Аннотация: Рамзес Второй. Жесткий, безжалостный властитель… Полководец, не знавший неудач… Мужчина, любивший многих женщин… Друг, никогда не предававший соратников…
 Интеллектуал, общавшийся с гениальным греческим поэтом и с легендарным иудейским пророком… РАМЗЕС ВЕЛИКИЙ. Фараон, чье имя стало символом Древнего Египта!
 Второй том этого известного бестселлера последних лет `Храм Миллионов Лет` посвящен первым годам правления Рамзеса. Преодолевая на своем пути множество препятствий, юный фараон стремится сохранить единство страны, упрочить ее силу и благосостояние.


---------------------------------------------


 Кристиан Жак
 Храм Миллионов Лет



 1


 Рамзес был один, он ждал невидимого знака. Лицом к лицу с необъятностью бесплодной выжженной пустыни, лицом к лицу со своей судьбой, ключ к которой все еще был ему неведом.
 В свои двадцать три года принц Рамзес был атлетом ста восьмидесяти сантиметров роста, прекрасного и мощного сложения, с роскошной, отливающей золотом гривой волос и удлиненным лицом. Широкий открытый лоб, живые глаза, длинный, с легкой горбинкой нос, округлые, идеальной формы уши, довольно полные губы, твердая челюсть — все это создавало облик обольстительный и решительный.
 Столь юный, а какой путь уже пройден! Царский писец, посвященный в тайны Абидоса и правитель Египта, которого Сети приблизил к трону, назначив его, младшего сына, своим приемником.
 Но Сети, этот могучий фараон, этот незаменимый властитель, поддерживавший процветание, мир и благоденствие страны, Сети умер после пятнадцати лет выдающегося правления. Слишком коротких пятнадцати лет, что промелькнули подобно ибису в летних сумерках.
 Незаметно для сына Сети, отец невозмутимый, грозный и требовательный, мало-помалу приобщал его к умению править, подвергая множеству испытаний, первым из которых была встреча с диким быком, воплощением мощи. У подростка было достаточно мужества для схватки, но недостаточно сил для победы — без вмешательства фараона чудовище разорвало бы Рамзеса рогами. Так в его сердце было запечатлен первый долг фараона — защищать слабого от сильного.
 Секретом настоящего могущества был сам царь, лишь царь владел тайным знанием и приобщал Рамзеса к магии жизни, допуская его к участию в ежедневных трудах фараона, но не открывая своего замысла. После многих лет сын сблизился с отцом, их умы объединились в едином замысле, в едином устремлении. Строгий, сдержанный Сети говорил мало, однако он предоставил Рамзесу уникальную привилегию присутствовать на переговорах, наблюдая и постигая тонкости искусства фараона Верхнего и Нижнего Египта.
 Великолепные, благодатные часы растворились в нынешнем молчании смерти.
 Сердце Рамзеса было открыто подобно чаше, чтобы принимать слова фараона, хранить их как самое ценное сокровище и продлевать их жизнь в своих мыслях и деяниях. Но Сети был братом богов и ушел к ним, а Рамзес остался один на один с жизнью.
 Он чувствовал себя мелким, неспособным вынести ту ношу, которая давила на его плечи. Править Египтом… В тринадцать лет он мечтал об этом, как мечтает о недоступной игрушке ребенок, потом он отказался от этой безумной идеи, уверенный в том, что трон обещан Шенару, его старшему брату.
 Фараон Сети и его супруга Туйа решили по-другому. Наблюдая за поведением двух своих сыновей, они выбрали Рамзеса для исполнения высшей власти. Почему они не выбрали другого, более опытного и ловкого, преисполненного величия Сети! Рамзес был готов сразиться с любым врагом один на один, но не вести корабль государства по неверным волнам будущего. В битве в Нубии он проявил мужество; его неистощимая энергия поддержала бы его, если это было необходимо в военных походах, чтобы защитить свою страну, но как можно командовать армией чиновников, сановников и жрецов, хитрости которых ускользали от него?
 Основатель династии, первый из Рамзесов, был пожилым визирем, и мудрецы доверили ему власть, которой он не желал; в момент воцарения его сын, Сети, был уже человеком зрелым и умудренным опытом. Рамзесу было всего двадцать три года, и его вполне устраивала жизнь в покровительственной тени отца в соответствии с его указаниями. Как это было прекрасно доверяться проводнику, указывающему дорогу! Действовать по приказу Сети, служить Египту, подчиняясь фараону, всегда находить подле него ответы на свои вопросы… Этот рай стал недоступен.
 А судьба решилась требовать от него, Рамзеса, пылкого, порывистого молодого человека, заменить Сети!
 Не лучше ли было разразиться смехом и убежать в пустыню так далеко, чтобы никто его не нашел?
 Конечно, он мог рассчитывать на своих союзников: мать Туйу, помощника верного и требовательного; жену Нефертари, сколь прекрасную, столь и рассудительную, и своих друзей детства: еврея Моиса, ставшего строителем на царской стройке, дипломата Ашу, заклинателя змей Сетау, своего личного секретаря Амени, связавшего судьбу с судьбой Рамзеса.
 Не был ли клан врагов сильнее? Шенар не откажется от намерения завладеть троном. Какие неведомые союзы он заключил, чтобы помешать брату править? Если бы в это мгновение Шенар предстал перед ним, Рамзес не оказал бы ни малейшего сопротивления. Если он желает двойной короны владыки Обеих Земель, пусть владеет ею!
 Но мог ли он предать своего отца, испугавшись огромной доверенной ответственности? Было бы так просто думать, что Сети ошибся или что он мог бы изменить свое решение… Рамзес ждал с открытым сердцем знака из неведомого грядущего, ждал ответа, который определит его судьбу.
 Он получит его здесь, в самом сердце красной земли, исполненной опасной силы.
 Сидя в позе писца, со взглядом, устремленным в небо, Рамзес ждал. В пустыне фараон мог быть только человеком, влюбленным в необъятность и одиночество. Огонь, сокрытый в песке и камне, либо наполнит его душу, либо разрушит ее. Да исполнится суд огня.
 Солнце приблизилось к зениту, ветер успокоился. Газель прыгала с дюны на дюну. В воздухе повисла тревога.
 Вдруг он появился ниоткуда.
 Огромный лев, длиной по меньшей мере четыре метра, весом более трехсот килограммов. Пылающая светлым золотом грива придавала ему вид героя-победителя, а мускулистое, с темными складками тело двигалось с удивительной гибкостью.
 Когда он заметил Рамзеса, он испустил великолепный рык, разнесшийся на пятнадцать километров вокруг. Хищник, чья пасть была полна устрашающими клыками, а когти подобны лезвиям, уставился на добычу.
 У сына Сети не было ни малейшего шанса ускользнуть от него.
 Лев приблизился к нему и замер в нескольких шагах от человека, который различил его золотистые глаза. В течение долгих мгновений они остерегались друг друга.
 Зверь нервно отогнал муху хвостом и снова двинулся вперед.
 Рамзес встал, не отводя своих глаз от глаз льва.
 — Это ты, Громила, это тебя я спас от верной смерти! Какую судьбу ты приготовил для меня?
 Забыв об опасности, Рамзес вспомнил львенка, умиравшего в сердце нубийской саванны от укуса змеи. Как благодарно он терпел, пока его лечили снадобьями Сетау! А потом вырос в великолепного огромного зверя.
 Однажды Громила сбежал из загона, в котором его заперли на время отсутствия Рамзеса. Одичал ли он настолько, чтоб явиться кровожадным и безжалостным хищником перед прежним своим хозяином и другом?
 — Решай, Громила. Или ты становишься моим союзником на всю жизнь, или ты несешь мне смерть.
 Лев поднялся на задние лапы и опустил передние на плечи Рамзеса. Удар был грубым, но принц удержался. Когти не были выпущены, хищник обнюхивал нос Рамзеса.
 Так были восстановлены дружба, доверие и уважение.
 — Ты указал мне мою судьбу.
 Отныне тот, кого Сети назвал «Сын Солнца», больше не имел выбора.
 Он будет сражаться, словно лев.




 2


 Царский дворец в Мемфисе был в глубоком трауре. Мужчины не брились, женщины распустили волосы. Семьдесят дней, в течение которых продлится мумификация Сети, Египет будет существовать в некоторой пустоте, царь умер, его трон пустовал до официального провозглашения его преемника, которое последует лишь после положения в гробницу мумии Сети и ее единения с небесным светом.
 Войска на границах находились в состоянии боевой готовности, полки были готовы сопротивляться любой попытке вторжения по приказу правителя Рамзеса и великой супруги фараона Туйи. Хотя главная опасность, которую представляли собой хетты  1 , казалось, не угрожала сейчас, нельзя было исключать возможность набега. Многие века богатые, плодородные земли были желанной добычей для «пустынных народов», кочующих бедуинов и вождей окрестных племен, способных иногда объединиться, чтобы атаковать северо-восток Египта. Уход Сети в загробный мир породил страх, когда фараон исчезал, силы хаоса грозили обрушиться на Египет и разрушить цивилизацию, созданную многими династиями. Юный фараон, был ли он способен защитить Обе Земли  2 от несчастья? Ни один сановник не доверял ему, и все они желали видеть, как он уступит место своему брату Шенару, более ловкому и менее пылкому.
 Главная царская жена, Туйа, не изменила своих привычек после смерти мужа. Ей было сорок два года, она была высокой и стройной, с тонким и прямым носом, с большими миндалевидными глазами, взгляд которых был строг и пронзителен, с волевым подбородком, она обладала неоспоримой духовной властью. Она всегда помогала Сети, и во время его отсутствия, когда он находился за пределами страны, именно она управляла страной железной рукой.
 На рассвете Туйа любила прогуливаться в своем саду, где росли тамариск и смоковницы, в это время она организовывала свой рабочий день, смену светских приемов и ритуалов во славу божественной силы.
 Сети исчез, любой жест казался лишенным смысла. У Туйи было лишь одно желание — как можно скорее присоединиться к мужу в мире без конфликтов, далеком от мира людей, но она приняла вес тех лет, что приготовила для нее судьба. Счастье, подаренное ей, она должна была возвратить стране, служа ей до последнего вздоха.
 Грациозный силуэт Нефертари вышел из утренней дымки — «прекраснейшая во дворце» говорили о ней. У супруги Рамзеса были черные блестящие волосы и невыразимо нежные зелено-голубые глаза. Музыкантша из храма богини Хатхор в Мемфисе, великолепная ткачиха, воспитанная в культе почитания предков, подобных мудрому Птах-Хотепу, Нефертари происходила не из благородной семьи, но Рамзес безумно влюбился в нее, в ее красоту, в ее ум, зрелость суждений, удивительную в столь молодой женщине. Нефертари не старалась нравиться, но обаяние ее было неотразимым. Туйа выбрала ее управляющей домашними делами — место, которое она продолжала занимать, хотя стала супругой правителя. Между царицей Египта и Нефертари установилось настоящее согласие, они понимали друг друга с полуслова.
 — Как обильна роса этим утром, Великая Царица! Кто бы воспел щедрость нашей земли!
 — Почему ты встала так рано, Нефертари?
 — Вам не кажется, что это вы должны отдыхать?
 — Мне больше не удается заснуть.
 — Как облегчить вашу боль, Великая Царица?
 Грустная улыбка тронула губы Туйи.
 — Сети не заменить, остаток моих дней станет долгим страданием, и единственным облегчением будет счастливое правление Рамзеса. Отныне в этом единственный смысл моей жизни.
 — Я беспокоюсь, Великая Царица.
 — Чего ты боишься?
 — Что воля Сети не будет исполнена.
 — Кто осмелится выступить против нее?
 Нефертари молчала.
 — Ты думаешь о моем старшем сыне, Шенаре, не так ли? Мне известно его тщеславие и амбиции, но он не настолько безумен, чтобы не подчиниться отцу.
 Золотые лучи зарождающегося дня освещали сад царицы.
 — Ты считаешь меня наивной, Нефертари? Кажется, ты не разделяешь мое мнение.
 — Великая Царица…
 — Ты располагаешь точными сведениями?
 — Нет, это лишь предчувствие, смутное предчувствие.
 — Твой ум пронзительный и живой, как вспышка молнии, ложь чужда тебе, но разве существует другой способ помешать Рамзесу править, кроме как убить его?
 — Этого я и боюсь, Великая Царица.
 Туйа погладила рукой ветку тамариска.
 — Неужели Шенар начнет свое правление с преступления?
 — Эта мысль приводит меня в ужас, как и вас, но я не могу изгнать ее. Осудите меня строго, если я не права, но я не могу молчать.
 — Как защищен Рамзес?
 — Его лев и пес заботятся о нем, также как и Серраманна, начальник его личной стражи. Когда он вернулся из пустыни, я смогла убедить его не оставаться без защиты.
 — Траур длится уже десять дней, через два месяца нетленное тело Сети будет положено в вечное пристанище. Рамзес будет коронован, а ты станешь царицей Египта.
 Рамзес склонился перед матерью, потом нежно обнял ее. Она, казавшаяся такой хрупкой, давала ему пример благородства и достоинства.
 — Почему боги подвергают нас такому жестокому испытанию?
 — Дух Сети живет в тебе, сын мой, его время закончилось, твое начинается. Он победит смерть, если продолжишь его дело.
 — Его тень огромна.
 — Разве ты не Сын Солнца, Рамзес? Развей тьму, что нас окружает, изгони хаос, подступающий к нам.
 Молодой человек отошел от царицы.
 — Мой лев и я породнились в пустыне.
 — Это был тот знак, которого ты ждал, не так ли?
 — Конечно, но позволишь ли ты просить тебя о милости?
 — Я слушаю тебя.
 — Когда мой отец уезжал из Египта, чтобы показать свою мощь за пределами, именно ты управляла страной.
 — Так велит наша традиция.
 — Ты обладаешь опытом власти, все уважают тебя, почему ты не взойдешь на трон?
 — Потому что не такова была воля Сети, он воплощал закон, тот закон, который мы любим и уважаем. Он выбрал именно тебя, сын мой, и именно ты должен править. Я буду помогать тебе изо всех сил и давать тебе советы, если ты пожелаешь.
 Рамзес не настаивал.
 Его мать была единственным человеком, который мог повернуть ход истории и освободить его от тяжкой ноши, но Туйа оставалась верной покойному царю и не меняла своей позиции. Какими бы ни были его сомнения и мучения, Рамзес должен был пройти свой собственный путь.
 Серраманна, начальник личной стражи Рамзеса, больше не покидал крыло дворца, где жил будущий царь Египта. Назначение сарда, бывшего пирата, на эту доверенную должность вызвало много пересудов, никто не сомневался, что рано или поздно этот гигант с завитыми усами предаст сына Сети.
 Ныне никто не мог войти во дворец без его разрешения. Великая супруга фараона приказала гнать любого чужака и, не колеблясь, применять в случае необходимости оружие.
 Когда отголоски спора достигли его ушей, Серраманна вышел в коридор, предназначенный для посетителей.
 — Что здесь происходит?
 — Этот человек хочет пройти в покои, — ответил стражник, указывая на бородатого колосса с шевелюрой, спадающей на широкие плечи.
 — Кто ты? — спросил Серраманна.
 — Еврей Моис, друг детства Рамзеса и строитель на службе фараона.
 — Что ты хочешь?
 — Обычно Рамзес не закрывает передо мной двери!
 — Сегодня эти вопросы решаю я.
 — Правитель является узником?
 — Вопросы безопасности обязывают… Цель посещения?
 — Это тебя не касается.
 — В таком случае возвращайся откуда пришел и больше не приближайся ко дворцу, иначе я прикажу схватить тебя.
 Понадобилось четыре стражника, чтобы удержать Моиса.
 — Уведоми Рамзеса о моем присутствии — или пожалеешь!
 — Твои угрозы мне безразличны.
 — Мой друг ждет меня. Ты можешь это понять?
 Долгие годы пиратства и множество жестоких битв развили в Серраманне безошибочное чувство опасности. Несмотря на физическую силу и громкие слова, этот Моис показался ему искренним.
 Рамзес и Моис обнялись.
 — Это больше не дворец, — воскликнул еврей, — а крепость!
 — Моя мать, моя жена, мой личный секретарь и еще некоторые опасаются худшего.
 — Худшего… Что это значит?
 — Покушение.
 На пороге приемной правителя, выходящей в сад, дремал огромный лев Рамзеса, между его передних лап лежал Неспящий, золотисто-желтый пес.
 — Чего же бояться с этими двумя?
 — Нефертари убеждена, что Шенар не откажется от возможности править.
 — Захватит власть до погребения Сети… Это совсем на него не похоже. Он предпочитает действовать в тени и полагаться на время.
 — Как раз времени ему сейчас и не хватает.
 — Ты прав… Но он не решится выступить.
 — Да услышат тебя боги, Египет ничего от этого не выиграет. Что говорят в Карнаке?
 — Недовольные много перешептываются за твоей спиной.
 Под началом распорядителя работ Моис работал надзирателем над огромным строительством в Карнаке, где Сети начал сооружение огромной залы с колоннами, прервавшееся со смертью фараона.
 — Кто шепчет?
 — Жрецы Амона, кое-кто из знати, визирь Юга… Твоя сестра Долент и ее муж Сари поддерживают их. Они с трудом выносят ссылку, в которую ты их отправил, в такую даль от Мемфиса.
 — Этот презренный Сари, разве он не пытался избавиться от меня и от Амени, моего личного секретаря и нашего друга детства? После подобного проступка для него и сестры ссылка в Фивы — это весьма легкое наказание.
 — Такие ядовитые создания могут жить лишь на Севере, на Юге, в Фивах, они задыхаются от злобы. Ты должен был назначить им настоящее наказание.
 — Долент — моя сестра, Сари — мой воспитатель и наставник.
 — Разве должен фараон оказывать послабление своим близким?
 Рамзес был задет за живое.
 — Я еще не являюсь им, Моис!
 — Тебе, однако, приходится выслушивать жалобы и заставлять правосудие идти своим чередом.
 — Если моя сестра и ее муж перейдут границы, я так и сделаю.
 — Мне хотелось бы верить тебе, но ты не имеешь представления о злобном нраве твоих врагов.
 — Я оплакиваю своего отца, Моис.
 — И ты забываешь о своем народе и своей стране! Ты думаешь, Сети одобрил бы такое бездарное поведение?
 Если бы Моис не был его другом, Рамзес ударил бы его.
 — Должно ли сердце правителя быть черствым?
 — Как человек, закрывшийся в своем горе, каким бы оправданным оно ни было, сможет править? Шенар пытался подкупить меня и настроить против тебя. Теперь ты лучше понимаешь опасность?
 Разоблачение ошеломило Рамзеса.
 — Твой противник вооружается, — продолжил Моис. — Выйдешь ты наконец из оцепенения?




 3


 Мемфис, экономическая столица страны, расположенная на стыке Дельты и долины Нила, пребывал в летаргическом сне. У причалов «Доброго пути» большая часть купеческих кораблей стояла на приколе, поскольку всякая торговая деятельность замерла на время семидесятидневного траура, а в домах знати не устраивали пиры.
 Смерть Сети повергла большой город в состояние шока. Во время его царствования началось процветание, но в глазах крупных купцов оно было хрупким до такой степени, что слабый фараон мог сделать Египет снова уязвимым. Кто сможет сравниться с Сети? Шенар, его старший сын, был бы хорошим управляющим, но властитель уже будучи больным предпочел ему молодого и вспыльчивого Рамзеса, великолепное сложение которого более пристало соблазнителю женщин, чем главе государства. Самые прозорливые допускали возможность ошибки и, как и в Фивах, шептались о том, что Сети назначил преемником не того сына.
 Шенар в нетерпении мерил шагами приемную залу жилища Мебы, министра иностранных дел. Мебе было лет шестьдесят, но выглядел он хорошо: статный, уверенный в себе старик с лицом человека, умеющего скрывать свои чувства. Враг Рамзеса, он поддерживал Шенара, чьи политические и экономические идеи казались ему превосходными. Открыть большой средиземноморский рынок, завязав максимум новых торговых союзов, даже поступившись для этого некоторыми традиционными принципами, разве не в этом будущее? Лучше продавать оружие, чем брать его в руки.
 — Он придет? — спросил Шенар.
 — Он на нашей стороне, успокойтесь.
 — Мне не нравятся подобные типы, они меняют свое мнение подобно ветру.
 Старший сын Сети был невысоким склонным к полноте мужчиной с круглым лицом и толстыми щеками, пухлые губы сластолюбца выдавали любовь к хорошей еде, маленькие карие глазки постоянно бегали. Как все грузные люди, он ненавидел солнце и физические упражнения. Елейность и отсутствие настойчивости в его голосе подменяли спокойствие и беспристрастность, которых он был лишен.
 Шенар любил мирную жизнь. Защищать имело смысл лишь торговые интересы страны, другие причины войны казались ему абсурдом, понятие «предательство» существовало лишь для моралистов, неспособных сделать состояние. Рамзес, воспитанный в старых традициях, не заслуживал того, чтобы править, так как был к этому неспособен. Таким образом, Шенар не испытывал ни малейших угрызений совести, разжигая заговор, который должен был привести его к власти. Египет еще будет ему признателен за это.
 Теперь было необходимо, чтобы главный союзник не отказался от их общего замысла.
 — Дай мне пить, — потребовал Шенар.
 Меба подал своему выдающемуся гостю кубок свежего пива.
 — Нам не следовало бы доверять ему.
 — Он придет, я уверен в этом, не забывайте, что он желает как можно быстрее возвратиться к себе домой.
 Наконец охранник дома министра иностранных дел доложил о прибытии долгожданного гостя.
 То был Менелас, царь Лакедемона, сын Атрея, любимец бога войны и истребитель троянцев. Светловолосый, с пронзительным взглядом, он был облачен в двойные доспехи и пояс, застегнутый золотыми аграфами. Египет предоставил ему гостеприимство на время, чтобы починить суда, но его супруга Елена не хотела больше покидать землю фараонов, боясь подвергнуться плохому обращению при дворе своего мужа и быть низведенной до уровня рабыни.
 Так как Елена пользовалась поддержкой и защитой царицы Туйи, у Менеласа были связаны руки, но тут Шенар пришел к нему на помощь, призывая его к терпению, чтобы разработать победную стратегию.
 Как только Шенар станет фараоном, Менелас уедет в Грецию вместе с Еленой.
 За много месяцев греческие воины смешались с населением — одни перешли под египетское командование, другие открыли лавки, и, казалось, все были довольны нынешним существованием. На самом деле они ждали лишь приказа своего вождя, чтобы начать действовать, усовершенствовав определенным образом тактику Троянского коня.
 Грек с подозрением посмотрел на Мебу.
 — Заставьте этого человека уйти, — потребовал он у Шенара. — Я желаю говорить только с вами.
 — Министр иностранных дел наш союзник.
 — Я не буду повторять.
 Жестом Шенар приказал своему сообщнику исчезнуть.
 — Когда мы начнем? — спросил Менелас.
 — Пришло время вмешаться.
 — Вы в этом уверены? С вашими странными обычаями, этой бесконечной мумификацией, можно сойти с ума!
 — Мы должны все сделать до водворения мумии моего отца в заупокойный храм.
 — Мои люди готовы.
 — Я не сторонник бесполезного насилия и…
 — Достаточно проволочек, Шенар! Вы, египтяне, боитесь сражаться, мы, греки, провели годы в битвах против троянцев, которых мы истребили. Если вы желаете смерти Рамзеса, скажите лишь слово и доверьтесь моему мечу!
 — Рамзес мой брат, а хитрость бывает порой куда действеннее, чем грубая сила.
 — Только их объединение дает победу! Вы собираетесь учить стратегии меня, героя Троянской войны?
 — Вам необходимо вернуть Елену.
 — Елена, Елена, снова она! Эта женщина проклята, но я должен вернуться в Лакедемон с нею.
 — Итак, мы будем действовать по моему плану.
 — И каков он?
 Шенар улыбнулся. На этот раз ему сопутствовала удача. При помощи этого грека он достигнет своей цели.
 — Существуют лишь два главных препятствия: лев и Серраманна. Мы отравим первого и уничтожим второго. Затем мы похитим Рамзеса, и вы увезете его в Грецию.
 — Почему бы не убить его?
 — Потому что мое царствование не начнется с пролития крови. Официально Рамзес откажется от трона и решит отправиться в длинное путешествие, во время которого станет жертвой несчастного случая.
 — А Елена?
 — Как только я стану фараоном, моей матери придется подчиниться мне и прекратить защищать ее. Если Туйа не проявит благоразумие, я заточу ее в храме.
 Менелас размышлял.
 — Неплохо для египтянина… Есть ли у вас необходимый яд?
 — Конечно.
 — Греческий воин, которого нам удалось внедрить в личную охрану вашего брата, опытный солдат, он перережет горло Серраманне, когда тот будет спать. Когда мы начнем действовать?
 — Немного терпения, я должен съездить в Фивы. Как только я вернусь, мы нанесем удар.
 Елена наслаждалась каждой секундой счастья, которое, казалось, ускользнуло от нее навсегда. Одетая в легкое, благоухающее цветами платье, в легкой вуалевой накидке, чтобы защититься от солнца, она была прекрасна и жила при дворе Египта как в сказочном сне. Она, которую греки называли «порченой собакой», сумела ускользнуть от Менеласа, этого порочного и подлого тирана, чьим самым большим удовольствием было унижать ее.
 Туйа, великая царская супруга, подарила ей свою дружбу и позволила жить свободно в стране, где женщина не была заперта в глубине дома, а была госпожой.
 Была ли Елена в самом деле ответственна за тысячи смертей греков и троянцев? Она не желала этой безумной резни, которая годами отправляла молодых людей на убийство друг друга, но молва продолжала обвинять ее и вынесла приговор, не дав возможности оправдаться. Здесь, в Мемфисе, никто не упрекал ее, она ткала, слушала музыку и сама играла на музыкальных инструментах, купалась в бассейнах и наслаждалась бесконечным очарованием дворцовых садов. Грохот оружия таял в прошлом, уступая место пению птиц.
 Много раз на дню Елена воздевала свои белые руки, моля богов о том, чтобы этот сон не нарушился. Она желала лишь одного — забыть прошлое, Грецию и Менеласа.
 Когда она шла по аллее, усыпанной песком, между клумб персей она заметила труп пепельного журавля. Подойдя, она увидела, что брюхо птицы разрезано. Елена опустилась на колени — и среди греков, и среди троянцев она была известна как прорицательница.
 Супруга Менеласа оставалась склонившейся в течение долгих минут.
 Будущее, которое она прочла по внутренностям несчастной птицы, повергло ее в ужас.




 4


 Фивы, крупный город на юге Египта, был владением Амона, бога, вооружившего руки освободителей, когда они изгоняли много веков назад завоевателей гиксосов, жестоких и диких азиатов. С тех пор как страна вновь обрела независимость, фараоны отдавали дань уважения Амону, украшая его храм из поколения в поколение. Так Карнак, никогда не прерывающаяся стройка, стал самым богатым и обширным из египетских святилищ, государством в государстве, верховный жрец которого казался скорее управляющим с обширными полномочиями, чем духовным лицом.
 По прибытии в Фивы Шенар добился приема. Два человека беседовали под деревянным, обвитым глициниями и жимолостью навесом неподалеку от священного озера, откуда веяло легкой прохладой.
 — Вы приехали без сопровождения? — удивился верховный жрец.
 — Лишь небольшое количество людей знает о моем присутствии здесь.
 — А… Вы рассчитываете на мое молчание.
 — Ваше противостояние Рамзесу все еще в силе?
 — Больше чем когда-либо. Он молод, вспыльчив, порывист, его правление было бы ужасным. Сети допустил ошибку, назначив его.
 — Вы согласны довериться мне?
 — Какое место вы дадите храму Амона, если взойдете на трон?
 — Разумеется, первое.
 — Сети благоволил к другим святилищам, в Гелиополе и Мемфисе, мое единственное желание — не видеть Карнак отодвинутым на второй план.
 — Так сделал бы Рамзес, но не я.
 — Что вы предлагаете, Шенар?
 — Действовать, быстро действовать.
 — Другими словами, действовать до погребения Сети.
 — По правде говоря, это наш последний шанс.
 Шенар не знал, что верховный жрец Амона тяжело болен, по словам его врача, ему оставалось жить несколько месяцев или даже несколько недель. Так что быстрое решение показалось сановнику добрым знаком, посланным богами. До того как умереть, у него был шанс увидеть Рамзеса лишенным высшей власти, а Карнак спасенным.
 — Я не потерплю никакого насилия, — заявил верховный жрец. — Амон дал нам мир, ничто не должно его нарушить.
 — Будьте уверены, хоть он и неспособен править, Рамзес остается моим братом, и я очень к нему привязан. Ни на мгновение я не желал причинить ему малейший вред.
 — Какую судьбу вы приготовили для него?
 — Это энергичный молодой человек, влюбленный в приключения и странствия. Как только он избавится от непосильной ноши, он отправится в большое путешествие и посетит множество стран. Когда он вернется, его опыт будет нам полезен.
 — Я также настаиваю, чтобы царица Туйа оставалась вашим особым советником.
 — Так оно и будет.
 — Оставайтесь верны Амону, Шенар, и судьба улыбнется вам.
 Старший сын Сети почтительно поклонился. Доверие этого старого жреца было как нельзя кстати.
 Долент, старшая сестра Рамзеса, наносила притирания на свою лоснящуюся кожу. Ни красивая, ни уродливая, слишком высокая, вечно усталая, она ненавидела Фивы и Юг. Дама ее круга могла жить только в Мемфисе, посвящая свое время бытовой суете и рою сплетен и новостей, оживлявших золотое существование знатных семей.
 В Фивах она скучала. Конечно, ее принимало лучшее общество, она ходила с одного пиршества на другое, пользуясь положением дочери великого Сети, но мода отставала от моды в Мемфисе, а ее супруг, тучный и веселый Сари, бывший наставник Рамзеса, мало-помалу впадал в неврастению. Он, в недавнем прошлом глава «Капа», университета, готовившего будущих чиновников царства, был отстранен от дел из-за ошибки Рамзеса.
 Да, Сари был душой заговора, целью которого было устранить Рамзеса, да, его жена Долент приняла сторону Шенара, да, они ступили на ошибочный путь, но разве Рамзес не должен был даровать им свое прощение после смерти Сети?
 На его жестокость можно было ответить лишь местью. Удача отвернется от Рамзеса, и в этот день Долент и Сари воспользуются этой возможностью. В ожидании этого Долент ухаживала за своей кожей, а Сари читал или спал.
 Прибытие Шенара вырвало их из оцепенения.
 — Возлюбленный брат мой! — воскликнула Долент, обнимая его. — Ты принес хорошие новости?
 — Возможно.
 — Не томи нас! — потребовал Сари.
 — Я собираюсь стать царем.
 — Час нашей мести близок?
 — Возвращайтесь со мной в Мемфис, я спрячу вас до исчезновения Рамзеса.
 Долент побледнела.
 — Исчезновения?
 — Не волнуйся сестренка, он уедет за пределы страны.
 — Ты дашь мне важную должность при дворе? — спросил Сари.
 — Ты показал себя неумелым, — ответил Шенар, — но твои качества будут мне полезны. Будь верен мне, и твоя карьера будет блестящей.
 — Даю тебе слово, Шенар.
 В мрачном холодном дворце в Фивах красавица Исет заботливо растила Ха, любимого сына, которого подарил ей Рамзес. Зеленоглазая, с точеными чертами лица, грациозная, шаловливая и жизнерадостная Исет была очень привлекательной женщиной и второй женой правителя.
 «Вторая жена»… Как было трудно принять этот титул и следовать предписаниям, которые он навязывал! Однако Исет не испытывала зависти к Нефертари, такой красивой, такой нежной, такой вдумчивой. Несомненно, она была достойна стать будущей царицей, хотя никогда не желала ею быть.
 Исет порой хотела, чтобы в ее сердце загорелась ненависть, которая помогла бы ей яростно сражаться против Рамзеса и Нефертари, но она продолжала любить того, кто подарил ей столько счастья и радости, мужчину, который подарил ей сына.
 Прекрасная Исет смеялась над властью и почестями, она любила самого Рамзеса за его силу и его сияние. Жить вдали от него было порой невыносимо, почему он не понимал ее тоску?
 Вскоре Рамзес станет царем и больше к ней не вернется, будет все дальше и дальше, за исключением кратких визитов ко двору, от которых она не сможет удержаться. Если бы, по крайней мере, она смогла увлечься другим мужчиной… Но все претенденты, смелые или скромные, были мелки и безлики.
 Когда ее мажордом объявил о визите Шенара, красавица Исет была удивлена, зачем прибыл старший сын Сети в Фивы перед погребением?
 Она приняла его в зале, в которой было прохладно благодаря узким окнам, прорубленным высоко в стенах, пропускавшим лучи света.
 — Как вы прекрасны, Исет!
 — Чего вы хотите?
 — Я знаю, что вы не любите меня, но я также знаю, что вы умны и способны оценить ситуацию, выгодную для вас. Что касается меня, я считаю, что вы достойны быть главной царской женой.
 — Рамзес решил по-другому.
 — А если бы не он принимал дальнейшие решения?
 — Что вы хотите сказать?
 — Мой брат не лишен здравого смысла, он понял, что править Египтом выше его сил.
 — Что означает…
 — Что означает, что я возьму это трудное дело на себя, на благо нашей страны, а вы станете царицей Обеих Земель.
 — Рамзес не отрекся, вы лжете!
 — Нет же, нежный и прекрасный друг, он готовится отправиться в долгое путешествие в компании Менеласа и попросил меня наследовать Сети из уважения к памяти нашего отца. По возвращении мой брат получит все привилегии, причитающиеся ему по праву, будьте уверены в этом.
 — Он говорил… обо мне?
 — Я боюсь, что он забыл о вас, так же как о своем сыне, в нем живет лишь страсть к большому плаванию.
 — Он увозит Нефертари?
 — Нет, он хочет открыть для себя новых женщин, разве мой брат не ненасытен в том, что касается удовольствия?
 Красавица Исет растерялась. Шенар хотел было взять ее за руку, но спешка привела бы к неудаче. Ему следовало сначала успокоить молодую женщину, а затем завоевать ее нежно и уверенно.
 — Маленький Ха получит лучшее образование, — пообещал он. — Вам не придется ни о чем беспокоиться. После положения в гробницу Сети мы вместе вернемся в Мемфис.
 — Рамзес… Рамзес уже уедет?
 — Конечно.
 — Он не будет участвовать в погребении?
 — Я сожалею, но это так, Менелас больше не хочет откладывать отплытие. Забудьте Рамзеса, Исет, и приготовьтесь стать царицей.




 5


 Исет провела бессонную ночь.
 Шенар солгал. Никогда Рамзес не покинул бы Египет, чтобы искать забвения за его пределами, отсутствовать при погребении он мог только вопреки своей воле.
 Конечно, Рамзес поступил жестоко по отношению к ней, но она не предаст его, бросившись в объятия Шенара. Исет не желала становиться его царицей и ненавидела этого амбициозного типа с лунообразным лицом и слащавыми словами, так уверенного в своей победе!
 Ее долг был ясен: предупредить Рамзеса о замышленном против него заговоре и намерениях его брата.
 Она написала на папирусе длинное письмо, изложив в деталях предложения Шенара, и вызвала старшего из царских гонцов, ответственного за доставку посланий в Мемфис.
 — Это срочное и важное сообщение.
 — Я лично займусь им, — заверил гонец.
 Как и в Мемфисе, во время траура жизнь в речном порту Фив замерла. На пристани, отведенной для быстрых судов, направляющихся на север, дремали солдаты. Старший царский гонец окликнул моряка.
 — Поднимай якорь, мы отчаливаем.
 — Невозможно.
 — Почему?
 — Распоряжение верховного жреца Карнака.
 — Мне ничего об этом не известно.
 — Приказ пришел только что.
 — Все равно поднимай якорь, у меня срочное донесение в царский дворец в Мемфисе.
 На борту судна, которым хотел воспользоваться гонец, появился человек.
 — Приказ есть приказ, — объявил он, — и вы должны ему подчиниться.
 — Кто вы, что говорите со мной в подобном тоне?
 — Шенар, старший сын фараона.
 Старший царский гонец склонился.
 — Прошу вас простить мою дерзость.
 — Я согласен забыть о ней, если вы отдадите мне послание, которое вам дала красавица Исет.
 — Но…
 — Оно действительно предназначено для царского дворца в Мемфисе?
 — По правде говоря, вашему брату Рамзесу.
 — Я отплываю, чтобы находиться рядом с ним, не боитесь ли вы, что я не передам это послание?
 Гонец передал письмо Шенару.
 Как только корабль разогнался и удалился от берега, Шенар разорвал письмо Исет на куски и пустил их по ветру.
 Ночь была душная и полная запахов. Как поверить, что Сети покинул свой народ и что душа Египта оплакивала кончину царя, достойного властителей Древнего Царства? Обычно вечера были веселыми и оживленными, на площадях деревень и на улицах городов плясали, пели, рассказывали истории, особенно басни, в которых животные заменяли людей и вели себя с большей мудростью. Но на время траура и мумификации царского тела смех и игры исчезли.
 Неспящий, желтый пес Рамзеса, дремал под боком Громилы, огромного льва, охранявшего личный сад правителя. Лев и нес расположились на свежей траве, после того как садовники полили растения.
 Один из них был греком, солдатом Менеласа, поступившим в охрану. До того как покинуть свое место, он разбросал на клумбе с лилиями отравленные куски мяса, животные не устоят перед лакомством. Даже если хищник продержится много часов, ни один знахарь не спасет его.
 Неспящий первым почуял необычный запах.
 Он зевнул, потянулся, понюхал ночной воздух и рысцой направился к лилиям. Его нос привел его к кускам, которые он долго нюхал, потом он вернулся ко льву. Пес не был эгоистом, он не желал один наслаждаться столь чудесной находкой.
 Трое солдат, взобравшиеся на стену сада, с удовлетворением увидели, как лев вышел из своего оцепенения и направился за псом. Еще немного, и путь будет свободен, они беспрепятственно проберутся в спальню Рамзеса, застанут его спящим и уволокут на корабль Менеласа.
 Лев и пес неподвижно стояли рядом, опустив головы в лилии.
 Насытившись, они улеглись на цветы.
 Через десять минут один из греков спрыгнул на землю — яда было достаточно, хищник должен быть уже парализован.
 Разведчик подал знак своим товарищам, которые присоединились к нему на аллее, ведущей в спальню Рамзеса. Они уже были готовы проникнуть во дворец, когда что-то, похожее на рычание, заставило их обернуться.
 Громила и Неспящий стояли позади, пристально глядя на них. Посреди помятых лилий лежали нетронутые куски мяса, от которых пса предостерег нюх, лев небезосновательно доверился своему другу, затоптав куски.
 Три грека, вооруженные лишь одним ножом, прижались друг к другу.
 Громила, выпустив когти, с рычанием бросился на чужаков.
 Греческий воин, затесавшийся в личную охрану Рамзеса, медленно шел вперед по спящему дворцу, к покоям правителя. Ему было поручено следить за коридорами дворца и давать знать о любом необычном событии, поэтому солдаты хорошо его знали и спокойно пропускали.
 Грек направился к гранитному возвышению, на котором спал Серраманна. Разве он не утверждал, что, чтобы добраться до Рамзеса, нужно сначала перерезать глотку ему? Один раз допустив ошибку, правитель лишится своего главного защитника, а вся его стража примкнет к Шенару, новому хозяину Египта.
 Грек остановился и прислушался.
 Ни малейшего шума, лишь мерное дыхание спящего.
 Несмотря на свою физическую мощь, Серраманна нуждался в нескольких часах сна. Но, возможно, он поведет себя подобно кошке и проснется, почуяв опасность. Грек должен был напасть неожиданно, не дав жертве никакой возможности среагировать.
 Осторожный наемник снова прислушался. Никаких сомнений, Серраманна был в его власти.
 Грек вытащил свой кинжал из ножен и задержал дыхание. В яростном прыжке он бросился на спящего человека и перерезал ему горло.
 Позади нападающего раздался низкий голос.
 — Хороший прием для труса.
 Грек обернулся.
 — Ты убил чучело из соломы и тряпок, — сказал Серраманна. — Я ждал этого и обманул тебя притворным храпом.
 Воин Менеласа сжал рукоять кинжала.
 — Брось это.
 — Я все же перережу тебе горло.
 — Попробуй.
 Сард возвышался над греком больше чем на три головы.
 Кинжал рассек воздух. Несмотря на свой вес и рост, сард перемещался с удивительной ловкостью.
 — Ты не умеешь сражаться, — заявил Серраманна.
 Раздосадованный воин попытался применить обманный прием — шаг в сторону, потом скачок вперед, лезвие было нацелено в живот противника.
 Сард резким движением правой руки ударил его по запястью, а левый кулак обрушился в висок. С остекленевшими глазами и высунутым языком грек рухнул, умерев еще до того, как его тело коснулось пола.
 — Одним подлецом меньше, — проворчал Серраманна.
 Проснувшись, Рамзес констатировал провал двух организованных на него покушений. Три грека были разорваны в саду когтями льва, в коридоре скончался еще один грек, из личной охраны.
 — От вас хотели избавиться, — сказал Серраманна.
 — Этот человек что-нибудь сказал?
 — У меня не было времени его расспрашивать. Не жалейте об этом презренном, он не был хорошим воином.
 — Эти греки, не были ли они людьми Менеласа?
 — Я ненавижу этого тирана. Дайте свое согласие, и я сойдусь с ним в поединке один на один и отправлю его в населенное призраками и отчаявшимися героями Царство мертвых, которого он так страшится.
 — Пока удовлетворись лишь удвоением охраны.
 — Защищаться — плохая тактика, мой принц, только атака ведет к победе.
 — Сначала надо узнать врага.
 — Менелас и его греки! Они мошенники и лжецы. Вышли их как можно быстрее, или они попытаются снова.
 Рамзес положил руку на правое плечо Серраманны.
 — Раз ты верен мне, чего мне боятся?
 Остаток ночи Рамзес провел в саду, рядом со львом и псом, хищник спал, Неспящий дремал. Сын Сети мечтал о мире, но людское безумие нарушило покой священных дней перед погребением фараона.
 Моис был прав, насилие нельзя прекратить демонстрацией великодушия по отношению к своим врагам. Напротив, это давало им уверенность в том, что они имеют дело со слабым противником, которого легко победить.
 С восходом солнца для Рамзеса закончилась ночь скорби. Да, Сети незаменим, но пора приниматься за дело.




 6


 При Сети храмы в Египте отвечали за распределение запасов пищи и продуктов, доверенных им. С момента появления цивилизации фараонов закон Маат, хрупкой богини правосудия и истины, требовал, чтобы никто из детей земли, благословенной богами, не испытывал ни в чем нужды. Как праздновать, если хотя бы один страдает от голода?
 Во главе государства фараон был одновременно рулем, направлявшим корабль, и его капитаном, сплачивающим команду. Он хранил единство духа страны, без которого общество начинало разрываться и гибло от своих внутренних конфликтов.
 Хотя распределение пищи зависело главным образом от чиновников, компетентность которых была ключом к египетскому процветанию, некоторые независимые купцы работали по соглашению с храмами, разъезжали по стране и свободно торговали.
 Таким купцом был Райя, сириец, проживавший в Египте около десяти лет. Владелец торгового судна и стада ослов, он постоянно ездил туда-сюда, с севера на юг и с юга на север, чтобы продавать вино, сушеное мясо и вазы, привезенные из Азии. Среднего роста, с небольшой острой бородкой, одетый в тунику с цветными лентами, вежливый, сдержанный и честный, он пользовался уважением многочисленных клиентов, которые ценили его требовательность к качеству и умеренные цены. Каждый год его право на работу продлевалось, так что сириец полностью освоился на новой родине. Как и многие другие иноземцы, он смешался с местным населением и почти не отличался от него.
 Никто не знал, что купец Райя был шпионом на службе у хеттов.
 По их поручению он должен был тщательно собирать информацию и как можно быстрее передавать ее. Так, воины Анатолии смогут выбрать наилучший момент для нападения на египетских номархов, а затем и завладеть самим Египтом. Поскольку у Райи были друзья среди военных, стражников и таможенников, он многое узнавал из их откровений и передавал в Хаттусасу, столицу хеттов, тайные шифрованные сообщения в алебастровых вазах, предназначенных для вождей племен на юге Сирии, официальных союзников Египта. В ходе многочисленных проверок таможня обнаруживала эти сообщения, но сочла их невинными деловыми записками и счетами, которые надо оплатить. Сирийский торговец, входивший в шпионскую сеть, отправлял вазы заказчикам, а сообщения — одному из своих коллег на север Сирии, находящейся под властью хеттов, откуда они попадали в Хаттусасу.
 Таким образом самая сильная военная держава ближней Азии, Хеттское царство, месяц за месяцем получала из первых рук информацию о развитии египетской политики.
 Смерть Сети и период траура, казалось, предоставляли прекрасную возможность для нападения на Египет, но Райя решительно отговаривал хеттских полководцев от этой бессмысленной авантюры. Египетская армия, вопреки их представлениям, вовсе не была деморализована, напротив, опасаясь возможного вторжения до воцарения монарха, она была усилена на границах.
 Кроме того, благодаря болтовне Долент, сестры Рамзеса, Раня узнал, что Шенар, старший сын будущего царя, не согласился оставаться на втором плане. Другими словами, он плел заговор с целью захватить власть до коронации.
 Шпион долго изучал личность Шенара: активный, ловкий, амбициозный, безжалостный, если были затронуты его личные интересы, хитрый, он сильно отличался от Сети и Рамзеса. Увидеть его на троне было перспективой скорее приятной, так как он, кажется, был готов попасться в хеттскую ловушку, рассчитанную на его желание завязать лучшие дипломатические и торговые связи для Египта, забыв старые противостояния. Разве Сети не проявил слабость, отказавшись от взятия знаменитой крепости Кадета, ключа к хеттской обороне? Полноправный властитель анатолийских воинов добровольно заявил, что он оставит все захватнические намерения, надеясь, что будущий фараон поверит его смиренным речам и ослабит свою военную мощь.
 К окончательным выводам Райя пришел, лишь узнав сообщников Шенара и план их действий, опирающийся на помощь греческой колонии в Мемфисе. Разве Менелас не был жестоким наемником, самыми прекрасными воспоминаниями которого была устроенная в Трое резня? По словам друзей, греческий вождь больше не мог выносить пребывания в Египте, он мечтал вернуться в Лакедемон в сопровождении Елены, чтобы отпраздновать там свою победу. Шенару было бы удобно, оплатив услуги нескольких наемников, избавиться от Рамзеса и стать преемником Сети.
 Райя был уверен в том, что Рамзес будет опасным фараоном для хеттов: воинственно настроенный младший сын обладал решимостью отца и пылким азартом юности. Лучше было покровительствовать планам Шенара, более спокойного и гибкого.
 Однако новости не были утешительными: по словам дворцового слуги, множество греческих наемников были убиты при попытке устранить Рамзеса. Кажется, заговор провалился.
 Менелас растоптал щит, отразивший множество ударов на поле битвы, и сломал меч, пронзивший стольких троянцев. Потом он схватил вазу и запустил в стену прихожей своего жилища.
 Его ярость чуть улеглась, и он повернулся к Шенару.
 — Неудача…
 — Как неудача! Знайте, мои люди никогда не терпят неудачи! Мы выиграли Троянскую войну, мы победители!
 — Сожалею, что придется вам возразить, лев Рамзеса убил троих из ваших наемников, а Серраманна четвертого.
 — Их предали!
 — Нет, просто они оказались неспособны выполнить порученное им дело. Теперь Рамзес не доверяет вам, несомненно, он прикажет изгнать вас.
 — И я уплыву без Елены…
 — Вы потерпели неудачу, Менелас.
 — Ваш план был глуп!
 — Однако он казался вам исполнимым.
 — Уходите отсюда!
 — Готовьтесь к отплытию.
 — Я знаю, что мне делать.
 Носитель сандалий и личный секретарь Рамзеса, Амени был скорее другом его детства. Он верно служил правителю, разделяя его неспокойную судьбу. Маленький, тонкий, худой, с редкими, несмотря на юный возраст, волосами, он был, однако, неутомимым работником, а не только писцом, постоянно склонившимся над административными бумагами, из которых он отбирал самое важное, чтобы Рамзес был правильно информирован. Амени совсем не был амбициозен, но не терпел малейшей неточности в работе двадцати служащих, за которых нес ответственность. Строгость и дисциплина были для него священны.
 Хотя Амени не понимал людей, подобных Серраманне, но признал, что тот показал себя наилучшим образом, защищая Рамзеса от напавшего грека. Его удивила реакция друга: очень спокойный, будущий фараон попросил объяснить ему в деталях устройство государства, его деление на административные части и их взаимодействие.
 Серраманна доложил Амени о прибытии Шенара как раз во время изучения реформы устаревших законов об использовании общественных источников. Личный секретарь правителя был раздражен, этот визит помешал им.
 — Не принимай его, — посоветовал Амени Рамзесу.
 — Шенар мой брат.
 — Это интриган, ищущий лишь свою личную выгоду.
 — Мне кажется, что его необходимо выслушать.
 Рамзес принял своего брата в саду, где, кажется, спал в тени смоковницы лев, в то время как пес грыз кость.
 — Мне кажется, что тебя охраняют лучше, чем Сети! — удивился Шенар. — Приблизиться к тебе почти невозможно.
 — Тебе неизвестно, что греки пытались проникнуть во дворец с бесчестными намерениями?
 — Мне об этом неизвестно, но я готов назвать тебе имя главы заговора.
 — Как ты узнал его, возлюбленный брат?
 — Менелас пытался подкупить меня.
 — Что он предложил тебе?
 — Завладеть троном.
 — И ты отказался…
 — Я люблю власть, Рамзес, но мне известны границы и я не собираюсь их переходить. Именно ты будущий фараон, надо уважать волю нашего отца.
 — Зачем Менеласу идти на такой риск?
 — Для него Египет — тюрьма, а желание вернуться в Лакедемон в сопровождении Елены заставило его потерять разум. Он убежден, что это ты удерживаешь его жену. Моя роль заключалась в том, чтобы сослать тебя в оазис, освободить ее и дать ему разрешение уехать.
 — Елене предоставлена полная свобода.
 — В глазах грека это невероятно. Он верит лишь, что ее насильно удерживает мужчина.
 — Он до такой степени глуп?
 — Менелас упрям и опасен. Он действует как греческий герой.
 — Что ты мне посоветуешь?
 — Учитывая его непростительную ошибку, немедленно вышли его.




 7


 Поэт Гомер обитал в просторном жилище недалеко от царского дворца. В его распоряжении были повар, служанка и садовник, а также у него был подвал с кувшинами, полными вином из Дельты, в которое он добавлял анис и кориандр. Он почти не выходил из своего сада, где самым ценным деревом был лимон, целительный для его дыхания.
 Гомер, умащенный оливковым маслом, с удовольствием курил листья шалфея через трубку, головка которой была сделана из большой раковины улитки. Часто поэт, с черно-белым котом по имени Гектор на коленях, диктовал стихи Илиады или Амени, или писцу, которого присылал личный секретарь Рамзеса.
 Визит правителя обрадовал поэта, повар принес критскую амфору с узким горлом, из которого вино вытекало тонкой ароматной освежающей струйкой. Под навесом на четырех столбах из акации, покрытым пальмовыми ветвями, жара была вполне выносима.
 — Вот что может облегчить мои страдания! — провозгласил Гомер, правильное прорезанное морщинами лицо которого украшала длинная белая борода. — Бывают ли у вас грозы, как в Греции?
 — Бог Сет иногда насылает ужасные грозы, — ответил Рамзес. — Небо покрывается темными тучами, сверкают вспышки, падают молнии, гремит гром, вода наполняет высохшие русла, и потоки низвергаются, захватывая много камней. Страх наполняет сердца, некоторым кажется, что стране придет конец.
 — Разве Сети не носил имя Сета?
 — Для меня это долгое время оставалось загадкой, как фараон решился связать себя с богом-убийцей Осириса? Я понял, что он подчинил силу Сета, бесконечную мощь неба, и использовал ее, чтобы установить гармонию, а не сеять смуту.
 — Странная страна этот Египет! Как же вы боретесь со сгущающимися тучами?
 — Эхо произошедшего донеслось и до этого сада?
 — У меня отсутствует зрение, но слух у меня превосходный!
 — Так вам известно, что ваши соотечественники пытались уничтожить меня?
 — Позавчера я сложил стих:
  Други  , мужайтесь! Наполните сердце стыдом благородным! Воина воин стыдися на поприще подвигов ратных! Воинов, знающих стыд, избавляется больше,чем гибнет; Но беглецы не находят ни славы себе, ни избавы! 
 — Уж не предсказываете ли вы?
 — Я не сомневаюсь в вашей вежливости, но вряд ли старый безобидный грек должен советовать будущему фараону.
 Рамзес улыбнулся. Ему нравилась прямота и откровенность Гомера.
 — Как вы думаете, нападающие действовали по своему желанию или приказу Менеласа?
 — Вы плохо знаете греков! Плести заговоры — их любимая забава. Менеласу нужна Елена, а вы ее прячете. Единственное решение — насилие.
 — Оно потерпело неудачу.
 — Менелас туп, он, не колеблясь, объявит вам войну внутри вашей же страны, не думая о последствиях.
 — Что вы мне советуете?
 — Отослать его в Грецию, вместе с Еленой.
 — Но она отказывается!
 — Хотя и против своей воли, но эта женщина послужила причиной несчастий и смерти. Стремиться изменить ход судьбы нелепо.
 — Она свободна в выборе страны, где желает жить.
 — Я вас предупредил. Ах да, не забудьте приказать прислать мне новый папирус и лучшего оливкового масла.
 Держался седовласый поэт свободно и немного дерзко, но Рамзес предпочитал такое общение льстивым речам придворных.
 Когда Рамзес вошел в двери дворцового крыла, в котором жил, к нему сразу направился Амени. Эта поспешность не соответствовала ему.
 — Что случилось?
 — Менелас… Этот Менелас!
 — Что он сделал?
 — Он захватил рабочих порта, женщин и детей и угрожает расправиться с ними, если ты сегодня же не отдашь ему Елену.
 — Где он?
 — На своем корабле, с заложниками, все корабли его команды готовы поднять якорь. В городе не осталось ни одного наемника.
 — А где тот, кто отвечает за безопасность порта?
 — Не будь слишком суровым… Менелас и его люди захватили воинов, следящих за тем, что происходит в порту, неожиданно.
 — Моя мать предупреждена?
 — Она ждет тебя вместе с Нефертари и Еленой.
 Лица вдовы Сети, супруги Рамзеса и жены Менеласа были озабочены. Туйа расположилась в кресле из позолоченного дерева, Нефертари — на складном сидении, Елена стояла, прислонившись спиной к светло-зеленой колонне в форме лотоса.
 Приемная великой царской супруги была прохладной и тихой, слабый аромат придавал ей очарование. На троне фараона цветы указывали на временное отсутствие властителя.
 Рамзес склонился перед матерью, нежно обнял жену и поприветствовал Елену.
 — Ты знаешь, что случилось? — спросила Туйа.
 — Амени не скрыл от меня тяжесть положения. Сколько заложников?
 — Около пятидесяти.
 — Жизнь каждого должна быть сохранена.
 Рамзес обратился к Елене.
 — Если мы пойдем на приступ, уничтожит ли Менелас заложников?
 — Он перережет им горло собственной рукой.
 — Решится ли он на столь варварское преступление?
 — Ему нужна я. Если он потерпит неудачу, он убьет до того, как быть убитым.
 — Убить столько невинных…
 — Менелас воин, в его глазах существуют лишь союзники и противники.
 — А его люди… Они понимают, что никто не выживет, если заложники погибнут?
 — Они умрут как герои, их честь будет спасена.
 — Герои — убийцы беззащитных людей?
 — Победить или умереть. Менеласу неведомо иное.
 — Разве Подземное царство героев не темная, полная отчаяния пропасть?
 — Наша смерть мрачна, это правда, но вкус битвы сильнее, чем простое желание выжить.
 Нефертари подошла к Рамзесу.
 — Как ты собираешься действовать?
 — Я отправлюсь один, без оружия на судно Менеласа и попытаюсь убедить его.
 — Это бессмысленно, — сказала Елена.
 — Однако я должен попытаться.
 — Он схватит и тебя! — вмешалась Нефертари.
 — Ты не имеешь права рисковать собой, — решительно сказала Туйа. — Разве ты не подыгрываешь противнику, направляясь в расставленную им ловушку?
 — Он увезет тебя в Грецию, — предрекла Нефертари, — и другой будет править Египтом. Другой, который договорится с Менеласом, и вернет ему Елену в обмен на торговую сделку.
 Рамзес вопросительно посмотрел на мать, она не опровергла предположение Нефертари.
 — Если невозможно договориться с Менеласом, нужно умилостивить его.
 Елена двинулась к правителю.
 — Нет, — сказал он, мы отказываемся от вашей жертвы. — Защитить гостя это священный долг.
 — Рамзес прав, — поддержала Туйа. — Уступая требованиям Менеласа, Египет ступит на путь трусости, и Маат отвернется от него.
 — Я ответственна за создавшееся положение и я…
 — Не настаивайте, Елена, раз вы решили жить здесь, мы гарантируем вашу свободу.
 — А я должен разработать стратегию, — сказал сын Сети.
 Дрожащий и потный Меба, министр иностранных дел, разговаривал с Менеласом на пристани порта Мемфиса. Каждое мгновение он боялся быть пронзенным стрелой греческого лучника. Однако он сумел донести до царя Лакедемона позицию Рамзеса, который желал устроить пир в честь Елены до того, как она навсегда покинет Египет.
 В конце тяжелых переговоров греческий властитель дал согласие, но предупредил, что никто из заложников не получит еды, пока Елена не окажется на борту. Он отпустит их на свободу лишь тогда, когда его корабли, не преследуемые ни одним египетским судном, выйдут в открытое море.
 Живой и невредимый Меба удалился с пристани быстрым шагом, под градом шуток греческих воинов. Его утешали лишь поздравления Рамзеса.
 За одну ночь правитель должен был найти способ освободить заложников.




 8


 Среднего роста, обладающий геркулесовой силой, темноволосый, с матовой кожей, заклинатель змей Сетау занимался любовью со своей женой — нубийкой Лотус, чье тонкое и легкое тело было постоянным призывом к удовольствию. Юная нубийка была удивительно гибкой и с готовностью следовала бесчисленным фантазиям Сетау, чье воображение было неистощимым.
 Они жили на окраине пустыни, далеко от центра Мемфиса, в большом доме, служившем еще и лабораторией. Многие комнаты были заполнены флаконами разных размеров и предметами странной формы, которые позволяли перерабатывать яд и готовить растворы, необходимые для лечения. С тех пор как он привез Лотус в Египет и женился на ней, она не переставала удивлять его своим глубоким и тонким знанием рептилий. Их общая увлеченность помогала им постоянно открывать новые снадобья, обработка которых требовала долгих исследований.
 В то время, когда Сетау ласкал грудь Лотус, подобную бутонам цветка, домашняя кобра поднялась на пороге дома.
 — Гость, — произнес Сетау.
 Лотус посмотрела на великолепную рептилию. По тому, как она покачивалась, она узнавала, друг приехал или враг.
 Сетау покинул ложе и взял дубину. Хотя он доверял кобре, чья сдержанность скорее успокаивала, это ночное вторжение не сулило ничего хорошего.
 Лошадь, скакавшая быстрым галопом, остановилась в нескольких метрах от дома, всадник спрыгнул на землю.
 — Рамзес! У меня, посреди ночи?
 — Я не слишком побеспокоил тебя?
 — По правде говоря, Лотус и я…
 — Сожалею, что помешал вам, но мне нужна ваша помощь.
 Сетау и Рамзес учились вместе, но первый оставил чиновничью карьеру, чтобы посвятить себя существам, которым, по его мнению, был известен секрет жизни и смерти — змеям. Приученный к их яду, он подверг юного Рамзеса очень серьезному испытанию, заставив встретиться с хозяйкой пустыни, смертельно опасной коброй. Их дружба пережила это столкновение, и Сетау принадлежал к узкому кругу тех, кому будущий фараон полностью доверял.
 — Царство в опасности?
 — Менелас грозит убить заложников, если мы не вернем ему Елену.
 — Какое дело! Почему ты не избавишься от этой гречанки, которая послужила причиной гибели целого города?
 — Предать законы гостеприимства означает принизить Египет до уровня варваров.
 — Оставь варваров разбираться между собой.
 — Елена — царица, она желает жить у нас, мой долг спасать ее от лап Менеласа.
 — Вот слова фараона! Поистине твой тяжкий рок привел тебя к этой нечеловеческой ноше, которую стремятся получить лишь глупцы и безумцы.
 — Мне нужно захватить корабль Менеласа, сохранив жизни заложников.
 — Тебя всегда привлекало недостижимое.
 — Военные Мемфиса не предложили ничего, заслуживающего внимания. Их действия приведут к бойне.
 — Тебя это удивляет?
 — Ты можешь найти решение.
 — Я должен, подобно воину, захватить греческие суда?
 — Не ты, твои змеи.
 — Что ты хочешь сказать?
 — До рассвета ныряльщики бесшумно подплывут к судну, вскарабкаются на борт, неся с собой сумки с пресмыкающимися, и освободят их на борту, кинув к грекам, следящим за заложниками. Змеи укусят нескольких солдат и вызовут переполох, который наши люди смогут использовать.
 — Отважно, но рискованно. Неужели ты думаешь, что кобры будут различать своих жертв?
 — Я осознаю тот риск, который мы берем на себя.
 — Мы?
 — Ты и я, мы, безусловно, также будем участвовать в этом.
 — Ты хочешь, чтобы я рисковал жизнью ради гречанки, которую в жизни не видел?
 — Ради заложников — египтян.
 — Что станет с моей женой и моими змеями, если я умру?
 — Они получат пожизненное содержание.
 — Нет, это слишком опасно… И сколькими змеями придется пожертвовать из-за этих проклятых греков?
 — За них будет заплачено втройне, и к тому же я сделаю из твоей лаборатории официальный центр.
 Сетау посмотрел на Лотус, столь привлекательную в теплой летней ночи.
 — Вместо того чтобы болтать, надо положить змей в сумки.
 Менелас ходил взад-вперед по главной палубе. Часовые не видели никакого движения на набережной, как и предвидел лакедемонский царь, трусливые и изнеженные египтяне ничего не предпринимали. Взятие заложников славы не принесет, но другого способа вырвать Елену у ее покровителей, Туйи и Нефертари, не было.
 Заложники перестали плакать и дрожать. Связанные, они лежали на палубе под наблюдением воинов, менявшихся каждые два часа.
 Помощник Менеласа поднялся к нему.
 — Вы думаете, они атакуют?
 — Это было бы глупо и бесполезно, мы были бы вынуждены перебить заложников.
 — Но при этом мы лишим себя защиты.
 — Мы убьем много египтян, перед тем как выйти в море… Но они не подвергнут опасности жизни своих соотечественников. На заре я получу обратно Елену, и мы вернемся домой.
 — Мне жаль покидать эту страну.
 — Ты сошел с ума?
 — Разве мы не жили в мире и счастье в Мемфисе?
 — Мы рождены, чтобы биться, а не отдыхать.
 — А если вас убьют по возвращении? За время вашего отсутствия амбиции, должно быть, увеличились.
 — Мой меч все еще крепок. Когда они увидят покорную Елену, все поймут, что моя власть непоколебима.
 Рамзес выбрал тридцать лучших воинов, великолепных ныряльщиков, Сетау показал им, как следует приоткрыть мешок, чтобы выпустить змей и не быть при этом укушенным. Лица добровольцев были напряжены, правитель обратился к ним с пламенной речью, чтобы поднять их боевой дух. Его убежденность, а также очевидная сила Сетау убедила их в возможности успеха.
 Рамзес сожалел, что пришлось скрыть свое участие в этом деле от жены и матери, но ни та, ни другая не дали бы согласие на то, чтобы он ввязался в это безумие. Только он один был ответствен за этот приступ. Если судьбе будет угодно, чтобы младший сын Сети взошел на престол, он пройдет это испытание без потерь.
 Сетау шептал змеям, закрытым в мешках, успокаивающие заклинания. От Лотус он узнал последовательность звуков, не имеющих смысла для человека, но убедительных для таинственного слуха змей.
 Когда Сетау решил, что странные союзники воинов готовы, маленькая группа направилась к Нилу. Солдаты по воде направились к краю набережной, откуда греческие часовые не могли их видеть.
 Сетау коснулся запястья Рамзеса.
 — Минуту… Посмотри, кажется, судно Менеласа поднимает якорь.
 Сетау не ошибся.
 — Оставайтесь здесь.
 Рамзес опустил мешок с песчаной гадюкой и побежал к греческому кораблю. Серебристый свет луны осветил нос, на котором стояли Менелас и Елена, которую царь Лакедемона прижимал к себе.
 — Менелас! — взревел Рамзес.
 Услышав оклик, Менелас, одетый в двойные доспехи и пояс, застегнутый золотыми аграфами, узнал правителя.
 — Рамзес! Ты пришел пожелать мне доброго пути… Удостоверься: Елена любит своего мужа и будет ему отныне верна. Она поступила мудро, присоединившись ко мне! В Лакедемоне она будет самой счастливой женщиной.
 Менелас расхохотался.
 — Освободи заложников!
 — Не бойся, я верну тебе их живыми.
 Рамзес последовал за греческим флотом на маленькой двухпарусной лодке, держась на значительном расстоянии. Когда наступил день, воины Менеласа начали шуметь, колотя мечами и копьями в щиты.
 Подчиняясь приказу правителя и великой супруги фараона, военные корабли египтян не вмешивались, освобождая выход в Средиземное море. Менелас свободно мог плыть на север.
 На мгновение Рамзес решил, что его обманули и Менелас перебил заложников, но на воду спустили шлюпку, и в нее по веревочной лестнице сошли пленники. Здоровые мужчины схватили весла и как можно быстрее стали удаляться от своей плавучей тюрьмы.
 На корме корабля своего супруга белорукая Елена, одетая в пурпурное одеяние, с головой, покрытой белым покрывалом, с золотым ожерельем на шее пристально смотрела на берега Египта, страны, где она провела несколько счастливых месяцев, в надежде избежать судьбы, приготовленной для нее Менеласом.
 Как только заложники оказались вне досягаемости греческих стрел, Елена открыла верхнюю часть аметистового перстня, который она носила на правой руке, и выпила яд, находившийся в этом крошечном флаконе, созданном в Мемфисе. Она решила, что никогда не будет рабыней и не закончит свои дни забитая и униженная в гинекее Менеласа. Менелас, коварный и гнусный завоеватель Трои, привезет в Лакедемон лишь труп, над которым не смогут посмеяться.
 Как было прекрасно египетское солнце! Под его лучами кожа Елены становилась смуглой, приобретая бронзовый оттенок, как у красивых египтянок, свободных любить, распоряжаться своим телом и душой.
 Елена медленно легла, голова склонилась к плечу, в огромных глазах застыло небо Египта.




 9


 Когда молодой дипломат Аша вернулся в Мемфис после короткой поездки за новостями на юг Сирии, в которую он отправился по приказу советника по иностранным делам, траур длился уже сорок дней. На следующий день Туйа, Рамзес, Нефертари и главные сановники государства должны были отправиться в Фивы, где будет погребена мумия Сети и коронована новая царская чета.
 Аша был школьным товарищем Рамзеса. Единственный сын из знатной и богатой семьи, молодой человек был элегантным, с тонким, вытянутым лицом и ухоженными усиками. В его глазах сверкал ум. Его голос очаровывал, хотя и не лишен был порой снисходительных и скептических ноток. Он говорил на многих языках и с юности любил путешествовать, изучать другие народы, был увлечен дипломатической карьерой. Благодаря замечательным успехам, удивившим опытных преподавателей, восхождение Аши было стремительным. В двадцать три года его считали одним из лучших знатоков Азии. Одновременно и практик, и теоретик, что редко встречается, он показал такую проницательность в развитии дел, что некоторые считали его предсказателем. А ведь безопасность Египта зависела от точной оценки намерений главного врага, Хеттского царства.
 Придя доложить о поездке Мебе, Аша нашел советника настороженным, последний ограничился несколькими пустыми фразами и посоветовал ему без промедления просить приема у Рамзеса, требовавшего встречи с каждым важным сановником.
 Так, Аша был принят Амени, личным секретарем правителя. Оба молодых человека поприветствовали друг друга.
 — Ты не поправился ни на грамм, — заметил Аша.
 — А ты, как всегда, носишь роскошную тунику по последней моде!
 — Один из бесчисленных пороков! Время нашей учебы так далеко… Но я рад видеть тебя на таком месте.
 — Я поклялся быть верным Рамзесу и следую своей клятве.
 — Ты сделал правильный выбор Амени, если будет угодно богам, Рамзес станет скоро фараоном.
 — Боги хотят этого. Известно ли тебе, что он избежал покушения одного из подручных грека Менеласа?
 — Коварный царек без будущего.
 — Коварный, это точно! Он взял заложников и угрожал убить их, если Рамзес не вернет ему Елену.
 — Что сделал Рамзес?
 — Он отказался поступиться законами гостеприимства и подготовил высадку против греков.
 — Рискованно.
 — Ты предложил бы что-нибудь другое?
 — Переговоры и еще раз переговоры… Но я допускаю, что с животным, подобным Менеласу, цель почти недостижима. Рамзес преуспел?
 — Елена покинула дворец, чтобы отправиться с мужем и спасти многие жизни. В тот момент, когда корабль вышел в открытое море, она убила себя.
 — Жест возвышенный, но необратимый.
 — Ты всегда такой ироничный?
 — Смеяться над другими, как и над собой, разве это не просветляет ум?
 — Кажется, смерть Елены тебя не тронула.
 — Избавиться от Менеласа и его шайки — счастье для Египта. Если мы свяжемся с греками, нам понадобятся лучшие союзники.
 — Гомер остался.
 — Этот дивный старик-поэт… Он еще пишет свои воспоминания о Троянской войне?
 — Иногда я имею честь служить ему писцом, его стихи часто трагичны, но не лишены благородства.
 — Любители сочинений и сочинители потеряли тебя, Амени! Какое место приготовил для тебя Рамзес в будущем правительстве?
 — Я не знаю этого… То, что я занимаю сейчас, великолепно мне подходит.
 — Ты заслуживаешь лучшего.
 — А ты, на что ты надеешься?
 — Сначала увидеть Рамзеса как можно быстрее.
 — Тревожные новости?
 — Ты мне позволишь сохранить их для правителя?
 Амени покраснел.
 — Извини, ты найдешь его на конюшне. Он примет тебя.
 Преображение Рамзеса удивило Ашу. Будущий царь Египта, гордый и уверенный в себе, правил колесницей с потрясающим мастерством, лошади совершали сложнейшие маневры, так что старые конюшие смотрели на него, раскрыв рот. Невероятно высокий подросток стал атлетом с мощной и гибкой мускулатурой, придававшей ему вид владыки, чья власть неоспорима. Однако Аша заметил чрезмерный пыл и необузданность в применении силы, которые могли повлечь ошибки в суждениях, но зачем сдерживать человека, чья энергия казалась неистощимой?
 Как только Рамзес заметил друга, он направил в его сторону колесницу, лошади остановились меньше чем в двух метрах от молодого дипломата. Новая туника гостя покрылась пылью.
 — Извини, Аша! Эти молодые боевые кони немного невоспитанны.
 Рамзес спрыгнул на землю, позвал конюхов, чтобы они занялись лошадьми, и обнял Ашу за плечи.
 — Эта проклятая Азия все еще существует?
 — Боюсь, что да, Великий Царь.
 — Великий Царь? Я еще не стал фараоном!
 — Хороший дипломат должен быть прозорлив, в этом случае будущее легче распознать.
 — Ты единственный рассуждаешь подобным образом.
 — Это упрек?
 — Расскажи мне об Азии, Аша.
 — На первый взгляд все спокойно. Наши провинции ждут твоей коронации, хетты не выходят со своих территорий и зон влияния.
 — Ты сказал: «на первый взгляд»…
 — Это то, что ты прочитаешь в официальных отчетах.
 — Но твое мнение отличается…
 — Спокойствие всегда воцаряется перед бурей, но как долго оно продлится?
 — Идем, выпьем.
 Рамзес убедился, что за лошадьми будет надлежащий уход, а потом сел с Ашой в тени наклоненного навеса, лицом к пустыне. Слуга принес им свежего пива и благоухающие одежды.
 — Ты веришь в мирные намерения хеттов?
 Аша размышлял, пробуя восхитительный напиток.
 — Хетты — воины и завоеватели, в их словаре слово «мир» скорее принадлежит поэзии, не имея настоящего содержания.
 — То есть они лгут.
 — Они надеются, что молодой властитель с миролюбивыми идеями не будет обращать столько внимания на защиту страны и постепенно ослабит ее месяц за месяцем.
 — Как Эхнатон.
 — Пример выбран удачно.
 — Они делают много оружия?
 — Его количество значительно возрастает.
 — Ты считаешь, что война неизбежна?
 — Роль дипломата состоит в том, чтобы оттягивать неизбежное.
 — Как ты сделаешь это?
 — Я не могу ответить на этот вопрос, мой круг обязанностей не позволяет мне видеть общую картину и предложить нужные средства для нынешнего положения вещей.
 — Ты хочешь исполнять другие обязанности?
 — Это решаю не я.
 Рамзес посмотрел на пустыню.
 — Когда я был ребенком, Аша, я мечтал стать фараоном, как мой отец, потому что я думал, что власть — прекраснейшая из игр. Сети открыл мне глаза, подвергнув меня испытанию с диким быком, и я скрылся в другой мечте — всегда оставаться рядом с ним, под его защитой. Но он умер, а вместе с ним все мечты. Я молил о том, чтобы судьба отдалила от меня правление, и я понял, что отец подаст мне знак. Менелас пытался уничтожить меня, мой лев, мой пес и начальник моей стражи спасли меня, так я объединился с душой моего отца. С этого момента я решил, что не буду больше противиться судьбе. То, чего желал Сети, свершится.
 — Помнишь, мы говорили об истинном могуществе с Сетау, Моисом и Амени?
 — Амени нашел его в служении своей стране, Моис в строительстве, Сетау в познании змей, а ты в дипломатии.
 — Истинное могущество… Именно ты будешь обладать им.
 — Нет, Аша, оно пройдет сквозь меня, воплотится в моем сердце, в руках и покинет, если я не смогу удержать его.
 — Подарить жизнь царству… Цена не слишком высока?
 — Я не могу действовать по своему усмотрению.
 — Твои слова звучат почти пугающе, Рамзес.
 — Ты думаешь, мне неведом страх? Какими бы ни были препятствия, я буду править и продолжу дело моего отца, чтобы передать моему наследнику Египет мудрым, сильным и прекрасным. Ты согласен помочь мне?
 — Да, Великий Царь.




 10


 Шенар предавался мрачным мыслям.
 Греки потерпели неудачу самым жалким образом; Менелас, одержимый желанием добыть Елену, потерял разум и не смог устранить Рамзеса. Единственное, но серьезное утешение — Шенар сумел убедить брата в своей невиновности. Менелас и его воины уплыли, и никто не мог обвинить Шенара в том, что он был душой заговора.
 Но Рамзес взойдет на трон Египта и будет безраздельно править… А он, Шенар, старший сын Сети, будет вынужден ему подчиняться и вести себя, как простой слуга! Нет, он никогда не согласится на подобное унижение.
 Поэтому он и назначил встречу со своим последним союзником, человеком, близким к Рамзесу, находящимся вне подозрений, который, возможно, поможет бороться с Рамзесом изнутри и подточить его трон.
 С наступлением ночи квартал горшечников оживлялся, зеваки и покупатели ходили между рядами лавок, глядя на вазы различных размеров и стоимости, которые продавали ремесленники. На углу одной из улочек продавец воды предлагал приятный и освежающий напиток.
 Там стоял Аша, одетый в простую набедренную повязку и обычный парик, делавший его неузнаваемым, ждавший Шенара, также изменившего свою внешность. Мужчины купили бурдюк с водой в обмен на кисть винограда, как это делали простые крестьяне, и сели рядом у стены.
 — Вы видели Рамзеса?
 — Я теперь подчиняюсь не министру иностранных дел, а напрямую будущему фараону.
 — Что это означает?
 — Повышение.
 — Какое?
 — Еще не знаю. Рамзес занят формированием будущего правительства, а так как он верен старой дружбе, то Моис, Амени и я, должно быть, получим важнейшие места.
 — Кто еще?
 — Среди самых близких остается только Сетау, но он так привязан к изучению своих драгоценных змей, что отказывается от любой ответственности.
 — Вам кажется, что Рамзес решился править?
 — Хотя он осознает тяжесть ответственности и отсутствие опыта, он не уступит. Не надейтесь ни на какие уловки.
 — Он говорил с вами о главном жреце храма Амона?
 — Нет.
 — Великолепно, он недооценивает его влияние и способность навредить.
 — А разве этот человек не боится власти фараона?
 — Он боялся Сети… А Рамзес — всего лишь молодой человек, мало сведущий в борьбе за влияние. Что касается Амени, то тут не на что надеяться, этот проклятый маленький писец привязан к Рамзесу, как собака к своему хозяину. С другой стороны, я надеюсь завлечь в свои сети Моиса.
 — Вы пытались?
 — Я потерпел неудачу, но это была лишь первая попытка. Этот еврей — человек неуравновешенный, но ищет истину, которая не совпадает с истиной Рамзеса. Если нам удастся предложить то, что он хочет, он перейдет в другой лагерь.
 — Это не лишено смысла.
 — Есть ли у вас какое-нибудь влияние на Моиса?
 — Я не думаю, но, возможно, будущее даст мне какой-нибудь способ давления на него.
 — А на Амени?
 — Он кажется неподкупным, — признал Аша. — Но кто знает? С возрастом он станет рабом неожиданных слабостей, и мы сможем использовать его слабости.
 — Я не собираюсь ждать, пока Рамзес соткет полотно, которое невозможно разорвать.
 — Я тоже, Шенар, но вам все-таки придется набраться терпения. Провал Менеласа должен был показать вам, что хороший расчет исключает приблизительность.
 — Сколько?
 — Дадим Рамзесу опьянеть от власти, пламя, которое будет оживлять его, питается роскошью двора и заставит его потерять ощущение реальности. К тому же я стану одним из тех, кто докладывает о положении в Азии, и именно ко мне он будет прислушиваться.
 — Каков ваш план, Аша?
 — Вы желаете править, не так ли?
 — Я достоин того, чтобы быть фараоном.
 — Потребуется или свергнуть Рамзеса, или уничтожить его.
 — Необходимость диктует свои законы.
 — Перед нами два пути: внутренний заговор или внешнее вторжение. В первом случае мы должны заручиться поддержкой многих влиятельных людей страны, ваша роль здесь решающая. Вторая возможность основывается на действительном намерении хеттов и подготовке столкновения, в котором потерпит поражение Рамзес, но не Египет, если страна будет захвачена, то именно хетты завладеют Обеими Землями.
 Шенар не скрывал своей досады.
 — Не слишком рискованно?
 — Рамзес — сильный соперник, вы не придете к власти так легко.
 — Если хетты победят, они завладеют Египтом.
 — Не обязательно.
 — Что за чудо вы предлагаете?
 — Речь идет не о чуде, а о ловушке, в которую мы заманим Рамзеса, не вмешивая в это напрямую страну. Он погибнет или будет ответствен за неудачу. В том и другом случае он не сможет продолжать править. А вы придете как спаситель.
 — Разве это не иллюзия?
 — Я не из тех людей, что тешат себя иллюзиями. Когда Рамзес назначит меня на точное место, я начну действовать. Если только вы не откажетесь от своих намерений.
 — Никогда. Живой или мертвый, Рамзес должен уступить мне.
 — Если нам все удастся, я надеюсь, что вы не окажетесь неблагодарным.
 — На этот счет будьте уверены, вы заслуженно станете моей правой рукой.
 — Позвольте в этом усомниться.
 Шенар подпрыгнул.
 — Уж не хотите ли вы сказать, что не верите мне?
 — Ни на миг.
 — Но позвольте…
 — Не притворяйтесь удивленным, если бы я был таким наивным, меня бы давно убили. Разве можно верить обещаниям человека, стоящего у власти? Его поведение зависит лишь от его личных интересов, и ничего другого.
 — Вы настолько искушены в таких делах, Аша?
 — Просто я трезво смотрю на вещи. Когда вы станете фараоном, вы выберете себе советников, руководствуясь лишь требованиями момента, возможно, вы отстраните тех, кто, подобно мне, поможет вам взойти на трои.
 Шенар улыбнулся.
 — Вы обладаете исключительным умом, Аша.
 — Путешествия позволили мне наблюдать за разными людьми и народами, но все склоняются перед законом сильнейшего.
 — Это не про Египет во времена Сети.
 — Сети умер, Рамзес воин, чья ярость не получила возможности для выхода. Это и есть наш шанс.
 — Итак, в обмен на ваше содействие вы желаете немедленные блага.
 — Ваш собственный ум также проницателен, Шенар.
 — Мне хотелось бы знать точно.
 — Моя семья обеспечена, но разве мы можем быть достаточно богаты? Для такого путешественника, как я, владеть множеством особняков — это неоценимое удовольствие. Пределом моих мечтаний было бы отдыхать то на Севере, то на Юге. Три дома в Дельте, два в Мемфисе, два в Среднем Египте, два в Фивах, один в Асуане кажутся мне необходимыми, чтобы пребывание мое в Египте было достаточно удобным и плодотворным.
 — Вы просите у меня целое состояние.
 — Это мелочь, Шенар, незначительная мелочь по сравнению с услугой, которую я вам окажу.
 — Желаете ли вы также получить драгоценные камни и металлы?
 — Несомненно.
 — Я не думал, что вы так продажны, Аша.
 — Я люблю роскошь. Разве такой ценитель редких ваз, как вы, не может понять подобную склонность?
 — Да, но столько домов…
 — Домов богато украшенных, обставленных красивыми ларцами и мебелью! Они станут моим раем на земле, местом радости, где все подчинено моим пристрастиям и вкусам, в то время как вы будете одну за одной возводить ступени к трону Египта.
 — Когда я должен начать?
 — Немедленно.
 — Вы еще не назначены.
 — Что бы это ни было, мое место не будет незначительным, дайте мне повод хорошо служить вам.
 — С чего начнем?
 — Имение на северо-востоке Дельты, ближе к границе. Предусмотрите просторное жилище, пруд для купания, погреб для вина и усердных слуг. Даже если я буду жить там лишь несколько дней в году, я желаю, что бы со мной обращались как с принцем.
 — Это ваше единственное желание?
 — Я забыл о женщинах. Поездки требуют воздержания, я желаю, чтобы их было много, чтобы они были красивы и покорны. Их происхождение мало меня занимает.
 — Я согласен.
 — Я вас не разочарую, Шенар. Непременное условие — наши встречи должны сохраняться в строгой тайне, никто не должен о них знать. Если Рамзес узнает о наших встречах, моей карьере конец.
 — Ваше желание совпадает с моим.
 — Не существует лучшего залога дружбы. До скорого, Шенар.
 Глядя, как удаляется молодой дипломат, старший брат Рамзеса пожелал, чтобы удача не покинула его. Этот Аша был весьма занимательной личностью, и будет жаль, когда настанет пора избавиться от него.




 11


 Лодка Туйи, великой царской супруги, плыла во главе флотилии, следующей из Египта в Фивы, в Долину Царей, где будет покоиться мумия Сети. Нефертари не отходила от Туйи, которая переносила горе с удивительным спокойствием. Находясь рядом со вдовой великого царя, Нефертари училась тому, как должна вести себя царица в тяжелых испытаниях. Для Туйи скромное присутствие молодой женщины было несомненным утешением, ни той, ни другой не нужно было клясться друг другу в дружбе, а общность их сердец была сильной и глубокой.
 Во время всего путешествия Рамзес работал.
 Амени, несмотря на то что страдал от сильной летней жары, подготовил внушительное количество документов, связанных с внешней политикой, безопасностью страны, здоровьем населения, крупными работами, распределением еды, содержанием плотин и каналов и многими другими делами, более или менее сложными.
 Рамзес осознавал необъятность своего дела. Конечно, множество чиновников разделят его с ним, но он должен знать административную иерархию в малейших деталях и держать все под постоянным контролем, чтобы не увидеть Египет раскачивающимся и тонущим подобно кораблю без управления. Время играло против будущего царя, как только его коронуют, от него потребуют принятия решений и поведения хозяина Обеих Земель. Если он допустит серьезные ошибки, каковы будут последствия?
 Его мучительные раздумья рассеялись, когда он вспомнил о матери, ценном союзнике, который предостережет его от неверных шагов и укажет хитрецов, использующих высокое положение для сохранения привилегий. Сколько их, должно быть, надеется сохранить свои места при нем!
 После долгих часов работы в компании Амени, чья точность и исполнительность были безупречны, Рамзес любил подниматься на нос корабля и созерцать воды Нила, несущие процветание стране, и дышать живительным ветром, несущим в себе божественное дыхание. В эти редкие мгновения Рамзес ощущал, что весь Египет, от побережья Дельты до Нубии, принадлежит ему. Будет ли он любить его так, как он этого желает?
 Рамзес пригласил за стол Моиса, Сетау, Ашу и Амени, почетных гостей на корабле правителя. Так было воссоздано братство, родившееся в поисках познания истинного могущества в стенах «Капа», высшей школы Мемфиса. Счастье от того, что они вместе и могут разделить трапезу, рассеяло горе утраты: каждый знал, что смерть Сети не пройдет безболезненно для Египта.
 — На этот раз, — сказал Моис Рамзесу, — твоя мечта осуществится.
 — Это больше не мечта, а тяжелая ноша, которой я страшусь.
 — Ты не знаешь страха, — заметил Аша.
 — На твоем месте, — пробормотал Сетау, — я бы отказался. В жизни фараона нет ничего завидного.
 — Я долго колебался, но что ты подумал бы о сыне, предавшем своего отца?
 — Что разум победил безумие, Фивы могут стать могилой не только твоего отца, но и твоей.
 — Тебе известно о новом заговоре? — обеспокоенно спросил Амени.
 — Заговор… Их будет десять, двадцать, сотни! Поэтому я здесь с несколькими верными союзниками.
 — Сетау — телохранитель, — с усмешкой заметил Аша, — кто бы мог подумать?
 — Я действую, вместо того чтобы вести красивые речи.
 — Уж не критикуешь ли ты дипломатию?
 — Она все усложняет, в то время как жизнь проста: с одной стороны — добро, с другой — зло. И между ними не может быть никакого согласия.
 — У тебя слишком примитивный подход, — возразил Аша.
 — Но я, пожалуй, с ним согласен, — вмешался Амени. — С одной стороны сторонники Рамзеса, с другой — его противники.
 — А если последние будут постоянно расти? — спросил Моис.
 — Моя позиция не изменится.
 — Скоро Рамзес будет больше не нашим другом, а фараоном Египта. Он будет смотреть на нас другими глазами.
 Слова Моиса посеяли некоторое беспокойство, каждый ждал ответа Рамзеса.
 — Моис прав. Раз судьба выбрала меня, я не отступлю, так как вы мои друзья, я позову вас.
 — Какую судьбу ты приготовил для нас? — спросил еврей.
 — Вы уже выбрали свой путь, я надеюсь, что наши дороги встретятся и мы отправимся в будущее вместе, на благо Египта.
 — Ты знаешь мое мнение, — заявил Сетау. — Как только тебя коронуют, я вернусь к своим змеям.
 — Я все же попытаюсь убедить тебя остаться со мной.
 — Напрасный труд, я выполню свою задачу телохранителя и закончу на этом. Моис будет главным строителем, Амени советником, а Аша главой дипломатии. Так лучше для всех!
 — Ты уже формируешь мое правительство? — удивился Рамзес.
 Сетау пожал плечами.
 — А что если мы попробуем восхитительное вино, предложенное нам правителем? — предложил Аша.
 — Да будут боги благосклонны к Рамзесу и даруют ему жизнь, процветание и здоровье, — провозгласил Амени.
 Шенар не был на корабле правителя, но владел отныне прекрасным судном, на борту которого находилось сорок моряков. Будучи начальником протокола, он пригласил многих знатных людей, большая часть которых не благоволила к Рамзесу. Старший сын Сети воздерживался от того, чтобы присоединиться к их критическим речам и внимательно изучал будущих союзников. Молодость и неопытность Рамзеса казалась им непреодолимыми недостатками.
 С некоторым удовлетворением Шенар заметил, что его великолепная репутация осталась незыблемой, а его брат проигрывал в сравнении с Сети. Брешь была пробита, оставалось лишь расширить ее и использовать малейшую возможность, чтобы ослабить молодого фараона.
 Шенар предложил своим гостям плоды жожоба и свежее пиво. Его любезность и сдержанные речи нравились большинству придворных, и многие отметили в непринужденных беседах достоинства старшего брата, вынужденного уступить решающую роль.
 Уже целый час человек среднего роста с подбородком, украшенным острой бородкой, одетый в тунику с разноцветными лентами, терпеливо ждал, когда его примут. Он казался смиренным и терпеливым, не проявляя никаких признаков волнения.
 Как только возникла передышка, Шенар сделал ему знак подойти.
 Человек почтительно поклонился.
 — Кто ты?
 — Меня зовут Райя, я сириец по происхождению, но работаю в Египте как независимый купец уже многие годы.
 — Что ты продаешь?
 — Запасы мяса высокого качества и прекрасные вазы, привезенные из Азии.
 Шенар нахмурился.
 — Вазы?
 — Да, принц, прекрасные предметы, которые есть только у меня.
 — Тебе известно, что я собираю редкие вазы?
 — Я недавно узнал об этом, поэтому я хранил их, чтобы показать вам в надежде, что они вам понравятся.
 — Твои цены высоки?
 — Это зависит от обстоятельств.
 Шенар был заинтригован.
 — Каковы твои условия?
 Из плотного мешка Райя вынул маленькую вазу с тонким горлышком из массивного серебра, украшенным пальметками.
 — Что вы думаете об этой, принц?
 Шенар был восхищен, капли пота выступили на висках, руки стали влажными.
 — Произведение искусства… невероятное произведение искусства… Сколько?
 — Разве не подобает преподнести подарок будущему царю Египта?
 Старший сын Сети решил, что плохо расслышал.
 — Это не я, а мой брат Рамзес будущий фараон… Ты ошибся, торговец. Так какова твоя цена?
 — Я никогда не ошибаюсь, принц, в моем ремесле ошибка непростительна.
 Шенар отвел взгляд от восхитительной вазы.
 — Что ты пытаешься сказать мне?
 — Что много людей не желают правления Рамзеса.
 — Он будет коронован через несколько дней.
 — Возможно, но разве на него не обрушится сразу множество трудностей?
 — Кто ты на самом деле, Райя?
 — Человек, верящий в ваше будущее и желающий вашего восхождения на египетский трон.
 — Что тебе известно о моих намерениях?
 — Разве вы не заявили о желании больше торговать с другими странами, уменьшить высокомерие Египта и завязать лучшие экономические связи с самыми сильными народами Азии?
 — Ты хочешь сказать… с хеттами?
 — Мы понимаем друг друга.
 — Так значит, ты шпион у них на службе… Хетты благосклонны ко мне?
 Райя подтвердил его слова кивком головы.
 — Что ты мне предлагаешь? — спросил Шенар, все еще взволнованный видом удивительной вазы.
 — Рамзес вспыльчив и воинствен, как и его отец, он хочет утвердить величие и превосходство Египта. Вы человек здравомыслящий, с которым возможно договориться.
 — Я рискую своей жизнью, Райя, если я предам Египет.
 Шенар вспомнил о знаменитой казни жены Тутанхамона, обвиненной в сговоре с врагом, хотя и пробудившей сознание страны.
 — Когда желаешь высшей власти, разве можно избежать риска?
 Шенар закрыл глаза.
 Хетты… Да, он часто думал о том, как использовать их в качестве союзников, но это была лишь идея, лишенная всякой реальности. И вдруг она материализовалась в лице этого обычного торговца, выглядевшего совершенно безобидно.
 — Я люблю свою страну…
 — Кто сомневается в этом, принц? Но вы предпочитаете власть. Лишь союз с хеттами гарантирует ее вам.
 — Мне нужно подумать.
 — Это роскошь, которую я не могу вам предоставить.
 — Ты хочешь немедленного ответа?
 — Этого требует моя безопасность. Открывшись, я оказал вам большое доверие.
 — А если я откажусь?
 Райя не ответил, но его взгляд стал пристальным и непроницаемым.
 Внутренний спор Шенара длился недолго. Разве судьба не предоставляет ему сильного союзника? Он сможет владеть ситуацией, правильно оценить опасность и извлечь выгоду из подобных действий, не подвергая Египет опасности. Конечно, он продолжит манипулировать Ашой, не информируя его о своих связях с главным врагом Обеих Земель.
 — Я согласен, Райя.
 Купец чуть улыбнулся.
 — Ваша репутация — не преувеличение. Мы увидимся через какое-то время, принц, так как я стану одним из ваших поставщиков ценных ваз, никто не удивится моим визитам. Прошу вас, сохраните эту, она скрепит наш союз.
 Шенар тронул великолепную вещь. Будущее начало проясняться.




 12


 Рамзес помнил каждый камень в Долине Царей, этой «великой долине», абсолютно бесплодной, которую открыл ему его отец, приведя в гробницу первого Рамзеса, основателя династии, старого визиря, выбранного советом старейшин, чтобы дать толчок новой линии правителей. Он правил лишь два года, доверив Сети заботу освятить могущество, а теперь эта ноша легла на плечи Рамзеса II.
 Сердце сжалось, безразличное к невыносимой летней жаре, от которой слабели некоторые из несущих саркофаг, младший сын Сети шел во главе процессии и нес мумию покойного царя к ее последнему жилищу.
 На мгновение Рамзес возненавидел это проклятую Долину, которая украла у него отца и приговорила его к одиночеству, но магия этого места снова завладела его душой, магия, превращавшая смерть в жизнь.
 Посреди каменного молчания слышен был лишь голос предков, этот голос звучал в свете, в преображении и воскрешении, он внушал почтение и уважение к небесному миру, где были рождены все формы жизни.
 Рамзес первый вошел в огромную гробницу Сети, самую длинную и глубокую в Долине. Будущий фараон прикажет, чтобы никто другой не смел затмить ее. В глазах вечности Сети останется непревзойденным.
 Двенадцать жрецов несли мумию, Рамзес, одетый в шкуру пантеры, участвовал в ритуале как преемник, и должен был произнести заклинание перехода в загробный мир и возрождения в мире богов. На ступенях прибежища вечности слова ритуала, обретя жизнь, продолжат свое магическое действие и в небытии.
 Мумификаторы выполнили свою работу превосходно. Лицо Сети выражало ясность и спокойствие. Казалось, что его глаза вот-вот откроются, а рот заговорит… Жрецы закрыли крышку саркофага, расположенного в центре «золотого жилища», где Исида выполнит магическое действо, превращающее мертвого в живого.
 — Сети был справедливым царем, — прошептал Рамзес, — он следовал Закону и был любим светом, и он придет живым на Восток.
 По всему Египту брадобреи работали без передышки, чтобы побрить всех мужчин и избавить их от бороды, потому что период траура закончился. Женщины снова укладывали волосы в прически, доверяясь парикмахерам, имеющим разрешение на такую деятельность.
 Накануне коронации Рамзес и Нефертари пришли в храм в Гурнахе, где будет каждый день совершаться обряд в честь Ка Сети, чтобы поддержать присутствие преображенного фараона среди живых. Затем чета направилась в Карнак, где их принял верховный жрец, очень официально и без всякого энтузиазма. После скромного обеда правитель и его супруга отправились во дворец, расположенный внутри земной резиденции бога Амона. Сидя отдельно, они оба размышляли перед подножием трона, символом первоначального холма, показавшегося из космического океана в начале времен, и иероглифом, означавшим имя Маат, вечного Закона, «тот, кто прав, идет верным путем». Царская чета должна была проникнуться этим законом, чтобы, в свою очередь, донести его до народа Египта.
 Рамзесу казалось, что дух его отца витает рядом с ним и помогает ему в эти мучительные часы, предшествующие бесповоротной перемене его судьбы. Став царем, он больше не будет принадлежать себе, его единственной заботой станет благоденствие его народа и процветание страны.
 И снова этот труд ужаснул его.
 Он захотел уйти из этого дворца и кинуться за своей исчезающей юностью, к красавице Исет, к удовольствиям и беззаботности, но он был преемником, назначенным Сети, и супругом Нефертари. Он должен был подавить в себе страхи пережить эту последнюю перед коронацией ночь.
 Тьма была разорвана первыми лучами рассвета, возвещающими воскрешение солнца, победителя чудовища глубин. Два жреца, один в маске сокола, другой в маске ибиса, встали по обе стороны от Рамзеса, изображая богов Хора, защитника царства, и Тота, изобретателя иероглифа и священного знания, они омыли обнаженное тело правителя содержимым двух длинных ваз, чтобы очистить его от земного удела. Затем они уподобили его образу богов, нанеся девять видов мазей, от макушки до ступней, открывавших центры энергии и дающих ему ощущение реальности, отличное от обычных людей.
 Одежда также была предназначена лишь для одного человека. Два жреца надели на Рамзеса белую с золотом набедренную повязку, форма которой не менялась с момента появления, и привязали к поясу хвост быка — напоминание о царском могуществе. Молодой человек вспомнил об устрашающей встрече с диким быком, которую устроил его отец, дабы испытать его мужество: сегодня в нем воплотилась эта сила, которую он должен сознательно развивать.
 Потом вершители обряда украсили шею Рамзеса тяжелым ожерельем с семью рядами цветного жемчуга, предплечья и запястья медными браслетами и надели белые сандалии. Затем ему подали белый жезл, которым он будет поражать врагов и изгонять мрак, и обвили его лоб золоченой повязкой, чье название сиа означало «интуитивное видение».
 — Согласен ли ты на испытание могуществом? — спросил Хор.
 — Я согласен.
 Хор и Тот взяли Рамзеса за руки и провели его в другую комнату. На троне лежали две короны. Их охранял жрец, на котором была маска бога Сета.
 Тот отошел, Хор и Сет обнялись, как братья. Несмотря на их вечное соперничество, они должны были объединиться в одной сущности, сущности фараона.
 Хор поднял красную корону Нижнего Египта, похожую на ступу, над которой поднималась спираль, и возложил ее на голову Рамзеса, потом Сет вставил в нее белую корону Верхнего Египта, чья овальная форма заканчивалась луковицей.
 — Две власти связаны для тебя, — объявил Тот. — Ты управляешь и объединяешь черную и красную земли, ты воплощаешь землю тростника на Юге и землю пчелы на Севере, ты заставишь цвести Обе Земли.
 — Ты один сможешь объединить две короны, — продолжил Сет. — Молния, исходящая от них, уничтожит узурпатора.
 Хор дал фараону два скипетра: первый назывался «повелитель могущества» и служил для освящения приношений, второй «магия» — посох пастуха, предназначенный для того, чтобы объединять народ.
 — Пришло время явиться в славе, — произнес Тот. Идя следом за тремя божествами, фараон вышел из потайных залов, направившись к большому двору под открытым небом, где ждали благородные, допущенные в святилище Карнака.
 На возвышении под навесом стоял трон из золоченого дерева, он был скорее скромным, со строгими линиями.
 Трон Сети на время проведения официальных церемоний.
 Почувствовав колебание сына, Туйа сделала к нему три шага и поклонилась.
 — Великий Царь, поднимитесь на этот трон живых подобно новому солнцу.
 Рамзес был потрясен этими торжественными словами вдовы покойного фараона, матери, которую он будет чтить до последнего вздоха.
 — Вот завещание богов, которое оставил тебе Сети, — произнесла она. — Оно узаконивает твое правление, как было узаконено его, и как оно узаконит правление твоего преемника.
 Туйа протянула Рамзесу кожаный футляр, в котором находился папирус, дарованный Тотом в начале времен, объявляющий фараона наследником Египта.
 — Вот твои пять имен, — объявила царица-мать ясным и громким голосом: — Могучий Бык, любимый Законом, Защитник Египта, Победитель иноземных стран, Богатый войсками и грандиозными победами, Тот, кто выбран Светом, так как могущество — это его Закон, Сын Солнца, Рамзес.
 Всеобщее молчание воцарилось после этих слов. Даже Шенар, позабыв про свои амбиции и горечь, не устоял перед волшебством этого мига.
 — Эта царская чета будет править Египтом, — продолжила Туйа. — Подойди, Нефертари, встань рядом с царем, ты, которая станет великой царской супругой и царицей Египта.
 Несмотря на торжественность ритуала, Рамзес был так поражен красотой своей жены, что хотел заключить ее в свои объятия. Одетая в длинное платье из льна, украшенная золотым ожерельем, аметистовыми серьгами и браслетами из яшмы, она смотрела на царя, произнося древнюю формулу:
 — Я признаю Хора и Сета, объединившихся в одной сущности. Я воспеваю твое имя, фараон, ты есть сегодня, вчера и завтра. Твоя речь дает мне жизнь, я отведу от тебя зло и напасть.
 — Я признаю тебя правительницей Обеих Земель и всех владений, тебя, чья доброта огромна и кто угодна богам, тебя, мать и супругу бога, тебя, которую я люблю.
 Рамзес возложил на голову Нефертари корону с двумя длинными перьями, указывающую, что теперь она великая царская супруга, причастная к власти фараона.
 Кажется, появившийся из Солнца сокол с громадными крыльями начал кружить над царской четой, как будто выбирая добычу, вдруг спикировал вниз с такой быстротой, что ни один лучник не успел поразить его.
 Вздох изумления и страха вырвался у присутствующих, когда хищная птица села на затылок Рамзеса, вонзив свои когти в плечи фараона.
 Сын Сети не двигался, Нефертари продолжала смотреть на него.
 Долгие мгновения изумленные придворные присутствовали при чуде, объединении сокола Хора, защитника царствования, и человека, которого он выбрал, чтобы править Египтом.
 Затем птица снова устремилась к небу в спокойном и полном силы полете.
 Из груди присутствующих вырвался возглас, приветствующий в двадцать седьмой день третьего месяца лета восшествие на трон Рамзеса  3 .




 13


 После окончания празднеств водоворот событий захватил Рамзеса. Главный управляющий дома фараона посетил его во дворце в Фивах, состоявшего из личных покоев и залов, предназначенных для общественных дел. Только став главой государства, Рамзес обнаружил зал для приемов с колоннами, пол и стены которого были украшены изображениями лотоса, тростника, папируса, рыб и птиц; столы, за которыми работали писцы; маленькие залы для личных приемов; балкон для выхода, окно которого было украшено крылатым солнечным диском; столовую, в центре которой стоял стол, на котором всегда были корзины, заполненные фруктами и букетами цветов; спальню с одной кроватью, покрытой цветными подушками; зал с бассейном, выстланный плиткой.
 Только молодой фараон взошел на трон Обеих Земель, как главный управляющий представил служителей дома, исполнителей тайных ритуалов, писцов Дома Жизни, служителя, ответственного за личные покои, врачей, ответственного за царскую переписку, хранителя сокровищницы, управляющего хлебным амбаром, управляющего скотом и многих других, спешащих поприветствовать нового фараона и уверить его в своей вечной преданности.
 — А вот…
 Рамзес встал.
 — Я прерываю это шествие.
 Управляющий запротестовал.
 — Великий Царь, это невозможно! Столько важных людей…
 — Более важных, чем я?
 — Простите, я не хотел…
 — Веди меня на кухни.
 — Но вам не пристало находиться там!
 — Ты знаешь, что для меня лучше и где я должен находиться?
 — Простите меня, я…
 — Ты проводишь свое время в поиске извинений? Лучше скажи мне, почему визирь и верховный жрец храма Амона не пришли, чтобы принести клятву.
 — Я не знаю этого, Великий Царь, как могут подобные вещи быть в области моих действий?
 — Идем на кухни.
 Мясники, заготовители запасов, чистильщики овощей, булочники, пирожники, пивовары… Роме правил всей этой когортой специалистов, ревниво относящихся к своим полномочиям и придирчиво как к расписаниям работы, так и к дням отдыха. Пузатый, веселый, с круглыми щеками, медленно передвигающийся, Роме не беспокоился ни о своем тройном подбородке, ни об излишнем весе: он займется этим, когда уйдет на покой. В настоящее время он правил этой армией железной рукой, готовя безупречные и вкуснейшие яства, заставляя затихать ссоры, неизбежные между специалистами. Одержимый чистотой рабочих мест и свежестью продуктов, Роме сам пробовал блюда: присутствовал фараон и его Свита в Фивах или нет, управляющий кухни требовал Лучшего.
 Когда появился управляющий дворцом, сопровождаемый молодым человеком с внушительной мускулатурой, одетым в простую, сияющую белизной набедренную повязку, Роме приготовился к скучной ругани с противником. Этот проклятый чиновник, пресыщенный своими привилегиями, снова попытается навязать ему неспособного помощника взамен на награду, которую ему вручила семья мальчишки.
 — Приветствую тебя, Роме! Я привел к тебе…
 — Я знаю, кого ты мне привел.
 — В таком случае поклонись, как подобает.
 Положив руки на бедра, управляющий кухней расхохотался.
 — Мне поклониться этому мальчишке? Посмотрим сначала, умеет ли он мыть посуду!
 Красный от смущения, управляющий повернулся к царю.
 — Простите меня, он…
 — Я умею мыть посуду, — заявил Рамзес, — а ты, умеешь ли ты готовить?
 — Кто ты такой, чтобы сомневаться в моих способностях?
 — Рамзес, фараон Египта.
 Застыв, Роме понял, что его карьера закончена.
 Спокойным жестом он снял свой кожаный передник, сложил его и положил на низкий столик. Оскорбление царя, признанное таковым судом визиря, жестоко каралось.
 — Что ты приготовил на завтрак? — спросил Рамзес.
 — Пере… перепелок на вертеле, нильского окуня с травами, пюре из фиников и медовый торт.
 — Звучит заманчиво, но насколько они заслуживают внимания?
 Роме вспылил.
 — Вы сомневаетесь, Великий Царь? Моя репутация…
 — Я смеюсь над репутациями. Подай мне эти блюда.
 — Я прикажу приготовить столовую дворца, — угодливо сказал управляющий.
 — Ни к чему, я поем здесь.
 Царь ел с удовольствием под беспокойным взглядом управляющего.
 — Превосходно, — заключил он, — как твое имя, повар?
 — Роме, Великий Царь.
 — Роме, «человек»… Ты достоин его. Я назначаю тебя управляющим дворца и главой всех кухонь царства. Следуй за мной, я задам тебе кое-какие вопросы.
 Бывший управляющий пробормотал:
 — А… А как же я, Великий Царь?
 — Я не прощаю нерадивость и скаредность, мойщиков посуды всегда не хватает, ты займешься этим.
 Царь и Роме медленно направились под прикрытие одного из портиков.
 — Ты будешь служить под началом моего личного секретаря, Амени, он худющий и не ценит вкусную пищу, но он неутомимый работник. А главное, он чтит нашу дружбу.
 — Но это слишком большая ответственность для простого повара, — удивился Роме.
 — Мой отец учил меня судить о людях по ощущениям. Если я ошибаюсь, тем хуже для меня. Чтобы править, мне нужны верные слуги. Ты много знаешь таких при дворе?
 — По правде говоря…
 — Говори правду, Роме, не пытайся увильнуть.
 — Ваш двор — прекрасное сборище лицемеров и карьеристов всего царства, его можно сравнить с полем битвы. При жизни вашего отца, чьего гнева они боялись, они сдерживались. После его смерти они выбрались из своих берлог, как цветы пустыни после дождя.
 — Меня ненавидят, не так ли?
 — Это слабо сказано.
 — И на что они надеются?
 — На то, что вы не замедлите показать свою непригодность.
 — Если ты будешь работать у меня, то я потребую полной искренности.
 — Вы думаете, я на это способен?
 — Хороший повар не может быть худым, когда он талантлив, каждый пытается украсть его рецепты, кухня полна разного шума и слухов, которые он должен уметь отбирать, как он отбирает продукты. Каковы основные группы, восстающие против меня?
 — Почти весь двор относится к вам враждебно, Великий Царь, они считают, что стать преемником фараона масштабов Сети невозможно. Ваше правление будет лишь временным правлением, до прихода серьезного претендента.
 — Ты рискнешь покинуть свою кухню в Фивах, чтобы заняться всем дворцом?
 Роме широко улыбнулся.
 — У безопасной жизни есть хорошие и плохие стороны… Если я смогу готовить несколько хороших блюд, я с удовольствием попытаю счастья. Но есть одно обстоятельство…
 — Говори.
 — Без всякого неуважения, Великий Царь, у вас нет никакого шанса на успех.
 — Почему так печально?
 — Потому что вы, Великий Царь, молоды, неопытны и не собираетесь идти на поводу у верховного жреца Амона и десятка искушенных в тонкостях правления министров. Силы слишком неравны.
 — Ты столь невысокого мнения о могуществе фараона?
 — По правде сказать, нет, кризис просто неизбежен. И какие шансы у одного человека против целой армии?
 — Разве фараон не обладает силой быка?
 — Даже дикий бык не сможет сдвинуть горы.
 — Если я правильно понимаю, ты советуешь мне отказаться от правления, когда я только что короновался?
 — Если вы оставите власть людям, искушенным в этом ремесле, кто вас упрекнет в этом?
 — Возможно, ты?
 — Я всего лишь лучший повар в царстве, мое мнение ничего не значит.
 — Разве ты уже не управляющий дворцом?
 — Вы выслушаете меня, Великий Царь, если я дам вам совет?
 — Это зависит от совета.
 — Никогда не соглашайтесь на пиво плохого качества или плохо приготовленное мясо — это будет началом конца. Могу я приступить к своим обязанностям и начать менять устройство вашего дома, которое оставляет желать лучшего?
 Рамзес не ошибся. Роме был самым подходящим человеком.
 Успокоенный, он направился в дворцовый сад.




 14


 Нефертари едва сдерживала слезы. То, чего она боялась, произошло. Она, мечтавшая об уединении и раздумьях, оказалась уносимой чудовищной волной. Вскоре после коронации ей пришлось расстаться с Рамзесом, чтобы оказаться лицом к лицу с обязанностями великой царской супруги и посещать храмы, школы, ткацкие мастерские, зависящие от нее.
 Туйа представила Нефертари управляющим владений царицы, высшим чиновникам гарема, ответственным за воспитание молодых девушек, писцам, предназначенным для ее нужд, жрецам и жрицам, исполняющим ритуалы от имени «супруги бога», предназначенные для сохранения творящей энергии на земле.
 В течение многих дней Нефертари ездила с одного места на другое, не имея возможности сделать передышку: нужно было встретиться с сотнями людей, найти для каждого нужные слова, каждому улыбнуться и ни малейшим жестом не показать усталости.
 Каждое утро ее причесывали, красили, ухаживали за ногами и руками, делая ее еще красивее, чем накануне, от ее очарования, как и от мощи Рамзеса, зависело счастье Египта. В элегантном льняном платье, перетянутом на талии красным поясом, разве не была она самой соблазнительной из цариц?
 Подавленная и измотанная, молодая женщина легла на низкую кровать. У нее не было мужества и сил снова отправиться на торжественный ужин, на котором ей преподнесут вазы с благоухающими притираниями.
 Хрупкий силуэт Туйи появился в сумерках, и она вошла в комнату.
 — Тебе плохо, Нефертари?
 — У меня больше нет сил.
 Вдова Сети села на краю кровати и взяла молодую женщину за правую руку.
 — Я прошла через это испытание, как и ты, тебе помогут два средства: укрепляющее питье и магнетизм Рамзеса, который он унаследовал от своего отца.
 — Я не создана быть царицей.
 — Ты любишь Рамзеса?
 — Больше, чем саму себя.
 — В таком случае ты не предашь его. Он женился на царице, и именно царица будет сражаться рядом с ним.
 — А если он ошибся?
 — Он не ошибся. Неужели ты думаешь, что мне неизвестны такие же минуты усталости и отчаяния? То, что требуется от главной царской жены, находится за пределами возможностей обычной женщины. С момента сотворения Египта так повелось, и быть по-другому не должно.
 — Вы не хотели отказаться?
 — Десять, сто раз в день поначалу я умоляла Сети выбрать другую женщину, а меня сохранить рядом с собой как вторую жену. Его ответ всегда был одинаков: он обнимал меня и утешал, никак не облегчая мою ношу.
 — Но достойна ли я доверия Рамзеса?
 — Хорошо, что ты задаешь этот вопрос, но именно я отвечу на него.
 Беспокойство проскользнуло во взгляде Нефертари. Туйа смотрела, не мигая.
 — Ты приговорена править, Нефертари, не борись с судьбой, позволь течению нести тебя по реке.
 Меньше чем за три дня Амени и Роме начали осуществлять глубокие перемены в фиванском устройстве, следуя указаниям Рамзеса, который вел переговоры с чиновниками, крупными и мелкими, от правителя Фив до капитана парома. Из-за отдаленности Мемфиса и почти постоянного присутствия Сети на Севере самый крупный город на Юге вел все более и более независимое существование, и верховный жрец Амона, сильный огромными богатствами своего храма, начал считать себя в некотором смысле правителем, чьи приказы становились важнее, чем приказы фараона. Слушая одних и других, Рамзес понял опасность подобной ситуации: если ничего не предпринимать, Верхний и Нижний Египет станут двумя разными, возможно, даже противостоящими государствами, и это приведет к катастрофе.
 Худой Амени и пузатый Роме не испытывали ни малейших сложностей, работая вместе, разные и взаимно дополняющие друг друга, глухие к обращениям придворных, подчиняющиеся напрямую Рамзесу и убежденные, что он идет правильным путем, они перевернули все сонное устройство города и произвели множество неожиданных назначений, одобренных царем.
 Через две недели после коронации Фивы кипели. Одни говорили, что к власти пришел человек неспособный, другие называли его подростком, влюбленном в охоту и физические упражнения. Рамзес не выходил из дворца, увеличивая количество решений и заключений, заявляя о своей власти с силой, достойной Сети.
 Рамзес ждал реакции.
 А реакции не было. Фивы оставались аморфными, ошеломленными и застывшими. Вызванный царем визирь вел себя как покорный первый советник и довольствовался тем, что получил указания фараона, чтобы выполнить их без промедления.
 Рамзес не разделял ни юношеского возбуждения Амени, ни веселого удовлетворения Роме. Удивленные быстротой его действий враги не были ни уничтожены, ни побеждены, а искали второе дыхание, которое им помогут найти его соперники. Царь предпочел бы открытую битву смутным союзам, прятавшимся во тьме, но это была лишь детская мечта.
 Каждый вечер перед заходом солнца он ходил по аллеям дворцового сада, в котором работали двадцать садовников, поливавших цветники и носивших воду деревьям с наступлением ночи. Слева от него шел Неспящий, на шее которого был венок из васильков, справа Громила, большущий лев, перемещавшийся с удивительной грацией, у входа в сад сидел сард Серраманна, начальник стражи фараона, готовый вмешаться в любой момент.
 Рамзес любил смоковницы, гранатовые и фиговые и другие деревья, которые превращали сад в рай, где отдыхала душа. Разве Египет не должен походить на эту мирную гавань, где разные существа жили в гармонии?
 Этим вечером Рамзес посадил крошечную смоковницу, окружил нежный росток дерном и осторожно поливал его.
 — Великий Царь должен подождать четверть часа и снова, капля за каплей, полить растение из другого кувшина.
 Человек, произнесший эти слова, был садовником. Возраста его невозможно было определить, а на затылке кожа была изуродована постоянным ношением коромысла, на каждом конце которого висел тяжелый глиняный сосуд.
 — Верный совет, — признал Рамзес. — Как тебя зовут?
 — Неджем.
 — «Ласковый»… Ты женат?
 — Я связан с этим садом, этими деревьями, растениями, цветами, они моя семья, мои предки и потомки. Смоковница, которую вы посадили, переживет вас, даже если бы вы подобно мудрецам прожили на земле сто десять лет.
 — Ты в этом сомневаешься? — улыбнулся Рамзес.
 — Сложно быть царем и оставаться мудрым, люди порочны и коварны.
 — Ты принадлежишь к их породе, которую ты совсем не любишь, ты лишен этих недостатков?
 — Я не решусь утверждать это, Великий Царь.
 — У тебя есть ученики?
 — Это не моя обязанность, этим занимается старший садовник.
 — Он более компетентен, чем ты?
 — Откуда мне знать? Он никогда не приходит сюда.
 — Ты считаешь, что в Египте достаточно деревьев?
 — Это единственные существа, которых никогда не будет достаточно.
 — Я разделяю твое мнение.
 — Дерево — это всеобщий дар,  — заявил садовник. — Живое, оно дарит тень, цветы и плоды, мертвое — дрова. Благодаря ему мы едим, строим, вкушаем моменты счастья в тени листвы, когда нас овевает северный ветер. Я мечтаю о стране деревьев, чьими единственными обитателями были бы птицы и бессмертные.
 — Я хочу посадить множество деревьев во всех провинциях, — произнес Рамзес, — чтобы не осталось места, лишенного тени. Старые и молодые будут встречаться там, а молодые слушать речи стариков.
 — Да будут боги благосклонны к вам, Великий Царь, не существовало лучшего плана правления.
 — Ты поможешь мне осуществить его.
 — Я, но…
 — Залы советника по земледелию наполнены работящими и компетентными писцами, но необходим человек, любящий природу, чувствующий ее секреты, чтобы давать им указания.
 — Я всего лишь садовник, Великий Царь…
 — Ты обладаешь душой, нужной хорошему советнику по земледелию. Приходи завтра во дворец и спроси Амени, он будет предупрежден и поможет тебе начать новую работу.
 Рамзес удалился, оставив Неджема, оцепеневшего от изумления. В глубине пустынного сада, между двумя фиговыми деревьями, царю показалось, что он увидел тонкий белый силуэт. Богиня посетила это волшебное место?
 Ускорив шаги, он приблизился.
 Силуэт не двигался.
 В нежном свете заходящего солнца блестели темные волосы и светлое платье. Как женщина может быть столь прекрасной, одновременно притягивающей и недоступной?
 — Нефертари…
 Она бросилась к нему и спряталась в его руках.
 — Мне удалось ускользнуть, — призналась она, — когда началось выступление лютнистов, твоя мать позволила мне уйти. Ты забыл обо мне?
 — Твой рот — бутон лотоса, твои губы творят заклинания, а я до безумия хочу обнять тебя.
 Их поцелуй был источником силы, сплетенные, образуя единое целое, они возрождались, даря себя друг другу.
 — Я дикая птица, пойманная в сети твоих волос, — сказал Рамзес, — ты открываешь мне путь в сад, где аромат тысячи цветов опьяняет меня.
 Нефертари распустила волосы, Рамзес спустил бретели льняного платья с ее плеч. Они слились в теплоте безмятежного и благоуханного летнего вечера.




 15


 Первый луч света разбудил Рамзеса, он провел рукой по нежной спине еще спящей Нефертари и поцеловал ее в шею. Не открывая глаз, она потянулась, прильнув к его сильному телу.
 — Я счастлива.
 — Ты сама и есть счастье.
 — Мы не должны расставаться так надолго.
 — Ни у тебя, ни у меня нет выбора.
 — Будет ли тяжесть власти руководить нашей жизнью?
 Рамзес прижал ее к себе.
 — Ты не отвечаешь…
 — Потому что тебе известен ответ, Нефертари. Ты великая царская супруга, я — фараон: нам не убежать от реальности даже в самых тайных мечтах.
 Рамзес встал и направился к окну, из которого долго смотрел на фиванскую деревню, зеленеющую под летним солнцем.
 — Я люблю тебя, Нефертари, но я также и супруг Египетской земли. Земли, которой я должен дать плодородие и процветание, и когда ее голос зовет меня, я не имею права оставаться безразличным к ее зову.
 — И много еще нужно сделать?
 — Я думал, что буду править спокойной страной, забыв о том, что она населена людьми. Им будет достаточно нескольких недель, чтобы предать закон Маат и разрушить дело моего отца и его предков; гармония — наиболее хрупкое из сокровищ. Если я ослаблю бдительность, зло темных глубин овладеет страной.
 Нефертари также поднялась и прильнула обнаженным телом к Рамзесу. По простому прикосновению ее благоуханного тела он понял, что их единение остается абсолютным. Неожиданно раздался стук, и дверь отворилась, пропуская растрепанного Амени, который отвернулся, как только заметил царицу.
 — Это серьезно, Рамзес, очень серьезно!
 — До такой степени, чтобы побеспокоить меня в столь ранний час?
 — Идем, не будем терять ни минуты.
 — Может, все-таки ты дашь мне время помыться и поесть?
 — Не в этот раз.
 Учитывая взволнованный вид обычно всегда держащего себя в руках Амени, Рамзес решил уступить.
 Царь сам правил колесницей, запряженной двумя лошадьми, за которой следовала другая колесница, на которой ехали Серраманна и лучник. Хотя скорость причиняла ему неудобство, Амени поехал на колеснице Рамзеса. Они остановились перед одной из дверей ограды Карнака, сошли на землю и начали читать стелу, покрытую иероглифами, понятными каждому прохожему.
 — Посмотри, — потребовал Амени, — посмотри на третью строчку!
 Знак, состоящий из трех животных, который должен был обозначать «рождение» и нарекать Рамзеса «Сыном» света, был плохо высечен. Из-за этого недостатка утрачивалась защитная магия и поражалась тайная сущность фараона.
 — Я проверил, — заявил Амени, пребывавший в ужасе, — та же ошибка повторяется на всех подножиях статуй и стел, которые может видеть каждый. Это злой умысел, Рамзес.
 — Кто мог задумать это?
 — Главный жрец Амона и его скульпторы, это они высекают слова, возвещающие о твоей коронации! Если бы ты не увидел сам, ты бы мне не поверил.
 — Позови скульпторов, — приказал Рамзес, — пусть исправят надпись.
 — Разве ты не покараешь виновных?
 — Они только подчинялись приказам.
 — Верховный жрец Амона болен, это причина, по которой он не смог почтить тебя.
 — Есть ли у тебя доказательства против этого важного человека?
 — Его вина очевидна!
 — Не доверяй очевидному, Амени.
 — Он останется ненаказанным? Каким бы богатым он ни был, он остается твоим слугой.
 — Подготовь подробный отчет о его богатствах.
 Роме не жаловался на свои новые обязанности. После того как он назначил ответственных и требовательных людей, следящих за поддержанием чистоты во дворце, он занялся царским зверинцем, в котором жили три кошки, две газели, гиена и два пепельных журавля.
 Лишь одно существо ускользало от его контроля: Неспящий, желтый пес фараона, который завел отвратительную привычку каждый день ловить рыбу в царском пруду, а так как охота проходила под защитой взгляда льва Рамзеса, то не было никакой возможность вмешаться.
 Рано утром Роме помог Амени нести тяжелый ящик с папирусами. Откуда этот тщедушный писец, который так мало ел и спал по три или четыре часа в день, берет столько энергии? Неутомимый, он проводил большую часть своего времени в кабинете, заваленном документами, никогда не уступая усталости.
 Амени закрылся с Рамзесом, в то время как Роме делал ежедневный обход кухонь; разве не от качества пищи зависело здоровье фараона, а значит и всей страны?
 Амени развернул множество папирусов на столе.
 — Вот результат моих исследований, — объявил он с некоторой гордостью.
 — Они были трудны?
 — И да и нет. Главные служители храма Карнака не пришли в восторг от моего прибытия и моих вопросов, но они не решились помешать мне проверить их слова.
 — Богат ли Карнак?
 — Богат: восемьдесят тысяч рабочих, сорок шесть действующих строек в провинциях, зависящих от храма, четыреста пятьдесят фруктовых садов, виноградников, четыреста двадцать тысяч голов скота, девяносто судов и шестьдесят пять поселений разного размера, работающих непосредственно на самое большое святилище Египта. Его Верховный жрец правит настоящей армией писцов и крестьян. К этому надо добавить еще кое-что: если переписать общее количество даров богу Амону, то есть его жрецам, мы получаем шесть миллионов быков, шесть миллионов коз, двенадцать миллионов ослов, восемь миллионов мулов и многие миллионы домашней птицы.
 — Амон — бог побед и защитник империи.
 — Никто этого не оспаривает, но его жрецы всего лишь люди; когда необходимо управлять таким состоянием, разве не становятся они добычей постыдных замыслов? У меня не было времени продолжить дальше мое расследование, но я обеспокоен.
 — Чем же?
 — В Фивах сановники с нетерпением ждут отъезда царской четы на север; другими словами, Великий Царь тревожит их спокойствие и нарушает обычный ход игры. От тебя требуется обогащать Карнак и предоставить ему возможность расти как государству в государстве до того дня, когда верховный жрец Амона не объявит себя царем Юга и не отделится.
 — Это было бы смертью Египта, Амени.
 — И нищетой для народа.
 — Мне понадобятся весомые доказательства, следы растраты. Если я пойду против верховного жреца Амона, я не буду иметь права на ошибку.
 — Я займусь этим.
 Серраманна был обеспокоен. С момента покушения греков Менеласа он знал об угрозе жизни Рамзеса. Конечно, варвары покинули Египет, но опасность вовсе не миновала.
 Поэтому он постоянно проверял те места во дворце, которые считал слабыми, главное поселение армии, квартал стражи и казарму элитных полков. Если бы произошел бунт, он зародился бы именно там. Бывший пират, сард доверял лишь своему инстинкту: неважно, кто перед ним, простой солдат или один из командующих — он одинаково не доверял обоим. В большинстве случаев он был обязан тем, что выжил, тому, что наносил удар первым, хотя его противник и пытался притвориться другом.
 Несмотря на свои гигантские размеры, Серраманна передвигался как кошка, ему нравилось наблюдать за людьми, оставаясь незамеченным, и неожиданно заставать их за разговором. Какая бы не стояла жара, сард носил металлические доспехи; на поясе висел кинжал и короткий, очень острый меч. Бакенбарды и завивающиеся усы придавали его лицу еще более пугающий вид, которым он умел пользоваться.
 Постоянно служащие офицеры большей частью были выходцами из обеспеченных семей, они ненавидели его и спрашивали себя, почему Рамзес доверил командование своей личной стражей этому простолюдину. Серраманне не было до этого дела, быть любимым всеми ничего не давало и не делало из него хорошего воина, способного служить хорошему хозяину.
 А Рамзес был хорошим хозяином, капитаном огромного корабля, чье плавание обещало быть опасным и неспокойным.
 И это было все, чего желал сардский пират, повышенный до столь неожиданно высокого звания и желавший его сохранить. Его роскошный особняк, восхитительные египтянки с округлыми, подобными зрелым плодам, грудями и прекрасным телом были для него не самым важным. Ничто не могло заменить кровавой стычки, во время которой человек показывал, чего он стоит. Стража дворца обновлялась три раза в месяц, в 1-й, 11-й и 21-й день. Солдаты получали вино, мясо, хлеб и жалование зерном. Перед каждой сменой, назначая людей на посты, Серраманна внимательно смотрел им в глаза. Любое нарушение дисциплины, любое послабление расценивались как склока, и за этим следовало неминуемое увольнение.
 Сард медленно шел вдоль выстроившихся в шеренгу солдат. Он остановился перед молодым блондином, который, казалось, нервничал.
 — Откуда ты?
 — Из деревни в Дельте, капитан.
 — Твое любимое оружие?
 — Меч.
 — Выпей, тебе необходимо утолить жажду.
 И Серраманна протянул блондину сосуд с анисовым вином. Тот выпил его в два глотка.
 — Ты будешь следить за коридором, ведущим в царский кабинет, и не будешь туда никого пускать в течение трех оставшихся часов ночи.
 — Как прикажете, капитан.
 Серраманна проверил лезвия оружия, осмотрел форму, обменялся несколькими словами с другими солдатами.
 Затем каждый занял свой пост.
 Архитектор дворца расположил высокие окна таким образом, чтобы воздух проходил через них, освежая коридор теплыми летними ночами.
 Царила тишина.
 Снаружи были слышны лишь песни влюбленных лягушек.
 Серраманна бесшумно скользил по плитам, направляясь к коридору, ведущему в кабинет Рамзеса. Как он и предполагал, блондин не стоял на своем посту.
 Вместо того чтобы охранять, он пытался вытащить засов, преграждавший вход в кабинет. Сард схватил его своей мощной рукой за горло и поднял.
 — Хм, еще один грек! Только грек может выпить анисового вина, не поморщившись. К чьему отряду ты принадлежишь, мой мальчик? Остаток войска Менеласа или участник нового заговора? Отвечай!
 Блондин бился несколько минут, не издавая ни звука.
 Когда Серраманна почувствовал, что противник внезапно обмяк, он положил его на пол, где тот раскинулся, как тряпичная кукла. Сард, не желая того, переломал ему шейные позвонки.




 16


 Серраманна не был мастером в бумажных делах, он удовольствовался тем, что изложил события Амени, который перенес их на папирус и передал Рамзесу. Никто не знал грека, взятого на службу благодаря своей физической силе. Его смерть лишила царя источника точных сведений, но тот ни словом не попрекнул сарда, чья бдительность оказалась необходимой.
 На этот раз покушение было совершено не на жизнь фараона, а на его кабинет, то есть на дела государства. Что там искали, если не тайные документы и сведения, с помощью которых можно было править страной?
 Попытка Менеласа была обусловлена лишь местью, эта же неудавшаяся кража была куда более непонятна. Кто подослал этого грека, кто оставался в тени, желая расстроить намерения властителя? Конечно, всегда остается Шенар. Лишенный прав брат, бездействующий и молчаливый с момента коронации. Не хотел ли он спрятать под этой маской скрытые действия, которые просто велись с большей ловкостью, чем прежде?
 Роме склонился перед царем.
 — Великий Царь, ваш гость прибыл.
 — Веди его в сад, в беседку.
 Рамзес был одет в простую белую набедренную повязку, на нем было лишь одно украшение, золотой браслет на правом запястье. Он задумался на несколько мгновений, осознавая важность этой встречи, от которой в большой степени зависела судьба Египта.
 В саду царь приказал возвести элегантную беседку из дерева, в тени ивы. На низком столике лежали красноватые гроздья винограда и свежий инжир; в кубках светлое и легкое пиво, идеально подходящее во время сильной жары.
 Верховный жрец Амона и его святилища в Карнаке сидел в удобном кресле с мягкими подушками, перед ним стоял табурет для ног. Парик, льняное одеяние, широкое ожерелье из жемчуга и бирюзы, что лежало на груди, серебряные браслеты — все это придавало ему гордый вид.
 Увидев властителя, верховный жрец встал и поклонился.
 — Вам удобно здесь?
 — Я благодарю Великого Царя за этот выбор, эта прохлада благотворна для моего здоровья.
 — И как вы себя чувствуете?
 — Я немолодой человек, и с этим трудно смириться.
 — Я отчаялся вас увидеть.
 — Не стоило, Великий Царь. С одной стороны, я должен был не покидать спальню какое-то время, с другой, я надеялся прибыть в сопровождении визирей Юга и Севера и правителя Нубии.
 — Какая делегация! Они отвергли ваше предложение?
 — Сначала нет, затем — да.
 — Почему они изменили мнение?
 — Это важные чиновники… Они не желали разозлить Великого Царя. Однако я сожалею об их отсутствии, которое придало бы вес моим словам.
 — Если они правдивы, вам нечего опасаться.
 — А вы не считаете их таковыми?
 — Как служитель Маат я пойму это.
 — Я обеспокоен, Великий Царь.
 — Могу ли я помочь рассеять тучи?
 — Вы попросили отчет о богатствах Карнака.
 — И я его получил.
 — И что вы думаете об этом?
 — Что вы прекрасный управляющий.
 — Это упрек?
 — Конечно, нет. Разве наши предки не учили, что духовное счастье сопровождается благосостоянием народа? Фараон обогащает Карнак, а вы заставляете его процветать.
 — В тоне вашего голоса слышен упрек.
 — Озадаченность, не больше. Что если мы вернемся к причине вашего беспокойства?
 — Шепчут, что слава и богатство Карнака отбрасывают тень на Великого Царя, и вы хотите обратить вашу благосклонность на другие храмы.
 — Кто это утверждает?
 — Слухи…
 — Вы придаете им значение?
 — Когда они становятся постоянными, можно ли ими пренебрегать?
 — А вы сами, что вы об этом думаете?
 — Что Великий Царь поступит осмотрительно, ничего не меняя в нынешнем положении вещей и следуя политике вашего отца, которая была весьма мудрой, не так ли?
 — Его правление, к несчастью, было слишком коротким, чтобы успеть предпринять ряд необходимых преобразований.
 — Карнаку не нужны преобразования.
 — Я придерживаюсь иного мнения.
 — Значит, мое беспокойство было справедливым.
 — А разве мое не было таковым?
 — Я… я плохо понимаю.
 — Остается ли верховный жрец Амона верным слугой фараона?
 Священнослужитель отвел взгляд от Рамзеса. Делая вид, что размышляет, он съел ягоду инжира и выпил немного пива.
 Прямота обращения царя составляла удивительный контраст с утонченной элегантностью его собеседника, мало привыкшего к таким прямым атакам. Рамзес воздержался от того, чтобы первым прервать молчание, давая собеседнику возможность успокоить мысли и дыхание.
 — Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?
 — Из-за расследования Амени.
 Верховный жрец побагровел.
 — Этот недоношенный писец, этот проныра, эта крыса, этот…
 — Амени мой друг, его единственная цель — служить Египту. Я не потерплю ни малейшего оскорбления, порочащего его репутацию, из чьих бы уст оно ни исходило.
 Жрец пробормотал:
 — Извините меня, Великий Царь, но его методы…
 — Он повел себя грубо?
 — Нет, но он более настойчив, чем шакал, разрывающий свою добычу!
 — Он ответственно выполняет свою работу, не пренебрегая никакими деталями.
 — В чем вы можете упрекнуть меня?
 Рамзес скрестил свой взгляд с взглядом верховного жреца.
 — Вы не знаете этого?
 Второй раз жрец отвернулся.
 — Разве вся земля Египта не принадлежит фараону? — спросил Рамзес.
 — Так велит завет богов.
 — Но царь может даровать поля справедливым мудрым и храбрым людям, заслуживающим того, чтобы обладать ими.
 — Так велит обычай.
 — Разве позволено верховному жрецу Амона вести себя подобно фараону?
 — Он его посланник и представитель в Карнаке.
 — Разве вы не зашли слишком далеко в этом представительстве?
 — Я не понимаю.
 — Вы даровали земли людям, которые являются вашими личными подчиненными, особенно военным, чья верность мне завтра, возможно, окажется сомнительной. Разве вам нужна армия, чтобы защищать ваши владения?
 — Это просто стечение обстоятельств, Великий Царь! Что вы вообразили?
 — В трех крупных городах находятся три важнейших храма страны: Гелиополь, святой город Ра, творящего света; Мемфис, город Пта, создавшего слово и вдохнувшего жизнь в ремесла; Фивы, город Амона, тайной сущности, чью истинную форму никто не знает. Мой отец настаивал на том, чтобы было сохранено равновесие между этими тремя силами, составляющими божественной сущности. Своей политикой вы разрушили эту гармонию: Фивы надменны и тщеславны.
 — Великий Царь! Уж не оскорбляете ли вы Амона?
 — Я говорю с верховным жрецом, и именно ему я приказываю прекратить всякую мирскую деятельность и посвятить себя размышлениям и исполнению ритуалов.
 Жрец с трудом поднялся.
 — Вы хорошо знаете, что это невозможно.
 — Почему?
 — Мои обязанности одновременно связаны с духовностью и управлением, как и ваши.
 — Карнак принадлежит фараону.
 — Никто этого не отрицает, но кто сохранит его владения?
 — Тот, кого я назначу.
 — Это означало бы нарушить наш внутренний строй! Не допускайте подобной ошибки, Великий Царь, если вы повернетесь спиной к жречеству Амона, вы совершите непоправимое.
 — Это угроза?
 — Совет опытного человека юному монарху.
 — Вы думаете, я ему последую?
 — Править — сложное искусство, которое требует определенного количества союзников, среди которых находится и жречество Амона. Конечно, я подчинюсь вашим указаниям, какими бы они ни были, так как я остаюсь вашим верным слугой.
 Несмотря на явную усталость, жрец выглядел уверенно.
 — Не развязывайте бесполезную войну, Великий Царь, вы слишком много потеряете. Заставьте воодушевление от полученной власти уступить разуму и ничего не меняйте. Боги боятся резких перемен, вспомните о прискорбном поведении Эхнатона по отношению к Фивам.
 — Петли вашей сети кажутся хорошо натянутыми, но клюв сокола сможет разорвать их.
 — Силы, потраченные впустую! Ваше место в Мемфисе, а не здесь, Египту нужна ваша сила, чтобы защитить нас от варваров, желающих покорить нас. Предоставьте мне править этой областью, и я поддержу ваши усилия.
 — Я подумаю об этом.
 Верховный жрец улыбнулся.
 — Добавьте к пылкости ум, и вы станете великим фараоном, Рамзес.




 17


 У каждого знатного жителя Фив в голове была лишь одна мысль: встретиться с царем и оправдаться, чтобы сохранить достигнутые блага. Лицом к лицу с непредсказуемым монархом, не зависящим ни от какого клана, даже самые влиятельные придворные могли ожидать неприятных сюрпризов. Однако нужно было еще преодолеть препятствие, которое представлял собой Амени, личный секретарь царя, не допускающий назойливых и тщательно отбирающий достойных аудиенции. А что говорить об обыске? Серраманна никого не пропускал к фараону, лично не убедившись, что у посетителя нет при себе оружия или чего-нибудь подозрительного.
 Этим утром Рамзес выпроводил всех посетителей, включая главного смотрителя плотин, рекомендованного Амени, которому он уделил особое внимание. Царю нужен был совет великой супруги.
 Сидя на краю бассейна, в котором они только что выкупались, подставляя свои обнаженные тела солнцу, чьи лучи проходили через листву смоковниц, царственная чета наслаждалась красотой дворцового сада. Неджем, хоть и стал советником по земледелию, продолжал заниматься садом с ревностной заботой.
 — Я только что говорил с верховным жрецом Амона, — признался Рамзес.
 — Его враждебность нельзя исправить?
 — Увы. Или я принимаю его точку зрения, или навязываю свою.
 — Что он предлагает?
 — Чтобы Карнак сохранил главенство над другими святилищами Египта, чтобы он правил на Юге, а я на Севере.
 — Это недопустимо.
 Рамзес с удивлением посмотрел на Нефертари.
 — Я ждал, что ты будешь уговаривать меня проявить умеренность!
 — Если умеренность ведет к развалу страны, она становится пороком. Этот жрец пытается противопоставить закону фараона свои личные интересы, разрушая общее благо. Если ты уступишь, трон покачнется, и все, что создал Сети, будет разрушено.
 Голос Нефертари был нежен, тон голоса спокоен, но слова ее звучали удивительно твердо.
 — Ты предвидишь последствия открытого столкновения между царем и верховным жрецом Амона?
 — Если ты проявишь слабость в начале правления, то воспрянут все недостойные и честолюбивые. Что же касается верховного жреца Амона, то он возглавит раскол и утвердит свою власть над властью фараона.
 — Я не боюсь ввязываться в эту битву, но…
 — Ты боишься действовать исходя только из своей личной выгоды?
 Рамзес созерцал свое отражение в голубой воде бассейна.
 — Ты читаешь мои мысли.
 — Разве я не твоя супруга?
 — Что ты ответишь на свой вопрос, Нефертари?
 — Никакая обычная человеческая личность не может вмещать сущность фараона. Именно ты есть вместилище щедрости, подъема и силы, и ты используешь свое оружие, чтобы подняться на вершину дела, завладевшего твоей жизнью.
 — А если я выберу ложный путь?
 — Зло — это то, что разделяет, верховный жрец выбрал раскол, потому что ему так выгодно. Будучи фараоном, ты не должен уступать ему ни клочка земли.
 Рамзес положил голову на грудь Нефертари, которая начала гладить его волосы. Ласточки, чуть шелестя крыльями, кружили над царской четой.
 Шум ссоры у входа в сад нарушил их покой. Какая-то женщина спорила со стражами, тон ее голоса постоянно повышался.
 Рамзес обернул вокруг бедер набедренную повязку и направился к маленькой группе.
 — Что здесь происходит?
 Стражники раздвинулись, и царь увидел красавицу Исет, восхитительную и грациозную.
 — Великий Царь! — воскликнула она. — Позволь поговорить с тобой, я умоляю об этом!
 — Кто запрещает это тебе?
 — Твоя стража, твоя армия, твой секретарь, твой…
 — Идем со мной.
 Спрятавшись за мать, маленький мальчик сделал шаг в сторону.
 — Вот твой сын, Рамзес.
 — Ха!
 Рамзес взял ребенка на руки и поднял высоко вверх. Испугавшись, мальчик заплакал.
 — Он очень застенчив, — сказала Исет.
 Царь посадил его к себе на плечи, страх Ха быстро рассеялся, и он рассмеялся.
 — Четыре года… Моему сыну четыре года! Его наставник доволен им?
 — Он слишком серьезен. Ха очень мало играет и занимается лишь расшифровкой иероглифов. Он уже знает много иероглифов и даже умеет писать некоторые.
 — Он станет писцом раньше меня! Иди освежись, а я поучу его плавать.
 — Она… Нефертари там?
 — Конечно.
 — Почему мне пришлось десять дней осаждать дворец, почему ты держишь меня в отдалении, как чужую? Если бы не я, ты был бы мертв!
 — Что ты хочешь сказать?
 — Разве не мое письмо предупредило тебя о заговоре, направленном против тебя?
 — О чем ты говоришь?
 Красавица Исет опустила олову.
 — Это правда, мучительными ночами я страдала от своего одиночества, от того, что ты покинул меня. Но я никогда не прекращала любить тебя и я отказалась примкнуть к членам твоей семьи, замышлявшим против тебя.
 — Твое послание не дошло до меня.
 Исет побледнела.
 — Так ты думал, что я тоже стала твоим врагом?
 — Я не прав?
 — Да, ты не прав! Именем фараона я клянусь, что не предала тебя!
 — Почему я должен верить тебе?
 Исет взяла Рамзеса за руку.
 — Как я могла бы солгать тебе?
 В этот момент Исет увидела Нефертари.
 От ее красоты захватывало дух. Не только совершенство форм вызывало восхищение, но также свет, исходящий от царицы, который делал ее неотразимой и обезоруживал всякую попытку критики. Нефертари действительно была царицей, с которой никто не мог соперничать.
 Даже тень ревности не коснулась сердца красавицы Исет. Нефертари светилась подобно летнему небу, ее благородство вызывало уважение.
 — Исет! Я рада видеть вас.
 Вторая жена поклонилась.
 — Нет, прошу вас… Идите, искупайтесь, так жарко!
 Исет не ожидала такого приема. Смущенная, она не устояла, разделась и обнаженная, как и Нефертари, нырнула в голубую воду бассейна.
 Рамзес смотрел, как плавают две женщины, которых он любил. Как мог он одновременно испытывать такие разные, но сильные и искренние чувства? Нефертари была главной любовью жизни, существом исключительным, царицей. Ни испытания, ни следы времени не уменьшат сияющую страсть, которой они жили. Красавица Исет олицетворяла желание, беззаботность, блаженство, безумное удовольствие. Однако она солгала и участвовала в заговоре против него, у него не было другого выхода, как наказать ее.
 — Это правда, что я твой сын? — спросил маленький Ха.
 — Правда.
 — «Сын» — это иероглиф, изображающий утку.
 — Сможешь нарисовать его?
 Указательным пальцем, очень серьезно, ребенок довольно успешно нарисовал утку на песке аллеи.
 — Ты знаешь, как пишется «фараон»?
 Ха изобразил дом, затем колонну.
 — Дом означает убежище, колонна — величину: «большой дом», «великий дом», это значение слова «фараон»  4 . Ты знаешь, почему меня так называют?
 — Потому что ты больше, чем все вокруг, и ты живешь в очень большом доме.
 — Ты прав, сын мой, но этот дом — весь Египет, и каждый из его жителей должен в нем найти свое жилище.
 — Ты научишь меня другим иероглифам?
 — Нравятся ли тебе еще какие-нибудь игры?
 Мальчик задумался.
 — Конечно.
 Ха улыбнулся.
 Указательным пальцем царь нарисовал круг с точкой посередине.
 — Это солнце, — объяснил он. — Его зовут Ра, его имя состоит изо рта и руки, так как он есть речь и действие. Нарисуй его.
 Ребенок забавлялся тем, что нарисовал несколько солнц, которые мало-помалу приближались к идеальной форме. Выйдя из воды, Исет и Нефертари были изумлены результатом.
 — Его способности удивительны! — подтвердила царица.
 — Он меня почти пугает, — призналась Исет, — наставник боится этого.
 — Он неправ, — заявил Рамзес. — Мой сын идет своим путем, сколько бы ему ни было лет. Возможно, судьба уже готовит его стать моим наследником. Такое развитие — дар богов, будем уважать его и не ограничивать. Подождите меня здесь.
 Царь вышел из сада и вошел во дворец. Рисуя иероглифы, Ха поранил палец и начал плакать.
 — Могу я взять его на руки? — спросила Нефертари Исет.
 — Да… да, конечно.
 Ребенок почти сразу же успокоился, в глазах Нефертари появилась невыразимая нежность. Исет решилась задать мучавший ее вопрос.
 — Несмотря на несчастье, постигшее вас, вы надеетесь иметь ребенка?
 — Я думаю, что уже беременна.
 — Ах… В таком случае да будут к вам благосклонны божества, покровительствующие рождению!
 — Я благодарю вас за эти слова, они помогут мне родить.
 Исет скрыла свое смятение. То, что Нефертари была царицей, она не оспаривала и не завидовала главной царской жене, обремененной обязанностями и заботами, но красавица Исет хотела быть матерью бесчисленных детей Рамзеса, прародительницей, которую бы царь чтил всю жизнь. До этого момента она была той, кто произвел на свет первого сына; но если Нефертари родит мальчика, Ха может быть отодвинут на второй план.
 Рамзес вернулся, он нес в руках маленькую табличку писца с двумя крошечными горшочками с красными и черными чернилами и тремя маленькими кисточками. Когда он дал их своему сыну, лицо Ха засияло, и он прижал ценные предметы к груди.
 — Я люблю тебя, отец!
 Когда Исет и Ха ушли, Рамзес не стал скрывать своих мыслей от Нефертари.
 — Я убежден, что Исет участвовала в заговоре против меня.
 — Ты спросил ее об этом?
 — Она признает, что была обижена на меня, но утверждает, что пыталась предупредить меня о готовящемся покушении. Ее письмо не дошло до меня.
 — Почему ты не веришь ей?
 — Мне кажется, что она лжет, что она не простила меня за то, что я выбрал тебя главной царской женой.
 — Ты ошибаешься.
 — Ее ошибка должна быть наказана.
 — Какая ошибка? Фараон не может карать, основываясь на мимолетном впечатлении. Исет подарила тебе сына, она не желает тебе зла. Забудь об ошибке, если она и была допущена, и никаких наказаний.




 18


 Одеяние Сетау отличалось от одеяния придворных и писцов, допущенных во дворец; его плотная одежда из шкуры антилопы, пропитанной целебным снадобьем, способным остановить действие яда, была похожа на зимнюю тунику. В случае укуса Сетау раздевался, размачивал часть шкуры в воде и получал целебное снадобье.
 — Мы не в пустыне, — заметил Рамзес. — Здесь тебе не нужны походные средства.
 — Это место опаснее, чем окраины Нубии, змеи и скорпионы не похожи на себя, но все равно жалят. Ты готов?
 — Я не ел, как ты меня просил.
 — Благодаря моему лечению ты почти не подвержен действию яда даже некоторых кобр. Ты действительно хочешь получить эту дополнительную защиту?
 — Я дал тебе свое согласие.
 — Существует риск.
 — Не будем терять времени.
 — Ты спросил мнение Нефертари?
 — А ты спросил мнение Лотус?
 — Она считает меня немного сумасшедшим, но мы, как правило, находим общий язык.
 Плохо выбритый, не носящий парика, Сетау внушал страх большинству больных.
 — Если я ошибусь дозой, — признался он, — ты можешь сделаться слабоумным.
 — Ты не запугаешь меня.
 — Тогда выпей это.
 Рамзес подчинился.
 — Впечатления?
 — Превосходно.
 — Это из-за сока цератонии. Остальные части менее приятны: отвар из крапивы и разбавленная кровь кобры. Теперь ты предохранен от любого укуса. Достаточно пить эту микстуру каждые шесть месяцев, чтобы сохранить защиту.
 — Когда ты согласишься стать частью моего правительства?
 — Никогда. А ты, когда ты перестанешь быть столь наивным? Я мог бы отравить тебя!
 — Ты не убийца по самой своей сути.
 — Откуда тебе это известно?
 — Менелас многому меня научил. И ты забываешь о чутье Серраманны, о моем льве и псе.
 — Действительно, прекрасная троица! Ты не забываешь, что Фивы мечтают увидеть, как ты уезжаешь, что большая часть сановников жаждет твоего провала?
 — Природа даровала мне хорошую память.
 — Человек гораздо более непонятное существо, чем змеи, Рамзес.
 — Конечно, но в нем есть то, из чего фараон пытается построить справедливый и гармоничный мир.
 — Ба! Еще одна мечта, которая с годами станет пустой надеждой. Будь недоверчивым, друг мой, ты окружен существами непонятными и злыми. Но у тебя есть шанс, эта таинственная сила, что живет и во мне, когда я встречаюсь с кобрами. Она дала тебе несравненного союзника, Нефертари, воплощенную мечту. Поверив в нее, ты мог бы преуспеть.
 — Без тебя это будет трудно.
 — Лесть не относилась раньше к числу твоих недостатков. Я уезжаю в Мемфис с прекрасным урожаем ядов. Береги себя, Рамзес.
 Несмотря на демонстрацию могущества Рамзеса, Шенар не отчаивался. В столкновении между молодым царем и верховным жрецом Амона исход был неясен. Несомненно, оба останутся на своих позициях, что ослабит авторитет Рамзеса, чье слово не было столь же значимым, как слово Сети.
 Мало-помалу Шенар узнавал своего брата.
 Атаковать напрямую? Гарантированный провал, так как Рамзес столь энергично защищается, что обернет ситуацию себе на пользу. Лучше было расставить целую серию ловушек, используя хитрость, ложь и предательство. Если Рамзес не сможет опознать своих врагов, он будет наносить удары впустую и измотается, а когда он будет измотан, прикончить его будет проще.
 В то время пока царь приступал к многочисленным назначениям и подчинял Фивы своей воле, Шенар оставался сдержанным и молчаливым, словно эти события его не касались. Сейчас же он должен прервать свое молчание, чтобы его не заподозрили в организации заговора.
 После долгих размышлений Шенар решил сыграть довольно грубо, так грубо, чтобы Рамзес среагировал со своим обычным пылом, отвечая ожиданиям Шенара. Эта попытка была своеобразной проверкой, если Шенар пройдет ее, то он сможет без ведома брата им манипулировать.
 В этом случае будущее заиграет новыми красками.
 Во второй раз Рамзес пытался объяснить Неспящему, что совершенно недопустимо ловить рыбу в водоемах дворца и делить свою добычу со львом. Разве их не достаточно кормят? По живому взгляду золотистого пса царь понял, что тот прекрасно его понимает, не придавая, однако, значения его упрекам. Будучи под защитой хищника, Неспящий чувствовал себя почти неуязвимым. Высокая фигура Серраманны появилась на пороге кабинета Рамзеса.
 — Ваш брат хочет вас видеть, но отказывается подвергнуться обыску.
 — Пропусти его.
 Сард подчинился. Проходя мимо, Шенар бросил на него ледяной взгляд.
 — Могу ли я остаться наедине с Великим Царем?
 Желтый пес последовал за выходящим Серраманной, который всегда при случае угощал его куском медового пирога.
 — Вот уже долгое время мы не беседовали с тобой, Шенар.
 — Ты очень занят, я не хотел мешать тебе.
 Рамзес обошел Шенара.
 — Почему ты так на меня смотришь? — удивился тот.
 — Ты похудел, возлюбленный брат…
 — За последние недели я заставил себя сесть на строгую диету.
 Несмотря на все усилия, Шенар казался полным.
 — Зачем ты отрастил бороду?
 — Я всегда буду носить траур по Сети, — заявил Шенар. — Как забыть нашего отца?
 — Я сочувствую твоей боли и разделяю ее.
 — Я уверен в этом, но твои заботы запрещают тебе демонстрировать это, я же не обязан вести себя так же.
 — Какова причина твоего прихода?
 — Ты ждал его, не так ли?
 Царь продолжал молчать.
 — Я твой старший брат, я пользуюсь превосходной репутацией, мое разочарование оттого, что я не взошел на трон вместо тебя, прошло, но я не собираюсь быть придворным, бесполезным для своей страны.
 — Я понимаю тебя.
 — Деятельность смотрителя за церемониями, которую ты мне доверил, слишком ограничена, к тому же Роме, новый управляющий дворца, с удовольствием взял бы ее на себя.
 — Чего ты хочешь, Шенар?
 — Я много размышлял перед тем, как совершить этот поступок, для меня это несколько унизительно.
 — Между братьями подобное слово не может быть употреблено.
 — Удовлетворишь ли ты мою просьбу?
 — Нет, Шенар, она ведь мне еще неизвестна.
 — Согласишься ли ты выслушать меня?
 — Говори, прошу тебя.
 Шенар, оживившись, начал ходить взад и вперед.
 — Стать визирем? Невозможно. Тебя обвинят в том, что ты отдаешь мне слишком большое предпочтение. Управлять стражей? Я хотел бы этого, но это слишком трудно. Главный писец? Слишком утомительно, недостаточно досуга и удовольствий. Большие строительства? Я недостаточно сведущ. Советник по земледелию? Этот пост уже занят. Министр финансов? Ты оставил того, что был при Сети, а что касается храмовой жизни, то я не питаю ни малейшей склонности к ней.
 — Что же тебе остается?
 — То, что соответствует моим вкусам и способностям, — министр иностранных дел. Тебе известен мой интерес к торговле с нашими вассалами и соседями, вместо того чтобы ограничиваться переговорами, которые увеличивали бы лишь мое личное состояние, я мог бы усилить положение страны, развивая дипломатию и упрочняя мир.
 Шенар наконец остановился.
 — Мое предложение тебя шокирует?
 — Это большая ответственность.
 — Разрешишь ли ты мне приложить все усилия для того, чтобы избежать войны с хеттами? Никто не хочет кровавого столкновения. То, что фараон назначил на этот пост своего брата, докажет его серьезное отношение к заключению мира.
 Рамзес долго размышлял.
 — Я согласен удовлетворить твое желание, Шенар. Но тебе понадобится помощь.
 — Я согласен на это… О ком ты думаешь?
 — О моем друге Аше. Дипломатия — это его ремесло.
 — То есть свобода под наблюдением.
 — Эффективное сотрудничество, я надеюсь.
 — Раз такова твоя воля…
 — Встретьтесь как можно скорее и представьте мне ваши планы с уточнением.
 Выходя из дворца, Шенар едва сдерживал радость. Рамзес повел себя именно так, как он надеялся.




 19


 Долент, сестра Рамзеса, упала перед ним на колени и обняла ноги царя. — Прости меня, умоляю, и прости моего мужа!
 — Встань, ты смешна.
 Долент схватила брата за руку, но не решилась на него посмотреть. Высокая, распластавшаяся на полу, Долент, казалось, была в отчаянии.
 — Прости нас, Рамзес, мы действовали как безумцы!
 — Вы желали моей смерти. Уже два раза твой муж участвовал в заговоре против меня, он, тот, кто был моим наставником!
 — Его вина тяжела, моя тоже, но нами манипулировали.
 — Кто, дорогая сестра?
 — Верховный жрец Карнака. Он смог нас убедить, что ты будешь плохим царем и приведешь страну к гражданской войне.
 — То есть вы в меня совсем не верите.
 — Мой супруг, Сари, считал тебя человеком порывистым, неспособным обуздать свои воинственные инстинкты, он сожалеет о своих ошибках… Как он сожалеет о них!
 — Мой брат Шенар, не пытался ли и он убедить вас?
 — Нет, — солгала Долент, — именно его мы должны были слушать. С тех пор как он полностью принял решение нашего отца, он считается одним из твоих союзников и желает лишь служить Египту, занимая то место, которое заслуживает своими способностями.
 — Почему твой муж не пришел с тобой?
 Долент склонила голову.
 — Он слишком боится гнева фараона.
 — Тебе очень повезло, дорогая сестра моя: наша мать и Нефертари активно стараются воспрепятствовать суровому наказанию. И та, и другая желают сохранить единство нашей семьи из уважения к Сети.
 — Ты… ты прощаешь меня?
 — Я назначаю тебя почетной смотрительницей гарема в Фивах. Это прекрасный титул, он не требует никаких усилий. Веди себя скромно, сестричка.
 — А… мой муж?
 — Я назначаю его начальником кирпичников на стройке Карнака. Так что он станет полезен и научится строить вместо того, чтобы разрушать.
 — Но… Сари преподаватель, писец, он ничего не умеет делать руками!
 — Это противоречит завету наших отцов: если рука и разум не действуют вместе, то природа человека портится. Поторопитесь приступить к своим новым обязанностям оба, работы всегда хватает.
 Удаляясь, Долент вздохнула… В соответствии с предположением Шенара, она и Сари избежали худшего. В начале своего правления, и под влиянием матери и жены Рамзес предпочитал милосердие нетерпимости.
 Обязанность работать также была наказанием, но более мягким, чем каторга в оазисах или изгнание на край Нубии. Что же до Сари, которому грозил смертный приговор, он мог быть довольным, даже если его труд был не так почетен.
 Эти унижения не продлятся долго. Своей ложью Долент восстановила репутацию Шенара, который изображал честного приверженца своего брата, послушного и почтительного. Занятый тысячей забот Рамзес в конце концов поверит, что вчерашние враги, брат и сестра, образумились и желают лишь вести спокойное существование.
 Моис с радостью вернулся на стройку колонного зала в Карнаке, возведение которого, приостановленное на время траура, Рамзес решил возобновить и закончить гигантский замысел отца. Молодой еврей пользовался уважением и привязанностью своей команды каменотесов и высекателей иероглифов. Моис отказался от должности начальника работ, которую ему предлагал Рамзес, потому что не чувствовал, что может нести такую ответственность. Координировать усилия мастеров и побуждать в них желание совершенства — да, создавать план застройки Дейр эль-Медине в качестве архитектора — нет. Учась ремеслу на земле, слушая тех, кто был образованнее него, сближаясь с мудростью мастеров, Моис со временем научился бы строить.
 Простая жизнь строителя давала простор проявлению его физической мощи и позволяла кое-как мириться с пламенем, сжигавшим его душу. Каждый вечер, лежа на кровати и тщетно пытаясь уснуть, Моис пытался понять, почему ему недоступно простое счастье жить. Он родился в богатой стране, занимал выгодный пост, пользовался дружбой фараона, притягивал взгляды хорошеньких женщин, вел мирное, обеспеченное существование… Но почему-то не был счастлив и умиротворен. Зачем эта вечная неудовлетворенность, зачем эта вечная внутренняя мука, которую ничто не могло облегчить?
 Снова приняться за работу, снова услышать веселую песнь молотков и стамесок, видеть, как скользят по влажной грязи деревянные повозки, нагруженные огромными каменными блоками, участвовать в возведении колонн, заботиться о безопасности каждого рабочего — все это гасило внутренние бури.
 Летом обычно отдыхали, но смерть Сети и коронование Рамзеса перевернули весь привычный уклад. С согласия начальника работ в Дейр эль-Медине и Карнаке, который подробно объяснил ему свой план на каждой стадии, Моис организовал две смены ежедневных рабочих, первая с рассвета до полудня, вторая после обеда и до наступления сумерек. У каждого было также время, необходимое для восстановления сил, к тому же на стройке были натянуты большие полотнища, дававшие тень.
 Как только Моис покинул стражу, охранявшую вход в колонную залу, к нему подошел начальник каменотесов.
 — В таких условиях невозможно работать.
 — Жара еще не стала невыносимой.
 — Она нас не пугает… Я хочу поговорить о поведении нового начальника кирпичников, которые возводят леса.
 — Я его знаю?
 — Да, это Сари, супруг Долент, сестры фараона. Поэтому он думает, что ему все позволено.
 — В чем ты его упрекаешь?
 — Он считает работу слишком скучной, он вызывает свою команду лишь раз в два дня, но лишает их отдыха и ограничивает воду. Он считает наших рабочих рабами? Мы в Египте, а не в Греции или в Хеттском царстве! Я заявляю, что согласен с кирпичниками.
 — Ты прав. Где Сари?
 — В тени, в палатке начальников стройки.
 Сари очень изменился. Толстый весельчак и жизнелюб, наставник Рамзеса стал почти худым человеком, с вытянутым лицом и нервными жестами. Он постоянно вращал вокруг своего левого запястья слишком широкий медный браслет и натирал мазью больную правую ногу, лодыжка которой была деформирована артритом. От своей старой должности Сари сохранил лишь элегантное одеяние изо льна, говорящее о его принадлежности к касте писцов.
 Растянувшись на подушках, Сари пил свежее пиво. Он бросил на Моиса небрежный взгляд, когда тот вошел в палатку.
 — Привет тебе, Сари, ты узнаешь меня?
 — Как можно забыть Моиса, блестящего школьного товарища Рамзеса! Ты тоже приговорен потеть на стройке… Царь не жалует своих старых друзей.
 — Мое место меня устраивает.
 — Ты бы мог претендовать на большее!
 — Разве участвовать в возведении подобного памятника не самая прекрасная мечта?
 — Какая мечта эта жара, эта пыль, пот рабочих, огромные камни, непосильный труд, шум инструментов, общение с чернорабочими и неграмотными поденщиками? Ты хочешь сказать — кошмар! Ты зря теряешь время, бедный Моис.
 — Мне доверили дело, и я его выполняю.
 — Прекрасное и достойное поведение! Когда придет тоска, оно изменится.
 — Разве тебе нечем заняться?
 Гримаса скривила лицо бывшего воспитателя Рамзеса.
 — Управлять кирпичниками… Что может быть увлекательней?
 — Это терпеливые люди, достойные большего уважения, чем ленивые и раскормленные писцы.
 — Странные слова, Моис. Уж не хочешь ли ты бунтовать против установленного порядка?
 — Против твоего презрения к другим.
 — Неужели ты будешь учить меня?
 — Я назначил расписание работ для кирпичников, как и для остальных, и ему нужно следовать.
 — Я сделаю свой выбор.
 — Он не согласовывается с моим, тебе придется подчиниться.
 — Я отказываюсь!
 — Как хочешь. Я отправлю твой отказ начальнику стройки, он уведомит визиря, который сообщит о нем Рамзесу.
 — Угрозы…
 — Обычная процедура в случае неподчинения на царской стройке.
 — Тебе нравится унижать меня!
 — У меня нет других целей, кроме как участвовать в строительстве этого храма, и ничто этому не помешает.
 — Ты смеешься надо мной.
 — Сегодня, Сари, мы работаем вместе, объединим наши усилия для лучшего результата.
 — Рамзес бросит тебя, как он бросил меня!
 — Попроси кирпичников построить леса, согласуй с ними регулярный отдых и не забывай давать им столько воды, сколько они захотят.




 20


 Вино было исключительным, говядина превосходной, а бобовое пюре свежим. «Можно думать о Шенаре все, что угодно, — подумал Меба, — но принимать гостей он умеет».
 — Тебе нравится еда? — спросил старший брат Рамзеса.
 — Дорогой друг, она превосходна! Ваши повара — лучшие в Египте.
 Опытный придворный, искушенный в дипломатических тонкостях за годы, проведенные на должности министра иностранных дел, скорее всего, был искренен. Шенар не скупился, когда речь шла о качестве продуктов, которые он подавал своим гостям.
 — Не кажется ли вам противоречивой политика царя? — спросил Меба.
 — Это человек, которого непросто понять.
 Скрытая критика удовлетворила дипломата. Вопреки обыкновению было заметно, что он нервничал. Обычно осторожный Меба спрашивал себя, что если для того, чтобы жить мирно, не теряя никаких привилегий, Шенар примкнул к сторонниками Рамзеса? Слова, которые он собирался произнести, должны были доказать обратное.
 — Я вовсе не одобряю серию неуместных назначений, которые вынудили превосходных слуг государства покинуть свои должности и быть отодвинутыми на второй план своими низкими должностями.
 — Я разделяю твое мнение, Меба.
 — Назначить садовника советником по земледелию — какая насмешка! Возникает вопрос, когда Рамзес атакует мое ведомство?
 — Именно этот вопрос я и хотел обсудить с тобой.
 Меба напрягся и поправил свой дорогой парик, который он носил в течение всего года, даже когда стояла сильная жара.
 — Вы располагаете тайной информацией, касающейся меня?
 — Я вам изложу случившееся в малейших деталях, чтобы вы могли вынести трезвое суждение. Вчера Рамзес позвал меня. В очень резкой форме, без предупреждения. Забросив все дела, я отправился во дворец, где меня заставили ждать больше часа.
 — Вас заставили… волноваться?
 — Да, признаю это. Его сард, Серраманна, без стеснения обыскал меня, несмотря на мой протест.
 — Вас, брата царя! Неужели мы падем так низко?
 — Боюсь, что так, Меба.
 — Вы пожаловались царю?
 — Он не дал мне заговорить. Разве его безопасность не важнее уважения его близких?
 — Сети осудил бы подобное поведение.
 — Увы, моего отца больше нет в этом мире, а Рамзес стал его преемником.
 — Люди уходят, правила остаются. Сановник вашего уровня достигнет однажды высочайшей власти.
 — Это решать богам, Меба.
 — Не желаете ли вы поговорить о том, что касается… меня?
 — Я подхожу к этому. Тогда, как я дрожал от стыда и негодования после этого гнусного обыска, Рамзес объявил мне, что назначает меня советником по иностранным делам.
 Меба побледнел.
 — Вас, на мое место? Это необъяснимо!
 — Тебе будет понятнее, когда ты узнаешь, что я в его глазах тряпичная кукла, игрушка в руках его, человека, который не даст мне проявлять инициативу. Тебе не придется склоняться передо мной, дорогой Меба, я всего лишь номинальный начальник. Иноземные государства будут польщены, увидев интерес, уделяемый Рамзесом переговорам, ведь он назначил своего брата. Они не узнают, что я связан по рукам и ногам.
 Меба казался подавленным.
 — Я больше никто…
 — Как и я, несмотря на видимость.
 — Этот царь — чудовище.
 — Умных людей немало, и они узнают об этом мало-помалу. Поэтому мы не должны утрачивать мужества.
 — Что вы предлагаете?
 — Желаешь ли ты уйти на отдых или биться вместе со мной?
 — Как я могу навредить Рамзесу?
 — Сделай вид, что смирился, и жди моих указаний.
 Меба улыбнулся.
 — Рамзес совершил ошибку, недооценив вас. На этой должности, даже если вы очень ограничены в действиях, всегда представятся удобные случаи.
 — Ты слишком проницателен, друг мой. Что если ты мне расскажешь об устройстве этого ведомства, которым ты управлял с таким талантом?
 Меба не заставил себя просить. Шенар же не стал говорить ему, что существует важный союзник, позволяющий ему владеть ситуацией. Предательство Аши должно оставаться самым тщательно скрываемым секретом.
 Держа Литу за руку, маг Офир медленным шагом шел по главной улице Города Солнца, покинутой столице Эхнатона, фараона-еретика, и его супруги Нефертити. Ни одно здание не было разрушено, но песок уже устремился в двери и окна, подгоняемый порывами ветра пустыни.
 Находясь в четырех километрах севернее Фив, город пустовал уже около пятидесяти лет. После смерти Эхнатона двор покинул это грандиозное сооружение Среднего Египта, чтобы вернуться в город Амона. Старые верования были восстановлены, древние боги снова заняли свои места в ущерб Атону, солнечному диску, воплощению единого бога.
 Эхнатон недалеко ушел от них, сам диск был неверным представлением. Бог был вне всяких представлений и символов; он обитал на небе и в человеческой сущности на земле. Оживляя своих богов, Египет противился принятию единого Бога. Значит, Египет должен погибнуть.
 Офир был потомком ливийского советника Эхнатона, проводившего долгие часы в компании монарха. Эхнатон диктовал ему мистические поэмы, а иноземец должен был распространять их по всему Ближнему Востоку, а также в племенах Синая, особенно среди евреев.
 Это генерал Хоремхеб, основатель династии, к которой принадлежали Сети и Рамзес, уничтожил предка Офира, посчитав его опасным подстрекателем и черным магом, способным влиять на Эхнатона и заставившим его забыть о долге и ответственности фараона.
 Да, именно такими и были намерения ливийца: покончить с унижениями, которым подвергался его народ, ослабить Египет, воспользоваться слабым здоровьем Эхнатона, чтобы убедить его забросить политику защиты страны.
 Его замысел чуть было не осуществился.
 Сегодня Офир принял факел. Разве он не наследовал знание своего предка и его талант колдуна? Он ненавидел Египет так, что черпал в этой ненависти источник силы во имя уничтожения врага. Победить Египет означало победить фараона. Победить Рамзеса.
 Взгляд Литы оставался пустым. Однако Офир продолжал описывать ей один за другим особняки знати, заставлял ее смотреть кварталы ремесленников и купцов, зверинец, где Эхнатон собирал редких животных. Часами Офир и Лита бродили по дворцу, в котором царь и Нефертити играли со своими дочерьми, одна из которых была бабушкой молодой женщины.
 Во время этого очередного посещения Города Солнца, который разрушался год за годом, Офир заметил, что Лита более внимательна, как будто в ней проснулся интерес к окружающему миру. Она задержалась в спальне Эхнатона и Нефертити, склонилась над разломанной колыбелью и расплакалась.
 Когда ее слезы иссякли, Офир взял ее за руку и повел в мастерскую скульптора. В ящиках лежали гипсовые женские головы, служившие моделями для скульптур из камня.
 Маг вынул их одну за другой.
 Вдруг Лита погладила одну из гипсовых голов с лицом удивительной красоты.
 — Нефертити, — пробормотала она.
 Потом ее рука коснулась другой головы, более маленькой, с тонкими чертами лица.
 — Мерит-Атон, возлюбленная Атона, моя бабушка, а вот ее сестра, там другая… Моя семья, моя забытая семья! Она снова передо мной, так близко!
 Лита прижала гипсовые головы к груди, но выронила одну, которая разбилась, упав на пол.
 Офир опасался нервного срыва, но девушка даже не вскрикнула от удивления и в течение минуты стояла неподвижно. Потом она бросила на пол остальные головы и растоптала куски.
 — Прошлое умерло, я убила его, — произнесла она, пристально глядя на пол.
 — Нет, — возразил маг, — прошлое никогда не умирает. Твою бабушку и твою мать преследовали потому, что они исповедовали веру Атона. Я приютил тебя, Лита, я вырвал тебя из лап неминуемой смерти.
 — Это правда, я помню об этом… Моя бабушка и моя мать погребены там, на холмах, и спустя время я присоединюсь к ним, но ты повел себя как отец.
 — Пришло время мести, Лита. Если ты узнала горе и страдания вместо счастливого детства, это из-за Сети и Рамзеса. Первый умер, второй угнетает целый народ. Мы должны его покарать.
 — Я хочу прогуляться по моему городу.
 Лита прикасалась к камням храмов, стенам домов, словно принимая во владение мертвый город. На закате дня она поднялась на террасу дворца Нефертити и долго созерцала свое призрачное царство.
 — Моя душа пуста, Офир, ее наполняет твоя мысль.
 — Я хочу увидеть, как ты будешь править, Лита, чтобы ты могла привести к вере в единого Бога.
 — Нет, Офир, это лишь слова. Лишь одна сила руководит тобой — ненависть, так как зло сидит внутри тебя.
 — Ты отказываешься мне помочь?
 — Моя душа пуста, ты наполнил ее своей жаждой отмщения. Ты терпеливо создавал меня, как инструмент мести, твоей и моей: сегодня я готова сражаться подобно разящему мечу.
 Офир встал на колени и возблагодарил Бога. Его молитвы были услышаны.




 21


 В таверне царило оживление, возбужденное плясками профессиональных танцовщиц, среди которых были и египтянки из Дельты, и нубийки с эбеновой кожей. Их гибкость восхищала Моиса, сидевшего за столом в глубине, перед кубком с пальмовым вином. После трудного дня, во время которого он чудом избежал двух происшествий, еврею хотелось побыть одному посреди шумной толпы, отрешенно наблюдая за бурлящей вокруг жизнью.
 Недалеко от него сидела странная пара.
 Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами и округлыми формами. Ее спутник, мужчина гораздо старше ее, симпатии не вызывал: выступающие скулы, выдающийся нос, резко очерченный подборов док — он напоминал хищную птицу. Из-за шума Моис не мог слышать, о чем они говорили, до него долетали лишь обрывки монотонной речи мужчины.
 Нубийки уже танцевали с клиентами, один из завсегдатаев, пятидесяти лет, положил правую руку на плечо светловолосой женщины и пригласил ее. Удивленная, она оттолкнула его. Рассерженный пьяница настаивал. Друг женщины протянул руку к нахалу, и тот вдруг отлетел на целый метр будто от удара. Оглушенный, он пробормотал несколько извинений и больше не настаивал.
 Жест этого пугающего своим обликом человека был незаметным и быстрым, но Моис не ошибся. Этот любопытный тип обладал исключительными способностями.
 Когда мужчина и женщина вышли из таверны, Моис последовал за ними. Они направились на юг, к центру Фив, перед тем как исчезнуть в рабочем квартале, где стояли одноэтажные дома, разделенные узкими улочками. Несколько мгновений еврею казалось, что он их потерял, но тут он вновь услышал решительную поступь мужчины.
 Посреди ночи улица была пустынной; лаяла собака, проносились летучие мыши. Чем дальше шел Моис, тем больше росло его любопытство. Он снова увидел пару, пробиравшуюся между лачугами, которые должны быть вскоре снесены, чтобы уступить место новым постройкам. Никто не жил здесь.
 Женщина толкнула дверь, скрип которой нарушил тишину ночи. Мужчина исчез.
 Моис заколебался.
 Должен ли он войти и расспросить, спросить у нее, кто они, почему они так вели себя? Он понял всю нелепость своей прогулки. Он не только не был стражником, он не имел права вмешиваться в личную жизнь этих людей. Какой злой дух толкнул его на эту глупую слежку? Досадуя сам на себя, он повернул обратно.
 Человек с профилем хищной птицы вырос перед ним.
 — Ты шел за нами, Моис?
 — Откуда тебе известно мое имя?
 — Достаточно было спросить в таверне, друг Рамзеса известный человек.
 — А ты, кто ты?
 — Зачем ты следил за нами?
 — Этот поступок непонятен мне самому…
 — Неудачное объяснение.
 — Однако это правда.
 — Я не верю тебе.
 — Дай мне пройти.
 Мужчина вытянул руку. Перед Моисом разошелся песок. Появилась рогатая гадюка с раздвоенным языком.
 — Это всего лишь наваждение!
 — Не приближайся, она самая настоящая. Я всего лишь разбудил ее.
 Еврей обернулся.
 Ему угрожала еще одна змея.
 — Если ты хочешь выжить, входи в дом. Скрипучая дверь открылась.
 В узком переулке у Моиса не было никакого шанса ускользнуть от змей. А Сетау не было поблизости. Он вошел в комнату с низким потолком и утоптанным земляным полом. Человек зашел следом и закрыл дверь.
 — Не пытайся убежать, гадюки ужалят тебя. Когда я решу, я усыплю их.
 — Чего ты хочешь?
 — Поговорить.
 — Я бы мог свалить тебя одним ударом кулака.
 Человек улыбнулся.
 — Вспомни сцену в таверне и не рискуй. Молодая светловолосая женщина сидела на корточках в углу комнаты, кусок ткани скрывал ее лицо.
 — Она больна?
 — Она не переносит темноты, с восходом солнца ей станет лучше.
 — Скажи, наконец, кто ты и что тебе от меня надо?
 — Мое имя Офир, я родился в Ливии и занимаюсь магией.
 — В каком храме ты служишь?
 — Ни в каком.
 — Значит, ты вне закона.
 — Эта молодая женщина и я постоянно путешествуем и прячемся.
 — Какое преступление вы совершили?
 — Мы не разделяем веру Сети и Рамзеса.
 Моис был ошеломлен.
 — Я не понимаю…
 — Эта хрупкая, ранимая молодая женщина носит имя Лита. Она внучка Мерит-Атон, одной из шести дочерей великого Эхнатона, умершего вот уже пятьдесят пять лет назад в Городе Солнца и вычеркнутого из анналов царской истории за то, что он пытался привить в Египте веру в единого Бога, Атона.
 — Ни один из его сторонников не был казнен!
 — Разве забытье не худшее наказание? Царица Ахнесепаатон, жена Тутанхамона и наследница трона Египта, была несправедливо приговорена к смерти  5 , и нечестивая династия, основанная Хоремхебом, овладела Обеими Землями. Если бы существовала справедливость, Лита должна была подняться на тон.
 — Ты замыслил заговор против Рамзеса?
 Офир снова улыбнулся.
 — Я всего лишь старый маг, а Лита — отчаявшаяся и слабая, могучему фараону Египта нечего боятся. Это истинная власть уничтожит его и установит закон.
 — Кто же это?
 — Истинный Бог, Моис, единый Бог, чей гнев скоро обрушится на все народы, которые не склонятся перед ним!
 Звучание голоса Офира заставило вздрогнуть стены жилища. Моис почувствовал странный страх, одновременно пугающий и притягивающий.
 — Ты еврей, Моис.
 — Я родился в Египте.
 — Но, как и я, ты всего лишь изгнанник. Мы ищем чистую землю, не оскверненную существованием десятков богов! Ты еврей, Моис, твой народ страдает, нужно воскресить веру предков, снова связаться с великим замыслом Эхнатона.
 — Евреи счастливы в Египте, им хорошо платят и они сыты.
 — Им больше недостаточно лишь материальных благ.
 — Раз ты в этом убежден, стань их пророком!
 — Я всего лишь ливиец, у меня нет ни твоей силы, ни твоей власти.
 — Ты сумасшедший, Офир! Превратить евреев в силу, враждебную Рамзесу, означает привести их к уничтожению. Ни один из них не желает бунтовать и покидать эту страну, а я, я друг фараона, которому обещано великое царствование.
 — В тебе горит огонь, Моис, как он горел и в сердце Эхнатона. Те, кто разделяет его убеждения, не исчезли и начинают собираться.
 — Значит, вы не одни, Лита и ты?
 — Мы должны вести себя очень осторожно, но каждый день мы завоевываем ценных друзей. Религия Эхнатона — это религия будущего.
 — Рамзес считает иначе.
 — Раз ты его друг, Моис, убеди его.
 — Верю ли я сам в это?
 — Евреи установят верховенство единого Бога в целом мире, а ты станешь их вождем.
 — Твое пророчество смешно!
 — Оно сбудется.
 — Я не собираюсь выступать против царя.
 — Кто будет мешать нам, будет убран с дороги.
 — Прекрати бредить, Офир, и возвращайся на родину.
 — Новая земля еще не существует, это ты создашь ее.
 — У меня другие планы.
 — Ты ведь веришь в единого Бога?
 Моис был взволнован.
 — Мне нечего тебе ответить.
 — Не беги от своей судьбы.
 — Исчезни, Офир.
 Моис направился к двери; маг не препятствовал.
 — Змеи вернулись в норы, — сказал он. — Ты можешь без страха выйти.
 — Прощай, Офир.
 — До скорой встречи, Моис.




 22


 Незадолго до рассвета жрец Бакен вышел из своего служебного жилища, принял омовение, и поскольку был одним из несущих священную воду, то направился к священному озеру, над которым летали десятки ласточек, возвещая о рождении дня. Большое озеро, в которое спускались по каменным лестницам, расположенным по четырем сторонам, было наполнено водой Нуна — неистощимого океана силы, откуда появились все формы жизни. Бакен набрал из него немного драгоценной жидкости, которую используют для многочисленных ритуалов очищения в закрытом храме.
 — Ты помнишь меня, Бакен?
 Жрец повернул голову в сторону человека, обратившегося к нему, одетого как простой «храмовый служитель».
 — Рамзес…
 — Когда ты был моим учителем в армии, мы по очереди одерживали верх в поединках.
 Бакен склонился.
 — Мое прошлое исчезло, Великий Царь, сегодня я принадлежу Карнаку.
 Бывший смотритель конюшен, искусный наездник с некрасивым квадратным лицом, хриплым голосом и неприятной внешностью, он, казалось, полностью растворился в своей новой жизни.
 — Разве Карнак не принадлежит царю?
 — Кто утверждает обратное?
 — Мне жаль тревожить твое спокойствие, Бакен, но я должен знать, враг ты мне или друг.
 — Зачем мне быть противником фараона?
 — Верховный жрец Амона противится мне, ты знаешь об этом?
 — Ссоры между высокопоставленными…
 — Не прячься за пустыми словами, Бакен. В этой стране нет места для двух хозяев.
 Бывший смотритель, казалось, растерялся.
 — Я только достиг первых ступеней и я…
 — Если ты мой друг, Бакен, ты должен также быть моим союзником в битве, которую я веду.
 — Каким образом?
 — Этот храм должен быть опорой справедливости, как все остальные храмы Египта. Если бы это было не так, что бы ты сделал?
 — То же, что я делал, когда дрессировал лошадей. Я задушил бы виновных!
 — Это помощь, о которой я тебя прошу. Предоставь мне доказательства того, что никто здесь не предает закона Маат.
 Рамзес удалился, идя вдоль священного озера так же, как ходили другие служители, приходившие набрать воды.
 Бакен не мог принять немедленное решение. Карнак стал его домом, миром, в котором он хотел бы жить. Но разве воля фараона не была священна?
 В Фивах сирийский торговец Райя приобрел три прекрасные лавки в центре города. Повара знатных семей приходили сюда покупать мясо высокого качества, их хозяйки выбирали азиатские кувшины тонкой работы.
 После окончания траура снова настало деловое оживление. Вежливый, пользующийся прекрасной репутацией Райя мог рассчитывать на постоянных клиентов, все более и более многочисленных. Также он неустанно хвалил своих работников и повышал их жалование, а они, в свою очередь, не прекращали хвалить сирийца.
 После ухода брадобрея, подровнявшего его острую бородку, Райя склонился над счетами. Он плохо переносил летнюю жару и еще хуже неудачу, которую он потерпел, подослав молодого грека похитить документы первоочередной важности из кабинета Рамзеса. По правде говоря, неудача ожидаемая; Райя рассчитывал скорее проверить меры предосторожности, предпринятые Рамзесом и Серраманной. К несчастью, они оказались действенными. Получить необходимую информацию было нелегко, хотя подкуп все еще оставался эффективным оружием.
 Сириец приложил ухо к двери. Никакого шума в прихожей, никто не шпионил за ним. Из предосторожности он поднялся на табурет и приник глазом к крошечному отверстию, проделанному в перегородке.
 Успокоенный, он зашел на склад, где хранились алебастровые вазы, привезенные из союзной Египту Южной Сирии. Здешние красавицы были от них без ума, Райя предлагал их лишь с глазу на глаз.
 Он поискал ту, что была отмечена очень маленькой красной точкой на горле. Внутри находилась деревянная табличка с указанием характеристики предмета: высота, ширина верхней, средней и нижней частей, размеры, стоимость.
 Это послание, которое Райи предстояло расшифровать.
 Сообщение его хеттских друзей было кратким: бороться против Рамзеса, поддерживать Шенара.
 — Прекрасная вещь, — заметил Шенар, проводя ласкающей рукой по поверхности вазы, которую ему предложил Райя, в присутствии клиентки, не решавшейся набивать цену, оспаривая покупку у старшего брата Рамзеса.
 — Это произведение старого мастера, ревниво оберегавшего свои секреты.
 — Я предлагаю тебе за нее пять молочных коров прекрасной породы, кровать из эбенового дерева, двадцать пар сандалий и бронзовое зеркало.
 Райя склонился.
 — Вы щедры, господин. Не окажете ли мне честь приложить свою печать к моему отчету?
 Купец пригласил Шенара пройти в заднюю часть лавки. Там они могли бы поговорить в тайне от чужих ушей.
 — У меня прекрасные новости: наши иноземные друзья весьма ценят ваше решение и решили помочь вам.
 — Их условия?
 — Ни условий, ни ограничений.
 — Вы мне рассказываете сказку?
 — Мы обговорим все позднее. Сейчас речь идет о соглашении в принципе, расценивайте его как большую победу. Поздравляю вас, господин, мне кажется, что я говорю с будущим хозяином страны, даже если путь к власти будет долог.
 Мир дрогнул под ногами у Шенара. Этот тайный союз с хеттами был эффективен и опасен, как смертельный яд, именно его должен употребить он, чтобы уничтожить Рамзеса, не навредив себе и не ослабив Египет. Ему потребуется все его умение эквилибриста, чтобы балансировать над пропастью.
 — Каким будет ваше следующее сообщение? — спросил Райя.
 — Передайте мою признательность и укажите, что я без отдыха работаю… как советник по иностранным делам.
 Удивление отразилось на лице сирийца.
 — Вы получили эту должность!
 — Под строгим наблюдением.
 — Мои друзья и я рассчитывали, что вы сможете использовать ее.
 — Пусть твои друзья не колеблются вводить отряды на самые слабые союзные земли, пусть они подкупят князей и племена, которые Египет считает своими, и распустят множество неверных слухов.
 — Какого порядка?
 — Огромные территориальные завоевания, присоединение всей Сирии, захват ливийских портов, падение духа египетских солдат, находящихся за границей… Нужно заставить Рамзеса потерять хладнокровие.
 — Позвольте мне смиренно одобрить вашу стратегию.
 — У меня много идей, Райя. Выбрав меня в друзья, твои друзья не ошиблись.
 — Осмелюсь предположить, что мои скромные советы не были бесполезны.
 — К моему официальному окладу должен быть добавлен мешок нубийского золота.
 Шенар вышел через черный ход, его статус не позволял ему слишком долго разговаривать с купцом, даже если его страсть к экзотическим вазам была всем известна.
 Нужно ли рассказывать дипломату Аше об этом тайном союзе с хеттским врагом? Нет, это было бы ошибкой. Шенар счел, что предпочтительней как можно дольше скрывать количество своих союзников, так он сможет лучше маневрировать и скрыть возможные недостатки.
 В приятной тени смоковницы царица Туйа писала хронику правления Сети. Она вспоминала о высоких деяниях благословенного времени, в течение которого Египет процветал в мирном благоденствии. Каждое слово, каждый жест мужа запечатлелся в ее памяти, она делила с ним на равных надежды, заботы и тяжкие муки, она хранила воспоминания о близости, когда души их соединялись. Пока Сети был жив, эта хрупкая женщина поддерживала и надежно оберегала его жизнь и силу.
 Когда вошел Рамзес, Туйа ощутила в нем невероятную мощь покойного царя. В существе молодого фараона не было ни одного изъяна, свойственного обычным людям, он был высечен из единого блока подобно обелиску и, казалось, мог противостоять любой буре. К этой видимой неуязвимости добавлялась еще и сила молодости.
 Рамзес поцеловал руки матери и сел справа от нее.
 — Ты пишешь целыми днями.
 — И даже ночами порой. Разве ты простишь меня, если я забуду хоть одну деталь? У тебя озабоченный вид.
 Туйа всегда быстро разгадывала его.
 — Верховный жрец Амона бросает вызов царской власти.
 — Сети предвидел это. Рано или поздно этот конфликт был неизбежен.
 — Как бы он поступил?
 — Ты не знаешь этого? Есть лишь один выход.
 — Нефертари говорит то же.
 — Она царица Египта, Рамзес, и, как всякая царица, хранительница Закона.
 — Ты не будешь призывать меня к умеренности?
 — Когда нужно сохранить единство страны, умеренность больше неуместна.
 — Отставка верховного жреца Амона вызовет много возмущений.
 — Кто правит, сын мой, ты или он?




 23


 Ослы пересекли ограду владений Карнака, повинуясь самому старому и седому, знавшему каждую песчинку дороги, ведущей от цеха ткани к храму, за ним весь навьюченный караван шел степенным и ровным шагом.
 Поставка была велика, Бакена привлекли, чтобы принять ее на склад. Каждый кусок льняной ткани, предназначенный для шитья ритуальных одежд, получал номер, указанный в книге записей, с указанием источника и качества.
 — Прекрасный товар, — отметил сотоварищ Бакена, маленький тщедушный человек. — Ты здесь новичок?
 — Я здесь несколько месяцев.
 — Тебе нравится жизнь в Карнаке?
 — Это то, чего я хотел.
 — Чем ты занимаешься за пределами храма?
 — Мое прошлое забыто, я попросил, чтобы меня приняли на постоянную службу.
 — Я время от времени работаю по два месяца здесь, на складах, возвращаюсь в город, работаю служащим в надзоре за паромами. Это не утомительно… Здесь же работа не прекращается!
 — Почему же ты этим занимаешься?
 — Мне это подходит. Я займусь тканями высшего качества, ты — всеми остальными.
 Как только ослов разгрузили, смотрители склада начали осторожно класть отрезы льна на возвышение, покрытое куском ткани. Бакен осматривал их и записывал на деревянной дощечке, не забывая о дате поставки. Ему показалось, что его помощник работал мало и проводил большую часть своего времени, глядя вокруг, как будто боялся, что за ним шпионят.
 — Я хочу пить, — сказал он, — а ты?
 — С удовольствием.
 Служитель тщедушного вида ушел. Как только он оставил свою табличку на спине старого осла, Бакен бросил на нее взгляд.
 На ней было всего несколько строчек иероглифических знаков самого фантастического вида, не имевших ничего общего с поставкой льна высшего качества.
 Когда служитель вернулся с бурдюком свежей воды, Бакен уже снова принялся за работу.
 — Выпей, она хороша… Заставлять нас работать на такой жаре бесчеловечно.
 — Ослы не жалуются.
 — А ты шутник!
 — Ты скоро закончишь?
 — Какое там! Потом нужно проследить за размещением в нужные складские помещения.
 — А что мы сделаем с табличками?
 — Ты мне отдашь свою, а я передам ее вместе с моей в отдел записей.
 — Он далеко от складов?
 — Не слишком, но, тем не менее, надо немного пройти пешком.
 — Давай разделим работу, я отнесу таблички.
 — Нет, нет! В отделе записей тебя не знают.
 — Это будет возможностью представиться.
 — У них свои привычки, и они не любят их менять.
 — Разве рутина не вредна?
 — Спасибо тебе за предложение, но я схожу сам.
 Помощник Бакена казался взволнованным и встал так, чтобы тот не видел написанного.
 — У тебя судорога, друг?
 — Нет, я чувствую себя хорошо.
 — Избавь меня от сомнений: ты умеешь писать?
 Задетый за живое, служитель обернулся к Бакену.
 — Что за вопрос?
 — Я видел твою табличку, на осле.
 — Ты очень любопытен…
 — По меньшей мере. Если ты хочешь, я сделаю правильные записи, если нет, то твою табличку не примут и у тебя появятся враги.
 — Не делай вид, что не понимаешь, Бакен.
 — Что я должен понимать?
 — Ай, достаточно! Ты тоже хочешь ухватить кусок… Это естественно, но не теряй времени.
 — Объяснись.
 Тщедушный служитель приблизил свое лицо к Бакену и тихо сказал:
 — Этот храм богат, очень богат, а мы… мы вертимся. Несколько кусков прекрасного льна не обездолят Карнак, а мы, продав их хорошему клиенту, провернем хорошую сделку. Понял?
 — Отдел записей знает о твоих делишках?
 — Лишь один писец и два смотрителя. Раз куски льна не записаны, они не существуют, и мы можем ими распоряжаться совершенно спокойно.
 — Ты не боишься, что тебя поймают?
 — Будь спокоен.
 — Высшие чиновники…
 — У высших чиновников свои заботы. Кто тебе сказал, что они не закрывают глаза? Так, какой процент ты хочешь?
 — Ну… самый лучший.
 — А ты жадный! Мы будем хорошей командой. Через несколько лет у нас будет неплохое состояние и нам не надо будет работать здесь. Закончим эту поставку?
 Бакен согласно кивнул головой.
 Нефертари положила голову на плечо Рамзеса. Солнце вставало, заливая их спальню несущим жизнь утренним светом. Оба они чтили это ежедневное чудо, эту постоянную победу света над мраком. Совершением ритуала царская чета приобщалась к путешествию Ладьи Ра в подземных глубинах и к битве божественного экипажа с гигантским змеем, пытавшимся разрушить мир.
 — Мне нужно, чтобы магия твоей силы поддержала меня, Нефертари. Этот день обещает быть трудным.
 — Твоя мать разделяет мое мнение?
 — Мне кажется, что вы сговорились.
 — Наши взгляды совпадают, — признала она с улыбкой.
 — Ваши доводы убедили меня. Сегодня я отстраню от дел верховного жреца Амона.
 — Почему ты ждал?
 — Мне нужны были доказательства плохого управления его служб.
 — Так ты получил их?
 — Бакен, мой военный наставник, стал служителем и обнаружил незаконную торговлю кусками льна, в которой замешаны многие служащие Карнака. Или верховный жрец сам в этом замешан, или он больше не контролирует своих служащих. В любом случае он больше недостоин быть главой своих чиновников.
 — Этот Бакен, он серьезный человек?
 — Он молод, но Карнак стал всей его жизнью. Открытие этой кражи погрузило его в настоящее отчаяние. Он считал, что не имеет права молчать, но мне пришлось вытягивать из него слова, чтобы узнать всю правду. Бакен не доносчик и не пылает честолюбием.
 — Когда ты увидишь верховного жреца?
 — Сегодня утром. Столкновение будет тяжелым, он будет уходить от ответственности и кричать о несправедливости.
 — Чего ты опасаешься?
 — Что он парализует экономическую жизнь храма и, по меньшей мере, расстроит поставки продовольствия. Такова цена, которую придется заплатить, чтобы избежать попытки развала страны.
 Серьезность Рамзеса произвела на Нефертари впечатление. Он был не тираном, жаждущим избавиться от стесняющего его соперника, но фараоном, сознающим необходимость сохранности единства Обеих Земель несмотря ни на какой риск.
 — Я хочу сделать признание, — мечтательно сказала она.
 — Ты провела в Карнаке свое собственное расследование?
 — Ничего подобного.
 — Значит, моя мать сделала это и решила сообщить результаты через тебя.
 — Тоже нет.
 — Это признание касается моей встречи с верховным жрецом?
 — Нет, но, возможно, оно немаловажно для развития государства.
 — Ты заставишь меня томиться?
 — Еще несколько месяцев… Я беременна.
 Рамзес нежно обнял Нефертари, стремясь защитить ее дарованной ему божественной силой.
 — Я требую, чтобы лучшие врачи царства занимались тобой постоянно.
 — Не беспокойся.
 — Как я могу? Я надеюсь, что наш ребенок будет красивым и сильным, но твоя жизнь и здоровье важнее всего.
 — Я буду окружена заботой.
 — Могу ли я приказать тебе работать теперь поменьше?
 — Разве ты потерпишь ленивую царицу?
 Рамзес пребывал в нетерпении. Опоздание верховного жреца Амона было уже оскорбительным. Какое извинение придумает жрец, чтобы оправдать свое отсутствие? Если бы он знал о разоблачении Бакена, то, несомненно, пытался бы расстроить служебное расследование, уничтожив доказательства, и удалить виновных и свидетелей при помощи поручений. Эти попытки тянуть время обернулись бы против него.
 Когда солнце приблизилось к зениту, четвертый жрец Амона попросил о приеме. Царь тут же принял его.
 — Где первый служитель и верховный жрец Амона?
 — Он только что скончался, Великий Царь.




 24


 По приказу фараона был созван совет. В него входили второй, третий и четвертый жрецы Амона в Карнаке, верховные жрецы и верховные жрицы главных святилищ Египта. Не хватало лишь вызванных верховных жрецов храмов Дендеры и Атрибиса, первый был слишком стар, чтобы путешествовать, второй задержался в своем жилище в Дельте из-за болезни. Вместо них прибыли два представителя, наделенные всеми полномочиями.
 Эти мужчины и женщины зрелого возраста, совершавшие ритуалы от имени царя в почитаемых святилищах, собрались в одном из залов храма Тутмоса III, носящего имя «Тот, чей памятник сияет подобно свету». Здесь провозглашали верховных жрецов Амона, когда они принимали свои обязанности.
 — Мне нужно поговорить с вами, — объявил Рамзес, — чтобы выбрать нового главу религиозного чиновничества Карнака.
 Многие согласно склонили головы. Новый фараон не был столь импульсивен, как об этом говорили.
 — Разве нет у второго жреца права на эту должность? — спросил верховный жрец Мемфиса.
 — Я не считаю старшинство достаточным поводом.
 — Могу ли предостеречь Великого Царя от неправильного решения? — вмешался третий жрец Амона. — В светских областях, безусловно, возможно доверить ответственные должности новым людям, но это было бы ошибкой в том, что касается управления Карнаком. Главное — это опыт и почтенность.
 — Поговорим об этой почтенности! Вам известно, что существует успешная спекуляция высокосортными льняными тканями, источник которой находится за стенами самого Карнака?
 После слов царя воцарилось тревожное молчание.
 — Ответственные были арестованы и приговорены к работам в ткацких мастерских. Никогда больше они не будут допущены в храм, даже на незначительные должности.
 — Была ли доказана ответственность покойного?
 — Она не очевидна, но вы понимаете, почему я не желаю выбирать его преемника среди нынешних чиновников.
 Долгое молчание последовало за неожиданным заявлением Рамзеса.
 — Есть кто-нибудь, кого вы хотите предложить, Великий Царь? — спросил верховный жрец Гелиополя.
 — Я жду от этого совета серьезного предложения.
 — Сколько вы даете нам времени?
 — Согласно обычаю, я должен посетить в сопровождении царицы и большого числа придворных определенное количество городов и храмов. Когда я вернусь, вы сообщите мне результат ваших размышлений.
 До отъезда в традиционное путешествие по Египту, которое должно было быть совершено в первый год царствования, Рамзес отправился в храм Гурнаха, на восточном берегу Фив, где почиталось Ка Сети, его бессмертное могущество. Каждый день особые жрецы подносили на алтарь мясо, хлеб, овощи и фрукты и читали молитвы, которые поддерживали присутствие на земле души покойного царя.
 Царь долго смотрел на барельеф с изображением его отца, который предстал перед богами вечно молодым. Казалось, он вот-вот выйдет из камня, сойдет со стены по лестнице, вновь обретая улетевшую к звездам силу монарха.
 Чем больше дней проходило, тем явственнее ощущал Рамзес отсутствие Сети как испытание и как призыв. Испытание, так как он больше не мог спросить совета у уверенного проводника; призыв, так как голос покойного фараона присутствовал во всех его мыслях, заставляя идти вперед, какими бы ни были препятствия.
 Лишь один вопрос постоянно присутствовал в разговорах всех жителей Фив. Всех — знатные и богатые семейства, ремесленников или матерей семейств, болтающих на пороге своих домов, — интересовало одно: кого из придворных Рамзес и Нефертари возьмут в путешествие по Обеим Землям, чтобы скрепить союз фараона с единством божеств? Из надежных источников узнали, что сначала царский флот отправится на юг, до Асуана, а потом на север, чтобы спуститься по Нилу до Дельты. Экипаж был предупрежден: нужно будет двигаться как можно быстрее, заходы в порты будут краткими. Но каждый радовался совершению этого ритуального путешествия, во время которого царская чета примет во владение землю Египта, чтобы поддерживать ее в гармонии с вечным законом Маат.
 С момента отъезда Амени представил Рамзесу огромное количество бумаг, с которыми царь должен был ознакомиться в деталях, перед тем как встретиться с наместниками провинций, верховными жрецами храмов и старостами основных поселений. Личный секретарь царя предоставил ему биографию каждого значимого персонажа, уточнив этапы его карьеры, семейное положение, амбиции и дружеские связи с другой знатью. Когда сведения были не проверены и основывались на слухах, Амени уточнял это.
 — Сколько дней и ночей ты провел, чтобы собрать это сокровище? — спросил Рамзес.
 — Я не считал. Моя единственная забота — уточнять сведения, как без них можно править?
 — Беглый просмотр показал мне, что сторонники Шенара многочисленны, богаты и влиятельны.
 — Это неожиданность?
 — До такой степени, да.
 — Тем больше нужно проявить ума, чтобы победить.
 — Ты оптимист.
 — Ты царь, и ты должен править. Остальное — лишь болтовня.
 — Ты никогда не отдыхаешь?
 — На том свете отоспимся. Раз уж я — носитель твоих сандалий, то мне и дорогу твою выравнивать. Ты доволен своим походным троном?
 Складное кресло фараона было сделано из медного сиденья с солидным креплением и устойчивых ножек, украшенных головами уток, инкрустированных слоновой костью. Царь пользовался им во время официальных церемоний и приемов.
 — Я отобрал членов сопровождающего гарема, ты ни в чем не будешь чувствовать недостатка. Еда будет так же превосходна, как и во дворце.
 — Ты всегда все проверяешь столь тщательно?
 — С одной стороны, хорошая еда — залог длинной жизни; с другой, хорошее питье сохраняет силу и собранность. Через быстрого гонца я приказал, чтобы старосты и жрецы городов, где мы будем останавливаться, приготовили жилище для участников нашего путешествия. Конечно, у царя и царицы будет в распоряжении дворец.
 — Ты позаботился о Нефертари?
 — Бессмысленный вопрос. Беременность твоей супруги — это государственное дело. Ее каюта проветривается, она сможет там расслабиться в полном покое. Пять врачей будут заботиться о ней, и ты будешь ежедневно получать отчет о ее здоровье. Ах да! Существует одна проблема.
 — По ее поводу?
 — Нет, по поводу пристаней. Я располагаю уведомлениями, в которых утверждается, что некоторые находятся в плохом состоянии, но я скептически отношусь к ним, по-моему, некоторые наместники провинций пытаются получить дополнительные средства для поддержания своего благополучия. Это хорошее сражение за честь принять тебя, но оно не должно влиять на тебя. Каждый достойный должен получить заслуженное внимание, твоя задача — показать себя справедливым правителем, пекущимся об интересах страны.
 — Каково твое отношение к визирям Севера и Юга?
 — С их точки зрения, отвратительное, с моей — превосходное. Они хорошие чиновники, но слишком запуганные, живущие в страхе быть отстраненными. Сохрани их, они тебя не предадут.
 — Я подумаю.
 — Назначить меня визирем? Только не это! Мое настоящее положение больше всего тебе подходит. Я могу действовать в тени, не будучи задушенным огромной административной службой.
 — Какие настроения среди приглашенных?
 — Они рады участвовать и недовольны обысками и подозрениями Серраманны, который всех их считает высокопоставленными преступниками. Я выслушиваю жалобы и тут же о них забываю; этот сард лишь бдительно выполняет свои обязанности.
 — Ты не забываешь о моем льве и псе?
 — Успокойся, они хорошо накормлены и составляют твою лучшую личную охрану.
 — Как ведет себя Роме?
 — Мнение единодушно, его считают теперь твоим постоянным управляющим! Благодаря ему управление твоим дворцом доведено до совершенства. Чутье не подвело тебя.
 — А что касается Неджема?
 — Твой новый советник по земледелию исполняет свои обязанности со всей серьезностью. Два часа в день он осаждает меня административными вопросами, потом закрывается с советниками по инструментам и старым советником, который учит его своему ремеслу… Во время этого путешествия он увидит лишь пейзажи!
 — А мой возлюбленный брат?
 — Барка Шенара — это плавучий дворец. Новый советник по иностранным делам устраивает пиры и пророчит блестящее будущее Египту Рамзеса.
 — Он принимает меня за наивного простака?
 — Действительность сложнее, — заметил Амени, — кажется, что назначение на эту должность и в самом деле удовлетворило его.
 — Ты вскоре придешь к мысли, что Шенар — союзник?
 — В глубине души нет, конечно; но он человек хитрый и знает допустимые границы. Ты проявил ум, утолив его жажду власти и позволив занимать одно из первых мест на сцене. Возможно, он успокоится на должности благородной, богатой и почитаемой?
 — Да услышат тебя боги!
 — Ты должен поспать, завтра будет тяжелый день; по меньшей мере, десять переговоров и три приема. Ты доволен своим ложем?
 «Лишь бы довелось им попользоваться», — подумал царь, глядя на постель: изголовье, сетка, изготовленная из тонкой переплетенной проволоки, прикрепленной к раме, четыре ножки в виде львиных лап и подставка для ног, украшенная васильками, мандрагорой и лотосами, чтобы сны распускались подобно цветам.
 — Нужно лишь больше мягких подушек, — решил личный секретарь царя.
 — Мне достаточно одной.
 — Конечно, нет! Посмотри на эту нищету…
 Амени взял подушку, лежащую в изголовье. Пораженный, он замолчал.
 Там, где только что лежала подушка, потревоженный черный скорпион угрожающе нацелил жало.




 25


 Рамзесу пришлось самому утешать Серраманну. Начальник его личной стражи не мог понять, как скорпион попал в спальню властителя. Строгий допрос слуг ничего не дал.
 — Они невиновны, — признал сард. — Нужно допросить вашего управляющего.
 Рамзес не стал этому препятствовать.
 Роме совсем не ценил Серраманну, но не выразил ни малейшего протеста, когда царь попросил ответить на все вопросы сарда.
 — Сколько человек имеют право входить в эту спальню?
 — Пять. В принципе… Пять постоянных.
 — Что это значит?
 — Иногда во время заходов в гавань я добавляю одного или двух.
 — А во время последнего?
 — Я действительно добавил одного, чтобы заменить простыни и отнести их в прачечную.
 — Его имя?
 — Оно записано в книге учета жалований.
 — Бесполезно, — решил царь. — Этот человек мог назваться фальшивым именем, а у нас нет времени, чтобы возвращаться обратно и пытаться разыскать его.
 — Я не знал ни о чем подобном! — возмутился Серраманна. — Это сводит на нет все предпринимаемые мною усилия по безопасности!
 — Что произошло? — удивленно спросил Роме.
 — Вам не обязательно знать об этом! В следующий раз я хочу обыскать каждого, кто поднимется на борт барки Великого Царя, идет ли речь о генерале, жреце или подметальщике!
 Роме повернулся к Рамзесу, подтвердившему сказанное кивком головы.
 — А… что касается пищи?
 — Один из ваших поваров будет пробовать блюда в моем присутствии.
 — Как пожелаете.
 Роме вышел из царской каюты. Разъяренный Серраманна ударил кулаком балку, которая мелко задрожала.
 — Этот скорпион не убил бы вас, Великий Царь, — признался Серраманна, — но у вас была бы сильная лихорадка.
 — И я не смог бы продолжать путешествие… Неудача, которую можно трактовать как немилость богов. Таково было явное намерение.
 — Подобное больше не повторится, — пообещал сард.
 — Боюсь, что это не так, поскольку мы не узнаем виновника.
 Серраманна скривился.
 — У тебя есть подозрения? — спросил царь.
 — Иногда люди неблагодарны.
 — Говори яснее.
 — Этот Роме… Что если он солгал и сам сделал это?
 — Разве твоя работа не состоит в том, чтобы проверить это?
 — Рассчитывайте на меня.
 Шаг за шагом ритуальное путешествие царской четы превратилось в триумф. Авторитет Рамзеса и очарование Нефертари покорили наместников провинций, верховных жрецов, старост и другую знать, удивленных достоинствами новых хозяев Египта. Рамзес не упустил случая подчеркнуть почести, оказываемые его брату, так что большинство сановников поняли это, и его назначение на должность главы совета по иностранным делам успокоило волнения. С одной стороны, царская семья оставалась единой, и два брата двигались рука об руку; с другой — патриотизм Шенара и желание роста гарантировали постоянство политики защиты, необходимой, чтобы оградить цивилизацию от нашествия варваров.
 В каждом порту царская чета отдавала дань признательности матери Туйе, лишь одно присутствие которой внушало чувство уважения. Хрупкая, молчаливая, оставаясь в тени, Туйа воплощала традицию и преемственность, без которых правление ее сына не казалось бы законным.
 Приближаясь к Абидосу, почтенному святилищу Осириса, Рамзес призвал своего друга Ашу на нос судна. Какой бы ни был день и час, молодой дипломат всегда выглядел элегантно и утонченно.
 — Путешествие нравится тебе, Аша?
 — Великий Царь, ты завладеваешь сердцами, это правда.
 — Не слишком ли много лицемерия в поведении окружающих?
 — Несомненно, но разве главное не то, что они признали твою власть?
 — Что ты думаешь о назначении Шенара?
 — Оно кажется неожиданным.
 — Другими словами, оно тебя шокировало.
 — У меня нет права критиковать действия фараона.
 — Ты считаешь моего брата некомпетентным?
 — В настоящих обстоятельствах дипломатия — сложное искусство.
 — Кто решился бы бросить вызов египетскому могуществу?
 — Твой личный триумф в твоей стране не должен скрывать положение вещей за ее пределами. Хеттский враг не бездействует; зная, что ты не никчемный властитель, он попытается усилить свои позиции перед тем, как, возможно, перейти к более воинственным действиям.
 — Каким точно?
 — Речь идет лишь о предположениях.
 — Пойми, Аша, Шенар — мой старший брат и значимая фигура, очень удобная на приемах и пирах. Он очарует иноземных послов пустыми речами и начнет свою игру. Но его могут захватить и другие увлечения, как злой умысел или заговор. Его открытое желание помогать мне и быть верным слугой Египта кажется мне подозрительным. Вот почему твоя роль будет важной.
 — Чего ты ждешь от меня?
 — Я назначаю тебя начальником тайной службы Верхнего и Нижнего Египта. Как и у твоих предшественников, твоей задачей будет управление дипломатической почтовой службой, то есть просмотр бумаг, отправляемых Шенаром.
 — То есть ты предлагаешь мне шпионить?
 — По правде говоря, это одна из твоих задач.
 — А не заподозрит ли меня Шенар?
 — Я дам ему понять, что у него нет никакой свободы действий. Зная о постоянном наблюдении, он больше не будет пытаться допустить прискорбные ошибки.
 — Если он ускользнет от меня?
 — Ты слишком талантлив для этого, друг мой.
 Когда Рамзес увидел священную землю Абидоса, его сердце сжалось. Все здесь напоминало о присутствии Сети. Он, человек бога Сета, воплощения космоса и убийцы своего брата Осириса, построил изумительное святилище, чтобы праздновать мистерии мертвого и воскресшего бога. Рамзес и Нефертари прошли посвящение в его храме, даровавшего им, а значит и их народу, откровение и жизненную силу.
 На берегах канала, ведущего к пристани, никого. Конечно, на священной земле веселье было допустимо лишь во время празднования воскрешения Осириса, но безразличие и давящая атмосфера, которые царили по прибытии флотилии, удивили путешественников.
 С мечом в руке Серраманна первым сошел на берег. Его тут же окружила личная стража фараона.
 — Не нравится мне это, — пробормотал сард. Рамзес ступил на набережную. Вдали, за изгородью акаций, виднелся храм Осириса.
 — Не рискуйте, — посоветовал Серраманна. — Позвольте мне осмотреть окрестности.
 Мятеж в Абидосе! Царь не мог поверить в подобное кощунство.
 — Колесницу, — приказал он. — Я поеду впереди.
 — Но, Великий Царь…
 Сард понял, что настаивать бесполезно. Как можно охранять безопасность столь неразумного монарха?
 Царская колесница быстро преодолела расстояние между пристанью и оградой храма. К его большому удивлению, первые входные ворота были открыты. Сойдя на землю, Рамзес вошел во двор.
 Фасад храма был покрыт лесами, на земле лежачая статуя его отца в образе Осириса. Тут и там разбросанные инструменты. Ни одного ремесленника за работой.
 Не зная, что и думать, фараон вошел в святилище. На алтарях не было подношений, ни один жрец не читал молитв.
 — Очевидно, что храм был покинут.
 Рамзес вышел и позвал Серраманну, который остался у входа.
 — Приведи сюда начальников стройки.
 Успокоившийся было Серраманна бросился исполнять поручение.
 Гнев Рамзеса взметнулся к ярким небесам Абидоса.
 В большом дворе храма собрали жрецов, служащих, ремесленников, исполнителей ритуалов, обязанных вести переговоры и работать в святилище. Вместе они склонились, встали на колени и коснулись носом земли, напуганные мощным голосом монарха, упрекавшего их в лени и нерадивости.
 Рамзес не допускал никаких извинений. Как могли служащие Абидоса так скандально вести себя под тем предлогом, что им мешала смерть Сети? Так что беспорядок и лень завладели умами при малейшей возможности, и никто больше не желал выполнять свои обязанности.
 Никто не сомневался в суровом наказании, но молодой фараон удовольствовался требованием удвоить подношения Ка Сети. Он приказал разбить фруктовый сад, посадить деревья, позолотить двери и продолжать построение храма, завершить работу над статуями, выполнять каждый день ритуалы и объявил, что будет построена ладья для празднования мистерий Осириса. Крестьяне, работавшие на землях святилища, будут освобождены от податей, а сам храм получит много сокровищ при условии, что никогда больше не будет допущено подобное небрежение.
 Большой двор опустел в тишине. Все поздравили себя со снисходительностью царя и решили больше не вызывать его гнева.
 Успокоенный Рамзес отправился в центральное святилище — «небо» Абидоса, где горел священный огонь во мраке, — чтобы общаться с душой своего отца, объединившейся со звездами, в то время как солнечная барка следовала своему вечному пути.




 26


 Шенар ликовал.
 Конечно, подбрасывание скорпиона в спальню Рамзеса провалилось, но старший брат царя и не верил в план, предложенный Сари, бывшего наставника правителя, ослепленного ненавистью. Ослабить Рамзеса, лишить его физической силы было нелегким делом. Однако это происшествие показало, что в мерах безопасности существовали серьезные прорехи.
 Шенар ликовал, потому что Аша в конце очень успешного ужина принес ему потрясающую новость. Их разговор на корме барки, скользящей по Нилу, не мог быть услышан последними гостями, злоупотребившими вином. Вот и сейчас бортовой лекарь заботился о важном чиновнике, которого рвало, одновременно уделяя внимание другим гулякам.
 — Начальник тайной службы… Я не грежу?
 — Мое назначение — свершившийся факт.
 — Я полагаю, вам также поручено шпионить за мной?
 — Точно.
 — То есть на самом деле у меня связаны руки и я номинальная фигура, светский персонаж.
 — Таково желание властителя.
 — Так исполним его, мой дорогой Аша! Я превосходно сыграю свою роль. Если я правильно понимаю, вы станете главным источником информации для царя в том, что касается хеттской политики.
 — Это вероятно.
 — Наш союз вам подходит?
 — Больше чем никогда. Рамзес — тиран, я убежден в этом, он презирает других и думает лишь о себе. Его тщеславие приведет страну к катастрофе.
 — Наши мысли совпадают, но решились ли вы на риск?
 — Мое решение не изменится.
 — Почему вы ненавидите Рамзеса до такой степени?
 — Потому что он — Рамзес.
 Находящийся в сердце утопавшей в зелени деревни Дендера храм прекрасной и улыбчивой богини Хатхор был гимном гармонии неба и земли. Высокие смоковницы, посаженные у ограды, отбрасывали тень на здание и прилегающие постройки, среди которых расположилась также школа музыки. Будучи повелительницей жриц Хатхор, посвященная в таинство танца и звезд, Нефертари радовалась этой части путешествия, во время которой она надеялась помедитировать несколько часов в святилище. Царская флотилия после эпизода в Абидосе была вынуждена отправиться на юг, но царица дорожила этим посещением.
 Рамзес показался ей озабоченным.
 — О чем ты думаешь? — спросила она.
 — О назначении верховного жреца Амона. Амени представил мне бумаги основных претендентов, но ни один не удовлетворяет меня.
 — Ты говорил об этом с Туйей?
 — Она разделяет мое мнение. Это люди, которые были устранены Сети и которые надеются воспользоваться ситуацией.
 Нефертари пристально посмотрела на лица Хатхор, нарисованные на камне с изумительным изяществом. Вдруг взгляд царицы озарился странным светом.
 — Нефертари…
 Она не ответила, поглощенная видением. Рамзес взял ее за руку, боясь, как бы она не ускользнула от него навсегда, взятая на небеса богиней с нежным лицом. Но царица, словно успокоившись, прильнула к фараону.
 — Я улетала далеко, так далеко… Океан света и поющий голос, чье послание я услышала.
 — Что он сказал?
 — Не выбирай никого из тех, кто был предложен тебе. Мы почти нашли будущего верховного жреца храма Амона.
 — У меня совсем нет времени.
 — Прислушайся к высшей воле, разве не она управляет действиями фараона с момента рождения Египта?
 Царская чета была принята главой музыкантш и танцовщиц, которая предложила им концерт в храмовом саду. Нефертари наслаждалась этими восхитительными моментами. Рамзес кипел от нетерпения: долго ли придется ему ждать откровения, чтобы найти верховного жреца Амона, лишенного личных амбиций?
 Рамзес с удовольствием вернулся в свой кабинет на барке, чтобы обсудить это с Амени, но он не мог уклониться от посещения храма, его мастерских и складов. Везде царили порядок и красота.
 На берегу священного озера Рамзес позабыл о своих заботах. Безмятежность места, нежность клумб с ирисами и васильками, длинная процессия жриц, идущих, чтобы взять немного воды для вечернего ритуала, упокоили его волнения.
 Старый человек вырывал сорняки, которые запихивал в сумку. Его жесты были медленными, но точными, он стоял спиной к царской чете. Это непочтительное поведение заслуживало порицания, но старик казался настолько поглощенным работой, что царь не стал его беспокоить.
 — Ваши цветы восхитительны, — сказала Нефертари.
 — Я говорю с ними с любовью, — ответил мужчина суровым голосом. — А если нет, то они заросли бы сорняками.
 — Я тоже заметила эту особенность.
 — Да? Вы, столь красивая молодая женщина, занимаетесь садом?
 — Часами, когда у меня есть свободное время.
 — Неужели вы так заняты?
 — Мои обязанности не оставляют мне много времени для досуга.
 — Вы старшая жрица?
 — Это входит в круг моих обязанностей.
 — У вас есть и другие? Ах, извините… У меня нет права докучать вам таким образом. Любовь к цветам — это прекрасный повод встретиться, не испытывая потребности знать о человеке больше.
 Пожилой мужчина скривился от боли.
 — Это проклятое левое колено… Время от времени оно мучает меня, и мне трудно вставать.
 Рамзес предложил свою руку садовнику.
 — Спасибо, принц… Так как вы, должно быть, по меньшей мере принц?
 — Это верховный жрец храма в Дендере заставляет вас заниматься этим садом?
 — Да, это действительно он.
 — Говорят, что он суров, болен и неспособен путешествовать.
 — Точно. Любите ли вы цветы, как эта молодая женщина?
 — Сажать деревья мое любимое развлечение. Я хотел бы поговорить с верховным жрецом.
 — Зачем?
 — Он не явился на совет, по окончанию которого его товарищи должны предложить Рамзесу имя будущего верховного жреца Амона.
 — А если вы предоставите этому старому служителю богов заниматься его цветами?
 Рамзес больше не сомневался: именно верховный жрец скрывался в обличий садовника.
 — Несмотря на его больное колено он не кажется мне неспособным подняться на борт и доплыть до Фив.
 — Правое плечо не в лучшем состоянии, тяжесть лет слишком давит…
 — Разве верховный жрец из Дендеры недоволен своей судьбой?
 — Напротив, Великий Царь, он желает, чтобы ему позволили провести остаток своих дней за оградой этого храма.
 — А если фараон лично попросит его отправиться на совет, чтобы помочь своим товарищам опытом?
 — Если у фараона, несмотря на его молодой возраст, есть какой-то опыт, он убережет от такой нагрузки пожилого человека. Согласится ли Рамзес подать мне трость, прислоненную к стене?
 Царь выполнил его просьбу.
 — Вы хорошо видите, Великий Царь: старый Небу еле ходит. Кто решится принудить его выйти из своего сада?
 — Будучи верховным жрецом храма в Дендере, согласны ли вы, по меньшей мере, дать совет царю Египта?
 — В моем возрасте предпочтительней молчать.
 — Не таково мнение мудрого Птах-Хотепа, чьи изречения питают нас со времен пирамид. Ваши слова ценны, и я с удовольствием выслушаю их. Кто более достоин, по-вашему, занять место верховного жреца Амона?
 — Я провел свою жизнь в Дендере и никогда не ездил в Фивы. Эти отношения между высокими чиновниками не моя сильная сторона. Да простит меня Великий Царь, но я привык ложиться рано.
 Нефертари и Рамзес провели часть ночи на террасе храма, в обществе астрономов. В ночное небо поднимались тысячи душ, и вечный хоровод звезд вился вокруг Полярной, через которую проходили невидимые оси мироздания.
 Затем царская чета отправилась во дворец, окна которого выходили в сад. Несмотря на скромные размеры и деревенскую мебель, это был рай короткой ночи, которую рассеяло пение птиц. Нефертари заснула в объятьях Рамзеса, и они разделили свой счастливый сон.
 Исполнив утренние ритуалы, вкусив обильный завтрак и искупавшись в находящемся рядом бассейне, Рамзес и Нефертари приготовились к отъезду. Священнослужители поприветствовали их. Вдруг Рамзес сошел с дороги для процессий и отправился в сад около священного озера.
 Небу сидел на коленях и занимался высаживанием календулы и дельфиниума.
 — Что вы думаете о царице?
 — Какого ответа вы ждете, Великий Царь? Она сама красота и ум.
 — Значит, ее мысли не покажутся вам пустыми?
 — Какие?
 — Я сожалею, что вырываю вас из покоя, но я должен отвезти вас в Фивы. Так хочет царица.
 — Зачем, Великий Царь?
 — Чтобы назначить вас верховным жрецом Карнака.




 27


 Когда царская флотилия показалась на водах Нила, приставая к набережной храма Карнака, все Фивы пришли в движение. Что означало преждевременное возвращение Рамзеса? Самые противоречивые слухи распространялись со скоростью мчащейся галопом лошади. По мнению одних, царь хотел уничтожить духовенство Амона и низвести город до уровня провинциального поселка, по мнению других, он заболел во время путешествия и приехал страдать в тиши дворца. Разве возвышение юного фараона не было слишком быстрым? Небо карает его за бесчинства.
 Сириец Райя, лазутчик хеттов, томился от скуки. В первый раз он не располагал серьезной информацией. Однако благодаря своим связям среди торговцев, как бродячих, так и оседлых, во всех главных поселениях вдоль Нила, он мог, не покидая Фив, следить за перемещениями царя и быстро узнавать о его решениях.
 Он не знал причины поспешного возвращения Рамзеса в столицу Юга. Как и ожидалось, царь остановился в Абидосе, но вместо того чтобы продолжать свое путешествие на север, повернул назад и остановился на несколько дней в Дендере.
 Рамзес казался непредсказуемым. Он действовал быстро, не доверяясь советникам, чьи болтовня и высказывания доходили до ушей сирийца. Райя был в бешенстве: молодой монарх оказался противником, не поддающимся контролю. Шенару придется очень постараться, чтобы наилучшим образом воспользоваться оружием, которым он располагал. Рамзес мог оказаться гораздо опасней, чем казалось вначале, поэтому пассивное ожидание было недопустимо. Райя должен был действовать быстро, убирая из своей сети непригодных для его целей людей.
 Увенчанный голубой короной, одетый в длинные, с изящными драпировками одежды из льна, с жезлом командующего в правой руке, Рамзес являл собою воплощение величия. Когда он вошел в зал храма, где собрались члены совета, разговоры прекратились.
 — Чье имя вы хотите огласить?
 — Великий Царь, — объявил главный жрец Гелиополя, — мы продолжаем думать.
 — Ваши размышления подошли к концу. Вот новый верховный жрец Амона.
 Опираясь на трость, Небу вошел в зал собрания.
 — Небу! — воскликнула верховная жрица Саиса. — Я думала, что ты болен и не можешь двигаться!
 — Так оно и было, но Рамзес сотворил чудо.
 — Разве вашим годам, — запротестовал второй жрец Амона, — не пристала больше спокойная старость? Управление Карнаком и Луксором — это тяжелый труд!
 — Вы правы, но кто посмеет противиться воле царя?
 — Мой указ уже выбит на камне, — заявил Рамзес, — многие стелы объявят о назначении Небу. Есть хоть один из вас, кто считает, что он не заслуживает этого высокого назначения?
 Никто не возразил.
 Рамзес передал Небу золотое кольцо и посох из электрума, сплава золота и серебра, символы его власти.
 — Отныне ты верховный жрец Амона, чьи сокровища и запасы находятся под твоей печатью. И будучи главой своего храма и его владений, будь щепетилен, честен и бдителен. Работай не для себя самого, а для увеличения божественного Ка. Амон проникает в души и пронзает сердца, он знает все, что скрыто в каждом существе. Если он будет доволен тобой, он поддержит тебя как главу и дарует тебе долгую жизнь и счастливую старость. Клянешься ли ты чтить закон Маат и выполнять свой долг?
 — Жизнью фараона клянусь в этом, — объявил Небу, склоняясь пред Рамзесом.
 Второй и третий жрецы Амона были разбиты и разозлены. Рамзес не только поставил во главе их жречества старика, который повиновался малейшему движению его пальца, его взгляду, он еще назначил чужака, Бакена, четвертым жрецом! Этот слепой исполнитель воли царя будет следить за стариком и станет настоящим хозяином Карнака, чья независимость кажется потерянной теперь на долгие годы.
 Оба чиновника не имели теперь никакой надежды на то, чтобы однажды начать править самой богатой областью Египта. Их зажали в капкан между Небу и Бакеном и рано или поздно уволят, и они сами разрушают свою карьеру. Растерянные, они искали союзника. Им пришло на ум имя Шенара, но, обретя пост министра, не стал ли брат царя одним из его союзников?
 Так как ему нечего было терять, второй жрец встретился с Шенаром от имени всех жрецов Амона, настроенных враждебно по отношению к решению Рамзеса. Его приняли на берегу изобилующего рыбой пруда, в тени большого навеса, натянутого между двумя столбами.
 Слуга поднес ему сок цератонии и исчез. Шенар свернул в руках папирус, который читал.
 — Ваше лицо мне знакомо…
 — Мое имя Доки, я второй жрец Амона.
 Этот человек не понравился Шенару. Маленький, с бритым черепом, узким лбом, темными глазами, его нос и подбородок были вытянутыми и агрессивными, напоминая пасть крокодила.
 — Чем я могу быть вам полезным?
 — Вы, несомненно, сочтете меня неловким, но я не привык к протоколу и любезным выражениям.
 — Мы обойдемся без этого.
 — Старик Небу только что назначен верховным жрецом, первым жрецом Амона.
 — А вы, будучи вторым жрецом, рассчитывали получить эту должность сами, не правда ли?
 — Покойный верховный жрец не скрывал этого намерения, но царь обошел меня вниманием.
 — Критиковать его решения опасно.
 — Небу не способен управлять Карнаком.
 — Бакен, друг моего брата, станет его тайным хозяином.
 — Извините меня за прямой вопрос, а вы одобряете такое положение вещей?
 — Лишь воля фараона становится реальностью.
 Доки был разочарован: Шенар перешел на сторону Рамзеса. Жрец встал.
 — Не стану больше докучать вам.
 — Минуту… Вы отказываетесь принять свершившееся?
 — Царь желает ослабить могущество жрецов Амона.
 — Вы можете что-то противопоставить?
 — Не я один.
 — Кого вы представляете?
 — Многих служителей и большую часть жрецов храма.
 — У вас есть план действий?
 — Господин Шенар! Мы вовсе не хотим стать мятежниками!
 — Вы размазня, Доки, вы даже сами не знаете, чего хотите.
 — Мне нужна помощь.
 — Вначале докажите это.
 — Но как…
 — Это ваше дело.
 — Я всего лишь жрец…
 — Или вы обладаете достаточным честолюбием, или не годитесь для подобного дела. Если ваши действия проявляются лишь в том, что вы ноете о своих разочарованиях, вы меня не интересуете.
 — А если бы мне удалось дискредитировать людей фараона?
 — Преуспейте в этом, и мы снова увидимся. И, безусловно, этой встречи никогда не было.
 Для Доки снова забрезжила надежда. Он покинул особняк Шенара, строя бесчисленные и несбыточные планы, решив, что пока ищешь, может прийти вдохновение.
 Шенар был настроен скептически. У этого человека были определенные возможности, но он казался нерешительным и слишком поддающимся влиянию. Испуганный своей собственной отвагой, он, несомненно, откажется выступить против Рамзеса. Но не стоило пренебрегать возможным союзником, так что он принял верную стратегию, чтобы узнать истинную сущность второго жреца Амона.
 Рамзес, Моис и Бакен приехали на стройку, где работали ремесленники, сооружавшие гигантскую залу с колоннами, о которой мечтал Сети и которую построит его сын. Поставка блоков происходила без опозданий, слаженность основных работ была непрерывной, каменные столбы, символизирующие стебли папируса, появившиеся из первичного океана, поднимались один за другим.
 — Ты доволен своими рабочими? — спросил Рамзес у Моиса.
 — Управлять Сари нелегко, но мне кажется, что я подчинил его.
 — В чем заключается его проступок?
 — Он относится к рабочим с недопустимым презрением и пытается урезать их питание, чтобы поживиться.
 — Заставь его предстать перед судом.
 — Это ни к чему, — решил еврей, развеселившись. — Я предпочитаю иметь его под рукой. Как только он перейдет допустимые границы, я сам займусь им.
 — Если ты его слишком заденешь, он начнет жаловаться.
 — Будьте спокойны, Великий Царь, на этот счет: Сари — трус.
 — Разве он не был вашим наставником? — спросил Бакен.
 — Да, — ответил Рамзес, — и он был действительно знающим воспитателем. Но какое-то безумие овладело им. Учитывая тяжесть его преступлений, другой на моем месте сослал бы его на каторгу в оазис. Я надеюсь, что работа поможет ему обрести разум.
 — Первые результаты не впечатляют, — пожаловался Моис.
 — Твое упорство довершит дело… но не здесь. Через несколько дней мы уезжаем на Север, и ты с нами.
 Еврей казался раздосадованным.
 — Этот зал с колоннами не закончен!
 — Я доверяю эту заботу Бакену, четвертому жрецу Амона, которому ты дашь необходимые советы и указания. Он доведет работу до конца, а также займется увеличением храма Луксора. Какое это будет чудо, когда двор с колоннами, пилонами и обелисками увидит свет! Пусть работы продвигаются быстро, Бакен, возможно, судьба отмерила мне краткий срок, а я желаю освятить эту роскошь.
 — Ваше доверие — честь для меня, Великий Царь.
 — Я не назначаю тряпичных кукол, Бакен. Старый Небу будет выполнять свои функции, а ты свои, он — управлять Карнаком, ты — стройками. И ты, и он должны предупредить меня в случае возникновения трудностей. Принимайся за работу и думай только о ней.
 Фараон и Моис покинули стройку, пройдя по аллее, окаймленной тамариском, ведущей к святилищу богини Маат, закону, истине и справедливости.
 — Мне нравится бывать здесь, — признался царь. — Мой дух отдыхает здесь, а мое видение более ясно. Как повезло этим жрецам, но они забывают об этом! В каждом камне ощущается душа богов, в каждом храме слышны их послания.
 — Почему ты заставляешь меня покинуть Карнак?
 — Нас ждет восхитительное приключение, Моис. Ты помнишь, когда мы говорили об истинном могуществе с Ашей, Амени и Сетау? Я был убежден, что им обладает лишь фараон. Оно притягивало меня, как пламя мотылька, и я бы сгорел, если бы мой отец не подготовил меня к тому, чтобы жить в нем. Даже когда я отдыхаю, оно горит во мне, требует, чтобы я строил.
 — Что ты задумал?
 — Это настолько велико, что я еще не решаюсь говорить об этом с тобой, мне надо все обдумать во время путешествия. Если только боги благословят меня на осуществление замысла, ты будешь непосредственно участвовать в этом.
 — Признаюсь, ты меня удивил.
 — Почему?
 — Я был убежден, что царь забудет своих друзей и будет озабочен лишь придворными, думами о государстве и властными приказами.
 — Ты плохо думал обо мне, Моис.
 — А ты изменишься, Рамзес?
 — Человек меняется, желая достигнуть цели. Моя цель — это величие моей страны, и это неизменно.




 28


 Сари, бывший воспитатель Рамзеса, продолжал кипеть. Он был понижен до управления несчастной группой кирпичников, он, учивший элиту царства! А этот Моис, который постоянно ему угрожал, пользуясь своей физической силой! С каждым днем он все меньше выносил унижения и насмешки. Он попытался восстановить против еврея рабочих, но популярность последнего была такова, что его критика не нашла никакого отклика.
 Моис был всего лишь исполнитель. Нужно было поразить того, кто вверг его в нынешнее несчастье и отчаянье.
 — Я разделяю твое мнение, — согласилась его жена Долент, сестра Рамзеса, разлегшаяся на подушках. — Но решение, которое ты предлагаешь, кажется страшным, таким страшным…
 — Чем мы рискуем?
 — Мне страшно, дорогой. Подобные действия могут обратиться против их исполнителей.
 — И что же? Ты забыта, презираема, а я, я терплю отвратительное отношение! Как можно продолжать так жить?
 — Я понимаю, Сари, я понимаю. Но дойти до такого…
 — Ты пойдешь со мной или я пойду один?
 — Я твоя жена.
 Он помог ей подняться.
 — Ты хорошо подумал?
 — Я думаю об этом постоянно уже более месяца.
 — А если… нам откажут?
 — Никакого риска.
 — Как ты можешь быть в этом уверен?
 — Я предпринял меры предосторожности.
 — Они будут достаточны?
 — Даю тебе слово.
 — Разве нельзя избежать…
 — Нет, Долент. Решайся!
 Пара, скромно одетая, пошла пешком по переулку, ведущему в рабочий квартал Фив, где жило много иноземцев. Чувствуя себя не в своей тарелке, сестра Рамзеса шла, прижавшись к мужу, боясь сбиться с пути.
 — Мы потерялись, Сари?
 — Конечно, нет.
 — Еще далеко?
 — Пара кварталов.
 Их рассматривали, считая за чужаков. Но Сари упрямо шел вперед, хотя его жена все больше дрожала.
 — Вот, это здесь.
 Сари постучал в маленькую дверь, окрашенную в красный цвет, к которой был прибит мертвый скорпион. Открыла дверь старая женщина, пара спустилась по деревянной лестнице, ведущей в подобие сырого грота, где горело около десятка масляных ламп.
 — Он придет, — сказала старуха. — Садитесь на табурет.
 Долент предпочла остаться стоять, так ее пугало это место. Черная магия была запрещена в Египте, но некоторые маги не колеблясь предлагали свои услуги за непомерную цену.
 Ливанец, толстый и раболепный, приблизился маленькими шагами к клиентам.
 — Все готово, — объявил он. — Есть ли у вас все необходимое?
 Сари опрокинул в правую руку мага содержимое маленького кожаного мешка: десяток камней бирюзы удивительной чистоты.
 — То, что вы купили, находится в глубине пещеры, рядом вы найдете рыбью кость, которой вы напишете имя того, кого вы ходите околдовать. Затем вы разобьете предмет, и этот человек заболеет.
 Во время речи мага Долент спрятала лицо, закутавшись в шаль. Как только они остались с мужем одни, она вцепилась в его запястья.
 — Уйдем, это слишком ужасно!
 — Еще немного, и все закончится.
 — Рамзес мой брат!
 — Ты ошибаешься, он стал нашим первым врагом. Мы должны действовать без страха и угрызений совести. Мы ничем ни рискуем, он даже не узнает, откуда был нанесен удар.
 — Может быть, можно…
 — Мы не можем больше затягивать, Долент.
 В глубине пещеры, на подобии алтаря, покрытом странными знаками, представляющими страшных зверей и злых духов, лежали известковая табличка и рыбья кость, длинная, толстая и острая. Коричневые пятна покрывали табличку. Без всяких сомнений, маг смочил ее змеиной кровью, чтобы увеличить вредоносную силу.
 Сари взял кость и начал писать иероглифами имя Рамзеса. В ужасе его жена закрыла глаза.
 — Твоя очередь! — приказал он.
 — Нет, я не могу!
 — Если порча не наведена парой, она бесполезна.
 — Я не могу убить Рамзеса!
 — Он не умрет, маг обещал мне. Его болезнь просто помешает ему править, Шенар станет правителем, а мы вернемся в Мемфис.
 — Я не могу…
 Сари вложил кость в ее правую руку и заставил ее сжать пальцы.
 — Пиши имя Рамзеса.
 Так как рука дрожала, он помог ей. Неумело написанные иероглифы образовали имя царя.
 Осталось лишь разбить известковую табличку.
 Сари взял ее, Долент снова спрятала лицо. Она отказывалась быть свидетелем этого ужаса.
 Несмотря на все свои усилия, Сари не достиг цели. Табличка выдержала, она казалась прочнее гранита. Рассерженный Сари взял один из булыжников, валявшихся на полу пещеры, и попытался им разбить табличку с порчей, но на ней не появилось даже щербины.
 — Я не понимаю… Эта табличка тонкая, такая тонкая!
 — Рамзес защищен! — крикнула Долент. — Никто не может достать его, даже маг! Идем, идем быстро отсюда!
 Пара бродила по улочкам бедного квартала. В паническом ужасе, скручивающем внутренности, Сари больше не узнавал дорогу. Двери закрывались, когда они приближались, подозрительные взгляды следили за ними за ставнями. Несмотря на жару, Долент продолжала прятать лицо за покрывалом.
 Худой человек с профилем хищной птицы остановил их.
 — Вы потерялись?
 — Нет, — ответил Сари, — дайте пройти.
 — Я не враг, я могу вам помочь.
 — Мы сами выкрутимся.
 — В этом квартале можно встретить неприятности.
 — Мы сумеем защититься.
 — Против вооруженной шайки у вас нет ни единого шанса. Здесь человек, у которого есть драгоценные камни, желанная добыча.
 — У нас нет ничего такого.
 — Разве не вы заплатили ливийскому магу бирюзой?
 Долент прижалась к мужу.
 — Это всего лишь пустые слова!
 — Вы оба весьма неосторожны, не вы ли забыли… это?
 Худой человек показал им тонкую табличку с именем Рамзеса.
 Долент закатила глаза и упала на руки своего мужа.
 — Любое применение черной магии против фараона карается смертью, разве вы не знали? Но в мои намерения не входит вас разоблачать, успокойтесь.
 — Что… что вы хотите?
 — Помочь вам, я уже сказал. Входите в дом, слева, вашей супруге нужно попить.
 Жилище с земляным полом было скромным, но чистым. Молодая полная женщина со светлыми волосами помогла Сари положить Долент на деревянную скамью, покрытую циновкой, и принесла воды.
 — Мое имя Офир, — сказал худой человек, — а это Лита из рода Эхнатона и законная наследница трона Египта.
 Сари был оглушен. Долент тем временем пришла в сознание.
 — Вы… вы шутите?
 — Это правда.
 Сари повернулся к молодой светловолосой женщине.
 — Этот человек лжет?
 Лита отрицательно покачала головой, отошла и села в углу комнаты, как будто безразличная к тому, что происходило.
 — Не пугайтесь, — сказал Офир. — Она столько страдала, что ей долго и трудно придется снова учиться жить.
 — Но… что с ней сделали?
 — Ей угрожали смертью. В одиноком заключении ее заставили отказаться от веры в Атона, единого бога, ей приказали забыть имена родителей и пытались разрушить ее душу. Если бы я не вмешался, она бы уже стала безумной нищенкой.
 — Почему вы помогаете ей?
 — Потому что моя семья была казнена, как и ее. Наша жизнь наполнена лишь одним: желанием отомстить, желанием, которое даст Лите власть и изгонит ложных богов из Египта.
 — Рамзес не несет ответственности за ваши несчастья!
 — Напротив. Он принадлежит к проклятой династии, которая обманывает и угнетает народ.
 — Как вам удалось выжить?
 — Последователи Атона дают нам кров и пищу в надежде, что он услышит наши молитвы.
 — Вас все еще много?
 — Больше, чем вы можете представить, но мы храним молчание. Но даже если останемся лишь мы с Литой, мы продолжим бороться.
 — Но прежние времена минули, — возразила сестра Рамзеса. — Эту горечь испытываете лишь вы.
 — Ошибаетесь, — сказал Офир. — Отныне вы мои союзники.
 — Покинем этот дом, Сари, эти люди — помешанные.
 — Я знаю, кто вы, — произнес Офир.
 — Это неправда!
 — Вы — Долент, сестра Рамзеса, а это ваш муж, Сари, бывший наставник фараона. Одна из жертв его жестокости, и вы хотите отомстить за себя.
 — Это наше дело.
 — У меня есть порченная известковая табличка, которую вы использовали. Если я предъявлю ее визирю, засвидетельствовав против вас…
 — Это шантаж!
 — Если мы станем союзниками, эта угроза исчезнет.
 — А какая нам выгода от этого? — спросил Сари.
 — Использовать против Рамзеса магию было хорошей идеей, но вы не являетесь знатоками. Порча, которую вы выбрали, заставила бы заболеть простого смертного, но не царя. Фараон во время коронации наделяется невидимой защитой, которая окружает его. Нужно шаг за шагом разрушить ее. Я и Лита способны на это.
 — Что вы требуете взамен?
 — Гостеприимный кров и спокойное место, чтобы завязывать контакты.
 Долент подошла к Сари.
 — Не слушай его. Он опасен, он навредит нам. Сари повернулся к магу.
 — Согласен. Мы союзники.




 29


 Рамзес зажег масляные светильники в наосе храма Карнака, самой потайной части храма, куда мог проникать лишь фараон и, в случае его отсутствия, его заместитель, верховный жрец. Тьма рассеялась, показалась святая святых, тайное святилище из розового гранита, в котором находилось земное воплощение Амона, «спрятанное», чью истинную форму не знал ни один из смертных. Благовония фимиама медленно воскурялись, обволакивая место, где божественная энергия воплощалась в видимом и невидимом.
 Царь разбил глиняную печать, приложенную к наосу, отодвинул засов и открыл двери святилища.
 — Просыпайся в мире, мощь порождения, которая творит постоянно. Признай меня, я твой сын, в моем сердце любовь к тебе, я пришел получить твой совет, дабы выполнить то, что будет полезно тебе. Просыпайся в мире и освети эту землю, которая живет лишь твоей любовью. Энергией, что идет от тебя, возроди все, что есть вокруг.
 Царь осветил статую божества, снял цветные повязки из льна, покрывавшие ее, совершил обряд ее очищения водой из священного озера, умастил притираниями и покрыл новыми повязками из чистой ткани. Потом, оживляя их своим голосом, он представил подношения, которые в эти же мгновения подносили жрецы на многочисленных алтарях храма. Такой же ритуал выполнялся каждое утро в каждом храме Египта.
 Наконец пришел черед главному подношению, подношению Маат, закону жизни.
 — Ты живешь им, — обратился царь к божеству, — он оживляет тебя своим благоуханием, питает тебя своей росой, твои глаза есть Закон, все твое существо есть Закон.
 Фараон заключил статую, источающую животворную силу, в братские объятия, закрыл двери наоса, задвинул засов и наложил глиняную печать. Завтра верховный жрец Небу повторит все эти действия от его имени.
 Когда Рамзес вышел из наоса, весь храм уже проснулся. Жрецы снимали с алтарей ту часть очищенной пищи, которая должна была пойти людям, хлеба и пироги выходили из булочных Карнака, мясники готовили мясо для обеда, ремесленники принимались за работу, садовники украшали приделы цветами. День был мирным и счастливым.
 Следуя за колесницей Серраманны, колесница Рамзеса направлялась к Долине Царей. Несмотря на утренний час, жара была уже злой. Хотя Нефертари и опасалась зноя в долине, она сохраняла спокойствие. Влажная повязка на затылке и зонтик помогали ей перенести жару.
 До отъезда на север Рамзес хотел снова увидеть гробницу отца и постоять перед саркофагом того, чье египетское имя «Хозяин жизни» воплощало его функцию. В таинстве золотого покоя душа Сети постоянно возрождалась.
 Две колесницы остановились перед узким входом в Долину. Рамзес помог Нефертари спуститься, в то время как Серраманна, невзирая на присутствие стражи, осматривал окрестности. Даже здесь он не был спокоен. Серраманна внимательно осмотрел стражников, охранявших вход, и не заметил ничего необычного в их поведении.
 К удивлению Нефертари, Рамзес не пошел дорогой, ведущей к вечному жилищу Сети и его предка, первого из Рамзесов, которые находились рядом, а свернул направо, к стройке. Рабочие мотыжили скалу, дробившуюся мелкими кусками, которые собирали в небольшие корзины.
 На выровненных и отполированных блоках один из помощников руководителя стройки Дейр эль-Медине развернул папирус. Он склонился перед царской четой.
 — Вот план устройства моей гробницы, — сказал Рамзес Нефертари.
 — Ты уже сейчас думаешь об этом…
 — С первого года своего правления фараон должен задумываться о плане своего вечного жилища и начать работы.
 Тень грусти, омрачившая взгляд Нефертари, рассеялась.
 — Смерть сопровождает нас каждую минуту, ты прав, и если мы сможем к ней подготовиться, она улыбнется нам.
 — Место кажется тебе подходящим?
 Царица медленно повернулась вокруг себя, как если бы принимала во владение пространство, обвела взглядом скалу и углубления. Потом остановилась, закрыв глаза.
 — Здесь успокоится твое тело, — предсказала она. Рамзес прижал ее к себе.
 — Даже если закон предписывает тебе покоиться в Долине Цариц, мы никогда не расстанемся. Я сделаю твое вечное жилище самым прекрасным из когда-либо построенных на нашей земле, любимой богами. О нем сохранят память грядущие поколения и воспоют его красоту в веках.
 Могущество Долины и торжественность момента связали царскую чету новыми узами, чью сверкающую силу ощутили каменотесы, рабочие каменоломни и надсмотрщик. На вершине стояли влюбленные мужчина и женщина, фараон и его великая супруга, в глазах неба их жизнь и смерть были отмечены печатью вечности.
 Работа была прервана, шум инструментов прекратился. Каждый ремесленник понял, что причастился к тайне тех двоих, чьим делом было править, чтобы небо покоилось на столбах, а земля перебывала в празднике. Без них Нил не будет течь, рыбы резвиться в волнах, птицы летать в небесной лазури, человечество будет лишено дыхания жизни.
 Рамзес и Нефертари отстранились друг от друга, но продолжали разговаривать взглядами. Они только что отворили двери истинного супружества.
 Ремесленники снова принялись мотыжить скалу, царь приблизился к надсмотрщику.
 — Покажи мне план, который ты принял.
 Царь внимательно посмотрел на предложенный ему рисунок.
 — Ты удлинишь первый коридор, сделаешь в первой зале четыре колонны, углубишься в скалу и расширишь зал Маат.
 Взяв кисть предложенную надсмотрщиком, царь поправил рисунок красными чернилами и уточнил размеры, которые требовал.
 — На выходе из зала Маат ты повернешь направо, узкий и короткий проход приведет в золотой покой с восемью колоннами, в центре которого будет расположен саркофаг. Множество приходов, предназначенных для погребения, будут соединены с ним. Каково твое мнение?
 — Никаких технических препятствий, Великий Царь.
 — Если во время работ возникнут трудности, я должен быть незамедлительно предупрежден.
 — Мой долг разрешить их.
 Царская чета и ее эскорт вышли из Долины Царей и снова направились к Нилу. Так как царь не предупредил Серраманну, последний неотрывно наблюдал за холмами. Тяжким был его труд, так как молодой монарх был безразличен к опасности. Слишком полагаясь на удачу, он рисковал ее в конце концов потерять.
 Дойдя до долины, царская колесница свернула направо, проехала мимо некрополя знати и погребального храма Тутмоса III, знаменитого фараона, который сумел установить мир в Азии и заставил расцвести египетскую цивилизацию на Ближнем Востоке.
 Рамзес остановился перед необитаемой деревней, на границе полей и пустыни, недалеко от поселка строителей. Серраманна тут же расставил людей, опасаясь, что злоумышленник прячется среди стеблей пшеницы.
 — Что ты думаешь об этом месте, Нефертари?
 Легкая и грациозная, царица сняла сандалии, чтобы лучше почувствовать энергию земли. Ее обнаженные ноги коснулись раскаленного песка, она прошла справа налево, вернулась по своим следам и села на плоский камень в тени пальмы.
 — Здесь присутствует сила, та же сила, что живет в твоем сердце.
 Рамзес опустился на колени и начал осторожно гладить нежные ступни царицы.
 — Вчера, — призналась она, — я испытала странное чувство, почти пугающее.
 — Ты можешь описать его?
 — Ты находился внутри продолговатого камня, защищенный им, кто-то пытался его разбить, чтобы снять и разрушить эту защиту.
 — Ему это удалось?
 — Мой дух боролся с этой темной силой, он отбросил ее. Камень остался невредимым.
 — Дурной сон?
 — Нет, я не спала, и это видение прошло через мои мысли, как реальность далекая, однако существующая.
 — Твое беспокойство рассеялось?
 — Нет, не совсем. Тревожно, будто враг прячется за дверью, желая навредить тебе.
 — У меня много врагов, Нефертари, но нужно ли удивляться этому? Чтобы победить меня, они, не колеблясь, будут использовать самое гнусное оружие. Или я перестану действовать, опасаясь их ударов, или я буду двигаться вперед, не заботясь о них. Я решил двигаться вперед.
 — Тогда я должна защищать тебя.
 — Серраманна заботится об этом.
 — Он отразит видимые атаки, но как оградить тебя от невидимых? Это будет моей заботой, Рамзес, своей любовью я окружу твою душу стеной, которую не преодолеют демоны. Но нужно еще…
 — О чем ты думаешь?
 — О том, кто еще не существует, но кто должен сохранить твое имя и твою жизнь.
 — Он родится здесь, на этой земле, на которой ты сейчас стоишь. Я тоже подумал об этом великом союзнике в сердце камня, душе, построенной из материи вечности. Здесь будет воздвигнут мой Храм миллионов лет, Рамессеум. Я хочу, чтобы мы создали его вместе, как нашего ребенка.




 30


 Серраманна разгладил усы, надел пурпурную тунику с широким воротом, надушился и внимательно посмотрел на свою прическу в зеркало.
 Учитывая обязательства перед Рамзесом, он должен быть одет как достойный и почтенный человек, чье мнение имеет вес. Сард долго колебался, но убежденность в правильности собственных выводов подталкивала на решительные действия, он не мог больше жить с таким грузом на сердце.
 Он застал царя заканчивающим свой утренний туалет. Свежий и бодрый, монарх был в благосклонном расположении духа.
 — Роскошно, — признал Рамзес. — Ты не откажешься от командования моей личной стражей, чтобы заняться последней модой в Мемфисе?
 — Я подумал…
 — Ты подумал, что утонченный вид подойдет лучше для щекотливых просьб.
 — Кто предупредил вас…
 — Никто, успокойся, твоя тайна сохранена.
 — Великий Царь, я прав!
 — Прекрасное начало! Насчет чего?
 — Этот скорпион, который должен был вас укусить и испортить ваше путешествие… Кто-то подложил его в ваши покои.
 — Безусловно, Серраманна. Что еще?
 — Разозленный своей оплошностью, я провел расследование.
 — И твое заключение тебя беспокоит.
 — Действительно, Великий Царь. Действительно…
 — Тебе страшно, Серраманна?
 Оскорбление заставило сарда побледнеть. Если бы Рамзес не был фараоном Египта, Серраманна заставил бы его закрыть рот.
 — Я должен заботиться о вашей безопасности, Великий Царь, а это не всегда легко.
 — Ты упрекаешь меня за то, что я непредсказуем?
 — Если бы вы были чуть менее…
 — Тебе бы стало скучно.
 — Я старый пират, но я люблю хорошо делать свою работу.
 — Кто мешает тебе выполнять ее?
 — Просто пассивно охранять вас — никто, но могу ли я зайти дальше?
 — Выскажись яснее.
 — Я подозреваю одного из ваших приближенных. Чтобы подложить этого скорпиона, нужно было знать, где находится ваша каюта.
 — Столько людей знали это!
 — Возможно, но мое чутье подсказывает, что у меня есть шанс узнать виновного.
 — Каким способом?
 — Моим.
 — Справедливость — основа египетского общества, Серраманна. Фараон — первый слуга Закона, и он отнюдь не выше его.
 — Другими словами, я не получу официального приказа.
 — Неужели это помешает твоему предприятию?
 — Понял, Великий Царь!
 — Я не уверен, Серраманна. Следуй своим путем, но уважай других, я не допущу никакого бесчинства. Есть ли официальный приказ или нет, я ответствен за твои поступки.
 — Я не буду ни с кем обращаться грубо.
 — Дай слово.
 — Имеет ли ценность слово пирата?
 — Храбрый человек не нарушит своего слова.
 — Когда я говорю «грубо обращаться», я…
 — Твое слово, Серраманна.
 — Хорошо, у вас оно есть, Великий Царь.
 Чистота дворца была одной из главных забот Роме, управляющего Рамзеса, ответственного за комфорт фараона. Так что подметальщики, мойщики полов и другие труженики тряпки не бездействовали под присмотром дотошного писца, державшегося за свое место и желавшего понравиться Роме. Он проверял работу этих групп, немедленно вызывая того, кто не выполнял своих обязанностей, угрожая понизить его жалование при первом же нарушении.
 С наступлением ночи писец вышел из дворца, сверкавшего, как зеркало. Уставший, изнывающий от жажды, он направился быстрым шагом к таверне, где подавали вкуснейшее пиво. Когда он шел по улице, запруженной ослами, гружеными сумками с пшеницей, мощная рука схватила его за воротник и заставила, пятясь, зайти в темную лавку, дверь которой захлопнулась. Служащий испугался так, что даже не вскрикнул.
 Две сильные руки сжали его шею.
 — Говори, подлец!
 — Отпустите меня… Мне нечем дышать… Серраманна ослабил хватку.
 — Ты ведь приспешник своего хозяина, а?
 — Хозяина… какого хозяина?
 — Роме, управляющего.
 — Но… его работа безукоризненна!
 — Роме ненавидит Рамзеса, не так ли?
 — Я не знаю… Нет, нет, я не думаю! А я, я верный слуга царя!
 — Роме большой любитель скорпионов, я уверен в этом.
 — Скорпионов, он? Он боится их!
 — Ты лжешь.
 — Нет, клянусь, что нет.
 — Ты видел, как он возится с ними.
 — Вы ошибаетесь…
 Сард начал сомневаться. Обычно подобное обращение давало превосходные результаты. Писец, казалось, говорил правду.
 — Вы ищете… любителя скорпионов?
 — Ты знаешь кого-нибудь?
 — Друг царя по имени Сетау… Он проводит свою жизнь среди змей и скорпионов. Говорят, он разговаривает с ними на их языке, и они подчиняются ему.
 — Где он?
 — Уехал в Мемфис, где у него лаборатория. Он женился на нубийской колдунье, Лотус, такой же подозрительной, как и он.
 Серраманна отпустил писца, который потер шею, счастливый оттого, что может дышать.
 — Я могу… я могу идти?
 Сард отпустил его жестом.
 — Минуту… Я причинил тебе боль?
 — Нет, нет!
 — Иди и никому не говори об этом разговоре. Иначе, мои руки превратятся в змей и задушат тебя.
 В то время когда писец удирал восвояси, Серраманна спокойно покинул лавку и задумчиво пошел в противоположном направлении.
 Его чутье твердило, что управляющий Роме, сделавший карьеру слишком быстро, лучше всего подходит на роль злоумышленника. Серраманна не доверял подобным людям, ловко скрывающим амбиции за веселостью. Но он, несомненно, допустил ошибку, полезную ошибку, так как писец, возможно, подкинул ему хорошую подсказку — подсказку, ведущую к Сетау, одному из друзей царя.
 Сард скривился в гримасе.
 Рамзес ценил дружбу. Для него она была священна. Нападать на Сетау было рискованно, к тому же этот человек владел опасным оружием. Однако, получив эти сведения, Серраманна не мог бездействовать. Вернувшись в Мемфис, он с особенным вниманием отнесется к необычной паре, слишком хорошо уживающейся вместе с рептилиями.
 — У меня нет никаких жалоб на тебя, — отметил Рамзес.
 — Я сдержал свое обещание, Великий Царь, — подтвердил Серраманна.
 — Ты абсолютно уверен?
 — Совершенно.
 — Каковы результаты твоих расследований?
 — Пока никаких.
 — Полный провал?
 — Ложный след.
 — Но ты не отступаешь?
 — Моя забота — защищать вас… Уважая закон.
 — Ты не скрываешь ничего важного, Серраманна?
 — Вы думаете, я на это способен, Великий Царь?
 — Разве пират не способен на что угодно?
 — Я бывший пират. Нынешнее существование слишком нравится мне, чтобы я бесполезно рисковал.
 Взгляд Рамзеса стал пронзительным.
 — Твое главное подозрение не оправдалось, но ты будешь упорствовать.
 Серраманна ответил утвердительным кивком головы.
 — Мне жаль прерывать твои поиски.
 Сард не скрывал своего разочарования.
 — Я был сдержан, уверяю вас…
 — Ты здесь ни при чем. Завтра мы уезжаем в Мемфис.




 31


 Роме не знал, куда деваться, настолько путешествие двора из Фив в Мемфис прибавило ему забот. У каждой госпожи должна была быть баночка с румянами, а у каждого господина удобное кресло, еда на борту должна была быть столь же отменной, как и на суше, а у льва и пса Рамзеса должна была быть разнообразная и питательная пища. И этот повар, который заболел, и мойщик, который опоздал, и прачка, неправильно распределившая белье!
 Рамзес отдавал приказы, которые должны быть выполнены. Роме, мечтавший вести спокойную и сытую жизнь без особых хлопот, восхищался этим молодым, быстрым и требовательным царем. Конечно, он постоянно дергал свое окружение, казался нетерпимым, пылал огнем, грозившим спалить того, кто приблизится к нему. Но он приводил в восторг, подобно сильному соколу, который парит в небе, защищая его. Роме нужно было доказать свою пригодность, пусть даже пожертвовав своим покоем.
 Управляющий с корзиной свежих фиг в руках появился на мостике царской барки. Серраманна преградил ему путь.
 — Обязательный обыск.
 — Я управляющий Великого Царя!
 — Обязательный обыск, — повторил сард.
 — Ты хочешь спровоцировать несчастный случай?
 — У тебя совесть нечиста?
 Роме, казалось, колебался.
 — Что ты хочешь сказать?
 — Или ты не знаешь об этом, и все для тебя кончится хорошо, или ты знаешь, и тогда от меня не скроешься.
 — Ты сходишь с ума, сард! Раз ты такой недоверчивый, сам неси царю эту корзину. У меня еще тысяча дел.
 Серраманна поднял белую ткань, прикрывавшую корзину. Фиги были великолепны, но не скрывали ли они смертельную ловушку? Он брал их одну за одной и выкладывал на палубу. Под каждой он ожидал увидеть агрессивно нацеленный хвост скорпиона.
 Когда корзина опустела, ему осталось лишь снова заполнить ее, не раздавив при этом спелые плоды.
 Прекрасная Исет была великолепна.
 Она склонилась перед Рамзесом, как молодая девушка, видящая царя в первый раз и готовая вот-вот упасть в обморок.
 Он поднял ее движением сильным и нежным одновременно.
 — Уж не ослабела ли ты?
 — Возможно, Великий Царь.
 Ее лицо казалось серьезным, почти обеспокоенным, но глаза улыбались.
 — Что-то заботит тебя?
 — Позволишь ли ты довериться тебе?
 Они сели на низких сидениях, близко поставленных друг к другу.
 — У меня есть несколько мгновений для личной аудиенции.
 — Долг царя настолько занимает твое время?
 — Я больше не принадлежу себе, Исет, у меня больше дел, чем часов в сутках, это действительно так.
 — Двор возвращается в Мемфис.
 — Верно.
 — Ты не дал мне никаких указаний… Должна ли я уехать с тобой или оставаться в Фивах?
 — Догадываешься ли ты о причине моего молчания?
 — Оно давит на меня, признаю.
 — Я предоставляю тебе выбор, Исет.
 — Почему?
 — Я люблю Нефертари.
 — И меня ты тоже любишь, не правда ли?
 — Ты должна ненавидеть меня.
 — Ты правишь царством, но понимаешь ли ты сердце женщины? Нефертари удивительное существо, а я нет. Но ни она, ни ты, ни боги не могут помешать мне любить тебя, каким бы ни было место, которое ты отведешь мне. Почему вторая жена не имеет права на счастье, если она умеет собирать все крупинки счастья, доставшиеся ей? Видеть тебя, говорить с тобой, разделить несколько мгновений существования — ценнейшая радость для меня, и я не изменила бы ничего.
 — Что ты решила?
 — Я уезжаю в Мемфис вместе со двором.
 Около сорока барок покинули Фивы под крики многочисленной толпы, принимавшей Рамзеса и Нефертари. Посвящение верховного жреца Амона прошло без осложнений, управляющий столицей Юга сохранил свое место, как и визир. Двор устроил пышный пир, народ радовался хорошему приливу, обеспечивающему процветание страны.
 Роме улучил несколько минут в свое распоряжение. На борту царской барки никаких огрехов, за исключением сарда, продолжавшего шпионить за ним. Разве не потребовал он обыскать каюты всех членов экипажа? Однажды он совершит ошибку, которую нельзя будет простить никому. Отсутствие уважения по отношению к именитым гостям уже стоило ему появления важных врагов, и лишь поддержка царя сохраняла его положение. Но надолго ли?
 Управляющий, сомневаясь, второй раз проверил покрывала, прочность кресел, уверился в превосходном качестве блюд, которые подадут к обеду, и побежал на палубу, где в тени, в бочонке, находилась предназначенная для льва и пса свежая вода.
 Через одно из окон просторной каюты Нефертари Рамзес, забавляясь, наблюдал за ним.
 — Наконец-то управляющий занят больше делом, чем своими привилегиями! Приятный сюрприз, ты не находишь?
 Легкая тень усталость омрачила сияющее лицо Нефертари. Рамзес сел на кровать и прижал ее к себе.
 — Кажется, Серраманна не разделяет твое мнение. Между ним и Роме появилась странная враждебность.
 Царь был удивлен.
 — Какова ее причина?
 — Серраманна подозрителен, всегда насторожен.
 — Нет никакого смысла подозревать Роме!
 — Надеюсь, что так.
 — Ты тоже сомневаешься в его верности?
 — Мы еще плохо знаем его.
 — Я предложил ему должность, о которой он мечтал!
 — Он забудет об этом.
 — Сегодня ты настроена весьма пессимистично.
 — Я хочу, чтобы Роме опроверг мои опасения.
 — Ты знаешь что-то о его поступках?
 — Ничего, кроме подозрений Серраманны.
 — Твое мнение ценно, очень ценно.
 Она склонила голову ему на плечо.
 — Никто не остается равнодушным по отношению к тебе, Рамзес, тебе или будут помогать, или тебя будут ненавидеть. Твое могущество столь велико, что это служит укором.
 Царь растянулся на спине, Нефертари свернулась, как кошка, рядом.
 — Разве могущество моего отца не было больше моего?
 — Вы и похожи и не похожи. Сети подчинял себе, не говоря ни слова, его сила была скрытой, ты — поток и огонь, ты открываешь пути, не заботясь о затраченных усилиях.
 — У меня есть замысел, невероятный замысел, Нефертари.
 — Всего лишь один?
 — Этот действительно невероятен. Я ношу его в себе с тех пор, как принял власть, мне он кажется требованием, от которого я не смогу избавиться. Если я достигну цели, лицо Египта переменится.
 Нефертари нежно провела ладонью по лбу царя.
 — Этот замысел уже обрел очертания или все еще остается мечтой?
 — Я способен превратить мечту в реальность, но я жду знака.
 — Отчего эта неуверенность?
 — Потому что небеса должны одобрить мое решение. Ничто не нарушит договора, заключенного с богами.
 — Ты желаешь сохранить это в тайне?
 — Передать его словами означало бы уже воплотить его, но ты главная царская жена и должна все знать о моей душе.
 Рамзес доверял свою мечту, а Нефертари слушала. Невероятно… Да, замысел фараона действительно был невероятен.
 — Ты прав, что ждешь знамения свыше, — решила она, — и я ни на секунду не оставлю тебя.
 — Если оно не случится…
 — Оно случится. А мы сумеем его разгадать.
 Рамзес выпрямился и внимательно посмотрел на Нефертари, чье прозвание «прекраснейшая среди прекраснейших» не сходило с уст. Разве любовные стихи сложены не о ней, чьи руки и ноги цвета терракоты сияют благородством бирюзы, а гибкое тело обладает глубиной небесных вод?
 Царь нежно приложил ухо к животу супруги.
 — Ты чувствуешь, как растет наш ребенок?
 — Он родится, я обещаю.
 Бретель платья Нефертари скользнула с плеча, обнажая грудь. Рамзес прикусил тонкую ткань и обнажил восхитительные перси супруги. В ее глазах сверкали воды небесного Нила, глубина желания и рождалась магия двух тел, объединенных любовью без границ.




 32


 Первый раз после своей коронации Рамзес вошел в кабинет отца в Мемфисе. Никаких украшений: белые стены, окна с решетками, большой стол, кресло с прямой спинкой для царя и плетеные стулья для посетителей, шкаф с папирусами.
 У Рамзеса комок подступил к горлу.
 Дух Сети все еще жил в этих строгих стенах, где он работал столько дней и ночей на благо и процветание Египта. Здесь не было смерти, а лишь постоянное присутствие воли того, кого не заменить.
 Обычай требовал, чтобы сын построил свой собственный дом и создал свою обстановку, по своему вкусу. Таково и было намерение молодого фараона до того, как он вошел сюда.
 Через одно из окон Рамзес долго смотрел во внутренний двор, где стояла царская колесница, затем он коснулся стола, открыл шкаф, где лежали чистые папирусы, и сел в кресло с прямой спинкой.
 Дух Сети его не отторг.
 Сын наследовал своему отцу, отец принимал своего сына как хозяина Обеих Земель. Рамзес сохранит этот кабинет нетронутым, будет работать там во время пребывания в Мемфисе и сохранит в убранстве эту строгость, которая поможет ему принимать решения.
 На большом столе лежали две гибкие ветки акации, связанные у концов льняной веревкой. Волшебные палочки, которыми пользовался Сети, чтобы найти воду в пустыне. Как точно было рассчитано это мгновение в обучении Рамзеса, еще не ведавшего о своей судьбе! Он понял тогда, что фараон сражается с тайной мироздания, постигая законы существования материи.
 Править Египтом означало не только управлять государством, но и вести диалог с невидимым.
 Стариковскими плохо слушающимися пальцами Гомер размял листья шалфея и набил ими трубку из большой раковины, которая теперь задымилась, как и положено. Между двумя затяжками он позволял себе глоток крепкого вина, сдобренного анисом и кориандром. Сидя под деревом лимона в кресле с мягкой подушкой, греческий поэт наслаждался тихим вечером, когда его служанка объявила о приходе царя.
 Увидев Рамзеса перед собой, Гомер был удивлен его величественной осанкой.
 Поэт с трудом поднялся.
 — Сидите, прошу вас.
 — Вы изменились, Великий Царь!
 — Великий Царь… Вы не станете подобострастным, дорогой Гомер?
 — Вы были коронованы. Когда монарх выглядит так, как вы, его должны уважать. При виде вас сразу становится понятным, что вы больше не экзальтированный подросток, которого я наставлял… Смогут ли мои слова достигнуть слуха фараона?
 — Я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы довольны своей жизнью?
 — Я укротил служанку, садовник молчалив, повар талантлив, а писец, которому я диктую свои поэмы, кажется, ценит их. Чего еще желать?
 Гектор, черно-белый кот, прыгнул к поэту на колени и замурлыкал.
 Как обычно, Гомер умастил свои руки и плечи оливковым маслом. По его мнению, не было продукта более чистого и благоуханного.
 — Вы намного продвинулись?
 — Мне удались слова Зевса, адресованные богам:  Цепь золотую теперь же спустив  от высокого неба, Свесьтесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились! Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, —  С самой землею и с самым морем ее повлеку я И моею десницею окрест вершины Олимпа Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет… 
  — Другими словами, все, как у меня, — мое царствование еще не утвердилось и мое царство колеблется от порывов ветра.
 — Но, живя почти в одиночестве, как я мог узнать об этом?
 — Разве вдохновение поэта и болтовня слуг не служат вам источником информации?
 Гомер поскреб белую бороду.
 — Это весьма возможно… Неподвижность — это не препятствие. Ваше возвращение в Мемфис было желательно.
 — Я должен был решить одну деликатную проблему.
 — Назначение верховного жреца Амона, который не предаст вас, когда вы начнете действовать, я знаю… Удачно проведенное дело и, похоже, разумное. Выбор старика без амбиций свидетельствует о редкой политической прозорливости со стороны молодого правителя.
 — Я ценю этого человека.
 — Почему нет? Главное, что он подчиняется вам.
 — Если Юг и Север разделятся, Египет будет разрушен.
 — Забавная, но притягательная страна. К своему стыду, мало-помалу я привыкаю к вашим обычаям до такой степени, что начинаю менять вкус своего любимого вина.
 — Заботитесь ли вы о своем здоровье?
 — Этот Египет населен врачами! У моего изголовья побывали зубной, глазной и простой врачи! Они предписали мне столько снадобий, что я отказался их принимать. Только глазные капли, которые улучшают немного мое зрение… Если бы они были у меня в Греции, возможно, мои глаза остались бы здоровыми. Я туда не вернусь… Слишком много переворотов, конфликтов, вождей и царьков, поглощенных соперничеством. Чтобы писать, нужны комфорт и спокойствие. Приложите все усилия, чтобы создать великий народ, Великий Царь.
 — Мой отец начал это дело.
 — Я написал такие строки:
  Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит: Боги судили всесильные нам, человекам несчастным, Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны. Вы не избегнете общей участи, и, однако, ваши обязанности ставят вас над этим человечеством, подверженном страданиям. Разве ваш народ верит в счастье, наслаждается им и даже строит его не потому, что фараоны в течение стольких веков стремились к этому, сохраняя стабильность порядка?
 Рамзес улыбнулся.
 — Вы начинаете понимать тайны Египта.
 — Не сожалейте о своем отце и не пытайтесь подражать ему; станьте, подобно ему, незаменимым.
 Во всех храмах Мемфиса Рамзес и Нефертари совершили ритуал и, наконец, почтили присутствием верховного жреца города, обязанного координировать ремесленные школы, в которых учились гениальные скульпторы.
 Пришел тот миг, который они мечтали оттянуть, — позирование. Царь и царица, сидя на троне, увенчанные коронами, со скипетрами в руках должны были оставаться неподвижными нескончаемые часы, чтобы позволить скульпторам, «дающим жизнь», выгравировать на камне изображение вечно молодой царской четы. Нефертари достойно вынесла испытание, в то время как Рамзес выказывал множество знаков нетерпения. На второй же день он заставил прийти Амени, не в силах оставаться в бездействии.
 — Уровень паводка?
 — Удовлетворительный, — ответил личный секретарь царя. — Крестьяне надеялись на большее, но служащие накопительных бассейнов настроены оптимистично. Мы не будем нуждаться в воде.
 — Как дела у нашего советника по земледелию?
 — Он доверяет мне административную работу и не показывается в кабинете. Он ходит от поля к полю, от хозяйства к хозяйству, решает тысячу и одну проблему день за днем. Это не обычное поведение для советника, но…
 — Пусть продолжает! Есть возражения среди крестьян?
 — Урожаи хорошие, амбары полны.
 — Стада?
 — Рождаемость увеличилась, смертность уменьшилась по данным последней переписи. Ветеринарные службы не сообщили ни о каких тревогах.
 — А мой возлюбленный брат Шенар?
 — Образец ответственности. Он объединил своих служащих, рассыпался в похвалах и призвал каждого служить Египту сознательно и ревностно. Он очень серьезно относится к своему посту, консультируется с советниками и с почтительностью относится к нашему другу Аше. Шенар становится ответственным работником и человеком дела.
 — Ты всерьез, Амени?
 — С управлением не шутят.
 — Ты беседовал с ним?
 — Конечно.
 — Как он принял тебя?
 — Вежливо. Он не возражал, когда я попросил его представлять мне еженедельный отчет о своих действиях.
 — Удивительно… Он должен был бы выпроводить тебя.
 — Мне кажется, он принял правила игры. В такой степени, что ты контролируешь его. Чего ты боишься?
 — Не терпи ни одного нарушения с его стороны.
 — Излишняя рекомендация, Великий Царь.
 Рамзес встал, положил скипетр и корону на трон и отпустил скульптора, чей эскиз принимал форму. Нефертари с облегчением последовала примеру царя.
 — Позирование — это пытка, — признал монарх. — Если бы мне рассказали об этой ловушке, я бы избежал ее! К счастью, наш портрет будет сделан однажды и навсегда.
 — У каждой должности свои требования: Твое Величество не может не считаться с этим.
 — Осторожнее, Амени, возможно, с тебя тоже сделают статую, если ты станешь мудрецом.
 — С таким существованием, которое заставляет меня вести, Великий Царь, у меня нет никаких шансов!
 Рамзес приблизился к другу.
 — Что ты думаешь о моем управляющем Роме?
 — Человек действенный и неуравновешенный.
 — Неуравновешенный?
 — Он бесконечно, дотошно влезает сам во все мелочи и ищет совершенства.
 — Итак, он похож на тебя.
 Задетый Амени скрестил руки.
 — Это упрек?
 — Я желаю знать, раздражает ли тебя поведение Роме?
 — Напротив, оно успокаивает меня! Если бы все управление вело себя так же, у меня не было бы больше забот. В чем ты его упрекаешь?
 — Сейчас ни в чем.
 — Тебе нечего опасаться Роме. Если Твое Величество больше не задерживает меня, я побегу в кабинет.
 Нефертари нежно взяла руку Рамзеса.
 — Амени неизменен.
 — Он сам себе государство.
 — А как знамение, ты получил его?
 — Нет, Нефертари.
 — Я предчувствую его.
 — Какую форму оно примет?
 — Я не знаю этого, но оно приближается к нам, как всадник на всем скаку.




 33


 В эти первые дни сентября паводок был спокоен. Египет был похож на большое озеро, и то тут, то там виднелись холмы, увенчанные деревнями. Для тех, кто не был занят на стройке фараона, наступило время отдыха и прогулок на барках. Разместившись на возвышенностях, скот объедался заранее припасенным кормом. В других областях ловили рыбу.
 В южной части Дельты, немного севернее Мемфиса, Нил доходил в ширине до двадцати километров, в северной части вода разлилась более чем на двести километров, река впадала в море, догоняя его по ширине.
 Папирус и лотос разрослись, как в незапамятные доисторические времена. Веселые воды очищали землю, смывали всю нечисть и давали плодородный ил, несущий обилие и процветание.
 Как и каждое утро с середины мая, смотритель спустился по ступеням ниломера Мемфиса, на чьих стенах были отметки в локтях  6 , позволяющие измерять высоту паводка и высчитывать ритм подъема воды. В это время года уровень воды снижался почти незаметно, до того момента, как начинался явный отлив в конце сентября.
 Ниломер походил на квадратный колодец из больших камней. Смотритель, боясь поскользнуться, спускался с осторожностью. В левой руке он держал деревянную табличку и рыбью кость, которая служила ему пером, правой он опирался на стену.
 Его нога коснулась воды.
 Удивленный, он замер и внимательно посмотрел на отметки на стене. Его глаза, должно быть, обманываются, он проверил, снова проверил и, поднявшись по лестнице, бросился бежать.
 Главный смотритель каналов области Мемфиса с удивлением посмотрел на смотрителя, озадаченного ниломером.
 — Твой отчет нелеп.
 — Вчера я тоже так подумал, я снова проверил сегодня, нет никакого сомнения!
 — Ты знаешь дату?
 — Да, сейчас начало сентября!
 — Ты умный, аккуратный работник, представленный в списке на повышение, я согласен забыть об этом случае, но не будем к этому возвращаться, и исправь свою ошибку.
 — Но тут нет ошибки.
 — Ты принуждаешь меня прибегнуть к дисциплинарному воздействию?
 — Проверьте сами, прошу.
 Уверенность смотрителя ниломера поколебала смотрителя каналов.
 — Ты хорошо знаешь, что это невозможно!
 — Я не понимаю, но это правда… Правда, которую я записал на своей табличке два дня подряд!
 Оба направились к ниломеру.
 Главный смотритель сам удостоверился в удивительном феномене: вместо того чтобы спадать, вода прибывала!
 Шестнадцать локтей, идеальная высота прилива, или «ликующая радость».
 Новость распространилась по стране со скоростью бегущего шакала, народ уверовал: Рамзес в первый же год своего правления совершил чудо! Накопительные бассейны были наполнены до предела, полив полей был обеспечен до конца периода засухи, Обеим Землям предстоит счастливое время благодаря царскому волшебству.
 В сердцах людей Рамзес стал наследником Сети. Египтом правил благословенный фараон, которому была дарована сверхъестественная сила, способная управлять паводком, изгонять призраков голода и накормить страну.
 Шенар был в бешенстве. Как обуздать глупость народа, превращавшую природный феномен в демонстрацию волшебства? Этот проклятый подъем Нила, подобного которому не могли упомнить смотрители ниломеров, был, конечно, необычным и мог быть признан поразительным, но он не был связан с Рамзесом! Однако в деревнях и городах организовали празднества в честь фараона, чье имя усердно прославлялось. Не станет ли он однажды равным богам?
 Старший брат царя отменил все встречи и даровал свободный день работникам по примеру коллег правительства. Выделяться было бы серьезной ошибкой.
 Почему Рамзесу сопутствует такая удача? За несколько часов его популярность обогнала популярность Сети. Ряды его противников дрогнули, усомнившись, возможно ли победить его. Вместо того чтобы идти вперед, Шенару придется стать еще осторожней и ткать свое полотно медленно.
 Его упорство осилит удачу брата. Удача переменчива и всегда покидает своих любимцев. Когда она покинет Рамзеса, Шенар начнет действовать. Ему еще было нужно запастись эффективным оружием, чтобы нанести верный и сильный удар.
 На улице послышались крики. Шенар подумал о стычке, но звук усиливался, переходя в настоящий гул: весь Мемфис кричал! Советник по иностранным делам преодолел несколько ступенек, ведущих на террасу.
 Зрелище, свидетелем которого он оказался, как и тысячи египтян, ошеломило его.
 Гигантская голубая птица, похожая на цаплю, кружила над городом.
 «Феникс, — подумал Шенар. — Это невозможно, феникс вернулся…» Старший брат Рамзеса не мог выкинуть эту глупую мысль из головы и пристально смотрел на голубую птицу. По легенде, она прилетала из того мира, чтобы возвестить о счастливом царствовании и новой эре.
 Сказка для детей, вздор, придуманный на смех людям! Но феникс кружил в полете, будто осматривал Мемфис, выбирая направление.
 Если бы у него был лук, Шенар подбил бы птицу, чтобы доказать, что это всего лишь перелетная отбившаяся от стаи и потерявшаяся птица. Отдать приказ солдатам? Никто не подчинится, все обвинят его в безумии! Все видели явление феникса. Вдруг крик ослаб.
 В Шенаре ожила надежда. Конечно, каждый знал об этом! Если эта голубая птица была фениксом, он не просто облетел бы Мемфис, так как, по легенде, у него была определенная цель. Бессмысленное кружение заблудившейся птицы вскоре рассеет иллюзии толпы, это не станет вторым чудом Рамзеса и, возможно, принизит первое.
 Этот шанс, тот самый шанс, который должен был подвернуться!
 Еще несколько криков детей, и воцарилась тишина.
 Громадная синяя птица продолжала выписывать круги над городом. В замершем воздухе было слышно пение ее грациозного полета, шелест крыльев, похожий на шелест ткани. За радостью последовали горечь и плач, людям довелось увидеть не феникса, появлявшегося раз в пятнадцать столетий, а несчастную цаплю, отбившуюся от стаи.
 С облегчением Шенар вернулся в кабинет. Как он был прав, не веря в эти старые сказки для дураков! Ни птица, ни человек не живут тысячелетиями, никакой феникс не прилетит отмерить время и указать избранность фараона. Но из этого события стоит извлечь урок: тому, кто хочет править, нужно уметь манипулировать толпой. Дарить мечты и иллюзии так же необходимо, как и кормить хлебом. Если популярность главы правительства не приходит сама по себе, нужно ее сформировать, используя слухи и домыслы.
 Крики возобновились.
 Несомненно, разочарованная толпа в гневе, лишившись чуда, которого ждала. Шенар различил имя Рамзеса, чье поражение грозило быть все более и более очевидным.
 Он вернулся на террасу и остолбенел, увидев ликующую толпу, приветствующую полет феникса к обелиску на изначальном Холме.
 В бешенстве от ярости Шенар понял, что даже боги провозглашают новую эру. Эру Рамзеса.
 — Два знамения, — заключила Нефертари. — Неожиданный паводок и возвращение феникса! Чье правление начиналось более ослепительно?
 Рамзес читал доклады, только что ему принесенные.
 Этот невероятный подъем воды до идеального уровня был благословением для Египта. Что до громадной голубой птицы, которой восхищалось все население Мемфиса, она удобно расположилась на обелиске храма Гелиополя подобно лучу застывшего света.
 Посланник того мира больше не двигался и наблюдал за страной, любимой богами.
 — Ты кажешься растерянным, — заметила царица.
 — Кто не был бы удивлен силой этих знамений?
 — Они заставят тебя отступить?
 — Напротив, Нефертари. Они подтверждают, что я должен двигаться вперед, не заботясь о препятствиях, пересудах и трудностях.
 — Итак, пришел час осуществить твой замысел.
 Он обнял ее.
 — Прилив и феникс дали ответ.
 Запыхавшийся Амени ворвался в приемную залу царской четы.
 — Глава… Дома Жизни… желает поговорить с тобой.
 — Пусть войдет.
 — Серраманна хочет обыскать его… Будет скандал!
 Рамзес направился быстрым шагом к прихожей, где лицом к лицу стояли мощный, обритый наголо шестидесятилетний главный смотритель и громадный сард в доспехах, шлеме и вооруженный.
 Смотритель склонился перед фараоном, чье неудовольствие заметил Серраманна.
 — Без исключений, — пробормотал сард. — Если нет, вашу безопасность нельзя будет гарантировать.
 — Чего вы хотите? — спросил Рамзес у смотрителя.
 — Дом Жизни надеется как можно скорее увидеть вас, Великий Царь.




 34


 Когда Сети отвез Рамзеса в Гелиополь, он решил подвергнуть его испытанию, от которого зависело его будущее. Сегодня он, уже будучи фараоном, ступил на землю великого храма Ра, столь же просторного, как и храм Амона в Карнаке.
 На этом священном месте, через которое проходил канал, было построено множество зданий: храм Атума на изначальном Холме Бен-Бен, святилище геральдической персеи Ишед, на листьях которой были записаны имена царей, святилище Эннеады, построенное Джосером, создателем ступенчатой пирамиды в Саккаре.
 Гелиополь был прекрасен. Аллеи, украшенные множеством каменных изваяний божеств, прорезали тенистые заросли акаций и тамариска, пышно разрослись фруктовые сады и оливковые рощи, пчеловоды собирали большой урожай меда, тучные стада коров в изобилии давали молоко, в мастерских обучали умелых ремесленников, около сотни деревень работало на священный город, который, в свою очередь, обеспечивал их благоденствие.
 Здесь была воплощена египетская мудрость, записанная в ритуалах и мифах, переходящая из уст учителей в уши последователей, ученые, маги и жрецы совершенствовали здесь свое искусство вдали от посторонних глаз и суеты.
 Глава Дома Жизни Гелиополя, самого древнего в стране, по чьему образу были созданы все остальные храмы, не часто появлялся в свете. Погруженный в размышления и изучение, он редко покидал свои владения.
 — Ваш отец часто посещал нас, — заметил он Рамзесу. — Самым большим его желанием было удалиться от этого мира, но он знал, что оно неосуществимо. Вы молоды, Великий Царь, у вас тысяча замыслов, которые роятся в вашей голове и сердце. Но достойны ли вы того имени, которое носите?
 Рамзес с трудом сдержал свой гнев.
 — Вы в этом сомневаетесь?
 — Вместо меня ответят небеса. Идите за мной.
 — Это приказ?
 — Вы — повелитель страны, а я — ваш слуга.
 Глава Дома Жизни не отвел взгляд. Этот человек был серьезнее, чем все противники, с которыми приходилось сталкиваться до сих пор.
 — Вы пойдете за мной?
 — Показывайте дорогу.
 Жрец шел ровным шагом и направлялся к изначальному Холму, где стоял обелиск, покрытый письменами. На его вершине неподвижный феникс.
 — Вы согласны поднять голову, Великий Царь, и пристально посмотреть на птицу?
 Полуденное солнце было таким ослепительным, что феникс словно купался в свете.
 — Вы хотите, чтобы я ослеп?
 — Вам решать, Великий Царь.
 — Царь не будет отвечать на вызов.
 — Кто, как не он, сам решит это?
 — Объясните мне, чего вы хотите.
 — Вы носите имя, Великий Царь, и это имя поддерживает ваше царствование. До сегодняшнего дня все шло идеально, оно останется таковым, решитесь ли вы подтвердить это, несмотря на риск?
 Рамзес посмотрел прямо на солнце.
 Солнечный диск не сжег его глаза и он увидел, как феникс увеличился, взмахнул крыльями и поднялся к небу. Долгие минуты глаза монарха не отрывались от света, заставляющего сверкать лазурь и порождающего день.
 — Вы действительно Рамзес, Сын Света и дитя солнца. Да будет ваше царствие триумфом света над тенью!
 Рамзес понял, что ему нечего бояться солнца, чьим земным воплощением он был. Оно было связано с ним и питало его своей энергией.
 Не говоря ни слова, глава храма направился к вытянутому зданию с высокими и толстыми стенами. Рамзес последовал за ним и вошел в Дом Жизни Гелиополя. В его центре выступал изначальный камень Бен-Бен, покрытый шкурой барана. Алхимики использовали его, чтобы улучшить результаты превращений, а его частицы были положены в саркофаги достойнейших, чтобы сделать возможным переход от смерти к возрождению.
 Глава храма ввел царя в библиотеку, где хранились труды по астрономии и астрологии, пророчества и царские анналы.
 — По моим сведениям, — заявил глава храма, — феникс не появлялся в Египте с тысяча четыреста шестьдесят первого года. Его появление в первый год вашего правления указывает на замечательное время встречи двух календарей, установленных нашими астрономами: календарь с установленным годом, когда теряется один день каждые четыре года, и календарь обычного года, который теряет четверть суток каждый год. В ту самую минуту, когда вы взошли на трон, два космических цикла совпали. На стеле напишут об этом событии, если вы прикажете.
 — Что я должен понять из ваших речей?
 — Что случайностей не бывает, Великий Царь, и что ваша судьба принадлежит богам.
 Чудесный паводок, возвращение феникса, новая эра… Это было слишком для Шенара. Обескураженный, опустошенный, он, однако, сумел сохранить лицо во время церемоний, организованных в честь Рамзеса, чье правление, начавшееся такими предзнаменованиями, обещало быть примечательным. Не было сомнений, что боги выбрали этого юного человека, чтобы править Обеими Землями, укрепляя их единство и мощь.
 Лишь у Серраманны было плохое настроение. Обеспечение безопасности царя требовало постоянных усилий; целая толпа придворных желала засвидетельствовать свое почтение фараону, который к тому же разъезжал на колеснице по главным улица Мемфиса, среди толп восторженного народа. Безразличный к предостережениям сарда, молодой царь упивался своей популярностью.
 Не удовольствовавшись таким проездом по столице, царь направился в деревни, где земли в основном были залиты водой. Крестьяне чинили плуги и инструменты, укрепляли чердаки, в то время как дети учились плавать. В небе парили журавли, в затоках лениво дремали гиппопотамы, раздраженно вздрагивающие, когда нарушали их покой. Рамзес спал по два-три часа в сутки, но зато объехал почти всю страну, принимая заверения в верности от начальников всех рангов, и завоевал доверие простого народа.
 Когда он вернулся в Мемфис, отлив уже начался и землепашцы начали готовиться к севу.
 — Ты не выглядишь усталым, — заметила Нефертари.
 — Как можно устать, общаясь со своим народом? А вот ты кажешься подавленной.
 — Тошнит…
 — Что говорят врачи?
 — Что я должна оставаться в постели, чтобы роды прошли благополучно.
 — Почему же ты на ногах?
 — В твое отсутствие я была должна…
 — До родов я не покину Мемфис.
 — А твой великий замысел?
 Рамзес казался огорченным.
 — Может, ты согласишься на… короткую поездку?
 Царица улыбнулась.
 — Как могу я отказать фараону?
 — Как прекрасна эта земля, Нефертари! Проезжая по ней, я понял, что она — чудо небес, дочь воды и солнца. В ней слились сила Хора и красота Хатхор. Каждая секунда нашей жизни должна быть подарена ей; ты и я рождены не для того, чтобы править ею, а служить ей.
 — Я тоже верю в это.
 — Что ты хочешь сказать?
 — Служение — это самое благородное, что может человек. Через него и только через него может быть достигнута целостность. «Гем» — служитель… Это высокое слово, разве не означает оно одновременно самого скромного человека, строителя или землепашца и самого могущественного, фараона, служителя богов и своего народа? После коронации я вошла в другой мир. Ни ты, ни я не можем просто служить. Мы должны управлять, ориентировать, стоять у руля, чтобы вести корабль государства в верном направлении. Никто не сделает это за нас.
 Царь опечалился.
 — Когда умер мой отец, я испытал то же чувство. Как было надежно и спокойно в присутствии человека, способного направлять, советовать, приказывать! Благодаря ему любая трудность была преодолима, любое несчастье поправимо.
 — Того же ждет твой народ и от тебя.
 — Я смотрел прямо в лицо солнцу, и оно не сожгло моих глаз.
 — Солнце в тебе, Рамзес, оно дает жизнь, заставляет расти животных, растения и людей, но может также иссушать и убивать, если становится слишком сильным.
 — Пустыня выжжена солнцем, но и там много жизни!
 — Пустыня находится по другую сторону жизни, люди не строят там жилищ. Там строят лишь жилища вечности, которые проходят через поколения и старят время. Неужели таково стремление фараона — погрузить свои мысли в пустыни, забыв о людях?
 — Мой отец был человеком пустыни.
 — Каждый фараон должен быть им, но его взгляд должен заставлять Долину цвести.
 Рамзес и Нефертари вместе провели этот тихий вечер, пока лучи заката золотили стены Гелиополя.




 35


 Как только в окнах покоев Рамзеса погас свет, Серраманна покинул дворец, проверив перед этим стражу, которую он сам выбрал. Вспрыгнув на спину своей великолепной черной лошади, он галопом пронесся через Мемфис по направлению к пустыне.
 Египтяне совсем не любили передвигаться ночью. Когда не было солнца, демоны выползали из своих убежищ и пугали неосторожных путников. Могучему сарду не было дела до суеверий, он мог защититься от целой орды чудовищ. Когда он задумывал что-нибудь, никто не мог остановить его.
 Серраманна надеялся, что Сетау приедет ко двору и примет участие в празднествах в честь Рамзеса. Но знаток змей, верный своей репутации человека непредсказуемого, не покинул своей лаборатории. Продолжая поиски того, кто подкинул скорпиона в каюту Рамзеса, сард задавал вопросы то одному, то другому и пытался узнать что-нибудь более или менее достоверное.
 Никто не любил Сетау. Боялись его колдовства и его ужасных подопечных, но все признавали растущий размах его торговли. Продавая яд изготовителям снадобий, лечащих тяжелые болезни, он начал сколачивать состояние.
 Роме Серраманна не доверял по-прежнему, но был вынужден допустить, что Сетау, пожалуй, превосходный подозреваемый. Наверное, после неудавшегося злодеяния он не решался появиться перед Рамзесом и выдержать взгляд друга… Разве, прячась в своем жилище, не признавал он своей вины?
 Серраманне нужно было его увидеть. Бывший пират привык оценивать противника по лицу и был обязан своей проницательности жизнью. Как только он увидит Сетау, он вынесет свое суждение. А раз он прячется, сард выманит его.
 Там, где кончались ноля, сард спрыгнул с лошади и привязал ее к фиговой пальме. Он прошептал ей несколько слов на ухо, чтобы успокоить, и бесшумно направился к закрытой лаборатории Сетау. Растущая луна освещала ночь. Смех гиены не напугал сарда, который чувствовал себя так, словно брал на абордаж корабль, застигнув его врасплох.
 Из лаборатории пробивался свет. А если подробный допрос позволит узнать правду? Конечно, Серраманна пообещал не задевать самолюбие подозреваемых, но разве необходимость не диктовала свои правила? Он осторожно согнулся, обогнул пригорок и подошел к зданию сзади.
 Прижавшись спиной к стене, сард прислушался.
 Из лаборатории доносились стоны. Какого несчастного мучил заклинатель змей? Серраманна передвинулся боком до окна и осторожно выглянул. Горшки, кувшины, фильтры, клетки со скорпионами и змеями, ножи разных размеров, корзины… Все старое, лежащее на подносах и полках.
 На полу обнаженные мужчина и женщина, сплетенные в объятиях. Прелестная нубийка, с телом страстным и горячим, сладко стонало. Ее партнер, темноволосый, с квадратной головой, был сильным и коренастым.
 Сард отвернулся. Хотя он без стеснения оценивал женщин, подглядывать за тем, как другие занимаются любовью, он не любил. Однако красота этой нубийки восхитила его. Прервать любовные утехи было бы преступлением, поэтому он решил потерпеть. Утомленного Сетау будет легче допросить. Повеселев, сард вспомнил хорошенькую Мемфит, с которой будет ужинать завтра вечером, она, как и ее лучшая подруга, ценила сильных и мускулистых мужчин.
 Странный шум послышался слева.
 Сард повернул голову и увидел огромную поднявшуюся кобру, готовую к броску. Лучше было не провоцировать удар. Он подался назад, отошел от стены и застыл. Вторая змея, похожая на первую, преградила ему путь.
 — Назад, мерзкая тварь!
 Громадный кинжал не напугал змей, продолжавших угрожать. Если бы он и убил одну из них, другая напала бы на него.
 — Что здесь происходит?
 Сетау, обнаженный, с факелом в руке, увидел сарда.
 — Ты собирался обокрасть меня… Мои верные псы избавили меня от этой неприятности. Они бдительны и злы. И что огорчит тебя — их поцелуй смертелен.
 — Ты не допустишь убийства, Сетау!
 — Хм, ты знаешь мое имя… Но все же ты вор, застигнутый на месте преступления, с кинжалом в руках. Это законная оборона.
 — Я Серраманна, начальник личной стражи Рамзеса.
 — Мне знакомо твое лицо. Но зачем ты пытался обокрасть меня?
 — Я хотел увидеть тебя, лишь увидеть.
 — В такое время, ночью? Ты не только помешал мне заниматься любовью с Лотус, но еще и бессовестно лжешь.
 — Я говорю правду.
 — И откуда это внезапное желание?
 — Требование безопасности.
 — Что это значит?
 — Мой долг — защищать царя.
 — Я угрожаю Рамзесу?
 — Я этого не сказал.
 — Но ты так думаешь, раз выслеживаешь меня.
 — Я не имею права ошибаться.
 Обе кобры приблизились к сарду. Глаза Сетау были полны ярости.
 — Не делай глупости.
 — Неужели старый пират боится смерти?
 — Такой — да.
 — Убирайся, Серраманна, и больше никогда не беспокой меня. Или я не буду сдерживать моих стражей.
 По знаку Сетау кобры отползли. Сард, мокрый от пота, прошел между ними и направился к полям. Он сделал вывод: у этого Сетау душа преступника.
 — Что они делают? — спросил маленький Ха, глядя на крестьян, гонящих стадо баранов по сырой земле поля.
 — Они заставляют скот затаптывать глубже посеянные семена, — ответил Неджем. — Паводок принес огромное количество ила на берега и поля, теперь пшеница будет крепкой и обильной.
 — Они полезны, эти бараны?
 — Как и коровы, и все остальные животные.
 Отлив начался, сеятели приступили к работе, радостно ступая по плодородной грязи, которую в изобилии подарила им великая река. Они вышли в поле ранним утром, им надо было управиться за несколько дней, пока не высохла земля. Потом в дело шла мотыга, из-под которой летели мелкие комки влажной почвы, укрывавшие семена, а потом скот приминал грунт.
 — Деревня красивая, — сказал Ха, — но мне больше нравятся папирусы и иероглифы.
 — Ты хочешь увидеть ферму?
 — Если ты позволишь.
 Советник взял ребенка за руку. Он шел так же, как писал и читал, — с большой серьезностью, необычной для его возраста. Добрый Неджем был поражен погруженностью в себя ребенка, который не требовал ни игрушек, ни товарищей, и попросил его мать, красавицу Исет, разрешить ему побыть наставником малыша. Ему казалось необходимым вывести сына Рамзеса из золотой клетки и открыть ему мир природы и ее чудес.
 Ха наблюдал, но не как ребенок, удивленный необычным и новым спектаклем, а как опытный ученый, готовый делать заметки для служебного доклада.
 На ферме были ямы с зерном, хлев, пекарня, гончарная мастерская. На пороге хозяйства Неджема и Ха пригласили вымыть руки и ноги. Потом их принял хозяин, обрадованный приходом столь высоких гостей. Он показал им самых красивых молочных коров, сытых и ухоженных.
 — Мой секрет, — сказал он, — в том, что я пасу их в хорошем месте, им не слишком жарко, они едят вволю и добреют с каждой неделей все больше!
 — Корова — животное богини Хатхор, — заявил маленький Ха. — Поэтому она добрая и красивая.
 Фермер был удивлен.
 — Кто вас научил этому, принц?
 — Я прочитал в одной сказке.
 — Вы уже умеете читать?
 — Ты хочешь сделать мне приятное?
 — Конечно!
 — Дай мне кусок известняка и тростниковую палочку.
 — Да, да… Сейчас…
 Фермер удивленно взглянул на Неджема, тот утвердительно кивнул. Снабженный инструментами, мальчик направился во двор фермы, потом в стойла под взглядами остолбеневших крестьян.
 Часом позже он представил своему хозяину кусок известняка, покрытый цифрами.
 — Я сосчитал, — сказал Ха, — у тебя сто десять коров.
 Ребенок потер глаза и прислонился к ноге Неджема.
 — А сейчас, — признался он, — я хочу спать. Советник по земледелию взял его на руки. Ха уже спал.
 «Новое чудо Рамзеса», — подумал Неджем.




 36


 Атлет под стать Рамзесу, широкоплечий, с мощным лбом, увенчанным густой шевелюрой, бородатый, с лицом, выжженным солнцем, Моис медленно вошел в кабинет царя Египта. Рамзес поднялся, друзья обнялись.
 — Здесь работал Сети, не правда ли?
 — Я ничего не изменил, Моис. Эта комната пропитана его мыслями, возможно, она вдохновит меня во время царствования.
 Нежный свет и свежий воздух проникали сквозь решетки трех окон. Жара уходящего лета становилась приятной.
 Рамзес поднялся из кресла и сел на плетеный стул, напротив своего друга.
 — Как твои дела, Моис?
 — Со здоровьем все прекрасно, моя сила пропадает зря.
 — Мы совсем не видимся, и это моя вина.
 — Ты знаешь, праздность, даже в роскоши, ужасает меня. Мне нравилась моя работа в Карнаке.
 — Разве при дворе в Мемфисе мало искушений?
 — Придворные нагоняют на меня тоску. Они непрестанно восхваляют тебя и, не колеблясь, провозгласят тебя божеством. Это глупо и достойно презрения.
 — Ты будешь критиковать мои действия?
 — Чудесный паводок, феникс, новая эра… Бесспорно, это знаки свыше, которые объясняют твою популярность. Есть ли у тебя сверхъестественная власть над природой, и являешься ли ты избранным? Твой народ убежден в этом.
 — А ты, Моис?
 — Возможно, это так. Но ты не настоящий бог.
 — Я претендую на это?
 — Осторожно, Рамзес, лесть твоего окружения может привести тебя к бесконечному тщеславию.
 — Ты мало знаешь о роли и долге фараона. Более того, ты считаешь меня глупцом.
 — Я лишь хочу помочь тебе.
 — Я дам тебе такую возможность.
 Взгляд Моиса загорелся любопытством.
 — Ты отсылаешь меня обратно в Карнак?
 — У меня есть для тебя гораздо более важное дело, если ты согласишься.
 — Более важное, чем Карнак?
 Царь встал и встал спиной к окну.
 — У меня есть великий замысел, который я доверил Нефертари. И мы решили, что нужно дождаться знамения до того, как сделать его явным. Паводок и феникс… Небо дало мне два знамения, Дом Жизни подтвердил, что действительно наступает новая эра по законам астрономии. Конечно, я завершу дело, начатое моим отцом, и в Карнаке, и в Абидосе, но новое время должно быть отмечено новыми творениями. Разве это тщеславие, Моис?
 — Каждый фараон, согласно обычаю, должен себя так вести.
 Рамзес казался озабоченным.
 — Мир меняется, хетты представляют собой постоянную угрозу. Египет — богатая и желанная страна. Вот причины, приведшие меня к моему замыслу.
 — Увеличить мощь армии?
 — Нет, Моис, перенести жизненный центр Египта.
 — Ты хочешь сказать…
 — Построить новую столицу.
 Еврей казался ошеломленным.
 — Разве это не… безумие?
 — Судьба нашей страны будет решаться на северо-восточной границе. Поэтому мое правительство должно размещаться в Дельте, чтобы немедленно получать информацию о малейших переменах, которые происходят в Ливане, Сирии и подвластных нам областях. Фивы останутся городом Амона, городом роскошным, где возвышается огромный Карнак и великолепный Луксор, который я воздвигну. На западном побережье всегда будут горы покоя в Долине Царей и Цариц и вечные жилища достойных.
 — Но… Мемфис?
 — Мемфис — это точка равновесия Обеих Земель, в соединении Дельты и долины Нила, он останется нашей экономической столицей и центром внутренней политики. Но нужно идти дальше на север и восток, Моис, не оставаться в нашей блистательной изоляции, нельзя забывать, что однажды мы были уже завоеваны и что Египет — желанная добыча.
 — Не будет ли достаточно просто цепи крепостей?
 — В случае опасности я должен буду реагировать очень быстро. Чем ближе я буду к границе, тем быстрее будет доходить информация.
 — Создание столицы — это рискованное предприятие. Ведь Эхнатон потерпел неудачу.
 — Эхнатон допустил непростительные ошибки. Город, который он выбрал в Среднем Египте, был обречен с момента закладки первого камня. Он искал не счастья для своего народа, а воплощения своей мистической мечты.
 — Не выступал ли он, как и ты, против жрецов Амона?
 — Если жрец Амона будет верен закону и царю, зачем мне сражаться с ним?
 — Эхнатон верил в единого бога и построил город в его честь.
 — Он почти разрушил процветающую страну, которую ему оставил его отец, великий Аменхотеп; Эхнатон был слабым человеком, нерешительным и потерявшимся в своих молитвах. Во время его правления силы, враждебные Египту, завоевали много подвластных нам территорий. Ты защищаешь его?
 Моис заколебался.
 — Сегодня его столица заброшена.
 — Моя будет построена для многих поколений.
 — Ты почти пугаешь меня, Рамзес.
 — Будь смелее, друг мой!
 — Сколько лет понадобится, чтобы воздвигнуть город из ничего?
 Рамзес улыбнулся.
 — Он не возникнет из ничего.
 — Объясни.
 — Во время моей учебы Сети открывал мне важные места. Во время каждого путешествия он передавал мне знание, которое я пытался постичь, теперь эти поездки обрели смысл. Одним из этих мест был Аварис.
 — Аварис, проклятый город, столица завоевателей гиксосов?
 — Сети носил имя Сета, убийцы Осириса, так как его могущество было таково, что он мог утихомирить силы разрушения, открыть скрытый свет и использовать его для строительства.
 — И ты хочешь превратить Аварис в город Рамзеса?
 — Пер-Рамзес, «город Рамзеса», столица Египта, таким будет его имя.
 — Это безумие!
 —Пер-Рамзес будет прекрасен и гостеприимен, поэты будут воспевать его красоту.
 — Через сколько лет?
 — Я не забыл твой вопрос, именно из-за этого я пригласил тебя.
 — Я боюсь думать…
 — Мне нужен доверенный человек, чтобы надзирать за работами и соблюдением сроков строительства. Я спешу, Моис, Аварис должен быть превращен в Пер-Рамзес как можно скорее.
 — Ты наметил сроки?
 — Меньше года.
 — Невозможно!
 — Благодаря тебе, возможно.
 — Ты считаешь, что я способен заставить камни летать и укладывать их лишь силой воли?
 — Камни нет, а вот кирпичи — да.
 — Итак, ты задумал…
 — С помощью евреев, множество которых занимается этим ремеслом. Они разбросаны по разным поселениям, собрав их, ты сделаешь замечательную группу опытных рабочих, способных осуществить это дело!
 — Разве больше не надо строить новые каменные храмы?
 — Я увеличу те, что уже есть, — стройка будет длиться многие годы. При помощи кирпича мы построим дворцы, служебные здания, особняки знати, большие и маленькие дома. Меньше, чем через год, Пер-Рамзес станет обитаемым и будет столицей.
 Моис пребывал в сомнениях.
 — Я считаю, что это невозможно. Сам по себе план…
 — План в моей голове! Я сам нарисую его на папирусе, а ты лично проследишь за его выполнением.
 — Евреи — народ скорее неуживчивый, каждый клан имеет своего вождя.
 — Я прошу тебя стать не царем народа, а лишь начальником строительства.
 — Мне будет непросто навязать себя.
 — Я верю в тебя.
 — Как только о замысле станет известно, другие евреи будут претендовать на мое место.
 — Ты считаешь, у них есть шансы получить его?
 Моис в свою очередь улыбнулся.
 — У нас тоже нет никаких шансов на успех со сроками, которые ты мне установил.
 — Мы построим Пер-Рамзес, он расцветет под солнцем Дельты и осветит Египет своей красотой. За работу, Моис.




 37


 Кирпичник Абнер больше не мог выносить несправедливое отношение Сари. Этот египтянин, женатый на сестре фараона, относился к рабочим с презрением и жестокостью. Недоплачивал за лишние часы работы, наживался за счет питания работников, отказывал в отпуске под предлогом того, что работа была плохо сделана.
 Когда Моис находился в Фивах, Сари был вынужден сдерживаться, но затем принялся за старое с удвоенной силой. Вот и вчера он избил мальчика пятнадцати лет палкой за то, что тот якобы недостаточно быстро отнес кирпичи из мастерской на лодку.
 На этот раз чаша была переполнена.
 Когда Сари появился на входе в мастерскую, евреи сидели кругом. Лишь Абнер стоял перед корзиной для переноски.
 — Встать и за работу! — приказал совершенно уже высохший от злости Сари.
 — Мы требуем извинений, — спокойно заявил Абнер.
 — Ты о чем?
 — О мальчике, которого ты несправедливо избил вчера, он лежит больной. И ты должен извиниться перед ним и перед нами.
 — Ты потерял разум, Абнер?
 — Пока мы не получим извинений, мы не начнем работать.
 Смех Сари прозвучал дико.
 — Ты смешон, мой бедный Абнер!
 — Раз ты смеешься над нами, мы подадим жалобу.
 — Ты смешон и глуп. По моему приказу стража провела расследование и установила, что этот парень пострадал от несчастного случая, по собственной вине.
 — Но… это ложь!
 — Его заявление было записано писцом в моем присутствии. Если он заявит обратное, то будет обвинен во лжи.
 — Как ты осмелился так исказить правду?
 — Если вы немедленно не приметесь за работу, санкции усилятся. Вы должны изготовить кирпич для нового жилища правителя Фив, он не терпит опозданий.
 — Закон…
 — Не говори о законе, еврей. Ты не способен понять его. Если ты осмелишься подать жалобу, твоя семья и твои близкие пострадают от этого.
 Абнер испугался египтянина. Он и другие рабочие принялись за работу.
 Долент все больше и больше приходила в восторг от таинственной личности Офира, ливийского мага. Его лицо с профилем хищной птицы пугало, но слова успокаивали, речи о солнечном диске — Атоне, казалось, были исполнены искренности, веры и тепла. Скромный человек, он радушно принимал множество друзей сестры Рамзеса, сокрушаясь о несправедливом преследовании Эхнатона и проповедуя необходимость культа единого бога.
 Офир околдовывал. Никто не оставался безразличным к его речам, одни были в смятении, другие убеждены в правоте мага. Мало-помалу ткалась паутина, в которую тот заманивал заслуживающую внимания добычу. Спустя недели сеть сторонников Атона и правления Литы стала весьма обширной и влиятельной, хотя и явно пока недостаточной, чтобы захватить трон. Движение идеи обретало плоть.
 Лита присутствовала при разговорах, но продолжала молчать. Скромная благородная сдержанность молодой женщины производила самое благоприятное впечатление на многих представителей знати. Она действительно принадлежала к царской крови, достойной быть принятой. Разве не должна она рано или поздно обрести при дворе достойное место?
 Офир ничего не критиковал и не требовал. Низким голосом, исполненным веры убежденного в своей правоте человека, он рассказывал о глубоких размышлениях Эхнатона, красоте поэм, написанных им в честь Атона, его любви к истине. Мир и любовь, разве не они послание преследуемого царя и его потомка, Литы? И это послание возвещало великолепное будущее, будущее, достойное Египта и его цивилизации.
 Когда Долент представила магу бывшего советника по иноземным делам Мебу, она была горда собой. Горда, что вывела его из обычной апатии, горда, что послужила благородной цели. Рамзес оставил ее, маг придал смысл ее существованию.
 Широкое, спокойное лицо, благородный и внушительный вид… Старый дипломат не скрывал своего недоверия.
 — Я уступаю вашей настойчивости, моя дорогая, но лишь затем, чтобы доставить вам удовольствие.
 — Вы будете вознаграждены, Меба, вы не пожалеете об этом.
 Долент отвела Мебу к магу, сидящему под персеей. Он связывал две льняные нити, чтобы изготовить шнурок для амулета.
 Он встал и поклонился.
 — Для меня большая честь принимать советника фараона.
 — Я теперь никто, — ответил Меба.
 — Несправедливость может коснуться каждого в любой момент.
 — Это не утешение.
 Сестра Рамзеса вмешалась.
 — Я все объяснила своему другу Мебе, возможно, он согласится нам помочь.
 — Не будем обольщаться, моя дорогая! Рамзес закрыл меня в позолоченной клетке отставки.
 — Вы желаете отомстить ему, — убежденно сказал маг.
 — Не будем преувеличивать, — запротестовал Меба. — У меня осталось несколько влиятельных друзей, которые…
 — Они занимаются лишь собственной карьерой, а не вашей. У меня другая цель — доказать законность прав Литы.
 — Это утопия. Рамзес — личность исключительной силы, он никому не отдаст власть. Более того, чудеса отметили первый год его правления, сделав его очень популярным. Поверьте мне, до него невозможно добраться.
 — Чтобы победить подобного противника, не нужно сражаться с ним на его территории.
 — Каков ваш план?
 — Он вам интересен?
 Смущенный Меба нащупал амулет, который он носил на шее.
 — Итак…
 — Этим жестом вы указали один из ответов — магия. Я способен разбить защиту, которая окружает Рамзеса. Это будет долго и трудно, но я сумею сделать это.
 Испуганный дипломат отступил назад.
 — Я не могу обеспечить вам поддержку.
 — Я вас о ней не прошу, Меба. Но есть другая область, в которой нужно атаковать Рамзеса, — область идей.
 — Я вас не понимаю.
 — Последователи Атона нуждаются в уважаемом предводителе. Когда Атон вытеснит других богов, этот человек сыграет главную роль и свергнет Рамзеса, ослабевшего и неспособного реагировать.
 — Это риск… большой риск!
 — Эхнатон подвергся гонениям, но не Атон. Ни один закон не запрещает его культ, его почитатели многочисленны и решительны. Эхнатон потерпел неудачу, мы достигнем успеха.
 Меба был взволнован, его руки дрожали.
 — Я должен подумать.
 — Истина воодушевляет! — воскликнула сестра фараона. — Это новый мир, который открывается перед нами, мир, где мы займем свое место!
 — Да, несомненно… Я подумаю.
 Офир был очень доволен этим разговором. Боязливый и осторожный дипломат, Меба был лишен размаха предводителя. Но он ненавидел Рамзеса и мечтал снова занять свой пост. Неспособный действовать, он, однако, воспользуется этой возможностью, посоветовавшись со своим другом и советчиком Шенаром, человеком, которым хотел управлять Офир. Долент много говорила ему о новом министре иностранных дел, недовольном и завидующем своему брату. Вряд ли что-нибудь изменилось, и Шенар продолжает носить маску, все также желая навредить Рамзесу. Через Мебу маг в конце концов встретится с этой влиятельной личностью и сделает ее своим главным союзником.
 После нескончаемого и изнуряющего рабочего дня лодыжка правой ноги, деформированная артритом, распухла и покраснела. Править служебной колесницей стало трудно, стоять на ногах — невыносимо. Единственным удовлетворением служило принятие мер против евреев, которые наконец поняли, что против него было бесполезно бороться. Благодаря связям в фиванских органах правопорядка, поддержке правителя города, можно распоряжаться кирпичниками по своему усмотрению и отводить душу, срывая зло на этих отбросах.
 Присутствие мага и его молчаливой спутницы уже начинает стеснять. Конечно, эта странная парочка живет скромно, но их влияние на Долент, пожалуй, чрезмерно, и ее увлечение верой в Атона раздражает. Погружаясь в мистицизм и впитывая слова Офира, как воду из источника, не пренебрегает ли она своим супружеским долгом?
 Высокая и чувственная темноволосая женщина ждала его на пороге их особняка.
 — Иди принеси мазь, чтобы помассировать меня! — приказал он. — Боль невыносима.
 — Ты не слишком изнежен, дорогой?
 — Я изнежен? Ты не знаешь всей тяжести моих дней! Общение с этими евреями угнетает меня.
 Долент взяла его за руку и отвела в их спальню. Сари разлегся на подушках, жена вымыла ему ноги и наложила мазь на раздутую лодыжку.
 — Твой маг все еще здесь?
 — Меба посетил его.
 — Бывший министр иностранных дел?
 — Они хорошо поняли друг друга.
 — Меба — последователь Атона? Он же трус!
 — У него все еще много связей, его уважают многие знатные люди. Если он согласится помочь Офиру и Лите, мы продвинемся вперед.
 — Ты не слишком много важности придаешь этим двоим?
 — Сари! Как ты можешь говорить так?
 — Ладно, ладно… Я ничего такого не сказал.
 — Они — наш единственный шанс снова обрести наш статус. И потом эта вера в Атона, такая прекрасная, такая чистая… Неужели ты не чувствуешь вдохновения в сердце, когда Офир говорит о своей вере?
 — Твой муж для тебя менее важен, чем этот ливийский маг?
 — Но… Это невозможно сравнивать!
 — Он целыми днями наблюдает за тобой, а я наблюдаю за ленивыми евреями. Блондинка и брюнетка под одной крышей… Ему повезло, твоему Офиру!
 Долент прекратила массировать больную лодыжку.
 — Ты бредишь, Сари! Офир — мудрец и человек молитв. Он уже давно не думает о…
 — А ты еще об этом думаешь?
 — Ты мне отвратителен!
 — Снимай свое платье, дорогая, и продолжай массировать меня. Молитвы! Я смеюсь над ними.
 — Ах, я забыла!
 — О чем?
 — Царский гонец доставил сообщение для тебя.
 — Принеси его мне.
 Долент испарилась. Боль в лодыжке поутихла. Что еще надо администрации? Несомненно, назначить его на более почетный пост! И на этот раз он избежит общения с евреями.
 Высокая темноволосая женщина снова вошла с письмом. Сари распечатал папирус, развернул его и прочел.
 Его лицо нахмурилось, губы побелели.
 — Плохая новость?
 — Меня призывают в Мемфис с подчиненными мне кирпичниками.
 — Это… Это чудесно!
 — Письмо подписано Моисом, надзирателем царского строительства.




 38


 Ни один еврей-кирпичник не пренебрег призывом. Когда письма Моиса дошли до разных поселений, где они работали, всех охватил энтузиазм. Со времени его пребывания в Карнаке репутация Моиса стала известна в разных уголках Египта. Каждый знал, что он защищал своих соплеменников и не прощал никакого угнетения. То, что он был другом Рамзеса, давало ему неоспоримое преимущество; и вот теперь он назначен надзирателем царского строительства! В душах многих зародилась надежда. Возможно, молодой еврей улучшит условия работы и увеличит жалование?
 Он сам не ожидал такого успеха. Несколько вождей кланов возражали, но приказы фараона не обсуждаются, так что они подчинились Моису, который прибыл в палаточный лагерь, разбитый на севере Мемфиса, чтобы проверить, насколько все пригодно для жизни работников.
 Сари преградил ему проход.
 — Зачем ты призвал всех своих сюда?
 — Ты скоро узнаешь об этом.
 — Я не еврей!
 — Здесь есть множество начальников-египтян.
 — Ты забываешь, что моя жена — сестра царя?
 — А я надзиратель над его строительством. Другими словами, ты должен мне подчиняться.
 Сари кусал губы.
 — Мое стадо евреев недисциплинированно. У меня появилась привычка пускать в ход палку, и я не собираюсь отказываться от этого.
 — При хорошем употреблении палка открывает ухо на спине, в случае несправедливости бьют того, кто пустил ее в ход. Я сам этим займусь.
 — Твое высокомерие меня не пугает.
 — Будь осторожней, Сари, я могу сместить тебя. Не получится ли из тебя хороший кирпичник?
 — Ты никогда не осмелишься…
 — Рамзес снабдил меня всей полнотой власти. Помни об этом.
 Моис отодвинул Сари, оставшегося стоять на месте.
 Это возвращение в Мемфис, которому так радовалась Долент, могло стать адом. Хотя фараон и был официально извещен о прибытии своей старшей сестры, сопровождающей мужа, но Рамзес не отреагировал. Пару разместили в особняке средних размеров, где жили маг Офир и Лита, представленные как слуги. Трио, несмотря на явное неодобрение Сари, решило возобновить в Мемфисе действия, начатые в Фивах. За счет множества иноземцев, живущих в экономической столице страны, здесь распространение религии Атона будет гораздо легче, чем на Юге, более традиционном и враждебном к религиозным переменам. Долент видела в этом счастливое предзнаменование для их предприятия.
 Сари оставался скептически настроенным и занимался больше своей собственной судьбой. О чем будет речь, которую Моис собирался произнести перед тысячами воодушевленных евреев?
 При входе в здание министерства иностранных дел стояла статуя Тота в облике павиана из розового гранита. Изобретатель иероглифов, воплощенный в этом опасном животном, способном обратить хищника в бегство, — разве не он разделил по языкам человеческие народы? Как и он, дипломаты должны были знать много наречий, так как написание священных знаков, которые египтяне выбивали на камне, было запрещено в общении с чужеземцами. Во время пребывания за пределами страны послы и дипломаты говорили на языке страны, в которой находились.
 Как и другие важные чиновники, Аша был принят в приходе, находящемся слева от входа в здание, и разложил нарциссы на алтаре Тота. Перед тем как склониться над сложными бумагами, от которых зависела безопасность страны, следовало попросить благосклонность у божества.
 После выполнения ритуала элегантный и блестящий дипломат прошел через множество залов, где занимались делами чиновники, и попросил аудиенции Шенара, который занимал просторный кабинет.
 — Аша, наконец-то! Где вы были?
 — Я провел ночь несколько неспокойно и спал дольше обычного. Мое легкое опоздание не причинило вам неудобства?
 Лицо Шенара было красным и раздувшимся, несомненно, он был во власти бурных эмоций.
 — Что-нибудь серьезное?
 — Вы слышали о собрании еврейских кирпичников на севере Мемфиса?
 — Я не придал этому значения.
 — Я тоже, и мы оба были неправы!
 — А какое отношение к нам имеют эти люди?
 Елейным голосом и склоненной головой Аша выражал лишь глубокое презрение по отношению к рабочим, с которыми он редко сталкивался.
 — Вы знаете человека, который их созвал и отныне является надзирателем над царским строительством? Моис!
 — Что здесь удивительного? Он уже надзирал над стройкой в Карнаке и получил повышение.
 — Если бы только это… Вчера Моис обратился к евреям и поведал им о замысле Рамзеса: построить новую столицу в Дельте!
 За этими словами последовало долгое молчание. Аша, обычно уверенный в себе, казалось, испытал шок.
 — Вы уверены…
 — Да, Аша, абсолютно уверен! Моис выполняет приказы моего брата.
 — Новая столица… Это невозможно.
 — Не для Рамзеса!
 — Это просто замысел?
 — Фараон сам начертил план и выбрал месторасположение. Невероятное месторасположение: Аварис, позорный город захватчиков гиксосов, от которых мы с таким трудом избавились!
 Вдруг круглое лицо Шенара засветилось.
 — А если… если Рамзес сошел с ума? Его предприятие обречено на неудачу, следует созвать нужных людей.
 — Не обольщайтесь. Рамзес, безусловно, очень рискует, но его инстинкт ведет его верным путем. Нет лучшего решения: располагая столицу так далеко на севере и так близко от границы, он ясно демонстрирует хеттам свои намерения. Вместо того чтобы замыкаться в себе, Египет показывает, что осознает опасность и не уступит ни пяди земли. Царь будет быстро информирован о действиях врага и без промедления отреагирует.
 Разочарованный Шенар сел.
 — Это катастрофа. Наш план провалился.
 — Не будьте слишком пессимистичны. С одной стороны, возможно, желание Рамзеса не станет реальностью, с другой, зачем отказываться от нашего плана?
 — На разве не очевидно, что мой брат берет в руки внешнюю политику?
 — Это не является сюрпризом, но он продолжает оставаться зависимым от информации, исходя из которой он будет оценивать положение дел. Позволим ему уменьшить нашу роль и подчинимся ему.
 Шенар воспрянул духом.
 — Вы правы, Аша, новая столица не станет непреодолимым препятствием.
 Царица-мать Туйа с радостью вернулась в сад дворца Мемфиса. Сколь редкими были прогулки в сопровождении Сети, и как быстро прошли годы рядом с ним! Она вспоминала каждое его слово, каждый взгляд, как они мечтали о долгой и мирной старости, годах, посвященных совместным воспоминаниям. Но Сети теперь идет дорогами Полей Иалу, а она шла одна по этому восхитительному саду, усаженному гранатами, тамариском и жожоба. По краям аллеи — васильки, анемоны, лютики и люпины. Немного утомленная Туйа села около бассейна с лотосами, под беседкой, увитой глициниями.
 Когда к ней пришел Рамзес, ее грусть исчезла.
 Меньше чем за год правления ее сын обрел столько уверенности, что, казалось, сомнения навсегда оставили его. Он правил с той же мощью и размахом, что и его отец, будто в нем был неиссякающий источник силы.
 Рамзес нежно и с уважением обнял мать и сел справа от нее.
 — Мне нужно поговорить с тобой.
 — Поэтому я здесь, сын мой.
 — Ты одобряешь мой выбор людей, тех, из кого состоит мое правительство?
 — Ты помнишь совет Сети?
 — Именно он направлял меня: «Вглядывайся в души людей, ищи достойных, с характером твердым и прямым, способных вынести беспристрастное суждение, не предавая клятвы верности». Мне удалось это? Только грядущие годы покажут это.
 — Ты уже опасаешься бунта?
 — Я действую быстро, и это неизбежно. Обидчивые будут сметены, интересы изменены. Когда меня посетила идея о создании новой столицы, это было подобно удару молнии, вспышке света, проникнувшей в мои мысли и представшей передо мной подобно нерушимой истине.
 — Это называется  сиа, прямая интуиция, без размышлений и анализа. Сети принял множество решений благодаря ей, он считал, что она проходит от сердца одного фараона к другому.
 — Ты одобряешь возведение Пер-Рамзеса, моего города?
 — Раз  сиа заговорила в твоем сердце, почему ты спрашиваешь моего совета?
 — Потому что мой отец присутствует в этом саду и потому что и ты, и я слышим его голос.
 — Были даны знамения, Рамзес, с твоим царствованием открывается новая эра. Пер-Рамзес будет твоей столицей.
 Руки Рамзеса сплелись с руками его матери.
 — Ты увидишь этот город, мать моя, и он обрадует тебя.
 — Твоя безопасность беспокоит меня.
 — Серраманна бдителен.
 — Я хочу поговорить о твоей магической защите. Ты думаешь о том, чтобы построить свой Храм миллионов лет?
 — Место выбрано, но Пер-Рамзес на первом месте.
 — Не забывай об этом храме. Если темные силы восстанут против тебя, он будет твоим лучшим союзником.




 39


 Место было замечательным.
 Плодородная земля, просторные поля, обильные травы, дорожки, окаймленные цветами, яблони с медовыми плодами, оливковые рощи, пруды, полные рыбы, соляные болота, заросли крепкого и длинного папируса — таким был Аварис, проклятое место, где осталось лишь несколько домов и храм бога Сета.
 Это здесь Сети укрепил в Рамзесе силу фараона. Это здесь Рамзес построит свою столицу.
 Красота и богатство места удивили Моиса. Евреи и египетские начальники составляли часть похода, который лично возглавлял Рамзес, сопровождаемый своим львом и псом. Настороженный взгляд Серраманны и дюжина разведчиков, что шли впереди, были призваны предупредить об опасности.
 Аварис спал под лучами солнца. Здесь жили лишь чиновники без будущего, ленивые крестьяне и сборщики папируса. Город казался обреченным на забвение в вечной смене времен года.
 Поход, отправившийся из Мемфиса, сделал привал в священном городе Гелиополе, где Рамзес поднес приношение своему защитнику. Потом они прошли через Бубастис, город, воплотившейся в кошке богини нежности и любви Бастет, находящийся на притоке Нила под названием «воды Ра». Аварис находился на крайней восточной точке «дороги Хора», рядом с озером Мензала, в местности, ведущей в Палестину и Сирию через перешеек Синая.
 — Стратегическое расположение первой важности, — подтвердил Моис, глядя на план, предложенный Рамзесом.
 — Понимаешь причину моего выбора? Продолженные каналом «воды Ра» позволят нам соединиться с большими озерами, обрамляющими перешеек эль-Катара. На судне, в случае срочной необходимости, мы быстро доберемся до крепости города Силы и укреплений на границе. Я усилю защиту востока Дельты, смогу контролировать попытки завоевания, и быстро получать информацию о малейших волнениях в подзащитных нам областях. Здесь лето будет приятным, войскам не придется страдать от жары и они смогут в любой момент вмешаться.
 — Ты видишь далеко вперед, — признал Моис.
 — Какое настроение у твоих людей?
 — Они кажутся счастливыми, работая под моим руководством. Но лучший стимул, это существенное увеличение жалования, которое ты им назначил, не так ли?
 — Нет победы без щедрости. Мне нужен ошеломляющий город.
 Моис снова склонился над планом. Будут построены четыре главных храма: на западе храм Амона «скрытого», на юге храм Сета, хозяина места, на востоке храм Ашторет, Сирийской богини, на севере храм Уаджет, «зеленеющей», дающей стране процветание. Около храма Сета большой речной порт, связанный с «водами Ра» и «водами Авариса» двумя широкими каналами, пересекавшими город и обеспечивающими ему прекрасную подачу питьевой воды. Вокруг порта склады, амбары, мастерские и производства. Дальше на севере, в центре города, царский дворец, административные здания, дома знати и жилые кварталы, где жили и состоятельные, и бедные. От дворца шла главная улица, пересекающаяся с правой стороны с дорогой храма Птаха, Создателя, и обе большие аллеи вели вправо к храму Амона, а влево к храму Ра. Святилище Сета было более изолированно с другой стороны канала, связывающего «воды Ра» и «воды Авариса».
 Что касается армии, она получала четыре казармы, одну между «водами Ра» и служебными зданиями, три другие вдоль «вод Авариса»: первая за храмом Птаха, вторая напротив жилых кварталов, третья вблизи храмов Ашторет и Ра.
 — С завтрашнего дня мастера откроют мастерские по изготовлению глазированной черепицы, — повелел Рамзес. — Все здания, от самого скромного дома до приемной залы дворца, должны сверкать яркими цветами. Кроме того, нужно, чтобы они существовали, в этом и заключается твоя роль, Моис.
 Моис очертил пальцем, одно за другим здания, чьи размеры были указаны монархом.
 — Работа сложная, но захватывающая. Однако…
 — Однако?
 — Не гневайтесь, Великий Царь, не хватает одного храма. Я вижу его на свободном месте, между святилищем Амона и Птаха.
 — Какому божеству он должен быть посвящен?
 — Тому, которое осуществляет действия фараона. Ведь именно в этом храме ты отпразднуешь праздник перерождения?
 — Чтобы этот ритуал был выполнен, фараон должен править в течение тридцати лет. Начинать сегодня его постройку означало бы нанести судьбе оскорбление.
 — Однако ты оставил свободное место.
 — Не думать об этом было бы оскорблением по отношению к моей удаче. В тридцатый год моего правления, к моменту этого праздника, ты будешь в первом ряду среди достойнейших, вместе с нашими друзьями детства.
 — Тридцать лет… Какую судьбу приготовил нам Бог?
 — Сейчас он направил нас на создание столицы Египта.
 — Я разделил евреев на две группы. Первая займется доставкой каменных блоков до стройки храмов и будет работать под руководством египетских надсмотрщиков. Вторая станет изготовлять тысячи кирпичей для твоего дворца и гражданских зданий. Координировать эти две группы будет сложно, боюсь, моя популярность быстро пострадает. Знаешь, как меня называют евреи?  Маса  , «спасенный из вод»!
 — Ты тоже совершил чудо?
 — Это старая вавилонская легенда, которая им очень нравится, это игра слов с моим настоящим именем, Моис — «Тот, кто рожден», так как они считают, что я благословлен богами. Разве я не получил образование как знатный и не являюсь другом фараона? Бог спас меня из «вод» нищеты и неудач. Человек, которому так повезло, достоин того, чтобы следовать за ним, вот почему кирпичники мне так доверяют.
 — Пусть у них будет всего вдоволь. Я даю тебе право воспользоваться царскими складами в случае необходимости.
 — Я построю твою столицу, Рамзес.
 Еврейские кирпичники в надвинутых на лоб коротких черных париках с белыми повязками, оставлявшими уши открытыми, с подстриженными бородами, откуда торчала упрямо оттопыренная пухлая нижняя губа, относились к своему ремеслу весьма ревниво. Сирийцы и египтяне пытались с ними соперничать, но лучшими мастерами были и оставались евреи. Работа была тяжелой, под строгим надзором египетских надсмотрщиков, но хорошо оплачиваемой, с большим отпуском. Кроме того, пища в Египте была вкусной и обильной, селились без особых трудностей, а самые смелые даже строили свои собственные дома из оставшегося материала.
 Моис не скрывал, что ритм работ на царском строительстве будет быстрее обычного, но значительность вознаграждения компенсировала это неудобство. Участие в строительстве новой столицы обогатит не одного еврея при условии, что на их поте не будут экономить. Трое рабочих в обычном ритме могли сделать восемь или девять сотен маленьких кирпичей за день, но в Пер-Рамзесе надо будет изготовить большую форму  7 , для других кирпичей, которые составят фундамент из стен обычного кирпича. За фундаменты отвечали надзиратели каменотесов, а не кирпичников.
 С первого дня евреи поняли, что надзор Моиса не ослабнет. Те, кто надеялся наслаждаться долгим полуденным отдыхом в тени, были разочарованы и поняли со всей очевидностью: ритм работы будет сохраняться до завершения постройки столицы. Как и его товарищи, Абнер решил, не жалея сил, смешивать нильский ил с рубленой соломой, получая сразу прекрасную смесь. Места для работы было предостаточно. Многолетние отложения ила увлажняли водой, отведенной из канала в специальный ров, где рабочие под ритмичные песни обрабатывали материал мотыгами и тяпками, добиваясь однородности материала, от которого зависело качество будущих кирпичей.
 Абнер был полон сил и знал свое дело. Когда он считал, что смесь готова, он наполнял корзину, которую рабочий относил на плечах в мастерскую, где глину раскладывали по деревянным формам. Выемка из формы была сложной операцией, при которой иногда лично присутствовал Моис. Кирпичи выкладывались на очень сухой пол и сушились в течение четырех дней, перед тем как их складывали и отправляли на разные стройки, начиная с самых важных.
 Скромный материал — правильно изготовленный кирпич из нильского ила — обладал удивительной прочностью, готовая кладка могла пережить века.
 Среди евреев появилось настоящее соревнование. Конечно, всем хотелось заработать побольше, но порождали его также гордость от участия в столь колоссальном замысле и азарт. Когда пыл ослабевал, Моис вновь вдохновлял рабочих, и тысячи превосходных кирпичей выходили из форм.
 Пер-Рамзес рождался, воплощалась в реальность мечта Рамзеса. Каменотесы, следуя плану царя, закладывали мощные фундаменты, рабочие без устали носили кирпичи, изготовленные евреями.
 Под лучами солнца город обретал плоть.
 Абнер с каждым днем все более восхищался Моисом. Вождь евреев переходил от одной группы к другой, проверял качество пищи, отправлял на отдых больных и слишком уставших. Вопреки ожиданиям, его популярность не переставала расти.
 Благодаря прибавкам, которые уже начались, Абнер подарил своей семье прекрасное жилище, тоже здесь, в новой столице.
 — Доволен собой, Абнер?
 Худое лицо Сари светилось нехорошей радостью.
 — Чего ты хочешь?
 — Я твой начальник. Ты забыл?
 — Я выполняю свою работу.
 — Плохо.
 — Как плохо?
 — Ты испортил много кирпичей.
 — Это ложь!
 — Два надсмотрщика заметили твои ошибки и составили донесение. Если я передам его Моису, ты будешь уволен и, без сомнений, наказан.
 — Зачем все это, зачем эта ложь?
 — Тебе остается лишь одно: купить мое молчание на свои сбережения. Так твоя ошибка будет скрыта.
 — Ты шакал, Сари!
 — У тебя нет выбора, Абнер.
 — Почему ты ненавидишь меня?
 — Ты еврей, как и остальные, ты платишь за остальных, вот и все.
 — У тебя нет права!
 — Каков твой ответ?
 Абнер опустил глаза. Сари был сильнее.




 40


 В Мемфисе Офир чувствовал себя лучше, чем в Фивах. В большом городе жило много иноземцев, большая часть из которых прекрасно освоилась. Среди них и последователи веры Эхнатона, чью слабеющую веру оживил маг, пообещав, что в ближайшем будущем она даст им счастье и процветание.
 Те, кому повезло увидеть Литу, всегда молчаливую, были поражены. Никто не сомневался, что в ее венах течет царская кровь, что она была наследницей проклятого царя. Спокойные и убедительные речи мага творили чудеса, и мемфисский особняк сестры Рамзеса служил местом плодотворных переговоров, которые с каждым днем позволяли увеличить количество сторонников единого бога.
 Офир был не первым иноземцем, распространявшим оригинальные идеи, но единственным, кто пытался возродить ересь, отвергнутую последователями Эхнатона. Его столица и его усыпальница были забыты, ни один придворный не показывался вблизи от его некрополя, расположенного вблизи от города Атона. И каждый знал, что Рамзес, подчинив своей воле жрецов Карнака, не потерпит никакого религиозного возмущения. Так что Офир по каплям отмерял критические замечания в адрес фараона и его политики, боясь вызвать осуждение.
 Дело мага продвигалось.
 Долент принесла ему свежий сок цератонии.
 — Вы кажетесь усталым, Офир.
 — Наше дело требует постоянного рвения каждый миг. Как чувствует себя ваш муж?
 — Он очень недоволен. В своем последнем письме он пишет, что проводит время, воспитывая ленивых и лживых евреев.
 — Однако говорят, что строительство столицы продвигается быстро.
 — По всеобщему мнению, она будет великолепна!
 — Но посвящена она Сету, владыке зла и темных сил! Рамзес пытается спрятать свет и закрыть солнце. Мы должны помешать ему добиться своего.
 — Я убеждена в этом, Офир.
 — Мне необходима ваша поддержка. Разрешаете ли вы использовать мои возможности, чтобы помешать Рамзесу разрушить Египет?
 Женщина кусала губы.
 — Рамзес мой брат!
 Офир нежно взял Долент за руки.
 — Он причинил нам столько зла! Конечно, я буду уважать ваше решение, но к чему столь долгие колебания? Дело Рамзеса не стоит ни минуты! И чем дальше он продвигается, тем больше усиливается его магическая защита. Если мы будем откладывать наше вмешательство, то, возможно, я не смогу уничтожить его.
 — Это так тяжело, так тяжело.
 — Осознайте свою ответственность, Долент. Я еще могу действовать, но скоро станет слишком поздно.
 Сестра царя не решалась произнести окончательный приговор. Офир отпустил ее руки.
 — Существует другой способ.
 — О чем вы думаете?
 — Слухи утверждают, что царица Нефертари беременна.
 — Это не слухи! Достаточно взглянуть на нее.
 — Вы испытываете к ней привязанность?
 — Ни малейшей.
 — Этой ночью один из моих соотечественников принесет мне все необходимое.
 — Я закроюсь в своей комнате! — крикнула Долент перед тем, как исчезнуть.
 Человек прибыл посреди ночи. Особняк был погружен в тишину, Долент и Лита спали. Офир открыл дверь и взял сумку, которую протянул ему торговец, заплатив двумя отрезами льна, которые дала магу Долент.
 Сделка длилась лишь несколько мгновений.
 Офир закрылся в самой удаленной каморке и тщательно прикрыл дверь. Лишь масляная лампа отбрасывала слабый свет.
 На низком столике маг разложил содержимое пакета: статуэтку обезьяны, руку из слоновой кости, фигурку женщины, небольшую палочку и другую женскую фигурку, державшую в руках змей. Обезьяна представляла силу бога Тота, рука — способность действовать, обнаженная женщина — способность поразить детородные органы царицы, палочка наносила удар, женщина со змеями источала яд черной магии в тело Нефертари.
 Работа Офиру предстояла нелегкая. Царица была сильной личностью, а после коронации вокруг нее возникла непреодолимая преграда, похожая на защиту Рамзеса. Но беременность делала эту защиту менее действенной. Другая жизнь питалась за счет Нефертари и мало-помалу ослабляла ее силы.
 Требовалось по крайней мере три дня и три ночи, чтобы порча имела шансы осуществиться. Офир был немного раздосадован, что не удалось навредить напрямую Рамзесу. Заступничество сестры фараона мешало ему, он преследовал более амбициозные цели, когда зачаровывал мысли Долент. В настоящий момент он лишь ослаблял противника.
 Оставив управление делами Амени и его советникам, фараон часто наведывался на стройку Пер-Рамзеса. Благодаря воодушевлению Моиса и строгости организации работ дело продвигалось гигантскими шагами.
 Веселье царило среди рабочих, не только еда оставалась превосходной, но и обещанные надбавки выплачивались регулярно, каждому по заслугам. Самые смелые откладывали сбережения, чтобы расположиться или в новой столице, или в других поселениях, где они купят немного земли. Более того, служба, следящая за здоровьем, занималась больными и ухаживала бесплатно. В отличие от других строек, на строительстве Пер-Рамзеса не было симулянтов, которые пытались получить отпуск под предлогом воображаемых болезней.
 Царь позаботился о безопасности, множество стражей следили за порядком. Пожаловаться можно было лишь на нескольких легко раненных во время установки гранитных блоков в храме Амона. Благодаря пристальному наблюдению люди не доходили до изнеможения, после каждых шести дней два дня отдыха позволяли отдохнуть и восстановить силы.
 Только Моис не соглашался на отдых. Он проверял, разрешал конфликты, принимал срочные решения, организовывал смену уставшим группам, принимал доклады, спал час после обеда и три часа ночью. Обретя вождя редкой жизненной силы, еврейские кирпичники подчинялись его малейшему жесту и взгляду, никогда над ними не стоял человек, который так ревностно защищал их интересы.
 Абнер поговорил бы с Моисом об унижениях, которым его подверг Сари, но он опасался мести: у египтянина были хорошие связи со службами правопорядка. Если бы Абнера посчитали нарушителем, он был бы выслан из страны и никогда не увидел бы жены и детей. С тех пор как он заплатил, Сари не беспокоил его больше и вел себя почти любезно. Казалось, тяжкие времена миновали, и еврей замкнулся в своем молчании и делал кирпичи с тем же рвением, что и его товарищи.
 Этим утром Рамзес посетил стройку. Как только было объявлено о приезде монарха, кирпичники тщательно вымылись, подровняли усы и бороды, надели праздничные парики с новыми белыми повязками и сложили кирпичи рядами в безукоризненном порядке.
 С первой колесницы, остановившейся около мастерской, спустился вооруженный гигант в доспехах пугающего вида. Хоть один из рабочих подвергался дисциплинарным взысканиям? Расставили двадцать лучников, и это добавило страха.
 Молча Серраманна прошел вдоль застывших и обеспокоенных евреев.
 Когда он был удовлетворен своим осмотром, сард дал знак одному из солдат открыть дорогу царской колеснице.
 Кирпичники склонились перед Рамзесом, который поздравил каждого, назвав по имени. Объявление о раздаче новых париков и кувшинов с белым вином из Дельты вызвало волну радости, но больше всего в тот момент тронуло кирпичников внимание, которое царь обратил на свежеизготовленные кирпичи. Он брал многие из них в руки и взвешивал.
 — Превосходно, — объявил он. — Удвоенные порции питания в течение недели и дополнительный день отдыха. Где ваш начальник?
 Сари вышел из ряда.
 Бывший наставник Рамзеса был единственным, кто не испытывал радости от приезда монарха. Он, некогда блестящий преподаватель и придворный, боялся увидеть царя, против которого замышлял заговор.
 — Ты доволен своей новой работой, Сари?
 — Я благодарю вас, Великий Царь, за то, что вы доверили ее мне.
 — Без милосердия моей матери и Нефертари твоя участь была бы тяжелее.
 — Я знаю об этом, Великий Царь, и я пытаюсь по мере своих возможностей исправить свои ошибки.
 — Они непоправимы, Сари.
 — Угрызения совести гложут мне сердце.
 — Они должны быть мягче, чтобы позволить тебе прожить долгое время после твоего преступления.
 — Я не могу надеяться на прощение Великого Царя?
 — Мне незнакомо это понятие, Сари, мы живем по Закону или вне Закона. Ты оскорбил Маат, и твоя душа навек осквернена. Моис не должен жаловаться на тебя, или тебе больше не представится возможности вредить другим.
 — Я клянусь Великому Царю, что…
 — Больше ни слова, Сари. И будь счастлив, что тебе довелось работать над возведением Пер-Рамзеса.
 Когда царь поднялся колесницу, из уст присутствующих раздались приветствия. Поневоле Сари присоединился к ним.




 41


 Как и ожидалось, храмы строились медленней, чем светские здания. Однако поставка каменных блоков проходила без опозданий, и специалисты по подтягиванию, среди которых было много евреев, регулярно доставляли их на стройку.
 Благодаря бурной деятельности кирпичников царский дворец уже представлял собой значительное сооружение в центре столицы. Первые перевозочные суда приставали к берегу, склады были открыты, из столярных мастерских выходила прекрасная мебель, мастерские глазированной черепицы начали работать. Казалось, стены особняков растут прямо из-под земли, жилые кварталы обретали форму, в казармах вскоре должны были поселиться первые отряды.
 — Озеро дворца будет великолепным, — заявил Моис. — Я рассчитываю вырыть его к концу следующего месяца. Твоя столица будет прекрасна, Рамзес, так как она построена с любовью.
 — Ты — главная причина этого успеха.
 — Так только кажется. План начертан тобою, я лишь выполняю его.
 Царь уловил нотку упрека в голосе друга. Он только собирался потребовать объяснения, но к нему галопом мчался гонец из дворца в Мемфисе. Серраманна заставил его остановиться в дюжине метров от монарха. Запыхавшийся гонец спрыгнул на землю.
 — Великий Царь, нужно срочно возвращаться в Мемфис. Царица… Царице плохо.
 Рамзес кинулся к доктору Париамакху, главному врачу дворца, властному человеку пятидесяти лет, ученому с сильными, искусными руками хирурга. Опытный лекарь, он считался великолепным мастером, но был строг с пациентами.
 — Я хочу увидеть царицу, — потребовал Рамзес.
 — Царица спит, Великий Царь. Служительницы сделали ей массаж с маслом, смешанным со снотворным.
 — Что происходит?
 — Я опасаюсь преждевременных родов.
 — Это… опасно?
 — Риск велик, по правде говоря.
 — Я приказываю вам спасти Нефертари.
 — Прогноз родов остается благоприятным.
 — Как вы знаете об этом?
 — Мои подручные провели обычный осмотр, Великий Царь. Они положили в два полотняных мешочка семена пшеницы и ячменя, которые много дней поливали мочой царицы. И ячмень, и пшеница проросли, она родит, а раз пшеница проросла первой, то она даст жизнь дочери.
 — Я слышал, что все наоборот.
 Доктор Париамакху стал холоден.
 — Великий Царь путает с другим опытом, во время которого используют озимые ячменя, покрывающие землю. Остается надеяться, что семя, часть вашего сердца, чтобы дойти до сердца царицы укрепило позвоночник и кости ребенка, здоровое семя дает превосходный спинной мозг и костное сложение. Должен ли я напомнить вам, что отец формирует кости и сухожилия, а мать плоть и кровь?
 Париамакху был доволен курсом медицины, который он преподал своему высокому ученику.
 — Вы сомневаетесь в знаниях физиологии бывшего ученика «Капа», доктор?
 — Конечно, нет, Великий Царь!
 — Вы не смогли предвидеть нынешний случай.
 — Мое знание, Великий Царь, имеет определенные границы и…
 — Моя сила их не имеет, доктор, и я требую счастливого рождения.
 — Великий Царь…
 — Да, доктор?
 — Ваше собственное здоровье требует пристального внимания. Я еще не имел честь осмотреть вас, как того требует мой долг.
 — Не думайте больше об этом, мне неизвестны болезни. Предупредите меня, когда царица проснется.
 Солнце клонилось к закату, когда Серраманна разрешил доктору Париамакху пройти в кабинет царя. Врач был взволнован.
 — Царица проснулась, Великий Царь.
 Рамзес встал.
 — Но…
 — Говорите, доктор!
 Париамакху, который хвастался перед товарищами тем, что может укротить своего высокого пациента, пожалел о Сети, которого, однако, считал упрямым и неприятным. Рамзес был бурей, чьего гнева следовало избегать.
 — Царицу только что отвели в залу родов.
 — Я требовал увидеться с ней!
 — Повитухи сочли, что нельзя терять ни секунды.
 Рамзес поломал перо, которым писал. Если Нефертари умрет, сможет ли он править?
 Шесть повитух Дома Жизни, неся длинную тунику и широкое бирюзовое ожерелье, помогли Нефертари дойти до залы родов, воздушный, украшенный цветами павильон. Как и другие египетские женщины, царица рожала обнаженной, сидя прямо на камнях, покрытых тростниковой подстилкой. Они символизировали судьбу каждого новорожденного, чья долгота жизни была отмерена Тотом.
 Первая повитуха массировала царице поясницу, вторая вмешивалась во время родов, третья принимала на руки ребенка, четвертая заботилась о нем, пятая была кормилицей, шестая подавала царице два ключа жизни в тот момент, когда ребенок испускал первый крик. Осознавая опасность, шесть женщин демонстрировали потрясающее спокойствие и были готовы выполнить свою работу.
 После того как они долго массировали Нефертари, главная повитуха накладывала компрессы на низ живота и бинтовала брюшную полость. Посчитав необходимым поторопить разрешение, которое должно было быть болезненным, она смазала путь будущего ребенка мазью из смолы терпентинового дерева, лука, молока, укропа и соли. Чтобы уменьшить боль, использовали терракоту, размятую с теплым маслом, нанося ее на детородные органы.
 Шесть повитух знали, что битва Нефертари будет долгой и ее исход неизвестен.
 «Пусть богиня Хатхор благословит дитя царицы, — запела одна из них, — чтобы ни одна болезнь не коснулась его, исчезни, демон, вышедший из мрака, пришедший исподтишка, с ликом, повернутым назад! Ты не завладеешь этим ребенком, ты не усыпишь его, ты не навредишь ему, ты не унесешь его! Пусть дух придет и оживит его, чтобы ни одно злодеяние не коснулось его, чтобы звезды были благосклонны к нему!»
 Когда наступила ночь, схватки приблизились. Зубами царица зажала упругую лепешку из бобов, чтобы можно было без вреда сжимать зубы.
 Уверенные в своих навыках, сосредоточенные, произнося заклинания против боли, шесть повитух помогли царице Египта дать жизнь.
 Рамзес больше не мог выдержать.
 Когда доктор Париамакху появился в десятый раз, он подумал, что царь растерзает его.
 — Все кончено?
 — Да, Великий Царь.
 — Нефертари?
 — Царица жива, в добром здравии, у вас родилась дочь.
 — Она тоже в добром здравии?
 — Это… другой вопрос.
 Рамзес отшвырнул лекаря и ринулся в залу родов. Повитуха прибиралась в нем.
 — Где царица и моя дочь?
 — В спальне дворца, Великий Царь.
 — Правду!
 — Ребенок очень слаб.
 — Я хочу их видеть.
 Сияющая, но ослабевшая Нефертари спала. Главная знахарка дала ей порцию болеутоляющего.
 Ребенок был удивительно красив. Вымытая дочь Нефертари и Рамзеса удивленными и любопытными глазами разглядывала чудо начавшейся жизни.
 Царь взял ее на руки.
 — Она прекрасна! Чего вы боитесь?
 — Шнурок амулета, который мы должны были повязать ей на шею, лопнул. Это плохой знак, Великий Царь, очень плохой знак.
 — Предсказание уже составлено?
 — Мы ждем пророчицу.
 Жрица пришла чуть позже. Она и шесть повитух составили братство семи Хатхор, которые должны были предсказать будущее ребенка. Они встали вокруг него и объединили свои мысли, чтобы проникнуть в будущее.
 Их медитация длилась дольше обычного.
 С мрачным лицом пророчица отделилась от группы и приблизилась к царю.
 — Момент неблагоприятен, Великий Царь. Мы неспособны…
 — Не лги.
 — Мы можем ошибаться.
 — Будь искренней, прошу.
 — Судьба этого ребенка решится в следующие двадцать четыре часа. Если мы не найдем способ отпугнуть демонов, которые грызут его сердце, ваша дочь не переживет следующую ночь.




 42


 Вскармливание было поручено кормилице, обладающей великолепным здоровьем. Доктор Париамакху лично проверил ее молоко, которое должно было иметь приятный запах истертого в порошок плода цератонии. Чтобы увеличить количество молока, кормилица пила сок смоквы и ела разваренный, растертый с маслом рыбный хрящ.
 К отчаянью врача и кормилицы, ребенок отказывался есть. Привели другую кормилицу, но все было бесполезно. Последнее средство, особое молоко, хранящееся в вазе в форме гиппопотама, не улучшило положение дел. Ребенок отказывался принимать благоуханную жидкость, текущую из сосков бегемотихи.
 Врач смачивал губы маленькой пациентки и собирался завернуть ее во влажную простыню, когда Рамзес взял ее на руки.
 — Нужно увлажнить ей кожу, Великий Царь.
 — Ваши знания бессильны. Ей поможет выжить моя сила.
 Прижав дочь к груди, царь направился к ложу Нефертари. Несмотря на усталость, царица оставалась исключительно красивой.
 — Я счастлива… так счастлива! Ведь она хорошо защищена?
 — А как ты сама чувствуешь?
 — У меня нет ни малейшего беспокойства. Ты подумал об имени для нашей дочери?
 — Это дело матери.
 — Ее будут звать Меритамон, «Возлюбленная Амона», и она увидит твой Храм миллионов лет. С того момента, как я родила ее, меня преследует странная мысль… Нужно строить его без промедления, Рамзес… Этот храм станет твоей лучшей защитой против зла, там мы объединим свои силы против противника.
 — Твое желание осуществится.
 — Почему ты прижимаешь к себе так сильно нашего ребенка?
 Взгляд Нефертари был таким светлым, таким доверчивым, что Рамзес оказался не в силах скрыть от нее правду.
 — Меритамон больна.
 Царица привстала и схватила царя за руку.
 — Чем она больна?
 — Она отказывается есть, но я исцелю ее.
 Взгляд царицы померк, обессилев, она упала на ложе.
 — Я уже потеряла одного ребенка, теперь силы мрака хотят отобрать и пашу дочь… Тьма поглощает меня.
 Нефертари потеряла сознание.
 — Что вы думаете, доктор? — спросил Рамзес.
 — Царица очень слаба, — ответил Париамакху.
 — Вы спасете ее?
 — Не знаю, Великий Царь. Если она выживет, то больше не сможет иметь детей, следующая беременность убьет ее.
 — А наша дочь?
 — Я ничего не понимаю, сейчас она такая спокойная! Возможно, повитухи правы, но мне все это кажется нелепостью.
 — Говорите!
 — Они считают, что на ребенка навели порчу.
 — Порчу. Здесь, в моем дворце?
 — Именно поэтому я и считаю эту идею нелепой. Однако мы должны созвать всех придворных магов.
 — А что если это сделал один из них? Нет, у меня есть лишь один шанс.
 Меритамон заснула на сильных руках Рамзеса.
 Двор полнился слухами. Говорили, что Нефертари произвела на свет второго мертворожденного ребенка и находится на пороге смерти. Рамзес, находясь в отчаянии, сошел с ума. Боясь поверить в столь замечательные новости, Шенар надеялся лишь, что они не окажутся полностью ложными.
 Направляясь во дворец вместе с Долент, Шенар напустил на себя безутешный вид, Долент казалась подавленной.
 — Ты великолепная актриса, моя дорогая сестра!
 — Происшествие расстроило меня.
 — Почему? Ведь ты не любишь ни Рамзеса, ни Нефертари.
 — Ребенок… Ребенок ни в чем не виноват.
 — Какая разница! Ты вдруг стала очень чувствительна. Если слухи правдивы, наша жизнь улучшится.
 Долент не решилась признаться Шенару, что причиной ее истинного беспокойства был успех порчи, наведенной Офиром. Маг обладал страшной властью, которая помогала ему разрушать жизнь царской четы.
 Амени, более бледный, чем обычно, принял Долент и Шенара.
 — Учитывая обстоятельства, — заявил Шенар, — мы решили, что царь пожелает, чтобы рядом с ним были его брат и сестра.
 — Сожалею, он предпочитает быть один.
 — Как здоровье Нефертари?
 — Царица отдыхает.
 — А ребенок? — спросила Долент.
 — Доктор Париамакху находится рядом с ним.
 — Вы не расскажете нам поподробнее?
 — Нужно подождать.
 Когда Долент и Шенар выходили из дворца, они увидели Серраманну, который со своими солдатами вел плохо выбритого мужчину в тунике с множеством карманов из шкуры антилопы, без парика. Быстрым шагом они направлялись к личным покоям царя.
 — Сетау! Ты моя последняя надежда. Заклинатель змей подошел к царю и внимательно посмотрел на ребенка, которого тот держал на руках.
 — Я не люблю детей, но этот ребенок настоящее чудо. Как и все, что имеет отношение к Нефертари.
 — Меритамон, наша дочь. Она умирает, Сетау.
 — О чем ты говоришь?
 — Порча.
 — Здесь, во дворце?
 — Я не знаю.
 — Как она проявляется?
 — Она отказывается есть.
 — Нефертари?
 — Ей очень плохо.
 — Я полагаю, что дражайший доктор Париамакху опустил руки?
 — Он в растерянности.
 — Это его обычное состояние. Осторожно положи дочь в колыбель.
 Рамзес подчинился. Как только руки отца оставили ее, дыхание Меритамон стало прерывистым.
 — Лишь твоя сила поддерживает в ней жизнь… Это то, чего я боялся. Но… О чем вы думаете в этом дворце?! У ребенка нет даже защитного амулета!
 Сетау достал из одного из своих многочисленных карманов амулет в виде скарабея, завязал на конце шнурка семь узелков и одел Меритамон на шею. На скарабее было написано: «Смерть-похитительница не завладеет мной, меня спасет божественный свет».
 — Возьми дочь снова на руки и открой мне дверь в лабораторию.
 — Ты думаешь, что сможешь…
 — Поговорим потом. У нас нет времени.
 В лаборатории дворца было много комнат. Сетау закрылся в той, где стояли нижние клыки самца гиппопотама, иногда превосходящие семьдесят сантиметров в длину и десять в ширину. Одному из них придали форму полумесяца с вытянутыми краями, а на бережно отполированную поверхность нанесли множество знаков, призванных отпугнуть злых духов, появившихся из ночи, чтобы убить мать и ребенка. Сетау выбрал наиболее, по его мнению, подходящие: крылатого грифона с телом льва и головой сокола; самку гиппопотама, держащую нож; лягушку; солнце с исходящими от него лучами и бородатого карлика, державшего в каждой руке по змее. Громко называя их, и, таким образом, давая им силу, он приказал им схватить за горло демонов как в мужском, так и в женском обличье, растоптать, разорвать их в клочья и обратить в бегство. Затем он приготовил снадобье на основе яда гадюки, чтобы отворить рот и желудок, но даже в ничтожном количестве оно могло быть слишком сильным для младенца.
 Когда Сетау вышел, доктор Париамакху в отчаянии кинулся к нему.
 — Нужно действовать быстро, ребенок слабеет. Стоя лицом к закату, Рамзес на руках держал свою дочь, доверчиво и беспомощно глядящую на него. Несмотря на всю магнетическую силу отца, дыхание ребенка становилось все более прерывистым. Ребенок Нефертари, единственный ребенок их союза, который мог бы жить… Если Меритамон умрет, Нефертари не переживет этого. Гнев завладел сердцем царя, гнев, бросающий вызов силам зла, призывающий спасти от них дочь.
 Сетау вошел в спальню. В руке у него была вырезанная из кости фигурка.
 — Это должно остановить порчу, — сказал он. — Но этого недостаточно. Если мы хотим излечить тело от болезни и позволить ему восстановить себя, то нужно дать ей это снадобье.
 Когда он назвал то, что входило в него, доктор Париамакху подпрыгнул.
 — Я против, Великий Царь!
 — Ты уверен, что оно поможет, Сетау?
 — Существует вероятность неудачи. Тебе решать.
 — Действуй.




 43


 Сетау положил на грудь ребенку фигурку из кости. Ребенок расслабленно выпрямился в колыбели, удивленно распахнул огромные глаза, дыхание выровнялось.
 Рамзес, Сетау и доктор Париамакху молча замерли. Талисман подействовал, но надолго ли его хватит?
 Через десять минут Меритамон оживилась и заплакала.
 — Пусть принесут статую богини Опет, — приказал Сетау. — Я возвращаюсь в лабораторию. Доктор, смачивайте губы ребенка и больше ничего не делайте!
 Опет, самка гиппопотама, была покровительницей знахарок и кормилиц. На небе она, приняв форму созвездия, не давала Большой Медведице, воплощению Сета, обладавшей большой силой, нарушать спокойствие возродившегося Осириса. Наполненную материнским молоком и наделенную магами Дома Жизни положительной энергией статую Опет поставили у изголовья колыбели.
 Ее присутствие успокоило ребенка, Меритамон уснула.
 Сетау снова появился, держа в каждой руке по грубо вырезанной из кости фигурке.
 — Этого должно быть достаточно, — сказал он и положил первую фигурку на живот ребенка, а вторую к ногам.
 Меритамон не шевельнулась.
 — Сейчас ее защищают добрые силы. Порча разбита, зло обездвижено.
 — Она спасена? — спросил царь.
 — Лишь молоко вырвет ее из когтей смерти. Если ее желудок и рот будут оставаться запертыми, она умрет.
 — Дай ей снадобье.
 — Дай ей его сам.
 С нежностью Рамзес раздвинул губы глубоко спящей дочери и вылил благоухающую жидкость в ротик. Доктор Париамакху отвернулся.
 Через несколько секунд Меритамон открыла глаза и закричала.
 — Быстро, — сказал Сетау, — вымя статуи!
 Рамзес поднял дочь, Сетау снял металлический наконечник, закрывавший сосок, и царь приложил рот ребенка к отверстию.
 Меритамон с удовольствием пила питательную влагу, изредка останавливаясь, чтобы восстановить дыхание, и вздыхала от удовольствия.
 — Чего ты хочешь, Сетау?
 — Ничего, Рамзес.
 — Я сделаю тебя главным магом дворца.
 — Пусть выкручиваются без меня! Как себя чувствует Нефертари?
 — Она удивительное создание. Завтра она отправится в сад на прогулку.
 — А малышка?
 — Ее жажда жизни неутолима.
 — Что предсказали семь Хатхор?
 — Темная вуаль, скрывавшая судьбу Меритамон исчезла, они увидели одеяние жрицы, благороднейшую женщину и камни храма.
 — Суровая жизнь, говорят.
 — Ты заслуживаешь самого большого богатства, Сетау.
 — Мне вполне достаточно моих змей, скорпионов и Лотус.
 — Ты получишь неограниченные средства для своих исследований. Твой яд по самой лучшей цене будет покупать дворец, чтобы поставлять его в больницы.
 — Мне не нужны эти привилегии.
 — Но их и нет. Ведь твои лекарства превосходны, твои доходы должны увеличиться, а работа поощряться.
 — Если бы я мог решиться…
 — Решайся.
 — Есть ли у тебя еще красное вино из Фаюма, третьего года правления Сети?
 — Завтра же я прикажу отнести тебе множество амфор.
 — Это будет стоить мне немало склянок с ядом!
 — Позволь мне подарить их тебе.
 — Я не люблю царских даров.
 — Это друг просит тебя принять его дар. Как ты достиг знания, позволившего спасти Меритамон?
 — Змеи научили меня почти всему, Лотус остальному. Умения нубийских колдуний несравненны. Амулет, висящий на шее твоей дочери, избавит ее от многих неприятностей, если обновлять его каждый год.
 — Особняк, полагающийся служащим, ждет вас, Лотус и тебя.
 — В центре города! Ты шутишь… Как мы сможем заниматься изучением змей? Нам необходимы тишина, ночь и опасность. Что касается опасности… Эта порча была необычной.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Мне пришлось принять крайние меры, так как атака была очень серьезной. Здесь явно замешан иноземец, сириец, ливиец или еврей, если бы я не задействовал целых три магических амулета из кости, я не смог бы разбить поле злых сил. И я не узнал волю, заставлявшую младенца умирать от голода… Мне кажется, что это глубоко порочный дух.
 — Один из магов дворца?
 — Это меня бы удивило. Твой враг накоротке с силами зла.
 — Он снова попытается…
 — Можешь быть уверен.
 — Как узнать его и помешать ему?
 — У меня нет ни одной мысли по этому поводу. Дух такой силы умеет великолепно скрываться. Возможно, ты уже пересекался с ним, он показался тебе любезным и неопасным. А возможно, он прячется в недоступном месте.
 — Как защитить от него Нефертари и Меритамон?
 — С помощью средств, доказавших свою эффективность, — амулетов и ритуалов, призывающих благотворные силы.
 — А если этого окажется недостаточно?
 — Нужно приложить энергию, которая будет сильнее черной магии.
 — То есть создать очаг, который породит ее.
 Храм миллионов лет… У Рамзеса не будет более верного союзника.
 Пер-Рамзес рос.
 Это еще не был город, но здания и жилые дома обретали очертания, громада дворца, чьи мощные каменные стены подобны стенам дворцов Фив и Мемфиса, возвышалась над ними. Рабочее рвение не утихало. Моис, казалось, никогда не уставал и управлял всем образцово. Видя результаты своих усилий, строители новой столицы, надсмотрщики стремились увидеть результат великих трудов и обосноваться в городе, воздвигнутом собственными руками.
 Двое вождей кланов, завидуя успехам Моиса, попытались оспорить его власть. Даже не дав молодому еврею вступить с ними в спор, большая часть кирпичников потребовала, чтобы он оставался во главе. С этого момента, сам того не понимая, Моис все больше и больше походил на некоронованного царя своего народа. Строительство этой столицы забирало столько энергии, что его метания рассеялись, он больше не думал о едином боге и заботился лишь о том, чтобы лучше организовать работы.
 Весть о прибытии Рамзеса обрадовала его. Разве птицы плохих предзнаменований не летали над Нефертари и ее дочерью? В течение нескольких дней атмосфера была нервозной. Вопреки слухам, Моис не опасался, что визит царя будет отложен.
 Рамзес оправдал его надежды.
 Серраманна не смог воспрепятствовать рабочим, выстроившимся в ряд с двух сторон дороги, приветствовать колесницу царя. Они хотели прикоснуться к нему, чтобы получить хоть чуть-чуть магии фараона. Сард проклинал молодого монарха, который не считался ни с какими мерами безопасности и подставлял себя прямо под кинжал злоумышленника.
 Рамзес подъехал прямо к временному жилищу, которое занимал Моис. Когда фараон спустился на землю, еврей поклонился. Как только они зашли под укрытие жилища, скрывавшего их от чужих взглядов, друзья обнялись.
 — Если мы будем продолжать в том же духе, твое безумное пари будет выиграно.
 — Ты сможешь вести процесс без задержек?
 — Конечно.
 — Сегодня я хочу увидеть все!
 — Тебя ждут лишь приятные сюрпризы. Как себя чувствует Нефертари?
 — Царица чувствует себя превосходно, как и наша дочь. Меритамон будет так же прекрасна, как ее мать.
 — Ведь они чуть было не умерли?
 — Их спас Сетау.
 — С помощью своих ядов?
 — Он стал знатоком магии и рассеял злые силы, пытавшиеся погубить моих супругу и дочь.
 Моис был явно поражен.
 — Кто осмелился?
 — Мы еще не знаем.
 — Нужно быть отвратительным существом, чтобы покушаться на женщину и ребенка, и безумным, чтобы вредить супруге и дочери фараона!
 — Я думал, не связана ли эта мерзость со строительством Пер-Рамзеса. Я задел много вельмож созданием новой столицы.
 — Нет, это невозможно… Между недовольством и преступлением лежит пропасть.
 — А что ты скажешь, мог бы виновником несчастья быть еврей?
 — Преступник всегда преступник, независимо от того, к какому народу он принадлежит. Но я думаю, ты на ложном пути.
 — Что бы ты ни узнал, не скрывай это от меня.
 — Ты перестал мне доверять?
 — Я разве сказал это?
 — Ни один еврей не решился бы на такое.
 — Я буду отсутствовать долгое время. Моис, я доверяю тебе мою столицу.
 — Когда ты вернешься, ты ее не узнаешь. Не слишком задерживайся. Нам бы не хотелось затягивать освящение.




 44


 Стояли душные первые дни июня, Рамзес праздновал начало второго года своего правления. Целый год прошел с тех пор, как Сети ушел в царство звезд.
 Барка царской четы остановилась в Гебель Сильсиле, месте, где сближались две реки. Считалось, что здесь обитает дух Нила, и фараон должен пробудить его, чтобы тот снова стал кормильцем и вызвал прилив.
 После совершения возлияния молоком и медом и произнесения ритуальных молитв царская чета вошла в святилище, вырубленное в скале, где царила приятная прохлада.
 — С тобой говорил доктор Париамакху? — спросил Рамзес у Нефертари.
 — Он предписал новое лечение, которое должно изгнать последние следы переутомления.
 — И больше ничего?
 — Он скрыл что-то, касающееся Меритамон?
 — Нет, успокойся.
 — Что он мог мне сказать?
 — Мужество не является главной добродетелью нашего доктора.
 — В чем он струсил?
 — Ты чудом выжила после родов.
 По лицу Нефертари промелькнула тень.
 — У меня больше не будет детей, не так ли? Я не дам тебе сына?
 — Ха и Меритамон законные наследники престола.
 — У Рамзеса должны быть другие дети и другие сыновья. Если ты посчитаешь, что меня необходимо отправить в храм…
 Царь прижал к себе жену.
 — Я люблю тебя, Нефертари. Ты — свет и любовь. Ты — царица Египта. Наша душа навсегда едина, и ничто не сможет нас разлучить.
 — Исет даст тебе сыновей.
 — Нефертари…
 — Тебе это необходимо, Рамзес, необходимо. Ты не обычный смертный, ты фараон.
 Прибыв в Фивы, царская чета отправилась на место, где должны будут возвести Храм миллионов лет Рамзеса. Место показалась ему по-настоящему грандиозным, наполненным энергией, питающей одновременно и горы Запада, и плодородную долину.
 — Я был неправ, пренебрегая этим строительством, обратившись целиком к строительству столицы, — признал Рамзес. — Предостережение моей матери и покушение, совершенное на тебя и на нашу дочь, открыли мне глаза. Лишь Храм миллионов лет защитит нас от зла, скрывающегося во мраке.
 Благородная и блистательная Нефертари обходила обширное пространство скал и песка, казавшееся бесплодным. Как и Рамзес, она наслаждалась близостью с солнцем, лучи скользили по коже, не обжигая ее, даруя свой свет. Казалось, время остановилось, а царица, став божественным воплощением всего сущего, освящала эту землю, ступая по ней.
 Вечность опечатывала с каждым шагом великой царской супруги выжженную солнцем почву, уже отмеченную знаком Рамзеса.
 Два человека столкнулись нос к носу на капитанском мостике царской барки и замерли. Сетау был ниже Серраманны, но столь же широк в плечах. Их взгляды скрестились.
 — Я надеялся, что больше не увижу тебя вблизи царя, Сетау.
 — Я не расстроился, разочаровав тебя.
 — Ходят слухи о черном маге, подвергнувшем жизни царицы и ее дочери опасности.
 — Ты еще не узнал, кто это? Поистине, окружение Рамзеса ни на что не годится.
 — Никто не ломал тебе нос?
 — Попытайся, если это тебя развеселит. Но опасайся моих змей.
 — Это угроза?
 — Мне безразлично, что ты думаешь. Каким бы ни был твой внешний облик, пират всегда останется пиратом.
 — Если бы ты сознался в своем преступлении, ты сберег бы мое время.
 — Для начальника личной стражи ты плохо информирован. Разве ты не знаешь, что я спас царскую дочь?
 — Маскарад. Ты весьма коварен, Сетау.
 — У тебя извращенный ум.
 — В следующий раз, когда ты попытаешься навредить царю, я раскрою тебе череп.
 — Твои претензии тебя погубят, Серраманна.
 — Хочешь сам попробовать?
 — Беспричинные посягательства на друга царя приведут тебя на каторгу.
 — Ты сам туда скоро отправишься.
 — Я пропущу тебя вперед, сард. А пока мы ждем этого, уйди с моей дороги.
 — Куда ты идешь?
 — К Рамзесу. По его приказу, я должен очистить место, где будет его храм, от рептилий, живущих там.
 — Я помешаю твоим козням, колдун.
 Сетау отстранил Серраманну.
 — Вместо того чтобы нести чушь, ты бы лучше охранял царя.
 Рамзес долго собирался с мыслями в святилище, посвященном его отцу, внутри храма в Гурнахе, на западном берегу Фив. Царь разложил на алтаре гроздья винограда, ягоды можжевельника, сосновые шишки. В этой обители покоя душа Сети жила в мире, питаясь тонким запахом подношений.
 Именно здесь Сети объявил Рамзеса своим преемником. Молодой царевич не почувствовал тяжести отцовских слов. Он жил мечтами, в спасительной тени гиганта, чья мысль двигалась подобно божественной ладье через небесные пространства.
 Когда на его голову были возложены белая и красная короны, спокойствие наследника трона навсегда покинуло Рамзеса, чтобы столкнуть его с миром, о трудности которого он не подозревал. На ступенях этого храма серьезные и улыбающиеся боги делали жизнь священной, возродившийся фараон почитал их, общаясь с невидимым. Снаружи были люди. Человечество с его мужеством и трусостью, прямотой и лицемерием, щедростью и жадностью. А он, Рамзес, находился в центре этих противоречий и был обязан поддерживать связь между богами и людьми, несмотря на свои желания и слабости.
 Он правил лишь год, но уже давно не принадлежал себе.
 Когда Рамзес поднялся на колесницу, которой правил Серраманна, солнце клонилось к закату.
 — Куда мы едем, Великий Царь?
 — В Долину Царей.
 — Я обыскал барки, которые сопровождают нас.
 — Ничего подозрительного?
 — Ничего.
 Сард нервничал.
 — Ты больше ничего не хочешь мне сказать, Серраманна?
 — Совершенно ничего, Великий Царь.
 — Ты уверен?
 — Обвинять пока некого.
 — Ты узнал, кто этот черный маг?
 — Мое мнение ничего не стоит. Лишь факты имеют значение.
 — Поехали, Серраманна.
 Лошади направились к Долине, вход в которую постоянно охранялся . За день скалы раскалились и теперь дышали жаром. Казалось, что проезжаешь через печь, в которой непременно умрешь от удушья.
 Весь в поту, задыхаясь, главный стражник склонился перед фараоном и заверил его, что ни один вор не проник в гробницу Сети.
 Но Рамзес направился не к гробнице отца, а к своей собственной. Рабочий день был уже закончен, каменотесы чистили свои инструменты и складывали их в корзины. Неожиданное прибытие властителя заставило смолкнуть разговоры, рабочие встали за надсмотрщиком, который заканчивал свой ежедневный доклад.
 — Мы прорыли длинный коридор, ведущий к залу Маат. Могу я показать его вам, Великий Царь?
 — Оставьте меня одного.
 Рамзес преступил порог своей гробницы и спустился по довольно короткой лестнице, вырубленной в скале, символизирующей путь от солнечного света во тьму. На стенах были выбиты иероглифы, расположенные вертикально, молитвы, с которыми вечно молодой фараон обращался к могуществу света, чьи тайные имена он перечислял. Потом следовали ночь и испытания тайного покоя, которые должно пройти старое солнце, чтобы возродиться утром.
 Пройдя через царство теней, Рамзес увидел себя возрождающимся в вечности перед божествами, представшими в потустороннем мире в своем облике. Роспись была великолепна.
 Справа находилась зала царской колесницы с четырьмя колоннами. Здесь положат дышло, саму колесницу, колеса и другие части ритуальной колесницы Рамзеса, чтобы она перешла в иной мир, и монарх смог бы перемещаться, поражая врагов света.
 Затем коридор становился уже. Он был украшен ритуальными текстами и изображениями мистических сцен открывания рта фараона, перевоплотившегося и воскресшего.
 Дальше была скала, лишь немного тронутая инструментами каменотесов. Им понадобится много месяцев, чтобы вырубить и украсить залу Маат и золотой покой, где будет покоиться саркофаг.
 Смерть прошла перед глазами Рамзеса, спокойная и загадочная. В языке вечности хватало слов и искусства для отображения всего. Молодой царь отделится в ином мире от своей земной сущности, присоединившись к вечности, чьи законы превышали возможности человеческого понимания.
 Когда фараон вышел из своей гробницы, мирная ночь царила над Долиной его предков.




 45


 Второй жрец Амона, Доки, бежал к Фиванскому дворцу, где царь пожелал собрать главных лиц управления храма Карнака. Маленький, с выбритым черепом, узким лбом, острым носом и подбородком и с челюстью, похожей на крокодилью, Доки боялся опоздать из-за глупости своего секретаря, не предупредившего его, в то время как он проверял отчеты писца о поголовье стад. Дурак будет сослан на ферму, далеко от благостной жизни храма.
 Серраманна обыскал Доки и позволил ему войти в приемную залу фараона. Старый Небу, великий жрец и первый священник Амона, сидел лицом к нему на удобном сидении с подлокотниками. Плечи его были опущены, он положил больную левую ногу на подушку и вдыхал цветочные эссенции из флакона.
 — Прошу простить меня, Великий Царь. Мое опоздание…
 — Не будем об этом. Где третий священник?
 — Он занят очищающими ритуалами в Доме Жизни и желает оставаться там в затворничестве.
 — Хорошо. А Бакен, четвертый священник?
 — На стройке Луксора.
 — Почему он не здесь?
 — Он наблюдает за сложной установкой обелисков, если вы желаете, я пошлю за ним…
 — Не нужно. Хорошо ли чувствует себя главный жрец Карнака?
 — Нет, — усталым голосом ответил Небу. — Я едва передвигаюсь и провожу большую часть своего времени в архивах. Мой предшественник пренебрегал древними ритуалами, я хочу снова возобновить их.
 — А ты, Доки, доволен ходом мирских дел?
 — Все хорошо, Великий Царь! Бакен и я занимаемся управлением под контролем высокочтимого главного жреца.
 — Мои юные подчиненные поняли, что плохая нога не препятствие для острого взгляда, — уточнил Небу. — Дело, доверенное мне царем, будет выполнено без уклонений, и я не потерплю неточностей и лени.
 Твердость его тона удивила Рамзеса. Хотя он и казался утомленным, старый Небу крепко держал бразды.
 — Ваше присутствие — счастье, Великий Царь. Оно означает, что рождение вашей новой столицы не означает запустения Фив.
 — Это не входило в мои намерения, Небу. Какой фараон, достойный своего рождения, смог бы пренебречь городом Амона, бога побед?
 — Зачем же удаляться от него?
 Вопрос казался упреком.
 — Верховному жрецу Амона не пристало спорить о политике Египта.
 — Я с удовольствием не буду этого делать, Великий Царь. Но разве мне не пристало заботиться о будущем своего храма?
 — Небу может быть свободен. Разве большая колонная зала Карнака не является самой прекрасной и просторной из всех построенных?
 — Да пребудет с вами благо, Великий Царь, но позвольте старику попросту спросить об истинной причине вашего присутствия здесь.
 Рамзес улыбнулся.
 — Кто более нетерпелив — Небу, ты или я?
 — В вас горит огонь молодости, во мне звучит голос царства теней. Та малость, что отпущена мне для жизни здесь, не позволяет вести длинные речи.
 Столкновение Рамзеса и Небу заставило Доки онеметь. Если главный жрец продолжит говорить с монархом в том же духе, то его гнев не замедлит разразиться.
 — Царская семья в опасности, — произнес фараон. — И я прибыл в Фивы в поисках магической защиты, в которой она нуждается.
 — Что вы собираетесь делать?
 — Основать мой Храм миллионов лет.
 Небу сжал трость.
 — Я одобряю ваши действия, но сначала нужно увеличить силу Ка, эту силу, обладателем которой вы являетесь.
 — Каким образом?
 — Закончив храм Луксора, посвященный Ка фараона.
 — Не ратуешь ли ты за свой храм, Небу?
 — При других обстоятельствах, я, несомненно, попытался бы так или иначе повлиять на Великого Царя, но тяжесть ваших слов удерживает меня от этого. Именно в Луксоре накапливается мощь, в которой нуждается Карнак, чтобы освещать божество, в ней вы нуждаетесь, чтобы править.
 — Я учту твое мнение, главный жрец, но я приказываю тебе приготовить ритуал основания моего Храма миллионов лет, который будет возведен на западном берегу.
 Чтобы успокоить жар, овладевший им, Доки выпил множество бокалов крепкого пива. Его руки дрожали, ледяной пот катился по спине. После стольких несправедливостей ему наконец улыбнулась удача!
 Он, второй жрец Амона, приговоренный к смерти на этой второстепенной должности, располагал самой важной тайной страны! Доверившись, Рамзес допустил ошибку, которой воспользуется Доки в надежде добиться должности верховного жреца.
 Храм миллионов лет… Неожиданная возможность, решение, которое казалось ему недоступным! Но было необходимо успокоиться, действовать не торопясь, не теряя ни секунды, говорить верные слова и хранить молчание.
 Его положение второго жреца позволяло расхищать продукты, служившие разменной монетой, уничтожая несколько строчек в описях. А так как он должен был следить за писцами, он ничем не рисковал.
 Но не тешил ли он себя напрасными иллюзиями, располагал ли он на деле возможностями, чтобы довести дело до успешного конца? Верховный жрец и царь не были доверчивыми детьми. Малейшая ошибка, и его разоблачат. И больше ему подобного шанса не представится. Один фараон мог построить лишь один Храм миллионов лет.
 Расположенный в получасе ходьбы от Карнака Луксор был связан с храмом Амона аллеей, вдоль которой стояли сфинксы. Используя архивы Дома Жизни, хранившие тайны неба и земли, читая книги Тота, Бакен наметил план, позволявший увеличить Луксор в соответствии с волей Рамзеса, изъявленной в первый год его правления. Благодаря поддержке Небу работы быстро продвигались. В большом дворе шириной в пятьдесят и длиной в сорок восемь метров, добавленном к святилищу Аменхотепа, поставят статуи Рамзеса. Перед величественными вратами шириной шестьдесят пять метров шесть колоссов, представляющих фараона, охраняли вход этого храма Ка, а два пилона высотой двадцать пять метров вздымались кверху, рассеивая враждебные силы.
 Белый песчаник, камень несравненной красоты, стены, покрытые электрумом, серебряные плиты делали Луксор шедевром времен правления Рамзеса. Священные столбы, утверждая присутствие богов, возносились к звездам.
 Картина, которую чуть менее часа наблюдал Бакен, приводила его в отчаяние. Шаланда в семьдесят метров длиной, везущая из карьеров Асуана первый из двух обелисков, вращалась вокруг своей оси посреди Нила, попав в водоворот, не отмеченный ни на одной карте. Моряк на носу тяжелого судна, постоянно проверяющий при помощи длинной палки течение, слишком поздно заметил опасность. В панике рулевой осуществил неверный маневр, и в тот миг, когда он упал в воду, один руль был уже разбит, а другой, будучи заблокирован, бесполезен.
 Беспорядочные действия на шаланде привели к нарушению равновесия. Сместившись, монолитный обелиск, весом в двести тонн, разорвал большую часть закреплявших его тросов. Остальные грозили вот-вот оборваться. Вскоре огромный блок розового гранита должен был упасть в реку.
 Бакен сжал кулаки и заплакал.
 Это крушение было ужасной ошибкой, которую он себе не простит. Ведь он будет ответствен за утрату обелиска и смерть многих людей. Разве не он поспешил, приказав шаланде отправляться, не дожидаясь прилива? Отдав приказ, не сознавая опасности, Бакен возомнил себя выше законов природы.
 Четвертый жрец Амона с легкостью отдал бы жизнь, чтобы помешать этой катастрофе. Но судно все больше и больше раскачивало, а мрачный скрежет говорил о том, что корпус не замедлит развалиться. Обелиск был превосходно выполнен, не хватало лишь позолоты на пирамидионе, которая будет отражать лучи солнца. И этот обелиск был приговорен исчезнуть в глубинах Нила.
 На берегу жестикулировал человек — вооруженный гигант, чьих слов не было слышно из-за ветра. Бакен заметил, что тот обращался к пловцу, умоляя его вернуться. Но тщетно. Тогда силач быстро направился к накренившейся барке. Рискуя утонуть или быть погребенным под снастью, он смог доплыть до кормы и вскарабкаться на палубу, цепляясь за трос.
 Человек двумя руками схватил заклинившийся руль, который никто не мог сдвинуть. Ценой невероятного напряжения, от которого взбугрились мышцы на руках, ногах и груди, грозя лопнуть, он смог сдвинуть тяжелый камень.
 Прекращая вращаться вокруг собственной оси, лодка замерла на несколько мгновений, встав параллельно берегу. Используя попутный ветер, человек у руля смог выйти из водоворота, помогая гребцам, пришедшим в себя.
 Когда шаланда пристала к берегу, десятки каменотесов приняли обелиск.
 Когда спаситель появился на капитанском мостике, Бакен узнал его. Рамзес, царь Египта, рисковал своей жизнью, чтобы спасти каменную стрелу, которая пронзит небеса.




 46


 Шенар ел шесть раз день и толстел на глазах. Он утратил надежду захватить власть, одержать наконец верх над Рамзесом. Обжорство отвлекало, позволяя забыть о новой столице и невероятной популярности фараона. Даже Аше не удавалось успокоить брата царя. Конечно, он приводил успокаивающие аргументы: энтузиазм первых месяцев правления пройдет, на пути Рамзеса возникнет множество трудностей… Но не происходило ничего в подтверждение этих прекрасных слов. Хетты, казалось, замерли, поддавшись отголоскам слухов о чудесах, сотворенных юным правителем.
 В общем, все было хуже некуда.
 Шенар расправлялся с ножкой жареного гуся, когда его управляющий объявил о прибытии Мебы, которого Шенар сменил на посту министра иностранных дел, заявив, что это случилось по воле Рамзеса.
 — Я не хочу его видеть.
 — Он настаивает.
 — Отошли его.
 — Меба утверждает, что располагает важной для вас информацией.
 Бывший советник не был ни выдумщиком, ни хвастуном, его карьера была выстроена на осторожности.
 — Ладно, пусть войдет.
 Меба не изменился — широкое, спокойное лицо, утонченный вид, ровный голос. Важный чиновник, привыкший к комфорту, не способен был понять истинные причины своего крушения.
 — Спасибо, что принял меня, Шенар.
 — Визит старого друга — это всегда радость. Ты хочешь есть или пить?
 — Мне не помешало бы немного прохладной воды.
 — Неужели ты откажешься от пива или вина?
 — С тех пор как я потерял свою должность, я страдаю от ужасных головных болей.
 — Я сожалею, что стал невольной причиной этого несчастья. Время идет, Меба, возможно, мне удастся получить для тебя почетную должность.
 — Рамзес не из тех царей, что оглядываются назад. За столь малое время его успех оглушителен.
 Шенар откусил от крыла гуся.
 — Я уже было смирился, — признался старый дипломат, — когда ваша сестра Долент, познакомила меня с одним странным человеком.
 — Его имя?
 — Офир, он ливиец.
 — Никогда не слышал.
 — Он скрывается.
 — Почему?
 — Потому что он защищает молодую женщину, Литу.
 — Что за глупые истории ты мне рассказываешь?
 — Если верить Офиру, Лита — потомок Эхнатона.
 — Но все его потомки мертвы!
 — А что если это правда?
 — Рамзес тут же отправит ее в изгнание.
 — Ваша сестра проявила участие к ней и к последователям Атона, единого бога, который изгонит остальных. В Фивах есть целый клан.
 — Я надеюсь, ты не являешься его частью! Это безумие плохо кончится. Ты не забыл, что Рамзес принадлежит к династии, приговорившей учение Эхнатона?
 — Я это отлично помню, и я был испуган встречей с этим Офиром. Но, поразмыслив, я решил, что этот человек может быть полезным союзником против Рамзеса.
 — Ливиец, вынужденный скрываться?
 — У Офира есть одно очень полезное качество: он — маг.
 — Их сотни!
 — Но именно он подверг жизни Нефертари и ее дочери опасности.
 — Что ты говоришь?
 — Ваша сестра Долент убеждена, что Офир мудрец, — а Лита взойдет на трон Египта. Так как она рассчитывает, что я смогу объединить последователей Атона, я ее поверенный. Офир опасный маг, решивший разрушить магическую защиту царской четы.
 — Ты уверен?
 — Как только вы увидите его, вы убедитесь в этом. Но это не все, Шенар, вы подумали о Моисе?
 — Моис… При чем тут Моис?
 — Идеи Эхнатона близки идеям некоторых евреев. Ходят слухи, что друг фараона потрясен пришествием единого бога, и его вера в нашу цивилизацию поколеблена.
 Шенар внимательно посмотрел на Мебу.
 — Что ты предлагаешь?
 — Чтобы вы поддержали Офира на его пути черной магии и встретились с Моисом.
 — Мне не нравится эта наследница Эхнатона…
 — Мне тоже, но какая разница? Убедим Офира, что мы верим в Атона и правление Литы. Когда маг ослабит Рамзеса и сможет управлять Моисом, мы избавимся от этого сомнительного типа и его протеже.
 — Интересный план, мой дорогой Меба.
 — Я рассчитываю на вас, чтобы улучшить его.
 — Что ты хочешь взамен?
 — Возвращение моей должности. Дипломатия — вся моя жизнь, мне нравится принимать послов, обсуждать светские ужины, обмениваться с иноземной знатью многозначительными намеками, устанавливать связи, расставлять ловушки… Никто не может понять этого, если ни разу не пробовал. Когда вы станете царем, назначьте меня министром иностранных дел.
 — Все предложения весьма интересны.
 Меба был в восторге.
 — Чтобы не оскорблять вас отказом, я выпью немного вина, моя мигрень прошла.
 Бакен, четвертый жрец Амона, распростерся перед Рамзесом.
 — Я недостоин прощения, Великий Царь. Я единственный, кто ответствен за это несчастье.
 — Какое несчастье?
 — Обелиск был бы потерян, экипаж погиб…
 — Твои кошмары бессмысленны, Бакен. Лишь то, что произошло на самом деле, имеет смысл.
 — Это не прощает моей оплошности.
 — Почему ты допустил ее?
 — Я желал сделать Луксор украшением вашего царствования.
 — Неужели ты думаешь, что мне будет достаточно одного украшения? Поднимись, Бакен.
 Бывший военный наставник Рамзеса не утратил своей мощи. Он скорее походил на атлета, чем на смиренного священнослужителя.
 — Тебе повезло, Бакен, а я ценю людей, к которым благоволит удача. Разве не является волшебством умение избегать ударов судьбы?
 — Без вашего вмешательства…
 — Значит, ты способен вызвать появление фараона! По правде говоря, прекрасное умение, заслуживающее того, чтобы быть записанным в анналах.
 Бакен опасался, что за этими ироничными словами последует суровое наказание. Но пронзительный взгляд Рамзеса устремился к шаланде. Разгрузка происходила без осложнений.
 — Этот обелиск великолепен. Когда будет готов второй?
 — Надеюсь, к концу сентября.
 — Пусть высекатели иероглифов поторопятся!
 — В карьерах Асуана жара уже очень сильна.
 — Кто ты, Бакен, строитель или нытик? Отправляйся туда и проследи за окончанием работ. А колоссы?
 — Каменотесы выбрали прекрасный песчаник в карьерах Гебель Сильсиля.
 — Пусть принимаются за работу без промедления. Сегодня же пошли гонца и поезжай следом, чтобы скульпторы не теряли ни часа. Почему большой двор еще не закончен?
 — Невозможно строить быстрее, Великий Царь!
 — Ошибаешься, Бакен. Чтобы построить святилище Ка, место покоя для силы, которая постоянно творит вселенную, нельзя вести себя как простой подрядчик, раздумывающий, прежде чем приступить к работе над выбором материалов. Озарение, подобное молнии, должно заставить твои замыслы воплотиться в камень, и тогда возродится храм. Ты показал себя медлительным и ленивым, вот в чем твоя ошибка.
 До крайности изумленный Бакен не мог протестовать.
 — Когда Луксор будет закончен, он породит Ка, мне необходима эта энергия как можно быстрее. Привлеки лучших мастеров.
 — Некоторые из них заняты на строительстве вашего заупокойного храма в Долине Царей.
 — Приведи их сюда, моя гробница подождет. Ты также займешься еще одним срочным делом — созданием моего Храма миллионов лет, на западном берегу. Его присутствие убережет царство от несчастий.
 — Вы хотите…
 — Колоссальное здание, святилище, обладающее настолько большой мощью, что она сокрушит противника. Завтра мы начнем.
 — Но ведь есть Луксор, Великий Царь…
 — Есть еще и Пер-Рамзес, целый город. Призови скульпторов из всех областей, и оставь лишь тех, чьи руки — руки гениев.
 — Но, Великий Царь, дни не бесконечны!
 — Если тебе не хватает времени, Бакен, создай его.




 47


 Доки встретился со скульптором в фиванской таверне, в которой раньше ни один из них не бывал. Они сели в самом темном углу, рядом с ливийскими рабочими, громко разговаривавшими друг с другом.
 — Я получил ваше сообщение и пришел, — сказал скульптор. — К чему такая таинственность?
 Доки в парике, скрывавшем уши и спускавшемся на лоб, был неузнаваем.
 — Вы говорили с кем-нибудь о моем письме?
 — Нет.
 — Даже со своей женой?
 — Я не женат.
 — А ваша любовница?
 — Я увижу ее лишь завтра вечером.
 — Дайте мне это письмо.
 Скульптор вернул свернутый папирус и Доки разорвал его на мелкие кусочки.
 — Если мы не договоримся, — пояснил он, — не останется ни одного свидетельства о нашей встрече. Я вам больше не напишу, и мы никогда не встретимся.
 Коренастый скульптор не понимал, к чему эти тонкости.
 — Я уже работал на Карнак, и никаких жалоб не было, но меня никогда не приглашали в таверну, чтобы предложить непонятно что!
 — Будем говорить откровенно: вы хотите быть богатым?
 — А кто не хочет?
 — Вы можете получить свое состояние быстро, но придется рискнуть.
 — Каким образом?
 — Перед тем как рассказать вам об этом, мы должны прийти к соглашению.
 — К какому?
 — Если вы откажетесь, то покинете Фивы.
 — А если нет?
 — Возможно, нам лучше закончить.
 Доки встал.
 — Я понял. Останьтесь.
 — Дайте ваше слово во имя жизни фараона и богини тишины, которая карает клятвопреступников.
 — У вас оно есть.
 Дать слово было действием магическим, которое касалось всего существа человека. Предательство исторгало Ка и лишало души.
 — Я вас попрошу лишь выгравировать иероглифы на стеле, — сказал Доки.
 — Но… это мое ремесло! К чему столько таинственности?
 — Вы поймете это в нужный момент.
 — А… плата?
 — Тридцать молочных коров, сто баранов, десять жирных быков, лодка, двадцать пар сандалий, лошадь и колесница.
 Скульптор был ошарашен.
 — И все это… за простую стелу?
 — Да.
 — Нужно быть сумасшедшим, чтобы отказаться. Идет.
 Они пожали друг другу руки.
 — Когда нужно выполнить работу?
 — Завтра на заре, на западном берегу Фив.
 Меба пригласил Шенара в имение одного из своих бывших подчиненных в двадцати километрах к северу от Мемфиса. Бывший министр иностранных дел и старший брат Рамзеса приехали разными дорогами, с разницей в два часа. Шенар счел лучшим не оповещать Ашу об этой поездке.
 — Твой маг опаздывает, — упрекнул Шенар Мебу.
 — Он обещал прийти.
 — Я не привык ждать. Если его не будет здесь через час, я ухожу.
 В этот момент появился Офир в сопровождении Литы.
 Плохое настроение Шенара улетучилось. Он принялся удивленно разглядывать этого опасного человека. Худой, с выдающимися скулами и носом, узкими губами, ливиец походил на хищную птицу, готовую разорвать свою жертву. Молодая женщина с опущенной головой выглядела побежденной, лишенной силы воли.
 — Это великая честь для нас, — объявил Офир низким голосом, заставившим Шенара вздрогнуть. — Мы не смели надеяться на подобную милость.
 — Мой друг Меба рассказал мне о вас.
 — Бог Атон обрел в нем друга.
 — Вот имя, которое не стоило произносить вслух.
 — Я посвятил свою жизнь признанию прав Литы на трон. Если меня принимает старший брат Рамзеса, то не потому ли, что он одобряет мои действия?
 — Вы правильно поняли, Офир, но не пренебрегаете ли вы главным препятствием — самим Рамзесом?
 — Напротив. Фараон, правящий Египтом, это существо, обладающее удивительными размахом и силой, стало быть, трудный соперник, чью защиту будет сложно сломать. Однако я располагаю некоторым весьма эффективным оружием.
 — Те, кто занимаются черной магией, караются смертью.
 — Рамзес и его предки попытались разрушить дело Эхнатона, между ним и мной будет беспощадная битва.
 — То есть любой совет о сдержанности будет бесполезен.
 —Да.
 — Я хорошо знаю своего брата — это человек резкий и жестокий, он не потерпит ни малейшего покушения на свою власть. Если последователи единого бога встанут на его пути, он их уничтожит.
 — Именно поэтому единственное решение, которое нам остается, — это ударить его в спину.
 — Великолепный план, но его трудно воплотить в жизнь.
 — Моя магия разъест его подобно кислоте.
 — Что бы вы сказали, если бы у вас появился союзник в самой крепости?
 Глаза мага вспыхнули, как у кошки, не хватало лишь вытянутого зрачка.
 Шенар был доволен собой, удар был верным.
 — Его имя?
 — Моис. Друг детства Рамзеса, еврей, которому он доверил наблюдение за стройкой Пер-Рамзеса. Убедите его помочь вам, и мы станем союзниками.
 Генерал, командующий укреплением Элефантины, проводил дни в покое. Со времен похода Сети нубийские области, находившиеся под властью Египта, жили мирно, регулярно поставляя продукты.
 Срединная граница между двумя странами хорошо охранялась, долгие десятилетия ни одно из нубийских племен не предпринимало атак и не давало повода для них. Нубия навсегда стала египетской территорией. Сыновья вождей обучались в Египте, перед тем как самим стать вождями, чтобы распространять культуру фараонов под надзором назначенного египетским царем наместника Нубии. Хотя египтяне терпеть не могли долго жить за границей, но эта должность номарха давала много почета и привилегий.
 Но генерал не завидовал, так как ничто не могло заменить климата и спокойствия Элефантины, откуда он был родом. Войско поднималось на заре, перед тем как отправиться на карьер, чтобы проверить поставку гранитных блоков на шаланды, направляющиеся на север. Он был рад, что пора военных походов давно миновала.
 С момента своего назначения генерал превратился в таможенника. Его люди проверяли продукты, приходящие с далекого Юга, облагали их пошлинами в соответствии с приказами министерства экономики и финансов. Увеличение писанины и административных бумаг привело к появлению завалов в кабинете генерала, но военачальник предпочитал сражаться с ними, чем с опасными нубийскими воинами.
 Спустя несколько минут он поднялся на борт быстрой лодки, чтобы осмотреть укрепления вдоль Нила. Как всегда он наслаждался нежностью ветра и смотрел во все глаза на красоту берегов и скал. И как было не подумать о прекрасном ужине, который он разделит с молодой вдовой, мало-помалу выходящей из своей грусти?
 Необычный шум заставил его подпрыгнуть.
 Перед ним предстал один из его воинов.
 — Срочное сообщение, мой генерал.
 — Откуда?
 — От одного из патрулей, в нубийской пустыне.
 — Золотые копи?
 — Да.
 — Что сказал посланник?
 — Что дело очень важное и серьезное.
 Другими словами, генерал не сможет убрать свернутый папирус в шкаф и забыть о нем на несколько дней. Он снял печать, развернул лист и был ошарашен прочитанным.
 — Это… это ошибка!
 — Нет, генерал. Посланник все еще здесь.
 — Подобное не могло произойти… Взбунтовавшиеся нубийцы атаковали военный конвой, везущий золото в Египет!




 48


 Только что народилась новая луна. Рамзес стоял в простой традиционной схенти, с обнаженным торсом, на его голове был парик, также изготовленный на старинный манер, такие носили фараоны Древнего Царства. Царица была одета в облегающее длинное белое платье, вместо короны на ее голове была семиконечная звезда богини Сешат, которую она воплощала во время ритуала основания Рамессеума, Храма миллионов лет. Рамзес вспоминал о своем пребывании среди каменотесов, в карьере Гебель Сильсиля, где он научился обращаться с молотом и резцом. Он даже подумывал о том, чтобы стать одним из них, пока отец не оторвал его от этих мечтаний.
 Царская чета присутствовала при тридцати ритуалах храма Карнака, во главе находился верховный жрец Небу, второй жрец Доки и четвертый, Бакен. Завтра он начнет работать с двумя архитекторами и их группами.
 Пять гектаров! Пять гектаров, такова была площадь Храма миллионов лет, указанная Рамзесом. Кроме святилища он включал дворец, множество пристроек, таких как библиотека, склады и сад. Этот священный город, независимый экономически, будет посвящен Ка, высшей силе, присутствующей в сущности фараона.
 Ошеломленный размахом проекта Бакен запрещал себе думать о сложностях, сосредоточившись на движениях царской четы. Отметив символические углы будущего здания, царь и царица при помощи молотка забили колышки в основание и натянули веревку, напоминая об Имхотепе, создателе первой пирамиды, ставшей прообразом остальных.
 Потом фараон вырыл траншею-основание при помощи мотыги и положил в нее маленькие слитки золота и серебра, миниатюрные инструменты и амулеты, и засыпал их песком, скрыв от взглядов.
 Твердой рукой Рамзес заложил краеугольный камень и слепил первый кирпич — таким образом создатель зачинал пол, стены и потолок храма. Пришел момент очищения: Рамзес обошел вокруг священного места, бросая благоухающие зерна, чей иероглиф,  соитер  , означал: «тот, кто обожествляет».
 Бакен поднял деревянную дверь, символизирующую входную дверь в будущий храм. Освящая ее, царь открывал вход в свой Храм миллионов лет и побуждал его к жизни. Отныне Слово было в нем. Рамзес стукнул по ней двенадцать раз белым жезлом, призывая божества. Держа зажженную лампу, он осветил святилище, где будет обитать невидимое.
 Наконец он произнес старинную формулу, утверждающую, что он строит этот храм не себе, а приносит его в дар истинному хозяину, Закону, началу и концу всех храмов Египта.
 Бакену казалось, что происходит настоящее чудо. То, что свершалось здесь, в присутствии нескольких посвященных, превосходило человеческое понимание. На еще голой земле, которая уже принадлежала богам, зарождалась мощь Ка.
 — Стела основания готова, — объявил Доки.
 — Пусть ее установят, — приказал царь.
 Скульптор, подкупленный Доки, принес небольшой камень, покрытый иероглифами. Написанный на нем знак навсегда делал землю Рамессеума священной, которая отныне при помощи магии знаков должна превратится из земли в небо.
 Вперед выступил Сетау, несущий чистый папирус и чашечку со свежими чернилами. Доки напряженно вытянулся, вмешательство этого странного человека не было предусмотрено.
 Сетау начертал на папирусе текст, справа налево, по горизонтали и громко прочел его:
 «Пусть навсегда сомкнутся уста любого из живущих, кто произнесет слово против фараона, а также того, кто пожелает их произнести, как днем, так и ночью. Пусть этот Храм миллионов лет послужит магической защитой для царя и отбросит все плохое!».
 Доки покрылся потом. Никто не мог предположить это магическое вмешательство, которое, к счастью, никак не могло помешать осуществлению его плана.
 Сетау передал свернутый папирус Рамзесу. Царь запечатал его и положил к основанию стелы, где его закопают. Скользя взглядом по иероглифам, царь приводил их в действие.
 Вдруг он повернулся.
 — Кто выбил эти иероглифы?
 В голосе монарха сквозил гнев. Скульптор вышел вперед.
 — Я, Великий Царь.
 — Кто дал тебе текст?
 — Верховный жрец Амона, Великий Царь.
 Скульптор простерся, выражая Рамзесу почтение, и одновременно избегая его разъяренного взгляда. Традиционная надпись, заложенная в основание Храма миллионов лет, была изменена и искажена, уничтожая защитную силу.
 Итак, старый Небу, союзник сил тьмы, продавшийся врагам фараона, предал Рамзеса! Царю захотелось раскроить его голову строительным молотком, но странная сила, поднимающаяся от священной земли, пронзила его позвоночник. В его сердце словно распахнулась дверь, открывшая ему другую картину. Нет, он будет действовать не силой. И незаметное движение Небу укрепило его в этом намерении.
 — Поднимись, мастер.
 Мужчина подчинился.
 — Подойди к верховному жрецу и приведи его ко мне.
 Доки ликовал. Его план удался, протесты старика будут напрасны и бесполезны. Кара царя будет ужасна, а место верховного жреца свободно. На этот раз царь назначит опытного человека, своего в храме, его, Доки.
 Скульптор хорошо усвоил урок. Он остановился напротив человека, державшего в правой руке позолоченный посох, с золотым кольцом на большом пальце, двумя атрибутами верховного жреца Амона.
 — Это действительно тот человек, который дал тебе текст? — спросил Рамзес.
 — Да, это он.
 — Ты лжец.
 — Нет, Великий Царь! Я клянусь, что лично верховный жрец дал мне…
 — Ты никогда его не видел, мастер.
 Небу снова взял трость и кольцо, которые он чуть раньше доверил пожилому исполнителю ритуалов, в тот момент, когда скульптор, повернувшись к нему спиной, обвинял его.
 Напуганный ремесленник растерялся:
 — Доки… Где ты, Доки? Ты должен мне помочь, я невиновен! Ведь это ты приказал обвинить верховного жреца Амона в разрушении магии храма!
 Доки попытался скрыться.
 Красный от ярости, скульптор поймал его и набросился на него с кулаками.
 Доки скончался от ран. Скульптор, обвиненный в кровавом преступлении, порче иероглифов, предательстве и лжи, должен предстать перед судом визиря, и будет приговорен или к смертной казни, или к каторге в оазисе.
 На следующий день после этих событий, на закате солнца, Рамзес сам установил исправленную стелу в основании Рамессеума.
 Рамессеум родился.
 — Ты подозревал, что Доки захочет навредить тебе? — спросил Рамзес у Небу.
 — Такова человеческая природа, — ответил старый жрец. — Редко можно встретить человека, который довольствуется своей долей, не завидуя другим. Как говорят мудрецы, постоянное желание — это неизлечимая болезнь.
 — Нужно заменить Доки.
 — Вы думаете о Бакене, Великий Царь?
 — Конечно.
 — Я не возражал бы против вашего решения, но оно мне кажется преждевременным. Вы поручили Бакену наблюдение за строительством Луксора и вашего Храма миллионов лет, и вы были правы. Этот человек заслуживает вашего доверия. Но не стоит раздавливать грузом ответственности, не заставляйте его дух разрываться на части между делами. Пусть пройдет время, и он перейдет в более высокий ранг.
 — Что ты предлагаешь?
 — Назначьте вместо Доки такого же старика, как и я, поглощенного ритуалами и размышлениями, так храм Амона в Карнаке не будет доставлять вам никаких забот.
 — Ты сам сделаешь выбор. Ты смотрел план Рамессеума?
 — Моя жизнь была чередой мирных и счастливых дней, но я сожалею, что не смогу прожить достаточно долго для того, чтобы увидеть ваш Храм миллионов лет.
 — Кто знает, Небу?
 — Мои кости болят, Великий Царь, мое зрение слабеет, я становлюсь глухим и все больше сплю. Я чувствую, что конец приближается.
 — Разве мудрецы не живут до ста десяти лет?
 — Я всего лишь старый счастливый человек. Зачем бежать от смерти, которая дает мне шанс вступить в иную жизнь?
 — Мне кажется, что я по-прежнему отлично вижу. Если бы ты не отдал свою трость и кольца тому служителю, что произошло бы?
 — Что случилось, то случилось, Великий Царь, нас защитил закон Маат.
 Рамзес пристально смотрел на место, где будет воздвигнут его Храм миллионов лет.
 — Я вижу грандиозное сооружение, Небу, святилище из гранита, песчаника и базальта. Его пилоны коснутся неба, его ворота будут из позолоченной бронзы, деревья дадут тень водоемам с чистой водой, амбары заполнятся пшеницей, сокровищницы золотом, серебром, драгоценными камнями и редкими сосудами, во дворе и храме будут стоять статуи, ограда защитит эти чудеса. На восходе и заходе солнца мы вместе будем подниматься на террасу и почитать вечность, запечатленную в камне. В этом храме всегда будут живы три существа: мой отец Сети, моя мать Туйа и моя жена Нефертари.
 — Вы забываете о четвертом, который будет первым, о себе, Рамзес.
 Главная царская жена приблизилась к царю, держа в руках побег акации.
 Рамзес опустился на колени и посадил его в землю, Нефертари бережно полила его.
 — Заботься об этом дереве, Небу, оно будет расти вместе с моим храмом. Если будет угодно богам, однажды я смогу отдохнуть в его благостной тени, забыть о мире и людях и увидеть богиню Запада, которая войдет в его ствол и листву, перед тем как забрать меня.




 49


 Моис вытянулся на своем ложе из смоковницы.
 День был утомительным. Около пятидесяти мелких ссор с вождями, два легко раненных на стройке, запоздалая поставка еды для третьей казармы и около тысячи бракованных кирпичей… Ничего особо выдающегося, но все вместе мало-помалу утомило его.
 Сомнения вновь смущали его душу. Глухие споры снова возобновились внутри. Строительство этой столицы действительно увлекло его, но не было ли возведение храмов в честь божеств, одним из которых был злокозненный Сет, оскорблением единого бога? А ведь будучи руководителем строительства Пер-Рамзеса, Моис был причастен к упрочению славы фараона, увековечивавшего древние верования.
 Кто-то шевельнулся в углу у окна.
 — Кто там?
 — Друг.
 Худой человек с профилем как у хищной птицы вышел из тени и приблизился к дрожащему свету, исходившему от масляной лампы.
 — Офир!
 — Я хотел поговорить с тобой.
 Моис сел.
 — Я устал и хочу спать. Если у меня будет свободное время, то мы сможем увидеться на стройке, завтра.
 — Мне угрожает опасность, друг мой.
 — Почему?
 — Тебе хорошо это известно! Потому, что я верю в единого бога, спасителя человечества. Бога, которого втайне почитает твой народ и который завтра, после свержения идолов, будет править миром. И его победное шествие должно начаться в Египте.
 — Ты забываешь, что фараоном является Рамзес?
 — Рамзес — тиран. Он смеется над божественной силой и озабочен лишь собственной властью.
 — И лучше уважать ее. Рамзес мой друг, и я строю его столицу.
 — Я ценю благородство твоих чувств и твою верность. Но ты находишься в постоянном разладе с самим собой и знаешь об этом. В душе ты отвергаешь это царствование и веруешь во власть единого бога.
 — Ты заблуждаешься, Офир.
 Взгляд мага сделался настойчивым.
 — Будь искренен, Моис, перестань лгать самому себе.
 — Ты знаешь меня лучше меня самого?
 — А почему нет? У нас общие духовные устремления и сходная оценка заблуждений. Объединив свои усилия, мы изменим эту страну и будущее ее жителей. Хочешь ты этого или нет, Моис, ты станешь предводителем евреев. По твоей воле их враги будут повержены. Сам того не зная ты объединил народ.
 — Евреи склонились перед властью фараона, а не передо мной.
 — Мне противно это угнетение! И тебе тоже.
 — Ты ошибаешься, у каждого свое предназначение.
 — Твое состоит в том, что ты должен привести свой народ к истине, мое — восстановить культ единого бога, посадив на трон Египта Литу, законную наследницу Эхнатона.
 — Прекрати бредить, Офир, подстрекательство к бунту против фараона приведет к катастрофе.
 — А ты знаешь другой способ установить царство единого бога? Когда обладаешь истиной, надо уметь сражаться, чтобы установить.
 — Лита и ты… Двое посвященных! Это смешно.
 — Ты действительно думаешь, что мы одни?
 Еврей был заинтригован.
 — Это очевидно…
 — С нашей последней встречи, — заявил Офир, — положение изменилось. Последователей единого бога все больше, и они становятся все решительней. Сила Рамзеса всего лишь иллюзия, ловушка, в которую он сам и попадется. Большая часть знати этой страны последует за нами, когда ты, Моис, откроешь нам путь.
 — Я… Почему я?
 — Потому что ты можешь вести нас и возглавить последователей истинной веры. Лита должна оставаться в тени до своего восшествия, а я всего лишь священнослужитель, не имеющий большого влияния. Когда наша вера будет явлена миру, тебя услышат и будут к тебе прислушиваться.
 — Кто ты на самом деле, Офир?
 — Простой верующий, который, как и Эхнатон, убежден, что единый бог будет править всеми народами после того, как покорит тщеславный Египет.
 Моису уже давно следовало выпроводить этого сумасшедшего, но то, что тот говорил, поразило его. В словах Офира были идеи, давно мучившие Моиса, мысли настолько губительные, что он не позволял себе осознать их.
 — Твой замысел бессмыслен, Офир, у тебя нет ни единого шанса на удачу.
 — Река времени течет в наших умах, Моис, и уносит все на своем пути. Возглавь евреев, дай им страну, чтобы они могли склониться перед единым богом и признать его могущество. Лита будет править Египтом, и этот союз станет очагом, в котором родится истина для всех народов.
 — Это всего лишь мечта.
 — Ни ты, ни я не являемся мечтателями.
 — Я повторяю: Рамзес — мой друг, и он не потерпит никаких возмущений.
 — Нет, Моис, он не друг твой, а самый страшный соперник.
 — Уходи из моего дома, Офир.
 — Подумай над моими словами и приготовься действовать. Мы скоро увидимся снова.
 — Не рассчитывай на это.
 — До скорой встречи, Моис.
 Еврей провел бессонную ночь.
 Каждое слово Офира накрывало его как волна, унося страхи и противоречия. Хотя Моис и не готов был признать, но он ждал этой встречи.
 Лев и пес догрызали остатки костей. Сидя в тени пальмы, Рамзес и Нефертари, обнявшись, любовались окрестностями Фив. Не без труда царь сумел убедить Серраманну согласиться на эту тайную прогулку. Разве Громила и Неспящий не были лучшими телохранителями?
 Из Мемфиса пришли прекрасные новости. Маленькая Меритамон была в восторге от молока своей кормилицы, ей нанес свой первый визит ее брат Ха, которым с рвением лучшего наставника занимался советник по земледелию Неджем. Красавица Исет радовалась рождению дочери у царской четы и передавала свои поздравления.
 Нежное и ласковое закатное солнце золотило кожу Нефертари. Переливы флейты звучали в воздухе, погонщики играли на них, возвращаясь со своими стадами, тяжело груженные ослы трусили к фермам. Солнце цвета созревшего апельсина опускалось на запад, окрасив розовым верхушки гор.
 Резкость летнего дня сменялась нежностью ночи. Как прекрасен был Египет, украшенный золотом и зеленью, серебром Нила и пламенеющим закатом! Как прекрасна была Нефертари в легком льняном одеянии! От ее гибкого тела исходил тонкий аромат, в изящных чертах лица светилось благородство высокой души.
 — Достоин ли я тебя? — спросил Рамзес.
 — Какой нелепый вопрос…
 — Иногда ты кажешься мне столь далекой от этого мира и его гнусностей, от двора и его мелочности, от наших временных обязанностей.
 — Я пренебрегаю своим долгом?
 — Напротив, ты не допускаешь ни малейшей ошибки, как если бы ты всегда была царицей Египта. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Нефертари.
 Их губы соединились в страстном поцелуе.
 — Когда-то я решила не выходить замуж, — призналась она, — и остаться жить в храме. Мужчины не были мне желанны или противны, они просто не были мне интересны, они казались мне в большей или меньшей мере рабами своих амбиций, которые делали их убогими и слабыми. А ты, ты был выше амбиций, так как судьба определила твой путь. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Рамзес.
 Они оба знали, что никакие испытания не смогут разлучить их. Вместе создав Храм миллионов лет, они завершили первое ритуальное магическое деяние царской четы, источник и начало великого пути, остановить на котором их могла лишь смерть.
 — Не забывай о своем долге, — напомнила она.
 — Каком?
 — Породить сына.
 — У меня уже есть один.
 — Нужно, чтобы их было много. Если твоя жизнь будет долгой, некоторые могут умереть раньше тебя.
 — Почему моя дочь не может наследовать мне?
 — По предсказанию астрологов, она будет склонна скорее к размышлениям, как и маленький Ха.
 — Разве это не хорошее качество для правителя?
 — Все зависит от обстоятельств и мира, который нас окружает. Сейчас это само спокойствие, но что будет завтра?
 Стук конских копыт нарушил мирную тишину вечера. Весь в пыли, Серраманна спрыгнул на землю.
 — Прошу простить за то, что побеспокоил вас, Великий Царь, но этого требуют обстоятельства.
 Рамзес пробежал глазами папирус, который дал ему сард.
 — Послание генерала из Элефантины, — сказал он Нефертари. — Взбунтовавшиеся нубийцы атаковали конвой, перевозивший золото, предназначавшееся для наших главных храмов.
 — Жертвы?
 — Больше двадцати человек и много раненых.
 — Речь идет о нескольких разбойниках или о начале бунта?
 — Нам это неизвестно.
 Встревоженный Рамзес сделал несколько шагов. Лев и пес, почувствовал взволнованность хозяина, принялись лизать его руки.
 Монарх произнес слова, которые боялась услышать главная жена:
 — Я уезжаю, так как фараон должен восстановить порядок. В мое отсутствие, Нефертари, ты будешь править Египтом.




 50


 Военная флотилия фараона состояла из двадцати судов в форме полумесяца, нос и корма которых не касались воды. Огромный парус крепился тросами к единственной мачте исключительной прочности. Посередине располагалась просторная каюта для экипажа и солдат, а спереди каюта поменьше — капитанская.
 На главном судне Рамзес лично правил двумя рулями, одним по правому борту, другим по левому. Для льва и пса, спящего между передних лап хищника, огородили специальное место с навесом, оба они в данный момент блаженствовали после обильной трапезы.
 Как и во время последнего путешествия, пустынные холмы, островки зелени, небо невероятной голубизны и узкая полоска растительности, противостоящая пустыне, приводили Рамзеса в восторг. Это огненная страна, суровая в своей отрешенности от людской суеты была похожа на него.
 Ласточки, цапли и розовые фламинго летали над кораблями, появление которых приветствовали хриплыми криками павианы, сидящие на пальмах. Забыв о цели своего путешествия, солдаты коротали время за азартными играми, пили пальмовое вино и спали в тени.
 Когда проплыли мимо второго водопада и вошли в пределы страны Куш, то вспомнили, что были приглашены отнюдь не в увеселительную поездку. Барки причалили к берегу, люди сошли, устроили лагерь в тени деревьев и стали ждать приказов фараона.
 Через несколько часов перед монархом, расположившемся на складном сидении из позолоченного кедра, предстал наместник Нубии в сопровождении эскорта.
 — Как ты можешь объяснить случившееся? — спросил Рамзес.
 — Великий Царь, мы держим ситуацию под контролем.
 — Как ты можешь объяснить случившееся? — грозно повторил фараон.
 Нубийский наместник очень растолстел. Он промокнул лоб льняной тканью.
 — Это, безусловно, весьма прискорбное происшествие, но не нужно преувеличивать опасность.
 — Разве ограбленный конвой, убитые солдаты и командующие не требуют присутствия фараона вместе с отрядом?
 — Возможно, послание, отправленное вам, было слишком тревожным, но как иначе я мог доложить вам?
 — Мой отец принес мир в Нубию и доверил тебе поддержание этого мира. Неужели этот мир разрушен из-за твоей небрежности и промедления?
 — Это роковое стечение обстоятельств, Великий Царь, роковое стечение обстоятельств!
 — Ты — наместник Нубии, снабженный полномочиями править от имени фараона, надзирать над рудниками, охранять пустыни Юга, и ты осмеливаешься говорить о роковом стечении обстоятельств… Над кем ты смеешься?
 — Мое поведение было безупречным, уверяю вас! Но мои обязанности тяжелы: нужно контролировать старост городов, проверять наполняемость складов, указывать…
 — А золото?
 — Я слежу за его добычей и поставкой самым внимательным образом, Великий Царь!
 — Забывая о защите конвоя?
 — Как мог я предвидеть набег кучки разбойников?
 — Разве это не одна из твоих обязанностей?
 — Рок, Великий Царь…
 — Приведи меня к месту, где все это произошло.
 — Это прямо около золотых коней, в сухом и отдаленном месте. Увы, это ничего не даст!
 — Кто совершил это?
 — Убогое племя, члены которого напились, перед тем как решиться на это.
 — Ты приказал разыскать их?
 — Нубия велика, Великий Царь, мои усилия были напрасны.
 — То есть ты не предпринял ничего важного.
 — Лишь Великий Царь может отдать приказ о военном вторжении.
 — Ты мне больше не нужен.
 — Должен ли я сопровождать Великого Царя, чтобы уберечь его от покушений?
 — Скажи мне правду, наместник, Нубия готова взбунтоваться?
 — Ну… это маловероятно, но…
 — Восстание уже началось?
 — Нет, Великий Царь, но некоторые шайки, кажется, увеличились. Именно поэтому было необходимо ваше присутствие и вмешательство.
 — Выпей! — обратился Сетау к Рамзесу.
 — Это необходимо?
 — Нет, но я предпочитаю быть осторожным. Серраманна не убережет тебя от змей.
 Царь ровными глотками выпил опасное снадобье из крапивы и разбавленной крови кобры, приготовленное Сетау. Теперь царь мог без риска отправиться на золотые копи.
 — Спасибо, что пригласил меня, Лотус была рада вновь увидеть свою страну. А каких змей я смогу здесь найти!
 — Это не будет увеселительной прогулкой, Сетау. Нас наверняка ожидает столкновение.
 — А ты не хочешь оставить этих несчастных спокойно спать на золоте?
 — Они совершили кражу и убийство. Никто не должен остаться ненаказанным, если он предал закон Маат.
 — И ничто не может изменить твоего решения?
 — Ничто.
 — Ты подумал о своей безопасности?
 — Дело слишком важное, чтобы доверять его какому-нибудь заместителю.
 — Скажи своим людям, чтобы были особенно осторожны, в это время года пресмыкающиеся особенно ядовиты. Пусть они обмажутся асса фетидой, смолой персидской ферулы. Ее резкий запах отпугивает некоторых змей. Если кто-нибудь будет укушен, предупреди меня. Я буду спать в повозке, рядом с Лотус.
 Отряд поднялся на каменистую площадку. Дозорный, Рамзес и Серраманна ехали впереди, верхом на сильных лошадях, затем шли быки, тащившие повозки, ослы, нагруженные оружием и бурдюками с водой и пешие воины.
 Дозорный-нубиец считал, что разбойники не ушли далеко от места, где ограбили конвой. И действительно, не так далеко был расположен оазис, где они могли успешно скрывать свою добычу до начала переговоров.
 Если верить карте, находящейся в распоряжении фараона, он мог беспрепятственно продвигаться по пустынной местности, так как источники с водой были расположены по всей длине пути. Долгие годы ни одно племя не страдало от нехватки воды, судя по докладам наместника.
 Дозорный был удивлен, наткнувшись на труп осла. Обычно золотоискатели использовали лишь сильных, здоровых животных, способных выносить нагрузку.
 Когда они подошли к первому большому источнику, все стало ясно.
 Утолить жажду, наполнить бурдюки водой, поспать в тени, под натянутыми навесами… Это желание было единым и для солдат, и для командиров. Несомненно, часа через три после захода солнца фараон прикажет сделать привал.
 Первым достиг источника дозорный. То, что он увидел, заставило его похолодеть, несмотря на жару. Он кинулся к Рамзесу.
 — Великий Царь… Он сухой!
 — Возможно, просто уровень воды упал. Спустись ниже.
 При помощи веревки, которую держал Серраманна, дозорный выполнил приказ. Когда он поднялся, его лицо выглядело постаревшим на несколько лет.
 — Сухо, Великий Царь.
 У отряда не было воды, чтобы продолжать путь, возможно, выживут лишь самые сильные. Нужно было идти вперед, в надежде на следующий источник. Но раз доклады оказались не точными, разве он не может также оказаться сухим?
 — Мы могли бы уйти с главной дороги, — предложил дозорный, — и свернуть направо, к оазису бунтовщиков. Между этим местом и их лагерем должен находиться источник, которым они пользуются во время набегов.
 — Мы будем отдыхать утром, а потом снова двинемся в путь.
 — Идти по ночам опасно, Великий Царь! Змеи, возможные засады…
 — У нас нет выбора.
 Какое странное стечение обстоятельств! Рамзес вспомнил о первом походе в Нубию вместе с отцом, во время которого солдатам пришлось подвергнуться такому же испытанию, так как все источники были отравлены. В глубине души царь признался самому себе, что, возможно, недооценил опасность. Простой поход для усмирения бунтовщиков грозил обратиться бедой.
 Рамзес обратился к людям и сказал им правду. Вывод был ясен, но более опытные не теряли надежду и успокаивали своих товарищей. Разве ими не командовал фараон, способный творить чудеса?
 Пешие воины оценили риск ночного перехода. Замыкающие были готовы к неожиданной атаке. Спереди осторожно продвигался дозорный, благодаря полной луне видно было далеко.
 Рамзес подумал о Нефертари. Если он не вернется, ей придется нести на себе всю тяжесть правления Египтом. Ха и Меритамон были слишком малы, чтобы править, хотя и претенденты появятся столь же быстро, как и их злоба.
 Вдруг лошадь Серраманны поднялась на дыбы. От неожиданности сард упал на каменистую почву. Наполовину оглушенный, неспособный реагировать, он скатился по песчаному склону в овраг, где его не было видно.
 Его насторожил странный звук, похожий на резкое дыхание.
 В двух шагах от него находилась гадюка, издававшая этот свист, потревоженная его дыханием, она была готова броситься на него.
 Серраманна потерял свой меч при падении. Без оружия ему оставалось лишь отступить, не делая резких движений, но приближающаяся гадюка помешала ему.
 Из-за поврежденной лодыжки сард не мог подняться. Он стал легкой добычей.
 — Проклятая тварь! Ты лишаешь меня чести умереть на поле боя!
 Свистящая гадюка подползла еще ближе. Серраманна кинул песок ей в голову, чем еще больше разозлил ее. В то самое мгновение, когда она решила одним движение преодолеть расстояние, отделяющее ее от врага, раздвоенная палка пригвоздила ее к земле.
 — Хороший удар! — обрадовался Сетау. — У меня был лишь один шанс из десяти на удачу.
 Он схватил змею за шею, ее хвост яростно дергался.
 — Как она красива, эта змея, ее шкура трех цветов: бледно-голубой, темно-синий и зеленый. Очень элегантное создание, не находишь? К счастью для тебя, ее дыхание слышно далеко, и его легко узнать.
 — Я полагаю, что должен поблагодарить тебя.
 — Ее укус вызывает лишь отек укушенной части тела и кровоизлияние, так как ее яд не столь опасен. Если сердце сильное, можно выжить. Честно говоря, она не так опасна, как кажется на вид.




 51


 Сетау занялся вывихом Серраманны, обмотал его ногу льняным бинтом, пропитанным мазью, уменьшающей отек, и приложил компресс из трав. После этого в течение нескольких часов его не было видно. Подозрительный сард спрашивал себя, а не сам ли Сетау подстроил это нападение гадюки, чтобы предстать спасителем и убедить его в том, что он настоящий друг Рамзеса, у которого и в мыслях нет вредить ему. Однако отстраненное поведение Сетау, не попытавшегося извлечь из этого происшествия никакой личной выгоды, свидетельствовало в его пользу.
 Отдых продолжался до обеда, затем отряд снова выступил. Воды было еще достаточно, чтобы напоить людей и животных, но запасы было необходимо пополнить. Несмотря на усталость и происшествие, Рамзес приказал ускорить шаг и настоял на неусыпной бдительности заднего отряда. Бунтари не станут атаковать спереди, а постараются напасть сзади, застав врасплох.
 Среди людей больше не было слышно шуток, разговоров, упоминаний о возвращении в долину.
 — Вот, — объявил дозорный, указывая рукой.
 Несколько кустарников, круг сухих камней и ворот из дерева, удерживавший привязанное веревкой ведро.
 Источник.
 Единственная надежда на выживание.
 Дозорный вместе с Серраманной направились к спасительной воде. Мгновение они оставались склоненными, потом медленно выпрямились.
 Сард отрицательно покачал головой.
 — В этой стране с начала времен нет воды, и мы умрем здесь от жажды. Никто не мог вырыть здесь источник, в котором долгое время была бы вода. Нам придется искать его в другом мире!
 Рамзес собрал людей и рассказал им о тяжести положения. Завтра запасы кончатся. Они не смогут ни продвигаться вперед, ни вернуться назад.
 Многие солдаты бросили оружие.
 — Поднимите, — приказал Рамзес.
 — Зачем? — спросил один из командующих. — Раз нам суждено погибнуть от солнца?
 — Мы пришли в этот засушливый край, чтобы восстановить порядок, и мы его восстановим.
 — Как смогут наши трупы сражаться с нубийцами?
 — Мой отец уже оказывался в подобной ситуации, — напомнил Рамзес, — и он спас своих людей.
 — Тогда спасите и вы нас!
 — Укройтесь от солнца и напоите животных.
 Царь повернулся лицом к пустыне. Сетау приблизился к нему.
 — Что ты собираешься делать?
 — Идти. Идти до тех пор, пока не найду воду.
 — Это бессмысленно.
 — Меня так учил отец, и так я поступлю.
 — Оставайся с нами.
 — Фараон не может ждать смерти, как побежденный.
 Приблизился Серраманна.
 — Великий Царь…
 — Не впадай в панику и поддерживай дух в рядах. Пусть люди помнят, что их могут атаковать.
 — Я не имею права дать вам уйти одному в эту пустыню. Там будет невозможно охранять вас.
 Рамзес положил руку на плечо сарда.
 — Я вверяю тебе свою армию.
 — Возвращайтесь быстрее, воины без командира могут потерять голову.
 Под застывшими взглядами воинов царь покинул источник и пошел в красную пустыню, направляясь к каменистому пригорку, на который поднялся. С его вершины он оглядел местность.
 По примеру своего отца он должен был почувствовать секреты подземного мира, вены земли, воду, исходившую из океана и питавшую сердце гор. В солнечном сплетении отдавалась боль, зрение ослабло, тело стало горячим, как во время лихорадки.
 Рамзес взял в руки волшебные прутья акации, привязанные к его набедренной повязке, прутья, которым пользовался его отец, чтобы усилить свое видение. Его магическая чуткость оставалась столь же сильной, но где искать в этой огромной пустыне?
 Внутри царя говорил зов, пришедший из другого мира, зов, сила которого была силой Сети. Боль в солнечном сплетении становилась столь невыносимой, что она вынудила Рамзеса выйти из оцепенения и спуститься. Он больше не чувствовал невыносимой жары, которая была готова раздавить любого путника. Его сердце, как сердце орикса, замелило свой ход.
 Песок и скалы изменили форму и цвет. Взгляд Рамзеса мало-помалу проникал в глубины пустыни, пальцы сжимались на гибких стеблях акации, связанных льняной ниткой.
 Прутья поднимались, вздрагивали, опадали. Царь продолжал идти, голос раздавался вдали. Он вернулся по своим следам, направляясь налево, в сторону смерти. Зов приблизился, прутья будто ожили. Рамзес натолкнулся на блок розового гранита, затерянного в этом каменистом краю.
 Притяжение было столь сильным, что прутья выпрыгнули из рук.
 Он только что нашел воду.
 Измученные долгим переходом, опаленные докрасна безжалостным солнцем, иссушенные жаждой воины отодвинули камень и приняли рыть в месте, указанном царем. Они докопались до подземного водоема глубиной пять метров и испустили крик радости, разнесшийся до небес.
 Рамзес заставил прокопать в нескольких местах. Целая серия подземных источников была связана подземной галерей. Пользуясь своим умением, царь не только спас воинов от ужасной смерти, по и предусмотрел систему орошения долины.
 — Ты представляешь себе зеленеющие сады? — спросил Сетау.
 — Разве плодородие и процветание не лучшие следы, которые мы можем оставить?
 Серраманна возмутился.
 — Вы забыли о взбунтовавшихся нубийцах?
 — Нет.
 — Но воины превратились в землекопов!
 — По обычаю, это часто бывает частью их долга.
 — Пираты не путают обязанности. Если нас атакуют, сможем ли мы защититься?
 — Разве я не доверяю тебе нашу безопасность?
 В то время когда воины занимались источниками и галереей, Сетау и Лотус ловили змей больших и средних размеров, пополняя запасы превосходного яда.
 Обеспокоенный Серраманна усилил патруль в окрестностях, и заставил воинов, как в казарме, сменяться по очереди. Многие из них позабыли о конвое с золотом и думали лишь о возвращении в долину Нила под предводительством фараона, совершающего чудеса.
 «Салаги», — подумал бывший пират.
 Египетские воины отбывали временную службу, их набирали из чернорабочих и крестьян. Они не привыкли к битвам насмерть, лицом к лицу с кровавыми врагами. Ничто не могло заменить выучки пирата, постоянно готового перерезать глотку любого врага и сразиться с любой армией. Раздосадованный Серраманна даже не пытался научить их различным способам неожиданно атаковать противника. Эти пешие воины никогда не научатся сражаться.
 Однако сарда не покидало ощущение, что взбунтовавшиеся нубийцы находятся где-то рядом, что последние десять дней они следят за египетским отрядом. Пес и лев Рамзеса также чувствовали это враждебное присутствие. Они стали нервными, меньше спали, передвигались скачками, были все время настороже.
 Если нубийцы были настоящими разбойниками, то они смогут уничтожить египтян.
 Новая египетская столица росла с удивительной быстротой, но Моиса это больше не интересовало. Для него Пер-Рамзес стал чужим городом, населенным ложными богами и людьми, продолжавшими в них верить.
 Оставаясь верным своей работе, он по прежнему выдерживал темп работ. Но все замечали, что в его поведении постоянно растет резкость, особенно это проявлялось, когда он встречался с египетскими надсмотрщиками, которых критиковал, чаще всего без причины, а также в обострившихся требованиях дисциплины. Все больше времени Моис проводил вместе с евреями, обсуждая во время небольших сборищ будущее своего народа. Большая часть была довольна своим существованием и не собиралась что-то менять в своей жизни. Предприятие казалось весьма рискованным.
 Моис продолжал настаивать. Он взывал к их вере в единого бога, напоминал об уникальной культуре, о необходимости освобождения от египетского ига и свержения идолов. Некоторые заражались его речами, другие оставались непоколебимы. Но все признавали, что Моис создан быть вождем, что он многое сделал на благо евреев, и никто не мог просто отмахнуться от его речей.
 Друг детства Рамзеса спал все меньше и меньше. С широко открытыми глазами он мечтал о благодатной земле, где будет царить бог его сердца, земле, где будут править сами евреи и чьи границы они будут охранять как величайшую ценность.
 Наконец он понял тот огонь, что так долго сжигал его изнутри! Он смог назвать это неутолимое желание, он смог бы возглавить свой народ и привести его к истине. Сомнение сжимало его горло. Согласился бы Рамзес с подобным бунтом и отрицанием его власти? Моису придется его убедить, заставить понять.
 Нахлынули воспоминания. Рамзес был не просто товарищем по детским играм, он был верным другом, человеком с таким же пылающим сердцем, и в то же время они так отличались. Моис не предаст его, устраивая заговор, он объяснится с ним открыто, лицом к лицу, и заставит его принять свою позицию. Даже если победа кажется невозможной, он все равно одержит верх.
 Ибо с ним был Бог.




 52


 Взбунтовавшиеся нубийцы с выбритыми черепами, кольцами в ушах, приплюснутыми носами, щеками, покрытыми шрамами, в ожерельях из разноцветного жемчуга и набедренных повязках из шкур пантер, окружили египетский лагерь сразу после полудня, когда большая часть воинов Рамзеса отдыхала. Еще до того, как отряд смог понять, что происходит, многие были пронзены стрелами, выпущенными из луков.
 Их вождь не отдал приказ о немедленной атаке лишь потому, что на краю лагеря, под укрытием пальм и щитов, находилась группа так же вооруженных тяжелыми луками людей. Во главе их стоял Серраманна, готовый к нападению. Лучшие воины, собравшиеся вокруг него, наносили точные удары по рядам нубийцев. Вождю пришлось принять их во внимание, хотя победа казалась уже достигнутой.
 Время остановилось. Никто не двигался.
 Главный советник нубийца говорил, что необходимо сразить как можно больше врагов стрелами, в то время когда самые быстрые воины ринутся на тех, кто находится в укрытии. Но вождь был опытным воином, а лицо Серраманны не сулило ничего хорошего. Не подготовил ли этот усатый гигант ловушку, которую они не смогли распознать? Этот человек не был похож на египтян, которых он убивал раньше. Его охотничий инстинкт говорил ему, что надо быть осторожным.
 Когда Рамзес вышел из палатки, все взгляды обратились к нему. Увенчанный голубой короной, повторяющей форму головы и расширяющейся книзу, одетый в тунику с короткими рукавами из плиссированного льна и расшитую золотом схенти, к поясу которой был привязан бычий хвост, фараон держал в правой руке «магический» скипетр в форме пастушеского пояса, конец которого был прижат к груди.
 Позади царя шагал Сетау, несущий белые сандалии властителя. Несмотря на серьезность положения, он вспомнил о носителе сандалий фараона, Амени, который пришел был в изумление, увидев своего друга выбритым, в парике и схенти, в полном соответствии с обликом придворного, кроме одной детали — за спиной у него была подвязана сумка.
 Под встревоженными взглядами воинов Рамзес и Сетау дошли до края лагеря и остановились в тридцати метрах от нубийцев.
 — Я Рамзес, фараон Египта. Кто ваш вождь?
 — Я, — ответил нубиец, делая шаг вперед. Красная повязка поддерживала два красных пера, украшавших его голову, у него было сильное, мускулистое тело, в руке — дротик, украшенный страусиными перьями.
 — Если ты не трус, подойди.
 Советник запротестовал. Но ни Рамзес, ни носящий его сандалии не были вооружены, а у него были дротик и кинжал. Вождь бросил взгляд на Серраманну.
 — Держись слева от меня, — приказал он советнику. Если этому усачу придет в голову отдать приказ убить его, то он будет защищен живым щитом.
 — Ты боишься? — спросил Рамзес.
 Оба нубийца отделились от группы воинов и направились к царю и носящему его сандалии. Они остановились в трех метрах от них.
 — Так это ты — фараон, угнетающий мой народ?
 — Нубийцы и египтяне жили в мире. Ты нарушил эту гармонию, убив конвой, сопровождавший золото, и украв то, что предназначалось фараону.
 — Это наше золото, а не ваше. И вор здесь ты.
 — Нубия — египетская область и должна подчиняться закону Маат. Убийство и кража должны быть серьезно наказаны.
 — Я смеюсь над твоим законом, фараон! Здесь царит мой закон. Многие племена готовы присоединиться ко мне. Когда я убью тебя, то стану героем! Все воины склонятся передо мною, и мы навсегда выгоним египтян с нашей земли!
 — На колени, — приказал царь.
 Вождь и его советник переглянулись, недоумевая.
 — Сложи оружие, встань на колени и подчинись Закону.
 Гримаса скривила лицо вождя.
 — А если я склонюсь, ты даруешь мне свое прощение?
 — Ты сам поставил себя вне Закона. Простить тебя означало бы отрицать его.
 — То есть милосердие тебе неведомо…
 — Это оно и есть.
 — Почему я должен подчиняться?
 — Потому что ты бунтовщик, и единственное, что ты можешь сделать — это склониться перед фараоном.
 Советник встал перед вождем и вытащил кинжал, угрожая.
 — Пусть фараон умрет, а мы обретем свободу!
 Сетау, не отрывавший от нубийца глаз, открыл сумку и выпустил песчаную гадюку, спрятанную внутри.
 Проскользнув по горячему песку с неотвратимостью смерти, она укусила ногу нубийца до того, как он смог нанести удар.
 В ужасе он нагнулся и вскрыл рану кинжалом, чтобы выпустить кровь.
 — Он уже холоднее воды, а жар его горячее огня, — сказал Сетау, гладя прямо в глаза вождю. — Его тело в поту, он больше не видит неба, из его рта капает слюна. Его глаза закрываются, лицо опухло, жажда становится невыносимой, он скоро умрет. Он больше не может подняться, его кожа становится пурпурной, перед тем как потемнеть, у него судороги.
 Сетау угрожающе качнул сумкой, наполненной гадюками.
 Нубийские воины отошли назад.
 — На колени, — снова приказал фараон. — Или вас ждет ужасная смерть.
 — Нет, это ты понесешь наказание!
 Вождь занес дротик, но его остановило рычание. Повернувшись, он едва успел заметить, как на него с разинутой пастью прыгнул лев Рамзеса. Хищник разорвал грудь нубийца своими когтями и сомкнул челюсти на шее несчастного.
 По знаку Серраманны египетские лучники направили луки на нубийцев, а пешие воины обезоружили их.
 — Свяжите им руки за спиной! — приказал сард.
 Когда разнеслась весть о победе Рамзеса, нубийцы пришли из убежищ и поселков, чтобы почтить его. Царь выбрал пожилого седовласого вождя клана и вверил ему плодородную землю вокруг новых источников. Также он доверил ему пленных, которые должны будут трудиться на полях под присмотром нубийской стражи. Тех, кто решится сбежать, ждала смертная казнь.
 Потом отряд отправился к оазису, где разбойники разбили свой главный лагерь. Не встретив там почти никакого сопротивления, отряд вернул золото, которое ювелиры использовали для украшения статуй и ворот храмов.
 Когда наступила ночь, Сетау разыскал два сухих куска пальмового дерева, зажал их между коленями и принялся растирать ими деревянную палочку. Стружка задымилась, а потом и вспыхнула. Солдаты по очереди подкладывали дрова, поддерживая огонь, который отпугивал гиен, кобр и прочих тварей.
 — Ты собрал хороший урожай змей? — спросил Рамзес.
 — Лотус в восторге. Этим вечером мы будем отдыхать.
 — Не правда ли, эта страна прекрасна?
 — Кажется, тебе она нравится так же, как и нам.
 — Она подвергает меня испытаниям, заставляя превзойти самого себя. Ее мощь равна моей.
 — Если бы не моя гадюка, они бы убили тебя.
 — Этого не произошло, Сетау.
 — Однако твой план был рискован.
 — Он позволил избежать кровопролития.
 — Ты отдаешь себе отчет о своей неосторожности?
 — Какой?
 — Я всего лишь Сетау, я могу забавляться с ядовитыми змеями, но ты, ты властитель Обеих Земель. С твоей гибелью страна погрузится в смуту.
 — Нефертари смогла бы править мудро.
 — Тебе всего лишь двадцать пять лет, Рамзес, но ты больше не имеешь права быть молодым. Оставь другим пыл сражений.
 — Разве фараон может быть трусом?
 — Ты перестанешь преувеличивать? Я прошу тебя лишь быть осторожным.
 — Разве я не защищен со всех сторон? Магия царицы, ты и твои змеи, Серраманна и его воины, Громила и Неспящий… Ни к кому так не благосклонна удача.
 — Не растрачивай ее.
 — Она неистощима.
 — Раз ты не прислушиваешься к доводам разума, я предпочитаю идти спать.
 Сетау повернулся к царю спиной и вытянулся рядом с Лотус. Вздох удовольствия, который раздался из ее уст, заставил царя удалиться. Спать заклинателю змей предстояло немного.
 Как убедить его стать чиновником, обладающим властью главного министра? Сетау был его первой большой неудачей. Стремящийся идти своей дорогой, он отказывался делать карьеру. Что нужно было делать: предоставить ему свободу выбора или убедить его стать одним из первых людей страны?
 Рамзес провел ночь, созерцая звездное небо, сверкающий покой души его отца и предшествующих ему фараонов. Он гордился тем, что, как и Сети, нашел в пустыне воду и победил бунтовщиков, но эта победа не удовлетворяла его. Несмотря на поход Сети племена взбунтовались. После периода спокойствия ситуация снова повторится. Он положит этому конец, лишь вырвав зло с корнем, но как его найти?
 Рано утром Рамзес почувствовал позади себя чье-то присутствие. Он медленно повернулся и увидел…
 Огромный слон подошел к оазису с подветренной стороны, не нарушив тишины шуршанием сухих пальмовых веток, валявшихся на земле. Лев и пес открыли глаза, но хранили молчание, словно понимая, что их хозяин в безопасности.
 Это был он, высокий самец с огромными ушами и длинными бивнями, которого Рамзес спас, вытащив стрелу из хобота, много лет назад.
 Царь Египта погладил хобот господина саванны и колосс радостно протрубил, разбудив лагерь.
 Слон начал удаляться медленными шагами, а через сотню метров обернулся, глядя на царя.
 — Нужно идти за ним, — решил Рамзес.




 53


 Рамзес, Серраманна и Сетау в сопровождении десятка закаленных воинов последовали за слоном, который пересек узкую долину, потом свернул на тропинку, поросшую кустарником, поднявшись на плато, где росла высокая, около ста метров, акация.
 Слон остановился, Рамзес подошел к нему.
 Посмотрев в направлении взгляда великана, он увидел самый грандиозный из всех видов. Исполинский скалистый выступ, ориентир для моряков, возвышался над широким изгибом Нила. Царь созерцал чудесный поток, магически обрученный с его страной, божественную реку во всем ее величии. Иероглифы, начертанные на скалах, напоминали, что это место находится под защитой Хатхор, покровительницы звезд и мореплавателей, которые с удовольствием останавливались здесь.
 Правой ногой слон столкнул блок песчаника, который скатился по ущелью и упал в холм красноватого песка между двумя выступами. На северной стороне был расположен вертикальный скалистый склон, спускавшийся почти до воды, на юге он сходил на нет, оставляя открытым широкое пространство, выходящее на восток.
 Там была привязана лодка, выдолбленная из ствола пальмы, в которой спал маленький мальчик.
 — Приведите его, — приказал царь двум воинам. Когда мальчик увидел воинов, то кинулся бежать в надежде скрыться, поскользнулся, увязнув в песке, и упал у самой кромки Нила. Египтяне скрутили его и привели к царю.
 Неудавшийся беглец смотрел по сторонам испуганными глазами, опасаясь, что ему отрежут нос.
 — Я не вор! Это лодка моя, я клянусь и…
 — Ответь мне на вопрос и можешь считать себя свободным, — сказал Рамзес. — Как называется это место?
 — Абу Симбел.
 — Можешь идти.
 Мальчишка кинулся к лодке, отчалил, и изо всех сил принялся грести руками.
 — Пойдемте отсюда, — сказал Серраманна, — это место не внушает мне доверия.
 — Я не заметил никакого присутствия змей, — заметил Сетау. — Странно… Уж не изгнала ли их божественная Хатхор?
 — Не ходите за мной, — приказал царь.
 Серраманна сделал шаг вперед.
 — Великий Царь!
 — Я должен повторить?
 — Ваша безопасность…
 Рамзес начал спускаться к реке. Сетау задержал сарда.
 — Лучше подчиниться.
 Серраманна склонился, ворча. Царь один в этом заброшенном месте, во враждебной стране! Сард пообещал себе, что в случае опасности тут же вмешается.
 Достигнув берега реки, Рамзес повернулся к ущелью из песчаника.
 Здесь было сердце Нубии, о котором эта страна еще не знала. Он, Рамзес, сотворит из Абу Симбела чудо, которое переживет века и навсегда установит мир между Египтом и Нубией.
 Фараон провел несколько часов, думая об Абу Симбеле, проникаясь чистотой неба, мерцанием Нила и мощью скал. Здесь построят главное святилище страны, он соберет божественную энергию и окутает ею край так, что гром оружия стихнет.
 Рамзес посмотрел на солнце. Его лучи не просто скользили по краям ущелья, они пронизывали его насквозь, освещая внутреннюю часть. Во время работ архитекторы должны будут сохранить это чудо.
 Когда царь поднялся, совершенно издерганный Серраманна чуть было не заявил о своей отставке. Но пример невозмутимости слона удержал его. Он не покажет себя менее терпеливым, чем животное, каким бы большим бы оно ни было.
 — Мы возвращаемся в Египет! — решил царь.
 Освежив рот содой, Шенар подставил лицо умелому брадобрею, умевшему даже вырывать волосы, не причиняя ни малейшей боли. Старший брат Рамзеса был весьма неравнодушен к втиранию благовонных масел, особенно в кожу головы, перед тем как надеть парик. Эти маленькие радости делали его существование приятным, а облик более представительным, и, хотя он не был так красив и атлетически сложен, как Рамзес, он соперничал с ним в элегантности.
 Взглянув на водяную клепсидру, весьма дорогую вещь, он отметил, что час встречи приближался.
 Его паланкин был комфортным и просторным, самым красивым в Мемфисе, он превосходил даже паланкин фараона, место которого он однажды займет. Он остановился на берегу огромного канала, позволявшего большим судам проходить в порт Мемфиса, чтобы доставить груз.
 Сидя под ивой, маг Офир наслаждался прохладой. Шенар прислонился к стволу и уставился на рыбацкую лодку.
 — Как продвинулись ваши дела, Офир?
 — Моис — исключительная личность, обладающая характером, который сложно подчинить.
 — Другими словами, вы потерпели неудачу.
 — Не думаю.
 — Ваших ощущений недостаточно, Офир, мне необходимы факты.
 — Дорога, ведущая к успеху, часто длинна и извилиста.
 — Избавьте меня от вашей философии. Вам удалось или нет?
 — Моис не отбросил мои предложения. Разве это не ценный результат?
 — Допускаю, что это уже интересно. Он признал, что ваши планы осуществимы?
 — Верования Эхнатона близки ему. Он знает, что они исходили из веры евреев и что наш союз может быть плодотворным.
 — Он популярен среди своих соотечественников?
 — Все больше и больше. По своей природе Моис настоящий вождь, он легко подчинит себе другие кланы. Как только строительство Пер-Рамзеса подойдет к концу, он размахнется по настоящему.
 — Сколько еще ждать?
 — Несколько месяцев. Моис смог так воодушевить кирпичников, что они работают в невообразимом темпе.
 — Проклятая столица! Благодаря ей известность Рамзеса перейдет границы Севера.
 — Где находится фараон?
 — В Нубии.
 — Это опасный край.
 — Даже не мечтайте, Офир, царские гонцы принесли чудесные новости. Фараон одержал победу, вернул золото и даровал его храмам. Рамзес даже сумел совершить очередное чудо, открыв богатейший водный источник в пустыни, а его армия создала плодородную зону. Успешный поход, образцовая победа.
 — Моис не знает, что ему придется сражаться с Рамзесом.
 — Его лучшим другом…
 — Вера в единого бога одержит верх, столкновение неизбежно. Когда он перейдет в наступление, мы должны будем его поддержать.
 — Это будет вашей задачей, Офир. Как вы понимаете, я не могу выходить на первый план.
 — Мне будет необходима помощь.
 — Какая?
 — Жилье в Мемфисе, слуги и свобода передвижения для моих помощников.
 — Согласен при условии, что вы регулярно будете посылать мне отчеты о ваших действиях.
 — Это самое меньшее, что я должен делать.
 — Когда вы вернетесь в Пер-Рамзес?
 — Завтра. Я переговорю с Моисом и скажу, что наши действия приносят плоды.
 — Не беспокойтесь больше о вашем быте, приложите все усилия, чтобы убедить Моиса биться за утверждение своей веры, против тирании Рамзеса.
 Кирпичник Абнер напевал. Меньше чем за месяц первая казарма Пер-Рамзеса была закончена, и первые пешие воины, прибывшие из Мемфиса, уже расположились там. Помещения были просторными и хорошо проветриваемыми, отделочные работы безукоризненными.
 Благодаря Моису, оценившему его старательность, Абнер руководил группой из десяти кирпичников, опытных и работящих. Вымогательство Сари стало лишь плохим воспоминанием, Абнер поселится в новой столице со своей семьей и будет участвовать в строительстве общественных зданий. Перед ним открывалось счастливое будущее.
 Этим вечером он собирался отведать нильского окуня в компании своих товарищей и поиграть в «змею», надеясь, что его фишки будут регулярно достигать ящика, не попадая в ловушки, нарисованные на теле змеи. Выигрывал тот, кто первым заканчивал игру, и Абнер чувствовал, что удача должна улыбнуться ему.
 Пер-Рамзес начинал оживать, громадная стройка превращалась в город, чье сердце не прекращало биться. Уже думали о том великом моменте, когда город будет освящен, когда фараон вдохнет жизнь в свою столицу. По воле судьбы Абнер получил шанс стать верным слугой царя и познакомиться с Моисом.
 — Как поживаешь, Абнер?
 Сари был одет в ливийскую тунику с широкими вертикальными желтыми и черными полосами, подпоясанную поясом из зеленой кожи. Его лицо стало еще более изможденным.
 — Что ты хочешь?
 — Справиться о твоем здоровье.
 — Иди своей дорогой.
 — Уж не дерзишь ли ты?
 — Ты не знаешь, что я получил повышение? Я больше не подчиняюсь твоим приказам.
 — Маленький Абнер петушится! Ну-ну… Не нервничай.
 — Я спешу.
 — Что может быть важнее, чем доставить удовольствие своему старому другу Сари?
 Абнеру не удалось спрятать свой страх. Сари забавлялся, видя это.
 — Маленький Абнер разумный человек, не так ли? Он желает спокойной жизни в Пер-Рамзесе, но он знает, что все хорошее имеет свою цену. А цену эту назначаю я.
 — Убирайся!
 — Ты всего лишь насекомое, еврей, а насекомые не протестуют, когда их давят. Я требую половину твоего заработка и вознаграждений. А когда город будет построен, ты придешь ко мне, чтобы стать моим слугой. Домашний еврей меня позабавит. Тебе не будет скучно у меня. Тебе очень повезло, маленький Абнер, если бы я не заметил тебя, ты так и остался бы паразитом.
 — Я отказываюсь, я…
 — Не говори глупостей и подчиняйся.
 Сари удалился. Абнер уселся на корточки, оглушенный.
 На этот раз все было уже слишком. Он решил поговорить с Моисом.




 54


 Нефертари, чья красота несравненна, подобная утренней звезде, возвещающей начало счастливого года, та, чьи пальцы ласкали подобно лепесткам лотоса… Блистательная Нефертари, чьи благоуханные волосы были сетью, в которой так хотелось запутаться…
 Любить ее означало заново родиться.
 Рамзес принялся массировать ее ступни, потом завладел ногами и позволил своим рукам блуждать по ее гибкому, золотистому от солнца телу. Она была садом, в котором росли редкие цветы, бассейном с освежающей водой, далекой страной с благоуханными деревьями. Когда они соединялись, то их желание было подобно волне поднимающегося прилива, а нежность — звукам далекой свирели, возвещавшей мир на закате дня.
 Царь отпустил своих приближенных и советников, чтобы разыскать супругу. Нефертари и Рамзес уединились в тени листвы смоковницы, предоставленные друг другу. Освежающая тень высокого дерева, его бирюзовые листья и созревшие фиги, краснее, чем яшма — все оно было одним из сокровищ дворца в Фивах, где уединилась царская чета.
 — Каким долгим было это путешествие…
 — Как наша дочь?
 — Ха и Меритамон чувствуют себя прекрасно. Твой сын считает, что его сестра очень красивая, немного шумная, но он уже захотел научить ее читать. Его наставнику пришлось умерить его пыл.
 Рамзес обнял жену.
 — Он не прав… К чему тушить пламя души?
 Нефертари не успела возразить, так как ее губами завладели губы царя. Под порывом северного ветра ветки склонились, почтительно скрыв пару.
 Во второй день четвертого месяца разлива, третьего года правления Рамзеса, Бакен, держа в руках посох, шел следом за царской четой, чтобы показать им завершенный храм Луксора. Часть населения Карнака огромной процессией следовала за ним, идя по аллее сфинксов, связывающей два храма.
 Новый фасад Луксора лишал дара речи. Два обелиска и одновременно массивная и элегантная громада пилона представляли собой великолепный фасад, достойный самый великих зодчих прошлого.
 Обелиски разрушали отрицательную энергию и притягивали небесную силу к храму, где они были установлены, чтобы увеличивать Ка, исходящее от него. В их основании были изображены павианы — воплощение бога Тота — празднующие рождение света, которое они приветствовали каждое утро громкими криками. Каждый элемент, от иероглифа до колосса, содействовал ежедневному возрождению солнца, которое поднималось на трон, находящийся между двумя башнями пилона, над главными воротами.
 Рамзес и Нефертари прошли через них и попали в большой двор под открытым небом, стены которого были окаймлены массивными колоннами, выражавшими могущество Ка. Неистощимую мощь царя представляли его гигантские статуи, у ног каждой была помещена фигура царицы Нефертари, одновременно хрупкая и несокрушимая.
 Небу, главный жрец Карнака, подошел к царской чете, помогая себе золотым посохом.
 Старик склонился.
 — Великий Царь, вот храм Ка. Здесь каждое мгновение создается энергия вашего царствования.
 Празднество по случаю освящения Луксора охватило все население Фив и рядом лежащих областей, от бедняков до богачей. В течение десяти дней на улицах танцевали и пели. Таверны были полны. По милости фараона душистое пиво подавали бесплатно.
 Царь и царица устроили пир, записанный в анналах истории, Рамзес объявил об окончании строительства храма Ка и о том, что в будущем ничего не будет добавлено к уже построенному. Остается лишь выбрать иероглифы и символические изображения, которые будут представлять царствование и украсят пилоны и стены главного двора. Все признали мудрым решение монарха согласовать изображения со жрецами Дома Жизни.
 Рамзес оценил работу Бакена, четвертого жреца Амона. Забыв о собственных заслугах, тот восхвалял работу архитекторов, которые построили Луксор в согласии с законами гармонии. При всеобщем ликовании царь передал верховному жрецу Амона золото Нубии, добыча и поставка которого велись теперь под строгим наблюдением.
 Пред тем как отправиться на Север, царская чета пожелала увидеть Рамессеум. Стройкой также руководил Бакен. Землекопы вели работы, Храм миллионов лет постепенно вырастал из пустыни.
 — Поторопись, Бакен. Работы по закладке основания должны быть закончены как можно быстрее.
 — Группа из Луксора прибудет завтра, так что у меня станет больше хороших рабочих.
 Рамзес удостоверился, что работы велись по начертанному им плану. Он уже представлял себе святилища, большую залу с колонами, алтари для подношений, лабораторию, библиотеку… Миллионы лет будут течь по каменным венам здания.
 Царь описал Нефертари все, что видел в своем воображении так, словно уже касался статуй и колонн, покрытых иероглифами.
 — Рамессеум будет твоим главным созданием.
 — Возможно.
 — Почему ты сомневаешься в этом?
 — Потому что я хочу укрыть землю Египта святилищами, чтобы дать божествам тысячу и одно место почитания, чтобы эта страна была наполнена их энергией и стала походить на небеса.
 — Какой храм сможет превзойти Храм миллионов лет?
 — В Нубии я обнаружил удивительное место, к которому меня привел слон.
 — Как оно называется?
 — Абу Симбел. Оно находится под защитой богини Хатхор и служит пристанищем для моряков. Нил достигает там пика своей красоты, река сливается со скалой, ущелья из песчаника кажутся готовыми произвести на свет святилище, которое носят в себе.
 — Но разве открытие строительства в столь отдаленном краю не несет в себе множество непреодолимых трудностей?
 — Непреодолимых лишь на первый взгляд.
 — Никто из твоих предшественников не решился на подобное.
 — Действительно, но мне удастся осуществить это. С тех пор как я увидел Абу Симбел, я не перестаю думать о нем. Этот слон был посланником неведомого, разве его иероглиф «абу» не то же, что и название этого места, а ведь оно означает «начало»? Новое начало Египта, начало его территории, которое должно находиться там, в сердце Нубии, в Абу Симбеле. Нет другого способа принести мир в эту область и сделать ее счастливой.
 — Разве это не безумная идея?
 — Конечно, да! Но разве это не выражение Ка? Оживляющий огонь становится камнем вечности. Луксор, Пер-Рамзес, Абу Симбел являются моей мыслью и желанием. Если бы я довольствовался решением текущих дел, я бы предал себя.
 — Моя голова покоится на твоем плече, и мне знакомо спокойствие любимой женщины… Но и ты так же можешь положиться на меня, подобно колоссу, покоящемуся на прочном основании.
 — Ты одобряешь мое решение об Абу Симбеле?
 — Оно должно созреть в тебе, вырасти, стать необходимым и сверкать подобно огню, и когда это произойдет, действуй.
 Внутри Храма миллионов лет Рамзес и Нефертари чувствовали, как их наполняет энергия, дарящая им неуязвимость.
 Мастерские, склады, казармы были готовы. Главные дороги столицы вели в разные кварталы и сходились у главных храмов, которые все еще строились, но в чьих наосах уже можно было совершать необходимые ритуалы.
 За кирпичниками, работа которых уже подходила к концу, должны были последовать садовники и художники, не говоря о специальных декораторах, которые достойно украсят Пер-Рамзес. Однако ощущалось легкое беспокойство: будет ли доволен Рамзес?
 Моис поднялся на крышу дворца и посмотрел на город. Он так же, как и фараон, совершил чудо. Труд людей и строгая организация работ не были достаточными, нужен был энтузиазм, чувство, которое не было заложено в природе человека, а даровалось любовью Бога к своим созданиям. Как рад бы был Моис отдать ему этот город, место, которое придется оставить Амону, Сету и другим их собратьям! Столько затраченного таланта, чтобы изваять немых идолов…
 Свой будущий город он построит во славу истинного Бога, в своей стране, на святой земле. Рамзес, если он настоящий друг, должен будет понять его.
 Моис ударил кулаком по ограде балкона.
 Никогда царь Египта не потерпит бунта, никогда он не уступит свой трон наследникам Эхнатона! Бессмысленная мечта, смутившая его разум.
 Внизу, перед одним из черных входов во дворец, он заметил Офира.
 — Я могу поговорить с тобой? — спросил маг.
 — Идем.
 Офир смиренно последовал за ним. Его приняли за архитектора, советы которого могли оказаться полезными для управляющего строительством Пер-Рамзеса.
 — Я отказываюсь, — заявил Моис. — Бесполезно больше говорить об этом.
 Маг оставался невозмутимым.
 — Что-нибудь произошло?
 — У меня было время подумать, наши планы бессмысленны.
 — Я пришел сказать тебе, что ряды последователей Атона весьма увеличились. Люди весьма высокого положения считают, что Лита должна взойти на трон Египта с благословения единого бога. В этом случае евреи станут свободными.
 — Свергнуть Рамзеса… Ты шутишь!
 — Я говорю совершенно серьезно.
 — Вы считаете, что ваши речи понравятся царю?
 — Кто тебе сказал, что мы собираемся говорить с ним?
 Моис посмотрел на Офира, словно впервые увидел его.
 — Я не понимаю…
 — Напротив, Моис. Ты пришел к тем же заключениям, что и я, и именно это тебя пугает. Если Эхнатон был побежден и подвергнут преследованиям, то лишь потому, что он не решился использовать насилие против своих врагов. А без этого невозможно выиграть сражение. Как можно поверить, что Рамзес отдаст кому-нибудь свою власть? Мы победим его изнутри, а вы, евреи, поднимете бунт.
 — Сотни смертей, может быть, тысячи… Вы добиваетесь этой резни?
 — Если ты подготовишь свой народ, он будет победителем. Разве Бог не с вами?
 — Я отказываюсь слушать дальше. Исчезни, Офир.
 — Мы еще увидимся здесь или в Мемфисе, как ты захочешь.
 — Не рассчитывай на это.
 — Другого пути нет, и ты знаешь об этом. Не сопротивляйся, Моис, не пытайся заглушить свой внутренний голос. Мы будем биться рядом, и Бог восторжествует.




 55


 Райя, сирийский купец, радостно теребил бородку. Он мог быть доволен результатами своего дела, прибыли от которого увеличивались с каждым годом. Качество мяса и ваз, привозимых из Азии, привлекали все большее количество обеспеченных клиентов как в Мемфисе, так и в Фивах. С созданием новой столицы, Пер-Рамзеса, открывался новый рынок! Райя уже получил разрешение на открытие новой просторной лавки в центре города и набирал новых продавцов, которые смогут обслуживать требовательных покупателей.
 В ожидании этих счастливых дней Райя заказал около сотни дорогих ваз необычной формы, созданных в сирийских мастерских. Каждый предмет был уникален и будет стоить очень дорого. С точки зрения Райи, египетские мастера работали лучше, чем его соотечественники, но вкус к экзотике и главным образом снобизм позволили ему сделать состояние.
 Хотя хетты и приказали ему поддерживать Шенара в борьбе против Рамзеса, Райя отказался от этой мысли после неудачной попытки устроить покушение на царя. Фараона слишком хорошо защищали, и второй провал грозил навлечь на него подозрения.
 Уже третий год Рамзес правил с силой Сети, прибавляя к ней пыл молодости. Царь походил на могучий поток, сметавший все препятствия на своем пути. Никто не мог противиться его решениям, даже если его планы казались безумными. Покорившиеся двор и народ, казалось, были околдованы динамизмом монарха, отбрасывающего своих противников.
 Среди привезенных ваз были две из алебастра.
 Райя закрыл дверь склада и долго прислушивался. Уверившись, что никого нет, он вытащил из вазы, помеченной крохотной красной точкой, деревянную табличку, на которой были указаны размеры предмета и место изготовления.
 Райя знал код наизусть и легко расшифровал послание хеттов, переданное через поставщика в Сирии, бывшего одним из звеньев его сети.
 Пораженный купец уничтожил послание и кинулся прочь из мастерской.
 — Превосходно, — признал Шенар, любуясь голубой вазой с горлышком в виде лебедя, которую ему принес Райя. — Сколько?
 — Боюсь, что дорого, господин. Но это уникальная вещь.
 — Хочешь, мы поговорим об этом?
 Прижимая вазу к груди, Райя направился за старшим братом Рамзеса. Тот отвел его на одну из крытых террас особняка, где они могли говорить, не опасаясь быть услышанными.
 — Если я не ошибаюсь, Райя, то произошло что-то важное.
 — Верно.
 — И что же?
 — Хетты решили перейти к действию.
 Шенар одновременно опасался этого и надеялся. Если бы он был фараоном, вместо Рамзеса, он привел бы армию в состояние готовности и укрепил границы. Но самый опасный враг Египта давал ему шанс править. Поэтому он должен воспользоваться своим единственным преимуществом, государственной тайной, которой он обладал.
 — Ты можешь быть точнее, Райя?
 — Вы кажетесь взволнованным.
 — Это естественно, разве нет?
 — Совершенно. Я сам еще в шоке. Это решение может перевернуть все положение дел.
 — Гораздо больше, Райя, гораздо больше… Это разыгрывается судьба мира. А ты и я станем главными игроками в драме, которая начинает разыгрываться.
 — Я лишь простой посланец.
 — Ты станешь связным с моими союзниками за пределами страны. Большая часть моих решений основывается на том, что ты мне говоришь.
 — Вы доверяете мне столь важное…
 — Ты хочешь остаться в Египте после нашей победы?
 — Я привык жить здесь.
 — Ты будешь богат, Райя, очень богат. Я не буду неблагодарным по отношению к тем, кто помог мне достичь власти.
 Купец поклонился.
 — Я ваш слуга.
 Шенар сделал несколько шагов, облокотился на балюстраду террасы и посмотрел на север.
 — Это великий день, Райя. Позже мы будем вспоминать его как начало заката Рамзеса.
 Египетская любовница Аши была настоящим чудом. Лукавая, изобретательная, никогда не пресыщающаяся, она дарила его телу все оттенки невысказанных желаний. До нее были две ливийки и три сирийки, хорошенькие, но скучные. В любовных играх молодой дипломат требовал фантазии, способной освободить чувства и сотворить из тела арфу, чьи мелодии были неожиданными. Он как раз собирался поцеловать пальцы девицы, когда его управляющий, предупрежденный, что его нельзя беспокоить ни под каким предлогом, постучался в дверь его комнаты.
 В раздражении Аша открыл, даже не позаботившись одеться.
 — Извините… Срочное сообщение из министерства. Аша прочитал написанное. Всего три слова: «Необходимо срочное присутствие».
 В два часа ночи улицы Мемфиса были пустынны. Лошадь Аши быстро преодолела расстояние, отделявшее жилище хозяина от министерства иностранных дел. Дипломат даже не остановился, чтобы сделать подношение Тоту, а, прыгая через ступеньки, устремился по лестнице, ведущей в кабинет, где его ждал секретарь.
 — Я решил, что лучше предупредить вас.
 — О чем?
 — О срочном послании, пришедшем от одного из наших людей на севере Сирии.
 — Если речь снова идет о мнимых разоблачениях, я приму меры.
 Низ папируса казался чистым. Но если нагреть его на огне масляной лампы, то начинали проступать иероглифы. Такой способ тайнописи был надежен. Сообщение египетского шпиона, находящегося на севере Сирии, нельзя было истолковать двояко.
 Аша перечитал еще раз.
 — Срочность оправдана? — спросил секретарь.
 — Оставьте меня одного.
 Аша разложил карту и сверился с данными, предоставленными шпионом. Если он не ошибался, произошло худшее.
 — Еще солнце не встало, — сонно пробормотал Шенар.
 — Читайте, — сказал Аша, отдавая советнику сообщение шпиона.
 Прочитанное мгновенно вывело старшего брата Рамзеса из дремы.
 — Хетты захватили много поселений в центре Сирии и вышли из области, предоставленной им Египтом…
 — Сообщение составлено формально.
 — Говорят, нет ни раненых, ни убитых, возможно, речь идет о провокации.
 — Это происходит не в первый раз, но никогда хетты так не спускались к югу.
 — Что вы думаете по этому поводу?
 — Идет подготовка к атаке на юг Сирии.
 — Предположение или уверенность?
 — Предположение.
 — Можете вы удостовериться в нем?
 — Учитывая положение дел, сообщения должны будут поступать через краткие промежутки времени.
 — Какими бы они ни были, мы должны как можно дольше хранить молчание.
 — Мы сильно рискуем.
 — Я сознаю это, Аша, однако это и есть наша стратегия. Мы собирались заставить Рамзеса допустить ошибку, которая стоила бы ему как можно дороже, но, похоже, хетты оказались нетерпеливее. Мы должны максимально задержать подготовку армии.
 — Я не уверен в этом, — заметил Аша.
 — Почему?
 — С одной стороны, мы выиграем несколько дней, в любом случае, этого недостаточно, с другой, мой секретарь знает о том, что я получил важное сообщение.
 — Но он служит лишь для того, чтобы первым информировать нас!
 — Напротив, Шенар. Рамзес назначил меня главой тайной службы, он доверяет мне. Другими словами, он поверит в то, что скажу ему я.
 Шенар улыбнулся.
 — Это очень опасная игра, вдруг Рамзес умеет читать мысли?
 — Мысли дипломата не поддаются расшифровке. Со своей стороны, поспешите рассказать ему о своих опасениях, ведите себя искренне и доверительно.
 Шенар откинулся в кресле.
 — Ваш ум опасен, Аша.
 — Я хорошо знаю Рамзеса. Было бы непростительной ошибкой считать, что он лишен проницательности.
 — Конечно, мы последуем вашему плану.
 — Остается лишь одна важная проблема — узнать об истинных намерениях хеттов.
 Шенару было о них известно. Но он решил не открывать их Аше, так как в случае перемены положения дел он сможет пожертвовать им.




 56


 Моис носился по всему городу, осматривал общественные здания, проверял двери и окна, торопил художников с окончанием работ. Оставалось лишь несколько дней до прибытия царской четы и освящения Пер-Рамзеса.
 Он замечал тысячу недостатков, но как устранить их за столь короткое время? Кирпичники согласились поработать в ином качестве там, где больше всего требовались рабочие руки. В горячке последних дней популярность Моиса стала невероятной. Его воля заражала других, тем более что мечты воплотились в реальность. Несмотря на усталость, Моис проводил долгие вечера в окружении соплеменников. Внимая их сетованиям и надеждам, он больше не сомневался, что призван возглавить свой народ и привести его к свободе. Его идеи пугали, но его личность притягивала. Возможно, после окончания эпопеи Пер-Рамзеса Моис откроет евреям новый путь?
 Забываясь от усталости, он постоянно видел перед собой лицо Офира. Почитатель Атона не ошибался. На перекрестке дорог разговоры заканчивались, было необходимо действовать, а насилие часто оборотная сторона действия.
 Моис выполнил задачу, поставленную Рамзесом, и, таким образом, полностью освобождался от обязательств по отношению к нему. Но он не имел права предавать друга и посчитал, что обязан предупредить о грозящей ему опасности. Выполнив таким образом свой долг, он обретет свободу действий.
 В послании царского гонца было сказано, что царская чета прибудет в Пер-Рамзес на следующий день около полудня. Население города и окрестных деревень собралось на границе новой столицы, чтобы не пропустить это знаменательное событие. Даже расставленная стража не смогла помешать любопытным занять все доступные места.
 Моис надеялся, что сможет провести последние часы в должности управляющего за царским строительством за пределами города, прогуливаясь в деревне. Но в тот самый момент, когда он выходил из Пер-Рамзеса, к нему подбежал один из архитекторов.
 — Колосс… колосс сдвинулся!
 — Колосс храма Амона?
 — Нам больше не удается остановить его.
 — Я же приказал не дотрагиваться до него!
 — Мы думали…
 Моис промчался на колеснице через весь город подобно смерчу.
 Перед храмом Амона творился кошмар. Колосс, весящий около двухсот тонн, представляющий царя, сидящего на троне, медленно клонился по направлению к фасаду здания. Он или натолкнется на него, причинив огромный ущерб, или вовсе сокрушит. Потрясающий подарок Рамзесу в день освящения!
 Пятьдесят рабочих напрасно в страхе натягивали веревки, которыми гигантская статуя была привязана к салазкам. Защитные ремни, расположенные в местах соприкосновения веревок и камня, лопнули.
 — Что произошло? — спросил Моис.
 — Надзиратель, вскарабкавшийся на колосс, чтобы руководить установкой, упал. Чтобы он не разбился, рабочие привели в ход деревянные тормоза. Колосс, наклоняясь, сошел с дорожки влажного ила, служивший для облегчения работ, но продолжает двигаться. Роса, да и салазки, — влажные…
 — Нужно было по крайней мере сто пятьдесят человек!
 — Рабочие заняты на других местах….
 — Принеси кувшины с молоком.
 — Сколько?
 — Тысячи! Нужно действовать без промедления.
 К рабочим, успокоенным присутствием Моиса, вернулось хладнокровие. Когда они увидели, как молодой еврей карабкается на правый бок колосса, встает на гранитный передник и начинает поливать молоком землю перед салазками, чтобы проложить новую дорожку, к ним вернулась надежда. Они быстро организовали цепочки, чтобы обеспечить Моису непрерывную подачу жирной жидкости, по которой будет скользить невероятная тяжесть. Подчиняясь указаниям еврея, прибывшее в спешке подкрепление привязало веревки по бокам и позади салазок. Около сотни рабочих, используя бечевку, замедлили падение колосса.
 Мало-помалу он сменил направление и выправился.
 — Сдерживающую балку! — взревел Моис.
 Тридцать человек, до этого находившиеся в оцепенении, установили вырубленную балку, предназначенную, чтобы заблокировать салазки там, где находилась статуя Рамзеса, перед храмом Амона.
 Ход покорившегося колосса, следующего по дорожке из молока, был замедлен в нужный момент, а сам он установлен на своем месте.
 Мокрый от пота Моис спрыгнул на землю. Учитывая его ярость, все понимали, что наказание не замедлит последовать.
 — Кто несет ответственность за эту неверную установку? Где человек, упавший со статуи?
 — Вот он.
 Двое рабочих вытолкнули вперед Абнера, который кинулся на колени перед Моисеем.
 — Простите меня, — взмолился он. — Я допустил ошибку, я…
 — Разве ты не кирпичник?
 — Да, мое имя Абнер.
 — Что ты делал на стройке?
 — Я… я скрывался.
 — Ты потерял разум?
 — Верьте мне!
 Абнер был евреем. Моис не мог выгнать его, не выслушав объяснений. Он понял, что кирпичник в отчаянии, и решил поговорить с ним наедине.
 — Следуй за мной, Абнер.
 Один из египетских архитекторов возразил:
 — Этот человек допустил серьезную ошибку. Было бы несправедливо наказывать его товарищей.
 — Я собираюсь расспросить его. А потом приму решение.
 Архитектор подчинился старшему. Если бы Абнер был египтянином, Моис не был бы столь терпелив. В течение нескольких недель управляющий царским строительством продемонстрировал предвзятость, которая могла обернуться против него.
 Моис заставил Абнера подняться на свою колесницу и привязал его кожаным ремнем.
 — Я думаю, на сегодня достаточно падений, не так ли?
 — Прошу вас, простите меня!
 — Прекрати свои вопли и объяснись.
 Перед жилищем Моиса был расположен дворик, обдуваемый ветром. Колесница остановилась на пороге, и они сошли на землю. Моис снял повязку и парик и взял большой кувшин.
 — Поднимись на приступку, — приказал он Абнеру. — Медленно вылей воду мне на плечи.
 Пока Моис растирал кожу травами, Абнер осторожно выливал на него благословенную влагу.
 — Ты проглотил язык, Абнер?
 — Я боюсь.
 — Почему?
 — Мне угрожали.
 — Кто?
 — Я… я не могу сказать этого.
 — Если ты будешь упорствовать, я передам тебя в руки стражи за допущенный проступок.
 — О нет, ведь я тогда потеряю работу!
 — Это было бы справедливо.
 — Клянусь, что нет!
 — Тогда говори.
 — Меня обкрадывают и шантажируют.
 — Кто?
 — Египтянин, — сказал Абнер, понижая голос.
 — Его имя?
 — Я не могу. У него большие связи.
 — Я не буду повторяться.
 — Он отомстит!
 — Разве ты мне не доверяешь?
 — Я часто думал о том, чтобы поговорить с вами, но я боюсь этого человека!
 — Прекрати трястись и скажи его имя. Он больше не побеспокоит тебя.
 Испуганный Абнер выронил кувшин, разбившийся вдребезги.
 — Сари… Это Сари.
 Царская флотилия продвигалась по каналу, ведущему в Пер-Рамзес. Весь двор сопровождал Рамзеса и Нефертари. Все были в нетерпении, желая увидеть новую столицу, где отныне придворные будут жить, если на то будет воля царя. Недовольные перешептывания крутились вокруг одного: как столица, построенная столь быстро, сможет соперничать с Мемфисом? Рамзес допускал ошибку, которая рано или поздно приведет к забвению Пер-Рамзеса.
 Стоя на носу, фараон смотрел, как Нил превращается в Дельту, в то время как судно покидало основной путь, чтобы войти в канал, ведущий в порт столицы.
 Шенар прислонился рядом с братом.
 — Я понимаю, что это не лучший момент, но я должен сообщить кое-что неприятное.
 — Это так срочно?
 — Боюсь, что да. Если бы я смог встретиться с тобой раньше, я бы не стал омрачать эти счастливые моменты, но не смог.
 — Я слушаю, Шенар.
 — Должность, которую я занимаю, мне по сердцу, и я хотел бы приносить лишь приятные новости.
 — А сейчас это не так?
 — Если верить сообщениям, которые я получаю, нам придется опасаться нынешнего положения вещей.
 — Переходи к делу.
 — Кажется, хетты вышли из территории своих владений, которую установил наш отец, и захватили Центральную Сирию.
 — Это точно?
 — Слишком рано говорить об этом, но я хотел первым предупредить тебя. Хеттские провокации не были редкостью в недавнем прошлом, и мы можем надеяться, что это еще одна. Однако было бы неплохо принять некоторые меры предосторожности.
 — Я подумаю над этим.
 — Ты не веришь?
 — Ты сам сказал, что это еще не точно. Как только ты получишь новые сведения, сообщи о них мне.
 — Ты, царь, можешь рассчитывать на своего министра.
 Течение было сильное, ветер попутным, судно шло быстро. Разговор с Шенаром заставил Рамзеса задуматься. Действительно ли его брат так серьезно относился к своим обязанностям? Шенар был способен изобрести это нападение, чтобы подчеркнуть свою значимость и продемонстрировать свои способности министра иностранных дел.
 Центральная Сирия… Нейтральная территория, которая не была ни под влиянием египтян, ни под влиянием хеттов, на нее было запрещено вводить армию, там находилось лишь несколько информаторов. С тех пор как Сети отказался от захвата Кадеша, тайная вражда, казалось, удовлетворяла всех.
 Возможно, создание Пер-Рамзеса, который занимал стратегическое положение, разбудило воинственные настроения хеттов, встревоженных пристальным вниманием молодого фараона к Азии и их царству. Лишь один человек может сказать ему правду — его друг Аша, управляющий тайной службой. Официальные доклады, представляемые Шенару, были лишь поверхностным отражением положения дел. Аша благодаря своей сети узнает об истинных намерениях противника.
 Моряк, привязанный веревкой к мачте, не сдержал радостного крика:
 — Там порт, город… Это Пер-Рамзес!




 57


 На позолоченной колеснице Сын Света ехал по главной улице Пер-Рамзеса, направляясь к храму Амона. Он появился в полуденный час, подобно солнцу, чьи лучи дали городу жизнь. По бокам запряженных лошадей шли пес и лев, чья грива развевалась на ветру.
 Толпа, остолбеневшая от той силы, что исходила от монарха и его чар, подчинивших огромного хранящего его хищника, несколько минут хранила молчание. Потом раздался крик: «Долгие годы Рамзесу!», подхваченный сначала двумя, затем десятком, сотней, тысячей голосов… Вскоре вокруг царило неописуемое ликование, продолжавшееся в течение всего медленного, величественного проезда царя.
 Знать, ремесленники, крестьяне были одеты в праздничные одежды, волосы блестели от масла моринги, самые прекрасные парики украшали головы женщин, в руках детей и слуг были цветы и листья, которые они бросали перед колесницей.
 Был устроен пир на свежем воздухе. Управляющий нового дворца приказал испечь тысячи хлебов из тонкой муки, две тысячи булочек, десять тысяч пирожных, приготовить вяленое мясо, молоко, плоды цератонии, виноград, фиги и гранаты. Дичь, рыба, жареные гуси, огурцы и груши также присутствовали, из царских подвалов были вытащены бесчисленные кувшины с вином и пивом, сваренным заранее.
 В день рождения столицы фараон пригласил свой народ к столу.
 Не было ни одной девочки, которая не получила бы нового платья, ни одной лошади, которая не была украшена цветными лентами и медными розетками, ни одного осла, на шее которого не было бы гирлянды из цветов. Собаки, домашние обезьяны, кошки получили двойные порции. Старики, независимо от положения и происхождения, усаженные на лучшие места в тени смоковниц, были обслужены в первую очередь.
 И конечно, были подготовлены прошения о жилье, работе, земле, скоте, которые Амени благосклонно принимал и внимательно рассматривал в течение этих счастливых дней, когда щедрость была неистощима.
 Евреи не в последнюю очередь выразили свою радость. Справедливо назначенный долгий отдых последовал после огромных усилий, приложенных для создания новой столицы Египта. Еще многие поколения будут говорить об этом событии.
 Все затаили дыхание, когда колесница остановилась перед колоссом, из-за которого чуть было не произошла трагедия накануне.
 Стоя напротив своего изображения, Рамзес поднял голову и посмотрел в глаза каменного гиганта, устремленные к небу. На лбу статуи — уреус, поднявшаяся кобра, чей яд ослеплял врагов царя, на его голове — «две силы», объединенные белой короной Верхнего Египта и красной — Нижнего. Сидя на троне в спокойной позе с опущенными вдоль тела руками, фараон из гранита созерцал город.
 Рамзес сошел на землю. Он также был облачен в просторное одеяние изо льна с широкими рукавами, через которое просвечивала золотистая схенти, подвязанная серебряным поясом. На груди лежало золотое ожерелье.
 — Ты, в ком воплощается Ка моего царствования и моего города, я открываю твои глаза, рот и уши. Отныне ты живое существо, и тот, кто решится напасть на тебя, поплатится жизнью.
 Солнце было в зените, над головой фараона. Он повернулся к своему народу.
 — Пер-Рамзес родился, Пер-Рамзес — наша столица!
 Тысячи голосов подхватили эти слова.
 В течение дня Рамзес и Нефертари ходили но улицам и переулкам, широким аллеям и зашли в каждый квартал Пер-Рамзеса. Восхищенная главная царская жена дала городу прозвище, родившееся у нее на устах: «город бирюзы». Это был главный сюрприз, приготовленный Моисом для царя: фасады домов, особняков и скромных жилищ, были покрыты бирюзовой лаковой черепицей, сверкающей на свету. Устраивая мастерскую, которая ее изготовляла, Рамзес не мог предположить, что она сможет изготовить такое количество материала в такой короткий срок. Благодаря этому столица обрела уникальный вид.
 Моис, элегантный и ухоженный, исполнял роль распорядителя. Не было никаких сомнений, что Рамзес назначит своего друга детства визирем и сделает из него первого чиновника государства. Было видно, что эти оба дополняют друг друга, а успех Моиса был очевиден всем. Царь не произнес ни слова, которое говорило бы о том, что какие-то его надежды не были оправданы.
 Шенар был в ярости. Офир солгал ему или ошибся, утверждая, что смог управлять евреем. После такого триумфа Моис станет богатым человеком и истинным придворным. Атаковать Рамзеса при помощи глупой религиозной ссоры было самоубийством. Что касается его народа, то он прочно обосновался в сердцах людей и не собирался покидать их. Единственными верными союзниками Шенара оставались хетты. Пусть они были так же опасны, как ядовитые змеи, но они все же были союзниками.
 В большой зале с колоннами, украшенной живописью, представлявшей мирные сцены природы, был дан прием, приведший в восхищение придворных, очарованных красотой и благородством Нефертари. У главной царской супруги, магической защитницы царской резиденции, для каждого нашлись верные и любезные слова.
 Невозможно было оторвать взгляды от великолепной облицовки стен, куски покрытой глазурью мозаики образовывали изображения бассейнов со свежей водой, цветущих садов, уток, летающих в зарослях папируса, раскрывшихся цветов лотоса и рыб, плавающих в пруду. Симфония цвета, в которой смешивались бледно-зеленый, белый, золотистый и фиолетовый, воспевала совершенство творения.
 Насмешники и зубоскалы смолкли. Храмы Пер-Рамзеса были еще далеки от завершения, но дворец не уступал по роскоши и утонченности дворцам в Фивах и Мемфисе. Здесь ни один придворный не чувствовал себя в захолустье. Обладать особняком в Пер-Рамзесе уже стало заветной мечтой каждого вельможи и придворного.
 С невероятным постоянством Рамзес продолжал совершать чудеса.
 — Вот человек, которому город обязан своим существованием, — объявил фараон, кладя руку на плечо Моиса.
 Разговоры смолкли.
 — Согласно ритуалу, нужно, чтобы я сел на трон, а Моис простерся передо мной, а я даровал бы ему золотые ожерелья за верную службу. Но он мой друг, друг моего детства, и мы вели это сражение вместе. Я задумал эту столицу, а он осуществил задуманное мною.
 Рамзес торжественно обнял Моиса. Не существовало большего знака отличия со стороны фараона.
 — Моис останется управляющим царским строительством еще несколько месяцев, время, необходимое для того, чтобы подготовить своего преемника. А потом он будет работать рядом со мной во имя славы Египта.
 Шенар был прав, опасаясь худшего. Верная дружба этих двоих была опасней, чем целая армия.
 Амени и Сетау поздравили Моиса, чья нервозность удивила их. Они списали ее за счет волнения.
 — Рамзес ошибается, — сказал еврей. — Он приписывает мне качества, которыми я не обладаю.
 — Ты будешь превосходным визирем, — возразил Амени.
 — Но тебе будет отдавать приказы этот шелудивый писец, — заявил Сетау. — Ибо на самом деле правит именно он.
 — Осторожнее, Сетау!
 — Пища здесь великолепна. Если мы с Лотус разыщем здесь нескольких хороших змей, то, возможно, поселимся здесь. А почему нет Аши?
 — Не знаю, — ответил Амени.
 Трое друзей увидели, как Рамзес подходит к матери, Туйе, и целует ее в лоб. Несмотря на грусть, которая навсегда омрачила ее тонкое лицо, она не скрывала своей гордости. Когда она объявила, что поселится во дворце Пер-Рамзеса, триумф ее сын стал окончательным.
 Хотя вольер был закончен, птиц, услаждавших слух и зрение придворных, еще не было. Прислонившись к колонне и скрестив на груди руки, Моис не решался глянуть на своего друга Рамзеса. Ему придется забыть о том, что это его друг, и обращаться как с противником, фараоном Египта.
 — Все спят, кроме нас с тобой.
 — Ты кажешься уставшим, Моис. Может, мы сможем перенести эту беседу на завтра?
 — Я не смогу долго играть.
 — Играть?
 — Я еврей и верю в единого Бога. Ты египтянин и поклоняешься своим идолам.
 — Снова эти детские речи!
 — Они смущают тебя, потому что так оно и есть на самом деле.
 — Ты был воспитан в мудрости Египта, Моис, а твой единый бог без облика есть сила, скрытая в каждом живом существе.
 — Но она не воплощается в баране!
 — Амон является тайной жизни, которая таится в ветре, наполняющем паруса барки, в рогах овна, в спиралевидном развитии гармонии существа, в камне, дающем форму нашим храмам. Она во всем и ни в чем. Тебе это известно, как и мне.
 — Это всего лишь иллюзия! Бог един.
 — Разве это мешает ему присутствовать в своих созданиях и оставаться единым?
 — Ему не нужны твои храмы и твои статуи!
 — Я повторяю тебе, ты устал.
 — Моя задача выполнена. Даже ты не можешь изменить этого.
 — Если твой бог делает тебя нетерпимым, берегись его. Он приведет тебя к фанатизму.
 — Скорее тебе нужно поберечься, Рамзес. В этой стране растет сила, еще колеблющаяся, но готовая сражаться за истину.
 — Объяснись.
 — Помнишь ли ты об Эхнатоне, его вере в единого Бога? Он указал дорогу, Рамзес. Прислушайся к его голосу и к моему тоже. Иначе твое царство погибнет.




 58


 Для Моиса все было ясно. Он не предал Рамзеса, а даже предупредил его о заговоре. Со спокойной совестью он мог теперь следовать своей судьбе и дать волю пламени, сжигавшему его душу.
 Единый Бог Яхве жил на горе. И ему нужно найти эту гору, как бы ни было это трудно. Несколько евреев решили пойти вместе с ним, рискуя все потерять. Моис заканчивал укладывать вещи, когда вспомнил о несдержанном обещании. Перед тем как он покинет Египет, он должен выполнить свой долг.
 Был лишь один самый короткий путь, ведущий к жилищу Сари. Оно было окружено рощей из старых мощных пальм. Он нашел хозяина пьющим свежее пиво на берегу обильного рыбой пруда.
 — Моис! Какая радость принимать у себя создателя Пер-Рамзеса! Чему я обязан этой чести?
 — Эта радость не взаимна, и речь не идет о чести.
 Сари встал, раздосадованный.
 — Твоя прекрасная будущность не позволяет тебе подобного обращения. Ты забываешь, с кем говоришь?
 — С подлецом.
 Сари поднял руку, чтобы ударить Моиса, но тот перехватил ее. Он заставил египтянина согнуться, а потом встать на колени.
 — Ты преследуешь человека по имени Абнер.
 — Я не знаю, о ком ты.
 — Ты лжешь, Сари. Ты обокрал его и вымогал у него деньги.
 — Это всего лишь еврейский кирпичник.
 Моис усилил хватку. Сари вздрогнул.
 — Я тоже всего лишь еврей. Но я могу сломать тебе руку и сделать калекой.
 — Ты не осмелишься!
 — Знаешь, мое терпение на пределе. Не лезь больше к Абнеру, или я отдам тебя под суд. Клянись!
 — Я… я клянусь, что больше не побеспокою его.
 — Именем фараона?
 — Именем фараона.
 — Если ты нарушишь клятву, то будешь проклят.
 Моис отпустил Сари.
 — Будь осторожен.
 Если бы еврей не собирался уезжать, то отнес бы жалобу на Сари, но он надеялся, что предупреждения будет достаточно.
 Однако его охватило беспокойство. В глазах египтянина он увидел ненависть, а не покорность.
 Моис спрятался за пальмой. Ему не пришлось долго ждать.
 Сари вышел из дома с дубиной в руке и направился к жилищам кирпичников.
 Еврей пошел за ним, держась на расстоянии. Он увидел, как тот вошел в дом Абнера, дверь в который была открыта. Почти сразу же оттуда донеслись стоны.
 Моис кинулся бегом, вошел и увидел, как Сари осыпает Абнера ударами палки. Его жертва, распростертая на полу, пыталась защитить лицо руками.
 Моис вырвал дубину из рук Сари и с яростью ударил его в затылок. Сари упал, заливаясь кровью.
 — Вставай, Сари, и убирайся.
 Так как египтянин не двигался, Абнер подполз к нему.
 — Моис… Кажется… он умер.
 — Не может быть, я не настолько сильно ударил!
 — Он не дышит.
 Моис опустился на колени, коснулся трупа. Он только что убил человека. Переулок был пустынным.
 — Тебе нужно бежать, — сказал Абнер. — Если тебя задержит стража…
 — Ты защитишь меня, Абнер, ты объяснишь, что я спас тебе жизнь!
 — Кто мне поверит? Нас обвинят в сговоре. Уходи, быстро!
 — У тебя есть большой мешок?
 — Да, для инструментов.
 — Дай его мне.
 Моис спрятал в него труп Сари и взвалил себе на плечи. Он закопает тело на пустыре и скроется в одном из пустующих особняков, там у него будет время подумать.
 Левретка стражи повела себя необычно: как правило, спокойная, она начала тянуть повод, пытаясь избавиться от него. Хозяин отвязал ее, и она принялась с ожесточением копать песок на городском пустыре.
 Когда стражник и его товарищи приблизились, то обнаружили сначала руку, а потом лицо мертвеца, которого откапывала собака.
 — Я знаю его, — сказал один из стражников. — Это Сари.
 — Муж сестры царя?
 — Да, это он… Смотри, на затылке запекшаяся кровь!
 Они полностью откопали тело. Никаких сомнений:
 Сари был убит ударом по голове.
 Все ночь Моис метался, как лев в клетке. Он зря поступил так, попытавшись спрятать труп этого прохвоста, убежав, будучи невиновным. Но там был Абнер со своим страхом и нерешительностью… И они оба были евреями. Враги Моиса не преминули бы воспользоваться этим происшествием, чтобы добиться его падения. Даже Рамзес выступил бы против него и показал бы всю свою суровость.
 Кто-то направлялся к особняку, у которого была завершена лишь центральная часть. Стража, уже… Он будет биться. Он не сдастся.
 — Моис… Моис, это я, Абнер! Если ты здесь, покажись.
 Еврей вышел.
 — Ты будешь свидетельствовать в мою пользу?
 — Стража нашла труп Сари. Тебя обвиняют в убийстве.
 — Кто осмелился?
 — Мои соседи, они видели тебя.
 — Но они такие же евреи, как и мы!
 Абнер склонил голову.
 — Как и я, они не хотят проблем с властями. Убегай, Моис. Для тебя в Египте больше нет будущего.
 Моис воспротивился. Он, управляющий царским строительством, будущий главный советник Обеих Земель, низведен до уровня преступника и бандита! За несколько часов упасть с вершины в пропасть… Возможно, Бог посылает ему это несчастье, чтобы испытать его веру? Вместо пустого и благополучного существования в нечестивой стране. Он дарит ему свободу.
 — Я уеду ночью. Прощай, Абнер.
 Моис пришел в квартал кирпичников. Он надеялся убедить своих сторонников последовать за ним и основать племя, которое мало-помалу привлечет других евреев, даже если они будут жить в изолированной и пустынной местности. Пример… Нужно подать пример, не важно, какой ценой!
 Горело несколько светильников. Дети спали, хозяйки занимались своими делами. А под навесом их мужья пили травяной чай перед сном.
 В переулке, где жили его друзья, дрались два человека. Подойдя к ним, он признал в них двух своих горячих сторонников. Они сцепились из-за скамейки, которую один украл у другого.
 Моис разнял их.
 — Ты…
 — Прекратите драться из-за ерунды и идите со мной. Уйдем из Египта, отправимся на поиски нашей настоящей родины.
 Тот, что был постарше, посмотрел на Моиса с презрением.
 — Кто поставил тебя нашим вождем? Если мы не подчинимся, ты убьешь нас, как того египтянина?
 Пораженный в самое сердце Моис онемел. Его грандиозная мечта разбилась вдребезги. Он стал всего лишь преступником, покинутым всеми.




 59


 Рамзес прибыл посмотреть на труп Сари, первую смерть в Пер-Рамзесе с момента официального освящения.
 — Это убийство, Великий Царь, — сказал Серраманна. — Сильный удар дубиной в затылок.
 — Моя сестра извещена?
 — Амени занялся этим.
 — Виновный схвачен?
 — Великий Царь…
 — Что означает эта нерешительность? Кто бы он ни был, он будет осужден и приговорен.
 — Это Моис.
 — Нелепо.
 — Свидетели подтвердили.
 — Я хочу их услышать!
 — Все они евреи. Главный обвинитель — кирпичник Абнер. Он присутствовал при убийстве.
 — Что произошло?
 — Плохо закончившаяся ссора. Моис и Сари долго ненавидели друг друга. По моим сведениям, они уже ссорились в Фивах.
 — А если свидетели ошибаются? Моис не может быть убийцей.
 — Писцы стражи записали их рассказ, и они все подтвердили.
 — Моис сможет защититься.
 — Нет, Великий Царь, он сбежал.
 Рамзес приказал обыскать каждый дом в Пер-Рамзеса, но это не дало никаких результатов. Стражники верхом объехали всю Дельту, расспросили всех жителей, но не нашли никаких следов Моиса. Воины, охранявшие границу, получили строгие указания, но что если было уже слишком поздно?
 Царь постоянно требовал докладов, но получал лишь предположения о возможных путях Моиса. Прятался ли он в рыбацкой деревне около Средиземноморья или уплыл на юг, или спрятался в одном из отдаленных святилищ?
 — Тебе надо немного поесть, — сказала Нефертари. — С тех пор как пропал Моис, ты не ешь нормально.
 Властитель нежно сжал руку супруги.
 — Моис очень устал. Должно быть, Сари спровоцировал его. Если бы он предстал передо мной, то объяснился бы. Его бегство — это ошибка измотанного человека.
 — Возможно, он тяготится сожалениями?
 — Это то, чего я боюсь.
 — Твой пес грустит, он думает, что ты пренебрегаешь им.
 Рамзес позволил Неспящему взгромоздиться к себе на колени. Тот, все себя от радости, кинулся лизать его, прижимаясь головой к плечу.
 Эти три года правления были чудесными… Луксор вырос, Храм миллионов лет строился, была возведена новая столица, в Нубии воцарился мир, и вдруг этакое досадное происшествие в городе!
 Без Моиса мир, который строил Рамзес, начинал рушиться.
 — Меня ты тоже оставил, — тихо сказала Нефертари. — Может, я смогу помочь тебе преодолеть эту муку?
 — Да, лишь ты можешь это.
 Шенар и Офир встретились в постоянно растущем порту Пер-Рамзеса. Здесь разгружали провизию, мебель, инструменты, в которых так нуждалась новая столица. На судах привозили ослов, лошадей, быков. Пшеница была помещена в склады, вино в подвалы. Столь же горячие споры, что и в портах Мемфиса и Фив, раздавались вокруг, люди соперничали из-за мест вблизи новой столицы.
 — Офир, Моис стал всего лишь беглым преступником.
 — Кажется, эта новость вас не огорчила.
 — Вы ошибались на его счет, он никогда не сменил бы лагерь. Безумие, охватившее его, лишило Рамзеса ценного союзника.
 — Моис искренний человек. Его вера в единого бога — не прихоть.
 — Будем опираться на факты: или он больше не появится, или будет осужден и приговорен. Теперь стало невозможно манипулировать евреями.
 — За долгие годы последователи Атона привыкли биться с врагами. Они продолжат свое дело. Вы поможете нам?
 — Не будем к этому возвращаться. Что вы можете предложить?
 — Каждую ночь я подкапываю основание, на котором держится царская чета!
 — Они на вершине могущества! Разве вы не знаете о существовании Храма миллионов лет?
 — Ничто из того, что начал Рамзес, не завершено. А мы должны суметь воспользоваться малейшим проявлением слабости и устремиться в первую же брешь.
 Спокойная уверенность мага произвела впечатление на Шенара. Если хетты приводили свой план в действие, они бы не упустили возможности ослабить Ка Рамзеса. А если Ка будет ослаблено изнутри, то царь, каким бы могучим он ни был, дрогнет под видимыми и невидимыми ударами.
 — Продолжайте, Офир, я отплачу вам.
 Сетау и Лотус решили основать новую лабораторию в Пер-Рамзесе. Амени, расположившийся в своем новом кабинете, работал день и ночь. Туйа улаживала тысячу и одну проблему, вскипавшую при дворе. Нефертари занималась религиозными и светскими делами. Красавица Исет и Неджем посвятили себя воспитанию маленького Ха. Меритамон расцветала подобно цветку. Роме бегал от кухонь к хранилищам, от хранилищ к столовой дворца. Серраманна постоянно совершенствовал систему безопасности… Жизнь в Пер-Рамзесе казалась гармоничной и мирной, но Рамзес с трудом переживал отсутствие Моиса.
 Несмотря на их споры сила еврея была даром для создания царства. В этом городе, из которого он сбежал, Моис оставил часть своей души. Их последний разговор показывал, что его друг стал жертвой злокозненных влияний, запутавшись в сетях, которых он не осознавал.
 Моиса околдовали.
 Амени с папирусом в руках быстрым шагом шел к царю, который ходил взад-вперед по приемной зале.
 — Только что прибыл Аша, он хочет тебя видеть.
 — Пусть войдет.
 В элегантном одеянии бледно-зеленого цвета с красной каймой как всегда по последней моде, молодой дипломат казался, однако, менее нарядным, чем обычно.
 — Меня огорчило твое отсутствие на освящении Пер-Рамзеса.
 — Меня представлял мой министр, Великий Царь.
 — Где ты был, Аша?
 — В Мемфисе. Я получил кое-какие сообщения.
 — Шенар говорил мне о попытке вторжения хеттов в Центральную Сирию.
 — Это не попытка вторжения, и не только в Центральную Сирию.
 В голосе Аши больше не слышалось томности.
 — Я думал, что мой возлюбленный брат слишком всерьез все воспринимает и преувеличивает.
 — Лучше бы так оно и было. По полученным мною сведениям, я убедился, что хетты предприняли ряд действий против Ханаана и Сирии, особенно Сирии. Ливанские порты также, без сомнения, под угрозой.
 — Были ли прямые нападения на наших воинов?
 — Еще нет, но были захвачены поселки и деревни, считающиеся нейтральными. Пока речь идет лишь об административных мерах. На самом деле хетты контролируют наши области.
 Рамзес склонился над картой Ближнего Востока, разложенной на низком столе.
 — Хетты направляются с северо-востока в наступательный поход и идут прямо на Египет.
 — Слишком поспешное заключение, Великий Царь.
 — Если нет, то к чему это оскорбительное передвижение?
 — Занять территорию, изолировать нас, запугать население, ослабить престиж Египта, ослабить наши войска… Есть множество причин.
 — А ты как считаешь?
 — Великий Царь, хетты готовятся к войне.
 Красными чернилами Рамзес очертил на карте царство Анатолии.
 — Этот народ любит лишь ярость, насилие и кровь. Если он не будет уничтожен, но поставит под угрозу всю цивилизацию.
 — Дипломатия…
 — Бесполезна!
 — Твой отец вел переговоры…
 — О зоне, граничащей с Кадешем, знаю! Но хетты не чтят ничего. Я требую ежедневного доклада об их действиях.
 Аша поклонился. Перед ним был не рассуждающий друг, а отдающий приказы фараон.
 — Ты знаешь, что Моиса обвиняют в преступлении и что он исчез?
 — Моис? Это бессмысленно!
 — Я думаю, что он стал жертвой заговора. Распространи сведения о нем и, если он в областях нашего влияния, Аша, найди его.
 Нефертари играла на лютне в дворцовом саду. Справа от нее в колыбели спала дочь, чье лицо светилось здоровьем, слева маленький Ха сидел в позе писца и читал сказку о том, как маг своим мастерством победил демонов, перед ней Неспящий пытался вырыть куст тамариска, посаженный накануне Рамзесом. Куст был примят влажной землей, а пес вырыл такую яму и приложил столько усилий, что у царицы не хватило духу его прервать.
 Вдруг он остановился и бросился к входу. Радостные прыжки и лай свидетельствовали о том, что пришел хозяин.
 По его походке Нефертари поняла, что он очень опечален. Она встала и подошла к царю.
 — Моис, он…
 — Нет, я уверен, что он жив.
 — Что-нибудь с твоей матерью?
 — Туйа хорошо себя чувствует.
 — Тогда в чем причина твоей печали?
 — Египет, Нефертари. Мечта разбилась… Мечта о счастливой стране, процветающей в мире, наслаждающейся счастьем каждого дня.
 Царица закрыла глаза.
 — Война…
 — Мне кажется, она неизбежна.
 — Раз так, ты вскоре уедешь.
 — Кто, кроме меня, сможет командовать армией? Дать преимущество хеттам означает погубить Египет.
 Маленький Ха бросил взгляд на обнявшуюся пару, перед тем как снова погрузиться в чтение. Меритамон спала спокойным сном. Полуночник вернулся к яме.
 В этом мирном саду Нефертари приникла к Рамзесу. Вдали белый ибис летел над полями.
 — Война разлучает нас, Рамзес. Где найти мужество, чтобы пережить это испытание?
 — В любви, которая нас объединяет и будет объединять всегда, что бы ни случилось. В мое отсутствие именно ты, главная царская жена, будешь править моим бирюзовым городом.
 Взгляд Нефертари устремился к горизонту.
 — Ты действуешь верно, — сказала она. — Нельзя вступать в переговоры со злом.
 Большой белый ибис парил над царской четой, залитой лучами ласкового вечернего солнца.
 Christian Jacq
 RAMSES:
 LE TEMPLE DES MILLIONS D'ANNEES