---------------------------------------------


 Попов Евгений
 Щигля

 Евгений Попов 
 Щигля 
 Собралась тут веселая компания на даче. Отмечать именины, что ли? Или просто выпить. Доктор Сережа, влюбленный офицер Потапов и один, который писателем себя называл, а сам сторожем работал, да хозяйка дома, разведенная красавица Наташа. Вот и вся компания веселая, собравшаяся на даче в летний день на свежем воздухе, под солнцем. 
 Пили. Ели картошку с тушенкой, огурцы, помидоры, колбасу. Беседовали. Тихо так было, хорошо. 
 И даже девочка не мешала. Маленькая девочка, деточка, дочка Наташи. Звали ее Оленька, И была Оленька в аккуратном платьице синеньком, и с карими глазками, и в пионерском галстучке. Она с гостями, конечно, не сидела. То есть она, конечно, сначала посидела, скушала свое, выпила газировочки, а потом и закопошилась где-то там далеко, где куклы, домики, тряпочки, лоскуточки. 
 - Да! Я не отрицаю. Много, много, конечно, у нас еще бардака, но я надеюсь, я уверен, что рано или поздно все образуется, - сказал офицер Потапов. 
 Доктор молчал. Красивое лицо его осунулось. Он серый хлебный шарик мял мятыми пальцами. Поблескивал массивный золотой перстень. 
 Доктор молчал, а писатель ухмыльнулся: 
 - Во-во! Я тоже так говорил, когда в плагиаторах ходил. В районной газете. Помнишь, Серж, как тогда на меня напали, что я плагиатор. А я в ответ, что если я и плагиатор, то плагиатор лишь современного газетного языка. Потому как то, что пишется нынче в статьях, в том числе и моих, халтурных, есть ходульный набор бессмысленных фраз. Помнишь, Серж, а? 
 Но "Серж" опять молчал. Зато вступила в разговор Наташа. 
 - Понимаешь, в твоих словах есть, конечно, что-то такое... верное. Я понимаю. Ты имеешь право. Твоя судьба... и прочее. Но ведь нужно же во что-то верить? Не все же так мрачно вокруг, как ты изображаешь? Вот ты смотри, какие иногда статьи "Литературка" печатает! 
 - Критикуют вплоть до министра, - поддержал офицер, преданно глядя на Наташу. 
 - Эх, Наташка! Глупая ты все-таки, Наташка, - сказал писатель. Впрочем, пардон, - спохватился он. - Пардон, мадам, целую ручки. 
 И опять ухмыльнулся, обнажив желтые стесанные зубы. Но устал, сгорбился, затих. 
 И все что-то замолчали. Жужжали жуки, оса ползла по белой скатерти, на железной дороге прогудело. 
 - Музыку, что ли, включить? - сказала Наташа. 
 И тут на веранде появилась Оленька. Она делала рукой какие-то таинственные знаки. 
 - Играй, играй, лапушонок, - рассеянно сказала мама. 
 - Мам! - девочка смотрела умоляюще. - Мам, можно я прочитаю про Щиглю? 
 - Ну, уж это по части дяди Толи, - улыбнулась мама. - Это он ведь у нас... писатель - тонко добавила мама. 
 - Мам, ну можно? Дядя Толя, можно? Дядя Сережа, можно? 
 - Можно, можно, - великодушно согласилась мама, и все устроились поудобнее. 
 Девочка отставила ножку, сделала ручки по швам и звонко продекламировала: 
 - Стихотворение "Щигля". Посвящается Карлсону, который живет на крыше. 
 - Сексуальной жизнью, - еле слышно пробормотал писатель, но на него посмотрели строго. 
 - Мы почистим Щигле клетку. 
 Будет Щигля очень рад. 
 И постелим там салфетку 
 Для его нежнейших лап. 
 Щигля - добрый, Щигля - смелый. 
 Щигля - первый друг ребят. 
 "Щигля - милый и умелый", 
 - Все ребята говорят. 
 Припев: 
 Щигля, ты наш детский сад, 
 Детский наш, советский. 
 Катин ты и Олин 
 Первый друг ребят. 
 Щигля наш любимый, 
 Щигля наш хороший, 
 Щиглю все увидеть, 
 Все хотят. 
 - Всё! - сказала девочка. 
 И хотела убежать, но ее остановил обрушившийся шквал аплодисментов. 
 - Ну ты даешь, мать! Даешь, старая! - хохотал писатель. - Ну даешь! растрогался он. - И самое главное - Щигля-то, он у нас, оказывается, советский! Верно? Да? Олька, да? 
 - Действительно, очень интересно, - искренне сказал офицер. - Это прямо творчество. Вы, Наташа, отдайте ее в какой-нибудь кружок. Обязательно отдайте! 
 - И так уж вся избегалась, - сурово отвечала польщенная Наташа. - И в балетный ходит, и на испанский язык записалась. 
 - И самое главное - советский! Верно? Да? Олька, да? - не отставал писатель. - А только вдруг он не советский, а немецкий? А? Олька, а? 
 - Нет, советский! - Глаза девочки налились слезами. - Он хороший. А ты дурак! А вы пьяные! - крикнула девочка, вырвалась и убежала. 
 - Совершенно от рук отбилась, - покраснела Наташа. 
 - Ничего. Это временное. Она же растет, - убеждал офицер. 
 - Отцы и дети. Акселерация. "С печалью я гляжу на наше поколенье..." веселился писатель. 
 - Да перестаньте же вы паясничать! - разгневался офицер. 
 А доктор все молчал. И тут, как это бывает порой у нас в Сибири, вдруг тучи налетели, молния разорвалась, загрохотало, и хлынул тугой ливень. 
 Ливень обрушился внезапно, ливень бил точно. Гнулись кусты. 
 - Быстро! У кого что под рукой - хватайте! - приказала Наташа и ринулась в дом. 
 Шумные, вымокшие, все внезапно оказались в доме, где на стенке тихо тикали ходики, кот вытянулся в плюшевом кресле, и было тихо, покойно, высохшие цветы стояли в хрустальной вазочке. 
 - Это называется божье знамение. - Писатель отряхивал воду с длинных кудрей. 
 - А вы что не стрижетесь? - спросил офицер. - Под хиппи работаете, что ли? Зарос весь волосами, понимаешь, а считает себя интеллигентным человеком. 
 - Зря стараешься, - писатель смотрел весело. - Зря стараешься. Ни ты, ни я ей не нужны. 
 - Это в каком смысле? - насторожился офицер. 
 - А впрочем, может быть, и не зря. Такие, как ты, то есть вы, вы всегда победители. Понял? Не понял? А давай-ка лучше выпьем, брат, что ли? Эх, загулял, загулял, загулял!.. 
 Офицер побагровел, но выпил. 
 - Оленька! Оленька! - кричала в это время Наташа, бродя по комнатам и скрипя половицами. - Куда ты спряталась, чертовка? 
 И наткнулась на доктора. Доктор прижался лбом к оконному стеклу. И дышал на стекло. Снаружи стекали мутные дождевые струи. 
 - Сережа, что с тобой? - прошептала Наташа. Доктор молчал. 
 - Сережа, ну что, что с тобой? - крикнула Наташа. 
 - Отстань, надоела, - сказал Сережа, не оборачиваясь. Наташа закурила сигарету. 
 - Олька такая противная стала, - пожаловалась она. - Слова ей не скажи. 
 И тут засияло солнце. И мокрая тьма рассеялась. Открылась дверь, и на пороге появилась маленькая сгорбленная старушка. 
 И что-то странное, жутковатое было во всем ее облике. Клянусь! Маленькая сгорбленная старушка с палочкой, промокшая до нитки, покрытая рогожным мешком. Поклонилась в пояс и сказала: 
 - Я старушка-побирушка. Подайте копеечку, добрые люди, а я вас уму-разуму научу. 
 И вдруг сбросила мешок, расхохоталась и кинулась к Наташе: 
 - Мама, а здорово я вас разыграла? Ну, мам, ну, мам, правда, здорово? Ведь, правда, здорово? 
 Потом Наташа много плакала, а офицер велел растереть девочку махровым полотенцем и научил, как, а писатель все глотал и глотал водку, а доктор все молчал и молчал. И было еще довольно светло.