на плохое самочувствие и вышел. Из ванной я позвонил Эдгару.
 – Да? – Тесть сам подошел к телефону, что несколько меня удивило.
 – Вы вроде говорили, что Моника ходила к психиатру?
 – Это ты, Марк? – Эдгар откашлялся. – Тут мне только что звонили из полиции. Эти олухи уверяют, будто это ты стоишь за похищением...
 – Не будем сейчас об этом. Времени нет. Я все еще никак не отыщу Тару.
 – Так что тебе надо? – осведомился Эдгар.
 – Имя того психиатра вам известно?
 – Нет.
 Я ненадолго задумался.
 – А Карсон там?
 – Да.
 – Пусть возьмет трубку.
 Наступила пауза. Я нетерпеливо постукивал ногой по полу.
 – Марк? – зарокотал в трубке знакомый баритон Карсона.
 – Вы ведь знали про фотографии, верно?
 Он промолчал.
 – Я проверил счета. Частному детективу платили не мы. Деньги переводили вы.
 – К покушению и похищению ребенка это не имеет никакого отношения, – заявил Карсон.
 – А на мой взгляд, имеет. От Моники вы ведь знаете имя психиатра? Моника вам сказала. Как его зовут?
 Молчание.
 – Слушайте, я ведь не кого-нибудь – собственную дочь пытаюсь отыскать.
 – Моника виделась с ним всего дважды, – сказал Карсон. – Не понимаю, чем бы он мог помочь тебе.
 – Он и не может. А вот имя его – дело иное.
 – Что?
 – Назовите мне его имя, больше от вас ничего не требуется. Может, это Стэнли Радио?
 В трубке было слышно шумное дыхание Карсона.
 – Я с ним уже разговаривал. Он ничего не знает и...
 Но я уже повесил трубку. Так или иначе, Карсон больше ничего не скажет.
 А вот Дина Левински может сказать.


* * *

 Я спросил у Ригана и Тикнера, арестован ли я. Они сказали – нет. Я спросил Верна, могу ли еще раз воспользоваться его "камаро".
 – Что за проблемы, – ответил Верн и, подмигнув, добавил: – Моя помощь требуется?
 Я отрицательно покачал головой.
 – Все, для вас с Катариной это дело кончено.
 – Но если что понадобится...
 – Спасибо, Верн, вряд ли. Отправляйтесь домой.
 К моему немалому удивлению, он крепко обнял меня. Катарина поцеловала в щеку. Я отстранился, посмотрел им вслед, увидел, как они отъезжают на своем пикапе, и направился в город. В тоннеле Линкольна я попал в пробку, из которой выбрался лишь через час. Сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что Дина Левински с приятельницей живет в Гринвич-Виллидж.
 Через двадцать минут я звонил ей в дверь.


* * *

 Вернувшись с обеда, Элинор Рассел обнаружила у себя на столе обыкновенный конверт. Он был адресован ее боссу, Ленни Маркусу. На конверте значилось: "Лично, в собственные руки".
 Элинор работала у Ленни восемь лет. Она была глубоко привязана к нему. Обделенная счастьем иметь собственную семью (их с мужем Солом, умершим три года назад, Бог потомством не благословил), она стала чем-то вроде бабушки всем Маркусам. Фотографию жены Ленни и четверых их детей Элинор держала у себя на столе.
 Она озабоченно повертела конверт в руках. Как он попал сюда? Заглянула в кабинет Ленни. Вид у босса был угрюмый. Ясно, имя его лучшего друга – доктора Марка Сайдмана вновь замелькало на первых полосах газет. Обычно в это время Элинор босса не тревожила. Но обратный адрес на конверте... "В общем, – решила она, – пусть лучше сам посмотрит".


* * *

 По-моему, Дина Левински не удивилась, увидев меня.
 Не говоря ни слова, она знаком предложила мне войти. На стенах висели ее картины, некоторые покосились. От обилия картин у меня закружилась голова, в квартире словно витал дух Сальвадора Дали. Мы устроились на кухне. Дина предложила заварить чай. Я отказался. Она положила руки на стол. Ногти обгрызены. Волосы приглажены. Глаза опущены. Дина стала похожа на ту заурядную девчонку, с которой я некогда учился в начальной школе.
 – Нашел фотографии? – спросила она.
 – Да.
 – Не надо было мне говорить про них.
 – Так зачем же сказала?
 – Я солгала тебе.
 Я кивнул.
 – Я не замужем. От секса я не получаю никакого удовольствия. У меня вообще проблемы во взаимоотношениях с людьми. – Она пожала плечами. – У меня даже проблемы с тем, чтобы говорить правду.
 Дина вымученно улыбнулась мне. Я ответил ей тем же.
 – Врачи рекомендуют нам бороться с собственными страхами. Единственный способ сделать это – взглянуть в лицо правде, как бы ни была она горька. Но видишь ли, я не знаю, в чем эта правда состоит. Вот почему я и направила тебя туда.
 – Ты ведь уже не в первый раз приходила к нам в дом?
 Она кивнула.
 – Там и познакомилась с Моникой?
 – Да.
 – И вы подружились?
 – У нас было кое-что общее.
 – Да? И что же именно?
 Дина посмотрела на меня, и я уловил страдание в ее глазах.
 – С вами обеими дурно обращались? – спросил я.
 Дина кивнула.
 – Эдгар приставал к ней?
 – Нет, нет, не Эдгар. И вообще к ней в этом смысле никто не приставал. Все дело в ее матери. Мать ее тиранила и физически, и духовно. Эта женщина была серьезно больна. Наверное, это для тебя не новость.
 – Пожалуй.
 – Монике нужна была поддержка.
 – И ты свела ее с психиатром?
 – Пыталась. То есть я устроила ей свидание с доктором Радио. Но ничего не получилось.
 – Почему?
 – Моника не из тех, кто верит в лечение. Она считала, что сама справится со своими бедами.
 Я кивнул. Это мне было известно.
 – В тот раз, – сказал я, – ты спросила меня, любил ли я Монику.
 – Да.
 – И что же заставило тебя задать этот вопрос?
 – Моника думала, что ты ее не любишь. – Дина принялась кусать ногти. Впрочем, кажется, от ногтей ничего уже не осталось. – И естественно, считала себя не достойной любви. В этом мы похожи. Но есть и различие.
 – Что за различие?
 – Моника чувствовала, что есть в этом мире одно существо, которое будет любить ее всегда.
 Ответ я знал заранее:
 – Тара.
 – Конечно. Она подловила тебя, Марк. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь. Это не было случайностью. Она хотела забеременеть.
 Печально, но я не удивился. Я вновь попытался, как подобает хирургу, все разложить по полочкам.
 – Итак, Моника считала, что я ее разлюбил. Боялась, что буду настаивать на разводе. Это ее угнетало. Она плакала по ночам. – Я умолк. Собственно, и обращался я не столько к Дине, сколько к самому себе. Развивать эту мысль мне не хотелось, но останавливаться было поздно. – Здоровье у нее слабое. Она постоянно нервничает. И тут звонок Рейчел.
 – Твоей бывшей приятельницы.
 – Да.
 – Кроме того, Моника знала, что ты хранишь ее фотографию.
 Я закрыл глаза. В ушах зазвучала музыка, которую я слышал в машине Моники. Музыка наших студенческих лет. Музыка, которую я когда-то слушал вместе с Рейчел.
 – И тогда, – сказал я, вновь глядя на Дину, – Моника наняла частного детектива, чтобы выяснить, продолжается ли наш роман. А он сделал эти снимки.
 Дина кивнула.
 – У нее появилось доказательство, что я собираюсь оставить ее ради другой женщины. Предлог – психическое нездоровье. Я заявлю, что она не способна выполнять материнские обязанности. Я известный и уважаемый врач, а у Рейчел связи в прокуратуре. Все кончится тем, что Тару, единственное существо, которое Монике дороже всего на свете, возьмут под опеку.
 Дина поднялась из-за стола, сполоснула стакан и наполнила его водой. Я задумался над тем, что же случилось в то утро. Почему я не услышал звона разбитого стекла? Почему не услышал чужих шагов?
 Все очень просто. Потому что чужих в доме не было.
 – И что же потом? – Глаза у меня наполнились слезами.
 – Ты сам знаешь, Марк.
 Я сощурил глаза.
 – Я не думала, что она способна на это, – сказала Дина. – Считала, что просто пугает. Моника ведь была так подавлена. Когда она спросила меня, не знаю ли я, как раздобыть оружие, я думала, она хочет покончить с собой. Мне и в голову не могло прийти, что...
 – ...она хочет покончить со мной.
 Внезапно стало трудно дышать. Навалилась страшная усталость. Даже заплакать не было сил. И все же кое-что осталось неясным.
 – Ты сказала, что Моника просила тебя достать пистолет.
 Дина кивнула.
 – Ну и...
 Она покачала головой:
 – Нет. Да и откуда бы? Моника сказала, что оружие есть дома, у тебя в столе, но она не хочет оставлять следы. И тогда Моника обратилась к человеку, чьи сомнительные связи могли оказаться полезными.
 – К Стейси. – Все встало на место.
 – Да.
 – И Стейси достала ей пистолет?
 – Не думаю.
 – Отчего же?
 – В то утро Стейси приходила ко мне. Видишь ли, мы с Моникой решили навестить ее вместе. Так Стейси стало известно мое имя – от Моники. Она пришла узнать, зачем Монике оружие. Я не сказала, потому что до конца не была уверена. Стейси тут же ушла. Я не знала, что и делать. Собралась было позвонить доктору Радио, но на тот день у меня и так была назначена с ним встреча, и я решила, что дело ждет.
 – Дальше.
 – А дальше – не знаю. Правда, Марк, не знаю. Но уверена, что стреляла в тебя Моника.
 – С чего бы это?
 – Я испугалась и позвонила тебе домой. Ответила Моника. Она плакала. Сказала, что ты мертв. И сразу бросила трубку. Я перезвонила. Но никто не ответил. А потом был сюжет в теленовостях. Когда сказали, что пропала твоя дочь... я ничего не поняла. Решила, что скоро найдется. Но все обернулось иначе. И о том, что на этих фотографиях, я ничего не знала. Надеялась только, что они прольют свет на случившееся. Даже не с вами, не с тобой и Моникой. С вашей дочерью.
 – А почему так долго ждала?
 Дина на мгновение закрыла глаза, и мне показалось, что она молится.
 – Видишь, какое дело, я серьезно заболела. Попала в больницу с нервным срывом. И все напрочь забыла. Или, может, хотела забыть, тоже не исключено.
 У меня в кармане зазвонил мобильник. Это был Ленни. Я откликнулся.
 – Ты где? – спросил он, тяжело дыша.
 – У Дины Левински.
 – Поезжай в ньюаркский аэропорт. Терминал С. Немедленно.
 – А в чем дело?
 – Мне кажется... – Ленни откашлялся, – мне кажется, я знаю, где Тара.




 Глава 43


 Я добрался до терминала С. Ленни поджидал меня у стойки регистрации в зале вылетов. Было шесть утра. В аэропорту толпились уставшие от ожидания пассажиры. Ленни протянул мне клочок бумаги, найденный им у себя в кабинете. Я прочитал кривые строчки:
 ЭЙБ И ЛОРЕН ТАНСМОР
 МАРШ-ЛЕЙН, 26
 ХЕНЛИ-ХИЛЛЗ, МИССУРИ
 Вот и все. Просто имя и адрес. Больше ничего.
 – Я уже посмотрел, где это, – сказал Ленни. – Местечко рядом с Сент-Луисом.
 Я продолжал изучать клочок бумаги.
 – Марк, ты слышишь меня?
 Я посмотрел на Ленни.
 – Полтора года назад Тансморы взяли на воспитание девочку. Тогда ей было шесть месяцев от роду.
 Позади Ленни раздался голос служащей:
 – Следующий, пожалуйста.
 Мимо нас прошла какая-то женщина. По-моему, она извинилась, хотя не уверен.
 – Я взял билеты на ближайший рейс в Сент-Луис. Вылет через час, – сказал Ленни.


* * *

 Зарегистрировавшись, мы в ожидании посадки уселись в кресла, и я рассказал Ленни о встрече с Диной Левински. Ленни, не перебивая, выслушал меня и сказал:
 – Вижу, у тебя появилась теория.
 – Вот именно. Возможно, она покажется тебе циничной. Я вообще циник. Признаюсь. У меня нет иллюзий относительно наркоманов. Скорее напротив, я считаю их людьми безнадежными, полностью опустившимися. Возможно, напрасно. Что и доказывает этот случай.
 – Может, объяснишь?
 – Стейси не стала бы в меня стрелять. И в Монику тоже. И конечно, ни за что в жизни она не причинила бы вреда своей племяннице. Да, Стейси была наркоманкой. Но она любила меня.
 – Полагаю, ты прав, – задумчиво промолвил Ленни.
 – Оглядываясь назад, могу сказать: я был настолько поглощен собою и своими делами, что так и не разглядел... – Я встряхнул головой. Нет, сейчас не до самобичевания. – Моника была в отчаянии. Оружие ей раздобыть не удалось, а может, она решила, что и стараться не стоит.
 – Поэтому воспользовалась твоим.
 – Да.
 – И что дальше?
 – Наверное, Стейси догадалась о неминуемом и побежала к нам. Увидела, что Моника натворила. Как события разворачивались потом, я, конечно, не знаю. Может, Моника и в нее попыталась выстрелить, это объясняет след от пули рядом с лестницей. А может, наоборот, Стейси стреляла... Она ведь любила меня. Я лежал на полу. Скорее всего она подумала, что я мертв. В общем, не знаю, но, как бы то ни было, Стейси была вооружена. И это она выстрелила в Монику.
 Регистраторша за стойкой объявила о скором начале посадки, но, добавила, пассажиры первого класса и обладатели золотой карточки могут пройти уже сейчас.
 – Ты вроде сказал по телефону, что Стейси была знакома с Бакаром?
 – Да, она называла это имя, – кивнул Ленни.
 – Не уверен опять-таки, что все происходило именно так. Но подумай сам. Я мертв. Моника мертва. Стейси в шоке. Тара плачет. Стейси не может бросить ее одну и берет с собой. Потом ей становится ясно, что ребенка не вырастить. Куда там при ее-то образе жизни. Вот она и обращается к Бакару, просит подыскать семью для Тары. Получше. Или, если уж быть до конца циником, продает Тару. В точности нам этого уже не узнать.
 Ленни внимательно слушал, время от времени согласно кивая.
 – Ну а дальше все более или менее ясно. Бакар решил заграбастать деньжонок и с помощью двух чокнутых инсценировал похищение. Добыть образцы волос ему было несложно. Таким образом, Бакар попросту подставил Стейси.
 Я заметил, что по лицу Ленни пробежала какая-то тень.
 – Что-нибудь не так?
 – Да нет, все в порядке.
 Объявили посадку.
 Ленни поднялся:
 – Пошли.


* * *

 В Сент-Луис мы прибыли с опозданием – после полуночи по местному времени. В такой час уже ничего не предпримешь. Ленни снял номер в гостинице при аэропорте. Магазин работал круглосуточно, и я купил кое-какую одежду. Поднявшись в номер, я принял очень горячий душ. Мы заняли кровати и уставились в потолок.
 Утром я позвонил в больницу и справился насчет Рейчел. Она еще спала. В палате с ней была Зия. Она заверила меня, что Рейчел чувствует себя прекрасно. Мы с Ленни попытались наскоро позавтракать в гостиничном буфете, но пища оказалась совершенно несъедобной. Взятая напрокат машина уже ждала нас. Как проехать в Хенли-хиллз, Ленни узнал в регистрации.
 Дороги я, признаться, не запомнил. Да и не было в ней ничего примечательного, за исключением, пожалуй, арочного свода в отдалении. Такие сейчас встречаются по всей стране, они как две капли воды друг на друга похожи. Можно относиться к этому скептически, как я, например, но ведь, с другой стороны, в привычном заключена какая-то привлекательность. Мы вроде жаждем перемен, а на самом деле тянемся, особенно в нынешние времена, к знакомому.
 Доехав до границы города, я почувствовал некоторую дрожь в коленях.
 – Слушай, Ленни, а что, собственно, мы здесь делаем?
 Ответа не последовало.
 – Как ты себе это представляешь? Я что, просто стучу в дверь и говорю: "Извините, но, по-моему, это моя дочь"?
 – Можно обратиться в полицию, – возразил Ленни. – Пусть они разбираются.
 Но я не очень-то представлял, чем в данном случае способна помочь полиция. Цель была совсем близко. Я махнул рукой – ладно, мол, езжай дальше. Мы повернули направо. Я дрожал, как осиновый лист на ветру. Ленни бросил на меня ободряющий взгляд, но и сам он был чрезвычайно бледен. Дома на улице оказались куда скромнее, чем я предполагал. А мне казалось, клиенты Бакара – люди состоятельные и даже преуспевающие.
 – Эйб Тансмор – учитель средней школы. – Ленни, как всегда, читал мои мысли. – В шестом классе преподает. Лорен работает в детском саду. Обоим по тридцать девять. Поженились семнадцать лет назад.
 Впереди на возвышении показался дом с табличкой вишневого цвета, на которой было выведено "26". Небольшое одноэтажное строение, из тех, что называют "бунгало". В отличие от прочих домов квартала этот не выглядел уныло. Стены были весело выкрашены в разный цвет, по всему периметру дом был окружен клумбами и кустами, подстриженными самым аккуратным образом. На ступенях лежала цветистая циновка. От улицы дом отделял низкий частокол. Неподалеку от крыльца стоял фургон – "вольво" выпуска пяти-шестилетней давности. Рядом валялся трехколесный велосипед.
 Во дворе женщина, опустившись на колени, окучивала клумбы небольшой лопаткой. Волосы были схвачены сзади широким красным гребнем. Она то и дело вытирала рукавом пот со лба.
 Ленни остановился неподалеку от дома, на совершенно пустой стоянке.
 – Говоришь, она работает в детском саду? – переспросил я.
 – Три дня в неделю. Девочка ходит вместе с ней.
 – А как они ее зовут?
 – Наташа.
 Лорен трудилась не покладая рук, и работа ей явно нравилась. Была во всем ее облике какая-то умиротворенность. Я опустил стекло. Было слышно, как она насвистывает какую-то мелодию. Не знаю уж, сколько времени прошло. Показалась соседка. Лорен поднялась с колен и приветственно помахала рукой. Соседка приостановилась и ответила. Лорен улыбнулась. Красавицей ее не назовешь, но улыбка потрясающая. Соседка проследовала дальше. Лорен помахала ей вслед и вернулась к своему занятию.
 Отворилась дверь.
 Эйб оказался высоким, худощавым и жилистым. На лбу у него были небольшие залысины, подбородок украшала тщательно подстриженная бородка. Лорен разогнулась и бегло помахала ему.
 И тут на крыльцо выбежала Тара.
 Все вокруг замерло. Я почувствовал, как внутри у меня все перевернулось.
 Ленни так и напрягся:
 – О Боже.
 Все восемнадцать месяцев я убеждал себя, что, может быть – только может быть! – Тара жива и здорова. Но про себя я понимал: это самообман.
 И вот она, моя дочь. Во плоти передо мной.
 Удивительно, как переменилась крошка Тара. Конечно, она выросла. Научилась стоять на ногах. И даже бегать. Но лицо... Нет, меня не ослепляет надежда. Это Тара. Это моя малышка.
 Улыбаясь во весь рот, Тара бросилась к Лорен. Та наклонилась. На лице появилась небесная улыбка, свойственная только матери. Лорен заключила мою дочь в объятия. До меня донесся мелодичный смех Тары. Сердце мое пронзила игла. По щекам заструились слезы. Ленни прикрыл мне руку ладонью. Я слышал, как он сопит. Муж, Эйб этот самый, направился к жене и девочке... Он тоже улыбался.
 Несколько часоз подряд, не отрываясь, я смотрел на семейство, расположившееся в маленьком, безупречно ухоженном дворике. Лорен терпеливо показывала Таре цветы, задерживаясь на каждом. Эйб катал девочку на плечах. Лорен учила ее окучивать клумбы. У забора остановилась супружеская пара. С ними была девочка примерно Тариного возраста. Эйб и сосед подтолкнули детей к качелям, висевшим неподалеку от дома. Детский смех звоном отозвался в моих ушах. Наконец все зашли в дом, сначала гости, потом Эйб и Лорен, обнимая друг друга за талию.
 Ленни повернулся ко мне. Я тяжело откинулся на спинку сиденья. Я надеялся, что путешествие закончится сегодня. Увы!
 – Поехали, – немного помолчав, сказал я.




 Глава 44


 По возвращении в гостиницу я сказал Ленни, что он может лететь домой. Он ответил, что предпочел бы остаться. Я сказал, что способен справиться сам – то есть справлюсь сам. Он неохотно повиновался.
 Я позвонил Рейчел. Выяснилось, что она действительно чувствует себя вполне сносно. Я быстро ввел ее в курс дела.
 – Позвони Харолду Фишеру, – попросил я. – Пусть как следует покопается в прошлом этих Тансморов, Эйба и Лорен. Мне надо знать все.
 – Ладно, – согласилась она. – Жаль, что меня там нет.
 – Мне тоже.
 Я сидел на кровати, уронив голову на колени. По-моему, мне удавалось сдерживать слезы. Я пытался разобраться в своих чувствах. Ясно одно – неведение осталось позади. Теперь я знаю все, что мне нужно. Два часа спустя позвонила Рейчел, но ничего нового не сообщила. Тансморы были, как я и предполагал, добропорядочными гражданами. Эйб – первый в семье, кто получил высшее образование. У него две младшие сестры, обе живут в тех же краях, что и он, на двоих – трое детей. С Лорен Эйб познакомился, будучи студентом-первокурсником университета имени Джорджа Вашингтона в Сент-Луисе.
 Наступил вечер. Я стоял и тупо смотрел в зеркало. Меня пыталась убить собственная жена. Да, конечно, она была не в себе. Теперь я это знаю. Да что там юлить! И тогда знал. Иное дело – внимания не обращал. Когда у ребенка разбито лицо, я восстанавливаю его. В хирургии я способен творить чудеса. Но вот разваливается моя собственная семья – и я всего лишь остаюсь наблюдателем.
 А что все-таки значит – быть отцом? Я люблю свою дочь. В этом у меня нет ни тени сомнения. Но, глядя сегодня на Эйба, вспоминая Ленни (как он готовил детей к футбольному матчу), я начинаю колебаться. Я не уверен в том, что по-настоящему готов к роли отца. Я не уверен в том, что по-настоящему предан своему ребенку. И я не уверен, что достоин быть отцом.
 А может, тут не об уверенности надо говорить?
 Мне так хотелось вернуть свою дочурку. И мне так хотелось, чтобы вся эта история случилась не со мной. С кем угодно, только не со мной.
 Тара выглядела такой радостной, такой счастливой.
 Пробило полночь. Я снова посмотрел в зеркало. А что, если самое правильное – оставить все как есть, пусть Тара живет с Эйбом и Лорен? Но хватит ли мне сил, достанет ли мужества отойти в сторону? Глядя в зеркало, я вновь и вновь задавал себе этот вопрос: достанет ли?
 Я лег. И кажется, заснул. Разбудил меня стук в дверь. Я посмотрел на будильник: пять девятнадцать утра.
 – Сплю, – пробурчал я.
 – Доктор Сайдман?
 Голос мужской.
 – Доктор Сайдман, вас беспокоит Эйб Тансмор.
 Я открыл дверь. Вблизи он показался мне весьма привлекательным мужчиной, в духе Джеймса Тейлора. На нем были джинсы и коричневая рубаха. Я посмотрел ему прямо в глаза. Глаза были голубые, но с красными прожилками. У меня наверняка тоже. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Я попытался было заговорить, но тщетно. Я отступил в сторону и кивком предложил ему войти.
 – У нас был ваш адвокат. Он... – Эйб запнулся и нервно откашлялся. – Он нам все рассказал. Лорен и я не спали всю ночь. Говорили и говорили. Плакали. Но по-моему, решение тут может быть только одно. – Эйб Тансмор пытался держаться, но видно было, что дается ему это с гигантским трудом. Он закрыл глаза. – Мы должны вернуть вам дочь.
 Я покачал головой:
 – Надо сделать то, что лучше для нее.
 – Именно из этого мы и исходим, доктор Сайдман.
 – Зовите меня Марк. Пожалуйста, – сказал я и сообразил, что говорю глупости. Но к такому повороту событий я был не готов. – Если вы боитесь длительного, нудного процесса, Ленни не следовало бы...
 – Нет, нет, не в этом дело.
 Мы стояли посреди комнаты. Я указал ему на стул. Он отрицательно покачал головой и пристально посмотрел на меня:
 – Все это время я пытался представить, каково вам было выносить такую боль. И не смог. Есть вещи, которые познаешь только на собственном опыте. Может, это именно такой случай. Но не потому, не из сострадания к вашей боли мы с Лорен пришли к решению вернуть вам дочь. И не потому, что считаем себя в чем-то виноватыми. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что нам следовало быть поосмотрительнее. Мы обратились к мистеру Бакару. Он сказал, что ребенок будет стоить нам сто тысяч долларов. Я человек небогатый, таких денег у меня нет. Но через несколько недель мистер Бакар позвонил сам и сказал, что ему надо срочно пристроить одного младенца. Это не новорожденный, заметил он, его – вернее, ее, это была девочка – только что бросила мать. Мы сразу поняли, что-то здесь не так, но он сказал: "Если вам действительно нужен ребенок, то забирайте и никаких вопросов".
 Он опустил взгляд. Я не сводил с него глаз.
 – Думаю, в глубине души мы все понимали. Просто боялись себе в этом признаться. Но, повторяю, не это заставило нас принять то решение, какое мы приняли.
 – А что же? – прямо спросил я.
 Он поднял на меня глаза.
 – Дурные средства не оправдывают доброй цели. – Наверное, он уловил вопрос в моем взгляде. – Если мы с Лорен этого не сделаем, значит, у нас нет права воспитывать ее. Мы хотим, чтобы Наташа была счастлива. Мы хотим, чтобы она выросла хорошим человеком.
 – Может, никто лучше вас этому не поспособствует.
 Он покачал головой:
 – Нет, это было бы неправильно. Нельзя отдавать ребенка людям только потому, что они могут по-настоящему воспитать его. Да и не нам с вами о том судить. Вряд ли вы можете представить себе, как тяжело нам все это дается. А впрочем, не исключено, что можете.
 Я отвернулся. В зеркале мелькнуло мое отображение. Всего лишь на миг. Но и его оказалось достаточно. Я увидел себя, каков есть. И увидел человека, каким хотел бы стать. Я повернулся к Эйбу и сказал:
 – Мы вместе будем ее воспитывать.
 Мое заявление ошеломило его. Наверное, и я сам выглядел потрясенным.
 – Боюсь, я не совсем вас понимаю, – вымолвил он.
 – Боюсь, что я тоже себя не совсем понимаю. Но будет именно так.
 – И как же вы это себе представляете?
 – Не знаю.
 Эйб покачал головой:
 – Ничего не выйдет. Сами знаете.
 – Вот тут вы ошибаетесь, Эйб. Я оказался здесь потому, что хотел вернуть свою дочь домой. Но выяснилось, что дом у нее уже есть. Что же мне теперь – отрывать ее от дома? Разве это правильно? Мне хочется, чтобы вы оба остались в ее жизни. Не утверждаю, что это будет просто. Но ведь детей, бывает, воспитывают мать и отец по отдельности, или приемные родители, иные растут в приютах. Люди умирают, разводятся, да мало ли еще что... Мы все любим эту девчушку. И что-нибудь придумаем вместе.
 По выражению его худощавого лица я почувствовал, что к Эйбу возвращается надежда. Какое-то время он молчал, потом наконец вымолвил:
 – Лорен внизу, в холле. Вы не возражаете, если я поговорю с ней?
 – Разумеется.
 Разговор длился недолго. В дверь снова постучали. Едва я открыл ее, как Лорен обвила мою шею руками. Я тесно прижал ее к себе – женщину, с которой даже не был знаком. Ее волосы пахли клубникой. Вслед за ней в номер вошел Эйб. На руках у него спала Тара. Лорен отпустила меня и сделала шаг в сторону. Эйб подошел вплотную и бережно передал мне дочь. Я принял ее на руки, и в голове у меня зашумело. Тара пошевелилась и было захныкала. Я принялся баюкать ее.
 Вскоре она затихла у меня на руках и вновь погрузилась в сон.




 Глава 45


 Стоило мне взглянуть на календарь, как вновь все пошло наперекосяк.
 Удивительная эта вещь – человеческий мозг. Странное сочетание электричества и химии. В общем, чистая наука. Мы лучше разбираемся в круговращении гигантской Вселенной, нежели в хаотическом движении клеток головного мозга: cerebrum, cerebellum, hypothalamus, medulla oblongata и все такое прочее. И как при соприкосновении с любым запутанным явлением, не можем предугадать его реакции на тот или иной раздражитель. Меня приводило в смущение несколько обстоятельств, и в первую очередь утечка информации. Мы с Рейчел считали, что кто-то из ФБР или полиции сообщил о происходящем Бакару и его людям. Но это никак не сходилось с моей версией о том, что Монику застрелила Стейси. Имеется факт: Монику нашли обнаженной. Мне кажется, теперь я понимаю почему, но беда в том, что и тут Стейси как бы ни при чем. Взглянув на календарь, я обнаружил, что сегодня среда. Именно в среду произошло убийство и похищение. Разумеется, за последние восемнадцать месяцев было множество сред. День недели, в сущности, вещь ничем не примечательная. Но на сей раз – после того как мой мозг переработал массу новой информации – что-то случилось. Все эти вопросы и сомнения, незначительные по отдельности, все эти приятности и неприятности, все то, что я принимал как должное, не задумываясь, – все это слегка сдвинулось. И то, что открылось моим глазам, было даже хуже, нежели я представлял изначально.
 Я вернулся в Каслтон, домой, и позвонил Тикнеру, чтобы кое-что уточнить.
 – Скажите, – начал я, – в мою жену и меня стреляли из револьвера тридцать восьмого калибра, верно?
 – Да.
 – И вы уверены, что стреляли из двух револьверов?
 – На все сто.
 – И один из них мой "смит-и-вессон”?
 – Марк, вам все это давно известно.
 – Результаты баллистической экспертизы у вас?
 – В основном да.
 Я облизнул губы и напрягся. Очень хотелось надеяться, что я заблуждаюсь.
 – В кого стреляли из моего оружия – в меня или Монику?
 – С чего это вдруг вас заинтересовало? – подозрительно осведомился Тикнер.
 – Да так, любопытно.
 – Ясно. Секунду, не вешайте трубку. – Он зашелестел бумагами. Я почувствовал сухость в горле и еле удержался от того, чтобы не отключиться. – В вашу жену.
 Услышав, что к дому подъехала машина, я попрощался и положил трубку. Ленни вошел в комнату. Постучать он не удосужился. Но ведь Ленни никогда не стучится, это всем известно.
 Я сидел на диване. В доме было тихо, все призраки уснули. В обеих руках у него были ракетки. Он широко улыбался. О Господи, как же часто я видел эту улыбку! Она могла быть кривой. Могла быть открытой. Или болезненной, как тогда, когда он ударился о дерево, спускаясь на санках. Я снова вспомнил, как в третьем классе затеял драку с Тони Мерруно и Ленни набросился на него сзади. Кажется, Тони разбил ему очки. Но Ленни на это было наплевать.
 Я так хорошо знал его. Или, может, не знал совсем.
 Увидев выражение моего лица, Ленни перестал улыбаться.
 – Мы вроде в сквош сегодня собрались поиграть, верно, Ленни?
 Он положил ракетки на стол.
 – Ты никогда не стучишь – всегда просто открываешь дверь. Вот как сейчас. Так что же ты, Ленни? Ты пришел за мной. Открыл дверь.
 Он закачал головой, но мне уже все было ясно.
 – Два револьвера, Пенни. Вот в чем все дело.
 – Не понимаю, о чем это ты, – сказал он, но уверенности в голосе не было.
 – Мы исходили из того, что Моника не сумела достать оружие через Стейси и воспользовалась моим. Но все было не так. Я только что узнал результаты баллистической экспертизы. Забавно получается. Ты ведь так и не сказал мне, что Монику застрелили из моего револьвера. А в меня стреляли из другого.
 – Ну и что? – В Ленни проснулся адвокат. – Из этого ничего не следует. Может, Стейси все-таки раздобыла ей "смит-и-вессон".
 – Так оно и было, – сказал я.
 – Ну и прекрасно, тогда все сходится.
 – Да? И каким же образом?
 Он переступил с ноги на ногу.
 – Итак, допустим, что Стейси помогла Монике заполучить револьвер. Моника выстрелила из него в тебя. А когда Стейси появилась несколько минут спустя, попыталась выстрелить и в нее. – Ленни подался в сторону лестницы, словно демонстрируя, как все происходило. – Стейси мчится наверх. Моника стреляет, отсюда и след от пули. – Ленни указал на то место, где пуля вонзилась в перила. – Стейси влетает в спальню, хватает твой револьвер, спускается и стреляет в Монику...
 – Стало быть, так все и произошло? – Я вопросительно посмотрел на Ленни.
 – Нет, этого я не утверждаю. Так могло произойти.
 Я выдержал короткую паузу. Ленни отвернулся.
 – Есть тут одна нестыковка, – сказал я.
 – Да? И какая же именно?
 – Стейси не знала, где я держу оружие. И шифр от сейфа тоже не знала. – Я встал и подошел к нему. – А вот ты, Ленни, знал. Ведь я все юридические бумаги хранил в сейфе. Я во всем тебе доверял. И сейчас мне нужна правда. Моника стреляет в меня. Входишь ты и видишь меня лежащим на полу. Ты решил, что я мертв?
 Ленни прикрыл глаза.
 – Ну же, Ленни, говори.
 Он медленно покачал головой.
 – По-твоему, ты любишь свою дочь, – сказал он. – Но это только по-твоему. Ты и понятия не имеешь, что такое настоящая любовь. Она все растет и растет. Чем старше становится ребенок, тем больше к нему привязываешься. Возвращаюсь я недавно с работы домой, а Марианна плачет – чем-то ее обидели в школе. Мне сделалось нехорошо. Я подошел к ее кровати, и тут мне кое-что открылось. Я понял, что, если моему ребенку плохо, мне хорошо быть не может. Понимаешь, о чем я?
 – Говори, как все это было, – упрямо повторил я.
 – Да ты, в общем, и сам все сказал. В то утро я пришел к тебе домой. Открыл дверь. Моника с кем-то разговаривала по телефону. В руке у нее был револьвер. Я подбежал к тебе и, не веря глазам, принялся нащупывать пульс... – Он встряхнул головой. – Моника закричала – мол, никому не позволю отнять ребенка. И наставила револьвер прямо на меня. Честное слово. "Все, конец", – подумал я, отскочил в сторону и бросился вверх по лестнице. Я вспомнил, где ты держишь оружие. Она выстрелила. Вот след от пули. – Он указал на перила и несколько раз глубоко вдохнул.
 Я ждал продолжения.
 – В спальне я нашел твой "смит-и-вессон".
 – Моника побежала за тобой?
 – Нет. – Голос Ленни упал. – Может, нужно было воспользоваться телефоном. Или потихоньку уйти из дома. Не знаю. Впоследствии я сотни раз проигрывал эту сцену, пытаясь понять, как же стоило поступить. Но представь себе: мой лучший друг убит, а эта обезумевшая сучка орет, что уходит отсюда со своей дочкой, моей крестницей. Вдобавок она уже стреляла в меня. Откуда мне было знать, что ей взбредет на ум?
 Он отвернулся и замолчал.
 – Ленни?
 – В общем, не знаю, как все получилось, Марк. Право, не знаю. Я кубарем скатился со ступенек. Она все еще держала револьвер в руке...
 – И ты выстрелил.
 Ленни кивнул.
 – Убивать ее я не хотел. По крайней мере так мне казалось. Но вот вы оба лежите на полу мертвые. Я собрался было позвонить в полицию, но вдруг подумал, что все это вызовет подозрения. Я стрелял в Монику под необычным углом, полицейские могли решить, что она стояла ко мне спиной.
 – И ты испугался, что тебя арестуют?
 – Естественно. Я ведь удачливый защитник, поэтому копы меня ненавидят. Представь себе, как бы они обрадовались.
 Это замечание я комментировать не стал.
 – И ты разбил окно?
 – Да, снаружи. Чтобы подумали на грабителей.
 – А потом раздел Монику?
 – Да.
 – Зачем?
 – На Монике наверняка остались следы пороха, коли она стреляла. А я не хотел, чтобы полиция пронюхала об этом. Все должно было выглядеть так, будто имело место внезапное нападение. Я выбросил одежду и вытер ладонь Моники детским подгузником.
 Мы подбирались к сути, и оба понимали это.
 – Ну а что с Тарой? – Я скрестил на груди руки.
 – Она – моя крестница, и оберегать ее – мой долг.
 – Не понимаю.
 Ленни всплеснул руками.
 – Сколько раз я просил тебя составить завещание?
 – А это-то при чем?! – изумился я.
 – А ты подумай. Все последнее время, когда распутывалась эта ужасная история, ты прикидывал, что да как, опираясь на свой профессиональный опыт, верно?
 – Положим.
 – Ну и я действовал точно так же. Теперь представь себе: вы с Моникой мертвы, Тара плачет в соседней комнате. И тут появляюсь я, Ленни-адвокат. Я сразу понял, что будет дальше.
 – И что же?
 – Завещания ты так и не составил. Опекунов дочери на случай своей смерти не назначил. Неужели не понимаешь? Ведь в этом случае Тару должны были передать Эдгару.
 Я посмотрел на Ленни. Об этом я действительно никогда не задумывался.
 – Конечно, твоя мать могла бы опротестовать такое решение. Но учти финансовые возможности Эдгара, а также ее семейные обстоятельства – муж-паралитик – и судимость шестилетней давности за езду в нетрезвом виде. В общем, опекунство Эдгару было бы обеспечено.
 – И допустить этого ты не мог.
 – Я – крестный Тары. Защищать ее – мой долг.
 – А Эдгара ты ненавидишь.
 Ленни покачал головой.
 – Думаешь, я не простил ему того, что он сделал с моим отцом? Отчасти, пожалуй, да, во всяком случае подсознательно. Но и без этого у меня есть причина его ненавидеть. Эдгар Портсман – воплощенное зло. Посмотри, что он сделал из Моники. Я просто не мог ему позволить сломать жизнь твоей дочери.
 – И ты украл Тару.
 Ленни молча кивнул.
 – Пошел с ней к Бакару.
 – Бакар – мой давний клиент. Кое-что из его делишек мне было известно, хотя и не в полном объеме. Я был уверен, что лишнего болтать он не станет. Я сказал, что мне нужна безупречная семья. Деньги не в счет, положение не в счет. Пусть это будут просто хорошие люди.
 – Так Тара оказалась у Тансморов.
 – Да. Ты должен меня понять. Я считал, что ты мертв. Да и все остальные так думали. Потом, когда выяснилось, что рана не смертельна, возникло подозрение, что тебе навсегда суждено остаться овощем. Ну а когда и оно, к счастью, не подтвердилось, когда ты поправился, было уже поздно признаваться. Я мог угодить в тюрьму. Представляешь, что это значило бы для моей семьи?
 – Совершенно не представляю.
 – Ты несправедлив, Марк.
 – А как я могу быть справедливым в таком положении?
 – Слушай, я ведь ни на что не напрашивался. – Теперь Ленни почти кричал. – Просто оказался в большой беде. Я сделал то, что считал нужным, для твоей дочери. Неужели лучше пожертвовать своей семьей?
 – Правильно, лучше пожертвовать моей.
 – Хочешь правду? Да, конечно, лучше. Я на все пойду, лишь бы защитить своих детей. На все. А ты?
 На сей раз я промолчал. Мне нечего было возразить Ленни. Я не задумываясь отдал бы свою жизнь за жизнь дочери. И если уж быть честным до конца, то и вашу – не приведи Бог, конечно.
 – А ты, что бы ты сделал на моем месте? – спросил Ленни.
 И об этом мне думать не хотелось.
 – Ты кое о чем забыл, – сказал я вместо ответа.
 Ленни закрыл глаза и промычал что-то невразумительное.
 – Как насчет Стейси?
 – Никто ей не хотел ничего дурного. Ты обо всем правильно догадался. Она продала Монике револьвер, а когда поняла, зачем он ей понадобился, попыталась вмешаться.
 – Но было слишком поздно.
 – Да.
 – Тебя она видела?
 Ленни кивнул.
 – Видишь ли, я все ей выложил. И она честно хотела быть полезной. Хотела поступить правильно. Но в конце концов наркотики оказались сильнее ее.
 – Она тебя шантажировала?
 – Требовала денег. Я дал. Но суть не в деньгах, а в ней самой. Словом, я все рассказал Бакару. Ты должен меня понять. Тогда я еще считал, что у тебя нет шансов выжить. А когда ты все же выкарабкался, понял: так просто ты это дело не оставишь, ведь пропала твоя дочь. Я поговорил с Бакаром. Он выдвинул идею похищения. На этом, мол, можно заработать кучу денег.
 – И ты заработал?
 Ленни отшатнулся, словно я ударил его по лицу.
 – Разумеется, нет. Я отложил свою долю на обучение Тары в колледже. Но сама идея мне понравилась. Все будет выглядеть так, словно Тары больше нет. Дело закрыто, ты успокаиваешься, а мы качаем деньги из Эдгара, часть из них идет Таре. Словом, все выглядело наилучшим образом...
 – За исключением...
 – Да, за исключением. Узнав о существовании Стейси, эта компания решила, что не может позволить себе зависеть от поведения наркоманки. Остальное тебе известно. Они соблазнили ее деньгами. Тайком записали на пленку. А потом втайне от меня убили.
 Я подумал о последних минутах Стейси. Понимала ли она, что ее ждет смерть? Или просто отключилась в ожидании очередной дозы?
 – Утечка информации через тебя шла?
 Ленни промолчал.
 – А им ты сказал, что сведения идут от полиции.
 – Неужели ты не понимаешь? Ну какая разница, ведь так или иначе Тару тебе возвращать не собирались. В это время она уже была у Тансморов. После того как выкуп был заплачен, я думал, что дело закончено, все теперь пойдет своим ходом.
 – И что помешало?
 – Бакару захотелось еще денег.
 – Ты был в курсе?
 – Нет, комбинацию провели без меня.
 – И как ты узнал об этом?
 – От тебя, в больнице. Я пришел в ярость. Позвонил Бакару. Успокойтесь, говорит, никто ничего не узнает, нас вычислить невозможно.
 – Но ведь вычислили?
 Ленни кивнул.
 – И ты знал, что я подбираюсь к Бакару. Я сам тебе это сказал по телефону.
 – Да.
 – Минуту. – У меня вдруг онемела шея. – Бакар решил подчистить концы. Он позвонил двум чокнутым. Женщина, как ее там, Лидия, убила Татьяну. Хеши должен был разобраться с Дениз Ванеш. Но... – Я быстро оценил в уме ситуацию. – Стивена Бакара я застал мертвым. Убили его только что, кровь еще текла. Ни Лидия, ни Хеши сделать этого не могли. Это твоих рук дело, Ленни. – Я посмотрел ему прямо в глаза.
 – Думаешь, мне очень хотелось? – В голосе прозвенела ярость.
 – Так в чем же дело?
 – То есть как это в чем? В колоде Бакара я был джокером. Когда все пошло наперекосяк, он заявил, что направит власти по моему следу. Засвидетельствует, что это я стрелял в тебя и Монику и что я передал ему Тару. Полиция меня, повторяю, ненавидит. Слишком часто я оставлял ее с носом. Да копы только и мечтают поквитаться со мной. Ради этого на любую сделку пойдут.
 – И тебя засадили бы? – Ленни вдруг показался мне таким несчастным. – И твоим детям стало бы плохо?
 Он кивнул.
 – И ты хладнокровно убил человека.
 – А что мне оставалось делать? Ты сейчас волком смотришь на меня, но в глубине души наверняка знаешь правду. Это ведь ты заварил кашу. А я расхлебывай, вытаскивай тебя из беды. Вот и попался. Я хотел тебе помочь. Тебе и твоему ребенку. – Он помолчал. – Стреляя в Бакара, я считал, что действую и в твоих интересах.
 – В моих?
 – Ох, Марк, простой расчет.
 – О чем ты?
 – А вот о чем. Бакар мертв, все можно свалить на него. Абсолютно все. И дело закрыто. – Ленни встал вплотную ко мне. На мгновение мне показалось, что он собирается обнять меня. Не собрался. – Мне хотелось, чтобы ты обрел покой, Марк.
 – И ты написал анонимку, которую нашла Элинор.
 – Да.
 – Стало быть, добрая цель оправдывает гнусные средства?
 – Поставь себя на мое место. Как бы ты поступил?
 – Не знаю, – искренне сказал я.
 – Я сделал это ради тебя.
 Самое печальное заключается в том, что Ленни не лгал. Я посмотрел на него.
 – Ленни, ты всегда был моим лучшим другом. Я люблю тебя. Я люблю твою жену. Я люблю твоих детей.
 – Ну и как же ты теперь намерен поступить?
 – Если я скажу, что сделаю всю эту историю достоянием гласности, ты и меня убьешь?
 – Ни за что, – сказал он.
 Но при всей моей любви к Ленни, при всей его любви ко мне я не поручусь, что поверил ему.




 Эпилог


 Прошел год.
 Первые два месяца я только и делал, что мотался в Сент-Луис и обратно, вырабатывал вместе с Эйбом и Лорен планы на будущее. Сперва дело шло туго. Несколько недель я не отпускал от себя Тансморов, потом мы с Тарой начали ходить вдвоем на детскую площадку, в зоопарк и так далее. Однако она постоянно оборачивалась. Дочери требовалось время, чтобы привыкнуть ко мне. Это я понимал.
 Десять месяцев назад умер во сне отец. После похорон я купил дом в двух кварталах от Эйба с Лорен и переехал туда на постоянное жительство. Эйб и Лорен – удивительные люди. Например, мы называем мою дочь Ташей. Это уменьшительное от "Наташи" и на "Тару" похоже. Как хирургу, делающему пластические операции, мне это нравится. Я все жду, когда что-нибудь пойдет не так. Но пока все в порядке. И пусть это покажется странным, но я даже не задаюсь вопросом, как это получается.
 Мать купила квартиру в кондоминиуме и тоже переехала сюда. После смерти папы у нее не осталось причин жить в Каслтоне. Произошло множество трагических событий – отцовский инсульт, гибель Моники и Стейси, похищение Тары. Всем нам требовался второй акт. Я рад, что мама живет поблизости. У нее появился приятель по имени Сай. Она счастлива. Сай мне нравится, и не только потому, что у него есть сезонный билет на футбол. Он веселит маму. Я и забыл, как она умеет заразительно смеяться.
 Я часто разговариваю с Верном. Как-то они привезли к нам на весенние каникулы Верна-младшего и Перри. Мы отлично провели время. Верн взял меня на рыбалку. Раньше я никогда не сидел с удочкой. Мне понравилось это занятие. В следующий раз, говорит, поохотимся. "Ни за что", – сказал я, но Верн умеет убеждать.
 С Эдгаром Портсманом я почти не общаюсь. Он присылает подарки Таше на день рождения. Дважды звонил. Надеюсь, как-нибудь приедет повидаться с внучкой. Но между нами слишком многое стоит. Ничего ведь не изменилось. Может, дело в неврозах Моники. А может, мы с ней просто были несовместимы. Насколько мне известно, большинство психологических проблем коренится в физиологии, в гормонах, а обстоятельства жизни – уже потом. Не исключено, что ничего нельзя было поделать. Но так или иначе, каковы бы ни были изначальные причины, оба мы ничего не предприняли для спасения Моники.
 Лидия – или, если угодно, Лариса Дейн – отделалась легким испугом. Ей грозило обвинение в убийстве, но она сделала двойное сальто – меня, дескать, использовали – и чисто приземлилась. Теперь она снова знаменитость – состоялось загадочное возвращение Пикси по имени Трикси. Лидия играет в фильме, со слезами рассказывает историю своих мучений в жестких руках Хеши. Публика рыдает. Хеши ужасен. Лидия прекрасна. Говорят, скоро запустят телесериал.
 Что до контрабандной торговли детьми, ФБР решило "задействовать закон", а это означает, что плохие люди должны предстать перед судом. В данном случае плохие люди – это Стивен Бакар и Дениз Ванеш. Но оба мертвы. Официально власти продолжают вести расследование, однако никому не интересно, чей ребенок где оказался. Оно и к лучшему, мне кажется.
 Мы с Рейчел живем вместе. И как может быть иначе, мне представить себе трудно. Стоит подумать о том, что я вдруг потеряю ее, и мне становится буквально физически плохо. Тем не менее что-то меня гнетет. Слишком много всего накопилось за десятилетия. Я понимаю, что заставило ее тогда позвонить мне ночью, а потом оказаться у больницы, и все же... И все же я не способен забыть, что именно ее взбалмошность привела в конце концов к беде и смерти. Конечно же, я ни в чем не виню Рейчел. Есть и еще кое-что. После смерти Моники у нас с Рейчел появился еще один шанс. И это порождает какое-то странное чувство. Я попробовал поделиться с Верном, но он обозвал меня дураком. Вполне вероятно, он прав.
 Раздался звонок в дверь. Я чувствую, как меня кто-то дергает за ногу. Да, это Таша. Она уже вполне ко мне привыкла. И то сказать, дети привыкают куда легче, чем взрослые. Напротив, на диване, расположилась Рейчел. Она сидит, подогнув под себя ноги. Я смотрю на нее, перевожу взгляд на Ташу, и странное чувство, в котором есть и головокружительный восторг, и страх, охватывает меня. То и другое – восторг и страх – ныне мои постоянные спутники. Поодиночке они редко отваживаются выходить.
 – Секунду, ягодка моя, – говорю я дочери. – Давай-ка дверь откроем.
 – Давай.
 Это посыльный. В руках у него пакеты. Я приглашаю его войти. Глядя на обратный адрес, я испытываю знакомую боль. Посылка от Ленни и Черил Маркус из Каслтона, штат Нью-Джерси.
 – Это мне? – Таша вопросительно смотрит на меня.
 Полиции про Ленни я так ничего и не сообщил. Доказательств все равно не было – только его признание. Для суда этого недостаточно. Но решил я молчать по иной причине.
 Подозреваю, Черил все знает. Наверное, с самого начала знала. Мне вспоминается ее взгляд на лестнице и то, как она оборвала Ленни, когда в тот вечер мы с Рейчел пришли к ним домой. Я думаю: что это было? Злость или страх? По-моему, последнее.
 Дело в том, что Ленни прав. Он действительно совершил преступление ради меня. Что было бы, уйди он просто из моего дома? Не знаю. Может, все обернулось бы еще хуже. Ленни спрашивал, поступил бы я на его месте так же. В то время, может, и нет. А вот Верн – наверняка да. Потому что он лучше меня. Ленни хотел уберечь мою дочурку, не жертвуя при этом собственной семьей. И попал в ту еще переделку.
 О Боже, как же я по нему скучаю! Я часто думаю, насколько большую роль он всегда играл в моей жизни. Случается, я тянусь к телефону и начинаю набирать его номер. Но всегда останавливаюсь посредине. С Ленни я больше говорить не буду. Никогда. Это я знаю точно. И от этого меня охватывает нестерпимая боль.
 Я вспоминаю пытливое выражение на лице у Коннера во время футбольного матча. Я вспоминаю Кевина на футбольной площадке и Марианну после бассейна (у нее пахли хлоркой волосы). Я вспоминаю, какой красавицей стала Черил после рождения детей.
 Я перевожу взгляд на дочь. Она со мной. Ничто ей не угрожает. Таша все еще вопросительно смотрит на меня. Это и впрямь подарки от крестного. Эйб в тот странный день в гостиничном номере сказал, что дурные средства не оправдывают хорошую цель. Я много думал об этом, решая, как мне быть с Ленни.
 Прав ли я был, порвав с ним? Ответа я не знаю и сейчас. Может, да. Может, нет. Назовем мое колебание на языке телекомментаторов, прикидывающих расклад голосов в день выборов, "примерное равенство".
 Порой я путаюсь. О чем идет речь – о дурной цели и хороших средствах или о хорошей цели и дурных средствах? Или это одно и то же? Монике хотелось любить, и она, обманув меня, забеременела. С этого все и началось. Но случись иначе, и никогда бы мне не смотреть на лучшее в мире создание. Добрые средства? Дурные средства? Кому судить?
 Таша поворачивает голову набок и дергает носом.
 – Па-ап?
 – Все в порядке, родная, – негромко говорю я.
 Таша крепко, как умеют только дети, прижимается ко мне. Рейчел с доброй улыбкой смотрит на нас. Я беру пакеты и кладу их на верхнюю полку шкафа. Затем закрываю дверь и высоко поднимаю дочку.