--------------------------------------------- Сорокин Владимир Желудевая Падь Владимир Сорокин Желудевая Падь Дед осторожно опустился на поваленный дуб, потрогал гладкий, потерявший почти всю кору ствол: - Вишь, чистый какой... Сашка подошел, поставив рядом ведро с грибами: - Что, объел кто? - Да нет, сама отлупилась, - дед достал кисет, стал медленно развязывать. - Дубовую кору мало кто ест. Горькая она. И твердая. Заяц яблоню уважает, а лось ольху... Сашка сел рядом с дедом, сложил ножик и кинул в ведро, на лохматые шляпки груздей. - Плохое тут место, дедуль. Грибов нет что-то. Сырота. Вот и ореховики одни, да молокане. Дед развязал кисет, зачерпнул трубочкой крупно нарезанный табак: - Сырота она и есть... Вон низина-то какая. От этого и дубы валятся. И желуди на них не держатся... - Поэтому и Желудевой Падью назвали? - А как же. Желудевая Падь она и есть. Чуть желуди наклюнулись и опали сразу, не созремши. Сырота... Он достал спички, примял табак в трубке и закурил. Сашка зевнул, положил руки на колени: - Тетя Ната сейчас, небось обедает. - Ага, - кивнул дед головой. - Погодь, поспеем. Дай покурю малость. Тут идти-то версты полторы, не боле... Он медленно потягивал трубку. Ветра не было и голубоватый дым волнисто расплывался возле его морщинистого лица с большим горбатым носом и гладкими белыми усами. Сашка смотрел как проступает в трубке сквозь табак оранжевый огонек: - Дедуль, а почему ты тут сидеть любишь? Тут же грибов совсем нет и сыро. Дед усмехнулся: - Да так... памятное местечко... - Как, памятное? - Тут мой друг погиб. Крестного сын. Вася. - Ты что-то не рассказывал. Дед молча кивнул головой и продолжал курить. Желудевая Падь лежала перед ними. Толстые, тесно стоящие дубы кое-где переплелись корявыми ветвями, широкие стволы утопали в узорчатых листьях папоротника. Лучи вечернего солнца, пробившиеся сквозь листву, играли на дубовой коре. Дед выпустил дым сквозь усы, потрогал висок: - Да... давно это было... - В войну? - В войну. В ее самую. Тут у нас немцы стояли, а мы с отрядом были верст семьдесят отсюдова. - Возле Черногатино? - Да. А Вася из Малых Желтоух был. Выросли вместе, вместе в отряд ушли. Ну и невеста была у него. Не в Желтоухах, а у нас, на Слободке. - Она жива щас? - Нет. Лет семь тому померла. И его нет. - А ты, дедуль, знаешь как он погиб? Дед снова усмехнулся: - Да я ж видал все. Прямо на моих глазах. - Правда? - Правда, Саш, правда. Дед раскурил погасшую трубку, вздохнул: - В сентябре было. Мы тогда думали в Белоруссию идти, фронт там был. А у нас уж ни оружия, ни припасов не было. Ждать-то не откуда. Что было потратили. Так по лесам и отсиживались. Короткие вылазки делали. Ну и командир решил идти прорваться к нашим, чтоб зимой не околеть в лесу. - Дедуль, а в деревнях вы не могли зимовать? - В деревнях-то немцы, голова! Это ж все немчурой занято было. Вот. Ну и Васька, а он хороший разведчик был, на хорошем счету, упросил, стало быть, командира отпустить его за хлебом. А за одно и с невестой проститься. Ну и пошли мы. С подводой, тихохонько пошли. Шли ночь, день спали в кустах. Потом опять ночью. И вот, только утро начинается, а мы впятером входим в Желудевую Падь. Дед сощурился, пососал трубку: - Солнце тогда еще токмо-токмо встало, туман еще, мгла вокруг дубов. Кобылка наша плохонькая, ребра светятся. У телеги колеса ветошью обмотаны, чтоб не гремели. Идем, стало быть. Васька лошадь ведет, Сережка Осадчий сзади, Петька Бирюленок с Женькой на телеге, а я справа так-то во... - дед встал, выпрямился с трубкой в зубах. - На грудях у меня автомат немецкий, две гранаты за поясом, френч, с офицера снятый. И вот, стало быть, только мы входим, значит, как... Он вздрогнул, вынул изо рта дымящуюся трубку и громко заблеял высоким голосом: - Ммеееееее... Впалый рот его широко открылся, обнажив редкие сточившиеся зубы, глаза закрылись, седая голова откинулась назад: - Ммеееееее... Сашка недоумевающе уставился на него. Дед вытянул перед собой руку с трубкой, качнулся и пошел по папоротникам, блея и трясясь. - Дедуль... дедуль... - прошептал бледный Сашка, привставая. Дед шел к дубам, высоко поднимая колени. Дрожащий голос его эхом разносился по Желудевой Пади.